Самурай-одиночка [Стивен Даймонд] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Стивен Даймонд «Самурай-одиночка» Steven Diamond «A Single Samurai» (2014)

Наши решения не что иное, как плод того, кто мы есть. Так меня учил мой отец. Будущее, можно сказать, в какой-то мере предопределено. Предначертано судьбой. Просто с самых первых шагов приходится решать, кто ты такой и как далеко готов зайти ради того, что считаешь правильным. Любые сомнения в начале обернутся поражением в конце.

Итак, кто я такой?

Самурай.

Нелегко видеть родную землю разорённой. Воображаемые или нет, пожалуй, не так уж важно, но у меня до сих пор в ушах стоят предсмертные крики тысяч погибших. В то время я не мог ничего поделать. Нет, наверное, это всё же неправда. Я мог бы спрятать глаза. Закрыть уши. Но что бы тогда подумали обо мне предки?

Нет, я смотрел. Я вслушивался. Я запоминал каждую смерть. Каждый крик боли и ужаса.

Хотите знать, как я избежал общей участи? Что ж, отвечу: в каком-то смысле я её не избежал. Я побывал в самой гуще смертей и вижу их перед собой до сих пор. Только вряд ли такой ответ кого-нибудь устроит.

Правда такова, что я спасся от верной гибели, вскочив на того самого зверя — кайдзю, — который, по сути, и есть орудие разрушения и хаоса за моей спиной.

Трудно описать чудовище таких размеров, как то, на котором я сейчас еду. Это гора. Огромная. Неподатливая. Несокрушимая. Представьте, что гора рядом с вами внезапно пришла в движение. Стала медленно разворачиваться, будто медведь, очнувшийся от зимней спячки. Что для горы какая-то деревня? Более того, что для горы какой-то там человек?

Пустое место.

Уже не первый раз кайдзю стряхнул глубокое забытье и явился в наш мир. Мои предки с ними сражались, хотя те чудовища ничто против того, на котором я сейчас еду. Сравнив себя с блохой на собаке, я и то не отдам должного всей его громадности. У него нет чётко выраженных очертаний, которые я мог бы оценить. Он попросту слишком большой, а моё зрение имеет пределы.

Я знаю лишь одно: кайдзю полностью уничтожает всё, что оказывается у него на пути. Армии пытались остановить его пушками. Самураи — мечами. А ему хоть бы что.

И, тем не менее, — вот он я, еду на кайдзю. Он движется на юг, где через считанные недели, а то и дни, не оставит от моей страны ничего. У меня всего одна цель: вскарабкаться по кайдзю и убить его. Но как убивают гору?

Как-нибудь.

Какой самурай без дайсё — пары клинков? Дайсё окружены множеством легенд. Это не только отличительный знак самурая, они вызывают в глубинах вековой памяти отзвук геройских деяний, демонических противников и дуэлей, освящённых обычаем.

На людях, в тех редких случаях, когда к самураю обращаются с вопросом о его мечах, он отмахивается от сказок. Мы чужды показного. Мы не хвастаем. Обычным людям ни к чему знать, от чего мы на самом деле их защищаем. Мы убиваем демонов, не давая им причинить неимоверный вред, а затем говорим народу, что ничего дурного не случилось. Мы сдерживаем тьму, пусть даже большинству людей трудно понять, что та наступает.

Катана и вакидзаси — или любая другая пара клинков, выбранная самураем — оружие священное. Это не просто знак принадлежности к определённому сословию. Это осязаемое воплощение души самурая. Некоторые клинки передаются от отца к сыну, но это клинки другого рода. Их не ковали по старинному обычаю. Тайным способом.

Моя катана и парный ей короткий меч не такие, как оружие обычного самурая. Как и во мне, в них нет ничего показного. Они не для хвастовства. Простые ножны обоих клинков покрыты чёрным лаком. Рукояти — из древесины, обёрнутой серой акульей кожей. Лезвия — отполированы камнем.

Особенными их делает не вид, а то, как изготовлен клинок. То, что внутри. Когда меч куют старинным способом, туда в прямом смысле вкладывается частица души самурая. Как это делается, загадка даже для него самого, а также тайна, оберегаемая монахами, которые куют наши клинки. Между самураем и его оружием возникает единственная в своём роде связь. Если клинок ломается — что крайне большая редкость — самурай тоже духовно надламывается и погибает. Соответственно — и это происходит куда более часто — когда погибает самурай, его оружие рассыпается в пыль.

Какой самурай без дайсё?

Он всё равно что без души.

Я не совсем ожидал, что наткнусь на такую кровавую бойню. Спорно, что именно удача привела меня на поляну, где я теперь стою. Однако не мне по этому этому поводу спорить, ибо я не верю в удачу. Я верю в предков и наставления, которые они дают, если я того достоин.

Когда кайдзю тронулся с места, круша всё на своём пути, с него посыпались камни и листья. Всё выше поднимался я еле видной звериной тропой по огромному чудовищу. Моей целью был его хребет. Сколько же этот кайдзю пролежал без движения, что на нём выросли деревья? Что животные протоптали по нему стежки? Причём не только оставили свидетельства своего пребывания, но и поселились сами? Я не раз видел промелькнувшего оленя, слышал далёкий вой хищников.

При каждом шаге кайдзю от него