Начал читать. Очень хорошо. Слог, юмор, сюжет вменяемый.
Четыре с плюсом.
Заканчиваю читать. Очень хорошо. И чем-то на Славу Сэ похоже.
Из недочётов - редкие!!! очепятки, и кое-где тся-ться, но некритично абсолютно.
Зачёт.
Начал читать первую книгу и увидел, что данный автор натурально гадит на чужой труд по данной теме Стикс. Если нормальные авторы уважают работу и правила создателей Стикса, то данный автор нет. Если стикс дарит один случайный навык, а следующие только раскачкой жемчугом, то данный урод вставил в наглую вписал правила игр РПГ с прокачкой любых навыков от любых действий и убийств. Качает все сразу.Не люблю паразитов гадящих на чужой
подробнее ...
труд и не умеющих придумать своё. Вообще пишет от 3 лица и художественного слога в нем не пахнет. Боевые сцены описывает в стиле ой мамочки, сейчас усрусь и помру от ужаса, но при этом всё видит, всё понимает но ручки с ножками не двигаются. Тоесть всё вспомнить и расписать у ГГ время есть, а навести арболет и нажать на спуск вот никак. Ах я дома типа утюг не выключил. И это в острые моменты книги. Только за это подобным авторам надо руки отрывать. То есть писать нормально и увлекательно не может, а вот влесть в чужой труд и мир авторов со своей редакцией запросто. Топай лесом Д`Картон!
Книга из серии тупой и ещё тупей. Автор гениален в своей тупости. ГГ у него вместо узнавания прошлого тела, хотя бы что он делает на корабле и его задачи, интересуется биологией места экспедиции. Магию он изучает самым глупым образом. Методам втыка, причем резко прогрессирует без обучения от колебаний воздуха до левитации шлюпки с пассажирами. Выпавшую из рук японца катану он подхватил телекинезом, не снимая с трупа ножен, но они
подробнее ...
благополучно появились потом. Заряжает барабан револьвера капсюлями порохом и приклеивает пули. Причём как вы понимаете заряжает их по порядку, а потом дважды нам пишет на полном серьёзе, что не знает как дозарядить барабан, как будто этого не делал при зарядке. Офицеры у него стреляют по дальним целям из револьверов, спрашивается вообще откуда офицеры на гражданском пароходе? Куда делся боевой корабль сопровождения я так и не понял. Со шлюпкой вообще полная комедия. Вы где видели, что бы шлюпки в походном положении висели на талях за бортом. Они вообще стоят на козлах. У ГГ в руках катана, а он начинает отстреливать "верёвку" - дебилизм в острой форме. Там вообще то подъём и опускание шлюпки производится через блоки, что бы два матроса смогли спокойно поднять и опустить полную шлюпку хоть с палубы, хоть со шлюпки, можно пользоваться и ручной лебёдкой с палубы. Шлюпки стандартно крепятся двумя концами за нос и за корму иначе при спускании шлюпку развернёт волной и потопит о корпус судна. Носовой конец крепя первым и отпускают последним. Из двух барабанов по делу ГГ стрелял только один раз и это при наличии угрозы боевых действий. Капсули на дороге не валяются и не в каждой лавке купишь. Кто будучи голодным и с плохим финансовом положении будет питаться эклерами? Только дебил или детё, но вряд ли взрослый мужчина. Автору книги наверное лет 12, не более.
Как концепция - отлично. Но с технической точки зрения использования мощностей - не продумано. Примитивная реклама не самое эфективное использование таких мощностей.
Перевод с египетского
АННЫ АХМАТОВОЙ и ВЕРЫ ПОТАПОВОЙ
Составление, вступительная статья, подстрочные переводы и примечания
И. КАЦНЕЛЬСОНА
Художник Ф. КОНСТАНТИНОВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда Александр Сергеевич Пушкин, вдохновленный известной одой Горация, писал свои пророческие стихи: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», он, конечно, не мог подозревать, как, очевидно, не подозревал того и Гораций, что еще в XIII в. до н. э., в царствование фараона Рамсеса II, безвестный египетский писец запечатлел тростниковым пером на свитке папируса мысли и чувства, еще более древние:
Мудрые писцы…
Они не строили себе пирамид из меди
И надгробий из бронзы.
Не оставили после себя наследников,
Детей, сохранивших их имена.
Но они оставили свое наследство в писаниях,
В поучениях, сделанных ими…
Восемнадцать веков отделяют Пушкина от Горация. Возможно, такое же время отделяет Горация от его египетского предшественника. Любопытно, что знаменитая ода Горация: «Создан памятник мною. Он вековечнее || Меди, и пирамид выше он царственных», — во многих отношениях ближе к «Прославлению писцов», чем к пушкинскому «Памятнику».
Это далеко не единственный случай, когда мотив, прозвучавший впервые в древнеегипетской поэзии, находит свое развитие в позднейшие века. На заре письменного художественного творчества, конечно, еще не могло быть сознательного разделения на литературные жанры. Но именно из долины Нила дошли до нас древнейшие повести, сказки, басни, поучения, философические диалоги, гимны, любовные песни. При всей своей малочисленности, они убедительно свидетельствуют о том, как плодотворно оказалось литературное творчество народа, создавшего еще в конце четвертого тысячелетия до нашей эры одну из величайших цивилизаций древности.
К прискорбию нашему, мы не знаем авторов древнеегипетской лирики. И это не случайно. Тогдашняя эпоха не благоприятствовала выделению обособленной личности. Все население страны было одинаково бесправно перед деспотом-фараоном. Каждый подданный, независимо от положения, им занимаемого, считался его рабом. Только о нескольких мудрецах, облеченных высоким саном, может быть даже родственниках царя, сохранялась память на протяжении веков.
Но, даже не зная имени автора, иногда, — правда, очень редко, — мы можем видеть, как на него нисходило вдохновение. Перед нами один из так называемых «школьных» папирусов — папирус Анастаси II (папирусы обычно называются по имени своих первых владельцев). Он заполнен обычными упражнениями ученика-писца, писавшего под диктовку или копировавшего еще неуверенной рукой назидательные тексты, молитвы или деловые письма. А на обороте другим, четким и уверенным почерком начертано:
Приходит ветер — и слетает к сикомору,
Приходишь ты…
Здесь тростниковое перо остановилось. Но мы можем легко завершить то, что не было докончено тридцать пять веков тому назад: «…спешишь ко мне…», — и представить себе, как все это было.
Знойный день. Школа писцов, приютившаяся где-нибудь под тенью колоннады храма или пальмовой рощи. Наставник, — быть может, еще совсем не старый, — проверяет работы своих учеников. Внезапно в его голове складывается удачное начало строфы. Чтобы не забыть его, он быстро записывает на обороте папируса, который подал ему ученик для проверки. Такое, вполне правдоподобное, предположение высказывает немецкий египтолог профессор З. Шотт.
Приведенные строки скорее всего должны были начинать какую-нибудь любовную песнь. К сожалению, изо всей богатой и разнообразной любовной лирики Древнего Египта уцелело около пятидесяти стихотворений и фрагментов. Все они датируются второй половиной эпохи Нового царства (XIV–XI вв. до н. э.). Подавляющее большинство жрецов и писцов — хранителей культурных традиций той далекой от нас поры — интересовались, главным образом, религиозными, дидактическими и научными сочинениями. К художественной литературе, а тем более к «легкомысленной» любовной лирике они относились пренебрежительно. Разумеется, были исключения; их многочисленность доказывает, что лирика, как и теперь, пользовалась особенной любовью.
Произведения древнеегипетской лирики сохранились преимущественно в списках XIV–XII вв. до н. э. Это прежде всего по три цикла стихотворений из папирусов Харрис 500 и Честер Битти I, они переписаны любителями «развлекательной» литературы вместе со сказками[1] и некоторыми другими произведениями соответственно около 1330 г. и 1160 г. до н. э. Еще по одному циклу начертано на папирусе Туринского музея (XII в. до н. э.) и на большом глиняном черепке (остраконе) Каирского музея примерно того же времени. Сохранился, кроме того, ряд фрагментов
Последние комментарии
1 час 4 минут назад
9 часов 55 минут назад
9 часов 58 минут назад
2 дней 16 часов назад
2 дней 20 часов назад
2 дней 22 часов назад