Истории из предыстории. Сказки для взрослых [Джанни Родари] (fb2) читать постранично, страница - 2

собственной стране. В Италии же Сальватор Готта сочинял трогательные героические сказки о балиллах — юных фашистах, готовых ради дуче не задумываясь пойти на смерть.

Ну а в сфере устного народного творчества процветал анекдот — единственно возможная реакция на громогласную фашистскую риторику. После падения фашизма он вошел неотъемлемой частью в итальянскую литературную сказку, особенно в сказки Малербы, и на то были свои исторические причины.

Когда в результате второй мировой войны и немецкий и итальянский фашизм были разгромлены и на смену им в Германии и в Италии пришли демократические режимы, наступил, как это часто бывает после времени бесправия и безгласности, период эйфории. Народ ждал и верил, что теперь-то настанет царство полной социальной справедливости и равноправия (убедительное доказательство неистребимой живучести мифов). На этот раз, правда, некоторые ожидания сбылись. Итальянцы обрели три основные свободы: печати, слова, собраний. Их жизнь со временем стала много богаче и комфортабельнее. Однако вместе с достатком и комфортом в полной мере проявила себя и социальная индифферентность — феномен, описанный Альберто Моравиа в романе «Равнодушные», что во время создания романа (1929 год) требовало от писателя немалой смелости. Но если бы восторжествовало только это совсем не евангельское безразличие к ближнему!

Новая государственная власть очень быстро обюрократилась, свои собственные интересы стала отождествлять с общенациональными, подчинила все логике обогащения, нередко ценой компромиссов с совестью.

В этих условиях писатели, сохранившие верность вековечным понятиям о морали и евангельскому принципу изначального равенства людей, обратились к сатире. Они решили обо всем «говорить прямо». Критик Паоло Маури в своей монографии «Луиджи Малерба» пишет, что «в сказках Малербы эта суровая откровенность родилась из возмущения, а также из чувства бессилия гражданина перед лицом общественных властей или, вернее, намеренной бездеятельности этих последних».

Конечно, свой гнев, разочарование и растерянность перед разительным несоответствием послевоенной итальянской действительности чаяниям тех, кто сражался против фашизма, полно и сильно отразила литература неореализма — такие писатели, как Васко Пратолини, Карло Бернари, Доменико Реа, Анна Мария Ортезе, Рената Вигано. Но литература эта оказалась слишком документальной и фотографичной, чтобы передать реальность новой Италии во всей ее многогранности и парадоксальности. Пренебрежение сатирой, парадоксами вполне устраивало власти предержащие, которые неореализм, казалось бы, яростно клеймил. Так, Паоло Маури пишет: «Катастрофа, видимо, заключается именно в априорном запрещении парадокса во имя защиты существующего порядка. Не случайно в тридцать второй главе „Пиноккио“ деревянного человечка снова приводят домой два стражника». Да-да, еще Карло Коллоди в своем искрометном «Пиноккио» с горькой улыбкой незаметно подводит нас к мысли, что общество ничего так не боится, как необычности, оригинальности суждений, не совпадающих с общепринятым здравым смыслом.

Где можно легче и удачнее всего передать мудрость шута, честность плута, искренность фантазера, как не в сказке?

Вполне закономерно, что в конце 60-х — начале 70-х годов крупнейшие итальянские писатели Альберто Моравиа, Карло Бернари, Итало Кальвино, Луиджи Малерба, Мария Корти, Джованни Арпино, Гуидо Рокка, Либеро Биджаретти стали писать сказки «для взрослых и детей», а Джанни Родари, Рене Реджани, Эрманно Либенци — «для детей и взрослых».

Грань между детской и взрослой литературами была ими стерта с умыслом. Они убедились сами и постарались убедить нас в том, что ставшая расхожей максима «Устами младенца глаголет истина» содержит в себе немалую долю яда для людей здравомыслящих и потому полных самомнения и горделивого сознания своей непогрешимости.

Карло Эмилио Гадда, удивительный писатель, любивший повторять, что больше всего на свете он боится общих мест и прописных истин, в своих «Коротких баснях» с их совершенно ошеломляющей моралью, пожалуй, первый поставил все с ног на голову.

Малерба стал достойным продолжателем этой традиции. Впрочем, в отрицании житейского здравого смысла и логики обывателя он пошел еще дальше. В сборнике сказок «Башковитые курицы» он доводит ситуации до абсурда, ведь, по словам Итало Кальвино, «для Малербы наблюдать за курицами означает установить прямую связь с абсурдом и в то же время изучить людскую душу в ее куриных проявлениях». Мир XX века — огромный курятник, где «башковитых» куриц не так уж много. Абсурдна сама реальность, нас окружающая, оттого так трудно подчас определить, «что такое хорошо и что такое плохо». Для В. Маяковского в его прекрасном, несмотря на некоторую дидактичность, стихотворении все было слишком ясно и понятно. Не потому ли ему потом очень многое стало казаться непонятным, странным и даже диким? Плюрализм суждений и