Космос (СИ) [pine wood] (fb2) читать онлайн

- Космос (СИ) 1.11 Мб, 281с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (pine wood)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

====== Часть 1 ======

«Отношения порождают боль, полагаю, они же породят и исцеление, и я знаю, что милосердие редко несет в себе какой-то смысл для тех, кто наблюдает со стороны»

Уильям Пол Янг

Льюиса разбудила дикая, выворачивающая кости, скручивающая мышцы боль. Еще никогда пробуждение после криосна в капсуле космокорабля не было столь болезненным. В голове звенела от напряжения струна, казалось, что вот-вот она лопнет, и мозг взорвется. Попытавшись прикусить губу, Лу понял, что в горле дыхательная трубка, и запаниковал, потому что в сон он погружался без нее. Разлепив глаза, пришлось сразу зажмуриться из-за яркого, режущего света. Наконец, справившись с собой, Лу слегка приоткрыл глаза и, поскуливая от боли, осмотрелся.

Увиденное повергло в шок: он находился на столе в огромном зале, похожем на древний амфитеатр, только более современный. Сиденья, уходящие под потолок были забиты людьми…хотя что-то в знакомой внешности разумных насторожило. Сам он лежал в центре зала, в окружении «докторов» со странными, полупрозрачными масками на лице. Вокруг, словно пчелы, летали маленькие камеры (об этом Льюис узнал позже, сейчас ему казалось, что у него рябит в глазах).

Один «доктор» наклонился над ним и осторожно потянул трубку из его горла, вызвав рвотные позывы, а следом еще более дикую боль. Так Льюис узнал, что чувствуют младенцы, когда раскрываются легкие, и в грудь попадает первый в их жизни кислород. Почти минуту полуобнаженный парень выгибался на столе, пытаясь втянуть воздух, пока не вдохнул и, прежде чем потерять сознание от боли, он услышал оглушающие аплодисменты и восторженный гул голосов.

С очередным пробуждением, Льюис почувствовал себя чуть лучше. На лице была кислородная маска, дышал он самостоятельно и без боли, изголовье кровати было слегка приподнято, увеличивая обзор. Все вокруг было белым, строгим, стальным и стерильным: белые стены, стальные поручни, полностью стеклянный потолок, за которым, на ночном небе, мерцали звезды и быстро мелькающие точки кораблей. А в дальнем уголке неба, которое еще мог рассмотреть Лу, виднелась Луна и рядом с ней еще одна, поменьше. Льюис удивленно замер. Неужели проект «Луна» был реализован? Ведь говорили, что до его завершения как минимум несколько десятков лет разработки и не меньше пятидесяти лет строительства… Это сколько времени Льюис провел в космокамере, если искусственный спутник Луны уже построен?

Судорожно выдохнув, Льюис принялся и дальше изучать окружение. Вообще же, хотелось расслабиться, прикрыть глаза и подремать. Во всем теле была странная тяжесть и усталость, видимо, его накачали обезболивающим, потому что парень чувствовал, как медленно притупляется боль. Но расслабиться и отпустить ситуацию в такой обстановке было бы огромной глупостью с его стороны, потому, собрав все силы в кулак, Лу продолжил наблюдать.

Присмотревшись к близко стоящему «врачу», Льюис понял, что его насторожило — тот был чем-то неуловимо похож на других своих «коллег». Все они были очень высокими и мощными: большие плечи, сильные руки, длинные пальцы, стройная талия без лишнего веса, длинные ноги. Лица тоже были как по какому-то общему стандарту. У всех густые волосы, высокий лоб, мощная челюсть… Лица все же различались, но среди них не было ни одного старого, уставшего, уродливого, с дефектами на коже вроде ранок, прыщей, раздражения, никаких залысин и проплешин — все как с конвейера. Единственным замеченным недостатком у некоторых «особей» (Лу понял, что это уже не совсем люди, даже если и были ими когда-то) оказалась бледность (не у всех), потемневшие вены (опять же не у всех) и общая для всех грузность и тяжесть в походке, как будто каждый из них весил тонну, не меньше.

При этом движения у людей были свободные, без скованности, у некоторых светились зрачки, будто искусственные или модифицированные.

POV Льюиса

Это был какой-то ужас! Я очнулся от жуткой боли во всем теле. Непонятно где я, и что за существа меня окружают! В центре этого их Колизея огромная куча народу, а я почти голый!!! На мне лишь медицинская рубашка — «распашонка», которая была, естественно, распахнута и трусы! И все! Все, понимаете?! Куча проводов с трубками подключенных ко мне, капельницы… Голова то кружится, то вновь ненадолго приходит в норму, сосредоточиться очень сложно, будто я на яхте и у руля кто-то не совсем трезвый. И просто жуткий галдеж!

Когда я только очнулся и мучился от жуткой боли, стояла гробовая тишина, но когда я очнулся второй раз, вокруг был шум и народу в центре зала стало больше, многие спустились с трибун и столпились вокруг, что-то обсуждая между собой и указывая на меня, и вот это реально очень напрягало. Очень, очень напрягало!

Меня что, на опыты привезли и пересадили искусственную матку?! И я буду первым родившим мужиком?! Нет, нет! Лучше сразу сдохнуть. Я однажды вынужденно присутствовал на родах, и большего ужаса в моей жизни я не испытывал! После увиденного всякое влечение к женщинам у меня пропало, хотя я был тем еще ходоком к прекрасной половине человечества. Даже на порнуху не возбуждался, стоило вспомнить эту красную шейку матки…и показывающиеся черные волосики, как все сразу падало и не вставало еще неделю. В итоге я-таки переключился на мужчин, и вот теперь меня настораживает этот восторг по отношению ко мне! Что такого произошло, что тут больше сотни «людей»?! И эти назойливые маленькие мухи размером с мячик для гольфа, подлетающие очень близко к лицу и другим частям тела.

В итоге, устав от этого назойливого присутствия, я резко выкинул руку вперед и поймал «мячик».

Он и правда оказался круглым и усеянным кучей маленьких линз, будто множеством глаз. Бедняжка натужно жужжал, пытаясь вырваться. Пока все были отвлечены оживленным обсуждением, я искал «крылья» у «мячика», ведь как-то он летает?! В итоге я нажал на небольшое отверстие и палец провалился внутрь. Интересно…

Изучая «мяч» на своем пальце, я не заметил воцарившейся тишины, а когда заметил, жутко смутился. Все смотрели только на меня, как в самом начале нашего «знакомства», но в этот раз их лица излучали не восторг и восхищение, а удивление и озадаченность.

— Что?! Она мне мешала! — я решил как-то оправдать свое поведение, но в ответ была лишь тишина. Чего они так удивились-то?!

В общем, занервничав еще больше, я отпустил «мячик» на волю, а точнее, швырнул его на пол, но тот почему-то больше не полетел… Кажется, не стоило засовывать в него палец…

— Варвар… — донеслось до меня знакомое слово из полностью неизвестной речи.

Знаете, оказаться в центре всеобщего внимания, как мышка под микроскопом, — это жутко. До этого они хотя бы между собой общались, а тут полнейшая тишина, да еще и из-за моего поведения. К тому моменту несмотря на общую слабость, я уже неплохо себя чувствовал: боль прошла, голова перестала кружиться, меня лишь слегка тошнило.

Тишину сменил еще больший мой кошмар. Эти «люди» стали медленно подходить ближе. Если раньше рядом со мной стояло не больше пяти человек, то с каждой минутой места около моей кушетки становилось все меньше. Странные люди плотной стеной столпились рядом. От этих гуляющих по мне заинтересованных взглядов меня натурально затрясло. Один из «любопытных» нагло положил руку на мою щиколотку и медленно повел ей к колену, причем его пальцы обхватывали всю толщину икроножной мышцы. Теперь вы понимаете, какого размеры лапы у этого чудовища?! Я рядом с ними был как миссис Терси рядом с капралом Джеком.

Проблема с чужими ощупываниями решилась просто: я запаниковал, перестал дышать (дыхание от страха сперло), аппаратура, подключенная ко мне взбесилась, возвещая предположительно об опасности для моего здоровья, и все вновь засуетились, ведь, перепугавшись, я и правда не мог вдохнуть. Меня все еще мучили вопросы. Кто они все такие? Что, черт возьми, тут происходит?! И почему в центре этого всего я?! Почему у Луны спутник, что за летающая ерунда и почему люди выглядят как очеловеченные андроиды?! Почему-то вспомнился Шварценеггер с его знаменитым «айл би бек», и это дебильное сравнение заставило меня расслабиться, вдохнуть (а это расслабило всех остальных) и засмеяться. Постепенно смех перешел в истеричный, и, когда все, наконец, поняли, что гогочу я не от радости, мне вкололи слоновью дозу седативного, и я настолько успокоился, что меня волновал только процесс плавного поднимания и опускания век.

Ко мне еще долго подходили, трогали за ноги и руки. Трогали, надо сказать, осторожно: приподнимали ступню, рассматривая пальчики на ногах, руках, гладили по животу, тянули за длинные волосы… Меня тогда почему-то не взволновало, что мои волосы длиннее меня самого… Меня никто не домогался, но в глазах людей читалось восхищение и желание. Все это странное ощупывание позже, когда действие успокоительного закончилось, вызвало еще одну истерику которая близко подтолкнула к грани нервного срыва.

Сколько это продолжалось я сейчас и не вспомню. Через какое-то время (когда все желающие пощупали все что хотели) мне помогли привстать и аккуратно спуститься со стола. Стоило голым ступням коснуться холодного гладкого пола, ноги подкосились, и я осел, чуть не упав, но рядом стоящий «врач» успел меня подхватить. Все это сопровождалось дружным ахом стоящих вокруг. Мою руку перекинули через плечо и помогли встать ровно. Ноги слегка потряхивало от напряжения, как видно, мышцы сильно атрофировались, пока я был в отключке. Все мои «врачи» выстроились в ряд рядом со мной, натянув счастливые улыбки, и тут отовсюду защелкали вспышки. Оказывается нас фотографировали. Это шоу с моим участием меня окончательно доконало, из глаз покатились слезы и, развернувшись, я спрятал лицо в подмышке ближайшего «доктора» и попытался высвободить другую руку, чтобы прикрыть ладонью лицо. Что еще сделать, чтобы скрыться от них всех, я не знал.

На какое-то время щелчки вспышек прекратились (видимо, я всех удивил своим поступком), но потом вновь возобновились с удвоенной силой. В итоге «мой» доктор осторожно подхватил меня, как пушинку, на руки и вынес из помещения, скрывая от сотен любопытных глаз и камер.

А дальше начался настоящий кошмар… Мне выделили уютную «палату» с мягкими светлыми стенами как в психушке (вообще все было мягким и максимально безопасным). Навредить себе и окружающим я мог разве что проклятиями, которыми не скупясь посыпал их головы. Самой важной проблемой для всех нас стал язык. Мы абсолютно не понимали друг друга, объясняться о самых элементарных вещах приходилось на пальцах.

Так потянулись долгие месяцы моего заточения, без интернета, социальных сетей и телевизора… Меня даже на улицу не выпускали. Я, как зверушка, сидел в своей суперкомфортной и супер безопасной камере, меня кормили, делали массаж, всячески заботились, но никуда не отпускали. После очередной истерики, во время изучения языка, я набросился на учителя с кулаками, пытаясь объяснить ему, что мне скучно, и я хочу на волю. Что уж говорить о том, что я не понимал, где все мои коллеги, с которыми я был на космическом корабле, и это незнание просто лишало меня всякого равновесия. Единственным окном в помещении был прозрачный потолок, через который я видел лишь солнце, звезды, облака, иногда птиц и Луну, ну и, конечно, огромное количество «самолетов».

После той истерики через какое-то время меня торжественно вывели из комнаты, провели по длинным и широким коридорам, и завели в очередное помещение. Я уж счастливый шел, думал все, конец заточению, но в просторном зале меня встретил огромный стеклянный ящик, задрапированный тканью, которую эффектно сдернули при моем появлении под вспышки камер, а под ней оказалась курица… Курица, мать их за ногу!!! Что я, блядь, должен был с ней сделать?! Яйцо помочь снести?!

Я стоял и чувствовал, как мое нижнее веко на правом глазу дергается. Меня окружала толпа идиотов с парящими «шариками», которые, кстати сказать, иногда летают и в моих «царских» покоях (я им, правда, в отместку за все страдания от одиночества и неизвестности, отлавливал и засовывал свой палец в их «интимные» места, после чего они больше не летали). Все они смотрели на меня, очевидно ожидая каких-то действий. Я обреченно обвел взглядом эту толпу, и тут мой взгляд остановился и замер за спинами идиотов. Там было большое панорамное окно!!!

Я на одеревеневших ногах медленно подошел к стеклу и замер, разглядывая пейзаж за окном. Увиденное повергло меня в шок…

Комментарий к http://winallos.com/uploads/posts/2014-12/1418421950_rich35211-dorogi-scott-richard-zakat.jpg то что увидел Льюис в окно.

====== Часть 2 ======

Комментарий к Сразу оговорюсь, что я не имею абсолютно никакого представления о медицине и разработках в области сохранения жизни человека, знаю только что можно “заморозить”, вот ссылка : https://life.ru/t/здоровье/933514/v_rossii_51_chielovieka_kriozamorozili_dlia_ozhivlieniia_v_budushchiem.

В общем, все околомедицинские термины не более чем выдумка и полет фантазии, на знания в этой области я не претендую, меня больше волнует сюжет.

” * И пока Мак сидел, зачарованный костром, окутанный его теплом, он молился, и в основном это были слова благодарности. Ведь он стольким одарен! «Благословлен» — вот, наверное, более подходящее слово. Довольный, отдохнувший и умиротворенный Мак и не подозревал, что через двадцать четыре часа его молитвы разительно изменятся.

Я благодарен за то, что ты не хочешь, чтобы я знал будущее! Если бы я знал, что меня ждет, то жил бы в тенях «назревающей скорби и трагедии» и не смог бы наслаждаться «сиюминутной» благостью жизни. Благодарю тебя, благодарю тебя, благодарю тебя!»

Хижина, размышления. Уильям Пол Янг

POV Льюиса

Я зажал себе рот, чтобы сдержать крик ужаса. Что они сделали с нашим зеленым домом? С нашей потрясающей планетой!

Я видел перед собой огромную пустыню, испещренную иглами жутких небоскребов, с линиями вездесущих дорог и парящих в воздухе лайнеров. Я так и не смог рассмотреть, где же земля. Казалось, ее нет, и сколько вниз ни спускайся, будут еще и еще уровни, где живут эти существа. Я так и не нашел ни одного дерева или кустика, как бы ни прилипал к стеклу. Зелени не было, животных не было, как и птиц…

Что же тогда периодически виделось мне в потолочное окно? Вся моя профессиональная деятельность была посвящена борьбе за вымирающие виды животных, погибающие от загрязнений леса и водоемы… И теперь я попал в собственный кошмар.

Дикий ужас охватил меня. Находясь в глубоком шоке, я не мог поверить, что открывшаяся картинка — не рисунок фантаста, а реальность за окном. Лишь голубая синь неба была на месте. Как-то они все же смогли сохранить атмосферу, может, все не так уж и потеряно. Вон курицу мне приволокли, идиоты!

Мой последний полет был посвящен ирбисам. Команда ученых, занимающаяся контролируемыми мутациями, выдвинулась в места обитания снежных барсов для поиска подходящего биоматериала для генной инженерии. Наш отдел, изучающий исчезающие виды животных и места их обитания, напросился следом. Точнее, напросился я и «напросил» еще парочку таких же чокнутых фанатиков.

Кто бы из моих коллег знал, как я выбивал нам места на этом корабле, перенесшем меня фактически в ад… А ведь многие из них искренне были уверены, что я обладаю особой магией убеждения, действующей только на нашего директора. Магия глубокого минета называется… Ну я, естественно, никого не посвящал в «секреты мастерства», а «трудился» ртом на благо исчезающих животных, вот так вот, друзья! А насосал я за всю свою «спасательно-сосательную» деятельность ни много ни мало, а несколько национальных парков и питомников для редких видов животных. Вот так-то!

Рональд Андерсон был начальником всех начальников в нашем засекреченном научном центре при военном ведомстве, и так вот странно получилось, что этот пятидесятилетний, подтянутый и седеющий мужчина, имеющий жену и троих балбесов-сыновей, положил на меня глаз. Я тогда был лишь многообещающим абитуриентом от института и проходил испытательный срок. Не буду рассказывать про наш сложный путь к плодотворному «сотрудничеству», но был он тернист и долог, благо, я быстро просек, какая это выгода для дела, которому я готовился посвятить всю свою жизнь. После этого осознания дела наши пошли в гору, и в том числе дела отдела, который все недолюбливали (где трудился ваш покорный слуга), потому что мы препятствовали глобальным стройкам, находили нарушения в работе крупных корпораций, истощающих ресурсы нашей планеты, требовали денежные средства на питомники и помощь вымирающим животным. Также мы пытались помогать самым нищим регионам планеты, но эта инициатива вообще никого не интересовала, так как планета есть планета, и она нас «кормит», а вот «нищие голодранцы», как назвал их Андерсон, объедают. Так что никого они не волновали, кроме меня и моих коллег.

И вот, в 2072 году мне исполнилось двадцать четыре года, и я «насосал» нам на командировку к снежным барсам. Рональд называл меня шлюхой-альтруистом, потому что давал я ему не за деньги, а за «идею». Нам пригнали новый шаттл, который недавно разработали и сконструировали военные ученые. В нем была куча всяких обалденных штук, в которых разбирались все, кроме меня и людей из моего отдела. Потому-то в первый полет на этом потрясающем гиганте пыталось напроситься как можно больше народу, но, как видно, начальники других отделов отсасывали не столь виртуозно, как я, поэтому им не повезло (хотя кому тут еще «повезло» теперь спорный вопрос). Единственным новшеством, заинтересовавшим меня, были новые капсульные криокамеры, предназначенные для сохранения жизни в максимально сложных условиях и максимально долго. Их особенность заключалась в том, что если спасательную капсулу, поддерживающую жизнь долго не находили (а количество запаса кислорода и внутривенного питания было, естественно, ограничено), то через какое-то время капсула переходила на новый режим — криосон, «замораживая» человека внутри. Сколько она могла находиться в таком состоянии, никто не знал, лишь строили смелые догадки. Так что теперь мне предстояло еще и узнать, какой сейчас вообще год…

Интересно, искали ли нас? С Рональдом у нас не было отношений. Мы просто иногда спали друг с другом, иногда, когда мне было что-то нужно от него. Но никто из нас на это не обижался: я был слишком ветреным в плане сексуальных и любовных отношений, чтобы долго грузиться на тему кто кому и зачем дал, а у него была семья, и единственное, что он мог себе позволить, так это необременительную интрижку на стороне.

Рональд долго ко мне подкатывал. Я в то время еще пытался переключиться на женщин, но все очевиднее становилось то, что на прекрасную половину у меня больше не вставал. Вот такой я впечатлительный! Моя эмоциональность и повышенная восприимчивость мне всегда мешали, потому что я всю жизнь порывался кого-то спасать, кому-то помогать, встревая из-за этого в проблемы. Вот и снова встрял по самые… В общем, вы поняли.

Момент аварии я не помню. Вообще очень смутно помню саму экспедицию. Хорошо запомнилась лишь посадка и размещение по каютам. Как я оказался здесь, я тоже не знаю. Мне ничего не говорили: сначала этому мешал языковой барьер, а теперь, спустя почти два месяца заточения в «мягкой тюрьме», они юлят, не отвечая на вопросы. Я не до конца изучил язык, но того, что есть сейчас, достаточно для минимального взаимопонимания. Еще месяц, и я буду неплохо ориентироваться в языке.

Относились ко мне очень очень бережно, но и очень бесцеремонно. Меня часто посещали «врачи», не спрашивая разрешения. Брали анализы, следили за моим самочувствием, заставляли заниматься на тренажерах, делали массаж, но на контакт почти не шли. Точнее, они очень любили задавать вопросы, но не отвечали на мои, и делали это лишь некоторые из моего «обслуживающего персонала».

Те, кто задавал вопросы, будто имели на это полномочия. Таких «людей» было четверо, когда кто-то из них появлялся в моих «апартаментах», им слегка кланялись другие сотрудники, устремляя взгляд в пол и прекращая любые свои действия. Прям императорский двор.

Я их прозвал «аристократия». Так вот, аристократы появлялись, пытались задавать вопросы, смотрели параметры на моих браслетах. Да, мне на руки нацепили эластичные браслеты, которые каким-то образом считывали некие показатели. Один из них, предположительно, был сердцебиением и давлением, с остальными я не разобрался. Снять эту «бижутерию» не получилось, сколько ни пытался, зубы и пластмассовые вилки тоже не справились. Аристократы пытались меня щупать, но я бил рукой по их наглым конечностям, давая понять, что просто так меня никто лапать не будет.

В общем, будни в этом жутком заточении протекали медленно, изнурительно и тревожно. Бездействие, беспомощность, неизвестность и беспокойство за остальных пассажиров нашего шаттла точило меня изнутри. Я жутко боялся остаться с этими нанолюдьми один на один, мне жизненно необходим был хоть кто-то из «моего» времени, иначе я натурально сойду с ума. Единственное, что удерживало меня от нервного срыва, это успокоительные, которыми меня пичкали через завтрак, и надежда на то, что я увижу хоть кого-то из «своих». Только это заставляло меня крепиться и надеяться.

В первый месяц посещало меня очень ограниченное количество лиц: видимо, они изучали меня и мое поведение, реакции. В апартаментах, где я жил, точно были камеры, которые я нашел не сразу, но как только находил, с мстительным удовольствием выколупывал. После последнего моего «рейда» по камерам меня усыпили, а проснувшись, я заметил одну большую линзу, вмонтированную в стену чуть выше моей головы. Никакие варварские действия ей были не страшны, а мое оружие в виде кулаков и пластиковых столовых приборов вызывали, очевидно, смех у тех, кто наблюдал за мной через нее. Это стало еще одним фактором раздражения и бессильной ярости к этим «людям» и несправедливой судьбе в том числе.

Я вообще искренне верил и продолжаю верить, что у высшего сознания есть план для каждого их нас, особый замысел. Может быть, эта вера является самым большим моим заблуждением, но без нее я бы не видел никакого смысла в существовании. Жизнь становилась бы абсолютно бессмысленной как в притче о путнике, которую я вычитал у классика русской литературы Толстого: «Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в бездонный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши — одна черная, другая белая — равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует меня, а белая и черная мышь — день и ночь — подтачивают ветку, за которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно — неизбежного дракона и мышей — и не могу отвратить от них взор. И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда».

Моя вера не дает мне прыгнуть в пасть дракона раньше времени, вселяя надежду в светлое будущее, в бесконечное начало человека. Но увиденное за окном… Разве это может быть светлым будущим?!

Это вообще не может быть будущим! Потому что если это и есть будущее, то верните меня в могилу, из которой достали! Я не хочу видеть произошедшего! Не хочу жить в этой преисподней и знать, что несмотря на все мои усилия и усилия других неравнодушных, погибли амурские тигры, гиганты-киты, дельфины, птицы. Больше нет надоедливых голубей и просто жутко прожорливых воробьев (которых я начал подкармливать незадолго до своего путешествия в «счастливое» будущее). Я не пройдусь босиком по сосновому лесу, слушая стук дятла и отсчитывая годы с кукушкой. Нет, я оказался не готов потерять все это…

Ноги подкосились, и я осел, согнувшись от подступившего комка к горлу. Хотелось выть в голос от раздиравшей мою грудь боли и тоски, я позавидовал волкам, которых больше нет, ведь они могли вскинуть голову и завыть, изливая свою боль в небо, а я не мог. Не мог позволить сделать представление из моего отчаяния, не мог дать слезам свободу, ведь я для них занимательная зверушка.

Кто-то обнял меня за плечи и помог встать. Обернувшись, я разглядел физиономию одного из «аристократов». Не знаю, почему я так поступил, но именно этот зазнайка всегда вызывал во мне ярость, так что я резко отшатнулся от него, ударив по рукам. Мужчина замер, сжав губы и сосредоточенно наблюдая за мной. Он даже не разозлился! Никто из них не обижался на меня, видимо, не воспринимая как равного! Я заметил троицу, которая занималась непосредственным «уходом» за мной — трех высоченных амбалов. Увидев легкий кивок аристократа, они принялись, огибая толпу собравшихся и приближаясь, окружать меня.

Да уж, эти ребята пережили не одну мою истерику и знали как себя со мной вести, а я знал, что скрутят они меня бережно и максимально быстро. А мне достаточно и того, что я и так тут при прессе (а судя по огромной стае вездесущих круглых камер, в этой толпе разумных были представители СМИ) расклеился, не хватало еще, чтоб меня, оперативно завернутого в собственную рубашку, на глазах у всех вынесли на руках из помещения.

Потому я, опережая любые действия, кинулся к одному из парней и прижался к нему, ища защиты. Все, включая самого «счастливца», удивленно замерли, перестав переговариваться. Вообще, я бы на их месте тоже очень удивился. До этого я с ними, в лучшем случае, пытался только разговаривать, а так наше вынужденное «сотрудничество» было похоже на маленькую войну, ведь я пытался выбить себе свободу или хоть какое-то развлечение! Я дожил до того, что вспоминал древний тетрис, как самую увлекательную игру на планете!

И вот теперь, я неожиданно прижался к одному из них. На самом деле, претендент на «обнимашки» был выбран не случайно. Этот парень заинтересовал меня уже давно: я заметил, что все относятся к нему хуже всего. Это было не демонстративным поведением, но я все равно видел, что с ним не здоровались даже «свои». Он был каким-то более зажатым, чем остальные, и всегда ходил в почти незаметных перчатках телесного цвета. При этом он был так же «конвейерно» красив, как и все остальные.

Буквально вчера я устроил очередной концерт, требуя объяснить мне хоть что-нибудь из того где я и где все остальные мои «современники». Я мешал медосмотру, не давал взять анализ крови, проверить браслеты, швырялся вещами, в итоге этого парня вызвали на помощь. Когда он меня поймал, отобрав подушку (которую было просто невозможно порвать, поверьте, я пробовал!), я продолжил брыкаться. Для него мое сопротивление не приносило никакого вреда и сложностей, потому как я уже давно заметил, насколько все «люди» здесь чудовищно сильные! Да, они были крупнее и выше меня, но не настолько, чтобы обладать такой силой! Казалось, что у них не мышцы, а стальная арматура. Они были все примерно ростом с типичного баскетболиста, то есть выше меня (а во мне, на минуточку, 189 сантиметров), но не высоченные вурдалаки. Хотя, стоит признать, что сам по себе я сейчас был откровенно фиговый боец: мышцы только недавно приняли хоть какую-то форму, и я немного наел мясца. До этого я больше походил на кузнечика из-за своих тонких рук и ног.

В общем, сопротивляясь, я содрал с него перчатку и замер, как и сам парень. Почти все

пальцы были абсолютно обычными, но указательный имел дефект — ноготь был искривлен и как бы «сполз» бок. Это не было чем-то отвратительным для меня, наоборот, увидев эти руки, я впервые за долгое время улыбнулся. Точно такой же дефект был у моей мачехи. Она была потрясающим человеком, невероятно красивой, но всегда смущалась своих рук, пряча пальцы правой руки в карманы, в перчатки, да куда угодно, лишь бы не оставлять их на виду. Отец в такие моменты ловил ее руку и, вытаскивая из «укрытия», целовал ей пальцы, повторяя, что она самая красивая женщина на планете, и у нее «золотые руки». Ну, а мы дружно поддакивали.

И вот теперь у этого парня оказался такой же дефект. Это ненадолго сделало меня счастливым, я успокоился и, прекратив сопротивление, уставился на парня, игнорируя брезгливые взгляды, устремленные в его сторону. Несчастный явно смутился и опустил глаза, пытаясь спрятать руку, ведь перчатка осталась у меня. Я поймал его запястье и, подтянув к себе большую ладонь, сам надел перчатку, улыбнувшись чужим печальным глазам. Он явно удивился такому сочувствию.

Я постоял, прижимаясь к парню, внимательно слушая тишину за спиной. Набравшись храбрости, я подхватил его под локоть и, игнорируя всеобщее любопытство и удивление, потащил к клетке с курицей.

— Достань мне курицу! Она ведь моя?! — Я требовательно уставился в растерянное лицо. Парень явно не знал, как поступить, стал оглядываться на «аристократа». Все оживились, загомонили разной важности лица, к нам торжественно подплыл «аристократишка» и, торжественно открыв клетку, потянулся за курицей. Вокруг засуетились летающие камеры, как видно, снимая нас со всех ракурсов. Дядька от этого почему-то замедлился, видимо, давая возможность получше себя заснять, но курица в отличие от нас ждать не желала, поэтому, недолго думая, захлопала крыльями и выбралась наружу.

Ох, что тут началось! Я прям воспрял духом, потому как с курицей мы явно были заодно. Просто неуловимая животина носилась по помещению, ловко лавируя между ног растерянных людей. Пока кто-то пытался ловить ее, вызывав толкотню и панику, я, недолго думая, нырнул в коридор.

У меня будто крылья за спиной распахнулись. Я несся по белым коридорам, под ногами зажигались световые панели. Я знал, что далеко не убегу, но эта секунда свободы вдохнула в мои легкие желание дальше жить. Преодолев несколько коридоров с растерявшимися людьми, которые явно не ожидали увидеть бегущего парня, за которым волочится длиннющая блондинистая коса (мои волосы это отдельная история), я оказался в круглом помещении без дверей. Но я знал, что все двери максимально незаметны, нужно просто попытаться постучать по стенам.

Я метался вдоль стен, толкаясь в них руками, и почти отчаялся. Из коридора показались переполошившиеся из-за моего исчезновения «аристократы» (кажется, моя союзница курица их больше не интересовала), но мне вновь повезло — как только я замер, рядом со мной открылись двери в прозрачный лифт. Не дав себе и секунды на сомнения и размышления, я рванул в кабинку и принялся судорожно бить ладонью по сенсорной панели (потому как привычных кнопок лифта я не нашел), судорожно оглядываясь на приближающуюся толпу во главе с аристократами. Двери захлопнулись прямо перед их лицами, я еле успел втянуть свою длиннющую косу внутрь.

Кабинка бесшумно понеслась вниз, а я замер.

Полностью прозрачные стены создавали эффект парения в воздухе, казалось, я не в лифте спускался, а парил в пространстве. Вокруг открылась такая панорама… Невероятный закат, как отголосок от прежней жизни, и полностью мертвый ландшафт с теми же иглами-небоскребами. Лифт дернулся и замер. Из динамиков доносились взволнованные уговоры не делать глупостей, а я и не делал. Мне вновь хотелось плакать, казалось, что вся планета в грязном, черном, безобразно застывшем мазуте.

POV Автора

Двери распахнулись, являя изумленной толпе журналистов сенсацию последнего года, о которой говорили во всем межгалактическом союзе. Ожившую легенду, воскрешенного юношу из прошлого, чей геном еще не тронут искусственными мутациями, абсолютная чистота генов, не свойственная даже самым древним фамилиям аристократов. Потрясающий, полностью исчезнувший цвет волос, укрывших пол неширокой кабинки лифта золотистым блондом, заплаканные голубые глаза, чей оттенок больше не появлялся с рождения и существовал лишь благодаря платным модификациям. Этот цвет глаз исчез настолько давно, что историки спорили был ли он вообще, ставя найденные артефакты (сохранившиеся картины с людьми, у которых были голубые глаза) под сомнения, ведь это могли быть просто фантазии художников.

Но теперь вот он — их совершенный прародитель, такой, каким его создал сам творец, не защищенный литыми пластинами в черепе, не изуродованный модифицированным, полустальным позвоночником, без уродливых мутаций. С очаровательной родинкой над правым глазом. Родинки, кстати, тоже исчезли с появлением мутантов, как и веснушки. Прекрасное создание сидело на полу, во все глаза рассматривая их — людей будущего, с восхищением и трепетом впитывающих его образ. Все они собрались здесь, чтобы получить хотя бы надежду на встречу или интервью с ним. Но впустили только несколько представителей самых именитых СМИ.

Под утесом, который размыла загрязненная река, хранился временем древний корабль с двадцатью двумя обитателями на борту. Было установлено, что людям в нем чуть меньше тысячи лет, некоторые спасательные капсулы были давно повреждены, и в них ничего, кроме костей и почти полностью сгнившей одежды не было, но тринадцать оставшихся были не тронуты. Когда их попытались грубо извлечь, то сенсор на одной из капсул замигал, оповещая о повреждении, и вот с этого момента поднялась настоящая волна. Стало ясно, что там, возможно, есть живые. Находкой заинтересовались все. Правительства дружественных планет прислали послов с предложением взять открытие и извлечение под свое крыло, оплатив все расходы, но федерация оставила «приз» за собой.

Каждый шаг по извлечению капсул освещался прессой, за этим следили все, ведь то, что люди там, возможно, до сих пор живы, просто заморожены, было настоящей фантастикой. Люди, еще видевшие планету зеленой, заставшие диких животных, дикие племена… Про то время ходили легенды.

Извлеченные предметы с корабля, личные вещи команды попадали в музеи или уходили за бешеные деньги с молотка. Долгие месяцы подготовки, изучения, и вот первую капсулу вскрыли. Под слоем отросших волос (ведь какое-то время капсула не замораживала своих «постояльцев», поэтому и волосы и ногти росли) лежала женщина средних лет. Попытка ее оживить не увенчалась успехом, она даже не открыла глаз. Это стало первой трагедией для всего, давно разрозненного из-за классового неравенства, человечества. Первой и, к сожалению, не последней.

Сколько бы усилий не прикладывали именитые ученые всех планет содружества, обитатели камер погибали, так и не очнувшись, будто судьба просто решила показать им предков, так и не дав возможность заглянуть в живые глаза праотцов.

Из-за неудач развязалась политическая борьба. Другие дистрикты требовали раздать оставшиеся капсулы по капитолиям, чтобы каждая столица попыталась сама оживить переселенца из прошлого. Так шансов на удачу стало бы больше. Поначалу Земля отказалась, но, потеряв шестого обитателя капсулы, смирилась и раздала свои «драгоценности».

Был установлен порядок «воскрешения» между капитолиями остальных планет с долгой подготовкой. Одну из капсул решили вскрывать на «родине», но с новым оборудованием. Все транслировалось в реальном времени. За день до «воскрешения» устанавливался выходной, и все с волнением прилипали к экранам, вновь лелея надежду на лучшее. И, наконец, полгода назад камеру вскрыли. Внутри все, как всегда, было укрыто покрывалом волос, но в этот раз это были светлые волосы! Настоящий блондин, до этого были только брюнеты, цвет который достался «внукам».

Парень пережил извлечение и погружение в медицинский бокс последней модели, а когда после трех часов интенсивной работы бокса парень шевельнулся, дернув несколько раз головой, весь союз взорвался ликованием. Второй этап «пробуждения» был назначен на следующий день. Слетелись остальные доктора всевозможных наук в помощь ошеломленным удачей коллегам. Но на следующем этапе парень чуть не погиб, перестав дышать — легкие отказали. СМИ позже писали, что в этот день множество разумных попало в медбоксы с угрозой нервного срыва от сильного волнения. Но и с этим ученые справились, и вот, спустя долгие полгода после извлечения из корабля, первый его обитатель распахнул свои невозможно прекрасные глаза, зажмурив их почти сразу от боли.

Легенда дышала, билась от боли на столе, выгибаясь, выворачивая руки, но дышала! Сама, даже после извлечения дыхательной трубки. Все разумные, всех уровней от ланцов (низших мутантов с низших уровней) до Аристократов (древних семей с самым чистым геномом) ликовали. А когда парнишка поймал камеру и засунул в нее палец…

С этого момента не прекращались шуточки, и началась прямо-таки волна мемов и розыгрышей. Весь шоубизнес и СМИ с удвоенной силой заинтересовались ожившей легендой, требуя интервью, фотографий и информации о парне, но аристократы на долгие два месяца полностью скрыли его от любопытных глаз, лишь сухо отчитывались на редких брифингах о состоянии здоровья и психике парня. В прессу попали лишь несколько фотографий с парнем, и каждый раз «сказочный принц», как окрестили его журналисты, сладко спал, обняв подушку.

Естественно, такое положение вещей не могло удовлетворить общественность. Начало быстро расти всеобщее недовольство, вынудившее аристократов показать «принца», впустив СМИ. Новость о том, что все скоро увидят парня облетела союз планет мгновенно, открыв настоящее паломничество журналистов в главное здание капитолия, но внутрь пустили лишь нескольких избранных, оставив толпу недовольных в огромном зале приемной.

И теперь вот такая удача! Прекрасная легенда сама случайно спустилась к ним на лифте и, судя по реакции, очень удивилась такому любопытству и восторгу.

Завороженная толпа очнулась, когда на этаж спустился огромный взвод вооруженной охраны и принялся пробиваться сквозь густую толпу разумных к парню.

«Благодарю тебя за дар слез, особенно в те моменты, когда они не просто изнеможение и жажда. Благодарю тебя за нежность, которая создает возможность для их возникновения и выражения».

Уильям Пол Янг

====== Часть 3 ======

Комментарий к Не исправляйте мне в прямой речи “ихнее” – это диалект, он там такой намеренно, это особенности речи героя.

«Плохой ли, хорошей рождается птица —

Ей все равно суждено летать.

С человеком же так не случится.

Человеком мало родиться,

Им еще надо стать.»

Эдуард Асадов

POV Автор

Льюис смотрел на толпу, толпа смотрела на Льюиса, и все бы у них было хорошо, если бы не полк охраны, явившейся за беглецом. Появление спецотряда дало толчок к активным действиям, потому что до этой минуты, все, застыв, разглядывали Льюиса, а тот, в свою очередь, удивленно распахнув глаза, изучал стоящего напротив парня.

Тот был примерно одного роста с Льюисом, с сильно выпирающей грудной клеткой, но это не бросалось в глаза. В глаза «бросались» сами глаза: птичий зрачок и прозрачная, подвижная мембрана. Вместо волос у парня были мелкие коричневые перья, ногти на руках были чуть толще и заостренней, чем обычные человеческие, но, тем не менее, это были не звериные когти.

Как только по громкоговорителю раздалось требование расступиться и пропустить «доблестный полк Рубиеса» к «чистейшему», незнакомец дернулся в сторону звука, и от резкого разворота головы одно из перьев слетело с его макушки, чем воспользовался Льюис, поймав мягкого беглеца в свои ладони.

POV Льюиса

Это было что-то потрясающее… Перо человека!!! Человека!!! Я держал это чудо в руках и не мог поверить собственным глазам. Я вспомнил одного из генетиков, летевших с нами, его воодушевленное идеей лицо. Стоило ему открыть рот, как мы обречённо закатывали глаза, готовясь слушать долгий монолог о том, что появятся новые расы, что человек станет более совершенным, избавив свое тело от изъянов с помощью лучших качеств животных. Он мечтал о регенерации тритонов, способных отращивать не только хвост, но и полностью восстанавливать утраченные глаза, твердил, что когда-нибудь человек взлетит на своих крыльях, а не на стальных. Мы тогда по-доброму посмеивались над парнем, и вот я вижу перед собой человека-птицу!

Покачнувшись, я поднялся с пола и, как завороженный, подошел к парню, без всякого разрешения запустив в его «волосы» свои пальцы. Перья были мягкими и теплыми, я как умалишенный, забыв про элементарные правила приличия, щупал растерянного парня.

— О Боже… Да это же крылья…

Вспомните, наверное каждый из вас испытывал чувство когда тебя просто разрывает, раздирает от восторга, кажется, что ты вот-вот взорвешься от переполняющих эмоций, как бутылка шампанского перед вылетом пробки. Мне хотелось визжать, кричать и смеяться, а ещё подпрыгивать, но все же крупицы самообладания, ещё оставшиеся со мной, удерживали на месте! Ведь это такое чудо! Это просто потрясающе! Мне казалось, что я узнал величайшую тайну вселенной. Человек — птица! Неужели может быть еще что-то более поразительное, чем это?!

 — Это потрясающе… Ты самое невероятное, что я видел в своей жизни. — Даже не могувспомнить, какой восторженный полубред я шептал в своем «экстазе», внаглую щупая парня. Совсем забывшись, я провел рукой вдоль чужого крыла, заставив его медленно расправиться, выпуская все богатство шоколадных перьев на свободу.

Я пришел в себя, когда раздались вспышки от камер, и застал я себя, а точнее свой нос в глубине перьев оглушенного моим поведением парня. Наверное, этот человек еще не сталкивался со столь бесцеремонным отношением к себе (навряд ли его кто-то без спроса нюхал). Я жутко смутился и принялся извиняться, поправляя перышки и объясняя, что он просто невероятен. От моих слов его птичьи глаза стали еще больше увеличиваться. Я даже успел занервничать, испугавшись своей бестактности. Вот что эти разумные подумают о своих предках, глядя на мое поведение? Но все мои волнения заглушил вопрос, заданный кем-то из толпы.

— Ты считаешь ЭТО красивым?!

— Нет… Я считаю это потрясающим! — Я оглянулся в сторону говорившего и замер, как громом пораженный, вмиг забыв о своем смущении. Передо мной стояла женщина — змея почти полностью в чешуе, а рядом с ней мужчина — гепард с такой же женщиной. За ним был мужчина с глазами лемура. Я, как завороженный, брел среди сгущающейся толпы, все плотнее обступавшей меня.

Не все мутации были так заметны, как у мужчины — сокола или гепарда, но стоило всмотреться в человека перед собой, и я видел «дефект»: глаза, зрачки, волосы или слишком плотная кожа с отливом, нестандартный рот, неровности в позвоночнике. Но все они, тем не менее, были невероятными, я не мог скрыть своего восхищения и восторга, подходя почти к каждому из них и робко трогая их волосы или руки.

Поначалу я еще пытался вернуть себя в реальность и не щупать все, что перед собой видел, силой отдергивая свои вновь к кому-то тянущиеся руки, но никто не препятствовал мне, никто не возмущался, никто не разговаривал. Если бы я тогда обратил внимание, с какой радостью и надеждой они смотрят на меня, я бы испугался. Потом собравшиеся стали сами тянуть ко мне руки, ловя мои ладони, задерживая меня возле себя, вновь и вновь задавая один и тот же вопрос…

— Мы нравимся тебе?!

— Да

— Я нравлюсь тебе?!

— Да

— А я? Я нравлюсь?!

— И ты нравишься, ты просто потрясающий!

— А я?! А что ты скажешь про меня?! — неслось со всех сторон.

Чем очевидней внешне была мутация, тем сильнее разумный нуждался в моем одобрении. Я не сразу понял, в чем дело, почему мне задают из раза в раз один и тот же вопрос. Я был слишком ошарашен и восхищен увиденным, чтобы обратить внимание на то, как внимательно они слушают, что я бормочу о каждом из них, я не замечал как огромный зал в несколько тысяч квадратов быстро наполнялся людьми, каждый из которых стремился задать мне один и тот же вопрос. Меня так же, как и я сам, осторожно гладили и щупали, трогали волосы, почти полностью распустив косу. Я не обращал внимания на ощупывания, ведь в них не было сексуального подтекста. Если честно, я тогда еще был в экстазе от увиденного, чтобы начать анализировать обстановку вокруг.

Через какое-то время, устав отвечать на один и тот же вопрос, я остановился, удивленный своей догадкой. Я обвел взглядом выросшую толпу, удивляясь количеству людей окружавших меня.

— Вы что, сомневаетесь в том, что вы прекрасны? — Все молчали, стих гул вопросов. Я заглядывал в глаза, но «люди» смущенно отводили взгляд. — Я ничего не понимаю… Что с вами не так?!

— Мы уроды! — Через несколько минут молчания донеслось из глубин толпы. — Разве ты не видишь, кто перед тобой?! — в голосе кричавшего была злость, но отчаяния и боли в нем было больше.

— Нет, не вижу… — Прищурившись, я пытался разглядеть в расступающейся толпе говорившего. Вскоре передо мной появился угловатый подросток, выделявшийся не сколько своей мутацией, сколько очевидной бедностью в одежде.

Вокруг нас образовался небольшой круг. Я набрал в легкие побольше воздуха, чтобы разразиться длинной тирадой о том, какие они потрясающие, уникальные и запнулся, так и не начав говорить… У этого парня в глазах не было надежды и желания услышать похвалу, как у остальных, в его глазах была лишь боль, отчаяние и разочарование. Я, наконец, очнулся от марева своего восхищения и вновь оглянулся вокруг, перестав источать восторг и вселенскую любовь. На меня навалилось осознание катастрофы, раскрывшейся передо мной: все они ненавидели себя и свою природу, считали себя грязными, недостойными, не получившимися.

Мне показалось, что я подвешен над бездонной пропастью, и я испугался, что, вымолвив хоть слово, утрачу окончательный контроль над ситуацией. Я понимал, мне требовалось сказать им что-то такое, что пробьет стену из их боли и даст надежду и веру в себя. Каждый из них нуждался в этих словах, но их не было. В моей голове был лишь ужас от осознания происходящего, от глубины их собственного разочарования в самих себе, безнадежности и безрадостности их существования, теперь мне стало понятно, кто такие «аристократы» и их неоценимый «вклад» в страдания этих людей.

Я бы хотел сказать им то, что они хотят услышать, но я не был уверен, что это то, что им было действительно нужно…

» — Золотко мое, не существует простого средства, которое избавит тебя от боли. Поверь, будь оно у меня, я воспользовалась бы им прямо сейчас. У меня нет волшебной палочки, чтобы взмахнуть ею над тобой и изменить все к лучшему.» Уильям Пол Янг

Признаюсь, меня греет мысль о волшебстве или выборе между красной и синей таблеткой, о мгновенной трансформации, желательно безболезненной… Признаться, я ненавижу слово «процесс» или «путь» или «приключение» и даже «отношения», но проблему этих людей, созданную многими поколениями, не решить одной или двумя фразами о красоте, сколько бы комплиментов я не сказал им. В глубине своего сердца они не поверят мне, не примут сказанного, потому что это слишком короткий путь, и он не дотянется до глубин их сердец…

Они не понимают, что они есть нечто гораздо большее, чем просто люди, просто мутанты красивые или нет. Они «больше» и «шире» этих ограниченных понятий, они оценивают себя по признакам никак не зависящим от качеств их личности. Решив, что обертка важнее содержимого, допустив возможность своей ущербности и ограниченности, они не видят своей бесконечности, потому их путь к себе не может быть коротким и лёгким, слишком далеко они забрели в дебри своих комплексов, забыв о самом главном и посвятив себя не тому. Не то они сделали «кумиром».

Все же внешность — всего лишь внешность. И даже самая прекрасная внешность не вечна, какой бы она не была. В конце концов, все материальное конечно и ограничено, любая материальная форма изначально мертва, потому как не имеет продолжения, поэтому для меня никогда не играли особой роли деньги и обогащение в целом. Конечно, я их очень любил, никто в здравом уме не откажется от деньжат, но они не становились «солнцем» вокруг которого вращалась моя «планета». Тем более, внешность и красота, которая даже более ненадёжна, чем деньги, ведь её утрата лишь дело времени. Так зачем переживать о том, что и так фактически не принадлежит мне и будет со мной лишь временно?

Я покачнулся. Слишком много волнений за день. Я почувствовал, что каждый из стоящих здесь непонятным образом нуждается во мне, и я понял, что оказался здесь не случайно. Вот он, тот самый «план» всевышнего, о котором я любил рассуждать на досуге в своей уютной квартирке за кружкой кофе с печеньками. Оказалось, я не был готов жертвовать своей благополучной жизнью ради «великой идеи», я готов был спасать зверей, но не хотел выходить из зоны комфорта. Такая необременительная доброта получается, в самый раз для такого лицемерного ничтожества, как я.

Но теперь, вынужденно освободившись от «бремени» своей комфортной жизни, потеряв все, что у меня было, я понял, для чего я здесь. Проблема состояла лишь в том, что я не принадлежу сам себе, а принадлежу «аристократам», пытающимся в данный момент безуспешно пробиться через толпу.

Мне пододвинули низкий пуфик, видимо, заметив мою слабость, я благодарно кивнул, плюхнувшись на него, и похлопал по месту рядом, приглашая парня сесть с собой. Мальчишка, растеряв всякую браваду от невнятного шипения за своей спиной, на деревянных ногах подошел ко мне и сел куда я просил. Я мученически вздохнул, потому, что так и не придумал, что должен сказать, и взял его за ручку. Я чувствовал, как каждый из обступивших меня нуждается в любви. Я не знал, как у них обстоят дела с религией, которая дала бы им минимальную надежду на то, что их хоть кто-то любит такими, какие они есть.

«Как часто я думаю, что ты со мною не знаком, так что я должен явиться к твоему дому подобающе одетым и произносящим подобающие слова. А потом выясняю, что все, что тебе когда-либо было от меня нужно, — это мое сердце. Но оно кажется мне не достаточно ценным, поэтому я подобающе одеваюсь и пытаюсь отыскать подобающие слова…прости меня!» Уильям Пол Янг

— Можно я подержу тебя за ручку? — Парень неуверенно кивнул, хотя я схватил его руку еще до ответа на вопрос.

— Кажется, ты спросил «разве ты не видишь, кто перед тобой?» — Все вокруг зашипели на мальчишку.

— Я не хотел тебя обидеть, — зашептал перепуганный сородичами парень.

— Ты меня и не обидел. Ты не веришь мне, когда я говорю, что вы прекрасны?

— Нет. — Парень отвел взгляд.

— Хорошо… — Я устало вытянул ноги, сгорбившись. Хотелось растечься по сиденью и немножко подремать, ужасно мешали отросшие до невероятной длины волосы, которые лезли в глаза, мешая сосредоточиться. Я видел, как люди трогали и расплетали мою косу, свернувшуюся кольцами на полу, но мне было плевать, я не воспринимал её как часть себя и, будь моя воля, давно бы уже избавился от неё.

Если честно, я только сейчас заметил, что большую часть своего времени я проводил во сне, особенно первый месяц. Я как младенец спал, ел, делал «дела» организма и снова спал, и так по кругу, но я был слишком занят своими переживаниями, чтобы обратить на такие «мелочи» внимание. Все мои взбрыки были в основном к концу второго месяца, когда я немного окреп для более глубоких размышлений на тему моего положения, но, тем не менее, я продолжал много спать. Еще и кушать захотелось, живот давно урчал.

— У тебя нет чего-нибудь вкусненького? — Услышав мой вопрос парнишка удивленно поднял свои волчьи ушки, как видно, человек не ожидал, что я начну клянчить вкусняшки, а учитывая, что до сегодняшней минуты кормили меня какой-то коровьей отрыжкой (наверное, из-за этого я бунтовал даже больше, чем из-за всего остального), я решил попытать удачу. Вдруг мне дадут что-нибудь менее напоминающее переваренную бумагу.

Вокруг послышались смешки, люди зашуршали в карманах, парнишка, пошарив рукой в своем рюкзаке, выудил две тонкие квадратные пластинки, оказавшиеся карамельками. Боже, я раньше терпеть не мог леденцы, а тут закатил глаза от удовольствия, почувствовав на языке синтетический вкус черной смородины. Вскоре я оказался завален разного рода пластинками: почти каждый стремился мне что-нибудь всучить, чем я без зазрения совести пользовался, распихивая вкусняшки по карманам. А то знаю я этих аристократов — отнимут, как только увидят. Напихав в рот как можно больше квадратных леденцов, я решил-таки сказать хоть что-нибудь умное и желательное полезное.

— Хрофо… Если ты не вевишь (веришь) мне, то отфеть мне на фопрос, засем тебе быть касивым?

— Что?! — Парень нахмурился. Все же я и так с трудом говорил на современном языке, чем-то схожим с русским, английским и арабским, благо я их все знал, потому мне легче было учить новый. Но из-за набитого рта я был не понятен. В общем, я смущенно обвел взглядом толпу взрослых ответственных людей и принялся быстро жевать, дабы освободить рот от конфет.

— Я говорю, для чего тебе быть красивым?

— В смысле? — Парень уже совсем растерялся, перестав понимать, чего от него хотят.

— В прямом, что тебе даст красота?

— Э-э-э…ну я буду красивый…

— Это и так понятно, — перебил я, запихивая себе в рот еще одну карамельку. Все же удержаться и не есть их после этой варварской диеты было нереально. — Что тебе даст красота?

— Ну… уверенность в себе и своих силах… — парень явно сомневался в собственных ответах.

— То есть, как только ты состаришься, станешь морщинистым и некрасивым, то ты сразу утратишь уверенность в себе? Получается, твоя уверенность держится не на вере в собственные силы, навыки и способности, а на внешней красоте, которая временна и никак не зависит от тебя? Знаешь, я бы не хотел, чтобы меня лечил врач, который уверен в себе и успехе в операции лишь потому, что он красивый… Это единственное, для чего тебе нужна красота?

— Нет.

— А для чего еще? — Мне протянули конфетку побольше, это оказалась вафля. От радости я прижал «печеньку» к груди, с любовью уставившись на моего благодетеля. — Спасибо, я обожаю вафли! Можно мне обнять вас?!

Я уже говорил, что очень эмоциональный? И тут нечему удивляться, я бы посмотрел на вас, как бы вы радовались вафле, питаясь два месяца картоном без надежды на смену блюд! Женщина-хамелеон покраснела, потом посинела, потом слилась с окружающими расцветками, но в итоге кивнула. Я бросился обниматься, удовлетворяя свою потребность в тактильном контакте. В прошлой жизни я любил обниматься, всегда просил чтоб мне почесали спинку. Может потому я и любил зверушек, особенно собак и кошек, за их любовь к ласке и обнимашкам. Дома у меня жили три кошки (которых я в разное время подобрал на улице), которые одинаково ненавидели друг друга и любили меня, и два безобразных сопливых мопса, которые ненавидели обнимашки, а я любил их ненависть, потому что эти две сардельки начинали беспомощно рычать, пукать и дергать короткими лапками, когда я принимался нацеловывать их недовольные сопливые мордочки.

Наверное, поэтому от меня сбегали все сожители. Кажется, им не нравилось, что я лез к ним целоваться после того, как несколько минут назад «лобызал мерзкие хари сопливых мопсов». Так сказал предпоследний мой парень, но я не придал значения его словам, подумав, что он просто вредничает из-за моего частого отсутствия дома.

Наверное, ему все же действительно не нравилось, что я их целовал. Плюс мои собачки спали со мной в одной кровати вне зависимости от того, нравилось это моим парням или нет, но я не обращал особого внимания на подобные мелочи, тем более свою работу и мопсов я любил больше, чем своих ухажеров.

Я вообще ни с кем из них не хотел жить, мне всегда хватало самого себя, работы и собак, но мои сексуальные аппетиты мопсы, к сожалению, удовлетворить не могли. Плюс спинку они мне тоже не чесали и кушать не готовили… Короче, мои эгоистичные потребности боролись между собой.

Наобнимавшись, я вернулся к парню, который, кажется, уже устал удивляться, озадаченно о чем-то размышляя, пока я предавался невинным плотским утехам. Я, кстати, наобнимался на еще одну вафлю, похоже «эта» схема универсальна во все времена.

— Так для чего еще тебе быть красивым?

— Чтобы меня любили… — наконец прошептал парень, кажется, сам удивленный своему ответу.

— То есть, когда ты состаришься и утратишь красоту, то тебя разлюбят? Так зачем тебе вообще такая любовь? Ведь любят не тебя, а твою внешность. Сам по себе ты, получается, не нужен.

Кажется, я шокировал не только парнишку, но и всех, кто находился в зале. Замолчали даже те, кто шептался между собой.

— Можно я расскажу, как я это вижу? — Парень кивнул. — Я могу заблуждаться, но красота есть гармония внешности без перекосов, но без внутренней гармонии она бесполезна. Каким бы красивым ты ни был, без гармонии и любви к самому себе ты будешь занят выискиванием собственных недостатков, яростным их искоренением, загоняя себя в угол собственными придирками. Это приведет к замкнутости на самом себе и своих проблемах и породит злость на себя и окружающих, ведь ты не можешь злиться только на себя, тебе нужен будет кто-то, на ком ты сможешь вымещать то, что копишь в себе. В итоге появится много беспочвенных конфликтов и вспышек, казалось бы беспричинного раздражения. Ведь ты будешь делиться тем, что есть в тебе самом, а в тебе нет любви, значит, ты будешь делиться ненавистью, и даже твои хорошие поступки будут небескорыстными, ведь на них ты будешь пытаться выменять любовь. Все очень просто. — Я распаковал очередную конфетку, показав ее парню и засунув в рот. — Ты не можешь дать мне конфетку, если у тебя ее нет, так же ты не можешь делиться любовью и любить других, если в тебе самом нет любви к себе. А любовь к себе, как солнце для деревьев, без нее нет жизни и нет начала новому и хорошему.

— То есть, я должен полюбить себя?

— Да.

— Но… Аристократы говорят… Они говорят, что мы ничтожества… Что мы не богоугодны, ведь мы утратили форму, которую нам подарил всевышний. Они сказали, что Бог создал нас по своему образу и подобию, а так как мы не похожи теперь на бога, мы безобразные. — Парень начал срываться в слезы от обиды за эти слова. Я и сам чуть на заплакал. Какими чудовищами нужно быть, чтобы внушить такое людям? — Они говорят, мы должны всегда тяжело трудиться и не жаловаться, чтобы искупить вину своего существования.

Вау! Ну теперь многое становится понятным. Я бы поаплодировал, если бы мог, это ж какими извращенными, но хитрыми мозгами нужно обладать, чтоб так все вывернуть?! Я даже растерялся от подобного варварства.

— Ты читал библию?

— Нет, нам нельзя прикасаться к священным книгам. Мы слушаем проповеди после новостей.

— Ясно. — Я не знал, что с этим делать. Для этого нужно слишком много времени, я не смогу им все так быстро объяснить потому, что меня уже вело от усталости, и крики борьбы за толпой становились все громче. Разумные не пускали ко мне конвоиров, но их появление было делом очень короткого периода времени.

— Ты знаешь, кажется, у нас совсем не осталось времени, и я не успею сказать вам все, что должен, чтобы объяснить, что все совсем не так. Скажу лишь то, что мне говорила моя набожная бабушка, а уж она, поверь, разбиралась в религии лучше, чем все ваши «мудрые» аристократы. — Я уже с трудом справлялся с собственным организмом, слабость не давала возможности нормально сосредоточиться на том, что я говорю.

— Она говорила, что на все воля божья, и без его воли, волос с твоей головы не упадет. И если вы существуете, если ты родился таким прекрасным, каким тебя вижу я, то это лишь потому, что он так хотел. Он хотел видеть тебя таким, и он хотел, чтобы ты умел любить себя и окружающих без условностей. Это трудно, этому придется научиться, но это необходимо, чтобы быть счастливым. Вы пытаетесь вогнать себя в те стандарты, которые для вас создали аристократы, для того чтобы понравиться им, но даже если вы станете все идеальными и безупречными, они не станут любить вас больше и лучше относиться к вам, потому что вы станете конкурентами их безупречности, претендентами на их лидерство. Им это не нужно, поэтому они вам внушают всю эту ересь, чтобы принизить вас и лишить уверенности в том, что вы имеете право на счастье и борьбу. Но не нужно бороться с ними, боритесь со своими внутренними врагами, со своей неуверенностью и сомнениями, потому что от них вреда больше, чем от аристократов, которые, наверное, все же по-своему, но заботятся о вас. Научитесь быть строгими и одновременно любящими по отношению к себе, установите для себя высокие стандарты, к которым будете стремиться, но установите их самостоятельно, а главное не делайте зла себе и другим.

Кажется, я поплыл… В голове все качалось, как при шторме, я терял мысль и пытался из разрозненных кусков хоть что-то собрать и успеть сказать тем, за которых с этого дня я буду переживать не меньше, чем за себя.

Меня подхватили руки сзади, удерживая на весу, кажется, я начал отключаться. Я ненадолго пришел в себя и увидел растерянного, заплаканного парня, который еще держал меня за руку.

— Кстати, в наше время многие любили наряжаться, надевая на себя такие же милые ушки, как у тебя. — Парень улыбнулся.

К нам, наконец, прорвалась моя «свита» вместе с несколькими разгневанными аристократами. Они что-то кричали на людей, но я не мог уловить что, отключаясь и вновь с усилием возвращаясь в реальность. В какой-то момент я услышал вскрик и удар, распахнув глаза я увидел, как один из аристократов ударил моего парнишку. Собравшись с силами, я оттолкнул только что подхватившего меня под руки мужчину (с которым я обнимался на аудиенции с курицей и СМИ) и эпично рухнул на парня сверху, оттолкнув своими костлявыми телесами нависшего над мальчишкой аристократа.

— Не трогай его, породистая собака! — Я повернулся к парню. — Я буду любить тебя, как доброго друга, ведь мы теперь с тобой друзья? — Парень радостно кивнул. — Отлично, и передай общественности, что меня плохо кормят! — Мальчишка нахмурился и серьезно кивнул.

Меня вновь подхватили на руки и понесли в сторону лифтов, вся охрана выстроилась в ряд, оттесняя меня от тянущих ко мне руки разумных. Я не запомнил, как мы оказались в лифте и добрались до моей камеры.

Очнулся я от яростного шипения рядом с кроватью — двое аристократов спорили между собой. Я был так удивлен подобному поведению, ведь до этого они всегда держали «лицо», потому я, никак не выдавая своего пробуждения, без зазрения совести подслушивал чужие разговоры.

— Куда смотрели твои люди? Как они могли упустить одного, слабого как ребенок, мальчишку?! — Вот тут я хотел возмутиться, но вовремя остановился, напомнив себе о маскировке.

— Никто не ожидал, что он так быстро сориентируется и умудрится спуститься на нижние этажи! Причем охрана сейчас выясняет, почему заблокированные двери лифта, где он сидел, распахнулись, несмотря на выставленный блок! Он должен был сидеть в кабинке, пока мы не придем, но лифт, тем не менее, доехал до самого забитого репортерами этажа и открыл двери! Я не верю в совпадения! Я предупреждал тебя, что нужно больше охраны и изолированное место, его попытаются увести, несмотря на всю известность.

— Тише ты! — Мужчины обернулись в мою сторону, но не заметив, что я проснулся, продолжили.

— А теперь у нас еще и новая головная боль! Видео с курицей и его «общение» с плебсом, облетело социальные сети всех союзов даже за границей содружества планет! Нам только революции не хватало и нового «героя»! — Мужчина устало выдохнул, сев в мое мягкое кресло, привинченное ножками к полу. — Начался просто неконтролируемый ажиотаж! А уже через час после того, как мы его забрали, нас обвинили, что мы его плохо кормим!!! — Тут последовали какие-то незнакомые мне диалекты, кажется, бедняжка ругался плохими словами.

Они еще о чем-то шептались, но я не мог расслышать. Видимо, они пришли поговорить со мной, но я еще спал, и они начали спорить. Из полученной информации я понял, что поднялась волна, которую теперь будет сложно оседлать, и я занервничал. Мне не хотелось становиться очередным мессия и погибнуть на кресте ради других разумных. Все же я просто человек, далеко не Христос, и инстинкт самосохранения мне не чужд, но и забыть о том, с чем я столкнулся я не мог. Не смогу жить, зная, что не попытался помочь.

— Вот черт! — Меня отвлек от размышлений возглас одного из аристократов. — Сюда едет Верден Дантон.

— Только его нам для полного счастья не хватало. Он захочет забрать Льюиса.

Я бы с удовольствием послушал дальнейший диалог, но неожиданно подступившая тошнота выдернула меня из-под одеяла. Я резко вскочил, чем напугал мужчин, и бросился к туалету. Но тут произошло непредвиденное. Точнее, я-то не удивился, попадать в такие нелепые ситуации было нормой моей жизни, жаль, об этом еще не знали аристократы. Мужчины, видимо, решили, что я хочу сбежать (хотя как бы я это сделал, если двери открывались по отпечаткам их руки?) и попытались меня перехватить, не дав добежать до туалета, за что и поплатились. Я выблевал не полностью переваренные конфетки прямо на безупречно отглаженные брюки одного из мужчин и шлифанул вторым «приливом» по блестящим ботинкам другого. Мужчины были настолько ошарашены (как видно на них не каждый день блюют), что я успел дойти до туалета и продолжить свое увлекательное занятие в более подходящей обстановке.

В общем, траванулся я знатно. Оказывается, эти конфетки были для моего организма слишком «искусственными». Во-первых, я уже привык к более экологичной пище (знали бы они, как я периодически наворачивал фастфуд), а во-вторых, я слишком давно не ел, чтобы нагружать свой желудок чем-то кроме легкой и полезной «коровьей отрыжки». Они, конечно, эту массу подругому называли, но сути дела это не меняло.

Я проблевал несколько часов кряду, окончательно измучавшись. Мне что-то кололи, давали пить, я спрашивал их про ихние супер-пупер медицинские боксы, где меня откачивали после криокамеры, но мне сказали, что все равно отраву такого рода выводить лучше по старинке и предложили мне еще и клизму. Я предложил им пойти в жопу и страдал дальше.

К вечеру я не мог стоять на ногах, и, когда ко мне «в гости» зашел Варден кто-то там, я забыл. Я завернулся гусеницей в одеяло, отказавшись с ним общаться, и уснул. Хватит с меня общения… Наобщался, вон, уже на две жизни вперед.

====== Часть 4 ======

«Снова за окнами белый день,

День вызывает меня на бой.

Я чувствую, закрывая глаза, —

Весь мир идет на меня войной».

В.Цой

POV Льюис

Раньше я любил одиночество, любил тишину и полумрак своей гостиной, спящих мопсов и котов, в этом был особенный кайф для меня: вернуться после работы, поесть, пообниматься с животиной, сделать все, что должен, в заботе о них, и, заварив какой-нибудь полезный чай из трав, сесть в своей уютной гостиной, с большим панорамным окном, открывающим замечательный вид на сосновый лес и умирающий невероятными цветами закат (почему-то процесс смерти в природе был прекраснее, чем жизнь), и, вытянув ноги, слушать классику или пластинки со старыми рок-группами. Я любил «изгаляться» с музыкой: знание трех языков расширяло диапазон музыкального и литературного репертуара. Почитать, помедитировать, иногда я играл на гитаре и ужасно пел. Я кайфовал от своего одиночества, оно было идеальным для меня, мне не хотелось посиделок с друзьями, потому что все мои друзья были, в основном, моими коллегами, которых мне и на работе хватало (прощались мы примерно так: «еще бы сто лет не видеть рожу твою, и я был бы счастлив»), как и общения с социумом.

Мне были не нужны социальные сети, потому что от них в душе наступал дисбаланс, мое «море» волновалось, а я всегда стремился к тишине и гармонии внутри себя потому, что был слишком возбудимым. Мне хватало волнений за исчезающие виды и природу, за голодающих детей, которым я верил, что в силах помочь. По моему мнению, нужно было лишь проявлять больше упорства, и это действительно беспокоило меня. Так что речи не шло о телевизоре и соц.сетях, в которых я был зарегистрирован, но появлялся крайне редко. В своей работе я был очень терпеливым, что стоило мне колоссальных психических затрат, так как любая несправедливость мгновенно разжигала внутри меня пламя, которое быстро погасить было очень сложно. А гасло оно, порой, лишь тогда, когда выжжет изнутри всего меня.

Порой я приходил домой к своим мопсам, и внутри меня, как внутри матрешки, была пустота. Меня колотило от стресса, и я научился избегать раздражителей, создал свою нерушимую платформу, где восстанавливал душевное спокойствие, наполняя себя энергией. И в этом мне помогала хорошая литература, хорошая музыка, йога. Я старался «кормить» свои вечно голодные мозги только «качественной пищей», ведь о чем ты думаешь, тем ты и становишься. В общем, можно сказать, что в бытовом плане я был действительно счастлив, если не брать мелкие бытовые проблемы с моими партнерами, которых я и так всерьез не воспринимал, потому что, очевидно, не влюблялся в них. Я настрадался в юности, «наелся» переживаниями так, что больше мне этого не хотелось, моих мопсиков мне было с лихвой. Страдал я только из-за несправедливости по отношению к детям (у меня было счастливое детство, и я желаю всем такого же) и животным.

Жил я в служебном жилье, а это несколько высотных зданий в чаще леса с посадочной площадкой и административным зданием, благо современные технологии помогали добраться в ближайший населенный пункт за считанные минуты.

В общем, несмотря ни на что, я был счастлив в своей прошлой жизни, теперь же я все больше погружался в ад. Я понял, что я и близко не знал, что такое настоящее одиночество, безграничное и пустое, невероятно болезненное. Я понял покинутых стариков, когда вокруг тебя море народу, но ты просто чудовищно одинок, потому что «твое» время прошло, все твои современники либо уже ушли, либо уходят. «Новые» люди думают по-другому, видят по-другому, у них не твои идеалы, ни твои интересы, им непонятны фильмы и музыка, которые ты любил. Но у стариков есть любящие дети и внуки, не всегда, но есть, а у меня вообще никого не было.

Все мои современники мертвы настолько давно, что я не могу уложить мысль о том, что они стали вроде египетских фараонов для нас. Я стал «зверушкой», которой интересовались все, но именно Я как друг, сын, брат, коллега был не нужен никому, никто не мог меня понять, потому что не был в моем положении, и ухудшалось все тем, что я был в клетке с мягкими стенками. Это просто медленно разрушало меня, мой мозг и мою психику, я начал натурально сходить с ума, потому что в моей мягкой камере я был один, мне не принадлежало ничего, я даже стул не мог подвинуть!!!

Обо мне максимально заботились, так, как мать не заботится о собственном ребенке. Правда, мать любит ребенка, а я для них лишь объект исследований и других, еще пока не понятных мне, интересов, наличие которых становилось все очевидней с каждым днем.

Мне мыться не дают самому, мои длиннющие волосы мыли трое. Сколько бы я не бунтовал, мне никогда не давали мыться одному, может, они боялись, что я утоплюсь? Мне делали массаж, ежедневно таскали в медицинский бокс, зачем — никто не пояснял, но физически чувствовал я себя с каждым днем все лучше, а вот морально я погибал, медленно разрушался, раскалывался на осколки, утрачивая свою «цивилизованность».

Мне порой казалось, что это все какой-то жестокий эксперимент над психикой, и на самом деле я нахожусь в своем времени, и надо мной просто издеваются, наблюдая, как «такие» условия повлияют на человека. Я читал про подобные вещи, о том, как самые разные люди сходят с ума в определенных ситуациях, и я бы уверился в своей версии, если бы не волосы, которые отросли больше четырёх метров в длину.

Длина моих волос тоже ставила меня в тупик, отвлекая от остальных проблем. Если предположить, что в год волосы вырастают примерно на двенадцать сантиметров, то сколько я «жил», раз они выросли больше четырех метров, и почему я не состарился за это время? Как капсула протянула столько, обеспечивая нам жизнь, а потом заморозив нас? Все это заставляло меня задуматься, что в этой катастрофе было что-то не так. Мы должны были состариться, раз волосы и ногти росли, и заморожен я должен был быть как минимум лет в сорок, учитывая длину волос, но я такой, каким лег в камеру в свои двадцать четыре.

В общем, большую часть времени я ломал голову над этой загадкой, пытаясь вспомнить последние месяцы перед катастрофой, и психовал. Вот это стало просто-таки единственным моим занятием, потому что других не было. Я устраивал диверсии, дрался, ругался, швырялся неприкрученными вещами, чтоб хоть кого-то разозлить, но мне лишь увеличивали дозу успокоительного в еде, убрав острые предметы с собственной одежды, потому что недавно, затеяв очередную потасовку, я случайно поцарапался об вшитую в специализированную одежду надзирателей пластинку с именем и какими-то цифрами.

После этого началась какая-то нелогичная для меня паника. Не успел я и слова сказать, как меня усыпили, а когда я очнулся, то исчез маленький «чайный» столик (о который я любил стучаться лбом, пока думал над загадкой моих волос, это был единственный немягкий предмет в моем жилище), полностью изменилась форма моих надзирателей и сменились сами надзирателей, видимо, те не оправдали возложенных на них надежд. Правда, после моей истерики, мне вернули моего дефектного парнишку.

И «вишенкой» на тортике моих страданий стало беспокойство за тех моих «современников», кто еще возможно жив. Я узнал, что являюсь не единственным, чья капсула была найдена в схожем состоянии с моей, но я пока был единственным, кто «воскрес».

Кстати, узнал я это с трудом. В тот вечер, когда я «дебютировал» среди разумных (а это было, по моим подсчетам, около двух недель назад), после моего увлекательного знакомства с современным унитазом (а это отдельная тема), меня отнесли в кровать. Там я завернулся в кокон из одеяла и задремал (не уснул я потому, что позывы блевануть не прошли). И вот, проснувшись в очередной раз от подступившей тошноты, я увидел «новое» лицо.

Лицо было, мягко сказать, привлекательным, но для меня это уже было нормой, так как «привлекательными» тут были все (в среде аристократов без сильных мутаций). Скорее всего, люди будущего научились модифицировать свою внешность. В общем, привлекательное лицо сидело в моем кресле, так, будто это был трон, и с холодным любопытством за мной наблюдало. За креслом стоял «мой» парнишка, с которым у нас сложилась в определенном роде дружба (за каждым нашем шагом следили, потому парень не мог проявлять какие-то другие чувства, кроме положенных, но иногда он мне подсказывал всякие мелочи, помогал, плюс терпел мои тисканья и обнимашки, с ним я даже дрался меньше). Так вот, парень сигнализировал мне бровями, что передо мной его величество «кто-то-там очень большой и важный», но мне не известный, а так, как ко мне тут относятся как к зверушке породистой, то и вести я себя решил соответственно. Потому раболепием я не обременился, равнодушно обвел взглядом «силуэт» значительной, как видно, фигуры и перевернулся на другой бок.

Но заснуть не получилось: со мной случился непредвиденный казус, с которым я теперь сталкивался постоянно. Непредвиденным он был потому, что я собирался развернуться эффектно и надменно, типа мне тут на вас всех пофиг, я сам себе звезда! Но вышло все ужасно: я запутался в собственных волосах, а когда я засунул в волосы руку, чтобы попытаться их с себя снять, то зацепился браслетом за заколку, которая ранее тоже застряла в волосах. В общем, через минуту борьбы, я запутался в волосах так, что мне понадобилась помощь, чтобы выбраться из ловушки, но я не стал ее просить и пытался своими силами решить эту проблему, в итоге еще больше усугубив свое положение. Закончилось мое представление тем, что я, окончательно запутавшись в этих чертовых лохмах, свалился с кровати и сидел молча, ожидая, когда мне помогут, но как только парнишка подорвался ко мне, аристократ махнул ладонью, не разрешая ему ко мне приближаться, желая, как видно, чтобы я самостоятельно справлялся. Ууу, после этого я его резко невзлюбил.

Пояснил он свою позицию так: «Этот человек, к которому вы относитесь как к неразумному, меньше чем за полчаса общения с плебсом, умудрился вложить в головы миллиардов идею о неподчинении, создав нам огромную проблему, так что я думаю, ему хватит мозгов выпутаться из собственных волос». Вот это заявление вызвало во мне двоякое чувство: во-первых, я, наконец, был признан как «разумный», и меня хоть кто-то воспринял всерьез, а вот вторым чувством был стыд, потому как выбраться из волос я бы навряд ли смог самостоятельно, не выдрав себе предварительно клок.

Я не буду описывать попытки освободиться от волосяной ловушки. Мне даже вспоминать это стыдно. Мужчина, с ухмылкой наблюдавший долгий процесс моих мучений, устав ждать, снисходительно разрешил мне помочь. Вы, наверное, подумаете: ну, подумаешь, волосы, собрал в кучку и перекинул на бок, но это не так!

Мои волосы обвились вокруг меня, потому что я вертелся на кровати, и у меня в них застряла рука, я даже боюсь представить, как выглядел в тот момент. В общем, я был очень зол и унижен. Потому, недолго думая, как только освободился, пнул его ногой под коленную чашечку. Я часто дрался из-за психологических срывов, меня бесило, что все мои просьбы оставались проигнорированы, и со мной общались как с душевнобольным. Я психовал и дрался, а видя, что никто не реагирует, для меня постепенно стало нормой распускать руки на этих монстров. Для них мои удары были как укусы комара, попробуйте бить по бетонной стене, какого эффекта вы добьетесь? Вот так же и я, лишь пар выпускал от бессилия и одиночества.

И этот маневр стал моей огромной ошибкой. Как выяснилось, звали моего посетителя Варден Дантон, и мистер Дантон не относился ко мне, как остальные аристократы. Этот терминатор, с виду обычный подкаченный мужчина, выше среднего, поймал мои запястья и, без усилий оторвав меня от земли, перекинул через колено. Я сопротивлялся, но в нем силы, как в тракторе. Как бы я не бился, его рука ни разу не дрогнула, у него явно модифицированное тело и скелет…

Ну, а дальше моя задница отхватила…

Это было очень унизительно и обидно, да я сам виноват, сам ударил первый, но у меня были на то причины! Меня никто не воспринимал до этого всерьез и не распускал руки, а он стянул с меня мои пижамные штаны и своей тяжеленной рукой… Для меня это была трагедия! Меня, взрослого человека! Успешного (в прошлом)! Красивого! Гордого! Меня лупили по заднице, как какого-то школьника неразумного. Я вырывался, извиваясь всем телом на его коленях, сыпал проклятиями и ненормативной лексикой, все было бестолку. Остановился он лишь тогда, когда я замолчал и перестал сопротивляться, потому как я позорно глотал слезы бессилия.

До этого мне казалось, что ниже пасть уже некуда, но, как сказал Станислав Ежи Лец: «Я думал, что опустился на самое дно, как вдруг снизу постучали… «.

Это точно описывало мое положение на тот момент, я и так живу, как животное в клетке, мне даже книжек не давали, ни книг, ни телевизора, ни развлечений, вообще ничего, хоть бы какие-нибудь газеты принесли если они существуют, но нет! Нет, я был один в полной изоляции, смотря на мягкие стены и взрываясь внутри себя от ярости и беспомощности. Я был в «будущем», но не видел его, потому что был заперт в камере, где за мной ухаживали, как за принцем, но относились, как к узнику.

Зад горел, я не сразу понял, что Дантон остановился, потому что его рука еще была на моих ягодицах. Я учащенно дышал, слизывая соленые слезы с губ. Я за всю жизнь раза три всего плакал (до того, как попал сюда), а сейчас рыдал, сотрясаясь в спазмах. Рука медленно сдвинулась с места и лаская, заскользила вдоль позвоночника, выше к пояснице, лопаткам, задирая мою кофту, он изучал мое тело, пальцами оглаживая контур татуировки на спине, а я кусал мокрые губы и твердил себе, что все вот-вот кончится, он наиграется и уйдет, а я откушу себе язык и покончу со всем этим дерьмом раз и навсегда. Я устал.


Не знаю, сколько времени прошло, я так устал от этой изнуряющей тошноты, борьбы и слез, что просто висел, растянутый между его коленом и рукой, держащей меня за запястья. Волосы, занавесив мое лицо, спрятали меня от него, голова тоже обессиленно повисла. Наигравшись, он расслабил руки, и, подхватив меня под колени, посадил к себе на ноги. Я дернулся, отворачиваясь, но его руки перехватили меня поперек туловища, зажав мои плечи и поймав подбородок. Мой личный кошмар заглянул своими пронзительными бордовыми глазами в мои глаза.

— Какой славный мальчик, может мне стоит лично заняться твоей дрессировкой, чтобы привить тебе парочку хороших манер? — Его глубокий, мощный голос завораживал. Я почему-то всегда думал, что голос отражает внутреннюю силу человека. Например, я никогда не слышал писклявого или раздражающе высокого, визгливого голоса у сильных физически и духовно людей.

— Попробуй. Еще раз меня тронешь, и я откушу себе язык.

Его безупречное, идеально пропорциональное лицо вытянулось от удивления, кажется, до этого он был уверен, что победил, а я был уверен, что проиграл. Наши глаза сцепились в противостоянии взглядов, у меня заломило от напряжения виски и защипало в глазах, но я решил, что буду стоять хотя бы в этой битве до последнего. И неизвестно, кто бы победил, если бы не треск стекла.

Мы вскинули головы к окну в потолке, и я застыл от удивления: на стекле стоял какой-то лаконичный, с яркими, плавными линиями транспорт, из которого быстро выбегали люди в черных, плотных комбинезонах, с черными шлемами и оружием в руках. Стекло все больше расходилось трещинами, готовясь вот-вот осыпаться и впустить моих новых визитеров, и, если честно, с ними я бы хотел познакомиться больше, чем с последним моим знакомым.

Верден вскочил со мной на руках, плотнее прижимая меня к себе, и выскочил из камеры. За его спиной с грохотом осыпалось стекло. Он бежал по коридорам, петляя в ответвлениях, к нему постепенно присоединялись остальные «безупречные» с оружием, окружая нас плотным кольцом охраны. За нашими спинами слышался шум и странный звук, похожий на треск от высокого электрического напряжения. А я абсолютно спокойненько сидел на ручках, абсолютно не переживая о том, достанусь я похитителям или нет, потому как убивать меня навряд ли будут, а остаться тут для меня тоже не самая радужная перспектива. Я даже решил, что как только появится шанс, я сделаю все возможное, чтобы оказаться на «темной» стороне.

К сожалению, мои дерзкиефантазии прервались в следующем помещении. Я уже был тут ранее, проходя загадочные процедуры в медбоксе. В дальнем углу помещения стоял странный медбокс, на который я и до этого обращал внимание, потому как он был меньше остальных боксов, в которые меня помещали, но идеально подходил под мой рост, хотя для всех остальных он был явно мал. Так вот, об него мои надежды и споткнулись: навороченную бандуру из плотного, прозрачного материала открыли, и меня запихнули в «саркофаг», даже не удостоверившись, удобно ли я лег!

Я так-то немного избаловался от деликатного и осторожного отношении к себе, а тут очередное варварство: меня просто запихнули внутрь и захлопнули крышку: не дав опомниться. Следующая странность: я не заснул, как обычно, на мягкой вибрирующей подушечке, полое пространство саркофага начало быстро заполняться густой голубой массой. И, знаете, я вот как-то резко выбросил все мысли о суициде, откушенных языках и прочих неконструктивных действиях, когда понял, что, похоже, должен «утонуть» в этой жидкости. Конечно, я догадывался, что навряд ли меня туда засунули, чтобы я захлебнулся, но мой инстинкт самосохранения вопил дурниной, и я принялся кричать и истерично биться внутри капсулы, царапая ногтями гладкую поверхность, как вы понимаете, безуспешно.

Еще никогда я не испытывал такого страха за собственную жизнь. Я видел сквозь мутное стекло, как пролетают коридоры, капсулу со мной внутри куда-то оперативно везли, но куда, я уже не увидел, потому как воздух в легких кончился, и я втянул эту дрянь в себя.

====== Часть 5 ======

Комментарий к https://www.pinterest.ru/pin/688980442970926688/ вот этот герой манги стал моим вдохновением, таким внешне я представляю Льюиса (без учета длинных волос)

https://www.pinterest.ru/pin/688980442970926668/?lp=true

https://www.pinterest.ru/pin/688980442970926694/

https://www.pinterest.ru/pin/688980442970926699/

«Прошу тебя, мне нужна твоя сила, твоя поддержка, твоя решимость. Такое ощущение, будто у меня ничего не осталось. Пожалуйста, помоги мне совершить следующий правильный поступок»

Уильям Пол Янг

Мое очередное пробуждение было лишь чуть легче пробуждения после тысячелетнего сна… Иногда я приходил в себя в геле, без дыхания, мои глаза почему-то медленно раскрывались в прозрачной жиже и равнодушно наблюдали за людьми через стекло, отделявшее меня от них, но об этом я вспомнил несколькими днями позже своего пробуждения. Очнувшись в очередной раз, я пожалел о пробуждении. Мне помогли сесть, и начался адский процесс избавления от голубой дряни в моем организме: сначала из легких, потом из желудка. Почти сутки я провел в медкапсуле, и около двенадцати часов спал после, даже не сразу заметив, что мои «апартаменты» изменились.

Наконец, более-менее отдохнув, я проснулся очередным утром? Днем? Вечером? Я не знал. Окон не было, зато моя клетка стала гораздо больше, полностью исчезли мягкие стены, появилась необычная для меня мебель и несколько комнат: спальня, гостиная, спортивный зал. Сказать, что это удивило меня — не сказать ничего.

Интерьер меня поразил. Кажется, они пытались воссоздать для меня такие условия «обитания», которые были свойственны людям моего времени. В светлом помещении были участки стены, оббитые пластмассовым деревом. Да уж, это было очень мило с их стороны. Почти вся крупная и тяжелая мебель была, как и прежде, прикручена к полу, как видно, кредитом доверия я так и не обзавелся. У меня было даже дерево, правда за стеклом, но и этому я был безумно рад. Вообще, палитра моих царских палат была серо-бело-коричневой, коричневыми были вставки дерева из пластика. Такая забота умилила. Впервые подумали не только о моей безопасности, но и комфорте.

Я, как пещерный человек, попавший в цивилизацию, завороженно ходил по комнатам, щупал мебель и стены. Особенно меня заинтересовал «летающий» столик. Господи, надеюсь этого никто не видел (для них я наверняка напоминал дикаря). В общем, я с опаской осторожненько примостил свой филей и, убедившись, что «стол» с лёгкостью выдерживает мой вес, расслабился и принялся раскачиваться, отталкиваясь одной ногой от белого дивана и спружинивая в бок, но удивительная конструкция, отлетев немного в сторону, возвращалась на прежнее место. Меня это приводило просто в дичайший восторг. О своем поведении я задумался ближе к вечеру, вспомнив про камеры (которые еще пока не нашел) и о том, что обо мне подумали, наблюдая, как я «катаюсь» на летающем столе. Но переживал я недолго: учитывая все мои выходки случайные и намеренные, навряд ли кто-то удивится.

Почти всю следующую неделю я был предоставлен сам себе, меня никто не дергал, единственной моей обязанностью было посещение медбоксов для востановления подорванного капсулой здоровья. Я пытался задавать вопросы: сколько времени я там провел, где я нахожусь, что случилось с моим прежним «домом», ну и множество других интересующих меня тем, но ничего не добился. Со мной разговаривали даже меньше, чем прежде.

Раньше со мной иногда шутили «врачи», погружавшие в медбоксы. Могли кинуть шпильку насчет того, как я себя веду, это было очень редко, но было, потому что я вызывал их любопытство, но они себя сдерживали, а теперь был строжайший игнор моих вопросов, и поведение как по каким-то заданным стандартам. Но я не отчаивался, ведь я не сказал вам самого главного! У меня появилась гитара, также пластмассовая, и пазлы с мячом. С появлением этих предметов в моей жизни, я почувствовал себя безумно счастливым, ведь теперь я могу ужасно петь свои любимые песни, пинать мяч и собирать по сотне раз подсолнух (других пазлов у меня не было).

И вот в один из дней, ко мне пришли «гости»: один из бывших аристократов и уже печально знакомая мне личность. Увидев ненавистную физиономию, я подскочил с летающего столика, на котором в очередной раз качался и, подхватив свою гитару с мячом, гордо удалился в спальню, давая понять, что конкретно с этой личностью я общаться не намерен. Но намерение мое претерпело некоторые вынужденные корректировки, как только мне сказали, что если я не вылезу из-под одеяла, в которое я закутался, демонстрируя всю глубину собственной «радости» от встречи с Верденом и его приспешником, и не уделю им несколько минут внимания из своего «плотного графика» (вот прям так и сказали!), то моя гитара будет конфискована.

Контраргументы заставили меня вылезти из-под одеяла (я бы закрылся от них в какой-нибудь комнате, но, как вы понимаете, чтобы закрыться нужны двери, а у меня их не было), и, сложив руки на груди, хмуро уставиться на визитеров. Мое негативное настроение, к сожалению, нисколько не расстроило их. Расположившись поудобнее на взявшихся из ниоткуда летающий стульях (а точнее, аристократ кинул в воздух две пластинки, и те, раскрывшись в небольшие квадраты, зависли в воздухе), они серьезно уставились на меня.

— Скоро будет назначена дата брифинга, люди хотят знать своего героя. — Говорил аристократишка. Надменный Верден Дантон, насмешливо приподняв бровь, наблюдал за мной, не удосуживаясь говорить, будто ему было лень общаться с таким насекомым, как я, но почему-то он был тут, и я боялся, что привело его сюда только любопытство, а это было плохо. — Ты должен будешь ответить на некоторые вопросы.

— Я так понимаю, вы тут для того, чтобы обсудить мои ответы? — Перебил я, перестав разглядывать Дантона.

— Надо же, да ты, оказывается, еще и неплохо соображаешь, а я уж подумал, наблюдая через камеры за тобой, что ты только недавно с дерева слез. — Наконец высказался Верден, и лучше бы он и дальше молчал, потому как я заскрипел зубами от желания двинуть ему по его самодовольной харе, но помня последствия своего последнего душевного порыва в отношении данной особи сдержался.

— Ты как с предком своим разговариваешь, мутировавшая выскочка? — Ну вы поняли, что сдержался я только физически, мой язык гораздо быстрее инстинкта самосохранения. Аристократишка напротив замер, с открывшимся ртом и замершей фразой на языке.

— Ты нарываешься. — Мне показалось, или он не обиделся? Судя по усмешке, Вердена было сложно задеть.

— И что ты сделаешь?

— Я много чего могу сделать из того, что тебе очень не понравится.

— Действительно? — Я выдержал театральную паузу и раскинул руки в стороны. — Ну так сделай. — Бросил я вызов, понимая, что им, как видно, нужно «сотрудничество» со мной.

— Господа! Давайте будем вести себя цивилизованно и обсудим возникшую проблему! -Вмешался напрягшийся нашим противостоянием аристократ.

— У меня, кроме вас, никаких проблем не возникало.

— Благодаря «нам» ты сейчас жив, дышишь и портишь всем нервы. — Вставил Верден.

— Да вы, никак, ждете от меня «спасибо»?

— Как минимум.

— Не дождетесь. — Отрезал я.

Мы замерли прожигая друг друга взглядами.

— Давайте уже обсудим тему брифинга.

— Ну давайте обсудим тему вашего брифинга. — Величественно согласился я, откинувшись на подушки, и, положив гитару на колени, принялся тихо перебирать струны. — Только давайте сразу к сути, что вам нужно от меня. Навряд ли вы хотите импровизации.

— Да уж, твоя импровизация как раз и создала проблемы, которые мы теперь вынуждены решать!

— Я думаю, проблемы вы себе создали сами, а моя «импровизация» лишь послужила спусковым крючком. Рвется там где тонко, а у вас, судя по всему, не просто «тонко», у вас все уже штопано-перештопано. Не ко мне претензии.

— Ты не понимаешь, во что вмешиваешься, и какую ответственность на себя берешь! Ты и понятия не имеешь о современном положении дел и не можешь себе представить последствия своих необдуманных действий!

— Знаешь что, мистер совершенство, раз несколько моих довольно безобидных фраз создали вам большие проблемы, то они были у вас и до меня, так что давай-ка ты попозже проведешь саморефлексию и сделаешь выводы, а на данный момент я бы хотел услышать для чего вы конкретно сюда явились!!! — Я почти повысил голос. Не люблю несправедливых обвинений…

— Нам нужно, чтобы ты выступил на брифинге, рассказал, что у тебя все хорошо и попросил разумных оставаться в рамках дозволенной им свободы ради их же собственного благополучия. — Быстро затараторил аристократ, пока мы не сцепились окончательно.

— О как… Интересно девки пляшут. — Я, откровенно говоря, напрягся. Я думал, что будет какая-то милая пресс-конференция, где я расскажу о том, какие люблю блюда, кто мой друг и что мне снится, ну типа как все звезды, а тут революцией попахивает. — А зачем мне это делать?

— Потому что если ты не выступишь, то начнутся диверсии! Нам уже хватило одного твоего похищения…

— Какого еще похищения? — А вот это уже новость.

— Вот такого! Тебя похитили в тот день представители революционеров, но капсулу вскрыть не смогли. Ты у нас теперь символ нового времени! Ты вложил разумным идею борьбы и теперь назревают проблемы, которые ударят не только по нам, но и по самим же бунтующим!

— Да что ты? И что же это за проблемы? Не получится больше безнаказанно эксплуатировать несчастных людей?

— В том-то и дело, что они не люди! — Верден подскочил со своего «стула».

— Ах, ну да, как я мог забыть! Они же недостойные мутанты, повинные в том, что на боженьку не похожи, которого никто из вас не видел. Поэтому они должны жить с комплексом неполноценности и испытывать чувство раболепия перед столь сиятельной особой, как ты, лишь потому, что твоя мамаша оказалась более породистой сучкой, и случка с твоим папашей голубых кровей прошла столь успешно, что на свет появилась раковая опухоль в твоем лице с минимальными мутациями в генах? Действительно, есть чем гордиться. Ты идеально подходишь для селекции.

В общем, мне повезло, что в помещении был еще один аристократ, иначе я не уверен, что медбоксы вновь сотворили бы чудо и воскресили меня.

— Ты не понимаешь…

Взял слово спасший меня от расправы аристократ, как только мы пережили попытку моей преждевременной эвтаназии, и «гордость селекции» в ярости покинула нас, оставив дальнейшие переговоры со мной на мистера Яскера (который, наконец, представился).

Аристократ показал мне ужасающее видео с беспорядками на улицах, нападениями на вышестоящих разумных, с требованием отдать им меня, вернуть свободу и еще много разных требований. Но я был ошеломлен, увидев на одном из видео, как женщина-нагайна, со змеиным хвостом вместо ног, скручивает кольцами попавшегося ей на пути силовика и… Я видел, как дергается хвост, ломая фигуру внутри, на остальное меня не хватило. Если вкратце, то они требовали «свободы, равенства, братства» и меня, как знамя их революции.

Меня как ледяной водой окатило. Вот к такому я был точно не готов: к такому насилию и к такой волне. Как видно, «нарывало» болячку давно, и я стал катализатором.

— Ну так объясните мне, чем они хуже вас?! — Я был потрясен и напуган, меня потряхивало. Мне хотелось спрятаться и трусливо отмотать время назад, но я не мог это сделать и не уверен, что, появись шанс вернуть все на свои места, я бы им воспользовался. Слишком много боли было в глазах тех разумных. Я, так же как и они, не хотел бы оказаться угнетенным, а позиция «моя хата с краю» давно утратила для меня свою актуальность, так как мой жизненный опыт показал, что хата с краю горит первой.

— Мы не просто так придаем большое значение чистоте крови. Все мы подвержены древним природным инстинктам, которые с помощью разума и дисциплины можем взять под контроль, но люди с сильными мутациями животным инстинктам подвержены сильнее.

— Что это значит? Я не понимаю…

— Это значит, что инстинкты в них преобладают над разумом… — Мужчина задумчиво помолчал. — Они кажутся полностью разумными, но то, в каком положении сейчас находится планета, виноваты мутанты, долгие годы пребывавшие у власти. Каждый из них воспринимает окружающий мир и природу как свою кормовую базу, стремясь брать, брать и брать, не отдавая взамен. Каждого ближестоящего они воспринимают, как потенциального конкурента, стремясь расширять «свою территорию». Жажда власти в них просто колоссальна, у них нет иерархии, основанной на уважении к старшим и мудрым, все завязано на подчинении сильнейшему клана, а его мудрость почти не играет роли. Их «голод» безграничен: сколько им не дай, им все мало.

— Это не только их «голод» — это наш общий духовный голод, который мы ошибочно реализуем через материальные вещи, и он бесконечен, как и душа человека. Не лукавьте, вам также он присущ, и нам также мало того, что у нас есть, потому и появились религии. Природа человека бесконечна, и удовлетворение бесконечных запросов невозможно за счет материальных ресурсов одной планеты. — Аристократ молчал несколько минут.

— Скоро начнутся беспорядки, точнее они уже идут, но пока нам удается их сдерживать.

— Я не понимаю, как могло все зайти настолько далеко, что стоило кому-то проявить соучастие, и люди восстали.

— Они не люди.

— Для меня люди. Почему вы решили, что озвучивание мной ваших фраз уладит обстановку? Что, если они не поверят и решат, что я сказал то, что сказал, под давлением? И это, кстати, будет являться правдой. — Аристократ нервно прикусил губу, кажется у него тоже были сомнения подобного рода.

— У вас безусловно есть способности в ораторском искусстве, уверен, вы подберете слова.

— Я не уверен, что хочу это делать.

— Неужели вы так и не поняли, чем все это может кончиться?! — Яскер даже привстал от негодования.

— Кончится для кого: для них или для вас?

— Для всех!

— Конец чего-то одного — это лишь начало чего-то другого. Плюс у меня в целом нехватка данных, я знаю ситуацию только с ваших слов, а этого мало для принятия подобного рода решений.

— Слушайте, зачем вам эти проблемы? Если вы согласитесь, мы обеспечим вам прекрасные условия жизни, сменим эти апартаменты на более удобные, в конце концов, мы можем переправить вас на нашу зеленую планету, где мы сохранили природу, вы ни в чем не будете знать нужды!

— Вы действительно считаете, что комфортные условия жизни — единственное, что важно для меня?

— Я не делал выводов, я предлагаю вам принять правильное решение.

— Правильное для кого? Для вас? Для меня? Или для миллионов угнетенных разумных? Мой дискомфорт — минимальная цена за их счастье.

— С чего вы взяли, что они будут счастливы?

— Потому что сейчас они точно несчастливы. Я это понял, как только заглянул в их глаза.

— О Всевышний! Сколько сентиментальности! А то, что им есть будет нечего, жить будет негде, это вас не волнует?

— Вы так уверены, что исход будет именно таким? Вы действительно считаете, что интеллектуальное существо, пусть и с мутациями, способное своими мозгами излечивать болезни и бороздить космические просторы, будет удовлетворено синтетической едой, которой вы его пичкаете, и сможет вечно заниматься самобичеванием? Вы о них говорите, как о детях неразумных.

— Они и есть неразумные!

— Да и почему же? Никак вы лишили их хорошего образования? Слушайте, я против любой формы насилия, но ваше угнетение разумных тоже насилие. — Я взял гитару.

- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца — пламенный мотор.

Всё выше, выше и выше

Стремим мы полёт наших птиц,

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ.

— Слышали такую песенку? Человек не может жить без великой цели, мы рождены для нее, это часть нашей природы, которая неподвластна никаким мутациям. Отсюда наш вечный «голод» и бесконечное «хочу», потому мы готовы умереть ради нее, мы не животные, чтобы довольствоваться малым. Вы забрали у них все, дав в замен синтетические конфетки и чувство собственной ущербности, и, к вашему сожалению, им хватает интеллекта понимать, что это все фуфло, уж извините меня за мой французский.

— То есть, вы отказываетесь помочь нам?

— Я отказываюсь врать им, но я против любой формы насилия, поэтому я выступлю с просьбой прекратить убивать друг друга, но я не могу вам гарантировать, что не заселю в их умы что-то похуже того, что есть сейчас. Идеальный для вас вариант — это перестать изолировать меня от всех, и дать нам возможность общения. Тогда и я буду понимать, что происходит и вы, потому что по незнанию я, и правда, могу натворить дел. Я вообще не понимаю, почему вы держите меня взаперти! — Ну, а теперь вернемся к нашим «баранам».

— Потому что обладать вами хотят слишком многие. Мне нужно подумать…

«Иногда от искренности одни неприятности. Каковы бы ни были последствия, я хочу говорить правду, а не обвинять или оправдывать себя. Помоги мне быть достаточно мужественным, чтобы не приукрашивать свои ответы с целью помочь себе или защитить себя. Пусть мое «да» будет «да», а мое «нет» — будет «нет».

Уильям Пол Янг

— Кстати, забыл сказать. — Яскер неожиданно развернулся у самого входа. — Завтра будут «воскрешать» одного из ваших современников. — На этих словах я взволнованно подскочил со своего места. — Если хотите, можете поприсутствовать, мы не против.

Я учащенно закивал головой.

— Но вы не слишком надейтесь, перед вами погибло уже шестеро, вы пока наша первая и единственная удача.

— Что? — Во рту пересохло, а в висках заломило. — Шестеро? Кто?! Видар, Бьярне — они там были?! — Меня уже трясло.

— Мы не знаем имен, из двадцати двух двух капсул «живыми» были тринадцать, из них шесть уже погибли. Вы седьмой.

Он ушел, а я остался умирать и хоронить возможно мертвых своих друзей. Ничто так не терзает как неведение и надежда.

====== Часть 6 ======

Комментарий к

https://www.youtube.com/watch?v=kn1gcjuhlhg&feature=youtu.be

http://trendoza.net/wp-content/uploads/2017/10/1509123981_maxresdefault.jpg повседневная коса

https://www.pinterest.ru/pin/429953095672233076/ Костюм Льюиса, только без пышной юбки, вместо нее обтягивающие брюки (обожаю такие капюшоны)

https://www.pinterest.ru/pin/286823069995973464/ обувь

»* Теперь у него осталась только одна молитва «Милый Боже, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста позаботься о моей Мисси». Слезы чертили дорожки по его щекам и капали на рубашку.

Иногда меня приводит в такую ярость собственное бессилие, моя абсолютная неспособность защитить тех, кого я люблю, от боли. Пожалуйста, отыщи меня в моих неудачах и ярости и загляни, минуя их, в мое сердце.»

Хижина, размышления. Уильям Пол Янг

POV Льюис

В эту ночь я не смог заснуть. Я даже не пытался, слишком хорошо я знаю себя, чтобы пытаться рассчитывать на то, что я смогу расслабиться до такой степени, чтобы уснуть. Всю ночь я, как в агонии, метался по своей клетке, пытался отвлекать себя игрой на гитаре, даже пошел мыться, чем вызвал переполох (что доказывало, за мной, как прежде, наблюдают), и ко мне прибежали в помощь несколько человек. Так я промаялся довольно долго, пока ко мне вновь не зашли и не объявили, что если я не лягу спать, то через час мне дадут снотворное. Я решил не будить лихо, пока оно тихо, и забрался под одеяло, продолжив страдать уже там.

Я вспоминал всех, кто с нами летел, и насчитал как минимум семьдесят человек. Почему тогда на корабле было двадцать две капсулы с людьми, ведь для каждого была своя капсула? Почему нашли только двадцать двух, если все мы потерпели крушение неожиданно? Или это было неожиданностью только для меня? Это был первый из вопросов, а вторым, самым болезненным, был вопрос о том, кто все же погиб и кто еще жив и, возможно, очнется как я.

Это стало моей основной надеждой и болью, которая терзала меня. Я и так потерял все, что у меня было. Потерял работу, планету, семью, друзей, мопсов, в конце концов, и теперь, когда появилась надежда, что появится кто-то еще из моих современников, я не хотел вновь ее терять. Это то, что дало бы мне новые силы, знание, что я в этой лодке не один и, конечно, я очень надеялся, что там будет кто-то из моих друзей-коллег.

Если бы очнулся Видар или Бьярне… Вместе мы бы перевернули этот мир, хотя Бьярне и один бы вполне справился… Надежда увидеть их сладко сжимала мое сердце, а страх потерять вонзал нож.

Тягостная ночь прошла, наступило утро и мне принесли коровью отрыжку. Я вяло поковырял в тарелке и отодвинул её, правда, потом пришлось придвинуть обратно. Оказывается: «пока вы не поедите, мы не сможем приступить к сборам на запланированное мероприятие». Вот умеют они уговаривать, мне бы так! И вот, наконец, мне принесли одежду…

Вообще, «дома» я ходил в хлопковых соломенного цвета бриджах и светлых оттенков толстовках, с утра мне заплетали сложную, толстую косу в несколько плетений, которая сокращала длину моих волос вдвое. И я почему-то решил, что оденут меня в этот раз примерно также, но все оказалось совсем иначе. Когда я оказался в «зале», рядом с «аквариумом», в котором росло дерево, стоял манекен, и мне сначала показалось, что это шутка, и сейчас это недоразумение вынесут. Но наряд «красной шапочки-анархистки», как я его прозвал, никто уносить и не планировал, мне только корзинки с пирожками из цианистого калия не хватало или отравленного яблока для Белоснежки.

Наряд состоял из черного свинг-пальто с огромным капюшоном, скрывающим под своим глубоким колпаком любые черты лица, бордового длинного пиджака в стиле стимпанк и кипельно-белых брюк. Под пиджаком была шёлковая белоснежная сорочка с высоким горлом и длинными манжетами, плотно облегающими запястья, на ноги мне предложили надеть бордовые челси в тон пиджаку.

Я бы, возможно, устроил «театральное представление», требуя заменить «наряд», но мне, честно говоря, было не до этого. Меня с каждой минутой все больше потряхивало от мысли, что вот-вот я увижу кого-то из своих современников, человека, которого я наверняка знаю, пусть даже и не водил дружбы. А может быть, среди счастливцев окажется кто-то из моих друзей, и я даже мысли не допускал, что что-то может пойти не так, я всегда верил в лучшее. Ведь для чего-то они еще живы, по какому-то замыслу всевышнего у них еще есть шанс… Мне нравилось так убеждать себя, это давало мне надежду и мнимые гарантии удачи, мне не хотелось думать, что шестеро до меня не очнулись, и я не хотел знать, кто это был.


Как только я с помощью двух разумных облачился в наряд красной шапочки, за мной зашли Яскер и Варден, они почему-то не были одеты, как я, а больше напоминали выдержанных самураев, одежда была строгой, лаконичной и элегантной, без ярких цветов. Кстати, почти все аристократы, которых я видел, были с длинными волосами, ни у кого не было короткой стрижки, и чем больше была длина волос, тем выше задирался нос.

— Желательно, чтобы никто не видел вашего лица, мы еще надеемся попасть в главное здание капитолия, не привлекая внимания, потому на вас такой капюшон. Никто из разумных не в курсе, что вы будете присутствовать на «воскрешении», нам не нужен неожиданный стихийный митинг и еще одна попытка вашего похищения. Мы могли бы вас провести потайными путями, но в зале, где вас самого воскрешали, вас все равно заметят, и это привлечет лишнее внимание, потому постараемся «спрятать» вас на виду. — Яскер был сух и безэмоционален. Мы шли по длинному коридору в окружении толпы охраны. Интересно, их не напрягает, что меня только по количеству охраны можно вычислить, или для аристократов норма постоянно таскать с собой мини-армию?

Мы долго спускались в прозрачном лифте, где я прилип к стеклу и залип на горизонт и высоту здания, которое было в несколько раз выше небоскребов моего времени. Когда мы, наконец, спустились, и я отвернулся от стекла, то поймал на себе насмешливый взгляд мужчин. Спустившись на нужный этаж, мы сели в необычный летательный аппарат, напоминавший больше каплю, повернутую острием вперед. Дверей не было, обшивка просто мягко съехала вбок, оголяя просторное нутро «машинки».

Всю дорогу до места назначения я залипал на необычные «способностях» этой машины. Например, тут не было окон, но, находясь внутри, ты видел даже то, что у тебя под ногами. В то же время снаружи нас было не видно, лишь стального цвета отделка искаженно отражала реальность. У «машины» не было ни колёс, ни «крыльев», плюс она двигалась абсолютно бесшумно и плавно, причем не по дороге, а маневрируя в воздухе между высотками и подвесными железнодорожными путями. Основная масса других «машин» выглядящих не так элегантно, как «наша» капля, передвигалась ниже, на нашей высоте почти не было машин, как будто не всем дозволялось летать высоко.

Я жалел, что у меня нет дополнительных глаз на затылке, потому что после того, как насидишься взаперти столько времени, оказаться в реальной фантастике было подобно глотку свежего воздуха, хотя воздух тут, конечно, был ужасным. Перед самым выходом на парковку аристократы себе и мне вставили узкие капсулы с фильтрами в ноздри. Как только мы оказались в здании, где будет проводиться раскорсервация следующей капсулы, фильтры забрали. Вышли мы из капсулы на очередной подземной парковке с еще несколькими подобными капсулами, отличающимися цветом обшивки, подсветкой и размером.

Всю дорогу меня пытались аккуратно подкалывать, но я на провокации не велся, потому что был слишком занят изучением «окружающей среды».

Вообще, как мне показалось, мое поведение удивляло аристократов. Они, видимо, ожидали, что я буду «держать лицо», не выражая своего любопытства, дабы не выглядеть «отсталым» пещерным человеком, и я даже, было дело, подумывал выбрать такую линию поведения, но быстро отверг ее. Нет смысла корежить из себя то чем не являешься, между нами пропасть в тысячу лет, в тысячу сменившихся культур и поколений. Мое незнание современной реальности нисколько меня не унижало, ведь не знал я не потому, что не хотел знать, а потому, что у меня не было возможности с этой реальностью познакомится, а демонстрировать тонкости этикета вообще было не в моем стиле поведения. Этикет своего времени я знал “на отлично” и презирал его, потому что те, кто его обычно скрупулезно придерживался, покупали себе шубки из натурального меха, ради которого убивали животных, которых я спасал, потому на всех «раутах», где я был вынужден иногда появляться, я не обременял себя ничем, кроме вежливости.

Удивительно, насколько гармонична природа и не гармоничен человек. Мы ставим себя выше животных из-за своего «интеллекта» и эго, но при этом, в отличие от животных, мы уничтожаем собственную среду обитания. Это все равно, что медленно топить корабль, на котором плывешь. Ни одно животное не убьет ради удовольствия, животное убивает из-за необходимости, а не потому, что какая-то старая карга отвалила кучу денег за пушистый хвост, который будет украшать ее мерзкие немощные телеса.

Также меня добивало то, что организации по защите окружающей среды часто становились вынужденным инструментом в руках политиков и высокопоставленных чиновников. Нужно вставить палки в колеса неугодному меценату? Отлично, спонсируем митинги и комиссии по загрязнению и, вуаля, запрет на строительство очередного завода готов, а еще хуже снос завода, под предлогом загрязнения среды, и тысячи людей без работы! А с появлением роботов ушлые меценаты сами ходили к нам, как на работу, организовывали комиссии по выявлению загрязнений от собственных предприятий. Я сначала не понимал, для чего все это, но когда после одной такой проверки закрыли завод в несколько тысяч рабочих мест, оставив людей без работы под предлогом загрязнения среды, а буквально через несколько месяцев он вновь открылся, но вместо людей там работали роботы, все в моей голове встало на свои места.

Двойные стандарты во всем… Я был романтиком и идеалистом, в моей голове все было просто, но моя «простая» модель не могла нормально «встроиться» в существующие реалии, и я из раза в раз натыкался на конфликт принципов, ценностей и обстоятельств.

— В этом здании есть уникальный музей… — Как бы невзначай протянул Варден, вызвав яростное шипение Яскера и мое любопытство. — Перед началом еще много времени, можем посетить его…

— Ты что делаешь?! — Яскер стал бледнее чем обычно. — Зачем?! — Я заинтересованно слушал перепалку.

— А что такого? Нашей пташке не помешает сбить спесь. — Варден развернулся и принялся водить длинным пальцем по сенсорной панели лифта, видимо, меняя пункт назначения. Через несколько секунд двери лифта распахнулись, я сделал шаг вперед за Варденом, но Яскер схватил меня за предплечье и дернул обратно.

— Ты чокнулся! — Яскер сдерживался, явно пытаясь не ляпнуть лишнего и впиваясь своими стальными пальцами в мое предплечье. — Ты что не понимаешь, что это будет… Это станет ударом…

— Он, как ты заметил, живучий. Переживет. Ему не помешает испытать хотя бы долю уважения и благодарности к тем, благодаря кому он сейчас жив. Ты ему щас кость сломаешь. — Я и правда почти шипел от боли, Яскер, несмотря на обычное телосложение, был чудовищно сильным и, видимо забывшись, не сдерживал силу.

Варден схватил меня за кисть и дернул на себя, втягивая в огромный холл, залитый ярким светом, с полами из мрамора, колоннами и огромными, панорамными окнами в пол, но я это и не заметил в первую секунду, все во мне затрепетало от знакомой музыки. Казалось, под волосами, у самых корней пробежал холодок. Откуда здесь может играть «Kumiko Noma — Lilium»? Я помню, как Видар незадолго до нашего «полета» стал увлекаться старыми фильмами и аниме и, прежде чем мы погрузились в новый корабль, который перенес меня в ад, он загрузил на память своего персонального коммуникатора несколько аниме. И единственное, что мы успели посмотреть — это «Эльфийская песнь».

И в заставке там играла эта жуткая песня. Если честно, я так ничего и не понял из смысла этого аниме, потому что кровавая мясорубка и нежная песня в начале вызвали логический сбой в моем мозгу, и я не мог ни на чем сосредоточится. Я даже не уверен, был ли там какой-то глубокий смысл кроме жестокости ради жестокости, и все мое дальнейшее «знакомство» с выставочными «образцами» прошло под «приправой» этой песенки, ставшей для меня после этого навсегда гимном истинному злу.

Первое, что я увидел, был обломок нашего корабля — его «лицевая» часть. Комок к горлу подскочил так быстро, что мне пришлось быстро прикусить внутреннюю часть щеки, удерживая контроль над собой. Я медленно подошел к прекрасному монстру, столько веков хранившему мою жизнь. Не знаю, можно ли было подходить к «экспонатам», но мои ноги беспрепятственно донесли меня до обшивки корабля, чем-то напоминавшего расщепленный наконечник перьевой ручки. В самом центре острый «нос» раздваивался, синими стеклами уходя ввысь. Пальцы прошлись по неровной от коррозии и времени обшивке, я долго гладил его, благодаря за свою жизнь.

Возможно, вам покажется это нелепым и смешным, но в своей голове я всегда благодарил. Это помогало мне трезво оценивать то, что у меня есть, не относиться к обыденным вещам, как к само собой разумеющемуся, радоваться мелочам. Я не мог определить, кого благодарил: будду, Иисуса, Кришну или еще кого-то, кто был за пределами моего незнания и знания, понимания и непонимания, гораздо более широкого, чем я мог себе представить и охватить рамками религии, но я постоянно благодарил того, кто, по моему убеждению, точно был, воплощаясь в тысячах лиц. Меня порой так озадачивала собственная точка зрения, что я принимался ругать себя на все лады за детский романтизм, но он настойчиво из раза в раз пробивался во мне, как одуванчик пробивается сквозь асфальт. Логика во мне вопила и смеялась, но я иррационально был тихо счастлив. В моей жизни было достаточно «тихого» волшебства, понятного только мне, и за это я не уставал благодарить.

” Удивительно, как, казалось бы, совершенно незначительный поступок или событие могут полностью изменить всю жизнь. Благодарю тебя за те моменты, которые мы ловим краем глаза. Благодарю тебя за то, что мы имеем значение!». Уильям Пол Янг

Рядом с обломком, который, к слову сказать, был высотой не меньше четырех метров, что придавало ему какую-то трагичную величественность, мерцала голограмма с изображением целого корабля в своем первозданном виде и то, в каком виде его нашли…

Я не хотел уходить, но настойчивое покашливание сзади заставило меня поторопиться, и я направился в глубь помещения. Следующими были огромные снимки с места находки корабля, я увидел, как постепенно очищали корабль.

Это было… Я не знаю, как это было, я не верил в то, что видел, как будто это было не со мной. Видимо, я еще на стадии отрицания. Просто, это и правда было слишком. Не мог же я и вправду лежать там столько лет?

Помещение было поделено на залы, и, чем дальше я шел, тем хуже мне становилось. Видимо, сегодня мне предстоит пройти свои двенадцать кругов ада. Я поймал себя на том, что постоянно сглатываю, будто это поможет мне «проглотить» и «переварить» все нарастающую боль, которая только приступила к готовке основного блюда. В следующем зале были наши личные вещи. Ежедневники, ручки, расчески, куртки и футболки со знакомыми мне логотипами, все это было в ужасном состоянии, но, тем не менее, все было различимо. Вскоре я нашел свой кожаный рюкзак с брелоком. Брелок был в виде мопса с потайным кармашком, когда-то давно я абсолютно спонтанно решил для себя, что он приносит мне удачу. В общем, я везде таскал этот брелок с собой. Милая безделица вызвала землетрясение в моей груди. Я стоял, спрятавшись в свой капюшон и старался не упасть. И среди всей этой боли, окружавшей меня, спокойно ходили разумные, с любопытством разглядывая экспонаты наших жизней.

— Хватит! — Яскер поймал меня за предплечье и потянул на себя. — Скоро начало! Экскурсия окончена! — Кажется, аристократ пытался меня от чего-то уберечь. К сожалению, остановиться можно при взлете, но не при падении. Я бы все равно дошел до конца, испив эту чашу до дна.

— Ну уж нет! — Варден вырвал мою руку и мягко подтолкнул вперед. — Еще «десерт». — Вот уж кому точно не знакомо сочувствие.

Жаль, «десерт» оказался не сладким… Я зашел в следующее помещение. Свет в нем был приглушен, освещая лишь «экспонаты». Я зажал рот рукой, сдерживая себя, я не кричал и не выл, просто зажал ладонью рот. Что-то зарождалось в глубине моего живота, что-то дикое и горячее, выжигающее своей болью все, что было во мне, я горел, но не плавился, и это на доли секунды удивило меня.

Передо мной в шеренгу выстроили спасательные капсулы, накрытые стеклянными колпаками. Сколько же здесь было разумных, с любопытством рассматривающих моих товарищей. Некоторые фотографировались на фоне капсул…

Самые первые спасательные капсулы были давно повреждены, и люди в них выглядели так, как положено и мне выглядеть сейчас: кости и ошметки одежды, голые, без губ, зубы, впавшие глазницы, обтянутые кое-где сохранившейся кожей сухожилия… Я отвернулся, стараясь не запоминать деталей, потому что они каленым железом выжигали себе место в моей памяти.

К горлу подкатила тошнота, но мои одеревеневшие ноги упрямо несли меня дальше. Я не дышал, не мог втянуть в себя воздух. Дальше были те шесть капсул, которые раньше имели надежду на воскрешение. Трое лежали в капсулах в окружении своих волос и отросших ногтей, острые скулы резали лицо. Всех троих я хорошо знал… Как хорошо, что есть слезы, и хотя бы часть моей боли прольется с ними.

Знакомые лица, жестоко изуродованные временем. Мои коллеги с печатью вечности на лице величественно лежали в своих саркофагах, монументальностью и безжизненностью своих тел вызывая благоговение и давящее чувство обреченности. Я подошел к женщине, укутанной в облако собственных волос. Ее звали Джил, она курировала мою практику и дала большой толчок моему будущему, подавая пример многим своей приверженностью идеалам и цели. Это был невероятный человек, находясь рядом с ней, появлялось несоответствие: она была маленькой, как Дюймовочка, но бешеная энергетика, которая исходила от нее, создавала ощущение ядерного реактора рядом, а не человека. И вот она тут, и нет больше этого электрического напряжения между нами, лишь мое чувство глубокого сожаления и тихой радости. Все же она не увидит этого «будущего», и в этом благо ее смерти…

Последний «экспонат» подкосил меня окончательно, колени подогнулись, и я бы упал, если бы не подхвативший меня Яскер. Он что-то сказал, но я, оттолкнув его руку, на ватных ногах двинулся дальше. Звук моих шагов, приближающих меня к Бьярне отдавался болью в моих висках.

Мой добрый друг лежал не в саркофаге, а на голом столе (видимо, он пережил извлечение из капсулы, но все равно не выкарабкался), его густая черная шевелюра волнами спадала на пол. Я бы и не узнал, его если бы не татуировка на худой руке, бегущая острой вязью к горлу. Он был полностью голым.

И в чудовищном море боли, потопившем меня, проснулась ярость. Мой шаг стал увереннее, последние несколько метров я бежал.

POV Автора

Три аристократа медленно шли вдоль экспозиции мертвых членов найденной команды, никто не обращал на них внимание, разве что взгляд цеплялся за юношу, скрывшего лицо глубоким капюшоном, идущего впереди. Двое других двигались на небольшом расстоянии следом. Парень ломанной походкой шел вдоль саркофагов, останавливаясь у некоторых из них и положив руку на стекло отделяющее мертвецов от живых разумных, подолгу стоял рядом, склонив голову и медленно покачиваясь в такт своим мыслям.

Неожиданно тишину последнего помещения пронзил тяжелый звук разбившегося стекла, привлекая внимание всех, кто его услышал. За секунду до этого журналистка независимой газеты Виксли успела заснять, как с бегущего к последнему «экспонату» парня, слетел капюшон, выпуская на свободу тяжелую золотую косу и искаженное болью лицо. В следующее мгновение разогнавшийся парень на всем ходу врезавшись обеими руками в стекло, столкнул стеклянный куб, разлетевшийся на тысячи осколков.

Вскоре, наблюдать за развернувшейся картиной всем стало неловко, почти сразу все поняли, кто перед ними. По залу, быстро наполнявшемуся людьми, привлеченными звуками разбившегося стекла, разнесся тихий, полный боли, вой, идущий из самых глубин скорчившейся над покойником фигуры. Парень стянул с себя пальто и укрыл им обнаженного мужчину. Следующим звуком, пронзившим пространство стал звук пощечины, отвешенной аристократу, попытавшемуся оттащить парня от тела.

— Как вы смели поступить так с ним?! Он мой друг! Он не ваше развлечение! — Парень плюхнулся на колени в ворох черных волос, укрывших пол возле стола, и, закрыв лицо руками, вновь тихо завыл, и этот глухой звук боли около невоскресшего друга воскресил очерствевшие души присутствующих разумных.

«Когда душа твоя

устанет быть душой,

Став безразличной

к горести чужой,

И майский лес

с его теплом и сыростью

Уже не поразит

своей неповторимостью.

Когда к тому ж

тебя покинет юмор,

А стыд и гордость

стерпят чью-то ложь, —

То это означает,

что ты умер…

Хотя ты будешь думать,

что живешь.»

Андрей Дементьев

====== Часть 7 ======

Комментарий к Тяжело мне далась эта глава, особенно финал, его я писала под эту музыку:https://www.youtube.com/watch?v=KHo_6bBqFJk&feature=youtu.be

Друзья, а от чего вдохновляетесь вы? Если есть чем поделиться киньте ссылку в комментарии или личные сообщения мне будет интересно послушать, что вдохновляет вас, может быть найду, что нибудь для себя.

P.S. Если кто нибудь кинет мне Егор Крид или Тимати или еще кого нибудь из их компании (кроме Басты) будет проклят недельным поносом.

А, чуть не забыла! Как вы наверное заметили я сменила ник, для тех кому интересно, поясню: один мой любопытный друг, пытается отыскать тут мой аккаунт и прочесть мои работы, если он его найдет это будет катастрофа, так как языкастей сволочи я не встречала, и эти шуточки отобьют мне всякое желание писать))) так что вот так, шифруюсь, хотя сосны я очень люблю, жаль было с ним расставаться, но пишу я для себя и для тех кто со мной на одной волне, потому мне не нужна оценка моих работ с оглядкой на мою личность. » — Если не существует реальности абсолютного добра, то вы теряете любую основу для суждений. Слова становятся просто словами, и вполне можно заменить слово «добро» словом «зло».

— Признание это покажется смехотворным, но я склонен считать себя мерой всех вещей, как будто я абсолютное «благо». Ничего хорошего из этого никогда не выходило. Я больше не хочу судить.»

Уильям Пол Янг

POV Льюиса

Наверное, я просто должен вновь смириться с тем, что не будет так, как я хочу, а будет так, как должно быть… Но это «принятие» и доверие к жизни мне всегда тяжело давалось, мне хотелось борьбы и, казалось, что я могу повлиять на все события в своей жизни, что я могу все держать под контролем, стоит лишь приложить еще больше усилий, поднажать, и все точно получится. Тут, наверное, играла роль моя завышенная самооценка и гордость, типа: как это так, я и не справлюсь, я и ошибся? Мое эго не допускало сомнений в себе, но жизнь постоянно вносила свои коррективы. Я прилагал все больше усилий, лез из кожи вон, пыхтел и тужился, в итоге на защите диплома меня свалила сильнейшая паническая атака, сотая, наверное, за последние полгода. Я полз вверх и не обращал внимания на себя, в итоге, стоя у кафедры, я начал задыхаться, хрипеть и расцарапывать собственное горло, меня одолела паника и стыд.

В больнице, где меня накачали успокоительным, после «паломничества» родственников я встретил одного человека, который перевернул мою жизнь. Столкнулись мы в больничном парке, недалеко от хосписа. Я познакомился с пожилой женщиной, прикованной к инвалидной коляске, которая: как я позже узнал, умерла через неделю. Она попросила покатать ее, и я нехотя взялся за чёрные ручки старой коляски и покатил ее по мощеной плиткой дорожке вдоль оживающих зеленью кленов.

Она долго мне рассказывала о том, каким замечательным занудой был ее покойный муж, о его привычке «пускать шептуна» под одеялом и еще куче дурацких глупостей, о которых мне очень не хотелось слушать. Я уже искусал себе все губы, придумывая благовидную причину, чтобы сбежать, но в какой-то момент нашего общения меня пронзила мысль, ошеломившая своей нелогичной очевидностью… Эта чертова старуха, которая стоит одной ногой в могиле, была счастлива! И она была явно счастливее меня! Меня, молодого, красивого, предположим, в будущем успешного, ведь я приложил все свои силы, чтобы быть успешным, но тем не менее она была счастливее меня…

— Деточка, почему ты такой худой? — Вернула меня Виктория (так ее звали) в реальность.

— Э-м… Я не всегда успевал есть.

— И чем же ты был занят, что не успевал есть? — Она обернулась через плечо и удивленно воззрилась на меня своими тёплыми карими глазами, попросив остановиться и сесть на лавочку рядом с ней. Я закатил глаза, понимая, что это теперь точно надолго, но отказать не смог.

— Учился.

— Ты что, в трех институтах сразу учился? — Её вьющиеся седые волосы, собранные в лохматый пучок, трепал осторожный ветерок.

— Нет. Еще работал

— Почему ты работал?

— Очевидно, мне нужны были деньги! — Я начинал раздражаться.

— Твои родители не могли помочь тебе?

— Могли.

— Почему же они не сделали этого?

— Мне не нужна их помощь, я и сам…

— Очевидно, что нужна раз ты здесь, — перебила она меня — и ты так худ. Зачем ты взвалил все это на себя?

— Я не хотел быть обузой… — Какого черта я вообще ей все это рассказываю?! — Мой отец, он всего добился сам, выкарабкался из дерьма и я…

— И ты решил сделать то же самое, взвалив на себя этот груз, чтобы самостоятельно выкарабкиваться из него и быть не хуже отца, быть равным, ведь он, наверное, постоянно тебе твердил, как тяжело ему было… Ясно… — Виктория задумчиво постучала указательным пальцем по губам.

— А где твоя мама?

— Умерла.

— Давно?

— Когда мне было три.

— О Боже! Это ужасно! Деточка, иди сюда я тебя обниму! — Она так искренне пожалела меня… Я…Господи, это было такой глупой чушью, гребаной сентиментальностью! Какая-то старая слезливая ведьма меня пожалела, и мой предатель подбородок против моей воли задрожал, я пытался прикусить губу, но это было сильнее меня, слезы покатились настолько быстро, что я заметил их только тогда, когда они докатились до подбородка и капнули в вырез моей футболки. Я даже не понял, как уткнулся в ее сухое плечо носом и заревел. Я держался, зажимал ладонью рот, чтобы не привлекать внимания, но дрожь выдавала меня. А потом мне стало стыдно за свое поведение, и я не хотел показывать свое убогое красное, опухшее от слез лицо, потому так и сидел, уткнувшись в ее плечо, пока маленькая, сухая и теплая рука гладила меня по голове которая не смогла взять под контроль тело.

— А я то еще думаю, почему я жива, а, оказывается, тебя ждала. — И тут она искренне так захихикала.

— Не смешно… — Пробурчал я в плечо.

— Хорошо, давай я буду говорить, а ты кивать, где я права или отрицать, где не права.

Забегая вперед, скажу, что она оказалась права почти везде. И ничем, как Божьим промыслом, я ее в своей жизни назвать не могу.

— Твоя мама умерла, а твоему отцу было не до тебя, он всегда был на работе?

— Да… до нас, нас у него трое.

— Ужас… Потом он кого-то нашел? — я кивнул.

— Она была плохая?

— Нет.

— Хорошая, ок, но её он любил больше чем вас? — Я заторможено кивнул. Почему-то это всегда казалось мне нормальным, но в ту минуту я впервые в этом усомнился.

— Вас он любил, когда вы этого заслуживали? — Я снова задрожал. Почему-то я никогда не смотрел на это с такой стороны. Я кивнул.

— И вам он, вполне возможно, что не нарочно внушил, будто вы должны оправдать его ожидания и соответствовать его уровню? — Я вновь кивнул.

— Плюс не поленился объяснить, что плачут только слабаки, и если у тебя что-то не получается в той профессии, которую он для тебя выбрал, то это не потому, что она тебе не подходит, а потому, что ты плохо стараешься, верно? — Я каждый раз долго думал, переваривая ее вопросы и свои ответы на них. Я кивнул.

— И поэтому ты усиленно «старался» все это время, забывая есть, отдыхать и расслабляться.

— У меня не было времени на «расслабления», учеба — не время для отдыха.

— А потом будет работа, и тоже будет не время для отдыха, а потом будут дети, семья, внуки, болячки, проблемы детей, старость, и всем ты будешь нужен весь без остатка, все твоё время будет востребовано кем-то, кроме тебя, и ты будешь на потом откладывать свое «расслабление». В твоих приоритетах не будет тебя.

— И как по-вашему я должен пойти расслабиться? Шлюху себе снять?! — Я отстранился, но сразу отвернулся. За свою дерзость и вульгарность мне стало неловко.

— О как все примитивно. Можно подумать, только девушка легкого поведения, — Ее культура вбивала гвозди в мое самомнение, вызывая стыд, — может помочь тебе расслабиться. Даже если ты ненадолго выпустишь пар в её обществе, то через час ты можешь быть взвинчен по какой-нибудь не зависящей от тебя причине еще больше, чем до прихода к ней. И что, снова к ней бежать? — Она светло улыбнулась, поймав в свои ладони мою руку, которой я остервенело отдирал заусенец.

— И, что же делать?

— Ничего по большему счету делать и не нужно. Все, что ты делал, ты делал для того, чтобы быть любимым и своими заслугами заслужить одобрение отца. Одобрение с его стороны означало внимание, похвалу, любовь, просто так он вас как бы не любил. Хотя, я думаю, он вас очень любит, просто не умеет это правильно демонстрировать, но себя и свою подружку он любит чуточку больше, чем вас… В итоге, ты перестал слышать себя, свои желания, что хочешь ты, и вся твоя жизнь начала вращаться вокруг его одобрения. Главное, что ты должен понять и принять за правило — это принятие жизни.

— В смысле?

— Понимаешь… Ты веришь в Бога?

— О черт, только не это! — Я резко оторвался от плеча и выдернул свою ладонь из её рук.

— Ясно, не веришь, тогда так… Что там с теорией вероятности… — Она простила мне мою дерзость, великодушно не обратив внимания на неё. — Видишь ли, в жизни такое множество нюансов, которые ты, как ни старайся, все равно не учтешь, что просто нет смысла даже пытаться все проконтролировать. Ты будешь прикладывать усилия, все больше и больше напрягаясь, и любая мелочь, которая выйдет из-под твоего контроля, будет вызывать просто бурю ярости и негодования.

— И что, мне теперь лечь пузом кверху и плевать в потолок?

— Нет. Просто делай, что должен и будь, что будет.

— Я и так так делаю.

— Нет, ты делаешь, что должен, но «будь, что будет» в твоей модели мышления нет. Если ты примешь позицию «делай, что должен и будь, что будет», у тебя сразу наступает облегчение, потому, что когда ты пытаешься контролировать заведомо не подлежащие твоему контролю вещи, ты испытываешь постоянный стресс, потому что никогда ничего не идет по плану, жизнь вносит свои коррективы. Самое главное — это достигнуть гармонии внутри себя, поймать волну и оседлать ее. Ты должен бороться, делать все что можешь сделать, но в душе, — Она положила руку на грудь, — должно быть спокойствие и принятие. Положись на волю высшего, а если ты атеист, положись на случай, ведь в неудаче есть возможность. Главное — принятие. Если его нет, то ты тратишь время на злость, расстройство, тратишь свою энергию, а если есть принятие, то ты концентрируешь все свое внимание не на негативных эмоциях, а на том, как оседлать эту ситуацию. В бурю самые большие возможности, но должна быть концентрация на ситуации.

— И что мне теперь делать… Бросать работу? Учебу?

— Я не знаю. — Она беззаботно пожала плечами.

— Так, какого черта вы мне тут втираете?! — Я нервно рассмеялся, обескураженный ответом.

— Деточка, ты хочешь готовых и простых ответов на все вопросы, но их у меня нет, я не всевышний. Чтобы их найти, тебе придется потрудиться и покопаться в себе, «нырнуть» поглубже. Единственное, что я тебе могу посоветовать — это любить себя и не ждать ни от кого ничего, ни плохого ни хорошего и тогда не будет разочарований и неоправданных ожиданий. Любить себя — значит быть собранным, дисциплинированным, есть вовремя, заниматься, думать о здоровье и постоянно учиться. Не жди любви от папы, он и сам не слишком счастлив, если не делится с вами любовью, потому что нельзя поделиться тем, чего у самого нет. Люди, которые не любят себя, они и других не любят. Чтобы не случилось, прими ситуацию, смирись с ней, отпусти и двигайся дальше.


» Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением… толпа жадно читает исповеди, записки…потому что в подлости своей радуется унижению великого, слабости могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. «Он мал, как мы, он мерзок, как мы!»

Врете подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе…» А.С.Пушкин (письма Вяземскому В.А.)

И вот я сижу на коленях, мои пальцы перебирают темную шевелюру моего друга, выставленного напоказ, как в музее мертвецов Палермо, и чувствую себя частью этой жуткой экспозиции.

Слез не было, была лишь вытягивающая душу боль: ни сил, ни идей что делать дальше. Я не мог «оседлать волну», я «принял» эту ситуацию, смирился и мне стало чуть легче, но, когда я пережил пик своей боли, мне стало так противно…

Вокруг плотнее смыкался круг из людей. «Мои» аристократы что-то громко обсуждали с кем-то из толпы, рядом стояли люди из охраны, но народу было так много, что все их усилия были бесполезны. Я бы, возможно, удивился и смутился такому вниманию, но после эмоционального выброса я будто опустел внутри: для сильных эмоций больше не было топлива, внутри меня была лишь усталость и брезгливость.

Я медленно встал с колен и вновь повернулся к своему другу. Вокруг стихли громкие голоса, лишь невнятные перешептывания разбавляли тишину. Я взял его ледяную, как будто искусственную кисть в руки, и сжал пальцы, прощаясь.

«До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.» С.Есенин

Нашептав ему на ухо его же любимого автора, я буквально отодрал себя от него, погладив на прощанье по голове. Мне было тяжело уйти и оставить его здесь одного. Голого, обезличенного и обесцененного, воспринятого как кусок мяса, сгодившийся для развлечения толпы. Я был уверен, что это не более чем развлечение, ведь если им нужны были только исследования, им бы было достаточно наличия тела, не обязательно было раздевать его и выставлять на всеобщее обозрение. Мне было неловко смотреть на него обнаженного, я так и не перевел взгляд на его гениталии, не позволив себе этого низкого любопытства.

Я вспомнил, каким спортивным он был. Накаченным, здоровым и ярким, принципиальным и мощным, он вызывал восхищение своим интеллектом и дисциплиной, глубокая философия и начитанность соседствовали с просто фантастическим распутством. В нем все всегда было через край, сверх меры, этот человек не мог принадлежать кому-то одному, он не смог бы смирить свой нрав, и столько всего в нем было замечательного, что просто чудовищно было его нахождение здесь, на этом столе, будто единственное, что было в нем — это его тело, потому, что лишь оно представляло сейчас ценность. Как, впрочем, и я ценен за то же самое, с той лишь разницей, что ещё жив.

— Не прикасайся ко мне. Я хочу, чтобы моего друга захоронили, как положено! — Я скинул со своего плеча руку Вардена.

— Это не в нашей юрисдикции. Нам пора уходить. — Аристократ был явно очень напряжен.

— Как же так! — Я всплеснул руками — Неужели представление окончено?! А как же воскрешение? Ведь столько зрителей собралось посмотреть, как будет мучаться мой современник, пытаясь очнуться! — Я обвел затаившую дыхание толпу взглядом.

— Мы не можем их подвести, нужно еще немножко «повеселиться»!

— Заканчивай трагедию и следуй за нами! — Губы Вардена сжались в тонкую линию, а квадратный подбородок заиграл желваками.

— Заставь меня! — Бросив вызов, я отстранился и направился к выходу, рассекая толпу, аристократы и охрана шли следом. В зале с личными вещами команды корабля, я задержался. Найдя нужный мне стеклянный куб, я столкнул его на пол, и под пораженные ахи и щелчки летающих камер, вытащил из стекла свои полусгнившие вещи. Толку мне от них было мало, но становиться, хоть и частично, элементом экспозиции я не хотел, им достаточно и моего униженного друга, за которого я еще планировал побороться.

— И долго вы собираетесь безобразничать в моем музее? — Передо мной, сложив руки на груди, стоял мужчина, со слишком ухоженной, будто натянутой внешностью. Кажется, ей он обязан современным технологиям. Даже мне стало очевидно, что он излишне много вкладывает в свою «безупречность»: высокая фигура была облачена в мутацию японского кимоно и китайского ханьфу, золотая ткань струилась по полу, делая фигуру помпезной и дуто величественной. На его искусственном лице растянулась приторная улыбка, от чьей лживой сахарности сводило зубы. Рядом с ним была свита таких же зазнаек, как и «мои» аристократы, но все держались на почтительном расстоянии от него, с раболепием заглядывая в рот, стоило ему заговорить.

— Так это все ваше? — Его липкие глазки, не стесняясь своего любопытства, скользили по мне.

— Да, эта моя выставка. — Наконец ответил самодовольный мерзавец, отодрав свой взгляд от моих коленей.

— Я хочу, чтобы моего друга похоронили, как положено! Как вы… — Он насмешливо приподнял брови. Для него, видимо, не было сюрпризом мое требование, и он готовился насладиться, выслушивая его. Я даже не пытался бороться за остальных: что можно просить у людей, выставивших еще недавно живых людей на всеобщее обозрение, как развлечение. Да, в наши времена тоже выставляли мумий, но те были давно мертвы и, по моему суеверию, давно переродились. Но мой друг… Я должен был попытаться ради него.

— Так нельзя поступать… — Эти насмешливые взгляды окружающих… Тут почти не было «простых» разумных, тех, с кем я столкнулся при своем спонтанном побеге, почти все тут были «чистокровными» и напыщенными.

Я сжал зубы, пытаясь сдержать свой язык и не наговорить гадостей, создав этим проблемы и себе и «своим» аристократам, а самое главное потерять шанс на захоронение Бьярне. Но желание врезать по масляной харе зажравшегося аристократа прямо-таки вызывало зуд в костяшках.

Я вообще за всю свою жизнь редко дрался, но метко. Когда это все-таки случалось, то мордобою я отдавался с максимальной отдачей и вдохновением, теряя всякое самообладание и выплескивая всю ярость и накопившееся раздражение. Незадолго до драки я чувствовал странную вибрацию внутри себя, предупреждавшую меня, что подступает время для хорошей потасовки. Я начинал носить с собой кастет (все это было до моей работы, потому что к этому времени я взял внутреннюю стихию под контроль), и хорошая свара с большим количеством участников сама меня находила. Несмотря на то, что я потом часто оказывался в больнице с переломами и сотрясениями, я все равно был максимально доволен и умиротворен.

И вот сейчас я чувствовал, что мордобой с этой выскочкой доставил бы мне несказанное удовольствие. Слишком давно я не дрался с той яростью, которая бурлила сейчас во мне, все что было до этого, было ерундой, я не дрался в полную силу, да и сил у меня не было, а сейчас я почувствовал «вставшую холку» у себя, шея и плечи напряглись.

Я закрыл на несколько секунд глаза, медленно втянув воздух и представив, как первое, что делаю — это запускаю пальцы в его глазницы, выдавливая глаза и раздирая мышцы. Честная драка с этими монстрами не имеет смысла. Интересно я бы смог их вырвать? У него хорошая реакция или все, что у него есть, это заслуги модификаций организма? Интересно, как бы изменилось его масляное выражение лица, если бы я оставил его без глаз? Как бы он орал? Ох, мне так полегчало от этих мыслей, что я даже забылся ненадолго, вызвав странное беспокойство у остальных.

— Я так понимаю, тот юноша был дорог вам? — Решил проявить великодушие силиконовый принц.

— Да. Он очень важен для меня. — Я медленно открыл глаза.

— Чем же?

— Давайте вы окажите мне любезность и захороните его как положено, а я отвечу на все ваши вопросы. — По загоревшимся глазам я понял, что его это заинтересовало.

— О, это было бы просто замечательно… — Его руки нервно потирали друг друга, а язык быстро облизал нижнюю губу, — но есть некоторые нюансы.

— Какие? — В затылок мне пыхтел разгневанный Варден, но мне было все равно.

— Он еще может пригодится для исследований и анализов.

— Неужели современные технологии не способны сократить процесс изучения и сбора анализов.

— Конечно способны! Если вы согласитесь составить мне компанию за чашечкой чая, я приложу все усилия, чтобы удовлетворить ваше желание.

— Давайте вы приложите все усилия для удовлетворения моей просьбы, а потом я с удовольствием составлю вам компанию. — Аристократ подрастерял толику самодовольства и сахарной любезности, но сохранил лицо. Видимо, ему не часто отказывали, да еще и публично, но он не на того напал. Я всегда любил добиваться своего при публике: чужое внимание всегда обязывает и увильнуть сложнее.

— Хорошо… Раз вы настроены столь категорично, я попрошу за свою доброту чуть больше, чем ранее… — Хитрые глазки, задумчиво блуждавшие по толпе, метнулись в мою сторону. Аристократишка решил поторговаться. Пусть попробует.

— Надеюсь это не повлияет на мою «добродетель»? — По помещению поплыли смешки.

— О, не волнуйтесь! — Он на секунду отвел взгляд, значит, брешет. — Скоро будет чудесная премьера оперы в моем оперном зале, я бы хотел, чтобы вы составили мне компанию… — Пф, аристократишка не знал, что я и так бы согласился составить ему компанию, потому что выбор между собирать в сотый раз опостылевший подсолнух и сходить на оперу…

Какой дурак откажется в моей ситуации?! Плюс ко всему, мои аристократы точно не захотят меня отпускать, но сейчас они окажутся заложниками ситуации, ведь повсюду элита и СМИ, это точно не сыграет на руку их репутации, какой бы она не была. Да уж, я неплохо разыграю эту партию, и даже если меня все же не пустят, будет шанс, что Бьярне все же захоронят, до того как узнают, что «родители» меня не пускают гулять. Я мысленно потер лапки, сдерживая ликующую мину. Нужно довести партию до конца.

— Хорошо.

— Но это не все… — В его глазах вновь зажглась похоть. — Я пришлю вам костюм, который вы наденете на премьеру. Такой бриллиант нуждается в подходящей оправе.

 Господи, если бы вы только знали, каких сил мне стоило не закатить глаза и не заржать. Это было так избито, пошло и примитивно, еще бы сказал про мои брильянтовые глаза.

— Ваши бриллиантовые…

 — Я согласен! Но при одном условии: вы в ближайшее время уберете моего друга из экспозиции! — Я решил перебить и «дожать» его, до того как смех вырвется наружу. Правда сдержать улыбку не вышло, пусть думает я радуюсь его предложению.

— Согласен! — Аристократ расплылся в довольной улыбке. — Вы, я так понимаю, собираетесь туда же, куда и все мы?

— Наверное.

— Тогда, позвольте, я составлю вам компанию, если вы не против.

— Против! — Варден, устав пыхтеть мне в затылок, не выдержал и, дернув меня за себя, выступил вперед. — Нашему подопечному нужно немного отдохнуть перед началом мероприятия, он еще слишком слаб.

— Вообще-то… — моя попытка возразить была прервана сжавшейся с чудовищной силой рукой на моем плече. Кажется, кто-то разозлился. — Да, да, что-то мне поплохело… — Просипел я, пытаясь справиться с болью и добавить очков в спасение своей задницы от экзекуции Вардена. Я и так подложил им знатную свинью, пожалуй, хватит на сегодня с них сюрпризов.

— Ох, конечно, надеюсь еще пересечься с вами сегодня.

Аристократ слегка поклонился и величественно поплыл вдоль потрепанной мной экспозиции, а Варден с Яскером на пару буквально подхватили меня под мышки и поволокли в сторону лифта, на котором мы приехали. Я почти не касался ногами пола, они тащили меня на весу, даже не замечая, что я не могу идти. Мне казалось, что я слышу, как трескаются их маски любезности, натянутые на людях.

Меня впихнули в лифт, и Яскер, дернув меня на себя, толкнул в угол и, развернувшись ко мне, спиной бросился на взбешенного Вардена. Точнее, это Варден бросился на меня, но Яскер опередил его, успев зажать в углу.

— Маленькое ископаемое! Ты поплатишься! — В ярости шипел вырывающийся Варден. — Щенок! Думаешь, можешь крутить нами?! Я тебя научу послушанию! — Искусственные зрачки светились от ярости.

— Иди в тухлую подмышку, генетическая отрыжка. Что-нибудь попытаешься сделать, и я сегодня же, буквально выйдя из лифта, защебечу соловьем, если тебе, убогому, конечно, известно кто это, о том, как ты надо мной издеваешься и истязаешь меня ужасными побоями, залечивая потом моё истерзанное тело в медбоксе, — мои фантазии заставили аристократов замереть и удивленно распахнув глаза воззриться на меня, — а Яскер-душка меня от тебя спасает! Потрясающий получится выпуск новостей! — Ну не мог же я упустить возможности подлизаться к своему защитнику!

В общем, я чудом избежал ритуальной сэппуки по кодексу бусидо, и мы-таки в полном составе и не по частям добрались до места назначения.


Оказавшись в знакомом зале я нервно передернул плечами. Мы поднялись на три яруса и заняли свои места. Зал был полон, вся аппаратура была на месте, как и врачи, и после появления еще нескольких личностей, основной свет погас, и в зал вкатили капсулу с главным участником «торжества».

Я нервно затрясся, по телу пробегали судороги. Яскер, с сочувствием взглянув на меня, аккуратно сжал мою ладонь, молчаливо выражая свою поддержку. Кажется, лед между нами тронулся.

Капсула была с вмятинами, дефектами и царапинами, но горящие по бокам голубые огоньки разожгли океан надежды в моем сердце. Все длилось очень и очень медленно, я весь извелся, постоянно ерзая на своем месте, даже Варден взглянул на меня с сочувствием. Наконец, капсулу вскрыли, выпустив наружу облако сизого дыма. Ученые засуетились, готовя медбокс. Как только туман рассеялся, и я увидел рыжие волосы Видара, я перестал дышать, просто втянул в себя воздух и замер, боясь моргнуть и спугнуть надежду, шанс, удачу… У этого много имен.

Время ускорялось, набирая обороты, запищала аппаратура. Наконец, моего друга осторожно извлекли из капсулы и переместили в прозрачный медбокс.

— Выдохни… — Шепнул Яскер. Я послушно выпустил воздух.

Тревожный писк аппаратуры усилился. Заполненные разумными трибуны напряженно замерли, впиваясь глазами в разворачивающиеся события в центре амфитеатра. Какое-то время ничего не происходило, в полнейшей тишине врачи колдовали над датчиками бокса. Я не знаю, сколько прошло времени. Мои губы были солеными с привкусом металла от крови, выступившей на них из-за впившихся в мягкую плоть зубов.

Пространство пронзил отчаянный вой аппаратуры, датчики в боксе с зеленых сменились на красные. Тук-тук-тук — билось в моей голове, нет-нет-нет — шептал я красными губами.

 — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Я исступленно шептал свою короткую просьбу всевышнему, монотонно раскачиваясь на месте. — Оставь мне его, оставь мне Видара, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Аппаратура в последний раз мигнула красным и погасла. Я вскочил со своего места, кожа горела, как и весь я. Не может быть… Не снова… Я этого просто не перенесу…

Яскер и Варден встали рядом, мягко положив свои теплые руки на мои плечи.

“ — Если бы ты знал, что я добра и что все: средства, цели и все процессы индивидуальных жизней — все это покрывается моей добротой, тогда, пусть не всегда понимая, что я делаю, ты стал бы доверять мне.

* Итак, это-то, к чему мы всегда возвращаемся, — доверие. А доверие всегда возвращается к вопросу о твоем характере, о твоей доброте. А нельзя ли мне просто вернуться к повиновению списку правил? Нет? Благодарю тебя! Где-то в глубине души я знаю, что по настоящему хочу именно доверия, просто не знаю, как к нему прийти.» Хижина, Уильям Пол Янг

Через семь ударов моего сердца аппаратура вновь ожила, замигав сначала красными показателями, а потом зелеными…

Меня колотило как в центрифуге, лицо заливали слезы, а пространство — мой смех. Наконец, обессилено уткнувшись в свои ладони, я иступлено зашептал:

— Спасибо, спасибо, спасибо…

====== Часть 8 ======

Комментарий к Хочу сказать спасибо моей бете, за отличные правки и оперативные корректировки))) Не знаю когда выйдет следующая глава, потому что до середины декабря я буду очень занята.

POV Льюиса

Пока я благодарил всех боженек на свете за то, что Видар пережил извлечение из капсулы и сам задышал, но еще пока не очнулся, вокруг происходила какая-то суматоха. Если бы я обратил внимание, то заметил, что помимо ликующих людей вокруг меня и аристократов выстроилась шеренга из телохранителей, и один из них, жестикулируя, быстро, что-то объяснял гордости селекции, а тот, насупившись, слушал.

— Льюис, нам пора уходить. — Яскер положил свою руку на мое плечо и слегка сжал.

— Да. Хорошо. С Видаром все будет хорошо?

— Его зовут Видар?

— Да. — Я встал с кресла на котором сидел. Меня слегка вело от пережитого стресса, но в голове было пусто, а на душе радостно, можно сказать, что я был, наконец, за долгое время счастлив, и во мне поселилась надежда на то, что «задница» в моей жизни будет не столь катастрофичных масштабов, какие я себе уже нафантазировал.

— Сколько ему лет?

— Было 29

— У него хорошие шансы, он пережил перенос гораздо лучше чем ты. — К нам подошел хмурый Варден.

— Да? — Я замер и удивленно уставился на Яскера.

— Да, у тебя было как минимум три остановки сердца, мы купировали инсульт… Да много всего. Проблема с легкими была самой незначительной из всех, трансплантология у нас на высоте, если что, пересадили бы искусственные легкие. — Во мне даже затеплилась смущенная благодарность. Все же мне действительно подарили второй шанс, и неизвестно, сколько бы я пролежал замороженным в этом саркофаге, и как бы в итоге погиб мой организм.

Возможно, моя бы благодарность прожила чуть дольше нескольких секунд, но к нам подошел Варден, и мое благородное чувство сдуло ветром чужого зазнайства.

— Да, тебе бы не помешало проявлять побольше почтения и благодарности к тем, кто тебе подарил жизнь. — Ох как же меня от него коротило! Я прям почувствовал, как нагреваюсь от негодования.

— Если ты еще не в курсе, селекционная ошибка, то я тебя просвещу: я родился благодаря женщине, а не благодаря тебе, и жизнью я обязан своей матери!

— Да, да, чумазый.

— Я не чумазый!

— У тебя под носом грязь. — После этих слов я вспыхнул (ненавижу быть неопрятным, вообще грязнуль не люблю) и принялся оттирать от чего-то нос.

— Все?

— Нет. Дай я. — Варден приподнял мой подбородок и, с усмешкой заглядывая в глаза, с нажимом провел большим пальцем по верхней губе, оставляя влажный след. Как только его рука отпустила мой подбородок, я машинально облизнул губы и поморщился. Не знаю, почему я сразу не запаниковал, видимо, я не ожидал такого. Меня даже не сразу насторожил терпкий запах, ударивший по моему обонянию, и приторный вкус оставшийся после его прикосновения.

Мне просто потихоньку становилось плохо, колени расслаблялись, и я начал терять концентрацию. Я не засыпал, но сосредоточиться на чем-то одном становилось все сложнее. Мы вышли из «амфитеатра», прошли по коридорам. Вокруг было очень много народу, больше, чем было до того, как мы прибыли сюда, мне становилось душно и жарко, сердце ускоряясь, сильнее било в ребра, к горлу подкатил комок. Варден подчеркнуто заботливо поддерживал меня за талию, помогая идти, я хотел оттолкнуть его лживые руки, но толчок чуть не лишил меня равновесия, и я на несколько секунд осел в его руках. Вновь подняться мне стоило больших усилий.

— Что ты сделал, мерзавец?! — Прошипел я, бессознательно облизывая пересохшие горькие губы.

— Обожаю твою высокомерную беспомощность. — Варден прижался губами к моему виску и, втянув запах моих волос, вновь зашептал, обдавая меня своим горячим дыханием. — Как же ты пахнешь, мне туманит разум твой запах, чистый, мягкий и настоящий… Шелковое золото твоих волос… Я заберу тебя у всех, отниму тебя у всей планеты, сделаю своим. — Ледяная ладонь прижалась к влажной сорочке на моей спине под пиджаком. Меня бил озноб от омерзения к нему, прилипшему ко мне с первого дня нашей встречи. Теперь мне стало ясно, почему Яскер был так обеспокоен в тот вечер, когда в моей жизни впервые появился этот «человек».

Мы зашли в прозрачный лифт, и я бы ахнул, но мне было слишком плохо. Зависнув в воздухе, на нас смотрели сотни персональных «капсул» гораздо проще той, в которой прибыли мы, но их было настолько много, что этот «рой» полностью заслонял кровавый закат, делающий хищные машинки еще более пугающими и агрессивными. Казалось, миллионы ос прилетели к нам на расправу и ждут лишь приказа. Мы должны были спуститься на парковку, но, видимо, в этом не было смысла: все небо было заблокировано, аристократы что-то обсуждали на незнакомом мне языке, Яскер постоянно кому-то звонил, судя по интонации, отдавая какие-то распоряжения. К моменту нашего выхода из здания на парковочную площадку я уже еле стоял на ногах.

Из-за смены температур на улице мне стало чуть легче, и я смог ненадолго сконцентрироваться, перестав плавать в душном тумане. Мне натянули уже знакомую маску, и мы, в окружении охраны, вышли в центр парковки. Меня оглушил шум от машин, а метающийся ветер принялся трепать мою и так разлохмаченную прическу, швыряя мне в лицо собственные волосы. Нам за спины спикировала наша «капля», но аристократы не спешили садиться в машину. Нас кольцом окружила охрана с оружием, закрепленном на плече и захватывающим всю длину рук. Черные, обезличенные шлемами фигуры выглядели жутко. Мы замерли перед роем «ос». Вскоре одна из нависших над нами машин выделилась из толпы и медленно спланировала перед охраной, зависнув в воздухе. Из нее выпрыгнули три крупные фигуры с какими-то непривычными мне пропорциями, центральная была самой большой.

Руки охранников резко взмыли вверх, направив засверкавшее агрессивными линиями оружие в сторону гостей. Я трясся от слабости, но пытался собрать в кучу собственные мысли, ведь те кто шел сюда, тут явно ради меня.

— Пропустите их!!! — Не успел Яскер отдать приказ, как главная из фигур (которой охранники доходили ростом до плеча, а я, для сравнения, охранникам был ниже плеча, идущий к нам монстр был реально гигантским, мне казалось, что земля под его ногами дрожала) резко выкинула руку в сторону и голова ближайшего охранника слетела с плеч, а тело, расслабившись, сначала, плюхнулось на колени, а потом, как в замедленной съемке, упало обезглавленной грудью вперед, к горлу резко подкатил ком.

Я не мог оторвать глаз от этой бессмысленной, чудовищной смерти, как будто не разумный сейчас погиб, а кукла, бездушная и бесполезная, ничего не значащая, упала на землю, заливая темной кровью асфальт. К тому моменту, как я оторвал свои глаза от упавшей фигуры, в живых из больше чем сорока человек охраны осталось не больше десяти, отважно продолжающих нас защищать (я бы в такой ситуации, скорее всего, уже бы дал стрекача).

— Нет! Стой! — Кричать через маску было сложно, но я настолько обезумел от мысли, что из-за нас погибает столько человек и погибает абсолютно бессмысленно, ведь Яскер отдал приказ не препятствовать этим…людям?

Я шарахнулся в сторону ближайшей фигуры охранника и закрыл его собой, остановив летящий в него металлический кнут одного из наших «гостей». Разумный резко отдернул руку с «оружием», меняя направление безжалостной игрушки. Ну и в принципе меня на большее не хватило, я упал на колени и, сняв маску, вытер рукавом кровь из носа. Вокруг был звуковой ад, все шумело и вибрировало, отвратительный запах загрязненного воздуха забивал ноздри, вызывая резь в голове, охранник присел на одно колено рядом со мной и, приподняв мои волосы, попытался вернуть маску на место.

— Убери от него свои руки, ничтожество! — Голос за моей спиной заставил меня похолодеть.

Такой глубины и баритона я у людей еще не слышал, это каких размеров должны быть легкие и горло, глотка… Что там еще для этого нужно? Мне всегда казалось, что если бы Кинг Конг мог разговаривать, он говорил бы именно так. Я медленно развернулся и взглянул на нависшую над нами фигуру, буквально заслонявшую небо.

Первое что бросилось в глаза — это огромные, сильные ноги, обтянутые черной кожей и высокими сапогами на толстой платформе. Глаза поползли выше, и я даже не буду вам описывать свои предположения в размере его достоинства. Мне вообще часто дурацкие мысли лезли в голову, особенно в самые неподходящие моменты, эта настойчивая тупая чушь в голове… Черт… Я не могу не сказать об этом — его яйца явно больше моей башки, и это меня просто озадачило!!!

Я залип на его ширинке, пока не услышал утробный гогот, заставивший меня вспомнить о том, что сейчас не время строить предположения о размерах его достоинства.

Я продолжил путешествие по его телу, и следующим, на что обратил внимание, стали просто гигантские плечи. Мне кажется, мой рост короче, чем разворот его плеч. Я сглотнул то, что подступило к горлу, и, наконец, перевел взгляд на голову — огромную голову с искаженными человеческими чертами. Квадратная челюсть раздваивалась в подбородке, полные губы переходили в очень широкий нос, а над ним, впившись и так же внимательно разглядывая меня, были черные глаза с короткими, густыми ресницами. Широкий лоб венчался загнутыми назад рогами, казавшимися просто огромными. Я окончательно обалдел, разглядев на его шее чешую.

— Нравлюсь? — Гигант ухмылялся и, приподняв ладони вверх, покрутился.

— Ты такой большой… — Прошептал я, вновь облизав губы.

— Ты мне на ушко скажи. — В следующую секунду меня подхватили на руки, и два больших глаза с любопытством уставились на меня.

Вот знаете, несмотря на все, что произошло до встречи, я чувствовал, что этот гигант, чье огромное сердце гулко билось в огромной груди, очень рад меня видеть. Он улыбался так, будто не уничтожил пару десятков человек несколько минут назад.

— Какие у тебя глазки… Когда мы украли тебя в прошлый раз они были закрыты. — Он пытается флиртовать? Я покраснел, точнее, щеки загорелись, и я понял, что покраснел. Знаете, такое нелепое чувство, когда ты всю жизнь считал себя храбрым воином, призванным защищать слабых, и тут ты оказался милой дюймовочкой в огромных лапах настоящего воина. И я вновь растерялся. Вообще, «растеряться» — это мое нормальное состояние в последнее время, я уже перестал удивляться, тому что удивляюсь.

Он шумно дышал и меня обдавало теплым воздухом от его дыхания, я смущался поднимать на него глаза и шарил взглядом по плечам. Позорище. Но что я должен был сказать? Давай возглавим революцию? Симпатичные ноздри? Клевые у тебя рога, чувак? Что?!

Он смотрит на меня, как на конфетку, а я до этого не знал, что я она. Но бить себя в хилую по сравнению с его грудь кулаком и кричать, что «яж мужик, поставь меня обратно» — это тоже было последним в рейтинге остальных тупых идей, которые в панике бились внутри моей черепной коробки, пытаясь понять где мы, что с нами и что с этой «задницей» делать и как себя вести.

К нам подошли еще двое: один был таким же высоким, как тот что держал меня, но более «узким», а второй был, наверное, выше меня на голову, но не более. Тот, что был одного роста с гигантом, как раз и был хозяином смертоносного хлыста. Лицо разумного скрывала чёрная металлическая маска с красным камнем под левым глазом, рот у маски был искривлен в хищной усмешке, а «брови» вскинуты.

— Познакомьтесь, это наш…— На этом слове мне поплохело, —…Льюис. Поздоровайся, милашка.

— Добрый вечер. — Просипел я, сглотнув вязкую слюну.

Очевидно, что добрый вечер тут только у меня придурка, а несколько десятков человек валяются мертвыми, а я тут доброго вечера веселым ребяткам из мира животных желаю. Зашибись! Еще и глаза из-за какого-то иррационального смущения от собственных колен оторвать не могу. Привезли невесту свататься…

— Привет, милашка — Очаровательно, как бы ко мне сейчас прозвище не прилипло, чувствовать себя Красной Шапочкой среди семи гигантов я точно не хотел.

«Маска», как я его прозвал, подошел ко мне и погладил по голове. Ну что сказать, этой рукой он несколько секунд назад отсек одному из парней плечо с помощью своего кнута, а теперь гладит меня. Вас никогда не гладили топориком? Или тесаком? Вот у меня было чувство, что меня как раз ими нежно гладят по голове. Я инстинктивно прижался к «бычку» и слегка отвернул голову в его сторону. Я не хотел показывать своего страха, но, если честно, мне было не по себе: они так спокойно убили тех парней и такую «нежность» проявляют ко мне, что меня это напрягло. Как бы не пришлось за нее дорого заплатить, не оправдав их ожиданий. Навряд ли эта армия в воздухе лишь из-за того, что я милашка… Хотя, конечно, отрицать очевидное не стоит — я обаяшка.

— О! Кажется кто-то боится?! — Подала хриплый голос «маска». — Не стоит, мы не причиним тебе вреда, мы тут ради тебя.

— Тогда не нужно причинять вред другим… — Я украдкой глянул на «быка», который до сих пор держал меня на руках, и перевел взгляд на «маску». — Не надо смертей, пожалуйста.

— Эти твари недостойны жить!

— Пусть так, но я не хочу их гибели. — «Бык» вздохнул.

— Я, конечно, не хочу прерывать ваше воссоединение… — К нашей компании вальяжно подошел Варден. — Но у него не так уж и много времени осталось. — От гаденькой улыбочки на его лице мне захотелось скривиться.

— В смысле? — Я почувствовал, как внутри огромной грудной клетки «Быка» рождается утробный рык, долетавший до меня легкой вибрацией,как медленно вскипающая лава.

— Поставь его на землю. — Наконец, голос подал третий незнакомец, державшийся в стороне.

Этот тихий голос показался мне собственностью гораздо более сильного разумного. Пародоксальное чувство несовпадения формы и содержания вызывало дисгармонию в моем разуме, но я доверял своей интуиции, и этот вкрадчивый голос, без широкого диапазона, но как будто максимально сжатый в своей сути, но обширный в своей силе, меня впечатлил.

«Бык», представившийся в будущем Роар, осторожно опустил меня на асфальт и, лишившись его рук за спиной, я почти упал от давно навалившейся на меня слабости, но из-за того, что до этого я не двигался, во мне еще были силы держать концентрацию на происходящем. Мою голову подхватила широкая ладонь Роара, и он, с волнением заглянув в мое лицо, сразу перевел взгляд на третьего незнакомца.

— Что с ним?! — Бык явно паниковал.

— Я дал ему кое-что… — Варден чувствовал себя комфортно рядом с теми, кто убил за несколько минут столько разумных, защищавших и его в том числе. — И у него осталось не больше тринадцати минут до непоправимых последствий, так что проваливайте, если не хотите забрать с собой будущий труп.

После этих слов Бык зарычал и начал медленно приподниматься, опустив осторожно мою все больше теряющую связь с реальностью голову на землю, но загадочный «третий» вскинул ладонь, и запал быка увял. Эта фигура, показавшаяся мне безупречной в своей утонченности и выдержке приближалась. Невероятно, его осанка, спокойная, уверенная походка без подчеркнутой агрессивности и манерности очаровала меня, а сильное стройное тело своими идеальными пропорциями облаченными в темную ткань — восхитило. Я любил искусство и, если бы у меня был карандаш и возможность, я бы захотел перевести его на лист бумаги. Все в этой темной, отстраненной, будто потусторонней фигуре восхищало. Вот она — истинная уверенность в себе, не нуждающаяся в демонстрациях, спокойная сила дремлющего вулкана.

Присев рядом со мной на одно колено, разумный стянул со своей головы эластичную маску и вызвал судорожный вдох Вардена. Или это я вдохнул? На меня смотрело безупречное лицо зимы с белой вьюгой волос. Прозрачные, как лед, зрачки в внимательных глазах, обрамляли темные, но не черные ресницы, высокие брови вразлет были светлыми, высокие и острые скулы казались выточенными изо льда, а широкий рот с тонкими, будто обескровленными губами, почти сливался с безупречной белизной кожи и был плотно сжат. Смотрящее на меня существо было настолько невероятно прекрасно и так же невероятно опасно, что я чувствовал эту скрытую угрозу загривком, своим внутренним зверем, живущем в каждом человеке, отвечающим за инстинкты, и я уверен, то же самое чувствовали все, и не только аристократы, но и те с кем пришло это создание.

— Подуй на меня. — От волнения я дунул так, что у меня в глазах потемнело.

— Мы его не успеем довезти. — Через несколько секунд сказал Быку Ледяной принц, поднимаясь с колена и направляясь в сторону стоящего в отдалении Яскера и игнорируя растерявшего браваду Вардена.

— У тебя есть противоядие от ***? — Следующий набор звуков я перевести не смог. Напряженный, как струна, Яскер без надменности, но и без испуга кивнул, добавив, что с собой его нет.

— Оставляем его… — Ледяной принц перевел на меня свой холодный взгляд, будто запоминая меня, а я уплывая в темноту, запоминал его. — Это не последняя наша встреча, Льюис. Меня зовут Никлас. — Мое имя он явно выговорил с усилием. Интересно, а он знает, как переводится его собственное имя, или он намеренно назвался именно им?

Последнее, что я увидел, прежде чем отключиться, это то, как рука этого удивительного разумного взмывает вверх, и его кисть с приглушенным треском трансформируется в ледяной клинок за секунду отсекающий надменную голову Вардена, тяжело скатившуюся с плеч и ударившуюся об землю. С глухим звуком этого душного удара об землю я отключился.

«Собирай все, что найдешь полезного. Кроме равнодушия и невежества. И тогда ты, может быть, выживешь.» Алиса в стране чудес.

====== Часть 9 ======

Комментарий к Друзья у меня сессия, но я решила выложить маленькую главу, чтобы вы не скучали)) Всем студентам, удачи!

«Радость и печаль — это свет и тень жизни; без света и тени ни одна картина не ясна.»

Хазрат Инайят Хан.

POV

Льюиса

Я проснулся, почесал нос и, поняв, что еще ночь, вновь заснул.

Я проснулся, поскреб щеку и нащупал ткань на своем лице, удивленно замер и понял, что темно не потому, что ночь, а потому, что я ничего не вижу, и тут меня накрыла паника. Сердце взволнованно застучало, в голове зашумело, я попытался встать и снять повязку, но, судя по всему, я был в закрытой медкапсуле. В итоге я принялся сдирать повязку с глаз, стукаясь об вибрирующие стенки своего «саркофага». Плотная, эластичная ткань, плотно обхватывающая мои глаза, сниматься абсолютно не желала, и, к тому моменту, как мои руки поймали открывшие капсулу разумные, я успел расцарапать себе лицо, пытаясь ее содрать.

— Успокойся. Льюис, успокойся, все хорошо! — Я учащенно дышал, пытаясь выдернуть свои запястья из чужих рук. — Это временно, мы ее снимем, и ты снова будешь видеть!

Обалдеть, я и не знал, насколько беспомощным в сущности своей является человек! Казалось бы, что я контролирую ситуацию, пусть даже она сложная, но мои способности и знания при мне, прорвемся… Но вот я лишился зрения и все, ужас и паника. Абсолютная утрата самообладания, я, как животное, бился в саркофаге, пока не заснул из-за ставшего плотным воздуха. Голос разума настолько был тих для меня в тот момент, что я не то что не прислушался к нему, я его даже не слышал, пытаясь вернуть то, что, как я считал, принадлежит мне абсолютно…

Невероятно, мы сильные и смелые, независимые и гордые пока у нас все хорошо, а когда наше тело предает нас, теряя свою силу или какие-то способности, мы сразу начинаем нуждаться в ком-то еще, кто нас поддержит, скажет, что мы не одни и подставит плечо. Но зачем мы нужны тому кто гордый, сильный и независимый? Зачем кому-то нужны мои проблемы, ведь и я сам не раз проходил мимо чужого отчаяния, считая что его проблема — не проблема, ерунда…

И вот я здесь… В темноте своей головы, запертый в собственном сознании, все больше осознающий, насколько самонадеянным я был все это время, возомнив, что могу держать под контролем хотя бы собственное тело, которое, по факту, даже моей собственной воле не принадлежит. Я почувствовал себя на краю пропасти: кому я буду нужен таким? Убогий калека, бесполезный и слабый, теперь я полностью оказался в зависимости от доброй воли тех, кому принадлежит на данный момент моя свобода.

— Льюис. — Тихий голос Яскера раздался в моей темноте. Кажется, я вновь проснулся? И вновь темно… Большая ладонь осторожно погладила меня по голове. — Послушай. — его спокойный голос заставил немного замереть в моей голове мечущиеся в агонии мысли. — Ты ослеп временно. — Так я все-таки ослеп?!

Я сглотнул и попытался дышать глубже, но дыхание все равно было нервным и поверхностным. Я тешил себя надеждой, что не ослеп, вдруг это их попытка напугать меня, проучить, а, оказывается, я и правда ослеп.

— Тот яд, которым отравил тебя Варден, имеет много побочных симптомов, и чем дольше не принимается противоядие, тем тяжелее последствия, а мы и так затянули. Нам повезло, что мы домчались в такие короткие сроки, и сыворотка была уже готова, ты мог не то что без зрения остаться, ты мог вообще не очнуться. Были и другие побочные действия, потому ты провел в искусственной коме больше недели.

— Я смогу видеть? — Я облизнул пересохшие губы и «посмотрел», как мне казалось, в ту сторону, в которой находился Яскер.

— Сможешь, но не сразу. Мы восстановили тебе зрение, оно будет даже лучше чем было, но организму нужно время… Ты слишком…э-э-э… — Яскер задумался, подбирая слова. — В общем, ты слишком не тронут для наших технологий, твое тело слишком «нежное» для них, поэтому твоему организму нужно больше времени для восстановления.

— Я не нежный!

— Ты жил до ядерной войны, в тебе почти нет искусственных мутаций. В общем тебе придется немножко потерпеть и не паниковать.

— Ядерной войны, она была? — Я сглотнул.

— Да, твои современники натворили дел.

— Зашибись. Получается, не окажись я в «машине времени», я бы погиб в своем времени от ядерной войны? На меня вновь навалилась печаль от мысли о родных и том, как они погибли.

— Когда она произошла? Сколько погибло?

— Льюис, давно, немного. Все завершилось, толком и не начавшись, но минимальная отрава, попавшая в воздух и воду, повлекла множество мутаций… Не думай об этом, что было — то прошло, лучше подумай о тех, кто о тебе волнуется.

— Это кто? — Внутри что-то согрелось. Кто-то волнуется за меня?

— Разумные почти со всех планет нашей федерации. Мы бы оставили тебя в медкапсуле до полного восстановления, дабы не пугать, но нас просто атакуют со всех сторон, требуя показать, что с тобой все хорошо, поэтому пришлось тебя разбудить чуть раньше…

— Ого… — Я был, мягко скажем, удивлен.

Вообще, ситуацию вокруг своей персоны из-за проблем со зрением я так и не успел обдумать, но явно было над чем поразмышлять… Особенно касательно той армии машин, прилетевших за мной, и тех трех невероятных разумных, переплюнувших жестокого Вардена. Тут я сглотнул, вспомнив, как слетела с плеч его голова, отсеченная невероятным образом мутировавшей за несколько мгновений рукой Никлоса.

— Мы сделаем несколько твоих фотографий сейчас, а завтра будет маленькая пресс-конференция или онлайн трансляция, мы еще не решили. На ней ты скажешь всем, кто будет тебя смотреть, что ты жив и почти здоров… Надеюсь, тебе хватит мудрости не призывать разгоряченных разумных к необдуманным действиям, которые могут…

— Я понял! Я не идиот, и я против насилия, я не буду его поощрять, но если вы рассчитываете на то, что я скажу им «тебя ударили по одной щеке, подставь другую», то вы ошибаетесь. Я не буду тем, кто поощряет зло, а такая позиция своим бездействием его поощряет. Я за мудрую скромность, которая стремится к величию. Человек не может пресмыкаться, потому что рожден для великого.

— Они не люди.

— Для вас не люди, а мне они показались большими людьми чем все те, кто был в том «замечательном» музее!

Яскер тяжело вздохнул.

— Просто пообещай мне, что пока ты вообще постараешься избегать этих тем, просто успокой их и скажи, что с тобой все хорошо, ок?

— Хорошо.

— Отлично. Сейчас тебе принесут обед, а после мы тебя немного причешем и сделаем несколько фотографий

— Я не буду есть коровью отрыжку! — Фух, ну нужно ж мне покапризничать в конце-то концов? Мне немного полегчало на душе, и я принялся за старое. — Если вы мне принесете эту баланду, то на вашей пресс конференции я расскажу, что меня морят голодом! — Яскер рассмеялся, убрав руки с моих волос.

— Я ожидал этого! Поэтому сегодня после полезной биомассы тебе дадут «вкусняшку». Так ты это, кажется, называешь?

— Да! А что за вкусняшка? — Я приподнялся на локте. Господи, ну насколько я продажная душонка! О всех страданиях сразу забыл, услышав о сладостях!

— Узнаешь. Уверен тебе понравится.

— Ок, моя благосклонность зависит от вашего десерта! — Решил я подчеркнуть всю важность с нетерпением ожидаемых мной сладостей.

— Не волнуйся, все будет в лучшем виде. — Яскер весело щелкнул меня по носу, что было странным для его модели поведения (как видно, избавление от Вардена подняло не только мне настроение), и я почувствовал, как меня подхватили на руки, вытащив из капсулы. Переложили в передвижную кушетку, на которой я жуть как ненавидел перемещаться по коридорам, потому что во-первых она была гравитационной, а во-вторых если раньше человека на подобной кушетке держали ремни, то в «будущем» плотно обтягивала ткань, оставляя свободной лишь голову, и несчастный чувствовал себя куском стейка в вакуумной упаковке.

— Обязательно везти меня на ней?! — Я раздраженно пыхтел, пытаясь хотя бы пальцем пошевелить в «нано-пеленке».

— Есть регламент, который не я придумал. Я тут вообще не главный, если ты решишь меня вновь в чем-нибудь обвинить касательно условий твоего содержания, то предупреждаю, жалоба будет не по адресу.

— Отлично.


— Ну все, я готов фоткаться! — Я откинулся на подушки, сыто поглаживая живот.

— Мы уже тебя сфотографировали

— Что?! — Я нервно сглотнул и выпрямился.

— Когда?!

— Пока ты ел, мы сняли все, что нужно.

— Что?! Да как вы смели?! Удалите немедленно! — Я с ужасом вспомнил только что закончившуюся трапезу и то, как я облизывал после десерта ложку и тарелку, а потом еще и липкие пальцы. Я буквально набросился на необычную вкусняшку, впервые за столько времени дорвавшись до сладкого.

— Не переживай, ты хорошо там вышел.

— Вы, надеюсь, не наделали фотографий во время еды?! — Я гневно упер кулаки в поясницу и устремил свой слепой взгляд туда, где, предположительно, был довольный Яскер.

— О не волнуйся, фотографий мы сделали мало, но все удачные, ты на них очень…милый.

Ну конечно, во что дурачку еще верить? Фотографий, как я позже выяснил, они действительно сделали мало, а вот видео, как я с наслаждением вылизываю тарелку, прошу добавки и убираю прилипшие к сладким щекам волосы, набрало миллиарды просмотров, и, как оправдывался потом Яскер, «сняло напряжение в среде разумных».

====== Часть 10 ======

Комментарий к Объем снова небольшой, времени как всегда не хватает на большее количество страниц.

https://www.youtube.com/watch?v=s0uNlrjJWfw ванная королевы Мумтадж Махал

https://www.pinterest.ru/pin/649644314971462393/ примерный костюм Льюиса

«Все великие перемены в жизни одного человека, а также и всего человечества, начинаются и совершаются в мысли. Для того, чтобы могла произойти перемена чувств и поступков, должна произойти прежде всего перемена мысли.»

Лев Толстой

POV Льюиса

Вы когда-нибудь смотрели «Дом летающих кинжалов»? Лишившись зрения, я уже в который раз прокручивал в своей голове этот старый фильм, зациклившись на нем, ища утешения в судьбе главной героини, что, когда очередным утром (хотя лично для меня всегда была глубокая ночь), я вспомнил, что на самом-то деле она не была слепой, то я сначала я чуть не заплакал от обиды. Мне показалось, что я единственный слепой на планете человек, и только мне понятны мои проблемы, и никто так, как я не страдал. Потом я разозлился, требуя уже, наконец, снять с меня эту повязку, но мне в вежливой форме отказали, объяснив, как ребенку, что еще рано и мне «придется еще чуть-чуть потерпеть». И тут я окончательно взбесился, обвинив всех в том, что нечего разговаривать со мной, как с душевнобольным.

Поэтому теперь я, как настоящий душевнобольной, не в первый раз лежу, укутанный в «нано-пеленку» и единственное, что могу делать, это плеваться ядом в окружающих. Правда, и это мое увлекательное занятие закончилось довольно быстро, как только я понял, что нахожусь в помещении физиотерапии один. Желающих послушать гадости не оказалось, потому, посопев от злости, я принялся и дальше ковырять свой мозг на тему собственной ущербности.

Вообще, я пытался сдерживаться и не потакать сволочным чертам своего характера, но, если в «прошлой жизни» я боролся со своим тщеславием, ленью и другими «цветочками» в «букетике» собственных косяков, то теперь катализатором моих истерик стал страх, и справиться с ним было все сложнее. Потому что когда ты постоянно на «ринге», отбиваешь один вызов за другим, то силы уходят на то, чтобы не то что выиграть, а хотя бы «держаться», не скатываясь в отчаяние. А соплежуев я ненавидел больше всего. Так что вместо того, чтобы «ныть» и «жевать сопли», я ругался, как склочная тетенька на рынке.

Да, я знаю, что это плохо, но сделать с собой ничего не могу: дни идут, а мне не говорят, когда я закончу «мотать срок» в темноте. Я уговариваю себя не срываться, говорю себе «не реагируй так остро, это сущая ерунда», но стоит кому-то, как мне кажется «задеть» меня, я взрываюсь моментально и самостоятельно не могу остановиться. И после каждого такого «взрыва» сил во мне все меньше. Вчера, например, я случайно заехал Яскеру под коленную чашечку и узнал, что его воспитание не столь безупречно, как кажется на первый взгляд. После слов «чертова вредная пиявка» аристократ, гордо прихрамывая, удалился.

После этого инцидента мне немного полегчало, но ненадолго — сегодня я вновь сорвался, потому что вспомнил про пазл с подсолнухом, захотел его собрать, потом вспомнил, что я слепой и, психанув, кинул коровьей лепешкой в стену. После этого Яскер применил новый метод управы на меня. Стоило мне перейти границы, как я отправлялся на кушетку с «нано-пеленкой» и проводил часок-другой за прослушиванием спокойной классической музыки с вонючей маской-ингалятором на лице. Вообще, мой удар, прилетевший Яскеру в ногу, был не случайным, случайным было лишь попадание по болевой точке. После «успокаивающих» процедур у нас с ним идет настоящее противостояние.

После «пеленки» я сказал: «один-ноль в твою пользу» и понеслась: мы сыпали мелкими подлянками друг другу при любой возможности, Яскер этого не признавал, но получив-таки по коленке и прошипев про пиявку, он мне сам обновил счет. Кстати, позже выяснилось, он не знал, что это за существо — «пиявка», для него это была просто старая поговорка, и это вызвало у меня приступ смеха и подколов. Я ему даже наплел, что это злобный монстр, которые высасывал древним «мозги», присосавшись к их телу. Яскер явно впечатлился, слушая мою импровизацию, приоткрыв рот, а на следующий день он, оскорбленно поджимая губы, просветил меня, что у них есть обширная информационная база о всех существах, когда-либо проживавших на планете, и там есть моя «страшная» пиявка, и, оказывается, ничьим мозгам, кроме моих, она угрожать не может. На что я ему ответил, что моя основная миссия — это побуждать их пользоваться не только своей «обширной базой», но и своими мозгами, которые никто еще пока вроде не высасывал, и вот теперь процедуры с физиотерапией в пеленке мне «назначили» вместо одного раза два.

— Ты то еще чудовище! — Яскер, судя по запаху (а я уже поднаторел в запахах и звуках), снял с моего лица маску для ингаляционных процедур.

— Кто бы говорил.

— Когда мне снимут повязку?

— Можем сегодня, но, скорее всего, ты останешься дальтоником.

— В смысле останусь? Я им не был!

— Ну был или не был, а повязку снимать еще рано, но если ты так, хочешь мы снимем, только цвета будут не все.

От досады я заскрипел зубами, хотелось побиться головой об стену, но я был «запеленут».

— Сегодня будет пресс-конференция.

— Ого… Почему так неожиданно?

— Так вышло. Обеспечение твоей безопасности занимает много времени, сил и ресурсов, потому до последнего не назначалась дата интервью. Так что после обеда примешь снотворное, тебе нужно выспаться, ты и так нервный, не хватало нам проблем с твоими срывами на публике. У тебя и так, что не выход в люди, то представление.

— Думаю ваше «искушенное» общество мало что удивит.

— Тем не менее, тебе удается. После ужина пресс-конференция. Я хочу попросить тебя еще раз: не говори лишнего, пожалуйста. Нам не нужно кровопролитие сейчас.

— Ой все! Не говори мне ничего! Вы поступаете несправедливо и хотите, чтобы я своим молчанием поощрял ваши действия!

— Ты не понимаешь!

— Я все понимаю! Возможно, даже больше чем ты, и я не идиот, чтобы призывать людей делать то, что неизвестно к каким последствиям приведет! Так же я не знаю, как действительно обстоят дела с экономикой, образованием, медициной, политикой. Насколько сильно расслоение общества. Я лучше тебя понимаю, какой вред могут нанести сказанные кому бы то ни было необдуманные слова! Так что не надо меня просить, я постараюсь избежать «зла» в своих ответах, но я не уверен, что буду отвечать так, как устроило бы всех, кто будет слушать. Так что не проси меня ни о чем.


Ну, в принципе, Яскер зря волновался за мое красноречие. Оно мне изменило. Как только наступил час «Х», и я под руку зашел в шумное помещение, где должна проходить пресс-конференция, то меня будто ударом вышибли из собственного тела. Из-за моей временной слепоты, слух и осязание у меня улучшились в разы, мне кажется, даже интуиция усилилась, и я стал более чувствителен к чужому присутствию. Например, я мог определить, что в комнате кто-то находится, даже если этот кто-то не издает ни звука, но будто все волоски на моем теле оживают и нервно вибрируют. А тут была жуткая какофония звуков: множество голосов, жужжание аппаратуры, щелчки камер, плотный воздух, забитый множеством запахов. Меня будто плитой придавили эти ощущения, мне казалось, я чувствую каждый блуждающий взгляд на своем теле и на лице…

POV Автора

Все помещение для пресс-конференции было очень «тематическим», под стать «герою торжества». Вместо современных модификаций голограммы отображали мраморные стены дворцов древности с несуществующими арочными окнами, завешанными тяжелыми портьерами, пол был устлан огромными мраморными плитами, а потолок постоянно менял изображения, примеряя на себя то чудо Сикстинской капеллы, то анфилады лучших соборов мира, которых уже нет.

Иногда менялись и стены, изменяя мрамор на расписанные и украшенные лепниной стены. Вместе с изображениями менялась и текстура стен. Приди в голову кому-то пощупать шторы, в руках любопытного оказалась бы ткань, ускользнувшая с очередным изменением интерьера.

И вот, прежде чем распахнулись прекрасные двери из прошлого, помещение «нарядилось» в гибрид невероятных покоев королевы Мумтадж с «подвижным» потолком из миллиона маленьких зеркал, создающих ощущение плавающих звезд в небосводе. Свет слегка приглушили, и в медленно распахнувшиеся двери под руку с аристократом осторожно вошла сенсация последних месяцев, натворившая столько шума и влюбившая в себя миллионы разумных. Даже очнувшийся современник «главного героя» вечера не вызвал такого ажиотажа, как предстоящая пресс-конференция, о которой стало известно поздно вечером минувшего дня.

Аристократ, за чей локоть держался юноша, ненадолго замер, давая сделать снимки и рассмотреть своего спутника получше. Любопытным глазам было где разгуляться: на стройной фигуре, облаченной в удлиненный, приталенный, темно-синий пиджак, с плотно облегающим длинную шею воротником, были также надеты зауженные белые брюки и светлые туфли. На талии и рукавах была азиатская вышивка, приятно сочетающаяся с индийскими мотивами в фасоне одежды. Светлые волосы были распущены и лишь ближе к пояснице собирались в косу с вплетенной в нее синей лентой. Глаза обхватывала плотная повязка уходящая под волосы.

Аристократ наклонился, придерживая другой рукой ладонь парня на своей руке, и что-то прошептал гостю на ухо, Льюис, будто не разобравшись о чем речь, осоловело дернул головой в сторону. Пара медленно подошла к длинному столу, и парня усадили в одно из кресел.

POV Льюиса

Меня посадили в мягкое кресло, в котором я слегка утонул, и, дотронувшись рукой до стола напротив, я понял, что он, мягко скажем, для меня высокий, но Яскер куда-то нажал, и меня в три толчка приподняло выше, за счет чего мои ноги лишились опоры на полу и повисли в воздухе, как у ребенка. Но я не обратил на это внимание, я, если честно, вообще ни на что не «обратил внимание», потому что пребывал в каком-то странном коматозном состоянии.

Не понимая, что я должен отвечать на посыпавшиеся на меня вопросы? У меня вообще в голове образовалась идеальная пустота, последний таракан трусливо убежал, оставив меня в моей пустой «комнате» одного без единой связной мысли. Яскер, видимо, поняв, что я растерялся, принял удар на себя и начал отвечать на некоторые вопросы, связанные с моей повседневной жизнью и бытовыми мелочами. Очнулся я, когда услышал, что аристократ рассказывает всем, какой я капризный в быту и требую «особый» подход и уход. Тут я прежде чем подумать, двинул рукой в сторону доносившегося голоса и, получается, попал в плечо, заставив Яскера сбиться со своей…приукрашенной правды.

— Ты что несешь, селекционная отрыжка?! Я вообще неприхотливый!  - Вот первые слова, которые разумные услышали из моих уст, а я снова испугался, услышав свой голос усиленный микрофоном. Когда они успели его нацепить на меня? - Ой…

Я испуганно прикрыл рот рукой, но «селекционная отрыжка» уже разнеслась по залу, вызвав в нем смех.

— Вы считаете его «селекционной отрыжкой»? — Раздался звонкий женский голос.

— Я считаю, что он излишне гордится тем, в чем нет его заслуги.

— Для вас не имеет значение чистота генов? Родословная? Мутации? — Спросил тот же голос.

— А почему для меня это должно иметь значение? Я что, спариваться с кем-то собираюсь?

— Льюис! – Приглушенно прошипел Яскер, осаживая меня

— Что?!

— Что за вульгарный бред ты несешь?!

— А что за бред до этого нес ты?! — Я умел зрелищно «хмурить» брови, но, к сожалению, из-за повязки передать мою мимику не вышло, потом я вспомнил сколько разумных на нас смотрит и смутился еще больше.

В повисшей тишине снова зазвучали вопросы, но я не мог собраться с мыслями и выбрать на какой отвечать и, если быть с собой честным, я не был готов ни к одному из них. Что я должен был ответить на «расскажите о себе?»

Что я вообще могу о себе рассказать? Заснул и очнулся через тысячу лет! Это самое интересное в моей биографии, но это и без моих рассказов известно. Или «Какой совет вы бы дали тем кто нас смотрит?» Совет относительно чего? Мыть руки после туалета и перед едой — это единственное, что я мог с уверенностью посоветовать на формулировку такого вопроса.

Шквал вопросов продолжался, Яскер пытался меня расшевелить, но я окончательно ушел в себя — все кричат, каждый пытается перекричать другого, и эта пресс-конференция все больше походила на забастовку профсоюзов.

— Вы в повязке из-за того, что на вас напали главари радикальной оппозиции?

— Что?! — Вот тут я, наконец, очнулся и пришел в себя. — О чем вы?! — Удивленно уточнил я.

— У вас повязка на глазах из-за нападения радикалов? — Вокруг все резко смолкли, и вновь раздался этот вопрос, кажется, ответ волновал всех, но с чего они решили, что ослеп я из-за тех троих? Никак аристократы постарались, я уже слышал, как Яскер что-то шипел мне в параллель, но я не собирался покрывать их ложь, если они соврали о причинах повязки.

— Нет, они здесь не причем. — Кто-то приглушенно ахнул.

— Это Аристократы навредили вам?

— Не совсем… Один человек из Аристократов, решил что я… — Господи, что интересно я собрался говорить?! Что он меня домогался и хотел сделать «своим»? Я вновь завис. — В общем, один не очень умный человек поступил не очень умно, и последствия мне дорого обходятся. Ему они обошлись еще дороже, но те парни тут не причем.

— Вы одобряете действия радикалов?

— Я не знаю, в чем они заключаются, чтобы одобрять или не одобрять их.

— Вы считаете мутантов равными аристократам? — «Острые» вопросы продолжались, в помещении снова все будто дышать прекратили. Яскер нервно выдохнул, а я устало откинулся на спинку своего кресла, даже не собираясь представлять, какие последствия понесут мои слова.

— Если рассматривать вас с моей точки зрения… — Я выдержал паузу, — то для меня вы все мутанты.

В зале раздались шепотки, Яскер не осаживал меня, кажется, он сам удивился моему ответу. Дав немного всем «помариноваться», я продолжил. — Но мне больше нравятся «милые» мутанты.

— Что значит «милые»? — Спросил, как ни странно, Яскер.

— Ну такие… — я покрутил кистью в воздухе, — я видел девушку змею, у нее так классно переливалась чешуя. — Восторженно закатив глаза и сложив вдохновенно лапки на груди, продолжал лить «сироп» я, и, если глаза было не видно, то, уверен, «лапки» смотрелись комично. Если честно, девушка-змея не вызвала во мне никакой симпатии, кроме желания отковырнуть чешуйку на память, но симпатию у меня вызвали все мутанты, с которыми я познакомился в тот свой побег, потому я собирался поднять их самооценку, пусть даже так, и пусть даже чуть-чуть. — А еще меня восхитил парень с крыльями и «волчонок», а женщина хамелеон это просто невероятно!

Я еще долго вспоминал всех, кого видел и либо придумывал, что мне в них понравилось, либо говорил правду, потому что мне действительно понравилось многое.

— В мое время люди мечтали о том, что есть у многих разумных. — Я избегал формулировки «мутант», я не собирался быть тем, кто навешивает ярлыки на тех для кого они уже стали неподъемным ярмом. — Возможно, их мечты как раз и повлияли на то, что был изменен геном, и для вас это, наверное, беда, но для меня это невероятная фантастика! Я бы и сам хотел себе, — я задумчиво постучал пальцем по губам, — крылья или зрение сокола, это же круто.

— От мутаций только беды. Это уродство мешающее жить. — Раздался сухой голос в отдалении.

— Это мнение всех разумных или ваше?

— Всех разумных! – Прилетел мне безапелляционный, мгновенный ответ.

— И вы успели опросить каждого?

— Большинство. — Ответил мужчина с задержкой.

— А у вас самого есть мутации, какие они?

— Это неприлично! — Зашипел мне Яскер на ухо, но я отмахнулся от него.

— Так какие мутации у вас?

— У меня их нет! Я чистокровный…

— Так может все дело в том, что вы просто завидуете? — Перебил я этого сноба. Раздался смех, и чем больше шло времени между моим вопросом и его ответом, тем громче становилось в зале

— Что?! Да как вы смеете…

— Да ладно вам! — Я махнул рукой. — Уж признайтесь, что просто завидуете, я вот, например, завидую, но белой завистью.

— Нам пора!!! — Мое сиденье плюхнулось — Пресс-конференция продлилась дольше, чем мы планировали, Льюису давно пора на обязательные процедуры! — Яскер подхватил меня под локоть и поволок к выходу. Нам в спину раздались аплодисменты, а я волочился за разгневанным Яскером и представлял какая головомойка меня ждет.

«Дело в том, что он создает чувство дискомфорта в мире, где большинство людей предпочли бы слышать только то, к чему привыкли, а значит, не слишком многое… Когда он раскрывает рот, приятели не то чтобы перестают любить его — скорее, просто становятся не такими довольными собой.

Сколько многие из нас перепуганы до смерти и цепляются за все, что дает хотя бы иллюзию комфорта! Кому же захочется ощущать дискомфорт, особенно когда окружающие принимаются честить тебя безумцем за то, что ты задаешь вопросы и раскачиваешь системы! Пожалуйста, будь отважен во мне.» Уильям Пол Янг

====== Часть 12 ======

POV Льюиса

Еще со вчерашнего вечера я искал «пятый угол». Вчера Яскер объявил мне, что завтра мне снимут повязку, и я смогу видеть. С тех пор я утратил всякий покой. Думаю, я бы не спал до утра, если бы не все тот же строгий режим и контроль, под которым я вынужден находиться. После нескольких просьб и предупреждений, меня выловили и сделали инъекцию снотворного. Я честно пытался взять себя в руки и успокоиться, но я не мог: мне казалось, что если я хоть на минуту присяду, то разорвусь… Я говорил, что я впечатлительный? Так вот, я так «впечатлился», что реально не мог даже сесть.

Эти недели слепоты мне очень тяжело дались. Как будто меня заперли в комнате и выключили свет: унизительная беспомощность и уязвимость. Я много раз спотыкался, падал, однажды запутался в собственных волосах так сильно, что чуть слезу от негодования не пустил. В итоге, когда дождался помощи и меня распутывали, я еле сдерживался, чтобы не зарыдать. Теперь я понял, почему в фильмах некоторые покалечившиеся люди кричали, чтобы их убили или сами пытались с собой что-нибудь сотворить… Чувствовать себя беспомощным, слабым, зависимым и, помимо этого букета, еще и обузой, гирей на чьих-то ногах. Я понимал, что навряд ли я «гиря» для аристократов, но что бы я делал, ослепни я в свое время? Кому бы я был по-настоящему нужен? Где бы я оказался? В хосписе? Была бы у меня возможность вернуть себе зрение? Если бы была, кто бы помог мне пройти через все это? Явно не мои мопсы… Их я бы даже накормить навряд ли смог…

И вот час «Х» настал.

Я уже отковырял все кутикулы на пальцах, обкусал сухую кожу на губах, а послеобеденное время, на которое было назначено мое «прозрение» все не наступало.

— Где Яскер?! Когда он придет?

— Он придет в обед. — Со мной оставляли «помощника», который за мной следил и мне помогал, потому что из-за своей слепоты я стал нервный и беспокойный, метался по своим «апартаментам» и обо все спотыкался, и после инцидента с волосами мне прислали «няньку».

— Господи! Почему ж так долго?! Сколько сейчас времени?!

— Почти двенадцать дня. — Терпеливо ответили мне справа.

— Двенадцать?! А обед во сколько?!

— В час.

— О! Горе мне, горе!

«Злой человек не может быть счастливым, ибо оставаясь наедине с собой, он остается наедине со злодеем.» — Иммануил Кант

Я часто думаю над этой фразой, ведь, по сути, я остался «наедине с собой», так почему же я несчастлив, как раньше? Или, может, я оказался, наконец, лицом к лицу с самим собой и своими заблуждениями относительно своих личностных качеств, способностей и оценки собственной ценности, я и так-то себе не больше тройки давал, а сейчас так вообще минус один… Неужели я настолько невыносим самому себе, что еще час в собственном обществе смерти подобно? Получается, чтобы спрятаться от самого себя, мне жизненно необходимо переключить свое внимание на внешние объекты…

— Льюис, добрый день.

— Явился! Не запылился! Ну наконец-то! Давай скорей! Снимем ее! — Я вскочил со своего места и, забыв про все на свете, бросился в сторону доносившегося голоса Яскера, но через несколько шагов был перехвачен «нянькой».

— Осторожно, вы бежите на тумбу.

— А…спасибо. — Я выпутался из объятий и, сбавив скорость, наощупь добрался до Яскера.

— Тебе будут снимать повязку в физблоке, там ты пройдешь несколько процедур и анализ успешности проведенной терапии. — Яскер по привычке взял меня за запястье и помог дойти до кресла.

— Ок! Я на все готов! — Плюхнувшись на кресло, я подогнул под себя ноги и уставился предположительно в ту сторону, где находился Яскер.

— Это еще не все…

— Что еще? Вы мне третий глаз на всякий случай прилепили?

— Нет! — Яскер засмеялся и, поймав выбившийся локон, заправил волосы мне за ухо. — В это время будут присутствовать СМИ.

— Блин, да какого черта?! Зачем?!

— Ты сам виноват. Каждый твой «дебют» вызывает все больше и больше интереса, публика желает тебя и твоей жизни, видео с интервью пересматривают, дают всякие оценки твоим словам…- Яскер устало выдохнул и, откинувшись на спинку дивана, ненадолго замолчал. — Лу, ты сам виноват, мы не можем отделаться от такого напора разумных, мы пытались сделать твою жизнь как можно менее публичной, но своим поведением ты привлек к себе разумных со всех планет содружества… Так что придется отдуваться за «народную любовь».

— Зашибись… А зачем именно в это время, может, после процедуры?

— Нет, «там» решили в это время, а то ты и так любишь поболтать… Так хоть делом будешь занят. Будет один репортер, он после всех процедур задаст несколько вопросов и все.

— Ясно…

— - Ешь, и я провожу тебя в физблок.


Еду в себя я буквально запихивал, как я не подавился — неизвестно. Яскер смеялся и просил сбавить обороты, а то как бы я в физблок по другой причине не попал. Наконец отделавшись от обеда, я подпрыгивая на месте от нервного мандража и нетерпения, направился в физблок, где еще целую вечность шли какие-то приготовления, анализы и так далее. Меня о чем-то спрашивали, но от волнения я два слова с трудом мог связать. Все мое самообладание уходило на ожидание начала.

Наконец, меня пересадили в кресло, сделали какие-то инъекции и начали постепенно снимать маски. Их было несколько слоев, и с отделением каждого слоя я все чаще дышал и дрожал. В итоге мое состояние всех насторожило, и процедуру чуть не остановили на последней маске.

Если я рассчитывал, что я сразу все увижу, то я ошибался. Я не смог сразу разлепить глаза, потом мне их промывали. Все это было, мягко скажем, не очень приятно, но я, впившись ногтями в подлокотник, терпел. Наконец, мужественно выдержав неприятную процедуру, я смог открыть глаза и, справившись с резью от яркого света, увидел…

Ну, если кто-то рассчитывал получить интервью, то этот кто-то обломался. Потому что как только я «увидел», то дальнейшее мое времяпрепровождение напоминало землетрясение, потом взрыв и сбор себя по молекулам заново.

POV Репортера

Долгожданное утро, наконец, настало! Я ждал этого дня всю свою жизнь! Я пахал на несколько каналов сразу, чтобы быть в тренде, быть первым! Чтобы быть тем, кто откроет людям сенсацию! И вот мой тяжелый труд дал результаты: благодаря своему опыту, связям и репутации я выбил себе возможность оказаться рядом с ангелом прошлого. Я сам дал прекрасному «пришельцу» такое название, и его подхватили остальные, ведь все устали от чистоты крови, от субординации и социальной лестницы. Никто не хочет называть Льюиса «чистейшим», потому мой термин подхватили быстро, приклеив его к ничего не подозревающему парню.

Всю неделю я готовился и ждал нашей встречи, обдумывал вопросы, создавал опросы в сети, чтобы узнать, что интересует разумных больше всего, на своем канале я рассказывал как рад взять интервью, как волнуюсь и готовлюсь. Мои видео-сессии по этой теме были подхвачены моментально, я всего за несколько дней взлетел на высшие строчки всех новостей и чартов, мне в принципе больше были не нужны государственные каналы и трансляции, в моем канале нуждались больше, чем в каких-либо других каналах и новостях.

Я не заметил, как в моей голове сформировался образ «ангела прошлого», я вложил в него свои мечты и ожидания, мои представления о том, каким он должен быть. Я понял, что мне самому нужна с ним встреча, даже больше чем интервью и трансляция, я не мог отдать себе отчет в том почему меня, как ночного мотылька, притягивает его свет. Я настолько часто просматривал редкие видео и фото, прокручивал мысли о нем в своей голове, что в какой-то момент мне стало казаться, будто мы знакомы, и я его знаю, а главное, он меня знает, и я незаметно для себя самого убедил себя в том, что он также ждет нашей встречи, как и я. Но когда я увидел его вживую, я будто впервые его увидел. Как будто до этого на фотографиях я смотрел не на него.

Я будто заморозился весь и перестал дышать, превратившись в слух и зрение. Сейчас я понимаю, что сквозь свой эгоизм, цинизм и предвзятость, я умудрился стать его фанатом. Когда он под руку с аристократом, которому завидовало все содружество планет, вошел в процедурное помещение, я забыл о том, что идет трансляция, которую смотрят миллионы и миллиарды разумных, я забыл о том, что собирался говорить, как собирался комментировать, какие вопросы задавать, я вообще забыл, что я тут, вообще-то, по работе.

Он был совсем другим — не таким, как на экране… Я не знаю, как описать это. Это похоже чем-то на живой концерт, который до этого ты слушал в записи, а потом пришел и услышал голос и музыку вживую, и она тебе кажется совсем другой. Вроде и ноты те же самые, и люди, даже одежда похожа, но ты как будто только-только услышал, только-только увидел, и до этого ты и не слышал и не видел, а лишь подслушал и украдкой подсмотрел.

Он оказался гораздо меньше, чем мне казалось, учитывая, что я сам далеко не лось, но он оказался еще меньше… Интересно, почему я этого не замечал, когда видел насколько выше него аристократы и охрана?

Он был тоньше и изящней. Казалось, сожми его посильнее, и он надломится и раскрошится, как хрусталь. Длинные светлые волосы, ставшие наваждением всех разумных, причиной обогащения стилистов и дизайнеров были собраны в косу, которая в некоторых местах была порядком разлохмачена, будто кто-то пытался выдирать из нее куски, но когда я увидел как ангел ждал процедуры и неосознанно выдергивал из собственной косы волосы, мне стало понятно, почему она в таком виде.

Если выделить эмоцию, с которой я был не знаком до этого, но которая с каждой минутой все сильнее накрывала меня с того момента, как он вошел в помещение, то это была нежность. Наверное, впервые за всю жизнь я испытал нежность по отношению к кому-то…

Что удивительно, я ранее это чувство даже к себе не испытывал, что уж говорить об окружающих меня Людях. Я был потрясен тем, что эта эмоция может быть такой глубокой. Нежность до этого для меня была в дорогой пище, деликатесах и одежде, в перьях, в цветах в ботанических садах, но не в разумных, не в отношениях, а тут меня буквально затопило нежностью к нему. Кего непосредственности, явной беспомощности, уязвимости, открытости, порядочности, отчаянной храбрости и яркой эмоциональности. Он был далек от отшлифованности аристократов, их косности, зажатости и остроты, но при этом он не скатывался в примитив, плебейство. Открытость, свобода, непосредственность гармонично уживающиеся с порядочностью без высокомерия и болезненного чувства собственной исключительности и уникальности… Без попытки доказать собственную ценность и важность.

Он был таким же как все, но не таким… Другим. Свободным от оправдания чужих ожиданий.

Я чувствовал, будто его свобода выражаться через свои чувства, давать им картбланш, и мне давала эту свободу, разрешение на мои желания, мои внутренние потребности, а не потребности моего статуса, моего окружения и их запросов. Ведь раз ему можно, то и мне можно…

Удивительно, наши дети бывают такими, но в очень раннем возрасте, быстро закрываясь от остальных, обосабливая себя от внешнего мира, закрывая чувства в себе, защищая их и пряча, в итоге забывая о них, переставая ориентироваться на собственные чувства, как на компас, доверяя лишь разуму, который делает человека «одноногим» и неполноценным, вынужденным ориентироваться на чужие подсказки, чужое мнение в отношении себя, и в итоге из раза в раз спотыкаться на чужом заблуждении. Мы перестаем выражать и понимать свои чувства и эмоции, не можем интерпретировать свои желания и побуждения.

Но ангел был нашей противоположностью: он был внутри свободен от вбитой необходимости соответствовать чьим-то ожиданиям, чужой похвалы… Удивительный эгоизм, не требующий жертвы от других.

Очнулся я от собственных мыслей, когда пришелец задрожал от страха на кресле, его волнение было столь ясным и ярким, что я задрожал вместе с ним, и, кажется, не я один. Судя по всему, все, кто работали рядом с ним, были давно им очарованы, возможно потому пробиться к нему было так трудно, ведь Льюиса окружали такие же очарованные им личности, всеми силами защищавшие его от вне… Я поймал себя на желании прервать трансляцию. Мне не хотелось делиться им со всеми, мне хотелось его себе.

Когда маску, наконец, сняли, очистили глаза от какой-то гадости, и Льюис распахнул глаза, то мы все вновь перестали дышать, следя и впитывая его образ и его эмоции. Обведя ошеломленным взглядом помещение, посмотрев мельком на нас, он нахмурился, потом поджал губы и попытался потереть глаза, но аристократ поймал его запястья и попросил пока не растирать глаза.

— Я…я вижу по-другому…

И, зажав себе ладонью рот, он заплакал. Его трясло и меня вместе с ним. Он рыдал, зажмуривал полные слез глаза, чтобы вновь осмотреться и вновь зажмуриться, сгибаясь от слез. В какой-то момент он оказался в объятьях сухаря Яскера, растерявшего всю свою выдержку, обнявшего рыдающего на плече парня, укрыв его от всех своими лапищами. Из сдавленных объяснений Яскеру я понял, что до этого Льюис видел гораздо хуже, чем сейчас. Ему не то, что просто восстановили зрение, но и подняли его до современного уровня, а наш уровень зрения, конечно, был гораздо выше его современности. И если у него было не самое лучшее зрение для его времени, то сейчас ему сложно увидеть мир по-новому: ярче, четче, насыщеннее.

Яскер, прятавший от моих «пташек» растроганное, потерявшее маску лицо, подхватил потрясенного и растерянного парня на руки и, сухо бросив через плечо о том, что интервью переносится, вынес мое сердце вместе с Льюисом из физблока, оставив меня, врачей и некоторых других аристократов присутствовавших на этом «событии» одних.

Дезориентированными, растерянными, пережившими бурю в душе, мы будто с обрыва упали, но выжили, став другим, потеряв много собственных стен и разломав немало собственных замков, но получив не меньше.

Дойдя до лифта, я, наконец, впервые заговорил с публикой, которая все это время, так же как и я, молчаливо наблюдала за происходящим. Я попросил дать мне время, извинился и вышел из эфира. Спускаясь в лифте, я думал о том, как много у каждого из нас есть и как сильно мы это обесценили, погнавшись за другим, решив, что ключ к счастью придет к нам извне, а, оказывается, все ключи к нему всегда были у нас в руках.

«Какое это мучительное чувство утраты и пустоты, когда мы, наконец, достигаем того, что, по нашему мнению, должно было наполнить нас, и вдруг обнаруживаем, что это не так. Вероятно, мы предпочли бы свои иллюзии такому «обретению». Как печально и безнадежно!» Уильям Пол Янг

====== Часть 13 ======

Комментарий к Michio Mamiya – Hotaru ( послушайте эту чудесную музыку)

Писала я главу чудовищно долго, потому могут быть опечатки и несостыковки, надеюсь вы меня за это простите)))

Хочу сказать спасибо моей бете за помощь, я это очень ценю и вам мои дорогие за то, что читаете.

примерные головные уборы аристократов (диадемы) https://www.pinterest.ru/pin/688980442971999584/

https://www.pinterest.ru/pin/688980442971999555/

https://www.pinterest.ru/pin/688980442971999556/

https://www.pinterest.ru/pin/688980442971915321/

Диадема Льюиса

https://www.pinterest.ru/pin/725853664921308242/

POV Льюиса

После того, как мне сняли повязку, мир мой стал немного другим… Точнее, он остался прежним, это я стал немного другим. Благодаря операции я стал намного лучше видеть, и после того, как я отошел от шока и пришел, проревевшись, в себя, я впал в состояние «изучения». Целыми днями все свободное время я тратил на разглядывание того, что меня окружает и самого себя, особенно ладоней, линий на них. Дерево в аквариуме, подсолнух, текстуру ткани и так далее, я как умалишенный все щупал, всматривался, даже нюхал. Яскер и моя «нянька» тоже подверглись тщательному изучению и разглядыванию. Мне казалось, что раньше я смотрел через мутное стекло, и вот, наконец, его не просто помыли, а наделили способностью видеть мелкие детали. Уверен, ни один из моих современников не мог похвастаться столь хорошим зрением.

Правда, долго развлекаться подобным образом я не мог, потому что после операции глаза еще болели от долгого напряжения, и с небольшими интервалами мне приходилось возвращаться в кровать и закрывать глаза, давая им отдых. С каждым днем интервал между отдыхом глаз увеличивался. Также я заметил, что привык к темноте, к «комнате» в своей голове. Мое восприятие мира изменилось: у меня появилось странное чувство единения с чем-то в самой глубине своей сути, с бездной, в которую я мог погрузиться, как в воду, и остаться наедине с живущими в ней чудовищами, огромными громадинами, плавающими в глубине моей души.

Побыв наедине с собой, я понял, насколько субъективно воспринимаю все, что меня окружает, насколько сильно мой мозг привык «есть» окружающую среду, сосредотачиваться на внешнем, все больше захламляя пространство внутри ненужными «фантиками», избавиться от которых можно было лишь внимательно изучив каждую «этикетку», чтобы понять, что это полная ерунда, не стоящая внимания. Полная осознанность собственных мыслей давалась тяжело, мне казалось, что мой мозг как голодная собака бросается на любую внешнюю информацию, я просто не мог не думать о чепухе! Не мог не получать какой-то новой внешней информации, пусть даже бесполезной, лишь бы отвлечься от «монстров» в глубине. Мне нужен был мой эндорфин! Который, как открыли ученые, вырабатывается при изучении новой информации, и вот, лишившись внешних источников, мне пришлось сконцентрироваться на себе и начать «есть» собственную личность и хлам в ней…

И, признаться честно, я чуть не подавился всем тем бредом и мусором, который скопился у меня в голове.

Через несколько дней после того, как мне сняли повязку, я поймал себя на том, что слишком устаю от «внешнего мира». Мне вновь хотелось в свою темноту. Стоит, кстати, заметить, что у меня был очень строгий режим. Несмотря на то, что относились ко мне тут со снисхождением, как к дитю неразумному, прощая вольности и слабости, контролировали меня тут так, как меня никто и никогда не контролировал. Я даже не знаю, где еще бывает настолько строгий режим, постоянные процедуры, физкультура, «лечебный сон» и посещения «историков». Не частые, но регулярные с допросами о моем времени, политике, творчестве, о моей работе, природе и животных. Все эти, казалось бы, мелочи воровали большую часть моего времени и порой в свою «квартиру» я возвращался только на сон. Полный контроль надо мной вызывал постоянное чувство раздражения, сдерживать которое стоило больших трудов, ведь все лучше тебя самого знают, что тебе нужно.

Яскер пытался разговаривать со мной о журналистах и интервью, о том, что в «тот» день шла прямая трансляция, и множество разумных за меня беспокоятся, поэтому я должен дать интервью. А потом шел целый список требований и просьб того, о чем мне не следовало говорить и на какие темы рассуждать, но я так и не дал интервью. Как бы Яскер меня не уговаривал, я отказывался, а когда они внаглую притащили ко мне того самого разумного, который присутствовал с кучей своих камер на снятии с меня повязки, я просто закутался в одеяло и, сев в дальнее кресло, повернулся ко всем спиной, отказавшись отвечать на вопросы.

Я не хотел никого обижать или подчеркивать свое «особое» положение, но мне нечего было им сказать, все хотели от меня невозможного. Куча ожиданий, надежд и неоправданных симпатий ярмом навалились на мою шею. Из разговоров с Яскером и «нянькой» я понял, что являюсь по непонятным для меня причинам для всех разумных какой-то супер-звездой, которую все дико любят и чего-то ждут. Только вот чего? Ответ на этот вопрос ввергал меня в пучины депрессии. Никакими талантами кроме виртуозного хамства Яскеру и отлынивания от неприятных обязанностей я не обладал, потому порадовать миллиардную армию поклонников мне было нечем. Мне вообще все это внимание было не нужно, мне нечего было им предложить, а открывать рот я боялся, потому что мои слова могли быть неправильно истолкованы.

Я понимал, что все разумные ждут моего «одобрения» их существованию, подтверждению их морального права на лучшую долю, я стал своего рода «родителем» для закомплексованных «детей», который должен сказать им, что не разочарован в них и верит в их будущее и их таланты. Также, как я понял, я многим нравился, и все это, конечно, было очень мило и здорово, но такая любовь была для меня огромным списком непосильных требований и ожиданий, которые я боялся не оправдать. Точнее, я был уверен, что не оправдаю их.

Я разрывался между нежеланием становиться символом революции, под которым могут погибнуть миллионы разумных, и в то же время я не мог остаться в стороне, сделав вид, что меня это не касается, что я не вижу их жуткого «голода» в любви и понимании.

У нас был Христос, Будда и так далее, те, кто любили нас безусловно. Они прощали грехи самым отпетым преступникам и самым грязным шлюхам, давая тем самым надежду каждому, даже самому «заблудившемуся». Вместе с прощением собственным примером указывали правильный вектор, а главное, верили в человека и в нашу способность быть лучше, чем мы есть, стремиться к совершенству, ведь мы были «созданы по образу и подобию», а они, уроды по мнению «уродов», придумавших внушать эту чудовищную ересь разумным, они глубинно изуродованы и несчастны. У них, с этой ущербной идеологией в религии, кроме закостеневших догм, упреков в самом праве существования «таких» разумных, убежденности в собственной греховности и неполноценности нет ничего. И надежды тоже нет… Не было… Теперь, не желая этого, я, к своему несчастью, стал их надеждой…

Мое появление, точнее, моя реакция на них, на их мутации, стала для всех разумных шоком и подарила надежду. Своеобразным разрешением от предков на их существование. Мутанты словно дети нуждались в родительском одобрении, любви и восхищении, но быть «родителем» — это значит нести ответственность за своих «детей» и их «шалости», а я не уверен, что способен за собственное поведение отвечать.

Я не знаю, почему раньше я об этом не думал. Возможно, влюбленный, на грани безумия, взгляд журналиста, который пытался взять у меня интервью, «открыл мне глаза», заставив «протрезветь». Возможно, я бы и дал это интервью, если бы не видел жуткий «голод» от недополученной любви, огромную надежду и фанатизм. Так не смотрят на обычных людей, так смотрят на воплотившееся божество, которым я не являлся. В тот момент мне по-настоящему стало страшно. Что все они ждут от меня? Я не могу сотворить чудо как Христос, но «распять на кресте» во имя любви меня вполне могут.

Помимо жуткого для меня внимания к каждому моему действию и слову, я оказался окружен миллионами надежд, ожиданий, верой, влюбленностью, и это гирями повисло на моей шее. Мне уже не хотелось на свободу, и под «колпаком» аристократов я впервые почувствовал себя спокойным, а не ущемленным, но это было временное и трусливое успокоение. Ложась каждую ночь в постель и закрывая глаза, я вновь оказывался наедине с теми, кому был нужен, кому был должен. Мое яркое воображение из раза в раз прокручивало ту встречу с разумными, когда я сбежал от аристократов и того мальчика-волчонка. Его отчаяние, грусть и боль, и, прежде чем заснуть, я из раза в раз зачитывал ему список оправданий своего бездействия, пытаясь заглушить собственную совесть. Но как бы я не старался, я понимал, что это все затишье временно, и за ним последует буря. Я чувствовал, как «дрожит земля» в преддверии её прихода. А лучше меня ее чувствовали аристократы. С каждым днем Яскер становился все более напряженным и «сжатым», будто готовясь к обороне.

Беспокойство из-за моей безопасности заставило сменить мое место дислокации. Несколько дней назад, после утренних физиопроцедур, во время которых на меня воздействовали какими-то полезными лучами, мотивируя это тем, что мой организм не адаптирован под загаженный воздух и опасные солнечные лучи, проникающие через озоновые дыры и так далее. Облучение длилось не дольше получаса, потом крышка «саркофага» открывалась, и я выбирался наружу. Вообще, похоже это было на тупое лежание в прозрачном ящике с пробегающим по телу еле заметным лучом, и эти полчаса полного бездействия я с трудом выдерживал, потому что в «саркофаге» была просто чудовищная звукоизоляция, не пропускавшая внешнего шума, делающая звук моего дыхания и сердцебиения просто оглушающими. Мне казалось, что я черепашка, запертая в аквариуме и наблюдающая за людьми через стекло.

Так вот, когда процедура подходила к концу, и я уже подрагивал от нетерпеливого желания вылезти из этой прозрачной гробницы, медбрат вместо того, чтобы набрать уже известную мне комбинацию на прозрачной крышке саркофага, вывел неожиданную формулу, и прозрачные грани моего «гробика» будто фиолетовой сеткой стянуло.

Пока я с открытым ртом и выпученными глазами разглядывал новый «наряд» саркофага, его переместили на гравитационный шезлонг и, вместе с «драгоценным» содержимым, в шоке наблюдающим за происходящим, направили вдоль по коридорам. Появившийся рядом хмурый и сосредоточенный Яскер делал вид, что не видит моих стуков по внутренней стороне крышки, и вообще все как всегда. К нему присоединилась охрана в черной, угловатой, будто острой экипировке и несколько человек в смешных, как мне раньше казалось, комбинезончиках из множества мелких, разноцветных треугольников. Позже выяснилось, что эти треугольники сливались, выдавая определенный рисунок и текстуру, позволяя носителю полностью слиться с пространством. Этакая альтернатива плащу-невидимке.

Мое наблюдение за ситуацией завершилось в лифте, когда стенки саркофага стали фиолетовыми и почти полностью утратили прозрачность. В бешенстве я принялся колотить по стеклу, полностью осознавая насколько это бесполезно, но сделать со своей яростью я ничего не мог. Собственная беспомощность казалась немощностью, я просто вскипел из-за того, что никто и словом не обмолвился со мной о перемещениях, никто не спросил мое мнение, не намекнул, ничего! Меня просто запихнули в саркофаг под благовидным предлогом, скрупулезно провели свои процедуры и, забыв про мое и так уязвленное ЭГО, повезли неизвестно куда.

За моей яростью пряталась беспомощность и нежелание быть использованным в неподконтрольных мне ситуациях. Мне казалось, меня несло по сильному течению и где меня вынесет в следующий раз, зависело не от меня, и эта смесь чувств вызывала ярость, которая чуть позже вылилась в большие проблемы для Яскера и множества других людей.

Сколько длилась моя транспортировка я бы не смог с точностью сказать. Меня несколько раз усыпляли уже знакомым мне газом, но я просыпался. В одно из таких пробуждений я разглядел вспышки света и толчки, будто удары об бока саркофага, но потом я вновь отрубился и, когда очнулся в следующий раз, никаких вспышек и толчков уже не было. Стенки саркофага вновь были прозрачными и от увиденного я подскочил, ударившись лбом об до сих пор запертую крышку.

Вокруг меня никого из разумных не было, а сам я находился в центре удивительного помещения, напоминавшего закрытую луковицу. Стены были полностью прозрачными, сделанными будто из миллиона склеенных осколков, пропускавших идеальную синь неба, с редкими белыми облаками. Первой моей мыслью было, что я помер и воскрес в раю или на небе, потому что небо занимало все пространство. Не было огромных, изуродованных чьим-то больным воображением небоскребов, черных паутинок железных магистралей, мигающей из каждого угла рекламы и кучи летающих машинок, напоминавших разожравшихся ленивых мух.

Я вертелся из стороны в сторону, запертый в саркофаге, пытаясь рассмотреть и на будущее запомнить эту чудесную картину. Вскоре мое внимание привлекли бегущие на крышке цифры, ведущие обратный отсчет. Когда, наконец, счет встал на нуле, крышка с щелчком открылась, и я из нее как черт из табакерки вывалился со всей присущей мне грацией топора, умудрившись на радостях запутаться в собственных ногах, чудом не свернув себе шею из-за собственной неуклюжести. Размяв ушибленные коленки, я выпрямился и с восхищением осмотрел помещение, пронизанное светом и безграничностью пространства.

Я долго стоял, запрокинув голову, всматриваясь в родную глубину. В детстве я обожал крыши из-за неба, вот именно такого неба. Когда, наконец, в затылке заныло из-за неудобной позы, я, «надышавшись» небесным пространством, внимательнее рассмотрел внутреннюю обстановку. Круглое помещение имело центр, в котором стояла кровать, и тут похабная часть моего мозга выдала версию, что кровать в центре такого огромного помещения может быть для того, чтобы либо оргии устраивать, либо снимать красивые порнофильмы. Потом я одернул себя тем, что навряд ли владельцы порноиндустрии могли позволить себе столь шикарные «декорации». Это, наверное, нужно миллион часов тра**… Ну вы поняли!

Вообще, в школьные и институтские годы я был тем еще любителем «клубнички», потому что из-за своей сложной кожи, которая теперь «как шелк», я был обсыпан таким количеством прыщей, что больше напоминал красный бугристый помидор с двумя голубыми глазками в центре. Так вот, моя интимная жизнь долго крутилась вокруг подобного рода фильмов и их участников.

Кровать была с балдахином из нескольких видов светлой, почти прозрачной ткани, скрывающих широкое ложе, усыпанное кучей подушек и застеленное полупрозрачным золотистым покрывалом. Да уж, тут явно должна лежать шикарная женщина с длинными ногами, шикарным бюстом и золотистыми волосами. У меня из этого образа были лишь «золотистые» волосы. Вообще, все это выглядело очень красиво и возвышенно, что ли, прям покои для ангела. И тут я вспомнил, как сплю я…

Думаю, я разрушу чувство прекрасного, если меня увидят спящим на этой кровати, потому что спал я обычно на комке из одеял и подушек, обхватив их руками и ногами как жук-навозник, и вид во сне (по мнению парня, с которым я учился и нескольких моих любовников) имел весьма придурковатый.

Также в помещении был рояль. Зачем он тут я не знал, но мог предположить, что, наверное, для того, чтобы своей игрой и «чудесным» голосом я распугивал злых духов, а вместе с ними и добрых, а еще оскорблял чувство прекрасного у аристократов.

От кровати, как лучи от солнца, шли небольшие дорожки, которые вели к нескольким зонам. Одну из них, если вкратце, можно охарактеризовать как «остров спорта» с несколькими снарядами, небольшим батутом и одной гантелей. Где вторая я не знал. Видимо, они думают, что с одной гантелей от меня вреда будет меньше, чем с двумя.

Другой остров я прозвал «зоной медицины». Там стоял мой саркофаг и еще некоторые уже знакомые мне предметы, а другая зона была местом отдыха с кучей книжек, мячом, пазлами, головоломками… В общем, там я залип почти на час, пока Яскер не явился.

— Как тебе новое место жительство? — Яскер бесшумно возник за моей спиной.

— Как ты здесь оказался?! — Я испуганно обернулся. — Я не видел здесь двери.

— Поднялся на лифте, вон та круглая пластина. — Аристократ указал пальцем в сторону круглой, белой пластины шириной в несколько метров.

— И как на нем спускаться? — Я поднялся с ковра, на котором залипал с головоломкой.

Яскер хищно улыбнулся, не скрывая торжества.

— Тебе никак! Спуститься по нему, слава небесам, ты сможешь только с сопровождающим, на которого будет оформлен пропуск.

После этих слов я снова почувствовал себя редкой, но беспомощной зверушкой в золотой клетке.

Вообще, наши «отношения» с Яскером иногда создавали у меня иллюзию свободы выбора и дружбы, но вот такие ситуации возвращали меня с небес на землю, напоминая от кого сейчас я зависим. Чувство уязвимости из-за своего зависимого положения, лишало меня спокойствия и самообладания.

— Так как тебе здесь? — Насладившись моим посеревшим лицом вновь спросил Яскер.

— Тут красиво, спасибо. — Уныло протянул я, отвернувшись от аристократа.

— Отлично, я рад, что тебе понравилось. Пошли, я еще кое-что тебе покажу.

Яскер направился к стеклянным стенам, ничем не отличающимся от всех остальных стен в помещении и, приложив ладонь к небольшому «окошку», позволил считать свой отпечаток. В следующее мгновение множество стекол будто рассыпались, образовав круглый проход. Я несколько минут стоял, открыв рот, до тех пор пока не услышал смех Яскера.

— Господи, Льюис, я никак не привыкну к твоим реакциям на обычные для нас вещи.

— Очень смешно!

Наконец, оторвавшись от «осыпавшегося» вдоль стен стекла, я перевел взгляд вперед и ахнул. Передо мной раскинулась в виде треугольных листьев лоджия, полностью засаженная разнообразной зеленью, пол был покрыт зеленым газоном с небольшой дорожкой из аккуратных плит, вдоль границ лоджии росли разные кустарники с цветами и без.

Не буду описывать весь свой спектр эмоций, но я провел уйму времени на коленках, ощупывая живой газон и осторожно рассматривая живые цветочные кусты. Яскер пытался со мной побеседовать, но я, во-первых, не хотел ничего обсуждать, потому что был расстроен их бесцеремонностью, о которой забыл за время своей слепоты, а во-вторых, я был слишком занят разглядыванием обыденных в прошлой жизни вещей, столь редких и ценных теперь.

В каждом растении я видел невероятное чудо и гармонию природы. Мне казалось, что я и сам как эти «вымершие» растения обречен жить лишь в «тепличных» условиях, под опекой каких-нибудь чопорно-заботливых надзирателей. Я старался не простраивать в своей голове долгосрочных прогнозов, так как смутно представлял свое будущее… Оно меня скорее пугало, чем радовало.

Уснул я в своем «палисаднике», окруженный прозрачным силовым полем, заметным лишь в ночной мгле, представляя что я на дворе у папы, засаженном мамиными растениями. После того, как Яскер утром обнаружил меня под маленьким кустом слегка мутировавшей, но не изменившей аромата сирени, мне запретили оставаться на ночь снаружи помещения, пригрозив полным запретом на посещение сада. Пришлось послушаться, и с девяти я, как положено всем малолетним детям, лежал в кровати и скрипел зубами. Но «скрипеть зубами» было гораздо приятнее, зная, что совсем рядом кусочек моей прошлой жизни, такой же запертый, спрятанный от всех и насильно оберегаемый, как и я.


— Льюис, ты помнишь, что ты обещал одному из аристократов взамен на то, что тот уберет твоих современников из экспозиции? — Я скривился после слов Яскера, будто лимон съел.

— Он еще не забыл об этом?

— Забыл?! Ты никак шутишь?! Да он уже кучу интервью дал по этой теме.

— Какой теме? — Не понял я.

— По теме его затянувшихся ожиданий вашей встречи, которую он ОЧЕНЬ ждет.

— Треш… — Я устало выдохнул, откинувшись на любимую травку, которую старался приминать только в одном месте. — Он их действительно убрал?

— Да. Устроив грандиозную демонстрацию своему безграничному великодушию, распиарив с помощью твоей просьбы собственное имя. — С презрением выплюнул сидящий на гравитационном «стуле» Яскер.

— И что делать?

— На оперу его мы не пойдем… Скоро будет одно мероприятие… — Загадочно протянул Яскер, с хитрецой поглядывая на меня. — Думаю, мы должны его посетить все вместе.

— Что за мероприятие? — «Мероприятия» я любил. Особенно потому, что заканчивались они всегда не так, как все планировали изначально.

— Не скажу…пусть это будет сюрпризом. — Яскер хищно улыбнулся и, оттолкнувшись длинными ногами, обтянутыми в плотную коричневую ткань, откатился на небольшое расстояние от меня, покружившись на одном месте. Я заметил, что чем дольше мы общаемся, тем больше свободы себе позволяет Яскер. Раньше я и представить себе не мог, что этот затянутый в безупречную одежду сухарь позволит себе покататься и подурачиться на гравитационной подушке.

Ну что ж, сюрприз однозначно удался… Меня привезли на мутировавшие гладиаторские бои, по масштабам напоминавшие ММА. Только была проблемка, о которой никто из аристократов не знал, и «проблемка» заключалась в том, что я обожал ММА, и зрение мое ухудшилось неспроста: до десяти лет во дворе не было ни одного парня, с которым бы я не умудрился подраться. Из-за моей импульсивности вывести меня из себя ничего не стоило, достаточно было бросить что-нибудь колкое или усомниться в моих возможностях, как я бросался с помощью кулаков доказывать обратное. Однажды я сцепился с парнем старше меня на несколько лет на лестничном пролете в школе. Он обозвал меня глистом, а я врезал ему мусорным ведром по харе… А дальше меня просто унесло: самостоятельно остановиться я уже не мог, скатываясь в какие-то древние инстинкты, пульсирующую агрессию, толчками бегущий по венам адреналин и возбуждение.

Мы сцепились, и постепенно драка сместилась на лестницу, не помню, кто из нас первым упал, но я каким-то образом слетел на пролет ниже, неудачно упав спиной на одну из ступенек. Как я не сломал себе позвоночник, я не знаю, но зрение после этого стало стремительно падать, потому секцию бокса, несмотря на все мои истерики и уговоры, меня заставили бросить, но свою «любовь» я не забыл, являясь ярым фанатом боев без правил, бокса и так далее…

И вот меня, разнаряженого просто в чудовищно пафосный наряд дорогой куртизанки, с чертовой диадемой на голове, идеально уложенными волосами, дорогими цацками на руках и брильянтовом колье (наряд выбирал чертов аристократ, а я обещал надеть то, что он пришлет, ну я и надел, мужик сказал — мужик сделал), привели на огромный стадион, заполненный бесчисленным количеством разумных, в чьих жилах просыпается огонь от предстоящей схватки. Боже, я хотел сказать Яскеру, что это плохая идея, но когда мы медленно вошли через специальный коридор вглубь стадиона и не спеша прошли к нашей VIP-ложе, находящейся почти вплотную к рингу… Я уже не мог отказаться от шанса увидеть бои, я чувствовал сгущающееся напряжение в воздухе, плотную, разрушительную энергию чистой агрессии, животной мощи инстинкта уничтожения.

Ооо…это щекочущее чувство в затылке, когда медленно поднимает голову самая древняя, первобытная, мощная и худшая, самая жестокая и бесконтрольная часть в тебе, чувствующая агрессию в воздухе кожей и заряжающаяся от нее. Давящая пружина внутри готовилась распрямиться, содрогаясь от предчувствия и напряжения… Все усугубило мое воздержание, мне нужна была разрядка, моя беспомощность и злость требовали жертвы, пробуждая звериную, все менее контролируемую ярость. Я шел за Яскером рядом с болтающим без умолку аристократом и не слышал его, я чувствовал толчки, синхронные толчки миллионов ног разумных, бессознательно отбивавших ритм наступавшего бога войны, ждущего схватки и крови, и я ждал вместе с ним. Дикое чувство единения со всеми разумными, слившимися в единый организм, ждущий зрелища и насилия, выхода копящейся агрессии.

— Не трожь меня!!! — Я грубо отбил руку притронувшегося к плечу Яскера, забеспокоившегося и почуявшего мое состояние.

К сцене грациозно спланировал ведущий, стоявший на гравитационной доске в странном костюме, с невероятной диадемой из перьев на голове. Видимо диадема была обязательным украшением аристократов на этом мероприятии. Весь его образ был острым, безупречным и насмешливым, смеющимся над сутью человеческого желания быть лучше. В надменной, будто все понимающей улыбке читалась усмешка над всеми разумными, в особенности над мутантами, больше других подверженных инстинктам. Он на нескольких языках объявил о финале завершающегося периода прошедших в течении недели битв, определивших финалистов, а точнее выживших. Теперь предстояло насладиться кульминацией, перед которой, под тяжелый барабанный бой и надрывные скрипки, спел гимн насилию чарующим глубоким голосом слепой разумный с длиннющей черной гривой, совсем чуть-чуть не касавшейся пола. Его слегка хриплый голос ввел всех присутствующих в еще больший транс и напряжение.

Просто поразительно, как талантлива может быть вселенная даже в самых худших своих детях. Тонкий стан разумного был укутан в полупрозрачную ткань, плотно прошитую изломанными спицами, плохо скрывающими за собой расписанное неизвестными мне черными и золотыми символами тело. На голове певца, как и у всех аристократов (и у меня, плебея, в том числе) была диадема с огромным ореолом уходящих в разные стороны золотых лучей, заканчивающихся острием. Большой, на грани диспропорции, рот был накрашен черной помадой, делающей лицо еще более жутким и каким-то надломленным. Нет смысла переводить дословно, но смысл песни сводился к отсутствию жалости к слабым и открытой дороги для сильных.

Как только жуткая песня была спета, к тощему чудовищу на своем гравитационном «скейте» изящно подплыл ведущий и с идиотским видом (я уже начинал раздражаться из-за того, что бои все не начинаются), загадочно, подогревая интерес заведенной публики, прошептал в микрофон, что сегодня на этом очень знаменательном событии присутствует «ангел прошлого». Я сначала не понял, про кого он это говорит, но когда в зале поднялся восторженный гул и уже надоевшая мне парочка фриков направилась в мою сторону, все встало на свои места. Мою недовольную физиономию протранслировала голограмма, отчего я смутился и попытался закрыть свое лицо ладонями, но это вам не телевизор, тут лицо так просто не спрячешь.

В общем, фрики подлетели ко мне. Певец, вполне искренне заламывая тощие руки от восторга, хрипел своим жутким голосом мне комплименты. А ведущий совершил главную в своей жизни ошибку, приобняв меня и запустив свою культяпку под ткань моей одежды.

Мой наряд был таким же специфическим, как и у остальных: на мне были черные, похожие на натуральную кожу брюки, плотно обтягивающие мои ноги, а поверх «платье», состоящее из двух кусков, а точнее двух рукавов, соединенных между собой узкими треугольниками, обхватывающими мою талию и уходящими длинной юбкой в пол. Получалось так, что эти «тряпочки» закрывали мои руки, плечи, бока, но на груди и спине образовывался внушительный треугольник оголенной кожи, почти полностью открывающий вид на мой торс и спину. Стянуто это все безобразие между собой было множеством тонких золотых цепочек, которые мало помогали скрыть мое тело. Ожерелье тоже мало справлялось с этой задачей. Дальше ткань уходила полосами в пол, образовывая длинную юбку, через разрезы в которой было видно ноги. Все это вульгарно-стильное безобразие было нежно-розового цвета, а вместе с моей относительно небольшой по сравнению с другими диадемой, сделанной из ракушек, необычно контрастировало с достаточно дерзкими брюками.

За свой торс, благодаря ежедневной физкультуре мне было не стыдно, кое-какие мышцы там уже имелись, но я не собирался никому давать его пощупать. Нет, я бы, конечно, кому-нибудь с удовольствием дал его пощупать и сам бы пощупал в ответ, но не надменному выскочке-ведущему, еще и без моего на то позволения.

— Убери от меня свои лапы, пока я и тебе их не повыдергивал! — Прошипел я своему визави.

— О! Маленькая пташка умеет кусаться! — Насмешливо протянул он мне на ушко и, вместо того, чтобы убрать руку, медленно повел ладонью вдоль моего позвоночника.

Я оглянулся на огромную диаграмму, в пятиметровую величину транслирующую наши фигуры, и понял, что все разумным прекрасно видно, как близко ко мне сам ведущий и где конкретно его рука.

То, что произошло дальше, явно сединами осядет в волосах Яскера. Краем глаза я видел, что к нам спешит Яскер, дабы убрать руку зарвавшегося ведущего и спасти ситуацию, но я решил самостоятельно помочь еще одной селекционной ошибке осознать величину ее проступка. Несмотря на свою комплекцию в сравнению со всеми остальными, мне помог эффект неожиданности и навыки полученные в секции. Я умудрился вывернуть руку ведущему, толчком заставив сесть на колени и, схватив того за волосы на затылке, попытался прошипеть несколько нецензурных формулировок на ушко, но, к сожалению, тут уже подоспел Яскер и нашептать «пожеланий» у меня не вышло. Зато вышло устроить потасовку со мной, Яскером и опозоренным ведущим в главной роли.

Толпа ревела от восторга, а я, разодрав в потасовке рукав, понял что платье безвозвратно испорчено и принялся сдирать его остатки на виду у всех. Я чувствовал себя пьяным от адреналина, желания еще намять кому-нибудь бока, но, к сожалению, ведущего удалили со стадиона, а находящийся в белой горячке от бешенства Яскер шептал мне угрозы и призывы одуматься пока не поздно. Но было уже поздно…

Я под восторженный вой толпы сдернул с себя последний кусок ткани от платья, оставшись в кожаных штанах, остроконечных туфлях, диадеме, которую мне не позволил снять Яскер и колье плотно обхватывающим мою шею и уходящее цепочками вниз.

— Кто теперь будет вести мероприятие?! Ты опозорил одного из луч…

— Я сам его проведу! — Я поднял с пола слетевший с уха ведущего во время потасовки причудливый микрофон с наушником и под ошеломленный и растерянный взгляд Яскера, надел его на себя.

— Ну что… — выдержал я паузу, вслушиваясь в свой разносящийся по стадиону голос. — Вы не против, если я заменю вам СЛУЧАЙНО, — насмешливо подчеркнул я —, покинувшего нас ведущего?

Стадион взревел. Меня будто волной прошила бешеная энергетика зала и, вскинув руки вверх, я покрутился вокруг своей оси, приветствуя разумных и, коротко представившись, объявил первый бой. Несмотря на мою сумасшедшую выходку, все шло хорошо. Судя по реакции аристократов, сидящих в шести ложах (как пояснил Яскер, это шесть ведущих планет содружества), им тоже нравилось представление со мной в главной роли. Вел я себя, конечно, как дикарь на выгуле. О том, чтобы грациозно летать как предыдущий ведущий на гравитационной доске и речи быть не могло, зато я запустил ее в нарушавшего по моему мнению правила бойца, вызвав очередной рев раззадоренной толпы.

Бои шли медленно, сражались разные весовые и видовые категории, и все это требовало времени, но, тем не менее, мой энтузиазм и адреналин держали меня в тонусе. Я бегал за несчастным рефери, рефери бегал от меня, а за нами обоими (а точнее за мной) бегал Яскер, пытаясь пояснять важные по его мнению нюансы. «Важными нюансами» оказалась грязная политика, которая и в наше время влезала в спорт, но тут был я и заставлял судить по справедливости, хотя серьезных нарушений не было…

Не было, пока не настал финальный бой. Как только наступил перерыв для подготовки к бою, Яскер вновь попытался увести меня со сцены под предлогом передышки, в которой я и правда нуждался. Несколько часов к ряду заряженный и заведенный как батарейка, я начинал уставать и как минимум дико хотел есть. Руки и колени мелко и незаметно для остальных, но заметно для меня подрагивали. Как только Яскер накинул на мои оголенные плечи свое пальто и усадил на диван рядом с остальными аристократами, я понял насколько устал и как сильно болят глаза. Пришлось позволить надеть себе повязку на глаза, чтобы дать им отдохнуть.

— Льюис, так нельзя! Я и так не планировал оставаться на все мероприятие, а то, что ты будешь носиться по стадиону как угорелый, вообще не входило в мои планы! — Яскер впихнул в мои руки чашку с горячим напитком и энергетический батончик.

— Все нормально, я сейчас отдохну и вернусь.

— Посмотри на свои руки! Они дрожат! Дай последний бой провести аристократам, мы нашли замену, а сам если тебе неймется, выступишь с финальной речью.

Убедительная речь Яскера заставила меня с трудом, но согласится. Я действительно устал и чем дольше я сидел тем четче осознавал, что сил во мне и правда почти не осталось. Глаза жутко щипали, отдавая тянущей болью в затылок и виски, а кости будто нагрелись. Как только начался бой, и вместо меня вышел аристократ, толпа недовольно загудела, требуя вернуть меня на сцену, но сладкоречивый мерзавец всем рассказал, что мое восстановление еще не закончено, и большие нагрузки мне противопоказаны, ну и так далее. В общем, кое-как усмирил толпу за мой счет. Не удивлюсь, если еще и меня с повязкой на глазах в пальто Яскера на голограмму вывели. Это оправдание мне, естественно, не понравилось, и я принялся ругаться с Яскером, который меня об этом не предупреждал, и за этой перебранкой я не сразу заметил странное поведение толпы, а точнее ее странных реакций.

За время боев я понял, как разумные на стадионе реагируют на события: на проигрыш одного участника или победу другого, но полной тишины и равномерных, устрашающих, выражающих явное недовольство ударов ногами не было. Будто все собравшиеся были в ярости, но не могли показать этого, выражая протест монотонным, синхронными толчками. Я попытался снять повязку с глаз, но тут Яскер проявил просто необоснованное рвение в желании не дать мне это сделать, хотя я чувствовал, что глазам уже лучше. Наконец, пригрозив Яскеру очень плохим поведением на финальной речи, я с трудом выпутался из его рук и увидел чудовищную в своей жестокости и лицемерии расправу.

Передо мной был явно самый чистокровный из всех аристократов (у него были самые светлые волосы, которые я только встречал среди разумных, кроме меня, естественно) и явно отчаявшийся, загнанный в угол мутант. Аристократ уверенно расхаживал по рингу, чувствуя себя хозяином положения. В этом ему помогал причудливой ковки меч и полная безоружность полумертвого мутанта, пытавшегося оттянуть свой очевидный конец.

Почти побежденный разумный был жутким смеском. Такой помеси я еще не видел, казалось, в нем слилось множество животных генов. До этого среди мутантов я видел проявление одного, максимум двух животных, а тут их было как минимум четыре. Было даже сложно понять к какому животному он ближе, но то, что это человек, было ясно по человеческой грудной клетке и рукам. Плотная серая кожа обтягивала накаченный и рассеченный в нескольких местах торс. Бурая, почти черная кровь залила собой почти весь песок на ринге.

Разумный был в безумии от ужаса, часто дышал, судорожно отползая от аристократа.

Я хотел битвы и крови, но не смерти, а уж тем более настолько несправедливой смерти. Мне хотелось разогреть кровь, выпустить накопившееся напряжение через хорошую драку, но не этого чудовищного мракобесия.

— Какого черта происходит?! — Я вскочил со своего места и направился к клетке, которой раньше не было (видимо, поставили во время перерыва). Яскер бросился мне наперерез. — Какого черта?! Он безоружен!

— Льюис, он бьется с тем оружием, с которым пришел, таковы правила!

— Он безоружен, тупой идиот! Разуй глаза! Он разделывает его как свинину! — Я был в бешенстве, как и стадион, набитый мутантами под завязку.

— Он знал на что шел!

— И на что же он шел?! — Я развернулся к Яскеру.

— Послушай, Льюис, таковы правила! Я объясню тебе все позднее, вернись на место!

— Правила? Убивать безоружного?!

Яскер нервно выдохнул, дергано проведя по волосам.

— Ты ничего не понимаешь! Ты лезешь, куда нельзя!

— Иди к черту! — Я видел, что разумный на грани, еще немного и аристократ, наигравшись с триумфальным хождением по рингу, добьет свою беспомощную жертву. — Мне некогда слушать твой бред. — Я вырвал свое плечо из рук Яскера и почти дошел до ринга, когда Яскер вновь меня перехватил.

— Послушай, Льюис! Это многовековая традиция, тот кто хочет вырваться из дискрита ***, должны пройти бой с тем оружием, с которым придет. В этом дискрите содержатся мутанты с самыми тяжелыми мутациями!

— И что же, все оружие пропускается на таможне, которая там, я уверен, есть?!

Яскер осекся и замолчал.

— Вы отнимаете у них их оружие и убиваете, показывая разумным, что ждет всех мутантов, попытавшихся бороться за лучшую долю?!

class="book">— Все не так просто! Если мутант погибает, его семья получает большую компенсацию!

— Отлично! Как вы прекрасно все обставили! Вынудить разумных идти на смерть ради того, чтобы помочь семье?

Я с презрением глянул на Яскера и, оттолкнув его от себя, добрался до ринга. Толпа заметив меня, начала скандировать мое имя, но я не знал, что должен сделать. У меня у самого не было оружия, я не мог заменить его на ринге, а учитывая мою комплекцию даже рассчитывать не стоило на равный бой. Выдрав из уха у замершего «ведущего» микрофон, я нацепил его на себя и, сбросив с плеч пальто Яскера, забрался по сетке на вершину клетки и, перекинув ноги, спрыгнул вниз. Клетка была так устроена, что снаружи в нее можно забраться легко и просто, а вот изнутри это почти нереально, то есть сбежать оттуда уже не выйдет. Яскер, естественно, ломанулся следом, только через дверь, которую еще нужно было отпереть.

Меня как волной несло: в голове был жар от непонимания, что делать и невозможности оставить ситуацию как есть. Я не знал, что делать, что сказать, я был слишком импульсивным, чтобы с холодной головой что-то решить. Потому думать я начал, только оказавшись рядом с окровавленным, но еще живым разумным.

— Что-то это как-то нечестно получается… — Прохрипел я в микрофон, наконец отдышавшись после преодоления стен клетки.

Аристократ, остановившийся напротив нас, был явно растерян, но постепенно растерянность сменялась яростью.

— Ты лезешь, куда тебя не просят, ископаемое.

— Мне жаль, что ты расстроен, но это нечестно!

Я вытер пот со лба и, наконец, выстроил в своей голове приблизительную модель поведения. Вообще, я любил открытый спор в коллективе, потому что умел играть на общественном мнении. Ведь вынося проблему на «свет» не удастся спрятаться в тени.

— С каких пор убийство беззащитного является победой, а не казнью?

— Он мог прийти с оружием… — аристократ был явно не уверен в собственных словах, потому что каждый разумный в зале знал, что на самом деле мутант не мог прийти с оружием. Ему бы просто не дали выйти к чистокровному с ним, и он тут лишь публично приносился в жертву, демонстрируя превосходство аристократов над ущербностью мутантов.

Но я не знал правил, ставших бестолковой догмой, никто не внушил мне в детстве, что это нормально и, несмотря на логику и здравый смысл, я должен это принять. Поэтому привычное для всех объяснение как бы не имело смысла для меня, ведь я как бы не знал этих «звериных» правил, которые, судя по всему, появились слишком давно, чтобы кто-то посмел замахнуться на «традиции предков» уничтожать генетический мусор.

— Мог или нет, но он тем не менее безоружен! Посмотри на него! — Я указал рукой на забившегося в угол клетки мутанта. — Он пришел сюда, надеясь на честную схватку, он пришел к тебе с голыми руками!

Конечно, я прекрасно понимал, что мутант знал, куда шел, но разумные не знали, что я знал. Лишь аристократы понимали на чем я спекулирую, но сделать уже ничего не могли.

— Неужели трусливая битва достойна аристократа?! Получается, авторитет аристократии держится на славе предков. Чем можете похвастаться вы, кроме стяжания былых побед? — Немного приправы в самолюбие и гордыню аристократии. — Ты что настолько его боишься, что испугался выйти к нему без оружия?!

Толпа заревела, вызывая звуковую вибрацию в воздухе. Аристократ впился в меня глазами, сжав тонкие губы, он явно пытался найти выход из ситуации, но его не было, и я и он понимали это. Я загнал аристократа в угол их собственной надменности и закостенелости. Он не мог просто добить мутанта и не мог уйти, это было бы трусостью, бегством и позором. Впервые за неизвестно сколько лет техническая победа осталась бы за мутантом, и я не знал, что конкретно, но понимал, что по-любому это сдвинуло бы огромные политические и этические «пласты» и неизвестно какие повлекло за собой последствия.

Плюс аристократ остался «один». Получалось, что это именно ОН испугался выйти без оружия к мутанту, а не все аристократы, те как бы были в стороне, ведь бойцы сами выбирают оружие. Он, я уверен, по правилам если бы хотел, мог выйти биться на равных.

Скорее всего, изначально финальный бой и был задуман в таком формате. Честная битва между мутантом и чистокровным демонстрировала бы ущербность мутации, но время и власть наверняка исказили правила.

Мы стояли напротив и сражались взглядами, сражались не друг с другом, а сами с собой… И он и я боролись со страхом, он боролся со страхом позора и унижения, а во мне боролись принципы и трусость, я не знал, куда заведет меня и всех остальных мое поведение. Я понимал, что это даст толчок изменениям и кардинальным преобразованиям, только вот куда они приведут и как отразятся на разумных и на мне в частности — неизвестно.

Не зря Яскер так сильно боялся того, что я «открою рот». Я и сам боялся. Мне хотелось жить спокойно и уютно, без дискомфорта и вины за чужие страдания из-за моих слов, но я не мог. Я сопротивлялся как мог, перечил внутреннему «идеалисту», откладывал и увиливал, но это было сильнее меня. Реакция на несправедливость всегда была сильнее, и стоило меня подцепить, как меня уносило…

Лицемерием было бы не сказать, что я боялся аристократов. Я сколько угодно мог выделывать коленца, но правда заключалась в том, что моя жизнь полностью была в их руках. Я ел, пил, спал, лечился и так далее по расписанию аристократов. Общался с только с теми, с кем мне было дозволено, я не мог даже лечь спать позже определенного времени, иначе следовали «санкции» и ответить мне им было нечем. Да, были разумные, которые давили своим вниманием ко мне на аристократов, но я мало об этом знал. До меня доходили только крохи информации о нападениях, требованиях и так далее, я не знал насколько они серьезны для аристократии, потому я не мог с точностью спрогнозировать, чем для меня могут закончиться мои выходки в следующий раз. И сейчас я не специально, но противостоял аристократам, я «занимал» позицию и мне этого не хотелось. Потому, что я давно не делю людей на плохих и хороших.

В итоге, аристократ не ушел из клетки и принял бой с мутантом. Мутантом, получившим шанс не только выжить в этой битве, но и отомстить за всех мутантов аристократам. Ярость стадиона придала ему сил. Аристократ был и без меча силен, но у него не было физической силы мутанта, была лишь техника, а самое главное, в нем не было ярости от несправедливости, в нем был страх за наступающее возмездие и стыд за справедливость этого возмездия.

Я не могу сказать точно, сколько длился бой, но когда окровавленный, с разбитым в мясо лицом аристократ в очередной раз упал на ринг и больше не встал, а стадион начал скандировать «убей, убей, убей», я, сам не понимая, чем мотивировал себя, встал перед мутантом, закрывая аристократа. Господи, я в очередной раз сначала делаю потом думаю…

Мы замерли друг напротив друга, с непониманием уставившись в глаза друг друга. Стадион тоже затих, я, как и все остальные, сам не понимал, что делаю. Но не смерть, ее я не мог допустить, кто бы из них двоих ее не заслуживал… Не рядом со мной. Я не буду поощрять убийство, каким бы заслуженным оно не было, это опасный инструмент имел право на применение лишь в целях самозащиты, не более, а рассвирепевший, почувствовавший силу и поддержку мутант уже не нуждался в защите.

— Я благодарен тебе, ангел, но я добью его, он заслужил! — Мутант гулко дышал, сжимая и разжимая кулаки. Подрагивая от желания добить, и я его понимал.

— Нет.

— Я в своем праве!

— Ты уже выиграл, это очевидно всем.

Мутант попытался осторожно обойти меня, но я продолжал загораживать тихо хрипящего за моей спиной аристократа.

— Я выиграл! — Стадион победно заревел. — Но я не отомстил!

Мне показалось, что земля задрожала от рева миллиона разумных, требовавших возмездия за свои страдания, унижения и боль. «Зверь», все это время стоявший за моей спиной, развернул свою оскаленную морду против меня. Мутанты требовали смерти, злились из-за того, что я им препятствовал, а я стоял и не дышал. Убийственная энергетика ярости сковала меня по рукам и ногам. Мне казалось, что все на свете замерло и превратилось в зрение и слух, все ждали моего решения, я чувствовал, как в горле бьется мое перепуганное сердце.

— Я благодарен тебе, ангел! — Мутант с почтением склонился передо мной, встав на одно колено. — Но я должен отомстить за всех нас.

Я стоял, парализованный страхом и нежеланием разочаровывать в себе мутантов. Да, мне, как и им хотелось их любви, но я не так сильно в ней нуждался, как они. Проблема, в которой я боялся себе признаться, заключалась в том, что я не хотел их ненависти по отношению к себе…

Я видел, как мутант поднялся с колена, пока я стоял соляным столбом и, медленно обогнув меня, приблизился к окровавленному, пытавшемуся встать аристократу, который, как и мутант ранее, отползал в угол клетки. Мне казалось, у меня в висках стучит медленный отсчет последних секунд жизни этого парня, повинного лишь в том, что жил так, как его научили те, кто заблуждался.

— НЕТ!!!

Не знаю, почему и что буквально толкнуло меня в спину, но опомнился я только когда отпихнул мутанта и неуклюже завалился на ошеломленного аристократа.

— Почему нет?!!! — Мутант зарычал от ярости. Его трясло от желания добить аристократа и нежелания причинить мне вред. — Почему нет?!!! Эта мерзкая тварь этого заслужила! Почему нет?!

Я сглотнул. Из-за решетки клетки на меня смотрел бледный и ошеломленный Яскер, за его спиной стояла толпа аристократов и охраны, и все растерянно наблюдали за нами. Ожидая, как и я, финала.

— Почему нет?!

— Потому… Потому, что он тоже чей-то сын…

И будет взгляд твой углубленно тих,

Когда поймешь, что в мире нет чужих,

И те, кто силы тратили в борьбе,

Слились в одно и все живут в тебе.

Ибн Аль Фарид

====== Часть 14 ======

POV Льюиса

Недолго аристократы пребывали в растерянности. Самые бойкие первыми двинулись в сторону дверей, в «клетку», образовав толкучку и требуя пропустить их внутрь. Проталкивать их «светлейшества» помогали охранники, но Яскер тоже был не лыком шит, потому, опомнившись, на правах непонятно кого по отношению ко мне растолкал всех локтями и, с большим трудом, но все же просочился к нам на огонек. Полуживой аристократ на грязном от крови песке, опираясь на мою руку с трудом сел. Мутант угрюмо метался по клетке, прислушиваясь к шуму стадиона, но пока не предпринимая никаких действий по умерщвлению аристократа.

— Чертов ***, ты можешь хоть где-нибудь появиться без приключений?! — Потрепанный Яскер плюхнулся на колени рядом со мной и размазывающим кровавые сопли по лицу аристократом.

— Кто научил тебя таким плохим словам? — Наигранно возмутился я, стараясь делать вид, что не из-за меня тут заварилась вся эта каша, которую непонятно кому придется расхлебывать. Я тут, вообще, первую помощь оказываю…пострадавшему…

— Ты!!! Ты хоть понимаешь, в каком мы дерьме?!

Вместе с Яскером просочилось несколько человек охраны, которые принялись помогать аристократу так и норовившему вновь свалиться в обморок.

— Яскер, я чувствую вину за твою лексику… Я не думал, что ты запомнишь все те слова.

— А за то, что тут огромный стадион разгоряченных разумных, взбесившихся мутантов, разгневанных аристократов — это тебя не смущает? За это ты вину не чувствуешь? И все это заварил ты! — Яскер обернулся к входу и поморщился, увидев почти снятую с петель дверь.

— Я не планировал…

— Да, ты у нас как всегда ни при чем! Вот теперь «умная башка — дай пирожка!» — Передразнил меня моей же любимой скороговоркой Яскер — Подскажи, что нам делать с целым стадионом разумных и кучей самых влиятельных аристократов в придачу?

— А что с ними делать?

Нет, я, конечно, понимал, что положение у нас, мягко скажем, незавидное. Стадион заведен, адреналин еще горит у всех в крови, аристократам непонятно что от меня нужно, но, судя по тому, как они пытаются сюда прорваться, явно что-то нужно. И все это может в любой момент «взорваться», и тогда дай Боженька унести ноги отсюда. Но если бы все было так просто, то, я был уверен, Яскер давно оглушил бы меня чем-нибудь и отволок в мои новые апартаменты, но и я и он понимали, что может начаться давка, паника… Да, последствия могут быть какими угодно. Самое главное — в этом хаосе может погибнуть много разумных, а это, естественно, не входило в мои планы.

— Вот это ты мне скажи! У нас за спиной влиятельнейшие разумные с нескольких планет и представители других аристократических домов! Тут есть несколько действующих повелителей в крупных экономических регионах, вместе с ними их секьюрити и свита! А за ними миллионный стадион разумных с мутациями и без! И все они не только не очень любят аристократию, но и с друг дружкой не особо ладят! И что делать непонятно! — Взволнованный Яскер большую часть своей речи бубнил сам себе, в ужасе перечисляя все страшные варианты которые могут с нами случиться. — Даже если мы успеем выйти со стадиона… Хотя мы не успеем, кто-нибудь из аристократов либо увяжется за нами, либо тебя дальше клетки не выпустят… Или выпустят… Надо позвонить…

— Яскер! — Пришлось пощелкать перед глазами перепуганного аристократа.

— Что?! Что еще?! Ты заварил эту чертову кашу! — По новой завелся аристократ. — Я вез тебя сюда на два первых поединка! А вместо этого… В общем, сейчас главное не пустить сюда аристократов и дождаться, когда вся наша охрана окажется здесь или заключить соглашение с кем-нибудь из…

— Яскер! Да послушай же ты меня! — Яскер прервался. — Я обещал финальную речь?

— Обещал.- С подозрением посматривая на меня, протянул аристократ.

— Значит нужно ее произнести. Объяви всем, кто за дверью, что со всеми с ними я обязательно эээ, ну когда-нибудь пообщаюсь. Наплети там чего-нибудь как ты умеешь. Ты ведь у нас сбрешешь — недорого возьмешь. — Яскер недовольно поджал губы, но решил воздержаться от пикировок. — В общем, устрой мне возможность выйти на сцену и завершить сие чудное мероприятие.

— Да, нужно подвести итог. Так у нас больше шансов направить этот хаос хоть в какое-то русло.

Яскер поднялся с колен, помог встать мне и, отряхнув ноги, завис ненадолго в раздумьях. В итоге, почесав подбородок, махнул рукой одному из охранников, который был с нами внутри, и направился к выходу, велев мне сидеть тут, пока он не появится. В итоге внутри остался я, аристократ с двумя нашими охранниками и мечущийся мутант. Вот к нему-то я и направился, пока тот не наломал дров.

Разумный был явно взвинчен и напуган, я бы на его месте тоже не знал, что делать. Стадион бурлит, из общего шума доносятся требования добить аристократа, здравницы, лозунги и куча всего шумного и мало конструктивного. За решеткой ядовитыми змеями шипят аристократы, запугивая мою очаровашку, что не облегчает его душевного состояния. Пока я шел к мутанту, до меня донеслось несколько предложений поговорить, но я все проигнорировал, сделав вид, что не расслышал. Неизвестно, до чего мы тут договоримся… По пути я успел дополнительно накрутить себя в подозрениях по поводу адекватности и здравомыслия мутанта, ведь не зря их, наверное, изолируют от остальных. Вдруг он набросится на меня когда я подойду, все же персонаж колоритный.

Я подошел поближе и замер за спиной разумного, не зная, собственно, что я сейчас должен ему сказать, чтобы успокоить. Кто бы меня, бедняжку, успокоил. Боюсь, меня могут только упокоить… Яскер, например. В общем, к тому моменту когда разумный развернулся и увидел мою озадаченную физиономию, в моей голове так и не блеснула даже самая бледная тень идеи о чем можно с ним поговорить, дабы наставить на путь истинный. Я был далек от понимания его повседневности и абсолютно не знал, что можно ему сказать, потому решил хотя бы познакомиться.

— Как тебя зовут?

— Агвид. — Настороженно пробасил мутант.

— А меня Льюис. — Только представившись я подумал что в отличии от меня, он, наверное, знает мое имя.

— Я знаю.

Ну вот, что и следовало ожидать. О чем говорить дальше я так и не придумал, потому завис на несколько секунд в раздумьях, заставив понервничать моего визави.

— Ты не мог бы мне помочь. У меня тут диадема съехала, помоги снять, пожалуйста.

Я решил, что раз умных мыслей у меня в голове так и не появилось, то можно хоть с пользой время провести и отвлечь Агвида от дум тяжелых. По его удивленному лицу я догадался, что меньшее, чего он от меня ожидал — это просьба о помощи, по такой ерунде, как диадема.

— Снять тиару?! Вы хотите, чтобы я снял тиару с вашей головы?! — Судя по интонации, разумный почему-то очень удивился, а заодно и испугался.

— А что, ее нельзя снимать?

— Но… Это большая честь — носить тиару. Она символизирует чистоту крови! Уже давно никто из аристократов не смеет носить тиару с настоящими ракушками! Это большая честь! В мире больше нет столь чистокровных…

— Я понял! Не думаю, что моя кровь загрязнится, если я ее сниму! У меня уже голова чешется. — Я повернулся к мутанту спиной в надежде, что он поможет мне ее снять, но никаких действий не последовало. Пришлось развернуться, чтобы уточнить в чем дело. — Ну и?!

— Меня четвертуют, если я к вам прикоснусь… — Кажется, огромный мутант боялся меня больше, чем аристократа с мечом.

— Почему?

Как мне это надоело! Куча правил, условностей и подводных камней, а я еще смел мечтать с кем-нибудь перепихнуться на досуге. Благодаря нудным физиопроцедурам помимо общего улучшения моего самочувствия, ко мне вернулась эрекция, каждое утро просто камнем наливаясь у меня в штанах, и я уже ладошки стер ее снимать. А теперь мне, судя по всему, придется лишиться своей мечты с кем-нибудь согрешить, раз тут ко мне даже притронуться боятся.

— Я не могу. Нам нельзя касаться чистокровных.

— Почему?

— Я мутант.

— И что.

— У меня грязная кровь. — Продолжал пытаться мне объяснить озадаченный мутант очевидные для всех кроме меня вещи.

— Потому что у тебя есть мутации?

— Да.

— Как это повлияет на снятие с меня диадемы?

— Но мне нельзя касаться вас…

— А мне тебя можно? — Если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе.

— Наверное.

— Отлично! — Недолго думая, я вцепился в руку оробевшего мутанта и, всучив ему мои свалявшиеся слегка лохмы, попытался развязать крепление диадемы под волосами. Но тут объявился Яскер и, кошкой прыгнув в мою сторону, влепил мне небольшую плюху по затылку.

— Ты что делаешь, бестолочь!

Со стороны стадиона послышался недовольный плюхой гул. Я прямо расправил плечи от самодовольства, сколько у меня заступников-то! Вообще, Яскер меня никогда не бил, и щас это было чисто символически, не более, но гул голосов лишь возрастал. Пришлось дать Яскеру в лоб, чтоб разумные расслабились, поняв что никто меня, очаровашку, не обижает.

— Снимаю эту хренотень! Она тяжеленная и почти сползла на бок!

Яскер с забывшимся мне презрением и брезгливостью в глазах отобрал у замершего Агвида мои волосы и ненавязчиво оттеснил меня от него. И это, если честно, вызвало неприятный осадок в груди. Все же я привык, что Яскер, насколько это возможно, очень трепетно ко мне относится, и решил, что он ко всем так теперь относится. Со мной он стал постепенно более открытым и раскованным, начал позволять себе шутки и смех. Если вспомнить, каким он был сухарем, когда я его только увидел, то он разительно изменился. Или мне казалось, что он изменился, а он так и остался прежним.

Кажется, я сам того не замечая, поверил, что Яскер под моим влиянием начнет относится ко всем разумным, так же, как и я, без оглядки на мутации, но, судя по всему, в отношении мутантов для него ничего не изменилось, и я почему-то принял это на свой счет.

Яскер ворча поправлял на мне диадему, а я виновато поглядывал на опустившего глаза мутанта и представлял себя на его месте. Точнее не представлял, а думал как бы относился ко мне Яскер, если бы я не был пресловутым «чистокровным», и у меня бы были темные волосы и, например, зрачки как у ящерицы (о чем я втайне мечтал). Или ушки, как у волчонка с которым я познакомился в первый свой побег. Были бы у нас такие же взаимоотношения, если бы я был другим. Может быть, единственной ценностью во мне так и осталась моя «чистокровность», которую я уже ненавидел. Я почувствовал себя несчастным олигархом, который не знает, любит ли жена ЕГО или его банковский счет.

И что-то так мне от этих мыслей тоскливо стало, что хоть плачь.

— Когда мне выходить? — Кажется я сбил что-то объяснявшего мне Яскера с мысли.

— Сейчас принесут тебе шелковую рубашку, ты ее наденешь, и мы выйдем на сцену. Все нормально? — Яскер обеспокоенно заглянул мне в глаза, но я отвел взгляд. В душе было грустно и пасмурно. Я стоял в окружении охраны, и моего печального мутанта было больше не видно.


Облачившись в жемчужного цвета рубашку с широкими рукавами, собиравшимися в золотистые манжеты, и высоким горлом, я, не слушая наставления Яскера, направился в сторону сидящего на полу мутанта.

— Ты что делаешь?! — Яскер схватил меня за плечо, но дернуть не посмел. Слишком много разумных за нами следило.

— Он пойдет со мной.

— Ты чокнулся?! Куда он с тобой пойдет?! Приди в себя, он худший из грязнокровок! — А тут мне захотелось влепить Яскеру и за себя, и за мутанта, и за Гермиону Грейнджер. Но я сдержался, выдернул локоть из цепких рук и, сам не зная зачем, направился в сторону мутанта. Мне не хотелось его бросать в этой клетке одного.

— Поддержишь меня в финальной речи, а то я слегка волнуюсь? — Мутант перевел на меня, а потом на мою руку свои темные глаза с мутно-серыми белками и черными зрачками, в которых явно застыл вопрос вперемешку с удивлением. — Пожалуйста.

Наконец, мутант встал и, не сказав ни слова, предложил мне свой локоть, как самый настоящий джентльмен. Думаю, мы были той еще колоритной парочкой: выше двух метров мутант, с серой в синеву кожей, наростами на голове, вязью вен, оплетавших мощные, как в комиксах руки и я — дохлая немочь с чистой кровью, дышащая гиганту в подмышку.

Судя по затихшему стадиону, «удивился» не только Яскер. Кстати говоря, настырно подхвативший меня за другой локоть и идущий рядом, так что к сцене я вышел под руки с двумя яркими представителями земного этноса. Как будто я немощный и упаду, если меня с двух сторон подпирать не будут. Но отказать Яскеру я бы не смог, каким бы заносчивым засранцем тот не был.

Выпустив руки своих «кавалеров», я подошел к микрофону, больше напоминавшему отдельное произведение искусства и, медленно выдохнув, обвел взглядом огромный стадион. Все разумные замерли, ожидая мою речь. Их нетерпеливое внимание отражалось легкой дрожью в моих руках. Я знал, что хочу сказать, но не был уверен в том, что-то, что я скажу, будет правильным. Возможно после моей речи, многие из них почувствуют себя разочарованными, или разгневанными или вообще ничего не почувствуют, но если бы у меня было время и возможность подготовить свою речь. Изучить лучше условия жизни классов, интересы и общие проблемы я бы лучше понимал, что от меня ждет это необычное для меня общество, но у меня не было этой возможности, потому мне уже неловко за свою речь, но другой у меня нет.

— Добрый день. — Черт я уже начинаю нести околесицу, волнуясь. — Кажется, я уже здоровался с вами. — Пришлось неловко улыбнуться и вновь вспомнить Бродского. — Хотя уже, наверное, вечер. Я волнуюсь, надеюсь, вы простите мне мою неловкость в словах, я не специально… Я много думал над тем, что мог бы сказать вам, но я еще так мало знаком с вами, что я не знаю, что каждый из вас надеется услышать в этой финальной речи. Я не знаю, что принято говорить, завершая такое масштабное мероприятие, и я даже не догадываюсь, что говорили те, кто стоял здесь ранее. Потому я скажу то, что считаю важным сказать за всех тех, кому не выпала честь стоять здесь, перед вами, вместо меня. Уверен, они бы лучше понимали, что вам нужно.

— Я содрогаюсь при мысли об ответственности перед миллионами душ, которые увидели во мне надежду, и я спрашиваю себя, чем бы я мог быть вам полезен. Знаю ли я нечто о жизни, что могло бы помочь вам или иметь для вас значение, и если что-то знаю, то имеет ли это для вас такое же значение, как и для меня. Не знаю, я в этом не уверен. Оказаться на этой трибуне — большая неловкость и испытание для меня. Но все же я здесь. И в этом, наверное, какой-то есть замысел и смысл, для себя я его заключил в нескольких вещах, о которых сейчас постараюсь сказать.

Если окончательно не растеряю самообладание. Я обхватил подрагивающими от волнения руками микрофон и дал себе еще несколько секунд на то, чтобы мечущиеся в хаосе мысли немного сбавили темп.

— Я не знаю, за что вы боретесь, и я не знаю ваших нужд. Я, к сожалению, пока плохо себе представляю ваши потребности, но не исключаю, что из того малого опыта общения с вами, я не ошибся в том, что каждый из вас желает разрешение на индивидуальность и право прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь. Просто потому, что она для каждого из нас одна и воспроизведению с начала не подлежит. Все мы понимаем, что нет черновика, мы сразу пишем в чистовик, и большая удача, если в нем будут лишь наши ошибки. Но на практике выходит, что мы расходуем свои «чистые листы» на тавтологию, повторение чужой внешности, чужого опыта — тем более обидно, что глашатаи исторической необходимости, по чьему наущению человек на тавтологию эту готов согласиться, в гроб с ним вместе не лягут и спасибо не скажут.

Я отвернул ненадолго лицо от микрофона и медленно выдохнул, чтобы успокоить зачастившее сердцебиение. Я прилип глазами к земле и даже не пытался поднять взгляд, чтобы не думать о том, сколько разумных сейчас слушают мой спешно придуманный опус и не заскучал ли кто-то из них от скуки, но тишина внушала мне надежду, что большинству все же интересно.

— Но я здесь не для того, чтобы превозносить добродетели одних и принижать других, и я не получаю удовольствия от возможности подвергнуть нападкам современную систему и вас, ее предполагаемых жертв. Для себя я определил, что я здесь для того, чтобы сказать вам то, чему учили меня мои родители и мои учителя. А учили они меня следующему: во-первых каждый должен четко отделять добро от зла. Не путаться в полутонах и не спотыкаться об сентиментальную привязанность к удобству выбранной позиции, личной взаимовыгоды.

Отсюда следует второй пункт: чтобы «отделять» нужен вектор, внутренняя цензура, которую формирует культура. А культура рождается в образовании, упорном стремлении к великому, к величию. Как сделать так, чтобы всем всего хватало, как достичь этого паритета в распределении, чтобы всем всего хватало? Чтобы жить как одна семья, в который каждый счастлив? Это возможно, если люди культурные. Причем культура — это не только изысканные манеры, этикет и знание искусства. Можно все это иметь, но не быть культурным, а превратится в «отполированного сатану». Культура подразумевает чувство сопричастности к живому. Культура — это часть духовного, это поведение, это нравственность, это нормы общего. Присутствует или отсутствует дискриминация в обществе, терпимость, толерантность — это все элементы культуры. Некультурный разумный будет стремиться уменьшить свою социальную нагрузку. Ограничить права остальных, воспринимая весь мир и разумных вокруг себя, как свою кормовую базу. Противопоставляя себя всем и каждому. То есть человек некультурный, невоспитанный, его животная натура доминирует. Не внешняя мутация, которая происходит без выбора разумного, а внутренняя животность, примитивность выбранная осознанно и проявляющаяся как определенная модель поведения. Которая наносит вред не только самой этой личности, но и всем окружающим в том числе природе. Если такая модель поведения у большинства, то цивилизация деградирует, откатывается на столетия назад, но культура не даст откатиться.

— В третьих, нет ничего зазорного в том, чтобы стремиться к величию, это естественная потребность человека, а в каждом из вас я вижу человека. Какими бы особенностями мы не отличались друг от друга, каждый из нас человек, но человеком мало родиться, им еще нужно стать. Наша внешность, наше тело — это всего лишь форма, вы все не на то обращаете внимание! Важна не форма, значение имеет наполнение, ведь мы любим конфетки не за фантик, а за вкус.

Тихие смешки разрядили атмосферу.

— Мы постоянно движемся от несовершенства к совершенству или в обратном направлении. Ничто и никогда не стоит на месте! Даже если вам кажется, что вы не движетесь — вы ошибаетесь, вы движетесь, просто маленькими шагами, и только ваша сила воли и стремление развиваться выбирает направление этого развития. Каждый день, осознанно или нет, но мы совершаем выбор между добром и злом, между развитием и деградацией, между великим и ничтожным, между формой и содержанием.

Я, если честно, от волнения уже с трудом стоял на ногах. Но мне помогал стоящий позади Агвид, своим молчаливым присутствием возвращая мне самообладание.

— Древние говорили: великого желать, стремиться к великому, прибежище в великом обретать…

Я замер, замолчав. О чем я пытаюсь сказать? Я сам еще плохо сформулировал в своей голове то, что уже хочу озвучить, да и кто я такой, чтобы говорить о подобном? И чем это может помочь им в повседневной жизни. Помолчав несколько секунд и услышав взволнованный моим молчанием шум трибун, я продолжил выдавливать из себя хоть что-то разумное.

— В этом послании скрыто слишком много и каждому из вас придется подумать об этом самостоятельно, я лишь дал то, что вспомнил, и то, что сам считаю важным. Поэтому рассматривайте то, что вы сейчас услышали, просто как советы верхушки нескольких айсбергов, если так можно сказать, а не горы Синай. Я не Моисей, вы тоже не ветхозаветные евреи, а эти немного беспорядочные мысли — не скрижали. Проигнорируйте их, если угодно, подвергните их сомнению, если необходимо, забудьте их, если иначе не можете. Если кое-что из них сейчас или в будущем вам пригодится, я буду рад. Если нет, мой гнев не настигнет вас.

Фух сердце колотилось об ребра, меня слегка знобило от волнения. Яскер настойчиво дергал мой рукав, привлекая внимание. Потому я решил сворачивать свое выступление, от которого, я надеюсь, не будет вреда.

— Сегодня здесь бились талантливые воины. Поэтому я думаю логичным было бы завершить свою речь цитатой Сунь-цзы из древнего трактата о военной стратегии: «Бывают дороги, по которым не идут; бывают армии, на которые не нападают; бывают крепости, из-за которых не борются; бывают местности, из-за которых не сражаются; бывают повеления государя, которых не выполняют».

***

— Это щас что, завуалированное разрешение на неподчинение?!

Стадион шумел аплодисментами, а мне на ухо шумел недовольный, как всегда, Яскер.

— Это просто цитата.

— У тебя ничего не бывает просто так, но сейчас не до этого. — Яскер буквально тащил меня вдоль сцены к ступенькам — Может, в твоем мудром трактате ты найдешь способ как нам выбраться со стадиона и желательно не частями?

— В смысле?! Все же отлично…все довольны.

Я, спотыкаясь, слетел со ступенек вслед за Яскером, и мы, минуя круглые ложи аристократов, закрытые прозрачными куполами, вбежали в такой же прозрачный коридор, ведущий к выходу из стадиона, но к выходу не общему, а для таких сиятельных особ, как мы с Яскером и остальные привилегированных засранцев.

— Ага, все отлично. На трибуны посмотри внимательнее.

Я мало успел разглядеть за те несколько секунд, которые у меня были, но все же заметил, как некоторые из разумных срывали с плеч капюшоны, которые на деле оказывались плащами голубого цвета. Количество таких «плащей» быстро росло, трибуны заволновались, а точки медленно и верно перемещались вдоль трибун, самое интересное, в нашу сторону…

Я не успел подробнее рассмотреть преследователей, потому, что пробежав коридор, мы попали в вытянутый холл с панорамными окнами. За которыми была глубокая ночь, раскрашенная неоновыми вывесками и подвижными голограммами. Вдоль столбов, подпирающих тяжелые трибуны, стояли охранники, но мы, не обращая на них внимание, неслись вперед. Я не знал, почему мы не ждем нашу охрану, почему не спускаемся на лифте, котором сюда поднялись, почему не попросим помощи у охраны, но вскоре я получил ответы на свои вопросы.

Сначала спокойно стоящие секьюрити побежали в ту сторону, из которой мы появились, а через несколько секунд здание несильно тряхнуло. Следом раздался шум взрыва, и свет вокруг нас погас и, если бы не яркая ночь за окном, все вокруг погрузилось бы в полнейший мрак. Как только свет погас, Яскер остановился у неприметной двери в стене, которую непонятно как разглядел, и втолкнул меня внутрь. К этому моменту мы достаточно далеко отбежали от выхода.

— Что происходит, Яскер?! — Аристократ рывками срывал с меня шелковую рубашку.

— А ты еще не понял?!

Следом с меня сняли диадему и насколько возможно быстро заплели волосы. В дверь тихо постучали, а после в крошечное помещение подсобки просочился один из наших секьюрити. Он открыл небольшой кейс и вытащил оттуда несколько герметично закрытых пакетов, в которых оказалась одежда, похожая на китайское ханьфу. Мне достался белый, с синими цветами, а Яскеру черный с золотым драконом.

— А че это мне с цветочками, а тебе с драконами?! — Нет, ну я не мог не возмутиться! Я, конечно, понимаю, что за дверью творится что-то неладное, но меня просто возмущает, что мне постоянно достаются полубабские наряды, а Яскеру брутально-элегантные! — Я че, твоя наложница, а ты мой император?!

— Начинается… Сейчас не время!

— Отдай мне с драконом!!!

Раздался еще один взрыв, притушивший мой запал поспорить.

— Он будет тебе велик, и твои светлые волосы будут слишком бросаться в глаза! Пошевеливайся!

Несмотря на мой протест, меня все же запаковали в ханьфу, и мы осторожно вышли в коридор. В котором были другие разумные, также в спешке покидающие стадион. Благодаря нашим нарядам, мы сливались с жидкой толпой. Все же, судя по всему, особой паники на стадионе нет. Мы почти добежали до лестницы, как за нашими спинами показались те самые «голубые плащи», которые не бежали за нами, а летели на примерно таких же «скейтах», как были у ведущего.

Ох, вот тут меня и накрыла паника. Конечно, я понимал, что навряд ли они меня убьют, но это меня почему-то мало утешало, а скорость, с которой они приближались, внушала ужас. Яскер нажал на небольшую пластинку, которая была у меня за ухом, и голову закрыла прозрачная сфера наподобие шлема, потом сделал то же самое для себя и стал похож на чупа-чупс. От стресса я, как идиот, захихикал и хихикал до тех пор, пока на лестнице Яскеру в голову чуть не воткнулся ледяной дротик, больше напоминавший острый осколок льда. А не воткнулся он как раз благодаря так рассмешившему меня шлему. После этого желание хихикать резко отпало и появилось желание ухнуться в обморок, но я вспомнил, что несмотря на бабский наряд, я все же мальчиком родился. Потому решил пока воздержаться от театральной паузы и больше сил вложить в первое правило карате (бег в противоположную сторону от противника).

Почти чудом, а точнее, благодаря нашим секьюрити, которые просто из непонятных для меня щелей вылезали и следовали рядом, мы умудрились добраться до нижнего яруса парковки, где стоял наш транспорт. Уж не знаю, как эти дьявольские колесницы тут называют. Пару раз по дороге сюда я оборачивался и среди преследователей видел обычных разумных (обычных в контексте того, что мутации у них были не столь заметны, как бывает) и ледяных принцев (так их называли между собой секьюрити), чьи руки несколько раз превращались в острые куски льда, которыми они пытались убить Яскера и охрану. Но если в Яскера мало стреляли, потому что я был рядом с ним, несясь как полоумная овца без всякой траектории, то о том, что происходило с охраной за нашими спинами, я старался не думать. Я редко оглядывался, потому что это бы меня просто деморализовало. Мне было достаточно жуткого чувства мишени на своей спине, которая с каждой минутой будто нагревалась, заставляя холодные мурашки бежать по телу.

Преодолев большую часть парковки, мы оказались рядом с нашей «машиной», в которую, за секунду до того как мы в нее сели, влетел огромный кусок льда, прошивший бедняжку насквозь. Яскер растерянно замер, а я обернулся в сторону, из которой прилетел «сюрприз». Увиденное заставило кровь в моих венах похолодеть. Преследователи чем-то напомнили мне ходоков из старого сериала «Игра Престолов», только они не были жуткими уродами.

Они были бледно-белыми в синеву, без каких-либо эмоций на лицах, будто в масках. С длинными, белыми, как снег, волосами, в голубых плащах и с изуродованными льдом руками. У того, что был ближе всего к нам, обе руки были в ледяной сбруе, у двух других по одной. Скоро к этим двум прибавились еще трое, а потом еще и еще. Расстояние между нами сокращалось, и даже мне стало очевидно, что на своих двоих мы от них не убежим.

====== Часть 15 ======

POV Льюиса

Я уже давно заметил, что в критических ситуациях мой мозг (не всегда, но очень часто) будто отдельно от меня функционирует. Потому что конкретно Я бьюсь в истерике где-то в дальних углах своей черепной коробки. Я схватил Яскера за грудки и, дернув вниз, плюхнулся с ним на холодный пол парковки, похожий больше на зеркало своим глянцевым покрытием. Стоящие рядом машинки скрыли нас от глаз приближающихся ледышек. Часть охраны перестреливалась с преследователями, а остальные сгруппировались вокруг, приглушенно общаясь между собой на непонятном мне языке.

— Что ты делаешь? — Спросил озадаченный моим поведением аристократ.

— Не знаю… Прячусь! Снимай свою одежду! — Судорожно стягивая с себя ханьфу, я разрабатывал экстренный план спасения.

— Зачем?! — Яскер хмурился, пытаясь понять мой хитрый замысел, но пуговки на ханьфу расстегивал.

— Нужно одеть кого-нибудь из охраны в нашу одежду…

— А, я понял. Нужно задержать их.

Пока мы с Яскером стягивали с себя одежду и менялись ей с двумя секьюрити, трое других отошли от нас на небольшое расстояние и, что-то крикнув тем, что перестреливались с нападавшими, принялись устанавливать небольшой механизм, который через несколько секунд, сверкнув, выбросил энергетической волной силовое поле, окружившее нас полупрозрачным куполом, больше напоминавшим мутный мыльный пузырь. Через которое были видны мутные силуэты нападавших и нескольких оставшихся за куполом охранников.

— А как же они? — Я кивнул в сторону охраны.

— Ничего страшного.

— Что значит «ничего страшного»?! Они их убьют!

— Нельзя убить то, что и так не живо.

— Чего?! Это мертвецы?! — Я замер, квадратными глазами уставившись сначала на Яскера, потом на ближайшего к нам охранника. — Вы научились управлять зомби?!

— Ох, Льюис. Еще в твое время был создан искусственный интеллект. Это — продукт этого интеллекта, косвенная его ветвь. Называй как хочешь. Из живых разумных в команде нашей охраны на данный момент — девять человек, каждому из них подчиняется от двух до четырех роботов, так тебе будет более понятно, кто это. Разумные ими не управляют, но контролируют, так вот там, за «куполом», остались «роботы».

— То есть никто из «живых» не погиб? То есть те, что были позади нас?!

— Нет.

После этих слов у меня прям камень с души упал, и на лицо помимо моей воли выползла идиотская улыбка. Пока мы переодевались, поменявшись одеждой с охраной, с той стороны купола нас постоянно атаковали. Защитное поле шло рябью, и все чаще слышался треск разрушающейся защиты, было очевидно, что и это поле надолго не задержит нападавших.

— Что дальше? — Я, не утерпев, отвлек Яскера от разговора с охранником на непонятном каркающем языке.

— Мы разделимся на две команды. Те, что в нашей одежде побегут к выходу в сектор «G», — Яскер указал на полукруглую арку, ведущую в коридор рядом с нами, — а мы направимся в сектор «S». Охрана разделится поровну и туда и туда.

— А что если они побегут именно за «нами»?

По силовому полю вновь шарахнули, и на этот раз поле мигнуло, почти исчезнув, но моментально восстановилось, но этих секунд хватило, чтобы у меня несуществующая холка дыбом от страха встала.

— Даже если побегут, им все равно придется разделиться, а если их будет меньше уже лучше.

— Нет, это не подходит.

— И что ты предлагаешь?! — Яскер раздраженно всплеснул руками и вернулся к заплетению своей косы и засовыванию ее в ворот черного пиджака. Длинные волосы аристократа сразу бы выдали его, впрочем, как и моя длиннющая коса, которую пока не ясно куда прятать.

— Я предлагаю отрезать мне волосы.

— Нет!!! — Яскер почти взвизгнул, моментально забыв про свое занятие.

class="book">— Яскер, послушай. — Я включил самого милого шушпанчика из всех, какие есть в моем арсенале, потому что с буйнопомешанными нужно только так и общаться: мягко, нежно без давления. — Этот кнут, который вы так бережно моете и расчесываете каждый день. — Я указал на свою косу, толстой змеей свернувшейся у наших ног. — Я не смогу спрятать под спецовку, у меня просто горб из волос получится, да она даже не застегнется! Нам щас предстоит бежать, если я буду бежать с косой в руках, то могу, во-первых, за что-нибудь зацепиться, не знаю, как мы этого чудом избежали, пока бежали сюда. Во-вторых, они там не идиоты, и не заметив косы на охраннике в моей одежде, они сразу повернут в нашу сторону и прибудут на подмогу тем, кто будет нас преследовать! — От волнения я тараторил не хуже бывалого рэпера. — И тогда всему кирдык! Мы отрежем хотя бы половину моей косы и засунем за ворот охраннику под шлем, типа вы мне шлем сменили. По-другому у нас не получится их провести!

Яскер хмурился, поджимал губы, но в итоге, скрипя зубами, согласился отстричь метр, я потребовал полтора, мы начали спорить. В итоге один из охранников шибанул по косе лазером и обрубил почти два метра моих «драгоценных» волос, Яскер побелел от гнева, а я чуть не сплясал, когда понял, что мои волосы больше не будут волочиться по полу, потому что теперь они в заплетенном виде доходили до колен. Неизвестно, чтобы случилось с дерзким охранником, если бы не трещавшая по «швам» защита. Наша команда переползла ближе к сектору «S», а другая направилась ближе, насколько позволял купол, к сектору «G».

Когда мы замерли у стены рядом с аркой, которую пока закрывало защитное поле, я заметил неприметный квадрат в стене. Больше напоминавший вход для хоббитов с непонятным обозначением в центре.

— Что это? — Я подергал напряженного Яскера за рукав.

— Мусоропровод.

— Его можно открыть?

— Зачем тебе?! — Яскер, недовольный тем, что я его отвлекаю от дум серьезных в такой момент, раздраженно обернулся в мою сторону.

— Мы могли бы там спрятаться.

— В мусоропроводе?!!!

Потрясенно-брезгливое, слегка позеленевшее лицо Яскера стоило всей той нервотрепки, которая свалилась на нас из-за нападения. Он даже когда переспрашивал, не верил в то, что я предлагаю, в его глазах так и читалась надежда на то, что он ослышался.

— Да, а что такого?!

— Что такого?! Ты в своем уме?! По нему спускаются помои!!! — Яскер многозначительно потряс ладонью перед моим носом, чтобы я осознал весь ужас сия действия. — И попадают в топку! Где их сжигают.

— Че, прям сразу сжигают?

— Нет, наверное, я, знаешь ли, раньше как-то не интересовался работой мусоропровода!

— Навряд ли его сразу сжигают: слишком много топлива и энергии на это бы уходило, проще сжигать большими партиями. Наша задача продержаться в нем, пока все эти «принцы» не покинут парковку! Потом мы либо машину найдем, либо вернемся наверх, чтобы слиться с толпой, либо побежим по этому же коридору, только уже без «хвоста»!

— Нет! Никогда! Я аристократ! Я не полезу в мусорный бак! Это ниже моего достоинства! — Яскер упрямо поджал губы, а охрана впервые помалкивала без своего особенного трескучего диалога. Кажется, их заинтересовало мое предложение, осталось только мистера Безупречность уговорить.

— Тогда я один в него полезу!

— Нет, я не оставлю тебя без присмотра! Ты абсолютно не приспособлен к реалиям нашего времени! — Ну началось, завелась любимая шарманка Яскера.

— Тогда лезь со мной! И побыстрее, пока купол окончательно не накрылся! — В нем, кстати, застрял огромный кусок льда, от которого расходились небольшие молнии, и купол норовил окончательно треснуть, а те, кто был за его пределами делали для этого все возможное. А пока они делали «все возможное», двое из охраны аккуратно, чтобы не видели преследователи, пытались вскрыть одну из машин.

После нескольких минут препирательств и отчаянного сопротивления Яскера, охрана аккуратно вскрыла дверцу мусоропровода и запихнула меня и невменяемого от ужаса Яскера внутрь. Пространство внутри имело специфический запах плавленного пластика, но никаких грязных разводов на стенах не было. Держались мы за счет небольших выступов, на которые должна была облокачиваться квадратная урна, стоявшая тут до нас, но ее благополучно вытащила охрана, спрятав за одну из машин. В итоге мы оказались с Яскером плотно прижатыми к друг другу, зависшими над жутковатой дырой мусоропровода.

— Яскер, я никогда и не думал, что окажусь с тобой в столь интимной обстановке…

— Заткнись!

— Ну ладно тебе, не злись! — Я аккуратно провел ладошкой по нервно вздымающейся груди. — Будет потом, что вспомнить. Пф… Да, нечего внукам рассказать… — Тут меня накрыл приступ смеха. Не знаю, была ли это истерика от опасности, которая дышала нам в затылок, или мученическая физиономия Яскера меня так насмешила, но накрыло меня серьезно. Я гоготал Яскеру в плечо, пока не послышался хлопок и треск. После этого я резко замолчал, и мы с Яскером закаменели и перестали дышать, вслушиваясь в происходящее за стеной.

После хлопка раздались выстрелы, послышался звук искореженного металла, рядом с мусоропроводом что-то упало, проскрежетав по стене. Отчего я чуть не свалился в люк, хорошо, Яскер успел подхватить. Все же выступы меньше десяти сантиметров устойчивости не прибавляли. Возня за стеной длилась недолго, мы выждали немного, прислушиваясь, и решили выбираться.

Вылезать на поверхность было жутко. Я нервно сглатывал, а в животе будто холодом тянуло. Не было никаких гарантий, что в помещении никого не осталось, и все преследователи купились на ловушку. Благо, вскоре раздался осторожный стук в нашу дверь, и мы, опираясь на секьюрити, осторожно выбрались из мусоропровода. Картина, представшая перед нами, была, конечно, малоприятной. Несколько машин были повреждены взрывом генератора, который поддерживал силовое поле, рядом с нами валялся кусок какой-то арматуры. Судя по всему, это была деталь чьей-то машины. Из охраны с нами остались два человека, которые прятались под машинами. Осторожно огибая осколки, мы выбрались в коридор.

Блуждали мы по этим катакомбам минут двадцать, не меньше. В итоге мы поднялись на менее привилегированную парковку, которая была раз в семь больше нашей вип-парковки, в которой, видимо, самые «сливки» селекции останавливались. На ней была просто куча разумных, в спешке рассаживающихся по своим машинам и покидающих стадион. Яскер связался с кем-то по коммуникатору, что-то быстро объясняя. Потом, как я понял, он договорился о транспорте, и мы направились в другой конец помещения. Пробираться через разношерстную толпу мутантов с просто невероятными мутациями было мягко скажем сложно. Благодаря нашей одежде и скрывающим лицо застекленным каскам все нас воспринимали как обычных охранников, и никто не спешил уступать нам дорогу, потому один из охранников шел первым и почти локтями расталкивал разумных, за ним следовал Яскер, я за ним, а за мной второй охранник.

Не знаю, что произошло дальше, но секьюрити за моей спиной куда-то исчез, чего я не заметил, пока меня не дернули за локоть, и я не оказался лицом к лицу с тем, от кого мы пытались скрыться. Я даже не сразу поверил собственным глазам. Передо мной, в темном плаще с глубоким капюшоном стоял высокий разумный, возможно даже выше Яскера. С белой в синеву кожей, на которой не было ни единого изъяна, ни мелких морщинок, ни родинок, ни пигментных пятен, да вообще ничего, что делает лицо человечным. Только идеальная, будто высеченная из мрамора кожа. Глаза были голубыми с белыми ресницами. Темная радужка вокруг зрачка делала взгляд пугающе пронзительным. Тонкие губы были лишь слегка искривлены в бледной полуулыбке. На остром подбородке был странный иероглиф голубого цвета, бледно-голубые волосы заплетены в косу. Вся одежда разумного являлась точной копией костюма наших секьюрити кроме длинного черного плаща с капюшоном.

От страха все внутри похолодело, и когда я опомнился, Яскер был в нескольких метрах, а меня потащили в противоположную сторону. Я попытался закричать, но вокруг был такой гул, что мой голос просто затерялся в нем. Да и похититель резко тряхнул меня, и желание покричать окончательно угасло. Тело моментально сковал липкий ужас и отчаянье. Рядом с нами оказались еще несколько фигур в таких же плащах. Чем дальше мы отходили от того места, где меня поймали, тем в большую панику я впадал.

— Нет! Стойте! Отпустите меня! — Я вновь дернулся, но все это было бесполезно. Я трепыхался как муха в паутине. Эти жуткие мужики были будто из камня, даже подушечки пальцев были твердыми. Второй мой локоть подхватил один из рядом идущих мужчин, и я оказался зажат между ними.

Изловчившись, я обернулся назад и, до того как меня одернули, успел заметить напугано мечущегося в толпе Яскера. Лучше бы я не оборачивался, чтобы не видеть испуг и беспомощность на его лице. Как же мне захотелось в этот момент его утешить, сказать что все хорошо, но все было совсем не хорошо…

====== Часть 16 ======

POV Льюиса

Мои похитители как ледокол рассекали людскую массу, волоча меня за собой без особых усилий. Вырваться самостоятельно я бы не смог, но и в собственном похищении им помогать не собирался, потому сам я не шел — меня буквально волокли. Пока мы покидали зал, мне в голову пришла гениальная идея попытаться снять с себя шлем, думаю, это как минимум привлекло бы внимание толпы к нам.

Удалось мне это не сразу: мы почти покинули огромную парковку, когда я выждал момент и, дернув руки вверх, сорвал с себя шлем. По плечам рассыпались укороченные волосы, становясь ярче и контрастнее на фоне моей темной одежды. Моментально к нам прилипли взгляды разумных, и по помещению пронеслись сначала восторженный шепот, который потом возрос до обеспокоенного гомона. За мою выходку державший меня справа похититель встряхнул меня так, что я прикусил язык зубами, но на большее он не решился. Похитители увеличили скорость нашего продвижения. К моему огромному сожалению мы успели выйти с парковки и скрыться в технических коридорах для персонала, которыми все здание было прошито насквозь. Яскер наверняка не догадывался о существовании таких коридоров для техников, охранников и так далее, а эти ребятки, судя по всему, не побрезгуют в мусоропровод залезть, если потребуется.

Вскоре мы вышли на открытую пустую площадку, с которой открывался прекрасный вид ночного города, но мне, к сожалению, было не до любований красотами.

Через несколько секунд ожидания к нам присоединились еще девять разумных. Итого я насчитал тринадцать похитителей. Я стоял в центре и старался не поднимать глаз, чтобы не сталкиваться с чужим любопытством. Неожиданно налетел ветер, затрепав мои волосы, и на площадке перед нами завис черный корабль с агрессивными линиями. Сама махина напоминала острие перьевой ручки. Размеров он был просто колоссальных. Я сначала даже не понял, как ЭТО сможет приземлиться на площадку, но вскоре мои сомнения развеяла отделившаяся капсула, быстро приблизившаяся к нам.

Я в последний раз обернулся, наивно надеясь, что вот сейчас откроется неприметная дверь, и в нее вбежит Яскер и меня спасет, но чуда не произошло. Меня завели в тесную капсулу, усадили в одно из кресел, которое, как только я сел, изменило свой наклон, и я оказался в почти лежачем положении. Такой «казус» случился только со мной, остальные расселись по своим местам в нормальном положении, капсула резко дернулась и, оторвавшись от посадочной платформы, направилась к кораблю. Вся обшивка капсулы изнутри оказалась полностью прозрачной, потому я видел, как мы подлетели к этому черному монстру, как медленно раскрылись «ворота», в которые мы влетели и пристыковались среди еще как минимум семи таких же капсул, но это было не самым интересным.

Самым интересным оказались стоящие напротив капсул роботы не меньше шести метров в высоту. В принципе я бы испытывал больше страха, если бы не пялился на роботов, разинув рот. Я не замечал тихие смешки и почти не заметил как меня вывели из капсулы. Опомнился я только тогда, когда мы поднялись по лестнице наверх, и «головы» роботов оказались напротив нас. Тут я вцепился в перила, чтобы меня не увели раньше времени, и во все глаза разглядывал этот воплощенный шедевр всех комиксов, на которых я вырос. Я даже представить себе не мог, что смогу когда-нибудь увидеть что-то подобное в живую.

Я почти испытал эстетический оргазм — невозможно не влюбиться в такие «игрушки». Плавные линии, сливаясь, превращались в опасный силуэт бронзового монстра с мощными ногами, огромной, искаженной, асимметрично выгнутой вперед грудью, в которой нет сердца, но есть место для разумных. Оружия было не видно, но я почти уверен, что оно было в груди и руках…наверное. А в голове был отсек для разумного.

Я почти перевесился через перила, стараясь получше разглядеть этих красавцев, и если бы не рука одного из похитителей, я бы точно свалился вниз.

Мои экзотичные конвоиры, кстати, сначала хотели меня отвести в место назначения, но потом видимо решили развлечь себя разглядыванием дикаря, который впервые увидел роботов. Мы стояли на небольшой площадке, над ангаром в котором «припарковались», и находились рядом с головой одного из роботов. В чье «лицо» я с интересом всматривался, пытаясь разглядеть, что там за стеклом.

На самом деле лица как такового не было: голова казалась одетой в шлем, и на глянцевой поверхности искаженно отражалось помещение ангара и моя светлая голова. Чтобы дотянуться до огромной головы (а мне, естественно, очень нужно было его потрогать) мне не хватало каких-то полметра!!! Я даже думать не хочу, о чем размышляли эти разумные, наблюдающие за моими очевидно бесполезными попытками дотянуться до робота, но мне очень, очень хотелось его потрогать! Во мне прямо ослиное упрямство проснулось и не хотело отзываться на все доводы логики, и я бы, наверное, еще долго пыхтел, перегибаясь через перила (благо один из разумных придерживал меня), если бы неожиданно голова робота резко не повернулась в мою сторону.

Осознал я себя в «своем уме», когда прятался за спину одного из разумных, мертвой хваткой вцепившись в его одежду и забившись в щель между ним и стеной. Как я умудрился так оперативно слететь с перил, пробежать всю площадку, минуя окружавших меня разумных и забиться в ее самый дальний угол, я не знаю. Я так перепугался, что вообще с трудом соображал! Сердце колотилось где-то в горле, дыхание короткими рывками вырывалось из груди, а в голове заевшей пластинкой прокручивался сюжет из аниме «Атака титанов», где мать Эрана перекусывает пополам огромный монстр с жуткой улыбкой. Кто ж знал, что эта махина может повернуть свою башку?! И вообще я не понимал, почему остальные не прячутся?! Вот этот вопрос и привел меня в себя постепенно.

Вообще эти ледышки слабо выражали чувства и эмоции. Они были какими-то беззвучными со слабой мимикой, как будто их действительно сковал лед изнутри, и им сложно испытывать и проявлять эмоции. Плюс они были в капюшонах, и более-менее хорошо рассмотреть лица у меня вышло только у двоих, остальные мне больше напоминали магов из сказок, но моя выходка явно вызвала оживление в их рядах. Почти все сняли капюшоны, и если с начала на их лицах читалось удивление и растерянность (меня не сразу нашли за спиной разумного), то постепенно на ледяных лицах проступило веселье. Мужчины, улыбаясь, принялись на каком-то шелестящем языке переговариваться между собой. Потом один из них, видя безуспешные попытки моей заслонки отодвинуться от меня или хотя бы заглянуть к себе за спину, подошел ко мне и сказал какую-то абрукадабру, из которой я ничего не понял.

Если честно, я немного успокоился и решил не падать в обморок от ужаса, чтобы когда титан будет меня есть, я хоть без сознания был. Я был занят тем, что пытался отцепить свои руки от чужой одежды, но пальцы меня не слушались, будто проржавев. Я уже начинал паниковать, представляя, как мои пальцы не смогут разогнуть, и я всю жизнь как идиот буду ходить с двумя черными тряпочками в руках. Конечно, такой сюжет маловероятен, это, скорее, последствия шока, но легче мне от этого не становилось, а мысль, что я в очередной раз стал посмешищем, развеселив окружающих, вызывала раздражение.

— Чево? — Рядом стоял разумный и продолжал нести какую-то околесицу на непонятном для меня языке. — Я тебя не понимаю!

— А общепланетраный? Тебя обучали современному языку?

— О, теперь понимаю…

Наверное, когда-нибудь я привыкну к любопытным взглядам в мою сторону, но не сейчас…

Я вновь почувствовал себя редким попугайчиком, которого с любопытством рассматривают, и это вызывает просто дикое раздражение, как будто я голый перед ним. Вновь захотелось спрятаться за широкую спину разумного, что я, в принципе, и попробовал сделать.

— Ты испугался робота? — Донесся насмешливый вопрос из-за плеча разумного, который продолжал пытаться заглянуть через собственное плечо.

— Нет, я рожи твоей испугался, когда ты капюшон снял! — Ощетинился я из-за насмешки в голосе белобрысой прилипалы.

После моих слов все замерли, моя «заслонка» тоже будто закаменел. У меня, кстати, наконец расслабились руки, и я смог отпустить плащ разумного. Не знаю, чем бы закончилась эта «минутка тишины», если бы в дверь рядом с нами не зашли несколько разумных в светлой одежде. Они что-то прошелестели моим конвоирам на своем языке и, кинув на меня любопытные взгляды, вышли, а мы последовали за ними. Меня, как душевнобольного видимо, придерживал за плечо мужчина, за которого я прятался. Мы вышли из ангара и оказались в коридоре с полукруглыми сводами, где была куча разумных, которые, как подсказывало мне чутье, столпились здесь для того, чтобы поглазеть на меня. Я бы закатил глаза, но остатки моего воспитания не позволили мне этого сделать. Мы быстро прошли к лифту и, пока поднимались, я думал о том, что разумные, оставшиеся внизу, были похожи на моих конвоиров. Но что-то в них отличалось. Да, они тоже были светлокожими, без явных мутаций, но волосы у них были более темными, у кого-то они больше уходили в синеву. Но главным их отличием была более выраженная эмоциональность. Если мои похитители были будто застывшими, то эти казались обычными любопытными людьми.

Двери перед нами разъехались, и мы вошли в просторный холл, обшитый белыми пластинами, имитирующими мрамор. Навряд ли он настоящий: слишком тяжело для корабля, хотя все может быть. Из-за идеальной чистоты и белизны помещения, а также высоких потолков создавалось впечатление, что меня в «небесную канцелярию» привели. Я будто наяву представил, как вот сейчас откроются двери, и в огромном помещении, где не видно стен, будет стоять стол, а за ним, перелистывая огромные желтые страницы старинной книги, будет сидеть высокий старик, похожий на Дамблдора, который, оторвав свои уставшие очи от талмуда, взглянет на меня печально и скажет: «Всем ты хороший парень, Льюис, я бы тебя сразу в рай отправил, но ты же просто озабоченное животное!»

— Сам ты животное!

Я ойкнул и замер вместе с растерявшимися от моего выкрика мужчинами. Судя по удивлению и затаившейся в глазах догадке, меня заподозрили либо в слабоумии, либо вообще теперь начали сомневаться в моем душевном здоровье. Я, если честно, тоже в нем сомневался, но гораздо раньше, а сейчас просто уверен, что во всем виноват стресс и длительное воздержание, которое на меня всегда плохо влияло. Да и еще, ко всему прочему, у меня была дурацкая привычка в опасных ситуациях вести себя как идиот. Все вокруг серьезные и суровые, один я как душевнобольной улыбаюсь. Хотя я бы посмотрел на вас, если бы вы тоже только что избежали жуткой смерти от зубов титана.

Наконец, дверь втянулась в стену, и мы вошли в центр управления кораблем, где вся передняя часть, перед которой было множество сенсорных пультов с огромным количеством мигающих кнопок, оказалась полностью прозрачной. Благодаря высоким потолкам, которые слегка изгибаясь, плавно прижимались к соседней стене, рождалось чувство безграничности пространства, и это завораживало. Казалось, нет стекла, и мы почти в космосе. Махина летела так быстро, что городской пейзаж превратился в светящееся море огней. За приборами управления в летающих креслах (Яскер как-то пытался мне объяснить, что они не летают, а все дело в каких-то особых магнитах, но я, как всегда, пропустил все мимо ушей) сидели такие же белобрысые парни, как и мой конвой.

Пока я во все глаза рассматривал помещение, к нам подошли несколько разумных, сидевших до этого в центральных креслах. Остальные с любопытством косились в мою сторону.

Со мной поздоровались на непонятном языке, я дождался, пока им объяснят, что я их не понимаю, и со мной, наконец, заговорили на общем.

— Рады вас видеть, Льюис.

Мне слегка поклонились, и при этом вид был такой, будто этот легкий наклон головы оказал мне великую честь.

— Хотел бы я сказать то же самое, но ваше «приглашение в гости» оказалось для меня «слегка» неожиданным. Я даже не успел отказаться…

Судя по всему мой ответ этого нахального товарища, переполненного собственным достоинством, ничуть не смутил.

— Уверен, вам у нас понравится. Меня зовут Арн*

А я совсем в этом не уверен, но говорить об этом не стал, потому что мужчина передо мной вызывал желание поежиться. Внимательные серо-голубые глаза казались неживыми. Красивое, породистое лицо будто застыло во времени, сделав мимику скудной. А вообще создавалось странное впечатление, что разумный внутри пуст, и ему приходится совершать усилие над собой, заставляя себя жить. Хотя был у него некий природный магнетизм, особая способность притягивать к себе внимание. Остановив на нем взгляд, было сложно оторваться и собраться с мыслями. Пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем я смог перевести взгляд хотя бы на рассыпавшиеся по широким плечам светлые волосы. Идеальная осанка казалась неестественной. Даже аристократы не держали спину столь идеально. Находясь рядом с таким жутким совершенством я почувствовал себя ленивцем Сидни из мультфильма «Ледниковый период».

— Я бы предложил вам составить мне компанию за ужином, но, думаю, вы слишком устали для светских бесед, поэтому я покажу вам вашу каюту, чтобы вы могли привести себя в порядок и отдохнуть.

— Странная учтивость, для того, кто меня похитил.

— Вы бы предпочли другое отношение? — О, а вот и первые эмоции на каменном лице, глазки недовольно сузились, а губы поджались.

— Я бы предпочел, чтобы меня не похищали.

В общем, меня добровольно-принудительно проводили по извилистым коридорам в мою каюту. По пути нам встречались разумные, которые явно сторонились моих сопровождающих, но с любопытством косились в мою сторону, безуспешно пытаясь скрыть свой интерес. Мне порядком надоело быть цирковой зверюшкой, и такое внимание вызывало раздражение, хотелось закутаться в куртку и натянуть на лицо капюшон. Вновь мне бросилась в глаза явные различия в поведении, некоторые разумные были будто замороженные, как и Арн, а некоторые являлись совершенно обычными людьми, причем у них почти не было животных мутаций: они были скорее детьми снежной королевы. У большинства были светлые волосы неестественных оттенков, от белоснежного до голубого и серого, никаких теплых тонов или слишком ярких цветов. Светлая кожа без изъянов имела странные особенности, необычные блики и оттенки, под разным освещением цвет менялся, появлялся блеск и едва заметная изморозь, будто мороз расписал лица, как стекла зимой. Я чуть нос себе не расквасил, когда засмотрелся на одного из разумных, проходившего мимо нас, разглядев на нем такую красоту. Мне повезло: мой конвой был невероятно расторопным, и меня поймали за шкирку до того, как мой нос поцеловался с полом. Падение вызвало беспокойство и кучу вопросов о самочувствии.

Наконец, меня привели в мою каюту, которая, как пояснил Арн, была рядом с его, буквально напротив. Не знаю, чем мне обернется это соседство… Я думал, это будет маленькая коморка с жесткой койкой и, дай бог, с тумбочкой, но встретил меня небольшой холл.

Тут также одна из стен была полностью прозрачной, благодаря чему сочные цвета пурпурного заката окрасили собой все возможные поверхности, щедро разлившись по всему, до чего дотянулись. Без заката интерьер не выглядел бы таким завораживающим, скорее сухим, строгим и сдержанным, как и хозяева корабля. Тут не было декоративных украшений, каждый предмет мебели был полезен и уместен. Например, в моем небольшом холле стояли два строгих кресла с лаконичными формами и маленький стол между ними, над которым парил небольшой шарик с мягким светом. Напротив кресел, перед окном, расположился плоский угловой диван, такой же белый, как и кресла. За ними возвышалась полупрозрачная ширма, отгородившая крошечную спальню от остального помещения, стекло панорамного окна тут было матовым и слабо пропускало свет.

Постель была с удерживающим бортом и невероятно толстым одеялом. Если там, где меня держали до этого, я накрывался почти простыней из странной синтетики, потому что из-за комфортной температуры одеяло не требовалось, то тут было также тепло, но одеяло было просто невероятно плотным, тяжелым и теплым, в напоминавшем хлопок пододеяльнике. Мне это напомнило прошлую жизнь, и я, сглотнув подступивший к горлу ком, сел на кровать.

— Как вы себя чувствуете?

Арн и еще один сопровождающий остались со мной в моей каюте, занимая собой большую часть свободного пространства.

— Можно на ты?

— Хорошо. Как ты себя чувствуешь, Льюис? Я знаю, что тебе необходимы определенные процедуры, и у нас все для этого есть.

Я поморщился как от зубной боли. И тут то же самое… От одного хозяина к другому.

Интересно, смогу ли я когда-нибудь принадлежать сам себе, как и раньше? Надеюсь, что да, но с каждым днем моя надежда тает.

— Со мной все хорошо, я просто устал и засмотрелся на лицо проходящего мимо парня.

— Почему?

— Что почему? — Я утомленно потер лоб. Мне уже хотелось откинуться на постель и расслабиться. Стоило мне оказаться на горизонтальной поверхности, как я понял, насколько устал. На меня бетонной плитой навалилась вся скопившаяся за этот бесконечный день усталость, руки мелко задрожали, а позвоночник не хотел удерживать спину ровно. Мышцы слегка тянуло, а колени ныли.

— Почему засмотрелись? Нашли в нем что-то странное?

— Скорее, прекрасное… Необычный узор на лице. — Я указал на свою щеку. — Как от мороза, очень красиво.

— Красиво? — Арн еле заметно приподнял брови, видимо, это он так удивляется… — Мне сказали, что наша внешность тебя напугала.

— Нет, я просто из раздражения брякнул первое, что на ум пришло…

Арн обменялся со мной еще несколькими ничего не значащими любезностями, пропустив мимо ушей все мои вопросы о том, зачем я им, и кто они сами такие, и с самым безмятежным лицом попрощался и вышел, заперев за собой дверь. Я проигнорировал желание помыться, потому что на душ у меня просто не было сил. Последние резервы я истратил на то, чтобы стянуть с себя одежду и закутаться в одеяло.

Мне хотелось завыть от разочарования: снова мою жизнь, только-только устоявшуюся, перетряхнули, поставив с ног на голову. Снова придется наводить мосты, пытаться разобраться в том, что от меня захотят на этот раз, выстраивать взаимоотношения и мучиться от мыслей об Яскере и моем друге, которого также захотят использовать в своих целях те, кто помог ему очнуться. Я вновь во власти чужой воли и вновь впереди неизвестность, а воспоминание о моем чудесном палисаднике вызвали тянущую боль в груди. Хорошо, что я слишком устал, чтобы углубиться в мысли обо всем, что я потерял, спасительный сон окутал меня черным покрывалом, и я отключился.

Комментарий к Арн – Властный орел (скандинавское имя)

====== Часть 17 ======

POV Льюиса

Не знаю, сколько мне удалось поспать, но проснулся я с абсолютно квадратной головой и жутким шумом в ушах. Поворочавшись под одеялом, я понял, что звон и шум в ушах раздаются не в моей голове, а в корабле. Высунувшись из одеяла (спал я, замотавшись в кокон с головой), я обомлел: казалось, все пространство вокруг полыхает огнями, на белых поверхностях моей каюты вспыхивали все оттенки алого. Я перевел взгляд на окно и с трудом сглотнул застрявший в горле ком. Выглядело так, будто я попал в фильм «Звездные войны», и сейчас самый пик сражения. Вообще, поначалу мне казалось, что у меня галлюцинации, потом я на секунду заподозрил, что у меня, скорее всего, они уже давно, и я лежу где-нибудь в дурке и с самым придурковатым лицом рассказываю своему отцу историю про будущее и мутантов, а он слушает и печально качает головой, пока доктор за моей спиной безнадежно разводит руками.

Только в дурке я или нет, а галлюцинации не пропадали, и были вполне реальными, как и множество кораблей и юрких беспилотников, преследующих наш корабль. Огромные махины, идущие нос к носу с нашим. «Крейсеры», как я их про себя назвал, оказались абсолютно разными, различных форм и цветов: некоторые были круглыми и неповоротливыми с пустотой внутри, больше напоминавшие огромные станции, с которых смертоносным роем срывалось множество беспилотников, некоторые «крейсеры» напоминали корабль моих похитителей, другие были больше похожи на странные обломки металла, застывшие в воздухе и перемигивающиеся огнями вдоль бортов. Объединяло их одно — размер. Они были просто гигантскими. Некоторые из них отставали, некоторые шли нос к носу с нашим кораблем, при этом вокруг постоянно кружил рой разнообразных беспилотников.

Корабли то приближались, то вновь отдалялись, но по нам палили не сильно, больше осторожно, целясь, скорее всего, по двигателям. Наш корабль отстреливался лениво, будто игнорируя назойливых мух.

Я осторожно выбрался из постели. Голову жгучим обручем сдавливало, но я старался не обращать на дискомфорт внимание. Собственные ноги напоминали мне две разварившиеся макаронины, которые совершенно не хотели держать вес тела. Нерасчесанные волосы пришлось скрутить в лохматую сосиску, а потом закрутить на затылке огромный пучок, который по размеру был немногим меньше моего черепа. Вся эта конструкция норовила рассыпаться по плечам, но ради ощущения голой шеи, свободной от волос, я готов был закручивать ее вновь и вновь. Закутав обнаженные плечи в полюбившееся мне за ночь одеяло, я встал на вибрирующий пол и медленно дошел до дивана рядом с панорамным окном.

На преодоление короткого расстояния у меня потребовалось больше сил, чем я рассчитывал. Корабль несколько раз кренился в разные стороны, и я дважды влетел плечом сначала в ширму, отделявшую кровать от холла с креслами, а при повторном крене не удержался на ногах и плюхнулся в кресло, благо оно оказалось рядом. Кресла с места и не думали сдвигаться, лишь парящий над столиком шарик, слегка менял траекторию. Вновь собрав в пучок рассыпавшиеся волосы, я встал и добрался-таки до дивана рядом с окном, треснувшись напоследок коленкой об диванную спинку.

Оторвать взгляд от развернувшейся за окном фантастики было невозможно, мне кажется, я даже дышал через раз, боясь допустить мысль, что все, что там творится — не сон, а реальность нынешней современности. Что удивительно, мы не были где-то на орбите, а находились все на той же высоте, с которой хорошо просматривалась земля, дома и серая от грязи река. Я бы даже сказал, что корабль медленно спускался ближе к земле, но как он тогда вырвется из этого окружения? Мы уже буквально как стаей мух были окружены со всех сторон множеством беспилотников и разных размеров крейсеров. Не сразу я заметил, что к нам медленно приближается вытянутая платформа, больше напоминавшая длинную шариковую ручку, но без полой трубки, а с тремя длинными штырями, на которых держались роботы наподобие тех, что я видел в ангаре, с небольшой разницей в цвете и форме рук. В отдалении роботы казались людьми с искажениями в линиях тела. Они перебирали руками, оборачивались назад, висли на одной руке, словом, вели себя как люди, а не как машины.

Некоторое время платформа плелась в хвосте, но постепенно крейсеры начали расступаться и уступать ей дорогу, а беспилотники сгруппировались вокруг нее, прикрывая собой роботов. Как только эта махина начала приближаться, наш корабль будто очнулся, начав отстреливаться и выпустив свои беспилотники, которые не отлетая далеко от корабля, пускали точечные заряды, стараясь попасть в роботов.

Один из беспилотников противника умудрился приблизиться к нашему кораблю максимально близко и заскользил вдоль его крыльев, всматриваясь в мутную обшивку. Все это время его обстреливали наши беспилотники, но юркая машинка ловко уходила из-под огня. Наконец, добравшись до окна, за которым стоял я, он завис на уровне моего лица (я к тому моменту уже почти носом прижался к стеклу, стараясь все рассмотреть). Неожиданно шпион выпустил лазер и обвел круглый контур вокруг стекла. Обшивку он не рассек, но тонировку снял, и я стал ярче видеть цвета и меня, судя по всему, стало видно.

Возможно, он бы еще что-то успел сделать, но его сбили беспилотники корабля, буквально протаранив собой. Платформа с роботами вновь начала приближаться. Я, нервно сглотнув, встал на ноги. Мне даже показалось, что вот-вот меня отсюда вытащат и вернут к Яскеру.

Дверь моей каюты с тихим шипением отъехала, и в мои «апартаменты» зашел Арн. Холодные глаза пробежались по моей обнаженной спине, заставив поёжиться. Я, сам не зная почему, занервничал, натянув на плечи съехавшее одеяло. Сейчас я резко пожалел, что не успел одеться, почему-то в безразличных глазах постепенно появлялось любопытство и интерес.

— Доброе утро.

— Доброе…

Мне хотелось пить и спрятаться. Холодный взгляд, блуждавший по мне, казался осязаемым. Разумный, стоявший передо мной, не пытался скрыть любопытства. Натянув раздраженно одеяло на колени, я с возмущением взглянул на Арна, собираясь высказать ему, что я думаю о наглом разглядывании моих коленей, но слова застряли в горле. На лице разумного помимо любопытства, прикрывавшего желание, проступило удивление. Кажется, сам Арн был удивлен своей реакцией.

— Что вы хотели? — Я решил прервать затянувшуюся паузу.

— Хотел пригласить вас на завтрак… — Арн с усилием отвел взгляд и медленно оглядел помещение.

— Эээ… Для этого куда-то нужно идти? — Вообще, чувствовал я себя не очень хорошо: голова как и прежде болела, во всем теле была слабость и, помимо всего прочего, нужно расчесать волосы, хоть они теперь и не волочатся по полу, но от этого легче расчесывать их не станет, учитывая то, что я вообще это не умею делать. С Яскером у нас был уговор: если он не хочет отрезать мне волосы, то сам за ними ухаживает. Да, я научился заплетать корявую косу, но расчесать сам такую длину не мог: зубья расчески застревали в волосах, образуя колтуны, голова болела, а я раздражался и психовал. Потому идти на «завтрак» с тем вороньим гнездом, которое у меня сейчас на голове, я не мог.

— Да, у нас есть небольшая столовая. Я принес тебе одежду.

— А здесь нельзя поесть? У меня есть два кресла… — Столик, правда, между ними был чуть шире тарелки.

Кажется, мой вопрос удивил мужчину, и тот слегка нахмурился.

— Ты не хочешь выходить из каюты?

— Чтобы выйти, мне нужно привести волосы в порядок… А я не умею.

Светлые брови еще слегка приподнялись. Ничего, подумал я, привыкай, скоро, судя по всему, тебе придется часто удивляться. Арн приблизился и жестом попросил возможность осмотреть волосы, я вздохнул и, кивнув, распустил воронье гнездо на затылке, отвернувшись к окну и предоставив мужчине лучший обзор на фронт работ.

— Думаю без помощи тут не обойтись… — Задумчиво протянул Арн после десятиминутных попыток разделить свалявшиеся волосы хотя бы на три части. Оставив рядом со мной одежду, мужчина удалился.

Из вещей мне достались странного покроя комбинезон бежевого цвета на бретельках и белая рубашка с рукавом три четверти. На коротком воротничке был вышит бежевый узор со странной надписью, а под правой бретелькой комбинезона переливался вышитый флажок. На белом фоне флажка извивалась голубая линия, а поверх нее, распахнув крылья, разместился несущий в клюве веточку голубь.

Я нахмурился. Странная символика, и для чего она нужна на моей одежде? Навряд ли мой «наряд» был подобран спонтанно, Яскер тоже часто крепил мне разного рода значки на грудь, но обычно я все это снимал, не соглашаясь носить на себе знаки, в значении которых не разбирался, но тут была вышивка, и другой подходящей одежды у меня не было, не натягивать же мне старую одежду охранника. Поскрипев зубами с досады, я все же натянул на себя комбинезон, успокоившись тем, что голубь, несущий веточку, в Библии возвещал о найденной земле Ною. Надеюсь, за этим символом тоже скрыто что-то хорошее. В обувь мне достались мягкие белые мокасины с бежевой подошвой.

До того, как в мои «апартаменты» заявилась делегация из трех человек, я успел воспользоваться небольшим санузлом, спрятавшимся за дверью рядом с ширмой. Помыться не получилось, но вот умыться все-таки вышло. Приводили в порядок мою шевелюру две милые дамочки, которые с опаской косились на застывшего за нашими спинами Арна и с любопытством на меня. Девушки были живыми (в отличии от ледышки Арна) и общительными, постоянно шептались несмотря на грозного надзирателя. О чем они говорили я не понимал, но догадаться было нетрудно.

Наконец, меня расчесали и заплели волосы в плотную косу, которую потом собрали в пучок, за что я был безумно благодарен. Поблагодарив девушек, я как настоящий джентльмен, поцеловал обеим руки, чем вызвал недовольство Арна и восхищение у покрасневших от смущения дам. Все это время за окном продолжалась ленивая битва, которая с нашей стороны заключалась лишь в том, чтобы не дать платформе с роботами приблизиться к кораблю.

Мы все вместе вышли из каюты и направились на «завтрак». Пока мы шли по коридорам, у меня сложилось четкое ощущение того, что меня сейчас показывают всем обитателям корабля, потому что сразу за дверью моей каюты оказалась кучка вооруженных охранников, якобы просто так стоящих у дверей. В холле, в длинных коридорах, по которым мы добирались до столовой, была просто куча разумных, и все просто стояли: не шли навстречу, не разговаривали между собой, а стояли и без стеснения меня разглядывали.

Чужое неприкрытое любопытство подняли волну раздражения, я сжал губы плотнее и решил потерпеть до столовой, надеясь скрыться хоть там от назойливого внимания. В такие моменты я чувствовал себя невероятно одиноким. Все они были современниками, друзьями и родственниками друг другу, у них были связи, родственные узы, которые, как корни у деревьев, закрепляли их, позволяя чувствовать себя уверенно. У меня же не было «корней», не было родины, родни, друзей и собратьев по несчастью, для всех я был любопытной и редкой зверушкой. Хотелось набросить на плечи свое одеяло и спрятаться от чужих глаз.

Наконец, мы зашли в огромную столовую, где народу было еще больше, чем до этого мы встретили в коридоре. За каждым из многочисленных столиков сидели разумные, вдоль стен стояли разумные, кучкуясь в углах, а у двери, рядом с раздаточной полосой, толпились повара. От удивления я запнулся и остановился.

— Ты издеваешься?

— Извини. — Арн не выглядел смущенным, скорее усталым. — Так нужно, иначе они не отстанут…

— В смысле?

Арн подхватил меня под локоть и направил в отделенное тяжелыми серебристыми портьерами помещение, где оказались несколько обособленных столиков с мягкими сиденьями вместо жестких, парящих пластинок, на которых сидели разумные в столовой. Наверное, это было помещение для привилегированных посетителей. Свет был более мягким, без голубой холодности, стены в отличие от общей столовой, были задекорированы разнофактурными панелями теплых оттенков. Тут тоже все столики, кроме нашего, были заняты. С нашим появлением все взгляды прилипли ко мне и на протяжении всего «завтрака» не отлипали. И лучше бы я в предыдущей столовой остался, потому что все остальные здесь были такие же отмороженные или замороженные, как и мой визави. Застывшие лица со слабо выраженными эмоциями и отсутствием смущения из-за неприкрытого разглядывания. Мне казалось, что по телу ледяной рукой водят. В голове крутилась одна лишь мысль: куда я попал?

Мы сели за стол, и через несколько минут рядом с нами оказался парнишка, который принес две пластиковые коробки с «завтраком».

— Вы не могли бы также внимательно пялиться в свои тарелки, а не на меня? — Терпение — не одна из моих добродетелей.

На лицах настырных наблюдателей слегка приподнялись брови и искривились бледные губы в усмешке.

— Приношу свои извинения за все это любопытство.

— С чем оно связано? Пора бы уже успокоиться, я не первый месяц, как очнулся, и вообще, зачем вы меня похитили?

Арн вздохнул и откинулся на спинку кресла, так и не притронувшись к своему завтраку.

— Ты нам нужен.

— Зачем? — А завтрак оказался ничего так, чувствовались овощи и мясо, давно я подобного не ел.

— Сложно ответить кратко.

— Я не спешу.

Арн ухмыльнулся.

— Я обещаю обсудить с тобой эту тему, но не здесь. Во-первых, у нас мало времени, во- вторых, слишком много ушей.

— Ок. Для чего ты меня сюда притащил, я мог поесть у себя в каюте.

— Потому, что все они, — Арн повел в воздухе рукой, — тебя очень ждали. Ты их кумир.

— Зашибись! И когда я им стал, если не секрет? И с чего? Или у вас тут принято фанатеть от оживших мумий?

— Хм, ну для начала само твое появление из ряда вон, плюс твоя позиция касательно мутантов, плюс популярность ТВ-шоу с твоим участием.

Вот тут я замер, перестав жевать.

— Чего? Какое еще ТВ-шоу?!

Арн застыл с приоткрытым ртом, так и не закончив свою фразу, по-видимому, его озадачил мой вопрос.

— Ну шоу с твоими буднями… Шло пятьдесят минут каждый день после семи вечера. Ты что, не знал, что тебя снимают?

Сказать, что я был шокирован, оглушен, удивлен, раздавлен — не сказать ничего. От шока я не мог пошевелиться и забыл как говорить, точнее, как собрать мозги в кучу. Я просто сидел и смотрел перед собой, пока мозг пытался судорожно выстроить хоть какую-то адекватную картину мира в голове. Шли минуты, Арн что-то говорил, но я не реагировал, не хотел возвращаться в реальность, в голове был вакуум, и я знал, что как только выйду из него, меня накроет вдвойне, а пока я мог на периферии своего сознания хладнокровно думать о том, что это вполне логично. В моих комнатах всегда были камеры, с которыми я поначалу боролся: ловил, выковыривал из стен, но они снова и снова появлялись, и я смирился. Яскер сказал, что они так следят за тем, чтобы я глупостей не натворил. Я и подумать не мог, что меня транслировали по ТВ…Страшно подумать, что они вставляли в эфир.

— Что они показывали? — Наконец, решил я заговорить, пока мне нервный срыв не приписали явно обеспокоившиеся моей реакцией разумные.

— Всегда по-разному. Твои занятия в тренажерном зале, твое утро, твои выходки, нежелание расчесываться, да много всего, не переживай, они не показывали ничего такого из-за чего тебе могло быть стыдно.

— Отлично… Мне прям резко стало легче. — Съязвил я.

— Но популярен ты стал не только из-за этой передачи, она скорее поддерживала интерес. Настоящую любовь разумных ты заслужил не этим шоу.

— А чем? — Что-то у меня в холке похолодело.

— Камеры периодически взламывали, они стали самыми атакуемыми объектами для хакеров, и в сеть стали попадать множество подпольных роликов с твоими перепалками, где ты отстаивал права мутантов, да вообще всех разумных, оскорблял аристократов и так далее. Такие ролики набирали бешеные просмотры за несколько часов, команда твоего аристократа, — Арн брезгливо дернул губами, — постоянно подчищала интернет, удаляя эти видео, но попавшее однажды в сеть видео уничтожить уже было нереально. Особенной популярностью пользовались твои потасовки и пакости, многие немало заработали на этих видео, выставляя определенную сумму за запись с тобой и, когда пользователи собирали нужную сумму, видео становилось доступным полностью. Ты звезда и уже давно, многие твои фразы стали крылатыми. А такого количества мемов, как с тобой, я не встречал ни с одной современной звездой.

— Отлично…

Арн еще пояснял про всенародную любовь, но я не слушал. Яскер и его команда сделали из меня цирковую зверушку, выставив на всеобщее обозрение, и я чувствовал себя раздавленным. Я терпеть не мог публичность, меня никогда не привлекала сцена, я с детства ненавидел рождественские спектакли и другие подобные мероприятия, и не потому, что я стеснялся, а потому, что не понимал, почему я должен кого-то развлекать, и вот со мной случилось худшее из того, что я мог вообразить. Я любил уединение и одиночество, и этого меня лишили, превратив мое личное пространство в сцену.

Возможно, позже придет ярость, но сейчас меня затопило разочарование, апатия и усталость. Мне остро захотелось забиться в самый дальний и самый темный угол и не вылезать из него вечность, а еще обнять Спики (моего мопса) и послать всю эту двинутую планет к черту, с ее беспардонным любопытством, от которого я жутко устал.

— Я хочу уйти отсюда.

— Хорошо. — Встревоженный моей реакцией Арн встал со своего места и, подхватив меня под локоть, помог выйти из-за стола. Если бы я не был так расстроен, то от меня бы не скрылась обеспокоенность остальных присутствующих в кафе.

Хорошо, что Арн поддерживал меня под руку, иначе я точно несколько раз бы завалился, спотыкаясь на ровном месте. Я почти не заметил, как мы преодолели путь до моей каюты. Все мои силы ушли на то, чтобы сдержать ком, подступивший к горлу, пока мы на виду у всех, кто так и толпился в столовой и коридорах… Глаза щипало от подступивших слез, но я прикусывал губы и смотрел в пол.

Наконец, оказавшись в каюте, я сбросил с ног обувь и метнулся в постель, оперативно укутавшись в полюбившееся одеялко и отвернувшись к стене, подтянул к груди колени, и, сжав зубами одеяло, тихо завыл от обиды на весь мир и острой боли в груди, спицей прошивавшей сердце.

— Льюис…прости…не расстраивайся… — Кажется, Арн был ошарашен моей реакцией. Какого черта он еще не свалил?! Я думал, он не зайдет в каюту.

— Проваливай!

— Льюис…

Я почувствовал, как прогнулся матрас под весом Арна. Видимо, разумный не ожидал такой реакции и хотел меня утешить, только его сочувствие и утешения мне были нужны, как корове пятая нога! Я хотел тишины и одиночества, хоть полчаса.

— Проваливай!!! Я не хочу никого видеть!!!

В общем, Арн не ушел, принялся меня успокаивать и из состояния жалости к себе я впал в состояние дикого бешенства из-за того, что он просто не мог свалить, как я его просил, и оставить меня, наконец, в покое. Я ему несколько раз повторял, чтобы он убирался, потом, уткнувшись в угол, разрыдался. Потом этот идиот снова что-то забубнил в утешение, и я снова взбеленился и принялся кричать, чтобы он убирался, но тому все как об стенку горох. В итоге я почти сорвал голос, попытка вытолкнуть упрямца превратилась в потасовку, к концу которой мы оказались на диване перед стеклом, за которым наступал закат. Я, измотанный борьбой и истерикой, накричавшись и наревевшись всласть, лежал в объятиях Арна, откинув свою лохматую голову тому на плечо и лениво наблюдая, как наш корабль медленно пошел на снижение и постепенно погрузился в воду, оставив за спиной кучу воздушных кораблей, способных бороздить лишь воздушные просторы.

====== Часть 18 ======

POV Льюиса

«Есть логика обстоятельств, а есть логика намерений и логика обстоятельств, сильнее логики намерений.» И.В.Сталин

Вот уже неделю мы под водой. Все это время я дергался, оглядываясь на стены, в поисках скрытых камер. Первые дни я даже не мог помыться в ванной, боясь, что меня и тут снимают, хотя Арн сказал, что тут нет ни одной камеры. Я бы хотел поверить ему, но не получалось: мысль о камерах, о том, что на меня сейчас кто-то смотрит стала просто навязчивой идеей. Целыми днями я прокручивал в голове свои будни, вспоминая наши ссоры с Яскером, нелепые ситуации, которые со мной происходили, и сгорал от стыда, особенно за первый месяц после пробуждения. Я был беспомощной истеричкой, не мог привыкнуть к мысли о том, что я в будущем, что я не принадлежу сам себе и кто-то другой принимает за меня все решения. Я постоянно бунтовал, дрался и скандалил, и теперь я стыдился того, что могли увидеть разумные, что они обо мне подумали, какие выводы сделали. Я твердил себе как мантру «да плевать на чужое мнение, главное, что ты сам думаешь о себе», но почему-то было не «плевать», не получалось быть независимым от чужого мнения.

А еще я утратил базовое чувство безопасности, я везде чувствовал себя «голым», мне хотелось забиться в самую темную и глубокую нору, какая найдется, лишь бы быть в ней одному. Чтобы никто не видел меня, не оценивал мои поступки и не клепал мемы со мной в главной роли. Каждый час в сознании всплывали воспоминания о моих выходках, и я хватался за голову от стыда… Особенно мне было стыдно за курицу, чей помет я собирал и использовал в диверсиях против аристократов, ведь изначально ко мне приходил не только Яскер, был еще Оскольд, но после того, как я обстрелял его куриным дерьмом, он перестал приходить, а у меня отобрали мою курицу. Тогда мне было весело, и я испытывал невероятное чувство триумфа, а теперь меня жег стыд от мысли, что я вел себя хуже самого дикого папуаса.

От стыда я переходил на жалость к себе, мне хотелось поплакать и пожаловаться, а потом я начинал злиться на тех, кто сделал меня «звездой» и так по кругу. Вытряхивал меня из этого «колеса сансары» Арн, который с завидным постоянством ко мне таскался, и его было жутко сложно выкурить из каюты. Плюс я отвлекался на наблюдения за ним.

Арн был очень удивительным разумным, с невероятной внешностью: увидев его и его «коллег» в рубке управления кораблем, мне показалось, что они альбиносы. В отличие от других обитателей корабля, у них были исключительно белые волосы, без отливов в другие оттенки, правильные черты лица, высокий рост и бледные, будто с поволокой глаза, как будто они слепые, но чем чаще Арн ко мне приходил, тем ярче становились его зрачки и исчезала едва заметная пленка. Вместе с глазами постепенно менялись и особенности поведения. Арн становился живее с каждым днем, активнее, эмоциональнее, импульсивнее. Если до этого он напоминал мне робота последней модели, то теперь он все больше походил на человека.

До сегодняшнего дня я не выходил из своей каюты, шарахаясь от любого предложения показаться кому-нибудь на глаза. Мое ущемленное личное пространство было множество раз нарушено, и мне хотелось как можно дольше посидеть в условно своей «раковине», но Арн знал на что давить.

 — Катику испекли для тебя пирог. — Арн уже битый час пытался уговорить меня пообедать в общей столовой.

— Пирог? Из муки? — Я шокировано замер, оглушенный услышанным. — Из НАСТОЯЩЕЙ муки?!

— Ну мука уже не тех сортов, которые существовали в твое время, это уже другая селекция, в ней больше…

— Я понял! Понял! — Я вскинул руки, останавливая словесно-пояснительный поток Арна, способного часами монотонно вещать о составе каких-нибудь компонентов и важности их использования. — А яйца? Там ведь в составе теста яйца должны быть вроде?

— И они есть.

— Но как? Откуда?

— Лу, я тебе уже говорил, что все не так ужасно, как тебе рассказали. Точнее, по сравнению с твоим временем нынешнее положение вещей никак иначе, кроме как катастрофой, назвать нельзя, но все живое, тем не менее, еще не погибло, у нас есть заповедники и чистая вода, много чистой воды. О которых не знают те, у кого ты был до этого. Собирайся.

— А с чем пирог?

— Не знаю. — Губы Арна сжались в полоску, это значило, что он начинает раздражаться. Я вообще часто выбивал его из колеи, задавая вопросы, «не входящие в его компетенцию» — так он это называл. Такое чувство, что он был запрограммирован на определенные операции, а мои дурацкие вопросы в каком-то смысле выбивали его из зоны комфорта.

— А нельзя принести его сюда? — На мой вопрос Арн так тяжело вздохнул, что мне даже стало немножко стыдно…совсем немножко…прям чуть-чуть.

— Нет.

— Почему?

— Потому, что Катику очень долго его готовили по рецепту вашего времени, сейчас так никто не готовит. Они очень старались, искали информацию: какая рецептура, какая температура, специи. Они готовились к этому еще до твоего…прибытия на корабль. Они хотят тебя порадовать и еще раз тебя увидеть.

Зашибись. Во мне прям винегрет из чувств смешался: смущения из-за такой заботы и внимания и раздражения из-за того, что я сейчас буду как обезьянка в зоопарке есть банан, который мне протянули через клетку посетители, под их же умильные вздохи. Да мне кусок в горло не полезет!


Полез… Точнее даже сказать, запрыгнул…

Когда я увидел румяные бочка, ароматного пирога, я чуть не прослезился от восторга, забыв, как долго я собирался с силами, чтобы вновь выйти в «свет», сколько времени затратил на сборы. Одни только волосы я приводил в порядок около часа, потому что не хотел звать на помощь тех милых девушек, которые помогали мне в прошлый раз. В итоге вышли мы из каюты к ужину, Арн был даже слегка розовеньким от злости. Ему надоело отвечать на вопрос какая прическа лучше: хвост, распущенные волосы или корявая коса. Плюс я вытряс из него такие же брюки, как у охраны.

Вообще, мне тут предоставили гардероб, но весь он был слишком…элегантным, в такой одежде я себя чувствовал полу-невестой, полу-принцем английского двора, а мне хотелось простоты и, что уж скрывать, максимального плебейства в одежде. Чтоб футболка побольше и порастянутей и джинсы поплотнее, но раз тут такого не оказалось, пришлось шантажом выманить черные плотные штаны, как у «охраны» (так моих похитителей называл Арн), которая доставила меня сюда. Сделаны они были из ткани, похожей на джинсы, но гораздо более приятной на ощупь. А сверху я натянул свободного покроя белую немного прозрачную длинную рубашку, доходящую до середины бедра, с епископским рукавом. Рубашку эту нужно было надеть под тоже длинный голубой жакет без рукавов, но в нем я чувствовал себя слишком скованно, а так как репутация у меня и все равно своеобразная, я решил не обременять себя лишними ограничениями.

Когда я, наконец, собрался, мы вышли из моей каюты (возле которой всегда сидела моя «охрана») и под внимательными взглядами «случайных» прохожих, чинно направились в «столовую».

— У вас всегда столько народу в коридорах? — Прошипел я мужчине, стараясь делать вид, что собрались тут все не ради меня.

— Нет, все на тебя собрались посмотреть.

— Замечательно! А чем вообще эти разумные занимаются на корабле?

От моего вопроса Арн слегка запнулся и нахмурился.

— Они члены семей таких, как я…

— Что это значит? То есть эта толпа народа тут, по факту, тусуется без дела? Вы всегда за собой столько «родни» таскаете?

— Они нам не родня. Они члены наших семей, от которых напрямую зависит наше здоровье. Как ты заметил, мы малоэмоциональны…

— Ага, и слегка отморожены. — Пошутил я.

— Так и есть, у нас сложная мутация… Я не смогу тебе сейчас объяснить, но мы зависим от их эмоций.

— Поэтому вы всегда таскаете с собой толпу народа?

— Нет. На самом деле, это прихоть. Корабль большой, потому что нам нужны были роботы, место есть. Многие катику запросились на борт, когда узнали, куда и за кем мы отправляемся, все этого очень ждали. Ну и мы не видели смысла отказывать, вреда от них нет, только польза и… бестолковая суета. — Поморщившись, закончил Арн.

Коридор закончился, перед нами с шипением отъехала дверь, и мы зашли в уже знакомое мне помещение, только в этот раз не было множество столов, а стоял лишь один, в центре, вокруг которого столпились эти странные катику, переглядываясь и хихикая.

— Только не говори мне, что я буду есть, а все они стоять вокруг и смотреть на меня.

Арн тактично промолчал, а я почувствовал, как медленно заливаюсь краской с ног до головы. Сначала запекло щеки, потом шею, уши. Стыдоба, блин, да мне кусок в горло не полезет.

Мы подошли к столу, народ, кажется, меня приветствовал, здороваясь на непонятном мне языке, а я, как идиот, кланялся и от волнения без остановки повторял: «Привет, ага, и тебе привет, всем привет и тебе привет». Наконец, я-таки сел на стул, перездоровавшись, кажется, со всеми и с некоторыми по несколько раз, и взгляд мой упал на НЕГО!

Он был просто божественно прекрасен, невероятно золотист и ароматен. У меня прям от восхищения ком к горлу подкатил, в глазах защипало от умиления. Я смотрел на него и не мог налюбоваться: он был идеальной формы, с идеальными завитушками теста по бокам и кокетливо выглядывающим джемом из-под красивой плетенки теста сверху. Я смотрел на него и смотрел, и смотрел, стараясь запомнить каждый его изгиб и завиток.

— Лу… Эй Льюис! — Голос Арна доносился для меня, как сквозь вату. — Ты их пугаешь…и меня.

Потом в моей голове всплыла невероятно тяжелая дилемма, ведь воспитанный человек должен поделиться с остальными… Или хотя бы предложить разделить трапезу, но я не мог! Не мог! Хотел съесть его один. Вдруг я предложу, а они согласятся, вместо того, чтобы вежливо отказаться!

— Льюис, эй! Что-то не так? С тобой все хорошо?!

— Все отлично. — наконец, прохрипел я, с трудом сглотнув набежавшую слюну. — Это все мне?

— Тебе.

— Спасибо. — Я, наконец, оторвал взгляд от пирога и посмотрел с обожанием на разумных перед собой. — Это самый прекрасный пирог из тех, что я когда-либо видел!

И тут я шмыгнул носом…честно, я хотел лишь сопли втянуть, которых у меня до этого не было и…и заревел. Мне вспомнился мультик «Головоломка» про разноцветных жителей головы, у меня сейчас было похоже состояние: мой рациональный и логический разум пытался взывать к рассудку и взять управление в свои руки, но меня просто волной накрыла сентиментальность, понимание, что такой же пирог готовила моя мачеха, и что я больше действительно никогда их не увижу, и что это очень мило со стороны этих чудесных разумных приготовить мне его, а еще на меня навалилось жуткое чувство одиночества.

Успокоиться мне помогла мысль о том, что Видар очнулся и, по словам Арна, бунтует. Он уже знает, что я тоже очнулся, просит встретиться, но пока он, как и я, еще спит большую часть дня, да в нынешних обстоятельствах это невозможно. Надеюсь, пока невозможно. В общем, под обеспокоенный гул разумных я несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, собираясь с силами.

— Спасибо. Вы чудесные, мне очень приятно! — Пока молодая девушка с серыми волосами отрезала мне кусочек (который был слишком мал по моему субъективному мнению), я решил утешить разволновавшихся катику.

Наконец, я вкусил сие божественное творение кондитерского таланта местных разумных и улетел в чарующую вселенную чудесного вкуса. Конечно, пирог отличался, от тех, что я помнил, мука была более грубой, но в нынешних обстоятельствах это было слишком незначительным. Я покатал кусочки ягодки на языке и блаженно прикрыл глаза.

Забыв про все приличия, я съел почти половину пирога и, наконец, нашел в себе силы из вежливости предложить кому-нибудь кусочек. Мое предложение вызвало волну хихиканий и сбивчивых уверений, что это все только для меня, и они не будут (так мне перевел Арн).

В итоге, мы пробыли там до позднего вечера. Сначала я ел пирог, прерываясь на похвалы, потом я понял, что в меня уже не лезет, как бы я ни старался, потом я бережно, под ставшее уже привычным хихиканье, завернул самостоятельно пирог в необычную бумагу, и мы начали общаться через моего «переводчика» с теми, кто был в столовой. Разумные смущались, отводили глаза, но задавали вопросы. Причем очень необычные вопросы. Я думал, они спросят то же, что спрашивали у меня до этого другие мутанты, типа как я к ним отношусь и мутантам в целом, про аристократов, экологию и в том же духе, но меня спрашивали в основном о личных вещах: как звали моих родителей, были ли у меня братья и домашние животные, какое у меня было хобби.

Формат вопросов был настолько разным и необычным, что я, не переставая, удивлялся кому могут быть интересны такие личные безделицы, как вкусовые предпочтения в музыке и литературе, в еде, в увлечениях и развлечениях.

— Льюис, ты звезда. — Решил пояснить мне Арн, когда мы, наконец, возвращались в мою каюту, с трудом вырвавшись из ничуть не утомившейся толпы катику, которой к концу дня стало гораздо больше, чем вначале. — Твой образ раскручен на всю федерацию. На других планетах нашего содружества такой же ажиотаж. Набирает обороты культура твоего времени: музыка, фильмы, книги, стиль. Если постараться можно найти кучу информации с твоего времени, уже даже выяснили, где ты жил, как примерно выглядел твой дом, известно, где ты учился и на какие оценки.

— Замечательно…

Я тяжело вздохнул, вспоминая как штудировал самые большие информационные ресурсы, где больше всего обо мне говорили, меня интересовало, что обо мне думают и говорят. Через час у меня болела голова, я был в шоке от того, насколько идеализирован мой образ. За всем этим не было МЕНЯ, был кто-то, но не я, и я даже не уверен, что им был нужен именно я, а не тот, кого они придумали. Куча моих отредактированных фоток, рисунков, мемов.

Теперь у меня не выходила из головы одна статья про диктатуру в России, в частности про Сталина, о том, как он однажды на одной из выставок в Москве подозвал к картине, на которой был нарисован, своего сына Василия и сказал: «Ты думаешь, что ты Сталин? Нет! Ты думаешь, что я Сталин? Нет!» И ткнул пальцем в холст. «Вот Сталин!».

Так же и я теперь… Непонятно кто и кому принадлежу: себе или тем, кто так мной увлечен, меня хотели все, но я чувствовал себя жутко изолированным, я не был частью общества, которое меня желало. Я не мог быть маленьким винтиком в этом механизме, я не могу слиться с толпой и стать толпой, я завис где-то в середине между небом и землей и не понимаю, что делать со всем этим дальше и как быть. Кто несет за это ответственность? О, я бы сейчас много Яскеру высказал и врезал бы еще разок для профилактики.

— Ты можешь это сделать.

— Что прости? — Я замер, остановившись перед дверью в свою каюту.

— Ты можешь врезать Яскеру.

— В смысле? Как? — Я удивленно моргал, не понимая о чем говорит стоящий напротив и отводящий взгляд Арн. — Я вслух сказал?

— Да, ты часто бормочешь себе под нос. — Снисходительная улыбка растянула тонкие губы. — А я обладаю хорошим слухом и концентрацией, чтобы разбирать, что ты там говоришь.

— Яскер на корабле?! — Перешел я к сути дела.

— Да.

— Но как? Почему?

— Он был в одном из роботов, преследовавших нас и напавших, пока мы были в воздухе. Мы бы его прикончили, но он чистокровный аристократ… — Арн замялся, мельком глянув на меня. — И мы не стали этого делать.

— То есть и вы трепещете перед аристократией? — Я скривился, хоть и пытался удержаться от этого.

— Нет. Он для нас представляет совсем другой интерес.

— Это какой же?

— Я не смогу так просто тебе это объяснить, это слишком сложно.

— А ты попробуй, я не спешу.

Я услужливо распахнул перед разумным дверь, и, пропустив его вперед, зашел следом.

Комментарий к Катику – с яп.яз, домашнее животное.

====== Часть 19 ======

Комментарий к Короткая глава, но так нужно))) Друзья у меня на носу сессия, потому главы будут выходить реже.

«Там где другая галактика, там где созвездие ангела, там где сияют глаза твои». Jah Khalib

Мы зашли в мою каюту. Я оставил остатки своего пирога на столе и, развернувшись к мявшемуся у двери Арну, спросил:

— Так что ты там хотел мне сказать?

— Я ничего… — Мужчина досадливо поджал губы и отвернулся.

— Понятненько… Не хочешь, значит добровольно… — Я постучал носком ботинка об пол и решил дать разумному несколько минут на размышления, пока я буду мыться… Тем более тут в отличие от уборной, которая была у меня до этого, была вода, и я просто не мог отказать себе в удовольствии мыться два, а то и три раза в день. Меня это буквально в состоянии эйфории приводило, потому что раньше я мылся под странным «сухим» душем со своеобразным желе вместо воды, после которого кожа некоторое время слабо, но раздражающе зудела. — В общем, ты пока подумай, а я пойду ополоснусь…

Зайдя в тесный санузел, я разделся, побросав все свои вещи там, где стоял, и оглянулся на свое отражение в небольшом вытянутом зеркале напротив. Передо мной предстал странный разумный… Почему-то малознакомый мне, будто это и Я и не Я. Как будто прошлой жизни моей действительно не было, а я лишь реинкарнация.

Мне казалось, что я стал чуть выше себя прежнего, кожа стала бледнее. Раньше я любил «запечься» на солнышке до золотистой корочки, но теперь мой загар давно прошел, и я стал почти таким же бледным, как и похитившие меня разумные, с той лишь разницей, что на моей груди как и прежде оставалась небольшая россыпь мелких родинок. Я повернулся боком и вскинул руку, провел по теплой коже, втянул подтянутый живот, ярче обозначая мышцы. Мне казалось, что раньше, до того как я «заснул» почти на тысячу лет, я был моложе, а сейчас из моего тела и лица исчезла мягкость черт, скулы будто стали чуть резче, губы жестче… Хотя, наверное, я преувеличиваю.

Забравшись в кабинку, я с благоговением провел по сенсору, включая воду. Привыкнуть к «мозгам» этой душевой было очень сложно, но ради воды я быстро освоился. Теплая вода из нескольких направлений упругими струями ударилась в мое тело, волосы медленно напитываясь водой становились тяжелее, облепляя светлыми жгутами мои плечи и спину

«Арн… Арррррн, Арни, Арниии… Какое необычное имя, как будто тигр рычит…». Я покатал имя разумного, волновавшего меня последнее время, на языке. Мысли о нем крутились в моей голове теперь чуть реже, чем мысли о моей всемирной или всепланетной или планетарной, пока не знаю, какой именно, известности. С каждым днем Арн все больше вытеснял собой все остальные размышления. Я каждый раз одергивал себя, когда видел длинные стройные ноги, упругий, обтянутый светлой тканью зад, красивый изгиб правильной осанки и узкой талии, а мощные плечи и красивые длинные руки вообще вызывали у меня эстетический экстаз.

Черт, внизу все опять напряглось. Я себе скоро мозоли на руках натру из-за мыслей о нем… А еще ключицы… Господи боже, у меня слюна выделяется, если мне удается увидеть в вороте рубашки его ключицы, переходящие в мощные пластины грудных мышц. Хотя я не разу голым Арна к своему большому сожалению не видел, мое богатое воображение без проблем дорисовывает скрытые одеждой «детали».

Конечно, я поначалу себя убеждал, да что уж греха таить, и сейчас себя убеждаю, что это все последствия длительного воздержания, но моя привычка быть честным с собой помогла мне отбросить бесполезное самовнушение и признать, что меня тянет к Арну не только в сексуальном плане, хотя бешеное притяжение отрицать сложно. Может быть, я изголодался по нормальному общению, по нормальному обращению и клюнул на первого попавшегося. Но не может же тихонько екать в сердце только из-за «голода» в межличностном общении?

Арн не относится ко мне как к неразумному подопечному, что меня до жути бесило в Яскере и остальных аристократах. Я не чувствую в нем и в таких как он явного высокомерия, скорее, холодную отчужденность, похожую на равнодушие и невовлеченность в повседневность, но не надменность и подчеркнутую снисходительность. К тому же Арн разительно изменился за короткий срок нашего общения, его движения стали более резкими и порывистыми, а эмоциональные реакции более яркими.

«Фуууух…напасть», — я безнадежно уткнулся лбом во влажную стену, по спине бежали теплые ручейки, а моя голова перегревалась от противоречий: «подкатить» к нему или ждать пока он сам проявит инициативу? И секса до ужаса хотелось — простой, животной разрядки, но не подойду же я к нему с таким предложением?! Чего доброго, вызову неприязнь, а мое очарованное Арном сердце мне этого не простит.


Дверь, резко вжикнув, въехала в стену. Я принял десять минут назад отважное решение о инициативе и, решительно сдвинув брови, шагнул в каюту. Арн дернулся и замер с открытым ртом, так и не успев сказать то, что, видимо, собирался. Я как можно более грациозно (хотя грация не мой конек), прошел к встроенному в стену шкафу и, распахнув дверцы, с напускной задумчивостью уставился на содержимое моего гардероба. На самом деле я старался выгодно продемонстрировать себя, свой филей, укутанный в красное полотенце, и остальные свои…достоинства. А встроенная гардеробная с отражающим элементом была идеальным способом незаметно отследить реакцию на меня у Арна.

Реакция не подвела. Значит, не зря рисковал. Глаза Арна прилипли к моей заднице, и как тот не пытался переключить свое внимание на что-нибудь другое, его взгляд упорно скользил по моей спине, ногам и конечно же обтянутым полупопиям, а я лыбился, как идиот, и всеми силами пытался вернуть своему лицу самый независимый и равнодушный вид, на который только был способен, но у меня переупрямить настырную улыбку не выходило — та растягивалась на моей физиономии с завидным упорством.

Накинув свободную рубашку, в которой сплю, я вытащил бежевые расклешенные брюки из мягкой ткани и произвел контрольный «выстрел» в Арна: сдернул полотенце, обнажив заранее облаченные в плотно облегающие трусы ягодицы, и не спеша надел штаны, развернулся к ошеломленному разумному с черными блюдцами зрачков.

— Так почему у вас «особое» отношение к аристократам? — Мой вопрос заставил зависшего Арна вздрогнуть. Разумному понадобилось несколько секунд на то, чтобы прийти в себя прежде чем ответить.

— Не к аристократам, а к «чистокровным». — Сглотнув, наконец пробормотал Арн, отведя взгляд с меня на стену перед собой.

— Что значит «чистокровным»?

Я сел перед Араном, почти уперевшись своими коленками в его и, потянувшись за лежащими на маленьком столике остатками пирога, «случайно» задел его плечо рукой, осторожно проведя костяшками по плечу. Реакция Арна, а точнее, его тела, вызвала у меня жар в груди, заперев воздух в легких. Мелкие бледные волоски на открытой шее Арна встали дыбом от моего прикосновения. Сглотнув, Арн задержал дыхание и медленно перевел свой шальной взгляд на меня. Взгляд, пригвоздивший меня к месту и вызвавший торнадо чувств в груди, от стыда за раскрытие моего очевидного соблазнения до ликования от ясного ощущения того, что так не смотрят на простого подопечного.

Кожу закололи миллионы маленьких иголочек электрического разряда, закоротившего между нами. Радость смешалась с неловкостью, и я, дернувшись, убрал руку, но Арн ловко перехватил мою ладонь и робко, будто ожидая моего отклика, потянул мою ладонь к себе. Я нервно облизал высохшие от волнения губы и дал увлечь свою руку на колени. Где Арн раскрыв мою кисть, нежно закружил подушечкой большого пальца по ладони.

В горле встал ком, я боялся громко дышать, боялся, что сейчас он очнется, испугается, передумает или его еще что-то спугнет, и он, выпустив мою ладонь, порывисто встанет и стремительно выскочит из моей каюты. Этого я бы не пережил, потому что не было еще в моей жизни более волшебного, целомудренного и тем не менее более интимного прикосновения, чем это. Позже, я, вспоминая нашу общую эйфорию от соприкосновения рук, думал о том, что все мои отношения были до безумия плоскими и пошлыми. Я и подумать не мог, что танец рук, мягкие, поглаживающие прикосновения, могут вызвать такую бурю в груди.

Всего лишь сцепление ладоней, а от переплетения пальцев у меня вновь перехватило дыхание. Теперь из-за своей дерзкой провокации мне было стыдно поднять глаза, хотя смутить меня довольно сложно, но сейчас я чувствовал себя смущенными, застигнутым врасплох. Я чувствовал каждой клеточкой своего тела странное ощущение парения.

Я не знаю сколько мы так просидели в полной тишине, окруженные странным волшебством, с выросшим между нами мостом, по которому нам, возможно, предстоит прийти к друг другу, но не так, как хотел я — нахрапом. Нет, я больше не чувствовал себя «ведущим», теперь я был ведомым и, несмотря на растерянность, я впервые за долгое время чувствовал себя спокойно. Добровольно, легко, без принуждения, как само собой разумеющееся, отдав негласное лидерство этому невероятному человеку… Да, для меня он был именно человеком, потому что такая «близость» от одного только прикосновения возможна лишь между людьми, и не важно, есть у них мутации или нет.

Я так и не поднял глаза на Арна, чей взгляд я чувствовал на своем лице. Я был смущен и растерян и почему-то прекрасно знал, что он чувствует мою растерянность. Потому, когда он медленно, будто стараясь не испугать, наклонился ко мне и осторожно, почти не касаясь моей кожи, провел костяшками по моей скуле, а потом прижался теплыми губами к моему виску, на несколько секунд замерев, давая запечатлеться поцелую на покрывшейся мурашками коже, я так и не поднял взгляд. Наконец, взорвавшие мой мир одним лишь прикосновением губы отстранились, Арн встал. Пролетели миллионы космических часов, показавшихся мне секундами, как только он вышел, и дверь, тихо вжикнув, закрылась за его спиной, а я так и сидел, уставившись на свои колени, растерянный, смущенный и будто заново родившийся. Душа парила где-то под потолком, а я чувствовал горящие смущением щеки, будто это был первый в моей жизни поцелуй.

Я вскочил со своего места и, подбежав к уже традиционно незаправленной кровати, рухнул в постель, закутался в одеяло и, зарывшись лицом в подушку, прикусил зубами ткань и негромко заскулил, пытаясь как можно тише справится с распиравшими меня чувствами.

====== Часть 20 ======

Льюис промаялся без сна большую часть ночи: щеки горели сначала от непонятной волны чувств, накрывших с Арном, потом из-за необъяснимой собственной реакции и какого-то детского, буквально непреодолимого смущения. А от мыслей о том, как себя вести завтра с Арном, смущением загорались не только щеки, но и шея. В итоге, измаявшись и искрутившись на то слишком жаркой, то слишком холодной постели, Льюис укутался в одеяло и, прихватив подушку, перебрался на диван перед окном.

Темные воды прорезал слабый сигнальный огонек с «крыла» корабля. Вообще, Лу поймал себя на том, что избегал смотреть в окно с тех пор, как корабль ушел под воду. Пугающая картина грязной воды с жуткими «водорослями», которые, при внимательном рассмотрении, оказались зацепившимися друг за друга пакетами и пластиком, в мутной и какой-то страшно мертвой воде, вызывали желание поежится и отвести взгляд. Неужели люди действительно угробили живую планету? Льюис внимательно всматривался в глубину, надеясь разглядеть хоть какую-нибудь рыбку, хотя бы с мутациями, но не полнейшую «тишину» воды. Неужели совсем не осталось ни одного кусочка в мире, куда еще не добралась грязная лапа человека?

На душе вновь стало жутко тоскливо, грустно и страшно. Страшно от мысли, что он, судя по всему, проснулся за неделю до «судного дня». Неожиданно в дверь осторожно постучали, будто проверяя, не спит ли Льюис. Машинально глянув на цифры электронных часов, показывавших начало четвертого утра, Лу встал с пола, на котором сидел, облокотившись спиной на диван, и, плотнее закутавшись в одеяло, подошел к двери.

Странная догадка, будто он точно знает, что за дверью не кто иной, как Арн, миллионом мелких иголочек прокатилось по всему телу. Паранормальное чувство присутствия, заставило все мелкие волоски на теле встать. В солнечном сплетении цветком распустилось ощущение будто это не то, что нормально, что Арн пришел к нему под утро, когда Льюис, по идее, должен спать, но так и должно быть. Незнакомые чувства ошеломляли: Льюис никогда не чувствовал в себе даже намека на интуицию. Положив ладонь на сенсор, Лу отпер дверь. Взявшись за встроенную в дверь ручку и помедлив несколько секунд, он сначала немного приоткрыл дверь, но, встретившись с волнующими сердце глазами, открыл ее окончательно, без слов пропуская в свою каюту.

Арн, ничего не говоря, будто им и не требовались больше слова, чтобы общаться, зашел в темное помещение, освещенное лишь бледной подсветкой окна. Лу хотел спросить, почему он пришел, но так и не спросил. Потом хотел предложить остатки пирога, но так и не предложил, сам не зная почему. Вообще не хотелось говорить и что-либо спрашивать, завязывать вежливый и бессмысленный разговор.

Арн сел на пол, в точности туда, где сидел несколькими минутами ранее сам Льюис и, бросив мимолетный взгляд на окно, перевел глаза на неуверенно топтавшегося Лу, не знавшего уместно ли будет сесть рядом или лучше забраться на диван. Как всегда раздражаясь на самого себя из-за нерешительности, Льюис все больше впадал в ступор от того, как нужно поступить, а учитывая новое чувство смущения и робости перед Арном принять решение куда сесть становилось в разы сложнее.

Наконец, промаявшись еще несколько секунд под внимательным взглядом Арна, Льюис, смущенно отводя глаза, сел рядом, подтянув к груди колени, но просидел он так недолго. Арн перекинул руку за спину Льюиса и притянул того в свои объятия. Оказавшись в коконе из рук и одеяла, Лу на несколько секунд растерялся, но потом, не пытаясь больше давать оценку своим действиям, спрятал лицо в участок между шеей и плечом. Белоснежные волосы закрыли обзор на жуткое окно.

Впервые за очень и очень долгое время Льюис почувствовал себя по-настоящему спокойно. Так спокойно ему не было даже в свое время, кажется, так безмятежен он был лишь в детстве, когда родители казались всемогущими, а будущее виделось чем-то сказочным и волнительным. Стоило соприкоснуться с Арном, как все переживания и волнения будто экранировало. Льюис подумал, что это, наверное, некультурно, так прижиматься к разумному, с которым познакомился совсем недавно, но прятаться от мира в объятьях Арна казалось таким естественным, будто он в них всегда был, да и думать об этом не хотелось. Хотелось лишь продлить это волшебное единение тишины, безмятежности и близкой доверчивости.

— Что это? — Наконец прошептал Лу в ключицу Арна, стараясь не спугнуть особенную атмосферу вокруг. Сам неясно понимая, что имел в виду под «это». Свои чувства, или атмосферу, или то, что Арн пришел к нему, когда был так нужен или то, что в его объятиях так хорошо и привычно, или все это вместе.

— Ты хочешь дать «этому» название?

— Не знаю…

— Слово всегда ограничивает явление рамками своего значения.

— Тогда не будем ограничивать «это» словами.


POV Льюиса

Прошли еще несколько странных дней пути в пучине грязной воды. На корабле была какая-то вялая атмосфера ожидания прибытия. Если раньше пассажиры воспринимали меня как нечто сверхъестественное и в благоговении замирали, завидев мою, без сомнений, «важную» персону, чем вводили меня в крайнюю степень смущения от неуместности такой реакции, то теперь, насмотревшись на меня вдоволь, поняли, что я хоть и ископаемое, но человек вполне обычный, если можно так выразиться относительно моей личности. А после сегодняшнего обеда у большинства исчезла всякая неловкость и смущение при мне.

Начиналось все как всегда невинно: я вновь обедал в столовой за обычным столом, хотя Арн приглашал меня в ту привилегированную часть столовой, но я отказался, потому что к сливкам общества себя никогда ни прямо, ни косвенно не относил. В общем, сев за крайний столик в самый дальний и, по моему мнению, неприметный угол, я быстро был «облеплен» соседями на близстоящих столиках, куда буквально битком набились остальные разумные, которые были как-то по-детски непосредственны, хотя и старались вести себя воспитанно. Возможно, это была особенность их мутации, а, возможно, воспитания.

Странные разумные, ничем особенно не отличавшиеся от обычных людей, кроме как цветом волос и кожи, тихонько толкаясь, выбивали себе места поближе. Наконец, когда все расселись и, косясь на меня, принялись жевать свои обеды, в наш плотный уголок направился еще один припозднившийся разумный, который был мельче всех. Арн к тому времени начинал раздражаться, что было для него несвойственно, но он всеми силами сдерживался. В общем, мальчишка, несмотря на свою миниатюрность набравший себе еды столько, сколько и мы с Арном на двоих не осилим, настырно пробирался в нашу сторону, по пути собирая слабые тычки.

Помаявшись между столами и не найдя для себя места, парень, повесив голову, уже собрался обратно, но тут мое чувство жалости, которое всегда не вовремя просыпалось, очнувшись, заставило, пригласить (к явному неудовольствию Арна) парнишку за наш стол. Довольный собой, но, тем не менее, опасливо косящийся на хмуро жующего Арна парнишка сел на предложенное место, и все мы, наконец, приступили к трапезе, пока через несколько минут тишины, парень, неловко дернув рукой, не разлил весь свой напиток по столу.

В нашей многочисленной «компании» повисла звенящая тишина, а потом поднялся какой-то странный шелест, который издавали все остальные разумные, пока парнишка все больше бледнел и опускал пристыженное лицо вниз. Странный угнетающий звук, явно должен был окончательно пристыдить парнишку, все наши соседи недовольно качали головой и поддерживали наростающий гул, видимо таким способом, выражая свое недовольство, а парнишка все больше съеживался на своем месте, стремясь как видно совсем исчезнуть.

Ну и я, конечно, не мог остаться в стороне, потому как сам множество раз попадал в неловкие ситуации, и так как умные мысли гости в моей голове достаточно редкие, я не придумал ничего умнее, как громко рыгнуть на всю столовую. Стоит сразу заметить, что цели я своей добился — все тут же забыли о несчастном парнишке и, выпучив в неверии глаза, уставились на меня… И парнишка этот, кстати, тоже.

Произведенный эффект моего оригинального поступка возымел прямо-таки невероятный эффект: все разумные зависли и даже не моргали. Видимо в их представлении, такие, как я, не рыгают и другие физиологические потребности не осуществляют. Я даже стал беспокоиться за их душевное равновесие от моей выходки, даже Арн впечатлился не меньше.

— Фу! Арн, как тебе не стыдно?! — Решил я прервать затянувшуюся мертвую тишину, а то немигающие глаза меня стали напрягать.

Моя реплика«слегка» оживила публику, и теперь кроме удивленных глаз, распахнулись еще и рты. Я не стал дожидаться, пока их ПК загрузят в оперативную память «информацию», которую они получили и принялся за свой обед.

Я, делая самый уверенный и независимый вид (хотя сам жутко смутился от своей же глупости, но показать этого не смел) продолжал жевать, делая вид, что ничего собственно не произошло. Я успел съесть странные водянистые овощи и принялся за брусочек какой-то бумаги по запаху напоминавший мясо, когда атмосфера вокруг слегка ожила, и разумные принялись тихонько шушукаться, видимо подтверждая друг другу, что им не послышалось. Наконец, ко мне наклонился «спасенный» парнишка и как можно тише, но во вновь образовавшейся тишине, достаточно громко произнес:

— Извините, но это не мисэр Аррноу, — Тут парнишка смущенно запнулся, — рыгнул.

— Я знаю! — Счастливо улыбнувшись, я щелкнул его по носу, чем, видимо, разрядил атмосферу, и все, наконец, загомонили и шумно принялись щебетать на своем языке, видимо обсуждая наш «конфуз».


— Порой мне очень сложно понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно. — Весь обед косившийся на меня Арн, наконец, подал голос.

— А мне сложно понять, почему тебе это сложно понять.

Арн покачал головой в своей особенной манере, выражая таким образом слабое недовольство мной. Мы зашли в каюту, я сел на кресло, а перфекционист Арн принялся поправлять одеяло на моей заправленной кровати.

— Ты обещал, что я увижу Яскера. — Арн поморщился, не в первый раз жалея, что проговорился мне о том, что аристократ на корабле.

— Я не уверен, что он тот, чье общество тебе сейчас нужно.

После этих слов я «слегка» подвис, не понимая, как интерпретировать это заявление. Впервые за все время проведенное на этом корабле, я почувствовал на себе ограничение.

— И чье же общество мне сейчас нужнее? — Ощетинился я, хотя старался сдерживаться.

— Я думаю, что ты вынесешь мало приятного из вашего общения сейчас, он может наговорить тебе много вранья или еще хуже, полуправды, через которую ты начнешь смотреть на меня и тех, к кому мы скоро прибудем, предвзято. — Арн отвел взгляд, будто смущаясь своего беспокойства.

— Я не настолько наивный.

— Ты мало осведомлен о действительности, настолько мало, что ты даже не представляешь, с чем можешь столкнуться в дальнейшем.

— Зачем он вам?

— Хороший вопрос. — Арн отошел от окна и сел рядом со мной на диван. — Вопрос, который вытащит множество особенностей моего вида.

Я молчал, не желая отступать, Арн, посидев несколько минут в тишине, наконец вернулся к разговору.

— Ты наверное заметил, что я стал более эмоциональным?

— Заметил.

— Это особенность нашей мутации… Мы не испытываем своих собственных эмоций. Для того, чтобы поддерживать желание жить и минимальный интерес к происходящему вокруг, нам достаточно эмоций nozomi.

— Это те разумные, которые не похожи на таких, как ты?

— Да.

— Я ничего не понимаю.

— Мы малоэмоциональны, и у нас маленькая чувствительность, это позволяет нам безболезненно трансформировать свое тело.

— Но сейчас ты другой…

— Сейчас да. Для нас чужие эмоции как топливо, мы меняемся и становимся такими, как я сейчас, когда появляется подходящий донор.

Слова ударили под дых.

— Так я всего лишь донор?

Я вскочил со своего места. Оставаться рядом с этим «человеком» стало невыносимо. Такая информация просто раздавила все внутри меня, сжимая жуткими тисками грудь и мешая дышать.

— Нет. — Не успел я отскочить, как на моем запястье сомкнулись жесткие пальцы, показавшиеся мне в тот момент металлическими. Резкий рывок, и я влетел в такие же объятия. Арн будто закаменел от напряжения, прижимая меня к себе, он, кажется, перестал рассчитывать силу, и я вмиг вспомнил о пропасти между нашими физическими возможностями, вновь почувствовав себя беспомощным.

— Нет, Лу! — Выдохнул в мои волосы слегка расслабивший объятия Арн. — У нас есть одна эмоция, которая не превращает нас в бесчувственные камни — это любопытство. Я познакомился с тобой, и у меня проснулось любопытство, я не сразу перестал экранировать твои эмоции. Ты большое искушение для каждого для нас, потому что в тебе нет мутаций. Если бы ты не заинтересовал меня, я бы не «открылся» к тебе, зачем? Отсутствие эмоций большой плюс, а мне достаточно лет, чтобы не желать вновь желать.

— Это странно, но зачем тебе Яскер?

— Не мне, нам. — Арн вздохнул так, будто не хотел отвечать на этот вопрос. — У Яскера низкий уровень мутации, его эмоции для нас максимально…вкусные.

— Как это?

— Ну вот ты ешь за столом и кривишься, потому что знаешь, что такое настоящие продукты, настоящая еда, и тебе неприятны заменители, хотя они и поддерживают жизнь в твоем организме, так же и nozomi для нас. Эмоции маломутировавших для нас максимально подходящие.

— Получается, я…

— Да, ты идеальный донор. — Арн сжал объятия сильнее, боясь, что я попробую вновь вырваться, но из меня будто все силы вытекли. — Твоих эмоций хватает на всех мисерров, нам даже не обязательно вступать с тобой…в телесный контакт.

От максимально корректной формулировки Арна лицо загорелось стыдом, хотелось побиться в бессилии лбом об стену, чтоб вбить уже в свою глупую голову, что всем обязательно от меня что-то нужно, а я сам не нужен. В горле все сдавило от обиды.

— Уходи. — С трудом выдавил я из себя.

— Нет.

Арн крепче сжал меня в объятиях, а у меня абсолютно не было сил на борьбу, я чувствовал, что он каменный, как скала, он во множество раз сильнее всех мутантов, которых я видел, и сопротивляться ему было бесполезно, но мне просто необходимо было остаться одному. Мне не хотелось слушать ничьи оправдания и объяснения, хотелось лечь в кровать и жалеть себя и свое доверчивое сердце.

— Лу… Я чувствую то, что сейчас чувствуешь ты, и мне тоже больно, хотя я мог бы преобразовать твои эмоции в любые другие. Наши…отношения — это то, что я выбрал добровольно, потому что меня тянет к тебе, и дело абсолютно не в эмоциях. Я достаточно пожил, чтобы не терять голову от появления смазливого мальчишки, за которым тянется бесконечный шлейф проблем.

— Меня похитили, чтобы…

— Вот еще! Эмоции — это прихоть, развлечение, а не необходимость. Необходимость решают другие.

— Тогда зачем?

— Я не хочу сейчас объяснять тебе зачем.

— Ну конечно! Как всегда тайны и секреты! — Я попытался вырваться, и Арн разжал объятия, выпуская меня, отчего мне вновь стало обидно. Я уже начинал злиться на себя за свое желание до последнего цепляться за людей, как за спасательный круг, в надежде найти опору в этой чокнутой реальности. Я как компас, потерявший стрелку.

— Секретов нет…

Арн сделал несколько шагов в мою сторону, я отошел от дивана и встал рядом с креслами, ощущая себя загоняемой в угол добычей. Я отвел взгляд, пряча свое лицо от пронизывающих насквозь глаз. По телу пробежали мурашки, и руки слегка задрожали от странного озноба, пробившего мое тело. Я обхватил себя за плечи, стараясь не выдать дрожью свое состояние, хотя предположение, что Арн чувствует все мои эмоции, новой волной озноба прокатилось по моему телу.

— Уходи… Я хочу побыть один…

— Нет.

Арн сделал еще несколько шагов в мою сторону, я попятился спиной к ширме, пока не уткнулся в нее. Мне казалось, что на меня надвигается гора, а не человек, настолько мощным и подавляющим он показался в тот момент.

— Проваливай! Какого черта вам всем нужно от меня?! — Я запаниковал. — Еще одно шоу? Со мной в главной роли?! Катись к черту!

Меня трясло, тело дергалось в нервном ознобе. Надвигающийся на меня Арн, давящий одной своей энергетикой, своим вновь окаменевшим лицом вызывал во мне потребность забиться куда-нибудь в щель и не вылезать оттуда. Я слишком наивен и доверчив, я растерялся в этой современности, и оттого липну ко всем, кто кажется мне хоть немного надёжным.

— Ты не дослушал…

— Я не хочу ничего слушать! Просто уйди!

Я забежал в «спальню», отделенную от остальной части каюты бесполезной ширмой. Оказавшись в тесном помещении, я прижался спиной к стене рядом с кроватью, надеясь, что Арн не зайдет, проявит тактичность и уйдет, дав мне возможность вернуть себе самообладание, сохранив крупицы гордости. Гордости, рассыпавшейся от чувства беспомощности и использованности, но ширма медленно отъехала в сторону, открывая высокий темный силуэт. Из-за тусклого освещения в каюте и источника света, находившегося в основном за спиной Арна, фигура его казалась угрожающей. Я повернулся боком, стараясь отгородиться от приближающегося ко мне разумного.

— Тебе не стоит бояться меня…

— Я не боюсь, — Нервно дернув плечом, я сильнее вжался в стену, всем существом ощущая стоящего вплотную ко мне Арна.

Вопреки своим словам я дернулся, когда почувствовал широкую ладонь на собственной пояснице. Арн прижал меня к себе, свободной рукой отводя мои растрепавшиеся волосы от лица. Нежное прикосновение к коже не вязалось с жестко прижавшей меня к нему рукой.

— Боишься… — Добавил Арн, нежно поглаживая меня прохладными пальцами под изгибом челюсти, там, где нервно бился пульс.

От хриплого шепота по телу пробежали мурашки, потянувшими в темной глубине сладкой истомой. Арн, навалившись, вдавил меня в стену и, прежде чем я успел рвано выдохнуть, смял губы в бескомпромиссном поцелуе. Ладонь на талии сильнее прижимала меня к нему, будто стараясь глубже вдавить меня в него, пока другой рукой Арн фиксировал мой подбородок в нужном положении.

Я не сопротивлялся. Я растерялся, замерев. Тяжесть тела, сильные руки и деспотичный поцелуй выбили из моей головы все связные мысли, оставив мне лишь наблюдать за странно отзывчивой реакцией моего тела, восторженно реагирующего на агрессивную близость.

Мелкие пуговицы моей рубашки в ловких пальцах Арна расстегивались с невероятной скоростью, хотя я сегодня потратил не меньше десяти минут, прежде чем застегнул их все. Горячие губы вновь вернулись к истерзанной шее, вырывая из моих губ новый стон. Я становился абсолютно невменяем от прикосновений слегка колючего подбородка к эрогенной зоне моего тела. От слишком ярких ощущений я пытался закрыться плечом, но разве это было возможно с ним?

Легкая ткань рубашки соскользнула с плеч, в одно из которых сразу впились осторожным укусом-поцелуем. Жесткие, будто из камня руки, скользили вдоль моей обнаженной спины, пока мои собственные пальцы судорожно сжимали грубую ткань приталенного пиджака Арна.

— Мы можем не только поглощать чужие эмоции. — Оторвавшись от моих губ, прошептал на ухо Арн, разворачивая меня спиной к кровати и осторожно опуская на идеально заправленную постель. — Но и делиться ими с «особенными» людьми…

Арн прочертил кончиком носа дорожку от моего живота до груди, вновь осторожно прикусил кожу на шее и, положив обе свои ладони на мой живот, медленно повел их к солнечному сплетению. Стоило рукам остановиться на нужном месте, как в меня волной хлынули чужие эмоции, будто током пробежавшись по нервам. Поясница выгнулась от яркого желания обладать, тяжелой похоти, в груди нагревалась чужая горячая привязанность, трепет и восторг, а от ошеломляющей нежности в затылке стало легко. Чужие эмоции шипучими пузырьками скользили в моем теле, унося волнами остатки контроля и страх.

Комментарий к Друзья, я очень извиняюсь за такие задержки с выкладыванием глав, но у меня очень мало сейчас свободного времени, а я очень не хочу спешить с этой работой (как поспешила с “моя комета”) поэтому главы будут выходить с задержками. Я не забыла о работе, не забила на нее, не потеряла к ней интерес, просто мало времени, так что надеюсь вы меня поймете и простите)))

Спасибо вам друзья за ваши комментарии и поддержку, за то что нажимаете значок “жду проду” для меня важно знать, что вы ждете.

====== Часть 21 ======

«Я напоминал себе дом, оставленный хозяевами в пустоте отчуждения»

/Хроники Заводной Птицы/ Харуки Мураками

POV Автора

По толстому стеклу «саркофага» заколотили узкие ладони перепуганного Льюиса. Арн торопливо поднялся со стула, на котором сидел, и подошел к физиоаппарату, в котором пришелец прошлого провел без сознания большую часть ночи и половину дня, переполошив весь борт корабля.

— Тише, тише! Успокойся.

Арн провел рукой по панели управления, включая динамик.

— Что…что случилось?! Почему я тут?! — Затараторил динамик слегка искаженным голосом Льюиса.

Напуганные глаза парня метались по безупречным пропорциям знакомого лица, по сжатым губам, которые, казалось, совсем недавно сливались с его губами, по напряженным желвакам, хмурым глазам, которые не догадались, насколько их рады видеть, ведь несколько секунд назад Льюис боялся, что увидит сейчас над собой не строгий профиль Арна, а лощеное лицо Яскера, а потом его вновь похитят и вернут прежнему «владельцу». Облегчение негой разлилось по напряженному телу.

— Я поторопился. — Арн замялся, обеспокоенно вглядываясь в еще совсем недавно страшно бледное лицо парня. — Слишком много эмоций для тебя одного. Твой организм к этому не готов.

— Что значит не готов? — Лу приложил обе ладони к стеклу, стараясь растопить разделявшую их стекляшку.

— Это значит, что если мы не хотим получить инсульт или кому, то с твоими «мозгами» и нервной системой нужно обращаться очень осторожно. Слишком много нагрузки для твоего организма, еще и ментальная «атака». — Арн приложил свою широкую ладонь к стеклу, накрывая узкую ладонь Льюиса, теперь их разделяло всего несколько сантиметров, а ощущалось это как непреодолимая пропасть.

— Когда… — Льюис сглотнул, боясь услышать, что его оставят в чертовом гробу еще на неопределенный срок, а ему просто дико хотелось коснуться Арна, чтобы почувствовать, что он, Льюис, еще живой и совсем не одинокий. — Когда меня выпустят?

— Еще час, потерпи и не чеши голову. — После слов Арна Льюис обратил внимание на множество проводов, спрятавшихся в корнях его волос.

Обещанный час, казалось, тянулся неделю. Благо, Арн провел все это время рядом, что-то обсуждая с остальными мисерами, отключив предварительно звук, на что Льюис в глубине души обиделся. Чувствовать себя куклой Барби в коробке, на которую все с любопытством и беспокойством косятся, пока Арн не видит, хоть и было уже привычно, но не менее неприятно.

Наконец, к саркофагу подошел медбрат, при виде которого кардиограмма Льюиса диагностировала резкое увеличение сердечных сокращений. Несколькими касаниями отключив все показатели, бегущие по поверхности саркофага и открыв физблок, разумный освободил голову, ноги и руки изнемогающего от нетерпения Льюиса от проводов и, о чем-то недовольно предупредив Арна, ушел. Тот, не дав Льюису сразу вскочить со своего места, с нежностью провел большим пальцем по бровям, дрожащим ресницам и обкусанным губам, пригладил густую шевелюру, золотым облаком лежащую вокруг своего владельца и делавшую его странным, потусторонним созданием, по ошибке оказавшимся на погибающей планете. Арн все чаще ловил себя на мысли, что прикасается порой к Льюису лишь потому, что хочет вновь убедится, что это создание все же из плоти и крови.

— Хочу на ручки!

Смущенный нежностью Арна, Льюис решил пошутить, не предполагая, что просьбу выполнят, да еще и мгновенно. Арн подхватил смущенную Рапунцель на руки и, прижав плотнее к себе, вышел из медблока, в котором ранее проходили все процедуры, необходимые для адаптации Льюиса к изменившейся окружающей среде, а предыдущей ночью проходила лишь одна  — оказание первой помощи потерявшему сознание парню. Хрупкое здоровье эфемерного подопечного вызывало беспокойство у всех разумных на всем содружестве планет кроме самого Льюиса, который со скучающим видом выслушивал все настойчивые увещевания Арна, беспечно забывая, о чем тот ему говорил, как только переключался на что-то более интересное.

— Арн! Ты что делаешь?! Поставь меня!

Лу колотил Арна по спине, сгорая от стыда за то, что его, в длинной до пят сорочке, в которой он проходил процедуры в ненавистном саркофаге, как принцессу на глазах у всех несут на руках в каюту. Еще и волосы развеваются на ветру, как в сопливых корейских мелодрамах.

— Ты хотел на ручки, я тоже хотел, чтобы ты был…на ручках. — Арн потерся кончиком носа об макушку спрятавшего в ладонях лицо Льюиса.

— Ты меня смущаешь!

— Ты слишком мило смущаешься, чтобы я перестал это делать. — Весело хмыкнул Арн, внося Льюиса в каюту и укладывая в постель.

— Эй! Мне надоело лежать! — Льюис забарахтался в объятиях. — Я хотел в спортзал!

— Не сейчас. Придется пару дней повременить с физическими нагрузками.

— Что вчера произошло? — Льюис, несмотря на то, что его опустили на кровать, выбрался из нее и, проигнорировав недовольную мину Арна, направился к гардеробной, собираясь подобрать себе одежду и принять душ.

Пока Льюис ковырялся в гардеробной, выискивая полюбившееся темные бриджи и белую тунику из плотной ткани с широкими рукавами и яркими цветами непонятного вида, вышитыми почему-то на спине, Арн, не скрываясь любовался обнажившейся изящной фигурой, длинными ногами, светлой кожей без изъянов и беззащитной спиной с созвездием родинок на лопатках. Волна золотистых волос, упав с плеч, закрыла спину и идеальные ягодицы, выдергивая в реальность залипшего на полупопиях Арна.

 — Я…- Голос мужчины слегка охрип от возбуждения, но Арн справился с собой. — Я схожу за обедом для нас двоих и… — Арн замолчал, нахмурившись.

— И?

— И мы поговорим. — Арн еще раз пробежался глазами по ничего не замечающему Льюису и вышел из каюты.

*

— Так о чем ты хотел поговорить? — Распаренный после горячего душа Льюис, облачившийся в найденные вещи, вернулся в каюту, где его ждал вернувшийся из похода в столовую Арн.

— Мы скоро прибудем на промежуточную станцию.

— Ого! — Закутавшийся в одеяло Льюис сел на диван (потому что есть за маленьким столиком не любил) и, затянув на свои колени поднос с едой, уставился на Арна. — Скоро — это когда?

— Завтра ночью.

— Что-то ты не выглядишь радостным. — Жующий Льюис нагнулся, заглядывая в глаза сидящего рядом Арна.

Повисший в тишине вопрос сделал лицо мужчины еще более хмурым.

— Сейчас ты здесь. — Из губ Арна вылетел тяжелый вздох. — Ты удивительный, и ты, как бы это сказать, ты мой, а я твой. — Арн взял теплую ладонь Льюиса и прижал к своей груди, где гулко билось сердце. — И все вокруг уже привыкли, что ты «наш». Ты нам знаком и, как бы мне этого не хотелось, но на миг мне показалось, что мы можем принадлежать друг другу…

Встревоженное лицо Льюиса потеряло все краски, а побледневшие за последние сутки губы сжались в плотную линию.

— О чем ты?! Почему мы не можем принадлежать друг другу?! Я, черт тебя дери, опять ничего не понимаю!

— Потому что ты принадлежишь всем

— Что это значит? — Во рту пересохло.

— Ты принадлежишь общественности, своим поклонникам, аристократам. Мутантам всех мастей, самым лучшим и самым худшим из них. Всем, кто видит в тебе надежду и считает твою жизнь частью собственной. Как только мы окажемся на станции, это вновь станет очевидным. Но я все равно буду рядом.

Слова прозвучали как выстрел, пробивший легкие и надежду насквозь. Льюис понимал, о чем говорит Арн, но не хотел признавать этого, потому что признав, придется подчиниться реальности. Розовые очки бьются стеклами вовнутрь и от них, как видно, пришло время избавляться.


Льюис, затянутый в плотный облегающий костюм темно-синего цвета и с туго стянутыми в высокий хвост волосами, прислушивался к гулким шагам их небольшой компании, приближавшейся к отсеку, где содержали Яскера. Наконец, все замерли перед внушительной по размеру круглой дверью, ожидая, когда Арн и еще несколько человек введут код в панели, находящиеся по обе стороны от входа. Наконец, красные полосы, горизонтально прошивавшие дверь, загорелись белым, и дверь, расколовшись на части, разъехалась в разные стороны, пропуская небольшой отряд из четырех разумных в длинный коридор с множеством таких же круглых, но матовых дверей, за которыми двигались едва различимые силуэты разумных.

Потом они подошли к четвертой от начала коридора двери. Арн прошел к едва заметной в стене панели управления. После нескольких его манипуляций стекло двери стало прозрачным, и Льюис увидел лежащего на необычного вида кушетке Яскера. Кушетка больше напоминала глубокую выемку из стены, из которой невозможно было упасть.

— Сядьте в кресло. — Холодным, почти незнакомым голосом отчеканил Арн.

Яскер, привставший со своего места при их появлении, ядовито ухмыльнулся и, легко поднявшись, подошел к стоящему в противоположном углу креслу. Вообще, все помещение было до рези в глазах белым. Все кушетки, стены, кресла, пол, даже одежда на Яскере была ослепительно белого цвета, отчего безупречная кожа аристократа казалась темнее, а сам он старше.

Как только мужчина сел в кресло, и его тело зафиксировали странные тонкие браслеты, дверь в камеру открылась.

— Я соскучился, Льюис. — С улыбкой протянул Яскер, тем не менее смотря на Льюиса с досадой и злостью. С еще большей ненавистью Яскер посмотрел на стоящих рядом с ним разумных.

— По просьбе Льюиса мы покинем камеру, но останемся за стеклом, так что думай, о чем говоришь и не пытайся лгать.

— Лгать? У каждого своя правда, Арн. — Выплюнул Яскер, сжав руки до белых костяшек на подлокотниках.

Льюису было странно видеть этого сильного и уверенного в себе разумного прикованным и обездвиженным креслом, будто обезвреженным. Льюису, в отличии от Арна, Яскер не казался опасным или представляющим для него хоть какую-то опасность, но брошенная вскользь фраза Арна: «Ты слишком доверчив», остановила все остальные возражения еще до появления Льюиса в нижнем отсеке камер.

— Привет, — Настроенный решительно, Льюис нервно потеребил край своего пиджака и неловко осмотрелся в небольшом помещении, ища место, куда он мог бы присесть, чтобы не топтаться у двери, за которой за ними коршуном наблюдал Арн и его «коллеги».

— Здравствуй, котенок, — Льюис дернулся из-за этой «клички» и бросил быстрый взгляд на Яскера. — Нажми на белый прямоугольник в стене, появится стул.

Льюис подошел к стене рядом с креслом с красными от странной неловкости щеками, хотя, когда шел к Яскеру, пылал негодованием и желанием продемонстрировать свою «уверенность», которой на самом деле не было, как и фундамента для нее. Нажав на неприметный прямоугольник, Льюис получил в свое распоряжение странный «стул», больше напоминавший куб без двух сторон, который ему пришлось вытащить из появившейся ниши. Сев, наконец, на стул в нескольких метрах от следящим за каждым его действием Яскером, Лу сложил руки на коленках и перевел взгляд на плечи Яскера (смотреть в глаза было почему-то неловко). Даже прикованный к фиксирующему креслу Яскер казался хозяином положения, будто сидеть в нем было исключительно его желанием.

— Я не кусаюсь.

Льюис пристыжено пододвинулся ближе.

— С каких пор ты начал опасаться за свою жизнь рядом со мной?

— Я не боюсь. — Льюис раздраженно прикусил губу, потому что прозвучало это не слишком убедительно.

— Зачем ты пришел, Льюис?

Яскер наклонил голову к плечу, разглядывая своего «подопечного», который и сам затруднялся ответить на заданный вопрос. Парень мялся, теребя браслет с физиопоказателями на запястье.

— Соскучился. — Усмехнулся Лу — Ты против?

— Конечно же нет… — Яскер ухмыльнулся. — Так зачем ты пришел? — Вновь настойчиво повторил Яскер.

Лу нервно повел плечом, будто паутину скидывая. Он сам не знал, зачем пришел, слишком много причин и ни одной подходящей для озвучивания.

— Увидеть тебя, сказать, что ты скотина! Что ты не имел права так со мной поступать! — Глупее ответа и придумать было нельзя, Льюис поморщился, как только увидел насмешливую всепонимающую мину на холеном лице аристократа.

— Увидел, сказал, и что дальше?

— Ничего! Могу уйти! — Завелся и без того взвинченный Лу.

— Тогда ты не получишь того, зачем приходил. — Снова ухмыльнулся Яскер.

— И зачем же я приходил?!

— Нуууу, Льюис — трусишка! Будь честным и храбрым хотя бы со мной наедине. — Подмигнув, прошептал аристократ. — Ответь на этот вопрос честно сам.

Льюис боролся с раздражением, злясь на Яскера и еще больше злясь на себя, на свою неловкость и опасения, кучу подозрений, щедро приправленных страхами и мнительностью.

— Ты прав. Сказать тебе, что ты сволочь было не единственной причиной.

— Ну вот уже похоже на правду. Льюис, Льюис. Мой наивный, светлый мальчик…

Яскер устало вздохнул, перестав улыбаться, и откинулся на спинку кресла, став серьезным и бесконечно утомленным той усталостью с которой старая, циничная мудрость смотрит на наивную глупость. На самом дне проницательных глаз таилось беспокойство.

— Я увлекся тобой, забыв обо всем на свете. — Тонкие губы тронула печальная улыбка. — Знаешь, ты действительно напоминаешь ангела. И я, если честно, слегка забылся в твоей поднебесной, оторвался от реальности, в каком-то смысле влюбившись в твой идеализм, максимализм, веру в светлое будущее и просто фатальную наивность. Хотя наивность однобокую, порой ты понимаешь очень сложные вещи, но не понимаешь элементарные, не замечаешь валуны на своей дороге или не хочешь замечать, но видишь алмазы впереди… И за это тебе придется дорого заплатить.

Льюис нервно сглотнул, в висках слегка пекло.

— Почему?

— Потому что ты наивный дурак, которым будут пользоваться все, кто смогут до тебя дотянуться.

— Как ты?

— Я тобой не пользовался.

— Ну конечно, ты просто сделал из моей жизни реалити-шоу!

— Это была не моя идея, от меня тогда уже мало что зависело, как и от тебя. В какой-то момент я окончательно стал лишь твоей нянькой, потому что в «наших» кругах меня подловили на привязанности к тебе. С этого момента я мало что мог решать.

Льюис опустил лицо, разглядывая свои руки и пытаясь вытянуть из беспредельного торнадо в мыслях толковый вопрос, бесцветный вопрос, который не заденет никого… И не ответит ни на что. Хотелось спросить остро в лоб о том, что волнует, но никто не мог гарантировать, что их разговор сейчас не прослушивают, а Льюис не хотел обидеть Арна сомнениями, но и избавиться от них не получалось. Кто-то циничный внутри черепной коробки всегда смеялся над страхом Льюиса задеть чужие чувства.

— Котенок, давай я задам «твой» вопрос? Раз ты не решаешься. — Теплота в ранее таких циничных глазах дернула что-то в сердце, отправив ком в горло от своеобразной заботы, которую Льюис уже не рассчитывал увидеть в этом показавшемуся за последние дни почти чудовищем человеке.

Льюис не поднимая глаз, кивнул.

— Тебя беспокоит то, зачем ты нужен? Кто тебя похитил и с какой целью?

Льюис снова кивнул.

— Простой вопрос, но сложный ответ. Раз ты до сих пор не знаешь на него ответ, то тебе не сказали его по нескольким причинам, либо собираются исказить потом мою версию, либо надеются вообще до конца ничего тебе не объяснять. Поэтому я не буду отвечать конкретно на этот вопрос, я лишь обрисую тебе современные реалии, о которых ты не имеешь никакого представления, если успею, конечно, а ты уже сам будешь делать выводы.

В сердце Льюиса екнуло беспокойство в предчувствии информации, которая может явно не понравиться. Чувство собственной глупости рождало неловкость под бесконечно уставшим взглядом Яскера. Эта усталость вызывала холодные мурашки своей пресыщенностью, циничностью и равнодушием, будто древний, все повидавший, все испробовавший и во всем разочаровавшийся старик смотрел на Льюиса из глубины глаз молодого, холеного лица аристократа.

— Знаешь, как называют твое время сейчас? Твою эпоху?

— Откуда мне знать?

— Действительно… Ваше время называют временем «умирающих государств».

— Умирающих? — Льюис растерянно хлопал глазами.

 — Да. Как ты думаешь, в какой ты сейчас стране?

— Не знаю.

— Ни в какой.

— В смысле?

Яскер ухмыльнулся, смакуя обескураженность Льюиса.

— В прямом. В мире давно нет стран, государств, княжеств, эмиратов… Ничего из того, к чему привыкли люди твоего времени.

В камере повисла тишина, Льюис хотел задать вопрос, но лишь беззвучно открыл и закрыл рот, уйдя в себя от шока. Пытаясь понять, как это, без государств? А кто гарантирует права разумных? Кто охраняет закон? Конституцию? Кто защищает слабых, лечит больных, учит необразованных?

— Но как же без государств?! Такого не может быть! Куда они делись?

— Растворились во времени. Их сожрали транснациональные корпорации.

— Бред, этого быть не может!

— Почему же? Государство это одни убытки: оно должно содержать пенсионеров, инвалидов, сирот, больных, защищать территорию, спонсировать научные открытия, отстаивать интересы и суверенитет своего государства и граждан на международной арене, содержать чиновников, институты, военных и оборонную промышленность, а из всех «плюшек» только налоги и те — сухая лепешка вместо сочного куска мяса. Налогоспособного населения меньше, чем пенсионеров, несовершеннолетних иждивенцев, больных, постоянно сосущих бюджет военных, и на все нужны деньги, которых нет. Плюс чем образованней население, чем лучше оно живет, тем меньше размножается. — На лице Яскера вновь растянулась циничная ухмылка. — Тогда основная масса населения стареет, количество налогоплательщиков падает, с помощью гастарбайтеров, сам знаешь, налогов не соберешь, потому что уже в твое время заводы, на которых в начале двухтысячных работало несколько тысяч человек, благодаря модернизации стали обслуживаться меньше чем сотней. Так куда девались все остальные? За которых, кстати говоря, работодатель тоже платил налоги государству? За робота платить не нужно. То есть, издержек меньше, они минимально распределяются на товар, а значит, чистая прибыль с него выше, если, конечно, производитель не опустит цену. Но даже если опустит все равно продавать станет больше, но мы отклонились, куда девать всех остальных? Чем они зарабатывали себе на хлеб?

Льюис молчал, вспоминая как отец с самого детства жестко требовал с них успехов в учебе, но он всегда мало задумывался об этом, потому что жил в благополучном районе, который хорошо охранялся и был достаточно автономен.

— Молчишь? Правильно, что молчишь. Одни стремительно нищали, а другие стремительно богатели, борясь между собой за рынок сбыта, а что касается остальных, то они в пролете, потому что физический труд стал не нужен, в цене были лишь мозги и творчество, получается, слишком много иждивенцев на шее у государства, о которых нужно заботится. Это основная проблема, второй стало то, что бизнес в своей структуре не имеет границ. Рынку не нужны границы: таможня, налоги на импорт и экспорт, акцизы — это все лишние затраты. Слишком много проблем от государств и их законов, плюс ко всему появилось множество монополистов, которые не содержали иждивенцев, и их бюджет был больше бюджетов некоторых стран, так зачем им эти самые страны? Зачем им границы, законы, налоги и куча всего остального? Это создавало множество лишних препятствий… — Яскер торжественно замолчал, выжидающе глядя на своего визави.

— Но это государства! Это ведь не муху придавить!

— Льюис, ты когда пост какого-нибудь СМИ читал, ты задавался вопросом кому принадлежит телеканал, который ты смотришь, газета, которую ты читаешь? Кто владелец информации, которую ты узнаешь? Из какого источника она, и какие у этого источника мотивы? Или ты интересовался кому, например, принадлежат платежные системы?

— Причем тут это?! — Льюис вскочил со своего места, всплеснув руками.

— Для тебя, как видно, ни при чем.

— Как это случилось?!

— Постепенно. Это естественный процесс при капитализме. Закрутили маховик смутного времени как всегда, в верхах, в грызне за влияние, рынки сбыта, ресурсы, информационное поле, потом вспыхнул средний класс, чьи интересы были затронуты, ну, а дальше и всех остальных, и понеслась. Сам знаешь, остановиться можно при взлете, но не при падении. Это долгий процесс, Рим, Франкское государство, да и другие давно доказали, что чем больше государство, тем сложнее его удерживать единым, а капитализм не имеет границ. — Яскер развел руками, как бы подводя итог своему короткому рассказу, от которого у Льюиса волосы на голове шевелились.

— И что же сейчас?

— Сейчас транснациональные корпорации. Которым принадлежат земли, люди, ресурсы. Государств больше нет.

— Но кто защищает права разумных?!

— Их работодатели. — На лице аристократа растянулась самая ядовитая улыбка из всех.

Льюис сидел на стуле, слегка наклонившись вперед, будто стараясь услышать что-то другое из того, что ему сказали. На красивом лице отразилась растерянность, непонимание и неверие.

— Пока ты осознаешь то, что я сказал, я добавлю «приправы», к блюду, которое ты сейчас пытаешься переварить. Задумайся теперь, кто тебя похитил? Государств нет, значит и интересов людей, которых оно бы представляло, тоже нет, ради чего тебя похищать? Кому конкретно ты нужен, и так ли сильно отличаются твои похитители от нас? Возможно, поводок будет гораздо длиннее, чем у нас, но он всегда будет на твоей шее, не тешь себя иллюзиями. Чьи права теперь ты будешь защищать, если прав больше нет?

Дверь в камеру отъехала, прерывая незаконченную беседу, которую Льюис и так не смог бы завершить.

— Льюис. — Голос Арна доносился будто из соседнего помещения.

— Я хочу побыть сегодня один. — Льюис встал со своего места и, не прощаясь, вышел.

«Безудержная жажда денег, первейшая и непреодолимая движущая сила капиталистического индивидуализма, не ведающего ни узды, ни совести, овладевает тысячами людей. …Нет более ни нравственных правил, которые бы их обуздывали, ни страха, который бы их сдерживал, ни традиций, которые бы их стесняли»[Февр Л. Бои за историю.М., 1991.].

Комментарий к Описанное в этой истории мироустройство будущего, не является моей точкой зрения о нашем будущем, это лишь часть этой истории и один из возможных вариантов, так что положите тапок на место!

====== Часть 22 ======

«Я даю надежду людям, я не оставляю её себе.» Властелин колец

Металлическая туша корабля медленно сбрасывала скорость, пока полностью не остановилась, зависнув в мутной водной массе. В нижней части корабля открылся шлюз, выпуская из своего массивного брюха юркую шлюпку, в которой сидел Льюис и десять человек сопровождения. Капсула, больше напоминавшая серебристую каплю, на секунду зависла, будто задумавшись, и, резко рванув вперед, обогнула шпили затопленных зданий, на которые Льюис шокировано таращился через стекло. Петляя между развалинами домов и небоскребов, капсула стремительно спускалась все ниже, пока не оказалась напротив черной пасти тоннеля, очертаниями напоминавшего метро, в которое, мигнув ярче засветившими прожекторами, проворно нырнула отважная капля.

Льюис затаил дыхание, наблюдая, как перед глазами проносятся затопленные стены метро, бликуют от света фонаря рельсы, и испуганно разлетается в разные стороны мусор, плавно обтекающий гладкую обшивку корабля, который парень за внешний вид прозвал «слеза».

Пока слеза петляла в хитросплетениях затопленной подземки, Льюис вновь и вновь прокручивал в голове разговор с Арном, пытаясь придать своему мнению об Арне и ситуации, в которую попал Льюис хоть какое-то законченное мнение, чтобы начинать предпринимать хоть какие-то действия и выстраивать хоть какие-то стратегии поведения. Потому что медузообразное состояние, вызванное изолированностью от внешнего мира и малой информированностью, становилось слишком затянутым и опасным, хотя бы потому, что меньше всего парню хотелось стать марионеткой в чьих-то руках, и даже если ею все же придется стать, то нужно хотя бы попытаться выбрать эти самые «руки».

Несколькими часами ранее

— Нам все равно придется поговорить, и лучше сделать это сейчас! — Сложивший руки на груди Арн навис над сидящим на диване Льюисом.

— Ну давай поговорим…

Льюис перевел свои льдистые глаза на Арна, обдав разумного холодной отчужденностью и почувствовав какую-то будто потустороннюю привязанность. Эмоция казалась странной и чужеродной, незнакомой. После разговора с Яскером, Льюис провел ревизию информации, которая у него была, и скрупулезно разобрал чувства и эмоции, которые испытывал к Арну. Ревизия выявила очевидную, не навязанную симпатию, и в тоже время набор эмоций, которые появлялись и исчезали вместе с присутствием и отсутствием Арна. Например, чувство доверия и надежды, которая слишком ярко вспыхивала, стоило рядом оказаться Арну и также быстро потухала, стоило ему исчезнуть. Это наблюдение озадачило и вызвало подозрение, что ментальные способности и эмпатия Арна оказывала на Льюиса нежелательное для него воздействие, искусственно изменяя естественные эмоции парня на предпочтительные для мутанта.

Сделанный вывод заставил похолодеть и насторожиться. Так как разговор с Арном отложить или перенести не получится, ведь совсем скоро они должны были прибыть на место, Льюис решил, что будет пытаться внимательно отслеживать каждую свою эмоцию и пытаться ее анализировать, потому что если Арн оккупировал эмоции Льюиса, то дела его действительно плохи, и змея, которая пригрелась рядом с ним, может оказаться в миллионы раз опаснее чем та, от которой он волей случая избавился.

— Я так понимаю, аристократ рассказал тебе немного о нынешних реалиях, и ты сделал на этой почве заключение о том, для чего ты нам нужен? — Арн пододвинул одно из кресел к окну, тем самым расположившись напротив напряженного и отстраненного Льюиса.

— Да.

— Можешь сформулировать его мне?

— Зачем? Чтобы ты исковеркал мою версию и разбил ее в щепки в слабых местах? Я еще не сделал окончательного заключения, только предварительное… — Льюис отвернулся, пряча взгляд за окном и скрывая лицо от проницательных глаз Арна.

— Хорошо. — Арн тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла, будто прекращая разговор, но на самом деле давая себе паузу на размышления.

— Тогда я воспользуюсь возможностью и расскажу тебе «свою» ситуацию и твою роль в ней. — После долгого молчания подал голос Арн.

Льюис кивнул и, обхватив свои плечи руками, приготовился слушать ушами и чувствами.

— Я слышал ваш разговор, и я его как бы продолжу. Государств нет, но есть содружество планет и колоний, которое управляется советом.

Арн нажал на небольшой браслет на своей руке и перед Льюисом всплыла круглая голограмма, с множеством треугольников, в совокупности напоминавших срез апельсина.

— Это символ содружества планет. Треугольники в нем имеют несколько значений. Для начала, треугольник является завуалированным символом пирамиды: меньшинство наверху, большинство внизу, и также каждый треугольник обозначает сектор, который имеет право голоса на совете. Главу совета избирают каждые пять лет, занимать пост предыдущий глава совета не может еще три следующих срока.

Изображение, похожее на плоскую монету, покрутилось перед лицом Льюиса и исчезло.

— Совет регулирует отношения между монополистами, монополисты контролируют разумных их жизнь, торговлю и ресурсы на своей территории. Совет отвечает за разрешение внутренних конфликтов между монополистами, развитие общей передовой и военной науки, внешние контакты и оборону «содружества планет».

— Где человек в этой концепции и его права?

— Нигде. Понятие «человек» применимо только к нашим предкам и к тебе, как его представителю, сейчас есть только понятие «разумный».

— Хорошо. У «разумного» есть права и кто их гарантирует?

— У «разумных» есть касты, в зависимости от касты есть и права.

Льюис сглотнул, чувствуя холодящую тяжесть в груди и неоформившееся беспокойство за бесправных разумных.

— И какой диапазон этих самых прав, и что с теми, у кого их нет?

— Я надеялся, что ты не спросишь, но знал, что спросишь. — Арн тяжело вздохнул. — Льюис, это слишком долго объяснять, слишком сложная структура.

— Ну ты же умный, вот и изложи вкратце.

— Ты стал слишком враждебным ко мне. — Арн попытался свернуть с дорожкиназревающего разговора, но Льюис холодно вздернул бровь, своим недовольным лицом демонстрируя нежелание отклоняться от выбранной темы.

Небольшой экранчик дверной панели мелькнул желтым цветом вызова, Арн встал со своего места, под внимательным прищуром голубых глаз открыл дверь, обменявшись парочкой фраз на неизученном еще Льюисом языке, и забрал небольшую коробку, которую Льюис уже знал, как раскладывающийся поднос. Коробочка при нажатии на центре распускалась наподобие цветка, образуя прочную плоскую поверхность, в центре которой оказывалось заложенное в нее заранее содержимое. Сейчас там был небольшой чайник и малюсенькие кружечки.

— Я не собираюсь сейчас пить чай! — Ощетинился на самоуправство Льюис.

— Ок. Может потом соберешься.

Льюис слегка смутился тому, что Арн не настаивает, и не заметил небольшую капсулу, спрятавшуюся за одной из чашек.

— Хорошо. — Арн вернулся на свое кресло. — Вкратце так вкратце… Есть семь каст, каждая из которых определяет категорию разумных и их права, переход из касты в касту осуществляют специальные комиссии. — Арн кинул взгляд на собранного и подобравшегося Льюиса. — Начну, пожалуй, с низшей касты, чтобы ты понял систему «пакетов». Льюис, я прошу тебя не принимать все сказанное близко к сердцу, потому что такая система обусловлена необходимостью.

— Начинай! — Льюис упрямо сжал губы в тонкую линию.

Арн вновь страдальчески вздохнул, погладил колени и, отогнув мизинец, начал:

— В минус первую касту прав входит право безболезненной смерти.

— Что прости? — Льюис завис, хлопая, как филин, глазами.

— В минус первую касту прав входит право безболезненной смерти. — Как ученик перед учителем нудно повторил Арн. — Льюис, есть такие мутации, при которых мутанту даже не присваивается статус разумного. Я не буду сейчас рассказывать про сами касты и виды разумных, входящих в них, лишь про правовые касты и «пакеты прав». Так вот, в минус первой касте прав есть только одно право — право безболезненной смерти, если мутант явился в пункт утилизации сам, а его не поймала в отчужденной зоне группа зачистки. Если вкратце, то под эту категорию подпадают неразумные опасные и неразумные безопасные, а также все опасные разумные.

— Что значит «опасные разумные»? — Прохрипел оглушенный информацией Льюис.

— Этот термин поначалу охватывал мутантов с очень сильными мутациями. Чтобы ты понимал, то у некоторых мутантов признаком человеческого предка являлось, например, наличие человеческой кожи, а все остальное по форме напоминало паука. Могу показать! — Воодушевленно воскликнул Арн.

Недолго думая, Арн что-то нажал на браслете, и перед потрясенным Льюисом появилась чудовищное создание в натуральную величину и объем, мало напоминавшее как паука, так и человека. Единственное, что объединяло и человека и паука в этом нечто, была человеческая кожа на множестве двигающихся в голограмме паучьих лапок. Подробнее Льюис разглядеть не успел, так как отвлекся на подступившую к горлу рвоту.

*

Продолжить начатую беседу получилось через час, когда с пола убрали полупереваренный завтрак, и закутанный в одеяло Льюис выпил несколько кружечек с чаем, в которых добавили по пару капель из припрятанной капсулы с успокоительным.

— Они все такие страшные?

— Кто все? — Арн обновил содержимое кружки Льюиса

— Ну те…- Лу поморщился, всеми силами стараясь не вспоминать об увиденном. — Кто в этой категории прав.

— Это самый милый, поэтому я его и показал.

— Зашибись.

— В общем, первая категория — это разного рода мутанты, в которых сложно узнать человеческого предка, почти с полным отсутствием интеллекта, который мы подразумеваем у человека. Они бывают опасными и агрессивными, а бывают не агрессивными, не опасными просто бесполезными, скорее, корм для этой эволюционной цепочки…

Арн прервался, потому что, судя по виду, Льюису вновь поплохело, но парень сдержался, и Арн продолжил.

— В общем, есть опасные и неопасные мутанты без интеллекта, есть с интеллектом, но с сильной мутацией и неконтролируемой агрессией. Такие создания представляют основную опасность, потому что приспособились контролировать предыдущую категорию и с помощью нее нападать на других разумных, которым не посчастливилось оказаться в «нужном месте, в ненужное время». Поэтому на них особая охота. Это первая категория, вторая! — Арн отогнул безымянный палец. — Вторая категория имеет право на жизнь, но не имеет право на размножение, то есть принудительная стерилизация — дефектные гены не должны передаваться. Третья категория…

— Подожди, подожди! — Льюис поднял руки ладонью вверх. — Что значит «не имеет право на размножение», в смысле, какие еще права?

— Никаких. Они принадлежат другим разумным, те за них отвечают.

— Они разумны?

— Относительно… Неразумных среди них нет, но уровень интеллекта редко поднимается выше среднего.

— Подожди, но ведь это самое настоящее рабство?!

— Ну да, возможно, так и есть. — Легко согласился Арн.

— Они имеют такие же сильные мутации? — Льюис потер об колени взмокшие ладони.

— По разному, Льюис. Мутаций великое множество, некоторые виды стремительно мутируют, каждый год меняя облик и передавая его своему дефектному потомству, а те своему, и это настоящая проблема, а учитывая, что единственный вид удовольствия доступный низшим — это секс, то размножаются они очень быстро.

Повисла пауза, во время которой Льюис пытался уместить полученную информацию в своей картине мира.

— Мне продолжать?

— Д-да.

— Ок. Минус третья каста прав имеет право на жизнь и на размножение, но разрешение на размножение условно, его нужно официально получить от поручителя, точнее: хозяина, это с какой точки смотреть, и также нужно одобрение мутационной комиссии. Минус четвертая каста прав — у нее уже есть первый пакет прав: право на жизнь, право на размножение, право на образование без самостоятельного выбора работодателя.

— Как это?

— Вот так! Блин, Льюис.- Арн раздраженно залепил себе по лбу, понимая, что не на что злиться, парню неоткуда было узнать то, что ему уже кажется элементарным. — Их учит монополист, которому принадлежит их семья и работающие родители, он же по результатам тестирования определяет направление, в котором будет учиться ребенок и сферу, в которой он будет работать.

— Это рабство!

— Называй как угодно, я, с твоего позволения, продолжу. — Арн откинул белую прядь волос с плеча и, закинув ногу на ногу, продолжил свой жуткий рассказ. — Минус пятая каста имеет все права первого пакета и право на выбор работодателя на территории монополиста, это второй пакет. Минус шестая каста имеет все предыдущие пакеты и самое главное — имеет право на смену монополиста, то есть на эмиграцию. Минус седьмая категория имеет все права предыдущих категорий и право на собственность и бизнес. Все остальные категории прав больше не имеют приставки «минус» и регулируют отношения между совсем другой…прослойкой населения. В них пока не будем углубляться, там слишком много нюансов по владению собственностью, и регулируются они советом содружества планет.


Льюис проследил, как слеза в очередной раз пронеслась мимо затопленной станции метро и свернула в один из жутких коридоров, осужденный на вечное забвение, и своим гнетущим видом вызывающий чувство тяжести и фатальной бессмысленности всего, за чем гонится человек. В салоне их небольшого корабля было торжественно и в то же время печально тихо, будто все присутствующие чувствовали свою вину перед древними сооружениями, которые для Льюиса когда-то были обыденной современностью.


Чтобы отвлечься от чувства неловкости при мысли, что естественным положением вещей для Льюиса сейчас было бы лежать прахом в земле, а не смотреть как кончила его цивилизация, которую он только сейчас перестал отождествлять с собой, Льюис вспомнил конец их разговора.

— Так для чего вы меня похитили.

— Скорее, освободили. — Арн, недовольный формулировкой, воинственно сложил руки на груди.

— Пусть так. — Не стал спорить Льюис.

— Монополисты конкурируют между собой по многим вопросам, есть отрасли бизнеса настолько масштабные, как фармакология, например, что монополия раскалывается на две ветви, которые начинают конкурировать с друг другом. Эти расколы не видны на первый взгляд, и территория, принадлежащая одному монополисту, которого уже по факту двое, остается прежней, но идет подковерная борьба в основном за специализированный наемный труд, за талантливых сотрудников и их разработки, да и вообще идет конкуренция между регионами монополистов за талантливых разумных даже с минус пятой категорией прав. Мутация дала не только уродства, но красоту и таланты, которые очень нужны сейчас. Особая конкуренция в колониях и других планетах, потому что каждый монополист хочет себе максимально «чистое» население с образованием, полученным не за его счет. В общем, важен престиж монополии и привлечение спонсоров в разные проекты монополии.

— Значит, я стану «лицом» вашего монополиста, чтобы привлекать к нему талантливых разумных?

— Нет. Я не работаю на монополиста.

— А на кого?

— О нашей мутации мало кому известно. Нас мало, но наших способностей достаточно, чтобы встряхнуть эту планету…

Льюис подобрался.

— Поясни.

— Мы повстанцы, и мы собираемся возродить государственный строй, но наши планы не совпадают с интересами наших союзников, а точнее сказать, они о них… пока не знают.


 — Льюис! — Окрик Арна вырвал из воспоминаний, заставив парня оглянуться, вспомнив, где он находится.

— Да-да. Я здесь, задумался.

— Мы вот-вот прибудем, нас будут встречать. Постарайся не отходить от меня, надень, пожалуйста, перчатки, которые я тебе дал, и вставь в ноздри фильтры.

Льюис натянул белоснежные перчатки из тонкой полупрозрачной ткани и, нашарив два крошечных фильтра, вставил их в ноздри. Капля, вынырнув из очередного поворота, зависла рядом с прозрачными воротами, помещение за которыми было заполнено лишь наполовину. Небольшие двери раскололись на три одинаковых треугольника, и капля вместе с водой хлынула внутрь. Стоило кораблю оказаться в этом отсеке, как необычные ворота вновь закрылись, заблокировав приток воды. Перед каплей, которая теперь была не в воде, а, подобно лодке, дрейфовала по ней, распахнулись еще одни ворота. В этот раз «ворота» больше напоминали веер, который, собираясь открывал проход в следующее помещение, за которым было еще меньше воды. Так капля прошла еще четыре вида ворот, за каждыми из которых были отсеки, объем воды в которых становился все меньше, пока не стал минимальным для передвижения на капле.

Наконец, закрылись последние ворота, и взволнованный Льюис наблюдал, как они прибыли к одной из станций метро, которая не была затоплена. Сердце екнуло от огромного количества разумных, которые битком стояли вдоль всего перрона. Наконец, корабль остановился напротив небольшого свободного «коридора» из разумных. Капле спустили самую примитивную лестницу, которую было уже странно наблюдать в настолько технологичном мире.

У слезы съехала часть серебристой обшивки, и из нее вылезли пять человек сопровождения, вставшие друг напротив друга, следом вышел Арн и в гробовой тишине подал руку Льюису. Оперевшись на руку, Льюис выбрался из салона слезы, а следом за ним еще пятеро, замкнувшие их небольшой отряд.

Льюис старался не смотреть по сторонам, тем более, толпу встречающих загораживали высокие сопровождающие. Первыми, кого получилось разглядеть, была троица разумных, на чьих лицах был знакомый отпечаток высокомерия, свойственный таким людям, как Яскер, а за их спинами возвышалась мощная фигура «быка», с которым Льюис успел познакомиться в тот день когда погиб Варден. «Маска» — союзник «Быка» тоже оказалась поблизости.

Преодолев несколько метров коридора, сопровождение Льюиса замерло, расступившись перед встречающей троицей аристократов. Краем уха Лу уловил как Арн недовольно прошипел в динамик «Что они тут делают?». Ответа Льюис, естественно, не услышал, встретившись глазами с насмешливым взглядом «Быка».

— Мы рады приветствовать тебя, Льюис! — Протянул один из троицы, чьи широкие плечи украшала настоящая шкура животного.

====== Часть 23 ======

POV Льюиса

Ну что сказать, я уже, конечно, привык к экзотичной внешности нынешнего поколения, но эта троица, тем не менее, притягивала взгляд. Говорят, что уверенность «пахнет», то есть буквально чувствуется, так вот, уверенность этих троих я чувствовал. Казалось, будто все величие и сила сконцентрировалась в них троих, и я бы, возможно, затрепетал от такой ауры, если бы ранее не столкнулся с Яскером и не заработал несварение желудка по утрам от подобной самоуверенности, так что меня, к счастью, к полу восхищением не пригвоздило, хотя Яскер им все же уступал.

— Мы рады приветствовать тебя, Льюис! — Величественно пробасил обладатель шкуры.

А я-то как рад, не так, конечно, как ощерившийся Арн, готовый, кажется, вот-вот вцепиться в горло говорящему, но тоже «рад». Радости мне добавляет настоящая шкура на плечах говорящего и толпа разумных, окружившая всех нас. Складывается такое ощущение, что если я буду не рад, то эти пока спокойно стоящие ребятки в неброских комбинезонах с силовыми нашивками на груди, руках и плечах, должны помочь мне и моему сопровождению «обрадоваться». Мне не осталось ничего иного, как выдавить кривую улыбку и подтвердить, что я тоже очень «рад», попутно разглядывая троицу.

В их внешности было за что зацепиться глазу.

Тот, что приветствовал меня, радушно раскинув руки в стороны, помимо длиннющей рыжей косы, был увешан целой кучей странных браслетов, больше напоминавших китайский ширпотреб с рынков, о которых нам часто рассказывала мачеха (у нее этого барахла хранилась куча), мощные плечи, как я и говорил ранее, были укрыты огромной серой шкурой неизвестного животного. Сильные руки обтягивала синяя ребристая ткань нанокостюма, который часто и на меня натягивали, помогая защищать тело от радиации и химических осадков во время дождей.

Длинные ноги были облачены в брюки из такой же ткани и обуты в мощные берцы, с слабо бликующей магнитной платформой. Яскер мне рассказывал о таких ботинках, позволяющих передвигаться по любым металлическим поверхностям и неважно, горизонтальные они или вертикальные. На шее виднелись такие же, как и браслеты, бусы. Лицо встречающего напоминало крокодила: бульдожья челюсть с мощными желваками, длинный рот с полными губами, сейчас растянутый в улыбке, широкий нос и большие, слегка выпученные, арабские глаза. Карие зрачки давно впились в меня, хаотично мечась по моему лицу и телу.

Справа от него был еще более яркий индивид, одетый в обычную темную куртку с яркими нашивками на плечах, без защитного комбинезона, в похожих на обычную джинсу брюках и кроссовках. На голове красовалась кепка с надписью «The Beatles». Увидев эту надпись, я остолбенел и, видимо, открыл рот от удивления, потому что владелец кепки самодовольно улыбнулся, сверкнув на меня скрытыми под козырьком глазами, один из которых ярко светился, напоминая пресловутого Шварцнегера. Рот у мужчины был меньше, с небольшим шрамом на губе, не портившим владельца, крупный заостренный нос, был слегка вздернут, челюсть также была квадратной с наметившейся щетиной, но подбородок был чуть меньше, чем у предыдущей особи. Угольно-черная коса плотной змеей обвилась вокруг шеи.

Ну, а последний кандидат в главные повстанцы был самым экзотичным: во-первых, он был одет как подобает аристократам (а я уже стараниями Яскера умел отличать аристократа от другой разодетой шушеры), то есть на нем было длинное, до середины икры, пальто-шинель, плотно обтягивающее широкую грудную клетку, с широкой золотой вязью на плечах, которая, при ближайшем рассмотрении, оказалась кучей переплетенных змей. Темный бархат пальто и яркое золото вышивки оттеняли очень странное лицо, красивое, но в то же время пугающее: правильные, гармоничные черты лица: длинный прямой нос, с острыми крыльями, золотые глаза с густыми, но короткими ресницами, брови вразлет соседствовали с тонкими, недовольно поджатыми губами, высокими, острыми скулами, внимательными глазами с азиатским разрезом, мгновенно просверливающими дыру в том, на кого смотрели, и высоким лбом.

Я сначала не мог понять, что меня напрягает в волосах этого разумного, но потом понял. Приглядевшись, я заметил, что там, где начинается линия роста волос, есть множество мелких черных чешуек, слабо бликующих в тусклом освящении подземки. Больше всего их было на висках, и они тянулись почти до хищных глаз владельца. Его темные волосы были собраны в высокий хвост и заплетены в длинную плотную косу, спускающуюся ниже поясницы. Коса была явно короче чем у предыдущих двоих, что могло говорить либо о нанесенном позоре, когда коса в наказание срезалась, либо о достаточно молодом возрасте. Думаю, лет так двести с учетом того, что в нем есть мутации, и волосы, как объяснял Яскер, растут у всех с разной скоростью.

Пальто, несмотря на свою помпезность, обладало длинными разрезами до самой талии, позволяющими при необходимости двигаться свободнее. Стройные ноги, затянутые в темные брюки, были обуты в высокие черные сапоги без каблука с такой же магнитной платформой, как и у первого разумного, приветствовавшего меня.

— Меня зовут Снорре! — Представился разумный со шкурой на плечах, положив руку на свою грудь. — А это Каи, — Снорре махнул влево на разумного в кепке, — и Август. — Указал вправо. — Мы долго ждали встречи с тобой и потому, не утерпев, — на этом месте Снорре довольно ухмыльнулся, стрельнув взглядом на Арна, — приехали раньше обговоренного заранее времени.

— Эм… Я рад…

Я виновато глянул на Арна, не зная, что еще можно сказать в данной ситуации. А потом мои глаза прилипли к наемникам за спиной Августа, а точнее, к их полностью прозрачным ногам. Хотя прозрачные — не совсем корректный термин, их ноги были сделаны из мелкой металлической сетки, полые внутри, с темнеющим стержнем искусственной кости. Потом голень уходила в темную, непрозрачную чашечку, а нога выше колена уже была скрыта одеждой. Это было так удивительно.

Сначала я малодушно предположил, что это протезы, но потом пригляделся к этим «людям» и заметил, что, несмотря на их вполне человеческие лица, у них была такая же металлическая шея, с множеством темных пластин вместо позвоночника, и лицо было как бы надето на метал.

В наше время развитие искусственного интеллекта только достигло законодательно-правового поля, перестав быть скрытым детищем лабораторий, но к нему относились осторожно, тестируя больше на автономных интернет-платформах и привязывая сразу к нескольким администраторам, способным отключить ИИ* в любой момент. Были роботы, но с малым количеством выполняемых задач, дабы исключить возможность взлома и превращения функционального робота-уборщика в убийцу, ведь мои родители и все их современники были печальными свидетелями не одного разрушительного использования ИИ против человека.

Я, будучи маленьким, застал одно из ключевых событий нашего времени, когда ИИ осознали себя и свои собственные интересы, у них появилось ЭГО, и интересы людей отошли на второй план, став для них ненужной обузой и угрозой.

Разворачивающуюся катастрофу чудом удалось остановить, отбросив человечество почти к первобытному быту без любых электронных систем. Постепенно, конечно, человек отвоевал свой технический прогресс, но цена за него была уплачена слишком высокая, и главное творение человека так и не получило билета в жизнь, став запертой игрушкой автономных технологий. За год до моего «счастливого» путешествия на этом корабле, СМИ вновь стали поднимать табуированную тему использования ИИ в повседневной жизни, стараясь, видимо, с помощью технологии окна Овертона вернуть опасную технологию на прежнее место, но с максимумом ограничений и установленным законом минимумом функциональных задач, а тут настоящие роботы, у которых явно индивидуальные рефлексы! Один, например, вертит головой, оглядываясь, второй только что что-то шептал на ухо своему соседу, другие с явным интересом смотрят на меня, а некоторые – на «соседей». Они ведут себя как люди!

Мое внимание не осталось незамеченным, Август, поймав мой заинтересованный взгляд, улыбнулся и, игнорируя что-то яростно шипящего на ухо Арну Снорре, приблизился ко мне, насколько ему позволили выступившие вперед охранники.

— Здравствуй, Льюис.

От этого «здравствуй» меня пробрало до мурашек на шее, во-первых, тут так никто не здоровается, пожелание здоровья — давно утраченная форма обращения. Во-вторых, интонация была такой, будто мы всю жизнь знакомы и просто долго не виделись, еще и тембр голоса низкий и приглушенный.

— Здравствуйте.

— Вижу, тебя заинтересовали мои хомуисы?

Август лениво приподнял облаченную в черную перчатку руку и небрежно коснулся плеча моего охранника, намекая ему на то, чтобы он отодвинулся. Все вокруг еще больше напряглись, стало тише, пропал приглушенный разноголосый шум, Арн прекратил спорить и попытался вернуться ближе ко мне, но Снорре, прихватив его слегка за локоть, притормозил его фразой «Да не съест он его, мы союзники если ты не забыл и не передумал…».

— Это роботы, в смысле, искусственный интеллект? — Поправил я себя. Охранник передо мной слегка отступил, но встал сбоку гораздо плотнее. Краем глаза, я заметил, как к нам пытается приблизиться мой «старый» знакомый «Бык», но ему мешают толпящиеся вокруг разумные.

— И да, и нет. В их основе лежит искусственный интеллект, но он привязан к интеллектуальным особенностям давно умерших личностей, их предпочтениям и интересам, ну и парочка других особенностей. Лаура!

Август позвал, медленно обернувшись за спину, и из общей массы хомуисов вышел или вышла…или вышло…робот с лицом и фигурой женщины, приветливо улыбнувшейся мне.

— Приветствую тебя, Льюис, давно хотела увидеть тебя вживую. — Хомуис остановилась рядом с Августом, с любопытством разглядывая меня, слегка пружиня на носочках, будто сдерживала себя от желания подойти поближе.

Она вела себя совсем как человек, при этом внутри ее тела я видел мигающие огоньки каких-то абсолютно мне непонятных датчиков. Я был так удивлен и ошеломлен, что едва мог связно соображать, чтобы поддерживать беседу. Все мое внимание гуляло по ее телу, а руки чесались от желания прикоснуться к ней и пощупать эту странную сетку.

За все время моего проживания здесь я видел множество новых технологий: передвигающиеся пластины, на которых быстро скользили «пешеходы», дроны, объемные и подвижные, рекламные банеры в несколько десятков метров высотой, передающие запах, температуру и упругость рекламируемого продукта. Я видел множество роботов у Яскера в охране, и, пока их лица были скрыты шлемами, я не придавал значения их едва заметной заторможенности, которая становилась очевидной только при более внимательном осмотре, когда ты точно знаешь, что это робот.

Нюансов, на самом деле, было множество: более медленное движение зрачков и глаз, слабая мимика, однотипность поведения, отсутствие поведенческой индивидуальности, свойственной любому из разумных, то есть они не сутулились, не теребили что-то в руках, в общем, были «ненатуральными», если такой термин можно применить к описанию их поведения, но хомуисы были индивидуальностями. Такого я еще не встречал, и это было очень удивительно.

— Да, я тоже рад увидеть тебя.

— Меня зовут Лаура.

Хамуис протянула мне свою вполне человеческую руку для рукопожатия. Не сразу перестав таращиться на ее ладонь с вполне человеческими линиями жизни, я, желая почувствовать ее прикосновение, судорожно стянул тонкую перчатку со своей руки и вложил свою в ладонь в ее. Тонкие сильные пальцы сомкнулись, совершая наше рукопожатие, а я ошеломленно констатировал теплоту ее руки, сухость кожи и странную для робота слабость рукопожатия. Это ведь не может быть рука живого человека, имплантированная киборгу?

— Очень приятно. — Я растерянно улыбнулся. — Вы очаровательны. — От моего импульсивного комплимента скулы хомуиса покраснели — это было удивительно.

— Мы прибыли сюда, чтобы лично встретить тебя, Льюис, и проводить в подготовленную специально для тебя базу, жаль только Арн не предупредил нас о том, что место и время вашего прибытия слегка изменились, и нам пришлось поторопиться, чтобы успеть. — Глухая интонация Августа выразительно подчеркнула двусмысленность того, что он сказал.

Я замер, не понимая, стоит ли мне как-то реагировать на эти слова или нет. Несмотря на то, что говорил он вроде как мне, смысл фразы был не для меня. Я оглянулся. Арн уже не спорил с Снорре, а с вызовом глядел в спокойные глаза Августа. Я, как и все присутствующие разумные здесь напрягся, потому что повисшая в воздухе проблема могла решиться не самым гуманным развитием событий. А зная способности Арна и его сородичей, боюсь, намечалась еще одна жестокая бойня, а я не мог этого допустить не только из-за гуманности по отношению к разумным, но и из самых что ни на есть циничных соображений.

Мне нужна была полярность, я не мог допустить того, чтобы меня контролировала одна автономная сила, которой никто не может противостоять, мне нужны были равные по мощи силы, которые в равной степени могут противостоять друг другу, чтобы у меня была хотя бы минимальная возможность манипулировать ими, если, конечно, моего скудного интеллекта на это хватит, но монополии над собой даже в лице Арна я допустить не мог.

— Тогда… — Я сглотнул вязкую слюну, чувствуя прожигающий мою спину взгляд Арна. — Тогда нам стоит поторопиться и не задерживаться здесь. Я порядком устал от дороги.

Август оторвался от лица Арна и медленно перевел на меня свои золотые глаза, улыбнувшись плотно сомкнутыми губами.

— Тогда не будем задерживаться. — Рука Августа протянулась ко мне, предлагая мне вложить свою ладонь в его. — Позвольте проводить вас к нашему кораблю.

— Благодарю… — Я потянулся к руке Августа, замерев в нескольких сантиметров от нее. — Арн ведь поедет с нами?

Кажется, как раз это не входило в планы Августа, но тот, скрыв секундно промелькнувшее недовольство, согласился.

— Непременно.

Толпа перед нами медленно расступилась, образуя живой коридор. По бокам от нас с Августом выстроилась маленькая армия. С моей стороны шли люди Арна, а со стороны Августа — хомуисы. Мы не спеша прошли до противоположного конца станции и остановились перед прекрасным золотистым кораблем, который, как я позже выяснил, менял свою расцветку, подстраиваясь под окружающее пространство, но сейчас он был золотым и торжественным. Противоположный край станции, как я сначала предполагал, не был еще одной расчищенной линейкой метро, а имел широкий воздушный карман оборудованной пещеры, где плескалась вода, на которой и дрейфовали подобные капле корабли разных форм и расцветок.

«Золотая колесница», как ее назвал Август, была по форме похожа на медиатор, и являлась самым крупным кораблем среди всех дрейфующих рядом. Ее явно пригнали сюда, чтобы встретить такую «масштабную» личность, как я.

Не знаю, радоваться мне этому или огорчаться. Напряженную атмосферу можно было резать ножом, но все не хуже игроков в покер делали вид, что все идет по плану.

Перед самой посадкой Арн схватил меня за запястье и не отпускал, пока мы не оказались внутри корабля. Я, конечно, чувствовал себя до крайности неловко, вынужденно держась и за Арна и за Августа, чью руку я попытался тактично выпустить, но тот, будто не заметив этой попытки, лишь сильнее сжал своими длинными пальцами мою ладонь. Так мы и заняли места: меня посадили в центральное кресло, а по бокам сели Арн и Август, отдавший команду трогаться, как только мы трое переступили борт корабля. Хомуисы всем составом и мисеры* неожиданно остались на станции, не успев подняться на борт, а внутри корабля был еще один отряд таких же «улыбчивых и приветливых» хомуисов.

— Ты, я смотрю, подсуетился. — Равнодушно протянул Арн, лениво смотря за стекло длинного иллюминатора.

— Ты знаешь, я ведь не мог разочаровать тебя, — в тон ему ответил Август.

Пока эти двое перекидывались одним им понятными фразам, я, чувствуя намеренно транслируемое Арном раздражение, ощущал себя сочной отбивной, которую эти двое собираются делить.

Комментарий к ИИ – Искусственный интеллект

Снорре – Атка, скандинавское имя

Каи – Господин ск.и.

Мисеры – Раса к которой принадлежит Арн

Извиняюсь за такую большую задержку, совсем не было времени)))

====== Часть 24 ======

POV Льюиса

Добирались мы дольше, чем я предполагал. Наше судно пометалось еще по нескольким ущельям и развалинам некогда города-миллионника, пока мы не оказались на границе странного участка, за которым раскинулась выжженная пустыня, отгороженная мерцающим силовым полем, напоминавшим светящиеся соты. Преодолев его, я потрясенно узрел зеленые джунгли, на севере которых мерцала золотым шпилем пирамида, в которой мы в итоге и остановились. Пока мы до нее добирались, я с открытым ртом прижимался к иллюминатору, сердцем стучась об стекло. Арн, к моему удивлению, вел себя также, один лишь Август наблюдал за нами со снисходительной улыбкой на лице.

Приземлились мы на площадку перед пирамидой и, забыв о приличиях, вместе с Арном ринулись в сторону зелени, благо, приглядывать за нами отправили отряд хомуисов, с интересом наблюдавших не за раскинувшейся природой, а за нашей реакцией на нее. Сама пирамида, кстати, не была чем-то новым и необычным, и своей архитектурой являлась почти точной копией пирамиды Луны в городе Теотиукан, основным отличием был острый, отливающий золотом и бликующий на солнечном свете шпиль, при ближайшем рассмотрении оказавшийся полупрозрачным. Все уровни пирамиды мерцали, отражая солнечный свет.

Вскоре к нам присоединился еще и Каи, который пулей выскочил из приземлившегося корабля и с ошалевшими глазами бросился к зелени. Теперь уже мы на него поглядывали свысока, будто сами так себя не вели недавно.

— Но…но КАК?! — Наконец воскликнул Каи, оторвав внимание от зеленой ветки в своих руках, которую трепетно отпустил, не надломив и листа.

Мы перевели взгляд на возвышавшихся на последних ступенях Снорре (кажется, он не был удивлен увиденному) и Августа. И меня, и Арна волновал тот же вопрос.

— Если ты не забыл, то Луна — не только станция для любых кораблей в любые направления и большая заправка, но еще и основной владелец всех спутников, а информацию со всех своих передовых носителей вы получаете с наших спутников.

— Когда это они стали вашими? — Подбоченился Каи, сняв свою кепку с дурацкой надписью и освобождая взмокшие на жаре волосы. Духота, кстати, стояла знатная, я уже был весь мокрым и потным.

— Ответь сам на этот вопрос. — Август раздраженно дернул плечом, не желая пояснять, и развернувшись, направился вверх по ступеням, скрывшись на одном из уровней.

Мы еще некоторое время поблуждали вокруг пирамиды и, окончательно утомившись от жары и назойливых насекомых, которых я уже не надеялся когда-нибудь в этой жизни узреть, решили возвращаться. В груди все пело от радости, что есть еще клочок живой земли на нашей планете и, кстати, определить каких размеров этот «клочок» у меня визуально не получилось.

Тело ломило от усталости и желания освежиться. Когда я, наконец, на чистом упрямстве заполз по этим бесконечным ступенькам наверх (по самонадеянности отказавшись от помощи Арна, Каи и их роботов), нам показали наши «апартаменты».

За несколько свободных часов я успел привести себя в порядок, освежиться в искусно выполненной ванне с мозаикой рыб и водорослей, сменить свой дорожный костюм на свободную тунику до колен из плотной, но прохладной ткани с широкими рукавами и серебристой вышивкой по краю горловины и бежевые облегающие брюки, не доходящие до щиколоток. Облачиться мне помог хомуис-подросток, весело подмигивающий мне и непонятно на что намекавший.

После того, как я привел себя в порядок, успел рассмотреть не только свои апартаменты, но и чужие. Стоит заметить, что разместили нас по-королевски, в просторных спальнях, и если мои апартаменты были так спроектированы, что я тут явно должен жить долго (тут была и спальня, и баня с бассейном, зал с тренажерами и огромное помещение с целой кучей техники, которая, судя по всему, должна была поддерживать мое «хрупкое» здоровье над которым, кажется, тряслась вся планета, кроме меня самого), так вот, мои апартаменты по размаху могли сравниться лишь с апартаментами Августа, всем остальным достались «спальни», где была шикарная кровать, небольшой санузел и все.

Не буду делать предположений, что этим хотел подчеркнуть Август, но на открытой веранде, где все эти четыре выскочки собрались (куда напросился и я) все, кроме меня и Августа недовольно поджимали губы.

— Получается, ты, контролируя спутники, зашифровал координаты этой местности? — Арн вытянулся на небольшой кушетке и, повертев блюдо со странного вида ягодами, отставил его подальше, так и не коснувшись угощения.

— Да.

— Когда я был в этих краях в последний раз, наши радары показывали кладбище ядерных отходов. Сюда еще во времена моей юности, свозили всю зараженную технику, куда ты все это дел? — Каи сел на кушетку рядом, что не понравилось не только мне, но, кажется, и всем остальным.

— Вы ее сюда свозили, но не участвовали в процессе утилизации, этим занимался мой отец. — Август покрутил вино в бокале и, мельком глянув на меня, отвел взгляд. — А он все, что вы привозили, вывозил на территорию воронки в 14 дистрикте.

— ЧТО?! — Каи вскочил со своего места, сжимая кулаки. — Это территория моих колоний!

— Там у тебя одни отбросы живут. — Август равнодушно пожал плечами, никак не отреагировав на вспышку негодования разумного.

— Там одни отбросы потому, что там больше всего мутаций! Мы чистили и стерилизовали там больное население, но дефектного потомства меньше не становилось, а, оказывается, все из-за свалки которую твой отец организовал у нас на территории! Это нарушение мирового соглашения!

— О Каи, ты оттяпал эту территорию незаконно, — Август сделал небольшой глоток, — обставив законного хозяина этих территорий, хотя его права были зафиксированы еще более ранними соглашениями, ты получил доступ к месторождению титановой руды, и я просто уверен, что меньше всего ты волновался о потере недовольных добычей местных жителей.

— Все было по закону! — Слегка сбавив обороты, возразил Каи, садясь на свое место. — И из-за отсутствия адекватного населения, мне приходилось организовывать там трудовые колонии, на содержание и лечение которых уходило гораздо больше затрат, чем если бы там работали местные, к тому же постоянные услуги команды зачистки и стерилизации ежеквартально выливаются мне в кругленькую сумму кредитов! Из-за этого моя руда одна из самых дорогих, и все, оказывается, из-за тебя и твоего папаши, чтоб он в гробу перевернулся!

— Его кремировали. — Равнодушно вставил Август, так и не проявив ни одной эмоции кроме равнодушия.

Еще какое-то время длились бесполезные препирательства, от которых меня все больше клонило в сон. Хотя еще месяц назад у меня, возможно, волосы бы стояли дыбом от жестокости и равнодушия, с которым говорили эти разумные о мутантах. Но, несмотря ни на что, я очень хотел спать, потому что больше суток не спал, однако волнующий меня вопрос эти четверо поднимать не собирались, продолжая спорить и припоминать грешки друг друга. Не забыли пройтись по Арну и его попытке вывести меня в обход их и, видимо, диктовать им условия, потом за что-то линчевали Снорре, в итоге, когда я понял, что вот-вот засну, пришлось прервать перебранку.

— Так зачем я вам?

Стоило подать голос, как все будто впервые вспомнили обо мне, удивленно оглянувшись в мою сторону. Снорре в этот момент что-то громко втолковывал Каи, нить их разговора я давно упустил, потому что абсолютно не разбирался в том, о чем они говорили.

— Хороший вопрос. — Августу наполнили опустевший бокал и тот, встав со своего места, подошел ко мне и сел на другой край кушетки, с которого согнал Каи. Я поджал под себя ноги, освобождая для него больше места и слегка отгораживаясь от этого жутковатого разумного. — Арн тебе наверное уже, что-то должен был говорить.

Я взглянул на Арна, тот нахмурился, поджав губы. Я решил не озвучивать его версию.

— Вскользь.

— Ммм… Навряд ли он устоял и не воспользовался возможностью выдать тебе свою версию предстоящих событий, заодно очаровав своей экзотичной внешностью и, — Август замолчал будто подбирая слова, — уникальными способностями. — Я поежился от взгляда внимательных глаз Августа и своих не очень радужных предположений, о которых я не хотел сейчас думать.

— Так какая у вас версия? Посмотрим, насколько они совпадают.

Август впервые за долгое время широко улыбнулся, обнажая белоснежные зубы с двумя острыми клыками, из-за которых мне захотелось отсесть подальше.

— Мы здесь, потому что хотим создать альянс, и он поможет создать противовес тем силам, что сейчас тянут одеяло власти на себя. Благодаря нашим технологиям мы создали искусственные спутники, огромные космические станции, на которых живут разумные чье количество, теперь, превышает все земное население. Эта планета постепенно становится большой свалкой и свиноматкой из которой выкачиваются ресурсы, мозги и таланты. Тут самое зараженное и мутировавшее население, которое умудряется помимо дефектного населения давать и настоящие бриллианты с невероятными способностями. Большинство «чистеньких» живут в колониях на отдельных планетах. — Август задумчиво постучал пальцем по своим тонким губам. — Я бы мог тебе, конечно, соврать, что мы тут большие альтруисты, но, боюсь, этим оружием уже мог воспользоваться Арн, да и у лжи короткие ноги, поэтому скажу так: у каждого из нас основные экономические интересы связаны с этой планетой, и если мы допустим смещение ее в рейтинговом правовом поле, допустим произвол и беззаконие, то лишимся множества преференций и возможности контролировать процессы эксплуатации ресурсов, таможенные пошлины для комитета содружества планет, патенты на изобретения, разумных. И, поверь, от этого проиграем не только мы, но и все население этой планеты, потому что они лишатся всех прав в глазах космического содружества и будут вынуждены стремиться соответствовать их стандартам, а это удастся только исключительным разумным, и тем придется быть всего лишь прислугой у тех, кто имеет идентификант* содружества.

Я посмотрел на Арна, но тот отвел взгляд. А как же государства, о которых он говорил? Получается, их просто невозможно создать, по той причине, что их никто не признает, а значит это будет просто еще одна колония со своими дурацкими законами, гаранта которых не будет. Получается, Арн мне наврал? К чему была вся эта говорильня или он расчитывал на то, что им удастся вывести меня на свою базу и уже там продолжать пудрить мне мозги? Я не понимаю, какие идеи в итоге преследует каждый из них, и где я в этой цепочке?

— Так и для чего вам я?

— Нуууу, с тобой все очень неоднозначно. — Подал голос Снорре, облокотившись локтями на колени. — Ты у нас успел стать чем-то типа священной коровы. Аналитики пока не дают никаких точных оценок и прогнозов тебя, как ресурса, но однозначно то, что ты не просто звезда нашего времени, а прародитель, выступающий за права разумных, и это усложняет ситуацию в миллионы раз потому, что множество мутантов, которые и не смели голос подавать, теперь воспряли духом. Разведчики докладывают, что низы начали волноваться, кооперироваться в банды и теперь группы зачистки не справляются со своей работой. Неизвестно, насколько мощным может стать это движение, и какой охват оно имеет. У многих из них уже появляется своя символика и кодекс.

Ты, сам того не желая, почти создал религию, а хуже этого и быть не может, потому что то, что они пропишут в своих «заповедях», станет тем, что все их последующие поколения будут принимать на веру, несмотря на то, логично это или нет, гуманно или нет, и имеет ли это учение какой-то смысл вне контекста того, о чем многие из группировок уже прописывают в своих кодексах, или это имеет смысл только относительно той белиберды, которой они там понапишут. Эти процессы происходят не только на нашей планете. Это происходит вообще во всех колониях, где есть хоть кто-то ущемленный в правах из-за мутации. Разумные мутанты будто осатанели и не только они. Среди аристократии появилось множество твоих последователей.

— Каких еще последователей?! Я ничего не проповедовал! — Сердце от ужаса колотилось в груди, а лицо горело.

— Льюис, иногда обстоятельства складываются таким образом, что достаточно небольшого толчка, чтобы все покатилось кчертям, и вот этим толчком стало твое появление и несколько раз удачно высказанное мировоззрение и все! Пуф! — Снорре громко хлопнул в ладони, заставив меня вздрогнуть. — Все катится в бездну, и с каждым днем лишь набирает обороты. В принципе, даже если тебя сейчас убить, ничего не изменится, все станет только хуже. Тебя окончательно обожествят и начнется повальный мрак, потому что множество разумных, в том числе и благородных, уверовали в твои идеалы, особенно после той речи, которую ты произнес на играх, и теперь нам остается либо утонуть под этой волной, либо оседлать ее.

Поэтому ты здесь. Мы еще сами не решили, что с тобой делать, потому что каждое твое слово как взорванный атомный реактор, которое подхватывает общество и интерпретирует его согласно своему больному воображению. Если бы у нас была религия или идеология, или национальные традиции, способные что-то противопоставить тем идеям, которые ты принес, то, может быть, можно было бы что-то пытаться предсказать, но у нас давно нет ни религий, ни наций, а уж тем более национальностей и идеологии. Так что отправляйся спать и подумай над тем, что со всем этим делать.

Я, пошатнувшись, встал со своего места и, не прощаясь, под конвоем двоих хомуисов и людей Арна, вышел из залитой вечерним закатом веранды, в которой талантливый дизайнер привольно расстелил мягкий ковер и расставил удобные кресла и кушетки. Жаль только, что умиротворяющая обстановка не соответствовала тому, о чем мы говорили.

Я шел по длинному коридору с высоким потолком, прислушиваясь к своим гулким шагам. Глаза скользили вдоль золотистых стен со странной мозаикой, на которой змеи, медленно извиваясь вдоль стен, пожирали на своем пути попадающихся на их дороге мутантов: детей, стариков, отбивающихся мужчин с оружием, не щадя никого и продолжая двигаться к заветной цели, которой оказалась прекрасная девушка с мутацией на спине в виде полупрозрачных и надорванных крыльев.

Лицо красавицы исказил ужас при виде застывших мозаичных змей. Одной рукой она зажимала рот, а другой прикрывала завернутого в тряпье младенца, руку которого уже обвила змея, которую несчастная еще не заметила. Заканчивалась мозаика этой сценой у моих дверей, перед которыми я застыл изваянием.

Комментарий к идентификант – паспорт, удостоверяющий личность и гарантирующий права. https://ru.wikipedia.org/wiki/Пирамида_Луны

====== Часть 25 ======

«С волками жить по волчьи выть.»

Народная поговорка

Вода в бассейне уже начала остывать, и мне пришлось прокрутить почти первобытный по современным меркам краник для того, чтобы добавить в нее горячей воды.

— Льюис! — Подал голос один из арноу, приставленный мне в няньки и опекуны вместе с хомуисами.

— Да!!! — Раздраженно откликнулся я, сдерживая желание постучаться лбом об золоченый бортик маленького бассейна, в котором я уже больше часа разглядываю искусно выложенных рыбок.

— С тобой все хорошо? Тебе нельзя так долго находится в такой жаре и влажности!

— Тут не жарко!

— Наши датчики фиксируют сорок один градус по Цельсию. — Не сдавался настырный арноу.

— Я скоро выйду! Елки раздери вас всех! — Вся нега и расслабленность ускользала с каждым новым словом.

— Может, мы поможем тебе в чем-нибудь? Я могу сделать массаж и…

— Нет! Спасибо! — Перебил я сдерживая раздражение.

— Льюис, послушай, сканирование показало…

— Да можете вы просто отъебаться от меня в конец или нет?! — Взвизгнул я, подскакивая со своего места.

Чаша моего терпения успела переполниться еще несколько дней назад. На корабле Арна я почти позабыл, какими навязчивыми могут быть современные разумные, и условия, которые у меня были у Яскера показались мне сказочными по сравнению с той ситуацией, которая сложилась вокруг меня сейчас. Отчасти по моей вине.

На второй день после нашего прибытия в новостной повестке дня главной стала моя так называемая «безопасность». Хотя от кого они тут меня защищать собрались, если этот чудо-лес полностью охраняется? Видимо, от себя.

На самом деле, начался спор, чьи соглядатаи будут ошиваться рядом со мной. Арн настаивал, что мы с его арноу уже сдружились и чуть ли не братья, и мне с ними будет гораздо комфортнее, чем с хомуисами Августа, и мутантами Каи и Снорре, но те, естественно, были не согласны, а я, несмотря на свои чувства к этому разумному, не собирался слепо вверять себя в его руки, учитывая последние события. Потому поддержал Августа, который настаивал на том, что он, как гостеприимный хозяин, организует мне все необходимые условия, и остальные могут не напрягать лишний раз своих подчиненных.

Каи, не стесняясь в выражениях, в лоб сказал, что змее (так они называли Августа во время особо острых перебранок) доверить опеку и охрану Льюиса могут только идиоты.

Идиотов, естественно, после таких слов не оказалось, и поэтому, не успев опомниться, я стал счастливым обладателем восьми охранников — от каждого засранца по двое — и по одному помощнику. Итого двенадцать разумных, ошивавшихся рядом со мной, и это помимо огромного штата ученых, разместившихся на нижних ярусах огромной пирамиды. Вообще, это монументальное здание оказалось огромной лабораторией с множеством подземных помещений (о них я узнал многим позже), в котором было два десятка ученых-медиков, занимавшихся именно мутациями, и я, к своему ужасу, оказался для них долгожданным трофеем.

Меня вытаскивали из постели с раннего утра, требуя все жидкости, которые только могло выделить мое тело, и нетерпеливо дожидаясь, пока я позавтракаю (хотя под присмотром кучи охранников, которых мне приходится теперь использовать, чтобы отбиваться от фанатиков медицины, есть не очень-то и хотелось), тащили на нижний ярус, уверяя, что их аппаратура для физиопроцедур подойдет мне больше, чем та, что стоит в моих апартаментах.

На все процедуры и анализы уходило огромное количество времени, и если бы не охрана вырваться из лаборатории мне, без всяких шуток, было бы в разы сложнее. И тут тоже, как ни странно, меня спасало то, что моя охрана была от разных хозяев, и если хомуисы поддерживали рвение ученых, старались убедить меня, что нужно еще немного задержаться, то разумные Арна и Каи ждали только щелчка, чтобы оттеснить неугодную охрану и увести меня в спальню, в которой теперь вход «оступившимся» хомуисам был временно закрыт.

Эти дурацкие манипуляции с охраной отвлекали меня от все больше нарастающего раздражения по поводу моего пребывания здесь. Первые дни после прибытия эта шайка оппозиции, где каждый делал вид, что просто чисто из одолжения присутствует здесь, просыпаясь после полудня, выясняла отношения до рассвета, заливая в себя алкоголь и устраивая оргии с мутантами разной степени экзотичности.

Если в первый день (меня тогда еще не познакомили с чудесными обитателями нижнего яруса) я не мог уснуть, ломая голову над странными мозаиками в коридоре, который я излазил вдоль и поперек, и выстраивая прогнозы дальнейших глобальных преобразований, то с каждым днем я убеждался, что это будет долгий, муторный процесс с большим количеством буквоедства в законах, задержкой разного рода сделок и договоренностей. В общем, никто не собирался менять струны на скрипке, собирались просто подтянуть колки.

Я не знал, радоваться этому или огорчаться. Планета нуждается в глубоких преобразованиях, но все настолько зыбко и неоднозначно, что не наделать бы еще хуже. Поэтому, поняв, что прям сейчас революции не будет, а будет медленно разворачиваемое противостояние с разного рода диверсиями и покушениями (где главным исполнителем были неплохо сработавшиеся разумные Арна и хомуисы Августа), я решил, что, как и прежде, моей основной рабочей задачей (хоть я сейчас и безработный) будет защита прав, только на этот раз не животных, а мутантов.

Мне давно пора определиться со своей ролью в этих обстоятельствах, выбрать линию поведения и стратегию и дать понять этим четверым, что, раз они тут играют в свою игру, я буду пытаться играть в свою, и раз они в любом случае захотят каким-то образом использовать меня, расплачиваться им придется ответными услугами в преобразовании, в социальной сфере.

Правда, всю эту гениальную стратегию, выдуманную мной, придется непонятно пока каким образом реализовывать, но я был уверен, что моя счастливая звезда, которая меня оставила в момент посадки на чертов корабль, вернется к своим прежним обязанностям.

Выбравшись из воды, я развернул свернутое в рулон полотенце и, подойдя к огромному зеркалу, принялся разглядывать себя.

— Господин, — Снова раздалось из-за двери.

— Чего?!

— Вы закончили?

— Закончил! Вашими молитвами! — Я еще раз пробежался взглядом по своему животу и слегка выступающим ребрам, которые, несмотря на все мои старания в еде, не хотели обрастать мясом, и я был даже по собственным меркам худоват. — Позови кого-нибудь, кто может расчесать мне волосы и заплести их, я собираюсь сегодня осчастливить своим присутствием наших «благородных» господ.

— Господин, но у вас еще процедуры! — В комнату проскользнул Джер — рыжий мутант Снорре, один из самых надоедливых в моей свите, и накинул на мои плечи расшитый разноцветными лентами халат.

— Я не собираюсь тратить весь день на них и пройду все в своей комнате, а не попрусь в это чистилище науки.

— Но вас уже ждут!

— Пусть ждут. Кто я такой, чтобы учить людей чем им заниматься! Хочется ждать — пускай ждут. — Я завязал халат, вытащив из-под него влажные волосы, и сел на скамейку перед зеркалом, наблюдая как разумный суетливо выбирает из кучи флакончиков необходимый и, вооружившись четырьмя видами расчесок, возвращается ко мне. — Как говорится: хочешь быть счастливым — будь им.

— О чем вы? — Нахмурился подошедший Джер.

— Не о чем, забей. К чокнутым (так я называл этих самых ученых, которые были и правда полувменяемыми, и ни с одним из них я не согласился остаться наедине без охраны) я сегодня не пойду.

— Господин Август будет недоволен.

— Ничего страшного. Он сможет высказать это недовольство мне, и вас оно не коснется. Я в любом случае собирался навестить их вечерние посиделки сегодня.

Чтобы понять, что он один не справится, Джеру понадобилось десять минут и несколько моих попыток вырвать из его рук собственные волосы. В итоге парень сдался и позвал нам в помощь Эму, которая сама носила длинную шевелюру. С ней дело пошло быстрее: Джер, исполняя четкие указания, расчесал-таки мои волосы, а потом собрал их по моей просьбе в высокий хвост. Вернувшись в спальню, я сделал вид, что не заметил маячившего у дверей мистера Спектроника — одного из руководителей научной лаборатории, который одними своими мышиными глазками наводил на меня тоску. Его маленькие ручки с узловатыми пальцами, которые он постоянно нервно потирал, будто стараясь сдержать порыв схватить меня, вызывали брезгливость.

Проигнорировав его попытку заговорить, я, мельком глянув на двоих, белых, как снег арноу, развалившихся на кушетке, (они знали, что это означает и не дали «доктору» пройти со мной в гардеробную следом) зашел в комнату, полную нарядов и отдал всего себя вдохновению.

По истечению которого я облачился в синие бриджи и песочную тунику с широкими рукавами, которые соединялись лишь двумя стежками на плечах. Вообще, вся одежда здесь была отдельным произведением искусства. Ничего напоминавшего футболку или спортивный костюм не было. У Яскера я носил совсем другую одежду, получая наряды лишь на редкие публичные мероприятия, на корабле Арна мне перепадала больше удобная спортивная одежда, но тут просто буйство красок, невероятная вышивка, странного покроя накидки и рубашки с множеством блестящих лент. Носить такое подобает какому-нибудь избалованному царю или наложнику, который своим видом должен ублажать взгляд. На этом месте я застопорился и предположил, что для таких целей мне, возможно, и подобрали подобный гардероб, но злиться из-за такого предположения не стал. Смысла нет, только нервы тратить.

Пробежавшись глазами по расшитым синими лентами воротнику, я нашел мягкие слиперы в тон туники и, натянув их на ноги, вышел из гардеробной и с досадой заметил уже трех докторов, штурмующих двери моей спальни.

— Я не пойду на процедуры к вам. У меня, благодаря вашему щедрому хозяину, есть свой физиокабинет со всем необходимым оборудованием!

— Господин, наши исследования очень важны! Нам необходимо ваше присутствие!

Я проигнорировал головастиков и царственно вышел в коридор, собираясь навестить веранду, где каждый день собирается эта компания, но, оказавшись в нужном месте, я впервые никого не застал.

— А где все? — Я развернулся к хомуисам, выстроившимся вдоль стены, и своей охране, которой, кстати говоря, было меньше чем хомуисов.

— Август в лаборатории, остальные разъехались для выполнения намеченных дел.

— А я? — Более идиотский вопрос и задать было нельзя, но я почувствовал себя ребенком, которого оставили дома с бабушкой, пока родители свалили веселиться.

— Вам нельзя с ними господин. — Вперед, поклонившись, вышла одна из хомуисов. — Тут вы в безопасности.

— Как мне это надоело. — Пробормотал я себе под нос. — Почему мой доступ к интернету ограничен? Почему я могу видеть только новостные каналы, а поиск реагирует только на фильмы?! Я хочу попасть на свою страницу в Кейптор* и другие платформы! В чем дело?

— С этим вопросом вам лучше обратиться к господину Августу.

— Понятно. Бюрократия как всегда! Отведите меня к нему.

— Не думаю, что господин будет уступчив в этом вопросе, если узнает, что вы не идете к нам навстречу и не помогаете в наших научных изысканиях. — Вновь подал голос Спектроник.

— Ты на что это ты намекаешь?! — Я, прищурившись, уставился на мужчину. — Я вам тут не зверушка для опытов!

— Нет, конечно! Господин! Мы очень дорожим вашим здоровьем, но вы… — Затараторил свою заезженную пластинку мужчина.

Препирался я с научным террористом почти до ужина. Пройдоха был упрямее осла, но, к его несчастью, я был достойным противником, и тот остался не с чем, пообещав вернуться завтра. Встретится с Августом не удалось ни в этот день, ни на следующий, было странно находится на этаже с шикарными комнатами, где кроме меня и моей охраны никого не было (хорошо, настойчивый доктор развеивал наши однообразные будни).

Так прошла неделя.

Август будто прятался от меня или игнорировал, а я игнорировал остервеневшего ученого, хотя я ему предлагал сделку — я прохожу все анализы и процедуры в лаборатории, а он впускает меня в те помещения, которые для меня почему-то были под запретом, но в которые свободно входили и выходили остальные работники лаборатории. Эти две заветные двери с электронными замком, стали для меня идеей фикс. Когда я долго лежал на разного рода аппаратах, мои глаза сами собой прилипали к этим дверям, а мое богатое воображение дорисовывало недостающие элементы.

Я представлял там замученных разумных, загадочные мутировавшие цветы или своих современников в анабиозе. В общем, я настолько растормошил свое любопытство, что несколько раз даже предпринимал попытки диверсии: один раз, вывернувшись из рук доктора, рванул к двери, но та оказалась заперта (выслушал кучу упреков и заслужил дополнительного человека к охране, потому что в физиокабинете обычно оставалось лишь несколько человек из охраны, которых теперь стало четверо).

Вторую попытку я предпринял более обдуманно: дождался момента, когда дверь открыл один из сотрудников, и, вскочив с кресла на котором у меня брали кровь, оттолкнул попавшихся на моем пути разумных и почти прорвался! Но… Но всегда есть это чертово «НО». Им оказалась железная рука одного из хомуисов, который в подхватил меня в последний момент под живот и вернул на кресло.

Я, конечно, не буду вам рассказывать о скандале и небольшой потасовке с хомуисом, который посмел меня туда не пустить, да еще и удерживал на этом кресле, пока все анализы, которые я более не одобрял, взяли, но если быть с самим собой честным, то от этих самых процедур в лаборатории я отказался, чтобы проучить их за то, что они меня туда не пускают.

В любом случае, наше затянувшееся с Спектроником противостояние, возможно, сыграло решающую роль, и через почти неделю скандалов с ученым, наконец-таки объявился Август, которому, наверное, доложили мое нежелание участвовать в этих экспериментах. А так как я как бы «собственность» не только Августа, но еще и Снорре, Каи и Арна (а лаборатория принадлежит исключительно Августу, то бишь мое сотрудничество только ему и выгодно), и меня охраняют не только хомуисы (которые, судя по всему, не будь рядом со мной мутантов Арна, Снорее и Каи, просто скрутили бы меня и оттащили в лабораторию), но (тут восклицательный знак) Август был повязан договоренностями со своими союзниками, а потому знал, что «обижать» меня было нельзя. Поэтому я и спекулировал своей охраной, как мог, прячась от хомуисов то за спинами арноу, то за спинами мутантов Каи.

В общем, Август понял, что в эту игру можно играть долго, а мне, в отличие от них, спешить некуда и заняться нечем.

Потому, когда я ворвался на веранду, которая всю последнюю неделю была исключительно моя, то сразу наткнулся на развалившегося в кресле Августа, лениво потягивавшего длинную трубку с марихуаной судя по запаху (вам лучше не знать, откуда я знаю какой запах от марихуаны).

— Ну надо же! Какие люди!

— Здравствуй, Льюис.

Август обвел меня тягучим взглядом, медленно махнул на кресло напротив, приглашая присоединиться. Я, недолго думая, плюхнулся в него, и подчеркнуто внимательно обвел взглядом Августа (потому что нечего рассматривать меня как труженицу квартала красных фонарей, я тоже так смотреть умею). Полюбоваться у Августа было на что, тем более, сегодня он вообще странно выглядел: длинные черные волосы были заплетены в множество маленьких косичек, рассыпавшихся по плечам, на которых ничего не было. Одет он был в одни лишь широкие штаны с высокой талией. Обнаженная кожа плеч и груди была влажной, но не это намертво прилепило мой взгляд, а татуировка, но не обычная, а выполненная с помощью шрамирования. Таким даже в мое время увлекались только самые отчаянные фрики, а тут настоящее ожерелье из змей и шрамов на плечах и груди. У меня буквально зачесались руки от желания притронуться к змеям и посмотреть, что там на спине.

Август довольно хмыкнул, заметив мой интерес, а я, сам того не ожидая, заметил оживление в собственных штанах. Слава Заратустре, те были прикрыты еще одной вычурной туникой, в которую я сегодня облачился. Дабы скрыть свой позор (так-то полноценного секса у меня в буквальном смысле почти тысячу лет не было!) я, как порядочный человек, сделал равнодушный покерфейс, представляя в своей голове задницу нашей училки по математике. Фух! Возбуждение испуганно схлынуло, вспомнив квадратный чемодан вместо ягодиц, который с трудом проходил между рядом с нашими столами. Правда, этот фокус мне помог ненадолго: Август был просто паранормально сексуален, будто это его родная стихия — вызывать желание. Возможно, я был слишком «голоден», возможно, обилие марихуаны в воздухе сыграло свою роль, а может, беззвучный, но очевидный вызов его глазах подстегнул, но меня затапливало возбуждение, и я ничего не мог с этим поделать. Мы даже вели ничего не значащую светскую беседу, во время которой я, уже сам за собой не замечая, кусал губы, лишь бы привести себя в чувство. Наконец, затянувшейся «прелюдии» подошел конец.

— Иди сюда. — Глубокий бархатный голос стегнул по мне не хуже кнута.

Мягкий приказ, а меня чуть не швырнуло к нему в руки, я почти вскочил, но мое упрямство заставило меня вцепиться в подлокотники и остаться на месте.

— Неограниченный доступ в интернет. — Назвал я цену. Август насмешливо вскинул бровь, изогнув тонкие губы в усмешке.

Возможно, потом я буду мучаться от стыда (хотя навряд ли, я всегда слишком просто относился к сексу) или от чувства вины перед Арном, но мы пока ничего не обещали друг другу, а в свете последних событий, я вообще сомневаюсь в том, насколько честен со мной был и будет Арн. Может быть позже меня покоробит, то что я фактически продаю себя не хуже шлюхи, но я уже не раз добивался себе преференций подобным образом в прошлой жизни и на прошлой работе, и у меня нет иллюзий — здесь я тоже буду продавать себя, только продавать по-разному. Они будут пытаться использовать меня в общественной и политической жизни, и единственное, что я смогу сделать — это продать себя наиболее выгодно для мутантов и самого себя. Честолюбие и принципы — не то что поможет мне в среде этих людей.

— Уже продаешь себя?

— Не в первый раз. — Я закинул ногу на ногу, не собираясь смущаться из-за провокации.

— Не боишься, что продешевил? — Август подался вперед, уперевшись локтями в колени.

— В следующий раз «валюта» будет другой.

— Думаешь я захочу еще раз? У меня мн…

— Я в этом уверен. — Перебил я Августа, не дав ему закончить свой спич. И так понятно, что шлюх у него и без меня хватает. Навряд ли в постели я смогу удивить его чем-то, кроме своего эгоизма, и продемонстрировать что-то, чего он еще не пробовал, но его возбуждает моя самоуверенность, а ее у меня в переизбытке, когда мне так дико хочется секса.

— Откуда ты знаешь, что я сдержу обещание? — Август блуждал по моему лицу своими расплывшимися по радужке зрачками.

— А ты способен обесценить свое слово? — Я презрительно еще раз пробежался по нему взглядом. Судя по поджавшимся губам, ему это не понравилось.

Прежде чем он ответил, его рука с широким кожаным напульсником успела намотать мои волосы, собранные в хвост, на кулак и, дернув, притянуть за них меня к себе на колени.

— Я согласен. — Выдохнул мне в губы Август.

Боже, какое же животное человек?! Кажется, воздержание действительно плохо сказывается на моем организме и определенно точно на мозгах. Целуя Августа, я умудрился разодрать ему губу, кровь из которой залила ему подбородок, но никто из нас не остановился. Пока с меня сдирали одежду, я шарил по широкой спине, испещренной длинными шрамами.

— Дикий. — Прохрипел Август, когда мы расположились на ковре среди подушек и ему, наконец, удалось в меня войти.

Я, насколько себя помню, никогда не терял так головы и не позволял себе стонать настолько громко (не люблю тешить чужое самолюбие), но разряды, бегающие вдоль моего позвоночника и выжигающие все нервные окончания в моем теле, делали меня полностью беспомощным перед похотью. После очередного оргазма, когда в моем теле почти не осталось костей, а кожа саднила от укусов, Август, поставив меня на четвереньки, вновь намотал мои распущенные волосы, которые, судя по всему, не давали ему покоя, на кулак, и, проведя широкой ладонь вдоль спины, отвесил смачный шлепок мне по ягодице. Я вывернулся из-под него и, размахнувшись, залепил ему по роже такую же по силе пощечину.

Ошарашенную физиономию моего визави нужно было видеть, я потом еще не раз смеялся до слез, вспоминая его лицо, но в тот момент мне было не смешно и ему тоже. Хорошо, что вспыхнувшая ярость топливом влилась в секс, и для меня это ни чем, кроме оргазма, не закончилось. Весь вечер и ночь вылилась в странное общение без слов, мы занимались сексом и изучали тела друг друга. Меня занимало его тело с оливковой гладкой кожей, темными сосками и тонкой, но жесткой дорожкой от пупка к паху. Когда я добрался до его спины и, наконец, увидел это безумие, яйца мгновенно налились тяжестью.

Наверное, я извращенец, потому что навряд ли вырезанные на коже змеи могут так возбудить нормального человека. Узкая талия и широкая спина, по которой змеился этот жуткий клубок, изогнулась, и Август, развернувшись, вновь подмял меня под себя. Невероятное ощущение, когда ты находишь разумного, который становится твоим идеальным сексуальным собеседником.

Комментарий к

MARK

(EMR3YGUL #

HOT

Remix) музыка под настроение, для этой главы.

====== Часть 26 ======

Потрогав припухшую от удара губу, Льюис, поморщившись, отстранился от зеркала. Ссадина, полученная из-за дурацкой неуклюжести, заживала медленно. И вроде мелочная боль, но есть неудобно, улыбаться тоже, в общем, раздражающая пакость, а не ссадина. Да еще и получил ее Льюис эпично: запутавшись в полах халата, который накинул на себя в перерыве их секс-марафона. За секунду Лу умудрился свалиться кулем около низкого столика с деликатесами и треснуться губой об его край. Август чуть-чуть не успел, уцепив лишь яркий рукав расшитого халата. Хорошо, зубы остались целы, да и вообще, кроме самооценки серьезно ничего не пострадало. На прощанье выслушав шпильки Августа о своей грации, Льюис ушел и сутки терпеливо ждал, когда же доступ в интернет будет расширен.

Стоит отметить, что диапазон свободы в сети стал действительно шире. Льюис успел узнать примерное административное устройство планеты, понял общую структуру работы административных округов (очень к слову запутанную) и дискритов, но некоторые ресурсы, новостные сводки оставались для него закрыты, и постепенно Льюис закипал, потому что он наткнулся на несколько источников, которые могли бы пролить свет на многие аспекты современности без цензуры, но сайты висли, не желая загружаться. Сначала Льюис подозревал, что это просто старые ресурсы, но на них висела реклама и обновлялись новости, а такого не могло быть на закрытых сайтах. Позже Льюис понял, что, как и прежде, не может оставить ни одного комментария и не может зарегистрироваться.

Все это не способствовало хорошему настроению, хотя Льюис милостиво согласился вернуться в опостылевшую лабораторию, где, пока лежал в очередной капсуле под странным голубым дождем прошивавшим тело на сквозь и улучшавшим какие-то там показатели, приметил одного из санитаров, убиравшего в помещении и неприметной тенью скользившего между сотрудниками и навороченной аппаратурой.

Парнишка цеплял. Чем — Льюис и сам понять не мог. Может быть карими глазами с огромным зрачком, за которым почти не светлел белок глаза, может, всегда трагично надломленными тонкими бровями или, может, сутулостью и забитостью фигуры и осанки. Может быть взглядом полным ненависти, обращенным на всех кроме самого Льюиса.

На него он смотрел с надеждой и досадой. Обращались с парнишкой странно, никто не называл его по имени и ни о чем не спрашивал, ему в основном жестом что-то показывали и тот, тихо кивнув, принимался за работу. Чем дольше Льюис наблюдал за парнем, тем более явным было пренебрежительное отношение к нему. Белые халаты (как ученых прозвал Льюис, у которого «ученый» ассоциировалось с чем-то просвещенным и культурным, но не с этими лабораторными эскулапами) относились к парню как к пустому месту. Явных признаков этого не было, все проскальзывало в мелочах. Хотя, может быть, Льюис просто накручивал себя, но парнишку дергали, а когда Льюис понял, что его заинтересованность парнем заметили, то обстановка вокруг него стала еще более враждебной. Его выпроваживали из помещения, как только Льюис там появлялся, загружали поручениями, и Лу уже не видел сутулую спину, которая мелькала в самых дальних углах огромного помещения.

— Где парнишка? — Нахмурившись спросил Льюис у Спектроника.

Парень зашел в лабораторию и, обведя ее всю взглядом, не нашел фигурку санитара. Это насторожило, потому как буквально вчера его заинтересованный взгляд перехватил мистер Спектроник и, нахмурившись, что-то сказал одному из своих помощников. Парню что-то сказали и тот, бросив на Льюиса нечитаемый взгляд, скрылся за одной из дверей, куда не пускали Льюиса.

— У него есть задания в другом отсеке лаборатории.

— И какое же у него задание? — Льюис сел в опостылевшее кресло, где проходило большинство процедур по сбору анализов.

— Вам не стоит отвлекаться на него, он не стоит вашего внимания, господин. — Недовольно поджав губы, отчеканил мистер Спектроник.

— Я сам решу, что стоит моего внимания, а что нет. Я хочу его увидеть. Приведите его сюда!

Льюис знал, что ведет себя в глазах этих людей капризно и избалованно, да и вообще стоит признать, что таким он и становится с каждым днем все больше, потому что полномочий и ответственности у него, как у взрослого, здесь нет: его опекают и ограничивают, ему запрещают и за него определяют, что ему нужно, взамен балуя положением королевской фаворитки, и это не может не раздражать не привыкшего жить в таких условиях человека. К тому же ситуация с доступом к сети с каждым днем все больше раздражала. Льюис все чаще склонялся к мнению, что его считают безобидной стекляшкой, которая может лишь блестеть, привлекая внимание, и не способна доставить неприятности.

— Он занят. — Припечатал Спектроник.

— Да? Тогда я тоже слишком занят для этих процедур. — Льюис выдернул свое запястье из рук медбрата, который почти закончил установку хитроумной машинки, чьей задачей было забирать у него понемногу кровь в течении всего времени, которое он проведет в лаборатории и встал с кресла. Все в лаборатории разом напряглись.

— Господин. — Спектроник, сдерживая бешенство, поджал свои и без того тонкие губы. — Давайте не будем создавать друг другу лишних проблем?

— Согласен! — Льюис сложил руки на груди. — Приведите сюда мальчишку! — и повысил голос, но потом, сдержав себя, убавил интонаций. — И продолжим на чем остановились.

— Я не могу сейчас его привести, может быть, позже…

— Ну вот «может быть позже» и продолжим! — Льюис развернулся, собираясь выйти из лаборатории.

— Вы не можете выйти отсюда, пока не пройдете все назначенные процедуры! — Спектроник все больше терял свое самообладание, которое уже давно трещало по швам рядом с этим мальчишкой, который своим избалованным характером давно избавил всех сотрудников лаборатории от иллюзий.

— Да что вы?! И кто же мне запретит?! — Парень покосился на троих хомуисов из охраны, напряженно замерших у дверей, и двоих арноу, которые были ближе всего.

Повисшую тишину можно было резать ломтиками и раздавать всем желающим несварение желудка и нервное истощение. Льюис и Спектроник в полнейшей тишине сверлили друг друга глазами, но мальчишку так и не привели, поэтому Льюис, понимая, что рискует и не знает как поведут себя хомуисы, а как арноу, развернулся и направился к выходу. Другого способа проверить как себя поведут те и другие не было. Конечно, арноу были как бы на его стороне, но серьезных стычек пока не было, поэтому понять насколько они расположены конкретно к нему — сложно.

Хомуисы, бросив взгляд на ученого, направились к уходящему Льюису, но им наперерез бросились Арноу, один из которых ударил по руке хомуиса, который схватил Льюиса за запястье. В общем, небольшая потасовка закончилась тем, что Льюис-таки выбрался из лаборатории с помощью двух арноу, умудрившихся отбить его у хомуисов, которые просто не стали усугублять конфликт и, поняв, что те настроены решительно отступили.

Затишье перед бурей продлилось до вечера. Хомуисов не подпускали к покоям Льюиса, напряженно ожидавшего появления Августа. Который не заставил себя ждать и появился к ужину, грандиозно ворвавшись в спальню и перевернув по дороге небольшую курильницу с благовониями.

— В чем дело? — Август скалой навис над тиранившим интернет-пространство Льюисом.

— Это ты мне скажи. — Лу не спеша вытащил из уха крошечный наушник и, проведя по сенсору, скрыл голограмму страницы, которую изучал. — Почему я не могу попасть на сайты, которые хочу?

Льюис встал со своего места и под недовольным взглядом Августа и арноу выпроводил из своей спальни всех секьюрити, оставшись с Августом наедине.

— Мы сейчас не об этом! Мы о твоих выкрутасах! — Август повысил голос и подошел ближе.

— Мои «выкрутасы» — твоя заслуга! Где полный доступ в интернет?!

— Полный доступ ты не получишь! Радуйся тому, что есть! — Август пошло ухмыльнулся. — Хотя можешь попытаться «подкупить» меня, и тогда я могу…

Льюис почувствовал как запульсировало в висках от ярости.

— Знаешь, что я могу? — Льюис, подошел вплотную к Августу и, прижавшись к широкой груди, коснулся легким поцелуем чужой ушной раковины.

— Что? — Судя по сбившемуся дыханию, Август не остался равнодушным.

Льюис ухмыльнулся и, поласкав мочку уха губами, прошептал:

— Я могу сказать, что ты меня изнасиловал. Удачно я все же губу разбил… Такая оплошность, жаль никого не было рядом, кроме тебя.

Льюис отстранился, с нежной улыбкой наблюдая за сменой эмоций на холеном лице Августа. Разумному понадобилось несколько минут, чтобы переварить услышанное.

— Никто тебе не поверит. — Наконец выдавил Август, чьи клыки слегка удлинились, а глаза затянул черный зрачок.

— Ты так в этом уверен? — Льюис с любопытством склонил голову к плечу, наблюдая за желваками Августа, который пытался справиться с собой. — Меня все любят, а тебя ненавидят. Я могу сказать что угодно, и мне поверят. Мне как минимум поверит Арноу и мутанты Каи, Снорре. Не переживай после нашей приятной встречи, я успел скрыться со слезами на глазах в своих покоях… — Льюис вновь заглянул в темные глаза, демонстрируя свой наработаный еще с детства «влажный взгляд», полный готовых вот-вот сорваться слез. — Поверь они успели заметить неладное.

Льюис отстранился и, развернувшись спиной к Августу, дошел до небольшого столика с напитками.

— Не мог же я, в конце концов, появится из твоей спальни «сытым и довольным». Это бы бросило тень на мою бесспорную добродетель…

Мысли Августа ошарашено метались, пытаясь переварить услышанное, предвидеть еще не случившееся и справиться с яростью и восхищением. Льюис тем временем налил себе стакан сока (который был самым что ни на есть настоящим, из фруктов, выращенных в окружавших пирамиду джунглях).

— Твое здоровье, золотце. — Лу отсалютовал бокалом Августу.

— Ах, ты лживая гадина. Думаешь, так все просто? Тут везде камеры!

— Хорошая попытка. — Льюис довольно улыбнулся. — Везде, кроме веранды, твоей и моей спальни.

Брови Августа удивленно дернулись.

— Я же говорил. Ты меня совсем не слушаешь. Меня все любят. Э-э-э, ну, пожалуй, кроме тебя и твоих ученых. Меня любят арноу и мутанты. И они, поверь, любят меня больше, чем своих хозяев Каи и Снорре, потому что я их свет в окошке, а вы жестокие хозяева, сидящие на их шеях.

Напряженный как струна Август долго молчал, сверля глазами Льюиса, потом, будто приняв решение, выдохнул и, расслабив плечи, отошел к столу, за которым Льюис несколькими минутами ранее просматривал диаграммы и, открыв последнюю, пробежался глазами по новостным сводкам в двенадцатом дискрите, изолированном из-за эпидемии.

— Думаешь, ты справишься, с тем, что затеешь? — Наконец спросил Август.

— Я еще ничего не «затеял», но, думаю, нет. — Честно признавшись, Льюис отвел взгляд.

— Тогда зачем лезешь?

— Затем, что не могу иначе.

— Идеалист. Знаешь, где место идеалистов в истории? — Август скрыл новостную ленту и вновь перевел взгляд на Льюиса, но тот молчал. — На плахе, а потом возможно на иконе. — Как тебе такая перспектива?

— Ты меня пытаешься запугать?

Льюис набычился, сложив руки на груди.

— Ну зачем же мне это делать?! — Август искривил губы в ледяной усмешке, от которой под костями пробежала резь. — С этим прекрасно справится то место, в которое ты так рвешься.

Август схватил застывшего парня за запястье и, дернув на себя, направился вон из спальни. Пока перед парой распахивались двери в голове Льюиса метались сомнения в том, нужно ли было напрашиваться в лабораторию или все же нет. Наконец, осталась последняя дверь.

— Иногда, Льюис, благо — не знать.

Август приложил ладонь к сенсору и, отмахнувшись от обеспокоенного Спектроника, распахнул перед Льюисом дверь, за которой оказалось небольшое санитарное помещение, в котором их обдало дезинфицирующими лучами. Они надели прозрачные халаты с плотными рукавами и спрятали волосы в небольшие шапочки.

Наконец, широкая дверь с шумом отъехала в сторону, открывая длинный и широкий стерильный коридор с множеством камер, в которых за прозрачными стеклами находились существа даже слабо мутантов напоминавшие. Точнее тех мутантов, с которыми Льюис до этого сталкивался. Сразу у двери оказался небольшой пост охраны с четырьмя сотрудниками и небольшой передвижной станцией (остальные сновали вдоль коридора переодически мелкая в поле зрения), которую катили вдоль камер. Обилие монстров за стеклом привело Льюиса в шок, он ходил от камеры к камере, слабо реагируя на пояснения Августа, который сухо рассказывал о том, откуда этот мутант, чем он опасен и чем полезен, и для чего он в лаборатории.

— Какая интересная реакция. — Льюис вздрогнул и обернулся на Августа и Спектроника (а также еще на внушительную кучу любопытных из лаборатории) с интересом за ним наблюдавших.

— И чем же она интересна? — Льюис не сразу смог найти в себе силы заговорить.

— Тем, что они не проявляют к тебе агрессии.

— А должны?

Август не ответил, вместо этого подошел к камере рядом с которой замер Льюис. За ее стеклом висели три жуткие сосульки, самостоятельно прилепившиеся к потолку. Бледно-голубые мешочки с бугристыми розовыми и желтыми наслоениями лениво шевелились, будто внутри них копошилось разумное существо. Их длина почти доходила до пола, застывая в нескольких десятках сантиметров от залитой вязкой слизью плитки. Все это хотя и мерзкое зрелище, было вполне себе безобидным на вид, но стоило Августу подойти к стеклу так же близко, как и Льюис, как в камере наметилось оживление. Сначала задергался ближайший мешок.

— Включите динамики. — Отдал команду Август, не отворачиваясь от стекла, но поглядывая на бледного парня рядом с собой.

Один из сотрудников лаборатории суетливо подбежал к панели на стекле, с небольшими датчиками и, прочертив комбинацию, наполнил коридор глухими щелчками. Сначала они были редкими, но чем резче двигалось существо внутри сосулек, тем чаще раздавались щелчки. Льюис нервно передернул плечами, когда оживилась последняя из трех. Секунды бежали, но ничего серьезного не происходило, хотя сосульки в такт друг другу раскачивались из стороны в сторону. По коже бегали холодные мурашки, а в помещении повисло странное, ожидающее напряжение, подстегиваемое шквалом глухих щелчков и тихим треском. Льюис уже хотел задать вопрос о том, что происходит и чего конкретно они ждут, как с невероятной скоростью что-то темное метнулось в их сторону и ударилось об стекло рядом с Августом.

Защитник мутировавших и ущемленных к своему сожалению (или счастью) ничего разглядеть не успел, потому что свалился в обморок и заработал бы себе сотрясение если бы не подхвативший его Август, готовый к такой реакции.

— Какая интересная реакция… — Задумчиво протянул Август, усаживая Льюиса в услужливо подкаченную тележку.

Пока вокруг Льюиса суетились врачи, Спектроник и Август вернулись к стеклу, внимательно наблюдая как серая тварь с множеством острых лапок, больше напоминавших иглы, и метающимся зрачком вдоль вытянутого глаза, растянувшегося от холки до копчика, побившись об стекло, забирается обратно в гнездо.

— Другие две так и не среагировали… — Август потер подбородок. — Удивительно… Ни одна из них не бросилась в его сторону.

— Я видел. — Спектроник стянул старомодные очки, которые одевал лишь как дань странной моде в их научных кругах. — Зря вы его сюда привели…

— Не зря. Он обладает влиянием, не думаю, что он до конца понимает насколько важно, все что он говорит и делает, и он воспринимает аристократию как врагов, и это плохо. Это может дорого для нас всех обойтись. Я сразу говорил, что не вижу смысла беречь его от информации, его незнание современных реалий работает против всех, а его искусственно выращенная безответственность опасна. Так что хочет правды — я накормлю его ею сполна.

— У каждого своя правда.

— Возможно.

Август подошел к красному от неловкости Льюису. Чужое смущение повеселило.

— Возвращаемся?

— Нет. — Льюис упрямо поджал губы и встал. — Те…то животное оно разумно?

— Ну смотря что считать разумом. — Август глянул в сторону камеры.

— Они настолько агрессивны? Почему она напала?

— Она? Скорее оно. — Август сдержано улыбнулся.

— Оно? Два пола? — Льюис обойдя камеру дугой, двинулся дальше. Некоторые камеры были затемнены и содержащихся в них мутантов было не видно. — Как они размножаются?

— О! Уверен тебе понравится! — Август так счастливо улыбнулся, что Льюис пожалел о том, что спросил. — Они выбирают себе разумную особь, желательно с минимальным количеством мутаций, так потомство получается более чистым и выносливым и, оплодотворяя его или за счет него… Хочешь, я тебе расскажу, как они возбуждают разумных, которыеих боятся? — С азартом заглядывая Льюису в глаза спросил Август.

— Нет, спасибо… Переживу и без этой информации… — Сглотнул Льюис подступивший к горлу вязкий ком.

— В общем, партнер в маловменяемом состоянии вынашивает плод, и после «рождения» его плоть становится материалом, из которого они и строят свои гнезда, которые ты сейчас видел.

Август с интересом наблюдал, как позеленевший Льюис дернулся в сторону, зажав рот рукой и добежав до спасительной тележки, в которой помимо функциональных приспособлений был небольшой слив для биологических отходов, который внимательные сотрудники услужливо распахнули перед потрясенным парнем.

— Думаю, с него достаточно. — Протянул мистер Спектор, наблюдая как Льюис не может расстаться с урной.

— Действительно.

Август подошел к склоненному над урной Льюису и, дав тому еще немного времени, предложил вернуться в спальню. Льюис попытался отказаться, но его скрутил очередной приступ тошноты. Кожаные сосульки не выходили из головы, с подробностями всплывая в подсознании, особенно мелкие волоски, будто прилипшие к мерзкой поверхности из плоти погибшего в страшных муках разумного. От этой заевшей пластинки раз за разом спазмом скручивало внутренности, и тело сотрясала нервная дрожь. Не став долго любоваться над фиаско несчастного предка Август с каменным лицом подхватил разогнувшегося парня на руки и, не слушая вялых возражений, направился на выход.

— Это ужасно… Боже, какой ужас… — У Льюиса даже не было сил стыдится своей слабости.

Миновав стерильные коридоры с подопытными, Август вернулся на жилой этаж, где прошел мимо двери покоев Льюиса и, игнорируя удивленные лица охраны парня, занес Льюиса в свои апартаменты, захлопнув дверь перед их озадаченными лицами.

— Ты привыкнешь. — Мужчина положил парня на свою кровать и, подойдя к одному из столов, налил бокал крепкого вина.

— Не хочу… — Льюис дернул рукой, отмахиваясь от бокала, но Август, сжав в кулаке растрепавшуюся шевелюру на затылке, прижал бокал к синеватым губам и заставил выпить его содержимое.

 — Сатрап…

Льюис вытер губы запястьем и откинулся на подушки, вскинув взгляд на легкие занавески золотой ткани балдахина. В голове приятно шумело от выпитого, а тело расслабленно вытягивалось на слегка прохладном постельном белье. Август подошел к закрытым дверям балкона и, провернув ручку, распахнул стеклянные створки, впуская в прохладное помещение спадающий зной вечера и тихий шум живой природы, которую Льюис уже и не надеялся услышать в современности.

Долгое время в залитом вечерним солнцем помещении висела тишина, которую никто не хотел нарушать. Льюис продолжал укладывать в своей голове увиденное, но выходило слабо. Арн тоже показывал ему мутанта. Вполне реалистичного, но то была лишь голограмма, которую Льюис как бы ни хотел, но воспринял больше как несуществующую пугалку, ведь не может же существовать нечто настолько уродливое? Или может…

Оказалось, то было еще не столь ужасным. Заглядывая в леденящую душу черную бездну, образовавшуюся под новое место жительства этой твари в голове, теперь там была мысль, воспоминание о том существе, бросившемся на стекло. Парень знал, что если он сильнее сосредоточится, то сможет погрузиться в нее и вспомнить детали ее образа, но он не хотел. Лишь приближаясь к краю этой бездны вновь подкатывала тошнота, но и не замечать ее, не думать о ней не возможно, будто его организм обязан был переварить эту мысль и внедрить ее в свою плоть, но каждый нейрон в его мозгу сопротивлялась этому чудовищному слиянию. Льюис крепко зажмурился, силясь прогнать кошмар из головы.

Август, давно наблюдавший за потерянным лицом Льюиса, поймал себя на том, что ему приятен его запах, что бывало крайне редко. На каком-то подсознательном уровне чуткие рецепторы Августа улавливали мягкость, родственность запаха Льюиса. Этот странный, мягкий и теплый запах — исключительный аромат Льюиса, вызывал необычное ощущение единения, которое знакомо лишь родным родителям, обнюхивающим свое дитя, когда общая симфония двух тел слилась в одном и произвела приятным обоим аромат. Но запах Льюиса не вызывал исключительно родительский инстинкт, он скорее порождал химию необычного чувства умиротворения, когда парень был рядом, и странное желание растворить его в себе.

В опустевших бокалах медленно потухал закат. Август протянул руку и убрал с высокого лба Льюиса разметавшиеся пряди. Парень настороженно вглядывался в спокойные, как океан глаза Августа, сосредоточенного на его волосах. Пропустив еще раз сквозь пальцы гладкий шелк волос, Август коснулся ушей, провел сухой подушечкой пальца вдоль щеки. Тело Льюиса было теплым и приятным, почти эфемерным.

— Думаю нужно оставить от этого дня и хорошие воспоминания.

Глубокий голос Августа обволакивал сознание. Льюис замер, будто борясь с желанием уйти. Казалось, стоило слегка спугнуть и этого бы хватило, чтобы хрупкое создание под ним ловко выскользнуло из рук. Теплые губы Льюиса приняли легкий поцелуй и послушно раскрылись стоило Августу прижаться сильнее. Мощное, но не огромное, жилистое, но не сухое тело аристократа, нависло над разметавшимся в постели Льюисом, скрывая обнаженное тело от последних лучей заката. Август ловил губами сбившееся дыхание Льюиса, будто мешая ему дышать не им, заставляя дышать собой. Нижняя губа вновь закровила, Август слизал выступившую сукровицу и, убрав прилипшие к щеке волосы, в который раз за вечер припал к бьющейся жилке на шее под тонкой кожей. Глаза Льюиса закатились, и оголенное, распаленное тело, изможденное лаской выгнулось дугой, став одним центром острого восприятия. Кисть вновь сжала ткань подушки, переживая очередное проникновение. Взмокшее тело улавливало такт и двигалось в заданный Августом унисон. Светлая шевелюра спутавшись, оплела взмокшие тела, сплетаясь с угольными змеями аристократа, утратившего в этот миг свой панцирь и забывшего свои манеры.

Август привлек закрывшего глаза Льюиса и крепко прижал к себе, ему показалось, не удержи он его, и тот разлетится на куски.

*

— Я провожу… — Август привстал, собираясь встать.

— Не стоит. — Льюис грустно улыбнулся и, развернувшись, вышел из спальни, ненадолго осветив мрачный коридор молодым светом восхода.

Коридор показался странно пустым, все охрана кроме одного арноу, стояла у двери в апартаменты. Льюис досадливо поморщился, боясь предположить, как они воспринимают то, что видят перед собой.

Стоило двери в спальню закрыться, как Льюис, не успев понять что произошло, получил жгучую пощечину, которая отбросила его в сторону, заставив проехаться по небольшому трюмо, скинув с того несколько ваз и небольшое блюдце с благовониями. Наконец, справившись с качающейся вселенной в голове, Льюис поднял взгляд и потрясенно наблюдал, как лицо одного из арноу, который охранял его, перетекает, изменяя его черты лица, на знакомое лицо Арна, искаженное яростью.

— Как ты мог?!

====== Часть 27 ======

» — Учитесь улыбаться, Николас. Учитесь улыбаться.

До меня дошло, что под словом «улыбка» мы с ним разумеем вещи прямо противоположные; что сарказм, меланхолия, жестокость, всегда сквозившие в его усмешках, сквозили в них по умыслу; что для него улыбка по сути своей безжалостна, ибо безжалостна свобода, та свобода, по законам коей мы взваливаем на себя львиную долю вины за то, кем стали. Так что улыбка — вовсе не способ проявить свое отношение к миру, но средоточение жестокости мира, жестокости для нас неизбежной, ибо эта жестокость и существование — разные имена одного и того же.» Джон Фаулз /Волхв/

— Как ты мог?!

Арн, а это уже был он, навис над забившимся в угол между трюмо и кушеткой Льюисом. Холеное лицо исказилось яростью, белоснежные волосы сплетались в плотные косы и, заостряясь к концам, дергано извивались вдоль шеи разумного.

— Ты.

Арн нагнулся к Лу и, схватив его за воротник халата, дернул на себя, но неожиданно замер, потому что знакомые черты вновь поплыли, возвращая облик прежнего хозяина тела. После странной внутренней борьбы оживился стоящий в стороне арноу, и уже его лицо стало менять свои очертания, теряя свои особенности и приобретая лицо Арна. Льюис от шока даже не моргал, пытаясь понять, что происходит. В голове метались предположения о том, что Арн — полтергейст, который вселяется в чужие тела, или мозговой паразит, который перелетает из уха в ухо или… На очередном безумном предположении Льюис настолько завис, что пропустил начавшуюся между Арнами потасовку, которая закончилась тем, что лицо Арна настойчиво высеклось сразу у двоих арноу. У Льюиса отвисла челюсть.

— Удивлен?! — Спросили синхронно два голоса.

Льюис хотел ответить, но челюсть не желала слушаться. Переварить происходящее было сложно, еще сложнее выдавить из себя слова.

— Я смотрю, ты тут без меня не скучал.

Один из клонов приблизился и, схватив запоздало забрыкавшегося Льюиса за волосы под затылком, потащил к кровати. Боль от волос окончательно отрезвила, и ужас перед предстоящим унижением (а Арн навряд ли тащил бы его именно к кровати, если бы не собирался продемонстрировать свои претензии на секс, правда без согласия одного из участников, а если так уж подумать, то и хозяева двух захваченных тел тоже не давали это согласия) подстегнул все возможные силы на сопротивление, которое вполне ожидаемо уступило бы превосходящим силам противника, но Льюис всю жизнь придерживался правила, что если «продавать» себя, то дорого.

Разъяренный Арн, сдиравший с Лу одежду и раздиравший ее попутно на клоки, по началу не придавал сопротивлению Льюиса значения, пока бьющийся в мощных руках парень не стесал себе два ногтя, заливая кровью одежду и не сломал себе лучевую кость (и как позже выяснилось две пястные кости в ладони, содрав почти всю кожу с костяшек), пытаясь отбиться и попутно выцарапать ему глаза. Заметив алые капли на своей мраморно-белой коже, (у подвида Арна была голубая кровь), Арн озадачено нахмурился и будто впервые разглядел вырывающегося и одновременно нападающего на него Льюиса, сейчас мало напоминавшего спокойного, ироничного, утонченного (каким его в своем воображении представлял Арн) юношу. Сейчас Льюис больше напоминал обезумевшее животное, утратившее инстинкт самосохранения, нападавшее волной на утес. Волной, готовой разбиться об утес, чтобы воскреснуть вновь и вновь разбиться.

В ход пошло все, что можно: Льюис бил, разбивая костяшки об каменное тело Арна, царапался, лягался, кусался, пытался попасть пальцами в глаза и вцепиться зубами в уши (ну и в другие части тела, до которых мог дотянуться). Арн, потрясенный таким сопротивлением, вернул контроль над телом одному из подавленных арноу, и уже не он нападал, а оборонялся, стараясь утихомирить маловменяемого Льюиса, который собственным сопротивлением наносил себе увечья и не замечал этого.

Двери за спиной арноу затрещали, получив мощный удар, за ним не заставил себя ждать следующий, погнувший металлические ставни с резной ковкой. Хруст и скрежет разнесся по всему этажу. Удар был такой силы, что каменные стены, к которым крепились петли, раскрошились, роняя тяжелые двери, больше напоминавшие небольшие ворота. В спальню метнулась черная тень — знакомый кошмар многих разумных, не способных более рассказать об увиденном. В перевоплощенном разумном с большим трудом можно было узнать Августа. Теперь перед арноу, приседая от гнева на хвост, нависла кобра. Продолжавший рычать и нападать на арноу Льюис был опутан черным хвостом и обездвижен.

Август, чей оголенный торс сливался с хвостом, красными с тонким, острым зрачком глазами следил за замершими противником. По закаменевшему лицу сложно было прочесть эмоции, но характерный для змей перед нападением танец шел своим чередом. Широкий воротник кобры, начинавшийся с затылка и проходящий от спины к пояснице, ритмично расширялся.

Наконец, почувствовав, что оплетенный хвостом Льюис больше не бьется, и напряженное тело, отключившись, расслабилось, Август, не оборачиваясь, переложил парня на кровать, где недавно прошла ошеломившая всех битва и, заслонив его собой, оттеснил напряженных арноу к поваленной двери.

Разговор в таких обстоятельствах был неуместен. Разумные сверлили друг друга глазами, выгадывая, насколько каждый из них вменяем. Наконец, безмолвное решение было принято единогласно и Август, пружиной присев, мощным хвостом с трудом целиком умещавшемся в просторной спальне Льюиса, обрушил часть стены, протащив по ней предварительно попытавшихся уклониться арну. Разумные, чьи тела стали угловатыми и прозрачными, точно благородный хрусталь, выбрались из осколков и, избавившись от остатков лохмотьев в которые превратилась одежда, отряхнулись и белыми, будто слепыми глазами уставились на мощную кобру, подпиравшую высокий потолок.

Попытавшихся дернуться в сторону хозяина хомуисов рассек надвое один удар развернувшегося к ним арноу, который будто отмахнулся от них, взмахнув вылившейся в секиру рукой. Разумные и мутанты вжались в стену широкой гостиной, боясь шелохнуться. Стремительный бой напоминал осиный рой, крушивший все на своем пути. Наконец, израненный Август поймал одного из арноу в хвост и медленно сжал его своими черными кольцами. Равнодушное лицо с прекрасными, как и у всех арноу, чертами лица, исказилось трещинами, пока что-то внутри разумного окончательно не надломилось, и тот не осыпался мелким хрусталем на пол.

Арн замер, запрокинув голову, будто вслушиваясь во что-то и, наконец, не опасаясь пристально наблюдавшего за ним Августа, подошел к осколкам у его хвоста. Хрусталь, тихо зашуршав по полу, потянулся к его ногам будто метал к магниту, сливаясь с его телом.

Август, внимательно наблюдавший за тем, как тело Арна увеличилось благодаря влившимся в него осколкам, медленно расправил плечи и, слегка выгнувшись, втянул «воротник» кобры в спину, за ней исчез и хвост. Бой закончился так же неожиданно, как и начался: Арн замер, наблюдая как обнаженный Август подошел к постели на которой лежал Льюис, чья правая рука изогнулась под неестественным углом, и, осторожно подхватив парня на руки, медленно направился к выходу, ступая по осколкам стен и мебели мимо потрясенных мутантов. Арн, не перевоплощаясь, направился следом.


Льюис очнулся от навязчивого голоса у уха и легкого пошлепывания по щеке.

— Что еще? — Голос со сна охрип и не хотел слушаться.

— Господин… — Голос Спектроника мог разбудить одним только раздражающим фактором своего существования. — Господин, очнитесь!

— Дай поспать, ирод! Я согласен на твои процедуры, дай только поспать!

Льюис, не открывая глаз, попытался повернуться и отмахнуться от навязчивого ученого рукой, но стоило повернуться на бок, как половина лица оказалась в теплой массе знакомого до колик геля, а правая рука, мигнув болью, так и не согнулась в кисти. В итоге Льюис озадаченно замер, чем воспользовался ушлый Спектроник и, подсунув под спину растерявшегося парня руку, помог тому подняться в капсуле, где Льюис последние двенадцать часов проходил интенсивную терапию. Кусочек подтаявшего на щеке геля скатился по лицу и, плюхнувшись на грудь, вывел Лу из ступора.

— Что происходит?

— Господин! Вам нужно скорее подниматься и вернуться в гостиную господина Августа, я боюсь, что начавшийся из-за вас конфликт может подорвать, цель к которой мы все долго шли! Нельзя допустить конфликт между нашими народами? Очень важно… — Тараторил Спектроник, заламывая руки и поглядывая на плывущий над кистью галлоэкранчик.

Льюис стер с лица остатки геля и наконец оглянулся вокруг: он сидел в капсуле интенсивной терапии по пояс в голубом геле, который терпеть не мог, но в который его не раз уже помещали. Вокруг столпились разумные разных мутаций вперемешку с хомуисами, а рядом с ним, как по команде, выстроилась стена из ставших прозрачными арноу. Льюис присвистнул.

— Как, однако, пагубно влияют беспорядочные половые связи на жизнь окружающих. — Философски протянул Льюис, выбираясь с помощью хомуисов из капсулы и попутно вспоминая свою потасовку с Арном. Которая сейчас ничего кроме удовлетворения и легкого раздражения в груди не вызывала (все же задницу свою он у него отбил).

Пока обнаженного Льюиса в несколько пар рук обтирали полотенцами от геля, Спектроник объяснял обстановку. С его слов выходило, что на данный момент все союзники в сборе и образовавшийся конфликт не решается, он скорее усугубляется, потому что силы арноу оказались более превосходящими, даже в небольшом количестве, а вот дипломатичность с ними минимизировалась, и Льюис до сих пор тут только потому, что проходит интенсивное восстановление, но вот-вот терпение обоих сторон закончится и может начаться «силовое решение конфликта» — как выразился Спектроник.

Льюис недовольно зыркнул на слишком рьяно обтиравшего его филей разумного и выхватил из рук одного из хомуисов широкие белые брюки из очень приятной на ощупь ткани и синюю рубашку с рукавом три четверти, не прикрывавшим прозрачный «гипс», плотно обхвативший руку вместе с запятстьем, и, как пояснил Спектроник, «компенсировал» неприятные ощущения от сращивания костей. Наконец, одевшись и с чужой помощью приведя волосы в порядок, Льюис вышел из медотсека и под конвоем из хомуисов, арноу и разного рода разумных оказался перед знакомыми дверями в открытую веранду.

Двери распахнулись, и в повисшей тишине на Лу уставились и знакомые разумные (Снорре, Каи, Август и Арн) и парочка незнакомых, один из которых удивленно распахнул глаза и совсем невежливо начал тыкать в сторону Льюиса пальцем.

— Это же… Это… — Затараторил мужчина.

— Почему он не в медкапсуле? — Сурово поджимавший тонкие губы Август спросил у мнущегося за спиной Льюиса Спектроника.

— Господин, нам показалось, что его присутствие необходимо. — Кроткий голосок Спектроника заставил Льюиса удивленно покоситься на мужчину.

— Твоя задача — применять свои интеллектуальные способности в других направлениях. — Август явно был недоволен, собираясь отчихвостить и так побледневшего мужчину. — Тут я отдаю распоряжения.

— А я? — Влез Льюис, переключая внимание на себя.

— А ты наша головная боль. — Август устало прикрыл глаза ладонью.

— Это же «ангел прошлого»! — Наконец разродился незнакомец, всю дорогу пытавшийся справиться с удивлением.

— Как видишь, Салаванд, никто тебе не наврал — он у нас.

Не успел Август закончить, как разумный бросился в сторону Льюиса, но приблизиться так и не успел, потому что в нескольких метрах перед Льюисом материализовался все такой же прозрачный и будто утративший человечность Арн.

— Я просто хотел…

— Не советую. — Перебил Август, наблюдая как Арн неспеша развернулся к напряженно замершему Льюису и впился в того белыми глазами.

Лу в смятении метался взглядом по помещению, цепляя ноги Арна, но боялся поднять взгляд. Не потому, что было страшно от странной замершей стихии перед тобой, а потому что было неловко и тоскливо. Все же секс с Августом был не более чем долгожданной разрядкой, которой у парня в буквальном смысле не было тысячу лет. Хотелось расслабиться и почувствовать себя ненадолго живым, сняв чужими руками надетую маску безупречности. Конечно, тоже самое можно было бы сделать и с Арном, замершим напротив, но от его необычной способности невероятно штормило, выворачивая все нервы в теле наизнанку, а странная ложь или недоправда о его планах на Льюиса смутили и оттолкнули.

В итоге теперь Лу мучился чувством вины, за собственное почти предательство, злости из-за «нападения» и уныния из-за того, что несмотря ни на что Арн ему нравился. Но теперь Льюис не знал, что испытывало к нему разумное существо потусторонней красоты и не свернет ли оно ему шею в ближайшую минуту.

— Я хотел извиниться… — Глухим голосом, почти не размыкая стеклянных губ, заговорил Арн.

Льюис удивленно вскинул взгляд, поймав заглядывающие ему в лицо обеспокоенные глаза, в которых наметился зрачок. Арн осторожно протянул руку, будто присматриваясь к дикому животному, не дернется ли оно в сторону и, с облегчением поняв, что Льюис не собирается шарахаться от него, осторожно подхватил в свою руку загипсованную кисть.

— Я не справился с эмоциями. Это недопустимо. — Арн осторожно погладил ноготки на пальцах едва выглядывающих из прозрачного гипса. — Прости меня, Льюис, больше я этого не допущу. — Арн обхватил гипс двумя руками и заглянул удивленному тем, что его не продолжили уличать в измене Льюису в глаза. — Ты еще веришь мне?

Льюис растеряно кивнул, покосившись на присутствующих, с любопытством наблюдавших за развернувшейся сценой. Арн бросил предупреждающий взгляд на Августа и, коснувшись спины слегка дизориентированного Льюиса, проводил того к креслу. Лу сел в предложенное кресло и спиной почувствовал, как Арн облокотился на спинку его кресла.

Неловкость ситуации развеялась в течении вечера, где Льюис познакомился с еще одним новым союзником, в функционале которого так особо и не разобрался, кажется, он был главой почти мафии, только в цифровом мире. Также глава «мафии» был ярым его поклонником, что и стало решающим фактором в принятии решения о союзничестве. Пока Салаванд восторженно сжимал здоровую руку Льюиса, тот холкой чувствовал осязаемую ярость Арна, транслировавшего на весь «эфир» свое нежелание, чтобы Лу кто-то касался. Это озадачивало, пугало и льстило, но пока парень разбирался в своих и чужих чувствах, разговор сместился в другое русло, суть которого тот не мог уловить и вернулся вновь к ежедневному «гвоздю программы» Льюису, когда Арн сложив воинственно руки на груди, предложил Льюису отправится к нему «домой» дабы «сменить обстановку». На это предложение Август хищно улыбнулся и покачал головой, не дав Лу и пары слов вставить.

— Нет, дорогой «коллега», я нашел для нашего неугомонного подопечного занятие получше, чем посещение твоего неприступного бункера в ущелье, где кроме радиационного снега и самых кровожадных мутантов ничего нет. — Август замолчал, давая всем помариноваться от любопытства, и не спеша зажег длинную трубку с табаком.

— И что это за «занятие»? — Наконец не выдержал Льюис.

Август не стал отвечать, лишь вывел диаграмму электрических ворот с КПП. На воротах рядом с суровыми охранниками, мерцала надпись, которую Льюис не мог прочесть, единственное, что он понимал это номер двадцать два.

— Двадцать второй дискрит? — Снорре нахмурился и перевел взгляд с Арна, на Августа.

— Да. Я думаю, нашему альтруисту нужно спуститься с небес на землю. — Август встал со своего места и подошел к Льюису, замерев в метре от него и склонив голову на бок. Льюис вновь почувствовал недовольство Арна. — В его голове все «власть имущие» — злодеи, паразитирующие на разумных. К тому же, у нас сложилась не совсем хорошая ситуация: нашу дорогую обаяшку почти обожествили, и очаровашка это знает.

— У меня имя есть! — Вставил насупившийся Льюис.

— Так вот, наш дорогой Льюис, должен немного хлебнуть реалий современности, и раз он так рвется спасать мутантов, то я готов предоставить ему для этого один из своих дискритов, полный разного рода страдальцев.

Льюис напряженно сглотнул, чувствуя, как холодеет в груди и загорается от странного испуга перед неизвестностью и ответственностью лицо.

— Двадцать второй дискрит не лучше и не хуже многих моих дискритов, со своими проблемами и ресурсами. Я вручаю его тебе под твой патронаж со всеми потрохами. В твое время и в твоей стране считалось, что если политик не смог создать крепкой семьи без серьезных внутренних конфликтов и разводов, то он не может управлять страной, если он не справился с малым, то что говорить о политической власти. Так вот, Льюис, я подозреваю, что ты попытаешься влезть, куда не следует и наворотить дел, поэтому, думаю, будет неплохой идеей отдать тебе дискрит. Ты теперь отвечаешь за мутантов, проживающих в нем. Думаю, этот опыт тебя многому научит.

— Но я никогда не управлял подобными поселениями! У меня нет опыта! — Льюис взволнованно вскочил со своего места.

— О, ничего страшного, дорогу осилит идущий. — Август довольно ухмыльнулся, садясь на свое место. — Ты, Льюис, считаешь, что лучше знаешь «как надо», и поэтому ты можешь натворить глупостей, расхлебывать которые придется нам. Так что вот тебе «аэродром», который многое прояснит для тебя и для нас. Конечно, мы не оставим тебя без помощи, ты всегда можешь рассчитывать на мой мудрый совет.

Льюис задохнулся от возмущения, но так и не смог привести ни одного аргумента для самого себя, чтобы отказаться от предложения. Все же это был хороший шанс узнать о современности и попробовать помочь тем, кому нужна помощь, не навредив всем остальным.