Дело Бутиных [Оскар Адольфович Хавкин] (fb2) читать постранично, страница - 178

Книга 465749 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

обновленья настанет —

Воли добьется народ,

Добрым нас словом помянет,

К нам на могилу придет!


Эта встреча с прошлым и настоящим стала для Бутина одним из последних праздников в его сложной и бурной жизни...


53

С осени 1904 года Бутин почувствовал: со здоровьем худо. Отказывают ноги, шалит сердце, убывают силы.

Пора думать о том, как распорядиться имуществом и средствами, оставшимися после разора.

Конец жизни крупной личности иной раз освещает ярким светом всю пройденную ею дорогу. Во имя чего трудился этот человек, что озаряло его, что двигало им, каковы были его внутренние побуждения? Жил ли для себя или же — для людей, общества, народного блага?

Бутин, составляя завещание, распорядился более чем двухмиллионным своим капиталом так, как требовали его взгляды, его понимание своего назначения в судьбе Сибири.

Он оставил десять тысяч жене. Он назначил сестре небольшую пенсию, дом в саду закреплялся за нею. Он выделил немалые средства Большакову, Шилову, Яринскому — всем своим старым служащим, не забыв даже преподобную Филикитаиту.

Сто тысяч рублей ушло в фонд основанной им аптеки и возлюбленного литературно-театрального кружка, а также в пользу других нерчинских общественных организаций.

Бутин положил известную сумму на счет сына, пришедшего к нему на закате жизни и вернувшего себе фамилию отца.

Все эти суммы составляли незначительную часть его капитала.

Большую часть состояния он употребил своим завещанием на иные цели и потребности.

Он завещал полмиллиона рублей на открытие и содержание приюта для девочек, лишившихся родителей или живущих в обедневших семьях.

Полтора миллиона рублей, то есть три четверти состояния, завешал на постройку двенадцати школ на земле его родимого Нерчинского края.

Свой знаменитый роскошный дворец он дарил городу.

В свете этого завещания блекли все былые наветы на Бутина. Уже не всесильный и не могущественный, он оставался самим собой. И не его вина, что наследники, в том числе и сестра его, оспаривали волю Бутина в этом пункте завещания, говорившего о заботе Бутина о нуждах края даже после смерти. Впрочем, корыстолюбие и алчность наследников не нашли поддержки, и Нерчинский магистрат выиграл процесс.

В следующем году два события оказались удручающими для Бутина, ухудшая его болезненное состояние.

Весной пришла весть о смерти Саввы Морозова. Бутин знал, что его друг находится под полицейским надзором. Знал, что черносотенные газеты травят Савву за близость к социал-демократии, к Горькому. Все говорило о том, что у Саввы Морозова — ранимого, совестливого — не хватило душевных сил бороться. Ушли, канули в небытие прекрасные встречи с настоящими людьми в доме меж Покровкой и Красными воротами...

Осенью до Нерчинска дошло известие о кровавой расправе генерала Меллер-Закомельского над революционерами на берегу Байкала и о разгроме Читинской республики.

Бутин успел перевести в Читу на имя Минея немного денег в помошь восставшим рабочим. Незадолго до смерти он узнал, что племянник его старого ушедшего друга и родственника Федор Зензинов помог бежать из тюремной больницы какому-то видному революционеру. Это был Курнатовский. Бутин слабо улыбнулся и произнес: «Дело, друзья, отзовется...»

Михаил Дмитриевич Бутин умер седьмого апреля 1907 года.

Его похоронили на новом кладбище за Лесной улицей, близ церкви, рядом с могилами Михаила Андреевича Зензинова, брата, невестки, Маурица и первой жены.

Марья Александровна, не вынесши одиночества, вскоре уехала из Нерчинска к сестре в Петербург, следы ее затерялись в бурном 1918 году.

Татьяна Дмитриевна пережила и братьев и сестер, одиноко пребывая в деревянном домике в саду, созданном ее руками. Она умерла семь лет спустя после Октябрьской революции восьмидесяти семи лет от роду.

На семейной могиле Бутиных стоят пять памятников из черного и белого мрамора... Отцу, матери, Маурицу, Николаю Дмитриевичу, Капитолине Александровне.

Себе и Софье Андреевне Бутин велел памятника не ставить.

Над их общей могилой возвышается одинокая сосна. Она чудом сохранилась до нашего времени.

Наверное, в этом есть какой-то затаенный смысл, неведомый знак.

Жизнь дана на добрые дела, может, так надо понять шелест зеленых ветвей над могилой сибиряка, оставившего добрый след в судьбе своего края и в душах своих земляков...


Чита — Юрмала — Москва 1982—1988