Пейзаж с ароматом ментола [Владимир Викторович Орлов] (fb2) читать постранично

Владимир ОРЛОВ

ПЕЙЗАЖ С АРОМАТОМ МЕНТОЛА

Рукопись из зеленого конверта

Сейчас, конечно, можно утверждать что угодно: сопос­тавлять дату на почтовом штемпеле с загадочной смертью од­ного литератора, найденного в те же дни повешенным в соб­ственной квартире; спорить, женской или мужской руке принадлежит крупный округлый почерк, не оставивший на присланном мне пухлом зеленом конверте обратного адреса; подтрунивать над моей знакомой, которая до сих пор убеж­дена, что тот конверт действительно сохранил аромат хоро­ших ментоловых сигарет, хотя косвенные детали позволяют датировать рукопись концом 80-х или самым началом 90-х гадов... Что касается известного психиатра, которому я пред­ложил выступить в качестве эксперта, то он, возвращая эти четыре десятка мелко исписанных страниц, ограничился ту­манной фразой о сумме случайных величин, где допускает­ся абсолютно все. Возможно, именно упомянутое обстоятель­ство и склонило меня к публикации рукописи без всяких купюр и комментариев.

В последние дни я часто возвращаюсь к моменту своего появления здесь, в старой однокомнатной квартире, которая... Мне хотелось написать что-либо вроде "которая сыграла в моей жизни такую роль", однако роль эта продолжается... Впрочем, несмотря на то, что у меня есть основания назвать хозяина квартиры актером, сама затасканная метафора теат­ра выглядит тут неуместной. Но теперь, когда события того дня, а вернее, того разговора, отреставрированы до полуто­нов и записаны в памяти словно на видеопленку, которую можно останавливать, откручивать назад либо запускать на замедленной скорости, я могу сказать, что актер он был ни­кудышный. Чего стоили, например, его вздрагивания, ког­да на кухне включался холодильник... Или мизансцена с тре­тьей парой ключей... Хотя это еще как посмотреть...

Он стоял вон там, возле моего единственного окна. Не­ужели он старался заслонить от меня следы, оставленные на подоконнике крюками веревочной лестницы? А может, на­деялся спрятать их от самого себя, как, кстати, и оставлен­ный мне в наследство проигрыватель? Вообще сейчас мне кажется, что — осмысленно или интуитивно — он двигался по квартире точно выверенным маршрутом, позволявшим не сорваться и довести разговор до конца, чтобы никогда боль­ше со мной не видеться.

Он был примерно моего возраста, с нервным лицом и ран­ней сединой. Я почему-то подумал, что такие люди предрас­положены к инфарктам. Добавить к этому невыразительно­му портрету мне, пожалуй, нечего. Разве что его худобу, которую я, помнится, доброжелательно назвал про себя бла­городной.

Встретившись с ним на улице, я прошел бы мимо — не узнав либо не пожелав узнать его.

Квартира, которую я решил снять, была в том районе, где с современной застройкой соседствовали зеленые острова старого патриархального города. Неровная булыжная мосто­вая со стадом коз и нынче воспринимается там естественнее, чем асфальт с троллейбусом. Видимо, городская география и явилась главным аргументом, ибо в те дни я жил твердым намерением отстаивать свое одиночество и прежде всего ис­кал покоя.

— Там, за парком, — хозяин квартиры показал в вечернее окно, — граница города.

— Меня это не пугает. Как писал Вольтер, литератор дол­жен жить вблизи границы, чтоб удобнее было спасаться.

— Вы литератор? — не поддержал моего тона, но явно заинтересовался он.

Выругав себя за легкомысленно рассекреченное инкогни­то, я неуверенно кивнул. Упоминание о роде моих занятий, безусловно, было лишним.

— В таком случае...— с неопределенной улыбкой загово­рил он и не закончил.

Его манера разговора начинала раздражать. Деньги уже лежали у него в кармане, а брелок с ключами — в моем. Я получил разрешение без ограничений пользоваться книгами и постарался запомнить несколько неизбежных мелких со­ветов насчет замков, оконных защелок и талонов на элект­ричество. Все инструкции были даны скороговоркой, а уп­лаченные мною деньги остались непересчитанными. Еще минуту назад он выглядел как человек, желавший поскорее покончить с не слишком приятным делом. Но теперь зазву­чала новая, непонятная мне нота.

— Осенью парк просто восхитителен. Особенно клены...

Живя здесь, он должен был знать, что это вовсе не парк, а — старое лютеранское кладбище, по которому лет двадцать назад проехались бульдозеры. Я не посчитал нужным делить­ся своими знаниями и окончательно убедился, что разговор затянется.

— Вы собираетесь жить один? — поинтересовался он и попросил позволения закурить.

Просьба подчеркивала мой новый статус и поэтому по­нравилась, вопрос — нет.

Он снял с книжной полки массивную металлическую пепельницу — мрачноватую голову черта с отколотым рогом и глубокими пустыми глазницами.

— Это