Добро пожаловать в Кристмас, штат Калифорния [Кирстен Уайт] (fb2) читать постранично

Кирстен Уайт Добро пожаловать в Кристмас, штат Калифорния

© М. Приморская, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Если вы решите поискать в Интернете «Кристмас^[1], город в США» (займитесь лучше делом, чудики!), то получите пять ответов: Аризона, Флорида, Кентукки, Мичиган и Миссисипи. В каждом из этих штатов нашёлся человек, который сказал: «Эй, давайте назовём наш город в честь Рождества — и у нас будет Рождество круглый год!»

Если вы когда-нибудь наткнётесь на могилу одного из этих людей, плюньте на неё, потому что — ну честное слово!

И тем не менее, на автомагистрали I-15, между феерическим городским пейзажем Барстоу и сногсшибательным мегаполисом Бейкер есть ветхий съезд с автострады, настолько крошечный и унылый, что даже Google о нём не знает. Именно там, в глубине уродливой бурой пустыни, и притаился мой дом: Кристмас, штат Калифорния.

Собственно говоря, это не город. Даже не городок. Это «статистически обособленная местность»^[2].

— Откуда ты, Мария? — спросят меня когда-нибудь, и я отвечу так точно, что и придраться будет нельзя: «Да так, из одной местности».

Кристмас постепенно погружается в пропасть морального устаревания. Эта пропасть — местная шахта по добыче бора, где пятьдесят работников буквально выжимают свой заработок из камней. Однажды бор закончится, и нашей статистически обособленной местности наконец позволят умереть.

Я сижу в восемнадцатилетнем «Шевроле Нова» рядом с маминым бойфрендом и молюсь, чтобы этот день наступил как можно скорее. Лучи декабрьского солнца холодны и ослепительны. До ближайшей школы ехать сорок пять минут, а это значит, что каждый день мы полтора часа «по-семейному» общаемся с Риком.

Наш обычный сценарий: Мария садится в машину. Рик вытаскивает из магнитофона кассету, потом вставляет одну из двух записей: Джонни Кэша или Хэнка Уильямса.

— Как прошёл день? — спрашивает Рик.

— Нормально, — отвечает Мария.

— Что с домашним заданием?

— Делаю его прямо сейчас.

И так каждый день, вот уже три с половиной года.

Но сегодня, выезжая с автострады на нашу суматошную основную «магистраль» (мимо автомобильной мастерской, заправки, ряда ветшающих двухквартирных домов и «Кристмас Кафе»), Рик вдруг отступает от сценария.

— Пилар нашла нового повара.

Прищурившись, я смотрю на унылое кирпичное здание «Кристмас Кафе», которое на самом деле и не кафе вовсе, а закусочная. Но «Закусочная Кристмас» звучит неблагозвучно, а у нас тут нелепые названия запрещены.

Тед, предыдущий повар, умер на прошлой неделе. Он работал здесь с тех самых пор, как мать Рика, Дотти, открыла это заведение тридцать лет назад. Дотти живёт в доме престарелых во Флориде и до сих пор называет мою маму «эта милая мексиканская девушка», хотя та вот уже восемь лет живёт с Риком. «Эта милая мексиканская девушка» управляет закусочной: следит за выполнением заказов и финансовой отчётностью, заставляет свою дочь работать только за чаевые — в общем, делает всё, о чём у Дотти нет времени заботиться, поскольку она поглощена своей жизнью на пенсии. А ещё мама работает полную смену на шахте с Риком.

Я всё ещё пытаюсь грустить по Теду, хотя мы почти друг друга не знали, даже проработав три года вместе. И всё же странно, что его тут больше нет. Правда, я его воспринимала скорее как кухонную утварь. А сейчас заходишь — и такое чувство, словно морозильная камера просто… исчезла.

Вот и ещё один повод выбраться отсюда, прежде чем я застряну, как Тед, застряну, как Рик, застряну, как мама. Здесь все несчастны. Все мы просто тянем время до смерти. Ну, или в моём случае — до мая, когда я окончу школу и навсегда уеду из Кристмаса.

* * *

Рик высаживает меня возле дома и сразу отправляется на шахту, у него ночная смена. Вообще-то мне позволяли брать машину с шестнадцати лет, но я попала в две аварии (обе — по моей вине), и мама с Риком решили: пусть уж Рик меня возит, тогда не придётся оформлять на меня страховку. Чем дешевле, тем лучше.

Открываю дверь и попадаю на тускло освещённую прохладную лестничную клетку. Мама не верит в отопление. И Рик решительно поддерживает её. Зимой внутри холоднее, чем снаружи. Закутавшись в куртку, которую я обычно оставляю возле двери, проверяю почту, как всегда аккуратно разложенную на кучки — Санчес и Миллер, и поднимаюсь наверх, на кухню. На холодильнике висят все полученные мной за эти годы табели с оценками. Их столько, что они уже превратились в некое подобие обоев. Я отодвигаю молоко с пометкой «Рик», йогурт с пометкой «Рик», яйца с пометкой «Рик» и, наконец, нахожу маленький контейнер без пометки с остатками индейки. По вкусу она напоминает картон. Вываливаю её в мусорное ведро, хотя есть очень хочется.

Обычно мы забиваем холодильник остатками продуктов из закусочной, но после смерти Теда она временно закрылась, поэтому