Вёдра пива и младенец Иисус [Майра Макинтайр] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Майра Макинтайр Вёдра пива и младенец Иисус

© М. Приморская, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Проблемы начались, когда я поджёг церковь. Вообще-то, я обошёлся без спичек, да и горело не само здание церкви, а сарай рядом с ней. Тот самый, в котором методистская церковь с Мейн-стрит хранит оборудование для ежегодного рождественского представления. Который они раньше использовали.

Вывод из этого я сделал один: праздничная мишура, ангельские крылья и сено в яслях горят, как травка на концерте Майли Сайрус.

Я заработал сомнительную репутацию ещё в первом классе, когда намазал классного кролика клеем, от души посыпал его блёстками и запустил в учительскую. Оказалось, учителя считают блёстки герпесом в мире ремёсел: их невозможно хранить, от них невозможно избавиться. Хиппити Хоп отправился в детский зоопарк, а я — в кабинет директора. Но было слишком поздно. Я узнал, как может быть весело, если используешь творческий подход. Я вошёл во вкус.

Я был тем парнем, который учит других ребят швыряться сырыми яйцами, наматывать на ветки деревьев туалетную бумагу и намертво заклеивать почтовые ящики. И чем старше я становился, тем искуснее были мои приколы. В средней школе я завалил медпункт пенопластовой крошкой. В прошлом году, перейдя в старшую школу, украсил городскую ёлку неоновыми стрингами.

Список моих достижений впечатляет — насколько я сам могу судить.

Количество моих провалов — один.

Если бы я мог найти оправдание, вернее того, на кого можно было бы переложить вину, то им стал бы Шелби Барон. Ещё до того, как меня выгнали из спортивной секции, Шелби считался первоклассным квотербеком. Я был на третьем месте. Ладно, на пятом. В баскетболе он был центровым и начинал игру, а я убирал разлитую под скамейками газировку. А ещё он встречался с Грэйси Робинсон. Он всегда был лучше меня, и именно поэтому мне и не нравился.

В день происшествия Шелби случайно оставил свой мини-купер (серьёзно, хлыщ по имени Шелби водит мини-купер!) под деревом, который облюбовала стая голубей. А у меня была пачка петард в рюкзаке. Идея возникла сама собой: я представил, что может получиться, и решил узнать наверняка.

Получилось много птичьего дерьма.

А ещё одной-единственной шальной искрой я поджёг церковь.

Впервые в жизни у меня были реальные проблемы. Имеющие отношение к правосудию по делам несовершеннолетних. Но потом случилось нечто ещё более неожиданное: пастор вмешался и договорился с властями. Мне предложили выбор. Если вместо каникул я помогу церкви восстановить всё для рождественского представления, этот инцидент будет вычеркнут из моего дела.

Сорок часов общественных работ.

Я подстриг несметное количество газонов, чтобы накопить денег на поездку в Майами. Если я соглашусь, придётся её отменить. Никаких пляжей. Никакой ночной жизни. Никаких бикини. И что расстраивало больше всего, так это то, что не придётся праздновать Рождество со всей своей семьёй.

То есть вдвоём.

Но альтернативой был условный срок, а то и что похуже. У меня хватало баллов, чтобы попасть в несколько колледжей из моего топ-листа, но слишком многие консультанты, принимавшие заявки, сомневались в моей репутации, и я переживал, смогу ли получить хоть одно рекомендательное письмо. А поджог церкви — это новость, которая распространяется быстро. Если я попаду в колледж, то смогу выбраться из этого города. Подальше от дома. Подальше от своей репутации.

Судья сказал, что у меня есть выбор, но на самом деле выбора не было.

* * *
Это должно было быть рождественское представление.

Я не мог отвести глаз от живота беременной Грэйси Робинсон. Ну, то есть не от её живота, а от живота Марии, Матери Божьей.

У Грэйси тёмные волосы, невинные голубые глаза, а кожа похожа на масло. Нет, она не жёлтая. Но я уверен, что, если бы мне удалось прикоснуться к её коже, она была бы мягкой. Не то чтобы я планировал прикасаться к ней или ещё что-то. Её отец был пастором церкви на Мейн-стрит, тот самый пастор, из-за которого я здесь, на шоу «Ребел Йилл», за два дня до Рождества.

«Ребел Йилл» — это театрализованное шоу, на котором подают жареную курицу и пиво в вёдрах, из которых обычно поят животных. А ещё родео с клоунами, фокусами и трюками, а также зажигательные музыкальные номера. Главная идея мероприятия — стравить Север и Юг. Зрители выбирают сторону и болеют за любимую команду, низводя Гражданскую войну до уровня соперничества между футбольными фанатами. Я ненавижу стереотипы о Юге, но «Ребел Йилл» действительно заставляет краснеть за мой родной штат Теннесси.

Хотя церковь не связалась бы с этими «саквояжниками», если бы я не уничтожил их помещение.

Уже прошло двадцать девять часов. Нужно отработать ещё три выступления — в день открытия, то есть сегодня, и два завтра, в канун Рождества. Ещё одиннадцать часов, и я буду свободен от переноски дров, рисования декораций, подметания полов и лазания по узким мосткам, чтобы заменить выгоревшие прожекторы. Скоро поднимется занавес и начнётся представление.

Когда у меня находилась свободная минутка, я мог побыть с Грэйси. Она всегда была милой со мной, очень милой, но не настолько, чтобы я начинал задумываться, сколько в этом процентов жалости. С тех пор как начались мои общественные работы, я встречался с ней семь раз. Не то чтобы я считал. Я заметил, что она часто за мной наблюдает, но это было всегда, когда я наблюдал за ней или когда она была со своим парнем, так что я старался не зацикливаться.

Сейчас её парня тут не было.

Когда она села рядом со мной на тюк сена, все мои мысли куда-то испарились. Лучше уж ничего не говорить, чем сморозить какую-нибудь глупость, потому я ждал, когда она сама начнёт разговор.

И ждал.

И ждал.

Я ёрзал, искоса поглядывая на её живот, минут пять, и вдруг она полезла под свой бледно-фиолетовый халат, вытащила оттуда кусок пенопласта в форме арбуза и протянула его мне.

— Пожалуйста, — сказала она. — Осмотри моё чрево.

— Оно… приятное. Как плюш.

Я его слегка помял и вернул ей. Не могу сказать, что умею обращаться с искусственными животами. И просто не могу поверить, что она сказала «чрево».

— Благодаря тебе его обновили, сделали из пены, которая запоминает форму. Не могу дождаться, когда увижу весь костюм целиком. Она расправила складки на халате. — Если, конечно, его успеют доделать.

Я обернулся. Родители выступающих отчаянно суетились, внося последние штрихи в костюмы, которые должны были заменить те, что я превратил в пепел. Как я понял, хламиды и нимбы было не так уж трудно сделать, но вот с ангельскими крыльями — полная задница. Возможно, это из-за блёсток, но я не предлагаю тут аналогию с герпесом. Ну, вы же понимаете. Церковь.

— Мне жаль.

Я взглянул на огромный, выше меня, ворох ткани. Прошлая неделя была полна откровений. Оказывается, методистская церковь на Мейн-стрит уже двадцать лет показывала рождественскую пьесу, а я всё испортил за одну минуту.

— Всё ещё жду, когда меня ударит молнией.

— Перестань оглядываться. Я не для того это сказала, чтобы ты чувствовал себя виноватым. — Грэйси на секунду дотронулась до моего колена, а потом отстранилась и сунула руку в карман халата. — Если уж мой отец тебя простил, то Бог-то точно.

Я уставился на своё колено.

— Если бы мы с Богом говорили о прощении, то я бы просидел в исповедальне до конца жизни.

Она улыбнулась.

— У методистов нет исповедален.

— Твой отец помог мне не попасть в тюрьму, — ляпнул я. — В тюрьму. На Рождество.

Как же неловко.

— Это же хорошо, верно? Не знаю, посещает ли Санта несовершеннолетних преступников?

Она должна быть в бешенстве, а её сочувствие делало меня совершенно беспомощным, как будто я вице-президент.

Грэйси Робинсон была просто хорошая.

Её репутация — полная противоположность моей. Капитан патруля безопасности в начальной школе, представитель школьного совета в средней школе, а совсем недавно Грэйси стала королевой выпускного бала. Сейчас она один из кандидатов на чтение выпускной речи от нашего старшего класса. У неё всегда найдётся запасной карандаш, и он всегда остро заточен. Такие девочки, как она, и такие парни, как я, обычно не общаются. Кроме тех случаев, когда над головой висит решение суда.

— Так жаль, что мы не успели починить сарай, — сказала она. — Мы пытались.

Я почувствовал укол стыда, где-то под левым ребром. Возможно, я бы смог работать в каком-нибудь обществе самобичевания. Но сомневаюсь, что это помогло бы. Я указал на флаг конфедератов и мини-пушку, которую задвинули в угол.

— Как именно вы оказались… здесь?

Я не сказал на шоу «Ребел Йилл», потому что меня передёргивает от того, что Гражданская война может быть поводом для развлечения.

Грэйси скривила губы.

— Мы оказались тут благодаря Ричарду Барону.

Отцу Шелби.

— Шоу принадлежит ему, — проговорила она, не глядя мне в глаза.

Точно. А ещё он купил своему сыну мини-купер.

Она продолжила:

— Когда стало понятно, что мы не успеваем, он предложил нам выступать здесь в течение недели, ведь это единственное достаточно большое здание в округе.

— Да уж.

Тут места, как на стадионе, и громадная земляная арена.

— Всё равно было тяжело добиться, чтобы нам выделили тут место. — Она покачала головой. — Но, мне кажется, ты об этом знаешь.

Список моих общественных работ был переполнен. Я делал всё — от переноски остатков реквизита, который я не сжёг, до помощи рабочим сцены. Трудно было разобраться, что тут кому принадлежит. Приходилось пробираться через мешанину из реликвий конфедератов, громадных свитков и пастушьих посохов. И я всё ещё не знаю, кому принадлежат трубы — горнистам Гражданской войны или небесному воинству.

— Удивительно, что твой отец всё не отменил, — заметил я.

— Так было бы проще всего, но это двадцатая годовщина спектакля. Так много людей ждали этого дня, и отец не смог отказать мистеру Барону, особенно после того, как тот предложил оплатить все необходимые материалы.

Ещё один драгоценный камень в корону семьи Барон.

— А почему он это предложил?

— Шелби играет Иосифа.

— Точно.

Как раз в этот момент отец Грэйси выбежал на сцену, держа в руках планшет с зажимом для бумаг и громадную кружку кофе. Он выглядел слишком молодо, чтобы возглавлять общину из пятисот людей. Молод, как мальчик-репортёр. Но только не его глаза; они казались намного старше. У Грэйси такие же тёмные волосы, но глаза не как у отца.

Пастор Робинсон помахал рукой, чтобы привлечь внимание людей, устанавливающих декорации.

— Прошу прощения, но этот конь, когда его заменит осёл, должен стоять слева за волхвами, после того как они подойдут к Святому Семейству. Не могли бы вы передвинуть стог сена, чтобы было проще? Ослы не умеют прыгать.

Поскольку я весьма искушён в предсказаниях, то должен был задать очевидный вопрос.

— А что будет, если конь навалит кучу?

И тут, как по заказу, конь поднял хвост и воспользовался своим вечерним конституционным правом.

— Ух ты, — сказала Грэйси.

Кофе пастора Робинсона расплескался, когда он зажал планшет под мышкой. Я ждал, что он заорёт и прикажет всё убрать, что он бросит планшет или швырнёт на землю кружку. Я никогда не видел, чтобы он злился, но именно это произошло бы, если бы кто-то облажался перед моим отцом, когда тот чем-нибудь руководит.

Я услышал реакцию пастора Робинсона раньше, чем увидел её. И не сразу её понял, потому что это было нелогично, для меня по крайней мере. Когда он поднял лицо, оно было мокрым от слёз.

Конь сделал такое посреди его репетиции, а он смеётся.

— Это не то, чего я ожидал, — проговорил я. Юмор не был частым гостем в моём доме, даже когда отец жил с нами. Особенно, когда отец жил с нами.

— Это смешно, поэтому он и смеётся. Люди иногда смеются, знаешь ли. — Грэйси сказала это так, будто знала, о чём я думаю. Будто понимала разницу в нашем воспитании.

Пастор Робинсон прижал руку к трясущемуся под рождественским пледом животу. На пальце у него блестело обручальное кольцо. Меня это удивило. Мама Грэйси умерла, когда мы были во втором классе.

— Воун? — Она дотронулась до моей руки. — Ты тоже можешь смеяться.

— Ага.

Я встал и взял совок.

* * *
В моей семье над неприятностями не смеялись.

Отец ушёл, когда мне было восемь, и мать так никогда и не оправилась от этого. Я пытался убедить себя, что я не виноват в том, что он ушёл, но у меня не получалось. В восемь лет я был жутким ребёнком, всё время попадал в неприятности, и мне всегда было интересно, насколько моё поведение добавляло напряжения в их брак. Я отчётливо понимал, что не нравлюсь отцу, но именно он всегда ходил на родительские собрания и разбирался, когда меня пытались отчислить из школы. Он сделал всё, чтобы у меня были еда и деньги, но этим и ограничилось его искупление вины за то, что он нас бросил.

У моей матери был целый вагон таблеток. С их помощью она как-то умудрялась делать так, чтобы у меня были нормальная еда и чистая одежда. Когда ей было плохо, она почти не следила за собой, и уж тем более за мной, а когда становилось лучше, она была как удар молнии — красивая и непредсказуемая. Я очень старался, чтобы её состояние оставалось для всех тайной, хотя дети вообще-то не обязаны этого делать. Хорошая тема для слезливых баллад, но для меня это было правдой жизни.

Вслед за стыдом появляются секреты, вслед за секретами — ложь, а ложь разрушает всё. И в первую очередь — дружбу. Ни один ребёнок не захочет объяснять, что его мама не может принести закуски для класса, потому что у неё закончились транквилизаторы, а новых в аптеке пока не выдали. Тебя перестают приглашать на дни рождения, потому что ты не приглашаешь в ответ. Никто не предлагает тебе вступить в спортивную команду, потому что ты не успеваешь зарегистрироваться в срок, а если успеваешь, то постоянно задерживаешь взносы в лигу.

Поэтому ты придумываешь, как сделать что-то такое, что заставит тебя запомнить.

* * *
Опустив голову, я сгребал конский предрождественский подарок в ржавую тачку. На своём веку эта тачка повидала много навоза. Колёса скрипели, но крутились хорошо. Деревянные ручки были истёртые, но надёжные. Я вывалил содержимое в компостную кучу, прислонил тачку к стене и вымыл руки в раковине за кулисами. И подпрыгнул, когда Грэйси скользнула пальцами по моему плечу.

Ей нравились прикосновения. Я этого раньше не замечал.

— Зачем ты это сделал? — спросила она.

— А что, неприятный запах? — Я так сильно дёрнул бумажные полотенца, что у меня в руке оказалось сразу пятнадцать штук, а рулон сорвался с держателя. — Разве ваши хламиды не волочатся по земле? Кто-то же должен был это сделать…

— Ты знаешь, о чём я. Петарды…

Я смотрел на бумажные полотенца, выравнивая края и наматывая их обратно на картонный рулон.

— Я много чего делаю просто так. Мне было скучно. Хотелось посмотреть, что будет.

— Если хочется экспериментов, то люди ходят на уроки химии, а не подрывают стаю голубей.

— Я не собирался их подрывать. — Я посмотрел ей в лицо. — Я не издеваюсь над животными.

— Хиппити. — Она подняла бровь. — Хоп.

— Это не было издевательством. Это было искусством. Неудачный эксперимент шестилетки.

А что касается птиц, я просто хотел спугнуть их с дерева.

— Сработало.

— Они все выжили.

Грэйси забрала у меня рулон бумажных полотенец и повесила обратно.

— Ты так и не сказал, зачем ты это сделал?

Отвечать на такие вопросы не входило в мои планы. Я собирался просто пережить эти два дня и получить зачёт от судьи, а не рассказывать о том, что давно и пылко влюблён, или о том, что я жутко ревнивый. Мои мысли метались, отчаянно ища выход из ситуации.

— Ладно. Ты когда-нибудь смотрела «Шерлока Холмса»?

Глаза Грэйси сузились, она решила, что я ухожу от разговора.

— Сериал или фильм?

— Не важно, — сказал я.

— И сериал, и фильм, — ответила она.

— Ты же знаешь, что Шерлок замечает то, что на первый взгляд не имеет никакого отношения к делу. Но как только он находит все связи, ответ становится очевидным. А на экране мы обычно видим только быструю смену кадров.

— Ох. Меня от этого тошнит. — Но она улыбнулась и скрестила руки на груди. — Так ты говоришь, что твой мозг работает быстрее, чем у других?

— Я просто говорю… Я хорошо вижу связи, которые могут вызвать проблемы. — Я оглянулся вокруг. — Возьмём, например, освещение. Я мог бы изменить направление лучей прожекторов. Или переклеить на сцене ленту, которая обозначает места для актёров. Перемешать реквизит на столе или просто всё спрятать. Если перепутать тросы ангелов, получится масса интересных неприятностей. Не тросы детей-ангелов, конечно, а взрослых. Это будет похоже на вечеринку. На похабную вечеринку.

— Значит, твоя цель — хаос?

— Это просто для примера, я вовсе не собираюсь этого делать. А разве твоя цель — играть Марию до конца своих дней?

— Конечно, нет. — Она встала. — Но когда твой отец — пастор… В общем, люди от тебя ожидают определённых вещей.

— Да, безупречной кожи и послеродовой депрессии. И разве это не перегиб?

Её нос сморщился при слове «безупречной». Я и раньше видел у неё это выражение лица — обычно, когда кто-то говорил ей комплименты.

— Возможно. Но вот смотри: настоящая Мария была с Ближнего Востока. И ей было около двенадцати. А настоящему Иосифу было, наверное, лет тридцать.

— Какая гадость.

— Волхвы были астрономами, и они пришли, когда Иисусу было уже около двух лет, и никто не знает, сколько их было. А вместо хлева, скорее всего, была пещера.

Грэйси начала заводиться, говорить быстрее и жестикулировать.

— И я уверена, что Иисус плакал, — сказала она. — Он был младенцем. Так нелепо, что из-за ожиданий публики, привыкшей к коммерческой версии Рождества, нам приходится увековечивать мифы. — Она плюхнулась рядом со мной на деревянный ящик.

— Тогда почему ты в этом участвуешь? — Я посмотрел на неё. — Из-за отца?

— Ты, наверное, думаешь, что он заставляет меня. Но это не так. — Она закрыла лицо ладонями и посмотрела на меня сквозь пальцы. — Ты, наверное, думаешь, что я ужасная.

Я сделал паузу, ожидая, пока мимо пройдёт школьный хор. Потом сказал:

— Невозможно думать о тебе плохо, Грэйси Робинсон.

Она села ровнее. И, возможно, немного покраснела. Я сделал ей комплимент, не скрывая восхищения в голосе.

— Наверное, иногда хорошо быть тем… на кого все обращают внимание.

Я склонил голову набок, как кокер-спаниель.

— Ты же была королевой бала.

— Это просто случайность. Если бы Эшли Стюарт и Ханну Гэйл не отстранили за то, что они залезли в кабинет директора и отправили всем учителям электронные письма об увольнении, я бы никогда не выиграла. Они были фаворитками.

Я принялся очень внимательно рассматривать ногти. Глаза Грэйси расширились.

— Воун!

— Я просто подкинул им идею. Без всяких задних мыслей. Ну, и, возможно, подогнал универсальный ключ от всех дверей.

Иногда хорошо быть тем… на кого никто не обращает внимания.

— Ты сделал это для меня?

Я старался не смотреть ей в глаза.

— Ну, в общем, всё это было не совсем случайностью.

У неё просто челюсть отпала, и лицо было такое, словно она пыталась понять, наорать ей на меня или поблагодарить.

— Я не хочу быть в центре внимания. Я знаю, что меня любят и мне не нужно искать похвалы. Но в тайне, — она вздохнула и понизила голос, — подозреваю, что я говорю себе это, чтобы не грустить, когда меня не замечают.

— Так ты хочешь, чтобы тебя замечали, или нет? Потому что всё это звучит довольно странно. — Я рискнул слегка толкнуть её в плечо. — Но я тебя не осуждаю.

Грэйси не отодвинулась.

— Не то чтобы мне нужно было одобрение, признание или ещё что-нибудь. Не в этом счастье. Но… иногда мне нравится чувствовать себя особенной, это правда. Понимаешь?

— Каждый раз, когда захочешь почувствовать себя особенной, просто найди меня.

Слова вылетели прежде, чем я смог их остановить, и зависли в мультяшном облачке у меня над головой.

Грэйси нахмурилась.

— Ты флиртуешь со мной?

— Прости. — Я чувствовал, как моё лицо заливается краской, а ведь я никогда не краснел. — Я зашёл слишком далеко?

— Нет. Ты зашёл так далеко, как надо. — Хмурый взгляд сменился улыбкой. — Я просто пытаюсь найти наиболее эффективный способ флиртовать с тобой.

Волна адреналина прокатилась по моему телу. Я не знал, как выбраться из этой ситуации, и сменил тему. Потому что я трус.

— Кстати, о флирте, где твой муж?

Она моргнула.

— Твой муж по сценарию. А в реальной жизни — твой парень.

— Мой… ты имеешь в виду Шелби? — простонала Грэйси. Запустила руки в волосы и схватилась за голову так, как будто она болела. — Он не мой парень.

— О, правда?

Я скрестил руки и откинулся назад, чтобы выслушать эту историю.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы мы держались за руки? Или на свидание ходили? Настоящее, официальное свидание, не в стенах церкви или на школьном мероприятии? Нет, не видел. Потому что мы никогда не были на свидании.

— Тогда в чём же дело?

— Я — прикрытие для настоящей девушки Шелби.

Я чуть не упал.

— Для настоящей девушки?

— Она очень милая либеральная феминистка-христианка. Её зовут Элли, она из Нью-Джерси. Они познакомились два года назад в христианском летнем лагере.

— А что, либеральные феминистки могут стать христианками?

Грэйси закатила глаза.

— Кто угодно может стать христианином.

Я понял, почему Шелби приходится использовать Грэйси в качестве алиби. Отец-южанин с катушек бы слетел, если бы узнал, что его сын встречается с кем-то из Нью-Джерси. Не говоря уж о либеральной феминистке из Нью-Джерси.

— Если ты просто прикрытие, почему он так тебя защищает? Настолько, что даже становится настоящей задницей… — я быстро добавил: — Для всех, кто на тебя хоть посмотрит?

— Он относится ко мне, как брат, и мой отец этим пользуется. — Грэйси внимательно смотрела, как доброволец оклеивает блёстками коробку с дарами, в которой хранилось миро для младенца Иисуса. — Кстати, что тебе Шелби вообще сделал? Он, конечно, футболист, но, так скажем, не типичный. Он ведь не загоняет тебя в угол туалета и не натягивает тебе трусы на голову, верно?

Я покачал головой.

— Или он тебя запирает в шкафчике? Приматывает скочтем к флагштоку? Заливает спортивный бальзам в суспензо… рий… ну, что-то в этом роде?

Я улыбнулся.

— Ты такая милая, когда краснеешь.

— Не меняй тему. — Она заставляла себя не отводить глаза. — Почему тебе не нравится Шелби?

Разговор зашёл настолько далеко, что можно было уже и довести его до конца.

— То, что у него есть ты, казалось мне достаточной причиной.

— О!

Я пялился на её пенопластовый живот. Невероятно, но он смущал меня меньше всего.

— Полагаю, твой отец не очень-то был бы счастлив, если бы я пригласил тебя на свидание. Я не либеральная феминистка из Нью-Джерси, но и ничем не лучше.

— Ты уже забыл, что отец ходил в суд ради тебя?

Смотри на живот. Сосредоточься на животе.

— Я не забыл. Но есть большая разница между тем, чтобы вытащить кого-то из неприятностей и позволить своей дочери встречаться с хулиганом.

— Не стоит недооценивать моего отца. Он не такой, как отец Шелби. То есть я уверена, сначала между нами состоялся бы серьёзный разговор — между мной и папой, но я достаточно умна, чтобы отличить плохое от хорошего. Отец это знает и доверяет мне. Что касается тебя, он верит в то, что делает, и во второй шанс тоже. Он любит людей. Я бы даже рискнула сказать, что он любит тебя.

Это меня просто потрясло.

— Почему? Я же не следую правилам. Разве религиозные люди не любят правила?

— Правила позволяют людям чувствовать себя в безопасности. Но от правил недалеко до осуждения. Осуждать легко, Воун. Любовь — гораздо сложнее, и именно её он выбирает каждый день.

— Он всё равно не разрешит тебе проводить время с кем-то вроде меня, — продолжал я спорить.

— Ты говоришь так, будто моё мнение не имеет значения. — Грэйси не выглядела обиженной. Скорее сильной, уверенной.

Адреналин пульсировал в моих венах.

— А ты бы хотела? — Я остановился. Подумал. Продолжил: — Ты бы захотела такого, как я?

Грэйси наклонилась ко мне. От неё пахло… древесным дымом. И кондиционером для белья.

— Если бы ты был меньше занят своими приколами и был бы внимательнее, то знал бы ответ.

Если она имеет в виду то, на что я надеялся, я никогда больше не буду прикалываться.

Наверное.

Дверь за кулисами открылась и с шумом захлопнулась. Холодный ветер всколыхнул занавес, подхватил страницы сценария. Там было описание каждой сцены, диаграммы, сценические пометки и, возможно, даже местонахождение Святого Грааля. Мы вскочили и стали ловить страницы.

Грэйси вздрогнула и сильнее закуталась в свой халат, пока ловила очередную летающую страницу.

— Мы никогда их все не поймаем.

— Конечно, поймаем. И это будет так же легко, как снова сложить их в правильном порядке.

— Я так не думаю. — Она показала мне страницы, которые уже поймала. — Никаких номеров. Миссис Армстронг взбесится, ведь ей придётся их снова складывать в правильном порядке. А это нарушит её драгоценный график.

Миссис Армстронг гордилась тем, что она режиссёр, и сообщала об этом всем и каждому с помощью ламинированного бейджика с именем, который носила на шее.

— Почему она не проставила номера страниц?

Грэйси рассмеялась.

— Это гарантия занятости. Если никто больше не знает, в каком порядке идут сцены, где должны стоять актёры или где пометить сцену лентой, она нужна.

Стоя на коленях, я шарил под столом.

— Зачем нужна гарантия занятости, если человек делает это добровольно?

— Чтобы забраться на самую высокую ступеньку социальной лестницы, до которой только можно дотянуться.

— Эти церковные активисты такие странные. — Когда я это сказал, то почувствовал себя придурком. — Извини. У меня словесное недержание. Ты наверняка уже заметила. Можем ли мы вернуться к моменту до того, как я тебя обидел?

— Так далеко? — спросила она.

— Как далеко? — Я встал.

— В третий класс.

— Что случилось в третьем классе?

Я отодвинул коробку с нимбами, чтобы достать ещё одну затерявшуюся страницу.

— Ты переломал все карандаши в моём пенале, а потом сказал учительнице, что это я сама сделала. Мне пришлось пятьсот раз написать «На пенни изображён Авраам Линкольн».

Я рассмеялся.

— Мне жаль.

Глаза Грэйси блеснули.

— Мне тоже было жаль.

Дверь снова открылась, и сценарий опять разлетелся. Грэйси побежала направо, протискиваясь между флагом Южных штатов и кучей свитков, а я — налево, на сцену, петляя между корзинами с юбками и корытом, служившим яслями. Посреди арены стоял конь в шапке конфедерата. Рядом с ним — генерал Роберт Э. Ли во всех своих регалиях и со «смит-вессоном». За ним — пятеро солдат, увлечённых разговором с генералом Грантом.

Пастор Робинсон подошёл к ним с улыбкой, но на моих глазах она растаяла, как снеговик в натопленном доме.

— Ой-ой, — сказал я.

— Что ой-ой?

Грэйси выглянула из-за моей спины, положив руку мне на пояс. Я бросил все силы на то, чтобы стоять прямо. Интересно, выйду ли я за рамки приличия, если тоже положу руку ей на талию?

— Почему они здесь? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Не знаю.

После короткой и бурной дискуссии, во время которой нежная рука Грэйси так и не покинула моей спины, её отец взобрался по ступенькам на сцену. Он натянуто улыбался. Я запаниковал.

— У «Ребел Йилл» шоу сегодня вечером, — сказал он.

Грэйси отдала мне свои страницы и показалась ему на глаза.

— Это у нас шоу сегодня вечером, — возразила она.

— Мистер Барон так и не убрал сегодняшнее выступление «Ребел Йилл» с сайта, так что люди всё ещё покупали билеты онлайн.

Пастор Робинсон поманил нас за собой, и мы пошли в театральную кассу. После короткого разговора с кассиршей он обернулся к нам.

— Велика вероятность, что людей придёт в два раза больше, чем мест в зале! Билеты в «Ребел Йилл» полностью раскуплены, а билеты на рождественское представление были разосланы в прошлое воскресенье. Я… Я не знаю, что делать. Шоу начнётся через два часа.

Пастор Робинсон провёл рукой по лицу. Он выглядел уничтоженным, а ведь только двадцать минут назад смеялся.

Меня накрыла вина. Но за ней следом явилась и надежда.

— Сэр? — Я шагнул к нему, сжимая сценарий в руках. Мой голос был тонкий, как у крошечной и широкоглазой диснеевской зверушки. — Думаю, я могу помочь.

— Правда? — спросил он. — Как?

— Катастрофы — это моя специальность.

* * *
— Поверить не могу, что ты сделал это. — Благоговение Грэйси могло бы придать мне сил для триатлона. — А что теперь? Будешь просто подсовывать что-то и надеяться, что это сработает?

— Вроде того. Это как прикол со спагетти: кидаешь их на стену и смотришь, прилипнет или нет.

— Интересно, реально ли это, — размечталась она, постучав пальцем по подбородку. — Например, как ты думаешь, есть ли в «Оливковом саду» стена спагетти? И приходится ли официантам тянуть жребий, чтобы решить, кто будет отдирать их после вечеринки?

Я улыбнулся.

— За работу.

Грэйси написала список традиционных газет и радиостанций, а я сделал черновик объявления для социальных.

— Сначала я позвоню на радио, — сказала она. — На HOTT FM играют рождественские песни, так что я начну с них.

Она подмигнула мне, прежде чем убежать.

Они не крутили ничего, кроме рождественских песен, начав сразу после Хэллоуина, и мне казалось, что большинство слушателей переключились на гангста-рэп, чтобы хоть как-то спастись от этого веселья. Но я не возражал. Грэйси выглядела такой воодушевлённой.

Чей-то голос перебил мои мысли.

— С толпой мы как-нибудь разберёмся. Но как быть с парковкой?

Пастор Робинсон стоял рядом со мной, а я даже и не заметил. Спасибо, что Грэйси всё ещё была в фиолетовом халате, иначе он бы увидел, как я ищу её глазами.

— Нам придётся кого-то поставить на самой дороге, — сказал пастор. — У нас есть несколько оранжевых конусов… и можно обозначить ими вход и выход…

Он замолчал, оглядывая мусор за кулисами в поисках решения.

— Вы ведь всегда работаете, да, пастор Робинсон? — спросил я.

— Дэн. Ты можешь звать меня Дэн, — проговорил он.

Нет, не могу.

Потом он нахмурился.

— Нет, я не работаю по пятницам и субботам.

— Я имею в виду… вы всегда включены. Ваш мозг не пропускает информацию без обработки: влетев в одно ухо, она не вылетает через другое. Внутри всегда что-то варится.

Я видел, как что-то варится прямо сейчас. Мгновение спустя пастор задумчиво кивнул. А потом ответил так, как взрослые обычно не отвечают: честно.

— Я довольно много читаю, учусь, консультирую. Много говорю. Конечно, я могу на время выкинуть всё это из головы, особенно, когда дело касается Грэйси. Но ты прав. Всегда есть люди, о которых нужно заботиться, и я никогда не смогу это просто взять и выключить.

Я хотел поблагодарить его за доверие, но не знал, как.

— Грэйси сказала, что вы верите в то, что делаете.

— Да, это правда.

— М-м… круто.

Мы смотрели друг на друга, не зная куда дальше повернёт разговор. У меня были вопросы, но я не мог найти в себе силы задать их. Почему он так добр ко мне, после того как я испоганил ему весь декабрь? Почему он дал мне второй шанс? Почему у него такая прекрасная дочь?

— Пастор Робинсон!

Голос пронёсся над снующей толпой. «Ребел Йилл» против церкви Мейн-стрит. Каковы шансы? Женщина, которая держала три комплекта ангельских крыльев и поддельный золотой слиток, помахала рукой перед лицом пастора, чтобы привлечь его внимание.

— У нас проблемы. Плохие, плохие новости!

— Давайте просто притворимся, что я уже в курсе? — Он потёр виски и закрыл глаза. — Вам обязательно мне это говорить?

— Ага. Несмотря на то что вы с этим ничего не сможете поделать. Спасти нас может только чудо.

Пастор открыл глаза.

— Давайте.

— Снег пошёл.

Из-за суеты дверь на сцену распахнулась. Наш городок выглядел, как снежный стеклянный шар, который встряхнули. Снежинки кружились хороводами и спиралями и, упав на землю, превращались в лёд. Блестящий белый слой покрыл всё, включая дорогу. С каждой секундой он становился всё толще.

Зима в этом году пришла рано и была не по сезону холодной, но никто в нашем городке не ожидал снега. Насчёт снега тут волновались, только если собирались в путешествие. Если так и дальше пойдёт, то никто несколько дней никуда не сможет проехать. Люди даже не успели запастись хлебом и молоком. Или туалетной бумагой.

— Будем надеяться… что это скоро прекратится… — сказал пастор Робинсон. Он выглядел так, будто вот-вот упадёт лицом вниз.

— Я так не думаю. — Вошла Грэйси, без живота, в распахнутом халате поверх обычной одежды.

— Сто процентов, что он не остановится. Это что-то вроде урагана. Метеорологи на седьмом небе. Вы же знаете, как они обожают погодные катаклизмы. А дети просто с ума посходили, ведь занятия в школе уже закончились.

Дети в нашем городке проводили своё детство в постоянном разочаровании — и всё из-за розовой линии в прогнозах погоды, которая никогда не опускалась достаточно низко к югу, чтобы пошёл снег, зато всегда включала нас в предупреждения о торнадо. Я не так далеко ушёл от «детства», чтобы победить своё волнение, но я хотя бы пытался.

И чувствовал, что у меня голова идёт кругом. Как бы редко ни шёл у нас снег, сегодня он определённо создавал проблему.

— Это ещё не всё. — Грэйси подошла к отцу и нежно положила ладонь ему на руку. — Федеральная автострада на севере от нас уже закрыта. Верблюды застряли.

— Верблюды, — сказал он глухим голосом, как будто только что проснулся. — Застряли?

— Да, верблюды. И овцы.

— Овцы?

Грэйси быстро сообщила остальные новости.

— Осёл и бык тоже. Транспорт не движется, и они вместе с ним. Гринпис схватит нас за задницу (в прямом смысле), если мы станем подгонять транспорт в такую погоду.

Все, кто слышал Грэйси, поникли головой. Я не знал, как церковь относится к алкоголю, но пастор Робинсон выглядел так, будто ему не помешала бы «маргарита». Он глубоко вздохнул. Этот вздох знает любой подросток. И любой подросток его боится.

— Грэйс Элизабет Робинсон. Я знаю, что это было сказано для красного словца, и твоя попытка разрядить ситуацию не осталась незамеченной, так же как время и место, когда ты решила это сделать. Положи доллар в банку ругательств.

Прежде чем Грэйси успела ответить, телефон пастора зазвонил. Он взял трубку.

Я вытаращился на Грэйси.

— Ты же просто сказала «задница».

Она пожала плечами и улыбнулась.

— Обычно я выхожу сухой из воды, поскольку это слово есть в Библии.

— Ты сказала «задница».

— Я знаю.

— У вас есть банка ругательств.

Она выскользнула из халата, явившись нашим взорам в голубом свитере, который так ей шёл, что это стоило отдыха на Багамах.

— Это старая банка из-под солений, которая стоит у нас на кухне. Мама ввела это правило для отца, когда он был в семинарии, а он ввёл это правило для меня.

— Твой отец тоже ругается?

— Уже нет. В прошлом году он опустошил её, чтобы оплатить поездку в тематический парк Гарри Поттера во Флориде.

Её улыбка засияла на полную мощность. И я ужасно захотел её поцеловать.

— Ты хулиганка. Совсем не такая, какой я тебя представлял.

— Ты тоже, — сказала она. — Сколько дней прошло с тех пор, как ты что-то выкинул? Я и подумать не могла, что ты столько продержишься.

— Может, я пытаюсь измениться. Раньше я уже так делал.

Я сел на деревянный ящик и похлопал рукой по свободному месту рядом.

— Помнишь Награду Хорошего Гражданина в четвёртом классе? И что нужно было сделать, чтобы её получить?

Она кивнула и села на ящик.

— Я очень старался. Все кидались в меня дерьмом, говорили, что я никогда не смогу быть хорошим достаточно долго, чтобы её получить, но в последний месяц учебного года я её заработал. Я доказал, что могу себя контролировать. А мистер Викли пропустил моё имя на собрании. Я знаю, что моё имя было в списке, но он назвал всех, кроме меня. Никто мне не верил. Именно тогда я понял, что у всех уже сложилось мнение обо мне. Так чего же их разочаровывать?

— Почему же не стараться ещё больше?

— Мне было девять, — сухо проговорил я. — «Старайся ещё больше» звучит как родительский совет, а у меня таких советчиков не было.

— Я считаю, — сказала Грэйси, беря меня под руку, — что если одно событие может повлиять на всю твою жизнь, то всё, что тебе нужно, чтобы измениться, если ты, конечно, хочешь, — это другое событие.

Я смотрел на её руку поверх моей. И когда поднял глаза, увидел, что она пристально смотрит на меня.

Вдруг все зашумели.

Грэйси перевела взгляд на отца.

— Что на этот раз?

— Миссис Армстронг поскользнулась на обледеневших ступеньках, и её отвезли в больницу с переломом ноги. Мы потеряли режиссёра.

— Вот это да, — пробормотала Грэйси. — Двойные билеты на всё мероприятие, снежная буря, застрявшие животные. А теперь у нас нет режиссёра. Ситуация с каждой секундой становится всё хуже. — Она цокнула языком. — Легче сдаться. Никто не будет нас винить. Или…

— Или?

Она отпустила мою руку и начала раскачиваться из стороны в сторону на ящике, чуть ли не подпрыгивая.

— Ты знаешь, как сделать так, чтобы всё пошло плохо. В этом ты лучший. — Если бы это сказал кто-нибудь другой, я бы обиделся. — И только попробуй сказать, что ты не знаешь, как сделать, чтобы вечер удался!

— Ты пытаешься сделать так, чтобы твой отец меня принял?

Я так не думал, но я должен был спросить.

— Мы уже говорили об этом. Он и так примет.

— Ты пытаешься меня исправить?

— Зачем? Разве ты сломан?

Что-то во мне всё-таки было сломано. И я чувствовал, что Грэйси видит каждый надлом. Я пожал плечами.

— Ты сказал, что хочешь измениться, — напомнила она.

— Я сказал: может быть.

— Ты сам сделал первый шаг, когда предложил отцу помощь. Я вижу следующую возможность и просто указываю на неё. Это твой выбор.

Я был рад, что она больше не держит меня за руку. Мои ладони были влажными, как тропический лес.

— Ты так ослеплён своим мнением обо всём, что не видишь правды. Приколы, шутки — они не делают тебя плохим. — Она наклонилась ко мне. — Они делают тебя тобой. Ты многое можешь предложить, Воун. А начать сначала — это и есть суть Рождества.

— Что насчёт тебя, Грэйси? Ты бы хотела начать что-то со мной? Или боишься уничтожить свою репутацию?

— А почему ты думаешь, что я не уничтожу твою?

Я чуть не подавился. Грэйси кивнула в сторону сцены, где царил невообразимый хаос.

— Ну?

Долю секунды я пристально смотрел на неё.

— Хорошо. — Можно подумать, что я мог ей сопротивляться. — Я сделаю это.

— Чёрт побери!

— Ещё один доллар, — прокричал пастор Робинсон, на секунду оторвавшись от телефона.

Я рассмеялся.

— Это ведь тоже есть в Библии, разве нет?

— В последнее время он не так снисходителен, — сказала она, улыбаясь и показывая отцу большой палец в знак одобрения. — Думаю, следующим летом он собирается на Гавайи.

Перед глазами у меня встала картина: Грэйси в бикини, а рядом пастор Робинсон в плавках. Я затряс головой, чтобы отогнать видение.

— Ты должна надеть костюм. Где твой пенопластовый ребёнок?

— Кто-то из ангелочков спит на нём вместо подушки.

Она встала и потянула меня за собой.

— Эй, пап! У Воуна есть идея.

* * *
Пастор Робинсон согласился продолжить подготовку к спектаклю.

Сообщения о ситуации на дорогах в северной части городка становились всё хуже и хуже. На юге дела были немногим лучше, но там транспорт хотя бы двигался. Телефон пастора Робинсона разрывался от звонков и сообщений от тех, кто опоздает или вообще не сможет прибыть. Генерал Грант и генерал Ли, сбившись в кучу с солдатами, отвечали на звонки от своих застрявших в дороге актёров.

— Почему здесь нет мистера Барона? — спросил я. — Разве не он должен заниматься этими звонками?

Это означало, что Шелби-Иосифа тоже не будет, но… Теперь я относился к нему лучше, чем обычно.

— Да, он должен. Так же как и Шелби. — Пастор Робинсон взглянул на свои часы. — Они живут прямо за холмом, так что погода не должна была их остановить.

Я не только слушал, но и думал. Сумасшедший мозг Шерлока заработал.

Мой взгляд метался от солдат Гражданской войны к рождественским костюмам, от арены к сцене.

Грэйси наблюдала за мной.

— Ты снова это делаешь, да? Эту штуку с мозгом. Прямо сейчас.

Я ей не ответил.

— Нам не хватает актёров. «Ребел Йилл» не хватает актёров. Мы могли бы объединиться.

Пастор нахмурился.

— Ты хочешь, чтобы генерал Грант и генерал Ли вместе с Сантой дарили подарки младенцу Иисусу?

Я вовсе не это имел в виду, но на секунду представил себе эту картину.

— Нет, пап, просто у нас есть костюмы волхвов, — объяснила Грэйси. — Мы могли бы одеть в них кого-нибудь из «Ребел Йилл».

— Это может сработать, — ответил он.

— И, — теперь настал мой черёд говорить, — если у нас только по половине актёров из каждого состава, возможно, то же самое будет и с публикой. Мы могли бы объединить шоу. Но вы вряд ли сможете участвовать в гонках вокруг бочек. — Я посмотрел на пастора, и он кивнул. — Зато ребята из «Ребел Йилл» могли бы нам помочь.

— Мне нравится эта идея. Очень нравится. Позвольте мне узнать их мнение.

Я ещё не сказал, что, видимо, придётся позвать официанток на роль ангелов. Детей-ангелов. А в их костюмах официантки скорее всего будут выглядеть, как проститутки. Зато у нас есть пастушьи посохи с крюками. И если всё станет слишком скандально, мы всегда сможем утащить официанток со сцены. Грэйси ведь не сказала, что я должен организовать классическую постановку.

— Хорошо, что ещё?

Она держала планшет и карандаш. Было приятно видеть, что она так верит в меня, но планшет напомнил мне о более серьёзной проблеме.

— Сценарий. — Он всё ещё валялся на скамейке режиссёра в полном беспорядке. — Мы не знаем, в каком порядке идут сцены. Людям из «Ребел Йилл» понадобятся отметки, чтобы знать, куда идти.

— С этим я могу помочь.

Этот голос мог принадлежать только одному человеку.

Светлые волосы Шелби отросли после стрижки в честь начала футбольного сезона и торчали во все стороны. Он был небрит, тёмные круги залегли подглазами, рубашка была неправильно застёгнута. Я никогда раньше не видел его таким.

— Прости, — сказал я. Если честно, просто выпалил.

— В смысле?

— Прости, что заставил тех птиц нагадить на твою машину. — Я никогда раньше не извинялся, но сейчас это казалось мне правильным. — Это не было круто, и у меня не было причины. Не было настоящей причины…

Грэйси выступила вперёд.

— Я рассказала ему о твоей девушке.

— А ты рассказала ему о мини-купере? — требовательно спросил Шелби.

Грэйси покачала головой.

— Это твоя проблема.

— Чувак. — Шелби обошёл её и схватил меня за плечи, пристально глядя в глаза. — Я вожу мини-купер только потому, что вынужден это делать. Иногда моему отцу приходят в голову странные идеи. — Он кивнул в сторону лассо и клоунских париков, которые висели рядом на стене. — И эта машина — одна из них. Он сделал мне сюрприз и был так счастлив… Лучше бы сжёг её, а не церковь.

— Эй, расслабься. Я ничего не собирался поджигать.

Грэйси подошла и сбросила гигантские потные руки Шелби с моих плеч.

— Ты ведь его простил, верно?

Шелби был качком, но соображал быстро. Он перевёл взгляд с меня на Грэйси.

— Серьёзно? Вы двое?..

— Так ты поможешь со сценарием или нет? — Она стояла, уперев руки в бока. — Напоминаю, что за тобой должок.

— Точно. — Шелби поник головой. — Хорошо, давай его сюда. Я уверен, что смогу правильно разметить сцену. Она всегда напоминала мне футбольное поле.

Грэйси отдала ему сценарий, и Шелби тяжело опустился на табурет, как будто был совершенно без сил. Сцена заскрипела под его весом.

— Я дам вам знать, когда закончу, — крикнул он. — И, Грэйси?.. Потом поговорим.

Она отмахнулась от него и потянула меня в сторону.

— Твоё извинение было впечатляющим. Неожиданно.

Рядом был угол. Тёмный угол, где её отец не мог нас видеть. И она восхищалась мной.

— Было ли это достойно вознаграждения? — спросил я, переводя взгляд с неё на угол и обратно.

— А ты наглый.

— Я знаю, как воспользоваться ситуацией.

— Нахал. Да ещё и умный.

Она схватила меня за рубашку и утащила в темноту.

Я был рад, что она ещё не надела свой костюм. Не то чтобы я прижимал её к стене или ещё что-то, но так я был ближе к ней, чем когда-либо. Это превзошло мои ожидания. Её волосы пахли по-девчачьи, весной.

Моя рубашка всё ещё была зажата в её руке.

— Я пытаюсь теперь поступать правильно, — сказал я, — но я готов совершать преступления каждый день, чтобы быть здесь с тобой.

— Это нелогично. — Она вздохнула. — Если бы ты каждый день совершал преступления, мы бы смогли быть вместе только час по воскресеньям.

— Так ты говоришь, что хочешь проводить со мной время?

Она хихикнула в ответ. Грэйси обычно не хихикает.

— Ты нервничаешь.

— Я… я никогда… Я целовалась только один раз, с Мило Кратчером в шестом классе, и он засунул язык мне в рот. Сейчас я понимаю почему, но тогда нет. Потому что я с тех пор… вроде как… избегала этого.

Она думала, что я собираюсь её поцеловать, и не убегала.

— Как жаль. — Я дотронулся до её лица, провёл большим пальцем по скуле. — Хотя я рад, что он испортил тебе впечатление. С радостью стану тем, кто всё сделает правильно.

— К-конечно, станешь…

Я убрал руку от её щеки.

— У тебя зубы стучат. Прости…

— Эй! — Она схватила моё запястье. — Это я сделала шаг.

Я поднял её подбородок одним пальцем.

— Я рад. Но сейчас, наверное, не время и не место для этого, и, возможно, я хочу сначала угостить тебя стейком.

Её глаза были такими голубыми и такими большими.

— Я вегетарианка.

Я улыбнулся.

— Тогда я угощу тебя салатом.

Затем я поцеловал её в лоб и вышел на свет.

* * *
Я хорошо себя вёл тридцать один час, был сдержанным с Грэйси и сумел на облажаться в разговоре с её отцом. Я нашёл скатерти, чтобы прикрыть ноги официанток, которые теперь стали ангелами, убедил Ли и Гранта надеть парики и хламиды (два волхва застряли в пробке) и облепил лошадей ватой, чтобы превратить их в овец.

Я орудовал клеевым пистолетом, подшивая костюм Грэйси, не уронив при этом своего мужского достоинства, и одолжил геймера-восьмиклассника из хора средней школы, чтобы тот управлял светом. Я создал исторический костюм, распоров сзади штаны у ничего не подозревающего пастуха, снял шапки конфедератов с лошадей, которые теперь стали ослами, и нашёл бенадрил для одной нервной мамаши.

А вы ещё говорите о рождественских чудесах! Оставалась только одна проблема.

У нас не было Иосифа. Мы сочинили идеальный сценарий, но Шелби исчез.

— Мы его чем-то обидели? — спросил я Грэйси. — Это тоже из-за меня?

— Нет, он бы так не поступил. — Она подняла руки. — И мы никогда с ним не встречались, ни разу. Что-то здесь не так.

У нас не было лишних людей, никто не мог заменить Иосифа. Отец Грэйси был на улице и разбирался с билетами и транспортом, но даже если бы он был свободен… это было бы как-то… не очень. И я даже не мог забрать самого высокого мальчика из хора, потому что он был у них единственным тенором.

У меня закончились идеи, как вдруг снова появился пастор Робинсон.

— Мы нашли Шелби, — сказал он, — без сознания, в куче мешковины. У него высокая температура и он бредит. Всё твердит о демократах, Нью-Джерси и поцелуях.

— Значит, Иосифа у нас нет.

Грэйси продолжала смотреть на отца, но её рука потянулась к моей.

— Нет, у нас его нет.

Он тоже старался не смотреть на меня.

Ой, нет.

— Да ладно вам. — Я сделал шаг назад. — Ни за что. Никто в этом городе не поверит, что я Иосиф. Они освищут Рождество. Нельзя, чтобы люди плевались в такой момент. Я, может быть, и приношу неприятности, но делаю это закулисно. Исподтишка. Я не люблю, когда на меня смотрят. А тут людям придётся на меня смотреть.

Я молол чепуху, ведь последнее, что я хотел — так это надеть хламиду, искусственную бороду и изображать божьего человека.

— Ничего страшного, Воун. Ты и не должен этого делать. — Грэйси сжала мою руку. — У нас ещё есть время, чтобы что-то придумать.

— Десять минут! — в наушниках раздался голос геймера-восьмиклассника.

— Мы можем использовать одного из волхвов, — предложила Грэйси. — Взять кого-то из толпы на его место. Ему всего-то и нужно, что постоять вон там.

Пастор Робинсон кивнул.

— Да, это хорошая мысль. Возможно, нам придётся открыть занавес на пару минут по…

— Я сделаю это. — Это я сказал? Да. — Я буду Иосифом.

— Сынок, тебе не нужно этого делать. Честное слово, — сказал пастор Робинсон. Я знал, что он думал обо мне, о моих чувствах. И он назвал меня «сынок». — Выступление не было частью сделки.

Я смотрел на Грэйси, на её отца, и всё, что я видел, была забота. Ни осуждения, ни разочарования, ни ожидания. Ничего.

Только любовь.

— Режиссура тоже не была частью сделки, — ответил я.

— Это другое дело, — проговорила Грэйси. — Никто не хочет, чтобы тебе было не по себе…

— Я хочу это сделать. — Я поднял руку, когда Грэйси начала было спорить. — Нет, правда, хочу. — Я повернулся к её отцу. — Надеть искусственную бороду и постоять за то, во что вы верите, — это меньшее, что я могу для вас сделать.

Грэйси прикусила губу. И, кажется, я даже увидел слёзы в её глазах.

— Спасибо, — сказал пастор Робинсон. И потом он обнял меня.

— Да. — Я проглотил ком в горле. — Так где борода?

* * *
Мы с Грэйси были одни на сцене, ждали, пока откроется занавес. Просто молодая пара на пути из Назарета в Вифлеем, чтобы поучаствовать в переписи. Минус осёл, но некоторые вещи не исправить. А Грэйси сказала, что осла в Библии всё равно не было.

Я вспотел и нервничал, но Грэйси улыбалась до ушей. Так что всё это того стоило.

— Я бы пожелал нам удачи.

Повертев в руках полоску, намазанную клеем, я пришлёпнул её себе над верхней губой. Привет, 1975-й.

— Нужно сказать: «Ни пуха ни пера!» — верно?

Борода отвалилась.

— Вот дерьмо!

Грэйси рассмеялась и потянулась, чтобы её поправить. Или мне так показалось.

— На удачу можно ещё кое-что сделать.

Она встала на цыпочки, подняла ко мне лицо и поцеловала меня в губы. Это был нежный и сладкий поцелуй.

У меня коленки начали подкашиваться. Настолько, что мне пришлось на неё опереться.

— Вот это неожиданность. Не пойми неправильно, это приятная неожиданность. Но всё же.

— Прости. Я зашла слишком далеко? — спросила она мягко.

— Нет, — ответил я. Занавес начал подниматься. — Ты зашла так далеко, как надо.