Из глубины прошедших лет (СИ) [Марина Леманн] (fb2) читать онлайн

=== Часть 1 ==========

Было утро, одно их многих, которые чета Штольманов проводила вместе. Анна разливала за завтраком чай перед уходом мужа на службу. Яков Платонович любовался женой. В отличии от других замужних дам его Аня по утрам часто носила волосы распущенными, лишь подвязав их лентой на затылке. Как же она была красива! Как он был с ней счастлив! Раньше он даже не мог представить, что когда-либо найдет умиротворение в семейной жизни.

Он заметил, что Анна тайком смахнула слезинку. Он встал и взял жену за руки:

— Аня, ты ведь счастлива со мной?

— Конечно, счастлива, Яша. Как ты мог подумать другое?

— Тогда что случилось? Почему ты плачешь?

— Ничего, так, пустое. Тебе показалось, — и тут по ее щеке снова прокатилась слеза, которую смахнул уже сам Штольман. Он не мог допустить, чтоб Анна плакала, когда он уйдет на службу.

— Аня, я не уйду, пока ты не скажешь, в чем дело, — твердо сказал он. То, что он мог опоздать на службу, беспокоило его меньше всего.

— Наверное, те люди правильно говорили, что я проклята, что я — ошибка…

— Анна, что за вздор! — от неожиданности Штольман даже повысил голос на жену. Анна уже была готова разреветься.

— Анечка, прости, прости меня! Я не хотел! — он прижал Анну к себе. — Расскажи, что тебя так расстраивает, почему к тебе снова пришла эта нелепая мысль? — Штольман был уверен, что Анна давно позабыла те злые слова, которые она слышала во времена, когда видела духов.

— Я не знаю, как сказать. Мне просто приснился дурной сон, в нем кто-то говорил, что я проклята, что я — ошибка… А когда я проснулась, эта мысль не давала мне покоя. Может, и правда я проклята? Ведь у меня все не так, как у других…

— Да чем же? Ну да, мы поженились не так, как это следовало. Но мы счастливы вместе. В чем ты видишь это так называемое проклятье?

Анна набралась смелости и сказала:

— У нас с тобой все так хорошо, ты так сильно меня любишь, и я тебя тоже… А я не в положении… Вот после этого сна я и подумала, что, может, я действительно проклята, и мне не суждено иметь детей?

«О Господи, что за мамаша! Почему я, а не Мария Тимофеевна должен объяснять Анне прописные истины??» За время, которое он знал Анну, он понял, что она вряд ли пойдет посекретничать с матерью, тем более на женские темы. Не то что бы ему было неудобно говорить с женой о таких вещах, просто в его понимании в нормальной ситуации мать могла бы сделать это более деликатно, чем он. Но у него не было другого выхода, как объяснить Анне все самому.

— Аня, мы живем как муж и жена всего пару месяцев. Это очень короткий срок. Многие пары живут по несколько месяцев, а то и лет, и только тогда у них появляется ребенок. Это нормально. Бывает, что женщина просто слишком измождена, чтоб забеременеть и выносить ребенка. А у тебя было столько всего кошмарного до того, как я вернулся. Хочешь, сходим к доктору Милцу, он тебя посмотрит?

— Я уже у него была, — призналась Анна. — Он сказал, что как у женщины у меня все в порядке. Вот поэтому-то мне и пришла в голову та мысль о проклятии…

— Аня, прошу тебя, не смей так даже думать. У нас с тобой все хорошо. Всему свое время…

— Яша, мама недавно меня спросила, не в ожидании ли я. А я не знала, что ответить… Может, она тоже думает, что у меня не все ладно?

«Черт бы побрал эту Марию Тимофеевну! — выругался про себя Штольман. — Я ведь не спрашиваю, почему у них за двадцать лет появилась только одна Анна».

И он уже не смог сдержаться:

— Аня, может, она вовсе не про тебя думает?? Может, она считает, что это тебе попался старый никудышный муж, который не может осчастливить молодую жену?? Ведь она не знает, как часто мы с тобой предаемся любви…

Выпалив это, он понял, что сказал лишнее.

— Аннушка, любимая. Еще раз прости меня. Я не подумал, что сказал…

— Яша, это ты-то старый и некудышный? — засмеялась Анна, вспомнив про «подвиги» мужа прошедшей ночью. — По мне так молодой и хоть куда!

— Анечка, скажи мне, только честно. Ты расстроена, так как боишься, что у тебя не может быть детей или потому что этого пока не случилось?

Это был не просто праздный интерес. Он, бывало, намеренно сдерживал свои порывы или был осторожен, а то и вовсе доставлял Анне наслаждение только своими ласками. Просто он считал, что после всех потрясений для Анны было еще не время заводить ребенка. Она, по-видимому, до сих пор не могла полностью отойти от того, что ей пришлось пережить, иногда в необъяснимой тревоге просыпалась по ночам, а сегодня и вовсе ей приснился кошмар. Пусть пройдет еще хотя бы пара-тройка месяцев, и она окончательно оправится и физически, и морально. Он понимал, что это не совсем честно по отношению к Анне, но он не хотел, чтоб она забеременела, а потом, возможно, потеряла ребенка из-за того, что ее организм еще был не готов к материнству. Хотя могло быть и так, как он говорил Анне, что она была еще слишком слаба для материнства, ведь несмотря на то, что он бывал осторожен, была вероятность того, что Анна могла оказаться в положении.

— Только потому, что боюсь, что этого не случится никогда, — ответила она. — Да и то, если бы не мамины расспросы и не этот сон, я бы, наверное, об этом и не думала.

— Вот и не думай. Не думай ни о чем плохом. Думай только о том, что мы любим друг друга и все у нас будет хорошо. Я тебе обещаю. Я ведь обещал тебе вернуться и вернулся. И сейчас обещаю, что у нас будет маленький Штольман, когда придет время.

— Маленький Штольман? — глаза Анны залучились. — Сын? — она была бы очень счастлива, если бы у них был сын, похожий на ее Якова.

— Скорее всего еще одна маленькая Аня, — улыбнулся в ответ Яков Платонович.

На самом деле ему было все равно, кто у них когда-нибудь будет — сын или дочь. Он бы даже пережил, если бы у них вообще не было детей. У него была Анна, его Анна, и уже этим он был счастлив как никогда. Но хотел, чтоб и Анна была счастлива, счастлива в полной мере, как любая женщина, которая вышла замуж за любимого мужчину. И поэтому он хотел, чтоб в будущем у них с Анной был ребенок. Но почему-то он мог представить маленькую Аню, а сына от Анны — нет.

— Анечка, милая, еще раз говорю, все у нас будет хорошо. Не переживай. А теперь мне надо спешить, а то я и так припозднился.

В управлении на входе дежурный подал Штольману письмо. Письмо, которое он очень ждал и вместе с тем очень боялся его получить. Яков Платонович в нетерпении вскрыл конверт и, не обращая внимания на болтовню Коробейникова, принялся читать.

Зачем он решил разворошить все? Ведь мог же все оставить в покое. Но многолетняя привычка следователя докапываться до истины затмила здравый смысл. Должен ли он оставить все как есть? Ведь он теперь не один, он с Анной. Он не знал, как ему поступить.

========== Часть 2 ==========

Вот уже несколько дней Штольман был хмур. Нет, он обращался с Анной хорошо, по-прежнему был с ней добр и ласков. Но он как бы немного отдалился от нее. Анна не понимала, что происходит. Что она сделала не так? Яков пришел домой без настроения уже в тот день, когда утром она сказала ему насчет своих опасений. Да, он ее утешил, сказал, что все будет хорошо. Но так ли это было? Возможно, он тоже думал, что с ней не все в порядке, просто не хотел ей этого говорить. Какому мужчине нужна молодая жена, которая не способна подарить ему хотя бы одного ребенка?

Когда после ужина Яков достал колоду карт, которую не брал в руки несколько месяцев, и стал раскладывать с каким-то непонятным выражением на лице, ее выдержке пришел конец.

— Яша, ты уже несколько дней мрачнее тучи. Что случилось? В чем я перед тобой виновата?

— Виновата? — Яков Платонович удивленно посмотрел на жену. — Анечка, что ты такое говоришь? Ты не в чем не виновата. Если кто и виноват, то это я.

— В чем же тогда дело?

— Даже не знаю, как тебе сказать. И стоит ли вообще говорить… На днях я получил письмо. Меня это очень беспокоит. И я не знаю, что мне делать.

— Яков, ты же сам не свой. Может, все же стоит рассказать?

Штольман собрался с духом и сказал:

— Помнишь, я тебе говорил, что у меня нет внебрачных детей. Возможно, это не так.

Анне показалось, что у нее земля уходит из-под ног. Яков успел подхватить ее и усадить на диван: “Анечка…”

— Значит, Нежинская родила от тебя ребенка… — бесцветным голосом сказала Анна.

— Причем здесь Нежинская? Насколько мне известно, у нее уже давно не может быть детей ни от меня, ни от кого другого. Это последствия ее бурной молодости. И если бы даже не это, я всегда был с ней осторожен, так как не доверял ей. И уж более чем осторожен в тот единственный раз, что у нас был в Затонске. Извини за подробности.

Штольман подумал о том случае на прогулке, когда Нежинская пыталась его соблазнить, но он все же смог устоять. Все закончилось только любовными играми. Он довел ее ласками до полуобморочного состояния, и она уже мало что соображала, а потом на его удачу вдалеке послышались голоса, и им пришлось приводить себя в порядок. Нет, он желал женщину, безумно желал. Но не Нину. И то, что он получил от Нежинской в тот раз, было достаточно для того, чтоб снять накопившиеся напряжение.

А в гостинице он повел себя безрассудно, решился воспользоваться ситуацией, раз Нина сама предлагала себя, и кроме того усыпить ее бдительность. Он даже не удосужился до конца раздеться перед Нежинской, ему было все равно, как это произойдет. Пусть бы она думала, что он не мог сдержать страсти. Он не собирался растягивать удовольствие, а хотел, чтоб все побыстрее закончилось. Когда через несколько минут он взглянул на постель, кроме полученного удовлетворения у него появилось еще какое-то чувство брезгливости по отношению к самому себе… Но в том, что он почувствовал, винить было некого, кроме самого себя. Он мог уйти от Нежинской, но остался. Он думал, что таким образом выбьет из своей головы мысли об Анне, но сделал еще хуже… Но по крайней мере у его глупости не должно было быть последствий…

— Если ребенок не от Нежинской, то, стало быть, от одной из твоих бывших любовниц? Чего же она только сейчас спохватилась? — не поняла Анна.

— Аня, в том-то и дело, никто, как ты говоришь, не спохватился, это только мои подозрения. Сейчас уже вряд ли удастся что-то выяснить определенно. Старый князь уже умер, а молодой — явно не в курсе, кто его отец…

— Князь?? О ком ты говоришь??

— Понимаешь, когда я был в Петербурге в последний раз, в одной из газет я увидел снимок молодого человека. Князь Александр Дмитриевич Ливен восемнадцати лет. Он был очень похож на меня в молодости, но я решил, что это совпадение. Но потом я совершенно случайно столкнулся с ним и был поражен — это была моя копия двадцать лет назад, даже жесты похожие.

— Но ведь это может быть простым совпадением, как ты и сказал. Сколько на свете похожих людей…

— Могло. Я задействовал свои связи и попросил собрать о нем информацию. И вот мне прислали ответ из Петербурга. Александр — единственный сын, родившийся года через три-четыре после заключения брака князя, которому на тот момент было около пятидесяти. Его молодая жена умерла через несколько месяцев после родов. Копии портретов князя и его жены мне прислали тоже. Вроде бы ничего особенного, если не считать того, что княгиня Елизавета Алексеевна была Елизаветой Левиной, женщиной, с которой у меня была связь девятнадцать лет назад. На тот момент ей было года двадцать три, как она мне говорила, она была бездетная вдова. Она приехала из Остзейских земель и жила в Петербурге у родственников. Наша связь продолжалась месяца два-три. Затем она уехала.

— Яков, и ты думаешь…

— Я думаю, что мной просто воспользовались, потому что князю был нужен наследник. Внешность у меня того же типа, как у старого князя. Меня вполне могли бы посчитать его сыном. У князя несколько младших братьев, и, вероятно, он решил, что пусть лучше состояние унаследует рожденный женой наследник, чем, к примеру, следующий за ним брат, который был известен на весь Петербург как кутила, пьяница, игрок и мот, бесконечные долги которого приходилось оплачивать…

— О Господи, Яков… Значит, этот молодой князь может быть твоим сыном… И что ты намереваешься делать?

— Аня, вот этого я и не знаю… Совершенно не знаю… Мне, конечно, хотелось бы встретиться с ним, посмотреть на его поближе. Действительно ли он на меня похож так, как мне показалось. Но не могу же я заявиться к нему: «Ваше Сиятельство, вот решил заглянуть к Вам на правах возможного родственника»… В любом случае я ему никто. У него был свой отец.

— Яша, а ты напиши ему, что, мол, был когда-то знаком с его матушкой. И просто хотел выразить почтение, когда будешь в Петербурге. Кто знает, может, он тебе и ответит…

Штольману казалось, что писать князю — это верх неприличия, тем более не будучи представленным ему. Но все же он послушался совета Анны. Он ни на что не надеялся. Но меньше чем через две недели в управление на его имя пришло письмо, написанное почерком, больше похожим на детский.

В нем его Сиятельство писал, что пробудет в Петербурге не более месяца, а затем уедет в одно из своих Остзейских имений. И если господин Штольман будет в это время в Петербурге, он будет рад принять его в любое время.

Яков сказал Анне, что получил ответ от князя и показал ей вырезку из газеты. Юноша на снимке и правда был похож на Штольмана, каким бы он мог быть лет двадцать назад. И все же она очень сомневались, что это сын Якова. Ну нашла княгиня для развлечения молодого любовника, который ей напоминал мужа, и даже если ее сын родился примерно в соответствующее время, это еще ничего не значит. Но она оставила свое мнение при себе.

— Яков, тебе нужно поехать в Петербург и встретиться с ним. Иначе ты всю жизнь будешь мучиться в неведении.

— Аня, я хочу, чтоб ты поехала со мной. Если, конечно, ты не посчитаешь, что это для тебя унизительно. Ведь в любом случае ситуация не самая приятная. Но мне бы хотелось, чтоб ты могла меня поддержать, если что… Или я надеюсь на слишком многое?

— От чего же не поехать? Даже если и окажется, что это твой сын — все произошло столько лет назад, когда я еще пешком под стол ходила… Мне не в чем тебя упрекнуть, — сказала Анна, подумав, что несколько дней назад известие о том, что у Штольмана мог быть взрослый внебрачный сын, оказалось для нее менее болезненным, чем ее опасения, что у него могли появится мысли оставить ее, если бы она оказалась бесплодной.

Штольман уговорил Трегубова дать ему несколько дней, приведя доводы, что у него в столице были важные дела и что он также хотел бы свозить с собой Анну Викторовну, так как после свадьбы у них не было никакого романтического вояжа.

Комментарий к Часть 2

Ливены - Светлейшие князья (истор.)

В фанфике просто князья. Персонажи вымышленные.

========== Часть 3 ==========

Часть 3

Его Сиятельство князь Александр Дмитриевич Ливен выглядел на свои восемнадцать лет. Фигура у него была юношеская, но движения выверенные как у взрослого мужчины. Он был очень приятной наружности молодым человеком с курчавыми волосами, светлее чем у Штольмана, и глазами, как показалось Анне, менявшими свой цвет от голубого до зелено-голубого. В чертах лица было много от Якова, но они были мягче, и Анна не сочла его молодой копией мужа. Хотя, конечно, Штольмана в юности она не видела и не могла объективно судить. Одет он был безукоризненно и вел себя с достоинством.

После обеда, за которым они разговаривали на нейтральные темы типа службы Штольмана, новостей и сплетен, князь предложил перейти в малую гостиную. Он деликатно спросил, хотел ли Штольман поговорить с ним наедине или все же в присутствии супруги. Яков посмотрел на Анну, она оставила ответ за мужем. Он решил, что раз Анна уже вовлечена во все это, она должна остаться с ним.

— С Вашего позволения, я хотел бы, чтоб Анна Викторовна присутствовала.

— Вам решать, но разговор не для нежных дамских ушей, Вы уж извините, Анна Викторовна…

— И тем не менее…

— Яков Платонович, Вы написали, что знавали в молодости мою матушку. Насколько я могу представить, знавали довольно близко.

— На тот момент я думал, что мы с ней хорошо знакомы, — несколько неопределенно сказал Штольман.

— Яков Платонович, давайте не будем ходить вокруг да около. Я знаю, почему Вы хотели со мной встретиться. Да, наше внешнее сходство трудно не заметить. И я предполагаю, что встретив меня, Вы подумали, не Ваш ли я сын. Ведь я родился примерно после того, как у моей матери был роман с Вами. Извините, Анна Викторовна, я предупреждал, что разговор не для дамских ушей.

У Штольмана бешенно заколотилось сердце, ладони вспотели, и потной рукой он схватился за руку Анны…

— Нет, господин Штольман, Вы — однозначно не мой отец. Моя матушка не была беременной, когда уехала из Петербурга. Я знаю, кто мой настоящий отец. Это самый младший брат отца Павел, с которым у моей матери были отношения, как только она приехала назад в имение. Почти копия ее мужа, только на двадцать лет моложе… Отец всегда знал об этом, более того, он можно сказать, и свел их. Когда мой отец наконец женился, у него уже не могло быть детей, после ранения это было невозможно. Да, Вы правы, в Петербурге они, по-видимому, искали молодого человека, похожего на Дмитрия Александровича. И нашли Вас. Но из этой затеи ничего не вышло… И тогда его Сиятельство нашел самый простой выход. Зачем искать кого-то на стороне, если можно получить сына своей же крови? Павлу всегда нравилась Елизавета. Так что все случилось так, как и хотел князь. Сына он заполучил даже быстрее, чем ожидал. Все это он мне рассказал перед смертью. Я всегда чувствовал особую близость и симпатию к Павлу и вот не так давно узнал, почему…

— Простите Ваше Сиятельство, мне трудно поверить в то, что князь рассказал Вам о каком-то Штольмане…

— Нет, этого он мне не говорил. Просто когда я разбирал бумаги отца после его смерти, я нашел записку весьма интересного содержания, адресованную моей матери неким Штольманом. Думаю, в жизни моей матери было не столь много Штольманов, чтоб автором записки оказались не Вы. А потом я увидел Вас в ресторане и навел о Вас справки… и вскоре получил от Вас письмо… Так что причина Вашего обращения ко мне была ясна как день, — улыбнулся молодой князь.

— Вам не откажешь в логическом мышлении и проницательности, — с уважением сказал Штольман. — Особенно для Вашего юного возраста. Надеюсь, Вы не сочтете мой комплимент за дерзость.

— Не сочту. И я знаю, что на свой возраст я только выгляжу. Я всегда чувствовал себя старше своих лет. А что можно ожидать от человека, которого вырастил по сути старик? Самый лучший отец, какого можно только представить, но человек преклонных лет, общавшийся с единственным наследником почти на равных с детства. Я помню себя лет с пяти-шести, и уже в том возрасте отец вел со мной беседы, обсуждал литературу и живопись… А несколькими годами позже я узнал от него многое, что обычно рассказывают своим детям, когда они гораздо взрослее. Думаю, отец просто торопился все успеть со мной в силу своего преклонного возраста… Сколько он всего в меня вложил, мне кажется, мне не менее лет двадцати пяти…

Кстати, насчет живописи. У нас хорошая коллекция. Не созволите посмотреть картины? Там много интересного, — на губах князя была странная улыбка. Он привел их в портретную галерею. Многие лица на портретах имели сходство со Штольманом.

— Это Павел — мой настоящий отец, — показал он на офицера в мундире. У Александра с Павлом было гораздо больше сходства, чем со Штольманом. — Павел служит в охране Его Императорского Величества, — пояснил князь, и Штольман наконец понял, почему фамилия Ливен была ему так знакома, одним из заместителей Варфоломеева был Ливен, но Штольман с ним никогда не встречался.

Затем князь остановился около двух портретов. Штольман и Анна ахнули в один голос. На одном портрете был Яков — лет на десять моложе, чем сейчас, а на другом, каким бы он мог быть через несколько лет.

— Это Дмитрий Александрович, здесь ему лет тридцать, а здесь — года за два до его женитьбы, то есть около сорока пяти.

Яков и Анна стояли, будто пораженные молнией… Затем переглянулись…

— Да, Яков Платонович, я думаю, что Вы — определенно Ливен, — сказал молодой князь. — Как говорится, все факты на лицо, в буквальном смысле этого слова. По молодости Дмитрий Александрович был большой любитель женщин. У него было множество романов да и просто связей с красивыми дамами. Он был тогда беспечным человеком и, полагаю, оставил после себя не одного бастарда в Остзейских землях. Хотя Александр Николаевич, мой дед, был такого же нрава. Не удивлюсь, что кроме пяти сыновей от супруги у него были и другие отпрыски. Так что возможно, Ваш батюшка, Яков Платонович, из Ливенов.

— Мой отец не похож на Ливена… Нет, что-то отдаленное есть, но не так…

— Не так как Вы, — закончил фразу князь. — Я так и думал.

В голове у Штольмана произошел взрыв… Если это правда, а это скорее всего и было правдой, то это обьясняло многое, но не все. Его матушка была молодой и красивой, отец был лет на двадцать ее старше. Отец был равнодушен к своей жене, никаких эмоций по отношению к ней не проявлял. Штольман плохо помнил свое детство, но это он помнил хорошо. Его самого отец не любил. Точнее, не замечал, как его и не было. Матушка его любила, он это помнил, она сажала на колени, гладила по голове и целовала, когда была здорова. А здоровье у нее было неважное. Она умерла, когда Якову не было и шести. Отец, который и раньше бывал дома редко, вообще почти перестал появляться. У Якова были нянька и гувернер. Когда Яков подрос, отец отвез его в пансион, и больше он его он не видел. За все годы отец ни разу не навестил его и даже не прислал письма. Лишь оплачивал его обучение. Он умер перед самым окончанием сыном Императорского училища правоведения, куда Якова перевезли после трех лет обучения в пансионе. Молодой Штольман остался в Петербурге, один. И он всю жизнь был один, пока не встретил Анну.

— В Ливенов пошли только Дмитрий и Павел. Средние сыновья Григорий, Евгений и Михаил все похожи на мать — русоволосые Ридигеры, как и сама графская дочь.

— Ридигеры? — удивился Штольман. — Девичья фамилия моей матери Ридигер.

— Значит, скорее всего, какие-то дальние родственники. Поэтому, думаю, вполне возможно, что Дмитрий Александрович и Ваша матушка были представлены друг другу кем-то из Ридигеров…

Яков подумал, что он не знал о своей семье практически ничего. Вообще ничего. Наверняка, у него были какое-то родственники, о которых он даже не имел понятия. Он ни разу не видел или по крайней мере не помнил, что видел, деда с бабкой ни со стороны отца, ни со стороны матери. Если со стороны отца, в силу его возраста, они могли уже быть на том свете, то со стороны матери — что было с ними? Он не помнил и никаких дядей и теток, кузенов или других родственников. Вообще никого. Но родственники должны были быть, хоть какое-то. Хоть дальние. Но их не было.

— Простите, Яков Платонович, у вас есть какие-то приметы?

Штольман назвал ту, что пришла ему в голову.

— Вы без сомнения — Ливен, — покивал головой князь, — это есть у всех нас. Пройдемте в кабинет, я хочу кое-что Вам показать.

Александр вынул из ящика стола лист бумаги. — Почитайте.

«Митя, как хорошо, что ты напросился остановиться у Ф. Надеюсь, мы наконец сможем увидеться, ведь это совсем рядом. Я соскучилась по тебе. Ш. завтра уезжает по делам, его не будет по крайней мере неделю. С нетерпением жду встречи. Катя». На записке стояла дата — примерно за 9 месяцев до рождения сына у четы Штольманов.

— Митя — это Дмитрий Александрович, Ф. — это, вероятно, Ваши соседи, у которых он останавливался. Ну, а Ш. — это Штольман. Катя — это Екатерина Владимировна. Если у Вас есть сомнения — взгляните на это, — князь протянул миниатюру, на которой была изображена молодая привлекательная девушка. На портрете была надпись «Екатерина Штольман». — Вы можете оставить портрет себе, ведь это Ваша мать.

Штольман был в полнейшем шоке. Он не знал, как падают в обморок, но думал, что близок к этому. Хорошо, что с ним была Анна, в ее присутствии он не мог позволить вести себя как нервная девица. Он всегда хотел иметь портрет матушки, ведь ее образ был очень размыт, но получить его при таких обстоятельствах… Тем не менее он поблагодарил князя и положил миниатюру в карман.

— Если я найду в вещах отца еще что-то о Вашей матери, я дам Вам знать. Я бы эту записку оставил без внимания да и портрет тоже… Если бы Вы не были так похожи на Дмитрия Александровича… С какой стороны не посмотреть, получается, Вы — сын его Сиятельства.

— Об этом кто-нибудь еще знает? — не удержался от вопроса Штольман.

— Думаю, никто, я не говорил об этом даже Павлу. И это на Ваше усмотрение, узнает ли он когда-нибудь. Не знаю, сочтете ли Вы наше знакомство приятным. Но сам я буду всегда рад видеть Вас и Анну Викторовну.

Комментарий к Часть 3

Ридигеры - графы (истор.)

В фанфике персонажи вымышленные.

========== Часть 4 ==========

Часть 4

Всю дорогу до гостиницы Штольман молчал. Он сорвался только когда они зашли в номер.

— Княжеский бастард, бастард его Сиятельства… Какая честь!.. — с сарказмом выплюнул слова Яков. — Будь проклят этот Ливен! Будь проклят этот Штольман! — он стукнул кулаком по столу, около которого стоял.

— Яков! Хватит!!

— Что хватит?? Один плодил бастардов направо и налево, другой такого выродка и за человека не считал! Два… — Штольман грязно выругался.

Анна смотрела на Якова во все глаза. Она не помнила, чтоб когда-то видела его таким разъяренным и уж тем более, не слышала, чтоб он употреблял подобные выражения.

— Ну что ты смотришь?? Больше тебе не нужен княжеский ублюдок с чужой фамилией Штольман??

Пощечина прилетела внезапно.

— Не смей!! Яков, не смей так говорить!! Не ты первый и не ты последний, родившийся таким образом! У тебя в отличии от других был хоть какой-то отец!

Пощечина, видимо, привела Штольмана в чувство. Он сел на оттоманку и замер, вид у него был совершенно потерянный. Анна подошла к нему, обняла его и стала гладить по голове.

— Анечка, прости меня… — голос Якова дрожал. — Аня, я был не нужен отцу, вообще не нужен. Он избавился от меня при первой же возможности. Теперь понятно, почему… Зачем он женился, я не могу понять до сих пор. Зачем она вышла за него замуж — тоже. Ни к моей матери, ни ко мне он не проявлял никаких чувств, он был сухим безэмоциональным человеком. Возможно, поэтому она и уступила князю. Уж князь-то явно знал, как очаровать женщину… Знаешь, я ее даже не осуждаю…

— Яков, так может быть ей пришлось выйти замуж? Даже за такого, как Платон Штольман?

— Ты имеешь ввиду, чтоб скрыть свой позор? Нет, я родился почти через два года после их свадьбы. Так что мотивов для этого брака я вообще не вижу. Это фарс какой-то, а не брак, иначе не назовешь.

Аня, у меня не было детства, не было юности… Меня никто не научил любить. Матушка умерла слишком рано, а для отца я был пустым местом. Я не помню ни одного раза, чтобы он когда-то приласкал меня или, наоборот, наказал за мои проделки. Нет, никогда не выпорол, не накричал даже. «Ну что, Яков, ты опять провинился. Пойди подумай о своем проступке», — говорил он нейтральным голосом и смотрел на меня, как я сейчас понимаю, даже с какой-то долей брезгливости. Думаю, для него было большим облегчением, когда я достиг возраста, достаточного для того, чтоб меня приняли в пансион. Я помню, как он прощался со мной: «Яков, учись прилежно. Тебе больше не на кого рассчитывать кроме как на самого себя». Это был последний раз, когда я его видел. Представляешь, он не приехал даже тогда, когда из пансиона меня перевезли в Императорское училище правоведения. Наверное, его слова отложились у меня где-то, так как я учился действительно прилежно. Был среди первых учеников. Может, я надеялся, что этим добьюсь его расположения? Но нет, все напрасно…

— Яшенька, бедный ты мой…

— Аня, ты ведь меня не бросишь? Не бросай меня, пожалуйста. У меня ведь никого больше нет кроме тебя… — в голосе Якова послышались странные интонации.

Анна села рядом с мужем и вытерла с его щек слезы, как он не раз прежде делал ей самой.

— Вот глупый. Почему же я тебя должна бросить?

— Из-за того, что мы сегодня узнали… Вдруг я буду тебе противен?

— Яков Платонович, Вы же умный человек, но иногда такую чушь несусветную несете… Яша, как ты можешь быть мне противен, если я тебя люблю? Если я когда-нибудь плохо подумаю про тебя, то уж точно не из-за того, каким образом ты появился на свет. Тебе нужно будет это отпустить… Яша, может, ты выпить хочешь? Говорят, помогает.

Штольман грустно улыбнулся:

— Ну вот, докатился, что жена уже видит для меня утешение в бутылке. Знаешь, раньше бы я, наверное, напился в стельку. Как не раз бывало… Но при тебе не могу. Еще не хватало, чтоб ты меня видела пьяным…

— И все же давай спустимся в ресторацию и закажем мне чай или кофе, а тебе коньяк. Пара рюмок тебе не помешает.

Штольман ограничился двумя рюмками коньяка и молча ждал, пока Анна закончит десерт и кофе. Затем он накрыл ее руку своей и сказал тихо, с мольбой в голосе:

— Аня, можно мы пойдем в номер? Я очень хочу быть с тобой. Мне сейчас это очень нужно. Не отвергай меня, пожалуйста…

Яков был нежен с Анной как никогда. Он искупал ее в своей нежности… Каждой клеточкой своего тела она чувствовала любовь. Любовь Якова, которого, как сказал он сам, никто не научил любить…

Анна смотрела на мужа, лежавшего рядом с ней. Яков поймал ее взгляд и робко спросил:

— Аня, я тебе нравлюсь как мужчина?

— Конечно, — не задумываясь ответила она. — Я же тебя люблю.

— Я не про любовь. Находишь ли ты меня как мужчину привлекательным для себя? Я знаю, что я не красавец да и мне почти уже сорок…

«Вот дурашка, — подумала Анна. — Спрашивает, будто до него я видела кучу мужчин и мне есть с чем сравнивать…» Если честно, раньше она как-то не задумывалась, каков Штольман под костюмом. Когда в затонской гостинице она впервые увидела его без одежды, наряду со смущением от увиденного, она была поражена, насколько он хорош. Это был совсем другой Штольман, не наглухо застегнутый для всех в прямом и переносном смысле, а красивый обнаженный мужчина с прекрасным телом. Он обнажился перед ней не только телом, но и душой. Хорошо сложенное мускулистое сильное мужское тело — это Штольман, и ранимая душа — это ее Яков, Яша… Глаза — как зеркало души, глаза, наполненные любовью, нежностью… и грустью… Грустью от периодически накатывающей на него неуверенности, как сегодня, будет ли он нужен ей всегда такой, какой есть…

— Яша, я никогда не думала, что у меня будет такой красивый муж. Ты мне очень нравишься как мужчина, — она провела пальцами от плеча по груди и спускаясь к животу и ниже. — Ты мне веришь?

Яков охнул:

— Верю, верю! Не нужно больше доказательств, иначе мы никогда не посмотрим Петербург, как я тебе обещал.

========== Часть 5 ==========

Санкт-Петербург Анну покорил, очаровал и немного напугал. Город был таким величественным, таким прекрасным, волшебным и… таким холодным. Нет, не из-за погоды, погода для этого времени года была замечательная. Просто в Затонске все было таким родным и теплым, а здесь — чужим и холодным. Она чувствовала себя немного неуютно и потерянно, даже с Яковом. Она подумала, смогла ли бы жить здесь одна, если бы тогда, после ссоры с Яковом Платоновичем, действительно поехала на Бестужевские курсы. Тем не менее она была в восторге от того, что видела вокруг. Ей нравилось буквально все, что попадалось ей на глаза. Но больше всего ее впечатлили Зимний дворец и Летний сад, о которых среди прочего она слышала от дядюшки.

— А ты бывал во дворце?

— Бывал. По службе.

— Эх, побывать бы там на балу, — решила помечтать Анна.

— Поверь мне, это не так заманчиво, как кажется… Столько условностей, следование этикету, скучнейшие общество. Право, ничего такого, за что некоторые готовы отдать душу.

— Ты бывал на балу? Не может быть! — не поверила она.

— Бывал, и опять же по службе, — Штольман припомнил, как к нему пришел Варфоломеев с ситуацией, что на балах стали пропадать драгоценности, в том числе и у членов монаршей семьи. Ему тогда пришлось побывать на нескольких балах, в том числе и на балу во дворце, пока ему не удалось вычислить вора — одного графа, который спустил все свое состояние и отчаянно нуждался в средствах.

— И Государя Императора видел?

— Видел, вот как тебя сейчас.

Анна поняла, насколько отличалась служба Штольмана в Петербурге от провинциального Затонска.

— Ты скучаешь по той службе?

— Аня, я скучаю по тебе, когда ухожу на службу, — улыбнулся Яков Платонович.

— А я тебе говорила, что Варфоломеев звал меня в Петербург как медиума, что мол, Император заинтересовался моими способностями? И еще сказал, что скорее всего тебя искать надо там. Только вот дар у меня пропал…

— Ты мне не говорила. А Варфоломеев говорил. А если бы дар не пропал, поехала бы?

— Тебя искать поехала бы. А ко двору — не знаю. Мне кажется, это не мое…

Летний сад был прекрасен, еще лучше, чем она могла себе представить. Скульптуры, фонтаны, аллеи — все было просто чудесным. И можно было найти местечко, чтоб поцеловаться со своим мужем. Ей хотелось прийти сюда снова, пока они в Петербурге.

Когда они вышли из Летнего сада, Штольман показал на здание на набережной.

— Это Императорское училище правоведения, где я провел семь лет.

— Хочешь зайти туда?

— Нет, как-то не тянет…

Анна решилась задать вопрос, который ее интересовал из чистого любопытства.

— А правда, что в закрытых заведениях у мальчиков бывают отношения?

От неожиданности Штольман запнулся и чуть не выронил трость.

— Анна Викторовна, откуда такие познания? Что, духи рассказали?

— Нет, я преподавала английский двум братьям — они из семьи богатого купца, уехали из Затонска еще до тебя. Так вот я случайно услышала, как они обсуждали, что их кузен, который учится в Москве в таком заведении, говорил им про отношения между мальчиками. Вот мне и интересно, неужели так бывает?

— Да, бывает. По большей части это чисто баловство, ничего аморального. Просто когда рядом нет девушек, некоторые юноши направляют свои симпатии на себе подобных. Но это почти у всех проходит, как только появляется возможность общаться с женским полом.

«Эх Аня, Аня, чистая душа, лучше тебе не знать, как это бывает на самом деле, а то появятся ненужные вопросы… Не стоит тебе знать, чем помимо блестящего образования известно Императорское училище правоведения… И какими выпускниками типа Петруши Чайковского…»

— Яков, ты любишь Петербург? Ты хотел бы сюда вернуться?

— Люблю и ненавижу его. Люблю, так так это мой город, я прожил в нем около тридцати лет. А ненавижу — потому что из-за своей службы я знаю самое дно этого города, все его пороки… Люди в основном видят лишь красивый фасад, а я знаю и его грязное нутро.

— Самое дно? А правда, что ты курил опиум?

— Это еще что за бред? — удивился Штольман. — Я и табак-то не курю, не то что опиум. Выпиваю, бывает, но ты и сама об этом знаешь… Хотя я понял, откуда слухи. Нет, не курил, но вдыхал пару раз… Когда вылавливал из притонов наследничка одной из самых высокопоставленных семей Империи.

— Разве такая грязная работа — для чиновника по особым поручениям? — удивилась Анна. — Для этого есть городовые…

— Нет, а подделка векселей, кража государственных документов, шантаж членов Императорского дома — это да…

Анна была еще в большем замешательстве:

— Но ведь за одно такое преступление — каторга, а то и хуже… А ты говоришь, что вылавливал этого человека не один раз. Как же так?

— Помнишь, в разговоре о Разумовском я сказал, что есть неприкасаемые? Этот человек из таких. Они выше закона. Они так высоко, что закон их не достает. По крайней мере, когда преступление можно как-то замять… Ты не представляешь, сколько раз у меня забирали дела…

— И что же ты делал?

— Честно? Иногда шел домой или в трактир и напивался от бессилия…

Помнишь, я спрашивал тебя, неужели ты думаешь, что высокородные господа не совершают преступлений? У меня иногда складывалось впечатление, что некоторые из них только этим и занимались. Нет, не государственными преступлениями, обычными уголовными. Членовредительство, пьяные драки с поножовщиной или стрельбой, изнасилования, убийства, разбой, кражи — список можно продолжать сколь угодно долго… И это не сброд, а так называемые сливки общества… Куда уж Затонску до таких «высот». Тихий спящий городок с несколькими убийствами, с одним шпионом Разумовским да нечистым на руку прокурором и его зятем…

Да, о Затонске. Аня, думаю, ты понимаешь, что мое возвращение в Затонск — явление скорее всего краткосрочное. При моем чине я должен занимать другую должность. Какую и где — вопрос пока открытый. Это может быть в более крупном городе, где управление полиции гораздо больше, чем в Затонске. Это может быть какой-нибудь департамент в Петербурге. Это может быть вообще что-то иное… А ты бы хотела переехать в Петербург?

— Даже не знаю. Яша, я поеду с тобой в любое место, хоть на Камчатку. Если это будет Петербург, то я буду рада.

— Ну я очень надеюсь, что до нового назначения не произойдет ничего такого, за что меня решат отправить на Камчатку, — усмехнулся Штольман. — Аннушка, я смотрю, ты устала. Не хочешь вернуться в гостиницу? Давай возьмем извозчика?

— Да, я немного устала. Но здесь идти всего несколько минут. Я бы хотела пройтись обратно тоже пешком, но если можно по другим улицам, чтоб я могла увидеть что-то еще.

— Хорошо, а потом поужинаем и будем отдыхать.

Комментарий к Часть 5

В Императорском училище правоведения, как и в других закрытых учебных заведениях, между воспитанниками случались гомосексуальные отношения (истор.).

П.И. Чайковский - выпускник Училища.

========== Часть 6 ==========

День совершенно вымотал Штольмана, но не физически, а морально. Он не мог заснуть, но лежал тихо, чтоб не побеспокоить Анну. Он был благодарен ей. Благодарен за то, что днем у нее хватило смелости остановить его безумие, что она нашла действенный способ привести его в чувство. Он не знал, что могло бы быть, если бы она его не остановила. Стал бы дальше выкрикивать ругательства? Стал бы в ярости крушить мебель? Он только надеялся, что Анна не попалась бы ему под горячую руку и он не сделал того, о чем жалел бы всю жизнь…

Какой позор, что он впал в истерику… А как он высказался о себе - княжеский ублюдок с чужой фамилией Штольман… Он оскорбил не только сам себя, но и Анну – тем, что дал повод думать, что она могла видеть его в таком свете. А ведь он прекрасно знал, что это было не так.

Да, ему было очень больно, что он оказался незаконнорожденным отпрыском, от которого из-за его происхождения отказался человек, давший ему свою фамилию. Больно, что он был не нужен ни отцу, с которым он жил, ни другому, давшему ему жизнь… Судя по всему, он был нужен только одной Анне… После безобразной сцены, которую он устроил, Анна его еще и жалела…

Когда из его глаз покатились слезы, Анна не унизила его, не сказала, что он ей отвратителен… Она вытерла ему слезы… как делала это когда-то матушка… и гладила его по голове - как матушка…

А потом уже как жена она ласкала и целовала его в ответ на его ласки и поцелуи и шептала слова, которые он так жаждал слышать от своей любимой женщины… Когда сладкая истома немного схлынула, шокирующие новости перестали казаться ему трагедией… Это было горе. Это была боль. Это была рана на сердце, которую его Анна была способна помочь ему залечить своей любовью. И для него теперь это было главным.

Анна не могла уснуть. На сердце у нее было неспокойно. Она пыталась поддержать Якова как могла, но сама она и представить не могла, как это быть нелюбимой отцом, а потом еще и узнать, что он и вовсе не отец. Она еще раз убедилась, как ей повезло с родителями. Папина дочка – отец ее обожал, конечно, он мог быть с ней строг, но всегда по делу. Маменька – да, она и ругала ее и покрикивала - в силу своего характера. Она бывала недовольна ей и, как казалось, даже, бывало, стыдилась того, что ее дочь “особенная”, но любила. Анна в этом не сомневалась. Якова не любил никто кроме матушки в глубоком детстве и ее самой – сейчас.

Яков был взрослым мужчиной, почти в два раза старше ее… Почему сегодня, когда он плакал, он показался ей ребенком, тем самым,которого бросил отец и который боялся, что его могут бросить снова - теперь уже она?

Ей хотелось знать, что же произошло между родителями Якова. Перед тем как уснуть, она попросила: «Екатерина Штольман, приснись мне».

Анна проснулась от того, что ее сердце часто билось, и ей не хватало воздуха. Она села на кровати, тяжело дыша. У нее в голове звучал голос: “Катя, нам не дадут быть вместе, даже после всего…” Голос принадлежал очень похожему на Якова молодому человеку, одетому по моде середины века, точнее одетому только в брюки и расстегнутую рубашку. Он стоял в будуаре сзади девушки и поправлял на ней платье…

Она не хотела тревожить Якова, но он проснулся сам:

- Аня, что случилось? Тебе плохо?

- Нет, все в порядке, не беспокойся, просто сон приснился. Один из этих необычных снов… Я не знаю, насколько он соотносится с реальностью. Раньше такие сны были связаны с реальностью, а теперь не знаю.

- Тебя это напугало?

- Нет, скорее ошеломило… Но я не знаю, как тебе сказать. Мне неловко об этом говорить…

- Да уж говори, как есть.

- Похоже, у Кати с Дмитрием были… отношения еще до ее замужества, - Анна описала мужу то, что увидела во сне.

- Ты думаешь меня это удивило? Я и так понял, что они были близко знакомы и раньше. Просто я был настолько потрясен тем, что сказад Александр, что кое-что вылетело у меня из головы.

В записке матушка называет Ливена Митя. Обращается к нему не по титулу, не Дмитрий Александрович, даже не Дмитрий. К мужчине лет на десять старше ее и который никак не мог быть ее другом детства, чтоб быть для нее Митей. Это все равно, что ты сейчас называешь меня Яша. Я помню, что когда мы ссорились, как-то в ответ на мое «Аня», ты назвала меня Яков и на Вы. Но ведь не Яша же. Яшей я для тебя стал уже после того, как мы стали близки…

Значит, Ливен все же ее обесчестил и потом отказался от нее. Вот подонок… И ей пришлось выйти замуж за первого встречного, которым оказался Штольман…

- Из того, что мне приведелось, нельзя сказать определенно, соблазнил ли он ее. Возможно, у них до этого и не дошло. Но то, что они зашли довольно далеко, это несомненно. Быть может, ее выдали замуж от греха подальше, как бы чего не случилось. А, может, она сама назло Дмитрию вышла замуж, раз он от нее отказался.

- А потом Ливен снова оказался в ее жизни. И они согрешили, по крайней мере один раз. Я тому подтверждение, - зло сказал Штольман.

- Мне кажется, Катя любила Дмитрия, иначе зачем бы она сошлась с ним будучи замужем? Хотела пойти против судьбы? Получить то, что было возможно в ее ситуации, не его самого, так хоть его ребенка? В любом случае это был ее выбор. Возможно, она не думала, что муж обо всем догадается и все будет так печально, а потом было уже ничего не изменить. Знаешь, может быть, твой отец был не так безразличен и холоден с ней пока не появился ребенок…

- А потом он заподозрил неладное. И все полетело в тар тарары… Из-за этого она сломала жизнь троим людям – себе, Штольману и мне… Аня, давай поговорим об этом завтра… Ты сможешь заснуть?

- Я попробую. Но не знаю, получится ли…

- Ну давай я тебе спою колыбельную, как обещал когда-то? – он обнял Анну и начал напевать, - schlafe, mein Prinzchen, schlaf ein…

Его голос звучал все тише и тише, а слова все неразборчивее. Яков заснул. Ей было спокойно и уютно, она не заметила, как уснула сама.

Комментарий к Часть 6

Колыбельная “Спи, мой маленький принц”, в русском переводе “Спи, моя радость, усни”.

========== Часть 7 ==========

Утро началось с неприятности, Анна зацепилась подолом ночной рубашки за угол кровати и порвала его.

— Я, конечно, зашью, но все равно жалко.

— Аня, да будет тебе переживать из-за такого пустяка, — сказал Штольман. У него появилась идея, куда они с Анной должны пойти сегодня.

Яков Платонович привел Анну в магазин женского платья.

— Господин Штольман, как я рада Вас видеть, — с искренней улыбкой поприветствовала его хозяйка магазина.

— Взаимно, мадам Дезире. Это моя супруга — Анна Викторовна, — представил он жену.

— Очень приятно. Вы хотели что-то определенное?

— Сначала мы бы хотели просто посмотреть. Но, думаю, наш интерес больше к моделям в другой зале.

— Как же, как же, понимаю.

Анне понравились многие платья, но она подумала, что, возможно, во второй зале были еще интереснее. Да, модели там были очень интересные… Но не платья, а домашняя одежда и белье. Анна никогда не видела таких изысканных и в то же время нескромных предметов женского туалета… Но откуда Штольман знал про это? Хозяйка знала его по имени, значит он явно бывал здесь не один раз… В том числе и с той… Она нахмурилась.

— Тебе не нравится? По-моему здесь хороший выбор и много прелестных вещиц. Я думал, что мы купим тебе что-нибудь…

Анна пробурчала себе под нос:

— Ну да, еще и на счет запишут, ты же постоянный клиент…

Яков Платонович услышал бормотание и рассмеялся.

— Анна, да ты ревнуешь! Аня, я никогда не покупал любовницам ничего подобного, в том числе и той, про которую ты подумала. Меня знают и Маман, и ее девочки, но это не значит, что я был клиентом затонского борделя…

Я знаю этот магазин исключительно по чистой случайности. Просто однажды вечером я шел неподалеку и увидел, как на какую-то девушку напали двое. Намерения у них были весьма недвусмысленные, но, слава Богу, беды еще не случилось. Я их спугнул и проводил перепуганную барышню домой. Она — дочь мадам Дезире. Пока она приходила в чувство, я обошел магазин и посмотрел, чем они торгуют. Конечно, я обратил внимание на предметы женского туалета, ведь я же мужчина. Мне было бы приятно, если бы ты носила что-то из этих красивых вещей. Вот посмотри, — он показал на ночную сорочку. Она была чудесной, с вышивкой, из тонкой, почти невесомой материи, но слишком прозрачной, чтоб Анна отважилась ее носить.

— Что ты, Яша, наверное, это не для меня. Это для других дам. Это очень красиво, но я не решусь такое надеть… Это нескромно, под ней же все видно…

Штольман снова засмеялся:

— В том то и предназначение таких вещиц… Аннушка, что нового я могу увидеть под сорочкой? Я знаю твое тело наизусть от макушки до пяточек, каждый изгиб… Если ты подумала, что такие вещи для куртизанок, то ты ошибаешься. Многие дамы хотят выглядеть привлекательно для своих мужей. Ты для меня самая красивая и самая желанная. Тебе не нужно подогревать мой интерес к себе. Но есть и пары, в которых жене приходится прибегать к хитростям, чтоб обратить на себя внимание мужа, и подобные штучки действуют на мужчин. Для тебя же я хотел купить что-нибудь здесь, так как думал, что тебе это просто понравится. Не хочешь, давай подберем тебе что-нибудь менее провокационное.

Анна подумала, что у Штольмана явно были дамы, которые в спальне носили подобные провокационные вещицы, чтоб вызвать его интерес к себе. И хоть он и говорит, что она для него самая желанная, она решила, что подобная сорочка не помешает и ей. Даже если она решится надеть ее всего пару раз.

— Нет, Яша, она мне очень нравится. Но можно мы посмотрим мне что-нибудь еще?

Она выбрала очень красивую, но менее прозрачную сорочку и пеньюар к ней, да еще кое-что из белья, тоже такого чудного, какого она никогда не носила.

Покупки упаковали, чтоб доставить в гостиницу, и мадам Дезире принесла еще две коробки.

— Это в подарок. Не отказывайтесь, пожалуйста. Господин Штольман, век не забуду, что Вы тогда спасли мою Натали. Она ведь тогда уже была помолвлена. Если бы не Вы, свадьбы бы не было. А так она сделала прекрасную партию, вышла за достойного человека.

Штольман подумал, насколько достоин мужчина, если бы он отказался жениться на девушке, оказавшейся в подобной ситуации…

Яков Платонович заплатил за обновки Анны меньше, чем ожидал. С него явно взяли не столько, сколько это стоило. А про подарок он не удивился. Когда он заступился за дочь мадам Дезире, она предложила ему подарок для его дамы, но он отказался. Сказал, что у него нет дамы для подобных подарков. У Нежинской и так был ворох таких тряпок. Кроме того у него уже были подозрения насчет нее. Не хватало еще, чтоб в подаренном им пеньюаре она щеголяла перед другими любовниками. Анна — другое дело, она — его жена, и только он будет наслаждаться ее видом в таких прелестных и волнующих его воображение вещах.

Яков Платонович был в хорошем расположении духа, зная, что Анна не утерпит померить обновки, когда они вернутся в гостиницу. Прошедший мимо господин вдруг обернулся.

— А, Штольман… Какими судьбами из своей провинциальной дыры? Решили показать столицу своей очередной… даме?

Штольман вцепился в локоть Анны так, что ей стало больно. Его лицо перекосило, на скулах заходили желваки, и она поняла, что сейчас случится непоправимое.

— Ах, мы же не представлены. Штольман Анна Викторовна, — она мило улыбнулась и протянула руку для поцелуя.

— Рыков Савелий Матвеевич, коллежский асессор, — ему не оставалось ничего иного, как коснуться губами ее перчатки.

— Да, Вы правы, Яков Платонович привез меня показать Петербург. Такой красивый город, и столько недобросердечных людей. Наверное, большие города портят человеческую натуру… Впрочем, у меня пока очень поверхностное впечатление о городе. Я надеюсь, что когда я узнаю его лучше, мое мнение изменится, — еще раз улыбнулась она.

— Может быть, — Рыков не знал, что сказать. Он не ожидал, что дама отплатит ему той же монетой. — Всего хорошего, — откланялся он.

— И Вам хорошего дня.

— Анна, зачем ты вмешалась? — недовольно спросил Штольман. На его лице все еще были признаки ярости. — Он же оскорбил и тебя, и меня. И ты это прекрасно поняла. Думаешь, он не знал, что ты моя жена? Да слухи о моей женитьбе достигли Петербурга уже через несколько дней после моего возвращения в Затонск. И уж точно эти слухи не прошли мимо него.

— А кто это?

— Приятель Увакова, такая же сволочь как и он. Он давно уже напрашивался. А ты вмешалась… Зачем??

— Зачем?? Думаешь, я не знаю, чем бы это закончилось? Очередной дуэлью! А я не хочу стать вдовой, едва выйдя замуж! Хватит дуэлей! Я до сих пор содрогаюсь от мысли, что мы с Нежинской могли опоздать, когда вы стрелялись с Разумовским! — она выпалила все разом и только после этого перевела дыхание. Чтоб направить мысли мужа в другое русло, она решила спросить о том, что ее уже давно интересовало.

— Да, раз уж вспомнили о Разумовском. Яков, что все же произошло? Ты никогда мне не рассказывал… Ни про следствие, ни про исход…

— Анна Викторовна, есть вещи, о которых я не в праве говорить никому, даже Вам. По крайней мере пока.

Анна надула губки.

— Аня, я расскажу, если потом это будет возможно, обещаю тебе. Просто в этом деле замешаны такие высокопоставленные особы, что все держится в строжайшей тайне. Абсолютно все.

Анна улыбнулась про себя — ей удалось отвлечь Якова от некрасивой ситуации с Рыковым, следователь Штольман оттеснил Якова Платоновича.

— Яков, если мы заговорили о тайнах, как ты думаешь, князь догадывался, что ты - его сын? — этот вопрос беспокоил ее с того момента, как Александр поведал им о своих догадках насчет Якова, и она знала, что этот вопрос мучил Якова не меньше ее.

— Не знаю. Мог и не догадываться, ведь матушка была замужем, и Дмитрий мог думать, что ее сын — от законного супруга. Не думаю, что она бы рассказала ему об этом. Хотя кто его знает…

Чем больше он думал над этим, тем больше некоторые факты его жизни казались подозрительными. Начиная уже с детства. Раньше он не понимал, почему отец хотел от него избавиться, отправив учиться. Сейчас у него были другие вопросы. Мог ли отец позволить такие дорогие учебные заведения, и главное — как потомственный, но не титулованный дворянин Штольман смог пристроить сына в Императорское училище правоведения.

Штольман никогда не искал службу, служба находила его. Даже в самый первый раз, когда он получил скромную должность в Департаменте полиции в Петербурге, откуда началась его карьера. Карьера для молодого человека из ниоткуда и без связей, можно сказать, блистательная. Он объяснял свое продвижение преданностью службе, каторжным трудом и немного удачей, но только ли это повлияло на его карьеру, теперь он уже не знал. Даже то, что после дуэли с Разумовским он отделался только понижением чина и переводом в Затонск, теперь казалось подозрительным. Его могли сослать в куда большую дыру. В лучшем случае. Даже если у Варфоломеева были на него свои планы. Варфоломеев — неужели встреча с ним была обусловлена не только его послужным списком? Неужели Варфоломеев был настолько слеп, что не видел сходства Штольмана с Ливеном? Если бы он сам встретил Ливена, он бы уже тогда сам что-то заподозрил…

А его встреча с Елизаветой Алексеевной? Была ли она по той причине, что он просто походил на Ливенов, или потому, что они знали о нем гораздо больше, чем он сам? Александр сказал, зачем искать на стороне, когда можно воспользоваться своей кровью. Не был ли он первой попыткой этой интриги старого князя? Подозрения были, но ответов на вопросы не было…

========== Часть 8 ==========

Штольман хотел провести время в Петербурге только с Анной, но был один человек, которому он не мог отказать во встрече. Ему он был обязан своей жизнью и счастьем с Анной. Он обещал, что когда они с Анной приедут в Петербург вместе, он непременно представит ему свою жену. Он заранее не договаривался о встрече, но знал ресторан, где предпочитал обедать Сан Саныч, и решил что лучшего места для краткой встречи не найти.

Так и есть, чиновник сидел за своим любимым столом у окна и наслаждался кухней заведения. Завидев Штольмана и его спутницу, немолодой мужчина поднялся и расплылся в улыбке:

— Яков Платонович, Анна Викторовна, Вы не представляете, как я рад Вас видеть. Присаживайтесь, пожалуйста.

— Подай нам коньяку, а даме шампанского и неси все самое лучшее, — приказал господин половому.

— Вы не смотрите, что заведение не такое шикарное, кухня здесь отменная. Васильев Александр Александрович, тайный советник, — представился он и поцеловал Анне руку.

Тайный советник?? Анна чуть было не открыла рот от удивления. Какие знакомства в Петербурге водил Штольман! Начальник охраны Его Императорского Величества Варфоломеев… Теперь тайный советник… Зачем Яков привел ее сюда? Ей так неловко в компании такого высокого чина. Он явно заседает в Сенате или другом правительственном месте.

— Аннушка, ты, наверное, не узнала Александра Александровича. А ведь вы уже встречались.

— Нет, Яков, ты, должно быть, ошибаешься. Я бы запомнила. Извините, Александр Александрович.

— Анна Викторовна, я — тот самый извозчик, что возил Вас венчаться, — снова улыбнулся Васильев. — Но Вы правы, вряд ли Вы меня запомнили, я старался не показывать своего лица.

Анна обомлела — ее на венчание возил тайный советник? Тайный советник?? Да что же за служба и жизнь была у Штольмана, если такой чин как тайный советник сам ухаживал за ним после ранения, а потом помогал им с Яковом устраивать венчание? Она поняла еще в ночь венчания, что тот человек был непростой, но тайный советник??

Васильев видел реакцию жены Штольмана. Она была потрясена тем, что безымянный знакомый ее мужа оказался в таком чине. Реакция его супруги была бы такой же, если бы она узнала, что ему оказывал личные услуги, к примеру, министр юстиции…

— Анна Викторовна, не смущайтесь. Мы с Яковом Платоновичем — давние знакомые. И чины тут ни при чем. Мы должны с Вами выпить за знакомство, точнее за новое знакомство, ну и за Вашу долгую счастливую семейную жизнь, — он подумал, что пара глотков шампанского поможет жене Штольмана преодолеть потрясение.

Васильев отметил, что женитьба явно пошла обоим на пользу, они выглядели счастливой и гармоничной парой, хотя разница в возрасте между ними была значительная. Сейчас Штольман выглядел лет на десять моложе того, каким он нашел его раненого зимой. Тогда Штольману можно было дать лет пятьдесят, а то и больше. Его суженая была совсем юной барышней, но из-за страданий выглядела как женщина, повидавшая жизнь. Вряд ли в тот момент ее можно было назвать красивой или даже хорошенькой.

Когда после нескольких дней беспамятства Штольман пришел в себя, он почти сразу же заявил о том, что хотел бы венчаться с Анной Викторовной. Васильев сначала пытался отговорить его. Это было слишком рискованно. Но Штольман и слушать не хотел.

— Сан Саныч, Вы же понимаете, что Анна Викторовна — уже моя жена. Я не могу все оставить, как есть. Нам необходимо венчаться как можно скорее. Я знаю церковь, где нас тайно обвенчают без лишних вопросов. Мне только нужно договориться об этом и каким-то образом привезти туда Анну.

Васильев на несколько дней уехал в Петербург, оставив Ивана одного ухаживать за выздоравливавшим Штольманом, а по возвращении, видя, что Штольман был хоть еще слаб, но все же способен выдержать дорогу в несколько часов, согласился участвовать в его авантюре. И в церковь, и за Анной Викторовной он решил ехать сам, так как даже такой преданный и проверенный слуга как Иван при определенных обстоятельствах мог подвести. Да и вопросов к тайному советнику было бы меньше. Кто из местных фараонов решится проверять экипаж тайного советника? Он надеялся, что в затонском уезде не было таких дураков, которые бы рискнули подобным образом оскорбить высшего чина из Петербурга. Слава Богу, его ни разу не остановили, ни когда они со Штольманом ездили договариваться о венчании, ни по дороге на само венчание и обратно парой ночей после этого. Александр Александрович сейчас видел, что их рискованное предприятие стоило того…

Как Штольман смотрел на свою жену — даже в мимолетных взглядах на нее можно было видеть любовь и нежность. Васильев не представлял, что Штольман был способен на такие чувства. Чиновник по особым поручениям казался ему человеком прагматичным, рациональным, хоть и временами вспыльчивым и несдержанным. Просьба Штольмана о тайном венчании в тогдашнем его понимании была больше обусловлена чувством долга по отношению к соблазненной им барышне, нежели сильными романтическими чувствами. Скупой рассказ Штольмана о его отношениях с Анной Викторовной не дал ему тогда ясной картины о том, как много она для него значила и на что он был готов пойти ради нее. Хорошо, что он тогда не отказался помочь им обвенчаться. Сейчас ему было очень приятно видеть эту счастливую пару.

Яков Платонович понимал, как неловко Анне. Хоть он и обещал Сан Санычу представить ему жену, похоже, это было плохой идеей. Это он благодаря своей службе привык общаться с правительственными чиновниками высшего ранга, с личной охраной Государя, с представителями высшего общества… Для Анны же такие люди были жителями другого мира, столь далекого от нее. И он решил извиниться и откланяться, сказав, что надеется, что в следующий приезд в столицу у них с Анной Викторовной будет больше времени для встреч.

Сан Саныч был одним из очень немногих людей, которые знали о личной жизни Штольмана, да и просто его жизни, хотя бы частично. И одним из немногих, кого Штольман был действительно рад видеть несмотря на чины. В Петербурге было очень мало людей, с которыми Штольман хотел бы встретиться, и еще меньше — с которыми он хотел бы поддерживать отношения. Конечно, у него были знакомые, с которыми он раньше проводил время — за игрой в карты, за рюмкой, за ничего не значащей болтовней типа светских сплетен… Эти люди знали его очень поверхностно, в основном им было известно разве что о его службе, но практически ничего о нем самом, зато они черпали о нем сведения из слухов, которые чаще всего были далеки от реальности.

По службе ему приходилось общаться с очень многими людьми, и он не чувствовал при этом неловкости. Однако если это не касалось службы, он сходился с людьми тяжело. Он не подпускал людей близко к себе, точнее, не впускал их в свою жизнь. Это осторожное отношение к людям было у него еще с училища, где он в основном держался особняком. В отличии от многих воспитанников он большую часть времени посвящал учебе, так как помнил, что сказал ему отец — что ему будет не на кого потом положиться, и поэтому он должен был заботиться о своем будущем сам. Ему не было места среди отпрысков влиятельных родителей, для которых жизнь была расписана на десятилетия вперед и которые прожигали свою жизнь вместо того, чтобы прилежно учиться. Да он и не стремился в их общество. От таких лучше было держаться подальше. Злые шутки, жалобы преподавателям по малейшему поводу, поклепы ради развлечения, издевательства, побои — он испытал на себе многое, если не все, что бывает в таких заведениях. Но через подобное проходили многие воспитанники.

Яков долго был сам по себе, но в старших классах у него появился друг, к которому он испытывал симпатию. На грех на красивого Алешу с тонкими чертами лица и ясными голубыми глазами обратил внимание учившийся в выпускном классе графский сын, во всех отношениях положительный и наиприятнейший молодой человек, располагавший к себе легким характером. Кто бы мог подумать, что этот ангелоподобный молодой человек просто на спор сначала напоит, а затем совратит наивного Алешу, который воспринимал интерес к нему старшего товарища исключительно как дружеский. Алеша не рассказал об этом никому кроме Якова. Только написал отцу с просьбой забрать его из училища. Яков уговаривал его остаться, говорил, что для него неважно, что произошло. Но Алеша уехал и даже ни разу не ответил на его письма. Яков понимал, что Алеше было просто стыдно, и тем не менее он чувствовал себя брошенным — в восемнадцать лет, во второй раз в жизни — после первого, когда его оставил отец. Он еще больше отдалился от всех.

Этот горький опыт научил его двум вещам — не впускать никого в свое сердце, так как потом может быть больно. И не доверять людям, так как за любыми благими намерениями могут скрываться неблаговидные поступки. Нет, он не подозревал всех и каждого, просто старался держать людей на расстоянии, чтоб у них не было возможности быть частью его жизни. Доверительные отношения возможны лишь в рамках служебных. К сожалению, следовать этому принципу получалось не всегда. Одним из его «провалов» была связь с Нежинской. После этого его недоверие к людям достигло апогея. Он помнил, что он пытался выискивать «второе дно» в интересе к нему Анны Викторовны. Да, «второе дно» было — помимо интереса к нему как к следователю Анна Викторовна испытывала к нему интерес как к мужчине, но ее интерес шел от чистого сердца. Сколько же времени понадобилось ему, чтоб принять это и позволить ей понемногу входить в его жизнь и в его сердце. А потом и полностью завладеть им.

========== Часть 9 ==========

Штольман в ожидании Анны стоял в спальне в одних пижамных штанах. Незадолго до отъезда в Затонск в английском магазине в Петербурге он нашел такую замечательную вещь как пижама. Сама идея ему очень понравилась, ведь когда было холодно, можно было спать во всем комплекте, а когда тепло — в один штанах, а не мучиться в ночной сорочке, а летом… Кроме того, глядя на себя в зеркало, он подумал, что обнаженный по пояс мужчина в пижамных штанах выглядел для жены гораздо привлекательнее, чем в ночной рубашке.

Анна не смогла сдержать любопытства и открыла подарки. В одной коробке была нижняя рубашка и панталоны точно такого же вида как ночная сорочка, которая понравилась Якову. Очаровательно, но как же это носить?

Содержимое второй коробки привело ее в восхищение. Она поняла, какой роскошный подарок она получила. Ночная сорочка была произведением искусства и больше проходила на платье. Лиф с довольно глубоким вырезом был расшит чудесным орнаментом из маленьких жемчужинок и цветов, элементы которых были вышиты по всей ткани. Сорочка была украшена кружевами и лентами даже по подолу, под лифом лента завязывалась на бант, который можно было легко развязать и приспустить рубашку… Анна улыбнулась — бант недолго останется завязанным, она уже знала мужа довольно хорошо, чтоб представить, что за этим последует… От этой мысли она почувствовала томление по ласкам Якова. Она переоделась в сорочку и пеньюар, который отличался от нее лишь тем, что был более закрытым и имел длинные рукава. И распустила волосы. Все, она готова. Она видела, какое печальное и тревожное выражение лица появлялось у Якова, когда она не отвлекала его разговорами о красотах Петербурга и других ничего не значащих вещах, как тяготили его мысли о ситуации, в которой он оказался. Она хотела отвлечь его от этих горьких мыслей хоть ненадолго. И она знала — как.

Яков Платонович увидел жену — в полупрозрачном незастегнутом пеньюаре и такой же полупрозрачной сорочке, под которыми прорисовавался силуэт ее тела и четко очерченная грудь под лифом… Анна была такой такой женственной, такой притягательной, соблазнительной и манящей… Ни одной женщины раньше он не желал так сильно, как Анны. Даже если бы она была в обносках. А в таком облачении она просто лишала его самообладания.

— Анечка, что это на тебе? Ты меня хочешь соблазнить? — попытался пошутить он, стараясь немного прийти в себя.

— Да хочу. Не все же время тебе соблазнять меня, — улыбнулась Анна.

Это фраза только разожгла его страсть. Но Анна, по-видимому, действительно решила его соблазнить и скинула пеньюар. Затем подошла к нему вплотную и прижалась к нему всем телом. Штольман понял, что долго не выдержит.

— Аннушка, родная, что же ты со мной делаешь? — прошептал он. — Я же не смогу быть с тобой нежным как вчера, у меня не хватит на это воли…

Поцелуи Якова обжигали кожу, ласки были настойчивыми и откровенными. Анна чувствовала его желание и чувствовала, как сильно она сама желала своего любимого мужчину. Как хотела принадлежать ему и быть с ним единым целым… И как хотела сделать его счастливым…

========== Часть 10 ==========

— Дмитрий Александрович, я бы никогда не написал Вам, если бы не смерть Екатерины Владимировны. При ней я бы не посмел этого сделать. А она держала все в тайне. Яков — Ваш. Думаю, Вы этого не знали, иначе бы явились сюда еще несколько лет назад.

— Не знал. Я знал, что у Кати родился сын, но был уверен, что его отец — Вы. Как бы плохо Вы о ней не думали, у нас с ней был только один раз, тогда, шесть лет назад… И больше никогда.

— И этого одного раза хватило, чтоб разрушить наш брак.

— Вы ее так и не простили?

— Я бы смог простить измену, ведь она меня никогда не любила. Но простить чужого ребенка — это для меня невозможно. Я бы хотел, чтоб он был моим, но, увы, я к этому никак не причастен. Я бы, возможно, и смирился, если бы он был похож на нее. Но в нем нет ничего от Ридигеров, он — Ваша копия. А видеть каждый день Ливена — это чересчур даже для меня.

— Платон Павлович, я Вас понимаю. Но я ничего не могу поделать. Я не могу забрать незаконного сына, даже от Кати. Отец не потерпит такого скандала. Я могу только принять негласное участие в его воспитании. Наймите для него гувернера, разумеется за мой счет. Потом я определю его в хороший пансион, и Вы его больше никогда не увидите. Но прошу Вас, умоляю, не срываете на нем свою злость. Он-то ни в чем не виноват, и не ему отвечать за грехи родителей.

Анна снова проснулась от того, что ее сердце отчаянно билось и ей было трудно дышать, будто ее ударили в живот. Еще один странный сон… Садясь в кровати, она случайно стянула с мужа одеяло, и он пробурчал:

— Аня, ну ты дашь мне сегодня поспать? Что на этот раз?

Анна старалась не шевелиться, чтоб окончательно не разбудить Якова, но он уже открыл глаза. Анна выглядела совсем неважно. Сон прошел мгновенно. Вот дурак! Ей же плохо, а он думает про сон. Он не знал, что с ней может быть, когда она видит странные сны, но когда она раньше видела духов, ей бывало очень дурно — до обмороков.

— Анечка, на тебе лица нет… Тебе плохо? Больно? — он придвинулся к Анне и обнял ее. — Да тебя же всю трясет!

«Еще бы ее не трясло в такой легкой ночнушке. Зачем вообще шьют такие сорочки, когда человек в них мерзнет?». Он окинул взглядом спальню и, не увидев шали, снял с себя пижамную куртку, набросил на плечи Анны и снова обнял ее. — Успокойся, я с тобой, все хорошо. Тебе опять что-то приснилось?

— Приснилось. Но я не хотела тебя разбудить.

— Это неважно, — он посмотрел на часы, был шестой час утра. — Что мне для тебя сделать? Принести воды? Чего-нибудь еще? Хочешь, чтоб я погладил тебя по спине или по голове? А, может, ты хочешь ванну? Говорят, теплая вода успокаивает…

— Яша, какой же ты у меня хороший, — она провела рукой по его щеке. — Просто не отпускай меня, посиди со мной так. Не беспокойся, ничего страшного. Уже почти все прошло, — действительно от заботы Якова ей стало намного легче. — Я хочу рассказать тебе про сон, пока не забыла. Это очень важно. Но прежде хочу кое-что знать. Твоего отца звали Платон Павлович?

— Да, это так, — Штольман не помнил, чтоб когда-либо называл Анне полное имя отца.

— У тебя был гувернер? В хорошем ли пансионе ты жил?

— Да, гувернер у меня был. Он появился после смерти матушки, немец Иван Карлович. Да, пансион был хорошим и, как я понимаю, довольно дорогим, дети там были из весьма приличных семей. В основном дети дворян, проживавших в провинции, где не было гимназий.

Анна пересказала свой сон, стараясь не упустить ни малейшей детали.

— Видишь, твой отец был не таким уж плохим человеком, он просто не смог простить твою мать. Так бывает. И зная, что ты — не его сын, он хоть и старался не замечать тебя, но не превратил твою жизнь в ад. Он не бил тебя, не унижал, не издевался над тобой. Ты не видел его любви, но ты и не боялся его, не вздрагивал каждый раз при его появлении… Он рассказал Ливену о тебе после смерти твоей матери. И Дмитрий не был таким уж подонком. Да, он не смог или не захотел признать тебя, но он взял на себя обязательства по отношению к тебе. Благодаря ему ты получил блестящее образование, которое дало тебе основу для карьеры. Разве это мало?

— Да, не могу с тобой не согласиться. Вряд ли такое образование мне смог бы обеспечить отец. Просто раньше я принимал это как должное. Хотя давно бы мог задуматься, следователь ведь как никак. Со мной учились отпрыски графов, баронов, высших правительственных чинов, генералов… Были, конечно, и такие как я, но думаю, у их родителей были большие связи или влиятельные родственники. Еще меня сейчас смущает, что я получил место в Петербурге, тогда как многим пришлось начинать службу в провинции.

— Думаешь, Дмитрий и к этому причастен?

— Трудно сказать. Возможно, и так. Теперь мы уже вряд ли узнаем. Если только этот малолетний сыщик еще что-нибудь не раскопает в бумагах. Я не удивлюсь, что он теперь перероет все архивы старого князя. Сыщик и интриган.

— Интриган?

— Еще какой! Мог ведь сказать просто, мол, Вы — не мой отец, но, возможно, мы — родственники. А он целый спектакль разыграл перед нами и наслаждался этим.

— Но он же мальчишка, хотел произвести впечатление и добился этого.

— Но умный… Взял факты из разных мест и сложил вместе — как два и два.

— Может, это родственное? — подначила Анна мужа.

— Способности к дедукции или знание арифметики? — ухмыльнулся Штольман.

Анна увидела, что Яков уже немного отпустил ситуацию, и решила задать важный вопрос.

— Яша, ты сильно злишься на князя, что он не признал тебя?

— Чем больше я думаю, тем больше склоняюсь к тому, что он поступил разумно, что оставил все, как есть. Аня, признать незаконного ребенка практически невозможно, тем более появившегося в результате прелюбодеяния. Он, конечно, мог бы попытаться, но это вряд ли бы у него получилось. Зато разразился бы большой скандал, и в него были бы вовлечены не только он и я, но и отец и матушка. Отца бы выставили дураком и рогоносцем, матушку — девицей легкого поведения, а уж что было бы со мной — лучше и не думать. Ты правильно сказала, что у меня был хоть какой-то отец. По крайней мере меня крестили и я получил фамилию мужа матушки, потомственного дворянина. Да, Анна, я — потомственный дворянин, а мог бы быть записан в податное сословие, как и любой другой бастард, если бы Штольман отказался считать себя моим отцом. Сейчас я понимаю, что хотя бы за это должен быть ему благодарен. Пусть он меня и не любил, но с его фамилией у меня была нормальная жизнь, хоть и не такая счастливая, но и не такая ужасная, как бывает у незаконнорожденных, у которых нет вообще никаких прав… Да, он был ко мне равнодушен, но меня любила хотя бы матушка… Аня, если у нас когда-нибудь будет ребенок, я буду его любить, любого, главное, что твоего.

— Да, нам очень повезло, ведь Александра искать уже не надо. Никто и не заподозрит, что не твой, — с иронией сказала Анна. — Яков Платонович, Вы… мало биты были?

Штольман понял, какую глупость он сказал, но не знал, как выпутаться из ситуации.

— Так это когда уж было… А что? Я не молод да и ранен был…

— Но не туда же… Яков, у меня впечатление, что ты тогда не две рюмки, а две бутылки выпил, а хмель так и не выветрился, — покачала головой Анна.

— Аня, ты меня простишь за то, что я наговорил тогда? Я вел себя безобразно, омерзительно. Устроил сцену, был чрезвычайно груб и ругался при тебе последними словами… Я не должен был опускаться до такого, что бы ни случилось. И как ты меня такого терпишь…

— Терплю, потому что люблю тебя. Кроме того, я столько много новых слов узнала, — она хихикнула.

— Да, словарный запас у меня богатый… Но, как сказал Александр, не для дамских ушей. А то, что я сказал сейчас — Аннушка, я ничего подобного не имел ввиду, просто ляпнул глупость. За это тоже прости…

— А меня бы простил? — с языка Анны сорвался совершенно нелепый вопрос, но было уже поздно.

Штольман прекрасно понял, о чем спросила Анна. Об измене. Он верил, что Анна, его Анна никогда ему не изменит. И ему не хотелось думать по-другому. Но вопрос был задан и требовал ответа.

— Аня, я сделаю все, чтобы тебе никогда не был нужен другой мужчина, — серьезно сказал Яков Платонович, глядя прямо в глаза жены. — Если вдруг это все же когда-нибудь случится, то в этом будет только моя вина.

— Этого никогда не случится, — ответила Анна, не отводя взгляда. — Яша, и ты меня прости… Я совсем не хотела это сказать…

Вот уж воистину говорят: язык — враг мой. И кто дернул ее за язык? У Якова и так сейчас душа в клочья, а она просто растерзала ее своим глупым вопросом. Она видела, сколько боли было в его пронзительном взгляде, когда он смотрел ей прямо в глаза. Конечно, ей никогда не будет нужен другой мужчина. Зачем ей другой, если она любит Штольмана? И ей необходимо показать ему, что это так. Она попыталась скинуть пижамную куртку мужа.

— Нет, нет, наоборот надень, Аннушка, ты же мерзнешь. Сейчас прохладно, — он бережно, как на ребенка надел на нее куртку и застегнул пуговицы. Пижама полностью скрыла фривольную сорочку, которая так впечатлила Якова накануне.

— А как же ты?

— А меня твоя любовь греет.

— Ты в пижаме такой… домашний…

— Нравится? — чуть улыбнулся Штольман. — Тогда нам нужно купить еще несколько, пока мы в Петербурге.

— Очень нравится. А без пижамы ты мне нравишься еще больше, — улыбнулась Анна в ответ и чуть покраснела.

Только сейчас Штольман догадался, зачем она хотела избавиться от его пижамной куртки.

— Аня, ты хочешь быть со мной? — спросил он с робкой надеждой в голосе. — Правда хочешь? — он взял ее ладонь и легко сжал.

— Правда. Хочу. Сейчас. И не только сейчас, — она взяла Якова за другую руку и положила его пальцы на верхнюю пуговицу пижамы.

========== Часть 11 ==========

Когда они собирались спуститься вниз, в дверь постучали. Коридорный вручил Якову Платоновичу конверт с княжеским гербом: «Господин Штольман, Вам письмо от его Сиятельства князя Ливена».

— Александр прислал письмо? Не думал, что он так скоро проявится, — Штольман вскрыл конверт и стал читать.

«Любезный кузен Яков Платонович!

Я очень надеялся встретиться с Вами еще раз, пока Вы в Петербурге. К сожалению, дела вынуждают меня уехать в имение незамедлительно.

Я продолжил разбирать бумаги отца и нашел несколько записей, касаемых Вас. Я переписал их для Вас от руки. Извините, оригиналы отдать Вам не могу. Вы сможете увидеть их, когда мы в следующий раз встретимся.

Я дерзну высказать свое мнение. По записям видно, что Дмитрий Александрович был по-своему к Вам привязан. Мне очень жаль, что он не смог быть Вам отцом или хотя бы открыться Вам. Надеюсь, что это не помешает нам продолжить знакомство.

Кланяйтесь от меня Анне Викторовне.

Ваш Александр»

Штольман развернул остальные листы бумаги и начал просматривать заметки, написанные полудетским почерком Александра.

«Наконец Ш. привез моего мальчика в пансион. Сегодня я пошел посмотреть на него. Я не видел его более трех лет и тем не менее сразу узнал его среди других воспитанников на прогулке. Жаль, что я не могу даже приблизиться к нему, ведь наше родство будет очевидным. Он слишком похож на меня, чтобы это кто-то не заметил.»

«Как только я прибыл в Петербург, сразу же поехал к пансиону и стал ждать, когда они выйдут на прогулку. Как мой мальчик быстро растет и как быстро бежит время. Через третьих лиц я узнаю об его успехах. Он большой молодец. Пансион, конечно, хороший. Но что он ему даст? Нужно будет на следующий год поместить его в Императорское училище правоведения. После него он сможет сделать карьеру, а при его уме, способностях, упорстве и честолюбии я в этом не сомневаюсь.»

«Видел сегодня моего мальчика, когда их водили в Летний сад. Увидел на улице группу мальчишек в мундирах и моего среди них и пошел за ними. Я почти столкнулся с ним. Он странно посмотрел на меня и помотал головой, как будто ему что-то померещилось. За это время я успел отступить за статую. Как жалко, что я не могу просто подойти к нему и сказать, кто я. Как я иногда негодую, что я не могу поступать, как бы мне хотелось, а должен все время оглядываться на отца… Когда это произойдет, мой мальчик будет уже слишком взрослый, чтоб я мог войти в его жизнь.»

— Аня, прочитай…

Анна внимательно прочла записи Дмитрия Ливена.

— Значит, Дмитрий действительно знал о тебе. И даже тайно приходил посмотреть на тебя. Ты помнишь тот случай в саду?

— Сейчас что-то припоминаю. Мне показалось, что я как бы увидел себя в зеркале времени, себя, но только взрослого. Наверное, я подумал, что брежу.

— Значит, ты все же видел своего настоящего отца, хотя бы один раз и несколько мгновений.

— Получается, что так.

— И это он устроил тебя в пансион и в училище…

— Да, как ты и видела во сне. Как ты и сказала, он взял на себя обязательства по моему воспитанию. Знаешь, это все же лучше, чем если бы он притворился, что меня вообще не существует. И гораздо лучше, чем если бы я остался с отцом, который бы меня игнорировал до тех пор, пока я достаточно не повзрослел, чтоб уйти из дома самому. Сейчас я это понимаю. Жаль, что понимание некоторых вещей приходит слишком поздно…

— Яков, а что было бы лучше, если бы тебе рассказали тогда, в детстве, что Штольман — не твой родной отец, что ты родился от связи своей матушки с князем, но вынужден жить с ее мужем? Думаю, что тебе было лучше оставаться в неведении, чем получить такой удар. Ты сейчас взрослый мужчина, и то тебе очень тяжело с этим справиться. Подумай, как бы это повлияло на тебя, когда ты был ребенком.

— Аня, почему мне иногда кажется, что ты старше меня, так здраво ты рассуждаешь…

— Я не старше тебя. Просто ты сейчас чувствуешь как тот ребенок, которого оставил отец, только и всего.

— Маменька Аня, ты ведь не оставишь меня? — полушутя полусерьезно спросил Штольман.

— На оставлю, Яшенька, никогда не оставлю, — Анна погладила Якова по голове. — Я всегда буду с тобой. Пойдем на прогулку, мой дорогой.

Прогулка на этот раз была дальше, чем за несколько кварталов от гостиницы, где они остановились. Анне очень хотелось посмотреть на Мариинский театр, а еще больше побывать в нем и послушать оперу. Естественно, отправляясь в Петербург всего на четыре-пять дней, они взяли с собой багажа по минимуму, в основном те вещи, в которых они могли гулять по городу. К сожалению, вечернее платье осталось дома, и поэтому о посещении театра не было и речи. Штольман предложил Анне купить платье у мадам Дезире, но она отказалась. Покупать дорогое платье только для посещения театра, а потом еще везти его в Затонск казалось ей неразумным. Тем более она видела, что поездка в Петербург и так получалась накладной. Она сказала мужу, что в этот раз ей будет достаточно просто взглянуть на театр, а если они поедут в Петербург на более длительный срок, то тогда они непременнно должны будут сходить в оперу.Яков Платонович был немного расстроен, он понимал мотив Анны отказаться от посещения театра в этот раз, и ему было неловко, что это упиралось в финансовую сторону их брака. Как и говорил тесть, семейная жизнь — дело недешевое, и им вскоре предстояло платить за съем дома, который был пока оплачен Виктором Ивановичем. Но пару пижам они могли позволить и на обратном пути зашли за ними в английский магазин. Там же они купили Анне прелестную шляпку, которая освежала ее повседневное платье.

— Аннушка, ты у меня красавица, — искренне сказал Штольман, любуясь своей женой.

— Да будет Вам, Яков Платонович, это шляпка красивая, а не я. Буду модничать в Затонске в заграничной шляпке из Петербурга.

— И воздыхатели тебе никакого прохода не дадут, — пошутил Штольман. В его шутке была большая часть правды, он видел как мужчины смотрели на его жену, особенно, когда ее лицо озаряла улыбка.

— Да кто же в Затонске на это отважится, если у меня муж — начальник сыскного отделения? Пропадет несчастный человек, и так его и не найдут, тело-то ведь спрячет тот, кто его потом разыскивать будет, — ответила шуткой Анна.

— Анна, а это замечательная идея!

— Этак у нас половина Затонска исчезнет… Вы уж, Яков Платонович, постарайтесь держать себя в руках, а то у нас в Затонске и так преступлений не счесть.

— Да уж, когда я ехал в Затонск, никак не думал, что в таком городке подобная обстановка, — серьезно ответил Штольман. — Знаешь, я очень рад, что ты помогала мне раскрывать преступления. Я, конечно, был к тебе несправедлив, особенно поначалу, но я всегда ценил твою помощь. Сейчас мне очень не хватает твоего присутствия в ходе расследований.

— Я надеюсь, что дар ко мне со временем вернется, и я смогу использовать его снова. И только ради помощи тебе и людям, а не для того, чтоб привлечь твое внимание, как ты считал когда-то.

Штольман понял, какую ситуацию имела ввиду Анна.

— Аня, ты ведь и сама знаешь, что ты завладела моим вниманием гораздо раньше, чем ты услышала от меня эти несправедливые слова. Это я был чудовищем — грозным, рычащим и раненым в самое сердце.

Анна посмотрела на него:

— Яков, ты именно таким тогда и был. Как точно ты сказал. И знаешь что мне хотелось в тот момент больше всего? Чтоб это грозное рычащее раненое чудовище кинулось за мной, остановило меня, а я могла обнять его и не отпускать от себя…

— Не отпускай. Аня, я еще не раз буду чудовищем. Но не отпускай меня. Никогда.

Не успели они дойти до номера, как в дверь постучали.

— Да что же это за такое сегодня? — недовольно сказал Яков Платонович. — Никакого покоя.

— Господин Штольман, к Вам подполковник Ливен, ожидает Вас в ресторане, — сообщил коридорный.

Штольман и Анна переглянулись: Подполковник Ливен? Павел?

— Аннушка, я спущусь к нему?

Штольман сразу же увидел Ливена. Ему можно было даже не представляться. Александр был очень похож на него, да и со Штольманом они выглядели как родные братья. Павел, судя по всему, был лет на десять старше Якова.

— Ливен Павел Александрович, подполковник.

— Штольман Яков Платонович, коллежский советник.

— Очень приятно, — Ливен протянул руку для пожатия. — Вот наконец мы и встретились, Яков Дмитриевич.

— Платонович, — машинально поправил его Штольман.

— Дмитриевич, однозначно Дмитриевич. В этом нет никаких сомнений. Я не могу Вас называть Платоновичем, не поворачивается язык. И не Штольман Вы для меня… Я смотрю на Вас и вижу молодого Дмитрия Ливена, своего любимого брата. Можно я Вас буду называть просто по имени? Я понимаю, что через пару секунд знакомства это кажется чересчур фривольным, но ведь я — Ваш дядя, для меня называть племянника по имени-отчеству как-то абсурдно.

— Вы можете обращаться ко мне как Вам угодно, — Штольман решил не вступать в пререкания с возможным новым родственником, который к тому же был заместителем Варфоломеева.

— Здесь недалеко есть одно приличное место, только для своих. Там нам никто не помешает. Я хочу поговорить с Вами наедине. Разговор предстоит долгий.

— Я только предупрежу Анну Викторовну.

— Аннушка, Ливен хочет со мной поговорить тет-а-тет. Ты не рассердишься, если я тебя оставлю?

— От чего же? Конечно, иди. Я, возможно, прилягу, а потом приму ванну.

Анна обрадовалась и одновременно забеспокоилась, что пришел Павел. С какими намерениями он хотел встретиться? Будет ли так же снисходителен и приветлив как Александр, узнав о возможном новом родственнике? Или на правах дяди, точнее отца Александра пришел сказать, чтоб Штольман больше не появлялся в их жизни? Что Александр в силу своего юного возраста сделал глупость, рассказав Штольману о его возможном настоящем отце? И что он не потерпит, чтоб Александр общался с княжеском бастардом и тем самым унизил себя. Она надеялась, что если Яков пришелся не ко двору, то Ливен хотя бы найдет деликатные выражения, чтоб сообщить ему об этом.

========== Часть 12 ==========

Заведение было небольшим, но уютным и с красивым интерьером. Штольман увидел несколько человек из высшего света и понял, что, как и сказал Павел, оно было только для своих, что-то вроде закрытого клуба. Ливен заказал графин коньяка и закуску.

— Давайте выпьем за знакомство, — предложил Ливен. Штольман не отказался.

— Яков, я узнал о Вас не так давно. Дмитрий рассказал мне о Вас перед смертью. Мне рассказал о Вас, а Саше — о нем самом. Саша о Вас ничего не знал, сам явно дошел до всего своим не всегда в меру острым умом… Я ведь хотел написать Вам и не один раз брался за это, да так и не сподобился. А вчера нашел одни документы, хотел с ним обсудить, поехал сегодня к нему, и оказалось, что мы разминулись. Он спешно уехал в имение, только отправил лакея в гостиницу с письмом для некоего Штольмана. Я решил, что это судьба. Не смог Вам написать, так должен встретиться и все рассказать. Чтоб не повторяться, что Вам сказал Саша?

- Показал портреты Дмитрия Александровича, записку к нему от моей матери, отдал ее портрет. Ну и сказал, что по всему выходит, что я — сын его Сиятельства.

— Не выходит, а абсолютно точно. Яков, Вы — его сын.

— Да, Александр Дмитриевич мне еще сегодня прислал заметки, где его Сиятельство пишет несколько строк обо мне, — чуть не забыл Яков Платонович.

— У него определенно о Вас не несколько строк. Но, предполагаю, в основном все бумаги в имениях. Так что потребуется время, чтоб что-то найти. Я очень рад, искренне рад, что Дмитрий мне поведал о Вас, что, как оказалось, у него остался родной сын. Конечно, меня расстроило, что с Вами получилось все так трагично, но прошлого не вернешь. Я надеюсь, что мы с Вами найдем взаимопонимание, и что наше знакомство не ограничится только сегодняшней встречей.

Вы наверняка хотите знать, как получилось так, что Вы оказались внебрачным сыном Дмитрия. Думаю, мне стоит начать рассказ с нашего семейства, это объяснит многое. Наверное, Вам кажется, что родиться в княжеской семье — это такое счастье. Я Вам расскажу о нас и после этого не удивлюсь, что Вы сочтете, что немного потеряли без такого родства.

Наш отец, Александр Николаевич, был деспот и самодур, играл людьми как куклами. Любил дергать за веревочки и наслаждаться представлением. Вершитель судеб, черт бы его побрал… Дмитрия он с рождения готовил на свое место. Но как? Всю волю ему сломал, тот дышал и то по его команде. Как же это что-то сделать не так? Это же его Сиятельство огорчить…

Гришка — материн баловень, ему все позволялось. Для отца он интереса не представлял, а мать в нем души не чаяла, во всем потакала. Ну попортил пару дворовых девок, так растет мальчик. Напился как свинья — так горе у барина, соседу в карты проигрался… В каждой семье бывает черная овца, так наша — целого стада стоила. Назовите мне любой порок — и я удивлюсь, что его не было у Гришки…

Евгений с Михаилом — погодки, всегда были вместе. Причем настолько близки, что как будто другие братья им чужие. Хотя это и понятно. С Дмитрием и со мной у них слишком большая разница, а с Гришкой, материным любимчиком, отношения не сложились. Кому же понравится, если один с малолетства во все тяжкие пустился и оставался безнаказанным, а их за малейшую провинность отец бил нещадно. Причем, если один провинился, бил обоих, мол, другому в назидание. Ладно хоть если за дело, а то ведь и просто в дурном настроении или по пьяни ни за что. Они общаются только между собой, других братьев как у них и нет. Обычные провинциальные дворяне, живущие размеренной семейной жизнью в соседних имениях.

Я — последыш, родился, когда уже никто и не ждал. Говорят, обычно самый младший ребенок — родительская отрада, баловень. Я же был просто не нужен. Меня сразу отдали мамкам да нянькам, затем гувернерам, родителей в детстве я едва помню. У меня был только Дмитрий, я жил с ним какое-то время. Потом родители определили меня в корпус, мол, хоть какой-то толк от меня будет, и, можно сказать, забыли.

Штольман внимательно слушал Ливена и думал, не про него ли тот рассказал. Так похоже все казалось… А ведь это законный княжеский сын. Пусть последний, но законный… и не нужный…

— Знаете, кто ко мне приезжал в корпус? Нет, не родители, Дмитрий. А кто забирал меня к себе на каникулы? Опять же Дмитрий. Он был мне больше, чем просто старший брат, он в какой-то мере заменил мне отца. Когда я вырос, Дмитрий говорил мне не раз, как завидовал мне, что на меня у отца не было никаких планов кроме военной карьеры. Что я могу жить, как хочу. А не так, как от него требовал отец.

Он же ему всю жизнь исковеркал. Дмитрий мне такое рассказал, что мне до сих пор не по себе. Катенька, Ваша мать, отцу не приглянулась. А она ведь была милая, добрая, красивая, а уж как Дмитрия любила… Кстати, Дмитрий только Кате позволял называть себя Митя. Он ведь с малых лет был только Дмитрий и Дмитрий Александрович. Даже для меня он не был Митя. Я называл его Димий.

— Как? — не понял Штольман.

— Ну маленький я не мог выговорить Дмитрий, получалось Димий. Так и осталось между нами.

Дмитрий ведь любил Катю и хотел жениться на ней, да отец не позволил. Сказал, мол, что она не ровня, что не нужна ему такая невестка. Кто она — дочь кузена графа, сирота, почти без приданого, и кто Дмитрий — князь. Пригрозил, коли Дмитрий женится, он его всего лишит. И все наследует Гришка, а он за год всех Ливенов по миру пустит. То ли на испуг брал, то ли действительно так сделать хотел, кто его знает. Но Дмитрий против воли отца не пошел, знал, что если отец и правда Гришку наследником сделает, всей семье придет конец. Да и просто не смел ему перечить.

Дмитрий со мной поделился, что отец ему тогда прямо сказал, что, мол, знает, что тот задумал. Что он собирается Катю совратить, и тогда ему как честному человеку придется на ней жениться, а семья будет вынуждена с этим смириться. Так вот даже если он Катю обесчестит, жениться отец ему все равно не даст, пусть она так опозоренная и будет. Сказал такую гнусность и смеялся в лицо…

Штольман подумал, до чего должен дойти человек, чтоб ему в голову пришла такая дурная мысль как намеренно обесчестить любимую, чтоб ему позволили на ней жениться. И вспомнил фразу из сна Анны «Нам не дадут быть вместе. Даже после всего…» От волнения он выпил рюмку.

— Но, слава Богу, у Дмитрия хватило тогда ума не доводить дело до беды. А то ведь и так между ними уже много чего было. Сам я только видел, как они целовались в саду… А вот когда Катя уже была замужем, тогда они и согрешили. Катя хотела хоть раз почувствовать, как это быть с любимым мужчиной. А не выполнять супружеские обязанности. Вот и почувствовала… И Дмитрий, видно, совсем голову потерял, раз ни о чем другом не думал… А потом ей стало стыдно, что она изменила мужу, хоть и нелюбимому. Муж-то к ней хорошо относился, думаю, до тех пор, пока не узнал, что она беременная. По-видимому, никак уж не получалось, что он — отец ребенка. А когда увидел Вас, Яков, то наверняка и сомнений не осталось, кто отец…

— А Ваш отец знал, что у Дмитрия Александровича есть внебрачный сын от Кати? — задал Штольман вопрос, который съедал его.

— Да Господь с Вами! Нет, конечно! Он бы тогда и Катю, и Вас со свету сжил. И поверьте, у него для этого были большие возможности. Думаю, поначалу Дмитрий, возможно, и хотел признаться отцу, а потом понял, какая доля вас ждет, и решил оставить все как есть.

— А Вы что-нибудь про мою матушка знаете? Я ведь про родителей совсем ничего не знаю.

— Про Катеньку-то? Не так много, я ведь тогда был мальчишкой. Ее отец Вольдемар был кузеном графа. Родители у нее умерли, что там случилось, я не знаю. Жила она у родственников, фамилия у них была точно не Ридигер, я бы запомнил, значит родня со стороны матери. Их имение было неподалеку от одного из имений Ливенов, куда отец тогда отправил Дмитрия подальше от городских соблазнов. А соблазн-то оказался как раз там… Потом эти родственники выдали Катю за своего знакомого, который давно на нее глаз положил. Говорили, что мужчина положительный, тихий, спокойный, только на много лет старше ее, как его звали, я тогда не знал. Знал только, что муж увез ее довольно далеко от родственников. Про это мне Дмитрий сам сказал, когда печалился. Я тогда не понял и сказал ему, что, мол, ну и что, что далеко, взял бы да и съездил, раз так горюет, чай не на край света ехать. А он так печально ответил: «Павлуша, не понимаешь ты еще ничего в жизни. Дело не в том, где она живет, а с кем. Я не могу туда поехать. Она теперь мужняя жена, я не хочу ей проблем». А потом все же, как выясняется, поехал… И принес ей проблемы, каких наверное, никогда не ожидал…

После этого Дмитрий решил вообще не жениться. А как ему к пятидесяти стало приближаться, отец просто с ума сошел. Говорит, обязан жениться, и все тут. Да еще наследника ему вынь да положь. А не кочевряжился бы за двадцать лет до этого, что Катя ему не ко двору пришлась, может, наследников бы уже целая вереница была. И опять завел свою песню про то, что лишит его всего и Гришку наследником сделает. Какой из того наследник? Последние мозги и те пропил. Нет чтоб Господь его раньше прибрал. Я вообще удивляюсь, сколько он протянул. Умер, когда уже Сашка родился. Невесту отец Дмитрию нашел, какая его устраивала — графская дочь, с богатым приданым и главное — безропотная. Ничего от нее не ждали, только чтоб наследника князю родила.

А с наследником у Дмитрия была беда. Он как-то по глупости дрался на дуэли на шпагах и получил пару уколов в пах. Думал, вроде бы все закончилось хорошо, все залечилось, только вот детей ему Господь после этого уже не дал. А потом, вскоре после женитьбы, он сильно заболел, после этого и про супружеские обязанности можно было забыть. А наследник был нужен. Ну и задумал Дмитрий заполучить его как угодно, только чтоб отец его всего не лишил.

— Как угодно, — пробормотал Штольман.

— Вы это о себе? Да не смущайтесь, Яков. Я знаю, что Вы были любовником Лизы, недолго, но были. Это Дмитрий придумал, мол, родная кровь как никак. Не сын, так хоть внук будет. Я Дмитрия очень любил, но видел, что у него, бывало, проскальзывал отцовский характер, тоже умел людьми манипулировать, когда хотел. А как до дела у Вас с Лизой дошло, через некоторое время он передумал. Сказал, что никогда не был отцом Вам и было бы несправедливо, если бы он лишил Вас еще и сына…

— А как же Лиза? Не бессловесное же создание была. Неужели согласилась на подобное? Извините, лечь с сыном своего мужа, хоть и незаконным… — Штольман выпил очередную рюмку. — Я-то хоть не знал ничего, для меня она была просто красивой одинокой женщиной, которая позволила стать ее любовником… — он до сих пор не мог прийти в себя, что, как оказалось, у него была связь с молодой женой его настоящего отца. Это не укладывалось в голове и не входило ни в какие рамки…

— Да кто же ей бы про такое сказал?! Дмитрий попросил кого-то из своих знакомых свести ее и Вас. Мол, Вы — человек молодой, темпераментный, симпатичный, не без шарма… Она — красавица, нуждающаяся в мужском внимании, вдова. Не могла же она сказать Вам, что замужем… Дело было только за малым — дождаться, когда у Вас все случится.

— Мне казалось, что я ей нравился… — тихо сказал Яков Платонович. — Неужели весь ее интерес ко мне был только из-за ребенка? — его рука потянулась за рюмкой коньяка.

— А Вы ей и нравились, очень нравились. Я это точно знаю… Вы ее поймите, ее выдали замуж за абсолютно безразличного к ней мужчину, который был старше ее более чем на двадцать пять лет да еще и вскоре перестал быть мужчиной… А тут в ее жизни появился молодой человек, пусть даже для определенной цели, но который заинтересовался ей как женщиной и дал ей почувствовать себя женщиной… Когда Дмитрий увез ее в имение, она по Вам тосковала… А чем тоску можно вылечить? Правильно, новыми чувствами. Я-то в нее давно был влюблен, еще до того, как отец на ней Дмитрия женил. Ну и решил утешить ее. А она не отказала, может быть, таким образом хотела забыть Вас… Так у нас Саша и получился… То, что он мой — я знал всегда. Дмитрий только мне одному рассказал, что у него уже не может быть детей. Никто больше из родственников этого не знал. Сказал, что потом, если что, сделает меня опекуном Саши, Лиза ведь умерла, когда Саше не было и года. Сначала после родов оправиться не могла, а потом чахотку подхватила. И сгорела как свечка. Если бы не это, мы с ней так бы и оставались вместе…

Знаете, что самое печальное? Дмитрию она была женой только формально. А мне — настоящей женой, матерью моего сына. Помните, я говорил, что отец был кукловодом, а мы куклы в его театре? Я ведь просил отца не женить на ней Дмитрия, а позволить мне жениться на ней. Как я и сказал, я был влюблен в Лизу, она по крайней мере испытывала тогда ко мне симпатию. Дмитрий был к ней абсолютно равнодушен, как и она к нему. Отец надо мной посмеялся: «Ну ты и хватил! Такая партия не для тебя! Не для такого как ты, чтоб таскаться с ним по гарнизонам». А, может, Лиза лучше бы таскалась со мной по гарнизонам, чем вышла за Дмитрия, а потом пыталась родить для него сына от кого-то другого, а после этого вскоре умерла. А самая трагичность и абсурдность ситуации в том, что отец умер, когда Лиза была беременная, так что он так и не узнал, родился наследник или нет. А сколько из-за этого в жертву было принесено… И Лиза — основная жертва этой трагедии…

— А Вас-то Лиза полюбила потом? Была хоть немного счастлива? — спросил Штольман.

— Да, полюбила. Мы были с ней счастливы, правда, виделись не так часто. Я же на службе был, но приезжал к ней, а потом к ней и Саше, когда мог. А когда она умерла, Дмитрий Сашу забрал себе. Сказал, что раз Саша — его законный наследник, он его и воспитает, а я могу видеть его, когда захочу…

Ну что, как Вам, дорогой племянник Яков, новые родственники? Один — безвольный бесхребетный человек, который не мог отстоять свою любовь, сына предал, а потом хотел использовать. Другой с женой своего брата во грехе жил и сына для него родил. Еще один — сборище всех возможных пороков. И двое — которые своей семьи сторонятся и за родственников не считают. И еще дед — сволочь, прости Господи, каких еще поискать. Говорят, чти отца своего, да лучше быть сиротой, чем с таким отцом… Я думаю, что изо всех братьев мне повезло больше всех, я его хоть в детстве почти не видел. Поэтому и говорю, что хорошо, что Дмитрий не рассказал ему о Вас, хоть Вас наша участь миновала.

Штольман подумал, что Анна правильно сказала, что его отец Платон Павлович был не таким плохим человеком, что он был просто к нему равнодушен, но не издевался, не превратил его жизнь в ад… Теперь ему было с чем сравнить свою жизнь — безрадостную, но спокойную и без унижений и насилия.

Интересно, что от Ливенов передалось ему по наследству? Неужели одни пороки? Или все же что-то хорошее? Пристрастие к игре, желание иногда хорошенько приложиться к бутылке — это от Григория. Тяга к дуэлям, видимо, от Дмитрия. Необременительные отношения с женщинами в течение многих лет — тоже от него, так же, как и женитьба в зрелом возрасте на женщине много моложе себя. В отличии от Дмитрия он женился не вынужденным браком, а по любви. Но с единственной любовью в его жизни он венчался тайно и, что греха таить — после того, как уже сделал ее своей женой… Но было в нем, как он считал, и положительное — верность долгу, честь, неподкупность, скорее всего, это — от Павла, ведь без этого он не смог бы стать заместителем Варфоломеева, даже если был князем. Любопытно, а другие незаконные отпрыски Дмитрия похожи на Ливенов?

По-видимому, коньяк ударил Штольману в голову, так как он спросил о том, о чем никогда бы не отважился спросить трезвым.

— Павел Александрович, у меня вопрос, который я, возможно, не в праве задавать, я — ведь не единственный внебрачный ребенок Дмитрия Александровича?

— Почему Вы так решили?

— Насколько я понял, у него была бурная молодость и, соответственно, последствия такой жизни.

Ливен рассмеялся:

— Узнаю Сашку. Сделал свой вывод, что раз у Дмитрия было много женщин, то, значит, и много детей от них. Не знаю, как ему это удавалось, но детей у него не было. Точнее кроме Вас не было. Вы — его единственный сын.

— Я — его единственный сын?? — не поверил Яков. На этот раз одной рюмкой он уже не ограничился.

— Ну да, Саша ведь ему не родной. У меня, кстати, Саша — тоже единственный. Любовницы у меня, естественно, были, а вот детей больше нет. А что у Вас много?

— Насколько я знаю, тоже нет. Я думал, что Александр, возможно, мой. Это все.

Павел еще раз засмеялся:

— Видно, отец столько нагрешил, что нас обошла эта доля. В нашем поколении с детьми вообще туго. У Евгения одна дочь, у Михаила один сын. Про кого не знаю, так это про Гришку, если только в глубокой молодости, сомневаюсь что потом он был вообще на что-то способен… Теперь вот надежда на Сашу, что когда женится, на одном наследнике не остановится. Но этот тоже, если и женится, то явно не скоро. Кровь Ливенов сказывается, пока не нагуляется в волю, о женитьбе думать не будет. Одно хорошо, мозги есть, на ком попало жениться не будет, а если выберет суженую, никто ему запретить жениться на ней не сможет. Кто же ему запретит? Это только Дмитрию да мне так не повезло.

— Да, везения в подобном мало… — согласился Яков Платонович. — Жену надо самому выбирать. С ней же не родителям и не родственникам, а самому жить, да и спать тоже, и детей заводить… — потянуло его на философию.

Павел посмотрел на своего не вполне трезвого новообретенного племянника.

— Яков, давайте нашу сегодняшнюю встречу закончим, у нас будет еще не один раз поговорить обо всем. У меня для Вас есть письмо от Дмитрия, только прошу Вас, сегодня его на пьяную голову не читайте. Оставьте до завтра. Я Вам его в гостинице отдам.

========== Часть 13 ==========

— Пошли, княже, до жены, — пробормотал себе под нос Ливен.

Извозчика, как назло, не было и пришлось идти пешком. Штольман шел сам, но покачивало его прилично, и Павлу приходилось его поддерживать да еще слушать его стенания.

— Моя Аня меня выгонит.

— Да не выгонит тебя твоя Аня. То ли ты в первый раз пьяный придешь… — Павел, не заметив того, перешел «на ты».

— Так первый…

— Ну первый-то раз точно простит.

— А если не простит? Куда же я тогда? Я ведь ее сильно люблю. Я жить без нее не могу.

Якова не было уже довольно долго, но Анна не беспокоилась, так как понимала, что его разговор с Павлом мог затянуться. Она смогла вздремнуть, приняла ванну и сидела и читала книгу о Петербурге, которую купили накануне. Вдруг дверь открылась, и вошли Ливен и Штольман. Точнее Ливен пришел и привел Якова.

— Аня, ты меня сильно не брани. Я сам пришел… Ты прости меня…

— Горе ты мое!

— Аннушка, Вы его и правда не браните. Он немного выпил, не знаю, с чего его так развезло, от переживаний, наверное… Мы, Ливены, вообще-то к выпивке стойкие. Ничего, проспится.

— Яков, ты до спальни-то дойдёшь?

— Нечего его баловать. Пусть в гостиной на диване спит, — принял решение Ливен.

— Да как же это так? — не поняла Анна.

— А чтоб когда проснулся, знал, почему в супружескую спальню не пустили, и задумался о своем поведении.

Штольман сидел на диване, смотрел блуждающим взглядом на Анну и Павла и не мог понять, о чем они говорят.

— Аннушка, принесите ему подушку и что-нибудь укрыть его.

Анна ушла в спальню. За это время Ливен снял с Якова сюртук и ботинки. Возвращаясь, она услышала, как Ливен говорил Якову:

— Да успокойся ты наконец! Ложись! Никуда твоя Аня от тебя не ушла. Нет, она тебя не бросила. Просто вышла.

Он подсунул Якову под голову подушку и накрыл его одеялом.

— Ну наконец угомонился. Аннушка, Вы его и правда не браните. На него столько в последние дни свалилось…

— Да не собиралась я его ругать. Я ведь понимаю, от таких новостей с ума можно сойти… Быстро Вы с ним.

— Так я ведь в этом деле человек опытный. Полжизни по казармам да гарнизонам. А теперь своих приходится в чувство приводить. А вояки-то пьют не чета нашему Якову, до зеленых чертей. Этот хоть смирный. А моих некоторых пока в карцер не посадишь, не угомонить, то драку затеют, то стрелять начнут…

Я для него письмо оставлю. Только Вы ему его с похмелья читать не давайте, а то еще дурь какая в голову придет… Я приду с ним поговорить завтра до обеда. Да, чуть не забыл представиться, Ливен Павел Александрович, дядя Вашего Якова. Вообще-то хорошо, что он напился и заснул, — кивнул Ливен на Штольмана. — А то я хотел с Вами перекинуться парой слов, но не знал, как это сделать без него.

— Я Вас слушаю, Ваше Сиятельство.

— Анна, на правах родственника прошу Вас называть меня по имени, Павел Александрович. Я многое рассказал Якову о нашей семье, о Дмитрии. Но, думаю, он расскажет Вам все сам, я не буду Вас этим утомлять. Вам же я хочу сказать, что Яков — действительно сын Дмитрия, его единственный родной сын. Я понимаю, что такое откровение — большой удар, и это трудно осознать, а еще труднее принять. Якову будет нужно время, чтоб к этому прийти.

Саша и я, мы оба будем рады принять Якова в нашу семью. Не из чувства долга, не из жалости или милости. От всего сердца. Просто я очень рад, что у моего любимого брата остался сын, пусть и незаконный. Для меня не имеет значения, что он не носит нашей фамилии. Но это может иметь значение для Якова. Ему может быть неловко и даже стыдно общаться с нами, даже если в душе он этого хочет. Я же понимаю, что в своих собственных глазах он — не ровня князьям, тем более со своим неоднозначным происхождением. Но я бы очень хотел, чтоб со временем его мнение изменилось, и я очень надеюсь, что Вы ему в этом поможете. И еще одно, как бы Яков ни хотел, его жизнь уже не будет прежней. Он может не понимать этого сейчас, но это неизбежно.

Штольман проснулся на диване в гостиной — у него болела голова и затекло все тело.

— Аня!

— С добрым утром.

— Аня, а почему я здесь спал? Ты меня в спальню не пустила? Хотя правильно, зачем тебе в спальне пьяный муж…

— Тебя Павел сюда положил. Сказал, что ты должен подумать над своим поведением.

— Я вчера сильно пьяный был? Сколько я вчера выпил?

— Ну пришел ты на своих ногах, но с помощью Павла. Сколько выпил, я не знаю. Павел сказал, что немного. Но сколько «немного» в его понимании — не представляю.

— Аннушка, ты на меня сильно сердишься? Я не знаю, как так получилось…

— Я на тебя не сержусь. Честно, не сержусь. Я понимаю, что ты очень переживаешь и просто не заметил, как выпил, возможно, больше, чем следовало бы. Мне просто не хотелось бы, чтоб такое было регулярно. Ты же знаешь, что мой дядюшка — тоже любитель пропустить несколько рюмок, так что для меня не новость, что мужчина может прийти «навеселе». Но у тебя в отличии от дяди — служба и у тебя нет возможности по три для отлеживаться после возлияний.

«Ох не прост дядя, ох не прост…» Ему всегда хотелось знать, что скрывалось у Петра Миронова под маской любителя выпивки и женщин.

— По три дня? Это же как надо набраться? Нет, Аня, я столько не пью. Мне вообще не хотелось бы, чтоб ты меня видела в любой степени подпития, а уж таким и вовсе… Нет, трезвенником, похоже, я не буду никогда, одну-две рюмки время от времени я пропускать буду, но напиваться — очень надеюсь, что у меня никогда не будет поводов для этого. Да и поводы — не оправдание для подобного.

— Ты себя как чувствуешь?

— Вполне нормально. Бывало гораздо хуже. Мне приснилось, что я тебя видел ночью?

— Не приснилось, я проверяла, как ты там…

— Да что со мной случится, коли на своих ногах пришел? Аннушка, так ты поди всю ночь туда-сюда и ходила? — догадался Штольман. — А то я смотрю, что ты совсем уставшей выглядишь… Вот уж никакого покоя по ночам у тебя в Петербурге, то сны странные, то муж пьяный… Может, ты хочешь прилечь или наоборот кофе выпить?

— Лучше кофе.

— Тогда я освежусь, переоденусь и мы выпьем кофе или чая внизу.

Крепкий чай с лимоном, который ему подали, прояснил мысли в голове Якова Платоновича, и он задумался над тем, что накануне рассказал ему Ливен. Он хотел поделиться новостями с Анной.

— Аня, Павел мне рассказал вчера очень многое. Если быть кратким, Дмитрий любил Катю и хотел на ней жениться, но ему не позволил отец. Сказал, что лишит его всего, если он женится. Матушку выдали замуж, тогда у них все и случилось, но не до ее замужества. А потом родился я… Вот такая грустная история…

— Яков, Павел оставил вчера для тебя письмо от Дмитрия.

— Тогда пойдем скорее, мне не терпится его прочитать.

«Мой милый мальчик!

Я так хотел увидеть тебя, да, видно, не судьба. Мне уже недолго осталось, а ты пропал… Я не верю, что тебя больше нет. Я бы почувствовал. Думаю, что когда ты объявишься, меня уже не будет на этом свете.

Говорят, твое сердце принадлежит Анне Викторовне, барышне красивой, доброй, хоть и со странностями. Сын, не будь дураком как я, не упускай своего счастья. Женись на своей Анне и живи с ней в любви, мире и согласии. Никакая служба, карьера, долг и даже титул и состояние не заменят счастья с любимой женщиной. Жаль, что я не понял этого в свое время. Я любил Катеньку, твою матушку. Только ее и любил в своей жизни. И не сберег эту любовь, пошел на поводу у отца и отрекся от нее. Да не один раз, а два. Сначала, когда отец запретил на ней жениться, а потом — после единственного раза с ней. Не осуждай ее за то, что, будучи замужем, она решилась провести со мной ночь, ведь она меня тоже любила, очень любила. Ты — взрослый мужчина и, надеюсь, поймешь меня. Это была самая лучшая ночь в моей жизни, я никогда не был так счастлив. Наверное, поэтому и появился ты. Жаль, Катя не сказала мне сразу, что ты — мой сын. Я узнал об этом только после ее смерти. Но я снова поступил низко — так боялся отца, что не отважился пойти на скандал и хотя бы попытаться признать тебя. Жизнь меня за это наказала. У меня нет детей кроме тебя. Александр, мой наследник, не мой родной сын. Я люблю его как родного, но он не мой. Он — хороший мальчик, как и Павел. Надеюсь, у вас сложатся родственные отношения. Я уверен, что они оба примут тебя, прими их и ты.

Я верю, что когда-нибудь ты вернешься в столицу. Я очень хочу, чтоб ты был счастлив с Анной в своей собственной квартире в Петербурге.

Прости меня за все,

твой отец Дмитрий»

Штольман был обескуражен. Старый князь, его родной отец, написал ему письмо перед смертью… И… оставил ему квартиру? Он еще раз перечитал конец письма. Нет, он не ошибся, именно так и следовало понимать слова князя. Как это возможно? Но, даже если представить, что это возможно… Нужно ли ему что-то от такого отца? Хотелось сказать — нет. Как подсказывала ему уязвленная гордость. Но он подумал об Анне, его Аннушке. Теперь он должен думать не только о себе, а о них двоих, и в будущем, скорее всего, больше, чем только о двоих… Что он мог дать Анне кроме своей любви? Ничего. Ни-че-го. Почти сорок лет, ни кола, ни двора, лишь жалование. Не самое низкое, но и не такое высокое, чтоб на него жить в Петербурге, не оглядываясь на расходы. Он знал, какое дорогое жилье было в Петербурге, даже при его чине это было очень накладно. Сейчас же, даже если они пока будут только вдвоем, будет нужно что-то получше того, чем где он жил один. Да, квартира в Петербурге была бы кстати, более чем кстати. И он мог это устроить… Его гордость, которая для него всегда так много значила… Что значит его гордость в сравнении с тем, что он мог сделать жизнь единственного по-настоящему родного ему человека лучше — благоустроенной и, возможно, более радостной и приятной? Изменить к лучшему жизнь женщины, которая любит его больше, чем он мог себе когда-то представить. Любит его как человека и как мужчину. Его, княжеского бастарда, от которого, он знал точно, могли бы отвернуться другие женщины и даже пальцем не позволить потом прикоснуться к себе. И он бы никогда не осудил их за это. Да, он — внебрачный сын князя, такая вот незавидная доля… И вместе с этим — возможность дать его единственной любимой женщине хотя бы немногое из того, чего она достойна… Он решил, что если ему действительно представится такая возможность, он примет подарок. Из-за Анны. Для Анны. Но сейчас это казалось ему таким невероятным. И он подумал, что Анне лучше пока об этом не говорить.

Анна захотела пойти прогуляться в Летний сад, как туда дойти, она уже запомнила. И просила Якова о ней не беспокоиться. На самом деле ей просто хотелось оставить мужа наедине с Павлом, который должен был скоро к нему прийти.

========== Часть 14 ==========

Павел пришел почти сразу после ухода Анны.

— Павел Александрович…

— А почему не Ваше Сиятельство? — прищурился Ливен. — Ведь хотел меня вчера так назвать. Хотел, но не назвал. Так почему?

— Но Вы же сразу сказали, что не можете называть меня по имени-отчеству, только по имени. То есть сами взяли более неформальный тон. Я и подумал, что если я после этого обратился бы в Вам по титулу, Вам могло бы это не понравиться. Да и представились Вы как подполковник, а не как князь, — объяснил Штольман.

— А ты на лету схватываешь. Ты прав, не понравилось бы. Давай договоримся, Павел и «на ты». Все, никаких церемоний. Хочешь, называй меня дядя. Хотя какой из меня тебе дядя, если между нами разница десять лет? У меня с Дмитрием и то двадцать была. Так что я для тебя Павел.

— Хорошо, Павел, я постараюсь.

— Ну вот и отлично. Как ты после вчерашнего?

— Нормально.

— Ну и хорошо. А Анна как, не ругала? Не выгнала, как ты боялся? Не бросила? — ухмыльнулся Ливен.

Штольман недоуменно посмотрел на Павла:

— Ты о чем? — как ни странно, он не испытал неловкости, назвав Павла «на ты», это как будто само собой разумелось. С первой минуты знакомства он чувствовал какое-то притяжение к Ливену. Неужели так сказывалось кровное родство, которое ему было до этого не знакомо?

— О том, что ты любишь ее без ума и боишься, что она тебя может оставить… Сам об этом вчера мне несколько раз говорил.

— Люблю. Без ума. И боюсь ее потерять… Это правда, — согласился Яков Платонович. — Только об этом я никому не говорил. Это как же я вчера набрался, что меня на такие откровения потянуло?

— Да не набрался ты. По крайней мере не так чтобы очень. Просто после нашего откровенного разговора ты не успел закрыться и сказал все, что было у тебя на душе. Ты что, стыдишься своих чувств к ней? Вот бы не подумал.

— Не стыжусь. Как я могу такого стыдиться? Просто не привык о них говорить с другими людьми.

— Что, и с друзьями-приятелями не говорил? Как так?

— У меня никого нет. Никого кроме Анны. Мне не с кем говорить о подобных вещах, — серьезно сказал Штольман.

— Вот это да… Так привыкай. Мы с Сашей теперь тебе не чужие, с нами можешь говорить о чем угодно. И про любовь говорить — в этом нет ничего зазорного. Я был приятно удивлен, что у тебя такие сильные чувства к Анне. И очень рад, что твоя любовь взаимна. Это не так часто бывает, как может показаться. Да, о любви. После вчерашнего разговора мне не давала покоя одна мысль. Похоже, в нашем поколении у нас рождались дети только от любви. Мистика какая-то. Понимаешь?

— Нет.

— Ну не от связи, не от романа, а только от любви. У нас всех было много женщин, а дети только от любимых. Я любил Лизу, и у меня родился Саша. Евгений и Михаил женились по любви, и у них по одному ребенку в браке, других детей тоже нет. Саша у нас получился сразу, но в любом случае, у нас с Лизой были отношения. С братьями и так все понятно, раз они женаты. А с Дмитрием точно какая-то мистика. Ты у него родился после единственной ночи с любимой женщиной…

— Дети только от любви? Так не бывает, — скептически покачал головой Штольман.

— Я же говорю, что мистика. Ты кого-то любил кроме своей Анны?

— Нет, никого.

— Вот и детей у тебя нет. А любил бы, может, и были. Хотя сейчас, когда ты женат на Анне, это и к лучшему. У вас еще все впереди. Но вам нужно поторопиться. Конечно, Аннушка у тебя молодая, но тебе-то ведь уже почти сорок. Ладно, у меня Саша появился, когда мне было чуть за тридцать, но Дмитрию-то уже шестой десяток пошел, в это время у других уже внуки вовсю. Нет, старый отец — не такая большая радость. Ладно, у Саши хоть я есть. Саша слишком молодой, чтоб остаться без отца.

— А как он воспринял то, что его настоящий отец - не Дмитрий, а ты?

— Намного спокойнее, чем можно было ожидать. Просто принял к сведению.

— Я правильно понял, что никто кроме тебя, а сейчас и Александра не знает, что ты — его отец? Никто из родственников?

— Нет, неправильно. Об этом знаешь еще ты. Единственный из родственников. Другим об этом знать незачем.

Единственный из родственников? Штольман взял эту ремарку Ливена на заметку.

— А как он называет тебя?

— Павел. Как же еще? Маленький он пытался называть меня дядюшка, но я это пресек. Не дядя я ему, хоть тогда он этого и не знал. Павел — это нейтрально, так можно назвать любого родственника. А когда еще и такая запутанная ситуация как у нас, то это лучше всего. Хорошо, что я все время был в его жизни, так что по сути дела для Саши ничего не изменилось. А вот то, что Дмитрий умер — это, конечно, для него было огромным ударом и горем. Как, естественно, и для меня.

— А от чего умер Дмитрий Александрович, я могу спросить?

— Дмитрий же был уже в возрасте, сам знаешь, у стариков вечно что-то болит, то одно, то другое, да и сердце у него было слабое. А как он узнал, что ты пропал и что неизвестно, что с тобой случилось, жив ты или нет, то он совсем занемог.

— Откуда он об этом узнал? — у Штольмана защемило сердце.

— Из газеты. Но я об этом узнал от него только в последний раз, когда я его видел. Когда он меня вызвал, он рассказал очень многое, со всеми подробностями, можно сказать, исповедался… Но без имени. Точнее он называл тебя Яков. Но что это за Яков, я понятия не имел, я не знал фамилии того, за кого Катенька вышла замуж. А в последний день он наконец сказал, что пропавший Штольман и есть его внебрачный сын от Кати. И оставил для тебя письмо. Сказал, что оставил для тебя еще что-то, но я не понял что, а переспросить не смог, так как он умер в ту же ночь. Одним из его последних желаний было дожить до того, когда ты женишься…

— А когда он умер?

Ливен назвал дату.

— Он дожил, только не узнал, — печально сказал Яков.

Старый князь умер через две ночи после того, как Штольман сочетался тайным браком с Анной в уединенной церкви и меньше чем за неделю до того, как он инкогнито вернулся в Петербург.

— Ты извини, что я раньше тебе не написал. Если честно, у меня просто не хватило на это духа. Я пытался, но так и не смог… Так вот, насчет того, что еще Дмитрий оставил тебе. Это квартира в Петербурге. Просто конверт с документами был подписан на мое имя и затерялся среди прочих бумаг, которые мне передали после смерти Дмитрия. Я их полностью так и не удосужился разобрать. А позавчера начал просматривать одну коробку и нашел этот конверт. Хотел поговорить об этом с Сашей. Сказать, что Дмитрий рассказал мне о своем внебрачном сыне перед смертью, и что теперь мы обязательно должны написать ему и исполнить волю Дмитрия относительно его. А оказалось, что Саша с тобой уже виделся. Так что остается только последнее.

— А как же Александр? Это же его наследство, его имущество.

— Во-первых, против воли Дмитрия он не пойдет никогда. Во-вторых, это ты называешь имуществом? Ну ты и насмешил! Скажи, зачем ему эта квартирка, если у него в Петербурге особняк? Ладно бы женат был, так там хоть с любовницами мог встречаться… А так, к чему ему еще эта обуза? Ему бы время найти, чтоб все имения по Империи объехать… А в-третьих, он же сейчас знает, что он — не родной сын Дмитрия. Его единственный родной сын — это ты.

— Даже если и так, я не понимаю, как я могу что-то получить, ведь я князю никто, совершенно никто. Это вы знаете, что я — его внебрачный сын.Но даже это не дало бы мне никаких прав на наследство князя.

— Ну имущество можно оставить кому угодно, просто надо знать, как это устроить. Поверь мне, Дмитрий знал, как. Он смог все сделать так, что ты будешь законным владельцем этой квартиры. Да, и не удивлюсь, если Саша в недалеком будущем проиграет тебе в карты какое-нибудь завалящее именьице, которое ему даром не нужно.

— Я больше не играю в карты. Научен горьким опытом, — хмуро сказал Штольман, услышав только про игру в карты, которая не раз довела его до беды, но пропустив мимо ушей смысл сказанного Павлом.

— Зато Саша играет. И может позволить себе проиграть такую малость как небольшую усадебку в нескольких часах от Петербурга, ну или на пари проспорить, — в очередной раз ухмыльнулся Ливен.

— Подожди, ты хочешь сказать…

— Яков, я слишком хорошо знаю Сашу и могу предугадать, как он себя поведет… Вот ты думаешь, что он просто по глупости рассказал тебе о том, что считает тебя сыном Дмитрия?

— А как же иначе? Нет, он сопоставил факты и сделал выводы — это, конечно, говорит о том, что он — человек умный. Но сказать мне об этом — тут больше, конечно, от мальчишеской глупости или наивности — как это ни назови.

— Нет, Яков, — покачал головой Павел. — Он слишком умен, чтоб просто сболтнуть такое. После смерти Дмитрия у него остался только я, больше никого. Я тебе сказал, что два моих брата общаются только между собой, а нас как и нет. Думаешь, это изменилось после смерти Дмитрия? Ничуть! Они Саше даже письма с соболезнованиями не прислали. Вот такие дядюшки… А тут появляется возможность обрести нового родственника, пусть и незаконного. Ему все равно, каким образом ты родился, что у тебя другая фамилия, для него важно, что ты ему родной по крови, что ты очень похож на того человека, которого он всю жизнь считал отцом. И он очень надеется, что ты не повернешься к нему спиной. Так что прими это к сведению. Я уверен, что ты ему понравился. Более того, я скажу, что и твоя Анна ему тоже понравилась, как, впрочем, и мне…

Штольман вопросительно посмотрел на Ливена.

— Моя Анна ему понравилась? Хотя да, между ними совсем небольшая разница, а она — красивая женщина… Я могу его понять… И тебя тоже…

— Яков, ты вообще о чем думаешь? Бог мой, да ты ее ревнуешь… Ты что ж ее к каждому мужчине ревнуешь?

Яков Платонович промолчал.

— У меня есть дама, Саша тоже женским вниманием не обижен. Я имел в виду то, что нам обоим было бы приятно общаться с ней по-родственному, как и с тобой. Кстати, мне вот интересно, как Саша назвал тебя в письме, кузеном или братом? — Ливен уже почти смеялся.

Штольман понял, что Павел действительно знал Александра очень хорошо.

— Кузеном — что, естественно, немного привело меня в замешательство. Назвать так возможного незаконного родственника, да еще после единственной встречи…

— Когда будешь писать ему ответ, не вздумай назвать его Ваше Сиятельство, а то обидится. Как и я.

Штольман припомнил, что когда он называл Александра при встрече Ваше Сиятельство, тот немного странно на это реагировал, как будто ему было неловко, правда ничего на этот счет не говорил, но пару раз теребил манжету, совсем как он, когда волновался, только не левую, а правую. Теперь Яков Платонович понял, в чем было дело. Александр не хотел быть его Сиятельством для возможного родственника, он надеялся в дальнейшем на более неформальные отношения, о чем и дал ему понять в письме. Но не был уверен, нужны ли такие отношения Штольману.

— Знаешь, быть князем — не всегда преимущество, особенно в личных отношениях. У меня были случаи в жизни, когда с людьми не получалось построить тех отношений, которые бы мне хотелось, именно по той причине, что они воспринимали меня только как князя. Хотя в целом быть князем не так уж плохо, есть свои выгоды, да и женщины ведутся на титул, что и говорить. Ты не представляешь, сколько дам мечтали стать княгиней Ливен, — засмеялся его Сиятельство.

— Ну и почему ты не женился?

— Я что-то не припомню, что князь обязан быть женатым, — усмехнулся Павел. — А если серьезно, я же фактически был женат и овдовел. Я ведь тебе говорил, что считал Лизу своей женой, хоть она и была формально замужем за Дмитрием. После Лизы я уже никого полюбить не смог. А какие браки бывают без любви, я прекрасно знаю. Мне такого не надо. Да и у меня есть Саша, жениться только ради отпрыска мне не нужно. В женщинах у меня недостатка никогда не было. Сейчас моя пассия — вдовствующая графиня, лет на пятнадцать меня моложе, красивая, с золотым характером, обеспеченная, живет одна, оба сына в кадетском корпусе. Что еще нужно для приятных встреч? Думаю познакомить вас, когда будете в следующий раз в Петербурге. А в этот раз вам с Анной нужно обязательно сходить посмотреть жилье. Вот тебе, Яков Дмитриевич, адрес и ключи. Все остальное мы сделаем в другой раз. А насчет квартиры не беспокойся, за ней приглядывают слуги из особняка. Так что вы можете переехать туда прямо сегодня.

— Не стоит, нам завтра уже ехать обратно в Затонск. Но в следующий раз мы, возможно, остановимся там, думаю, это лучше, чем в гостинице. Хотя я и постарался найти приличное место, это не «Европа», но такого я, конечно, позволить себе не могу…

— Когда приедете в Петербург, пошли записку в особняк Евстигнею. Помнишь дворецкого? Я распоряжусь, чтоб он прислал кого-нибудь с кухни готовить для вас. Ну и постирать, убрать там и все остальное…

— Для нас?

— Ну не сама же Анна будет готовить и стирать. Ты в своем уме? На это есть слуги, — впервые Яков увидел перед собой не подполковника Ливена, а князя, который привык совсем к другой жизни, нежели он сам.

— И как ты это представляешь? Со слугами из особняка и всем остальным?

— Яков, ты определенно не понимаешь ситуации. Ты — сын князя, хоть и незаконный. И ты будешь жить так, как положено. Положено иметь слуг, значит, они будут. Поначалу — из особняка. Потом — посмотрим. Саша редко бывает в Петербурге, а эти лодыри там по несколько месяцев ничего не делают, как сыр в масле катаются. Начинают шевелиться, только когда его Сиятельство должен приехать. Так и при Дмитрии было, и сейчас. Ну мне, конечно, прислуживают, когда я остаюсь в особняке. Мне иногда приходится туда заезжать, чтоб они в конец не разленились. Вот думаю, не переехать ли туда насовсем — как Дмитрий уже давно предлагал. Одно останавливает — у меня своя квартира в паре минут от дворца, что очень удобно при моей службе. Мой Демьян там хоть чем-то занят, а эти баклуши бьют. Так что пойдут служить туда и к тому, как я прикажу. И без вопросов — еще не хватало, чтоб прислуга хозяев обсуждала. Вылетят на улицу и их в самое затрапезное место потом не возьмут.

Штольман подумал, кто на самом деле сейчас настоящий хозяин в доме Александра — сам Александр или же Павел? Он больше склонялся к тому, что Павел был серым кардиналом. И не только в доме. А Александр был так, только для ношения титула…

— Прости, а как это будет выглядеть? Я Ливенам никто. А ты собираешься послать к нам слуг из княжеского дома. Ведь связь между нами будет очевидной… Ты ведь и сам знаешь, как быстро распространяются сплетни среди прислуги. Этого никак не пресечь… Через неделю весь Петербург будет знать обо мне… Я не о прислуге, естественно, а о, скажем так, свете.

— И что тебя смущает?

— Ну как же? Незаконный родственник… К чему такие проблемы? - Штольман был совершенно сбит с толка.

— Вот уж нашел проблему — бастард его Сиятельства. Ладно бы был побочным сыном Императора, ну или хотя бы одного из Великих Князей, а то остзейского князя, которого в Петербурге еле кто знал. Кому это интересно?

Ты что же действительно не знаешь, что творится в высшем свете? Ладно, не будем трогать монаршее семейство, это, как говорится, святое. Да ты пройди по дворцу, и у половины там фамилии и титулы, которые они носят незаконно. У тебя хоть отец точно известен. А для многих и это загадка, так как несколько претендентов на отцовство… Так что когда все откроется, а это все равно случится рано или поздно, извини, ты не будешь притчей во языцех. Кроме тебя есть особы, о которых будут сплетничать гораздо больше, чем о тебе… Так что, ты — родственник князя Ливена, и этого хватит для слухов, а кто уж что подумает — это их дело. И если уж это так тебя беспокоит, мы еще и родственники по материнской линии, через Ридигеров.

Сосредоточив внимание на возможном родстве с Ливенами, Штольман почему-то совершенно выпустил из виду свое родство с Ридигерами, которое и доказывать было не нужно.

— И в каком родстве мы состоим? — поинтересовался он.

— Надо посчитать… Так, Катя была дочерью Вольдемара, кузена Теодора… Подожди, так ведь Теодор — брат нашей матери, почему у меня это вчера из головы вылетело? Хотя неудивительно, у нас же с ним вообще никаких отношений нет. Значит, Вольдемар — двоюродный брат и нашей матери. А Катя Дмитрию — троюродная сестра. Значит, ты мне — троюродный племянник.

— Троюродная сестра? О Боже, только не это! — простонал Штольман. — Так, может, Ваш отец из-за этого и был против брака Дмитрия Александровича с Катей? Из-за такого близкого родства? На такой же брак вроде бы благословение епархиального архиерея требовалось.

— Близкое родство? — хихикнул Павел. — Да Ливены часто на родственницах и женились, чтоб деньги из семьи не уходили. Нет, тут дело не в родстве, а именно в деньгах. Отец же жадный был кроме всего прочего. Катя ведь была почти бесприданницей, ну небольшое приданое у нее было, но явно не такое, на которое рассчитывал отец. Хотя Дмитрий мог жениться и на барышне вообще без приданого, ему столько досталось, что на десять жизней хватило бы… Да, а наш общий предок — Якоб Вильгельм, граф Ридигер, он мне приходится прадедом, а тебе — прапрадедом.

Ливен вынул карманные часы:

— Извини, мне уже нужно спешить. Если хочешь, я тебе как-нибудь потом об этом расскажу. Мне сегодня еще нужно вернуться в Павловск.

— Павел в Павловск? — улыбнулся Штольман.

— Да, вот так, Павел в Павловск. Мне часто приходится ездить по службе по дворцам и даже, бывает, по Империи. Или ты думал, что заместитель полковника Варфоломеева прохлаждается в Петербурге?

— Вот, все хотел тебя спросить, — вспомнил Штольман.- А Варфоломеев — он что же никогда не замечал сходства между нами? Это же трудно не заметить.

— Это ты уж сам у него спроси. Если он, конечно, скажет. Ты же знаешь, он лис еще тот.

Вместо Павловска Павлу хотелось поехать именно к Варфоломееву, взять его за грудки, потрясти хорошенько… И спросить: «Когда ты, старый прохвост, догадался о том, что в Штольмане течет кровь Ливенов? Сколько лет назад? Или ты знал об этом? А узнал, когда познакомился со Штольманом? Или, может, еще и до этого? И почему не сказал мне? Хотел владеть сведениями, которые могли нас компрометировать? Зачем? Чтоб при случае использовать? Против кого? Против Штольмана или против меня? Или нас обоих? Или на это есть какая-то другая причина?»

Желание вытрясти признание из Варфоломеева было у него с того самого момента, когда он увидел, как в ресторан входит помолодевший десятка на три лет его Сиятельство князь Дмитрий Александрович Ливен. Тогда у него куда-то провалилось сердце, и он прошептал: «Димий, мой Димий… живой…» Когда Дмитрий сказал ему, что его сын от Кати очень похож на него, Павел подумал, что брат мог преувеличивать, что ему просто хотелось, чтоб так было. Но это было действительно так, Яков был копией Дмитрия. От неожиданности он даже повел себя непозволительно фамильярно с человеком, которого видел впервые в жизни, пусть он даже и был его родным племянником. Теперь в его жизни появился сын Дмитрия, и он сделает все от него зависящее, чтоб его не потерять. Впервые за месяцы после утраты любимого брата у его стало спокойно на душе.

В близком родстве его самого и Штольмана не могло быть сомнений. Яков спросил, неужели Варфоломеев не видел его сходства с Ливеном. Это был правильный вопрос. Павел никогда бы не поверил, что Варфоломеев был слеп. Только не он. Он видел все и вся. Иначе бы он не стал начальником охраны Императора. Но вот зачем он скрывал от него то, о чем догадывался или, возможно, даже знал довольно давно — было непонятно. И как получилось так, что по крайней мере за пару лет они со Штольманом ни разу не встретились, даже случайно? Он очень хотел это выяснить.

— Ты мне пиши, пожалуйста. Я там свой адрес тоже написал. Да, чуть не забыл. Это карточка Дмитрия, не знаю, захочешь ли ты иметь ее. Это один из последних снимков, когда он еще был более или менее здоров. Раз уж у тебя теперь есть портрет Катеньки, пусть будет и снимок Дмитрия.

— Спасибо, я возьму.

— Сообщи, когда ты будешь в следующий раз в Петербурге, я постараюсь быть в городе, если позволит служба. Ты же знаешь, мы — люди подневольные. И обязательно дай знать Саше. Он, конечно, нечасто будет жить в Петербурге, но если будет здесь, непременно захочет с тобой встретиться.

— Я не думаю, что смогу снова скоро приехать в Петербург, сам говоришь — служба, но я обязательно напишу и тебе, и ему.

— Димий, ты, пожалуйста, не пропадай, — попросил Ливен.

— Не пропаду, — заверил его Штольман.

========== Часть 15 ==========

По оговорке Павла Штольман понял все. Все, о чем он уже начал догадываться ранее в ходе разговора. Павел надеялся, что он в какой-то мере заменит ему ушедшего из жизни любимого брата. Он принял незаконного сына своего Димия безоговорочно и теперь уже никуда не отпустит… Если, конечно, он сам ему позволит это… Позволит ли? Нужно ли это ему самому? Нужны ли ему родственники вообще, даже если по отношению к нему они так благодушно настроены?

Всю свою сознательную жизнь до Анны он жил один, без семьи, без родственников. Жил, как того хотел. Никто ему не указывал, как жить, не пытался навязывать ему свое мнение, рассчитывая, что он, если и не последует ему, то хотя бы примет во внимание. Он был сам себе хозяин и ни от кого не зависел.

Он понимал, как может измениться его жизнь, если сейчас он позволит Ливенам войти в нее. Его жизнь не будет прежней. Она будет иной. Он больше не будет только Штольманом, он будет еще и побочным сыном князя Ливена. И рано или поздно об этом узнают в свете, даже если они и попытаются выдать его за родственника со стороны Ридигеров. Какой уж там Ридигер, если на лице написано, что Ливен. Хоть Павел и сказал, что это не произведет сенсации, он знал, что это не пройдет незамеченным. Некоторые знакомые отвернулся от него. Другие скажут: «И что такого? Внебрачный сын остзейского князя? Подумаешь… Не князь ведь, который оказался прижитым от лакея или конюха… Вот это позор…» Еще ему было не по себе от того, что некоторые могут подумать, что его дядя — помощник Варфоломеева как-то способствовал его продвижению по службе… А ведь он достиг всего сам, ну или, по крайней мере, ему хотелось так думать… Нужно ли ему так менять свою жизнь?

Или же отказаться от всего, от квартиры в Петербурге, которую он хотел для Анны, от возможного возвращения в Петербург вообще…? Подать прошение, чтоб из Затонска его перевели в Москву или еще куда-нибудь, чтоб быть подальше от Ливенов… Подальше от Ливенов?? Штольман посмеялся над самим собой. Судя по тому, как Павел вознамерился изменить жизнь новообретенного племянника, он бы не удивился, если бы через какое-то время увидел его в Затонске… Ну может же заместитель начальника охраны Его Величества приехать в Затонск по служебной надобности. К примеру, проверить возможный маршрут поездки Императора или кого-то из монаршей семьи. Штольман совершенно не хотел, чтоб его Сиятельство князь Ливен появился в Затонске, да еще, как бы случайно оговорившись, назвал его Яковом Дмитриевичем, например, перед Трегубовым… Вот уж когда и где он был бы в центре сплетен, да и не он один, а с Анной… Нет, такого он не должен допустить… Может, тогда лучше Петербург? Где через какое-то время скандальная новость перестанет быть занимательной, и большинство о ней просто забудут или потеряют к ней интерес.

Что лучше, сдаться подполковнику Ливену без боя сейчас? Или проиграть битву потом? Может быть, иметь родственников — это не так уж и плохо? По крайней мере, у них с Анной будут какие-то близкие люди. Пусть и при очень неоднозначных обстоятельствах. Он чувствовал, что был расположен к Павлу — чего он никогда раньше не испытывал по отношению к людям после пары дней знакомства, что у них было что-то общее, и что тот был ему симпатичен несмотря на то, что был несколько напористым и не особо считался с чужим мнением. И что со временем он мог стать ему не только родственником, но и, возможно, другом. По отношению к Анне Павел был тоже настроен доброжелательно. Что ж, у Анны мог появиться еще один дядюшка. Он предполагал, что Павел, будучи человеком широких взглядов, не воспримет новую родственницу как безумную или проклятую, если к Анне вернется дар, да и не позволит другим злословить о ней. А это для него очень много значило. Что касается Александра, он слишком мало говорил с ним и мог составить о нем только поверхностное мнение. Но было ясно, что он — человек добродушный, незаносчивый и также не отягощенный условностями света, иначе бы он никогда не сказал Штольману о его возможном родстве и тем более не назвал его кузеном. Конечно, Александр будет в Петербурге только наездами, но, возможно, и у Анны наконец появится приятель… Пока он не будет пугать Анну предстоящими переменами в их жизни, ее нужно будет постепенно подводить к этой мысли. А для него самого новая жизнь уже началась.

Да, а где же Анна? Хотя они с ней не договаривались, как долго она собиралась гулять, он уже начинал беспокоиться, как бы с ней чего не случилось. Так и есть. Анна пришла в слезах. Вот идиот, зачем отпустил ее одну??

— Аннушка, что случилось? Тебя обидели? — Яков Платонович вытер слезы с ее лица.

— Нет, — покачала она головой. — Я ридикюль или потеряла, или у меня его украли. Села на скамейку в Летнем саду, потом пошла дальше, а ридикюля уже не было, или забыла, а его кто-то подобрал, или украли…

— И чего ты так расстроилась? Денег ведь там немного было.

— Не из-за денег. Мне ридикюль дядя на именины подарил. Жалко.

— Ну если на именины, тогда, конечно, жалко.

— Да еще я себя такой дурочкой чувствую… У меня муж — начальник сыскного отделения, а я — такая разиня…

Штольман засмеялся.

— Яков, отчего тебе смешно?

— Аня, это Петербург. Здесь воруют у всех. Думаешь, меня не обворовывали?

— Тебя? Полицейского? Не может быть, — не поверила Анна.

— Да, было такое. На мне же не написано, что я — полицейский. Однажды бумажник вытащили, когда я пьяный был, — признался Штольман, — не почувствовал даже. Я тогда в трактире засиделся, а утром, когда на службу собирался, обнаружил, что бумажника нет. В трактире я, естественно, расплатился, значит, его вытащили по дороге домой. А там идти минут пять.

— И, конечно, не нашли…

— Сам нашел. Там не только меня одного обчистили. Просто за пьяными шли следом, и, если они были в приличном градусе, крали у них бумажники и не только. Бумажник я себе вернул, без денег, конечно. Но хоть вора на каторгу отправили. Хочешь, потом пойдем поищем твой ридикюль? Я найти его не обещаю, но попробовать можно, — он знал пару мест в Летнем саду, где ворье скидывало кошельки, вытащив из них деньги.

— Да, давай попробуем. Ты извини меня, что я тебе опять проблемы приношу…

— Аня, какие это проблемы? Это — мелочи жизни. На тебя никто не напал, не обидел — это главное. А если ридикюль не найдем, купим тебе новый.

— Я тебя расстроила своей глупостью?

— Аннушка, я просто думал, что случилось что-то серьезное. Слава Богу, ничего.

— Я со своей потерей совсем забыла тебя спросить, как у тебя прошла встреча с Павлом.

— Все хорошо, вот оставил мне снимок князя…

— Как же ты все-таки похож на него! — посмотрела Анна на карточку. — Вот таким ты и будешь через много лет…

— А это его письмо, почитай…

Письмо читать Анна не хотела, ведь это было личное послание Якову, но он настоял.

— Что ты обо всем этом думаешь?

Анна пробежала глазами по листу и прикрыла рот рукой:

— О Господи! У них действительно была всего одна ночь, как и сказал Дмитрий в моем сне… Не было никакой длительной связи, тайных свиданий и двойной жизни. Только одна ночь. Должно быть, они и правда очень любили друг друга, если после этого появился ты. У твоей матушки только и была отрада, что ты, раз она не могла быть со своим Дмитрием.

— Аня, я знаешь, что подумал? Она умерла от тоски… В букальном смысле этого слова… С любимым у нее быть не получилось. А с нелюбимым жить было в тягость, а после моего рождения при его отношении к ней и ко мне и вовсе как в кошмаре. Наверное, она постоянно думала о Дмитрии, да еще я, похожий на него как две капли воды, был постоянным напоминанием о ее несчастной любви… Как говорят, умерла от разбитого сердца…

— Если это так, то это очень трагично. Вообще вся ситуация трагичная. Если бы отец разрешил Дмитрию тогда жениться, ничего подобного бы не случилось…

— Нет, Аня, не совсем так. Если бы Дмитрий поступил так, как следовало бы, ничего бы не случилось. Да, отец был против его женитьбы. Но он мог жениться тайным браком и все же быть со своей любимой женщиной. Ну узнал бы отец об этом потом и что бы он сделал? Действительно лишил Дмитрия всего? Так если судить по тому, какая он был мразь — Анна, извини, но другого слова у меня для этого недочеловека нет — то он мог сделать это по любой причине, точнее всю жизнь его этим шантажировать. А ведь это в принципе так и было. Дмитрий до пятидесяти лет должил и все на отца оглядывался, плясал под его дудку. Разве это жизнь? А если здраво рассуждать, то как он вообще мог это сделать? Что Дмитрий был слабоумный или сумасшедший? Или отец собирался объявить его незаконнорожденным? Мол, нагулянный сын не может ничего наследовать? Не думаю, чтоб старик пошел на скандал. Лишить князя наследства — это был бы не меньший скандал, чем если бы Дмитрий попытался признать меня. Я более чем уверен, что это был просто шантаж. Просто отцу нравилось им манипулировать, чувствовать свою власть над ним, смотреть, как тот мучается, как, впрочем, и другие… Ведь он по сути ни одного из своих сыновей не любил, ни одного из пяти. Я тебе потом как-нибудь расскажу. И никаких угрызений совести по этому поводу.

У Дмитрия хоть перед смертью хватило смелости признаться, что он — мой отец. Написал мне письмо да еще мне вон какой подарок оставил… Теперь у нас с тобой будет своя квартира в Петербурге.

— Яков, ты же бы ее не принял, если бы был один? Это из-за меня? — поняла Анна.

— Скорее всего, не принял бы. Да, ты права — из-за тебя. Точнее, для тебя. Аня, я хочу для тебя лучшего, что возможно. У меня никогда бы не было возможности иметь собственную квартиру в Петербурге, я не миллионер, не промышленник, я обычный полицейский, хоть и довольно высокого чина. Почему я должен лишать тебя того, что я могу тебе дать? Это было бы неправильно. И не отговаривай меня. Я так решил.

Думаю, ты понимаешь, что теперь мне нужно будет подавать прошение о переводе на новое месте службы в Петербург. Только когда его удовлетворят, я сказать не могу. Возможно, придется ждать несколько месяцев, пока не появится какая-нибудь должность для меня. А сейчас давай сначала пойдем в Летний сад поищем твою потерю, а потом посмотрим квартиру.

В саду Анна показала Штольману скамейку, где сидела. Через пару минут он принес ее пропажу.

Анна повеселела:

— Яков, ты у меня такой участливый муж, ну и, конечно, прекрасный сыщик.

— Аня, я просто знал, где искать, — честно сказал Яков Платонович. — Это места известные. Раз ты успокоилась, давай двинемся смотреть квартиру, которую мне оставил его Сиятельство.

========== Часть 16 ==========

Когда Штольман с Анной пришли по адресу, его охватил нервный смех. Дмитрий Ливен, похоже, тоже был интриган и кукловод — сын своего отца, устраивавшего свои собственные спектакли, где актерами были его близкие. Это был тот самый дом, куда Яков приходил встречаться с Лизой. Он был в нем только в гостиной и в спальне в мансарде. Конечно, сейчас все выглядело по-другому — мебель, ковры, шторы… По молодости он не задавался вопросом, почему он так никогда и не встретил родственника, у которого жила Лиза, даже случайно, почему им всегда удавалось оставаться наедине. Сейчас это было понятно. Никакого родственника там не было, за исключением, возможно, самого Дмитрия Александровича. И то, каким бы извращенным не был ум Дмитрия, Штольман не верил, чтоб во время его посещений Лизы он мог бы быть дома.

Квартира, как предположил Яков Платонович, была застроенным пространством между двумя уже стоявшими домами, она была узкой и выходила на две стороны. В полуподвальном помещении были кухня, комната для прислуги и кладовая, на первом — гостиная и столовая, на втором — хозяйская спальня и кабинет, и еще две спальни в мансарде. Кроме того в квартире было две ванных комнаты для семьи, что было очень удобно. Одна из спален в мансарде была той, где он бывал с Лизой. Он никогда не скажет об этом Анне. Закроет эту комнату в мансарде на ключ и уберет его подальше…

И тут Штольман улыбнулся от мысли, которая пришла ему в голову. Его Сиятельство хотел, чтоб в этом доме его незаконный, но родной сын зачал его внука… Что ж, этого не произошло двадцать лет назад, но может произойти теперь. Но на этот раз со своей собственной женой. И в княжеский спальне. Так что по переезду в Петербург им с Анной будет чем заняться.

Когда они спускались вниз, Анне стало не по себе, и она остановила мужа.

— Яков, там кто-то есть!

— Где?

— В гостиной.

— Этого не может быть. Когда мы пришли, в доме никого не было, и мы заперли за собой дверь.

— А я говорю, что есть. Давай посмотрим. Вон он, сидит в кресле.

— Кто? Я никого не вижу.

— Князь.

— Князь? Какой?

— Ну батюшка твой Дмитрий Александрович, это точно он.

— И что он делает?

— Просто сидит, смотрит на нас и улыбается… Подожди, он говорит что-то… Говорит, что рад тебя наконец увидеть. И не одного. И просит простить его за все.

— И что мне делать?

— Скажи, что прощаешь, если сам так чувствуешь.

На секунду Якову привиделось, что в кресле сидел старик, похожий на него.

— Я прощаю Вас, отец, покойтесь с миром.

— Яша, он показал на кресло и… исчез.

Они подошли к креслу и увидели конверт, застрявший между спинкой и сидением. В конверте что-то было. Штольман разорвал его, и на его ладонь выпало кольцо. Кольцо было тонкой работы и поразительной красоты. В центре — монограмма с латинской L, выложенная бриллиантами, а вокруг как обрамление — более крупные бриллианты. К кольцу прилагалась записка.

«Дорогой мой сын Яков!

Раз ты нашел это письмо, значит, все же думаешь над тем, чтоб принять мой подарок. Я хочу оставить тебе еще кое-что.

Это фамильное кольцо Ливенов, его дарят жене. Я подарил его Катеньке, своей единственной любви, в ту ночь, после которой родился ты. Штольман вернул его после ее смерти. Потом, когда я вступил в вынужденный брак, я оставил его у себя. Я сберег его для тебя с надеждой, что хотя бы ты женишься по любви и будешь счастлив. Пусть твоя Анна носит это кольцо как жена Ливена, моего единственного родного сына, хоть и с другой фамилией. Для меня ты всегда был Ливен.

Если люди будут интересоваться кольцом, для непосвященных можно сказать, что монограмма с L — это первая буква от Liebe, то есть любовь.

Я всегда любил тебя, прости, что никогда не сказал тебе об этом сам.

Храни тебя Господь.

Твой отец князь Дмитрий Александрович Ливен”

Штольман повертел кольцо в руке и стал ощупывать его кончиками пальцев. Это были не сильные пальцы взрослого мужчины, а маленькие детские пальчики. Он услышал голос матушки: «Яша, mein Prinzchen, осторожней, это кольцо твоего папеньки». Он вспомнил, как матушка давала ему играть с этим кольцом.

Яков взял руку Анны и надел ей кольцо Ливенов перед обручальным, затем поцеловал ее пальцы и нежно поцеловал в губы:

— Аннушка, я люблю тебя и всегда буду любить. Я безмерно счастлив, что ты — моя жена.

— Яша, я тоже тебя люблю и я счастлива быть твоей женой. Но я не могу носить это кольцо, — покачала головой Анна. — Оно слишком дорогое и приметное для обычной женщины. Что подумают люди?

— Анна, ты будешь носить это кольцо. Когда мы переедем в Петербург. И мне все равно, что об этом подумают другие, — твердо сказал несостоявшийся князь Яков Дмитриевич Ливен.