Новая правда ротмистра Иванова [Дмитрий Расторгуев] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Новая правда ротмистра Иванова

Глава 1. Железный хор

Железный хор механизмов наполнял помещение слесарного цеха: туши станков грязные от машинного масла колдовали над стальными заготовками. Под потолком ревела хромированная колбаса вентиляционной трубы, а на одной из стен на высоте человеческого роста серело длинное мутное окно. Среди скопища грохочущих агрегатов мелькали фигурки людей в синих спецовках – придатки металлических чудовищ.

Матвей не обращал внимания на шум – давно привык. Через стекло щитка он наблюдал, как резец высекает из цилиндрической болванки блестящую, извивающуюся змейку. День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем Матвей по десять-двенадцать часов в сутки, а порой – больше смотрел на вращающуюся заготовку, зажатую в патроне. Завывающий зелёный зверь с острым безжалостным зубом приковал к себе человека. Они оба являлись звеньями цепи бесконечного производственного процесса, частью огромного организма – машиностроительного завода. Матвей порой чувствовал, что и сам становится машиной: бездушным агрегатом, выполняющим изо дня в день монотонные, механические действия. Впрочем, жаловаться было грех, ведь за это платили, а если сравнивать с другими предприятиями города – платили весьма неплохо. А что ещё надо рабочему человеку?

Среди коллег Матвей слыл нелюдимым. В коллективе держался отстранённо, на собраниях бывал редко, общался мало с кем, да и то, в основном, по работе, а дружбы ни с кем не водил. Каждое утро приходил в цех, молча делал своё дело, а вечером возвращался домой. И потому не снискал любви у товарищей, хоть и проработал на машзаводе уже почти три года. Некоторые посмеивались над замкнутым токарем, другие презирали, но большинству просто не было до него дела. Хотя находились и те, кто относился по-дружески, без предубеждения, как, например, Ефим – рабочий, что стоял за соседним станком.

Обычно Матвей трудился без нареканий, брака делал мало и хлопот не доставлял ни себе, ни начальству, но сегодняшний день не задался с самого утра: уже полдня Матвей не мог унять дрожь в руках. Мелкая судорога мешала выполнять работу, и к обеду он запорол почти треть заготовок. И как ни убеждал себя собраться с духом, всё без толку: руки не переставали трястись, ладони потели, в животе крутило, а сердце противно сжималось.

Да и не удивительно: уже седьмого увели в третий корпус. Когда называли фамилию и говорили «в третий корпус», даже самые храбрые нервничали. Даже тем, кому нечего было бояться, боялись. У Матвея же имелись причины бояться, две причины: отец и брат. Много неприятностей доставляли эти двое. Поэтому и на душе скреблись кошки: а если на этот раз доберутся до него? Если уволят? Этого-то и боялся. И не то, чтобы он не хотел уйти с завода – хотел: глубоко в душе, втайне от всех, Матвей мечтал открыть свою лавку или мастерскую, чтобы не зависеть от начальства, не бояться за своё будущее, не ловить постоянные косые взгляды от коллег. Вот только деньги для этого требовались нешуточные, а их пока не было.

Один из семерых не вернулся. Матвей старался припомнить, кто таков и за что его могли повязать. Почти ничего не знал о нём – так, видел мельком. Ах, да, этот тот, который на прошлой сходке выступал! Как бы Матвей не сторонился собраний, пару недель назад всё же посетил одно, о чём сейчас ужасно жалел. Конечно же, об этом узнают и по головке не погладят. Каковы ждут последствия – загадка.

Вытащил из патрона очередную деталь, пристально осмотрел: на это раз всё ровно. Положил к готовым. Подняв глаза, встретился взглядом с Кондрашкой, что сверлил за фрезерным станком напротив. Худощавое лицо пропитого алкоголика с кривым носом и жёсткой складкой губ выражало презрительную неприязнь. Кондрат недолюбливал Матвея. И не просто недолюбливал – относился с огромным подозрением. Матвей догадывался, в чём его подозревают, поскольку не раз слышал краем уха, как Кондрат, кивая на него, говорил товарищам: «Нельзя этому доверять, не наш он человек». Было неприятно, но приходилось мириться.

– Цуркану, в триста первую, – сквозь гул моторов донёсся зычный голос бригадира. – Тебе сколько орать можно?

Сердце ёкнуло, Матвей обернулся и в ужасе вытаращился на начальника. Не ослышался ли?

– Да, да, вырубай станок, и дуй в третий корпус в триста первую. Тебя ждать, что ли, все должны? – бригадир был взвинчен, да и не удивительно: сегодня никто не чувствовал себя спокойно.

Кнопка щёлкнула под дрожащим пальцем, мотор смолк. Матвей долго вытирал руки о тряпку, как бы оттягивая страшный момент.

Так неудачно прерванный день. План, наверное, не выполнится. Досада! Матвей зарекомендовал себя одним из лучших работников цеха, потому и держали, не выгоняли, хотя другого с такой роднёй давно вытурили бы вон. «Чёрт с ним, с планом», – решил Матвей. Сейчас он желал только одного: чтобы всё поскорее закончилось, и он со спокойной душой снова стоял за станком,