Ужасы Фобии Грин (СИ) [tapatunya] (fb2) читать онлайн

01

— Кто такая?

— Фобия.

— Это имя?

— Это диагноз.

Посреди голого поля стоял стол. На столе — старинный телефон с дисковым набором. Без проводов. А ещё табличка — «дежурный по лагерю».

За столом сидел коричневый от загара человек. Был он не молод, но и не стар. Короткий ёжик выцветших на солнце волос пятнами светился сединой. В его мозолистых широких руках её личное дело казалось миниатюрным. А страниц там было предостаточно.

— За что?

— Неумение владеть собой в людных местах, причинение телесных и нравственных страданий окружающим, — перечислила она заученно и добавила от себя: — а ещё я лично оскорбила куратора округа.

— Сойдёт, — буркнул дежурный, — а то повадились всякую шантрапу присылать. Сколько у тебя фобий?

— Семь.

Человек достал из верхнего ящика стола печать и с силой опустил её на обложку личного дела.

— Ну что же, ты принята в воспитательно-оздоровительный лагерь для трудных, психически неустойчивых псевдомагов. Комплект белья возьмёшь у завхоза.

Фобия была молода и недоверчива: с раннего детства ей приходилось посещать много самых разных учреждений — от обычных психушек до научного института, изучающего побочные действия псевдомагической энергии. А чего их изучать, если достаточно полчаса посмотреть на Фобию, и все семь её основных панических ужасов становились понятными.

Страх воды.

Страх огня.

Страх упасть в открытую могилу.

Страх сойти с ума.

Страх близкого присутствия — не ближе, чем на метр, пожалуйста.

Страх чёрной масляной краски.

Страх быть затоптанной стадом антилоп.

Всё это было бы всего лишь безобидной формой психических заболеваний, не будь при этом Фобия псевдомагом. И это делало девушку потенциально опасной для общества.

С псевдомагами и нормальными-то нужно держать ухо востро — чуть занервничают и сразу начинают тянуть к себе чужую энергию. А с неуравновешенными — и подавно.

Фобия уныло плелась за завхозом, оглядываясь по сторонам. Обычный лагерь, похожий на скаутский (она видела по телевизору), только более неухоженный. Деревянные бараки стояли прямо посреди леса, асфальтированных дорожек не наблюдалось, столовой, судя по всему, служил длинный стол под навесом. После удобств дорогих лечебниц Фобия чувствовала, как обрастает новыми фобиями. Например, что навес рухнет в тот момент, когда она будет подносить ложку ко рту, и тогда Фобия умрет, упав лицом в тарелку.

Тяжело быть параноиком.

Жить нужно было вместе с другими людьми. Это настолько потрясло Фобию, что она некоторое время даже не волновалась. Просто стояла с глупым лицом на пороге узкого длинного барака, вдоль стен которого затаились аскетичные кровати под одинаковыми одеялами. А потом зажмурилась и выпрыгнула из барака вон, но было уже поздно — волны дикого, животного ужаса расходились от неё, все ширясь и ширясь. Взвыла тревога.

Чужое тело сбило её с ног, ловкие быстрые руки укутывают в непроницаемое покрывало. Внутри него было темно, но не страшно. Внутри было привычно и спокойно. В подобные покрывала Фобию пеленали с детства. Она ещё немного полежала неподвижно, успокаиваясь. Её отпустили, слышно было, как человек отошел на несколько шагов назад. Тогда Фобия выдохнула и стянула с головы плотную ткань.

Дежурный по лагерю стоял в нескольких метрах от неё и смотрел сердито. Он раздражённо открыл её дело и зачитал вслух:

— Страх воды. Страх огня. Страх упасть в открытую могилу. Страх сойти с ума. Страх близкого присутствия. Страх чёрной масляной краски. Страх быть затоптанной стадом антилоп. Что из перечисленного вызвало приступ?

— Я просто переволновалась, — пролепетала Фобия виновато. Она подтянула колени к груди и смотрела на дежурного снизу вверх, не спеша вставать. Выпускать из рук непроницаемое покрывало тоже не торопилась.

— Я не верю в современную медицину, — сообщил дежурный. — По мне, так страх нельзя вылечить психотерапией или лекарствами.

— По-вашему?

— Если ты боишься воды — пусть каждое утро начинается с того, что будешь тонуть.

— Это опасно для окружающих.

— С окружающими я разберусь, — уверенно заверил он.

По меркам псевдомагов Фобия была ещё подростком — двадцать лет. С точки зрения истинных магов — вообще беззубым младенцем.

Сама же она себя чувствовала бесконечно старой. Если каждый день наполнен кошмарами, то время тянется невыносимо медленно.

Родители говорили, что она уже родилась такой — вечно орущей от ужаса девочкой. Псевдомагия хлестала в разные стороны, вытягивали энергию окружающих, как пылесос, и трансформировала её в невообразимые воронки в пространстве.

Много лет Фобия провела в изоляторе. Сквозь толстые стёкла смотрела на двух человек — мужчину и женщину, которые приходили к ней каждый день. Динамики искажали голоса, и те звучали механически.

Ни объятий, ни запаха живого человека рядом.

Только механические голоса из динамиков, и люди за толстым стеклом.

Зато в изоляторе было не страшно.

Сейчас, сидя на кровати в бараке, Фобия изо всех сил — так, как учил её психиатр, — вспоминала безопасность своего изолятора. Светлые стены. Мягкую мебель. Мягкое освещение. Толстые стёкла. Все опасности там, снаружи. Здесь — безопасно. Здесь — стерильно. Все монстры под контролем.

Фобия держалась на самой границе. Она физически ощущала, как жадные щупальца осьминога внутри неё чуть подрагивают, готовые в любой момент сорваться, сминать и хватать чужие силы, заглушать ими, как обжора едой, расползающийся внутри Фобии ледяной ужас. Липкий. Омерзительный. Зловонный и тёмный, как болотная жижа.

— Прекрати, — резкий окрик заставил Фобию вздрогнуть. Дежурный по лагерю в комнате, наполненной девчонками, смотрелся чужеродно.

— Отдай мне непроницаемое одеяло, — приказал он.

Фобия молчала, неподвижная под его взглядом. Взгляд был тяжёлым, немигающим, злым. Обветренное лицо пересекали многочисленные шрамы. Неоднократно переломанный нос. Верхнюю губу разрывала ниточка застарелого ранения. Полуседая щетина скрадывала худые щёки, широкий упрямый подбородок.

Он был похож на матёрого убийцу.

— Если я отдам одеяло, — сглотнув, сказала Фобия, — мне будет труднее держать себя в руках.

— Я знаю.

Но она всё медлила, страшась выпустить из рук единственную защиту окружающего мирка от неё.

— Быстро! — рявкнул дежурный, и Фобия в последнюю секунду удержала радостно рванувшие на свободу махровые щупальца.

— Вы меня пугаете, — пробормотала она. — Мне нельзя пугаться.

Она неохотно встала, начала скатывать одеяло. Без него Фобия чувствовала себя обнажённой, дышать ровно становилось всё труднее. В бараке с ней было пять человек! Целых пять! Четверо невозмутимых девушек, примерно одного с нею возраста и злобный, немигающий человек, похожий на убийцу. Фобия никогда ещё не была в помещении, настолько заполненной другими людьми.

Воздух рвано покидал её легкие, а того, что заново наполнял их, не хватало. От надвигающегося приступа ужаса кружилась голова, сохли губы, к горлу подкатывала привычная тошнота.

Но человека, похожего на убийцу, Фобия боялась сильнее, чем расставания с безопасностью своего одеяла.

Не отрывая от него глаз, она кинула одеяло вперёд. Он наклонился и подобрал плотно закатанный рулон.

— Если ночью в моём лагере будет беспорядок, — сказал дежурный, и его слова падали в пространство тяжелым свинцом. — Ты будешь наказана.

— Я не могу это контролировать, — прошептала Фобия, обхватывая себя руками.

— Можешь, — отрезал он, — просто ты пока еще не пыталась.

— Это…

— Заткнись и ложись в постель, — оборвал он её.

Некоторое время она постояла, глядя на захлопнувшуюся за ним дверь. Девочки смотрели на неё с любопытством, но не слишком откровенно. Приближаться или заговорить даже не пробовали, тихими тенями готовясь ко сну. Они знали, что такое попасть под волну щупалец напуганного псевдомага.

Фобии казалось несправедливым, что их оставляют на всю ночь рядом с ней. Или её соседки тоже в чем-то сильно провинились?

— Он ненормальный? — шёпотом спросила она, чтобы разорвать тишину, которая уже подкрадывалась к ней с ножом в руке.

— Думаю, да, — так же тихо ответила одна из девочек. — Полтора столетия в одиночной камере… Бывший наёмник бывшего Наместника.

— Это… Это…

— Дыши! — напомнила девочка тревожно.

Фобия кивнула, комната поплыла перед ней. Она с трудом добралась до кровати и рухнула на неё. Свернулась калачиком, укрылась обычным одеялом. Всё хорошо. Она в безопасности. На ней защитное покрывало. В изоляторе толстые стены. Здесь нет воды. Нет огня. Нет людей. Нет антилоп и разрытых могил.

Выравнивала работу сердца и думала об этих девочках рядом. Она не имеет права поддаваться панике. Сейчас Фобия отвечает не только за себя, но и других. Какое странное, непривычное ощущение.

Крест, наёмник мёртвого Наместника. О нем уже лет тридцать как ничего не было слышно. Считалось, что после того, как он покинул свою одиночную камеру, его либо убили бывшие враги, для которых сто пятьдесят лет ожидания — не срок, либо он сам сгинул, не приспособившись к новому режиму.

Фобия читала про наёмника Креста в учебниках. Меньше всего она ожидала встретить его в воспитательно-оздоровительном лагере.

02

Фобия проснулась от шума. Девочки-соседки пронзительно кричали, их били судороги, носом шла кровь. Щурясь спросонья, Фобия несколько секунд просто смотрела на происходящее, а потом вдруг поняла, что это её рук дело. Вернее — наглых, жадных щупалец её страха, которые воспользовались тяжёлым забытьём обладательницы и хищно вылезли наружу.

Как была — босиком — Фобия прыгнула, путаясь в одеяле, с кровати и бросилась к выходу. Взвыли тревожные сирены. Погружённый в темноту лагерь зажигался огнями.

Фобия бежала прочь от людей, от огней, от их налаженного быта, стремясь укрыться за деревьями.

Темноты она не боялась. Темнота была другом, темнота была защитником, в ней можно было спрятаться, в ней можно было притвориться невидимкой. В темноте тебя не найдет никакое зло.

Никакое зло, кроме Креста.

Он появился уже под утро, когда Фобия почти успокоилась, скрючившись под толстым деревом. Израненные в кровь ноги — хвойный лес, иголки да шишки — болезненно саднило. Тонкая футболка не грела, и Фобию била крупная дрожь. Слёзы уже иссякли.

Крест подошел, не таясь — хрустели под его поступью ветки, разрывал предрассветную серость свет фонаря. Безжалостно осветил её несчастное лицо, скрюченную фигурку. Зачем-то пошевелил носком тяжелого ботинка мох возле её рук.

Лицо бывшего наёмника не выражало ничего, кроме равнодушного презрения.

— Я же просил тебя, — сказал он раздражённо, — провести эту ночь спокойно. Неужели так сложно было?

Он не понимал. Он не понимал, что внутри Фобии никогда не дремлет жирный осьминог, готовый в любую секунду выпустить свои щупальца. Её страхи и волнения, смена обстановки, любые перемены — всё питало осьминога.

— Вставай, — приказал Крест.

Она неуверенно поднялась на ноги.

— Что с девочками?

— В лазарете, — казалось, судьба подопечных не слишком волновала дежурного по лагерю. — Иди за мной.

— Мне больно ходить. Я босиком.

Он лишь дёрнул плечом, равнодушный, холодный, расшнуровал свои тяжелые ботинки и снял их, поставив рядом с собой.

— Возьми, если сможешь, — предложил спокойно.

Ноги словно по чужой воле сделали несколько шагов. Поднял голову жадный осьминог, предвкушая добычу. Холодными струями паника впрыснулась в кровь. Наполовину парализованная ужасом, Фобия быстро заговорила, торопливо проглатывая целые слоги:

— Так нельзя. Послушайте, господин Крест, вы же образованный человек! Вы же понимаете, что фобии связаны с чрезмерной активностью в подкорковых узлах мозга, где задается общий тонус мозговой активности. Когда этот отдел слишком активен, люди испытывают тревожность. Вы не можете просто взять и пренебречь медициной!

— Ну… медицина много лет пренебрегала мной. Так что, думаю, немного взаимности с моей стороны ей не повредит.

Он шагнул вперед и Фобия поняла, что вот ещё немного, и он приблизится к ней. Близко. Может, даже прикоснётся.

— Знаешь, что сильнее страха? — вдруг заговорил Крест.

Она споткнулась об очередную кочку, всхлипнула:

— Нет ничего сильнее страха.

— Неправда. Сильнее страха — ненависть.

Никто и никогда не касался Фобии. Ну может только во младенчестве, она этого не помнила.

Пот заливал ей глаза, сердце выпрыгивало из груди. Руки и ноги ходили ходуном.

И когда он протянул вперед руку, от ужаса она потеряла сознание.

Пустота раскололась от движения ресниц. Фобия открыла слипшиеся глаза. В зрачки ударило немилосердное солнце.

В горле было так сухо, что глотать не получалось. Виски ломила головная боль.

Она села на земле, ощущая непонятную тяжесть на ногах. Ботинки Креста.

— Про длительные обмороки в твоей медицинской карте нет записей, — прошуршал его голос. — Успокоилась? Возвращаться будем? Меня этот цирк уже задолбал.

— Воды…

— Возьми.

Бутылку он держал в своих руках и даже не думал бросать её Фобии.

Как он там говорил? Сильнее страха может быть только ненависть? Оказалось, что ненависть вообще сильное чувство. До этого дня Фобии не доводилось ещё испытывать таких сильных чувств.

Она встала, оценивая расстояние между ними. Стиснула зубы. Потом рывком бросилась вперед, вырвала ненавистную бутылку из мозолистых рук и отпрыгнула назад. Сил едва хватило, чтобы отвинтить крышку. Вода пролилась на совершенно грязную футболку.

Постояла немножко, наслаждаясь ощущением влаги в изодранном криком горле.

— Почему вы не боитесь меня? — спросила устало. — Я могу забрать всю вашу энергию.

— Потому что мою энергию забрали до тебя, — усмехнулся он.

Она подумала. Действительно, глупо было бы назначать дежурным по лагерю для трудных псевдомагов человека, который мог ощутить их влияние. Да полно. Судя по всему Крест — и не человек уже вовсе. Поэтому она так легко приблизилась к нему, не пробудив осьминога.

— Подойдите ко мне, — попросила Фобия. — Ближе.

Крест вскинул брови и сделал шаг, а потом ещё один вперёд. Как только он начал приближаться к той невидимой границе, которая отделяла личное пространство Фобии от остального мира, в кончиках пальцев появились предупреждающие покалывания паники.

— Стойте, — хрипло сказала она.

Крест смотрел с любопытством.

— Страшно?

— Да.

— Твоя фобия близкого присутствия распространяется только на людей?

— Ещё на антилоп.

Мир раскололся на истинных магов и псевдомагов 180 лет назад. В тот день, когда Мёртвый Наместник стал мёртвым.

Нельзя допускать к власти могущественных людей. У власти должен быть человек самый обычный, без затей. Трудолюбивый, исполнительный, хитрый.

Чем больше власти у могущественного человека, тем меньше ему того, что он имеет. Скука и жадность, амбиции и самоуверенность, иллюзия собственной непогрешимости заводят таких правителей в ловушки, а людей — на баррикады.

Наместник не стал исключением из правил. В ту ночь, когда собственные гвардейцы подняли его на пики, энергия умирающего колдуна разделила магический мир на две части.

Одна часть магов стала истинными. Они умели пользоваться магией, по-настоящему умели, но испытывали вечный ресурсный голод — просто разучились черпать энергию. А псевдомаги вытягивали её из ни в чём не повинных людей — зачастую случайно — и сливали в никуда, вхолостую, потому что не могли совладать с этими вихрями. Люди от этого, как правило, болели. Иногда и умирали.

Вытягивать энергию из людей было запрещено десятком законов. Но это было то же самое, что запретить светить солнцу или тучам проливаться дождем. Псевдомаги ничего не могли с собой поделать. Стоит ли говорить о том, что общество было настроено к ним враждебно? Бывали времена, когда радикалы и вовсе требовали тотального истребления псевдомагов. И истребили бы, наверное, если бы не продолжали питать надежды, что однажды смогут контролировать их энергетические каналы.

Истинные маги стали теоретиками. Создали несколько сотен НИИ, надели белые халаты и продолжали биться над дилеммой — где бы им добыть немножечко энергии

Вернее — как. В дореволюционные времена магам хватало солнца, ветра, эмоций или себя самих. Сейчас же всё это стало совершенно бесполезным.

Мёртвый Наместник знал, как нагадить человечеству напоследок.

Фобия не помнила, как вернулась в лагерь. Она почти рухнула на землю, дойдя до барака, но Крест кивнул на хлипкое строение с красным крестом, нарисованным над дверью.

Слишком вымотанная для новых переживаний, Фобия упала на первую попавшуюся койку и отключилась, даже не посмотрев, сколько людей её окружает.

Как ни странно, ей снились не кошмары. Ей снилась вода. Чистое прохладное озеро, омывающее усталое тело.

Проснулась Фобия глухой ночью. За столом в свете тусклой настольной лампы сидела классическая старушка в белом халате и вязала носок. Услышав, как Фобия пошевелилась, негромко проговорила:

— Молоко на тумбочке возле тебя. Попей, лучше станет.

Фобия с трудом села. Посмотрела на себя под одеялом. Ноги были перевязаны бинтами, доносился запах целебных мазей. Руки и колени тщательно отмыты. Возможно, даже с мылом. Вместо грязной футболки наготу прикрывала больничная белоснежная сорочка.

— Вы трогали меня? — спросила Фобия, жадно вгрызаясь в мягкий чёрный хлеб, который нашла возле кружки с молоком.

— Я нянюшка, — ответила старушка. — Я могу дотрагиваться до больных девочек.

Фобия от удивления открыла рот. До революции нянюшек можно было встретить довольно часто. Отдельная каста сверхъестественных существ, которые брали на себя заботу о других людях, зачастую — мужчинах. Это только в легендах у каждого рыцаря был оруженосец, на деле же — нянюшка.

После революции пришедший к власти Командор вывел нянюшек из моды так же, как фамильные гербы и жабо. Командоры последовательно истребляли всякую память о Мёртвом Наместнике, и нянюшки перестали пользоваться спросом на рынке труда. С горя часть из них переквалифицировалась в гадалки, другая — в торговки. И только самые верные, самые идейные, оставались нянюшками и при новом режиме.

— Здесь? В затерянном среди леса лагере? — удивилась Фобия.

— Природа, свежий воздух, несчастные дети. Где мне еще быть? Он вообще собрал много отщепенцев в этом лагере.

— Он — это Крест?

— Он — это Крест, — старушка неохотно произнесла его имя, видно было, что оно ей не нравилось. — А ведь каким был младенцем! Пяточки розовые, животик кругленький!

У Фобии всегда было хорошее воображение, но представить этого наполовину седого зверя младенчиком с розовыми пяточками и круглым животиком у неё не вышло.

Она попыталась вспомнить историю. Мёртвый Наместник сидел на троне около двухсот лет. Был ли его верный пес, наёмник Крест у подножия трона все эти года? А может он зубами прогрызал власть для своего господина? Или пришёл уже к закату его величия, понадеявшись на сильное покровительство? Таких подробностей Фобия не помнила. В памяти был лишь графический рисунок «Пленение убийцы», на котором с десяток гвардейцев скручивали яростного мужчину.

Сто пятьдесят лет понадобилось властвующим командорам, чтобы решить, что бывший пёс мёртвого Наместника больше не покажет зубы.

Интересно, почему они его не убили вместе с хозяином?

03

Послонявшись по лагерю, Фобия нашла идеальное место для ночевки — у пахнущего молоком тёплого бока коровы Киски. Кто и зачем назвал корову Киской, Фобия не знала. Но ей нравилось смотреть на её неторопливо жующую морду, плавное движение хвоста, нравилось вслушиваться в ровное и мощное дыхание. Засыпая на её боку, Фобия поднималась и опускалась вместе с вдохами и выдохами, и ей снилось, что она спит на лодке, которая покачивается среди озера.

Почему в её снах было теперь столько воды, которую она смертельно боялась наяву, Фобия не понимала.

К причудам трусихи Грин в лагере относились равнодушно. Здесь были все такие… причудливые.

Кроме девятнадцати воспитанников, нянюшки Йокк и дежурного по лагерю Креста посреди леса так же обитал бывший корабельный кок с нелогичным прозвищем Боцман. Он не умел готовить, и еда у него всегда получалась или сырой, или подгорелой. Зато он чудесно умел рассказывать диковинные истории.

Жили здесь и несколько педагогов — томная и нервная старая дева Сения Криг, глухонемой Эраст Лем и семейная пара — Ола и Епсинн Нексы. Нексы всё время ругались, чуть ли не каждый вечер уходили друг от друга навсегда и ночевали в самых неожиданных местах.

Был в лагере и свой психолог. По слухам, Крест подружился с ним в тюрьме — они лет шестьдесят перестукивались через стену. Могучий и неразговорчивый истинный маг Оллмотт обладал такой зверской физиономией, что при одном взгляде на него нервы сами собой исчезали. В ряде случаев — насовсем.

Прислуги в лагере не водилось. Убирать, стирать, ухаживать за животными приходилось самим трудным псевдомагам. Крест верил в трудотерапию. А ещё в то, что физические упражнения с лёгкостью заменят таблетки от депрессии.

Зато при лагере обитала приблудившаяся нечисть — бывшая русалка Несмея, которая когда-то отказалась от хвоста, и тюремный призрак Цепь, безоговорочно влюблённая в Креста. Ради него она даже покинула привычное место обитания и теперь болталась по лесам, пугая звоном кандалов ворон и зайцев.

Сказать, что жизнь в лагере казалась Фобии чем-то нереальным, — значило бы промолчать.

Фобия родилась в богатой семье. Нет, не так. Фобия родилась в очень богатой семье. При жизни Мёртвого Наместника её предки были бедняками, зато, когда грянула революция, сумели отличиться, и первый Командор пожаловал им земли и титул. Дальнейшие Грины рьяно приумножали капиталы.

Так получилось, что многолетнее благополучие здоровых и красивых Гринов на Фобии дало сбой. Девочка появилась на свет дважды больной. Мало того, что она была псевдомагом (откуда только эта зараза прицепилась к малышке — ведь всё её родственники были нормальными людьми), так ещё и была подвержена необоснованным и мощным приступам паники.

Родители отдавали её в лучшие лечебницы. Платили за содержание Фобии немыслимые деньги. Навещали её так часто, как умели. Но вот с младшей сестрёнкой не познакомили. Не показали Холли даже через стекло. Испугались, что старшая больная дочь поломает младшую, здоровую. Фобия их не осуждала. Ей просто иногда становилось интересно, о чём думает неведомая ей Холли, чьи фотографии лежали на дне её больничного чемоданчика.

Случай, приведший Фобию в лагерь, произошел при переезде из одной лечебницы в другую. Папа Грин любил раз в несколько лет менять учреждения в слепой надежде, что в следующем его несчастной дочери станет лучше. Лучше не становилось, и Фобия снова брала в руки свой больничный чемоданчик и меняла врачей и палату. Больше в её жизни, по сути, не менялось ничего. Лечение состояло из бесконечных бесед с психологом — чаще через толстое стекло, да из разноцветных таблеток — их подавали в специальном окошечке вместе с едой.

На этот раз переезд был мучительным — впервые в жизни у Фобии появился друг, санитар Омо. По вечерам, когда персонал отделения приглушал свет, они разговаривали с Омо через стекло, и иногда играли в шахматы — он двигал фигуры по командам Фобии.

Поэтому из-за расставания с ним она была крайне расстроенной. А когда в окошке больничной машины она увидела стадо антилоп, то выброс ужаса был таким мощным, что пробил защиту автомобиля и накрыл детский праздник в парке. Члены спортивной команды «Антилопы» ещё долго жалели о том, что пошили себе костюмы с такими натуральными рогами на головах.

Вот тогда-то главврач лечебницы и сунул в руку папе Грину бумажку с координаторами лагеря. На словах он предупредил, что проект экспериментальный, Минздравом не слишком одобренный, и за последствия никто не отвечает. Но хуже уже не будет.

Фобия подозревала, что он просто боялся принять у себя такую буйную пациентку.

Как бы то ни было, после света и хрома платных палат, невозмутимого персонала и солнца лишь за окном, хвойный лес стал откровением. Комары. Запах костра. Прозрачная ароматная смола на деревьях. Занозы, чёрт побери, на руках. Слова «чёрт побери», услышанные вживую, а не по телевизору. Впрочем, Крест ещё и не так ругался, когда гонял псевдомагов по спортивной площадке.

Едкий пот щиплет глаза. Дышать больно, дыхание клокочет внутри Фобии. Мышцы болят. Нет, ещё пока не мышцы — ещё пока зародыши мышц. Легкая полнота, которая невольно появляется при многолетнем больничном режиме, усложняет бег.

Умереть. Упасть. Встать. Бежать. Крест. Убить. Дышать. Жить.

Псевдомаги взрослеют медленно. Не так медленно, как истинные маги, но медленнее людей. Они выбрасывают в чёрные дыры секунды своей жизни, расставаясь с частичками себя. Каждый раз, когда случается энергетический хаос, псевдомаги что-то теряют. И приобретают. А что именно — никогда не угадаешь заранее. Да и потом не очень разберёшь.

Пахло дымом. Каша была пересоленной и наполовину сырой. Кока Боцмана это не смущало, он щедро бросал вязкую добавку на тарелки воспитанникам и работникам лагеря. После целого дня на свежем воздухе хрустящий на зубах речной песок и жёсткость крупы никого не смущали.

Фобия была в стороне. Фобия боялась приблизиться к людям, пусть даже и жила с ними на небольшом расчищенном пятачке посреди леса. Она не могла есть, и каша бессмысленно остывала. Наверное, ей, каше, было досадно, что она досталась такой дурёхе. Фобия подумала, что извиняться перед недоваренной перловкой очень глупо, поэтому виновато положила немножко еды себе в рот. Желудок тут же скрутило, тошнота подкатила к горлу. После непривычных физических нагрузок организму не хватало сил переваривать еду.

С утра Фобия доила Киску. Сама, своими руками. Потом бегала вокруг лагеря под насмешливые комментарии Креста. Потом были уроки, а потом пришлось полоть грядки. Вечерние тренировки выжали остаток скудных сил. И за этот ужас отец заплатил безумные деньги — в три раза дороже пребывания в самой дорогой клинике.

Вероятно, Крест был всего навсего шарлатаном с садистскими наклонностями и ненавистью к псевдомагам.

Когда тошнота прошла, Фобия попыталась внимательнее рассмотреть других обитателей лагеря.

Могучий психолог Оллмотт мерно жевал, глядя прямо перед собой. Тощая манерная Сения Кригг с рыжим пучком на голове сидела рядом с ним с некоторой опаской. Было видно, что она колебалась между желанием передвинуться подальше и вежливостью. Оллмотту было всё равно до её терзаний.

Супруги Нексы шепотом переругивались. Глухонемой учитель Эраст Лем равнодушно работал ложкой, уткнувшись в прошлогоднюю газету. Нянюшка Йокк вязала носок, ложка перед ней сама ныряла в тарелку с кашей и подлетала к её рту. Маленькие расовые фокусы. Креста не было видно, и это было хорошо. Он вызывал у Фобии смесь ужаса, ненависти и подозрительности.

Трудные псевдомаги сидели за отдельным длинным столом. Они что-то шумно обсуждали, и в общем гомоне невозможно было различить отдельных слов. Фобии остро захотелось к ним — чтобы вот так вот, в тесноте, и толкаться локтями, и хватать один кусок хлеба вдвоём, и просить передать соль, и кидать в сидящего напротив еловой шишкой. И сказать что-нибудь такое, отчего остальные засмеются. Не над тобой, а вместе с тобой. Над твоей шуткой.

Её одиночество было привычным. Как рука или нога. Но иногда хотелось попробовать с кем-то поговорить. С кем-то, кому не платили бы за это денег.

Фобия любила смотреть сериалы. По большому счету, телевизор был единственным средством взаимодействия с окружающим миром. Некоторые девушки в телевизоре бросали парней за то, что те не перезванивали им в течение трёх дней после свидания. Вот если бы у неё, Фобии, было свидание, то мужчина мог бы вообще ей потом не звонить. Зачем ей были бы нужны его звонки, если бы у неё уже было с ним свидание?

Но было бы странно мечтать о свиданиях, когда ты корчишься в судорогах паники каждый раз, как кто-то пытается хотя бы приблизиться к тебе.

— Это ты — избалованная поганка? — прозвучал над самым ухом Фобии хриплый женский голос. Сердце стремительно рвануло в пятки, и крик уже начал зарождаться в горле, но бывший тюремный призрак Цепь торопливо зажала ей рот рукой. Рука была холодная, как сырой подземельный воздух, и бесплотная. Фобия ощутила только слабое дуновение на своих губах. Однако, этого было достаточно, чтобы паника на несколько секунда замерла, раздумывая, как ей поступить дальше, а потом неторопливо зашагала прочь, независимо насвистывая. Мысленно Фобия посмотрела ей в спину.

— Кто я? — спросила она.

— Так тебя Крест называет, — Цепь уселась рядом, вытянув ноги. Тонкие грязные ноги, заточенные в кандалы, были босыми. Спутанные длинные волосы падали на худое лицо. Скованные цепями руки призрак прилежно положила на колени, прикрытые разодранным, когда-то пышным платьем. — Избалованная поганка, — повторила Цепь с удовольствием.

— Я Фобия. У меня проблемы со здоровьем.

— Крест говорит, что у тебя проблемы с головой.

— Это потому, что он не очень умный и не разбирается в психиатрии.

Цепь хмыкнула.

— Я тоже считаю, что этот лагерь — не слишком умная затея, — согласилась она. — Мы тридцать лет чудесно жили. Вдвоем. Путешествовали. А потом вышел из тюрьмы Оллмотт, прилетела на своем помеле нянюшка Йокк, и всё изменилось, — она недовольно позвенела цепями. — Крест — упрямый сукин сын. Он притащил нас сюда. Притащил сюда этих долбанных псевдомагов и других маргиналов. Ты знаешь, что Нексы объявлены в розыск в тридцати округах? Они мошенники. А сейчас — учат таких тугодумок, как ты. Вам по двадцать лет, а с вами возятся, как с детьми. Я умерла в пятнадцать, и уже была невестой.

— Почему ты умерла?

— Не выдержала пыток. Я отравила своего жениха, он был толстым и изо рта у него пахло луком. Меня посадили в тюрьму, и я умерла от пыток.

— Чудесная история, — пробормотала Фобия. — Поэтому ты так привязана к Кресту? Вы оба убийцы.

— Фью! — Цепь расхохоталась. — Цыпочка моя, рыба, фиалка нежная, а ты уверена, что никто не умер от твоих выкрутасов с энергией? Антилоп она боится!

Фобия посмотрела на призрак. Она никогда никого не видела так близко, и ей захотелось потрогать другое существо. Попыталась коснуться волос Цепи, но вместо этого её пальцы прошли сквозь голову призрака.

Цепь с недоумением отодвинулась:

— Что за нежности, Грин? В мое время за такое пальцы отрубали. По самый локоть.

— Как давно ты умерла?

Цепь задумалась.

— Около триста пятидесяти лет назад? Мёртвый Наместник тогда только начинал свою карьеру душегуба и психопата.

— Крест уже тогда был возле него?

— Тебе, — веско сказала Цепь, — нет до Креста никакого дела. Держись от него подальше. Он… он не должен был приближаться к людям.

— Мы не люди, — Фобия с трудом поднялась. — Мы паразиты.

Она остановилась, оглянулась на призрака:

— Я тоже не могу ни к кому прикоснуться. Как и ты. Я есть, но меня одновременно и нет. Как тебя.

Цепь раздражённо дернула острым плечом, белеющим из разорванного ворота.

— Я не могу, а ты не хочешь. Не путай, — сказала она.

— Ну по крайней мере, я хотя бы не щеголяю в рванье и цепях.

Принести себе тёплой воды для Фобии оказалось непосильной задачей, поэтому она просто встала под импровизированный летний душ за деревянной перегородкой. Холодная вода текла из кривых разномастных дырок в огромной бочке и уходила в землю. Днём мальчишки-псевдомаги заполняли её до краев.

Фобия чувствовала себя виноватой. Сказать гадость призраку, который бессмысленно болтается по земле вместе с бывшим наёмником Мёртвого Наместника. Жалко, Грин, недостойно. Мелочно.

Подрагивая от холода, Фобия выскочила из-под воды, закрутила бочку, потянулась за полотенцем. И заверещала, когда вместо полотенца её руки вляпались во что-то густое и тёмное.

Чёрную масляную краску.

04

В этот раз Фобия не стала падать в обморок. Медленно, словно под неподвижным взглядом готовой напасть гадюки, она отняла руки от угрожающе поблёскивающей краски. Чёрный омут был распахнуться, она знала, что ещё немного — и тьма заполнит её внутренности и всё вокруг, и целый мир утонет в вязкой неотвратимости этой краски.

Чёрное, чёрное небо. Чёрное, чёрное сердце. Её трусливое чёрное сердце, подло крадущее чужие силы. Выбрасывающее их в пропасть. Не спастись. Не уйти. Не найти.

Что именно она хотела найти, Фобия не знала. С её рук капало, на траве появлялись тёмные кляксы. Она всё отступала и отступала, держа руки вытянутыми перед собой, пока не вышла из-за перегородки.

Очень хотелось упасть в обморок. Это было бы так волшебно, так спасительно. Хлоп — и тебя больше нет на этой земле. А где есть? А вы поищите. Фобия Грин спряталась и потерялась. Фобии Грин хорошо вне этой земли.

На этой земле ей плохо. На этой земле она стоит, обнажённая, и её руки чёрные от краски. А обитатели лагеря смотрят на неё — сочувственно, удивлённо, раздражённо. Но никто не смеётся. Что смешного в голой девчонке с чёрными руками?

Фобия не знала, какие силы отделяют её от энергетического приступа. Полная безоговорочная бесконтрольная разрушительная паника держалась на самых тонких ниточках сознания. Легкий шорох — и ниточки превратятся в обрывки.

Псевдомаги тоже поняли это, потому что начали отступать к баракам. Многие девочки хорошо помнили предыдущий приступ, после которого им пришлось несколько дней находиться на попечении нянюшки Йокк.

Фобия зажмурилась, стараясь не чувствовать своих рук. У неё нет рук. У неё есть крылья. Два белых сильных крыла. Она ангел. Потому и голая. Потому что ангелы только такими и бывают. Она улетит отсюда на необитаемый остров и в жизни больше не увидит ни одного человека и не услышит ни одного голоса…

— Чёрт побери, Грин, что ты делаешь?

Пришлось открывать глаза.

Крест стоял в нескольких метрах от неё, гораздо ближе остальных, которые всё отступали.

Когда-то Фобия читала в одной дамской книжке, что обнажённая женщина делает мужчину добрее. Видимо, в этот раз что-то не то было то ли с женщиной, то ли с мужчиной, потому что выглядел бывший наёмник ну очень злым.

— Немедленно оденься, — сказал Крест с омерзением. — Не знаю, что это тебе пришло в голову шастать по лагерю голой, но так друзей не заводят.

— У меня краска на руках, — объяснила она таким тоном, словно сообщала о бомбе, детонатор которой находился в её влажных ладонях.

— Думаешь, это причина?

Один из мальчиков с опаской подбежал к Кресту — он принёс одеяло. Безопасное. Непроницаемое. Засыпая, Фобия каждую ночь мечтала заполучить такое в вечное пользование. Можно было не волноваться, что её психика сыграет с пространством очередную шутку, пока её хозяйка спит.

Фобия чуть покраснела, когда мальчишка, прежде, чем уйти, кинул любопытный взгляд на её грудь, на бедра. Да, она и сама знала про лишние килограммы. Но с другой стороны — она совершенно не собиралась кому-либо демонстрировать их так навязчиво.

Крест кинул ей одеяло.

Фобия поймала его своими чёрными руками и укуталась. Стало хорошо. Только сейчас она ощутила, что замёрзла.

За спиной послышалось сдавленное хихиканье. Фобия посмотрела туда, откуда доносились звуки. Призрак Цепь и бывшая русалка Несмея, променявшая хвост на ноги, очень радовались своей шалости.

Да, не следовало задирать трехсотпятидесятилетнее привидение.

— Иди за мной, — сухо сказал Крест.

— Я никуда не пойду, — торопливо ответила Фобия. — Хватит.

Паника хищно оскалилась внутри. «Заткнись», — сказала ей Фобия, и в этом мысленном приказе прозвучали властные интонации. Как у Креста, когда он заставлял своих подопечных встать и бежать дальше.

Как ни странно — паника послушалась. Фобия отложила в памяти эту крохотную победу, велев себе обдумать её в более свободное время. Когда два чёрных глаза не будут пытаться прожечь в ней дырку.

— Это правда, что ты спишь с коровой?

— Да. Она дышит, и я качаюсь на волнах.

— В твоей медицинской карте не написано об эксбиционизме и зоофилии. Я отправлю твоему отцу дополнительный счет за диагностику сексуальных отклонений.

— Не надо. Я объясню.

— Мне плевать, — удивился Крест. — Я же не чёртов доктор, чтобы слушать твой лепет.

Руки все ещё оставались чёрным. Отвратительные пятна появлялись на одеяле. Нужно отмыть. Нужно уйти из прицела злобного взгляда.

Фобия сделала шаг назад.

— Стоять, — лениво приказал Крест. Он неторопливо обошёл её по кругу, удерживая необходимую дистанцию — метр, и даже больше. Фобия ощущала себя слоном в цирке, к которому приглядывался новый дрессировщик, раздумывая, куда именно ткнуть крюком в первую очередь. Если бы у Фобии было четыре ноги, она немедленно встала бы на задние, демонстрирую свою понятливость. Как продемонстрировать её в своем человеческом обличье, она не знала. Поэтому просто стояла, сдерживая зубную дрожь.

— Ты не будешь больше спать в коровнике, — решил Крест.

— Но девочки…

— Ты не будешь больше жить в бараке. К тебе нельзя подпускать тех, у кого бьётся тёплое сердце. Несмея! Я придумал, как ты можешь доказать свою полезность.

Русалка вышла из тени дерева. Медленно приблизилась к Фобии. Казалось, что она не идет, а плывет — так легки и изящны были её движения. Крохотные ступни ступали по земле осторожно, как по стеклу. Светлые волосы струились по узким плечам, высокой груди, скрывали талию и заканчивались ниже колен.

Несмея была прекрасна — её раскосые изумрудные глаза, жадный пухлый рот, совершенное тело лишний раз рассказали Фобии о том, что она — ошибка природы, стоящая посреди лагеря в одеяле.

— Ты уверен, Крест? — спросила Несмея хрустальным голосом, который напомнил Фобии о всех закатах над океанами, которых она не видела. — Я не слишком хорошая соседка.

— А с чего ты решила, что хоть кто-то здесь заслуживает чего-то хорошего?

— Почему я вам так неприятна? — решилась спросить Фобия. Этот вопрос обжигал кончик её языка уже несколько дней.

— Ты слабая и бесполезная. Если бы мы были в море, я бы кинул тебя за борт, сбрасывая балласт.

Крест не пытался её обидеть. Он просто ответил на вопрос. Она спросила — он ответил. Ни малейшей попытки уязвить гордость Фобии. Даже крохотной. Вряд ли он когда-либо вообще пытался намеренно задеть чьи-то чувства. Для этого нужно быть неравнодушным. Получая удовольствие от боли, которую ты причиняешь, ты доказываешь собственную вовлечённость. Кресту же было плевать.

Несмея кивнула Фобии, приглашая следовать за собой.

Русалка жила в некотором отдалении от лагеря, в небольшом домике на берегу. Домик был одноместным, зато меж деревьев возле него был натянут гамак. Фобия, всё ещё кутаясь в спасительное одеяло, с готовностью забралась в него и крепко уснула.

И только утром, когда она восходящее солнце осветило всё вокруг, она поняла, что всю ночь проспала у реки.

На самом деле это был всего лишь широкий ручей, на полноценную реку водоём не тянул. Но тем не менее — победа была безусловной.

На влажной от росы траве возле гамака Фобия увидела стопку своей одежды. Натягивая джинсы, она думала о том, что за неделю в лагере натерпелась большего ужаса, чем за всю свою жизнь. И у неё случился только один энергетический выплеск — в первую ночь в бараке.

Есть хотелось до слёз. Лагерь ещё спал. Кок Боцман неторопливо нёс поленья для того, чтобы начать топить полевую плиту. Он был смугл, расторопен, как обезьянка, и слегка покачивался при ходьбе.

— Девочка, которая вчера оставила тарелку с моей кашей под деревом! — обвиняюще сказал он, ткнув в её сторону поленом. — Девочка, которая не слушает мои истории на ночь!

— Очень голодная девочка, — произнесла Фобия.

— Не пойдет. Сначала Крест, потом еда. Вы бегаете вокруг лагеря — я варю кашу.

Фобия вздохнула. Крест был неизбежен, как закат.

Она вышла на беговую дорожку, не дожидаясь бывшего наёмника. И побежала. Сама. Чтобы никто не стоял у неё над душой. Не щёлкал кнут дрессировщика. Не угрожал острым крюком. Хотите, чтобы я бегала? Пожалуйста. Совершенно не обязательно меня подгонять.

Первый круг дался гораздо легче, чем раньше. На втором дыхание начало сбиваться. На третьем к ней присоединился тот псевдомаг, который накануне принес одеяло и глазел на её обнаженные грудь и бедра.

После пятого Фобия без сил повалилась на траву.

— Надо ходить, — сказал мальчишка, — Нельзя лежать.

Он держался в полутора метрах от неё все это время. Словно между ними пролегала невидимая измерительная лента.

— Плевать, — отозвалась Фобия, глядя на небо.

— Ты красивая.

— Красивая — Несмея. А я просто была голая.

— Я Антонио. Энергетический наркоман. Три выплеска за последний месяц. Когда я долго не прикасаюсь к чужой энергии, у меня начинается ломка. Ничего не соображаю.

— И как Крест тебя лечит?

— Как животное. Каждый выплеск он сопровождает обидным наказанием. Чтобы мое подсознание привыкло к тому, что играть с чужой энергией — плохо.

— Успешно?

Фобия приподнялась на локтях, разглядывая собеседника. Избалованные изогнутые губы, снисходительный блеск в глазах. Самодовольный болван, любящий поиграть чужими неприятностями.

— Ты — Грин, — сказал Антонио. — Наши отцы в одном клубе. Я знаю твою сестру, Холли. Она мой проводник.

А вот это было больно. Он, совершенно чужой человек, знал её сестру. Ей же, Фобии, доставались лишь фотографии.

Знал так близко, что она смогла стать его проводником — исключительно редко такое случалось.

— Отдыхаете? — голос Креста разорвал лирику раннего утра. Даже птицы, казалось, стали петь тише. Фобия повернула голову и посмотрела на дежурного по лагерю, возвышавшегося над ней. Просторные серые штаны, обычная сераямайка. Полуседая небритость прятала нижнюю часть лица даже утром. Крест стоял, широко расставив ноги, руки были сведены за спиной. Он был не слишком высок, зато мускулист.

— Я уже пробежала пять кругов, — ненавидя себя за невольные хвастливые нотки в голосе, сообщила Фобия.

— Не видел, — ответил Крест. — Давай ещё пять.

— Но я… Антонио, подтверди!

— Она бегала.

— Пять кругов, Грин.

— Я не могу. Вы же не будете меня заставлять?

— Ты правда так думаешь?

Крест стал надвигаться на нее. Фобия смотрела и не могла поверить, что он пересечет границу. Все знают, что к ней нельзя приближаться ближе, чем на метр.

Он остановился за несколько миллиметров до невидимой черты, покачиваясь с носков на пятки. Фобия невольно отползла чуть дальше.

— Пять кругов, Грин.

— Нет.

И тогда он сделал широкий шаг вперёд.

Фобия Грин не смогла бы вырасти из младенца в ребёнка, если бы к ней не прикасались чужие руки. Болезненный процесс, разрывающий лёгкие паническим криком, а касающегося её человека — лишающий энергии. На помощь был призван слоп.

Слопы были рождены людьми, но перестали ими быть, когда какой-нибудь голодный псевдомаг выкинул их энергию на галактическую помойку. Всю. А организм взял и выжил.

Слопы — оболочки, обладающие остаточной памятью себя-человека. Ни чувств, ни самостоятельных мыслей, ничего. Просто слопы.

Они пугали младенца Грин не меньше людей, но им её страх уже не мог причинить вреда. Им уже нечего было ей отдать.

Фобия слышала об этом от своей матери, но никогда не могла вспомнить — каково это, когда тебя держит на руках пустая оболочка.

А теперь вдруг вспомнила. Вспомнила, застыв от ужаса. Воздух привычно покинул её лёгкие, желудок скрутился в узел, ледяные щупальца верной паники обхватывали горло.

Она пыталась. Честно пыталась. Но энергетический выплеск был совсем близок.

— Не надо, — прохрипела Фобия. — Я побегу.

И Крест отступил.

Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь.

— Вы слоп?

Крест покачал головой.

— К сожалению — нет. А иногда так хотелось бы.

— Да, — ответила Фобия, вдруг остро поняв его. — Иногда хотелось бы.

05

— В своём великом произведения Аврора Галл пыталась донести до читателей простую мысль о том, что нужно ценить и беречь каждое мгновение нашей жизни, ибо никогда не знаешь, в какую секунду она может прерваться, — голосок Сении Кригг дребезжал от воодушевления, а рыжий пучок приплясывал на голове.

— Прочь, — сказал Оллмотт, отодвигая учительницу плечом.

— Но позвольте! — Сения Кригг растерянно отпрыгнула от могучего психолога, поправила очки на носу. — У меня урок!

— Кончился, — сообщил ей бывший заключённый и уселся на грубо выструганный и небрежно сколоченный стол. Стол слегка накренился.

Ученики — восемнадцать и одна — сидели на скамейках вокруг и на пеньке в некотором отдалении. Слегка накрапывал дождик, но непогода никогда не служила поводом для отмены занятий.

Сения Кригг напоминала тощую рыжую кошку, шипящую на ленивого мастифа.

— Не знаю, как вы там, — с достоинством произнесла тощая старая дева, — a мы тут люди цивилизованные, местами вежливые. Поэтому потрудитесь покинуть мой урок!

Оллмотт вздохнул. Видно было, что он не очень привык иметь дело с другими людьми. Ему гораздо проще было разбить голой рукой кирпич или починить забор. Разговаривать у него не получалось. Дискутировать — тем более.

— Выплески, — сказал он гулко, по-видимому решив просто игнорировать Сения Кригг, — это как пот у людей. Неконтролируемая реакция. Надо тренировать. Будете друг на друге. Сейчас. По группам. Четыре человека.

Псевдомаги притихли. Они не очень любили, когда вытягивали их собственную энергию.

Фобия не шелохнулась, оставшись сидеть на своём пеньке. И так было понятно, что в группу её никто не возьмет.

Сения Кригг заглянула в лицо Оллмотту:

— Вы уверены в том, что эти чудесные милые дети готовы к практике? Вы же не рассказали им теорию. По всем педагогическим наработкам, именно эта последовательность…

— Энергия — часть жизненной силы. Мало энергии — плохо. Болезнь, слабость, смерть. Много энергии — магия, сила, хорошо. Понятно?

Сения Кригг печально покачала головой. Мужественно уселась на стол рядом с Оллмоттом.

— Согласно теории Велигилия, — заговорила женщина, — энергия — это то, что питает человеческий организм на физическом и духовном уровне. Иными словами, нельзя разделять душу и тело, как разные материи, природа одна и та же. Только в каждом конкретном организме распределяется энергия индивидуально. Кто-то становится поэтом, кто-то математиком, кто-то монахом, а кто-то Оллмоттом… В смысле сильным, — поторопилась Сения Кригг.

— По группам, — напомнил психолог, не глядя на даму.

Антонио внезапно встал и направился к Фобии. Вместе с ним шёл лопоухий мальчик. У таких, как Антонио, всегда бывают лопоухие мальчики на побегушках. По дороге энергетический наркоман небрежно и приглашающе кивнул замкнутой девушке в огромных очках. Она не была похожа на первую красавицу лагеря, выглядела тихой отличницей, и такой выбор удивил Фобию. По молодёжным сериалам она знала, что капитан футбольной команды всегда ведёт на бал капитана группы поддержки.

— Класл, — представился лопоухий, останавливаясь в метре от Фобии. — У меня случаются выплески, когда я злюсь.

— К несчастью, Класл очень вспыльчив, как все южане, — усмехнулся Антонио, усаживаясь на траву. — А это наша мисс Целибат по имени Нэна.

Девочка в очках кинула на Антониоа злой взгляд, поняла, что он и так расскажет новенькой о её бедах и призналась сама:

— Я хватаю чужую энергию, когда влюбляюсь.

— Ты уже влюблялась? — с живейшим интересом спросила Фобия.

— Дважды, — неохотно ответила Нэна.

Класл с Антонио скривились. «Девчонки и их вечные глупости» — отчетливо читалось на их лицах.

— Кто может сейчас выплеск? — отрывисто спросил Оллмотт. Несколько псевдомагов, в том числе и Фобия, подняли руки.

Сения Кригг спрыгнула со стола и проворно встала перед психологом.

— Что вы собираетесь делать? — заволновалась она. — Это же дети. В руководстве по обучению псевдомагов, разработанном Министерством образования, чётко сказано…

Оллмотт выглядел таким несчастным, что Фобия невольно фыркнула. Бедолага явно не знал, как заставить эту женщину замолчать.

— Ненадолго, — сообщил он, поднял руку и что-то проворно начертил в воздухе. Сения Кригг подпрыгнула и повисла в нескольких сантиметрах от земли. Вокруг неё переливался разноцветными отблесками огромный мыльный пузырь, дождь стекал по его сфере.

Ученики потрясёно охнули. Они совсем забыли, что Оллмотт — истинный маг.

— Энергия, — сказал он. — Выплески. Начали.

Сения Кригг сползла по стенкам пузыря вниз, села на колени, её ладони стучали по прозрачной темнице. Зато было тихо.

— Извините, — Фобия встала, виновато посмотрела на ребят и сделала шаг навстречу Нэне.

Её скрутило сразу, девушка даже не пыталась сопротивляться быстро растущей панике. Жирные мохнатые щупальца радостно спружинили навстречу неподвижным жертвам. Ещё секунда, и голова взорвётся привычным разноцветным вихрем, в котором каждая струнка чужой энергии будет играть свою мелодию, пока не лопнет навсегда. Ещё мгновение и…

— Стоп.

От тихого спокойного голоса Креста мир замер. Фобия пыталась закричать от невозможности дотянуться до чужой энергии, но не смогла распорядиться голосовыми связками. Даже продолжить вздох не смогла — так и застыла с наполовину заполненными легкими. И дыхание, и выплеск ей были сейчас нужны до боли, организм был настроен на них. Но Крест безжалостно растягивал секунды в минуты, словно не подозревая, какие муки сейчас испытывают готовые к выплеску псевдомаги.

Первым делом он освободил Сению Кригг.

— Зачем вы туда залезли? — спросил он с усмешкой, помогая учительнице выйти из пузыря.

— Я залезла? — возмутилась она. — Это всё он виноват! Им же больно! — замахала она руками. — Прекратите это!

— Рано, — ответил Оллмотт, и учительница сразу замолчала, с опаской поглядывая на психолога.

Неподвижность делала мучения ещё более острыми. Фобия, например, даже не могла перевести взгляд. Он так и застыл на бледном лице Антонио.

— Вы чувствуете это? — вкрадчиво спросил Крест. — Ещё крохотный отрезок бытия — и вы вырвете куски чужой энергии и выбросите их прочь. У своих друзей. У невиноватых ни в чём людей. Ощутите этот момент. За секунду до выплеска. Прочувствуйте его. Вы уже настроились. Вы уже готовы хватать и ломать. Вы уже почти паразиты. Почти. Но вы всё ещё люди. Вы чувствуете эту грань? Тонкую грань, что отделяет вас от преступления? Сейчас Оллмотт отпустит вас. И вы сделаете крохотный шаг назад. Назад, понимаете? Тот, кто посмеет двинуться вперёд, получит пулю в лоб. На три… Три!

Фобия захлебнулась воздухом, которого стало вдруг слишком много. Она упала на колени, и Нэна поспешно отскочила, облегчая её участь. Щупальца недовольно раздирали голову, сворачиваясь внутрь.

Вскрикнул какой-то мальчишка. Крест оттащил от него псевдомага, который не смог остановить выплеск. Фобия ощутила всполохи энергии. Короткая затрещина Креста привела парня в чувство. Он замер, глядя как дежурный по лагерю поднимает к его лбу пистолет. Щёлкнул предохранитель. Сения Кригг слабо пискнула и упала в обморок. Оллмотт даже не пытался её подхватить.

Крест нажал на курок и скулёж прервался сухим щелчком. Оружие было не заряжено.

— Будешь две недели чистить картошку, — скучно сказал Крест.

— Урок закончен, — сообщил Оллмотт, перешагнул через лежащую у его ног Сению Кригг и пошёл прочь.

Фобия трижды вымыла невеликий домик Несмеи, в котором им приходилось ютиться вдвоем. Вода с отваром еловых веток придала скромной обители свежесть. Непогода разыгралась, и гамак стал не доступен для Фобии, а спать на полу возле постели Несмеи казалось унизительным.

Она с тоской вспоминала теплый бок коровы Киски.

Покончив с уборкой, Фобия села на пороге под навесом, наблюдая за жизнью лагеря.

Мокло под дождём бельё на верёвках.

Несколько псевдомагов под приглядом Креста занимались рукопашными видами спорта, прыгая прямо по лужам. Нянюшка Йокк шла по своим делам, и зонтик сам собой порхал над её головой. Супруги Нексы целовались под грибком — у них было короткое перемирие. Кок Боцман внимательно наблюдал, как виноватый подросток чистит картошку. Время от времени он что-то бурчал. Из распахнутых окон женского барака слышался хохот и позвякивание металла — это призрак Цепь рассказывала девчонкам непотребные тюремные байки. Сения Кригг подслушивала их, сидя у окна в лазарете. Она лечила свой стресс.

— Значит, Крест каким-то образом добавляет энергию Оллмотту, — вслух сказала Фобия, анализируя увиденное. — Каким?

Бывшая русалка Несмея вышла из неглубоких вод крохотной речушки. С неё текло.

— Если бы я могла попасть домой, — тоскливо сказала она, садясь рядом с Фобией, — я бы больше никогда не любила мужчин, никогда не покидала своих вод. Куда мы всё время стремимся, обрубая хвосты?

Фобия задумалась, почему нечисть вблизи себя она не боится — только людей.

— Тебе есть хотя бы о чём вспомнить, — сказала она Несмее.

— А тебе — о чём помечтать.

Посидели, думая каждая о своем.

Ближе к вечеру прибежал Класл.

— Фоб, — сказал он, осторожно оглядываясь. Казалось, что его уши стали ещё больше, чутко реагируя на окружающие звуки. — Айда за пиявками для Оллмотта. После дождя они полезут на землю.

— Зачем Оллмотту пиявки? — поразилась Фобия.

— В постель ему запустим. Будет знать, как Сению Кригг в пузыри засовывать.

Это было приключение.

— Только я воды боюсь, — предупредила Фобия.

— Тю! Там не вода, а болото. Главное, чтобы ты пиявок и лягушек не боялась.

Фобия чутко прислушалась к себе. Паника затаилась. Может быть, даже уснула.

Она сунула ноги в резиновые сапоги, накинула кофту и пошлепала по влажной траве вслед за лопоухим.

Когда они выбрались из леса, то оказалось, что ночной лагерь ярко освещён, а центре его, на расчищенном пятачке творится что-то суматошное. Поначалу Фобия и Класл испугались, что это их потеряли, но потом увидели два огромных внедорожника у дороги и успокоились.

Рано.

Крест шагнул им навстречу так внезапно, словно вот только сейчас соткался из ночи.

— Откуда? — коротко спросил он. Под его тяжёлым взглядом Фобия поёжилась и неопределённо кивнула в сторону леса.

— Покажи, — приказал дежурный по лагерю Каслу, прятавшему банку с пиявками за спиной. Тот медленно вытянул вперёд руку.

Несколько секунд Крест, склонив голову, задумчиво смотрел на пиявок.

— Зачем?

— Для здоровья, — пробормотала Фобия. Её раздражала эта манера экономить слова так, будто они стоят миллиарды. Кажется, речевая скудность Оллмотта была заразной.

Крест даже не посмотрел на неё.

— Зачем? — с нажимом повторил он, разговаривая исключительно с Класлом.

— Для Оллмотта, — выдавил мальчишка. — За Сению Кригг.

Внезапно Крест хмыкнул и отвернулся.

— Ладно, — сказал он, глядя на то, что происходит в лагере.

— Что там случилось? — спросила Фобия. Дежурный оглянулся на неё, раздражённо и удивлённо одновременно. Кажется, редко кто осмеливался приставать к нему с вопросами.

— Антонио Варна как-то связался с отцом, — тем не менее ответил он. — Жалуется на жестокое обращение. Просит забрать домой. Понаехали теперь и ищут главного.

— Но ведь вы — главный, — ободренная его терпением, сказала Фобия.

— Действительно, — Крест не пошевелился.

Фобия с Класлом переглянулись и пошли к лагерю. Класл незатейливо двинулся к пустующему домику Оллмотта — сам психолог стоял на площадке рядом с гостями, и его могучая фигура выделялась среди обычных людей.

Фобия оглянулась на одинокий домик Несмеи и двинулась дальше — туда, где были люди.

В последнее время она удивляла себя всё чаще.

— Это правда, что в этом лагере угрожают детям оружием?

Отец Антонио был высок, лыс и сверкал камнями на длинных пальцах. Рядом с ним стояла тоненькая девочка лет шестнадцати со смешливыми глазами. Она любопытно глазела по сторонам.

— Да, — сказал Оллмотт.

— Безобразие, — возмутился Варна-старший.

— Постойте, — Сения Кригг торопливо шагала от лазарета, халат развевался за её спиной. — господин Варна, вы должны знать, что пистолет был разряжен!

Она чуть толкнула назад Оллмотта, и тот послушался движения этой тонкой руки скорее от неожиданности, чем по другим причинам. Сения Кригг встала прямо перед психологом, скрестив руки на груди. В цветастом халате и тапочках она выглядела неуместно.

— Кто вы такая? — спросил её Варна.

— Педагог, — ответила Сения Кригг с достоинством.

— Почему вы разгуливаете перед детьми в таком виде?

— Потому что ночь. А вы что — спите в галстуке?

— Я бы не удивился, — пробормотал Антонио. Кажется, он был сам не рад этой шумихе.

— Для тебя хорошие педагоги — это те, кто не машет оружием? — уточнил отец. Он выглядел скорее заинтересованным, чем злым.

— Прекратите нагнетать! — хорошо поставленным голосом начала речь Сения Кригг. — Разумеется, невозможно отрицать того, что способы лечения, принятые в этом лагере, довольно жёсткие. Но с другой стороны, вы, господин Варна, мягкие способы уже пробовали. Как и большинство родителей, которые отдали своих детей сюда.

— Хватит, — Оллмотт положил руку ей на плечо. Казалось, что тонкая Сения Кригг от тяжести этой руки стала ниже.

— А скажите мне, — голос Креста был непривычно мягок, — каким образом Антонио смог связаться с отцом, когда телефоны здесь запрещены, а письмо просто не успело бы дойти?

В глазах мальчишки мелькнула паника. Он беспомощно оглянулся на отца. Тот пожал плечами — сам заварил, сам и выкручивайся.

Смешливая девочка шагнула вперёд, бесстрашно подала руку Кресту.

— Я Холли Грин, — сказала она. — Друг Антонио. Лучший. И я проводник.

Фобия непроизвольно сделала шаг вперёд, разглядывая сестру. Тонкая, черноволосая, она разительно отличалась от чуть полноватой русой старшенькой. И хотя лишние кило стремительно покидали Фобию, такого изящества у неё никогда не будет. Да и ноги уже длиннее не станут.

— Грин? — Крест не подал в ответ руки. Наоборот, он засунул ладони в карманы брюк. — Грин, это случаем не твоя родня?

И только тогда Холли поняла, что обращаются не к ней.

Она пошарила взглядом по окружавшим их подросткам и неуверенно остановилась на Фобии, стоявшей в отдалении с прижатыми к груди руками. Никогда, хоть сто раз их накрась, не бывать ресницам Холли такими пушистыми, а глазам — манящим, словно лесные озера. Были в этих глазах непонятная тоска и смута, а ещё где-то там плескались неяркие звёздочки.

Холли неловко улыбнулась этим встревоженным, требовательным глазам.

— Я специально сюда напросилась, потому что знала, что ты тоже в этом лагере. Я видела твои фотографии, — сказала она.

— Я твои тоже, — еле выдохнула Фобия.

— Высокие семейные отношения, — провозгласил Крест насмешливо.

Под его взглядом вся бойкость Холли испарилась. Она невольно подалась назад.

— Значит так, господин Варна, — веско сказал Крест. — Я позволю вашему идиоту остаться в моём чудесном лагере, если вы отдадите мне Грин. Проводник — это очень хорошо. У меня до сих пор нет проводника.

Антонио открыл рот. На его красивом узком лице заметалась тревога.

— Вообще-то я приехал забрать своего идиота отсюда, — не слишком уверенно сказал Варна.

— Что значит — оставить меня? Я что — тумбочка? — возмутилась Холли.

— А! Так это у вас семейное, — Крест пожал плечами, развернулся и пошёл прочь, буркнув по дороге Оллмотту:

— Проводи.

Шустрая Сения Кригг вырвалась из-под тяжести руки психолога и бросилась к Кресту.

— Но мальчик закончит в изоляционном кабинете, — воскликнула она, — с его-то энергетической наркоманией! Ещё пара выплесков — и лимит позволенного будет вычерпан. Он до смерти будет в одиночестве.

— господина Варна такая перспектива не пугает, — ответил Крест, не останавливаясь.

— Постойте, — отец Антонио сверкнул перстнями, когда театрально вскинул руку ко лбу. — Мне надо поговорить с Гринами. Что я им скажу?

— Что я решила поближе познакомиться с сестрой, — решилась Холли. — Спасибо, господин Варна, что разрешили мне навестить Антонио вместе с вами. Но я, пожалуй, останусь здесь. Да и он тоже.

Мальчишка жалобно посмотрел на отца:

— Но я не хочу больше тут.

Варна-старший рассеянно отвесил любимому чаду тумак:

— Все из-за тебя, оболтуса! Грины с ума сойдут, они души в Холли не чают.

— Забери нас обоих отсюда, — взмолился Антонио.

— Слышал про изоляционный кабинет?

Холли подхватила расстроенного Антонио за руку, повела к Фобии. Но Оллмотт легко поймал мальчишку за шиворот и почти ласково притянул к себе.

— Поговорим, — сообщил он, волоча его к своему домику. — А то!

— Помните о доброте и милосердии, — рванула за ними Сения Кригг. — Суровые воспитательные методы хороши тогда, когда они действительно воспитывают. В противном случае это лишь дань жестокости воспитателя…

— Стой, — Фобия шагнула назад. — Ко мне нельзя приближаться.

— Да ладно тебе, — Холли засмеялась. — Я же проводник. Мне твой выплеск не страшен.

— Ты не настроена на меня. Ты настроена на Антонио. Проводник не может преобразовать энергию, если он не настроен.

— Ты — моя сестра. Мне не надо на тебя настраиваться, к тому же, может выплеска и не будет. Ты же не боишься меня, верно?

И она быстро зашагала к Фобии. Та не успела ответить или отойти — привычная тошнота скрутила горло, щупальца паники жадно взметнулись к цели. Холли закричала, впервые в жизни ощущая липкий захват чужого выплеска, скручивающий в жгут вены.

В горле было сухо. Фобии не хотелось открывать глаз. Что нового она там увидит? Снова тот же мир, только теперь в нём нет надежды когда-нибудь подружиться с сестрой.

— Привет, — голос Антонио был слаб. Фобия все-таки распахнула ресницы. Он лежал на соседней кровати — до подбородка укрытый одеялом с рисунком из разноцветных цыплят.

Нянюшка Йокк вязала очередной носок. Оранжевый.

— Ты чуть не угробила мне проводника, — злобно сказал Крест.

Фобия испуганно дернулась, суматошно вертя головой. Он стоял над её изголовьем — ровно в метре от неё. Фобия не сомневалась, что это расстояние отсчитано до миллиметра.

— Я не хотела, — сказала она хрипло. Горло всё ещё болело.

— Ты надоела мне, — сообщил дежурный по лагерю любезно, — тебя проще утопить в болоте, чем отучить биться в бесконечных паниках.

— Утопите.

В эти минуты ей правда казалось, что это отличный выход.

— Я была не настроена.

Голос Холли. Отлично. Пол-лагеря в лазарете.

Нянюшка Йокк подняла глаза от вязания и любовно оглядела собравшихся.

Кажется, она была если не счастлива от такого количества подопечных, то крайне довольна.

— Деточка, к нашей Фобии не нужно так близко подскакивать, — наставительно сказала Сения Кригг своим хорошо поставленным голосом. Одна её нога была в гипсе.

— Вас господин Оллмотт пришиб? — севшим голосом спросила Фобия.

— Меня, — просипел Антонио. — Он спровоцировал выплеск у Нэны.

— У Нэны? Но она же должна для этого… оу.

Влюбиться. Для того, чтобы Нэна начала черпать чужую энергию, она должна влюбиться. Но как можно спровоцировать влюбленность? Видимо, все-таки какие-то задатки психолога у Оллмотта действительно были.

— А я сама, — Сения Кригг вхдохнула. — Забежала в домик Оллмотта, чтобы намочить полотенце для Антонио. А там… — педагог содрогнулась, — пиявки.

Фобия снова метнулась глазами к лицу Креста. Он скривился в ухмылке, глядя как панические птицы замелькали в зрачках Фобии.

— Только попробуй, — предупредил он, но про пиявки промолчал.

— Это больно, — сказал Антонио. — Я хотел сказать, что я впервые отдавал энергию.

— Я тоже, — отозвалась Холли.

— Прости, — сказала ей Фобия.

— Не так просто, истеричка Грин-старшая, — Крест слегка покачнулся с носка на пятку, и от этого легкого движения живот Фобии скрутило. — Завтра я начну с тобой заниматься по отдельной программе.

— Я больше не буду, — испугалась Фобия.

— Будешь, — пообещал дежурный по лагерю уверенно. — Ещё как будешь.

06

Слишком много людей. Слишком громко их дыхание. Фобии казалось, что она слышит, как бьются вокруг чужие сердца, и грохот всё нарастает и нарастает, вынуждая её закрыть уши руками, зажмуриться, спрятаться под одеяло.

Ближе к двум ночи пришлось признать: заснуть в лазарете не получится. Фобия тихо встала, её слегка повело от слабости.

Нянюшка Йокк спала на стуле, склонившись над вязанием. Сонная тишина окутывала лагерь.

Фобия понятия не имела, где её вещи. Она вышла на улицу босой, похожая в своей рубашке на привидение. Дышать стало проще. Домик Несмеи казался тихой гаванью.

Она кралась по лагерю, нелепая в своих страхах. И замерла у домика Оллмотта от тихого шелеста чужих слов:

— Время, Соло. Мало. Они должны быть готовы, — это Оллмотт. Только он умел так говорить, пропуская целые предложения.

Соло? Какой Соло? Откуда взяться в лагере неведомому Соло?

— Будут, — голос Креста уверен.

— Ты слишком добр к ним, наёмник, — хриплое сопрано Цепи созвучно звону её каналов.

Фобия очумело сделала шаг дальше. Конечно. Должно же быть у Креста нормальное имя.

Соло. Она перекатила два коротких слога на языке. Какое круглое имя для такого колючего человека.

— Грин, — Крест появился с другой стороны домика, вкрадчиво прошептал её имя, — Ты ко всему прочему ещё и лунатик?

— Я не могу спать, когда вокруг столько людей, — пробормотала она, вмиг ощутив свою нелепую рубашку, из-под которой торчали белые босые ноги.

Верхняя губа, пересеченная тонким шрамом, презрительно дернулась.

— Предпочитаешь одиночество, Грин?

— Иногда оно выручает.

Её голос не успел растаять в ночном воздухе, когда Фобия поняла сразу две вещи. Завтра ей придется бежать куда больше, чем пять кругов. Она никогда не станет политиком.

Как она смеет рассуждать об одиночестве перед человеком, который сто пятьдесят лет провел в камере-одиночке?

Что она вообще знает об одиночестве?

Всё.

В процентном отношении Фобия провела большую часть своей жизни наедине с собой.

Глаза дежурного странно блеснули.

— Мечтаешь об одиночестве, Грин? — голос совсем тихий. — День за днём, год за годом — четыре стены и ни клочка неба. Собственный голос — единственный звук на земле. Ты ненавидишь его. Он похож на твой худший кошмар. Но это единственная доступная тебе музыка. Хочешь?

Она стояла, подрагивая от хищной плавности его слов. Воздух вокруг сгустился и стал ледяным.

— Вы убийца, — голос Фобии прозвучал надтреснуто, — так вам и надо было.

Смех Креста разорвал ночь резко, как удар хлыста.

— И ты смеешь бояться антилоп? — спросил он. — Ступай за мной.

Фобия не стала задавать вопросов — какой от них прок?

Молча и довольно спокойно следовала за Крестом, пока не увидела, как нечто выступает из темноты. Могильные кресты — они пришли на старое заброшенное кладбище, позабытое уже людьми.

Остановившись, Фобия сглотнула.

— Спорим, — хрипло спросила она, — что вы для меня и могилу уже раскопали?

— Помнишь, что сильнее страха?

— Помню.

— А что сильнее ненависти?

— Ничего, — ответила она, не шевелясь.

— Неправильный ответ, — покачал головой Крест, — пока самое сильное в тебе — это твои фобии. Еще пару шагов, Грин, я обещаю, что обойдусь без насилия…

— И без агрессии. И без унижения. Вы же понимаете, что посмотреть в лицо своим страхам и подобная чушь, придуманная психологами, — это полная хрень? Я с детства напичкана этой хренью, и никогда ничего не помогает.

— Как много слов, — Крест достал из кармана фонарик и осветил ей путь, — давай, ты видишь, куда наступаешь.

Она сделала несколько робких шагов.

Крест вдруг прыгнул и исчез. Слабый луч фонарика светил словно из-под земли.

Фобия осторожно подкралась ближе и заглянула в открытую могилу.

Закинув руки за голову, Крест лежал на её дне и любовался звездами.

— Хочешь ко мне, Грин?

— Нет.

— Да брось, это весело.

— Ни за что на свете.

— Как твой… как ты называешь то, что с тобой происходит?

Фобия коротко и ответила, удивляясь тому, что все еще способна разговаривать.

— Я представляю себе жадного осьминога с щупальцами и глазами… ну и всякое такое. Если вы сейчас предложите мне с ним подружиться — то зря. Я пыталась еще в детстве.

— Дружба — довольно жалкое понятие. Рабство куда прочнее.

— Что вы об этом знаете?

— Всё. Когда ты себе не принадлежишь, тебе больше нечего бояться. Некого ненавидеть. Рабство приносит куда больше свободы, чем принято считать.

— Как же меня тошнит от ваших сентенций, — не выдержала Фобия, — и от того, что я вдруг поняла — вам в этой могиле самое место.

Она развернулась и направилась к лагерю. Пошел он к дьяволу, этот псих.

Возле домика Несмеи сквозь Фобию вдруг прошла волна холода. Тюремный призрак Цепь пронесся сквозь неё несколько раз, вызывая самые отвратительные ощущения.

— Не смей, — прошипело привидение, потрясая кандалами, — говорить то, о чём ты не имеешь понятия.

— Ты что? Защищаешь Креста? — Фобия недоверчиво обхватила себя руками, пытаясь оградиться от навязчивости призрака.

— Ты просто идиотка, которая ничего не знает про жизнь.

— А что знаешь про жизнь ты, мёртвая субстанция?

Уже перед тем, как провалиться в сон, Фобия вспомнила эпизод с чёрной масляной краской. Ничему её жизнь не учит.

Рука Несмеи тонкая, изящная, с длинными нервными пальцами. Фобия разглядывала эту руку как произведение искусства. Розоватый свет раннего утра придавал этому совершенству удивительно нежный оттенок.

Русалка спала на своей узкой кровати. Фобия лежала на полу возле и разглядывала свесившуюся над её лицом кисть. Как красиво.

Короткий сон не принёс ни сил, ни облегчения. Голова тяжёлая, мышцы болят. Хочется застыть в этой минуте, как мухе в янтаре. Чтобы навсегда. Чтобы насовсем.

Несмея едва вздохнула.

— Напрасно ты задираешь Цепь, — проговорила сонно. — Она мстительна, как все привидения.

— Она ничего не сможет сделать без посторонней помощи.

Рука исчезла из поля зрения Фобии. Несмея встала, легко перешагнула через неё. Длинные волосы струились вдоль тела, даже утром они не выглядели растрепанными.

— Ты же не думаешь, что здесь будет хоть кто-то за тебя? — искренне удивилась русалка.

Об этих словах Фобия думала всё утро — сначала во время неизбежного бега, потом на уроке Эраста Лема.

Действительно, откуда взяться в этом лагере людям, которые будут за неё, если Фобия родную сестру при первой встрече отправила на больничную койку?

Антонио явно будет на стороне Холли — ещё бы! Мало того, что она — лучший друг, но ещё и проводник. Класл? Класл не может быть за кого-то потому, что ему бы самому спрятаться за чужую спину. Нэна? Нэна сидит, отгородившись от мира учебником, очками, челкой. Она боится глядеть в сторону Антонио. Она знает, что он уже всему лагерю растрепал, что у неё был выплеск. Что она в него влюблена настолько, что не может держать себя в руках. Нэна несчастна настолько, насколько может быть несчастна юная и неуверенная в себе девочка.

Глухонемой учитель заканчивал свой урок. Воспитанников перехватил Оллмотт.

— Новость, — сказал он и махнул в сторону площадки посредине лагеря.

Все и так видели его новость — вернулся из города завхоз Иоким Гилморт, его большая машина стояла чуть в стороне. Она была нагружена припасами, лекарствами, книгами.

Что в этом удивительного, никто не понимал до тех пор, пока не подошли ближе.

Покупки носила молодая женщина с потухшими глазами. Её лицо было бессмысленно.

— Слоп, — сказал Оллмотт. — Иоким зовет её Безумой.

— Прикольно? — Гилморт засмеялся. Его полное, пышущее здоровьем лицо, казалось добродушным. — Её прежнее имя — полный отстой. Получить лицензию на слопа — муторное дело, ребятки. Но Крест сказал, что вам полезно будет видеть это тело каждый день. Чтобы не шалили. Абсолютно послушная кукла, просто поразительно. Кто-нибудь хочет её трахнуть? — не меняя тона весело предложил он.

Воспитанники молчали.

Крест оттолкнулся плечом от домика девочек, лениво подошел к машине.

— Трахать слопа — всё равно, что онанировать, только бессмысленнее, — процедил он равнодушно. — Заключённым в тюрьме, у кого мягкий режим, предлагают слопов для этих целей примерно раз в месяц. Но и они отказываются, — в голосе Креста прорезалась сталь. Фобия смотрела в его тусклые серые глаза с вкраплениями ржавчины возле зрачков. Её тошнило.

После посредственного обеда — несолёного супа, в котором плавали капустные листы почти целиком — Фобия попыталась незаметно удрать в лес. Ей было просто необходимо побыть одной, перестать, наконец, прислушиваться к осьминогу внутри себя — не поднял ли он свою огромную злобную голову?

Слоп Безума, потерявшая среди прочего даже своё имя, не выходила из головы.

Мёртвый Наместник около двух веков делал, что хотел с этой страной. После смерти он продолжает делать то же самое.

Именно он кастрировал истинных магов и создал псевдомагов. А, стало быть, потухшие глаза Безумы — на его грязной и давно сгнившей совести.

Нет, проворковала вина, свившая гнездо в голове Фобии, слоп Безума — на совести одного конкретного псевдомага. Может, даже ребёнка.

Ещё Фобия думала, что Иоким Гилморт вряд ли будет Безуме добрым хозяином. Но ведь ей всё равно, всё равно.

— Отличная полянка, Грин, — Крест насмешливо щурился на солнце. — Хороший выбор. Приступим?

Он стоял перед ней — полуседой, без возраста, без энергии, которую можно украсть и выкинуть. Не слоп, не маг, не человек. Бывший наёмник мёртвого Наместника.

Фобия поняла, что он намерен сделать, без всяких слов. Не возражала — знала, что бесполезно. Затаила дыхание. Сконцентрировала свою ненависть. Ощутила, как она покрыла кожу мурашками. Ненависть сильнее страха.

Ненависть сильнее всего.

Крест двигался медленно и неотвратимо, не отводя своих серо-ржавых глаз с лица Фобии. Наверное, он видел, как она белеет. Шаг. И ещё. И последний. И замер в полуметре от Фобии, неподвижно, неумолимо.

Слоп Безума могла быть замужем. А может, она даже мама. А ещё чья-то дочь.

Жирные липкие щупальца паники дрожат от изнеможения. Им очень хочется на свободу. Сквозь полуседую небритость рот Креста кривится в усмешке. Он посекундно может рассчитать, когда именно произойдет выплеск.

Ненависть пополам с адреналином. Они сплелись, как страстные любовники. Злобный осьминог её паники пригибает голову перед этим тандемом.

Тонкий шрам, разделяющий губу Креста, стал ровным. Ухмылка покинула лицо дежурного по лагерю, когда Фобия сделала шаг ему навстречу. Крохотный, как у хорошо воспитанной японки. Но шаг.

Она смотрела в его глаза и видела в них отражение собственного света.

— Зачем ты так с Нэной?

Они сидели на берегу чахлой речки. Голова Холли лежала на коленях Антонио. Класл болтал ногами в воде. Фобия прислонилась спиной к дереву, чуть поодаль от остальных.

Антонио блеснул глазами.

— Она влюбилась в меня, — ответил он. — Эта дурочка в меня втюрилась. Ты представляешь, как это опасно?

Холли бездумно улыбнулась, глядя на небо.

— А если говорить про Нэну гадости, то она перестанет его любить, — сказала она. — Это я придумала.

— Да, — горячо согласилась Фобия. — Пусть Нэна тебя ненавидит, Антонио. Мы все должны научиться ненависти. Это помогает от выплесков. Мы сможем держать себя в руках только так.

Холли смотрела на сестру с интересом. Наверное, нужно было что-то спросить про родителей. Но для Фобии это было всего два лица за стеклом, и она понятия не имела, какой вопрос можно было бы задать.

— Оллмотт говорил, что эмоция, подавляющая выплески, для каждого псевдомага индивидуальная, — сказал Класл. — В моем случае ненависть — это детонатор. Я теряю контроль, когда злюсь.

— Оллмотт сказал так много слов? — удивилась Фобия.

— Он сказал: каждому — разное, — поправился Класл.

— Что же теперь, тебя любить будут учить? — захихикал Антонио.

— На слопе, — хмыкнула Холли.

Фобия зажмурилась и отвернулась. Ей стало сразу неприятно.

Из дерева, бренча кандалами, вылетела Цепь. Спутанные волосы падали на бесплотное злое лицо.

— Антонио и проводник — на опыты, — сказала она. — Крест ждёт вас на плацу. Остальные — пять кругов вокруг лагеря.

— Вы только что это придумали, — неуверенно сказал Класл.

Цепь захохотала и пронеслась сквозь Класла. Он содрогнулся от неприятных ощущений.

— Мальчик, которому нельзя злиться, — прошептала она, летая вокруг. — Мальчик, который с юга. Хочешь, я тебя разозлю, придурок? И от твоей нахальной подружки-трусишки останется слоп. Хлоп! Слоп!

Антонио и Холли торопливо вскочили и пошли прочь. Холли тревожно оглядывалась, но Антонио тянул её за руку. Класл неуверенно вертел головой, пытаясь проследить глазами за призраком.

— Не надо, — сказал он неожиданно тонким голосом.

Она снова пролетела сквозь него. В воздухе отчётливо прорезалась сырость и затхлость тюремных камер.

— Тебе же так хочется, — промурлыкала Цепь, — отпустить зверя внутри себя. Он так голоден, так жаден.

Класл беспомощно взмахнул руками, словно отгоняя большую муху.

— Отстаньте от меня, — попросил он. — Что прицепились?

— Какие же вы жалкие, — Цепь перестала двигаться, улеглась на бок прямо в воздухе, облокотившись на руку. Потрёпанные тряпки обнажали худые, ободранные в кровь ноги. — Богатенькие детки, стираете своё исподнее и жрёте всякую дрянь. Родители выкинули вас сюда за ненадобностью. Там, в большом мире, все только и ждут, когда же вы исчерпаете энергетический ресурс, и вас можно будет закрыть в камерах-одиночках. И забыть про вас навсегда. А здесь Крест делает с вами, что хочет. А вы терпите.

Фобия физически ощутила, как сгустился воздух. Как вокруг Класла начали своё движение энергетические воронки, которые набирали скорость. Она протянула руку и нащупала шишку. Цепь непроизвольно ойкнула, когда сквозь неё пролетела эта шишка и упала к ногам Класла.

— Пасуй, — предложила ему Фобия.

Он засмеялся. Воронки истончались.

Цепь взвыла и улетела вверх. Псевдомаги посмотрели, как она всё уменьшается.

— Дрянь, — с чувством сказала Фобия.

— Хороших людей за убийство не пытают, — проговорила Нэна. Она робко приблизилась, огромные очки прятали её глаза.

— Хорошие люди в лагерь Креста не попадают, — ответила Фобия.

Помолчали, переживая каждый своё.

— Интересно, куда Крест девает деньги, — вдруг задумался вслух Класл.

— Что?

— За нас. Стоимость пребывания в лагере запредельна. Годовой оборот небольшого государства. Не то, чтобы у нас тут со всеми удобствами. А вы его рожу зверскую видели? И эти потрёпанные джинсы. И одинаковые майки. Готов поспорить, что ему плевать на комфорт.

— Бывший наёмник мёртвого Наместника. Убийца. Почему он возится с нами? — Нэна прижала лицо к коленям, задумчиво посмотрела на псевдомагов. — Я с самого первого дня все думаю об этом и думаю.

— Оллмотт сказал, что времени мало, — вспомнила Фобия. — Что мы должны быть готовы.

— К чему? — Нэна подняла голову.

— Ребятки, — предложил Класл, и голос у него был точно такой же, как и когда он звал за пиявками для Оллмотта, — a давайте пока Крест занят, посмотрим, что у него в домике?

— Думаешь, все планы так и расписаны? — усомнилась Фобия.

В эту секунду в лагере заработала тревога. Кто-то из псевдомагов допустил выплеск.

— Самый подходящий момент, — обрадовался Класл.

Домик, в котором обитал Крест, стоял в самом центре лагеря. Как правило, к нему никто и не думал приближаться — психов в лагере не водилось. Ну то есть были, конечно, но не до такой же степени.

Класл, Фобия и Нэна с независимым видом прошли мимо суетливо бегущих с непроницаемым одеялом в руках Нэксов, помахали рукой коку Боцману, читающему книгу прямо над котлом с ужином. Свободной рукой он, не глядя, сыпал соль в варево. Сения Кригг вешала на верёвки бельё. Оллмотта не было видно, скорее всего он был на плацу вместе с Крестом.

— Давай, — сказал Класл. — Если что вдруг, я буду петь.

— Петь? — удивилась Фобия.

— Что-нибудь громкое, — кивнула Нэна.

Они уселись в нескольких метрах от домика Креста на поваленных брёвнах и достали игральные карты. Фобия вздохнула и подошла к крылечку. Огляделась и скользнула внутрь.

Домик был небольшой, как и все другие, быстро сколоченный из брёвен. Узкая, по-армейски строго заправленная кровать, простой стол, шкаф для одежды и всё. Фобия ощутила себя идиоткой. Что она надеялась тут найти?

Она распахнула шкаф и несколько минут просто смотрела на стопку одинаковых маек и серых штанов. Это было, как подглядывать в бане — неприятно и возбуждающе одновременно. Подняла руку и пошарила на полке сверху. Тряпки.

Фобия ещё раз огляделась вокруг. Подумала, что у нормальных людей бывают вещи. Фотографии. Книги. Что-то ещё. Она не очень представляла, что именно, но когда в твоём жилище только одежда и постель — это неправильно. Как будто ты просто проходил мимо в этой жизни и решил заночевать по дороге. Даже у неё, много лет проведшей в казённых палатах, был дневник, парочка книжек и амулет, который подарил ей санитар Омо, коробка маленьких шахмат и фотокарточки родителей, Холли и парочки симпатичных актеров. У Креста не было ничего — ни ложки, ни кружки, ни бумажки.

Нужно было уходить, но почему-то не хотелось. Ей нравился этот крохотный чистый домик, в котором не было ничего личного, ничего лишнего. Было здесь удивительно спокойно, как будто обрывались все нити, которые держали тебя на земле. Было так, будто ты свободен от всего мелкого, наносного, ненужного.

Фобия присела на корточки, провела ладонью по грубому полотну покрывала.

Он спит здесь. Что снится бывшему наёмнику мёртвого Наместника? Человеку, сто пятьдесят лет проведшему в одиночестве камеры?

Почему-то стало очень важно узнать его сны.

Если бы она была истинным магом, то сплела бы из своих волос паутинку. В этой паутинке сны Креста бы запутались и не смогли выбраться на свободу.

Фобия ещё додумывала эту мысль, а её пальцы сами собой сплетали длинные волосы в странную путанку. Она удивленно посмотрела на получившуюся ловушку для снов, скептически хмыкнула, но засунула её под тонкую подушку Креста. Просто так.

Струи молока упруго били по дну ведра. Фобии нравилось доить Киску — корова стояла смирно и благодарно.

В коровнике вообще было хорошо, и запах сена мешался с запахом молока.

Закончив с дойкой, Фобия отнесла ведро на полевую кухню. Мальчишка, который провинился, чистил картошку — на утро.

Антонио подошёл к Фобии, когда она безразлично жевала какую-то смесь овощей и непонятной крупы под деревом.

— У меня есть переносной телевизор на солнечных батарейках, — хмуро сказал он. — Можем вечером пойти куда-нибудь подальше от этого грёбанного лагеря и посмотреть кино.

От удивления Фобия чуть не уронила ложку.

— Ты что? — спросила она осторожно. — Ты на свидание?

Он отвёл глаза.

— Ты не похожа на других. Ты сильная. Ты сама себе всё на свете. Мне… мне не всегда хватает своих сил. А с тобой лучше.

Она моргнула. Это не было романтично. Вот ни разу. А почему же ей казалось, что было?

— Ты дурак, — сказала она беззлобно. — Девушке нужно что? Сильное плечо. И обещание достать все звёзды до единой. А ты что предлагаешь? Телевизор да припасть к чужим силам.

Антонио развернулся и пошёл прочь. Фобии стало стыдно.

— Я только Несмею предупрежу, а то она без меня не спит, — крикнула она в спину. Спина дрогнула и распрямилась.

Полянка была такой широкой, что верхушки деревьев не загораживали звёзды.

— Холли со мной почему подружилась — ей было интересно всё про псевдомагов. Ей было лет восемь. И она всем, кто её обижал, говорила, что вот приедет старшая сестра и превратит их в слопов. Ей никто не верил, потому что сестры никто не видел, — голос Антонио был тих и задумчив. Они лежали на траве — ровно в метре друг от друга — и смотрели на звёзды.

— Как это — с проводником?

— Как будто с лезвием в сердце. Мы же росли вместе. Наши дома через дорогу. Ночевали друг у друга. Ну вот и выросли. Когда случается выплеск, проводник отводит щупальца в никуда. Они ничего не могут поймать, понимаешь? И это больно, потому что голод силён. А в ответ — пустота. Но это очень правильно, потому что безопасно для других. Но ведь Холли не может быть всё время со мной. Так, в отдельных случаях. И ей тоже потом нехорошо. Слабость. Пить хочется. Шоколада.

Фобия знала, что лишь немногие псевдомаги находят своих проводников. Это связь особого уровня.

— Я вам завидую, — честно сказала она. — У меня никогда ни с кем так не было. Близко. Да, наверное, и не будет.

— Мне бы хотелось стать ближе, — серьёзно сказал Антонио. — Я так много слышал про тебя. И всё время думал — какая же ты на самом деле?

— И какая?

— Странная. Красивая. Слабая и сильная. Мне хотелось бы что-нибудь для тебя сделать. Хорошее.

— Ты делаешь, Антонио.

— Я отрекаюсь от своего имени. Отныне и навеки. Принимаю свой крест — служить тебе при жизни и после смерти…

Собственный голос царапает горло. Руки, сжимающие ритуальный меч, в крови. Болит всё тело. Оно избито. Оно устало. Оно хочет покоя. Оно не хочет исторгать из себя слова старинной клятвы повиновения. Как же не хочется повиновения. Как же хочется жить. Жить! Но об этом думать уже поздно.

— Я принимаю твою присягу, юный воин. Я принимаю твою жизнь, в ответ дарую свою силу… Встань, наёмник. Теперь ты будешь вровень со мной. Вместе мы возьмём эту страну.

Лицо будущего Наместника — ныне ещё просто предводителя разлохмаченного войска — серьёзно. Оно тоже в крови и пыли. Ярость битвы затихает вдали. Начинает накрапывать дождь. Он омоет их раны. Он примирит его с потерей имени, жизни, свободы.

Повиновение. Подчинение. До ненависти, до рвоты. Верный пёс никогда не укусит руку своего злобного хозяина. Никогда. Скорее, он вцепится в собственную плоть.

Так больно, что хочется кричать.

И она кричала — протяжно, с подвыванием. Несмея испуганно скользнула со своей кровати, затрясла Фобию за плечи, но та никак не могла выпутаться из дождя, из крови, из липкого тумана чужого прошлого. Фобия кричала, плакала, мотала головой, отгоняя кошмары. Потом припала к груди онемевшей от такой фамильярности бывшей русалки и долго рыдала, не в силах успокоиться.

И это ей казалось, что она что-то понимает в безнадёжности?

07

Во время утренней тренировки Фобия чувствовала себя разбитой, а вот Крест, наоборот, выглядел не таким злобным, как обычно. Глубокие тени под его глазами казались светлее, мрачное лицо — более расслабленным, чем обычно.

Фобия привычно бежала, наслаждаясь свежестью утра. Прохладный чистый воздух наполнял лёгкие, дыхание оставалось ровным и спокойным. Когда она начала получать удовольствие от всего этого?

Весь день Фобия думала о том, как забрать из домика Креста случайно сотворённую ловушку для снов, но такой возможности не представилось. Сначала на уроке Олы Некс Фобия провинилась — не смогла перечислить Командоров в хронологическом порядке, за что была отправлена в наказание наполнить водой ёмкости для летних душевых. Качая воду насосом, Фобия поглядывала в сторону лагеря, но народ всё время болтался где не нужно. Оллмотт сосредоточенно наколдовывал льда в амбары для продуктов — ежедневная нудная обязанность единственного истинного мага в округе. Сения Кригг устроилась неподалёку, разбирая привезённые завхозом учебники. Слоп Безумна бессмысленно подметала деревянный настил в столовой. Ученики, получившие из рук Сении Кригг тетрадки, мрачно сидели за столами и что-то писали. Кок Боцман, радостный от такой многолюдной аудитории, травил байки. Немой учитель Эраст Лем, немолодой, сутулый, с тощей длинной шеей, ловил рыбу в чахлой речушке. Бывшая русалка Несмея сидела возле него и лезла с советами.

К вечеру налетел ураган. Внезапно и резко светло-серое небо потемнело, ветер усилился, верхушки деревьев испуганно заметались в вышине. Лёгкие летние домики недовольно хлопали ставнями и тонкими дверями.

Дождь обрушился сразу — без всяких капелек-разведчиков. Молнии раздирали чёрное небо всё чаще.

Дрожащие от холода ученики и учителя собрались под шатким навесом столовой. Сидели, обхватив плечи руками, испуганно поглядывали на непогоду. Антонио старался держаться возле Фобии, и Холли поглядывала на них с озорным любопытством.

А Фобия… Фобия точно знала, что впереди беда. Вот знала и всё тут.

Стараясь держаться подальше от остальных людей, она пробралась к Кресту. Он стоял под дождём, плечи прямые, ноги широко расставлены, руки за спиной. Стоял, глядя на лес, и крикнул, не оборачиваясь:

— Что тебе опять, Грин?

— Что-то будет, — прокричала в ответ она, тоже выходя под дождь.

Он оглянулся на неё — глаза горят, рот искривлен в странной гримасе:

— Решила стать провидицей?

— Я просто знаю, — ответила она упрямо.

Он засмеялся — хрипло, с надрывом.

Она не удивилась, когда очередная молния ударила в высокую одинокую сосну в нескольких метрах от лагеря.

Дерево зашлось сразу, вспыхнув, подобно спичке.

И почему-то повалилось прямо на лагерь, роняя в стороны искры.

Фобия удовлетворённо кивнула. Тревога, снедавшая её, отошла назад.

Крест мрачно посмотрел на неё так, будто она была виновата в произошедшем.

— Довольна?

— Да! — крикнула Фобия. Ей стало весело.

Страх воды.

Страх огня.

Страх упасть в открытую могилу.

Страх сойти с ума.

Страх близкого присутствия — не ближе, чем на метр, пожалуйста.

Страх чёрной масляной краски.

Страх быть затоптанной стадом антилоп.

Все они разом сплелись в тугой, нерушимый клубок. Крест командовал лагерем. Оллмотт выдвинулся вперёд, сосредоточенно глядя на огонь, который жрал лазарет. Но куда ему — истинному магу без энергии. На лёд-то едва хватает!

Фобия сделала шаг — прямо к ярким языкам пламени, которым было всё равно до дождя.

Эта гроза не имела ничего общего с капризами природы.

Это была энергия, которая выплеснулась за пределы лагеря.

Нельзя собрать в одном лагере столько псевдомагов и думать, что всё обойдется.

Фобия зашипела, выгибая спину. Она не двигалась, но что-то изменилось вокруг. Щупальца, её верные щупальца вечной паники, которые привыкли хватать, мять, рушить, щупальца взмыли вверх, послушные воле своей хозяйки. Впервые в жизни они были как дрессированные псы, а не своевольные чудовища. Они тянулись к огню и хватали его, мяли и рушили. И высвобождаемые силы текли прямо в Оллмотта, который не верил собственному счастью. Хочешь магии? Получай! Бери столько, сколько сможешь унести.

А потом ей всё надоело. Она вдруг устала. Бессонная ночь, наполненный хлопотами день, сырость и ветер. Ей хотелось в свой домик, на тонкий матрас, кинутый на пол, и чтобы изящная рука Несмеи свешивалась с кровати.

Хватит.

И небо очистилось. И ветер уполз в лес, жалобно поскуливая. И дождь закончился, а огонь иссяк.

Хватит.

Фобия, пошатываясь, побрела прочь. От потрясённого взгляда Креста. От ошалевшего Оллмотта. От перепуганных учеников.

Русалки, даже бывшие, они не люди. Они прозрачны и свежи. Их не страшно. От них не больно.

Их можно держать за руку, проваливаясь в омут снов. Несмея покорно сидела рядом и гладила Фобию по голове. Её глаза были печальны, но Фобия этого уже не видела.

Она смотрела в некрасивое властное лицо.

— Ты нужен мне, Крест.

— Да, Наместник.

— Ну разумеется, я мог бы и не спрашивать. Этo воспитание.

Сухой смех бьёт по воспаленному мозгу. Ненависть на секунду вспарывает вены и тут же стихает. Привычное бремя покорности.

— Этой ночью я умру, наёмник.

Слепая надежда клокочет в горле. Свобода? Свобода???

— Но это ничего не изменит. Ты клялся и после смерти. Подойди ближе.

Рука входит в грудь, будто там нет ни кожи, ни костей, ничего. Будто это растопленное масло. Большое кровавое горячее сердце пульсирует на широкой ладони.

— Я возьму это, ты не возражаешь? Тебе оно больше не понадобится.

Покорность. Покорность. И ненависти больше не будет. И надежды тоже.

— Да, Наместник.

Фобия уже не кричит. Она царапает ногтями кожу — там, где все ещё бьется её живое, большое, кровавое, горячее сердце.

Вырвать бы и бросить преданному псу.

Но к чему ему?

Он давно не человек.

Ему не нужно ничьих сердец.

Покорность.

Слышно было, как невдалеке стучал молоток — после вчерашнего урагана в лагере были кое-какие незначительные разрушения.

Утро случилось ясным и слегка прохладным.

Крест сидел на преподавательском столе, поставив ноги на скамейку.

Фобия — единственная из всех воспитанников — разместилась в центре полянки, обычно заменяющей псевдомагам учебные аудитории.

Одной вместо многих под взглядом дежурного по лагерю было неуютно.

Крест молчал. Фобия тоже.

Она умела подолгу молчать. В конце концов именно этим она и занималась большую часть своей жизни.

Видимо, решив, что психологическая атака проведена, Крест шевельнул губами минут через двадцать, не меньше.

— Что это вчера было? — спросил он.

— Не знаю, — честно ответила Фобия. — Оно само.

— Выглядишь ты хреново. Плохо спала?

— Отвратительно.

Крест улыбнулся, явив миру дружелюбный волчий оскал.

— А я в последнее время хорошо сплю, — зачем-то сообщил он. — Просто замечательно.

Фобия промолчала. Она очень сильно хотела забрать путанку из своих волос из-под его подушки. Ещё одной подобной ночи она просто не переживёт.

— Не знаешь, почему я так хорошо сплю, Грин?

Потому что у тебя нет сердца, ублюдок?

В этом лагере девятнадцать псевдомагов и один проводник. Почему именно она сидит сейчас перед Крестом? Или он с каждым намерен беседовать о сновидениях лично?

Хотя чудеса проявляла вчера только Фобия.

— Потому что я украла ваши сны, — ответила она неохотно. А что ещё было делать?

Крест долго смотрел в её осунувшееся, бледное лицо.

— Я сплела ловушку для снов из своих волос, — объяснила она, сжалившись над ним. — И положила вам под подушку.

— Зачем? — потрясённо выдохнул он. Кажется, это была первая живая эмоция, которую он продемонстрировал.

Хороший вопрос. Зачем же ты это сделала, Фобия?

— Это было спонтанным решением, — уклончиво проговорила она. — Оно просто возникло, когда я обыскивала ваш домик.

Ещё одно «зачем» почти сорвалось с его губ, но Крест вовремя вспомнил о том, что он в этом лагере вроде бы главный, и вообще ему много столетий. Удивляться дважды в одном веке было ему несвойственно.

— Ну ладно, — неожиданно покладисто произнес он, спрыгнул со стола и пошёл прочь.

Фобия тоже вскочила.

— Вы выбросите ловушку, правда? — ненавидя себя за невольно заискивающий тон спросила она у удаляющейся широкой спины.

Крест остановился, оглянулся на неё.

— Нет, — коротко ответил он.

— Пожалуйста. Ваши кошмары… Они невыносимы.

— Я знаю, — злорадно ухмыльнулся он.

— Вы не должны навязывать их другим людям.

— Я? Навязывать? Грин, ты ничего не перепутала?

— Я заколдую вас, — мрачно пообещала она. — Я умею. Вы видели.

Он засмеялся.

— Какая нелепая и самоуверенная пора — молодость. Это не ты умеешь. Это не твоя сила. Но так и быть, девочка, пользуйся ею. Считай, что она идет бонусом к ночным кошмарам.

И мерзавец ушёл удивительно легкой, несвойственной ему походкой.

А Фобия ощутила, что её придавило каменной плитой.

Она никогда не была ябедой. Может просто потому, что прежде ей некому и не на что было ябедничать. Однако перспектива провести ещё одну ночь с воспоминаниями — а это были именно воспоминания, а не просто бред воспалённого разума — Фобию пугала больше, чем то, что о ней подумают.

Нянюшка Йокк сбивчивую речь выслушала невозмутимо, не выпуская из рук своих спиц.

— Какая у тебя добрая душа, — восхитилась она, когда Фобия замолчала. — Наконец-то мальчик по человечески выспится.

Больше просить о помощи было некого.

Конечно, Фобия под шумок наведалась ещё раз в домик Креста, но обнаружила под подушкой только тетрадный листок с нарисованным кукишем.

День прокатился своим чередом. Уроки, корова, прогулка с Антонио перед отбоем.

Ближе к ночи Фобия уселась на крылечке их домика с Несмеей и твёрдо решила воздержаться сегодня ото сна.

Пролетела мимо зловредная Цепь.

— Звонили родители Холли Грин, — сообщила она с явным удовольствием. Фобия вспоминал беспроводной телефон на столе, стоящем посреди поля, — Ругались с Соло. Просили вернуть их малютку-дочку домой. Соло их успокоил.

Фобия не сразу сообразила, кто такой Соло.

Надо же, родители Холли Грин. Противная, противная Цепь.

Фобия так и уснула — привалившись спиной к стенке домика. А проснулась — вернее выпала из липкого удушья одиночной камеры — на рассвете. Долго мотала головой, не в силах сообразить, кто она, где она.

От холода руки и ноги тряслись.

Как там было? Чужая сила бонусом к чужим снам?

С трудом сконцентрировавшись на этой мысли, Фобия встала, пошатываясь побрела к лагерю. Остановилась в нескольких метрах от домика Креста, ухватившись рукой за дерево. Сосредоточилась на своей ненависти, на своей злости.

Ненависть — самое сильное чувство на свете.

Домик вспыхнул поначалу слабыми язычками пламени по периметру. Огонь с голодной похотливостью прильнул к деревянным стенам.

Лагерь спал. Почему-то не взывала сирена. Не выбежала Сения Кригг с прыгающим на голове пучком рыжих волос. Не появился даже вездесущий Оллмотт.

Лагерь спал. Домик горел. Крест так и не показался. Слишком крепко уснул без своих кошмаров?

Фобия испугалась. Попыталась потушить домик силою мысли, но ненависть покинула её душу, и ничего не получалось. Логичнее всего было закричать о помощи, что она и сделала во всю мощь своих легких. Но домик горел так быстро, а народ всё никак не просыпался и не просыпался.

Страх воды.

Страх огня.

Страх упасть в открытую могилу.

Страх сойти с ума.

Страх близкого присутствия — не ближе, чем на метр, пожалуйста.

Страх чёрной масляной краски.

Страх быть затоптанной стадом антилоп.

Черт бы побрал это лагерь!

Она не сразу поняла, почему огонь стал так близок. Оказалось — Фобия уже возле самого дома. Оказалось, лицо ей обжигает исходящий от пламени жар. Оказалось, что она уже совершенно не может размышлять здраво.

Подвывает от ужаса — огня? Смерти Креста? Она не хотела, не хотела! Он должен был проснуться. Просто обязан.

Чьи-то руки перехватили её на самом крыльце.

— Идиотка!

Она ещё и вырывалась — там же Крест! Там же огонь! Она не убийца. Убийца — это Цепь. Она нет. Ни за что.

И только потом сообразила, что именно дежурный по лагерю тащит её прочь от горящего домика.

— Идиотка.

И тишина, поглотившая лагерь, лопнула. Захлопали двери. Зазвенели голоса.

Фобия громко рыдала, вцепившись скрюченными пальцами в майку Креста.

Он стоял неподвижно, даже руки опустил, не удерживая её. А она всё не могла выпустить ткань его майки, перестать плакать, вспомнить, что нужно испугаться такой близости.

— Я не могла, — бормотала Фобия. — Это не я. Это что-то другое. Как будто кто-то управлял мною. Я не могла!

— Бывает, — недружелюбно ответил он. Высвободил свою одежду и сам отошел в сторону.

С громким треском обрушилась крыша домика. Крест сделал быстрое движение рукой, будто что-то бросая в огонь.

Ловушку для снов, поняла Фобия и заплакала ещё сильнее — уже от облегчения.

— Что ж ты такая слабая, Грин, — вздохнул Крест. — Где твоя сила воли? Три ночи. Всего три ночи. И ты уже не творишь чёрте-что. Ты уже не принадлежишь себе.

— А кому?

— Не поняла?

Он посмотрел на неё. В отблесках огня Крест казался ещё более мрачным, чем обычно. И на секунду Фобии показалось, что сквозь полуседую щетину проявляется другое лицо — властное, некрасивое. Лицо мёртвого Наместника.

08

На утреннюю тренировку она опоздала, и у неё было такое лицо, что Крест сразу отошёл от псевдомагов, махнув им рукой, мол продолжайте в том же духе, уроды, и быстро подошёл к Фобии.

Она была совершенно белой, глаза наливались безумием, губы тряслись.

— Что такое, Грин?

— Он… он во мне. Я ощущаю его. Этот ваш грёбаный мёртвый Наместник! Это ведь его была магия? — она кричала и ей было всё равно, что на них стали оглядываться. — Вытащите его из меня! Пожалуйста!

Крест ругнулся, схватил её за руку и потащил подальше от учеников.

Она почти бежала за ним, поминутно спотыкаясь, и ей было плевать, что Крест держит её за руку. Какой там к чёрту метр свободного пространства, когда чуждое существо копошилось внутри неё, бродило по уголкам сознания, оглядываясь подобно новосёлу, въезжающему в новый дом. Вот сюда мы поставим диван, а здесь будет телевизор!

Осьминог её паники даже не пытался поднять голову. Какие там выплески, не до них сейчас. Сейчас — надо упасть на колени перед Крестом и умолять. И тогда, может быть, он сжалиться над ней и освободит от всего этого.

— Почему я?

Их торопливое бегство от ненужных свидетелей закончилось на какой-то полянке. Фобия, всё ещё в майке и шортиках, в которых пыталась спать, но вместо этого всю ночь тонула в кошмарах, без сил опустилась на землю.

— Неужели Наместнику мало вас?

— У тебя есть сердце, — ответил Крест.

Он сел на траву перед ней, скрестив ноги, и крепко ухватил её за руки.

— Грин, посмотри на меня, — твёрдо сказал он. — Да чтоб тебя слопы съели! Посмотри на меня, Фобия. Дыши. Нам нужно поговорить.

Она смотрела. Выцветшие глаза Креста были… в них было сочувствие?

— Я не смогу вытащить его из тебя, — медленно сказал дежурный по лагерю. — Он решил, что ему нужна другая сила. Сила, которой у меня давно нет, да и не было никогда. Ты забралась в мои сны, а это его территория. Я не мог предугадать, что он начнёт использовать тебя.

— И что же теперь? — всхлипнула Фобия. Твёрдость его рук дарила некую иллюзию надёжности. Надо же. Никогда бы она не могла подумать, что прикосновения к другому человеку будут наполнены таким драматизмом.

— Теперь… — Крест тяжело вздохнул. Кажется, он не хотел этого говорить. — Теперь нам нужно помочь Наместнику вернуться. И тогда он уйдет из тебя.

Фобия смотрела на него во все глаза. На тонкий шрам, рассекающий верхнюю губу. На узкое обветренное лицо. На загорелую кожу. Так близко.

Очень хотелось закатить истерику. Шикарную такую, с завываниями и возгласами.

Ну очень.

Вместо этого Фобия тихо спросила:

— Помочь Наместнику вернуться?

— Ради чего, ты думаешь, я болтаюсь в этом грёбаном лагере с этими избалованными псевдомагами? Как ты думаешь, я смог продержаться сто пятьдесят лет в камере-одиночке? Впрочем, тюремное заключение — это непредвиденное обстоятельство. Мы с Наместником не предусмотрели такой долгой задержки. Он должен был вернуться почти сразу, как только я выберусь из охваченной революцией столицы. Всё было подготовлено для этого. А после заключения… Пришлось начинать всё заново. Столько лет впустую…

— Что будет, когда он вернётся? Еще одна гражданская война?

— Я не знаю. Может, нет. В наше время не принято бороться за власть при помощи оружия. По-ли-ти-ка. Слышала про такую мерзость?

— А он не может вернуться и стать поэтом? Купить домик в деревне?

Крест засмеялся.

— Нет. Ему нужна эта страна. За двести лет своего правления он к ней привык.

Фобия подумала. Она старалась не прислушиваться к тому, что происходит в её голове — на многие голоса там завывали многочисленные ужасы и другие эмоции. Например, жалость к себе.

— Я не хочу, чтобы Наместник возвращался, — заявила она, наконец. — Меня и командоры устраивают.

— Потому что при их власти твоя семья гребёт деньги лопатой? Да брось. На самом деле тебе нет никакой разницы до того, кто там сидит на самом верху.

— Наместник — это зло, — упрямо возразила она.

— И сейчас это зло копошится внутри тебя. Ещё несколько месяцев — и ты перестанешь быть собой.

— Я стану… слопом?

— Хуже. Мной.

Фобия стиснула зубы, чтобы не разреветься.

— Пойми. Когда Наместник вернется, он сможет сделать так, чтобы вызванный им раскол между истинными магами и псевдомагами исчез. Люди всё отдадут за то, чтобы стало как прежде. Они сами преподнесут ему ключи от страны, да ещё будут и умолять принять власть. Нет, кровавых рек на этот раз не будет. Кроме того, он всё равно вернётся, с твоей помощью или нет. Просто станет одной Фобией Грин меньше. И всё.

— У меня есть хоть какой-то выбор?

— А как же, — легко отозвался Крест, — принести тебе пистолет? По такому случаю я его даже заряжу.

Она зло стукнула его кулаком по колену. Он засмеялся. Кажется, самая неприятная часть беседы осталась позади.

— Каково это, — спросила Фобия с любопытством, — жить без сердца?

— А кто тебе сказал, что я живу?

Было ещё одно дело, которое Фобия хотела сделать, раз уж возникший в её голове Наместник временно отогнал её привычные страхи.

Ну очень сильным было желание попробовать, хотя бы один раз в жизни.

Она не дала себе времени на раздумья.

Кажется, Антонио ничего не успел понять. Он шёл после завтрака на занятия вместе с остальными псевдомагами, когда на него вдруг налетело что-то стремительное и крепко поцеловало в губы.

И вот тут Фобия поняла, что просчиталась.

Мёртвый Наместник подпускал к её телу только своего преданного пса.

Взметнулись вверх жадные щупальца паники, и Фобия отчётливо услышала, как захохотал обрадованный осьминог.

Рядом упала на колени Нэна, все еще влюбленная в Антонио.

Да и мальчишка-наркоман, ощутивший разгул энергии, не совладал с собой.

Тройной выплеск сотряс лагерь.

Два дня с ней никто не разговаривал, даже добродушный Класл.

Попавшие под раздачу псевдомаги пострадали сильнее обычного, хорошо хоть Оллмотт оказался поблизости и незамысловато вырубил всех троих. Бежать за одеялами было некогда.

Фобия бродила по ставшему вдруг немым, как Эраст Лем, лагерю и вяло задирала Цепь. Но привидение из вредности подхватила манеру остальных её игнорировать.

Осталась только русалка Несмея.

Всё это мало волновало Фобию. Как и чувство вины, и осознание своей глупости. С ней происходили вещи куда похуже.

Каждую ночь она становилась мертва. И не было ничего вокруг — ни мысли, ни травинки, ни тени, ни света, ничего, за что было бы можно уцепиться. Абсолютная всепоглощающая пустота. Смерть.

По утрам Фобия вставала с пронзительной головной болью, у неё появился новых страх — страх уснуть.

Силы стремительно уходили. Бегать пять кругов по утрам она уже не могла. На третий день упала на землю и носом пошла кровь.

Крест взял её на руки и унёс в лазарет. Нянюшка Йокк печально гладила её по голове и рассказывала сказки, а Крест задумчиво сидел в ногах на постели и лицо его было мрачным.

Когда она проснулась среди ночи — он так и сидел, прикрыв глаза.

— Вы чувствуете его все время? — тихо спросила Фобия, уверенная, что он не спит.

— Только в своих снах, — ответил Крест, не открывая глаз, — но я знаю, что принадлежу ему и наяву тоже.

— Вы сейчас здесь, чтобы быть рядом со мной или с ним?

— Ты не о том думаешь, — с досадой ответил он, — лучше попытайся извлечь из происходящего урок.

— Какой? — с нервным смешком спросила Фобия.

— Подчинение. Это то, чему ты должна научить своего осьминога. Удачно получилось, что ты можешь прочувствовать это на своей шкуре, правда?

— Очень, — Фобия без сил уткнулась носом в подушку.

— Спорим, твои детские психологи такому не учили?

Через день Фобия снова вернулась в лазарет — упала в обморок во время уроков.

Псевдомаги быстро сменили гнев на милость и теперь прибегали навещать её, но она слишком быстро уставала от разговоров. Лежала, уставившись в одну точку, и слёзы сами собой текли по лицу. А ещё она всё время мёрзла, и нянюшка Йокк укрывала её сразу несколькими одеялами.

За это время она даже привыкла к тому, что просыпаясь по ночам видит в своих ногах Креста, который дремал, прислонившись к железной спинке кровати. Иногда они о чем-то отрывочно разговаривали, и как-то так получалось, что возле него Фобии становилось спокойнее.

С Холли случилась истерика. Она требовала, чтобы ей разрешили позвонить родителям и увезти сестру в хорошую больницу. Услышав такое, Фобия закричала. Ей не нужны были больницы. Ей нужно было, чтобы мертвец перестал досаждать ей во снах.

— Ты плачешь из-за Антонио? — однажды спросила её Нэна. — Из-за того, что не можешь прикоснуться к нему?

Фобия не сразу поняла смысла этих слов, а потом замотала головой:

— Нет, что ты! Я ведь даже не влюблена в него, вот нисколечко! Я просто хотела поцеловать кого-нибудь, хоть один раз в жизни. Я не подумала о тебе. Прости. Я думала, что ты уже… Выплесков ведь не было?

— Не было, — Нэна смущенно кивнула. — Но не потому, что прошло. Это всё Крест… он просто зверь.

— Рад это слышать, — спокойно отозвался дежурный по лагерю. Оказывается, он стоял в дверях лазарета.

Нэна пискнула и бросилась прочь, похожая на испуганную мышку-очкарика.

— Какие девчачьи глупости у тебя в голове, — неодобрительно сказал Крест, подходя ближе. — Всё ревёшь?

— Реву.

— Умирать собралась?

— Ох… похоже на то.

— Похоже, — согласился Крест. Он присел на корточки возле её лица, прикоснулся тыльной стороной ладони к мокрой щеке.

— Холодная какая. Дать тебе ещё одно одеяло?

— Обнимите меня.

Раз уж с ней приключилась такая беда, то она ведь все равно могла напоследок воспользоваться единственный преимуществом, пришедшим вместе с нею?

Прикосновение.

Пусть не к живому человеку, пусть к кому-то, хуже, чем слоп.

Но он хотя бы теплый.

— Женщины, — проворчал Крест. — Даже помереть не можете без всех этих нежностей.

Однако он послушно лёг рядом, привлёк к себе Фобию.

Она осторожно пристроила голову на его груди, ощущая пронзительное, почти болезненное, невыносимо острое.

— Сколько мне осталось?

— Понятия не имею. Может, тебя через год машина задавит. А может через сто лет правнучка отравит крысиным ядом, чтобы поторопить противную бабку с наследством.

— А…

— Бэ! Завтра. Оллмотт уже почти подготовил псевдомагов. Мы попробуем вытряхнуть Наместника из тебя завтра. В полдень. Рановато, конечно, но дольше ты не протянешь.

— Вытряхнуть из меня… в кого?

Крест покрепче сжал её плечо.

— В слопа Безуму, разумеется, — с явным удовольствием сказал он. — Зря, что ли, я Иокима Гилморта в город за ней гонял?

Фобия приподняла голову, вглядываясь в его лицо.

— Вы хотите вернуть наместника… женщиной?

Крест улыбнулся.

— Представляю, в какой ярости он будет.

— Значит, вы способны что-то чувствовать? Радость? Злорадство? Раз способны укусить руку хозяина?

— Наверное, остаточные эмоции, — медленно проговорил он. — Фантомные эмоции. Знаешь, как это бывает? Лишится человек руки или ноги, а несуществующая часть тела может мерзнуть, чесаться, покалывать и так далее. Вот так же и с сердцем.

— Вы хотите его вернуть?

— Сердце-то? На что оно мне? Я хочу — сдохнуть. Мне около четырехсот лет. И большую часть из них я был покорным наёмником. Мне не нужно сердце. Мне нужно просто… выполнить свой долг и ощутить свободу.

— Он даст её вам?

— Надеюсь, что да. Но ты не бойся. Оллмотт о вас позаботится.

Она вздохнула и снова опустила голову ему на грудь.

— Останетесь со мной до утра? С вами я не плачу.

— Могу. Только я тебе без всякого врача диагностирую противоественную зависимость от своего мучителя. Думаю, надо выслать твоему папочке счет за диагностику ещё парочки извращений.

— Вы единственный, к кому я могу прикасаться. Если подумать, не такой уж и большой у меня выбор.

Самым главным её мучителем был осьминог внутри головы, куда там какому Кресту до него.

Но Фобия решила не вспоминать его всуе.

09

И так стало обидно, что она села на песок и заплакала. Нет, не заплакала даже, а беззвучно завыла, размазывая грязной рукой по лицу обильные слёзы.

Только что её вывернули наизнанку и свернули обратно.

И ничего не изменилось! Все её фобии, все до единой, остались на месте, и хищный осьминог по-прежнему сидел, притаившись, внутри.

Вокруг царила тишина.

Возле небольшой узкой речушки собрались все псевдомаги — восемнадцать и одна.

Холли всё ещё стояла между Антонио и слопом Безумой.

Оллмотт лежал на земле, и из его рта текла кровь.

Крест и слоп Безума застыли, глядя друг другу в глаза.

Лицо женщины обретало всё больше смысла. Лицо Креста — всё больше злости.

Небо не покачнулось. Земля не дрогнула. Небольшая узкая речушка не вышла из берегов.

Ни молний, ни грома.

Тишина.

Ритуал показался Фобии уж очень простым. Стоило к нему так долго готовиться?

Одновременный выплеск восемнадцати и одного магов. Свихнувшуюся энергию Оллмотт сконцентрировал прямо в проводника. Холли.

А потом… Фобия так и не поняла, что сделал Крест потом, но их троих — Холли, Безуму и Фобию — словно скрутило одной веревкой, и, когда она рассыпались на три части, всё внутри горело огнём.

Как изнасилование. Только сразу всего тела. А ещё мозга. И немножко души.

Не то что жить — умереть и то было противно в эту минуту.

Фобия с трудом добралась до реки, опустила руки в воду, ополаскивая лицо. Смывая слёзы, грязь, разочарование.

В лагере надрывалась тревожная сигнализация. Ещё бы. Такой выплеск. Но Крест запретил остальным подходить к берегу. Строго-настрого.

Сказал, что такая терапия.

Его бы самого…

При мыслях о Кресте стало совсем беспокойно. Фобия тревожно оглянулась, и как раз вовремя. Она увидела, как слоп Безума сделала шаг вперёд.

Ожидала удара. Слов каких-то. Не ожидала, что женщина вдруг крепко поцелует Креста в губы. Он тоже не ожидал, потому что не оказал сопротивления. Или наёмник не мог противиться своему господину?

Безума выпустила Креста из своих рук, и тот упал на колени, держась за грудь.

От лагеря бежала неугомонная Сения Кригг.

Бежала к Оллмотту, и шарф на ней развевался. На ней всегда что-нибудь развевалось. То шарф, то юбка, то боевое знамя любви к человечеству.

— Нянюшку Йокк, — прохрипел Крест. — Детям и Оллу.

Ему, судя по всему, требовался только гробовщик.

И вот тут всё зашевелилось. Зазвенела кандалами улетевшая к лагерю Цепь. Наверное, она подглядывала из-за деревьев. Запричитала Сения Кригг, падая рядом с Оллмоттом. Заговорили псевдомаги, многие из которых пошатывались. Кого-то начало тошнить в ближайшие кустики. Кто-то тоже опустился на траву. Холли и Антонио кинулись друг другу в объятия. Они так и не поняли, что случилось.

Никто не понял.

А Безума огляделась по сторонам, хмыкнула и пошла себе прочь, по-мужски засунув руки в карманы.

Наместник — всего лишь больная идея в теле слопа — на что окажется способен?

Крест даже не посмотрел ей вслед.

Он подошёл к Фобии и рухнул рядом. Так же, как и она недавно, стал ополаскивать лицо.

Прибежала нянюшка Йокк и другие педагоги. Немой тощий учитель Эраст и кок Боцман с явным трудом подняли огромного Оллмотта и понесли к лагерю. Сения Кригг бегала вокруг и сильно мешала. С помощью Нексов и нянюшки псевдомаги уходили тоже.

Раздался возмущённый крик Иокима Гилморта:

— Мой слоп сбежал! Сел на машину и сбежал!

Вскоре на берегу остались только Фобия с Крестом.

Прошло несколько часов, пока они смогли заговорить.

— Ты как? — спросил Крест.

— Паршиво. А вас Наместник поцеловал.

— Да. Но это не самое отвратительное, что он сделал.

— Он вернул вам сердце? Поэтому вы держались за грудь?

— Изрядно измятое, еле живое, сто восемьдесят лет проведшее в неизвестно в каком остойнике сердце. Теперь оно болит.

Фобия вдруг ощутила любопытство.

— Вы стали добрее? Чувствуете жалость? Сочувствие? Гнев?

— Ничего. Мне просто больно. Кажется, это сердце уже не способно чувствовать.

— Хотите утопимся?

Крест с сомнением посмотрел на речушку.

— Думаешь, здесь получится? Давай лучше просто искупаемся.

— Холодно.

— Не холоднее, чем внутри.

— Я же боюсь воды.

— Из тебя только что выдернули Наместника — разве тебе есть еще чего бояться? Не беси меня, Грин.

Фобия протянула ему руку и они, не снимая одежды, вошли в воду. Осьминог внутри неё что-то злобно зашипел, но щупалец выпускать не стал. Кажется, он признал Креста.

Вода была ледяной. Она сковывала движения, но и несла облегчение. Фобия с неохотой выпустила руку Креста и поплыла. Перевернулась на спину. Уставилась на небо. Вода, которую она всегда так боялась, несла исцеление.

— Он дал вам свободу? — спросила она.

— Не думаю. Он сейчас просто оглядится на этой земле, а потом призовёт меня. И это будет адом.

— Как вы вообще вляпались во всё это?

— Я расскажу тебе. Потом. Сейчас просто заткнись, ладно?

— Когда?

В лагерь возвращались бегом. Купание при таких температурах очень ускоряет движение.

Потери были незначительны. Только завхоз продолжал причитать по слопу. Кажется, он привык к нему.

Большая часть псведомагов пришла в себя уже к вечеру. Жевали на удивление вкусную кашу и испуганно переговаривались. Креста и так боялись, как огня, а после такого — подавно.

Он как закрылся в опустевшем домике Оллмотта, так и не показывался.

Его бывшее жилище обгорелым чёрным страшилищем стояло прямо в центре лагеря. Психолог тяжело болел в лазарете.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Фобия у сестры.

— Как будто через меня прогнали электрическое напряжение ядерной подстанции… Что это было, слоп возьми?

Ну уж нет. На такие вопросы пусть Крест сам отвечает.

Фобия посмотрела, как Сения Кригг взяла тарелку и пошла к лазарету. Кормить своего истинного мага.

Потом попросила у кока добавки.

Чем она хуже старой девы, хотелось бы знать?

Крест лежал, отвернувшись к стене. Услышав, как скрипнула дверь, коротко приказал:

— Вон.

— Сегодня каша не сырая и не горелая. Нормальная каша.

— Вон.

— И нечего так переживать. Подумаешь, поломанное сердце! Подумаешь, вечное рабство! Привыкать вам, что ли?

Крест перевернулся, сел.

— Грин, что тебе от меня нужно?

— А что у вас есть?

— Поломанное сердце и вечное рабство. Хочешь?

Она села рядом.

— Почему ничего не изменилось? Псевдомаги остались псевдомагами. Мир не исцелился с возвращением Наместника.

— Потому что это мощное оружие в борьбе за власть. Он будет торговаться.

— Значит, нужно помочь ему получить эту власть? И тогда люди перестанут становиться слопами?

Крест хмыкнул.

— Давай сюда свою кашу.

Она смотрела, как жадно он ест.

— Вы похожи на несвежего покойника.

— Я и есть несвежий покойник.

Отставил тарелку, улегся на спину.

— Иди.

— Пожалуйста, господин Крест. Обращайтесь ещё, господин Крест.

Фобия бесстрашно легла рядом. Свернулась калачиком под его боком. Уткнулась носом в сильное плечо. Он вздохнул. Коротко. Обречёно. Привлек её к себе.

— Что же ты творишь, Грин. Глупое, не знающий прикосновений ребенок.

— С мертвым Наместником внутри себя быстро взрослеешь. Я сейчас сама как мой осьминог — жадный и безжалостный.

Обнимавшая её рука приподняла Фобию над собой, Крест уложил её поверх себя, посмотрел в близкие глаза.

— Это потому, что мама тебе в детстве не говорила держаться подальше от подобных мне чудовищ.

— У меня вообще не было в детстве мамы.

— Что изменилось в вас после возврата сердца?

Он секунду подумал, потом ответил довольно откровенно:

— Пожалуй, я испытываю нечто, похожее на одиночество.

Его дыхание касалось губ. Тёплое. Терпкое. Он вкусно пах. Как Фобия приподнялась повыше, положила руки на полуседые виски.

— Обещайте, что не будете ругаться.

— Буду. Но завтра.

И сам поцеловал её.

Они не нравились друг другу, и чаще всего Фобия испытывала страх и ненависть, и не было никакой нежности или чего-то в этом роде. Сегодня их вытряхнули наизнанку, и они просто не придумали, как еще ощутить себя живыми. Кем-то, кто еще может принимать решения, пусть даже совершенно отстойные.

Он поцеловал её, и одновременно широкие ладони скользнули по спине, прижали к себе сильнее, спустились ниже, стискивая в кулак подол потрёпанной длинной юбки.

А она разве надеялась, что отделается одним поцелуем? Вообще ни на что не надеялась. Идиотка и есть.

Но в этом чокнутом лагере с ним одним можно было ощутить себя не беспомощной игрушкой в вихре разных энергетических потоков.

Щетина была жёсткой, и губы были жёсткими. И волосы на висках под её руками. И грудь, на которой стало вдруг так неудобно. И она замирала от своей храбрости, когда гладила его по лицу, и сама целовала в шею, и покрывала торопливыми поцелуями плечи. Майки — это так хорошо. Майки оставляют так много обнажённой кожи. Так мало. Недостаточно.

Со стоном, со всхлипом — ведь пришлось отрываться, и он вдруг стал дальше, а надо, чтобы ближе, она отстранилась, позволяя ему стянуть с себя футболку. Стало прохладно, но когда он накрыл своими широкими ладонями грудь, то горячо. Без майки лучше. Больше простора.

Он перевернул её на спину, навис сверху. Как небо. Как солнце. Как месяц. Глаза совсем потемнели. В них была ночь. И никаких звёзд. Губы сомкнуты. Такая строгость. И она потянулась к ним поцелуем, чтобы отогнать эту жёсткость. Он ответил с готовностью, даже с жадностью. Коленом раздвинул ноги. И только от этого одного движения внутри живота возникло пекло. Адовое, невыносимо горячее, тягучее пекло.

Хотелось ему объяснить — как это. Но она не знала таких слов. Поэтому просто обхватила его ногами за талию, и он вдруг посмотрел на неё — цепко, внимательно. Так, будто ночь в его зрачках стала живой.

И от этого взгляда стало совсем невыносимо. Будто мало того, что она голая, так еще и душа лишилась одёжек. Но выдержала. Не отвела глаз. Лишь только кивнула, вдруг догадавшись, какого ответа он ищет.

Ну конечно же, да. Попробуй только отодвинуться. Хотя бы на миллиметр. На секунду. На поцелуй.

Если бы она могла говорить, то обязательно рассказала бы, каково это — прикасаться к другому живому существу. Когда ты всю жизнь были лишена ласки.

Но, наверное, он знал это сам. Не зря же всё гладил её и целовал — куда попадёт — даже после того, как вошёл, и боль принесла ощущение того, что Фобия существует на самом деле. Она есть. Она настоящая. И мир разлетелся на миллиарды разноцветных осколков. И даже потом, когда первая дрожь пронзила их почти одновременно, всё никак не мог выпустить её из своих рук, словно негаданно завладел величайшим сокровищем. И была в этом какая-то отчаянность, безнадёжность, и ужас сменялся страстью, и она никогда не думала, что её тело способно ощущать столько всего сразу.

И не только оно. Что-то непонятное, но очень щемящее.

И Фобия всё целовала его туда, где пряталось его искалеченное сердце. Словно через кожу пыталась вдохнуть в него жизнь. А он рычал и поднимал её голову, ища и находя губы. И сцепившись намертво зрачками они снова соединились, не отпуская друг друга взглядами.

После ужасного дня. После ужасной жизни. И даже немножечко смерти.

Как купание в ледяной воде. Попытка выжить.

Почему именно он? Почему именно она?

Ответы они поищут потом. Если переживут эту ночь.

— И что дальше?

— В смысле? — Крест лениво пошевелился, голос звучал сонно. — Собираюсь ли я делать тебе предложение и прочий бред?

— Дурак… В смысле — что мы будем делать дальше с Наместником?

Он приподнялся на локте, вглядываясь в её лицо.

— Мы? — спросил насмешливо. — Ты, Грин, здесь совершенно не при чём.

Она смотрела в его близкое, усталое лицо и понимала, что эта случайная ночь, крохотная остановка на его длинном пути, совершенно никак не могла повлиять на дальнейшие дела и планы.

— Я останусь в лагере до тех пор, пока Наместник не призовёт меня, — Крест упал головой на подушку, зевнул. — Потом, думаю, дежурным по лагерю останется Оллмотт, он справится.

— А я?

— А тебе пора идти к себе, если не хочешь опоздать на утреннюю пробежку.

Чуть не плача, она встала, торопливо натянула юбку, поискала футболку. В дверях он её окликнул:

— Грин… Постарайся сделать так, чтобы тебя никто не увидел.

Она всё-таки заплакала. Но уже на улице.

Несмея лениво приоткрыла один глаз, услышав вошедшую соседку:

— Цепь тебя убьет.

— Ручек — нет, ножек — нет, — огрызнулась Фобия, доставая полотенце из рюкзака. — Силой своей ненависти убивать будет?

На улице светало. Если она сейчас уснёт — то совершенно точно не проснётся вовремя.

Холодный душ. Почему вода всегда холодная? Почему вокруг всегда так холодно?

На пробежку она всё-таки опоздала. Но не потому, что проспала, а из-за Антонио. Он перехватил её у сарая с коровой Киской (утреннюю дойку никто не отменял).

— Давай помогу ведро донести до кухни, — сказал хмуро.

Фобия поставила его на землю и отошла. Ровно на метр. Антонио вздохнул и взялся за ручку.

— Я хотел сказать, что тот поцелуй… Он очень важен для меня.

— Мы чуть весь лагерь не разнесли.

— Бывает… Фобия, может нам постепенно привыкать друг кдругу? По миллиметру в день? Это ничего, что долго и сложно. Я могу.

— А я?

Он посмотрел недоумённо. Вроде сама с поцелуями бросалась.

В молчании дошли до кока Боцмана, отдали ему молоко. Отправились на плац.

— Антонио, Нэна тебя любит.

— Да знаю я… Ты думаешь, я боюсь? Просто… Меня тянет к тебе, Фоб.

Всех нас куда-то тянет. Как правило, не туда.

Она остановилась. Подумала о том, что расклад — как во всех сентиментальных романах, жадно прочитанных от скуки. Плохой мужчина — хороший мальчик. Первому не нужна, второй не нужен ей. Банально до смеха.

Видимо, давно сдерживаемая истерика, наконец, подоспела.

Фобия засмеялась и не могла остановиться. Даже ухватилась рукой за стену чьего-то домика, так весело ей было.

— Прости, — с трудом сказала она обиженному Антонио. — Давай попробуем для начала уцелеть в этом лагере.

— Да, — он скривился. — Это точно. Что вот вчера случилось?

— Может, Крест объяснит?

— Он объяснит… и ещё раз объяснит, сам не рад останешься.

— Ну или Оллмотт.

— Представляю. «Было. Прошло. Хорошо».

Теперь и Антонио посмеивался.

К плацу пришли, улыбаясь.

Напрасно.

Крест вообще не любил опоздавших. А улыбающихся опоздавших — тем более.

— Грин! Варна!

Дежурный по лагерю спрыгнул с высокого верстака, на котором Иоким Гилморт любил заниматься столярными работами. Глумливо поклонился — низко, до земли.

— Спасибо, что соизволили! Осчастливили…

— Ещё дополнительных пять кругов? — спросил Антонио опасливо.

Крест посмотрел на него презрительно.

— Неа. Не угадал. Плюс пять кругов за недогадливость… А за опоздание — расчистите сегодня то, что осталось от моего домика. Чтобы к вечеру была красота и чистота.

Ну ладно хоть так. Не самое неприятное наказание. Могло бы быть хуже.

Это она погорячилась с такими выводами. Проклевала носом занятия, обедать даже не пошла. Казалось, что если съесть хоть что-нибудь, то заснёшь на сытый желудок хоть стоя, хоть сидя.

Разобрать небольшой домик — ерунда. А вот таскать обгоревшие доски за территорию лагеря — непосильный труд. Вездесущая зола быстро закоптила лёгкие, руки моментально покрылись волдырями и ссадинами. И Фобия, и Антонио уже через несколько часов работы выглядели, как два оборванца — перемазанные золой, вспотевшие, волосы липли к голове. Ужас.

Впрочем, внешность беспокоила Фобию меньше всего. Они даже подшучивали друг над другом. Поначалу. Пока силы были.

Когда дотащили последнюю длинную деревяшку (вдвоём, она за один конец, он за другой) на то место, что служило лагерю свалкой — уже стемнело. Без сил повалились на землю прямо там, возле овражка.

— Надо будет подмести ещё, — безрадостно сказала Фобия.

— Ты иди. Я сам, — рыцарски предложил Антонио.

Предложение было заманчивое. Очень.

Но, как ни устала Фобия, возвращаться в их домик с Несмеей не хотелось. Знала — стоит голове прикоснуться к подушке, так навалится страшное одиночество. Теперь Фобия знала два вида одиночества — до вчерашней ночи и после. Первое было невыносимо. Последнее — смертельно.

Полежали, глядя на звезды. Поделились наболевшим:

— Смотри, какой волдырь вскочил!

— А у меня тут — нога опухла. Уронила бревно на щиколотку.

— Синеет.

Кряхтя и постанывая, и всё-таки хихикая над этим, побрели к лагерю.

— Если бы меня видел сейчас папа!

— Если бы я видела сейчас папу…

— Мой бы сказал: «Сын! Ты даже в комнате был не в состоянии прибраться».

— А я бы сказала: «Отец! Я даже в комнате никогда не могла прибраться.»

— Потому что у тебя не было комнаты!

Почему-то это тоже показалось смешным, и они опять захохотали. Видимо, свихнулись где-то там, между тем, как выносили кровать и обломки шкафа.

Крест наворачивал круги на расчищенном пятачке.

— Мало того, что не уложились вовремя, так ещё и гогочете во всё горло после отбоя. Нормальные люди уже спят, между прочим.

— Простите! Мы сейчас тихонечко подметём только, — сказал Антонио, сгоняя улыбку.

— И так же тихонечко ляжем и помрём на пепелище, — прошептала Фобия.

— Не обращайте на нас внимания, — продолжил Антонио.

— Вороны знают свое дело! К утру от наших тел ничего не останется.

Крест смотрел на них странно.

Убьёт? Заставит бежать? Шить ему новые штаны? Заплетать триста пятьдесят косичек на хвосте коровы?

— Ох! Киска! Она же не доенная, — спохватилась Фобия. — Антонио!

— Ковыляй уже, — добродушно отозвался он.

Торопясь, а оттого сильнее хромая, Фобия пошла к сараю.

Киска встретила её обиженным мычанием.

— Сейчас, моя ласточка, — виновато проговорила Фобия, тщательно моя руки.

Доила и плакала — от боли в израненных ладонях. Киска тоже недовольно подрагивала носом. Видимо, ей не нравились прикосновения Фобии. В качестве извинения она обильно смазала вымя мазью. Утреннее молоко будет пахнуть вазелином.

Так им всем и надо.

Кок Боцман встретил её хмуро.

— Ты сегодня позже обычного.

— Ну да. Заигралась в карты с друзьями.

— Ужинать будешь?

Она только часто закивала, вдруг ощутив сильный голод.

Кок уселся напротив, глядя, как Фобия торопливо жует.

— А вот у меня на корабле старпом был, — сказал он задумчиво. — Так он в особо сильный шторм, да если напьется, как и ты враскорячку ходил…

— Ногу ушибла.

— В лазарете нет никого. Оллмотта Сения Кригг забрала. У меня жена была в Старопримске… С виду такая же — пальцем перешибёшь. А на деле — огонь.

Это Сения Кригг огонь? Фобия вспомнила, как та решительно неслась к ним на берег вчера.

Ну да. Огонь.

— Так пройдет.

— Силой ведь притащу к нянюшке Йокк.

— А я вашу энергию в чёрные дыры отправлю.

Кок очень необидно засмеялся.

— У тебя вон ложка из рук падает. А всё туда же!

Делать было нечего. Пришлось тащить свою тушку в лазарет.

Хорошие существа — нянюшки. Попади к ним только в руки.

Фобия блаженно жмурилась, когда целительница хлопотала вокруг неё, смывала грязь, обрабатывала болячки, натирала пахучей мазью опухшую щиколотку. Наверное, дети себя так каждый день чувствовали. Нормальные дети. В безопасности и уюте.

Ещё бы смазать чем-нибудь больное сердце.

Резь в груди была неимоверной. Может, повезло, и случился инфаркт? Глядишь, к утру и гробик Иоким Гилморт сколотит. Он это дело любит — колотить.

— Можно мне каких-нибудь капель… От сердца?

Нянюшка Йокк погладила пациентку по волосам.

— Существовали бы такие, детка. Снотворного вот могу дать.

— Обезболивающего…

Но Фобия уже и без всякого снотворного падала в сон, как в тёмную яму.

10

А потому что нельзя недооценивать ревнивых женщин. Пусть даже и мёртвых.

Ничто не предвещало беды.

Был вечер, и погода была на удивления мягкой, тёплой.

Фобия и Несмея рыбачили с Эрастом Лемом, болтая о том о сём.

— У нас под водой был обычай — как только приятный утопленник попадал, кто первый его оживит — тот и вада, — говорила бывшая русалка. — Понятно, что навсегда мы его оживить не могли, так, поиграть только.

— А я очень радовалась, когда на ужин яблочное суфле приносили…

Все трое одновременно вздохнули, вспоминая вкус яблочного суфле.

— Клюёт! — завопила Несмея так громко, что Эраст посмотрел на неё с глубоким осуждением. Потому что если и клевало — то от такого крика сразу бросило это делать.

Фобия встала на самом краю, вглядываясь в поплавок.

Это было единственным местом, где река хоть немного становилась глубокой. Ну да, нужно было отойти подальше от лагеря. Зато хоть рыба встречалась. Редко, конечно.

Фобия не сразу поняла, почему её пронзил такой неприятный, смрадный холод. Тюремный призрак Цепь вонзилась в её тело и теперь раскачивалась в нем, истошно завывая что-то. И Фобия, не удержавшись на краю, скатилась в воду.

Страх воды вчера остался в прошлом, а вот плавать ей негде было научиться. Даже под водой Цепь барахталась вокруг, не давай собраться, сгруппироваться, попробовать выплыть. К тому же Фобия сильно приложилась головой о какую-то корягу.

Быстрой огромной рыбой мелькнула рядом Несмея. Ухватила за волосы, потащила на поверхность.

На берег вынесла, практически, на руках.

Выкашливая воду и рвоту, Фобия стояла на коленях. Цепь хохотала рядом.

— Дура, — сказала ей Фобия.

Из раны на голове капала кровь.

Эраст бросил Несмее свой пиджак, и та укутала пострадавшую.

Нянюшка Йокк встретила Фобию как родную.

Голова перевязана, нога в тугой повязке. Хорошо хоть Киску успела подоить до рыбалки.

Красота-то какая.

— Грин, ты специально это делаешь? — злобно спросил Крест, появляясь на пороге.

Неудивительно, позорное возвращение в лагерь не видел только ленивый.

— Да, конечно, — ответила Фобия. — Бьюсь разными частями тела обо что ни попадя.

— Я заберу её, — сказал Крест нянюшке. — Надо думать, тебе надоела эта заноза за два дня.

— Снотворное захвати, — засуетилась старушка. — Девочка кричит по ночам.

— Обойдётся, — раздражённо отмахнулся Крест, приглядываясь к Фобии — как бы её ухватить, чтобы больные конечности не задеть.

— Я сама, — гордо ответила она, вставая.

А так хотелось к нему на руки. Прижаться в твёрдой груди. Почувствовать себя маленькой.

Но сердце уже радостно пело в груди, адреналин позволял ощутить себя всемогущей.

— Вперёд, — скомандовал Крест.

Лагерь спал, а домик Оллмотта стоял всего в нескольких метрах от лазарета.

Сам психолог, судя по всему, прочно обосновался у Сении Кригг. Везёт же людям. Не прячутся по углам.

Крест налетел на неё, не успела дверь закрыться. Всё-таки подхватил на руки — видимо, тоже хотел ощутить её вес, почувствовать её всю — с больной головы до ног — в своей власти. Она радостно обвила руками его шею, застыла, вдыхая знакомый запах.

Он сел на кровать, не разжимая объятий. Помолчали какое-то время, наслаждаясь близостью друг друга.

Предчувствие скорой беды, скорой разлуки отступило назад.

Она понимала, почему вчера он так упорно дистанцировался от неё. И понимала, почему пришёл сегодня.

Кончился запас кислорода.

Было бы у них время — было бы всё по-другому. Но Наместник мог вернуться когда угодно, вот даже в эту секунду, и времени не было.

А от таких подарков судьбы не отказываются.

Умирающий от голода человек не сможет воздержаться от предложенной еды. Даже если точно знает, что она отравлена.

Всё равно умирать.

А так умирать задорнее.

— Расскажи.

— Расскажу.

Прислонился спиной к стене, поудобнее перехватил её в своих руках.

— Что ты хочешь знать?

— Сколько тебе было лет, когда ты присягнул?

— Восемнадцать.

— Зачем?

— За 385 лет мир настолько изменился, что я даже не знаю, как найти слова, Грин. Тогда были касты. Вся страна делилась. Каста торговцев, каста воинов, каста лучезарных… Невозможно было перейти из одной касты в другую. Если воины — значит и отец твой воин, и сыновья ими будут.

— А ты?

— А я был рабом.

Она потрогала страшный застарелый ожог на шее.

— Да. Там было клеймо. Я выжег его и сбежал от хозяина. Мне было пятнадцать. Я слышал о Наместнике. Он обещал равенство. Я искал его два года. Побирался. Прятался. Хватался за любую работу. Бродил по стране. И ещё год я служил ему, прежде, чем он принял мою присягу.

— Убивал?

— Всё делал. Я только одного не учёл. Что из касты рабов был выход на тот свет, а из службы Наместнику — не было.

— Даже смерть не доступна?

— Даже она.

— А ещё раз убежать ты не можешь?

Он хмыкнул. Поправил повязку на голове.

— Болит?

— Уже нет.

— Моя верность Наместнику… Это не клеймо на шее. Не выжжешь. Это внутри меня. Это то, чему я не могу сопротивляться. Безусловная, абсолютная покорность, Грин.

— Мне кажется, что вот сейчас ты бунтуешь.

— Да… Но если он прикажет убить тебя — я это сделаю. Не смогу сопротивляться приказу.

Она содрогнулась.

— Зачем ты это говоришь?

— Чтобы ты поняла. Чтобы не надеялась.

Она засмеялась:

— Разве надежда для таких, как я? Трусость — моя натура. У людей причины для выплесков, как причины. А у меня — антилопы. Мы оба с тобой заложники. Я у своих фобий, ты у своего Наместника. Не принадлежим себе.

— Ты вырвешься. Ты уже почти. Оллмотт присмотрит, и однажды твой осьминог станет покорной собакой, которая будет тебя защищать. Я вижу о чем говорю, Грин, ты выросла в таком ужасе, что станешь отличным бойцом.

— Но тебя уже не будет рядом.

— Точно.

— А если я не хочу быть бойцом?

Но он помотал головой. Зажмурился даже.

— Не думаю, что хоть у кого-то из этого лагеря остался выбор. Каждого из вас Оллмотт отбирал лично и на каждого из вас у него свои планы.

— Какие?

Крест лишь вздохнул.

И так почти невозможно. Почти. А если начать думать о перспективах — так и вовсе рехнёшься.

— Ты любил когда-нибудь?

Он изумлённо посмотрел на неё. «Какие глупости в твоей голове», — говорил этот взгляд.

И правда. Когда ему. Всё служба да служба.

И она, усугубляя эту невозможность, вгоняя её самым остриём в душу, потянулась к нему с поцелуем.

Ну и что такого, если без него у неё предынфарктное состояние? Что боль в груди ощущается на физическом уровне?

— А если убить Наместника?

— Что?

— Не как в прошлый раз… А насовсем? Почему он тогда не до конца умер?

— Потому что у него было моё живое сердце.

— Не отдавай ему больше.

Он засмеялся.

— Теперь у него живое тело, лишенное души. Впрочем, она ему все равно без надобности. Глупо убивать того, кто может воссоединить магию, правда? Вся эта история со слопами — чистое безумие.

— Я буду беречь себя, когда ты уйдешь, — решила Фобия, осторожно усаживаясь на нём верхом. Всё везде болело, вот засада. Обхватила руками небритые щёки. Губы Креста дрогнули и выдали совсем уж несусветную глупость:

— Варна. Он липнет к тебе, он из хорошей семьи. Воспользуйся им.

Чтобы заглушить эту чушь, Фобия принялась торопливо целовать Креста — лицо, страшный шрам на шее, седые виски.

Ему почти четыреста лет. Это как целовать вечность. Если задуматься — целая пропасть лежала между ними. Десятки, сотни, тысячи пропастей.

Никаких пересекающихся судеб. Короткая встреча.

Сколько они унесут с собой?

Крест уже не думал о прошлом или будущем. Он уже горел в этом настоящем, срывая с неё одежду, раздеваясь сам.

Какая разница, что там было, или что будет.

Вот же оно — настоящее. Вздрагивает, жарко прижимается, тянет за волосы, подставляет плечи под поцелуи, распоряжается его руками, как хочет.

И даже кусается.

Кто же мог предсказать ему такую вот Фобию Грин? Знал бы — ждал бы. Много-много лет в тюрьме ждал такой мимолетной встречи. Было бы проще. Было бы легче. Был бы смысл.

Даже в этих двух ночах было больше смысла, чем в нескольких столетиях.

Смысл уже почти рычал, трясущимися руками расстёгивая ремень на его штанах.

Вот как оно бывает. Живёшь себе-не живёшь. Вроде как труп. Вроде как давно уже. И полностью уверен, что никому и никогда. Такой вот — искалеченный. Такой вот — не умеющий. Без внутреннего света. Без нежности. Без всех этих составляющих, что делают человека человеком. А юная, несмышлёная, страстная девочка плачет от счастья, когда ты касаешься языком ложбинки у неё на шее.

Незаслуженная награда. Но скорее всего — наказание. И эти пальцы в его волосах, и тихий, невнятный шёпот, и эта готовность, с которой она принимает его, подстёгивает его, нахально задаёт темп.

Девчонка.

Наместник вернулся через неделю. Фобия и Нэна шли к лагерю от душевых, неся с собой постиранное белье.

— Представляешь, Сения Кригг и Оллмотт. Я, как увидела их, так и умерла на месте. Старики-то ещё помнят, что такое поцелуи, — болтала Нэна. — Этому Оллмотту миллион лет, наверное.

— Да не так уж и много.

— Да он с Крестом в тюрьме сидел… Ох, а если и Крест заведет себе подружку? Ужас-то…

— Хватит с него Цепи.

— И то верно…

В лагере остро пахло лимонами. Иоким Гилморт вчера привез несколько ящиков, и Крест заставлял воспитанников и педагогов жевать кислые дольки. Очень уж похолодало, и все чаще в лазарет нянюшки Йокк приходили пациенты с красными носами и гулким кашлем.

Фобия услышала звук работающего мотора тогда, когда развешивала простыни.

Позабытый звук — машины здесь не ездили. Гилморт иногда ездил в город. Вот и всё.

Рука так сильно стиснула ткань, что простынь соскользнула с верёвки, когда в центр лагеря влетел джип. Из него выпрыгнула вдруг ставшая очень резвой слоп Безума, с любопытством повертела головой. Крест отошёл от Оллмотта, с которым разговаривал, приблизился к Безуме. Она что-то негромко и быстро сказала ему, и наёмник кивнул, сел за руль. Слоп вальяжно развалилась на заднем сидении. Джип скрылся за деревьями. С заунывным визгом за ними полетела Цепь. Наместник, наёмник, призрак. Троица мертвецов.

Всё.

Он даже не оглянулся. Не поискал её глазами. Не попробовал помедлить.

Фобия подняла с земли упавшую простынь. Начала медленно отряхивать её от грязи.

Лагерь потрясённо молчал.

Все думали о Безуме и о переменах, приключившихся с ней.

Неужели это лечится?

— Да перестань ты грязь размазывать, — очнулась Нэна. — Это надо стирать заново.

И Фобия покорно выпустила из рук простынь, отчего та снова шлёпнулась на землю.

— Эй… Ты сама стала слопом, что ли? — удивилась Нэна.

Оллмотт ударил по ржавой железяке, висевшей в центре лагеря.

Общий сбор.

На плацу было особенно ветрено и неприятно.

Псевдомаги стояли, подрагивая. Оллмотт прокашлялся:

— Вещи. Только необходимые. Уезжаем через час.

И собрался уходить. Однако, его остановили недоумённые голоса:

— Мы уезжаем?

— Куда?

— Зачем?

— А Киска? — громко спросила Фобия. Её очень сильно волновало сейчас, что будет с коровой Киской.

Психолог посмотрел с растерянностью. Кажется, он ожидал, что все молча послушаются.

— Некс! — позвал негромко.

Ола и Епсин Нексы в жизни лагеря почти не участвовали. Жили в каком-то собственном измерении, и, как только заканчивались их уроки, ученики тут же забывали о них. Поэтому появление рядом с Оллмоттом Епсин Некса удивило аудиторию.

— Объясни, — велел Оллмотт.

Некс посмотрел на псевдомагов, широко улыбнулся. Забрался, как это обычно делал Крест, на верстак, скрестил ноги.

— Дорогие детки, наступает зима, и мы переезжаем в другое место. Где нам будет теплее и комфортнее.

— Всё. Объясни, — потребовал Оллмотт.

Некс посмотрел на него страдальчески:

— Они же сейчас вопить начнут.

— Пусть попробуют.

— Дорогие детки, — снова широко улыбнулся Епсин, — так случилось, что полторы недели назад вы оживили мёртвого Наместника, а теперь он отправился покорять эту страну. Как только он придёт к власти и снова сольёт магию воедино, вам придётся убить его. А теперь — полдник!

Все молчали.

Большинство даже не понимало, о чём идет речь.

Звучало всё это дико.

Оллмотт вздохнул.

— Тюрьма — специально. Чтобы с наёмником. Помочь воскреснуть. Ждать магического соединения. Потом убить. Хотели армию. Но вы лучше. Если управлять энергией. Научу. Время есть. Выбора — нет.

— Он знал об этом? — спросила Фобия.

Оллмотт посмотрел на неё долгим взглядом.

— Знал бы — сообщил наместнику. Не знал. Очень старался не знать.

Псевдомаги отмерли. Гул голосов закружил по плацу.

— Что значит — убить?

— Как это — нет выбора?

— Я папе позвоню.

В воздухе отчетливо закружились первые воронки намечающихся выплесков.

— Ты… — Сения Кригг шла между воспитанниками и пылала таким гневом, что псевдомаги от неё откатывались волнами. — Кто ты?

— Белатор.

Вот так вот. Один из топов военизированного отряда магов. Элитного. Закрытого.

С высшими допусками. Белаторам запросто могли отдать девятнадцать псевдомагов на растерзание. И еще десять раз по столько же.

И командоры даже не спросили бы, для чего. Этому отряду не принято было задавать вопросов.

Фобия хмыкнула и пошла собирать вещи. Шум на плацу увеличивался.

Бедолаги. Они еще не поняли, что у них действительно нет выбора.

11

Три года спустя.

— Ааааааааааааааа!

Фобия откатилась в сторону, пытаясь оказаться как можно дальше от Антонио. Щупальца его выплеска тянулись за ней с немилосердной жадностью.

— Одеяло, Грин. Ну же!

Она сцепила зубы, стараясь бороться.

Как там учил Крест? Ненависть. Самое сильное чувство на свете. Сейчас, в минуты огненной боли, она ненавидела их всех — невозмутимого Оллмотта, Антонио — а ещё в любви клялся, ублюдок! Стоило дорваться до её энергии, куда только подевались все чувства. Наркоман и есть наркоман.

— Грин! Пол-минуты до слопа!

Голос Оллмотта разорвал цепь её размышлений. Она с трудом вздохнула и представила себе это одеяло — непроницаемое, спасительное. Сейчас укроется им, а потом всех перебьёт к чёртовой матери.

Полегчало.

Может, прямо сейчас ударить Антонио в ответ?

Антилопы, масляная краска, разрытые могилы.

Мрак.

Не помогло.

Крест в услужении у Наместника.

Ага, осьминог услужливо поднял голову. Спокойно, родной, не так быстро. Аккуратно, несильно, мы не хотим превратить Антонио в безмозглую куклу. Вот так вот, осторожно, больше похоже на щекотку. Закричал, голубчик? Будешь знать, как паразитировать.

— Хватит.

Оллмотт.

Безусловное выполнение команд. Иначе беда.

Антонио и Фобия снова закричали, загоняя назад свои выплески. Отдышались. Подали друг другу руки, вставая. Тяжело привалились плечом к плечу.

Главное — не забывать дышать.

— Тренировка окончена, — проинформировал Оллмотт, и как раз вовремя, потому что дверь спортзала открылась, и вошла Нэна.

Даже сейчас, спустя пару лет после того, как она выбрала свой путь, смотреть на девушку было неприятно.

Хотя ничего в ней не выдавало первой древнейшей. Строгий костюм, гладкая прическа, изящные очки. Ни дать, ни взять — аристократическая зануда. А на самом деле — шлюха.

Фобия уже даже ругаться перестала.

С тем, что бордель — самый верный источник информации, не поспоришь. С тем, что любовь Нэне не светит, а тела не жалко, тоже. А всё равно обидно. Можно же было по-другому.

Но Нэна была нацелена на самоуничтожение.

Как и все они, впрочем.

— Сения зовет пить чай, — сказала Нэна.

Поплелись в столовую, всё ещё борясь с дрожью в коленях.

За столом уже сидела Несмея, она прижималась локтем к локтю Эраста.

Класл, Боцман и Епсин Некс играли в карты на диване. Ола накрывала на стол. Сения мрачно громыхала посудой на кухне. Холли читала книгу, валяясь на полу.

Иоким Гилморт что-то строгал ножом, сидя в углу.

Вот и всё их маленькое войско.

Слишком маленькое, чтобы бороться с Наместником.

Остальные псевдомаги не жили в особняке. Оллмотт, наскоро подлатав их психику, расфасовал воспитанников по стратегически важным заведениям.

Например, диспетчер такси. Или владелец бара. Или посудомойка в резиденции Командора. Большей частью их не беспокоили. Жили себе люди, работали. Не кидались за чужой энергией — уже благо. Но изредка Оллмотт всё же дёргал за ниточки.

— Что? — спросил он у Нэны.

Она тяжело, устало села рядом с Несмеей. Бывшая русалка тут же оторвалась от Эраста и протянула Нэне кружку чая.

Эраст и Сения остались с ними из чувства ответственности за псевдомагов. Иоким — потому что ему некуда было податься. Боцман — из врождённой любви к авантюрам. Нексы потому, что разыскивались за мошенничество во многих штатах, а ещё потому, что немножко являлись тайными агентами белаторов.

— Наместник появился в столице, — сказала Нэна.

— Уверена?

Девушка достала из кармана листок бумаги и кинула его на стол.

С фотографии смотрел на мир молодой, обаятельный мужчина, он широко улыбался, а глаза выражали уверенность в себе и некую задумчивость.

— Наместник сменил тело? — с любопытством спросила Холли, подходя к столу.

— Похоже, — Нэна кивнула. — Теперь его зовут Мерак Леви.

Три года ни о нём, ни о Кресте не было слышно ни слова. Где прятался, чем был занят — неизвестно.

И вот, выплыл на поверхность.

Фобия сглотнула, пытаясь утихомирить боль в груди.

— Аргументы? — уточнил Оллмотт.

— Мои клиенты… особые клиенты, — Нэна вызывающе вскинула острый подбородок. — Они говорят о том, что Мерак Леви активно начинает искать союзников среди политиков, находящихся в оппозиции Командору.

— Такие бывают? — хмыкнул Антонио.

— Всегда бывают недовольные. После того, как Командор выпустил декрет, увеличивающий лимит поглощённой энергии для псевдомагов, особенно.

И после того, как проиграл войну и загнал страну в безжалостные долги контрибуции. Фактически, государство находилось во владении победителей. Другое дело, что победители предпочитали качать финансы и ресурсы, а не тратить силы на контроль завоёванных территорий.

Позови людей новой войной за свободу, так они вытряхнут из сундуков не успевшее заржаветь оружие и с патриотическим песнопениями отправятся умирать. А если еще подкрепить обещанием магического слияния…

Странно, что Наместник так долго готовился и выжидал. Не могла же смена тела занять столько времени.

Ох, были у него в рукаве хорошо заныканные джокеры, как пить дать.

Вопрос, рвавший сердце Фобии, задала Несмея. Сжалилась над подругой.

— Наёмник с ним?

Нэна пожала плечами.

— Поговаривают о новом телохранителе Командора. Морда зверская и вся в шрамах, — сказала Холли. Она работала вахтёром в пресс-службе столицы. Принимала одежду, выдавала номерки, улыбалась мужчинам и хвалила прически женщин.

— Почему молчала?

— Потому что вы были на тренировке, когда я вернулась.

Значит, вот на что были потрачены эти годы — чтобы Крест мог поближе подобраться к Командору. Новый телохранитель, как же.

Фобия бежала. Утро заливало ярким светом улицы, отсвечивало в необъятной голубизне океана, превращало золото прибрежного песка в платину.

Здесь, в столице, самой южной точке страны, не было сосен. Здесь буйствовала яркая, сочная зелень, здесь один пляж сменялся другим, а торговцы на улицах предлагали охладительные напитки и мороженое.

Город просыпался, радостно наполняясь шумом и движением.

Фобия бежала, лёгкие свободно и легко пили кислород, тело пело от наслаждения. Движение. Жизнь.

Эти минуты необходимы были ей, чтобы осознать себя здесь и сейчас. Потому что каждая ночь отбрасывала её в тогда и там.

Сны о коротком сне.

Фобия бежала.

Мирное течение мирной жизни. Глядя на булочников, открывающих свои лавки, на детей, которые обгоняли её на велосипедах, красавцев в шортах, выгуливающих собак, никто бы не мог сказать, что страна, фактически, находится в оккупации. Финансовой.

Побеждённые изо всех сил делали вид, что и так, в несвободе, можно жить как ни в чём не бывало.

Фобия любила этих людей. Любила смех этого города. Любила оптимизм этого города.

Её размышления прервал шум, раздавшийся через дорогу. Неприметная серая машина уткнулась носом в стену, из салона валил дым.

Улица немедленно наполнилась движением. Из других автомобилей вывалились одинаковые мужчины в одинаковых костюмах, часть из них бросилась к дымящемуся автомобилю, другая — рассыпалась по окрестностям. Фобия увидела, как многие из них достали оружие.

Её, застывшую напротив, цепко схватил за руку один из одинаковых:

— Ты видела, кто бросил бутылку с горючей смесью?

— Я бежала. Я не смотрела.

От его прикосновения осьминог паники лишь слегка заворчал, но и не подумал поднимать головы. Всё-таки Оллмот молодец — три года ежедневных тренировок непрошли даром.

Из дымящейся машины в окружении чёрных пиджаков бежал немолодой мужчина, изображения которого красовались на чеканных монетах.

Четырнадцатый Командор. Правитель, приведший страну к поражению.

Увидев Креста, стоявшего в тени и что-то быстро говорящего в рацию, Фобия непроизвольно попыталась отступить назад, но цепкие пальцы мужчины не отпускали её.

Асфальт взорвался осколками у ног Командора, несколько человек упали. Молодой мужчина, почти мальчишка, палил прямо из автомата посреди бела дня. Он стоял в окне второго этажа симпатичного светлого особняка и убивал людей. Фобия увидела, как молодая женщина, шедшая с коляской, остановилась и упала на землю. На её животе расплылось алое пятно. Один их телохранителей толкнул ногой коляску за машину. Плач ребенка заглушался выстрелами.

Напавший был истинным магом, где-то разжившийся энергией, — только тем можно было объяснить его недосягаемость для пуль. Ну и бронежилетом, конечно. Командор пытался добраться до одного из автомобилей, но огненный шквал не позволял ему приблизиться к ним.

Выбора, похоже не оставалось. Далековато, конечно, но это как постараться.

Державший её за руки мужчина вдруг согнулся пополам, его скрутила невыносимая боль. Выплеск был мощным, сильным, внезапным. Люди на улице один за другим падали на колени, Фобия видела их фигуры смутно, пот застилал глаза, всё расплывалось вокруг. Сквозь гул в ушах она услышала, что выстрелы прекратились. Чья-то тень метнулась к зданию.

Фобия дала Кресту четыре минуты — она отсчитывала их про себя, изо всех сил удерживая извивающуюся нить сознания. А потом медленно, одно за одним — нельзя рывком, Оллмотт говорил об этом — призвала свои щупальца обратно.

Сама не заметила того, что оказалась лежащей на земле. Мимо её глаз пробегали ботинки. Заурчали моторами отъезжающие машины. Плач ребенка прекратился, и это было самое страшное. Она… Она не смогла? Понадеялась на себя?

— Встать.

Голос Креста хлестнул по плечам ледяной властностью. Она никогда не могла ослушаться его, даже тогда, когда совсем не было сил. Дрожа от усталости, Фобия с трудом приподнялась, сначала на колени, а потом выпрямилась в полный рост. Сквозь рассыпавшуюся по глазам чёлку она смотрела на его жесткое, равнодушное лицо. Ни тени узнавания, ни искорки.

— Кто такая? — спросил немолодой человек, чей профиль чеканился на монетах.

Надо же. Он всё ещё здесь. Четырнадцатый Командор.

Тело автоматчика накрыли простыней, уложили на носилки.

Ребёнок молчал.

— Фобия Грин. Псевдомаг. Количество допустимых выплесков — шесть.

Хорошо, что не фиксировались её срывы в лагере и в особняке, в котором они жили в последние годы.

— Причина выплесков?

— Паника.

— Командор! — голос одного из охранников был тих и почтителен. — Ребёнок спит. Не похоже, чтобы выплеск затронул его.

Фобия отвернулась, глядя на мёртвое тело женщины.

Получилось.

Ай да Оллмотт. Хорош, мерзавец.

— Паника, говоришь? — хмыкнул Командор. — Очень избирательная и своевременная у тебя паника. Забери её, — кивнул он Кресту.

Крест молча развернулся и пошёл к машинам. На Фобию даже не оглядывался. И без того был абсолютно уверен, что она идёт следом.

12

Командоры, все как один, были печально известны народу своим жёстким характером.

И то, что Верховное Отделение Безопасности страны вместе со своими камерами, комнатами для допросов и складами с оружием находилось прямо в основной резиденции командоров, лишний раз подтверждало эту истину.

Фобия спокойно смотрела на раздражённое лицо молодого вобса, который уже второй час вёл её допрос.

Вопросы шли по кругу.

Где она провела последние годы. Почему давно не было выплесков. Почему ребёнок не пострадал. Что она делает в столице, на что живёт. И по какой такой надобности оказалась на месте событий.

Фобия хотела есть и в туалет. За чашку кофе она была готова умереть. Но она лишь монотонно отвечала, повторяя одно и то же снова и снова.

Последние годы скиталась по стране после того, как поругалась с родителями. Выплесков давно не было, потому что живёт она уединённо и в зоопарк на антилоп смотреть не ходит. Работает уборщицей в морге — да вот же он, пропуск. Ребёнок не пострадал, потому что ей очень хотелось его уберечь. На месте событий оказалась случайно. Бегает она по утрам, понимаете? Нет? Напрасно, очень полезно для здоровья, рекомендует.

На пятом часу монотонной беседы ей разрешили сходить в туалет, и Фобия долго и жадно пила воду из-под крана.

Остаток дня она скоротала в небольшом карцере. Измучившись от скуки и пересчитав все трещинки на потолке, уснула, свернувшись калачиком на узкой кровати.

Проснулась от тихого голоса:

— Вот нервы у девки.

Голос, похоже, принадлежал тому вобсу, что вёл её допрос. Однако, даже не открыв глаза, Фобия ощутила присутствие ещё одного человека в карцере. И слегка улыбнулась. Поэтому она и спала так сладко, что чувствовала себя здесь, рядом с Крестом, в полной безопасности.

Разлепила ресницы, посмотрела на двух стоящих перед ней мужчин.

— Добрый вечер, граждане!

— С чего бы ему быть добрым, — буркнул Крест, кивнул вобсу и отошёл в угол, замерев, подобно каменному истукану.

Вобс начал разговор со вздохом:

— Грин, кажется, ваше пребывание здесь затягивается.

— В качестве кого? — уточнила она, всё так же лёжа на спине.

— Ммм, — молодой человек бросил быстрый взгляд на Креста. — В качестве практиканта.

— Вербуете, значит? — деловито уточнила Фобия. — Предполагается, что я стану оружием или щитом?

— По ситуации, — ответил вобс, снова опешивший от её спокойствия.

— А могу я отказаться и пойти домой?

— Нет. Думаю, такой вариант не предусмотрен. Насколько я понимаю, вы женщина одинокая, искать вас не будут. А по месту работы мы найдём, что сообщить.

— У меня есть любовник, — заявила Фобия, усаживаясь. — Санитар из морга. Могу я с ним попрощаться?

Вобс снова бросил страдальческий взгляд на неподвижного Креста.

— Нет, — сказал он.

— Я так и думала.

И она замолчала, погрузившись в размышления. Как скоро Оллмотт найдет её и наладит канал связи? Насколько выгодна данная расстановка сил их маленькому сопротивленческому отряду? И насколько это отразится на ней, Фобии?

На самом деле расклад был не слишком удачным. Служба в приближённой Командору организации осложняло дальнейшее сближение с Наместником. Почти. Если только она не будет работать на Креста, который явно выполнял роль двойного агента.

Делать вид, что сотрудничаешь с вобсами, служить наёмнику и оставаться верной Оллмотту.

Вышла из дома на утреннюю пробежку, называется.

Фобии не очень хотелось здесь оставаться. Она уже представляла, какую роль отвели ей вобсы — своеобразного щита для Командора. Против выплесков мало кто мог устоять.

Только Крест. И это делало их тандем очень надёжным.

Но она совершенно не чувствовала в себе никакой такой тяги к героизму.

Фобия внутренне тряслась от страха, не решаясь встать на ноги, чтобы не выдать себя неровными движениями.

В который раз её жизнь делала смертельную петлю. К чему приведут такие перемены?

Она не решалась посмотреть на Креста, но так хотелось, чтобы он подсказал ей, что делать.

— Я лично провожу её в казармы, — сказал Крест и всё решил.

Фобия чуть не застонала.

Сначала — палаты, потом — лагерь, потом — переполненный людьми особняк Оллмотта, а сейчас еще и казармы.

Когда, наконец, она обретет свой дом, и плед, и кошку и цветы под окном?

Казармы! Снова режим, тренировки, обед по расписанию и отбой по сигналу.

Почему все они так упорно превращают Фобию в оловянного солдатика?

У неё даже юбки нет. И туфель на каблуках. Сплошь кроссовки да удобные для спорта брюки.

Она с трудом встала, подождала, пока мужчины откроют двери карцера, лязгая замками.

Что за страна, в которой любой мирный житель вдруг может оказаться на службе у Командора?

— Я хочу есть, — жалобно сообщила она спине Креста.

Если сейчас он скажет, что в казарме будет на ужин каша, она сядет посреди этого чистого, светлого коридора и зарыдает. Громко.

— Умве, распорядись в моём кабинете, — сказал Крест молодому вобсу и свернул налево.

В кабинете Креста было ожидаемо невзрачно, по-казённому тускло. Чистый, без единой бумажки стол, запертый на ключ и кодовый замок железный ящик с глухими дверцами, несколько неудобных жёстких стульев и монитор телевизора.

В полном молчании они подождали, пока одетая в серую мешковатую форму женщина расставит на столе тарелки и стаканы. Еда была горячей и вкусной, но Фобия ощущала тошноту. Крест сидел напротив, глядя на неё своим фирменным тяжёлым взглядом. Она не знала, можно ли здесь говорить начистоту, поэтому только робко искала в его лице хоть что-то живое.

— Ну что, Грин, — спросил он, когда она допила ледяной сок. — Снова вляпалась по самые уши?

От неожиданности она чуть не выронила стакан.

— Сам-то, — пробормотала ошеломлённо.

Крест хмыкнул.

— Думаю, тебе придётся рассказать мне, чем ты была занята последние три года.

Сигнальная кнопка опасности едва не разорвала Фобии мозг.

— Лагерь был распущен. Я подалась в столицу. Устроилась на работу.

Крест очень быстро, очень зло дернул её на себя, больно ухватив за локоть.

— Не ври мне.

— Не вру.

Слезы всё-таки вырвались на свободу. Его верность Наместнику. Наместнику, которого надо убить, чтобы освободить Креста от этой зависимости.

Она плакала от того, что придётся врать.

А он будет искать ответов и явно не выбирать методы.

Будущее, и без того нерадостное, стремительно превращалось в кошмар.

И чтобы хоть как-то отстрочить вопросы и свою ложь, и ещё от от того, что он был так близко, Фобия перегнулась через стол, роняя посуду, и крепко прижалась к его плотному, мускулистому телу.

— Привет, — прошептала она, запуская руки в его полуседые волосы.

И он тут же откликнулся, перетащив её к себе на колени, жёстко, совершенно неласково, но настойчиво целуя в губы, проникая мозолистыми руками под майку.

Её выкинуло из реальности мгновенно. Кажется, они оба спятили в эти минуты, когда стягивали друг с друга одежду, не желая тратить время на прелюдии.

Столько лет.

Столько ночей.

Столько бед впереди.

Как ни старайся, а меньше их не предвидится.

Гладкий твёрдый стол под спиной. Суровое, сосредоточенное лицо Креста с глазами, отливающими безумием.

Здравствуй, непредсказуемое будущее.

Это было так глупо, так по-детски.

Но Фобия ничего не могла с собой поделать. Сказалась повышенная нервозность последних дней.

Она никак не могла решить, какую линию поведения Оллмотт хотел бы, чтобы она выбрала.

Недалёкой дурочки, которая не контролирует свои выплески? Или подготовленного псевдомага, который умеет избрано наносить поражения?

От того, что на деле она является орудием массового поражения, хотелось выть.

Её сделали такой.

Сначала Крест, а потом Оллмотт тщательно работали над ней, как кузнец выковывает острый и крепкий меч.

Только она, Фобия, не меч. Она — бомба.

От того, что она никак не могла принять решение, приходилось быть очень осторожной. Не показывать своих умений, в то же время и не скрывать их полностью.

Вдруг её отсюда выкинут? Как потом подбираться к Кресту или его Наместнику?

Не то, чтобы они вот так часто виделись. Два раза мельком — вот и весь итог этой недели.

Ну и ладно. Зато есть перспективы.

Когда раздался негромкий хлопок, и на светлый пол полетели осколки, Фобия слегка вздрогнула, хотя ожидала этого.

Послышался скрип нескольких кроватей — люди вокруг проснулись и теперь пытались понять, что случилось.

Фобия отвернулась к стене, натянула одеяло повыше и попыталась уснуть.

Лопнувшая лампочка мешала ей спать.

У Фобии был большой опыт проживания в психлечебницах. И она отлично знала, что спать при включённом свете вредно для нервов.

Зачем командорам нервные вобсы?

В наступившей темноте послышались быстрые шаги.

Ну конечно, камеры видео-наблюдения. Повсюду камеры.

В коридоре вспыхнул резкий свет.

Казармы представляли собой просторные светлые помещения с толстыми стеклянными стенами, которые соединялись с коридорами.

Никакой личной жизни. Ни ширмочки, ни занавесочки.

Мужчины и женщины жили здесь вперемешку, да и не похожи были женщины на женщин. Коротко стриженные, мускулистые, немногословные существа. Они носили форму и грязно ругались сквозь зубы. Если бы не жёсткий сухой закон, то, наверное, и пили бы они наравне с мужчинами.

Дежурный посмотрел на осколки лампочки на полу. Оглядел помещение.

— Грин, вас вызывает Командор.

Ну конечно же, одиннадцать вечера. Самое время.

Крест встретил её в узком помещении, примыкающем к личным апартаментам Командора. Коротко кивнул.

Четырнадцатый Командор не заставил себя долго ждать. Он появился, натягивая на ходу тёмный плащ. Буркнул Кресту адрес, на Фобию даже не взглянул.

На улице шёл дождь. Город за окнами машины светился огнями. Где-то там люди жили своей простенькой, обывательской жизнью.

Фобия искоса поглядывала на равнодушное лицо Креста.

Судя по тому, что Командор назвал ему адрес полностью, ехали они туда впервые.

Так хорошо знакомый Фобии адрес.

Возле небольшого домика почти на окраине машина притормозила.

Из калитки выскочил Антонио, начал торопливо открывать ворота.

Стало быть, Оллмотт знал, кто собирается навестить его маленькую Нэну.

Фобия помнила, что Нэна никогда не принимала на дому, предпочитая оставлять всю неприглядность своей профессии в борделе, не оскверняя своё жилье.

Значит, сделала исключение для Командора.

Где она только нашла его?

К кому бы Командор обратился за советом в подобной ситуации?

Крест посмотрел отстранённым, неузнавающим взглядом на закрывающего за ними ворота Антонио.

Он не мог его не узнать.

Фобия осталась в машине, сидела, сжавшись в комочек и глядела, как Крест иКомандор идут к домику, на крыльце которого стояли пузатые кадки с пышными растениями.

Бедная, бедная Нэна.

Она превратила свою жизнь в череду встреч с похотливыми самцами, чтобы избавиться от злополучной любви к Антонио.

Почему-то именно на Нэну не действовали никакие, даже самые жёсткие методы лечения. Как только её чувства вырывались из-под контроля, происходил выплеск.

И Оллмотт отправил к ней Антонио.

И Крест порекомендовал Командору именно эту шлюху из всех.

Что происходит?

Фобия вышла из машины под дождь.

Смазанной тенью за плечом возник Антонио.

— Оставайся в Резиденции. Делай всё, что тебе велят. Пусть Командор привыкнет к тебе так же, как и Кресту. Ты должна быть всё время рядом, — шепнул он.

— Что ты здесь делаешь?

— Боюсь за неё.

Постояли ещё под дождём, глядя на тёмный дом, в котором неярко светилось одно-единственное окно. Антонио вернулся в будку у ворот. Крест вышел на улицу, подошёл к без толку мокнущей Фобии.

— Ты мог бы убить его сейчас, — сказал Фобия.

— Я могу убить его в любую минуту, — пожал плечами Крест. — Смерть четырнадцатого Командора ни к чему не приведёт — появится пятнадцатый. Наместнику нужен цивилизованный партийный переворот.

— У них есть имена? У командоров?

— Ни разу не слышал.

Дождь был тёплым, обильным, летним.

— Ты разбила лампочку одной только силой воли, — сказал Крест.

Доложить бы ему не успели. Значит — видел своими глазами.

Он что, следит за ней со своих бесчисленных мониторов?

— Это не я, — на всякий случай ответила Фобия.

— И Командор сейчас трахает не Нэну под нервное курение не Антонио в будке, да? — ехидно спросил Крест.

Фобия посмотрела на него. Он стоял, прислонившись к блестящему боку довольно старенькой машины, и глаза его светились издёвкой. Без камер Крест выглядел куда более живым, чем в резиденции.

— Что ты знаешь?

— Что Оллмотт где-то рядом.

— Что ты об этом думаешь?

— Пока Наместник не вернёт магию на место, ему ничего не грозит, — пожал широкими плечами Крест. — Поэтому ваша возня мне пока безразлична.

— А потом?

— Суп с котом, — несолидно отмахнулся Крест.

От невозможности прикоснуться к нему Фобия отвернулась.

И чуть не ойкнула, когда почувствовала, как широкая мускулистая ладонь легла ей на поясницу, забравшись под мокрую майку. Это движение скрывала машина, со стороны они по-прежнему просто стояли рядом на довольно приличном расстоянии друг от друга.

Пальцы надавили на позвоночник, слегка погладили прохладную кожу.

— На следующей неделю я должен буду принять решение, перевести ли тебя в отделение личной охраны Командора.

— У меня будет своя спальня?

— Совсем крохотная, — буркнул он. — Пока ты не перебила все лампочки в казарме.

Ладонь сместилась ниже, к пояснице. Фобия сдержалась и не выгнулась от этого прикосновения, как кошка.

Дождь стал тише.

— Антонио, — негромко позвал Крест, убирая руку.

Юноша подошел неохотно, исподлобья глядя на бывшего дежурного по лагерю.

— Мне бы хотелось, — нейтрально сказал Крест, — чтобы к нашему следующему визиту здесь были камеры.

— Уже.

— И чтобы фотографии и видео попали в СМИ.

— Завтра с утра будут опубликованы.

— Вот как?

— Оллмотту тоже надоело ждать, — любезно ответил Антонио.

Позже, возвращаясь в резиденцию, Фобия думала о том, что все командоры при вступлении в должность дают обет безбрачия. Своих наследников они были обязаны произвести на свет до этого. Считается, что глава государства должен жить только интересами этого самого государства, не отвлекаясь на семью и другую мелочь. Можно ли изменить целому народу со шлюхой?

С огромных рекламных баннеров, которые разрывали темноту яркой подсветкой, на неё смотрели многочисленные лица человека по имени Мерак Леви.

13

О скандале, разразившемся с раннего утра, Фобия узнала по телевизору.

Сразу три не слишком популярные газеты напечатали на первой полосе фотографии Четырнадцатого Командора в объятиях шлюхи.

Этого оказалось достаточно, чтобы страна вскипела в считанные часы.

Здесь, в подвалах казарм, было как обычно тихо и спокойно.

С экранов телевизоров шли кадры стихийных народных демонстраций и митингов. Судя по всему, у дверей резиденции собралась уже немаленькая толпа, включающая в себя журналистов.

Молодой и энергичный партийный лидер организации «Свобода и Сила» Мерак Леви требовал народного открытого суда над Командором. Звучали такие слова, как «демократия», «плевок в душу всей нации» и «выборы».

Выборов в этой стране отродясь не водилось и откуда бы им взяться было непонятно. Но идея грела души возмущённых жителей. Всем нужен был только повод, чтобы свергнуть опостылевшую власть командоров, доведших страну до контрибуции и почти нищеты.

Фобия жевала печеньку и запивала её молоком.

Пришел молодой вобс Умве, тот самый, что допрашивал её в первый день пребывания в резиденции. Бесцеремонно отодвинул от Фобии тарелку с выпечкой.

— Ты должна принять присягу прямо сейчас, — сказал он отрывисто. — Рано, конечно, но обстоятельства! Следуй за мной.

— Какая ещё присяга? — изумилась Фобия. — Я не военнообязанная.

— Да неужели?

Крест даже не поднял головы от экрана компьютера, когда они вошли в его кабинет.

— Где штамп? — спросил его Умве.

Наёмник неопределенно махнул рукой в сторону ящиков. Покопавшись в них, вобс извлек небольшой штампик с цифрами, которым обычно ставят даты на документы.

— Давайте сюда правую руку, Грин, — скомандовал молодой человек.

Услышав её фамилию, Крест резко вскинул голову. В его тёмных глазах мелькнуло на краешек секунды что-то, похожее на обречённость.

— Грин ещё рано приводить к присяге, — сказал он недовольно.

— Да знаю я, — раздражённо согласился Умве, щёлкая цифрами на штампике. — Но Командор решил, что она нужна ему сейчас. Скажи мне, какой регистрационный номер ставить?

— Командор решил? — недовольство в голосе Креста усилилось. — Мне казалось, что начальник безопасности я, и это мне решать, кто нам нужен, а кто нет. Девка пока не нужна.

Умве закатил глаза, сам открыл журнал регистрации, лежащий на столе и начал вписывать туда Фобию.

— Не буду я ни к чему присягать, — на всякий случай предупредила обоих обоих.

— Вот давай я не буду сейчас доставать оружие, угрожать им, простреливать всякие пальцы, — попросил Умве. — Обычно это очень утомительно, у меня аппетит потом портится.

— Так не бывает. У нас же правовое государство, — жалобно пробормотала Фобия, бессильно опускаясь на стул перед столом Креста.

Мужчины посмотрели на неё с одинаковым выражением жалости на лице.

Крест вздохнул, залез в свой стол и кинул Умве тюбик с чернилами.

— Возьми эти. Подушка совсем сухая.

— Что я должна буду делать? Читать клятву какую-нибудь? — нервно спросила Фобия, глядя на то как вобс аккуратно, чтобы не дай бог не задеть, наливает чернила на штемпельный войлок.

— Да нет. Идеально, если помолчишь. Правую руку, пожалуйста.

— Мне нужно будет расписываться кровью?

Умве не ответил, он крепко стиснул пальцами запястье Фобии, промокнул штампик подушечкой для чернил и просто нанес цифры на кожу. Ярко-синяя краска медленно бледнела, становясь темно-серой.

— Этот метод придумал еще Наместник, — сказал Крест, по-прежнему не открывая глаз. — Одна из немногих управленческих моделей, которую переняли командоры. Разница лишь в том, что мёртвый Наместник предпочитал пользоваться магией, а командоры — достижением науки.

— С тех пор, как магия располовинилась, наука в нашей стране вообще шагнула вперед, — добавил вобс, убирая штамп обратно в ящик.

— Всё? — спросила Фобия. — Это вся ваша присяга? Татуировка?

— Да, это вся присяга, — быстро согласился Умве. — Соло тебе объяснит подробности. Но не слишком долго, ему уже пора выезжать, — и трусливо сбежал прочь.

— Куда ты едешь, это секрет? — она все вглядывалась в его не привычно бледное лицо, не понимая. А потом поняла. Во рту стало сухо и горько.

— Да нет, — Крест открыл глаза, взял в свои лапищи руку Фобии, разглядывая номер. Шрам от выжженного клейма раба на его шее был светлым. — Мне нужно доставить в резиденцию эту шлюху.

Можно подумать, что Нэна и Антонио покорно сидят и ждут, когда за ними приедут. Наверняка покинули страну ещё ночью. Крест хмыкнул, увидев блеск в зрачках Фобии.

— Я поставил датчик на мальчишку вчера вечером, — пояснил он. — Они не слишком далеко уехали, идиоты. Думаю, к вечеру я их доставлю Командору. Что же касается этого, — он погладил пальцами номер, — это, Грин, то, что мёртвый Наместник называл гарантией абсолютной верности. Теперь все твои перемещения будут фиксироваться на центральный сервер. Кроме того, у главного оператора есть возможность нажать на кнопку deletе в ту же секунду, как Командор решит, что ты ему больше не нужна. Как совершенно справедливо заметил Умве, наука далеко шагнула после того, как магия стала бесполезной.

Фобия молчала. Очень хотелось погладить шрам на его шее и сказать, что когда-нибудь Крест будет свободным. Когда-нибудь.

Таким образом, он смертельно верен сразу двум людям, жизненные цели которых диаметрально противоположны?

У него и так было мало шансов уцелеть между Командором и Наместником. Получается, что их нет вовсе.

— Что будет с проституткой?

— Да ничего. Командору нужно лишь знать, кто стоит за этой шлюхой. Убивать её пока нельзя — девчонка должна быть под рукой, чтобы предъявить её широкой общественности по первому требованию. В народе и так ходят слухи о чрезмерной тирании Командора.

Насмешка была слишком отчётливой для напичканного камерами помещения. Вошел Умве. За короткое время своего отсутствия он где-то потерял свой здоровый юношеский румянец.

— Найдены главные редактора газет, опубликовавших сегодня фотографии Командора.

— Они терялись?

— Они все мертвы, Соло, — выдохнул Умве. — И это сделали не мы. На улицах беспорядки. Привези эту шлюху, пока её не убили свои же в политических целях. Иначе мы никогда ничего не докажем.

Крест кивнул, выпустил руку Фобии и стал натягивать на широкие плечи пиджак, висевший на спинке стула.

— Я забираю Грин с собой.

— Не забираешь. Командор требует, чтобы с этой минуты она была при нём неотлучно, твой отъезд пугает его. Может, ты просто отдашь нам устройство слежения, и за шлюхой поедут вобсы?

— Ну конечно, — отозвался Крест с энтузиазмом. — Давайте отправим вобсов к двум боевым псевдомагам. Вам мало проблем, да?

Крест вернулся поздним вечером. К этому времени Фобия едва держалась на ногах, нервотрёпка этого дня и постоянная близость злого, часто срывающегося на крик Командора вымотала её. Но во время нескольких пресс-конференций он держался спокойно и даже доброжелательно. Говорил о фальсификации фотографий и о том, что найдёт и накажет убийц редакторов по всей строгости закона.

Фобия просто находилась в нескольких метрах от него, а когда переговоры были конфедициальны, то в приёмной, за дверью.

Полиция и вобсы навели порядок на улицах столицы. Город за большими окнами постепенно темнел, люди возвращались в свои кровати.

Интересно, нужно ли будет Фобии охранять Командора и по ночам?

Но при виде мрачных Антонио и Нэны, которые шли вслед за Крестом, Фобия поняла, что спать Командор ляжет ещё не скоро.

— Ты понадобишься на допросах, будешь по мере надобности блокировать этих, — кратко бросил ей Крест. — Но, надеюсь, — он дружелюбно опустил ладонь на худое плечо Антонио, — что на сегодня хватит всех этих псевдомагических штучек? Как вы лишний раз убедились, — наёмник широко зевнул, — на меня они всё равно не действуют.

Антонио смотрел на него с ненавистью.

Да, понедельник определенно задался.

Фобия лежала на асфальте и смотрела прямо в плачущее небо.

Вставать не хотелось. Совсем. Зачем? Ей и так было хорошо.

Крест поднял её рывком, со своей обычной бесцеремонностью.

Лицо было злобное, как никогда.

Да, именно таким оно и бывает у человека, которому только что спасли жизнь. Судя по угрожающей пасмурности в его глазах, Фобии ещё предстоит ответить за свой акт милосердия. Будет в следующий раз думать, кого защищать буквально грудью.

Ей стало смешно. Она быстро закрыла рот обеими руками, пока свирепый Крест не растерзал её напрочь.

Разумеется, во всём был виноват Командор. После того, как он выяснил, что Нэна просто идиотка, которую кто-то использовал втёмную, глава страны заметно успокоился. Во время допросов проститутка и её придурковатый парень в один голос говорили о том, что приняли деньги у неизвестного им заказчика, за что переслали ему плёнку с записью секса с Командором. Это подтверждала круглая сумма, которая поступила на счет Нэны буквально накануне.

— Жадная дура, — резюмировал Четырнадцатый, без всякой симпатии разглядывая заплаканное лицо Нэны через стеклянные стены комнаты допросов.

Наутро по ведущим телеканалам вышло видео-признание Нэны о том, что она никогда не спала с Командором, и всё это всего лишь фальсификация.

Командор успокоился совсем и поехал открывать новый медицинский центр, где и был обстрелян из нескольких винтовок сразу.

Крест проявил странное, прямо-таки халатное ротозейство и прозевал снайперов. Но Фобии некогда было размышлять над его невнимательностью — как только на заполненной народом площади просвистели первые выстрелы, время замедлилось и стало почти осязаемым. Вот люди на улице стали падать на асфальт, прикрывая головы руками. Вот вобсы плотной стеной окружили Командора, и на чёрных пиджаках почти не было видно крови из ран. Вот Командор что-то коротко крикнул Кресту, а Крест…

Он стоял чуть в отдалении от всех, открытый всем пулям на свете и спокойно смотрел на крыши, туда, откуда слышались хлопки выстрелов. И ничего, совершенно ничего не делал.

Выплески, единственное оружие Фобии, здесь были бессильны — до снайперов было не дотянуться. Поэтому она просто прыгнула на Креста, без всякого разбега, с положения стоя на земле обоими ногами.

Вообще, она надеялась повалить его вниз, никакого самопожертвования. Заставить его действовать, а не стоять, как истукану, посреди этого безумия. Фобия и забыла, что Креста невозможно никому и никуда повалить без его на то согласия. Но получилось так, что он слегка пошатнулся от внезапности её нападения, и пуля, летевшая в его грудь, лишь немного, даже кокетливо, задела Фобию по плечу.

— Идиотка, — процедил Крест и сбросил девушку с себя.

Небо заплакало ей в лицо.

А Крест пришёл в движение. Начал раздавать команды, шевелиться, откуда-то вынырнуло тюремное привидение Цепь и с леденящим душу воем рвануло вверх, к снайперам.

Через полминуты выстрелы прекратились, и площадь накрыли крики людей.

Крест поднял Фобию с асфальта.

Журналисты, моментально уверовавшие в то, что больше никого убивать не будут, уже рвались к Командору, перекрикивая друг друга. Командор, бледный, но мужественный, говорил о том, что началась обширная война против лично него. И что жители этой страны не должны верить всей той грязи, что…

Дальше Фобии стало скучно. Она отошла в сторонку, чтобы не мешать врачам, которые осматривали раненых вобсов. И чтобы не смотреть на Креста, который развил какую-то бурную и уже точно никому не нужную деятельность.

Она не спала двое суток, и мир вокруг был слегка расплывчат. Когда Крест вспомнил о ней, потащил за собой за руку, как комнатную собачку на поводке, и затолкал в какую-то машину, она чуть было не вцепилась в него ногтями. Прижаться к сильному телу и спать. Много спать, и чувствовать себя в безопасности, и пусть идут все политические интриги лесом.

К своей радости Фобия обнаружила, что в салоне они одни. Не думая больше ни о чём, она устало прислонилась лбом к плечу наёмника и ощутила, как после секундного раздумья, он обнял её одной рукой, прижав к себе.

— Ещё раз так сделаешь — и я лично тебя пристрелю, — сказал Крест холодно.

— Я не сразу поняла, что покушение подстроено самим Командором.

— Заткнись, Грин.

— Кто это придумал? Ты? Командор? Пуля летела прямо в тебя. Ты что, умеешь останавливать пули взглядом? Или твоё полудохлое сердце может работать с дырой в груди?

— Фобия, немедленно замолчи.

Её остановил даже не его тон, а то, что он впервые, кажется, назвал её по имени.

Крест ругнулся сквозь зубы, выворачивая руль до отказа. Нагло пересек все сплошные, разворачиваясь прямо посреди дороги, стрелка спидометра испуганно запрыгала, стремясь к страшным цифрам.

Фобия зажмурилась. Высказывать свое негодование резко расхотелось.

Машина остановилась в заброшенном переулке, почти уткнувшись носом в мусорные баки. Крест выволок Фобию наружу, повёл прочь от автомобиля и миллиардов микрофонов, установленных там. Прижал спиной к холодной стене, упёрся руками в камень за плечами Фобии.

— Ты совсем рехнулась — обсуждать всё это в салоне? — спросил он.

— Я устала, — жалобно ответила она. — Я испугалась.

— Теперь мне придётся убить дежурного по обработке информации, — мстительно сказал Крест. Наверное, на её лице отразился ужас, потому что он хрипло рассмеялся.

— Сегодня ты просто сверх-идиотка, — сообщил наёмник. Потом вдруг склонил свою полуседую голову и подул на оцарапанное плечо: — Больно?

— Нет. Не знаю. Не чувствую.

— Это адреналин. Почувствуешь, когда он схлынет.

Дождь. Почему всё время идёт дождь? Каждый чёртов раз, когда Фобия выходит на улицу.

Он, наконец, обнял её, и сразу стало всё равно до дождя, и до Командора, и до номера на запястье.

— Послушай меня, — быстро сказал Крест, прикасаясь губами к её лбу. — Ты должна делать всё, что я говорю. Тогда я смогу вытащить тебя отсюда.

— Ты говоришь или Наместник говорит? Я не знаю, где ты, а где твой повелитель. Иногда мне кажется, что вы одно целое.

— Да? — Крест хмыкнул, его рука уверенно скользнула по её груди. — Вот это совершенно определённо я. И это, — он прижался к ней так сильно, что она ощутила, как нарастает его возбуждение, — тоже я.

— Четыреста лет, а такой придурок, — выдохнула она, задыхаясь.

Крест поцеловал её, и от твёрдости обветренных губ и того, какой у него горячий и нетерпеливый язык, ноги Фобии моментально подогнулись, а в трусиках стало горячо и влажно.

Крест уже добрался руками до застёжки её брюк, когда в кармане его пиджака запиликал мобильник. Наёмник замер, припав лицом к груди Фобии, восстановил дыхание и с великим сожалением отодвинулся.

— Нам пора возвращаться, — сказал он глухо.

Она молчала, слушая, как он резко разговаривает по телефону. Мир снова стал серым и полным уныния. Крест захлопнул сотовый, посмотрел на несчастное бледненькое личико, потом улыбнулся и поцеловал Фобию в нос.

— Я придумаю что-нибудь, — сказал он, и голос у него был тёплым. — Обещаю.

14

— Возникает резонный вопрос: для чего этой стране многопартийная система, если Командор избирается без всякого участия народа, и дальнейшая смена власти невозможна до самой его смерти? Мы все помним Двенадцатого Командора, который последние пять лет своего правления пребывал в глубоком маразме…

— Хорош, мерзавец, — с чувством сказала Нэна, любуясь на энергичное лицо Мерак Левиа с экрана. Бывшая проститутка с упоением жевала пончик, отчего слова получались не очень отчетливыми.

О том, что проститутка уже бывшая, знала вся страна. С утра Нэна прилюдно раскаялась в прямом эфире и сказала, что решила начать честную жизнь. Командор торжественно объявил, что прощает свою обидчицу и ни в коем случае не желает ей продолжить путь на стезе порока. Поэтому он предоставляет ей «честную и почётную» работу в своей резиденции. Посудомойки, стало быть.

За несколько дней заключения Нэна отоспалась, её лицо слегка округлилось, из глаз пропало загнанное выражение. Видимо, в тюрьме ей было лучше, чем под потными столичными самцами.

В просторном буфете было шумно. За перегородкой гремели посудой невидимые повара, пили чай вобсы, обедали какие-то чиновники.

Фобия протянула вперёд руку и выключила телевизор.

— Меня тошнит от этих мониторов, — вздохнула она.

Система видеонаблюдения в резиденции была устроена так, что на многочисленные мониторы, которые располагались повсюду, даже в коридорах, выводились в случайном порядке самые разные отрывки из жизни обитателей огромнейшего здания. Таким образом, обедая в столовой, можно было увидеть, как повар режет овощи, или охрана проверяет пропуска при входе, а то и как игривый вобс щиплет за задницу хихикающую секретаршу. Каждый раз, случайно ловя глазами кусочки чужой жизни, Фобия испытывала мучительное чувство неловкости и изо всех сил старалась дышать ровно, чтобы не покраснеть. Ей не хотелось, чтобы алое от смущения лицо вывел очередной монитор в очередном кабинете.

После того, как Фобия перешла под непосредственное руководство Креста и стала состоять в личной охране Командора, жизнь стала проще и тяжелее одновременно. По крайней мере казармы остались в прошлом, и она могла относительно свободно перемещаться по резиденции, однако было необходимо повсюду сопровождать главу государства и терпеть его несносный характер, частые придирки и неожиданную жеманность.

И ещё они ничего не знали об Антонио. То ли он всё ещё был внизу, в одной из камер, то ли его отправили вон из столицы, а то ли и вовсе закопали под ближайшей пальмой.

Нэна была нужна живой и относительно благополучной — о ней знала вся страна. Об Антонио не знал никто.

Фобия вздохнула, улыбнулась Нэне и пошла в свою комнату. Был поздний вечер, и совсем скоро охрана объявит отбой, и выйти в коридор можно будет только тем, у кого есть разрешения.

В коридоре её ждала, безумно улыбаясь, тюремное привидение Цепь.

От неожиданности Фобия притормозила, не в состоянии скрыть гримасу неприязни, но призрак злобно на не неё гаркнула:

— Иди как шла, дура. Это я на камерах не отображаюсь, а ты выглядишь словно рыба на ножках — глаза вылуплены, рот открыт.

Фобия поморщилась, но шагнула, проходя сквозь смрад и холод бесплотного тела.

— Что тебе? — спросила она, стараясь не слишком шевелить губами.

— Отстань от него, — сказала Цепь. — Ты убьёшь его. Он теряет свою сосредоточенность.

Ничего не ответив, Фобия пошла дальше.

Потеряет Крест свою сосредоточенность, жди. Последние несколько дней он так сосредоточен, что ей уже кажется, что никогда в жизни она не прикасалась к нему. Что всё это был случайный сон в похмельном бреду.

Ох.

Где же все-таки Антонио?

По крайней мере, Оллмотт знает, что Нэна здесь. Вся страна знает.

На одном из мониторов Фобия увидела, как красивая нечеловеческой красотой женщина входит в резиденцию. Меха, драгоценности, шпильки.

Бывшая русалка Несмея. Её встречал генеральный секретарь Командора лично, раскланивался и расшаркивался. Ах, как жаль, что камеры работали без звука!

Фобия ускорила шаг, едва сдерживая себя, чтобы не побежать. Но бегать без причины здесь было нельзя.

В приёмной Командора сидела за компьютером секретарша и один из вобсов. Их рабочий день еще и не думал заканчиваться. Фобия уточняла у служащей время запланированного на завтра выезда, когда распахнулись двери из кабинета и коридора одновременно. Командор — небывалый случай — вышел сам встречать свою гостью.

— Здравствуй, — с несвойственным ему волнением сказал он.

Несмея посмотрела на него с такой холодностью, как не смотрят на политиков и глав государств. Так смотрят только на вероломных любовников.

— Ты постарел, — сказала она сухо.

Командор суетливо посторонился, одновременно делая приглашающий жест в свой кабинет.

— Ты всё так же прекрасна, — глухо ответил он.

Двери за ними захлопнулись.

Фобия ошарашенно смотрела вслед.

Сколько тузов в рукавах Оллмотта?

Но пора было бегом бежать в свою комнату, если она не хочет неприятностей.

На её кровати лежал Крест и читал женский журнал, который Фобия выпросила у кухарки.

Выглядел он заинтересованным.

— Где тебя носит? — спросил недовольно. — Полторы минуты до отбоя.

— Утешала Нэну. Она боится за Антонио.

— Ничего про него не знаю, — буркнул Крест. — Как ты думаешь, капуста действительно способствует росту груди?

— Силикон, — ответила Фобия, садясь на краешек кровати. — Способствует росту груди силикон.

Крест хмыкнул и перевернул страницу.

— О, — сказал он. — В этом сезоне актуально нижнее белье цвета хаки. У тебя есть нижнее белье цвета хаки, Грин?

Фобия скинула кроссовки, легла рядом, с наслаждением вытянув ноги.

— На сколько ты отключил наблюдение?

— На всю ночь, — ответил Крест рассеяно. — Как знал, что здесь такое увлекательное чтиво.

— Почитать тебе вслух?

— Тогда я не смогу разглядывать картинки. Посмотри вот на эту брюнетку. Мне она кажется вполне приемлемой, а тебе?

— Мои фобии возвращаются, — перебила она. — Без тренировок Оллмотта я теряю над ними контроль. Сегодня я ощутила панику в столовой, где было много людей.

— Нет, чернокожим девушкам не идёт жёлтый цвет, — задумчиво пробормотал Крест.

Фобия вырвала у него журнал и бросила на пол.

— Цепь говорит, чтобы я от тебя отстала, — сообщила она. — А Командор — тот самый сказочный принц Несмеи, из-за которого она осталась на суше.

— Грин, я пришел просто потрахаться. Зачем ты мне все это говоришь?

— Не знаю. Прости. Я больше не буду, — Фобия со злостью стянула с себя футболку, встала на колени на кровати, развязывая тесёмки спортивных брюк. — Почему ты ещё в одежде? Ты даже раздеваться не будешь?

Крест закинул руки за голову, наблюдая за тем, как она судорожно избавляется от тряпок.

Оставшись совершенно обнаженной, Фобия села верхом на наёмника, потянула за ремень его брюк. Истерика на грани выплеска была совсем рядом. В эту секунду она ненавидела и себя, и Креста, и их нездоровые отношения.

— Мы будем трахаться молча или мне позволено будет время от времени постанывать в такт движениям? — крикнула она.

— Импровизируй, Грин.

Она перестала дергать молнию на его брюках, которую так некстати заело, и бессильно свесила тонкие руки вдоль тела.

— Почему ты такой? — беспомощно спросила Фобия. — Почему ты хотя бы иногда, совсем чуть-чуть не можешь сделать так, чтобы я почувствовала, что тебе не всё равно?

— Ты знаешь, что нам разрешено пользоваться услугами шлюх? — спокойно ответил Крест. Он всё так же не двигался, но его глаза стали совсем чёрными. — Любых. Рыжих, чёрных, тощих, толстых. Они умеют расстегивать молнии зубами. И уж точно не закатывают истерики вместо прелюдий. Ты знаешь, что я три ночи не спал, разбираясь в хитросплетениях камер наблюдения? Ты, может быть, не помнишь, но последние несколько столетий я провел в тюрьме. Я совершенно ничего не знаю о новинках технического прогресса. Чтобы отключить твою камеру, мне пришлось нарушить пятьдесят запретов, и я подставился так сильно, что любая случайность — и у Командора будет новый начальник охраны. И конечно с завтрашнего дня мы начнём заново тренироваться, пока ты не стала одним сплошным несчастьем, каким и была, когда мы встретились. Впрочем, с тех пор ты недалеко ушла в своём развитии.

Пожалуй, эта была самая длинная речь Креста, которую Фобия только слышала. Может быть, она вообще от него столько слов никогда не получала. Фобия склонилась над ним, положила ладони на впалые щеки с полуседой щетиной.

— Ты просто не умеешь, да? — спросила тихо, склоняясь ещё ниже, так, что её волосы упали ему на лоб. — Ты просто не знаешь, как это делается?

— А ты умеешь?

— Давай попробуем. Я рада тебе, Соло. Я очень тебе рада. Мне хорошо, когда ты рядом.

— Звучит несколько напыщенно. Я ещё не дочитал до той страницы в твоем журнале, где ты вычитала эти слова, — он улыбнулся ей.

— Просто скажи: «Я рад быть с тобой, Фобия».

— Совершенно не рад. Ты слабая и постоянно влипаешь во всякого рода беды. Я бы хотел, чтобы ты была в другом месте — где-нибудь далеко, на тропическом пляже, и мальчики с бронзовым загаром угощали бы тебя коктейлями. И я бы знал, что у тебя всё нормально, что ты не живёшь под боком у параноика-Командора. Вот тогда бы я был рад, — Крест, наконец, пошевелился, запустил пальцы в растрёпанные кудряшки, заправил за порозовевшие ушки прядки волос, открывая её лицо, погладил большими пальцами скулы. — Ты главное ничего не бойся, ладно? Мы со всем разберёмся.

— Крест, — Фобия потерлась носом о его нос. — Я лежу на тебе совсем-совсем голая, а ты совсем-совсем одетый и говоришь очень много.

— Грин, ну я теперь совсем в растерянности. Я думал, что ты хочешь лирики. Я могу спеть серенаду. Или там сонет какой-нибудь прочитать. Хочешь сонет?

— Хочу тебя.

— Да нет же, серенада лучше. Слушай — я стою под луной и я сам не свооой.

— Ужас какой. Никогда так больше не делай, а то у меня появится новая фобия.

— Ты очень капризная. Невыносимо капризная.

Она улыбнулась — самодовольно, уже полностью утешившись. Тех разных всяких слов, которые он сказал сегодня, ей хватит, если их экономить, на целый год более-менее спокойной жизни.

— Это был не комплимент, — возмутился Крест, внимательно наблюдая за сменой выражений на её мордашке.

— Иногда мне кажется, что ты почти живой, — прошептала она, всё ещё не в силах погасить улыбку. — Ну вот как будто не сидел несколько столетий в своей камере-одиночке. И у тебя не забирали сердце. И не возвращали его поломанным. Как будто ты правда умеешь чувствовать. И твоя преданность Наместнику не абсолютна.

— Фобия, я бы не стал на это сильно надеяться, — серьёзно ответил наёмник.

— А я все равно буду, — упрямо возразила она и слегка прихватила его нижнюю губу зубами.

— Страна находится в упадке, — Мерак Леви печально покачал головой. — С одной стороны летние пожары не только сожрали весь урожай, но и обнажили беспомощность государственных структур, которые так и не смогли справиться с огнём. С другой стороны — постоянные контрибуции высушивают и без того скудные русла нашего благосостояния. До каких пор мы будем нести не только убытки, но и чувствовать себя побеждённой нацией? Об этом не принято говорить, но наша страна стоит на коленях и сосёт у победителя.

— Что же вы предлагаете? — Командор лениво, с ноткой снисходительности поглядел на оппонента. — Снова вступать в войну? Нести ещё большие потери? Мы не готовы к подобному.

— Будем готовы, если воссоединим магию.

— Ох уж эта юность, — Командор приторно улыбнулся телезрителям, призывая их тоже умилиться вместе с ним. — В вашем возрасте, молодой человек, я тоже был фантазёром.

Мерак Леви встал из-за стола. Прошёлся по студии.

— Я смогу это сделать, — ответил он.

Ведущая совершенно непрофессионально воскликнула. Фобия физически ощутила, как аудитория в зале напряглась. Командор подался вперед, цепко вглядываясь в своего политического противника.

— Докажите, — сказал он, всё ещё пытаясь насмехаться.

Мерак Леви пожал плечами.

— В этом зале есть истинные маги?

Тонкая, ломкая женщина в зеленом шерстяном платье нерешительно подняла руку. К ней бросились ассистенты, вешая на воротник петличку-микрофон.

— Скажите, милая, — спросил Мерак Леви, — когда вы могли в полную силу пользоваться вашими способностями?

— Никогда, — ответила женщина. — Это больно. Это рушит жизнь. Это как будто умирать от жажды возле чистого горного ручья, и не иметь возможности напиться. Твоя сила ищет выхода, она напоминает о себе ежесекундно, ей тесно в рамках этого тела. Но она заперта там.

— В этом зале есть псевдомаги? — спросил Мерак Леви.

Фобия ощутила, как рука Креста тяжело легла ей на плечо, запрещая двигаться и говорить. И промолчала.

Седовласый старик встал со своего места и заговорил, не дожидаясь микрофонов.

— Я никогда не был женат, и у меня никогда не будет детей. Я последний из своего рода, старого, хорошего рода.

— Сколько выплесков?

— Восемь. Большую часть своей жизни я провел в изоляции. Скулил и ломал пальцы о стены.

— Вы готовы расстаться с этим?

— Я готов умолять забрать это у меня, стоя на коленях.

— Это профанация, — визгливо крикнул Командор. — Соединить магию невозможно.

Мерак Леви засмеялся.

— Мёртвый Наместник не был гением, — сказал он. — Достаточно было просто понять механизм, который он использовал для разделения магии. Но вы же никогда по-настоящему не пытались этого сделать. Управлять беспомощным стадом куда проще, не так ли, Командоры? Стоять во главе страны, в которой живут сильные, свободные люди, чревато ответственностью.

— Хватит, — сказал Командор.

И Крест шагнул вперед, склонился над режиссером и выдернул пульт управления из розетки. Экраны погасли.

— Это прямой эфир, — вскрикнула ведущая. — Вы не имеете права.

Крест посмотрел на неё долгим, исполненным угрозы взглядом, и она замолчала.

Мерак Леви заливался смехом.

— Вы так беспомощны, Командор, — приговаривал он.

На экранах телевизора вместо дебатов пошёл балет.

Спустя час стало известно, что на Мерака Леви было совершено покушение, и он чудом спасся, но находится в очень тяжелом состоянии в реанимации. Жители столицы потянулись к больнице с цветами и свечками. Вскоре здесь образовался внушительный митинг. На плакатах пестрели надписи «Выживи сам и дай выжить стране».

Командор, мрачный, как туча, не отходил от телевизора, где шли новости.

— Плагиатор, — ворчал он. — Я первый сам на себя покушался.

— Разгоним активистов митинга? На стихийный митинг должно быть получено разрешение за неделю до него, — ответил главный советник по внутренней политике.

— Можно еще запретить телеканалам транслировать это безобразие, — предложил неглавный советник по внутренней политике.

— Или разогнать журналистов, если не сможем разогнать активистов, — согласился с ним главный.

— Соло, — сказал Командор. — Разберись с ним.

— Мудрое решение, — одобрил главный советник.

— Но люди… — с сомнением протянул его заместитель.

— Люди проглотят, как обычно. Они забудут об этом выскочке уже завтра.

— А если не забудут?

— Тогда мы переключим их внимание. Старые отработанные технологии — пусть какие-нибудь отморозки возьмут заложников в центре столицы.

— Лучше детей.

— Да, детей всегда лучше.

— А вобсы под личным предводительством Командора их спасут.

— Героически.

— И будет уже не до Мерака Леви.

Советники посмотрели друг на друга, вполне довольные планом.

Фобия сидела в своём углу и думала о том, как Крест будет исполнять приказ Командора.

— Возьми с собой псевдомага, — сказал Командор.

— Обойдусь, — буркнул Крест, вставая.

Командор изумлённо посмотрел на своего главного телохранителя — рехнулся он, что-ли, спорить с ним?

— Вдруг он правда что-то умеет делать с магией? — начисто, как и все прочие командоры, лишенный магии, глава страны как огня боялся тех, кто ею хоть слабо, но владеет.

— Зачем мне баба, Командор? — грубовато отозвался Крест. — Колготками трясти? Мужики обидно загоготали.

— Возьми с собой псевдомага, — отрезал Командор, пресекая веселье на корню.

Крест брезгливо скривился, но больше не спорил.

— Жди меня в подземном паркинге, — приказал он Фобии, подписывая ей разрешение на выход. — Я скоро приду.

Внизу она увидела выходящую из роскошного автомобиля Несмею. Её по обыкновению встречал генеральный секретарь. Скользнув по бывшей соседке равнодушным взглядом, красавица проплыла мимо.

От предчувствия надвигающейся беды у Фобии застучали зубы.

В машине Крест был молчалив и раздражён. На многочисленные вопросы Фобии, а как именно он собирается убивать своего хозяина, ответил только «Отвали, Грин».

— Ты умеешь водить машину? — спросил он совершенно неожиданно спустя десять минут молчания.

— Откуда? — изумилась она. — В психушках такому не учат.

— Может, и хорошо, что тебя не будет в резиденции, — вздохнул Крест, наблюдая за тем, как медленно мигает жёлтый свет на светофоре. Протянул к своей спутнице руку, и Фобия подалась назад, не желая с ним обниматься сейчас. Но Крест и не думал обниматься. Он провел пальцем по её шее. И всё вокруг исчезло, и темнота навалилась сразу отовсюду. И уже краешком стремительно убегающего сознания Фобия увидела, как красный свет сменился на зелёный.

Она очнулась от холода. Резко села, оглядываясь по сторонам.

Над столицей занимался рассвет.

— Пришла в себя? — грубо спросила тюремное привидение Цепь, гремя кандалами. — Надоело мне тебя охранять.

— Что происходит? — Фобия помнила этот парк, она любила здесь бегать по утрам. Но никак не могла понять, каким образом оказалась здесь, спящей на скамейке, да ещё в компании этого злобного мерзкого призрака.

Но Цепь не ответила — её уже не было рядом.

Фобия посмотрела на рюкзак в своих руках. Никогда прежде она его не видела. Заглянула внутрь — деньги, документы, сотовый телефон с полной зарядкой. Плитка шоколада и бутылка с питьевой водой. Почему так много денег? Почему документы?

А потом поняла.

Наёмник покинул Командора и присоединился к своему мёртвому Наместнику.

Это значило, что Командор больше не интересует Мерака Леви.

Такое могла произойти только в том случае, если у этой страны больше нет главы. Почему-то вспомнилась равнодушная, прекрасная Несмея, приехавшая в резиденцию так кстати.

Традиционно, Крест покинул Фобию молча, даже не попрощавшись.

Вдалеке слышались выстрелы. Кажется, этой ночью началась революция.

Фобия подавила в себе протяжный, полный тоски вой и нажала на кнопку на телефоне.

Один-единственный вбитый в память аппарата номер высветился сразу.

Она сделала еще несколько выдохов и сказала в трубку:

— Привет, Оллмотт.

15

В день казни Несмеи сияло солнце. Фобия щурилась от ослепляющих лучей, пока не догадалась купить у проходящей мимо лоточницы кепку с козырьком.

На центральной площади было людно, и от этого Фобию то и дело бросало в озноб, несмотря на тёплую погоду.

Она сидела, прижавшись к Эрасту Лему, на парапете за оградительной линией, которую провели для таких, как она. Псевдомагам запрещено было подходить ближе к нормальным людям, потому что такое эмоциональное мероприятие, как казнь, грозило неконтролируемыми выплесками. Глухонемой учитель плакал, даже не пытаясь скрыть слёз. У них с Несмеей были свои странные, но близкие отношения. Сейчас он предпочёл прийти сюда с Фобией. Им обоим очень хотелось бы не видеть того, что произойдёт, но они оба пришли сюда этим утром. Потому что не могли поступить по-другому.

Даже издалека огромные мониторы, которые выставили в этот день на площади, хорошо просматривались. До того, как в вены бывшей русалки введут смертельную инъекцию, оставалось чуть меньше десяти минут.

Убийца Командора. Первая за всю историю женщина, посмевшая оборвать жизнь главы государства.

Самым нелепым, не укладывающимся в головах обывателей было то, что убийство было совершено по личным мотивам. Просто брошенная любовница, которая пошла за своим принцем. Потеряла себя и свой дом. Десятилетиями скиталась по чуждой суше, не умея и не желая сближаться с чуждыми существами — людьми.

Президент подводного союза объявил о том, что Несмея не подлежит человеческому суду. Но его требования экстрадиции были в жёсткой форме отклонены Временным правительством. Формально, Несмея была человеком.

— Люди обманутыми. Ярость выход. Не буду ничего, — вот и всё, что сказал Оллмотт по этому поводу.

Фобии было плевать на то, что рухнул идеал нации. На поверку командоры, которых веками окружал ореол непогрешимости, оказались такими же грешниками, как и все прочие. Люди чувствовали себя преданными, обманутыми. Страна кипела. Публичная казнь Несмеи была призвана слегка притушить огонь под этим бурлящим котлом.

Расчистить дорогу к грядущему царству Мерака Леви.

Оллмотт уже не думал ни о Командоре, ни о бывшей русалке. Он смотрел вперёд и прикладывал все усилия для того, чтобы Мёртвый Наместник пришёл к власти и выполнил своё обещание — соединил магию. Только потом этого кровавого деспота можно будет истребить.

Как Оллмотт планировал это сделать, Фобия не знала. Она не разговаривала ни с ним, ни с Класлом, ни с Сенией Кригг. Ни с кем. Только иногда с Холли. Но Холли была совсем чужой, даром что сестра. Они выросли вдалеке друг от друга, и Холли влезла в эту войну просто так, по собственной инициативе. Ей доставляло удовольствие эта игра в заговоры и шпионов, она с удовольствием планировала всевозможные акции вместе с Нексами.

А Фобию пугало количество жертв. Нэна всё ещё оставалась в резиденции, прислуживая Временному правительству. Про Антонио ничего не было известно. Несмея просто пошла в расход.

О том, что фобии возвращаются, Фобия больше никому не говорила. Оллмотт мог бы помочь, но просить его о помощи не хотелось. Если же фальшивый психолог и замечал неладное, то не придавал этому значение. Совсем скоро энергия псевдомагов уйдёт из них, вернувшись во власть истинных магов. Пока девчонка подождёт, всё равно она сломалась.

Фобия не оспаривала это мнение. Сломалась, так сломалась. Может, и так.

В конце концов, у неё были на это некоторые причины.

Поддавшись какому-то странному порыву, Фобия прогулялась однажды вечером до особняка родителей. Постояла в тени дерева за оградой, подглядывая за светом их окон. Как они там? Что они думают о своих дочерях, которые внезапно исчезли из их жизни? Захотелось сделать что-нибудь утешительное, и она привязала на кончик ограды детскую ленточку, какую заплетают в косы. Ей никто и никогда не заплетал косичек.

Немного поздно вспоминать о детских обидах, ведь правда? Никто не виноват в том, что она родилась с этим внутренним уродством.

Ах нет.Виноват. Вот он — виновник всех бед этой страны. Мёртвый Наместник со скорбным лицом.

— Дорогие друзья. Нам нелегко далось это решение. Но никто не смеет посягать на священную жизнь Командора…

А другие жизни — они не священы?

Фобия попытался оттолкнуть от себя Эраста.

— Вам надо уйти отсюда к людям, — пробормотала она. — Здесь будут выплески, это опасно для вас.

Но Эраст только покачал головой и поцеловал свою спутницу в макушку.

Несмея улыбалась камерам. Она отказалась от предсмертной речи и просто улыбалась. В глазах бывшей русалки не было ни грусти, ни раскаяния. Светлый взгляд того, кто умирает со спокойной душой.

Первый выплеск пришёлся на ту секунду, когда крупным планом показали поступающий в прозрачные трубочки препарат. Дальше началась цепная реакция. Фобия ударила застывшего Эраста, крикнула:

— Да уйдите же вы!

А потом осьминог, много времени ждавший своего часа, взметнул свои щупальца. Выплеск был мощный — вместе со слезами и мучительным отторжением смерти самой красивой из самых красивых.

Не было сил противостоять этому растущему осьминогу. Да и желания не было. Согнувшись пополам, Фобия отдавала себя во власть выплеску.

Крики псевдомагов вокруг звучали болезненно прекрасной музыкой.

Оборвалось всё резко, без обычной потери сознания. Ещё не поняв, что выплески закончились, Фобия увидела оранжевую униформу санитаров. Ядовитый цвет, знакомый с детства. Тех псевдомагов, которые сейчас допустили выплески, забирали на медицинское и правовое освидетельствование, пока они еще не пришли в себя и пока что-то или кто-то блокировал их энергию.

От ужаса Фобия забыла, как дышать. Полностью парализованная страхом, даже не сразу поняла, что означает неподвижность Эраста, лежавшего на асфальте в метре от неё.

Лучше лечь рядом с ним, чем снова очутиться в изоляции психбольниц.

Кто же знал, что их будут забирать вот так, посреди дня, после официального разрешения на посещение казни?

Сухая боль невозможности выплеска при сильнейшей панике раздирала голову изнутри. Желудок и сердце горели огнем. Перед глазами плыли разноцветные пятна.

Как же плохо. Как невыносимо. Воздух, неохотно заполнявший лёгкие, был раскалённым.

Поймёт ли мама, от кого эта ленточка?

Кто? Кто блокирует выплески?

Помоги. Помоги ещё один раз. Она больше не будет так подставляться, честно. Она будет жить тихо, может поклясться. Только помоги.

Горизонт закрыли оранжевые одежды.

Да где же ты?

— Фобия Грин, — холодный, равнодушный, ожидаемый голос.

Теперь можно дышать.

Теперь всё будет в порядке.

Теперь она выкарабкается.

— В отдельную машину.

Санитары подхватили Фобию, но она их уже не боялась. Ничего они ей не сделают. Не в этот раз.

Наручники к решётке, разделяющей заднюю часть санитарной машины от водительской. Пусть будут наручники. Жаль, что руки заняты, нельзя откинуть с лица слипшиеся от пота волосы.

Двери захлопнулись, закрывая собой солнце.

Сзади сильно трясло. Похоже тот, кто был за рулем, не сильно заботился о комфорте своего единственного пассажира.

Боль уходила, наваливалась усталость. Кажется, она бы заснула — несмотря на тряску и прикованные руки, но машина остановилась, и салон снова затопило солнце.

— Пить.

Фобия не сразу смогла сделать глоток — зубы стучали о пластик одноразового стаканчика. Пищевод взбунтовался от прохладной жидкости, вода полилась по подбородку.

— О боги, — голос не был ни равнодушным, ни холодным.

Запястья, наконец, обрели свободу, Фобия рухнула спиной на пол. Закрыла глаза от слепящего солнца.

Крест откинул ей назад волосы, протёр ей лицо влажным платком, вода стекала по скулам вниз, щекоча своими дорожками.

— До чего ты себя довела.

— Я…

— Помолчи пока. Дыши. У тебя есть время на подышать. Ты выглядишь так жалко, Грин.

— Эраст…

— Я не проверял. Но, кажется, да. Вы убили его.

Они, псевдомаги, убили немого учителя.

Безжалостный Крест был точен в формулировках.

— Зачем ты пошла на эту казнь? Я думал, тебе хватит ума остаться в стороне. Молчи, я сказал, — прикрикнул Крест, увидев, как шевельнулись её губы.

Фобия открыла глаза. Он сидел на полу рядом с ней, чёрная фигура загораживала собою небо. Крест как Крест — обычный, всегда ею недовольный, злобный Крест. Вон какая смоль в угрюмых глазах. Значит, очень сильно недовольный и очень сильно злой.

— Я надеялся никогда тебя больше не видеть, — процедил Крест, но его руки с широкими ладонями, бережно приглаживающие волосы-сосульки, диссонировали с этим презрением. — Но нет же. Смотрю — стоишь среди прочих псевдомагов. Зрелищ захотелось, Грин?

— Это же Несмея. Домик. Речка.

— Надо было отправить тебя в психушку. По крайней мере, я бы знал, что ты в безопасности.

— Я в безопасности, Крест. Я больше не буду.

— Мне нужно возвращаться к Наместнику. Объяснять, какого собственно я угнал санитарную машину с клинической идиоткой внутри. Что же мне с тобой делать?

— Оллмотт.

— И кстати об Оллмотте. Почему у тебя такой сильный выплеск? Ты не сказала ему, что утратила контроль над фобиями?

— Я не хочу. Он позволил убить Несмею.

— Несмея сама хотела убить Несмею. Оллмотт не будет считаться с жертвами, Грин. Ему плевать на такие мелочи, перед ним стоит более глобальная задача.

— Соло, — Фобия села. Он тут же поднес к её губам стаканчик, и она сделала несколько маленьких глотков. — Что будет потом? Сейчас вы с Оллмоттом идёте к одной цели — поставить Наместника во главе государства. Но потом… Потом вы станете противниками. Что будет тогда?

— Ты меня удивляешь. Всё же очень просто. Или Оллмотт добьётся своего, и тогда мы с Наместником будем мертвы. Или у него не получится, и тогда будете мертвы все вы.

— Я хочу помочь.

— Я хочу, чтобы ты была далеко от всего этого. Я дам денег. Ты уедешь. В деревню, Грин! Молоко. Помнишь, у нас в лагере была корова? Заведёшь себе десять коров. Скоро магия соединится, выплесков больше не будет. Станешь опять пухленькой и вспомнишь, что ты ещё совсем девочка.

— Если скажешь, что я выйду замуж и рожу детей — я тебя ударю.

— Выйдешь замуж и родишь детей.

— Ублюдок.

— Фобия, — Крест обхватил руками её лицо, заглядывая в глаза. — Кто бы не победил — Наместник или Оллмотт, ты станешь расходным материалом. При любом раскладе.

И мне правда пора.

— Я поеду с тобой. И не смей меня больше усыплять, трус несчастный.

— Деревня, Грин.

— Иди в задницу, Крест.

Он раздражённо оттолкнул её. Выпрыгнул из машины. Пнул ногой ни в чем не повинный камень.

Она ждала.

Побесившись ещё немного, Крест обернулся.

— Выбирайся отсюда немедленно, — даже руки не подал.

— Решил бросить меня в лесу? — уточнила она, едва вспомнив, как надо двигаться. Вывалилась из машины, чуть не упав. Крест смотрел на неё и не думал помогать.

— Абсолютное, безоговорочное подчинение, — сказал он.

— Охх… — Фобия рвано дышала, простые физические усилия казались непосильными. — Безоговорочное подчинение, ладно. Ты просто повернут на этом.

Крест не ответил, он сел в машину и завёл двигатель. Фобия оставалась на месте, пока он не крикнул в распахнутое окно:

— Садись вперёд, Грин.

Только после этого она поковыляла к пассажирскому сидению, с трудом открыла тяжеленную дверь. Упала на сиденье, откинулась назад, восстанавливая силы.

— Значит, не бросишь меня в лесу, — резюмировала она. — Вернёшь Оллмотту?

— Я уже пробовал сплавить тебя ему, — огрызнулся Крест. — Ничего хорошего не вышло. И ещё — запомни этот момент, Грин. Скорее всего он такой единственный в твоей жизни.

— А что с этим моментом не так? — уточнила она, уныло разглядывая свое страшненькое синенькое лицо в зеркале заднего вида.

— Я признаю твою правоту.

— В чём это? — немедленно всполошилась она.

— В том это, — передразнил Крест грубо. — Ты была права — лучше всего забрать тебя с собой. По крайней мере, будешь под приглядом. На Оллмотта в этом смысле мало надежды.

— Соло! — Фобия было бросилась к нему с объятиями, но он вскинул руку, останавливая её:

— Абсолютное, безоговорочное подчинение. Ты понимаешь?

— Да.

— Ты точно понимаешь, что от того, насколько точно ты будешь выполнять мои приказы, зависит твоя жизнь? И моя, если это кого-нибудь волнует.

— Да.

— Тогда можешь обнять меня, раз тебе так не терпится это сделать.

Глава Временного правительства Мерак Леви без всякого смущения занял резиденцию Командоров, и Фобия только вздохнула, переступая порог опостылевшего здания. Однако, с первого взгляда на холл стало ясно, что обстановка здесь разительно изменилась.

В некогда светлом помещении было прокурено. Какие-то военные в полевой форме резались в карты и громко смеялись. Мониторы камер зияли выбитыми стёклами.

Но при виде Креста все примолкли и, попрятав карты, разбрелись по коридорам.

С лестницы вниз легко сбежал Мерак Леви, сияя молодой, обаятельной улыбкой. Фобия даже подумала, что может и не стоит его убивать, но Наместник заговорил, и добрые мысли мигом улетучились.

— Мой верный пёс привёл себе суку, — гостеприимно вскричал он.

Крест стоял перед ним, спокойный, как кукла. Мерак Леви подошёл ближе и погладил своего наёмника по груди — там, где билось сердце.

— Тук-тук, тук-тук, — сказал он ласково, — может не нужно тебе оно?

— Ты вернул мне его в наказание, — ответил Крест отрешённо, — в наказание за долгое ожидание. Это не подарок.

— Ну ты же у меня такой молодец… Не пора ли поощрить за верную службу? — Наместник резко сжал руку у сердца Креста в кулак, и тот схватился за грудь, закашлялся, изо рта тонкой струйкой потекла кровь.

— Забери… его, — хрипло сказал он.

Фобия стояла за ним, неподвижная. Кровь пульсировала в висках.

Мерак Леви разжал ладонь, обошёл кашляющего Креста и приблизился к ней.

— А это что за крошка у нас тут? — радостно удивился он.

— Здравствуйте, — вежливо кивнула ему Фобия. Она очень не хотела вспоминать то кошмарное время, когда была подчинена мертвому существу внутри себя.

Улыбка Наместника стала ещё шире.

— Сколько ты ей платишь, Крест? — спросил Мерак Леви.

— Она работает за еду, — хмыкнул Крест, вытирая тыльной стороной ладони кровь со своего лица.

— Не мог подобрать кого поприличнее — уж больно тощая. Ты ведь всегда любил полногрудых, Крест, — Наместник брезгливо отвернулся от Фобии. — Мои солдаты знали об этом и оставляли тебе самых-самых. Ты помнишь те ночи в крови и насилии, мой мальчик?

— Да, — ответил Крест.

— И один раз у тебя была эта… Как её звали?

— Зира.

— Она была целых четыре месяца, да? Жаль, что бедняжка в итоге сдохла.

— Да.

— Ты береги себя, детка, — Мерак Леви снова посмотрел на Фобию, поднял её лицо за подбородок. — Крест — мой самый лучший из всех наёмников. Наверное потому, что остальные умерли триста лет назад. А этот ничего. Девку себе завёл. Знаешь, что бы я сделал, если бы обладал тягой к драматическим сценам?

— Что? — спросила Фобия.

— Приказал бы ему убить тебя, или отдать моим мальчикам… На всякий случай, чтобы испытать его веру. Чтобы ты выбрал, Крест?

— Бросил бы монетку, — ровно ответил наёмник.

— Правда хорошо, что я вовсе не опереточный злодей и не люблю гротеска? — Мерак Леви ущипнул Фобию за щёку. — Крест, ты пойдёшь со мной. Сейчас.

Глядя на на то, как наёмник уходит за своим хозяином, даже не взглянув на неё, Фобия ощутила холодный укол тревоги. Но ничего такого, о чём бы она не знала заранее, не случилось.

И она пошла искать Нэну.

Бывшая проститутка звонко хохотала в окружении нескольких мальчишек в полевой форме. В буфете было, как обычно, шумно, только чиновники с папками сменились на военных с прибаутками. Увидев Фобию, Нэна нахмурилась, но тут же что-то весело сказала солдатам и кивнула, приглашая следовать за собой.

В подсобке сразу налила Фобии крепкого и горячего чая.

Нэна стала ещё более округлой, мягкой в движениях, ямочки на её щеках и локтях вызывали желание защитить их обладательницу. Даже традиционные очки уже не напоминали ту девочку-отличницу, на которую она походила в лагере.

— Антонио? — быстро спросила Нэна.

— Ничего.

— Да, — она подвинула к Фобии тарелку с пирожками. — Выглядишь, как после выплеска.

— После него.

— Тебя Крест привёл? Я так и знала, что это случится.

— Да неужели?

— Фоб, ты жуй. Как там на воле?

— Эраст умер во время казни Несмеи от наших выплесков. Остальные заняты всё тем же. Как ты здесь? Болтали разное.

— А ты знаешь, хорошо. Получила повышение из посудомойки в буфетчицы. Мерак Леви поменял местами солдат действующей армии и сотрудников Верховного Отдела Безопасности. Теперь вобсы на границах и в казармах, а солдаты в Сол-Марисе. И они гораздо приятнее.

— Да, об этом писали в газетах. Ты как-то изменилась.

— Немного. Я беременна, Грин.

От неожиданности Фобия дернула рукой и расплескала чай.

— Ты что?

Нэна терпеливо улыбнулась, вытерла лужицу на столе.

— Ребёнок. Сперматозоиды. Яйцеклетка. Оплодотворение. Всё такое.

— От кого?

— Ну ты и вопросы задаёшь, — возмутилась Нэна, однако лицо её оставалось беспечным. — Так ведь сразу и не скажешь!

— Сколько?

— Срок совсем маленький, чуть больше месяца. Ты знаешь, чего я боюсь?

— Что он от Командора, — сочувственно сказала Фобия.

— Что он от Командора, — повторила Нэна со вздохом. — Это было бы крайне неудобно для ребёнка. И в конце концов он вырастет, спросит меня об отце, а я расскажу, как помогала Несмее его убивать?

— Тихо, — Фобия сжала ладонь Нэны. — Ты не должна об этом говорить. Ни с кем. И даже думать об этом нельзя.

— Это всё гормоны. Они развязывают мне язык. Фобия, прими душ. Ты правда отвратительно выглядишь. Хочешь я пришлю немного своих вещей в твою комнату?

— В комнату Креста. Я буду там.

— Нагло с вашей стороны, — оценила Нэна.

— Мерак Леви нас почти благословил, — ухмыльнулась Фобия. Она поцеловала Нэну в щёку и пошла приводить себя в порядок.

И почти заснула под горячими струями воды. Едва нашла в себе силы добраться до кровати и провалилась в сон окончательно, даже не сняв полотенца с головы.

Проснулась глухой ночью от тихого стука двери. Крест только вернулся, посмотрел на неё.

— Молодец, что додумалась остаться здесь, — сказал он сухо. — Хорош бы я был, если бы среди ночи ещё и бегал по резиденции в поисках тебя.

— Устал? — Фобия зевнула.

— У тебя на голове гнездо.

— Это лучше, чем сосульки.

Кровать скрипнула, когда Крест сел рядом. Попытался пригладить пушистое облако стоящих дыбом волос.

— Это такая тактика? — спросил наёмник задумчиво. — Ты специально предстаёшь передо мной во всяком невыгодном свете, чтобы однажды причесаться и приодеться, чем поразить меня в самое сердце?

— Твоему сердцу достаётся и без меня, — вздохнула Фобия, задирая на нём майку, припадая губами к тому месту, откуда раздавался мерный стук. После целого месяца одиночества так было сладко провести языком по теплой коже. И до утра ещё было много часов — целая вечность. И если им обоим повезет, то у них будет ещё и завтрашняя ночь.

Вполне достаточно, чтобы ощутить себя счастливой.

16

Фобия возвращалась с утренней пробежки — вспотевшая, взъерошенная, умиротворённая, когда в коридоре резиденции столкнулась с Мерак Леви.

— Помогает? — спросил молодой лидер нации, кивая на её кроссовки.

Она не сразу догадалась, что он имеет в виду выплески.

— Да, — ответила неуверенно, не зная точно, как вести себя с Мёртвым Наместником.

— Хочешь, я избавлю тебя от этого?

— Вместе с головой? — неловко отшутилась Фобия, хотя сразу поняла, что Наместник говорит серьёзно.

Она понятия не имела, какие мотивы им двигают и для чего ему предлагать девке своего наёмника помощь. Но это было не так уж и важно.

Сейчас он предлагал ей то, о чём она никогда даже не мечтала. Хотя неправда, мечтала, конечно. Маленькой девочкой, задыхаясь от тотального одиночества в изоляции своих палат. Обнимая на ночь вместо мамы непроницаемое одеяло.

Перестать быть псевдомагом. Стать обычным, самым обычным человеком, от которого не шарахаются, как от прокажённого! Не считать количество выплесков, не бояться того, что в любой момент тебя заберут люди в ядовито-оранжевых формах. Навсегда избавиться от жадного, жирного осьминога внутри.

— Нет, не надо, — сказала Фобия. — Я подожду, когда вы сделаете это для всех.

— Какая идеологически правильная девочка, — улыбнулся Мерак Леви, но глаза оставались холодными, мёртвыми. Фобия и до этого замечала, что они мертвели каждый раз, когда Наместник переставал изображать из себя молодого политика, рубаху-парня, горящего желанием спасти страну.

— Меня хорошо воспитывали санитары, — ответила Фобия, очень стараясь контролировать свой голос, чтобы ненависть к существу, превратившему в кошмар её жизнь, не просочилась наружу.

Мерак Леви быстро, неожиданно толкнул её, она ударилась спиной о стену, а Наместник уже крепко сжимал её шею костлявыми жёсткими пальцами. Пахнуло могильной сыростью, тюремной затхлостью, как от Цепи. Фобия зажмурилась, когда другая его рука с нарочитой медлительностью погладила её грудь.

— Сладкая маленькая девочка. Такая смелая, такая честная. Такая любящая, — Наместник сжал сильнее левую грудь, под которой испуганной птицей трепыхалось сердце. — Невыносимо живая среди всех этих трупов, которые лежат за моей спиной. Я знаю, почему тебя выбрал Крест. Прикасаться к такой, как ты — это так больно, так остро. Как будто не было этой крови в прошлом, как будто не будет её в будущем. Как будто глотнуть чистой воды, вынырнув из вонючего болота. Как будто ты и правда живой.

— Вы говорите очень старомодно, — прошептала она. — Не спалитесь перед публикой.

— Ты же знаешь, кто я, не так ли? — Мерак Леви прижался плотнее, от его рук было больно, но боль не шла ни в какое сравнение со страхом, который он вызывал. Жадный осьминог уже вовсю ворочался внутри Фобии, пробуждённый, но она старательно не обращала на него внимания.

— Я догадалась. Магию может соединить лишь тот, кто её располовинил. Что бы вы не врали про механизм ритуала, который вдруг вам открылся.

Мерак Леви вдруг тряхнул её, Фобия снова ударилась затылком и лопатками об стену, не выдержала, глухо вскрикнула.

— Почему ты не хочешь избавиться от своего уродства?

— Потому что, — Фобия попыталась отвернуться от его мёртвого взгляда, — я родилась вместе с ним, и не представляю себе иного. Не знаете, кого поблагодарить за это?

Он захохотал и отпустил её. Она сползла спиной по стенке, физически ощущая, как чернеют на шее синяки от его пальцев.

— Второй раз предлагать не буду, — сказал Мерак Леви. — Нет?

— Нет. Спасибо! — вежливо крикнула она Наместнику уже в спину.

Потом вздохнула и принялась уговаривать своего осьминога, как злобную собаку, уснуть заново. Все хорошо, маленький. В этот раз ты мне не понадобишься. Я знаю, что ты рядом. Я… я ценю это.

Выплески были её единственным оружием. Другого не было. Когда Крест находился рядом, осьминог становился послушен и в перспективе даже полезен. Нельзя лишаться этой сомнительной, но силы. Не сейчас.

Принимать душ и переодеваться уже не было времени. Поэтому Фобия лишь повыше натянула воротник спортивной куртки и побежала в буфет, где сильные и всегда голодные солдаты ждали своего завтрака.

У Нэны случился страшный токсикоз. По утрам она просто не в состоянии была выносить запах пищи.

Остальным они говорили, что бывшая проститутка так весело проводит свои ночи с молодыми военными, что спит по утрам праведным сном уставшей развратницы.

И ведь им верили.

Но это утро было сплошным несчастьем. Как правило, Крест редко заглядывал в буфет, и уж точно не в такое раннее время.

Но сегодня его зачем-то принесло. Некоторое время он просто смотрел, как Фобия улыбается солдатам, снабжая их тарелками с исходящей паром едой. Потом, когда ребята отошли от стойки, подошёл ближе.

— Где Нэна?

— Наверное, спит.

— Ты ведь не первый раз работаешь за неё?

— Во второй, — соврала Фобия.

Крест развернулся и направился к дверям. Фобия побросала свои поварёшки и понеслась за ним.

Дверь в комнату Нэны наёмник бесцеремонно толкнул ногой, отчего хлипкий замок вылетел с мясом. Молодую женщину они застали, склонившуюся над раковиной в ванной. Крест в одну секунду оценил и бледность её лица и инстинктивный жест, которым она испуганно прикрыла свой живот.

— Какой срок? — отрывисто спросил он.

— Никакой. Я съела что-то не то.

— Ты пойдёшь со мной.

— Соло, — Фобия повисла на его руке. — Отстань от неё. Не лезь.

— Вы что, думали, оно само рассосётся? — Крест стряхнул Фобию со своей руки, ухватил Нэну за плечо и буквально вытолкнул из ванной. — Вперёд. Мы проведём генетическую экспертизу. Если это не ребёнок Командора, то ты будешь свободна.

— Это не ребёнок Командора.

— Вот и проверим.

— Соло!

— Абсолютное, безоговорочное подчинение! Ты помнишь, Грин?

Дверь за ними захлопнулась.

До вечера Фобия сходила с ума, постоянно заглядывая в пустую комнату Нэны. К ночи она поняла, что та уже не вернётся.

Что с ней сделал Крест?

Ребёнок Командора — это сильное оружие, заряженное на много лет вперёд. Как затаившаяся под землёй бомба. Малыш ещё совсем крохотный, у него только начинают формироваться лёгкие, желудок и печень.

А взрослые дяди уже боятся его рождения.

Через двадцать лет люди в полной мере оценят кровавый террор Мерака Леви, так сильно напоминающий памятное правление Мёртвого Наместника. Через двадцать лет они начнут мечтать освободиться от такого правителя. Ребёнок последнего Командора не должен встать на пути диктатора.

Крест, по обыкновению, появился лишь ночью. На Фобию, трясущуюся от страха в углу комнаты, даже не взглянул, прошёл мимо. В душе долго шумела вода.

Когда он вышел, то первым делом рванул с её шеи горловину водолазки.

— Откуда у тебя синяки, Фобия? — рявкнул злобно.

— Что ты сделал с Нэной?

— Откуда?

— Где она?

Крест яростно помотал головой, видимо сдерживая желание вытряхнуть ответы из Фобии силой. Потом отошёл, отвернулся к окну.

— Это Наместник? — спросил он гораздо спокойнее.

— Это ребёнок Командора? — дрожащими руками Фобия бессмысленно пыталась прикрыть порванной тканью свою злополучную шею.

— Да забудь ты про Нэну. Это не твоё дело. Всё, что с ней произойдёт дальше, к тебе не имеет никакого отношения.

— К тебе я тоже больше не имею никакого отношения, Соло. — Фобия пыталась говорить тихо, но слёзы душили ничуть не слабее, чем утром это делал Мерак Леви. — Вы просто машины для убийства. И ты, и твой Наместник.

— Что нового ты сейчас сказала?

— Это был ребёнок, Крест. Он… он даже не успел сформироваться.

— Что он хотел от тебя?

— Лишить меня псведомагии.

— Лишил?

— Да! — ну вот, она все-таки кричит. — Теперь ты мне больше не нужен.

— Рад это слышать.

Фобия стянула с себя порванную водолазку, натянула спортивную куртку, подхватила свой рюкзак, который неизвестным образом появился здесь из особняка Оллмотта. Документы, деньги, телефон.

— До свидания, — сказала почти равнодушно.

Крест не обернулся.

— Всё ты врёшь, — сказал он устало. — Почему ты отказалась от предложения Наместника?

— Потому что идиотка.

— Ну это само собой. Послушай меня. Твой осьминог — это ты сама. Ты справишься с ним без меня. Просто всегда помни, что ты сильнее его. Твоя воля против инстинктов. А теперь вали отсюда. Назови корову Нэной и пусть она родит тебе десяток телят.

— Я тебя ненавижу.

— Давно пора.

Фобия тихо закрыла за собой дверь. Фобия очень медленно прошла коридорами, откуда искалеченными мониторами смотрела на неё Резиденция. Фобия спустилась вниз, стараясь держаться в стороне от солдатских компаний. Избегая даже безразличных слопов-уборщиков. Фобия вышла на свободу, прошла несколько тёмных улиц.

А потом остановилась и огляделась по сторонам.

Ночной Сол-Марис бурлил. Светились огнями заведения, смеялись отдыхающие, открытые кафе распространяли запах кофе, уютно ворчал океан.

Столица проглотила смерть Командора и доброжелательно открыла объятия для Мерак Леви.

Фобия достала телефон, который редко брала в руки. Ей некому было звонить и не от кого ждать звонков. На мониторе высветилось непрочитанное сообщение от неизвестного абонента, пришедшее несколько часов назад.

Без всякого любопытства она открыла его.

«Результат положительный. Он меня вывез из города. Он никому не сказал. Он запретил говорить даже ему, где я буду. Целую тебя.»

Фобия удалила сообщение.

Крест спал. Спал так крепко, что даже не услышал её возвращения. Спокойная, почти счастливая улыбка слегка трогала уголки его губ. Над ним висела тюремное привидение Цепь и жадно его разглядывала. Увидев Фобию, призрак зашипел и унёсся прочь.

— Она всё-таки отправила тебе сообщение, — недовольно буркнул Крест, поворачиваясь спиной. — Никакого инстинкта самосохранения.

Фобия кинула рюкзак на пол и как была, в кроссовках, легла рядом, прижавшись щекой к тёплой коже.

— Ты правда ощущаешь себя со мной рядом живым?

— Не слушай, что несёт Наместник. Он слегка рехнулся от своих реинкарнаций.

— Ты злишься на меня? — получилось жалобно.

Крест повернулся к ней, обнял.

— Злюсь, — сказал слегка удивлённо. — Ты не должна была возвращаться.

— Злость — это эмоция живого человека, — утешила себя Фобия.

Она смотрела на него близко-близко: на обветренное загорелое лицо со шрамами. Многократно переломанный нос. Ниточку застарелого ранения на верхней губе.

Полуседая щетина царапала ладошки, прятала худые щёки, широкий упрямый подбородок.

— До инаугурации Мерак Левиа осталась неделя, — проговорил Крест.

— Целая неделя!

Наёмник прикрыл глаза короткими выцветшими ресницами, словно укрываясь от неуместной жизнерадостности женщины в своих руках. Потом с каким-то полу-вздохом полу-всхлипом припал обветренными жёсткими губами к её шее, нежно целуя синяки. Фобия закинула голову назад, открываясь, подставляясь. Она знала каждую мозоль на его широких ладонях, которые уже нетерпеливо снимали с неё спортивную куртку.

— Подожди.

— Что? — в выражении глаз Креста не было никого смысла, одно желание.

— Подожди.

Фобия с неохотой высвободилась из его рук.

— Скажи мне, насколько ты зависишь от воли Наместника?

— Абсолютно.

— Если он умрет…

— Фобия!

— Ну случайно! На банановой кожуре поскользнется — что случится с тобой?

— Мое сердце перестанет биться, — просто ответил Крест.

Когда Фобия пришла в особняк Оллмотта, то нашла его брошенным. Группа под предводительством фальшивого психолога покинула место обитания.

Это значило, что они готовы к решительным действиям.

Фобия позвонила немногословному белатору на мобильник.

— Есть более простой выход, — сказала она. — Не убивать. Вернуть человечность.

— Не простой, — отрезал Оллмотт и бросил трубку.

Столица готовилась к инаугурации. Слопы развешивали торжественные флаги, высаживали на газоны цветы, более тщательно мыли асфальт. Улицы заполонили люди в военной полевой форме, слышался говор из разных провинций страны.

Соединить магию. Победить в войне. Стать свободными.

Радио выкрикивало лозунги в затопленный солнцем город.

Фобия пошла к океану. Легла на тёплый песок и долго смотрела в безмятежную синеву неба.

Крест умрёт вместе с Наместником. Это правильно. Верный пес кровавого диктатора давно заслужил своей смерти. Он, чьим именем пугали младенцев триста лет тому назад, безжалостный воин, не знающий стыда, жалости, колебаний.

— Я отрекаюсь от своего имени. Отныне и навеки. Принимаю свой крест — служить тебе при жизни и после смерти…

А ведь у него тогда ещё было сердце. Наместник вырвал его куда позже — перед самой своей смертью. Всё то, о чём написано в учебниках по истории, Крест делал с живым, бьющимся в груди сердцем.

Абсолютная покорность. Беспрекословное подчинение.

Он заслужил смерти, как никто другой.

И она отдаст его им — отдаст вместе с Наместником, потому что эта страна, и эти люди, чей смех ласкает сейчас её слух вместе с тихим шёпотом моря — они заслужили своего счастья.

Фобия отдаст им Креста и это так же непреложно, как и то, что после этого она поедет и обнимет маму.

Первый раз в жизни обнимет маму.

Крест бы пожертвовал Фобией по мановению руки Наместника.

Да дело даже не в этом.

Искупят ли 150 лет в камере-одиночке два столетия верной службы убийце? Два столетия убийств?

Кто она такая, чтобы судить?

И вдруг с кристальной чёткостью пришло понимание.

Она имеет право.

Не будет у Креста другого судьи, кроме неё, Фобии. Девочки, которой он позволил себя любить. Себя — такого изломанного, усталого, несвободного.

Он позволил ей любить себя — ночь за ночью отдавая себя во власть этих тонких рук, этих горячих губ. Там, среди невнятного шепота и смятых простыней, он позволил ей.

И только она, Фобия, станет его судьёй и палачом.

Никто другой.

Это было так просто, что сердце сразу перестало болеть. В конце концов, она с раннего детства не надеялась на то, что когда-нибудь сможет быть счастливой. С чего бы переживать об этом сейчас? Всё будет правильно, все будет так, как нужно.

Фобия поднялась на ноги и пошла к дому, где жили её родители. Больше у неё не будет возможности обнять маму. Больше уже нет.

Он понял всё сразу — по спокойной уверенности, которая смотрела на него из окошка ресниц.

— Мне жаль, что я так и не смог любить тебя по-настоящему, — только и сказал Крест.

— Мне тоже, — эхом отозвалась она.

И больше они к этому разговору не возвращались.

17

Накануне своей инаугурации Мерак Леви напился.

Фобия настолько привыкла не считать Наместника, а так же и его наёмника людьми, что очень удивилась этому человеческому поступку.

Она уже спала, измучившись от переживаний и мрачных предчувствий. Как правило, Фобия не дожидалась Креста, у которого накануне Великого Дня было так много дел, что он приходил глухой ночью и уходил задолго до рассвета. Фобия не знала, как он может так долго держаться без сна, сама она старалась спать как можно больше, накапливая силы. Однако кошмары неотвязно преследовали её, и отдых не приносил ни облегчения, ни покоя.

Обычно Фобия легко и быстро просыпалась от тихого щелчка замка, сквозь ресницы смотрела на Креста, который несколько секунд просто стоял, прислонившись спиной к двери, словно давая себя время на то, чтобы оставить все свои тревоги в коридоре. Он осунулся, походил на преступника ещё сильнее, чем обычно. Тёмные глаза потеряли свою матовость, но обрели лихорадочный болезненный блеск, какой бывает у людей с повышенной температурой. Да и седины на коротком ёжике волос, кажется, прибавилось.

Потом Крест отталкивался от двери и подходил к кровати для того, чтобы обнять Фобию. Они почти не разговаривали в эти дни, занимались любовью молча, с исступлением зверей, у которых наступил период спаривания. А потом Крест уходил, а Фобия забывалась тревожным, наполненным ужасами сном.

Но в ту ночь её разбудил не привычный щелчок замка.

Фобия не сразу поняла, что это за тихий, но назойливый вибрирующий звук, который совершенно без всякого предупреждения раздался над самым её ухом. Подняла голову и с недоумением посмотрела на собственную руку. А потом вскочила в испуге.

Она привыкла к своей татуировке на запястье и относилась к ней так же равнодушно, как и к другим недостаткам своей внешности. В ту ночь, когда Крест вывез её из Резиденции и бросил в парке под присмотром противной Цепи, в ночь убийства Командора, Центральный сервер был сломан. Позже, бездумно переключая каналы в особняке Оллмотта, Фобия услышала официальную версию произошедшего — вобсы уничтожили систему перед самым вторжением Временного правительства. Наверное, это действительно было так — татуировки с порядковым номером были у всех сотрудников Верховного Отделения Безопасности Страны. Вобсов очень устраивал существующий политический строй, они привыкли к нему и знали, как служить Командорам. Смена власти им была невыгодна, а центральный сервер с кнопкой «delete» нёс угрозу для их жизни и вынуждал к подчинению. Не зря Мерак Леви первым делом удалил их из столицы, отправив на дальние заставы страны. Вобсам не было дела до поражения в войне, они и не участвовали в ней, протирая штаны в столице.

Жжение в руке и вибрирующий звук, исходящий от кожи, означали только одно — Центральный сервер был восстановлен.

Фобия метнулась к бумажке, прикреплённой на стене. Зелёный цвет татуировки означал, что дана команда немедленно предстать перед руководством. Но у неё не было никакого руководства.

Натянув кроссовки, она отправилась к единственному месту, которое пришло ей в голову — кабинету, который когда-то занимал Командор.

В Резиденции по ночному времени было тихо, всё вокруг сияло чистотой и свежим ремонтом, потухшие глазницы многочисленных камер больше не смотрели на людей — Мерак Леви было слишком уверен в себе, чтобы восстанавливать систему слежения.

Тяжёлый запах спиртного ударил по обонянию уже в пустой тёмной приемной. Из кабинета — святая святых! — разрезала темноту узкая полоска тусклого света.

Фобия вздохнула и открыла дверь шире.

Мерак Леви сидел перед компьютером и с увлечением тыкал в клавиатуру двумя указательными пальцами. На полу и столе стояли пустые бутылки.

— Девочка моя, — обрадовался Мёртвый Наместник. — А вот и ты, сладенькая. Выпьешь со мной?

— Да, — оценила обстановку Фобия.

Он кинул в неё полной бутылкой, чуть не попав в лицо. Она с трудом поймала выпивку, открутила крышку и сделала большой глоток.

Ни разу в своей жизни Фобия ещё не пила алкоголя. А когда ей было? То казармы, то больницы. Горячая лёгкость обожгла нёбо, в голове моментально стало пусто и незатейливо.

— Удобная штука, — поделился Мерак Леви открытием. — Здесь можно управлять не только каждым человеком по отдельности, а целыми партиями. Вот смотри — подразделение номер сто пять дробь три. Тык! И нет такого подразделения больше.

Легкость, с которой будущий глава государства только что уничтожил сразу нескольких человек, заставила Фобию сделать ещё один глоток.

— А еще можно поставить таймер, — продолжал Наместник, очень похожий сейчас на ребёнка, получившего новую игрушку. — Например — пятнадцать минут. Хватит тебе пятнадцати минут, чтобы напиться, сладенькая?

— Нет.

— Жаль, умрёшь трезвой, — огорчился Наместник и нажал на «enter». — Все-таки человечество молодец, что изобрело всё это, — Мерак Леви дружелюбно улыбнулся Фобии. — Это даже круче, чем магия.

Всё произошло настолько быстро, что Фобия даже не сразу поняла, что именно только что сделал Наместник.

— Я что — умру через пятнадцать минут? — глупо спросила она.

— Ну должен же я посмотреть, как это работает вблизи, — надул пухлые губы Мерак Леви. — А вобсы все неизвестно где! Как тебя, Фобия Грин, занесло в эту базу данных?

Она не ответила — пила виски.

Умирать не хотелось. Вот совсем. Не сегодня. И не завтра. И уж точно не через пятнадцать минут. Четырнадцать. Чёрт.

— А вы можете отменить команду? — спросила она. Слёзы текли сами собой, но грудь ещё двигалась ровно, без спазмов и всхлипов.

— Наверное могу, птичка моя! — закивал Мерак Леви. — Но не умею.

Протяжный, полный отчаяния стон всё-таки вырвался наружу. Фобия заплакала сильнее, ощущая себе невыносимо маленькой, глупой, беззащитной. Она стояла в своих шортиках и маечке, в которых спала, и тяжёлых кроссовках на босу ногу, прижимала к себе пузатую бутылку и рыдала. Огромный кабинет отзывался насмешливым эхом.

— Ну не огорчайся так, сладенькая, — Мерак Леви встал из-за стола, пересёк кабинет, с отеческой заботой обнял Фобию. — Умирать, конечно, неприятно. Но не слишком. Поверь моему опыту.

— З-зачем вы это сделали?

— А з-зачем ты здесь? Откуда ты вообще взялась, Фобия Грин? Почему я испытываю странное ощущение, что хорошо тебя знаю?

— Потому что это я вытащила тебя в этот мир, придурок, — Фобия попыталась оттолкнуть Наместника, но он лишь покрепче обхватил её, прижал растрёпанную голову к своему плечу. — Это в моё тело ты тогда вселился!

— Ты моя радость, — она ощутила, как он чмокнул её в макушку. — Подробнее, пожалуйста.

— Я сплела ловушку для снов. Для Креста. И вы перескочили из его снов в мои. Потому что я живая, а Соло не очень. Я чуть не умерла тогда от того, что вы сидели во мне.

Наместник отпустил её так внезапно, что Фобия пошатнулась. Она было уже не слишком трезва, совсем не трезва, и кабинет покачивался вокруг, а весёлое лицо Мерак Левиа то приближалось, то отдалялось. Терять было уже совсем нечего, и Фобия выпила ещё. Хмельная отвага затмила рассудок.

— Тебя всё равно убьют, — заявила она. — Не завтра, так послезавтра. Не послезавтра, так через полгода. Эта страна уже не такая. Ты родился в те времена, когда этот мир населяли рабы и хозяева. Сейчас мы свободные люди.

— Да ладно, — рассмеялся Наместник. — Тогда скажи мне, как, свободные вы мои, терпели почти двести лет этих недоумков командоров у власти? Люди, моя сладенькая, это всего лишь люди. У них можно отнять магию, они придумают науку. Отнять хлеб — они будут есть траву и выживут. Но никогда, ты слышишь, никогда они не будут свободными.

— А от чего не свободен ты, Мёртвый Наместник?

— Я, мой милый трупик, свободен от всего.

— Враньё, — Фобия толкнула его по плечу. Как учил её Крест? Нет ничего сильнее ненависти. Ничего. — Ты самый зависимый задрот из самых зависимых задротов в мире. Двести лет ты правил этой страной, ты — чёртов наркоман. Ты не можешь идти дальше, ты не видишь перспективу! Ты застрял в этой своей дурацкой должности Наместника. Мне жаль тебя. Слышишь — мне, умирающей девке твоего наёмника, жаль тебя.

Он замахнулся, но она была наготове. Цепной пес её паники давно рвался с поводка, исходя хриплым лаем. Она понятия не имела, подействует ли на Наместника выплеск, но другого оружия у неё не было.

Выплеск получился стремительным, нацеленным, ударил прямо по лицу Мерака Леви, и он то ли от неожиданности, то ли правда не умел с этим справиться — зачем, ведь у него был Крест! всегда был Крест — упал на колени, заходясь криком.

Фобии тоже было плохо, как всегда во время выплесков. Но в эти тающие секунды ей было не до того. С трудом добралась до стола, рухнула в кресло и со второй попытки нажала на клавишу «esc».

«Вы уверены, что хотите прервать программу уничтожения объекта № 4135-ВС-01?» — уточнил у неё компьютер.

Да, блин, уверена.

Мерзкое железо.

«Программа уничтожения прервана пользователем», — уведомила её система.

И только тогда Фобия мысленно погладила своего осьминога по жирным щупальцам, и он стал с неохотой сворачивать их внутрь.

— Я ошиблась, — сказала она громко, салютуя всё ещё стоящему на коленях Наместнику бутылкой. — Мне вполне хватило пятнадцати минут, чтобы напиться.

Мерак Леви повалился на спину и захохотал.

Креста они встретили в коридоре, когда брели, хихикая и поддерживая друг друга в то крыло, где располагались спальни.

— Крестик! — обрадовался Мерак Леви. — Где ты шлялся, поганец? Меня чуть не угробила твоя девка! А ты должен защщщщщищать меня!

— Это ты меня чуть не убил, — возмутилась Фобия.

— Нет ты!

— Сначала ты меня, а потом я тебя, — и они засмеялись.

Крест с недоумением и брезгливостью оторвал Фобию от Наместника (тот покачнулся, лишившись опоры, но устоял на ногах), и она тут же вскарабкалась на наёмника, обхватив ногами его бедра и обвив руками шею. Однако начала сползать вниз, и Крест был вынужден перехватить её за талию, удерживая.

— Я пьяная, — зачем-то сообщила она ему.

— Вижу, — Крест развернулся спиной к своему хозяину и пошёл дальше.

Фобия помахала Наместнику на прощание.

— Я всё равно тебя убью, — крикнул в ответ Мерак Леви.

Фобия положила голову на жёсткое плечо Креста и закрыла глаза. От его мерного шага её начало клонить в сон.

Но вся дремота слетела, когда они вернулись в спальню и Крест бесцеремонно бросил свою ношу на кровать. Фобия подпрыгнула на пружинной сетке и ойкнула.

— Совсем спятила? — процедил Крест, хватая её за плечи.

— Я не виновата. Совсем. Он починил Центральный сервер. Вызвал. Поставил таймер. Выплеск. Виски. Виски. Виски.

Даже Оллмотт бы восхитился её лаконичностью.

— Этого только не хватало, — Крест сел и обхватил голову руками.

— Не переживай, — Фобия погладила его по плечу. — Осталось совсем немного времени. И Наместнику точно будет не до меня в ближайшие сутки.

Она свернулась калачиком, положила голову на колени Кресту и почти совсем заснула.

— Ты правда чуть не убила его? — спросил Крест.

— Да. Как ты и учил.

— Когда это я тебя учил убивать людей?

— Когда издевался в лагере. И когда заставлял таскать черепушки твоего сгоревшего домика. И когда заставлял бегать, и отказывался отдать ловушку для снов…

— Хватит.

— Ты очень помог мне, Крест.

— Помог? — у него было такое выражение лица, как будто она только что смертельно оскорбила не только его, но и маму, и всех родственников до седьмого колена.

— Кроме тебя никто обо мне не заботился. Никогда.

— Кроме меня, тебя никто не учил ненависти? — буркнул он.

— Да. Но сегодня тебя не было рядом. Но я сама молодец, ведь молодец? — почему-то очень хотелось получить от него похвалу. Один раз в жизни услышать, что Крест гордится ею.

— Пойдём, молодец, — он снова подхватил её, отнес в ванную. Она сидела на корзине для белья и смотрела, как тёплая водазакрывает белоснежную поверхность. Дурачась, Фобия высыпала все малочисленные тюбики, которые у неё были — Нэна презентовала, и теперь пенная шапка росла на глазах.

— Со мной, — сказала Фобия капризно, прижимаясь к Кресту.

— С тобой, — ответил он серьёзно.

Вдвоём в просторной ванной не было тесно. Фобия сдувала со своих ладошек пену, и отливающие перламутром пузырьки лопались в воздухе. Спиной ощущала грудь Креста, и его руки на своих плечах и коленях, которые все время гладили и гладили её. Не возбуждённо с намёком на скорый секс, а просто гладили. Рассеянно, даже машинально.

А потом Фобию накрыло. Резко, без всякого предупреждения, как это бывает, когда падают адреналин и количество алкоголя в крови.

Она плакала и тряслась, и вода выплескивалась на пол, а Крест молча укачивал её на груди, прижимая к себе на грани боли.

— Он… Целое подразделение… одной кнопкой. Я так его боюсь, Соло. Очень боюсь.

— Надо удалить тебя из базы данных.

— Скажи мне, если понадобится — ты отрежешь мне руку?

— Запросто.

— Это хорошо, — Фобия успокоилась, о пережитом ужасе теперь напоминала только частая икота и распухший от слёз нос.

Она дотянулась до его шеи, до шрама от выжженного клейма раба.

— Ты мечтаешь о свободе, Соло? — спросила, ненавидя себя за прерывистый голос. Вот бы выглядеть в его глазах смелой, и сильной, и красивой, а не зарёванной трусихой!

Он дёрнулся, когда она поцеловала шрам — болезненное воспоминание о неправильном выборе. Сменить одно рабство на другое, вечное. Перестать быть рабом и стать убийцей.

Умереть, но не получить свободы.

Выйти из тюрьмы, но остаться в неволе.

— Зачем ты спрашиваешь? — ответил недовольно.

— Что бы ты сделал, если бы вдруг стал сам себе хозяином?

— Умер бы. Что и полагалось сделать давным-давно.

— Умирать страшно.

— Да, — ответил одними губами. — Но тебе больше не придётся.

— Ты не можешь мне такое обещать, — Фобия встала, дотянулась до полотенца, но Крест с силой утянул её обратно.

Фобия ушла под воду с головой. Вынырнула. Посмотрела близко в усталые выцветшие глаза с лихорадочным блеском.

— Ты не можешь мне такое обещать, — повторила яростно.

— Не могу, — прикрыл глаза, словно защищаясь от её взгляда.

— Знаешь что? — Фобия дернула его за короткий ёжик на голове. — Если я умру по твоей милости — то стану привидением. И мы будем вдвоём с Цепью повсюду таскаться за тобой. Вечно!

— О боги, — Крест открыл глаза. — Угрожать такими страшными угрозами тоже я тебя научил?

— Всему, — отозвалась она, опуская голову вниз. Туда, где была пена, и вода, и все остальное. Дотянулась губами до его члена, легко поцеловала и подняла голову, ловя губами воздух. — Всему.

Он поцеловал её на вздохе, заполняя своим дыханием. У них было ещё целых шесть часов до начала церемонии инаугурации.

18

Фобия очень старалась не уснуть, но усталость, алкоголь и нервное потрясение сделали своё дело — она только на секунду прикрыла глаза, а когда вновь открыла их, то в узкое окно светило солнце, а Креста уже не было рядом.

На зеркале был прикреплён стикер с одним коротким словом.

«Спасибо» было написано там.

Фобия скомкала и выбросила листок, и стала собираться. Уже зашнуровывая кроссовки, она поймала себя на мысли, что неосознанно надела новую одежду. Будто собралась умирать.

Несмотря на ранее время, город тонул в зное. Чистое, без малейшего облачка небо не защищало от жары.

На площади собирался народ — люди и нелюди, фланировали в воздухе немногочисленные привидения, солдаты разгоняли демонстрацию в защиту угнетаемых рас. Плескались на ветру полотнища флагов. Оркестр играл марш.

На тех самых мониторах, которые так недавно транслировали невозмутимую красоту Несмеи, сверкали белозубыми улыбками фотографии Мерак Леви.

Фобия кусала мороженое и брела мимо нарядных горожан, рюкзачок с документами, деньгами и телефоном грел спину.

— Девочка моя! Я тебя люблю!

Сения Кригг шагала ей навстречу, широко раскинув руки. Рыжий пучок подпрыгивал на затылке, длинная юбка игриво путалась под ногами, яркие бусы отбрасывали на торжественное лицо разноцветные блики.

Учительница обняла Фобию и звонко расцеловала в обе щёки.

— Я всем говорю о любви, — сказала женщина с нервным энтузиазмом. — На всякий случай. Ты успела сказать эти слова своим главным людям?

Фобия задумалась.

— А где Холли? — спросила неуверенно.

На лицо Сения Кригг набежала тень.

— Холли… Холли пропала.

Фобия переглотнула. В горле стало сухо, будто она много дней брела по пустыне без воды.

— Когда?

— Три дня назад. Они возвращались на базу вместе с Класлом, когда что-то приключилось. Мальчик сказал, что почувствовал опасность и попытался совершить выплеск, но что-то его блокировало. От боли он потерял сознание, а когда Класл пришел в себя, то Холли уже не было.

Мороженое выпало из рук Фобии и неопрятным пятном теперь лежало на чистом асфальте. Она смотрела на светлую массу и не могла отвести глаз.

А после этого Крест вернулся в Резиденцию и целовал её, Фобию.

Сения Кригг снова обняла девушку.

— Как писала великая Аврора Галл, испытания закаляют душу, подобно горну кузнеца, закаляющему клинок…

Фобия кивнула, не отрывая лица от тощего плеча идеалистки.

— Сения… А ты любишь Оллмотта?

— Мужчин, у которых миссия, нельзя просто любить. Этого всегда слишком мало. Любовь, моя девочка, слишком легкомысленное слово для подобных отношений. Давай оставим это определение для юных романтиков, сгорающих от пылкости и ревности.

— А что же остается нам?

— Ничего. В этом-то и вся суть, — Сения Кригг отстранилась немного, пригладила волосы Фобии, которые сама же и растрепала, поправила сползшую лямку рюкзака. — Мы отдаем им всё — своё тело, свою преданность, свою жизнь.

— Это вы у Авроры Галл вычитали?

— Она знала, о чём говорит, — строгим учительским голосом отозвалась женщина. — Всё-таки вдова Наместника. После такого брака или в озеро, или в писатели.

— Не знала, — удивилась Фобия.

— Да, при Командорах не принято было афишировать её биографию. Оу, это моя бывшая ученица Такия! Такия! Девочка моя! Я люблю тебя! — и Сения Кригг устремилась дальше.

Фобия некоторое время глядела ей вслед, а потом развернулась. Холод и смрад обдали её лицо.

— Здравствуй, мерзкая тварь.

— Здравствуй, противная гнида.

Цепь позвенела кандалами и предложила:

— Прогуляемся?

До инаугурации оставалось ещё время, и Фобия кивнула.

— Ты помнишь Несмею? — спросила Фобия, тщательно контролируя себя, чтобы не отодвинуться от могильной сырости в сторону.

— Мы не слишком дружили, — ответила Цепь.

— Каждое утро, просыпаясь, я видела её тонкую руку, и длинные волосы, падающие на пол. Она была так красива, что я просто лежала и смотрела. Несмея была моим единственным другом в лагере.

— Если Крест умрёт, то и я тоже, — угрюмо сказала Цепь. — Только он удерживает меня на земле так далеко от дома.

— Ты называешь тюрьму своим домом?

— Ты называешь себя женщиной? Исхудала, пострашнела, глазищи одни на лице.

Фобия звонко, необидно рассмеялась, услышав такие слова от существа в лохмотьях и кандалах.

— Как ты можешь любить его, когда тебя нет? Ты же просто мысль, недобитая искорка.

— А как ты можешь быть такой глупой, когда у тебя есть вполне настоящий мозг? Сердце не имеет к любви никакого отношения. Ведь это только мысль, только искорка.

Фобия подумала, что слишком много философии и лирики за одно утро.

— Шла бы ты отсюда, — сказала она. — И без тебя тошно.

Цепь зашипела, пронеслась сквозь Фобию, она вздрогнула от неприятных ощущений и едва услышала прощальный шепот призрака:

— Улица Третьего Командора, дом 7.

Не в состоянии разгадывать загадки этого существа, Фобия только головой помотала и поспешила обратно на площадь.

Торжественная церемония начиналась.

Была только одна причина, по которой Холли могла понадобиться Кресту.

И эта причина сейчас стояла на сцене возле Мерака Леви, минуту назад принявшего управление страной.

Антонио Варна, псевдомаг и его проводник Холли Грин.

Найти своего проводника так сложно, так почти невозможно, что эти двое вызывали не только зависть, но и благоговение.

Фобия не сводила глаз со спокойных, торжественных лиц. Ни Антонио, ни Холли не выглядели ни испуганными, ни возмущёнными.

Загипнотизировали их, что ли?

— А теперь я прошу подняться на сцену ещё одного человека, необходимого для ритуала, — сказал Мерак Леви, улыбаясь. — Мне нужен истинный маг!

Какая-то девчонка пробралась к сцене, солдаты, тройным кольцом окружившие подиум, безропотно пропустили её, а Мерак Леви галантно подал руку, помогая подняться по ступенькам.

Не было никакой необходимости проводить ритуал публично. Его можно было транслировать и из студии. Фобия подозревала, что и сам ритуал не так уж и нужен — скорее, это дань любви Наместника к эффектам и зрелищам.

Однажды Оллмотт сказал, что самое лучшее время для устранения Наместника — это минута, когда тот соединит магию. Он будет ещё слаб, сказал Оллмотт. И главное — дотянуться до диктатора в это время.

Открытая площадь позволяла это сделать.

Площадь, где сегодня не работало оружие.

Об этом заявил Мерак Леви сразу после того, как вышел на сцену.

— Мне не нужна вооружённая охрана для того, чтобы я чувствовал себя в безопасности, — сказал он, и у Фобии были все основания ему верить.

Беззаботная самоуверенность Мерака Левиа настораживала. Он не был идиотом, и не стал бы так нагло подставляться, если бы не был уверен в том, что его закроют.

Крест закроет его.

Фобия заработала локтями, пробираясь ещё ближе к сцене.

— Ну что, друзья мои, готовы? — спросил Мерак Леви. — Сейчас наш милый псевдомаг совершит выплеск, но вы не пугайтесь, его возьмёт на себя проводник, а я сделаю так, что он сможет передать энергию истинному магу. Моих сил хватит на то, чтобы усилить действие этого ритуала подобно генератору. Таким образом, всё снова вернется на свои места. Начали?

Антонио упал на колени. Толпа ахнула, и по ней прошла рябь, как это бывает, когда по воде пробежит сильный порыв ветра. Невидимые, но хорошо ощутимые вихри энергии взметнулись над головами людей, закручиваясь в спирали. Фобия застыла, обхватив себя руками.

Все слова, которые говорили ей когда-то Крест и Оллмотт жужжащим пчелиным ульем пронеслись в очень холодной, очень спокойной голове. Она совершенно чётко знала, что делает, и осьминог её паники, покорный, преданный, дёрнулся было на свободу, но замер, подчиняясь воле своей владелицы.

Никто, даже Мёртвый Наместник, тем более Мёртвый Наместник не лишит её этого.

Единственного оружия.

Проклятия.

Вихри энергии истончались. Воздух на площади, пропитанный запахом пота сотен людей, пропитанный их волнением и надеждой, словно похолодел. Стал свежим. Явственно ощутился близкий океан, который легко дышал совсем рядом.

Сейчас.

Оллмотт, истинный маг, белатор, ударил сильно и быстро, и Фобия ощутила поток смертоносного заклинания, пронёсшегося через всю площадь, над головами людей и нацеленного в бледного, слегка пошатывающегося Мерак Левиа. Заклинания, которое легко разбилось о Креста, выросшего перед сценой.

Это не было видно простому глазу, но осьминог Фобии бдительно отслеживал энергетические колебания и движения.

Оллмотт ударил повторно, и на этот раз Крест послал это заклинание обратно.

Солдаты недоумённо хмурились, не понимая, что происходит. Некоторые из них бессмысленно тянулись к висящим на плечах автоматам.

Оружие не работало сегодня на площади.

Фобия прорвалась ещё на несколько метров вперёд и оказалась совсем рядом с Крестом.

Он увидел её, но не пошевелился. Только слегка дрогнули губы на усталом лице.

Всего одно слово.

— Пожалуйста, — он сказал это беззвучно, но Фобия поняла.

Весь тот путь, который она прошла — да полно, весь тот путь, по которому Крест провёл её за руку — от лагеря и до сегодняшнего утра, он готовил её к этой минуте.

И начал готовить давно, там, на полянке, когда смотрел на цепляющуюся за жизнь девчонку, которая только познавала ненависть. Тогда Крест вдруг заглянул в своё будущее, и увидел, что у него лицо Фобии Грин.

Она поняла это сегодня утром, когда нашла на подушке, ещё хранивший отпечаток головы Креста и его запах, старинный пистолет с единственной пулей. Там, в пропитанной насквозь сексом комнате, Фобия вдруг четко увидела историю этого револьвера и осознала, для кого хранилась несколько столетий одна-единственная пуля. И какое отчаяние испытывал Крест, когда раз за разом не мог сделать этого сам.

Револьвер был тёплым и тяжелым, и Фобии казалось, что она поднимает его целую вечность.

«Пожалуйста» — это не просьба уйти с дороги, и не просьба одуматься.

Это мольба о помощи.

Всё, что мог позволить себе Крест.

Крест, которого она сначала боялась до судорог, потом так же остро ненавидела, а потом он вдруг стал ей необходим, что даже дышать вдалеке от него не хотелось.

Сегодня оружие не работало на площади.

Но этот револьвер выстрелит.

На самом деле прошло всего несколько секунд — может быть, не больше десяти. Солдаты не успели ничего понять, а их уже захлестнул вырвавшийся на свободу осьминог.

Выплеска никто не ждал, потому что выплеск в этом новом мире объединенной магии был невозможен.

И никто не ждал выстрела, который был невозможен тоже.

Фобия сделала две невозможные вещи одновременно.

Она выстрелила в грудь Креста в упор, потому что он сам хотел этого, и потому что он бы не дал ей причинить вред Наместнику.

Тот выбор, между Фобией и Наместником, который так очевидно должен был встать перед Крестом рано или поздно — тот выбор был смят летящей в израненное сердце пулей.

Крест упал, и теперь Фобия могла сосредоточиться на Наместнике. Люди бежали прочь, спасаясь от выплеска.

Антонио дёрнул Холли и незнакомую девчонку-мага прочь со сцены, солдаты отступали, не в силах устоять перед мощью этого выплеска. И только Мерак Леви замешкался, будучи твёрдо уверенным в том, что Крест блокирует эти потоки неуправляемой энергии, как он всегда и делал.

Они стояли вдвоём на пустой площадке — Мерак Леви и Фобия Грин, и ужас всё отчетливее проступал на лице Мёртвого Наместника, когда он он стал понимать, что от этого выплеска ему не сбежать.

Фобия смотрела почти равнодушно на то, как глава страны сгибается пополам и изо рта у него начинает идти кровь. Как он кашляет, не в силах поймать воздух искривлёнными от частых судорог губами, как дрожит его голова.

Наконец, он упал на колени, закрыв лицо руками.

А когда спустя всего какую-то минуту отнял ладони от своих скул и посмотрел на Фобию, то ни мысли, ни страха, ни любой другой эмоции в глазах уже не было. Пустота.

Перед Фобией находился слоп.

19

Бессмысленное выражение лица Мерака Леви отрезвило Фобию.

Она увидела себя со стороны и содрогнулась.

Перед ней на коленях стоял глава страны, который превратился в животное.

Позади лежал мёртвый Крест.

Бесполезный уже револьвер оттягивал руку.

С домашних телевизоров, с огромных мониторов, с телефонов и наладонников на неё сейчас смотрела вся страна.

Люди, которые включили трансляцию великого события.

А попали на… вот это.

Очень медленно Фобия обернулась.

Жирный осьминог выплеска держал людей на расстоянии, но солдаты таким плотным кольцом окружили пятачок, на котором находилась Фобия, что стало понятно — ей отсюда не выбраться.

Выплеск не может длиться бесконечно.

Фобия опустилась на колени возле Креста. Положила руку на безобразную рану на груди.

Ей было пусто, ей было всё равно, но несмотря на всю безнадежность и глубину потери, Фобия вдруг поняла, что просто так она не сдастся. Хватит с неё больниц и казарм, и вечной несвободы. Хватит.

Сердце билось.

Слабо и медленно, неохотно и тихо.

Это было так неожиданно, что Фобия не сразу поверила. Решила, что спятила. Решила, что показалось. Она наклонилась ниже, прижалась щекой к скользкой от крови рубашке Креста.

Сердце билось.

От ужаса Фобия завыла, понимая, что не сможет, просто не сможет убить Креста во второй раз. Она не справилась.

Скорее всего, он умрёт и без её помощи. После подобных ран не выживают. Даже если ты Крест, даже если в тебе чужая сила.

Нарастающий шум мотора заставил Фобию поднять голову.

Увидев перекошенное лицо Сении Кригг сквозь лобовое стекло огромного джипа, Фобия засмеялась, и сотни динамиков увеличили её хохот.

Сения Кригг стремительно приближалась, и солдаты поспешно отскакивали в стороны, освобождая дорогу. Они понимали точно так же, как и Фобия, что Сения Кригг не остановится.

Сения Кригг, летящая на помощь любимым людям, — это была немыслимая, непобедимая сила.

Женщина остановила машину в каком-то полуметре от Фобии. Выскочила наружу.

— Я отдала им Несмею, — сказала учительница воинственно, и рыжий пучок подпрыгнул на её голове. — Но не тебя.

— Уходи, — сказала Фобия.

Выплеск всё продолжался — самый длинный выплеск в истории Фобии Грин. Дорвавшийся до свободы осьминог не верил своему счастью.

— Я помогу.

— Прочь! — это был уже другой голос.

Оллмотт выглядел немногим лучше Креста, собственное заклинание, полученное назад, сильно зацепило его. В крови и ожогах, он шёл, тяжело печатая шаг. Золотая звезда белатора сверкала с его вскинутой наверх ладони, и солдаты сторонились, пропуская элитного воина с высшими полномочиями.

Оллмотт никогда не спасал своих.

Он отдал на смерть Несмею, не пытался искать Антонио, не спешил на помощь Нэне, не моргнул и глазом, когда похитили Холли.

Оллмотт был из тех воинов, кто не считается с потерями. Союзники, потерпевшие поражение, быстро становились всего лишь использованным материалом.

— Прочь.

Сения Кригг, которую уже ощутимо трясло в зоне выплеска, легко улыбнулась ему.

— Позаботься о девочке.

— Бегом.

И Сения Кригг побежала.

Её тут же подхватили солдаты, нацепили наручники, поволокли куда-то в сторону.

Оллмотт, который никогда не спасал своих, даже не посмотрел ей вслед.

— Ты не умеешь, — сказал он Фобии.

Она действительно не умела водить машину, и тех коротких и редких уроков, которые несколько лет назад ей дал Антонио, было недостаточно.

— Помоги мне поднять его в машину, — ответила Фобия.

— Зря.

— Знаю, — крикнула Фобия. — Пожалуйста!

Оллмотт небрежно, как будто уже мертвеца, подхватил Креста за ноги и потащил к джипу.

Фобия села за руль.

Руки были в крови, и ключи в замке зажигания, а потом и руль скользили в её ладонях.

Оллмотт сказал, вдруг вырастая у водительского сидения:

— Канализация.

И в эту секунду осьминог насытился. Выплеск оборвался совсем внезапно.

— Давай, — рявкнул Оллмотт, и Фобия утопила ногой педаль, пока солдаты не поняли, что она стала беззащитной.

На манер Сении Кригг, наращивала скорость прямо в сомкнутые солдатские ряды.

Фобия не знала, блеф ли это. Кажется, она бы в любом случае не успела притормозить.

К счастью, солдаты дрогнули и пропустили её.

С летящим за спиной свистом полицейских машин Фобия вырвалась на дорогу.

Она неслась по узким второстепенным улочкам и благодарила небо за то, что из-за утренних пробежек знала этот город как свои пять пальцев.

Она не очень переживала за Сению Кригг.

Если Оллмотт ради этой тощей и некрасивой, и часто смешной женщины нарушил все свои правила — то учительница недолго пробудет в заточении.

Фобия не знала, выдержал ли транспортировку и без того почти мертвый Крест. Она понятия не имела, не доконала ли его безбожная тряска летящей по улочкам машины, потому что дёргалась она рывками, и её часто заносило, и Фобия очень плохо водила, почти никак, но об этом она вспомнит чуть позже.

А ещё она отгоняла от себя мысли о том, что тюремное привидение Цепь — отменная стерва.

У неё сейчас не было другой надежды, кроме как на эту стерву.

Улица Третьего Командора, дом 7.

Фобия не представляла, что или кто ожидает её там.

Но других вариантов сейчас не было.

Даже если она так спешила доставить по адресу труп.

Маленький домик с лёгким штакетником, который Фобия просто снесла, не сумев вовремя затормозить. Почти вспорола носом машины покосившееся крылечко. Выпрыгнула из машины, понимая, что даже мельком посмотреть на Креста уже не успевает.

Из домика выскочила нянюшка Йокк.

Но лицо старушки лишь мелькнуло смазанным пятном, когда Фобия побежала дальше.

Туда, где дорожки такие узкие, что не одна машина там не проедет.

Она старалась дышать ровно, представляя, что это всего лишь пробежка. Но её лицо, и руки, и одежда, были в крови. И первый же человек, которого она встретит, не пропустит её дальше.

Потому что вся страна видела, как Фобия уничтожила Мерака Леви. Молодого и улыбчивого политика, только что подарившего надежду целой нации.

Ни в этом городе, ни в этом государстве не осталось человека, который захочет помочь Фобии.

Даже если она сможет покинуть столицу — что дальше?

Её лицо видели все, а кто случайно проспал — новорожденные младенцы, к примеру — тем покажет полиция.

Она была сейчас самым главным и самым опасным государственным преступником.

Фобия бежала.

Она проснулась от того, что ребёнок начал пинаться. Некоторое время она полежала неподвижно, ощущая как ещё нерождённый младенец толкает её ладонь. Потом поняла, что уже всё равно не заснёт, и решила вставать.

Воздух был холодным, и как только Фобия выбралась из тёплого гнезда одеял, по коже побежали неприятные колючие мурашки. Торопливо укутала спящую Нэну, пока она не замёрзла и не проснулась, как можно быстрее сунула ноги в холодные ботинки и накинула на себя куртку.

В лагере посреди леса царила тишина. Ступеньки лазарета — единственного помещения, в котором была хоть плохонькая, но печка — чуть скрипнули под тяжестью шагов Фобии. Собственное дыхание превращалось в пар. Тепла было так мало, что они с Нэной приспособились спать вдвоём на узкой постели, укутавшись несколькими одеялами. Так было больше шансов не замёрзнуть до утра.

Лагерь выглядел необитаемым. Когда-то здесь кипела жизнь, сновали по своим делам псевдомаги — восемнадцать и один, от полевой кухни летели запах горелой каши и ядрёные истории повара Боцмана. Звенела кандалами тюремный призрак Цепь, Иоким Гилморт строгал очередную скамейку, и свежие стружки ложились к нему под ноги шаловливым ковром. Нянюшка Йокк вязала яркий носок, и от неё пахло булочками с корицей, и это было очень загадочно, потому что ни булочек, ни корицы в лагере отродясь не водилось. Сения Кригг ходила по пятам за Оллмоттом и с пылом рассказывала о современных методиках образования, и длинный шарф веял за ней, как знамя. Тяжёлый, наполненный неприязнью взгляд Креста настигал Фобию довольно часто, и тогда она роняла из рук предметы, спотыкалась, тревожно оглядывалась по сторонам. Чуть в стороне или бурно ссорились или бурно мирились супруги Нексы, а Эраст и Несмея сидели молча рядом друг с другом, и удочки валялись возле них на траве — они или собирались на рыбалку или только что вернулись с неё.

Могла ли Фобия предположить, что будет вспоминать о том времени с такой нежностью? Ведь казалось — невыносимо.

Что она понимала тогда в невыносимости.

Фобия бессмысленно прошлась между домиками.

Не горел огонь полевой кухни. На верёвках не сохло бельё. Не слышно было мычания коровы Киски. Так, сходу, никто и не поймёт, что эти затерявшиеся в лесу грубо сколоченные домики — обитаемые.

Скоро весна. Станет теплее. Ребёнок Нэны появится на свет, и Фобии придётся принять его, потому что ни к кому другому две беглянки не посмеют обратиться за помощью. Уже то, что Фобия добралась сюда, — ах, какое это было бегство — через всю страну! — было невероятной удачей.

Хорошо, что Нэна тоже не придумала другого маршрута для своего бегства.

Вдвоём не так страшно, вдвоём не так холодно.

Вдвоём они почти пережили эту медленную зиму, в молчании и застывших, как студенный прозрачный воздух, чувствах.

Догрызали запасы Иокима Гилморта, который наполнил подпол крупами и мукой, сухарями и сухофруктами. Банки были аккуратно подписаны «яичный порошок», «сухое молоко», тушёнка лежала в коробках. Хороший из Иокима Гилморта получился завхоз, жаль, что человек так себе.

Фобия в который раз подумала о том, что нужно сходить в какое-нибудь поселение, и если не поговорить с людьми, то хотя бы найти выброшенные газеты. Что происходит в стране после того, как Мерак Леви стал слопом? Кто пришёл к власти? Несколько месяцев назад, когда она драпала в лагерь, и не расставалась с оружием, и почти не спала, и пряталась днем, и бежала по ночам, и… страшно вспомнить… заливала не самой едкой кислотой себе лицо, для того, чтобы ожоги скрывали черты Фобии Грин, и даже сейчас ожоги ещё не все сошли, и, наверное, несколько шрамов останется навсегда, так вот, несколько месяцев назад ей было совершенно не до того, чтобы следить за свежими новостями. А потом она добралась-таки до лагеря, и нашла одичавшую от тоски Нэну, и они ругали друг друга за то, что обе выбрали такое известное место, чтобы спрятаться, а потом плакали, а потом опять обнимались и ругались. А потом успокоились и впали в какой-то анабиоз, словно продолжая жить машинально, не очень чётко представляя свои дальнейшие планы.

Где-то хрустнула ветка, и Фобия не сразу даже испугалась. Ну хрустнула и хрустнула, лес — это живой, сложный организм, ночью в нём достаточно разных шорохов и других звуков. Но потом треск раздался снова, и вот уже стало понятно, что к лагерю кто-то приближается — спокойно, уверенно, не скрываясь.

Фобия застыла в тени крайнего домика, понимая, что за винтовкой, которую оставила у изголовья кровати в лазарете, она уже не успеет. Оставалось только застыть и вглядываться в темноту, чтобы попытаться увидеть хоть что-то.

От того, насколько близко прозвучали слова, Фобия вздрогнула так сильно, что ей показалось, будто стены домика содрогнулись вместе с ней.

— Говорю же — заброшенный детский лагерь, — спокойный мужской голос раздавался откуда-то слева, и Фобия не сразу поняла, что не так с его резкими, будто рваными интонациями. А потом до неё дошло.

Невидимый ей мужчина говорил с непривычным северным акцентом, который чаще встречался на границах с Нхршерой, чем в столице.

Нхршера, страна-победитель, смежные земли с которой так тщательно охранялись.

Свет луны неохотно и лениво чуть высветил коренастую фигуру в военной форме, и Фобия увидела блеснувшие на широких плечах погоны.

Только бы Нэна сейчас не вышла из лазарета с оружием. Скорее всего она уже проснулась и тихо лежит под одеялами, вслушиваясь в близкие голоса, и её руки греют живот со спрятанным внутри младенцем.

— Здесь нечего взять, Ролх, — отозвался другой солдат с отвращением. — Просто деревянные дома в лесу.

— Но приборы показали, что…

— Может, лоси, — предположил другой. — Или волки. Мало ли, кто бегает в этой стране.

— В этой стране одни зайцы, — заржал другой.

— Зря только шли в такую даль.

— Обратно быстрее по навигаторам. Мы видели кладбище по дороге, значит где-то должны быть люди.

— Не здесь.

— Точно.

Голоса стихли не скоро, ветер с каким-то мстительным удовольствием гонял их среди деревьев.

Фобия совсем окоченела, когда, наконец, осмелилась пошевелиться.

Светало, осунувшееся бледное лицо Нэны в развале толстых одеял казалось совсем детским.

— Где ты была?

Фобия не ответила. Она зажгла небольшую газовую горелку, подождала, когда зашипит чайник, приложив руки в его бокам и отдернув их только тогда, когда стало больно. Залпом выпила стакан теплой воды и ощутила себя живой.

— Что это значит, Фоб? — спросила Нэна.

— Это значит, что пришёл к власти тот, кто решил освободить нашу страну от контрибуции. Это значит, что пока мы с тобой тут замерзаем, где-то там началась война.

20

Нарастающий шум автомобильного двигателя Фобия за истерикой Нэны услышала не сразу.

Неповоротливая в многослойности одежд и из-за большого живота бывшая проститутка переваливалась по комнате, подобно утке. И беспрерывно причитала.

— Нужно было остаться в столице! Пока ещё нхршернянские войска дойдут до юга! Мы же с тобой, как две идиотки, прибежали на север, так близко к границам!

— Нэна, но никто же не знал.

— Вот! — Нэна лихорадочно схватила собеседницу за руки, стиснула их с такой силой, что стало больно. На бледном измождённом горели животным ужасом глаза. — Никто не знает, что мой ребёнок от Командора. Ты же говоришь, что убила Креста?

— Скорее всего.

— А кроме него никто! Я могу вернуться к людям. Я…

— Ты останешься здесь. Куда ты сейчас пойдёшь? Мы не знаем, что происходит…

— Тихо! — крикнула Нэна.

Теперь и Фобия услышала мерный гул мотора.

— В подпол, к тушёнке, быстро, — скомандовала она, почти выталкивая Нэну из лазарета.

Бегом они добрались до хозяйственных построек Иокима Гилморта, с трудом открыли тяжёлую крышку подпола.

Нэна давно не спускалась вниз — габариты не позволяли, и теперь прошло немало времени, прежде, чем она смогла протиснуться в узкий лаз. Фобия едва успела опустить за ней крышку, когда потрёпанный внедорожник влетел на площадку в центре лагеря.

C каким-то неуместным и нездоровым весельем Фобия подумала о том, что опять она забыла винтовку в лазарете. Видимо, у них была несовместимость с огнестрельным оружием.

Осьминог внутри Фобии услужливо приподнял голову. Его хозяйка поспешно зашагала прочь от амбара, чтобы не задеть Нэну, если придётся совершать выплеск.

Из машины выпрыгнула Сения Кригг, концы длинного тёплого шарфа свисали до колен.

— Фобия! — громко воскликнула женщина. — Нэна! Где вы? Мы привезли памперсы и пелёнки!

От потрясения и радости Фобия чуть не потеряла сознание, а потом побежала, почти прыгнула на хрупкую учительницу, и они обе упали, покатившись по мёрзлой земле.

— Сения Кригг, миленькая! Вы умеете принимать роды?

— Ну, практических навыков у меня нет, — задыхаясь от тяжести Фобии отозвалась Сения Кригг. — Но как писал Велилио, порою достаточно теории!

— Откуда вы вообще здесь взялись? — опомнилась Фобия, которая от облегчения — ей не придётся одной трястись от страха во время рождения ребёнка Нэны — на какое-то время забыла обо всём на свете. Сения Кригг села, полу-сердясь полу-шутливо оттолкнула Фобию.

— Ты же меня окончательно поломаешь. Меня Антонио привёз.

Вот только теперь Фобия её и разглядела как следует. Тёмные круги под глазами, густая проседь в некогда ярких, как пламя, волосах. Морщинки вокруг тонких губ.

— Где вы были всё это время? — спросила она, с отчаянием понимая, что уже знает ответ.

Сения Кригг чопорно вздохнула, разгладила складки старомодного пальто.

— В тюрьме. После той неудачной инаугурации меня заперли в изоляции — всё же я помогла сбежать опасной преступнице.

— А Оллмотт?

Антонио вышел из машины, огляделся.

— А где Нэна? — спросил он с недоумением.

— В подполе! — подпрыгнула Фобия. — Вытащи её оттуда!

Сения Кригг посмотрела ему вслед.

— Бедный мальчик! Он очень удивился, когда я стала покупать памперсы, — она хихикнула. — Подумал, что мне! Всю дорогу ехал, будто везёт бомбу!

— Так, — Фобия встала на ноги, подняла за руки рыжеволосую гостью. — Откуда вы вообще знаете, что Нэна беременна? Как вы сюда добрались? Что происходит в стране?

— Про беременность мне сказал Оллмотт. Когда я всё-таки вышла из тюрьмы, он отвёз меня к Антонио и проинструктировал. Мол, больше вам некуда. Сюда мы пробирались плохо, вокруг перестрелки и пожары.

— Что с Крестом?

— Я ничего не знаю, Фобия! Ты в курсе, что когда страна лишается главы правительства, то эту должность занимает тот, кто обладает самым высоким воинским званием?

— Белатор, — выдохнула Фобия. — Там, на площади, Оллмотт предъявил свою золотую звезду.

— Да, — Сения Кригг отвела глаза. — Он просил тебе передать, что ты обязана ему жизнью. Что ты — очень мощное оружие. Ты последний действующий псевдомаг. Что тебе придётся отдавать долги. Лично Оллмотту и стране в целом.

Фобия посмотрела на Антонио, который приобнимал за плечи безудержно рыдающую Нэну. Выглядел Варна бледным и растерянным: когда он последний раз видел Нэну, она была красивой и ухоженной. Сейчас на нём висела располневшая женщина с опухшим от отёков и слёз лицом. Немудрено испугаться.

— Оллмотт передал тебе мазь для лица. Сказал, что скорее всего ты воспользовалась кислотой, как он и учил на случай бегства. Ещё он сказал, что ты молодец.

— Я молодец, — согласилась Фобия безучастно.

— Оллмотт мне дал несколько магических обманок, который защитят наш лагерь от посторонних глаз. В этой стране теперь полно магии, это так удивительно. А ещё он передал, что свяжется с тобой, держи рацию.

— Вот только рации мне и не хватало, — пробормотала Фобия, но покорно взяла тяжёлое устройство.

Ещё полчаса назад она думала, что самое страшное испытание — это рождение ребёнка Нэны.

Ещё полчаса назад она совершенно не собиралась ни с кем воевать.

— Но он даже двух слов сказать не может, — недоуменно произнесла Фобия, пытаясь собраться с мыслями. — Как он может возглавлять страну?

— Кажется, страна устала от разговоров.

Ребенок пинался, и это было так здорово, что Фобия даже всплакнула, стараясь не сбить ровное дыхание, чтобы не разбудить не только Нэну, но и Сения Кригг с Антонио, дрыхнувших на соседних кроватях.

Вечером они все, кроме будущей матери, напились. Старая заплесневевшая бутылка ячменного виски была извлечена из темного угла амбара, торжественно отмыта и откупорена.

— Я даже готова была отдать ему свою невинность, — заплетающимся языком жаловалась Сения Кригг и размахивала указательным пальцем. — А он меня! В тюрьму! Сволочь.

— А вы разве не? — изумился Антонио.

Он был очень напряжен, и было видно, что ему неловко в обществе счастливой Нэны, которая то и дело норовила к нему прикоснуться, погладить по волосам, провести ладонями по плечам.

— Как ты смеешь предполагать такое! — вспыхнула Сения Кригг. — Разве ты видишь на этом пальце обручальное кольцо?

— А что, — сказала Фобия, отводя в сторону указующий перст старой девы. — Были бы сейчас женой президента… Или кто у нас теперь Оллмотт?

— Наместник! — провозгласила Сения Кригг. — Кризисного управляющего страной из числа воинов всегда звали Наместниками.

— Какая ирония, — оценила Фобия.

— Но это все ерунда, — отмахнулась Сения Кригг. — Знаете, что самое трагичное из того, что с вами всеми произошло?

— Работа проституткой, — сказала Нэна.

— Убийство Креста, — сообщила Фобия.

— Разорванная связь с Холли, — внес свою лепту Антонио.

— Самое трагичное… Самое трагичное то, что вы так и остались неучами! — отмела все их предположения оптом Сения Кригг. — Молодые, сильные люди. Вся жизнь впереди. А образование на нуле.

Фобия торопливо закрыла двумя руками рты Нэны и Антонио, чтобы заглушить их гогот.

— Вы что, — спросила она весело. — Будете проводить уроки?

— Всенепременно! — покивала Сения Кригг, потом сделала несколько неверных шагов в сторону, рухнула на первую попавшуюся койку и моментально вырубилась, всхрапнув еще в полете.

— Ну, а ты? — спросила Фобия Антонио.

Варна налил себе еще выпить.

— После ритуала вернулся домой, к родителям. Знаешь, все эти удобства, слуги, вкусная еда, тусовки и загородные клубы. Отец выбирал для меня колледж. А на душе так тошно, хоть вой. Холли и твои родители покинули страну. После того, что ты сделала с Мерак Леви, житья им совсем не стало. Их дом обыскивался несколько раз в неделю, вобсы простучали все стены. Они никак не могли поверить, что ты не поддерживаешь связи с семьей.

— Оллмотт вернул вобсов в столицу?

— Вернул вобсов, начал войну. Сказал, что магия позволит нам выбраться из положения страны, стоящей раком. А потом прислал за мной и велел увезти Сению Кригг из столицы. И ты знаешь… Я обрадовался.

Милый, избалованный, преданный Антонио. Обрадовался он, очутившись вместо колледжа для таких же мажоров, как и он сам, в черте военных действий.

Фобия тихонько встала. Нэна слегка пошевелилась, недовольная тем, что источник тепла, греющий спину, исчез. Но глаз не открыла — привыкла, что Фобия бродит по ночам по лагерю, как тюремное привидение Цепь.

На улице было темно, но света и не нужно было.

Если бы Крест был жив — он бы нашел её, в сотый раз повторила себе Фобия. Оллмотт же нашел.

Она подошла к деревянному домику, тому самому, в который когда-то давно, миллионы и триллионы лет назад принесла тарелку с на удивление вкусной кашей.

За несколько месяцев пребывания здесь, Фобия еще ни разу не входила внутрь.

Рассохшаяся от морозов дверь поддалась с трудом. В домике воздух был нисколько не теплее, чем снаружи. Она нащупала рукой фонарь, стоявший на привычном месте, включила тусклый жалкий свет.

Все было точно так же. Узкая кровать, заправленная колючим одеялом. Стопка штанов и маек в шкафу — помнится, Крест уходил налегке.

Фобия присела на корточки, прикоснулась рукой к шерстяной жесткости холодного одеяла.

— Грин, что тебе от меня нужно?

— А что у вас есть?

— Поломанное сердце и вечное рабство. Хочешь?

— Хочу, — вслух сказала Фобия. — Очень хочу.

В тишине её голос прозвучал слишком громко. А кровь застыла, когда она услышала торопливые шаги снаружи, скрип деревянных ступеней домика.

Не бывает такого. Не бывает.

Очень медленно Фобия повернула голову и увидела мужской силуэт в проеме двери. И не сразу поняла, что это всего лишь Антонио — противный, гадкий Антонио, и не спится ему!

— Уйди, — глухо сказала Фобия, она положила голову на кровать, прижалась щекой к одеялу. — Уйди.

Но он не ушел, а наоборот, в два шага преодолел разделяющее их пространство, упал на колени рядом.

— Фоб, — сказал с негодованием и даже злостью. — Зачем ты так с собой? Хватит. Креста больше нет.

— Что ты знаешь об этом? — торопливо спросила она.

— Да ничего я не знаю, — с досадой отозвался Варна. — Но это все равное прошлое, ненужное тебе. Он страшный человек, и даже не человек вовсе!

— Уйди.

— Не уйду.

Это было так глупо — и руки Антонио, которые зачем-то схватили её за плечи, рванули в стороны ворот куртки, и теплые, пахнущие виски губы, бессмысленно прижатые к её губам. Зачем? Но когда он окончательно навалился сверху, что-то бессвязно шепча в область шеи, тогда Фобия разозлилась.

— Совсем рехнулся? — крикнула она, пытаясь оттолкнуть нетрезвого молодого мужчину.

— Я ждал… много лет…

— Идиот.

Она, наконец, освободила руку, несколько раз ударила Антониоа по лицу — губы в кровь, вырвалась, встала, тяжело дыша.

Он сидел на полу, вытирая лицо рукавом. Злой.

— Утром ты уедешь, — сказала Фобия. — В свой колледж, или куда там.

— Иди к дьяволу, — отозвался Варна. — Знала бы ты, как я тебя ненавижу. Помнишь тот день? Ты стояла совершенно голая, и на твоих руках была черная краска. А я глаз не мог отвести от твоей груди, от твоих бедер. Я впервые видел такую красоту. Такую доступность.

Фобия закрыла уши руками. Этот лагерь их всех сведет с ума, потому что всё в нем напоминало о давно ушедшем, мертвом.

— И ты поцеловала меня. Сама. Первая.

— А потом был очень мощный выплеск.

— Но ты поцеловала меня, — сказал Антонио упрямо.

— Я поцеловала тебя и пошла трахаться с Крестом, — грубо ответила Фобия. — Зачем ты сейчас?

— Потому что наконец-то его больше нет. Мы должны попробовать, Фоб.

— Никогда.

Фобия посмотрела на то, как сотрясается хлипкая дверь, которую Антонио захлопнул за собой. Взяла с тумбочки фонарь, подошла к примитивному рукомойнику, рядом с которым висело небольшое зеркало.

Как давно она не видела собственного отражения?

Месяц назад они с Нэной постригли друг друга неумело и коротко, и теперь мальчишеский ежик русых волос не скрывал правильной формы черепа. Круглые глаза, которые уже давно никуда не манили и ничем не искрили. Обыкновенные такие, ничуть не удивительные глаза, потрескавшиеся на морозе губы. Несколько багровых рубцов от кислоты — на щеке, и на подбородке, и возле рта. Сения Кригг заверяет, что останутся тонкие белые шрамы, даже если мазаться мазью каждую минуту. Кожа бледная, с непередаваемым синеватым зимним оттенком.

Но черты лица правильные, и нос достаточно тонок, чтобы даже на исхудалом лице не казаться большим.

В целом — не то чтобы красавица, но и не урод какой. Ничего выдающегося, ничего отталкивающего. И чего Антонио к ней прицепился, совершенно непонятно.

Ну ничего. Вот еще немного, и она займется собой. Вот честное слово, как только кончится война и как только она покинет эту страну, а может быть, попадет под амнистию. И сразу — в салон красоты. Всю оставшуюся жизнь там проведет.

Фобия засмеялась. Сколько раз она говорила себе такое? Вот вырвется из лагеря. Вот закончится заварушка с мертвым Наместником. Вот только уйдет из резиденции. Убьет Креста.

Фонарь дрогнул в её руках и упал, разбившись. Темнота обняла, как непроницаемое одеяло.

Фобии некогда было особо анализировать свои чувства, как правило не хватало сил на самокопание. Они жила интуитивно, пытаясь выжить каждый раз, в зависимости от текущих задач.

Редко задавалась вопросом о том, что будет потом, или оглядывалась назад.

И эти несколько месяцев просто жила, занимаясь обычной бытовой дребеденью — согреть воды, приготовить еды, помыть полы, заменить газовый баллон. Утешить плачущую Нэну.

И всегда, даже в тот момент, когда нажимала на курок старинногоревольвера, целясь в грудь Кресту, знала, что проживет и без него.

Спокойно проживет, без всех этих дешевых драм, и черных нарядов, и заламываний рук и успокоительных таблеток, и попыток утопиться или в озере или в алкоголе.

Но никогда не знала, насколько скучно ей будет. Как будто… Ну вот фонарь погас, и стало темно.

21

— Таким образом роман «Зира в любви и смерти», основанный на реальных событиях, стал поворотным моментом в творчестве Авроры Галл. Как мы знаем, в те времена действительно существовала женщина по имени Зира, бесстрашный воин, повстанец, лидер освободительного движения против диктатуры Мёртвого Наместника…

Фобия прикрыла ладонью рот, пряча от сурового взгляда Сении Кригг зевок.

За окном бушевал такой ветер, что тонкие стены деревянного домика ходили ходуном.

Антонио и Нэна осоловело моргали. Тусклый фонарь делал их лица жёлтыми.

— Аврора работала над этим романом много лет, и её книга, в полной мире обличающая жестокость Наместника и его приспешников, на почти сотню лет вошла в обязательную школьную программу…

Какое-то далёкое воспоминание царапнуло сознание Фобии, и она перестала клевать носом, словно в лицо ей кто-то бросил пригоршню снега.

Это имя она уже слышала.

Стены резиденции со слепыми глазницами разбитых камер надвинулись внезапно. Молодой политик Мерак Леви, надежда нации, улыбался.

— И один раз у тебя была эта… Как её звали?

— Зира.

— Она была целых четыре месяца, да? Жаль, что бедняжка в итоге сдохла.

— Да.

Сквозь гул в ушах Фобия с трудом поняла, что кто-то зовет её по имени. Непонимающе посмотрела на склонившееся над ней встревоженное лицо, похватала ртом воздух.

— Сения… У нас есть эта книга?

— Ну конечно, деточка. Завтра я принесу.

Но Фобия уже выскочила на улицу, под страшный ветер. С трудом преодолевая его порывы, добралась до домика, который когда-то занимала Сения Кригг.

Зажгла фонарь, открыла шкафы, набитые книгами разных размеров.

Нужная попалась не сразу.

«В тот день был сильный ветер, он трепал длинные прекрасные волосы гордой Зиры, которая стояла пленённая, но бесстрашная.

Несколько часов Мёртвый Наместник наслаждался мучениями отважной девы, и её нежная плоть страдала так же сильно от жестокости властелина, как и весь народ от его гнёта.

Но Зира лишь смеялась в лицо боли.

— Хорошо же, — сказал Наместник. — Я заставлю тебя плакать.

И отдал невинную деву самому страшному из своих цепных псов, самому верному рабу своему, не знающему ни жалости, ни сострадания.

Ночь за ночью тот заставлял Зиру исполнять свои самые грязные, самые недостойные желания, и на сто тридцать первый день Зира не выдержала этой муки и повесилась на своих волосах.

А Наместник отрубил её прекрасную златовласую голову и играл ею, как мячом».

Фобия настолько промёрзла, что не сразу даже смогла встать — её тело застыло, подобно ледяной фигуре.

За окном занимался рассвет.

Наверное, нужно было возвращаться в жалкое тепло лазарета.

Но вместо этого Фобия вышла из домика и пошла к реке.

Старый, но не забытый сон — а разве такое можно забыть? — уводил её из этой реальности в другую. В ту, где молодой беглый раб присягал в своей вечной верности.

— Я отрекаюсь от своего имени. Отныне и навеки. Принимаю свой крест — служить тебе при жизни и после смерти…

Повиновение. Подчинение. До ненависти, до рвоты. Верный пёс никогда не укусит руку своего злобного хозяина. Никогда. Скорее, он вцепится в собственную плоть.

Так больно, что хочется кричать.

И она закричала — широко раскинув руки, вскинув свою коротко стриженную голову (даже повеситься и то нет косы) к небу.

У каждого сердца есть свой предел.

Своё она готова была отдать кому угодно — хоть Наместнику, хоть своре бродячих собак, хоть кому-нибудь.

Как-то вдруг оно, сердце, стало без надобности.

— Ну и чего ты кричишь, дура дурой? — спросил над ухом хриплый голос, и сквозь тело Фобии пронеслась омерзительная затхлость подземелия.

Тюремное привидение Цепь позвенела своими кандалами.

— Аврора Галл была редкостной идиоткой, — назидательно сказала призрак. — Она ничего не знала, кроме ненависти к своему мужу. Хочешь, я покажу тебе, как всё было?

— Нет, — ответила Фобия. — Кажется, я ничего на свете больше не хочу. С меня хватит.

— Так я тебе и позволю ничего не хотеть, — злобно прошипела Цепь. — Это ты его довела до такого состояния.

Фобия не удивилась. Если уж Цепь всё ещё болтается на этой земле, значит, и Крест тоже. Призрак несколько раз говорила, что наёмник один удерживает её в этом мире. Никаких чувств это понимание не вызывало. Совсем.

— Просто исчезни, — крикнула Фобия Цепи, поворачиваясь к ней спиной. — Ты давно уже умерла. Что тебе ещё нужно?

— Мне нужно, чтобы ты его позвала.

— Что?

Цепь облетела её и совершенно неожиданно упала в воздухе на колени, умоляюще протянув к Фобии руки. Это было так непривычно, так не подходило к несносному характеру привидения, что Фобия остановилась.

— Ты превратила Наместника в слопа. Но ведь и Соло тоже, — быстро проговорила Цепь. — Позови его.

— Это необратимо, — пробормотала Фобия, отступая.

Они переплелись так тесно — Мёртвый Наместник и его преданный наёмник, что разделили свою судьбу. Как и должны были.

Но.

Представить матёрого убийцу, безжалостного зверя, столько раз спасшего Фобии жизнь, с потухшими глазами и пустой головой было невозможно.

Фобия всё на свете знала про преступления и наказания. Она думала об этом много ночей, даже тогда, когда грудь Креста мерно поднималась и опускалась под её щекой.

Но.

Где-то далеко зазвенел тонкий голос файхоалы — птицы, которая начинает самой первой петь по весне.

Это означало, что зима уже совсем заканчивается.

— Прошу тебя, позови его, — сказала Цепь и протянула Фобии руку.

На её бесплотной ладони лежала ловушка для снов, сплетенная из полуседых волос.

Каким невероятным усилием призрак удерживал эту легчайшую для человека и неподъёмную для привидения вещь?

— Прошу, — повторила Цепь и стало понятно, что ей очень тяжело.

Фобия осторожно приняла из замогильной сырости путанку.

— Я не хочу, — жалобно сказала она. — Я считаю, что всё правильно. Так и должно быть.

— Ну да, — фыркнула Цепь с прежним презрением. — Я ему сразу сказала, чтобы не связывался. Ты же изучаешь Соло по книгам этой чёрной вдовы. Ещё учебники истории, написанные под диктовку Командоров, можешь взять за аргумент.

— Но объективно…

— Объективно ты знаешь все ответы, — неожиданно серьёзно ответила Цепь. — Это ведь всего лишь вопрос объективности, не так ли?

Привидение ещё немножко посмотрела на Фобию вопросительными, умоляющими глазами, а потом тихо отступила прочь, пока не растворилась в призрачной утренней дымке.

Легчайшая, почти неосязаемая ловушка для снов каменной плитой придавила разум Фобии. Слишком замерзшая, слишком потрясенная высокопарной натуралистичностью описаний Авроры Галл, Фобия стояла на берегу и слушала, как поет файхоала.

В то утро, когда родился Нэнад, стоял такой густой туман, что Фобия даже не сразу разглядела личико младенца. Густая молочная вязкость заполонила не только улицу, где маялся уже несколько часов выставленный вон Антонио, но и забралась сквозь широкие щели в лазарет. Когда же Фобия в полной мере разглядела ребёнка, то невольно ахнула — до того он был похож на тот профиль, который чеканился на монетах. Четырнадцатый Командор, вылитый.

— Что? — тут же заволновалась Нэна, и Фобия торопливо протянула ей сына, уверяя, что дитя получилось просто чудесным.

— Иди, — верно оценила её состояние Сения Кригг, хлопотавшая над молодой матерью, — дальше я и сама управлюсь.

На нетвёрдых ногах Фобия вывалилась из лазарета.

— Мальчик, — сказала она Антонио и прошла мимо, не в силах отвечать на его вопросы.

Весна в этом году выдалась бурной, дождливой, и теперь под ногами противно чавкала вязкая и мягкая земля.

Фобия прошла ещё немного и остановилась, прислонившись лбом к какому-то дереву.

Тяжёлая была ночь.

Нэна была молодой и сильной женщиной, и никаких осложнений рождение ребёнка не повлекло, но переволновались они все изрядно.

— У тебя руки в крови. Убила кого-нибудь?

— Наоборот.

Фобия даже не удивилась, услышав этот низкий хриплый голос.

Крест вернулся, а это значило, что эта многодневная усталость была не зря. Не зря ночь за ночью она искала его среди такого же вот белого тумана. Нашла.

В молочной густой вязкости его было почти не видно — только силуэт. Фобия оттолкнулась от дерева, сделала ещё несколько шагов вперёд и застыла.

Крест присел перед ней на корточки — прямо в грязной мутной луже, достал какой-то платок из кармана и стал стирать багровые пятна с её ладоней.

— Значит, малышка Нэна родила младенца? — спросил он сосредоточенно.

Убить человека куда проще, чем помочь родиться.

Убить — это всего лишь нажать на курок.

Кровь и в том, и другом случае.

— Да, — отозвалась Фобия. Она смотрела в небо, которого не было видно.

— Однажды я принимал роды, — сказал Крест. — Это очень нелёгкое занятие.

— Как тебя угораздило?

— Зира была на сносях, когда Наместник пленил её.

— Зира была девственницей и ты попрал её невинность, — возразила Фобия.

— Да, я читал об этом у Авроры Галл. Любопытная теория, — согласился Крест.

Он перестал водить платком по коже её ладоней, но не выпустил их из своих рук, всё ещё оставаясь на коленях.

— Так где ты был? — спросила Фобия, не ощущая в себе никакого интереса или волнения.

— Нигде, — отозвался Крест слегка удивлённо, так, словно его спросили о чём-то слишком очевидном.

— Ясно.

Светлое марево вдруг прорезал тонкий и нахальный солнечный лучик, и туман раскололся пополам. Фобия засмеялась, глядя на то, как золотистый зайчик прокладывает дорогу своим собратьям, и верхушки деревьев оживают под этим ещё робким светом.

— Человек родился, — медленно, по слогам, словно Крест был глупым или глухим, произнесла она.

Он улыбнулся ей, снизу вверх — неуверенной, не идущей ему улыбкой, которая смотрелась на звериной физиономии нелепо, будто бусы на вобсе.

— Зачем ты это сделала, Фоб? — спросил Крест. — Милосерднее было бы оставить меня там, где я был.

— Ты не заслуживаешь милосердия, — отрезала она, всё ещё злая после прочтённой книжицы. — Ты заслуживаешь…

— Этой лужи?

— Меня.

Она опустилась с ним рядом, запуская руки в его волосы, опрокидывая голову назад для того, чтобы солнечный луч осветил и всегда сумрачные глаза тоже.

Не было во взгляде Креста обычной усталости, или обречённости, или постоянной хмурости. Он смотрел прямо и спокойно, будто весенний дождь омыл его многострадальное и потрёпанное сердце.

Он был свободен. Впервые за много веков Крест был свободен от клятвы, которую он когда-то дал Наместнику.

— Ты не такая уж ценная награда, — пробормотал наёмник, не пытаясь вырваться из её рук, которые наверняка слишком сильно и даже больно тянули за волосы.

— Я лучшее, что с тобой случалось, — самоуверенно заявила Фобия, ощущая, как силы возвращаются к ней.

— Ты убила меня, — припомнил он с неожиданным ехидством, — а потом выдернула из ниоткуда. Эти сны… Как ты умудрилась сделать ловушку?

— Цепь. Вокруг тебя всегда прекрасные женщины, не замечал?

— Нет, — ответил Крест, рывком притягивая её к себе, и Фобия только засмеялась, ощутив спиной холодную влагу набухшей от частых дождей земли.

Они упали вниз, вцепившись друга в друга среди клочьев тумана, и Фобия обхватила Креста не только руками, но и ногами.

Он пытался целовать её с неспешной небрежностью, но получалось совсем плохо, потому что жадность победила, и Фобия уже не отдавалась покорно торопливому натиску, но и сама набрасывалась и кусалась, и готова была даже драться от переполнявшего её ликования. Всё стало просто и легко, и мир, который ещё час назад казался непосильной ношей, пригибающей к земле, превратился в пушинку.

А потом Крест вдруг обмяк, тяжело навалившись сверху, и Фобия закричала, испугавшись того, что он снова умер, и чуть оттолкнула его, чтобы нащупать пульс, и увидела Антонио, с совершенно белым лицом склонившегося над ними. В руке у него был камень.

— Спятил? — крикнула Фобия яростно, переворачивая Креста на спину и прислушиваясь к работе его сердца.

— Он же напал на тебя, — гневно ответил Варна.

— Боже, невинное дитя, ты в состоянии отличить людей, которые хотят потрахаться от тех, кто хочет убить друг друга?

— По правде говоря, вы были похожи и на тех, и на других, — сказал Антонио, отбрасывая камень в сторону.

Крест застонал, открыл глаза.

— Лучшее, что случалось со мной, говоришь? — спросил он у Фобии невнятно.

22

— А пальчики! Пальчики какие крохотные!

— Носик сморщил.

— Антонио, посмотри скорее, он носик сморщил!

— Кряхтит… неужели видит какие-то сны?

Антонио смотрел на трех женщин, склонившихся над младенцем, и не мог понять, почему у них, таких разных, одинаковое выражение лица.

За окном сгущались сумерки.

В лазарет вошел Крест, сказал скучающим голосом:

— От кухни идет какой-то черный дым. Это специально, чтобы за ним нас враги не заметили?

— Перловка! — охнула Сения Кригг и рванула с места.

— Почему в этом лагере все время перловка? — раздраженно бросил Антонио. Он вообще был очень раздражен в этот день.

— Перловка — это хорошо, — отозвался Крест, — в тюрьме кормили куда хуже.

Фобия не видела его целый день: бывший начальник лагеря бодро взялся за приведение в порядок места их обитания. Нашел где-то еще несколько печек — зимой бы их! — газовые баллоны, горячие пузыри для купания — разбиваешь один такой и пятнадцать минут в душевой кабинке сохраняется горячий и влажный воздух, вполне достаточно времени, чтобы принять душ. Притащил из неведомых запасов брикетный уголь, которым можно топить котлы для воды, а они-то все время мылись в тазике в лазарете.

— Конечно, у нас нет твоей живучести, — сказал Антонио. — Мне кажется, что ты не то что перловку, ты можешь питаться и куда худшими вещами и чувствовать себя нормально. Ты вообще не человек.

Крест посмотрел на него задумчиво, потом встал.

— Фобия, пойдем.

— Куда? — спросила она, не отрывая глаз от младенца.

— Ты же не думаешь, что мы останемся ночевать в этом общежитии. Я поставил печку в бывшем домике Оллмотта.

Фобия неохотно вышла на крыльцо вслед за Крестом, но со ступенек спускаться не стала.

— Что? — обернулся к ней бывший наемник.

Она вдохнула побольше воздуха и заговорила, пугаясь самой себя.

— Послушай, я не пойду с тобой в домик и не буду с тобой, потому что я вообще о тебе ничего не знаю. Я даже не знаю, жив ли ты на самом деле и что ты вообще такое. И я не знаю, что правда о тебе, а что нет. Я думаю, что все эти ужасы, они действительны. Ты на самом деле много лет был убийцей, а я не хочу убийцу. И мне все равно чью волю ты выполнял, и был ли у тебя выбор. Но ты помог Нэне уехать из города и скорее всего сохранил жизнь Антонио, я уж не говорю о том, сколько раз ты спасал меня. И ты позволил мертвому Наместнику стать слопом, ты же знал, что Оллмотт готовит удар, но ты ничего не делал. Пассивный бунт, не так ли? Ты избавился от своей зависимости чужими руками, а потом я тебя убила. Это было так правильно, Крест. Ты должен быть умереть там, на площади, и тогда все бы встало на свои места.

— Фоб, — сказал он негромко. — Но это ты не позволила мне умереть.

— Знаю, — с отчаянием отозвалась она. — Налетела эта безумная Цепь, и я поняла, что могу найти тебя. Я… до сих пор не могу понять, зачем я это сделала. Но, может, будем считать, что на этом наши счета закрыты?

Крест поднялся на ступеньку выше, протянул к Фобии руку, но она отшатнулась от него, как отшатываются от летящего в лицо кулака.

— Не трогай меня. Потому что я не могу думать здраво, когда ты ко мне прикасаешься. Я даже когда просто смотрю на тебя, уже теряю голову.

— И что все это значит? — сухо спросил Крест.

— Давай пока остановимся. Пока есть время на передышку. Мы все время на грани, мы все время в опасности, а это глушит рассудок, остаются одни инстинкты. Мы можем просто… просто какое-то время быть нейтральны?

— Нейтральны? — переспросил Соло. Рассекавший губу тонкий шрам начал подрагивать. — Я был нейтрален, но потом вдруг сильно заболело. Вот здесь, — от ткнул себя пальцем в грудь. — А потом голова взорвалась на части, и этот мир снова появился передо мной. И у меня тогда был шанс закрыть глаза и выключить этот мир. Ты говоришь про счета, но меньше всего на свете я хотел снова начать думать, и чувствовать, и ощущать себя живым. Я вернулся только по одной причине.

— Какой? — прошептала Фобия, завороженная пульсом крохотного шрама.

— Я подумал, что нужен тебе.

— Девочка права, — ясный голос Сении Кригг отрезвил Фобию, которая уже совсем было подалась вперед. — Как писал эксперт по межгендорным отношениям Наяда Миерс, иногда паре нужно использовать исключительно вербальное общение, исключая коммуникации на физическом уровне. Фобия, у меня есть пособие для молодой женщины, «Как понять себя и партнера», я дам тебе его почитать.

— Боже, — Крест рывком открыл дверь в лазарет перед старой девой, руки которой были заняты кастрюлей, исходящей паром. — Первый раз вижу человека, на котором так пагубно сказывается чтение книг.

— Фобия не слушай его, — доброжелательно посоветовала Сения Кригг, проходя в домик. — Он настолько сексуален, что подобен серене в пучине…

Фобия захлопнула за ней дверь.

— Пожалуйста, — сказала она жалобно. — Давай поговорим завтра.

Крест злобно пнул ногой ни в чем не повинное крыльцо, развернулся и зашагал прочь.

Фобия опустилась на ступеньку, бессильно глядя ему вслед. Пришлось несколько раз укусить себя за губу, чтобы не побежать следом.

Треск рации был столь неожиданным, что Фобия подпрыгнула. Она совсем забыла об этом приборе, который машинально носила в кармане.

— Грин, — кратко поздоровался Оллмотт. — Завтра. По плану. Координаты скину на рассвете. Отбой.

Фобия несколько минут бессмысленно таращилась на рацию, а потом закинула голову наверх и принялась хохотать, пугая ранних весенних пташек.

Похоже, времени на выяснения отношений снова не было.

Крест лежал на кровати, бездумно глядя в потолок, и это так напомнило Фобии тот день, когда она точно так же пришла к нему с тарелкой каши в руках, что она едва не выронила еду. Вместо этого она повторила те же самые слова, что произнесла и несколько лет назад:

— Сегодня каша не сырая и не горелая. Нормальная каша.

— Врешь, — Крест скосил на неё глаза. — Я даже отсюда ощущаю запах горелого.

— По сценарию ты должен был выгнать меня вон, — вздохнула Фобия.

— Да, это было бы разумно, — согласился он.

Фобия вздохнула и поставила тарелку на пол. Подошла к узкой кровати, и как тогда, легла рядом с Крестом. Вспомнила, как же ей было страшно, улыбнулась себе из прошлого — всё хорошо, малышка, он не обидит тебя.

— Что случилось? — спросил Крест, не пытаясь обнять её.

— Ничего.

— Опять врешь. Почему ты пришла и все время врешь?

— Я расскажу, — пообещала Фобия. — Чуть позже. У нас еще есть немного времени.

— Так я и знал, — мрачно буркнул Крест. — Я не позволю тебе использовать меня, чтобы победить свои страхи.

— Позволишь, — уверенно сказала Фобия, приподнялась на локте, разглядывая его сердитое лицо. — Всегда позволял.

Крест дернул её, подминая под себя. Она охнула от его тяжести, и еще от того, как близко оказались его глаза — колючие, недобрые.

— А что насчет нейтральности? — проговорил Крест, и она почувствовала его дыхание на своем лице.

— Мы будем очень нейтрально заниматься любовью.

— До этого ты использовала глагол «трахаться».

Фобия провела языком по его шраму на верхней губе.

— Филологические споры ведутся в лазарете, — прошептала она.

— Ты мое наказание, — с неожиданно глубокой горечью сказал Крест. — За всё.

Но Фобия уже устала от разговоров, и слегка двинула бедрами навстречу ему, и немедленно ощутила сквозь ткань реакцию, и запустила руки в жесткие волосы, притягивая голову Креста ближе к себе.

— Чертова девка, — пробормотал Соло, перехватил её запястья и принял командование на себя.

Фобия проснулась от неприятного жжения в правом запястье. Спросонья она потерлась рукой об подушку, пытаясь согнать кусачее насекомое, а потом вдруг поняла, что это такое.

Регистрационный номер.

Крест обещал сломать центральный сервер, но видимо, его починили. А, может, он не успел.

Она осторожно встала с узкой кровати, стараясь не потревожить спящего. По опыту Фобия знала, что он довольно чутко спит. Но то ли ночь выдалась насыщенной, то ли он начал чуть больше доверять Фобии, но на этот раз Крест не проснулся.

В лагере было две машины — та, на которой сюда приехала Нэна и раздолбанный джип, который где-то украли Антонио и Сения Кригг.

Ключи от автомобиля Нэны Фобия кинула в пустую кастрюлю, которая стояла на полевой кухне — найдут, но не сразу. А потом села в джип и взмолилась неизвестно кому о том, чтобы успеть уехать достаточно далеко. У Креста, конечно, было много разных качеств, но вряд ли он бегал со скоростью автомобиля.

Зашипела рация, и Оллмотт надиктовал координаты.

— Ты отпустишь меня потом? — спросила его Фобия.

— Не думаю, — сухо ответил Оллмотт и отключился.

А Фобия повернула ключ в замке зажигания.

План Оллмотта был прост и незатейлив: нужно было всего лишь попасть в плен определенной части противника, а потом, по сигналу метки на запястье, совершить выплеск, находясь в самом центре вражеского подразделения.

О том, как обращались с нхршерцы с пленными женщинами, Фобия старалась не думать. В конце концов, в этой жизни мало осталось того, что пугало её по-настоящему, а верный осьминог все еще был при ней.

Джип она запрятала в какой-то низинке, наскоро забросав ломкими весенними ветками, а сама отправилась дальше пешком, от всей души надеясь не заплутаться на одинаковых проселочных дорогах.

Фобия несколько месяцев не выходила из лагеря, и поразилась тому, как изменились окрестные поселения за это короткое время. Война смотрела на неё из разбитых окон и вспаханной тяжелой техникой земли, и воронок от взрывов. В своем лагере они укрылись за магическими щитами от всех этих ужасов, и услышав отрывистую речь с северным акцентом, Фобия перестала злиться на Оллмотта.

Он был всего-лишь Наместником в стране, которая боролась за свою свободу.

Нхршерцы обращались с военнопленными достаточно гуманно — спустя полгода скитаний по самым разным темницам Фобия могла говорить об этом со знанием дела. Темницы, это конечно, громко сказано — как правило, это были или ямы, или наскоро выкопанные землянки, или оккупированные дома, но чаще сараи. Её не насиловали, если и и били, то редко, и даже иногда кормили. К счастью, Оллмотт не позволял ей находится в неволе долго — как правило метка начинала жечь спустя половину суток после пленения.

От постоянной работы регистрационного знака запястье опухло. Родные солдаты, снабженные специальными амулетами, позволяющими им преодолевать выплески, легко побеждали блюющих врагов. Фобию мальчишки-срочники оберегали, как счастливый талисман. Она отсыпалась под их охраной, а потом её перекидывали к новому подразделению армии Нхршеры.

Становилось все севернее и севернее, и Фобия понимала, что они все ближе подходят к границам. Наверное, это было хорошо. Наверное, это значило, что война близится к завершению, но сил порадоваться не было.

Оказывается, это очень утомительно — быть патриоткой.

В ту ночь она заснула прямо на жесткой и теплой подстилке, брошенной на земляной пол. Фобия редко спала в плену, все-таки ничего приятного в этом статусе не было, но неделя выдалась на редкость тяжелой, и в этот раз её сытно накормили, и больше никого в сарае не было, а за стеной так чудесно, так успокаивающе пела файхоала.

Ей снились антилопы, перемазанные черной масляной краской, которые прямо всем табуном прыгали в открытые могилы, заполненные водой. А Фобия сидела на ветке дерева, жевала финики и бросала косточки на землю, отчего моментально вырастали раскидистые деревья, на каждой ветке которых было по файхоале, и все птицы пели в унисон, и звенели ржавыми крыльями, и солнечный день сменился сумраком подземелья, и затхлый воздух наполнил легкие.

— Цепь.

— А даже смешно, — тюремное привидение парило в воздухе в позе йога. Лохмотья и кандалы свисали вниз. — Я вот такая вся из себя свободная, а ты из себя вся такая в плену. Да, мне очень смешно, — и Цепь каркающе закашлялась.

— Откуда ты взялась? — Фобия села на своей подстилке, обхватив плечи руками. Вдруг стало зябко.

— Искала, — насупилась Цепь.

— Крест велел?

— Просил, — вскинулась призрак, — пусть он бабам своим велит, а я сподвижница.

— Смешно, — хмыкнула Фобия.

Цепь раздраженно влетела в неё и там застряла, вызывая волны омерзения и гадливости. Но Фобия не пошевелилась, сцепив зубы. Что еще за психологические атаки, в самом деле.

— Скажи ему, — процедила она, — что я выкупаю свою свободу в этой стране. Не могу же я вечно прятаться.

— Еще чего не хватало, — прошипела Цепь, — скажу, что нашла тебя в столице в постели Наместника. Правдоподобно?

— Весьма, — засмеялась Фобия. Из-за того, что в ней все еще торчала мертвая убийца, смех получился отрывистым.

— Ну сама подумай. Ты полгода мотаешься по войскам и нашим и вражеским. Кто поверит, что за это время тебя не перетрахала парочка дивизий?

— Отстань, — Фобия снова легла на подстилку, положила руки под голову, — если ты и правда думаешь, что ему это важно, то ты так ничего и не поняла, — запястье начинало покалывать, — просто скажи ему, что я должна сделать, что должна.

— Ты гниешь в каком-то сарае и еще диктуешь условия? — удивилась Цепь.

— Истинно так, — согласилась Фобия и выпустила осьминога на свободу. Жаль, выплеск не действовал на призраков, очень жаль.

Спустя еще пару недель всё было кончено. Фобия возвратилась в ленивую от жары столицу, где все так же люди гуляли по набережным, а мороженщики толкали свои лотки. За окнами тонированного автомобиля плыл свободный город, до которого так и не докатилась война.

Резиденция мало изменилась — все те же стены, все те же вобсы. Только в приемной Наместника сидела Сения Кригг и читала толстую книжку. Очки были сдвинуты на макушку, пучок рыжих волос поддерживал их.

— Детка, — обрадовалась старая дева, — напрасно ты так сбежала, не попрощавшись. Я бы пирог испекла.

— Пирог из перловки? — рассмеялась Фобия, целуя учительницу в щеку. Она заглянула в книгу: — «Как сделать из младенца приличного человека»? Вы совсем без меня там с ума посходили, раз вернулись в столицу?

— Ты же ничего не знаешь, — всплеснула руками Сения Кригг, — в какой глуши ты пропадала?

— Даже не спрашивай. Из сарая в яму, из ямы в сарай. Так и молодость минула.

— Оллмотт официально признал Нэнада Пятнадцатым Командором, — с гордостью сказала Сения Кригг, — сам, значит, Наместник при младенце, а Нэну в прежние времена называли бы регентшей. Неплохая карьера для падшей женщины, правда?

— Правда, — рассеянно согласилась Фобия, — а что Антонио?

— Ушел вслед за тобой. Сказал, что попробует найти хотя бы младшую Грин, раз старшая сбежала.

— Как же вы вдвоем с ребенком?

— Почему вдвоем? — удивилась Сения Кригг, — Соло был, пока Оллмотт за нами не прислал. А потом тоже ушел, горемычный. Повесился, поди.

— Как повесился? — поразилась Фобия.

— Так он после твоего отъезда так горевал, что переломал половину лагеря к чертям собачьим.

— Сения Кригг! Что за выражения!

— Послушала бы ты с моё, — наставительно сказала женщина, — ну иди же, Оллмотт ждет тебя.

Бывший белатор, фальшивый психолог, а ныне временный глава правительства страны-победителя сидел за огромным столом, погрузившись в какие-то бумаги.

— Скучно, — пожаловался он, не поднимая головы, — давай.

Фобия протянула ему правую руку, и Оллмотт провел по ней какой-то кисточкой. Штампик с цифрами медленно таял на коже.

— Свободна, — проинформировал Наместник, — вот документы. Деньги нужны?

— У меня внутри осьминог, — напомнила Фобия, — мы будем с ним грабить банки.

— Если хочешь…

— Неа, — она улыбнулась, — мне нравятся мои фобии.

Он снова склонился над бумагами, давая понять, что разговор окончен. Фобия направилась к выходу и уже у самой двери услышала сухое «спасибо».

Она задержалась в резиденции совсем ненадолго — постояла у огромного, в пол, окна, глядя на то, как Нэна играет во внутреннем дворе с пухлощеким младенцем. Нянюшка Йокк сидела в тени дерева и вязала носок.

Потом вышла на площадь, тонувшую в солнечном свете.

Было жарко и странно, и от того, что все долги погашены, и впереди лежала длинная жизнь, которую она проведет только так, как сама захочет, в голове хрустально звенели невидимые струны.

Крест стоял посреди площади, и в руках у него был стаканчик пломбира.

— А говорили, ты повесился, — сказала ему Фобия, щурясь.

— Ты не поверишь, какие слухи мне рассказывали о тебе, Грин.

— Всё правда, — согласилась она, любуясь его зверской физиономией.

— Я так и подумал.

Она забрала у него стаканчик и зажмурилась от удовольствия, смакуя холодное лакомство.

— Почему ты не ругаешься?

— Мы все иногда делаем только то, что должны, — пожал он плечами, — и у каждого свои счета.

— Если твоя мерзкая Цепь…

— Цепь ушла. Совсем. Я больше не смог удерживать её в этом мире, потому что во мне не осталось ничего, что принадлежало бы ей.

— Жаль, — огорчилась Фобия.

Крест взял её за руку и они пошли от этого солнца, и резиденции, и прошлого, и ненужных вопросов и бесполезных ответов.

Оглавление

01

02

03

04

05

06

07

08

09

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22