Поручик (СИ) [Евгений Адгурович Капба] (fb2) читать онлайн

  НОЧЬ

  Промозглый ночной ветер ворвался в блиндаж, закружился по столу, заставляя вальсировать документы, поиграл огоньком керосиновой лампы и умчался через щели между бревнами. Стеценко закурил папиросу и спросил у меня:

   - Будешь?

  Я усмехнулся. Он покачал головой и спрятал пачку. Наверное, я был единственный некурящий офицер в нашей бригаде, а сегодняшняя ночь была не лучше и не хуже многих. С чего бы мне начинать курить?

   - Ну и дурак, - резюмировал Стеценко и вытянул ноги, чтобы погреть подошвы ботинок у печки.

   Я потянулся и встал с топчана. Нужно было проверить посты. Оправил шинель, застегнулся на все пуговицы и затянул потуже портупею с шашкой и револьвером.

   - Ну-ну, давай, проявляй служебное рвение. Авось полковник заметит... - Стеценко задремал на своей табуретке, вытянув ноги и привалившись к стене.

   Снаружи было зябко. Я втянул голову в плечи, но потом подумал, что не стоит оно того, распрямился, надел фуражку и зачем-то провел пальцами по козырьку. Сквозь ночную тьму виднелись огоньки папирос, которые курили солдаты в окопах. Мерцал непостоянный, мигающий свет от небольшого костерка, который развели бойцы, на чью долю выпало сегодня ночью не спать. Вообще-то костер разводить нельзя - светомаскировка. Вдруг вражеский наводчик направит сюда огонь артиллерии, или проплывающий высоко в облаках цеппелин решит сбросить свой смертоносный груз на наши позиции? Но ведь солдатам-то было холодно! И они не могли укрыться в условно теплом блиндаже, как я или Стеценко.

  Я подошел к костру и сказал:

   - Прикройте чем-нибудь, а то с этих станется пальнуть сюда чем-нибудь посерьезнее...

  Капрал мигом соорудил из какого-то брезента и двух винтовок что-то вроде ширмы и прикрыл огонь с той стороны, где находились враги.

   - Мы ж совсем маленький, ваше благородие... Холодно так.

   - Пусть горит пока, там посмотрим. Нагрянет полковник с проверкой, что делать будем?

  Солдаты потупились, я спросил:

   - От разведки что слышно? Не вернулись?

  Капрал почесал подбородок и сказал:

   - С полчаса назад на той стороне пошумели-пошумели, а потом все затихло. Может, сцапали нашего ротмистра?

  Другой солдат, кажется, его фамилия была Кислица, в ответ на реплику капрала буркнул:

   - Нашего ротмистра сам черт не сцапает. Он же заговоренный. Правда, господин поручик?

  Я поморщился. Когда на кого-то говорили, что он заговоренный, это как бы снимало всякую ответственность с носителя такой репутации. То есть, все заслуги и удачи могли приписать этой заговоренности, а если, не дай Бог, человек погибал, то можно было покачать головой и сказать, что, мол, от пули никакая заговоренность не спасет. А наш Феликс был настоящий ас в своем деле. Ему удавалось добывать сведения в совершенно немыслимых ситуациях, и всегда возвращаться живым и здоровым. И сохранять жизни своих бойцов. Поэтому солдаты его любили и побаивались, а за глаза называли 'нашим ротмистром'. Интересно, как они меня называли?

   - Ротмистр Карский - прекрасный офицер. Он всегда возвращается, так? - полуутвердительно сказал я.

  Солдаты одобрительно покивали, а я бросил:

   - Ракету не проспите, бойцы, - и пошел дальше по траншеям.

  Мне уже делали выговор за фамильярность с солдатами, но я ничего не мог с собой поделать. Многие из этих людей были гораздо старше и опытнее меня, да и вообще... Не так я был воспитан, что ли? И, по крайней мере, я мог быть уверен, что никто из ребят моей штурмроты не выстрелит мне в спину.

  Тут я вспомнил про случай в седьмой стрелковой, когда их поручика, который распускал руки без повода, просто не сняли с колючей проволоки, на которой он повис во время атаки. Солдаты просто ничего не сделали...

  У пулеметной команды в землянке кипела жизнь. Их главный - вахмистр Перец был мировой мужик, несмотря на фамилию. С фамилиями в нашей штурмроте был вообще цирк. Как говорил Феликс - 'Шапито!'. Ни одна проверка, или просто построение-перекличка в присутствии высших чинов не обходилась без казусов. Кстати, парень с фамилией Казус тоже был.

  Я постучал в дверь землянки, услышал хриплое 'Да-а!' и вошел.

  Солдаты повскакивали, а вахмистр Перец рявкнул:

   - Смир-рна-а!

   - Вольно, - скомандовал я, и солдаты уселись по местам.

   - Ваше благородие, не хотите бараньей похлебочки?

   - Это как это, господин вахмистр? Какая-такая баранина? От тыловиков вроде не поступало...

   - От них вообще мало чего поступает... Тут вчера цеппелин хутор разбомбил, люди-то в погребах спрятались, а баран вот не уберегся. Так хотите?

   - А-а, давай.

  Я подсел к котлу, взял чистую ложку и зачерпнул варева. Как говорила моя мама, пока горячее - пойдет.

  Солдаты рассуждали о войне и политике. Меня им бояться было нечего, я пулеметной команде не начальство, да и вообще... Я мало кому начальство. Заместитель командира штурмроты, поручик, кавалер ордена святого Георгия IV степени. Солидно звучит, а? А по-настоящему - студент-недоучка, закончивший офицерские курсы по ускоренной программе и брошенный на фронт 'затыкать дыры'...

  Солдаты говорили.

   - Когда этих побьем, что делать будем?

  - Вон, Степной фронт с лоялистами не справляется. Небось туда перебросят. Нет, вахмистр, вот, ты вроде умный мужик, можешь мне объяснить, как можно быть такой сукой, как лоялист?!

   - Ладно тебе, Панкратов! Хорош кипятиться! Мы здесь с тобой баранью похлебку наяриваем, а лоялисты, небось, сухпай фирменный, оттуда...

   - Да хоть икру красную! Нет, я понимаю - Протекторат. Воюют себе и воюют. Как люди. Ясно где свои, где чужие, кто друг, а кто - не очень. Одно слово - цивилизация! А лоялисты!? Вроде ж свои в доску, а ведь хуже зверей! Ваше благородие, что скажете?

  Я отложил ложку и посмотрел на Панкратова. Это был молодой голубоглазый солдат, одного со мной возраста. Волосы коротко пострижены, на щеке - свежий шрам. Наверное, идейный.

   - А я вот что скажу, рядовой Панкратов. Мы сейчас воюем за что, как думаешь?

   - Как это? За Его Высочество Регента, Святую Веру и Великую Империю! - он так и произнес это все, с большой буквы.

  Я заметил, как вахмистр улыбнулся уголком рта и пригладил усы, чтобы скрыть улыбку.

   - Рядовой Панкратов, - медленно проговорил я, - Не знаю как вы, а я воюю за то, чтобы мои близкие не голодали, чтобы мы с вами через пару лет могли спокойно работать, и, кроме того, чтобы ни я, ни вы, ни какой-либо другой наш человек не унижался перед чужим дядей. А обеспечить это все может только, как это? Его Высочество Регент, Святая Вера и Великая Империя, которой пока нет. Но обязательно будет.

  Панкратов смотрел на меня непонимающе все время, пока я высказывался, и только под конец, когда я начал говорить, ну, все с большой буквы, он утвердительно кивнул. А потом спросил:

   - А лоялисты?

   - Ну-у, как тебе объяснить? Лоялисты - это те, кто готов унижаться перед чужим дядей, чтоб сейчас поесть фирменный сухпай.

   - Я ведь и говорю - сволочи! За ноги людей на опоры вешают...

  Тут в разговор вступил Фишер. Он был подносчиком патронов в пулеметной команде, поскольку ни на что другое не годился. Интеллигент до мозга костей, худой, сутулый и с пенсне на носу. Так вот, Фишер сказал то, о чем я давно думал:

   - Послушайте, - заговорил Фишер, - а ведь там, в окопах у лоялистов, сейчас сидят какие-нибудь парни, и точно так же, на точно таком же языке называют нас фашистами, оборванцами и Бог знает как еще. И вспоминают, что мы людей в синей форме расстреливаем без особой волокиты.

   - Так это ж лоялисты! - возмутился Панкратов, - Если синяя форма - значит сволочь, это даже моя бабушка знает!

   Фишер почесал макушку и, задумчиво глядя на Панкратова сказал:

   - И свой Панкратов у них есть. Только стрижка у него не короткая, и ругает он нас почем свет стоит. Мол, имперцы такие-сякие... И бабушка у того, ихнего Панкратова, тоже есть...

  Я что-то стал терять нить разговора, встал, кивнул вахмистру и вышел.

  Луна выглянула из-за туч, и неверный серебряный свет окрасил траншеи, поле, изрытое воронками, колючую проволоку и все остальное в замогильную цветовую гамму.

  Откуда-то со стороны окопов второго взвода неслись звуки песни, я решил пойти послушать. По пути я встретил Стеценко, который сидел на краю окопа и ковырял что-то в подошве ботинка, бубня матерно под нос. Когда он меня заметил, то ругнулся и заявил:

   - Пропалил подошву насмерть! Заснул, пока тебя не было... Сучья печка!

  Я подумал, что печка моя, и, значит, он сейчас меня назвал сукой. И даже не заметил этого.

  Второй взвод пел 'Черный ворон'. Их было человек десять, они сидели на дне окопа, курили, и в перерывах между затяжками подпевали красивому чернявому парню, который чистил ружье. Я сделал ладонью успокаивающий жест, мол, сидите, не надо... Понятно ведь, что каждый раз, как велит устав, козырять проходящему мимо офицеру - это просто праздник для души, но если в окопе хотя бы нет ветра, то стоит встать в полный рост...

   - Над мое-ею голово-оой,

   Ты добы-ы-ычи не дожде-ошься...

   Черный ворон, я не твой...

  Звук взрыва разорвал тишину ночной идиллии и заставил меня пригнуться. На той стороне происходило что-то невообразимое: треск пулеметных очередей, хлопанье винтовок... Вдруг в небо взлетела красная ракета. Секунда, вторая... Ракета взорвалась в небесах, оставив после себя ощущение праздника и две светящиеся точки, которые стремительно приближались к земле. Феликс! Думать было некогда.

   - Рота, к бою!!! - заорал я и побежал по траншеям.

  Солдаты, заспанные, выскакивали из землянок и блиндажей, бежали на боевые посты. Суматоха поднялась невообразимая. Я в бинокль попытался разглядеть, что происходит там, на той стороне. Толком ничего не было видно, какое-то мельтешение и общий хаос.

  Меня нашел командир роты, капитан Тенегин.

   - Поручик! Что за самоуправство?

   - Господин капитан... Феликс, то есть ротмистр Карский идет на прорыв. Ракета была.

   - Та-ак... Ладно, принимайте командование ротой, - сказал капитан и побежал куда-то.

  Я, честно говоря, оторопел. Как это - принимайте командование? Вдруг мне показалось какое-то движение между траншеями. Я глянул в бинокль - Феликс! Бежит в полный рост по полю к нашим позициям, стреляет на ходу из револьвера. А где его бойцы?

   - Рота! Прикрываем ротмистра! - крикнул я, достал револьвер и стал садить из него в сторону вражеских окопов.

  Солдаты защелкали затворами и открыли огонь. Феликс все понял, упал на землю и пополз. Я вылез из окопа и пополз ему навстречу. За мной направился кто-то еще. Я оглянулся - Стеценко. Без ботинка.

  Феликс укрылся в какой-то воронке, где-то на четверти пути до наших окопов. Мы скатились туда кубарем, и я сразу кинулся к ротмистру. Он был ранен и зажимал руку повыше локтя, чтобы остановить кровь.

   - Что? Что? - я не мог найти слов.

  Носовым платком, благо, он был чистый, перевязал Феликсу руку прямо поверх одежды, и только потом посмотрел ему в глаза.

  Ротмистр выглядел ужасно. Лицо - почти черное, мешки под глазами, кровоподтек на лбу...

   - Что случилось?

  Феликс помотал головой и сказал:

   - Давай отсюда выбираться.

  Мы втроем ползли к окопам, уже грязные до ужаса, и Феликс, наконец, сказал:

   - Всех... Всех потерял...

  Я на минуту задохнулся. Семь бойцов-разведчиков, лучшие солдаты полка - мертвы. Саня-прапорщик, Петров, вечно серьезный, - все. Что же там все-таки случилось?

  В окопах нас встретили солдаты, санитар по-нормальному перевязал рану Феликса. Он глазами что-то искал, потом глянул на меня и спросил:

   - Связь со штабом есть?

  Я сразу не понял.

   - С каким штабом?

   - Не дури, поручик! Верховное Командование нужно, срочно!

  Я соображал секунду, потом сказал:

   - Это в бригаду надо.

   - Давай, давай, давай... - и мы с Феликсом побежали в полк.

  Как у него сил хватило? До штаба бригады - три километра. Где-то половина пути - по траншеям. Остальная часть - по лесу. Тоже не сахар. Феликса шатало, но он бежал. Видимо, что-то действительно серьезное.

  Дежурный офицер, какой-то незнакомый капитан, сначала не хотел нас пускать, но увидев шальные глаза ротмистра, вызвал полковника. Феликс что-то шепнул ему на ухо, тот изменился лицом и достал откуда-то телефонный аппарат зеленого цвета.

   - Штаб корпуса? Это полковник Бероев. Мне Верховное Командование. Красный! Понимаете, красный!!!

  Красный - это точно нечто настолько серьезное, что я даже не могу себе представить. Когда началось наступление, степень важности была 'желтой'. Что же тогда сейчас происходит?

  Полковник передал трубку Феликсу. Видимо, ему ответили, потому что он вытянулся в струнку и сказал:

   - Ваше Высочество, говорит ротмистр Карский, разведка пятой сводно-гвардейской бригады. Седьмая Имперская армия прорвала фронт, окружив девять дивизий Протектората. Высшее руководство противника готовится к переговорам. Протекторат выйдет из войны. Срок измеряется днями, - он говорил все это очень четко, без запинки, стоя навытяжку.

   После того, как ротмистр передал трубку полковнику, он качнулся и обрушился на пол.

  Перекладывая его на лавку, я осознал, что где-то потерял фуражку. И что теперь с этим со всем делать?

   ДУЭЛЬ

  Знаете, я не люблю кавалеристов. То есть понятно, что они хорошие вояки, и вроде бы как на современной войне без мобильных войск никуда... Но это, наверное, врожденное. Не люблю их форму, их золоченые палаши, и, о Боже, их плюмажи на киверах.

  Феликс говорит, что это зависть. Мол, девушки больше любят кавалеристов, потому как они выглядят мужественнее. Куда нашим хаки-шинелям до их парадных мундиров с аксельбантами... Хотя сам ротмистр себя не причисляет ни к одному роду войск. Разведка, и все. Кстати, Феликс - герой. То есть не герой, а Герой. Звание Героя Империи ему присвоили позавчера, а наградной крест вручал лично Его Высочество Регент. Но мне не завидно, на удивление. Наверное, потому, что он лежит в госпитале, а я нахожусь со своей штурмротой на переформировании. Из нас делают батальон. И, какой кошмар, одной из рот этого батальона буду командовать я. Я - начальство!

  Так вот, о кавалеристах. Сейчас двое таких бравых ребят сидели напротив меня и радовались жизни. Будь проклят тот момент, когда мои ноги понесли меня в эту корчму. Мало что ли заведений? А теперь сиди и смотри, как хамоватые красавцы... с плюмажами на киверах... В общем, на этих красавцев смотреть было противно.

  Время от времени я ловил на себе их взгляды, но официант уже принял мой заказ, и просто необходимо было дождаться его.

   - Официант! Можно бутылку чегемского? - щелкнув пальцами, возопил один из кавалеристов.

  Удивительно, что у нас с ним сошлись вкусы. Я тоже люблю чегемское, и заказал бутылку минуту назад.

   - Простите, но последнюю заказал господин поручик, - официант был сух, холоден и корректен, и чем-то напоминал вампира.

   - А мы заплатим! - сказал второй кавалерист.

   - Господин поручик заказал раньше.

   - А мы заплатим больше!

  Вот почему я ненавижу кавалеристов. Из них так и лезет чувство превосходства. Это так оставлять было нельзя.

   - Господа, я сделал заказ, и отменять его не собираюсь, - мне пришлось слегка повысить голос, чтобы они услышали меня через два стола.

  Один из кавалеристов приподнялся, чтобы разглядеть меня... или для того, чтобы я разглядел его есаульские погоны. Но я решил стоять до конца.

   - Господин есаул, я не собираюсь отменять заказ.

   - Поручик, давай по-нормальному! К чему тебе лишние проблемы?

  Кроме кавалеристов я ненавижу еще, когда незнакомые мне люди считают возможным применять в разговоре такой вот панибратский тон.

   - Мне действительно ни к чему проблемы, господин есаул. Мне нужен мой заказ.

  Официант молча наблюдал за нашей перебранкой. Когда я договорил, он ушел, и через некоторое время у меня на столе стояла бутылка чегемского, и все остальное. Кавалерист-есаул там, за своим столом, сказал шепотом, но так, чтобы я услышал:

   - Ур-род.

  Во мне проснулась холодная решимость подождать его после того, как пообедаю. Поэтому я подозвал официанта и сказал ему:

   - Отнесите бутылку господину есаулу. Возможно, это вино поможет ему ощутить себя немного более счастливым. А мне - чаю, пожалуйста.

  Пьяный человек фехтует на порядок хуже трезвого. А фехтовать нам сегодня явно придется. Дуэльный кодекс предписывает поединки до первой крови, и меня это полностью устраивало.

  Там, за 'кавалерийским' столом, бушевала буря. Есаул был в бешенстве. Наверное, потому, что я его поимел. То есть, таким людям, как есаул, на это наплевать. Главное, чтобы вино было. Но тут ведь был его младший по званию товарищ! И полкорчмы поняло, что я поимел есаула.

   Я не люблю кавалеристов из-за этого гонора. Как же так, какой-то там поручик-пехота, посмел отправить ему бутылку вина 'с барского стола'! По правде говоря, на это и был расчет.

  Они ждали меня на крыльце. Только их было не двое, а четверо. Кроме есаула с товарищем тут еще присутствовали два нижних чина - усатые вахмистры. Дело пахло жареным. Хвала Всевышнему, какой-то незнакомый мне премьер-майор в таком родном хаки оказался поблизости и спросил:

   - Господин поручик, какие-нибудь проблемы?

   - Не знаю. Господин есаул, какие-нибудь проблемы?

  Есаул скрипнул зубами:

   - В соответствии со статьей 27 Дуэльного кодекса, я вас вызываю!

   - Оскорбление достоинства и чести? - меня тянуло смеяться. - Это я-то вас оскорбил? Господин майор, будьте моим секундантом.

  Премьер-майор глянул на меня, потом на кавалериста. Он тоже был пехотинец. Поэтому кивнул и мы все вместе отправились на пустырь за госпиталь. По традиции, все дуэли проходили на этом пустыре. Ближе к медицине - это раз, развлечение пациентам - это два. И место удобное.

  Я объяснил майору ситуацию, и он одобрил мое поведение. На пустыре не было никого. Полянка между кустами, которую мы выбрали, вполне подходила для задуманного, тем более, я заметил одну интересную деталь, которая потом могла мне пригодиться.

  Есаул в это время расстегивал пуговицы мундира. Я снял портупею с шашкой, повесил шинель на какой-то куст и размял руки. Шашку из ножен доставать пока было рано.

  В гимнастерке было явно холодно. Ветер продувал меня насквозь. Однако, когда я глянул на есаула, мне стало смешно и я забыл про холод.

  Под мундиром была дикая кружевная рубашка. Такие, наверное, носили в позапрошлом веке всякие казановы и ловеласы. Но представить в этом наряде нормального офицера было весьма сложно.

  Премьер-майор тоже улыбался. Он зачем-то посмотрел на часы и сказал:

   - Начнем, господа? Правила известны - бой идет до первой крови, или до потери сознания одним из вас. В пах и в спину не бить, лежачего тоже. Приступайте.

  Я резко выдернул шашку из ножен и пару раз описал в воздухе восьмерку. Шашку мне делали на родине предков - в горах, так что качество стали и всего прочего было отменное. Палаш есаула был вызолочен от эфеса и до лезвия, и казался каким-то несерьезным. Но недооценивать противника не стоило.

  Есаул атаковал сразу, без прелюдий. Молниеносным выпадом он чуть не достал меня, но я отпрянул и парировал. Есаул стал наседать, делая короткие, хлесткие удары, не давая мне возможности контратаковать. Мне приходилось отступать и парировать. Противник был явно серьезный.

  Пришлось пустить в ход хитрость, которую я наметил еще до начала дуэли.

  Я потихонечку отступал, пока пяткой не почувствовал небольшую ямку, над которой завис мой каблук. Тогда я отпрыгнул и сбил атаку есаула. Он, ободренный успехом ринулся на меня, и, не заметив ямку, споткнулся, потерял равновесие... Я воспользовался этим, полоснул его по кисти правой руки: палаш кавалериста взмыл в воздух и, задребезжав, воткнулся в землю. Мне удалось провести подсечку, и есаул оказался на земле. Пощекотав клинком ему подбородок, я буркнул:

   - Достаточно, господин есаул?..

  Он не успел ничего ответить. Послышался свисток и из-за госпиталя выбежали трое солдат в мундирах саперов и с красными повязками на рукавах. Патруль, так его!..

  Бежавший следом за солдатами молоденький подпоручик приблизился к нам и проговорил ломающимся голосом:

   - Господа офицеры! Прошу немедленно разойтись, иначе мне придется написать рапорт!

  Рапорт - значит разбирательство. И хотя дуэль была проведена в соответствии с кодексом, меня затошнило при мысли о возможной бюрократической волоките.

  Я отдернул шпагу от подбородка есаула и сказал:

   - Всего хорошего, господин есаул! Удачного дня, господа!..

  Загнал шашку в ножны, взял из рук премьер-майора, моего секунданта, шинель и накинул ее на плечи.

  Уже уходя я слышал как есаул говорил одному из вахмистров:

   - Я бы этого поручика в два счета уделал... если б не патруль!.. П-пехота, мать его так!

  Я зло плюнул на землю и ускорил шаг. Знаете, я все-таки не люблю кавалеристов...

  КЛЁН

  В бинокль городок казался симпатичным, ухоженным и безопасным. Я рассматривал ратушу XVIII века и думал о том... что башенка с балкончиком на ней является удобным наблюдательным пунктом или позицией для снайперской пары. Надо бы раздобыть оптику помощнее...

  Городок назывался коротко и емко - Клён. Как мне доложили, здесь есть минеральный источник и раньше был санаторий. Феликс уже успел прошвырнуться к окраинам городка и сказал что в санатории вроде как казарма лоялистов. Еще он сказал, что охраняют городок знатно, мышь не проскочит... Что-то затевают господа в синей форме.

  Я спрыгнул с лафета сорокапятки и засунул бинокль в футляр. Моя рота должна была совершать обходной маневр, и нужно было еще раз убедиться, что все в порядке.

   - Стеценко!

   - Господин поручик? - он зевал во всю глотку и не стеснялся.

   - Закрой рот!

  Стеценко нарочито клацнул зубами и заухмылялся. Потом спросил:

   - Слушай, а правда нам оказали великую честь совершить обходной маневр? - и продекламировал:

   'Двести два солдата, и восемь лошадей...

   Пушечное мясо для вражьих батарей!'

  И опять зевнул.

   - Подпоручик Стеценко!- мне начало передаваться его безразлично-расслабленное состояние и я решил действовать радикально. - Построить личный состав роты на опушке! Раздать всем двойной боекомплект! Десятиминутная готовность!

   Стеценко фыркнул, застегнул верхнюю пуговицу и побежал поднимать людей.

  Я поковырялся в планшете и выудил оттуда карту местности. Городок Клён располагался на возвышенности над берегом реки. Местность тут была холмистая, изрезанная оврагами. Всяко лучше, чем по чистому полю в атаку идти!

  Предстояло еще сообщить людям боевую задачу, а я сам четко не представлял, что и как надо делать. Полковник сказал коротко. Мол, город будет атакован нашей родной пятой сводно-гвардейской бригадой при поддержке полевой артиллерии. Силами двух рот должен быть осуществлен обходной маневр, с правого и левого флангов. Сия задача поручается на правом фланге - седьмой стрелковой роте, на левом - десятой штурмовой, то есть мне. И все. Действуйте, господа офицеры, проявляйте инициативу. Как сообразите что к чему - доложите в штаб. Вот вам пожалуйста...

  Я пялился в карту. С левого фланга, к самому берегу реки тянулся узкий длинный овражек. Заканчивался метров за пятьдесят от окраины городка. Правда неглубокий совсем, метра полтора, и ручей по дну течет...

   - Посыльный! - ко мне подбежал невысокий чернявый солдат. - А-а, рядовой Мамсуров... Сейчас отнесешь эту записку в штаб, полковнику. Потом мигом в расположение роты!

  Я достал листок бумаги и расправил его на планшете. Коротко изложил свои соображения по поводу обходного маневра и сложил листок вчетверо.

   - Бегом, Мамсуров, бегом!..

  Мамсуров убежал. Я пошел к опушке рощицы, где Стеценко уже построил роту. Бойцы зашушукались, потом притихли. Стеценко пробежался пред строем, остановился передо мной, отсалютовал и рявкнул:

   - Личный состав десятой штурмроты построен, двойной боекомплект выдан, господин поручик!

   - Вольно, бойцы!

  Солдаты расслабились. Слава Богу, мне удалось установить с ними нормальные отношения... Не то что бы эти две сотни ребят любили меня, нет! Просто мы нашли самый оптимальный вариант сотрудничества - я их по-всякому прикрываю и стараюсь не нагружать сверх меры, они в свою очередь прикрывают меня и подчиняются моим приказам. Ну не был я кадровым офицером, белой костью... Пришлось вырабатывать свои методы командования и взаимодействия с личным составом.

   - Вахмистры, унтера, прапорщики, капралы - ко мне! Остальным - разойтись. Костров не разводить, вещи не раскладывать... - потом добавил: - Ребята, выступать, возможно, придется в любую минуту. Так что будьте готовы.

  Солдаты зашумели, разошлись. Человек пятнадцать нижних чинов столпились вокруг меня. Я развернул карту на планшете и заговорил, показывая на ней:

   - Нашей роте поручено совершить обходной маневр. Задача малоприятная, сами понимаете... Хотелось бы и выполнить ее, и этот день пережить. Так?

  В ответ одобрительно забурчали. Я продолжил:

   - Значит так. Видите этот овражек, с левого фланга? Он неглубокий, метра полтора всего... Но вот если удастся по нему подобраться к окраине города, мы свалимся синемундирникам как снег на голову. Двигаться придется медленно, пригнувшись. Почти ползком. Проверьте у бойцов снаряжение, чтоб ничего не звенело и не бряцало. Чтобы у всех были каски. И вот еще - скорострельные карабины подвезли?

   - Ждем, господин поручик, - ответил вахмистр Перец, командир пулеметной команды.

   - Как прибудут, распределите по взводам, чтобы в каждом хотя бы по три-четыре штуки было. С нашими винтовками в городе много не навоюешь...

  Вахмистр одобрительно закивал. На самом деле, наши винтовки по дальнобойности, надежности и убойности превосходили почти все известные образцы стрелкового оружия, но вот необходимость передергивать затвор после каждого выстрела значительно снижала скорострельность. А в городских условиях это будет поважнее дальнобойности...

   - Ну, вот как-то так, господа... Всем все понятно?

   - Так точно, господин поручик!

  После того, как все разошлись по своим подразделениям, я присел на землю, облокотившись спиной о ствол клёна. Черт его знает, что день грядущий нам готовит...

  Послышался рокот двигателя грузовика. Привезли новые карабины. Я наблюдал, как солдаты разбирают оружие и тихо радовался двум вещам: патронов, магазинов и карабинов было много - чуть больше сотни стволов с полным боекомплектом. У нас появлялись добавочные шансы на успех.

   - Г-господин по-оручик! - прибежал рядовой Мамсуров, раскрасневшийся и шумно дышащий от долгого бега.

   - Ну что там, Мамсуров?

   - Господин полковник передал ответ, - и протянул мне бумажку, сложенную пополам.

  На ней было написано в стиле нашего полковника - очень коротко: 'Одобряю, действуйте. Начинаем 5.00'

  Я глянул на часы - было 21.17. Вечера были по-летнему светлыми, стемнеет не раньше половины одиннадцатого... Бойцы успеют выспаться.

  Я отпустил Мамсурова, отдал команды Стеценко и нижним чинам на отбой. Про караулы я мог не беспокоиться - с этим проблем не было, да и помощники у меня толковые - один Стеценко чего стоит, хотя и мерзавец редкостный...

   Один вопрос не давал мне покоя - наша бригада вот так запросто расположилась в пяти километрах от городка и никто нас не заметил? Как-то мало похоже на правду... Хотя, мало ли... Полковник у нас, слава Богу, не дурак.

   Меня клонило в сон.

   Проснулся ровно в 4.55. Как по будильнику. Вокруг уже кипела жизнь - солдаты готовились к бою. Я встал, потянулся, провел рукой по портупее с оружием - шашка и револьвер были на месте.

   Неподалеку Стеценко втолковывал что-то паре солдат. Я хотел позвать его, но потом заметил, что у меня дрожат руки. Черт!

   Я заложил руки за спину и позвал Стеценко.

   - Га-аспадин поручик!?

   - Командуй выдвигаться к овражку, Стеценко. И поставь в авангард ребят поглазастее...

   - А я сам в авангарде пойду, можно?

  Я нахмурился. Если потеряю замкомроты - не прощу себе всю жизнь. Но Стеценко парень ушлый и наблюдательный до тошноты - не подведет.

   -Лады. Только аккуратно.

  Стеценко побежал отдавать приказы. Я решил, что пойду с пулеметной командой - как раз в центре колонны.

  Не дожидаясь команды из штаба, мы выдвинулись.

  Бойцы шагали по мокрой от росы траве, стараясь не шуметь. Где-то неподалеку начинался овражек, и нужно было его не прозевать.

  Не прозевали. Солдаты попрыгали на дно, тихо матерясь - ручей оказался довольно глубоким, вода заливалась за голенища сапог и в ботинки. Мои сапоги были повыше солдатских, так что мне повезло. Вахмистр Перец подавал бойцам ящики с пулеметными лентами, те нагружали их себе на спины и уходили в утренний полумрак. Спустили и три наших пулемета - два станковых и два ручных. Я помог пулеметной команде и, после того как передал ящики на руки одному из бойцов, зашагал по дну ручья.

  Вдруг небо осветилось зеленоватым светом - ракета! Бригада пошла в наступление...

   - Всем пригнуться! Без моей команды из оврага ни шагу. Огонь без приказа не открывать! - скомандовал я.

   Солдаты передали приказ по цепочке. Сразу стало тише, и двигаться мы стали медленнее.

  Первый взрыв разорвал тишину где-то вдалеке. Затем еще и еще - работала полевая артиллерия. Потом к знакомым звукам стрельбы сорокпяток добавились более гулкие и редкие - похоже, лоялисты открыли ответный огонь. Видимо, гаубицы... Черт бы их побрал!

  Вдруг колонна замерла.

   - Мины!.. Мины... - пронеслось среди солдат.

  Проклятье! Я как мог быстро отправился к авангарду. Солдаты уступали мне дорогу, прижимались к краям оврага.

  Ребята уже занимались делом. Двое со щупами обыскивали стенки оврага и дно ручейка. Стеценко подобрался поближе ко мне и сказал:

   - Чуть заметил! Там лягушка противопехотная торчала, я уже и ногу поднял, чтоб шагнуть... Еще секунда - и хана мне, десятой роте и обходному маневру. Тьфу!.. - потом Стеценко выматерился.

  Солдаты извлекли со дна ручейка еще три мины, и мы двинулись дальше. Оставалось метров сто, когда артиллерийской канонаде прибавились новые звуки - несколько хлестких взрывов, частые винтовочные выстрелы и пулеметные очереди.

   - Г-господин поручик!.. Что это? - боец по фамилии Панкратов явно нервничал, он постукивал пальцами по цевью карабина.

   - Бог его знает!

  Но я-то догадывался... У седьмой стрелковой роты не было глазастого Стеценко в авангарде, и, похоже, они напоролись на мины... Тут-то наши синемундирные друзья их и накрыли. Первым желанием было поднять роту в атаку, отвлечь на себя лоялистов... Потом бросил:

   - Движение не прекращать, темп не увеличивать. Атакуем только по моей команде!

  На другом конце городка и на холмах перед Клёном стрельба не прекращалась. Похоже, бойня там была в самом разгаре, и сложно было понять, на чьей стороне удача.

  Наконец мы добрались до выхода из оврага. Под ногами хлюпало, спина затекла от постоянного движения пригнувшись, бинокль лупил меня в грудь при каждом шаге. Представляю, каково было солдатам.

  Я протер бинокль и глянул на здания, которые виднелись сквозь туман. На крыше одного я заметил силуэты нескольких солдат, но, похоже, смотрели они не в нашу сторону.

   - Рота! Ползком выдвинуться на позиции по линии от того разлапистого дерева до валунов! Пулеметной команде - станковые по флангам, ручные - рядом со мной, по центру.

  Указанная мной линия была метрах в тридцати от первых зданий, и я молил Бога, чтобы нас не заметили.

  Солдаты ползли по мокрой от росы траве, занимая свои места для атаки. Я занял позицию за кочкой, почти по центру. Вахмистр Перец с ручным пулеметом, Панкратов с карабином и субтильный подносчик пулеметных лент Фишер составили мою охрану. Мамсуров-посыльный тоже затаился где-то неподалеку. Стеценко орудовал на левом фланге.

  Вдруг повисла тягучая тишина. Похоже, лоялисты отбили атаку бригады, и теперь наш полковник перегруппировывал силы. Что было с седьмой стрелковой ротой? Я не хотел об этом думать.

  Вдруг в голове прояснилось, ритм сердца пришел в норму. Пришло четкое осознание - вот оно - самое время! Я вытянул шашку из ножен, расстегнул кобуру с револьвером и встал в полный рост:

   - За Веру и Отечество! Рота-а-а - вперед!!!

  И помчался к городу.

   - Урррра-а-а-а!!! - за мной послышался рев двух сотен глоток и топот сапог по земле. Поехали!

  ***

  Лоялисты попытались открыть огонь, вроде бы кого-то даже задели... Я выдернул левой рукой револьвер из кобуры и выстрелил на бегу пару раз по силуэтам в синих мундирах. Краем глаза заметил, что Панкратов размахнулся и швырнул гранату на крышу...

  Оглушительно грохнул взрыв и нас обсыпало каменной крошкой и осколками...Сверху упало тело в синем мундире...

  Я подбежал к ближайшему зданию и заглянул в окно. Громадный детина в синем мундире дергал затвор винтовки. Выстрелил в него прямо сквозь стекло, пуля попала в бедро и лоялист упал. Над ухом раздался еще один выстрел и грудь синемундирника расцвела красным... Панкратов! Он тут же прикладом высадил окно и забрался внутрь. Я зацепился носком сапога за какой-то выступ в стене и ввалился в дом. Следом за мной карабкались еще бойцы моей роты. Слышалась стрельба и грохот в других домах.

  Мы с Панкратовым принялись обыскивать здание. Когда поднимались по лестнице на второй этаж, навстречу нам выскочили два лоялиста - один держал наперевес винтовку с примкнутым штыком.

  Я крутанул шашкой восьмерку, сильно врезав по стволу винтовки и, присев, полоснул синемундирника по голени.

   - А-а-а-а-а... - тон голоса лоялиста с каждой секундой становился все выше...

  Панкратов в обнимку со вторым лоялистом скатился с лестницы, издавая дикий рев и норовя направить ствол карабина на врага. В итоге ему это удалось, и он выстрелил в живот своему противнику. Тот обмяк. Панкратов вскочил, очумело потряс головой и выстрелил лоялисту в голову.

   - Чтоб не мучился... - пробормотал он. - А с этим что делать?

   - Перевязать, связать, допросить. Займись. Для допроса найди кого из капралов.

  Панкратов склонился над 'моим' лоялистом. Я утер рукавом пот с лица и стал подниматься по лестнице.

  На втором, мансардном этаже никого не было. Я шашкой подковырнул оконную раму, выдернул ее и вылез на крышу. За трубой можно было укрыться, и я решил устроить здесь наблюдательный пункт.

  Мой бинокль был расколот надвое. Револьверная пуля застряла в одном из окуляров и даже порвала мне гимнастерку... Оказывается, меня чуть не убили... И как я не почувствовал удара? Пришлось его выбросить и рассчитывать только на собственные глаза.

  Рота заняла что-то около двадцати домов на окраине города. Похоже, мы навели среди господ лоялистов немалую панику, дальние окраины горели - похоже, поработали сорокапятки. В районе ратуши тоже клубился дым и оттуда слышался какой-то лязг и грохот.

  Я наметил позиции для пулеметов - два четырехэтажных здания и водокачка. Надо бы послать кого-нибудь к пулеметной команде, пусть занимают. Как же я проклинал отсутствие раций... Я крикнул:

   - Эй, там! Посыльного ко мне!

  Лоялисты куда-то растворились. Похоже, перегруппировываются. Я не очень-то представлял, что делать дальше, и решил закрепиться в домах. Когда появился посыльный, я сказал:

   - Бегом к пулеметной команде, пусть занимают те здания и водонапорную башню!

  Посыльный исчез. Я спустился с крыши и принялся командовать. Солдаты выбрасывали из домов мебель, перегораживали улочки баррикадами. Мы оставили несколько домов и теперь держали квартал с водокачкой по центру.

  Позиция была неплохая - подойти к нам можно было только по двум нешироким улочкам, или дворами, или с тыла - по тому самому овражку, который использовала наша рота. Мы могли довольно долго здесь держаться, если только гаубицы лоялистов не обратят на нас внимание...

  Мимо меня пробегал Лемешев - толковый капрал из второго взвода. Яокликнул его:

   - Лемешев! Разведайте там по поводу подвалов, погребов, ну и так далее! Если лоялисты развернут гаубицы...

   - Понял. Господин поручик, подкрепление придет?

   Ах, черт! Как же это я?!

   - Лемешев! Организуй Мамсурова, пускай дует в бригаду за подкреплением!

   Капрал козырнул и отправился выполнять приказы. Сколько у нас оставалось времени до тех пор пока лоялисты очухаются?

   Оказалось - нисколько. Матерная брань, хлопанье выстрелов и какой-то грохот, доносящиеся со стороны одной из узких улочек, дали понять, что короткая передышка закончилась. Синие мундиры мелькали в окнах домов, укрывались за какими-то бочками и ящиками, перебежками продвигались по улице в нашу сторону. С водокачки ударили пулеметы команды Перца, заставив лоялистов спрятать головы. Мои ребята садили вдоль улицы из карабинов, время от времени показываясь из-за баррикады. Солдаты, засевшие в зданиях, пока не обнаружили свои позиции. Кто там командиром? Вишневецкий? Молодец! Подпустить поближе - и потом гранатами...

   К этому времени я забрался на свой наблюдательный пункт на крыше, прихватив винтовку старого образца - дальнобойность могла мне пригодиться. Отсюда было видно, что неприятель накапливает силы в двух кварталах от нас, занимает позиции для броска через дворы. Что происходило на второй улочке, понять было сложно - обзор закрывала раскидистая крона дерева.

   Между ветвями замелькало что-то белое. Флаг?.. Раздалось хрипение, повизгивание и вдруг - голос из громкоговорителя:

   - Господа имперцы! Не стреляйте! К вам идет парламентер! Вышлите офицера для организации встречи! - и так несколько раз.

   Я кубарем скатился с крыши и побежал к позициям Вишневецкого. Вездесущий Стеценко пристроился рядом и, на бегу, пропыхтел:

   - Мамсуров ведет три роты по оврагу. Тяни время, через двадцать минут будут...

   Я забрался на второй этаж здания, в котором была позиция подхорунжего Вишневецкого. Его усатая раскрасневшаяся физиономия тут же возникла передо мной.

   - Господин поручик! Разрешите организовать встречу с парламентером?

   - Организуй мне лучше белый флаг. Сам пойду...

  Через минуту он принес мне какую-то белую тряпку, я взял из рук ближайшего бойца винтовку (моя валялась, безбожно забытая, на месте импровизированного наблюдательного пункта на крыше), нацепил на штык тряпку - и (О, Господь Всемогущий!) заметил, что это наволочка, вся сплошь в изящном кружеве!

   - Вишневецкий!!!... Застрелю! - рявкнул я.

  Со стороны вражеских позиций снова забормотал громкоговоритель, из-за стены показался белый флаг. Я крикнул в окно:

   - Эй, лоялисты! Не стреляйте, высылаем офицера! - и, ребятам: - Прикройте. Не поминайте лихом.

   Схватил винтовку с дурацкой наволочкой и лихо спрыгнул на кучу щебня прямо из окна второго этажа. За спиной слышал клацанье затворов - бойцы готовились в случае чего подороже продать мою жизнь.

   Разгоняя в голове мрачные мысли, я двинулся навстречу фигуре в синем мундире и с белым флагом. Кстати, его флаг смотрелся солиднее - нормальное древко с обрывком белой простыни.

   Подойдя на расстояние в пару метров, я отсалютовал и сказал:

   -Добрый день. Чем обязан?

   Лоялист вяло махнул рукой и буркнул:

   - А, поручик, как будто ты не знаешь...

   - Может и знаю. Но хотелось бы от вас это услышать, - важная птица мне попалась, вон какие эполеты, хотя выглядит не намного старше меня.

   - Да вот хотел бы обсудить от лица эмиссара Новодворского условия почетной сдачи гарнизона...

   Я поперхнулся. Условия сдачи?!? Эмиссар Новодворский?! Какого лешего он говорит? А лоялист еще больше вверг меня в ступор следующей своей фразой:

   - Дурак он, наш Новодворский. Отбил вашу атаку с холмов и с вашего правого фланга, а основные силы проворонил... Вы, вообще, кто?

   - Сводно-гвардейская бригада. Честно говоря, мы не планировали принимать капитуляцию... - я говорил сущую правду, и думать я о таком не мог, готовились каждый квартал с боем брать.

   В глазах вражеского парламентера мелькнуло какое-то неясное чувство. Он опустил взгляд и с усилием выговорил:

   - Послушайте, господин поручик... Поймите, здесь ведь учебный центр, ребята желторотые совсем, только от мамкиной юбки... Два батальона всего ветеранов, так тех вашим обходным маневром, который через холмы, так потрепало, что название одно осталось... Я за нас, командиров не прошу, я за ребят прошу! Не надо как под Запольем... Они ведь не идейные даже, набрали так, кого попало...

   Когда он сказал про Заполье, я понял, в чем дело. Тогда кавалерия захватила в плен три сотни лоялистов и порубила всех саблями. При этом сначала рубили руки, потом головы. Ненавижу кавалерию! А этот суровый мужик просил за своих ребят, новобранцев. Он думал что мы - главные силы бригады! А мои слова о том, что мы не планировали принимать капитуляцию, он воспринял так, как будто мы не собирались брать пленных! Только баек о зверствах имперцев нам не хватало...

   И будь я проклят, если не раскручу эту ситуацию насколько возможно!

   - Ну что ж, - я постарался говорить как можно более сурово. - Я не уполномочен вести такие переговоры. Могу лишь обещать, что походатайствую перед начальством. Кроме того, уверяю вас, мои подчиненные не тронут пленных...

   Лоялист посмотрел на меня благодарно.

  ***

  Через два часа подошедшие на помощь к нам роты разоружали лоялистов. Потрепанная бригада входила в город. По итогам мы взяли в плен около четырех тысяч недообученных рекрутов и еще три сотни закаленных в боях вояк.

  Я смотрел на солнце и жмурился. Как же это так вышло, что штурмроту приняли за основные силы бригады? Лоялистские командиры, да и давешний парламентер скоро поймут, что дико ошиблись и проклянут тот день, когда родились...

  Перед моими глазами мелькнуло что-то белое и до боли знакомый голос сказал:

   - Э, герой-дипломат! Пока товарищи кровь проливают, он тут наволочкой размахивает! Цирк-шапито какой-то! Непорядок, поручик!

  Это был Феликс с эпично перевязанным лбом и той самой наволочкой в руке.

   - Уверен, этот случай занесут в учебники. А наволочку твою в музей войны поместят! - сказал он и помахал у меня перед носом изящными кружевами.

  КАПЕЛЬ

  С черепичных крыш зданий барабанили крупные капли талой воды, добавляя шаловливые нотки в четкий ритм походного марша. Рокотал барабан, ротный флейтист старался вовсю, выводя мелодию. Солдатские сапоги дружно топтали чуть сыроватую землю дороги.

   - Эй, ты чего такой кислый? - Феликс смотрел сверху вниз, с седла.

  Под ротмистром выплясывал красивый серый жеребец, с короткой гривой и выразительными глазами.

  Я устало махнул рукой. На душе было тяжко, хотя ясной причины этому не наблюдалось.

   - Смотри, день какой! - Феликс тронул поводья, и конь с места взял в галоп, оставив после себя небольшую радугу в поднятых копытами брызгах из лужи.

  Денек и правда был хоть куда: настоящий, весенний. Я видел, что люди как-то приободрились, исчезла эта гнетущая атмосфера, которая царила в моей штурмроте весь февраль и март. А у меня в голове витали какие-то нехорошие предчувствия, смутные и неясные.

  Издалека, обернувшись в седле, ротмистр Карский крикнул мне:

   - Эй, пехота! Я вперед, найду вам местечко потеплее, чтоб задницы себе не простудили!

  Солдаты одобрительно погудели ему вслед. Любят они Феликса - он же у нас герой. А меня? Любят меня солдаты?

  Колонна двигалась по обочине дороги, постепенно обгоняя меня. Сутулая фигура Стеценко отделилась от строя и двинулась ко мне.

   - Поручик! - сказал он, закуривая. - Вот я тебя никак не пойму... Зима была, в окопах мерзли, жрать было нечего - ты ходил, улыбался, анекдоты травил. Сейчас - солнышко, теплынь - а ты пасмурный как тот филин. А?

  Я задумался о том, почему филин может быть пасмурным, потом тряхнул головой и ответил:

   - А, не бери в голову. Лучше подумай, где солдат разместим.

   - Так ротмистр Карский вроде...

   - Ну да, ну да... А если ночевать в поле придется? Без палаток у нас полроты завтра легкие выкашливать будет. Бегом в обоз, узнай про палатки.

  Стеценко мрачно глянул на меня, выплюнул папиросу и сказал:

   - Язва ты поручик. Докурить не дал, тьфу на тебя,- он махнул рукой и пошел в направлении, противоположном движению колонны.

  Я ухмыльнулся и вспомнил старую армейскую мудрость: 'Чем бы боец ни занимался, лишь бы задолбался'. Пускай в обоз сходит, вреда в этом никакого не будет, а вопросы дурацкие от него закончатся.

  Я, придерживая шашку на боку, побежал вдоль колонны в положенное мне место - в авангард.

  Ротный штандарт вяло полоскался на ветру, флейтист с барабанщиком пока не играли, отдыхая. Небольшой городок, через который мы проходили был нейтральным, лоялистов здесь замечено не было, и слава Богу. Процедура зачистки города 'от чуждых элементов' весьма малоприятна... Хотя наше командование принципиально придерживалось политики 'чистых рук' и 'лица, чья связь с противником не доказана' никаким репрессиям и не подвергались, я думаю мало кому понравится, когда в дом врывается десяток солдат и переворачивают все вверх дном в поисках синемундирников или доказательств сотрудничества с врагом хозяев дома... В прифронтовой полосе это было обычным делом, и тем более на только что занятых территориях.

  Из окон выглядывали девушки и строили глазки солдатам. Волей-неволей мои бойцы оправлялись, подтягивались и старались выглядеть как можно более браво.

  Ко мне подбежал капрал Лемешев и козырнул:

   - Господин поручик, разрешите...

   - Говорите, Лемешев.

   - Тут такое дело... - он замялся. - Этот городок называется Тренчин, я родом с хутора неподалеку..

   - Ну и? Отпроситься хочешь?

   - Невеста у меня недалеко живет, за следующим перекрестком, господин поручик...

   - Ну, так давай бегом к ней, Лемешев! Чего стоишь? Давай-давай! - глядя на счастливую спину бегущего Лемешева, я крикнул ему вслед: - С утра чтоб нашел роту и явился ко мне!

  Барабанщик с флейтистом понимающе улыбались, я, собственно, тоже.

  Когда мы проходили мимо следующего перекрестка, я увидел, что на крыльце кирпичного двухэтажного дома Лемешев вовсю целуется с какой-то симпатичной светловолосой девушкой. Солдаты загомонили, раздались смешки, но тут Панкратов из пулеметной команды крикнул:

   - Капралу Лемешеву - ура!

   - Ура, ура, урааа!!! - откликнулась рота.

  Лемешев, очумелый и счастливый, оторвался от улыбающейся невесты и помахал нам рукой.

  Барабанщик взялся за палочки, флейтист поднес флейту к губам и, переглянувшись, они снова завели походный марш.

   Мы выходили из городка по дороге, петляющей между полями, на которых зеленели озимые. На душе было радостно.

   ***

   - Смотри, что я присмотрел! - сказал Феликс, указывая мне рукой на раскинувшуюся на пригорке усадьбу. - Там флигель большой, солдаты поместятся, а офицеры в доме заночуют. Управляющий - из сочувствующих. Обещал даже ужин с хозяйкой организовать. Пани Бачинская, вроде как молодая и очень даже хорошенькая, вот как!

   Я удивленно покачал головой:

   - Знаешь, ротмистр, ты продолжаешь меня удивлять своими талантами...

   Феликс приосанился и сказал:

   - Во-от! Цени! Чтоб ты без меня делал?

   - Спал бы в палатке, вот что, - буркнул я и зашагал к усадьбе.

   Солдаты уже располагались во дворе. Поставили винтовки в козлы, кто-то сушил портянки, другие разожгли костер и варили что-то в большом котле. Панкратов, мой старый знакомый, развалился на копне сена, положив руку под голову и пожевывая травинку.

   Я расстегнул одну пуговицу на воротнике, оглядел двор и, приметив поленницу рядом с разобранным станковым пулеметом команды вахмистра Перца, направился туда, намереваясь присесть там и вытянуть ноги.

   Сидя на поленнице, я хорошо видел большой белый дом, с колоннами и большим балконом над входом. В какой-то момент на балконе появилась стройная фигурка в платье. Хозяйка?

   Опершись на перила, девушка осмотрела двор, остановилась взглядом на мне, а потом как-то изящно развернулась и упорхнула в дом.

   Через секунду офицеров пригласили осмотреть комнаты для ночлега. Я повосхищался настоящей кроватью с матрасом и резными ножками, бросил вещмешок в угол, умыл лицо в умывальнике, глянул в зеркало на недельную щетину, провел рукой по щеке, хмыкнул и отправился искать ужин.

   Ужин нашел меня сам. Пани Бачинская прислала управляющего пригласить 'господ офицеров отужинать'. Я отправился за управляющим, на ходу разглаживая форму и оправляясь.

   - Кавалер ордена Святого Георгия, господин поручик..эээ... - управляющий замялся, не зная, как меня представить.

  Я отодвинул управляющего, и как можно более искренне улыбнулся и сказал:

   - Здравствуйте!

  Пани Бачинская как-то незаметно перехватила инициативу в свои руки, рассадила всех за стол, причем Феликс оказался по правую руку от обаятельной хозяйки, а я напротив. Я откровенно наслаждался вечером - еще бы! Домашняя еда, человеческое вино и симпатичная пани, которая смеялась над сомнительными шуточками Феликса, внимательно слушала байки Вишневецкого и поглядывала на меня своими светло-карими глазами.

  Я совсем разомлел от выпитого вина. Или от взглядов пани Бачинской? Скорее всего от того и от другого. Я уже полгода не видел таких симпатичных и ухоженных девушек, а пани, кроме этого, обладала обворожительной улыбкой и приятным голосом.

  Вишневецкий играл на рояле, а пани исполнила несколько песен, в основном дремучая лирика, которую я не очень-то жаловал. Однако после полугода маршей и строевых песен ее голос показался мне ангельским. Что-то такое защемило на сердце, появилось смутно знакомое чувство, как будто я упускаю что-то очень важное, значимое...

  После ужина все вышли на балкон. Солдаты внизу жгли костры, пели. По-хорошему нужно было проверить караулы. Мне стало жалко своих разомлевших подчиненных, и я, оставив Стеценко и Вишневецкого в доме, отправился вниз. Когда я спускался по лестнице, пани Бачинская, стоявшая рядом с Феликсом, послала мне воздушный поцелуй и сказала:

   - Доброй ночи, поручик!

  Я козырнул по привычке, потом понял свою оплошность, улыбнулся и сказал:

   - Доброй ночи, пани. Спасибо за гостеприимство - от меня и от солдат.

   Я гулял под весенними звездами, переговаривался с караульными и думал о пани Бачинской. И потом, когда лежал в настоящей постели, пятый раз за полгода, тоже думал о ней.

  ***

  Я нашел подснежники у стены флигеля - пять нежно-фиолетовых цветочков. Какого черта я решил сорвать их и подарить очаровательной хозяйке, не знаю...

  Поднимаясь по лестнице, к комнате хозяйки, я думал о том, как со словами благодарности подарю ей цветы и скажу какой-нибудь очередной корявый комплимент. Наверное, ей часто говорят комплименты...

   Дверь спальни пани Бачинской тихонько отворилась, и оттуда выскользнул Феликс, на ходу заправляя гимнастерку в галифе. Он что-то насвистывал себе под нос, сбегая по лестнице, и удивленно воззрился на меня, остановившись.

   - Ты чего здесь? - как-то неуверенно спросил он.

   - А... На балкон хотел выйти... - я смял за спиной подснежники в кулаке.

   - Так это тебе другая лестница, слева от входа... - и быстро сбежал вниз по лестнице.

   Я стукнул кулаком с подснежниками в стенку. Ну надо же! Чего уж тут непонятного?..

   СКЛАД

  Проклятая слякоть забивалась за шиворот, в сапоги, в перчатки, в душу.

  Ненавижу зиму. Но марку приходилось держать - боевой дух моей штурмроты упал гораздо ниже ртутного столбика на термометре.

  Четвертый день мобилизованные в лоялистском городке подводы вывозили нас из окружения. Первые два дня все было терпимо - лошадки резво бежали по твердой замерзшей дороге, лоялистов не попадалось, мы делали по 60-70 километров в день. На третий день ударила оттепель, и начали заканчиваться припасы. Где их взять, эти припасы, когда вокруг только сожженные лоялистами хуторки или укрепленные пункты с гарнизонами?

   - Господин поручик, разрешите обратиться? - Фишер из пулеметной команды соскочил со своей телеги и поджидал меня на обочине.

   - Обращайтесь, Фишер, - вяло махнул рукой я.

   - У пулеметной команды закончилась тушенка. Крупы совсем нет, с сухарями тоже проблемы. В других подразделениях ситуация не лучше.

  Я потер лоб ладонью. Если уж интеллигент-Фишер обратился с таким монологом - значит, все наши дела оставляют желать лучшего.

   - Спасибо, Фишер. Вы свободны, - сказал я и солдат побежал догонять телегу с пулеметной командой.

  Я пытался найти какой-нибудь выход из ситуации. Выход был только один - найти еду и крышу над головой.

   - Стеценко! Карту! - потребовал я.

  Он сидел, свесив ноги на другом крае телеги, и начал рыться в планшете, бурча при этом:

   - Жрать нечего, ноги мокрые, командир ругается - отлично день проходит, знаете ли!

  Но карту все-таки нашел и даже развернул на нужном месте.

   - Вот, мы здесь, - сказал Стеценко.

  Я осмотрел карту, сразу мысленно вычеркнул в голове несколько возможных мест. Потом мой взгляд наткнулся на проселочную дорогу, ведущую, судя по карте вглубь леса, и там прерывающуюся.

   - Так. А это что такое? - вслух проговорил я.

  Стеценко переполз ко мне, посмотрел, куда на карте указывает мой палец и небрежно так сказал:

   - Пф-ф, это контрразведка перемудрила. Базы тактического резерва отмечать на карте нельзя, а дорогу к ним - можно. Вот умора, а?

   Ничего себе умора - база тактического резерва! Стоп! Это выход!

   - Ро-ота, слушай мою команду! - поднялся во весь рост на телеге я. - Через пять верстовых столбов будет поворот направо. Сворачиваем!

  Солдаты на телегах загомонили, оживились, получив четкий приказ. Лошади пофыркивали, пытаясь быстрее протащить телеги по дорожной грязи.

  Поворот мы чуть не проворонили. Никакого указателя, так - две колеи и все.

   - Оружие к бою! Первый взвод - в головной дозор! - командовал я.

  Подбежал Вишневецкий:

   - Господин поручик, что там такое?

   - Если повезет - все, что нам нужно. Если не повезет - лоялисты. А скорее всего - и то, и другое.

   - Понял, - сказал он и убежал к своему взводу.

  Солдаты спрыгивали с телег в грязь и мокрый снег, тихонько матерились, готовили оружие. По моим расчетам база должна была находиться за ближайшей рощей, и поэтому двигаться нужно было осторожно.

  Скоро прибыл посыльный из дозора - рядовой Мамсуров. Мамсуров вообще часто бывал посыльным - бегал быстро.

   - Господин поручик, там... - Мамсуров задыхался от быстрого бега. - Там десятка четыре лоялистов! Жратвы у них - во! - солдат сделал жест пальцем по горлу.

  На секунду повисла мертвая тишина. Бойцы переглядывались, а потом защелкали затворами винтовок, зашумели и стихийно двинулись в сторону базы.

   Командиры охрипли строить солдат в боевые порядки, пытаясь придать упорядоченность неожиданному порыву.

  Лоялисты нас не ждали. Первыми же залпами была сметена охрана ворот, потом солдаты ворвались внутрь и прикладами, кулаками и штыками раскидали синемундирников и в общем порыве бросились к дверям склада - длинного здания с железной крышей.

  Вахмистр Перец из пулеметной команды грозным рыком остановил бойцов, и они расступились, дав пройти мне и Стеценко. Все-таки остатки дисциплины у них сохранились.

  Кто-то из бойцов протянул мне связку ключей, и мне удалось подобрать подходящий. Замок клацнул, тяжелые створки отворились, и бойцы хором ахнули.

  ... стеллажи, заставленные банками с тушенкой, консервированными фруктами и овощами. Ящики с галетами, крупой, яичным порошком. Сыры на верхних полках, свисающие с потолка копченые окорока и колбасы... Вино в бутылках, спирт в канистрах, шоколад в плитках - у меня в голове помутилось, а в животе заурчало, когда я взглядом обвел этот огромный склад!

   - Хватит на всех! - заявил я. - Вахмистр, организуйте раздачу продуктов питания немедленно!

  Своими словами я, видимо, предотвратил солдатский бунт, бессмысленный и беспощадный.

   ***

   - Часовые... Э-э-э... - Стеценко лежал на груде мешков, его расстегнутая шинель была в крошках от галет, рядом лежала вскрытая банка тушенки, в руке он сжимал почти пустую бутылку вина. Вдруг он запел: - Ча-асовы-ы-ые на посту, пу-уговицы в ряд! Ярче сол-неч-но-го дня золотом горят!

   - Стеценко! Что часовые, я спрашиваю? - я сам тоже выпил, но немного - грамм пятьдесят спирта, для профилактики простудных заболеваний.

   - Бдят! - сказал Стеценко и всхрапнул.

  Я пнул его в подошву сапога, но Стеценко не отреагировал. Ну и черт с ним.

  Сейчас вся моя штурмрота представляла из себя нечто подобное - нас можно было взять без единого выстрела, тепленькими. Я вышел на улицу и подошел к курящему здесь же Вишневецкому - он, наверное, единственный кроме меня был адекватным сегодня.

   - Останемся здесь на пару дней? - спросил Вишневецкий.

   - Останемся. Только этот бардак надо будет прекратить, завтра же.

   Вишневецкий кивнул и мы с ним пошли в обход склада, выполнять обязанности часовых, которых и в помине не было.

   ***

  Первым их заметили караульные, которые ближе к обеду вылезли-таки на крышу и осматривали окрестности, покуривая шикарные папиросы из запасов тактического резерва.

  Когда я взобрался на крышу, чтобы разобраться в ситуации, мне стало не по себе. В каком-нибудь километре от нас по дорогу тянулся огромная колонна беженцев. В бинокль я разглядел детей, женщин. Мужчин почти не было, по крайней мере, я разглядел только пару стариков.

  Видимо, нас тоже заметили, поскольку колонна остановилась и к нам направился как раз один из этих стариков.

   - Рота, в ружье!!! - закричал я.

  Солдаты забегали, пытаясь найти свое оружие и оправиться после вчерашних обильных возлияний и сытной пищи.

  Через несколько минут солдаты рассредоточились, заняли позиции у окон, за забором, на крыше. Я и заспанный Стеценко пошли навстречу старику, который нерешительно остановился метрах в пятидесяти.

  Старик близоруко щурился, пытаясь разглядеть нас. Видимо ему это удалось, поскольку он приосанился, поправил свой изрядно потертый полушубок и сказал:

   - Ну слава те Господи, имперцы! - при этом 'имперцы' он произнес с ударением на первом слоге. - А я-то уже думал... Господин поручик, разрешите обратиться?

  Дедок явно служил в молодости, выправка у него была будь здоров!

   - Обращайтесь, - улыбнулся я.

   - Там, - он указал за спину, - две тысячи людей, мы из Перепутья бежим от башибузуков уже вторую неделю. Ни еды, ни теплой одежды толком нет, а что было - все в ход пошло. Господин поручик, там дети малые... Помогите чем сможете? Я ж не для себя прошу...

  Стеценко только фыркнул за моей спиной, а я повернулся, шикнул на него, а старику сказал:

   - Что уж тут... Поможем, чем сможем. Заворачивай сюда свою колонну!

   ***

  Я оглядел пустой склад и пнул носком сапога картонную коробку из-под галет. Если честно, мне было немного жалко всего того изобилия, которое перло здесь из всех углов еще вчера вечером.

  Но оно того стоило! На всю жизнь запомню ту девочку лет семи, которая уплетала за обе щеки тушенку с галетами, а потом посмотрела на меня и сказала: 'Спасиба, дядя офицел!'.

  Эти люди были нам благодарны настолько, насколько это было возможно. Сначала солдаты хмурились, отгружая ящики с припасами, но потом, ловя благодарные взгляды женщин, оттаяли и даже помогали организовать кормежку всей этой массы народа.

  В животе у меня заурчало - все-таки не ел с утра, замотался и как-то забыл про еду. Я развернулся на каблуках и зашагал к выходу из склада.

   - Господин поручик! С нами перекусите?

  На каких-то тюках сидели солдаты во главе с вахмистром Перцем и чем-то хрустели. Я подошел к ним, достал из кармана фляжку со спиртом и сказал:

   - Предлагаю культурный обмен, бойцы.

   - О-о-о, - ребята оживились, и несколько рук протянули мне сухари.

   - Из старых запасов? - спросил я и захрустел сухариком.

  А что? Нормально!

  ПРЕТОРИАНЦЫ

   - Огонь! - крикнул я, разрывая легкие.

  Окопы полыхнули залпом, а потом зачастили, захлопали одиночными выстрелами. Я ловил в прорезь прицела чужой винтовки синие мундиры и стрелял, стрелял... Свистнула пуля. Я пригнулся - и вовремя - по брустверу простучала пулеметная очередь.

   - М-мать! - ругнулся я.- Откуда у них пулеметы?!

  Стеценко скрючился у стенки окопа, костяшки пальцев у него побелели - он мертвой хваткой держал револьвер в одной руке, а другой пытался расстегнуть верхнюю пуговицу гимнастерки.

   - Ручные, с дисковым магазином. Альянс, паскуды, несколько вагонов этого добра синемундирникам прислали, - мой зам приподнялся, пальнул пару раз из револьвера и спрятался обратно в окоп. - Теперь они нам вставят!

   - Еще посмотрим, кто кому вставит, - неуверенно сказал я и, пригнувшись, побежал по линии окопов в блиндаж.

  Черт бы побрал этот полустанок, эту железнодорожную развилку и лоялистов, которым она позарез необходима!

  Когда я вошел в блиндаж, снаружи грохнуло, мне на фуражку и шинель посыпался песок. В углу солдат-связист ковырялся в рации.

   - Боец! Связь будет?

   - Минуту, господин поручик!

   - Позовешь меня, я сверху буду.

  Я развернулся на каблуках и вылез в окопы. Ох, мать-перемать! Лоялисты снова шли в атаку.

  Под прикрытием нескольких броневиков, которые поливали наши окопы огнем из пулеметов, густые цепи синих мундиров продвигались к нашим окопам.

   - Ро-ота! Гранаты - товсь!!! - заорал я и бегом побежал к расположению пулеметной команды на правом фланге.

   - Вахмистр! Прекратить огонь! - приказал я.

  Вахмистр Перец удивленно выпучился на меня, но дал отмашку своих пулеметчикам.

   - В чем дело, поручик?

   - Всем укрыться в окопах! Подпустим их поближе. Мамсуров, раздать бутылки с зажигательной смесью!

  Чернявый боец, исполняющий обязанности посыльного рванул за бутылками. На несколько секунд над окопами моей роты повисла тишина.

   Я помедлил, глядя, как солдаты разбирают гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Уже слышались выкрики лоялистских командиров, рокот моторов броневиков.

   - Ну, с Богом, - проговорил я, и потом уже гаркнул во всю глотку: - Дава-ай!

  Одновременно с бойцами я поднялся в окопе в полный рост и приложил винтовку к плечу.

   - О-огонь!

  Что-то около пятидесяти человек в синих мундирах оказались в наших окопах. Завязалась рукопашная. Какой-то рябой лоялист кинулся на меня, на ходу дергая затвор. Я видел грязь на штыке, трясущиеся пальцы своего врага... Отшвырнув бесполезную винтовку я кинулся ему под ноги, повалил, принялся выкручивать винтовку у него из рук. Он пару раз больно пнул меня ногой, а потом я отпрянул, дернул из кобуры револьвер и выстрелил ему в грудь.

   К этому времени все закончилось. Я попытался отереть грязь с лица рукой, но только больше запачкался. На поле перед окопами горели уже четыре броневика, лоялисты откатывались на свои позиции, не заботясь о мертвых и раненых товарищах, синие мундиры которых покрывали пространство перед окопами.

   Бойцы выбрасывали трупы врагов из траншей, перевязывали раны. Фишер из пулеметной команды накрывал тела погибших соратников брезентом. Мы потеряли восемь человек.

   - Господин поручик, вас вызывают! - крикнул связист из блиндажа.

   Ну надо же! Как они вовремя, однако. Через минуту я был у рации.

  На связи был незнакомый мне полковник по фамилии Барковский. Он кричал очень громко, но из-за помех и стрельбы я его еле слышал:

   - ...до прибытия состава на полустанок! ....любой ценой, слышите!!! Обеспечьте выгрузку личного состава... ...частей особого наз.... ....полустанок до последней капли крови!

  Я закатил глаза: любой ценой, до последней капли крови... Как меня все это достало! Но части особого назначения - это хорошо. Я их в деле не видел, но по слухам они ребята серьезные. И называются как-то интересно, на римский манер...

  Снаряд рванул совсем рядом и из окопов послышались крики - зацепило кого-то из бойцов.

   - Санита-а-ар! - орал кто-то.

  Я выскочил из блиндажа суматошно огляделся, отметив краем покосившееся здание полустанка на фланге нашей линии обороны, жмущихся к стенкам окопов солдат, задранное вверх покореженное дуло пулемета и иссеченный осколками кустарник между нашими позициями и позициями лоялистов.

  И как нам было обеспечить выгрузку?

   - Вишневецкий!

   - Я! - молодой комвзвода возник как из-под земли.

   - Бери свой взвод, пару пулеметов и дуй к полустанку - укрепитесь там, зря не высовывайтесь. Мы ждем подкреплений, нужно продержаться, пока не прибудет поезд!

  Вишневецкий кивнул, козырнул, а потом спросил:

   - Господин поручик, а когда он прибудет?

   - Надеюсь что скоро, Вишневецкий, очень надеюсь...

  Я видел, как он пригнувшись бежит к своим людям, по пути рассказывая всем о подкреплении, как приободряются солдаты. Пожалуй, оставлю на него роту в случае чего... В случае чего? Тьфу ты, что за напасть в голову лезет?

  Пришлось быстро перемещать линию обороны, учитывая потребность прикрыть полустанок да и тот факт что гаубичная батарея лоялистов здорово пристрелялась по нашим позициям.

  Вторая линия обороны была хлипкой: неглубокие окопы, еле-еле укрепленные мешками с песком пулеметные гнезда. Ни тебе блиндажей, ни 'лисьих норок' - беда, в общем.

  Хорошо, что лоялисты дали нам передышку. Не знаю, что у них там происходило, а может мы их просто сильно потрепали, но позиции мы сменяли в довольно спокойной обстановке.

  Долго отдыхать нам не дали. Заняв позицию в окопе, я в бинокль наблюдал нестройные ряды синемундирников, приводящих себя в порядок под прикрытием небольшой рощицы. До нас доносился рокот моторов - значит, броневики были все еще здесь. И за холмами на горизонте не дремала гаубичная батарея.

  Лоялисты пошли в атаку под прикрытием огневого вала - гаубицы лупили метрах в пятидесяти перед первыми рядами синих мундиров. На удивление огонь прекратился недалеко от наших окопов. Я не сразу понял, что они бояться повредить железнодорожное полотно, берегут коммуникации для себя!

  Артобстрел кончился, но легче не стало: до нас добралась их пехота. Мы просто не успели остановить огнем наступающего противника, и на наших позициях завязалась рукопашная схватка. Я вытянул шашку из ножен и, наметив себе вражеского сержанта с саперной лопаткой в руке, бросился в атаку.

  Следующие несколько минут слились для меня в бесконечное багровое мгновенье, которое закончилось пронзительно-звонким свистком паровоза.

  ...Поезд мчался сквозь пелену дыма и грохот взрывов, на всех парах. Два аэроплана прикрытия, сопровождающие состав, сделали вираж и, нарисовав кровавый пунктир огнем своих пулеметов, проредили цепи атакующих лоялистов.

  С лязгом и грохотом состав остановился у полустанка, двери вагонов открывались, оттуда выпрыгивали какие-то люди...

  На нас пошла новая волна атакующих. Моя рота ответила залпами и гранатами, которых почти не осталось, штыками, прикладами и кулаками...

  В какой-то момент мне показалось что мы дрогнем. Слишком уж много было синих мундиров, слишком сильно устали мои бойцы... Стряхнув с шашки капли крови я оглянулся и остолбенел!

  Стройные ряды, черная форма, ротные штандарты реют на ветру. На рукавах - череп и кости, в глазах - молнии и громы, на лица - решимость, вера и преданность. Преторианцы! Личная Его Высочества гвардия! Лоялисты, тоже заметили нового врага и один за одним стали покидать поле боя.

  Офицер - усатый, в зубах сигара - прошелся вдоль строя преторианцев, взмахнул сверкающей саблей, и рокочущим, поставленным голосом скомандовал:

   - Когорта! С песней! Ма-а-арш!!!

  Грохнули сотни сапогов, преторианцы двинулись вперед: оружие наизготовку, шаг ровный... Впереди - песня. У меня голова закружилась от этой песни, я ведь слышал ее, давно, на древней виниловой пластинке... Только слова там были немного другие.

  Вставай, страна огромная,

  Вставай на смертный бой

  С враждебной силой тёмною,

  С проклятою ордой!

  Пусть ярость благородная

  Вскипает, как волна, -

  Идёт война народная,

  Священная война!

  Они так и шли, печатая шаг, не обращая внимание на выстрелы и взрывы. Крепкие глотки пели-орали слова этой будоражащей кровь песни...

   Как два различных полюса,

  Во всём враждебны мы.

  За свет и мир мы боремся,

  Они - за царство тьмы.

  Два броневика выкатились из-за леса, попытались развернуть свои башенки, залить свинцовым дождем колонны преторианцев - куда там! Связки гранат, ручные пулеметы - дымят броневики. И снова:

  Пусть ярость благородная

  Вскипает, как волна, -

  Идёт война народная,

  Священная война!

  Мои бойцы как-то собрались, оправились. Я, неожиданно для себя рявкнул:

   - Рота, стройся!!!

  Бойцы стали плечом к плечу.

   - Р-равняйсь!!! Смир-р-рна! Шагом - марш!

  А впереди преторианцы ворвались на позиции лоялистов, крушили, ломали, сметали все на своем пути...

  Дадим отпор душителям

  Всех пламенных идей,

  Насильникам, грабителям,

  Мучителям людей!

  Пусть ярость благородная

  Вскипает, как волна, -

  Идёт война народная,

  Священная война!

   Не смеют крылья чёрные

  Над Родиной летать,

  Поля её просторные

  Не смеет враг топтать!

   Мы подошли в тот момент, когда лоялистский штаб пытался удрать на легковых автомобилях, а гаубичная батарея прямой наводкой начинала обстреливать потерянные позиции. Мы видели артиллеристов в синих мундирах, здорово попортивших нам кровь, видели и слышали залп из сотен винтовок вслед штабной автоколонне и вильнувшую в кювет последнюю машину...

   - Цепью! В атаку! Бегом - марш!!! - проревел офицер-преторианец, и постепенно ускоряясь, парни в черной форме устремились к вражеской батарее, к автоколонне с разбитыми стеклами и спущенными шинами. Я запоздало повел роту в обход артиллерийских позиций. Мои ребята уже в один голос с преторианцами пели-орали:

  Пусть ярость благородная

  Вскипает, как волна, -

  Идёт война народная,

  Священная война!

  Лоялисты стреляли хорошо, но остановить черную лавину не могли. Да и мы подоспели вовремя - ударили во фланг и сбили их охранение.

   Мы лоялистской нечисти

  Загоним пулю в лоб,

  Отребью человечества

  Сколотим крепкий гроб!

  ...ревели преторианцы, сбрасывая под откос холма гаубицы, безжалостно добивая раненых и опрометчиво сдавшихся в плен врагов. Мои ребята уже уверенно подхватили:

  Пусть ярость благородная

  Вскипает, как волна, -

  Идёт война народная,

  Священная война!

  А я устало сел на мешок с песком, оставшийся от ретраншемента позади орудийных позиций, и, сняв фуражку, отер лицо. Это великолепно, но так не воюют!

  ОККУПАНТЫ

  Пуля срикошетила от каменной кладки и подняла фонтанчик пыли у меня под ногами. Они загнали нас в какой-то цех заброшенной фабрики и не давали высунуть носа.

  Незнакомый корнет скрючился за покрытым ржавчиной прибором непонятного назначения. Он щелкал барабаном револьвера и шевелил губами, то ли повторяя слова молитвы, то ли матерясь.

  Я попробовал выглянуть из окна с разбитыми стеклами. Раздался выстрел и у меня с головы слетела фуражка.

   - Твою мать!

   - Что, ваше благородие, крепко нас здесь прижали? - третий товарищ по несчастью, ефрейтор-сапер, был безоружен, но присутствия духа не терял.

   - Прижали... Все выходы под прицелом держат!

   - Да какие тут выходы? Ворота вот эти и дверца, через которую мы сюда попали! Может, через завод попробуем?

   За окном началось какое-то шевеление, я резко высунулся, пальнул пару раз из револьвера в движущиеся фигуры и спрятался. Сапер подал мне продырявленную фуражку, я отряхнул ее от пыли, вдохнул глубоко и сказал:

   - Можно и через завод. Если только нас там не ждут, - я еще раз вдохнул и сморщился: - Чем так воняет?

  Сапер сделал пару движений ноздрями:

   - Трупом воняет. Давнишним, - потом махнул рукой и, пригибаясь, когда бежал мимо оконных проемов, направился к двери, которая вела в основной корпус завода.

  Корнет посмотрел на меня совершенно безумными глазами:

   - Они нас убьют? Они нас повесят за ноги? Поручик, не молчите! Поручик, почему они нас так ненавидят? Почему они нас хотят убить?

  Его кавалерийский мундир был испачкан и порван в нескольких местах, высокие сапоги потеряли положенный блеск и были покрыты толстым слоем пыли.

   - Мы для них - оккупанты. Им не за что нас любить, - ответил я. - В этом городе никогда не было имперской власти. Ни-ког-да.

   - Какого черта тогда мы здесь делаем, а, поручик? - корнет был совсем плох и с этим надо было что-то делать.

   - Какого черта? Выполняем приказ Его Высочества, корнет! - я повысил голос: - Вста-ать! Смир-рна! Повторите присягу военнослужащего вооруженных сил Империи!

   - Я торжественно клянусь чтить и защищать... - начал он.

  Я привалился спиной к стене и начал считать патроны. Корнет закончил повторять слова присяги:

   - ... то пусть меня покарает Бог и имперские власти, на верность которым я присягнул.

   - Двадцать семь. Не густо. У вас сколько?

   - Что? - корнет немного пришел в себя, перестал истерить и собрался.

   - Патронов сколько?

   - Четыре в барабане и двенадцать запасных.

   - Маловато...

  Вдруг створка ворот приоткрылась, и внутрь забежали трое, в гражданской одежде, но вооруженные. Корнет заметил их первым и высадил все свои четыре патрона в крепыша с обрезом. Стрелял он метко, так что крепыш упал и заорал благим матом.

  Двое тут же спрятались за какие-то ящики, так что я совсем потерял их из виду.

   - Перезаряжайся, корнет! - скомандовал я и потихоньку стал пробираться к позиции противника.

  Я укрывался за кучами строительного мусора, ржавыми станками, какими-то железяками. Мне оставалось две короткие перебежки, когда из-за ящиков высунулась голова в кепке, внимательно вглядываясь в полумрак цеха. Я перекатился за большую деревянную катушку, на какие обычно наматывают высоковольтный кабель.

  Противник среагировал мгновенно - револьверная пуля ударила туда, где я был за секунду до этого. Черт!

  Пока один из врагов, высунувшись по пояс из-за укрытия, пытался выцепить корнета, второй ползком стал двигаться в мою сторону. Я видел его в щель между досками катушки, а он и не подозревал о моем местонахождении.

  Он прополз мимо меня, и я в деталях видел его поношенный вельветовый пиджак, штаны в полосочку, стоптанные подошвы сапогов. В руках он держал карабин той же модели, что использовали и мы.

  Револьвер два раза дернулся в руке, и под врагом расплылась лужа крови. Он умер, не издав ни звука.

  Парень с револьвером, за ящиками, понял, что остался один, матюгнулся и попытался отступить к приоткрытым воротам. Ему это удалось, но корнет успел метким выстрелом продырявить ему ногу, так что последние шаги он преодолел с дикими воплями. Оказывается, в кавалерии еще и стрелять учат!

   - Поручик! Что дальше?

   - Собрать оружие и боеприпасы.

  Корнет бросился к подстреленному им крепышу и принялся шарить у него по карманам. Вынув откуда-то заляпанную кровью горсть патронов, он переменился в лице и его вырвало.

   Когда спазмы прекратились, корнет проговорил:

   - Я до этого никогда... В людей...

   - М-да... Давно в действующей армии?

   - Неделю...

   - Молодцом держишься. Протри патроны, если не хочешь чтобы ствол оружия разорвало.

  Корнет кивнул и какой-то тряпкой стал вытирать патроны от крови.

  Я подобрал карабин, вытянул из карманов пиджака убитого две запасные обоймы. Во внутреннем кармане лежала фотокарточка: убитый мной парень, какая-то женщина в платье с передником и мальчишка, белобрысый, стриженный под 'канатку' и лопоухий. Семейный был, черт побери! В этот момент приоткрылась дверь, ведущая из цеха в главное здание завода.

   - Ваше благородие, вы живы?

   - Живы, ефрейтор. Что там у тебя?

  Сапер, переступая через нагромождения металлического хлама и хрупая сапогами по строительному мусору, подошел поближе, и я протянул ему карабин:

   - Справишься?

   - Разберемся, - сказал он и щелкнул затвором. - Там можно пройти, но вонь такая, что блевать тянет.

   - Жить захочется - потерпим. Корнет!

  Кавалерист, все еще с бледным лицом, подбежал к нам. За окном раздались крики:

   - Смерть имперским оккупантам! Мы вас за ноги подвесим! - акцент был жуткий, надо сказать.

   - Н-надо поскорее отсюда выбираться, - проговорил корнет и щелкнул барабаном револьвера.

   Сапер отворил деревянную дверь с облупившейся краской и нырнул в темноту. Мы последовали за ним.

   - Здесь черт ногу сломит, так что поаккуратнее, поаккуратнее, - бормотал ефрейтор.

  Воняло жутко. Мы пробирались почти вслепую, ориентируясь на тусклый свет небольших грязных окошек, находившихся под самой крышей. Корнет щелкнул зажигалкой и тут же закрыл рот ладонью. Я тихо выматерился: вокруг нас лежали трупы. Видимо, здесь с месяц назад столкнулись какие-то две местные группировки: военной формы видно не было, а вот холодное оружие валялось в изобилии.

  Скрипнули ржавые петли ворот и мы оказались на улице. Серое небо дохнуло в лицо сыростью и гарью фабричных труб.

   - А теперь ходу, господа офицеры, ходу! - сапер-ефрейтор рванул вдоль по улице, к окраинам, туда, где был расквартирован имперский гарнизон.

  Мы побежали следом. Я услышал сзади крики, потом прозвучало несколько выстрелов. Оглянувшись, я увидел корнета, лежащего навзничь. Ему снесло полчерепа.

  Я думал, что у меня отвалятся подошвы сапог или разорвутся легкие - так быстро я еще никогда не бегал.

  Красное кирпичное административное здание на другой стороне улицы показалось знакомым: недалеко должны были быть блокпосты родной Десятой сводно-гвардейской бригады. Я замедлил шаг и попытался отдышаться. К контрольно-пропускному пункту с полосатым шлагбаумом я вышел ровной походкой, уже оправившись.

   - Кто здесь старший? Сообщите дежурному офицеру о нападении на военнослужащих имперских вооруженных сил в районе заброшенного завода, недалеко от эстакады.

  Усатый унтер-офицер козырнул и отправил солдата искать дежурного офицера. Скоро придется оформлять кучу бумаг, выяснять личность корнета и прочая, и прочая...

  Здание офицерского клуба располагалось в каком-то кабаре с раздолбанным гаубицами вторым этажом. Но на первом этаже все было вполне прилично, имелась барная стойка, стулья и пожилой квартирмейстер - буфетчик, который наливал всем, кто носит погоны с золотым позументом ровно по пятьдесят. И меня это полностью устраивало.

  ***

  Было то время суток, когда солнце еще до конца не село, а луна уже появилась на небосводе. Ребята из третьего взвода развели костер возле КПП и варили на нем в котелке кофе, чтобы не так хотелось спать в ночное дежурство. Я подошел к шлагбауму и спросил:

   - Ну, что тут у вас? Местные не беспокоят?

  Вахмистр, старший этой смены охраны, махнул рукой и улыбнулся:

   - Нет, господин поручик, не беспокоят. Один пацан даже хворост для костра приносил. Смешной такой, белобрысый...

   - Я тут посижу с вами? Не спится что-то...

   - Да всегда пожалуйста, вот, у нас даже лишний чурбак найдется!

  Я сел на толстое поленце, которое показалось ничем не хуже роскошного кресла, и вдохнул аромат варящегося кофе. Дымок от костра поднимался в небо прямо, не тревожимый порывами ветра. Пролетела мимо летучая мышь, делая замысловатые кренделя в своей вечной погоне за ночными насекомыми. Вахмистр налил мне кофе в металлическую кружку, и я стал пить маленькими глотками, обжигая губы о горячие края кружки. Хорошо!

  К контрольно-пропускному пункту приблизилась какая-то невысокая фигура, несущая что-то на плечах. Часовой передернул затвором, а потом улыбнулся и сказал:

   - Это наш пацан!

   Белобрысый лопоухий мальчишка как-то тяжело сбросил с плеча небольшую вязанку хвороста и подтащил ее к костру. Вахмистр протянул пацану галету, тот зажал ее в руке, спрятал в карман, потом с видимым напряжением подкинул вязанку в костер, осмотрел нас всех странным взглядом, и убежал куда-то в подступающую темноту.

  Огонь потрескивал, весело принявшись за вязанку хвороста. Где-то я видел этого пацаненка, его лицо показалось мне знакомым.

   - Чего-то он сегодня быстро убежал... - сказал один из солдат.

   - И вязанка тяжелая какая-то была у него, хотя на вид вроде... - добавил другой.

  Солдаты закурили и сменили тему. А у меня заклинило в голове и раз за разом вертелось одно и то же: знакомое лицо - тяжелая вязанка - быстро убежал. Я поднял с земли обломок доски и пошерудил в костре. М-мать!!!

   - ВСЕ В УКРЫТИЕ!!!

  Бойцы в карауле стояли опытные, и поэтому, не задумываясь, рванули кто куда: за мешки с песком, в канаву, в развалины кирпичного пакгауза... Я вместе с вахмистром оказался за ржавым остовом подбитого бронеавтомобиля.

   - Что там такое, господин пору...

  Бабахнуло так, что взрывной волной подбросило бронеавтомобиль, шлагбаум и блокпост разнесло вдребезги, а меня кубарем проволочило по земле, причем я чуть не откусил себе язык и здорово приложился коленом обо что-то твердое.

  Когда прошел звон в ушах я сказал вахмистру, сплевывавшему землю:

   - Снаряд. В вязанке был артиллерийский снаряд для сорокапятки.

  АППЕРКОТ

   Рота торчала в этих проклятых припортовых бараках уже вторую неделю. Не знаю, что там готовили в штабе армии, но о нас, 'хаки'-пехоте, похоже забыли. Солдат выпускали в город по дюжине в день, выдавая при этом гражданскую одежду отвратительного качества. У офицеров с этим было полегче - главное оставлять трех дежурных на роту и гуляй сколько вздумается.

  Представьте себе две сотни парней, запертых на ограниченной территории...

   Я как мог помогал бойцам: брал заказы на покупки, относил почту, отпускал в город больше людей, чем положено. И очень просил ни во что не ввязываться: штабные, похоже, готовили какую-то военную хитрость, и обнаруживать наше здесь присутствие было крайне нежелательно.

  - Господин поручик, вам никогда не дослужиться до капитана, - сказал мне однажды вахмистр Перец. - Слишком вы к нашему брату добрый.

  Я подумал о том, что это сейчас я им начальство. И когда война закончится, я перестану быть начальством и снова стану студентом-недоучкой. А тот же Перец, бывший до войны хозяином ремонтной мастерской, будет куда более важной птицей...

  ***

  Сегодня был мой день. То есть я мог выйти в город.

  Получив у каптенармуса гражданский костюм, я отправился переодеваться.

  Серые брюки, немного узкие туфли и рубашка в полосочку казались мне дикостью. Я настолько привык к родному 'хаки', сапогам и портупее, что чувствовал себя голым.

  Солдаты наперебой совали мне письма-'треугольники', дали целую пачку помятых купюр и список желаемых покупок. Шумная толпа проводила меня до КПП и я услышал, как кто-то крикнул:

   - Берегись, девчата! Господин поручик в город идет!

  И взрыв смеха. Они давно хотели мне кого-нибудь сосватать: то симпатичную докторшу из медсанчасти, то полковничью дочку во время последнего нашего долгосрочного отдыха. Не получалось.

   Шагая по улицам с разбитым асфальтом, из-под которого виднелась брусчатка невесть какого века, я смотрел по сторонам и удивлялся этому городу. Война коснулась его в самом своем начале, и теперь пустые проемы окон, выбоины от пуль в стенах и обвалившиеся крыши соседствовали с буйной субтропической растительностью. Природа брала свое: плющ и лианы увивали полуразвалившиеся здания, деревья высовывали свои ветки в окна с разбитыми стеклами, трава пробивалась между плитами тротуара.

   На почте хмурая тетка приняла письма, пересчитала их толстыми пальцами и сунула в какой-то ящик, не проронив ни слова. Я пожал плечами и вышел через тяжелую деревянную дверь.

   Непривычным было то, что ни один прохожий не остановил на мне своего взгляда: одобряющего или осуждающего. Имперская форма всегда вызывала какие-то эмоции, я уже привык к этому. А рубашка в полосочку - не вызывала.

   Я хотел посидеть где-нибудь в тихом месте, попить кофе, отдохнуть от гомона и суеты, царящих в бараках, и поэтому зашагал к вывеске, обещавшей свежую выпечку и кофе 'по-восточному'.

   Чашка кофе и горячий рогалик с маком согрели мне душу, и я, закинув ногу на ногу, принялся пересчитывать солдатские деньги, которые бойцы насовали мне перед выходом, рассчитывая на то, что я вернусь с целой кипой гостинцев из длинного списка, составленного ребятами.

   Мятые купюры, тусклые монеты, простые мечты моих бойцов, записанные химическим карандашом на оберточной бумаге... Зубная паста, 'книжка про пиратов', полкило халвы...

  Я улыбнулся, завернул деньги в список покупок и попросил счет.

   Задвинув стул, я блаженно потянулся, хрустнув суставами, и зашагал к выходу. Краем глаза я заметил, что одновременно со мной поднялась компания из трех мутного вида типов. Один из них, небритый парень в картузе, кинул на стол смятую купюру и сделал какой-то знак своим дружкам.

   Особого внимания я на это не обратил, вышел из кафе и отправился к единственному месту, которое могло удовлетворить всем пунктам списка покупок - городскому рынку.

   Настроение у меня было приподнятое, я пинал носком ботинка какой-то камешек, благо по гражданке это было не стыдно. Вдруг камешек забился между плохо пригнанными сегментами брусчатки. Я даже ругнулся от досады. Это, конечно, было ребячество, но такое вот несерьезное настроение у меня приключилось.

   Я прошел еще несколько десятков шагов, как вдруг какой-то неприятный голос сзади громко позвал:

   - Эй, дядя!

  Я как-то не привык чтоб меня звали 'дядя', да и вообще - кому я мог быть нужен в этом городке? Поэтому идти дальше показалось мне самым разумным решением. Но голос не унимался:

   - Эй ты, в полосочку!

  ' В какую полосочку?' - подумал я, а потом сообразил, что это касается расцветки моей рубашки. Я развернулся на пятках и оказался на расстоянии вытянутой руки от того самого типа в картузе, которого видел в кафе совсем недавно. Его дружки стояли чуть позади и ехидно улыбались.

   - Дядя, тут такое дело... Помоги ветеранам гражданской войны на хлебушек!

   Я удивленно на него уставился. Ветеран гражданской войны? Это в каких-таких войсках он служил, что его демобилизовали? Война-то еще... Так, стоп, о чем это я? Ясно ведь, чего ему надо.

   - Нет, ребята. Помочь я вам не могу, - сказал я, и собирался было уже развернуться, как вдруг цепкая рука типа в картузе схватила меня за плечо.

   - Мы кровь за тебя проливали, фраер! У тебя денежка есть, я видел, - сказал он и его рука потянулась к карману моих брюк.

   Это что еще такое?! Я резким движением освободил плечо, левой рукой пресек его поползновения к моему карману.

   - Ты в какой части служил, ветеран? - поинтересовался я, отступив назад.

   Ситуация накалялась. Дружки парня в картузе взяли меня в полукольцо, глаза главаря нехорошо прищурились:

   - Отдай денежки, дядя! Мы таких как ты... - начал он и вдруг у меня в голове взорвался кумулятивный снаряд.

   Мощный апперкот в подбородок чуть не сбил меня с ног, заставив зашататься и отступить на пару шагов. Главарь в картузе подул на костяшки кулака, только что побывавшего в соприкосновении с моим подбородком и сказал:

   - Отдай денежки, а то ведь здесь тебя и закопаем...

  Я затравленно огляделся. На самом деле переулок был тихий, безлюдный. Какой черт меня сюда понес?

   - Нет, не отдам. Хрен тебе, а не деньги! - сказал я, и сплюнул кровь из прокушенной во время удара щеки.

  Став в боксерскую стойку я смотрел прямо в глаза доморощенному грабителю, демонстрируя решительность сопротивляться. Черт побери, я имперский офицер! Я лоялистов убивал!

  Он демонстративно закатал рукава и двинулся ко мне. Когда его картуз был в прямой досягаемости моих кулаков, я резко нырнул вправо и длинным прыжком оказался нос к носу с одним из подельников 'картуза', сутулым парнем с сигаретой в зубах.

  Я влепил классическую 'двоечку' ему в голову, из носа у него потекла кровь, а я не останавливался, наносил удар за ударом поочередно обеими руками, превращая его лицо в кровавое месиво.

  Сутулый рухнул на землю, а мне крепко прилетело кованым сапогом по почкам, то ли от 'картуза', то ли от второго его приятеля. Боль была адская! Я отлетел вперед, споткнулся обо что-то, упал, ушибив руку...

   - Отдавай деньги, фраер! - я увидел два сапога перед своим лицом.

   - А вот хрен тебе! - прорычал я, схватил обеими руками за правый сапог и дернул что есть силы на себя.

  Мой противник больно сел на кобчик рядом со мной, я тут же набросился на него, сбил с его головы ненавистный картуз... Я бил и бил его, в корпус, в голову, по подставленным рукам до тех пор, пока удар с размаху ногой мне прямо в висок, нанесенный оставшимся налетчиком не сбросил меня на землю.

   - С-сука! - главарь, застонав, поднялся на ноги и пнул мне по ребрам. - Где там его деньги?

  Они начали обшаривать мои карманы, но пронзительный свист патруля военной полиции заставил их отвлечься от меня и, подобрав своего друга, обратить тыл.

  Я, скорчившись, лежал на земле и дышал мелкими глотками. Подошедшему ко мне патрульному я прохрипел:

   - Я имперский офицер... Доложите полковнику... - я закашлялся, в голове у меня помутилось.

   - Скрутили голубчиков! - расслышал я.

  ***

  Я подошел к блокпосту в припортовой зоне, слегка прихрамывая. Караульный отсалютовал мне, и я узнал в нем бойца, заказывавшего зубную пасту.

  Скинув на землю с плеча 'сидор', я нащупал внутри тюбик и протянул караульному. Он широко улыбнулся, сказал:

   - Благодарствую!

  А я похромал к баракам, и на душе у меня было хорошо.

  КОРОБОЧКА

  План десантной операции трещал по швам. На трех из пяти зон высадки имперские войска умылись кровью: береговые батареи пустили ко дну тихоходные баржи с бронетехникой, а высадившуюся с ботов и десантных катеров пехоту утопили в море элитные части лоялистов.

  Здесь, в небольшом поселке с диким названием Бубырь, закрепиться нам удалось по счастливой случайности: местные жители гораздо лучше относились к Его Высочеству Регенту, чем к лоялистской Ассамблее, и, завидев суда под имперскими флагами, разоружили три десятка синемундирников-артиллеристов из орудийной обслуги.

  Когда мы высадились и вступили в поселок, ветераны суеверно крестились: три стоящих на центральной площади 180-миллиметровых орудия превратили бы наш транспортный конвой в дырявые корыта за каких-то полчаса.

  Хмурые рыбаки столпились у массивных орудийных лафетов, глядели из-под картузов оценивающе и с надеждой.

   - А почему 'Бубырь'? Что вообще за слово такое идиотское? - громко спросил Стеценко.

  Я дернул его за рукав, но было уже поздно: солдаты рассмеялись, сбрасывая напряжение, накопившееся во время ожидания высадки.

  Неожиданно какой-то местный, пожилой мужчина с бородкой, ответил:

   - Gobius fluviatilis Pall, он же бубырь - разновидность морского бычка. Добываем в промышленных масштабах. Вон, консервный завод стоит, - махнул он рукой куда-то в сторону. А потом спросил: - А что, господа имперцы, вы сюда надолго, али так, пошуметь?

  Я остановился, пропуская вперед шеренгу бойцов своей штурмроты, торопящихся занять высоты в двух верстах от побережья, и ответил:

   - Империя насовсем пришла, уважаемый - и мне самому захотелось верить в свои пафосные слова.

   ***

  Чем занимается 'хаки'-пехота большую часть времени? Выдвигается на позиции и закрепляется. А меньшую - держит оборону, пока не подтянутся ребята посерьезнее. Сколько их было: сопок, холмов, низин, ложбин, оврагов, рощиц... Сколько тонн земли я перекидал саперной лопаткой?

  В общем-то я офицер, 'белая кость', мог бы и не копать... Но елки-палки, сорокалетние дядьки, которые мне в отцы годятся роют каменистый грунт, натирают мозоли, а я что, буду пальцем тыкать 'туда копай, сюда не копай'?

  Так что скинув шинель я рыл землю и матерился вместе со всеми. Стеценко куда-то слинял, пробормотав что-то невразумительное в ответ на справедливый упрек.

  Хрипящий и фырчащий грузовичок с консервного завода подвез нам патроны и солдаты заметно оживились. Если прибыл транспорт с боеприпасами, значит, про нас не забыли. Значит 'держать оборону пока не подтянутся ребята посерьезнее' нам не так уж долго. Наступление и прорыв в тыл - дело брони и кавалерии, пехота тут так, с боку припека.

  Мы насыпали в мешки землю, обшивали досками стены окопов, таскали бревна и кирпичи... Капитально обустраивались, в общем!

  Линию обороны выстраивали на возвышенностях, верстах в двух от города. С одной стороны - хорошая позиция, с другой - гражданские не пострадают в случае обстрела. Отсюда прекрасно просматривались обе дороги, с городской пристани можно было наладить снабжение.

   - Господин поручик, мы что, так и будем держать оборону нашей ротой? Это по меньшей мере несерьезно! - ко мне подошел командир третьего взвода, Семеняка. - Если они развернут против нас что-нибудь кроме пехоты, мы тут и дня не продержимся...

  Этот Семеняка был тот еще фрукт. Его к нам перевели пару недель назад, и его белобрысая лысоватая башка уже примелькалась всем и каждому. Особенно интендантам и снабженцам... Ну, по крайней мере, солдаты в его взводе были обеспечены всем, до последней пуговицы на гимнастерке и последнего куска сухаря в 'сидоре'. А что там оседало у него в карманах - меня это интересовало в последнюю очередь.

  - Ну почему же одной ротой? Была радиограмма - к нам идут два транспорта, 'Кашалот' и 'Завиша'...

   - И кого везут? - Семеняка снял фуражку и почесал лысину.

   - Обещали что-то тяжелое, ну и какие-то пехотные части...

  Он только рукой махнул и, развернувшись на каблуках, пробурчал, уходя:

   - Пришлют каких-нибудь лапотников, а вместо танков - три ржавые железяки...

  Ну в общем-то я был лучшего мнения о нашем штабе, но после неудачной высадки сложно было рассчитывать на то, что к нам перебросят преторианцев или гренадеров, приоритетным считался второй из захваченных на берегу плацдармов, а наш Бубырь был так, с боку припека...

  Вахмистр Перец и его команда уже расставляли свои машины для убийства в пулеметные точки. Фишер бежал вдоль линии окопов, увешанный как елка гирляндами пулеметными лентами. Бойцы выбрасывали последние лопаты земли, равняли бруствер... Мы были почти готовы к возможным неприятностям.

  И они не заставили себя ждать.

  Сначала появился колесно-гусеничный броневик, разведка лоялистов. Сложно было не заметить нашей линии обороны!

  Бойцы заорали и принялись палить по синемундирникам, высовываясь из окопов.

   - А-а-атставить!!! - гаркнул я.

  Стрельба прекратилась, вездеход, виляя, скрылся за поворотом дороги. Кажется, зацепили одного...

  И тут же Мамсуров - посыльный прибежал и, отдышавшись, проговорил:

   - Там транспорты к пристани подходят, просят чтобы их встретил старший офицер... То есть вы, господин поручик!

  Твою мать... Тут лоялисты вот-вот атакуют, еще Стеценко смылся куда-то, сволочь, шомполами запорю!

   - Вишневецкий! Остаешься за главного! - пора приучать подпоручика к ответственности.

  Вот разозлюсь, и поменяю его и Стеценку местами!

  За мной приехала одолженная у местных 'полуторка', и усатый водитель из снабженцев довез меня до самого причала.

  'Завиша' уже разгружался... Ко мне подбежал бородатый унтер-офицер, козырнул и отрапортовал:

   - Сводный отряд прибыл для дальнейшего прохождения службы...

   - Погодите козырять и гаркать... Представьтесь, пожалуйста.

   - Двадцать седьмого Пятиреченского стрелкового полка унтер-офицер Демьяница, господин поручик!

   Я протянул ему руку для рукопожатия, он удивленно глянул на меня, но на приветствие ответил. Рука у него была твердая и крепкая, как цевье винтовки.

   - И сколько человек в сводном отряде? Что там вообще за бойцы, кто старший офицер?

   - По всему выходит - старший офицер - вы, господин поручик!

  Я тяжко вздохнул.

   - Как так-то, а?...

   - Выбили наших господ офицеров почти подчистую, мы ведь под Топелиусом высаживались... Насобирали живых-здоровых четыре сотни, перегрузили на корабль и вперед - укреплять плацдарм 'Бубырь'. - унтер-офицер наклонился вперед и спросил у меня: - А что такое 'бубырь'?

   - Город этот... И рыбка такая. Добывают в промышленных масштабах. Вооружение у вас какое?

   - Штатное. Винтовки, карабины... Четыре станковых пулемета, гранаты противотанковые...

  Я вздохнул еще раз и скомандовал:

   - Стройте своих ребят в три колонны - и марш во-о-он к тем высотам, лоялисты вот-вот атаку начнут... Найдите подпоручика Стеценко, или подпоручика Вишневецкого - они там командуют. А мне еще 'Кашалота' принимать...

   - Есть!

  По сходням на пристань выгружались солдаты - целое море родного 'хаки', только нашивки разные: пятиреченцы, горцы, старогородцы, даже какие-то части столичного гарнизона...

  Бойцы выгрузили снаряжение, построились в маршевые колонны и под руководством унтеров и вахмистров выдвинулись в сторону наших позиций... Эх, не накрыли бы их лоялистские аэропланы...

   Я тут же постучал себя по голове, поскольку никакого иного дерева в пределах досягаемости не наблюдалось.

  'Кашалот' почему-то не причаливал. Корабль стоял под парами, из трубы валили клубы дыма... Наконец, он стал приближаться к берегу.

   - Э-э-э, куда-а? - я ошалело смотрел на транспорт, который шел прямо к пологому берегу, верстах в двух от города. - Что за...

  И тут бабахнуло! На передовой началась рубка. А я - здесь!

   Черт с ней, с высадкой, мне нужно туда...

  Я подбежал к машине, ступил на подножку и, стукнув по теплому металлу кабины, скомандовал:

   - Поехали!

  Внутрь залез я уже на ходу, больно ударившись головой о потолок кабины.

  Водитель сдвинул фуражку на лоб, вывернул руль и, обдавая грязными брызгами стены домов, помчался по улице прочь из города.

  Откуда-то сзади раздался пароходный гудок 'Кашалота'. Мелькнуло сомнение - развернуть машину, принять высадку, и с подкреплением явиться на позиции, но мы уже гнали по полю. Что-то завыло, а потом жахнуло с правого борта. Меня осыпало осколками стекла, машину повело в сторону, я глянул на водителя: половина лица у него была залита кровью, он сползал набок...

  Перехватив руль одной рукой я выровнял машину, второй рукой пытаясь расшевелить шофера. Вдруг он повалился на руль и раздался долгий-долгий сигнал клаксона, а потом мотор фыркнул и заглох.

  Черт, ну как же так-то? Стало как-то невыносимо жаль этого парня, я его даже фамилии не знал... Тут рвануло уже слева, я матюгнулся, открыл дверцу и выкатился наружу.

  До позиций оставалось с полверсты, и я наддал, пригибаясь, по плоскому склону возвышенностей, туда, где шел бой.

  Городок этот, Бубырь, стоял на одном из мысов, которые образовывали собой бухту и удобную гавань для кораблей. А единственная дорога как раз и петляла между возвышенностями, на которых мы заняли оборону...

  В окопах царил сущий ад. Лоялисты взялись за нас всерьез, у них где-то в низинах стояли бомбометы, и они забрасывали нас фугасными каждые пять-семь минут.

  Сквозь грохот разрывов я пытался вызнать обстановку у Вишневецкого, который торчал на дне окопа и прижимал к голове фуражку руками.

   - ... две атаки отбили, так они долбить нас стали! Если бы не пятиреченцы и остальные - нам бы худо пришлось. По два бойца на десять метров линии окопов - это разве оборона? - снова жахнуло и на головы нам посыпалась земля.

  Я выглянул из-за бруствера и тут же спрятался - сплошная линия разрывов приближалась к окопам. Господа лоялисты со страшной силой учаться воевать!

   - Огневой вал, господин поручик! - проорал мне в ухо Вишневецкий.

  Я кивнул, вдохнул воздух, пропахший порохом, землей и кровью и потянулся за шашкой.

   - При-и-мкнуть штыки!!!

  Я встал в полный рост: когда накатывается огневой вал, за ним обычно следует пехотная атака, так что осколочных не используют, ведь солдаты идут на границе разрывов. Главное, спрятаться вовремя.

  Я видел, как мои бойцы и солдаты, прибывшие на 'Завише' готовятся к бою, и солнце играло на остриях штыков...

  Грохнуло совсем рядом, взметнув целые глыбы земли, меня осыпало с ног до головы, попав в сапоги, за шиворот... Оглохнув и ослепнув на секунду, я отплевывался на дне окопа, очищая глаза и уши.

   - Свобо-о-ода-а-а-а-а!!! - заорали над головой и я полоснул снизу вверх шашкой, обрывая этот идеалистически-безумный боевой клич лоялистов.

  В окоп рухнул синемундирник, обливаясь кровью, а я уже дернул револьвер из кобуры и стрелял, стрелял в появлявшихся на бруствере врагов.

  В окопах шел бой, лоялистов было не так много, но мы не могли вести огонь и к ним постоянно подходили новые и новые бойцы.

  Я, Вишневецкий, Мамсуров и еще несколько солдат сумели очистить метров семь окопов от противника, и теперь пробивались к рации и пулемету - туда, где слышалась хриплая матерщина вахмистра Перца и звуки самого ожесточенного боя.

  Мне пришлось два раза набивать барабан револьвера заново, Мамсуров был ранен, и мы потеряли двух бойцов, но успели вовремя - синие мундиры наседали на пулеметную команду вовсю. Они залегли перед линией окопов, стреляли из винтовок, мешая бравому вахмистру сменить ленту в так не вовремя заглохнувшем пулемете.

  Мы убили их всех, стреляя почти в упор: лоялисты не ожидали, что кто-то появится из окопов, истекающих кровью...

  Вахмистр залязгал пулеметом, костеря по чем свет стоит подносчика лент Фишера.

  А потом кусочки смерти калибром 0, 303 дюйма понеслись из ствола пулемета навстречу бегущим в полный рост цепям синих мундиров, который тут же залегали, начинали отползать и отстреливаться.

  Минутная передышка позволила нам с Вишневецким собрать вокруг себя человек двадцать, и мы ринулись вдоль по линии окопов, расстреливая, коля и рубя всех, на ком был синий мундир.

  Я нашел Стеценко у рации. Рядом с рацией валялись три мертвых лоялиста, к стенке окопа была прислонена винтовка с окровавленным штыком.

   - Поручик? Это тебя. 'Коробочка' вызывает.

   - Какая 'Коробочка'?

   - Да че-орт его знает, сам разбирайся!

  Трубка рации шипела и трещала, сквозь помехи пробился бодрый, почти дикторский голос, прерываемый каким-то грохотом и лязганьем.

   - Я 'Коробочка', ответьте 'Коробочке'!

  - Прием, говорит старший офицер сводного отряда имперских войск! Слушаю вас, 'Коробочка'!

   - Говорит командир роты сверхтяжелых панцеров! Передан в ваше распоряжение, по собственной инициативе выдвигаюсь на огневой рубеж для подавления бомбометов противника! Разрешите продолжать?

  Я ошалело посмотрел на Стеценко:

   - Рота тяжелых панцеров?!

  А в рацию сказал:

   - Действуйте, ' Коробочка'!

   - Понял, работаю! Конец связи! - этот бодрый, почти веселый голос настолько не соответствовал окружающему кошмару, что у меня затрещало в висках.

  А рация уже умолкла, подвесив в воздухе вопрос о неизвестно откуда взявшейся роте сверхтяжелых панцеров, о которых я и слыхать-то не слыхал никогда!

  У нас тут хватало проблем и без таинственной 'Коробочки', так что мы принялись очищать окопы от лоялистской нечисти.

  Нам помогало то, что тут и там офицеры и унтеры смогли сплотить вокруг себя людей и удержать отдельные участи линии обороны. С неожиданной стороны проявил себя Семеняка, который вместе с командиром пятиреченцев Демьяницей защищал штабной блиндаж и сумел взять в плен какого-то лоялистского уполномоченного.

  А за лесом, откуда лупили по нам бомбометные батареи, урчало и грохотало. Слышались звуки разрывов и пулеметных очередей. Лоялисты постепенно откатывались от наших окопов, испуганные происходящим в своем тылу, отстреливаясь и не давая нам высовываться и перейти в контратаку. Не больно-то и хотелось - я видел как на поле выкатился давешний колесно-гусеничный броневик, а следом за ним - еще и еще!

  Отступающие от окопов синемундирные пехотинцы выстраивались за броневиками, готовясь к новой атаке. Я себе слабо представлял, что мы можем противопоставить технике противника, даже бутылок с зажигательной смесью было раз-два и обчелся...

  Но окопы были очищены от неприятеля, и мы начали помогать раненым и считать убитых, а в лесу что-то загрохотало особенно сильно, и рация у Стеценко зашипела и выдала:

   - Говорит 'Коробочка'! Бомбометы уничтожены, имею повреждения! Прорываюсь к вашим позициям, прикройте огнем, тут полно синемундирной пехоты!

   - Вас понял, сделаем все возможное! Будьте внимательны - на поле легкая бронетехника!

  Из рации раздался смешок, и 'Коробочка' произнес:

   - Разберемся!

  Я не очень-то представлял себе, что это за чудо-юдо - сверхтяжелый панцер, но надежда была только на них - броневики разнесли бы нас в клочья. А 'Коробочка' надеялся на нас - бутылки с зажигательной смесью, или связка противотанковых гранат - одинаково серьезная проблема для броневика и для панцера... Так что я заорал во всю глотку:

   - Огонь по готовности! Прикрываем панцеры!!!

  Вряд ли кто-то вообще понял, какие-такие панцеры и от какой стороны их нужно прикрывать, там и сям над окопами стали появляться головы моих бойцов и руки, сжимающие цевье оружия.

  Ударили с флангов пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы, заставляя лоялистов прятаться за броней своей техники и залегать. Я краем глаза увидел, как закачались верхушки лесных деревьев, там, у подножия высоток. А потом деревья стали падать - одно за другим, с треском, грохотом... Зеленые кроны наваливались одна на другую, ломая ветки и обрушиваясь наземлю.

  К треску ломающихся деревьев добавился грохот разрывов. Лоялисты лупили по лесу из всего, что у них было.

  Рация снова зашипела:

   - Говорит 'Коробочка', по мне пристрелялись. Иду с максимальной скоростью...

  Я ожидал танковую роту, полдюжины или даже больше бронированных машин, но...

  Из лесу вырвалось нечто огромное, черное, выпускающее клубы дыма и плюющееся снарядами и пулеметными очередями. Величиной с двухэтажный дом, стальное чудовище с тремя орудийными башнями и торчащими во все стороны стволами пулеметов - это было жуткое зрелище.

  Приводимые в действие мощными механизмами, завращались башни, выбирая цели. Две боковые были явно поменьше, там стояли трехдюймовые орудия - гавкнули почти одновременно, один снаряд попал прямо под башню броневику, второй - в скопление пехоты... Огромная, угловатая основная башня медленно повернулась, грандиозного калибра орудие выбрало себе жертву - броневик с командирской антенной рации.

  Лоялистский экипаж заметил угрозу и попытался совершить маневр уклонения - но поздно. Гигантский сноп пламени вырвался из ствола орудия и броневик скрылся в пламени разрыва. Над полем боя что-то пролетело и воткнулось в землю недалеко от наших окопов - башня броневика?

  Лязгая траками, панцер пополз по полю, наматывая на гусеницы залегшую пехоту и расстреливая ее из пулеметов. Башня снова завращались, выискивая цели...

   Те лоялисты, которые еще остались на поле, бросились в разные стороны, мы палили по ним из винтовок и пулеметов. Пара оставшихся вражеских броневиков виляя, пыталась покинуть место битвы. Вдруг по обеим сторонам панцера прогремели взрывы, потом еще и еще... Машина закрутилась на месте, разматывая гигантскую гусеницу по полю. Следующий снаряд попал в одну из двух вспомогательных башен, ствол орудия неестественно выгнулся, а из рации раздалась ругань, а потом бодрый голос произнёс:

   - Выручайте 'Коробочку', пехота. В овраге слева, у разлапистого дерева - противотанковая пушка. Мы не можем ее достать. Угол наклона орудий не позволяет, мертвая зона. Она нас доканает, ребята...

  Я оглядел своих бойцов и вздохнул:

  Усталые, тяжело дышащие, раненые... У меня самого - непонятно что с левым плечом, какой-то ретивый лоялист достал-таки меня штыком, когда драпал из окопов. В горячке боя - не заметил, а теперь, поди ж ты, болит!

  - Выручим?

  Хмуро кивнул Перец, Вишневецкий выдернул из земли палаш, Семеняка клацнул затвором винтовки, а пятиреченский унтер-офицер Демьяница ответил за всех:

   - Если бы не эта 'Коробочка', лоялисты бы уже вешали нас за ноги...

  Я приподнялся, выглянул из окопа: противотанковая пушка была не видна, но огонь вела прицельный, уже два снаряда срикошетили от вороненой брони панцера, зарываясь в землю и поднимая в воздух столбы пыли и песка.

   - Ура, что ли?

   - Ура-а-а-а-а!!!

  Сломя голову мы помчались по склону к орудию в овраге, рассыпаясь в цепь, и петляя по полю, следом из окопов стали выпрыгивать еще солдаты, принявшие наш порыв за контратаку.

  Они стреляли вслед убегающим лоялистам, спускались к подножию высоток и стреляли снова.

  Орудийный расчет заметил новую угрозу - нас, и ствол стал поворачиваться в нашу сторону, а обслуга замельтешила, меняя тип боеприпаса.

  Я бежал огромными шагами, легкие горели, наполненные холодным осенним воздухом, в ушах стучала кровь. До орудия оставалось метров двадцать, когда мне показалось, что время замедлилось, и я в деталях увидел руку человека в синем мундире, который дергал за веревку, приводя в действие ударно-спусковой механизм, разгорающееся внутри ствола пламя, и снаряд, летящий мне на встречу, разрывая воздух и завывая на все лады...

  За спиной рвануло, а синемундирные лоялисты уже поняли, что не успеют выстрелить второй раз и схватились за винтовки.

  Мы стреляли в ответ на бегу, с меня сбило выстрелом фуражку, но оставалось десять, пять, три шага - мы сшиблись с артиллеристами и через какие-то несколько секунд орудие было нашим.

   - Взяли! Занять оборону бойцы, разворачивайте орудие! Вахмистр! За мной!

  Пока Вишневецкий командовал, мы с Перцем побежали к 'Коробочке'. Стоит отдать должное лоялистским артиллеристам: последний выстрел был на редкость удачным - на месте смотровой щели зияла внушительная вмятина.

  Мы взобрались по специальным скобам на броню, и я постучал рукояткой револьвера в люк основной башни.

   - Есть кто живой?

  Послышалось шевеление, потом лязгнули запоры люка. Крышка откинулась и чумазая рожа в танкистском шлеме неестественно громко заорала:

   - Командира примите, 'хаки'!

  Мы с вахмистром вытащили на броню молодого парня в сером комбинезоне, с погонами ротмистра. Из ушей и носа у него шла кровь, признаков жизни он не подавал.

  Вахмистр прислонил ухо к его груди:

   - Живой! Воды сюда! И санитаров, санитаров зовите!!!

  Кое-кто из наших бойцов уже был здесь, и несколько рук протянули фляги.

  Из люка вылезали танкисты, грязные, очумевшие. Один из них баюкал неестественно выгнутую руку.

   - Там еще двое, помогите, а? - сказал кто-то из них.

  Расчет той башни, куда попал снаряд, погиб на месте.

  Тут подбежали санитары, и мы спустили контуженного ротмистра на землю.

   - А где остальная рота? Где остальные машины? - спрашивает у танкистов кто-то.

   - А что, нас не хватило? - отвечает сутулый мужик с разбитой бровью.

  Когда 'Коробочку' перекладывали на носилки, он вдруг очнулся, посмотрел на меня ясными голубыми глазами, хотел что-то сказать, но не смог.

  Я увидел, как сжимаются и разжимаются пальцы его правой руки, и поддавшись непонятному импульсу подал ему свою руку, на что он ответил крепким рукопожатием, а потом слегка кивнул и улыбнулся самыми уголками глаз. Эх, 'Коробочка'! Елки-палки, как так-то?

  ***

  Нас прижали под хутором Ляколоды. Первый снег падал на землю и тут же таял, под ногами хлюпало, и до позиций лоялистов от нашего пригорка было полверсты. Полверсты огня, грязи, крови и смерти.

  В том, что меня убьют, я почти не сомневался - атака была назначена с минуты на минуту, по зеленой ракете, и идти за спинами своих бойцов я бы просто-напросто не смог.

  Там у них все было пристреляно из пулеметов и зенитных пушек, изготовленных для огня по наземным целям. А у нас кроме четырех сорокапяток подавлять их было нечем...

   - Приготовиться к атаке! Примкнуть штыки! - кричу, срывая голос.

  Бойцы знают, что я пойду впереди, поэтому начинают шевелиться, хотя лица - мрачнее некуда. Кому охота быть пушечным мясом?

  Взлетает ракета, подсвечивая хутор, грязь и первый снег в потусторонний зеленоватый оттенок. Кто придумал атаковать в сумерках?

   - Ро-ота!.. - начинаю я, но тут шипит рация, и я, поперхнувшись, затыкаюсь.

   - Десятая штурмрота на связи. Прием!

   - Привет поручик! - орет бодрый голос. - Я 'Коробочка', иду на прорыв! Не попадитесь под гусеницы!

  Рыча, грохоча и лязгая мчится рота сверхтяжелых панцеров в составе одной машины. 'Коробочка' разворачивает башни в сторону вражеских позиций, а на душе у меня становится легко и радостно, и, в конце концов, теперь полверсты - это не так уж и много!

  ПОВЫШЕНИЕ

  Пахло хвоей, прелой листвой и сыростью. Осенний лес хрустел, шелестел и перешептывался, растревоженный непрошеными гостями. Мы стояли на самой опушке, Стеценко курил, а я разглядывал свои сапоги.

  Сапоги были нечищеные, покрытые коркой из засохшей грязи и налипших веточек и листочков. Я постучал ногой об ногу, стараясь стряхнуть эту мерзость, но без толку.

   - Пора бы, - проговорил Стеценко и выпустил изо рта облако табачного дыма.

  Я глубоко вдохнул густой, пропитанный лесными запахами воздух и скомандовал, негромко, но внятно и отчетливо:

   - Рота! Стройся!

  Солдаты, ворча, строились в три шеренги. Кто-то топтал небольшой костерок, на котором кипятили воду, кто-то дожевывал сухарь или делал последнюю затяжку папиросой. Через какую-то минуту почти три сотни человек стояли у опушки, выстроившись в четыре шеренги. Взводные и унтера - каждый около своих подразделений.

  Пулеметной команды с нами не было, и правильно - чего они в лесу забыли-то?

   - Бойцы, нашей бригаде поручено прочесать этот лес, - начал я. - По данным контрразведки здесь скрывается группа диверсантов, от пяти до двадцати человек. Кто-то из них - явно местный, так что леса эти знает. Чем эти гады занимаются - не мне вам рассказывать, вы и так знаете...

  Бойцы загомонили. Еще бы! Позавчера был взорван санитарный поезд, а на прошлой неделе вырезали блокпост. Наш блокпост, нашей роты! Мамсуров был на этом блокпосту, погиб нелепо, непонятно... Как этот шустрый парень позволил перерезать себе горло? И никто даже тревогу не поднял!

  Так что у нас были с ними личные счеты, с этими диверсантами. Я оглядел строй и продолжил:

   - Выстраиваемся цепью, расстояние между вами - пять-шесть шагов. Смотрим под ноги, могут быть растяжки. Если видите что-то подозрительное - сразу подавайте сигнал, вся цепь останавливается, пока не разберемся с ситуацией. Потом - движемся дальше. Завтра вы все нужны живые - мне, Его Высочеству Регенту и Семеняке!

  После того, как я вспомнил Семеняку, солдаты загоготали - Семеняка теперь был зампотыл и любой день, свободный от боевых действий использовал для того, чтобы припрячь солдат на какие-то малопонятные работы. Хотел как лучше - получалось как в той поговорке: чем бы солдат не занимался - лишь бы за... Устал, в общем.

   - Там в лесу могут быть наши, преторианцы. У них какое-то свое задание, так что если увидите черные мундиры - аккуратнее там... Ну что? С Богом, вперед! - закончил я.

   Строй качнулся, распадаясь на отделения. А через пару минут лес захрустел под солдатскими ботинками, зашелестел хвоей и голыми ветками...

   В низинах стоял туман, с веток падали капельки влаги. Погода была мерзкая, лучше уж ударил бы мороз, чтобы под ногами не хлюпало, и снежком чтобы присыпало серость и грязь вокруг...

   Солдаты переговаривались нарочито бодрыми, громкими голосами - им было страшно. Диверсанты - это вам не шутки. Они портят нам жизнь, и убивают нас при первой же возможности, а теперь мы пришли прямо к ним в логово...

   Я достал из кобуры револьвер и взвел курок. Барабан щелкнул, передвинувшись на одну позицию, и мне стало как-то спокойнее.

   Силуэты солдат между стволами деревьев медленно перемещались, я двигался чуть позади. Все-таки я - начальство.

   Впереди захрустели ветки, послышался шум и сопение - кто-то ломился сквозь лес, прямо нам навстречу!

  Прямо над ухом у меня бахнул винтовочный выстрел, потом - еще и еще.

   Массивная, темная фигура металась перед строем, задевая деревья, с ветвей которых на нас лился целый водопад холодных капель.

   - Отставить! Прекратить огонь!

  Замолкли винтовки, и вдруг раздался трубный, страдающий звук - так страдать могло только умирающее животное.

   - Тьфу ты, чтоб тебя! - сказал Стеценко. - Это же сохатый! Подстрелили сохатого... И все диверсанты теперь знают что мы здесь...

   Кто-то из солдат виновато проговорил:

   - Так он того, выскочил... Ну мы и стали палить - мало ли...

  Правильно. Все очень-очень правильно. Видишь что-то непонятное - стреляй, потом думай. Война, однако...

   Я подошел к убитому животному, глянул на раскидистые рога, мощные копыта, подернутые пеленой смерти глаза, и сказал, отметая в сторону жалость и в зародыше удавив щемящее чувство в сердце:

   - Позовите Семеняку, пусть организует поваров - тут мяса пудов пятнадцать, если не больше.

  Стеценко уважительно цыкнул зубом, а солдаты нерешительно топтались вокруг. У меня в душе появилась какая-то неясная злоба, не на них даже, а на всю эту идиотскую ситуацию, на лес этот, на диверсантов, на сохатого и на себя самого.

   - Продолжаем прочесывание! Шире шаг, бойцы!

  А про себя подумал, что Стеценко был абсолютно прав: если тут и есть диверсанты, то теперь они точно знают, что мы здесь.

   На большую лесную поляну первыми вышли бойцы Вишневецкого. Хлопнул выстрел, и пожилой усатый солдат рухнул в прелую листву, загребая воздух руками.

   - Санита-ар! - заорал кто-то.

  На поляне стоял большой двухэтажный дом, дощатый, с крыльцом. Вокруг - какие-то хозяйственные постройки.

   Солдаты принялись садить из винтовок по окнам, грохот выстрелов, звон разбитого стекла и треск ломающегося дерева повисли в воздухе.

   - Отставить! Прекратить стрельбу!!! - надрывался я.

  Скорее всего, диверсанты засели в доме. Но почему они так бездарно выдали себя?

   Наконец, стрельба прекратилась. Укрываясь за стволами деревьев, бойцы держали под прицелом дом, шумно дыша и переругиваясь между собой.

   - Оцепить здание! Перебежками - марш!

  Согнутые спины солдат замелькали вокруг дома. Вдруг что-то дернулось в окне второго этажа, послышалось несколько револьверных выстрелов, в ответ загремели винтовки, выбивая щепки из рамы, разбивая стекла и дырявля красивые голубые занавески.

   - Господин поручик, разрешите обратиться... - это был рядовой Панкратов, молодой голубоглазый парень, который воевал в нашей штурмроте еще с тех пор, когда я не был поручиком.

   - Обращайтесь.

   - Во-он там, сарайчик кирпичный видите?

   - Ну вижу.

   - Они запросто могут из окон на крышу пробраться и в лес дернуть. И наших там нет...

  Действовать нужно было быстро.

   - Стеценко! Бери двух бойцов и бегом к сараю. Панкратов, за мной!

   Мы с Панкратовым помчались к сараю, продираясь через кусты и топоча сапогами.

   Кто-то точно был там, у стены! Я чуть не пальнул, но успел рассмотреть черный китель и череп с костями. Преторианцы!

   Успели раньше нас?

   - Эй, пехота! Долго вы! - он мне сразу не понравился, этот гладко выбритый тип без знаков различия.

   Черный преторианский китель, и фуражка - тоже. Но ни погонов, ни петлиц, не черепа с костями - странный какой-то. И лицо странное, не запоминающееся... Но ведет себя, как будто главный.

   - Поручик, сейчас мы будем штурмовать дом. Прикажите своим людям...

   - Что? - переспросил я.

   - Что - что? - удивился выбритый.

   - Что я должен сделать? - меня здорово заел его тон и его манера поведения.

   Широкоплечий преторианец со знаками различия штабс-вахмистра и седыми висками делал мне какие-то знаки за спиной у этого господинчика, но я как-то не придал этому значения.

   - Вы должны приказать своим людям не мешать нам, - господинчик и бровью не повел.

   - Серьезно? А может быть, я прикажу своим людям арестовать вас за пребывание в зоне антидиверсионной операции? Я не вижу ваших знаков различия, никто не уведомил меня о присутствии в зоне моей ответственности случайных лиц...

   Он посмотрел на меня как на идиота. Вообще-то я примерно представлял себе, кто он, и почему себя так ведет, но заело здорово, и сдавать назад я был не намерен.

   Эдак вальяжно этот тип без знаков различия достал из кармана какую-то бумагу и протянул ее мне, одновременно разворачивая ее интеллигентными пальцами с аккуратными и идеально чистыми ногтями.

   'Подателю сего, господину Арису, оказывать всяческую помощь и поддержку'. Ну понятно. Штамп и подпись начальника собственной Его Высочества канцелярии, господина Паца.

   - Р-разрешите выполнять? - злобно уточнил я.

   - Выполняйте, - небрежный взмах руки.

  Развернувшись на каблуках, я побежал к своим - отдавать приказы. Мы оцепили дом со всех сторон, выставили караулы и принялись ждать.

  Я стоял, прижавшись щекой к сырой, шершавой коре лиственницы, спрятавшись за ее стволом, и смотрел на дом. Когда же они начнут?

  Что-то громыхнуло в районе сарайчика, потом - внутри дома. Через несколько секунд грохотало и сотрясалось всё здание, из окна второго этажа выпал человек в пальто, и остался лежать на траве, истекая кровью.

  А еще через несколько секунд окно отворилось, и оттуда высунулся преторианский штабс-вахмистр. Он осмотрелся, а потом сказал:

   - Э, пехота! Позовите командира.

  Командиром был я. И звать меня было не нужно. Я зашагал к дому, держа руки в карманах шинели.

  Вахмистр кивнул и открыл двери пошире.

   - Тут у них целый склад со взрывчаткой и прочим... Поможете с разгрузкой-погрузкой, господин поручик?

   Я коротко кивнул:

   - Показывайте.

  Господин Арис ужом протиснулся между мной и вахмистром, обвел взглядом коробки, бочонки и ящики, решительно прошелся по комнате и сказал:

   - Вот это - не трогать, до особых распоряжений...

  Я глянул на оцинкованные ящики в углу, потом мой взгляд упал на какую-то кучу мешков, закрытую брезентом. Черт побери, брезент шевелился!

  Вдруг брезент взлетел в воздух, и дальнейшее происходило для меня так, как будто пленку в кинематографе стали крутить в пять раз медленнее...

   Из-за кучи мешков возникла девушка в строгом коричневом платье, в руках - револьвер. Горящий взгляд обшарил комнату, и полыхнул ненавистью при виде моих погон. Револьвер в ее руке дернулся, бахнул выстрел и я почувствовал что фуражка слетела у меня с головы. Вахмистр щучкой нырнул за мешки и через секунду жизнь вошла в нормальный ритм.

  Я выдохнул, пригладил волосы, поднял с полу фуражку и зачем-то сунул палец в дырку на тулье. Мной овладело странное, ненормальное спокойствие...

   Девчонке уже крутили руки вбежавшие солдаты, а господин Арис шипел:

   -Попытка убийства имперского офицера! По законам военного времени - расстрел на месте! Вахмистр - исполнять!

  Преторианец был мужик тертый, многое повидал и руки в крови у него были по локоть, если не выше... Однако слишком уж молоденькая была девочка, я даже сомневался, вышла ли она из гимназического возраста... Вахмистр нерешительно потоптался на месте и проговорил:

   - Может ее того... Доставить куда следует?

   - Я не ясно выразился?! - голос Ариса перешел на визг: - Исполня-я-ять!

  - Смерть имперским оккупантам! - и плюнула в сторону господина Ариса.

  Плевок попал ему на до блеска начищенные сапоги.

   - Расстреля-ать!

  И тут меня заело. Черт бы побрал этих уродов, которые отравляют души нашим детям своей смертельно опасной ересью, прививая ложные идеалы, призывающие убивать во имя свободы и справедливости! Да в конце-то концов, в чем виновата эта девчонка? В том, что где-нибудь с годик назад в гимназии преподаватель-лоялист засирал им мозги своей чушью? Или ее ухажер вдохновенно рассказывал во время прогулок под луной о святых борцах за свободу?

  Я насквозь видел таких мальчиков и девочек, которые до определенного момента стояли на грани, и случай качнул их в одну или другую сторону. У нас тоже хватало таких: идейных, с огоньком в глазах... Взять того же Панкратова - такой же молодой и с таким же огоньком...

   - Отставить! - рявкнул я.

  Бойцы, державшие девчонку тут же немного расслабились.

   - Господин Арис, вы в корне не правы. Тут не было никакого нападения на имперского офицера...

  Он выпучил на меня глаза:

   - Это как? Господин поручик, что вы себе...

   - Вот эта мадмуазель выстрелила мне в фуражку... Не знаю, из юношеской бравады, или из хулиганских побуждений - пускай разбирается суд. Бойцы, вам всё понятно?

  Бойцы, которые держали девчушку, были из моей роты, не преторианцы. И им было все понятно. Вахмистр вроде как вздохнул с облегчением.

  Господин Арис прищурился, а потом пнул носком сапога какой то-ящик, бросил:

   - Ты еще об этом пожалеешь, щенок! - и вышел, хлопнув дверью.

  А юная революционерка хлопала глазищами и таращилась на меня удивленно. Я кивнул солдатам - мол, исполняйте, и развернулся, чтобы уйти. За моей спиной вахмистр-преторианец как-то устало сказал арестованной:

   - А потом расскажешь своим подельникам, как проклятые имперские офицера тебя мучили и насиловали... Дурочка с переулочка...

  Кажется, после этого она расплакалась.

  Бойцы таскали ящики и мешки из дома и грузили их в машины. Я стоял под раскидистой лиственницей и, в общем-то, бездельничал, встречая и провожая грузовики. Мне начало капать на фуражку, и я непонятно зачем снял ее и теперь мне капало на макушку.

  Вдруг объявился Арис.

   - Господин поручик! Извольте предоставить мне бойцов для расстрельной команды.

  Я на секунду замешкался, пытаясь осознать, что именно он от меня хочет. А потом понял, и видимо весь спектр колыхнувшихся в душе эмоций отразился на моем лице, потому как господин Арис отпрянул, но потом повторил, настойчиво и решительно, так и буравя меня пронзительным взглядом:

   - Предоставьте мне дюжину бойцов для расстрельной команды.

  Я глубоко вдохнул и выдохнул, а потом сказал:

   - Нет.

   - Что-о? Вы видели предписание? Оказывать всяческую помощь и поддержку! Вот и оказывайте! Немедленно!

   - И пальцем не пошевелю.

   - Это как это? - опешил секретный господин.

   - Ваше пожелание противозаконно.

   - Вы не смеете... - задохнулся он. - По законам военного времени диверсанты и террористы расстреливаются на месте! Это неподчинение прямому приказу!

   Тут я не выдержал и ухмыльнулся:

   - Директива номер семь Его Высочества Регента. Процитировать?

  Господин Арис был вынужден заткнуться. Директива гласила, что все подданные Империи, не зависимо от политической, религиозной или национальной принадлежности равны перед законом. Все имеют право на судебное разбирательство. Даже диверсанты и террористы, если они являются подданными Империи. Даже если они себя таковыми не считают, но родились и выросли на имперских землях. Так что никого тут расстреливать не будут... Будет суд, где свидетелями выступят мои бойцы, они расскажут о перестрелке, и этих подонков осудят на многолетнюю каторгу и пожизненное поселение где-нибудь в тайге... За вооруженное сопротивление властям. А если докажут их причастность к убийствам солдат - тогда уже расстреляют или повесят по всем правилам...

  Так я и сказал этому мутному типу. Он как-то поскучнел, а потом вдруг взбодрился и заявил:

   - Дождешься ты у меня, поручик... По головке тебя за такое не погладят. Счастливо оставаться...

  Я заподозрил неладное, свистнул Стеценку. Мой зам прибежал, на ходу отряхиваясь от каких-то щепочек, трухи и соломы.

   - Что случилось-то?

   - Собери как бойцов...

  Оказалось, я все правильно понял. Этому типу не удалось расстрелять их на месте, и теперь он хотел увезти захваченных диверсантов с собой. Преторианцы уже конвоировали группку хмурых людей с закованными руками к одному из грузовиков.

  - Рота, стройся!

  Солдаты в две шеренги выстроились на пути грузовика и выжидательно таращились на меня.

   - Тут наших пленных забрать хотят... Чтобы они избежали справедливого суда, так сказать... Неужели мы допустим такое безобразие?

  Солдаты загудели. Дай я им волю - они бы разорвали диверсантов на клочки, еще бы - сколько они крови нам попортили! Но меня бойцы крепко уважали, а еще крепче они уважали Его Высочество Регента. Его Высочество велел судить - значит, их будут судить. Да и спецслужбисты у 'хаки'-пехоты никогда любовью не пользовались... Поэтому следующий мой приказ солдаты исполнили со злорадным удовольствием.

   - Примкнуть штыки!

  Заслышав металлический лязг, Арис, наконец, сдался. Да и преторианцы не особенно горели желанием устраивать тут маленькую гражданскую войну. Как бы круты они не были - их - дюжина, нас - две сотни.

   - Ты за это поплатишься, поручик!

  ***

  Весь следующий день мне было тошно. И все это - несмотря на похвалу от полковника за успешную операцию, на прекрасную погоду и на полбутылки коньяку в тумбочке. Я думал про ту девочку-революционерку, про то, что не намного я ее и старше, и про то, что очень уж мерзко воевать с такими вот девочками и мальчиками...

  ***

  Ветер трепал на ветру имперское знамя, кружил, завывал и метался, издеваясь над мелодией, которую, захлебываясь, выводил духовой оркестр.

  Наша бригада стояла в парадном строю, я - на два шага впереди стройных шеренг бойцов моей штурмроты, как положено.

  Полковник Бероев - при всех орденах, до синевы выбрит и слегка пьян, - гаркнул:

   - Здравствуйте, господа имперцы!

   - Здра-а-а-а!!!! - невразумительно откликнулся строй.

  Такое его обращение к нам означало незамедлительную раздачу пряников.

   - Благодарю за службу! - его громовой баритон разносился над площадью и без всяких репродукторов.

   - Слава Империи!!! - рявкнул в ответ строй.

  А потом пошли награды и повышения. Я стоял не шевелясь, глазами провожая бойцов и офицеров нашей роты, которых вызывали для награждения. Когда назвали мою фамилию, я вздрогнул, очнулся от странного оцепенения и расслышал только конец фразы:

   - ... присвоить внеочередное звание штабс-капитана!

  Что-о-о? Я даже удивиться не успел, не успел прокрутить в голове свои реальные и мнимые заслуги, сначала обрадоваться а потом испугаться от свалившейся вдруг на плечи ответственности, как полковник вдруг неопределенно кмыкнул, прочитав какую-то бумажку, которую ему подал подбежавший адъютант, помолчал, а потом проговорил:

   - И понизить в звании за невыполнение приказа в боевой обстановке... Поручик, етить твою мать! Это что за художества?

  А я вспомнил паскудную рожу Ариса и неожиданно для себя широко улыбнулся.

  ВАША СВЕТЛОСТЬ

  Ложка дребезжала о краешек граненого стакана, стакан дребезжал о серебряный подстаканник. Имперские железные дороги не переставали меня удивлять - даже на территориях подконтрольных лоялистам и прочей нечисти вдоль путей сохранялось подобие порядка, на станциях и переездах дежурили люди в фуражках с красным верхом, а проводники все также подавали чай в граненых стаканах с подстаканниками.

  За окном редел лес, стволы сосен уже не стояли сплошной стеной, в просветах можно было разглядеть поля с подтаявшим снегом, хаты далекого хутора, давший первые трещины лед узенькой речушки... Оттепель!

  В дверь купе постучали, заглянул пожилой проводник.

   - Господин поручик, подъезжаем к станции. Стоять долго будем, эшелоны-с на фронт пропускать придется... Новобранцев везут! Можно выйти, прогуляться, там буфет-с приличный...

   - Да-да, спасибо!

  Откуда такое внимание к моей особе? На весь вагон первого класса всего-то было три или четыре пассажира, потому как направление неподходящее - в сторону фронта эшелоны идут заполненные до отказа, в таких вот комфортабельных купе размещаются шумные компании штаб-офицеров, второй и третий класс занимают унтера и нижние чины. В теплушках почти не ездим, это вам не первый год войны!

  Могу я в конце концов прокатиться с комфортом за казенный счет? Все же по служебной надобности еду - нужно встретить и сопроводить в бригаду группу специалистов, из волонтеров: медики, радисты, переводчики, механики, мало ли кто еще...

   - Лимончику-с не желаете? - оказывается, проводник все еще стоял в дверях.

   - Лимончику? Шикарно живем!

  Проводник истово перекрестился:

   - Слава Господу и Его Высочеству, дела на лад идут, вот как юг и побережье от супостатов освободили - оттуда и лимончики-с... И чаёк, опять же!

  Солнечного цвета ломтик булькнул, погружаясь в чай, дверь купе задвинулась с характерным звуком, я отпил горячего ароматного напитка, в котором теперь чувствовался почти забытый вкус цитрусовой свежести, и блаженно зажмурился, откинувшись на спинку мягкого дивана.

  ...Громыхнуло так, что стакан слетел со стола, грянулся об пол, рассыпавшись тысячью осколков и звякнув серебрянным подстаканником.

  Я сильно приложился затылком о какую-то деревянную финтифлюшку, и услышал скрежет металла о металл - поезд стремительно тормозил. Снаружи кто-то орал благим матом, хлопали двери, слышался треск и грохот.

  Чей-то истеричный голос моментально всё прояснил:

   - Цеппелин!!!

  Где-то высоко в облаках сейчас парит огромная серебристая штуковина и сыплет, сыплет из своей необъятной утробы смертоносные фугасные подарки...

  Одновременно с этими мыслями я подхватил планшет с документами, шинель, дернул револьвер из кобуры и долбанул рукояткой по стеклу. Проклятье!

  Это имперская железная дорога, стекла тут что надо, так что ничего кроме ноющей боли в кисти руки я не добился. Цепляясь шинелью за элементы интерьера я выбрался в коридор и побежал ко входу. Оставаться в консервной банке вагона во время бомбардировки было бы по меньшей мере идиотизмом.

   В тамбуре лежал проводник с залитым кровью лицом и стонал. Я выбросил наружу шинель, повесил на плечо планшет и потащил железнодорожника за подмышки наружу. Из его разбитой головы капала кровь, ноги в кирзовых сапогах стучали по металлическим ступенькам.

  Уложив его на шинель я встал во весь рост и огляделся.

  Бомбы продолжали падать где-то за хвостом состава, наверное, цеппелин нашел себе другую цель. Наш паровоз пыхтел, выпуская клубы угольно-черного дыма, и по всей видимости, был не поврежден.

   Я побежал вдоль состава, матерясь и призывая всех выбираться наружу. Чертов цеппелин расколошматил четыре вагона, один - товарный, два пассажирских и еще один - с лошадьми.

  Не знаю, что меня дернуло, но я не выдержал и остановился напротив отъехавшей в сторону двери теплушки. Внутри дико стонала раненая лошадь. Ладонь почувствовала ребристую рукоять револьвера, большой палец взвел курок.

  Шестизарядный барабан табельного револьвера опустошается очень быстро. Патронов мне хватило, потому что три из восьми лошадей были убиты разрывом бомбы наповал.

  Понятно, что глупо. Понятно, что рядом, может, люди умирают. Просто совсем невыносимо было слышать, невозможно было делать что-то еще....

  В одном из пассажирских вагонов обрушилась крыша, кто-то взывал о помощи из-под развалин. Я подумал, что очень хорошо, что поезд полупустой, иначе все было бы гораздо хуже.

   - Чего стоим? Разбираем, разбираем все это и уносим к чертовой матери! - я взял привычный командирский тон, и растерянные бойцы-отпускники, какие-то гражданские, выбравшиеся из второго, менее пострадавшего вагона и железнодорожники принялись растаскивать обломки.

  Я некоторое время работал с ними, пока меня не осенило, и я рванул к паровозу.

   - Рация, у вас есть рация? - набросился я на машиниста. - Нужно вызвать авиаторов, чтобы они отогнали цеппелин, иначе раздолбит пути, как фронт снабжать будем?

  Машинист и его помощники - перепачканные в масле и угольной пыли суровые мужики, переглянулись, и главный сказал:

   - Рустик, хватай дрезину и дуй в Закопытье. Тут полторы версты, мигом домчишь. Нехай оттуда аеропланы вызывают, там есть телеграф. А вы, господин офицер, вот что... Тут вторая ветка есть, во-он стрелка, видите?.. В лес ведет. Так что не прервется снабжение. Работы много будет, но эшелоны гонять продолжим...

   - Постойте, ветка в лес? Сможем отогнать туда поезд?

  Рустик уже готовил дрезину, которая была прицеплена перед паровозом, а мы с машинистом бежали к поврежденным вагонам.

  Огромные сосны прикрыли бы нас своими ветвями, которые склонялись над путями, а если идти малым ходом, чтобы дым из трубы нас не демаскировал... Безалаберность железнодорожников, не вырубивших лес у полотна на положенное расстояние сыграла нам на руку. Так что отогнать туда состав - это было хорошей идеей. Нужно было только разобраться с поломками, и как можно быстрее.

  Взрывы бомб всё еще слышались верстах в двух, проклятый цеппелин не желал убираться восвояси. Сколько же у него боеприпасов? Что за монстр висит в облаках?

  ***

  Кроме меня и машиниста осознанные действия организовались вокруг некого молодого человека, который в данный момент склонился над давешним проводником и умело бинтовал ему голову.

  Этот молодой человек ехал со мной в одном вагоне со вчерашнего дня, я его заметил еще вчера вечером, запомнил франтоватую жилетку, накрахмаленную белую рубашку и серебряные запонки. Он курил в окно дорогую сигару, а проводник обращался к нему не иначе как 'ваша светлость'.

  Теперь его светлость и его рубашка, и его жилетка были заляпаны в грязи и крови, и он, закончив бинтовать проводника, побежал к следующему - у того неестественным образом была вывернута рука. Отточенным движением он дернул пострадавшего за конечность, и выражение лица у того изменилось со страдающего на удивленное.

   - Давайте, вставайте, нужна ваша помощь! Вывих у вас пустячный... Был...

  Пострадавших было много - десятка два, и его светлость, вытерев пот со лба, заорал:

   - Есть у кого-то спирт, одеколон, водка?!

  Мы с машинистом были уже совсем близко, я достал из нагрудного кармана плоскую фляжку с коньяком и протянул ему.

   - Коньяк. Подойдет?

   - Подойдет. Подержите вот этого, нужно вытащить осколок и кровь остановить...

  У полного господина из икры торчал здоровенный такой кусок деревяшки, по всей видимости - элемент вагонной мебели. Его светлость полил себе на руки коньяком, рванул край почти чистой рубашки пострадавшего длинными цепкими пальцами, а потом...

  А потом р-раз - левая рука бьет пациенту пощечину, а правая, прерывая возмущенный вопль, дергает деревяшку! Это он что, так внимание от боли отвлекает, за неимением морфия? Коньяку бы дал, что ли... Ну и методы!

   - Лейте! Лейте на бинт!

  Я лью коньяк на бинт, а его светлость делает все остальное: обрабатывает и перевязывает рану.

   - Спасибо, князь! Век помнить буду... - бормочет человек с перебинтованной ногой.

  Князь?

  Машинист орет что-то маловразумительное, его помощники отцепляют хвост поезда, и паровоз утаскивает голову вместе с поврежденными вагонами к стрелке. После нескольких хитрых маневров и движения задним ходом, поезд возвращается уже в укороченном составе, но зато без лишней нагрузки.

   - По вагонам! Несите раненых в вагоны!

  Я организовываю погрузку, пользуясь авторитетом золотых погон и командирским рыком. Князь-доктор отдает распоряжения по поводу тяжелораненых, машинист распекает проводников...

  Через четверть часа эшелон малым ходом втягивается под сень вековых деревьев хвойного леса.

  Я стою у открытых дверей и гляжу на проплывающие мимо стволы сосен, прислушиваюсь к звукам приближающихся разрывов авиабомб (да сколько их там, этих цеппелинов-то?), и радостно различаю гул моторов родной авиации. Летят, орлы!

   - Господин поручик, можно вас?

   - Да-да..

  Его светлость пытается вытереть окровавленные ладони об одежду, потом пожимает плечами и говорит:

   - Ни одной чистой рубашки. Не ожидал такого вот... Ехал налегке...

   - Так вам переодеться? У нас с вами вроде один размер! Ради Бога, доктор, пройдемте в мое купе, возьмете что нужно...

  У меня правда кое-что было из гражданского.

  Я специально не назвал его 'светлостью', хотел посмотреть на реакцию, а ему хоть бы что - и ухом не повел.

  Не знаю, черт побери, как у него это вышло, но моя весьма скромная серая сорочка и коричневые брюки смотрелись на нем куда как аристократично! Правда, запонки он вставил свои.

   - Благодарю, поручик... На станции сочтемся!

   - А можно прямо сейчас?

   - Что - сейчас?

   - Ну, вы мне отвечаете на один вопрос, и рубашка с брюками остаются в вашем вечном пользовании...

  Его бровь взлетела вверх, он удивленно глянул на меня, а потом махнул рукой:

   - Валяйте...

   - А вы в какомсмысле светлость? - наконец выпалил я.

   - Да бросьте вы, неужели...

   - И всё-таки?

   Он постоял минуту, а потом изобразил самый затейливый поклон из всех, что мне довелось видеть, и сказал:

   - Позвольте представиться - Георгий Тревельян, князь Зурбаганский...

  ***

  Мы сидели и пили чай в буфете на станции.

   - Я ведь учился в Протекторате, на медицинском. Разругался с отцом, не хотел идти по военной линии. Потом война, Протекторат - наш противник, меня, естественно, отправляют к черту на кулички в какой-то лагерь лечить холерных военнопленных... Потом весь этот хаос и отец мой... М-да...

  Отец его был министром внутренних дел, до всего этого. Настоящий был человек и настоящий имперец. Его повесили за ноги одним из первых, тогда лоялисты взяли себе такую моду - вешать за ноги имперцев. Вообще-то тогда их еще никто не называл лоялистами, но это уже другой вопрос...

   - Я ненавижу войну, поручик. Понимаете? Я вот осознать не могу, каково это - человек родился, жил, любил... Родители его заботились, кормили в конце концов... Он потом учился, представляете, хотел стать кем-то... А потом р-раз - война. Шинель на плечи, винтовку в руки, и в первом бою - три пули в брюшную полость. Господи Боже, столько усилий, столько старания - всё впустую! Тем более - война современная! Вы лучше меня понимаете, вы военный: новобранца обучают, тренируют по-всякому, снаряжение ему дают, винтовку... Потом едет он вот в таком поезде, вместе со своей треклятой винтовкой и бах! Невесть откуда из-за облаков прилетает бомба, и нет ни солдата, ни винтовки... Все насмарку, все годы жизни, все месяцы тренировок! Это же безумие, настоящее безумие!

  Я понимал его очень хорошо. И еще я понимал, что он просто отрабатывает эмоции, которые давил себе пока нужно было заниматься ранеными, пострадавшими. Поэтому я кивнул, а потом спросил:

   - Зачем тогда вам всё это? Кровь, грязь, дерьмо... Вы же князь! Могли бы в столице где-нибудь...

   - Да бросьте вы! - он перебил меня. - Я помогать хотел, понимаете? Я потому и на медицинский пошел! Если все вокруг сбрендили, бегают и тычут друг в друга заостренными железками, то я этого делать не обязан. Но и в стороне стоят мне совесть не позволит. В конце концов я имперец! Кровь, грязь - все это не стыдно для князя. Для князя стыдно стоять в белом пальто и смотреть как другие в этой грязи копаются, и делать вид что ты выше всего этого... Если он настоящий князь, конечно!

  А я думал, что он очень похож на своего отца, не смотря на все их разногласия. И еще я думал про то, что мне очень нравится его искренность и его доводы. И его квалификация как хирурга. Так что если я всё правильно понял, то...

  - Знаете, князь... Я еду за специалистами, нам в бригаду обещали прислать медиков, радистов, Бог знает кого еще. У меня в штурмроте страшный дефицит медицинского персонала, два санинструктора на две сотни человек...

  Его светлость откинулся на кресле и заинтересованно посмотрел на меня.

   - Обещаю, что никто не будет давать вам в руки заостренных железок, за исключением скальпеля... Будете у меня начальником медсанчасти?

   - В конце концов, - князь взмахнул рукой в своей неподражаемой манере. - А почему бы и нет?

  ШЕЛУХА

  Феликс заявился ко мне в роту нежданно-негаданно. Я тут же сообразил что-то вроде застолья . Ротмистр Карский выпил, закусил, потом еще раз выпил, а потом сказал что у него мандат от Разведуправления набрать в нашей роте команду добровольцев для секретной операции в глубоком тылу у лоялистов. Не то чтобы это было чем-то сверхъестественным, разведчики постоянно привлекали людей со стороны - кадровый голод и все дела... Но глубокий тыл? Дюжина человек? Из занюханной штурмроты задрипанной сводной бригады?

  На такие мои аргументы Феликс только отмахнулся:

   - Не прибедняйся! Бойцы у тебя что надо!

  Тут я подумал о том, что бойцы мои только два дня как на отдыхе, и такого рода инициативы командования вряд ли вызовут у них волну энтузиазма. Так что выискивать среди них добровольцев будет делом непростым... То есть, кто-то конечно найдется. Наверное...

   По словам Феликса выходило, что у них недавно вычислили крота. Сидел в архиве какой-то очкарик и аккуратненько копировал личные дела разведчиков. И отправлял лоялистам... Или их забугорским хозяевам, что, в общем-то, даже хуже.

  И во время задержания этот рыцарь плаща и кинжала успел принять яд, так что одному Богу известно, какие именно оперативники Разведуправления теперь засвечены. Поэтому на такое задание было решено отправить людей надежных, с боевым опытом, но со стороны.

  - Великолепно, Феликс! Услужил так услужил! - меня злость разобрала, если честно.

   - Просто я знаю, что никто лучше тебя и твоих ребят с этим не справится.

   - Меня?! - ну то есть я предполагал нечто подобное, но все равно это стал неожиданностью... - А в чем суть задания?

   - Нужно устроить контрреволюцию в Яшме!

  ***

  Я стоял за дверью, замахнувшись табуреткой. В коридоре слышался шум, кого-то тащили по ступенькам, а потом громко били ногами. И это лучшая гостиница в Трубах?

   Трубы - это, конечно, та еще дыра, райончик паскудный даже для Яшмы в ее современном состоянии...

  Дверь скрипнула, и ко мне в номер ввалился здоровенный детина. Он сделал пару шагов, пачкая ковровую дорожку сапожищами, и сплюнул на пол.

   На голове у него была дырявая шляпа с какими-то пожеванными краями, шея обмотана грязным шарфом. Дальше я его рассматривать не стал, поскольку револьвер в его руке говорил сам за себя.

  Дверь с визгом начала закрываться, детина повернул голову и вдруг увидел меня, стоящего за его спиной с табуреткой в руках.

   - Х-ха! - я хряснул табуреткой прямо по дырявой шляпе, которая тут же съехала ему на лицо.

  Он с грохотом, рухнул на пол, а я захлопнул дверь и кинулся к револьверу, который отлетел в дальний угол. Крутанув барабан, я довольно хмыкнул: шесть патронов, модель знакомая, это ведь табельное оружие у лоялистских командиров.

  Детина застонал, и попытался подняться. Я в три шага пересек номер и рукояткой револьвера снова врезал по шляпе. Он обмяк и больше встать не пытался.

  Благодаря этому типу я разжился горстью патронов, тощей пачкой денег, перетянутых женской резинкой для волос и пакетиком с какой-то буро-зеленой гадостью.

  Патроны и деньги я распихал по карманам своего пальто, пакетик и резинку выбросил к черту.

  Вдруг раздался требовательный стук. Я тут же шагнул за дверь, взведя курок револьвера. А что - позиция подходящая!

  Постучали снова, а потом в замок несколько раз выстрелили, и дверь с шумом распахнулась настежь, и треснула меня по коленке и по кончику носа, видимо, выбитая ударом плеча.

  Действительно! Сначала в комнату плечом вперед влетел парень - точная копия лежащего на полу, только вместо дурацкой шляпы - котелок. А следом за ним - два типа совершенно уголовной наружности.

  Глаза у меня слезились от удара по носу, и поэтому я выпустил в них все шесть пуль, стараясь стрелять наверняка - в корпус. О конспирации теперь можно было забыть! Какая к черту конспирация?!

  Комната заполнилась воплями и пороховой гарью. Я принялся за дело: особенно не церемонясь обезоружил истекающих кровью налетчиков, с трудом придвинул к двери массивное трюмо, и подготовился к бегству.

  Для такого солидного дела, как налет на гостиницу, четырех человек было явно недостаточно, и устраивать тут уличные бои с целой бандой не входило в мои планы. По крайней мере, сейчас. И уж точно не в одиночку!

  Нет худа без добра: я обзавелся еще двумя револьверами, солидным запасом патронов и целым арсеналом колюще-режущих предметов. Деньги перекочевали в карманы, все трофеи за исключением одного револьвера - в солдатский 'сидор', который я повесил за спину.

  Распахнув окно, я выпрыгнул наружу с высоты второго этажа и больно приземлился на пятки.

   У парадного входа дежурили две характерные фигуры, тут же среагировавшие на мою попытку бегства.

  Они принялись палить из револьверов, не вынимая оружия из карманов - типичная фишка уголовников из Яшмы.

  Такой способ позволяет использовать эффект неожиданности, но сильно снижает прицельность огня. Этим я и воспользовался, петляя зигзагами, как заяц. Пули выбивали искры из брусчатки, парочка свистнула совсем рядом, и моя душа была не то что в пятках - кажется, она переместилась куда-то в каблуки сапог!

  Я почувствовал себя в относительной безопасности только пробежав кварталов семь и нырнув в мрачный узкий проулок.

  Кажется, никто меня не преследовал. С чего бы им меня преследовать? У них там целая гостиница на растерзание осталась... С другой стороны, я убил четверых их подельников, и устроить какие-то мероприятия по розыску обнаглевшего чужака для этих ребят будет делом чести... Если это слово применимо к таким подонкам и вырожденцам.

  Нужно было срочно найти своих!

  Моя легенда была самой приличной - нынче я был заграничным репортером и даже соответствующая аккредитация у меня имелась. Более того, даже газета моя существовала, где-то в Протекторате. Лоялисты всегда любили потрепаться перед газетчиками, так что это давало мне прекрасную возможность осмотреться в Яшме. Никто не препятствовал свободному перемещению по городу, но и безопасность никто гарантировать не собирался...

  Теперь-то со всем этим было покончено - приближался решающий день, да и я несколько подмочил свою репутацию: хорош репортер - убийца четверых бандитов...

  Остальные прибывали в город разными путями. Например, Тревельян изображал сельского фельдшера, который добрался в Яшму с группой беженцев. В эту группу еще входил незабвенный Стеценко, кого он там изображал я уже не знаю... Знаю только что приют они нашли в каких-то трущобах у Хлебного рынка.

  Отряхнувшись и слегка приведя себя в порядок, я поднял воротник и вышел из проулка на свет Божий.

  Раньше это было проспектом Фортуната - одной из центральных улиц Яшмы. Я бывал тут до всего этого кошмара, так что прекрасно помню магазины, рестораны, клубы и синематографы, теснившиеся по обеим сторонам мостовой, сверкавшие вывесками и громыхавшие звуками музыки. Когда-то тут кипела жизнь, прогуливались элегантно одетые пары, горели фонари и ходил электрический трамвай.

  А теперь - первое, что бросалось в глаза даже в утреннем тумане - это мусор. Окурки, шелуха от семечек, какие-то обрывки, огрызки и ошметки - все это покрывало проспект тонким слоем, скапливаясь в углах и ливневых стоках. Мостовая не ремонтировалась, наверное, никогда. Ставни и шторы на окнах жилых домов были плотно закрыты, многие витрины и вывески - разбиты и изгажены похабными надписями, фонари, раньше светившие от заката до рассвета, не горели, являя миру скорбную картину из выкрученных лампочек и разбитых плафонов. Вместо них кое-где на перекрестках стояли металлические бочки, внутри которых что-то горело неровным красноватым дымным пламенем. Вокруг бочек грелись какие-то угрюмые люди, и, о Боже, проклятые синие мундиры.

  Картина, мягко говоря, удручающая.

  Я зашлепал по грязи и лужам к ближайшей бочке, где не было 'синих'.

   - Мужики, погреться можно?

  Бородатый дядька в латанной-перелатанной одежде и второй, лысый с железными передними зубами в рабочей спецовке синхронно кивнули, и бородатый спросил:

   - Ты откуда такой в пальто красивый?

   - Из гостиницы сбежал, ее грабили, кажется...

  Лысый цыкнул зубом:

   - Теперь постоянно что-то громят и кого-то грабят. Песьи дети!..

   - А 'синие' что? - спросил я, кивая на вояк.

   - А что - 'синие'? 'Синие' - за свободу, равенство и братство. А про порядок у них ни слова.

   Я даже удивился такой интерпретации современной социально-политической ситуации в Яшме, но углубляться в такие дебри не стал.

   - А как до Хлебного рынка пройти, не подскажете?

   Бородатый глянул на меня из-под кустистых бровей и пробурчал:

   - Ты вообще откуда, с луны свалился? Нету больше рынка!

   - Это как это - нету? А что есть?

   - Да вот пойди да посмотри! Три квартала по этой улице, и на шлагбауме направо.

   - Спасибо, мужики!

  Вдруг лысый воровато огляделся и шепотом спросил:

   - Скоро начнете?

   - Что... Кто начнет? - удивленно наклонился я к нему.

   - Порядок наводить?.. - он хитровато прищурился и отсалютовал мне, быстро приложив к виску открытую ладонь и тут же ее отдернув.

  Сказать, что я был шокирован, увидев приветствие имперских войск прямо под носом у лоялистских патрульных - это не сказать ничего. И как мне на это реагировать? А вдруг - провокация?

   - Порядок, прежде всего, нужно наводить в головах... - проговорил я как можно более нейтрально, развернулся на каблуках и пошел по шелухе от семечек, окуркам, картофельной кожуре и другому мусору, который равномерным слоем покрывал тротуары некогда шикарного проспекта Фортуната...

  Хлебного рынка и в самом деле не было. Вместо него здесь было пепелище, на котором ровными рядами стояли десятки виселиц. Большая часть из них была занята - повешенные за ноги люди с разбухшими головами и черными лицами качались на ветру, и вороны кружили вокруг, и клевали что-то.

  Туда-сюда ходил часовой в синем мундире и противогазе. Наверное, он должен был помешать родственникам забрать тела казненных. Или для чего он здесь?

  Я думал обо всем этом отрешенно, сознание отказывалось воспринимать такую картину как нашу современную реальность. За что повесили старика в некогда белоснежной, а теперь заляпанной кровью рубашке и клетчатой жилетке? И целую семью: отца, мать, почти взрослую дочь и двух подростков-сыновей? И еще множество мужчин и женщин, самого разного возраста?..

  Это, наверное, было написано на белых табличках, прикрепленных на груди у несчастных. Виной тому изощренный цинизм, или непроходимая человеческая тупость - прочитать надписи было почти невозможно, потому как таблички эти цепляли ДО казни, и теперь они располагались ВНИЗ ГОЛОВОЙ.

  Какой-то кошмар.

  Мне, на самом деле, не нужен был Хлебный рынок. Мне нужен был один из домов в переулке Кондитеров.

   На табличке с названием переулка был нарисован мужской половой орган, который закрыл всю надпись, кроме первого слога 'Кон..' и последней буквы '...в'.

  Сориентировавшись таким образом я высмотрел нужный дом и подошел к ржавой металлической калитке.

  Побренькав за витой язычок, я дождался реакции.

  Калитка приоткрылась и показался благообразный дедушка, очень прилично одетый, но в несусветных цветастых домашних тапках. Я попал по адресу!

   - Вы по какому поводу? Тоже за чистоту боретесь? - спросил он кодовой фразой, блестя стеклами старомодных пенсне.

  - Не нужно бороться за чистоту, нужно подметать! - отзыв прозвучал, и дедушка широким жестом пригласил меня внутрь.

  Между плиточками садовой дорожки пробивались стебельки травы, на давно не стриженном газоне лежали пожухлые прошлогодние листья и гнилые яблоки.

  Двухэтажный домишко производил впечатление этакой премилой ветхости: осыпавшаяся местами штукатурка, пятна сырости на стенах и при всём этом - уютом так и веет.

  Входная дверь без скрипа отворилась и хозяин проговорил:

   - Вам вниз по лестнице и направо...

  Подвал?

  Я спустился по скрипучим ступенькам вниз и на секунду замер у двери, а потом тихонечко взялся за ручку.

   - ... костоправ хренов, руки из задницы растут, тебя в твоем Протекторате наверное на мясника учили, и то дерьмово получилось, - сквозь зубы сипел знакомый Стеценкин голос. - Тебе бы чучела набивать а не людей штопать!

   - Таксидермист, - князь Тревельян, по-видимому, был совершенно спокоен.

   - Какое в задницу такси? Хирург ты дерьмовый, вот что я тебе говорю! Расколупал мне всю спину, теперь иголкой тычешь! Такой иголкой конскую упряжь чинить, а не людей!

   - Таксидермист - это специалист по набивке чучел. А скорняк - мастер по изготовлению конской упряжи.

   - Да в гробу я видал... Что, всё? - в голосе Стеценко послышалось удивление и облегчение одновременно.

  Я отворил дверь и тут же остановился. Прямо мне в живот был направлен ствол ручного пулемета. Вахмистр Перец, сидящий напротив двери за столом, только что, кажется, протирал его тряпочкой... Так, а откуда у них пулемет?!

  Его светлость замер с внушительных размеров иголкой в руке. Он склонился над койкой, на которой на животе лежал до пояса голый Стеценко, спину его пересекал свежий шрам с аккуратным швом.

  Ранее бесполезный подносчик патронов Фишер (оказалось - уроженец Яшмы) и его приятель-антагонист Панкратов склонились над шашечной доской, и не подумали повернуться в мою сторону.

  Вдруг за моей спиной кто-то молодцевато гаркнул:

   - Р-равняйсь! Смир-рна! Господин поручик, личный состав отдыхает и приводит себя в порядок. За время моего дежурства происшествий нет! Доложил унтер-офицер Демьяница!

  Я, если честно, чуть не поседел от такого доклада, но видя ухмылки подчиненных, обернулся на каблуках и со зверски-казенным выражением лица отчеканил:

   - Благодарю за службу! Вольно!

  Демьяница - старый служака, переведенный к нам из Пятиреченского полка. Он козырнул отточенным движением, а я прошел внутрь и осуждающе уставился сначала на вахмистра, потом на Стеценку.

   - Откуда сие? - я указал на пулемет, и на рану своего заместителя.

   - Они взяли штурмом какой-то притон, - сказал доктор. - Основания были самые серьезные. Там был пулемет и еще масса полезных вещей...

  Я только беспомощно всплеснул руками. Полезные вещи - эта гора оружия и боеприпасов в углу комнаты?

   - С этим всё ясно. Как продвинулись с выполнением основной задачи?

  Основной задачей было выйти на связь с местным подпольем. Они готовили выступление уже давно, по косвенным сведениям организация была солидная, в основном - бывшие офицеры и профсоюзы. До того, как в Разведуправлении завелся предатель, пришла шифровка, что к активным действиям приступят после того, как будут уверены в поддержке имперских войск. Вот мы и должны были стать этой уверенность.

  После этого моего вопроса все как-то притихли. Не понравилась мне эта тишина, нехорошая она была, вязкая и тоскливая.

   - Та-ак... - протянул я. А потом надавил голосом, по-командирски: - Немедленно доложить обстановку!

  Стеценко зашипел с койки:

   - Массовые аресты, поручик! Вот так вот, мать его. Крыса в Разведуправлении не одна была, а? Тварь такая!

   - То есть как это? - снова обвожу взглядом комнату, вижу, как они прячут глаза.

   - Восемь сотен арестованных. В основном - отставные офицеры, интеллигенция... Еще кое-кого похватали из рабочих активистов и так, граждан которые на виду. Мели всех, кто вызывал подозрения, - шипит тот же самый Стеценко. - Сучьи синемундирники как раз за дело взялись когда мы в кабак пришли на предмет оружия у местных уголовников уточнить... Отсюда и пулемет, и хреновина эта у меня на стене.

   - И что, контакты наши они тоже замели? - это же провал, полный провал!

   - Да они вообще почти всех замели! - Стеценко вскакивает, потом материться от боли и снова падает на кушетку. - Почти всё гребаное подполье! И нихрена об этом не знают!

   - Лежи, подпоручик. Кто тут может адекватно обрисовать ситуацию?

   - Лемешев и Перевозников из города вернуться - доложат.

  Перевозников - один из добровольцев, рядовой. Вызвался с нами за компанию. Мол, Лемешев пошел и я пойду. Но это было скорее исключение, в основном ребята подобрались сознательные. Не считая Стеценки, конечно.

  Здесь нас было восемь человек, еще шестеро квартировали в пригороде, на мельнице. Хозяин, мельник, был человеком надежным, и предложил взять наших ребят к себе в качестве поденных рабочих. Такая легенда не вызывала подозрений - многие батраки ночевали и столовались прямо на рабочем месте.

   Командовал той группой Вишневецкий. Ему-то я доверял как самому себе, он парень что надо.

  Мне налили чаю, подсунули ломоть черного хлеба с куском сала, и некоторое время я был занят. Проголодался до такой степени, что почти не думал о кошмаре на Хлебном рынке.

   - Там в сидоре возьмите еще... И в карманах! - промычал я с набитым ртом.

  Фишер кинулся выполнять, и на свет Божий появились револьверы, боеприпасы и деньги.

   - Господин поручик-то зря времени не терял! - хмыкнул вахмистр Перец. - А на нас ругаться изволил...

  Я отмахнулся, и принялся за второй ломоть хлеба.

  В дверь заглянул давешний дедушка.

   - Кажется, ваши товарищи возвращаются... - проговорил он.

   Демьяница вызвался проверить, нет ли за ними хвоста, и вышел вместе с нашим хозяином. Он вообще - ретивый такой, этот Демьяница. Говорят пятиреченцы все - служаки и трудоголики. Но в данной ситуации это только плюс. 'Синие' не дремлют!

  Через несколько минут явились взмыленные Лемешев с Перевозниковым. У них разве что языки на плечи не свисали.

   - Садитесь, мужики. Передохните, а потом изложите как есть, - Перец изобразил гостеприимный жест.

  Бойцы дождались утвердительного кивка от меня и прошли в помещение. Перевозников выпил, кажется, ведро воды, а Лемешев хлопнул грамм пятьдесят спирта и занюхал рукавом.

   - В общем, нужно брать ипподром, - вдруг выпалил он. - Или сваливать отсюда нахрен.

  Вообще-то для Лемешева это было несвойственно - такие резкие высказывания при старших по званию. Парень он был дисциплинированный, ответственный. Поэтому я постарался сразу вникнуть в суть дела.

  Оказалось, на бывший городской ипподром поместили всех арестованных в последние дни. И членов имперского подполья, и случайных людей, всего около двух тысяч человек, если верить подслушанному Перевозниковым в кабаке разговору двух 'синих'. Условия содержания были адскими - антисанитария, какая-то баланда вместо завтрака, обеда и ужина и вода - из кранов в туалетах ипподрома.

  Некоторые из арестованных находились там уже более трех суток, поэтому стоило поторопиться, если мы вообще собирались что-то предпринимать.

  Стеценко озвучил общую мысль:

   - Как я понимаю, охрана там серьезная. Плюс гарнизон. Как мы собираемся это провернуть своими силами?

   - Т-с-с-с! - вдруг неожиданно сам для себя шикнул я.

  В голове кое-что начинало прорисовываться.

   - Нам понадобиться вся взрывчатка, какую мы сможем достать. Может быть керосин, бензин - что-то такое. И грузовик. А лучше - два. И самое главное - нужны фонари. Керосиновые, электрические, не знаю... Можно факелы. Хорошо бы - прожекторы... Как можно больше!

   Стеценко заметно оживился, а его светлость наоборот - напрягся.

   - Вы что, планируете теракт, поручик? - надавил голосом Тревельян.

  Я отмахнулся:

   - Вопрос терминологии, доктор. Я не собираюсь гробить мирное население, так что назову это отвлекающим маневром.

   - А причем тут фонари, господин поручик? - удивился Фишер.

  Я многозначительно улыбнулся и принялся раздавать приказы. Перец и Демьяница занялись взрывчаткой, а Стеценко заявил, что знает, где взять грузовики, и, возможно, горючее. Он ангажировал для участия в своей авантюре Лемешева и Перевозникова. Фишера как местного уроженца отправили на мельницу к Вишневецкому, его группа должна была заняться фонарями и прочим освещением.

  Оставшись временно не у дел, я заглаживал свою совесть тем, что самую рискованную часть мне придется провернуть самостоятельно. Нужно было только провести рекогносцировку, уточнить кое-какие детали, так что я надел пальто, на голову нахлобучил какую-то необъятную кепку (черт его знает, откуда взялась эта кепка!), сунул в карман револьвер и отправился в город.

  Меня мучил вопрос: какого черта такой благополучный город как Яшма вдруг оказался под властью лоялистов? Закономерным казался захват власти 'синими' на Севере, с малоприятным климатом, малоземельем и грязными рабочими окраинами промышленных городов.

  Шахты Юго-Запада и рудные копи восточных гор тоже могли стать благоприятной средой для распространения лоялистской бациллы среди чернорабочих, обнищавшей за время войны интеллигенции и мобилизованных солдат запасных полков... Однако, там ситуация была не такой однозначной, имперские партизаны действовали весьма активно, население встречало наши наступающие войска если и не восторженно, то нейтрально - уж точно.

  Но Яшма - это ведь просто удивительно! Уровень жизни населения здесь был выше среднеимперского на порядок, списки вакансий по самым разным профессиям висели просто-напросто на столбах для объявлений, студенты местного университета имели собственный кампус и получали неплохие стипендии. Город был благоустроенным, чистым, а фермерские хозяйства со всей округи благодаря черноземам и трудолюбию сельских жителей снабжали Яшму зерном, мясом, молоком, овощами в избытке.

  И при этом Яшма всегда ставила себя в позу по отношению к метрополии, претендовала на роль второй столицы. Митинги, шествия, демонстрации в знак протеста или в знак солидарности проходили тут чуть ли не каждые выходные.

  Война Яшму не зацепила, кровавые события в столице и последующий лоялистский переворот тоже прошли стороной, и местные решили переждать. Вежливо попросили из города формирующийся добровольческий имперский отряд, 'чтоб не провоцировать', а потом прозевали момент прибытия веселой компании лоялистских эмиссаров, которые лихо принялись вешать на уши студентам, обедневшим жителям полукриминальных окраин навроде Труб и вечно недовольной маргинальной части общества развесистую лапшу о свободе, равенстве и братстве.

  Когда подъехали до зубов вооруженные ребята в синих мундирах, никто не смог им оказать сопротивления. Добровольцы-то город покинули по просьбе его жителей! А местная полиция выбросила белые флаги под дулами орудий и пулеметов.

  После начала насильственной мобилизации, конфискаций, введения трудовой повинности и 'ускоренного судопроизводства' город очнулся, но чуть было не опоздал. Или опоздал? Это уже зависело от того, как мы провернем сегодняшнее дело...

  Мне бы просто совесть не позволила поручить подобную авантюру кому-то другому, поэтому я, вцепившись в руль грузовика обеими руками, давил на газ.

  Впереди высилась колоннада оперного театра, в котором заседала Городская Ассамблея. Лоялисты плодили эти ассамблеи везде, куда добирались. Это обеспечивало им видимость законности, трибуну для бесконечной говорильни и поддержку депутатов. Еще бы! Депутаты у лоялистов были священной коровой: особые пайки, неприкосновенность, охрана и автомобили... Вчерашний коммивояжер, адвокат или нищий интеллигент, проскочив в ассамблею когтями и зубами держались за свои депутатские кресла и становились самыми ярыми лоялистами, цепляя синие банты себе на шляпы, пиджаки, трости и прочие места.

  Я понятия не имел, проводятся ли заседания по ночам. Мне было наплевать, если честно. Ну не жалко мне людей, которые, учитывая личный автомобиль и еженедельный дорогой коньяк в спецпайке, послушно поднимают руку, одобряя очередную людоедскую инициативу синемундирников.

  В свете фонаря впереди засуетились синие мундиры, мне кажется я расслышал клацанье затворов и предостерегающие крики... Пора!

  Ногой передвинул заготовленный кирпич, вдавливая в пол педаль газа и, дергая ручку, кубарем вывалился наружу.

  Эту огромную кучу мусора я присмотрел заранее. Лоялистский бардак на сей раз был в мою пользу - при империи я бы обрушился на мостовую, или на бордюр, получая травмы различной степени тяжести. Я, конечно, сильно ушибся, и изгваздался во всяком непотребстве, и на кепке моей повисла банановая кожура... Бананы? Да я лет пять не видел бананов!

  Когда я с трудом поднялся и побежал прочь, за моей спиной грохнуло. Да простят меня великие архитекторы, строившие театр, и потомки, которые больше не увидят этой красоты... Взрыв был такой силы, что меня сбило с ног и проволочило по камням, и это учитывая то, что грузовик ехал примерно шагов пятьсот без меня за рулем!

  Утешало только то, что лоялисты выселили всех гражданских из прилегающих к Опере домов, из соображений безопасности... Ну-ну, я насмотрелся на новоиспеченных епутатов, командующих переездами в освободившиеся особняки

  Превозмогая себя я снова поднялся, выплюнул изо рта наверное полстакана крови (язык прикусил, что ли?), и поковылял ко второй машине. Про себя я мысленно отсчитывал мгновенья до всеобщей тревоги.

  Заводские сирены взвыли в тот момент, когда я впихивал свое тело в кабину автомобиля. Этот грузовичок был гораздо меньше, и заряжен послабее: связка динамита, который используют на горных разработках. Тоже не абы что, но первая машина смерти была забита до отказа газовыми баллонами, взрывчаткой, старыми артиллерийскими снарядами и, по совету Перца - пулеметными лентами.

  Патроны из этих лент продолжали срабатывать в пламени пожара, создавалось впечатление, что в районе Оперы идет бой.

  Я медленно повел грузовичок по закоулкам. Автомобильные гудки и топот ног наполнили ночной город через каких-то несколько минут, мне пришлось переждать в тени дома с выключенными фарами, пока мимо промчался, грохая сапогами, целый отряд синемундирников, не меньше полусотни.

  По всему городу включались уцелевшие фонари, а люди хлопали ставнями и задвигали засовы, уверенные, что ничего хорошего от ночных взрывов ждать не приходится. И помощи в случае чего ждать неоткуда. Свобода...

  Яшма была одним из самых электрифицированных городов империи. Трамвай, синематограф, яркое освещение на улицах - все это было возможным благодаря гидроэлектростанции, которая была здесь построена тридцать лет назад, на небольшой речке верстах в семи от города. Даже лоялисты понимали ее важность и не позволили рабочим и инженерам разбежаться, назначили им неплохие пайки и выставили охрану.

  А вот на двух подстанциях, от которых уже линии электропередач тянулись в Яшму, ничего подобного не было. Трансформаторы ржавели, детали не менялись с тех пор, как Городская Ассамблея взяла власть в свои руки.

  Туда-то я и гнал грузовик - к одной из подстанций, на окраину.

  Глянув на часы я выматерился - оставалось пятнадцать минут до того, как ребята начнут концерт на ипподроме! Если я не успею - город мы не возьмем. Они спасут всех, кого смогут и отступят к мельнице, а оттуда - в леса.

  Задумавшись, я чуть не въехал в шлагбаум, возле которого отиралась парочка неопрятных синемундирников.

   - А ну стоять!!! - заорал неожиданно громко один из них. - Куды-ы-ы!

  Пьяный, что ли?

   - Сам стой! - заорал я в ответ, изображая панику. - Там в городе война, ваших режут возле Оперы!

   - Эт-то как? - опешил он.

  Мне не приходилось изображать эмоции, я был на пределе:

   - Видишь, как меня? - я выплюнул еще крови и продемонстрировал свою разбитую рожу. - Это возле Оперы! Черта с два я тут останусь! Открывай шлагбаум, а не то передавлю!

  Один из 'синих' вдруг сказал:

   - Туда же как раз всех наших отправили, в оцепление! Командир бегал как оголтелый!

   - Во-от! - нагнетал я. - Чего мне там делать?!

  И снова плюнул кровью, целясь им под ноги.

  - Пусти ты этого ненормального, а?

  Меня пустили, подняв шлагбаум. А я уже нащупывал револьвер и готовился к смерти: если бы началась пальба и сдетонировал динамит, мои ошметки собирали бы со стен окрестных домов. И ошметки лоялистов тоже...

  Стрельба со стороны ипподрома началась в тот момент, когда я протаранил проволочное ограждение вокруг подстанции.

  Вокруг был пустырь, правда, ярко освещенный фонарями. Я выскочил из машины, обошел ее по кругу, влез в кузов и вскрыл ящик с динамитом. Бикфордов шнур и детонатор были под рукой, и, отмеряв подходящий кусок, я чиркнул зажигалкой. Шнур задымился, постепенно укорачиваясь, и я выпрыгнул из кузова.

   - Оп-па! - только и смог сказать я.

  На меня смотрел крепкий лысый дядька с железными зубами. Где-то я уже видел его засаленную рабочую спецовку...

  Настроен он был весьма решительно.

   - Я тебе сейчас башку проломлю! - сказал он. - Кой хрен ты проволоку крушишь, ирод? Другого места не...

   Он запнулся, потому как я направил ему в живот револьвер. Вообще-то я его вспомнил, и мне совсем не хотелось стрелять.

   - Сейчас здесь все взлетит на воздух, - сказал я. - Честное слово.

  Мужик, кажется, тоже меня узнал. И как-то серьезно вдруг кивнул и махнул рукой, мол, побежали.

   Я двинул за ним, и мы успели скрыться за каменным строением, когда на подстанции взорвался грузовик.

  И по всему городу стал гаснуть свет. Квартал за кварталом погружался во тьму, выключались фонари на улицах, гас свет в домах.

   - Началось, да? - просипел лысый. - Мне надо к ребятам тогда, предупрежу...

   - О чем? - удивился я.

   - Офицера пришли, порядок наводить! - и вопросительно уставился на меня.

   Я даже не нашелся что ответить. Спросил только:

   - А откуда вы поняли что...

   - Хех! Оно ж прет из тебя. Интелиге-энция! - он цыкнул металлическим зубом, развернулся, и его лысая башка начала стремительно удаляться .

   Вообще-то в последнее время слово 'интеллигент' стало чуть ли не ругательным, но от лысого это прозвучало эдак уважительно и знающе.

   Чувствовал я себя отвратительно. Трещали ребра, гудела голова, кожа на ладонях была содрана, а во рту скопились сгустки крови. Но со стороны ипподрома уже слышались пулеметные очереди и взрывы, и я не мог оставаться здесь, в стороне, пока наши там подставляются под пули чтобы спасти людей.

  Я достал из кармана револьвер, на всякий случай крутанул барабан, проверяя наличие патронов, и зашагал на звуки боя.

  Яшма - город немаленький. Из конца в конец идти не меньше часа. Я шагал, вслушиваясь в какофонию взрывов и выстрелов с надеждой. Если до сих пор воюют - значит, ребят не положили сразу же, значит, скорее всего, они прорвались на ипподром и раздали измученным людям оружие.

  Почта, вокзалы, телеграф и, конечно, арсенал. Потом - мосты, транспортные развязки и перекрестки. Всё просто.

  И важнее всего - арсенал. Туда я и двинулся.

  Стрельба приближалась, и я, прижавшись к стене дома, пригнувшись побежал по тротуару, стараясь слиться с окружающей темнотой.

  Грохот пулеметной очереди раздался совсем рядом, я рухнул на покрывающий тротуарную плитку слой шелухи от семечек.

  Впереди, у перекрестка, из-за импровизированной баррикады, сооруженной из мебели, металлических бочек, поваленной телеги и каких-то тюков пулеметный расчет лоялистов поливал длинными очередями улицу. Патронов у них, что ли, куры не клюют?

  Еще трое синемундирных стрелков засели на широком балконе с мощным парапетом, и, дергая затворы, вели прицельный огонь. Здание с балконом располагалось на критически важном перекрестке, это, черт побери, был проспект Фортуната, и именно по нему сейчас должны были передислоцироваться части лоялистов.

  Вообще, для чего был взрыв в Опере? Чтобы собрать как можно больше синих в конце города, противоположном ипподрому. Для чего был взрыв на подстанции? Чтоб затруднить переброску войск. Автомобильный парк в Яшме был ограничен, снабдить войска в экстремальной обстановке переносным освещением, за считанные минуты - это дело практически невозможное. В любом случае неразбериха играла нам на руку, благо у нас освещение было, и цели были определены.

  Сквозь выбитое окно я проник в здание с балконом, осторожно перемещаясь одновременно с длинными очередями пулемета. Поднявшись по лестнице, я залег на последнем пролете: один из синемундирников волочил по коридору к огневой позиции ящик с патронами!

  Дуло револьвера слегка дрожало, когда я наводил его на обтянутую синим кителем спину. Он, согнувшись, тащил ящик, а я дождался, когда снова заработает пулемет и выстрелил в лоялиста, убив наповал. Потом вскочил, в два прыжка преодолел расстояние до балкона, распахнул дверь и как в тире расстрелял синемундирников за парапетом.

  Там, в темноте, от укрытия к укрытию перебегали фигуры людей, время от времени стреляя в сторону баррикады. Наши! Пулеметчики меняли ленту.

   Отступив внутрь здания, я чуть не споткнулся о тело подносчика патронов, лежащее в луже крови, и матюгнулся. Нужно было что-то делать с пулеметом!

   Стрелять из револьвера или винтовки? Скорее всего кто-то из пулеметного расчета успеет достать меня... Эх, динамитную шашку бы сюда, из того ящичка... Или гранату... Или бутылку с зажигательной смесью... Та-а-ак!

   Керосиновую лампу и бутылку горючего я нашел довольно быстро - на кухне. Снизу снова загавкал пулемет, а я принялся обыскивать мертвых лоялистов. Один до чертиков меня напугал, пошевелившись, и найденными спичками я чиркал уже трясущимися руками.

   В горлышко бутылки я запихал пропитанный керосином носовой платок, поджег его и на карачках подполз к парапету. Там телеги, и мебель - что-нибудь да загорится... Привстал, размахнулся и увидел тяжелый взгляд лоялиста, прямо через прицел его винтовки. В тот момент когда бутылка кувыркаясь и плюясь брызгами огня летела вниз, егопалец потянул за спусковой крючок и что-то неимоверно тяжелое ударило мне в голову...

  Руки и ноги были будто ватные, во рту было ощущение, как будто бы там кто-то сдох. Я попробовал пошевелиться, открыть глаза. Первое удалось, последнее - не очень. Попытка пощупать голову и выяснить причины плохой видимости привела к двум результатам: во-первых, меня, оказывается, основательно забинтовали, и во-вторых я заработал чудовищный приступ головной боли.

   - Ну, я вижу, вы очнулись, поручик, - раздался голос Тревельяна. - Прекрасно! Я бы сказал, что вы родились в рубашке, но как медик официально заявляю, что при современном уровне развитии медицины почти всем роженицам делают амниотомию...

   - Что?!. - думать было очень тяжело, да и доктор изъяснялся весьма своеобразно.

   - Амниотомия. Это акушерский термин, обозначающий...

   - Твоя светлость, сил моих нет, при чем здесь акушерство?! - голова опять разболелась, и я откинулся на подушку.

   - Удачливый ты, поручик. Пуля прошла по касательной к лобной кости в районе левой надбровной дуги. Шрам останется - загляденье, ну и черепно-мозговая травма соответственной степени тяжести...

   - Жить буду?

   -Будешь, куда денешься... Сейчас перевязку сделаю, на свет Божий посмотришь.

  Пока его светлость менял бинты, он рассказывал о событиях той ночи. Самое главное - мы победили, город был наш, и на ипподроме теперь находились пленные лоялисты в ожидании суда. Каким образом это получилось?

  Во-первых мой отвлекающий маневр с атакой грузовика на оперный театр оказался на редкость удачным. В этот момент ассамблея заседала в расширенном составе - то есть с привлечением синемундирных командиров и лоялистских эмиссаров из столицы. От мощного взрыва рухнула колоннада, не выдержали перекрытия между этажами, в общем - здание вряд ли подлежит восстановлению. Как и ассамблея Яшмы. Трупы до сих пор их-под завалов вытаскивают. А поскольку высшее командование было там, то в гарнизоне после атаки наших ребят на ипподром воцарился настоящий бардак.

  Во-вторых ипподром взяли довольно быстро. Оказалось что тысячи заключенных охраняются тремя десятками бойцов. Лоялисты решили вопрос с охраной просто - заварили все выходы кроме одного железной решеткой, добавили поверх колючей проволоки и поставили вышки со стрелками. Эффективно? Да, против тех, кто внутри. И совершенно не рассчитано на нападение снаружи. Наши ребята использовали подавляющее огневое преимущество в виде пулеметов и гранат, разгромив охрану, к которой так и не подошло подкрепление (гарнизон умчался к Опере!).

  Ну и в-третьих, сами яшмовцы. Первыми вступили в бой с синей чумой измученные, озлобленные заключенные. Даже те, кто не имел никакого отношения к подполью и был схвачен случайно, теперь мечтали вцепиться в глотку лоялистам. Да и подполье как выяснилось вычистили не полностью. Лихие ребята в офицерских фуражках взяли арсенал по собственной инициативе через часа два после того, как я взорвал ассамблею, и тут же принялись раздавать оружие. А потом поднялись рабочие кварталы. Трудягам надоел голод и безработица, бардак и неопределенность.

  Уличные бои длились двое суток. Я, кстати, очень помог одной из рабочих дружин, обезвредив тот пулемет.

  А через двое суток, то есть сегодня, рано утром, подошли наши войска. И всё, в общем-то, закончилось.

   - Когда можно будет выйти, прогуляться? - спросил я, щурясь левым глазом от яркого солнца.

  Правый пока еще почти ничего не видел - опухоль не спала.

   - Через пару дней, - сказал Тревельян.

  Через пару дней я шел по проспекту Фортуната, поддерживаемый с одной стороны Стеценкой, с другой - доктором.

  Какие-то деловитые ребята в аккуратных спецовках меняли плафоны и лампочки на фонарях, тетка в дворницком фартуке подметала бордюр. Двери многих магазинчиков были открыты, витрины сверкали чистотой уцелевших стекол, ветерок донес будоражащий ноздри аромат - кто-то выпекал сдобу.

  На площадке у синематографа три маленькие девочки играли в 'классики', нарисованные на плитке осколком кирпича. Только сейчас я понял что за все время проведенное в Яшме я вообще не видел детей!

  От остановки отъехал грохочущий и лязгающий трамвай, у которого вместо некоторых окон были вставлены листы фанеры, но зато корпус был покрыт свежей краской. На лавочке сидел лысый мужик с металлическими зубами и щелкал семечки, выплевывая шелуху в мусорный бачок.

  Я не выдержал и подошел к нему.

   - А-а-а! Порядок в головах? - разулыбался он. - Я еще вот кое-что недавно услышал, собираемся с ребятами на проходной завода крупными буквами написать...

   - Ну-ка, ну-ка...

   - Не надо бороться за чистоту, надо подметать! - провозгласил он.

  Стеценко ткнул меня в бок, а Тревельян удивленно хмыкнул.

  По противоположной стороне улице маршировал взвод пехотинцев. В нашем, родном 'хаки'! Одна из девочек, игравших неподалеку, вдруг прекратила прыгать, сорвала с клумбы цветок и, подбежав к офицеру, шагающему впереди взвода, что-то ему сказала. Офицер, усатый, потертый жизнью мужчина с седыми висками опустился на одно колено, с благодарностью взял цветок и вставил его в петлицу мундира.

   - Р-равнение на-а-а... - солдаты слаженно отсалютовали по-имперски, открытой ладонью у виска, и, чеканя шаг и пряча улыбки, парадным строем двинулись мимо замершей в восхищении девочки.