На обороте поздравительной открытки (СИ) [Анастасия Муравьева] (fb2) читать постранично

  Сереже Борисову, майору МВД, в годовщину его свадьбы, посвящается

  Он был мой одноклассник.

  - Вызову-ка я Соловьеву, - устало щурясь, говорила учительница. - Пусть Борисов хоть на доску посмотрит.

  После окончания уроков я нарочно тянула время. Ему приходилось делать вид, что он занят другими делами - и ждать, пока я соберу тетради, застегну сумку, найду в раздевалке пальто, зашнурую ботинки. Я вечно забывала то учебники, то перчатки, и поэтому уходила из школы последняя.

  Он шел следом, насвистывая, а когда я оглядывалась, отворачивался и переходил на другую сторону улицы.

  В десятом классе я сидела на подоконнике и качала ногой, а он стоял, подпирая стену.

  - Сергей, а тебе из девочек в классе кто-нибудь нравится? - жестоко улыбаясь, спрашивала я.

  - Нравится, - отвечал он.

  - И кто же? - продолжала пытать я, накручивая на палец волосы.

  - Соловьева, Лебедева, Михайлова, - честно отвечал он.

  - А кто из них, - не унималась я, - больше всех?

  - Соловьева, - отвечал он, и уши его краснели. - Соловьева.

  Сережа Борисов был на голову выше меня, но всегда смотрел снизу вверх, встряхивая кудлатой головой и глупо улыбаясь.

  Когда он меня первый раз поцеловал, у него было очень смешное лицо. Я с интересом наблюдала, как он закрывает глаза, точь-в-точь кукла Маша, когда ее переворачивают на спинку. У него перехватило дыхание, словно перед прыжком в прорубь, это было так нелепо, я едва сдерживала смех.

  После школы я завалила в институт. Мне пришлось поступить на вечернее отделение и устроиться на работу. Он встречал меня после занятий, провожал до гостей, караулил у подъезда. Его жизнь не складывалась, точнее, складывалась как-то странно: он нигде не учился, держал несколько точек на рынке, торговал то кожаными куртками, то телефонами, но не очень успешно.

  - Я уезжаю в Москву, - наврала я как-то раз, чтобы избавиться от него на выходные.

  - Когда вернешься? - быстро спросил он.

  - На следующей неделе, не раньше, - ответила я.

  В понедельник утром он уже звонил мне на работу.

  - Ты приехала? - спросил он. - Как ты проскочила мимо меня? Я все поезда с пяти утра встречаю на Московском вокзале...

  - Э-э-э, - я начала соображать, что придумать в свое оправдание.

  - У меня цветы, - сказал он. - Я занесу? А то завянут...

  - Приноси, - вздыхала я.

  - Я люблю тебя, - говорил он. - Давай отношения строить.

  - Не-а, - говорила я. - Не хочу.

  - Я все для тебя сделаю, ты же знаешь, - обещал он.

  - Нет, - отвечала я улыбаясь. Я всегда улыбалась, разговаривая с ним. - Нет.

  Потом он ушел на войну. Он воевал в Дагестане по контракту около года. Каждый день он писал мне. Все письма, кроме первого, начинались с вопроса, почему я не отвечаю.

  "Почему ты молчишь", - писал он. - "Неужели так трудно черкнуть хотя бы пару строк? Я бы берег их как реликвию. Может, мои письма не доходят? Наши бойцы, которые ездят в Махачкалу, клянутся, что все письма опустили в ящик. Адрес я пишу правильно! Почему ты не отвечаешь? Почему?"

  Сергей рассказывал, что сожгли их БТР, а из прибывшего пополнения осталось только трое. На полях он рисовал нестрашные пузатые танки, как их изображают дети, бегущих человечков с автоматами и розы на длинных стеблях (а к ним стрелочка и подпись "Это тебе").

  Я сохранила эти письма: бегущие кверху строчки, трогательные ошибки, жи-ши через "ы" и подписи, подписи... "Любящий тебя Сергей", "С любовью, Сергей", "Вечно любящий тебя Сергей"...

  Последнее его письмо заканчивается так: "Я узнал от знакомых, что ты опять собралась в Москву... Я был бы рад поехать с тобой, но ты, наверное, меня не возьмешь, зачем я тебе там нужен".

  Слово "наверное" в этой фразе старательно перечеркнуто.

  Сергей вернулся, живой и невредимый, бросил с усмешкой, что пуля его