Падающие звёзды [Лоретта Чейз] (fb2) читать онлайн

Лоретта Чейз

Падающие звезды

Лоретта Чейз «Падающие звезды», 2012

Оригинальное название: Loretta Chase «Falling Stars» from collection « A Christmas Collection», 1992

Перевод: Dinny

Коррекция: Elisa, Рини

Редактирование: Dinny, Рини

Худ. оформление: Elisa

Аннотация

Рождество – праздник всепрощения, и именно в это время отважный джентльмен возобновляет знакомство с очаровательной леди, которая отвергла его десять лет назад – и вновь разжигает рождественский огонь любви и желания.

Лоретта Чейз

Падающие звезды

Глава 1

Уилтшир, Англия,

11 декабря 1818 года

Если человек может спать среди шума и грохота лондонского утра, сказал себе Маркус Грейсон, то он, несомненно, сможет спокойно уснуть под звуки, издаваемые резвыми детьми. Он положил подушку себе на голову, но ему все равно были слышны звонкие голоса и топот маленьких ног, бегающих туда-сюда по коридорам. Даже в моменты тишины он продолжал ждать, приготовившись к следующему взрыву вскриков и топота.

Выругавшись, он отбросил подушку и выбрался из кровати. Маркус спал всего три часа. Очевидно, что больше поспать ему не удастся. Бросив взгляд в окно, он понял, что утро наступило довольно давно – зимнее утро, такое яркое и бодрое, что резало ему глаза.

Несмотря на то, что он нетвердо держался на ногах, Маркус умылся и быстро оделся, мысленно перебирая дюжину возможных причин своего появления посреди ночи, которые он мог представить старшему брату и невестке.

Джулиус и Пенелопа, вероятно, все еще не знают, что он здесь.

Они уже спали, когда он приехал. Маркус просто открыл дверь своим ключом и поднялся в комнату, которую они всегда держали готовой для него. И хотя они будут в восторге, что Маркус изменил свое решение не проводить Рождество в Греймарче, брат и невестка, несомненно, будут удивляться причудливому расписанию его странствий.

Маркус как обычно небрежно расчесал густую гриву золотистых волос и натянул сюртук. Так как у него не было разумного объяснения, то он мог с таким же успехом поведать им неразумное, настолько нелепое, что оно заставит их смеяться и не задавать лишних вопросов.

Он открыл дверь и шагнул в коридор как раз в тот момент, когда из-за угла быстро выскочили две маленькие, светловолосые и совершенно одинаковые девочки. Одна из них аккуратно обогнула Маркуса и пронеслась мимо. Другая споткнулась о его ногу.

Маркус поймал ее прежде, чем она ударилась о пол, и быстро поставил девочку на ноги. Когда он встретился взглядом с ее изумленными голубыми глазами, то резко втянул воздух. Он знал эти глаза… нет, это невозможно.

– Делия! Ливи! – послышался женский голос с лестницы.

Маркус повернул голову в сторону этого звука.

– Да, мама, – крикнула маленькая девочка. – Мы как раз идем в классную комнату. – Одарив Маркуса улыбкой, она ринулась по коридору.

– Но сначала нам с вами нужно побеседовать, юные леди.

И хотя сознание Маркуса отвергало правду, все его чувства тут же распознали ее и пришли в волнение.

Обладательница голоса вышла из-за угла, а затем остановилась как вкопанная.

Кое-что еще остановилось – его сердце и дыхание – словно они столкнулись между собой. От этого удара Маркус зашатался и перенесся в прошлое.

Он встретил ее летом, но ее красота принадлежала зиме. Оттенок ее волос, обрамлявших белоснежную чистоту кожи, напоминал солнечный свет зимним днем, а в ее глазах тоже сияла зима – они напоминали чистый голубой лед. Кристина.

Маркус с трудом обрел дыхание и сумел поклониться.

– Миссис Траверс.

– Мистер… Грейсон. – Пальцы ее левой руки сжимались и разжимались на фоне серого шерстяного платья. Венчального кольца не было. Когда же умер Артур Траверс? Два или три года назад?

– Я не… – Ее полный рот сложился в принужденную улыбку. – Я не знала, что вы здесь. Пенелопа сказала… то есть, никто не упоминал о вашем прибытии.

Этот негромкий голос с намеком на хрипотцу… словно ласка… Он заставил себя вернуться в настоящее.

– Они не могли знать, – проговорил молодой человек. – Я приехал вчера поздно ночью. Сумасбродный поступок. – Его сердце билось так быстро – потому что он застигнут врасплох, сказал себе Маркус. Он знал, что она и Пенни переписывались, но, насколько он слышал, Кристина не покидала Камбрию с тех пор, как вышла замуж. Ему не сообщили о том, что она может быть здесь, и по всей вероятности он не мог ожидать этого.

Он отступил на шаг. Она сделала то же самое.

– Как… рад будет Джулиус, – сказала Кристина. – И Пенелопа. И, конечно же, мальчики. Они хвастались своим дядей перед близнецами.

– Маленькие девочки, – взволнованно произнес он. – Они ваши, без сомнения.

Она кивнула.

– Делия и Ливи. – Ее льдисто-голубой взгляд чуточку потеплел. – В прошлом году им исполнилось по семь лет. И они ужасные сорванцы, как вы, вероятно, успели заметить. Надеюсь, что их шумное поведение не разбудило вас.

Семь лет. Это казалось невозможным. Но прошло уже десять лет с тех пор, как Маркус в последний раз видел ее, а вскоре после этого она вышла замуж – всего лишь три месяца спустя, припомнил он, с острой горечью, удивившей его. Он отступил еще на шаг.

– Дети вовсе не потревожили меня, – солгал Маркус. – Я только собирался спуститься вниз и позавтракать.

– Тогда я не должна задерживать вас.

Кристина прошла мимо него, а вслед за ней понеслось дразнящее дуновение аромата. Лаванда.

Он знал многих женщин, которые любили лаванду. Этот запах должен был вызвать недавние воспоминания. Вместо этого, пока Маркус стоял в коридоре, прислушиваясь к ее легким, удаляющимся шагам, в его памяти всплыла сцена десятилетней давности.

Это было в конце мая, за две недели до свадьбы Джулиуса, и первая группа гостей приехала в поместье. Джулиус устроил им экскурсию по Греймарчу и вынудил Маркуса присоединиться к ним.

Хотя Маркус остро ощущал присутствие красивой подруги Пенни, он постарался держаться на расстоянии. Он питал отвращение к чопорному обществу, и еще больше презирал пустоголовых мисс, с их девственно-белыми платьями, щебечущими голосами и жеманными, вычурными манерами поведения. Про мужчин тоже нельзя было сказать ничего хорошего: сборище самодовольных лицемеров, среди которых невозможно найти ни одного оригинально мыслящего человека.

Пока гости изучали древнюю сторожку – Живописную Руину Грейсонов, как назвал ее Джулиус – Маркус скрипел зубами и не раскрывал рта, решив ради Джулиуса молча терпеть скуку и неудовлетворение. Прислонившись к ели, он тихо насвистывал мелодию непристойной песенки, когда подруга Пенни застенчиво приблизилась к нему.

– Что это за песня? – спросила Кристина своим обволакивающим, манящим голосом.

Он тщательно избегал смотреть на нее, потому что видел, что происходило с другими мужчинами, которые не сводили с нее глаз. Меньше чем за двадцать четыре часа эта восемнадцатилетняя девушка с платиновыми волосами и серебристо-голубыми глазами превратила всех неженатых мужчин в Греймарче в трясущихся идиотов.

Маркус разглядывал сторожку, камни, деревья и голубое безоблачное небо – куда угодно, только бы не смотреть на девушку – но в то же время ехидно ответил, что эта мелодия ниже того, на что должны обращать внимание хорошие маленькие девочки, потому что ее сочинил вовсе не благородный композитор, вроде Гайдна или даже Россини.

– О, – вот и все, что она произнесла в ответ. Только это, и отвернулась – чего, как полагал Маркус, он и хотел добиться – когда весенний бриз донес до его ноздрей запах лаванды. Этот запах, кружась, ворвался в его мозг – и он опустил взгляд и посмотрел на лицо Кристины, повернутое в профиль, на ее опущенные глаза, и ресницы, почти касавшиеся щек. Он посмотрел на уголки ее нежного рта, слегка опущенные вниз, а затем он увидел, как его рука касается ее муслинового рукава, в то время как его голос смягчился, когда он сказал:

– Мне следовало бы вместо этого насвистывать Россини?

Кристина обернулась к нему, подняв сомневающийся голубой взгляд. Затем, в мгновение, уместившееся между ударами сердца, в тот момент, когда ее серебристый взгляд встретился с его взглядом, Маркус по уши влюбился в нее… а через две недели это привело его к разбитому сердцу.

Маркус отшатнулся от этого воспоминания, словно от физического удара. Настоящее отчетливо предстало перед ним.

Кристина Траверс ничего не значит для него, сказал себе Маркус, направляясь к лестнице. Он едва думал о ней в прошедшие годы. Молодые люди влюбляются каждый день, а их сердца разбиваются, или они добиваются того, к чему стремятся, и женятся. Некоторые живут долго и счастливо – как Джулиус – но гораздо чаще мужчины сосуществуют со своими женами в состоянии отупляющей скуки и бесконечных ссор.

Кристина вышла замуж, чтобы обрести богатство и комфорт – и Маркус отлично сознавал, что она была рождена и воспитана именно для этого. Если верить слухам, то с тех пор она жила практически уединенно в Озерном крае, в то время как он провел семь из последних десяти лет за границей. Если бы он сталкивался с Кристиной время от времени, то сегодняшняя встреча не привела бы его в замешательство. Реакция его тела и мысленный перенос в прошлое стали ответами на неожиданную встречу… и на ее красоту, конечно же. Маркус не мог представить, что она станет еще красивее.

Естественно, он не мог этого сделать. В последний раз, когда Маркус видел ее, он был зеленым юнцом двадцати четырех лет, который верил, что Кристина воплощает в себе самую красивую девушку в мире. Когда-то он верил во множество других подобных глупостей.

Устроив детей в классной комнате под опекой компетентной мисс Финч, потрясенная Кристина направилась в гостиную, чтобы написать письмо двоюродной бабушке Джорджиане. Она взяла лист бумаги, окунула перо в чернильницу, а затем вытерла его и отложила в сторону, потому что не смогла заставить руки – или свои мысли – оставаться на месте. В смятении она рассматривала свои несговорчивые руки, словно они принадлежали незнакомке. Совсем недавно, в коридоре, Кристина и сама ощущала себя незнакомкой. Она повела себя как косноязычная школьница – как бесхарактерная юная мисс, какой она была десять лет назад – лихорадочно бормотала бессмысленные фразы, попеременно то краснея, то бледнея под пристальным, отливающим золотом взглядом Маркуса Грейсона. И что хуже всего, она воспользовалась первым подвернувшимся предлогом, чтобы сбежать.

Поднявшись из-за стола, Кристина подошла к окну. Внизу расстилался безмятежный английский парк Греймарча, зимняя бесплодность которого смягчалась лишь темно-изумрудными вечнозелеными кустарниками. Справа от нее обнаженные ветви дубов вырисовывались черными силуэтами на фоне ярко-голубого неба. Слева, далеко за извилистым ручьем, древние ели скрывали от ее взора старую сторожку.

Однако чтобы все вспомнить, Кристине не нужно было ее видеть.

Это случилось за две недели, оставшиеся до свадьбы Пенни. Кристина не видела Пенни несколько месяцев, но они переписывались. Джулиус Грейсон оказался в точности таким, каким его описывала Пенни в своих письмах: высоким, темноволосым, привлекательным, любезным – и так очевидно влюбленным в свою будущую жену. Это все, что успела заметить Кристина перед тем, как ее представили его брату.

Она увидела бронзового бога: густые, золотистые волосы, скульптурные, отполированные солнцем черты лица, зеленые глаза с янтарными крапинками, которые вспыхнули золотом, когда молодой человек посмотрел на нее и пробормотал какое-то приветствие на грани вежливости. Маркус Грейсон оказался самым красивым мужчиной из всех, которых она когда-либо видела. И при этом поначалу он вел себя наименее приветливо. Нетерпение молодого человека было осязаемым, и он не потрудился сказать ей больше ни одного слова во время последующей экскурсии по Греймарчу.

Кристина для него попросту не существовало. А с ее точки зрения не существовало никого, кроме него. Подойти к джентльмену, которого она не знала – и который, очевидно, предпочитал ни с кем не знаться – казалось немыслимым. Держаться от него подальше было невозможно. Так что, когда группа гостей задержалась у сторожки, девушка, дрожа от страха, прошагала через поляну, подошла к нему и произнесла первые пришедшие в голову бессмысленные слова.

Маркус грубо огрызнулся в ответ, чего никто и никогда не позволял себе за все ее восемнадцать лет, и это должно было заставить ее торопливо броситься назад, под защиту знакомых с хорошими манерами. Но он стоял, прислонившись к ели, и его окружал резкий аромат вечнозеленого дерева и другие запахи – пижмы и гвоздики, как ей показалось. Что-то еще исходило от него – что-то незнакомое, необычное и темное – и это замедлило ее отступление. Когда Маркус коснулся ее рукава, она подняла голову и встретилась взглядом с его глазами. Он улыбнулся, и Кристина беспомощно улыбнулась в ответ, потому что нашла тот радушный прием, на который надеялась.

Сегодня утром его глаза вовсе не одобряли ее присутствие. Его красивое лицо превратилось в камень в тот момент, когда он увидел ее, и единственное, что она смогла различить в этих переменчивых глазах, – это раздражение.

Что ж, этот сюрприз и для нее оказался не слишком приятным.

Отвернувшись от окна и вида, расшевелившего нежеланных призраков прошлого, Кристина попыталась разумно и беспристрастно обдумать сложившуюся ситуацию. Вполне вероятно, что раздражение Маркуса не имеет с ней ничего общего – или, более точно, с Кристиной из прошлого. Несомненно, он забыл большую часть – если не все – того, что произошло. В конце концов, она всего лишь была первой в бесконечной череде влюбленных в него женщин.

А если он огорчился, что увидел ее здесь, то это вполне могло произойти и по той причине, что Маркус надеялся провести тихое Рождество в кругу семьи. А теперь здесь в два раза больше детей, чем он ожидал – что означает в двадцать раз больше грохота – и вдовая подруга Пенни, с которой ему придется вести вежливый разговор.

Она и сама не очень-то рада тому, что придется вести с ним вежливые разговоры, подумала Кристина, словно обороняясь. Но ведь это смешно, упрекнула она себя в следующее мгновение. Она уже достаточно зрелая женщина, чтобы не таить обиду на протяжении десяти долгих лет.

Тем не менее, она не могла остановить поток воспоминаний. Кристина ясно видела перед собой его письмо, черные, бьющие наотмашь фразы, каждое слово болезненное, как удар хлыста. В то время она полагала, что ее разбитое сердце никогда не исцелится.

Именно так молодежь обычно переживает свой первый опыт предательства, сказала себе повзрослевшая Кристина. Истина заключалась в том, что Маркус оказал ей услугу, когда разрушил ее иллюзии. Она не держит на него зла. Просто Кристина не забыла тот мучительный урок, который он преподал ей. Она не боялась его. Он не мог больше причинить ей боль. Ведь Кристина уже не та наивная восемнадцатилетняя девочка.

Как только их выпустили из классной комнаты, Кит и Робин выследили своего дядю и официально представили его своим новым подружкам по детским играм. Всего лишь через несколько минут Маркус выяснил, что Ливи – спокойная и задумчивая девочка, в то время как Делия – более смелая и неугомонная. Именно Ливи побежала спрашивать разрешения у мамы, чтобы поиграть на улице с мистером Грейсоном, а Делия в это время уже мчалась за своим пальто и варежками. Она первой оказалась у двери, нахлобучив на голову нелепую шляпку с множеством оборок, и небрежно натягивая варежки наизнанку.

Маркус присел на корточки рядом с ней.

– Могу я помочь? – вежливо спросил он.

Когда девочка кивнула, он вывернул ее варежки, а затем перешел к завязыванию лент шляпки.

– Ваши глаза двух цветов, – сообщила она ему. – Они зеленые с золотыми блестками. Это сделали феи?

– Может быть, и они.

– Это очень красиво. Я бы хотела иметь золото фей в своих глазах.

Маркус поднялся и натянул собственные перчатки.

– У тебя есть серебро фей, – проговорил он. – Словно голубое небо с серебряной пылью. Это намного, намного красивее.

– Голубое небо с серебряной пылью. – Она задумалась. – Тогда и у Ливи тоже. И у мамы.

– Да.

– Да, – повторила она, удовлетворенно кивая. Делия взяла его за руку, посмотрела вверх и улыбнулась.

Это была всего лишь детская улыбка, полная доверчивой невинности, и крошечная детская рука в варежке, сжимавшая его руку. Ни то, ни другое не должно было беспокоить или удивлять его. Но он все равно был обеспокоен, потому что слишком глубоко ощутил этот маленький жест, словно что-то кольнуло его в какую-то чувствительную область сердца, задело старую рану.

Он отвел глаза от невинного, запрокинутого лица девочки и слишком хорошо знакомых серебристо-голубых глаз, и тревожащее ощущение прошло. Маркус сказал себе, что просто сбит с толку, вот и все, а кроме того, излишне чувствителен из-за недостатка сна.

Кристина сидела в гостиной, вышивая носовой платок, и слушая, как Пенелопа изливает беспокойство по поводу устройства Рождественского бала, который должен был состояться на следующую ночь.

– Не могу придумать, что можно сделать. – Оттолкнувшись от загроможденного письменного стола, Пенни сложила руки на едва заметно округлившемся животе. – Едва ли я смогу попросить мисс Николс держаться подальше. И бессмысленно надеяться на то, что она сломает ногу. Когда она узнает, что Маркус здесь, то непременно приедет, даже если ее принесут на носилках.

– Я так понимаю, что мисс Николс пытается женить на себе мистера Грейсона. – Кристина воткнула иглу в ткань с гораздо большей силой, чем было необходимо.

– Она охотилась бы за ним с собаками, если бы это было возможно. А так как мисс Николс не может этого сделать, то будет надоедать ему до смерти.

– Мисс Николс – ваша близкая соседка, – проговорила Кристина. – Едва ли вы могли не пригласить ее, даже если бы и знали, что он приедет. Кроме того, мистер Грейсон может не возражать против ее интереса. – Она ощутила укол чего-то неприятного, напоминающего ревность. Кристина сердито уставилась на узелок, который только что завязала. – Я полагаю, что она выросла весьма привлекательной. Мисс Николс была очень красивым ребенком, когда я впервые… когда я в последний раз видела ее на вашей свадьбе.

Пенелопа слегка повернулась в кресле.

– Тогда мы сами едва вышли из детского возраста. Ведь именно тогда ты в последний раз видела Маркуса?

Кристина натянуто кивнула.

– Тогда, осмелюсь сказать, ты заметила, как сильно он изменился.

– Я надеюсь на это, – послышался мужской голос от двери. – Мне бы не хотелось выглядеть зеленым юнцом, когда я нахожусь на волосок от старости.

От звука его голоса сердце Кристины сделало быстрый, глупый скачок, точно так же, как это было в прошлом, когда он подходил близко к ней. Она стиснула зубы и решительно повернула голову к двери.

Маркус прислонился к дверному косяку, его глаза казались темными и непроницаемыми в тени дверного проема. Физически он мало изменился. Десять лет назад он уже был высоким, поджарым, но мускулистым и сильным. Зрелость добавила немного ширины его плечам и крепкой груди… но она ведь заметила все это и раньше, упрекнула себя Кристина. Ради всего святого, ведь ей не нужно было снимать с него мерки. Она с трудом отвела взгляд.

Маркус сам пробил себе дорогу в мире – самостоятельно, размышляла она, прислушиваясь к тому, как Пенни дразнила его за подслушивание. Люди когда-то не доверяли ему, потому что Маркус Грейсон создавал собственные правила, не уважал никаких авторитетов, не признавал границ, устанавливаемых другими. Но за время, прошедшее с их знакомства, он дерзнул, рискнул и выиграл, ошеломив мир размерами своего успеха. Теперь он обладал и богатством и властью, и это накладывало свой отпечаток.

Но это не объясняло, почему, когда Маркус оттолкнулся от косяка, его фигура ростом не менее шести футов, казалось, заполнила собой комнату, или почему все ее пять чувств ощетинивались и реагировали на его малейшее движение.

Кристина ощутила на себе его проницательные золотисто-зеленые глаза – быстрый оценивающий взгляд, который задержался всего на несколько секунд. И все же ее кожу стало покалывать, а под ней разлилось тепло, словно под его руками, и она ощутила словно эти руки раздевают ее… дразнят… а затем покидают.

Она резко воткнула иглу в ткань.

Маркус остановился на минуту, чтобы заглянуть через плечо Пенни и пошутить насчет ее приготовлений к вечеринке, которым мог бы позавидовать Веллингтон во время военной кампании. Пенни рассмеялась и ответила еще одной шуткой.

Затем он двинулся к Кристине. Она ощутила неистовый внутренний трепет, и в памяти всплыло воспоминание, от которого на ее шее появился унизительный румянец.

На следующий день после того, как она впервые заговорила с Маркусом, он нашел ее в одиночестве в этой гостиной. Она смотрела в окно и мечтала.

Девушка услышала, как он подошел к ней сзади, но не сдвинулась с места. Тогда Кристина ощутила такой же внутренний трепет и смущающий жар, и такое же беспокойство, смешанное с предвкушением. Маркус стоял позади нее, не произнося ни слова. Она затаила дыхание, ожидая, размышляя, что произойдет дальше, все это время испытывая страх, что кто-то войдет – и надеялась, что кто-то это сделает. Затем Кристина ощутила его дыхание, словно шепот, коснувшееся ее шеи, отчего по ее позвоночнику пробежала теплая дрожь, от шеи до кончиков пальцев.

– Я просто хотел побыть рядом с вами, – произнес тогда Маркус, его голос был таким тихим, что удивительно, как она расслышала эти слова за отчаянным стуком своего сердца.

Ее идиотское сердце и сейчас отчаянно забилось, когда Маркус остановился в считанных дюймах от ее кресла. То, что она ощущает – это вполне разумное беспокойство, сказала она себе. Если Маркус все еще раздражен из-за того, что она здесь, то он может сделать ее пребывание некомфортным. А она должна остаться. Ее дом был сдан на следующие двенадцать месяцев, двоюродная бабушка Джорджиана уехала в Шотландию, так что Кристина застряла в Греймарче до Нового года.

А в этот момент она ощущала, что застряла в кресле, над которым нависло высокое мужское тело.

– Я пришел спросить, не порисуете ли вы вместе с нами, миссис Траверс.

Его звучный баритон раздался прямо над ее склоненной головой. Кристина уставилась на его сияющие сапоги, остановившиеся на расстоянии ладони от ее серых шевровых туфелек. Ей не хотелось смотреть на Маркуса до тех пор, пока она не вернет себе быстро ускользающее самообладание. Один раз он уже заставил ее покраснеть, и Кристина скорее умрет, чем сделает это снова – словно неловкая школьница, какой она была десять лет назад.

– Прошу прощения? – В ее голосе слышалась приводящая в ярость, почти инфантильная дрожь. Она воткнула иглу в носовой платок.

– Мы решили рисовать драконов. Делия и Ливи сказали, что у вас большой опыт в рисовании драконов.

– О. Я… что ж, это очень любезно, но… – Ох, замечательно – теперь она еще и спотыкается на словах, словно косноязычная девчонка.

– При этом Делия не хочет надевать блузу, которую, по настоянию Ливи, должна надеть, – продолжил он. – Что ставит меня в очень затруднительное положение.

Кристина быстро подняла голову, но не настолько быстро, чтобы не увидеть стройное, мускулистое мужское тело, разглядеть его от сапог до сияющего в его глазах золота. Неужели она увидела веселье в этом взгляде – или это насмешка?

– Господи Боже, Маркус, – воскликнула Пенни, – разве ты не мог предоставить это няне?

– Прежде я должен выяснить все факты, – ответил он. – Кто его знает, а вдруг ребенок испытывает ужас перед блузами. Мне говорили, что у детей могут быть странные антипатии. Так как во всех остальных случаях она вела себя вполне покладисто, то я пришел к выводу, что столкнулся с глубоко укоренившейся антипатией.

Кристина обрела голос.

– Это и есть антипатия, – проговорила она. – Но не ко всем блузам, только к тем, которые принадлежат Ливи, потому что они накрахмалены.

– Вот, я так и знал, что должно быть какое-то объяснение, – триумфально заявил Маркус своей невестке. Он повернулся обратно к Кристине. – Накрахмален, вот как? Делия заявила, что блуза ужасна, и она не наденет ее.

– Ни за что не наденет. – Кристина поднялась. – Я не подумала объяснить это горничной. Я пойду и найду одну из блуз Делии – ненакрахмаленную – и…

– И найдите еще одну для себя, – подсказал он. – Вы же не захотите испортить свое платье драконьей краской.

Да, конечно, и еще один для себя. Маркус пришел только потому, что хотел передать ей детей с рук на руки. Решительно подавив приступ разочарования, она поторопилась выйти из комнаты, чтобы найти треклятые блузы.

Глава 2

Маркус намеревался оставить детей на попечение Кристины, и отправиться туда, где смог бы привести мысли в порядок – потому что похожие на ангелочков близнецы расстроили их до тревожной степени.

Он обнаружил, что присматривать за маленькими девочками совсем не то же самое, что играть с шумными и драчливыми маленькими мальчиками. Кристина назвала своих дочерей сорванцами, но для Маркуса они казались хрупкими, как фарфоровые куколки. На улице он обнаружил, что волнуется сначала о том, что девочки недостаточно тепло одеты, а затем – что им слишком жарко, и, как следствие, они могут простыть. Каждая игра казалась слишком грубой; любое место, которое он раньше считал абсолютно безопасным для детей, внезапно стало чревато опасностями.

Понимая, что его беспокойство абсурдно, он воздержался от каких-либо действий, и, как и следовало ожидать, никакой трагедии не произошло, никто даже не поцарапал коленку. Но все равно, Маркус провел все это время на грани паники.

Когда они наконец-то оказались в безопасности в помещении, он едва начал расслабляться, когда Делия закатила истерику по поводу блузы, отчего в его голове снова зазвучали тревожные сигналы.

Маркус сдался и отправился за их мамой – и столкнулся с другими, гораздо худшими трудностями.

В гостиной его застигли врасплох, потому что Кристина покраснела, когда он заговорил с ней, а ее румянец притянул его слишком близко. Запах лаванды струился вокруг нее, и, пока Маркус наблюдал за нежно-розовой краской, медленно заливающей ее шею, к нему снова подкрался призрак давно изгнанных воспоминаний.

Однажды, в этой самой комнате, Маркус хотел прикоснуться губами к покрасневшей коже ее шеи, но не осмелился, только стоял и позволял ее запаху проникать в его кровь и сводить с ума.

Несмотря на все усилия избавиться этого воспоминания, оно все еще маячило в его сознании. Румянец давно исчез с лица Кристины, и сейчас она выглядела довольно холодной, сосредоточенной на рисовании. Маркус сидел на другом конце стола, стоявшего в детской, его племянники прилежно работали по обе стороны, но он не мог сконцентрироваться.

Комната была уютной и теплой. Время от времени запах лаванды подкрадывался к нему, а затем исчезал. Если бы этот запах только решился и выбрал одно из двух – оставаться или нет – то Маркус тоже смог бы примириться с ним и начал бы работать – или вышел бы из комнаты. Но ее запах продолжал появляться и исчезать, оставляя его в неуверенном и беспокойном состоянии.

Когда он уже в сотый раз поднял голову, то обнаружил, что Делия рассматривает его, причем так серьезно, что он не мог не улыбнуться. Она ответила ему озорной улыбкой. Затем девочка соскользнула со стула и засеменила к нему. Она остановилась рядом и приподнялась на цыпочки, опираясь одной рукой о предплечье Маркуса, пытаясь вглядеться в его картинку, лежащую на столе.

Маркус поднял ее и посадил к себе на колени. Ему даже не пришло в голову спросить, хочет ли она там оказаться. Он поступил рефлексивно. И, должно быть, это действие оказалось правильным, потому что Делия расположилась на его коленях как дома и предложила помочь. Даже для семилетнего ребенка было ясно, что он не достиг какого-либо успеха в рисовании.

– Я могу полоскать для вас кисточку, – проговорила она, – и помогу вам выбирать цвета.

Ливи обиделась на эти слова.

– Ты не знаешь, какие нужны цвета. Твой дракон – розовый с голубым.

– Может быть, мистеру Грейсону нравятся розовые с голубым драконы, – проговорила Кристина. – А если нет, то он вполне может сказать твоей сестре об этом. Смотри за тем, что ты делаешь, Ливи. Хвост твоего дракона готов перебраться с бумаги на стол.

Ливи нахмурилась.

– Я его испортила. – Игнорируя ободряющий шепот матери, девочка сползла со своего стула, схватила рисунок и засеменила к Маркусу.

– Он испорчен, – заявила ему Ливи, ее лицо приняло печальное выражение, когда она подняла рисунок вверх. – Делия заставила меня испортить его.

– Я этого не делала, – проговорила Делия.

– Он не испорчен, – произнесла Кристина, – и нечего досаждать мистеру Грейсону.

– Дракон всего лишь поврежден, – отметил шестилетний Робин.

– Дядя Маркус исправит его, – утешил Ливи его брат, потрепав ее по голове со всем снисходительным превосходством восьмилетнего возраста.

– Тебе придется самой исправлять его, – заявила Делия. – Я помогаю мистеру Грейсону с его драконом.

Маркус услышал слабый, задушенный звук, подозрительно напоминавший смех, с другого конца стола. Но когда он бросил взгляд в ту сторону, выражение лица Кристины стало совершенно серьезным.

– Ты заставила меня испортить рисунок, – обвинила Ливи сестру. – Ты шептала секреты мистеру Грейсону и подсказывала неправильные цвета.

Еще один приглушенный смешок. В этот раз он разглядел, что у Кристины подергивается уголок рта. Этим все и ограничилось. Ни упрека девочкам, ни помощи в том, чтобы установить перемирие.

Маркус взял рисунок у Ливи и рассмотрел его.

– Он вовсе не поврежден, а просто не такой, как все, и поэтому интересен. Мне кажется, что твой дракон имеет что-то вроде странного и загадочного изгиба на хвосте.

Ливи придвинулась ближе и, положив руку на его ладонь, опустила рисунок на уровень своих глаз для тщательной проверки.

– Что такое «изгиб»? – спросила она. – Это красиво?

Маленькая ручка на его руке подсказала Маркусу, в чем дело: если Делия сидит на его коленях, то там же должна сидеть и Ливи.

– Давай я покажу тебе, – сказал он. Маркус переместил Делию на одно колено и посадил Ливи на другое. Пререкания тут же прекратился.

Взяв свою кисточку, он закончил хвост дракона, заставив его закручиваться вверх, в том пространстве, которое Ливи оставила для неба.

Делия забеспокоилась.

– Теперь ее дракон красивее, чем мой, – пожаловалась она.

– Нет, этого не может быть, – ответил он. – Я уверен, что твой дракон очень красив.

Делия покачала головой.

– Нет. Мой дракон ужасен.

– Так как вы выдвинули мистера Грейсона на роль главного художника, то мы должны позволить ему судить об этом. – В голосе мамы девочек прозвучала резкость, а ее лицо слегка раскраснелось, когда она подняла рисунок Делии, чтобы Маркус смог рассмотреть его. Он задался вопросом, не рассердилась ли Кристина, а если так, то на кого именно она сердится.

– Это очень красиво, – проговорил Маркус, переводя взгляд с рисунка на женщину. Он помнил этот утонченный оттенок: розовый цвет, просвечивающий сквозь алебастр. Когда он в первый раз осмелился взять ее за руку, Кристина покраснела именно таким образом, но не отстранилась. Он держал ее маленькую, обтянутую перчаткой руку так бережно, словно это была самая хрупкая яичная скорлупа в мире, и умирал от счастья в течение этого момента, окончившегося слишком быстро. Потом они услышали, что идут другие гости, и Маркусу пришлось отпустить ее руку и притвориться, что он только что, случайным образом, встретился с Кристиной в саду.

Сейчас на ее руках не было перчаток. Руки Кристины были тонкими и элегантными, белыми и мягкими.

Маркус с трудом направил свои мысли в другую сторону, к Делии, которая тянула его за рукав, требуя, чтобы он нарисовал изгиб и для нее.

– Возможно, ваша мама будет так любезна и передаст сюда рисунок Делии, – с трудом проговорил он.

Вместо этого Кристина поднялась и принесла ему рисунок, а затем осталась, чтобы пронаблюдать за тем, как он пририсовал дракону Делии странные и таинственные розовые и голубые когти вместо изогнутого хвоста.

Ему хотелось покинуть эту комнату.

Маркус считал маленьких девочек прелестными, а их привязанность к нему – трогательной. Он не возражал против их незначительного веса или того, что их ножки в крошечных ботиночках то и дело пинали его в голень. Это не из-за них ему хотелось сбежать, или даже совершенно исчезнуть – а из-за их матери, стоявшей в нескольких дюймах за его плечом.

Маркусу хотелось сбежать от себя самого, освободиться от собственной плоти и крови, потому что именно плоть и кровь вели себя сами по себе, словно его тело принадлежало кому-то другому.

Он болезненно ощущал близость Кристины и ее слишком хорошо знакомые аромат и тепло, и давно похороненные желания зашевелились, пробуждаясь к жизни.

Когда он добавил клубок дыма над головой дракона Делии, над его плечом раздался голос Кристины, в котором слышалась хрипотца:

– Теперь вы должны нарисовать дым и для Ливи тоже, мистер Грейсон. А после я посоветовала бы вам не добавлять больше никаких украшений. В противном случае соперничество будет продолжаться бесконечно, это я вам обещаю.

Это был голос матери, обладающий мудростью в отношении поведения ее детей. И все же Маркус мог слышать далекое эхо этого голоса из давно ушедшего времени: Обещаю тебе, что буду там. Я обещаю.

Он ждал все эти долгие, невыносимые часы… а она так и не пришла.

Маркус стиснул зубы, нарисовал дым для дракона Ливи, и пообещал себе, что невзирая ни на каких призраков, ни одна женщина, какой бы красивой она не была, больше не сделает из него дурака. В последний раз такое произошло много лет назад.

За чаем Джулиус и Маркус спорили о Греции, причем так горячо, что Кристина была уверена, что дело закончился дракой. Ее напряженное состояние, должно быть, выглядело очевидным, потому что Пенни подсела к ней ближе на диване и потрепала по руке.

– Они не убьют друг друга, – проговорила она. – Просто Маркус считает, что если никто не выходит из себя, то дискуссия ведется не так, как должно быть. В этом, как видишь, он совсем не изменился.

Пенни пришлось повысить голос, чтобы ее было слышно из-за спора мужчин. Даже при таком условии, братья были так неистово увлечены своими дебатами, что Кристина вздрогнула, когда Маркус резко повернулся к двум женщинам.

– Я не считаю, что дискуссия ведется так, как должно быть, – возразил он, – когда твой оппонент не в состоянии осмыслить простейшие факты. Я был вынужден повысить голос в надежде, что хоть крупица информации проникнет в непробиваемый череп моего брата.

– Ты не убедишь меня в том, что поддерживать дело анархистов – в интересах нашего правительства, – ответил Джулиус. – Только посмотри, что вышло из революции во Франции.

– Только посмотри на американские колонии, – парировал Маркус. – Тебя даже смешно об этом спрашивать, потому что ты никогда не осмеливался выезжать дальше Фалмута .

– Смешно настаивать на том, что человек не может вынести здравых суждений о любых обстоятельствах, в которых персонально не бывал. Даже наши министры иностранных дел…

– Воспринимают мир так, как им сказали, как они должны его воспринимать. Они верят во все, чему научили их учителя, или какой-то другой невежественный тупица, возложивший на себя эти полномочия.

Нет, в этом Маркус не изменился, подумала Кристина. Отчасти из-за его радикальных взглядов, но главным образом по причине бестактного, зачастую оскорбительного способа их выражения десять лет назад Маркус был нежеланным гостем на большинстве приемов в обществе – и практически чужим среди своих ровесников.

– Вы нахмурились, миссис Траверс, – сказал Маркус. – У вас есть возражения в ответ на мое мнение.

Выражение его лица было насмешливым. Кристина удивилась: неужели он полагал, что обычная женщина не способна иметь мнение, не говоря уже о том, чтобы не согласиться с чем-то, высказанным мужчиной.

– Я определенно не согласна с тем, что две революции произошли от одних и тех же обстоятельств, или имели один и тот же результат, – проговорила она.

– Обе революции предпочли сбросить то, что они воспринимали как тиранию.

– Кажется, это единственная параллель, – ответила она. – Французы обезглавили своего монарха и большинство аристократов. Американцы просто разорвали отношения. А Англия превратила это в войну.

Его темные брови приподнялись.

– Неужели. Англия, судя по вашим взглядам, в чем-то похожа на любовника, от которого устала американская нация.

– Если следовать этой любопытной аналогии, – спокойно произнесла Кристина, – то я могла бы сказать, что американцы сочли требования своего возлюбленного чрезмерными.

Ей показалось, что она различила вспышку удивления в его отливающих золотом глазах, а затем, более отчетливо, проблеск гнева. Кристина ощутила крохотный, но сильный укол удовлетворения. Он сам это начал. Если Маркус думал, что сможет ранить ее иносказательным намеком на прошлое, если полагал, что она съежится и покраснеет – что ж, он жестоко ошибся.

– А я мог бы сказать, что это любовница вела себя капризно, – ответил он.

Кристина спокойно встретила его вызов, глядя ему в глаза.

– Вы могли бы, но вы не верите в это. Ваши симпатии на стороне американцев. Вы просто играете роль адвоката дьявола, мистер Грейсон. Вы дразнили Джулиуса, а сейчас вы дразните меня.

– Несомненно. Он дразнит всех и каждого, – заявил Джулиус, перемещаясь к чайному столику. – Нет ничего, что нравилось бы ему больше, чем большой, шумный спор. Пойдем, Маркус, заткни рот сандвичем и перестань смотреть на Кристину так, словно у нее выросла вторая голова.

Маркус открыл рот, затем закрыл его, и Кристина ощутила вспышку раздражения из-за Джулиуса. Их с Маркусом спор едва начался, а он благополучно прекратил его. Без сомнения, Джулиус считал, что она не может защитить себя. Ему тоже придется пересмотреть свое мнение.

Маркус молча приблизился к чайному столику, но не сделал движения, чтобы что-то взять. Он посмотрел на чайный поднос, а затем перевел взгляд на нее. Однако взгляд было слишком слабым словом, чтобы описать то, что он сделал. Маркус мог завладеть человеком одним взглядом и сделать так, чтобы все сознание сосредоточилось на нем.

Кристина попыталась придумать что-то, что можно было бы сказать Пенни, какой-то предлог, чтобы куда-то отвлечь ее внимание. Но ее мозг отказывался думать о чем-то, кроме мужчины, стоявшего напротив нее.

Маркус не сел в кресло как положено, аккуратно поставив ступни на ковер, а откинулся на спинку, вытянув длинные ноги в пространстве между ним и Кристиной, одна нога удобно устроилась поверх другой всего лишь в нескольких дюймах от ее туфелек. Взгляд Кристины то и дело обращался к темной шерстяной ткани, обтянувшей его мускулистые конечности. Запах дыма от камина, исходивший от его одежды, и легкий аромат пижмы и клевера, пробуждали смутные воспоминания.

Она бросила быстрый взгляд на его равнодушно-вежливое выражение лица. Но обнаружила, что в глазах Маркуса не было ничего равнодушного или вежливого. Они были настойчивыми, оценивающими. Должно быть, именно таким образом, подумала Кристина, он бесчисленное количество раз изучал своих деловых конкурентов, не говоря уже о женщинах. Это изучение лишало ее спокойствия – как он и задумывал, раздраженно подумала женщина. Оно было таким же намеренным, как и его способ манипуляции физическим восприятием. Маркусу нравилось выводить других из равновесия. Ему это удавалось до отвращения хорошо, даже еще лучше, чем десять лет назад. Практика приводит к совершенству, подумала она. Ей захотелось ударить его. У него нет никакого права играть с ней в это глупую, молчаливую игру.

– Я думаю, что вы сделались… выше, с тех пор, как я в последний раз видел вас, – задумчиво произнес Маркус. – Это было – когда же именно? – много лет назад, во всяком случае. Сколько вам тогда было лет – шестнадцать, семнадцать?

– Восемнадцать, – ответила она. – Я была на год моложе Пенни. – Кристина повернулась к Пенни за подтверждением, и вздрогнула, обнаружив, что ее подруга покинула диван и отошла вдругой конец комнаты, разговаривая с Джулиусом. Кристина спокойно повернулась обратно к Маркусу. Тот изобразил легкую, веселую улыбку.

– Но вы правы насчет моего роста, – проговорила она. – Я подросла еще на полдюйма. Вы невероятно наблюдательны.

В его глазах вспыхнули огоньки.

– Я не имел в виду ничтожные полдюйма. Должно быть, я спутал вас с какой-то другой девушкой. Насколько я припоминаю, их было очень много.

– Ах, что ж, вы не должны обращать внимания на эту ошибку, – ответила Кристина, ее голос был пронизан сочувствием. – В преклонном возрасте память часто подводит – с этим ничего нельзя поделать.

Выражение его лица осталось спокойным, но на подбородке задергался мускул перед тем, как он произнес в ответ:

– Очевидно, что этим недостатком вы не страдаете. Ваша память и в самом деле твердая. Вы вспомнили не только, сколько вам было лет, но и каков был ваш точный рост.

Кристине отчаянно захотелось швырнуть заварочный чайник в его самодовольное лицо. Вместо этого она улыбнулась.

– Вскоре после свадьбы Пенни с меня снимали мерки для свадебного платья. Не могу представить, чтобы нашлась женщина, которая не помнит, какой у нее был размер, и сколько ей было лет, когда она выходила замуж.

Кристина ощутила, как Маркус замкнулся в себе еще до того, как он выпрямился и подтянул к себе длинные ноги.

– Да, конечно, – сурово выговорил он. – Я совсем забыл об этом.

Кристина начала это, сказал себе Маркус, закрепляя бриллиантовой булавкой шейный платок. Она сидела на диване с холодным, отстраненным и недосягаемым выражением, слушая, как Пенни говорит о нем так, словно он – невоспитанный ребенок. Но Кристина так же сумела и закончить это, признался он себе, когда отвернулся от зеркала.

Ему хотелось только взволновать ее, заставить ее покраснеть, получить какой-то намек на то, что она помнит, хоть что-то. Вместо этого Кристина обнаружила и поразила его в уязвимое место, которое не должно было существовать: всего лишь три месяца спустя после того, как отшвырнула его в сторону, она вышла замуж; у Маркуса ушло в три раза больше времени на то, чтобы вылечить разбитое сердце. Напоминание было болезненным. Этого не должно было случиться, но случилось.

Происходило слишком много того, что не должно было произойти.

Он провел больше часа, одеваясь к обеду, тогда как эта процедура должна была занять всего четверть часа. Маркус потратил почти двадцать минут на то, чтобы выбрать булавку для галстука – словно Кристину интересовало, что он наденет, словно его самого волновало, отвечает он или нет ее стандартам элегантности.

Совершенно ненужным жестом одернув манжеты, Маркус направился к двери, а затем остановился, его пальцы застыли в нескольких дюймах от дверной ручки, когда он услышал в коридоре голоса Кристины и Пенни.

Маркус не вышел из комнаты, пока голоса не стихли. Потом он отправился в комнату племянников и провел там четверть часа, развлекая их загадками и шутками, вместо того, чтобы, как обычно, пожелать им с порога спокойной ночи.

Он задолжал им это внимание, сказал себе Маркус, когда вышел из комнаты. Весь день он был сосредоточен на близнецах, а дети чувствительны к подобному непредумышленному пренебрежению – как это показало поведение девочек в детской.

Маркус был уверен, что не сделал ничего – во всяком случае, намеренно, – чтобы завоевать привязанность девочек, не говоря уже о том, чтобы подманивать их к себе в детской. Они просто пришли… как когда-то пришла к нему их мама, много лет назад.

Тогда он верил, что и она тоже ощущает это притяжение между ними, и чувствует неизбежность, когда встречаются их взгляды. Боже, каким же он был помешанным юным глупцом. Очевидно, что все, что влекло Кристину к нему – это любопытство или тщеславие. Ведь он держался в стороне от нее, когда все остальные мужчины не могли устоять; естественно, что такое поведение заинтриговало ее.

А вот то, что видели в нем ее дети, значило намного меньше. Дети часто испытывают симпатии и антипатии по причинам, которые взрослые редко могут понять. Делии он понравился точно так же, как ей нравились розовые и голубые драконы; Ливи – по той же причине, по которой она любила накрахмаленные рабочие халаты. Эти разумные взрослые размышления вызвали у него прилив тоски.

Маркус задержался у лестницы. Ему и в самом деле нужно пожелать спокойной ночи и девочками тоже. Нужно относиться ко всем одинаково, хотя они и были для него детьми чужой женщины.

Он направился в гостевое крыло, еще размышляя над этим. Пройдя половину пути по коридору, он ощутил, что его одолевают опасения, и замедлил шаг. Но из их открытой двери в коридор струился мягкий свет, маня к себе его неохотно двигающиеся ноги.

Маркус добрался до двери и заглянул в комнату. Несмотря на то, что в спальне горела свеча, девочки укрылись одеялами с головой.

Он снова ощутил укол горечи, и попытался побороть его, потому что две маленькие девочки, как и должны были, уже легли спать. Маркус все равно заговорил, произнося слова шепотом:

– Спокойной ночи, мои дорогие.

Две льняные головки высунулись из-под одеял.

– О, вы пришли, – воскликнула Делия. – Я же говорила тебе, – упрекнула она сестру.

– Ты не говорила, – ответила Ливи. – Ты сказала «может быть». Я тоже сказала «может быть».

Он не должен был ощущать такое удовольствие от их слов, но именно так и произошло, и весь взрослый здравый смысл в мире не смог бы удержать Маркуса от того, чтобы войти в комнату и насладиться их ворчливым приветствием.

– Я надеюсь, что вы не спите не потому, что ждали меня, – проговорил он, хотя втайне надеялся на это.

Их белокурые головки согласно кивнули.

– О, Господи, – воскликнул Маркус. – Так дело не пойдет. В следующий раз я должен буду одеваться намного быстрее. Боюсь, что сегодня у меня на это ушло больше времени, чем положено.

– У мамы на это уходит несколько часов, – сказала Делия. – Сначала нужно надеть все эти нижние вещи, а потом – то, что поверх них.

– Да, – согласилась Ливи. – Сначала сорочка, потом корсет, чулки и нижние юбки, и…

– Дамские предметы одежды могут быть очень сложными, – торопливо прервал ее Маркус, в то же время пытаясь избавиться от соблазнительного образа, который слова Ливи вызвали в его сознании. – Хотя костюм джентльмена намного проще, он должен справиться с шейным платком, который не так-то просто завязать должным образом.

Ливи внимательно изучила его шейный платок.

– У вас там звезда, – проговорила она. – Мне нравятся звезды.

Она имела в виду бриллиантовую булавку. Эта булавка была слишком безвкусной, решил Маркус, слишком бросающейся в глаза. Кто-то может решить, что он пытается произвести впечатление… на кое-кого.

– Это не звезда, – заявила Делия сестре. – Это бриллиант.

– Звезда, – настаивала Ливи.

– Бриллиант. – Делия толкнула Ливи локтем в руку.

– Знаете, что я думаю? – Маркус вмешался прежде, чем разногласия смогли перейти в насилие. – Может быть, звезды – это бриллианты, которыми ангелы украшают небеса. Может быть, иногда они роняют их, и бриллианты падают вниз до самой земли.

Две одинаковых пары голубых глаз внезапно снова уставились на него.

– О да, – сказала Делия. – Те, что иногда падают с неба. Мы видели это, не так ли? – спросила она у сестры. – Прошлой ночью мы видели, как упала одна звезда.

– Ты обещала никому не говорить, – упрекнула ее Ливи.

– Он не скажет маме.

Они подняли к нему лица с умоляющим выражением на них.

– Вы не скажете, не так ли? – спросила Делия. – Было очень поздно, и мы подошли к окну.

– В то время, когда должны были спать? – с видом заговорщика прошептал Маркус.

Девочки с виноватым видом кивнули.

Маркус прошел через комнату к окну и выглянул на улицу.

– Там очень красиво, не так ли? Темно, тихо и волшебно. Когда я был маленьким мальчиком, то иногда я просыпался среди ночи и не мог быстро снова заснуть. Тогда я забирался на сиденье возле окна и смотрел на звезды, воображая себе всякие чудеса. Если я наябедничаю на вас, то, полагаю, мне придется наябедничать и на себя тоже. В противном случае это будет несправедливо, не так ли?

Две белокурые головки кивнули в знак согласия.

– Что ж, мне просто невыносима мысль о том, что придется ябедничать на самого себя. Это мой особенный секрет.

Сестры переглянулись.

– Было очень, очень поздно, – призналась Делия.

– Я насчитала двенадцать ударов, когда били часы, – поддержала ее Ливи.

– А потом мы увидели, как упала звезда, вон там. – Маленький пальчик Делии указал на восток.

Маркус ощутил покалывание в затылке.

Это было именно то направление, откуда он приехал прошлой ночью. Как только пробило полночь, он покинул комфортную гостиницу «Замок Мальборо» и снова забрался в экипаж, чтобы продолжить путешествие и проехать оставшиеся тридцать с чем-то миль до Греймарча. Он не мог объяснить, чем было вызвано это внезапное решение, точно так же, как и то, какая первопричина привела его сюда из Лондона. В последнее время, кажется, происходило много того, что он не мог объяснить. Очень, очень давно он смог бы поверить в то, что упавшая звезда объясняла все.

Ребенком он на самом деле верил, что ангелы приглядывают за звездами, и за ним тоже; а когда они роняют звезды, то значит, они посылают ему особое послание. Даже когда он стал юношей – потому что он был мечтателем, что обычно свойственно всем идеалистам – он все еще наполовину верил в это.

Во время тех двух недель, что предшествовали свадьбе Джулиуса, ясное ночное небо было наполнено падающими звездами. Одной такой ночью, через неделю после приезда Кристины, она выскользнула в сад, чтобы встретиться с ним. Ей было жарко, она раскраснелась после танцев, а один светлый шелковистый локон выскользнул из-под шпильки и свисал над ее ухом. Маркус поправил его пальцем, и девушка вздрогнула. Затем, уголком глаза, он поймал вспышку: звезда, сорвавшаяся с якоря и набиравшая яркость по мере приближения к земле. Это отчаянное путешествие поглотит ее, он знал это – точно так же, как любовь поглотит его.

Если это было предупреждение, то оно запоздало. Маркус уже наклонился, чтобы коснуться ртом ее ушка, дрожа от собственной дерзости. Кристина тоже дрожала, но и только. Она не оттолкнула его, чего он опасался. Так что он осмелел и обнял ее, и, шепча слова любви, коснулся губами ее шелковистой щеки. Затем он выдохнул ее имя и прижался ртом к ее губам… и умер от счастья и воскрес благодаря этому первому сладкому, украденному поцелую.

Бой часов в коридоре резко вернул Маркуса в настоящее, к паре светловолосых ангелов, невинно взирающих на него.

– Мне лучше пожелать вам спокойной ночи, – произнес он, – или я опоздаю к обеду.

Глава 3

Кристина надела бриллиантовую подвеску, которую Артур подарил ей на их первую годовщину, и пожалела об этом. Холодный камень обжигал ее кожу. Были моменты, когда ей казалось, что подвеска загорелась, подхватив вспышку огня, выпущенную с противоположной стороны, из шейного платка Маркуса. В другие моменты она подозревала, что этот жар имеет совсем иное происхождение: от пылкого взгляда, который время от времени обращался к подвеске, расположенной между ее грудей, и, казалось, с каждым разом обжигал все сильнее.

Это все платье, сказала она себе. Оно было слишком рискованным. И все же оно таким не было, потому что бесчисленное множество других платьев имели такие же вырезы – или еще ниже – и их носили самые респектабельные женщины. Модные платья были частью ее недавно завоеванной свободы, часть соглашения, которое она заключила сама с собой в последние месяцы траура. Кристина соблюдала это соглашение и взяла на себя контроль над своей жизнью, вырвав своих детей, свой дом, свои поступки и свой гардероб из удушающих объятий золовок.

Борьба была долгой и болезненной. Она получила право наслаждаться победой и свободой.

Жаль, что она не накинула шаль.

Кристине хотелось, чтобы она не так остро воспринимала мужчину, сидящего напротив. Каждый раз, когда Маркус смотрел в ее сторону – как и должен был делать, пока они разговаривали – огромная столовая словно становилась меньше, а температура повышалась на несколько градусов, в то время, как ее горло сжималось и мускулы напрягались еще сильнее. К тому времени, когда подали десерт, она была напряжена, словно заводная часовая пружина, отсчитывая секунды, когда они с Пенни смогут уйти и оставить мужчин пить портвейн.

Когда Пенни наконец-то подала сигнал, что пришло время встать из-за стола, Кристина соскочила со своего стула, как чертик выпрыгивает из коробочки.

Она только и успела переступить порог и выдохнуть с облегчением, когда услышала позади себя голос Маркуса:

– Ты не заставишь меня сидеть и лакать это ужасное пойло, Джулиус. Я всегда терпеть не мог портвейн, точно так же, как не люблю утомительный обряд обмениваться одними и теми же пошлыми историями, которые наши предки рассказывали друг другу шесть сотен лет назад.

– Чего ты на самом деле не можешь терпеть, – проговорил Джулиус, – так это оставаться в стороне от леди.

– Что вполне логично, – последовал легкомысленный ответ, теперь уже почти рядом с Кристиной. – Они бесконечно прекраснее, чем комната, полная пьяных мужчин.

Он двигался быстро, и намного быстрее, чем она, обнаружила Кристина, потому что Маркус оказался с ней рядом, едва успев произнести последние слова.

– Интересно, какое загадочное название модистка дала цвету вашего платья? – спросил он, понизив голос. – Я бы назвал его красновато-коричневым, но это недостаточно затейливо. Возможно, Terre d'Inde подойдет.

– Полагаю, она называла его кирпично-красным, – ответила Кристина.

– Я помню, что раньше вы всегда были в белом, – проговорил он. – В белом муслине. Шелк издает совсем другой звук. – Его голос упал почти до шепота. – Совсем другой… шелест.

Так же медленно и неохотно, как он произносил эти слова, Кристина подняла голову и встретилась с ним глазами. Их взгляды не расставались на мгновение дольше, чем нужно, и в это время коридор сделался темнее, покрылся дымкой теней прошлого.

В то же самое мгновение они отвели взгляды, отвернувшись друг от друга, и инстинктивно ускорили шаги. Словно они оба ощутили, что в коридоре разверзлась опасная пропасть, Маркус и Кристина заторопились в безопасное убежище гостиной.

Две светлые шелковистые косы были уложены толстой короной на голове Кристины, и этот строгой стиль смягчался несколькими вьющимися локонами, обрамлявшими ее бледное лицо. Ни перья, ни кружево, ни ленты или драгоценности не обрамляли ее простую прическу, только сверкающие нити золотистого огня там, куда падал свет свечей. Этот же свет словно наполнял ее глаза серебристой пылью.

В остальном она представляла собой смешение огня и льда: грациозный изгиб шеи, белоснежная гладкость изящных плеч, и вздымающиеся округлости, ослепительно белые на фоне яркого красновато-коричневого шелкового платья. Бриллиантовая подвеска разбрасывала яркие искры, словно та плоть, с которой соприкасался камень, воспламеняла его. Маркус с трудом оторвал взгляд от этого зрелища – должно быть, уже в тысячный раз за эту ночь – и попытался прислушаться к истории, которую Кристина читала вслух. Из всех книг она выбрала «Франкенштейна», словно этот день был недостаточно готическим для нее.

Когда бы Маркус ни оказывался рядом с ней, воспоминания появлялись вокруг, словно призраки, такие же ощутимые, как и ее запах. Когда Кристина двигалась, шуршащий шелк ее платья манил его ближе, и ему было унизительно обнаружить, что сейчас так же трудно держаться подальше от нее, как и десять лет назад.

Тогда он почти завидовал мужчинам, которых в целом презирал, потому что они, в отличие от паршивой овцы из семьи Грейсон, могут открыто ухаживать за ней. Он, с другой стороны, едва осмеливался смотреть на нее, потому что смотреть означало желать, а он еще не выработал у себя умения скрывать свои чувства. Если бы кто-то догадался об этих чувствах, то они схватили бы Кристину и увезли подальше от его развращающего влияния.

Десять лет назад Маркус был связан тем, что другие осуждали его характер. В настоящее время ему приходилось связывать самого себя тем, что он не одобрял то, что чувствовал. Ему не следует постоянно думать о ней.

Он слишком устал, чтобы справиться с этим, решил Маркус. Ему нужно просто отправиться спать. Немедленно. Кристина как раз переворачивала страницу, и он уже открыл рот, чтобы извиниться, когда вошел слуга, ради оправдания поклонился всей компании и торопливо направился к Пенни.

Лакей что-то проговорил тихим голосом. Пенни отложила свое вязание и встала.

– Что ж, это не слишком удобно, – сказала она, – но завтра подошло бы еще меньше, и мы должны быть благодарны, по крайней мере, за это. Джулиус, ты должен приказать, чтобы подали экипаж. Первенец Салли Тернбулл решил появиться на свет этой ночью, – объяснила она, – а повитуху никак не могут найти.

Ее супруг нахмурился.

– Ради всего святого, Пенни, в деревне полно женщин…

– Она молода и напугана, и попросила меня прийти.

– Ты не можешь ехать, особенно в такой холод и ночью, помни, что ты в положении…

– В самом деле, в положении. Твоя матушка была на восьмом месяце беременности Маркусом, когда помогала соседке в подобном деле. – Пенни направилась к дверям. – Я возьму все, что нужно, и ожидаю, что экипаж будет ждать меня, когда я буду готова ехать.

Кристина положила книгу.

– Мне лучше поехать с тобой, – вставая, предложила она.

– Конечно, нет, – ответила Пенни. – Что, если кому-то из детей приснится кошмар? Ты ведь не захочешь оставлять Маркуса одного ухаживать за испуганным ребенком. Вспомни, как он расстроился из-за рабочего халата.

И она вышла, а по пятам за ней следовал ворчащий Джулиус.

Кристина снова села на диван.

В комнате стало угнетающе тихо. Маркус взял кочергу и расшевелил огонь в камине.

– Интересно, кто – или что – утащил повитуху, – проговорил он в напряженной тишине. – Без сомнения, это был монстр Франкенштейна. Бедный, запутавшийся парень. Вероятно, он принял старую миссис Хоббс за свою матушку.

– Я не догадывалась, что вы знаете эту историю, – ответила она. – Вы должны были сказать об этом, мистер Грейсон. Я могла бы почитать что-то еще. Должно быть, вам было очень скучно.

– Мне не было скучно. – Он повернулся к ней. – У вас необыкновенно выразительный голос. А так как я был знаком с этой книгой, то даже самые безвредные куски текста преисполнились предзнаменованием, и от этого у меня по коже побежали мурашки.

– Боюсь, у Делии и Ливи кровожадный вкус. Ничто не доставляет им такого удовольствия, как истории, которые пугают их до полусмерти. И, конечно же, мама должна рассказывать эту историю жутким голосом, от которого кровь стынет в жилах.

– Призраки и гоблины? – У Маркуса округлились глаза. – Я не могу поверить, что это те же самые хрупкие маленькие девочки.

– Полагаю, это своего рода восстание, – пояснила Кристина. – Их поступки были строго ограничены другими людьми. Было много такого, что не позволялось делать. В последние два года мы, кажется, восполняем все, что упустили.

При этих словах она подняла голову.

– Сейчас манеры близнецов вовсе не такие, какими должны быть, и вы видели это в детской. С другой стороны, два года назад они были такими робкими, что не осмелились бы даже заговорить с вами. Я не хочу мешать их развитию. Предпочитаю, чтобы они были слегка дерзкими, чем… подавляемыми.

– Конечно, – согласился Маркус, подавив собственное удивление. – Дети вовсе не являются взрослыми в миниатюре. А что касается манер – хм, что ж, не мне об этом судить, потому что мои манеры всегда были ужасными, причем намеренно, да такими они и остались, хотя я сумел отполировать самые грубые из них. Я не увидел ничего предосудительного в поведении ваших дочерей. – Он сумел улыбнуться. – Напротив, мое тщеславие раздулось из-за того, что за меня велась борьба.

Кристина снова взяла в руки книгу и расправила закладку.

– Я предположила, что вы вполне способны выразить своего неодобрение – или просто выйти из комнаты – если они будут досаждать вам. Я подумала, что девочки должны сами разобраться с последствиями своего поведения, потому что мама не всегда будет рядом, чтобы делать все, что они пожелают.

– Жизненный урок, – сказал Маркус.

– Возможно. – Уголки ее нежного рта слегка изогнулись вверх. – Хотя их тетушки пришли бы в ужас от того, что выглядело как урок соперничества за внимание джентльмена.

– О, да. Тетушки. – Он шагнул ближе к ней. – У Траверса было четыре незамужние сестры, насколько я припоминаю. Полагаю, что вы были большим утешением друг для друга после… после вашей утраты. Я сожалел, когда услышал о кончине Траверса, – почтительно произнес он. – Должно быть, для вас это стало громадным потрясением. Вы знали друг друга с детства, не так ли?

Кристина кивнула, отложив книгу.

– Его здоровье никогда не было крепким. Его вырастили сестры, а они привыкли баловать его. Они нянчились и со мною тоже, и с детьми. Я уверена, что у этих леди были самые лучшие намерения, но они – о, я не могу придумать, как это выразить словами и не показаться ужасно неблагодарной – они просто ограниченны. Их мирок слишком мал, их взгляды… это вовсе не то, что… – Она покачала головой. – После того, как Артур скончался, я обнаружила, что больше не могу так жить, – торопливо продолжила она. – Он оставил меня хорошо обеспеченной, о чем знают практически все. Я купила себе другой дом и просто уехала. Тетушки нагрянули туда и попытались убедить меня в том, что горе повредило мой разум. Так что мне снова придется сбежать. После Нового года мы с девочками и двоюродной бабушкой Джорджианой отправимся на континент.

Маркус не был уверен в том, что ожидал услышать. Он знал только что, это было совсем не то, что он услышал: Кристина жаловалась на ограниченную, шаблонную жизнь, рассказывала о своем бунтарстве. Во всей Англии не было ни одной женщины, которая меньше Кристины была бы склонна бунтовать против чего-либо. Или он просто думал, что это так. Но опять же, она и раньше удивляла его.

– Вы изменились, – проговорил он, подходя еще на шаг ближе, – и очень сильно.

– Большинство людей меняются за десять лет.

– А я? – спросил он. – Вы согласны с Пенни, что я сильно изменился?

Кристина кивнула.

– Вы стали более уверенным. Вы всегда открыто выражали эмоции, но сейчас часть из них вы прячете внутри. Как и должно быть, – быстро добавила она. – Как я понимаю, вам многого удалось достичь.

Маркус уселся на стул напротив нее.

– О, да, конечно. Я стал несметно богат. В этом-то все и дело. Те, кто закрывали двери перед моим носом много лет назад, сейчас поспешно распахивают их. Последние полтора года, проведенные в Лондоне, многому научили меня.

– Вы не просто стали богаты, – поправила его Кристина. – Судя по тому, что я слышала, вы своим трудом заработали каждый фартинг, и пошли на колоссальный риск. К примеру, эти авантюрные морские перевозки в Грецию…

– Кажется, вы очень пристально следили за моими успехами, – ответил он.

Несмотря на то, что Маркус узнал о ней, он почти ожидал, что она покраснеет. Но этого не произошло. В ее глазах промелькнула короткая вспышка, после чего они снова стали холодными, непроницаемыми голубыми озерами.

– Письма Пенни посвящены делам семьи Грейсон, – проговорила Кристина. – Однако вы, кажется, являетесь ее любимой темой, что и неудивительно, потому что производите впечатление бесконечного источника сенсационных историй. Она посвящала целые страницы вашим финансовым предприятиям, и еще больше чернил потратила на то, чтобы описать ваши любовные похождения. Следовательно, вы можете обнаружить, что я отлично осведомлена как о греческих авантюрах, так и о росте, цвете волос, гардеробе и характере вашей последней любовницы.

Он сел, вытянувшись в струнку.

– Какого дьявола Пенни претендует на то, чтобы знать нечто подобное, когда приезжает в Лондон всего на два месяца в году?

– Неужели вы думаете, что ваши поступки остаются никем не замеченными, учитывая, сколько времени вы проводите на публике, – ответила она. – Естественно, что сплетники передают свои наблюдения вашей невестке.

– А она передает их вам. – Маркус ощущал себя выставленным напоказ, что было смешно. Он не сделал ничего такого, чего стоило бы стыдиться. Тем не менее, Маркус чувствовал себя мальчиком, которого призвали к ответу за дурной поступок.

– Очевидно, Пенни считает вас заинтересованной стороной, – предположил он. – Что довольно странно – если только, конечно же, она каким-то образом не узнала о том, что произошло между нами в прошлом.

Кристина вздернула подбородок.

– Раньше вы не выражались иносказательно. Вы намекаете на то, что я рассказала ей?

– Я не имею ничего против, если вы это сделали, – парировал он. – Девушки обычно хвалятся своими победами, точно так же, как это делают мужчины.

– Тогда, возможно, вы позволите мне поинтересоваться, похвалялись ли вы перед Джулиусом. Это также может быть причиной того, почему они считают меня заинтересованной стороной.

– Я не говорил ни одной живой душе, – отрезал Маркус. – Мужчины обычно не любят рассказывать о том, как из них сделали дурака.

– Я никогда не делала из вас дурака, Маркус Грейсон. – Сейчас ее глаза вспыхнули голубым огнем. – И я не могу поверить, что взрослый мужчина в тридцать четыре года может верить в такую глупость.

– Глупость? – Он сжал кулаки.

– Мне было восемнадцать лет. Я в первый раз выехала из своей маленькой деревни, в первый раз оказалась в обществе. Что, во имя всего святого, я могла знать о таких играх? Где я смогла бы обучиться им?

– Женщины рождаются со знанием этой игры.

– Тогда я, должно быть, родилась неправильной, потому что ничего не знала.

– Тогда что вы замышляли? – потребовал ответа Маркус. – Вы уже почти помолвлены с Траверсом – практически с рождения, как мне сказали, – и все же вы позволили мне…

– В самом деле – а что же тогда замышляли вы?

Маркус не смог найти ответа. Он знал, что ответ был у него наготове, потому что так происходило всегда. Спорить для него являлось таким же естественным делом, как дышать. Но возражение, которое нужно было произнести, застряло где-то в горле, и пока Маркус отчаянно пытался обнаружить эти слова, его глаза не теряли времени даром. Они вглядывались в голубые искры в глазах и в румянец гнева на гладких щеках Кристины – так же, как и в более нежный оттенок розового, окрасивший ее вздымавшуюся от участившегося дыхания грудь… где вздрагивал бриллиант, вспыхивая огнем.

Ее изящная рука взлетела вверх, чтобы прикрыть груди от его взгляда. Безрезультатно.

– Я не помню. – Его голос был неуверенным, затуманенным. С трудом оторвав взгляд, Маркус покачал головой. – Не могу поверить, что мы спорим из-за этого происшествия после стольких лет. Не могу поверить, что вы спорите со мной. Не могу поверить, что вы надели это платье. Как вы можете ожидать, что я смогу разумно спорить с вами? Боже, как вообще мужчина может думать? – Он поднялся и снова расшевелил огонь, а затем выпрямился и сердито уставился на Кристину.

– Согласно отчету, – послышался ее негромкий, напряженный голос, – ваша последняя любовница щеголяла в гораздо более откровенных нарядах. Не понимаю, почему вы выражаете претензии по поводу моего платья – или вините его в собственной нелогичности.

Маркус повернулся к ней спиной.

– Не понимаю, почему вы настаиваете на том, чтобы изводить меня по поводу любовницы. Или почему вы продолжаете эти пререкания.

Она сложила руки на коленях.

– Понимаю. Я должна держать свой язык за зубами и позволить вам говорить все, что вздумается. Это, по меньшей мере, несправедливо.

– С вашей стороны несправедливо то, что вы выискиваете повод для ссоры, когда на вас это вызывающее красное шелковое платье.

– Не надо говорить об этом так, словно я надела его намеренно, чтобы спровоцировать вас!

– Вы надели его, чтобы спровоцировать кого-то – а Джулиус уже занят! – Он рванулся обратно к дивану. – И вы повесили этот огромный, бросающийся в глаза бриллиант между грудей, чтобы он подмигивал мне.

– Он бросается в глаза не больше, чем ваша булавка, – парировала Кристина. – А она тоже подмигивает мне.

– Никто не заставляет вас смотреть.

– Вас тоже.

Тем не менее, они оба посмотрели – но не на бриллианты, а друг на друга. Голубое пламя схлестнулось с золотым, отчего воздух между ними начал потрескивать. Маркус почти мог слышать это. Он определенно ощущал это потрескивание внутри себя, эту тягу, это неумолимое влечение… к катастрофе.

Он отступил на шаг, его сердце отчаянно билось.

– Мы разговариваем, словно двое детей. В тот момент, когда взрослые выходят из комнаты, мы немедленно начинаем ссориться.

– Мы едва ли могли затеять именно эту ссору перед остальными, – ответила Кристина.

– Нам вообще не следовало затевать ее. – Он запустил пальцы в волосы. – Я в самом деле начинаю чувствовать себя… – Он вовремя сдержал себя, не успев произнести слова «преследуемым призраками». – Я ощущаю себя не в своей тарелке, – осторожно исправился он. – Я устал и не в настроении. Абсурдно обвинять платья и бриллианты или что-то еще, когда у самого дурной нрав. Что ж, вы и правда выглядите прекрасно, но это едва ли ваша вина. Просто у меня, кажется, трудности… с осознанием – то есть я имел в виду, что нельзя было ожидать, что вы станете вечно носить скромные муслиновые платья, и это намного более… эстетично.

– Благодарю вас, – ответила она.

– Также я должен был догадаться, что вы переросли свою робость и научились высказывать свои мысли, – продолжил Маркус, ощущая себя так, словно выбирает безопасный пусть через поле, заросшее крапивой. – Это… придает свежесть и… до некоторой степени… стимулирует.

– Осмелюсь сказать, это вы так думаете, – сказала Кристина. – В то же время я ощущаю себя так, словно сражаюсь с бурей. Вы никому не даете спуску, не так ли? Вы высказываете все, что приходит в голову, а все общепринятые правила вежливости, о том, что можно и о чем нельзя говорить… – Она махнула рукой. – Просто исчезают.

– Так намного интереснее, – ответил он. – Вы намного интереснее, когда раздражены, по сравнению с тем, когда выглядите спокойной, пристойной и вежливой. Например, я и понятия не имел, что вы можете быть такой упрямой. Или что вы так очарованы полусветом. Когда вы в первый раз упомянули мою любовницу, я едва не упал в обморок. Я шокирован вашим поведением, Кристина.

Казалось, она даже не заметила, что Маркус назвал ее по имени.

– До сих пор мне удалось шокировать только четырех неискушенных женщин среднего возраста, – проговорила она. – Возможно, я лучше готова к Парижу, чем полагала ранее.

Маркус увидел путь, по которому можно было уйти от этого неудобного обмена репликами, и торопливо свернул туда.

– Ни один англичанин или англичанка, вероятно, не может быть готовым к Парижу, – заявил он – Парижане – это не французы, а совершенно другая порода. Они… – Он пожал плечами. – Мне не нужно рассказывать вам об этом. Вы сам все увидите.

– Но не тот Париж, который видели вы, – парировала Кристина. – Я хочу, чтобы вы рассказали мне о нем.

Когда Джулиус и Пенни вернулись, Маркус и Кристина все еще сидели в гостиной и разговаривали. Посвятив чуть больше часа обсуждению Парижа, они вернулись к дискуссии о затруднительном положении греков. Они обсуждали за и против различных дипломатических стратегий, которых могло придерживаться британское правительство, когда их хозяева вошли с новостями о том, что Салли, после некоторых затруднений в начале, произвела на свет здорового громкоголосого маленького мальчика.

– Но все-таки вам не следовало ждать, – упрекнул Джулиус брата. – Уже четвертый час, и через несколько часов дом превратится в хаос. Может быть, тебе и удастся поспать в этом шуме, но Кристину крайне возбужденные дети разбудят на рассвете. К ночи она так устанет, что не сможет танцевать на рождественском балу. Вследствие этого, несколько джентльменов, несомненно, вышибут себе мозги. В самом деле, ты поступил крайне необдуманно.

– Это не его вина, – произнесла Кристина прежде, чем Маркус смог возразить своему брату. – Я приставала к нему, чтобы он рассказал мне о Париже, а потом – о Греции, до тех пор, пока он не охрип от разговоров. Более того, близнецы даже не подумают о том, чтобы разбудить меня. Они будут слишком заняты, вмешиваясь в приготовления к празднику и путаясь под ногами у слуг.

– А я попрошу джентльменов выйти на улицу, чтобы они могли там застрелиться или повеситься или что угодно, на что их толкнет разочарование, – подсказал Маркус. – Мы легко сможем подобрать их тела на следующее утро.

– Вот видишь, все улажено. – Пенни погладила мужа по щеке. – Что за суматоху ты устроил из ничего, Джулиус. Пойдем спать.

Маркус держался рядом с Кристиной, когда они поднимались наверх, следуя за другой парой, но не произнес ни слова. Он продолжил шагать рядом с ней в гостевое крыло, хотя его комната была в противоположном крыле. Она должна была указать ему на это, и собиралась так поступить, но не смогла найти нужных слов. Каждое воображаемое предложение, казалось, придавало его поступку намного большее значение по сравнению с тем, что выглядело, как простая забывчивость. Ранее Маркус говорил о том, что устал, а сейчас он, казалось, погрузился в свои мысли.

Когда они добрались до двери в ее комнату, Кристина остановилась.

– Спасибо за то, что составили мне компанию. – Ее голос оставался тщательно-вежливым. – Вы очень великодушно потворствовали моему любопытству и очень терпеливы с моим невежеством.

– Едва ли следовало ожидать, что вы будете знать то, о чем не знает большая часть нашего правительства. По крайней мере, вы задавали разумные вопросы. А ваше сознание открыто для новых идей.

Слуги оставили две зажженные свечи в коридоре. В их мерцающем свете было трудно разглядеть выражение его лица. Обеспокоенное выражение, которое Кристина разглядела, могло быть просто игрой теней.

– Мне нравится учиться, – проговорила она. – Я же говорила вам, что моя жизнь была ограниченной.

– Да, говорили. Я бы подумал… – Маркус отвел взгляд. – Но, как я понял, вы собираетесь наверстать упущенное. Для вас будет благом отправиться за границу, так же, как и для ваших маленьких девочек. Я… я рад, что ваша двоюродная бабушка поедет с вами. Она – крестная Джулиуса, если вы помните.

– Да, я помню. – Если бы ее родители, а не двоюродная бабушка, составляли Кристине компанию десять лет назад, то она не смогла бы пережить все эти украденные моменты с Маркусом Грейсоном в гостиных, в садах или на лесных дорожках.

– Она будет отличной компаньонкой во время путешествия, – продолжал Маркус. – У вашей бабушки обширные знания и она либеральнее, чем большинство людей ее поколения. Большое значение будет иметь и то, что она позаботиться, чтобы никто не обманул вас. Я имею в виду владельцев гостиниц и магазинов. И сопровождающих. Континент – это настоящая сеть опасностей для излишне доверчивых путешественников.

Он покачал головой.

– Но я задерживаю вас и мешаю отправиться отдыхать. – Маркус шагнул вперед, чтобы открыть для нее дверь.

Рукав его сюртука коснулся ее руки, всего лишь легчайшее прикосновение мягкой шерсти к ее коже. На короткий пульсирующий момент они замерли на месте, а воздух между ними сгустился и потеплел. Кристина ощутила себя точно так же, как тогда, когда их взгляды встретились ранее: словно они балансируют на грани пропасти. Она боялась, что если Маркус сделает хотя бы малейший рывок, что она упадет… а он уже наклонялся в ее сторону. Но затем он быстро отпрянул, почти в это же мгновение.

Маркус заложил руки за спину.

– Спокойной ночи, – проговорил он.

– Спокойной ночи, – ответила Кристина.

Потом он повернулся и быстро зашагал прочь.

Глава 4

На следующий день, когда две леди погрузились в безумие последних приготовлений к балу, Маркус и Джулиус собирали зеленые ветви на улице, с сомнительной помощью четырех неугомонных детей. Девочки должны были только наблюдать, согласно строгим приказам Маркуса. Однако они, кажется, не могли усидеть на месте – и изучали каждую вечнозеленую ветку и кололи пальчики об остролист. Им непременно нужно было кувыркаться с мальчиками в повозке, смять свои замысловатые шляпки и потерять варежки – и, в конечном счете, близнецы превратились в грязные маленькие страшилища, о чем весьма негалантно заявил им Маркус.

– Что же скажет ваша мама? – спросил он, уже в сотый раз поправляя шляпку Делии, до отвращения перегруженную оборками.

– Снимайте эти грязные вещи и отправляйтесь в ванну! – взвизгнула она.

Ливи захихикала, что заставило и Делию тоже захихикать, а мальчики начали дразнить их, изображая хрюканье свиньи. Делия немедленно помчалась вдогонку за Китом, тогда как Ливи побежала за его братом. Шляпки снова сбились на сторону, а варежки попадали в грязь. К тому времени, когда они вернулись в дом, все четверо детей выглядели так, словно провели весь последний месяц в конюшне, вычищая стойла.

Предоставив Джулиусу и мальчикам относить зеленые ветки в бальный зал, Маркус усадил Ливи в древнее кресло привратника и начал стягивать с нее сапожки. Делия, как и ожидалось, не стала ждать помощи. Она уже сидела на холодном полу, сражаясь с грязной обувью, когда в вестибюль зашла Кристина.

– Святые небеса, откуда взялись эти маленькие оборванки? – спросила она, ее голос бы пронизан весельем.

– От цыгана, – ответил Маркус. – Он дал мне парочку этих неопрятных созданий в обмен на Делию и Ливи.

– Нет, нет! Это мы, мама, – воскликнула Делия. – Он никому не отдал нас.

– Я уверена, что он пожалел, что не сделал этого. – Кристина покачала головой. – Полагаю, что вы почти свели мистера Грейсона с ума.

– О нет, мы помогали ему, – ответила Ливи. Она уставилась серьезными голубыми глазами на Маркуса. – Мы помогали, не так ли?

– Конечно, – ответил он. – Я никогда не смог бы найти такие чудесные ветки, если бы не вы. – Аккуратно поставив правый сапог рядом с левым, он поднялся и повернулся к Кристине: – Боюсь, что мы потеряли красную варежку. Мне сказали, что ее утащила белка. Наши шляпки тоже… – Он беспомощно показал на грязные, покореженные шляпки. – Полагаю, что единственным выходом будет сжечь их. Мне очень жаль. Я должен был…

– Ерунда, – быстро проговорила Кристина. – У нас их еще много. Целые кучи, которые только и ждут, чтобы их уничтожили. – Она подступила на шаг ближе и шепотом добавила: – Это все тетушки, знаете ли. У них очень неудачный вкус в выборе шляпок, и все же они продолжают присылать эти дурацкие штуковины.

– Я так и думал, – ответил Маркус, машинально понизив собственный голос до такого же конспиративного шепота. – Ваша собственная одежда вовсе не перегружена деталями, тогда как шляпки просто усеяны лентами и оборками.

Ее голубые глаза сверкнули.

– Они ужасны, не так ли? Я всегда страшусь прибытия этих посылок, потому что в тот же момент, когда девочки надевают свои наряды, мне хочется разразиться диким хохотом. Однажды я просто задохнусь, стараясь сдержать это желание.

– Мама, ты рассказываешь секреты, – упрекнула ее Делия. Она вскочила и схватила мать за руку. – Скажи и мне тоже.

– И мне, – воскликнула Ливи, сползая с кресла. Она потянула Маркуса за обшлаг рукава. – Скажите мне, о чем она рассказала вам, мистер Грейсон.

Он подхватил Ливи одной рукой, а затем протянул другую руку к Делии. С улыбкой она отпустила маму и позволила поднять себя вверх тоже.

– В самом деле, Маркус, – запротестовала Кристина. – Они слишком большие, чтобы носить их таким образом.

Он направился по коридору, вынудив Кристину последовать за ним.

– Едва ли я могу позволить им бегать по холодному полу в одних чулках.

– Они вовсе не такие хрупкие, какими кажутся, уверяю вас.

Игнорируя ее, Маркус начал подниматься по лестнице.

– Расскажи нам секрет, – сказала Делия.

Он покачал головой.

– Пожалуйста, – умоляюще проговорила ее сестра. – Мы никому не скажем.

– Так же, как и я никому не скажу, – ответил он. – Я очень хорошо умею хранить секреты. Я не расскажусекрет вашей мамы, точно так же, как не раскрою ваш.

Кристина, поднимавшая по ступенькам позади него, резко подняла голову.

– О, они рассказывали вам секреты, не так ли?

– Всего лишь один, – отозвался Маркус. – Но я должен молчать.

– Очень хорошо, – сказала она. – Нам просто нужно выпытать один из ваших собственных секретов, чтобы сравнять счет.

Близнецы посмотрели на Маркуса, затем друг на друга и захихикали.

– Понимаю, – заметила их мама. – Он уже рассказал вам этот секрет, не так ли? Тогда мне придется самой выпытать какую-то тайну. Очень, очень мрачную, – добавила она тем же самым низким голосом, которым читала «Франкенштейна».

Маркус знал, что этот зловещий голос предназначался для близнецов. Но по его коже все равно побежали мурашки. Девочки, конечно же, пришли в восторг от подобного голоса, и они, прижавшись к нему покрепче, выразили надежду, что его тайна и в самом деле будет страшной и ужасной.

Он попытался убедить себя в том, что у него нет никаких мрачных тайн, которые можно было бы выпытать, следовательно, нет никакой причины ощущать беспокойство. Его жизнь, как прошлой ночью заметила Кристина, была открыта для публики, и не важно, шла ли речь о любовницах или о коммерческих предприятиях.

До последних двух дней внешняя жизнь весьма удобно отражала его внутреннюю сущность. Но сейчас появились какие-то разногласия. Маркус ощущал их, когда близнецы разговаривали с ним или тянули его за рукава сюртука или просто смотрели на него. Он чувствовал, как внутри него просыпается привязанность – что казалось достаточно естественным, потому что девочки были очень милыми. Он совершенно не возражал против этого. Но Маркус остерегался совершенно других чувств. Старые мечты и надежды поднимались, словно печальные призраки: девушка, на которой он хотел жениться десять лет назад, дети, которых он воображал. Собственная семья, о которой стал бы заботиться, и для которой хотел завоевать мир… до тех пор, пока не пришел в себя и не осознал, что постройка торговой империи не оставляет времени на домашнюю жизнь. До сих пор он не испытывал сожалений. А теперь он держал на руках детей другого мужчины и ощущал боль утраты.

Они могли бы быть твоими, сокрушались призраки.

А вот это, предположил Маркус, и было его ужасной тайной.

Кристина нахмурилась, глядя на свое отражение в зеркале.

– Должно быть, я заказала это платье, думая о Париже, – сказала она Пенни. – Кажется, оно совершенно не подходит для праздника в сельской усадьбе.

– Оно идеально подходит, – ответила Пенни. – Твоя фигура превосходна. Не думаю, что есть какие-то причины скрывать ее.

– Причина есть. Я не хочу, чтобы меня рассматривали как бойкую молодую вдову. Люди слишком быстро верят в то, что, когда мы снимаем траур, то при этом сразу же отказываемся ото всех моральных принципов.

Вчера ночью Маркус назвал ее платье «вызывающим». Это замечание все еще жгло ее, хотя Кристина знала, что оно несправедливо и в связи с этим завязала спор с ним. Она потянула за низкий вырез платья.

– Оставь его в покое, – посоветовала ей подруга. – Если бы я считала тебя бесстыдной, то я бы так и сказала. Этот вырез такой же, как и у платья, которое было на тебе прошлым вечером, и даже Джулиус – а он время от времени может вести себя слегка напыщенно – одобрил его. Он сказал, что тебе давно пора перестать одеваться как жене викария. – Пенни изучила открытую шкатулку с драгоценностями. – Конечно же, ты должна надеть бриллианты. Эта простая подвеска, которая была на тебе вчера…

– Против нее были выдвинуты возражения, – проговорила Кристина.

Пенни взглянула на подругу, ее брови приподнялись.

– Вот как, неужели? Я могу заключить только то, что это Маркус выдвинул возражения. Интересно, на каком основании?

– Он заявил, что подвеска… отвлекает. А мое платье он назвал вызывающим, – сердито ответила Кристина.

Пенни рассмеялась.

– У Маркуса есть смущающая привычка говорить вслух все, что у него на уме.

– Я не должна была говорить тебе. – Кристина отошла от зеркала. – Но эта мысль преследует меня. Что довольно смешно. Он всего лишь дразнил меня, нарывался на ссору, как он всегда это делает, со всеми вокруг. Но раньше он никогда не…

Она обратила свое внимание на выбор серег.

– Для меня это больное место, вот и все. Сестры Артура не одобряли мой выбор гардероба после того, как я сняла траур. Они пытались заставить меня ощутить себя женщиной легкого поведения.

– Не надо рассказывать мне про тетушек, Кристина. Я все знаю об этих надоедливых созданиях. – Пенни подошла на шаг ближе. – Я бы предпочла услышать, о чем еще вы ссорились с Маркусом… и чего именно он раньше никогда не делал.

– Это не то, о чем я говорила… то есть имела в виду. – Она схватила подвеску. – Я едва знала… знаю его. – Кристина затеребила застежку.

– Позволь мне. – Пенни взяла у нее ожерелье. – Ты дрожишь.

– Я замерзла. Мне следовало надеть более теплое платье.

– Скоро ты согреешься, – ответила Пенни, проворно застегивая ожерелье. – Джентльмены будут толпиться вокруг тебя и прилагать все усилия, чтобы тебе стало теплее. Маркусу придется с боем пробивать себе путь через толпу, если он захочет возразить против твоего наряда. А твои другие поклонники, естественно, встанут на твою защиту. Вечер обещает быть весьма волнующим.

– Я не хочу заводить никаких поклонников, – проговорила Кристина, натягивая перчатки. – Но все будут думать, что я… что я ищу мужчину – из-за этого проклятого платья.

– Ты просто нервничаешь, потому что целую вечность не была в обществе – в легкомысленном обществе, я имею в виду. Но мы сейчас пойдем и навестим мальчиков, и позволим им восхищаться нами, а затем получим еще одну порцию восхищения от девочек. После того, как дети закончат говорить нам, какие мы красавицы, мы будем готовы с безупречной уверенностью встретиться лицом к лицу с остальным миром.

Когда Маркус зашел пожелать своим племянникам доброй ночи, женщины как раз выходили из комнаты.

– Топаз, – воскликнула Пенни, рассматривая его булавку для галстука, с выражением, которое Маркус мог бы назвать многозначительным. – Он подходит по цвету к твоим глазам.

– Предполагалось, что он будет подходить к моему жилету, – сухо ответил он. – Также предполагается, что булавку почти не будет видно. Согласно Бо Браммелу, костюм джентльмена не должен привлекать внимание.

– Я не знала, что ты ревностный сторонник Браммела, – сказала Пенни. – Я думала, что ты нанял камердинера, чтобы он заботился о твоей одежде, а ты сам мог не беспокоиться об этом.

– Так как мой камердинер все еще в Лондоне, то я вынужден беспокоиться.

В настоящий момент Маркус испытывал намного больше, чем простое беспокойство. На Кристине было шелковое платье цвета сапфира. Стиль платья казался строгим и простым: никаких оборок и отделок, ничего, что могло бы отвлечь взгляд от чувственных изгибов, которое это платье облегало. Маркус подумал, что она с таким же успехом могла бы быть обнаженной. Для него не было никакой разницы – или, скорее, не было разницы для той отбросившей все мысли части Маркуса, которая состояла из плоти и крови, чьи мускулы болезненно напряглись, а пальцы беспомощно впились в ладони.

Другой Маркус – рассудительный, цивилизованный – холодно ответил еще на несколько дразнящих замечаний Пенни и, как положено, сделал леди несколько комплиментов. Он пообещал вскоре присоединиться к ним внизу, определенно до того, как начнут прибывать гости, и старался удержаться от проявления каких-либо эмоций на лице, пока наблюдал за тем, как они уходили.

Затем он вошел в спальню мальчиков и попытался успокоиться.

Это отняло минут двадцать, которые Маркус заполнил историей про эгейских пиратов. И теперь он опоздает на бал, потому что ему все еще было нужно пожелать спокойной ночи близнецам, как он обещал ранее.

Он торопливо прошел по коридору, завернул за угол и резко остановился. Две белокурые головки выглядывали из дверей. Два маленьких лица выжидающе смотрели в его сторону и зажглись улыбками, увидев Маркуса. Внутри него тоже что-то вспыхнуло. Поэтому Маркус почувствовал себя крайне довольным, пока он продолжал путь по направлению к девочкам. Тем не менее, он приложил усилия, чтобы выглядеть строгим.

– Разве вы не должны быть в постели? – спросил Маркус, с укоризной взглянув на босые пальчики ног, выглядывающие из-под подолов их фланелевых ночных рубашек.

Они обе кивнули.

– Тогда почему вы здесь?

– Мы ждали вас, – ответила Делия, взяв его за руку.

– Чтобы пожелать доброй ночи, – проговорила Ливия, взяв его за другую руку.

– Конечно. Без халатов, без тапочек, стоя на сквозняке в дверном проеме. Если ваша мама узнает…

– Мы ей не скажем, – заявила Делия. – А вы?

– Ах вы маленькие плутовки, – воскликнул Маркус. Он подхватил их обеих и понес к их кровати. Затем он просто остановился и уронил их на постель, а девочки сочли это веселым и восхитительным. Настолько, что потребовали, чтобы он сделал это снова.

– Нет. Сейчас не время играть. Пора спать, – ответил он. – Забирайтесь в постель.

После того, как они забрались на свои места на кровати, Маркус укрыл девочек одеялами.

– Вы расскажете нам историю? – спросила Ливи.

– Ужасную, мрачную историю? – уточнила ее сестра. – Мама рассказала нам одну, но она вовсе не была ужасной.

– История была слишком короткой, – пожаловалась Ливи. – Мама очень торопилась.

– Как и я должен поторопиться, – проговорил он. – Помните, что у взрослых сейчас будет вечеринка. С моей стороны будет очень невежливо опоздать – что я непременно сделаю, если останусь рассказывать вам историю.

Они поразмышляли над его словами.

– Вы не должны опаздывать, – наконец вымолвила Ливи.

– Вы будете танцевать с мамой? – спросила ее сестра.

– Да, конечно же. Я буду танцевать со всеми дамами, которые ответят мне согласием.

– Мама согласится танцевать с вами, – сказала Делия.

– Она любит танцевать, – согласилась Ливи.

– Я рад это слышать. – Маркус аккуратно подоткнул одеяла.

Ливи толкнула Делию локтем, которая в ответ толкнула сестру еще сильнее. До того, как Маркус смог запротестовать, Делия заявила:

– Ливи хочет поцеловать вас на ночь.

Он сказал себе, что не стоит придавать этой просьбе особое значение. Дети очень привязчивы и он им понравился, вот и все. Маркус наклонился и вежливо подставил щеку для Ливи. Ее губы коснулись его так же легко, как это сделало бы крыло ангела.

– И я тоже, – сказала Делия. Она обняла его, наградив звонким поцелуем.

Он снова ощутил волнение, точно так же, как и печаль, только сильнее, чем прежде.

Это были не его дети. Ему хотелось, чтобы они были его. Отчаянно хотелось.

Маркус выпрямился и заставил себя улыбнуться.

– Спокойной ночи и счастливых снов, мои маленькие ангелы.

Для Кристины бальный зал был полон призраков. Мужчины толпились вокруг нее точно так, как это предсказывала Пенни, и как они делали это десять лет назад. Сейчас комплименты были более пылкими, а флирт – откровеннее. Во всех остальных отношениях все было точно так же, потому что, как и юная девушка из прошлого, она едва слышала хоть слово, только машинально отвечала, в то время как все ее сознание было сосредоточено на одном человеке, который держался в отдалении.

И он поступал в точности так, как и много лет назад, даже несмотря на то, что барьеры прошлых дней больше не существовали. Кристина уже не была юной девушкой, а он больше не являлся парией в обществе.

Она отвечала на комплименты и остроты партнера по танцу, в то же время размышляя, почему Маркус избегает ее. Они сумели так хорошо поладить вчера вечером – после той краткой, щекочущей нервы ссоры – да и сегодня было то же самое. Но нет, не слишком хорошо, молча поправила она себя. Прошлое оставалось рядом, как переменчивый поток: оно пульсировало под поверхностью любой фразы, которую они произносили, и любого поступка, который совершали. В воздухе витало напряжение, и Кристина не могла поверить, что только она одна ощущала это.

Танец закончился. Следующим, насколько она знала, должен быть вальс. Кристина бросила взгляд в сторону окна, где стоял, глядя в темноту, Маркус. Он был не так далеко от нее. Она могла видеть блестящие вспышки, которые появлялись в его золотистых волосах от света свечей. Одним летним днем, давным-давно, застенчиво-вежливая девушка смогла преодолеть такое расстояние.

Кристина собрала всю свою смелость и быстро зашагала, до того, как смогла передумать, не останавливаясь до тех пор, пока не оказалась в трех футах от его спины, обтянутой черным фраком.

– Маркус, – проговорила она.

Напрягшись, он повернулся к ней.

– Ты не потанцуешь со мной? – спросила Кристина.

Маркус посмотрел на нее – оглядел ее целиком: ее сокрушительно красивое лицо с бледно-золотым нимбом волос, ее платье, ярко-голубое по сравнению с белоснежной чистотой кожи, и волнующие изгибы, которые это платье облегало и ласкало. Он подумал:

К чему все это? Нет, только не снова.

Маркус заговорил, его голос звучал натянуто:

– Не думаю, что это будет мудро.

– О, – ответила Кристина. Ее ресницы опустились, уголки рта устремились вниз, и она начала отворачиваться.

Сердце Маркуса заныло, это глупое сердце, а его непослушная рука захотела коснуться ее, вернуть обратно. Он сумел удержать руки при себе.

– Я имел в виду – да, – хрипло выговорил Маркус. – Конечно же, я потанцую с тобой.

Конечно, подумал он, когда Кристина вскинула на него голубые глаза. Конечно же, он хочет ее. Как он может отказаться от этого? Как он может позволить ей уйти?

Заиграла музыка. Прошлой ночью Маркус едва коснулся ее и все же ощутил толчок и течение, пульсирующее между ними. Но прошлой ночью он был усталым и уязвимым, напомнил он себе.

Он положил руку на талию Кристины… и потрясение от контакта стрелой помчалось к его нервным окончаниям. Она издала тихий вздох и застыла… тоже потрясенная.

– Теперь слишком поздно, – едва слышно выговорил он. Одна слишком горячая рука крепко сжала ее талию, а другая – обхватила ее обтянутую перчаткой ладонь, и Маркус закружил Кристину в танце.

Казалось, что все глаза в бальном зале были устремлены на них. А почему бы нет? Это был первый вальс вечера, а Маркус первым из всех мужчин завоевал привилегию быть ее партнером. Как были бы шокированы все вокруг, если бы узнали, что Кристина Траверс нарушила все правила и пригласила его на танец.

– Почему ты пригласила меня? – спросил Маркус.

– Потому что ты забыл пригласить меня.

– Понимаю. Все остальные мужчины уже пали жертвами твоих чар. Теперь ты решила сделать свое завоевание абсолютным.

Он закружил ее так, что бедро Кристины прижалось к его бедру, отчего шелковое платье мягкими складками легло на его ноги. Маркус подумал о нежных бедрах, прижимающихся к нему и о шорохе простыней. Его дыхание участилось, и он крепче сжал ее талию.

– Маркус, – охнула она.

Он опустил взгляд. Лицо Кристины порозовело.

– Что такое?

– Ты вдавливаешь китовый ус мне в спину.

– Китовый ус?

– Мой корсет, – прошипела она, покраснев еще больше.

Надо же, она еще и напоминает ему о своем нижнем белье. Неохотно он ослабил хватку.

– Какого дьявола тебе понадобился корсет? Ты ведь едва одета.

Маркус уставился на кремовое богатство ее груди, предлагаемое его взгляду – взгляду любого другого мужчины в бальном зале.

– По моим расчетам, тебе потребовалось три часа, только чтобы выйти на люди полуголой.

Кристина вздернула голову.

– Я вовсе не полуголая. И мне не потребовалось три часа. Всего лишь два. С половиной. Прекрати смотреть на меня подобным образом. Ты привлекаешь всеобщее внимание.

– Если ты не хотела, чтобы люди пялились на тебя, то должна была надеть свое платье целиком.

– О, ну хорошо, – выпалила она. – Смотри если тебе это необходимо.

– Конечно, мне это необходимо. Там такой большой бриллиант, требующий моего внимания, словно вывеска гостиницы.

– Да, Маркус, – снисходительно заметила Кристина. – Я надела его с целью раздражать тебя.

Он и в самом деле был раздражен – но не из-за бриллианта, а из-за обстоятельств. Танцевать вальс – это почти то же самое, что заниматься любовью под музыку, но все же далеко не одно и то же.

Маркусу хотелось, чтобы ее тихий голос не манил его так неотразимо. Ему хотелось перестать считать ее воинственные ремарки настолько восхитительными. Но больше всего его раздражало то, что он находил двадцативосьмилетнюю женщину намного более возбуждающей, чем девушку восемнадцати лет.

Маркус притянул ее ближе.

– Я думала, что мы должны танцевать на расстоянии двенадцати дюймов, – задыхаясь, проговорила Кристина.

– Я слишком стар и закоснел в своих взглядах, чтобы сейчас начать следовать таким глупым правилам, – ответил он, тоже мучительно вдыхая воздух. Но опять-таки, кружиться в вальсе – это не самая легкая физическая нагрузка.

Кристине тоже начало становиться жарко. Ее лицо пылало, а на висках появились капли влаги. Из прически выбилась прядь шелковистых волос и повисла возле ее левого уха. Эта прядь доводила Маркуса до отчаяния.

Выполнив еще один поворот, он увлек Кристину по направлению к двери, а затем и через дверной проем, в тускло освещенный коридор, который вел к черной лестнице.

– Я думаю, что нам лучше поговорить, – произнес Маркус. Он отпустил ее талию и, взяв за руку, повел ее в полумрак. Он осознавал, что ее тело напряглось от сопротивления, хотя Кристина не попыталась освободить руку.

– Полагаю, из-за того, что я пригласила тебя на танец, ты пришел к неким поспешным выводам, – проговорила она с оттенком воинственности в голосе.

– Да, – признался Маркус.

– Полагаю, при этом ты также считаешь, что мое платье представляет собой намеренный вызов.

– О да.

– Не понимаю, почему я должна безвкусно одеваться или подчиняться всем строгим правилам поведения, чтобы угодить тебе, – сказала она.

Маркус подавил улыбку.

– Но ты ведь не пытаешься угодить мне, – ответил он.

– Конечно, нет.

– Ты пытаешься привести меня в смятение.

– Я ничего не пытаюсь сделать.

– И тебе это удалось. – Он пальцем отвел назад выбившийся у нее локон волос. Кристина вздрогнула.

– Полагаю, ты думаешь, что сейчас я собираюсь поцеловать тебя, – проговорил Маркус. – Полагаю, ты считаешь себя неотразимой.

– Полагаю, что это ты считаешь себя неотразимым, – ответила она.

– Может быть. Ты не можешь держаться от меня подальше.

– Я не затаскивала тебя в темный коридор.

– Я не затаскивал тебя сюда.

– Ты сказал, что хочешь поговорить.

– Неужели последнее слово всегда должно оставаться за тобой? – нетерпеливо спросил он. – Ты не уступишь ни дюйма?

После минутного размышления, Кристина вздохнула.

– Ну, хорошо, – сказала она. – Поцелуй меня, если тебе это нужно. Просто чтобы ты смог выбросить это у себя из головы.

– Отлично, – ответил Маркус. – Если ты настаиваешь.

Все еще держа ее за руку, он наклонился к Кристине. Она слегка запрокинула голову, словно сделала это неохотно. Ее пальцы сжались вокруг его пальцев, и это легкое давление вызвало вибрацию в его теле… пульсирующий, неодолимый поток,

Маркус наклонился ближе. Всего в одном дыхании от ее губ он замер, его сердце громко стучало. Он отчетливо вспомнил боль потери, горе и злость… недели, месяцы этих переживаний. Но затем он также вспомнил сладость и нежную податливость поцелуев, которые он украл много лет назад.

Его губы коснулись ее, и это стало потрясением, острым и сладостным одновременно, и мягким тоже, и таким знакомым… и к этому примешивалась пронзительная боль желания. Именно это желание заставило Маркуса обхватить ее руками и притянуть ближе к себе, и поцеловать ее долгим и глубоким поцелуем… чего он никогда не осмелился сделать десять лет назад.

Но сейчас все было по-другому. Кристина больше не была наивной маленькой девочкой, легко пугающейся своего желания. Ее губы раскрылись, чтобы впустить его язык, и она растаяла, прижавшись к нему, отвечая на его эротический вызов как женщина, испытывающая нежную страсть.

Она была такой теплой в его объятиях, словно возвращение домой, словно любовь и семья. И все же это также не было и безопасным очагом, потому что, как Маркус быстро узнавал, ее тепло подпитывало его желание, и огонь разгорался очень быстро.

Ее крепкие груди прижались к шерсти его фрака, но это было недостаточно. Его руки двигались по ее спине, прижимая ее ближе, но недостаточно близко, потому что его перчатки прикасались к шелку, а Маркус хотел, чтобы плоть касалась плоти. Его руки легли на основание ее позвоночника, затем – на прелестный изгиб бедер. Кристина была достаточно близко, чтобы осознавать его болезненное возбуждение. Маркус хотел, чтобы она была еще ближе, хотел что есть сил прижать ее к себе, но это только ухудшило бы дело. Он уже терял над собой контроль.

Маркус оторвался от ее рта. Он собирался и вовсе отпустить ее, но в тот же момент, когда Кристина начала отстраняться, его руки сжались на ее талии.

– Теперь ты не сможешь вернуться в зал, – произнес он, еле ворочая языком. – Ты вся… растрепана. – Восхитительно растрепана. Ее аккуратная прическа развалилась, платье соблазнительно помялось, а дыхание участилось. Маркус подумал о том, каким образом он может привести ее в еще более взъерошенное и разгоряченное состояние, и его собственное дыхание сделалось затрудненным. Он притянул ее ближе. Кристина застыла и напряглась.

– Не дразни меня, Кристина, – проговорил он. – Я всего лишь хочу еще раз поцеловать тебя.

– Нет, – ответила она. – Я дала тебе дюйм, который ты хотел – а ты преодолел десять миль. Затем ты имел наглость сообщить мне, что я растрепана – словно я сама сделала все это – с целью привести тебя в смятение, как полагаю.

– Признаю себя виновным по обвинению в растрепанности, – согласился Маркус. – Но ты сотрудничала со мной.

– Кажется, у тебя есть определенная способность добиваться сотрудничества, – заявила Кристина. – Но опять же, ты обладал этим десять лет назад. Очевидно, мои способности к сопротивлению на несколько лет отстают от твоих умений убеждать.

– Ты никогда и не пыталась сопротивляться, ни тогда, ни сейчас, – возмутился Маркус. – Напротив, ты намеренно разыскивала меня, в обоих случаях, и соблазняла меня.

– Отлично, я соблазняла тебя, – воскликнула она. – А ты опять стал беспомощной жертвой моих неотразимых уловок, несмотря на то, что ты – успешный, влиятельный мужчина тридцати четырех лет. А из-за того, что я не хочу быть соблазненной на черной лестнице твоего брата – точно так же, как не захотела убежать с тобой и разрушить свою репутацию, – я превращаюсь в бессердечную кокетку. – Кристина опустила взгляд на его руки. – Возможно, пришло время выпустить тебя из моих порочных когтей.

На один пронизанный яростью момент Маркусу захотелось отшвырнуть ее в сторону, с глаз долой, выбросить из мыслей, из самого своего существования.

Он с трудом отдышался и посмотрел на свои неподвижные руки… а затем на нее. Когда он заглянул в ее злые, наполненные обидой глаза, его собственная злость унеслась прочь, оставив вместо себя холод.

– Боже мой, так вот о чем ты думала? – спросил Маркус. – Что я хочу только соблазнить тебя?

Он убрал руки. Но Кристина не двигалась.

– Я хотел жениться на тебе, Кристина, – проговорил он. – Я говорил тебе об этом, снова и снова.

– Ты говорил мне много о чем, – натянуто произнесла он. – И все это было ложью.

Он ощутил прилив ярости, который тут же был погашен затопившим его горем. Старым горем. Он с трудом вдохнул.

– Ты ошибаешься, – тихо сказал он. – Думаю, что нам нужно поговорить, но не здесь. – Он протянул руку.

Маркус не стал бы винить ее, если бы Кристина не взяла ее, но она сделала это – и это было началом, подумал он, настоящей точкой отсчета. Он не был уверен, что сможет правильным образом устроить завершение, но что-то, очевидно, должно быть сделано. Они должны избавиться от призраков прошлого, и не важно, каким болезненным может оказаться этот процесс. В ином случае прошлое будет пятнать все, что они чувствовали друг к другу и хотели друг от друга.

Он повел Кристину по черной лестнице, вдоль еще одного коридора, в маленькую, пустую гостиную в задней части дома.

Маркус закрыл дверь, решительно отгородившись от всего остального мира. Она отняла у него свою руку и подошла к окну.

– Пошел снег, – проговорила она.

Он присоединился к ней и вгляделся в темноту, в рыхлые снежинки, медленно кружащиеся вниз.

– Я любил тебя, – сказал он. – Я хотел жениться на тебе. Неужели ты не верила ничему, что я говорил тебе?

– Я верила всему, что ты говорил мне, – ответила Кристина. – Каждому слову, которое ты произносил, чтобы заставить меня влюбиться в тебя, – и каждому слову, которое ты написал позже, показав мне, какой я была дурой. Ты написал, что мне не нужно беспокоиться о том, что ты снова потревожишь меня. Ты поблагодарил меня за то, что я превратила унылые две недели в довольно сносные. – В ее голосе отчетливо звучала горечь. – Ты заявил, что я не должна огорчаться по поводу недостатка мудрости, потому что я красива, а мир ничего больше не требует от женщины. Согласно твоим словам, мой будущий муж будет доволен уже тем, что на меня приятно смотреть. Мое сердце не затронуто никакими низменными человеческими эмоциями, поэтому я должна обеспечить его тем же спокойным удовольствием, какое доставляет созерцание красивой картины или статуи. Было там и еще кое-что, очень остроумно изложенное. Ты описал все, что со мной не так, в словах, которые я могла бы счесть за комплименты – если бы была именно такой пустоголовой мисс, какой ты считал меня.

Лицо Маркуса вспыхнуло от стыда.

– Это было ребяческое письмо. Я был… очень зол.

– Ты провел целых две недели, подтачивая мое сознание и моральные принципы. Но в конце я все же не сбежала с тобой и не разрушила свою жизнь. Конечно, ты был зол. Ты потратил столько времени впустую.

– Ты неправильно все поняла, – произнес он. – Это то, во что могли поверить все остальные, но не ты. Я думал, что ты понимала меня, доверяла мне.

– Я любила тебя, – ответила она. Кристина говорила тихо, не пытаясь убедить его, всего лишь утверждая простой факт. Маркус поверил ей.

– Другими словами, – заключил он, – твоя любовь принадлежала мне – а затем я убил эту любовь своим письмом.

Кристина кивнула.

Он был дураком. Гордым, вспыльчивым дураком.

– В этом письме была сплошная ложь, – проговорил Маркус. – Оно было… – Он заглянул себе в сердце в поисках правды. – Я был неприемлемым поклонником, – сказал он. – Я знал это. Весь мир знал это. Ты видела, как компаньонки косились на меня. Тебя, как и всех остальных юных мисс, должны были предупредить держаться от меня подальше.

– Да, меня предупредили, – кивнула Кристина.

– Я тоже был предупрежден. Перед тем, как ты приехала, Джулиус рассказал мне о твоих строгих родителях, об Артуре Траверсе: о его безупречной репутации и сорока тысячах в год. Джулиус попросил меня не флиртовать с тобой, потому что если твои родители услышали бы об этом, им пришлось бы отослать тебя домой, а Пенни была бы безутешна. Я пообещал Джулиусу и самому себе, что не буду иметь с тобой ничего общего. Затем я провел две недели, притворяясь, прокрадываясь тайком, хватая украденные моменты – и ненавидя себя и весь мир за то, что не могу открыто ухаживать за тобой.

– Моя совесть тоже не была спокойна, – тихо промолвила она.

– А время не стояло на месте, – продолжил Маркус. – Я знал, что твои родители приедут в день свадьбы – и что это будет конец, потому что они увезут тебя прочь и мне никогда не позволят приблизиться к тебе даже на двадцать миль. Я знал – возможно, и ты тоже знала, – что у меня нет никаких шансов заслужить их одобрение. Никогда.

– Я… знала.

– Я был в ужасе от того, что потеряю тебя, Кристина. Вот почему я изводил тебя просьбами убежать со мной. В ту ночь перед свадьбой Джулиуса нам был предоставлен последний и единственный шанс. Я был уверен, что ты встретишься со мной, как обещала, у сторожки. Все было готово. Экипаж был подготовлен и ждал нас. Я ждал тебя несколько часов, а ты не пришла. А когда я наконец-то сдался и вернулся в дом, я нашел твою записку в своей комнате, и я… я выместил всю ярость и боль в этом письме, которое мне следовало сжечь, а не отправлять тебе.

Кристина повернулась к нему.

– Я не могла сделать это, Маркус. Не могла разбить сердца родителей. Не могла подвергнуть Артура публичному унижению.

– Я знаю, – ответил он. И, наконец-то, он понял. Маркус осознал то, о чем должен был догадаться десять лет назад, но был слишком подавлен, чтобы сделать это. – Если бы ты сделала это, то оказалась бы той взбалмошной, бесчувственной особой, какую я описал в письме. – Он снова устремил взгляд в ночь. – Вся эта ситуация была безнадежной, не так ли? Я должен был принять и пережить ее как подобает мужчине. Вместо этого я обрушился на тебя, словно злобный ребенок. Это было… непростительно.

Кристина покачала головой.

– Сейчас я думаю, что это к лучшему – то, что ты написал это письмо. Иначе я могла бы горевать по тому, что могло бы произойти… во всяком случае, могло бы уйти много времени, чтобы все забыть. Вместо этого я смогла подобрать осколки разбитого сердца, сказала себе, что я легко отделалась, вернулась обратно к Артуру и стала ему хорошей женой.

Стала женой Артуру, когда могла бы стать его, уныло подумал Маркус. Родила Артуру детей, когда эти дети могли бы быть его. Кристина вернулась обратно к Артуру, в то время как Маркус продолжил горевать… о, всего несколько месяцев, но ощущалось так, словно прошли годы. Но затем он тоже подобрал осколки разбитого сердца, и отправился строить свою империю. Он был слишком занят, чтобы ощущать одиночество. И рядом с ним были другие женщины. Он влюблялся и переставал любить, по крайней мере, полудюжину раз.

Но никогда Маркус не любил так глубоко. Никогда больше не влюблялся душой и телом, как любил одну восемнадцатилетнюю девушку. С тех пор он много раз рисковал, но никогда – в полной мере – не подвергал опасности свое сердце. Никогда у него не возникало искушения сделать это. До этого момента.

Взгляд Маркуса устремился обратно к ней. Ему не хотелось даже испытывать к ней симпатию, но он ничего не мог с собой поделать. Кристина, повзрослев, стала не только еще более красивой и желанной, но более умной, отважной, бесконечно более… возбуждающей. Если он позволит себе снова влюбиться, то, без всякого сомнения, влюбится намного сильнее, чем прежде. И тогда…

Как все закончится – если он позволит этому начаться – на этот раз?

– Похоже на то, что мы простили друг друга, – осторожно проговорил Маркус.

Улыбнувшись, Кристина отошла от окна.

– Да. Мы сумели повести себя по-взрослому, несмотря на малообещающее начало. Может быть, мы даже сможем перестать переругиваться.

– Я не имею ничего против того, чтобы переругиваться с тобой. Это…

– Стимулирует. – Она отбросила с лица локон волос. – Однако я бы предпочла не возвращаться в компанию, пока выгляжу в достаточно мере стимулированной. Лучше я пойду в свою комнату и приведу себя в порядок. – Она направилась к двери. – Если ты в настроении быть галантным, то, может быть, объяснишь Джулиусу и Пенни, что случайно наступил на подол моего платья и порвал его. Это в какой-то степени сможет объяснить мое слишком долгое отсутствие.

Кристина торопливо вышла за дверь до того, как Маркус смог ответить.

Она покинула бы Греймарч, сказала себе Кристина несколько часов спустя, пока лежала без сна, глядя в потолок. Она наконец-то устроила свою жизнь так, как хотела, и наконец-то стала той женщиной, которой хотела быть. Она не могла позволить Маркусу Грейсону снова перевернуть все вверх дном. Кристина провела всего два дня под одной крышей с ним, и мир уже довольно опасно кренился набок.

Десять лет назад он внес хаос в ее моральные принципы. Сегодня ночью он сказал, что его намерения были благородными, и Кристина поверила ему. Однако тогда не означает сейчас. Этой ночью, в тот момент, когда Маркус заключил ее в объятия, ее мораль рассыпалась на части.

Он не позволил себе каких-то вызывающих вольностей. Его руки не забирались туда, куда им не следовало забираться. Он не расстегнул ни единой застежки. Тем не менее, за несколько пылких минут, даже не снимая перчаток, Маркус Грейсон сумел сделать с ней то, к чему ее обожающий супруг не приближался даже близко за семь лет их супружеской близости.

Кристина слишком болезненно и горячо осознавала, до какого состояния смог бы довести ее Маркус, если бы снял перчатки.

Она думала, что натянутость между ними происходит из-за прошлого, и даже физическое влечение должно быть какой-то частью этого, потому что оно были слишком интенсивным, доходящим до отчаяния. Надо признаться, что Маркус был привлекательным мужчиной. Но все равно, он не должен был заставлять ее ощущать себя такой… доведенной до отчаяния.

И все же, даже после того, как они похоронили прошлое и простили друг друга, эти отчаянные чувства остались. Кристина покинула комнату, чтобы удержаться и не броситься снова в его объятия.

Она закрыла глаза. Да помогут ей Небеса. Два дня в обществе Маркуса – и она превратилась во влюбленную школьницу… если не в кого-то похуже.

Несмотря на бессонную ночь, Кристина встала вовремя, чтобы идти в церковь с Пенни и детьми. Мужчины все еще спали, когда они вернулись, и только Джулиус спустился вниз к ленчу. После этого Кристина вывела детей на улицу. Всю ночь шел снег, покрыв землю толстым одеялом, что идеально подходило для катания на санках.

Зная, что Киту можно доверять – он сумеет безопасно скатиться с холма вместе с братом – Кристина смогла посвятить большую часть внимания развлечению дочерей – и своему тоже – и с удовольствием делала это. У нее было два года практики, которые придавали ей уверенности, и две семилетние искательницы острых ощущений, чтобы подбодрить ее. Они скатывались с холма наперегонки с мальчиками, дважды обогнали их, и дважды потерпели поражение.

А во время пятой гонки ее юбка зацепилась за полоз саней. Сани вышли из-под контроля, и, изменив направление, помчались к дереву. Кристина слышала крики наверху, затем ощутила, как летит по воздуху, стиснув в объятиях Делию, перед тем, как жестко приземлиться на землю, в нескольких футах от дерева.

Делия перекатилась на свободу, взвизгивая от смеха, пока Кристина лежала ошеломленная и задыхающаяся, моргая на ярко-голубое небо. В следующее мгновение она смотрела в побелевшее, застывшее лицо Маркуса Грейсона.

Прежде, чем она смогла вымолвить хотя бы звук, Маркус схватил ее в объятия и крепко прижал к себе. Его грудь вздымалась, словно он бежал, спасая свою жизнь. Кристина могла бы сказать ему, что она не пострадала, и единственное, что ей сейчас угрожает – это перелом ребер, если он сожмет ее крепче. Но она придержала язык. Ей вовсе не хотелось, чтобы Маркус так быстро отпустил ее.

– И меня тоже, – потребовала Делия.

Свирепая хватка Маркуса ослабла. Он обнял Делию, а затем помог Кристине подняться на ноги.

– Отлично проделано, – приглушенным голосом проговорил он. – Я… поздравлял твою маму с тем, как прекрасно она умеет управлять санями.

Он быстро отряхнул снег с пальто Кристины.

– Почему бы тебе не пойти в дом и не переодеться во что-то сухое? – проговорил он. Его голос все еще не был спокойным. – Я пригляжу за детьми.

– Со мной все в порядке, – ответила она. – Немного снега мне не повредит.

– Ты промокла до костей, – яростно прошептал Маркус. – И едва не сломала себе шею. Через секунду я буду трясти тебя до тех пор, пока у тебя не застучат зубы. Уходи, Кристина.

Она отвернулась, ее глаза расширились от изумления. Маркус был очень возбужден, намного больше, чем Кристина догадывалась. Вполне вероятно, что он начнет трясти ее.

Она поправила шляпку и зашагала обратно к дому, ее сердце билось с надеждой.

Глава 5

Маркус отлично сознавал, что только что выставил себя полным дураком. Он в слепой панике помчался вниз по склону – несомненно, встревожив детей – и прижал к себе Кристину совершенно сумасшедшим образом. Он только что не всплакнул от облегчения, когда обнаружил, что она все еще дышит. Затем, чтобы увенчать представление, он пообещал встряхнуть ее.

Через полчаса энергичных занятий с детьми Маркус все еще не мог восстановить равновесие.

Он повел себя как идиот, но таковым не был. Маркус прекрасно знал, в чем все дело. То, что он ощутил в этот леденящий кровь момент, когда подумал, что потеряет Кристину – это поведало ему все, что нужно было знать. Каким-то образом, меньше чем за три дня, он лишился разума и влюбился в нее.

Маркус посмотрел вниз на маленьких девочек, шагающих рядом с ним, доверчиво держащих его за руки. Он полюбил и их тоже. И все за три дня. А меньше чем через три недели они уедут. Если только он не сумеет совершить чудо.

Кристина снова увиделась с Маркусом лишь тогда, когда до обеда оставалось совсем мало времени. Она только уселась, чтобы рассказать близнецам историю перед сном, когда он появился в дверном проеме.

– Я только хотел пожелать доброй ночи юным леди, – произнес Маркус. Затем отвесил изысканный поклон. – Спокойной ночи, мисс Делия, мисс Ливи. Приятных снов.

У девочек вытянулись лица.

– Что случилось с вашими манерами? – спросила их Кристина. – Пожелайте доброй ночи мистеру Грейсону.

Делия оттопырила нижнюю губку.

– Он слишком далеко. Ливи не может поцеловать его.

Ливи пнула сестру под одеялом.

– Ты тоже не можешь.

Кристина, приподняв брови, посмотрела на Маркуса.

Тот поколебался, а затем вошел и приблизился к кровати.

– Прошу прощения, – сказал он близнецам. – Совсем вылетело из головы. Я забыл правила. – Он наклонился и вежливо принял поцелуй и объятие от каждой девочки. Надутые губки тут же исчезли и ему с улыбкой пожелали спокойной ночи.

Не говоря ни слова, он вышел.

Кристина повернулась обратно к своим детям.

– Мистер Грейсон очень милый, не так ли, мама? – прошептала Делия.

– Да. Очень милый.

– Мы ему нравимся, не так ли? – спросила Ливи, с надеждой глядя на мать.

– Полагаю, что нравимся.

Девочки переглянулись.

– А тебе он нравится, мама? – поинтересовалась Делия.

Кристина подавила улыбку.

– Конечно. Разве я только что не согласилась с тем, что он очень милый?

– У него в глазах золотые блестки, – заявила ей Делия. – Он сказал, что это сделали феи.

– И для нас тоже, – подхватила Ливи. – Он сказал, что у Делии в глазах волшебное серебро фей, и у меня – и у тебя тоже, мама.

– И он говорил, что ангелы роняют звезды и что они превращаются в бриллианты, – проговорила Делия.

Кристина вспомнила ночи много лет назад, когда небо светилось от падающих звезд. «Это бриллианты», шептал он ей, пока они наблюдали за звездами. «Мы станем путешествовать по всему свету, и я найду их для тебя. Я осыплю тебя бриллиантами. Я смогу это сделать, любовь моя. Поверь в меня, и я сделаю это. Я подарю тебе весь мир».

– Это правда, мама? – спросила Ливи.

Кристина вернулась в настоящее.

– Очень может быть, – ответила она.

В этот вечер Маркус остался в гостиной, после того, как все остальные ушли спать. Он коснулся книги, которую держала Кристина, и подумал о ее руках, обтянутых перчатками, о том, как эти руки обвивались вокруг его шеи, пока Маркус целовал ее. Он подумал о ее тихом, хрипловатом голосе. Он мечтал о ее мягких, отзывчивых губах и о нежных изгибах ее тела, прижимающихся к нему. Грезил о распущенных волосах, смятых простынях и шелковой коже.

Маркус решил, что ему лучше перестать думать об этом и что-то сделать.

За завтраком на следующее утро он попытался затеять спор с Кристиной по поводу хлебных законов. Защищаясь, оназаявила, что не может вести дебаты на эту тему, потому что мало знакома с политической экономией. Сразу же после завтрака Маркус поехал в Бат и нашел экземпляр «Богатства народов» Адама Смита, который вручил ей днем. Затем он предложил показать ей более крутой холм для катания на санках.

Маркус отправился с ней и детьми кататься на санках в этот день, а через день – на коньках. Еще через день он взял их на экскурсию по Бату, которую провел на французском языке, чтобы девочки могли попрактиковаться для своего зарубежного путешествия. На следующий за этим день они посетили бал. И хотя он танцевал с Кристиной всего дважды – из соображений приличия – все остальное время он не отходил далеко от нее. Ведь ему нужно было продолжать кампанию по завоеванию.

Так что Маркус время от времени подходил к ней, чтобы поделиться веселым наблюдением или поведать какой-то слух или шутку. Он не мог удержать других мужчин подальше от нее – не прибегая при этом к насилию – но мог сделать все возможное, чтобы Кристина не забыла, что он здесь. Она должна привыкнуть к тому, что Маркус находится поблизости, в конце концов, и понять, что это вовсе не так уж плохо.

Мысленно поставив себе эту цель, Маркус во все последующие дни прилагал силы, стремясь выставить напоказ все свои положительные качества. Словно лошадь, выставленная на аукцион, криво усмехнулся он.

На концерте в Бате он выдумал собственные абсурдные слова к музыке, которые тихо и фальшиво напевал ей на ухо во время антракта до тех пор, пока Кристина не стала задыхаться от смеха. Он научил трех леди из семьи Траверс петь народные итальянские песни. Затем подкупил кухарку брата и провел весь день в кухне, обучая Кристину секретам приготовления греческого печенья, а зачарованные близнецы наблюдали за этим процессом. Маркус спорил с ней по поводу образования, религии и искусства, и провел не один час, склоняясь вместе с ней над картами и обсуждая международную политику.

Ни разу за все это время Маркус не совершил ничего, что могло быть истолковано как неприличные авансы. Это было нелегко. В действительности, все, что он сделал за последние десять лет, было намного легче этого. Однако ничто на протяжении этой декады не имело для него такого значения. Если он преуспеет, напомнил себе Маркус, то у него впереди будет целая жизнь, чтобы посвятить ее занятиям любовью. Он определенно сможет потерпеть еще одну неделю или около того. Кроме того, все признаки были многообещающими. После десяти дней непрерывной осады у Маркуса появилось ощущение, что он делает успехи.

Кристина больше не ощущала себя некомфортно рядом с ним. Она делилась собственными наблюдениями, сплетнями и шутками, а ее лицо вспыхивало от радости, когда они принимались спорить. Дважды, когда Кристина была занята каким-то делом и близнецы настойчиво прерывали ее мелкими ссорами, она рассеянно отмахивалась от них и заявляла, чтобы они отправлялись надоедать мистеру Грейсону.

Самый обнадеживающий из всех незначительных эпизодов произошел в ночь перед сочельником, когда они готовились к отъезду на музыкальный вечер к Николсам. Маркус помогал Кристине надеть пелерину, когда у нее расстегнулся замочек жемчужного ожерелья. И хотя Пенни стояла всего в двух шагах, Кристина повернулась к Маркусу и попросила его заново застегнуть ее жемчуга.

Она начинает принимать его компанию как должное, с радостью размышлял Маркус, когда спустился к завтраку на следующее утро. Кристина не просто привыкла к тому, что он все время рядом; она уже начинает рассчитывать на это.

Его довольная улыбка потускнела, когда он обнаружил, что только Джулиус сидит за столом, накрытым для завтрака.

– Где… где же леди? – спросил Маркус.

– А как ты думаешь, где они? Сегодня вечером – сочельник. Они заперлись в гостиной среди кучи серебристой ткани и ленточек. Этим утром они заворачивают подарки, потому что днем для этого не будет времени, – объяснил Джулиус. – Мы везем детей поиграть с другой тысячей маленьких чудовищ в Алистер-Хаус.

– Никто не говорил мне про Алистер-Хаус, – заметил Маркус, перемещаясь к буфету.

– Вероятно, они собирались обрушить это на тебя в последний момент. Но тебе не нужно туда ехать. Большей частью этот визит предназначен для детей, и при этом будет очень увлекательным: ель в холле, с горящими свечами, с большим количеством ярких безделушек и ленточек, развешанных на ветвях. Полагаю, что в следующем году нам придется сделать то же самое. Кажется, немецкие обычаи герцогини Йоркской закрепились у нас навсегда. Интересно, сколько домов сгорит перед тем, как мы усвоим менее рискованные иностранные привычки.

– Я думаю, что это замечательный обычай, – проговорил Маркус. На следующее Рождество у него будет ель с горящими свечами, решил он. На верхушке будет сиять серебряная звезда, а множество сверкающих безделушек будут свисать с веток. И ангелы. Три золотоволосых ангела будут украшать дерево. Он видел таких в магазине в Париже. У ангелов были крошечные золотые нимбы, прозрачные крылья и белоснежные одеяния, вышитые золотыми нитями.

Маркус принес тарелку и уселся за стол.

– Мне придется извиниться за то, что я не поеду в Алистер-Хаус, – сказал он. – Мне нужно кое-что сделать в Бате.

– Кое-что, – без всякого выражения повторил Джулиус. – Ты слишком откровенен, Маркус. Ты должен попытаться сдерживать себя. И хотя я твой брат, тебе и в самом деле не нужно рассказывать мне обо всем.

– Прошу прощения, Джулиус. В будущем я постараюсь сдерживаться. – Усмехаясь, Маркус взялся за вилку и нож.

К одиннадцати часам этим вечером они перестали ожидать Маркуса и приготовились отправиться в церковь.

Близнецы были вне себя. Они искали Маркуса и спрашивали про него с тех пор, как вернулись из Алистер-Хауса. Они отказались прилечь вздремнуть, потому что Маркус не пришел пожелать им счастливых снов – что означало, если верить Делии, что эти сны непременно будут ужасными. А из-за того, что они не поспали, девочки были капризными и раздражительными.

После долгой борьбы, Кристина сумела заставить их надеть пальто, перчатки и шляпки.

– Но мы не можем поехать сейчас, мама, – причитала Делия, когда Кристина вела их к двери.

Ливи потянула мать за пальто.

– Разве мы не можем подождать еще чуть-чуть? Не могу я подождать его?

– Нет, я подожду, – воскликнула Делия. – Ты поедешь в церковь с мамой, а я приеду позже с мистером Грейсоном.

– Никто не будет ждать, – твердо заявила Кристина. – Мистер Грейсон вполне способен самостоятельно приехать на полуночную службу, если захочет это сделать. Пойдемте. Все остальные уже в карете, а папа Робина и Кита ждет нас на холоде.

– Это несправедливо, мама.

– Мистер Грейсон будет совсем один. Может быть, он не узнает, где мы.

– Он расстроится, мама.

– А вдруг он потерялся. Может быть, мы должны поискать его.

Кристина знала, что будет бесполезно взывать к их разуму. Если она собирается доставить их на полуночную службу, то должна повести себя как совершенно бессердечная мама. Она подтолкнула их к экипажу и приказала девочкам забираться внутрь. Когда они угрюмо повиновались, Кристина повернулась, чтобы извиниться перед Джулиусом за то, что он так долго ждал их.

– Я был счастлив подождать, – галантно ответил тот. – Это дало мне возможность посмотреть на небо и испытать должное благоговение.

Кристина посмотрела вверх. В течение дня то и дело шел снег, но сейчас небо быстро прояснялось, последние воздушные облака уносились прочь со свежим ветром. Это зрелище и в самом деле внушало благоговение, как сказал Джулиус. Небо растянулось перед ними, словно мантия из темно-синего, почти черного, бархата, усыпанная бесчисленными подмигивающими бриллиантами.

– Ангелы снова размещают звезды на своих местах, – прошептала она. – Должно быть, они очень заняты, и все же делают это очень тщательно. Вот Орион , в точности там, где и всегда, с тремя звездочками на поясе, а вот…

Она затаила дыхание, когда звезда промчалась вниз мимо астрального охотника, чтобы исчезнуть за елками.

– Падающая звезда, – тихо проговорила Кристина. – Разве это не…

– Вот еще одна, – заметил Джулиус.

А потом упала еще одна и еще, целый дождь из падающих звезд. Все они падали за елками, которые окружали старую сторожку. Но, конечно же, такого не могло быть. Это была лишь видимость.

Но Кристина все равно ощутила мурашки на коже. Она подумала об ангелах, роняющих звезды, которые превращаются в бриллианты. Она сделала один шаг в сторону от экипажа, затем еще один. Потом посмотрела на Джулиуса.

– Я не могу поехать в церковь, – произнесла она. – Мне нужно кое-что сделать.

– Кое-что, – повторил он. – Да, конечно. Кто-то из нас должен что-то сделать, а кто-то – не должен. Умоляю тебя не говорить мне, что это такое. Я предпочитаю умирать от неизвестности. – Он элегантно поклонился. – Спокойной ночи, моя дорогая. Мы увидимся с тобой… рано или поздно, как я полагаю.

– Ты очень отзывчив, Джулиус.

– Я один из двух самых отзывчивых парней во всей Англии. – Он улыбнулся и забрался в экипаж.

Покраснев, Кристина торопливо вернулась в дом.

Маркус добрался до дома вскоре после того, как все остальные уехали. Он прочесал весь Бат и не нашел ангелов, которых искал. В результате, он потратил огромную сумму денег и прождал несколько часов, пока мастер игрушек переделывал трех крошечных фарфоровых куколок согласно описанию Маркуса. Он добрался бы до Греймарча ко времени обеда, если бы не натолкнулся на дорожную аварию и не решил поступить как добрый самаритянин .

Но все равно, теперь у него были ангелы, и если он приложит усилия, то сможет присоединиться к остальным до окончания полуночной службы. Маркус отдал пакеты лакею, приказав отнести их в его спальню.

Затем Маркус двинулся к парадной двери, когда его взгляд упал на пристенный столик. Там лежал сборник церковных гимнов.

– Миссис Траверс забыла свой сборник гимнов, – произнес он.

– О, миссис Траверс не поехала в церковь, сэр, – ответил лакей. – Она сказала, что у нее болит голова. Миссис Траверс вышла наружу несколько минут назад, чтобы прогуляться по саду. Говорит, что короткая прогулка на холодном воздухе часто помогает.

Маркус изменил направление и пошел в бальный зал, откуда через застекленные двери можно было выйти на террасу. С террасы он оглядел регулярный сад. Кристины нигде не было видно.

Уголком глаза он заметил какую-то вспышку, но когда он посмотрел в эту сторону, все уже погасло. Только ветер шелестел в листьях рододендрона.

– Кристина?

Где же она, ад и все дьяволы? Куда она могла направиться посреди ночи – и в середине зимы?

Сегодня ночью, Кристина. Это должно быть сегодня ночью.

Маркус покачал головой, но воспоминания нельзя было стряхнуть так легко. Потом все началась заново: прошлое теснилось в его сознании и переплеталось с настоящим, как это было две недели назад, до того, как они похоронили призраков былого.

Уезжай со мной, Кристина.

– Нет, в этот раз я собираюсь сделать все правильно, – пробормотал он. – Ухаживание и свадьба в церкви и…

Жди меня у сторожки в полночь. Обещай.

Да, я буду там. Обещаю.

Взгляд Маркуса обратился на еловые заросли, где стояла старая сторожка, скрытая от его взгляда… и где он только что заметил вспышку.

Кристина не могла быть там. Маркус просто лишился рассудка – что вовсе не удивительно. Напряжение последних дней, когда он старался держать руки подальше от нее, брало свое. Вероятно, он сходит с ума от неудовлетворенного желания.

Но все равно, Маркус не мог сдержать себя и торопливо зашагал через сад и вниз по тропинке к ручью, а затем по узкому мостику через поток. Он практически бежал, когда добрался до дорожки, ведущей к сторожке. Скоро наступит полночь. Он не может опоздать, отчаянно подумал Маркус. Он не знал почему. Все, что он знал – это то, что он не должен, не может опоздать.

Маркус добрался до поляны как раз в тот момент, когда колокол в деревне пробил первый удар, отмечая полночь. На каменном выступе окна сторожки стоял зажженный фонарь.

А в темном дверном проеме была видна женская фигура.

Маркус промчался через поляну и схватил Кристину в объятия.

Глава 6

Если она сошла с ума, чуть позже размышляла Кристина, то, по крайней мере, она была не одинока.

Они должны были просто вернуться в главный дом. Но она показала Маркус ключ от сторожки, который украла из стола Джулиуса, и Маркус отпер дверь и ввел ее внутрь. Затем, из-за того, что она дрожала, ему пришлось развести огонь. Кристина вовсе не удивилась тому, что в этом домике был порядочный запас угля, и не поразилась, увидев кипу одеял и подушек, грудой лежащих возле очага, словно ее и Маркуса ожидали здесь. Этой ночью она могла поверить во все, что угодно.

Также оказалось самым естественным поступком в мире уютно устроиться возле очага, тесно прижавшись к нему. Вполне справедливо, что Кристина должна была находиться в объятиях Маркуса, положив голову ему на грудь, пока пыталась объяснить, как она оказалась именно здесь.

Она даже не старалась придумать объяснение, которое могло бы спасти ее доброе имя. Кристина даже не могла вспомнить, почему ей нужно было спасать это имя.

– С неба падали звезды, – рассказывала она Маркусу. – Целый дождь из звезд… и я просто должна была прийти… возможно, чтобы найти бриллианты… или, может быть, я пришла сюда, чтобы найти себя.

– Себя?

– Из давно ушедшего времени. Тогда поступила так, как было лучше, я знаю, потому что для нас не было никакой надежды. И моя жизнь вовсе не была пустой или несчастной. Я была хорошей женой и испытывала привязанность к Артуру, была довольной и родила двух детей, которых безумно люблю. И все же этой ночью мне показалось… словно я оставила какую-то часть себя здесь той ночью десять лет назад. И я подумала, что я оставила здесь девушку, которая любила тебя и хотела последовать за тобой на край земли.

– А ты нашла ее здесь? – тихо спросил Маркус.

– Да.

– И она последует за мной на край земли?

– Да.

Он ненадолго крепко и яростно обнял ее.

– Может быть, достаточно и того, если она выйдет за меня замуж? Она согласится?

– О да. Она ждала, что ты попросишь ее об этом. – Кристина подняла на него глаза. – Я начала думать, что ты никогда не попросишь.

– Это было всего лишь… – Маркус нахмурился. – Господи, Кристина, прошло две недели. Точно так же, как и в прошлый раз.

– Да. Ты справляешься очень быстро.

– Я пытался продвигаться медленно, чтобы постепенно завоевывать твою привязанность до тех пор, пока ты не обнаружишь, что тебе невозможно жить без меня. Я хотел, чтобы у тебя не было никаких сомнений в том, что мы идеально подходим друг другу, что я буду твоим безупречным партнером и превосходным отцом для Делии и Ливи.

– Ты превосходно проделал все это. – Кристина улыбнулась, глядя на него. – Ты заставил меня полностью осознать все твои многочисленные достоинства.

– Не все из них. – Глаза Маркуса не отрывались от ее глаз. – Но это может подождать до тех пор, пока мы поженимся. Я люблю тебя так сильно, что могу подождать.

– Так же, как и я, – проговорила она.

Он ласково уткнулся носом в ее волосы. Кристина прижалась еще ближе к нему. Его губы коснулись ее лба. Ее рука проникла под сюртук Маркуса и легла на жилет. Его руки скользнули вниз по ее спине к пояснице и сжались там. Кристина запрокинула голову. Его губы коснулись ее рта. Ее пальцы пробрались под жилет, к мягкому полотну рубашки. Рот Маркуса снова прижался к ее губам и задержался. Тепло струилось по телу Кристины, но от этого тепла по коже бежали мурашки, и она вздрогнула. Его руки крепче сжались вокруг нее, а поцелуй стал глубже.

Затем руки Маркуса начали бродить по ее телу, разогревая мускулы и плоть Кристины до состояния болезненной настороженности. Мир растворился до туманной дымки, а струящееся тепло превратилось в стремительный поток жара. Он бежал по ее венам и кружил ей голову.

Дымка вокруг потемнела, и огненно-красные звезды заплясали посреди нее.

Пуговицы и крючки расстегнулись сами собой… его пуговицы и ее крючки. Сюртук Маркуса и платье Кристины словно исчезли. Шейный платок соскользнул на ковер, затем рубашка, сорочка… а также туфли, брюки и чулки. Ее руки беспокойно гладили твердые как камень мускулы, пока ее тело напрягалось и томилось жаждой под его обжигающими ласками, а ее плоть сгорала под горячими прикосновениями его губ и языка.

Кристина спиной ощутила потертый ковер, мягкий, как бархат, когда его мощное тело навалилось на нее. Она услышала хриплый от нежности голос Маркуса, упрашивающий, ободряющий. Она попыталась ответить.

– Маркус… О, Боже мой…

– Я люблю тебя.

Его руки настойчиво двигались, подталкивая Кристину ближе, на грань ощущений и за нее. Затем, в тот момент, когда экстаз охватил ее, последовал толчок, и необузданная сила ворвалась внутрь нее, подталкивая ее еще дальше. Кристина выкрикнула его имя и признание в любви, и они наконец-то вспыхнули вместе и превратились в еще одну падающую звезду.

Когда Ливи проснулась в рождественское утро, она обнаружила на своей подушке ангела. У него были золотистые волосы и крошечный золотой нимб, шелковые крылья и вышитое золотыми нитями одеяние. На подушке у Делии лежал точно такой же ангел.

Они охали и вскрикивали, смеялись и обнимали ангелов. Наконец, девочки заметили двух взрослых, стоящих у кровати.

Потом они увидели, что рука мистера Грейсона крепко сжимает руку их мамы.

Два одинаковых голубых взгляда вопросительно уставились на мать. Она быстро стерла с лица улыбку.

– Как вы можете видеть, я нашла его, – проговорила Кристина.

– О да. Спасибо, мама, – сказала Делия.

– Да, спасибо, мама, – эхом отозвалась Ливи.

Их голоса звенели от напряжения.

– Я подумала, что мне лучше держаться за него, чтобы он не потерялся снова, – объяснила Кристина.

– Да.

– О да.

– Но я не смогу вечно держать его за руку, – продолжила она. – И поэтому я подумываю о том, чтобы выйти за него замуж.

Девочки энергично кивнули.

– Но тогда он станет вашим папой, – с сомнением проговорила Кристина, – а это может доставить немало беспокойства, знаете ли. Мы должны будем жить с ним в его доме, и целовать его каждую ночь – может быть, иногда даже днем. А время от времени мне придется позволять ему рассказывать вам истории перед сном, и я абсолютно уверена, что порой, когда вы будете плохо себя вести, он станет ругать вас.

Взгляды девочек обратились к Маркусу.

– Что ж, я могу это сделать, – произнес он.

Близнецы посмотрели друг на друга.

Кристина тяжело вздохнула.

– Возможно, нам лучше не выходить за него замуж, – сказала она. – Это будет слишком тяжкий труд.

Они немного подумали.

Через минуту Делия заявила:

– Я помогу тебе, мама.

– И я тоже, – подхватила Ливи.

Маркус выпустил руку Кристины, чтобы сесть на кровать.

– Вы уверены? – спросил он. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не создавать ужасных проблем, но…

– О, ты не будешь их создавать. – Делия торопливо выбралась из-под одеяла и ободряюще потрепала его по руке.

Ливи быстро последовала за сестрой.

– Я помогу тебе быть хорошим, – проговорила она.

Маркус посмотрел на Кристину.

– Ну что, мама?

– Он очень милый, – сказала Делия, гладя его по голове, словно щенка.

– Он может научить нас готовить, – заметила Ливи. – И он поет забавные песни.

– И он говорит по-французски.

– Он умеет очень-очень быстро разгонять санки.

– И у него в глазах золотые блестки.

– И он пришел вместе со звездой.

Кристина заморгала.

– Он что?

– Со звездой? – повторил Маркус, так же удивившись.

– Вспомни, – проговорила Делия, забираясь к нему на колени. – Часы пробили двенадцать раз, и упала звезда. И ты пришел.

– И я пришел, – озадаченно повторил он.

Ливи пихнула сестру локтем, чтобы та уселась на одно колено Маркуса, и сама забралась на другое.

– Ангелы послали тебя вместе со звездой, чтобы ты стал нашим папой, – объяснила она.

Он встретился взглядом с Кристиной.

– Понимаю, – ответила она. – Ангелы. Это все объясняет. Что ж, полагаю, ему придется жениться на нас. Мне бы не хотелось разочаровывать ангелов.

После этих слов близнецы пришли в восторг. Они обнимали и целовали Маркуса, и прыгали вверх-вниз. Затем они соскочили с кровати, чтобы обнять и поцеловать свою маму и пообещать, что помогут ей заботиться о нем. Затем они схватили своих ангелов и вылетели из комнаты, криками сообщая новость всему дому.

Кристина выкрикнула замечание им вслед, но оно было полностью проигнорировано. Она пожала плечами и повернулась к Маркусу.

– Ты пришел со звездой, – повторила она.

– Меня послали ангелы.

– Чтобы ты стал их папой.

Он усмехнулся.

– И все это время я думал, что ты играешь дурные шутки с моим разумом и заманиваешь меня вызывающими платьями и бриллиантами.

– Конечно, это была я, – проговорила Кристина, приподнимая подбородок. – В тот момент, когда я увидела тебя в коридоре, я сказала себе: «Вот мужчина, подходящий на роль мужа. Думаю, что смогу подцепить его…»

Маркус рассмеялся.

– Но я ведь не заставляла тебя приезжать в Греймарч, – сказала она. – Почему ты приехал сюда?

Что же это было? Скука? Беспокойство? Нет, что-то худшее.

– Полагаю, что я был одинок, – довольно застенчиво произнес он. – Я хотел быть со своей семьей, среди тех, кто любит меня.

– Итак, ты приехал, увидел подходящую семью и решил поймать нас в ловушку, – заявила Кристина. – Ты видишь, как это просто? Никакого ангельского волшебства. Ангелы заботятся о звездах. Остальное зависит от нас. Если мы хотим волшебства, мы должны создать его сами. И мы так и сделали.

– И мы так и сделали, – повторил Маркус, его взгляд властно прошелся по ее телу, от аккуратных туфелек до макушки слегка взлохмаченной головы. Легкий румянец окрасил щеки Кристины.

Он поднялся с кровати.

– Я тоже предпочитаю верить, что это наших рук дело. Мне бы не хотелось всю оставшуюся жизнь зависеть от ангелов. – Маркус подошел к Кристине и обнял ее. – Я предпочел бы положиться на тебя.

– Я буду здесь, – прошептала она, когда рот Маркуса опустился на ее губы. – Я обещаю.