День поминанья и свадьбы [Юрий Александрович Фанкин] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Юрий Фанкин ДЕНЬ ПОМИНАНЬЯ И СВАДЬБЫ Повесть


I

Крыса возникла на городском пляже неожиданно. Перебирая короткими, как у черепахи, лапками, она неторопливо трусила по сероватому после росной ночи песку, оставляя за собой свежую золотистую полоску. У нее не хватало сил огибать островки отдыхающих людей, и она бежала напрямик, между густо расстеленными покрывалами и пледами, к спасительным зарослям ивняка и ольховника.

Кто-то сдержанно ойкнул - словно занозил ногу.

- Крыса! Господи! Откуда она взялась?

- Лезет прямо на людей! Никого не боится!

- Может, она бешеная?

Один из пляжников замахнулся сандалией. Крыса вжалась в песок и обнажила крохотные, бессильные зубы.

- Оставьте ее! Пусть себе бежит! - сказала женщина.

Мужчина, помедлив, опустил руку.

Люди, стараясь угадать по желтой бороздке следа, откуда появилась крыса, удивленно оглядывались на широкую, остро искрящуюся на стрежне Оку. Выходило почти невероятное: этот маленький зверек, словно зализанный до жалкой блескоты новорожденного, сумел одолеть Оку в том месте, которое не рисковали переплывать даже опытные купальщики. И потому первоначальные страх и брезгливость постепенно сменялись живым удивлением и даже сочувствием.

- И как она не утонула? Просто поразительно!

А крыса уже пробиралась сквозь серебрящиеся теплым исподом листья мать-и-мачехи. Вконец обессилевшая, она иногда припадала к песку, но спустя несколько секунд вновь устремлялась туда, где виднелся спасительно серый, в родную масть, крутой обрыв.

Навстречу ей, с поймы, веял влажноватый запах цветущего разнотравья.

Щегол не сразу понял, из-за чего, собственно, возник разговор. Он поднял коротко стриженную голову и по напряженному взгляду мужчины с сандалией в руке догадался, что причиной всему какая-то ползучая мелочь, скорее всего мышь. А так как Щегол был человеком основательным, то он не поленился встать.

- Ну и что? Крыса, - сказал он спокойным голосом, видавшего виды человека. - Об чем базар? Наверно, пацаны со спасалки сбросили…

- И как она переплыла Оку? Просто уму непостижимо. - Полная молодая женщина в ярко-красном купальнике с любопытством повернулась к Щеглу, и он неприязненно осклабился, почувствовав, что она рассматривает не столько его лицо, сколько наколку на груди - орла с хищно распростертыми крыльями.

“Нужда заставит, и ты Оку переплывешь. Стилем брасс!” - подумал Щегол, расслабленно опускаясь и вновь обнимая мягкий, ласково греющий песок. Возле него, в окружности трех-четырех метров, никого не было. Щегол этому не очень-то удивлялся. Уж так повелось, что стоило ему войти в автобус, как люди начинали присматриваться к нему и переглядываться, и Щегол мог стоять свободно, не опасаясь, что кто-нибудь наступит на его шикарные, доведенные до глубокого блеска “колёсики”. Если же он занимал сиденье, то обычно возле него никто не садился, кроме стариков да подвыпивших фраеров. Щегол прекрасно понимал, что дело тут в его короткой, зоновской прическе, однако бывали случаи, которые он не мог объяснить так просто. Не один раз Щегол занимал место в городском кинотеатре “Октябрь”, и рядом с ним со странной неумолимостью оказывалось пустое сиденье. Прическа тут не играла ровно никакой роли, здесь было что-то другое, обидно напоминающее об одиночестве изолятора. Щегол косился на спокойно сидящих соседей и досадливо думал, что все они принимают его за пацана, с которым не пошла в кино девушка. Не пошла, хотя он и взял билеты на двоих. Не пошла с ним, молодым, крепким, смелым, который, если выйдет случай, отметелит в одиночку даже несколько фраеров. Избегая настырно-любопытствующих взглядов, он в таких случаях старался оставить зал пораньше, пока на экране не возникали слова “Конец фильма”. Впрочем, ничего бы не случилось, если бы он и дождался этих слов: по окончании фильмов обычно перечислялась такая куча фамилий, которую хватило бы терпения читать только какой-нибудь неисправимой зануде. Всех этих консультантов и осветителей, монтажеров и художников он, Щегол, видел в гробу и в белых тапочках. Пригнувшись так, как будто ему грозила опасность крупно засветиться на экране, он осторожно пробирался вдоль ряда и, если задевал кого-то, то извинялся с подчеркнутой любезностью: “Тысяча извинений, мадам!”, “Простите за невольное столкновение!”, “Искренне сожалею!” - Щеглу порой нравилось играть роль изысканно-культурного человека; пацаны на зоне сразу заметили это, и Костя с Херсона по кличке Князь - он сидел по весьма уважаемой на зоне статье - изготозление и сбыт огнестрельного оружия, то есть был не какой-то дешевый шармаган, а имел недурную голову на плечах, - так этот самый Костя не раз говорил Щеглу на полном серьезе: “Из тебя, Серый, в натуре, может получиться аферюга экстра-класса. Навести чуть-чуть фасон, и ты вполне пройдешь за младшего научного сотрудника или врача-стоматолога…” Щеглу это льстило, однако в душе он