Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
от опасности в кустах не прятался и головоломки мудрёные сам решал, никого на подмогу не звал. Много тайн ему было ведомо, много заклятий и заговоров он знал: по желанию своему мог любым зверем обратиться, любой птицей обернуться, сквозь любые преграды и засовы пройти.
И проведал он, что есть у Перелётной Птицы секрет один: за семью морями-океанами, за семью горами-великанами, за семью лесами дремучими стоит терем хрустальный. Высотой тот терем до самого неба синего, облака белоснежные своим куполом подпирает. Нет в том тереме высоком ни окон, ни дверей, ни щели малюсенькой — ни одна птица не пролетит, ни один зверь не проскочит, ни одна мышь не пробежит, ни один комар не проскользнёт, ни один ветерок не подует. И хоть слит тот терем из чистого хрусталя, да только никакой силой его не разбить: крепче скалы гранитной, крепче ядра железного, крепче алмаза драгоценного…
Внутри хрустального терема палаты светлые, а в них — чудес видимо-невидимо. Первая палата столами убранными встречает, предлагает яства заморские, да златые кубки с вином игривым. Ароматных блюд на столах столько, что ни одна душа не устоит, ни один гурман мимо не пройдёт — любой захочет попробовать! А вино игривое на свету переливается, к себе манит. Да только пить то вино не желательно: с первого глотка в голову буйным хмелем ударит, весельем и лёгкостью окутает, рассудка и памяти лишит. Ибо и не вино это вовсе — а яд смертельный: на вкус — сладок, а внутри — горечь жгучая…
Вторая палата мягкими ложами устлана: подушки на них, да перины пуховые, покрывала нежные, шелковые… Над каждым ложем облака воздушные, невесомые: заходи, путник, спрячься под нами от зноя, приляг — отдохни с дороги… Да только приближаться к перинам мягким и спать на них не желательно: как коснётся голова подушки пуховой — в миг заснёт путник сном вечным, и во веки уже не пробудится…
Третья палата сокровищами набита: злата-серебра там не сосчитать, драгоценных камней и кристаллов — не перебрать… Ткани заморские, ковры чудесные, расписные… Куда ни кинь взгляд — всё так и манит к себе, что глаз не оторвать. Только смотреть на богатства эти не желательно: притянут, заворожат, да навек в той палате и останешься — покуда совсем не зачахнешь…
В четвёртой палате оружие собрано: клинки острые, мечи булатные, топора, да секиры двуглавые, без промаха разящие… Да только брать в руки оружие то не желательно: клинки и мечи острые тут же против тебя самого обратятся, топоры и секиры двуглавые на тебя самого ополчатся — навек в той палате останешься, покуда сам в клинок острый не превратишься…
В пятой палате сад разбит: цветы дивные, листва изумрудная, да соловьи сладкоголосые… Соловьи песни поют — заслушаешься! Да только слушать их не желательно: так зачаруют, что с места не сдвинешься, и навек в том саду дивном останешься, покуда в камень не обернёшься…
В шестой палате зеркала расставлены: широкие во все стены, высокие до самого потолка, держат они в себе тайны жизни прошлой и будущей… Да только смотреться в те зеркала не желательно: наваждениями призрачными окутают, да так навек в мире зазеркальном и останешься…
В седьмой палате будто и нет ничего: стены пустые, ярким светом освещённые, да и только. А войдёшь в неё — и все мысли твои сбываются, все фантазии осуществляются. Но входить в ту палату не желательно: переступишь порог — и сам в иллюзию обратишься, в мире призрачном навеки останешься…
Много светлых палат в том тереме имеется, (говорят, что не меньше тысячи), и в каждой своё чудо дивное припрятано. Только опасно к чудесам этим прикасаться, опасно даже взор на них обращать: обманут, заворожат, к себе приманят — навек их пленником останешься…
Расположены палаты светлые весьма предивно: от самой земли до высокой башенки через середину терема лестница мраморная проложена, винтом точно лента ввысь вьётся. На каждом этаже — дверца открытая, в палату светлую ведёт. Как пройдёшь мимо первых семи палат — в тот же миг мрамор исчезает, и лестница будто из чугуна кованого сделана. Идти по ней тяжело: ноги будто сами по себе к ступеням прилипают, словно на них гири пудовые навешаны. Тяжестью давит — сил нет терпеть, так и хочется вернуться обратно…
Если дойдёшь до последней палаты, (самой маленькой, что в макушке башенки притаилась), то увидишь горницу светлую. По краям горницы диваны, да кресла мягкие серебром-золотом расшитые, а по середине светлицы сверкающий камень стоит, гладким столпом вытесанный. Высотой тот камень не велик, (не выше обычной столешницы будет), на нём — скатерть бархатная, алым цветом горящая. И венчает тот столп ларец предивный: стенки его будто из тончайшего стекла сделаны — а не видно сквозь них ничего. Посмотришь внимательнее — будто из золота сделан… Ан нет — опять показалось. Вдруг серебром заискрится, так и сияет-переливается…
Ларец этот дивный тысячами цепей и оков опутан, на тысячи замков заперт: ничем те цепи тонкие не разорвать — ничем те замки крепкие
Последние комментарии
35 минут 8 секунд назад
38 минут 45 секунд назад
50 минут 52 секунд назад
52 минут 18 секунд назад
1 час 6 минут назад
1 час 23 минут назад