сказка о Перелётной Птице... [Анжелика Алексеева] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

от опасности в кустах не прятался и головоломки мудрёные сам решал, никого на подмогу не звал. Много тайн ему было ведомо, много заклятий и заговоров он знал: по желанию своему мог любым зверем обратиться, любой птицей обернуться, сквозь любые преграды и засовы пройти.

И проведал он, что есть у Перелётной Птицы секрет один: за семью морями-океанами, за семью горами-великанами, за семью лесами дремучими стоит терем хрустальный. Высотой тот терем до самого неба синего, облака белоснежные своим куполом подпирает. Нет в том тереме высоком ни окон, ни дверей, ни щели малюсенькой — ни одна птица не пролетит, ни один зверь не проскочит, ни одна мышь не пробежит, ни один комар не проскользнёт, ни один ветерок не подует. И хоть слит тот терем из чистого хрусталя, да только никакой силой его не разбить: крепче скалы гранитной, крепче ядра железного, крепче алмаза драгоценного…

Внутри хрустального терема палаты светлые, а в них — чудес видимо-невидимо. Первая палата столами убранными встречает, предлагает яства заморские, да златые кубки с вином игривым. Ароматных блюд на столах столько, что ни одна душа не устоит, ни один гурман мимо не пройдёт — любой захочет попробовать! А вино игривое на свету переливается, к себе манит. Да только пить то вино не желательно: с первого глотка в голову буйным хмелем ударит, весельем и лёгкостью окутает, рассудка и памяти лишит. Ибо и не вино это вовсе — а яд смертельный: на вкус — сладок, а внутри — горечь жгучая…

Вторая палата мягкими ложами устлана: подушки на них, да перины пуховые, покрывала нежные, шелковые… Над каждым ложем облака воздушные, невесомые: заходи, путник, спрячься под нами от зноя, приляг — отдохни с дороги… Да только приближаться к перинам мягким и спать на них не желательно: как коснётся голова подушки пуховой — в миг заснёт путник сном вечным, и во веки уже не пробудится…

Третья палата сокровищами набита: злата-серебра там не сосчитать, драгоценных камней и кристаллов — не перебрать… Ткани заморские, ковры чудесные, расписные… Куда ни кинь взгляд — всё так и манит к себе, что глаз не оторвать. Только смотреть на богатства эти не желательно: притянут, заворожат, да навек в той палате и останешься — покуда совсем не зачахнешь…

В четвёртой палате оружие собрано: клинки острые, мечи булатные, топора, да секиры двуглавые, без промаха разящие… Да только брать в руки оружие то не желательно: клинки и мечи острые тут же против тебя самого обратятся, топоры и секиры двуглавые на тебя самого ополчатся — навек в той палате останешься, покуда сам в клинок острый не превратишься…

В пятой палате сад разбит: цветы дивные, листва изумрудная, да соловьи сладкоголосые… Соловьи песни поют — заслушаешься! Да только слушать их не желательно: так зачаруют, что с места не сдвинешься, и навек в том саду дивном останешься, покуда в камень не обернёшься…

В шестой палате зеркала расставлены: широкие во все стены, высокие до самого потолка, держат они в себе тайны жизни прошлой и будущей… Да только смотреться в те зеркала не желательно: наваждениями призрачными окутают, да так навек в мире зазеркальном и останешься…

В седьмой палате будто и нет ничего: стены пустые, ярким светом освещённые, да и только. А войдёшь в неё — и все мысли твои сбываются, все фантазии осуществляются. Но входить в ту палату не желательно: переступишь порог — и сам в иллюзию обратишься, в мире призрачном навеки останешься…

Много светлых палат в том тереме имеется, (говорят, что не меньше тысячи), и в каждой своё чудо дивное припрятано. Только опасно к чудесам этим прикасаться, опасно даже взор на них обращать: обманут, заворожат, к себе приманят — навек их пленником останешься…

Расположены палаты светлые весьма предивно: от самой земли до высокой башенки через середину терема лестница мраморная проложена, винтом точно лента ввысь вьётся. На каждом этаже — дверца открытая, в палату светлую ведёт. Как пройдёшь мимо первых семи палат — в тот же миг мрамор исчезает, и лестница будто из чугуна кованого сделана. Идти по ней тяжело: ноги будто сами по себе к ступеням прилипают, словно на них гири пудовые навешаны. Тяжестью давит — сил нет терпеть, так и хочется вернуться обратно…

Если дойдёшь до последней палаты, (самой маленькой, что в макушке башенки притаилась), то увидишь горницу светлую. По краям горницы диваны, да кресла мягкие серебром-золотом расшитые, а по середине светлицы сверкающий камень стоит, гладким столпом вытесанный. Высотой тот камень не велик, (не выше обычной столешницы будет), на нём — скатерть бархатная, алым цветом горящая. И венчает тот столп ларец предивный: стенки его будто из тончайшего стекла сделаны — а не видно сквозь них ничего. Посмотришь внимательнее — будто из золота сделан… Ан нет — опять показалось. Вдруг серебром заискрится, так и сияет-переливается…

Ларец этот дивный тысячами цепей и оков опутан, на тысячи замков заперт: ничем те цепи тонкие не разорвать — ничем те замки крепкие