Их день [СИ] [Lutea] (fb2) читать постранично

Lutea ИХ ДЕНЬ

С тех самых пор, как они встретились во время войны, Конан никогда не представляла себя отдельно от Яхико.

* * *

Она сидела на краю деревни, где никто не хотел приютить сироту, и плакала от обиды и отчаяния. Желудок сводило судорогой, и каждый раз, стоило подумать о еде, девочке становилось больно. Конан знала: если не раздобудет что-нибудь в ближайшее время — умрёт. А ещё она знала, убедилась уже, что в этой деревне ей не доискаться помощи.

Ледяной дождь больно бил по плечам, давно пропитав штопанную-перештопанную майку. Раньше у Конан были иголки и нитки, но она их потеряла, когда вынуждена была убегать от детей постарше, решивших поживиться содержимым её худой котомки. Там хранились все богатства Конан: пустой кошель, расшитый выцветшими бусинками, немного лепёшек и риса, бутыль воды, иголки и нитки, когда-то принадлежавшие матери, её же старый шерстяной платок, в который девочка куталась, когда становилось совсем холодно, запасная майка, в которой некогда ходил по дому отец… когда у них ещё был дом. Война разрушила его, и стены и крыша погребли под собой маму и папу Конан.

Девочка тогда ушла на весь день в лес, ища лечебные травы, которые потом можно продать шиноби, часто проходившим через их деревушку. Конан побаивалась их: мрачных, опасно смотрящих людей, звеневших при ходьбе металлом, как и прочие жители, но все готовы были с ними торговать — жить же как-то надо. Вот только шиноби, придя в очередной раз, вместо денег принесли с собой смерть. Когда Конан с корзинкой трав вернулась в деревню, было уже слишком поздно. Она так и не узнала, кто это сделал: шиноби Суны, Конохи, Ивы или вовсе люди Ханзо Саламандры. Да и разве имело это значение для девочки, оставшейся одной?

С тех пор минул уже год. Конан прошла много дорог, побывала в разных деревнях, и везде видела одно и то же: неприветливость, страх, нищету. Она пыталась проситься на ночлег в дома, но ей неизменно отказывали. Она предлагала любую помощь по хозяйству, но чаще всего её прогоняли метлой. В военное время сирот, таких, как она — много. «Лишние рты, — говорили порой ожесточившиеся взрослые. — Лучше бы вы сдохли вместе с родителями».

«Почему они говорят так? — думала Конан. — Что мы сделали им плохого?»

Хотя, некоторые, к примеру, воровали: подкрадывались к прилавкам торговцев, забирались в склады и подвалы и уносили всё, что могли. Сама Конан не крала — родители её учили, что брать чужое плохо… а кроме того она страшилась, что заметят, поймают. «Тогда меня могут побить», — а девочка отчаянно боялась боли. Слишком много её ощутила за свою недолгую жизнь…

Конан сидела в луже, в очередной раз отвергнутая людьми, голодная почти до потери сознания, продрогшая до костей, не в силах пошевелиться. Или хотя бы перестать рыдать. «Я умру, — впервые всерьёз подумала Конан. — Жить — слишком тяжело и больно…»

— Эй!

Громкий окрик заставил её вздрогнуть, съёжиться, подтянуть колени к подбородку. Страшно, когда кричат; если повысили голос — значит, могут ударить.

— Ты чего сидишь тут? — тень, нависшая над ней, была маленькой и тонкой.

«Ребёнок?..» — Конан осторожно подняла голову. Дети могут бить не слабее взрослых, и злости у оголодавших сирот много.

— Боишься меня? — мальчишка, кажется, искренне удивился. Его рыжие волосы даже потемневшими от воды были самым ярким, что Конан видела за последние месяцы. — Не бойся, я тебя не обижу.

Перестать бояться Конан не торопилась — быть может, он просто обманывает её, надеясь отвлечь и обокрасть? Так-то у девочки красть нечего, котомку с сокровищами отобрали в прошлой деревне — но мальчишка-то об этом ещё не знает…

— Это что? — он порывисто схватил её за руку, и Конан вскрикнула от неожиданности и боли, принялась из остатков сил вырываться. — Да погоди ты, дай посмотрю, — мальчик наклонился и принялся изучать большой синяк. Нахмурившись, он посмотрел на шею Конан, на её плечо, открытое слишком большой по размеру и вечно сползавшей майкой, на её худенькие ноги в потасканных шортах. — Кто тебя побил?

— Н-неважно, — она попыталась вывернуться, но безрезультатно. — Пусти…

— Ну уж нет, — мальчик решительно помотал головой и помог ей подняться. — Никуда я тебя в таком виде не отпущу!..

* * *

Яхико всегда был таким: его желание помочь было всеобъемлюще. Его не заботили трудности, препятствия на пути, даже твоё собственное мнение; если он решил помочь — он сделает это, несмотря ни на что.

* * *

— Значит, Конан, да? — он широко улыбнулся и протянул кусок чёрствого хлеба и выскобленную из дерева кружку с водой. — Я Яхико. Ты это, — он кивнул на хлеб, который девочка, хотя и приняла, неловко крутила в руках, — размочи его, иначе зубы сломаешь.

— Спасибо, — очень тихо пробормотала она, заливаясь румянцем. Опустив краюшку в воду, Конан какое-то время подержала её там и, достав, несмело откусила кусочек, пожевав, проглотила, а затем умяла остатки в