Сладкий запах смерти [Микки Спиллейн] (fb2) читать онлайн
- Сладкий запах смерти (пер. Павел Васильевич Рубцов, ...) 2.24 Мб, 433с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Микки Спиллейн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Микки Спиллейн
Сладкий запах смерти
Криминальные романы
Ублюдок Баннермен
1
Я направил свой старый «форд» вверх по шоссе на холм, так, чтобы можно было увидеть владения Баннерменов, расположенные у самого залива и освещенные лунным светом. Особняк отбрасывал причудливые тени, и в ночи ясно виднелась колоннада, похожая на руки гигантского скелета. По сравнению с тем разом, когда я видел его последний раз, поместье было сильно запущено и все заросло травой. Чугунные ворота в кирпичной стене были, правда, еще на месте, но сам кирпич уже весь рассохся и растрескался, а петли на воротах едва держались. Но сейчас не было времени останавливаться на подобных мелочах. Выбоины на шоссе 242 требовали большой осторожности от водителя, но тем не менее я все время кидал взгляды по сторонам, и это было так естественно, когда человек прожил здесь первые двенадцать лет жизни, прежде чем его выбросили на растерзание в этот жестокий мир. И ему, конечно, хочется взглянуть на отчий дом, на его шрамы и царапины, появившиеся за прошедшие годы. Сквозь деревья виднелся свет в некоторых окнах и на лестнице. С некоторой долей сожаления я смотрел на все это, потом немного притормозил и свернул с шоссе, направившись вверх по дороге к дому. «Какой же я, черт возьми, дурак, — подумал я. — Разве я что-нибудь сделал ради этого?» Но домой возвращался не просто блудный сын, и поэтому, не зная, каким будет прием — удачным или неудачным — я всю дорогу дымил сигаретами. Ну и что с того, черт побери, что прошло уже двадцать три года и канули в вечность две войны? Если же вам представится такая удивительная возможность, не упускайте ее! Мой старик частенько говаривал перед смертью: «Не забывайте, что произошло с кошкой...» И после этих слов обычно смеялся, потому что звали меня К.К., или, точнее, Кэт Кей Баннермен. Теперь-то я знаю, почему меня так назвали. Кэт-Кей — это как раз то место, где меня угораздило родиться. Только вот зачат я был во грехе. Моя мать умерла через час после того, как я появился на свет, и старик принес меня домой вместе с этим именем на устах и с позором для всех остальных членов семьи, которые так и не смогли примириться с моим существованием. — Гм... — вырвалось у меня. Несмываемое пятно! Внебрачный ребенок! Ублюдок! Ублюдок Баннермен! Нет, Баннермены не могли такого вынести. Я остановил машину позади двух уже стоявших и, поднявшись по широким ступеням к парадной двери, дернул за шнур звонка. Теперь он был электрическим, и я услышал, как зазвенело где-то в глубине дома. После этого голоса, доносившиеся из дома, казалось, внезапно смолкли, а когда дверь отворилась, я увидел старую леди, которая когда-то угощала меня кофе и сэндвичами, когда меня наказывали и запирали одного в моей комнате и которая всегда рассказывала, что происходит в мире и семье. — Здравствуй, Анни! Она как будто застыла на мгновение, поглядела на меня поверх очков и осторожно сказала: — Здравствуйте... Ее голос и сейчас, спустя столько лет, оставался немного тонким и квакающим. Я нагнулся и поцеловал ее в щеку. Проделал я это очень быстро, и она не успела увернуться, но губы ее скривились от негодования. Но прежде чем она успела раскрыть рот, я сказал: — Много воды утекло с тех пор, как мы виделись последний раз, Анни, но все-таки не думаю, что ты забыла того, кого когда-то называла «своим котенком». И как свидетельство того, что память не подвела ее, брови старушки внезапно поднялись. Она вытянула руки, дотронулась до моего лица и покачала головой, словно не веря глазам. И вдруг что-то растопилось в ее взгляде, и она воскликнула: — Кэт... Мой маленький Кэт Кей! Я обнял ее и, оторвав от пола, прижал к себе. Щетина, выросшая у меня на щеках за эти два дня, конечно, колола ей щеки и она невольно издала слабый стон, хотя и было ясно, что искренне рада встрече. Наконец я выпустил ее из объятий. — Просто никак не могу поверить, — сказала она. — Ведь прошло столько лет! И ты... Ты уже совсем взрослый и такой большой... Заходи же, Кэт... Заходи, заходи! — А ты совершенно не изменилась, Анни. И от тебя все так же пахнет яблочным пирогом и мастикой. Она закрыла за мной дверь, взяла мою руку слабыми пальцами, отступила назад и внимательно осмотрела меня. — Да, это ты... Несомненно, это ты... И нос, который тебе перебил Руди, и шрам после того, как ты упал с дерева... И глаза, отцовские глаза... Говоря, она смотрела на мой черный костюм из дорогой ткани, на высокую шляпу и по ее лицу было видно, что она думает: я еще не дорос до того, чтобы она считала меня солидным человеком, я для нее все еще двенадцатилетний мальчик, которого все еще оскорбляют двоюродные братья — Руди и Теодор. — Где же теперь мои милые родственнички? — спросил я. Она взглянула на дубовую дверь библиотеки. — Кэт... уж не думаешь ли ты?.. — А почему бы и нет, моя старушка? И не принимай все так близко к сердцу. Что было, то прошло. К тому же я не собираюсь тут долго оставаться. Постараюсь исчезнуть до того, как обо мне заговорят. И я совершенно ничего не хочу от этих Баннерменов. Не волнуйся, все будет хорошо, и никаких криков, я ведь здесь проездом. Старушка хотела еще что-то сказать, но потом, вероятно, передумала и показала на дверь. — Они все там... В ее голосе прозвучал какой-то странный оттенок: она все еще была экономкой и ее не посвящали во все тайны этого дома. Я нежно похлопал ее по плечу, нажал на обе ручки двустворчатой двери и распахнул ее. На какой-то миг меня охватило неприятное чувство, которое всегда возникает от предвидения, что сейчас произойдет. Я представил, как дядюшка Майлс будет сидеть в своих вечных бриджах в кресле и выслушивать очередную ложь Руди. Частенько я представлял себе эту сцену, лежа в темноте на кровати, пока не позволил себе вернуться в «лоно семьи». Я живо помнил, что старик Макколи не любил выполнять подобную работу, но получал приказы от дяди Майлса и выполнял ее на моей спине, зная, что иначе ему будет нагоняй. Нисколько не сомневаюсь: будь жив мой старик, он бы здорово отдубасил своего осла-братца за подобные приказы. Но он умер. Ему крупно не повезло. Он пошел помогать Руди, угодившему в грязную историю, схватил воспаление легких и через неделю его не стало. Но сейчас все выглядело совсем не так, как двадцать три года назад. Дядюшка Майлс превратился в худого безобразного старика. Он сидел за письменным столом с непроницаемым выражением на лице, и оно внушало страх и выражало угрозу. Вместе с ним в комнате были Руди и Тэд, на которых, вероятно, устрашающий взгляд старика не производил должного впечатления. Они тоже здорово облысели за это время, а лица их, как и раньше, были прыщавыми и угловатыми и вообще имели довольно глупый вид. Тэд, всегда тише и незаметней брата, и на этот раз примостился в уголке, а Руди величественно стоял посреди комнаты, нервно водя языком по губам и подбоченясь. Кроме них в комнате были еще трое мужчин. Одного я не знал. Он сидел в кресле, нога на ногу, немного грузный, с густыми черными волосами, как у женщины, но с лицом мужественным и красивым. Двух других я знал. Одного звали Карл Матто, второго — Пони Гейдж. Они оба были из чикагского «синдиката», и у обоих на физиономиях было написано, что ситуация им явно не по нутру. Когда я вошел, все головы повернулись ко мне, но, видимо, никто не узнал меня. Майлс и оба его сынка вопросительно посмотрели на гостей, молча спрашивая, не из их ли я компании. Но Карл Матто неопределенно пожал плечами, и они снова с недоумением посмотрели на меня. В следующее мгновение старикашка Майлс вышел из-за стола и, явно рассерженный, пошел на меня. — Что это значит? — сухо спросил он. Я мило улыбнулся. — Обыкновенный визит вежливости, дядюшка. Приехал выразить свое уважение семье и немного отдохнуть. Первым узнал Руди, и у него сразу перехватило дыхание. Вот-вот задохнется. — Кэт... — наконец выговорил он. — Кэт Кей! — Привет, Пунк! — я подошел поближе и взглянул ему в глаза сверху вниз, хорошо понимая, что его должно парализовать от страха. Когда же он, наконец, нерешительно попытался протянуть мне руку, я поднял свою и шлепнул его по отвисшим губам. Тэдди несколько секунд сидел, как завороженный, потом вскочил и забежал за письменный стол. — Ты... ты что, с ума сошел? — выдавил он. — Ты не ошибся, братец, — я засмеялся и показал Майлсу, чтобы он сел куда-нибудь. Сейчас дядюшка выглядел еще хуже, чем в момент моего появления. — Не может быть!.. Не может быть!.. — других слов он не находил. И тем не менее прекрасно понимал, что к чему. Один из сидевших сзади, довольно прилично выглядевший мужчина, поднялся со своего места, важно приблизился к столу и пристально уставился на меня. Мы обменялись жесткими холодными взглядами. Он был примерно одного роста со мной, но на этом сходство заканчивалось, так как его внешность совершенно не внушала уважения, но в то же время настораживала. Такие неуклюжие угловатые парни частенько действуют подобно ударам хлыста. — Вы что же, считаете, что уже объяснили, кто вы такой? — возмутился он. Я легонько толкнул его. — Начать с объяснений придется вам, дружище! Толчок, похоже, благотворно подействовал на него. — Я Вэнс Колби и волею судеб я жених Аниты Баннермен... Анита! Черт возьми! И как только я забыл про нее? Моя маленькая кузина! Мне было двенадцать, а ей тогда только исполнилось десять. Это была крошечная малютка, ходившая за мной по пятам, как преданная собачонка. Она тоже тайком совала мне сэндвичи и поила молоком, когда меня ставили в угол... Милый маленький цыпленок! Когда я навсегда уходил из этого дома, она дожидалась меня в темноте у ворот. Поцеловав меня на прощание, Анита убежала обратно в дом, горько плача. — Отлично! — буркнул я. — А теперь ваш черед, мистер... — Баннермен. Ублюдок Баннермен! Вы, должно быть, слышали обо мне. Макс, мой старик, и Майлс, этот вот, были родные братья. И какое-то время я жил в этом доме. — Вот как? Только это он и сказал. Потом кивнул с понимающим видом, будто действительно хорошо знал эту историю, и посмотрел на дядю Майлса. Но тот, казалось, превратился в соляной столб. Положение принимало все более глупый и даже нелепый оттенок. Все размазалось, как бы не в фокусе, и в воздухе появилось что-то осязаемое, что все чувствовали кожей. Наконец я прервал затянувшееся молчание. — Я, конечно, не ждал, что в честь меня заколют барашка, но чтобы мои родственники опустились до того, чтобы принимать в доме таких, как эти двое... Гейдж вздрогнул, а Матто поднял руку и предупредил: — Полегче, парень! Но мой молниеносный удар переломил его надвое, а второй — в тыльную часть шеи — кинул на ковер, и пока Гейдж вытащил револьвер, я ткнул ему в рожу своим сорок пятым. Дуло заскрежетало по зубам. Кровь тонкой струйкой потекла по подбородку, а глаза округлились от страха. Он отлетел к стене, вскочил и по нему было видно, что он собирается довести дело до конца. Но, получив не менее увесистый удар, чем первый, он с жалобным стоном свалился рядом с Матто. Наступила зловещая тишина. Такая тишина, про которую говорят, что она даже звенит. Я вновь прервал молчание, заметив: — Никто не смеет говорить мне «парень». И по очереди оглядел всех троих Баннерменов, которые никогда не называли меня по-другому. Но она никогда не называла меня ни «мальчишкой», ни «парнем». И с порога чуть ли не шепотом позвала: — Кэт! Моя девочка, моя маленькая, милая девочка! Только она могла превратиться в такую хрупкую изящную женщину. У нее были великолепные пышные каштановые волосы, глубокие синие глаза и милые теплые губы, подарившие мне первый в жизни поцелуй. Прекрасная грудь подчеркивала женственность фигуры. Талия у нее стала тонкой до дерзости и переходила в божественной формы бедра, которые были самым ярким штрихом ее чувственной красоты. — Здравствуй, Анита! — выдохнул я. Ни пара гостей на полу, ни кровь, ни револьвер в моей руке не остановили ее. Она бросилась мне на шею и со слезами на глазах очутилась в моих объятиях. Я с радостью прижал ее к себе, а затем немного отстранил, чтобы взглянуть ей в лицо. — Черт меня подери, Анита, как ты изменилась! Она смотрела на меня затуманенными от слез глазами. — Откуда ты, Кэт? Мы все думали, ты умер... Ни разу не написал! И мы ничего... ничего не слышали о тебе. Почему ты не... — У меня же тут никого не осталось, — я приподнял ее за подбородок, — кроме тебя. И все это время я хотел приехать за тобой и забрать отсюда, но до сих пор не мог. — Анита! — Вэнс Колби раздавил в пепельнице сигарету. Он был единственный человек в комнате, отважившийся громко заговорить. — Легче, приятель. Как-никак мы с ней родственники. К тому же мы были большими друзьями, и наша дружба даже скреплена поцелуем. Так что веди себя вежливо, если не хочешь, чтобы тебе показали на порог. Казалось, Анита только сейчас заметила валяющихся мужчин. Она сразу стала какой-то скованной. Глаза, только что светившиеся счастьем, потускнели, а пальцы лихорадочно вцепились в мою руку. — Может, мы поговорим в другом месте? — шепнула она. — Пожалуйста, прошу тебя! Я взглянул на Колби и почувствовал, как рот совершенно непроизвольно скривила улыбка. Я сунул револьвер обратно за пояс и обратился к нему: — Не возражаете? — Нисколько. Я показал на Гейджа и Матто. — Когда они придут в себя, поздравьте их с приятным пробуждением.2
В детстве мы находили друг друга в летнем домике. И сейчас мы отправились туда. Анита села в большое плетеное кресло, а я расположился на перилах и сразу же спросил: — Ну вот, дорогая... А теперь расскажи мне, что тут происходит? — Ничего особенного, Кэт... Действительно ничего... — С каких это пор Баннермены принимают всяких подонков? Дедушка или мой старик сразу бы выбросили их в окно, да и дядя никогда не распахивал двери перед теми, кто был по положению ниже его. Так в чем дело? — Ты... ты знаешь этих двоих? Знаешь, да? — Конечно, знаю. Это люди из «синдиката», их обычно называют контролерами. Они всегда объявляются, когда у «синдиката» возникают какие-нибудь... ну, недоразумения, что ли, в финансовых вопросах. Их всегда посылают, чтобы дать толчок и удостовериться, что «синдикат» свое получит. — А ты откуда все это знаешь? — А что? — И у тебя есть револьвер? — Видишь ли, штука в том, что именно я и занимаюсь такими делами. Но ты можешь не беспокоиться. Так в чем дело? — Я не могу тебе этого сказать, — прошептала Анита. — Ну зачем так, дорогая? Говори, ничего не бойся. Я все пойму. Даже в темноте было видно, как судорожно она сжала руки. — Пожалуйста, Кэт, прошу тебя, не надо об этом! — Я ведь довольно странный человек, Анита. Кто знает, может, мне удастся наступить Руди на хвост. Он-то частенько проделывал это со мной. — Но они... они же не всегда вели себя так... — Не бойся, дорогая, рассказывай. — Нет. Я спрыгнул с перил и встал перед ней. — Расскажи все, Анита, прошу тебя. И я с ними рассчитаюсь. Ничего другого я не хочу от этих гнусных пресмыкающихся. Анита медленно отвернулась, прячась от моего взгляда. — Я боюсь, Кэт... Они, конечно, сделали тебе много зла. И никто бы на твоем месте его не забыл. Но пожалуйста... пожалуйста, прошу тебя, не усугубляй положения. — Странный ты человек, Анита, — я приподнял ее с кресла и крепко обнял. Только потому, что двоюродным братьям и сестрам разрешается обниматься, но тем не менее это оказалось ошибкой. Пальцы вдруг ощутили ее нежное тело, руки непроизвольно сжали ее крепче, чем было допустимо, точно ток прошел по телу, в голове зашумело и мои чувства передались ей. Она прошептала что-то, чего я не расслышал, потому что лицо мое зарылось в ее волосах, а губы жадно искали ее губы. Она ответила со всем неистовством страсти, на которую была способна, а ее горячий язычок вошел в мой рот, обдав его пламенем. Я невольно, хоть и против желания, отстранил ее. — Кэт... я все время ждала тебя... и никогда не верила тому, что они говорили... Они говорили... будто ты умер... И я сказала тебе еще в ту ночь, когда ты уходил, что буду ждать... — Мы были детьми, дорогая. — Ты же сам сказал, что вернулся ради меня... Да, наверное, она права. Именно поэтому я свернул с шоссе на дорогу к поместью. — Как видно, я опоздал, Анита. Ее глаза заволокло слезами и она прижалась лицом к моей груди. — Я понимаю... ничего уже не изменишь, — она подняла голову. — Давай лучше вернемся в дом, Кэт... Пожалуйста, вернемся в дом, хорошо? Я расстался с ней у входной двери, даже не попытавшись войти. Черного «кадиллака» уже не было, но «бьюик» все еще стоял на месте. Я сел в свою машину и направился обратно по той же дороге, по которой ехал сюда. Калвер-Сити находился отсюда в шести милях на восток, и у меня было девять дней до того, как мне надо будет съездить в Нью-Йорк по делам, а потом снова вернуться на побережье. Не доезжая до города, я остановился перед второразрядным отелем, выложил на стойку пять долларов и заполнил формуляр. У женоподобного дежурного не оказалось ко мне никаких вопросов. Отказавшись от расписки, я взял ключ. Даже не попрощавшись с ним, я поднялся в номер. Я принял душ, лег на кровать и уставился в потолок, удивляясь своему желанию замуровать Руди и Тэдди в их собственном величественном особняке. Напоследок я засмеялся над этой нелепой мыслью. Я мог бы расправиться с ними обоими одной рукой, а уж о дяде Майлсе и говорить нечего. И тем не менее в сложившейся ситуации это приобретало какой-то совершенно другой оттенок. Там ведь были еще парни из Чикаго, и шутка могла кончиться холодным душем на мою горячую башку. Я проснулся в семь утра, позавтракал в городе и, дождавшись половины девятого, щурясь от солнца, зашел в телефонную будку. Трубку снял Марти Синклер. — Алло! — услышал я. — Это Кэт Баннермен. — Ты в Нью-Йорке? — Нет, в Калвер-сити. Я тут задержусь немного. — Черт возьми, ты что, с ума сошел!? Если ты... — Погоди, Марти. Я здесь раньше жил. — Ну хорошо, а зачем ты мне звонишь? — Сам толком не знаю. Но тут есть кое-что интересное. Дело само по себе довольно простое, но надо вникнуть в ситуацию. — Чтоб тебя, Кэт! Калвер-сити у нас как на ладони. Гэмблинг там сейчас легально, а сезон на коней давно прошел. — Может, ты все же наведешь справки? — О чем речь, конечно! Пять минут. Я назвал номер телефонной будки. — Позвони через четверть часа. Он оказался весьма пунктуальным. Через пятнадцать минут я знал очень многое о человеке, которого звали Сид Ла-Порт, получил его адрес и отправился к нему. Дом пятьдесят шесть на Ривер-стрит был невзрачным зданием в конце улицы, почти у самого залива. На окнах первого этажа было написано: «Контора маклера», а на втором окна выглядели довольно грустно и кое-где были даже побиты. Окна Сидни Ла-Порта находились примерно в центре. Человеку, открывшему дверь, было тридцать лет, но выглядел он на все пятьдесят. На голову ниже меня и с мелким крысиным личиком. Я отлично знаю такой тип людей, главное с ними — не церемониться и не терять времени. Поэтому я сразу втолкнул его обратно в комнату. На лбу у него мгновенно выступили капельки пота. Тем не менее такие люди всегда пытаются все же что-то возразить. На этот раз — тоже. — Слушайте, мистер... — проблеял он. — Вы врываетесь в чужой дом и даже не считаете нужным... — Заткнись! Больше я ничего не сказал, зато распахнул пиджак и достал носовой платок. Он увидел кобуру с револьвером, засопел и тяжело опустился в кресло. — Мак... я совершенно чист. Спросите Форбеса, он подтвердит. Я уже заплатил за товар. Это просто подло! На прошлой неделе я отдал шестьдесят долларов, и теперь никому ничего не должен... — Заткнись! На этот раз он действительно заткнулся. Я прошелся по квартире, внимательно огляделся, пока не решил, что этого достаточно, потом придвинул к нему стул, сел и уставился на него. Он посерел от страха. — Что ты можешь сказать о Баннерменах? Вопрос удивил его. — О Баннерменах? — переспросил он. — Что я могу сказать о... — Ну!? У него задрожали руки. — Вы... вы из полиции? Наверное, секунд пять я молча смотрел на него. Наконец он не выдержал и опустил глаза. — Я вообще не из Калвер-сити, — ответил я. Его глаза продолжали метаться между моим лицом и тем местом, где был револьвер. Наконец он сказал: — Баннермены очень важные персоны. Живут на запад от города. Черт, я... — он вдруг замолчал, но я шевельнул рукой и он снова заговорил: — Ладно! Баннермены вообще-то слишком много о себе думают. Я, правда, не так уж много про них знаю. Двое из них постоянно шляются с какими-нибудь девочками из клуба, жадными до секса, и швыряют деньги на ветер. Старший может и стрельбу учинить. Да, собственно, и младший не отстанет. Ну что вам еще от меня надо? У них есть деньги, так пусть веселятся, как в голову взбредет. Я посидел молча еще с минуту, вынуждая и его не вставать со стула, потом поднялся и направился к двери. У самого порога я повернулся и спросил: — Мы с вами встречались хоть раз в жизни? Он моментально понял намек. — О, боже ты мой! Конечно, нет! Ни разу! — Советую это не забывать! — угрожающе сказал я и вышел. В городке было пять больших клубов, все недалеко от залива. Ни один не был открыт ради просто бизнеса, но все-таки в каждом что-то такое делалось, и когда я сказал, что собираюсь брать в кредит, они отнюдь не обрадовались. Но я упомянул имя Баннермен, и все сразу стало на свои места. Те двое были большими мотами, они платили по счетам и, когда хотели, всегда могли получить в кредит. И все-таки их никак нельзя было назвать победителями, как некоторых заядлых игроков; некоторое время они веселились напропалую, а затем вдруг находили удовольствие в покое. А перед моими глазами стояли старые покосившиеся ворота, едва висящие на ржавых петлях, протертый до дыр ковер в библиотеке, и я ничего не мог понять. Видимо, слишком сильны у Баннерменов традиции и спесь, так, что они проматывали деньги, а поместье разваливалось на глазах. Но я никогда не знал, где источник их доходов. Правда, деду моему повезло, и он во время золотой лихорадки накопил много всякого добра. Он, как говорят, напал на золотую жилу, выжал из нее все, что мог, а потом продал компании. Половину состояния он поделил между Майлсом и Максом, моим отцом, а сам не стал класть деньги в банк. Он любил держать хвост пистолетом и болтался по миру, тратя их на вино, женщин и другие утехи. У Макса появился я, а Майлс растратился. Дело было в игорных столах, за которыми человек быстрее теряет деньги, чем приобретает. И скоро Баннермены стали совсем не теми богачами, что были раньше. Я побывал везде, где мог услышать хоть слово о том, что меня интересовало, но потерпел полнейшую неудачу. В четверть четвертого я, наконец, добрался до городской библиотеки на Стэйг-стрит, разыскал подшивки местной газеты и принялся просматривать их. За последние две недели имя Баннерменов упоминалось несколько раз в связи с гражданскими проектами или общественной деятельностью, но ни одного намека на них в отделе происшествий. Газеты трехнедельной давности пестрели броскими заголовками, так как в те дни случились четыре изнасилования и драки, в результате которых погибли два весьма уважаемых горожанина, убийство возле уродливого «Чероки-клуба» и облава городских властей на торговцев наркотиками. Дела, связанные с изнасилованиями и наркотиками, были успешно доведены до конца. В связи с дракой были задержаны несколько парней, но зато убийство на стоянке так и повисло в воздухе. Убили человека, который часто бывал у жены своего друга. Муж следил за ними. В газете говорилось, что это был бывший моряк, его уже однажды судили за убийство второй степени, и в ночь убийства он был в городе. А потом я снова наскочил на Баннерменов, и снова на страницах, посвященных общественной жизни. Почти половина страницы была посвящена предстоящей помолвке Аниты Баннермен и Вэнса Колби, который обосновался в городке около двух лет назад. Когда библиотека закрылась, я поехал вверх по холму на Лэйс-стрит, где издавалась «Калвер-Сантинел» — единственная местная газета. Там я зашел в бар, расположился за столиком и заказал пива. В половине шестого бар начали заполнять люди, желающие расслабиться после рабочего дня, и среди этой шумной толпы было весьма трудно отыскать тех, кто мог бы меня заинтересовать. И все-таки я узнал двоих, одного из которых прекрасно помнил. Это был приземистый, видавший виды мужчина, который лишился уха, когда они с моим стариком плыли на «Турине-2» с грузом канадского виски, а береговая охрана открыла по ним огонь. Мой старик потерял свою посудину, а Хэнк Фитерс ухо. В детстве я часто слышал, как они смеялись, вспоминая эту историю. Я подождал, пока Хэнк не протиснется к стойке и не закажет порцию, подошел к нему сзади и сказал: — Если не ошибаюсь, Винсент Ван-Гог собственной персоной, не так ли? Он не спеша допил рюмку, повернулся и угрюмо глянул на меня. Еще ни у кого я не встречал такого угрюмого взгляда. Несмотря на довольно солидный возраст, вид у него был достаточно бодрый, точно он был готов к любому путешествию в какой угодно компании. Я улыбнулся ему, и его взгляд потерял какую-то часть угрюмости. — Вы помните, почему вас так прозвали? За то, что вы засунули голову в амбразуру... — Черт побери, мальчик... Так кто ж ты все-таки такой? Один человек знал об этом, один на свете... — И он любил называть вас Ван-Гогом, верно? — Да, да... А ты-то кто? — повторил Хэнк. — Ублюдок Баннермен... Мой старик частенько говаривал, что с моей матерью вы были тогда не правы. — Кэт Кей, чтоб меня повесили! — Хэнк расплылся в улыбке и протянул мне руку. — Да, теперь я и по глазам вижу, ты его сын. Все правильно... А насчет матери ты тоже прав. Я ее видел. Это была удивительная женщина, — он схватил меня за руку и потащил за собой. — Пойдем выпьем! Черт побери, у нас есть, что вспомнить. Что это тебе вдруг взбрело в голову вернуться? А мне говорили, ты умер. — Я тут проездом, вот и все. — Ты видел родственников? — Мельком. — Все слюнтяи. Ленивые, богатые, вонючие слюнтяи. Правда, девочка что надо, зато парни и сам старик... Мир мог бы обойтись без них совершенно спокойно. Никчемные людишки... но многих они держат в руках... — Продолжайте, продолжайте, Хэнк. Их ведь тоже можно прижать. Он отхлебнул из стакана и поставил его не место. — Да не в этом дело! Просто они живут здесь достаточно долго, чтобы знать, что можно делать в этом городе, а чего нельзя. Вот и пользуются. Старику, например, очень нравится, когда его имя появляется в газете. Он и делает так, чтобы это было постоянно. Захочется ему, чтобы «Сивик-театр» давал ночные представления, и он сделает все, чтобы так и было. И наоборот, если он хочет, чтобы его имя не упоминали в газете — оно там не появится. — Ну а в каких случаях это может ему не нравиться? — М-м... Ну, например, когда Теодор лихачил по пьяному делу и опрокинул две машины, или когда изнасиловали одну девчонку, именно он заставил ее держать язык за зубами. А когда случилось это убийство у «Чероки-клуба», он вызвался расспросить и допросить каждого, кто там был в это время. Роскошные клубы, мой мальчик, как раз и создаются для того, чтобы показать всем, какой ты богатый и могущественный, особенно в тех случаях, когда жены пытаются подняться до уровня политических деятелей, чтобы их вписали в Голубую книгу, — он усмехнулся. — Ну а что ты расскажешь о себе? Где ты, черт побери, пропадал все эти годы? Я пожал плечами. — В двенадцать лет убежал из дома, попал в семью фермеров-иммигрантов и жил у них, пока они все не умерли в эпидемию гриппа. Потом работал на ранчо в Техасе. Там меня заставили ходить в школу. После школы побывал в армии. В общем, покатался по свету вполне, черт меня дери, достаточно. — Да и вид у тебя, будто ты все на свете видел. Он поднял голову и искоса посмотрел на меня. Искоса, но внимательно и изучающе. Наконец продолжил: — Проклятье, да ты и лицом Баннермен. Для тебя это имеет какое-нибудь значение? — Мне важно только, что я жив. — Да, да... Ты очень похож на них... — Я похож на своего старика, Хэнк. Он кивнул и допил пиво. — Да, может быть... Значит, все в порядке? Еще выпьем? — Нет, спасибо. У меня тут кое-какие дела. Но вообще-то перед отъездом нам бы надо встретиться еще разок. — Конечно! Я зайду к тебе. Ты где остановился? Я сказал ему свой адрес, оставил на столе деньги, пожал Хэнку руку и вышел на улицу к своему «форду». Теперь уж Баннермены не казались мне такими чистенькими и невинными.3
В Чикаго у меня были свои информаторы, и в первую очередь Сэм Рид, который держал конный двор в двух кварталах от «Золэпа». Мы созвонились и я попросил его выяснить, что понадобилось Гейджу и Матто в Калвер-Сити, и после обычных отговорок он все же пообещал помочь, если сможет. Но в его возможностях я нисколько не сомневался. Он обязательно все разузнает. Сэм прекрасно знал, что стоит мне сказать пару слов кое-кому из знакомых, и ему мигом прищемят хвост. Он это помнил и старался никогда не вызывать у меня желания насолить ему. После разговора с Сэмом я поужинал и снова отправился в поместье Баннерменов. В этот вечер Анни была словно птичка, она беззаботно порхала и чирикала возле меня. Она напекла массу всякой вкуснятины, все такое, что я особенно люблю и старалась предупредить малейшее мое желание. Майлс, Руди и Тэдди застряли в городе по каким-то свои темным делам, но Анита была у себя в комнате. Я тихо постучал к ней, и, услышав «войдите», перешагнул порог. Моя милая девочка сидела перед зеркалом и причесывалась. При виде ее я не мог не улыбнуться. Когда же она увидела меня, ее лицо осветилось очаровательной улыбкой. Анита вскочила и протянула мне руки для приветствия. Я крепко сжал ее в объятиях. — Я ждала тебя целый день, — промурлыкала она. — Целый день! — Я был занят, дорогая, — я немного отстранил ее, чтобы полюбоваться на прекрасное лицо. — Знай я, что дело обернется таким образом, я бы вообще никуда не уезжал. Жестоко было говорить такое. Улыбка сразу погасла, а большие синие глаза наполнились горечью и печалью. — Не надо об этом, Кэт, прошу тебя. Я кивнул и выпустил ее из объятий. — Хорошо, дорогая. Все понимаю и больше не буду. — Вэнс был так добр ко мне. И мне... мне было нелегко... — Конечно, понимаю. Но все же такого не ждал. — Мне кажется, он о чем-то задумался... он чем-то похож на тебя. Он такой воспитанный, предупредительный... и он так много делает. На меня это произвело большое впечатление. — Что делает? — Для меня делает... — Например? Анита отвернулась к зеркалу, чтобы я не мог посмотреть ей в глаза. — Не хочется об этом говорить, Кэт. — Милая, дорогая... всего одно слово, не больше. Если он действительно такой, как ты говоришь, значит все в порядке. Но меня удивляют и раздражают родственники, которые начали пускать в дом таких типов, как Гейдж или Матто. Это, конечно, ваше личное дело, я не собираюсь вмешиваться, но в этом доме теперь угнетающая атмосфера, и я хотел бы понять, в чем, собственно говоря, дело? А когда все мне станет ясно, я поеду дальше. Рука с расческой на мгновение застыла, потом провела ею по волосам и кинула на туалетный столик. По-прежнему не глядя на меня, Анита сказала: — Лучше оставь все как есть, Кэт. Так будет лучше. Я ведь тоже из этого дома и это все, что у меня есть. Так что прошу тебя ничего не делать. Я попытался перевести разговор на другую тему: — У тебя сегодня вечером свидание? — Нет... Вэнс собирался остаться в городе. У него там какие-то дела с недвижимостью. — Тогда, наверное, мы сможем съездить в клуб, выпить по рюмочке, послушать музыку... Посмотреть ревю и потанцевать... Что скажешь? — О, с удовольствием, Кэт. Буду готова через четверть часа. — Я жду внизу. Но вниз я не спустился, а пошел по галерее и открыл дверь в комнату Майлса. На то, чтобы убедиться: здесь для меня нет ничего интересного, понадобилось пять минут. Дядя жил, как животное, которое не знает никаких забот. Он обожал все дорогое и в комнате не было даже намека, что у этого человека могут быть какие-нибудь заботы. У Тэдди были несколько другие вкусы. На столе в его комнате красовался целый арсенал: два револьвера, ружье и шесть пистолетов. Кроме того, на стенах висели картины с местными видами и несколько профессионально выполненных набросков девчонок того типа, что выступают в шоу, причем с хвалебными и весьма пошленькими надписями «их дорогому Тэдди», который, похоже, позаботился, чтобы у всех них были норковые манто. Зато комната Руди оказалась точной копией жилища его папаши. Очевидно, он тоже не отличался большим умом и любил показуху. Я побывал и в туалете, и в кабинете, и в гардеробной, и наконец зашел в библиотеку. Книжные полки были заставлены в основном историческими романами, которым позавидовал бы любой американский мальчишка. Единственная вещь, не вязавшаяся с обстановкой — портрет женщины, статной брюнетки, в раме восемь на десять. На портрете не было никакой надписи, и я подумал, что она, наверное, не имеет отношения к дому, и что кто-то стащил ее откуда-то или сорвал с рекламы. Как бы там ни было, а Руди, выходит, тоже интересуется женским полом. Я положил портрет на место и спустился вниз ждать Аниту. Скоро она появилась. На ней было простое черное платье, казавшееся совершенно воздушным и хорошо оттенявшим ее прекрасные каштановые волосы. Увидев ее спускающейся по лестнице, я почувствовал какое-то стеснение в груди и несколько секунд стоял опустошенный, ругая себя за то, что напрасно потерял столько времени. Ведь она ждала меня все эти годы! Ждала! Она ждала, но когда я приехал, оказалось слишком поздно. — Ты готов, Кэт? — Да. Куда едем? — Ну... ты сам говорил, в клуб... — И причем в самый роскошный! — Тогда в «Чероки-клуб». — Вот и чудесно. Помчались! Проехав вдоль побережья около пяти миль на север, мы оказались на полуострове примерно в милю длиной. На самом его конце светились огни низкого современного здания, а рядом с ним находилась автостоянка в гирляндах огней. Немного в стороне, по ту сторону дороги, были разбиты теннисные корты и два бассейна. Светящиеся на самой оконечности мыса неоновые трубки скромно извещали, что это и есть «Чероки-клуб». — А откуда ты знаешь, где он находится? — удивилась Анита. — Его построили три года назад. Я не стал говорить ей, что успел побывать здесь, чтобы проверить кредитоспособность Баннерменов. — Узнал в городе, когда расспрашивал, какие тут изменения произошли без меня. Клуб был переполнен, и если бы не Анита, я даже не нашел бы места, где припарковать машину. Они стояли по три в ряд и когда дежурный, не переставая жевать, собрался наброситься на меня с руганью, вдруг появился человек в смокинге, заметил Аниту и прогнал дежурного. После этого он поздоровался с нами и сказал: — Извините, мисс Баннермен, этот негодяй работает здесь недавно. — Его что, взяли на место того парня, которого недавно застрелили? — поинтересовался я. — Да... А в эти дни у нас особенно много хлопот... — он умолк и о чем-то задумался. — Только его не застрелили, а зарезали, — добавил он как бы между прочим. — Проходите, пожалуйста, я поставлю машину на ваше обычное место, мисс Баннермен. Я выключил мотор и мы направились к зданию. — Смотри-ка, у тебя даже есть постоянное место на стоянке! И часто ты тут бываешь? — Только вместе с Вэнсом, просто подышать воздухом клуба. — Он что, игрок? Анита испытующе взглянула на меня, но, видимо, выражение моего лица ей ничего не подсказало. — Очень редко. В этом смысле он довольно старомоден. Предпочитает вкладывать деньги в бизнес. — Да... весьма рассудительный парень, — заметил я. Швейцар с метрдотелем были очень предупредительны. Но не успели мы подойти к столику, какой-то приземистый человек с седыми прядями в волосах с улыбкой поклонился Аните, словно спрашивая, откуда, черт возьми, мисс Баннермен выкопала меня. Она представила нас друг другу. Он оказался владельцем клуба, Лесли Дугласом, и как только узнал, что я тоже принадлежу к семейству Баннерменов, сразу нашел улыбку и для меня. Я понял, что Баннермены тут пользуются неизменным уважением, невзирая на то, в каком костюме приходят. Столики в ресторане располагались полукругом вокруг танцплощадки, а в передней части зала стояли подмостки, на которых джаз из восьми человек играл что-то быстрое. В ресторане имелись еще и два бара. Один был предназначен только для мужчин и находился на втором этаже. Там же поместилось и казино — заведение высшего класса. Оно напоминало казино Лас-Вегаса или Рено, а больше всего — казино в Монте-Карло. Здесь играли по-крупному. Я вдруг почувствовал себя так же хорошо, как хорошо чувствует себя кот, попавший в собачью конуру. Часа два мы пили, беседовали и танцевали. На эти два часа мы превратились в детей, часто улыбались и даже хохотали, так нас все веселило. И все два часа я врал ей, рассказывая, как разумно провел эти годы. Я не хотел, чтобы она знала правду. В эти два часа любовь светилась в нас с такой силой, как не светилась никогда. И мы знали это. И ничего не могли с собой поделать... Я прекрасно понимал, что она боится уронить честь семьи, и потому сдерживал чувства, хоть и боялся, что взорвусь в любую минуту. Без пяти двенадцать Анита извинилась и сказала, что должна привести себя в порядок, а я заказал еще одну порцию спиртного. Заказ еще не принесли, когда я заметил рослого парня, с улыбкой приближающегося к моему столику. По пути он перекидывался словами с теми, мимо кого проходил, и наконец подошел ко мне. Теперь он был совсем близко и я увидел, что у него перебит нос и изуродовано ухо, а под одеждой угадывались крепкие мышцы, которые могли принести мне неприятности, захоти он этого. Кивнув на свободный стул, он спросил: — Не возражаете? — Нет. Садитесь, пожалуйста. Хотите выпить? — Спасибо, я на дежурстве. — Здорово! И это действительно так? Он небрежно пожал мощными плечами. — Собственно, это не имеет значения. Просто я так обычно говорю. — Неплохо придумано. Ну и шутник же вы! Человек этот явно хотел со мной о чем-то поговорить. Он подождал, пока я выпью, и небрежно откинулся на спинку стула. — Думаете, шучу? — Конечно, — ответил я, — но это, собственно, тоже не имеет значения. Просто я обычно так говорю. — Вас, видимо, ничто не может вывести из себя? — Профессия обязывает. — В общем, я к вам по делу. Говорят, вы из Баннерменов. Это правда? — Печально, но факт... — А вы случайно не тот Баннермен, которого звали Кэт Кей? Я испытующе посмотрел на него, пытаясь понять, что же ему нужно, потом кивнул. — Может быть, вы меня забыли и не узнаете. Это будет совсем не удивительно, я ведь так изменился с детства. Физиономию мне покалечили на ринге. Я Пит Сальво. Мы вместе ходили в школу. Я радостно улыбнулся и протянул ему руку. — Черт возьми, Пит Сальво! Ты еще когда-то застрял головой в заборе? — И ты еще помнишь об этом? — Черт, конечно, помню! Я помню все, что мы вместе вытворяли. Да, давненько это было. — Очень давно... — он взглянул мне прямо в глаза. — А ты занимался боксом? — Немного. — Оно и видно. Глупейшее занятие... Ты давно в этих местах? — Дней пять, не больше. — Надеюсь, нам еще доведется встретиться и провести вместе время? Тут многое с тех пор переменилось. Если захочешь кого-нибудь повидать, дай мне знать. — Отличная мысль! Он отодвинул стул, собираясь встать. — Сначала, как я увидел, что ты входишь в клуб, я все пытался вспомнить, где мы могли встречаться. Ведь кое-кому нельзя появляться в этом клубе. Но потом Лесли сказал мне о тебе, и я подумал, что ты телохранитель Аниты. — А что, разве ей так нужен телохранитель? — Ей? Конечно, черт побери! Только, само собой, порядочный и достойный телохранитель. А здесь все слюнтяи и подлецы. Когда убили Чака Мелонена и все должны были дать полиции показания, это сброд быстро расплатился и сбежал, чтобы не попасть в газету. — Видимо, не хотели связываться? — заметил я. — Вот именно. Мелонен раньше служил на флоте, а кроме того провел тридцать один бой на ринге. Клянусь честью, он бы не дал даже подойти к себе ни одному из этих слюнтяев. Это был очень сильный парень... Однажды я видел, как из его дома выходила какая-то дама, — он встал, недоуменно развел руками и в заключение добавил: — Я все время брожу поблизости. Будет надо, легко меня найдешь. — Конечно, Пит. — И не торопись уходить, дождись следующего номера. Это особенный номер... Стриптиз в исполнении вдовы Чака Мелонена. Лесли специально нашел ей работу, чтобы хоть как-то помочь. Обычно они делают это прямо в зале. А какие у них бедра! — Спасибо за совет, Пит. Обязательно посмотрю. Вскоре появилась Анита. Она заметила уходящего Пита и спросила: — Уже успел познакомиться? — Мы знакомы с детства, вместе ходили в школу. Вдруг свет погас и прожекторы осветили круг танцевальной площадки. Джаз заиграл что-то игривое и отрывистое, и играл до тех пор, пока не появился ведущий и жестом не привлек к себе внимание. Его выступление было коротким. Он сказал, что «Чероки-клуб» предлагает публике потрясающее зрелище — золотоволосую блондинку, которая одним своим присутствием может поджечь все подмостки страны. Итак, ирландка Мелонен и ее зажигательные ритмы, сводящие с ума любого мужчину! Снова запиликал джаз, и на площадку вышла танцовщица. Она действительно производила впечатление, это было сразу видно. Сильные мышцы прекрасно управляли телом, да и штучки она показывала что надо. Через полчаса она скрылась за кулисами под бурную овацию. Бесспорно, представление было интересным. Но меня заинтересовало другое: это была женщина с фотографии вкомнате Руди. Правда, на фото она была брюнеткой. — Неплохо, правда? — улыбнулась Анита. — И женщина красивая... — Ты красивее. Ну что, едем? — Да, пора. Я расплатился, получил в гардеробе ее пальто, попрощался с Дугласом и мы направились к моему «Форду». Я уже убедился, что только владелец «кадиллака» может рассчитывать на благосклонность дежурного по стоянке. Я проводил Аниту до дверей, положил руки ей на плечи и шепнул: — Спасибо тебе за прекрасный вечер, дорогая. Она сразу расплакалась. — Кэт... — Не надо... — Но почему все должно идти именно так? — Потому что нет другого пути. Как бы там ни было, ты действительно Баннермен, а я всего лишь ублюдок. Не забывай. — Пожалуйста, не говори так. — А зачем хитрить? Ведь у семьи Баннермен два конца. Тебе, например, приличествует оставаться на благородном. В ее глазах появились какие-то лукавые искорки. — Имей в виду, я способна на все... Пит Сальво вышел из клуба в три тридцать утра, когда уже закрылось казино. Мы проехали миль пять, потом зашли в бар и заказали кофе. Поболтав о том о сем несколько минут, я перешел к делу. — Что ты знаешь о Мелонен? — Не советую тебе начинать это, Кэт. Забудь о ней. Она и Чаку принесла довольно горя. Неужели тебя интересуют такие женщины? — А кто тебе сказал, что она меня заинтересовала? — Ну тогда слушай. За эту шлюху досталось уже многим парням, больше, чем за любую другую. Она постоянно была то с одним, то с другим, а Чак нещадно дубасил ее ухажеров. Они вились вокруг нее, как мухи. Да, она частенько наставляла ему рога. — А как насчет того парня, которого подозревает полиция? — Насчет Сандерса? Он тоже подкатывал к ней, и Чак его не раз отделывал. Но эта шлюха чем-то Сандерса притягивала. Не знаю только, зачем. Может, ей было приятно смотреть, как Чак разделывает его под орех. Нельзя было Чаку приходить на ее выступление! Пускай бы дрыгала ногами хоть всю жизнь, но ему она принесла сплошные несчастья. — А Руди Баннермен? — Что «Руди»? Он когда-нибудь пытался приударить за ней? Пит нахмурился и допил кофе. — С ума сошел! Чак бы его сразу искалечил. — А все-таки? — Да что тут говорить! Все так или иначе пытались, вокруг нее всегда вертелось множество парней. Ну, знаешь, как это бывает. А у Руди такая натура, что он ударяет за всеми. И на верху блаженства, если она проявила к нему интерес. Но никогда не забывает о возможных последствиях. Правда, иногда напьется в стельку и тогда... — Вот как? — Точно... Если он нагружается по горлышко, то и ведет себя соответственно. К тому же многие девчонки, я слышал, смеются над ним. Он... он... ну как это называется? — Импотент? — Вот-вот. Короче говоря, у него не стоит... И ничего не выходит. Вот девчонки и потешаются над ним, и приходится ему спать одному, ноя под одеялом от бессилия. А что ты собираешься делать? — Да пошантажирую тут кое-кого, пожалуй... Похоже, я начинаю понимать, кому надо было шлепнуть Мелонена. — Вот это да! Как убедишься окончательно, будь добр, в первую очередь сообщи мне. Чак был мой друг.4
На следующее утро я позвонил в Чикаго Сэму Риду. Тихим, всегда хриплым голосом он рассказал все, что выяснил о Матто и Гейдже. Десять дней назад их послали в Калвер-сити вместе с «кассиром», который вез сто тысяч, чтобы вложить их в какое-то дело. Кассир вернулся в Чикаго, а эти типы остались там, чтобы убедиться, что деньги «синдиката» пошли по назначению. Было в этом деле что-то странное. Гейдж и раньше был «контролером», но Матто, появившийся в организации несколько лет назад, занимался подобными делами от случая к случаю и только тогда, когда был сам в этом заинтересован. Иными словами, Матто мог не участвовать в любой операции. Он просто руководил. К тому же в последнее время Гейдж стал чертовски опасен. Я поблагодарил Сэма, сказав, что не останусь у него в долгу и дал адрес отеля на случай, если он узнает что-нибудь новенькое. Он сказал, что если будет надо, он обязательно найдет меня, и повесил трубку. Я знал, что Сэм весьма неразговорчив и из него трудно выжать хоть слово сверх необходимого. После завтрака я выяснил, где живет Хэнк Фитерс, и поднял его с постели. Сначала он разразился проклятиями, но, увидев меня, даже предложил кофе. Жил он в маленьком домишке за городом. Они с моим стариком часто вспоминали веселые похождения с женщинами, и Хэнк, видимо, так и не остепенился и не смог выбрать спутницу жизни. Квартирка у него была слишком мала для торжественного приема, но холостяку места хватало. Когда мы сели за стол, я уточнил: — Вы давали статью в газету, когда зарезали Чака Мелонена на стоянке у «Чероки-клуба», не так ли? — Да, но она заняла всего пару столбцов, не больше. Писать-то было почти не о чем, слишком мало материала. — Не могли бы вы поподробнее рассказать, что там случилось? Он глянул на меня поверх чашки. — Черт побери, а ты такой же, как твой отец. Втемяшит себе что-нибудь в голову, так никак это не выбьешь. — Ну а все-таки? Хэнк поставил чашку на стол и вытер руки. — Да тут и рассказывать-то нечего. Когда его нашли, он был уже мертв. В груди была ножевая рана, но драки никто не видел. И вообще никто ничего не видел. — А мотивы? — У него в кармане остались дорогие часы за пятьсот долларов, да сто восемьдесят наличными. Так что ясно, прикончили его никак не для того, чтобы ограбить. Кроме того, он наверняка знал убийцу и не ждал от него ничего подобного. — Могло быть и по-другому... — Как это, например? — Может, он и ждал какой-нибудь подлости, но не испугался. А может, просто не думал, что дело зайдет так далеко. — Полиция не исключала и такой вариант, — Хэнк отхлебнул кофе, — но я все-таки считаю, что Чака убили врасплох. — Почему? — В одной руке он держал клубные спички, и одна спичка валялась рядом с трупом. Я думаю, он собирался зажечь ее, чтобы дать кому-то прикурить. Кому-то, кого отлично знал... И тут его и ударили. — Значит, полиция тоже пришла к такому выводу? — Нет. Там, где лежал Чак, было очень грязно. Окурки, спички и прочий мусор. Кроме того, у него из карманов тоже кое-что вывалилось. Например, сигареты. Он всегда таскал их не в пачке, а россыпью. Полиция считает, что он сам собирался прикурить, когда его убили. Я задумчиво кивнул и допил кофе. — Я хотел бы знать имена всех, кто тогда был в клубе. — К чему? Чтобы проверить две сотни уважаемых граждан и посмотреть, что из этого получится? Я уже и сам пытался сделать кое-что подобное. Что еще тебя интересует? — Еще меня интересует один человек. Человек по имени Руди Баннермен, повторяю, Руди Баннермен. Хэнк усмехнулся и откинулся на спинку кресла. — А почему тебе нужен именно он? В тот вечер он здорово напился сперва в казино, а потом в баре. Полиция нашла его в туалете в самом свинском виде — он блевал. Когда он услышал, что случилось, то протрезвел до того, чтобы выбраться оттуда самому, но ударить кого-нибудь ножом он был решительно не в состоянии. — Полиция нашла оружие? — Не думаю... Сержант предположил, что это было что-то вроде шестигранного стилета, довольно длинного, с каждой гранью примерно в три четверти дюйма шириной. А поскольку воды у нас сколько угодно, тем более и океан под носом, то избавиться от него — дело пустяковое. А найти его почти невозможно. Кто бы ни был убийца, у него была масса времени, чтобы избавиться от ножа... Мелонен пролежал мертвым минут двадцать, пока его нашли. — Миленькая история! — Ну да... Я рассказал только факты, а подробности придумай сам. Ну а теперь твоя очередь. Что ты собираешься делать? — Вы что, чувствуете себя обделенным? — Это моя профессия, мой хлеб... — Хорошо. Еще я хочу выяснить, не было ли чего между Чаком и его женой, и еще — между его женой и Руди Баннерменом. — Ты что, с ума сошел? — Понимаете, у него в комнате — фотография этой женщины. Вот я и хочу тут кое-что выяснить. — Думаю, здесь тебе не светит, мой мальчик. — Я всегда был везунчиком, Хэнк... Фамилию Баннермен в Калвер-сити уважали. Была только одна семья с такой фамилией, и кто бы ни родился с таким именем, он все равно считался единственным в своем роде, и на него смотрели, как на особого человека. И как о всех настолько уважаемых семьях, о Баннерменах знали почти все. Моего, например, старика помнили почти все — от докеров до завсегдатаев клубов — и любили его. Но теперь род Баннерменов заметно изменился. Знали люди и об «ублюдке Баннермене», но пока старик Макс держал его под крылышком, он был таким же полноправным членом семьи, как и все другие, а именно это и было мне нужно. Поэтому мне не пришлось тратить слишком много времени, чтобы взрастить посеянные когда-то семена. Теперь люди сами стремились познакомиться со мной и с моими планами. Почти без труда я выяснил, что в городе живут крупные агенты по продаже недвижимости, и отыскал одного. Его звали Саймон Хейли, и я завязал разговор с ним, сообщив, что хотел бы открыть собственное дело где-нибудь в этом районе. После того, как мы с ним выпили порядочное количество спиртного, он показал мне карту района, ткнул пальцем в какие-то точки на ней и пробормотал, что это самые подходящие места. Он не спешил и предоставил мне возможность хорошо все обдумать, и только потом приступил к переговорам. При этом неизбежно всплыло имя Вэнса Колби. Хейли без обиняков спросил, почему я не обращусь к будущему родственнику, а я так же откровенно ответил, что он мне не нравится. — Так-та-ак... — протянул Хейли. — Боюсь, не вы один относитесь к нему подобным образом. — Он коротко хихикнул. — И совсем не потому, что многих пугает то, что он подонок или обманщик. По-моему, он чересчур умен и хитер для нас, провинциалов. За то время, что он здесь живет, он заключил уже немало сделок. — Понятно. — А сейчас он собирается где-то по соседству на побережье основать городок. Вы понимаете, что это значит? — Новый источник доходов. — И каких! Если кто-то первый откроет там клуб, то сразу окупит все издержки, особенно если рядом будут транспортные артерии, то бишь дороги. — Да, грандиозные планы. — Согласен. И имейте в виду, если он примет во всем этом хоть какое-то участие, он там будет хозяином. — Но ведь для такого грандиозного проекта нужны миллионы? Одному такое дело не поднять! — Само собой. Но деньги будут. — Разве он так богат? — Нет, — Саймон Хейли лукаво посмотрел на меня. — Но на деньги Баннерменов многое можно сделать. Даже переворот. Может, и вы ввяжетесь в это дело? — По-моему, мне такого не осилить, да и другие причины есть. Саймон энергично закивал. — Целиком с вами согласен. А теперь, может быть, взглянете на эти участки? — Пожалуй, я сперва сам покатаюсь по району и посмотрю, что и как. Как только я решусь на что-нибудь, сразу свяжусь с вами. — Вот и отлично, мистер Баннермен. Очень рад, что вы зашли именно ко мне. — Я тоже, мистер Хейли. Сразу после обеда я позвонил Питу Сальво и попросил его, когда поедет в клуб, заскочить по дороге ко мне. Он пообещал быть ровно в восемь и не задал ни одного вопроса. Потом я вернулся в номер, принял душ, побрился и взялся за оружие. Я разобрал и вычистил пистолет, положил его на стол и собрался было одеваться, когда в дверь постучали. Я взглянул на часы: без четверти восемь. Не успев даже натянуть брюки, я пошел открывать, совершенно уверенный, что это Пит. Но я ошибся. В комнату ворвались двое. Передний, Попи Гейдж, мгновенно направил короткоствольный пистолет мне в живот, и глаза его при этом сверкали, как неоновая реклама. Сзади был Карл Матто, и на физиономии у него играла такая сочная ухмылка, что я сразу понял: в таких делах он как рыба в воде. Он наслаждался каждым мгновением любимого занятия. — Давай назад, парень, да поживее! — приказал он. Я не собирался с ним спорить. Единственное, что я мог — это бросить полотенце, которое все еще сжимал, на лежащий на столе револьвер и молить бога, чтобы они ничего не поняли. Удайся мне это, и появится шанс с честью выйти из положения. Гейдж, ухмыляясь заплывшим ртом, быстро обработал мне голову рукояткой пистолета. Я угадал, куда придется удар и немного отклонился, чтобы смягчить его, но Гейдж толкнул меня к кровати и снова ударил. Я упал на пол. Матто весело подзадоривал напарника: — Врежь ему еще, Гейдж! И тот заработал еще усердней. Его ноги молотили меня по ребрам, по рукам, по спине, но в голову пришелся только один удар. Работая ногами, Гейдж тяжело дышал, но все время улыбался, а я думал, что я с ним сделаю, когда наступит мой черед. Наконец он сделал небольшую передышку, и тут я слегка ошибся, повернувшись к нем лицом. Гейдж тут же ударил — словно молотом. Удар был настолько силен, что как раскаленное железо вонзился в мозг и на миг парализовал тело. Когда я немного пришел в себя, Карл сказал: — Ну а теперь поговорим, моя умница. Подъем! — Помочь ему? — гнусаво улыбнулся Гейдж. — Не порти лак на ботинках, он и сам встанет. Я немного отполз от кровати и, пытаясь встать, провел рукой по окровавленному рту. — Я никогда никому ничего не забываю — медленно процедил он. — И ты не исключение. Ясно? Я лишь мотнул головой, говорить я еще не мог. — Ты нездешний, — продолжал он. — Так чего тебе тут понадобилось? — Я... я жил здесь раньше. — Понятно... А зачем вернулся? — Я в отпуске, а тут проездом. — Дай мне... — начал Гейдж. — Погоди немного. Пока с него хватит... Не мужчина, а какой-то слюнтяй. Ты только посмотри на его рожу, прямо бифштекс какой-то. Он и так смотает отсюда удочки, сразу видно. Ясно, он приехал, чтобы получить подачку от Баннерменов, как другие подонки. Но если будет играть не по правилам, не получит ничего, кроме мордобоя или чего-нибудь похуже. Ты видел, какая у него машина? Сколько ей лет? А одежда? Это же лохмотья! Так что — теперь договоримся, не так ли, ублюдок Баннермен? — Слушайте... С минуты на минуту должен подоспеть Пит, и я надеялся, что он не растеряется. — Никаких «слушайте»! — отрезал Матто. — Умотаешь из города сегодня же вечером, а нет, так мы тебя тут и закопаем. Я попытался ответить, но он кивнул Гейджу, и тот принялся снова обрабатывать меня. На этот раз я даже не почувствовал боли, а просто сразу провалился в темноту — приятную и спокойную. Пришел в себя я оттого, что меня тряс Пит Сальво. Он опоздал на двадцать минут. Я лежал полуголый на полу, а он смывал с меня кровь мокрым полотенцем. Потом взялся махать им надо мной, совсем как на ринге в перерыве между раундами. — Это ты, Пит? — пробормотал я. — Что тут произошло, черт побери? Дверь открыта, а ты валяешься на полу весь в крови. Кто это у тебя побывал? Я с трудом поднялся на ноги и кое-как доплелся до кровати. — Мне нежданно-негаданно нанесли визит эти подонки... — Ну-ну, продолжай! Кто это? Мы их быстро пришпилим. Ты их знаешь? — Да. — Ну так пошли! — Не время, Пит. Он удивленно посмотрел на меня. — Ты что, простишь им это? Я мотнул головой и скривился от боли. — Никогда! — Тогда пошли. Я придержал его за руку. — Немного погодим, старина. Вначале мне надо кое-что сделать, и теперь самое подходящее время. А с этими скотами еще успеем поговорить. — Понятно... Но как ты допустил, что они так тебя отделали? — Я думал, это ты пришел, и открыл дверь. — А, черт! Если бы я не заболтался со своей старухой, приехал бы раньше. — Не будем об этом. В какой-то степени я даже рад, что так получилось. Эти парни рано или поздно захотели бы со мной рассчитаться, не тут, так в другом месте. Но после того, что они мне устроили, я уж точно не успокоюсь. — Я поднял глаза на Пита и широко улыбнулся. — И они узнают, каков он, ублюдок Баннермен! Я ведь ублюдок, не забывай! — Черт побери, я-то знаю, что птенчиком тебя не назовешь! Только я не люблю откладывать дела в долгий ящик. Не понимаю, зачем тебе это нужно? — Все из-за убийства, дружище. Я хочу знать, кто это сделал и почему. Ну а в общем — хватит об этом. Парень по имени Кэт наверняка бессмертен. Сколько раз я попадал в такие переделки! — Много? — Раз семь-восемь. Я принял очень горячий душ, а Пит растер мне тело, чтобы хоть немного убрать кровоподтеки. В результате остались головная боль да кое-где несколько синяков. После этого мы сели по машинам и принялись осуществлять план, в который я уже полностью посвятил Пита. В первую очередь он обещал познакомить меня с миссис Мелонен. Я был старым другом Чака, услышал о его смерти и решил выразить соболезнование вдове. Она жила в маленьком доме на Центральной улице. Перед жилищем был разбит небольшой палисадник, а в гараже стояла уже не новая машина. Все это говорило не о роскоши, но тем не менее свидетельствовало о том, что человек, живший здесь, всячески старался скрасить жене жизнь. На сцене эта женщина выглядела просто феноменально, но повстречаться с ней, когда она сидит, вытянув ноги, в большом мягком кресле, освещенная светом лампы, тоже приятно. Она весьма умело расставила в комнате лампы, и свет очень выгодно подчеркивал ее линии и грудь. Но ее зовущие глаза не могли скрыть того, что меня интересовало. И хотя свет и тени сбрасывали ей несколько лет, морщинки у глаз раскинули сеть и выдавали возраст. Заметна была и некоторая дряблость тела. Но она-то наверняка считала, что выглядит не больше, чем на двадцать и что мужчины валяются у ее ног. Она все еще могла доказать это по ночам в клубе, забывая, что помогают ей профессионализм и свет юпитеров. — Это мой друг Кэт, — представил меня Пит и повторил: — Кэт Кей... — Он специально не представил меня полностью. — Они с Чаком были друзьями, и Кэт хотел бы поговорить с вами. Так что мне, наверное, будет лучше оставить вас одних, тем более, что я уже должен быть в клубе. У вас еще час до выступления, миссис Мелонен... Она отнеслась ко мне весьма доброжелательно. Когда Пит ушел, она переменила позу, закинув ногу на ногу, так, чтобы я оценил ее достоинства. Теперь это стало легче сделать. Когда она наклонилась над столиком, чтобы приготовить коктейли, мне осталось лишь удивляться, как это ее бюстгальтер способен удерживать груди, которые, казалось, готовы были порвать тонкую ткань и вырваться на свободу, чтобы наброситься на меня. И все же я потратил какое-то время, чтобы унять томление и взять себя в руки. Я сел напротив нее и принял предложенный бокал, стараясь выдержать ее взгляд. Одновременно я пытался придать лицу такое выражение, которое подсказало бы ей, кто я такой и возбудило бы любопытство. Наконец я прервал затянувшееся молчание: — Мне очень жаль, что с Чаком такое несчастье. Он был хорошим другом. Мы вместе служили на флоте. Она подняла бокал и сделала жест, напоминающий воздушный поцелуй. — Не стоит теперь вспоминать об этом. — А вам разве не жаль его? — Он был хлюпик. — Ну уж, извините, трудно поверить. — И он сам виноват, что его пришили, не сомневайтесь. — А этот парень, Сандерс... — Слизь! Он бы и мухи не убил. Наверняка наложил в штаны, когда узнал, что полиция взяла его на карандаш. Тремя мощными глотками она опустошила бокал и поставила его на стол. — Выходит, он не такой, как, скажем, Руди Баннермен? — Кто-кто? — Руди... — Ну, сказал тоже! Этот Руди тоже полный нуль, самый настоящий. Сопляк, который раньше времени напялил брюки. Когда все вокруг спокойно и он сам не нервничает, он, может, и ублажит какую-нибудь похотливую гусыню с проворными руками и языком... — она улыбнулась мне свободно и выжидательно. — Ну а вы? Что вы за человек, мистер Кей? — Не знаю, что о себе говорить... Во всяком случае, хлюпиком себя не считаю. — Да ну?! И при этом — друг Чака? У него никогда среди друзей не было настоящих мужчин. — Все его друзья по флоту — настоящие мужчины. Она неожиданно опустила руку, рванула застежку на юбке и та сейчас же раскрылась, окончательно обнажив то, что и так светилось даже в темноте. Она улыбнулась, приоткрыв жадный рот, и откинулась в кресле. Я поднялся. — Благодарю вас за доброту, дорогая. Но я ведь уже сказал вам, что Чак был моим другом. И я считаю, что какое-то время все же стоит повременить. Про себя я подумал, что она сейчас взорвется. В подобных ситуациях женщины обычно так и поступают, а она только хихикнула и вытянула губы трубочкой: — Ты, помнится, говорил, что ты настоящий мужчина, так, что ли? И снова захихикала. — Это смотря что под этим понимать. Быстрым движением она сорвала с себя остатки одежды, бросила ее на пол и улеглась на кушетку, приняв классическую позу с раздвинутыми ногами и не переставая улыбаться. — Только не говори «нет», — с некоторой хрипотцой сказала она и нетерпеливо задвигала бедрами, одновременно пальцами раздвигая «глазок» своего главного богатства. Я медленно повернулся и пошел к выходу. Подойдя к двери, остановился и повернулся. Она не изменила позы и все еще продолжала призывно улыбаться. И прежде чем я подобрал подходящие слова, она опередила меня: — Я все-таки добьюсь, что меня трахнет настоящий мужчина! — Что ж, это не так трудно сделать, — заметил я. Сидя в машине и катя к центру города, я уже кое-что знал. Теперь я ясно представлял мотив убийства. И сейчас передо мной стояла другая задача: как связать все это с Гейджем, Матто, ну и, разумеется, с Баннерменами. И чтобы решить эту задачу, у меня остался только один путь...5
Я обогнул дом и подошел к черному ходу, заметив через окно, что Анни прибирается на кухне. Когда я осторожно постучал в дверь, она подняла голову, отставила грязный стакан и выглянула в темноту. — Кто там? — Это Кэт, Анни. Открой, пожалуйста. Она радостно улыбнулась, отодвинула засов и впустила меня. — Что за фокусы, Кэт? Почему с черного хода? Ты ведь тоже Баннермен! — Разве ты забыла, Анни, что меня и раньше всегда пускали с черного хода? Неужели не помнишь? — Но сейчас-то это совершенно ни к чему! — На этот раз все-таки «к чему». Я хочу поговорить с тобой, а уж потом встретиться с ними. Она поджала губы и отвернулась. — Если не возражаешь... Я всего только служанка... Не стоило бы тебе об этом забывать. Так что, пожалуйста, Кэт... — Что за чепуха, Анни! Ты здесь единственная, самая лучшая пожилая леди, которую я когда-либо знал. Если в не ты и не Анита, они бы вышвырнули меня задолго до того, как я сам собрался уйти. Я прекрасно знаю, что у тебя глаза орла и уши кролика, и в доме нет ни одной замочной скважины или достаточно толстой стены, которые бы стали тебе препятствием. И у тебя есть собственные секреты, как у Баннерменов. И если ты даже рта не раскроешь, сути дела это все равно не изменит. Если секреты не раскрываются с доброй целью, это хорошо и вполне понятно, но сейчас у них скверный душок, и если это дело принесет кому-то горе... — Но ты... ты же можешь сделать так, что будет еще хуже. — Значит, ты знаешь, в чем дело? Она замешкалась на какое-то время, потом посмотрела мне прямо в глаза. — Я... я думаю, будет лучше, если я тебе ничего не скажу. — Конечно, я могу выяснить все по-другому, гораздо более суровым способом, но тогда это доставит кое-кому действительно очень большое горе. Некоторое время она теребила скалку на столе, и наконец на что-то решилась. — Это все из-за Руди, — тихо сказала она. — Это он убил дежурного на стоянке у «Чероки-клуба». — Что!? — Да, — кивнула Анна. — Он тогда был пьян, а когда он пьян, то не терпит, чтобы ему перечили. Когда он вышел из клуба и пошел к машине, дежурный решил, что он слишком пьян, чтобы садиться за руль, и машину ему не выдал. Тогда Руди вернулся в клуб, раздобыл нож и... и ударил дежурного. Я посмотрел на нее со значением и спросил: — А ты откуда все это знаешь? — От тех двоих... Они тоже были там. Вернее, только что отъехали. Картина начинала проясняться. — И теперь они шантажируют его этим ножом с его отпечатками, так? — Да... — А что Руди? Она печально покивала. — Вообще ничего не говорит, и как будто ничего не помнит. Руди был слишком пьян, чтобы хоть что-то запомнить. — А эта парочка, скорее всего, хочет деньги за молчание? — Да, наверное... Я тоже так думаю, но точно сказать не могу. — Сейчас есть кто-нибудь дома? — Да, все ждут Вэнса, а те двое только что уехали. Я поднялся, пожал ей руку, попросил особо не расстраиваться и вышел из кухни. Пройдя через холл, я распахнул дверь и увидел все семейство. У них был такой вид, точно они с минуты на минуту ждали взрыва. Мое появление оказалось совершенно неожиданным. Дядя Майлс судорожно вцепился в подлокотники и страшно побледнел. Руди, расхаживавший по комнате с руками за спиной, резко остановился и, пытаясь казаться безразличным, вцепился в кресло, на котором сидел Тэдди. И только Анита, казалось, была рада мне. Но в ее улыбке сквозило беспокойство. И все-таки она спокойно встала с дивана и пошла мне навстречу. Наверное, я правильно прочитал ее мысли. Мне показалось, что она хочет увести меня отсюда до того, как я открою рот. Ну нет! Даже она не помешает моим планам. Я взял ее под руку и провел к письменному столу, за которым восседал дядя Майлс, по-прежнему вытаращив глаза. Я прекрасно понимал: у присутствующих есть что сказать, но никто не решается начать первым. Я пристально посмотрел на своего братца Руди и объявил: — Я слышал, тебя обвиняют в убийстве, милый кузен. Эти слова ударили их, как молния. Послышалось какое-то сопение и свист в чьей-то груди, и все как по команде вздрогнули, когда до них дошло, что я сказал. И только Анита крепко сжала мою руку и опустила глаза. — С чего... с чего это ты взял?.. — наконец выдавил дядя Майлс. Не поворачиваясь, я ответил через плечо: — Только не волнуйтесь, дядюшка. Я просто прислушиваюсь к тому, что говорят в городе. А кроме того, я своими глазами видел здесь Гейджа и Матто, а зная этих ублюдков, мне оставалось только умножить два на два и получить результат. Уверен, что он вполне правильный. Во всяком случае, судя по физиономии Руди, он здорово влип, и я даже немного рад этому... Очень хочется разобраться во всем этом, но только для того, чтобы унизить вас всех. Не только Руди, а и вас, дядя, и тебя, Тэдди... Вам все равно не ходить тут больше с задранным носом. После всей этой истории над вами будут смеяться, а если им еще удастся припугнуть моего брата, убийцу, то всем Баннерменам придется очень не сладко. Руди совершенно растерялся. Дядя сделался похож на тень, и в его груди что-то подозрительно заклокотало. — А как же я, Кэт? — спросила Анита. — Ты же собираешься стать миссис Колби, дорогая, так что к тебе это не будет относиться. — А ты не думал, что он после этого не возьмет меня? — Откуда мне знать? — Может, и не откажется. Он всегда помогал мне, но... — Что «но»? Анита посмотрела на отца, молча спрашивая разрешения ответить, и наконец решилась. — Он и так уже пытался утрясти все с этими двоими... Он и угрожал, и пытался по-хорошему, но пока ничего не добился. Они... Им нужны большие деньги. — Сколько? Тут Руди не выдержал и визгливо закричал: — Анита! Уж не хочешь ли ты... — Заткнись, Руди, — приказал я. Он послушался. — Давай дальше, Анита. — Они хотят... они хотят миллион. Я присвистнул. — Так, так... И это, конечно, пробьет огромную дыру в семейном бюджете Баннерменов. Ну и что вы собираетесь делать? Вместо ответа они молча переглянулись. Я усмехнулся. Наконец дядя сказал: — Мы отлично понимаем, что... во всяком случае... одним словом, тебя это не касается... — А в итоге получится, — я посмотрел прямо ему в глаза, — в итоге получится, что Руди соскользнет с крючка, и полицию заинтересует Сандерс. Он уже сидел и у него были причины убить Мелонена. И алиби у него нет, и когда ему сказали про убийство, он реагировал весьма своеобразно. Орудие же убийства, судя по всему, так и не нашли. А суд считает эту историю из ряда вон выходящей и наверняка присудит парню электрический стул. Как же тогда будут чувствовать себя Баннермены, зная, что один из них виновен в смерти двух человек и живет себе среди них? Руди стало совсем плохо. Он громко застонал, схватился за живот и выскочил из библиотеки. — Зачем ты это все говоришь... — начал было Майлс, но замолчал. Я выпрямился и осмотрел присутствующих. — Сам не знаю... Но я уверен, что над вашими головами висит топор. Вы всегда издевались надо мной, а я был тогда слишком маленьким и беспомощным, чтобы постоять за себя. Так что теперь можете рассчитывать на кое-какие шуточки и от меня. — О, Кэт... — глаза Аниты наполнились слезами. Она поочередно оглядела родственников. — Не надо мстить, Кэт... пожалуйста... Они... так ничтожны... что недостойны... мести... — Не беспокойся, дорогая. Может быть, у меня получится как-то повлиять на их характеры. Может, Руди поймет, что надо быть честным до конца и сам выйдет из этого дела. Но при взгляде на вернувшегося Руди я понял, что он расценил мои слова как злую шутку. Руди ни в чем не собирался исповедоваться. У меня на языке вертелось еще кое-что приятное для их уха, но мне помешал Вэнс Колби. Он вошел в библиотеку как хозяин. Мгновенно оценив ситуацию, он повернулся к Аните и укоризненно спросил: — Вы что, рассказали ему?.. Анита выпустила мою руку. — Он узнал без нашей помощи. Тогда Вэнс обратился ко мне: — Могу ли я спросить, почему вас так заинтересовала эта история? — Если вы желаете нарваться на зуботычину, милейший, то лучшего вопроса вам не придумать. Жесткая улыбка и странный блеск его глаз придавали сцене довольно пикантный вид. Само собой разумеется, он сразу пошел на меня, совершенно не скрывая намерений. — Значит, лучшего вопроса я придумать не мог? Я не стал отвечать и ждать, пока он начнет действовать. Я просто хорошенько двинул его в зубы, да так, что поранил кулак. Вэнс отлетел к кушетке. Вероятно, он относился к числу тех, кто слишком много часов проводит в спортзале и успел забыть про прямой добротный удар по морде. Таких людей я встречал, и не так уж редко. — Имейте в виду: в следующий раз я вас пристрелю, мистер Колби. Я откинул полу пиджака, чтобы показать ему, что висит у меня под мышкой. Он ничего не ответил. Прижав руку к разбитому лицу, он пытался подняться. — Может быть, ты поможешь ему, Анита? — Нет! — решительно ответила она. — Я знаю, что он собирался сделать. И раньше было видно, на что он способен, так что, я думаю, ему такой урок на пользу. А встанет он и сам. Я наклонился и по-рыцарски поцеловал ее в лоб. — Спасибо, Анита. Потом взял ее под руку и вместе с ней вышел из библиотеки. У входа я сказал: — Было бы лучше просто припугнуть их, чем наводить такой беспорядок, но как бы там ни было, а ты не должна быть втянута в историю с убийством. Дело Мелонена еще далеко не закрыто, и срока давности не будет. Но есть тут что-то неясное, и я выясню, что именно. Кроме того, мне нужна твоя помощь. — Чем помочь, Кэт? — Рассказывай мне обо всем, что они будут делать. Ну так как, договорились? — Договорились, дорогой... — она испугалась нечаянного слова, но потом мило улыбнулась. Протянув руки, она приложила ладони к моим щекам. — Я верю тебе... — И все будет хорошо, дорогая, уверяю тебя. Я поцеловал ее в губы и кончик носа, но этого оказалось недостаточно. На какое-то мгновение Анита снова очутилась в моих объятиях, и для нас не существовало больше ничего и никого. Я понимал, что причиняю ей боль, и потому почти сразу разжал руки, чувствуя, как неистово колотятся наши сердца. — Я хочу тебя... прямо сейчас... здесь... Мы созданы друг для друга... — прошептал я. — Да... созданы... но этого никогда не будет... хотя и мне этого хочется... нельзя... Я отстранился от нее и пошел к машине, оставив ее на пороге. Еще долго я чувствовал горький осадок. В отеле я сказал дежурному, что поживу тут еще некоторое время, оплатил счет и закрылся в номере. Заперев дверь на двойной засов, я сунул револьвер под подушку, принял душ и лег на кровать, включив предварительно радио, по которому передавали концерт классической музыки. Гейдж и Матто... Они приехали в город вместе с «кассиром», который привез сто тысяч долларов. Операция была довольно важной, раз в ней участвовал сам Матто. Счастливый случай сделал эту парочку свидетелями убийства, и это обещало им сумму в десять раз больше. Но только если шантаж будет успешным. Когда по радио начали передавать последние известия, я прислушался и первое, что услышал, было сообщение: Джой Сандерс, основной подозреваемый в убийстве Чака Мелонена, обнаружен в штате Вашингтон и уже предприняты необходимые меры к тому, чтобы власти штата выдали его.6
Все утренние газеты писали об убийстве Мелонена. Говорилось, что вина Сандерса все равно что доказана и он признается на первом же предварительном допросе. Убийство расписывалось в деталях, и все требовали скорейшего суда. Правда, на одной из внутренних страниц какой-то журналист пытался воззвать к законности и критиковал полицию за халатное отношение к такому серьезному делу. Но город уже был подготовлен. После завтрака я два часа ездил по району, осматривал участки, которые предлагал мне Саймон Хейли и делал краткие записи в блокноте, чтобы показать себя сведущим в этих вопросах, когда буду говорить с ним. Около его конторы я был в самом начале одиннадцатого, так что рабочий день Хейли только начался. Ради сделки Саймон был готов отложить все другие дела. Он провел меня в кабинет и предупредил секретаршу, чтобы нас не беспокоили. — Ну, мистер Баннермен, как вам участки? — Подходят мне только два. Бывшее владение Уитворда и участок Хилла... Правда, оба они страдают одним существенным недостатком... — Как вы об этом узнали? — спросил он, не скрывая удивления. — Раз вы спрашиваете, значит, вы и сами об этом знали. Но я отвечу. Профессия обзывает. — Да, я знал об этом, но не думал, что этот недостаток покажется вам существенным... Ладно, в таком случае найдем для вас что-нибудь более подходящее. — У меня есть кое-какие соображения на этот счет. — Да? — Дело вот в чем. Любая сделка или купчая обязательно вызовет отклик в печати, а я бы хотел до поры до времени обойтись без этого. Поэтому мне надо, чтобы вы сами приняли непосредственное участие в этом деле и постарались сделать так, чтобы участки находились или в непосредственной близости от предполагаемого нового города, который основывает мой будущий зять, или даже в районе застройки. — Но, мистер Баннермен... — Для моих целей это было бы в самый раз. Там будут современные красивые дома, может, появится легкая промышленность, будут шоссе — некоторые пройдут рядом с заводами Томпсона, потом туда могут протянуть железную дорогу. Так что доходы от города будут гораздо больше, чем от казино. — Но... — Нет, мистер Хейли. Если мои условия вас не устраивают, постараюсь найти другого маклера. Ему нечего было сказать. Он передернул плечами и глотнул кофе. — Ладно! Я выясню, как далеко там зашло дело и что-нибудь попробую. Но если это будет невозможно... — ...тогда мне придется думать о других участках, — закончил я. — Сколько вам потребуется времени? Он взглянул на настольные часы. — Если все пойдет гладко... в любом случае к вечеру буду знать. Я поднялся и взял шляпу. — Ну вот и хорошо. Я загляну попозже. — Буду ждать, мистер Баннермен, — сказал он, делая ударение на фамилии. Хэнк Фитерс приходил на работу около девяти часов. Остановившись перед редакцией, я высунулся из машины и начал махать рукой, привлекая его внимание. Он быстро выскочил из здания и уже через секунду сидел на заднем сидении. — Что-нибудь выяснили? — спросил я. — Да, собственно, не знаю. Во всяком случае, я разузнал о людях, живущих неподалеку. Один наш сотрудник живет в двух шагах оттуда и у него весьма болтливая жена. Одним словом, кое-что я выяснил и на некоторые вопросы могу ответить. — А сведения надежны или просто сплетни? — Какая разница? Достоверно то, что жена Мелонена никогда не отличалась особой щепетильностью в поведении и развлекалась на манер мадам Помпадур. У нее слабый низ и много, очень много поклонников... — А можно выделить кого-то? — Только не торопись, малыш, — он улыбнулся и приподнял руки. — Дважды к ней подъезжал Руди Баннермен, и оба раза у него ничего не вышло. Однажды, например, видели, как они вместе загорали. Разумеется, Руди млел в ее обществе, но успевал-таки сматываться до появления грозного супруга. — Повезло ему! — Сандерс, которого подозревают, тоже не один раз пытался сблизиться с этой любвеобильной дамочкой и даже наносил ей визиты. Их два раза видели в баре рядом с домом Мелоненов. Этого вполне достаточно, чтобы повесить убийство на него. — Что они и делают. — Но кроме этого есть еще кое-что. Интересные детали из двух надежных источников. Один — пожилая леди, которая часто гуляет вечерами, другой — жена другого нашего сотрудника. Она, как ни странно, страдает бессонницей. Они в один голос утверждают, что к миссис Мелонен заглядывал и постоянный визитер, пока ее супруг был на ночном дежурстве в клубе. — Есть словесный портрет? — Довольно неопределенный... На нем всегда были пиджак и куртка, шляпа на голове и шел он всегда уверенно. Обычно он подъезжал к дому на машине в одно и то же время. Она садилась к нему и они уезжали. — А машину не приметили? — Ты что, серьезно думаешь, что старая мымра может в темноте определить марку машины или точно описать, как она выглядит? Говорят, машина была темного цвета. Обе считают, что это был Сандерс. — Великолепно! А вы сами что думаете? Хэнк пожал плечами и хмуро сказал: — Парень был худощав... Сандерс тоже, а Руди Баннермен, наоборот, плотный и коренастый. Во всяком случае, на него не похоже. Что еще? — Потом. Сначала я все как следует переварю. Хэнк открыл дверцу и выскочил на тротуар. Потом, видимо, только что вспомнив, сказал: — Кстати! Я видел человека, который очень хотел встретиться с тобой. Это хороший друг твоего отца. — Кто именно? — Некто Джордж Н. Уилкинсон, адвокат. — Уилкинсон! Черт возьми, ему же наверняка за девяносто! — Девяносто три, но держится молодцом. Я сказал ему, что ты вернулся, и он захотел обязательно повидать тебя. Он многое помнит и может оказаться полезным. Они с твоим отцом были страстными рыбаками и большими друзьями. — Обязательно встречусь с ним до отъезда. Да, кстати, вы не знаете кого-нибудь из полиции, кому можно полностью доверять? Я имею в виду полицейского с безупречной репутацией. — Попробую навестить его и поговорить с ним — я имею в виду с лейтенантом Граверсом — а ты позже заедешь к нему. Я покатался по городу, вернулся в центр, нашел полицейское управление и спросил лейтенанта Граверса. Дежурный сержант перекинулся с кем-то парой фраз по телефону и объяснил мне, как пройти. Для своего звания лейтенант был довольно молодым, но у него определенно были качества настоящего офицера. Суровый, когда нужно, всегда решительный и умный, и всегда скептически настроенный. Когда я вошел, он окинул меня внимательным настороженным взглядом, но пригласил сесть и пожал руку. Я подумал, что если бы не оставил в машине свой сорок пятый, он наверняка заставил бы меня положить его на стол, а потом бы начал разговор. Если мое имя и произвело на него какое-то впечатление, он не дал мне этого почувствовать. — Вы имеете какое-нибудь отношение к местным Баннерменам? — спросил он, вытаскивая пачку сигарет. Я кивнул. — Именно какое-нибудь. Они называют меня «ублюдок Баннермен», — он быстро вскинул глаза. — Я принадлежу к этому семейству, но родился вне брака и все такое прочее... Он закурил. — Да, я кое-что слышал об этой истории. Ну а я чем могу помочь вам? — В вашем городе находятся два негодяя из Чикаго. Одного зовут Гейдж, другого Матто. Лейтенант Граверс некоторое время молча рассматривал меня, качаясь на стуле, а потом сказал: — Мне известно, что эти люди здесь, а вот как это узнали вы, мистер Баннермен? Я невольно усмехнулся. — Мне доводилось встречаться с ними в Чикаго во время одного дела. Тогда они были представителями «синдиката». Оба уже достаточно зарекомендовали себя, и я думаю, мое сообщение вас заинтересует. — Так-так... — он глубоко затянулся. — О, я высоко ценю ваш гражданский поступок, но, к сожалению, пока мы ничего не можем предпринять против вышеназванных лиц. Или, может, у вас есть какие-нибудь основания для жалобы на них? — Нет, но с тех пор, как я решил обосноваться здесь, я не хочу, чтобы здесь свободно разгуливали люди из этого чертового «синдиката» и вдобавок вмешивались в мои дела. — Об этом можете не беспокоиться, мистер Баннермен. К несчастью, в тех штатах, где разрешены азартные игры, волей-неволей наблюдается приток людей со стороны. В данном случае Матто действует на вполне законном основании и официально оформляет лицензию, хотя и не указывает точного района деятельности. Но, зная местные законы, я почти уверен, что он не станет без особой надобности обходить закон и постарается не ссориться с ним. — Благодарю, лейтенант, — я встал. — Очень приятно было узнать, что все мы надежно застрахованы от нападок уголовных элементов. Неизвестно почему, Граверс одарил меня каким-то странным взглядом, прищурился, и по его лицу расплылась широкая улыбка. — Благодарю за комплимент, мистер «ублюдок Баннермен». Я улыбнулся в ответ, махнул рукой и вышел. Через пятнадцать минут я остановился у конторы Баннерменов на Майн-стрит и вошел в лифт, чтобы подняться в кабинет Руди. Секретарша в приемной извинилась и сказала, что мистер Баннермен не велел никого пускать без особого разрешения. Пришлось сообщить, что я Кэт Баннермен. Она удивленно посмотрела на меня и в конце концов сказала, что я могу пройти. У моего круглолицего брата был весьма маленький кабинет. Письменный стол красного дерева, антикварная мебель и изящный бар. От всего здесь так и несло богатством и самодовольством. В углу стояли палки для гольфа, над мягкимдиваном висели книжные полки и в довершение всего в стенной нише — стереоприемник с телевизором. А хозяин всего этого, Руди Баннермен, лежал на диване с полотенцем на голове. Когда я вошел, он отбросил полотенце и со страхом уставился на меня. — Привет, братец, — сказал я, придвигая к дивану стул и садясь. — Я вижу, ты удивлен? Или ты просто задумался о том, о чем обычно думают все убийцы? Думаешь выкрутиться, подсунув полиции Джо Сандерса? — Кэт... — он нервно облизнул пересохшие губы. — Я тебе сейчас кое-что расскажу, братец, но вначале хотел бы услышать ответы на некоторые вопросы, и советую не глупить. Мы ведь давно не дети... Иначе тебе придется изображать отбивную, и я постараюсь, чтобы это у тебя получилось. Он ничего не ответил. Снова опустившись на диван, Руди потянулся за полотенцем. — У тебя в комнате фотография миссис Мелонен. Где ты ее взял? — С выставки в клубе. — А зачем она тебе, мой дорогой импотент? Руди привстал с мертвенно-бледным лицом. — Я этого так не оставлю! Я позвоню в полицию и... — Что ж, давай! У Руди был такой вид, будто на него свалилась тонна навоза. Он начал медленно подниматься, но вдруг захлюпал носом и упал обратно на диван. — Я задал тебе вопрос. Если ты предпочитаешь обратиться в полицию, то это, конечно, твое дело, но и там тебе его зададут. — Она... она очень красивая женщина. — Ты часто видел ее? — Она не хотела видеть меня. Я — Баннермен, а такие, как она... — Ты часто с ней встречался? — Всего раз или два, и она мне не понравилась. — Странно... Почему? — Ей не надо было говорить некоторых вещей... — Как ты убил его, Руди? Его голова дернулась и откинулась к стене. — Я... я не помню... я был сильно пьян... и мне было плохо... — А когда они дали о себе знать? — Кто? — Гейдж и Матто. Когда они предложили тебе сделку? — Дня через два. Они... они пришли к отцу... Вэнс тоже узнал об этом. Мы ничего не смогли сделать. Совершенно ничего, — его голос перешел в шепот. — И когда им нужны деньги? Он все еще лежал на боку и не мог смотреть мне в глаза, как бы стыдясь. — В субботу, — пролепетал Руди. Через три дня... Но для того, чтобы собрать миллион, нужны время и энергия, а этот слюнтяй мог только хныкать. К тому же все операции по превращению недвижимости в наличные должны быть сделаны как можно незаметнее. В те дни налогов и бумажной волокиты положить миллион в карман гангстеров было так же трудно, как и избавиться от этих гангстеров. — Кто сейчас занимается этим? — Все делает Вэнс... — Почему именно он? — Отец... отец плохо себя чувствует... Он через адвоката передал все полномочия Вэнсу. Я встал и пошел к двери. Услышав, что я ухожу, Руди повернулся ко мне. В его голосе явственно послышались трагические нотки: — Что ты собираешься делать, Кэт? — Еще не знаю. Возможно, буду со стороны наблюдать, как закончится твоя карьера. Пит Сальво жил в том же самом доме, где родился. Сначала я увидел какого-то мальчика, залезшего в машину, потом еще нескольких ребятишек школьного возраста, работавших на цветочных клумбах. Остальные находились в доме, а сам Пит помогал ребятам работать и ухитрялся одновременно спорить с женой. Но он не заставил себя ждать. Для семьи Сальво визит Баннермена наверняка был событием из ряда вон выходящим, и когда он представил меня жене, она сразу исчезла в спальне и скоро появилась нарядно одетая. Пит пригласил меня выпить чашку кофе, а его жена ухаживала за мной, словно я был бароном или владельцем богатого поместья. Пит сказал ей, что я из рода Баннерменов, но, к счастью, не упомянул, что я «ублюдок». — У тебя есть какие-нибудь надежные контакты в городе? — спросил я. — В каком смысле? — Сюда из Чикаго приехали два типа. Я хотел бы знать, где они остановились. Я описал ему Гейджа и Матто. — Надо было бы раньше, — заметил он. — Да, но так получилось. — Ладно. Мне только сказать кое-кому пару слов, и их сразу найдут. Это те, что избили тебя в отеле? — Да. — Я так и подумал, потому что очень удивился, что они оставили тебя в живых. Можно было и раньше с ними разделаться. — Были причины подождать, Пит. — Ясно. А теперь — что ты с ними сделаешь теперь? — Пока только хочу выяснить, где они. Остальное — моя забота. — Черт бы тебя побрал, Кэт! Если они замешаны в историю с Чаком, я тоже хочу принять участие. — Что ж, тебе, скорее всего, не придется лениться, старина. Мне понадобится твоя помощь. — Звякни через пару часиков, я к тому времени постараюсь что-нибудь выяснить. Идет? — Идет. Саймон Хейли, наверное, был бизнесменом еще в утробе матери. Он ждал меня с фотографиями, которые сумел собрать и со всей нужной мне информацией. Он усадил меня в кресло и начал показывать свои сокровища, не забывая подчеркивать, каких усилий это ему стоило. — Выкладываю вам все, мистер Баннермен, но боюсь, что время уже упущено. Вэнс Колби за девяносто тысяч получил право выбора участков. Оно действует три месяца, а сами участки стоят около четверти миллиона. А если приплюсовать все, что на них находится, то и все полмиллиона. Не могу сказать, действует ли он сам по себе, или за ним стоит кто-то еще. Но зная, как он работал раньше и вообще зная его, могу сказать, что он никогда не действовал с таким размахом. Вы понимаете, что я имею в виду? — В какой-то степени да. Значит, на эти участки мне рассчитывать не приходится, так? — Бесспорно. Но деньги часто меняют хозяина, а сроки выбора могут быть просрочены. И все-таки боюсь, что вам придется поискать что-нибудь другое. Я сдвинул шляпу на затылок и провел рукой по лбу. — Наверное, вы правы. Придется завтра еще разок поездить по району и присмотреть что-нибудь подходящее. Сожалею, что доставил вам столько хлопот. — О каких хлопотах речь, мистер Баннермен? Можете не торопиться, и если вам понадобится моя помощь — звоните. — Благодарю вас, мистер Хейли. Так я и поступлю, не сомневайтесь. Выйдя из конторы, я отыскал за углом телефонную будку и позвонил в поместье. Трубку сняла Анни. Я попросил ее позвать Аниту, и вскоре услышал ее голос: — Алло? — Это я, Кэт, дорогая. — Ты откуда? — Из города. Что новенького? Ответ был почти шепотом. — Дядя Майлс у себя в кабинете вместе с Тэдди. У них сегодня побывало много народу, и они не хотят, чтобы я куда-нибудь отлучалась. Один из тех тоже здесь. — Тот, что постарше? Матто? — Да, тот самый... — и спросила еще тише: — Кэт, что с нами теперь будет? — Не знаю, но неприятностей будет куча. Где Вэнс? — Только что уехал. Это... было ужасно. Они не хотят идти ни на какие уступки. Хотят получить всю сумму и... — Не надо так расстраиваться, Анита. — Я слышала, что... что... что Матто сказал Вэнсу, что если он будет артачиться, не обойдется без жертв. Это ужасно, Кэт... Пожалуйста, помоги нам... пожалуйста. Вэнс сделал все, что мог. Он уже превратил в деньги почти всю свою недвижимость, чтобы помочь отцу... И я ужасно боюсь, Кэт. — Спокойнее, спокойнее, Анита. У меня уже кое-что появилось. Потерпи немного. — Я больше не могу, Кэт... О, Кэт, сделай же что-нибудь! Пожалуйста! — Я стараюсь, дорогая. Обязательно сделаю! Я повесил трубку и некоторое время смотрел на телефон. На карту было поставлено слишком много. Я позвонил на побережье и, связавшись с Марти Синклером, передал ему некоторые сведения и проинструктировал с тем, чтобы он потом заехал ко мне в отель. Если же у него не получится, я позвоню ему завтра утром. Потом я вернулся к себе. Оставив машину у входа, я открыл дверь номера, вошел и включил свет... Она лежала на моей постели в чем мать родила и в такой безмятежной позе, словно была у себя в спальне. В ее пальцах дымилась сигарета. — Как вы сюда попали, миссис Мелонен? — Прилетела на крыльях любви, а по правде, я наврала дежурному, что я ваша любимая жена, — она подняла руку в кольцах. — И достаточно ему было увидеть это, как он сразу почувствовал ко мне доверие и уважение... А как насчет вас? — Что ж, кольца красивые. Но вы, похоже, недолго носили траур по мужу. — Зачем вспоминать всякие мелочи, мистер Баннермен? Я удивленно посмотрел на нее и она это заметила. — Да-да, Кэт Баннермен, — подтвердила она. — И дежурный внизу так же сказал. А вы, когда были у меня, говорили, что вы настоящий мужчина. Правда, вы вовсе не служили с Чаком на флоте. — Не служил. — Получается, в прошлый раз просто хотели видеть меня? — Вы просто ясновидящая! — А зачем? — Да так... — И все-таки? — Я хочу знать, за что убили вашего мужа. А прекраснейшая нимфа — довольно веский мотив. На такое может пойти и импотент. Еще я хотел узнать, насколько вы знаете Руди Баннермена. — Я уже отвечала на этот вопрос. — У меня есть еще один! — резко оборвал я. — Вас неоднократно видели с каким-то мужчиной, но не с Руди и не с Сандерсом. Кто это? — Помилуйте, мистер Баннермен, у меня их так много... я имею в виду мужчин. — Но именно с этим человеком вас видели в последнее время чаще всего. Миссис Мелонен, видимо, никогда не разменивалась на мелочи. Она поджала губы, секунду молчала и наконец призналась: — Это Артур Сирс. Я любила его. — Чем он вас так очаровал? — Красавец, с деньгами, с роскошным «бьюиком» и к тому же умеет обходиться с женщинами. Он тоже любил меня, — она улыбнулась и грациозно вытянулась. — Он пытался заставить меня бросить Чака и уехать с ним. Он обещал боготворить меня, да так оно, наверное, и было бы. Обожаю, когда ради меня мужчины готовы на все. — Почему же не уехали? — Чтобы Чак меня прикончил из ревности? К тому же у Сирса было не так много денег, а если я захочу уйти с кем-нибудь, то это должен быть мужчина высшего класса. Вы понимаете, о чем я? Я прошелся по комнате и сел в кресло, а миссис Мелонен снова потянулась и соблазнительно растянулась на кровати, внимательно наблюдая за мной. — Почему вы сегодня не на работе? — осведомился я. — Потому что решила дождаться вас. Пит сказал мне, где вы остановились, а я еще в первый раз решила, что вы будете моим. — А вам не приходило в голову, что я могу просто выбросить вас из комнаты в голом виде? — Ты этого не сделаешь! — Почему? — Потому что ты тоже хочешь меня. Только поэтому... — она призывно вытянула руки. — Иди ко мне, настоящий мужчина! Я не хотел этого делать, но искушение оказалось сильнее меня. Мысленно отпустив себе грехи, я подошел к кровати и наклонился над ней. — Прикоснись к моей груди, и ты услышишь мое сердце в своей ладони. Поцелуй меня, и ты поймешь, в чем радость жизни, милый! Я взглянул на нее и вздрогнул от захлестнувшего меня желания. Ее вид приятно щекотал нервы. Моя рука погладила ее грудь, плавно соскользнула на живот. Ноги сразу разошлись и рука угодила в пушистый приют любви. Я приник взглядом к узкой плотной щели с розовыми пухлыми губками и с ужасом понял, что пути назад нет. И, потеряв остатки самообладания, я в диком исступлении мял нежную грудь соблазнительницы, ощущая ее трепет под моими грубыми ласками. Невыносимое наслаждение обрушилось на меня и утопило в жгучем водовороте удовольствия. Да, это была настоящая женщина! Как спелый плод и пышущая страстью... И я уже был рядом с ней и никак не мог утолить жажду любви. Мне понадобилось очень мало времени, чтобы понять, почему эта женщина возбуждала дикие и безумные желания у мужчин — даже у такой размазни, как Руди Баннермен.7
Я встал еще до того, как она проснулась. Приняв душ, я оставил записку, в которой написал, чтобы она ехала домой и что мы встретимся позже. Вышел на улицу и позвонил Питу Сальво. Этому парню действительно не потребовалось много времени, чтобы отыскать Гейджа и Матто. Оба они остановились в «Апельсиновом Доме» на Майн-стрит и весь вчерашний вечер провели в «Чероки-клубе», расхаживая по залу и рассматривая посетителей. Часам к двум Гейдж здорово нагрузился и Матто вывел его из клуба. Пит думает, что они просто вышли проветриться. В ресторане я узнал самые свежие новости. Джо Сандерса под конвоем везли обратно в Калвер-сити, и уже назначена дата судебного разбирательства. Да, время не ждет! Когда я пришел к Хэнку Фитерсу, тот был еще в постели. И разбудить его оказалось делом совсем не легким. Наконец он выполз из-под одеяла, чертыхаясь и проклиная все на свете. Я сам сварил ему кофе и после двух чашек горячего напитка он быстро превратился в нормального человека. Вообще у него было скверное настроение, потому что он провел несколько часов с лейтенантом Граверсом, но тот не сказал ему ничего определенного, кроме того, что хорошо относится к моему отцу. Вот, собственно, и все. Но я не собирался выкладывать перед лейтенантом все карты и Хэнк это знал. — Ты уже, конечно, побывал в центре, сынок? — А что, в это время там можно узнать что-то интересное? — Конечно! Там всегда можно кого-нибудь найти. Когда в городе появляется кто-нибудь из Баннерменов, все начинают юлить вокруг него. Ты чем-то больно уколол лейтенанта Граверса, когда указал ему на тех типов, и он мгновенно загорелся этим делом. Ты знаешь его суть? — Надеюсь узнать от вас. — Шесть лет назад «синдикат» попытался захватить влияние в нашем городе. Он даже укрепился кое-где, но штату удалось таки от него избавиться. А сейчас они снова хотят повторить маневр. Матто отправили сюда резидентом, и даже если наши законники знают, что он связан с людьми из Чикаго, они не могут этого доказать и что-нибудь сделать. У него за спиной определенно какая-то сила и он уверенно движется к вершинам... Так что, сынок, наш город ждут большие неприятности. — Хорошенькую историю вы мне рассказали! Ну а что относительно того дела? — Баннерменов? — Именно. — Я ведь репортер, сынок. Если кто нарушает закон, я рассказываю об этом в газете. Что ты собираешься делать? — Как можно скорее вмешаться в дело Сандерса. Устроить что-то вроде суда, только с политической точки зрения. Получить поддержку полиции, газет и потребовать полного и тщательного следствия, а если будет нужно, то и отсрочки суда. Но если в этом деле не все в порядке, они все равно получат присяжных на свою сторону без того, чтобы в городе поползли слухи... Вы мне поможете? — Само собой... Правда, сомневаюсь, что у меня получится. К тому же мне скоро на пенсию. — Может, хоть попробуете? — Ты втягиваешь меня в опасную авантюру, сынок. — Разве вся наша жизнь не опасная авантюра? Пит Сальво впустил меня в клуб, когда там еще никого не было. Мы прошли на кухню. Там Пит несколько минут рылся в ящиках с ножами, вытаскивая их один за другим, пока передо мной не очутился весь набор. Большинство ножей было обычной формы, но один привлек мое внимание. Я тщательно осмотрел его и положил во внутренний карман. — Что ты с ним будешь делать? — поинтересовался Пит. — Передам полицейскому врачу, который осматривал труп. — Но ведь он сказал, что рана от стилета. — А ты взгляни на него внимательнее, Пит. У каждого из них свой номер, и этим можно нанести такую же по форме рану. Убийца вполне мог и не выбрасывать нож, а просто положить туда, где он его взял. Во всяком случае полиция будет обязана проверить и это оружие. — Логично, — согласился Пит. Поскольку я был Баннерменом, доктор Энтони Уэмбер согласился провести срочную экспертизу. Сам он довольно скептически отнесся к моему предположению, но вынужден был признать, что этим ножом можно нанести рану, от которой погиб Чак Мелонен. Он не был полностью уверен в этом, поскольку рана на груди Чака была не совсем правильной формы, но провести экспертизу согласился. Для этого надо было сравнить глубину раны с длиной ножа и определить, мог ли нож такой формы убить человека. Острыми гранями нож напоминал стилет. После внимательного осмотра доктор пришел к предварительному заключению, что его грани имеют такую же форму, что и форма раны, но все это было лишь предположением. Наконец доктор сказал, что поверит более тщательно, чтобы убедиться на все сто процентов, и при первом удобном случае известит меня. Меня или в крайнем случае кого-нибудь из Баннерменов. Когда мы с Питом вышли от доктора, настало время сделать еще кое-что. Пит знал, что именно, и потому загадочно улыбался, когда мы подъезжали к «Апельсиновому Дому». Он подозвал прыщавого мальчишку в форме отеля и узнал к него все необходимое. Поднявшись по лестнице, я постучал в дверь, а Пит встал так, чтобы его не было видно. Дверь открыл Гейдж. Он нисколько не испугался, потому что в руке держал пистолет. Он только сказал: — Смотри-ка, Карл, кто к нам пожаловал. Этот слюнтяй снова напрашивается, чтобы ему дали в морду. Матто оторвался от газеты, положил ее на стол и поднялся с нехорошей ухмылкой на гнусной физиономии. — Тебе что, мало одного урока, пидор? — Я уже предупреждал, чтобы вы были вежливее, — сказал я и взглянул в его сторону. — Стой! — заорал Гейдж и встал за моей спиной, направив пистолет на меня. Я специально встал так, чтобы они оказались спиной к двери, так что эти подонки даже не услышали, как вошел Пит. Они не подозревали о нем, пока он не трахнул их головами, да так, что они грохнулись на пол и выбыли из обращения не меньше, чем на час. Мне потребовалось много времени, чтобы перетряхнуть их каморку, но, кроме трех револьверов тридцать восьмого калибра, патронов к ним да четырех тысяч двухсот долларов, мы не нашли ничего достойного внимания. Первым открыл глаза Гейдж. Заметив Пита, склонившегося над ним, он попробовал сделать вид, будто все еще без сознания. Но это не прошло. Пит схватил его за ноги и поднял над полом. Я еще никогда не видел такого страха в глазах человека, как у Гейджа в этот момент. — Посади его в кресло, Пит, — попросил я. — У нас есть для него кое-что особенное. — Можно, я покажу мой коронный удар? После него сразу начинают искать стоматолога, — умоляюще сказал Пит. — Побереги для второго. Я думаю, этот и так заговорит. Пит небрежно протащил Гейджа через комнату и бросил в кресло с подлокотниками. Тот трясся от страха, так как гадал, что это такое «особенное» его ждет. Он понял, что сейчас играет не он, а другие. С Карлом Матто оказалось намного труднее. Он тоже проделал путь до кресла, но разразился при этом отборной руганью. Питу пришлось потрудиться над ним, и я не вмешивался. Когда по его подбородку текла кровь, а глаза почти закатились, я спросил: — Нам нужен нож, Карл... Где он? — Сами ищите, — прохрипел он. На этот раз у меня тоже зачесались кулаки. Сильным боковым ударом я бросил его к с стене. Он стукнулся головой и сполз на пол, уставясь на меня бессмысленными глазами. — Сейчас ты будешь считать углы, приятель. Теперь ты в капкане. Он буркнул в ответ что-то не самое теплое. Пит подбежал к нему и ударил как следует. Матто сразу присмирел. Гейдж начал издавать какие-то жалобные звуки. — Это они зарезали Чака? — спросил меня Пит. — Нет, не они, но участие принимали. — Слушай, Кэт, что же мы с ними церемонимся? Давай их прикончим и дело с концом! Конечно, если это не нарушит твоих планов. А потом закопаем эту мразь... — Никаких убийств, Пит! А то мы тоже окажемся в грязной истории. — Но Чак был мой друг! — Они свое получат, только не надо перегибать. — Тебе лучше знать, Кэт. Он подошел к Гейджу и уставился на него ненавидящим взглядом, от которого тот чуть не обделался. — Ты знаешь место, куда можно его отвезти? — обратился я к Питу. — Такое место, где его никто не услышит? — Помнишь курильню за вашим поместьем? Помню ли я? Черт возьми! Отлично помню! Меня там не раз дубасил дядя Майлс, когда Руди и Тэдди наговаривали на меня. — О, это в самый раз! Гейдж понял, что мы собираемся делать, и кроме того он знал, что спешить мне особенно некуда. Он сразу начал жевать губами, но сначала не мог сказать ни слова. — Послушай, — наконец выдавил он, — я ведь ничего не знаю... Я только... — А мне это нужно только для того, чтобы другие знали, малыш. Чтобы совершенно не думали, что это Карл втянул тебя. Мы оставили Матто валяться в номере, проехали шесть миль до владений Баннерменов и втащили Гейджа в курильню. Он не сопротивлялся, так как перед этим Пит отправил его в нокаут ударом по челюсти. Связав, мы бросили его на кучу опилок и были совершенно уверены, что когда он придет в себя и начнет орать, как поросенок, которого режут, он расскажет все и даже больше. Я подождал Пита в машине, после чего мы подъехали к задним воротам усадьбы. При виде меня Анни заулыбалась. Она сказала, что Руди приехал вчера совершенно больной и до сих пор не вставал. Кузен Тэдди уехал по делам в город, а дядя Майлс с Вэнсом сидят в библиотеке. Прежде чем войти, я постоял немного под дверью, прислушиваясь к его уверенному голосу. Дубовые двери были слишком толстыми, чтобы разобрать слова, но можно было понять, что говорит в основном Колби, а Майлс только односложно отвечает или поддакивает. Когда разговор подошел к концу, я отступил в сторону, дал Вэнсу Колби выйти, чтобы он не заметил меня, и лишь после того, как он сел в машину, я прошел в библиотеку. Дядя стоял возле письменного стола с красным лицом, словно его отхлестали по щекам. — Добрый день, милый дядюшка! — По-моему, нам не о чем разговаривать. — Ты думаешь? И не мои слова заставили его поднять голову, а тон, которым они были сказаны. Я заметил, как у него отвисает челюсть и начинают трястись руки. — Что ты имеешь в виду? Разговаривать нам, конечно, было не о чем, и я не знал, что еще сказать. Наконец я с улыбкой произнес: — Я ведь достаточно много знаю. У дяди был такой вид, точно он вот-вот отдаст концы, и в тоже время на его физиономии было ясно написано, что разговор окончен. Я ухмыльнулся и вышел. Анита как раз спускалась по лестнице. Заметив меня, она поспешила навстречу, протянув руки. Подбежала и тихо проворковала: — Раз-два-три-четыре-пять, вышел котик погулять. Еще когда мы были детьми и она начинала эту дразнилку, я бросался за ней и гонялся до тех пор, пока не ловил, валил на землю и делал вид, что хочу раздавить ее. Она визжала как бы от испуга и нам обоим очень нравилась эта игра. — Здравствуй, Анита, маленькая моя! Ты сегодня занята? — Не знаю... Дело в том, что Вэнс... — Он только что уехал. Она нахмурилась. — Странно... Он даже не поднялся ко мне. — Вероятно, его замучили дела. Я прошел вместе с ней на кухню и крепко обнял за талию. Она доверчиво прижалась ко мне. — Еще месяц назад он был так ласков со мной, а сейчас как-то изменился. — Может, мы немного прогуляемся? — Куда, Кэт? — Да так, по разным местам. Мне нужно кое-куда заехать. — Отлично! — Анита обрадовалась. — Я только сбегаю наверх и надену жакет. По дороге в город я остановился у отеля и спросил дежурного, не звонил ли мне кто-нибудь. Оказывается, звонили, и не один раз: Сэм Рид из Чикаго и Хэнк Фитерс. Я соединился с Чикаго и застал Сэма как раз в тот момент, когда он собирался уходить. — Кэт, — сказал он, — я узнал еще кое-что о Матто. Одному парню, которого я хорошо знаю, приходилось с ним работать, и когда я его порасспросил, он мне рассказал много чего. — Давай выкладывай! — "Синдикат" не собирается распространять свое влияние на этот городишко. Они приехали туда по своим делам. Судя по всему, они собираются там заключить какую-то официальную сделку. И все, похоже, на законных основаниях. А Матто это дело возглавит. Если удастся, «синдикату» будет солидная прибыль. Но повторяю, все это на законном основании. И теперь всегда они будут действовать по закону... Ну как, устраивает тебя такое сообщение? — Это кое-что проясняет, Сэм. Спасибо за информацию! — Пустяки! Ты говорил, что в долгу не останешься. — Можешь не сомневаться. Я нажал на рычаг и набрал номер Хэнка. По заданию редакции он сейчас был в каком-то отеле за шестьдесят миль от Калвер-сити. Задание было неожиданным, ему сообщили о нем в последнюю минуту. Перед отъездом он позвонил мне, но не застал. — В чем дело, док? — спросил я Хэнка. — Кое-какие новости личного порядка... Мой коллега из газеты... ну, тот, который живет неподалеку от Мелонена... Так вот, его жена, оказывается, кое-что забыла. Один ее постоянный визитер как-то вечером, собираясь уезжать, сунулся задним бампером в другую машину. Если там что и повредил, то самую малость, и дело бы выеденного яйца не стоило, но она заметила, что отъезжавшая машина потеряла номер. Женщина подняла его и сунула под дворник оставшейся машины. — А чья это машина? Кого из соседей? — Она не знает, просто не обратила внимания. Ее очень возмутило, как повел себя тот человек. — Когда это было? — Пару недель назад. — Что ж, отлично! Посмотрю, что можно из этого извлечь. — Да, еще... Преодолей свою лень и навести старика Уилкинсона. Он звонил мне еще раз. Постарайся побывать у него до того, как я вернусь. Он просто сгорает от нетерпения поговорить с тобой. — Ладно, Хэнк... Обязательно навещу. Кстати, когда вы собираетесь вернуться? — Дня через два, не позже. Когда я вернулся в машину, Анита посмотрела на меня с нескрываемой иронией. — Мы еще куда-нибудь поедем? — Я ведь только позвонил по телефону, — начал оправдываться я, — а сейчас ты увидишь застрахованного от всех случайностей детектива за работой. Во всяком случае, надеюсь, так обо мне думают... — Почему? — Потому что на все неясности и неприятности, которые сейчас творятся у Баннерменов, можно найти ответы совсем не те, какие ждешь на первый взгляд. — А я думала, тебе это дело безразлично. — Конечно, безразлично, черт возьми! Но зато ты мне совсем не безразлична. Если дело касается тебя, значит, меня оно тоже касается. До тех пор, пока ты носишь имя Баннерменов, оно должно оставаться незапятнанным, чего бы мне это ни стоило! Я же говорил: мне от них ничего не надо. Меня тут долго не было, к тому же я не настоящий Баннермен, а ублюдок. У меня никогда ничего не было, и я ничего не хочу. Я даже рад этому. Если у тебя ничего нет, ты ничего не потеряешь. А на жизнь себе я всегда заработаю, и хотя мне редко перепадают деликатесы, желудок мой на голод не жалуется. Зато я свободен и чист, поскольку никогда не залезал в долги. И не думай, я никогда не завидовал Руди или Тэдди за то, что у них есть. Я ненавижу их за то, что они пытались лишить меня даже того немногого, что у меня было... Ну ладно, хватит об этом. Меня интересует разгадка дела только потому, что в него против воли втянута ты. Другой причины у меня нет... — Я люблю тебя, Кэт... Нельзя этого говорить, но я люблю тебя и всегда любила... — Я знаю, дорогая. — Но сейчас уже ничего не поделаешь. Слишком поздно, Кэт. — Слишком поздно? — голос мой прозвучал сдержанно и неестественно. Я включил зажигание и тронулся с места. В квартале, где жили Мелонены, я обошел почти все дома, и, звоня во все двери, расспрашивал жильцов о машине, получившей небольшие повреждения. На это ушло больше четырех часов — и все безрезультатно. Наконец, где-то около половины шестого, когда я собирался в очередной раз сесть в машину, меня остановила какая-то женщина. Погруженный в себя, я даже не расслышал ее, и меня привела в чувство Анита. — Она что-то от тебя хочет, Кэт. — Да, мадам? Я сразу вспомнил ее. Я был в ее доме два часа назад. — Я рассказала про вас мужу, когда он пришел. Это действительно была не наша машина, но той ночью у нас гостил приятель. Утром он обнаружил, что его машина немного помята, а на ветровом стекле чей-то номер. — Очень мило, мадам, что вы рассказали мне это. Я хотел бы как можно быстрее закончить это дело, так что если сможете сообщить мне адрес вашего друга, буду вам очень признателен. — Сейчас... — сказала она и чуть погодя добавила: — Кажется, его зовут Джек Деннер, а живет он на Третьей Северной. Номер в телефонном справочнике. — Большое спасибо, мадам, вы мне очень помогли. На первой же бензоколонке я остановился, нашел справочник и через минуту набирал номер Д. Деннера. Судя по всему, мой звонок его удивил. После того случая он ничего не предпринимал. Я настаивал, и он наконец вспомнил номер машины. Поблагодарив его, я повесил трубку. Итак, трещина в стене появилась. Всегда находится слабое место, которое превращается в огромную трещину и все разваливает. — Ты узнал, что хотел? — спросила Анита. — Почти... Уже видны в темноте какие-то очертания, и когда загорится свет, все станет ясно. Поедем ко мне в отель. Я немного приведу себя в порядок, а потом поедем поужинаем. — Я обещала Вэнсу... — Вэнс подождет. У двоюродных брата и сестры, дружба которых связана поцелуем, тоже есть кое-какие права. — Он с ума сойдет, — засмеялась она. — Если он будет плохо себя вести, заработает еще одну хорошую оплеуху. — Кстати, имей в виду, он никогда тебе не забудет. — Сам напросился. Она кивнула, но не глядя. — Он... он всегда был такой. Знаешь, он всегда лез в драку, третировал всех в спортшколе, всегда вмешивался в чужие дела и все усложнял. — Ничего удивительного. Когда-нибудь я расскажу тебе о себе. Я подъехал к отелю и заглушил мотор. Распахнул дверцу, опустил ногу на землю и вдруг заметил набирающую скорость машину. Фары ее были потушены, и если бы не свет из окон отеля, я бы ее вообще не заметил. Я крикнул Аните: «Ложись!» и вытолкнул ее через противоположную дверцу. Она упала на тротуар. А через миг прозвучали выстрелы, сопровождавшиеся яркими вспышками. Пул ударила куда-то в крышу машины у меня над головой. Посыпались осколки стекла. Я выхватил револьвер, взвел курок и послал два выстрела в сторону машины, которая со скрежетом развернулась на гравийной дороге и помчалась в сторону города. Судя по всему, я промахнулся, а стрелять еще раз было бесполезно, машина уже унеслась. Я помог Аните встать и отвел ее к себе в номер. Отовсюду уже высыпали люди. Дежурный администратор постучал в мою дверь и попытался выяснить, в чем дело. Я ответил, что все в порядке и что совершено покушение на мою жизнь, но, к счастью, никто не пострадал. Но на этом дело не кончилось. Дежурный, оказывается, успел позвонить в полицию, как только услышал выстрелы, а трубку снял лейтенант Граверс. Вскоре он сам появился в отеле в сопровождении сержанта в форме, а еще через несколько секунд стоял перед моей дверью, заложив руки за спину. — Мистер Баннермен, я полагаю, вы можете дать мне удовлетворительные объяснения по поводу перестрелки, которая здесь только что произошла? Я рассказал все, что было, но заметил, что он мне не верит. Он смотрел на меня с иронической усмешкой. — Знаете, я уже достаточно наслушался о Баннерменах. Они, как видно, считают, что могут в этом городе делать все, что угодно. Мое начальство часто упоминает тех, кто диктует условия в этом городе и иногда даже перегибает палку в вопросах политики. И мне кажется, на этот раз я заполучу в свои руки хоть одного Баннермена... — с каждым словом его улыбка становилась все холоднее. — Нам известно, что у вас есть оружие. Это так? Отрицать не имело смысла. Я кивнул на стул, где под курткой лежал револьвер. — Если так... — проронил Граверс и приказал сержанту: — Конфискуйте оружие, Фред! Я уже понял, что будет дальше, и начал одеваться. Когда я был готов, лейтенант проговорил: — Все свои показания вы дадите в полицейском участке при свидетелях. — Он посмотрел на Аниту. — Вы тоже поедете с нами, мисс.8
Они рассадили нас вокруг стола, на котором лежал мой револьвер. Лейтенант Граверс был очень доволен. Он разрешил Аните воспользоваться телефоном, и она позвонила Вэнсу Колби. Сейчас он уже ехал сюда. Я обратился к лейтенанту и сказал, что тоже хотел бы позвонить кое-кому. После недолгого раздумья Граверс велел сержанту подключить еще один телефон. Я нашел в справочнике номер Уилкинсона, позвонил ему и, сообщив, кто я такой и где сейчас нахожусь, попросил приехать. Он очень разволновался и сказал, что немедленно выезжает. Для человека, которому стукнуло девяносто три, он приехал достаточно быстро. На дорогу ему понадобилось не больше пяти минут. Я не видел его двадцать пять лет и нашел, что он почти не постарел за эти годы. Это был высокий старик с шапкой седых волос, величественный и благородный. И совсем нетрудно было понять, почему он стал самым уважаемым адвокатом штата. Мы крепко пожали друг другу руки. Я очень хотел поболтать с ним о всяких пустяках, но старик сразу попросил Граверса разрешить нам поговорить несколько минут наедине, и тот был рад оказать ему такую любезность. Но по выражению лица лейтенанта я понял, что он думал. Он знал, что нам с ним предстоит долгий и трудный разговор, и старался оттянуть эту минуту. Крошечная каморка, куда нас привели, была пропитана запахами пота и табака, поэтому я не испытывал никакой радости, переступая порог. Уилкинсон бросил на стол свою папку, вынул какие-то бумаги и придвинул их мне так, чтобы я сразу увидел помеченные места. — Ваш отец, Кэт, полностью доверял мне, — сказал Уилкинсон. — И ваш дед почтил меня таким же доверием. А вы... доверяете мне вы? — Конечно! У меня нет никаких причин не верить вам. — Вот и отлично! — он вынул из кармана ручку. — Подпишитесь там, где галочки. Я расписался, наверное, в двадцати местах, отдал ручку и сложил бумаги. — Зачем вам это? — спросил я. — А вы когда-нибудь знали подробности завещания вашего отца, то есть дедушки? Я неопределенно развел руками. — Знаю только, что он разделил состояние между отцом и дядей Майлсом. А разве нет? — В какой-то степени да. Но были еще некоторые дополнительные условия. После их смерти деньги должны перейти к их детям. А если кто-нибудь из детей умрет, то к другим детям или к детям умершего. — Вот как? — Так гласило последнее завещание. Кроме того, ваш дед, зная, как его дети относятся к деньгам, поставил в завещании еще одно условие: капитал переходит к родственникам покойного, только если он не затребован прямым наследником в течение тридцати лет. Срок этот истекает как раз в субботу, то есть завтра. — Ага, значит, я единственный и законный наследник уже истраченного капитала. К чему тогда вся эта волынка? Я-то знаю — мой старик промотал все деньги. — В том и дело, что дед сделал оговорку, согласно которой дети не могли полностью расходовать капитал. Ваш отец был бесшабашным человеком, но и он оставил кое-какую недвижимость, которую не имел права продавать. Так что если вычесть все налоги, на вашу долю приходится не меньше двух миллионов. — Что?! — я непроизвольно вскочил, вцепившись в край стола. Уилкинсон задумчиво кивнул. — Теперь понятно, зачем мне ваши подписи? Но еще не все стало понятно, и я спросил: — А как с дядей Майлсом и его детьми? — Боюсь, что никак. Они уже истратили все до последнего цента, и из Баннерменов богатым остались только вы. — Черт возьми! — Но в завещании есть еще один пункт, который может все испортить, и это меня беспокоит. Могут возникнуть большие неприятности. — В чем дело? — Ваш дед был внешне очень экстравагантным человеком. Он был слишком честен и принимал закон буквально до последней буквы. И вот он оставил в завещании пункт, согласно которому наследник, замешанный в какое-нибудь уголовное дело и признанный виновным, навсегда лишается своей доли наследства, а его часть переходит к другим, которые себя ничем не запятнали. «Не удивительно, — подумал я, — что Баннермены всеми силами стараются выйти сухими из воды. Даже выкуп в миллион долларов их не пугает.» — И вот сегодня, как назло, лейтенант Граверс задерживает вас. Даже если вы ни в чем не виноваты, ношение оружия само по себе уголовно наказуется. — Я постараюсь уладить этот вопрос. — Боюсь, это будет трудно сделать. — Не сбрасывайте меня совсем со счетов, мистер Уилкинсон. Потерпите немного... Кстати, вы не могли бы оказать мне небольшую услугу? — Если смогу... — Съездите, пожалуйста, к Питу Сальво и передайте ему: пусть возьмет Карла Матто и держит его с Гейджем, пока... в общем, до одиннадцати вечера. А потом пусть доставит их к Баннерменам. Мы будем ждать их там. — Но... — Сделайте это для меня, мистер Уилкинсон, хорошо? — Ладно, договорились. Сержант провел меня в другую комнату, где уже собралось семейство Баннерменов. Анита держалась в стороне и озабоченно сморщилась, когда я вошел. Я не обратил на них никакого внимания, хотя заметил, что у всех был торжествующий вид. Казалось, плохо было одной Аните. Вэнс Колби обратился к Граверсу: — А сейчас, сэр, если не возражаете, я хотел бы отвезти мисс Баннермен домой. Для нее это тяжелое испытание. Лейтенант кивнул. — Если возникнет необходимость, я знаю, где ее найти. — А разве ее в чем-нибудь обвиняют? — О нет, конечно, нет! — мягко ответил Граверс. — Если она нам понадобится, то только как свидетель. Ее ни в чем не обвиняют. Меня интересует только этот человек, — он показал на меня пальцем. Даже не подняв головы, я сел на стул и подал Аните успокаивающий знак. Она попыталась улыбнуться в ответ, но это ей не удалось. — Езжай домой, Анита, — ласково сказал я. — Все не так плохо, так что не волнуйся. Едва они вышли, довольный собой лейтенант откинулся на спинку стула и сказал: — А теперь рассказывайте все. Я сунул руку в карман и вытащил бумажку с номером машины, который дал мне Джек Деннер. — Очень интересный документ, — заметил я. Лейтенант взял бумажку и спросил: — К чему вы клоните? — Выясните, кому принадлежит этот номер, и все станет ясно. Граверс вызвал сержанта и дал ему задание срочно выяснить. Через пятнадцать минут Фред вернулся и вручил лейтенанту записку. Тот прочитал ее и протянул мне. — Чудесно! — развеселился я. — Вы внесли свой вклад в это дело, лейтенант. И мы начали беседу. Когда разговор был закончен, я взял со стола револьвер и сунул его в карман, предложив полицейским сопровождать меня в поместье. Было 22.45, но в доме еще горел свет. Войдя внутрь, я услышал радостные и возбужденные голоса. Открыв дверь библиотеки, мы увидели, что у всех в руках бокалы, за исключением грустной Аниты. Вэнс Колби с важным видом стоял перед письменным столом, заслоняя дядю Майлса, который сидел на обычном месте. Полупьяные Руди и Тэдди как раз чокались. Но их хмель мгновенно улетучился, стоило им заметить меня. На физиономиях появилось кислое выражение, а у дяди отвисла челюсть и с губы закапала слюна. Только Колби был спокоен. — Мы вас совсем не ждали, — сказал он. — Я так и думал. Я подошел к Аните и сел на подлокотник ее кресла. Анита протянула мне руку, прикусив губу, чтобы не расплакаться. Так мы сидели до одиннадцати, когда появился Пит Сальво, таща за шиворот Гейджа и Матто. — Прекрасно! — восхитился я. — Вот теперь вся банда в сборе. Руди упал на стул, но я приказал: — Встать, слюнтяй! Я хочу, чтобы ты выслушал это стоя! — Слушай, ты... — начал было Вэнс, но я оборвал его: — А тебе лучше заткнуться и сидеть тихо, пока я буду говорить! Немного помолчав, я начал: — Вся эта история возникла только из-за того, что в этом штате разрешены азартные игры и здесь без труда можно загрести огромные деньги. Один человек понял это, этот сосунок, не созревший для любви, совершенно для нее не созданный и именуемый Руди Баннермен. Он загорелся такой страстью к зрелой нимфе, которая известна всем как красотка Мелонен, что чуть было не залез на нее, почти вылечившись от импотенции под влиянием ее чар. Человек, задумавший всю эту авантюру, вошел в доверие семьи и завязал контакт с чикагским «синдикатом», чтобы получить в долг деньги для осуществления этого мероприятия. Выбрав момент, когда Руди напился до чертиков, он затащил его в туалет, бросил там, а сам вышел на стоянку и прикончил Чака Мелонена ножом, взятым на кухне «Чероки-клуба». Нож он положил обратно на место, а с людьми из «синдиката» договорился, чтобы они подтвердили, что убийство совершил Руди. На самом деле свидетелей не было. Но потом вышла неувязка. Когда шантажисты потребовали денег, оказалось, что у Баннерменов их нет. Но настоящий убийца нашел выход. Короче говоря, Баннермены нацелились на мою долю наследства, если я не затребую его до определенного срока. Шансов на это было много и убийца успокоился. Прошло бы еще несколько дней и Баннермены получили бы мои деньги. Но я появился и спутал ему все карты, так как он успел истратить деньги, которые взял в долг у «синдиката». Иными словами, на кону оказалась его жизнь. Поэтому наш герой постарался избавиться от меня с помощью Гейджа и Матто. Но они не хотели моей смерти. Им надо было выгнать меня из города, пока не пройдет срок завещания. Запугать меня не удалось. Убийца запаниковал и даже попробовал застрелить меня. Он понимал, что если и не прикончит, так хоть втянет в уголовное дело, а этого тоже достаточно, чтобы лишить меня наследства. Трое Баннерменов только этого и ждали. В последнее время я не раз спрашивал себя, кто же из нас настоящий ублюдок? Сейчас наш убийца, видимо, совсем взмок от пота, не зная, каким будет мой последний шаг. Ему в голову пришла мысль влюбиться в даму, по которой изнывал Руди, и он начал с ней встречаться, назвавшись Артуром Сирсом. Она, естественно, рассказала ему о Руди и о бывшем моряке Джо Сандерсе. Когда полиция допросит Сандерса, он расскажет о телефонном звонке, когда ему сказали, что Чак Мелонен убит и что он главный подозреваемый. Парень запаниковал и решил скрыться. И все-таки Артур Сирс сделал маленькую, но роковую ошибку. Уезжая как-то от своей нимфы, он легонько толкнул бампером стоявшую поблизости машину и при этом потерял номер, а одна дотошная дама его и сунула за ветровое стекло поврежденной машины. Вот так и выяснилось, что приезжал туда не Артур Сирс, а Вэнс Колби. Бокал выпал из руки Вэнса, а сам он непроизвольно шагнул назад и уперся в стол, судорожно схватившись за его край. Анита так сильно прижалась ко мне, что я не мог шевельнуть левой рукой, но для пистолета мне хватило бы и правой. — А самое главное заключается в том, что тебе вовсе не Анита была нужна, — обратился я кКолби. — Тебе нужны были только деньги Баннерменов, а заполучи ты их, ты бы сразу от нее отделался. Карл Матто с интересом наблюдал с порога за Колби. — У тебя несколько выходов, Колби, — продолжал я. — Ты можешь воспользоваться своим револьвером, тем, из которого ты пытался убить меня, но как только ты сделаешь это неосторожное движение, я прикончу тебя на месте. Второй выход — попытаться удрать. Допустим, полиция потеряет твой след, но «синдикат» найдет тебя, когда они узнают, что дело не выгорело, и они для тебя станут опаснее полиции. Есть и третий выход, убийца! Перед дверью полицейская машина. Можешь сесть в нее и ехать в полицию вместе с лейтенантом Граверсом. А там молись, чтобы суд не присудил тебе электрический стул. Но если ты посмотришь на Пита Сальво, ты поймешь, что тебя ждет. Чак был его лучшим другом, а Пит способен на все, когда речь идет о друзьях. Вэнс Колби приобрел цвет мела. От его надменности не осталось следа. Он стал похож на загнанного зверя, которого со всех сторон стережет смерть, и все, что он сможет сделать — это покориться судьбе. Он медленно повернулся и пошел к двери. Там его уже ждал лейтенант Граверс. Захватив Гейджа и Матто, лейтенант посадил их в машину. Я слышал, как заурчал мотор, увидел красный сигнал над крышей, и машина тронулась к шоссе. Я снова подошел к Аните и взял ее за руку. Казалось, она вообще потеряла способность что-либо понимать, но быстро пришла в себя и в голову ей вонзилась мысль, что судьба отдает нас друг другу и что на свете не существует никого, кроме нас двоих, кроме совсем маленьких человечков из семейства Баннерменов, которых все считали ничего не значащими, потому что у других Баннерменов было слишком много власти и могущества. Но сейчас — и навсегда — все круто переменилось. — Итак, вы окончательно разорены, братцы. Теперь вам придется попотеть, чтобы заработать на жизнь. У вас, правда, остаются дом и земля, но они только ускорят полное разорение. Лично я не думаю, что вы выкарабкаетесь, да и позора такого вам не пережить, слишком вы тщеславны. Но лично я ничего никогда от вас не хотел, и сейчас возьму только то, что принадлежит мне по закону и что вы бесстыдно пытались украсть у меня. Вам придется жить наедине со своей нечистой совестью, а это поганое дело! Вы всегда будете помнить, что «ублюдок Баннермен» на самом-то деле не ублюдок, что это вы ублюдки. Да, самые настоящие ублюдки! — Я сделал небольшую паузу, оглядев их гнусные физиономии, и добавил: — Аниту я отсюда заберу. И об Анни я тоже позабочусь. Мне кажется, она больше не захочет оставаться в такой компании. Я легонько подтолкнул Аниту к двери и еще раз обернулся. Руди и Тэдди были не в состоянии даже повернуть головы в мою сторону и не шевелились. Для них это оказалось слишком сильным ударом. — Прощайте, милые братцы! — воскликнул я напоследок. — Теперь вам придется много трудиться, чтобы заработать на хлеб с маслом. Ночь была ясной, небо в звездах, а дорога, освещенная луной, убегала на запад. Анита тесно прижалась ко мне. Из приемника тихо лилась музыка. Мы ехали со скоростью шестьдесят миль в час. Мы с Анитой только что женились, и она все еще не могла прийти в себя. Мы почти не разговаривали. Я ждал, когда она начнет первой. Наконец она не выдержала. Баннермены всегда были любопытны, а она принадлежала к их числу. — Слушай, Кэт... Этот лейтенант Граверс... Он отпустил тебя? Почему? Не понимаю. — А что тут непонятного? Я просто рассказал ему, кто я и откуда и куда направляюсь. Он принял это к сведению, вот и все. — А куда мы сейчас едем? — Туда... — А ты не можешь сказать, куда именно? Я посмотрел на нее и улыбнулся. — Конечно могу, дорогая. Правда, это может помешать нашему медовому месяцу, но для тебя это будет даже как-то романтично. Я, видишь ли, должен получить в Нью-Йорке одного сбежавшего заключенного и отвезти его обратно на побережье. Она изумленно уставилась на меня. — Я думала... ты... ты... — Да, я служу в полиции, ненаглядная моя. Я как раз ехал в отпуск на запад, вот они и поручили мне это задание, чтобы я выполнил его на обратном пути и оправдал таким образом дорожные расходы. — О Кэт, дорогой! — А теперь я могу вести себя, как тот полицейский миллионер, которого недавно показывали по телевизору. Теперь, надеюсь, тебе все понятно, милая? У тебя больше нет вопросов? — О Кэт! Ты не представляешь, как мы повеселимся! Я нежно погладил ее по ножке вверх от колена, и Анита еще теснее прижалась ко мне. — А когда я выполню это задание, мы проведем медовый месяц уже по-настоящему. И тогда — берегись, Анита! — Берегись, Кэт! — отозвалась она и улыбнулась.Кровавый рассвет
Глава 1
Была суббота, и я собирался жениться. Уже светало, но я не мог заснуть и думал о том, что должно произойти и что двадцать кварталов отделяют меня от комнаты, где спящая Рондина свернулась клубочком на широкой кровати, нагая и зовущая. Спустя какие-нибудь несколько часов ничто уже не будет нас разделять. Я мысленно сочинял заявление об уходе, которое подам Мартину Грейди. Ему это придется не по вкусу. Он будет чертовски стараться, чтобы этого не произошло, но все его старания не приведут к желаемому результату. Время ружей и пушек миновало. Советы могут вычеркнуть меня из списка "А", и новые задания и операции, задуманные Грейди, пусть катятся ко всем чертям, потому что, кто бы ни пришел к ним, он не будет таким удачливым, быстрым и радующимся работе, как я. Шансы у них будут неплохие, но все равно они погибнут так же, как и другие. Но умирая, они, возможно, осознают, что имели неплохие шансы выжить. Я пытался представить, что может сказать старый чудак. Воззвать к моему патриотизму? Напомнить, что для врага я всегда останусь человеком из списка "А"? Что, когда один из нас уходит, это удар для всех? Или же он воспользуется старой классической уловкой насчет вынужденной необходимости всего нашего дела? Мартин Грейди умеет быть убедительным. Но для меня одна мысль о Рондине куда более значительный аргумент в мою пользу. Грейди, старик, я ухожу. Больше не будет ни оружия, ни порохового дыма, ни трупов... Выхожу из джунглей живым и хочу таким остаться. Мне нравилась моя работа, нравилось чувство торжества над людьми, но теперь я люблю кое-что еще сильнее. Человек-тигр завершил последнюю охоту, он меняет имя, и перед ним открывается будущее. Мой пистолет 45-го калибра спрятан в шкаф на память о былом, а я устраиваюсь на житье в коттедже, увитом виноградом. Я видел свет и помогал изменить его. Знал людей и кое-кого из них убил. Но то, что я делал, мне надоело. Человека-тигра больше нет. Извини, дружище, но дело обстоит именно так. Моя Рондина этого хочет, значит, хочу и я. Телефон на столике издал какой-то квакающий звук и разразился длинной заливистой трелью. Было около семи утра, и я не представлял, кому мог понадобиться в такую рань. Я взял трубку, и человек на другом конце провода быстро спросил: — Тайгер? — Да. — Это Уолли Гиббонс. — У него был усталый голос. — Что ты делаешь в такую рань? Ты, бродвейский обозреватель, никогда... — Я еще не ложился. — Так почему я-то должен вставать? — Потому что мне позвонил один тип и сказал, что знаком с тобой. Он прочел мою статью, ты знаешь о чем, и ищет тебя. Я, конечно, ответил, что не знаю, где ты, но обещал навести справки. — Многие хотели бы найти меня. — Поэтому-то я и молчал. Ты знаешь такого типа — Клемента Флетчера? Я прогнал в памяти длинный список имен и фамилий. Такого я не знал... — Опиши его. — Не могу. Это был телефонный звонок. Он звонил в офис восемь раз, прежде чем дозвонился. Оставил телефон. Уолли назвал номер, и я машинально запомнил его. — Что сказал этот тип? — Ничего не сказал. Чего-то боялся, и потом — у него словно каша во рту, говорит с присвистом, прошептал, что ты ему нужен позарез, и быстренько бросил трубку. Ты хоть что-нибудь понимаешь? — Не хочу понимать, — сказал я и сладко потянулся. — Позвоню, конечно, этому типу, но если это связано с работой — плюну и уйду в сиреневую даль, слышишь? Я сегодня женюсь, приятель! — Да, знаю. Счастья тебе. И главное, ты вовремя остановился. — Спасибо, но почему ты так думаешь? — Потому что ты приятнее выглядишь в своем теперешнем виде, а не в виде трупа. Как только я узнал, чем ты занимаешься, мне совсем разонравилось ходить с тобой по одной стороне улицы. — Тогда перейди на другую, — рассмеялся я и положил трубку. Это был день, который ничто не могло испортить. Солнце поднялось над горизонтом, и его блекло-желтые лучи проникли в окно. Двадцатью этажами ниже город начинал новый день резкими звуками, которые производят только сборщики мусора, — скрежетом металла о мостовую. Где-то далеко взвыла сирена, но вой этот вскоре поглотили стены Бродвея. Мало-помалу крохотные фигурки людей бесконечными ниточками потянулись к большим отверстиям на улице, которые вели под землю, к венам и артериям Нью-Йорка, уносящим тех, кто где-то работает, к другому отверстию на другой улице. Что до меня — через несколько часов я буду женат, черт побери! Клемент Флетчер. Что-то было в этом имени знакомое. Это, конечно, не бог весть кто, при моей профессии я бы не забыл громкое имя. Так кто это? Приятель? У меня их немного. А враги не станут предварительно звонить. Они просто убивают. Это не был человек Грейди, иначе фигурировало бы контрольное слово, дающее понять степень срочности или определяющее цель. Но я все еще в списке "А" у Советов, а враги не сообщают нам свой пароль, устраивая маленькие сюрпризы. Тот, кто считает, что любопытство сгубило кошку глубоко не прав. Если бы это имя не вызывало во мне смутной тревоги, я не стал бы так долго копаться в памяти, но в нем было что-то, заставлявшее меня еще и еще раз повторять: «Клемент Флетчер, Клемент...» Я позвонил Уолли, в свою очередь вытащив его из кровати, выслушал все проклятия, которые он призвал на мою голову и на головы моих родственников вплоть до седьмого колена, получил адрес гостиницы недалеко от Вест-Сайда, не доходя одного квартала до реки, и просьбу убираться к дьяволу. Я быстро побрился, принял душ и, окончательно прогнав остатки сна, натянул одежду. По привычке я сунул наплечную кобуру под мышку, закрепил ремень, однако потом вспомнил, какой сегодня день, усмехнулся и уже хотел снять оружие, но подумал, что мой пистолет никогда меня не подводил, столько лет был для меня лучшим другом. Ладно, приятель, в последний раз! Я поправил пряжку, спустился вниз, перекусил в аптеке и, поймав такси, отправился искать Флетчера. В этот ранний час уличное движение было еще спокойным, и в случае чего хвост я заметил бы непременно, но никто за мной не следил. Мы доехали до ряда старинных кирпичных домов, выстроившихся перпендикулярно реке. Дом оказался третьим по порядку от пересекающего улицу Вестсайдского шоссе — неопрятный на вид доходный дом с крыльцом из истертого ногами песчаника и грязной, захватанной дверью с выщербленной жестяной эмалированной табличкой, на которой было написано одно слово: «Комнаты». Мне пришлось позвонить дважды, прежде чем появилась крошечная старушонка; одной рукой она утирала рот передником, а другой прижимала к боку два рулона туалетной бумаги. — Ищете комнату, сынок? Я подмигнул ей: — Приятеля ищу, Клемента Флетчера. Как думаете, не рановато ли его будить? Ее глаза прошлись по мне сверху вниз, и лицо расплылось в улыбке. — Вот уж никогда бы не подумала, что у него есть такие друзья! Да кто их разберет? Был тут один у нас, болтал, что он сын судьи Лонга. Господи! Папаша сам прикатил сюда за ним на роскошной черной машине и увез, а парень вчера опять сюда явился... Вы, сынок, своего Флетчера наверху найдете, дверь прямо... Я поднялся наверх и еще из-за двери услышал негромкий храп. Я взвел курок своего пистолета и прислушался, потом слегка нажал на ручку двери. Дверь поддалась, я вошел и аккуратно прикрыл ее за собой. Парень спал в кресле, на коленях у него лежал вчерашний номер «Ньюс». Лет этому малому было хорошо за пятьдесят, недомерок в грубых бумажных брюках и незастегнутой рубашке. Недавно подстрижен, но давно не брит. Он спал с открытым ртом и тяжело дышал. На столике возле кровати лежали пачка счетов и деньги: две сотенные бумажки и несколько по пятьдесят. Я стоял перед ним, зная, что видел его, но не мог припомнить, где и когда. Убедившись, что он безоружен, я прижал его ногу своей и приставил пистолет к его животу. Придя в себя, он сразу воскликнул: — Черт побери, Тайгер! — Но тут он увидел пистолет и воззрился на меня с открытым ртом. — Откуда я вас знаю, Флетчер? — Дорогой мой, я... — Быстрей, приятель! Не тяни волынку. Откуда? Он кивнул и выпалил, не сводя глаз с пистолета: — Панама, Тайгер! Помнишь? — Нет. — Ты же вытащил меня, когда я тонул, отдавал концы, а ты вытащил меня на пристань, разогнал грабителей, этих ублюдков, которые сперли мои деньги. Спас мне жизнь. Тут я все вспомнил и спрятал пистолет. Ненормальный моряк, который копил деньги, вместо того чтобы тратить их, и попался кучке негодяев, узнавших про это дело. Они его обворовали, когда он напился, и бросили в воду, а я как раз в это время бегал высунув язык, искал, куда Месснер и его парни запрятали взрывчатку. Выудил этого пьяницу из воды и привел в чувство. Итак, передо мною верный навеки друг, который хочет поставить мне выпивку. Я улыбнулся и протянул ему руку, а он схватил ее и в свою очередь ответил мне широчайшей ухмылкой. — Прости, я забыл, Флетчер. — Я похлопал себя по боку, где висела кобура с моим сорок пятым. — У меня такая работенка, в которой ты не предусмотрен. — Знаю, Тайгер. Но ты меня напугал. Мне не нравится смотреть на эти опасные железки. — Гиббонс мне рассказал о твоем звонке. С удовольствием выпил бы с тобой сегодня, но я женюсь, приятель, и должен быть как стеклышко. Рад тебя видеть, и если встретимся снова, непременно выпьем, но сейчас вынужден отказаться. — Но я не за тем тебя позвал, Тайгер, чтобы пропустить стаканчик. — Он нахмурился, встал с кресла, потом подошел к окну, поднял занавеску и зачем-то посмотрел на улицу. — Я о тебе читал. — Как и многие другие. — Но я знаю, что тогда было в доках, про взрывчатку знаю тоже и никому не сказал, что ты был там. — Спасибо. Он помахал рукой и сморщился: — Я тебе не поэтому позвонил. Понимал, что ты был замешан в этой истории со взрывом публичного дома, видел, как ты туда заходил в этот день, и знал немного об этих мальчиках. Я слышал, как этот Билл Месснер тебя описывал, но промолчал, конечно. Правильно? — Правильно. Помню, за мной была слежка, но я не знал, кто это был в тот вечер. Бедный Флетчер так и не понял, что встретился тогда со смертью дважды. Кому суждено быть повешенным... Билл умер, прежде чем смог дать показания или подтвердить свою личность... Ах этот Флетчер! — Но тогда почему ты меня вызвал? Он провел рукой по лицу, чиркнул по зубам ногтем большого пальца, потом бухнулся на край кровати и начал шептать: — Понимаешь, я не знал, кому еще об этом сказать. Я начал говорить, а меня подняли на смех, начал действовать в одиночку и попал в беду. Черт возьми, я не знаю, что бы я делал, если бы не прочитал о тебе. — Какая-то неприятность? — спросил я его. Он поднял глаза: — Ты будешь смеяться. — Почему? — Это слишком неправдоподобно. — Говори же, дружище. У Флетчера было на уме что-то серьезное, по крайней мере для него. Он сидел молча, собираясь с мыслями, потом сказал: — Помнишь деньги, которые ты мне вернул? — Да, конечно. — Потом я заработал еще тысячу. В Брюсселе я нашел того парня! — Какого? — не понял я. — Ну, я же тебе объясняю. Я намеревался отправиться в Пердес, около Веракруса, где они добывали уран. Я всегда хотел туда попасть. Уэмс и Шоби сказали мне о забастовке на урановых разработках. Я решил попытать счастья. Ты что думаешь, я собирался плавать всю жизнь? — К делу, приятель. Он посмотрел на меня: — В Брюсселе я купил счетчик Гейгера. — За сколько? — За тысячу восемьсот долларов. Все деньги ухлопал. — Тебя надули. Он стоит двести пятьдесят. — Знаю. Но мне сказали, что если я отправлюсь в Пердес, то мне необходим счетчик Гейгера. Я с ним занимался от скуки на корабле. Мог отличить горячие часы от прохладных. — Но при чем тут счетчик — это и так ясно! — Да погоди ты... Я понял, что у него наболело, и перестал шутить. — Ну ладно, Флетчер. Пойду, рассиживаться мне некогда, у меня сегодня особенный день. — Прости, Тайгер, совсем забыл... Я плыл на «Мейтленде», знаешь? Я кивнул. — В Германии погрузили три пресса. Я стоял в трюме со счетчиком, и вдруг он начал работать как сумасшедший. Я его тут же выключил, но отметил один контейнер, большой, очень большой. Эти прессы, они громадные. Один был горячий. — Дальше. — Проверил его. Отметку оставил. В нем уран. — Целый контейнер? — Я не видел. Он не хотел смотреть на меня. Отвернулся и стал смотреть в окно, как напроказивший мальчик, а сам ждал, что я скажу. — Так давай поедем и убедимся. Это было моим добрым делом на этот день. Я должен был провести операцию ради того, чтобы облегчить страдания друга, ответив на его вопрос... а потом жениться — и делу конец.* * *
Мы проникли на склад, нашли контейнер, который Флетчер пометил. Он стоял среди целой кучи каких-то ящиков, проволоки и всякого барахла. Немецкая фирма «Кайпляйц» — наиболее известный производитель ротационных прессов. На изготовление одного уходит почти год, но прессы работали просто поразительно и долго не изнашивались. Поэтому у фирмы всегда хватало заказов от самых известных издательств в мире. Наша страна была их крупным заказчиком. Этот пресс отправляли в Вашингтон, федеральный округ Колумбия. Мы отодрали несколько досок — внутри был пресс. Все на месте, за исключением арматуры, упакованной отдельно. Когда мы выбрались оттуда и поставили доски на место, я посмотрел на Флетчера и сказал: — Ничего похожего, Флетчер. — Но я же говорю, что счетчик... — Флетчер, я знаю печатное дело от станков Келли до новейших ротаторов. Я сам крутился около этих машин. Ничего похожего. — Тайгер... счетчик... — Давай посмотрим на счетчик. — Зачем? — Давай посмотрим, хорошо? — Давай, но он на корабле. Но счетчика там не было. Флетчер перерыл всю каюту и вернулся с отсутствующим взглядом, держа пустую коробку. Я понял, что произошло. — Флетч... — Понимаешь, Тайгер... Я остановил его: — Ты — обыкновенный простофиля. За тысячу восемьсот долларов они всучили тебе радарную установку, которая время от времени сигналит, а ты замираешь от страха. Пойми, ты потерял свои деньги, а они нашли человека на борту, который выкинул эту штуку на свалку. Тебя надули, Флетчер, надули дважды! Ты видел таймер на этом прессе? — Нет. — У него люминесцентный циферблат. Большой. Он может заставить любой счетчик реагировать черт знает как. Ты на этом попался, дружище! Он сразу все понял. Мы выбрались из доков, нашли аптеку и выпили там по чашке кофе. Вскоре мы уже говорили о Панаме, но мыслями он был не со мной. Перед глазами Флетчера были потерянные тысяча восемьсот долларов. Он понимал, что теперь не доберется до Пердеса. Но я сказал ему, что он счастливчик, раз выпутался из этой истории. После полудня я расстался с ним. Мне пришлось пройти пешком три квартала, прежде чем удалось найти такси и вернуться в отель. Для жениха денек начинался не слишком весело, но, может быть, мне повезло так же, как и Флетчеру, что я выпутался из этой истории. В четыре часа меня окрутят — и кончено. Я стал собирать вещи. Мои пожитки вместил один кожаный чемодан. Я хотел позвонить, вызвать посыльного и уведомить, что выезжаю из отеля, как вдруг телефон зазвонил и голос портье спросил меня: — Вас вызывают, сэр. Будете разговаривать? Я подумал, что это Рондина, и поспешно ответил: — Пожалуйста. В трубке раздался голос Мартина Грейди: — Тайгер, ты на задании. «Платон». «Платон» — это серьезно. Убить или быть убитым. Вся структура Америки в опасности. Альтернатива — война!Глава 2
Я постучал, и Рондина открыла дверь. Она стояла в дверном проеме, высокая и прекрасная. Зеленый домашний халатик, затянутый поясом на талии, приоткрывал совершенную по форме грудь и подчеркивал соблазнительную округлость бедер. Ее каштановые волосы, подсвеченные сзади солнечными лучами, сияли как золотая корона, а губы трепетали в чудесной улыбке. — Хэлло, Рондина. Нет, не Рондина, а Эдит Кейн. Рондина же давно мертва. Она была старшей сестрой Эдит, которая сейчас как две капли воды похожа на Рондину двадцать лет назад. Годы войны, подумал я, страшные, невероятные годы, которые теперь кажутся нереальными. Та, первая Рондина, сама выбрала свою судьбу, когда ушла из добропорядочного уютного дома Кейнов в стан нацистов и стала шпионкой. Я же был агентом американской разведки и выследил ее в оккупированной Франции, чтобы убить. Неожиданно между нами вспыхнула любовь... но Рондина вогнала в мою грудь две пули и оставила подыхать. Меня потом долго терзала ненависть... Я долгие годы носил с собой ее фотографию — прекрасное тело и лицо, которые я не мог забыть. Спустя много лет после того, как она была убита, я встретил Рондину вновь. Нет, не Рондину, а Эдит, ее младшую сестру. Однако для меня Эдит всегда оставалась Рондиной, которую я любил; она не возражала, и за это я любил ее еще больше. Я чуть не убил ее сначала, потому что подумал, будто это Рондина вернулась с того света. Теперь я убивал бы для нее и ради нее так же, как она убивала бы ради меня. — Тайгер! — Она протянула руку, которую я жадно схватил. Ее рот был мягким, страстным цветком, горячим, влажным, пальцы вцепились в мои плечи, а я прижал ее к себе так сильно, что мы казались одним человеком, который объят непомерным, всепоглощающим желанием. Но что-то примешивалось к объятию, она это почувствовала. Оторвалась от моих губ, вырвалась из кольца моих рук и посмотрела вопросительно: — Милый, что с тобой? У нее был низкий, чуть хрипловатый голос, который меня особенно волновал. — Давай присядем. Мы вошли в комнату, и она взяла меня под руку. Как непросто объяснить ей! Я позволил ей напоить меня кофе. Она покорно ждала, и наконец я сказал: — Придется отложить нашу свадьбу, родная... Боль, вспыхнувшая в ее глазах, была мимолетной. Она ушла, оставив печальный блеск, говоривший о многом. — Ты можешь объяснить мне? Я покачал головой: — Нет, прости. — Но сегодня... — Я собирался заявить об увольнении. Но это случилось раньше... Дело очень важное, и никто другой не сможет с ним справиться. — Никто? — Киска, милая... Это касается безопасности страны и, может быть, твоей тоже. Англия и США связаны так крепко, что случившееся у одних затрагивает и других. Я не могу выбраться из этой истории, не могу ничего объяснить. Ведь и так сказал тебе немало. У нас есть свод правил, который нельзя нарушать до самой смерти, а она всегда рядом. Прости, девочка, но прежде всего моя работа, а уж потом... Ты умница и поймешь меня! — Это очень трудно. — Она вдруг отвернулась, а губы сложились в жалкое подобие улыбки. — Я даже не знаю, что сказать... — И не надо. Я быстренько покончу с этим делом и вернусь. Ее глаза встретились с моими. — Ты уверен, что вернешься? На этот раз? — Я всегда возвращался. — Но это в последний раз? А потом ты останешься со мной? — Она поставила чашку с кофе и сложила руки на коленях. — Скольких ты убил, Тайгер? Сколько раз пытались убить тебя! Обстоятельства, обстоятельства! Но твоя звезда может закатиться, и тогда... — Рондина... — Нет, дай мне сказать. Раньше тебе было все равно — жить или умереть. Это работало на тебя. Но теперь ты совсем другой и можешь погибнуть. Можешь не вернуться на этот раз. Я встал и повертел в руках свою шляпу: — Когда все кончится, вернусь. — Я могу и исчезнуть. — Найду тебя. — Я не об этом. Просто слишком долго мучилась. Мне казалось, что я нашла любовь и безопасность, о которых мечтала, а теперь все идет прахом... Я не мог сказать того, что хотел. Не мог объяснить, не имел права спорить, да мне и не хотелось. Не было преграды, которую она не могла бы преодолеть, если захотела бы, а если нет, то... — Колесо уже повернулась, детка. Твой номер выигрывает или нет. Но я вернусь. Есть люди, которые не меняются. Я один из них. Подойдя к двери, я обернулся и подмигнул ей. На ее лице была все та же печальная улыбка, и я знал, что у нее сейчас творится в душе. У меня однажды было такое. «Хуже быть он и не мог, этот свадебный денек, — вертелись у меня в голове две дурацкие строчки. — Хуже быть он и не мог...»* * *
Я забрал свои пожитки и переехал в отель «Король Леопольд», сняв номер на имя X. Толбота (по инструкции Грейди). Подождал полчаса, набрал номер Ньюаркского контрольного центра, попросил Вирджила Адамса и сказал пароль: — Тайгер Мэнн. Это «Платон», номер 4-4-9-1. Пароль верен? — Двойная связь. Темплтон-2. — Дартмут, — произнес я. — Роджер, Тайгер. Я тебя по голосу узнал. Б-Икс тоже знает твой голос, но, понимаешь, служба... — 2-21. В чем дело, ребята? Меня ни о чем не предупредили. — Так Грейди распорядился. Ты знаешь что-нибудь о Габене Мартреле? — Читал. — Так вот, он тут. На Чёрч-стрит, в конторе службы безопасности. — Почему? — Он был чуть ли не самой главной шишкой в международном разведывательном мире, его обменивали в войну, личное дело длинное, как простыня. Он был в ракетном кордоне, организовывал проект Белтова и нафарширован именами и явками, которые помогут нам вырваться на десять лет вперед! — Почему же он здесь? Что заставило его перейти на другую сторону? Женщина? — Ты прав, Братец Кролик. Теперь ты в курсе, действуй. — С удовольствием, — ответил я и бросил трубку. История моей жизни, только в другом варианте. Женщина — и ты убит. Женщина — и ты жив. Но каждый раз это катастрофа.* * *
Уолли Гиббонс нашел меня в семь часов вечера в баре на Сорок четвертой улице. Он был вместе с Дэйвом Северном, политическим обозревателем его газеты. К тому времени я прочел все утренние газеты, собрал вырезки и стал раскладывать их на столе в шахматном порядке. Каждая вырезка была частью официального сообщения, и я надеялся, что раз к этому делу допустили репортеров, то Северн мог пронюхать что-нибудь новенькое, нос у него был достаточно длинным. Но в газетах все сводилось к одному: Габен Мартрель, ключевая фигура в операциях Советов, попросил политического убежища в первый же день своего приезда в Америку с делегацией для переговоров по разоружению. После того как Уолли объяснил нам детали, мы выпили и заказали ужин. Дэйв знал, кто я, но его язвительная улыбка не стала при виде меня более презрительной. Эти репортеры могут беседовать с президентами и с убийцами, не меняя выражения лица. И все же я понимал, что мои вопросы не вызывают у него особого энтузиазма. — Раз уж ты влип в это дело, Тайгер, каковы твои планы? — спросил Дэйв. — А!.. — Газеты ничего не получили. Был приказ — ни звука, понимаешь? Я молча кивнул. — Уолли не дал мне подсыпать деталей в мою статью. Плохо, что придется молчать. — Лучше уж так, — сказал я ему. Он отхлебнул свой мартини и ухмыльнулся: — Я знаю, почему тебе дали такое безумное прозвище... — А вот и нет. Мой папаша окрестил меня Тайгером. Это не кличка. — С ума сойти! Однако к делу. Зачем ты здесь? — Габен Мартрель! — ответил я. Они обменялись быстрыми взглядами, и вся их веселость куда-то исчезла. — Ты что-то крупно играешь, Тайгер, — сказал Дэйв. — Они этого парня держат за семью замками и будут держать. Никто к нему не пройдет, кроме наших разведчиков, пока он не расскажет все, что должен рассказать. — Это меня и занимает. — Что именно? — Например, что ему мешает заговорить. Он может получить политическое убежище и не разглашая особых тайн. — Понимаешь, на эту тему нам ничего не сообщили, но я слышал... конечно, не из официальных источников, что сам он очень хотел бы высказаться. — Ну и пускай говорит. Они опять переглянулись. — Ты что-то проведал? Дэви наклонился ближе к столу: — Что? — Имя Габена Мартреля уже появлялось в газетах несколько лет назад. Ты проверял, по какому поводу? — Нет. Наши эксперты знают его по официальным каталогам и по политическим выступлениям. Он всегда был глубоко в тени. Но в последние годы стал выдвигаться, потому что правительство сместило многих лидеров. Он стал ответственным за африканские и панамские инциденты. Больше о нем ничего нет. — Придется еще немного покопаться в грязи, дружище. — Ты что-то уже раскопал, Тайгер. Что это? — Может быть... Я точно помню, что его имя уже появлялось в газетах. Северн откинулся на спинку стула, посмотрел на меня и кивнул: — Если так, то я это найду! — Хорошо, посмотрим завтра вместе. Принесли ужин, и мы принялись за еду. Уолли Гиббонс казался взволнованным. Когда его глаза встречались с моими, тут же опускал их в тарелку. Он был бродвейским репортером, писал статьи о музыкальных шоу и ревю. Его деятельность строго ограничена скандалами в сфере звезд, звездочек и жизнью полусвета. В начале девятого мы простились, и когда я, усадив их в такси, отправился по Бродвею в контору Эрни Бентли, то чувствовал, что у меня на душе скребут кошки. Я знал, что застану Эрни, так как он уходил в работу с головой и время для него не имело значения. Во время войны Эрни участвовал в Манхэттенском проекте, демобилизовался в сорок шестом и работал в химическом отделе крупной нефтяной компании до тех пор, пока Мартин Грейди не вспомнил о его изобретательских талантах. Хорошая зарплата и свобода действий сделали для него больше, чем правительственная поддержка. Если дело доходило до важных событий, подобных нынешнему, он оказывался единственным человеком, который мог с легкостью волшебника сотворить из воздуха все — начиная от документов и кончая новорожденным младенцем. Но ничего особенного мне не требовалось. Среди хозяйства Мартина Грейди были два издательства, выпускающие популярные толстые журналы, и мне понадобилась журналистская карточка и кое-какие фотоигрушки. Эрни хватило пяти минут, чтобы сделать карточку, вручить мне «лейку», другие вещи и взять с меня расписку. X. Толбот стал теперь представителем четвертой власти — прессы. — Настоящее дело, Тайгер? — только и спросил Эрни. — Кто знает. — Думал, что ты сегодня женишься. — Я тоже так думал. — Дай мне поразмыслить, голубчик, а то я начал одно исследование, и если... — Это «Платон», Эрни. Ты автоматически подключаешься к операции. Он протяжно свистнул: — В последний раз подобное было три года назад. Кто теперь? — Габен Мартрель — советский перебежчик. — Думаю, с этим делом связано немало. Что известно сейчас? — Почти ничего. Он еще не пришел в себя, и к тому же к нему нельзя подступиться. Мысленно твержу про себя его имя, и сдается мне, что я уже слышал его когда-то, но когда? Тем не менее он разведчик и его пока держат взаперти. — Знаю, на Чёрч-стрит. Херби Бендер сказал, что ему известно только официальное сообщение правительства. — Я знаю. — Черт побери, — возмутился Эрни, — это тот самый Мартрель, который крутил любовь с лыжницей во время Олимпийских игр пятьдесят шестого года. Я оторвался от разбора «лейки» и уставился на Эрни. — Вот откуда я помню это имя! — воскликнул я. — У тебя феноменальная память! — Ну, я же болельщик! Был там. Девочка что надо! — Кто она такая? — Это не по моей части. Я интересовался лыжами, а не любовью. Стар уже для такого рода игр. — К счастью, не все на тебя похожи. — Что? — Ничего. Я уже думал о личном деле Габена. На фото — высокий мужчина с редеющими волосами. На лице отпечаток многих лет учебы и преданности своей особой работе. Ему 52 года, холост, член партии с 1929 года, в годы войны занимал значительное, но официально не объявляемое положение в правительстве до тех пор, пока не стал одним из лидеров в стране. Он мог бы добиться еще большего, если бы продолжал действовать так же энергично. Но он холост. А холостой мужчина — добыча для женщины. У Адамса явно был приступ гениальности, когда он подкинул мне эту идею.* * *
Офисы службы безопасности располагались на верхнем этаже двадцатиэтажного здания на Чёрч-стрит, битком набитого небольшими и внешне незначительными правительственными учреждениями. Каждый вашингтонский департамент имел здесь свое отделение, и хотя служба безопасности главенствовала, любой офис был обозначен как сектор определенного подраздела. Все операции строго засекречены, но мы держались в курсе, поскольку деньги Мартина Грейди покупали нам информацию. Как я и предполагал, я оказался в приемной далеко не один. Все крупнейшие средства связи прислали своих представителей, явились и руководители местных газет; собравшиеся ожидали, когда же откроется брешь в стене молчания, возведенной вокруг Габена Мартреля. Парочка заполошных клерков занималась тем, что раздавала отпечатанные сообщения для представителей средств информации; эти сообщения не содержали ничего нового по сравнению с прежними, однако клерки утверждали, что за этим последуют самые последние сведения, стоит только чуточку набраться терпения. Не на тех они напали. Любой репортер нетерпелив, особенно если дельце горяченькое, и в течение получаса сотрудники охраны были вынуждены дважды удалять наиболее прытких газетчиков, пытающихся прежде времени проникнуть на верхний этаж. Однако уже само количество присутствующих оказывало огромное давление на ситуацию. Три телекомпании размещали свою аппаратуру, путаясь в переплетении проводов. Десятки репортеров наговаривали текст в диктофоны и микрофоны. Все что-то знали, о чем-то спрашивали, и воздух гудел от восклицаний, криков и вопросов. Появление нескольких сенаторов, специально прилетевших из Вашингтона, только подлило масла в огонь. Огромный улей непрерывно гудел. В десять минут первого ночи было объявлено, что всех аккредитованных журналистов приглашают на третий этаж, где будет проведена пресс-конференция Габена Мартреля и его защитников. Я намеренно замешался в самую гущу тех, кто осаждал двери лифта, рассчитывая, что в толпе легче пройду со своим удостоверением контроль двух охранников, чем в одиночку. Прием сработал, и мне махнули рукой — проходи! — предварительно вручив белую карточку-пропуск, на которой было написано: «Только третий этаж. Комната 26». Перед входом в зал снова проверили пропуск. Мы бросились к дверям. Как и все, я дрался за место в первом ряду, старательно щелкая «лейкой», бормотал что-то в микрофон, стараясь ничем не отличаться от других репортеров. Ровно в половине первого в зал вошел Хэл Рэндольф в сопровождении нескольких человек, окруживших высокого человека в мешковато скроенном черном костюме. Хэл был сравнительно малоизвестным главой службы безопасности. Я поднял, по примеру остальных, камеру и, прежде чем Рэндольф мог заметить меня, стал щелкать как можно чаще, отлично понимая, что среди ярких вспышек он скорее ослепнет и оглохнет, чем увидит что-нибудь в зале. У нас и раньше возникали конфликты. Его заветная мечта — разрушить нашу организацию до основания. У него был зуб прежде всего на Мартина Грейди, потом на меня и остальную группу. Ну да леший с ним! Рядом со мной какой-то парень просто ослепил всех своей вспышкой, и я особенно не беспокоился. Заявление было коротким. Вся эта петрушка затеяна специально для репортеров, чтобы швырнуть им лакомый кусок, позволить сделать несколько кадров и быстро выставить их отсюда. Некто из официальных лиц зачитал текст заявления. В нем говорилось, что Габен Мартрель попросил политического убежища, так как разочаровался в коммунизме и возмущен тем, что Советы превратили мир в поле битвы. Он твердо верит: только американская демократия может обеспечить мир во всем мире. Он хочет удалиться от дел и заняться преподавательской деятельностью, возможно, даже в университете. Пока зачитывали заявление, я не сводил глаз с Мартреля. Он давным-давно научился скрывать свои чувства, и его лицо не выражало ничего, кроме вежливого безразличия. Он несколько раз слабо улыбнулся, кивнул, соглашаясь с тем, что говорилось, но его глаза сыграли с ним злую шутку. В них застыло выражение тревоги. Несмотря на годы практики, тень страха все-таки мелькнула на его лице. Он все пытался как можно незаметнее окинуть взглядом зал, но меня не проведешь. Мартрель кого-то искал, и я не осуждал его за это. Он представлял угрозу для советской службы безопасности и знал не хуже меня, что его постараются убрать до того, как он заговорит. Мартрель не мог меня как следует разглядеть, но я чувствовал, что мысленно он уже меня отметил. Он занимался точно такой же работой и знает все наши уловки и приемы. Его взгляд скользнул по мне, потом он стал вглядываться пристальнее. Я быстро отступил назад, толкнул стоявшего рядом парня и высоко поднял свою «лейку» для нового снимка. Это движение, кажется, успокоило Мартреля, он перевел глаза на кого-то в противоположном конце зала и уже не возвращался взглядом ко мне. Когда заявление было прочитано, Рэндольф разрешил задать несколько вопросов Мартрелю. Тот отвечал глубоким, хорошо поставленным голосом, с незначительным русским акцентом. Все вопросы были политического характера, вежливо сформулированные: репортеры понимали, что пресс-конференцию быстро закроют, если они позволят себе выйти за определенные рамки. Ответы Мартреля были так же вежливы и безлики, как и вопросы. За это время мне удалось пробраться поближе. Я протискивался между людьми с камерами до тех пор, пока Мартрель не оказался прямо против меня. Рэндольф объявил об окончании конференции, в ответ раздался взрыв возмущенных голосов. Гомон продолжался довольно долго, и я успел громко произнести свой вопрос так, чтобы Мартрель наверняка услышал меня. — Вы еще не нашли ее? На секунду лицо у него застыло. Его глаза впились в меня, и страх снова мелькнул в зрачках — блуждающими огоньками под полуопущенными веками. Он вглядывался в мое лицо, а я смотрел на него с напускным безразличием. Я еще раз вскинул камеру, щелкнул, запечатлев его во весь рост, кивнул и улыбнулся, протискиваясь обратно в толпу. Вирджил Адамс был прав. «Ищите женщину!» Репортеры возвращались обратно вместе, и мне снова удалось затеряться в толпе; попав на улицу, я прошагал несколько кварталов, поймал такси, вернулся в отель и, несмотря на поздний час, позвонил Рондине. Я прождал минуты две, пока окончательно не убедился, что ее нет дома. Черт побери, я не имел права сердиться на нее. Нельзя же в день свадьбы отказаться от невесты и ждать, что она примет это спокойно.* * *
Утром, ровно в десять часов, я встретил Дэйва Северна за завтраком в ресторане на Бродвее. Он выглядел помятым, и сразу стало ясно, что он не спал всю ночь. — Как ее зовут, Дэйв? — сразу перешел я к делу. Он достал из кармана большой плотный конверт и бросил его мне через стол: — Ты как клещ, Тайгер. Не отстанешь от человека. Весь материал тут. Ее имя Соня Дутко. Русская по национальности, осталась в Америке после Олимпиады пятьдесят шестого года. Мне продолжать? — Давай, давай, детали потом! — До этого она и Мартрель встречались около года. Он присутствовал на играх. Она получила две серебряные медали. Являла собой этакую правоверную коммунистку. Член партии, староста студенческой группы и все такое прочее. За ней не следили так пристально, как за остальными. Вечером, во время прощального ужина для участников игр, она исчезла, а потом появилась в Лондоне. Добралась до сотрудников нашего посольства и прилетела к нам; здесь попросила политического убежища. Некоторое время была лыжным инструктором в горах Новой Англии, потом отправилась в Солнечную Долину и пропала из виду. Мартрель здорово натерпелся от своего начальства за «железным занавесом». Вскоре после этого он и начал бороться за статус, который утратил из-за связи с перебежчицей, и достиг больших высот. Здесь есть ее фотография. Взгляни. Она очень привлекательна. Я достал из конверта глянцевые снимки; одни были сделаны во время Олимпийских игр, другая серия — после приезда Сони в нашу страну. Она была хороша и ничуть не похожа на грубых степнячек. Пепельно-белокурые волосы красиво ниспадали на плечи. Лицо свежее, несколько крестьянского типа, но от этого не менее привлекательное. Даже сквозь неуклюжий костюм можно заметить чудесные формы отлично тренированного тела: высокую грудь, ноги, мощную мускулатуру которых может передать только скульптор. — Где она теперь? Дэви пожал плечами и достал сигарету: — Откуда мне знать. Она просто исчезла. Никто ничего о ней не слышал с 1958 года. Я пытался разузнать, но безрезультатно. — Все еще не знаешь, прав ли я? — Нет, не думаю. Не такой Мартрель человек, чтобы из-за нее наломать столько дров. — Но это только мое предположение, — бросил я. — За ним же следят, ты знаешь. Теперь за его жизнь никто гроша ломаного не даст. А что он станет делать, если даже и найдет ее в конце концов? Ты знаешь, как упорны такие люди. Поэтому он еще не скоро заговорит, а когда заговорит, то половина сведений потеряет ценность. Я сунул конверт в карман: — Давай проиграем это со всех сторон. Заранее ничего нельзя сказать. — Согласен. Уолли просветил меня на твой счет, так что я ничему не удивлюсь, даже если ты поведешь себя вопреки здравому смыслу. Во всяком случае, твой некролог будут читать с большим интересом. — Как раз это мне по сердцу, — сказал я. — Уверенность. Ты собираешься использовать лакомый материальчик насчет крошки Дутко? Дэйв загасил окурок и принялся за кофе. — Я поступлю как все... Выберу путь полегче. Ситуация слишкомсложная, чтобы в нее впутываться. Кроме того, лично я не вижу связи между тем и другим. — Вспомни, что Адам сделал для Евы, — возразил я. — Конечно, — быстро ответил он. — И что Далила сделала для Самсона[1]. Я улыбнулся в ответ на его шутку, положил пять долларов на стол и сказал, что буду держать с ним связь. Все время, пока шел до двери, я чувствовал на себе его взгляд. В три часа я встретился с ребятами из Ньюаркского контрольного центра, которых прислали по моей просьбе. Хукер и Джеймс были среднего роста, около сорока лет, и могли затеряться в толпе из двух человек. Хукер уже побывал со мной в переделке, а о Джеймсе я слышал в связи с инцидентом в компании «Дженерал пасифик». С ними была девушка лет двадцати восьми, маленькая, как мышка, которую персонально рекомендовал Вирджил Адамс. Ее звали Энн Лайтер. Я быстро проинформировал каждого из них, вручил фотографии Мартреля и приказал установить его местонахождение в те часы, когда нет допросов в службе безопасности. Так как их заранее подготовили, инструктаж не занял много времени. Они могли прямо связаться со мной через отель или передать сведения через Ньюарк. Каждый из них имел достаточную сумму, чтобы купить необходимые сведения, и все беспрекословно подчинялись мне. Когда они ушли, я нашел телефон-автомат и позвонил по кредитной карточке в агентство Рэймонда Уоттса в Лос-Анджелесе, в группу, которая специализировалась на поисках бесследно исчезнувших лиц и официально работала на нас. Я поговорил с самим Рэем и дал последний адрес Сони Дутко в Солнечной Долине. Он заверил меня, что лично займется этим делом, и я повесил трубку. Я прикинул, какие препятствия Рэю придется преодолеть, и мне стало не по себе при мысли, что служба безопасности тоже наводит справки об этой девушке. Я рассчитывал только на то, что эти друзья думают в основном о политических причинах перехода Габена на нашу сторону и еще не скоро перестанут махать флажками, напевая «Звезды и полосы». И еще один звонок — самый главный — Рондине. Прислуга заявила, что Рондина недавно уехала и неизвестно когда вернется. Я поблагодарил, поймал такси и отправился в отель. Все вечерние газеты опубликовали статьи о Мартреле, а на экране телевизора замелькали кадры интервью. Две бульварные газетки тенденциозно излагали суть происходящего, и каждая назойливо твердила практически одно и то же. Габен Мартрель — это человек, наконец-то обретший политическое сознание. Его уподобляли тем первым ласточкам, которые устремились к вожделенной свободе, не выдержав обстановки политического гнета в Европе. Мягко и осторожно утверждалось, что Мартрель — истинное вместилище секретной информации и со временем эти сведения станут нашим достоянием. Всего за одну ночь он стал чуть ли не героем американской нации. Господи, как же много, оказывается, можно сказать, не говоря по существу. Одно я знал твердо: он еще ничего не сказал им. Ничего. Лишь кое-что, чтобы их успокоить. Тут должна быть какая-то причина. Все, чем он владеет, ему необходимо как некое спасательное средство: или он надеется получше сыграть в свою игру с Советами, или... он хочет эту женщину. Только ее. Итак, в этот день не было никаких сенсаций: вооруженное ограбление в баре на Тридцать девятой улице, столкновение трех машин, при котором никто не пострадал, неопознанный труп, выловленный из реки, и происшествие над аэродромом Ла-Гуардиа из-за того, что совершающий коммерческий рейс реактивный самолет не сумел вовремя выключить двигатели. Публике советовали некоторое время воздерживаться от полетов. До выяснения причин аварии. Я заснул и проснулся от телефонного звонка над самым ухом. Звонила Энн, назвала пароль и попросила разрешения подняться ко мне. Я разрешил. Потом погасил свет, открыл дверь на пару дюймов и отступил в глубину комнаты, в темный угол с пистолетом наготове. Ждал... Она знала правила. Стукнула один раз, прошла вперед с протянутыми руками, постояла минуту, потом закрыла дверь и щелкнула замком. Она все еще не видела меня, но знала, что я делал в это время. Дотянулась до выключателя, включила свет, усмехнулась, увидев, что я засовываю пистолет в кобуру, потом подошла к большому креслу и спокойно уселась в него. — Осторожный, сразу видно. — Я потерял нескольких друзей из-за того, что они не остерегались. Сейчас она уже не выглядела серой мышкой. Адамс предупредил меня, что Энн умеет выглядеть так, как потребуется, но что она такая мастерица — нет! Ее волосы красиво обрамляли лицо, легкая косметика подчеркивала природную красоту. Одежда, надетая в прошлый раз, могла испортить даже фигуру Венеры. Теперь все было наоборот. Я одобрительно улыбнулся, стараясь не смотреть на ее обольстительные ножки, и сел на край кровати. — Что удалось узнать? — Хукер видел, как они выходили из другого здания, возможно, эти дома связаны коридором. Джеймс проследил их до Чемберлен-Хаус. — Каким образом? — В одном из наших собственных такси. Он ехал с табличкой «вне службы». — Порядок. — Потом он вызвал меня. Я проникла туда, переодевшись горничной. Габен не зарегистрирован, занимает комнату в северо-западной части здания, на девятом этаже которую арендует «Дельта», компания по производству садовых инструментов. Я проверила, это вполне официальная фирма, с филиалами почти во всех штатах и за границей, четыре большие фабрики, контора в Вашингтоне. А кроме этого, представь, — дочернее предприятие, имеющее правительственные контракты, связанные с воздушным и космическим оборудованием. Я кивнул, обдумывая сообщение. Четко и ясно. — Сколько охраны? — Двое в комнате. Лифтер тоже агент, его я узнала, связан с наркотиками и таможней. — Тогда он с ними заодно. — Одна из горничных на этаже вооружена. Она тоже из их компании. — Что еще? — Все. — Она положила ногу на ногу. — Что мне делать теперь? — Оставайся на связи с Ньюаркским контрольным центром. Теперь мне придется возиться с этим самому. Я позвоню Вирджилу и освобожу тебя и остальных. Ты мне вряд ли понадобишься, но как знать... Я посмотрел на нее. Ее глаза сейчас были зелеными, как изумруды, и она пристально смотрела на меня. Тень от длинных ресниц легла ей на щеки, а улыбка чуть приподняла уголки губ. — Вирджил сказал, что я могу понадобиться тебе сейчас. — Зачем? — Ты, кажется, собирался жениться? — Да, черт возьми! — Если твое холостяцкое состояние расстраивает тебя до такой степени, что ты не можешь собраться с мыслями для работы, я могу помочь. И лучше, чем многие. Я не мог не рассмеяться. Но она не шутила. — Мартин Грейди очень любезен по отношению к своим служащим. Спасибо, крошка, но мне это не нужно. — Я думала, что здесь меня встретит тигр... — разочарованно произнесла она. — Может быть, в следующий раз, но не теперь. Мне не по душе секс по обязанности. И я закрыл за ней дверь.Глава 3
Шел дождь. Черт возьми, кажется, в Нью-Йорке всегда идет дождь. Не сильный, просто моросящий, но такой надоедливый, что может всю душу вымотать. Хорошо хоть, что многие предпочитают в такую погоду сидеть дома. Можно было пройти по Бродвею и даже у «Метрополитен-опера», где обычно собирается густая толпа, которая мешает уличному движению. Однако мне здесь нечего было делать. Я прошел мимо. Еще через несколько кварталов отсюда находился Чемберлен-Хаус, а в нем тот единственный человек, которого я хотел видеть. У работы в нашей организации все-таки было одно преимущество. Мы финансировались настолько хорошо, что не было ничего такого, чего бы мы не могли купить, и никого, кто бы мог нас превзойти. Мартин Грейди основал нелегальную организацию не из показного патриотизма, а из презрения к тем способам, которыми вынуждены пользоваться официальные организации, управляемые при помощи политической близорукости, индивидуального террора и абсолютной глупости. Мы были больше и лучше всех, и если бы нам не помогали оставаться такими всегда, то США скоро бы обнаружили свое поражение. В данном случае я сделал все от меня зависящее, чтобы получить информацию. Оскар Макдауэлл был метрдотелем в старом отеле и имел связи по всему городу. Он немного помогал нам прежде и знал, как действовать. Мне было чем оплатить его услуги, и уже через час он предоставил мне вожделенную возможность пройти комнату на девятом этаже, обитатель которой был в театре и не собирался возвращаться до полуночи. Когда я вошел в Чемберлен-Хаус, то сразу засек агента ФБР, который так же быстро, как это делала Энн Лайтер, устремился к одному из лифтов; я подождал, пока он уедет, и вошел в другой лифт. Вышел на девятом этаже, свернул налево, к номеру 937, и тут все сошло удачно. Я повернул ключ в замке, открыл дверь и, оказавшись в комнате, сразу запер дверь. Посмотрел на часы: было двадцать пять минут одиннадцатого. Через двадцать минут начнется операция. Ньюаркский контрольный центр договорился с двумя ребятами, что они устроят перестрелку или хотя бы небольшой скандал в холле, чтобы привлечь внимание лифтера. Я надеялся на их актерские способности. Я налил воды в два стакана, выплеснул воду на постель, повторил эту операцию, а потом позвонил горничной и попросил, чтобы она сменила простыни. Включил телевизор на полную громкость, сел в кресло и закрылся газетой. Ей понадобилось целых шесть минут, чтобы добраться до моего номера. В ее поведении было что-то необычное, нетипичное для горничной в отеле. Странная выпуклость под форменной блузой тоже наводила на размышления — для женщины-полицейского она была слишком плохой актрисой, спешила назад, к основной работе, и от неопытности у нее ушло гораздо больше времени, чем требуется горничной, чтобы перестелить постель. Без четверти одиннадцать я позвонил портье, спросил, работает ли бар, и, услышав утвердительный ответ, бросил на стол пять долларов. Затем подошел к двери, так и не дав «горничной» возможности увидеть мое лицо. Когда я открыл дверь, то заметил спины двух парней с автоматами, которые поспешно влетели в лифт, держа оружие наготове. Следующие две минуты были самыми длинными в эту ночь. Слишком поспешишь — и Мартрель что-то заподозрит. Излишне промедлишь — и парочка вернется. Когда я, наконец, постучал в дверь, в номере послышались шаги, замок щелкнул, и я не дал Мартрелю возможности захлопнуть дверь у меня перед носом. Я переступил порог, нацелив дуло сорок пятого в живот хозяину номера, и сказал: — Хэлло, Мартрель! Он узнал меня. Слишком долго занимался он делом, неотъемлемой частью которого была память на лица. На секунду его лицо застыло, потом на нем мелькнул страх. Мартрель еще не понимал, что произошло. — Вы от... — Не от ваших, нет. Не волнуйтесь так сильно. — Тогда... — Вы говорили что-нибудь? — Не думаю... — Другие тоже не думают. Они не знают пока, чего вы хотите. — Кто вы? Страх усиливал его акцент. — Честный индивидуал с особыми полномочиями. Знаю, что у вас есть информация, которая может нейтрализовать оппозицию. Но вы здесь с другими целями. — Я ничего не просил. Его глаза уставились на дверь. Я покачал головой: — Давайте договоримся, что мне все понятно, Мартрель. Я имел дело с вашими людьми почти всю свою сознательную жизнь. Итак, вы перешли на нашу сторону. Бежали. Вы здесь, но это не значит, что у вас не осталось той преданности своей родине, с которой вы прожили всю жизнь. Вы советский подданный, им и останетесь до смерти. Если бы у вас был выбор, вы оставались бы там, с ними, поддерживая и проводя в жизнь их взгляды. Итак, вы перебежчик, но ведь это еще не значит, что вы предатель. Вы надеетесь на политическое убежище и рассчитываете решить свои личные дела, из-за которых вы здесь и очутились. Глаза Мартреля слегка сузились, и взгляд его, устремленный на меня, принял твердое и требовательное выражение. — А что это за «личные дела», по-вашему? — Найти Соню Дутко, которую вы любите. Я увидел капельки пота, медленно выступающие у него на лбу. Он медленно отвел глаза. — Она ваша цель. Но они отыщут ее и начнут давить на вас. Таковы их обычные приемы, и вы это знаете не хуже меня. Они поймают эту рыбку, и тогда вы от них не вырветесь. — Тогда что же мне делать? — Устроить бурю, приятель. Дайте им все, чего они от вас хотят. Он стиснул руки, но тут же безвольно опустил их. Встал и подошел к окну: — Не могу сделать этого. Я просил политического убежища — мне его обеспечили. Большего я потребовать не могу. — Вы хотите ее смерти? Он повернулся, все лицо у него теперь блестело от пота. — Нет, нет! — Тогда вы станете мишенью, Мартрель. До тех пор, пока вы не заговорите, вы большая ходячая мишень для разного рода стрелков, ваших и наших. Выбирайте между любовью к своей стране и любовью к Соне Дутко, а если не выберете, потеряете и ту и другую. Это его добило. Надо было немедленно принимать решение. Он упал в кресло и закрыл лицо руками. Затем поднял на меня глаза и сказал: — Я не могу. Не могу говорить. — Где она, Мартрель? Он покачал головой. Глаза помертвели. — Не знаю, не знаю! — Если поймут, что вы здесь из-за женщины, она умрет. Выдадите себя одним неосторожным словом, и ее убьют. А следующим выстрелом поразят вас. Он поднял глаза, облизнул пересохшие губы: — Если бы я был уверен, что она в безопасности... — Наши агенты могут найти ее. — Но у нас есть свои люди среди ваших, не забудьте! И как только ваши узнают... — Ведь я же узнал. — Но вы не из таких. Я посмотрел на часы. Пора было сматывать удочки. — Если она будет в безопасности, вы станете говорить? Он посмотрел на меня, потом на мой пистолет и кивнул: — Если она будет в безопасности. Когда я добрался до холла, охранники все еще утихомиривали двоих из контрольного центра, только теперь к ним присоединились два копа, и скандал постепенно стихал. Выйдя из отеля, я поехал к себе и позвонил Рондине. К телефону никто не подошел. — С этим покончено. К черту, — пробормотал я и рухнул на кровать, не снимая одежды. Закрыл глаза, думая о завтрашнем дне. «Платон», — сказал Мартин Грейди. Смертельный случай. Он знал почти все, но конец этого дела был так же неясен ему, как и всем остальным. Я должен был дойти до конца, дожить до него. Если нет, то где-то кто-то нажмет красную кнопку, и из локального военного столкновения вырастет война, та война, которая превратит весь наш маленький шар в одну сплошную, страшную, радиоактивную массу. И все это зависит, возможно, от молчания одного человека... Я задумался и не сразу сообразил, что стучат в дверь. Когда постучали снова, взял пистолет и встал перед дверью, готовый прошить насквозь любого, кого не имею чести знать. — Войдите. Дверь открылась. В освещенном проеме я увидел пришедшего, закрыл дверь, щелкнув замком, и вложил пистолет в кобуру. — Хэлло, милая, — сказал я Рондине. Она видела и пистолет, и выражение моего лица в полутьме, и в глазах ее появился страх. — Тайгер... — Как ты меня нашла? — перебил я ее. Рондина устало улыбнулась и сказала: — Дежурный портье оказался очень заботливым. Он знал, что ты звонил мне и не застал дома, поэтому позвонил сам, предложив связаться с мистером Толботом, дважды звонившим мне. — В результате такой оплошности подобные мне люди умирают. Как ты добиралась сюда? Рондина села и откинулась на спинку кресла. — За мной никто не следил. Я немного тренировалась, прежде чем попала в Америку... Помнишь? — Может быть, крошка, но ты не знаешь все ходы и выходы. Любой хороший профессионал может создать у тебя впечатление, что ты справилась с задачей. Теперь мне нужно срочно отсюда сматываться. — Прости, Тайгер, но ты часто звонил мне. — Забудь об этом. Опять не подумал о том, как остро и больно могу ранить ее тоном своего голоса, и улыбнулся, чтобы смягчить впечатление, но было поздно. Я стоял, любуясь невероятной красотой этой женщины. Однажды чуть не убил ее, думая, что ненавижу. Ведь был убежден, что она настоящая Рондина, чудом не прикончившая меня. Даже теперь я чувствовал огонь желания, поднимающийся у меня в чреве, — такой сильный, что не мог устоять. — Ты лишил меня моей брачной ночи, Тайгер. Старалась забыть об этом, но... — Когда наступит наша ночь, тебе будет что вспомнить, крошка! Я пробовал тебе объяснить. Она медленно покачала головой, и ее волосы тяжелыми волнами качнулись вдоль лица. — Ты еще не рассчитался со мной. Ты можешь забыть об этом на время, а я нет. — Послушай, крошка... — Прежде чем ты примешься за дела и исполнишь свой долг, верни мне мою брачную ночь. — Рондина... — Я знаю все, что должно произойти, все, чего не знала прежде. Она мягко улыбнулась, встала с грацией прелестного животного и очень медленно стала снимать свой туго подпоясанный плащ. Под ним была надета лишь тонкая ночная рубашка из прозрачного черного нейлона, которую Рондина приобрела специально для этой ночи. Она так плотно прилегала к телу, что казалась второй кожей, так что даже биение сердца было заметно. Как прекрасна была симметрия ее грудей и бедер, тяжелых, словно снопы пшеницы! Она пошла к кровати, и их привычное колыхание казалось вызовом женщины мне — мужчине. Рондина откинулась на подушки, потом повернулась так, чтобы тяжелые волосы закрыли спину, и посмотрела на меня с призывом. Я уже знал, что ожидает меня — дикая радость плоти, непомерный огонь желания. А впервые я обладал ею при трагических обстоятельствах. Теперь она хотела удержать меня и заставить быть с ней, зная, что я не смогу ей отказать. Я шагнул вперед и коснулся ее лица, теряя власть над собой. Вдруг раздался звонок. — Не обращай внимания, — прошептала она. Но я поднял трубку: — Толбот слушает. — Рэй Уоттс, Тайгер. Ты велел позвонить, как только что-нибудь выясню. Ты можешь говорить? — Вполне, Рэй. — Мы проследили крошку Дутко из Солнечной Долины до Лос-Анджелеса. Она четыре раза меняла документы за это время. Некоторое время работала в оптическом производстве, потом — в качестве технического советника под именем Элен Уэллс. — Почему она сменила имя? — Видимо, хотела избежать паблисити и всего, что связано с прошлым. Она привлекала внимание многих несколько лет подряд. — У нее есть семья в России? — Нет, и это помогло ей прижиться здесь. — Где она теперь? — Неделю назад женщина, подходящая по приметам, вышла из автобуса Лос-Анджелес — Нью-Йорк. У меня такое впечатление, что она где-то поблизости. Мне еще покопаться здесь, в Нью-Йорке? — Нет, я займусь этим сам. Меньше времени уйдет. — Ладно. Теперь слушай... Я отыскал ее друзей. Нескольких близких друзей, которые регулярно приезжали к ней в Солнечную Долину кататься на лыжах, и все они говорили на иностранных языках, главным образом на русском. Сама она любит свой родной язык, так что я бы прочесал эмигрантские районы, если ты понимаешь, что я имею в виду. — У меня есть фото. — Пока она там находилась, занималась с одним из профи отеля, он стрелок из лука. За несколько недель мастерски овладела этим делом. Она настоящий атлет. Попробуй и тут поискать. — Заметано. Как у нее с политикой? — Брось это, дружище. Пустой номер. Несколько групп намеревались использовать ее переход на нашу сторону в своих целях, но она не захотела иметь с ними ничего общего. Словом, она придерживается данных, записанных в ее документах о гражданстве. — Под каким именем? — Под своим. — Адрес? — 165, Чуэнга, Лос-Анджелес. — Когда ее ждут обратно? — Киностудия «Л.Г. продакшнз» начинает снимать новую картину через два месяца, она там занята. Что-то насчет Олимпийских игр. Соня — технический консультант и дублерша звезд. Звезда, само собой, уже утверждена на роль, а Дутко из тех редких женщин, которые не имеют желания сделаться известными актрисами. Она каскадерша. Я ее понимаю, особенная известность ни к чему. С такой фигурой прославиться несложно. Я мог бы дать другое объяснение, но промолчал. — Билл Копли получил задание взять след в Нью-Йорке, если я не смогу с тобой связаться, и ты мог бы встретиться с ним в нашем офисе. К этому времени он успел, наверное, ухватиться за пяточку. У него квартира где-то на восточных семидесятых. — Хорошо, Рэй, я ему позвоню! Повесив трубку, я тут же нашел в справочнике телефон агентства Уоттса. Ответа я не ожидал — и не получил его. Набрал домашний номер Копли, и после второй попытки кто-то поднял трубку и настороженно спросил: — Да? — Пожалуйста, Билла Копли. — Кто говорит? — Это не важно, приятель. По делу из агентства. Позовите его. — Да, но... — Тогда забудьте, — сказал я и положил трубку. Решив выяснить ситуацию, позвонил Уолли Гиббонсу, нашел его сразу и спросил, не случилось ли чего дома у Копли. Ответ последовал быстро. В газету уже позвонили. Самоубийство при помощи газа. Указаны также адрес и имя — Уильям Копли, 36 лет, работал в агентстве Рэймонда Уоттса с командировками в Лос-Анджелес. Он продолжал еще что-то говорить, но я поблагодарил и повесил трубку. — Тебе опять надо идти? — тихо спросила Рондина. — Я не выбираю себе дорогу, — ответил я. Не в силах поднять на нее глаза, я схватил пальто и шляпу, надел, проверил, есть ли у меня запасные обоймы к пистолету, взял «лейку» и ушел. Когда закрывал дверь, мне послышалось рыдание. Но я снова уходил в джунгли, а там не плачут.Глава 4
В коридоре собралась небольшая толпа. Кое-кто был в пижамах, некоторые — в пальто, накинутых впопыхах поверх нижнего белья. Они бурно обсуждали событие. Патрульный в форме и пожарный оставались до тех пор, пока не убедились, что газ выветрился. Обычных зевак было мало, и все скоро разошлись. Я использовал репортерскую карточку, чтобы пробиться через полицейский заслон. Один из копов сказал: — Второй этаж. Что-то вы поздновато. Почти все ваши ребята уже разошлись. — Я был занят другим делом, приятель, — небрежно ответил я и пошел наверх. Дверь в квартиру 2С была открыта настежь. Окна по обе стороны прихожей были открыты, но запах газа еще чувствовался. Я подошел к запоздавшим репортерам, которые спрашивали подробности у полицейского, и вышел в кухню, где на полу лежало тело, покрытое простыней. Двое парней из морга готовились уложить его на носилки, чтобы снести вниз. Пожарные стояли тут же и весело перебрасывались шуточками, относясь с полным пренебрежением к мертвецу. Они привыкли к такого рода происшествиям. Я спросил: — Можно взглянуть? Один из полицейских пожал плечами, кивнул и продолжал говорить. Парень из морга откинул простыню, и я взглянул на то, что осталось от Билла Копли. Он не был красавцем. А покойники и вовсе не бывают красивы. Он лежал на спине около плиты, руки сложены крестом на груди, под головой — подушка. — Чудно, до чего им хочется устроиться поудобнее, когда они решают свести счеты с жизнью, — сказал парень, показывая на подушку. — У нас это второй за последнюю неделю. Один даже постригся, побрился и переоделся в лучший костюм, чтобы гробовщикам было меньше работы. — Спасибо. Он снова накрыл покойника простыней, и останки Копли поплыли на носилках прочь из комнаты. Детектив, разговаривавший до этого с пожарным, вошел и спросил: — Снимать не будете? — Не стоит. Как это случилось? — Да, знаете, один из соседей почувствовал запах газа и вызвал полицию. Самоубийца давно отдал концы, когда мы приехали. Старая история. Я достал блокнот, ручку и выразительно посмотрел на копа. Он начал монотонным голосом: — Уильям Копли, согласно документам, был следователем по страхованию в агентстве Уоттса. Родом он из Калифорнии. Никто из соседей о нем не знает, с агентством еще не связались. — Известно, почему он это сделал? — Конечно. — Коп наклонился к столу и взял письмо без конверта. — Письмо начинается словами «Дорогой Джон» и подписано именем Фло. Она разорвала их помолвку и вышла замуж за одного парня, в которого влюбилась сразу и намертво. Листок был зажат в руке, когда мы его обнаружили. Он дал мне взглянуть на письмо: одна страничка на простой дешевой бумаге, написанная корявым языком. Адреса не было, числа тоже, и, судя по виду, письмо разворачивали и складывали несколько раз. — Грустно, — сказал я. — Обычное дело. Он плотно закрыл окно, открыл верхние краны и кран духовки. Единственное, что он забыл, — это выключить телевизор. Мне кажется, лучше, когда такие выкидываются из окон: и хлопот меньше, и люди не страдают, а то ведь что могло быть, забудь он затушить окурок, — полдома разнесло бы взрывом! Я записал все детали, переписал фамилии полисменов и спросил: — Ничего, если я тут огляжусь немного? — Сделайте одолжение. Только вряд ли что найдете. Обычная одежда холостяка, а в холодильнике такие запасы, что кошку не накормишь. Он здесь жил всего три месяца и всегда питался в городе. Первый раз за все время и плиту-то включил, наверное! Для того чтобы оглядеться, не требовалось много времени — типичный холостяк и все такое. Но поскольку он служил в агентстве Уоттса, что-то не верилось в самоубийство. Все, кто работал у Рэя, были в прошлом или полисменами, или ребятами из разведки, известными своей уравновешенностью и выдержкой. Не подходящими к общей обстановке казались и свернутые газеты, которыми были заткнуты щели вокруг кухонного лифта и оконных рам. Все прочее поражало армейской опрятностью. В спальне часы, горсть мелочи, несколько банкнотов, кровать аккуратно застелена и, за исключением отсутствующей подушки, не тронута. Это была квартира из двух комнат. Ванная находилась за спальней, жилая комната сообщалась с кухней и была меблирована парой больших кресел, кушеткой и закусочным столиком с четырьмя металлическими с пластиком стульями. На кушетке — две маленькие подушки; наклонившись, я увидел между ними трехпенсовик. Я спрятал блокнот в карман, попрощался с копами и направился к двери. Некоторые жильцы еще стояли в коридоре, обсуждая событие, причем каждый старался заглянуть в квартиру, как бы случайно проходя мимо двери, и все ужасались тому, что едва избежали участи сгореть заживо. — Закончили? — спросил коп. — Ничего здесь нет. — То же самое и другие сказали. Не всегда можно рассчитывать на сенсацию. Этот парень просто невезучий. Перед уходом я обратил внимание на дверь, замок которой выбили полицейские. — Они сделали это быстро. Хорошо, что не было стальной противопожарной двери, как в новых домах, — пояснил коп. — Он что, не заткнул газетами дверь изнутри? — Да самоубийцы всегда что-нибудь забудут! — Это верно, — заметил я. Я позвонил в Ныоаркский контрольный центр и вызвал Адамса. Попросил, чтобы Энн Лайтер, Хукер и Джеймс проверили передвижения Билла Копли, и дал ему подробное описание увиденного. Он мог использовать весь этот материал в своем докладе центру и тем сберечь мне время. Я сказал, что буду менять отели и скоро свяжусь с ним. Я прошел в боковой вход отеля «Король Леопольд», проверяя, нет ли хвоста. Не найдя ни одного, поднялся на лифте к себе в номер, вставил ключ в дверь, быстро распахнул ее и включил свет. Рондины не было. Однако гости у меня были. Целых трое спокойных мужчин. Они наблюдали за мной, не курили и молчали. У одного из них на коленях лежал автомат. — Входи, входи, Тайгер, — произнес Хэл Рэндольф. — Пожалуйста, входите, мистер Мэнн, — добавил Томас Уотфорд. Оба они стояли во главе службы безопасности, и, когда сами принимались за дело, становилось ясно, насколько оно серьезно. Третьего я никогда раньше не видел, но у него была внешность, типичная для людей нашей профессии. Он — «человек с ружьем». Рэндольф подождал, пока я сяду, потом кивнул своему парню, и тот отложил автомат в сторону. — Это кто? — спросил я. — Альберт Каттер. Несмотря на то что вы никогда не встречались, он о тебе наслышан. Взглянув на Каттера, я отметил его особенную манеру сидеть на стуле. Под его корректным серым костюмом угадывались крепкие мускулы. Лет ему было под тридцать. Все признаки породы, образования и воспитания были налицо. — Видимо, я должен сказать тебе это, Мэнн, — начал Рэндольф; на его лице было написано глубокое удовлетворение. — После того как нам не удалось натравить Конгресс на вашу группу, Мэнн, а у Мартина Грейди нашлись деньги и покровители, комитет решил держать вас под контролем и постоянно проверять. — Ты, кажется, хотел сказать «изводить», приятель? — Не перебивай старших, Мэнн. Я улыбнулся ему: — Конечно, кто-то должен убирать навоз после топорной работы ваших деревенских увальней. — Политический аспект, — начал он, — был... — Чушь! — взорвался я, вскочил на ноги и выпалил ему в лицо: — Я устал от вашей чуши! Многие из нас устали, поэтому мы и делаем свое дело как находим нужным. Наша страна опирается не на чертово правительство, которое допускает, чтобы крысы вроде Кастро или кремлевских подонков сеяли между нами рознь. Наша страна — это страна для народа. Пожалуйста, Рэндольф, запомни это! Когда в какой-то стране что-то случается и мальчики вроде вас, наложив в штаны, не могут ничего исправить, когда политиканы пасуют из боязни наступить кому-нибудь в верхах на мозоль и не быть переизбранными на второй срок, тогда за это беремся мы. Теперь запомните и передайте своим. Нас никто не остановит. Станем совать свой нос туда, куда не просят, и делать то, что по идее должны делать вы и ваши люди. Когда кто-то из нас умирает, другие продолжают делать дело. Мы все тренированные профессионалы, и ваши мальчики могут многому научиться у каждого из нас. Не раз мы вытаскивали вашу задницу из огня и потеряли на этом не одного хорошего парня. Никто нас не остановит. Никто. Теперь говорите по существу или убирайтесь! Прошла минута, и мне показалось, что они взорвутся. Рэндольф и Уотфорд выглядели разъяренными, их лица покраснели. Только Каттер сидел тихо, и углы его губ кривила улыбка. Наконец Рэндольф сказал: — Может быть, стоит здесь поставить точку, Тайгер. Видимо, нам придется вывести тебя из игры. — Как? Я знал, что он собирается на меня повесить; в этом случае он сможет сделать все, что угодно. — Ты был в номере в Чемберлен-Хаус? — Ну а что дальше? Он проигнорировал меня и продолжал: — Габен Мартрель дал нам подробное описание и опознал твое фото. Лифтер сделал то же самое. Мартрель получил политическое убежище, и твой поступок — акт насилия и нарушения закона. — Вам понадобится уйма времени, чтобы доказать это. — Мы можем задержать тебя и выяснить, что ты собираешься делать дальше. — Для газет это будет интересно. — Нам по силам замять дело. — Может быть, и так, — согласился я. Рэндольф мрачно усмехнулся: — Ну а если мы попробуем. Мэнн? Несколько дней в одиночке сделают тебя сговорчивей. — Но вы же не спрашивали меня, — усмехнулся теперь я. Рэндольф потерял терпение и окрысился: — О чем? — О том, ради чего вы сюда пришли. Почему мы интересуемся Мартрелем. — Ну хорошо, почему? — Потому что он не собирается раскалываться. Он собирается хранить молчание, а вы будете сидеть, как у пещеры Али-Бабы, не зная волшебных слов «Сезам, отворись!», — он-то не побеспокоится шепнуть вам эти словечки. А вы ничего не сможете сделать, чтобы упрямец заговорил. Я крепко прижал его, и он знал это. Он взвесил про себя все факты за и против и наконец сказал: — А ты, как я понимаю, можешь помочь делу? — Есть некоторые способы. — Знаем мы твои способы. Их результат всегда один. Мертвецы и разрушенные людские судьбы. — Я чувствую себя настолько же виноватым перед ними, как вы чувствовали бы себя по отношению к Гитлеру. — С нами у тебя этот номер не пройдет. Я посмотрел на них долгим взглядом и ничего не ответил. — В чем ты на самом деле заинтересован, Тайгер? — В том же, в чем и вы. — Тебе придется отдохнуть пару деньков, пока не скажешь более конкретно. Они не шутили. И мне пришлось бросить им кость. — Билл Копли работал следователем по страхованию в агентстве Уоттса. Установлено, что парень умер ночью от отравления газом. Никто не знает, над чем он работал, но у него могут быть заметки, связанные с Мартрелем. Осмотрите крючок входной двери и проверьте труп — возможно, Копли сделали инъекцию, которая привела к удушью раньше, чем по квартире распространился газ. Аутопсия может показать, какой тип инъекции был использован. Я предполагаю, что некто открыл замок, выбил плечом задвижку, бросил ему на лицо подушку и держал до тех пор, пока тот не потерял сознание. Потом сделал укол и инсценировал самоубийство. Во время моей речи они обменивались взглядами, стараясь ухватить суть того, что я им наговорил. — Это известно полиции? — наконец спросил Уотфорд. — Не потрудился узнать. Я проник туда в качестве репортера. Собирать такую информацию — их дело. — А как вообще ты завязал контакт с этим Копли? Ты что, знал его прежде? — Нет. Мне позвонили, назвали его имя, адрес и сказали, что у него есть кое-какие данные, которые меня, безусловно, заинтересуют. Я пришел поговорить с ним, но нашел покойника. — Но ты пришел как репортер, — заметил Рэндольф. — Под прикрытием. — Я всегда так поступаю, приятель. Не могу рассчитывать на случай. Никогда не знаешь, на что можно наткнуться. Почему бы вам этим не заняться? Рэндольф поднялся и пошел к телефону. — Собираюсь принять душ, это вам не помешает? — Валяй, валяй... Я как следует вымылся, производя уйму шума в ванной, и, вытершись досуха, натянул шорты. Когда я вошел в комнату, Рэндольф как раз вешал трубку. — Что новенького? Он спокойно сказал: — Нашли след от иглы на бедре. — Это ваша главная зацепка. Теперь вы знаете столько же, сколько и я. Томас Уотфорд поднялся, Каттер последовал его примеру. — Я подумаю. Если ты пустил нас по ложному следу, мы придем снова. — Как вы меня нашли? Следили за Эдит Кейн? Уотфорд мрачно улыбнулся и кивнул: — Да, твоя Рондина недостаточно умна, чтобы заметить нашего Каттера. Советую тебе оставаться в городе. — Постараюсь, джентльмены. Теперь, если вы позволите, я хотел бы отдохнуть без свидетелей. Они прошли мимо меня к двери, и только Каттер пожелал мне спокойной ночи. Он был профессионалом и сразу узнавал своих. Я подмигнул ему и закрыл за ними дверь. Но не лег в постель, а запаковал свое барахло в чемодан, убедился, что коридор пуст, и по внутренней пожарной лестнице спустился в холл. Когда у тебя в руках десятидолларовая бумажка, портье не задает лишних вопросов. Я устроился в «Брайам-отеле» под своим именем, позвонил Рэю Уоттсу и рассказал ему, что случилось с Биллом Копли. О Мартреле я не упоминал. Если у Рэя есть вопросы, пусть докапывается до сути сам. Рэй быстро все понял и сказал, что обо всем позаботится. Его волновало, почему Копли не оставил после себя никаких бумаг. Думается, у убийцы было время, он давно уже нашел все, что Копли оставил, и дело не поправишь. Я положил трубку и рухнул на кровать. День был слишком длинным. Я сообщил в Ньюаркский контрольный центр свои координаты и заснул. Она могла бы предварительно позвонить, но не позвонила. Вместо этого постучала в дверь около двенадцати ночи, вырвала меня из объятий кошмарного сна и заставила судорожно схватиться за кобуру пистолета. Когда я открыл дверь, она улыбнулась моему испугу. И опять я не сразу узнал ее. На этот раз «серая мышка» была воплощенной мечтой в соответствующем платье и накидке. Белокурые волосы пышной короной венчали голову. Энн Лайтер была самой ловкой чертовкой из всех, которых я знал. — Заходи давай. Прости, но я не одет. — В таком виде, да еще с пистолетом в руке, ты бы отлично смотрелся на обложке журнала. — Благодарю за комплимент. Она захлопнула за собой дверь и прошла в комнату. — Неужели у Мартина Грейди нет денег на более приличный номер? Мне кажется, я и то живу лучше, чем ты! — Она улыбнулась и скользнула в кресло. — И пожалуйста, протри глаза. — Я только что вскочил. — Ясно. Но я думала, что мужчины с такими дарованиями никогда не спят в одиночестве. — Тебя надули, крошка. С чем ты пришла? Она покачала головой и скорчила мне рожицу: — Мне рассказали, каким ты был. Я почти не поверила. «Как поживает сова», Тайгер? Как дела в Советском Союзе? — Он тверд, един и нерушим. Теперь давай рассказывай. Я кое-как натянул на себя одежду. Энн даже не отвернулась. Одно из преимуществ зрелого возраста в том и заключается, что ты сам выбираешь время и место. Эта дама волнует меня, сама того не зная, и ей бы лучше поостеречься. Однажды она сделает неверный шаг или скажет неверное слово, и ей придется научиться покорности и делать то, чего не приходилось делать прежде и не придется впредь. Возможно. Однако, как всякий истинный профессионал, Энн мгновенно сменила тему. — С деталями или кратко? — спросила она. — Только основное. — Хорошо. Твой приятель Рэй Уоттс дал Копли задание выследить Дутко. Тот проверил аэропорт и нашел женщину, подходящую под ее приметы. Она путешествовала под именем Элен Белл. Нам повезло: одна из стюардесс дала подробное описание и опознала фото. Не важно, что та изменила имя, — девушка знала ее историю и полагала, что Дутко хочет лететь анонимно. Она взяла такси от аэропорта. — Водитель найден? — Конечно. Он ее высадил у «Шривспорт-отеля» в районе верхних тридцатых улиц. Здесь следы теряются. Она там не появлялась, и никто похожий на нее тоже не был замечен. — Многовато работенки для одной ночи. — Это — «Платон», — напомнила Энн. — Проверяли близлежащие отели? — Все. — Такси? — Все, что было возможно. Мы еще не закончили, Хукер и Джеймс сейчас идут по следу. — А Билл Копли? — О нем вообще ничего. Либо он напал на ее след и пошел за ней, либо вернулся домой, решив остановиться там же, где споткнулись и мы. Но это только мое предположение. Я потянулся за телефонной книгой. «Шривспорт-отель» оказался женским, и, конечно, порядки в нем — как в пансионе для девушек, недавно приехавших в город и определившихся на временное место жительства, пока не найдут работу. — Соня не стала бы жить в такой дыре, — сказал я. — Мы тоже так подумали. Я считаю, что она просто сказала шоферу первый попавшийся адрес, а потом поменяла машину. — Где теперь Хукер и Джеймс? — Они по очереди проверяют отели. Один отдыхает, а другой просматривает книги регистрации жильцов. — Хорошо. Что ты думаешь делать? Она усмехнулась, встала, сбросила накидку и начала стягивать с себя одежду: — Я хочу выспаться, Тайгер. Я... видишь ли, не успела найти комнату и собираюсь спать здесь. Возражения будут? — Пожалуйста, будь моей гостьей! Она высвободилась из блузки, и я удивился тому, что она вовсе не худенькая и незаметная, как мышка. У этой разбойницы грудь была хоть куда. Я в жизни не встречал такой полногрудой женщины. Призывная зелень ведьминых глаз была настолько очевидной, что она даже прикрыла их пушистыми ресницами. Я не хотел больше смотреть, а она, как нарочно, дразнила во мне зверя. Но, продолжая игру, я одобрительно посмотрел на ее пальцы, нащупавшие «молнию» на юбке, и сказал: — Не теряй времени, крошка. У нее был чудесный грудной смех. — Твои таланты все еще не проявились, Тайгер? — Когда они проявятся, ты будешь кричать. — Громко? — Тебя услышат все кругом. — Жду не дождусь. — И она легла на кровать нагая.* * *
Я взял такси и отправился в женский отель. Первое, что я увидел, были две старые совы за конторкой, которые одновременно повернулись в мою сторону и поджали сухие морщинистые губы. Я был мужчиной, а по их понятиям это означало быть дьяволом. Дама с туго стянутым пучком седых волос на затылке спросила: — Да? — и стала ждать ответа. — Я хотел бы посмотреть регистрационную книгу за позавчерашний вечер. — С какой целью? — Ищу подружку. Возможно, она тут, но под чужим именем. Ее улыбка была твердой и сардонической. — Прошу прощения, но это невозможно. Слишком много мужчин пытались таким образом надуть ее. Многие просто отступали под ее тяжелым взглядом старой девы, в котором горел огонь костров времен матриархата. Я был счастливее этих неудачников. Подобные особы всегда пугаются, если им хамят в лицо. Я облокотился на конторку и сказал как можно грубее: — Как насчет небольшого скандальчика для начала? — Прекратите... — Заткнись. Отвечай, когда тебя спрашивают! — Если вы думаете, что... — Я думаю, что сумею заткнуть тебе рот, старушка, и эта конторка мне ничуть не помешает. Думаю, смогу тут у вас все разнести вдребезги, а если ты против, попробуй-ка меня удержать, старая кукушка! Теперь в ее глазах не осталось и следа враждебности, они были просто испуганными. — А ты, — обратился я к другой, — живо брось эти штучки с телефоном. Оставь трубку в покое, говорю! Ну?! Обе они сразу стали старыми, усталыми леди; нервно покусывая губы и облизывая их, они молчали. Одна смотрела на другую, ожидая от нее решительных действий, но обе не могли двинуться с места. Наконец одна достала книгу и положила на конторку рядом со мной. В тот вечер зарегистрировалось девять женщин. Четыре из них сообщили свои фамилии, остальные указали только социальный статус. Следуя списку, я требовал описания наружности. Регистраторшам приходилось подолгу копаться в памяти, но в общем они с задачей справились. Три женщины были похожи на Соню Дутко, но одна важная деталь не совпадала. Две оказались брюнетками, а третья — рыжей. Никаких пепельных блондинок здесь не появлялось. Но эра париков уже наступила, а для женщины парик — отличное средство изменения внешности. Я запомнил номера комнат и положил полсотни долларов на конторку, чтобы сгладить дурное впечатление, которое произвел на старых крыс, затем вернул регистрационную книгу: — Спасибо за сотрудничество и советую забыть о нашем свидании. Ясно? Я ждал до тех пор, пока одна из них не взяла деньги. Теперь я мог бытьуверен, что забыт навеки. Но снаружи про меня не забыли. Я почувствовал толчок в левую полу своего пальто, и хотя звука выстрела не услышал, но знал, что откуда-то из ночи в меня стреляли и что эта пуля не останется одинокой. Быстро добежал до припаркованных у бровки тротуара машин и достал сорок пятый из кобуры. Где-то впереди меня ударилась рикошетом об асфальт вторая пуля. Я пролез между машинами и пригнулся. Оба выстрела раздались с левой стороны и не выдали стрелка вспышкой. Из окна стрелять не могли, потому что дистанция, судя по рикошету второй пули, была слишком короткой. Как раз в этот момент я услышал взрыв хохота, и целая стая подростков выбежала из какого-то дома, оглашая воплями все вокруг и толкая друг друга. Улица вновь ожила. Подъехали две машины, из них вышли пассажиры; проехал молочник, и несколько человек вышли из-за угла и двинулись в моем направлении. Медленно поднявшись, я спрятал пистолет, прошел между машинами и двинулся вниз по улице. Две вещи подтвердились этой ночью. Соня Дутко была в этом отеле, и они за ней следили. Ее схватят как заложницу, и тогда Мартрель никогда не откроет рта. Я все еще не был вычеркнут из советского списка "А", и меня узнали. Посмотрим, кто первым до нее доберется.Глава 5
Теперь, когда известно, что я слежу за Соней Дутко, они будут действовать очень быстро. Конечно, запросят инструкции, но могут сначала взломать дверь, и тогда... Мне не нравится причинять беспокойство городским службам, но иногда невозможно привлечь внимание к какому-то зданию иным путем. Я нашел будку в нескольких шагах от отеля, позвонил в пожарное депо, проорал, как какая-нибудь истеричка, что из верхнего окна «Шривспорт-отеля» клубами вырывается дым, и повесил трубку. Потом поджег мусорный ящик на заднем дворе гостиницы и ухмыльнулся. Сначала приедут пожарные, потом — полиция, и все тут перекроют, мышь не пробежит, пока они не выяснят, в чем дело, и не уберутся восвояси. Я сел в такси и отправился в «Брайам-отель». Энн не слышала, как я вошел, спала, свернувшись, на кровати. Одеяло сползло, она расслабилась в глубоком сне; одежда была свалена в кучу на стуле. Я присел на краешек кровати и провел пальцами вдоль ее атласной спины, потом стал гладить затылок, где были такие пушистые завитки волос, пока она не задвигалась нетерпеливо, повернувшись ко мне лицом и улыбаясь во сне... — Энн! Она зачмокала губами, и я ущипнул ее за попку: — Эй, крошка, проснись! Как ребенок, она поджала ноги и свернулась калачиком. Я усмехнулся и пощекотал ее: — Вставай! Она проснулась, но не сразу узнала меня. — К черту... — Прости, котенок. Должен был тебя разбудить. Я нашел Соню, и ты мне нужна. Она встала с кровати и с полным равнодушием к прелестной наготе своего тела стала натягивать одежду. Теперь она уже окончательно проснулась. Пока Энн одевалась, я подошел к окну и посмотрел вниз. Даже в этот час город напоминал чудовищного спрута, обвившего мерцающими щупальцами ряды домов и ждущего свою жертву. — Что случилось? — Она в «Шривспорт-отеле», все в порядке. У нее с собой темный парик, записалась под чужим именем. Трое подходят под ее приметы: Робертс — номер 511, Хопкинс — 300 и Грэйс — 434. Снаружи за ней следят, мне влепили вслед две пули. Я поджег ящик с мусором и вызвал пожарных. На некоторое время улицу перекроют, так что никто не пройдет ни туда, ни обратно, особенно мужчины, вот я и хочу, чтобы пошла ты. Она согласно кивнула. — Запишись как провинциалка и постарайся попасть к этим трем дамам. Ты ее узнаешь, если увидишь. — Уверен, что за ней следила не женщина? — Надеюсь, что нет. Но если это и так, они не смогут ничего предпринять, пока ты будешь действовать. Я тебя прикрою с тыла и, если мне удастся изобрести какой-нибудь предлог, тоже проникну в отель. Она закончила одеваться. За эти несколько минут она сделала со своими волосами и чертами лица что-то неуловимое, превратившее ее в привычную обитательницу женских отелей. Она вывернула накидку, переменила жакет — и не осталось ни красоты, ни сексапильности! Передо мной опять стояла «серая мышь». — Тебе бы в актрисы, — только и сказал я. — Я там уже была, — просто ответила она. — А как тебя занесло в нашу маленькую игру? Она улыбнулась и потрепала меня по щеке: — Это долгая история, Тайгер. Когда-нибудь с удовольствием расскажу — на досуге. — А я с удовольствием послушаю. Улыбка медленно сошла с ее лица. — Особые указания? — Постарайся ничем себя не выдать. Помни, я поблизости. Попробуй вывести ее оттуда, не подцепив хвост. Там должно быть несколько выходов. — Постараюсь управиться. — Ты знаешь безопасное место, куда ее можно было бы поместить? — Лучше ты подбери что-нибудь. На листке почтовой бумаги я написал адрес меблированных комнат в не слишком фешенебельном квартале; хозяин любил деньги Мартина Грейди. Добавил кодовое слово и сказал: — Он знает, что нужно делать. Просто отдай ему бумажку. Энн спрятала ее в лифчик и согласно кивнула. — Дай мне пять минут форы, — попросила она. — Хорошо. Внизу в холле я взял газету и просмотрел ее, чтобы убить время. На второй странице была небольшая заметка, извещающая, что Габен Мартрель находится в Центральной больнице Нью-Йорка под наблюдением врачей. Я снова внимательно прочел ее, но ничего не нашел, кроме общих мест, — заметка явно была тщательно подготовлена для прессы. Держа Мартреля в больнице, они имеют великолепный повод для наблюдения за ним и всеми, кто захочет увидеться или попытаться связаться с ним. Или тут скрывалось что-то другое? Я достал монету, нашел телефон Томаса Уотфорда и набрал номер. Когда у меня накопилось достаточно злобы, Уотфорд взял трубку. Его голос был настороженным: — Что тебе нужно, Мэнн? — Информация. — Тогда иди к нам. — Твои парни упустили меня? Он негромко выругался. Я спросил: — Экспертиза установила, что Билл Копли был убит? — Мы бы хотели поболтать с тобой об этом. — Конечно, но сначала я должен кое-что выяснить. Он молчал. Тогда я спросил как можно небрежнее: — Каким образом отравили Мартреля? — Тайгер... — Смотри, приятель. Я уже подарил вам Копли. Теперь быстренько скажи то, что я хочу знать, и, может быть, я снова дам вам отправную точку. — К черту, Мэнн. — Не тратьте время на отслеживание звонка, ребята. Я уберусь отсюда в течение ближайших тридцати секунд. Ответь мне. Он подумал несколько секунд, потом решил, что дело есть дело, и сказал: — Ему всыпали в еду какую-то дрянь. У нас нет никаких зацепок, кроме того, что обслуживающий номер официант на минуту остановился с сервировочным столиком, чтобы объяснить дорогу двум иностранцам. Один из них, конечно, отвлекал его, а другой подсыпал в еду эту гадость. Мы искали этих двоих, но безрезультатно. — Как он? — Жив. Теперь давай послушаем тебя, Тайгер. — Скоро услышите, — сказал я и повесил трубку. Возвращение к «Шривспорт-отелю» заняло пятнадцать минут. К этому времени пожарные уже уехали, остались только красный седан с начальником пожарного дивизиона и водителем и две патрульные машины. Один из полицейских разговаривал с несколькими ребятами, ища свидетелей, но их, как всегда, не было: если кто-то поджигает мусорный ящик для забавы, то вряд ли остается на месте, когда начинается заваруха. Я не любил пользоваться своей карточкой репортера, но она позволяла идти напрямик и ни в ком не вызывала подозрений. Я подошел к водителю красного седана, показал ему карточку и стал расспрашивать, но он только рукой махнул: — Ложная тревога. — Что, ящик подожгли? — Да... и еще пожарных вызвали. Визгу много, а толку... Один из копов направился ко мне вместе с сержантом. Узнав, что я репортер, сержант сказал: — Иди домой, дружище, здесь нечего делать, просто какой-то идиот захотел позабавиться. — Кого-нибудь задержали? — Нет. Это уже второй случай за неделю. Либо пьяницы, либо мальчишки. — Ну уж если я тут, из пальца высосу материал на вторую полосу. Это что, отель для женщин? — Закрытый. Мужчину не пускают дальше нижнего холла. Эти две старые летучие мыши за конторкой караулят так, что лучше не придумаешь! Я кивнул, соглашаясь, потом спросил: — А с обитательницами отеля вы говорили? — Нет, а к чему это? — Просто пришла в голову одна мысль. Дамы, знаете ли, делают странные вещи, когда им наскучит одиноко сидеть в номере. А вдруг одна из них нарочно устроила этот переполох, чтобы за это время к ней мог проскользнуть поклонник? Сержант и коп переглянулись. — Это мысль, — сказал сержант. — У нас была одна птичка, которая проделывала то же самое в отеле для пожилых супружеских пар. — Давайте проверим отель? — предложил сержанту коп. — Черт побери, давай. — Не возражаете, если я пойду с вами? — Нет. Пошли. Маленькая реклама отучит дамочек прятать любовников. Я стоял спиной к конторке и разговаривал с копом, пока сержант втолковывал старым леди, чего он хочет от них. Один из полицейских остался внизу, рядом с конторкой, напротив входной двери, а другому было дано указание отправиться к черному ходу, если обыск вынудит кого-либо бежать с насиженного или, как выразился сержант, належанного местечка. Мы проверяли все комнаты подряд. Это отнимало массу времени, но я не мог вести себя иначе, чтобы не вызвать подозрений своей торопливостью. Мне-то, собственно говоря, нужны были только три номера: 300, 434 и 511. Спустя полтора часа мы добрались до трехсотого и познакомились с дамой по фамилии Робертс — она полностью подходила под описание Сони Дутко, если читать его с листа на столе. Но ее лицо просило кирпича, а говорила она без всякого акцента. Когда мы добрались до следующего этажа, я потрепал одного из копов по плечу и предложил: — Дело займет у нас гораздо меньше времени, если я тоже начну опрос с другого конца коридора. Нетерпение — вот порок, свойственный всей полиции. Сержант выразил согласие взмахом руки, и я взялся за дело. Шесть комнат я опросил, как положено, но в номере 434 на мой стук никто не отозвался. После того как я примерно полминуты стучался в дверь, я обратился к горничной, которая в смиренном молчании наблюдала за мной из подсобного помещения, и попросил ее открыть номер. Ни о чем не спрашивая, она подошла, вставила ключ в замочную скважину, повернула его и вернулась в подсобное помещение. Я не нашел в номере девушки, зарегистрированной в книге как Элен Грэйс. Но я нашел Энн Лайтер. Она лежала на полу со свернутой шеей и мертвыми глазами, в которых застыл ужас. Через всю шею сзади шла красная полоса. Смерть встречалась мне слишком часто, чтобы оставаться незнакомкой, но на этот раз я не мог сдержать ярость, переполнявшую меня. На секунду я потерял власть над собой, хотел разорвать кого-нибудь на куски и выкинуть за окно, и еще... Придя в себя, я потрогал ее кожу. Она почти остыла. Не больше секунды мне понадобилось, чтобы найти и взять ее двадцать пятый в мягкой черной кобуре. Я засунул его к себе в карман. Потом перевернул Энн на спину и расстегнул пуговицы на блузке, ища записку, которую ей дал. Записки не было. Окно было открыто, рядом с окном проходила пожарная лестница. Я не стал рыться в ее сумке. Для этого не оставалось времени, и к тому же я знал, что никаких вещей, выдающих ее принадлежность к нашей организации, с собой у нее нет. Все, оставшееся у нее, только подтвердит личность, а мы останемся в тени. Я вышел из номера, ничего не тронув, подозвал полицейских и, подведя их к дверям, коротко сказал: — Зайдите. Пока они делали свое дело, я не двигался с места. Сержант поднял взгляд от трупа и спросил: — Трогали что-нибудь? Я отрицательно покачал головой. — Как это произошло? Пришлось описать ему мой стук и приход горничной. Они вызвали горничную, чтобы она подтвердила мои показания. Взглянув на труп на полу, горничная сразу рухнула рядом в глубоком обмороке. — Слушайте, — сказал я. — Хотите, я вызову ваших или мне подождать? Я могу хорошо заработать на этом. Я быстро направился к телефону, но услышал сзади окрик: — Назад, не трогать трубку! — Прошу прощения. Я позвоню снизу, из холла. Хотите, чтобы я сообщил вашему начальству? Он покачал головой. — Я позвоню из соседней комнаты. Старая дама оттуда будет счастлива узнать новости. Я ушел так же легко, как и вошел в гостиную. Но теперь твердо знал, что кто-то получит от меня пулю в живот или я сверну ему шею, когда до него доберусь. Или до нее. И она будет похожа на Соню Дутко. Я не мог представить, чтобы какой-то мужчина мог проникнуть сюда; а если Дутко была олимпийской чемпионкой, то у нее достаточно силы, чтобы сломать шейные позвонки Энн. Ну что ж, это будет не первая женщина, которую я убью. Я вернулся обратно в «Брайам-отель», вызвал Ньюаркский контрольный центр и передал отчет о своих действиях на имя Мартина Грейди. Потом вызвал Хукера и Джеймса и велел им прекратить действия. С этой минуты дело целиком переходило в мои руки, и я не хотел, чтобы кто-то еще вмешивался в игру. Двое уже умерли, мужчина и женщина: одному сделали инъекцию, другой сломали шейные позвонки, а операция «Платон» еще только начиналась. Убить или быть убитым. Безопасность страны была поставлена на карту. Но к черту безопасность! Я не мог думать ни о чем, кроме того, как, должно быть, приятно будет чувствовать треск шейных позвонков убийцы Энн под моими руками; я знал, что не успокоюсь до смертного часа, пока не найду этого человека. И я заснул, думая об этом.* * *
В утренних газетах была статья об Энн, названной миссис Ромеро из Паттерсона, Нью-Джерси. Она зарегистрировалась в отеле, ей отвели номер 727, и никакой связи между ней и отсутствующей Элен Грэйс не установлено. Полиция настаивала, что убийцей был мужчина, но администрация категорически отрицала присутствие лиц мужского пола в отеле. За мужчинами, находившимися в холле гостиницы, тщательно следил специальный персонал. Все было на виду, все проверено, однако дух убийства витал в воздухе. Я перевернул еще несколько газетных страниц, ничего не нашел и взялся за бульварный листок, где и наткнулся на изобиловавшую деталями статью, автор которой сваливал все на строгий режим женского отеля и намекал на возможность лесбийской любви, которой способствуют такие порядки. На четвертой странице я прочел еще более интересную заметку: тело, не опознанное до недавнего времени, оказалось телом матроса Клемента Флетчера, который после экскурсии в ряд салунов на берегу напился и, возвращаясь на свой корабль, свалился с пристани в реку. Великолепно. Беднягу вычеркнули из жизни, и он теперь никогда не попадет на свои разработки в Пердесе. Одним ударом я разбил все его надежды, он попробовал забыться в вине — и вот чем все это кончилось. Лучше уж было дать ему утонуть в первый раз, тогда, в Панаме. Господи! Все, к чему бы я ни притрагивался, пахло смертью. Включая женитьбу. Я скомкал газету, бросил в корзину для мусора, и в тот же момент раздался телефонный звонок. — Да? — Мой голос прозвучал хрипло и злобно. — Это мистер Тайгер Мэнн? Голос женщины на другом конце провода был какой-то неуловимо странный. Я не стал называть себя, а спросил: — Кто говорит? — Тайгер Мэнн? — настаивала она: — Да, говорите. — Это... Соня Дутко. Она говорила с запинкой, испуганно и, видимо, боялась, что ее подслушают. Я сделал глубокий вдох, чтобы полностью овладеть собой и попытаться отбросить личное отношение к делу. Энн Лайтер умерла. И надо разобраться, что к чему. — Где вы? — Та женщина, ваша приятельница, назвала мне отель и дала листок, чтобы передать хозяину. Я поехала туда. В газете прочла, что в моем номере найден труп женщины. Кажется, это она? — Как вы узнали, где меня найти? — Из записки. Там было название вашего отеля. В конце было указано ваше имя. — Она запнулась, и я услышал в трубке прерывистое дыхание. — Я боюсь возвращаться. Не знаю, что мне теперь делать. — Где вы находитесь? — В том отеле, который указан в записке. Я отсюда и звоню. — Оставайтесь там. Ни с кем не говорите и никого к себе не впускайте до тех пор, пока я не приду. Если захотите есть, еду вам принесут. — Когда вы придете? — Ждите. Я буду у вас. Черта с два я туда попаду! Я положил трубку и потянулся за пальто, но внезапно дверь отворилась, и на пороге появились Хукер и Джеймс. Оба тяжело дышали, у них был озабоченный вид. Наконец Хукер выдавил: — Ты в ловушке, Тайгер. Полиция проверяет все отели в городе, разыскивая тебя. — Как только обнаружили труп Энн, две дамы в «Шривспорт-отеле» описали парня, который просматривал книгу регистрации. Полицейский, записывавший их показания, случайно оказался тем самым, с которым ты обходил гостей отеля. Как только личность Энн была установлена, стало известно, что она работала в ночных клубах; один дошлый репортеришка припомнил случай, когда ее имя упоминалось в связи с именем Мартина Грейди. А те, кто умеет хорошо соображать, докопались до тебя. — Что, служба безопасности тоже сюда влезла? — Да. Как раз это тебе передает Ньюаркский контрольный центр. Задействована также группа из ЦРУ и некоторые другие службы. Сюда они пока не добрались, так что линяй поскорее. Мартин Грейди дает тебе персональный приказ продолжать дело согласно инструкциям. — Что известно о Мартреле? — Он все еще в больнице. — Ладно. Если понадобитесь, вызову через Ньюарк. Теперь мне придется выходить по ночам, а днем сидеть в кино. В полиции есть мое фото. Оставайтесь на связи, ребята. — Пока, сэр. Будьте осторожны. Я почувствовал, как мои губы складываются в улыбку. Потом набрал номер Уотфорда и сообщил, что убийство Энн имеет самое непосредственное отношение к делу Мартреля и что она принадлежит к нашей организации. Сменила на посту Билла Копли и была выслежена той самой бандой, которая жаждет пристукнуть Мартреля. — Что она там искала, в отеле? Я расхохотался: — Что искала, приятель? Нет, не скажу, лучше в один прекрасный день продемонстрирую в натуре! Я выбрал киношку на Таймс-сквер и просидел в ней десять часов подряд. Хорошо выспался, но вынужденное безделье мне порядком наскучило. Потом, к вечеру, поспешил в лабораторию к Эрни Бентли. Он старался вникнуть во все детали, но, как все технари в нашем особом деле, интересовался ими лишь со своей профессиональной точки зрения. Делал то, о чем его просили. При помощи грима настолько изменил мое лицо, что вряд ли меня кто узнал бы при встрече. Я снял одежду, потом облачился в твидовый пиджак и слаксы, достаточно поношенные, чтобы они выглядели как надо в том районе, где мне лучше пожить. Под конец я проверил свой пистолет. — Жаль Энн, — сказал Эрни. — Да уж, что говорить. — Полиция отметила, что у убийцы очень мощные руки. Энн умерла мгновенно. — Он посмотрел на меня, ожидая ответа, потом заговорил снова: — В чем-то она опростоволосилась. Я сам вручал ей автоматический пистолет, когда она получила задание. — Ты найдешь его в моей сумке. — Такая опытная... — начал он. — Мы все опытные, Эрни. Всего-то и надо, что совершить единственный промах. — Если все шло как надо, у нее оставался шанс. Как же она прошляпила? — Пока не знаю, — сказал я. — Есть одна мыслишка, но я не уверен до конца. — Другая женщина? — Возможно. Эрни нырнул куда-то и через несколько секунд вернулся с небольшим пластиковым футляром. Открыл его достав черную самописку, положил ее себе на ладонь. Одним из его увлечений были сильнодействующие взрывные устройства, и он постоянно изготавливал их в форме безобидных на вид мелких вещиц. — Как тебе это? — Аккуратненько. Для чего оно? — Кто знает? Выглядит как обыкновенная ручка и пишет нормально, но, если ты снимешь защитный колпачок, наденешь на другой конец и сдвинешь на полоборота, произойдет взрыв силой в три заряда динамита. Может пригодиться. — Надежное? — Надежнее того, что я тебе давал в последний раз. Это нечувствительно к повышению температуры. Происходит кислотная реакция, которой ты можешь управлять по своей воле. — Эрни вручил мне устройство с самым серьезным видом. — Если используешь, дай потом подробное описание. Я взял у него ручку, рассмотрел получше и сунул во внутренний карман пиджака, заметив: — Не очень-то хочется таскать при себе эту чертовщину. Эрни уставился на меня, распахнув глаза во всю ширь: — Судя по всему, тебе оно может понадобиться. Надо быть заранее готовым к сражению. Я хмыкнул нечто, отдаленно напоминающее благодарность, и поднял телефонную трубку. По второму из набранных номеров мне ответил нужный голос, и я попросил ответившего встретиться со мной через двадцать минут в ресторане «Голубая лента» на Сорок четвертой улице.* * *
Во время войны полковник Чарли Корбинет был главой нашей группы. Настоящий волк, провел жизнь в мире шпионажа, участвовал в секретнейших операциях. Его принципы, основанные на знаниях и первоклассном опыте, пришлись не по душе тем, кто боролся за мир, не снимая «белых перчаток». Они посчитали, что такие, как Чарли, тянут нашу страну назад, и принудили его уйти в отставку. Но когда он вновь потребовался, то был готов к борьбе и, используя свое штатское положение как маскировку, поступил на работу в службу безопасности. Он знал о нашей организации достаточно. В некотором роде даже помогал нам в ситуациях, когда правительственная разведка считала, что мы способствуем обострению международной напряженности. Но он понимал то, чего не понимали остальные, — что только мы и люди, подобные нам, можем держать красных под контролем. Сидя в углу бара за стаканом темного пива, я, как мог быстро, рассказал ему о происшедшем. Когда я упомянул о Соне Дутко, он сказал: — Ты усек деталь, о которой мы не подумали. Мы знали об этой женщине, но упустили из виду, что переход Мартреля на нашу сторону может быть связан с ней. — Почему бы нет? — Вспомни о его возрасте. — Переходный. Последняя страсть в жизни. Что еще? — Положение, которое он занимал. Он был на самом верху. Нелогично думать, что после всей проделанной работы он бросит все и... — Любовь к женщине. Он подмигнул: — Тебе лучше знать... Ты сам однажды был в таком положении. — Я совершил почти ту же ошибку. Но я был моложе, намного моложе. — Когда ты женишься на Рондине? — Он запнулся. — Прости, но я тоже привык к этому имени. Итак, Эдит Кейн. Я все время забываю, что Рондина мертва. Когда я увидел Эдит, я совершил ту же ошибку, что и ты, — она вылитая Рондина. Чего ты теперь от меня хочешь? — Проникни в этот «Шривспорт-отель» и всех проверь там. Всех. Если Дутко не виновата, то был кто-то еще, кто свернул шею Энн. Возможно, тот тип, который стрелял в меня у отеля. Я не верю, чтобы женщина могла так убивать. Это требует слишком большой физической силы. — Она же тренированный атлет. У нее стальные мускулы и крепкая хватка. — Глупости. Женщины только кажутся такими сильными. Чарли Корбинет минутку пристально глядел в свой стакан, потом кивнул и сказал: — А ведь у тебя есть еще что-то на уме, верно? — Не думал, что это заметно. — Незаметно, Тайгер. Просто я тебя знаю лучше, чем ты думаешь. — Присмотри за Рондиной. Поскольку они охотятся за мной, то могут взяться и за нее. Мне некого просить об этом, кроме тебя, а ты знаешь, за какую веревочку дернуть в данном случае. — Рондина, — задумчиво произнес он. — Да, они вполне могут попытаться. — Договорились?.. — Само собой. — Он допил пиво, поставил стакан и спросил: — Ты сам со мной свяжешься или все сведения будут у Мартина Грейди? — Мы будем в контакте, — ответил я, оставил на стойке два доллара, похлопал Чарли по плечу и вышел из бара.* * *
На такси я проехал три квартала, а дальше пошел пешком. Раза два проходил мимо полицейский в форме, но был удостоен лишь мимолетных взглядов. Если вы идете достаточно быстро, словно устремляетесь к определенной цели, если одеты неприметно и при ходьбе сутулитесь как очень занятой человек, полицейским до вас нет дела. Да и всяких подонков или жуликов вы ничуть не привлекаете. Добравшись до нужного дома, я поднялся по каменным ступенькам, стертым ногами нескольких поколений, и обнаружил, что наружная дверь открыта. В подъезде я нажал кнопку с надписью над ней «Управляющий» и подождал, пока Толстяк Джон подошел ко мне по коридору и хмуро уставился на меня: — Чего вам надо? — Это вам чего-то надо, приятель. Денежек Мартина Грейди. Я произнес кодовое слово, и тотчас жирное лицо собралось в морщинки от широкой улыбки. — Ну-у... так ты не... — Я тот же, кем и был. Он протянул руку, захлопнул по-быстрому дверь и ткнул большим пальцем по направлению к лестнице. — Женщина там, наверху. Никуда не выходила. — Какие-то сложности? — Никаких. Я поступил, как ты велел. — Кто-нибудь еще здесь есть? — Никого. Только она да я. Один из ваших парней из Чикаго останавливался на два дня еще до ее появления и ушел. Ничего не говорил, как всегда. — Отлично, Джон. Держи дверь на запоре, пока я здесь. Он повернул ручку и набросил на дверь цепочку: — Будь спокоен, Тайгер. Если что понадобится, я тут, внизу. Я кивнул и направился к лестнице. Там, наверху, находится ключ ко всей операции. «Платон» крутится вокруг этого, «Платон» и множество человеческих жизней. Я медленно поднялся по лестнице и, подойдя к двери, постучал условным стуком. Из-за двери прозвучал напряженный голос: — Кто там? — Тайгер Мэнн. — Как мне проверить? Я достал последнее изобретение Бентли — ручку-бомбу, написал на клочке бумаги свое имя и подсунул бумажку под дверь. — Сравните почерк с запиской, которая у вас есть. Подсовывая бумажку, я почувствовал, что ее медленно тянут у меня из пальцев. Потом загремели, падая, какие-то вещи, и дверь медленно открылась. Передо мной стояла Соня Дутко. Она была не похожа на женщину, которую я себе представлял. Белокурые, почти серебристые волосы окутывали нежное овальное лицо с выдающимися скулами и — вот ирония судьбы — с огромными, почти восточными, темными миндалевидными глазами. Ее губы были полными, немного влажными. Я видел, что она боится меня, но не подает виду. Грудь выступала под тонкой нейлоновой блузкой. У нее уже не было атлетического разворота плеч, как на ранних фото. Она была стройной, даже несколько худощавой, бедра узковаты, почти мужские, грациозные, как у балетной танцовщицы. — Не думай, что я такой в жизни, детка. Хороший грим. Она слегка улыбнулась, и я понял, что ее женский взгляд уже заметил в косметическом искусстве Эрни некоторые погрешности, которых не заметил бы мужчина. — Я не знала, кого мне ждать. В ее низком голосе все еще слышался акцент, но трудно было сказать, какой именно. Я закрыл дверь, по привычке быстро окинул взглядом номер, потом молча указал ей на кресло. Когда она уселась, спросил: — Ты хочешь что-нибудь рассказать? — А что, это обязательно? — Да. — Тогда — пожалуйста. — Что случилось в отеле? — Эта женщина... Она проникла ко мне и сказала, чтобы я немедленно сматывалась из отеля. Сообщила; что это необходимо для безопасности Габена. Потом кто-то быстро постучал в дверь, но она не дала мне открыть. Несколько минут спустя зазвонил телефон. К нему я тоже не подошла. — Кто знал, что ты появишься в этом отеле? — Никто. Я никому не говорила. — Энн... женщина... это знала? — Да, я сказала ей. — Она сжала руки, нервно облизнула губы и посмотрела на меня. — Она все время боялась, что они ворвутся, дала мне эту бумажку с адресом, помогла влезть на первые ступеньки пожарной лестницы и наблюдала за тем, как я спускалась. Я сразу поехала сюда. — Ты ни с кем не общалась? — С тобой, — вызывающе ответила она, вдруг тоже переходя на «ты». — Пожалуйста, скажи мне, что там произошло. — Они пришли за тобой, крошка, и Энн встретила их вместо тебя. Она могла бы их опознать, поэтому они решили не рисковать и просто прикончили ее. Она прикрыла ладонью рот. Ее глаза на минуту расширились от ужаса. — Господи... но я... нет... — Зачем ты приехала в Нью-Йорк, Соня? — Из-за Габена. Когда я узнала, что он сделал... — Перешел? — Да. — Это из-за тебя он перешел? Она отрицательно покачала головой, все еще потрясенная смертью Энн. — Нет, нет. Это, по-моему, невозможно. С тех пор как я... здесь, мы не переписывались. — Вы были счастливы вместе? — Да, однажды. Восторг, атмосфера игры... Габен тогда был влиятельным лицом, и все было так здорово. Он был очень нежен со мной. — Он знал, что ты не слишком-то любишь его? — Кто может сказать, на что надеется мужчина? Он уже немолод. Я пожал плечами, наблюдая за ней: — Возраст тут ни при чем. Вы были любовниками? Она нагнула голову, рассматривая свои ладони, потом тряхнула головой, волосы упали ей на лицо. — Да, но я хотела об этом забыть. — Скажи мне одну вещь. Только откровенно. Он помог тебе убежать? Соня не могла бы меня обмануть, я для этого слишком опытен. Очень просто она сказала: — Нет, Тайгер, нет. Я убежала потому, что поняла: с меня довольно. Это было внезапное решение. Во время Игр я встречала молодых людей, слушала их, видела, как они живут, и поняла, что должна бежать. Дома никто не пострадал из-за моего бегства. Воспользовалась случаем. Друзья... одолжили мне денег. Я старалась быть хорошей гражданкой этой страны. — Ты несколько раз меняла имя. — Да, но даже теперь есть кто-то, кто помнит и не прощает. Иногда меня... навещали. Каждый раз я уезжала на новое место. Я зачеркнула свое прошлое. Здесь у меня новая жизнь. — Чего же ты хотела от Мартреля? Жестом отчаяния она передернула плечами: — Я знала, что ему предстоит, и не хотела, чтобы он был один. Иногда мне даже казалось, что он сделал это из-за меня. Я чувствовала ответственность. Хотела удостовериться. Но это не могло быть из-за меня. Я уже сказала, что после Игр мы даже не переписывались. Для него это было бы опасно. Сейчас так трудно говорить об этом. — А теперь из-за него в опасности ты. — Почему? — Твои бывшие сограждане надеются добраться до него через тебя. Если они тебя поймают, то смогут шантажировать Мартреля, и он не станет говорить с нашими людьми. Они даже смогут сделать так, чтобы он вернулся. На его жизнь уже покушались. — Но он... — Жив, находится под наблюдением в больнице. Поправится, но они не остановятся на этом. — Но тогда я должна его видеть! Пойми, должна! — Позже, в свое время. Теперь ты так же важна, как и он! Пока я не свяжусь с Мартрелем, ты просто пересидишь в укрытии. Если он узнает, что ты в безопасности, то заговорит, и, как только сделает это, его цена для Советов сведется к нулю, он перестанет быть мишенью, обретет возможность жить в безопасности. — Мартрель говорил, что собирается преподавать. — Это его дело. Так поступали и другие, он тоже может использовать этот вариант. Тебе ведь известно, как они поступают: держат человека на крючке, пока это в их силах, но, когда он утрачивает для них ценность, предпочитают оставить в покое. Мы и стараемся этого добиться. А сейчас он не должен молчать. Соня вдруг вскочила, все ее стройное тело напряглось. — Там что-то, должно быть, происходит... Я махнул рукой, и она сразу замолкла. За дверью послышался какой-то звук, отозвавшийся во мне сигналом опасности. Я показал Соне на угол, заставил сесть на пол и, когда она свернулась клубком, на цыпочках подошел к выключателю и повернул его. Потом выхватил пистолет и стал смотреть на щель под дверью. Пол под ней не был освещен, очевидно, они выключили свет в коридоре. Кругом был полный мрак. Я заметил приемник на столе, взял его и, найдя легкую мелодию, усилил звук до такой степени, что он заглушал все наши движения, Если компания в коридоре не узнала меня, то они могли принять меня за любовника и подождать, пока я выйду, прежде чем врываться в комнату. — Соня, — прошептал я. — Да, — еле слышно отозвалась она. — Мы полезем на крышу но пожарной лестнице. Ты сможешь? — Как скажешь. Они хотят... — Молчи. За мной. Я вытянул руку, почувствовал ее пальцы и рывком поднял с пола. Музыка прекратилась, и мы замерли на месте. Несколько секунд мы стояли неподвижно, пока диктор бормотал что-то неразборчивое. Потом снова возникла мелодия, и мы подошли к окну. Задвижки были отлично смазаны, и мы бесшумно, подняв окно, выбрались на стальную площадку. Я указал наверх, Соня кивнула и потянулась к перекладине пожарной лестницы. Я прикрыл окно и стал подниматься следом. У меня над головой мелькали ее бедра; она двигалась с уверенной свободой профессионального атлета. На третьем этаже я остановил ее: — Дальше поднимайся одна, оставайся за трубой или за парапетом. Постарайся держаться в тени. Не поднимай голову и не двигайся, если не уверена, что это я. — Да, Тайгер. — И она продолжила путь. Окно рядом со мной было закрыто, но я достал из кармана рулончик, клейкой ленты и несколько раз крест-накрест наклеил ее на стекло, которое потом бесшумно разбил одним резким ударом кулака. Просунув руку в отверстие, отпер задвижку, поднял окно и влез внутрь. Я зажег спичку, чтобы определить, где стоит мебель, дошел до двери и распахнул ее. Целых три минуты я стоял, прислушиваясь к звукам, доносящимся из здания. Но вот я различил чье-то дыхание. Минутой позже понял, что их двое. Они стояли по обеим сторонам двери и стоять так долго явно не собирались. Я достал книжечку спичек, чиркнул ею сразу и швырнул спички в их направлении. Это было похоже на удар. Двое сразу ослепли, наугад вскинули автоматы, но я уже знал, где они. Последнее, что парни видели в жизни, были еще две яркие вспышки пламени из дула моего сорок пятого, после чего их окутала вечная ночь. Я схватил одного из них за шею, другого за грудь, и они упали на меня с тем глухим стуком мертвых тел, который я умею определять безошибочно. Дернулись раза два и затихли. Я не стал ждать. Спустился на первый этаж к комнате Толстяка Джона, рывком включил свет в прихожей и, когда при этом желтоватом свете увидел, что дверь в комнату прикрыта, сразу все понял. Хозяин, Толстяк Джон, уже никогда не будет радоваться чекам Мартина Грейди. Он лежал в луже собственной крови на полу с горлом, перерезанным от уха до уха. На улице уже поднялся крик, а на той стороне я успел увидеть огни машины, рванувшейся прочь. Времени было немного. Я вернулся на площадку, обшарил карманы покойников в поисках документов и ничего не нашел. Быстро поднялся на крышу, окликнул: — Соня... это я, Тайгер. — Я здесь, — отозвалась она слева. Я выступил вперед так, чтобы она меня увидела, и ударом ноги захлопнул чердачный люк. Вой двух сирен приближался с противоположных концов улицы. Соня подошла ко мне, испуганная, дрожащая от страха. Я взял ее за руку, и мы перепрыгивали с крыши на крышу, пока не добрались до конца квартала, а там нашли пожарную лестницу и спустились на землю. На улице я взял ее под руку, и мы пошли прочь как ни в чем не бывало. Мы отошли уже достаточно далеко, когда я подозвал такси, дал водителю адрес Эрни Бентли, попросил остановиться на углу и расплатился. Он вручал мне сдачу, когда по радио передали сообщение о трех убийствах в районе, который мы только что покинули.Глава 6
Пока Эрни собирал сведения об убийстве, мы сидели в задней комнате лаборатории. Полиция никого не обнаружила, однако нож, которым располосовали глотку Толстяка, оказался в кармане одного из тех, кого я пристрелил. Никаких документов не обнаружили, так что предстояла обычная процедура установления личностей по отпечаткам пальцев. Несколько свидетелей видели, как темный седан последней модели уехал с места действия сразу после выстрелов, но никто, как водится, не запомнил номер. Эрни первым делом заменил ствол у моего сорок пятого, так что я мог не опасаться баллистической экспертизы. Все, что у них было зафиксировано, устарело, так как последние баллистические снимки делались до того, как пистолетом пользовались. Эрни беспокоился насчет спичек, использованных мной, но я его заверил, что спички были самые обычные, их не отследишь. К тому же книжечка, скорее всего, полностью сгорела, никаких отпечатков пальцев не сохранилось. Меня-то беспокоила Соня. Она ведь долго находилась в номере, опознать ее по отпечаткам — дело нескольких часов. Эрни вошел, хмуря брови, и спросил: — Как они добрались до Толстяка Джона? — Ну, детка, вспомни, как ты выбиралась из отеля? За тобой никто не следил? — спросил я. Она в третий раз рассказала свою историю. — Ты уверена, что не подцепила хвост? — Я ничего не видела. — Черт, — ругнулся Эрни, — но ведь она не профессионал! Откуда ей знать, следили за ней или нет? И потом, вряд ли в отеле не наблюдали у входных дверей, на всякий случай. — Я и сам об этом думаю, — сказал я. — Когда она уходила, на улице уже собралась толпа, так что сесть Соне на хвост было легче легкого. Они шли за ней до дома Джона. Мое появление лишь ненадолго задержало акцию. Эрни кивнул, подошел к Соне и сказал сурово: — Покажи руки. Ничего не понимая, она подчинилась. Он взял ее руки в свои и начал тщательно обследовать, задерживаясь на сгибах и локтях. Ничего грубого, животного не было в этих руках. Очень нежные, мягкие и, конечно, не такие, как у тренированной спортсменки. Несколько лет назад она оставила спорт, стала просто женщиной. Очень осторожно он пощупал ее мускулы. Когда Эрни закончил свой осмотр, я спросил: — Ну что? — Она этого не делала. До Сони, наконец, дошел смысл происходящего. Она пристально посмотрела на каждого из нас: — Нет, мальчики, не я убила эту девушку. — Проверка, милочка. В нашем деле нужно во всем быть уверенным, иначе быстро станешь покойником. Именно сейчас копы ходят кругами, чтобы найти тебя, и если найдут, понадобится немало объяснений. Я согласен с заключением Эрни, я и сам так считаю. Я ведь видел, что случилось с Энн Лайтер. Видел я и другие убийства такого рода, дорогая, они требуют могучей пары рук. Она по-прежнему была напряжена и казалась отчужденной. — А что, если я воспользовалась оружием? Я не клюнул на эту наживку: — Преступление совершено голыми руками. — Спасибо. Она улыбнулась, и Эрни взял ее руки в свои: — А что мы будем дальше с ней делать? Я пожал плечами: — У нее нет одежды и негде жить. Она должна быть с кем-то, кому можно доверять. — Вызовем кого-нибудь из Ньюаркского контрольного центра? — Нет времени. Целая команда следит за ней и Мартрелем. Им конечно же известно, что она у меня. Знаешь что? Сфотографируй меня вместе с Соней. — Зачем?! — Если Мартрель узнает, что она в безопасности, может быть, он заговорит. Мы используем сегодняшнюю газету для идентификации. Пока мы ждали готового снимка, я позвонил Чарли Корбинету. Я изложил ему все в подробностях и попросил выяснить что-нибудь об убитых через картотеку иностранных агентов. Он даже присвистнул, услышав изложенную мной суть дела, но, как всегда, не задавал вопросов. — Есть что-нибудь новенькое об отеле? — поинтересовался я. — Несколько интересных фактов. Ни один мужчина не проникал в здание до убийства, и ни один из запертых снаружи запасных выходов не носит следов взлома. Две особы за конторкой видели более десяти посетительниц, поднимавшихся в лифте, но за исключением двух случаев они не знают, к кому эти женщины — исключительно женщины — приходили. Кажется, что это мужская работа, но, сдается мне, хорошо тренированная профессионалка, разбирающаяся в нашем деле, могла справиться не хуже. Некоторые из этих женщин в отеле похожи на... — Мне это не нравится, полковник. — Мне тоже, но это все, что у нас есть. — Ты все еще следишь за моей Рондиной? — Сразу после твоего звонка к ней приставили Альберта Каттера. Не столько ради нее самой, сколько ради того, чтобы отслеживать тебя. Будь поосторожнее с этим типом, Тайгер. Он не слишком разбирается в твоей операции. — Никто не разбирается. — Но он особенно опасен. По-моему, он ведет двойную игру с тех пор, как Мартин Грейди давал объяснения сенатской комиссии в Вашингтоне. — Спасибо. Но почему ты сказал мне об этом? — Потому что у меня тоже есть мозги. Страна управляется штатскими крысами, а в правительстве сидят трусы, и когда нужно что-то сделать для безопасности нации, то рассчитывать приходится только на профессионалов со стальной хваткой, и больше ни на кого. А если так, то какая разница, кто платит за износ их ботинок? — Как далеко зашла проверка комиссии? — Создан целый комитет по проверке деятельности вашей организации. А тебя обвиняют во всех грехах и охотятся за тобой, как за зверем. — Не впервой. — Но теперь тебе придется давать показания, чтобы выпутаться из этой истории. — Глупости, — отмахнулся я и положил трубку. Эрни осторожным кивком отозвал меня в дальний конец комнаты: — Ну и как ты насчет нее? — Она — ключ ко всему в этой игре. — А сегодня вечером? — Отвезу ее снова в отель. Десятка портье — и Мата Хари у меня в номере. — Но ведь портье тебя не признает в таком виде. Я имею в виду лицо. — Мне нужно новое лицо, Эрни. Водитель такси мог меня запомнить. — Садись. Я сейчас принесу растворитель. Предупреждаю, может быть больно. Пока он удалял грим, Соня наблюдала за мной с восторгом. Она смотрела, как Эрни удаляет всю эту дрянь и возвращает меня в мое естественное состояние: нос и подбородок приняли прежнюю форму, длинные неряшливые космы обернулись нормальным ежиком, и зубы перестали выдаваться вперед. Я избавился от тряпья, облачился в собственный удобный костюм, под пиджаком которого так уютно пристраивался мой сорок пятый, сунул так называемую самописку в карман и взял деньги. Впервые за все это время Соня засмеялась, и слушать ее смех было приятно: он был глубокий, грудной и очень искренний. Он осветил лицоженщины и ярким блеском отразился в черных глазах. — Веселишься? — спросил я, потому что вообще-то не любил, когда смеются надо мной. — Да нет, Тайгер, я смеюсь не над тобой. Просто до сих пор ты был похож на... — ...бродягу, — закончил я. — Да. Но теперь ты совсем другой. Теперь я вижу настоящего тигра. И понимаю, почему тебя наградили таким прозвищем. — Не прозвищем, радость моя. Тайгер — мое собственное имя. — Ты его заслуживаешь. Но кажется, тебе не хватает длинного хвоста. Я ухмыльнулся весьма непристойно, и Соня перестала было смеяться, но потом снова заулыбалась и сказала: — Я понимаю. — Ох, брат ты мой, — засмеялся и Эрни, — вы, боевики, ходоки те еще! — Замолкни, — сказал я ему, взял Соню за руку, и она слезла с табурета. — Пошли.* * *
В отеле вопрос уладила всего лишь пятерка. Портье даже не поглядел на нее, спрятал банкнот и снова уткнулся в свои бумаги. Это была старая история, и вообще чужие дела его не волновали. Контрольная нитка на двери была не тронута, так что я спрятал пистолет и вошел. Когда я повернул ключ в замке, Соня остановилась спиной к стене и посмотрела на меня с испытующей настороженностью. В номере из мебели были одно кресло, одна не особенно широкая кровать и шкаф. — Тайгер... Я сразу дал ей понять обстановку: — Детка, ты стоишь на трупах троих людей. От этой участи не застрахованы ни я, ни ты, ни Мартрель. Тебе, может, не нравится это дело, но ты не спрашиваешь, а я не отвечаю. Я, милая, переспал со многими девочками, но сейчас не время заигрывать. Не для того я тебя сюда привел, чтобы затащить в постель. Если бы я этого хотел, я бы это и сделал, и ты даже не пикнула бы. Разве что вскрикнула бы от наслаждения. Выбрось это из головы, подожди, пока тебя попросят, прежде чем скажешь «нет». Заруби себе на носу, малышка, мы не в игрушки играем. — Я никогда... — Ты девственница? Она посмотрела на меня долгим взглядом и медленно опустила ресницы: — Нет. — Помни, это всего лишь остановка в пути, пока я тебя оберегаю. Я подошел к телефону и набрал номер Рондины. Черт, я никак не мог перестать называть ее Рондиной. Рондина мертва... А это ее сестра, Эдит Кейн. Эдит Кейн! Но имя слишком долго хранилось у меня в памяти и я не в силах с ним расстаться. Эдит — настоящая Рондина, которой убитая Рондина должна была бы стать. Телефон звонил и звонил, но никто не подходил, и я положил трубку. Было поздно, очень поздно. Было слишком поздно. Я сказал: — Ложись в кровать, я буду спать в кресле. Она кивнула, подошла к кровати и села в ногах. Я знал, что она следит за мной оттуда, поэтому рухнул в кресло и закинул ноги на подоконник. Невозможно глядеть на мертвого друга, а потом пристрелить двоих и без всяких последствий. Даже для меня это был очень длинный день. Теперь они охотились уже за двоими. Мы были дичью, а они — охотниками, стрелками. И если мы не остережемся, то погибнем под перекрестным огнем. Право и Сила. В чем правда? Чтобы победить, надо обладать и тем и другим. Я смотрел в окно на мягкий свет окон ночного Нью-Йорка над крышами зданий, наблюдая, как меняется цвет города от вспышек неоновых реклам, и прислушиваясь к звукам внизу, на улицах. Где еще сейчас умирают люди и по каким причинам? Я заснул, держа пистолет в руке, и как далекий дождь шумела в душе вода, и сквозь этот шелестящий шум доносилось негромкое звучание песенки, которую я слышал когда-то в Европе; в комнате пахло душистым мылом, мягко пахло женщиной. Ее руки были нежными. Они тронули мое лицо и разбудили, пальцы прошлись по щекам, разглаживая складки, потом стали перебирать мои волосы, трогать ресницы, на секунду прижались к губам. Они дарили ласку, не прося ничего взамен. Там, за окном, вставало солнце — огромный оранжевый полукруг. Я потянулся и почувствовал ее руку под своей ладонью. — Тайгер, — сказала она, — мой Тайгер, идем спать со мной. Это был чудесный рассвет, сначала медленный, но потом красные лучи брызнули на нас, как кровь в первом причастии, и затопили обоих. Черт, как нежна она была, как покорна, какое твердое и округлое тело! Бедра, как холмы прохладной пены, и эти впадинки... Она принесла с собой какую-то симфонию плоти женского естества и всепоглощающего желания. Она жаждала и умоляла. Ее рот словно обезумел, он был горяч, влажен, он требовал с такой страстью, что сам был похож на взрыв — взрыв желания. Ее рот впивался, это были прикосновения, от которых хотелось закричать громче, еще более страстно, чем настоящий тигр. Ее тело извивалось под моим, оно требовало и требовало, и выгибалось, почти близкое к безумию, и просило удовлетворения. Вот сейчас, сейчас... Но я не собирался сразу дарить ей блаженство. Она знала свое дело и испытала чувство полного растворения, когда тело будто парит в воздухе. Она была женщиной, чей голод никто не мог понять и утолить, и наконец нашла человека, который помог ей насытиться. Солнце передвинулось к западу, и в комнате появились тени. Я принял душ, побрился и разбудил ее. И пока она еще пахла женским теплом и сном, я проклял самого себя, глядя на нее. Но все-таки наконец сказал: — Все, крошка. Вставай. На кресле лежал мой пистолет, готовый пристрелить кого угодно. И я должен был позвонить Рондине. Как ей объяснить, почему не был с ней и где был вообще? Как смягчить свой голос и сказать ей, что я чувствую теперь? Она взяла трубку и сказала что-то. Я постарался говорить как обычно: — Тайгер, моя дорогая. — О-о? — Ты мне нужна. Можешь помочь? — Тайгер, тебе никто по-настоящему не нужен. — Ты мне нужна немедленно. — Пожалуйста, Тайгер. — Господи, оставим это. Вот что я тебе скажу. Если хочешь быть глупой бабой — на здоровье, но тогда не жалуйся на меня. Второй раз я не попрошу тебя, помни. Прости, что расстроил твое замужество, но кое-что всегда на первом плане, и сейчас как раз тот самый случай. Ты идешь вторым планом. И если у тебя будет новый мужчина, то и для него ты всегда будешь на втором месте после его работы, а потому — замолчи. Ты... Она не дала мне договорить: — Тайгер... могу я попросить прощения? — Конечно, куколка. Кольцо вокруг меня сжимается. — Я знаю. — Черт тебя побери, глупышка! Не знаешь. У нас уже трое на счету, и один раз мы сами могли стать покойниками. Я схватил пистолет и сунул его в кобуру, чтобы не дрожали руки. Я слышал, как тяжело она дышит, и словно видел маленькую родинку у нее под левой грудью. Потом она произнесла: — Я сделаю все, что ты скажешь, милый. — В ее голосе явственно слышался лондонский акцент, совсем незаметный обычно. Дьявол, чего же еще я ожидал? И так получал больше, чем заслуживал. — Ты сегодня работаешь? Она работала переводчицей в ООН, но подрабатывала еще в британском посольстве и на приемах. У нее были еще и свои дела, о которых она не говорила. В свободное от основной работы время Эдит присутствовала на секретных встречах в посольстве и, когда необходимо, была курьером, секретаршей и кем-то еще в этом посольстве. — До одиннадцати я на Генеральной Ассамблее. После этого должна заниматься перепиской, но ничего срочного. Можно отложить. — Хорошо. Слушай и не задавай вопросов. За тобой следит парень из ЦРУ, его зовут Альберт Каттер. — Я быстро описал его и добавил: — Он там для твоей защиты и для выяснения моего местонахождения. Сейчас я в кольце. Когда приедешь в контору, пусть твои мальчики задержат его ненадолго. Быстро приезжай в тот маленький рыбный ресторанчик, где мы с тобой были однажды. — Помню, милый. — Привези сумку с одеждой. — Я посмотрел на Соню. — Двенадцатого размера, черные очки, шляпу, плащ — все, что может скрыть женщину. Я тебя там жду в полдень. — Отлично. — О'кей, крошка. — Тайгер? — Что? — Я тебя люблю, но иногда... ты путаешь меня, но я все равно тебя понимаю. — Тогда, черт возьми, куда ты деваешься по ночам? — спросил я, не в силах скрыть раздражение. Она рассмеялась, как смеется женщина, когда поймает вас на крючок: — А ты очень хотел бы узнать? Соня тоже улыбалась, но одними глазами, она улыбалась со знанием своей победы, триумфа этой ночи и этого утра, когда призом в игре двух тигриц был тигр-мужчина. — Это твоя девушка? — спросила она. — Мы собирались пожениться, когда все закрутилось. — Я виновата, но теперь понимаю твой пыл. — Ее полные соблазнительные губы изогнулись в улыбке. — Я думаю, что и ты понял меня. Нехорошо, когда долго остаешься одна и никого нет рядом. — Да. — Она никогда не узнает, Тайгер. — Будем надеяться. — Ты жалеешь? Я встал, подошел к ней и взял ее лицо в ладони. Как она была прекрасна, стоя вот так в свете солнца! Пепельно-белокурые волосы казались почти белыми. — Нет, девочка, никаких сожалений. Это было чудесно и необходимо. Ты великолепная женщина. Она встала на цыпочки, поцеловала меня в губы, отступила, чтобы посмотреть мне в лицо, и опять прильнула ко мне. Я чувствовал, как ее пальцы впивались в мои плечи. Ее язык был чудесен, он просил еще, еще, и, когда я наконец оторвался от нее, она сказала: — Надеюсь, что это не все, правда, мой тигр? Я тронул ее подбородок пальцем: — Давай не будем искушать судьбу! В десять часов я спустился вниз и позвонил полковнику из будки автомата. Он был на месте, попросил кого-то выйти из его кабинета и спросил: — Ты чист? — Вполне. — Тогда позволь все тебе рассказать по-быстрому. ЦРУ получило сведения об одном из двух покойников, которых ты оставил сам знаешь где. Идентификацию получили из Мехико-Сити. Он был задержан по обвинению в убийстве, но улизнул и, очевидно, приехал в Штаты - с другим заданием. За ним охотится Интерпол, он наемный убийца с богатым прошлым. Насчет другого сведений нет, привлекла внимание только его обувь. Она иностранного производства. В здешних досье нет ни фото, ни отпечатков, но они послали материалы нашим людям за океаном. — Кто-то здесь отдавал им приказы? — Само собой. Мы можем засечь руководителя операции, но не в состоянии обнаружить канал связи. — Что насчет Сони Дутко? — Словесные портреты из разных мест. Задействованы все агентства. Как долго вы намерены ее удерживать? — Достаточно долго, чтобы завершить дело. Ты можешь избавить меня от преследования? — Ни малейшей возможности, Тайгер, ни малейшей. Из-за наших с тобой прошлых связей они стараются засечь любой случай моего общения с тобой. — Считают, что ты меня поддерживаешь? — Скорее всего. Думаю, с нынешнего дня будут прослушивать мой телефон. — В таком случае передавай любые сообщения через Джорджа в «Голубой ленте» или связывайся с Уолли Гиббонсом. Я их найду. — Заметано. Будь осторожен. — Постараюсь. В полдень мы вышли из отеля вместе с Соней и отправились в рыбный ресторанчик. Это было небольшое заведение в Вест-Сайде, которое содержал сообразительный лондонец, извлекавший немалую выгоду, продавая морякам торгового флота жареную рыбу и чипсы. Однажды вечером Рондина здорово проголодалась, и Уолли Гиббонс посоветовал нам заглянуть туда. Народу в ресторанчике было немного. Я занял столик в дальнем углу, заказал три порции рыбы, пиво и сел так, чтобы видеть дверь. Я знал, что сильно взвинчен, но полностью ощутил это, когда вошла Рондина. Я встал и пошел ей навстречу, а хозяин и его завсегдатаи уставились на нее как на некую редкость. Кто-то произнес хриплым шепотом: — У него их даже две. Некоторым достаются все радости жизни. Я представил двух женщин друг другу и кратко описал Рондине положение дел. — Мне нужно отвезти Соню куда-нибудь за город, где она и останется, пока я не встречусь с Мартрелем. — Помнишь Бартона Селвика? — Ну еще бы. — Он не вернется из отпуска до конца следующего месяца. Уезжая в Англию, он сказал, что я могу пользоваться его летним домиком в Коннектикуте, когда захочу. Это всего лишь час с небольшим отсюда. — Ты там была? — Да, там настоящий рай. И холодильник полный. — Ну, тогда все в порядке. Я достал деньги из кармана и передал Рондине: — Быстро возьми напрокат машину, отвези ее туда и возвращайся. Если тебе что-то понадобится, купи по дороге, я не хочу, чтобы Соня высовывала нос из дома. Ясно? Соня спросила: — Там безопасно? — Не опаснее, чем везде. Если наши люди тебя вычислили, ты превратишься в мишень для винтовки с оптическим прицелом. Сиди на этой вилле, пока я... или Рондина не дадим о себе знать. Только мы двое, помни. — Но Габен... — Я к нему проберусь, не беспокойся. После ленча женщины ушли в туалет, прихватив сумку с одеждой, и когда вернулись, Соню было трудно узнать. Она сменила костюм. Свою роль сыграла шляпа, скрывающая лицо, а волосы были распущены так, что выступающие скулы сделались незаметными. Надела она и очки. Одним словом, узнать ее было бы трудновато. Я заплатил по счету, сказал Рондине, чтобы она в шесть часов ждала меня в «Голубой ленте», усадил девушек в машину, а сам направился к пристани, собираясь уехать оттуда кружным путем, а не прямой дорогой, где я мог бы нарваться на полицейского, знакомого с моей фотографией. На углу я купил газету, где были все подробности тройного убийства, но, несмотря на сенсационность материала, ничего относительно причин этого дела в печать не просочилось. Я понял теперь, как пристально в Вашингтоне следили за нашими делами, заботясь о сокрытии всех тайных пружин. Я сунул свернутую газету под мышку и огляделся в поисках свободного такси, но не увидел ни одной машины. Зашагал в южном направлении, надеясь поймать такси по дороге. Прошел три квартала безрезультатно, зато увидел патрульную машину и, опасаясь быть замеченным, свернул к пирсу. У причала заканчивал погрузку корабль со знакомым названием на борту — «Мейтленд». На нем плавал Клемент Флетчер, парень, так и не использовавший свой счетчик Гейгера. Черт побери, кто же свистнул у него этот прибор? Ему цена полсотни, из-за таких денег не стоило мараться и доводить парня до крайности. Я показал свою репортерскую карточку, прошел через турникет, обратился к начальнику пристани и спросил, как найти кого-нибудь из команды. — Если тебе нужна работа, обратись в профсоюз. Эти парни тебе ничем не помогут. — Работа мне не нужна, — объяснил я. — Немного информации, вот и все. — Тогда поднимайся на борт. Скорее всего, они там играют в карты на спички, сидя на солнышке у противоположного борта. Они всегда возвращаются рано, когда спустят все денежки. Я поднялся по трапу и перешел по грузовой палубе к другому борту, услыхав доносившиеся оттуда голоса и шлепанье карт. Матросов там было только двое, вид у обоих был самый непрезентабельный: явно с похмелья, небритые и немытые. Они и вправду играли в карты на спички вместо денег и даже не взглянули на меня, пока я не положил перед каждым по десятке. Матросы сразу вскинули глаза. — За что? — спросил один из них. — За беседу. Они переглянулись, и первый продолжал: — Ладно, если ты не попросишь нас опустить за границей письмо или передать что-нибудь приятелю. Этот номер не пройдет. — Мне это подходит. — Тогда валяй, говори. Я сел на крышку люка и сдвинул шляпу на затылок: — У меня был приятель в команде. Клемент Флетчер. — А-а, этот чокнутый. Напился, свалился в реку. Он уже в Брюсселе тонул, но его вовремя выудили из воды. Он мог и в луже утонуть. — Помните, у него был счетчик Гейгера? Они дружно кивнули. — До белого каления нас доводил этой штуковиной. Все время говорил, что устроит большую забастовку в Южной Америке. — В Пердесе? — Да, верно. Ну и что? — У него украли этот счетчик. Один из них пожал плечами и улыбнулся: — Там, где он теперь, эта штука ему без надобности. — Дело в том, приятель, что мне интересно, кто мог свистнуть эту хреновину. Матрос посмотрел на меня и поморщился: — Не годится, если кто-то лезет в сундуки к матросам. Если такого гаврика ловят, он после хорошего битья втемную надолго забывает о своих проделках. — Но это было не в море. Корабль стоял у причала. — Тогда другое дело. Когда мы пришвартовались, тут столько народу перебывало... И таможенники были, искали наркотики. Они все перевернули, но ничего не нашли. Мы бы могли им так и сказать. Думаете, мы не знаем о сговоре между хозяином и таможней? Ха, дураков нет! Но я вам скажу еще! Тут было пострашней — капитан получил какую-то официальную бумагу, а на корабле, — тут он перешел на шепот, — на корабле был героин, как я слышал... — Кто здесь еще побывал? — Как обычно. Парни из управления портом. Команды ремонтников и еще кое-кто. Все как положено. Другой кивнул и стал сдавать карты: — Старина Флетчер слишком много болтал о том, что все свои деньги ухнул на эту машинку. Поэтому она и перекочевала с корабля в закладную лавку. У меня вот тоже отличные часы сперли. Таким же манером. — После швартовки судна больше никого здесь не было? — Никого, до тех пор, пока Флетчер не утонул. Потом сразу появился репортер с полицейским. Стиву Манго пришлось спуститься вниз и опознать его. Дурень стоеросовый, остался должен мне десять долларов. Я показал на бумажку рядом с ним: — Считай, что он вернул долг.* * *
Как я установил по телефонной книге, в окрестностях порта было четырнадцать закладных лавок. Я переходил из одной в другую, пытаясь обнаружить счетчики Гейгера, но получил отрицательный результат. Мне необходимо было найти собственноручную подпись того, кто сдал вещь в заклад, но кто бы это ни был, он оказался достаточно хитер, чтобы не обращаться в ближайшие ломбарды, а подыскать местечко подальше в городе. Обойти все закладные лавки города одному человеку не под силу, так что я ограничился своим списком и бросил это дело. Впрочем, заниматься этим я не мог и по другой причине: Флетчеру уже не поможешь, и помимо того, что время меня поджимало, я еще и рисковал попасть в ловушку. Я распрощался с «Мейтлендом», подхватил такси и поехал в «Голубую ленту». Было уже около шести, а я непременно хотел увидеть Рондину, как только она появится. Публика уже густо собиралась к ужину, я попросил официанта провести меня в заднюю комнату и зашел в телефонную кабинку. Мне неожиданно пришла в голову мысль относительно смерти Флетчера, и нужно было проверить свои подозрения. Если он слонялся по кораблю со счетчиком, то мог наткнуться на что-то еще... или кто-то подумал, что он наткнулся. Для того чтобы убить пьяного, не нужно особенной хитрости — просто столкнуть его в воду. Я позвонил Уолли Гиббонсу: — Это Тайгер, приятель. — О, братец, опять ты. — Слушай, используй возможности прессы и выясни для меня кое-что, сделаешь? — Меня не пристрелят? — Ничего подобного. — Тайгер... если ты замешан... — начал он, запинаясь, потом внезапно выпалил: — Все ищут тебя. К черту, я опять влезаю в твои дурацкие дела. — Утихни. Ты обо мне ничего не знаешь. Это может помочь тебе в работе. Сделаешь хорошую статью. — Ну давай. — Позвони в таможню и выясни, нашла ли она что-нибудь, когда осматривали судно под названием «Мейтленд». Его голос сразу стал суровым: — Наркотики? — Может быть. Проверь, не надули ли их, случаем. Они могли найти что-то, а могли и не заметить. Эти ребята не всегда видят даже днем. — Я понял. — Подозрительна смерть человека с этого корабля по имени Клемент Флетчер. Возможно, это убийство. Если таможенники на что-нибудь наткнулись, надо основательно покопаться. — Займусь, но только если ты там не замешан, Тайгер. — Я чист. Подобрал по дороге это дело. Повесив трубку, я пошел встречать Рондину. Она пришла ровно в шесть и успела переодеться в голубое платье с глубоким вырезом, приоткрывавшим верхнюю часть ее совершенной по форме груди. На нее невозможно было смотреть спокойно. Когда она сняла легкое пальто, то улыбнулась, заметив мой взгляд. Она улыбалась, пока я не посмотрел ей в лицо. — Жалеешь теперь? — спросила она, следуя своей вечной манере посмеиваться над моими слабостями. — Очень, — ответил я, придвигая ей кресло и садясь так, чтобы видеть, кто подходит к телефону-автомату. Я заказал нам обоим по коктейлю. Подали высокие стаканы, и я молча поднял свой, вспоминая далекий вечер, когда мы сидели здесь же и я собирался убить ее. Даже мысль о том, что я чуть было не сделал это, заставила похолодеть кончики моих пальцев. Мы съели ужин, выпили еще, потом я достал из кармана фото и отдал ей. На снимке Соня и я стояли, держа в руках номер газеты «Ньюс». — Что мне с этим делать? — Ты должна проникнуть к Мартрелю в больницу. Отдай ему фото и скажи, что Соня в безопасности. Теперь он может говорить все, что захочет, это никак не отразится на ней. Когда он это сделает, сможет с ней встретиться. Я думаю, парня хватит удар, когда он поймет, что по отношению к нему она скорее друг, чем любовница, но это его личное дело, пусть сам и разбирается. — А он? — Он любит ее. Но мне на это наплевать, честно говоря. Нам лишь надо развязать ему язык, он же не будет говорить до тех пор, пока знает, что ей угрожает опасность. Сможешь ли ты это сделать? Рондина очень осторожно положила в сумочку фото: — Думаю, что смогу. У тебя есть какие-нибудь предложения? — Все зависит от тебя, котенок. Не забудь о хвосте, — напомнил я. — Я все устрою. — А ты знаешь, что я хотел бы устроить? Она доверчиво и просто улыбнулась мне. Женская улыбка передает так много и так много обещает... — Теперь тебе придется подождать, милый. Ты сам затащил меня во все это, твоя очередь потерпеть. Мне не понравился намек: — Не заставляй меня ждать слишком долго. — В самый раз, — задорно ответила она. Я проводил ее взглядом, пока она шла между столиками, потом допил свой стакан и расплатился. Когда официант дал мне сдачу, я сказал: «К черту». Но он не понял, что значили эти слова.Глава 7
Я вышел на улицу, повернул к Бродвею и затерялся среди людей, идущих из кино. Я старательно обходил полицейских, отлично информированных о моем облике. Казалось, они торчали на каждом углу в районе Таймс-сквер. Уже трое мертвецов, думал я, а сколько их будет еще? Присутствие одного такого парня, как Мартрель, могло нарушить равновесие в работе двух правительств, ставя одно в выигрышное положение, а другое — под удар. Но до тех пор, пока руль в наших руках, я не беспокоился. ООНА-3, который возглавлял Мартрель, был у Советов новым засекреченным шпионским комплексом, основу которого они заложили еще до Второй мировой войны. Дав Мартрелю проект Белтова, ему открыли доступ к глубоко засекреченным сведениям. Теперь эта информация могла помочь нам продвинуться лет на пять вперед, если он решится выдать ее нашим людям. Но сделает ли он это? Если он принял свое решение из-за женщины, то, уверившись в том, что она в безопасности, он расколется. Если его переход был основан на политических разногласиях или на том, что у него, наконец, открылись глаза, он может не захотеть никаких разоблачений и просто попросить политического убежища, надеясь отсидеться. Но парню с такими сведениями в голове не позволят гулять слишком долго: просто пристрелят, и ему следовало об этом знать. Черт, а может быть, Мартрелю теперь все равно? Такое тоже случалось. Я ставил на то, что он любит Соню Дутко. Что случится, когда бедняга убедится в отсутствии любви с ее стороны, не наше дело. Советы уже согнали сюда целую команду для того, чтобы отправить обоих на тот свет. А заодно и меня. Это группа избранных вездесущих людей, их шеф работает по прямым указаниям из Москвы. Мне бы очень хотелось выяснить, каким образом они проникли в «Шривспорт-отель». Служба безопасности уже перерыла там все несколько раз, но безрезультатно. В доме только женщины, а убийство Энн Лайтер, безусловно, совершил мужчина. Вдруг я почувствовал себя последним дураком, ведь ответ был таким простым и ясным. Все еще продолжая идти на юг, я прошел район театров, центр торговли одеждой и повернул к кварталу, где «Шривспорт-отель», так сказать, раскинул свои шатры. Я выбрал укромное местечко на противоположной стороне улицы и попытался засечь хоть кого-то из разведывательных агентств. Если их нет снаружи, они могут находиться в приемной либо где-то на этажах. Насколько я мог судить, снаружи все было чисто. Здание выходило тыльной стороной в прилегающий квартал, и я приблизился к нему оттуда. Возле каждой из боковых стен находился узкий проход с несколькими пожарными лестницами, доходящими до земли. Передо мной были две запертые снаружи металлические двери — выходы из шахт лифтов. В каждом из двух проходов стояли большие зеленые емкости для мусора, предназначенные для ежедневных отходов отеля, и все они были полны до краев. Если это набирается за один день, значит, так было и во время убийства Энн. Да, ящики забиты по самый верх — значит, убийца ничего не мог в них спрятать и надо искать в другом месте... Дома по соседству с отелем были старыми и замызганными, как и сам отель, построенный полстолетия тому назад. В каждом доме был подвал, окна которого находились ниже уровня мостовой, перед каждым окном было небольшое углубление, сверху накрытое ржавой железной решеткой. Проверив все окна на восточной стороне, я ничего не нашел и перешел на западную сторону. Второе окно вознаградило мои поиски. Решетка была поднята, и в углублении я обнаружил женское платье, пальто и парик. Платье было сшито так, чтобы придать мужчине женские формы. Поверх всего этого валялись две скомканные газеты, и кучка по виду ничем не отличалась от того хлама, который обычно украшает подобные запущенные места. Итак, это все-таки был мужчина. У него не возникло никаких сложностей при входе в женский отель, потому что он вошел туда под видом женщины. Я не собирался тащить эти пожитки с собой, бросил их туда же, где нашел, выбрался на улицу и снова направился к Бродвею. Из первой же телефонной будки я позвонил Корбинету и рассказал о своей находке. — Я думаю, Рэндольф обрадуется, когда услышит об этом, — ответил он. — Он тут честил тебя на чем свет стоит, а Вашингтон намыливает ему шею за медлительность. Они бы с удовольствием закрыли организацию Мартина Грейди, но не видят, за что уцепиться. Думают, что ты всему виной. — Да? Тогда пусть убираются к дьяволу. — Но они найдут тебя, мальчик. — Может быть. Но пусть проверят магазины, где покупались эти тряпки. — Да, пожалуй. Я бросил еще монету, позвонил в контору Дэйву Северну и рассказал ему о свертке в отеле. Я посоветовал ему побыстрее выехать на место, а потом опубликовать статью и посмаковать эту деталь. И ни в коем случае не ссылаться на меня. — Идет, Тайгер. У тебя есть еще что-нибудь в том же роде? — Полно, но пока не время. — А что насчет этой красотки Дутко? — Это я пока придержу. — Ох, приятель, ты провалился по самые уши, верно? — И вода очень горячая, — ответил я. — Слушай, если тебя спросят, зачем был в отеле, отвечай, что готовишь подробный отчет для прессы. — Я знаю, как это обставить. — Я с тобой еще свяжусь. Не готовь пока мой некролог. — Давно это сделал, дружище. — Так поступали многие. Большинство из них теперь покойники...* * *
Я зашел в бар на Восьмой авеню и просмотрел одиннадцатичасовую программу новостей. Показали, как полицейские находят одежду, которую предположительно носил убийца. Парик был дешевым и неправдоподобно коричневым, платье — линялое, синего цвета, туфли поношенные, на низком каблуке. Ни на одной вещи не было ярлыка магазина, но полиция уже, конечно, взяла след и надеялась, как всегда, на скорый арест преступника. Расследование теперь вел сам Вашингтон. Все, что могли сделать люди из Белого дома, — дать полиции приказ. Напоследок комментатор сказал, что обе женщины-клерка вспомнили особу, одетую в обнаруженную одежду, которая прошла мимо конторки и поднялась на лифте. Лифтер подтвердил их слова, но не смог назвать этаж, на котором вышла «дама». Впрочем, это не имело значения, скорее всего, убийца просто спустился потом по лестнице и подошел к двери номера. В одиннадцать тридцать я вернулся к себе и спросил у ночного портье ключ. Он с отсутствующим видом сунул его мне в руку и снова уткнулся в спортивную газету, потом, нехотя вспомнив, что мне есть корреспонденция, протянул сложенный листок. Лаконичная просьба позвонить мистеру Доновану означала, что я должен срочно связаться с Лондоном. К этому времени Центр обработал и изучил мои доклады и получил дополнительные материалы. Я вызвал Ньюаркский контрольный центр из телефона-автомата, быстро поговорил с Вирджилом Адамсом и дал ему свой номер, потом попросил вызвать Лондон и дать мой номер им. Подключение заокеанской линии потребовало пятнадцати минут, я услышал голос Джонсона и назвал свой пароль. Джонсон, как всегда, был деловит и краток: — Имеется сообщение из-за «железного занавеса», старина. Слышал о Спааде Хело? — Только мельком. Возглавлял у Советов отдел внутренней чистки, провел операцию, которая рассекретила британскую атомную промышленность, его подозревают в убийстве наших людей в Буэнос-Айресе. Вот и все, пожалуй. — Спааду теперь поручили тебя. Его проследили до Мексики, след затерялся где-то там, но мои люди уверяют, что он сейчас в Штатах и действует по прямому указанию из Москвы. Мы знаем, что его задание первостепенной важности — Мартрель. Они все переделывают в своей системе, на случай, если он заговорит, продохнуть не могут от спешки. — Есть его фото или приметы? — Ничего. Он второй их человек-загадка. Нет лица. Все время в тени. Сомневаюсь, что хотя бы двое знают его настоящие приметы. Посмотрю, что про него можно выяснить, но боюсь, это пустяки. Он знает несколько языков и говорит по-английски без всякого акцента. Итак, парень, держись! — От вас что-то мало толку. — Прими во внимание одну вещь. Помнишь Сонни Картера, ты с ним работал? — Да. — Он рассказал, что во время «атомного дела» он сотрудничал с Интеллидженс сервис и ранил одного парня в перестрелке. Он предполагает, что ранил его в правое плечо, этот парень может быть Спаадом. — Это уже кое-что. Если еще до чего-либо докопаетесь, то позвоните в Ньюаркский контрольный центр, пожалуйста. — Да, и еще тебе подарочек! — Какой? — Ты у них теперь не просто в списке "А". Ты его возглавляешь. Добыча номер один. — Какая честь, — ответил я и повесил трубку. Приняв душ, я упал на кровать и несколько минут лежал неподвижно, заложив руки за голову и прокручивая в памяти события одно за другим. Задача была достаточно ясной: заставить Габена Мартреля заговорить. Если Рондина выйдет на него и он убедится, что Соня в безопасности, это вполне вероятно. Может быть. Если наш план сработает, мы скоро получим ответ. Но тут было еще что-то, ускользавшее от меня, что-то, пугающее своей неопределенностью... Проснувшись от телефонной трели, я взглянул на часы и увидел, что удалось поспать только десять минут. Я взял трубку. Это мне уже не нравилось. Мои регулярные контакты уже состоялись, и никто, кроме этих людей, не знал, где я окопался. Портье ответил мне и сказал: — Девушка намерена подняться в вашу комнату. Вы уверены, что хотите ее видеть? — Как она выглядит? — Сущий ангел, сэр. Я повесил трубку и улыбнулся. Моя милая Рондина вошла в контакт с Мартрелем и теперь шла, чтобы подарить мне себя. Итак, она все-таки выиграла свой приз. Прежде чем я успел одеться, в дверь слабо постучали. Я открыл замок, отворил ее. И чуть было не погиб из-за своей ошибки. Если бы я не имел привычки стоять боком у двери при выключенном свете, то два выстрела из пистолета с глушителем прошили бы меня насквозь, выпустив кишки. Он был высоким кряжистым парнем, с сияющей улыбкой, которая быстро исчезла. На его лице отразился животный ужас, он хотел что-то предпринять, но одной рукой я вышиб у него пистолет, а второй мертвой хваткой вцепился ему в запястье. Втащив в комнату, я одним ударом повалил его на пол, ногой захлопнув входную дверь. Потом слегка прижал его коленом. Парень попробовал вырваться и встать на четвереньки, но я обрушился на него сверху и нанес два тяжелых удара в переносицу, сломав ему кость. Зная, что последует дальше, он попробовал закричать, но я не дал ему поднять шум. У парня был шанс, но он его упустил. Теперь я был хозяином положения. Чувствовал удары по голове, но не обращал внимания. Я упал на него, навалившись всем телом и сжав его горло, пока парень не стал издавать булькающие звуки. Потом он слабо вздохнул, теряя сознание от боли и недостатка воздуха. Я переменил позицию, слегка привстал и оторвал колени от его горла, ведь, чтобы сломать ему шею, нужно было всего лишь посильнее нажать коленом. — Как ты меня нашел? В отблесках рекламы, падающих в темноте на его лицо, я стал различать отдельные черты. Его глаза открылись, они были пустыми. Я чуть сильнее нажал на его горло, и глаза его стали вылезать из орбит. Теперь он смотрел на меня не отрываясь и просипел: — Понял, что ты... сообразишь насчет одежды... Ждал... пошел следом. Это была глупость с моей стороны. Я должен был догадаться, что сверток с одеждой используют как наживку. Вдруг из его глаз исчезли ужас и страх, остались только дикая злоба и ненависть. Парень совершил свою следующую ошибку, вытащив откуда-то нож и попытавшись всадить его мне в спину, но промахнулся. Это стоило ему жизни. Почувствовав, что нож скользнул по моим мышцам, я нажал сильнее, и тут же с хрустом сломались его шейные позвонки. Я слез с убитого, зажал рукой порез и проковылял в ванную. Промыл рану и туго перевязал ее разорванным на полосы полотенцем, чтобы остановить кровотечение. Потом быстро оделся, включил свет и посмотрел на парня. Он был профессионалом. При нем не было никаких личных вещей и документов. Пистолет 32-го калибра с самодельным глушителем я оставил лежать рядом с ним. Я позвонил портье и спросил: — Вы видели девушку, которая шла ко мне? Скучным голосом он ответил: — За последние полчаса не входила ни одна женщина. — Вы мне не звонили? — Нет, сэр. Я просто перевел внешний вызов на ваш номер. Старые штучки. Зная о Рондине и проследив меня, позвонили из ближайшего автомата. Моя ошибка. Я должен был запомнить голос портье. И должен помнить об этом в будущем. Я быстро собрал вещи. Если убитый уведомил кого-то, его могут ждать. Или послать кого-нибудь еще. Внизу я воспользовался старой уловкой, попросив посыльного заплатить по счету, и вышел через черный ход. Удостоверившись, что за мной никто не следит, отправился к Уолли Гиббонсу. Это ему, конечно, не понравится, но у меня не было выбора. И я оказался прав. Уолли уставился на меня с ужасом, потом открыл дверь пошире, мотнув головой. Это было молчаливое приглашение заходить. Он стоял в коридоре в пижаме, руки в боки, и смотрел, как я ставлю в угол чемодан. Потом спросил: — Знаешь, что бывает тому, кто укрывает беглеца? — Но у меня в «Брайам-отеле» появился компаньон-покойник. Уолли открыл рот и рухнул в кресло: — Парень, ты спятил! Ты его убил? — Конечно. — Зачем тогда говорить об этом мне? Ты знаешь, кто я теперь? Я знаю об убийстве, и это... — Заткнись, ладно? Или вызови полицию и сообщи, что у тебя в квартире тип, который еще не смыл кровь невинного младенца со своей одежды. Давай, давай! — Ты знаешь, что я этого не сделаю. В полиции догадаются, что мы с тобой — два сапога пара, и станут следить за мной. Потом тебя заберут, а меня тоже не оставят резвиться на травке. Слушай, Тайгер... — Ты слушай, — холодно ответил я. — Это дело национальной безопасности. Вели Дэйву Северну поднять шум. Счет идет на минуты. Парень стрелял в меня, и полиция найдет пули. Моя цель предельно ясна — хочу чтобы это убийство попало в газеты и наделало как можно больше шума. Чем больше мы шумим, тем больше шансов пронюхать что-нибудь под этот шум. — Я рассказал ему детали и добавил: — Их агенты знают обо мне и Рондине, о нашей роли в последней операции. Они используют ее теперь как приманку, могут следить за ней и через нее находить меня. Он посмотрел на меня и вдруг спросил: — Ну, допустим, они ее схватят. Допустим, у тебя выбор — национальная безопасность или Рондина. Что тогда? — Тогда пусть она умрет, — спокойно ответил я. Он кивнул, встал и набрал номер, вызвав Дэйва Северна и дав ему указания. Когда он закончил, я позвонил Чарли Корбинету и уведомил его. Он быстро сориентировался и попросил, чтобы я перезвонил через пять минут. Когда я вторично позвонил, он заявил: — Дело зашло слишком далеко, Тайгер. — Еще не совсем. — Все теперь против тебя. Хэл Рэндольф и все прочие хотят с тобой поговорить. — Отлично. — Они до тебя так или иначе доберутся. Альберт Каттер доложил, что возникли подозрения по поводу Рондины из-за ее выхода из-под его наблюдения на некоторое время. — Скверно. — Есть кое-что и похуже. — Да? — Каттер не уверен, но ему показалось, что кто-то еще слоняется поблизости от ее дома. Он не мог покинуть свой пост, чтобы проверить это, но Каттер — парень глазастый и хорошо знает что почем. Доложил, что Рондина вернулась в квартиру, но к телефону никто не подходит, видимо, она опять куда-то вышла. Может быть, другим выходом, за которым он не вел наблюдения. — Спасибо, полковник. Я положил трубку. Возможно, еще одна ошибка. Служба безопасности послала человека на случай ее появления, чтобы поймать мой след. Не двух, а одного. Только одного. Но ему придется здорово поработать, чтобы этого добиться. Ах, черт, Рондина в западне, и если она вышла из парадного, за которым наблюдали они, то... — Уолли... — Нет, — ответил он устало, — теперь... нет... — Они держат Мартреля в Центральной больнице. Она собиралась войти с ним в контакт. Не секрет, что его комната под охраной, ты легко можешь это проверить. Посмотри внимательней, нет ли ее... — Нет. — Скажи, чтобы сразу звонила сюда... И, ради бога, оставайся с ней. Не спускай с нее глаз. Если понадобится, отдай ее под охрану полиции. Я останусь здесь и буду ждать твоего звонка. — Нет, — сказал он еще раз, но сам начал одеваться; когда он был уже у двери, то посмотрел на меня со злобой и выпалил: — Черт тебя побери! Как только Уолли ушел, я вызвал Ньюаркский контрольный центр. Пять минут спустя на проводе был Вирджил Адамс, дал отзыв в ответ на пароль и, выслушав мой доклад, сказал: — Высшее начальство опять вызвало Мартина Грейди, что-то пронюхало. Когда лос-анджелесская группа была в Мексике, ее дороги скрестились со Спаадом Хело, снимавшим документальный политический фильм. Он прекрасно знает язык, входил и выходил повсюду по поддельным документам как электрик. Проникал также в некоторые засекреченные здания, где, как подозревают, сделал снимки. Это выяснилось после той перестрелки, когда одному из агентов, по-видимому, удалось его ранить. Потом он внезапно исчез. — Что же последовало дальше? — Наш оператор подслушал странный разговор. Вызов был сделан из конторы томлинсоновского небоскреба на Бродвее. — Тема? — Говорили на иностранном языке, но несколько английских слов оператору удалось уловить: «немедленно», «Мартрель» и «убить». — Как они узнали, что это был Спаад? — Он оставил о себе память — разбитое кольцо. Камень, оникс, треснул, и Спаад отдал кольцо в ремонт. Ювелир хотел сделать ему приятное и приступил к работе немедленно, а не в порядке очереди. Он увидел внутри гравировку: «Спааду от Анны». Один из наших парней, зайдя к ювелиру, совершенно обалдел от радости и велел ему задержать кольцо. Мы оцепили весь район на тот случай, если он когда-нибудь попробует взять кольцо обратно. — Спасибо. Проверю томлинсоновский небоскреб. — Возможно, ты ничего и не обнаружишь. Там ряд обычных телефонов междугородной связи — и все. Мартин Грейди считает это важным, потому что в тот день здесь был очень сильный, почти ураганный ветер, одним словом, носа нельзя было высунуть на улицу. У него наверняка были инструкции звонить откуда-нибудь из другого места, но ему не захотелось, и в нарушение приказа он позвонил из здания. — Обычная «комедия ошибок», а в итоге вы выиграли очко, — сказал я в ответ и отключился. Я сел в кресло, положил ноги на подоконник и стал молча смотреть в ночь за окном. Потом закрыл глаза и заснул в той же позе. Словно издалека, я услышал звонок телефона и медленно поднял веки. На секунду солнечные лучи, плещущиеся за окном, почти ослепили меня, и я посмотрел на часы. Шесть с небольшим. Я поднял трубку и услышал голос Уолли: — Тайгер? — Да. — Вода становится горячей. — Ты чист? — Я звоню из телефона-автомата в приемной больницы. — Где Рондина? — Ее пасут несколько парней из ФБР. Она была одета медсестрой и прошла мимо полицейского в комнату Габена Мартреля, толкая перед собой столик на колесах. Все обошлось бы, но ее поймали в туалетной комнате для сестер, где она переодевалась, когда туда вошли поболтать две настоящие медсестры. — Как ее раскрыли? — Кто-то послал чудесный цветок в горшке в комнату Мартреля. Он постоянно получает цветы, и никто бы не обратил внимания, если бы один из фэбээровцев не оказался чересчур дотошным. Кажется, ему уже приходилось сталкиваться с чем-то подобным. В земле для цветов обнаружили установленное на определенное время приспособление с баллончиком газообразного цианида. Оцепили весь квартал, но не смогли поймать посыльного, который принес цветок, зато настигли Рондину. Полицейский на этаже опознал ее, как и двое или трое пациентов. — Она говорит? — Как попугай, но она неудачно попалась. Они проверяют всех и каждого. Слушай, шел бы ты из моего дома, а? Я ему не ответил и, тихо положив трубку на рычаг, отправился смотреть рассвет над крышами. Теперь они выйдут на меня. Рондина станет персоной нон грата, ее вышлют в Англию, далеко от меня, если не обвинят в чем-нибудь еще. Но во всяком случае, она вошла в контакт с Габеном. Я оставил свой чемодан, спустился вниз и пошел пешком до обиталища Чарли Корбинета. Когда он открыл дверь, я поглазам понял, что ему все известно. — Заходи, Тайгер, как раз тебя поджидаю. Я вошел и закрыл за собой дверь. — Чарли, скажи Рэндольфу, что я буду говорить с ними при одном условии. — Он не примет никаких условий. — Тогда скажи: пусть убирается ко всем чертям! Чарли пожал плечами и пошел в комнату. — Тем не менее я скажу о твоем условии. — Отпустите Рондину. Она здесь ни при чем. — Может быть, и так, но агентура засекла ее, и теперь ее заставят ответить на все вопросы. Ты должен это знать. — Глупости. — Я знаю Рэндольфа. — Хорошо, полковник, поговорим с ним иначе. — Только не по телефону. Он хочет видеть тебя лично. — Пусть. В четыре около твоего дома тебя и Рэндольфа будет ждать машина. Куда вы поедете и что станете делать — моя забота. — Он ухмыльнулся, и я понял, о чем он думает. — Рэндольф, может, захочет взять с собой еще кое-кого. — Он может взять хоть целую армию, мне плевать. — Возвращаются старые добрые дни, Тайгер? — Черт возьми, конечно. — Мы будем готовы в четыре часа. Он открыл дверь и, увидев мой взгляд, остановился. На стене висели сувениры далекого времени, голос минувшего — автоматы, ножи, кастеты, — все, чем мы пользовались, прежде чем мир начал медленно сходить с ума. Кое-что из коллекции было его личным оружием. Кое-что — моим. Большинство хозяев оружия остались гнить в Европе, в земле, уцелела только горсточка. Организация всего, что мне требовалось, не заняла много времени. У Мартина Грейди есть фонды, оборудование и контакты, чтобы получить даже невозможное. Машина была готова, и на случай наличия у них электронного пеленгатора, передающего сигналы другой машине, имелся глушитель. Две другие машины стояли наготове, чтобы задержать движение, если применят обычное преследование на автомобиле. Я мрачно улыбнулся этим приготовлениям. Мартин Грейди, видно, слишком нуждался во мне и не хотел терять в уличной перестрелке, во всяком случае сейчас. Между тем у меня впереди был почти целый день для работы.* * *
Томлинсоновский небоскреб был одним из старых, похожих друг на друга зданий в районе сороковых улиц, где размещались театры. Холл как и во всех других домах: лифтер около входа, расписание этажей на стене, целый ряд телефонов-автоматов и три лифта. Около одного из них топтался утомленный человек лет шестидесяти в изношенной униформе; по той клиентуре, которая входила в здание и выходила, нельзя было сказать, что здесь занимались прибыльными делами. Я осмотрелся по сторонам, потом направился к кабинам, достал телефонную книгу Манхэттена и начал систематически просматривать названия в списке на стене. Это заняло около часа, меня то и дело отрывали, требуя дать телефонную книгу, да и лифтер уже начал посматривать в мою сторону, но, когда я закончил, у меня были выписаны три конторы, чьих номеров не было в книге, зато вывески значились по порядку в списке этажей здания. Это было запрещено, но кто-то сумел обойти правила. Сквозь толпу в холле я пробился к лифтеру, держа свернутый банкнот в двадцать долларов. Он увидел зеленый цвет и достоинство банкнота, и его настороженное выражение быстро сменилось дружеской улыбкой, когда он жестом фокусника извлек бумажку у меня из пальцев. — Это слишком много за то, что вы хотите здесь приобрести, но платите вы, мистер. Я дал ему взглянуть на название контор, которые выписал из книги: «Прадо продактс», «Ф.И. Бессер» и «Фаунтаймс мейл ордерс». Он кивнул, потом быстро глянул по сторонам и заявил: — Догадываюсь, что вы не из полиции. — Скажем, провожу розыск. — Что, назревает скандальчик? — Нет, если я вмешаюсь. — "Бессер" — букмекер. Об этом все знают. — Почему нет телефона? — Вы что, смеетесь? У него их там дюжина наверху, но ни одного нет в телефонной книге. Я мысленно вычеркнул «Ф.И. Бессера» из списка. — Ну, а двое остальных? Он сделал озадаченное лицо, потом повернулся и нажал на кнопку. Один из лифтов начал подниматься, а лифтер тихо сказал: — Ничего о них не знаю. Вижу, как люди приходят и уходят. «Фаунтаймс» получает и рассылает много почты, и я думаю, что тут все законно. Маленькая фирма, старающаяся пробить себе дорогу, вот и все. Маленький бизнес. — У них тоже нет телефона? — Они в нем не нуждаются. Им требуется только человек, который таскает мешки с конвертами. — Осталась «Прадо продактс». — Тут я пас, мистер. Об этой компании совсем ничего не знаю. — Компания? — Конечно. Их там полдюжины сидит, каждую неделю появляются новые. Иногда у них бывают и куколки, тогда посылают коридорного за выпивкой. Я видел, как они приносили с собой несколько раз коробки с пленкой, и хотя не могу сказать наверняка, но они, по-моему, делают там кое-какие пикантные снимки. — Он покосился на меня и добавил: — Там даже дамы бывали и кое-кто из высшего общества. — Чудесно. — Иногда и такое случается, — пожал он плечами. — Контора сейчас работает? — Нет, ни одна из этих контор сегодня не работает. Никого из них я не видел, а если до этого времени они не появились, то сегодня уже не появятся. Я ему подмигнул: — Мне бы хотелось там побродить. — Это будет стоить вам пятьдесят долларов, — ответил он. Когда я снабдил его требуемой суммой, он пошел к себе в каморку и вернулся с двумя ключами, которые сунул мне в руку: — Эти подойдут, если в конторах не вставили новые замки. Только помните: я вас в жизни своей не видел и больше не увижу. — Ты тоже это запомни, — ответил я ему. — Конечно, раз это стоит семьдесят баксов. — Он показал на лифт. — Вот на нем и поднимайтесь. Мои пятьдесят долларов не дали мне ничего, кроме разочарования. Ключи подошли, но на дверях были еще замки. Они были стандартные и отняли у меня несколько минут (мне приходилось останавливать работу, когда проезжал лифт или раздавался стук открываемой двери). Отмычки нашего Эрни действовали безотказно. Я начал с «Прадо продактс». Войдя, я закрыл за собой дверь. Внутри пахло химикатами и был маленький просмотровый зал с креслами. Мне сразу стало понятно зачем. Здесь занимались производством порнографических фильмов на 16-миллиметровой пленке; около стены стояла большая посудина, закрытая крышкой, — из нее пахло ацетоном. Она стояла там на случай обыска. Если его начнут проводить, то все пленки можно бросить туда и уничтожить, прежде чем войдет полиция. Они не оставили ничего, за что бы я мог зацепиться. Ни клочка бумаги, ни обрезка пленки на полу. На одной из полок лежали коробки с чистой пленкой, в кладовой развешана женская и мужская одежда, парики и всякая актерская ерунда. Окончив осмотр комнат, я вышел за дверь, закрыл ее за собой и прошел по коридору до двери со стеклянной табличкой, на которой золотыми буквами было написано: «Фаунтаймс мейл ордерс». Эта дверь отняла у меня тридцать минут, потому что движение на этаже усилилось, но в конце концов замок щелкнул, и я вошел внутрь. Здесь действительно работали с бумагами. На двух столах были навалены конверты разного формата. Судя по почтовым штемпелям, большинство писем пришло из южных штатов и со Среднего Запада и очень немного — из крупных городов. Было несложно понять всю систему. В самых заштатных провинциальных журналах помещали рекламу, предлагая либо предметы домашнего обихода, либо женские костюмы-бикини и всякое модное женское белье и чулки. Они покупали товар оптом в одном из крупнейших универмагов, перепродавали с наценкой и, кажется, хорошо устраивали свои делишки. На столе лежала книга, целый том: список постоянных покупателей с их размерами и адресами; и еще одна книга, в которую заносились особые заказы покупательниц. Я просмотрел все, что там было, и ничего не выудил. Кто бы ни воспользовался телефоном внизу, он пришел сюда откуда-то еще, и предположение Мартина Грейди оказалось ошибочным. Я вышел, запер дверь, спустился вниз на лифте и не счел нужным попрощаться с лифтером. Это могло бы обойтись еще в какую-то сумму. В десять минут шестого я сел в машину, приготовленную для меня Ньюаркским контрольным центром, свернул к северу по Вест-Сайдскому шоссе и по мосту Джорджа Вашингтона проехал в Джерси. Повернул направо по Полисейдс-Парквей, через пятнадцать минут нашел нужный мне дом. Припарковал машину, убедился, что выход чист, и уселся ждать. Уже почти совсем стемнело, когда я услышал шум подъехавшей машины. Вскоре повернулся ключ в замке комнаты, в которой я сидел. Разговаривали четверо. Один голос принадлежал Чарли Корбинету, второй — Хэлу Рэндольфу, отдающему какие-то распоряжения относительно организации встречи, остальных я не знал. Когда они уселись за стол, я нажал кнопку переключателя на ящичке, стоявшем передо мной на столе, увидел, что загорелся красный огонек, и сказал по интеркому: — Бросьте оружие к стене, джентльмены. Чарли расхохотался, но два пистолета один за другим покатились с шумом по полу. Свет оставался включенным. — Еще один. Давай, давай. Последовала дискуссия шепотом, потом еще один кусок металла с глухим шумом упал на пол, и свет погас. Я открыл скользящую панель в стене и сидел, глядя на них сквозь стальную решетку, разделяющую нас. Они повернулись в мою сторону и уставились так, будто видели меня впервые в жизни. — Под столом металлический детектор, Хэл, — сказал Чарли. Рэндольф не удостоил Чарли ответом. Его глаза впились в меня, и он хрипло сказал: — К черту, Мэнн, это уж слишком! Ты и так перешел всякие границы. — Не совсем, приятель. Теперь давай поговорим. — Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? — Во многом. Меня это мало трогает. — В любом случае — криминала достаточно. Вмешательство в... — Вы не смогли заставить Мартреля говорить, верно? Рэндольф и двое остальных переглянулись. Я этих двоих никогда прежде не видел, но с первого взгляда было ясно: они из того же теста, что и мы. Обоим чуть побольше тридцати, острый колючий взгляд и особая манера вести себя, говорившая о незаурядности. — Ты представишь своих друзей? Прежде чем Рэндольф собрался ответить, Чарли сказал: — Пока что их можно назвать Смитом и Джонсом. Оба они из Вашингтона. Тот, кого он назвал Смитом, сказал: — Он не нуждается в подробностях. Слова полковника звучали как команда: — Не пытайтесь водить его за нос. Вся картинка у него как на ладони. Рэндольф развалился в кресле: — У нас твоя невеста, Мэнн. Она тоже перестаралась. — Попробуйте удержать ее, — сказал я, — когда... — Нет, торговаться мы не станем, Мэнн, — перебил меня он, набычившись. — Так или иначе, но до тебя мы доберемся. — А истинная картина пусть катится ко всем чертям? — Что же это за истинная картина, Мэнн? — спросил Джонс очень спокойно. — Надо заставить говорить Габена Мартреля. — Правда? Он так это произнес, что меня обдало холодом. Сказано было слишком просто. Он понял, что задел меня за живое, и добавил: — А если я скажу, что нам известно то, что знает Мартрель, и мы пока хотим, чтобы он помолчал? — Глупости. Джонс небрежно махнул рукой: — Тогда я вам что-то скажу. Мы собираемся освободить Габена в ближайшие несколько дней. Я уставился на него: — Это после двух покушений на его жизнь? — А почему нет? Раз он на свободе, значит, ясно, что он уже все рассказал. — У нас до сих пор нет никаких сведений о проекте Белтова, или ООНА-3, — сказал я. — Почему вы так думаете? Мне казалось, что уж при вашем-то опыте вы должны понимать, как хорошо осведомлена наша организация. У нас есть свои люди среди правительственных работников, точно так же, как их парни внедрены у нас. — Вы осудили его на смерть, приятель? — Мы так не думаем. — Черта с два вы не думаете! — усмехнулся я в ответ. — Что вы хотите от меня? Рэндольф наклонился вперед, его рот оскалился так, что видны были десны. — Четверо убитых — и ты в этом замешан. — Ты знаешь обстоятельства дела. Их тебе объяснил полковник. — Дело в том, Мэнн, что ты ввязался в дела коммунистов и затронул вещи, которые тебя не касаются. У тебя есть кое-какая информация, которой нет у нас и которую мы хотели бы получить. Я кивнул, продолжая улыбаться: — Напомни мне еще раз об осведомленности вашей организации. — Ты убедишься в ней, когда твоя невеста угодит в тюрьму. Я тоже хорошо умею играть в игру с недомолвками и поэтому спросил: — Вам нужен Спаад Хело, верно? Снова последовал молчаливый обмен взглядами. Только Чарли Корбинет слегка кивнул одобрительно. — Что тебе известно, Мэнн? — спросил Рэндольф. — Он в нашей стране. — Мы это знаем. Он привез с собой парней. Убийц. Мы хотим проникнуть в их подполье и взять всех. — И вы полагаете, у меня есть то, что приведет вас туда? Вы хотите пропустить мой мозг через компьютер и получить нужный вам ответ? Рэндольф и остальные промолчали. — Если бы было время, то я бы вам позволил. Это недешево бы мне обошлось, но я не стал бы колебаться. С вашим оснащением и численностью вы, может, и докопались бы до чего-нибудь, но, как я уже сказал, сейчас не осталось времени. Губы Рэндольфа наконец сложились в пренебрежительную усмешку. — Но зато много времени в запасе у твоей невесты. Может быть, лет десять или больше. Сиди себе за решеткой и думай. Он поймал меня, я это знал, но мне не хотелось так просто сдаваться. Я рылся в памяти, стараясь найти подходящий к случаю ответ. Переводил взгляд с одного на другого, зная, что играл и продолжаю играть в опасную игру. Все, что у меня было, — одно-единственное название, которое Вирджил Адамс упоминал при мне в первый день, и я выложил его: — Если вы отпустите Рондину, может быть, я буду пай-мальчиком и брошу так называемый проект Валчека вам на колени. Я сам не ожидал, что это сработает так здорово и мои слова вызовут ужас. Лицо Рэндольфа на секунду стало похожим на трагическую маску. Не мог я предвидеть и реакцию тех двоих, чьи глаза, как колючки, сразу впились в мое лицо. Только на лице у полковника осталось обычное выражение снисходительности, но в его глазах я увидел тот же ужас и одобрение одновременно. Может быть, на этот раз ты зашел слишком далеко, Тайгер, заигрался, а в нашем деле это самое страшное. Теперь придется расхлебывать заварившуюся кашу. Ты бросил в них бомбу. Но дело было сделано, и пришлось играть дальше. — Вы оставляете Рондину в покое и освобождаете из-под стражи сегодня же вечером, слышите? Затем, может быть, мы устроим еще одну беседу. Я нажал на кнопку. Стена задвинулась. Потом послушал, как они подбирали с пола оружие, и вышел через запасной выход, прошел по аллее до своей машины и спокойно вставил в замок ключ зажигания. Раньше чем через четверть часа они оттуда не выйдут. Скрытый замок в дверях не откроется раньше этого времени, и бесполезно отбивать плечи, стараясь высадить дверь. Но полковник им скажет. Мы пользовались этим много лет назад.Глава 8
Дождь надвинулся на город под покровом темноты. Такси образовали нескончаемую вереницу на улицах, а пешеходы жались к стенам домов или к входам в подземку. Я оставил машину в гараже, где о ней позаботятся, а сам направился в квартиру Уолли Гиббонса. Он хотел было закрыть дверь перед моим носом, но я оттолкнул его и захлопнул дверь за собой. — Тайгер... — Я все знаю, приятель. Сдержу слово. Возьму только свои вещи и быстро смотаюсь. Мне лишь нужно узнать, где Рондина. — Служба безопасности держит ее под стражей в небоскребе Карбоя. И тебя тоже заберут, если станешь там крутиться. Каждый коп в городе ищет тебя. А я, приятель, не хочу никаких дополнительных обвинений со стороны полиции, и поэтому вылетай отсюда, мой хороший, но не в меру беспокойный друг. — Хорошо, хорошо. Утихни. Сделал Дэйв Северн статью? — Конечно, и еще наворотил себе кучу неприятностей, потому что скрыл источник информации. Ему повезло, он отделался легким испугом. Что касается меня, то я лучше буду держаться своих кинозвезд, которые, по крайней мере, хоть иногда остаются в живых. Не то что твои персонажи. — Заткнись, — ответил я. — Ты обращался в министерство финансов? — Сказали, что займутся этим, сообщат результаты. Им не понравилось, что кто-то со стороны сует нос в их дела. — Ну, это уже позерство. Здесь у них нет выбора. Я достал из чемодана дождевик, несколько обойм для пистолета и сунул их в карман. — Оставлю чемодан здесь. — Как хочешь, — пожал плечами Уолли. Внизу я вызвал Ньюаркский контрольный центр и спросил Адамса о проекте Валчека. Он сам не знал ничего конкретного, кроме того, что это связано с Лондоном и имеет первостепенное значение. Я сказал, что позвоню позже, и повесил трубку. Я попал в небоскреб Карбоя до того, как приехал Рэндольф со своими друзьями. Где-то по дороге они оставили Чарли. Таксист, положив в карман новенький банкнот, согласился подождать и даже установил знак, что у него нерабочее время, на случай, если кто-то пожелает занять машину. Он знал, как ему поступать дальше. Я пристроился ниже уровня окна, чтобы меня не засекли, а когда Рондина вышла, водитель открыл дверцу и махнул рукой, приглашая садиться. Если советская служба уже следила за Рондиной раньше, то сейчас слежку возобновят. Они знали, за кем отправились в погоню. Я сомневался, что они попытаются ее убить, но если она попадет к ним в руки, это будет хуже всего. Рондина была так же важна для них, как и я. Меня они потеряли, и у них оставался единственный способ снова меня обнаружить. Все, казалось, произошло в одну секунду. Такси, резко повернув, метнулось в гущу уличного движения. Другое такси, видно, собиралось сделать то же самое, потому что быстро пересекло улицу по диагонали и постаралось проскользнуть к нам в тыл. Мне было достаточно одного взгляда на здоровенного водителя с лицом хорька и на сумрачного вида свирепого пассажира на заднем сиденье, чтобы понять — это на нами. Седан, стоящий через улицу, включился в игру, стараясь перехватить обе машины, но не преуспел в этом, а лишь обогнал на полквартала наших преследователей, которые вскоре от нас отстали, а седан продолжал преследование, проезжая на красный свет и не обращая внимания на полицию. Сначала я думал, что это случайность, но потом уличные огни высветили в машине оживленное лицо полковника Корбинета. Внезапно из ближайшей поперечной улицы вывернуло отставшее такси и ринулось было на зеленый свет, но Корбинет догнал машину и вынудил водителя прижаться к бровке. Водитель и пассажир выскочили еще до того, как машина остановилась, и бросились бежать, а по всей улице, как безумные, ревели автомобильные гудки. Я вложил пистолет обратно в кобуру и повалился вместе с Рондиной на сиденье. Водитель, с которого слетела фуражка, сидел с потной шеей и впервые за все время не мог произнести ни слова. Он смотрел на меня в зеркало заднего вида, пытаясь понять, была ли моя репортерская карточка фальшивкой, и не мог вымолвить ни слова. — Что все это значит? — проговорила Рондина, когда к ней вернулся голос. — Ты подобрала еще один хвост, душенька. Одного, знаешь, было бы вполне достаточно. Да, черт возьми, она была хладнокровна. Все британские замашки остались при ней, и в самой опасной ситуации она оставалась невозмутимой. — Жаль, что тебя выследили. Но тут уж ничего не поделаешь. Она улыбнулась и похлопала меня по руке: — По сравнению с тем, что случалось с тобой, это пустяки. — Откуда ты знаешь? — Они меня проинформировали. — Да? — Знаю, за мной следят. Но я слишком боялась за тебя, чтобы продолжать бояться за себя. Я кивнул и пальцем коснулся ее шеи: — Что случилось, когда ты увидела Мартреля? — Он... он задрожал. Его словно подменили. Он схватил фото, покрыл его поцелуями и спрятал под подушку. Я сказала, что Соня в безопасности, и он, казалось, поверил этому, но потом опять испугался. Он настаивает на том, чтобы увидеть ее и поговорить с ней. — Там есть телефон? — Да, один аппарат в его комнате. — Может, попробуем? Как проехать в то место, где ты оставила девушку? Она быстро объяснила мне. Зная район, как знал его я, проехать туда не составляло труда. Я попросил таксиста высадить нас за несколько кварталов от дома Гиббонса, дал ему десятидолларовую бумажку за удачу, подхватил Рондину под руку, и мы пошли по улице, к дому Уолли. Уолли, можно сказать, переменился в лице, увидев Рондину, а когда следом вошел я, он стал белым как стена. Для него это было слишком, да он и не скрывал: — Слушай, Тайгер, отвяжись от меня. — Ты же был репортером, Уолли. — Само собой, но я тогда был моложе и мое сердце выдерживало подобные штучки. Сейчас я слишком стар для этого. Может, ты ведешь со мной игру и тебе за это платят, но у меня есть хорошая и приятная работенка, и пока ты сюда не явился, жизнь была мне в радость. Теперь мне страшно открывать дверь. Чего тебе на этот раз? — Пусть Рондина останется здесь. — Ну уж нет. — Она мишень. Уолли, дорогой, пойми это! Он рухнул в кресло и посмотрел на нас. Он понимал, что я имел в виду. — Честно? — Честно. — А ты? — Я могу и сам о себе позаботиться. — А кто позаботится обо мне? — Ты всегда можешь положиться на Мартина Грейди и его связи. — Но не тогда, когда стану трупом. — Он пожал плечами и стиснул руки. — Ладно, разыграю из себя дурака еще раз. Но только до завтра, а потом ищите себе другого покойника. — Спасибо, Уолли. Но он не был таким уж несчастным, каким хотел казаться. В конце концов, ему было на кого посмотреть, пока меня нет. Я позвонил в прокатное агентство и попросил прислать машину. Пока мы ждали, рассказал Уолли о последних событиях и сообщил, что Мартреля намерены отпустить. — Думаешь, это безрассудно? — Возможно. Конечно, засекретят его, как сумеют, но вряд ли это получится. Убийцы всегда идут на риск, им безразлично, кто стоит у них на пути. А Мартрель стал слишком известной фигурой, чтобы передвигаться незаметно. — При нем могут оставаться наши люди. — Как насчет Далласа? Он подумал минуту и покачал головой: — Что у тебя на уме? — Если Мартреля хотят освободить, то, может быть мне удастся с помощью его девушки уговорить его оставаться под охраной. Он вправе этого потребовать. Наконец приехал шофер из агентства с машиной. Он был в белой униформе с названием фирмы, золотыми буквами оттиснутым на спине. Я взял бумаги, расписался и добавил парню пять долларов. Всю дорогу до заставы на границе Коннектикута я медленно прокручивал сегодняшние сцены, стараясь соединить вместе оборванные концы. Одна ниточка так и осталась оборванной, и у меня было странное чувство, что надвигается беда. Итак, я начал с утра, с мыслей о свадьбе, а кончил убийством. Все это дело не нравилось мне, включая первый день. Клемент Флетчер, продолжал я размышлять, все началось с этого человека, еще один покойник в списке. Из тех, с кем я соприкасался. Я уплатил дорожный сбор, проехал заставу, миновал спальный район и направился к Саунду. Рондина дала мне исчерпывающие инструкции, вскоре я оказался у огромного дерева, обнесенного железной невысокой оградой, двинулся на развилке влево до конца дорожки, добрался до группы деревьев, нашел проезд между двумя каменными столбами, и вот уже под колесами захрустел гравий. Я увидел сквозь кусты и листву высоких дубов свет в одном окне, остановил машину у входа, поднял по случаю дождя воротник и выбрался из машины. На звонок в дверь никто мне не открыл. Тогда я негромко позвал: — Соня, открой, это Тайгер Мэнн. Дверь отворилась, звякнув цепочкой. Соня увидела меня, откинула цепочку и распахнула дверь настежь: — Заходи, милый, рада тебе. Я так долго сижу здесь одна. Я закрыл дверь, запер ее на замок и отряхнул шляпу: — Кто-нибудь здесь был? — Только те, кто включил свет и телефон. Входи, пожалуйста. Там теплее, ты обсушишь одежду. Позволь я возьму твои вещи. Отдав ей плащ, я прошел прямо к бару и налил себе выпить. Она дала мне допить до половины, потом медленно спросила: — Что слышно о Габене? — Все еще в больнице. Но они готовятся выпустить его на свободу. Она нахмурилась: — Но... — Ему нельзя появляться на улицах. Я собираюсь позвонить ему и хочу, чтобы ты сама сказала, что находишься в надежном месте и что он должен оставаться под стражей до тех пор, пока не поговорит с нашими людьми. — Может быть, мне поехать к нему? — Они сразу возьмут тебя, ты что, хочешь сидеть с ним вдвоем? Если до тебя доберутся, он будет молчать как убитый. Нет, милашка, мы сделаем по-другому. Я отвезу тебя в город, а мы найдем телефон-автомат. Скажешь, что ты в безопасности и что он не должен носа высовывать из-под стражи. Постарайся быть краткой — они засекут звонок, но не успеют перекрыть все дороги. За это я особенно не тревожусь... — Но если... мне не дадут поговорить с ним? — Скажешь, кто ты. Они сразу подключат. — Если ты хочешь... — Надевай пальто. Мы проехали через два небольших городка и нашли телефон возле бензоколонки. Я позвонил в справочную, узнал номер телефона больницы, поблагодарил оператора и повесил трубку. Дал Соне пригоршню мелочи, номер телефона и втолкнул в будку. Сам остался в проходе между будками и стеной, следя за дорогой, пока она звонила. Через стеклянную дверь я видел, как она сделала жест отчаяния, потом безнадежно развела руками, настаивая на чем-то, и растерянно положила трубку. Она вышла, кусая губы с досады. — Мне ответил охранник. Сказал, что Габен спит и его нельзя тревожить, и попросил позвонить позднее. — Они хотят затянуть время, чтобы проследить вызов. Вот черт! — Может быть, позже мы сумеем... — Нет, они поставят на ноги всю полицию и все обшарят. Я увел ее к машине. — Позвоним утром из другого места. Мы будем крутиться поблизости, и, может быть, они подключат тебя. Они должны будут это сделать! — Но он в безопасности? — Сейчас да. Я оставил машину на том же месте и последовал за Соней в дом. Дождь промочил мой плащ, и я замерз. Соня тоже промокла. Языки газового пламени лизали искусственные поленья в камине, тепло приятно овевало мне лицо, и я разделся — снял даже галстук и рубашку. Соня посмотрела на меня одобрительно и спросила: — Мне тоже можно? Я кивнул, не оборачиваясь, грея руки у огня. Она выскользнула из комнаты. Когда вернулась, на ней был ослепительно белый, длинный, полупрозрачный пеньюар, а на ногах — туфельки без задников, отороченные белым лебяжьим пухом. Материя просвечивала, и матовые округлости ее грудей и бедер казались еще более волнующими. Соня нагнулась ко мне, видимо наслаждаясь моим одобрительным взглядом, скользнувшим вниз по ее телу и задержавшимся там, где пеньюар образовал впадину, разделяющую ее ноги. Она спросила: — Узнаешь эту вещь? — Рондины? — Да... Надеюсь... я так же красива, как и она? — Это верно. Я не врал, о нет! Ее красота была совсем другой, немного примитивной, но в каждом движении, в каждом повороте тела чувствовалось скрытое пламя, готовое вырваться наружу. Я видел, как в сдерживаемом порыве дрожали ее ноздри. Ее белье под пеньюаром привлекло мое внимание своей необычностью. Бюстгальтер был крошечный, но сделан так, что оставлял между грудями широкую дорожку, нежную и какую-то потрясающе невинную. Эта розовая дорожка возбуждала меня необычайно. Я старался не смотреть и даже отвернулся, но все равно видел краешком глаза, как Соня свернулась клубочком на кушетке и затихла. Ее соблазнительные темно-красные губы улыбались мне, щеки слегка порозовели. Она распахнула пеньюар, и он лежал вокруг нее, окутывая розовое тело, как белые крылья. — В далеком прошлом у меня таких вещей не было. В России носить их считалось неприличным. — Слишком буржуазно? — Говорили, что недопустимо... возбуждать определенные чувства. По секрету — я кое-что надевала. Так, чтобы никто не видел. — Тебе это идет. Она как-то забавно пискнула от удовольствия и слегка изогнулась, так, что еще сильнее открылась ее красивая нога. — Ты посидишь рядом со мной? — А можно, милая? По идее я должен тебя охранять. — Пожалуйста. — В уголках глаз у нее появились чуть заметные лучики. — Ты принадлежишь Мартрелю. — Нет, по-настоящему я никогда не питала к нему особых чувств. Я тебе говорила, что мы были друзьями. — И все? Она посмотрела вниз на свои руки, лежащие на коленях. — Мой отец погиб под Сталинградом. Мне казалось, что Габен... был как мой отец. — Понимаю, это трудно объяснить, — сказал я. Она благодарно кивнула: — Да. Я всегда знала, что он влюблен. Мне нужно ему объяснить. Он хочет меня, пока... но потом он освоится здесь, и это пройдет. Я взял свой стакан, допил его, поставил на пол и сел к ней на тахту. Дождь с ветром хлестал в оконные стекла с неистовой яростью, дальние раскаты грома напоминали артиллерийскую канонаду. Внезапно что-то сверкнуло, раздался сильный треск, и в лица нам ударил ослепительный свет. Вскрикнув, Соня испуганно прижалась ко мне и уткнулась головой мне в плечо. — Ну-ну, это всего лишь гроза, — обнял я ее тихонько, стараясь приподнять подбородок пальцем. В Соне было что-то от маленькой девочки, зажмуривающейся при каждом ударе грома. Каждый раз она придвигалась ко мне все ближе, ближе, пока не оказалась у меня в объятиях — теплая, дрожащая, но от того не менее желанная. Все, что разделяло нас, отступило, наши губы судорожно искали друг друга и наконец встретились, влажные от желания. Она взяла мои руки и прижала к своему телу, к его душистой теплоте. Я чувствовал под своими пальцами шелковистость ее кожи, прохладу и нежность изгибов, ее всю... Тогда мы устроили свою собственную грозу в комнате, и раскаты грома снаружи не могли заглушить восторженные вскрики Сони, мой страстный шепот и тихие стоны, которые иногда вырывались у нас... Это продолжалось долго, очень долго, пока мы не отодвинулись друг от друга, стараясь унять бешеный стук сердец. Мир с его звуками и грозой снова стал реальным. Снаружи полыхнул голубовато-белый огонь, послышался треск, потом шипящий звук, и настала та короткая тишина, которая бывает сразу после молнии перед ударом грома. Две лампы на другом конце комнаты вдруг на мгновение ярко вспыхнули — и погасли. Соня забилась у меня в объятиях, я сжал ее крепче и стал успокаивать, но скоро встал, отцепив от себя ее пальцы: — Тише, милая. Это не похоже на угрозу. Я проверю. Она, казалось, была все еще испугана. — Разве это необходимо? — А вдруг пожар, крошка. Я натянул одежду, дождевик и открыл дверь. Потом обежал вокруг дома и увидел огромную кучу стружек у заднего крыльца. Они уже разгорались. Только моя поразительная реакция спасла меня и мою глупую голову от смерти. Очередь ушла в стенку над моей головой. Я упал на землю, перекатился по направлению к дому, рассчитывая, что, если второй будет стрелять, ему потребуется тоже переменить место, и подождал, пока раздастся следующий выстрел. Заметив парня прежде, чем он увидел меня, я сделал бросок. Его автомат полетел в темноту. Он начал было кричать, но крик застрял у него в глотке, когда я оторвал его от земли и бросил через спину. Необходимо было заставить парня заговорить, все равно каким способом. Я разложил его на траве и улыбнулся, увидев ужас, который стоял в его глазах. Поднял его и поставил в такую позу, чтобы иметь возможность быстро сломать ему позвоночник. Тут опять сверкнула молния, и в ее ослепляющем свете я увидел второго, стоящего в тридцати футах с пистолетом в руке; палец лежал на спуске. Этого типа я видел раньше на заднем сиденье автомобиля, который нас преследовал. Повинуясь животному инстинкту, я упал в ту самую секунду, как раздался выстрел. Пуля ударила в живой щит, который я держал перед собой. Он застонал и обмяк. Я откатился к кустам, ожидая очередной вспышки молнии, которая откроет местонахождение стрелявшего. Но по закону подлости молнии не было. Я встал, напряженно всматриваясь в темноту, привыкая к ней, как вдруг услышал шум отъезжающей машины. Преследовать ее не имело смысла из-за преимущества старта. Надо убираться отсюда. Я быстро обследовал карманы мертвеца, нашел пачку бумажных денег и мелочь, связку ключей, сигареты и плоский бумажник во внутреннем кармане куртки. Я поискал еще и обнаружил массивную зажигалку, щелкнул ею и раскрыл бумажник. В неясном свете я прочел, что владелец — таможенник Генри Бакман. Его бляха была прикреплена тут же. Теперь уж я действительно влип! С мертвым копом шутки плохи, и, если меня с этим свяжут, за него спросят особо. Я бросил зажигалку и, войдя в дом, рухнул в кресло. Было два варианта. Если тот, другой парень тоже таможенник и застрелил случайно своего же в перестрелке, это будет весьма скверно. Но если они из разных групп, и парень с автоматом был из советской группы немцев, то моя шея уж точно в петле. Соня сказала, все еще лежа на кушетке: — Тайгер... что это? — Ничего. — Я слышала шум. — Забудь. Быстро одевайся. Надо сматываться. Она не спорила. Ей все объяснил тон моего голоса. Потом я набрал номер Уолли Гиббонса. Он снял трубку после второго звонка, и голос у него дрожал. — У тебя что, посетители? — спросил я. — Нет, они уже ушли. — Что случилось? — Черт тебя побери, я попал в ловушку! — Быстро, что там? — Сюда явились два таможенника. Они ничего не рассказывали. Только задавали вопросы. Хотели узнать об этом типе с «Мейтленда». — Ты их знаешь? — Да, мне приходилось с ними встречаться. Они обыскали Рондину и нашли квитанцию об уплате за свет и телефон в каком-то доме в Коннектикуте. — Ну-ну, и что же? — Ничего, задавали вопросы, ничем себя не выдали. — Рондина у тебя? — Да, они приказали нам оставаться здесь. Завтра утром у нас соберется большое общество. Я что-то буркнул и повесил трубку. Соня подошла с чемоданчиком, но я велел оставить его здесь. Взял ее за руку и вывел из дому. Она подождала, пока мы ехали по темной окольной дороге к заставе, и только потом задала мне вопрос. — Они нашли нас, детка. Сопоставили нас с Уолли. Поняли, что через него могут выйти на меня, и держали его под наблюдением. Видели, как я выходил, и проследили. — Но... разве ты не заметил хвост? — Не в такую грозу. Он мог ехать следом с выключенными фарами, но сделал ошибку: ждал слишком долго, прежде чем начать действовать. Таможенник приехал первым, увидел меня и подумал, что я его засек и специально вышел за ним. Попробовал стрелять, но промахнулся и в темноте получил пулю от другого парня. — Что же теперь будет? — Они идут за нами. Ты, я и Мартрель не должны теперь оставлять за собой следов. Собираюсь спрятать тебя в безопасном месте, малютка. — Но Габен... Они попытаются убить его? — Можешь не сомневаться. — Тайгер, пожалуйста... не дай им сделать это, ну, пожалуйста, милый, прошу тебя! — Сделаю, что смогу. Его держат под охраной. — Этого достаточно? — Нет. Его скоро выпустят и уничтожат. Они не могут больше его задерживать. Соня легко коснулась моей руки, ее пальцы умоляли. — Ты сделаешь что-нибудь? — Постараюсь. Гроза уносилась куда-то в сторону, и сквозь рваные края клубящихся туч показались первые алые проблески рассвета, как бы согревшие ночь. — Гроза кончается, смотри! — Это предзнаменование, — ответила она. — Будет хороший день. — Надеюсь, ты права. День все разгорался. Мы остановились перекусить в крошечной закусочной с телефоном на одной из стен. Когда поели, я дал Соне немного мелочи и сказал: — Попробуем снова позвонить в больницу. Я пошел к телефону вместе с ней, смотрел, как она набирает номер, и слышал, как она спросила Мартреля. Она держала трубку подальше от уха, так что я услыхал и грубый мужской голос, переспрашивающий у Сони имя. Наконец ее соединили с Мартрелем. Точно следуя моим инструкциям, она быстро сообщила, что жива и в безопасности. Он болтал как сумасшедший, по-русски. Она заметила, что я сделал ей знак заканчивать, и повесила трубку в середине его трескотни, пообещав позвонить еще. — Что он сказал? — Он был потрясен. Даже английский забыл. — Это бывает. — Он сделает все, что я попрошу, боится за меня. — Давай уйдем отсюда. Я заплатил по счету, сел за руль и свернул с шоссе; вскоре примерно на расстоянии в четверть мили показалась полицейская патрульная машина. Угрожающе выла сирена. — Они не теряют времени, — сказал я. — Это меня и пугает. Я дотянулся и включил радио, поймав местную станцию. Как раз передавали новости. Главное внимание уделили трупу мужчины, обнаруженному в имении Бартона Селвика правительственными агентами, но никаких подробностей не сообщили. О них объявят позже. То бишь о моих отпечатках пальцев. А также и о Сониных. Их там полно по всему дому. Я въехал в спальный район еще до того, как заблокировали дорогу, и направился сразу в Нью-Йорк, пробиваясь сквозь оживленное утреннее движение. По Вест-Сайдскому шоссе добрался в даунтаун, где по соседству с мелкими мастерскими Мартин Грейди устроил надежное убежище. Когда-то это был гараж, потом — торговый склад — до того, как здание перекупил Грейди. Мы пользовались убежищем от случая к случаю, держали там амуницию, а если надо, то и укрывались на нужное время. В задней комнате стояла кровать, там же хранились и достаточные запасы провизии. Я впустил Соню через боковую дверь, запер ее и показал туалетную комнату, не слишком роскошную, но приемлемую. Пока она осматривала помещение, я вызвал Ньюаркский контрольный центр и вместо Адамса попал на Андерсона, который приказал мне как можно скорее связаться с Эрни Бентли. У него было телефото Спаада Хело, полученное из Европы. Нужно посмотреть на него. Ничего нового о проекте Валчека, кроме того, что нам становится совсем жарко. Мартина Грейди жарила на медленном огне вторая сенатская комиссия. Мои фотографии вместе с приметами были разосланы по всей стране. — Чудненько. Какие еще новости? — Кажется, было еще одно покушение на жизнь Мартреля. — Кажется? — Грейди поставил еще одну группу наблюдения за больницей. Один из агентов, разбирая письма в комнате для почты, фиксировал все обратные адреса с писем, присланных Мартрелю, и наткнулся на подозрительный конверт. Агент запросто мог пропустить этот конверт, но вовремя вспомнил о трюке, который использовал Килм Россер, чтобы отравить свидетеля в Мадриде. Отравлена бумага, и когда открываешь конверт, то царапаешь пальцы острым краем... Он отдал конверт Эрни. — Я проверю, когда увижусь с Эрни. — Смотри, это важно. Если они и на этот раз промахнутся, то начнут спешить. Их ничем не проймешь и никак не остановишь. Он повесил трубку, а я стоял и обдумывал услышанное. Соня взглянула на мое лицо: — Что, дело плохо, да? — Думаю, опять хотели его убрать. Она с шумом втянула в себя воздух: — Он не может там оставаться! — Никто не знает об этой попытке, кроме нас, и поэтому пока не собираются усиливать его охрану. — Пожалуйста, попытайся забрать Мартреля оттуда! — Единственный способ — похитить его. — Любой способ, Тайгер, только сделай это! — Будет лучше, если мне удастся убедить его сотрудничать с нами. — Он послушает меня. Мы отъехали от дома примерно на милю и дозвонились Мартрелю, причем Соня быстро говорила по-русски, и если те, кто следил за нами, забыли обзавестись переводчиком, мы их провели. Когда Соня повесила трубку и я отвел ее в машину, глаза у нее сияли. — Он все сделает, все, что нужно. — Будет говорить с нашими людьми? Она энергично кивнула: — Но только если я буду рядом. Сказал, что когда будет держать мою руку в своей, то станет говорить с кем угодно. Хочет, чтобы я была с ним. — Ну ладно, тогда можешь вступать в игру. Твой выход! Я оставил ее в гараже, объяснив устройство замка и отключив на всякий случай телефон: вдруг ей захочется еще разок позвонить Мартрелю. Я не хотел рисковать. Увидев сияющие после разговора с Мартрелем глаза Сони, понял, что ее чувства гораздо сильнее, чем ей хочется показать. Прикоснулся губами к ее щеке, подмигнул и закрыл дверь. Очутившись в лаборатории Эрни, я по его озабоченному виду и воспаленным глазам понял, что он не ложился всю ночь. — Моя жена думает, что у меня тут обычная инженерская должность и больше ничего, а мне иногда хочется завыть, и потом, ведь они меня переигрывают, черти! — Он пальцем подтолкнул ко мне по полированному столу фото: — Это Спаад. Нашли в архивах немецкой разведки. Увеличено с формата два на два до формата десять на десять. Передача по телефото четкости не добавила. Накинь двадцать лет и вообрази, какие произошли изменения, — увидишь, на что он теперь похож. — Ты ретушировал снимки? — Вот эти два. — Он вручил мне еще две фотографии. — На одном больше ретуши, на другом меньше. Выбирай. — Уже выбрал. Я взял фото с большей ретушью, отчего подбородок казался тяжелее. Это лицо я видел уже дважды. Один раз на заднем сиденье в такси, другой — лежа на траве у дома. У него в руках плевался огнем пистолет, там, в саду... — Определенно? Я кивнул: — Лучше уведомить Грейди. Он захочет, чтобы фото попало в правительственную картотеку. И к тому же сумеет использовать общественное мнение и расположить его в свою пользу. — Я толкнул снимок обратно к нему: — Что насчет письма, присланного Мартрелю? — Все ясно. Толковая уловка. Удивляет, почему ей редко пользуются. Четыре режущих края, ты можешь пораниться либо открывая конверт, либо взявшись за письмо. Употреблен яд двойной концентрации по формуле Монже. Смерть наступает секунд через тридцать, значит, помочь нельзя ничем. Очень немногие знают об экспериментах Монже, так что ясно, на каком уровне ведутся дела. — Я возьму пистолет. — Ты всегда так делал, это слишком просто. — Эрни достал еще три маленьких фото. — Я сделал еще несколько экземпляров, можешь раздать кому найдешь нужным для возможной идентификации. — Спасибо, — поблагодарил я и сунул снимки в карман. — Тебе известнаего история? Я кивнул. — Спаад получает только самые ответственные задания и сдохнет ради своего дела, добиваясь удачи. В этом вы с ним похожи, как братья. Он имеет доступ почти ко всему в работе коммунистической разведки. — Ты проверил ООНА-3? — Конечно. Если мы нащупаем их связи, то сможем выйти на агентуру. Все агенты обладают исключительно высокой квалификацией и прочно укоренились в Штатах. Их не так-то легко переориентировать. Это нанесло бы советским службам серьезный урон. — Мартрель в курсе всех секретов агентуры. — Заблуждаешься, — ответил Эрни, — там никому не говорят всего до конца. Все держится в тайне. Он сам знает не больше, чем его рядовой агент. Агенты действуют маленькими, не зависящими друг от друга группами, под непосредственным руководством Центра. Черт, зачем повторять то, что ты знаешь? — Давай дальше, Эрни. — Мартрель мог знать проекты, но не всё, что в них входило. Обладай мы такой информацией, могли бы предотвращать всякую операцию прежде, чем они ее начинали. Но лучше хоть какая-то нить, чем никакой. В общем, ему есть о чем потолковать с Мартином Грейди. — Могу помочь развязать ему язык. — Кровавые подробности меня не волнуют, я не садист. — Все гораздо проще, чем ты думаешь. Он закрыл ладонью усталые глаза: — Что-нибудь еще нужно? — Нет. — У тебя моя ручка с баллоном? Я похлопал себя по карману: — Не расстаюсь. — Смотри за колпачком. Он может отвинтиться, тогда ты взлетишь на небеса. Мои пальцы автоматически потянулись к колпачку. Убедившись, что не превратился в ходячую бомбу, я отодвинул стул назад. В углу комнаты у Эрни была пишущая машинка, я напечатал свой отчет Центру и вручил его Эрни. — Передай от меня, ладно? — Само собой. — Он сложил отчет и сунул в ящик стола. Я снял телефонную трубку и позвонил Уолли Гиббонсу. — Твои приятели из таможни уже тут? Голос его звучал не слишком приветливо, когда он ответил: — Да, приятель, и не только они, а также мой издатель вместе со своими адвокатами. Все очень интересовались моей деятельностью и всем тем, что связано с тобой. — Сколько их там? — Как раз перекинуться в картишки. Один из таможенников привел мальчика из службы безопасности — ты ведь под домашним арестом. И еще один милый мальчик из ЦРУ сидит внизу в машине. — Альберт Каттер? — Уже надоел, все время крутится вокруг твоей девушки. Мне это не нравится. — Не бери в голову, Уолли. Это хороший способ прикрыться для тебя. — А я вообще не хочу больше играть. Эти таможенники... — Они что-нибудь нашли на «Мейтленде»? — перебил его я. — Ничего. Это их и взбесило, они не любят ложной тревоги. Они обшарили весь корабль, задержали отплытие, владельцы обратились в Вашингтон, и теперь за все отдуваюсь я. Раньше у них таких проколов не было. Он помолчал, а заговорив, сбавил тон, и я понял, что он снова жаждет новостей. — Ладно, Тайгер, я, как видишь, увяз по уши, и довольно об этом. Я рассказал ему об отравленном письме, присланном Мартрелю, и добавил: — Ты пока придержи это дело, а когда все определится, получишь немалый куш. Я даже дам тебе это чертово письмо. — Ты скрываешь улики, — напомнил он. — Нет, поскольку никто об этом не проведал. — Тогда зачем было говорить мне? Зачем? Ведь я таким образом делаюсь виновным. — Зато тебе известно, чем козырнуть, когда ты отправишься упрашивать, чтобы тебя снова взяли на работу. Я еще не видел издателя, который бы не гонялся за сенсациями, а ежели простой бродвейский репортер, ведущий скромную колонку, принесет в клювике нечто подобное, он немедленно возвысится. — Ладно, я тебя уже просил не делать мне одолжений. Уолли бросил трубку, буркнув еще что-то невнятное. Как видно, возможность любоваться Рондиной не сделала его счастливее. — Ты, я вижу, попал в хороший переплет, — сказал Эрни. Я не ответил. Стоял, держа руку на телефонной трубке, и пытался связать концы с концами. Наконец я повернулся к Эрни и заявил: — Я собираюсь умыкнуть Мартреля из больницы. — Каким образом? — Пока еще не знаю, но это необходимо. — Удачи тебе. Если тебе понадобится что-то особое, дай мне час на подготовку. — Конечно, приятель. Держи свободной линию на Лондон и следи, не придет ли что-нибудь насчет Валчека. Меня это очень занимает. — Понял. Поддерживай связь. Ты где будешь? — В городе. Я позвоню. — Я буду тут, — сказал он. — Кстати, если понадобится помощь в больнице, у нас там есть два парня, подключенных к этому делу. Высокий рыжий в почтовой комнате — наш человек, а второй обслуживает грузовичок для перевозки продуктов. Полуторатонка голубого цвета с надписью «В.Р. Санитейшн компани», это один из филиалов, которым владеет Грейди. — Хорошо. Я буду это иметь в виду.* * *
Я встретился с Чарли Корбинетом за ленчем в маленьком ресторанчике. Я сидел в конце зала и наблюдал, как он взял себе стаканчик выпивки в баре — явно хотел приглядеться и убедиться, что за мной нет слежки, прежде чем подсесть ко мне. Подошел официант, принял заказ и удалился; тогда я сказал: — Спасибо за помощь. — Решил, что ты в ней нуждаешься. Я главным образом хотел отрубить хвост, который пришил тебе Рэндольф. Понимал, что ты их засек, но не хотел давать им ни одного шанса. Кто был в такси? — Парочка киллеров, полковник. Они тоже не хотели давать мне шансов. Что Рэндольф говорил по этому поводу? Чарли пожал плечами, его обветренное лицо оставалось невозмутимым. — Он ничего не мог поделать, но, само собой, бесился ужасно. Увидев такси, я сразу понял, что к чему, и убрал его с дороги. Ты просто счастливчик, Тайгер. — Тебе стоило бы участвовать в этой операции. Такси было украдено? — За два часа до этого. Таксист зашел перекусить, они угнали машину с того места, где он ее припарковал. Отловить в Нью-Йорке угнанное такси непросто, так что они ни о чем не беспокоились. Они хотели блокировать тебя и взять Рондину, но ты держался о'кей. Я порылся в кармане и достал фото, которое мне дал Эрни. — Это парень, который сидел в такси на заднем сиденье. Фото переснято и отретушировано с оригинала, обнаруженного в архиве наци. Крутой тип. Его зовут Спаад Хело. Откинувшись в кресле, он долго смотрел на меня, потом сказал: — Это упростит отношения с Рэндольфом. Служба безопасности ищет его долгие годы. Ты это знаешь? — Угу. — Его раньше не опознавали визуально. — Те времена прошли. — Как тебе удалось? — Секрет фирмы. Пока остановимся на этом, полковник. Что случилось после того, как вы прижали такси? — Оба смылись, это было нетрудно. Там рядом вход в метро, они в него нырнули. На платформе полно народу, поезда идут один за другим по расписанию, я не мог их застукать. Коп едва не задержал меня за попытку вызвать аварию. Ушло немало времени, чтобы утихомирить его. — Следите за Спаадом. Он в городе. Это он убил того таможенника, которого приписывают мне. — Это не таможенник. — Что?! — Я видел рапорт. Тело не опознано. Мне пришла в голову мысль, от которой стало пусто под сердцем. — Ты мог бы прислать мне снимок тела этого парня? Достаточно даже головы с близкого расстояния. — Само собой. Куда послать? — В «Стэнтон-бар» на Бродвее, пусть оставят у Рона. — Думаешь что-то раскопать насчет него? — Возможно. Хочу кое-кому его показать. Если что-то откроется, сообщу тебе. Сделай одолжение, поддержи меня. Нужна верная рука и меткое оружие. Если кто-то из наших людей выйдет из строя, обращусь к тебе. Глаза его были полузакрыты, пока он слушал меня, и я знал, что он вернулся сквозь время и пространство в прошлое, на годы и годы назад, и он видит во мне то же, что я в нем. Наконец он кивнул, наклонился и похлопал меня по руке: — Ты достаточно взрослый, чтобы принимать советы? — Слушаю. — Оставь Мартина Грейди. Выйди из дела. Хорошо, что у тебя была работа, которую надо делать, и были для этого силы. Хорошо, что ты был один и полон ненависти, но ты изменился, Тайгер. У тебя есть женщина, ты теперь не один. — Но работу по-прежнему надо делать. — Пусть ее делают другие. Те, кто одинок и умеет ненавидеть, как ненавидел ты. Они молоды, сильны и обладают всеми способностями, какими обладали мы с тобой. Они достаточно тренированны, опытны и удачливы, они могут заменить нас без особых хлопот. — Невозможно бросить старые привычки, полковник. — Если ты их не бросишь, они бросят тебя. Рано или поздно ты станешь думать о Рондине, в то время как тебе надо будет думать совсем о другом, и ты погибнешь. Или погибнет кто-то еще. Я знал такие случаи, знал и ты. Уйди, пока не поздно. Для таких, как ты, всегда найдется место в гражданском мире. — Не для таких, как я, полковник. Места мне не найдется. Я навсегда останусь в списке "А", за мной всегда будут следить, нравится мне это или нет. Я не смогу перейти ни в одно из ваших агентств из-за таких людей, как Рэндольф. Они не забудут моего прошлого и постараются меня уничтожить. Чтобы оставаться в живых, я должен действовать. Как и ты, друг. Это нечто, чего я не в силах вытравить. В голове у меня имена, места и лица людей, которых я когда-то встречу и распознаю в них врагов, подлежащих уничтожению. Он не сводил с меня глаз, полных сожаления: — Ты же собирался уйти до того, как все это началось. — Так я говорил. — Но в душе ты так не считал? — О'кей, я не намерен дурачить тебя или себя. Я написал бы заявление и ушел вместе с Рондиной. Некоторое время мы были бы счастливы, но потом я бы ощутил этот зов, или меня позвали бы, или нашлось бы что-то в еще не закрытом деле — и все рухнуло бы. — Она этого не примет, ты ведь понимаешь. — Тогда все будет кончено. Она или примет меня таким, какой я есть, или уйдет. Старый солдат слишком долго служил. — Мне жаль тебя, Тайгер. Я невольно улыбнулся ему: — Мне самому случалось себя жалеть. Но так для меня лучше. Теперь я это ясно понял. — Я ткнул в него указательным пальцем, точь-в-точь как это обычно делал он. — Ты, видишь ли, не самый лучший советчик. — Я, по крайней мере, одинок. — Ты играешь словами, старина. Ищешь оправдания для себя. Ты очень хотел бы стать на десять лет моложе и быть таким же крепким, как тогда. Ты просто не можешь остаться без дела. В следующий раз, когда тебе придется разрядить в кого-то пистолет, ты и не вспомнишь речь, которую только что произнес. — Надеюсь, и ты тоже. — Привычки невозможно преодолеть, — подхватил я, обменялся с полковником рукопожатием и вышел. Я мог бы многое сказать полковнику, но в чем же состоял истинный ответ? Я должен был сказать Рондине все и знал, что произойдет. Я видел выражение ее глаз и почти слышал ее слова. Мы оба сделали что могли, и этого было достаточно. Мы должны взять у времени то, что оно даст нам, пока еще не поздно. Она, словно эхо, вернет мне мысли Чарли, но ответа на них нет. Может, кому-то и выпадала удача... а кому-то не повезло. Я искал выхода, настоящего выхода из положения, и не мог его найти, потому что я немного лучше и немного поворотливее, чем другие. Вот так. Однажды я зайду в тупик — и все будет кончено. Отвращение и ненависть исчезнут в один миг, и не о чем станет больше думать, только о смерти. А может быть, и хуже. Я просто буду жить без Рондины, как жил все послевоенные годы. Найдутся ли у меня силы потерять ее дважды? Стоит ли игра свеч?.. Впереди на углу стояли и разговаривали друг с другом два копа, заложив руки за спину и покачиваясь с носка на пятку. С профессиональной небрежностью они изучали каждое лицо, отмечая его черты, и тут же забывали их, сами того не сознавая. Я собирался перейти через улицу, но на той стороне стоял еще один коп и что-то объяснял водителю уборочной машины. На афише кинотеатра, который находился как раз между мной и углом улицы, были объявлены два старых, заезженных фильма. Я их давно видел, однако береженого бог бережет, и я раскошелился на восемьдесят центов. Взял билет, нашел место в заднем ряду и проспал оба фильма. В семь тридцать, пробудившись, я вышел наружу, огляделся в поисках копов и, не обнаружив ни одного, снова двинулся к северу. По-быстрому перекусив, спустился в метро и поехал к станции, расположенной возле главной городской больницы. Вечерняя толпа была оживленной, и я затесался в нее, слоняясь около больничного комплекса. Он занимал целый квартал, в каждом здании имелось по нескольку выходов, перед фасадом — двойной проезд. По обе стороны от зданий было припарковано множество машин. Это требовало времени, но сделать дело было необходимо. Проходя мимо, я заглядывал в каждую машину, чтобы убедиться, что она пустая. Проверку следовало проводить быстро и осторожно. Но как могу я быть уверенным? Черт возьми! Где-то же должен находиться наблюдатель. Они ведь ничего не упустят. Я обошел квартал дважды. Насколько я мог заметить, ничего из ряда вон выходящего не происходило, но это еще ни о чем не говорит. Достаточно солидная команда могла находиться поблизости в постоянном движении, и тут уже ничего не заметишь. Безликие люди, подумал я. Каждый выглядит как все. И я сам такой же. Только у них на меня досье, и они могут использовать против меня практически весь персонал. На западной стороне комплекса я заметил голубой грузовичок с надписью «В.Р. Санитейшн компани» на боку. Очевидно, водитель только что полностью разгрузил машину, так как припарковал ее и теперь стоял рядом с кабиной и курил сигарету. Я прошел мимо, произнес пароль, общий для всех нас, и водитель в свою очередь подал мне знак. Он подождал, пока я отойду футов на сто, потом под каким-то своим предлогом пошел следом за мной. Я слушал его шаги и, когда он поравнялся со мной, произнес: — Мне нужен грузовичок. Пойди подними капот, как будто у тебя неполадки с мотором. В ответе я не нуждался. Он понял задачу. Я видел, как он направился к аптеке, и свернул за угол к фасаду здания, обдумывая по пути, как мне все это проделать. В здании находятся полицейские, и каждый слоняющийся без дела будет ими замечен. Мне надо держаться спокойно и естественно. Я вышел на главную подъездную дорогу, все еще обдумывая свои действия, как вдруг услыхал впереди скрип тормозов и чей-то громкий голос, ругающий того, кто нарушил правила уличного движения. Машина пронеслась по улице, визгнув шинами, свернула на подъездную дорогу и резко затормозила. Женщина вышла из нее, улыбаясь, но мужчина был явно не в себе. Она вот-вот должна была родить и радовалась этому, но мужу было не до смеха. Я слегка улыбнулся, повернул к главному входу и, поднявшись по ступенькам, вошел в холл. Я оказался далеко не в одиночестве. Больше десятка будущих отцов сидели, читая, либо нервно расхаживали по всему помещению — в зависимости от того, сколько раз кому пришлось переживать подобное событие. У лифтов стоял патрульный в форме, а второй дежурил подальше, у лестницы. Я повернулся к ним спиной и занял выжидательную позицию. Очень часто вниз спускались то сестра, то врач и громко называли фамилию, после чего один из папаш чуть не бегом подымался наверх. Полицейские не обращали ни малейшего внимания на людей в белом. Я спросил у девушки за конторкой, где мужской туалет, она вежливо улыбнулась, явно давно привыкнув к нервным порывам, и сказала, куда пройти. Пятнадцать минут. Теперь Соня должна позвонить. Я вымыл руки по меньшей мере дюжину раз, пока, наконец, не появился какой-то интерн. Я отключил его одним сильным ударом в челюсть, который не позволит ему очнуться по меньшей мере полчаса, снял с него одеяние медика и сам в него нарядился, а интерна запер в кабине. Он держал в руке небольшую грифельную доску для записи, а это все, что вам надо, чтобы пройти в запретную зону. Хорошее психологическое оружие, ибо никто не хочет, чтобы его имя внесли на такую доску, и если на шее у вас болтается стетоскоп, вы можете делать в больнице все, что угодно, только не теряйте времени, действуйте быстро. Я вошел в лифт, миновав полицейского, вышел на пятом этаже и повернул направо, одним взглядом установив последовательность номеров на дверях. Было одиннадцать тридцать. Если Соня смогла пробиться, она звонит сейчас. Коп у последней двери по коридору что-то слишком пристально глядел на меня, и потому я зашел в ближайшую ко мне палату. Маленький старичок глядел на меня улыбаясь, пока я читал его больничный лист на спинке кровати, а когда я улыбнулся в ответ, закрыл глаза. Таким путем я обошел четыре палаты, обнаружив среди них только одну пустую. Сестра прошла мимо всего один раз, но так была поглощена собственными мыслями, что лишь рассеянно кивнула. Две уборщицы появились в коридоре, оживленно обсуждая ночную бурю с грозой, а полотер начал работу с самого конца коридора, включив свою машину и толкая ее перед собой. Когда я добрался до нужной мне двери, то на вопрос полицейского ответил с кислой миной: — Обычная проверка по случаю инфекции. Кто-то занес в больницу с собой. И без того много ночной работы. Коп кивнул, но, не расслабляясь ни на секунду, сам открыл дверь, пропустил меня и остановился за спиной. Я проверил больничный лист, сделал несколько каракуль в блокноте и подошел к пациенту. Он узнал меня. Лицо его напряглось и приняло особое выражение: ясно было, что он решает: то ли обратиться к копу, то ли лежать тихо. Я улыбнулся, кивнул в сторону телефона и сказал: — Откуда только не проникает инфекция! Даже через телефонные разговоры. — Мне звонят только здоровые люди, — возразил он, и напряженное выражение исчезло. Я занялся якобы медицинскими манипуляциями: пощупал пульс, осмотрел глаза, попросил показать язык, затем, полуобернувшись, обратился к копу: — Дайте мне, пожалуйста, эту табличку. Ничего не подозревающий коп подошел к кровати и только на секунду отвел от меня взгляд. Этого было достаточно. Через минуту он был раздет, а Мартрель облачен в его форму, хозяин которой остался лежать в постели вполне удобно вплоть до того часа, как ему удастся попасть в полицейский участок. Пока Мартрель одевался, я спросил его: — Что сказала Соня? — Немного. Что она в безопасности и у хороших людей. — Это так и есть. Вы готовы? Форма была ему не совсем впору, но, пока его не увидит другой полицейский, явно сойдет. Кстати, о форме. Люди не смотрят одетым в нее в лицо. Мартрель нервно кивнул и облизал губы: — А если нас схватят? — Ловить за хвост будут не вас, а меня. Самое скверное, что пришлось оглушить полицейского. Успокойтесь, ведите себя естественно и держитесь меня. Я не хочу спешить. Если мы с вами побежим, это привлечет внимание, понятно? Его улыбка сказала мне все. Когда-то такое вот было и его работой. — Да, понятно. Лифтом мы воспользовались, только спустившись на один пролет по лестнице, идя друг за другом у стенки, чтобы пропускать встречных. Большинство из них было слишком занято собственными мыслями, чтобы разглядывать нас. Копы и медики не кажутся необычным явлением в больницах. Внизу, в холле, я велел Мартрелю встать в дверях, а сам направился в мужской туалет. На этот раз там было пусто, если не считать интерна, который, все еще без сознания, скрючился на сиденье в кабине. Я оделся и повесил его халат на крючок на двери кабинки. Уходя, я наклонился к нему, услышал, как он слегка всхрапывает полуоткрытым ртом, усмехнулся и сказал: — Врачу, исцелися сам. Признаюсь, это было неблагодарно по отношению к тому, кто так много сделал для меня. Толпа в холле сильно увеличилась и послужила мне хорошим прикрытием, но она могла скрывать и тех, кто охотился за мной. Правда, им еще надо было не упустить шанс. Я направился к выходу, поманил Мартреля, он вышел следом за мной через главную дверь и присоединился ко мне на улице. На всякий случай я держал руку на своем сорок пятом, готовый прокладывать путь при его помощи, если придется. Мартрель заметил это и, хоть ничего не сказал, неприметно огляделся кругом. Парень в крытом грузовичке увидел, как мы подошли, и вопросов не задавал. Он соскочил с бампера, захлопнул капот, вытер руки, сел за руль и включил мотор. Я подвел Мартреля к грузовику с другой стороны и забрался внутрь следом за ним. — Кати, — сказал я. — Куда-нибудь. — Ладно. Я слегка подтолкнул Мартреля: — Снимите эту фуражку и мундир. Нам придется туго, если вас в таком виде заметит полицейский. Он понял и, сняв форму, бросил ее на сиденье. Водитель спросил: — А теперь куда? — Мы должны укрыться где-то и достать для него нормальную одежду. — У меня маленькая квартирка неподалеку отсюда. Но одежды там нет. Только несколько рабочих комбинезонов. — Эту проблему мы решим позже. На сегодняшнюю ночь позволь воспользоваться твоей квартирой. Полиция перевернет весь город, разыскивая нас, и проверит все возможные способы бегства. Что касается тебя, то у твоей машины оказался не в порядке мотор и ты поехал выяснять, в чем дело. Квартира из двух комнат находилась в старом доме неподалеку от Риверсайд-Драйв. Никто не видел, как мы туда вошли, и я велел водителю отвезти полицейскую форму назад в больницу. Он может сказать, что обнаружил ее в одном из мусорных баков или нашел на улице, — словом, что-нибудь в этом роде. Если будут проверять его рассказ и найдут кого-то, кто видел грузовичок внизу у дома, ему следует объяснить, что заезжал сменить комбинезон после возни с мотором. Водитель переоделся в чистый белый комбинезон и забрал с собой форму копа, в том числе и синие полицейские брюки. К сожалению, в квартире не было ни телевизора, ни радио, так что я не мог послушать новости и узнать о развитии событий. Впрочем, особой необходимости в этом пока что не было. Именно сейчас все заинтересованные службы начнут расследование, и больницу наглухо закроют. Служба безопасности знает о моем участии в событиях, и оглушенному мной полицейскому не составит труда опознать меня. Я позвонил Эрни Бентли в лабораторию, но он уже ушел оттуда. Дома у него телефона нет, но утром он так или иначе вернется на работу, стало быть, незачем беспокоить его теперь. До сих пор Мартрель ни о чем меня не спрашивал, но я понимал, о чем он думает. Мы сидели в полумраке, глядя друг на друга, и наконец он сказал: — Соня... она в полной безопасности? — Я устроил ее в даунтауне. Там она ждет вас. — Это хорошо. Когда мы ее увидим? — Если все будет в порядке, то завтра. Он кивнул: — Я ждал долго. — Скажите мне, — заговорил я, — почему вы перебежали? Из-за нее? С минуту он изучал меня. — Полагаю, вы уже поняли это, сэр. — Почему? Мартрель поглядел на свои руки, потом бросил взгляд на окно: — Я уже немолодой человек. Прожил жизнь ради моей страны и партии. Да, все было по-другому тогда: молодость, энтузиазм. Сила и мысль о том, что ты ворочаешь делами мирового масштаба. У нас у всех были идеалы, и мы ждали перемен. Но все проходит. И человек стареет. Я забыл о том, что молодость должна уйти. Пока я не встретил Соню, женщины ничего для меня не значили. Их заменил политический аспект, который мы культивировали, и это стало моей любовью. Ну а Соня... ах, ну как бы это выразить? — Достаточно просто. Это происходит со всеми. — Никогда я не думал, что произойдет и со мной. Она была такой юной и милой... такой свежей и неиспорченной. Внезапно все изменилось, и я снова почувствовал себя молодым, а то, что казалось таким важным раньше, обратилось в ничто. Я почувствовал любовь, увидел красоту и в то же время понял, что моя жизнь обернулась насилием и коррупцией. Все эти идеалы... что с ними случилось? В этом было нечто лишенное смысла. Соня была тоже набита доктринами через свои молодежные группы, но у нее было больше интуиции, чем у меня, и в результате моих с ней разговоров она многое поняла. Я был уверен, что она способна увидеть, как живут и думают другие люди, и, когда она сбежала, я был счастлив, по-настоящему счастлив, хоть она и покинула меня. Я знал, что когда-нибудь последую за ней. — Вы ее любите? — Да, мой друг. Я люблю ее. Глубоко. — Предположим, что ее чувства к вам иные? Он покачал головой и слегка улыбнулся: — Я знаю, что, если я снова встречу ее... буду вместе с ней и поговорю, она тоже полюбит меня. — А прежде любила? — Я не мог потребовать, чтобы она сказала мне об этом. Она знала о моем чувстве. Слова были не нужны. — Когда она сбежала, вам пришлось плохо. — Этого следовало ожидать. Меня, конечно, подозревали, но, чтобы не создавать лишних трудностей для нее, я весь ушел в работу. Это было нетрудно. Мой опыт был нужен, и хотя некоторые члены партии требовали моего исключения, я все же отстоял право на свой участок деятельности. — Он улыбнулся широкой многозначительной улыбкой. — Как говорите вы, американцы, я знал, где многие похоронены. Мое изгнание было бы политически неразумным. Позже моя paбота удовлетворила даже самых настойчивых моих противников. Он умолк и, облокотившись на подоконник, стал смотреть на ночной город. На далеком расстоянии можно было увидеть медленный поток движения транспорта по мосту Джорджа Вашингтона и огромное зарево над заводами на джерсийской стороне. — Вы поняли, что стали мишенью? — спросил я. — Они хотят убить вас. — Да, — ответил он. — Это должно было случиться. — Если вы поговорите с нашими людьми, опасность уменьшится и вам предоставят защиту. А до тех пор вы мишень и Соня тоже. — Я часто думал об этом. — Он глубоко вздохнул. — Даже здесь я приобрел друзей. — Вот как? — мягко спросил я. — Вы считаете, что они не набросятся на вас, как змеи, чтобы уберечь собственные секреты? Вы полагаете, что политические связи — прочная основа для дружбы? Подумайте об этом еще немного, Мартрель. Он отодвинулся от окна и уселся в кресло: — Да, да, вы, разумеется, правы. Но есть другие... друзья-перебежчики. Я в свое время сам ратовал за их уничтожение, считая это необходимым. Но жизнь не измеряется политическими мерками. Да, мой друг, это правда. — Поговорите с нашими людьми, и, возможно, мы сумеем повернуть дело в вашу пользу. Двое других находятся сейчас в этой стране, потому что они сделали большой прыжок. Они в безопасности сейчас и в будущем. Вы можете поступить так же, если хотите. — Нелегко ломать весь уклад жизни. Я должен увидеть Соню. Я не хотел подталкивать его. Если он дойдет до решения своим умом, все пройдет легче, а слишком сильный нажим может направить его по иному пути. — Завтра, — сказал я. — Она ждет вас. Его лицо осунулось от усталости, и он сейчас выглядел старше, чем раньше. Я гадал, что он станет делать, узнав об отношении Сони к нему как к отцу. Если этого достаточно, то и пускай. А если нет... Но об этом мир не хотелось думать. Я предложил Мартрелю лечь в постель и, когда он вытянулся на ней, составил вместе два кресла и смежил свои очи. В семь часов я пробудился, но Мартрель еще спал. Он лежал, тяжело дыша, и сон, видимо, не приносил ему отдыха и покоя. Я нашел кофе, сварил его, разбил на сковородку пару яиц. В девять я расхаживал по комнате, как беспокойный кот; подойдя к Мартрелю, убедился, что он по-прежнему недвижим. Тогда я спустился по лестнице на улицу и отыскал газетный киоск, купил какую-то газету и вернулся в квартиру. На первой полосе был помещен материал о похищении Габена Мартреля из его палаты в больнице, а рядом с его фотографией напечатана другая, изображающая предполагаемого похитителя. Меня. Это было паршивое фото, снимок нескольких лет давности, до того, как у меня появился шрам. На лице двухдневная щетина. Тогда я носил длинные волосы, а теперь стригся коротко. Может, истинный профи и узнал бы меня по этой фотографии, но я сильно сомневался, что это удастся случайному прохожему. Зато снимок Мартреля был великолепен. Его лицо имело слишком много отличительных черт, чтобы остаться неузнанным. Но у нас здесь Нью-Йорк, в нем восемь миллионов народу, и каждый человек большей частью занят собственными заботами. При известной осторожности мы могли бы ходить по улицам, не опасаясь быть узнанными. Статья была достаточно подробной, излагались даже подробности бегства Мартреля. Хотя ничто не указывало на его местонахождение, высказывалось предположение, что похитителями были политические идеалисты советского типа, связанные с американским гражданином, подозреваемым в нескольких преступлениях, личностью, готовой работать на любого, кто платит. Единственное, чего в статье не хватало, — это моего имени. Я не был опознан и немедленно выразил живую благодарность полковнику Корбинету за такой подарок. Когда Мартрель, наконец, проснулся, я принес ему кофе и показал газеты. Его рот превратился в жесткую прямую черту, пока он разглядывал фотографии. — Значит, мы не можем разгуливать по городу при дневном свете, по крайней мере пока этот номер находится на щитах? — Хорошо бы не рисковать, — сказал я. — Следующий номер сообщит о чем-нибудь еще, а люди забывают быстро. Подождем до вечера. — Здесь? Что-то меня беспокоило. Водитель грузовичка должен был бы уже вернуться домой. Если его задержали для допроса, он мог бы недолгое время поводить их за нос, сообщив неверный адрес, но они проверят и узнают, что он лгал. Пошлют копов на поиски следов грузовичка, и рано или поздно кто-то его припомнит и укажет квартиру. — Нет, не здесь. Я открыл шкаф, достал пару комбинезонов и передал их Мартрелю: — Примерьте-ка. Я хотел бы убраться отсюда. Он вначале удивился, но, выслушав мои объяснения, без дальнейших расспросов влез в комбинезон и затянул «молнии». При помощи устрашающей сверхсамописки Эрни я изменил надпись на спине комбинезона так, чтобы фамилия была смазанной и читаемой разве что с очень близкого расстояния. Вытер все, на чем могли сохраниться наши отпечатки пальцев, и подтолкнул Мартреля к двери. Мне очень уж не хотелось, чтобы водитель грузовичка увяз еще глубже, чем сейчас. Мы свернули к Риверсайд-Драйв и только успели дойти до угла, как послышался вой полицейской сирены; патрульная машина пронеслась мимо нас и резко остановилась возле дома, где мы только что находились. Из машины выскочили два копа с пистолетами на изготовку. Вслед за первой машиной подкатила вторая, а издали доносился вой третьей. Я почувствовал, как напрягся Мартрель, и сжал его руку: — Спокойно. Не бегите. Когда мимо проезжала машина, я принялся разворачивать газету, чтобы таким образом скрыть наши лица. Я понимал, что район будет оцеплен, и зашагал к югу где находился вход в метро. Когда мы туда спустились, я выбрал линию на Брайтон-Бич, и мы сели в первый вагон. — Нам придется время от времени пересаживаться в другой состав, так что машинист ничего не заподозрит, а из переднего вагона будет сразу видно, не перекрыты ли станции по пути следования. Сидите себе тихо, приятель. Нам предстоит весьма нудное времяпрепровождение, но мне не приходит в голову другое место, где мы выглядели бы вполне естественно и оставались незаметными. Мы всего лишь парочка тружеников по пути на работу или с работы, просто пассажиры, так что возьмите газетку с одного из свободных мест и наслаждайтесь.Глава 9
В семь часов у выхода на Сорок девятую улицу мы замешались в гущу толпы, а у газетного киоска я мельком глянул на последние выпуски газет. Как я и ожидал, на первых полосах большинства из них заголовки кричали уже о чем-то другом. Обычной публики опасаться было нечего, но куда более острые глаза осматривают город; только эти опытные глаза и страшны для нас. Я вошел в боковую дверь аптеки на углу, там были телефонные будки; я бросил монету и набрал номер Уолли Гиббонса. Выслушал шесть гудков, пока трубку, наконец, подняли. Я был уверен, что Уолли узнает мой голос, а мне вовсе не хотелось объявлять свое имя — линию могли прослушивать. Я сказал: — Уолли, прости, что беспокою тебя, но мне нужен тот материал о деле конструкции Уотсон-Брайса, который я тебе послал. Жду тебя через час там, где Бинг околачивается. До встречи. Я повесил трубку, прежде чем он ответил, но успел услышать, как дыхание со свистом вырывается у него между зубов. Два года назад, когда возводилось здание «Уотсон-Брайс компани», он находился на строительной площадке и упал в корыто с известковым раствором. Я был вынужден идти и покупать ему одежду. Это было смешно, потому что Уолли был весь белый и похож на персонаж из комического шоу. А Бинг Уиллис — наш старинный приятель, который практически жил в «Стэнтон-баре» на Бродвее до самой своей смерти. Если Уолли сложит два и два, то мы избавим Мартреля от белого комбинезона. Больше всего я опасался, что полицейские сообразят, в чем он путешествует. Поскольку нас они не застали, а единственная одежда в доме — белые комбинезоны, копы разберутся быстро. Одна печаль: им придется проверять каждого маляра, штукатура или рабочего, одетого в белый комбинезон. Времени уйдет немало. Чтобы не торчать все время бок о бок с Мартрелем, я прошел вперед футов на пятьдесят и велел ему следовать за мной. Его, понятно, заметут первым, но полиция обязана всего лишь взять его под защиту, а я останусь свободным. Мы прошли по Бродвею, перешли на противоположную сторону и зашли в «Стэнтон-бар». Рон, дневной бармен, куда-то отлучился по делу, но конверт, нужный мне, высовывался из журнала для записи наличности, и ночной дежурный отдал его мне в обмен на протянутый ему доллар. Он был слишком поглощен приготовлением напитков, чтобы обратить на меня внимание; бар в этот час был полон работяг, в том числе и тех, кто вкалывал на новостройках, и ни я, ни Мартрель ничем среди всей этой публики не выделялись. Я зашел в заднюю комнату, юркнул в угловую телефонную будку и сел лицом к двери. Когда Мартрель проскользнул сюда, он устроился так, что его можно было заметить разве что из телефонной будки на другом конце помещения. Появился официант, принял и записал заказ на два сандвича и пиво, а потом удалился. Принес он заказанное минут через пятнадцать, но тут в бар явились Уолли и Рондина и направились к нам, так как Уолли знал, где я. Мне доводилось видеть его в бешенстве, но сейчас в выражении его лица было нечто новое. Я махнул ему, потянулся к руке Рондины, ощутил, как все во мне перевернулось при виде ее, и произнес: — Привет, милая. Было трудно уловить выражение ее глаз, но улыбка говорила сама за себя. — Ну что... тяжко пришлось? — Ужасно. Садись. Это Габен Мартрель. Уолли передвинул ко мне через стол сверток, бросил на меня тоскливый взгляд, потом вдруг заулыбался: — Черт тебя возьми, Тайгер! Черт тебя возьми! — Спасибо, дружище. — Не благодари меня. Ее вот благодари. — Он указал большим пальцем на Рондину. — Я был намерен заставить тебя помучиться. Попотеть, как я потел, но она меня отговорила. — Они следили за твоим домом? — Да, но это было не так трудно обойти. Ты вообще представляешь, какой шухер ты учинил? — Я был вне досягаемости. — В таком случае позволь мне ввести тебя в курс. — Он бросил взгляд на Мартреля, потом на меня: — При нем можно? — Давай. — После того как ты улизнул из больницы, кто-то заметил, что на посту у палаты нет полицейского. Он не очнулся, чтобы объяснить происшедшее, так что они там закрыли все ходы и выходы. — Так я и ожидал. — Вам повезло, — заметил он, — а вот кое-кому еще отнюдь нет. — Что ты имеешь в виду? — В подвале обнаружили троих без всяких документов. Никто в больнице их не опознал, хотя они заявляли, что работают там. Полиция их обыскала, осмотрела помещение. Один из электрических полотеров оказался взрывчатым устройством, которое могло разнести по меньшей мере весь угол здания, а они планировали установить это возле двери палаты Мартреля. И оно бы сработало. — В газетах ничего про это нет. — Это приказ сверху. Они не хотели об этом распространяться. Три репортера были там по другим делам, когда все открылось, и уж они накатали материальчик будь здоров. Дэйв Северн звонил мне и все рассказал. Мартрель поджал губы и сказал жестко: — Они нынче отчаянные. Рондина потянулась через стол и накрыла ладонью мою руку: — Тайгер... ты должен был сделать это один? — У меня нет выбора. — У тебя еще есть твоя жизнь. Итак, все началось опять — я видел это по ее глазам. Когда-нибудь мне предъявят ультиматум. Это могло произойти и теперь, но она не хотела, чтобы я думал о чем-то в этот момент. Она ждала, чтобы я стал чист и ясен, прежде чем сказать главное. — Как у многих других людей, девочка. Если мы станем действовать правильно, они их сохранят. — А ты? — Это работа, Рондина. Ты это знаешь не хуже меня. Я не могу отказаться от задания. Когда она убрала руку, глаза у нее сделались грустными. Я передал сверток Мартрелю: — Идите в мужской туалет и переоденьтесь. Комбинезон бросьте в мусорный бак под вешалкой для бумажных полотенец. Я подождал, пока он выйдет, убедился, что за ним никто не последовал, и повернулся к Уолли. — Перестань волноваться. За нами не следили, — сказал он. — Мой дом связан с соседним, мы прошли по туннелю и выбрались из того дома через черный ход. Взяли такси на авеню и приехали прямо сюда. — Твой телефон прослушивают? — А как же, черт побери! Или по кабелю идут помехи. — Значит, прослушивают. — Видишь ли, Бинг был хорошо известен. Много народу знало о нем и об этом баре. Если они усекли... — Мы смоемся, как только Мартрель вернется. — Таможенники снова приходили сегодня под вечер. Может, там и сейчас. Я их обрадую хор-рошенькой статейкой! — Ты ее заполучишь, парень. Ты взлетишь на немыслимую высоту. Я нуждаюсь в парочке свидетелей, ты и Рондина можете ехать. Ты не возражаешь, милая? Она улыбнулась, покачав головой: — Нет. На этот раз нет. Я дал Уолли адрес склада и объяснил, как надо стучать, чтобы их впустила Соня. Пусть остаются там, пока не прибудем мы с Мартрелем, а мы всё изобразим в письменной форме — всё, чего так жаждут наши люди. Соне следует сказать, чтобы она продолжала прежнюю игру с Мартрелем и не разочаровывала его, пока мы не закончим дело, к вящей безопасности ее самой и Мартреля тоже. Единственный способ сохранить им жизнь известен — Мартрель должен заговорить. Советы оказывают сейчас огромное давление. У них сильная команда, и действуют они быстро. Если бы мы могли раскрыть и обезвредить их источник связи, мы бы остановили их, но приходится ждать. И главное — защитить Мартреля. Я отпустил Рондину и Уолли, подождал, пока вернулся Мартрель в старом костюме Уолли, взял счет и, проходя через бар, оплатил его. Снова начался дождь, легкий, теплый дождь, но и его оказалось достаточно, чтобы улицы опустели и пешеходы кинулись ловить такси. Мне не нравилось стоять на углу рядом с Мартрелем, а потом переходить улицу — так легче легкого заработать пулю. Как и другие пешеходы, мы держались из-за дождя поближе к домам, обходя встречных. На первом перекрестке слишком много народу охотилось за такси, так что мы пошли дальше вперед. Дождь, по крайней мере, давал нам возможность опустить головы пониже. Но ушли мы недалеко. Чья-то рука ухватила меня за рукав, и чей-то голос окликнул: — Эй, мистер... Эй! Он никогда не узнает, насколько близок был к смерти. Я ухватился за сорок пятый и уже наполовину вытащил его, как вдруг узнал лифтера из небоскреба Томлинсона. — Вы не вернули мне мои ключи, мистер. Не оберешься неприятностей, если обнаружат их отсутствие. Я подтолкнул его ко входу в открытый магазин мелких товаров, в то время как Мартрель обеспокоенно смотрел на нас. — Прости, братец, я очень спешил. Я порылся в кармане и вынул два ключа. Пальцы нащупали и еще что-то... фотографию Спаада Хело, которую мне дал Эрни. Лифтер взял ключи и сказал: — А это один из парней, который занимается доставкой для «Фаунтаймс». Я постарался, чтобы голос мой не дрогнул: — Да ну? — Точно. Он туда приходит регулярно. Приметный парень, потому я его и запомнил. Кто он такой? — Да так, ничего особенного. — Рад, что встретил вас и получил ключи. Паршивая ночка, верно? — Не такая уж скверная. Он хихикнул, сунул ключи в карман, поднял воротник и шагнул под дождь. Я посмотрел на Мартреля. Лицо у него было белое как мел. — Можно мне взглянуть на фото? Я дал ему снимок. — Вы его узнали? — Спаад Хело. Да, я его отлично знаю. — Он здесь для того, чтобы убить вас, Мартрель. Он вернул фотографию и поглядел на меня долгим и твердым взглядом: — Нет, я не главная его задача. Руки у меня непроизвольно сжались в кулаки. — Выкладывайте. — Он здесь в связи с проектом Валчека. Вот оно опять! — Дальше. Побыстрее. — В Вашингтоне есть некое здание, где хранятся записи и информация о советских делах, включая новые сведения, неизвестные вашим людям. Вскоре там начнется дешифровка материалов, и советское правительство понесет колоссальный ущерб. — Вы знаете, что это такое? — Нет, оно проходило через другое министерство. Я только осведомлен о его ценности. Все здание будет разрушено. Это и есть проект Валчека. До меня начало доходить медленно и постепенно, словно я находил отдельные частицы и кусочки и выстраивал их в одну линию. Началось оно случайно и кончилось преднамеренно, но это было еще не все. Возможно, уже слишком поздно. — Мартрель, послушайте. Вы должны добираться сами. В его глазах появилась решимость. — Как скажете. Я дал ему адрес склада, сообщил, как стучать в дверь, велел ехать на такси и оставаться там, пока я не вернусь. Уолли и Рондина уже там вместе с Соней, в безопасности. Никого, кроме меня, не впускать, и пусть Мартрель даст Уолли описание проекта Валчека, пока они ждут меня. На этот раз мы двинулись к западу и шли, пока не увидели такси. Я помахал, стал посреди улицы и усадил Мартреля в машину. Через десять минут поймал такси для себя и попросил водителя отвезти меня к пристани, где стоял на причале «Мейтленд», надеясь, что он еще не отплыл. Ирландское счастье сопутствовало мне. Пристань была освещена прожекторами, и на палубе царила невероятная суета. «Мейтленд» был готов к отплытию, времени оставалось немного. Пятерка открыла мне доступ к телефону смотрителя пристани, и я позвонил Чарли Корбинету. Он начал что-то говорить, но я его прервал. Сказал, где нахожусь и, попросил прибыть как можно скорее. Я хотел, чтобы команда службы безопасности была поднята по тревоге и готовилась к быстрым действиям, а их линии интеркома, все до одной, должны быть свободны. Чарли не тратил времени на расспросы. Это потерпит. Он уразумел, что дело чрезвычайное, и повесил трубку раньше меня. Смотритель сообщил, что корабль отчаливает через сорок пять минут, и я посмотрел на свои часы. Я ждал у ворот, вглядываясь в каждое подъезжавшее такси и с каждой минутой волнуясь все больше. Чарли понадобилось полчаса на дорогу. — Только бы не прокол, Тайгер! — Это были его первые слова. — Задержи этот корабль, Чарли. Можешь? — Думаю, что да. То, что он предъявил смотрителю, вынудило того открыть нам ворота. Мы бегом ринулись на пристань, поднялись по трапу на палубу, где здоровенный парень преградил нам дорогу, нахмурив брови на исцарапанной и мятой физиономии. — Какого черта вам тут надо? — Капитана, — ответил Чарли и снова приоткрыл бумажник. — Дьявол побери, мистер, корабль готов к отплытию. У нас нет времени... — Делай, что тебе говорят, — холодно и жестко произнес Чарли. Парень зарычал, вперевалку зашагал прочь и вернулся через минуту с кривоногим коротышкой в потрепанной синей форме, рожа у которого была такая же приветливая, как у разъяренного быка. Но он уважал власть, когда видел ее, и, кроме того, не хотел осложнений перед самым отплытием. — Да, джентльмены? Чарли посмотрел на меня: — Твое слово, Тайгер. Я вытащил фотографию Спаада Хело и того парня, который получил пулю случайно. Поднес обе к свету. — Узнаете этих двоих? Коротышка вытянул снимки у меня из пальцев, внимательно изучил их и сказал: — Да. Они приходили на борт, когда мы сюда прибыли. Таможенники. Полагаю, они искали наркотики. Незачем и говорить, что ничего они не обнаружили. — Он ткнул пальцем в одну из фотографий: — Этот парень выглядит мертвым. — Так оно и есть, — сказал я. — В таком случае, что я могу для вас сделать? — Вы разгружали контейнеры с прессами фирмы «Кайпляйц» и сопутствующими аксессуарами, предназначенные для отправки в Вашингтон. Что с ними стало? — Вам следует обратиться за этой информацией в соответствующие конторы... — У нас нет времени, — нетерпеливо перебил его я. — Все уже закрыто. — Сожалею, но я вам не могу помочь. — Он вернул мне снимки. — Теперь, если позволите, я вернусь к своим обязанностям. — Двигайте. Мы сошли на пристань и стояли там в свете прожекторов. — Ничего не поделаешь, Тайгер, — заметил Чарли. — Проект Валчека. — Проклятье! — взорвался Чарли. Я рассказал ему о том, какие детали сообщил мне Мартрель. — Советы нашли способ проникнуть внутрь этих зданий. Они узнали о прессах, которые должны были туда доставить, и снабдили один контейнер маленькой атомной бомбой. В какой-то момент во время сборки прессов в здании эта штучка взорвется и сметет с лица земли район, по площади равный городскому кварталу. — Как ты узнал об этом? — Я об этом узнал от чудаковатого маленького человечка, который считал, что зря выбросил тысячу восемьсот баксов на приобретение счетчика Гейгера. Я собирался сказать ему, что истратил он свои деньги не совсем зря, да только он уже мертв. Он кружился со своим счетчиком возле контейнеров, обнаружил на одном из них условный знак и вызвал меня, потому что не знал, что делать дальше. Я подумал, что счетчик реагирует на один из люминесцентных дисков на прессе, и объяснил ему это, да еще добавил, что он здорово погорел на цене счетчика. Он после этого принялся пьянствовать. Когда «Мейтленд» причалил здесь, парни из советской группы боевиков, которые связаны с проектом Валчека, поднялись на борт с удостоверениями таможенников под предлогом, что ищут наркотики. Ничего необычного в этом не было, и никто их ни в чем не заподозрил. А на самом деле они искали свой груз. В это время кто-то из приятелей Флетчера, должно быть, сообщил им, что он крутится со счетчиком возле груза, и они забеспокоились не на шутку. Они выкрали у него счетчик, выследили Флетчера, когда он был в доску пьян, и утопили его в реке. Считали, что такого ничтожного человечишку никто особенно не хватится, и оказались почти правы. Единственную ошибку совершил тот боевик, который забыл выбросить липовое удостоверение таможенника. Уолли Гиббонс позвонил и выяснил, что на этот раз никто из таможенников на «Мейтленде» не был. И сообщил мне. Я тогда не обратил на это особого внимания, решил, что таможенники проводили довольно обычную для них засекреченную операцию. — Мы можем успеть. Установим, если надо, все конторы, которые были связаны с этим рейсом. Поехали. — Куда? — Все руководители службы безопасности собрались, чтобы выслушать тебя. Хотят получить информацию из первых рук. Для тебя это единственная возможность сорваться с крючка. — Вероятно. — Все лучше, чем ничего.* * *
И они действительно ждали. Как стервятники ждут момента, когда можно будет наброситься на труп и начать свой пир. Целая дюжина их уселась по обе стороны стола красного дерева; они смотрели на меня — кто с ледяной враждебностью, кто с любопытством. Наблюдали за человеком, о котором так много слышали. Хэл Рэндольф восседал на дальнем от меня конце, а четыре стенографистки записывали устный доклад. То было великое действо Чарли, и он времени зря не терял. Полковник старого закала, он знал, что и как делать, внешне ни во что вроде бы не вмешиваясь. Он был их частью и в то же время частью меня, но вне зависимости от этого для него речь шла о национальной безопасности по преимуществу и прежде всего. Это была война, и мы должны были победить. Я изложил все в подробностях, намеренно опустив дело Мартреля, и продемонстрировал им проект Валчека во всей красе. Позже они услышат о Мартреле, но не теперь, пока еще нет. Едва я закончил, как один из них, весьма своеобразный тип, снял телефонную трубку и принялся отдавать приказания. Кем бы он ни был, он обладал большим весом, потому что Хэл Рэндольф по первому его слову подскочил к другому телефону, чтобы предотвратить задержки. Они обращались к картотекам пароходной компании, выясняли маршруты перевозок и нынешнее состояние дел. У них не было ни малейшей возможности уличить меня в ошибках. Времени прошло достаточно, прессы перевезены, и сборка началась. Внезапно Хэл Рэндольф поднял руку, призывая к молчанию. — Вашингтон на линии, — объявил он; легкий шорох пробежал по комнате, и все настороженно повернулись к нему. — Эти прессы прибыли сегодня утром. Они в подвале здания Р-1, началась сборка. Тот, второй человек сказал: — Остановите их. Велите очистить помещение и немедленно направить туда группу. Он подошел к другому телефону и отдал распоряжение телефонистке: вертолет ВВС должен быть готов к немедленному взлету. После этого он собрал свою группу, собираясь уходить. Оставались только Рэндольф и еще трое. Он подошел ко мне, и в глазах у него больше не было любопытства. — Все это в вашу пользу, разумеется, но вам за многое придется ответить. В данный момент вы под арестом. — Куча благодарностей, — сказал я. Едва они ушли, Рэндольф поднялся вместе с остальными и обратился ко мне с ядовитой усмешкой: — Наконец я этого дождался, Мэнн. Собираюсь понаблюдать, как ты станешь корчиться. Твои проклятые штучки мне дорого стоили, и мне хотелось бы получить возмещение. Я ему тоже улыбнулся: — А я бы мог кое-чем вознаградить тебя. Он продолжал улыбаться, но явно был озадачен. — Как это прикажешь понимать? — Ты получил из-за меня кое-какие неприятности. Может, нуждаешься в небольшом подарке, чтобы прийти в доброе расположение? — Обойдусь без твоих одолжений. — Но страна без них не обойдется, — сказал я, уже не улыбаясь. — Не стоит увлекаться всяким личным мусором, пока картина не прояснилась до конца. Дело еще не закончено. Он смотрел на меня выжидательно. Другие тоже. У Чарли глаза превратились в щелочки, он радовался происходящему не меньше меня и был доволен, что я беру верх. — Думаю, что знаю, как уничтожить их систему связи. Мне известно, откуда осуществляется руководство операциями. Один из них буркнул что-то себе под нос. Лицо у Рэндольфа стало наливаться кровью, и оттого зубы казались особенно белыми. — Мы не собираемся заключать сделки, Тайгер. — Тогда вали к дьяволу, — спокойно ответил я. Его рука потянулась было к моему лацкану. Я схватил его запястье и отбросил руку прочь: — Прекрати! — Тебя могут заставить говорить. — У меня на теле немало рубцов от людей, которые так думали, но не преуспели. Чарли встал между нами: — Говори, что ты хочешь сказать, Тайгер. Я кивнул и улыбнулся Рэндольфу: — Ну как? Дать тебе десять минут форы? — Давай, — холодно произнес он. — Ты слишком легко сдаешься, приятель. Мне нужны гарантии. — Если ты думаешь... Чарли вмешался: — Я знаю этого человека, Хэл. Он не станет говорить, пока ты не дашь согласия. Если ты это сделаешь, я хочу быть свидетелем. Рэндольф, казалось, готов был взорваться. — Ты что, за дурака меня держишь? — Получится и в самом деле глупо, если ты будешь тянуть волынку, — оборвал его Чарли. — Мы должны заключать между собой сделки так или иначе. Ничего необыкновенного тут нет. Я ручаюсь за репутацию и честность этого человека по всем линиям, а если ты считаешь, что страдаешь от давления департамента, позволь Тайгеру высказаться, и тогда нам удастся добраться до тех, о ком речь. А ты, друг, и в самом деле испытываешь нажим. От меня, из Вашингтона, от Мартина Грейди, от газетчиков и так далее. А так ты будешь держать газетчиков в руках до самого конца своей жизни. Я не выдержал и засмеялся. Даже не предполагал, что у полковника в голосе есть такие ноты. Рэндольф понимал, что тот говорит вполне откровенно и убежден в правдивости каждого своего слова. Хэл стоял неподвижно и от души желал, чтобы я сдох. Ему понадобилась одна минута, чтобы остыть, вышагивая по комнате, но в конце концов он подошел ко мне и сказал: — О'кей, Мэнн... ты своего добился. Куда мы направимся отсюда? — В небоскреб Томлинсона на Бродвее, — ответил я.Глава 10
Страж за конторкой в конце холла ссутулился над газетой и неопределенно махнул рукой, когда мы попросили журнал ночной регистрации. Записано было всего несколько человек, из них ни один на нужном этаже. Лифт работал на автоматическом режиме; трое из нас — Чарли, Рэндольф и я — вошли в кабину, остальные поднялись по лестнице, чтобы накрыть кого надо в случае чего. Выйдя из лифта, мы подождали остальных, оставили двоих у лифтов и одного на лестнице, а сами направились к двери. На первый взгляд казалось, что внутри темно, потом я заметил узенький лучик света в уголке из-под двери. Я шепнул Чарли: — Стекло окрашено в черный цвет, а внизу войлочная прокладка. Он посмотрел на полоску света и кивнул. — Там кто-то есть, — сказал я. Чарли потихоньку оттеснил нас в сторону: — Надо действовать скорее. — Давай высадим стекло. Я разобью его пожарным топориком, а ты остановишь того, кто внутри, угрожая оружием. Это простой выход — там одна большая комната, и ты можешь предотвратить их действия, стоя в дверях. Я открыл стенной шкаф, достал топорик с красной рукояткой, прикинул на руке вес и вернулся к двери. Чарли и Рэндольф отступили в одну сторону, держа в руках черные полицейские пистолеты на изготовку. Когда они были готовы, я нанес топором удар наискосок, чтобы выбить разом как можно больше стекла. Стеклянная дверь разлетелась на куски, которые упали в комнату со звоном, эхом прокатившимся по коридорам. На нас хлынул поток ничем не затененного света, но стекла в дверной раме оставалось еще много, и я был вынужден ударить еще раз. Чудной малорослый парень в черном костюме выскочил из-за письменного стола с искаженным от страха лицом, выкрикнул какое-то невразумительное ругательство и нырнул под стол. Рэндольф почти целиком перевесился в комнату, нашаривая замки на двери, и я вовремя отпихнул его. Раздался выстрел из пистолета, и пуля ударила как раз в то место косяка, у которого только что находился Хэл. Чарли быстро пальнул два раза в направлении выстрела, но я сразу увидел, что он ни в кого не попал. Еще две пули угодили в дверной проем, и я услышал, как парень в комнате перебирается на другое место. Я оттолкнул Чарли и Хэла, встал сбоку от двери под защиту стены и принялся орудовать топором, рубя дверь возле замков. Я почти добился цели, но тут пуля попала в рукоятку топора, разбила ее в щепы, а лезвие упало в комнату и заскользило по полу. Парни у лифтов и на лестнице не двигались, так как Рэндольф не позвал их, но мы нуждались в поддержке огнем. Простреливая комнату во всех направлениях, мы могли бы накрыть того, кто находился там. Но у него были более толковые возможности накрыть нас. Рэндольф расставил всех по местам, как вдруг мы все одновременно поглядели друг на друга. Из комнаты потянуло слабым запахом дыма. — Черт, он там жжет документы! Надо броситься на него. — И скольких потерять убитыми? — заметил Чарли. Я поднял свой сорок пятый, просунул дуло в комнату, прицелился в головку разбрызгивателя воды, укрепленного на потолке, и нажал на спуск. Головка разбрызгивателя разлетелась, из трубок полилась вода. Это не был прямой поток, но эффект оказался достаточным. Послышалось ругательство, затем еще две пули ударили в нижнюю часть двери. Тогда Рэндольф скомандовал открыть огонь. Тем временем включился автоматический сигнал пожарной тревоги по всему зданию и смешался в дикой дисгармонии со стаккато шести пистолетов, исполнявших симфонию смерти. Там, в комнате, он вдруг резко вскрикнул, но стрельба не прекратилась. Пистолеты перезарядили раз и другой, и снова раздался крик в комнате, перешедший в предсмертный хрип. Мы не могли ждать дольше. Мы били в дверь, пока она не сорвалась с петель и не отлетели замки. Дверь упала на пол комнаты, и мы ворвались туда, готовые возобновить огонь в любой момент и при первом признаке движения. Но об этом уже не приходилось беспокоиться. Парень лежал, скрючившись, там, где упал, кровь лилась из двух ран на животе, слабый стон сорвался из покрытых розовой пеной губ. Один из мужчин наступил ногой на еще дымящиеся листки бумаги, в то время как другой зажал трубку разбрызгивателя, из которой на нас лилась вода. Внизу на Бродвее вспыхивали красные огоньки пожарных машин, съехавшихся на сигнал тревоги, который умолк, когда я выключил разбрызгиватель. Я стоял рядом с ними, пока они собирали бумаги и складывали их на стол. Чарли спросил: — Что это за бумаги, Тайгер? Это были листки из блокнота, которые выглядели на первый взгляд вполне невинно: на них велись записи особых заказов. Я сказал: — Это их каналы связи. Полагаю, что фамилия парня, который лежит на полу, Фаунтейн. Кто-то наклонился над мертвым и достал его бумажник: — Да, на водительских правах так и написано. Больше ничего нет. Я перебирал листки, стараясь сообразить, что к чему. — Когда ему кто-то был нужен, он вызывал его при помощи своих объявлений. Они, конечно, зашифрованы, но думаю, разобраться будет несложно. Если он так старался сжечь блокнот, значит, он того стоил. — Я потянулся через стол, взял пачку особых заказов, которую уже видел раньше, и протянул им. — Эти листки тоже важны. Большая часть дел была законной и служила хорошим прикрытием для их операций. Мы вполне можем раскрыть код и засечь агентов. Это так, если имена что-то значат. Рэндольф уже не был враждебным. Он взял у меня страницы из блокнота и бланки заказов: — Ты это усек, Мэнн. Эти особые заказы и ответы на них, вероятно, закодированные инструкции. Я отвезу все это в даунтаун и усажу своих людей за работу. Ответ мы получим достаточно быстро. Стоя по ту сторону стола, один из агентов службы безопасности вдруг сказал: — Парень приходит в себя. Мы вместе с Чарли и Рэндольфом подошли и опустились на колени рядом с Фаунтейном. Никто больше не вмешивался и не возражал. Раненый поглядел на меня полными ненависти глазами — глазами умирающего человека. — Спаад, — сказал я. — Спаад Хело. Даже теперь он попытался изобразить издевательскую усмешку. — Мы похороним вас, — еле выговорил он. — Но ты умрешь первым, приятель. — Я вынул свой сорок пятый, снял с предохранителя и приставил Фаунтейну к животу, пониже первых двух ран. — Этот пистолет не убьет тебя быстрее, но убьет мучительнее. Мне нужен Спаад Хело. Что-то изменилось в его взгляде. Он посмотрел сначала на других, потом снова на меня. — Я не из них, — пояснил ему я. — Может, ты меня знаешь. Меня зовут Тайгер Мэнн. Его кивок был еле заметен. — Спаад Хело, — напомнил я. — Где он? Или ты хочешь получить еще одну пулю? Он собирался заговорить. Он мучительно хотел этого. Боль исказила его лицо, и мысль о еще большей боли была для него ужасна. Он открыл рот, чтобы заговорить, но это усилие оказалось чрезмерной нагрузкой. Его голова откинулась назад, и он умер. Я встал и убрал сорок пятый. Рэндольф глядел на меня со странным выражением. — Ты бы сделал это, Тайгер? — Конечно. Почему бы нет? Его передернуло, и он отвернулся. Снаружи из коридора доносились тяжелые шаги, в здании слышны были чьи-то крики. Чарли сказал: — Тебе лучше поговорить с ними, Хэл. А мы тут соберем вещички. Я нашел несколько картонных коробок, и мы начали складывать в них найденное в комнате. Вошел пожарный, видимо, не удовлетворенный объяснениями Рэндольфа, но с этим ничего нельзя было поделать. В дальнем конце комнаты был шкаф размером почти во всю стену, и когда один из людей Рэндольфа открыл его, то вытащил оттуда коробку с чулками, нижним бельем, кухонной утварью и прочим товаром, с которым имел дело Фаунтейн. — А со всем этим барахлом что делать? Чарли посоветовал: — Оставь пока тут. Мы все проверим, но сейчас самое важное — работа с бумагами. Я согласно кивнул, но мне было как-то не по себе. Что-то еще вертелось в голове, что-то кололо, не давая покоя. Я постоял, окинул взглядом комнату, усеянную всем этим хламом, глянул и на коробки, куда укладывали вещи, и никак не мог додуматься. Подошел к столу, поискал неизвестно чего, но тут все внезапно вылетело у меня из головы. Первый полицейский, вошедший в комнату, увидев меня, выхватил пистолет, прежде чем кто-то успел его остановить. — Ты задержан! Чарли подтолкнул Рэндольфа локтем. Я ждал. — Повернись кругом! Я занял позицию у стены, наклонился, расставил ноги, позволил копу обшарить меня и взять мой пистолет. Услышал, как Чарли произнес: — Ну? Рэндольф рассмеялся: — Я сказал бы, что даю ему десять минут форы, но теперь это не в моих силах. До сих пор я даже не подозревал, каким язвительным может быть старина Чарли. — Ты тоже участвуешь в этом деле, Хэл. Может, твоей жене будет любопытно узнать о том случае в Детройте. Тот чуть не задохнулся: — Ты не посмеешь! — Черта с два я не посмею. Хэл Рэндольф произнес что-то, чего я не уловил, подошел и сунул полицейскому под нос свой бумажник: — Я сам. Коп и ухом не повел. — Извините, мистер. Он у нас в списке разыскиваемых. — Приглядитесь получше к моим полномочиям. — Я их видел. Может, они удовлетворят капитана, но не меня. — Коп похлопал меня по спине. — Заложите руки за спину и стойте прямо. Я услышал, как звякнули наручники, когда он доставал их из кожаного футляра. Рэндольф заговорил снова: — Тогда взгляните попристальней вот на это, пока вам не предъявили обвинения по службе. Что он предъявил копу, не знаю, но тот моментально сменил гнев на милость. Я повернулся и увидел, как они глянули друг другу в лицо. Коп сразу утратил свой пыл. Я протянул руку за своим пистолетом и получил его обратно. Коп внезапно повернулся на каблуках и вышел вон. — Спасибо, — поблагодарил я. — Ты меня озадачил. Когда-нибудь докопаюсь до того, что случилось в Детройте. Взгляд Хэла снова стал жестким, и я понял, что переступил границу дозволенного. Рэндольф с преувеличенной деловитостью взглянул на часы: — У тебя есть десять минут, Тайгер, после этого мы начинаем охоту. Я потяну за каждую веревочку, какую знаю, перекрою все пути к бегству, и когда ты попадешься, мы разделаемся с тобой, Мартином Грейди и всей его организацией зараз. За десять минут ты далеко не уйдешь. Тебе не обвести вокруг пальца радио или телефон, так что с той секунды, как уйдешь отсюда, начинай думать о том, чего стоит быть умнее всех. — Ты не слишком благодарный тип, — сказал я. — Мэнн, ты тратишь понапрасну свое драгоценное время. — Я все еще могу сорваться с крючка, Рэндольф. — Нет, не можешь. — Мистер, — продолжал я, — у вас короткая память. Вы еще не заполучили Мартреля, и у вас нет его заявления. Вы еще не нашли Спаада Хело, и если я появлюсь с пистолетом, то предложу вам и вашему агентству сделку, от которой вы не сможете отказаться. Я сорвусь с крючка в любом случае, и вы будете локти кусать от злости. Я сделал вам кучу добра, благодаря мне вы получите медаль или повышение, сами бы вы этого не добились. Если вы воображаете, что меня можно остановить, вы чокнутый. — У тебя осталось восемь минут. — Прицепи их себе на хвост! Он улыбался, довольный собой, радуясь тому, что я взбешен. Когда вы кипятитесь, то обо всем забываете, а именно этого Рэндольф и хотел. Но я встретил предостерегающий взгляд Чарли, послал всем общий воздушный поцелуй и удалился. До того как лифт спустился до уровня холла, я кое-что вспомнил и нажал стоп-кнопку на первом этаже. Вышел из лифта, прошел один пролет вниз по лестнице, распластался по стене и выглянул в коридор. Коп, который пытался меня задержать, был тут как тут вместе с несколькими коллегами, один в чине капитана. Этот последний велел одному копу оставаться у лифтов, другому караулить лестничную клетку, а сам вместе с третьим вошел в лифт. Пока патрульный еще не добрался до меня, я сиганул по лестнице в цокольный этаж, нашел выходную дверь, которая открывалась на задний двор здания, и улизнул через нее. Мне пришлось перелезть через два забора, пока я выбрался на перекресток и зашагал по тротуару, никем не замеченный. Копы никогда не прощают тех, кто посягнул на их товарища. Я сунул руки в карманы и под дождичком двинулся к Восьмой авеню. Чего недоставало? О чем таком я никак не мог вспомнить? Оно было там, а я не замечал? Все теперь казалось очень простым. Подробное заявление Мартреля — и все кругом счастливы. Он теперь вместе с любимой женщиной и хочет только, чтобы она была в безопасности. На свой лад он был удачливее меня. Он достаточно немолод, чтобы осознать, что Соня не для него, и возраст имеет свои преимущества. Но кто может сказать наверняка? А вдруг она все-таки для него? Что, если имидж отца ее вполне устраивает? Подобных союзов не так уж и мало, многие из них вполне благополучны. У меня и Рондины все иначе. Мое дело всегда оставалось для нее непонятным, она о нем слышать не хотела. Она не могла бы жить в постоянном страхе и опасности, и я ее за это не винил. Такая жизнь не для женщины. Как выбросить из своей жизни целых двадцать лет? Как отказаться от чего-то, глубоко в тебе укоренившегося? Как мне сказать Рондине, что нигде и никогда мы не будем в безопасности, под каким бы именем ни жили? Всегда найдется какой-нибудь Спаад Хело, имеющий задание во что бы то ни стало принести мою голову, потому что они не поверят, будто я насовсем отказался от своей деятельности. Я знал о них столько же, сколько они обо мне: им было бы спокойнее, если бы я был мертв, а не жив. Сколько нас осталось в живых? Я подумал. Всего лишь горсточка от первоначального состава группы. Только самые везучие. Или самые умелые. Закон средних чисел имел к нам непосредственное отношение. Рондина и Чарли правы. Организация будет жить. Работа Мартина Грейди будет продолжаться, дополняя государственные агентства в том, что им недоступно. Другие станут тренироваться, вступать в бой, накапливать опыт, пока не сделаются лучшими из лучших. Через небольшое время мое место займет кто-то другой. Независимо от того, убьют меня или я просто уйду. Рондина не примет оправданий. Как ни больно, однако нам предстоит большое прощание, и, как кто-то сказал, спасибо за воспоминания. Чем я это заменю? Мыслями о других женщинах? Многие из них были очаровательны. Дивно пахнущие после ванны, с волосами, благоухающими свежим сеном, с красивым грудным смехом. Одни — в поразительно и возбуждающе коротких одеяниях из шелка и нейлона, другие — в длинных платьях, юбки которых развеваются во время танца... Я остановился как вкопанный, произнес хриплым шепотом: «Да пошло оно все к дьяволу!» — и почувствовал, как пот начал выступать из пор у меня на затылке. Руки задрожали, когда я глянул на часы. Было почти половина шестого утра, а я тратил время так, словно оно не имело значения. И тут я вдруг сообразил, где может находиться Спаад Хело. Я нашел все ответы, понял, на что указывал невнятный инстинкт. Я заскочил в забегаловку на углу, нашел телефон, бросил монету и набрал номер Чарли Корбинета. Гудок раздавался за гудком, но ответа не было, и я повесил трубку. Вышел из будки, пытаясь решить, что же делать. Я мог обратиться к копам, но они предпочтут зацапать меня, не выслушав. Если они совершат такую ошибку, может погибнуть много людей. Радио, которое включил человек за стойкой, начало негромко передавать новости. Диктор говорил спокойно, но не мог совсем убрать из голоса волнение. Одно из наших секретных подразделений предотвратило возможное уничтожение большого правительственного здания в Вашингтоне, и хотя расследование ведется в полной тайне, он считает, что к следующему выпуску новостей поступят новые сведения. Итак, они это сделали. Успели вовремя. Достаточно ли этого? Я поймал такси, дал водителю адрес склада и попросил высадить меня на углу. Он кивнул и поехал к Вест-Сайдскому шоссе, чтобы сократить путь. Мы поднялись по склону на самый верх; отсюда мне был виден город — весь город как он есть. За все время суток эти часы были единственными, когда бетонный и стальной Гаргантюа мог вздремнуть. Горизонт на востоке чуть посветлел, обозначая рассвет, дождь превратился в легкий туман, который рассеялся, пока мы доехали до поворота. Нравилось это Рэндольфу или кому-то другому или не нравилось, я знал, что обо мне уже разослан бюллетень, и каждая патрульная машина ищет меня, каждый коп настороже. А здесь было до того чертовски пустынно, что малейшее движение должно было вызвать подозрение, но остановиться я не мог себе позволить. Я сбросил дождевик, опасаясь, что его желтовато-коричневый цвет описан в бюллетене и привлечет внимание. Бросил его в урну на тротуаре. В черном костюме, который я надел умышленно, я меньше бросался в глаза. Кроме меня, никто не шел по тротуару. Какая-то машина съехала со склона, тотчас свернула на поперечную улицу и исчезла. Дважды мимо проезжала патрульная машина, и я отступал подальше в тень, продолжая свой путь к длинному ряду домов. Подойдя к первому из них, я обошел его, обнаружил стальную лестницу, ведущую на крышу, поднялся по ней и притаился в тени, высматривая, не ждет ли кто меня. Небо на востоке все светлело. Еще полчаса — и встанет солнце. Еще один рассвет. Сколько их погибло на этот раз? И сколько еще умрет, прежде чем солнце начнет свой путь к закату? Кто не увидит завтрашний день?.. И если умерли не те, сколькими жизнями придется заплатить за это? Я приготовился, пробрался по крыше к трубе, ненадолго задержался там, прежде чем спуститься к парапету на другой стороне, и перелез через него на следующую крышу. Мои ботинки на резиновой подошве не производили особого шума, но слабое потрескивание гравия звучало в ушах как небольшие взрывы. Все вроде бы было чисто, но следовало убедиться окончательно. Я так и сделал, а потом двинулся дальше, миновал участок кирпича и черепицы и спустился вниз. Я знал, где нахожусь. Я пользовался этим зданием прежде и помнил каждый дюйм планировки. Дом был переоборудован по заказу Мартина Грейди и предназначался для подобных случаев. Поскольку тем, кто находился сейчас в доме, не было дано указаний об особой осторожности, они не знали о старом застекленном люке, который вел в комнату под ним. Но они не ждали меня с этой стороны. Ждали условленного стука в дверь, о котором я им сообщил. Обстоятельства пока складывались в мою пользу, если я все разыграю верно. Мои пальцы нащупали люк, я поднял его на хорошо смазанных петлях, опустил ноги на ступеньку лестницы, закрыл люк у себя над головой и спустился по лестнице в комнату на верхнем этаже. Теперь мне предстояло пройти в нижний этаж по другой лестнице, сконструированной из ажурной стали. Одной рукой я взялся за перила, в другой держал свой сорок пятый со снятым предохранителем. Почувствовав под ногами бетонный пол, я направился к двери прямо перед собой и стал нащупывать щеколду. Изнутри доносился невнятный говор. Знакомые голоса. Мне следовало поспешить. Этот проход предназначался, собственно, не для входа, а для выхода: они там, внутри, ни за что не разглядели бы дверь, потому что она была обшита досками, а выглядела частью стены. Счет моего времени шел на секунды, и если я не сделаю дело, оно никогда не будет сделано. Я должен войти и действовать быстро. Второй возможности нет. Тот, другой, быстр, как я сам, и если он не окажется у меня на виду, то может перехватить инициативу. Стало быть, способ один. Я нажал щеколду, понял, что она открыта. Тогда я двинул плечом в дверь, распахнул ее и ворвался внутрь с диким, животным криком. В какую-то долю секунды я увидел их: Рондину, Уолли и Мартреля — связанных. Они лежали на полу; здоровенный амбал у другой двери повернулся ко мне, прищурившись, и его пистолет выстрелил еще до того, как он толком прицелился. Сорок пятый дернулся у меня в руке. Две пули угодили в моего противника и отбросили его к стене. Выстрелы отозвались в комнате ревущим эхом, дым стоял в воздухе. Даже после мощного удара двух пуль сорок пятого амбал не умер. Он попытался выругаться и вскинул пистолет, на этот раз нацелив его в Мартреля, но мой выстрел выбил у него оружие, а следующий попал в середину лба, и Спаад Хело был убит. Шляпа, полная окровавленных мозгов, свалилась с головы на пол. Ее крик не дошел до меня, но глаза... В глазах Рондины застыл ужас, но прежде чем я правильно прочитал их выражение, было слишком поздно. Пуля, прилетевшая из передней комнаты здания через распахнутую дверь, впилась мне в правую руку повыше локтя, и я выронил пистолет. Я упал на пол и откатился в сторону, но вторая пуля все-таки чиркнула меня по скуле. Я попытался схватить пистолет левой рукой. Точно направленный выстрел отшвырнул мой сорок пятый в сторону, а пуля срикошетила в потолок. Удача мне изменила. — Если ты шевельнешься, я убью девушку, — сказала Соня. Мартрель в отчаянии вскрикнул. Он выглядел невероятно подавленным и сильно постаревшим. Я сел, зажимая пулевое ранение. Потом вытащил носовой платок и наложил жгут. — Мы ждали тебя, — сказала Соня, входя в комнату. — Я знаю. — Нам надо было получше обыскать помещение. Тогда Спаад не погиб бы. Вот что может случиться, если допустишь неосторожность. — Она поглядела на бесформенную груду у стены, по-видимому нимало не тронутая этой картиной. — Ты тоже проявил неосторожность, мой тигр. — Случается. — Если бы ты явился сюда не один, твои спутники уже были бы здесь. Полагаю, я могу быть вполне уверена, что ты один. — Остальные прибудут позже. Не стоило пытаться лгать ей. Она знала счет не хуже моего. — К тому времени ты будешь мертв. Мне не о чем беспокоиться. Ты был достаточно предусмотрителен, чтобы не открывать никому, где меня прячешь. Я скажу им, что была совсем в другом месте. — Тем лучше для тебя. Я поглядел на Рондину, лежащую на боку; ноги ее были связаны, руки тоже связаны за спиной, как и у Мартреля. — Прости, милая. Я не хотел, чтобы так вышло, — сказал я. В ее голосе прозвучала невероятная холодность. Так, наверное, разговаривали англичане, когда Гитлер посылал самолеты-снаряды на их страну. — Все в порядке, дорогой. — Как трогательно. Рондина только глянула на нее, и Соню передернуло. Так посмотрела бы в свое время владетельная леди, хозяйка замка, на простую крестьянку. Мягкие губы Сони вытянулись в жесткую линию, в скуластом лице появилось что-то грубое. Рот скривился в наглой усмешке, и она сказала Рондине: — Вам никогда не выиграть. Рондина тоже улыбнулась и ответила: — Мы никогда не проиграем. Какое-то мгновение мне казалось, что Соня сейчас нажмет на спуск, но она этого не сделала. Мартрель задвигался на полу. Голос его дрожал, когда он произнес: — Соня, прошу тебя... пожалуйста... — Предатель! — выплюнула она. — Грязная свинья. Думаешь, ты останешься в живых, чтобы выдать нас? Думаешь, я такая, как ты? Никогда! Я вовсе не перебежчица, старик. Меня сюда заслали. Мне было приказано делать то, что я делала, и быть готовой. Я была здесь для того, чтобы убивать таких, как ты, если нужно. И теперь час настал. Я поморщился, ослабил жгут, потом снова стянул его: — Твоя группа уничтожена, Соня. Ты осталась одна, и ты разоблачена. Мы раскрыли систему связи у Фаунтейна, сорвали проект Валчека и вышли на всех агентов из списка, который вел Фаунтейн. Очень скоро расшифруют твое имя из его списка, и за тобой станут охотиться, как за бешеной собакой. Она повернулась ко мне, глаза у нее горели. — Так это ты все откопал! — Совершенно верно, душенька. Я. Тайгер. Я это сделал. Она хотела быть уверенной. Хотела узнать и не удержалась от вопроса: — Каким образом? Я на этом получал время. Оно мне было нужнее всего. Имея в запасе время, я мог что-нибудь придумать. — При помощи твоего экзотического и прелестного нижнего белья, цыпленочек. Оно тебя выдало. Твоя связь с Фаунтейном осуществлялась через бланки заказов, и в качестве прикрытия посылаемых тебе инструкций он отправлял тебе предметы туалета. Ничего особенного, ничего такого, что станет носить дама с хорошим вкусом, дешевку, которую он рассылал множеству юных дурочек по всей стране. Ты кое-что привезла сюда с собой. Происхождение, воспитание, назови как хочешь. Я бы назвал это отсутствием класса. У тебя скверный вкус, и ты не могла заставить себя выбросить это барахло. Ты же мне сама говорила... У вас в стране женщины от таких вещей без ума. Это считается буржуазным, осуждается, но женщинам нравится. Когда я увидел, чем торгует Фаунтейн, я должен был сообразить сразу, но, к сожалению, дошло до меня только через некоторое время. И я угодил в твою хитрую маленькую ловушку. У тебя было задание добраться до Мартреля, а я-то! Я сделал все, чтобы тебе помочь. Хорошенькая операция, детка, но проделана она была недостаточно быстро, к тому же остальная часть группы, занимавшаяся другими делами, тоже накрылась. Понадобится очень много времени, чтобы снова сколотить подобную группу. — Дураки, что попались. — Попался и я. Соня Дутко посмотрела на меня с забавным удивлением. Я все еще старался выиграть время. — Вот как? — произнесла она. — Я должен был разгадать тебя, когда твой друг переоделся женщиной, чтобы передать тебе инструкции, а тут еще Энн Лайтер явилась в твой номер. Записка, которую ты получила от нее, была подписана «Т. Мэнн». Там не было имени Тайгер, но ты назвала меня так во время нашей первой встречи. Энн ни за что не сообщила бы тебе этого, но коммунистический агент помнил меня по их списку "А". Это была твоя ошибка. Она взмахнула пистолетом и сказала: — Но не фатальная, как твоя. — Она поглядела на остальных. — А также их. — Тут Соня улыбнулась Мартрелю: — Бедный дурень, теперь он понял, что должен был заговорить, и вот потеряет жизнь. Как он смотрит на меня, а? Позади Мартреля застонал и зачертыхался Уолли, пытаясь развязать веревки. Он по меньшей мере десяток раз упомянул мое имя, прежде чем замолчал. Рондина понимала, чего я хочу, и задала вопрос: — Почему же ты не стреляешь в нас сейчас? — Потому что надеюсь сделать кое-что получше при помощи чемоданчика, который принес с собой товарищ Хело. — Я проследил ее взгляд, брошенный на черный кейс, оставленный возле кресла. — Ты ведь понимаешь, Тайгер, что в нем? О да, я понимал, и очень хорошо. Рондине, Мартрелю и Уолли она объяснила: — Взрывное устройство, друзья мои. Вы умрете все вместе. Им долго, очень долго не удастся установить, кто тут погиб и почему. К тому времени мы будем держать ситуацию под контролем, потому что, видишь ли, Тайгер, то, что собирался сделать для меня ты, Мартрель вынужден был сделать раньше. — Она сунула руку в карман и вынула несколько сложенных листков бумаги: — Чтобы спасти их жизни, он подписал заявление, что он здесь не по собственной воле, но захвачен силой и удерживается агентами вашей страны. Он боится, что его убьют, если он не заговорит. Он клянется в неизменной преданности нашему славному Советскому Союзу, и это, мой тигр, твоя погибель. Когда такая новость дойдет до Организации Объединенных Наций, она даст нам серьезную причину для жалобы и к тому же вобьет еще один клин между вашей страной и колеблющимися. Я похолодел. Даже толчки крови в раненой руке прекратились. — Все знают, что я терпеть не могу коммунистов. — Да, но они не знают, что ты не работаешь в официальных учреждениях этой страны. Ты тоже подпишешь заявление и поклянешься, что имел задание похитить и убить Мартреля до того, как он сделает достоянием мира свои истинные взгляды. — Она улыбалась, но взгляд оставался твердым. — Ты это непременно сделаешь. Ведь ты и в самом деле его похитил, и он будет найден мертвым. При помощи газет, имея на руках факты, мы, я думаю, поставим тебя в положение достаточно сомнительное. — Предположим, я не подпишу. — Подпишешь. — Она бросила взгляд на Рондину. — Иначе я буду убивать ее так, что ей придется сильно страдать. Она не умрет простой и легкой смертью, как все вы. А тебе придется наблюдать ее муки. Нет, я думаю, ты подпишешь. Рондина произнесла без малейшего страха и нервозности, как будто находилась в собственной квартире: — Не подписывай, Тайгер. — Ты предпочитаешь, чтобы в тебя стреляли? — До меня стреляли в других. Мы, по крайней мере, сохраним чувство нашего гражданского достоинства. — Ты не будешь так думать с пулей в животе, — сказала Рондине Соня, радуясь каждому своему слову. — Вероятно, нет, но если это удержит Тайгера от подписания документа, я желаю твердости твоей руке. Она говорила это вполне искренне. Так она и считала, дьявол меня побери! Я зарычал на нее: — Замолчи, Рондина! Я увидел ее улыбку, она губами послала мне поцелуй, но в глазах ее пылала ярость. — Я тебе не Рондина, запомни! Она, возможно, предпочла бы скорую смерть даже ценой предательства. Я Эдит, совсем другой человек. Хотя ты и называешь меня ее именем, я вовсе не похожа на нее, дорогой. — Это скверно, — ответил я. — Значит, ты делал все просто так? Мы умираем без причины, из-за ничего? Я считала, что ты веришь в свое дело. В свою работу. Ты был таким... таким верным долгу. Я хотела, чтобы ты отказался от работы, требовала этого до тех пор, пока не поняла, что ты так поступить не в силах. Я готова была принять тебя таким и жить твоей жизнью. Сейчас я готова умереть за твои принципы, Тайгер, и думаю, это последнее, что ты позволишь мне совершить в жизни. Она была моей. Даже связанная, избитая, она была победительницей и оставалась моей, и она завоевала то время, в котором я нуждался. Секунду я думал, что уже поздно и пистолет выстрелит, прежде чем я успею остановить держащую его руку, но я сказал: — Соня, подожди... Я подпишу. Ее улыбка была торжествующей, когда она повернулась к Рондине — раба, победившая госпожу. — Ты умнеешь, Тайгер. Мне жаль, что ты умрешь. Я буду вспоминать наши с тобой рассветы. Она медленно отступила к тому месту, где лежало на полу тело Спаада Хело, дотянулась да его кармана и вытащила пару тонких стальных наручников. Бросила их мне. — Закрепи один на левом запястье, а второй — на трубе рядом с тобой. Как следует. Я вижу, что ты делаешь. Я поднял наручники, защелкнул один на левой руке, причем правая дико болела при малейшем движении. Потом я приковал себя к трубе радиатора. Соня подошла ко мне, целясь из пистолета в голову. Достала из своего кармана лист бумаги и бросила к моим ногам. — Я буду диктовать, — сказала она, — а ты пиши. — Пожалуйста, Тайгер, — тихо попросила Рондина. Глаза у нее полны были слез и горечи поражения. — Брось, милая. Ее верх. Когда-нибудь оно должно кончиться. — Но не так. Я поднял листок и цыкнул на нее: — Я же сказал, чтобы ты замолчала! Я порылся в кармане и нашарил самописку Эрни с заложенным в нее взрывным устройством на три шашки динамита, снял колпачок и надел на другой конец. — Вперед, — предложил я. Соня продиктовала текст, полный инкриминирующих данных против нашей страны и подробностей, которые в случае необходимости можно было проверить и подтвердить. Уолли смотрел на меня с разинутым в ужасе ртом, на лице у Мартреля застыло выражение тупой покорности и одновременно ненависти к режиму, превратившему в чудовище ту, которую он любил. Рондина воплощала собой глубокое и отчаянное разочарование. Я дописал, поставил подпись, испачкав бумагу кровью, которая текла из раны, и откинулся к стене, весь взмокший от пота. Соня подождала, пока я закончу, взяла чемоданчик, открыла его и вложила таймер, который начал отсчет своих зловещих щелчков. — Через пять минут все будет кончено, — заявила она. — Можете кричать и звать на помощь сколько хотите, вас никто не услышит. Здесь отличная звукоизоляция, а на улице сейчас никого. Слишком ранний час. Только начинает светать. Я подождал, пока она будет готова уйти, сложил написанный мною текст, повернул, как надо, колпачок ручки и прицепил ее держателем к бумаге. Протянул все это Соне, она взяла и сунула текст в карман, не сводя с меняглаз. Острая боль пронзила мне руку, я поморщился, хоть и был почти рад своей боли — она помогла мне скрыть от Сони мои истинные чувства. — Спасибо, мой тигр. Мне почти жаль, что мы больше не увидимся. Прощай! Я не ответил ей. Ждал, когда же она уйдет, и слушал тиканье таймера в чемоданчике. Она пнула ногой тело Спаада Хело, открыла дверь, вышла и захлопнула ее за собой. — О Тайгер, зачем ты это сделал? — почти простонала Рондина. И снова самым важным стало время. Счет шел на секунды. Труба, к которой я был прикован, кончалась глухим отрезком на высоте примерно в десять футов и не доходила до потолка. Я едва не заорал от боли в раненой руке, но добрался-таки до самого верха, сдернул с конца трубы наручник и рухнул на пол на четвереньки. Потом я вырвал провода из заряда в чемоданчике. Первым я развязал Уолли, на остальных времени уже не оставалось. — Потащили их в заднюю комнату. Быстрее. Нам надо оставить за собой по крайней мере две стены. Он не задавал вопросов. Подхватив Мартреля под руки, я потащил Рондину под мышкой здоровой руки. Через заднюю комнату мы выбрались во двор и укрылись за грудой бетонных плит. Сразу вслед за этим мир словно взлетел в вихре пламени, дыма и пыли. Когда все улеглось, я встал, развязал Рондину и Мартреля, взглянул своей невесте в глаза и убедился, что она поняла, какого туза я прятал в рукаве и лихо разыграл, поняла, что мы победили. Все вместе мы, обходя груды камней, вышли к фасаду здания и услыхали приближающийся вой сирен. Мы теперь могли бы им радоваться. Мы могли радоваться всему на свете. Солнце только еще вставало на востоке, плоский полумесяц сияющего золота, готовый осветить землю горячими лучами нового дня. Соня оставалась здесь, поблизости от меня, но она не видела сегодняшнего рассвета. По сути, она стала его частицей, влажным красным мазком на серых развалинах здания, отразивших свет нарождающегося дня и работу, которая была закончена.Сладкий запах смерти
Микки СПИЛЛЕЙН СЛАДКИЙ ЗАПАХ СМЕРТИ 1 Я вышел на улицу через черный ход и некоторое время стоял на углу, не замечая бивших по лицу тяжелых дождевых капель. День был холодным и ветреным, но тем не менее очень приятным. Воздух был свежим и чистым, а тонкие струйки воды, заползавшие за воротник, казались живыми существами и приятно щекотали кожу. Стоявший позади маленький человек помахал мне на прощание рукой и сказал: - Всего хорошего. Я подмигнул ему. - Спасибо тебе, Мэтт. - Не стоит. Я это сделал с радостью, - произнес он и закрыл дверь, через которую я недавно вышел. Водитель такси на другой стороне улицы как раз высаживал пассажиров и когда я свистнул, он дал понять, что слышит. Он лихо развернулся, скрипя тормозами, и, подкатив ко мне, плавным размашистым движением распахнул дверцу. Из здания суда медленно выползала толпа. Впереди выступали фотографы. На пороге они попрятали фотоаппараты под пальто, защищая их от дождя и начали с достоинством размахивать руками, подзывая к подъезду машины прессы. За ними по пятам следовали любопытные, жаждущие острых ощущений, а попросту говоря, зеваки. Те, которые сидели в зале во время судебного разбирательства. Судя по физиономиям, они не были довольны ни самим ходом суда, ни его решением. Шофер такси мельком глянул на выходящую толпу, неопределенно пожал плечами, чуть повернулся ко мне и спросил: - Вы тоже из судей? Я откинулся на сидении и уставился в потолок. - Да, я там был. - Ну и что? Осудили? - Нет. На этот раз нет, - я опустил стекло, чтобы впустить в салон свежего воздуха. - К Шестой авеню, на углу Сорок Девятой. Шофер немного пригнулся, чтобы увидеть в зеркальце мои глаза, и удивленно повторил: - Что!? Говорите, не осудили? Не может быть! Как же так? - К Шестой авеню на углу с Сорок Девятой. - Значит, не осудили? - повторил он. - Вы же слышали. - Да, но как ему удалось это сделать? Это квалифицировали не как убийство, а как несчастный случай, да? Или у него было полно смягчающих обстоятельств? - Ни то ни другое, дружище. Шофер снова пригнулся, как бы ища в зеркальце мои глаза. Но в салоне было довольно темно, а зеркальце маленькое и узкое. Тогда он повернулся ко мне и попросил: - Ну расскажите же, как это все было? Очень интересно. Такое происшествие! Последнюю неделю в городе только об этом и говорят. И в газетах, и по радио, и по телевизору только и знали, что рассказывали о подготовке к процессу. Да и все клиенты, кого ни посадишь, только и говорят об этом деле... Так что же случилось? Вывернулся? Я помолчал секунду, а потом спокойно ответил: - Можно сказать и так. - Боже мой! - в его голосе слышалось что-то вроде изумления. - Присяжные признали его невиновным. Он присвистнул сквозь зубы и протянул: - Вот это да-а! - А вам что, не нравится? Небрежно пожав плечами, что вообще не очень похоже на жителя Нью-Йорка, он сунул в рот сигарету, закурил и сказал: - Мне-то как будто и все равно. Я только одного не понимаю, как это ему удалось вывернуться? - Не понимаете? А почему вам непонятно? Он снова пожал плечами. - Ну, понимаете, этот парень был полицейским и должен был поймать крупную щуку. Но когда она уже была у него в зубах, тот парень сам попался на удочку и позволил себя подкупить. Его подловили с наличными в кармане и уволили. А пока шло следствие по делу о взятке, он успел распустить слух, что разделается с парнем, который подложил ему эту свинью. - Ну и что из этого следует? - Как что? Вот он и расправился, как обещал... Когда он встретится с этим парнем, он его сразу же и пристрелит. И сделает это довольно основательно. - Неужели? - Конечно. Ведь Лео Маркус был большим и видным человеком... Так этот парень влепил в него ни много ни мало шесть пуль. И все они попали в голову, так что от физиономии почти ничего не осталось. Сплошное кровавое месиво... Шофер обогнал идущий впереди грузовик и остановился на красный сигнал светофора. Потом он поправил перед собой зеркальце, чтобы ему было удобней смотреть на меня, и принялся так усердно курить, что скоро весь салон стал сизым от дыма. - Нет, - снова заговорил он, - я все-таки не понимаю, как это ему удалось? Ведь совершенно ясно, что он виноват. - Вы так думаете? - холодно осведомился я. - Абсолютно уверен... Ведь его поймали с поличным. Он был вдребезги пьян и сжимал пистолет. К тому же многие свидетели могли дать показания против него. Как же все-таки ему удалось вывернуться? - Присяжные признали его невиновным. - Да, да... Но я совершенно уверен, что судья потом дал им за это хорошую взбучку. Вот, наверное, было интересное зрелище! - он расхохотался, откинув голову. - Но, конечно, и присяжных можно понять. И меня такой оборот дела не возмущает. Этот Маркус пользовался ведь и моими деньжатами, когда выжимал из таксистов средства на охрану. Да, я понимаю людей, - усмехнулся он. - Вы тоже? Я сел подальше в угол, чтобы исчезнуть из поля его зрения. - Возможно. Присяжные наверняка подумали, что он оказал обществу неоценимую услугу. Такую большую, что его можно простить, несмотря на то, что он после этого прикончит и остальных гангстеров. Я снова поднял стекло, чтобы капли дождя не попадали в салон и, нагнувшись вперед, протянул ему деньги. - Я выйду здесь, - сказал я, - остановите. - Но ведь вы же хотели... - начал было он, но я сразу перебил его, не желая длительных объяснений. - Бывает, - небрежно сказал я. - У меня изменились планы. Его пальцы ощупью взяли протянутую купюру. Одновременно с этим он подъехал к тротуару, остановил машину и выключил счетчик. Потом, отсчитав сдачу, повернулся и протянул ее мне. Но уже через мгновение лицо его изменилось, оно как-то застыло, а глаза широко раскрылись. Наконец он с трудом выдавил, как бы давясь словами: - Вы... вы Реган? - Точно. - Конечно, вы полицейский. Полицейский-убийца. Послушайте, ведь я... - Хватит об этом... И не надо сдачи, оставьте себе. Я вышел из машины и прошел три квартала на север под хлесткими порывами дождя. На Сорок Девятой улице я свернул направо и шел по ней, пока не добрался до ресторанчика Данингера. Этот ресторанчик был не из шикарных, но два-три фирменных блюда и напитки были так хороши, что привлекали постоянных клиентов. Но своим успехом он пользовался не только поэтому. Главным образом приманкой служили телефоны-автоматы, расставленные во всех четырех углах ресторана, и тем, что называется "биржей новостей". Для основного потока вечерних посетителей время еще не подошло, но репортеры разных газет уже сидели на табуретах у стойки бара. Они зверски ругали редакторов и политиков и выпивали перед тем, как отправиться по домам. Темой разговора были события, которые появятся в завтрашних газетах. Я прошел позади них, смахнул воду с воротника и прищурил глаза, которые еще не привыкли к полутьме зала. Джерри Нолан устроился в самом конце бара, склонившись над тарелочкой спагетти и держа в руке вечернюю газету. Я осмотрелся, ища глазами его партнера Эла Ардженино, но того нигде не было видно. - Привет, Джерри, - поздоровался я. Но он даже не поднял головы. - Какой ты все-таки ядовитый, Реган. - Как именно? В личной жизни или на службе? В уголках его глаз появились маленькие морщинки. Он откинулся назад и взглянул на меня. По его физиономии можно было отчетливо прочесть его профессию. Это был сержант Нолан из криминальной полиции, страж закона и порядка. Рукой с газетой он показал на стул напротив и радушно сказал: - Присаживайся, Реган. - Спасибо. - Не буду ходить вокруг да около. Я скажу тебе прямо: нам обязательно надо кое-что выяснить. Сговорились? - Ничего не скажешь, неплохая работенка... - Гу-гу... - он прищурился, хитро посмотрел на меня и заявил: - Сейчас не знаю как, но абсолютно уверен, что мы с ней справимся. Я ухмыльнулся. Все это дело продолжалось довольно долго, но теперь я был способен видеть в нем и забавные стороны. - Не смейся, Реган, дело не шуточное. Я вдруг почувствовал, что напряжение во мне постепенно спадает. Это все равно как созревший нарыв, который уже прорвался и перестал болеть, хотя гной в нем еще есть. - Ты глубоко ошибаешься, Джерри. Все это пустяк и над этим можно только посмеяться. Наши власти даже не удосужились расследовать дело о взятке, которую мне приписали. Наши бонзы сразу списали меня со счета, - я улыбнулся еще шире. - Ну и поэтому обвинение выглядело довольно смешным. Теперь они должны обвинить меня в получении взятки, которая толкнула меня на убийство. Смешно? Конечно, смешно. И уж газетчики-то распишут это как надо. - Может быть, ты прав. - А что ты сам думаешь об этом, Джерри? Ты, может, считаешь, присяжные дали осечку? - Да. Я оперся на локти и в упор посмотрел на него. - А как ты думаешь, почему они так решили? - Не знаю. - Попробуй догадаться. Он поднял на меня глаза. - У тебя был отличный адвокат, Реган. Он очень умно сумел нажать на все регистры. Вот поэтому-то, несмотря на неопровержимые улики, суд присяжных и не смог себе представить, что ты убил Маркуса. Они предпочли не поверить четырем свидетелям, эксперту по баллистике, эксперту по отпечаткам пальцев и заключению судмедэксперта, что у тебя в крови был алкоголь, я уж не говорю о таких мелочах, как проба на парафин и что таксист под присягой показал, что ты был в стельку пьян, когда он вез тебя от бара домой к Маркусу, и что все слышали, как ты заявил, что хочешь прикончить этого парня, потому что из-за него тебя выгнали. Тебе не кажется, что этого многовато? - Да, но ты кое-что забыл, Джерри. - Что именно? - Да то, что они могли просто поверить мне. Он насмешливо улыбнулся. - Ну конечно, так они и поверили, что ты ничего не помнишь - от последнего глотка в баре до того, как проснулся в камере часов через тридцать шесть после всего. Нет, Реган, тут нет даже самой простой логики. Я скорее поверю, что присяжные просто тоже люди. Маркус был крупный гангстер. У него было несколько судимостей, два раза его судили по подозрению в убийстве, но оба раза оправдали из-за недостаточности улик. Они отлично знали, что он был одним из заправил синдиката, распространяющего наркотики, а теперь еще должен был попасть под суд за неуплату налогов. Но вдруг - и, может, по чистой случайности - так внезапно отправился к праотцам. Я улыбнулся, но промолчал. - Если все это вспомнить, то для двенадцати добропорядочных граждан ты по сравнению с Маркусом выглядишь чуть ли не светлым рыцарем, который просто был вынужден убить этого кровожадного дракона, пожиравшего общество. Вот, мне кажется, поэтому они тебя и оправдали. - Хорошо, Джерри, думай как хочешь. Только скажи: ты действительно считаешь, что я его прикончил? - Если хочешь откровенно, я думаю, ты м о г убить его, Реган. Ты определенно был в состоянии это сделать. И меня бы ничуть не удивило, если так оно и было. Ничуть, понимаешь? - Отлично! Еще один вопрос. Ты веришь, что я взял у Маркуса деньги и за это уничтожил обвинительный материал? Лицо его прояснилось. - Эх, Реган, если бы я верил в это, то вообще не сидел бы с тобой и не стал бы с тобой разговаривать. - Он ударил ладонью по столу. - Но до конца следствия ты все равно отщепенец, Реган! - Да-да, до конца следствия! А что еще тут можно сделать? Вызвать, что ли, Маркуса с того света в свидетели? У них, собственно, только и есть, что его показания да пять тысяч долларов, которые твой партнер будто бы нашел в моей комнате. - Но ведь он действительно их нашел, Реган, - спокойно произнес Нолан. - Да это, собственно, не имеет никакого значения. Мне их все равно подсунули. А ты знаешь, что я теперь сделаю, Джерри? Я потребую, чтобы мне возвратили деньги. Если они не смогли доказать, что я получил их взяткой от Маркуса, они обязаны вернуть их, да еще на серебряном подносе. Как бы там ни было, я теперь подниму здоровенный шум. - Ты сюда пришел только чтобы сказать это мне? - осведомился Нолан. - Нет, не только... Кто-то обманом подложил мне свинью, большую свинью. - Ты прекрасно знаешь, все заключенные в Синг-Синге утверждают то же самое. - Только с той разницей, что они не гуляют на свободе, чтобы доказать свою правоту. - Ну и что? - А то, что я хочу заняться этим делом, дружище, и посмотреть, что из этого получится. Думаю, я добьюсь того, что это будет стоить кому-то головы. - Но ведь ты больше не служишь в полиции, Реган. - Зато ты служишь... - А я не собираюсь никого лишать головы... Слушай, Реган, ты, наверное, все-таки немного свихнулся. Тебе оказалось достаточно четыре месяца просидеть под следствием и ты... Ты что, действительно думаешь, у тебя получится так легко выяснить все обстоятельства дела да еще напоследок пристрелить кого-нибудь? Чушь какая! Я с улыбкой посмотрел на него. - Слушай, Джерри... один человек уже погиб. Я имею в виду Маркуса. А убийца все еще разгуливает на свободе. - Ну и что? Это дело полиции. - Сказал тоже! Так она и станет заниматься такими делами! К тому же в полиции думают, что этого ублюдка Маркуса убил я и что мне просто повезло. Неужели ты веришь, что они будут искать настоящего убийцу? - Ну хорошо, согласен. А что тебе надо от меня, Реган? - Мне нужна кое-какая информация, больше ничего. Я же не знаю до конца всех обстоятельств дела. Они не дошли до меня, когда я сидел в тюрьме. - Например?.. - Мне необходимо в самое ближайшее время систематизировать все сведения. Например, меня интересует, работает ли еще тот таксист, который, как говорят, возил меня к Маркусу? Джерри на мгновение задумался, потом сказал: - Джой Ривера? Работает... Я частенько вижу его на стоянке такси перед "Клаймэксом", где ты так здорово напился. Я посмотрел на него, улыбнулся и поднялся. Нолан был немного удивлен. - И это все? - Пока да. Передавай привет Ардженино. Джерри взглянул куда-то позади меня, и в тот же момент сзади раздался чей-то голос, презрительный и насмешливый: - Спасибо, Реган, а теперь исчезни. Продолжая улыбаться, только добавив в улыбку хорошую порцию желчи, я повернулся и сказал Элу, так как это был он: - Привет, придурок! Я заметил, как у него сразу же напряглись мышцы на шее и подбородке, но больше ничего не последовало. - Тебя что, вывести отсюда, Реган? Но эта реплика вовсе не испортила мне настроения, а даже несколько улучшила. - Ты разве забыл, Эл, что получилось, когда ты пробовал сделать это в последний раз? На его шее снова вздулись вены, но он промолчал. Я знал, что он отлично помнил тот случай. Так и не дождавшись ответа, я спокойно попрощался с Джерри-умником и ушел. На Шеридан-сквере я вышел из подземки и дальше пошел пешком. Дождь все еще не унимался, но воздух уже не был таким свежим и чистым. Дождь, похоже, впитал все гадкие запахи большого города, накопившиеся за день. Улицы выглядели грязными, а тусклый свет уличного освещения придавал им какой-то призрачный оттенок. Я поднял воротник, перешел на другую сторону улицы и направился к "Клаймэксу". В свои лучшие дни это заведение было популярным рестораном с хорошим джазовым оркестром. Здесь началась карьера двух великолепных трубачей и одного из самых знаменитых саксофонистов мира. Но теперь это уже ушло в историю, и о том, что здесь было раньше, туристы слагали легенды. Теперь же это заведение превратилось в посредственный ночной ресторанчик. Я прошел мимо ресторана и направился к стоянке такси на углу. У тротуара стояли три колымаги и я, подойдя к одной из них, разбудил шофера, дремавшего за рулем. Еще не совсем придя в себя, он хотел распахнуть дверцу, но я протянул руку и остановил его. - Не надо, спасибо. Я просто ищу Джоя Риверу. Он здесь? Шофер уселся поудобнее и протер глаза. - Джой? - переспросил он. - О да, он здесь, - он показал пальцем через плечо. - В последней машине. Такой коротышка. Я сунул ему доллар и сказал: - Вот, возьмите. Спасибо за помощь. Спите дальше. Он взглянул на меня, улыбнулся и сунул доллар в карман. Джой Ривера сидел в машине, наклонившись вперед и читая газету в слабом свете приборного щитка. Я нагнулся к окну и произнес: - Ривера? Он поднял голову и прищурился, пытаясь разглядеть, кто его окликнул. - Да? Я шагнул в полосу света. Когда он узнал меня, в уголках его рта появились морщинки. - Слушайте... мистер Реган... - Не бойся, Джой, я не собираюсь делать тебе больно. Могу я на минуту сесть в машину? Он едва заметно кивнул, но губы его оставались плотно сжатыми. Я сел в машину и откинулся на спинку сиденья. - Ты догадываешься, зачем я к тебе пришел? - спросил я, пристально глядя на него. Он провел языком по губам и кашлянул. - Вы же знаете, я сказал все во время слушания дела. Так оно все и было. А что еще я должен был сказать? - Ты находился на свидетельском месте не более десяти минут, Ривера. И показал только, что взял меня в машину здесь, у "Клаймэкса" и отвез к дому Маркуса. Ты утверждал, что я всю дорогу болтал, будто собираюсь кого-то убить. Тебя даже не подвергли перекрестному допросу. Ривера нервно кашлянул и кивнул. - Но ведь это все правда... И что я еще должен был сказать? Черт возьми, мистер Реган, зачем вы, собственно, ко мне пришли? Ведь вас отпустили и вы... - Я уже сказал, что не сержусь. Что ты так волнуешься? - Что вам от меня надо? - Мне необходимо уточнить кое-какие детали, которые не всплыли на суде. - Ладно. - Ты хорошо все помнишь? - Как же я могу это забыть? Я посадил вас здесь, вы назвали мне адрес, а потом... - Стой, начнем с самого начала. Где ты стоял, когда я сел в машину? - Моя машина стояла первой. Чик и Дули стояли сзади. - И я вышел из ресторана и сел в такси? - Да. - Так я что, был сильно пьян? Он начал беспокойно ерзать по сиденью и затеребил рычаг переключения скоростей. - Да. Вы подошли к машине, а ресторан как раз закрывался. И вы, конечно, были не один здорово навеселе. - А теперь подумай, Джой, и скажи, кто же все-таки посадил меня в такси? - А чего мне думать? Вы же сами знаете, как это бывает. Выходит из ресторана толпа пьяных людей и кто-то помогает кому-то сесть. - Не виляй, Джой. Кто посадил меня в машину? Он оставил в покое ручку приемника и повернулся ко мне. По его лицу было понятно, что он чего-то боится, и сильно. На лбу у него вдруг выступили капельки пота. - Но я никому не хочу доставлять неприятности, мистер Реган... - Ты их и не доставишь... Я просто прошу немного прояснить обстановку. - Ну хорошо... Они... они ведь на суде не дали мне много говорить, а только задали несколько вопросов. Но когда... когда все кончилось, я сам основательно задумался. Ведь как-никак я был связан с этим делом... Эх, если бы я только мог подумать, что все так случится! Вы вышли из ресторана вместе с толпой, но в машину вас посадила какая-то красотка. - Женщина!? - Да... Но я, правда, хорошенько ее не разглядел, потому что мне это было как-то ни к чему, сами понимаете. Но что я отлично запомнил, так это что у нее были золотистые волосы и притом свои, не крашеные. Это сразу видно. Еще я хорошо запомнил ее сумочку, потому что сперва подумал, что это не сумочка, а футляр для бинокля. Но потом она открыла ее и вытащила сигареты. Тогда я и сообразил, что это дамская сумочка, а не футляр. На ней была большая буква "В". А когда вы уже влезли в машину, я помню, она сказала, не надумали ли вы нанести визит этому подонку? И еще она вас спросила, помните вы, где он живет, и вы ответили, что в самом конце Хай-стрит в большом каменном доме. А потом вы принялись разными словами поносить этого Маркуса и угрожать, что кончите его. Я хорошо помню, эта женщина сразу заплатила мне вперед за всю поездку, а потом вы всю дорогу болтали об этом Маркусе. - Почему ты не отказался везти меня в таком виде, Джой? - Я не решился. Я не придал никакого значения тому, что вы там болтали, мистер Реган. Что, не знаете, как ведут себя пьяные? Они в основном разговаривают сами с собой. А потом, если откажешься такого везти, можно нарваться на скандал, а то и на кулак... В общем, я вас отвез. - До самого дома? - Нет, только до стоянки, там, рядом. Вы вышли из машины и остались стоять, а я уехал. - И ты говоришь, я был сильно пьян? - Да. Я, конечно, видел и похуже, но редко. - Ривера, но там от улицы до подъезда очень крутая каменная лестница. Как по-твоему, я смог бы по ней подняться? Он снова сморщился и смущенно ответил: - Может быть, вы тогда были уже не такой пьяный, как когда садились в машину. Иногда... - Я тебя не об этом спрашиваю, Ривера. Несколько секунд он молчал, а потом коротко проронил: - Нет. - он повернулся ко мне испытующим взглядом и задумчиво сказал: - Знаете, чего я так и не понял, мистер Реган? - Чего? - Я бы сказал, что вы были в таком состоянии, что не увидали бы и собственной руки, даже поднеси ее к глазам. Так вот, я об этом думал и не могу себе представить, чтобы вы в таком виде сумели влепить этому парню шесть пуль и все в голову. Вот этого я никак не могу понять. - Я тоже. - Что же вы теперь собираетесь делать, мистер Реган? - Найти эту женщину. - Тогда я хочу вам кое-что сказать. - Что именно? - Что я ее больше ни разу не видел. - Ты же сам только что сказал, что не разглядел ее? - Это, конечно, так, но я знаю всех рыжих баб, которые ходят в этот ресторан. И только эту я не знаю и в тот вечер видел ее первый раз. Понимаете, что я хочу сказать, мистер Реган? - Да. Но надеюсь, ты будешь время от времени поглядывать по сторонам? Может, повезет и увидишь ее еще раз? - Если от этого у меня не будет неприятностей... - Каких неприятностей? Все будет отлично! Я хотел было вытащить из кармана деньги, но он, заметив мое движение и догадавшись, что я собираюсь сделать, махнул рукой: - Не надо, ведь как-никак мы с вами старые знакомые... - Хорошо, Джой. Если у тебя вдруг появится для меня что-нибудь важное, звони мне в ресторан Данингера. Знаешь, где это? - Да. - Большое спасибо, Ривера. - Да что уж тут говорить, мистер Реган, лучше не будем. Бармен "Клаймэкса", маленький, но шустрый и расторопный человек, носил на белом пиджаке табличку, на которой было написано его имя: РАЛЬФ. Он не видел, как я вошел в зал, но, видимо, почувствовал, что за спиной кто-то стоит, и повернулся с улыбкой "чем-могу-служить?" или что-то в этом роде. Но улыбка продержалась лишь мгновение. В следующую секунду ее как будто смыло и лицо его вытянулось. - Добрый вечер, мистер Реган, - сухо сказал он. - Добрый вечер, Ральф, - ответил я и, видя, что он ждет заказа, добавил: - Большой джиндер. Он поставил заказанное на стойку, взял деньги хотел было уйти, но я задрал повыше нос и приказал: - Иди-ка сюда, Ральф. Он хмуро повернулся ко мне и прошипел: - Вы зря меня зовете, мне нечего вам сказать! Совершенно нечего... Пожалуйста, оставьте меня в покое, или я вызову полицию! Я долго, очень долго смотрел на него. Видимо, ему тоже показалось слишком долго, у него даже стакан вывалился из рук. - Это была бы твоя самая большая ошибка, дружище, - проронил я, не сводя с него взгляда. Губы его зашевелились и он с трудом выдавил: - Ну ладно, чего вам надо? - Потолковать с тобой. - Но ведь вы уже слышали. То, что я мог сказать, я уже сказал. - Тебе задавали совсем не те вопросы. - Все равно. Мне нечего вам... Я перебил его: - Тогда я просто хочу узнать, что ты думаешь. Ральф нервно дернулся и с опаской осмотрелся, но в это время в баре никого не было. - О чем бы, например? - Ты помнишь тот вечер? Он пожал плечами и хмуро произнес: - Конечно, помню, как вы накачались... - Не совсем так. - Что значит не совсем так? Я же вас видел... - Ты видел, что я накачался, а не как накачивался. Есть разница! Ты сам-то помнишь, что мне подавал? - Еще бы! Две порции виски с джином. И я знал, кто вы такой, потому что ваши портреты до этого частенько появлялись в газетах. - Две порции виски не могут сделать меня пьяным, старина. А сюда я пришел трезвым. Что ты еще знаешь? Мои слова ему явно не понравились, и я уточнил: - На суде ты сказал, что я пил три часа, до самого закрытия. А на самом деле ты видел только две порции виски. - Слушайте, мистер Реган, пьяные люди - моя специальность. Если я вижу пьяного, я вижу и то, как... - Да как могло получиться, что я опьянел с двух рюмок, приятель!? Ну-ка объясни! Жилы на его шее вдруг вздулись, он покраснел и тяжело задышал. - Ты что, с ума сошел!? Ты действительно думаешь, я тебе что-то подмешал в виски? - Я ведь прекрасно помню, как подходил к одному столику. Там я посидел со Стэном-Карандашом, мы говорили о всякой всячине и он даже дал мне несколько толковых советов, а потом подвел к другому столику и познакомил с несколькими твоими постоянными клиентами. - Нет, не так. Вы сидели с Попи Льюисом и Эдной Роллс. Это люди искусства. - Я не хуже тебя знаю, приятель, кто они такие. - После короткого молчания я спросил: - Кто обслуживал этот столик? - Шпуд... это его столик. Но я уверен, что и он вам ничего не подмешивал, мистер Реган. Старина Шпуд работает в нашем заведении уже десять лет, да и вообще всю жизнь прожил в нашем квартале. Шпуд на такое никак не способен. - Я никого из вас не подозреваю, Ральф. Я всего лишь навожу необходимые справки. А ты случайно не помнишь ту рыжую женщину, которая подсела к нашему столику? Ральф недоуменно пожал плечами и заметил: Кто же обращает внимание на рыжих? Они тут десятками толкутся. Нет, я не в курсе. - Но эта женщина, оказывается, помогала мне сесть в такси и даже заплатила за меня таксисту сразу за всю поездку. К тому же она не из ваших завсегдатаев. - Если она не подсаживалась к стойке, я вообще мог ее не заметить. - Позови Шпуда. - Прямо сейчас? - Ральф укоризненно покачал головой. Было видно, что ему неприятно. Тем не менее он прошел в конец стойки, заглянул в подсобку и поманил там кого-то. Через минуту оттуда появился седой официант в засаленном фраке. Увидев меня, Шпуд улыбнулся и выжидающе замер. Он узнал меня, только взглянув еще раз, и вопросительно уставился на Ральфа. Бармен передернул плечами и кивнул в мою сторону. - Вы помните меня, Шпуд? - Да, сэр. - И помните компанию, в которой я сидел в тот вечер? Шпуд слегка повел плечом. - Плохо... Очень плохо. В тот вечер было слишком много народу, просто ужас. - Но ведь у вас были причины хорошо запомнить именно нашу компанию. Пусть даже за другими столиками сидели более значительные посетители. Я имею в виду то скандальное дело. Я замолчал и внимательно посмотрел на него. Шпуд смущенно переминался с ноги на ногу. - Вообще-то я уже и сам об этом подумывал, - наконец сказал он, еще больше смущаясь. - Так кто же там был? Некоторое время он смотрел на меня неподвижным взглядом, после чего сообщил: - Попи, Эдна, потом еще заявился Майлс Генри с двумя картинами, на которых был нарисован Попи. И он их купил. А потом посмотреть на них к вашему столику подошли еще другие. - Картины я и сам помню. Но это, кажется, последнее, что я запомнил. Было совершенно ясно, что седой официант не поверил ни единому слову. Прищурив глаза, он смотрел на меня с откровенным недоверием. - Как вам показалось в ту минуту, трезв я был или пьян? - У меня тогда совершенно не было времени присматриваться к каждому посетителю, а люди, когда целый вечер пьют спиртное, конечно, не становятся трезвее. Глянешь на них раз-другой - и ладно, а то и сам начнешь пить. Как ни откроешь газету, так каждый день: пьяный водитель задавил пешехода, или кто-то под газом убил жену, а то и ребенка... А что касается вас, то я, к сожалению, ничего не могу припомнить. Позднее, правда, мне пришло в голову, что вы были пьяны, но вели себя спокойно, а это как раз тот случай, когда пьяного надо опасаться больше всего. Выпей вы еще немного, вы бы наверняка взорвались. Я уже имел дело с людьми такого сорта, так что теперь я всегда начеку. А потом вы действительно напились, и напились основательно, так что даже на ногах не держались. И все над вами потешались. Речь Шпуда оказалась довольно длинной, хотя и не очень связной, поэтому мне пришлось некоторое время поразмыслить над следующим вопросом. - Кто это "все"? Он снова неопределенно пожал плечами. - Как можно что-нибудь сказать, когда у столика толпится столько народу? - Но вы их знаете? - Стэн-Карандаш ушел в другой ресторан, что-то там связанное со ставками. Попи и Эдна к концу были у шефа. Потом вокруг вас были какие-то люди, я их даже не знаю. Так ведь часто бывает во всех ресторанах приходят с одним, а потом рассиживают совершенно с другим. - А кто за все расплачивался? - Каждый за себя. У всех лежали перед собой деньги, у вас тоже. - А вы не припомните рыжеволосую женщину, у которой сумочка похожа на футляр от бинокля? - Конечно, помню, - ответил Шпуд, не задумываясь. Я не стал его перебивать, а дал ему все хорошенько вспомнить. - Эта женщина выглядела роскошно и буквально висела на вас. А потом, когда мы стали закрываться, она повела вас к такси. - А кто она такая, вы знаете? Я почувствовал стеснение в груди, и во рту сразу пересохло. Как можно более спокойно я еще раз настойчиво спросил: - Кто она такая? Стеснение в груди тут же исчезло и я чуть не выругался, когда он, пожав плечами, ответил: - Понятия не имею. Я видел ее первый раз. Я вытащил из кармана четыре доллара и дал им обоим по два. - Ну что ж, спасибо и за это. Но если увидите эту женщину, звоните сразу мне. Телефон в справочнике. Ральф небрежно кивнул, а Шпуд на секунду задумался, поигрывая деньгами, а потом решительно заявил: - Мистер Реган! - Да? - Я думаю, вы не могли убить того человека. - Почему? - Я ведь всю жизнь имею дело с пьяными и прекрасно знаю, когда и на что они способны. В том состоянии вы бы и прицелиться не смогли как следует. - То же самое я пытался растолковать присяжным, Шпуд. Но у него, похоже, было еще что-то на душе и он не знал, как бы ему лучше сказать. Наконец он выдавил приглушенным голосом: - Мне довольно часто доводилось встречаться с коррупцией в полиции, мистер Реган, и я ненавижу таких полицейских... - Ну и дальше?.. - Вы брали у Маркуса какие-нибудь деньги? - Конечно, нет! Мне их просто кто-то подсунул. На лице Шпуда мгновенно появилась улыбка. - А какого ответа вы ждали от меня? - поинтересовался я, глядя ему в глаза. - О, я сразу же заметил бы, если бы вы солгали. И теперь я обязательно позвоню вам, если увижу ту женщину. Я поблагодарил его, подумав, что друзей можно найти в самое неожиданное время в самом неожиданном месте. Я проводил Шпуда взглядом, когда он медленно побрел обратно в заднюю комнатку, и направился к подземке. 2 Мы с Джорджем Лукасом выросли вместе на одной улице, и все говорило о том, что раньше или позже он превратится в настоящего гангстера. Но неожиданно он крепко задумался над своей жизнью и, видимо, пришел к выводу, что риск и издержки профессии гангстера слишком велики. Тогда он бросил такую жизнь и пошел учиться. Хотя учеба и не давалась ему, он приложил все свои способности и максимум усилий и сделался адвокатом. Но вид у него как был, так и остался бандитский, да и вел он себя иногда, как настоящий бандит. Лукас знал гораздо больше юридических уловок, чем все его собратья-крючкотворы вместе взятые, а когда ему выпадала возможность залепить оплеуху районному прокурору, он даже брался за ведение дела бесплатно. Когда я возник в его конторе, он улыбнулся мне загадочной улыбкой и проронил: - Я так и знал, что ты обязательно объявишься у меня. - Почему? - Не знаю, просто такое было чувство. Ты здорово дрался в суде, старина. Только как ты заполучил защитника из конторы "Селькирк и Селькирк"? Это ведь самые дорогие адвокаты? - Для меня они все сделали совершенно бесплатно, Джордж. Монти Селькирк считал себя просто обязанным мне, и вот ему представился случай и возможность рассчитаться со мной. - Как же, как же, помню! Ты помог его сыну, да? Я пожал плечами. - Но он и не был виноват в том, что ему приписывали. Он никого не шантажировал. - Хорошо, когда есть такие друзья. Их еще нужно заиметь, чтобы они совершенно бесплатно помогали тебе. Джордж открыл ящичек с сигарами и предложил мне. Я отказался, и он закурил один. - Ну, что у тебя на сегодня, Патрик? - спросил он. - Кое-что по твоей части. - Ну что ж, выкладывай. - Ты знаком с моим делом? - А ты что, сомневаешься? - Тогда я расскажу самую суть, чтобы стала ясна вся подноготная. В свое время мне поручили заняться Лео Маркусом, так как мы получили сведения, что он шантажист, кроме всего прочего, разумеется. Джордж кивнул, затянулся сигарой и вытянулся поудобнее. - Это я знаю, давай дальше. - Он уже тогда был большим человеком, боссом на Атлантическом побережье от портовых районов Нью-Йорка до Флориды. Неожиданно нас известили, что он организовал на деньги синдиката сеть специальных мотелей. Каждый - районный штаб и пункт отчетности синдиката. При этом все организовано настолько четко, что ни к чему не придерешься. - Давай покороче, дружище. Я знаю, ты всегда обожал поговорить, буркнул Джордж. - Хорошо, только слушай внимательно... Он еще не довел дело до конца, когда мне посоветовали, как можно взорвать всю их организацию. Я работал, как проклятый, два месяца, и в конце концов собрал на Маркуса такое досье, с таким огромным количеством материала, что вся его организация взлетела бы на воздух, предъяви я это суду. Но незадолго до того, как закончиться следствию, я встретился с двумя коллегами из других городов. Они должны были помочь нам успешно довести работу до конца до того, как вмешается пресса. В тот вечер я познакомил их с досье и они вошли в курс дела... - И это была твоя роковая ошибка, Пат, точно? - Да. Они узнали, что у меня в руках страшный материал против Маркуса и его банды. И когда я уже не смог предъявить этот материал для передачи в суд, я превратился в погибшего человека. Поэтому-то и дело со взяткой показалось всем таким правдоподобным. Понимаешь? Джордж ткнул в мою сторону сигарой. - Да, кстати, денежки-то... Я рассмеялся. - Денежки для этого, старик, были довольно скромные. Каких-то вшивых пять тысяч. Но начальство получило анонимный звонок, что я продал досье. Тогда Ардженино сразу обыскал мою квартиру и обнаружил пакет с деньгами они, дескать, лежали в шкафу. Меня моментально арестовали, а раз я действительно не мог рассказать, откуда у меня деньги и показать досье, то вопрос был исчерпан. - Так быстро? - Да. - И они совершенно не посчитались с тем, что у тебя безупречная репутация и такой стаж? - Нужно отдать им должное: они как будто пытались это сделать. Ведь у меня полно друзей, Джордж. - Но и врагов не меньше, мой милый. Ну ладно, продолжай. - Может быть, все кончилось бы дисциплинарным взысканием, но тут я сделал вторую ошибку. Я дал волю чувствам. - О, ты всегда был такой! Я тебя еще в детстве предупреждал: "Не ерепенься, Пат!" Но ты никогда меня не слушал. - Ты пойми, Джордж, я всего-то хотел узнать, кто подложил мне дохлую свинью. Само собой, шло это от Маркуса, но я хотел знать, кто звонил нам в полицейское управление. Я даже нанял несколько сыщиков, чтобы докопаться до подлеца. И тогда они окончательно выбросили меня из игры. - Каким образом? - Они подмешали мне что-то в выпивку в баре и отвезли к дому Маркуса на Хай-стрит. - Все ясно. Этим они поставили точку, - произнес Джордж, взмахнув сигарой. Я кивнул. - Ну, тогда тебе еще крупно повезло, Патрик. Никогда нельзя предугадать, что решат присяжные. Но и ты со своим языком тоже хорош. Многие же слышали, в том числе и полицейские, как ты грозился продырявить Маркуса. - Все это болтовня! Будто ты не знаешь, чего она стоит! - Не сомневаюсь, но кто-то этим умно воспользовался, а получилось все так, как ты и грозился сделать. Шесть пуль в голову, которые отбросили его к камину, так что когда вас обоих нашли, труп успел частично обгореть. Лукас откинулся на спинку стула и выпустил колечко дыма в потолок. - Пока они не нашли отстреленный палец Маркуса, они вообще не были уверены, что это он. Но потом они привлекли к опознанию даже дантиста, лечившего ему зубы, и только после этого окончательно опознали труп. Тем не менее полиция несколько дней не знала, что же делать дальше. Черт возьми, ведь если ты действительно укокошил Маркуса, ты оказал обществу неоценимую услугу. Полиция наверняка осталась довольной. - Но я его не убивал. - Был ведь твой револьвер, отпечатки пальцев, проба на парафин, да и к тому же ты был чертовски пьян, до этого угрожал ему и вот получил отличную возможность привести угрозы в исполнение. В таких случаях, как говорится, дело совершенно ясное, Пат. - Было ясное, ты хотел сказать? Он ухмыльнулся и кивнул. - Селькирк - непревзойденный адвокат, - хитро добавил Джордж. - Ну так чего ты хочешь от меня? - Мои пять тысяч. Их у меня конфисковали. Наверно, их будет трудновато забрать, но если уж меня вываляли в грязи, я бы хотел их получить. Ведь деньги, обнаруженные у меня в шкафу - мои деньги, так? Лицо Джорджа прояснилось. - Отличная мысль, Пат! Тебе просто повезло на скачках, не так ли? Ты заплатишь с них налог, а остаток положишь в карман. Думаю, это можно устроить. - Вот и займись. Кто бы ни был тот, кто подсунул мне деньги, я потрачу их только на его похороны. Джордж помрачнел, на лице его обозначились морщины и он проговорил с озабоченным видом: - Это ведь может повредить твоей карьере. - Плевать я на нее хотел! Им не в чем меня упрекнуть, но эти деньги я все-таки хочу получить. - Ладно, Пат, я постараюсь добиться этого. У тебя есть еще что-нибудь ко мне? - Я очень хочу, чтобы ты представлял мои интересы в административном расследовании дела. - Хорошо, а что до этого? - Ты же меня знаешь, Джордж, я человек злопамятный. - Именно этого я и опасаюсь. У тебя есть друзья? - Сейчас - нет. - А потом? - Если понадобятся, найду. - Какие у тебя планы? - Хочу остаться в полиции. Но я прекрасно понимаю, что они постараются засунуть меня в какую-нибудь глухомань. Поэтому предложи им от моего имени, что если мне сохранят место, я никому не буду бельмом на глазу, буду вести себя спокойно, аккуратно выполнять свою работу и никому не встану поперек дороги. А иначе я разозлюсь, и они прекрасно знают, что из этого может получиться. - Я это тоже знаю. Знаю, что ты можешь заварить кашу, нажить кучу неприятностей и угодить в могилу. Больше мне нечего сказать. По субботам Джерри Нолан всегда обедал в ресторане у Винни. Там он с удовольствием поедал итальянские устрицы в собственном соку с огромным количеством хлеба. Когда я появился в ресторане и уселся за столик, за которым обычно сидел Нолан, Винни автоматически поставил передо мной порцию устриц, как только я коснулся стула. Но на мое приветствие Нолан лишь сдержанно кивнул. Я все еще был для него неразгаданной загадкой. Весь мир он делил только на "черное" и "белое". Он попросту не знал, как ему вести себя со мной. - А ты не спешишь, - сказал я после короткой паузы. Кусок хлеба, густо намазанный маслом, не дошел до его рта, остановившись на полдороге. - Ты на что намекаешь? - нахмурился он. - Да все на твою проклятую косность. Ты же всегда точно придерживался буквы закона. Но ведь закон, мой дорогой, признал меня невиновным. Я же теперь свободен и чист, как стеклышко. Поэтому имей в виду, что ко мне ты относишься не совсем справедливо. Ты же любишь постоянно повторять, чтобы люди не считали себя выше закона, а когда закон признал меня невиновным, ты сам почему-то отказываешься признать это. Его шея покраснела, а сам он склонился над тарелкой пониже. Затем, пытаясь подавить смущенную улыбку, буркнул: - Ну хорошо. Больше он ничего не сказал, но я понял, что с этого момента наши отношения вновь наладились. Нолан был странным парнем, хотя и весьма прилежным полицейским со строгим кодексом чести. Преступников он ненавидел всеми фибрами души, но эта ненависть была ничто по сравнению с его ненавистью к продажным полицейским. Мой случай он перенес очень тяжело, но сейчас, когда вопрос был исчерпан, он поставил крест на этом деле. - Мне все же удалось кое-что выяснить, - сообщил я ему. - Что именно? - Кое-что новенькое... В тот вечер мне, оказывается, помогала сесть в такси какая-то рыжая женщина. Я ее ненавижу. Ты меня понимаешь? - Все это несущественно, мой дорогой. В такси-то ты ехал один, - - он отправил в рот порцию пищащих устриц и продолжал: - И за тобой никто е ехал. Я ведь сам допрашивалРиверу. Он уверен, что за его машиной никто не увязался. - Но эта девица по сути дела навела меня на Маркуса. До этого я только трепался, что прикончу его, а она фактически отправила меня к нему. С ангельским терпением он отложил в сторону вилку, обтер салфеткой губы и проговорил: - Я все это отлично знаю, Реган, и не считаю себя идиотом. Я проверил все лично, все, что случилось тогда ночью. Я, правда, не давал делу ход, потому что не нашел никаких доказательств. Сам знаешь, подвыпившие люди частенько помогают сесть в такси незнакомым, которые еще пьянее их. Все, как говорится, в настроении. А водитель такси получает только свои деньги и ничего ему больше не надо. Ни один таксист не откажется посадить пьяного и высадить в том месте, которое ему указали. Особенно если заплатить вперед. И на этом его дело кончается. - Но ведь об этом даже речи не было на суде! - Я же тебе сказал, что в этом не нашли ничего предосудительного. Против тебя и так было слишком много материала, а я мог бы еще больше усугубить дело. - Ну что ж, спасибо и на этом. - Не за что. - И все-таки кое-что ты не углядел. - Теперь я и сам это знаю. - Вот как? И что же ты знаешь нового, например? - Теперь мне стало известно, что тебе определенно подмешали какую-то гадость. - О, я так рад, что ты наконец-то это понял! И, может быть, ты знаешь, зачем это сделали? - Само собой. Чтобы ты прикончил Маркуса. Я покачал головой. - Ты отлично понимаешь, что это было бы глупо. Я был слишком пьян, чтобы как следует распорядиться оружием. Нолан откинулся на спинку стула и вынул сигарету. Закурив, он заметил: - Ты ведь знаешь, какие наркотики чаще всего кладут в алкоголь. - Да, в большинстве случаев - хлоралгидрат. - Вот именно! Это средство или одурманивает или вообще не действует. И если оно на тебя подействовало, то, значит, ты вообще не был способен ни на что. Но, да будет тебе известно, немцы во время войны изобрели новое более эффективное средство. Чуть-чуть изменили формулу и получили удивительный результат. Когда проходило первое действие, жертва могла совершать такие поступки, которые никак не могла контролировать и потом совершенно не помнила. Я ощутил жар в груди. - Средство называется _с_е_н_т_о_л, продолжал Джерри. - Приняв его, человек сначала на какое-то время теряет сознание, а потом приходит в себя и может активно действовать. А потом снова теряет сознание. - В суде об этом не было ни слова, - сухо сказал я. - Знаю. И я уже сказал, что это бы все равно ничего не доказывало. Когда тебя нашли, я знаю точно - у тебя взяли только обычную пробу, и из-за нее тебя стали подозревать. Та доза сентола, которую тебе, возможно, дали - я подчеркиваю слово "возможно" - позволила тебе так напиться, что проба на алкоголь дала очень большой процент. Поэтому тебя посчитали пьяным в самой сильной стадии. - Так почему тогда ты сомневаешься? И как ты вообще додумался до сентола? - Тэд Маркер из спецлаборатории - один из ведущих специалистов по этой штуке. При первом удобном случае он исследует людей с симптомами, похожими на симптомы сентола. К сожалению, в твоем случае прошло слишком много времени, чтобы получить надежные результаты. Но тем не менее твои результаты заставили его задуматься. Выходило, что тебе _м_о_г_л_и подмешать сентол. _М_о_г_л_и_ подмешать, не более того. Точнее установить не удалось. Только теперь я понял, сколько труда было вложено в мое дело. Получалось, что я мог быть и жертвой, и убийцей. Джерри дал мне время переварить услышанное и заговорил снова: - Если правильно применять сентол, то человек под его влиянием может реагировать на некоторые примитивные проявления чувств - ненависть, любовь, страх. У тебя была ненависть. Ты хотел убить Маркуса. Любой человек, если он собирается совершить такой решительный шаг, обязательно думает об ответственности. Сентол заставил тебя забыть о ней. - Только если мне действительно подмешали этот чертов сентол. - Ну, об этом я ничего не могу сказать. - Теперь мне все более-менее ясно. Нолан пожал плечами и сказал: - Одно из двух: или Маркуса убил ты, или это сделал кто-то другой, чтобы свалить вину на тебя. - О, ты делаешь из меня слишком важную фигуру. Джерри на время задумался, а потом неожиданно спросил: - А у тебя есть какие-нибудь точные сведения о Маркусе? - Самое высокое начальство поручило мне собрать о нем материал. В курсе дела были только шестеро. У меня тогда были развязаны руки, и даже были некоторые средства на покупку нужной информации. Лео Маркус появился после облавы в Апполахине. Синдикат тогда оказался под давлением и не мог больше действовать как единая организация. Но перед тем, как распуститься, они разделились на несколько мелких организаций, чтобы работать независимо друг от друга, а потом, когда все утихнет, слиться снова. При этом Маркусу досталась отличная работенка: он заполучил золотые прииски от Нью-Йорка до Майами, а как он умеет руководить, ты и сам хорошо знаешь. Он был суровый человек, типа Аль Капоне, но по-другому. Достаточно хитрый, чтобы позволить себя обвести. По-моему, он был самый злобный и жестокий гангстер в этом синдикате. Одним словом, мне поручили сделать доброе дело. Я следил за ним, добывал разную информацию, а закон вероятности всегда оказывался на моей стороне. По пути наверх Маркус несколько раз серьезно ошибался. Но пока он понял это и успел исправить ошибки, в дело вмешался я. - Например? - спросил Джерри. - В одном ресторанчике, который любят автомобилисты, он как-то раз пришил одного парня. Поссорились они вроде бы из-за девчонки. Маркус по пьяному делу проломил парню череп, а девица в панике убежала. В машине с Лео был еще один тип, мелкий гангстер. Он ее догнал, припугнул чуть ли не до смерти и предупредил, что если она распустит язык, ей тоже не жить. Я нашел этого парня и скоро он понял, что Лео вряд ли оставит на этом свете, потому что он был единственным свидетелем. В общем, он раскололся. Даже больше: он передал мне дубинку, которой Лео прибил того парня. На ней еще сохранились отпечатки пальцев Маркуса, следы крови и прилипшие волосы. Он подписал показания и изъявил готовность выступить в суде, хотя это уже было лишнее. У меня в руках были вещественные доказательства. Парня посадили в местную тюрьму, а на следующий день он скоропостижно умер, дескать, от пищевого отравления. Как это могло получиться, никто не мог объяснить. Но, как я сказал, его смерть ничего не меняла. - Так получается, и ты должен был исчезнуть? - предположил Джерри. - Да. Или я, или досье, которое я собрал. - Но почему ты не привез весь материал сюда? - Потому что это был особый случай. Мы ведь хотели уличить не только Маркуса, а и остальных, взорвать весь синдикат на восточном побережье. А потом те, кто остались бы на свободе, все равно бы попались. - Да, а теперь весь материал исчез. Я пожал плечами. - Это уже не важно. Многое я мог бы восстановить, но это вряд ли помогло бы. За это время они реорганизовались. Остается только это убийство в Джорджии. Оно, конечно, могло привести Маркуса на электрический стул. Нолан подал знак Винни, чтобы тот принес кофе. - В синдикате, конечно, нервничали. Даже самые крупные боссы не могут себе позволить убивать кого-нибудь - хоть бы и из-за личных счетов. - И все-таки случается... - Редко, очень редко... Люди стали осторожнее. А с другой стороны каждому можно найти замену. Если кто-то, какой бы важный пост он ни занимал, все же позволяет себе наплевать на законы синдиката, его без малейшей жалости убирают, чтобы не повредить всей организации. Все знают, что случилось с Шульцем, когда он решил, что может расправиться с Дэни. Я отпил глоток кофе и поднял глаза на Джерри. - Понимаю. Я сам об этом думал. И как раз это меня удивляет. Нолан нахмурился, но промолчал. - Они еще никогда, даже при чистке, не думали пойти на такое. В крайнем случае давали очередь из автомата и дело было кончено. Джерри отодвинул пустую чашку и вытер рот. - Но иногда они способны на большее, особенно если им попадется такой первоклассный козел отпущения, как, например, ты, - заметив, что я поджал губы, он усмехнулся и спросил: - Ну, так чего ты от меня хочешь? Ты же, наверное, пришел не только для того, чтобы рассказать мне что я и сам знаю? - Кто сообщил Ардженино о взятке? - неожиданно спросил я. Он, казалось, застыл, только в углах рта появились морщинки. - Ты же знаешь, как бывает с анонимными звонками, Реган. - Знаю... но не когда речь идет о полицейском с отличной репутацией, вроде меня. И прежде всего, почему такая спешка? Он молча кивнул и откинулся на спинку стула. Я понял, что эта тема ему не по душе. - Только между нами, - предупредил Джерри. - Когда зазвонил телефон, трубку снял сам Ардженино. Он выслушал, что там ему сказали и сразу же доложил начальнику управления, потому что так ему велел тот, кто звонил. Ну а шеф поручил Ардженино немедленно ехать к тебе и проверить сигнал. - Звонили через коммутатор? - Да, но его не прослушивали. Звонок был в одиннадцать вечера, а Джексон был занят чем-то серьезным, чтобы слушать все разговоры. - Чисто сработано, да? - заметил я. - Я бы сказал эффектно, - сказал он и добавил: - Что тебя еще интересует? - Что ты можешь сказать об Ардженино? Мой вопрос ему опять не понравился, это было ясно написано у него на лице. - Он в полиции уже четырнадцать лет, очень хорошо себя зарекомендовал. Имеет две благодарности. - У меня их двенадцать. Я не об этом. Нолан подался вперед, его пальцы вцепились в край стола. Заговорил он спокойно, но в голосе его была сухость. - Слушай, Ардженино мой напарник уже два года, и он несколько раз вытаскивал меня из самых трудных положений. Так чего ты ждешь от меня? - Напарник и должен помогать в трудном положении. Деньги он, кстати, получает именно за храбрость и решительность. А теперь все-таки ответь на мой вопрос. Пальцы Джерри разжались и отпустили стол, а на лице появилось выражение неуклонной решимости. - Не знаю. Он довольно суровый человек - ко всем и к себе в первую очередь. Правда, можно сказать, он немного странный. - Как ты думаешь, его можно купить? - Нет! Я знаю, однажды ему предлагали кучу денег, но он отказался. - И все же он тебе не нравится, или я ошибаюсь? - Нет, не ошибаешься. Он мне действительно не особо нравится, да только дела это не меняет. Он чертовски прилежный полицейский, и о нем нельзя сказать ничего плохого. Есть и другие полицейские, которых я не очень уважаю, но разве это имеет какое-нибудь значение? И к чему ты, собственно, клонишь? - Тебе не кажется подозрительным, что после этого звонка он слишком поспешно забрался ко мне в квартиру? - Ему приказали! - Он мог для начала связаться со мной. Всем известно, где меня можно найти. - Тебе что, непонятно: исчез материал, а он нашел у тебя эти пять тысяч, и ты не смог объяснить, откуда они у тебя? - А ему не пришло в голову, что эти деньги могли мне подбросить? - Нам всем это приходило в голову, Реган. Вывод напрашивался сам собой. Может быть, мы и смогли бы что-нибудь сделать, поведи ты себя иначе... Он замолчал и покачал головой. - Ты и впредь будешь держать глаза открытыми? - тихо спросил я. - Конечно! Я допил кофе и произнес: - Если захочешь связаться со мной, действуй через Данингера. - А чем ты собираешься заниматься сейчас? - поинтересовался он, но вопрос прозвучал как-то фальшиво. Это уже нельзя было назвать разговором двух полицейских, которые занимаются одним делом. - Кое-что после всего этого случилось. - Что? - Кто-то ведь должен занять место Маркуса. Остаток дня я потратил на то, чтобы обойти все рестораны, какие знал и показать всем, что я опять на свободе. Мне требовалось время. Но время требовалось всем. А к главарям преступного мира просто так, безо всякого, не подступишься. Поэтому я решил: пусть все решат, что я усиленно ищу и пусть убедятся, что не так-то легко меня остановить. Скоро об этом узнают и те, кому надо, и им это не понравится. Конечно же, не понравится, но они ничего не смогут сделать. Вернее, смогут только одно - попытаться меня прикончить. Вернувшись домой, я почувствовал, что устал и разбит. Под душем я смыл грязь и пот, накопившиеся за день. Потом, не вытираясь, побрился, надел халат и вышел на кухню, чтобы достать холодного пива и бутерброд. Еще долго я стоял у окна, жевал и думал. Вечер был спокойный и движение на улице почти прекратилось. Но по опыту я знал, что за ночь произойдет от десяти до пятнадцати загадочных смертей, несколько убийств, несколько сот стычек и драк с применением ножей и огнестрельного оружия. Из задумчивости меня вывел телефонный звонок. Я поставил стакан с пивом на стол и снял трубку. Чей-то голос на другом конце линии спросил: - Реган? Это Реган? В первый момент я не узнал этот голос. - Да, это Реган. - Я же вам сказал, что позвоню. Говорит Шпуд из "Клаймэкса". Помните? - Да-да, конечно, Шпуд. Что у вас новенького? - Я нашел ту рыжую; и Ривера говорит, что это она. На стене напротив висело зеркало, и я случайно увидел свою невеселую усмешку. Но ведь у меня не было никаких причин ухмыляться, совершенно никаких, и поэтому она показалась мне довольно странной. - И где же вы ее нашли, Шпуд? - я постарался сказать это как можно спокойнее. - В вечернем выпуске. "Ньюс" дал две фотографии: на первой полосе и на третьей. Ее мертвую вытащили из реки. Полиция предполагает, что это самоубийство. Усмешка испарилась и на душе стало тяжело и грустно. Чтобы понять это, не надо было смотреть в зеркало. - Большое спасибо за то, что сообщили, Шпуд. - Надеюсь, это не изменило ваши планы? - Не изменило, Шпуд, - заверил я его и повесил трубку. 3 На первой странице газеты была фотография, которую сделали, когда рыжую вытаскивали из воды. Сообщение о происшествии напечатали на третьей странице. Там же была и фотография, которую нашли у нее в сумочке. Довольно привлекательная на вид женщина лет тридцати с мягкими волосами, локонами спадавшими на плечи. Полные чувственные губы застыли в приятной улыбке. Опознали ее по водительским правам. Ее звали Милдред Свисс. Причина смерти не приводилась, но полиция предполагает, что она просто покончила с собой. Сейчас они проверяли все заявления о пропавших без вести и пытались отыскать родственников погибшей женщины. Я еще раз внимательно взглянул на фото и долго рассматривал лицо. Хотя передо мной был не оригинал, я все же решил, что снимок был любительским. За это говорили и его качество, и поза Милдред, и какое-то странное выражение лица с немного раскосыми глазами. Мы с Ваном Ривсом из опознавательной службы были старыми приятелями. Он очень обрадовался, услышав по телефону мой голос. - У меня к тебе небольшая просьба, Ван. - Давай, не стесняйся. - Вчера ночью из реки выловили труп рыжей женщины, Милдред Свисс. - Точно. Я видел... - Ты можешь мне сказать, пришли на нее какие-нибудь запросы? - Еще нет, а что, должны прийти? - Может быть... Вы посылаете ее отпечатки прямо в Вашингтон? В любом случае у меня к тебе просьба. Посмотри, нет ли ее отпечатков в нашей картотеке. Судя по фотографии, она могла быть у нас на учете. - Ладно. Подождешь у телефона? - Да. Ждать пришлось не слишком долго. Скоро я услышал его голос и шорох каких-то бумаг. - А ведь ты прав, Пат. Я нашел ее. Она из поляков, а ее второе имя вообще не выговоришь. Последний адрес у нее был в районе Пятидесятых улиц, но это уже устарело, так как там снесли целый квартал и построили отель. Нового адреса нет. Родители давно умерли, про других родственников ничего не известно. - Как она попала в Штаты? - Привезли родители. Сперва она жила в Лондоне, штат Нью-Джерси. Еще что-нибудь? - В вашей картотеке больше ничего нет? - У нас в городе у нее не было приводов в полицию. А ты что об этом думаешь? - Думаю, дело нечистое. - Ты точно знаешь или предполагаешь? - Предчувствую, Ван... и большое спасибо. После стольких лет службы в полиции предчувствия меня никогда не подводили. Частью они складывались из опыта, частью из интуиции. У Милдред Свисс была вполне определенная внешность, и в прошлом у нее, конечно же, было немало крючков, за которые можно ухватиться. Она толкнула меня на убийство, а потом, когда дело не вышло, сама нашла смерть. Явно не случайно. Я улыбнулся и стал тихонько насвистывать. Где-то в этом городе сидит некто и поджидает меня. Он волнуется, его жжет огнем, потому что он знает: я опять на свободе и ищу его. Некто затеял слишком опасную игру, и ставка в этой игре - _с_м_е_р_т_ь. На пятом этаже здания Галтон-Мид на Мэдисон-авеню весь угол огромного небоскреба занимало рекламное бюро. Оно было шикарным, так как в этом районе жили только респектабельные квартиросъемщики и такие, кто мог платить за квартиру огромные деньги. На каждой двери огромными золотыми буквами было написано: АГЕНТСТВО "ШУРВЕЗЕНТ" Это была весьма солидная фирма, она имела дела дело только с ведущими журналами и здесь были самые лучшие манекенщицы. Отсюда в свое время вышло шесть кинозвезд и множество телезвезд. Было еще много других, но уже менее именитых. Это агентство одновременно было самым роскошным публичным домом города, и поэтому пользовалось огромной популярностью. Много лет назад Мэделяйн Штумпер начинала с малого, но удача и упорство вскоре вознесли ее наверх. У нее были знакомые в самых высоких кругах, а доходы совсем не соответствовали тем налогам, что она платила. Одно только и можно было сказать в ее пользу: и в той, и в другой области Мэд работала с удивительным прилежанием. Она никогда не попадала за решетку, а если ее и вызывали иногда в полицию, что случалось крайне редко, то она тотчас же вызывала целую ватагу адвокатов - самых дорогих, и они мгновенно вытаскивали ее из самых неприятных и безнадежных положений. У полиции всегда оказывалось недостаточно доказательств и дело прекращали. Даже недовольный чем-то клиент никогда не доносил на нее. Ни один сыщик не мог ее подловить. Я вошел в комнату, где за столом красного дерева сидела пышная женщина лет тридцати с небольшим. У нее были серебристо-светлые волосы и глаза, которыми она оценивала каждого входящего намного раньше, чем тот успевал пересечь толстый ковер между столом и дверью. Улыбка ее казалась приветливой, но в глазах застыл явный холодок. Она несомненно учуяла от меня запах оружейного масла и поняла, что в моем кармане, там, где раньше лежал полицейский значок, теперь его нет. Она пробурчала всего три слова: - Что вам угодно? - Передайте, пожалуйста, мисс Мэд, что я хотел бы с ней поговорить. Меня зовут Пат Реган. Ее брови поднялись медленно и несомненно вызывающе. - Мы с ней старые друзья, - прибавил я. В известной степени это была правда. Когда-то мы вместе с ней частенько возвращались из школы, а раза два я даже спасал ее от парней, покушавшихся на девичью честь. Оба раза мне от них изрядно доставалось. И тем не менее в моем голосе, видимо, прозвучали такие нотки, которые заставили даму поднять трубку, набрать номер и заговорить так тихо, что я не понял ни слова. Потом она повесила трубку и сказала: - Ее секретарша сейчас выйдет. - Спасибо. У меня было минут пять, чтобы понаблюдать, что творится в этой фирме. Туда-сюда сновали разные люди, в основном - женщины, самые разные худые и тощие, с шеями, наводившими меня на те же мысли, что и монсеньора Гильотена, когда он изобретал свою гениальную машину. Многие выглядели такими изголодавшимися, что на них смотреть было больно. На лицах у них выступали острые скулы, а покрой платьев и пальто напоминал песочные часы. Волосы они укладывали по последней моде. И все они были плоскими, как доски, и только у некоторых на пальцах были обручальные кольца. О причине было совсем не трудно догадаться. А у меня они не вызывали никаких постыдных желаний. И все же не все тут были такими. В кабинет вбежали две пышненькие веселые девушки, как будто для того, чтобы покрасоваться перед присутствующими. Они прошелестели нарядными платьями, которые могли свести с ума любого мужчину, и упорхнули куда-то в другую комнату. Какая-то девушка в зеленом платье и со слишком мудрым личиком прикоснулась к моей руке и сказала: - Прошу вас, мистер Реган. Мы направились по длинному коридору мимо кабинетов, свернули за угол, и она распахнула дверь. - Пожалуйста, сюда, - пригласила она. Я поблагодарил ее, вошел в кабинет и оказался перед женщиной, из-за которой меня в детстве так часто лупили. - Привет, Мэд, - сказал я. О ней можно было говорить все, что говорят обычно о красивой женщине - до тех пор, пока вам не удастся заглянуть ей в глаза. В этих черных глазах, блестевших одним цветом с иссиня-черными волосами, можно было открыть бездонные глубины, населенные доселе неизвестными и странными существами. На какое-то мгновение они наполнились чем-то, чем они и должны быть наполнены всегда, но это мгновение быстро прошло. Ее губы были словно красные лепестки цветов, а зубы блестели необыкновенной белизной. В уголках губ сидела чуть заметная улыбка. - Реган! Вот это да! - Да, я. Давно не виделись, Мэд! - Зато я часто читала о тебе. - Ничего удивительного. Мэделяйн Штумпер протянула мне руку и предложила сесть. - Ты чертовски хороша, Мэд, - сказал я, усаживаясь. Она улыбнулась несколько шире. - Какое эмоциональное изъявление чувств! Недавно председатель АТР целый час пытался сказать мне то же самое. - У меня нет столько времени, я спешу. - У тебя его никогда не было. - Согласен. К тому же я не особенно разговорчивый. - Зато драчливый, - протянула она. - Принесло это тебе какую-нибудь пользу в жизни? - Тогда я думал, что да. - А сейчас? - Все течет, все меняется, мы тоже. В ее глазах снова появилось какое-то неясное выражение, смешанное с грустью. - А жаль, что не все можно изменить. - Может быть, и можно. - О-о-о! Я полюбовался на нее, а потом спросил: - Тебе знакома рыжая стерва, которую зовут Милдред Свисс? - Я не читаю газеты. - Я совсем не это имел в виду. - Реган... - Скажи просто: да или нет? - Неужели ты думаешь, это так просто? Я понял, на что она намекала. Достав бумажник, я показал ей то место, где у полицейского должен быть прикреплен форменный значок. - И вот что я хочу сказать, Мэд. Я слишком хорошо знаю, что такое твое агентство и чем здесь занимаются кроме основной работы. Захоти я, и давно бы прихлопнул эту лавочку. Но тогда бы на нас принялись давить многие известные личности и мы решили, что овчинка не стоит выделки. Сейчас я здесь не по делам службы и, откровенно говоря, мне все равно, на что ты тратишь время и силы. Я не идеалист и не собираюсь улучшать мир. Сейчас я пришел к тебе по личному делу и задал вопрос, касающийся меня лично. Твой ответ нигде не будет зафиксирован и никогда не будет использован против тебя. - Ладно... Конечно, я ее знала, Реган. Но на меня она никогда не работала. - Правда? - Да. - А как ты ее знала? Мэд пожала плечами и откинула за спину роскошные волосы. - Мне ведь тоже по долгу службы приходится интересоваться, что у меня за конкуренты, если речь идет о совсем маленьких людях. Я держу в памяти множество мелких людишек, вроде нее. Куча разных имен... - В общем, она продажная девка, так? - Не в обычном смысле. Она была в заведении у Мэйса, пока прокурор не разогнал эту лавочку. Потом она, скорее всего, работала в одиночку. - Мэд сморщила лоб и добавила: - Она не часто позволяла себе такие вещи и, похоже, ждала чего-то более серьезного. - Замужество? Мэд утвердительно кивнула. - Мне кажется, в основном они все такие. - А ты? - усмехнулся я, но она выдержала мой взгляд. - И я когда-то подумывала об этом, но у меня ничего путного не получилось. Я успела слишком хорошо познакомиться с изнанкой жизни, - на ее глаза упала тень, прежде чем она отвела их. - Что еще ты знаешь об этой девушке? - Что она жила в апартаментах, кажется, Рэя Хилквиста. - Книгоиздателя? - Он был, наверное, самой крупной фигурой в районе и доверенным многих миллионеров, пока не погиб из-за несчастного случая. Я не стал говорить ей, что это был вовсе не несчастный случай. Было только похоже на него, потому что так было задумано, а для противного не было доказательств. Но мы-то были почти уверены, что тут речь шла только об убийстве. Это дело, собственно, до сих пор не было раскрыто. - А чем она вообще занималась? Мэд снова пожала плечами. - Я же не следила за ней. Может, нашла кого другого. - она бросила на меня какой-то странный взгляд и сказала: - Если хочешь, я узнаю. Ну что, узнавать? Я поднялся, взял шляпу и непроизвольно потянулся поправить пистолет, которого у меня больше не было. - Было бы очень неплохо, - сказал я, направляясь к двери. У выхода я повернулся. - Пообедаем вместе? - Не откажусь, - промурлыкала она и вновь улыбнулась той самой улыбкой, которую дарила мне когда-то, когда я защищал ее от хамских выходок парней. Джордж Лукас ждал меня в том же здании, где проходило первое слушание моего дела. Со своей обычной загадочностью он передал мне большой коричневый конверт с пятью тысячами, которыми меня пытались утопить в дерьме и превратить в убийцу. - Как видишь, старина, все оказалось довольно просто, - улыбнулся Джордж. - Это еще не все. - Ну и что? Ты же освобожден и отстранен от должности, пока не выяснят подробности исчезновения материалов на Маркуса. Теперь они говорят только о "небрежности", и самое плохое, что может тебя ждать - это что ты опустишься до обычного прохожего. - Пять тысяч - слишком мало за такой спуск. - Ты еще забыл про мои десять процентов. - В таком случае возьми-ка их лучше сразу, - заявил я, протягивая ему конверт. Но он даже не шевельнулся. - Это я уже сделал, - расхохотался Джордж. - А теперь надо потолковать о деле. По-моему, лучше всего для этого отправиться к Винни. Я не стал возражать, и такси доставило нас к ресторану Винни, а тот выделил столик в самом углу. Кроме нас, в зале никого не было. Когда мы устроились поудобнее, Джордж спросил: - А все-таки, Пат, как эти деньги могли очутиться в твоей квартире? - Очень просто. У меня самый обыкновенный замок, и тому, кто хотел залезть ко мне, надо было просто захватить отмычку. - А кто имеет доступ к твоим ключам? Я задумчиво потер подбородок. - Я об этом уже думал. Есть две возможности: или у него был контрольный ключ, такой, как, скажем, у слесаря, или он сделал слепок с моего ключа. Он висит на кольце вместе с ключом от машины, и если я оставляю свою машину, а пользуюсь служебной, то часто оставляю связку в замке. - Джордж прищурился и проворчал: - Ардженино? - А почему бы и не он? - Ты считаешь, он способен на такое? Я пожал плечами, хотя и помнил, что Ардженино меня буквально ненавидел. - А разве такого раньше не случалось? - Тогда значит, его кто-то купил. Я молча взглянул на Джорджа. - На него никогда не падало ни малейших подозрений. Он считается прилежным полицейским. Повторяю, ни малейших подозрений, - прибавил Джордж. - А мне он не нравится. - Что ты имеешь в виду? - Ничего определенного, просто такое чувство, - я снова поднял глаза. - Помнишь Вельха, мы его еще прозвали Голландцем? - Еще бы не помнить! - Он пристрелил шесть или семь человек, и все это было оправдано служебной необходимостью и выполнено безукоризненно. Но потом он слишком далеко зашел в развлечениях и угодил-таки за решетку. Вот точно такой же тип и Ардженино. - Но ты ведь не сможешь обвинить его только потому, что он тебе не нравится! - Это да, но раньше или позже я его все равно уличу. - Это на тебя похоже. Я усмехнулся, глядя на его встревоженное лицо, и сказал: - Как знать, может быть, мне ничего не придется делать. Чует мое сердце - этот парень замешан в грязных делах, и я уверен: рано или поздно все выплывет. Не волнуйся, Джордж, я не собираюсь делать глупостей. А теперь давай лучше о другом. Я потратил примерно час, чтобы рассказать все, что сам знал о Маркусе и о том, как, по-видимому, будет перестраиваться синдикат. Я так долго занимался этим делом, что у меня до сих пор стояли перед глазами детали предполагаемой перестройки. Я был почти уверен, что именно так они и поступили, потому что думал и действовал так же, как люди из синдиката. Джордж не перебивал меня, только записывал все, а потом сложил записи в папку и защелкнул замочек. - Отлично, - сказал он. - Будь уверен, я позабочусь об этом. А эти деньги тебе помогут. Только хоть иногда давай о себе знать. - Конечно. Джордж положил деньги на стол и ушел. Оставшись один, я зашел в телефонную будку и позвонил в бюро Джерри Нолану. - Привет, это Реган. - Я уже знаю, чем закончилось административное расследование, сообщил он. - Но дело-то еще не закончилось. Теперь меня обвиняют в небрежности, а это меня тоже не устраивает. Я делал все, как полагается в таких случаях, так что о небрежности и речи быть не может. Ты и сам отлично знаешь. - Может быть, дисциплинарная комиссия тоже так считает... Чего тебе еще? - Достань несколько фотографий Маркуса после смерти. Я у Винни. - Ты же его и так знаешь, Пат. - И все-таки мне надо глянуть на него еще разок. Сейчас мне многое стало ясно. Джерри покорно вздохнул и сказал: - Ну хорошо, жди меня там, я скоро буду. Через двадцать минут он уже сидел напротив, а на столе передо мной лежали большие фотографии. Смотреть на них было неприятно. Все шесть пуль попали в голову, а одна к тому же оторвала мизинец. Наверное, в последний момент он пытался защититься. Джерри хмуро смотрел на меня. - Мы бы и до сих пор еще сомневались, он это или не он, если бы не этот палец. Он валялся у камина. Два зуба из его искусственной челюсти впились в дерево, а три вместе с оставшейся пластинкой валялись на полу. Челюсть у него была по специальному заказу, так что ее оказалось легко опознать, на удивление легко. Протезист, который ее делал, узнал ее сразу, да и лаборатория подтвердила. - Я знаю. А не было еще каких-нибудь признаков, по которым можно бы опознать труп? - Черт возьми! Да ведь большего и желать не надо!.. Но вообще-то ничего другого не было. - Джерри... - Да? - Было бы намного лучше, если бы это действительно я убил. - А ты уверен, что это сделал не ты? - Уверен! - Ну и... - Было бы то же самое, но не так быстро. Я бы тщательно довел дело до конца и передал в секретариат суда. Колесо юстиции, хотя и медленно, но заворочалось бы и в конце концов его прикрепили бы к тому знаменитому стулу в Синг-Синге, на котором на человека надевают капюшон, а к телу подводят электроды. Нет, это был не я. - Знаю, - коротко сказал Джерри. - Теперь я это знаю. - Знаешь? Откуда? - Ты никогда бы не совершил такого убийства. Я видел, как ты сажал убийц на стул. К тому же ты слишком долго копался в этом деле, Пат. - Я и сейчас все еще живу этим делом. - Тогда расскажи, как было на самом деле? Я смешал фотографии, как карты, сделал из них что-то вроде колоды и передал Джерри. - Кто-то решил убрать Маркуса с дороги. Этот кто-то посчитал, что время Маркуса кончилось. Они хотели вывести его из игры и это им удалось. А я тут сработал громоотводом. Хотя это им совсем не удалось. - Кто бы это мог быть, Реган? - поинтересовался Джерри с бесстрастным лицом, какое можно увидеть у преступника на допросе. - Вот это ты и должен выяснить. Теперь это твоя задача. Я-то ведь больше не полицейский и к тому же у меня нет значка. - И оружия нет? - Само собой. - Но ведь тебя еще не уволили. - Да, пока не уволили. - Выходит, пока еще рано вешать нос. - А я и не вешаю, но ты, я думаю, понимаешь - настроение у меня сейчас не на высоте. Кому-то надо их подстегнуть, ведь дело-то идет о моей голове. - Частично ты сам виноват. Если кто и знал, кто стоит выше Маркуса, так это ты - Патрик Реган. Наверное, к ним что-то просочилось. В конце концов он отличался от других членов синдиката. Он долго лез по служебной лестнице, пока не заполучил большую власть. А очень больших людей из игры быстро не выводят, даже в таких организациях. У них свои правила игры, но и революции у них случаются редко. - Иногда все-таки случаются, - заметил я. - А что слышно новенького? Джерри откинулся на спинку стула и некоторое время изучал потолок. - В каком плане? - Связался ли, например, с тобой Ван Ривс по поводу этой Милдред Свисс? - Да. - Это та самая рыжая, которая сажала меня в такси. Он пристально посмотрел на меня и возмутился: - И ты только сейчас об этом говоришь? - Ее последний контакт - Рэй Хилквист. Она жила с ним. - Откуда ты все это раскопал? - Мне же приходится бороться за свою жизнь, - напомнил я ему. Джерри задумчиво смотрел на меня. - Маркус и Хилквист были связаны друг с другом. Ничего такого, за что можно было бы им накинуть веревку на шею, в этой связи не было, но тем не менее они хорошо знали друг друга, - он, видимо, что-то вспомнил и продолжил: - Однажды они повздорили, причем речь шла о женщине. Мы выяснили, что синдикат помирил их. Их поставили перед выбором: или - или. Они, само собой, не захотели, чтобы их бизнес погиб из-за какой-то шлюхи. И все успокоилось, потому что слишком высоки были ставки... А сейчас ты дал мне, похоже, слишком большой козырь. - Так используй его! - Я и хочу, - он опять внимательно посмотрел на меня. Только ты сам веди себя тихо. - Джерри поднялся. - А то от одного твоего взгляда становится жутко. - Еще не одному человеку станет жутко от этого взгляда, пока дело не закончится, - пробормотал я. 4 Стэна-Карандаша найти было не трудно. Он занимался тем, что вместе с другими вносил в кассу свою ставку и встречался с постоянными клиентами, то есть ставил несколько долларов на какую-нибудь лошадь, которая побежит в ближайшем заезде и вместе с ними ждал выплаты выигрышей. Этим он жил. Это приносило ему двести пятьдесят долларов в неделю, а иногда, на десерт, и несколько недель тюрьмы. Но даже когда он отсиживал положенное, любуясь клетчатым небом, отчисления для него все же производились, о жене и детях заботились, а он, отбывая очередной срок, вероятно, часто задумывался о том, когда же правительство наконец узаконит скачки и вне пределов ипподрома. Я нашел его в "Шемроке". Он заносил ставки в дешевую записную книжку. Когда он увидел выражение моего лица, глаза у него внезапно округлились. - Есть небольшой разговор, Стэн. Давай присядем где-нибудь... - Послушайте... - Я сейчас не на службе, Стэн, но тем не менее могу доставить тебе кучу неприятностей. Так что будет лучше, если ты прямо сейчас и решишь, что для тебя лучше. - Хорошо, согласен, - воскликнул он. - Лучше поговорим. Ведь это мне ничего не стоит. Я взял его под руку и повел к одному из столиков. Когда мы устроились, я заказал два пива. - Скажи-ка, Стэн, - начал я. - В ту ночь ты тоже был здесь? - Вы хотите знать, проходил ли я по делу свидетелем? - Нет, - я в упор посмотрел на него. - Ты ведь не вчера родился и прекрасно знаешь все трюки. От таких, как ты, мало что может ускользнуть. Я всегда думал, что и от меня ничего не ускользнет, да, как видишь, ошибся. Ну так в чем там было дело? - Видите ли, мистер Реган... - Только, пожалуйста, подумай хорошенько, а уж потом говори. Стэн-Карандаш испугался. Кадык запрыгал, а на виске запульсировала жилка. - Все было именно так, как люди говорят, мистер Реган. Вы напились... и я сделал все, что мог... если бы... - И все-таки, - перебил я, - была же там какая-то заковырка. Я ведь пришел в бар совершенно трезвым. - У вас даже болела голова, вы еще пили аспирин. - Я купил его как раз перед баром, в аптеке на углу. Такую закрытую коробочку, и выпил шесть таблеток. - Но я-то ничего не видел, действительно ничего. - Мне никто ничего не подмешивал в питье? Он не знал, куда девать руки. - Честное слово, мистер Реган, судя по всему, вы слишком много выпили. Вы же сами знаете, кто там тогда был. Эти сумасшедшие художники Попи Льюис и Эдна Роллс. Они же не позволят ничего подобного. Просто вы очень весело провели время и больше ничего. - А откуда появилась эта рыжая? - Понятия не имею! В тот вечер в баре было много баб. - А ты ее видел? - Я много кого видел, а она все время вертелась около вас. - Сколько лет мы знаем друг друга, Стэн? - Лет пять, наверное. - Я когда-нибудь на тебя доносил? - Господи боже! У вас совершенно другие интересы. - Но телефоны есть на каждом углу, и я мог позвонить в любую минуту. - От вас такого нельзя было ждать, мистер Реган. Скажите, что вы от меня хотите? - Расскажи все про эту рыжую. Стэн так крепко сжал пальцы, что они побелели. - Она проходила мимо. Вы посмотрели на нее внимательно и так вроде оценивающе, и она решила, что вы ее приглашаете. Примерно тогда я ушел. Поэтому-то и не знаю, что там было дольше. Я вам это уже говорил. - Ты ее знаешь, да? - спросил я, пристально глядя на него. Он правильно понял мой вопрос и сказал: - Теперь знаю, когда прочитал про нее в газете. А тогда не знал. - А если вспомнить кое-что в прошлом? Или кое-кого? - Кого, например? - Лео Маркуса и Хилквиста. - Мистер Реган... - Хватит уж вилять-то, Стэн! Он нахмурился и снова уставился на свои руки. - А что говорят в твоих кругах про них и про нее? - настойчиво продолжал я. - Опасная женщина, - прошептал он. - А мне это не повредит? - Нет. - Я знаю, что Маркус был с ней как-то связан, но ведь это дела не меняет. - Может быть. Стэн внимательно посмотрел на меня и пробормотал: - Но их я боюсь больше, чем вас, мистер Реган. Что еще? - А ничего, приятель, можешь проваливать! Он ничего не сказал, зато теперь думает, что предал своих. Ничего, это мне на руку, впредь будет сговорчивее Я вышел из бара. До дома мне было пятнадцать кварталов, и все-таки я решил пройтись. Надо как следует все обдумать. Когда я дошел до угла Восьмой и Сорок девятой улиц, моросивший дождик превратился в ливень. Но я не обращал внимания на потоки воды, хотя вскоре засверкали молнии и начал громыхать гром. Укрывшиеся в парадных прохожие с любопытством смотрели на меня. Если бы они еще и знали, кто я, то, несомненно, плевали бы вслед. Полицейский убийца. Этот фараон кончил человека и выкрутился благодаря свои дружкам. Но это было совсем не так. Меня оправдали двенадцать честных и добрых граждан, которые поверили мне, а не уликам. Теперь мне оставалось надеяться только на то, что они не ошиблись, так как вероятность ошибки все же существовала. Перед домом я остановился и посмотрел на старый фасад. Если кто-то захочет, он легко попадет в мою квартиру. Ничего не стоило раздобыть подходящий ключ. На площадке я сунул ключ в замок, повернул его и настежь распахнул дверь. У меня была всего лишь трехкомнатная квартира, как раз такая, какую мог себе позволить одинокий полицейский. В ней не было ничего примечательного, кроме стенного шкафа, в котором, кстати не было ничего только мое завещание и свидетельство о рождении. Материалы на Маркуса я спрятал в двойном дне корзины для бумаг. Тайник этот был незаметен и простой смертный его ни за что бы не нашел. Но профессионал, если он знает, что ищет, мог бы найти. Пять тысяч долларов лежали в совершенно другом месте. На дне стенного шкафа, где их легко можно было найти. Деньги эти были совершенно новенькими и это усугубляло положение. Из чистого любопытства я обыскал свою квартиру. Повсюду виднелись следы белого порошка, который остался после экспертов, искавших отпечатки пальцев. Сейчас моя квартира походила на тело неопрятной женщины, которая тщательно напудрилась после ванны. Закончив осмотр, я улегся на надувной матрац и вдруг услышал, что воздух начал с шипением выходить из него, но не обратил на это внимания, закрыл глаза и подумал, что хорошо бы сейчас заснуть и забыть обо всем. В комнате висел какой-то сладковатый приятный запах. Но сейчас я хотел одного: заснуть и отдохнуть, забыть обо всем на свете. Лицо обдувал приятный ветерок, который точно разговаривал со мной из глубин сна. Но несмотря на вялость, я все же слышал и другой голос, который превратил нас в закаленных бойцов и повторявший: "Вам придется встретиться на своем пути с разными искушениями и неожиданностями, и если вам хоть что-нибудь покажется странным, необычным, то действуйте решительно и без промедления, а в случае необходимости сразу же стреляйте... все равно в кого. Всегда сохраняйте спокойствие, но действуйте со всей решительностью. К тому же у вас есть химическое оружие. Они всегда стремятся схватить вас. Ни на секунду не забывайте это." Значит, они хотят заполучить меня или расправиться со мной? Я кое-что знаю, я важен для них. Они могут пойти на все, на все... Я открыл глаза; у меня вдруг возникло чувство, будто я отброшен на несколько лет назад... И тут я понял все! Как одержимый, я вскочил с кровати, распахнул дверь и, выскочив в коридор, лег плашмя на пол, жадно дыша. Постепенно я начал возвращаться в реальный мир. Мне снова повезло. А ведь все выглядело так красиво! Человек, замерзая на снегу, тоже видит что-то похожее. Например, что он спит в теплой постели и видит чудесные сны. Чуть позже я нашел под матрацем резиновый баллончик без этикетки. Механизм сработал, когда я лег на кровать и своим весом открыл соответствующий клапан. Баллончик был устроен очень просто, но в нем было опасное ядовитое вещество, и если бы я не опомнился вовремя, то наверняка почил бы вечным сном. Я распахнул все окна и когда приятный, но опасный запах окончательно исчез, тщательно закрыл баллончик, положил его в холодильник и снова лег. И наконец нашел покой, в котором так нуждался. Выходит, действительно есть на свете человек, который хочет моей смерти, смерти страшной и неестественной. Даже у полицейского, попавшего в немилость, существуют какие-то каналы, которыми он может воспользоваться. Я отнес баллончик в лабораторию и сержант Тэд Маркер внимательно исследовал его, а потом передал другим специалистам. Он усадил меня в кресло и мы стали дожидаться результатов. Для меня они сделали все очень быстро. Уже через час появился помощник Тэда, неся злополучный сосуд и подробное заключение. Тэд бросил взгляд на бумагу, прежде чем положить ее на стол, а потом прочитал всю от начала до конца. - Немецкое средство, - наконец сообщил он. - Мы называем его ФС-7, формула Родерика. - Что за средство? Он снял очки и пристально посмотрел на меня. - Смертельный газ, поражающий нервную систему иимеющий едва заметный сладковатый запах. Ловушка была подстроена с умом. Собственно говоря, ты должен уже разлагаться и быть покрытым по всему телу великолепными трупными пятнами. Такие баллоны начинают работать после легкого нажима. - Хорошо еще, что я был один. - Одно из преимуществ холостяцкой жизни. Я наклонился вперед. - Значит, этот газ не отечественного производства? - Нет. Я не сталкивался с ним с сорок четвертого года. Как ты помнишь, о нем упоминалось на Нюрнбергском процессе. - Как о сентоле? - Ты слишком много думаешь об этом, Реган. В этот момент в кабинет вошел Эл Ардженино. В руке он держал какую-то маленькую коробочку. Он был небрит и лицо его было грубым и суровым типичный полицейский служака, ходячий закон в форме. Увидев меня, он презрительно сморщился и процедил сквозь зубы: - Что ты тут делаешь, взяточник поганый? Он рассчитывал, что я пройду мимо, сделав вид, что ничего не расслышал. Но по моим расчетам это была его вторая ошибка. Мой коронный удар пришелся как раз по центру его самодовольной рожи, в подбородок, и он, с остекленевшими глазами, отлетел к стене. Но мою реплику он все же успел услышать: - Придержи язык, подонок! Люди вокруг смотрели на меня, пытаясь скрыть улыбки, но ничего против меня не предпринимали. Все они терпеть не могли Ардженино. Не оглядываясь, я вышел из кабинета. Внизу в холле я зашел в телефонную будку и набрал номер Мюррей-Хилла. Услышав в трубке спокойный и немного хрипловатый голос Мэделяйн, я спросил: - Ты одна? Это Реган. - Да. - Может, встретимся где-нибудь и перекусим? - Не возражаю. - Приятно слышать. Ведь я как-никак из породы знаменитых легавых. - Вообще-то для полицейских я неподходящая компаньонка, разве что наша встреча будет деловой. - Но ведь и полиция теперь совсем не та, Мэд. Так что, договорились? Бар "Голубая лента" на Сорок четвертой тебя устроит? Лучше в пол-третьего, к этому времени там будет мало народу. - Договорились, - сказала она и я повесил трубку. К этому времени в баре остались лишь постоянные посетители. Когда Мэд появилась на пороге и направилась в мою сторону, все повернулись к ней и понимающе заулыбались, точнее, заухмылялись. Усевшись в кресло, придвинутое услужливым Энджи, она поинтересовалась: - Сколько лет прошло с тех пор, как мы не встречались? - Пожалуй, не меньше двадцати пяти. - И ты никогда не приглашал меня пообедать. - А разве ты бы согласилась? На мгновение что-то изменилось в ее глазах. - Тебе не обязательно об этом знать. Ну что, подождем заказ или сразу перейдем к делу? Ты же наверняка пригласил меня не только для того, чтобы приятно провести время? Появился официант и принял заказ. Когда он принес два коктейля, я поднял бокал и торжественно сказал: - За встречу, Мэд. Она заморгала, отпила немного и, отставив бокал, сказала: - А у меня есть для тебя новости, Реган. Я выжидательно посмотрел на нее. - Скажем так, пока это только слухи, так как кое-что еще не проверено. Но я поинтересовалась у одной девушки и она мне рассказала странные новости. - Не тяни, Мэд! - Рэй Хилквист, похоже, действительно содержал Милдред Свисс, но несмотря на это, она наставляла ему полированные ветвистые рожки. Ее неоднократно видели с Лео Маркусом в отдаленных от центра ресторанах. - А тебе известно, что они оба принадлежали к синдикату? - Именно потому-то это и выглядит странным. - Почему? - У Лео Маркуса был определенно больший вес, чем у Хилквиста. И если бы там получился скандал, он бы наверняка решился в его пользу. Ты об этом подумал? - Да, об этом я уже думал. Милли показалась им не слишком подходящей для одного из первых людей в синдикате. А для Хилквиста, решили они, она в самый раз. - Возможно, но маловероятно, - она покачала головой. - Мне ты этого не говори. Я таких людей за свою жизнь повидала достаточно и слишком хорошо их знаю. - О-о-о! - За последние две недели, до того, как ты убил Маркуса... до того, как Маркус умер, - поправилась она, - его часто видели с Милдред. Мои девушки говорят, что она выглядела как влюбленная курица - что называется, со звездочками в глазах. Когда их видели вместе, они держались за руки, как настоящие влюбленные, и все такое. Но жила она все же на старой квартире. Хилквист... в общем, там было уплачено вперед. Да и денег он оставил ей вполне достаточно, так что она вполне могла прожить год и ни о чем не думать. - Мэд слегка улыбнулась. - Повезло девчонке! Большинству из них приходится гораздо хуже. - Если Маркус действительно любил ее, как раз он мог подстроить несчастный случай с Хилквистом. Ему всего-то и надо было слегка повременить, чтобы в него никто не тыкал пальцем. - Ты кое-что упускаешь из виду, - заметила она. - Что? - Что боссы синдиката не любят амурных похождений. Они опасаются за свой бизнес. - Тогда остаются два варианта: или это был действительно несчастный случай, или это дело рук синдиката. - Ты в этом уверен, Реган? - Нет, не совсем. Все еще очень неопределенно. В это время за соседний столик сели четверо посетителей, и нам пришлось заговорить обо всяких пустяках. Покончив с обедом, мы вышли из ресторана. На улице я подозвал такси, помог ей сесть и сказал: - Прошу тебя, порасспрашивай еще своих знакомых об этом. Вечером я дома, можешь застать меня попозже. Мэд послала мне воздушный поцелуй. - Постараюсь помочь, Пат. Не люблю оставаться в долгу. - Пошла-ка ты... - Что за выражения! - засмеялась она. Попи Льюис и Эдна Роллс жили вместе уже четыре года, хотя и не были женаты. Вначале они причисляли себя к сторонникам свободной любви и опасались любой длительной связи, но теперь вели себя, как старая супружеская пара. Из миллионов, доставшихся Попи в наследство, он истратил только немного на покупку дома. Все остальное он покупал на деньги, заработанные своим трудом от продажи картин. Казалось, его даже угнетало то, что он удачливый и известный художник. Они с Эдной предпочитали жить как простые люди. Но как бы там ни было, их годовой доход выражался пятизначной суммой, и они были постоянным предметом зависти тех, кто предпочитал проявлять гениальность в попойках и вечеринках. Попи пригласил меня войти. Во рту он держал кисть, вся его борода была в краске. Эдна в это время рассматривала эскиз. Она стояла перед большим зеркалом и когда я входил, быстро накинула халат. Но я и так знал, что под ним ничего не было. На картине был изображен разнузданный половой акт, и Эдна сама позировала сожителю. Попи открыл банку пива и предложил мне. - Я хотел послать вам поздравительную открытку, Реган, но не знал, оцените ли вы мой юмор. - Как-нибудь разобрался бы. Он вытер табурет грязной тряпкой и придвинул его мне. - Садитесь. Какие новости? - Я должен был задать кое-какие вопросы одной рыжей даме, но ничего не получилось. - Рыжей? - Да. Той, которая была в нашей компании той ночью. - Но ведь во время следствия о ней ничего не говорилось. - Точно. Но теперь она, к сожалению, мертва. - Да, Шпуд мне сегодня рассказывал об этом несчастном случае. - Вы сами-то смотрели газеты? - Да, - он опорожнил половину банки и перевел дыхание. - В тот вечер, дорогой мой, вы изрядно налакались. А зачем вы, собственно, зашли в этот ресторан? Он же не в вашей сфере деятельности? - Эл Ардженино отправился туда раньше с девушкой из гардероба. Он там бывал время от времени, и меня это некоторым образом заинтересовало. - Да, да... Элен по прозвищу Дыня. Такая пышная девица с роскошным бюстом, но у них там дело никак не клеилось. Ардженино хоть и использовал значок, чтоб устранить конкурентов, Элен это не нравилось. Потом он ей надоел и она попросила, чтобы ее перевели оттуда. А бедному старому Элу никто об этом не сказал. Его ведь многие не любят. Сейчас она работает в "Лейзи-Дейзи" в Бруклине. - Что вы имели в виду, когда сказали "перевести оттуда"? - Вы знаете "Клаймэкс"? - Не особенно, а что? - Ну так поинтересуйтесь, кто хозяин этого заведения. - Я всегда считал, что этот ресторан принадлежит Штукеру. - Значит, вы совершенно не в курсе дела, приятель. Может быть, на первый взгляд оно и так, но на самом деле он принадлежит той абстрактной картине, которую люди вашего круга называют "Синдикат". Я там слишком часто бываю, чтобы не видеть, как люди Маркуса забирают выручку. Но я вам все же не советую совать туда нос слишком грубо. А то там наверняка что-нибудь взорвется и осколки, конечно, не пролетят мимо вас. Да вы и сами понимаете, что может случиться. - Судя по всему, вы очень много знаете, Попи. - У меня слишком большие уши, весьма разговорчивые друзья и глубокое понимание этих животных, которых называют людьми из синдиката. Они ведь и меня интересуют - как художника. Или вы считаете, я не должен о них знать? - Да нет, не считаю. Дело хозяйское, как говорится, - я бросил банку из-под пива в мусорную корзину. - Но мы отошли от темы. - Да, в тот вечер она действительно крутилась около вас, как и много кто еще. Компания была большая. Эдна вышла из-за картины с кисточкой за ухом. - Вокруг вас было столько народу, что Шпуд даже не мог подойти к столику. И тогда эта женщина забрала у него поднос и стала хозяйничать сама. Через некоторое время вы были уже без ума от нее. - Спасибо за информацию. Выходит, все было просто. Она ждала меня там или даже шла следом. Потом она умело использовала подвернувшийся случай и подмешала мне что-то в выпивку. Я взял шляпу и поднялся. - Всего хорошего, - попрощался я. - И еще раз огромное спасибо за информацию. - Какую еще информацию? - удивился Попи. - Вы же приходили только чтобы поговорить об искусстве, - улыбнулся он. Рыжая Милдред, Лео Маркус и я. Кто-то весьма неуклюже спланировал дело. Вероятно, они рассчитывали, что с помощью этой рыжей девицы я буду сейчас скучать в камере смертников. А районный прокурор вынес вердикт, в котором мы оба - я и рыжая - обвинялись в убийстве. Но теперь, после ее смерти, моей жизни определенно угрожает новая опасность. Рано или поздно люди прокурора зададут нужные вопросы, узнают прошлое Милдред и захотят знать, где я был в момент ее смерти. А где же я был? Понятия не имею. У меня нет алиби, потому что в это время я бесцельно бродил по городу и думал, думал, думал... Значит, меня опять могут сделать козлом отпущения. Надо поскорее узнать, когда она умерла. Подождав, пока Тэд Маркер выйдет на улицу, я пошел за ним к подземке. Пройдя квартал и убедившись, что за мной никто не следит, я встал за ним в очередь на вход и тихо сказал: - Погоди минутку, Тэд. Он чуть заметно кивнул, прошел турникет и остановился. Потом мы вместе сели в поезд, проехали три остановки и, выйдя из вагона, зашли в ресторан Грилла. Большинство посетителей увлеченно смотрели баскетбол по телевизору. Мы заказали по кружке пива и он спросил: - В чем дело, Пат? - Скажи мне, как идет следствие по делу Милдред Свисс? - Довольно гладко. - Время смерти установлено? - С точностью до минуты. Данные вскрытия полностью совпадают с временем, когда остановились часы у нее в сумочке. В семь пятнадцать. - А почему часы оказались в сумочке? - Испортился замочек у браслета. - Но ведь все случилось среди бела дня. А днем обычно не топятся, особенно женщины. Даже перед смертью они не перестают думать о прическах, да и вода выглядит не очень привлекательно. - К самоубийцам это можно отнести, но тут речь об убийстве. Я быстро взглянул на него. - У нее были поломаны все ногти, - продолжал Тэд. - Видимо, она изо всех сил защищалась и царапалась. А свидетели говорят, что руки у нее всегда были в порядке. Кроме того, на голове обнаружили рану. Ее, наверное, оглушили. - Почему она тогда не утонула? - Очень просто. Она зацепилась за какое-то бревно, точнее сказать, зацепилось платье. Судя по всему, в воде она была недолго. Я быстро прикинул в уме. Я как раз сидел дома и ни с кем не разговаривал, пока мне не позвонил Шпуд. Может быть, они и не планировали накинуть на меня это убийство. Тем не менее эта история могла доставить мне неприятности. А убили ее, вероятно, потому, что хотели убрать лишнего свидетеля. Тэд допил пиво и, не отрываясь от телевизора, проронил: - Ну а как ты сам вписываешься в эту картину? - Еще не знаю. - У меня есть на этот счет кое-какие соображения. - Наверное, не очень приятные для меня? - Этого я пока еще и сам не знаю. Я еще раз справлялся об этом газе, на всякий случай. Правда, на это ушло какое-то время, но потом один умный человек в Вашингтоне сообщил мне кое-что. Вскоре после войны из Европы к нам просочилось какое-то количество этой штуки вместе с другими лекарствами. Подробности так и остались невыясненными, но известно, что это было грязное дело. Примерно десятая часть содержимого контейнера куда-то исчезла. - А кто это обнаружил? - Тайная служба. Ребята оттуда неожиданно обнаружили, что пропал весь контейнер. Но через некоторое время его нашли на каком-то складе. Контейнер вывезли в открытое море и там уничтожили. Об этом даже писали в газетах. Это вещество боялись оставлять, чтобы кто-нибудь не использовал его для рэкета или чего-нибудь похожего. Вот тогда-то и всплыло, что количество совершенно не сходится с документацией на контейнер, - он кинул взгляд на часы и я понял, что Тэд спешит. - Еще одно... Я прочитал все, что только есть о сентоле. Оказалось, что он совсем не вызывает потерю сознания, а наоборот, препятствует этому. - Но когда меня там нашли, я был без сознания. - Вот именно. Сентол бодрит, как кофе. - Это точно? Он серьезно кивнул. - Точнее не бывает. Я потер виски и спросил: - Значит, получается, что на меня никто не воздействовал? Ты так думаешь? - А сам ты как думаешь? - Не знаю. У меня еще нет на этот счет своего мнения, тем более, что нет достоверных фактов. Большое тебе спасибо за все, Тэд. Нам пора. Ты, кажется, немного торопишься. 5 По дороге домой я купил в магазине вареную курицу и хлеб. У меня еще не было времени прибраться в квартире и выглядела она довольно плачевно. Повсюду стояла грязная посуда и валялись использованные носовые платки. В почтовом ящике я нашел весточку от Джорджа Лукаса. Положив еду на стол, я вскрыл записку. "Позвони мне" - и больше ни слова. Но я все понял, и понял, что записка от него - я знаю его почерк. Я позвонил ему на службу, но там никто не ответил. Поскольку я был уверен, что домой добраться он еще не мог, то и не стал спешить, а присел к столу и принялся за уничтожение еды. Неожиданно в дверь позвонили. Прежде чем открыть, я достал револьвер, который остался еще с войны, проверил его и взял наизготовку. Чтобы открыть замок, мне пришлось сунуть кусок курицы, который я держал в другой руке, себе в рот. Мэделяйн величественно оглядела меня, окинула критическим взглядом квартиру и, видимо, хотела засмеяться, но подавила желание и только улыбнулась. - Тебе не хватает кривого ножа, и тогда ты будешь выглядеть настоящим пиратом. Я закрыл за ней дверь, а она тем временем сокрушенно качала головой. - Так вот, значит, как живут полицейские! А больше ты себе ничего не можешь позволить? Я быстро сварил кофе, а потом ответил: - Но ведь я взяток не беру, Мэд. И потом, кому нужно это "больше"? Кстати, никак не ожидал, что ты зайдешь. - Сам сказал, что вечером ты дома и здесь тебя можно найти. - Могла позвонить по телефону. - Не задирай нос, пожалуйста. Меня никто не видел, так что твоя репутация не пострадает от моего визита, а может и поднимется, если меня кто и заметил. Дамы в норковых манто и в бриллиантах наверняка не заходили в эту лачугу. - Не чаще двух раз в неделю, - буркнул я. - Вот как? - улыбнулась она и принялась за курицу. - А курочка-то совсем неплоха! - сказала она с полным ртом. - У меня для тебя кое-что есть, Пат. Я отхлебнул кофе и поднял глаза, а Мэд продолжала: - Некая Джейн Дуэ, что-то вроде коллеги Милдред Свисс и ее знакомая, видела Свисс в день ее смерти около полудня. Они проболтали на улице минут десять и Милдред упомянула, что ей предстоит какое-то долгое путешествие. Она собиралась купить что-нибудь из одежды, а по тону было заметно, что она хвастается. - А она не сказала, кто будет ее сопровождать? - Нет, у нее уже не было времени. Она сказала, что торопится на какую-то встречу. - На встречу со своей смертью, - заметил я. - Вероятно, - согласилась она. Я отодвинул чашку и откинулся на спинку стула. - Рано или поздно они все так кончают, - сказал я. - А тебя это не волнует? Ты ведь сама по уши в таких делах. Как будто облачко пробежало по ее лицу, и она уставилась на свои руки. Наконец Мэд подняла глаза и сказала: - Да, ты прав, я завязла. Но пошла я на это сознательно. Это была единственная возможность прокормить отца алкоголика, подлечить больную мать, оплатить счета врачу и позаботиться о семи детях в семье. Да, я знала, на что иду, и у меня были подходящие знакомые, которые ввели меня в дело. - Теперь-то могла бы и выйти оттуда. Ты же очень многое там изменила. - Есть кое-что, что не менялось. Я долго наблюдала, как складывается судьба этих девушек. Видела, как они начинали и как кончали, я не имею в виду в постели. А так как я тоже принимала во всем этом участие, кое-кого мне удалось вытащить. И я знаю, Реган, о чем ты сейчас думаешь. Хоть я все еще сижу в этом деле, я уже познакомилась со многими влиятельными людьми, так что всегда могу кое-что сделать, если кто-нибудь начнет уж слишком давить на бедных девочек. Вот все, что я могу сказать тебе об этом, неважно, веришь ты или нет. - Я тебе верю, Мэд, хотя все это мне не нравится. Она потянулась через стол и положила свою ладонь на мою. - Спасибо, Пат. Я очень хотела, чтобы ты понял. А теперь ты доставишь мне маленькое удовольствие? - Какое? - Разреши мне прибрать эту грязь. Я усмехнулся и великодушно сказал: - О, с превеликим удовольствием, дорогая! Я ненадолго спустился в магазин, запасся пивом и, вернувшись, стал наблюдать за ней. Странно мне было видеть, как женщина, привыкшая к роскоши, занялась грязной работой, которой даже мне не хотелось заниматься. А ей, казалось, это доставляет удовольствие. Она даже что - то напевала под нос и улыбалась на мои замечания. Когда она наконец выпрямилась и посмотрела на меня, лицо ее было мокрым от пота, а глаза сверкали. В квартире теперь все блестело. Давно я не видел свое жилье таким чистым. Откинув упавшие на лоб волосы, она улыбнулась и показалась мне еще красивее, чем когда-либо раньше. - Ну как, так лучше? - спросила она. - Еще бы! Зачислить тебя на жалованье? - Мне достаточно будет частички тебя самого, чтобы смыть всю грязь и усталость. - Мне ты нравишься такой, какая есть. - Ты говоришь это просто так, - улыбнулась Мэд. - Лучше свари еще кофе. Засыпая кофе в кофейник, я услышал, как зашумел душ и у меня появилось странное чувство тепла и уюта. До сих пор я такого не испытывал. Я был частью чего-то прекрасного, что раньше было мне чуждо, но о чем я мечтал. Когда Мэд вышла из ванной, зазвонил телефон. Я снял трубку. - Алло? - Реган? - раздался в трубке голос Джорджа Лукаса. - Где это тебя, черт возьми, носит? Я бросил тебе в ящик записку, чтобы ты срочно позвонил. - Я только что пришел, Лукас, - соврал я. - Нам надо немедленно поговорить, старина. Крайне важное дело. - Сейчас? А не поздно? - Говорю же, очень важно. Речь идет о твоей шее. - Ладно. Где встретимся? Джордж назвал бар на Шестой авеню и я обещал быть через полчаса. Я не хотел, чтобы Мэделяйн оставалась в квартире одна и попросил ее поехать со мной. Набросив пальто и сунув за пояс револьвер, я открыл дверь, намереваясь пропустить даму вперед, но тут же понял, что это была ошибка. Сильным рывком я бросил ее на пол, захлопнул дверь и сам растянулся на полу. Из-за двери не послышалось ни звука, но на уровне пояса в двери появились две маленькие дырочки и что-то ударило в противоположную стену. Мэд уставилась на меня расширенными глазами. Я тихо шепнул: - Кто-то выключил свет на лестнице. Но тут и она заметила дырки в двери и понимающе кивнула. Я поднялся и включил свет в комнате. Потом подкрался к двери и бесшумно нажал на ручку. У охотника на меня было, вероятно, чертовски хорошее зрение, потому что он сразу среагировал на едва заметное в темноте движение еще одним выстрелом. Выстрел был почти бесшумным, но я увидел слабый блеск из глушителя и тотчас ответил на него из своего пистолета. Грохот выстрела из крупного калибра, казалось, взорвал ночной покой. И сразу я услышал поспешные шаги человека, сломя голову бежавшего вниз по лестнице. Распахнулась и вновь захлопнулась входная дверь внизу, но я не стал догонять его, потому что это могла быть ловушка. Охотник вполне мог и не выскакивать на улицу, а спокойно сидеть на лестнице и караулить меня. Я достал мощный карманный фонарь и внимательно обследовал всю лестничную клетку. Лишь когда я окончательно убедился, что она пуста, я спустился вниз и зажег свет на лестнице. Мэделяйн стояла на пороге квартиры и все еще дрожала. - Что случилось? - Ничего особенного. Еще одно покушение на мою жизнь, на этот раз при помощи пистолета с глушителем. А может быть, на одного из нас. - На одного из... Чтобы не пугать ее еще больше, я поспешил добавить: - Скорее всего, конечно, покушались на меня. Ведь никто не знал, что ты здесь. Они уже пытались отравить меня газом. Значит, они изрядно нервничают. - Пат... - Пойдем, - перебил я, - он уже удрал. Я думал, скоро завоет сирена, так как кто-нибудь наверняка слышал выстрел и сообщил в полицию, но вокруг все было тихо. Может быть, стены домов оказались слишком толстыми, или кто-то еще не успел снять телефонную трубку. Джордж занял столик в углу бара, и его хмурое лицо сразу прояснилось при виде Мэделяйн. Протянув ей руку, он обрадованно сказал: - Вот это встреча! Как поживаешь, МЭделяйн? - Потихоньку... Рада тебя видеть, Джордж. Он вопросительно посмотрел на меня, и я рассказал все, что только что произошло. Его глаза сразу стали маленькими и колючими. - Это уже не шутки, Реган. Теперь они могут напасть на тебя в любое время с любой стороны. Наверное, ты для них слишком опасен. Что, собственно, ты знаешь про них? - Много, но ничего точно. - Я тоже кое-что узнал, - он бросил взгляд на Мэд. - Можешь говорить, - сказал я. - Она с нами. - Тогда слушай. Перед смертью Маркус получил задание провести в синдикате перестройку. Ты в своем расследовании вскрыл все их старые связи, и он за это получил хорошую взбучку. Они сделали его ответственным за полную реорганизацию синдиката, и чтобы он проделал все бесшумно и абсолютно секретно. А теперь самое важное. Шефы из синдиката чуть было не получили инфаркт, когда при проверке до них дошло, что Маркус часть денег синдиката использовал для того, чтобы построить собственную империю. Он, конечно, собирался вернуть эти деньги, прежде чем все обнаружится, да оказался недостаточно расторопным и его опередили. Они обнаружили недостачу и внесли его в список на уничтожение. Дело поручили двоим профессионалам из Чикаго. - Когда? - Насколько я знаю, за три дня до его смерти. За это время убийцы как раз могли приехать в Нью-Йорк и все организовать. - Они так не работают, ты это отлично знаешь. На подготовку они тратят по крайней мере две недели. - Если не... - начал Джерри. - Что "если не"? - перебил я. - Они просто подошли к делу по-научному. Ведь мы имеем дело с профессионалами. Они увидели, что задание можно выполнить значительно быстрее, и при этом отвести подозрения от себя и от синдиката. Ничего лучше и не придумаешь. Ты был отстранен от работы и горел желанием отомстить Маркусу. Вот они и пришили тебе дело, убив разом двух зайцев. - Твоя версия имеет один недостаток. - Какой? - Эти боссы хотели заполучить обратно свои деньги. Джордж покачал головой и возразил: - Не в этом случае. Этот убыток они могли себе позволить, получив такую же сумму другим путем. Дело принципа. Они не могли позволить, чтобы кто-то использовал их общие деньги и не был наказан. - Черт возьми! - вырвалось у меня. - Тебя они, наверное, тоже внесли в этот список и даже назначили награду за твою голову, - добавил он. Я посмаковал пиво, которое принес официант, и сказал: - Все зло в деньгах и жажде наживы. - Что ты теперь собираешься делать? - спросил он. - Еще не знаю. В любом случае я позвоню тебе завтра утром, так что будь на месте. - Завтра - разбор твоего дела в полиции. - Да, я помню, - произнес я и, положив деньги на стойку, взял Мэд под руку и повел ее к выходу. Зайдя на Бродвее в телефонную будку, я позвонил Джерри Нолану и мы договорились встретиться в маленьком ресторанчике неподалеку от полицейского участка. Он проклял меня на чем свет стоит, но все-таки явился на встречу через пятнадцать минут. Заспанный и полуодетый, он хмуро смотрел на меня. Кожаную куртку он набросил прямо на пижаму. - Странный ты парень, Реган, - проворчал он. - Сам не знаю, зачем я это делаю? - он взглянул на Мэделяйн и узнал ее. - А ей что здесь нужно? - Я попросил ее прийти вместе со мной, - я взял ее за руку, так, чтобы он увидел. - Ну хорошо. Так в чем дело? - Где сейчас Ардженино? - Если не дурак, то в постели. Он целый день работал по делу Сцирио. - Джерри, в полиции сейчас немного работы, и на тебя никто не обратит внимания. Будь добр, проверь все заявления на пропавших без вести. - А кто тебе нужен? - Никто конкретно, - ответил я и коротко изложил ему свои соображения. Джерри нахмурился. - Черт возьми, Реган, это может занять три-четыре дня! А если в результате окажется, что таких заявлений вообще нет? - Тогда наведи справки у бродяг. Ты ведь с ними в тесном контакте. Они-то отлично знают друг друга. - А если этот человек со стороны? - Сделай запрос в другом районе. Это ваша обычная работа. Он потер подбородок. - И ты действительно веришь в такую возможность? - А ты нет? - Нет, почему же... Могло быть и так. Это мне будет стоить нескольких часов сна и неприятностей дома. Жена и так уже ругается, что я перерабатываю на службе, а повышения не предвидится. Джерри кивнул на прощание и ушел. Мэделяйн вопросительно глянула на меня и осведомилась: - Я могу узнать, что все это значит? - Тебе лучше не знать, по крайней мере, сейчас. Я заметил проезжающее такси и сделал ему знак остановиться. Сев вместе с Мэд в машину, я назвал свой адрес. 6 Утром на город опустился туман. От него запотели стекла домов и машин, а асфальт стал блестящим, как зеркало. Туман пришел с запада, принеся запахи фабричного дыма и гнилой воды. День выдался плохой, это виделось и чувствовалось. Старуха с косой уселась поудобнее, чтобы сподручнее наблюдать за кровавым зрелищем. Она, видимо, была уверена, что спектакль состоится. В "Лейзи-Дейзи" не было никого, кроме человека, убиравшего пустые бутылки и грязь, оставшиеся с ночи. Он сразу же почувствовал, с кем имеет дело, и попытался исчезнуть. Но я окликнул его: - Минутку, Попс! - Что вам от меня надо? Я ничего... - Мне нужна Элен. Она работает здесь. Где она живет? Старик пожал плечами. - На той стороне в пансионе Ани Шварц. Это два квартала отсюда. Он объяснил, как пройти к ее дому - дом с вывеской - и снова принялся за работу. Ани Шварц была пожилой женщиной, уже потерявшей женские формы и раздобревшей на пиве. У нее были светлые волосы и гнилые зубы. Бросив на меня быстрый взгляд, она словно плюнула мне в лицо: - Легавый? - Точно, Ани. - Оставь меня в покое, у меня все в порядке. - Правда? А как ты относишься к противопожарной инспекции? Или к проверке твоих... - Чего надо? - Перекинуться кое с кем парой слов. С одной блондинкой, например. Мне нужна Элен из "Лейзи-Дейзи". - Второй этаж, - коротко сказала женщина. - Комната три. Я прошел мимо нее и поднялся по скрипучей лестнице. На стук в комнате три никто не отозвался. Я нажал на ручку. Дверь неожиданно открылась и в лицо ударил едкий запах духов и спертого воздуха. Элен лежала на кровати и тихонько похрапывала. Я потряс ее за плечо и мгновенно получил в ответ серию отборной ругани. Наконец ее глаза открылись и остановились на мне. Она узнала меня и попыталась закрыться одеялом. - Реган? Что тебе нужно? Я не... - Не волнуйся, Элен. Мои слова ее успокоили и она бросилась в атаку. - Какое вы имеете право врываться в мою квартиру? У вас что, ордер на обыск, да? Я буду... Заметив выражение моего лица, она замолчала. - Скажи-ка лучше, что у тебя с Элом Ардженино? - С Элом? А вам какое дело? Потом, решив, что со мной лучше разговаривать по-другому, проговорила: - Да ничего. Он, правда, часто увязывается за мной, да я не хочу с ним путаться. Каждый раз, только я познакомлюсь с человеком, у которого много денег, появляется Эл и портит мне с ним отношения. А потом сам обещает мне, что в один прекрасный день разбогатеет и купит мне все, что я только захочу. Но такой, как он, никогда не разбогатеет. А какой толк с его дутых обещаний? Он мне как-то подарил вшивые акции, да они не стоят и бумаги, на которой напечатаны. Вот если бы он хоть играл на скачках, это я бы еще поняла, а так... Нет... Хотите посмотреть, что он мне дал? Вон там, в верхнем ящике, - она показала пальцем. Я подошел к комоду и открыл ящик. Там лежала большая пачка голубой бумаги, стянутая розовой лентой. Нефть, золото, уран - все бумаги, издаваемые фирмами с совершенно незнакомыми названиями. Значит, этот добряк Эл согрешил-таки. Есть на свете тысячи таких, как он, которые позволяют разным проходимцам ездить в "кадиллаках" и жить в дорогих апартаментах. - Он уже нашел тебя? - спросил я, переписывая акции. - Раз появился новый человек, - я имею в виду вы - значит, скоро будет он. Давно бы придумал что-нибудь поинтереснее. Как раз сейчас я подловила одного парня, так он набит... - Это меня не интересует. Когда я уже вышел, она крикнула через дверь: - Можете спокойно ему все рассказать! Он... Но я уже спускался и дальше не расслышал. Ани Шварц ждала у выхода. Толстые руки она скрестила на груди и при виде меня попыталась спрятать улыбку. - А вы быстро управились, прямо на удивление! - съязвила она. Настоящий мужчина! Из Манхэттена я позвонил Джерри Нолану в участок узнать, что он выяснил. Он был усталым и раздраженным. - В наших материалах нет ничего подходящего. Я уже связался с другими городами, но пока без ответа. - Не расстраивайся, Джерри. А где сейчас Ардженино? - Заходил ненадолго, потом ушел. - Один? - Да, а что? - Да так, ничего. Просто любопытно. До встречи! Я повесил трубку, нашел еще монетку и позвонил в полицейское управление. Дежурный ответил, что Ардженино ушел несколько минут назад. Я не стал объяснять, почему спрашиваю, сказал спасибо и повесил трубку. Некоторое время я думал. Все больше набиралось разноцветных камешков и уже начинала складываться какая-то мозаика. Скоро туман рассеется и проявится вся картина. Тэд Маркер стоял у окна своей лаборатории и вытаскивал какие-то непонятные обугленные и покореженные предметы из коробки, на которой было написано, что здесь хранятся остатки сгоревшей машины. - Привет, Тэд, - сказал я. Он усмехнулся и отодвинул коробку. - У тебя просто железные нервы, Пат. - Для такого дела другие не годятся. Я сунул руку в карман и достал пули, которые выковырял из стены в прихожей. И аккуратно разложил перед ним. - Сравнить? - осведомился он. - Нет, сделать химический анализ пороха и металла. - Зачем? - Пули из пистолета с глушителем. И если если его тщательно не вычистили перед тем, как стрелять, мы его найдем. - Вполне возможно, - согласился он. - А где глушитель? Я рассказал все, что считал нужным, и на его лице появилось какое-то странное выражение. - Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь? - А что мне терять? Ну как, будет анализ? - Конечно. Просто я обязан предупредить тебя, вот и все, - он глянул на пули и плотно сжал губы. - А что это должно доказать? - Это одно звено из всей цепочки. Я уже хотел уходить, но тут заметил на письменном столе книгу. Она была заложена бумажкой с надписью: "Сентол". - В этой книге все, что тебе может быть интересно, Пат. - Но ты не веришь, что это был сентол? Он пожал плечами. - Прими ты сентол, ты никогда не потерял бы сознания. Это я уже говорил. Во всяком случае, если не набить перед этим брюхо аспирином. Я повернулся как на шарнирах. - Что?! - Аспирин блокирует стимулирующее действие сентола. - Тэд, как раз перед тем, как идти в бар, я выпил шесть таблеток аспирина. Он пристально посмотрел на меня. - Правда? - Да, и могу доказать. Я купил его в аптеке на углу и сразу же выпил. Продавец принес воды. - Ну тогда совсем другое дело. Но откуда, черт побери, появился этот проклятый сентол? Я сухо рассмеялся. - Могу спорить, что отгадаю. Хочешь проверить? - Ну давай! - Отлично! Загляни в документацию, кто был в группе, перевозившей ФС-7 на склад. А потом проверь, не было ли в этой партии сентола. Тэд щелкнул пальцами и удивленно посмотрел на меня. - Я и так знаю. Мы уже проработали это в лаборатории. Правда, я тогда был в отпуске и работал мой помощник, но я читал отчет... Черт возьми, как же я не обратил на это внимания?! Незадолго до полудня я решил зайти в бюро к Джорджу Лукасу. Он сидел за столом и копался в бумагах, которые были ему нужны для моего дела. Кивнув головой на стул, он закончил читать, а я выложил перед ним все записи, сделанные у Элен. - Где я могу срочно узнать, что это за акции? - В первую очередь попробуй у своих адвокатов, - посоветовал он. Они хорошо знают это дело. - Соедини меня с ними. Я напряженно слушал, как Джордж говорит с одним из Селькирков. После короткого разговора он повесил трубку. - Старший Селькирк говорит, что эти акции покупать не стоит бесполезная бумага. Их продают за большие деньги, а толку от них чуть. Иногда, правда, на такой акции можно заработать, но так редко, что не стоит принимать в расчет. Чаще всего это просто надувательство. - А сколько они могут стоить? - Те, что в твоем списке, тысяч двадцать. А что? Я коротко рассказал, что узнал от Элен и спросил: - Можно от тебя позвонить? Он кивнул. Я попросил его секретаршу соединить меня с Джерри Ноланом. Когда тот отозвался, я сказал: - Это Реган. У тебя есть новости? - Нет. Собираюсь идти обедать. - Ну приятного аппетита. Если не трудно - как фамилия дантиста, лечившего Маркуса? - Доктор Леонард Шип. - Хорошо. Спасибо и до встречи. Я быстро нашел адрес доктора в телефонной книге. Предупредив Джорджа, что скоро вернусь, я поймал такси и поехал на запад. Доктор был из тех людей, на кого слово "полиция" еще производит сильное впечатление. Выйдя из кабинета, он даже не спросил у меня удостоверения. - Лео Маркус был вашим пациентом, не так ли? - Я думал, эта история уже закончилась. - Мне надо уточнить некоторые детали. Он коротко кивнул. - Маркус несколько лет был моим пациентом. Я и зубы ему удалял, и челюсти искусственные делал. Поэтому в том, что это он, сомнений быть не может. Челюсти эти были очень дорогие. Я сделал их в двух экземплярах. - Вот как? - Такое часто бывает. Вторая челюсть - про запас, на случай, если первая сломается. Тогда пациент обходится без неудобств и сразу вставляет запасную. - И они будут абсолютно одинаковые? То есть были?.. - Да. Одно я знал точно. В списке вещей, найденных в квартире Маркуса, второй челюсти не было. - Благодарю вас, доктор. Он проводил меня до выхода, и я еще раз поблагодарил его. Уолтер Милкросс жил на Восьмой авеню в старом отеле, который собирались сносить. Он был дома и мастерил разную мишуру, которую потом всучивал туристам как индейские безделушки. Когда-то давно я помог ему выкарабкаться из неприятностей, и Уолтер никогда не забывал этого. Поэтому он только удивленно взглянул на меня, когда я изложил мою просьбу, но не посчитал дело сложным, тем более, что квартира была пуста. Я позвонил в полицейский участок насчет Ардженино и узнал, что у него дело во Фрипорте на Лонг-Айленде и что в ближайшее время его не ждут. Этого Уолтеру было вполне достаточно. Я проинструктировал его, что нужно будет искать, и добавил, чтобы непременно искал внимательно: может быть, найдет что-нибудь интересное. Он достал из шкафа куртку, сунул в карман тонкие перчатки и мы вышли из отеля. Перед тем, как разойтись, я дал ему телефон Джорджа, чтобы он сразу позвонил мне. Когда я вернулся, Джорджа не было. Чтобы как-то скоротать время, я сел к телефону и набрал номер Нолана. К этому времени он пообедал. В его голосе уже не чувствовалось усталости. - Похоже, у нас кое-что есть, Реган, - сказал он. - Из Нью-Джерси сообщили, что ищут человека с очень похожими приметами. Это портовый рабочий, большой любитель поддать. Незадолго до того, как исчезнуть, он вдруг неожиданно для всех стал сорить деньгами. Но никому не говорил, откуда они взялись. - Думаешь, это именно то, что надо? - Думаю, да. Во врачебно-учетной карточке написано, что у него не было никаких особых признаков, а в ФБР даже есть его отпечатки - в войну он работал на верфи. Они отправят нам фото. Несколько лет назад его арестовывали за драку. - Ну что ж, тем лучше, Джерри. - Можешь представить, что у меня сейчас на душе? - Отлично представляю, дело-то грязное. Тэд Маркер сразу взял трубку, и по голосу я понял, что и у него есть новости. - Анализ полностью подтвердил, что ты и предполагал, Реган. А глушитель я нашел там, где ты и сказал. Мы просмотрели старые дела: он действительно был в той группе, которая обыскивала склад с медикаментами. Мне как, доложить по инстанции? - Пока не надо, Тэд. - Слушай, нельзя ведь оставлять его на свободе! - Против него пока мало улик, Тэд. Поэтому давай повременим. Джордж Лукас вошел, когда я вешал трубку и по выражению моего лица понял, что со мной творится. Он уселся в кресло и вопросительно посмотрел на меня. - Как я и думал, на лестнице в меня стрелял Ардженино. Глушитель он взял в полицейском управлении: у них там выставка конфискованного оружия. Очень уж хотел отправить меня на тот свет. - А доказательства? - спокойно и деловито спросил он. - Его видели, когда он приходил положить глушитель на место. - Но наверняка не видели, как он это сделал. Я покачал головой и посмотрел в окно. - К тому же он был в той группе, что обыскивала склад с медикаментами. Там нашли газ ФС-7 и сентол. Он наверняка припрятал немного того и другого, а потом сдал по соответствующему адресу за хорошие деньги. - Только догадки. Я медленно повернулся и взглянул на Джорджа. - А потом он сделал подарок одной женщине - акции. Они обошлись ему самое малое в двадцать тысяч. - Деньги он мог получить после удачной комбинации или играя на бирже, - Джордж немного откинулся назад. Почему-то он не хотел сидеть близко ко мне. - Если он был в перчатках, когда стрелял в тебя, проба на парафин ничего не даст. Слишком мало фактов, старина. Тебе поможет только, если у него найдут твои материалы. Но я не младенец, сам понимаешь. Джордж был прав, улик явно недостаточно. Зазвонил телефон. Джордж снял трубку, послушал и сказал: - Это тебя, Пат. - Алло? - Это Уолтер, Реган. Звоню из автомата. Все прошло гладко, но я ничего не нашел. Только несколько акций, я их прихватил. Никаких других бумаг нет. Если бы они были спрятаны, я бы их точно нашел. Да, мои надежды не оправдались. - Вы уверены, Уолтер? - Вы ж меня знаете, мистер Реган. Там не было ничего необычного. Только палец в чернильнице. - Что?! - Смешно, правда? Иногда я шарю по чернильницам - некоторые прячут там ключи от сейфов и думают, никто не будет пачкать руки в чернилах. И вот я нашел там палец. Настоящий человеческий палец! Я думал, меня кондрашка хватит. - Где он, Уолтер? - У меня в кармане. Я положил его в конверт. Может, этот парень фетишист и его возбуждают только отрезанные пальцы? Я знавал одного такого, он... - Немедленно несите его сюда, Уолтер, и отдайте Лукасу. - Хорошо, мистер Реган. А что касается бумаг... Может, мне лучше... - Не надо, Уолтер. Вы и так много сделали. Большое вам спасибо. Теперь я знал все. По крайней мере, больше мне ничего не было нужно. Я набрал номер Тэда Маркера и рассказал все, что узнал. Пришлось попросить его передать это Нолану. Джордж слышал, что я говорил, и его лицо стало восковым. - Слушай, Ардженино заходил сюда час назад, - сказал Тэд. - Он был в архиве и просил показать ему старые дела. Одновременно он просмотрел бумаги, которые до того смотрел ты, и спросил, что все это значит... Эдсон был не в курсе дела и сказал, что это ты их просматривал. Я уж пробовал узнать, где сейчас Ардженино, да так ничего и не добился. Эдсон уверяет, что у него был такой вид, будто он собирается кого-то убить. Я выронил трубку и даже заскрипел зубами от огорчения. - Смылся, - хмуро сказал я. - Куда ему смываться? - Не знаю, но все равно я его найду. - Через час слушается твое дело. - Плевал я на него! Перенеси на другой день. - Может, объяснишь поподробнее, я не совсем понимаю... - А что тут объяснять? Ясно, Ардженино давно брал взятки с Маркуса. Что он за это для него делал, я не знаю. Только уверен, что это он украл со склада и передал Маркусу - точнее, синдикату - ФС-7 и сентол. Ему повезло и он вложил капитал в акции, да оказалось, не в те, и проиграл. Поэтому ему нужны были деньги. Тут Маркус и поймал его на крючок. - А дальше? - Синдикат обнаружил, что Маркус нечист на руку со своими. Маркус это заметил, а может, кто его предупредил. Поэтому ему нужно было исчезнуть, да так, чтобы ни у полиции, ни у синдиката не возникло никаких подозрений. Вот он и начал искать человека, похожего на себя. Особых примет у него не было, ты знаешь. Он был высокий, полный, у него не было волос и зубов, никаких татуировок, шрамов, старых переломов и прочего в этом роде. - Так быстро это не проделаешь! - За деньги все можно. И он быстро нашел кандидата. Тот свалился на него, как дар небес. Маркус спрятал его у себя дома стал выжидать. До него дошла моя болтовня, что я, дескать, собираюсь его прикончить и он решил сделать меня козлом отпущения. За мной можно было совершенно свободно следить с тех пор, как меня отстранили от работы. Может, этим занимался Ардженино, а может, кто-то другой. Маркус втянул в это дело еще и Милдред Свисс - она была к нему привязана. От нее требовалось при первом удобном случае подсыпать мне сентол. Он обещал ей золотые горы - поездка вЕвропу вдвоем и еще что-нибудь интересное. Мне кажется, она не совсем понимала, зачем это все нужно, но ради него была готова на все. И вот представился случай. Попи Льюис и Эдна Роллс устроили вечеринку, а у меня в голове было только одно: поймать Маркуса до дисциплинарного заседания. А после сентола я, похоже, просто свихнулся на этой идее. Мне еще повезло, что перед этим я выпил шесть таблеток аспирина, а то я еще и впрямь прикончил бы Маркуса. Теперь я знаю: меня должны были найти там в полном сознании, пьяного и с пистолетом. А когда я потерял сознание, Маркус или Ардженино выпустили целый рой пуль в поддельного Маркуса. Они стреляли до тех пор, пока не изуродовали ему лицо до полной неузнаваемости. Потом они сунули пистолет мне в руку и еще раз нажали на спуск, чтобы проба на парафин оказалась положительной. Напоследок они бросили труп поближе к камину, сожгли ему руки, чтобы его не опознали по отпечаткам пальцев и для полной картины сломали и тут же бросили челюсть Маркуса. Кстати сказать, это была запасная челюсть. - А палец? - заинтересовался Джордж. Я поднялся и заходил по комнате. - Вот тут-то Маркусу и не повезло. Когда тот человек понял, зачем он им нужен, он, вероятно, пытался защититься, и одним из выстрелов ему отстрелило мизинец. При внимательном обследовании это обязательно бросилось бы в глаза. Поэтому им пришлось оставить там палец Маркуса. Ардженино спрятал палец того человека, а Маркусу ничего не оставалось, как обратиться к врачу. Он знал, что за деньги врач сделает что угодно. И вот их врач ампутировал ему палец, выстрелил по нему, чтобы все было натурально, и положил под камин. И это сделало всю историю еще убедительнее. Хоть один, но настоящий палец Маркуса - неопровержимое доказательство, что убили именно его. - Но Ардженино спрятал другой палец у себя дома... - О, Эл совсем неглупый человек! Палец ему нужен для страховки и к тому же позволял постоянно шантажировать Маркуса. Джордж усмехнулся. Я снял трубку и позвонил Мэделяйн. Она обрадуется хорошим новостям. Ожидая ответа, я попросил Джорджа: - Позвони по другому телефону, а то у нас нет времени. Он кивнул и вышел в приемную. В это время на другом конце провода раздался приятный женский голос: - Агентство "Шурвезент". Аппарат мисс Штумпер. - Говорит Пат Реган. Мэделяйн у себя? После секундной паузы девушка удивилась: - Как у себя? Она у вас, мистер Реган! Я буквально окаменел. - Что!? Она собиралась ко мне? - Но... ведь час назад вы позвонили ей из холла. Она сказала, что звонил ее знакомый из полиции и сегодня она, наверное, не вернется. Я бросил трубку и выбежал из кабинета. Джордж был в приемной и с удивлением посмотрел на меня. - Они украли Мэделяйн, Джордж! - крикнул я на бегу и выскочил из бюро. 7 Дама в приемной описала человека, который приезжал за Мэд. Это, несомненно, был Ардженино. Он позвонил из холла, а потом ждал ее внизу. Когда она вышла из лифта, он подошел к ней сзади и ни дама в приемной, ни мальчик-лифтер не слышали, что он ей сказал. Но мальчик видел, как он взял ее под руку и повел к такси. Я связался с полицейским участком и попросил позвать Джерри. Так как я был не один, то заставил себя говорить тихо и спокойно. - Алло, это Пат. - В чем дело, Пат? Мне только что звонил Джордж. - Слушай, Джерри. Я сейчас в конторе на Мэдисон-авеню. Ардженино почуял жареное и опередил меня. Он выманил Мэд и куда-то увез ее на такси. Позвони во все конторы такси, пусть проверят всех шоферов по путевым листам. - Это невозможно! У нас нет радиотелефона, а машины вернутся в гаражи только к четырем часам на пересменку. - Тогда подними все дежурные машины. Пусть опрашивают всех таксистов. Сообщи всем постам на мостах и тоннелях, да и на железной дороге пусть знают. Но пусть действуют осторожно. Он уже один раз убил и не остановится еще раз. Сейчас он способен на все. Он для того и захватил Мэделяйн, чтобы она была ему прикрытием. Джерри пытался говорить спокойно, но был явно не в себе. - Он отомстит тебе на всю катушку, Реган. Наверняка он с ней расправится, вот увидишь. - Догадываюсь, - буркнул я. - И все-таки постарайся действовать поскорее. - Сделаю все, что смогу. Я глянул на часы. У него был целый час форы, так что, может быть, их уже нет в городе. Обязательно надо найти то такси! Накрапывал нудный дождик и редкие прохожие держались поближе к стенам домов. Только самые нетерпеливые пытались поймать такси, хоть и понимали, что шансов на это немного. Мэдисон-авеню - рекламный центр мира и центр Нью-Йорка. И меня поймали в этом центре, я чувствовал себя как пожилая женщина, которая пытается перейти дорогу, а по ней - нескончаемый поток машин. Я в растерянности стоял на улице и беспрерывно твердил: "Думай, Реган, думай, иначе она умрет. Думай, ищи скорее выход, ищи!" Дождавшись, пока на светофоре сменится свет, я перебежал дорогу и бежал почти два квартала до огромного здания из стекла и бетона, где находились крупные радиостанции. Главным дежурным оказался бывший полицейский из четвертого участка, теперь на пенсии. За полминуты он записал все, что я ему сказал, позвонил в управление, чтобы там подтвердили, и сразу передал в эфир, прервав очередную передачу. "Каждый водитель, бравший сегодня пассажиров у агентства "Шурвезент", должен немедленно связаться с полицейским управлением." - Этот текст будет передаваться каждые две минуты, - сказал он. - И кроме того, я расскажу всем нашим, на тот случай, если водитель слушает передачи на другой волне. - Может быть, у него вообще нет радио, - раздраженно сказал я. - Сейчас почти у всех есть какой-нибудь приемник. Даже если нет на машине, они слушают транзистор. Уже после третьего сообщения начали звонить репортеры, но я говорил им, чтобы обращались в полицию. А потом зажглась сигнальная лампочка на другом телефоне, вероятно, для более важных разговоров. - Это из конкурирующей фирмы. Похоже, они поймали вашего шофера. Я вырвал трубку у него из рук. - Пат Реган, из полиции. Соедините меня, пожалуйста, с этим человеком. В трубке щелкнуло и раздался голос: - Это с вами я должен говорить? - Да. - Я только что слышал ваше сообщение. Сегодня я брал пассажиров у этого агентства. - Сколько их было? - Двое. Крупный плечистый мужчина и довольно милая женщина. Мужчина остановил меня на Сорок первой и попросил отвезти его к этому агентству. Оттуда мы поехали на Лонг-Айленд. Они вышли из машины на вокзале БМТ. - Сели в поезд? - Нет. - А вы откуда знаете? - Потому что когда развернулся и проехал мимо них, они ловили другое такси. Надо сказать, это было трудновато - дождь шел и желающих было навалом. - Хорошо, спасибо, - сказал я и повесил трубку. - Теперь надо начать розыск с того района. Мак-Делл непонимающе посмотрел на меня. - Ну как? - Они на Лонг-Айленде. Мне надо быстрее туда. - Вам нужна машина? Моя стоит внизу. - Ну что ж, спасибо, - улыбнулся я. - Поехали. Старого сержанта тоже захватил лихорадка поисков. Наше настроение передалось и ему. - Не откажете мне в просьбе? - попросил я. - Позвоните за меня? - Конечно. - Пусть полиция вышлет патрульную машину, она пригодится нам на месте. И передайте в другие радиофирмы, пусть прекратят передачу. Если это сообщение случайно услышит он, наверняка решит покончить с ней. На улице все еще шел дождь и, несмотря на день, стало темно, как вечером. Яркие фары машин, скользивших под дождем во всех направлениях, разрывали сумерки. В двух кварталах от радиокомитета нас ждала полицейская машина. Она поехала впереди, сиреной расчищая путь. Через десять минут, подъехав к вокзалу БМТ, мы увидели еще один патрульный автомобиль. Перед ним стояло такси, и шофер возбужденно разговаривал с полицейским. Я представился и один из полицейских указал на шофера. - Нам приказали навести здесь справки, а он утверждает, что возил эту парочку. Я попросил шофера описать внешность пассажиров и решил, что это они. - Я отвез их к фабрике Марко по переработке отходов. Мне показалось, что женщина чего-то боится. Я подумал, она просто где-то путалась, а муж ее застукал. Пока ехали, они даже парой слов не перекинулись. - Они зашли туда? - Не могли зайти, фабрика закрыта. Я даже удивился, когда они назвали такой адрес, и подумал, что оттуда они собираются ехать в другое место. Но когда остановился у ближайшего светофора, увидел, что они переходят улицу. - Но ведь в том районе никто не живет. - Конечно, я знаю. Вот и не могу понять, куда их понесло. Подкатила еще одна патрульная машина. Из нее вышел полицейский и сообщил: - Шеф ждет указаний. - Пусть перекроют весь район. Может быть, придется прочесывать каждый дом. - Хорошо, я передам. Остальные полицейские сразу уехали. Мак-Делл выглянул из машины и осведомился: - Могу я еще что-нибудь сделать для вас? - Нет, большое спасибо. Вы и так мне здорово помогли. Мы попрощались, я сел в такси и сказал шоферу: - Отвезите меня туда, где вы их видели. Он молча кивнул и даже не включил счетчик. Видимо, такие поездки были для него в диковинку. На этой улице были лишь мелкие предприятия. Три раза я останавливал машину и расспрашивал прохожих, не видали ли они мужчину и женщину, но все впустую. Мы проехали еще одну улицу и тут я решил попытать счастья у продавца из газетного киоска. Маленький толстый человечек ответил, что до пяти часов здесь никто не проходил. Я хотел было уже отойти, но какой-то бледный паренек, рывшийся в комиксах, неожиданно сказал: - Тут же был один мужчина, он покупал сигары. - Это было утром, - сердито буркнул киоскер. - И иди отсюда, раз ничего не покупаешь. - Кто это был? - спросил я у паренька. Тот оторвался от комиксов и пожал плечами. - Просто человек с перевязанной рукой. Он купил сигары, вот и все. Как же я забыл об этом?! У Маркуса где-то здесь есть дом! - Высокий плотный мужчина? - Да, пожалуй... С лысиной. - А что у него с рукой? Паренек с любопытством посмотрел на меня. - Она у него перевязана, как при переломе. - Да не слушайте вы его! - возмутился киоскер. - Дурной малый, только комиксы на уме. Я дал пареньку доллар и сказал: - На, это тебе на книжки. Заслужил. Тем временем наступил вечер. Стемнело. Дождь казался теперь живым существом, которое пытается поцарапать каждого своими когтями, но я даже не замечал его. Таксист вначале не хотел ехать дальше, но потом все же согласился. В этот момент мне пришла в голову интересная мысль. Я отпустил его, но попросил, чтобы он обязательно позвонил в полицию и сообщил, где я нахожусь. Он не стал отказываться. Дальше на север я пошел пешком, внимательно вглядываясь в номера домов. Я надеялся, вспомнив все, что знал, вспомнить и номер дома. Так оно и получилось. Увидев номер 1717, я понял, что это он и есть. Дом был старый и обшарпанный. Окна забиты досками, входная дверь закрыта, свет не горит. Я прошел в ворота и попал на общий двор, заваленный отбросами и нечистотами. Дорожка довела меня до электросчетчиков. Счетчик 1717 тоже гудел. Когда я поднес к нему зажженную спичку, я увидел, что он вертится. Выходит, дом не такой уж заброшенный, как на первый взгляд. Кому-то там нужно электричество. Над головой смутно виднелись контуры пожарной лестницы, но если я попробую подтянуть ее, может возникнуть шум. Вместо этого я осторожно пошел вдоль стены, пока не нашел входную дверь. Осторожно нажал на ручку, она легко подалась, но дверь не открылась. Наверное, закрыта на засов. Если у Маркуса здесь тайник, он, конечно, не станет рисковать и будет осторожен. Там внутри везде сигнализация. А где-то наверху он подготовил путь для отступления. Неожиданно в одном из окон загорелся свет и тускло осветил двор. Время шло, надо было что-то делать. Я мучительно размышлял, что именно. Вдруг черное небо прорезала ослепительная молния. И тогда я понял. Одновременно с ударом грома я ударил локтем по стеклу. Я был уверен, что никто ничего не слышал - я сам почти не услышал звона. Осторожно выдернув раму, я первым делом нащупал провода сигнализации и только потом залез внутрь. Лео Маркус, по всей вероятности, смонтировал несовременную сигнальную систему, так как она срабатывала, лишь когда кто-нибудь открывал раму. Внутри я некоторое время стоял не шевелясь, пока глаза привыкнут к темноте. Револьвер я держал наготове. Убедившись, что все спокойно, я медленно двинулся вперед. Прошел одну комнату, вторую, пока, наконец, не вышел в переднюю и не нащупал лестницу. В доме, видимо, было полно мебели. На первом этаже стояло множество стульев, на втором - письменных столов. Два раза я вовремя нащупывал проволоку, натянутую для того, чтобы я споткнулся и наделал шума. Так я поднимался все выше и выше, пока не наступил на громко скрипнувшую ступеньку. Я замер и прислушался. Но до меня по-прежнему не долетало ни звука. И лишь поднявшись еще выше, я услышал приглушенный женский крик. Вероятно, он и заглушил скрип. Вскоре крик повторился, и я определил, откуда он идет. Из-за стальной двери, которую можно было открыть только хорошим зарядом взрывчатки. Осознав свою беспомощность, я даже громко выругался. Теперь все равно. Я чиркнул спичкой и заметил вторую дверь. Я бросился к ней и увидел, что она не стальная. Замок в гнилом дереве был совсем расхлябан и открыть ее оказалось нетрудно. Еще одна спичка осветила замазанное черной краской стекло. Здесь тоже стояла сигнализация. Отключив ее, я открыл окно. Под ним шел карниз примерно дюймов в пятнадцать шириной. Недостаточно широк, чтобы идти по нему, но подходит как опора, чтобы с него дотянуться до пожарной лестницы у другого окна. Хотя мне очень не хотелось ждать, я понимал, что это необходимо. Надо дождаться следующего крика, чтобы он заглушил шум, который обязательно возникнет. Приготовившись, я стал слушать. Раздался мужской смех и чьи-то слова, а за ними - душераздирающий женский крик. И я прыгнул... На мгновение я испугался, что промахнулся и не попал на лестницу, но в следующий миг пальцы судорожно впились в стальные прутья. Найдя ногами опору, я вытащил пистолет, боясь, как бы он не выпал. Дождавшись очередного крика, я зажег спичку и увидел черное стекло окна. Сквозь царапины было видно, что изнутри оно забито досками. Но мне надо как можно скорее попасть внутрь, а для этого - сделать что-то такое, что отвлекло бы их. К счастью, одна из ступенек свободно ходила в пазах, так что не пришлось прикладывать неимоверные усилия, чтобы вытянуть ее. Я сильно ударил по раме своей стальной дубинкой. Тотчас же сработало сигнальное устройство. Звук был настолько пронзительный, что у меня зазвенело в ушах. Но звук шел не из этой комнаты. Я увидел в щель, как внутри кто-то пробежал, и вторым ударом выбил одну из досок, которой было заколочено окно. В тот же момент я услышал громкое ругательство и секундой позже оказался лицом к лицу с Ардженино. Время на миг остановилось. Но в эту неуловимую долю секунды он поймал мой взгляд и понял, что игра проиграна. Это был его конец - и он это знал. Я окинул взглядом комнату. Ардженино привязал Мэд к стулу и пытал ее в надежде, что она выдаст детали. Откуда ему знать, что Мэд совершенно не в курсе моих дел и поэтому ничего сказать не сможет? Я ничего ей не рассказывал. Теперь наступило время, которое могло оказаться для него роковым, он понял это по моему яростному взгляду и выстрелил в меня прямо из кармана. Но пуля даже не пролетела рядом. Зато мой пистолет сработал безотказно, проделав дырку в его переносице. Ударом его швырнуло к стене и бросило на пол. Он был мертв еще до того, как растянулся. Мне понадобились какие-то секунды, чтобы выломать оставшиеся в окне доски. Внизу послышался чей-то голос, зовущий полицию, а луч света скользнул по мне как раз когда я влезал в комнату. Внутри горела лишь одна лампа под самым потолком и в ее слабом свете я увидел Мэделяйн. У нее были стеклянные от боли глаза. Она узнала меня и попыталась улыбнуться. Дверь, за которой скрылся Маркус, все еще была открыта, но я не побежал за ним, потому что на улице уже завыли полицейские сирены, и я прекрасно понимал, по ком они воют. Я положил оружие на колени Мэделяйн и развязал веревки. - Успокойся, дорогая... сейчас я тебя освобожу. Бедная моя девочка, я не уберег тебя от этого ужаса. Но эта погань уже заплатила... Я развязал последний узел и наконец руки ее безвольно упали. Нагнувшись, я начал развязывать веревки на ее прекрасных ножках. В этот момент она повернулась и застыла. Я хотел утешить ее, сказать, что все уже позади, но увидел на лице у нее панический ужас. От двери раздался зловещий голос Маркуса: - Отлично, Реган! Встань и повернись! Я повернулся... В здоровой руке он держал пистолет, а искалеченная была на перевязи. Он смотрел на меня дико и настороженно. Я медленно поднял руки шагнул в сторону, чтобы прикрыть Мэделяйн. Скоро здесь появится полиция, я уже слышал, как они идут. Меня он еще может прикончить, но и ему уйти не дадут, да и Мэд, может быть, останется жива. Казалось, Маркус прочел мои мысли. - Бесполезно, Реган. У меня куча времени. - Ты не уйдешь. - Уйду, - спокойно сказал он. - Я слишком долго готовился, все учтено. Пока они будут ломиться, меня тут не будет. - Они все знают, Маркус. - Неужели? - нагло усмехнулся он. - Они нашли палец. Он небрежно махнул здоровой рукой. - Ерунда! Каждый может потерять палец. К тому же мой палец у них тоже есть. Маркус был прав: палец мало о чем говорил. - Такое решение мне даже больше нравится, - он кинул мимолетный взгляд на труп Ардженино. - По крайней мере он мне больше не мешает. А вот и его пистолет. Полагаю, он сработает, как надо. Все знают, как вы ненавидели друг друга из-за женщины. Но и ей придется уйти вместе с вами. Может, вас даже похоронят в одном гробу, - он тихо рассмеялся. - Мне достаточно вложить пистолет в его руку... - Тебе тоже конец, Маркус... Он презрительно покачал головой. - Надо было уже давно так сделать. Все было бы гораздо проще... - он поднял пистолет и прицелился. Голос Мэд был почти не слышен: - В _с_т_о_р_о_н_у, _П_а_т... Я отскочил, и в тот же миг раздался выстрел. Из моего пистолета. Пуля опалила мне куртку, выбила из руки Маркуса револьвер и оторвала ему несколько пальцев. Я взглянул на Мэд. Она все еще сидела, судорожно сжимая мой пистолет. Маркус беспомощно посмотрел на руку, открыл было рот, чтобы завопить от ужаса и отчаяния, но в следующую секунду его ноги подломились и он упал, заливая пол кровью. Не прошло и минуты, как дом заполнился голосами полицейских. Блюстители порядка отдавали лихорадочные приказы, не зная, что им уже ничто не угрожает. Я взял пистолет из рук Мэд, нежно обнял ее и помог подняться. Нашел в углу ее пальто и накинул ей на плечи. Ласково глядя в ее бездонные глаза, я вился вокруг нее и, наконец, впился поцелуем в ее губы. Но нам не дали насладиться по-настоящему... В следующий момент я услышал тяжелый топот ног по лестнице. Нас бежали спасать!Охотники за девушкой
Mickey Spillane: “The Girl Hunters”, 1962 Перевод:
Последние комментарии
52 минут 55 секунд назад
1 час 1 минута назад
7 часов 13 минут назад
7 часов 17 минут назад
7 часов 27 минут назад
7 часов 33 минут назад