Нечестивые джентльмены (ЛП) [Джинн Хейл] (fb2) читать онлайн

Джинн Хейл

Нечестивые джентльмены

Перевод: главы 1–4 Salome , с 5 главы Regina , с 3 главы второй части Kira

Вычитка: Newshka

Обложка: Erika

Оформление: VikyLya

Не для коммерческого использования.

Размещение текста на сторонних ресурсах без согласия переводчиков и ссылки на сайт http://best-otherside.ru запрещено.

Часть первая

Мистер Сайкс и светлячок

Глава первая: Ночь

Ночь повисла изорванными клочьями. Газовые уличные фонари вгрызались во тьму вокруг себя. Свечи в квартирах многоэтажного дома напротив отбрасывали тусклые ореолы на грязные окна. Тяжёлые пурпурные облака, плотные от дыма, наслаивались друг на друга и казались наляпанными на небо уродливыми заплатками на чёрных бархатных шторах. В оставшихся закоулках мрака мигали светлячки.

Одна парочка вторглась в темноту моей комнаты. Я следил за ними взглядом, пока они, мерцая, метались в своём насекомом танце-ухаживании. Затем они устремились вниз мимо моего лица, покружились и сели в складке рукава моей рубашки.

Жучки подползли друг к другу. Взаимное влечение искристыми огоньками просвечивалось сквозь крошечные тельца. Усики насекомых соприкоснулись и задрожали. Самка — светлячок потянулась своей антеннкой и погладила самца. Он бросился в её объятия. Она прижала его к себе и сомкнула мощные челюсти, прокусывая его голову. Их мерцающие тела синхронно вспыхивали в безупречном созвучии, пока она пожирала его.

Некоторые любовные отношения скверно заканчиваются.

Надо отдать ей должное — самочка оказалась на удивление аккуратной. Она не оставила доказательств, съев все до последней крошки, а затем расселась на моей руке с невинной непринуждённостью, способной обмануть Инквизитора. Подождав пару минут, я стряхнул её с себя и закатал рукав. Настало время уделить внимание собственным ведущим к гибели отношениям.

Сотни мелких шрамов покрывали моё худосочное предплечье. Они вились от запястья вверх — цепочки меток, дюйм за дюймом с механической точностью расчертившие плоть. Рубцы бледные, как и моя кожа, слегка вдавленные, словно изящное тиснение, разгладились за многие годы, так что при плохом освещении человек, особенно выпивший, вряд ли заметит святое письмо, выгравированное на моём теле.

Только на локтевом сгибе рубцовая ткань выступала над поверхностью. Белая бугристая кожа с просвечивающимися сквозь неё голубыми венами была покрыта пёстрой мозаикой синяков и красных точек — следов от уколов иглы. Даже глубокие ночные тени не могли скрыть эту уродующую мою внешность деформацию, но мне не было дела до красоты. Мной владело всепоглощающее желание раствориться без остатка, рассеяться бесследно в бессмысленном абсолютном небытии. Нет, я не стремился к небытию в извечном свете Божественной Славы. Я мечтал о забвении.

Проталкивать иглу сквозь полузаживший струп было больно. Но эта кратковременная боль не могла сравниться со страданиями существования без офориума. Мне показалось, что сквозь меня хлынули потоки тепла и мёда. Они разлились по венам, заполнили чёрные камеры моего сердца. Ласковый огонь поглощал моё тело, медленно распространяясь изнутри кнаружи. Мои руки свесились, соскользнув с подлокотников кресла. Шприц с иголкой упал на пол, и я закрыл глаза. Теперь какое-то время мне будет тепло и хорошо, словно я больше не я, а кто-то другой — счастливый и довольный жизнью.

Я открыл глаза и взглянул на круговерть неба за окном. Воздушные потоки фиалковыми, индиговыми лентами разукрасили тьму. Мелкие летучие мыши сновали между чёрными дымоходами. Благоухание магнолий и роз смешивалось с запахом сырой колбасы. Удушающий тяжёлый аромат напомнил мне шлюх Золотой улицы, которые пытались скрыть закисшую вонь своих немытых тел под обилием духов.

Я погрузился в ожидание сюрпризов, приготовленных мне летней ночью.

Чаще всего моё ожидание ничем не заканчивалось. Но всё же случались редкие вечера, когда ко мне заглядывали люди. Каждого из них толкало на это безрассудство личное отчаяние. У каждого были свои причины, чтобы приблизиться к дьяволу из Подземелий Преисподней. Некоторые посетители были милыми и искренними, другие вели себя хуже некуда. Мне было без разницы, главное, чтобы деньги платили.

Стук в дверь меня не удивил. Я плавно перетёк в вертикальное положение, поднимаясь со стула, и медленно побрёл по комнате, точно переходил вброд полноводную реку. Ещё один на этот раз более отчётливый стук последовал за первым. Я не торопился. Глубоко вдохнул, втягивая в нос, в рот запах гостя. Берёзовое мыло, кожа, жидкость для бальзамирования и оружейное масло. Я остановился у двери. Отдельные ноты сплетались, но не были составляющими единого запаха. После третьего стука я открыл дверь. Свет хлынул из коридора. Я отступил назад, избегая неожиданно яркого освещения. В дверях стояли двое.

Первым привлёк моё внимание капитан Инквизиции. От одного вида его формы волна паники прокатилась по вялым мышцам. Я едва удержался от бессознательного порыва захлопнуть дверь и закрыть её на засов. Но даже наркотическое оцепенение не смогло притупить моё природное любопытство, которое немедленно вступило в противоречие с настороженностью. Я разглядывал капитана, будто занятную диковинку. Он был худым — чёрная форма только подчёркивала его стройность и подтянутость, носил перчатки, словно не хотел оставлять отпечатков пальцев, волосы были спрятаны под фуражкой.

Два серебряных глаза — эмблемы Дома Инквизиции — уставились на меня с обеих сторон его высокого чёрного воротника-стойки. Жёсткий металлический взгляд, в котором отражался свет ламп, казалось, полыхал, как живой.

Цвет одежды спутника капитана также не оставлял сомнений в роде его занятий. На нём был белый врачебный халат. Доктор явно нервничал. На его руках перчаток не было, ладони сжимались в замок, словно оберегая друг друга от моего присутствия. На одном пальце поблёскивал золотой ободок — обручальное кольцо. У него были идеальные черты лица и сильное тело человека, обладающего породистой наследственной красотой. Волнение доктора зачаровывало. Я испытывал практически физическое удовольствие от его дискомфорта. Растерянность делала его более доступным, уязвимым — лёгкой жертвой обмана. Неожиданно я ощутил уверенность в собственных силах. Если у этого мужчины есть причины бояться меня, значит, я всё ещё главный здесь, несмотря на присутствие капитана Инквизиции.

— Мистер Белимай Сайкс? — Капитан, более смелый под защитой чёрной формы и серебряных эмблем, заговорил первым. Он прочёл моё имя с потрёпанной визитной карточки. Бумага практически просвечивалась от старости. Один уголок отломился и, трепеща, спланировал на пол. Он был похож на чешуйку золотой фольги.

Я уже и не помнил, когда именно заказывал эти карточки. Неужели я верил когда-то, что смогу проскользнуть в высшее общество, имея только семьдесят визиток, бутылочку отбеливателя для ногтей и костюм из хлопка? Костюм всё ещё лежал в комоде в спальне. Я рад, что забыл, в каком именно ящике он пылится.

Мне стало интересно, где капитан раздобыл мою карточку и как долго её хранил. Он бережно поместил её обратно в серебряную коробочку, а ту засунул в нагрудный карман. Он ждал моего ответа.

— Да. Белимай Сайкс к вашим услугам, — наконец ответил я. — С кем имею честь разговаривать?

— Уильям Харпер, капитан Инквизиции Брайтона. — Он повернулся к врачу. — Мой зять, доктор Эдвард Тальботт.

— Рад знакомству. — Доктор Тальботт протянул руку. В его глазах при этом промелькнул испуг, очевидно, рефлексы хорошего воспитания неожиданно для него самого подвели его, заставив дотронуться обнажённой плотью до моей руки.

Доктор Тальботт избегал встречаться со мной взглядом. Вполне возможно, он впервые столкнулся лицом к лицу с живым отпрыском демонов. Бесспорно, он видел ампутированные части тел и иссохшие трупы, принадлежавшие особям моего вида, на вскрытиях. Доктор Тальботт вероятно даже держал маленькое чёрное сердце Блудного в своих руках, но всё-таки это не одно и то же, что встретиться вживую с существом из Преисподней. Складывалось впечатление, что чёрные ногти и мертвенная бледность не волновали его так сильно, как моё горячее дыхание и пристальный взгляд.

Я улыбнулся ему. Его нервозность притягивала. Мои предки когда-то любили завлекать в ловушки души таких вот белокурых, полнокровных мужчин.

— Желаете войти? — осведомился я.

— Да, конечно. Благодарю. — Доктор опустил руку и зашёл в квартиру.

Капитан Инквизиции, поколебавшись долю секунды, последовал за своим зятем. Я запер за ними дверь, отсекая навязчиво яркий свет коридорных ламп. Двое мужчин замерли посреди тёмной комнаты. Я прошёл мимо них, уселся обратно в своё любимое кресло и стал наблюдать за ними, пользуясь тем, что они не могут хорошо видеть меня.

— Итак, чем могу быть полезен, джентльмены? — спросил я.

— Моя жена… — начал доктор Тальботт, но капитан перебил его.

— Я бы хотел получить ваше слово о неразглашении полученных сведений.

Ну конечно, капитан уже имел дело с Блудными раньше. Он знал, как надо действовать. История взаимных соглашений между нашими расами довольно длинная, история обманов — ещё длиннее. Времена изменились, но этикет остался.

— Я должен узнать, что именно вы от меня хотите, прежде чем клясться в чём-то, — ответил я.

— Нам нужно, чтобы вы разобрались в одном деле, — сказал капитан.

— Обычное расследование? — Много времени прошло с тех пор, как мне в последний раз предлагали такую работу. Годы.

Интересно, почему эти двое обратились именно ко мне, и откуда у них моя визитка? Естественный страх перед всем, что связано с Инквизицией, на мгновенье слабо поднял голову, но опять был задавлен нарастающим любопытством и действием офориума.

— Хорошо, — согласился я просто для того, чтобы услышать их историю. — Даю слово, что информацией, полученной в процессе расследования, буду делиться исключительно с вами. Пока мы не расторгнем наш договор.

— Пообещайте также, что не станете ничего предпринимать без предварительного обсуждения с нами. — Капитан Харпер сделал шаг по направлению ко мне и остановился.

Его слова заставили меня задуматься. В просьбе капитана не было ничего из ряда вон выходящего, но в ней крылось предположение, что мне придётся действовать. Достаточно, чтобы я заинтересовался окончательно. Моё сердце начало биться чуть быстрее, чуть сильнее.

— Клянусь своим именем и своей кровью, что в ходе расследования буду согласовывать с вами все принятые решения, — произнёс я, — естественно, если вас устраивают условия оплаты.

— Сумма, указанная в вашей визитной карточке? — уточнил капитан Харпер.

— Да. — Пусть я и был идеалистом в молодости, но даже тогда не предлагал свои услуги дёшево.

— Мы согласны, — выпалил доктор Тальботт. Деньги, судя по всему, его не волновали. Солидный вид свидетельствовал о том, что доктор — обеспеченный человек, может статься, побогаче своего зятя. Запах дорогого одеколона и хорошая ткань костюма не оставляли сомнений в том, что этот джентльмен располагал средствами, чтобы нанять меня. А едва заметный румянец на щеках и горячность в голосе намекали на то, что доктор расплатился бы со мной и другими способами, если бы у него не оказалось нужной суммы. Мне всегда нравились эта степень отчаяния и стремление к самопожертвованию в клиентах.

— Договорились, — сказал капитан. И уронил три золотые монеты на стол. А вот сей незначительный, на первый взгляд, жест уже накладывал на меня определённые обязательства. Капитан Харпер не доверял мне, что в общем-то было правильно. Мне нельзя доверять. Я от природы склонен ко лжи. Даже моя мама так считала. Было мудро со стороны капитана скрепить наш договор золотом, не полагаясь на мою порядочность. И всё же то, что он в считанные минуты сумел раскусить меня, казалось просто возмутительным.

— Проходите, присаживайтесь и рассказывайте, что вас привело ко мне, — сказал я.

В потемках им тяжело было сориентироваться, но я не стал зажигать лампу. Мелкая, до смешного нелепая месть представителям человеческой расы за сотни встреч, назначенных в респектабельных офисах — меня ослепляют яркое искусственное освещение и солнце, но приходится с этим мириться.

Доктор Тальботт, наткнувшись на зелёный диван, рухнул на него. Капитан Харпер расположился в дубовом кресле. Он с раздражающей лёгкостью освоился в моей гостиной. Должно быть, запомнил расстановку мебели, пока лампы из коридора освещали комнату. Наблюдательность этого человека настораживала, приходилось прикладывать усилия, чтобы не нервничать.

— Вчера, — начал доктор Тальботт, — была похищена моя жена.

— На мой взгляд, у Инквизиции достаточно средств и возможностей для раскрытия уголовных преступлений, — заметил я.

— Мне бы не хотелось начинать официальное расследование, — вмешался капитан Харпер. — Ситуация деликатная в некотором роде.

— Понимаю. — Я откинулся на спинку кресла. — Но если вы ждете моей помощи, лучше ничего не скрывать, даже если речь идёт о нарушении закона, — обратился я к доктору. Мне нравилось смотреть в его широко открытые, усиленно пытающиеся разглядеть меня в темноте глаза.

— О нет. — Доктор Тальботт сцепил руки. — Никто ничего плохого не сделал. Просто мы хотим защитить доброе имя Джоан. Если кто-нибудь узнает о её сопричастности, это погубит её.

— Сопричастности? — переспросил я.

— Да. — Капитан вздохнул недовольно. Ему явно не хотелось делиться со мной сведениями о своей семье. — Взгляды моей сестры всегда отличались некоторой либеральностью, в частности, она поддерживала идею предоставления избирательных прав женщинам и Блудным. До того как выйти замуж, Джоан была членом общественной правозащитной организации Добрые Сограждане. Она не принимала участия в выступлениях — всего лишь сочиняла памфлеты, писала тексты листовок. Пять лет назад она покинула группу активистов движения, но продолжала поддерживать связь с одним из членов организации.

— Понятно, — сказал я.

— Здесь довольно темно, не находите? — неожиданно пожаловался доктор Тальботт.

Я пожал плечами, впрочем, сомнительно, что кто-то из них видел меня достаточно хорошо, чтобы заметить это. В темноте я ощущал себя значительно увереннее и сильнее их обоих, но не стоило, пожалуй, усугублять физический дискомфорт доктора. Я хотел, чтобы он почувствовал себя более раскованно и говорил со мной откровенно.

Бесшумно поднявшись, я подошёл к газовому светильнику, ближайшему к Тальботту. Доктор продолжал слепо всматриваться в моё опустевшее кресло. Быстрым щелчком чёрного ногтя по кремню я высек искру. Крошечный огонёк проскочил в плафон лампы, и фитиль вспыхнул. Доктор Тальботт едва не вскочил на ноги — его слегка подкинуло над диваном.

Капитан Харпер разглядывал меня со спокойным интересом. Его зрачки всё ещё приспосабливались к внезапно вспыхнувшему свету, вряд ли он мог различить мой силуэт в темноте. Но каким-то образом он знал, где я нахожусь. Скорее всего внимательно прислушивался. Я подумал, что на место глаз — эмблем, украшавших его воротник, капитану Харперу нужно приделать уши. Мысль меня развеселила, и я улыбнулся.

— Вы напугали меня. — Доктор Тальботт нервно рассмеялся.

— Приношу свои извинения, я подумал, если зажечь свет, вам будет удобнее. — Я вернулся в своё кресло.

— О. Что ж, спасибо. Так действительно лучше. — Доктор Тальботт огляделся, рассматривая комнату. — Любопытная у вас квартира. Столько книг. Увлекаетесь наукой? Что вы изучаете?

Ну конечно, он не ожидал, что в комнатах Блудного можно найти те же умилительные свидетельства жизни учёного затворника, что и у обычного одинокого образованного мужчины. Повсюду — на полу и многочисленных полках — стопки книг, кипы чертежей, подшивки газетных вырезок, поломанные перья.

— Нет. Ничем конкретно я не интересуюсь. — Мне не нравилось направление, которое принимал наш разговор. — Вы можете описать обстоятельства похищения вашей жены? Мне бы хотелось узнать подробности.

После моей просьбы доктора Тальботта опять охватило отчаяние. Его скорбь была горькой на вкус, я распробовал её. Он готов был разговаривать о чём угодно, только не о пропаже своей жены.

Доктор безмолвно уставился на свои руки. Капитан Харпер взял на себя труд дальнейших разъяснений.

— Вчера немногим позже двух Джоан и Эдвард прибыли в отделение Церковных Банков. Они открыли инвестиционный фонд. — Капитан излагал факты без эмоций официальным тоном, словно говорил о совершенно посторонних, а не близких людях. — По свидетельству служителя Банков они покинули здание менее чем через час. Когда они подошли к своей коляске, то обнаружили, что кто-то с помощью ножа взломал дверь. Украли шёлковый ридикюль Джоан. Тогда Эдвард решил отправить Джоан домой, а сам пошёл в ближайший Дом Инквизиции, чтобы заявить о взломе…

— Миссис Тальботт уехала в коляске, которую до этого взломали? — решил уточнить я.

— Да, — тихо сказал доктор Тальботт. — Она настаивала на том, чтобы я немедленно сообщил о происшествии, а сама пожелала отправиться домой. Я переживал из-за неисправной задвижки на двери, поэтому запер коляску снаружи. У Джоан при себе был запасной ключ. Я думал, с ней всё будет в порядке… — Доктор Тальботт умолк и закрыл глаза, снова погружаясь в своё безысходное горе.

Капитан Харпер наклонился вперёд и похлопал его по плечу. Было в этом жесте нечто неестественное. Словно капитан подсмотрел подобную сцену в каком-то спектакле и теперь неумело и чопорно имитирует сочувствие.

— Прошу прощения, — сказал доктор Тальботт. Он прочистил горло и выпрямился. — Когда я вернулся домой, Томас, наш водитель, встретил меня у ворот. Он рассказал мне, что Джоан не ответила, когда он позвал её. Они с грумом Роллинзом подумали, что, возможно, ей стало плохо, и взломали дверь, но Джоан внутри не было. Она просто исчезла из запертого экипажа.

— Водитель останавливался по дороге? — поинтересовался я.

— Нет, — покачал головой доктор Тальботт. — Он отвёз её прямиком домой. Дорога не заняла много времени. Чтобы добраться до нашего особняка от филиала Церковных Банков надо всего лишь пересечь парк Святого Кристофера. От силы пятнадцать минут.

— Вы получали письмо с требованиями о выкупе? — спросил я, чуть наклонившись вперёд, подстёгиваемый жадно пузырящимся любопытством.

— Нет, — ответил доктор Тальботт. — У нас есть только письма мистера Роффкейла.

— Мистер Роффкейл? — судя по имени — Блудный, — должно быть, это член Добрых Сограждан, с которым ваша жена продолжала поддерживать связь?

— Да. — Похоже, доктор Тальботт удивился, что я сумел сопоставить уже известные мне факты и догадался об этом.

— Мистер Роффкейл слал Джоан письма. — На лицо доктора набежала тень недовольства. — Она уверяла меня, что они ничего не значат, просто новости о старых друзьях из Добрых Сограждан. Я ей верил. Но после того как она исчезла, мы с Уильямом прочли их… — Он замолчал, очевидно, не в состоянии продолжать дальше.

Капитан Харпер вновь возобновил прерванный Тальботтом рассказ.

— Письма можно рассматривать как косвенные доказательства вины или соучастия в преступлении. В одном из них Роффкейл предупреждает о том, что Джоан могут похитить в дороге из транспортного средства. В другом содержится детальное графическое описание пыток женщин. Роффкейл призывал Джоан вернуться в ряды Добрых Сограждан. Он уверял, что они смогут защитить её.

Харпер встал и расстегнул своё длинное чёрное пальто. Полы форменной шинели распахнулись, и я заметил воротничок священника на горле капитана и кобуру револьвера под левой подмышкой.

Это сочетание идеально соответствовало сути Инквизиции. Белая полотняная полоска свидетельствовала о праве капитана судить погрязшие в грехе души и даровать им искупление. Револьвер олицетворял мирскую обязанность каждого офицера Инквизиции следить за соблюдением закона и поддерживать правопорядок. Спасение души однозначно покажется насущной необходимостью, если тебе пригрозят осуждением на вечные муки и проклятием, направив на тебя дуло револьвера.

Капитан Харпер извлёк пачку писем из внутреннего кармана пальто и вручил её мне. Его кожаные перчатки при этом задели мои пальцы, и я почувствовал лёгкое жжение от освящённого елея, использовавшегося при выделке шкуры.

Офицер находился достаточно близко от меня, чтобы я смог рассмотреть его глаза и почувствовать дыхание. Глаза — тёмно-карие, с залёгшими под ними глубокими синими тенями. В дыхании кроме запаха табака и кофе никаких других оттенков и ароматов. Я мог практически с полной уверенностью утверждать, что он ничего не ел в последние сутки, так же как и то, что он не спал.

— Вот эти письма. — Капитан Харпер отступил на шаг назад прежде, чем я смог получить более полное представление о нём и сделать ещё какие-нибудь выводы.

— У вас есть сведения о том, где можно найти мистера Роффкейла? — Я перевернул связку, пролистал конверты, изучая почтовые штемпели и адреса отправителя. Все письма были отосланы из Подземелий Преисподней.

— Он находится в камере предварительного заключения в Доме Инквизиции Брайтона, — сказал капитан Харпер.

Я нахмурился, услышав ответ. Дом Инквизиции — не очень приятное место для кого бы то ни было, но с Блудными там вообще не принято церемониться — нас подвергают жестоким допросам. Одни лишь молитвенные машины уже внушают ужас. Шрамы на моей груди и руках вспыхнули болью, словно свежие ожоги, при воспоминании о перенесённых пытках.

— Не совсем понимаю, в таком случае, для чего вам понадобился я. Если он уже в вашей власти, уверен, вы найдёте способ получить всю интересующую вас информацию.

— Пока что мистеру Роффкейлу не предъявлены обвинения, он только задержан. Если я подвергну его процедуре исповеди, всё, что он скажет, будет задокументировано. Во время исповеди в обязательном порядке ведётся запись, а мне бы не хотелось, чтобы имя Джоан упоминалось в официальных свидетельствах в связи с именем Роффкейла, конечно, если этого можно будет избежать, — пояснил капитан Харпер.

— Если этого можно будет избежать? — переспросил я.

— Мы сделаем всё, что потребуется, чтобы вернуть Джоан невредимой. — В тихом голосе доктора Тальботта звенела твёрдая решимость.

Капитан Харпер уставился в открытое окно за моей спиной. Несколько секунд он изучал ночное небо, а затем вновь сосредоточил своё внимание на мне.

— От вас потребуется только одно — чтобы вы поговорили с Роффкейлом. С большей вероятностью он доверится одному из своих. Остаётся надеяться, что с вами он будет более откровенен, чем со мной.

— Сумма моего гонорара довольно внушительна, и вы согласны заплатить его мне всего лишь за попытку разговорить уже имеющегося у вас подозреваемого, — заметил я.

— Уверен, что найду, чем вас занять, если этого будет недостаточно, — парировал капитан.

Я поднял взгляд на него. Никаких сомнений, капитан не раскрыл все карты, значит, работа для меня ещё найдётся. Я посмотрел в окно. Парочки светлячков, подмигивая, гонялись друг за другом в темноте.

— Полагаю, вы хотите, чтобы я проследовал с вами в Дом Инквизиции и побеседовал с этим Роффкейлом? — Именно на это они и рассчитывали, я был убеждён, и всё же надеялся, что в данном случае моё предположение окажется неверным.

— Лучше поговорить с ним прямо сейчас, не стоит откладывать на завтра, — ответил капитан Харпер, застегивая пальто.

— Да, не стоит, пожалуй, — согласился я, стараясь ничем не выдать своё разочарование.

— Мы вам так благодарны. — Доктор Тальботт вскочил на ноги.

Кивнув, я подхватил своё пальто со спинки стула и вдруг вспомнил об упавшем шприце. Гадая, заметил ли его капитан, я быстро осмотрел пол, но к счастью, шприц закатился под моё кресло. Единственное, что могло броситься в глаза капитану Харперу, это лежащее на паркете потрёпанное крылышко насекомого.

Глава вторая: Серебро

Доктора Тальботта ожидали пациенты, распрощавшись с нами, он высадился из коляски возле станции на Бейкер-стрит. А мы с капитаном Харпером продолжили свой путь до Дома Инквизиции Брайтона в полнейшем молчании.

Входящих в большое каменное здание безусловно должны были поразить царящая здесь чистота и ужасающе яркое освещение. На дверях, разделяющих длинные коридоры, были выгравированы блестящие серебряные глаза. Такие же выпуклые парные гравюры ослепительно сверкали на стенах и пристально взирали с потолка. Внутри них были зажжены лампы с друммондовым светом[1], мощные потоки лучей, вырывающиеся из зрачков, напоминали прожекторы. Отражающие поверхности улавливали этот свет и полыхали белым пламенем. Я корчился под обжигающей иллюминацией, но ни затемнённых углов, ни теней, в которых можно укрыться, в коридорах Дома Инквизиции не было. Серебряный свет прорезался сквозь полуприкрытые тонкие веки. Я поднял руку, согнул ладонь козырьком, защищая глаза, чтобы получить возможность хоть что-то видеть.

Белый свет был настолько интенсивным, что размывал все цвета вокруг. Чёрная форма идущего рядом со мной капитана Харпера казалась дымчатой, словно крылья серого ночного мотыля. Лицо его, как у приведения, было призрачно-молочным, черты смазаны до такой степени, что я с трудом мог их различить. Фуражка отбрасывала глубокую тёмную тень на верхнюю половину лица. Из-за яркого контраста с белой нижней половиной эта тень казалась бархатной полумаской.

— Обилие серебра, должно быть, здорово досаждает вам, — заметил он, когда мы проходили сквозь очередные двери. В его голосе не было ни злорадства, ни сожаления. Капитан произнёс фразу совершенно нейтральным тоном, которым принято поддерживать вежливые беседы ни о чём в светском обществе.

— Да, жжётся, — ответил я. — В этом Доме, чтобы добиться такого результата, всё продумано просто идеально.

— Яркое освещение облегчает контроль над задержанными Блудными. Здесь нужно свернуть направо. Осталось совсем немного, мы почти пришли. — Он повернул, и я, споткнувшись, неуверенно последовал за ним, ориентируясь на звук его шагов и голос. Этот немыслимый свет полностью ослепил меня, я мог только догадываться, как радует капитана Харпера моя беспомощность. Он бесспорно упивался своим превосходством. Я дал себе слово обязательно сводить капитана в Подземелья Преисподней, какими бы ни оказались результаты разговора с Роффкейлом: найду какой-нибудь повод, обосную причину, по которой нам необходимо спуститься в тёмные сырые подвалы — посмотрим, как этот человек будет чувствовать себя в совершенно чуждой среде.

Мутные, серые слёзы застилали глаза. Свет жалил нещадно, выжигая каждую клеточку, каждый дюйм не защищённой одеждой кожи. Тыльные поверхности кистей рук стали ярко-розовыми. Мне довелось уже побывать в Доме Инквизиции, боль, которую я испытывал сейчас, была несравнима с теми муками, которые мне в своё время причинили в подобном месте. То, что я ощущал в данный момент, было всего лишь довольно болезненным напоминанием. Обжигающий и ослепляющий, предупреждающий намёк слегка приоткрывал завесу над уготованными страданиями, но не таил в себе реальную опасность смерти.

Со смертью, медленной, методично шаг за шагом продуманной, можно было столкнуться, оказавшись на жёстком металлическом столе в Исповедальне. К смерти приводили обычные вопросы и бесконечное терпение. Дома Инквизиции не затопляли кровавые реки, как описывалось в листовках протестующих против существующей власти. Никаких ржавых крючьев или бурых пятен запёкшейся крови на стенах. Дома считались святыми местами. Здесь было тихо, чисто и светло. Даже в Исповедальнях царила атмосфера спокойствия и смирения. Инквизиторы и исповедники никогда не унижали оскорбительными замечаниями и не повышали голоса, угрожая заключённым. Они предельно вежливо расспрашивали обо всём. Серебряные ножи, гвозди, молитвенные машины — всего лишь приспособления, с помощью которых они пытались добиться полной честности. Им нужна была только абсолютная правда. В этом и крылся подлинный ужас застенков Инквизиции.

В каждой паре немигающих серебряных глаз притаилась жуткая истина — вас видят насквозь. Инквизиция способна любого вывернуть наизнанку. Они изучат все особенности функционирования организма, обнаружат все слабые места вашего обнажённого дрожащего тела. Они вытащат наружу страхи, сомнения и постыдные воспоминания из тёмных глубин подсознания. Секреты личной жизни, полузабытые проступки, даже безобидное повседневное враньё — от них ничего не скроешь. Исповедники выдерут из вас сокровенные правду и ложь, словно гнилые зубы.

После чего, вполне вероятно, вы умрёте.

Некоторые признания даются с трудом.

— Это здесь. — Харпер остановился. — Камера предварительного заключения.

Капитан Харпер отпер дверь, и мы вошли в прохладный полумрак. Свет друммондовых ламп был приглушен. Кто-то распылил в комнате розовую воду. Повышенная влажность приносила облегчение, усмиряя боль ожогов, но цветочный аромат лишь частично скрадывал запахи мочи и крови, исходящие от трупа. Харпер потрясённо уставился на тело Роффкейла. Я вышел в коридор, предпочтя ненавистный свет ослепляющих ламп тошнотворному зрелищу кровавых останков с выпущенными наружу кишками.

Глава третья: Добавь оттенков красного в мой образ

После того как мы обнаружили выпотрошенное тело молодого красивого мужчины с нарезанными тонкими ломтиками, словно мясо для сэндвичей, гениталиями, у меня напрочь пропало всякое желание находиться в Доме Инквизиции. Но пока Харпер докладывал об убийстве и проверял учётную книгу посещений, мне оставалось только закрыть глаза и ждать. В дальнем конце коридора Харпер вполголоса переговаривался с пономарём. До меня долетели последние несколько фраз: «Как бы то ни было, сам с собой он этого точно сделать не мог, чёрт возьми. Кто-то к нему приходил». Судя по всему, проверка записей ничего не дала, внушающих подозрение визитёров у Роффкейла сегодня не было.

Меня вновь окутало тяжёлым духом изувеченного тела: в приторно благоухающем облаке розового парфюма зловоние кишечного содержимого смешивалось с резким запахом крови. Я почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Мимо меня прошли пономари с вёдрами, в которые собрали останки Роффкейла. Служки завернули крупные части тела в ткань и унесли их, осторожно держа на вытянутых руках, будто новорожденных младенцев.

— Капитан, — окликнул я Харпера, торопливым шагом направлявшегося обратно в камеру. — В свете произошедшего не вижу смысла оставаться здесь долее, поговорить с мистером Роффкейлом мне в любом случае уже не удастся.

— Несомненно. — Капитан Харпер нахмурился. — Надо выбираться отсюда, пока вы волдырями не покрылись.

— Согласен с вами полностью.

Я поспешил за Харпером обратно по лабиринту коридоров, и вскоре мы вышли из здания в ночь.

— Пойдёмте. — Он кивком головы указал в конец улицы. — После всего, что вам пришлось пережить сегодня, считаю своим долгом угостить вас выпивкой.

Идея выпить джина показалась заманчивой. Уснуть этой ночью всё равно не получится — пугающий образ растерзанного трупа Роффкейла всплывал перед глазами, стоило их закрыть. И я пошёл за капитаном.

Харпер вёл меня узкими улочками, время от времени сокращая путь напрямик через тёмные проходы между домами. Передвигался он стремительно, но вместе с тем настороженно, и был похож скорее на уличного воришку, охотящегося за дамскими сумочками, чем на офицера Инквизиции. Довольный, что мы всё дальше и дальше углубляемся в ту часть города, которая была для меня привычней богатых кварталов, я не отставал от капитана ни на шаг.

Дорогу покрывала грязь, повсюду громоздились кучи мусора. Смрад нечистот и помоев, застойными лужами испещрявших пешеходную дорожку, усугублялся тяжёлым запахом конского навоза. Табличек с номерами домов и названиями улиц на зданиях не было. Харпер свернул за невысокой грудой чёрных от копоти кирпичей и исчез в ведущем вниз лестничном пролёте. Спускаясь за ним по ступенькам, я заметил выцветший рисунок на стене по правую руку. Похоже на голову мастиффа с оскаленной пастью. На двери у основания лестницы был изображён тот же пёс в ошейнике из язычков пламени.

Я последовал за капитаном Харпером внутрь. В нос ударил густой аромат сигарного дыма, пота и пролитого пива. Небольшое душное помещение пропиталось животными запахами дыхания и тел набившихся в комнату мужчин. Было жарко, на стенах влажно поблёскивали капли конденсата. Рокот голосов вспыхивал и затихал волнообразно в монотонном тихом гуле разговоров. В тусклом освещении лица посетителей казались больными и какими-то искажёнными — грубыми слепками из жидкой грязи, застывшей размытыми потёками. Присутствующие едва удостоили Харпера равнодушными взглядами. Мне же достался единственный уничижительный плевок под ноги. Капитан пробрался вглубь помещения к свободному столику на двоих.

Некоторое время мы молчаливо наслаждались выпивкой. Непритязательная обстановка и атмосфера заведения неожиданно сближали, располагали к общению на равных, нивелируя разницу в положении между Блудным и капитаном Инквизиции. Мы пришли сюда вместе, но не потому, что нуждались в компании друг друга. Нам обоим просто нужно было выпить. Так же как и всем прочим мужчинам в баре. На свой лад это весьма расслабляло. Никому ни до кого здесь не было дела. Никто не пытался изображать интерес к соседу, не задумывался о том, как поддержать вежливую беседу согласно правилам хорошего тона. Сообщество лениво потягивающих алкоголь абсолютно чужих друг другу людей собралось в этом месте только для того, чтобы набраться под завязку.

Капитан Харпер осушил пинту красного эля и сразу же принялся за следующую. Его плечи устало поникли, он разглядывал содержимое своего бокала, упёршись локтями о стол и прислонившись лбом к рукам, затянутым в перчатки.

— Выбраться из коляски несложно, если у тебя есть ключ, — сказал он. Я ничего не ответил. Капитан не смотрел на меня, и я не был уверен, что он обращается ко мне. Вполне возможно, он просто размышлял вслух.

Я залпом выпил рюмку голубого джина и сразу налил себе новую порцию из бутылки.

— Пока Эдвард запирал коляску, она могла открыть дверь на противоположной стороне своим ключом и выскользнуть из экипажа, прежде чем водитель тронулся. — Харпер повернулся ко мне. В какой-то момент, я не заметил когда, он надвинул фуражку на лицо ещё ниже. Теперь я видел только его рот.

— Но то, что случилось с Роффкейлом… — Харпер покачал головой.

То ли это третья рюмка джина так на меня подействовала, то ли проявилась в очередной раз моя извечная склонность создавать самому себе проблемы, но у меня просто руки зачесались от желания сорвать чёртов головной убор с Харпера. Я даже подался чуть вперёд, придвигаясь к капитану.

— Я не хочу, чтобы ты рассказывал Эдварду о том, что случилось с Роффкейлом, — сказал Харпер.

— Не хочешь? — Я склонил голову набок, стараясь заглянуть под козырёк фуражки. И мне удалось разглядеть его полуприкрытые карие глаза.

— Тебе заплатил я, и слово ты дал мне. Ты работаешь на меня, не на него, понятно?

— Значит, такой расклад, — протянул я.

— Да, именно такой. — Он вздохнул, закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Мне показалось, что он отключился, но через пару секунд капитан встряхнулся, заставив себя сесть ровнее. — Нам придётся покопаться во всякой мерзости, чтобы разобраться с тем, что происходит, и я не хочу вмешивать во все это ещё и Эдварда.

— Ты платишь, тебе решать, — сказал я, потянулся к его фуражке и ухватился за козырёк.

— Зачем ты трогаешь мой картуз? — недоумевая, поинтересовался капитан.

— Хочу примерить, — ответил я, сдёрнул с него фуражку и шлёпнул её себе на голову, сдвинув на бок.

— Ну что, похож я на капитана Инквизиции?

— Не очень, — улыбнулся Харпер. Его волосы были длиннее, чем я ожидал, и светлее. — Твои чёрные когти выдадут тебя, глазом моргнуть не успеешь.

— Не выдадут, если я надену перчатки. — Я выразительно взглянул на руки капитана Харпера, затянутые в чёрную кожу.

Он рассмеялся, а затем в один присест прикончил свой эль. Я налил себе очередную порцию джина, но пить не стал. Вместо этого я поднял чарку на уровень глаз и принялся рассматривать лицо капитана Харпера сквозь неё. Его размытые, надтреснутые черты, искажённые жидкостью в стекле, плыли и менялись. Зрелище чем-то завораживало. Стоило слегка провернуть стаканчик другой гранью, как образ рушился, сменяясь новым.

— Значит, — сказал я, продолжая разглядывать капитана сквозь рюмку, — ты полагаешь, что твоя сестра сама сбежала из коляски?

— Я так считал, но… — капитан Харпер запнулся и уставился на свои руки. — Но после того как мы нашли сегодня Роффкейла в таком виде… Я не знаю… теперь.

— Зачем ты тогда арестовывал Роффкейла, если был уверен, что он не похищал твою сестру?

— Я думал, она сбежала к нему. — Капитан Харпер взял в руки мою бутылку джина и отрешённо повертел ею, зажав между ладонями. — Они были любовниками, когда Джоан состояла в рядах Добрых Сограждан. Эдвард об этом ничего не знает. И я бы не хотел, чтобы он узнал. — Капитан Харпер встряхнул головой. — Я решил, что если задержу Роффкейла, Джоан сама объявится.

— По всей видимости, ты ошибся. — Я протянул полную рюмку Харперу.

Капитан Харпер вперился взглядом в предложенный напиток, спустя несколько мгновений взял у меня стопку. Говорят, голубой джин обладает свойством выпускать наружу скрытую боль. Он проглотил его, как лекарство. После чего вновь наполнил рюмку и подтолкнул её ко мне. В очередной раз в памяти всплыли утончённые черты лица Роффкейла и его развороченное зловонное нутро. Я залпом выпил и отодвинул пустую стопку обратно к капитану Харперу. Он наполнил её медленно, с тщательной осторожностью долив по самые края.

— То, что с ним сделали, в точности соответствует описанию пыток в его письмах Джоан. Мне кажется, он действительно старался её предостеречь. — Харпер закрыл глаза. — Одному Богу известно, где она и что с ней случилось.

— Выпей, — предложил я.

Капитан Харпер хмуро взглянул на рюмку.

— Знаешь, я обычно не употребляю крепкий алкоголь.

— Выпей, станет легче, — заверил я его.

— Вот именно, — ответил капитан Харпер. — Я стараюсь не напиваться часто. Становится слишком легко.

— Не мне тебя критиковать, сам не без греха. — Я представил, как капитан, чтобы забыться, лакает голубой джин ночи напролёт, и почувствовал к нему чуть больше симпатии.

— Я догадывался об этом, — хмыкнул он.

Капитан Харпер всё же выпил, поставил стопку на стол и слегка подтолкнул. Пустой стаканчик, крутанувшись, скользнул по столешнице ко мне.

— Хочешь знать, о чём я сейчас думаю? — Я нацедил очередную порцию джина. — Кажется, у меня изначально сложилось о тебе не совсем верное представление.

— Да? — заинтересованно переспросил Харпер.

— Во время нашей первой встречи мне показалось, что ты… жёстче, — пояснил я.

Капитан Харпер ухмыльнулся, видно, его позабавил мой выбор слов.

— Мистер Сайкс. — Харпер наклонился ко мне. Я почувствовал насыщенный карамельно-хмельной запах красного эля, исходящий от его губ. — Не стоит поддаваться ощущению обманчивой мягкости. Возможно, мой воротник священника вводит вас в заблуждение. Но, поверьте, мы в Инквизиции пляшем с дьяволом гораздо чаще, чем шлюхи из Подземелий Преисподней.

— Что ж, если мне нужен будет партнёр для танца, пожалуй, я подумаю, не выбрать ли вас, капитан. — Я выпил стопку и сунул её в затянутую перчаткой руку Харпера. Тот налил себе джина, выпил, вновь наполнил рюмку и поставил её на стол передо мной.

— Мы ведь с вами уже партнёры в некотором роде, разве не так, мистер Сайкс? — спросил он.

— В некотором роде, — согласился я.

— В некотором роде, — повторил он, словно придавал этим словам какое-то дополнительное значение.

Я выпил, капитан, уже не колеблясь, незамедлительно последовал моему примеру. Рюмка за рюмкой мы незаметно прикончили бутылку. Процесс планомерного погружения в состояние глубокого опьянения захватил нас без остатка, сталединственной нашей целью. Мы накачивались сухим джином, следуя неизменному ритму, чередующему опрокидывание в себя очередной порции спиртного и передачу опустевшего стаканчика собутыльнику.

Так пьют не для удовольствия. Так пьют, потому что мысли не дают покоя, причиняют страдания. Напиться — самый лёгкий способ хотя бы на время избавиться от болезненных переживаний.

Выруливая из бара, капитан Харпер двигался медленно и осторожно, словно его тело стало механизмом, управление которым требовало повышенной концентрации внимания. Он явно с трудом удерживался от того, чтобы не уснуть на месте — его глаза то и дело закрывались. Он привалился ко мне, тяжело переступая, стараясь попадать со мной в шаг, пока я выводил его из тёмного убежища бара на улицы города. Покровы ночи истончились. Я уже ощущал золотое сияние просыпающегося солнца, вспыхнувшего на горизонте тонкой полоской опаляющего света.

Стоило нам выйти, как владелец бара тут же выглянул из двери, делая вид, что запирает заведение на день. Естественно, ему было любопытно, что за дела могут связывать Блудного и офицера Инквизиции.

— Знаешь, капитан, — шепнул я ему, — шататься по улицам пьяным со мной в обнимку не очень мудро с твоей стороны. Это может пагубно отразиться на репутации служителя закона.

— Дапшливсе, — невнятно буркнул он мне на ухо и сорвал с меня свою фуражку. Я не стал протестовать, вещь вернулась к законному владельцу. Его дыхание коснулось моей шеи сзади. Его губы прижались к моей коже всего на мгновение, когда он, споткнувшись, налетел на меня и повис, ухватившись за мои плечи, чтобы не упасть. Я месяцами обходился без любовников, не желая ни с кем связываться даже на одну ночь. Слишком давно у меня не было мужчины, сейчас я отчётливо понял это. И не смог устоять против искушения. Капитана Харпера, судя по всему, ситуация не смущала, меня и подавно. По своей натуре я существо, привыкшее полностью отдаваться во власть сиюминутных желаний. Временами это приводило к тому, что поступал я неблагоразумно, но сопротивляться необдуманным порывам никогда даже не пытался.

Я привёл капитана Харпера в свою квартиру, сам расстегнул и снял с него чёрное пальто, затем воротничок священника. Медленно я стянул с его рук перчатки, обнажая один за другим длинные пальцы. Его ногти были розовыми и блестящими, словно перламутр внутри морской раковины. Каждый заканчивался идеально ровным белым полумесяцем. Я поцеловал мягкую кожу его ладоней. У меня никогда не было и не будет такого безупречного тела, как у него, без единого тёмного пятнышка. Я до дрожи жаждал насладиться этим совершенством.

Я снял с капитана Харпера наплечную кобуру с револьвером, в эту ночь Харпер принадлежал только мне. Я не переживал о том, что станется утром, когда мы проснёмся, не задумывался о том, будет ли нам неловко за неправдивые нежности, срывавшиеся с наших губ, пока тела переплетались. На одну ночь джин избавил нас от лишних мыслей и сомнений — этого было вполне достаточно.

Глава четвертая: Старые чернила

Письма Роффкейла пахли сухой кровью и очень дешёвым одеколоном. Отчётливый аромат витал в воздухе, пока я, скользя пальцами по неровным строчкам, исследовал бумагу. Дурной почерк выдавал ученика исправительного заведения для малолетних правонарушителей. Автор посланий был юным и пылким. Он вкладывал всего себя в каждое предложение с абсурдным по интенсивности душевным размахом. Каждая буква вопила о его всепоглощающей любви и исступленной страсти. Его оды красоте Джоан Тальботт были ужасными. Роффкейл громоздил клише на клише, выстраивая из них шаткую башню простодушного обожания. Абсолютная убеждённость в своих чувствах придавала достойной жалости поэзии Роффкейла болезненную пронзительность. Всякое слово было констатацией его веры в любовь.

В письмах постоянно повторялись отчаянные мольбы к Джоан вернуться — Роффкейл пытался защитить женщину, к которой даже не смел подойти на публике. Джоан Тальботт — леди высшего света, а Питер Роффкейл — неоперившийся юнец из низших слоёв общества, бедно одетый, с ногтями черными, как у всякого демона.

Я листал страницы, касаясь бумаги в тех местах, где дотрагивалась до неё Джоан; к отпечаткам ладоней Роффкейла, прижимавшего к столу листки, чтобы те не скользили, пока он писал; к отдельным особо трудным словам, под которыми Роффкейл водил пальцем, проверяя их правописание. Чёткие сгибы писем оставались не разглаженными, словно Джоан не разворачивала их до конца, читая украдкой, опасаясь подсознательно, что кто-нибудь может подсмотреть содержимое. Бумага в местах, где её пальцы пробегали снова и снова под некоторыми фразами, была слегка потёртой. Каждый дюйм исписанных старыми выцветшими чернилами листиков нёс в себе прикосновение Роффкейла к любимой. Розовые бледные пятна расцвечивали страницы, где Джоан прижималась губами к его подписи в конце писем.

От приторно-сладких проявлений чувств этих двоих откровенно мутило, в то же время они вызывали лёгкую зависть. Но следовало сосредоточиться на поиске деталей, касающихся расследования, о которых упоминал Харпер. Я достал из конверта последнее письмо. Роффкейл был более искусен в живописании убийств, чем в любовной лирике. Не оставалось никаких сомнений, что он собственными глазами видел расчленённые трупы шлюх обоих полов. Он рассказывал о них непринуждённо, с непосредственностью, с которой мог бы объяснять кому-то, как пройти к булочной.

Разрезы на её животе проходили под рёберными дугами и спускались с двух сторон вниз до самой промежности. Её утроба представляла собой кровавое месиво. Все потроха вытащили наружу и искромсали. Многих внутренних органов не хватало. Выпущенные кишки в беспорядке свисали с боков. Ублюдок, сделавший это, основательно покопался в её внутренностях, будто пытался отыскать там спрятанные сокровища. Роуз уже третья по счёту, я бы отдал всё на свете, чтобы не довелось увидеть такое ещё раз. Работа этих мясников вселяет ужас. Вернись.

Заклинаю тебя. Пожалуйста, вернись.

Роффкейл описал состояние, в котором мы с Харпером обнаружили его тело, довольно точно. Я ощутил, как от страничек повеяло холодом. Письмо несло в себе продирающее морозцем кожу на хребте предчувствие. Роффкейл боялся, что погибнет, как остальные жертвы. Возможно, он даже знал, что ему уготована именно такая смерть. Я вернулся к первой странице.

Роффкейл неразборчиво намарал несколько строчек на полях. Поначалу я не обратил на них внимания, ошибочно сочтя это очередным стихотворным бредом. Приглядевшись, я понял, что, исписав лист полностью, он нацарапал их на оставшемся свободном месте. Корявый стиль приписки затмил своей безграмотностью остальное послание.

Мне снился сон

Где я четвёртый

лежу рядом с Лили и Роуз

разрезанными на части

Приходи Не медли.

Странно, однако, что он непрестанно умоляет её вернуться в Подземелья Преисподней. Насколько я понял, убийства произошли именно там или где-то рядом. Зачем он просит Джоан Тальботт возвратиться туда, если ей намного безопасней оставаться в доме мужа? Интересно. Если Роффкейл предвидел, что станет очередной жертвой, знал, что не сможет противостоять убийцам, каким образом он собирался не дать в обиду Джоан?

Заклинаю тебя. Пожалуйста, вернись.

Пробежав ещё раз глазами по строчке, написанной блёклыми чернилами, я нахмурился. Что же на самом деле кроется за призывами вернуться в ряды Добрых Сограждан: обещание предоставить Джоан безопасный приют или?.. Почему я не подумал об этом раньше? А если Питер Роффкейл не предлагал защиту, но умолял о ней? Я взглянул, каким числом датировано послание. Написано недавно, за день до исчезновения Джоан Тальботт. Сложив странички, я засунул их в грошовый конверт из грубой бумаги. Почтовый штемпель на нём свидетельствовал о том, что отправлено письмо было на следующее утро. Леди Тальботт должна была прочесть его за несколько часов до своего исчезновения.

— Ну что? — Голос Харпера, раздавшийся прямо за моим плечом, застиг меня врасплох, я едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Что, ну что? — переспросил я раздражённо, раздосадованный тем, что не заметил его приближения. Но уже спустя мгновение я взял себя в руки и повернулся к нему.

Харпер успел одеться. Ему удалось отыскать все части своего гардероба. Почти все. Не хватало только головного убора. Капитан бросил озадаченный взгляд на вешалку для шляп. Я улыбнулся. Ночью, пока он ещё спал, я засунул его фуражку в один из наводнённых пауками выдвижных ящиков под кроватью.

Непричёсанные волосы Харпера походили на спутанные веточки колючего кустарника. Бурно проведённая накануне ночь оставила следы на совсем ещё юном лице капитана, которое сейчас не скрывала тень от фуражки. Края его век воспалились, белки покрылись красной сеточкой сосудов. Его усталость на грани истощения стала особенно заметной. Он выглядел уязвимым, несмотря на строгие линии инквизиторской шинели. И я, к своему удивлению, понял, что почти не испытываю к нему изначальной настороженности или предубеждения.

— Что ты думаешь? — спросил он.

— Думаю, нам стоит наведаться в резиденцию Добрых Сограждан, осмотреться в комнатах Роффкейла. — Я встал, надел своё пальто, прихватил очки с дымчатыми стёклами, затем оглянулся на Харпера. — Есть хочешь?

— Может быть, попозже, — ответил он.

— Страдаешь от похмелья? — ехидно заметил я, усмехнувшись, но Харпера, кажется, это совсем не задело. Возможно, подобной язвительности он и ожидал от демона, несмотря на ночь, проведённую вместе.

— Нет. — Харпер провёл пятернёй по взъерошенным волосам. — Просто в последнее время у меня нет аппетита.

Ну конечно. Его сестра пропала, вполне вероятно, она мертва. Скорее всего, он вообще ничего не ел уже несколько дней. Не удивительно, что мне так легко удалось напоить его.

— Если не покушаешь, станет только хуже. — Я снял с вешалки своё старое чёрное шерстяное кепи и бросил его Харперу, и только после этого задумался, зачем, собственно говоря, я это сделал. — Мы зайдём по дороге в харчевню к Миг. Там готовят отменные пироги с телятиной.

Харпер поймал кепку, повертел её в руках, а затем надел на голову. Она шла ему, почти не отличаясь от его собственной, хотя и была гораздо более поношенной. И от неё едва заметно пахло моими волосами. Интересно, Харпер почувствовал?

— Прежде чем мы пойдём… — Харпер поправил кепи, надвинув его привычно вперёд так, чтобы тень от козырька скрыла глаза.

— Да? — Я уже стоял у входной двери, держась за ручку.

— По поводу прошлой ночи… — Харпер замялся, переступив с ноги на ногу. — Думаю, следует обсудить всё, чтобы не оставалось никаких недоразумений между нами…

— Я никому не собираюсь рассказывать о том, что было между нами, если именно это тебя волнует. — Ухмыльнувшись, я показал свои острые длинные зубы в широком оскале. — И сомневаюсь, что тебе вздумается бахвалиться перед кем-то нашей связью, что тут ещё обсуждать?

— Нет, я имел в виду… между нами… Мы оба были пьяны. Я просто хочу, чтобы ты понял… — Харпер умолк. Складывалось впечатление, что он никак не может заставить себя продолжить, очевидно, ему неудобно было говорить о прошлой ночи. Меня это позабавило, хотя и не удивило. Молчание затягивалось, становясь откровенно неловким.

— Ты пытаешься объяснить мне, что считаешь это обычным сексом по пьяни? — наконец сжалился я над ним.

— Не уверен, что использовал бы именно такую формулировку, — ответил Харпер.

— Мы отлично покувыркались, капитан. А в остальном… смею тебя заверить, я не воспылал внезапно безумной любовью к тебе. Просто забудь об этом, и давай займёмся нашим делом. — Я дёрнул ручку вниз на пробу и почувствовал, как защёлка выскальзывает из паза замка, а затем становится на место. Все эти объяснения после секса имели общую довольно неприятную тенденцию сводиться к разговорам, вести которые у меня не было никакого желания. Особенно раздражало, если они приобретали сентиментальные мотивы. Я потянул на себя дверь, приоткрыв её немного.

— Я только хотел убедиться, что мы не расходимся во мнениях по поводу произошедшего, — произнёс Харпер после продолжительной паузы.

— Что ж, я высказался. Надеюсь, ты думаешь так же? — спросил я.

— Да, — ответил Харпер.

— В таком случае, полагаю, мы всё выяснили.

Харпер кивнул, и я, испытав истинное облегчение, открыл дверь.

Отрадно осознавать, что твой партнёр на ночь, как и ты сам, считает, что приятная, но ни к чему не обязывающая интрижка отнюдь не повод для дальнейших романтических отношений. Иные старались подольше задержаться в моей постели, а потом в какой-то момент замечали шприцы, разбросанные по столу, и начинали донимать меня своей озабоченностью моим пагубным пристрастием. Они упорно продолжали цепляться за меня, пока я скатывался в пропасть наркотической зависимости. Некоторые, по неведомой причине возомнив, что я и есть их истинная любовь, предпринимали попытки спасти меня — закатывали слезливые истерики, хлестали по щекам, таскали по церквям.

Ни один из них не мог понять, что моё расположение к общению с ними обусловлено ничем иным, как действием офориума. Желание флиртовать, обаяние, благодушное настроение впрыскивались в моё тело ненавистными им иглами. Мужчина, которого они желали, был всего лишь иллюзией, обманом, уродливым камнем, который на мгновение становится прекрасным из-за игры света и тени. По-своему каждый из них, как и я, был глубоко влюблён в мою зависимость. Никто не осознавал, насколько абсурдно звучат их мольбы не принимать наркотик, который был источником всего того, что они во мне ценили. Добросердечность, спокойствие, лёгкое отношение к жизни. Офориум делал меня их идеальным любовником, потому что стирал мою истинную сущность.

Когда он циркулировал по моим венам, я чувствовал себя свободным от навязчивых мыслей. Преисполненное эфемерным светом призрачного покоя избавление от воспоминаний было гораздо нужнее других телесных потребностей, желанней оргазмов в объятиях влажных от страсти тел.

Очень сомнительно, что Харперу было хоть какое-то дело до всего этого, но то, что он не собирался лезть в мою жизнь, не могло меня не радовать. В уютном молчании и на комфортной для обоих дистанции мы спустились по лестнице и вышли на вечернюю улицу.

Глава пятая: Призраки

Солнце опускалось за горизонт неохотно, как жирный бригадир, не желающий заканчивать рабочий день. Горячий жёлтый свет, заливающий городские улицы, превращал навоз и грязь в дымящуюся жижу, в которой копошились мухи, собаки и чумазые дети, а лошади и экипажи прокладывали в ней борозды. Против невыносимой вони веера и надушенные платки были бессильны. Палящее солнце только всё усугубляло. Оно ярко освещало каждую неприглядную мелочь, и от этого неприкрытое уродство становилось ещё более отталкивающим.

Я направился к лестнице впереди. Над широкими каменными ступенями, ведущими во влажную темноту, нависала массивная гранитная арка. Я стоял перед вратами — одними из тринадцати — в Квартал Блудных. Створки не сохранились, но надпись, высеченная на арке, была вполне различима: «Заблудшие да обрящут себя».

Вырезавший эти слова, наверное, мечтал о чём-то высоком, в отличие от большинства ходивших тут. Какой-то оптимистически настроенный священник окрестил это место Городом Надежды. Но все, кому довелось здесь побывать, называли его Подземельями Преисподней, что намного точнее передавало суть.

Три столетия назад, когда мои падшие предки освободились от Вечных мук благодаря Договору о Блудных, здесь, вероятно, было красиво. Они покинули родное королевство вечной тьмы ради обещанного Спасения для себя и грядущих поколений.

Мозаика на стенах по бокам от лестницы изображала Великое Перерождение. Ашмедаи, Сариэль, Сатанель. Эти трое — гордость и слава Преисподней, — облачённые в огненные одеяния, катили в колесницах из чеканного золота. На ком-то были надеты драгоценности, другим же их заменяли отполированные кости ангелов, сражённых их мечами. Все трое, оказавшись позже в руках Инквизиции, преклонили колена перед Серебряным Крестом и приняли крещение.

Смальта потускнела от чада ламп и жирного дыма фабрик, но изображения всё еще можно было различить. Там, в толпе, окружающей лучезарного повелителя тьмы, стояли и мои предки. Они казались прекрасными и непримиримыми. Сложно представить, что я веду свой род от таких существ.

Я определённо выродок.

На месте вырубленных в камне храмов и катакомб, бывших когда-то оплотом надежды, теперь сырые гетто. Преисподнюю пронизывают сотни туннелей. Во всех направлениях идут, переплетаясь, сточные и газовые трубы, влажные от конденсата. Железный каркас в стенах храма проржавел и разрушился. В огромных провалах видны многоквартирные дома и металлические переборки. Потомки правителей ада превратились в рудокопов.

Закон запрещал Блудным выезжать за пределы столицы, и немногие отваживались покинуть Подземелья. Они предпочитали оставаться внизу, где могли жить среди своих в приятной глазу темноте. В город выходили только худшие из нас. Преступники, отщепенцы и наркоманы. Полагаю, в разные периоды своей жизни я подходил под каждое из этих определений.

— Ты хотел, чтобы я просто носил этот пирог с мясом туда-сюда? — спросил Харпер.

— Я думал, ты его съешь, — ответил я, хотя, по правде говоря, надеялся таким образом от него избавиться.

— Мне хватило одного. — Харпер вдруг развернулся и взбежал на несколько ступеней вверх. Он остановился перед женщиной, которая с трудом карабкалась по лестнице, и отдал ей пирог. Потом сошёл ко мне.

— Ну вот, я разобрался, — сказал он.

— Она из Блудных?

Я взглянул на неё лишь мельком, но солнце светило прямо в глаза, и я почти ничего не увидел. Заметил только множество кружевных платков один поверх другого на её плечах, когда она проходила мимо. Двигалась она медленно, будто была очень стара или крепко пьяна.

— Глаза ярко-жёлтые, а ногти — чернее твоих, — произнес Харпер. — Уши я не рассмотрел, но уверен, они остроконечные. Зубы точно острые. Она на меня зашипела. — Это его, казалось, развеселило.

— Наверное, решила, что ты хочешь её отравить, — предположил я, указывая взглядом на серебряные эмблемы Инквизиции по бокам его воротничка.

— Не все вступают в наши ряды, чтобы истреблять Блудных. Кроме этого мы защищаем закон, — говорил он, пока мы спускались. — Рано или поздно среди вас найдутся те, кто это поймёт.

— Я бы даже пару медяков на это не поставил. — Пришлось отвести взгляд, чтобы скрыть охвативший меня гнев. Я-то отлично знаю, как Инквизиция обходится с Блудными. Меня, например, однажды жгли живьём. Но это было давно, и не касается Харпера. — Мы очень упрямы, — сказал я.

— Что есть, то есть. — Капитан улыбнулся.

Мы вошли в тёмные туннели. В лицо ударил тёплый воздух, пропитанный густым, крепко отдающим химикатами запахом множества живущих в страшной тесноте Блудных. Адская смесь: фиалки, сера, моча и ароматические лампы. Дышать было тяжело. Казалось, при каждом вдохе я делаю длинную затяжку сигаретного дыма. Я успел позабыть это знакомое ощущение.

Харпер закашлялся и несколько раз шумно втянул воздух, прежде чем немного притерпелся к вони. Пока мы шли, я заметил, что кожа на открытых частях его тела покраснела, как от солнца. Глаза казались воспалёнными. Капитан, не замедляя шагов, надвинул пониже фуражку, словно собственное состояние ничуть его не беспокоило. Он ориентировался в этом месте так же свободно, как в барах Брайтона.

Он шёл по узким улочкам так уверенно, будто бывал здесь раньше. Срезал путь, сворачивая в переулки, и при этом не сверялся с указателями на домах.

— Ты часто сюда заглядываешь? — спросил я, пока мы тащились по узкому тротуару. Газовые фонари горели неровно. Со сводчатого потолка на нас дождём сыпался конденсат пара, дыхания и пота.

— Я тебя удивил? — искоса посмотрел на меня Харпер.

— Нет. — Его самодовольный тон мне не понравился. — Просто думал, что ты лучше знаешь Брайтон, чем Подземелья.

— Первые три года службы я работал здесь пешим патрулём. — Харпер сошёл на дощатый помост. Я последовал за ним. Между досками, когда мы на них наступали, хлюпала маслянистая жидкость.

— Ты со многими Блудными подружился тогда? — спросил я, заранее зная, что это невозможно.

— Нет, конечно, — глянул на меня капитан. — Ты спросил, просто чтобы заставить меня произнести это вслух?

— Вполне возможно, — улыбнулся я, демонстрируя длинные белые зубы.

— Вы неповторимы, верно, мистер Сайкс? — спросил он.

Странным образом мне было приятно это слышать. Если бы он похвалил мои нечёсаные чёрные волосы или жёлтые глаза, я бы решил, что он надо мной насмехается, и рассердился бы на него за это. Назови он меня извращенцем или дегенератом, я бы молча пообещал себе выколоть ему глаз. Но он как-то смог подобрать слова, которые меня согрели. Я смотрел вперёд, на табличку с номером на стене серого, сложенного из сланца дома, сознательно не обращая внимания на Харпера, чтобы он не понял, что мне приятно.

— Нам сюда. — Я показал на громадное голубое здание впереди.

— Верно, — ответил он.

Женщина, которая открыла нам дверь, несколько секунд прожигала Харпера взглядом, прежде чем впустить нас внутрь. Она была высокой и бледной. Её кожа казалась прозрачной. Свет лампы будто просачивался сквозь неё. Блудная отбрасывала слабую тень.

В полном молчании она провела нас по узкому коридору в просторную гостиную без окон. Даже светло-жёлтое платье не шуршало при движении.

Судя по виду комнаты, когда-то здесь было уютно. Стул подо мной качался на неровных ножках. С обитых тканью подлокотников поднялось облачко ладанного пепла. Харпер уселся напротив меня на оттоманку с высокой спинкой. Её красная обивка потускнела, розовато-коричневый узор выцвел. Деревянный стол в середине комнаты был заставлен разномастными свечами. Капли воска стекали по столешнице и застывали на украшенных резьбой ножках.

Пахло чем-то очень знакомым, вроде глинтвейна. Я слышал этот запах когда-то очень давно. Сделав глубокий вдох, я покатал мягкий, чуть отдающий дымом вкус на языке. Во рту разлилось сладковатое тепло. Почему-то он напоминал о магии демонов. Меня охватила смутная тревога.

Женщина, которая привела нас сюда, закрыла дверь, заперла её на замок и уставилась на Харпера. Восковое лицо исказилось от ярости.

— Капитан, вы привели этого человека вместо Роффкейла? — Она махнула в мою сторону рукой. — Думали, этого хватит, чтобы вернуться сюда и потом уйти живым?

— Это Белимай Сайкс. — Глаза капитана снова стали непроницаемыми, губы были равнодушно сжаты. — Он мой информатор, я нанял его, чтобы выяснить обстоятельства исчезновения Джоан.

— А как же Питер, ты, ублюдок? — Она вскинула тонкие белые руки. Тёмные ногти в свете лампы сверкали, как агат. — Ты сказал, что приведёшь его утром. Ты обещал, что с ним ничего не случится.

— Простите за Роффкейла, Мика. — Голос Харпера звучал ровно, как тогда, когда он явился нанять меня. — Начато внутреннее расследование. Мы выясним, что произошло, и виновный понесёт наказание.

— Снова обещаете, капитан? — крикнула она.

— Мне нечего предложить вам, кроме моего слова, Мика. — Он подался вперёд и опустил локти на колени. Руки в перчатках он сложил домиком под подбородком. — Вам, как и мне, известно, что я не убивал Роффкейла.

— С чего вы взяли, что мне это известно? — спросила Мика.

— Иначе меня бы здесь не было, — устало выдохнул Харпер. — Кто-то добрался до него в тюрьме, тот же, кто похитил Джоан. Я должен узнать, кто это. И для этого мне нужна помощь.

— Мне следует разорвать вас на части, — сказала она.

— Помогите найти убийцу Роффкейла, — тихо ответил капитан. — А потом делайте со мной, что хотите.

— И сделаю. — Мика несколько мгновений сверлила его взглядом, потом отвернулась. — Ну, зачем ты пришёл? Хочешь принести в жертву кого-нибудь ещё, чтобы найти сестру?

Он пропустил обвинение мимо ушей и ответил на первый вопрос, будто после она ничего не говорила.

— Мне нужно поговорить с Ником.

— Ты всерьёз рассчитываешь, что он станет помогать тебе после всего, что произошло? — поразилась Мика.

— Я меньшее из двух зол. Если он откажется, убийства продолжатся.

— Ты бессердечная тварь, Харпер.

Тот молчал. В конце концов Мика отперла дверь.

— Я его приведу, — и вышла из комнаты.

— Ты всё время берёшь меня в такие чудесные места, — шепнул я Харперу.

— Это ты решил идти сюда. — Он откинулся на спинку оттоманки.

— Мог бы предупредить, что все без исключения Добрые Сограждане мечтают тебя прикончить, едва мы переступили порог.

— Что за жизнь без маленьких неожиданностей? — Капитан вскинул руку. — Ничего не говори. Вопрос риторический.

— Ты что, ещё не протрезвел со вчерашнего вечера? — спросил я.

— Нет, — улыбнулся он. — Когда моей жизни угрожает опасность, я чувствую прилив бодрости.

— Бодрости?

— Нужно находить что-то приятное в любой ситуации.

— Встречу с Микой приятной не назовёшь, — возразил я, ковыряя ногтем застывшую каплю воска на подлокотнике.

— Не лишайте человека возможности сохранить хорошую мину при плохой игре, мистер Сайкс. — Едва заметная улыбка на его лице сменилась непроницаемым выражением. — Разумеется, ничего приятного в этом нет. А как иначе? Я дал ей слово, что Роффкейл в безопасности… С ним ничего не должно было случиться.

— Не должно было.

Мы с Харпером одновременно уставились на человека, который вошёл в комнату. Я задержал на нём взгляд дольше, чем следовало, хоть он и застиг нас врасплох. Странно, но мне было не по себе, и не потому что он появился почти бесшумно, а из-за того, что его лицо и голос показались мне знакомыми. Он тоже явно не ожидал меня увидеть.

Следовало догадаться, ещё когда я почувствовал, чем пахнет в этом месте. Присущий демонам аромат магии, в сочетании с крепким запахом пота и камфарного масла, от которого блестела кожа вошедшего — всё вместе сливалось в неповторимый букет Николаса Сариэля.

За прошедшие годы он почти не изменился. Глаза по-прежнему ярко-красные, как цветки опиумного мака. Волосы огненно-рыжие с отдельными прядями бордового, жёлтого и белого цвета. Чёрные ногти длиннее, чем я запомнил, но такие же блестящие, тщательно ухоженные.

Заметив меня, он судорожно вздохнул. Наверное, ожидал уловить знакомый запах свежих чернил и старых, заплесневевших книг. Но я уже давно не тот, каким он меня знал, теперь от меня пахнет намного хуже.

— Белимай? — прошептал он, подходя ближе.

На одно мгновение мне захотелось сказать «да». Но тут выжженные на коже письмена вспыхнули острой болью.

— Нет. — Я уставился на покрытый каплями воска подлокотник. — Боюсь, вы меня с кем-то перепутали. Сожалею.

Больше ничего говорить не потребовалось. Сариэль не позволит себе настаивать. Он повернулся к Харперу.

— Капитан, Мика сказала, что вам нужна моя помощь.

Тот помолчал, переводя взгляд с меня на него. Мы тоже молчали. Харпер кивнул и ответил:

— Я хочу, чтобы ты выяснил, где Джоан, если это возможно.

— То есть вы просите меня задействовать средства, имеющиеся в распоряжении председателя Добрых Сограждан? Или кое-что посерьёзнее? — Сариэль скрестил руки на груди. — Потому что если второе, то стоимость услуги существенно возрастёт. Я не стану работать бесплатно, особенно на вас.

— Ты не первый демон, с которым я имею дело. — Харпер сделал жест в мою сторону, но Сариэль не обратил на него внимания. — Я знаю расценки. — Он полез в карман и опустил демону в руку несколько золотых монет.

Я не мог не задуматься о том, откуда у капитана столько денег. Может, его снабжает Тальботт. Или Харпер скоро окончательно разорится. Меня раздражало, что я плохо его знаю, и не могу понять, принял бы он чью-то помощь или надеется только на себя.

Сариэль несколько секунд смотрел на деньги, потом покачал головой.

— Я рассчитывал получить больше, капитан.

Тот выгреб ещё горсть монет, потом обшарил все свои карманы и даже снял часы на цепочке. Выглядел он при этом совершенно невозмутимым. Если по его лицу и можно было что-то прочитать, то, скорее, тонкую насмешливую улыбку, которая появлялась на его губах в самые, казалось, неподходящие моменты.

— Это всё, что у меня есть, — наконец сказал он. — Если этого недостаточно, тебе придётся дождаться конца месяца, когда я получу жалование.

— Мне просто хотелось, чтобы вы отдали всё, что имеете. — Сариэль ссыпал монеты на стол, не считая. Их сосчитал я. Харпер заплатил ему почти в десять раз больше, чем мне.

— Обряд проведём здесь. — Демон запер дверь, дважды обошёл вокруг стола, переставляя свечи так, что получилось несколько кругов, один внутри другого. Всё это время он что-то тихонько шептал. Я разобрал несколько слов: в исправительной школе Святого Августина он так проклинал учителей, когда они не слышали.

— … Ашмедай, пламя твоё. — Он провёл руками над крайними свечами, и они зажглись. Язычки пламени прыгали, как плоские камешки по воде, с одной свечи на другую. — Сариэль, первый в моём роду, власть твоя… — бормотал он.

Свечи загорелись ярче, пламя брызгало во все стороны. Сариэль всё ходил вокруг стола. Глаза его были открыты, но взгляд казался обращенным в пустоту. Теперь он шептал так быстро, что я ничего не мог понять. С каждым новым напевом огонь поднимался всё выше и сливался в воздухе в огромный пылающий конус.

Я не удержался и взглянул на Харпера. Он сидел совершенно неподвижно, сложив ладони под подбородком в молитвенном жесте, и, не отрываясь, смотрел на Сариэля.

— Люцифер, несущий свет, мудрый повелитель. — Демон замер в нескольких шагах от меня. Подняв руки, он рассёк левую когтями правой. Из ран хлынула кровь. Сариэль сунул окровавленную руку прямо в огонь. Воздух наполнился удушливой вонью жжённой камфары.

— Покажи мне эту женщину. — Пламя лизнуло его руку, и он зашипел от боли. — Моя воля сильнее твоей. — Схватив пальцами огонёк, он отделил его от остальных и приказал: — Покажи.

Свечи вдруг почти погасли. Огненный язычок в его руке засиял белым. Он извивался в воздухе, расправляясь и разгораясь всё ярче. В огне медленно проступил женский силуэт. Её светящуюся фигуру окружали клубы дыма, которые отбрасывали на неё движущиеся тени. Она покачивалась над ладонью Сариэля и смотрела в пустой угол комнаты.

— Джоан. — Харпер вскочил на ноги и подошёл к столу. Женщина обернулась, и стало видно её лицо. Она была прекрасна. Широко раскрытые тёмные глаза сияли. Длинные чёрные локоны струились по плечам и спине, прикрытым разорванной одеждой. Она открыла рот, но вместо слов из него вырвалось облачко белого дыма, и это, кажется, её напугало.

— Она жива? — спросил капитан.

Сариэль стоял с закрытыми глазами и молчал. Рука вздрагивала от напряжения. Наконец он медленно кивнул.

— Где она?

— Есть… один Блудный… — тяжело дыша, выдавил тот. — Он мёртв… как остальные… Повсюду кровь и осколки стекла… И кто-то ещё…

Вдруг что-то изменилось. В воздухе запахло чем-то едким, вроде жжёной извести. Я узнал этот запах. Так пахнет разъярённый демон. По силуэту Джоан прошла тёмная волна, а потом у неё внутри будто взорвалось что-то чёрное.

Я бросился вперёд и накрыл Сариэля своим телом. Он съежился на полу подо мной, и я почувствовал, как сотни крошечных ножей вспарывают пальто и рубашку на спине. От толчка я упал на колени, ощущая, как маленькие лезвия рассекают кожу. Запахло моей кровью. Я раскрыл рот в беззвучном крике. Одежда на спине вспыхнула.

Вдруг на меня полилась вода, и от этого раны защипало. Жжение прекратилось. Я судорожно вздохнул и ощутил металлический привкус во рту. Вода текла по спине, смешиваясь с кровью. В луже на полу таяли разбросанные вокруг меня веером лезвия.

— Ты в порядке? — Рядом на коленях стоял Харпер.

— Что это такое? — спросил я, почти не соображая от потрясения, хотя должен был догадаться по запаху и жгучей боли.

— Вода с серебром, — ответил он. — У меня всегда при себе несколько флаконов, на всякий случай. Извини, я знаю, что щиплет, но мне показалось, лучше это, чем то, что с тобой творилось.

— Я тоже так считаю, — согласился я.

Сариэль подо мной открыл глаза и сглотнул. Он закашлялся, и я отодвинулся, чтобы дать ему сесть. Приподнявшись, он оперся спиной о стену. Несколько минут он молча смотрел в потолок и глубоко, размеренно дышал.

— Я так понимаю, — наконец произнёс он, — что сегодня вопросов больше не будет.

— А Джоан? — спросил Харпер.

— Если в тебе осталась хоть капля здравого смысла, ты оставишь всё как есть. — Сариэль прижал обожжённую руку к груди. — Ты что, не видел, что только что произошло?

— Но ведь она жива, — настаивал капитан.

— Да, насколько я понимаю. Ты даже представить себе не можешь, какой силы должна быть ярость, чтобы спровоцировать подобную атаку.

— Ты знаешь, где она? — не унимался Харпер.

— Нет, — покачал головой Сариэль. — Однако если ты намерен упорствовать, я прошу больше меня в это не втягивать. Думаю, из-за тебя и твоей сестры умерло достаточно Блудных.

Харпер нахмурился. Потом встал и поправил пальто.

— Спасибо, что уделили мне время, мистер Сариэль, — проговорил он, направляясь к двери, и оглянулся на меня.

Я почти ничего не соображал из-за нестерпимого жжения в спине. Попытался подняться, но Сариэль поймал меня за руку. Я так удивился этому, что на мгновение позабыл про боль. От прикосновения его мягких и теплых пальцев должно было стать легче, но этого не случилось.

— Я простил тебя много лет назад, — прошептал он.

— Знаю, — ответил я и поднялся. — Но от этого только хуже, честно.

Сариэль отвернулся. Он не станет умолять. Я и не хотел, чтобы он умолял. Я вышел вслед за Харпером.

Глава шестая: Офориум

От глубоких порезов и ожогов серебряной водой я был как в тумане, уже не различая, что и как болит, мучает ли меня истерзанная спина, или это ожили воспоминания о старых ранах. Ощущения сплетались друг с другом и опутывали меня, будто кокон.

Харпер предложил помочь, но я отказался. Я захлопнул входную дверь у него перед носом и, словно в полусне, спотыкаясь, вскарабкался по ступенькам в свою комнату. На обратном пути из Квартала Блудных я почти не видел Харпера и не слышал, что он говорил. Смутно вспомнилось, как он стирал с моей спины вспенившуюся кровь. Потом мир вокруг перестал существовать.

Боль сжималась вокруг меня кольцами, и былое сливалось с настоящим. Обрывки прошлого, которые я старательно вытеснял, вдруг обрушились лавиной на измученный разум. Оказавшись в комнате, я рухнул на колени и прижался лицом к прохладному деревянному полу. Мышцы дрожали так, что я не мог стоять, но раненая спина не позволяла сесть на стул или лечь. Сжавшись в комок, я предавался воспоминаниям.

В руках Инквизиции мне пришлось намного хуже, чем сейчас. Но тогда я не знал, что пытки меня сломят. Я верил в свою силу и храбрость. Я считал себя стойким мужчиной, не способным на предательство. А потом молитвенные машины принялись кромсать моё тело. На открытые раны лилась вода с серебром, навсегда втравляя каждую букву Писания в кожу. На руках, груди, спине и в паху до сих пор сохранились сотни крошечных белых шрамов. Это символы трусости, похожие на едва заметные водяные знаки.

Я полагал, что сильнее боли. Распростёртый на столе, истекающий кровью и обожжённый, я был уверен, что никогда не произнесу имя Сариэля. Но я не знал себя. И инквизиторов я тоже не знал, зато они знали меня. Они умеют обращаться с такими, как я. Через них, будто деньги в банке, прошли тысячи демонов. Я не представлял никакой загадки для Инквизиции. Они просто сунули меня в обойму своих святых агрегатов и вскрыли, как раковину устрицы.

Иглы молитвенной машины не всегда подавали на раны воду с серебром. Дни невыносимой агонии чередовались с днями сладостного покалывания. Они накачивали моё тело офориумом, чтобы я крепко запомнил, как приятно получить короткую передышку. Под конец уже не нужно было запугивать меня пытками, достаточно стало просто лишить удовольствия. Я выдал им Сариэля.

Стоя на коленях в своей комнате, я мог думать только о том, как эти длинные иглы вонзаются мне в вены. Капли крови стекали по груди и падали на доски пола. Спина пульсировала болью от серебряной воды Харпера и муками воспоминаний о нескольких месяцах в застенках Инквизиции.

Меня это бесило. Я хотел, чтобы исчезли мысли, чтобы тело перестало чувствовать. Я хотел забвения, хотел нырнуть в далёкое прошлое и выбросить из головы каждую мелочь, касающуюся меня.

Я медленно подполз к столу, где хранились иглы.

Глава седьмая: Огонь

Два часа спустя ночь засияла. Небо расчертили тёмно-фиолетовые и синие полосы, которые чуть колыхались, как ленты на ветру. Крошечные огоньки звёзд ярко вспыхивали.

Я открыл окно и высунулся наружу, подставляя лицо и грудь свету луны. Ласковый ветерок касался кожи и ерошил волосы. Когда я был маленьким, каждая ночь была такой, как сегодня: удивительной, красочной, сказочной.

Я оглянулся в комнату. На полу лежала изодранная в клочья рубашка. Использованная игла плавала в старой чаше вместе с увядшими георгинами. Выбор между моим неопрятным жилищем и свежим ночным воздухом оказался прост.

Я сел на подоконник и посмотрел на пустую улицу внизу. Похоже, даже бездомные коты спят. Глубоко вздохнув, я выпрыгнул. Ветер хлестал меня по обнажённой коже и свистел в волосах, пока я камнем летел вниз. От земли пахнуло нечистотами. Меня охватили ужас и возбуждение.

Изогнувшись, я взмыл ввысь, в бескрайнее небо, прочь от грязной улицы. Всё тело прошила волна удовольствия. Я пролетел над крышей фабрики, схватился за металлический дымоход и по инерции дважды описал вокруг него петлю, потом отпустил его и, вращаясь, поднялся вверх.

Далеко за пределами квартала мясников я, наконец, замедлился и стал просто парить в нежных объятиях ночного ветра. Перевернувшись на спину, я смотрел на звёзды и луну. Казалось, можно протянуть руку и нацарапать на её сверкающей поверхности свои инициалы.

Подростком я часто выбирался по ночам из Квартала Блудных, чтобы полетать. Я воображал, что мир вокруг — моё личное королевство. Как-то я несколько недель считал себя сыном неизвестного мне ангела. Покачиваясь на облаках, я представлял, что луна — мой нимб.

Однажды мама заметила мои красные от мороза уши и обо всём догадалась. Она вшила мне в пижаму свинец и сказала, что небеса не для Блудных, которые произошли из жидкого огня в мире, далеком от человеческого. А умение летать — лишь шутка Господа, искушение, преследующее нас до самой смерти. Но я всё равно не мог устоять.

Ветер нёс меня мимо жилого дома. Я заглянул в тёмную комнату. Внутри были две маленьких белых кровати, и я разглядел личики спящих в них детей. Я проплыл мимо и поднялся на крышу. Внизу рвалась с цепи собака. Какой-то мужчина прикрикнул на неё и захлопнул окно.

Я снова бросился вниз, дразня свой страх стремительным полетом. Я пронёсся над Белой рекой, вдыхая туман над водой. Зависнув над землёй с раскинутыми руками, я смотрел на спящий город. Район фабрик казался отсюда уродливой, источающей зловоние бородавкой.

В движущихся водах реки отражались мерцающие звёзды. На волнах бесшумно покачивались пришвартованные рыбацкие лодки. Поток ветра нёс меня к Краун Тауэр, и я почувствовал что-то похожее на угрызения совести, приближаясь к массивному мосту. В части города, расположенной чуть восточнее, похитили Джоан Тальботт.

Я её совсем не знал, только через окружавших её мужчин. Я читал письма Питера Роффкейла, говорил с её отчаявшимся мужем и участвовал в поисках вместе с Харпером. Я узнал о ней лишь после её исчезновения. Роффкейл погиб. Эдвард Тальботт готов отдать всё до пенни, чтобы вернуть жену. Харпер не ест и не спит. Интересно, за что все эти люди так её любят? Что она за человек?

Мне вспомнились сияющие глаза и длинные шелковистые волосы. Даже окутанный клубами дыма, её образ был потрясающе красив. Наверное, ничего удивительного, что мужчины её обожают.

Я ощутил укол ревности и раздражения. Её жизнь легка и приятна. Потом я вспомнил выпотрошенное тело Питера Рокффейла и решил, что если Джоан ещё не убили, то жизнь уже некажется ей лёгкой и приятной. Подло, конечно, но от этой мысли мне стало лучше.

Восточная часть города была застроена преимущественно соборами и роскошными особняками. Вдруг я заметил сторожевую башню. В ней вспыхнул прожектор. В следующее мгновение яркий луч света рассёк ночную тьму. Я быстро нырнул под мост и прижался к опорам. Мне совсем не хотелось угодить в сети Инквизиции.

Луч мелькнул надо мной и осветил парк Святого Кристофера. Два других луча тоже устремились в этом направлении. Пересекаясь друг с другом, они обшаривали всё вокруг. Оттолкнувшись от металлической решетки, я пролетел под мостом на восток. Луч прожектора прошел совсем близко, и я поспешил скрыться в тени крыши какого-то дома. Можно просто спуститься на землю и добраться до квартиры пешком.

Но вместо этого я отправился в парк. Я ничего не мог с собой поделать. Мне было любопытно, какой Блудный посмел летать в ночи, как я. Левитация — редкая способность. С каждым новым поколением таких рождалось всё меньше. Я за свою жизнь встретил только одного Блудного, который это умеет — Сариэля. Мы с ним считали себя особенными и летали ради развлечения и по зову сердца. Тогда мы ещё не научились скрываться от сетей и прожекторов, поэтому в конце концов нас поймали и отправили в школу Святого Августина для перевоспитания Блудных подростков.

Луч выхватил из темноты роскошный особняк на южной окраине парка. В воздухе мелькнул чей-то тёмный силуэт. Тонкая женская фигурка, казалось, примёрзшая снаружи к одному из окон, камнем бросилась вниз. В это же место ударили четыре луча. Блудная, ловко лавируя между ними, нырнула в гущу зелени. Вспыхнули ещё три луча. Парк оцепят. Я заметил инквизиторов с факелами, которые продирались сквозь кусты. Под ветвями деревьев и между цветочными клумбами то и дело вспыхивал свет, рассекая темноту.

Я приземлился на крышу и побежал, перепрыгивая с дома на дом. До ближайшей башни оставалось всего три строения. Сразу после них я окажусь в зоне поисков. Я не из тех, кто рискует собой, чтобы спасти какого-нибудь глупого ребёнка. Тем не менее я бежал так, будто от этого зависела моя собственная жизнь.

Отряд инквизиторов углубился далеко в парк. Они опережали меня, но мне на руку играла темнота. Я видел, что многочисленные ветви сбивают их с толку. В отличие от них я знал, куда идти. Осталось только проскочить мимо незамеченным.

Меня охватил азарт. Я приблизился к одному из священников и пошёл следом за ним. Он отвернулся, и я тут же метнулся за спину тому, кто шёл чуть впереди. Я был так близко, что мог разглядеть короткие волосы на его затылке. Я мог бы перерезать ему горло, а он бы даже не успел понять, что произошло. Я затаил дыхание. Инквизитор обогнал кого-то из отряда, и я, стараясь не отставать, аккуратно огибая мужчин впереди, перемещался от одного к другому, как заразный микроб.

Наконец я остановился и медленно опустился на колени. Блудной хватило ума сообразить, что её будут искать на деревьях. Поэтом она свернулась клубочком на земле среди ирисов и тюльпанов.

Когда я присел рядом, она перестала даже дышать. Она была маленькой и чумазой. Короткие волосы слиплись от грязи, от одежды пахло прелой листвой. В устремлённых на меня глазах вспыхивали язычки огня. Казалось, она вот-вот набросится и укусит. Я вытянул вперёд руку, чтобы показать чёрные ногти. Потом прижал палец к губам и поднялся. Дальше пусть разбирается сама. Может, если хочет, остаться в своём укрытии. Я предложил помощь, но настаивать не собирался.

Я повернул к выходу из парка и оглянулся через плечо. Она шла следом. Когда она споткнулась и упала, я не замедлил шага, не стал её дожидаться. Я смотрел в оба, не спуская глаз с толпы инквизиторов вокруг и ярких лучей над головой. Скользнув в тень, я продвинулся вперёд и выскочил за мгновение до того, как туда упёрся луч прожектора.

Я пытался научить Блудную тому, что умел сам. Я показал, как выбраться, но остальное ей придётся сделать самостоятельно. Нужно уходить быстро и бесшумно. Одно неверное движение, и она тут же попадётся в сети. И в руки Инквизиции. Второй шанс уже не представится.

Добравшись до собора Святого Кристофера, я нырнул в нишу между статуями святых, вспугнув при этом стайку голубей, которые взлетели на карниз под крышей. Прислонившись спиной к потёртому каменному ангелу, я стал наблюдать за инквизиторами. Лучи проникали в темноту между деревьями и расчерчивали ясное ночное небо. Я вообще-то не ожидал, что девчонка пойдёт за мной. Она поднялась в воздух и замерла рядом, но я ничего не сказал. Я смотрел в сторону парка и гадал, не в одном ли из этих домов живёт Харпер.

— Мы с вами знакомы? — спросила девочка.

— Вряд ли, — ответил я.

Она была маленькой, но старше, чем я подумал сначала. Лицо суровое и подозрительное. Я заметил рукоять ножа, заткнутого за пояс. Она держала руку поближе к нему и не спускала с меня глаз.

Я отвернулся и посмотрел в тёмное небо. Звёзды сияли, как драгоценные камни. Из-за ветра казалось, что они изгибаются и скручиваются. Было ещё довольно поздно и по-прежнему красиво, но я больше не ощущал душевного подъёма.

Мимо пронеслась летучая мышь, на ходу схватив светлячка.

— Почему вы мне помогли? — спросила девочка. Я ничего не ответил.

Её это не касается. На самом деле я вовсе не её хотел спасти от сетей. Моя доброта адресована не ей, той, что рядом со мной сейчас. Просто под действием наркотика мне вдруг захотелось утешить боль своих детских воспоминаний. Никто не явился спасти меня, когда я угодил в ловушку Инквизиции. И никто не помог Сариэлю. И спустя много лет я рванулся защищать ребёнка, словно это как-то могло исправить наши судьбы. От собственной сентиментальности меня тошнило.

Я поскрёб ногтем каменное крыло ангела. Остался белый след.

— Вы состоите в Добрых Согражданах? — Красные всполохи в глазах моей невольной подопечной стали ярче.

При упоминании о Добрых Согражданах я осознал, что побег в наслаждение от офориума и темноту ночи был бесполезен. Нельзя отодвинуться от мира, который меня окружает. Кажется, что он наползает на меня со всех сторон. И всё равно я не хотел отказываться от бездумной красоты ночи. Я посмотрел на Полярную звезду. Её синее сияние ожгло мне глаза.

— Посмотри на неё. — Я указал на небо. — Ей нужно только сиять. Просто висеть в небе и сиять.

— Это что, шутка? — спросила девочка.

— Нет.

— Вы пьяны? — вдруг предположила она.

— Если бы, — ответил я.

— Так вы не из Добрых Сограждан? — снова спросила она.

Я опустил руки. Девочка от меня не отстанет. Я совершил большую ошибку, когда помог ей, и теперь она вне всякого сомнения чувствует, что мы в некотором роде связаны.

— Я помог тебе потому, что ты Блудная. Это единственная причина, — объяснил я.

Нахмурившись, я перевёл взгляд на одного из ангелов на фасаде собора. Его лицо и плечи были слишком крупными и странной формы из-за накопившегося птичьего помёта.

Девочка долго и пристально меня разглядывала, но потом все же отпустила рукоять ножа и повернулась в сторону парка. Инквизиторы обшаривали деревья и кусты. Глядя на них, она улыбнулась.

— Знаешь, зачем я сюда прилетела?

— Чтобы сделать что-то плохое, — предположил я.

— Почему ты так решил? — сощурилась девочка.

— У тебя один нож на поясе, второй в ботинке. — Я принюхался. От девочки шёл сильный сладковато-горький запах дыма и жжённой извести. — Ты прямо излучаешь желание отомстить. Но больше всего тебя выдают глаза: у тебя сквозь зрачки видно красное пламя.

С удивлённым видом она машинально подняла руку к грязному лицу, но остановилась. Сейчас с глазами ничего не поделаешь. Она медленно отвернулась и стала снова смотреть на парк.

Я поднял голову и уставился в небо. Действие офориума почти кончилось. Он весь выветрился из-за напряжения полёта. Теперь мне было холодно, и всё вокруг казалось каким-то уродливым.

Изменившийся ветер донёс с реки запах тухлой рыбы и сточных вод. Луна пожелтела, как треснувший гнилой зуб. Даже Полярная звезда потускнела и стала похожа на потёртый бисер.

— Они убили моих друзей, — тихо произнесла девочка. — Одного за другим. Лили, Роуз. Питера…

— Питера Роффкейла? — так же тихо спросил я.

— Да. Ты его знал?

— Немного.

— Они его задушили и вспороли ему живот. — Зрачки расширились и поглотили тёмные радужки. Глаза наполнились кровавыми слезами, которые покатились по щекам. — Его выпотрошили, как рыбу. Как животное. И остальных тоже, и Лили, и Роуз… — Она вытерла слёзы и испачкала руку кровью. — Я попыталась помешать им сегодня, но опоздала. Они убили Тома. Он ещё ребёнок. — По её лицу снова потекли слёзы, и она яростно их стёрла.

— Мне жаль, — сказал я. Девочка меня не слушала.

— Они за всё заплатят. Я заставлю их заплатить. Я готова спуститься в ад ради этого. Я их всех убью. — Она встала и бросила полный ненависти взгляд в сторону парка. Потом посмотрела на дома на его южной окраине. Я вспомнил, как она висела в воздухе у окна одного из этих особняков.

— Там живёт кто-то из инквизиторов? — спросил я, рассматривая роскошное здание.

— Нет. — Выражение её лица смягчилось. — Тот, кто там живёт, никому не делал зла. Его единственное преступление состоит в том, что он женился на трусливой твари. — Теперь её голос звенел от гнева. — На слабой лживой сучке, которой не стоило появляться на свет. Нужно было ещё тогда стереть её с лица земли.

Пока она говорила, что-то изменилось. Запах жжённой извести усилился до тошнотворной кислой вони. Он был таким знакомым, что старые раны на спине отозвались болью от воспоминаний. Точно так же пахло от Сариэля, когда он применял атакующую магию.

— Если хочешь сделать доброе дело, проследи, чтобы инквизиторы забрали его из дома.

Девочка на меня не взглянула. Она выдернула из-за пояса нож и плюнула на лезвие. Сталь тут же потемнела и вспыхнула огнём. Она с силой метнула нож. Со свистом рассекая воздух, он влетел в окно второго этажа. В следующее мгновение внутри взметнулось жёлтое пламя, вырываясь сквозь черепицу и выбивая стёкла. В воздухе вились клубы чёрно-фиолетового дыма.

Я повернулся к девочке, но она уже летела прочь от собора в тёмное ночное небо. Инквизиторы бросились к горящему особняку. Я наблюдал. На улицу стали выводить людей, большей частью прислугу. Балки крыши обрушились, и вверх взметнулся фонтан огня. Я парил в потоках горячего воздуха.

Несмотря на густой дым и сильный жар, я узнал человека, которого вывели из дома последним. Я еще раз взглянул на языки пламени. Лучи прожекторов безуспешно пытались пробить завесу дыма. В толпе среди криков и суеты стоял Эдвард Тальботт, в одной ночной рубашке, и смотрел, как огонь поглощает его дом.

Глава восьмая: Дым

О Джоан Тальботт я знал только, что её Блудные друзья умирают один за другим. А теперь горит дом её мужа. Казалось, всё живое гибнет вокруг этой женщины, близкие ей люди исчезают с лица земли, а она так и остаётся загадкой.

Одежда пропахла огнём и дымом. Этот запах стоял в волосах, во рту и в носу, он впитался в кожу, словно аромат духов. Не замедляя шаг, я потёр лицо. Мне хотелось спокойно и обстоятельно всё обдумать. Произошло слишком много всего. И слишком быстро.

Нужно выяснить о Джоан Тальботт как можно больше. Чем именно она занималась вместе с Добрыми Согражданами? Куда она исчезла? Каким образом связана с убийством Питера Роффкейла? И за что маленькая Блудная так её ненавидела?

Мысли двигались по кругу, я ни на чём не мог сосредоточиться. Меня мучили вопросы без ответов, но я очень устал и думал обо всём как-то отстранённо. Казалось, я упускаю что-то важное, но никак не могу понять, что именно.

Я прокручивал в уме разные варианты, не потому что надеялся разрешить головоломку, а, скорее, чтобы отвлечься. Я глубоко вздохнул. Мне вдруг почудился запах горящего дерева и жар пламени. Пепелище на месте дома Эварда Тальботта осталось далеко позади. Почему-то в памяти всплыл Сариэль. Всё, касающееся огня, напоминало мне о нём. Дым преследовал меня, будто призрак, и никак не шёл из головы.

Я так долго и старательно старался не думать о Сариэле, что почти обо всём позабыл. На самом деле я хотел в это верить, потому и лгал себе.

Но сейчас будто сам воздух был насыщен его присутствием. Всё, что я видел или к чему притрагивался, говорило мне о нём.

Шипение и хлопки газовых ламп напоминали, как он шептал проклятья в спину учителям. Засыпая у меня на плече, он тоже что-то шептал. Мяуканье котов вдруг воскресило в памяти ночь, когда мы впервые занимались любовью. Это случилось в каком-то переулке. Мы оба были тогда совсем неопытными.

Даже лёгкий бриз, кажется, донёс его запах. Я закрыл глаза и принюхался. Сквозь вонь конского навоза с улицы просачивался до боли знакомый аромат. Я открыл глаза. Дело было не только в моём разыгравшемся воображении. Присутствие Сариэля ощущалось в дыхании ветра. Он находился где-то недалеко.

Всё это время я неосознанно двигался к нему. Я шел за запахом, пытаясь сосредоточиться на чём-нибудь другом. Такова моя лживая натура: даже с самим собой я не могу быть честным.

В тёмном небе плыли облачка сигаретного дыма. Я уверенно последовал за ними. У меня превосходное обоняние даже по меркам Блудных. Сариэля я обнаружил задолго до того, как он заметил меня. Он не спеша шагал по улице Мясников с таким видом, будто она вся принадлежит ему. В пальцах он сжимал сигарету. Ветер шевелил полы его длинного зелёного пальто, сзади развевался тёмный шарф. Сариэль выдыхал дым, что-то едва слышно нашёптывая. Серые кольца стелились перед ним, и он шел за ними следом.

Он был прекрасен. Раньше я воспринимал его внешность как должное. Его грациозные движения и умные глаза казались мне такими знакомыми, что я не осознавал, как необычно он выглядит. Я не понимал, почему директор в Святом Августине запрещал Сариэлю «строить всем глазки». Он был самим собой, и я его любил. Только теперь я увидел, как он красив. В то же время, я обратил внимание, что когти Сариэля остро заточены, а на лице застыло надменное выражение.

Он затянулся сигаретой. Кончик вспыхнул красным. Запрокинув голову, Сариэль выдохнул вверх. Я услышал, как он прошептал моё имя, и меня слегка коснулось его дыхание.

С его губ снова слетело облачко дыма. Оно изгибалось и скручивалось на ветру, но всё равно стремилось к тому месту на крыше, где сидел я. Сариэль проследил взглядом за сизой струйкой и, наконец, заметил меня. Он медленно направился в мою сторону, внешне совершенно спокойный. Выдавали его только слова, которые он напряжённо повторял.

Клубы дыма окутали меня. Они были тёплыми и мягкими, будто ласковые пальцы. Они щекотали обнажённую кожу груди и живота. Сариэль, улыбаясь, взлетел на крышу.

— Здравствуй, Белимай, — сказал он, бросая окурок вниз, на грязную улицу. — Позволь к тебе присоединиться.

— Как пожелаешь, — ответил я.

Сариэль опустился на черепицу и прислонился к кирпичной трубе. Несколько мгновений мы молча смотрели друга на друга.

— Как спина? — спросил он, раскуривая новую сигарету.

— Нормально, пока я о ней не вспоминаю.

— Ты крепче, чем кажешься, — заметил он, хмурясь и делая затяжку.

Я следил, как дым, который он выдыхает, извиваясь, исчезает в небе.

— Ты меня искал? — спросил я наконец.

— Неужели так заметно? — хмыкнул он и добавил: — Мне нужно кое о чём с тобой поговорить.

— Правда? — Я слегка склонил голову. — И о чём же?

— О чём-нибудь. О чём угодно. Мне хотелось услышать от тебя что-нибудь помимо «до свидания».

В голову не приходило ничего, кроме язвительного ответа, так что я смолчал. Сариэль докурил и раздавил окурок о черепицу.

— Ты не собираешься упрощать мне задачу, да?

— Какую задачу? — Я следил, как последние струйки дыма растворяются в ночном воздухе.

— Не надо, Белимай, — произнёс он. — Если сердишься, так и скажи. Накричи, но не разговаривай со мной, как с чужим. Не притворяйся, будто я просто прохожий с улицы, которого ты знать не знаешь.

— Я решил, что так будет лучше для нас обоих, — наконец ответил я.

— Лучше? — покачал головой Сариэль. — Я бы предпочёл, чтобы ты мне врезал. Так я бы хоть знал, что у тебя ещё остались ко мне какие-то чувства.

— Не собираюсь я тебя бить. Я никогда на тебя не сержусь.

— Как ты можешь так говорить?! — Сариэль смотрел на меня, как на лжеца.

— Вот так, — разозлился я. — Я сам виноват в том, что случилось. За что мне на тебя сердиться?

— Тебе не приходило в голову, что ты попал в руки Инквизиции из-за меня? — Сариэль вынул из кармана пальто портсигар, достал из него сигарету и зажёг её щелчком чёрных ногтей. — Если бы я после школы исправился, как ты, ничего этого с нами бы не произошло. У нас был бы свой дом, и, может быть, ты поступил бы в колледж… — Он помолчал. — Как он назывался?

— Не помню, — ответил я.

— Ещё как помнишь. — Сариэль улёгся на бок и посмотрел в небо. — Академия Даунинг, так?

— Это старая история. Какая разница, как он назывался. Какой смысл мне злиться на тебя из-за того, что давно в прошлом?

— Ты шесть лет меня избегал, Белимай. — Сариэль ткнул в меня рукой с окурком. — И сейчас едва со мной разговариваешь. Ничего ещё не кончено. Между нами. Ты считаешь, что я в бешенстве, потому что ты сдал меня инквизиторам. А я думаю, что ты меня ненавидишь… потому что ведёшь себя так, будто ненавидишь.

— Вовсе нет, — покачал головой я, — и я не думаю, что ты в бешенстве.

— Тогда почему ты столько времени не появлялся? Почему ушёл из Подземелий? — спросил Сариэль.

— Потому что я изменился. — Знаю, звучит странно, но как иначе объяснить, что со мной сотворили инквизиторы. Дело не только в новых шрамах и двадцати фунтах потерянного веса. Я попал к ним горделивым юношей, а вышел жалким наркоманом. С тем же успехом меня могли убить, а моим именем назвать какого-нибудь бродягу, с которым мы немного похожи лицом.

— Ты изменился? — Он выдохнул пламя мне в лицо, и я бросил на него раздражённый взгляд. — С виду такой же задира, так же быстро заводишься. Мне не кажется, что ты стал другим.

— Я не… Посмотри на меня, Сариэль, — сказал я, показывая ему руки. — Разуй глаза и посмотри внимательно.

Несколько мгновений он изучал меня. Медленно обвёл ласковым взглядом мои испачканные щёки, голую грудь с белыми шрамами, надписи на плечах и руках. А потом наткнулся на лиловые синяки и борозды — следы многолетних инъекций. Сариэль отвернулся, но я успел заметить, как его красивое лицо скривилось от отвращения.

Я снова скрестил руки на груди. Я хотел, чтобы он своими глазами убедился, что я лишь жалкая развалина. Но когда он отвернулся, всё равно ощутил острую боль. Я ожидал этого — и даже требовал — и тем не менее меня это ранило.

— Тебе просто нужно помыться и отдохнуть, — сказал он, избегая смотреть на меня.

— Знаю я, что мне нужно, Сариэль. Честно говоря, это мне нужно больше, чем ты. — От обиды получилось грубее, чем я планировал. — Хватит разговаривать со мной, как с ребёнком: мальчику нужно в ванную, потом поесть чего-нибудь горячего и в кроватку. Будешь со своими Добрыми Согражданами вести эти беседы. Я отлично сознаю, что собой представляю.

— Это не ты, а то, что с тобой сделала Инквизиция. — Он выпрямился, глаза загорелись красным, как тлеющий кончик его сигареты.

— Ты успел побывать у них трижды, прежде чем они явились за мной. И ты нисколько не изменился, — ответил я как можно спокойнее.

— Потому что я сразу во всём признался! Я сказал им то, что они хотели узнать, заплатил штраф. — Сариэль сверлил меня взглядом. — О чём ты только думал, когда сопротивлялся?!

— Я пообещал, что не выдам тебя.

— Ты отделался бы штрафом, Белимай! — Сариэль перешёл на крик. — Пятьдесят монет! Ты что, думаешь, я не уплатил бы пятьдесят монет, лишь бы тебе не пришлось проходить через это?! Ты решил, я бы пожадничал?!

— Я не знал, сколько денег они потребуют! — тоже закричал я. — Не знал и не хотел, чтобы тебя пытали, потому что… — Я осёкся и замолчал. Разговор свернул не туда. Закрыв глаза, я глубоко вздохнул. Всё давно в прошлом. Было и ушло. Ссора с Сариэлем ничего не изменит. Даже момент, когда он отвернулся от меня с отвращением на лице. — Я слишком устал, чтобы спорить. И мне не хочется ругаться, — сказал я.

— Мне тоже. — Он снова прислонился спиной к трубе. — Честно говоря, ругаться — последнее, чего бы мне хотелось.

Он затянулся сигаретой, а я посмотрел вверх. Звёзды всё ещё светили ярко, но горизонт уже начал светлеть.

— Красивая ночь, правда? — наконец произнёс Сариэль.

— Да, — согласился я.

— Можем мы начать сначала? — спросил он, и я понял, что он имеет в виду не только разговор.

Захотелось сказать ему, что можем. Но прошлое нельзя изменить или забыть. Оно всегда будет стоять между нами. Глядя на Сариэля, я не мог не вспоминать, каким был раньше и как низко пал теперь. Сколько бы лет ни прошло, он всегда будет напоминать мне о пытках молитвенными машинами. И он будет вспоминать то же самое, глядя на меня.

— Нет, — ответил я. — Давай лучше жить дальше.

Мы помолчали. Сариэль курил и выдыхал дым. Одному большому кольцу он прошептал вслед: «Мотылёк». Оно превратилось в бабочку. Она захлопала крыльями, которые почти тут же растаяли на ветру.

Я улыбнулся. Первое заклинание, которое освоил Сариэль, создавало бабочек из дыма. Однажды ночью, такой же, как сегодняшняя, мы тайком выбрались на крышу школы, и он мне показал. Я вспомнил его юное лицо, разрумянившееся от усталости и гордости. Он опалил волосы и обжёг палец, но ему было наплевать. А сейчас это удавалось ему так же легко, как дышать.

Сариэль лежал расслабленно, опираясь на локоть, и казалось, вот-вот заснёт. Он пристально смотрел на меня из-под опущенных ресниц. Я не расслышал, что он прошептал, но дым вдруг превратился в две стройные фигуры. Они кружили вокруг друг друга, и тонкий след, который оставляли в воздухе их тела, скручивался в спираль. Потом они обнялись и растаяли.

Сариэль посмотрел мне прямо в глаза. Как бы сильно ему не хотелось вернуться в прошлое, я не мог этого позволить. Тот, в кого я превратился, не заслуживает доверия и восхищения. Я больше этого не достоин. Я перевёл взгляд за спину Сариэля, туда, где всё еще стоял стеной чёрный дым на месте особняка Эдварда Тальботта.

— Ты хорошо знал Джоан Тальботт? — спросил я.

— Немного, — ответил он. — Мы не общались, кроме как на собраниях Добрых Сограждан. Она не желала пачкать руки.

— Расскажи мне о ней.

— Что ты хочешь знать? — Сариэль, казалось, был слегка озадачен тем, какой оборот принимает разговор.

— Каким образом она была связана с Питером Роффкейлом и девушками по имени Лили и Роуз.

— Так капитан Харпер в самом деле нанял тебя для расследования, — нахмурился Сариэль. — А я решил, что он привёл тебя для защиты.

— Он меня нанял, — сказал я. Помочь ли в расследовании, или чтобы защитить от Блудных, или потому что любил тратить деньги впустую — этого я не знал.

— Если бы не ты, Мика, наверное, убила бы его. — Сариэль придвинулся ближе. — Она растила Питера с девятилетнего возраста. Когда стало известно, что его убили, она… Ну, ты видел, в каком она состоянии. Едва жива.

— Мика тоже знала Джоан?

— О, да, они дружили. Думаю, она надеялась, что Джоан в конце концов выберет Питера. Мика часто говорила, что Джоан просто боится. Что ей нужно время, — покачал головой Сариэль. — Джоан писала нам речи, очень хорошие. Но так и не собралась с духом произнести хоть одну или выйти с нами на демонстрацию. Питер и Лили зачитывали то, что она написала. Роуз доставались самые дерзкие сочинения. Она была хорошенькая и умела говорить такие вещи, не теряя симпатии толпы. За одно из выступлений Питеру назначили шесть месяцев общественных работ. Лили десять месяцев находилась в женском исправительном заведении для Блудных. Роуз тоже предъявили обвинение, но мне кажется, судья не смог заставить себя присудить ей что-то помимо штрафа. Я тоже произносил речи, которые писала Джоан. За одну из них меня обвинили в непристойном поведении на публике. — Сариэль улыбнулся. — А сама Джоан ни разу не попала в Дом Инквизиции, только, может, чтобы пообедать со своим сводным братом…

— Братом? — удивился я.

— Капитан Уильям Харпер, — сказал Сариэль таким тоном, будто я должен был уже это знать. — Его отец был инквизитором — настоятелем. Во время забастовки шахтёров ему оторвали голову. А Джоан — его дочь от второго брака.

— Ясно.

— Они из богатых. Хотя, глядя на капитана, этого не скажешь. У них огромный особняк за парком Святого Беннета. До замужества Джоан жила в отдельном доме на набережной. Питера она наняла доносить её слова до жителей Подземелий. Думаю, он и кое-какую другую работу для неё делал. Удобно, ничего не скажешь. Можно воротить нос от общественности, но при этом наслаждаться благами цивилизации.

— Ты говоришь так, будто ненавидишь её, — заметил я.

Сариэль чуть нахмурился, обдумывая мои слова.

— Нет, — решил он. — Просто обидно и, наверное, я ей завидую. У неё было всё, чего не было ни у кого из нас. Благодаря своему положению она многим могла помочь, но не хотела ничем рисковать. Но будь я сам на её месте, не знаю, стал ли бы вообще что-нибудь делать. Однажды она всё же попыталась выйти с нами на демонстрацию.

— Получилось?

— Мы вломились в мастерскую Тейлора Шорта и забрали оттуда одиннадцать Блудных детей, которых за деньги вывезли из исправительной колонии и заставили работать. Кто-то из надсмотрщиков включил тревогу, и на нас бросились солдаты Инквизиции. Джоан схватили вместе с десятью остальными, но по прибытии в Дом оказалось, что её уже нет.

Сариэль поднёс сигарету к губам, но заметил, что она догорела почти до самых пальцев. Он щелчком отправил её в полёт.

Выходит, Джоан пропала не впервые. Интересно.

— Как думаешь, это Харпер её тогда вытащил? — спросил я. Мне казалось, такой поступок вполне в его духе.

— Может быть, — пожал плечами он. — Как бы там ни было, в Подземелья она больше вернулась. Недели через три прошёл слух, что она вышла за доктора Эдварда Тальботта. Они были помолвлены несколько месяцев, но об этом никто из нас не знал. После мы о ней ничего не слышали.

— Роффкейл ей писал, — сказал я.

— Ничего удивительного. — Сариэль смотрел на свои руки. — Он не винил её за то, что она ушла, но было видно, что ему очень больно от того, что она выбрала другого.

— В одном из писем он упоминает, что Лили и Роуз убили. Кто-нибудь ещё погиб?

— Очень многие. Члены Добрых Сограждан исчезают, и спустя неделю обнаруживают их расчленённые тела. И так раз или два в год. — Сариэль достал очередную сигарету, зажёг её и затянулся. — В последнее время чаще. Раньше мы заявляли о пропавших. Но после того, как Питера убили в камере, мне кажется очевидным, что Инквизиции наплевать.

Голос Сариэля слегка дрожал от гнева, и он замолчал. Он смотрел в небо и делал длинные затяжки. Наверняка он знал кого-то из погибших Блудных. Может, это были его друзья и соратники из Добрых Сограждан.

— Мне жаль, — сказал я и тут же ощутил неловкость за эти банальные слова. Сариэлю моё сочувствие нужно так же, как мне — его прощение.

— Всякое бывает, — ответил он.

— Тебе ничего не угрожает? — не удержался я. Если и так, я ничем не мог ему помочь.

— Нет, — улыбаясь, покачал головой Сариэль. — Хотя кто из нас когда был в безопасности? Я слышал, какой-то маг торгует настойками, приготовленными из трупов Блудных. Он заманивает детей конфетами, рубит на куски и варит зелья. Ещё говорят, что есть какой-то клуб, где, чтобы доказать свою благонадёжность, нужно убить Блудного. Кроме того, инквизиторы, религиозные фанатики или просто чокнутые. Такое чувство, что все хотят избавиться от Блудных. Нас некому защитить, кроме нас самих. — Он поднял на меня глаза. — Так что, выходит, ты в большей опасности, чем я, разве нет?

— Возможно. — Я понял, что сглупил, когда завёл об этом разговор. Не стоило переходить на личные темы, нужно было и дальше спрашивать про Джоан Тальботт.

— Ты никогда не умел как следует о себе позаботиться, — продолжал Сариэль. — Связался с капитаном Инквизиции. Живёшь один, на поверхности…

— Сариэль, я уже шесть лет так живу. Я научился справляться.

— Ты не сможешь всё время быть один, Белимай. Рано или поздно тебе понадобится чья-то помощь. — Он наклонился ко мне. — Возвращайся в Подземелья. Добрые Сограждане выделят тебе комнату.

— Хочешь, чтобы я вступил в их ряды? — Я не мог поверить, что он говорит серьёзно. Он что, не слушал, когда я объяснял ему, как сильно изменился?

— Там у тебя есть друзья. Ты будешь занят важным делом. Мы поможем тебе начать с чистого листа, — сказал он, накрывая мою руку своей.

Меня затошнило и бросило в пот. И не только оттого, что я представил, каково это — постоянно находиться рядом с Сариэлем, который знает, что я сдал его инквизиторам. Став одним из Добрых Сограждан, я без сомнения снова окажусь в Доме Инквизиции.

В ушах зажужжали хорошо смазанные шестерёнки молитвенных машин. Старые шрамы на спине ожгло болью. Каждый рубец на теле запылал. Я выдернул руку.

— Нет, мне кажется, я слишком привык к своей теперешней жизни, — быстро сказал я. Наплевать, что он подумает, будто я слишком крепко подсел на офориум. Лучше так, чем он узнает правду. Когда-то я любил его так сильно, что позволил себя уничтожить. Но я уже давно не тот. У меня нет больше сил. — Уже почти рассвело, мне пора. — Я поднялся и подошёл к краю крыши.

— Мы что, опять прощаемся? — спросил Сариэль.

— Всё равно это произошло бы рано или поздно. — Я шагнул в пустоту и мягко слетел на землю. Высоко над головой Сариэль прошептал слова прощания, и я шепотом ему ответил. Больше мне было нечего ему сказать.

Глава девятая: Перчатки

Утренний свет заливал гостиную Харпера и отражался от белоснежных стен. Несмотря на тёмные стёкла очков, я время от времени вздрагивал всем телом. Капитан вручил мне чашку кофе и сел напротив на стул с прямой спинкой.

Его волосы были влажными и чистыми. Одежда отглажена и накрахмалена до хруста. Свежесть и аккуратность лишь подчёркивали его усталый вид. Под глазами залегли тени, бескровные губы сжались в тонкую линию. Измождение странным образом ему шло. Я привык видеть его измотанным. Оттого что я ожидал увидеть его таким, создавалось впечатление, будто я его знаю.

— Как сегодня твоя спина? — спросил он.

— Нормально. — Порезы ещё болели, но какой смысл обсуждать это? Я отпил из чашки. Кофе был горячим и слишком крепким.

Харпер подлил себе сливок и всыпал три ложки сахара. Чёрные перчатки не мешали ему ловко управляться с маленькой серебряной ложечкой. Солнце освещало его со спины, и вокруг его тёмного силуэта обозначился яркий белый контур.

— Вчера ночью сгорел дом Эдварда, — сказал он. — Ему повезло, что поблизости оказалось двенадцать инквизиторов, когда начался пожар.

— Везение тут ни при чём.

— Что ты имеешь в виду? — удивился он.

— Я был там. Я видел девочку, которая подожгла дом. Она сказала, что хочет, чтобы Эдвард выбрался живым.

— Что? — потрясённо уставился на меня капитан. Приятно было видеть эмоции на его лице. Через несколько секунд он овладел собой. — Кто такая эта девочка?

— Она не назвалась. — Я отхлебнул немного кофе. — Она маленькая. Сначала я решил, что это ребёнок, но потом, когда смог рассмотреть её получше, понял, что она достаточно взрослая. Думаю, она состоит в Добрых Согражданах. Она упоминала Лили и Роуз, о которых Питер Роффкейл писал твоей сестре.

— Лили Абаддон, Роуз Хеспер. — Закрыв глаза, Харпер потёр лоб, будто у него болела голова. — Наверняка она из Сограждан. Что ещё она тебе говорила?

— Немного. Она была не в лучшей форме…

— Ранена?

— Физически нет, но мне она показалась слегка помешанной. — Я насыпал в чашку несколько ложек сахара. — Она сказала, что хотела помешать очередному убийству, но опоздала. Мальчика звали Том. Ты что-нибудь об этом знаешь?

— Томас Миллз, — нахмурился Харпер. — Тело обнаружили прошлой ночью, примерно за час до того, как начался пожар. Рана на животе была неглубокая. Девочка, наверное, спугнула убийцу, и он не успел закончить начатое.

— Убийц, — поправил я. — Она сказала, что Тома убили они. Так что убийц несколько.

— Но она не назвала никаких имён?

— Нет. Мне кажется, она думала совсем не об этом.

Я помешивал кофе, вспоминая Блудную. «Эдвард невиновен». Если она не собиралась причинять ему вред, зачем тогда подожгла дом? Я спросил себя, знает ли она об исчезновении Джоан Тальботт.

— Кто-нибудь пострадал при пожаре? — спросил я.

— К счастью, нет, — нахмурился Харпер. — Вчера я даже обрадовался, что Джоан пропала. Пожар начался в её комнате. Если бы она была дома, то скорей всего погибла бы.

— Думаешь, это совпадение? — Мне это казалось маловероятным.

— То, что первой загорелась её комната? — Харпер сделал глоток кофе. — Не знаю. Я так устал, что даже не пытался размышлять над этим.

Я ему не поверил. Я не раз замечал, что усталость нисколько не мешает ему думать. Другое дело, если он не хочет обсуждать свои догадки со мной. Это его право.

У меня тоже было предположение, зачем Блудная подожгла особняк доктора. Она хотела таким образом наказать Джоан, заставить её заплатить за то, что та бросила Добрых Сограждан. Интересно, девочка тоже ожидала — как и Питер Роффкейл, — что Джоан их всех защитит?

— Так ты вообще не спал? — спросил я.

— Да, — вздохнул капитан. — Не мог уснуть после того, как нашли тело Миллза. Остаток ночи я просидел над старыми делами.

— Ложись сейчас. — Я поставил чашку на стол.

— Нет, — покачал головой Харпер. — Вчера я нащупал зацепку в деле Томаса.

— Он тоже состоял в Добрых Согражданах? — догадался я.

— Да, — подтвердил Харпер. — Но кроме того, он пользовался услугами адвоката по имени Альберт Скотт-Бек.

Имя мне ни о чём не говорило. Я молча ждал продолжения.

— Этот же человек консультировал Роффкейла. Он даже навещал Питера в камере за час до того, как пришли мы с тобой.

— Думаешь, он его и убил? — Я не удержался и склонился к Харперу. Меня охватил азарт.

— Возможно. Я не обнаружил прямой связи между Скотт-Беком и Лили с Роуз, но обе они официально обращались за помощью в его фирму. Его партнёр, Льюис Браун, защищал Лили, когда прошлой весной против неё выдвинули обвинения. За несколько месяцев до этого он также консультировал Роуз.

Капитан отпил кофе.

— Фирма ведёт множество дел бесплатно, как правило, для Блудных, у которых нет возможности нанять адвоката. Почти все Добрые Сограждане получали юридическую помощь Скотт-Бека или Брауна.

— Кто-нибудь из них знаком с твоей сестрой? — спросил я.

— С Джоан? — Харпер отрицательно покачал головой. Его волосы высыхали и начинали виться. — Она никогда не участвовала в демонстрациях или публичных выступлениях. На неё ни разу не заводили дело.

— То есть она никак не связана с этим Скотт-Беком и его партнёром?

— Никак, — ответил капитан. — Честно говоря, я даже не знаю, куда ведёт эта зацепка. Но я просто не могу сидеть сложа руки, пока продолжаются убийства.

— Всё завязано на твоей сестре, скорее всего, мы на правильном пути, — заметил я.

— Может быть.

Что-то в словах Харпера привлекло моё внимание. Я не понял, что именно — сами слова или тон капитана, — но мне вдруг вспомнилась ночь, когда мы с ним впервые встретились. Я решил тогда, что он чего-то не договаривает. Я попытался всмотреться в его лицо, но слишком яркий утренний свет слепил глаза и мешал уловить запах его дыхания. Временами, если удавалось сосредоточиться, я мог таким образом почувствовать ложь.

Этим утром я ощущал лишь беспокойство. Я плохо знал Харпера, а его пропавшую сестру не знал вовсе. Тот факт, что её похитили, в то время как остальных Добрых Сограждан убили, должен что-то значить. Но я никак не мог понять, что. Мне не хватало чего-то — простого слова или факта, — чтобы разгадать эту загадку.

Я задумался, не это ли самое слово собирался произнести Харпер перед тем, как прикусил язык и выдал уклончивое «может быть».

Вряд ли Харпер единственный, кто знает что-то о похищении. Мне вспомнились пылающие огнём глаза Блудной, её кровавые слёзы и как от неё пахло. По сравнению с ароматом, который источали письма Джоан Тальботт, этот запах был отвратителен. Волосы девочки выглядели так, будто кто-то в ярости отхватил их тупым ножом. От одежды остались жалкие обгоревшие лохмотья. Ясно, что она не просто так подожгла дом Эдварда Тальботта. Ей что-то известно об убийствах и о Джоан.

— Так ты пойдёшь? — спросил Харпер, и я понял, что уже некоторое время его не слушаю.

— Куда? — Мне не понравилось, что я задумался, а он это заметил.

— В офис Скотт-Бека, — нахмурился капитан. — Ты меня совсем не слушал?

— Слушал, — солгал я. — Просто уточняю.

— Если к нему обратится за консультацией Блудный вроде тебя, это не покажется подозрительным. Так гораздо проще, чем добиваться ордера на обыск. Мой настоятель вообще не находит нужным расследовать смерти Блудных. — Харпер хмуро смотрел в чашку. — Я иногда сам не понимаю, зачем этим занимаюсь.

— Из-за денег? — предположил я.

Он рассмеялся в ответ на мои слова.

— Если бы дело было в деньгах, — сказал он, — я бы выбрал какой-нибудь из Золотых орденов и стал банкиром.

Я сощурился, рассматривая Харпера сквозь тёмные стёкла очков, которые чуть искажали его образ. Банкиры, которых мне доводилось встречать, были форменными тюфяками. Они всюду ходили кучками, как тучи в небе. Я попробовал представить капитана в белой мантии, с волосами, развевающимися вокруг головы, как нимб, но ничего не получалось, потому что мне стало смешно.

Я ни на секунду не мог вообразить его другим. В свете утреннего солнца его стройная фигура казалась особенно худой. На фоне белых стен и полированного пола его силуэт выделялся сплошным тёмным пятном. В собственном доме Харпер выглядел лишним.

Меня не должно было это волновать, но я чувствовал, что он что-то от меня скрывает. Он вообще производил впечатление очень скрытного человека. Даже за чаепитием он не снимал перчаток.

Что же он пытается сохранить в тайне, если и в родных стенах не может расслабиться? В гостиной не было ни картин, ни фотокарточек, ни книг, ни вещичек, которые люди обычно хранят с детства на память, ничего, что хоть что-то поведало бы о хозяине.

Единственным в комнате, что говорило о личности Харпера, был сам Харпер. Я внимательно смотрел в его карие глаза и размышлял, что он за человек на самом деле. Он тоже смотрел на меня.

— Снова где-то витаешь? — спросил он.

— Нет, — соврал я. — Просто вдруг подумал, что ты почти ничего не рассказывал мне о себе и сестре.

— Да нечего рассказывать. — Он поднялся. — Нам пора. Я хочу, чтобы ты как можно быстрее встретился со Скотт-Беком.

— Ловко ты сменил тему. — Я медленно встал со стула.

— Я слишком устал, чтобы хитрить, — возразил Харпер.

— Можно взглянуть на твои руки?

— Что?

— Руки. Ты скрываешь их под перчатками. Я хочу на них посмотреть.

— Зачем?

— Потому что ты их прячешь, — пожал плечами я. — Просто так.

— Ты уже их видел, — сказал он, понижая голос, будто нас могли подслушать. — Как и другие части моего тела.

— Тогда не будет вреда, если я взгляну ещё раз.

— Зачем тебе это вдруг понадобилось? — не сдавался Харпер.

— Не руки сами по себе, — объяснил я. — Мне важно знать, покажешь ты их или нет.

— Это что, какая-то проверка?

— Может быть. — Я с удовольствием бросил капитану в лицо его же ответ, но он, кажется, ничего не заметил.

Он покачал головой, но всё же снял перчатки и протянул мне руки. Я внимательно их осмотрел.

Во внешности Харпера не нашлось бы ничего благочестивого, но руки у него были, как у святого. Жемчужно-белая кожа без единого изъяна. Длинные изящные пальцы. Они казались девственно чистыми, будто даже солнце никогда их не касалось.

Мне вдруг захотелось с силойпровести по его коже ногтем. Я коснулся его пальца, почти ожидая, что останется грязный отпечаток, но ничего не произошло. Я прижал наши ладони друг к другу. Его была теплой и мягкой. Без единой мозоли.

Я поднял голову и заглянул ему в лицо. Он не сводил с меня внимательного взгляда, явно ожидая услышать комплимент.

— Они совершенны, — вдруг произнёс я.

На его лице мелькнула улыбка. Он осторожно погладил мою ладонь, прошёлся по запястью и переплёл наши пальцы. Я вздрогнул от этой ласки и заметил, что он снова улыбается.

— У тебя очень красивые руки. Зачем тебе перчатки? — спросил я, пытаясь отвлечься от ощущений, которые во мне будили его легкие прикосновения.

— Не знаю, — ответил он. — Отец всегда их носил.

— А отчим?

Я не смог бы выбрать лучший момент, чтобы застигнуть капитана врасплох. На долю секунды он замер, как громом поражённый.

— Я его и имел в виду, — произнёс он. — Но как ты о нём узнал?

— Друг рассказал. — Харпер отстранился, не говоря ни слова. Когда мы соприкасались руками, между нами будто ненадолго установилось взаимопонимание. Мы оба испытывали удовольствие, и это нас сближало. С прикосновениями всё просто. Они ни к чему не обязывают. Но как только между нами возникал какой-нибудь вопрос, иллюзия доверия рассеивалась.

— Твой друг говорил о нём что-то конкретное? — Харпер взял перчатки со стола.

— Нет. А должен был?

— Нет, — твёрдо ответил он.

Я почувствовал, что разговор окончен.

— Пора навестить мистера Скотт-Бека. — Харпер натянул перчатки и пошевелил пальцами. Открытая ладонь сжалась в чёрный инквизиторский кулак.

Глава десятая: Пять часов

Конечно, я не мог зайти к мистеру Скотт-Беку просто так, без доклада. Пришлось ждать, пока у него освободится окно между клиентами. В приёмной я уселся на зелёный диванчик. Мимо туда-сюда ходили Блудные. Настенные часы каждые тридцать минут наигрывали известную песенку, и вскоре я начал её ненавидеть. Заняться мне было нечем, оставалось только ждать и представлять, как я разберу проклятые часы на запчасти.

Мне хотелось, чтобы Харпер тоже страдал от скуки, но ничего подобного. Он решил подождать меня в чайной напротив офиса фирмы. Мне было видно капитана в окно. Он сидел за столиком и о чём-то говорил со светловолосым официантом. Я несколько минут с неудовольствием их разглядывал, потом вернулся на диван.

От скуки я стал принюхиваться, ожидая учуять запах крови или страха. Первые два часа меня серьёзно тревожило ощущение близкой опасности. Я следил за каждым движением секретаря, ловил каждое его приветственное или прощальное слово так, будто он вот-вот на кого-нибудь бросится. Но наблюдая непрекращающийся поток Блудных, я почувствовал, что нервозность понемногу уступает место здравому смыслу.

Убитые пользовались услугами именно этой фирмы, и сначала это представлялось мне связующим звеном, но вдруг я понял, что сюда обращались абсолютно все Блудные. В этом городе им больше негде получить юридическую помощь. Они приходили по самым разным вопросам. Одним требовалось составить завещание, другим — заверить договор. Были и такие, кто явно совершил преступление. Мне показалось, что сегодня каждый житель Подземелий Преисподней прошёл через двери офиса.

Часы на стене в очередной раз весело пропели, объявляя таким образом, что ещё один час моей жизни потрачен впустую. Интерьер приёмной лучился гостеприимством. Стулья и диванчики стояли вдоль стен так, чтобы клиенты, переговариваясь между собой, не мешали друг другу. С двух сторон от окна висели бледные акварели. За моей спиной непрерывно тикали часы. Казалось, эта комната физически поглощает время, которое я потратил бы на что угодно с гораздо большей радостью.

Я выглянул в окно. У столика капитана снова стоял официант. Я не мог видеть его лица, но заметил медленную многозначительную улыбку Харпера, и решил, что тот очень привлекательный. И тут же подумал, что с удовольствием запустил бы в него камнем.

Я повернулся к единственному, кроме меня, человеку в приёмной. Секретарь, оглянувшийся на меня в ответ, был похож на палтуса. Я попробовал занять себя тем, что вообразил, как в мутной глубине его зеленоватых глаз временами вспыхивает жажда крови. Секретарь моргнул и снова взялся рассортировывать стопки бумаг на столе. Казалось, папки с документами — его единственная в жизни страсть.

Для любого вошедшего в двери клиента у него находился специальный бланк. Я тоже заполнил такой, когда пришёл, и потратил на него всего минуту: большую часть вопросов я просто пропустил, а своё имя нацарапал вверху кривым, неразборчивым почерком, чтобы произвести впечатление малограмотного.

Тогда я посчитал удачным, что так ловко избавился от писанины, теперь же я об этом жалел. Анкета по крайней мере помогла бы мне скоротать время. Можно было бы для смеха вписать в бланк неверные ответы или даже откровенную ложь. Вместо этого я сидел на диване и неторопливо выцарапывал ногтем свои инициалы на кожаной обивке.

Когда часы пропели в десятый раз, я с раздражением осознал, что запомнил мелодию. Секретарь мычал её себе под нос, не замечая этого. Я стал сильнее скрести обивку.

В приёмную вошла супружеская пара, оба одетые в лучшее, как для воскресной службы. Они посмотрели, как я порчу мебель, и выбрали место подальше. Они разглядывали меня, но стоило поднять голову, тут же поспешно отводили глаза. Секретарь принёс им стопку бумаг для заполнения. Супруги немного посетовали на волокиту и несправедливость — ведь они пострадавшая сторона, а им приходится терпеть такие неудобства. Секретарь равнодушно извинился и отбыл обратно за свой стол.

Эти двое поминутно косились в мою сторону. Они явно считали, что понесли ущерб в том деле, из-за которого сюда обратились, а у меня как раз был вид закоренелого преступника. Я слышал, как они шёпотом меня обсуждают.

Я посмотрел на них в упор, и они придвинулись друг к другу, изо всех сил стараясь меня не замечать.

— Сайкс? — крикнул из-за спины секретаря мужчина средних лет.

— Бела… хм… Мистер Сайкс здесь? — повторил он, очевидно, не разобрав почерк в моём бланке.

— Тут. — Я поднялся и направился к мужчине.

Он был на пару дюймов ниже меня, но немного толще. Плечи и грудь, мускулистые и чуть заплывшие жиром, делали его похожим на бульдога. При таком телосложении элегантный костюм смотрелся на нём нелепо. Я бы счёл его вид забавным, но у меня возникло смутное ощущение, что он легко переломит мне хребет, если я засмеюсь. Сильные люди могут одеваться, как пожелают.

В нос ударил запах его кожи. Он вызывал неясную тревогу, но я не мог его распробовать из-за тяжёлого аромата одеколона, который висел облаком вокруг мужчины. Он крепко, по-военному пожал мне руку, и я заметил, что у него два пальца забинтованы.

— Кошки, — объяснил он, хотя я ни о чём не спрашивал. — Я Льюис Браун, партнёр мистера Скотт-Бека. На сегодня у меня больше нет клиентов, поэтому Альберт попросил, чтобы я вас проконсультировал. — Он говорил чуть громче, чем нужно, и довольно сильно тряс мою руку. Всё вместе производило фальшивое впечатление.

— Благодарю, — сказал я, заметив, что он ждёт ответа. Я улыбнулся, словно извиняясь за неловкую паузу, хотя думал только о том, как бы убраться из приёмной, пока снова не запели часы.

— Пойдёмте. — Браун рывком развернулся на каблуках и вышел за дверь. Я последовал за ним вверх по лестнице. Он шагал с таким воодушевлением, будто на последней ступеньке его ожидала награда. Я тащился позади.

— Вчера поздно лёг, — объяснил я, когда Браун обернулся и увидел, что я отстал. — Не выспался.

— Работаете в ночную смену? — Он опустил крупные руки на бёдра и уставился на меня сверху вниз.

— Нет, я был с девушкой. — Я ощутил удовольствие оттого, что ввожу Брауна в заблуждение и одновременно говорю чистую правду. Преодолев оставшиеся ступеньки, я вошёл вслед за адвокатом в его кабинет. Большая комната была заставлена стеллажами с папками. Возле единственного окна стоял рабочий стол. Вечернее солнце било в щель между шторами. Я сел напротив Брауна и передвинул стул так, чтобы свет не попадал мне в глаза.

— Ну что ж, начнём. Сначала я задам вам несколько вопросов. — Он положил перед собой мой полупустой бланк с неразборчиво накорябанным именем.

— Хорошо. — Я улыбнулся, чтобы скрыть скуку. Острый запах, исходивший от его костюма, теперь доносился откуда-то из угла кабинета.

— Ваше полное имя? — начал Браун.

— Белимай Сайкс, — ответил я, принюхиваясь.

— Второго имени нет?

— Что? Есть. Риммон.

Пахло с верхних полок. Сначала мне показалось, что это розовая вода, но чем дольше я находился в этой комнате, тем острее ощущал замаскированные ею резкие, неприятные ноты.

— Риммон. — Браун вписал имя в бланк и немного помолчал. — Полагаю, это ваше родовое имя.

— Верно, — согласился я, делая усилие, чтобы сосредоточиться на его словах.

— Посмотрим… — Он постучал кончиком ручки по подбородку. У него сделался такой вид, будто он читает невидимый мне текст в центре стола. — Сокрытый тьмою, явился он подле Сариэля, и тело его сияло, как молния, а голос был подобен раскатам грома, и звали его Риммон. Он также преклонил колена перед распятием…

Я молча смотрел на Брауна.

— Книга Блудных, — пояснил он. — Увлекаюсь родословной падших принцев. Очень познавательно, знаете ли.

— В самом деле? — Я не нашелся, что еще сказать. Если бы я обратился в фирму с настоящей проблемой, меня, наверное, рассердили бы эти посторонние разговоры. А так я лишь решил, что это интереснее, чем заполнять бланк. Так что я позволил Брауну продолжать.

— Да. Вы, возможно, считаете, что генеалогия оказалась в наше время не у дел, но многие Блудные до сих пор в том или ином виде наследуют черты предков. — Он окинул меня внимательным взглядом. — Вот вы, к примеру, редкий вид, вы умеете левитировать. В вас ощущается родство со стихией воздуха, так что, кроме умения летать, у вас наверняка потрясающее обоняние. — Браун сделал пометку в бланке. — Я бы предположил также, что вы держитесь особняком, даже среди своих.

— Вы всё это узнали только из моего имени? — спросил я, не подтверждая и не опровергая его слова.

— Совершенно верно, — с гордым видом подтвердил Браун. — Имён и описаний больше сотни, их не так легко упомнить. Я знаю большинство высших демонов, но Альберт помнит всех Блудных до единого.

— Мистер Скотт-Бек?

— Он самый. Он как ходячая энциклопедия, — сказал адвокат, возвращаясь к моему бланку. — У вас есть семья?

Я нюхал воздух в комнате.

— Нет.

— Вообще никого? — недоверчиво переспросил он. — Должны же у вас быть родители?

— Они умерли.

— О. Инквизиция? — В его голосе звучало фальшивое сочувствие. Я живо представил, как он тренирует эту интонацию за чтением вечерних газет.

— Нет. — Я предпочёл полуправду. — Отец погиб при обвале в шахте. — Мать так говорила, чтобы не уточнять, что его убили вместе с другими рабочими «Горнодобывающей компании Веллтона» во время забастовки. — Мама утонула двенадцать лет назад при прорыве сточных вод.

— Других родственников у вас нет? — допытывался Браун.

— Могу я спросить, зачем вам это? — Мне не хотелось грубить, но раздражающий запах в комнате и воспоминания о том, как труп матери покачивался в грязной воде, странным образом смешались. Боль и горечь едва не заставили меня встать и уйти. Я задержал дыхание, чтобы не чувствовать запах, и это желание прошло.

— Нам нужно будет с кем-то связаться на случай, если вас вызовут в суд, а мы не сможем вас найти, — объяснил адвокат.

— Понятно, — нахмурился я. — У меня никого нет. Придётся вам просто оставить записку консьержу.

— А где вы живёте?

— В настоящее время в доходном доме Добрых Сограждан, в Подземельях. — Произнося эти слова, я внимательно следил за лицом Брауна.

— Добрые Сограждане. — Он едва заметно улыбнулся и записал в бланк мой адрес. — Да, думаю, я знаю, где это. — И тут же, без промедления, спросил: — На вас уже заводили дело?

— Да.

— В таком случае, давайте на него взглянем. — Он поднялся, прошёл к полкам, пробежался пальцами по толстым корешкам и достал увесистую чёрную книгу для записей.

— Тогда вы носили эту же фамилию? — уточнил он.

— Да. — Я своими глазами видел, что он делает, но никак не мог поверить в происходящее. Я ещё раз обвёл взглядом бесконечные ряды папок.

— Нашёл. — Браун сел за стол, держа страницы раскрытыми. — Гм, полёты и сопротивление при допросе. — Он с любопытством изучал написанное. — И всё это, чтобы ваш друг не платил штраф. — Адвокат поднял голову. — Им потребовалось немало времени, чтобы заставить вас назвать его имя.

— У вас есть копия моего дела?

— Да. Альберт и настоятель из Брайтона дружат со школы, и тот был так любезен, что позволил нашей фирме снимать копии со всех дел, где фигурируют Блудные. — Браун перелистнул страницу, потом вернулся на предыдущую. — Тут ничего особенного. Похоже, что вам удавалось долгое время оставаться непойманным.

— Долгое время, да, — согласился я.

В глубине души я всегда знал, что существуют записи о моём рождении, образовании, даже обо всех арестах и пытках молитвенными машинами, но мне казалось, что они хранятся где-нибудь в дальнем углу сырого подвала. Мысль о том, что кто-то может из праздного любопытства копаться в моём прошлом, меня рассердила.

— Вы удивительная личность, мистер Сайкс. — Браун развернул книгу так, чтобы я мог прочитать. Он ткнул пальцем в маленькую фотографию. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы узнать собственное распростёртое на столе тело. Я без интереса рассматривал свои горящие яростью глаза. Мои воспоминания о том времени были гораздо более отчётливыми, чем эта мутная картинка.

Я поспешно просмотрел заметки, сделанные за время ареста. Я хотел узнать, что именно Браун — или любой, имеющий доступ к этому документу — может обо мне выяснить. Записи в основном касались всякой ерунды: размер обуви, длина ногтей, состояние банковского счёта и длинный столбик инициалов офицеров, которые запрашивали моё личное дело. У. И. Х. мелькнуло раз десять или больше.

Так вот как Харпер выяснил, сколько я беру за услуги. Он знал обо мне всё до того, как ступил на мой порог. Ничего удивительного.

Браун повернул книгу к себе и читал ещё несколько минут.

— Ввиду отказа сотрудничать и давать показания задержанный признан виновным… Упорно молчит… Допросы с применением серебряной воды… Ага, и офориума. — Браун тихонько щёлкнул языком. — Просто чтобы ваш друг не платил штраф в пятьдесят монет? Невероятно. Может, вы скрывали что-то ещё?

Я не мигая смотрел на адвоката.

— Полагаю, если вы ничего не сказали тогда, вряд ли сделаете это сейчас. — Казалось, он веселится. — Видите ли, мистер Сайкс, если наша фирма возьмётся вас защищать, в ваших же интересах рассказать нам всё без утайки.

— Буду иметь в виду. — Мне удалось произнести это вежливо. С той минуты, как он начал читать копию моего дела, я страстно хотел располосовать ему физиономию. Несколько месяцев ареста разрушили мою жизнь, а он лишь бегло их просмотрел, будто меню в ресторане. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

В лёгкие хлынул запах розовой воды с тошнотворной примесью кислоты и желчи. Я закашлялся, и Браун убрал книгу.

— Уже поздно, — сказал он.

— Мне уйти? — поднялся было я, но Браун вскинул руку.

— Нет. Наверняка Альберт захочет с вами побеседовать. — Он дружески мне улыбнулся. — Я просто подумал, что неплохо бы перекусить. Пошлю Тома за ужином, попрошу его захватить что-нибудь и для вас. — Он встал и пошёл к выходу. — Я угощаю. Подождите здесь. Скоро вернусь. — Он вышел и закрыл за собой дверь. Я подождал немного, потом попытался её открыть. Браун меня запер.

Глава одиннадцатая: Флаконы синего стекла

Только из-за того что меня заперли, захотелось сбежать. Я подошёл к окну. Стекло было закрашено, но казалось достаточно тонким, чтобы его разбить.

Я не стал ничего делать. Выпрыгивать со второго этажа — жест отчаяния. Я решил, что пока всё не настолько серьёзно.

Льюис Браун не обязательно собирается меня убить. Могли быть и другие причины закрыть меня в комнате. Например, чтобы помешать свободно разгуливать по зданию. Вдруг Браун не хочет, чтобы я встретил кого-то из клиентов. Или он запер дверь просто по привычке.

Инстинкт настойчиво требовал вырваться отсюда. Можно выбить окно стулом. Но мне платят не за инстинкты.

Я выглянул на улицу и подумал, хорошо бы увидеть Харпера. Со второго этажа удавалось разглядеть только крыши и шляпы прохожих. Люди торопились домой. Магазины и офисы закрывались. Скоро ночь. Темнеющее небо меня немного успокоило.

Я решил обыскать кабинет и выяснить, откуда исходит странный запах. Сделав глубокий вдох, я раскинул руки, а затем, выдохнув, чуть приподнялся над полом и медленно поплыл к потолку, пока не уперся в него головой.

Наверху воняло невыносимо. Меня едва не стошнило, глаза защипало. На шкафах стояли голубые стеклянные сосуды. Некоторые были большими, как аптекарские склянки, другие — поменьше, как флаконы для духов. И в каждом — густая тёмная жидкость.

Я подлетел ближе. Запах стал нестерпимым. Я зажал нос рукой и принялся читать надписи. На одной большой склянке значилось «Сверхсила: Абаддон», на другой — «Вскипание воды: Рахаб». Озадаченно хмурясь, я просмотрел остальные: «Красота», «Процветание», «Власть над огнём» и даже «Повелитель насекомых», и на каждой имя. Многие флаконы оказались почти пусты. Тот, что стоял ближе всего ко мне, был полон до краёв.

Я взял в руки небольшую — чуть меньше чернильницы — бутылочку, плотно закупоренную и запечатанную воском. На белоснежной, совсем новой этикетке я прочитал: «Ясновидение: Роффкейл».

Сжимая флакон в руке, я опустился на пол. Я сломал восковую печать и едва не задохнулся. Из флакона пахло той же тошнотворной смесью крови, мочи и экскрементов, что и в камере, где убили Питера Роффкейла.

Волшебные зелья, изготовленные из трупов Блудных. Не о них ли говорил Сариэль? Дверь за моей спиной открылась, и я поспешно сунул флакон в карман пиджака. Я быстро обернулся и оказался нос к носу с вошедшим в комнату мужчиной. Он был намного выше Брауна, но такой же мускулистый. Волосы и борода седые, но лицо моложавое, румяное и загорелое. Он улыбнулся мне, как любимому племяннику.

— Сожалею, что задержался, мистер Сайкс, — сказал он, протягивая руку. — Я Альберт Скотт-Бек.

Я машинально ответил на рукопожатие. Он улыбнулся ещё лучезарнее, но не выпустил мои пальцы из крепкой тёплой ладони.

— Позвольте вас кое о чём спросить, мистер Сайкс? — Он стоял так близко, что я чувствовал сильный запах крови и розовой воды. Его рука обхватила мою, как стальные оковы. Внезапно я вспомнил пустую склянку из-под «Сверхсилы» и задумался, сколько зелья принял Скотт-Бек. — Кто вас сюда послал?

Он стиснул моё запястье. Я выбросил вперёд свободную руку и вонзил ногти ему в горло. Его кожа оказалась толстой, как шкура лошади. Я его едва оцарапал.

Скотт-Бек тут же шагнул в сторону и с силой выкрутил мне руку. Хрустнула кость, и запястье пронзила невыносимая боль. Он потянул моё плечо вверх. Я споткнулся и упал на колено.

Он ударил меня ногой в грудь и, кажется, сломал мне рёбра. Из лёгких вышибло весь воздух.

— Кто вас послал, мистер Сайкс? — Он продолжал улыбаться, будто у нас с ним завязалась небольшая дружеская потасовка.

— Всё равно ведь убьёте, — едва слышно прохрипел я.

— Разумеется. — Скотт-Бек сильнее сдавил моё сломанное запястье. — Но только от вас зависит, как именно вы умрёте.

— Прошу вас, не надо. — Я зажмурился, тщетно пытаясь справиться с болью. — Тот, кто меня нанял… — Я медленно полез свободной рукой в карман пиджака. — Он не назвался, но у него была прозекторская булавка. Молодой, светлые волосы. — Я крепко сжал флакон в руке.

— Прозекторская булавка? — переспросил Скотт-Бек.

Пользуясь тем, что он на секунду отвлёкся, я с размаху впечатал флакон в его пах. Тонкое стекло рассыпалось, и адвокат взревел от боли. Я вырвал руку и бросился к окну.

Со спины в меня врезалась гигантская туша, я упал и ударился о дощатый пол. Я не заметил, как в комнату вошёл Браун, но по запаху догадался, что именно он навалился на меня сверху. Я попробовал вывернуться из-под него, но не смог. Он вздёрнул мою голову вверх за волосы, заставляя смотреть себе в глаза, и я почувствовал, что мне вот-вот свернут шею.

— Похоже, вы так и не научились правильно отвечать на вопросы, мистер Сайкс. — Лицо Брауна сильно покраснело и выражало удовольствие, граничащее с плотским. Он ударил меня о пол. Голова взорвалась болью, всё вокруг поплыло. Он поднял меня за волосы и снова ударил. Я стал отбиваться. Браун навалился мне на шею, впечатывая в доски.

Плечи невыносимо болели. Одну сторону лица заливала кровь из рассеченной скулы. В глазах двоилось, кажется, я ненадолго потерял сознание.

Браун снова поднял меня за волосы, и на этот раз я обмяк в его руках.

— Как думаешь, Альберт? — спросил он. — Размозжить ему череп?

— Нужно узнать про девчонку. — Я услышал, как Скотт-Бек подошёл и встал слева. — Спроси-ка у него, кто она такая.

— Ну? — Браун сполз чуть ниже и потёрся о меня пахом, как о дешёвую шлюху. — Где девчонка, с которой ты работаешь, Сайкс? Как её зовут?

— Кажется, её зовут… пошёл в задницу! — Я едва соображал из-за побоев, но не собирался ничего им рассказывать.

— Послушай, Сайкс. Я могу заставить тебя пожалеть, что ты не попал к инквизиторам. — Браун чуть сильнее оттянул мою голову за волосы назад. Краем глаза я видел Скотт-Бека. Он поглаживал густую бороду и разглядывал меня. От боли мне вдруг показалось, что он похож на Батюшку Рождество. Он смотрел на меня с таким выражением, будто сожалел, что придётся внести меня в список непослушных детишек. — Не знаю, как далеко ты намереваешься с ним зайти… — Он вдруг осёкся, потому что в дверь быстро постучали.

Скотт-Бек отошёл, но Браун не шевельнулся. Я слышал, как открылась дверь.

— В чём дело, Тим?

— Внизу человек из Инквизиции. — В голосе секретаря слышалась лёгкая досада.

— И чего он хочет?

— Сказал, что ищет Блудного по имени Белимай Сайкс. — Секретарь перешёл на шёпот. — Он не уходит.

— Как не вовремя. — Скотт-Бек встал рядом с Брауном, который прижимал меня к полу. Он присел и сдавил мне шею обеими руками.

— Льюис, — обратился он к напарнику, — иди вниз с Тимом и избавься от инквизитора. Боюсь, у нас с мистером Сайксом меньше времени, чем хотелось бы.

Браун поднялся, и Скотт-Бек вздёрнул меня вверх за горло. Я забарахтался, пытаясь встать на ноги. Браун рывком завёл мои руки за спину. Сломанное запястье отозвалось жгучей болью.

— Я надеялся поиграть с ним чуть подольше, — сказал он.

— В другой раз, — пообещал Скотт-Бек. — Поиграешь с девчонкой.

— Ладно. — Браун вышел из кабинета вместе с секретарём.

Скотт-Бек вздохнул и швырнул меня на стол. На его лице отразилась усталость. Ни малейшего следа тревоги. По количеству бутылочек на полках было понятно, что до меня он убил множество Блудных. Если его когда-то и мучила совесть, то давно перестала. Как и дознаватели, которые истязали меня в Доме Инквизиции, он был в полном ладу с собой и своими поступками.

Я возненавидел Скотт-Бека за это.

Ярость придала мне сил. Я пнул его и толкнул всем телом. Он, спотыкаясь, сделал шаг назад, но восстановил равновесие, прежде чем я успел вырваться. Отточенным движением он ударил меня кулаком по голове.

В глазах потемнело. Накатила такая сильная дурнота, что на мгновение все остальные ощущения притупились. Я повалился на стол.

Последние шесть лет я часто думал о смерти как об избавлении. Я размышлял о ней, втыкая в кожу иглу и впрыскивая в кровь офориум. Мне представлялось, что умереть будет легко и приятно. Но сейчас я вдруг понял, что не хочу погибать. У меня и так слишком много отняли. Жизнь — единственное, что мне осталось.

Невыносимая боль немного отрезвила. Скотт-Бек стоял, склонившись надо мной и держа одной рукой за горло. Рубашку и жилет он разорвал. Он приставил к моему боку чашу и свободной рукой разрезал мне живот скальпелем.

Меня охватила ярость. Никогда в жизни я такого не испытывал. Из горла вырвался оглушительный рёв. Он прозвучал в комнате, как раскат грома. Оконное стекло рассыпалось. Скотт-Бек потрясённо выронил скальпель и отступил. На секунду мне показалось, что он так испугался моего крика.

Но тут я заметил, что пол горит. Я повернул голову и увидел в воздухе за окном маленькую Блудную из парка Святого Кристофера. Скотт-Бек сделал ещё один быстрый шаг назад.

Девочка влетела в комнату и села на подоконник. Её глаза с яркими всполохами огня в глубине внимательно следили за каждым движением Скотт-Бека. Думаю, меня она даже не заметила.

— От тебя пахнет его кровью, — сказала она. — Ты убил Питера.

Он бросился к двери, но девочка его опередила. Она вскочила и метнула один из своих ножей с чёрным лезвием. Скотт-Бек упал. Нож просвистел над его головой и вонзился в стену. Лезвие вспыхнуло, и обои тут же загорелись.

Скотт-Бек не терял ни секунды. Он подбежал к дальнему стеллажу и выхватил откуда-то коробку. Девочка рванула следом. Я скатился со стола, но не смог даже встать. Окно было совсем близко, но я понял, что не пройду сквозь огонь. Я ухватился за спинку стула и с трудом выпрямился. По телу прошла волна боли, но усилием воли я заставил себя стоять. Воздух, нагретый разгорающимся пожаром, колыхался. Лёгкие наполнились дымом. Были все шансы сгореть заживо.

Я увидел, что девочка бросилась на Скотт-Бека, и он поймал её за ногу. Резким тренированным движением он швырнул её на пол. И тут я понял, что лежало в коробке. В руке он держал револьвер.

Если он убьёт девочку, я тоже умру.

Я поднял с пола скальпель — сталь уже нагрелась, но я едва это заметил, — и с такой силой метнул его, что чуть не упал снова. Лезвие вошло глубоко в шею Скотт-Бека. Несколько мгновений он потрясённо смотрел на меня.

Девочка тут же проткнула ему руку одним из своих ножей. Револьвер упал, и прогремел выстрел.

Потом ещё один и ещё. Я понял, что они доносятся с лестницы. Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался Харпер.

— Белимай! — крикнул он и замер, увидев девочку. — Джоан?

Блудная не обернулась. Вырвавшись из хватки Скотт-Бека, она с размаху всадила нож ему в грудь.

— Джоан, нет! — Харпер рванул девочку на себя, та словно не замечала никого вокруг. Она не сводила глаз с адвоката.

Из его груди торчала рукоятка ножа. Она вспыхивала и будто плавилась. Скотт-Бек держал её обеими руками, пытаясь выдернуть. Его пальцы охватили языки пламени, запахло палёной плотью. Скотт-Бек в беззвучном крике раскрыл рот, и оттуда взметнулся огонь, в мгновение растекаясь по всему телу. Блудная улыбнулась.

— Забирай-ка своего друга отсюда, Уилл. — Она вывернулась из рук Харпера. — Ему здорово досталось.

Мне показалось, что Харпер хотел что-то ей сказать, но передумал и бросился ко мне.

— Идти можешь?

— Наверное, — ответил я, покачиваясь. Я удивился, как быстро распространился пожар. Дым щипал глаза. Хорошо, что Харпер находится в комнате всего несколько секунд. Его тело не приспособлено переносить такой жар и дым. Он закашлялся и обхватил меня рукой за талию.

— Обопрись на меня, — приказал он.

Я послушался. Мы поспешно выбрались из комнаты. Блудная дождалась, пока мы выйдем, потом взлетела к полкам. Я услышал, как одна за другой бьются склянки. Харпер почти волоком стащил меня по ступенькам. На середине лестницы он ногой отпихнул в сторону тело Брауна. В самом низу лежал секретарь Тим с пулей в голове.

— Отличный выстрел, — пробормотал я, но капитан, кажется, не расслышал меня из-за рёва пожарных сирен.

Когда мы наконец оказались на улице, снаружи уже собрались десятки инквизиторов и сестёр из Огненного Ордена. Орали сирены, гудели водяные насосы. Наверху лопались стёкла. Загорелась крыша. Сильно пахло палёным мясом и розовой водой.

Харпер передал меня с рук на руки одной из сестёр и повернулся к охваченному пожаром зданию.

— Можешь отпустить меня, Белимай, — мягко сказал он. — Ты в безопасности. — Я вцепился ногтями в рукав его пальто и потянул.

— Она ушла, — прошептал я.

— Ты не понимаешь, нужны улики… — Харпер осёкся, потому что его отодвинула в сторону одна из сестёр. Я отпустил его, чтобы нечаянно не повредить ему руку.

Появилась ещё одна сестра. На моё лицо она даже не взглянула. Я для неё представлял собой лишь раненое тело. Она прищурилась, осматривая глубокий порез на животе.

— Он истекает кровью. — Она прижала порез рукой. — Морфин и иглу мне. — Две молоденькие девушки в белом тут же подали то, что она попросила.

Когда сестра стала набирать лекарство в шприц, я вдруг понял, что Харпер исчез.

— Харпер… — Мой голос утонул в шуме вокруг.

Инквизиторы громогласно разгоняли зевак. Кто-то раздавал приказы. Шланги и насосы скрежетали, как поезда. Выли сирены.

Монахини из Огненного ордена в белых халатах и шапочках обступили меня стеной. Одна из них зажгла небольшой светильник. Я дёрнулся от яркой вспышки. Чьи-то ласковые руки уложили мою голову обратно, и я устремил взгляд в небо.

Я ощутил, как привычно проникает в вену игла. Сестры склонились над моим животом. Я смутно чувствовал прикосновения их рук. Одна из них что-то быстро говорила другим, но я не мог разобрать слов.

Боль и холод отступили. Я смотрел в темноту. Мне показалось, что высоко в небе парит тонкая чёрная фигурка. Над ней ярко сияла звезда, и хрупкий силуэт будто вспыхивал огнём, как светлячок.

Я подумал, видит ли её Харпер и смотрит ли она на него сверху. Так или иначе, это зрелище не для моих глаз. Я зажмурился и потерял сознание.

Глава двенадцатая: Швы и алкоголь

Швы, наложенные сёстрами, были такими изящными, а нитки — такими тонкими, что я не мог понять, как они спасли меня от смерти. После остались белые едва заметные шрамы. Запястье немного ныло. Казалось, моё тело жаждет уничтожить следы преступлений Скотт-Бека.

То же самое делали журналисты. Происшедшее описывали, как настоящую трагедию. Альберт Скотт-Бек, заслуживавший всяческого сочувствия, а также его партнёр, Льюис Браун и секретарь Тимоти Ховард погибли в страшном пожаре. У Скотт-Бека осталась убитая горем вдова, двое детей и множество друзей. Сотни Блудных организовали бдение в его честь и посетили поминальную службу. Мир, писали газеты, понёс невосполнимую утрату.

Я вырезал одну такую статью, написал поперёк «ВРАНЬЁ» и добавил её к остальным в альбом. Наверное, это глупо, но меня ужасно расстраивала мысль о том, как сотни Блудных оплакивают человека, который кромсал на части их детей и друзей. Скотт-Бек навсегда останется в их памяти героем.

Мне было любопытно, что обо всём этом думает Харпер, но потом я пожалел о своих мыслях. Он получил от меня, что хотел, — хотя вряд ли его обрадовал достигнутый результат, — и исчез. Ничего удивительного. Было противно ощущать себя одиноким. Всё равно ничего бы не вышло. Нас связывало только общее дело. Так устроен мир. Но это до боли меня задевало.

Ночь была душной, надоедливо жужжала мошкара. В моей квартире каждый звук будто отдавался гулким эхом, хотя повсюду громоздились книги и газеты — постоянные свидетели моего одиночества. Так или иначе, уже сутки, как у меня закончился офориум. Рано или поздно придётся выйти из дома.

Я выбрался на улицу и отправился бродить по окрестностям. Меня окутывала темнота, но и она не помогала забыться. Я шёл и шёл, пока вдруг не заметил знакомую дверь. Я узнал намалёванную на ней собачью голову и спустился по ступенькам в пивную.

Я надеялся встретить Харпера, но из последних сил отрицал это даже перед самим собой.

Внутри его не было, но я не мог уйти — тогда пришлось бы признать свои желания. Я взял бутылку джина и сел за один из столиков в глубине зала. У джина оказался вкус растворителя. Я сделал большой глоток прямо из бутылки, чтобы побыстрее дойти до состояния, в котором находились остальные посетители заведения.

Как только алкоголь немного меня оглушил, я принялся наливать его в стакан и глотать чуть помедленнее. Вспомнилось, как после смерти отца пила мать. Тогда я этого не понимал. Сейчас же решил, что она делала глупость, когда пыталась бросить.

— Белимай?

Я опустошил бутылку на треть, когда вдруг услышал голос Харпера. Я обернулся слишком быстро и едва смог сфокусировать на нём взгляд.

Вид как всегда измученный, но вместо униформы — рабочая рубашка без воротничка и тёмно-серые брюки. Казалось, Харпер похудел и стал ещё бледнее. Самым странным в его внешности было отсутствие перчаток.

— Я бы угостил тебя выпивкой, но ты, по-моему, и сам неплохо справился, — сказал он. Я молча смотрел на его руки.

Я чуть отодвинулся и окинул его взглядом. Интересно, почему он так одет.

— Не возражаешь, если я присоединюсь? — спросил он.

— Как хочешь, — ответил я.

— Ладно.

Он пододвинул себе стул и налил джина из моей бутылки, не утруждаясь разрешением.

— Не ожидал, что ты так быстро встанешь на ноги, — начал он.

— Видимо, меня труднее убить, чем ты думал.

Харпер нахмурился и отхлебнул из стакана.

— Я не предполагал, что Скотт-Бек на тебя нападёт. — Он покрутил пустой стакан. — Прости, что втянул тебя в это, Белимай.

— Ты мне за это заплатил. — Я разозлился на себя, за искорки тепла, которые распространялись по всему телу, когда он произносил моё имя своим тихим хрипловатым голосом. И на то, что готов был простить его только за то, что он извинился. — Как дела у мистера Тальботта?

— Он убит горем.

— Ты сказал ему правду?

— Это не моя тайна, — вздохнул Харпер. — Понимаешь, о чём я?

— Думаю, да. — Я налил себе и капитану ещё. — Сначала это скрывал твой отчим. Потом Джоан. Ты не имеешь права никому об этом говорить.

Я точно также думал про Сариэля. Какой бы мелкий секрет мне не доверили, я пытался его сохранить. Хотя всё равно выдал. А Харпер — нет.

— Чем ты занимался последнее время? — поинтересовался я.

— Меня допрашивали. — Он покачал головой. — Настоятель не очень обрадовался, когда я сказал, что не знаю, кто убил мистера Льюиса Брауна и мистера Тимоти Ховарда. А также, что я не помнил ни твоего имени, ни как ты выглядишь.

— А молитвенные машины?

— Нет, — быстро сказал Харпер. — Боже, нет. Если бы они взялись пытать меня, я бы не смог молчать. Мне хватило того, что я стоял обнажённым и целыми днями отвечал на вопросы.

— Так что ты им сказал? — спросил я.

— Что почти ничего не помню. — Он невесело улыбнулся. — Настоятель предпочёл замять дело, как только я заговорил о том, что Скотт-Бек последним навещал Роффкейла. — Капитан сделал глоток джина. — Мы договорились, что я не стану копаться в делах Скотт-Бека, а меня больше не будут допрашивать о его смерти.

— Храним тайны и дальше?

— Пока да, — сказал Харпер, попуская пальцы сквозь волосы.

— Тебе выдали эту одежду перед тем, как отпустить? — Его вещи показались мне знакомыми.

— Да. — Харпер провел ладонью по рубашке. — Лучшее, что у них есть для отпущенных из-под стражи.

— И ты сразу пришёл сюда? — ухмыльнулся я.

— Нет, — ответил он, опуская глаза, будто от смущения. — Сначала я пошёл к тебе домой. Но тебя не было, и я направился сюда.

— Думал, что найдёшь меня здесь или просто рассчитывал напиться, чтобы справиться с разочарованием, что не застал меня?

— Интересный вопрос, — произнёс Харпер и замолчал. Я улыбнулся.

— Так зачем ты меня искал?

Харпер упорно смотрел на бутылку и стакан.

— Подумал, может, опять напьёмся, как в прошлый раз, — наконец сказал он.

Я вдруг вспомнил, как было с Сариэлем. Откажи я ему тогда, и ничего бы не случилось. Но я так устал оттого, что темнота — мой единственный друг. Бутылка джина была ещё наполовину полной.

Я налил Харперу и себе.

оставить свою «спасибу»

Часть вторая

Капитан Харпер и цикл из шестидесяти секунд

Глава первая: Дождь

Небо было тёмное, и лил дождь. На улицах канавы переполнились до краёв. Вода потоком хлестала на каменные плиты тротуаров и превращала утоптанные дороги в глубокие реки грязи.

Газовый фонарь на другой стороне улицы зашипел: через треснувший корпус на пламя попала вода. Клапан хлопнул, и подача газа прекратилась. Свет погас, а дождь всё шёл и шёл в осенних сумерках.

Харпер съёжился под навесом дорожной станции у часовни. Он и трое других вышли покурить и отдохнуть от шума, который подняли школьницы, стайкой ворвавшиеся в здание. Сквозь дыру в подмётке в ботинок попала вода. Левый носок намок. Чёрное инквизиторское пальто сильно пахло сырой шерстью. Харпер надвинул шляпу пониже.

Он не любил ждать, особенно дилижанса, в котором не хотелось ехать. В семейный особняк он возвращался каждый год, но не по зову сердца, а из чувства долга. Усадьба Фостер — единственное, что связывало его с родным отцом. Харперу следовало бы что-то ощущать по этому поводу, но он поймал себя на том, что ищет повод не ехать.

Если бы Белимай попросил остаться в столице, он бы с лёгкостью согласился, но Белимай не попросил.

Харпер затянулся сигаретой. Последняя. Остальные упакованы в чемодан. Закрыв глаза, он с удовольствием вдохнул дым.

Пономарь Стюартс стоял рядом, тоже курил и пытался вовлечь Харпера в разговор. Каждый раз, как Харпер обращал на него внимание, Стюартс отвечал чересчур радостной улыбкой. От этого было неловко и ещё сильнее хотелось сбежать из-под навеса. Через год-другой Стюартс станет очень симпатичным, и его восторженное внимание легко собьёт с толку доверчивого человека. У Харпера не было никакого желания становиться этим самым человеком.

— Первый день отпуска, а льёт как из ведра. Придётся сидеть дома с унылой тётушкой Люси. — Стюартс усталым движением вытер козырёк кепи, с которого на нос текла тонкая струйка.

Харпер чувствовал, что Стюартс вот-вот напросится на приглашение в особняк. Последнее время он несколько раз делал прозрачные намеки. Харпер не приглашал, но Стюартс был неисправимым оптимистом.

Они молчали, и тишину заполнял убаюкивающий шум дождя. Где-то вдалеке словно птица вскрикнула. Крик повторился, но голос Стюартса не давал сосредоточиться:

— Знаешь, что я думаю? — спросил он и добавил, хоть Харпер никак и не отреагировал: — Мне кажется, здорово будет уехать из столицы на весь отпуск. Например, поохотиться или покататься верхом с кем-нибудь. В мужской компании, понимаешь?

Чтобы не отвечать, Харпер ждал, не послышится ли странный звук снова. Чуть склонив голову, он пытался уловить его в шуме дождя. Яростный стук капель по плитам мостовых походил на шипение гигантского куска бекона на сковороде. Харпер высунулся из-под навеса. Ему показалось, что его окликнули издалека.

— Настоятель Грили говорил, что у тебя дом к северу от парка Святого Беннета. Там, наверное, красиво. — Стюарт ждал ответа. Потом он, кажется, заметил, что его не слушают. Он окинул взглядом тёмную улицу. Стук капель перекрывал все звуки. Вдруг сквозь этот шум послышался плач.

— Должно быть, девушка поскользнулась в грязи, — решил Стюартс.

— Пойду посмотрю, — сказал Харпер. Он вышел из-под навеса и зашагал вперёд.

— Капитан! — окликнул Стюартс. — Пойти с вами?

— Нет. Наслаждайтесь отпуском. Если я опоздаю на дилижанс, погрузите в него мой багаж! — ответил Харпер.

Он не обернулся и не увидел разочарованного лица Стюартса. Стюартс, дрянная погода и то, что Белимаю наплевать на его отъезд, — всё это больше не волновало Харпера. Он сосредоточился на поисках женщины.

Жижа брызгала в разные стороны и просачивалась в сапоги. Он перебежал через улицу и вскочил на мощёный тротуар. На мгновениезамерев и прислушавшись, он двинулся дальше. Теперь голос слышался отчётливо.

— Прошу, помогите, кто-нибудь! Он убьёт её! Боже, пожалуйста! — Женщина замолчала и всхлипнула. Ее рыдания заглушил громкий раскат грома.

Харпер бежал на её отчаянный зов. Он всматривался в ряды внушительных особняков, кованых ворот и газонов, разыскивая её. Подъездные дорожки были пусты. Дождь и вечернее время разогнали людей по домам.

Он заметил движение, мутный белый силуэт, почти утонувший в грязи. Женщина встала и тут же едва не упала снова.

— Пожалуйста, помогите. — Голос сорвался, будто у неё не было сил говорить. Харпер бросился к ней.

— Слава богу, — простонала она, увидев инквизиторское пальто с нашивками.

Она качнулась к нему. Харпер подхватил её хрупкое тело и поддержал. Белое форменное платье было покрыто грязью и насквозь вымокло, изгвазданный подол кринолина мешал идти. Харпер чувствовал, как дрожат и подкашиваются от усталости её ноги.

— Вы не ранены? — спросил он.

— Мисс Летиция. Помогите ей. — Женщина рухнула ему на руки. Он легко поднял её, отнёс под навес и опустил на резную скамейку за коваными воротами. Окружающая их живая изгородь немного укрывала от дождя.

— Прошу вас, — шептала женщина, — помогите мисс Летиции.

— Где она? — Харпер понял, что ничего не добьётся, если начнёт выспрашивать подробности.

— Дом Роз, восемьсот тридцать четыре. — Женщина закрыла глаза, и по прорезанным морщинами щекам потекли слёзы. — В этот раз он её убьёт. Я знаю.

— Восемьсот тридцать четыре — это к северу или к югу от Чейпел? — быстро уточнил Харпер.

— К северу, — прошептала она. — Поспешите, умоляю вас.

— Непременно.

Он бросился бежать. Через два квартала Чейпел-стрит разделялась на северную и южную ветви. Харпер свернул на север. Дома становились всё роскошнее, а ворота — всё прочнее. Номер восемьсот появился через четыре квартала.

Харпер не знал, сколько времени женщина ковыляла по улице и звала на помощь. Он надеялся, что несколько минут, а не часов. Он бежал изо всех сил, но понимал, что время не на его стороне. Ранить человека можно за одно мгновение, убить — за пару секунд.

Добравшись до роскошных, с мраморными колоннами, ворот особняка восемьсот тридцать четыре, Харпер уж решил, что придётся через них перелезать. К его удивлению, они оказались не заперты. Он счёл это странным, но времени раздумывать не было. Он пробежал мимо высаженных в ряд курчавых ив, взлетел по каменным ступеням, прыгая через одну, и остановился наконец у дверей. Из всех окон первого этажа лился свет, на втором горели только два. Харпер громко стукнул дверным молотком.

Дверь тут же открыл хорошо одетый слуга. Он был бледен и подавлен. Бросив взгляд на серебряные нашивки Инквизиции на воротнике Харпера, он спешно отошёл в сторону и пропустил его.

— Спасибо, что пришли так быстро, капитан, — пробормотал он. — Проводить вас к мисс Ле… к телу?

Кажется, от собственных слов слуга пришёл в ужас.

— Я найду дорогу. — Едва услышав, что женщина мертва, Харпер внутренне подобрался. Бешеный пульс и грохот крови в ушах замедлились.

Время для спасения пострадавшей упущено. Жгучая надежда оборвалась, как клапан отсекает газ в фонаре.

— В какой она комнате? — спросил он слугу.

— Не знаю. Я не ходил наверх. Они… Она… Не знаю, сэр. — Дворецкий покраснел, по всей видимости не зная, как относиться к Харперу и в каких выражениях говорить о трупе. На случай убийства правил этикета не предусматривалось. Дворецкий принялся извиняться. Харпер, привычный к подобным неловким ситуациям, не растерялся.

— Всё в порядке. Я найду.

Почти весь холл занимала лестница. Она вела вверх, красиво изгибаясь, вся из мрамора и полированного дерева. Харпер пошёл на второй этаж. Он предпочитал осматривать чужие дома в первые часы после произошедшего, пока все ещё ошарашены. Поднимаясь, он оглядывался по сторонам. Пол был выложен черным и белым мрамором, как шахматная доска. Свет струился с хрустальных люстр, играя на золотистом узоре обоев.

На втором этаже Харпер задержался. Ступени перед ним были мокрыми и пахли мылом. Кто-то вымыл целый пролёт меньше часа назад. Харпер пошёл вверх медленнее, внимательно глядя, куда он ставит забрызганные грязью ботинки.

В бороздке, там, где в мрамор были врезаны деревянные столбики перил, он заметил тоненькую кровавую кайму. Там же застряло несколько чёрных волосков. Харпер отметил про себя их длину и последовал дальше.

Лестница вывела его на широкую площадку. По обеим сторонам было шесть высоких дверей. Из-под двух ближайших к нему справа пробивался свет. На полу обнаружилось еще несколько мокрых пятен, явно после недавней уборки.

Харпер подошёл ближе и услышал два мужских голоса, доносящихся из-за дальней двери. Они звучали тихо, и слов было не разобрать. Харпер расстегнул пальто, чтобы облегчить доступ к револьверу, и двинулся вперёд.

Заметив, что у первой комнаты мокрый след оборвался, он замер. Затем толкнул дверь.

Явно спальня молоденькой девушки. Коврик на полу, обои, покачивающиеся занавески и даже большая кровать с пологом были абсолютно белыми. Ковёр украшали золотисто-розовые цветы. Комод прикрыт белой кружевной салфеткой. Кровать напоминала свадебный торт в витрине кондитерской.

Харпер медленно переступил порог, пристально изучая пол, прежде чем оставить на нём грязный отпечаток ботинок. Ярко-красные потёки тянулись от двери к дальнему краю кровати.

Девушка лежала на боку. Лужа крови вокруг головы напоминала нимб. Харпер присел рядом. Затылок представлял собой месиво из волос, крови и осколков костей.

Шея была странно изогнута. Осматривая тело, Харпер заметил наряду со свежими лиловыми кровоподтёками старые, желтоватые. Он задрал рукав ночной рубашки и снова увидел свежие багровые синяки, ещё не успевшие потемнеть.

Со слов пожилой женщины Харпер понял, что девушку избивали. Судя по синякам, это продолжалось довольно долго. Возможно, жертва решила сбежать и упала с лестницы. Или её столкнул убийца.

Харпер догадался, что с таким жаром обсуждали двое в соседней комнате. Можно отмыть от пятен лестницу и холл, но проломленный череп и безобразные синяки на теле никак не скрыть. Пора поговорить с этими мужчинами.

Он поднялся, собираясь уйти, и обнаружил, что кое в чём ошибся, когда вошёл комнату. Ему показалось, что стеклянные двери на балкон открыты. Но сейчас, глядя на хлопающие на ветру шторы, он понял, что оказался неправ. Стекло было выбито. Харпер осмотрел ковёр. Осколков не нашлось.

Он вышел на балкон. Было темно, шёл дождь, Харпер почти ничего не видел, разглядеть осколки не представлялось возможным. Он пошарил руками в перчатках по полу, пытаясь найти стекла на ощупь. И нашёл почти тут же.

— Она здесь, — произнёс мужской голос, и дверь в комнату открылась настежь. С погружённого в темноту балкона Харпер видел, как в комнату вошли трое мужчин. Двоих он узнал: капитан Брэндсон и настоятель Грили из Брайтонского отдела Инквизиции. За ними следом появился человек в тёмно-фиолетовом халате.

Бледное лицо Брэндсона было сплошь покрыто веснушками, а чёрное пальто, такое же, как у Харпера, насквозь промокло под дождём. С жидких рыжих волос капала вода.

Он наверняка забыл надеть кепи, когда его вызвали на убийство. Вполне в его духе.

Густая седая шевелюра настоятеля была совершенно сухой. Несмотря на возраст, он выглядел куда лучше Брэндсона. Он небрежным жестом указал на тело девушки, как на диковинку, которую уже видел прежде.

Третьего Харпер не узнал, но его лицо показалось знакомым. На вид ему было около пятидесяти, чуть меньше, чем настоятелю. Чёрные с проседью волосы красиво зачёсаны назад. Любуясь его стройной ладной фигурой, Харпер едва не проглядел, что правая рука замотана белым бинтом. Будто почувствовав его взгляд, мужчина спрятал руку в карман халата.

— Как видите… — Настоятель Грили показал Брэндсону, куда смотреть. — Вор выбил стекло в дверях и напал на неё, когда она готовилась лечь спать…

— Думаю, всё было совсем не так.

Услышав голос Харпера, все трое вздрогнули. Он вошёл в комнату с балкона.

— Капитан Харпер. — Загорелое лицо настоятеля Грили покраснело от гнева. — Что, бога ради, вы здесь делаете?

Даже в лучшие времена они с настоятелем глубоко и взаимно ненавидели друг друга. Харпер состоял у Грили в подчинении и скрывал свое отношение под маской профессионального равнодушия. Как правило, тот вёл себя точно так же. Пять лет оба успешно поддерживали видимость вежливого общения. Но после убийства Питера Роффкейла этому пришёл конец.

— Расследую убийство, сэр, — ответил Харпер.

— Четыре часа назад вы ушли в отпуск, — отрезал настоятель. — Вас не должно было быть в городе.

Харпер вдруг понял, что настоятель — один из тех двоих, что говорили в соседней комнате. Он задумался, сколько времени Грили уже находится на месте преступления. Очевидно, достаточно долго, раз одежда и волосы успели просохнуть, хотя снаружи льёт как из ведра.

— Я услышал, как женщина на улице зовёт на помощь. Она послала меня сюда в надежде, что я успею, пока девушку не убили. — Харпер сдержал обвиняющие интонации. — Можно спросить, каким образом вы здесь оказались? Разве вы не должны быть в это время дома?

— Мы с лордом Седриком большие друзья. — Грили жестом указал на мужчину в фиолетовом халате. — Он послал за мной, как только увидел, что его бедная племянница упала с лестницы.

— Примите мои соболезнования, сэр. — Харпер видел фотографии лорда Седрика в газетах в разделе светских новостей. Он вспомнил, что Седрик приходится двоюродным братом епископу Редстоуна, но больше ничего.

— Благодарю, — тихо ответил лорд. Харпер узнал его низкий глубокий голос. Он был в комнате с настоятелем Грили.

Скорее всего, Седрик послал за настоятелем задолго до того, как вызвал инквизиторов. Грили помог избавиться от улик. Тело девушки быстро перенесли в спальню, а старые синяки скрыли под длинной ночной рубашкой. Наверное, горничной приказали отмыть ступеньки. Затем, чтобы создать видимость того, что в дом проник посторонний, разбили стеклянные двери. Они действовали поспешно, и Грили, разумеется, понимал, что любой мало-мальски грамотный следователь обо всём догадается.

Но на его стороне было преимущество: он мог вызвать следователя по своему выбору. Харпер бросил на Брэндсона быстрый взгляд. Капитан отвёл со лба мокрые волосы. Он взял с трюмо расчёску, повертел в руках и, заметив взгляд Харпера, вернул её на место.

— Хорошо, что вы пришли, — начал настоятель. — Но мы уже обо всём позаботились. Можете отдыхать дальше.

— С удовольствием. — Харпер внимательно смотрел на Брэндсона. Он никогда не считал того особенно умным, но, может, получится навести его на определённые мысли. — Всё же не могу не спросить, куда девались следы взломщика и вода с его одежды?

— Ну. — Брэндсон указал на следы самого Харпера. — Вот ведь они, как я понимаю.

— Боюсь, Брэндсон, у меня железное алиби. — Харпер сложил руки на груди. — Эти следы оставил я. Более того, они ведут к телу не от балкона. От балкона вообще нет следов.

— Невозможно. Ковёр белоснежный, он бы непременно испачкался. Нельзя проникнуть в дом и не оставить ни единого отпечатка.

Брэндсон, нахмурившись, разглядывал белый ковёр.

— Блудный смог бы. Те, кто умеет летать, могут не наступать на пол. — Настоятель Грили злобно улыбнулся Харперу. — Спасибо, что подсказали, капитан. Теперь ясно, что искать нужно Блудного.

— А разве не следует рассмотреть вероятность того, что в дом никто не проникал? — спросил Харпер у Брэндсона. — Ведь стекло могли разбить для того, чтобы создать видимость взлома…

— Капитан Брэндсон, разумеется, сам способен сделать выводы, — перебил Грили. Он продолжал улыбаться, но гневно щурился. — Полагаю, мы достаточно вас задержали. Мы сами во всём разберёмся.

— Конечно. В таком случае, я пойду, — холодно ответил Харпер.

— А горничная? — спросил лорд Седрик из-за спин Брэндсона и Грили. Настоятель глянул на Седрика, потом на Харпера.

— Точно. Где женщина, которая послала вас сюда? Нам нужно будет с ней побеседовать.

Учитывая случившееся с Роффкейлом, Харпер не собирался сдавать женщину Инквизиции. С другой стороны, помешать настоятелю он не мог в силу подчинённого положения и отсутствия оснований. Женщина не обвиняла прямо лорда Седрика. В распоряжении Харпера были лишь его собственные домыслы, а этого недостаточно, чтобы препятствовать настоятелю.

— Я оставил её у монастыря Пронзённого сердца. — Он назвал самое правдоподобное место в округе. Монастырь был хорош ещё и тем, что находился далеко от того места, где он на самом деле в последний раз видел женщину. Не понятно, поверил ли настоятель, но это и не важно. Самое главное, что Харпер ответил. Пока он прямо не нарушает приказов, его нельзя отстранить или арестовать.

— Хорошо, — ответил Брэндсон. — Отправлю двоих опросить свидетельницу капитана Харпера.

— Пусть пойдут Рейнольдс и Миллер. Если её не найдут у монастыря, пусть поищут к северу от станции дилижансов на Чейпел-стрит, — сказал Грили.

Брэндсон кивнул.

— И ещё… — Настоятель быстро оглядел разбитые стеклянные двери. — Отправьте Кэмпа, Томаса и Уиллса опросить летающих Блудных, которые уже привлекались. Чтобы к концу недели один из них сознался.

Брэндсон снова кивнул, будто сам до этого додумался. Его словно и не волновало, что кого-то из Блудных обвинили в убийстве без суда и следствия. Казалось, он воспринимал лишь приказы Грили.

Харпер как-то задумался, каким образом Брэндсон дослужился до капитана. Похоже, он только что лицезрел, за какие именно качества того так ценит начальство.

— С вашего разрешения, сэр, полагаю, мне пора в отпуск. — Он по привычке слегка поклонился настоятелю.

— Отличная мысль, капитан Харпер. Не желаю вас видеть до конца отпуска. — Настоятель улыбнулся, как будто пошутил. Неужели правда решил, что кто-то купится?

— Что ж, будем надеяться, — ответил Харпер и вышел на улицу.

Глава вторая: Игла

Харпер нёс на руках обмякшее тело, облепленное грязными мокрыми тряпками. Изрезанное морщинами лицо старушки побелело и почти сравнялось цветом с кружевным чепцом и седыми волосами. Только по тихим вздохам можно было понять, что она жива.

Вернувшись за ней, он сперва решил, что женщина умерла, но потом нащупал на бледном запястье слабый пульс. Харпер встряхнул её, но она не пришла в себя, лишь негромко застонала. Кожа на ощупь казалась ледяной, тело сотрясала дрожь. Ей бы к врачу. Харпер быстро закутал её в своё пальто.

Она всё тряслась, и он крепче прижал её к груди. Чепец сполз и повис на спутанных волосах. Сбоку шею Харпера колола шпилька. Он поудобнее переложил женщину, и чепец соскользнул.

Нужно остановиться и поднять его. Чтобы их выследили, достаточно клочка кружева. Но время не на его стороне. Он не рискнул задерживаться и копаться в жиже — женщина умирает. Он пошёл вперёд, надеясь, что грязь и сумерки скроют их следы. Лучшее, что можно сделать — убраться с Чейпел-стрит как можно дальше и побыстрее.

Рейнольдс и Миллер сразу поймут, что никакой горничной у монастыря Пронзённого сердца нет. И тут же пустятся в погоню. Эта мысль придала Харперу сил, и он ускорил шаг.

Рейнольдс и Миллер работают быстро и с удовольствием. Вдвоём они больше похожи на гончих, чем на людей. Харпер как-то видел, как они поймали убийцу, располагая лишь отпечатком ботинка и едва уловимым запахом туалетной воды. Пощады преступнику не было. Его приволокли со сломанной ногой и резаной раной на голове, такой глубокой, что потребовалось наложить шестьдесят швов. Харпер любил, когда этих двоих назначали ему в помощь при расследовании.

Сейчас он мечтал, чтобы они нашли себе другое дело.

Когда он добрался до станции на углу Брайтон и Чейпел-стрит, колокола пробили следующий час. Южный дилижанс к этому времени уже должен был уехать, но его задержала непогода, и он появился почти одновременно с Харпером. Пришлось ждать минут десять с женщиной на руках, пока сменят лошадей, и кучер справит нужду прямо на улице.

В экипаже Харпер позволил себе немного расслабиться. Женщина уже не дрожала. Она лежала тихо — спала. Внутрь за ними влез только один пассажир — юноша, одетый в грязную форму с цветами колледжа Святого Кристофера. От него сильно и сладко пахло вином. Он повалился на сиденье напротив Харпера, потом резко выпрямился.

— Боже правый, вы собираетесь арестовать меня?

— Нет. — Харпер мельком глянул в окно, проверить, не добрались ли сюда Миллер и Рейнольдс. Ему показалось, что в двух кварталах к северу в свете одного из немногочисленных фонарей мелькнуло длинное инквизиторское пальто. Силуэт показался всего на мгновение и исчез в темноте.

— Я просто глотнул немного шерри, чтобы не простыть, — невнятно бормотал студент. — Экипаж запаздывал. Прошу, не нужно епитимьи.

— Тихо, — оборвал его Харпер.

Юноша смешно поджал губы и развалился на сиденье.

Харпер смотрел в маленькое окно. Он молча считал секунды. Ещё мальчиком он приучил себя мысленно считать, чтобы успокоиться. Он увидел Рейнольдса, когда дошёл до восьми.

Рейнольдс был удивительно низкого роста и с обманчиво моложавым лицом. Ступив в полосу света, который лился из окна с противоположной стороны улицы, он показался юным, как школьник.

Харпер досчитал до десяти, когда появился Миллер. Если бы не чёрные усы и чуть более тёмные, чем у Рейнольдса, волосы, их можно было бы принять за братьев-близнецов. Миллер бросил напарнику что-то белое, скомканное. Харпер почувствовал, как ускоряется пульс.

Двенадцать, считал он. Рейнольдс махнул рукой вперёд. Миллер кивнул. Тринадцать. Они побежали к навесу.

Четырнадцать. Харпер спокойно задвинул щеколду на ближайшей двери, потянулся мимо пьяного студента и запер дальнюю.

Пятнадцать. Миллер подбежал так близко, что видно было, несмотря на дождь, как поблёскивают круглые стёкла его очков под козырьком чёрной кепи. Рейнольдс мчался по грязи, будто посуху.

Шестнадцать.

Внезапно Харпера отбросило на тощие подушки сиденья — экипаж тронулся. Они уезжали всё дальше, но Харпер не сводил глаз с инквизиторов. Лишь досчитав до шестидесяти, он откинулся на потёртую спинку и успокоился настолько, что вспомнил про студента. Юноша, покачиваясь, неуклюже пытался запихнуть полупустую бутылку вина под подушку сиденья.

Одни скрывают пороки лучше, чем другие, подумал Харпер, но ничего не сказал.

У парка Святого Кристофера он снова подхватил женщину на руки и осторожно выбрался из экипажа. Дома здесь были попроще, чем на Чейпел-стрит, но казались строгими и элегантными на фоне хмурого неба. Харпер шёл быстро, не обращая внимания на боль в усталой спине и ногах. Преодолев четыре квартала вдоль двухскатных крыш и низких розовых кустов, он достиг цели.

Дом недавно перестроили, и Харпер его не узнал. Прежде на крыльцо вели шесть ступеней. Теперь их было семь, и он едва не споткнулся на последней. Его встревожило, что женщина не очнулась, когда он оступился. Он дернул звонок чуть сильнее, чем нужно, и стал ждать.

В этот поздний час почти все слуги, скорее всего, спят или разошлись по домам. Харпер снова позвонил. В следующее мгновение дверь открылась.

Эдвард бросил быстрый взгляд на него, потом на женщину и впустил их.

— Что произошло? — спросил он, шагая вслед за Харпером из холла в кабинет.

— Думаю, обморожение. Она почти всю ночь провела на улице.

— Положи её сюда.

Эдвард отвёл с лица светлые волосы. Одна щека у него была краснее другой. Харпер подумал, что тот, наверное, снова уснул за столом.

Харпер опустил женщину на высокий смотровой стол, и Эдвард пощупал у неё пульс. Чуть нахмурившись, он прижал ладонь к её бледной холодной щеке. Аккуратно оттеснив Харпера, он стянул с пострадавшей мокрое чёрное пальто и бросил его на пол.

— Она потеряла сознание на улице. — Харпер отошёл в сторону, чтобы не мешать.

Рядом стоял стул, но Харпер был слишком взвинчен, чтобы сидеть. Он напряженно замер у Эдварда за спиной, ожидая, когда ему что-нибудь поручат. Эдвард поднял женщине веки и опустил их, потом осторожно ощупал пальцами её шею и голову.

Харперу хотелось ходить из угла в угол, но комната была слишком маленькой, и он понимал, что будет мешать осмотру. Он терпеть не мог стоять в стороне, пока другие занимаются делом, и сейчас с трудом сдерживался, чтобы не начать перебирать хирургические инструменты.

— С ней всё будет в порядке? — спросил он.

— Думаю, да… Похоже, падая, она не ушиблась головой. Шея тоже цела. Одежду нужно снять.

Эдвард взял ножницы и уверенным движением срезал с женщины остатки грязного платья. Несколько секунд он осматривал худое бледное тело.

— Мне не нравится рана на колене. Придётся зашивать. — Он быстро обошёл Харпера и принялся собирать необходимые инструменты. — Отёка нет, кость вроде не сломана. Если не считать этого и переохлаждения, с ней всё хорошо. — Он замолчал и посмотрел Харперу в глаза. — Кстати, я рад, что ты наконец заглянул.

Харпер кивнул, пытаясь замаскировать неловкость. Последние два месяца он почти не виделся с Эдвардом. Он понимал, что должен поддержать того после похорон Джоан. Но от одной мысли, что придётся изображать горе, в то время как Эдвард страдает по-настоящему, его начинало тошнить.

Проще завалить себя работой и выбросить случившееся из головы.

— Я был занят… Извини, — буркнул он.

— Понимаю. Я тоже стараюсь всё время чем-нибудь заниматься. — Эдвард налил воды в тазик и ополоснул руки. — В этом году собираешься в Фостер?

— Я как раз направлялся туда, когда обнаружил её.

Эдвард кивнул.

— Как думаешь, сможешь освободить пару дней после поездки? — спросил он.

— Я не намерен торчать там целый месяц, — ответил Харпер. — Дней пять, не больше. Давай встретимся на будущей неделе?

— С удовольствием. — Эдвард на мгновение просиял, потом сновал занялся женщиной. — Нельзя таскать на руках пожилых леди по такой погоде. Ты бы лучше послал за мной. Всё равно получилось бы не дольше, чем тебе самому сюда добираться.

— В следующий раз так и сделаю, — согласился Харпер.

— Не сделаешь, — улыбнулся Эдвард. — Не усидишь на месте.

Он говорил и смывал губкой грязь с тела женщины, а закончив, накрыл её толстым хлопковым одеялом. Раненую ногу он оставил открытой.

Харпер смотрел, как он раскладывает инструменты: длинные изогнутые иглы, шёлковую нить, иглу для инъекций и шприц. Он уставился на шприц, чувствуя, как сердце наполняется ужасом.

— Белимай, — прошептал он, и Эдвард поднял на него глаза.

— Что? — спросил он.

— Эдвард, мне пора. — Харпер бросился к двери.

— А женщина? — крикнул тот.

— Я за ней вернусь. Смотри не говори никому, что она здесь, ладно? Особенно инквизиторам.

Харпер понимал, что не имеет права требовать такое от Эдварда, но выбора не было.

— Мне нужно идти. Они убьют его, если я не найду его первым.

— Стой, Уилл! О ком ты говоришь?

— Позже расскажу.

Харпер вылетел из дома, забыв про пальто. Он думал лишь о том, что сегодня время играет против него. Как бы он ни спешил, как бы ни понукал своё измученное тело, короткие мгновения, отделяющие жизнь от смерти, безнадёжно ускользали.

Глава третья: Чёрные ногти

Дождь усилился, и притоптанная грязь превратилась в одно огромное болото величиной с город. Харпер нёсся со всех ног по приподнятым над землёй тротуарам. Рядом с ним на улице тягловые лошади с трудом тащили себя и свою ношу по толстому слою слякоти. Харпер пересёк дорогу на улице Мясников и провалился почти по колено. Глина пристала к ногам и тянула обратно, пока он с боем пробивался вперёд.

Ледяные струи хлестали. Мокрая одежда липла к коже, разнося холод ливня и ветра по телу. Сквозь трещину в подмётке просочилась грязная жижа. Если бы Харпер дал себе задуматься, то заметил бы, что уже почти не чувствует пальцев рук и ног.

Но он не думал. В том числе и о том, что могли сделать инквизиторы с Белимаем, если уже нашли его. В голове то и дело возникали яркие кровавые картинки, но Харпер гнал их прочь.

Он считал про себя, чтобы заглушить рвущийся наружу страх. Считать прошедшие мгновения было проще, чем представлять, что могло за них произойти. Дойдя до шестидесяти, он вновь начинал с единицы, заключив время в замкнутый цикл длиной в шестьдесят секунд. Когда-то он так перечислял имена дьяволов, чтобы не дать им над собой власти, а сейчас давал имена секундам. Другой на его месте, возможно, начал бы молиться, но Харпер оставил молитвы в далеком прошлом.

Самые сильные его страхи — те, что преследовали даже во снах — были порождены именно такой бесконечной, безнадёжной гонкой. В ночных кошмарах он всегда появлялся слишком поздно. И как бы быстро ни бежал, его обгоняли мгновения. Он добрался до матери спустя секунду после её смерти. Ворвался в кабинет приёмного отца, чтобы обнаружить лишь дымящуюся трубку и ни следа самого отчима, который исчез навсегда. И был непростительно далеко от сестры, когда её слезы превратились в потоки яростной крови.

Харпер свернул за угол улицы Мясников и рванулся к покосившемуся трёхэтажному дому, где жил Белимай. Перепрыгивая через ступеньки, взлетел по лестнице к его съемным комнатам. На верхней площадке силы разом покинули тело: сорванная с петель дверь висела криво, косяк превратился в груду щепок.

Его глазам открылись руины, в которые превратили жилище Белимая. Ободранные стены. Груды книг, валявшиеся на полу среди обломков мебели и кусков вспоротой обивки. Треснувший напополам стол сочился чернилами, которые широкой лужей натекли на пол. Всё кругом устилали листы с рисунками Белимая. Рядом с ногой Харпера лежал искусный набросок кузнечика, на бумаге отпечатался след от каблука.

Внезапно он ощутил, как дерёт в горле. Колючая боль прошила грудь. Ноги задрожали, и на какую-то секунду Харпер почувствовал, что не может стоять. Закрыв глаза, он привалился к дверному косяку.

А потом из глубины комнаты донеслось брошенное шёпотом ругательство.

Харпер пинком открыл дверь шире и обнаружил Белимая, который как раз влезал внутрь через выломанное окно. Первым порывом было ринуться вперед и притянуть того к себе, но выражение лица Блудного его остановило. Бледно-жёлтые глаза прищурены от гнева, тонкие губы растянуты в хищном оскале. Харпер замер, дав Белимаю пару мгновений для узнавания. Тот пусть и не улыбнулся по-настоящему, но с его лица стёрлись страх и злость.

С волос Белимая, изогнутыми черными ветвями лежащих на плечах, капала на голый торс вода. Из одежды на нём были только мокрые чёрные штаны и один носок. Скрестив руки на груди, он оглядел руины собственного дома.

— Ты разминулся со своими друзьями, — сказал он, пройдя к столу и роясь в его сломанном корпусе.

— Они наверняка вернутся.

Харперу хотелось хоть как-то подбодрить Белимая, но он знал, что тот не примет его утешения. Какое-то извращенное восприятие заставляло его презирать доброту. Он избегал комплиментов, словно извещений о взыскании долгов. Сочувствие попросту будило в нём ярость.

— Мне казалось, ты на этой неделе должен был уехать в поместье. — Белимай дернул за покорёженные ящики стола, но те застряли и не поддавались.

— Я не успел на дилижанс.

— Значит, день сегодня не задался у всех.

Белимай всё ещё возился с ящиком. В конце концов, он просто отодрал переднюю панель своими длинными черными ногтями.

— Ублюдки. — Он держал в ладонях треснутые стеклянные шприцы, словно тела любимых питомцев. — Вот ублюдки.

Белимай окинул яростным взглядом погнутые иголки и отшвырнул их в сторону.

— Нам нужно уходить, — напомнил ему Харпер. — Они наверняка опрашивают соседей о твоем предполагаемом местонахождении. И вернутся. Это стандартный протокол.

— Стандартный протокол для чего? — Белимай посмотрел на Харпера. — Я что, нарушил какой-то секретный закон, повесив картинки на стену? За каким бесом они это сделали? — обвел он бледными руками усыпающие пол обломки.

— Сегодня вечером была убита племянница лорда. Ты один из подозреваемых.

Сперва Харпер засомневался, понял ли его вообще Белимай. Тот ничего не сказал. Просто сидел, уставившись на широкую лужу чернил перед ним, а затем встал и прошёл в спальню. Было слышно, как он роется в том, что осталось от его вещей, и бормочет под нос ругательства.

Сам Харпер наблюдал за лестницей. Теперь, уже не на бегу, он почувствовал холод, просочившийся сквозь мокрую форму. И молча задался вопросом, собирается ли Белимай вообще выходить из спальни.

Будь это Эдвард, Харпер просто прошёл бы за ним в комнату посмотреть, что тот делает. Если пакует вещи, то он бы помог. Если плачет и проклинает свою судьбу — сказал бы отложить это на потом.

Но Белимай нисколько не походил на Эдварда. Белимай никого не подпускал близко. Даже прижимая к себе его обнажённое тело, касаясь и исследуя каждый дюйм, Харпер не был уверен, что имеет право спросить, нравится ли это Белимаю. Тело он изучил хорошо, но за рамками плоти о его чувствах Харперу было известно не больше, чем блохам в Белимаевой постели.

Мысль о блохах заставила его невольно почесать плечо, когда Белимай появился из спальни. Он оделся и держал в руках туго набитую заплечную сумку. Мокрые чёрные волосы были убраны под фуражку, которая — Харпер был практически уверен — когда-то принадлежала ему самому. Белимай предложил ему зелёное пальто неприглядного вида и перчатки.

Пальто не слишком согревало, но не давало ветру ещё больше охладить тело под вымокшей одеждой.

— Ты эти перчатки в последний раз забыл, — сказал Белимай.

Харпер надел их вместо своих мокрых, затолкав те в карман.

— Ты вроде бы говорил, что не смог их найти, — ответил он, сгибая и разгибая пальцы, плотно обтянутые кожей перчаток.

— Говорил, да, — пожал плечами Белимай. — Пошли?

— Всё взял, что нужно?

Пусть Харперу и не хотелось задерживаться, но возвращаться сюда он не хотел ещё больше.

— Всё, что могу унести. Значит, буду обходиться этим. — Бледно-жёлтые глаза пробежались по искорёженным вещам, которые приходилось бросить.

— Тогда идём. — Харпер придержал для Белимая дверь и почувствовал себя при этом крайне нелепо. Но тот казался слишком подавленным, чтобы отпустить издевательский комментарий.

Харпер шёл за ним по узким переулкам жилых и работных домов. Шум тяжёлых механизмов перемежался раскатами грома. Трубы изрыгали дым, который тут же сбивался вниз струями дождя. Большинство газовых фонарей потухли, но небо время от времени освещалось далёкими вспышками молний.

По мере продвижения, сквозь ветер и дождь до них начал доноситься запах реки. Миновав консервно-фабричный ряд, они осторожно пробрались между огромными водопроводными и канализационными трубами.

Наконец Белимай остановился около останков вытащенного на берег старого траулера. Он сдвинул в сторону лист проржавевшего металла и шагнул в тёмные глубины обветшалого корабельного корпуса. Из входа повеяло запахами мочи и водорослей. Харпер заметил тени людей, наблюдающих за ними изнутри. У большинства из них, как и у Белимая, были жёлтые глаза.

Он поймал того за руку.

— И ты вот здесь собирался ночевать?

— Тут сухо.

— Да это форменная дыра. — Харперу и жильё Белимая даже в лучшие времена казалось порядком запущенным, но увиденное сейчас вызывало только отвращение.

— Я не собираюсь сюда переезжать, — ответил Белимай. — Но здесь набирает людей Карга.

— Карга с улицы Мясников? — Харпер понизил голос, когда на него из корабля уставились несколько Блудных. Наверняка все беглые, как и Белимай, готовые продавать себя или убивать на службе у Карги в обмен на её защиту от Инквизиции.

— Ты серьёзно думаешь пойти к Карге? — Харпер ещё крепче перехватил тонкое запястье. — Да она в лучшем случае превратит тебя в шлюху. А скорее всего, заставит убивать честных граждан за офориум.

— Тогда хотя бы не придётся покупать его самому.

Горячая боль вспыхнула в груди, стоило представить Белимая, лежащего со вспоротым животом на столе Инквизиции или кричащего на костре. Даже не приговорённые к казни Мясницкие Парни мало чем отличались от покойников. Пустые тела, живущие только чтобы подпитывать свои зависимости.

— Она тобою воспользуется, как вещью, Белимай. И оставит на милость Инквизиции, как только ты слишком поизносишься или постареешь.

— Я работал на Каргу, когда меня в первый раз выпустили на свободу. Тогда она обо мне хорошо позаботилась. — Белимай говорил нехарактерно сухо. — Меня обвиняют в убийстве племянницы лорда. Такого подозреваемого инквизиторы искать не перестанут, а прятаться всю жизнь в облаках я не смогу. Но у Карги есть связи. Если кто и способен вывести Блудного из столицы, то это она. Придётся только для начала выполнить для нее работу-другую. Не в первый раз.

Белимай выдернул руку и отвесил Харперу короткую деланную улыбку.

— Похоже, пора прощаться… — начал он.

— Чёрта с два. — Харпер подхватил его и вскинул себе на плечо. А затем развернулся и зашагал прочь от гниющего корабля.

— Харпер. — Белимай повис мешком. — Ты что, вообще, делаешь?

— То, что, чёрт возьми, должен был сделать ещё с самого начала, — сорвался Харпер. — Я не для того загнал себя до полусмерти, чтобы взять и передать тебя в лапы Карги. Я пришёл спасти тебе жизнь, и можешь хотеть что угодно, но другого от меня не жди.

— Харпер, если тебя поймают вместе со мной…

— Заткнись. — Харпер не желал выслушивать причины, по которым ему следовало прекратить происходящее. Он и сам их прекрасно знал.

— Хотя бы поставь меня, — потребовал Белимай. — Иначе именно на это инквизиторы и обратят внимание в первую очередь.

— Ты не будешь работать на Каргу, — отрезал Харпер.

— Ладно. Пусти уже.

Харпер решил послушаться. Частично из-за их подозрительного вида, но главным образом потому, что слишком устал. Он поставил Белимая на ноги и откинулся на стену здания фабрики. Небольшой козырёк её крыши прикрыл их от дождя. Белимай прислонился рядом.

— Если вскроется, что ты мне помогаешь, с тебя шкуру сдерут.

— Не мешай. Я думаю, — ответил Харпер. Он уставился на небо.

Отвести Белимая к себе домой не получится. Добропорядочные соседи доложат об этом в считанные часы. Безопаснее всего за пределами города, но на каждой дороге и каждом причале стоят посты. Охрану усилили после убийства. Сегодня не пропустят и Блудных со специальным разрешением покинуть столицу, а наутро вести разойдутся, и ужесточат даже облегчённые проверки для богатых путешественников.

Он мечтал о сигарете и сухой обуви.

— Если б только прошёл этот треклятый дождь… — пробормотал Харпер, словно во всех их бедах можно было обвинить погоду.

— На высоте ещё хуже. — Белимай невидяще смотрел на тучи. Вспышки молний отражались в его жёлтых глазах.

— Ты туда ушёл, когда они ворвались к тебе?

— Конечно. Я вылетел за окно, как только услышал треск дерева. При такой погоде у них не было шансов поймать меня сетью. — Белимай чуть нахмурился. — Но даже я не могу оставаться там вечно. Ещё чуть-чуть, и превратился бы в ледышку.

Харпер взвесил в голове мысль о том, чтобы спрятать Белимая в Подземельях Преисподней. Джоан возьмёт его к себе, если попросить, в этом он не сомневался. Может, она и сменила имя, но всё равно оставалась сестрой. Но Подземелья — первое место, куда любой отправится на поиски беглого Блудного. Да ещё и Ник Сариэль. Перспектива возобновления тесного общения между ним и Белимаем Харперу не нравилась. Он перевёл взгляд на острые черты Белимая. Нет, мысль о нём и Сариэле, живущих вместе среди Добрых Сограждан, не нравилась ему абсолютно.

— Это ведь на тебе моя фуражка, да? — спросил Харпер.

— Ты забыл её после той первой ночи. — Белимай чуть приподнял козырёк, чтобы тот поменьше скрывал его лицо. — Мне показалось, что им лучше не находить твои вещи в моих комнатах.

— Умно. — Харпер отступил на шаг в сторону, изучая худощавую фигуру Белимая — намокшее пальто превратилось из тёмно-синего в чёрное, вкупе с фуражкой можно было принять его за инквизитора. Жёлтые глаза и чёрные ногти, конечно, никого не проведут, но существовали способы спрятать и то, и другое.

— Мне спросить, что ты задумал? — осведомился Белимай.

— Тогда ты испортишь сюрприз, — ответил Харпер. — Подержи-ка.

Он снял своё пальто и передал его Белимаю. Ветер прошил мокрую одежду насквозь и послал по телу волну мурашек. Харпер быстро расстегнул форменную шинель, стащил её с плеч и тоже перекинул через руки Белимая.

— Этот план включает в себя нас, согревающих друг друга теплом своих тел? — послал ему сальную ухмылочку Белимай.

— Позже, может быть.

Харпер отстегнул жёсткий воротничок священника и одел его на шею Белимаю. Тот ответил выгнутой черной бровью.

— Теперь надень мою шинель.

— Скажи, что ты пошутил.

— Нет, — ответил Харпер.

Белимай пожал плечами и облачился в инквизиторскую шинель. Она не слишком подошла под его размеры, но тёмное пальто скрыло недочёты. Худой Блудный превратился в основательную чёрную фигуру, на фоне которой сразу бросались в глаза две серебряные инквизиторские эмблемы и белый воротничок священника.

— Тебе практически хочется отсалютовать. — Харпер забрал свое тёмно-зелёное пальто и быстро оделся.

— А что делать с ними? — поднял Белимай ладони. Свет газового фонаря вдалеке отразился от чёрных ногтей, словно от обсидиана.

— Перчатки. — Харпер принялся стаскивать их с рук. — Сестра и приёмный отец обходились ими годами, должно сработать и для тебя.

— Подожди минуту.

Белимай вытащил из сапога складной нож и щелчком открыл лезвие. Харпер инстинктивно отпрянул — не из-за Белимая, только из-за быстроты его движений и острого, как бритва, края ножа.

Белимай тем временем срезал ноготь на большом пальце, а затем принялся и за все остальные, подрезая прямо под корень. Нож соскользнул лишь однажды, когда по его руке прошла волна тремора. Лезвие задело край пальца, и на месте пореза тут же выступила ярко-красная кровь.

— Проклятье, — ощерился Белимай.

— Сильно порезался? — Харпер перехватил его ладонь, чтобы осмотреть палец.

— Нет, — ответил тот. — Ломка начинается.

— Надо было дать мне нож.

Харпер сжал палец с царапиной, пытаясь остановить кровь. Белимай зашипел в ответ:

— Ты что делаешь?

— Останавливаю кровотечение. В таких случаях надо сдавить рану.

— Ты что, кретин? Никогда не слыхал о поцеловать, чтобы прошло?

— Ну и шуточки у тебя, — не поверил Харпер.

— Да нет, это правда помогает. Берёшь в рот и сосёшь.

— Мне казалось, так делают только дети. — Харпер начал было смеяться, но заметил сузившиеся глаза Белимая. — Ну хорошо. Если хочешь, пожалуйста.

Он прижался губами к пальцу и осторожно поцеловал небольшой порез. В рот скользнула капля крови.

Она была жаркой и резкой на вкус, словно к ней примешали вина. Сглотнув, Харпер почувствовал, как по горлу стекает струйка жидкого пламени. Жар наполнил желудок и опустился ниже, вглубь паха, выплеснувшись оттуда через мышцы рук и ног.

Харпер с шумом втянул носом холодный воздух. Лёгкие окатило запахами рыбы, кошек, машинной смазки и его собственного едкого пота. Он почувствовал потоки ветра, скользящие и закручивающиеся вокруг него, словно ленты, которые можно поймать пальцами.

Он отступил от Белимая, но ощущения уже затухали. Секундой спустя от них осталось только едва различимое тепло где-то глубоко в животе.

— Что-то не так? — спросил Белимай.

— Нет. — Надо было думать головой, прежде чем пробовать Белимаеву кровь. — Давай надень. Он подал свои перчатки.

— Ты точно уверен…

— Глаза всё равно слишком заметны. — Харпер сдвинул фуражку пониже, покатень от козырька не скрыла, с запасом, их желтизну. — Вот. Идеально.

— И что теперь? — спросил Белимай.

— Теперь мы идем к станции дилижансов на Грин Хилл и садимся на последний экипаж до Святого Беннета.

— Ты свихнулся? — уставился на него Белимай. — Если произошло убийство, люди Инквизиции будут наблюдать за каждой станцией, доком и городскими воротами.

— Они ищут Блудных, а не других инквизиторов. Когда спросят твоё имя, ты скажешь «Уильям И. Харпер»…

— Мне притворяться тобой? Да это никогда не сработает.

— Еще как сработает. Поверь мне.

— А что если они спросят, что означает «И»?

— Никто не будет спрашивать…

— Думаю, мне стоит знать, — резко перебил Белимай. — Уж если я выдаю себя за Уильяма И. Харпера, то хочу представлять, как в моем имени расшифровывается «И».

— Иувал, — в конце концов выдал Харпер.

— Иувал? — Белимай чуть склонил голову набок. — Что это, вообще, за имя?

— Иувал, сын Ламеха и Ады. «Отец всех играющих на арфе и свирели». Книга Бытия, глава четвёртая, стих двадцать первый.

— Значит, родители с самого твоего рождения знали, что ты будешь играть со «свирелью»? — ухмыльнулся Белимай.

— Ещё скажи, будто не рад, что они оказались правы, — бросил ему Харпер. Он с облегчением увидел ответную лёгкую улыбку Белимая.

— По-твоему никто не догадается, что я — это не ты?

— Нет, если мы пойдем на Арчерс-Грин. Там я никогда не бывал, и ни один из их домов правосудия не пересекается с нашими в Брайтоне. Кто-то может знать моё имя, но не больше. Мы дождёмся дилижанса, потом зайдём, представимся и скажем, куда направляемся. Оплатим проезд, сядем в экипаж и всё. Там не будет времени на какие-либо разговоры с инквизиторами. Идёт?

Белимай сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Харпер заметил лёгкую дрожь, пробежавшую по его телу. Впервые со времени их знакомства он пожалел, что у него нет с собой офориума, просто чтобы унять тремор. Белимай спрятал подрагивающие руки в карманы пальто.

— Притворюсь, что замёрз. Как думаешь, мне поверят на станции?

— Никто даже не спросит, — ответил Харпер.

— А что если спросят? Если взглянут на меня и тут же поймут, что я — это не ты?

— Тогда просто побежим, как будто за нами черти гонятся. — Харпер сжал плечо Белимая и шагнул обратно под дождь. — Пойдём. Всё будет хорошо.

— О да, как может быть иначе, с таким-то надёжным планом? Ты вообще зря прозябаешь в Инквизиции. С твоими талантами нужно работать на военный департамент.

Несмотря на сарказм, Белимай, кажется, расслабился.

Харпер почувствовал неоправданное облегчение. Возможно, он просто слишком устал, чтобы бояться. И был рад измерять проходящие секунды шагами, а не пытаться отчаянно угнаться за ними. Похоже, в этот раз он успел вовремя.

Они шли бок о бок под проливным дождём в темноте, озаряемой мерцанием газовых фонарей.

Глава четвёртая: Лихорадка

Харпер надеялся, что им удалось сесть на дилижанс, не привлекая лишнего внимания. Когда в тёмную скорлупку экипажа начали набиваться другие пассажиры, его прижало к Белимаю. Оба сиденья продолжали быстро заполняться людьми. После того, как внутрь протиснулся последний человек, Харпер напрягся, не давая мужчине слева навалиться на него всем весом. Белимай сидел молча, зажатый между Харпером и стеной дилижанса.

Харпер чувствовал каждую пробегавшую по телу Блудного волну жара и каждое содрогание. Ему хотелось видеть лицо Белимая, но внутри было слишком темно. Он кидал быстрые взгляды, когда окно озаряло светом газового фонаря с улицы, но успевал заметить лишь полоску посеревшей кожи и тонкие губы, а затем дилижанс снова погружался во тьму.

Молчание Белимая не давало Харперу покоя. Он скользнул рукой по худому плечу и попытался освободить чуть больше места, но едва смог сдвинуться, прежде чем невольно пихнул локтем соседа слева. К другому боку привалился Белимай, его кожа была обжигающе-горячей.

— Кажется, меня сейчас стошнит, — прошептал он.

Сосед слева заёрзал и умудрился слегка отстраниться.

— Всё будет нормально, — сказал Харпер. — Просто попытайся расслабиться.

— Не могу, — простонал Белимай. — Меня правда стошнит.

— Потерпи.

Харпер знал, что его слова ничего не изменят, но большего он предложить не мог.

Его совсем не удивило, что мужчина слева, а с ним и ещё пара пассажиров спешно вышли на следующей же остановке. По сравнению с поездкой по соседству с человеком, которому настолько плохо, ожидание под дождём кажется уже не таким печальным уделом. Харпер облегчённо выдохнул, когда остальные пассажиры сошли вскоре после того, как дилижанс проверили и пропустили через городские ворота. До конца ехали только они с Белимаем.

Он попытался было отсесть, чтобы Белимай мог устроиться поудобнее, но тот перехватил его руку.

— Останься, — сказал он. — Ты тёплый.

— Тебе точно не нужно больше места?

— Не сейчас. Может, позже, — прошептал Белимай.

Он опустился ниже и примостил голову на ноге Харпера. Всё его тело дрожало, жар от щеки проникал даже сквозь плотную ткань брюк.

— Вот бы всегда было так же темно, — сказал Белимай. — Мне бы ещё только чуть-чуть…

— Чуть-чуть чего? — спросил Харпер, когда тот так и не договорил.

— Офориума. — Белимай резко подскочил. — Сейчас стошнит.

Он качнулся вперед и мешком упал на пол дилижанса. Харпер попытался поймать, но не смог разглядеть в темноте его фигуру. А затем послышался щелчок дверного замка. Внутрь полился свет от фонаря возницы. Белимай свесился из дверного проёма, держась за ручку, его рвало.

Харпер рванулся и перехватил его под грудью, не давая содрогающемуся телу выпасть из экипажа. Из открытой двери внутрь залетел ветер и ледяная крупа. Белимай трясся и надсадно кашлял, но тошнить его было уже нечем. Харпер втащил его обратно в дилижанс и захлопнул дверь. Быстрым отработанным движением руки он защёлкнул замок.

— Сколько времени прошло с последней дозы?

— Слишком много, как видишь, — ответил Белимай тревожно тихим голосом. Он едва смог всползти обратно на сиденье. Харпер ждал в темноте, пока Белимай заново устраивался поудобнее и вновь укладывал голову ему на колени.

— Сейчас уже почти три дня, — вздохнул Белимай.

— Почему?

— Я не думал, что ты станешь возражать…

— Я и не возражаю, — быстро перебил Харпер, пока Белимай не ушёл от ответа. — Просто хочу знать, что смогло тебя заставить.

— Не нужно тебе знать, — глухо сказал Белимай.

— Было бы не нужно, не спросил.

Он коснулся лба Белимая и мягко провел пальцами по влажной копне курчавых волос. Белимай хранил молчание, и Харпер понимал, что силком заставить его отвечать не получится.

Возможно, он и прав. Может, Харперу и правда лучше не знать. Если Белимай завёл другого любовника, который вдохновил его на перемены, то эта новость Харпера не обрадует. Потому что в ответ хотелось услышать своё имя.

Он понимал, как это низко — желать, чтобы спасение Белимая пришло от его, Харпера, собственной руки. Всему виной его глубоко эгоистичная потребность стать спасителем, хотя бы для этого мужчины. И всё же, отрицать такое своё желание он не мог. И продолжал мечтать, зная в то же время, что мечты эти вряд ли сбудутся.

Только один мужчина столько значил для Белимая — он погубил себя ради Сариэля. Харпер никогда об этом не забывал. Когда он впервые прочитал личное дело Белимая, глубина преданности того Сариэлю привела его в ужас и одновременно заставила восхищаться. Эти записи он перечитывал снова и снова, рассматривая фотографию Белимая и горя от желания оказаться в тот момент рядом и спасти.

Молчание в экипаже затягивалось. Харпер гладил Белимая по волосам. Его кожа до сих пор горела, но дыхание стало глубоким и ровным. Неужели наконец-то уснул?

Но вдруг тот дёрнулся, словно схватился за электрический провод под напряжением. Из его горла вырывались сдавленные нечленораздельные звуки, пока грудь и живот сотрясали спазмы. Харперу удалось поймать колотящееся тело до того, как Белимай упал на пол. И так же внезапно, как начался, тремор прекратился. Белимай вновь осел у ног Харпера потный и обессиленный.

— Этого ты не должен был видеть, — пробормотал он.

— Я и так мало что вижу. Слишком темно.

— И ничего не упускаешь, поверь. — Белимай перевернулся на бок. — Я планировал разделаться со всем к тому времени, как ты вернёшься из своего отпуска.

— Мне доводилось наблюдать людей и в худшем состоянии. Ничего страшного. — Харпер убрал влажные пряди со лба Белимая. Его пот пах едко и с нотой сладости, как печёный ананас. Запах, несвойственный даже Блудным.

— О, я так рад попасть в твой мерзостный список людей, которых ты видел в паршивом состоянии. Надеюсь только, что однажды вознесусь на самую его вершину. Дай мне пару дней, и кто знает? Кажется, сейчас опять будет тошнить.

Белимай с трудом поднялся на ноги и, покачиваясь в такт трясущемуся экипажу, невольно ударился о плечо Харпера. Тот потянулся, чтобы помочь, но Белимай отбросил его руку.

— Нет, всё-таки прошло. — Он упал обратно на сиденье и вновь пристроил голову на бедре Харпера. — Тьфу, убожество.

— Поверить не могу, что ты собрался в таком состоянии идти к Карге, — покачал головой Харпер.

— Я не знал, что ещё сделать, — ответил Белимай слабым голосом. — Не хотелось тебя в это вмешивать.

— Понимаю. — Харпер продолжал гладить его по волосам. — Но я сам себя вмешал. Ты бы здесь всё равно никак не повлиял.

— Да, пожалуй, не повлиял бы. Меня это в тебе страшно раздражает, знаешь?

— Правда? — спросил Харпер, но Белимай не ответил.

Тёмную пустоту дилижанса наполнило молчание. Харпер не слышал даже шум дождя. Они проехали грозу. Ночную тишину нарушал только ровный перестук копыт. Харпер прикрыл глаза. Мысль о сне манила.

— Как там?

Голос Белимая его удивил. Он думал, что тот уже спит.

— Где?

— Куда мы едем… — Белимай говорил медленно и сонно. — Как там?

— В усадьбе Фостер? Она большая, пустая… довольно красивая, на самом деле. Там есть фруктовые сады, в основном с яблонями и лещиной. Из людей только летний штат прислуги. Бабушка живёт с семьёй моей тети в Рэдклиффе. Так что вся усадьба будет в нашем с тобой распоряжении.

— Звучит заманчиво. Если б я ещё не представлял из себя такую немощную развалину в мой единственный шанс увидеть мир за стенами столицы.

— Ничего, поправишься. Я же не собираюсь насильно тащить тебя обратно в город после восстановления.

— Да нет. Наверное, не потащишь. Боже, как холодно. — Белимая пробила дрожь.

— Тебя лихорадит, — прошептал Харпер.

— Как думаешь, в аду будет хуже, чем сейчас? — пробормотал Белимай, обхватив себя руками.

— Не знаю.

Харпер вновь закрыл глаза. Горячечное тело Белимая мелко тряслось, а он продолжал гладить его по голове. Ему хотелось, чтобы Белимай заснул — так будет лучше им обоим.

— Поговори со мной, — прошептал Белимай.

— О чём?

— Ты когда-нибудь думаешь об аде?

— Стараюсь этого не делать.

— Раньше я только о нём и думал. Гадал, как там сейчас, когда все демоны ушли.

— Бескрайнее заброшенное королевство безбрежной тишины, если верить Писанию, — с легкостью ответил Харпер.

— А вы верите Писанию, капитан Харпер?

По тону голоса Белимая он вообразил, что тот разглядывает его со своей косой усмешкой. Типичное выражение лица для его Блудного. Более того, оно ему даже шло. Он часто прикрывал такой улыбочкой свою искренность.

— По-моему, мы и так достаточно скоро сможем проверить лично, — сказал Харпер.

— Я все опишу письмом, если попаду туда раньше тебя. Бьюсь об заклад, там-то тепло.

Слова Белимая смазал длинный зевок. Он поёжился и устроился поудобнее.

— Прикрыть тебя моим пальто?

— Харпер. — Белимай сделал долгую паузу. — Ты не можешь вечно раздавать собственные вещи другим. Тебе стоит иногда побыть немного эгоистом.

— Ничего страшного, мне же не холодно.

— Нам обоим холодно… — Белимай умолк. Он мешком лежал под боком у Харпера, а потом наконец уснул.

Харпер знал, что так и будет. Белимай лишь в последние минуты перед тем, как провалиться в сон, полностью терял свой сарказм и цинизм. В некоторые ночи, если удавалось хорошенько его разговорить, голос Белимая звучал практически ласково.

Сам Харпер откинулся назад на спинку сиденья. Закрыл глаза и заснул.

Время шло, и ночь уступила место утру, а внутрь экипажа полился яркий свет. Белимай перевернулся, уткнувшись лицом в спинку сиденья. Харпер проснулся и смотрел на проезжающие в окне ряды яблонь. Воздух наполняли сладкие ароматы диких цветов и прошедшего дождя. Еще чуть-чуть, и он будет дома.

Глава пятая: Ангел

Дом был таким же, как и помнил Харпер. Темное здание возвышалось над внешними стенами и нависало над дубами, растущими вдоль подъездной аллеи. Огромные стены впервые построили, когда усадьба служила церковным гарнизоном. Как и много поколений назад, они стояли в ожидании последнего штурма древних еретиков. Все поместье, начиная от высоко расположенных узких окон и заканчивая необъятными конюшнями, до сих пор жило в воюющем прошлом. Вместо газовых фонарей над массивным каменным входом висели в железных кольцах факелы.

Хотя само здание и земли вокруг находились в безукоризненном состоянии и за порядком явно следили, из-за тишины всё казалось заброшенным. Крайне уединённым. Не просто расположенном на удалении от остальной цивилизации, а потерянным в прошлых веках.

В каждый свой приезд Харпер отмечал, что кольца с факелами надо переделать под газовые светильники. Но потом неизбежно забывал и откладывал это до следующего визита. Ему вдруг стало любопытно, не случалось ли то же самое у отца. Возможно, та же история происходила с целыми поколениями его предков, и дом постепенно всё больше и больше погружался в прошлое, пока не превратился в эту массивную реликвию.

Харпер постучал в покрытые резьбой двери. Звук вышел не слишком громким, но разнёсся далеко в царящем безмолвии. Несколькими секундами позже в одной из створок приоткрылось окошко, и из него с широкой улыбкой выглянул юноша в одежде родовых синего с белым цветов.

Его звали Джайлз, и он был старшим сыном экономки миссис Кейтли. Каждый свой ежегодный визит Харпер отмечал, как идет его взросление. В этом году Джайлз щеголял жидкими темными усами, которые смотрелись скорее купленными в костюмной лавке, нежели своими. Но по тому, как он поглаживал подбородок, Харперу стало ясно, что хозяин ими вполне гордится. Джайлз отодвинул массивный засов и налёг на дверь.

— Доброе утро, мастер Уильям. Рад снова видеть вас здесь, сэр.

Джайлз склонил голову и тут заметил Белимая.

В утреннем солнце плохо подходящие друг другу детали одежды явно с чужого плеча бросались в глаза. Кожа Белимая приобрела восковую бледность, а волосы превратились в одну всклокоченную черную массу. Он зажмурился от яркого света.

Джайлз уставился на гостя.

— И вам доброе утро, сэр, — после паузы сказал он.

Белимай слабо простонал в ответ.

— Джайлз, — напомнил о себе Харпер. — Пожалуйста, сообщи миссис Кейтли, что я прибыл с гостем и он болен. Есть мы будем наверху.

— Да, сэр, — поклонился Джайлз и тихо вышел из холла.

— Как ты? — спросил Харпер, когда они остались одни.

Белимай осторожно приоткрыл глаза настолько, чтобы осмотреться.

— Проклятый свет. Слишком ярко, — глухо сказал он.

Мраморный пол сверкал, отражая лучи света, падающие на него из окон. Хотя на стенах больше не висели гобелены со святыми мучениками, в доме всё ещё встречались пережитки его ранней истории. На каждой двери и над каждым проёмом были выгравированы позолоченные кресты. Узкие окна в витражах окрашивали утренний свет в яркие цвета. Изображения крошечных лучистых ангелов в разгаре боя и грешников в муках пыток сияли высоко под потолком.

Вслед за Белимаем Харпер поднял взгляд на яростного красноглазого ангела мести. Эту сцену, вместе с сотней других, он видел день за днём во времена своей юности и позже, когда учился в колледже Святого Беннета. Как и крест, ангелы стали ему настолько знакомы, что теперь он их едва замечал.

Зрачки Белимая расширились и сузились. Губы дрогнули, но рот не издал ни звука. Харпер про себя задался вопросом, не мерещатся ли ему галлюцинации.

— Белимай, это всего лишь витраж.

— Она похожа на твою сестру, — в конце концов ответил он.

Харпер вновь поднял взгляд на окно. Белимай был прав. Ангел с витража и правда напоминал Джоан. Не милую кареглазую девочку из его воспоминаний, а разгневанную женщину, в которую она превратилась после убийства Питера Роффкейла. Ангел парил над ним и словно зачитывал обвинительный приговор.

— Харпер, — прошептал Белимай.

— Что? — перевел на него взгляд Харпер.

Лицо Блудного совсем побелело. Он пошатнулся, и Харпер придержал его за плечо.

— Ничего, — прошептал Белимай, — я просто… — и осел на пол.

Харпер успел его поймать и поднял на руки.

Ближайшей к ним спальней оказалась детская. Харпер сомневался, что Белимай высоко оценит обстановку, но в тот момент он бы вряд ли обратил на неё внимание. Стены комнаты были выкрашены в яркие цвета, а кровать устилало покрывало с вышитым по краям именем Харпера.

Положив Белимая на постель и выпрямившись, Харпер увидел, что тот пришёл в себя. И рассматривал дальнюю стену.

— Господи боже, — пробормотал он, — это что, правда облака на стенах?

— Да. Давай, надо тебя раздеть.

Но когда Харпер потянулся расстегнуть пальто Белимая, тот отпрянул. А затем вдруг закрыл ладонями лицо.

— Снова тошнит?

Харпер почувствовал легкую панику, пытаясь найти в комнате что-то, подходящее на роль таза.

— Нет, — медленно опустил руки Белимай. — Но на секунду показалось, что я опять попал в Дом Инквизиции.

Он хмуро уставился на дальнюю стену с ее пушистыми белыми облачками.

— Где я, чёрт побери? — требовательно спросил он.

— Мы в детской. И тебе нужно раздеться и лечь. — Харпер осторожно потянул на себя сапоги Белимая, а затем снял с него пальто. — Это единственные комнаты, которые по-настоящему обновили за последние сто лет. Надеюсь, ради труб, подающих воду прямо сюда, и обогрева ты сможешь потерпеть раскрашенные под небо в облаках стены с потолком.

— Личинки, — пробормотал Белимай.

— Личинки?

— Липкие кучки личинок. Они проедают стены.

— Они ненастоящие, — сказал Харпер.

— Знаю, — ответил Белимай, не отрывая взгляда, — Но галлюцинация очень убедительная.

Он казался до странного спокойным. Харпер не знал, то ли дело в усталости или же галлюцинации были Белимаю далеко не в новинку. Он понаблюдал ещё немного: Белимай продолжал прожигать взглядом стены, словно винил их за то, что видел.

— А знаешь, что самое плохое? — спросил он, не переводя глаза на Харпера.

— Что?

— То, что они идут из моего собственного сознания. — Белимай выдавил из себя по-напускному широкую улыбку. — Эти уродливые тельца выползают из уродливого меня.

Он по-прежнему смотрел вперёд. Харпер начал волноваться.

— Я раньше и не осознавал, насколько хорошо знаком с личинками, — продолжал Белимай. — Такие белые и мягкотелые. Их влажные ротики никогда не перестают жевать. Они лоснятся.

— Постарайся о них не думать. Спи. — Харпер мягко перехватил руку Белимая и стащил с него рубаху. Мокрую от пота. Он отбросил её в сторону. Кожа на груди Белимая была мертвенно-бледной, а шрамы от молитвенных машин — тревожно покрасневшими.

— Я не хочу закрывать глаза, — сказал Белимай. — Не хочу видеть их у себя в голове.

— Они исчезнут, обещаю.

Харпер снял с Белимая остатки одежды. Каждый раз, когда его руки касались кожи, Белимай делал резкий короткий вдох. Жёлтые глаза шарили по дальней стене. Харпер уложил его обратно на спину.

— Тебе нужно поспать, Белимай.

— Нет, не нужно, — прошептал тот. Но смотрел он даже не на Харпера, его широко раскрытые глаза были устремлены в пустоту слева.

Он так долго держал их открытыми, что в уголках наметились, а потом пролились по щекам слёзы.

— Белимай, — мягко сказал Харпер. — Закрой глаза.

— Сам закрой, — прошипел он.

— Зачем?

— Не хочу, чтобы ты меня таким видел. — Белимай оторвал взгляд от потолка и уставился прямо на Харпера. — Закрой глаза.

Харпер зажмурился.

Он услышал, как завозился в одеяле Белимай.

Харпер самую малость приподнял веки, только чтобы разглядеть смутную фигуру напротив. Белимай согнулся на дальнем конце кровати. На секунду он замер, а затем наклонился вперёд и его вырвало в стоящий у изголовья таз для умывания. Харпер вновь зажмурился, чтобы дать Белимаю хоть какое-то уединение. Несколькими минутами спустя показалось, что в комнате стало слишком тихо. Он открыл глаза: Белимай стоял на коленях на полу. Затем согнулся, втиснулся под маленькую кровать и отключился.

Перенося Белимая обратно на одеяло, Харпер с тревогой заметил пятна крови, окрасившие его грудь. Слова Писания, выцарапанные на теле Белимая, кровоточили. Прямо на глазах у Харпера кожа на плече лопнула по тоненькой линии, и на ней начали набухать ярко-красные бусины. Буква за буквой открывались, словно чей-то фантомный клинок заново проводил по каждому из насквозь пропитанных офориумом шрамов, оставленных молитвенными машинами.

Харпер нагнулся, чтобы стереть кровь носовым платком. Глаза Белимая распахнулись, а в следующую секунду он вскричал:

— Нет!

И прежде, чем Харпер успел среагировать, с силой ударил его кулаком в грудь. Он успел перехватить руку и, когда Белимай попытался садануть в челюсть, поймал вторую. Инстинктивно потянулся за наручниками и за несколько секунд приковал Белимая к спинке кровати. Сделать это оказалось несложно, но он ненавидел, что пришлось прибегать к таким мерам. Связывать Белимая именно так, как научила Инквизиция, казалось предательством.

Тот яростно пытался высвободиться, крича и пинаясь. Он дёргался и извивался, пока не растёр запястья до крови, и тогда, окончательно лишившись сил, кульком повалился обратно на постель.

Харпер попятился назад и сел на пол. Он уставился на нарисованное на потолке оранжевое солнце. В детстве оно казалось ему настоящим, словно в сказке. Весь мир был тогда таким же бесхитростным, как этот рисунок. Его жизнь проходила в череде ясных голубых дней и глубоких сонных ночей, а родители окутывали неизменным ощущением умилённой любви. Харперу хотелось и сейчас уметь чувствовать себя таким абсолютно счастливым.

Он не был уверен, когда именно дал той жизни утечь сквозь пальцы. Его невинность размеренно подтачивала одна мелкая разъедающая ложь за другой. Он узнал, что папа — это, оказывается, приёмный отец, а Джоан — только сводная сестра. И часто врал про это, иногда даже себе самому. Откликался на два разных имени: Фостер в церкви и Харпер дома. Надевал перчатки, как и сестра с отчимом, чтобы скрыть Блудную сущность, которой у него не было. Он до сих пор их носил. А иногда, в юности, смотрел на свои облаченные в выделанную кожу ладони и забывал, что не один из них.

Он врал о семье, о том, во что верит, и даже о себе. А спустя годы такой жизни уже не мог вспомнить правды.

Когда отчим спросил, почему он вступил в ряды инквизиторов, Харпер не решился дать ему честный ответ. Он залился краской от стыда, зная, что им двигало одиночество. Харпер горел желанием быть с Блудными. Изнывал от жажды ласкать их тела, целовать их рты. Но только инквизиторы могли долгое время находиться в обществе сынов дьяволов без подозрения в ереси. Ему хотелось найти себе любовника-Блудного и не отправиться за это на виселицу. Он даже не знал, как сказать о таком. Его желания были спрятаны в тени страха и стыда.

Тогда он в итоге выпалил целую гору лжи, заявив, что хочет отомстить за отца. Произнес пламенную речь о семейном наследии — восемь поколений, служивших Кресту. Отвесил отчиму глумливых комментариев и высказал свое недовольство Блудными из Подземелий Преисподней. Слова вырвались из него раскрасневшимся потоком сумбурной страсти. И в какой-то момент он перешёл черту того, за что еще можно простить. Харпер до сих пор помнил боль на лице приёмного отца.

Сейчас он посмотрел на свои голые руки. Чистые белые руки священника. Казалось, они вообще не должны принадлежать ему.

— Мастер Уильям? — нарушил его мысли тихий женский голос. Из-за приоткрытой двери ему улыбалась миссис Кейтли. Она не была по-настоящему привлекательной, но тёплая улыбка наделяла её неприметные черты красотой.

— Джайлз передал, что вы приехали с другом, — сказала она, пройдя внутрь. — Я хотела спросить, какую комнату мне проветрить… — Увидев Белимая, она замолкла.

— Он сильно болен, — сказал Харпер. — И бредит.

Миссис Кейтли закрыла за собой дверь и подошла поближе к прикованному к кровати и лежащему без сознания Белимаю. Она нахмурилась, но в едва заметной и сдержанной манере, присущей многим слугам.

— Мне позвать доктора? — спросила она в итоге.

— Нет, он должен поправиться сам, если дать ему отдохнуть и отъесться.

— Хорошо.

Миссис Кейтли все не отрывала взгляда от Белимая. Её бесстрастное вышколенное выражение лица сгладило любые возможные личные впечатления. Харпер наблюдал за ней, зная, что свобода Белимая зависит от её согласия пойти навстречу и держать язык за зубами.

Он всякий раз удивленно отмечал, что на самом деле она куда моложе, чем помнилось. Когда миссис Кейтли только начала работать в усадьбе, то была вдвое старше Харпера и беременна. Ему, ребёнку, она — взрослая — виделась тогда очень старой женщиной. А разделявшие их годы — бесконечностью. Теперь же десять лет казались ничем.

Миссис Кейтли взглянула на брошенные горкой в стороне испорченные пальто с рубашкой и штанами.

— Ему нужно подыскать что-нибудь из одежды.

— Да, — согласился Харпер.

— Он похож на предыдущего мистера Харпера, правда? — вдруг спросила она.

— Да.

Харпер знал, что кровь Блудного от неё уже не скрыть. Многие люди, всю жизнь прожившие в деревнях, понятия не имели, как выглядит Блудный, но детство миссис Кейтли прошло в столице. Она перебралась за город, только когда обнаружила, что у неё будет ребёнок и не будет мужа.

Отчим нанял её и настоял, чтобы к ней обращались «миссис», как к любой порядочной женщине. В ответ миссис Кейтли никому не рассказывала о нём и Джоан. Харпер надеялся, что она не откажется хранить и секрет Белимая.

Миссис Кейтли медленно кивнула своим мыслям и вновь перевела взгляд на Харпера.

— Пожалуй, вашему гостю стоит остаться в этой комнате, пока не пойдёт на поправку. В других может продуть сквозняком. Я скажу кухарке, чтобы сварила для него суп. Будем надеяться, это его желудок примет. — И вновь уголки её губ чуть дрогнули в сомнениях. — Нам с вами придётся ухаживать за ним самим, пока он не оправится достаточно, чтобы случайно не выдать себя.

— Я о нём позабочусь, — сказал ей Харпер.

— Вам нужно и спать когда-то, — ответила миссис Кейтли, не возражая, а скорее делая для себя пометку. — Я попробую найти для него какую-нибудь одежду, а вам понадобится что-то, на чём сидеть, кроме пола, — отвесила она ему красноречивый взгляд.

Харпер встал, внезапно осознав, как глупо, должно быть, выглядел. Последний раз он сворачивался в несчастный комок на полу ещё в детстве. Теперь же, выпрямившись во весь рост, возвышался над миссис Кейтли. Ей пришлось запрокинуть голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Я принесу еды, как только будет готово, — сказала она и направилась к выходу.

— Спасибо вам за всё.

Миссис Кейтли оглянулась и внезапно наградила его широкой улыбкой.

— Хорошо, что вы вернулись, мастер Уильям.

— Я рад снова быть дома, — ответил он и впервые за много лет понял, что не врёт.

Глава шестая: Наручники

Белимай много спал, и снилось ему страшное. Харпер смотрел, как раз за разом он резко просыпался, захлебываясь криком. На пятый день сквозь крики прорвался демонический рёв. Голос Белимая взрезал воздух и разнёсся, словно раскат грома. Стёкла в двух окнах разбились вдребезги, а сам Харпер ничком рухнул на пол, чтобы уклониться от разрывной волны.

Когда он поднялся, Белимай лежал на боку с до сих пор прикованными к изголовью запястьями. Он открыл глаза и медленно попытался опустить ладони вниз. Нахмурился, а затем бросил взгляд на Харпера.

— Что ты сделал с моими руками? — спросил Белимай, вновь пытаясь вытянуть их вдоль тела.

— Наручники.

— Не знал, что тебя так потянуло на романтику.

Пусть и слабый, голос Белимая был заметно спокойнее, чем в последние дни.

Он оглядел комнату, будто впервые в ней оказался. Наградил хмурым взглядом стайки белых облачков, рассыпанные по голубым стенам, словно сыпь. Пузатому золотистому солнцу на потолке досталась не менее насупленная гримаса.

— Ты в детской, — объяснил Харпер, когда Белимай, сощурившись, рассматривал огромный красный сундук для игрушек на другом конце комнаты.

— Что, хотел поделиться со мной ужасами своих ранних лет? — спросил он.

Харпер был рад услышать ноты цинизма в голосе Белимая. Все последние дни тот лишь шипел сдавленные ругательства и бессвязные потоки слов. Его голос будто принадлежал животному, не способному сообщать ни о чём, кроме собственной боли. А теперь впервые казалось, что разум Белимая вернулся.

— Детская расположена дальше всего от комнат слуг и в самой тёплой части дома. Я подумал, что нам стоит быть как можно тише, — сказал Харпер.

Белимай медленно кивнул и принюхался. Нахмурил брови.

— Здесь чем-то воняет. — Он вновь втянул носом воздух, а потом бросил взгляд вниз на своё покрытое запёкшейся кровью тело, прикрытое испачканными простынями. — Мной, да?

— Дай мне пару минут. Я принесу чистое бельё и таз с тёплой водой. — Харпер отошёл от кровати.

— А руки? — позвенел Белимай наручниками.

— И захвачу ключи.

Ключи лежали у него в кармане, но он не был уверен, как долго у Белимая продлится эта ясность рассудка.

— Мне может понадобиться немного времени, чтобы всё собрать. Ты пока просто расслабься, отдохни.

Белимай кивнул, но Харпер обратил внимание, что он всё ещё проверял запястьями крепость наручников. Пытался просунуть туда-сюда ладони, чтобы вытащить их. Харпер отправился за чистыми простынями и тазом с водой и губкой.

Вернувшись, он обнаружил, что Белимай снова уснул, а одна его высвобожденная рука свешивалась с края кровати. Харпер придвинул стул и взялся обтирать мокрой губкой тело Белимая. Тот открыл глаза и уставился на него мутным взглядом.

— Мне всё снится, что я снова в Доме Инквизиции, и они хотят, чтобы я назвал имя Сариэля. Ненавижу опять попадать в то место.

Харпер вытер пот с его лица, а затем приступил к горлу и плечам.

— Если завтра будешь в силах, я тебе покажу остальную усадьбу. Попробуй увидеть сон про это.

— Спасибо, Харпер, — вырвалось у Белимая, когда он уже практически отключился. — Я тебя обычно не благодарю, а должен бы.

— Пожалуйста.

Белимай вновь заснул. Харпер слегка его перекатил и вытащил из-под тела испачканные простыни.

Много лет назад, ещё когда они учились в колледже, Эдвард показал ему, как менять постельное бельё на кровати у спящего человека, не потревожив его. Следующие несколько недель Харпер воровал простыни из-под своих однокашников в духовной семинарии и довольно неплохо набил в этом руку. Даже умудрился однажды украсть простынь из-под приехавшего с визитом настоятеля.

Сейчас же он выкинул окровавленное бельё в коридор. Миссис Кейтли сама решит, стоит ли его стирать или лучше просто сжечь. Харпер вернулся и вновь упал на стул у кровати. Он вяло задумался, как заменить разбитые стёкла. С ними можно подождать — в тот момент ему даже нравилось легкое дуновение ветерка в комнате. Впервые за эту неделю он не был поглощён чем-то внезапным и срочным.

Харпер мысленно перебирал варианты, чем можно занять Белимая на следующий день. Внутри росло предвкушение. Они были свободны и могли делать все, что захочется. Эти земли принадлежали ему, а Белимай наконец-то достаточно оправился, чтобы вместе с ним оценить их по достоинству.

«Интересно, какая часть усадьбы понравится ему больше всего?»

Харпер улыбнулся самому себе. Возможно, в этот раз он задержится здесь достаточно надолго, чтобы наконец-то заменить факелы на газовые фонари.

— Мечтаешь? — внезапно прервал его мысли женский голос.

Харпер вскочил и развернулся, только чтобы увидеть сестру, сидящую на раме открытого окна. Короткие волосы грязными прядями обрамляли её лицо. Жакет и штаны покрывал слой дорожной пыли. Она неуверенно и медленно улыбнулась, словно опасливо преступала границу земель, когда-то принадлежавших ей.

Харпер тоже ответил улыбкой, но не подбежал и не заключил её в объятия, как сделал бы раньше. В помещении Джоан выглядела инородно, будто какой-то мифический ребёнок, выращенный дикими зверьми в лесу. Чёрные ногти, на подстригание и осветление которых у неё раньше уходили часы, теперь отросли и напоминали когти. Красные глаза неустанно перебегали с лица Харпера на его руки, а от них — к висящей слева кобуре револьвера.

— Давно мы не виделись, — сказал Харпер. — Как ты?

— Не жалуюсь. Ты?

— Весь в делах. — Ему не нравилось появившаяся в разговоре неловкость. Они напоминали дальних родственников на поминках. — Еды хватает? Ты что-то похудела.

— Всё со мной хорошо, Уилл. Мика учит меня гадать и составлять предсказания. Я неплохо зарабатываю на жизнь, а Добрые Сограждане помогают, если нужно.

— Рад слышать, — ответил Харпер. — А с Эдвардом ты виделась?

— Я… я немного слежу за его жизнью, но мы не встречались… — Она взглянула на ярко-голубое небо потолка и покачала головой. — Да и как бы прошла такая встреча? Что я вообще могу сказать, чтобы всё между нами наладилось?

— Можно сообщить ему, что ты не умерла.

— Ты правда думаешь, что так для него будет лучше? Сейчас у нашего брака хотя бы есть четкий финал: он может вспоминать обо мне, как об очаровательной и верной жене, погибшей от рук преступников. Да, печально, но уж точно лучше, чем сообщать ему, что я любила другого. Что на самом деле Блудная. Или что сожгла его дом в минуту помутнения рассудка. Что хорошего это ему даст?

— Не знаю, но по-моему, он заслужил правду.

— Ты ведь не скажешь ему, да? — уставилась она на Харпера. Он покачал головой.

— Я никому не скажу, и тебе это прекрасно известно.

Эта мысль заставила его оглянуться на кровать, где спал Белимай. Именно секреты Джоан дали Харперу причину для того самого первого визита к нему.

— А кто твой гость?

Джоан склонила голову на бок и посмотрела на постель за спиной Харпера.

— Белимай Сайкс. Оправляется после горячки, — ответил он ей той же легендой, которую они с миссис Кейтли придумали для остальной прислуги.

— Я его как-то уже видела… в парке Святого Кристофера. Он мне помог.

— Он же был в конторе Скотт-Бека, когда ты её подожгла. Чуть не спалив при этом самого Белимая.

Харпер постарался убрать из голоса упрёк, но сделать это оказалось нелегко. Джоан не просто едва не убила Белимая, но и уничтожила все доказательства, по которым можно было бы выдвинуть настоятелю Грили обвинение в соучастии.

— Я об этом мало что помню. — Она пробежалась пальцами по волосам, и от них поднялось заметное в ярком утреннем солнце облако пыли. — А наручниками ты его специально приковал?

Харпер проигнорировал вопрос. Он не рассказывал Белимаю секретов Джоан, и меньшее, что мог бы сделать — это отнестись с тем же уважением к секретам Белимая.

— Зачем ты здесь? — перевёл он тему.

— Ты же ему ничего плохого не сделаешь, да?

— Последнее, чего бы мне хотелось — это причинить ему боль, — отрезал Харпер. — А теперь рассказывай, что тебя сюда привело.

— Ника Сариэля…

— Да в самом деле, может хоть одно событие произойти без его участия?

Само имя Сариэля уже превращалось в саднящую занозу для Харпера. Джоан отступила назад.

— Я не думала, что ваши с ним отношения настолько испорчены.

— Он винит меня в смерти Питера, а я… — Харпер резко оборвал себя. Даже во времена, когда они с Джоан были особенно близки, он умалчивал о своих желаниях и соблазнах. — Я просто устал, что каждый Блудный считает меня врагом.

— Я знаю, что ты мне не враг, Уилл.

Харпера удивила внезапная мягкость в голосе сестры. Она улыбнулась и продолжила:

— Просто все настолько запуталось… и было так тяжело. Я не всегда могла рассуждать здраво, но тебя никогда не ненавидела. И никогда не винила.

— Знаю. — Харпер сделал четыре шага вперед, подойдя прямо к ней. — Ты ведь тоже знаешь, что и я тебя не виню, да? Не представляешь, как мне жаль, что так получилось с Питером и Эдвардом, но в первую очередь не хватает тебя рядом.

Харпер осторожно взял её руки в свои и ободряюще их сжал, как всегда делал раньше. Этот же жест всякий раз демонстрировал его любовь: после смерти их матери, после исчезновения отца, в течение всей жизни. Он и не подозревал, что Джоан ждала именно его — всего одного знака, что они до сих пор брат и сестра.

— Мне тоже тебя не хватает, Уилл, — прижалась к нему Джоан, крепко обняв. — Я как будто очутилась в ночном кошмаре и никак не могла проснуться. В голове не осталось ничего, кроме ярости и тоски по Питеру. И меня не отпускала мысль, что я должна была быть с ним. Жить с ним в Подземельях Преисподней, а не прятаться за вашими с Эдвардом спинами, притворяясь, что я не та, кто я есть на самом деле.

— Даже будь ты там, тебе бы всё равно не удалось его спасти. — Харпер обнял её в ответ.

— Может, и удалось бы, — прошептала она ему в рубашку. — Если б я находилась поблизости, а не сбегала и не пряталась, кто знает, как бы всё обернулось.

Харпер услышал, как дрогнул её голос, и не пропустил небольшой паузы, когда Джоан сдержала слёзы. Она шумно втянула носом воздух и отстранилась.

— Теперь я хочу сделать всё по-другому, но мне нужна твоя помощь.

— Сариэля арестовали, да?

Где-то в глубине сознания Харпер знал, что так и произойдет. Сариэль был одним из нескольких оставшихся Блудных, умеющих летать. Что, вкупе с членством в Добрых Согражданах, делало его идеальным козлом отпущения за убийство племянницы лорда Седрика.

— Его увели на допрос шесть дней назад, и с тех пор мы не слышали никаких вестей.

— Наверняка сейчас из него выбивают признание под пытками.

— Но он же ничего не сделал.

— Ему и не нужно что-то делать. Уже и так совершено достаточно преступлений. Одно из них просто повесят на него.

— А ты можешь его вытащить? — спросила Джоан.

— Возможно.

Внезапно на Харпера накатила усталость. Часть его даже не хотела вызволять Сариэля. Зерно злобы и ожесточенности где-то глубоко внутри настаивало, что Сариэлю стоит помучиться так, как пришлось Белимаю.

Он подумал, что сделает Белимай, узнай тот, что Сариэль был в застенках Инквизиции. Падёт ли он вновь в лапы своей зависимости? Или же, что более вероятно — и гораздо хуже — сам признается в совершении убийства, лишь бы Сариэля выпустили на свободу.

— И дело не только в Нике, — продолжала тем временем Джоан. — Два дня назад арестовали Эдварда.

В первую секунду Харпер был настолько оглушён известием, что даже не мог никак среагировать.

— Его забрали для допроса. Думаю, они подозревают, что именно я убила Скотт-Бека.

— Сомневаюсь, что дело в этом. — В висках у Харпера зарождалась напряжённаяпульсирующая боль. Где-то в самой глубине мозг начинал отсчитывать секунды. Он уже на два дня опоздал, чтобы спасти Эдварда. И каждый прошедший миг приближал того к насильно выбитому признанию.

— А почему ещё им брать Эдварда? — спросила Джоан. — Он в жизни не сделал ничего плохого.

— Здесь вина не твоя, Джоан. Если уж и обвинять кого, то меня. — Харпер прижал к вискам пальцы, словно таким образом он как-то мог задвинуть поглубже острые вспышки боли. — Мне срочно нужно возвращаться в столицу.

— Можем отправиться прямо сейчас, если хочешь. Мне понадобится свежая лошадь, но в конюшне должно быть несколько…

— Нет, нужно, чтобы ты осталась здесь. — Харпер вытащил из кармана ключ от наручников и вручил его сестре. — Позаботься вместо меня о Белимае. Надо, чтобы с ним кто-то был. Только, что бы ни случилось, не говори ему о Сариэле, хорошо?

— Я даже пока не соглашалась остаться, — запротестовала Джоан.

— Джоан, пожалуйста, не заставляй меня тратить время на споры. Эдвард сейчас в Доме Инквизиции. Если поспешу, то, возможно, успею что-то сделать, но я не могу оставить Белимая одного.

— Хорошо, я буду здесь.

— Спасибо.

Харпер еще раз быстро её обнял. Он повернулся к двери, но на секунду замер, глядя, как ворочается во сне Белимай.

— Передай ему, что я прошу прощения, — сказал Харпер сестре и ушёл.

Глава седьмая: Ржавчина

Харпер сделал последнюю затяжку и выкинул окурок в струящийся рядом ручеёк мутной дождевой воды. Янтарный огонёк погас с шипением, которое едва слышалось за воем городской сирены. Тёмное небо озаряли огни прожекторов, выхватывая орнаментальные лица близстоящих домов. Лучи пронеслись по резному фасаду Библиотеки поклонного креста и пронзили стеклянный купол Управления водоснабжения. Вся Гражданская площадь была забита инквизиторами, которые сновали от здания к зданию и эвакуировали рабочих, учёных и служащих. Группы пономарей метались туда-сюда, перекрывая линии подачи газа.

Харпер наблюдал, как из Управления водоснабжения быстро вытолкнули последних инженеров. Он скрылся в переулке рядом со зданием Нотариальной палаты, как раз когда из Библиотеки силком выволокли выкрикивающую протесты престарелую сестру-хранительницу Писаний. Её увели два разозлённых инквизитора.

Прямо перед ним стеклянный плафон уличного фонаря лопнул. Из подающих газ труб вырвались наружу языки пламени. Воздух расчертила дуга ослепительно-синего света, когда высокая температура обратила известковые нити накаливания в пар. Харпер натянул фуражку пониже на глаза и вынырнул из узкого переулка. Широким целенаправленным шагом он миновал двух побелевших пономарей, которые изумленно вытаращились на пламенный гейзер.

— Что встали и рты разинули?! А ну, прочь отсюда, пока не взорвалась магистральная! — выкрикнул Харпер, перекрывая вой сирены. Парочку тут же сдуло за противопожарные баррикады. Харпер зашагал вперёд, прямо в Управление водоснабжения.

— Это последнее предупреждение! — кричал он, переходя отделанное мрамором фойе к насосным камерам. Вокруг него вспыхнули и преломились лучи света, когда очередной прожектор пронзил стеклянный купол. По стенам и полу заплясали тени, а затем луч ушёл дальше, и помещение погрузилось во тьму. Похоже, что внутри никто не задержался, но на всякий случай Харпер продолжал выкрикивать предупреждения по пути к служебным лестницам:

— Всем покинуть здание. Произошёл прорыв на линии уличного газоснабжения. Это последнее предупреждение.

По мере того как Харпер спускался по винтовой железной лестнице, шум с площади становился все тише. Турбины издавали глубокий пульсирующий гул. Он вибрацией отдавался в гигантских трубах и ступенях, спиралями уходивших вниз.

Из-за полностью перекрытого газа единственным источником света оставались тусклые фосфорные лампы, свисающие с перил. Они окутывали все вокруг Харпера неясным зеленоватым свечением. Он снял с крепления одну из цилиндрических ламп и продолжил спуск. Воздух становился более плотным и затхлым.

За самой нижней ступенькой открывался длинный бетонный коридор. Вдоль обеих стен тянулись ряды тяжёлых железных люков, каждый из которых вёл в технологическую шахту. Харпер читал номера и буквы, выгравированные над дверьми. Мт 22–21, Мрк 1-14, Мт 10-8.

«Матфей, Марк и снова Матфей», — прошептал он.

Одно из его первых дел в Инквизиции прошло как раз в этих шахтах. Харпер почти неделю искал здесь потерявшегося Блудного ребёнка. В итоге её он нашел, но за время поисков понял, насколько плотно эти туннели пронизывают весь город. Везде, где пролегала большая водопроводная труба, вдоль неё шла технологическая шахта. А водопроводные трубы сейчас были повсюду. Единственной проблемой оставалось найти нужную.

Харпер поднял фосфорную лампу и прочитал код над люком, к которому только что подошёл: Втор. 15-6. «Второзаконие, глава 15, стих 6: «и ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами». Голову даю на отсечение, это трубы от Банкирских рядов».

Он свернул и прошел мимо ещё трёх люков. И наконец нашёл отмеченный кодом Втор. 19–18. Харпер ухмыльнулся выбранной игре слов: «Судьи должны тщательно расспросить их»[1].

Дверь люка заскрипела в отчаянном протесте, когда Харпер заставил проржавевшие шарниры повернуться. Из открывшегося перед ним туннеля потекла тонкой струйкой зловонная жёлтая вода. Воздух одновременно отдавал затхлостью и гнилью. Трубы, ведущие к Дому Инквизиции Брайтона, явно не проверялись уже не первый год. Харпер нырнул в шахту и закрыл за собой люк.

Внутри было узко и высоко. Из трубы под потолком сочилась и капала на фуражку вода. Вокруг щиколоток рябил застойный ручеёк. Харпер быстро шёл через илистые лужи, которым фосфорная лампа придавала жуткое зеленоватое свечение. Когда туннель разделился на два, Харпер оглядел бетонные стены в поисках букв, указывающих на названия улиц, проходящих высоко над ним.

Движение успокаивало. Оно практически заглушило непрекращающийся подсчёт секунд в голове. У него оставалось, пожалуй, полчаса до того, как инквизиторы полностью эвакуируют Гражданскую площадь. После чего ещё четверть часа, и кто-нибудь из них обнаружит, что с газовыми трубами всё в порядке. Харпер просто повредил входные вентили некоторых уличных фонарей, чтобы их взрывы привели в действие городские сирены.

Харпер перешёл на бег. Он был рад наконец-то что-то делать. После того как пришлось всю прошедшую неделю смотреть и ждать, пока Белимай не вынырнет из пыток, подстроенных собственным телом и разумом, Харпер чувствовал себя беспомощным. Ещё бы чуть-чуть, и он начал бы молиться, хотя знал, что в нём больше не осталось веры.

Но движение подпитывало. Мышцы поглощали пустоту, лежащую между ним и его вожделенной целью. Харпер с головой окунулся в чистые телесные ощущения. Он добрался до приставной лестницы и поднялся в примыкающую шахту. Стремительно преодолел и её, нагибаясь и перепрыгивая через малые трубы, попадающиеся на пути.

Наконец Харпер остановился прямо под Домом Инквизиции Брайтона. Он пристегнул фосфорную лампу к узкой трубе и обеими руками взялся за проржавевшую дверь люка. Неровности на металле чувствовались даже сквозь перчатки. Харпер изо всех сил налег на люк, чувствуя, как зазубрины вгрызаются в правую ладонь. Толстая печать ржавчины треснула с тихим скрежетом, и люк распахнулся. Харпер прополз вперёд через череду небольших камер, которые окружали Дом Инквизиции защитной зоной на случай прорыва в трубах. Он поднялся по узким торчащим из стены ступеням-скобам до последнего люка, не без усилий его открыл и рывком втащил себя на выложенный потрескавшейся плиткой пол.

Насосная комната была завалена всевозможными тряпками, мётлами и ключами для регулировки клапанов. Харпер отжал мокрые штанины. Правая ладонь побаливала. Он сомкнул пальцы над порезом, а затем поправил фуражку и вышел из насосной.

Дом Инквизиции не опустел полностью, но выглядел безлюднее обычного. Большинство, по-видимому, до сих пор находилось на Гражданской площади. Харпер поднялся по безупречно-белой лестнице на третий этаж. Сердце билось в груди, как заяц в силке. Мимо прошёл пономарь. Они обменялись краткими улыбками.

Размеренным шагом Харпер миновал еще двоих инквизиторов и вошёл в архивный кабинет, отперев его собственным ключом. Закрыв за собой дверь, он рванулся к документам по текущим делам и стал быстро просматривать кражи со взломом, поножовщину, воровство и обвинения в ереси.

Наконец ему попалось имя Эдварда. Его задержали в качестве свидетеля обвинения против Ника Сариэля и ещё одного подозреваемого, имя которого не разглашалось. Харпер сложил бумаги со списком предъявленных обвинений, опустил их в карман, а затем принялся искать записи показаний Эдварда. Он не был настолько глуп, чтобы почувствовать предательство, увидев в них собственное имя. Харпер и не рассчитывал, что Эдвард сможет продержаться в руках опытных исповедников.

Он отправил показания в тот же карман и быстро просмотрел дела капитана Брэндсона в поисках упоминаний Ника Сариэля. Искомая папка оказалась почти с дюйм толщиной. Харпер пропустил старые преступления Сариэля и достал последние обвинения. Среди них ждало неподписанное признание. Под графой соучастников он обнаружил вписанные несколько раз собственные инициалы. Почерком настоятеля Грили, не Брэндсона.

Секунду Харпер просто бездумно рассматривал лист перед собой. Он не знал, почему его так удивляла попытка настоятеля повесить убийство на него. Хотя Харпера — помеху для своих планов — Грили ненавидел, но такой низкий шаг с его стороны всё же стал неожиданностью.

Харпер забрал признание, а затем засунул всю папку Сариэля в стопку бумаг с делами, предназначенными для отклонения. Ника вряд ли отпустят, но потерянные материалы дел хотя бы значительно отложат его допрос.

На нижних этажах послышался всё нарастающий гул разговоров. Инквизиторы начали возвращаться с места ложно сработавшей сирены. Скоро они потоком понесут сюда отчеты. Харперу показалось, что на лестнице раздались знакомые голоса.

Он выскользнул из архивного кабинета и спустился через запасной выход на первый этаж. Там ему попалось несколько инквизиторов, но на него они обратили не больше внимания, чем друг на друга. Широкая спина Харпера, облачённая в форменную чёрную шинель, слилась с массой таких же.

Пульс бешено стучал. Если поймают сейчас, у него уже не найдётся резонного объяснения. А о том, чтобы пробиться с боем, не стоило и мечтать. Инквизиторы были везде. Шорох их чёрной формы наполнял сверкающие белые залы. Харпера нечаянно задевали и толкали. Впервые в жизни он чувствовал себя среди них в опасности.

Вдалеке он заметил Миллера. Конечно же, бок о бок с Рейнольдсом. Харпер замедлил шаг, подстроившись под темп идущего рядом пономаря. И настойчиво смотрел в другую сторону, пока не миновал парочку.

Прямо впереди ему бросились в глаза рыжие волосы посреди моря чёрных фуражек. Капитан Брэндсон вновь забыл свой головной убор. Харпер про себя поблагодарил за это судьбу. Если Миллер и Рейнольдс ещё могли и не высматривать его целенаправленно, то Брэндсон уж точно будет.

Харпер быстро свернул в коридор и прошёл служебным ходом к камерам, в которых держали свидетелей. Через усиленную охрану секции с Блудными ему не пробраться, но, по крайней мере, можно попытаться попасть к Эдварду.

Молодой охранник не был ему знаком, и он надеялся, что тот его тоже не узнает. Усилием воли Харпер заставил себя не натягивать козырёк фуражки пониже.

— Мне надо провести одного из свидетелей вниз к машинам. — Харпер сделал паузу, словно имя не горело сорваться с губ. — Тальботт. Имя Эдвард, насколько я помню.

Молодой охранник едва взглянул дальше блестящих серебряных нашивок на воротничке. Он пролистал журнал учёта заключённых, а затем подвинул его и ключ от камеры Харперу. Харпер лишь на миг задержался, глянув на предыдущие подписи на странице. Он расписался инициалами Брэндсона, забрал ключ и направился к камере Эдварда.

Двумя камерами дальше по коридору другой инквизитор проверял своего свидетеля. Харпер надеялся, что Эдвард был ещё в том состоянии, чтобы вести себя тихо. Он отпер дверь и прошёл в небольшую камеру.

Сгорбленный Эдвард сидел на узкой койке, прижав колени к груди и уткнувшись в них лицом. Исповедник явно не сдерживался. Правая рука была полностью перебинтована от локтя, из-под первых двух пальцев торчали шины. Эдвард даже не поднял взгляд.

— Не отводите меня туда, — прошептал он. — Я подпишу всё, что хотите. Только не отводите больше.

Харпер закрыл дверь и шагнул к койке. Он прижал ладонь ко рту Эдварда и откинул назад его голову. Тот поднял взгляд на Харпера и с расширившимися глазами глухо выдохнул из-под перчатки.

— Я могу тебя вывести, — прошептал Харпер, — но тогда ты будешь объявлен в розыск.

Тот кивнул. Харпер отнял руку от его лица. И обомлел, когда Эдвард бросился вперёд и сжал его в отчаянном объятии.

— Уилл, слава богу, что ты пришёл! Слава богу, — шептал Эдвард ему в шею.

Было приятно чувствовать его так близко, но по совершенно неправильным причинам. Харпер приобнял Эдварда в ответ и быстро отступил.

— Мы пока не на свободе. Ты должен сохранять спокойствие, понятно?

— Да, конечно. — Эдвард набрал в грудь воздуха и кивнул.

— Кроме руки, у тебя есть какие-то другие раны?

— Только синяки.

— Хорошо.

Харпер снял с пояса серебряные наручники и застегнул один из браслетов на левом, здоровом, запястье Эдварда. Второй он защёлкнул на собственной правой руке, но так слабо, чтобы мгновенно освободить её при необходимости.

— Только скажи сначала: ты не знаешь, куда забрали ту женщину, которую я тебе принёс? — спросил Харпер.

— Её не забирали. — Эдвард на секунду прикрыл глаза. — Её убили.

— Разумеется. Она же единственный свидетель.

По телу Харпера прошёл холодок от осознания, как легко настоятель Грили расправлялся с теми, кто стоял у него на пути.

— Нам пора.

Харпер открыл дверь и вывел Эдварда в коридор. Он боялся, что тот может как-то их выдать, но Эдвард смотрел в пол и шёл медленно, с видом охваченного ужасом заключённого, которого ведут к молитвенным машинам.

Харпер передал ключ от камеры охраннику и взял журнал учёта заключённых. Взглянув на страницу, он заметил, что инициалы капитана Брэндсона значились колонкой ниже тех, которые занёс он сам. Брэндсон не заметил, что его именем уже подписались. Пара одинаковых инициалов не бросалась в глаза, но третьи привлекут внимание даже нерадивого молодого охранника. Харпер скопировал другую подпись повыше и передал книгу обратно.

Не дожидаясь ответа охранника, он потянул Эдварда за собой по направлению к центральному холлу Дома Инквизиции. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не ускорить шаг. Брэндсон не заметил подделанных инициалов по чистейшей случайности. Харпер не сомневался, что на выходе из камер он точно обратит на них внимание.

Как только они достигли лестницы запасного выхода, Харпер снял наручники и подтолкнул Эдварда.

— Что бы ни случилось, иди вперёд, пока не дойдёшь до насосной комнаты. Там будет открыт люк в технологическую шахту. Все шахты подписаны закодированными названиями улиц, под которыми они пролегают, так что ты поймёшь, куда надо идти, — говорил он, пока они спускались.

— Но…

— Это на всякий случай, чтоб ты знал, — прошептал Харпер. Далеко позади он расслышал характерный голос Брэндсона, разносящийся в тишине. Ещё пара секунд, и поднимут тревогу. Тогда перекроют выходы и устроят обыск всего Дома Инквизиции.

— Беги, — сказал он Эдварду.

Они понеслись вниз и промчались через подвал до насосной. А когда Харпер закрывал за собой дверь, коридоры огласил рёв сирены. Он помог Эдварду спуститься в шахту.

— Здесь тьма кромешная, — прошептал тот.

— Спускайся ниже ещё через два люка. Там я оставил лампу. Харпер задвинул на место крышку люка над головой и повернул засов так туго, как только мог. Если никто не предположит, что они могли сбежать через технологические шахты, у них с Эдвардом остаётся шанс уйти. Харпер готов был биться об заклад, что Брэндсон сперва обыщет здание и прилегающие улицы, посчитав, что побег можно совершить только по поверхности.

И несмотря на отсутствие веры, он молился, чтобы так и было.

Глава восьмая: Пар

Харпер вёл Эдварда из шахты в шахту. Первый час прошёл в полной тишине. Единственный шум исходил от стаек водных крыс, которые шмыгали туда-сюда по трубам и разбегались при приближении людей.

В конце концов Эдвард шёпотом задал несколько вопросов. Он хотел знать, где они находились и как это определить. Почему Харпер привёл к нему ту женщину и почему её убили. Харпер отвечал быстро и односложно. Их разговоры всегда проходили похожим образом.

Даже в колледже, с головой уйдя в изучение анатомии, Эдвард оставался общительным. Тишина шла вразрез с его характером. В прошлом его непрекращающийся поток слов раздражал Харпера. Сейчас же он с облегчением слушал голос друга. Сам звук успокаивал и убеждал, что в этот раз он не опоздал. Исповедники причинили Эдварду боль, но не уничтожили его.

— Думаю, Рэддли сможет приютить нас на ночь, — прошептал Эдвард, когда они пробирались через низкую шахту.

— Рэддли… Это не его ли стошнило в урну с прахом дьякона?

— Да, но в том наверняка стоит винить портвейн. А сам он славный малый.

Харпер отклонил лампу назад, чтобы прочитать буквы над пересекающим их шахту туннелем.

— Мы прямо под Блюроу-стрит, — прошептал он.

— Ты не помнишь, Лотти Хэмптон ведь жила на Блюроу, да? — спросил Эдвард.

— Не припоминаю.

Харпер спрыгнул в более крупную шахту и помог перебраться Эдварду. Белые бинты на его руке теперь покрывали разводы смазки и налипшая плесень. Наружу просочились пятна крови.

— А что насчёт Уотерстоуна? — спросил Эдвард.

— Кого? — оглянулся Харпер.

— Ричард Уотерстоун. Неужели не помнишь? Он мог целую вечность рассуждать о поэзии.

— Это тот в родинках?

Харпер чётко помнил, как однажды застал в душевой юношу по имени Ричард. У него была красивая спина с тремя родинками, выстроенными в ряд прямо над задом.

— Веснушках, — поправил Эдвард. — Да, это он. Может, нам стоит его разыскать?

— Я слишком мало о нём помню, чтобы назвать хоть одну причину для розысков, так что сомневаюсь, что смогу найти аргументы против, — ответил Харпер.

Они подошли к очередному люку, и Харпер присел на корточки, чтобы его открыть. Его руки уже ныли от боли. Эдвард ссутулился рядом.

— Отец Уотерстоуна владеет «Словом дня». Ричард служит там главным редактором. Мы можем пойти к нему и всё рассказать. Уверен, он напечатает такую историю.

— У нас нет никакой истории, Эдвард. А в данный момент нет даже свидетеля.

Харпер постарался отвечать без злости. Эдвард был ни в чём не виноват. Своё раздражение Харпер выместил на люке, распахнув его со злобным рывком.

— Ну хорошо. — Эдвард последовал за ним. — Я сдаюсь. Куда мы идём?

— Вниз, — улыбнулся Харпер, наконец-то увидев лестницу, которую искал. Он проверил, не треснут ли её проржавевшие ступени под его весом. Они держались.

— Сможешь передвигаться с одной рукой? — спросил Харпер.

— Думаю, да, — ответил Эдвард.

Харпер пошёл первым. Эдвард вслед за ним. Фосфорная лампа качалась из стороны в сторону, пока они спускались. Её бледно-зелёный свет проходил сквозь тени лестницы и отбрасывал вниз узор из полукружий и перекрестий. Харпер услышал далёкое шипение паровых поршней.

— А знаешь, у Уотерстоуна была такая теория, что ты на самом деле наполовину Блудный, — послышалось сверху от Эдварда.

— Правда? — хмыкнул Харпер. — И что же, прости господи, навело его на эту мысль?

— Началось всё, по-моему, с перчаток.

— А-а.

Харпер замедлился, поняв, что спуск давался Эдварду тяжелее, чем тот был готов признать.

— Ты вечно что-то утаивал. Ну, знаешь, остальные мальчишки из кожи вон лезли, лишь бы поразглагольствовать о себе, а ты, казалось, никогда не хотел хоть что-то кому-то рассказывать. И всегда этим выделялся. В последнюю мою встречу с Уотерстоуном он всё ещё так и эдак примерял на тебя эту теорию. Нет, я серьёзно. Для нас с ним она стала своеобразной личной шуткой.

— Лучше бы он оказался прав, — ответил Харпер. — Тогда бы я смог призвать на помощь силу Блудного, вместо того чтоб спускаться по этой бесконечной лестнице.

— Умение летать сейчас было бы очень кстати, — согласился Эдвард.

Порез на ладони Харпера отдавался пульсирующей болью всякий раз, когда он хватался за скобу лестницы. Он задрал голову, чтобы посмотреть, как справляется Эдвард. Тот передвигался медленно, но улыбнулся, когда заметил взгляд Харпера.

— Забавно, — продолжал Эдвард, — что Уотерстоун никогда не говорил ничего такого о Джоан.

— Что? — Харпер едва не сорвался. Свисающая с его локтя лампа резко закачалась из стороны в сторону, озаряя зелёными вспышками лицо.

— Джоан он никогда не подозревал, хоть и встречался с ней много раз. Она так хорошо всё скрывала, что, думаю, никто бы не заподозрил.

— И как давно ты знал? — спросил Харпер.

— У меня ушло какое-то время, чтобы понять. Но после медового месяца я уже был практически уверен. Некоторые вещи просто невозможно скрыть, когда вы… близки.

— Почему же ты ничего не сказал? — спросил Харпер.

— Полагаю, ждал, когда она сама мне доверится, — покачал головой Эдвард. — Если б я знал, как мало времени нам отведено, я бы не медлил. Но так легко было представить, что мы с ней проживём вместе целую вечность. Что у нас в запасе ещё всё время в мире.

— Мне жаль, — только и мог ответить Харпер, не нарушая данное Джоан обещание. Он продолжил спуск и передвигался медленно, чтобы Эдвард не начал отставать слишком сильно.

— Меня всегда интересовало, знаешь ли ты, — сказал тот. — Я думал, что знаешь, но ты это совершенно никак не показывал.

— Будь это моё решение, я бы тебе признался.

— Понимаю.

Они спускались дальше. Харпер не знал, что ещё сказать. Их беседы всегда начинал Эдвард, поэтому Харпер продолжал хранить молчание, пока тот не заговорил вновь:

— Мне давно было интересно, как ты можешь работать в Инквизиции, имея при этом Блудную сестру.

Голос Эдварда звучал тихо, почти робко. Он редко говорил с такой осторожностью. Харпер поднял на него глаза, чтобы проверить, всё ли в порядке.

— Если не хочешь, не рассказывай, — добавил Эдвард, поймав его пытливый взгляд.

— Да особенно не о чем здесь рассказывать. Джоан никогда не вляпывалась в какие-то серьёзные переделки. Две половины моей жизни редко пересекались.

— Я не имел в виду напрямую. — Эдвард на секунду замолк, неуклюже перенося руку с одной лестничной скобы на другую. — Мне, наверное, больше интересно твоё мнение о Блудных. С одной стороны, ты священник, а они — дьяволы. С другой — твоя сестра была одной из них, а её ты любил, я знаю.

— И до сих пор люблю.

— И я.

Следующие несколько минут Эдвард спускался молча. Харпер ничего не говорил. Оставить Эдварда наедине с его мыслями казалось милосерднее. И к тому же проще для самого Харпера. Пока тот молчал, Харпер не чувствовал соблазна утешить его правдой.

Но он знал, что тишина долго не продлится. Эдвард был из тех людей, которые делятся мыслями и чувствами с окружающими. Ему никогда не приходилось скрывать собственных желаний под видом воздержания или давить свой гнев, храня молчание. Эдвард вёл жизнь не ведающего стыда честного человека.

— Странно, не правда ли, — сказал Эдвард, — как ты можешь знать, что кого-то уже нет в живых, а всё равно ощущать, будто вы до сих пор вместе. Каждый вечер вторника я всё ещё бездумно захожу в спальню, словно нужно напомнить ей, что Пайперы скоро придут на партию в бридж. Я знаю, что её нет, но никак не могу по-настоящему это прочувствовать. Всё кажется, что увижу или услышу её в соседней комнате. А по ночам, когда засыпаю, не могу перестать вытягивать руку, чтобы её обнять… — Он ненадолго умолк. — Прости. Я не собирался донимать тебя своей бесконечной болтовнёй.

— Ничего, — успокоил его Харпер. — Людей часто тянет на болтовню после исповедальни. Говори сколько хочешь.

— На самом деле, мне хотелось немного послушать тебя, Уилл. Ты так и не сказал, что думаешь о Блудных.

— Можешь выбрать какую-то другую тему для разговора, — предложил Харпер.

— Нет. Мне правда интересно. Раньше никогда не мог тебя об этом спросить, но хочу узнать.

— Ответ не настолько интересный. — Харпер всмотрелся вниз, но до сих пор не видел конца для их спуска. Казалось, что тьма под ними уходит в бесконечность.

— Просто скажи, а я сам решу, интересный он или нет, — возразил Эдвард.

— Ну хорошо. — Харпер на секунду замолчал, собираясь с мыслями. — Что мне кажется абсурдным в осуждении Блудных за их дьявольскую натуру — так это то, что ангелы и дьяволы на самом деле одни и те же существа. Блудные были ангелами задолго до того, как их стали называть дьяволами. Люцифер, Сатанэль, Сариэль, Азэль и все остальные. Каждого из падших ангелов сотворили задолго даже до сотворения самой земли, и не из глины, но из воли и плоти самого Господа. Даже самый опустившийся и деградировавший Блудный всё равно ближе к божеству, чем любой из нас, потомков плоти Адама.

— Это я такой невежественный в этих вопросах, или же твоё мнение и правда отдаёт ересью? — спросил после недолгой паузы Эдвард.

— Да, немного отдаёт. Но это не просто моё мнение. Это — факт, подтверждённый Писанием. Люцифер, которого Господь сделал князем, повелевающим воздухом и звёздами — есть тот же Люцифер, что упал в Преисподнюю. Сариэль и Риммон были архангелами штормов, прежде чем стать лордами ада. Если мы признаём, что Блудные раньше были дьяволами, следовательно мы также должны принять, что они же когда-то представляли собой треть небесного воинства, пошедшую против Бога. Они были ангелами. Одного без другого не получится.

— Я никогда об этом не думал, но полагаю, что ты прав. — И секунду спустя Эдвард добавил: — Поразительно, что тебя до сих пор не отлучили.

— Кажется, ты первый, кому я об этом рассказал.

Харпер вновь бросил взгляд вниз. Далеко под ними виднелось тусклое свечение. Звуки паровых поршней становились всё громче и громче.

— Скажи… — Эдварду пришлось чуть повысить голос. — Ты живёшь по принципу, что чем меньше люди знают, тем крепче они спят?

— Нет, — ответил Харпер. — Чем меньше они знают, тем крепче сплю я.

— Даже лучше, — сказал Эдвард. — И что, есть у тебя и другие тайные теории?

— Несколько, — признал Харпер.

— Так расскажи.

— Они слишком скучные. Ты провалишься в сон и упадёшь с лестницы.

— Ты и про последнюю говорил, что неинтересная, а она меня порядком шокировала.

— Правда?

Харпер поднял голову посмотреть, не шутит ли Эдвард. А затем понял, что слишком много времени проводил в обществе Белимая. Эдвард никогда не говорил с сарказмом.

— Конечно. — Эдвард остановился, чтобы дать отдых руке, и Харпер ждал его. — Не каждый день капитан Инквизиции сообщает мне, что верит, будто Блудные более божественны, нежели сыны Адама. Даже анатомисты-радикалы вроде Рэддли не бросаются такими заявлениями.

— Тот самый Рэддли, которого стошнило в урну дьякона? — спросил Харпер.

— Да. Его отстранили от врачебной практики в прошлом году. И не из-за урны. Насколько мне известно, об этом так никто и не узнал. Рэддли опубликовал статью, в которой обнародовал, что не выявил различий в телах крещёных и некрещёных детей. Он пришёл к весьма непопулярному умозаключению, что духовное состояние может не влиять на физическое тело.

— Правда? А детей Блудных он использовал в своих исследованиях? — спросил Харпер.

— Да. — Эдвард возобновил спуск. — Но эти данные даже не пытался опубликовать. Просто обмолвился как-то мне, когда мы обсуждали убийства Блудных, произошедшие весной. Исходя из описаний останков, Рэддли предположил, что убийца извлекал из Блудных Игнисовы[1] железы.

— Если хочешь знать, он был прав. Преступники добывали железы и кровь, чтобы сделать из них зелья. И очень хорошо на этом зарабатывали.

Харпер порадовался, что Эдварду в темноте не видно его лица. Он до сих пор приходил в ярость при мысли, что в том деле был замешан его собственный настоятель, и до сих пор ненавидел, что самолично привёл на заклание Питера Роффкейла.

— Джоан стала одной из жертв, да? — спросил Эдвард натянутым голосом. — Я решил, что ты не мог мне сказать, потому что предполагалось, что я не знаю о её Блудной природе.

— Прости, Эдвард. — Голос Харпера едва слышался за шипением и пыханьем паровых поршней. — Я бы вернулся назад и всё исправил, если б мог.

— Понимаю. Просто хочется, чтобы это сделало нас ближе, а не заставило тебя отдалиться. Мне, знаешь, не помешала бы компания.

— Прости.

Харпер подумал, сможет ли когда-нибудь перестать извиняться. Наступит ли однажды время, когда он попросит прощения достаточно раз, чтобы что-то изменить.

— Вы поймали тех, кто это сделал? — спросил Эдвард.

— И да, и нет. Похитители и убийцы Блудных уже мертвы. Убиты при сопротивлении аресту. Но те, кто им помогал и скрывал их преступления, до сих пор на свободе.

— Если однажды я узнаю, кто это, то, наверное, убью их собственными руками.

Хотя слова Эдварда прозвучали тихо, его голос насквозь пропитала злость.

Харпер ничего не ответил.

Холод шахты уступил место влажному жару. Свет пронизывал решётчатый мостик под ногами. Харпер спрыгнул вниз. Всего лишь в нескольких футах под ним паровые поршни и водяные насосы ревели и шипели, пока через них проходил галлон за галлоном воды и руды.

Пыль и кислота в воздухе жгли кожу и глаза Харпера. Запахи нечистот и пота Блудных окутали одежду, словно туманом. Эдвард закашлялся и обессиленно сполз по последним ступеням лестницы. У него слезились глаза, а светлая кожа уже приобрела воспалённо-красный цвет.

— Где мы? — спросил он.

— Подземелья Преисподней. Чуть восточнее рудообжигательных печей. Нам надо продвигаться на запад.

— Здесь везде так же жжётся?

Эдвард потирал глаза.

— Да. Ты привыкнешь. Внутри будет чуть полегче.

Харпер изучающе оглядел Эдварда. Его грубое серое арестантское одеяние в любом другом месте сразу бы бросалось в глаза, но в Подземельях Преисподней многие побывали в застенках Инквизиции. И лишь некоторые из них имели достаточно денег, чтобы выбросить одежду, которую им выдали при освобождении. Внешний вид самого Харпера здесь выделялся куда больше.

— Мы обменяемся штанами, — решил Харпер. — Можешь и жилет мой тоже забрать. Тогда будет похоже, будто тебя выпустили на свободу уже какое-то время назад.

Он быстро снял с себя брюки с жилетом и передал их Эдварду. Тот неуклюже пытался расстегнуть пуговицу на своих штанах здоровой рукой. Харпер снял нашивки Инквизиции с ворота шинели. Как и сам воротничок священника с рубашки.

Эдвард с неловким смущением оставил на полу свои мешковатые серые брюки. Харпер с трудом удержался, чтобы не кинуть вороватый взгляд на его оголённые ноги и талию. Когда-то его очень влекло к Эдварду, но это было задолго до того, как тот стал его зятем. Теперь от желания Харпера осталась только глубокая приязнь и лёгкое любопытство. Он не стал подглядывать.

Харпер поднял штаны Эдварда и принялся заправлять в них свою белую сорочку, пока тот одевался.

— Ещё одна часть моей новой жизни вне закона, полагаю, — сказал Эдвард, расправляя жилет над рубашкой. — Как я выгляжу?

«Нервным», — подумал Харпер, но не стал говорить. Вместо этого он улыбнулся.

— Тебе следует чаще надевать моё облачение. Чёрный тебе идет.

— И что теперь? — спросил Эдвард.

— Теперь ты идёшь в безопасное место.

— Безопасное место? — переспросил Эдвард. — От Инквизиции? Такое правда существует?

— Даже несколько.

Харпер развернулся и быстро зашагал по мостику. И прежде чем Эдвард успел задать ещё вопросы, резко свернул и скатился по пожарной лестнице в Подземелья Преисподней.

Он провёл Эдварда по узким улицам. Полусгнившие дома и кособокие тёмные торговые лавки выпирали фасадами на дорогу и заваливались друг на друга, как пьяницы.

— Тебя спросят, за что ты разыскиваешься Инквизицией, — тихо инструктировал Харпер. — Не говори. Просто скажи, что доктор и ищешь работу. Здесь мало лекарей. Ты будешь ценнее любой награды. Они своих детей раньше продадут, чем выдадут тебя инквизи…

— Уилл, но ты же идёшь со мной, да? — перебил его Эдвард.

Маслянистые капельки конденсата срывались с далёкого сводчатого потолка и барабанили по крышам покосившихся домов. Харпер и Эдвард шли под укрытием нависающих козырьков.

— Ты справишься, — начал Харпер.

— Нет, ты не понял. — Эдвард покосился, чтобы убедиться, что их никто не слышит.

В конце переулка трое Блудных мальчишек играли с гнездом крыс, но ни один из них не обратил внимания на Харпера с Эдвардом.

— Уилл, тебе небезопасно оставаться в городе. Меня заставили подписать признание. Я не хотел, но…

— Знаю. Я просмотрел бумаги и забрал его.

— Правда? — Эдварда это, кажется, застало врасплох. — Откуда ты узнал?

— Это просто обычный инквизиторский метод. Они выбивают признания, а затем используют их, чтобы склонить к даче показаний на суде.

— Ты злишься?

— Не на тебя. Ты поступил по-умному. Да чёрт возьми, ты поступил единственным возможным способом. И если бы не подписал это признание, тебя бы так и продолжили пытать. А когда я пришёл за тобой, ты не смог бы сбежать. — Харпер нахмурился. — Мне только жаль, что я не появился раньше. Не следовало тебя так бросать.

— Ты должен был позаботиться о другом человеке, — пожал плечами Эдвард. — Получилось с ним?

— Нам на Восковую улицу, — показал Харпер.

— Знаешь, ты мог бы чуть менее явно оставлять вопросы без ответа, — сказал Эдвард, пока они продолжали идти.

— Видишь вон ту часовенку? — Харпер кивнул в сторону кирпичного здания. — Тебе туда. Там поговоришь с Джеком Ублюдком.

— Надеюсь, это не его настоящее имя, — протянул Эдвард.

— С Блудными никогда не угадаешь. Не важно. Просто попроси провести к нему, а потом скажешь, что пришёл по рекомендации Ника Сариэля.

— А что если там же обнаружится этот самый Ник Сариэль?

— Он за решёткой в Брайтоне. Просто сошлись на его имя, если спросят. Джека заинтересует твоя профессия. Как только он услышит, что ты доктор, то из собственных штанов выпрыгнет, лишь бы сделать из тебя друга. Единственное, что ещё нужно запомнить — это никогда не упоминать меня никому из здешних обитателей. Капитаны Инквизиции не пользуются популярностью, как и их друзья.

Харпер хлопнул Эдварда по плечу и отступил назад.

— Ну что, запомнил?

— Да, но…

— Вот и хорошо. Береги себя, Эдвард.

— Уилл…

— Просто попрощайся, — сказал Харпер так холодно, как только мог.

— До свидания.

— До свидания.

Не дав Эдварду сказать что-нибудь ещё, Харпер развернулся и зашагал прочь. Он не хотел ни затягивать прощание, ни обсуждать. Чем меньше времени Эдвард проведёт в его обществе, тем больше у того шансов. Он чувствовал, как Эдвард смотрит на его удаляющуюся спину.

И только точно зная, что ушёл далеко из поля зрения, Харпер развернулся. Он метнулся к деревянной пожарной лестнице, прибитой к задней стене прогнившего здания. Две ступеньки сломались под его весом, но остальные ещё держались. Харпер поднялся на крышу и посмотрел в сторону Восковой улицы. Сквозь дымку крапающего конденсата он наблюдал, как Эдвард медленно приблизился к кирпичной часовне и исчез внутри.

И хотя в Подземельях Преисподней не бывало дней и ночей, Харперу внезапно показалось, что стало гораздо темнее.

Глава девятая: Шёлковый чулок

Харпер хотел все спокойно взвесить. Хотел почувствовать, как знакомая прохлада отстранённости накрывает кипящую в нём ярость, но этого так и не произошло. Он не знал почему. Возможно, из-за Эдварда, каким тот предстал перед ним в камере для заключённых — съёжившийся в комок, слишком напуганный, чтобы даже поднять взгляд. Или из-за Джоан — грязной и одетой, как оборванка, с опаской всматривавшейся в его лицо, словно он мог её ударить. Или же из-за трясущегося тела Белимая, которое Харпер сжимал в объятиях, зная, что ничто уже не вернёт тому его невинность. Или, возможно, сразу из-за всех этих воспоминаний и вновь увиденной разрухи Подземелий Преисподней. Беззаконие казалось бесконечным. Внутри Харпера поднималась волна гнева.

Он потратил годы, собирая доказательства и следуя протоколам следствия. И всё это время настоятель Грили и его приятели совершали жестокие преступления, когда их душе угодно, и убивали свидетелей направо и налево. Раз за разом Харпер давил в себе злость и всеми силами подпитывал веру в торжество справедливости.

Но справедливость не восторжествовала. Она силилась, барахталась, а в итоге канула в лету.

В детстве Харперу говорили, что Бог следит, чтобы каждому воздавалось по делам его. И он верил. Даже когда тело утратило невинность, даже когда он обнаружил искалеченных женщин и Блудных со вспоротыми животами, Харпер цеплялся за это обещание. А теперь не мог заставить себя верить и дальше. Никакой святой с широко раскрытыми глазами, никакой праведный ангел не даровали бы Харперу Справедливости. Да и хотелось ему уже другого.

Чего он теперь желал, так это мести. И для неё не требовалось ждать небесного правосудия. Месть он мог свершить своими собственными руками. Не самый умный поступок. Харпер и сам понимал, но ему было всё равно. Его жизнь и так превратилась в руины.

Когда он выбрался из Подземелий Преисподней, капли конденсата льнули к коже и волосам, словно крестильная вода. По мере ходьбы злость остыла, но никуда не исчезла. А когда он вышел на воздух у улицы Чемпионов, в голове уже созрел план действий. Тёмными задворками Харпер добрался до Вишнёвого ряда, а там поднялся к одной из обшарпанных квартирок.

Теперь же он наблюдал из немытого окна за одинокой фигурой, вышагивающей по дороге внизу. После потопа на той неделе успели починить всего несколько фонарей, а конкретно в этом переулке горел всего один. Харпер улыбнулся, поймав отблеск света на рыжих волосах.

Он задёрнул шторы и осторожно пробрался через тёмную комнатушку к двери.

— Ещё немного, — прошептал он лежащей на кровати женщине.

Та уставилась на него широко раскрытыми глазами, полными ужаса. И даже не попыталась что-то сказать в ответ сквозь ком ткани и шёлковый чулок, которыми Харпер заткнул ей рот. Судя по её безучастности, Харпер был не первым мужчиной, кто так с ней обошёлся. Она даже не порывалась позвать на помощь, уже зная, что никто не ответит на крики проститутки. Даже не пробовала вырваться из сильной хватки, когда он повалил её на кровать и связал. И лежала, не двигаясь, не давая Харперу повода причинить ей вред, не оказывая сопротивления, которое можно было бы подавить. Просто наблюдала за ним с выражением безнадёжного понимания на лице.

— Скоро всё закончится, — тихо сказал Харпер. — Просто лежи смирно, и с тобой ничего не случится.

Она слабо кивнула. Харпер улыбнулся ей в темноте.

Шаги на лестнице становились всё громче. Ключи зазвенели, словно колокола, пока Брэндсон пытался отыскать нужный. Наконец дверь распахнулась. Брэндсон вошёл и зашарил в поисках настенного светильника. Дверь за ним захлопнулась. Харпер неслышно провернул замок.

— Я тебе плачу не за то, чтоб ты бока в кровати отлёживала, Люси, — сказал Брэндсон, всё ещё возясь со светильником. — У меня был отвратительный день, и ты поработаешь как следует, чтобы его улучшить. Поработаешь, а не сонно подвигаешь рукой.

Грязный стеклянный плафон осветил слабый огонёк. Увидев Люси, Брэндсон выронил пальто.

— Что, чёрт возьми, тут происходит? — гневно начал он.

class="book">За его спиной Харпер шагнул вперёд и вдавил ему в шею дуло револьвера.

— Тут твой день становится ещё отвратительней, — сказал он. — Вы знаете порядок, капитан. Руки вверх. Чуть только шевельнёшься, и я забрызгаю нашу Люси большей частью содержимого твоего черепа.

Харпер протянул руку и, вытащив револьвер из чужой наплечной кобуры, убрал его себе в карман.

— Прекрасно.

Съехав ладонями до пояса Брэндсона, Харпер расстегнул его ремень. После стольких лет отчаянных связей с мужчинами в пустынных ночных переулках это получалось само собой. Он снял с ремня наручники и дал ему упасть на пол вместе со штанами. Тело пленника прошибла дрожь страха и протеста.

— Не опускать! — рявкнул Харпер, почувствовав, как шевельнулись плечи Брэндсона. Тот поспешно вытянул руки.

— Я только сейчас оценил твою способность следовать приказам, — отметил Харпер. — Левую руку за спину.

Брэндсон повиновался.

— Теперь правую.

Харпер крепко сковал запястья Брэндсона у него за спиной.

— А теперь на колени, медленно.

Он прижал револьвер к голове Брэндсона, пока тот опускался, и продолжал его вдавливать, нащупывая одной рукой ремень в лежащей на полу одежде. Правая ладонь Харпера ныла от движения. Порез снова открылся. Резкая боль только подогрела его злость.

Он обмотал ремень вокруг Брэндсоновых лодыжек, затянув его грубыми рывками, и застегнул пряжку. Чёрная кожа врезалась в мышцы ног пленника, заставив поморщиться. Харпер отступил на шаг, а затем пнул Брэндсона. Тот упал на живот, глухо ударившись об пол.

Харпер присел на корточки возле его лица.

— Ну, капитан, как вы думаете, что меня сюда привело?

— Твой зять доктор Тальботт, — пробормотал Брэндсон в половицу. — Я могу добиться для него оправдания, если это…

— Даже не пытайся торговаться. — Харпер сжал в кулаке клок рыжих волос и рванул на себя голову их обладателя. — Я буквально горю желанием прикончить тебя, так что не давай мне повода. Просто отвечай на вопросы. Ясно?

— Да, — прошептал тот. Харпер разжал пальцы, и голова Брэндсона стукнулась об пол.

— Кто убил женщину, которую лечил доктор Тальботт?

— Настоятель отдал прямой приказ…

— Кто убил, я спрашиваю, — оборвал его Харпер.

— Нас было трое.

— Но пулю ей в лоб пустил ты, да?

Харпер уперся дулом в затылок Брэндсона. Тот зажмурился и кивнул в безмолвном признании.

— Кто были другие двое?

— Капитан Спенсер и капитан Уоррен.

— А что насчет Рейнольдса и Миллера?

— Нет, настоятель их ненавидит. Считает грязными содомитами.

— Ясно.

Харпер выпрямился и ногой перевернул Брэндсона на спину. Уставился в его бледное лицо.

— Настоятель приказал. Мне пришлось подчиниться, Харпер, — прошептал Брэндсон. — По её показаниям вынесли бы приговор лорду Седрику. Разразился бы огромный скандал.

— А тебе не приходило в голову, что лорд Седрик заслужил этот приговор? Он убил свою племянницу.

— Не намеренно. Она упала с лестницы…

— Да её тело было покрыто синяками от месяцев побоев, Брэндсон. Он бил её, и она умерла при попытке бегства. Это любой бы заметил при желании. — Харпер присел на корточки и прижал самый кончик дула к груди Брэндсона. — Если ты упадёшь с лестницы, пытаясь сбежать от меня, как думаешь, буду ли я виновен в твоей смерти?

Несколько секунд тот молча смотрел на него. Харпер не знал, что отражалось на его лице, но внезапно Брэндсон зажмурился.

— Не убивай меня, Харпер. Я… Я всё, что хочешь, сделаю. Только не убивай.

Он практически пресмыкался. Харпер с отвращением отвернулся, глотнул прохладного воздуха.

— Просто ответь на вопросы, Брэндсон.

— Я отвечу, клянусь.

— Где настоятель держит лорда Седрика?

— Мне запрещено…

Харпер взвел курок.

— Белая капелла! — выкрикнул Брэндсон. С его лба полился пот. — Ради всего святого, Харпер, не убивай меня. Пожалуйста…

Харпер медленно опустил курок. После чего встал и прошёл к Люси. Та уставилась на револьвер, а затем подняла взгляд на него самого. Он коротко ей улыбнулся. Она попыталась ответить тем же, но слишком боялась, чтобы получилось убедительно. Кляп во рту превратил её лицо в гримасу отчаяния.

Харпер вздохнул и быстро прошёл к её старенькому трюмо. Открыл ящик с бельём и порылся, пока не нашел ещё одну пару шёлковых чулок. Швы украшал мелкий узор в виде букв «Л». Вместе с чулками он достал пару белья и хлопковый носок.

Харпер вернулся к Брэндсону. Убрав револьвер в кобуру, он грубо вздёрнул того с пола и пихнул на кровать. Брэндсон издал нелепый удивлённый вскрик. Люси чуть подбросило, когда матрас прогнулся под его внезапным весом.

Харпер не стал ждать, пока пленник восстановит равновесие, а сразу дёрнул его за ноги и примотал их к железным кольцам в изножье кровати. А затем уселся ему на грудь, вжимая скованные за спиной руки в матрас. Один конец чулка он привязал к шее Брэндсона на манер поводка, а другой узлом закрепил на изголовье.

— Открой рот, — скомандовал Харпер, и тот подчинился.

В рот он стал запихивать взятое нижнее бельё, пока Брэндсон не закашлялся, а потом носком примотал кляп к голове. Быстро проверив узлы, Харпер слез с кровати. Обошёл её и с куда большей осторожностью освободил руки и ноги Люси.

Он взял её за руку, другой подхватив пальто и ключи Брэндсона, и вывел из комнаты. В коридоре они остановились.

— Сейчас я сниму кляп, но тебе нужно вести себя тихо, — сказал ей Харпер.

Люси кивнула. Харпер развязал узел, стараясь не дёргать её за волосы. А когда всё же случайно зацепил, она поморщилась, но не проронила ни звука. Наконец чулок снялся, и Люси выплюнула мокрый комок ткани. На её щеках проступили красные полосы от туго затянутого кляпа.

— Я тебя отпускаю, — сказал Харпер, — но если можешь, покинь город. Вот, возьми, пригодится, — протянул он ей кошелёк и мешочек с монетами из пальто Брэндсона. Люси с опаской приняла деньги.

— Возможно, тебе захочется сообщить о случившемся Инквизиции, — сказал Харпер, — но помни, что это настоятель приказал Брэндсону убить другую женщину, потому что она знала то же, что только что услышала ты. Понимаешь меня?

— Да, — быстро прошептала Люси.

— Он не был с тобой добр, так? — вдруг спросил Харпер, вспомнив, как покорно она приняла путы и кляп.

— Хуже, чем некоторые, лучше других. — Люси взглянула на Харпера. — Можно мне взять его пальто? У меня нет своего.

— Пожалуйста, — протянул его Харпер.

— Спасибо.

Надев большое чёрное пальто, она принялась спускаться по лестнице. Харпер наблюдал за её уходом.

— Удачи, — сказал он, когда Люси отвернулась. Она вновь оглянулась.

— И тебе удачи, — сказала она и поспешила исчезнуть в темноте.

Харпер развернулся обратно к двери. Он был рад, что удалось отпустить Люси. Женщины вроде неё и так видели слишком много неприглядного. Ему бы не хотелось, чтобы она стала свидетелем того, что осталось сделать с Брэндсоном.

Глава десятая: Кривые зубы

Солнце встало час назад, но небо оставалось тусклым. Тяжёлые серые облака нависали над крышами домов и окутывали высокие шпили плотной дымкой. Харпер любил туман. Он подходил его мыслям, маскировал пятна на одежде и скрывал черты его лица. Когда городские колокола били наступивший час, Харпер, сощурившись, смотрел, что происходило дальше по улице.

Торговцы уже нахваливали свой товар. Кареты и телеги прокладывали глубокую колею сквозь грязь улиц, их возницы с криками пытались оттеснить соседа и пробиться вперёд. В воздухе смешивались запахи свежего хлеба и мочи, когда пекари открывали двери своих лавок, а женщины выливали содержимое ночных горшков в канавы.

Харпер отступил в сторону, чтобы не попасть под брызги нечистот. Желудок скрутило от запаха. Он уже успел дойти пешком от съёмных комнат Люси в Вишнёвом ряду до дома Брэндсона на Арчерс Грин-роуд, а оттуда — до стен Белой капеллы. А теперь шагал обратно по улице Мясников. Мышцы ног и спины ныли от усталости. В глаза словно песка насыпали из-за напряжения и недосыпа. В животе бурчало от смеси голода и нервов. Харпер был практически уверен, что стоит ему остановиться, и он попросту рухнет без сознания.

— Капитан! — раздался молодой голос.

По другую сторону дороги ему призывно махал рукой темноволосый юноша.

— Капитан. — Он заулыбался, и Харпер его узнал. Ему еще не встречалось другого человека, во рту которого столько зубов теснилось бы как придется. Харпер приветственно поднял руку. Юноша ответил тем же с неуклюжей радостью.

— Идите сюда, капитан, — прокричал он поверх двух пререкающихся кучеров. Харпер дождался, когда поток проезжающих мимо карет и телег замедлится, и перебежал через дорогу.

— Моррис, — сказал Харпер. — Что ты здесь делаешь?

— Работаю, — поднял тот метлу, с которой капала вода. — Представляете, да?

— Уборщиком улиц? — нахмурился Харпер.

— Нет, просто расчищаю вход в лавку.

Он указал на висящую над их головами вывеску. Харпер глянул на рисунок ковриги хлеба в обрамлении узора из пшеничных колосьев.

— В подмастерья к пекарю нанялся, — сказал Моррис, показывая на свой покрытый пятнами фартук. — Мистер Стоун учит меня, как делать слойки. Первую свою партию сегодня испёк.

— Это отличная новость. Я рад, что у тебя все сложилось, — улыбнулся Харпер. От стояния на одном месте мышцы ног дрожали. Казалось, если он не продолжит двигаться, то просто упадёт.

Моррис ответил ему широкой улыбкой, за его губами вновь мелькнуло буйство зубов.

— Вы-то в жизни бы в такое не поверили, правда? Подумали бы, что я опять примусь шарить по чужим карманам, — Моррис перекатывался с пятки на носок от энтузиазма. У Харпера кости ломило от одного только его вида.

— Ну, — протянул он, — тебе это отлично удавалось.

— Что есть, то есть. Даже сестра Селеста твердила, что для желтоглазого ублюдка вроде меня не найдётся честной работы. — Моррис махнул метлой по ступеням крыльца, сметая в стороны лужи воды. — Но мистер Стоун говорит, что это досужие домыслы. Прямо так и говорит: «Мальчик мой, это досужие домыслы».

— Что ж, поздравляю. — Харпер похлопал Морриса по плечу и начал было разворачиваться.

— Капитан, может, зайдёте познакомиться с мистером Стоуном? Я ему всё про вас рассказал, и про то, как вы меня вечно оттаскивали в благотворительную школу. Он говорил, что если я вас ещё раз встречу, то должен пригласить зайти, чтобы он смог сказать спасибо. — Моррис наклонился чуть ближе. — Мистер Стоун наверняка и харчей дармовых не пожалеет.

— Ну…

Судя по виду, еще чуть-чуть, и Моррис бы взмолился. Для него явно было важно познакомить Харпера с добрым мистером Стоуном. В любом случае, закинуть какой-нибудь еды в желудок точно не помешает.

— Долго сидеть я не смогу, — предупредил он.

— Мистер Стоун будет так рад.

— Тогда веди.

Он проследовал за Моррисом в здание красного кирпича. От тепла пекарни Харпер внезапно почувствовал себя еще более усталым. Внутри пахло дрожжами и ванилью. Большой мужчина с чёрной бородой и копной густых чёрных волос поднял голову, когда они вошли.

— Мистер Стоун, это капитан, про которого я рассказывал, — указал Моррис на Харпера.

Мистер Стоун чуть нахмурился, оглядывая гостя. Харпер знал, что плохо выглядит. Он не побрился, а одежду испачкали масло Подземелий Преисподней и грязь городских улиц. И близко не похоже на образчик офицера Инквизиции.

— Я думал, вы будете старше, — спустя недолгую паузу произнёс мистер Стоун.

Харпер пожал плечами.

— Что ж, рад знакомству. — Мистер Стоун протянул руку, и Харпер её пожал. Ладонь пекаря оказалась горячей и мозолистой. — Вам, похоже, не помешало бы поесть.

— Спасибо. Вы очень добры.

— Хотите слойку? — спросил Моррис.

— Принеси ему две, мальчик мой, — не дал Харперу ответить мистер Стоун. — И сперва убедись, что они хорошенько остыли. А заодно проверь пироги с говядиной.

Мистер Стоун кинул Моррису рукавицу-прихватку. Тот поймал и исчез в соседней комнате прямо позади пекаря. Из-за прикрывающей вход в неё занавески вырвались клубы горячего воздуха. Харпер решил, что там и находились печи. От новой волны жара веки закрывались сами собой.

— Надеюсь, вы простите мою прямоту, — сказал ему мистер Стоун, — но по виду вы спите на ходу.

— Я как раз направлялся к кровати, когда меня увидел Моррис, — ответил Харпер.

Мистер Стоун продолжал с любопытством изучать его облик. Харпер решил направить беседу в другое русло, пока тот не начал задавать опасные вопросы.

— Вы действительно очень великодушны, что взяли к себе Морриса, — сказал Харпер. — Большинство людей не хотели бы видеть Блудного в своих лавках, не говоря уж о том, чтобы позволить ему там работать.

— Ну, большинству Блудных и я бы не позволил, — ответил мистер Стоун. — Но могу сказать то же самое и про большинство известных мне потомков Адама. Думаю, Моррису было суждено стать пекарем.

Харпер не знал, виной ли тому измотанность или серьезный тон мистера Стоуна, но ему захотелось рассмеяться. Последнее, что он бы подумал про Морриса — так это что тот был рожден для пекарского дела. Не с его зубами. На предплечье у Харпера до сих пор красовался рваный шрам от их первой встречи.

— Жар, — продолжал тем временем мистер Стоун. — Большинство людей его просто не выдерживает. У них начинают болеть глаза, трескается кожа. Они сохнут, но только не Моррис. Парнишка может провести целый день у печей, а выйти розовощёким, как херувим. Работа даётся ему проще, чем моему собственному сыну, скажу я вам.

— Похвально. Я рад, что Моррис нашел способ жить честно.

Харпер выпрямился, осознав, что заваливается на прилавок.

— Но понимаете, капитан, — понизил голос пекарь, — в этом есть и проблема.

Что-то в его приглушённом шёпоте заставило Харпера прислушаться.

— Что вы имеете в виду?

— Мой сын ни на что не годится. Не работает и палец о палец не ударит ради лавки. Хочет её продать, когда я умру.

Харпер чуть нахмурил брови — не из-за мистера Стоуна или его непутёвого сына, но просто потому, что он сам того и гляди будет втянут в их дела. Сейчас, когда собственных проблем хватало с головой.

— Моя семья владеет этой пекарней со времён прапрадеда, — продолжал мистер Стоун. — Это не просто имущество, это то, на чём вырос род. Я не могу допустить, чтобы он её продал. Мне хочется, чтобы, когда меня не станет, пекарней заправлял Моррис, но по закону…

— Она перейдёт к вашему сыну? — закончил за него Харпер.

— Да, если в двух словах.

— Что ж, если вам так хочется, чтобы лавка ему не доставалась, можете лишить сына наследства.

— Нет, на такое я пойти не готов. Он хоть и никчёма, но все же сын.

— Тогда вам остаётся только усыновить Морриса и завещать пекарню ему. Ваш кровный ребёнок не сумеет оспорить подобное, если с точки зрения закона Моррис тоже будет считаться вашим сыном.

— А это можно сделать? — спросил мистер Стоун. — Никогда о таком не слышал.

— Запрещающих законов нет, — ответил Харпер. — Так что если вы не против взять Морриса в сыновья…

— С ним мы ладим лучше, чем с родным, скажу я вам. Знай я раньше, год назад уже б так сделал.

Мистер Стоун впервые улыбнулся, и Харпер отметил, что его зубы были едва ли ровнее, чем у Морриса.

— Так и думал, что законник сможет мне что-то подсказать, — сообщил он Харперу. — Я потому и велел Моррису пригласить вас зайти при встрече. Простите только, что из-за меня вы до сих пор на ногах.

— Я просто немного устал.

Харпер силком заставил себя распахнуть пошире покрасневшие глаза.

— Эй, Моррис! — вдруг заорал мистер Стоун.

— Да, сэр? — крикнул тот из кухни.

— Капитан сейчас стоя заснёт, если ты там так и будешь копаться.

— Да я просто хлеб режу. Принесу в момент, вы даже застольную молитву прочитать не успеете.

— Аминь, — буркнул пекарь себе под нос.

— Очень смешно, мистер Стоун. — Отодвинув занавеску плечом, Моррис появился с кульком из восковой бумаги в одной руке и подносом ещё дымящихся пирогов с мясом в другой.

— Это вам, капитан, — передал он свёрток Харперу.

— Спасибо. — Харпер почувствовал запах слоёного теста даже сквозь обёрнутый вокруг выпечки пергамент.

Моррис широко улыбнулся и крутанул поднос в руке.

— У нас еще и покупатели на подходе, Моррис.

Мистер Стоун забрал у него поднос и убрал его на полку с несладкими пирогами. Внутрь ворвался поток холодного и влажного воздуха, когда в пекарню вбежали две монахини. А вслед за ними — небольшой выводок школьников в красной форме.

Все они разговаривали с Моррисом, как со старым знакомым. Старая монахиня беззлобно над ним подтрунивала и отвечала на зубатую улыбку беззубой. Харпер внезапно подумал, что мистер Стоун прав: Моррис и правда был здесь своим.

На какой-то момент он задумался: такую ли жизнь мог бы вести Белимай, не пройди он через пытки инквизиторов? Харпер попробовал представить, как тот мило улыбается монахине, и покачал головой. Похоже, он уже бредить начал от усталости, если способен вообразить Белимая в подобном виде.

Харпер открыл дверь и встретил мрачной гримасой задувший внутрь ледяной ветер.

— Храни вас Бог, капитан, — прокричал ему вслед Моррис.

— Берегите себя, — ответил Харпер.

Он ковылял по улице Мясников, мысленно давая обещания своему усталому дрожащему телу. Ещё шесть кварталов, и кровать. Всего лишь шесть кварталов до тёплой мягкой постели.

Наконец он, спотыкаясь, поднялся по узкой лестнице, словно пьяный. В комнатах Белимая было холодно. Ветер и дождь залетали сквозь разбитые окна. За прошедшие две недели с того момента, как он последний раз ступал на этот порог, здесь мало что изменилось. Стол по-прежнему лежал на боку в окружении упавших книг и смятых рисунков. Треснутые шприцы валялись там же, куда закинул их хозяин.

Вместе с арестом Сариэля по подозрению в убийстве племянницы лорда Седрика у Инквизиции пропала причина искать Белимая. Что один Блудный, что другой — для них не играло роли.

Чего нельзя было сказать — Харпер знал — про него самого. Из признаний Сариэля и Эдварда стало ясно, что настоятель хотел взять под стражу именно его. Харпер понял, что оставался единственным человеком, представляющим угрозу для настоятеля и лорда Седрика. Зная, как они расправились со служанкой, он не питал иллюзий по поводу участи, уготованной ему Грили. В собственном доме его встретят инквизиторы.

А рано или поздно опасность станет поджидать за каждым углом, до тех пор пока настоятель оставался у власти.

Харпер достал из кармана бумаги и ещё раз их перечитал. Он доковылял до развалин стола Белимая, нашёл там стирательную резинку и быстро убрал пометки, которые настоятель сделал на признании Сариэля. Оставшееся могло пригодиться. Единичные упомянутые детали совпадали с тем признанием, которое он заставил написать Брэндсона.

При мысли о Брэндсоне его слегка затошнило. А может, всему виной была измождённость. Он убрал бумаги обратно в карман.

На подгибающихся ногах Харпер прошёл в спальню и уронил на прикроватный столик свёрток, что дал ему Моррис. А затем и сам упал на тонкий матрас. Он даже не нашёл сил снять сапоги. Просто моментально уснул.

Во снах его преследовали разрозненные лихорадочные картинки. Харпер ворочался и метался, перекручивал одеяла и собственную одежду. Казалось, что плотная ткань сама натягивается и сжимается вокруг его тела. Внезапно что-то ледяное схватило и дёрнуло за ногу. Харпер с силой лягнулся и резко подскочил. Ладонь сомкнулась на рукояти верного револьвера ещё до того, как он успел оглядеться.

С пола, куда его отбросил пинок, на него взирал Белимай. В руках он держал один из сапогов Харпера.

— Это последний раз, когда я пытаюсь как-то тебя порадовать.

Белимай встал и отбросил сапог в сторону.

— Ради всего святого, что ты здесь делаешь?

Голос едва проснувшегося Харпера ещё хрипел, мысли до сих пор обескураженно барахтались в отголосках снов.

— Я здесь живу, — отшутился Белимай. Он разулся и уселся на кровать напротив Харпера.

— Я не был уверен, что сюда можно возвращаться, и высматривал возможных инквизиторов с крыши здания через дорогу. А потом увидел, как ты пробрёл мимо открытых окон и упал лицом в подушку.

— Ты же должен быть в усадьбе, — сказал Харпер.

— Как и ты, насколько я помню. — Белимай сунул ноги под одеяло, задев коленом бедро Харпера. И уставился на него, откинувшись на спинку в изножье кровати. — И что оказалось настолько срочным, что тебе понадобилось срываться, даже ничего не сказав?

— Эдварду нужна была моя помощь.

Харпер пододвинулся чуть ближе. От Белимая веяло холодом, но от прикосновения к нему становилось хорошо. Спокойно, без какой-либо веской на то причины, кроме того, что с последних таких касаний прошло уже много дней.

— Белокурый зять попал в беду? — Белимай чуть сощурился. — И ты помчал ему на помощь. Как галантно с вашей стороны, капитан Харпер. Ты всё ещё ему нужен?

— Сейчас он в безопасности, но, скорее всего, не слишком счастлив. — Харпер стащил с ноги второй сапог и пинком отправил его на пол. — А где Джоан?

— Она ринулась на твои поиски, после того как в поместье за тобой приехали два капитана Инквизиции. Капитан Спенсер и какой-то еще — Уорнер или Уор…

— Уоррен, — договорил Харпер.

— Да, так его и звали. Значит, ты и сам знаешь, — пожал плечами Белимай. — Как бы то ни было, твоя сестра сказала, что тебя нужно предупредить. Думаю, сейчас она прочёсывает Подземелья Преисподней.

— И Джоан вот так взяла и бросила тебя? — возмутился Харпер.

— Да. Кажется, она поверила, когда я заметил, что уже взрослый и могу обойтись без няньки, — ответил Белимай. — И в любом случае, это у вас, по-моему, семейное: ты проделал тот же самый финт. — Белимай ткнул длинным пальцем ноги в живот Харперу. — Я удивляюсь, как это ты до сих пор здесь, а не умчался спасать какую-нибудь сиротку или искать пропавшего щенка.

— Прости, что пришлось тебя оставить, Белимай, но инквизиторы арестовали Эдварда из-за меня. Я должен был его вытащить. Кому, как не тебе, понимать.

— О, я понимаю. Мне это просто не нравится.

Тычок в живот повторился ещё два раза, а затем Харпер перехватил стопу Белимая и дёрнул его на себя, заставив упасть на спину.

— Ты что, ревнуешь? Мне можно спасать только тебя? — Харпер навалился сверху, прижав Белимая к постели.

— Какая же ты иногда деспотичная задница, — возмущённо уставился на него тот.

— Знаю. — Харпер вытянулся, чтобы коснуться губами рта Белимая. — Но для тебя я всё равно донельзя обаятельный, правда?

Харпер улыбнулся и замер в ожидании язвительного ответа. А вместо него получил резкий тычок в бок и поморщился.

— Я слишком устал для острот, так что придётся тебе довольствоваться этим, — сказал Белимай.

— И как же расшифровать попытку сломать ребро?

— Сломать ребро? — Белимай приподнял чёрную бровь. — Да я тебя едва коснулся.

— К моему великому сожалению.

Харпер вновь наклонился и легонько поцеловал Белимая в губы. Он почувствовал, как у того перехватило дыхание при касании, и чуть отодвинулся — только чтобы увидеть, как глаза Белимая закрылись, а потом распахнулись вновь.

Он глядел пристально, как никогда раньше. Исчезла ватная наркотическая томность, к которой Харпер уже так успел привыкнуть. Теперь же Белимай рассматривал его с голодной сосредоточенностью. Его руки сомкнулись за спиной у Харпера и потянули вниз. Язык скользнул между губ, одновременно вторгаясь и приглашая. Весь поцелуй был пронизан свирепостью, которая пронеслась внутри Харпера обжигающей волной. Он забыл, что собирался быть нежным, забыл, о чём хотел поговорить.

Харпер грубо и отчаянно сорвал с Белимая великоватую одежду. Провёл руками по открывшемуся перед ним полотну оголённой бледной кожи, упиваясь каждой ямкой и каждым изгибом. Ладони Белимая, в свою очередь, проехались по его соскам под рубашкой. А потом с мучительной осторожностью погладили полоску кожи над ремнём.

Белимай поцеловал его ещё раз. Их языки толкались и переплетались. Всё тело Харпера напряглось. Он осыпал поцелуями горло, грудь и бёдра Белимая. Провёл зубами по его восставшей плоти. Поднял голову и вновь поцеловал в губы, передав Белимаю вкус его собственной кожи.

Белимай расстегнул на нём брюки, его пальцы сомкнулись вокруг Харпера. И словно преклонив колени для молитвы, он согнулся и накрыл Харпера мягким жаром своего рта. Харпер часто задышал, его бёдра ходили в такт волнам наслаждения. Он заставил себя вернуться от резких выпадов обратно к мягким покачиваниям. Мышцы ныли от необходимости сдерживаться и желания отпустить себя.

Харпер осторожно повернулся и сменил позу, чтобы доставить такое же удовольствие в ответ. Белимай передвинулся вместе с ним, ни на миг не подняв головы. Они скрутились друг вокруг друга, попеременно толкаясь и вбирая, засасывая и выгибаясь навстречу в подгонявшем ритме. Тело Харпера прошили разряды удовольствия, когда Белимай впустил его глубоко в горло.

Харпер подтянул поближе к себе его бёдра. Он сосал, словно никак не мог насытиться, и ликовал от стремительно ускоряющихся откликов Белимая. Его собственное тело уже взбесилось и вышло из-под контроля. Белимай толкался в него всё быстрее, и Харпер не отставал. Их замкнуло в круговороте отчаянного движения и ни с чем не сравнимого наслаждения.

Внутри Харпера всё взорвалось в экстазе. Горячая волна прокатилась по костям, крови и мышцам. Она погрузила его в незамутнённое, лишённое мыслей состояние, куда более глубокое, чем даже сон. Весь Харпер — с каждым его страхом, протестом, надеждой и желанием — затерялся в потоке плотского восторга.

А затем всё схлынуло, оставив Харпера в полном изнеможении. Он едва сумел повернуться и закинуть одну руку на обессиленного Белимая. И со слипающимися глазами прижался к его губам с поцелуем. Белимай вытянулся вдоль него и накрыл их обоих одеялом.

— Ну хорошо, — прошептал он так тихо, что Харпер едва расслышал, — да, для меня ты донельзя обаятельный.

Глава одиннадцатая: Лжец

Когда Харпер проснулся, в кровати рядом с ним никого не было. Сквозь разбитые окна в комнату лился тусклый свет редких уличных фонарей. Рваные занавески трепетали от порывов сумеречного ветра, который заносил внутрь крупные капли дождя. Харпер осмотрелся и заметил очертания худого тела Белимая. Тот одной рукой осторожно натягивал пальто, а другой держал ботинки. И как раз начал прокрадываться к выходу, умело огибая половицы, которые могли скрипнуть или затрещать.

— Ты куда? — спросил Харпер.

Белимай резко развернулся.

— Пойду пройдусь, — ответил он.

— На улице дождь. — Харпер сел в кровати. По комнате гулял холод.

— Мне надо размять ноги.

Белимай сделал еще один шаг к двери.

— Тогда я с тобой.

Его уклончивость настораживала. Она совершенно не вязалась с тем, как Белимай вёл себя всего несколько часов назад. Харпер похватал с пола свою разбросанную одежду. Натянул брюки. Их ткань неприятно холодила и всё ещё влажно липла к телу после утреннего дождя.

— Харпер, не надо, — сказал Белимай. — Не ходи со мной.

— Почему же? — У него уже имелись на этот счёт свои подозрения.

— Тебе нужно выспаться.

— Я всё равно встал, — выдавил из себя улыбку Харпер. — Найди другой аргумент.

— Некоторые вещи мне хотелось бы сделать в одиночку. — Голос Белимая нехарактерно смягчился.

— Ты за офориумом собрался? — Харпер быстро преодолел разделявшее их расстояние. Как же он раньше не догадался, что в столице Белимая снова поманит зависимость…

Белимай повернулся и посмотрел прямо на Харпера. Вблизи стало видно странное выражение его лица. Расширенные и необычно блестящие глаза. Сжатые губы и раздувающиеся от быстрых вдохов ноздри. Такое же лицо было у Белимая, когда ему едва не вспорол живот Скотт-Бек. И увидев то же самое вновь сейчас, Харпер не на шутку встревожился.

— Большинство людей испытывают соблазн вернуться. — Он постарался сгладить прозвучавшие ранее обвинительные намёки. — Это не та привычка, которую легко бросить. Обычно у всех случается несколько срывов, прежде чем они завязывают окончательно.

Белимай просто молча смотрел. Для него было совсем не характерно затихать или выглядеть ранимым в ответ на чьи-то слова. Харпер знал, что такому поведению есть серьёзная причина, но не понимал какая.

— Послушай, Белимай. Я знаю, как это тяжело…

— Уймись, — поднял тот руку. — Я не за дозой. — И он медленно отстранился. — Я иду в Инквизицию.

— Что? — едва смог выдохнуть Харпер.

— Мне придётся им сдаться. Мы оба это понимаем.

Харперу показалось, что в живот ему воткнули стальной клинок. Тяжёлая, ошеломительная боль скрутила внутренности. Секунду он просто взирал на Белимая, оглушённый ужасом. Джоан рассказала про Сариэля. Иначе зачем ещё ему сдаваться властям?

— Не ходи, нельзя. — Харпер схватил Белимая, выбив ботинки из его рук. — Почему ты не можешь просто взять и забыть о нём? Он только и делает, что рушит твою жизнь!

— О ком ты? — удивленно воззрился на него Белимай.

— О Сариэле. — Харпер знал, что повышает голос от гнева, но заставить себя говорить спокойно не получалось. — Думаешь я стану сидеть сложа руки и позволю всей истории повториться вновь?

— Харпер, ты с ума сошёл?

— Ты не будешь ради Сариэля брать на себя вину за убийство.

— Я и не собирался, идиот, — не выдержал Белимай. — Я это делаю для тебя.

— Что?

Вся боль и злость Харпера канула в бездну замешательства.

— Мне в глаз тебя надо ткнуть за то, что приходится всё разжёвывать, — прорычал Белимай.

— Тыкай, куда хочешь, просто объясни, что ты имеешь в виду.

Белимай возмущённо на него уставился, но Харпера этот взгляд практически приободрил после того странного выражения лица с распахнутыми глазами, которое он видел в начале разговора.

— Ты же сказал, что добровольно сдаёшься Инквизиции… — Харпер говорил медленно и с осторожностью, следя за реакцией Белимая на каждое слово.

— Про Сариэля речи не шло. С чего ты про него вспомнил?

— С чего бы ещё тебе брать на себя ответственность? — спросил в свою очередь Харпер.

— Сариэль даже не… — Белимай резко прервался, догадавшись: — Его арестовали, да?

— Джоан не рассказывала?

— Нет.

— Тогда зачем тебе идти в Инквизицию?

— Да ты на самом деле идиот, что ли? — не выдержал Белимай.

— Да, я идиот. Так что объясни, почему ты решил пойти к инквизиторам.

— Да из-за тебя, тупица. Посмотри, сколько всего с тобой и так уже случилось по моей вине. Усталый, грязный. Не можешь вернуться в собственный дом. Тебя преследует Инквизиция. Вся твоя жизнь катится под откос из-за попыток меня защитить.

— Значит, ты решил сдаться ради меня? — Эта мысль одновременно и грела, и пугала. Харпер знал, что не простил бы себе, если бы послужил причиной для возвращения Белимая в лапы инквизиторов.

— Ну не ради себя же. Разумеется, ради тебя, — проскрипел зубами тот.

— Даже заикаться об этом не смей, Белимай, — замотал головой Харпер. — По-твоему, я бы вынес, если б…

— Если б что? Если б ты наконец-то избавился от несчастного наркомана? Ах, какая ужасная потеря.

— Ты же знаешь, что я так о тебе не думаю.

— Разве не вы только что обвиняли меня в намерении пойти и разжиться дозой? Не вы, капитан Харпер? — Белимай с явным усилием заставил уголки рта расплыться в улыбке, не слишком успешно изобразив, будто ему нравилось доказывать в этом вопросе свою правоту. — Хоть себя-то не обманывай, раз других не получается. Ты прекрасно знаешь, что я один из отбросов общества. Иначе зачем бы ещё со мной возился, скажешь нет? Тебе же нужен какой-нибудь кусок Блудного дерьма, чтобы прийти ему на помощь и почувствовать себя спасителем. Чтобы принести себя в жертву. А если умудришься ещё и помереть от чьей-либо руки в процессе, тебя, может, вообще решат причислить к лику святых.

Харпер открыл рот, чтобы разубедить Белимая, но того было не остановить.

— Так вот иди ты знаешь куда! — В уголках глаз Блудного появилась кровь и тонкими струйками пролилась по щекам. — Я не хочу, чтобы меня спасали. Не хочу, чтобы ты становился моим личным мучеником. Я сдамся Инквизиции и сам тебя спасу.

— Ты не сможешь, — шёпотом выдавил Харпер. Он сглотнул и почувствовал, будто пьёт битое стекло.

— Чёрта с два я не смогу. — Белимай схватил один ботинок и зашарил глазами по полу в поисках второго. — Вот и посмотрим, как тебе понравится стать причиной, по которой кто-то лишился всего, ублюдок ты идеальный. Да где же мой треклятый ботинок?!

— Если ты сдашься, мне это никак не поможет, — тихо сказал Харпер. — Инквизиция выслеживает уже не тебя. Да никогда и не выслеживала. Ты просто подходил под описание нужного им Блудного. И они нашли другого взамен.

Белимай замер, парализованный водоворотом ярости и сомнений. И в конце концов швырнул ботинком в Харпера. Каблук саданул по плечу. Сам Харпер это едва заметил.

— Прости, Белимай. — Харпер присел на край кровати. — Они арестовали Сариэля, когда не смогли разыскать тебя.

— Сариэля взяли? — тихо переспросил Белимай.

— Блудных, способных летать, во всём городе считанные единицы, а у Инквизиции хранятся записи только о тебе и о нём. Одному из вас двоих суждено было оказаться за решёткой.

— Так значит, как только инквизиторы заполучили Сариэля, я уже не имел значения? И тебе ничего не грозит за моё укрывательство?

— Опасность представляла только первая ночь, а после — нет.

Харперу хотелось сказать больше, но получилось только выложить голые факты. Он словно давал показания на суде.

— Почему тогда тебя искали те два капитана? — скрестил руки на груди Белимай. — Что, уже нашёл себе нового пропащего кандидата на спасение? Сестру, зятя, злую собачку?

Харпер нагнулся к лежащему на полу мокрой кучей пальто. Порылся по карманам, достал выкраденные из архивов бумаги и передал их Белимаю.

— Я не тот образцовый инквизитор, которым ты любишь меня выставлять, Белимай.

— Нет? — Белимай переводил взгляд с бумаг на Харпера и обратно. — Разве не ты мечтаешь даровать искупление каждому из ныне живущих Блудных?

— Нет. — Режущая боль в горле стесала голос Харпера до слабого выдоха. — Мне никогда не хотелось добиться для вас искупления. Я хотел к вам присоединиться.

Белимай сдвинул брови. Харпер знал, что у него не получится понять такого желания. Для Белимая кровь Блудного означала лишь проклятие. Он опустил взгляд на бумаги, словно там находилось объяснение. Вчитался. Харпер наблюдал, как его лицо из хмурого превратилось в мрачное. Наконец Белимай сложил лист с признанием и вернул его Харперу.

— Ты действительно совершил что-то из перечисленного?

— Нет. Я нарушал клятвы и лгал, но не убивал ни племянницу лорда Седрика, ни её служанку. Брайтонский настоятель сочинил эти обвинения, чтобы защитить своего приятеля от следствия. Он приказал убрать единственного свидетеля. А теперь только я стою между ними и гладким судебным процессом.

— Судебным процессом против Сариэля? — уточнил Белимай.

— Да.

— Полагаю, уходить с дороги ты отказался. Да какое там «полагаю». Разумеется, отказался, — покачал головой Белимай. — Ты и правда проклятый святой.

— Никакой я не святой. И даже близко нет. Я совершал бездумные глупые поступки. — Харпер на секунду прикрыл глаза. — Прости, что подумал, будто ты хочешь вновь сесть на офориум. Я должен был знать, что этого никогда не случится.

— О да, я же веду такой праведный образ жизни, — усмехнулся Белимай. — И в любом случае наверняка струсил бы на полпути к Брайтону.

— Нет, — тихо, почти себе под нос, сказал Харпер. Он знал, что Белимай бы не струсил. Тот не дрогнул даже под вспоровшим его ножом Скотт-Бека. У обученных исповедников ушли месяцы на то, чтобы выбить из него одно единственное имя.

— И тебе ещё хватает дерзости называть меня мучеником.

— Мне не следовало так говорить, — потупился Белимай.

— Всё равно бы вырвалось рано или поздно, — пожал плечами Харпер.

— Нет. — Белимай протянул руку и коснулся его плеча. — Я это сделал, просто чтоб ударить побольнее. Мне хотелось, чтобы тебе стало так же плохо, как и мне. — Он улыбнулся. — Такой уж у меня способ делиться тем, что имею. Ну не везунчик ли ты?..

— А по мне так везунчик. — Харпер сам едва не поморщился от этих слов. Он говорил словно какой-то косноязычный чурбан. — Белимай, если б ты ушёл в Инквизицию… Я не знаю, что бы сделал.

Харпера внезапно охватил ужас от осознания, что он едва не потерял Белимая. Не проснись он вовремя, и тот просто бы исчез за дверью, чтобы больше никогда не вернуться. От этой мысли в груди что-то резануло, причиняя почти физическую боль. Ему хотелось рассказать Белимаю, насколько сильно тот его ранил. Хотелось найти слова, которые выразят, как отчаянно он желал быть с ним. А в голову приходили только неуклюжие первые попытки из молодости — просто беспорядочный набор звуков, шёпотом сказанных в подушку. И в прошедшие с тех пор два десятилетия Харпер приучил себя говорить ещё меньше. Молчание и уклончивость больше не требовали никаких усилий — они стали частью его самого. Он слишком много лет провёл, отдалившись от неприкрытой честности, а теперь хотел найти слова, чтобы признаться, и не мог.

Харпер мягко поймал Белимая за руку и привлёк к себе.

— Помнишь нашу первую ночь вместе? — спросил он.

— Да, — нахмурился Белимай от резкой смены темы. — А вот ты тогда так напился, что насчёт тебя я удивлюсь.

— Я помню, что было наутро, — продолжил Харпер. — Ты хотел убедиться, что я не питаю к тебе никаких нежных чувств. Я тебя в этом уверил.

— И что?

Белимай пристально смотрел ему в лицо, словно от следующих слов пол мог провалиться под их ногами.

— Возможно, я солгал, — после небольшой паузы признал Харпер.

Выражение лица Белимая изменилось постепенно и еле уловимо. Уголки его губ изогнулись вверх буквально на десятую долю дюйма. Тонкие чёрные брови самую малость приподнялись. Улыбка получилась предельно незаметная, но была в ней открытая и счастливая искренность, которую Харпер никогда раньше у Белимая не видел.

— Рад это слышать, — ответил тот. Он упал на кровать и пристроился рядом. Жар тела Блудного просочился сквозь холод невысохшей одежды. Харпер, в свою очередь, обхватил Белимая руками, купаясь в простых ощущениях от долгих объятий.

— Харпер?

— Да?

— А что это там в кровати? — показал он на прижатые складками одеяла остатки золотистой слойки. Харпер рассмеялся. Он совсем забыл о подарке Морриса. Казалось, что с тех пор прошло уже несколько дней.

— Мой завтрак. Здесь где-то должна лежать ещё одна такая же.

— Вот оно что.

Белимай поднял слойку, секунду изучал её сплющенные затвердевшие бока, а потом надкусил.

— Заветрилась немного, но съедобно. — Он протянул Харперу руку, в которой держал выпечку. — Будешь?

— Полагаю, ничего другого из еды здесь всё равно не найдется.

— Возможно, где-то завалялась парочка плесневелых печений с тех пор, когда я ещё пытался травить крыс.

— Всё-таки домашний очаг — это не твоя стезя.

Харпер откусил кусочек слойки. Та оказалась лучше, чем он ожидал. Чуть солоноватое тесто по вкусу немного напоминало кожу Белимая. Он съел ещё кусок.

— Тебе ли говорить? Я видел твой дом в столице. У меня хотя бы что-то висит на стенах… Точнее, в данный момент валяется на полу, но вэтом вина не моя. Ты что, всю слойку доел?

— Где-то тут должна быть еще одна, — сказал Харпер, проглотив последние крошки.

— Прекрасно. Давай, заставь меня рыскать по постели в поисках куска хлеба. — Белимай поворошил одеяла, а затем, сощурившись, перегнулся через край кровати. — Похоже, она пропала. Эй, зато нашёлся мой ботинок.

— Я уже наелся, так что ботинок весь твой, — ответил Харпер.

— Очень смешно. — Белимай выудил несчастную обувь из-под кровати и откинулся обратно на спинку рядом с Харпером. — Так что нам теперь делать?

— Не знаю.

— Разве? — бросил на него взгляд Белимай.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе прекрасно известно, что я имею в виду. Ты у нас тот, кто продумывает ходы заранее. И вряд ли бы вообще пришёл сюда без плана действий.

Харпер молчал.

— Харпер, я едва не отправился в лапы инквизиторов, потому что не знал истинного положения дел. Просто расскажи, ладно?

— Тебе не стоит в это вмешиваться, — ответил Харпер.

— Не стоит, но всё равно вмешаюсь. Я слишком хорошо себя знаю, чтобы обещать, будто буду сидеть тут и коротать время за каким-нибудь дешёвым романчиком, пока за тобой охотится Инквизиция. Ты не дал мне пойти на подобное в одиночку, так почему же я должен позволить тебе?

Какое-то время Харпер молча смотрел на Белимая. Его аргументы звучали абсурдно и вызывали раздражение, но от этого не переставали быть правдой. Если б их обстоятельства поменялись местами, Харпер бы никогда не бросил Белимая, даже вели ему тот. Он бы перестал уважать себя, если бы послушался. В конце концов Харпер вздохнул и поднялся с кровати.

— Тогда пойдём, — сказал он. — Я всё объясню по дороге.

Белимай вскочил с победной улыбкой.

— Если тебе это важно, — сообщил он, натягивая ботинки, — я в то первое утро тоже соврал.

— Правда?

— А на самом деле знал, где твоя фуражка.

Харпер улыбнулся:

— Я так и думал.

Глава двенадцатая: Кухонный лифт

Полная луна мерцала за облаками, словно бумажный фонарь, который кто-то повесил на ночное небо. Рассеянный свет отражался от мокрых камней стен Белой капеллы. Всё ещё шёл дождь, но уже не сильный. Харпер эту морось едва замечал. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он в последний раз чувствовал себя полностью сухим.

Мерзкая погода хотя бы держала караульных у очага подсобной кухни. Дождь отбивал у них всякую охоту идти проверять источники будничных звуков и скрывал осторожное движение в промозглой серой дымке. Ссутулившись у хлебных печей, они прихлёбывали подогретый сидр, когда Харпер и Белимай крались мимо.

Караульные могли себе позволить немного беззаботности. Пробраться в Белую капеллу можно было одним единственным способом — через широкие окна на самом верху массивного здания. Дождь куда больше играл на руку охране, чем любому злоумышленнику. Даже в погожий день шипастый забор и ровный отвесный камень мало годились для подъёма. Сегодня же мокрые стены блестели, словно стекло.

Харпер мысленно ругнулся, когда рука соскользнула с гладкого угла, и тело поползло вниз. Он судорожно рванулся и схватился за прут оконной решётки. Изогнутые железные шипы впились в кожу перчаток. Харпер подтянулся выше, прежде чем они успели дойти до ладони.

Он бы предпочёл отложить вылазку до более подходящей ночи, но время поджимало. Ему не хотелось давать настоятелю Грили шанс найти Брэндсона или перевезти на другое место лорда Седрика.

Харпер подтащил себя к следующему зарешёченному окну и перенёс вес на узкий каменный выступ над прутьями. Затем медленно вытянулся и зашарил ладонью в поисках зацепа. Капли дождя падали на лицо, когда он, прищурившись, оглядывал светлые камни. Харпер пробежался рукой в перчатке по их мокрой поверхности. Покрывшийся корочкой порез пульсировал от каждого движения.

Наконец он смог просунуть пальцы в трещины в кладке и упереться.

Натруженные руки и спина напряглись, когда он подтянулся выше. Ладонь прошила резкая боль, тёплая кровь, брызнувшая из лопнувшей раны, просочилась сквозь перчатку, и правая рука соскользнула. По телу пронеслась волна животной паники, когда Харпер качнулся и повис над пустотой на уровне четвёртого этажа. Он отчаянно вцепился левой ладонью в края камня и попытался снова найти зацеп.

Внезапно правое запястье схватили горячие пальцы. Белимай рванулся вниз и подтащил Харпера обратно к стене. Его руки дрожали от напряжения. Харпер втиснул правую стопу в трещину в камне и подтянулся до небольшого выступа.

Выступом служила узкая водопроводная труба, ширины которой едва хватало, чтобы стоять, но зато она держала вес Харпера. Белимай просто парил перед ним в воздухе.

— Надо было дать мне всё сделать. Я бы запросто подобрался к тем окнам, — прошептал он.

— Ты не знаешь расположения комнат и потеряешься, как только попадёшь внутрь. Получилось открыть какие-то окна?

— Одно, но оно узкое.

— Я справлюсь. Покажи, как к нему подобраться.

Белимай развернулся и всмотрелся сквозь непроглядные для Харпера темноту и дождь. От шевеления воздух вокруг него закрутился и изогнулся, словно продолжение тела, не давая упасть при движении. Смотрящий на всё это Харпер почувствовал лёгкое волнение и тошноту. Его собственное тело бунтовало от одной мысли о том, чтобы просто шагнуть в пустоту.

Белимай вновь развернулся.

— Если сможешь пройти по этой трубе примерно четыре фута, там будет трещина, где кусок камня вывалился из цемента. Можно попробовать за неё зацепиться. Нужный подоконник прямо над ней.

Харпер мелкими шажками пробирался вперёд по трубе, прижимаясь к стене. За глухим перестуком капель дождя были слышны слабые поскрипывания и постанывания, когда металл начал прогибаться под его весом. Он не останавливался, пока его вдруг не перестало поливать водой. Харпер взглянул вверх на тёмную тень нависающего подоконника.

— Достанешь до края? — спросил сзади Белимай.

— Не отсюда. Он слишком далеко выдаётся.

Труба под его левой ногой внезапно смялась. Харпер быстро перенёс вес на правую, но и остальной конструкции оставалось жить считанные секунды.

— Тебе придётся поднять меня до подоконника.

— Не думаю, что смогу…

— Я оттолкнусь от стены, чтобы вылететь за край выступа, а ты просто подбросишь повыше.

Металл под ногами Харпера снова прогнулся.

— Эта труба сейчас отвалится, — прямо сказал он.

— Я закину. — Белимай подобрался ближе.

— На счёт три. — Харпер сделал глубокий вдох. — Раз. Два. Три.

Ему потребовалась вся сила воли, чтобы заставить себя оттолкнуться и упасть в пустое небо. Глаза инстинктивно зажмурились, словно пытались уберечь от созерцания собственной глупости. Его вынесло из-под выступающего подоконника. К пояснице прижались ладони Белимая. Сильный толчок подкинул выше. Грудь и живот вдруг ударились о каменную поверхность. Харпер судорожно в неё вцепился.

Секунду он просто висел, переводя дух и успокаивая колотящееся сердце. А затем протиснулся в оконный проём. Белимай проследовал за ним.

Комната, в которой они очутились, была тёмной и крошечной. Харпер вытянул руку и ощутил под пальцами холодный фарфор, а за ним — узкие водопроводные трубы. Когда он в последний раз посещал Белую капеллу, новый туалет со смывом ещё не успели полностью оборудовать. А теперь, похоже, всё исправно работало, хотя Харпер не мог поручиться, что не вывел только что из строя трубы снаружи.

— Ты знаешь, где мы? — Голос Белимая чуть сбился от нагрузки.

— В новом ватерклозете.

Харпер чуть приоткрыл дверь и изучил коридор за ней. На стенах мерцали три газовые лампы, но охрана, видимо, уже прошла с обходом. В данный момент там не было ни души.

— Седрик должен находиться в восточном крыле. Это недалеко отсюда.

Большую часть прошлой ночи и раннего утра Харпер провёл, наблюдая за бледными силуэтами охраны и слуг на верхних этажах капеллы. Он увидел, какие комнаты закрывают на ночь, а в какие приносят поздним вечером вино. На секунду в окне даже мелькнул сам лорд Седрик.

— Мне ждать здесь или идти с тобой? — спросил Белимай.

— Ни то, ни другое. В конце этого коридора есть скобяная лестница, ведущая к башне с колокольней. Раньше там хранили верёвки и колокола для праздников. Нужно, чтобы ты нашёл верёвки. Та труба спуска вниз не выдержит.

— Встречаемся тут?

Харпер бросил взгляд через плечо на Белимая. Узкий луч света, проникающий через щель от приоткрытой двери, падал на жёлтые глаза и заставлял их светиться. Капельки дождя переливались в тёмных волосах.

— Нет. Жди меня в башне. Ты слишком заметный, даже если просто мельком попадёшься на глаза в коридоре. Если услышишь сирены, оставь мне верёвки и уходи.

Белимай встретил такой план действий чуть хмурым взглядом, но спорить не стал.

Харпер присел и снял с себя мокрые сапоги. Ему не хотелось оставлять дорожку грязных следов.

— Возьми с собой, — протянул он их Белимаю.

— Спасибо. Я буду беречь их как зеницу ока до конца дней своих.

— Если я не вернусь, обещай, что окружишь их заботой. — Харпер не удивился, что шутка не вызвала даже тени улыбки у Белимая.

— Будь осторожен, — сказал тот.

— И ты.

Другие на их месте, полагал Харпер, попрощались бы или пожелали друг другу удачи, но такие слова отдавали неприятным привкусом фатализма. Вместо этого он выскользнул из комнаты. За спиной Белимай начал прокрадываться по коридору к лестнице. Когда Харпер оглянулся, Блудный уже лез вверх в темноту башни.

Харпер вернулся к своей задаче. Ему предстояло пройти расстояние не больше двух кварталов по размеру, но сплошь представляющее собой лабиринты патрулируемых проходов, запертых дверей и одной лестницы вверх. Он достал украденные у Брэндсона ключи.

Крадясь мимо дверей, он внимательно прислушивался. Как только до него донёсся звук приближающихся шагов, Харпер отпёр одну из пустых комнат и скользнул внутрь. Дождался, чтобы шум окончательно стих. Спрятаться от охраны было легко: тяжёлая поступь их массивных сапог по натёртому камню полов разносилась далеко. А вот ночные горничные вели себя тихо, как мыши. Лишь шорох подолов или случайный шёпот хоть как-то предупреждали об их приближении.

Наконец Харпер добрался до восточного крыла и комнаты, где видел лорда Седрика. Прижавшись ухом к двери, он постарался расслышать, что происходило внутри. Там было тихо, но не абсолютно бесшумно. До него донеслось поскрипывание перьевой ручки по бумаге и еще какой-то звук, который Харпер не смог опознать. Тихие полые щелчки. А может, хлопки. Из замочной скважины получалось разглядеть только сапфирово-синий ковёр. Харпер выжидал, пытаясь разобрать, сколько людей находилось в комнате и чем они могли заниматься.

Скрип пера прекратился. Лорд Седрик перечитал вслух написанные строки. Торжественным голосом с низким тембром он размеренно продекламировал речь, заготовленную для похорон племянницы, а затем раздался еще один тихий щелчок.

«Ну, конечно: он просто безотчётно цокал языком».

Скрип ручки возобновился, как и неритмичные щелчки. Вряд ли лорд Седрик так спокойно чувствовал себя в чьём-то присутствии, чтобы поддаться непроизвольной привычке.

Харпер бесшумно открыл дверь и достал из кармана револьвер Брэндсона. Лорд Седрик продолжал писать. И поднял взгляд, только когда за спиной Харпера клацнул закрывшийся замок.

При виде инквизитора он изумлённо замер с почти комичным выражением лица: глаза широко раскрыты, губы сжаты и чуть вытянуты для очередного цока. Которого так и не раздалось. Седрик всё смотрел, словно не мог понять, что сейчас возникло перед ним, словно появление Харпера было объективно невозможно.

В четыре быстрых шага Харпер преодолел разделяющее их расстояние. Несильно прижал дуло револьвера ко лбу лорда Седрика. Тот умудрился ещё больше выпучить глаза, но рот так и остался сжатым со слегка приоткрытыми губами.

— Я тебя убью, если попробуешь позвать на помощь, — прошептал Харпер.

Лорд Седрик медленно сглотнул. Его рот шевельнулся, почти сформировав слово, но он так и не издал ни звука. Харпер отвёл назад дуло револьвера, позволив лорду вернуть толику самообладания.

— Очень хорошо, что у тебя уже под рукой чернила и ручка. Я принёс один документ, где нужна твоя подпись.

Харпер выложил на стол признание, написанное для Сариэля. Оно помялось за время, проведённое в кармане, но печать и водяной знак Инквизиции всё ещё чётко выделялись на бумаге. Лорд Седрик поднёс его ближе к глазам и быстро пробежался по хитросплетениям законоведческих формулировок.

— В месте, где нужно указать имя твоего сообщника из Инквизиции, — сказал Харпер, — вписывай настоятеля Грили.

Харпер наблюдал, как лорд Седрик аккуратно занёс нужное имя. Он чувствовал определённое удовольствие от того, что удалось повернуть против настоятеля его же собственное оружие.

— Хорошо, — сказал Харпер. — А теперь подпишись.

Лорд Седрик окунул кончик пера в чернильницу и помедлил.

— Я могу предложить вам значительную сумму денег, капитан, — прошептал он, не поднимая глаза.

— Если б мне нужны были твои деньги, я бы их и потребовал. Теперь подписывай.

— Разумеется.

Лорд Седрик подписал признание и убрал ручку, словно боялся обжечься о бумагу.

— Полагаю, для вас не имеет значения, что я никогда не желал её смерти, — сказал он. — Вы даже не представляете, как своенравно она вела себя, какой позор навлекала на семью. Мне пришлось…

— Ты её убил, — перебил Харпер. — А потом вместе с настоятелем Грили обставил всё так, чтобы наказание за это понёс невиновный. По вам обоим плачет виселица.

— Я поступил неправильно. Признаю. Вы и представить не можете, насколько виноватым я себя чувствовал. — Лицо лорда Седрика являло собой наглядный пример статного раскаяния. Он совершенно не походил на Эдварда, когда тот сказал, что подписал признание против Харпера. Или на Белимая даже спустя годы, после того как из него выбили имя Сариэля. Лорд Седрик так мало знал о чувстве вины, что не мог и примерно вообразить всю его уродливость, которую порождало отвращение к самому себе.

— Моя собственная совесть уже мучает меня куда больше, чем в самых ваших смелых мечтах, капитан, — глухо сказал лорд Седрик.

— Я не помучить тебя хочу, — тихо ответил Харпер, — а просто посмотреть на твою казнь.

Печаль на лице лорда Седрика утонула в возмущённом взгляде.

— Вы серьёзно полагаете, что найдется судья, который примет это признание, капитан? Да если вас даже и допустят до суда, там всё будет решать ваше слово против моего. У вас нет ни свидетелей, ни кредита доверия. — Лорд Седрик медленно прокрутил ручку между пальцев. — Если согласитесь отступиться от данного дела, я готов отдать вам за это круглую сумму и проследить, чтобы настоятель прекратил преследование. Возможно, у меня даже получится что-то сделать с обвинением, выдвинутым против вашего зятя. Вы же должны понимать, что не имеете ни малейшего шанса добиться карательного приговора для лорда. Почему бы не отступить сейчас, пока это ещё можно сделать с выгодой для себя?

Харпер поднял бумагу с признанием. Чернила успели высохнуть. Он сложил лист и убрал его обратно в карман, после чего шагнул к выходу, где перепроверил замок и запер дверь ещё и на цепочку.

После чего он прошёл и открыл окно. За прошедшее время дождь превратился в ливень. Пульс ускорился. Быстрый ритм отдавался в порезе на руке. Секунду Харпер изучал отвесную стену, а затем повернулся и оглядел комнату.

— Непростой спуск, вы не находите? — В голосе лорда Седрика уже прорезались ноты триумфа.

Харпер его проигнорировал. Он подошёл к коробу кухонного лифта и поднял дверцу. Сама кабина лифта должна находиться в кухне многими этажами ниже. Из узкой шахты повеяло салом и жареным мясом. Тесновато, конечно, но пролезть он сможет.

Харпер вновь сосредоточился на лорде Седрике. Тот просто наблюдал за ним, словно изучал поведение опасного, но бесконечного тупого бабуина. Кажется, он был уверен, что Харперу никогда не удастся привести его на скамью подсудимых. А скорее всего, даже не рассчитывал, что тот сможет выбраться из Белой капеллы.

— И последнее, — произнёс Харпер. — Я и не планировал выдвигать против тебя обвинения.

— Нет?

— Я пришёл сюда, чтобы посмотреть на твою казнь.

Харпер поднял револьвер Брэндсона и выстрелил прямо в поражённое лицо лорда Седрика. Серебряная пуля пробила его череп насквозь, вылетев в фонтане крови и мозговой жидкости. Звук выстрела прогремел на фоне барабанящего дождя.

Харпер бросил на пол револьвер и рванулся к шахте кухонного лифта. Пришлось отталкиваться со всей силы, чтобы протиснуться в небольшое отверстие. После чего он провалился в пропасть. Правую ладонь пронзила боль, когда он выбросил в стороны руки и ноги, чтобы замедлить падение. Дверца над ним съехала обратно вниз, заперев в темноте. Ладони и стопы жгло от трения о стены.

Он начал замедляться и наконец остановился. После чего принялся осторожно снижаться, доверив все усилия по спуску ногам, а руками пытаясь нащупать дверь. Над головой раздавалось эхо криков. Охрана ещё не прорвалась в комнату лорда Седрика, иначе всё здание уже оглашали бы колокола набата. Харпер сказал себе, что у него ещё есть время, а в мыслях уже начинался отсчёт. Он терял секунду за секундой, пытаясь что-то нашарить в темноте.

Левая ладонь Харпера прошлась по краю двери. Он схватился за узкий выступ и навалился на него. Металл вгрызся в пальцы даже сквозь перчатку. Дверь была заперта по ту сторону. Харпер попробовал ещё раз. Он толкал, пока правая рука не отказала окончательно. Из-под перчатки потекла и закапала с запястья кровь. Этот замок ему не выбить.

Но вот сама дверь была тонкой. Возможно, удастся проломить её пинком. Проблема только в том, сколько шума это создаст. Харпер набрал в грудь побольше затхлого воздуха. Нужно сохранять спокойствие. Он медленно сменил позу в узкой шахте. Упёрся правой ногой в дверцу. С вытянутой левой и откинутой спиной получалось не сползать вниз по стенам. Ноги и поясница уже ныли, но он не решался пошевелиться.

Харпер дождался пронзительного воя сирен. И изо всех сил пнул по двери, стоило раздаться звону. Жестяная дверца прогнулась, а затем сорвалась с петель.

Харпер втащил себя в проём, ведущий в тёмную комнату, упал на пол и тут же вскочил на ноги. Нужно добраться до башни до того, как охрана начнёт прочёсывать этаж за этажом. Он и так уже потерял драгоценные секунды, пока ждал сирен.

Харпер приоткрыл дверь буквально на дюйм и выглянул в коридор. Мимо промчались трое караульных, исчезнув в другом проходе. Они, должно быть, до сих пор собирались в комнате лорда Седрика. У него ещё оставался шанс. Коридор опустел. Харпер выбежал из комнаты и рванулся в дальний конец к лестнице, ведущей в башню.

Он взлетел на железные перекладины. Правую ладонь прошило ослепительной болью, и она отказалась сжиматься. Харпер пропихнул себя выше, удерживая весь вес только левой рукой. Он взбирался в быстром темпе, подпитывая страхом яростно работающие мускулы. Ладонь едва успевала сжаться на одной лестничной скобе, когда он уже вскидывал руку, чтобы ухватиться за следующую. И так миновал один этаж, потом ещё один, пока наконец не упёрся в потолочный люк.

Он откинул дверцу и подтянулся, почти ввалившись в комнату. Сквозь единственное башенное окно пробивался тусклый свет затянутой облаками луны, выхватывая из темноты очертания разбросанных по полу ящиков и оголённых брусьев. Харпер опустился на колени и запер люк.

— Охрана уже обыскивает прилегающую территорию.

Он узнал голос Белимая, но не сразу увидел его самого. Блудный стоял глубоко в тени между огромным мотком верёвки и стеной.

— Тебя уже не должно здесь быть, — сказал Харпер, хватая ртом воздух.

— Как и тебя.

— Пришлось повозиться с дверью.

— Что-то рука твоя совсем неважно выглядит. — Белимай приблизился.

— Да? Я мало что могу разглядеть, но болит адски.

Харпер сжал левую ладонь вокруг правой. Перчатка была скользкой от крови.

— С ней ты не спустишься, — сказал Белимай.

— Нет. — Харпер оглядел комнату. — Помоги мне передвинуть один из тех ящиков на дверь люка.

Белимай помог, а затем присел рядом на крышку ящика.

— Так что, у тебя есть другой план? — спросил он.

Левой рукой Харпер порылся в кармане и вытащил лист с признанием.

— Отнеси эту бумагу Ричарду Уотерстоуну. Это редактор «Слова дня». Скажи, что он должен её опубликовать.

— А ты?

— Я сделаю полное признание о настоятеле Грили. Что как минимум вызовет скандал. Возможно, даже удастся выдвинуть ему обвинение.

— Тебя повесят, Харпер.

— Кто знает. Вдруг повезёт и…

— Не лги мне, — сорвался Белимай. — Тебя убьют.

Харперу хотелось иметь какой-нибудь другой план, но он знал, что уже сделал всё, что мог. По крайней мере, если его арестуют, то не обойдётся без суда. Его показания против настоятеля Грили будут услышаны и запротоколированы. Если удастся в это же время опубликовать и признание лорда Седрика, может, получится дать толчок полномасштабному расследованию преступлений настоятеля.

— Возьми признание, Белимай, — тихо сказал Харпер.

— Нет, не… — Он замолк на полуслове, когда снизу до них донёсся топот сапог по железным перекладинам лестницы.

— Тебе надо уходить, и прямо сейчас, — прошептал Харпер.

— У меня есть одна мысль. Иди сюда, — ответил вместо этого Белимай, подойдя к окну. Харпер проследовал за ним.

Белимай достал свой складной нож и, прежде чем Харпер успел его остановить, полоснул им по собственной ладони.

— Белимай, ты что делаешь?

Он сунул окровавленную руку прямо под нос Харпера.

— Пей.

Харпер отступил назад в инстинктивном отвращении.

— У нас нет времени спорить, а без тебя я не уйду.

Белимай ещё сильнее вытянул руку. Харпер открыл рот, чтобы возразить, но тут же сдержался. Возражения будут чистой воды дуростью. Он не только обречёт на гибель себя, но утянет в могилу и Белимая. Вместо этого он наклонился над протянутой ладонью и набрал полный рот крови. Она была обжигающе горячей и словно смешанной с вином. Струя пламени окатила язык и с глотком хлынула в горло. Желудок затопило жаром, который разнёсся по телу. Мышцы горели, словно в лихорадке, и казались до странного текучими.

Харпер судорожно хватанул холодного воздуха. Его окутало облако запахов пороха, пота и собственной крови. Нос вдруг уловил, как пахли волосы Белимая и крысы, шныряющие по тёмным углам комнаты.

Раздался громкий треск, когда один из караульных попытался вышибить люк.

Харпер сделал ещё глоток натёкшей крови. Сосредоточился на ветре, дующем из открытого окна. Потоки воздуха и капель дождя колебались и закручивались, словно твёрдая масса. Он вытянул руку и коснулся порыва ветра. Тот прокатился под пальцами и сдвинулся в сторону от поворота ладони.

— Чувствуешь? — спросил Белимай.

— Да.

Несмотря на спешку, Харпер не мог сдержать изумления. Вокруг него тёмная пустота ночи сменила облик.

Потоки ветра отсвечивали насыщенными тонами лилового и синего. Они прокатились по Харперу, касаясь горящей кожи и ероша волосы, будто любопытные пальцы. Капельки дождя и едкие запахи парили на ветру, словно тысячи сверкающих бусин.

Комнатку огласил ещё один громкий треск. На этот раз от разлетевшейся на щепки под взмахом топора деревянной двери люка. Стоящий на ней ящик задребезжал от удара.

— Нам нужно уходить. — Белимай вспрыгнул на оконную раму и нырнул в пустоту.

Харпер забрался следом. И на одну долгую секунду замер на корточках на подоконнике, уверяя себя, что не прыгает навстречу смерти. Ветер обхватил его тело и тянул за руки. Белимай оглянулся, окружённый завихрениями воздуха. Харпер сделал глубокий вдох и шагнул в объятия ночи.

В первый миг он стал падать. А затем снизу вдруг налетел порыв ветра и поднял его в небо. Под ногами перекатывался и поднимался волной воздух. Харпер кружился и метался туда-сюда, как капли дождя, которые вместе с ним подхватывал ветер. От каждого взмаха рук тело кидало в новом направлении. Он взмывал от одного стремительного потока до другого, не зная, как контролировать свой полёт.

За считанные секунды Харпера отнесло далеко за пределы городских башен и дымящих труб. Идущие от реки порывы ветра подхватили и мягко подняли его выше. Прожекторы Белой капеллы сверкали, как далёкие звёзды. Воды реки под ногами двигались, словно блестящая сороконожка. Желудок щекотало смесью страха и опьянения. Харпер закрыл глаза, сосредоточившись на лавировании между колоннами вращающегося воздуха.

Он почувствовал, как на запястье сомкнулись пальцы Белимая. Бросил взгляд через плечо и увидел, как тот парит рядом, держа его за руку. Харпер расслабился и задвигался в такт, повторяя за ним почти незаметные повороты и наклоны, чтобы, как и он, скользить между воздушными потоками. Полёт вместе с Белимаем разбудил какой-то инстинкт глубоко в крови. Природное знание того, как управлять вздымающимися волнами ветра, растеклось по телу.

Харпер развернулся и медленно поплыл назад к сверкающим огням города.

— Куда теперь? — спросил Белимай.

— К Ричарду Уотерстоуну. Надо отнести ему его сенсационную новость.

Харпер почувствовал, как рот сам собой расплывается в широкой улыбке. Ленты ветра щекотали его раскинутые руки. Он засмеялся. После всего случившегося следовало бы чувствовать боль и измождение, но в данный момент Харперу казалось, что в его жизни просто не может больше произойти ничего плохого.

Белимай бросил на него взгляд и тоже рассмеялся.

— С чего вдруг такая радость? — спросил он.

— Я просто понял, какая сегодня прекрасная ночь.

Харпер подобрался ближе и поцеловал его.

Эпилог: Солитер

Глубокое красное свечение просочилось сквозь шторы и залило комнату, пока солнце медленно падало в объятия вечера. Я перебирал колоду карт, аккуратно помечая тузы. Других занятий не предвиделось. Моё ожидание растянулось уже на два с лишним часа, которые прошли в попытках сохранять видимую непринужденность. Я закинул ноги на стул и намеренно съехал чуть ниже.

На лестнице раздался звук шагов, потом до меня донёсся запах мыла и выделанной кожи. Дверь тихо приоткрылась, и внутрь вошёл Харпер. Положил фуражку на вешалку, следом повесил своё тяжёлое пальто. Он выглядел усталым, как и всегда.

— А, это ты? — спросил я.

— Разве меня так долго не было, что ты уже успел забыть?

— Как бы я смог? Твоё имя каждый день мелькает в газетах. — Я отложил колоду в сторону. — Судя по последней статье, полагаю, тебя есть с чем поздравить?

— Полагаешь? — Харпер стянул перчатки и бросил их на кипу газет, лежащих передо мной на столе.

— Газетчикам уже случалось ошибаться, — сказал я.

— Да. Что правда, то правда.

Харпер упал в кресло напротив моего. Он прикурил сигарету и глубоко затянулся. Правая рука сгибалась уже почти как здоровая. Только толстый красный шрам через всю ладонь остался свидетельством серьёзной гнойной раны.

— Твоё второе имя написали с ошибкой, кстати говоря.

— Да? — Харпер, сощурившись, окинул взглядом груду бумаг. — Иуваал. Хорошо хоть не Иуда. Ну и пусть их. Я просто рад, что наконец-то расправился со слушаниями и судебным процессом.

— Значит, всё закончилось?

— Со всем покончено. Я лично сегодня днём был у виселицы, чтобы убедиться. Настоятель совершенно точно мёртв, и его дело закрыто.

Если верить газетам, настоятель Грили приказал капитану Брэндсону убрать лорда Седрика, чтобы не придавать огласке подписанное последним признание. Согласно которому, оказывается, оба они были замешаны в убийстве несчастной девушки. Журналисты выставляли Седрика добрым человеком, жизнь которого подорвали секундный гнев и ужасное стечение обстоятельств. А вот настоятелю Грили отводилась крайне зловещая роль. В статье даже присутствовал намёк, что он шантажировал лорда смертью племянницы.

Это было блестящее художественное произведение, сотканное Харпером из признаний и крошечной улики. Я особенно отметил деталь с револьвером Брэндсона, оставленным на месте убийства лорда Седрика.

Если б ему хотелось, Харпер мог бы позволить себе немного хвастовства или самодовольства. Он несомненно достаточно потрудился и их заслужил, но вместо этого был молчалив и задумчив. И вёл себя так, словно у него осталось ещё одно незаконченное дело. Я начал тасовать колоду, чтобы чем-то занять руки.

Газеты упоминали и кое-что другое, но я ждал, когда Харпер сам об этом заговорит.

— Сыграем в карты? — предложил я.

— Подожди немного. Так хорошо просто сидеть тут и ничего не делать.

— Не так-то это и просто, чтоб ты знал. Я уже две недели пытаюсь просто сидеть, ничего не делая.

— У тебя здесь стало заметно лучше. Перекрасил стены в белый?

— Нет, просто помыл.

— А-а…

Харпер не слишком прислушивался к беседе. Я достаточно хорошо его знал, чтобы распознать, когда он пытается подвести разговор к неприятной теме. Руки сами разложили карты для солитера[1]. Харпер какое-то время молча курил.

— Я удивился, сколько людей пришло посмотреть на его повешение, — сказал он в итоге. — Даже не думаю, что он заметил меня в толпе.

Я не знал, что на это ответить. Весь прошедший месяц Харпер полностью посвятил рьяному уничтожению настоятеля. Он сутками просиживал в доме правосудия, давая показания и предъявляя доказательства. Казалось, всё, что ему надо — это публичная казнь Грили. И вот он её получил. Настоятеля не постигло наказание за все его настоящие преступления. Нанесённый им вред так никто и не исправил. Единственное, что дала Харперу казнь — это месть. Я не мог сказать, было ли её достаточно.

— Сюда можно положить королеву, — предложил он, пока я крутил карты в пальцах.

Я кивнул и так и сделал.

Длинные колонки цифр и мастей равномерно разрастались. Наконец у меня осталось только две карты, и ни одна из них не подходила.

— Можно обменять их на другие из колоды, — сказал Харпер.

— Советуете мне жульничать против самого себя, капитан?

— Мне говорили, это обычная практика.

Он сделал последнюю затяжку и затушил сигарету об газету. В воздухе заклубился запах жжёной бумаги и табака.

— Сегодня не хочется.

Я отложил обе карты в сторону.

— Мне показалось, или у тебя правда там лежит бутылка вина? — спросил Харпер, пока я складывал карты обратно в одну стопку.

— Лучшее из Подземелий Преисподней. Будешь?

— Думаю, да.

Харпер коротко улыбнулся. Ему шла улыбка. Она разглаживала линии от усталости и переутомления, которые залегли в уголках его глаз.

Я встал, откупорил бутылку и передал её Харперу.

— Без бокала? — спросил он.

— Их разбили все до единого. Никак не раздобуду новых. Как насчёт миски? — предложил я, думая, что его это повеселит.

— И так хорошо.

Я вернулся в кресло и стал наблюдать, как Харпер осторожно берёт бутылку левой рукой. Это выглядело на удивление естественно. Сделав глубокий глоток, он отставил вино в сторону.

— Ты нашёл Эдварда? — спросил он.

— Да. У него всё нормально. Как и у твоей сестры.

— Они до сих пор не наткнулись друг на друга?

— Наткнулись.

Я заткнул горлышко пробкой, чтобы плотный запах не проник в комнату.

— И? — не выдержал Харпер.

— И твой зять, видимо, святой. Он начал работать с Добрыми Согражданами. А кроме того, кажется, помирился с твоей сестрой. У них всё довольно неплохо.

— Рад слышать, — кивнул Харпер.

— Вино от Сариэля. В знак благодарности.

Харпер снова кивнул, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, а я продолжил тасовать карты. Я не стал его трогать и разложил ещё один пасьянс. Рано или поздно Харпер расскажет то, что мне и так уже известно из газет. Можно было бы не оттягивать и самому завести речь, но какой в том смысл? Как и он, я не возражал против того, чтобы подождать.

Мне нравилось просто сидеть вместе с ним. Так легко, не тягостно.

— Белимай, — наконец сказал он.

— Да, — поднял я взгляд в ответ. Его глаза до сих пор были закрыты, голова чуть наклонена, словно он вот-вот провалится в сон.

— В газетах писали ещё что-нибудь обо мне?

— Кроме того, как отважно ты служил на благо Правосудия и какой у тебя мужественный профиль?

— Да, кроме этого. — Голос Харпера звучал серьёзно, но сам он по-прежнему полулежал в кресле.

— Упоминали, что тебе могут предложить чин настоятеля. Не исключено, что в Доме Инквизиции Ковенант. — Я опустил глаза на карты.

— Мне предложили.

— О. Что ж, тогда ещё раз поздравляю.

Я отложил карты в сторону. Аббатство Ковенант находилось далеко от Подземелий Преисподней и далеко от меня. Будучи тамошним настоятелем, Харпер вряд ли мог бы появляться на людях в моём обществе. Или в обществе любого Блудного.

Я понял, что его последнее незаконченное дело касалось меня.

— Так когда ты уезжаешь?

— Я не принял предложение.

— Не принял?

Я был настолько готов к другому ответу, что не сразу понял, о чём он говорит.

— Нет. Я подал прошение об отставке.

— Ты что?

— Я ушёл в отставку. — Харпер открыл глаза и посмотрел на меня. — Покончил с Инквизицией так же окончательно, как и настоятель Грили.

— Почему? — уставился я на Харпера.

Он ничего не сказал. Просто несколько мгновений молча смотрел на меня, а потом отвернулся и откупорил бутылку. Глотнул ещё вина, поднял пробку правой рукой и аккуратно затолкал её в горлышко.

— Если не хочешь говорить — не надо, — сказал я, когда молчание затянулось. И сдал себе ещё карты — никчёмную комбинацию двоек, вальтов и четвёрок. Я скривился и бросил их на стол.

— Ты же знаешь, что Брэндсон не нанимался на корабль и не сбежал, да? — спросил Харпер.

— Я решил, что ты его убил. А что?

Харпер опустил глаза на свою ладонь со шрамом, потом задержался на бутылке вина, а затем перевёл взгляд обратно на меня.

— Тебя не волнует, что я убил двоих и подделал доказательства только ради того, чтобы увидеть публичную казнь настоятеля Грили? Только чтобы утолить свою жажду мести?

Меня это не волновало абсолютно, но могу понять, почему тревожился он.

— Преступлений у настоятеля было более чем достаточно, чтобы заслужить свою участь сполна. И то же самое, думаю, можно сказать и про лорда Седрика и капитана Брэндсона. Мы оба знаем, что других способов заставить их понести наказание не существовало, — ответил я Харперу.

— Брэндсон был просто идиотом.

Он отпил ещё вина.

— Харпер, — сказал я, — он это заслужил. Поверить не могу, что ты так не считаешь.

— Я знаю, что заслужил, — спокойно ответил он.

— Тогда к чему был весь этот разговор? — возмутился я.

— Я рассказываю тебе, почему подал в отставку.

— А. — Я снова поменял местами карты. — И почему же?

— Я знал, что настоятель Грили защищал лорда Седрика, потому что они были друзьями, но до сегодняшнего дня никогда не отдавал себе отчёта, что и сам мог бы сделать подобное. Как и со Скотт-Беком. Ему настоятель тоже помогал и покрывал его дела, потому что тот был его другом.

— Ублюдком он был. Все они, — сказал я. Довольное лицо Скотт-Бека, когда он склонился надо мной и вспорол моё тело, до сих пор слишком легко всплывало в памяти.

— Да, но сами-то при этом считали, что поступают правильно…

— И ошибались, — отрезал я.

— Ты дашь мне договорить или нет?

— Ладно-ладно, продолжай. «Они считали, что поступают правильно…»

— В точности как я верю, что прав…

— Но ты-то действительно прав, — быстро вставил я.

— Белимай.

— Ладно, договаривай. Больше перебивать не буду.

Я откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.

— Я только хочу сказать, как понял, что тоже теоретически способен сознательно нарушить закон, как и настоятель. — Харпер быстро глотнул вина. — Давай посмотрим правде в глаза, Белимай: из меня вообще неважный священник, а уж инквизитор… Букву закона, пожалуй, не назовёшь моей сильной стороной. И это не изменится даже с чином настоятеля. В своём роде я буду ничем не лучше Грили.

— И поэтому ты подал в отставку, — уточнил я.

— Поэтому я отказался становиться настоятелем. А подал в отставку просто потому, что больше не хочу продолжать там работать. Я устал от всего этого, — покачал Харпер головой.

— И что теперь?

— Теперь? Мне просто хочется быть счастливым. Радоваться жизни.

— Быть счастливым, говоришь, — с подозрением протянул я. Какая обманчиво простая фраза. Она могла означать что угодно. — И как же ты планируешь быть счастливым?

— А как ты? — перевёл он вопрос на меня.

— Я тебе не тот, у кого для всего заготовлен план. Это по твоей части.

— Верно, — признал Харпер.

— Так и каков план?

Я поднял последние сданные карты. Всё такие же крайне неудачные, но мне хотя бы нашлось, чем занять руки.

— Я возвращаюсь обратно в усадьбу Фостер. Она моя, и мне давно пора привести её в порядок.

— Стало быть, простая жизнь сельского землевладельца?

Я плюнул на имеющиеся карты и достал три новых из колоды. Харперу-то никто не запрещал идти, куда пожелает. Или найти своё счастье, где пожелает. От досады я шлёпнул картами рядом с оставшейся колодой.

— Разве тебе не хотелось бы уехать отсюда, будь такая возможность? — спросил он.

— Что, вот так взять и бросить смог и Инквизицию?

Разумеется, мне хотелось. Не существовало ни одного Блудного из тех, кого я знаю, кто бы не мечтал выбраться из города, но нам путь преграждали законы и стража.

— Тебе бы пришлось оставить позади свой дом, друзей… вообще всё, — сказал Харпер. — Знаю, что многого от тебя прошу, но я должен.

— Ты серьёзно? — Я уставился на Харпера. — Серьёзно хочешь, чтобы я уехал с тобой?

— Ты без меня не собирался уходить с колокольни Белой капеллы, — ответил он. — Почему я тогда должен бросать тебя здесь?

— Это едва ли равноценные вещи.

— Мы можем уехать сегодня, пока моё имя всё ещё числится в списках действующих инквизиторов. Надо только обменяться пальто. Клерки на станции Грин Хилл и так думают, что ты — это я.

— Харпер, а что если мы приедем в твоё поместье, а там…

— Нас обнаружат? Мы подвергнемся атаке от армии саранчи? — Он пожал плечами. — Кто знает, что случится, но я хочу посмотреть. А ты, Белимай?

— Что если мы увидим, что друг друга на дух не переносим? — спросил я.

— Дом большой. Что-нибудь придумаем, уверен.

— Я серьёзно.

— Ты слишком серьезен.

Харпер стянул с плеч инквизиторскую шинель и бросил её мне.

— Люди всё равно узнают… — предупредил я его.

— Не узнают, если мы будем осторожны.

— Не всё так просто, Харпер.

— Всё именно так. Просто пойдём со мной.

Я уставился на него, пытаясь представить, что бы сделал, если бы отказался. Я не настолько трепетное создание, чтобы взять и зачахнуть от горя, и смог бы пережить его потерю. Вот только мне не хотелось.

Наконец я надел шинель. Она всё ещё хранила тепло тела Харпера и знакомый запах его кожи. Я застегнулся и расправил воротничок. Мне вполне подошло.

Конец

Переводы сайта http://best-otherside.ru/