Безликое Воинство [Андрей Белоконь] (fb2) читать онлайн

Безликое Воинство

Пролог

— Когда я встретил вас в главном зале Светлых Чертогов, милосердная сестра, то к прискорбию своему едва узнал. Ваши волосы… Да и остальное… Что злоключилось с самоотверженной ратницей добродеяния и достославным мастером ордена Предрассветной Звезды? Уж не порчу ли навёл на вас лютый недоброжелатель?

— Пожалуй, я в этот раз пренебрегла безопасностью… Так бывает, когда из добрых земель, где под сенью мудрости царят справедливость и умиротворение, попадаешь в земли недобрые, где круговая порука зла держится на жажде власти и богатства. Вы-то как здесь оказались, владыка?

— В точности так же, и другие приглашённые: я вовремя подал заявку в ваш оргкомитет. К сожалению, самый важный обряд мне придётся наблюдать из лагеря этих неучтивых и не владеющих хорошими манерами ратников. Лишь необходимость лично там присутствовать вынуждает меня пойти на очередное унижение.

— А я уж было подумала, что вас принудит так унизиться преступное желание раздобыть одно яйцо, блистательный владыка Сиунан. Яйцо, что хранит зародыши вселенского зла!

— Надо полагать, такую нелепость вам нашептали в оргкомитете? Поскольку эти сведения не верны, я попрошу вас больше не упоминать о яйцах в нашей беседе, достойнейшая мастер Антелькавада.

— Я даже знаю, кому именно вы намерены всучить это яйцо по сходной цене. По всей видимости это те, кто доставил вас, блистательный владыка, на этот замечательный синклит.

— Не представляю, как же вы догадались…

— Зная вас, это несложно. Достаточно лишь вообразить себе самую гнусную подлость из всех возможных.

— В язвительном коварстве вам не откажешь так же, как и в остром уме, сестра. Но давайте же сменим тон на дружелюбный, чтобы вымостить им дорогу к более интересной и взаимополезной беседе… И нет нужды в приватном разговоре именовать меня пышными титулами, довольно простого обращения «магистр».

— Хорошо, магистр. О чём же интересном и полезном вы хотели со мной дружелюбно побеседовать?

— В первую очередь, я с нетерпением жду рассказа из первых уст о том, как столь могущественную особу угораздило попасть в столь досадную неприятность.

— Величайшие магусы называют это место «сектор 404». Эпоха светлых богов там давно сменилась тьмой, которой правят алчные мошенники.

— До меня дошли слухи, будто в мире, где время скоротечно, вы угодили в длительное и жестокое заточение…

— Это не слухи. Когда творишь благо для других, порой приходится поступаться собой. Да, я провела в заточении немало: случись такое в ваших владениях, там минули бы добрые полвека.

— О! Заявить, что я удивлён столь долгим сроком, было бы слишком заурядно. Я истинно потрясён! Этот прискорбный случай лишний раз убеждает меня в том, как небрежно вы относитесь к оценке последствий собственных поступков, сестра… Почему же величайшие маги так запоздали с вашим спасением? И неужели вы сами не нашли способа сбежать оттуда пораньше?

— Возможно, магистр Сиунан, и нашла бы, но я не могла бросить там сестёр на произвол судьбы… К тому же, как вы знаете не хуже меня, величайшим магусам не всегда удаётся уберечь от подобного рода напастей даже собственных соплеменников.

— Я слышал про этот сектор, но не думал, что всё там так плохо. А ведь у некоторых поднимается рука хулить мои Каменные Земли как самое мрачное место во всём Мироздании!

— И в самом деле, тот мир не приглянулся бы даже вашим несчастным подданным, магистр. В незапамятные времена в нём жили изощрённые в мастерстве ремесленники, а также пытливые мудрецы, но все они давно уже сгинули, а на их останках взросло нечто вроде завистливых и кровожадных парий. И зло, ради борьбы с котором созван этот синклит, тут совершенно не при чём… Как вам известно, единственной целью нашего ордена является помощь страждущим, вот и в том мире мы лишь устраивали приюты, больницы, школы, столовые… всё, чтобы помогать людям. Но тёмные властители усмотрели в безусловном благе безусловную вину. Они прозвали моих сестёр в честь каких-то костлявых птиц, которые у них олицетворяют конец времён, а затем и саму нашу миссию объявили нашествием этих птиц.

— Я искренне сожалею, что вам пришлось пережить такое, Антель. Я представляю вас — прекрасную узницу, что ищет спасения из того мрачного мироздания. Вы были подобны птичке, попавшей в тенета, сплетённые злодеями. Отдавая все силы, птичка машет крыльями, трепещет, стремясь вырваться к свету, но так лишь всё больше запутывается. А когда силы её иссякают, из глубин тьмы подбирается к ней погибель отчаяния…

— По тому, как вы, едва услышав про птиц, подавили ехидный смешок, видно всю искренность вашего сожаления, магистр… Но я и правда стояла на краю той погибели, о которой вы говорите, когда те ратники, которых вы назвали неучтивыми, любезно вызволили меня этих тенет. В тюрьме мне было, конечно, невыносимо тягостно, но на протяжении всего долгого заточения меня поддерживала и согревала мысль, что рано или поздно я вернусь, а здесь минет срок в сотни раз меньший. Именно здешнее время, а вовсе не проведённое в том секторе, я воспринимаю теперь как неизбежную потерю. Зато добро, что было содеяно там моими сёстрами, измеряется как раз тем долгим сроком, и это тоже согревает мне душу.

— А не приходило ли вам в эту изящную головку, обрамлённую после пережитого злоключения благородным серебром волос, что в пламени, согревавшем вашу душу, горели людские судьбы? Да и стоило ли то добро, что вы там сделали, той цены, что вы за него уплатили?.. Позвольте вам заметить, сестра, что присущая ордену Предрассветной Звезды планомерная филантропия подчас даже не бесполезна, а именно что зловредна, чему я был неоднократным печальным свидетелем. Размышляли ли вы над тем, достойнейшая мастер Антелькавада, каковы истинные последствия творимого вашим орденом?.. Вы щедро раздаёте убогим, обездоленным и неимущим нечто ценное, не только не требуя ничего взамен, но и прощая этим людям любые проявления неблагодарности, и при том почитаете такие свои действия за добрые деяния. Похоже, вам невдомёк, что непрошеное добро хуже намеренного зла. Но даже если оно пошло кому-то на пользу, ваша щедрость послужит тому человеку благом лишь до поры. Привыкнув получать даром, он как станет зависим от вас, так и прекратит ценить ваши жертвенные старания. Очень скоро ваше всепрощение развратит благотворимого, из смиренно страждущего сделает дерзким нахлебником, и в итоге озлобит его против вас. Подобные свидетельства в избытке представляет мне миссия звёздных сестёр.

— Ах, вот вы к чему… Однако, что же вы хотите от меня? Одна из моих предшественниц основала первую миссию в Каменных Землях больше двух веков назад. С тех пор мои сёстры помогли родиться каждому второму вашему подданному, и вряд ли в ваших владениях найдётся простой человек, которому мы хоть чем-то не облегчили жизнь. Если мы покинем Каменные Земли, какая отрада останется в них несчастным людям? Ваша жестокая в своей бессмысленной беспощадности власть? Или «Кодекс Сумерек» и его ложное учение? Мы принципиально не творим зло, даже когда оно представляется кому-то во благо. Но объявить злом нашу миссию… Значит, говорите, добро и всепрощение развращают и озлобляют? Даже от вас, Мрачный Проктор, я не ожидала подобной чёрной аксиомы.

— Это было бы истинным для меня огорчением — расстаться со такой очаровательной, мудрой и заботливой женщиной, как вы, прелестная Антель. Поверьте, меньше всего я хотел бы, чтобы вы свернули свою миссию и покинули мои владения.

— Рада это слышать… Но признаться, магистр Сиунан, для меня это загадка — почему вы подчёркнуто снисходительны к моей персоне, тогда как все знают, сколь при этом нелестно ваше отношение к моим сёстрам — к тем, кто, забыв о себе и не покладая рук, трудятся на благо ваших же подданных.

— Это другое, достойнейшая Антель. Хотел бы я сказать, что некоторые поступки звёздных сестёр меня разочаровывают, однако я не в состоянии припомнить у них ничего такого, чем они смогли бы меня воодушевить. Не стоит ли ордену Предрассветной Звезды в своём рвении что-то переосмыслить или даже поправить? Человек обездоленный и страждущий в чём-то подобен утопающему, вернее было бы научить его плавать, чем каждый раз вызволять с глубины, а для этого позвольте ему хотя бы достигнуть дна, чтобы он смог сам от него оттолкнуться и всплыть наверх. Если же он не сможет этого, то недостоин он и помощи, поскольку такая помощь лишь окончательно раздавит его душу, или по крайней мере обернётся попыткой перекроить предначертанную ему судьбу. Причём второе может статься хуже первого: боги не жалуют смертных, дерзающих перекраивать чужие судьбы.

— Вздор! Вы сами нередко говорите, что призваны искоренять людские пороки и направлять своих подданных, а теперь пытаетесь укорить моих сестёр в том, что они, помогая страждущим, калечат их души. Вы неисправимый лицемер, магистр!

— А вы, мудрейшая сестра, просто восхитительны в отстаивании своих убеждений, которые не в силах поколебать логика самого изощрённого разума. Истинно говорят, что вы и душа, и воля ордена Предрассветной Звезды! Каждая дискуссия с вами неизменно оборачивается изысканным ментальным яством, которым нельзя насытиться, но которое вожделеешь вновь и вновь. Только непревзойдённое очарование вашей персоны удерживает меня от немедленного и решительного изгнания ордена из моих владений…

— Ах, даже так!.. Ваши слова заставляют меня поверить той отвратительной в своей глупости молве, будто вы имеете на меня какие-то виды помимо разрешений, выдаваемых ордену в Каменных Землях… Только не зовите меня теперь за муж — даже если такой союз сделает из вас образец добродетели, этот вариант исключён абсолютно.

— После полувекового заточения, милосердная сестра, вы чересчур озабочены вопросами замужества, что вполне естественно. Однако я бы не стал с этим торопиться, всему своё время… На данный же момент я не готов, подобно мэтру прецептору, сочинять для вас серенады, но, тем не менее, всё ещё надеюсь войти в число тех, кому вы лично оказываете своё расположение. Неужели вы не замечаете, Антель, сколь последовательна и преданна моя к вам благосклонность?

— Я замечаю лишь, досточтимый магистр, что каждый раз вы с неизменной лукавой угодливостью навязываете мне бесплодную философскую дискуссию на душеспасительные темы… Думаете, за эти полвека я забыла про ту вашу гнусную проделку? Как вы использовали мои кулоны со смарагдами — те, которые я дарю избранным подопечным — в своей колдовской мантике?.. Подобные поступки чрезвычайно далеки от любого понимания благосклонности и есть не что иное, как очевидное проявление подлости!

— Досточтимая мастер, в отношениях с вами я всегда предельно искренен, буду таковым и в оправдании данного недоразумения… Дело в том, что вследствие известной всем причины я не владею собственным космическим флотом, поэтому вынужден пользоваться наёмным. Впрочем, как и вы. И, конечно же, мне приходится заботится об оплате транспортных услуг. То, ради чего ваши сёстры усердно прославляют орден Предрассветной Звезды, расточая похвалы самим себе, попрекая страждущих каждой крошкой хлеба и только что не принуждая города и веси открывать у себя благотворительные миссии под эгидой вашего герба, ради того же я вынужден предлагать в уплату упомянутых услуг то немногое, чем сам располагаю.

— Но при чём здесь мои кулоны?

— А при том, милосердная сестра, что эти звёздные смарагды сияют на сакральных планах ярче звёзд небесных, и по этой причине отлично подходят для нахождения ваших избранных подопечных и присмотра за ними. Секретам соответствующих обрядов я обучаю теперь достойных людей.

— Простите, но я вас плохо понимаю. Тем не менее, я требую немедленно прекратить использовать мои подарки, сделанные третьим лицам, в каких бы то ни было ваших обрядах. Иначе мне придётся принять такие меры, которые вам не понравятся.

— Конечно же, если вы возражаете, я сверну такую деятельность немедля… как только это позволят обстоятельства. А обстоятельства как раз складываются таким образом, что без одного из ваших кулонов могут пропасть даром усилия упомянутых мной достойных людей. Благие усилия, если для вас это важно. Однако я намерен повернуть дело так, что благодаря кулону те усилия принесут желанный плод. Этот плод, как несложно догадаться, и есть очередной мой взнос за транспортные услуги.

— Я не хочу разбираться, что там у вас за «благие усилия», но догадываюсь, кого вы имеете в виду под «достойными людьми». Вы постоянно прибегаете к помощи алчных до запретных тайн Постигающих, и это представляется мне истинным безрассудством. Постойте-ка… Я только что осознала. Неужто вы продаёте им моих подопечных?!

— Как вы только могли подумать о подобном, Антель?! Я желаю лишь содействовать вам же, в исполнении ваших же благих дел, а заодно извлечь немного пользы для себя. Если, конечно, насущную необходимость передвигаться по Вселенной можно именовать личной пользой.

— Вам подошла бы роль торговца гораздо больше, чем дипломата, магистр… Одно мне ясно: какую бы подлость вы не свершили, совесть ваша не шевельнётся, коль скоро она окаменела. И мне не хочется даже думать о том, что с вами случится, догадайся кто-то из владельцев в неподходящий момент разделить кулон и тем снять наложенную на него печать. Самое малое, что ожидает вас в этом случае, владыка, так это потеря колдовского стигмата и позорная публичная неудача.

— Подобного рода неприятности нисколько меня не страшат, достопочтенная сестра. Разного рода неудачи так и так со мной случаются, и я давно уже не испытываю ни боли от падений, ни затруднений в том, чтобы вновь встать на ноги и продолжить путь. Но разве здесь я в чём-то отличен от вас? И вы в точности так же — движетесь к цели не смотря ни на что и, что бы ни натворили, ни при каких обстоятельствах не признаёте своей вины. У нас с вами немало общего, и этого вполне хватит, чтобы стать союзниками.

— Ну надо же… Вы вновь пытаетесь склонить меня к союзу, блистательный владыка Сиунан? Чего же вам не хватает такого, что я могла бы вам дать?

— Раз уж вы сами задали этот вопрос… Согласитесь, мастер, мы оба имеем дерзость в одиночку противиться величайшим магам, хотя каждый из нас делает это по-своему и преследует собственные цели. Это при том, что идти против воли облечённых божественным могуществом способен лишь безумец или отчаянный храбрец. Но наша с вами дерзость имеет общую основу: мы оба стоим на пороге подобного могущества. И вы, и я достигли уже доступных смертному вершин тайного искусства, мы можем не бояться старости и болезней, и даже сама смерть предпочитает держаться от нас в стороне. Мы достигли уже почти всего, на что способен маг из числа людей. Но это не значит, что нам не следует стремиться к большему. Напротив, всё это даёт хорошее основание, чтобы продвинуться гораздо дальше. Да, следующий шаг невероятно труден, немногим удаётся переступить порог доступного смертным, и вам, прелестная Антель, хорошо известно, что такой шаг проще сделать вместе, взявшись за руки. Не брачный союз предлагаю я вам, а единственный возможный теперь между нами союз духовный.

— Я не ослышалась? Духовный союз с вами?! Это шутка?.. Мне жаль, но моей расе недоступна такая поведенческая реакция, как смех. Если же вы серьёзно, магистр Сиунан, то ваши амбиции умчались дальше границ моего воображения.

— Я призываю вас, о бесподобная мастер Антелькавада, обратиться к упомянутому воображению и представить себе, какую несомненную и непреходящую пользу это принесло бы Каменным Землям, заручись мы оба деятельной помощью со стороны жертвенной девы, изготовленной к предстоящему здесь обряду.

— Ах, так вы опять об этой девочке? Хотите, чтобы я помогла использовать невинную душу в сомнительных делах, которые нашептало вам ваше тёмное тщеславие?

— Были у меня пожелания и куда скромнее, если помните… Как вы не соизволили поддержать одну безусловно достойную кандидатуру, стремившуюся принести пользу в качестве члена оргкомитета. О, разумеется, я с пониманием и уважением отнёсся тогда к занятой вами позиции. Но теперь речь не о пользе и без того благополучного оргкомитета, а как раз о тех жителях Каменных Земель, моих подданных, которых вы называете несчастными и о попечении которых глашатаи кричат на людных площадях обитаемой Вселенной, прославляя деяния ордена Предрассветной Звезды.

— Чем же отличается помощь страждущим жителям Каменных Земель, которую вы уже получаете от величайших магусов, от той помощи, что вы ожидаете от наивной девочки? Что такого особенного способна, по-вашему, сотворить она, что не в состоянии сделать эти магусы или, скажем, мои сёстры?

— Позвольте, это же очевидно: если жертвенная дева способна походя сотворить такое со своим миром, пребывающим ныне под радужным саваном, тем паче сумеет она и мою несчастную вотчину избавить наконец от длящегося уже три века проклятья.

— Ваши надежды, как мне представляется, совершенно беспочвенны. С чего вы взяли, что намеченный для её мира обряд как-то связан или подобен тому, что потребно для Каменных Земель? Туманный кокон над вашими землями растаял давным-давно, а самой девочке отведена в предстоящем обряде куда более скромная роль, чем многие здесь, включая вашу персону, по неведению своему представляют. К тому же, если бы величайшие магусы пожелали, они и без того давно бы избавили ваши владения ото всех бед. Думается мне, что коль скоро они этого не делают, значит на то есть веские причины.

— Что ж, я могу просветить вас, мудрейшая сестра, раскрыв эту самую связь или подобие, а заодно и те причины… У здешних хозяев имеется одно свойство, о котором и вы, я уверен, наслышаны. Мы с вами помним что-то из своего прошлого, непосредственно воспринимаем настоящее и строим догадки о будущем, эти же маги видят всё сразу как единое целое. Не глазами, но иным взором, нам недоступным. Мы с вами, Антель, не раз наблюдали жизнь от начала её и до конца, и когда видим перед собой ребёнка, юношу или старика, можем представить, как ребёнок, если взрослые уберегут его, то вскоре вырастет, юноша, если не погибнет в бою, то неизбежно состарится, а дряхлый старик, будучи когда-то цветущим юношей, резво бегал за девицами. Однако означенные маги видят человека в ретроспективе и в перспективе одновременно — они зрят всю его жизнь и даже судьбу, и именно в таком обобщении воспринимают любого, на кого обратили своё внимание. Даже для нас с вами, кто достиг высот искусства, подобное невозможно, каков же спрос с других…

— Здесь я соглашусь с вами, магистр. Действительно, у них другое восприятие времени и, соответственно, иное понимание личности, и я усматриваю в этом признак высокого духа и необычайно развитого мышления.

— И я не стану возражать вам, сестра, поскольку сам имел сомнительное удовольствие испытать их превосходство на собственной персоне. Вместе с тем, только что изложенное мной суть лишь полдела. Величайшие маги и судьбы миров видят так же — в единой совокупности. Если судьба ведёт некий мир в гибельный тупик, это подобно тому, как вершина ствола начинает усыхать, грозя гибелью всему дереву. Словно искушённые садовники, они срезают засохшую верхушку, давая в то же время соседней ветви, тянущейся к свету, свободу беспрепятственно роста. А на деле это означает, что для них возможно подменить роковую участь мира счастливой альтернативой. Именно для этого они дадут жертвенной деве власть — разумеется, временную — вершить судьбы миров.

— Если вы не знали этого, досточтимый магистр: они собираются не вершить судьбу, а переменить судьбу уже свершившуюся. Пользуясь вашей аллегорией, древо уже засохло, но они словно бы переносят его в ту альтернативу судьбы, где суждено дереву вырасти стройным и полным жизни. Многие полагают, будто величайшие магусы способны путешествовать в прошлое и, подправив там что-то, наладить лучшее настоящее, но я точно знаю — это не так. Это как-то по-другому, и физика данного обряда для меня непостижима. И вы знаете, что мало кто способен содеять такое даже с одним человеком, а здесь целый мир… Они называют этот обряд купированием реальности.

— Вот и прекрасно! Так сделайте теперь очевидный вывод, мудрейшая сестра: убедить некую наивную и добрую девочку вызволить из беды заодно со своим и мой пропащий мир — из всех возможных это самый короткий и простой путь к спасению Каменных Земель. За эти три века нам впервые выпал подобный шанс!

— Магистр Сиунан, признайтесь: вы ведь боитесь, что не сможете в одиночку уговорить эту девочку пойти на поводу ваших амбиций? Ещё вас беспокоит, что величайшие магусы в лице оргкомитета просто не позволят вам этого сделать. И я, разумеется, в определённом смысле разделяю ваши опасения.

— Разделяете? Это ваша ирония, любезнейшая Антель?.. Хорошо, признаю: вы, как всегда, проницательны. Что касается хозяев Чертогов, величайших магов, не так уж сложно догадаться, почему они медлят со спасением Каменных Земель — моей несчастной вотчины. Она для них не более, чем ученическая площадка, наглядное пособие, на примере которого они учат своих школяров каким-то им одним ведомым наукам. Хотя эти маги несомненно обладают божественным могуществом, они не боги, во всяком случае, они не наши боги. Никто не знает, что для них есть добро, а что зло. Они не гуманны с точки зрения морали наших культур, но и не жестоки — они скорее чужды нам, непонятны и уж точно непредсказуемы. Здешние хозяева относятся к нам примерно так же, как бесстрастный исследователь относится к низшим существам, которых испытует: существа те его интересуют досконально, он многое в них познал и старается познать ещё больше, но к страданиям испытуемых существ он совершенно безучастен, они не трогают его сердце и было бы странно видеть обратное. Не сомневаюсь, что маги эти станут препятствовать и жертвенной деве, если она вознамерится как-то исправить их учебное пособие.

— И даже с этим вы собираетесь пойти наперекор воле величайших магусов?!

— Именно, сестра. Потому что полагаюсь на одно безусловно благоприятное для этого обстоятельство. Суть его в том, что условием абсолютного могущества является абсолютная же свобода. Этот закон не обойти даже богам. Так что девочка в роковой момент избежит контроля магов и сама решит, помочь мне или нет. И сделает, как решила… На эту её свободу все мои надежды и упования!

— С чего вы вообще взяли, будто она что-то сделает? Даже если вдруг и правда захочет. Судьбы миров здесь вершат призрачные корабли, которыми правят могущественные духи, а вовсе не наивные девочки… В общем, я бы не поставила на ваше упование и тарелки благотворительной похлёбки, тогда как вы ставите целый мир. Ваш мир, владыка!.. Ваши навязчивость и лицемерие меня утомили. Давайте же наконец закончим эту лукавую и бесплодную дискуссию.

— Антель, не горячитесь и позвольте мне напоследок объяснить мои чаяния через ещё одну простую аллегорию… Вы видели, как тренируются воины, несущие службу к Красном Дворце? Они ставят прочную доску на старое пушечное ядро, взбираются на неё двумя ногами и, балансируя на доске, так не только удерживают равновесие, но и стреляют и даже фехтуют на мечах. Но это опытные воины, новобранцу же, чтобы пройти вступительное испытание, следует научиться хотя бы стоять на такой доске. Так вот, когда доска под ногами впервые вставшего на неё начинает колебаться, ускользать, и новобранец теряет устойчивость, норовя упасть, тогда в нём просыпаются таившиеся силы, подчас такие, о которых он даже не подозревал, и эти силы кидаются в отчаянном порыве восстановить ускользающее равновесие, успокоить зыбкую доску и тем удержать его от позорного падения. Подобное ощущение возникнет и у души, оказавшейся в лишённом устойчивости гибнущем мире. Узрев такой мир с просветлённой высоты запредельного могущества, чистая душа несомненно почувствует эту самую ускользающую опору. Я уверен, что так и в жертвенной деве непременно пробудятся желание и сила, и она вернёт Каменные Земли в прежнее состояние. Я сам подскажу ей, как это сделать: достаточно лишь призвать в мой мир исконных родителей и покровителей, что когда-то его покинули.

— Вы собираетесь вернуть в свой мир богов — тех, что в справедливом омерзении от него отвернулись?.. На этот раз позвольте мне удивиться. Боги вам не слуги, досточтимый магистр Сиунан, они ни за что не станут потакать вашим амбициям.

— И здесь я совершенно соглашусь с вами, мудрейшая сестра. Хотя боги милосердны, но если и исполняют наши просьбы, то лишь из присущей их природе милости поучения, и только чтобы напомнить нам, насколько мы глупы и наивны.

— Но ведь точно так же и величайшие магусы, построившие этот чудесный храм, что зовётся Светлыми Чертогами — они ни за что не подчиняться чужой воле, но сделают то, что посчитают благом. Уверена, если бы им возможно было разрешить горести вашего мира, они давно бы это сделали, не спрашивая ни моего, ни вашего дозволения. Такое мнение сложилось у многих из оргкомитета, не только у меня: ваш мир ещё не созрел для спасения. Если те магусы не сделали этого до сих пор, значит, оно равно не нужно ни им, ни вам…

— Боюсь, что в действительности оно им безразлично, достопочтенная сестра, а на примере Каменных Земель они лишь изучают засохшую ветвь судьбы мира. Во всяком случае, такое мнение сложилось у меня…

— Однако в любом случае, магистр, они не останутся сторонними зеваками, наблюдающими ваши выкрутасы. К тому же вы сами, объявляя миссию нашего ордена в Каменных Землях причиной извращений и всякого зла, прямо заявили, что боги не благоволят самозванным закройщикам чужих судеб. Допустим, они вернутся в Каменные Земли по чьему-то принуждению — так, как хотите этого вы. Сможете ли вы оправдаться перед вашими богами тем, что принудили их к возвращению не лично, а опутав своим лукавством невинную деву?.. Кстати, вы ведь изложили пока лишь один путь к спасению — самый короткий. Надо полагать, у вас имеются и остальные — те, что длиннее?

— Ещё один путь ведёт к до сей поры недостижимым для меня высотам, и я, если не забыли, уже пригласил вас в попутчики, бесподобная сестра Антелькавада. Переступив в союзе с вами упомянутый ранее порог, мы вдвоём и без жертвенной девы, и без самих величайших магов, и даже без призванных назад богов, в одночасье сами отнесём Каменные Земли в состояние куда лучшее, чем даже бывало в наилучшие их времена. За тем порогом мы несомненно прозреем физику всех тайных обрядов, так что это не составит нам труда.

— Похоже, досточтимый магистр Сиунан, вы собираетесь подняться выше смертного ординара, и при этом искренне считаете, будто задуманное вами просто исполнить?.. Уж не с этой ли воистину чудовищной целью вы домогаетесь невинной девочки? Неужели вы настолько обезумели, что хотите, чтобы она сделала вас богом?!

— Поскольку мне известно, что вы, мастер, являете собой не только идеал гуманности, но и известны своей исключительной порядочностью, я не смею ничего от вас скрывать. Я в самом деле желаю расширить статус полновластного владыки Каменных Земель духовной компонентой — на тот случай, если исконные боги не захотят или не смогут к нам вернуться. Но я понимаю, что подобная манипуляция, скорее всего, неподвластна даже жертвенной деве величайших магов Вселенной. Я надеюсь достичь так цели более доступной, нежели божественность, хотя и лежащей на том же пути — цели, к которой их жертвенная дева могла бы привести меня наверняка. Я намерен с её помощью отыскать потаённый путь, ведущий на исконный план величайших магов — на тот запредельный ярус, с которого они сюда нисходят, что по сию пору недоступен для посторонних и где сокрыт секрет их могущества… И ещё я очень рассчитываю на то, что этот сказочный куш соблазнит и вас, милосердная сестра.

— Вы словно требуете моего соучастия в ограблении храмовой сокровищницы, причём с таким видом, будто уже замечали меня в подобного рода гнусных проделках. Нет! Даже не думайте прилагать ко мне столь подлые соблазны! И вообще, какая это типичная для вас манера, магистр Сиунан — доверительно сообщить собеседнику о своих якобы тайных планах, выдать ему лицемерное признание, порой даже покаянное, поманить приторно сладкой целью, чтобы расположить собеседника к себе и добиться его согласия. Похоже, вы не в состоянии понять, что обмануть таким приёмом возможно лишь простаков, а в глазах людей неглупых вы так лишь раздуваете собственный зловещий образ, смущаете их и принуждаете в дальнейшем вас избегать… Любопытно узнать, какую покаянную речь вы заготовили для той девочки?.. Хотя не сомневаюсь, что, выслушав ваши притворные покаяния, она не поверит в них умом и не примет сердцем.

— Вынужден признать, сестра, что вы, скорее всего, и тут правы, по крайней мере в том, что она вряд ли так легко мне доверится. Но если я успею заранее ознакомить жертвенную деву с тем удручающим упадком, в котором пребывают мои владения, если она проникнется искренним состраданием к моим подданным, она непременно захочет им помочь. А мне останется лишь подсказать ей, как это верно сделать. Уверен, что даже у вас, Антель, не возникает сомнений на этот счёт: Нисса непременно постарается исправить роковую судьбу Каменных Земель…

— Простите, вы сказали Нисса? Это же та рыжеволосая воительница, из-за которой вы наконец-то стали следить за своими ногтями.

— Это вы простите мне невольную оговорку. Конечно же, я имел в виду не беспощадную огненную магиню Ниссу, а Виланку — ту доверчивую простушку, что избрана и назначена жертвой в предстоящем обряде. А за моими ногтями, смею вас уверить, всё так же ухаживают умелые хранители… Вернее сказать, хранительницы.

— В беседе с вами, магистр, я порой забываюсь — упускаю из вида, что имею дело с чёрным колдуном. Как же отвратительно изощрён ваш больной разум! Похоже, вы совсем запутались в женщинах, и это лишь подтверждает всеобщее мнение о вас, будто вы не только жестокосердный властолюбец, но и бесстыжий распутник… Однако вряд ли после синклита Виланке будет дело до вас и до ваших владений. Насколько мне известно, её планируют вернуть в прежний её мир, к родному племени, что естественно и логично. И вы никак не сможете этому помешать… Уж поверьте: я лично за этим прослежу.

— Похоже, сегодня все сговорились язвить в адрес моей персоны… Что я должен сказать или сделать, прелестная Антель, чтобы вы начали относиться ко мне чуть поласковее?

— Теперь, магистр, и со мной вы заигрываете самым откровенным образом! Я как представлю себе эту картину: вы и я, взявшись за руки, перешагиваем сакральный порог и обретаем божественность… меня тогда начинает бросать то в холод ужаса, то в жар стыда. И как вам только могла придти в голову подобная непристойность!

— Антель, вы слишком возбуждены. Вновь призываю вас: не горячитесь! Божественность вовсе не плод моих амбиций и, тем более, не самоцель. Вам известно, что три столетия назад Безликое Воинство под корень извело нашу родовую знать, сословие истинных потомственных владетелей Каменных Земель. Тем была разрушена исконная иерархия, что ведёт свой род от богов и чья благородная кровь лишь разбавлена кровью тех подданных, что безраздельно преданы своему господину и потому к нему приближены. Преданных и теперь найти несложно, но благородной крови больше нет…

— Судя по тому, что происходит у вас в Кровавом Дворце — я имею в виду постоянные интриги и заговоры — ваши приближённые не очень-то вам преданы.

— Абсолютно преданы могут быть лишь ваши магические куклы, достопочтенная сестра, однако мои подданные люди.

— Хорошо, что вы признаёте хотя бы это.

— Что мои подданные не куклы?.. Или что они не так преданы?

— Что они люди… Подобное признание столь нетипично для вас, владыка Сиунан… Надо полагать, мне удалось наконец хоть немного рассеять холодную тьму в вашем сердце.

— Оставьте, Антель, такая метафора явно неуместна. Хотя… Неужели это в вашем холодном отношении ко мне промелькнул наконец тёплый отблеск флирта?.. Нет, не возражайте, позвольте мне хотя бы так подумать…

— В таком случае я промолчу — думайте, как хотите… Так при чём здесь вожделеемая вами божественность?

— Это очевидно, сестра: в мире, где уничтожена естественная и законная иерархия — надёжная лестница, ведущая с самого верха мира на самое его дно, любым богам станет неуютно и они окажутся не в состоянии достойно править таким миром. Это одна из причин, почему исконные боги оставили Каменные Земли. Соединившись с вами на сакральном плане величайших магов и так став священной парой, мы могли бы зачать первого законного правителя, посадив тем самым семя родовой знати и заложив камень в основание новой лестницы взамен разрушенной.

— Я понимаю это как прямое предложение разделить ложе с мужчиной, то есть с вами, бесстыжий вы развратник! А это величайшее оскорбление из всех, что только возможно услышать женщине моих убеждений. Я не прошу у вас прощения и не прощаюсь с вами — я просто немедля ухожу и единственное, что я не в состоянии теперь вообразить — это как смогу себя заставить вновь вас увидеть!

— Мастер, вы поступаете, как деревенская девчонка, в адрес которой несдержанный мужлан отпустил непристойную шутку. Что такого я сказал?.. О, да вы никак плачете?! Постойте, же, Антель!..

Одиссея «Киклопа-4». Гл. I. Смутный купол

Только Боги зрят истину во всём её величии,

человеку же дано увидеть её смутный свет

лишь сквозь туман своего невежества.

(Книга Истины пророков-близнецов)

О, Хардуг, это было со мной, и это тоска моей души! Как помню я каждую букву Учения, так и мельчайшие детали воспоминаний о том дне никогда не сотрутся из моей памяти. Жуткий звук раздавался над моим родным городом — Фаором — я и теперь слышу иногда этот звук во сне и просыпаюсь, со вставшими дыбом волосами и весь мокрый от пота: вой ветра и крики людей, треск шатающихся стен и скрежет гнущегося металла сложились в единый протяжный стон, словно стонал сам наш обречённый мир. Штормовые шквалы, вместе с пылью и каплями конденсата (не могу назвать это явление дождём, так как мы давно не видели в небе нормальных облаков!), несли какие-то чёрные хлопья, вроде сажи, хотя я тогда не заметил ни пожаров, ни дымов. Наш гигаполис до той поры был относительно спокойным местом, его жители впервые столкнулись с масштабной атакой, и теперь они или метались в растерянности по улицам, озираясь по сторонам и не понимая толком, что происходит и что нужно делать, или торопились поскорее добраться до своих жилищ и своих близких. Близился к концу третий год моего обучения в Академии войсковой разведки и я как раз возвращался домой с занятий — нас распустили пораньше из-за угрозы сейсмических толчков. По слухам, что я успел узнать от других курсантов, где-то глубоко под нами противник атаковал город тектоническими торпедами, пытаясь повредить городскую энергосистему и так нарушить работу командного центра. Не успел я выбраться за ворота академии, как начались те самые толчки. Замерли бегущие дорожки, поезда не ходили — ни наземные, ни подземные, станции были закрыты, даже велосипеда у меня не было, и я добирался до дома пешком, точнее, как большинство перепуганных горожан, пытаясь бежать по улицам, которые были уже усеяны трещинами и обломками, и то и дело норовили уйти из-под ног. Наш старый дом, принадлежавший ещё моему прадеду, находился неподалёку, примерно в одном квартале от академии — прадед когда-то был наставником будущих разведчиков и приобрёл жильё поближе к месту службы. К северу от улицы, за жилыми постройками, возвышались две гигантские башни-трубы атмосферной электростанции. Ближайшая ко мне вдруг начала рушиться: в той секции, что, казалось, упиралась в самое небо, появились трещины и через мгновение большой кусок, испуская клубы пыли, начал отваливаться и медленно сползать вниз. Кажется, вторая башня, что находилась дальше, тоже начала трескаться. Я прикинул расстояние и сообразил, что обломки могут накрыть и улицу, по которой я бегу, поэтому я кинулся прятаться в ближайшее строение, надеясь найти там укрытие.

Это был скромный двухэтажный дом, втиснутый между двумя другими, подобных домов в нашем городе — многие тысячи. Обстановка на первом этаже показалась мне привычной и близкой по духу, — это было жильё простых людей, может быть таких же, как мои родители. Там я сразу заметил мальчика — малыша первого возраста, лет пяти — он сидел, забившись в угол большого старого дивана, и со страхом и растерянностью смотрел куда-то в глубину погружённой в полумрак прихожей, на меня он взглянул лишь однажды. Я предположил, что родители его ещё не успели добраться до дома, а он, очевидно, ожидал увидеть знакомое лицо и испугался, увидев незнакомца. Подойдя к алтарю Близнецов, что располагался на комоде, я приложил пальцы ко лбу в жесте почтения. Это простое действие немного успокоило меня, и тут мальчик отчётливо произнёс только одно слово: «виланка». Я удивился, что он упомянул вдруг эту маленькую стремительную птичку. «Наверное, спасаясь от шторма, залетела в окно» — подумал я — виланки хотя и гнездятся по берегам рек, нередко залетают в городские кварталы. Я сказал мальчику, что всё хорошо и я сейчас уйду. Но тут над моей головой раздался грохот и я решил, что ветер ломает крышу, или же на дом падают куски той самой рухнувшей башни, и почти в тот же миг сверху донёсся женский крик. «Виланка!» — громко позвал мальчик и спрятал голову между диванных подушек. Значит, Виланка — это имя! И вместо того, чтобы поскорее уйти, я бросился на второй этаж, в благородном порыве решив помочь незнакомой женщине с этим именем. Наверх вела двухпролётная деревянная лестница, и я торопливо поднялся по её ступенькам, ожидая застать там разрушения и опасаясь ещё больше напугать ту, чей крик услышал. Но как же я испугался сам! Там, на втором этаже, едва поднявшись, я застал с поличным его. Карапского колдуна. Я до этого видел карапов только на фотоснимках и в хронике, но ошибиться было невозможно. Необъятная грузная туша, длинная борода из промасленных косичек, огромный нелепый цветок вместо шляпы, крупные черты лица, включая круглые, горящие злобой глаза. На руках у колдуна повисло бездыханное тело юной девушки, прекраснее которой я не встречал в своей жизни! Так как руки карапа были заняты, он положил свой огромный посох прямо поверх её тела. Посох был увенчан набалдашником из засушенной и сморщенной человеческой головы, и с этой жуткой головы тоже свисали промасленные косички — неряшливые и выцветшие до желтизны, и они резко диссонировали с аккуратными, украшенными золотыми ленточками чёрными косами девушки. О, Близнецы, я никогда не забуду этой картины: я видел её лишь краткое мгновение, но каждая деталь осталась в моей памяти, словно я глядел на неё тысячу лет… Заметив меня, колдун недобро усмехнулся и то ли чихнул, то ли кашлянул, то ли крикнул какое-то короткое слово в мою сторону и у меня все мышцы свело судорогой так, что я тут же скатился по лестнице обратно на первый этаж. Сразу после этого сверху потянуло сильным сквозняком, послышался свист, словно что-то втягивало воздух, а затем — тихий хлопок. Ещё какое-то время моё тело не слушалось и местами нестерпимо болело, и я корчился на полу, едва не теряя сознание. Но в конце концов судорога прошла, боль утихла и я, словно во сне, вновь поднялся по лестнице. Но наверху уже никого не было. Крыша была проломлена в нескольких местах, на полу валялись куски черепицы и штукатурки, в воздухе клубилась и оседала пыль, покрывая скромную обстановку белым налётом, но всё это вполне подлежало уборке и ремонту. Тут я окончательно пришёл в себя, и ко мне с ещё большей силой вернулся страх. Я поспешил покинуть этот дом, даже не спросив у мальчика про его родителей. Совесть потом ещё долго меня терзала… Девушка, похищенная карапом, Виланка, была слишком молода для матери мальчика — скорее всего, это была его сестра. Я должен был дождаться взрослых и всё им рассказать, но я сам был напуган и хотел только поскорее добраться до своего дома и увидеть своих близких.

Не отпускай мою руку, о Хардуг Праведный! Без Учения мы сами становимся как потерянные дети — мы беспомощны, растеряны и идём к одичанию и гибели… На пути твоего духовного восхождения Хардуг Праведный держит тебя за руку и тянет в гору, а Ардуг Ужасный толкает тебя в спину. Лишившись их поддержки хоть на мгновение, ты рискуешь оступиться и сорваться в пропасть. Когда твоя душа корчится от горечи позора, а совесть ноет и саднит, словно рана, политая едкой кислотой, знай: ты лишь вдохнул глоток миазма, что поднимается от реки страданий, текущей по дну той пропасти. Так написано в Книге Истины.

Издали я уже наблюдал термоядерные вспышки раз пять или шесть, но в тот первый раз, что случился, когда я вышел из злополучного дома на улицу, заряд рванул где-то высоко в атмосфере, но достаточно близко, чтобы это привело меня на госпитальную койку с ожогом сетчатки. Я сразу ослеп, а также получил ожоги кожи лица и кистей рук — слепое пятно в левом глазу до сих пор напоминает о себе, а на моём лице всё ещё заметны небольшие светлые пятна от тех ожогов. Лёжа тогда в госпитале с повязкой на глазах и тьмой в душе, я видел перед собой одну и ту же картину: безобразного карапа, держащего в алчных руках бесчувственное тело Виланки. Я любовался прекрасным лицом девушки, чёрным шёлком её волос, гладкой бархатистой кожей, изящной и хрупкой фигурой… Какая судьба ждала ту девушку? Представляя это, я содрогался от собственных ужасных мыслей. Карапы — людоеды! Но они не просто едят похищенных ими людей — они сначала ставят на них изуверские опыты, больше похожие на варварские пытки и казни, и только после этого несчастных съедают. Как будто мало нам страданий от этой войны!

В госпитале я узнал, что воздушную атаку на Фаор, которая последовала вслед за тектоническими ударами и электромагнитной вспышкой, мы успешно отбили, хотя в нашем районе не обошлось без серьёзных разрушений — в основном из-за подземных толчков. Мои родители и братья ежедневно навещали меня и молились за моё исцеление, и моё зрение в конце концов вернулось. Меня выписали через шесть недель, и почти сразу, лишь забежав домой переодеться и обнять родных, я отправился к тому дому. Но его не было. Почти весь тот квартал сгорел в пожаре и на месте строений остался только обугленный мусор. Как обычно в таких случаях, что-то о судьбе жителей можно было узнать на местной доскенадежды, где оставляют записки те, кто уцелел сам или кто ищет уцелевших. К моей досаде дом, где жила семья Виланки, как и большинство домов в том районе, не имел номера, а только родовое название, которое я в первую очередь и пытался узнать. Я спрашивал у всех, кого заставал у той доски. Я прочитал все клочки бумаги, что были на большом щите из досок, и даже перечитал те бумажки, что валялись рядом на дороге. Я приходил к доске надежды ещё несколько раз и снова спрашивал и читал… Мне не повезло. Никто не мог вспомнить семью, в которой была бы девушка с таким именем, и имя её не упоминалось ни на одном из клочков бумаги. Получается, что Виланка жила в Фаоре совсем рядом со мной, я почти ежедневно по два раза проходил мимо её дома, но никогда её не встречал. Если бы я увидел её хоть раз, то наверняка бы запомнил — такую девушку невозможно не заметить и сразу же не влюбиться. Вероятно, Виланку никто не знал и не помнил потому, что она появилась в городе недавно, прибыла с беженцами, которых в Фаоре в последнее время всё больше. Единственным утешением стало мне то, что, как мне сказали, никто в этом пожаре не погиб… Ещё я взял в библиотеке и начал штудировать книги о карапах и об их пристанище — Арктиде, но тоже мало в этом преуспел. Наверное, если бы у меня было побольше свободного времени, я даже в том хаосе смог бы узнать что-то важное и полезное для моих поисков, но тогда заботы обрушились на меня, словно горный сель. Близился выпуск и мне пришлось срочно догонять своих сокурсников по академии по всем пройденным в моё отсутствие темам, при этом ещё регулярно посещать лечебные процедуры. И хотя я никогда не забывал карапа, Виланку и тот сгоревший дом, сразу после выпуска моя судьба ещё быстрее закрутилась. Совершенно неожиданно меня назначили офицером связи и разведки во флот, в результате чего я и попал на «Киклоп-4».

Честно говоря, учась на разведчика, я рассчитывал на службу на каком-нибудь стратосферном посту наблюдения, а в качестве подарка от Богов — хотя бы самой рутинной должности в космическом флоте. Нет, не на боевом межпланетном корабле конечно, а на одной из огромных орбитальных станций, что сияли раньше в ночном небе яркими белыми звёздами, или на станции в точке либрации у Селены, или даже на самой Селене. Не то чтобы меня привлекало житьё в крутящемся в вакууме «орбитальном колесе», или уж тем более в металлической бочке, зарытой в реголит, а просто космос был мечтой моего детства, и именно там, как мне казалось уже во время учёбы в академии, находился самый передовой, а значит самый интересный, край всех этих событий. Да и месяц службы в космосе идёт за полгода в сухопутных войсках. Но к моему выпуску мы уже потеряли и космос, и даже стратосферу, и неожиданно для себя я получил предписание во флот, потому что на тот момент не хватало флотских офицеров с моей специальностью. Огорчён ли я? Нет! Напротив, это тоже славное место, вполне подходящее, чтобы получить Честное имя. Да и морскую качку я нормально переношу… да и другие плюсы имеются… но о них позже.

Представлюсь. Меня зовут Адиша-Ус, я уже почти год как в третьем возрасте, скоро мне исполнится 15 лет, и я младший офицер 2 ранга. Моя семья ведёт свой род от того самого Снайпера с Собачьими Глазами, что был военным советником при последнем архонте Фаора, и хотя я не принадлежу официально к династическим военным Тилвара, у меня имеется родовая татуировка на спине в виде светлоокой собаки. Мои родители, так же, как и их родители, традиционно — учителя и наставники, а мой прадед был наставником в школе военных разведчиков. Из троих моих братьев двое — заводские техники, и лишь один, Какада-Ус, уже пошёл по стопам наших предков и стал наставником. Немногим больше четырёх месяцев назад я был выпущен из Академии войсковой разведки — наследнице той самой школы. Я успешно прошёл все три года — полный курс — и я очень горжусь этим! И мои родители и старшие братья не могут нарадоваться, что я теперь воин, а не гражданский служащий. Радуюсь с ними и я, потому что каждому воину дана великая свобода: свобода выбирать между трусостью и храбростью, позором и честью, забвением и славой. Так учит Хардуг Праведный.

На далёкой северной военно-морской базе Синяя Скала, куда меня отправили со сборного пункта, я прошёл трёхмесячный курс подготовки к службе на океанском флоте. Почти всё это время мы ходили по заливу на торпедном катере и имитировали выполнение боевых задач. Учитывая, что торпедные катера устарели и вообще не применяются в этой войне, можно засчитать это время как адаптацию к неведомой доселе флотской жизни. А заодно и к холоду! Подозреваю, что базу так назвали не из-за цвета скалы (который на самом деле серо-коричневый), а из-за того, что там все синеют от холода. Сразу же по окончании курса, даже не дав пару суток отпуска, нам выдали предписания на боевые корабли, вот мне как раз на «Киклоп-4».

Распишу о судне и команде. После старого торпедного катера «Киклоп», который лишь немногим больше его по габаритам, показался мне кораблём из другого мира, если не из лучшего, то по крайней мере из гораздо более увлекательного и захватывающего мира будущего. Я воочию увидел, насколько далеко эта война продвинула прогресс военной техники. И я невероятно рад и горд служить на таком судне! «Киклоп» это малый ракетоносец — ныряющий экраноплан, вооружённый шестью пусковыми установками с многоцелевыми крылатыми ракетами «зазубренное жало». Боеголовки ракет термоядерные, предназначены для гарантированного поражения крупных защищённых целей. Каждый из офицеров готов занять кресло боевого поста и управлять такой ракетой по теленаведению — нас тщательно этому обучали, и это искусство все мы знаем в совершенстве. Сбить «жало» после запуска очень сложно: атакуем мы с предельно коротких дистанций, а электромагнитные помехи и специальный профиль полёта этой ракеты затрудняют работу корабельных ПВО противника, поэтому жалим мы смертельно. Наш экипаж, включая мою персону, состоит из восемнадцати человек: двух капитанов, штурмана, офицера по вооружениям, офицера связи и разведки (то есть меня), офицера-электромеханика, офицера-моториста с двумя помощниками, судового врача и восьми матросов.

Я вообще не понимаю, почему эту серию назвали в честь одноглазых гигантов: судно совсем небольшое и скорее походит на раскормленную черепаху с морской фермы — из-за четырёх расположенных по углам плоского широкого корпуса огромных гибридных турбовентиляторов. Единственное, это что ближе к носу возвышается рубка с основными постами, имеющая секционное остекление, которое с большой натяжкой можно посчитать за огромный глаз. Помимо пусковых контейнеров с крылатыми ракетами, из вооружения у «Киклопа» имеются две дистанционно управляемые пушечные турели — носовая и кормовая — при этом первая входит в противовоздушный комплекс, проще говоря, она оснащена радаром и системой наведения на воздушные цели. На Синей Скале, к которой приписан наш ракетоносец и с которой мы и вышли на это боевое задание, нам добавили ещё беспилотный аэроплан-разведчик (точнее даже два, второй в виде комплекта для сборки), так как воздушная разведка флота теперь нерегулярна, тем более, на большом удалении от наших воздушных баз. Этот аэроплан находится в моём ведении, так же, как и вся бодяга по разведке целей.

Я и без того благодарил Ардуга Ужасного, что попал на судно с ядерной силовой установкой — надёжное, чистое и обладающее избыточной энерговооружённостью, потому что оказаться на скоростном катере с пироксилиновым двигателем, а уж тем более на одной из смердящих метановых лоханок, мне вовсе не хотелось. Но к ещё большей моей радости, для офицеров на «Киклопе» предусмотрены отдельные двухместные каюты, как на каком-нибудь крейсере! Каюты совсем небольшие, но они укомплектованы по-царски, словно кто-то проектировал не военное судно, а прогулочную яхту. Так в моей, имеющей площадь в квадратный стадий, помимо неоткидной и довольно широкой двухъярусной койки, помещаются столик с креслом, кухонный узел, рукомойник (с пресной водой!) и даже встроенный в стену цветник с маленьким алтарём. Большой монитор на переборке рядом с дверью показывает картинку с наружных камер так, что я могу видеть почти круговой обзор с судна, не вставая с койки. Это, конечно, когда работают наружные камеры. Туда же выводятся сведения по текущей навигации и графики с радиолокационной станции и с четырёх акустических антенн. Экран у монитора не тот из тонких пластинок с зыбким изображением, что можно увидеть в наших домах, а кондовый флотский экран, ударопрочный и устойчивый к электромагнитным импульсам. И показывает он чёткую и контрастную картинку. Ещё по соседству с дверью прикреплена коробочка громкой связи — такие есть во всех жилых помещениях судна, и с капитанского поста в любой момент нам могут отдать по этой связи приказ. Иллюминаторов на судне вообще не предусмотрено: единственное неэлектронное окно имеется в рубке, да и то часто бывает закрыто броневыми щитами. Для экономии места пищу мы должны принимать в своих каютах, разогревая в маленьком духовом шкафу коробки с пайками. У врача со штурманом и у капитанов помещения побольше, впрочем, капитаны по очереди дежурят на своём посту, поэтому одна из коек почти всегда пустует, каюта же врача одновременно и медпункт. Для офицеров не предусмотрено своей кают-компании, но зато рубка нашего ракетоносца достаточно просторна: там расположены шесть основных постов и при желании можно разместить ещё пару человек, так что офицерские собрания, если в них возникает нужда, проходят там.

У «Киклопа» три режима крейсерского хода: полёт на экране (это так говорят флотские, на самом деле, конечно, полёт происходит над экраном — то есть над поверхностью моря), глиссирование и подводный ход. Первый — самый скоростной и спокойный: судно просто летит над водой на высоте немногим больше гексапода, используя эффект экрана. Если бы мы могли идти в таком режиме постоянно, мы бы достигли самой удалённой в океане цели примерно за неделю. Но, увы, в отличие от больших судов такого типа, для нас полёт возможен только при несильном — баллов до 5 — волнении. При более сильном волнении и порывистом ветре, при интенсивном маневрировании и ещё во многих случаях «Киклоп» плывёт как скоростной катер, и тогда весь его корпус вибрирует и сотрясается, а турбины, тихо поющие на экране и почти бесшумные под водой, воют, как упустившие добычу сияры. В случае ненастной погоды для судна всё-таки предпочтителен подводный ход. При переходе в подводное положение пушечные турели, антенны и камеры, если они были выдвинуты наружу, прячутся внутрь, на окна рубки опускаются щиты, а турбины меняют режим работы, и судно ныряет, используя свой корпус как гидродинамическое крыло. Ныряем мы быстро — куда быстрее любой подводной лодки — и достаточно глубоко, чтобы нас не засекли гидроакустические станции противника — если они где-то у поверхности. И, что нравится мне гораздо больше, благодаря этому свойству судна (способности нырять и плыть под водой) продуктовый набор в пайке расширенный — как у полноценных подводников, — в него входят концентрат вина, сгущённое молоко, лучшие сорта рыбы и даже вяленая свинина!

Пара капитанов «Киклопа-4» — опытные ветераны. Я несказанно рад служить под их началом — это огромная честь. Один из двух — Озавак-Ан, тот самый Дважды Рождённый, что участвовал в сражении в проливе Аранк и командовал тем самым подводным крейсером. В Аранкской битве он заслужил своё Честное имя (если позволят Боги, когда-нибудь и я заслужу Честное имя!). На внешность этот кэп жилистый, широкоскулый, кожа цвета шоколада собрана на лице в крупные упругие складки, и у него обычные для его возраста и положения лысина и бородка. На первый взгляд, у Озавака твёрдый как мозоли матроса характер, скупой на вербальное общение. Но ещё на базе опытные моряки заверяли меня, что на деле легендарный капитан добр и великодушен. Мне неизвестно, почему его назначили командовать маломерным судном после таких подвигов, но ходили слухи о его трениях с высшим командованием. (Позднейшая заметка на полях: Я даже не подозревал о цели нашего похода, когда писал эти строки!) Другой капитан — Скванак-Ан — немногим моложе своего напарника, низенький и круглолицый, нрав же имеет вовсе угрюмый и молчаливый. О его биографии не ходило даже слухов, и никто из экипажа не знал его Честного имени, хотя по виду Скванак — опытнейший морской офицер. Оба судовых начальника происходят из династических военных моряков, что понятно по приставке Ан, и ни о чём, кроме текущих дел службы, с ними можно даже не заговаривать — это станет пустой тратой времени.

Чуть не забыл написать о матросах! Большинство из них — молодые, но возмужавшие балагуры, мускулистые и выносливые, хотя имеется там парочка хлипких юнцов вроде меня. Как водится, живут они в общей каюте ближе к корме, а принимают пищу и проводят нехитрый досуг в соседнем помещении вроде кубрика. Кроме морского дела, наши матросы обучены диверсионной работе, а при необходимости их можно задействовать как десантников. Каюту с ними делят два пожилых гражданских моториста (ядерная силовая установка «киклопов» требует особого внимания), седых, усатых и ворчливых, и матросы относятся к ним чуть ли не как к отцам родным (что немало забавляет молодых офицеров вроде меня). Одного из них зовут Вархис-Хар, он вообще-то совсем старый, я постеснялся спросить, но наверняка он старше моего отца, думаю, его восьмой возраст уже не за горами. А о втором скажу отдельно, поскольку таких людей я раньше не встречал. Это рыжеусый Свен с островов Европы, что лежат к северу от солёных болот, в которых похоронены города-призраки. У Свена, как и у многих из его страны, глаза почти круглые и их ирис бледного серо-голубого цвета, отчего глаза его как будто светятся потусторонним голубоватым огнём, и только чёрные зрачки посреди каждого глаза словно вынимают душу из того, кто посмел встретиться с ним взглядами. Белая кожа, тоже с голубым оттенком, добавляет к его облику ещё немного жути. Наверное, таким и был мой далёкий предок — Снайпер. Точнее, такими по легенде были его глаза, а каков был его характер, о том ничего не известно. А вот моторист Свен по натуре — безобидный весельчак, хоть и любит донимать матросов замечаниями.

Ещё на сборном пункте, где нас формировали, сдружился с одним из оружейных офицеров, несгибаемого оптимизма парнем, который закончил общевойсковую академию в тот же год, что я свою разведки. Его имя Ибильза-Хар. Именно с ним я делю теперь каюту. Кроме обычных для армии страстишек — травить байки и играть в пуговицы, — у нас практически нет общих интересов, зато мы, что называется, сошлись характерами, и относимся друг к другу с симпатией и уважением. Как учит Хардуг Праведный, истинная любовь часто бывает безответной, зато истинное уважение всегда взаимно. Когда совпадает время отдыха между нашими вахтами, то за чашкой густого флотского шоколада, сдобренного капелькой имбирной настойки, мы травим эти самые байки или играем пуговицами в кошки-собаки по разлинованному на планшете полю (почему на флоте все любят именно эту игру?) и убиваем таким образом время. Мы не стесняемся подтрунивать друг над другом, но никогда не делаем этого со злобой. Часто к нам присоединяется корабельный врач Заботливый Арза, его каюта-медпункт расположена как раз рядом с нашей. В армии мужчин его возраста — а доку 25 — осталось немного, большинство отслужило свой срок, не став профессиональными военными, многие погибли или стали инвалидами. Арза уже неоднократно участвовал в боях, в сравнении с нами он выглядит опытным, возмужавшим, а в чём-то даже циничным, но в общении наш врач лёгок, с ним чувствуешь себя на равных. Надо заметить, что его сосед по каюте — штурман Туликай-Ан — далеко уже не молодой и не особо любит настольные игры, к тому же, он почти всегда сидит в рубке на своём посту, а отсыпается через раз в каюте у капитанов. Наверное, поэтому док и ходит к нам. Заботливый Арза играет, конечно же, лучше нас (сказывается опыт!), но тем почётнее у него выиграть. Он может рассказать флотскую байку, какую ещё никто не слышал, а также он охотник от души посмеяться над чужой шуткой или весёлой историей, и всё это нас вполне устраивает.

«Киклоп-4», после двух недель патрулирования окрестностей упомянутой базы, направился на встречу с флотским соединением, которое называется «девятая отдельная флотская группа». Её состав и задача известны пока только нашим капитанам. Офицеры, включая меня, знаем лишь то, что точка рандеву находится в западной части Оконечного моря, примерно в двухстах морских милях от побережья Пасифиды, так что нам нужно пересечь с севера на юг почти весь Великий Восточный океан. Мы уже порядком намёрзлись под холодными ветрами Синей Скалы и очень рады такому направлению. Впрочем, другого и быть не могло. В полёте на экране мы бы достигли нужной точки за двое суток, может чуть за больше. Но океан есть океан. Нас сопровождают воздушные наблюдатели: летающая лодка и дирижабль, и благодаря их ретрансляциям ещё есть постоянный контакт с базой, и поэтому работы хватает как мне, так и штурману.

Вы все помните, потому что тогда в новостях это твердили час за часом и день за днём, как стало темнеть небо. Первыми это заметили обсерватории, и появились гипотезы вроде того, что планета попала в газопылевое облако кометы. Толстяки в роговых очках — клерикальные учёные скопцы — пугали нас, что это отразится на климате и начнутся небывалые бури, неурожаи, моря замёрзнут и те, кто в итоге выживет, вернутся к первобытной жизни. Правительства многих стран, включая наше, начали спешно собирать запасы топлива, продовольствия и тёплой одежды для населения — на такой роковой случай. Но позже выяснилось, что хотя освещённость упала почти на треть, одновременно выросла интенсивность инфракрасного и микроволнового излучения, но так хитро, что общий тепловой баланс планеты лишь немного сместился, причём в сторону потепления. Это открытие вызвало к жизни ещё более хитроумные гипотезы, на которые так горазды жрецы праведных наук. Когда над планетой на месте привычного всем неба образовалась сплошная туманная дымка, участились военные столкновения. В центральных областях Асии стали вспыхивать локальные конфликты, грозившие перерасти в масштабную термоядерную войну. Поначалу никто не связывал разгорающуюся войну с тем, что небо над нами больше не сияет бездонной синей глубиной. Точнее, раздавались голоса моралистов о том, как же велико лицемерие политиков: всё человечество вот-вот постигнет непонятная природная катастрофа, а они развязывают грязные войны. Некоторые странные сообщения, например, о спускавшихся из дымки радужных нитях, о которых рассказывали немногие уцелевшие в самых ожесточённых столкновениях, поначалу считали очередными армейскими байками. А потом стали пропадать спутники, орбитальные станции разрушились и упали на Гею, и всю планету накрыл Смутный Купол…

Пасифида — наше сокровище, слава наша и надежда — последний континент, не охваченный войной. Все попытки Южного Альянса зацепиться за её побережье проваливаются, все нападения, в том числе и масштабные, успешно отражаются. Но Альянс не оставляет попыток захватить там плацдарм. Вот и теперь, с базы сообщили об обострении обстановки у северно-западного побережья Пасифиды: противник стягивает туда всё новые силы и будущая операция всё больше осложняется. Район, в который мы направляемся, находится на границе двух больших морей: мелководного и изобилующего рифами Имеру и глубоководного и бурного Оконечного моря. В сообщении говорилось о дирижаблях-охотниках — наших злейших врагах. Эти похожие на толстые грибные шляпки огромные аэростаты, на вид такие неуклюжие, на самом деле скоростные и манёвренные, а в их чревах шахты, забитые смертоносными для «Киклопов» и других субмарин ныряющими дисками. И ещё наша сеть гидрофонов у Пасифиды засекла четыре подводных авианосца противника — это уже типичные цели для «Киклопов». Наши срочно перебрасывают на побережье сухопутные силы и укрепляют береговую оборонительную линию — на случай возможной высадки противником десанта с моря. Обстановка красноречиво свидетельствует о серьёзных намерениях противника, а боевая операция грозит превратиться в историческую битву. Для меня это и страшно, и желанно одновременно!

В последний раз, когда войска Альянса штурмовали побережье, десяток субтеррин прогрызались под нашу береговую оборону, а чтобы их не обнаружили сейсмостанции, противник наладил непрерывную бомбардировку. Но специалистам вовремя удалось выделить характерный шум, создаваемый носовыми фрезами этих подземных кораблей, и поезда с орудиями пришли в движение, не оставляя противнику шанса разрушить береговые батареи. Обезвредить сразу несколько субтеррин практически невозможно: их подрывают, закладывая мощные заряды в скважины, но субтеррины периодически останавливаются и слушают, их акустики легко распознают бурение таких скважин. А сеть из уже готовых скважин прикрывает лишь самые важные направления, да и она не особо эффективна. К тому же, одна субтеррина может выпустить несколько термоядерных торпед в разных направлениях и никакие бурильные установки не успеют их перехватить.

Наш враг до войны навязчиво заверял нас в искренней дружбе, и нередко в притворной заботе указывал нам, как правильно жить, и обитал тот враг по соседству, на юге и юго-западе Асии. Мы же и тогда понимали, что они подразумевают под дружбой лишь выгоду для себя, и если заглянуть за покрывало их лицемерия, то окажется, что мы нужны им или как враги, или как слуги. Мы слышали, как многие из них в невежестве своём презирают Учение, называя его уделом глупых фанатиков. Но мы наставляем лишь тех, кто стремится, но ещё не нашёл, или тех, кто слишком слаб, чтобы идти по пути Учения самостоятельно, но никому не позволено наставлять на этот путь насильно — это величайшее кощунство. И мы не поучали их, мы закрывали глаза на их ложь и лицемерие — ради равновесия мирной жизни. Хотя мы были во многом соперниками, бывали между нами и стычки, но больше мы торговали, не помышляя о серьёзной войне и не готовясь к ней. Но теперь всё кончено.

А ведь веками считалось, что самая непредсказуемая и таинственная, но и самая очевидная опасность, несчастье и источник бед мира — пещерные карапы, и вот как раз с этим врагом рано или поздно нам придётся столкнуться в смертельной схватке. Духовные уроды, чьё ложное учение извращает ум, заводит его в такие тёмные, населённые чудовищами дебри, из которых ему уже не выбраться. Сказано Хардугом Праведным: твоё добро не уничтожит зло в тебе, а твоё зло не оправдается твоим добром, но начав делать злые дела, ты быстро разучишься делать добрые — это и будет твоё падение. Гнездятся карапы в темноте, по большей части в пещерах под пустынным и замёрзшим северным континентом — Арктидой. Сами же они утверждают, будто вышли из недр Геи, где на глубине более сотни парасангов якобы находятся обширные цветущие земли, населённые великанами. На самом деле карапы не кто иные, как пещерные люди — грязные, злобные, хитрые и алчные людоеды. Они пользуются невероятной и непостижимой техникой, которая со стороны воспринимается как чудеса и фокусы, и совершенно непонятна для нас. Колдуны веками похищали людей с разных континентов, и ужасна была судьба тех похищенных: в лучшем случае они становились рабами, в худшем — объектами отвратительных обрядов. Но чаще похищенных просто съедали. За те же столетия предпринимались многочисленные военные экспедиции в Арктиду. Все они потерпели неудачу. Лишь когда мы овладели энергией атома, карапы притихли: очевидно, они поняли, что никакой колдовской фокус не спасёт от термоядерной боеголовки, летящей к тебе впятеро быстрее ракетного аэроплана. Набеги колдунов на земли людей остались лишь в сказках и легендах, которые бабушки рассказывают надоедливым внукам на ночь. Нашим братьям хетхам на какое-то время удалось обменяться с карапами послами, они даже пустили в свои библиотеки их отвратительных колдунов, да что толку: ничего существенного хетхи так и не узнали. Карапы лишь хвастались, что якобы это они когда-то обучили людей древнему языку, земледелию, основам наук и даже помогли приручить диких фрагидов с помощью своего колдовства. Но всё это, конечно, бессовестная ложь. Кстати, когда и откуда появились дойные фрагиды, никто точно не знает, но сейчас поголовье морского стада оценивают более чем в двести миллионов голов. Дикие же их сородичи малочисленны, живут в холодных морях, держатся поодиночке, а молоко у самок появляется всего лишь на пару самых холодных месяцев в году, но они никому не дадут его сосать, кроме собственных детёнышей.

А ведь была тогда надежда заполучить хотя бы некоторые секреты карапов. Их фармацевтика позволяет излечивать болезни, перед которыми наши врачеватели бессильны, а бальзамы заживляют самые тяжёлые раны и продлевают жизнь вдвое, даже возвращают утраченную молодость! Колдуны могут превращать сырую глину в прочнейший камень без всякого обжига и даже сушки. Они делают нерадивого, слабого и трусливого воина ловким, сильным и бесстрашным, да ещё и почти неуязвимым, лишь дав ему выпить какого-то снадобья. Нам доподлинно известно, что карапы выходят в космос, у них есть космические корабли, такие же уродливые и непонятные, как их хозяева, но ни одного ракетного пуска с Арктиды так и не удалось засечь. Откуда у них такие возможности? Наследники ли они той древнейшей культуры, следы которой были найдены на Селене? Но хотя сами карапы внешне немного похожи на селенитов, их культуры совсем непохожи. Культура селенитов гораздо ближе к нашей… Хетхи неоднократно вступали с колдунами в диалоги и дискуссии, но всё заканчивалось лишь скандалами. Да и как можно договориться с людьми, которые едят книги, уверенные, что таким образом получают содержащиеся в них знания? Да что там книги… В общем, дикость, о которой можно и не рассказывать: она общеизвестна и стала нарицательной, а само слово карап — оскорбление, грязное ругательство. Хотя в Учении карапы не упоминаются, исстари считалось, что в последние времена именно они будут нашим главным врагом. Но говорит нам Хардуг: ваши представления об истине наивны, а заблуждения ваши изощрённы. Карапы в наступившие нежданно последние времена так и остались почти сказочными злодеями, невидимыми и недосягаемыми, словно и вправду обитающими где-то глубоко в подземном мире. А вот Южный Альянс, ведомый лицемерными правителями Великой Малайны, встал против нас грозным и непримиримым врагом, с которым мы сошлись в последней битве и третий год топим друг друга в крови. Мы пошли на огромные жертвы: убиты или безвременно умерли в муках миллионы наших людей, почти четверть ранее населённых территорий Тилвара на десятки лет стали непригодными для жизни из-за радиоактивного и химического загрязнения, а многие наши города обращены теперь в руины. Малайна тоже немало пострадала, но все эти жертвы словно питают и укрепляют злобу и упорство нашего противника. Неужели мир и вправду обречён и погибнет?..

Такое уже случалось на Гее — когда человечество погибло — и все знают эту историю. Ещё при моих прадедах, лет 70 назад, геологи-разведчики натолкнулись то ли на остатки базы, то ли на хранилище знаний, оборудованное в кратере в приполярной области Селены. Несколько десятков найденных там и затем доставленных на Гею круглых металлических пластинок удалось прочесть, а точнее воспроизвести, самыми первыми: на них оказалась записана музыка, в том числе песни на странном языке. По большей части энергичные и с простой мелодией, в последующие лет 30 эти песни пользовались популярностью, даже в мои детские годы я нередко их слышал и напевал. Некоторые из обнаруженных на Селене технических устройств также служили для записи и хранения различных сведений, но в них не так просто разобраться: до сих пор учёным и инженерам удалось прочитать, расшифровать и тем более понять немногое. Самым щедрым источником знаний стало собрание печатных книг. Хотя бумага истлела и при прикосновении рассыпалась в пыль, химики придумали метод мгновенной её консервации, и большинство листов удалось сохранить. Книги и раскрыли невероятную тайну этой находки. Теперь каждый школяр вам подробно расскажет, как когда-то, в глубокой древности, примерно 50 тысяч лет назад, на месте островов Европы простиралась огромная суша, и жизнь сотен миллионов людей кипела там в удивительного вида гигаполисах. А где сейчас северная часть Великого Восточного океана, примыкающая к Арктиде, был расположен ещё один густо заселённый континент. Много людей жило и на моём родном континенте — Асии — возможно, даже больше, чем сейчас. Эти древние люди, которых теперь мы называем селенитами, обитали в огромных многоярусных домах-термитниках из армированного сталью искусственного камня. Селениты могли воочию видеть потрясающих воображение животных, которые тогда ещё не вымерли и обитали как в зверинцах, так и на воле. Моря бороздили живые подводные корабли — легендарные фалаины, а на суше встречались свирепые хищники, способные убить человека ударом лапы или откусить ему голову, словно тот какая-нибудь крыса. У селенитов была религия, во многом похожая на нашу, её основу также составляли духовные учения, переданные людям через пророков. Но их религия всё слишком упрощала: она призывала лишь выполнять нехитрые правила и предписания — считалось, что для духовного роста этого достаточно. И ещё, подобно примитивным дикарям, селениты верили, будто существуют высшие сущности, преследующие какие-то злые цели. Духовное мировоззрение древних людей отражалось и в их искусстве и литературе, причём настолько, что многие живописные картины, так же, как популярные в те времена драмы и комедии, кажутся нам странными и неправильными.

Коренное отличие времени селенитов от нашего заключалось, пожалуй, в торговой отрасли. По сравнению с современной, торговля того времени была развита сверх всякой меры, имела глобальные всепланетные масштабы, она служила основой мировой экономики и даже культуры. Можно сказать, торговля и являлась истинным и всевластным божеством древнего мира. Для селенитской торговли был характерен избыток простых по назначению товаров, которые не просто предлагались, а навязывались при каждом удобном случае. Стоит ли удивляться, что продавцы не стеснялись использовать глянец кричащих цветов, красивые надписи и картинки, и даже не гнушались похоти и лукавства, только бы привлечь внимание к своему товару. Помню, как ещё в школе меня удивила селенитская картинка с тремя десятками утюгов для глажения одежды — разных по названию, но почти не отличимых ни внешним видом, ни полезными свойствами. Зато все они были очень красивы! Вообще, это был мир внешне привлекательных вещей — от сверкающих лоском, невероятно мощных и скоростных автомобилей до изящных браслетов-хронометров, которые носили и мужчины, и женщины. Далеко не все из этих ярких и красивых вещей были удобны или даже полезны, многие кажутся нам теперь нелепыми, слишком сложными в управлении или даже бессмысленными, но такова уж была культура древних людей. Если бы кто-то из того времени дожил до наших дней, наша жизнь, и особенно наш быт, показались бы ему чересчур аскетичными. Наверное, как следствие глобальной торговли, у селенитов были необычайно развиты и средства коммуникации: например, большинство людей тогда не расставались с айфуном — плоской коробочкой-прибором для аудиовизуальной связи, и связь эта была вездесущей и общедоступной. Библиотеки и галереи, различные издания и новостные службы, включая образовательные и развлекательные, следуя за торговлей, имели всеобщий характер, в то время как политически мир тогда был разобщён гораздо сильнее, чем наш. Не в последнюю очередь из-за той же чересчур активной торговли, страны в те древнейшие времена постоянно и смертельно враждовали, между ними то и дело вспыхивали затяжные кровопролитные войны за глобальные рынки и ресурсы. Изучением найденных на Селене артефактов занималась как раз международная секулярная коллегия, в которую вошли представители даже таких стран, в которых и теперь едва можно сыскать одного грамотного специалиста — я думаю, вряд ли подобное сотрудничество было бы возможно у вечно конфликтовавших между собой селенитов. Наша коллегия работала не покладая рук более полувека, ею были тщательно изучены в том числе и многочисленные изделия технического назначения, учёные книги и чертежи, но лишь малую толику остроумных открытий и изобретений мы в итоге из них заимствовали. Наука древних оказалась примерно такой же, как наша, и основы их техники были во многом теми же, что у нас, и это не удивительно: селениты — люди, жили они в одном с нами мире, познавая те же законы природы, да и отделяет их от нас промежуток времени, который нам кажется очень и очень долгим, однако для истории планеты он весьма короток.

Впрочем, отличий тоже хватает, и торговым феноменом они не ограничиваются. К примеру, энергетика селенитов была основана на ископаемых углеводородах — каменном угле, метане и нефти. Теперь эти ископаемые встречаются нечасто и служат сырьём в основном для химических предприятий, производящих пластик и волокно, а полсотни тысячелетий назад их, похоже, было гораздо больше. Помимо углеводородов, это древнее человечество добывало много железа и алюминия, при этом испытывая дефицит некоторых важных металлов, таких, как осмий и иридий, без которых мы не мыслим нашу технику. Уран в качестве источника энергии селениты применяли весьма ограниченно, зато производили тысячи боеголовок из урана, плутония, дейтерия и лития — то есть самых грязных. Но им не довелось вести больших войн с применением такого оружия. Они не могли не сознавать опасность глобального радиоактивного загрязнения, и держали это оружие в арсеналах скорее для устрашения. Даже в ракетных двигателях селениты не использовали ядерное топливо, а только энергию окислительно-восстановительных химических реакций. Так они выводили на орбиту Геи спутники и обитаемые станции и отправляли исследовательские зонды к другим небесным телам, в том числе к Аресу и газовым гигантам. И, разумеется, у них были базы на Селене. Их сельские хозяйство тоже имело свои особенности. Как и мы, селениты выращивали пшеницу, рис, сою и какао но также и некоторые ныне исчезнувшие культурные растения. В наземном животноводстве были те же коровы, свиньи, овцы и куры, что и теперь. А каких-либо упоминаний о морском животноводстве найти не удалось — не исключено что, как бы странно это ни звучало, у селенитов не было стад фрагидов или каких-то подобных морских животных, и они не употребляли в пищу их питательные молочные продукты, без которых наш стол нельзя себе и представить.

На мой взгляд, самое удивительное, что было у древних людей — это микроскопическая техника. Оптические и электрические приборы и устройства селенитов оказались гораздо сложнее и совершеннее наших. Некоторых из таких устройств состоят из настолько мелких компонентов, что их удаётся разглядеть только в самые сильные микроскопы. Так, в прямоугольной пластинке не больше ногтя всё буквально кишит крохотными детальками, размер которых составляет несколько десятков атомов! Достоверно известно, что эти устройства были не просто логическими электросхемами, древние люди собирали на их основе мыслящие машины. Как селениты изготавливали такие устройства — это мы теперь хотя бы в общих чертах, но понимаем, однако как работали их мыслящие машины — величайшая загадка. Ни прочтение всех книг, найденных на Селене, ни тщательное изучение сохранившихся артефактов, в том числе обнаруженных на Селене и Аресе исследовательских зондов, ни даже предпринятые секулярной коллегией масштабные раскопки на Гее, не внесли ясности — мы так и не смогли понять эту технику, тем более, её воспроизвести.

Считается, что селенитов погубил врезавшийся в Гею астероид. В книгах приполярного хранилища найдено немало указаний на страх древних людей перед такой космической катастрофой. Там также упоминается, что астрономы отслеживали космические тела, способные столкнуться с Геей и принести сильные разрушения, кроме того, к астероидам и кометам посылали многочисленные зонды. В последние годы перед катастрофой таким зондом был обнаружен металлический астероид, в составе которого оказалось много ценных металлов, а первую очередь осмия и иридия. Известно, что селенитские учёные предложили направить этот астероид к Гее. Далее мнения наших историков расходятся. Одни считают, что селениты хотели всего лишь вывести астероид на орбиту нашей планеты, но ошиблись в расчётах, другие же утверждают, что астероид нарочно направили на Гею: военные стратеги селенитов присматривались к малым небесным телам как к самому разрушительному оружию, и в итоге нацелили один из них на территорию противника. Согласно второму варианту, некое могучее государство той эпохи решило одной стрелой пронзить двух катати: они направили богатый ценными металлами астероид на территорию державы своего противника, рассчитывая, что та будет полностью уничтожена, а в образовавшемся на её месте кратере можно будет добывать те самые металлы. Но что-то пошло не так. Скорее всего, противник прознал о планах и вмешался, а стратеги сильно просчитались насчёт последствий удара, и в итоге астероид угодил совсем не туда, куда рассчитывали, а результатом его падения на планету стало глобальное изменение её облика. Хотя место падения, где должен был остаться огромный кратер, до сих пор не найдено, на Гее примерно в то же время (50 тысяч лет назад) пришли в движение континенты и резко изменился климат. Растаяли полярные шапки и огромные участки суши скрылись под водой. Почти все жившие тогда люди погибли, а вместе с ними с планеты исчезло до 90 % живых видов. Всё это и было прямым результатом космического столкновения — случайного или спровоцированного. А ещё спустя примерно 12 тысяч лет на Гее вновь активизировались вулканы, после чего резко похолодало и почти всю планету затянуло ледниками. Ледники окончательно похоронили остатки того древнего человечества. Десятки тысяч лет минули прежде, чем на единственном уцелевшем с начала катаклизма континенте, из горстки разрозненных одичавших племён возродилось новое человечество. Но теперь и его черёд, похоже, пришёл…

Наши 12 часовые вахты сменились 8 часовыми и стали проходить по полному боевому регламенту, поэтому я решил дальше записывать события по моим вахтам. Вести настоящий судовой журнал не входит в мои обязанности, да я и не умею такого, а вот делать заметки, когда выпадет полчасика перед сном, обо всём интересном, что с нами происходило — конечно, в вольном изложении — такое, пожалуй, я смогу, и будто сами Боги подсказали мне прихватить с базы пару толстых тетрадей. У меня даже имеется подходящего размера штормовая дощечка — такие подкладываю под страницы настоящего судового журнала. Я буду тщательно избегать упоминания здесь военных секретов. «Киклопы» участвуют в боевых операциях не больше года, они ещё не попадали к противнику даже сильно повреждёнными, поэтому Альянс мало что знает об этих кораблях. На «Синей Скале», знакомя наш экипаж с «Киклопом-4», тамошние техники подробно объяснили, что именно составляет самые важные секреты ныряющих экранопланов, а что о них уже известно противнику. Примерно то же касается и «зазубренных жал», а также нашей тактики. И хотя я даже вообразить себе такого не могу, чтобы «Киклоп» захватил противник — мы либо вернёмся на нём на базу, либо потонем в океане, третьего пути у нас нет, — однако, Боги изобретательны, и всё же имеется вероятность, что мои записи каким-то образом попадут к врагу. По этой причине я даже не стану указывать здесь точных календарных дат, а исчисление событий начну условно — с момента, когда «Киклоп-4» покинул свою северную базу. Зачем вообще делать такие записи? — спросите вы, и я отвечу, что делаю я их в надежде, что наша военная операция на будет заурядной, а мой рассказ о ней заинтересует потомков, изучающих историю. Может быть, моих собственных детей и внуков. Ведь даже плохие руны лучше хорошей памяти. И ещё мне очень хочется просто с кем-то делиться своими мыслями. Хотя бы с этой непромокаемой писчей бумагой.

1-я боевая вахта

2247 морских миль от Синей Скалы. Ветер стих, волнение 4 балла, видимость отличная, до горизонта. Малым ходом сближаемся с танкером. И нас всё ещё сопровождает дирижабль с базы.

Фоновый корабельный шум уже давно не мешает мне спать а, напротив, убаюкивает счастливой мыслью, что если всё вокруг гудит, вибрирует и трясётся, значит с судном всё хорошо. Этот своеобразный условный рефлекс выработался у меня во время практики на торпедном катере. Но так — только пока мы идём в надводном положении. Когда мы ныряем, на судне становится тихо и спокойно, а экипаж соблюдает особый распорядок: перемещаться по судну могут только вахтенные и только строго по делу, остальные же обязаны находиться в своих каютах, сохранять тишину и двигаться как можно меньше (и тут как раз идеальным досугом становится игра в кошки-собаки). Оказалось, что я паршиво переношу резкие изменения давления воздуха, возникающие в отсеках при погружении или всплытии: каждый раз меня подташнивает, может вдруг разболеться голова, то и все внутренности начинает крутить. Не то, чтобы я совсем терял работоспособность, но всё же… Заботливый Арза ничего не смог предложить, кроме дыхательной гимнастики. Да нет от неё никакого толку! Остаётся лишь надеяться, что я постепенно привыкну к этому.

Перед началом вахты океан также был спокоен, горизонт чист и мы плавно скользили полным ходом в гексаподе над волнами — никаких погружений не предвиделось. Разве что встретились бы с врагом… Но у меня есть донесения от нашей разведки, согласно которым до ближайшего вражеского соединения нам даже встречными курсами идти не меньше суток, а дальняя авиация противника пока что опасается появляться в районе, где недавно получила решительный отпор.

С началом вахты была остановка — судно тогда медленно дрейфовало на брюхе, а офицер-моторист с помощником и двумя матросами копался в одном из вентиляторов. Если я верно понял, скакнула температура в контуре. Я воспользовался этим и вышел на верхнюю палубу — открытую площадку за рубкой, расположенную между контейнерами-пусковыми установками крылатых ракет — для осмотра наружного состояния этих самых пусковых установок. Ракеты пока не заправлены,поэтому главное — это регулярно проверять, не ослабли ли крепления и нет ли где-нибудь внешних повреждений. Недалеко от «Киклопа» парила огромная морская птица — альмпатрос — встретить её в открытом море считается хорошей приметой. Я подумал тогда, что маленькие стремительные виланки не залетят так далеко в открытый океан. И от той Виланки, что карап увёз в свою ледяную страну, я всё удаляюсь на юг, дальше и дальше, и я почувствовал вдруг, как растягиваются нити-нервы, что соединили с этой девушкой моё сердце, и душа моя застонала от боли. Дадут ли мне Боги шанс спасти её? Если я не погибну, если суждено мне заслужить Честное имя, если кончится эта война и мы победим, если… я обыщу все холодные пещеры Арктиды, чтобы найти тебя, и я спасу тебя, прекрасная Виланка, я тебе обещаю, и поможет мне в том свет Хардуга Праведного! Я полной грудью вдохнул свежий морской воздух. До этого я почти сутки не выходил наружу, и по сравнению с прошлым моим выходом, здесь стало заметно теплее: мы уже вышли из северных широт. Если бы не Смутный Купол, морской пейзаж был бы, наверное, великолепен. А так вместо диска Гелиоса я мог наблюдать лишь большое светящееся пятно, да и привычной синевы неба давно уже никто не видел: её всегда застилает высотная дымка — то серая, то желтоватая. Какая может быть связь между этим и войной?

В официальных сообщениях, в новостях, с самого начала войны мы слышим об этом явлении — многие свидетели видели, как небо светлеет над местами боёв. Когда, казалось бы, битва завершена, и одна из сторон уже одержала победу, тогда из высотной дымки опускаются вниз прямые тонкие линии как нити, переливающиеся по всей длине яркими цветами, и происходит нечто такое — в общем-то, каждый раз разное — что заставляет битву вновь разгореться, словно эти радужные нити вливают новые силы в проигравшую сторону. Чаще всего это бывают невесть откуда взявшиеся резервы, поэтому явление и получило название «радужный» или «смутный» резерв. Это подобно тому, как в догорающий костёр подбрасывают дров. Нередко так происходит по нескольку раз и для обеих сторон, и битва всё продолжается, пока поле боя не превратится в сплошной завал из обломков техники и трупов солдат. Для тех, кто не участвовал в боях и живёт в глубоком тылу, это всего лишь фронтовые байки, которыми приехавшие в увольнение вояки стараются их впечатлить, но армейские относятся к радужным нитям очень серьёзно, хотя видели их немногие из оставшихся в живых, а объяснить это явление не берётся ни один из клерикалов.

Дирижабль, похожий на лежащую на боку светло-серую рыбу, висел высоко над нами, чуть правее от курса «Киклопа-4». Без него наши контакты с миром будут ограничены: дальняя радиосвязь перестала работать с появлением Смутного Купола, спутники, впрочем, как весь внешний космос, словно перестали существовать, а таких вот высотных дирижаблей для глобальной связи не хватает. Осталось всего несколько (из почти сотни!) авианесущих крыльев, одно из которых наворачивает гигантские круги над покинутой нами базой и служит как воздушным прикрытием, так и ретранслятором. Старший из моих братьев, Ироп-Ус, работает техником на заводе, где делают стартовые ускорители для летающих авианосцев. Если не знаете, эти огромные машины покидают земную твердь лишь однажды, и возвращаются на неё, лишь когда погибают. Для того, чтобы поднять авианесущее крыло в небо, используют несколько одноразовых ракетных ускорителей — вот их как раз делает мой брат. Ещё недавно, в результате ожесточённых воздушных боёв, я сам был свидетелем, как такое крыло рухнуло неподалёку то нашего гигаполиса, где-то у юго-восточных предместий. В газете потом написали, что два ядерных реактора из восьми входивших в силовую установку разрушились, их содержимое развеял огромный пожар и весь тот район пришлось закрыть из-за радиоактивного заражения. Перед падением авианесущего крыла у его команды не осталось ни одного истребителя и почти кончился боезапас: они действительно дрались до последнего. Прежде, чем рухнуть на охраняемый город, они усеяли все подлёты к нему обломками вражеских аэропланов, и уцелевшие турели стреляли по врагу до самого момента удара о землю. Многие ли помнят теперь об этом?.. В результате таких жертв противнику до сих пор не удалось завоевать превосходство в воздухе. Если бы кто-то из команды остался в живых, какое бы Честное имя он получил?.. Не Сдавший Небес?..

У селенитов были аэропланы и другие аэродинамические аппараты, в том числе большие, вмещавшие десятки актов груза и сотни пассажиров, а вот аэростатических вроде дирижаблей вообще не было — во всяком случае, свидетельств о них не сохранилось. Это по меньшей мере странно: ведь существует немало задач, справиться с которыми в состоянии только управляемые аэростаты. Атмосфера Геи в те времена была более разрежённой — такая теперь высоко в горах, и хотя в ней содержалось больше кислорода, для воздухоплавания низкое атмосферное давление было препятствием, и в первую очередь именно для тех аппаратов, что опираются на воздух! Но селениты массово производили реактивные аэропланы, а также винтокрылы, самых разных типов. Почему у них получили распространение именно такие летательные машины, а не дирижабли — ещё одна загадка древности. Возможно, отсутствие дирижаблей как-то связано с принятой тогда военной тактикой. Вообще, вооружения и военная техника — это одна из немногих областей, о которой то человечество не оставило нам полезных сведений, и сведения эти пришлось собирать буквально по крупицам. Хранилище древних знаний на Селене словно бы нарочно избежало военной отрасли. По иронии Богов, мы судим теперь о военной технике селенитов по сохранившимся изображениям детских игрушек, кстати, порой таких же сложных и привлекательных, как большинство селенитских предметов утилитарного назначения. Впрочем, среди последних многие можно также посчитать за устройства, предназначенные скорее для развлечения, только уже людей взрослых. Некоторые детские игрушки древних, по мнению наших инженеров, представляли собой масштабные модели реально существовавших устройств боевого назначения. Среди таких моделей особенно удивляют антропоморфные боевые машины, высота которых в действительности достигала, по-видимому, 10 гексаподов и более. Вооружены эти шагающие на двух ногах бронированные машины были огромными мечами и секирами, ракетными установками и неизвестной физики оружием, стреляющим, судя по картинам, сгустками энергии. Ещё они могли летать или, по крайней мере, делать высокие подскоки! Из сохранившихся описаний и из схем внутреннего устройства явствует, что двигались механические антропоморфы за счёт электрогидравлических приводов, для прыжков и полёта задействовали ракетные или турбореактивные двигатели, а управлялись сидящим внутри пилотом. По поводу этих машин велось и ведётся много дискуссий, фабрики давно выпускают такие игрушки для детей, а инженерами построены десятки масштабных действующих моделей. Но ни один инженер до сих пор так и не решился взяться за создание полномасштабного боевого антропоморфа.

Вместе с тем, некоторых видов вооружений у селенитов, судя по всему, не было вовсе. Это касается в первую очередь авиации и флота: как и о дирижаблях, на Селене не сохранилось упоминаний о чём-то похожем на атомные летающие крылья, экранопланы, субтеррины и подводные авианосцы. В древних сухопутных армиях много внимания уделялось экипировке солдат — в первую очередь индивидуальной защите и средствам связи, а также физическим тренировкам. Но как тогда тренировали самое главное — боевой дух — об этом нам ничего не известно. Были у селенитов изощрённые сухопутные боевые машины, вроде арматронов, передвигавшиеся как на колёсах, так и на гусеничной платформе, но каких-либо заводских чертежей или технических описаний до нас не дошло.

Впрочем, вполне возможно, что большая часть древних знаний осталась скрытой от нас, и в этой скрытой части как раз и находится самое ценное, в том числе чертежи селенитского оружия. Огромные по объёму комплекты сведений содержат запоминающие устройства тех самых мыслящих машин. Не так давно учёные научились читать их и переписывать, но все эти сведения хитроумно закодированы, поэтому насчёт того, что они в себе содержат, остаётся лишь строить догадки. Если каждый такой комплект — целая библиотека, к примеру, относящаяся к одному из селенитских языков или к одному разделу знаний, то зачем их так тщательно утаивать от посторонних? Если же таким образом спрятаны какие-то опасные знания, то почему их так много?.. Одно из предположений, выдвинутых клерикальными учёными, состоит в том, что каждый такой комплект — это криптограмма селенитской киноповести. Про кино селенитов нам мало что известно, но если представить киноповесть в виде закодированной цифровой последовательности, она как раз и будет представлять собой такой огромный комплект. Я надеюсь дожить до того дня, когда можно будет посмотреть первую раскодированную киноповесть из древнейших времён!

С верхней палубы я вернулся в трюм и спустился на склад проверить готовность беспилотного разведчика, а также комплектность второго комплекта. Ардуг Ужасный пусть вздёрнет их на свой пламенеющий рог! Угораздило же начальство повесить на меня эти наряды. Я хорошо разбираюсь в электротехнике, но в аэродинамике я не спец, как и в конструкции и работе таких вот небольших, но мощных двигателей, работающих на спирте, я знаю про это лишь в самых общих чертах. Если возникнет хоть какая-то нештатная ситуация, не описанная в инструкции, я просто буду не в состоянии выполнять свои обязанности!

После всех проверок (показавших, как и следовало ожидать, что всё с этим хозяйством в порядке) я отправился в рубку и занял своё место на посту связи. Турбины к тому времени вышли на полный режим и мы набрали крейсерскую скорость. Дважды Рождённый капитан был, как обычно, угрюм, но совершенно спокоен, задумчив и даже показался мне рассеянным. Конечно, противник себя никак не проявлял, погода ничем не грозила и вообще всё шло по плану и как бы само собой — почему бы немного не расслабиться? Я понял вдруг, что наш капитан просто очень устал, ведь он не покидал рубку со того времени, как мы сменили курс и вышли на задание. Поэтому, после короткого доклада, я набрался смелости и предложил ему пойти отдохнуть, пока обстановка позволяет. Он бросил на меня взгляд — такой, каким смотрят на с жужжанием пролетающую у лица муху, и как отмахиваются от мухи, отмахнулся рукой от моего предложения. О чём он тогда думал? Что планировал?..

Позже я принял сообщение с базы: оперативная обстановка существенно не изменилась. Запросил наш дирижабль: они уже начали подготовку к высотному полёту — для возвращения на Синюю Скалу.

Незадолго до окончания вахты мы прошли в пределах видимости группы наших кораблей, самым крупным из которых был тримаран — флагманский крейсер. Группа идёт параллельным курсом, только ход у них, конечно, помедленнее. И как только моя вахта закончилась, мы начали сближаться с танкером, от которого (уже следующей за мной вахте) предстоит заправиться расходными материалами. В основном топливе — урановых сборках — мы не нуждаемся, их хватит ещё на пару лет скитаний по морям. А вот смазку для всех механизмов, масло для гидравлических систем, аммиак для системы охлаждения и спирт для каталитических горелок, аварийного генератора, авиационных и лодочных моторов — всё это дали нам на базе лишь по минимуму, и теперь нужно заправиться всем этим от танкера. Основной груз огромного полупогружённого судна, сопровождаемого небольшим собственным эскортом, конечно же, водонитратное топливо — им заправляются гидропланы, дирижабли и маломерные суда. Помимо танков с ВНТ, на судне должны быть изрядные запасы масла, спирта, аммиака, а также различных сжиженных газов, азотной и соляной кислот и пресной воды. Кроме нас, у танкера уже крутится целый рой судов и несколько летательных аппаратов. Предстоит сложная и ответственная операция. Хорошо, что наступившая вахта не моя — я буду сладко спать во время заправки.

Засыпая, я всегда вспоминаю о той девушке. О, Виланка! Твой стан изящен и гибок, твоя кожа — нежный молочный шоколад, твои волосы — крылья стремительной птички, твои губы — лепестки тамарая. Нет никого краше и желаннее тебя.

2-я боевая вахта.

Заступил в 3150 морских милях от Синей Скалы.

Море уже не такое спокойное (до 5 баллов). Ещё вчера мы заправились всем необходимым, и наш ракетоносец, сотрясаясь на неровных волнах, идёт к месту встречи на брюхе. Далеко на севере чёрное небо озаряют вспышки молний, радар показывает там довольно приличный штормовой фронт, примерно в 90-100 милях, там же должно быть и волнение баллов 7–8. Хотя шторм движется нашему курсу наперерез, он вряд ли нам помешает. Они теперь тоже странные: вместо густых облаков их сопровождает какая-то тёмная пелена, несущая интенсивные осадки, появляются шторма совершенно непредсказуемо и быстро затихают.

Надо признать, что я раньше не понимал, какое это удовольствие — просто выспаться или сытно поесть. До службы я и подумать не мог, что такие простые желания могут быть столь сильны и так занимать твои чувства. Живя с родителями и братьями, я соблюдал, как и все в нашей семье, заведённый ещё предками распорядок, который составляет повседневный быт горожан из династий вроде нашей. Я любил рано просыпаться и вставать, мне всегда нравилось ощущение, которое с рассветом приносит бодрое светлое утро. В разгар учёбы я не так уж часто вспоминал о еде, машинально проглатывал завтрак, иногда вообще забывал поесть, когда приходил домой с занятий. Служба поломала размеренность этого быта и здесь я постоянно хочу есть и спать! Продуктовые пайки для армии поставляют нам хетхи, и пайки эти, прямо скажем, не маленькие, и никто не запрещает взять дополнительный пакет риса с креветками, кимчи или ещё несколько бисквитов сверх того, что положено — ведь потребности в еде бывают разные и наш рацион это учитывает. Но любой из членов экипажа не опустошает холодную камеру на складе лишь потому, что это навлечёт на него нескромную славу. Я пробовал как-то съесть двойной паёк (выиграл один у Ибильзы в пуговицы, больше мы на еду не играем) — мне казалось, желудок мой лопнет, но голод не проходил! И так же примерно со сном. Дома порой было сложно сразу заснуть, а теперь, хотя я сплю даже больше положенного, я могу (если, конечно, позволю себе это) уснуть в любой момент, в любом месте и почти в любой позе. Также я позабыл уже, что это такое — проснуться самому. Но к чему я это всё написал? А вот к чему.

Часа через четыре после того, как я уснул («Киклоп», пока я спал, заправлялся от танкера), меня разбудил неожиданно вернувшийся Ибильза. «Адиша, подъём!!!» — заорал он, едва прикрыв за собой дверь в нашу каюту. Вначале я сильно на него разозлился, но когда он объяснил, в чём дело я, напротив, пришёл в восторг. Всех свободных и по такому случаю освобождённых от вахты офицеров, а также наших капитанов, пригласили к себе отужинать капитаны флагманского крейсера «Последователь Учения»! Один из них, Визав-Ан, Удачливый в Битве, оказался старинным знакомцем и, возможно, даже другом нашего Дважды Рождённого. О, Близнецы! Был уже поздний вечер, и за нами прислали большой командирский мотобот с крейсера, а на самом «Последователе» нас встречал почётный караул, предназначенный для торжественного приёма на борт отсутствующих сейчас на судне адмиралов (Заметка на полях: я ведь тогда наивно думал, что наш визит — просто повод для тренировки караула, но что всё равно это большая честь для нас). Для начала всем нам дали помыться — на крейсере большая по морским меркам помывочная — и там же выдали чистое нательное бельё. Затем нас проводили в огромную — под стать этому кораблю — офицерскую кают-компанию, где был накрыт стол. Я не ел так вкусно и обильно с последнего своего дня рождения, проведённого с родителями и братьями. А таких вин и настоек вообще никогда не пробовал. Капитаны и старшие офицеры «Последователя» произносили короткие речи, во время которых надлежало держать рюмку в руке, а в конце речи — отпивать содержимое, и я перепробовал понемногу все напитки с этого стола, причём некоторые не по одному разу. В нашей армии отношения между начальниками и подчинёнными более доверительные, чем в армии Южного Альянса. Там, к примеру, нельзя обращаться к вышестоящему по рангу без его разрешения, нельзя использовать неуставные темы в разговоре и имеется ещё множество других строгостей. К примеру, я не мог бы без дозволения своего капитана обратиться так запросто и побеседовать с соседом по столу, офицером этого крейсера, который был на две ступени выше меня по рангу. Но я с ним познакомился, и мы в пол голоса успели обговорить некоторые темы и поделиться своим мнением о произносимых за столом речах. К концу приёма я наелся (наконец-то!) до отвала и, к тому же, изрядно захмелел, но содержание речей помню очень хорошо. Многое из того, что я узнал от выступавших и из разговоров с соседом по столу, было важными новостями, и кое-что стоит записать.

Уже несколько дней на огромной акватории, примыкающей к южным берегам Асии и составляющей почти треть Великого Восточного океана, противник никак себя не проявляет. Ещё недавно он наступал, и за каждую милю морских просторов завязывались ожесточённые схватки, а теперь там пусто и тихо: Альянс оттуда просто ушёл. Ушли надводные и подводные суда, не появляются летательные аппараты, даже разведывательные. Более того, ударные соединения, которые раньше блокировали с севера морские пути к портам Пасифиды, теперь перебрались на восток Оконечного моря, а некоторые вообще ушли к своим асийским базам. Отходя, они понесли существенные потери, особенно в транспортах, потому что наши корабли перехватывали и топили суда из таких отступающих групп. Эксперты в штабе полагают, что происходит концентрация военно-морского флота Альянса в одном районе для решающего сражения, скорее всего — для разгрома нашего флота и последующей высадки на Пасифиде. Но военно-морской флот Тилвара теперь не уступает флоту Альянса, поэтому они задумали поставить нас в какую-то невыгодную позицию. А вот в какую и каким образом они собираются это сделать — на это пока нет ответа. Разведке известно только, что ключевой тактикой будет блокирование авианесущих и крупных ракетных судов. Возможно, в рифах Имеру. Да больше, собственно, и негде.

Сам Удачливый в Битве в своей речи напомнил нам, как Малайну веками отличала подлая, лживая и бесчестная тактика. Их добрые заверения означают лишь то, что они задумали очередное предательство. Они скажут вам правду только для того, чтобы вы лучше поверили в их ложь. Поступки, которые мы никогда бы не совершили, просто потому, что посчитали бы их недостойным, они совершают без стеснения, словно нет у них чести. Несомненно, отметил капитан, их ведёт Ардуг, так как он это всё, что толкает человека к бесчестным поступкам: голод и жажда, боль и страх наказания, обида и гнев, жадность и похоть, зависть и ревность. Но толкает он их во тьму, потому что нет равновесия, потому что Хардуг не освещает им путь впереди ярким светом любви и надежды. В конце речи Визав-Ан, вместо традиционных благих напутствий, пожелал нам успешно выполнить нашу миссию. Мне показалось, что он вложил в это пожелание гораздо больше чувства, чем положено по ситуации, и я объяснил это воздействием напитков.

Выступал и Дважды Рождённый, но в его речи не было ни слова о нашей миссии, зато было много благодарностей капитанам и экипажу крейсера за радушный приём и оказанные почести.

В конце, уже под утро, нас так же торжественно проводили обратно. Когда мы сходили с мотобота на борт «Киклопа», «Последователь» отсалютовал нам выстрелами из орудий!

Ибильза после этого ужина, разумеется, тоже опьянел и его не вызвали на прерванную вахту, ту вахту вообще считай отменили, а мою сдвинули на восемь часов вперёд, и поэтому наши следующие с Ибильзой вахты совпали. Мы выспались, и хотя меня разбудил таймерный сигнал, я проснулся со свежей головой (лишь во рту у меня пересохло, словно там ночевал пустынный суховей). Посещение флагманского крейсера я запомню как одно из самых ярких событий в моей жизни.

Перед поверкой мы сидели в нашей каюте, поедая завтрак, и рассуждали о том, как противник мог бы заманить нас, точнее, заставить наш флот войти, в рифы. Установкой подвижных минных заграждений? Или слухи об оружии Альянса, способном вызвать направленный ураган и смести надводные суда на сотню миль в нужную сторону — не слухи на самом деле, а утечка их секретов? Атмосферные явления заметно изменились с появлением Смутного Купола, и я бы не дал гарантии, что тот ураган, что показывает наш радар — естественного происхождения. Увы, мы можем лишь строить догадки, водя пальцами по карте. Скорее всего, штаб флота Альянса разработал достаточно простой, может быть даже единственно возможный, стратегический план, но мы с Ибильзой его не понимаем. Впрочем, здесь важно, чтобы его поняли в штабе нашего флота.

Ещё одна странность этой войны, такая же неясная, как Смутный Купол: костяные солдатики. Вполне естественно, когда в начале войны вы встречаете в действующих войсках в основном профессиональных солдат, а позже — ещё и призванных резервистов. Всё это, как правило, молодые и хорошо подготовленные в военном деле люди, которых отличает безупречный внешний вид и отличная военная выправка. Они как раскрашенные глянцевыми красками костяные игрушечные солдатики, которыми играют чуть ли не все мальчишки мира. Со временем, когда войска понесут существенные потери и профессиональных солдат станет не хватать, власти проводят более широкую мобилизацию. В любом случае, по ходу затяжной масштабной войны молодых, вымуштрованных и подтянутых людей в армии постепенно сменяют или очень молодые, или уже в возрасте, разного роста и выправки, порой слишком худые или толстые, кривобокие и животастые мобилизованные. Они, конечно же, уже не такие отборные, вымуштрованные и дисциплинированные. Этот процесс так же естествен, как смена поколений. Но у Альянса почему-то совсем не так. Павшие на поле боя и пленные всё чаще оказываются примерно одного возраста профессиональными солдатами. Они, конечно, разные, но их словно подбирали для почётного караула, по хорошему армейскому стандарту. На допросах они выдают заученные ответы, как и положено, но почти никто из них не помнит или упорно не желает рассказать самые простые сведения о себе: где родился, где учился, кто его родители. И чем дольше идёт война, тем больше у Альянса таких солдат, словно они производят их на какой-то фабрике. Про это рассказывали нам наставники на последнем курсе в академии, про то же и газеты писали, только толкового объяснения этому нет… да и бестолкового тоже.

Пора было заступать, мы с Ибильзой уже выходили из каюты, когда «Киклоп-4» столкнулся с большим, едва выступавшим над водой обломком другого судна. Неопознанного. Таких обломков плавает теперь по морям немало. Мы ощутили сильный толчок, но устояли на ногах. Наш ракетоносец застопорил ход и по инструкции аварийная команда должна была как можно быстрее осмотреть днище. Через несколько секунд в отсеках погасло освещение (как мы позже узнали, из-за удара случился сбой в работе ряда систем и многие агрегаты временно обесточили), на какое-то время мы очутились в полной темноте, а нам необходимо было срочно прибыть на посты. Тут-то и представился случай попользоваться аварийной разметкой внутри нашего судна. Я бы даже сказал «полюбоваться», потому что эта разметка мне очень нравится, и когда вернусь домой, я обязательно раздобуду радиевую краску, вырежу трафареты и нанесу что-то похожее — хотя бы в своей комнате. Разметку становится видно, когда выключается основное освещение, например как тогда, при небольшом сбое, или во время некоторых регламентных работ, или же (храни нас Хардуг Праведный!) при близком термоядерном взрыве и серьёзных повреждениях судна. Становятся видны многочисленные значки, контуры дверей, люков и мебели, стрелки и указатели. Словно ты попадаешь в сказку-загадку, где тебе, тем не менее, всё хорошо знакомо. Такая разметка есть и в каютах, и вообще по всем помещениям. Когда я выключаю основной свет в каюте, и остаётся светиться лишь экран монитора и тусклая лампочка в алтаре, тогда на двери и около неё, на полу, на краях мебели и кое-где ещё начинает проступать эта разметка. Если судно полностью лишится электропитания, весь этот светящийся путеводитель становится ярким и чётким и позволяет экипажу отлично ориентироваться в отсеках. В академии нас учили быстро и бесшумно передвигаться по всяким узким и извилистым лабиринтам с ловушками (вместо «учили» вернее было бы сказать «нещадно гоняли»), но не в полной темноте, а хотя бы в свете тактического фонаря. Но теперь мы с Ибильзой без труда пробежали весь путь меньше чем за четверть минуты, открыв и задраив за собой два люка, не считая двери в каюту (которую нужно было закрыть на защёлку). На любом судне есть неудобно выступающие железки, которые не защитишь мягкой прокладкой и на которые легко наткнуться даже при свете — в основном это всевозможные вентили, клапаны и патрубки — но мы знали все такие места наперечёт. Мы прибыли на свои посты немного раньше начала вахты, но места уже пустовали: офицеров с предыдущей вахты отправили искать повреждения.

Совсем скоро «Киклоп» опять набрал ход: команда, которая занималась последствиями столкновения, кроме пары царапин ничего не обнаружила, во всяком случае, ничего опасного для судна. Под брюхом у нас водозаборные устройства и ещё много всякого — так что все облегчённо вздохнули.

Я ещё на базе писал рапорт капитанам о том, что могу подстроить приёмо-передатчик беспилотного аэроплана-разведчика так, чтобы сигнал с его камер принимался более уверенно, а команды проходили на большем удалении, в том числе и в плохую погоду и в условиях повышенной ионизации атмосферы. Я почти забыл об этом рапорте, во всяком случае, расстался с надежной, что на него обратят внимание. И тут Скванак-Ан показывает мне этот рапорт и даёт наряд заняться проверкой и настройкой всей электроники аппарата. Формальность ли это, просто чтобы меня чем-то занять, или есть какой-то план по разведке? Мне этого не сказали. Но я провёл добрые полвахты, ковыряясь в электронной начинке беспилотного разведчика и настраивая приёмную аппаратуру на посту управления. Кажется, мне всё удалось. Ну уж дальность уверенного приёма и управления точно выросла — на четверть, может и больше. Я также запустил и погонял двигатель, и даже позвал Свена, помощника моториста, чтобы тот его послушал. Не уверен, что капитаны слезут с меня когда-нибудь с этим ардуговым наказанием! Ох, неужели мне и в следующую вахту придётся возиться с этим аэропланом?..

И ещё в эту вахту был приказ по экипажу: забрать со склада комплекты боевого оружия, а заодно и обмундирование для тропических широт. Я вместе со всеми порадовался лёгкой одежде: сандалиям, жёлтым с зелёными пятнами шортам и такой же рубашке. Но ещё больше я рад тому, что отправил на склад занимавшую в каюте много места тёплую одежду и экипировку для холодного климата. Особенно объёмной (для нашей маленькой каюты) была верхняя одежда с пухом хемроза — комбинезон, куртка и шапка — всё в двух экземплярах. Многие жители на моей родине никогда и не видели такой одежды. Хемрозы это чёрно-белой масти водоплавающие птицы, что обильно гнездятся по берегам Арктиды. Они выстилают свои гнёзда этим пухом, и живущие в тех краях охотники на диких фрагидов после того, как птицы отгнездятся, собирают пух из покинутых гнёзд. Нет одежды теплее той, что начинена этим пухом.

В новый комплект входят также защищённые бронепластинами куртка и брюки, лёгкие ботинки со шнуровкой, летняя каска со светозащитным козырьком, жилет с надувными секциями, карманами для магазинов и гранат и мелкими кармашками со всякой полезной всячиной (компасом, зажигалками, открывалкой для консервов, сигнальным фонариком и т. п.), а также ещё кое-какое тропическое снаряжение. Наши братья хетхи постарались: всё это сделано тщательно и добротно. Пока нахожусь на судне вне вахты, я могу носить рубашку с шортами и сандалии — я как раз в этом сейчас сижу и пишу эти строки — такое облегчение!

Теперь про само оружие. Забрал свою винтовку — это всем известная самозарядная винтовка типа «ферга», только с укороченным стволом, из неё я отлично стреляю, как и из револьвера. А вот холодным оружием владею я не очень. Мечом (меч вручают выпускникам военных академий — если не знаете — мой с первого дня плавания висит в каюте рядом с мечом Ибильзы) ещё владею прилично, а ножевой бой в конце четвёртого семестра я еле-еле сдал. Если быть откровенным, учитель меня просто пожалел — слепое пятно на моём левом глазу не мешает стрелять и вообще обычно не доставляет мне неудобств, но в рукопашной оно играет со мной злую шутку: в скоротечном ножевом бою, находясь на короткой дистанции от противника, я легко пропускаю его стремительные выпады, если они идут со слепой стороны. И если в реальной боевой схватке дойдёт до тесной рукопашной (надеюсь, что всё же до этого не дойдёт!), я буду не самым лучшим бойцом. Скорее всего, скромные показатели по ножевому бою и определили мою судьбу — ведь экипажи таких кораблей, как наш, не захватывают вражеские суда и, тем более, не принимают личного участия в наземных боевых операциях. У нас даже костюмов химзащиты не хватит и на половину экипажа, и предназначены эти костюмы лишь для аварийных работ. Так что этот увесистый рулон — комплект ножей на перевязи — я даже не развернул. Интересно, а получится обменять его, к примеру, на имбирную настойку, велам или другое лакомство? Надо будет предложить кому-нибудь из офицеров, всё равно толку мне от этих ножей никакого… Помяни меня Ардуг, опять я о еде! Дома я, помнится, воротил нос от домашних сладостей, которые готовила мама, а здесь я готов поглощать сладкое в любом количестве — лишь бы нашлось. Странно мы всё же устроены.

3-я боевая вахта

4928 миль от базы. Мы где-то к северу от Имеру, идём полным ходом под водой, курсом на перехват конвоя. Меня отпустили на три часа поспать, но мне нужно всё записать. События развиваются так быстро!

Вахта началась для меня на верхней палубе и не то чтобы удачно. Близился рассвет, но было ещё темно, и я опять занимался бессмысленной проверкой ракетного хозяйства! Не подумайте, что я отношусь к этой обязанности небрежно: как и требует регламент, я тщательно, светя себе фонарём, осмотрел замки крышек пусковых контейнеров, заправочные и пожарные патрубки и всё остальное, что положено. Скорость была узлов 25, палубу обдувало встречным воздушным потоком и при каждом ударе корпуса об очередную волну судно бросало из стороны в сторону, а меня накрывало густым облаком солёных брызг. По мере работы я перестёгивал карабин страховки к новому месту — а то ведь в такой обстановке недолго свалиться за борт. Вдруг неожиданно мне в уши ударил сигнал тревоги и срочного погружения — нехитрая, но громкая мелодия из коротких и резких звуков. Учения давно закончились, и если прозвучал такой сигнал, значит капитан принял единственно возможное решение, значит появилась прямая угроза со стороны противника. Меня вдруг охватил приступ паники: я решил, что про меня забыли и я не успею покинуть палубу и «Киклоп» нырнёт, а я останусь один в темноте в открытом океане. Даже если меня тут же не растерзают хищные хозяева этих вод ксариасы, никто не станет вылавливать из воды одного члена экипажа, если опасность грозит всему судну… Время словно замерло, только моё сердце бешено колотилось. Я отстегнулся и опрометью бросился к люку, ведущему с палубы внутрь судна. Я подумал, что сейчас электрические замки люка лязгнут и оставят меня снаружи. Какая глупость и какой позор! Хотя я понимаю, что этот срыв случился из-за нервного напряжения: я ведь так долго ждал контакта с противником, но мне всё равно очень стыдно! Я признаюсь себе в том, что я всё ещё необстрелянный юноша в офицерском ранге, а ведь вскоре мне предстоит принять первый бой и придётся напрячь все душевные силы, чтобы принять его достойно и не сойти с пути Учения. Но мужество и храбрость возрастают во мне, и я нахожу утешение, как только вспоминаю слова Хардуга: не падает лишь тот, кто смотрит себе под ноги; кто же смотрит далеко вперёд, а тем более вверх, на небо, часто падает, и разбивает своё лицо, и пачкает его в грязи.

Согласно устава, я немедленно отправился в рубку и занял свой пост. Мне стоило огромных усилий унять трясущиеся руки и колени. Теперь, когда «Киклоп» шёл под водой, один из мониторов показывал графики, построенные на основе сигналов от акустических антенн, глубиномера и других приборов. Как любой офицер на судне, я умею по этим графикам оценивать обстановку и определять цели. Графики были чистыми, что и не удивительно: судно погрузилось и теперь держит глубину, дно под нами милях в трёх — никаким способом его не достать, а о противнике мы раньше узнаем из других источников. Скорее всего, в рубке получили сообщение от наблюдателей. Но в боевой обстановке я не имею права отвлекать кого-то лишними вопросами: когда сочтут нужным — сами скажут. Я лишь занял своё место и набрался терпения. И вот спустя буквально минуту подходит наш офицер-электромеханик и молча протягивает мне листок, который в моё отсутствие выдало печатающее устройство на моём же посту связи. Эта была шифровка от командования, электромеханик её уже раскодировал. Красным карандашом там были подчёркнуты две фразы: «Угроза с воздуха!» и «Всем подводным судам к востоку и северо-востоку от Оконечного моря срочно погрузиться на рабочую глубину.». Я сразу подумал об экипаже нашего дирижабля (через него шифровка и была ретранслирована). Топлива у них в обрез, аварийный балласт на этом типе воздушных судов отсутствует так же, как и мощное оборонительное вооружение. Они вряд ли успеют быстро покинуть район или хотя бы набрать безопасную высоту, и при таком раскладе, скорее всего, все они обречены. Что бы там ни приближалось — противолодочные аэропланы, или же дирижабли-охотники, наших сопровождающих атакуют, а если кто-то из экипажа в итоге спасётся, подбирать их будет некому… Словно невидимые холодные пальцы погладили меня по спине: дирижабль-охотник — это гораздо страшнее стай зубастых ксариасов. Смертоносные диски, которыми напичкано его чрево, пилотируют не люди, а маленькие серокожие гомункулы, которые не знают ни боли, ни страха, почти не чувствительны к высоким температурам и радиации и не теряют сознание от перегрузок и перепадов давления. Диски охотника стремительно входят в воду, ныряют на глубины в несколько стадий и обнаруживают цель активным гидролокатором. Под водой от них нет никакой защиты: если они сядут нам на хвост до того, как мы успеем нырнуть достаточно глубоко, нам конец.

В Академии войсковой разведки нас учили, что гомункулы не люди, хотя их выращивают из человеческих клеток, и даже не животные. Они как биологические механизмы. У них мозг, подобный человеческому, но их мышление имеет узкую специализацию: оно направлено только на выполнение той задачи, что была заложена биоинженерами. Поведение животных гораздо сложнее, они как мы: общаются, любят, строят себе дома, воспитывают потомство, у них есть планы на будущее, а некоторые из животных даже изготавливают простейшие орудия труда. У животных нет лишь веры и они не способны сотворить новое. Духовный опыт и творчество отличают людей от наших младших братьев по живому миру. Я вдруг представил себя гомункулом и мне стало совсем плохо. Наверное, можно было бы заменить гомункулов теми электронными мозгами, которые умели делать селениты…

Мои трусливые мысли прервала команда Озавака-Ана: «офицер связи — к капитану!»

Я вскочил, рывком преодолел разделявшее наши посты расстояние и вытянулся, начав доклад по форме. Но Озавак-Ан сразу же прервал меня жестом руки (он почти всегда так поступает) и, показывая на расстеленную перед собой карту, спросил, сколько времени мне понадобится для запуска аэроплана-разведчика и разведки обстановки по району, удалённому к юго-западу на 200 морских миль. Это, считайте, был уже восточный край Имеру. Я сразу понял, что радиограмма об угрозе с воздуха была не единственной: помимо неё, поступили ещё какие-то сведения о противнике. Дважды Рождённый тут же подтвердил мою догадку, показав на лежащую прямо на карте вторую радиограмму. В ней и говорилось о цели, обнаруженной в 200 милях от нас. Что именно там обнаружили, в радиограмме не уточнялось, но судя по реакции капитана, это была очень важная для нас цель. Но ведь дальность уверенного приёма видеосигнала от беспилотника, даже с учётом моих усовершенствований, всего около 100 миль, от силы 120 — и это в идеальных условиях! Хотя «Киклоп» шёл курсом на юго-запад, как раз в тот район, даже при самом полном подводном ходе расстояние сократилось бы до приемлемого в лучшем случае часа через два… Я смутился, но чётко изложил всё это капитану, а также добавил, что потом придётся искать и вылавливать приводнившийся аэроплан. Озавак чуть поразмыслил и уточнил, что цель надводная и очень крупная, на малые цели можно не обращать внимания, и возвращать беспилотник не нужно — нет времени. Во сколько я смогу уложиться. Я и так не особо ясно представлял себе, что отвечать, а этим он окончательно вогнал меня в ступор. И мой язык почти без моего участия ляпнул, что если два-три матроса помогут со сборкой, уложусь в полтора часа. Капитан невозмутимо кивнул и сразу же дал команду на всплытие и по громкой связи отдал приказ матросам. Мне он сказал: «Адиша, соберёте катапульту, запустите аэроплан, сразу же разбирайте всё и вниз. Пока разведчик летит к цели, мы пойдём на экране и сократим расстояние.» О, Близнецы! От волнения у меня начало темнеть в глазах, а грудь сдавило так, что я никак не мог вдохнуть. Ведь получалось, что это я своим обязательством перед капитаном заставил всплыть нырнувший было «Киклоп-4»! В такой обстановке каждая секунда пребывания наверху грозит нам воздушной атакой и гибелью, и от моих действий сразу стали зависеть две важнейшие вещи: выполнение боевой задачи и жизнь самого нашего судна со всем экипажем! Непрошеные сомнения полезли мне тогда в голову. В радиограмме о типе цели ничего не было, но Озавак ведь явно знает, что за цель обнаружена в том районе. «Крупная надводная» — но почему капитан не сказал, к примеру, «авианосец» или «крейсер»? Почему мы вообще отвлекаемся на второстепенную цель, а не идём прямо к месту встречи со своей флотской группой? На капитанском посту есть отдельная станция для приёма шифрованных сообщений, но она считается дублирующей и все радиограммы обычно приходят на мой пост связи. Пока я отсутствовал, на моём месте сидел электромеханик (по регламенту это он должен проверять пусковые контейнеры, но он, видите ли, подвержен простудам!), однако радиограммы мог получить и капитанский пост. Может быть, были ещё какие-то сообщения, персонально для капитана? А если бы я в тот момент находился на своём посту и сам принял шифровки?.. Всё это промелькнуло в моей голове, но не время было для волнений, гаданий и раздумий — собрав всю свою волю, я сосредоточился на поставленной капитаном задаче. После характерного толчка, который знаменует всплытие, и соответствующего звукового оповещения, электрозамок внешнего люка был разблокирован и я поспешил на склад, где меня уже ждали матросы.

Запуск беспилотного аэроплана осуществляется с верхней палубы, в надводном положении, при помощи пневматической катапульты, которая в разобранном виде хранится на складе рядом с самим беспилотником. Всплыв, «Киклоп-4» шёл на брюхе средним ходом; в полёте на экране нас просто сдуло бы с палубы вместе со всем нашим хозяйством. Не буду здесь подробно расписывать, как мы с матросами перетаскивали всё наверх, извлекали из ящиков этот аэроплан, как я прилаживал ему крылья, представляющие собой длиннющие составные плоскости, как заправлял, подключал к стартёру, тестировал цепи и дренажил топливную систему, пока трое моих помощников собирали катапульту. Всё получилось быстрее даже, чем я рассчитывал, потому что один из матросов, как выяснилось, отлично разбирается в технике. Небольшой, почти бесшумный двигатель запустился, сжатый воздух и встречный ветер забросили разведчик вверх, на катапульте зажглась лампочка, сигнализирующая о нормальной работе телеметрии. Я оставил матросов разбирать катапульту, а сам вернулся на пост. Дистанционное управление, хвала Хардугу, тоже работало без проблем. Я заставил беспилотник сделать восходящую спираль над «Киклопом», чтобы всё проверить, затем направил его по пологой дуге в заданный квадрат. Вскоре палуба опустела, и тогда «Киклоп» вышел на экран, набрал самый полный ход и устремился вслед беспилотному аэроплану.

Экран телеприёмника на моём посту показывал картинку с широкоугольной камеры разведчика, рядом выводились цифры по его высоте, курсу, удалению, а также пеленги радиосигналов (их было много, и в данном случае они были бесполезны). Долгое время море впереди было чистым, не смотря на отличную видимость. Я и не ожидал разглядеть ничего особенного, пока аэроплан не наберёт высоту и не пролетит хотя бы сотню миль. Через полчаса, когда он набрал высоту около 15 стадий, на юге, на краешке горизонта показалась неровная полоска берега. До Пасифиды было ещё далековато, скорее всего я наблюдал верхушки каких-то островов в море Имеру. Спустя ещё полчаса я увидел далеко впереди светлую чёрточку волнового следа на воде. Сначала одну, чуть позже разглядел несколько более тонких по разным сторонам от неё. Большое судно с сопровождением — конвой. Затем картинка резко ухудшилась: летящий со скоростью почти втрое выше нашей беспилотный разведчик слишком удалился от телеприёмника. Как только стала теряться картинка, я отправил команды, чтобы снизить скорость аэроплана, и вновь отправил его в полёт по кругу, на этот раз над районом разведки. Я молил Богов, чтобы он не потерялся. Однако в расчётах, хотя и приблизительных, мы не ошиблись: расстояние от «Киклопа» до цели по прямой в тот момент было немногим более 150 морских миль, и когда оно сократилось примерно до 120, картинку я стал получать достаточно разборчивую. «Киклоп» сбавил ход до полного, а затем и вовсе лёг на брюхо. Мне следовало поторопиться с разведкой, потому что мы подходили к зоне обнаружения вражескими радиолокаторами, прежде всего РЛС сопровождавшего конвой дирижабля-охотника. А вот наш маленький аэроплан почти сразу жезаметили с одного из эсминцев, и к нему потянулись следы трассирующих очередей. Когда разведчик подлетел ближе, я выключил его двигатель, чтобы по нему не навели тепловую ракету, и переключился на камеру с телеобъективом, чтобы возможно подробнее разглядеть корабли. Меня, конечно же, первым делом интересовал самый большой корабль. Картинка на таком расстоянии от «Киклопа» принималась не очень чёткая и сменялась всего раза три-четыре в секунду, и я поначалу принял цель за плавучий ангар, прорешеченный сверху балками мостовых кранов. Но когда беспилотник пролетал над ним и я поймал этот корабль крупным планом, я чуть не упал со своего кресла (наверное, упал бы, если бы меня не удерживали захваты): это не краны, это были гигантские пушки!

Джаггернаут — так называют плавучие крепости. И эта крепость движется в направлении Пасифиды. Насколько я знаю, у них эффективное против обычных боеприпасов тяжёлое бронирование, но при этом слабое оборонительное вооружение. Поэтому такие крепости всегда сопровождает крупное соединение из кораблей и летательных аппаратов. В начале войны было несколько джаггернаутов, но уцелел лишь этот, может быть, самый крупный из всех. Я стал вспоминать то, что нам недавно говорили на занятиях. Ещё до войны стало ясно, что на все укреплённые цели потенциального противника термоядерных боеголовок не хватит, поэтому стали спешно разрабатывать и строить обычные системы вооружений, способные хотя бы отчасти заменить термоядерное оружие. Одним из таких видов вооружений у Альянса стали плавучие крепости. Их строили в виде отдельных секций, а затем соединяли вместе на плаву, потому что строить такой огромный сухой док было бы безумным расточительством. Носовая и кормовая секции имеют двигатели, а секции, расположенные между носом и кормой, несут мощное дальнобойное вооружение, и ещё они содержат герметичные отсеки, поэтому, чтобы потопить крепость, придётся постараться. На мой взгляд, самое лучшее — это серьёзно повредить силовые установки носовой и кормовой секций, а затем ударить крепости в один борт — тогда насосы не успеют закачать балласт в противоположные отсеки и джаггернаут может лечь на бок или даже перевернуться, и в итоге затонуть. Чтобы пробить его многослойную броню, потребуются термоядерные боеголовки. А ещё нужно обезвредить корабли охранения… Я сразу сообразил, что одного нашего «Киклопа» для успешной атаки будет недостаточно. Но, подумалось мне с восторгом, шанс сорвать их операцию, что бы они там ни задумали, у нас всё же есть!

Характеристики этой плавучей крепости я хорошо запомнил ещё курсантом: полный ход всего около 10 узлов, вооружена двадцатью четырьмя тяжёлыми дальнобойными орудиями. Каждое из орудий при выстреле посылает сверхзвуковой снаряд массой около 40 актов на дальность более 50 миль. Скорострельность одной такой пушки может достигать двух, а то и трёх выстрелов в час, но после нескольких десятков выстрелов стволы приходится заменять — хотя и этот процесс автоматизирован и занимает лишь несколько часов, а запасные стволы хранятся в недрах самой плавучей крепости. У других джаггернаутов было самое разное вооружение, но суть одна и та же: одним-двумя залпами такая крепость способна снести практически любое береговое укрепление. Это позволяет атаковать цели, хорошо защищённые от воздушных ударов со стороны моря, а главное — экономить ядерные заряды. Нетрудно догадаться, что сокрушительные залпы этой крепости предназначены для береговой обороны Пасифиды. Подобная крепость в начале года уничтожила нашу базу Тонкий Мыс. Хотя прямое попадание термоядерного заряда превратило в плазму всю носовую часть того джаггернаута, он не потерял ни плавучести, ни хода, ни боеспособности, и уцелевшие орудия несколькими залпами превратили Тонкий Мыс в оплавленные развалины.

Это всё промелькнуло в моей голове быстро, и я открыл рот, чтобы громко доложить капитану, но тот уже всё понял (не иначе — по выражению моего лица!) и уже направлялся к моему посту. Я вскочил, уступая ему место, но он вернул меня назад, положив мне руку на плечо. Я весь затрепетал от такого знака расположения и доверия! «Докладывайте» — сказал кэп спокойно, встав справа за моей спиной, чтобы видеть экран телеприёмника. По мере доклада я делал необходимые расчёты: «Джаггернаут, 24 пушечный, ход примерно 7 узлов… курс 210, азимут 250, удаление около 120 морских миль… визуально подтверждено сопровождение: четыре эсминца, эскортный авианосец, дирижабль-охотник…» «Где-то ближе к нам могут быть ещё охотники, вы тоже поглядывайте на радар», — сказал мне Озавак-Ан, затем он негромко скомандовал штурману: «Рассчитать курс на перехват конвоя. Держать самый полный надводный ход.» Потом он опять обратился ко мне: «Отлично сработали, Адиша-Ус. Направьте аэроплан на север, это собьёт их со следа. И сообщите на базу все параметры обнаруженного конвоя. — Затем он немного повысил голос и обратился ко всем в рубке: — Следите за воздушной обстановкой! Если засечёте что-то, не медлите ни секунды! Штурман, если что — мы сразу ныряем.» Этот призыв был лишним: все прекрасно понимали опасность и с момента последнего всплытия не отрывали глаз от приборов. Я передал на беспилотник команду к запуску двигателя, развернул его строго на север, мысленно с ним попрощался и выключил телеметрию. Затем, уточнив у штурмана координаты, составил и отправил шифрованное послание на «Синюю Скалу». Следующие четверть часа, или около того, мы продолжали идти на экране, ещё спустя столько же «Киклоп-4» должен был нырнуть, потому что мы уже вошли бы в зону действия радаров конвоя. А дальше началось бы преследование джаггернаута вслепую — до момента акустического контакта. Но тут появился — как и предупреждал Озавак-Ан — вражеский дирижабль. Не с той стороны, где шёл конвой с джаггернаутом, а с запада. Дирижабль находился ещё высоко и далеко для атаки на нас, когда его увидела наша радиолокационная станция, но если это был охотник, он-то нас увидел гораздо раньше. Возможно, это был просто разведчик, но разбираться теперь, что это за дирижабль, означало подставить свою шею под лезвие меча. Сыграл сигнал и «Киклоп», резко сбавив ход, нырнул. У меня сразу заложило уши и резкая боль кольнула в паре мест в голове. Как же досадно испытывать это каждый раз!..

Взломать береговую оборону Пасифиды было бы непросто даже для джаггернаута: основу её составляют бронепоезда, тоже с дальнобойными орудиями (не с такими большими, конечно), которые двигаются вдоль берега по сети железных дорог. Радары, наводящие их снаряды на цели, расположены на возвышенностях далеко от береговой линии — залпами с плавучей крепости их не достать. Да и если достали бы — наземные станции легко заменить несколькими дирижаблями. И чтобы наверняка попасть в бронепоезд, нужно надолго обездвижить его, а значит, предварительно придётся разрушить пути, а затем с воздуха засечь координаты самих поездов. Пути береговой обороны проходят в укреплённых траншеях, они многократно дублированы, так что перерезать их сложно. За то время, пока противник будет всем этим заниматься, его и самого могут уничтожить. Несколько хороших пробоин — и тихоходный неповоротливый джаггернаут скроется в бездне Восточного океана вместе со своими гигантскими пушками. Хотя для этого понадобится по меньшей мере линкор, или десяток таких малюток, как наша, но сама возможность набить этой плавучей крепости дыр в корпусе — невероятная удача! Отправляющий в Бездну — чем не Честное имя?

Озавак-Ан подошёл ко мне совсем близко, наклонился к моему уху и не приказом, но добрым словом отправил меня отдыхать — то ли он вспомнил мой совет с прошлой вахты, то ли просто хотел, чтобы я имел свежую голову во время предстоящего боя. Как же воодушевляет отеческое слово капитана! Вся моя боль мигом утихла, я вернулся в свою каюту, и вот я сижу за столиком и дописываю всё в свою тетрадь. Не знаю, когда меня позовут на пост, но пока лучше всё же поспать.

Я опять засну с мыслями о тебе… Жива ли ты, прекрасная Виланка, и в какой из мрачных пещер ледяной Арктиды держат тебя в плену? Каждый раз, лёжа в койке после тяжёлой вахты, я представляю, что и ты лежишь на ней в моих объятиях, и тогда я засыпаю со счастливой улыбкой.

Жертвенная дева. Гл. I. Светлые Чертоги

Добрейшему моему учителю и наставнику,

достославному Рамбуну Рам Карапу,

с почтением и благодарностью

внимательная и во всём прилежная

Виланка Пал Гея

(речь магистра Рамбуна)

Многомудрые коллеги!

Меня просили самолично представиться тем из вас, кому я не знаком, а также напомнить о себе тем кто, возможно, в потоке трудов и забот размыл память о наших прошлых свиданиях… Итак, моё имя звучит как Рамбун, что означает придонную тварь, живущую в морях моего мира. Подобно тому, как та тварь просеивает щупальцами ил в поисках своей снеди, я просеиваю знания разнообразных сфер в поисках редких, но сладких для разума зёрен истины. Далее я Рам, что, как выяснили мы совместно с моим великодушным другом, хитроумным профессором Бором Хиги, означает «секулярный философ». Карапами же называют весь наш род, хотя и не все из нас имеют такой член в своём имени. Твердь нашего космоса зовётся Геей. Её внешняя поверхность — обиталище многих этносов, что сменяют друг друга, то густо плодясь, то почти исчезая с её лика. Та твердь изменчива, гонимая чередою циклов и причудами судьбы. Мы же живём в обширных пространствах вглуби, под сенью внутреннего неба, и делим наш неизменный мир с великанами и иными благородными созданиями.

Глубокочтимые мудрецы тысячи миров! Истинно благословенный разум питается идеей, что основа сущего есть добрая духовность. Из идеи этой произрастают все правила и учения, воспитывающие в человеке праведные устремления и ведущие его к сознательному совершенству. Удивительно, как в разнесённых по бескрайнему Мирозданию ойкуменах те учения схожи между собой, и не менее удивительно, как позволяет себе разум их исказить и извратить, обращая порой во зло. Но как тропинка в лесной чащобе петляет, обходя корни, болота и рытвины, но всё же приводит нас к селению, так и пути праведных устремлений в конце концов имеют верное направление и одну вожделенную духом цель, ради которой тот дух и существует. Так и мы, здесь собравшиеся, пришли разными путями под своды этих Светлых Чертогов, дабы приложить свой разум к предмету столь же таинственному, сколь и зловещему, и разрешить от него мой несчастный мир. И я должен сейчас первым из исконных жителей Геи обстоятельно поведать вам о том, что творится ныне в её внешних обителях.

Гею, нашу Сапфировую Маргариту, постигло невиданное ею доселе несчастье, одна из страшнейших пагуб, что сущи в обитаемых мирах, которую люди с поверхности именуют «смутным куполом», потому как видится она подобно колпаку из мутного стекла. При взгляде же снаружи ясно, что вокруг всей Геи сгустилось плотное облако. Вам ведома та напасть как Шал-Гур, или Безликое Воинство. Я провёл тщательнейшие изыскания в библиотеках глубинных земель, бессонными ночами в свете мерцающего пламени свечей я вникал в полуистёртые манускрипты, которых пытливый взор мудреца не касался бесчисленные века. Но я не нашёл ни малейших упоминаний о чём-то схожим с этим куполом, или с теми особенностями, что сопровождают его явление. Я воочию убедился и могу лишь констатировать, что из мудрецов моего мира никто не оставил свидетельств или даже намёков, что когда-либо в прошлом подобное явление имело у нас место. Лишь в одном из хранилищ книжного знания, а именно в том, что содержит в себе книги мудрецов с поверхности, я среди пыли и истлевших фолиантов отыскал труд допотопного секулярного мудреца по имени Арес Честный, в котором описан некий проклятый людьми род. То зло проникло на Гею во времена великого мора, называемого «чёрной смертью» и, движимое ненавистью и завистью ко всему человеческому, принялось хитрой ложью смущать умы людей, размежевать их, присваивать плоды трудов их и насаждать войны. Однако род, что описывал допотопный мудрец, не привёл в итоге к куполу или схожему явлению, и имел он бытность столь давно, что от времён тех почти не осталось памяти. То человечество сгинуло вскоре своим черёдом, как и предыдущие, поглощённое стихиями Геи. Посему вернёмся к скорбям сегодняшним… Я помышляю, что нам истинно важно определить, какие условия способствовали нашему предмету, и я почитаю тут своим долгом изложить вам собственные соображения, к каковым мой разум пришёл через густые тернии сомнений и раздумий.

Я с горечью свидетельствую, что к тому времени, как Гею постигла эта пагуба, на поверхностных просторах её суши вновь расплодились этносы, увы неумолимо, как и многочисленные их предшественники, погрязшие в упрямом невежестве. Как язва получает власть лишь над ущербным телом, так и все несчастья человеческие тяготеют к недугам, уже взращённым людьми самими в себе. Нынешнее человечество давно потеряло в нас верных водителей и наставников, и теперь даже мудрые среди них боятся и не понимают нас, и даже не верят в само существование глубинных земель и утверждают, будто мы живём в холодных и мрачных подгорных пещерах. А ведь это мы, именно мы бережно сохранили древнейшие знания об их предшественниках, что процветали на Гее до последнего её потопления, и терпеливо донесли эти знания до них, когда сами эти упрямцы ещё прятались в пещерах от холода и диких зверей. Именно от нас они узнали, как называются планеты, что движутся по небу, и как сами они живут на одной из таких планет, и наименования материков и морей, и имена стихий и всяких тварей. Иногда мы давали им подсказки, дабы избежать больших бед или восстановить равновесие. Воистину, нет более неблагодарного занятия, чем бескорыстная помощь упёртым глупцам! Используя переданные нами знания, они создали свою науку, но наука та не стала чистым и отточенным инструментом, назначенным служить поискам истины, а принуждена была служить грубым орудием их самообольщения и корысти. Своих клерикалов при посвящении они оскопляют, дабы дух их не склонялся к сторонним вожделениям, и питают их с ложечки лучшими яствами, дабы те заботились лишь о горнем, и искушают во множестве наук. Увы, не знающая невзгод растительная жизнь в печальном итоге лишь растлевает дух мудреца. Таковой мудрец перестаёт внимать гласу строгой логики и даже авторитету самих основателей наук. Он более не ищет истину, но тщится найти оправдание своим заблудшим воззрениям, и совращает на тот путь своих учеников, вместо того, чтобы вразумлять их и наставлять. Где всякий искушённый в науках муж, испытывая разумом естество, в мыслях своих расчленяет и сочленяет его в различных проекциях и ипостасях, дабы насыщать свой ум отрадой добрых познаний, там они прилагают беззаботную свободу своего разума к измышлению машин. Машин сколь хитроумных, столь же и бесполезных! Они навязчиво предлагают нам свои машины в обмен на наши чудодейственные эликсиры и даже на секреты их составления. Самонадеянные сподвижники Момоса, они не ведают, насколько нелепы их достижения! Возьмём хоть устройство, играющее музыку, словно целый оркестр виртуозов. Вместо наслаждения общением с живыми музыкантами, являющими совершеннейшее вдохновенное мастерство игры на добротных инструментах, мне предлагают сравнить, насколько высокий или низкий, объёмный или плоский звук доносится из нелепого вида ящиков, которые питаются от электрических сил и делаются простыми рабочими на их фабрике. Но самое возмутительное, глубокочтимые коллеги, то, что скопцы измышляют — о ужас! — машины, назначенные гектографировать знания. И ладно бы те машины плодили дубликаты одних только немудрёных сведений и поучений, потребных для жизни толпы. Так нет же! Они не брезгуют и высоким знанием, соразмерным лишь подготовленным к нему умам. Взрастив в чревах своих изуверских машин мириады противных праведному любомудрию плодов, скопцы норовят насытить ими как можно большее число умов вульгарных. Скажите мне, кому нужно такое знание, которое размножено машиной и которое каждый с лёгкостью может получить? Оно как поддельная драгоценность, дармовая базарная безделушка, оно радует лишь мошенников и прельщённых ими простаков. Сакральные знания заповедны, они — удел тех, кто посвятил свою жизнь поискам истины. Таковые знания ценны лишь своей уникальностью. Сколь прекрасен учёный муж, владеющий сокровищами избранных знаний, столь безобразен мир, где все знают одинаково. Людские массы в том печальном мире подобны слепым термитам, всё человеческое в них угасло. Недаром же в ойкуменах, что процветают в вечном благоденствии, доступ к высоким знаниям ущемлён и затруднён даже более, нежели путь к вершинам власти! Можно ли считать мудрым того, кто знает то же, что и все? Таковой мудрец, что стремится окружить себя одними лишь единомышленниками, идёт сам и ведёт свой круг прямым путём к безумию! Само определение персоны на гомогенном фоне, фабула человеческой индивидуальности, основа всех творческих начал её суть уникальные знания. Пространное же разнесение по умам одинаковых знаний — это кратчайший путь к убиению природы человеческой!

Столь глубокое небрежение людей к естественной гармонии в угоду лишённым естества бездушным машинам приводило в прошлом к возмущению стихий Геи, и мы полагали, что стихии те вновь возмутятся и склонятся к Хаосу, как бывало уже не раз в древнейшие времена, и сожгут порочный род человеческий во вспыхнувшем из недр огне, и утопят его в нахлынувших с небес водах, и погребут под наползающими с гор ледниками. Это являло бы собой неизбежный порядок вещей, что не единожды уже прошествовал, но вот случился этот нежданный для нас поворот: так в отверстую рану вместо обычной гнили попадает смертельный столбняк. Таковое моё соображение о сём предмете: кто, предаваясь своей гордыне, забывает и игнорирует духовные истоки разума, тот идёт по тонкому и ненадёжному льду своего высокомерия, и чем дальше он по нему уйдёт, тем глубже будет пучина, разверстая под ним, когда лёд тот наконец треснет.

На этом, многомудрые коллеги, позвольте завершить мою краткую речь перед вами. Готов участливо и с должным пониманием выслушать ваши вопросы, после чего незамедлительно и откровенно ответить на них. Если же в ком-то из вас моя речь возбудила сугубый интерес, я буду рад уединиться с ним в приватной обстановке моих или же его покоев, чтобы за благополезной беседой, с непременным вкушением нектара, одного из даров сего достойнейшего мира, подробно осветить любые ведомые мне тонкие детали и примечательные подробности нашего предмета.

Летопись Виланки

Несколько месяцев назад, когда мой высокочтимый учитель и наставник унёс меня в Симбхалу, я обрела новую жизнь, а сегодня, очнувшись от сна в саркофаге из каменного льда, я оказалась в месте, о котором не помышляла даже в самых сладких грёзах. У меня такое чувство, словно я спала не весь наш путь из Агарти, а все свои четырнадцать лет, и только-только наконец окончательно проснулась. Теперь вся прошлая жизнь вспоминается мне как отягощённый кошмарами сон, а моя душа, вырвавшись на просторы вечного света, парит в безбрежной вышине подобно птичке, которая сбежала из тесной клетки. Хвала добрейшему моему учителю, ведь я пребываю в Светлых Чертогах! Далеко внизу, между белых облачных узоров, играют красками земли и сверкают воды, а надо мной, в густой бездонной синеве, сияет ясное светило этого сокровенного мира — легендарной Эоры!

Я не знаю, сколько времени прошло с того момента, как наш корабль покинул Гею и нырнул в чёрную бездну космоса, до нашего прибытия в этот мир. Почтеннейший наставник Рамбун говорит, что время в таких путешествиях «нечаянным образом переменчиво». Его борода, извивавшаяся надо мной подобно многоголовой Идре — это было первое, что я увидела, когда открыла глаза. Наставник успокоил меня добрым словом и заботливо помог выбраться из саркофага и схватиться за поручни. В невесомости голова моя кружилась, казалось, вся кровь прилила к ней, но в остальном я чувствовала себя вполне сносно. Второй прибывший с нами ученик — Салинкар Матит, известный также как долговязый Салинкар, держался тогда поодаль, ближе к выходу, уже приведённый нашим наставником в чувства. Мы находились в пустом пространстве, где нас встречал другой корабль — из мира Эоры. Корабль этот называется «звездолёт «Тай-Та». У корабля карапов, на котором мы прибыли, нет иллюминаторов или мониторов, поэтому я не видела, как «Тай-Та» выглядит снаружи. Прямо из камеры, в которой стояли наши саркофаги, мы, трое прибывших — достославный Рамбун и двое его учеников, — волшебным образом оказались в незнакомом месте, где была уже сила притяжения и где всё было залито молочно-белым ярким светом. Сделав ещё буквально несколько шагов, мы попали в большой неосвещённый зал, над которым вместо потолка нависал усыпанный звёздами и расцвеченный красочными переливами бездонный свод. Планета Эора находится где-то между шаровым скоплением звёзд и причудливым газопылевым облаком, и именно их свечением разрисовано здешнее небо. Я и без того соскучилась по звёздам, но здесь… Россыпи драгоценных камней и золотых самородков, засиявшие в лучах полной Селены в тот момент, когда та заглянула в пещеру могучего грипаса, уступили бы в своём великолепии небесным светилам этого мира! Феерическое ночное небо Эоры описано в летописях Симбхалы, и именно это небо стало для нас с Салинкром первым откровением новой жизни, к которой мы шли через месяцы упорной учёбы и изнурительных тренировок. Внизу, под звёздами, мы увидели несколько больших мягких кресел и испещрённые светящимися пятнами и огоньками низкие столы или секретеры — что-то подобное им. Никто в тот момент не вышел нас встретить, но в одном из кресел уютно расположилась маленькая грациозная женщина с гладкой тёмной кожей, объёмным узором из волосяных жгутов на голове и пронзительным взглядом больших блестящих чёрных глаз. Когда наши глаза встретились, у меня засосало под ложечкой: в её взгляде я почувствовала огромную мощь, такую, что недоступна людям, и обещание почти безграничных возможностей, которые многократно превосходят ваше желание и даже воображение.

— Рада снова принимать вас, магистр, — колокольчиком прозвенел её голос, а во рту при этом тускло блеснули остроконечные как у ксариаса зубы. — И вас приветствую, юные неофиты, — обратилась она к нам. — С благополучным прибытием! Гостите у нас долго и с удовольствием… Будут ли какие-то пожелания?..

Говорившая так звонко на чистом древнем языке не была одета, но и не выглядела нагой: любой наряд смотрелся бы на ней совершенно несуразно, как если бы вы надели сшитое из обрезков кукольное платье на статуэтку из безупречного обсидиана. Боги, как же она красива! Ни единого изъяна нельзя в ней найти. Наставник тут же разъяснил нам, что это и есть Тай-Та, анак корабля, его воплощённый дух-хранитель. Анак между тем жестом пригласила нас пройти и сесть в свободные кресла, но мы поначалу не посмели. Тогда одна из переборок или стен звездолёта исчезла и к нам вышел юноша в белых одеждах. Он церемонно поклонился учителю Рамбуну и немного сдержаннее нам. Выглядел юноша необычно, но очень привлекательно, и взглянул он на меня пристально — так, что от смущения кровь прилила к моим щекам и шее, и я была рада, что в зале под звёздами царит полумрак и никто не заметит, как моя кожа полыхнула лиловым оттенком. В первый момент я решила, что этот человек — наш антипод, один их двух юных эориан, что в итоге отправятся с достославным Рамбуном в мир Геи. Но по тому, как поклонился ему в ответ сам учитель Рамбун, и как почтительно приветствовал его, я поняла, что ошиблась, и что моя ошибка — как раз то, о чём наш высокочтимый учитель и наставник увещевал нас заранее: «Вам придётся привыкнуть к тому, — говорил он нам, — что взрослым мужам и жёнам того этноса, наряду с величественной торжественностью лика и невозмутимым спокойствием духа, присуща также и вечная юность тел. Их внешность может заблудить ваш разум и возбудить в нём нелицеприятность в виде бесцеремонного или снисходительного отношения. Остерегайтесь подобного! Мой коллега, что удостоит вас своего общества и станет вашим временным наставником, умудрён немалыми годами и весьма искушён во множестве наук и в опыте просвещения».

У этого почтенного мудреца с внешним обликом юноши, когда учитель представлял ему нас с Салинкаром, взгляд был открытым, пристальным и при том бесстрастным — казалось, эорианин не испытывал эмоций. Однако голос его оказался не холодным и ровным, как я ожидала, а вполне тёплым и живым, и даже не лишённым некоторой мягкости:

— Меня зовут профессор Бор Хиги, — представился он. — Профессор это примерно то же самое, что магистр, философ или многомудрый учитель — особое звание учёного, который не только обучает, но и готовит студентов к самостоятельным исследованиям. Я стану как раз таким учителем и наставником для вас, как только вы здесь освоитесь.

После того, как достойнейший профессор Хиги и наш высокочтимый учитель Рамбун обменялись краткими приветственными речами, что со всей очевидностью свидетельствовали об их тесной дружбе и безусловном обоюдном доверии, нам представили ещё двоих жителей Эоры — наших антиподов, учеников профессора Бора Хиги. Одного зовут Галш Талеса, а другую Айка Масс, и похожи те ученики, как и многие в этом мире, на ангелов (нет, я не видела в своей жизни ангелов, но, как мне кажется, такое слово рождает в воображении самую достоверную картину о наших антиподах). Они до сих пор кажутся мне в высшей степени необычными, а сама я чувствую себя рядом с ними так ново и странно, что это требует отдельного разъяснения.

Признаюсь, я очень волновалась с той поры, как очнулась в саркофаге, и волнение моё нарастало, достигнув кульминации перед самым моментом встречи, но теперь уже нет даже никакого стеснения и беспокойства. Я, как ни собирала свою волю, совсем оробела, даже ещё до нашего представления профессору, сердце моё трепетало и готово было остановиться, но эта моя робость совсем рассеялась при знакомстве с его учениками. И хотя я ясно ощущаю, что наши антиподы — существа для нас недосягаемо высшие, это чувство в самом деле невесомо и прозрачно, и не доставляет мне никакой неловкости. В их отношении ко мне или Салинкару нет ни снисхождения, ни напускного почтения, ни, тем более, фамильярности. Сама природа их душ — открытость и дружелюбие. И это нравится мне невероятно!

Безупречная Тай-Та угостила нас чудесным напитком, разлитым в тонкие и при этом удивительно лёгкие чаши. Чаши эти появились рядом с нами, как только мы приняли, наконец, её приглашение и уселись в кресла. Напиток этот так ласкает вкус, что просто не передать словами! Мы с Салинкаром скромно выпили по одной чаше, а наш почтеннейший наставник, уже хорошо знакомый с этим напитком по прошлым посещениям Светлых Чертогов, теперь почти не расстаётся с большим бокалом, который, как мне кажется, сам постоянно восполняется. Учитель называет чудесный напиток просто «нектар».

Славный Галш при знакомстве подарил мне похожее на миниатюрное украшение устройство. Его можно повесить на шею или прикрепить к любому месту на одежде и даже к своему телу, и оно способно запечатлевать и хранить всё, что с тобой происходит, как бы видя и слыша это из твоих собственных глаз и ушей, все встречи и разговоры, и по первому требованию повторять их в твоём воображении как живые картины или живые образы воспоминаний о прошедших событиях и (что для меня очень кстати) трансмутировать всё это в руны, дословно вторящие сказанному и даже остроумно излагающие сопутствующие обстоятельства. Руны по одному лишь желанию появляются перед моим взором в виде светящихся строк. Ещё этот дивный подарок позволяет мне силой воли вызывать любое событие или текст, о существовании которого я знаю хотя бы приблизительно, но Галш любезно предостерёг от злоупотребления такой возможностью, грозящей запутать и смутить мой разум. При помощи этого щедрого и полезного подарка я могу теперь отбирать полезные фрагменты из всего потока прошедших событий, составлять их в нужном мне порядке, а затем, по мере надобности, обращать в текст летописи — именно этим я сейчас и занята. Хотя подобное занятие может показаться кому-то малопонятным или, по меньшей мере, слишком сложным, поверьте, что на деле это легко, удобно и очень даже приятно. Учитель Рамбун назвал подаренное Галшем устройство «заклятым медальоном», и сопроводил название таким вот наставлением: «Пользуя столь хитроумный атрибут, ты, Виланка, можешь теперь составить наиболее основательную летопись об Эоре из всех, что когда-либо писались неофитами — как в этом мире, так и в мирах иных.» Конечно же, я воспринимаю его наставление как свой ученический долг. Я просто обязана использовать подаренное Галшем устройство для детального описания того, что со мной здесь произойдёт, всего полезного и ценного, что мне посчастливится увидеть, почувствовать и понять, чтобы даже спустя столетия будущий искатель мудрости, перебирая архивы одной из библиотек Обители Просветлённых, взяв в руки эти записи, заинтересовался моей историей и воспринял её во всех подробностях так, будто сам здесь побывал, и чтобы записи эти послужили просвещению читателя и утешению его души. Далеко не все, даже из числа самых достойных, приглашаются в Светлые Чертоги, и любые сведения об этом мире воистину бесценны, поэтому всё здесь мною узнанное я обязана описать тщательно, искренне и честно. Обещаю: я последую этому наставлению, и так, что моему учителю и наставнику не только не будет за меня стыдно, но он будет гордится трудом своей ученицы!

По традиции обмена я подарила Галшу бронзовую черепашку — символ робкого любопытства. Я сама выбрала такой подарок в Агарти, в Храме Дарения. Черепашка украшена затейливой резьбой и цветными камнями, а верхняя часть панциря сделана из отполированного агата цвета бронзы с природным рисунком, похожим на узор черепашьего панциря — такой камень сам по себе как очень редок, так и очень красив. Хотя дар скромный и практической пользы от черепашки, очевидно, не будет никакой, тем не менее, я видела, как Галш искренне радовался, бережно держа мой подарок в руках и разглядывая его.

Ослепительная Айка Масс вручила и долговязому Салинкару трансмутирующее устройство — в виде броши (а он ей — крохотный хрустальный фонтан в форме цветка тамарая — удивительное творение мастеров Симбхалы). Долговязый Саликар принадлежит племени карапов, а это племя избегает «машин», к которым относит любые достаточно сложные механические и электрические устройства, поэтому я была удивлена тем, с каким вниманием он отнёсся к кратким инструкциям эорианки-антипода, и как затем тщательно закрепил подаренную брошь на своём воротнике. У моего однокашника тоже задание от наставника Рамбуна, он также трудится над своим писанием, но я не знаю, насколько совпадают наши задания — мы получили их каждый в личной беседе с досточтимым Рамбуном. Хотя это не секрет, я не хочу расспрашивать Салинкара о его упражнениях, потому что мне это не нужно, но главное — потому, что этот долговязый парень мне неприятен так же, как и я ему. Салинкар Матит считает меня существом низшим и всегда смотрит на меня свысока, и я не придавала бы этому большого значения — всё же он и правда высок ростом даже для карапа — если бы не то, как он преображается в присутствии учителя: его высокомерный тон сменяется тут же на тёплый и дружеский, и он всем своим видом являет братскую любовь и заботу о моей персоне, хотя, стоит нашему почтеннейшему наставнику удалиться, Салинкар вновь начинает держаться отчуждённо и чуть ли не брезгливо. Он старше меня почти на два года и, к тому же, ревнует к учителю — может быть, поэтому он так себя ведёт?.. Нам с ним позволили беспрепятственно знакомиться с записями и заметками наших антиподов, и даже использовать их — наверное, до того момента, когда Галш и Айка покинут Чертоги и отправятся на Гею. Я догадываюсь, что профессор Хиги определил и им описывать некоторые события. Я не заметила у наших антиподов устройств вроде заклятого медальона, но я уже знаю, что для своих описаний они используют подобные живые образы. Также нужно будет непременно разузнать насчёт эорианских рун.

Живые картины, которые запоминает и затем воспроизводит заклятый медальон, совсем не похожи на показы фильмов, что известны на Гее: вы видите не движущиеся по экрану картинки, снятые кинокамерой на плёнку или записанные на проволочную катушку, а словно влезаете в голову того, кто всё это сам видел, слышал и переживал. Когда смотришь про свои события, это как твоя же память, ставшая кристально чистой и во всём доступной. При просмотре чужих картин они воспринимаются как твои собственные воспоминания, которые ты основательно подзабыл, но вдруг очень ясно и красочно вспомнил. Ты переживаешь чувства другого как свои, но при этом не теряешь связь с реальностью и осознаёшь, где в данный момент находишься и что вокруг происходит, и то, что на самом деле это не твои воспоминания. Кроме самих живых картин, такие образы содержат ещё один важный элемент, я назвала бы его «мысленные комментарии»: знакомясь с образами, ты получаешь не только то, что кто-то увидел и услышал, но также понимание, каким он это видел, то есть как он это оценивал и о чём при этом размышлял. Вот эти мысленные комментарии при трансмутации образа в руны, пожалуй, полезнее самих живых картин, хотя при первом знакомстве с ними я растерялась и мало что поняла. Всё-таки чужой взгляд на мир, тем более, если это взгляд жителя Эоры, далёк от моего. Для перевода слов и фраз, у которых нет даже близких значений в нашем языке, например, для названий предметов, которые попросту неизвестны или отсутствуют в нашем мире, заклятый медальон при трансмутации предлагает на выбор несколько близких по смыслу слов и ещё прилагает к ним краткое и доходчивое пояснение. Это ещё одно несомненное удобство. Но если вы захотите, к примеру, создать текст о том, как овладеть ремеслом управления эорианским кораблём-звездолётом, вас постигнет неудача. Много лет назад некие софои пытались это сделать, но получили лишь плохо связанный набор фраз и слов знакомых, но совершенно бесполезных для понимания этого ремесла — когда я училась в Симбхале, мой наставник давал мне манускрипт из своей личной библиотеки, где я и прочла об этой попытке овладеть эорианским кораблевождением. Пока что здесь неведомые слова попадаются мне не так часто и, как я очень надеюсь, для читателя смысл моих текстов не окажется непонятным или чересчур искажённым, если в них будут изредка попадаться приблизительные значения и расплывчатые определения. В крайнем случае я буду вставлять значок, что слово пропущено.

Я прикрепила заклятый медальон поверх одежды на груди — в том месте, где он оказался бы, повесь я его на цепочке на шею. Первое время я всё боялась его потерять, и часто прижимала медальон ладонью или пальцами левой руки, но скоро я поняла, что потерять его невозможно, если сама не захочешь от него избавиться, в первую очередь потому, что ты постоянно ощущаешь невидимую связь, чувственный контакт с ним. Повторюсь, что по моему желанию живые образы воспоминаний трансмутируются в рунный текст, что делает составление этой летописи не только приятным и увлекательным, но также почти необременительным для меня занятием. Хотя почтеннейший учитель Рамбун и обязал меня составлять всю летопись лишь в рунах, выдав мне стопку тетрадей, походную чернильницу и коробочку с каламами, я также постараюсь последовать и этому живописному приёму, отыскав и освоив способ, чтобы дополнять руны соответствующими фрагментами живых образов и в таком виде заставлять мой заклятый медальон их запоминать. Они могут мне пригодиться, пока я нахожусь в этом удивительном мире.

После прибытия и знакомства нас — не знаю, как лучше написать — проводили? Переправили? В общем, очень скоро мы оказались каждый в своих личных покоях. В точности, как мне и рассказывал мой высокочтимый наставник: в Чертогах нет ни лестниц, ни лифтов, ни даже постоянной планировки помещений. Словно само пространство здесь меняется, приспосабливаясь под текущие нужды его жителей. Так же было и после церемонии представления: едва покинув «Тай-Та», мы пересекли широкую прозрачную галерею, с которой могли обозреть большой зал со множеством гостей (это специально нам показали), а после галереи попали сразу каждый в свои покои. Мои покои, как я позже глянула, выходят в проходной коридор и отделены от него безупречного вида дверями. В описаниях Чертогов я читала, что двери здесь по большей части не открываются, а просто исчезают, мгновенно образуя широкий проём. Но если тебя ведут, или ты точно знаешь, куда тебе надо — ты можешь пройти в любое помещение сразу, вовсе минуя подобные препятствия. Был в одном месте и так просто, сделав всего десяток-другой шагов по комнате или коридору, очутился и другом, в которое и стремился попасть. Как делается это волшебство — я не могу себе вообразить, но оно, очевидно, той же природы, что и другие подобные перемещения. Однако в личных покоях гостей двери имеются — одно- и двустворчатые — которые распахиваются плавно и бесшумно при вашем приближении, или остаются закрытыми, что означает, что путь этот для вас нежелателен, или же вам нужно попросить разрешения, чтобы пройти. Впрочем, и они не затворены на замки и каждый желающий, если ему приспичит нарушить гостевой этикет, сможет проникнуть за них, и не будет никак наказан.

На Гее, пока не заболела, я успешно училась в школе, и даже когда мне пришлось оставить школу, я продолжала старательно заниматься, и ещё я много времени уделяла чтению. Книги были самые разнообразные, хотя и из обычной городской библиотеки: я читала и духовные книги, и романы и, к примеру, книги по медицине или истории, а также меня интересовала техника, особенно военная — наверное потому, что шла война, а мой отец был профессиональным военным. Попав в Обитель Просветлённых, я дополнила своё образование сакральными учениями, прослушав наставления мудрецов и прочитав множество книг и манускриптов на древнем языке. Поэтому я знаю, как работают ракетные двигатели, выводящие в космос модули для станций или доставляющие транспортные корабли с орбиты Геи на орбиту Селены, а также знакома с практиками астральных путешествий по тонким мирам. Но здесь нечто совсем иное. Я не представляю, каким образом мы перенеслись из моего дома в Фаоре сразу в Агарти, я даже не помню этого, так как была без сознания. Так же и с путешествием из Симбхалы сюда, в мир Эоры, хотя расстояния эти не сопоставимы. Досточтимый учитель Рамбун говорил мне, что основы этого везде одни и те же, они не различаются принципиально с теми, что используют хозяева Чертогов в своих путешествиях по Вселенной, иначе мы просто не смогли бы попасть к ним на своём корабле. Не секрет, что эорианские корабли-звездолёты во всех смыслах гораздо более совершенны, чем корабли карапов. Но вот о том, где и как эориане строят свои корабли и, тем более, об их устройстве и управлении, симбхальским мудрецам ничего не известно. Корабли-звездолёты не изготовлены на заводах и стапелях: в летописях я нередко встречала такое утверждение, что в мире Эоры нет промышленности, во всяком случае, в обычном понимании, но тем не менее эти корабли — плод необычайно развитой техники. «Для того, чтобы знание стало чем-то материальным, не обязательно иметь промышленность, составленную из мириадов добывающих и мастерящих машин», — объяснял это мой досточтимый наставник. Но как именно абстрактные технические идеи могут в отсутствие промышленности воплощаться в совершенные изделия — это, похоже, не доступно даже разуму почтеннейшего учителя Рамбуна. Зато я знаю, что карапский корабль, на котором мы прибыли сюда, был усовершенствован с помощью эорианской техники. До этого усовершенствования путешествовать на нём было до крайности сложно и далеко не безопасно. Сам наставник неоднократно говорил мне, что любые знания о технике космоплавания, которой владеют жители Эоры, были бы для нас чрезвычайно полезными. Что ж, в процессе своего пребывания и обучения здесь я постараюсь уделить как можно больше внимания поиску таких полезных знаний!

В отведённых мне покоях я ожидала увидеть роскошь, может быть необычную, но соответствующую славе этого места, однако по крайней мере в моих комнатах всё оказалось довольно аскетично. Но также красиво, просторно и уютно! Я должна была сама в них освоиться, учитель Рамбун заверял меня неоднократно, что трудностей не возникнет — так и случилось. Стены здесь, как повсюду в Чертогах, матово-белые, на ощупь слегка прохладные и — странное дело — не смотря на очевидную жёсткость кажутся мягкими. Их цвет и фактуру можно менять по своему усмотрению, но я не стала этого делать. Я омылась в замечательной купальне, где глубина воды, направление и сила бьющих из любых направлений струй менялись по одному желанию, так же как температура той воды и её аромат. Поначалу я боялась пожелать ненароком кипятка или ледяной пучины, или каких-то мерзких запахов, но такие страхи просто не исполнялись, так что робость моя быстро прошла. Я пожелала под конец, чтобы мягкие тёплые струи подняли моё тело вверх и удерживали его, что и было исполнено. Боги, какое это блаженство! Вытирать влагу с тела мне не пришлось: как только я вышла из купальни, лишняя влага незаметно исчезла с моей кожи, лишь волосы остались слегка влажными. Как они это делают, интересно?..

Я расчесалась — мои распущенные перед купанием волосы расчесались удивительно легко! — и потом долго стояла перед зеркальными стенами (ещё одно приятное удобство!), наслаждаясь свежестью. На Гее, живя ещё с родителями и братиком, я не придавала таким вещам слишком уж большого значения, следила за собой, как все. А вот в палаистре меня и других учениц воспитывали, словно жриц любви. Карапские девушки, которые со мной учились — высокие и угловатые, но необыкновенно добрые — готовились к тому, чтобы принимать мудрецов извне, посещающих Симбхалу с самыми разными духовными и познавательными целями. Меня же ожидала иная судьба. Наверное, поэтому наиболее тщательный уход за моим телом был перед отправлением в этот мир. При том, что я получала много мелких травм и сильно уставала во время физических упражнений, мне не позволялось иметь никаких сломанных ногтей, никаких волос на теле, кроме тех, что составляют причёску на голове, даже естественный запах тела нужно было не просто оттенятьблаговониями, а полностью удалять частым мытьём кожи и специальными растираниями. Особенно сложно было следить за бровями — они должны составлять определённую тонкую линию и даже за один выросший за их пределами и найденный придирчивой наставницей волосок меня строго отчитывали. Наверное, строже меня предупреждали только насчёт воровства. А я в жизни не украла ни рисинки, я даже вора видела только один раз на фотографии в ежедневной газете, и до сих пор мне неприятно вспоминать тот снимок! Волоски же на теле легко удалялись специальной мазью, и после этого уже почти не росли, но тем труднее было уследить за теми немногими, что всё же прорастали. Я приобрела привычку при каждом удобном случае доставать зеркальце и изучать свои брови в поисках отросших или пропущенных волосков. Но лишь теперь, когда прибыла сюда, я полностью осознала важность тщательного и скрупулёзного ухода за своей внешностью. Я даже при таком тщательном уходе выгляжу неряшливым, неумытым, заросшим дикарём в сравнении с хозяевами Светлых Чертогов. И дело вовсе не в том, что хозяева Светлых Чертогов брезгливы или у них особо острое обоняние. Дело в уровне гигиенической культуры. Просто удивительно, сколько в эорианах доброты и великодушия, что они всё равно воспринимают меня без тени неприязни, без намёка на высокомерие, и даже с явной симпатией. Хотя, признаюсь, стоящая между нами непреодолимая для меня стена видится мне хотя и кристально прозрачной, но ещё более непреодолимой.

Мой высокочтимый наставник Рамбун в основном сам искусно следит за собой, особенно за безупречным видом своих бороды и шляпы, хотя в Самбхале при нём трудятся несколько усердных служителей. Мужчинам хотя бы не приходится выщипывать брови…

После купания, расчесавшись, я заплела косы с новыми золотыми лентами, которые были в моём скромном багаже специально для такого случая. Затем я отправилась в спальню и неспешно облачилась там в местные одежды. Точнее, это один цельный костюм, надевается он разом и, как и всё здесь происходит, не очень понятно, как: ты просто берёшь его в руки и прикладываешь к себе, а он словно мгновенно наползает на твоё тело. Примерно так же он и снимается: пожелав раздеться, начинаешь стягивать его с себя за любое место, и тогда он сразу оказывается у тебя в руках. Я проделала этот чудесный фокус несколько раз, но так и осталась в неведении о его механизме. Прилагаемые к костюму сапожки можно снять и вновь надеть отдельно, хотя снимать их не хочется — так они удобны! Эорианский наряд, надо сказать, выглядит довольно просто: он обычного для Чертогов белого цвета, и цвет этот спокойный, он не слепит глаз. Ткань на ощупь шелковистая, довольно плотная и немного тянется, а лежит на теле так, что совершенно не стесняет движений. Одежда не имеет швов, во всяком случае, мне не удалось их обнаружить. Самое необычное в эорианском платье, пожалуй, то, что его фасон и элементы можно изменять по желанию. Так, я пожелала пояс с кармашками для своих мелких вещей, и пояс появился — элегантный и удобный, и как раз такой, что всё прекрасно в него поместилось. И цвет ткани тоже можно менять, но ещё на галерее я заметила, что большинство гостей в зале одеты именно в белое, и я проявила должную скромность, хотя люблю наряжаться в красное и голубое. Вообще, ко всему в этих Чертогах — и к переходам, и к купанию, и к одеванию, и к остальному — сразу же начинаешь относиться так, как будто ты так всегда и жила, всё здесь даётся с лёгкостью, здесь постоянно чувствуешь себя ловкой, словно бы сами Светлые Чертоги созданы неким духом благожелательности из субстанции уюта.

Когда заботливый наставник Рамбун принёс меня в монастырь в Симбхале, я была ещё очень слаба. Он лично отпаивал меня своими эликсирами, но лишь через несколько дней я пришла в себя и смогла ненадолго выходить сначала на огромный балкон, а позже и во двор монастыря. Тогда я почувствовала разницу между той страной, где я родилась и которая осталась где-то на поверхности, и подземным миром благословенных внутренних земель: в сотне парасангов над моей головой остались нервная суета войны, моря крови и горы людского горя, а в Симбхале всё словно погружено в вечное умиротворение, дающее твоей душе покой и совсем другое ощущение того, как течёт время. Этот мир — Эора — так же примерно отличается от Симбхалы, как Обитель Просветлённых в свою очередь разнится с жизнью на поверхности Геи. Я не хочу сказать, будто в Светлых Чертогах ещё больше умиротворения, напротив, как показал мой первый день, здесь всё находится в постоянном движении и изменении. Однако мне уже очевидно, что этот мир ещё выше по шкале благости. Если в Симбхале скорее покой и равновесие, то здесь тебя захватывает тончайшая энергия действия, не дающая усидеть на месте и влекущая к новым далям и высотам. Я читала, что по этой причине время в мире Эоры и правда течёт по-другому, и один день здесь бывает так же насыщен, как целая неделя в Обители Просветлённых. У меня теперь есть возможность самой проверить, так ли это!

Одевшись после купания, и перед тем, как приняться за записи, я медитировала, сидя прямо посреди комнаты, лицом к прозрачной стене, за которой открывался завораживающий вид на Эору. В палаистре меня научили входить в отрешённое состояние и вспоминать о моей жизни на Гее — думать о близких, друзьях и просто о знакомых людях — о тех, которых я люблю и о которых знаю, обо всех, что остались там, под гнётом Смутного Купола и порождённой им войны. Такова теперь одна из моих обязанностей, и я выполняю её регулярно, хотя она мне неизменно горька и тяжела. Я раньше представляла, как выглядит Гея с большой высоты, по тем фотографиям и киноповестям, что снимали из космоса обитатели «орбитальных колёс». Но за окном моей комнаты теперь совсем другая планета. Другая планета! Не как сосед Геи вроде Ареса или Геспера, а почти такая же, как Гея — голубоватая, с океанами, горами и лесами, только совсем другая. Она расположена в «чрезвычайно удалённом космосе» — как говорит мой наставник. Хотя, наверное, если бы я вот так же созерцала нашу Гею, то пребывала бы в не меньшем восхищении. Я думаю, это и помогло мне тогда сосредоточить свои мысли всё же не на Эоре, а на Гее, на своей собственной истории, вплетённой в судьбы родного мира…

Моего отца звали Акмар-Вал, Избегающий Удара. В последний раз мы виделись за несколько недель до начала большой войны, когда небо уже закрыл Смутный Купол. Папа помогал нам собирать и паковать вещи для переезда в наш старый дом в гигаполисе Фаор. Тогда уже нередко случались военные столкновения и провокации, и он говорил, что гигаполис отлично защищён, так, что даже в случае масштабных боевых действий там будет относительно безопасно. Мы с мамой тихо плакали, переживая предстоящее расставание, будто чувствовали, что это последний наш день, который мы проводим вместе. Братик не мог ещё даже сложить в коробку собственные игрушки — он был совсем мал, только и умел тогда, что проситься на горшок, но он тоже чувствовал, что происходит нечто печальное, и то и дело начинал реветь, вытирая слёзы кулачками, и сквозь слёзы звать нас — то маму, то папу, то меня. А наш отец, складывая вещи в чемоданы, время от времени отрывался от своего занятия и принимался нас успокаивать, и это иногда действовало: мы все переставали лить слёзы и всхлипывать, но ненадолго. А потом он уехал на юг, а мы со всеми вещами отправились на север, и больше мы его не видели.

Так случилось, что по дороге мы попали под ракетный удар — это была одна из предвоенных провокаций Альянса, который уже тогда не брезговал убивать наше мирное население. Боеприпасов взорвалось мало, но они содержали какую-то ядовитую смесь. Все мы получили различные ранения, а также заболели от отравления. Мама с братом выздоровели вскоре после переезда в Фаор, а моя болезнь всё не проходила. Спустя примерно месяц я вдруг почувствовала себя лучше, но ещё через пару недель мои ноги перестали двигаться. Меня тогда положили в госпиталь, но на третий день выписали обратно домой. Доктора не могли сказать ничего утешительного: проникший в меня во время того ракетного удара яд вызвал заболевание нервной системы, которое со временем только прогрессирует, до тех пор, пока не наступает полный паралич тела, а за ним и смерть. Они сообщили, что обычно это случается через несколько месяцев, но при постоянном приёме лекарств и особом питании, если повезёт, я смогу прожить ещё несколько лет. Перед войной почти все лекарства раздавались больным бесплатно по мере надобности, но мне требовались редкие препараты, за которые уже тогда необходимо было платить, и немало. А ведь нужно было ещё отремонтировать старый дом и на что-то растить моего братика! Надо ли объяснять, в каком мама была отчаянии. Ардуг Ужасный никогда не посылает беды по одной: едва мы успели осознать это несчастье, как начались масштабные боевые действия, а буквально через считанные дни после начала войны в наш дом постучался офицер, который принёс трагическую весть об отце… После расставания с ним я надеялась и молила богов, чтобы он был жив, чтобы оказалось так, что он просто не имеет возможности послать нам весточку. Пророки учат нас: просьбы к богам должны быть так же разумны, как и искренни, ибо боги снисходительны к просьбам, но не любят пустых попрошаек. Но разве могла я обидеть богов, моля их о сохранении жизни моего отца?.. Официальная бумага извещала, что Акмар-Вал погиб геройской смертью. Моя мама в тот день стала совсем другой: её, жизнерадостную и энергичную женщину, на которую до той поры заглядывались мужчины и которой никто не давал больше 20 лет от роду, словно саму накрыла тень смерти: она осунулась, взор её погас, волосы начали седеть, а лицо всё глубже пересекали морщины и складки. Как будто мама забрала лишь одной себе всю горечь пролившихся на нас несчастий. Война стремительно приближалась к гигаполису, начались перебои со снабжением даже самым необходимым, резко выросли цены, а моя болезнь день ото дня только осложнялась и требовала больше и больше — редких препаратов, питательных продуктов и тщательного ухода. В Фаоре живут мамины родственники, причём некоторые из них занимают высокие посты и имеют изрядный достаток. Хотя мама не торопилась обращаться к ним за помощью, они, конечно же, узнали обо всех её проблемах и решили поддержать её семью. Вскоре я стала регулярно получать необходимые мне лекарства и питание, кроме того, мамины родственники отремонтировали наш старый дом. Насколько могли, все эти люди поддерживали меня, маму и братика и всемерной заботой, и добрым словом. Пусть тысяча благословений снизойдут на вас за это, дядюшка Дишмук, тётушка Малати, и остальные искренне любящие нас родные люди! Позже, в годовщину смерти отца, нас посетили его друзья и сослуживцы. Они, конечно, не могли помогать постоянно, но они собрали немалую сумму денег и вручили её нам в качестве безвозмездного дара. С тех пор мы вовсе перестали нуждаться!

Тем не менее, я ясно понимала, что умираю, об этом не давали забыть и боль, особенно донимавшая ночами, и моя физическая немощь, которые возрастали день ото дня. Невозможно описать все муки, и душевные, и физические, что мне пришлось претерпеть. Много раз я думала о том, чтобы свести счёты с жизнью. Как мне тогда казалось, у меня или не хватало духу, или — однажды — доза опия оказалась не смертельной. Я лишь провела несколько дней в том же госпитале, сгорая под укоряющими взглядами персонала и стыдясь сочувствия родных. Мой мудрейший наставник по этому поводу когда-то сказал мне странную вещь, будто на самом деле дух мой достаточно силён, но так просто расстаться с жизнью по собственной воле нельзя. Будто бы я неоднократно накладывала на себя руки, только я этого не помню. Всякий раз, когда я всё же решалась, моя душа возвращалась к тому моменту, когда я ещё колебалась принять роковое решение. Я не помню этого потому, что помнить можно только события своего прошлого, а я так лишь кромсала собственное вероятное будущее. Если судьба это лабиринт, то самоубийство это тупик судьбы. По этой причине самоубийц не принято провожать в мир иной: они не там, их души всегда возвращаются назад. Это странно и непонятно для меня, но учитель меня заверил, что нужно пройти весь свой жизненный путь, порой проходить его по многу раз, пока дух твой не достигнет просветления, и только тогда он покинет наконец этот мир, чтобы стать свободным. Величайшая удача и благо, если добрый и мудрый наставник сопровождает тебя на этом пути. Для меня всё это — очередной повод вспомнить, какими благодеяниями добрейший учитель Рамбун одарил свою скромную ученицу, и моё сердце вновь наполняется чувством благодарности и признательности!

В последнее время, живя в старом доме родителей, я уже едва могла двигать руками и шеей и обычно сидела в большом кресле у окна. Добрая тётушка Малати, сводная сестра моей мамы, каждые выходные приходила к нам в гости и приносила мне всякие интересные книги; удивительно, но они так же помогали забыть о боли, как и лекарства. Некоторые книги я читала по два раза, а какие-то места даже учила наизусть. В том кресле у окна я перечитала, наверное, добрую половину публичной библиотеки, которой заведует тётя Малати. И ещё я подолгу смотрела на улицу. Наша улица маленькая, на ней нет бегущих дорожек, по ней не проложены транспортные линии, а ездят только велосипеды и мотоколяски, и очень редко — автомобили. На другой её стороне видны фасады двух- и трёхэтажных домиков, нижние этажи которых скрывают густые палисадники, а за фасадами пестрят многочисленные крыши других таких же домиков — так до самой электростанции, огромные башни-трубы которой можно увидеть за много кварталов, особенно когда ветер разгоняет городской смог. День за днём менялась погода, и я чувствовала, как моё время утекает и сезоны за окном в последний раз сменяются для меня. Я наблюдала, как по утрам люди энергично и с серьёзными лицами спешат из дома — кто на работу, кто на учёбу. Вечером же взрослые выглядели уставшими, а дети наоборот, так, словно избавились наконец от тяжкой ноши, и они опять спешили — на этот раз по своим домам. В праздник или выходной день всё менялось: горожане уже не торопясь, парами или семьями, или небольшими весёлыми компаниями, проходили по нашей улице в общественные места, где люди обычно развлекаются или просто приятно проводят время. Они улыбались и смеялись. Хотя были, конечно, и те, кто спешил по делам с суровым и сосредоточенным лицом — ведь война всё-таки, и далеко не у каждого выпадают свободные для отдыха дни.

Постепенно я стала запоминать и узнавать многих из тех, кто проходил мимо моего окна более-менее регулярно. Особенно мне запомнился один юноша в форме курсанта Академии разведки — академия эта расположена примерно в двух кварталах от нашего дома, на соседней большой улице. Когда я впервые обратила внимание на этого юношу, мне подумалось, что таким, наверное, был в молодости мой отец — ещё до того, как встретился с моей мамой. Нет, лицом этот юноша не был на него похож… или, может быть, совсем немного. Но мой отец тоже был молод, строен и носил почти такую же форму — у нас есть его фотография тех лет — в рамке из бамбука, она стоит на алтаре Близнецов рядом с его последней фотографией, сделанной незадолго до нашего расставания. Однажды я услышала, как этого юношу громко окликают его товарищи. Они кричали почти через всю улицу, произнесли его имя несколько раз. Адиша! Адиша — вот как его зовут. Так как он воин, то значит Адиша-Вал. Я рассудила, что раз Адиша аккуратно одет и вообще выглядит ухоженным, подтянутым и держится с достоинством, и ходит он не через транспортный узел, а пешеходными улочками, значит и живёт он где-то рядом в своём доме, значит он точно горожанин. Хотя сейчас обучают на офицеров юношей из разных династий, он не похож на потомка заводских техников — те всегда держатся небольшими компаниями и их развязное поведение и показная бравада всем известны, а фермерские дети так вообще живут в бараках при Академии и выглядят несколько помятыми, потому что у них нет условий наводить на себя лоск. Моряки, врачи, жрецы — все они учились бы в других заведениях. Про редкие династии гадать вообще нет смысла. В общем, Адиша-Вал, юный воин. Как-то так получилось, что я стала с нетерпением ждать каждого случая увидеть Адишу и, когда наконец замечала его на улице, глаза мои закрывала слепящая пелена, а сердце начинало бешено колотиться. Так я влюбилась в этого юношу…

В медитациях мои воспоминания всегда возвращаются к Адише. Он тоже — часть моего родного мира, вот и в Симбхале я часто о нём думала. Хотя он ничего не знает о моём существовании, я почему-то чувствую, что между нами есть невидимая связь, которую кроме нас самих никому не порвать. Я уверена, что он жив, хотя и очевидно, что он уже где-то участвует в боях. На какой участок фронта его занесла судьба?.. Душа моя страдает от этих мыслей, и стремится в прошлое, в которое мне уже не суждено вернуться…

Я всегда ношу с собой одно снадобье — непенту, или «Воды Леты». Маленький пузырёк из тёмно-зелёного стекла — наставник подарил мне его ещё в начале моего ученичества — стал таким странным моим талисманом. Если выпить содержимое этого пузырька, например, на ночь, ты будешь крепко спать, а когда проснёшься, все знания твои сохранятся, но все связанные с ними переживания исчезнут, словно их и не было. Люди, которых ты любила, или ненавидела, или боялась, или жалела, все те события, что оставили в твоей душе глубокий след, все былые переживания станут тебе совершенно безразличны, словно бы это случилось не с тобой, а с чужим, незнакомым и неведомым человеком. Это не означает, что отныне ты станешь бесчувственной: ты сможешь и дальше испытывать разные чувства, но лишь по отношению к событиям, которые произойдут после сна, дарованного «Водами Леты». Правда, принять это снадобье можно лишь однажды: во второй раз оно полностью лишает человека чувственного восприятия и душа его навеки становится ущербной. Когда я плачу ночами, тоскуя по маме и братику, и вообще по прежней своей жизни, которой даже не суждено было толком состояться, я крепко сжимаю этот пузырёк в своей ладони. Я уже не вернусь к своей семье, и все эти полные боли воспоминания мне не нужны, но вовсе не боязнь стать бесчувственной куклой останавливает меня каждый раз и не даёт выпить заветный пузырёк. Я ни за что не хочу потерять свою любовь к юному воину. Это покажется кому-то девичьей глупостью, ведь Адиша меня не знает и даже никогда не видел, и он может погибнуть на войне, и в любом случае нам с ним не доведётся встретится. Да, это всё так, но я просто не могу расстаться с любовью к нему. Я порой признаюсь себе, что только ей я и живу, и если я забуду про свои чувства к Адише, тогда и всё остальное во мне умрёт. Иногда я представляю, как мы встречаемся и он, ничего не говоря, просто обнимает меня, и его объятия мягче и слаще спелого муанга. Боги, мне не нужно больше никакой награды…

В Агарти, когда я гуляла по его висячим мостам, паркам, мостовым и площадям, пробиралась по узким улочкам, порой напоминающим лабиринт Дайдала, меня не переставали изумлять величественные сооружения этого города: храмы, обелиски, фундаменты домов, защитные дамбы и многое другое построено там из гладко обработанных и точно пригнанных каменных блоков, размеры которых порой просто поражают воображение. Я читала, что на заре эпохи селенитов подобные сооружения можно было найти и на поверхности Геи. Всё это создали великаны десятки тысяч лет назад. Самих великанов я не видела — они давно уже не живут вместе с людьми. Но глубинные земли обширны, их площадь превышает площадь тверди на поверхности, а я побывала ещё лишь в столичной Калапе и в паре мест неподалёку, с остальным знакома только по картинкам и описаниям. Великанов по сию пору немало, но живут они в своих областях, предпочитая небольшие по их меркам поселения и занимаясь в основном сельским хозяйством, а точнее — животноводством. Не смотря на простую жизнь, это добрый и просвещённый народ. Они владеют могучей магией, с помощью которой всё это и соорудили, потому что даже их мускульной силы не хватило бы на то, чтобы двигать столь огромные камни. Кстати, карапов в Симбхале не так уж много, как думают на поверхности, исконное население Агарти, да и всех городов и монастырей Обители Просветлённых, выглядит примерно так же, как мы или хетхи. По этой причине те из них, кто не знал моей истории, нередко принимали меня за свою соплеменницу. Высшая каста местных людей это софои — мудрецы. Если основания городов сооружены великанской магией, то всё остальное построено этими самыми людьми, которые столь же трудолюбивы, сколь и мудры. А вот чёрная Пирамида Странствий, которая возвышается над монастырями и жилыми кварталами Агарти, была воздвигнута в незапамятные времена даже не великанами а, как гласит предание, их учителями и правителями — воплотившимися богами. Пирамида всегда пугала меня. Не смотря на позднейшие украшательства, она производит впечатление чего-то совершенно чуждого людям, особенно остро это ощущается близ неё, когда ты видишь чёрные плиты и по их состоянию и масштабу понимаешь бездну времени и культурных различий, что отделяет тебя от бытия тех богов… Они построили пирамиду именно для того, чтобы и смертные могли путешествовать между мирами, и они оставили жрецам из великанов секрет таких путешествий. А от великанов он уже перешёл к софоям и карапам. Я, конечно, не посвящена в секреты, которыми владеют жрецы храма при этой пирамиде, но знаю, что одним из ключей к таким путешествиям является астрология. Из Глубинных Земель не видно звёздного неба, однако жрецы ведут точный и подробный астрологический календарь. В Пирамиде Странствий нашёл пристанище тот огромный корабль, что перенёс нас к Эоре. Корабль по форме похож на высотный дирижабль и украшен навершием в виде головы дракона, с рогами и гребнем.

В монастыре, непосредственно перед путешествием сюда, мы с долговязым Салинкаром целый месяц читали трактаты об этом мире, постились и медитировали, а также приносили жертвы. Ещё мы регулярно принимали снадобья, очищающие тело, успокаивающие дух и проясняющие ум. Главная цель медитаций и других действий заключалась в том, чтобы избавиться от излишних забот и желаний. На самом деле очистить разум от желаний невозможно, но одно заветное должно было тогда затмить собой все другие: это желание попасть в прекрасный мир Эоры. Когда, наконец, подошёл срок и нас повели в Пирамиду Странствий, я всё равно так волновалась, что едва не падала в обморок. Нас сопровождали шестеро жрецов в золочёных касаях, на церемонию собрались все наши учителя, наставники и однокашники, и всё это выглядело, очевидно, торжественно и красиво, но мне было не до церемоний. Заботливый наставник Рамбун поддерживал и успокаивал меня до самого конца. Уже в чреве корабля жрецы дали мне и Салинкару испить сонный эликсир и помогли лечь в саркофаги. Лежать в саркофаге не страшно: в нём пусто и просторно, а сделан он из прозрачного природного кристалла так, что изнутри, хотя и смутно, видно окружающую обстановку. После того, как жрецы удалились, корабль с помощью механизмов был погружён в кипящий бассейн, или озеро, которое находится прямо под Пирамидой Странствий. Кипит там не вода, а некая субстанция, которая обволакивает и как бы запечатывает корабль — в этом смысл обряда. Я надеялась поскорее отключиться, и помню лишь ощущение, что нас куда-то двигают. Что происходило дальше, я не знаю. Нам уже не нужно было ничего делать: в саркофагах мы с Салинкаром заснули, и так проспали, пока нас не разбудил наш наставник уже здесь. А вот самому мудрейшему Рамбуну пришлось всю дорогу бодрствовать, чтобы корабль не сбился с пути к вожделенной цели. Нас предостерегали об этом тысячу раз: горе тому путнику, кто хотел попасть с Геи на Эору, но по дороге передумал и возжелал иного места назначения. Душа такого несчастного потеряется в низших и мучительных мирах, или вовсе пропадёт в том, что называют Хаосом или Внешней Тьмой.

Но Светлые Чертоги — не место для мрачных мыслей! Тени прошлого, во время медитации погрузившие мою душу в холод и мрак, растворились в благостном сиянии этого волшебного мира. Дух мой сейчас силён, как никогда.

Я посчитала, что далее будет уместным изложить такой занятный эпизод.

Дело в том что, используя заклятый медальон, я вольна знакомиться с живыми картинами, какими только пожелаю, также и запечатлёнными Галшем или Айкой — антиподы наши ничего не скрывают. Хозяева Светлых Чертогов — эориане — которых многие гости называют величайшими магами, так же открыты и благожелательны, как мудры и непостижимы. Ученики профессора, конечно, мастерски владеют искусством создания таких картин, они удачно соединяют кусочки воспоминаний, исключая лишнее, а образы их так чисты и выразительны, что кажутся живее самой реальности, а комментарии настолько остроумны, что даже самые незначительные эпизоды выглядят ярко и вызывают живейший интерес. Я нашла и просмотрела некоторые из живых картин Галша и Айки уже ранним вечером, сразу после сегодняшнего заседания, но помещу их описание всё же до своих записей об этом собрании мудрецов, так как картины эорианских антиподов относятся по времени к началу нашего визита в мир Эоры. Почти сразу я нашла у Галша Талесы описание-зарисовку первой встречи с нами — про то, какими он увидел меня и Салинкара на церемонии представления. Я не знаю, кому эориане адресуют подобные зарисовки, но это был первый образ с моим участием, с которым я ознакомилась целенаправленно и, признаться, при таком знакомстве с собой со стороны кровь ударила мне в голову и я готова была сгореть со стыда! Мой медальон легко трансмутирует такие зарисовки в рунный текст, и я приведу этот текст целым отрывком, чтобы вам проще было понять мои чувства:

Профессор нам представил учеников магистра Рамбуна — практикантов, прибывших по обмену. Это юноша и девочка, на вид совершенно разные.

Парень — карап из Симбхалы. Он высокий, даже выше своего наставника, только худощавый, и кожа у него светлая, в отличие от пигментированной меланином кожи самого магистра. Бледное вытянутое лицо оканчивается расширяющейся книзу массивной челюстью, и эта челюсть так сочетается с яйцевидным черепом, что делает голову похожей на шлем штурмовика эпохи Освоения. Из естественной нательной растительности на парне видны только аккуратно расчёсанные рыжеватые брови, остальная его голова чисто выбрита. Как нам объяснил профессор, борода и усы ученику магистра не положены по статусу, но, по-моему, они просто не успели бы вырасти — из-за слишком юного возраста. И если у самого Рамбуна поверх густой тёмной шевелюры красуется причудливая шляпа, которую я в первый момент принял за гигантский цветок, то у его ученика отсутствие шляпы и волос компенсирует витиеватая татуировка, покрывающая выбритую голову до линии затылка, ушей и бровей. Руки у юноши длинные, в кожаных перчатках с отворотами, а поверх перчаток на пальцы надето несколько огромных перстней. Один перстень мне показался особенным, возможно, он очень древний, а вставленный в его оправу камень не смог распознать <…> (такого или похожего устройства на Гее нет). Надо будет отдельно уточнить про этот перстень. Юноша одет в обтягивающие трикотажные штаны (бежевые, но рискну предположить, что когда-то они были белыми), короткую свободную рубашку из плотной мягкой ткани и длинный плащ-хламиду. На ногах высокие кожаные сапоги. На плетёном ремне вокруг пояса у него висит небольшая сумочка-несессер, а также какие-то украшения или амулеты — коробочки, пузырьки в плетёнках и другие штучки. На рубашке и плаще золотыми нитями вышиты знаки и символы — я их уже занёс в каталог. Полное имя этого ученика Макрас Салинкар Матит Карап. Держался он с нами поначалу холодно и отчуждённо, пытаясь то ли скрыть так собственную застенчивость, то ли придать своей персоне больше достоинства, но Айка Масс быстро растопила этот лёд. Имена своих питомцев магистр Рамбун первоначально просил перевести на общий язык, «дабы не осквернять слух досточтимых коллег оригинальным их звучанием», но оргкомитет нынешнего факультета (состоящий по большей части из таких же учёных мужей, как и сам Рамбун), отверг просьбу, мотивируя отказ тем, что «Длинный Слизень, ученик магистра из касты Карапов» звучит слишком помпезно и может быть воспринято как неуместное бахвальство.

Вторая — девочка-ученица — низенькая (чуть выше, чем по пояс магистру Рамбуну), косолапая, с большими выпуклыми щеками, забавным плоским носом и глазками-щёлками. Кожа у неё темнее даже, чем у магистра, и ровная, в отличие от бугристой кожи Макраса Салинкара, и (наконец-то!) без грязных пор и гнойников, которые на прошлом факультете можно было заметить у многих <…> (Галш упомянул здесь некую разновидность или тип гостей Чертогов). Более округлый, чем у юноши, череп ни у кого не оставит сомнений: эта ученица Рамбуна относится к совершенно другой, чем карапы, расе своего мира. Что и не удивительно, ведь она не из Симбхалы, а с поверхности Геи. Во время нашей встречи на «Тай-Та», девочка была одета в подогнанное по фигуре, немного выцветшее платье, сшитое из голубой ткани, с красным воротником и большими красными манжетами, тоже покрытое символической золотой вышивкой (часть символов у них с Макрасом совпадает). Короткопалые ладошки были затянуты перчатками из той же серой с зеленоватым оттенком кожи, что и у паренька-карапа, а на ногах красовались точно такие же сапоги, только размером они, конечно, гораздо меньше. Похоже, у них один сапожник. Теперь она подобрала себе наряд из тех, что предлагают гостям, и по нему можно сделать заключение, что вкус у девочки самый скромный. Хотя её чёрные жиденькие волосы так и заплетены в две косички с вездесущими золотыми нитями и ленточками, как при первой нашей встрече, в итоге смотрится она довольно мило. Двигается девочка суетливо, её жесты порой кажутся спонтанными, я вначале подумал, что она просто нервничает, хотя при этом её круглое лицо остаётся спокойным, только чёрные зрачки в щёлках глаз снуют туда-сюда, но теперь уверен, что она вообще такая по жизни. У неё тоже был вначале пояс с сумочкой вроде несессера или косметички, она там заботливо хранила различные предметы гигиены. Пока нас знакомили и высказывали всякие пояснения, девочка раза три или четыре, совершенно не к месту, извлекала из сумочки какой-нибудь нехитрый инструмент и принималась то чистить ногти, то ковырять в ухе, то, глядя в крохотное зеркальце, выщипывать брови. Теперь она и новую одежду экипировала целой обоймой объёмных карманов, по которым всё это разложила. Девица была представлена нам как Виланка Пал Гея. Имя «Виланка» это название насекомоядной птицы, хотя, на мой взгляд, девочке в качестве имени гораздо больше подошло бы название какого-нибудь маленького суетливого зверька — что-то в её внешнем виде и повадках есть от этого. «Пал Гея» это «ученица с Геи». Профессор сказал, что её разум оптимизирован и усилен под наши задачи. Что ж, посмотрим, что из этого вышло…

Способ сохранения воспоминаний и впечатлений, который практикуют эориане, не идёт ни в какое сравнение с нашим по своей краткости, ёмкости и выразительности. В оригинале эта зарисовка лаконична и сочна, тогда как её изложение на древнем языке получилось пространным и довольно пресным (да и не слишком-то точным). С другой стороны, даже в таком виде она остроумна и наивна, забавна и обидна — всё это вместе!

И ещё там же Галш добавил: «Мне искренне жаль, что девочке уготовано такое печальное испытание.» Что он имел в виду? Или я чего-то не знаю про себя, или это заклятый медальон неверно трансмутировал мысли эорианина… Боги! Я с радостью приму любое испытание — как от моего добрейшего учителя и наставника, так и от хозяев Светлых Чертогов. Я здесь не боюсь никого и ничего, ведь в таком мире, как Эора, страх просто не может родиться! Мне лишь немного обидно, что меня держат в неведении по поводу моей собственной судьбы. Впрочем, наверняка это потому, что так нужно.

Я также предположила, что и почтеннейшему наставнику Рамбуну будет интересно, или хотя бы в чём-то полезно, узнать, как описали ученики профессора Хиги его персону. Такую зарисовку я легко обнаружила у Айки Масс, не найдя её, впрочем, оскорбительной даже в самой малой мере:

Магистр Рамбун — маг с Геи, из расы карапов, вегетарианец-людоед и дамский угодник — он мне ещё с прошлого визита приглянулся, хотя до этого случая мы не были друг другу представлены. Фигура и осанка, костюм и украшения, манера речи и манеры за столом — я всем этим была очарована ещё тогда. Почаще бы приглашали в наш центр таких колоритных гостей! Как и в тот раз, магистр прибыл к нам при полном параде. Балахон из плотной серой ткани, расшитой металлическими нитями, не скрывает его могучей фигуры, в том числе огромного живота, на котором с миром покоится длинная борода, заплетённая по меньшей мере в два десятка косичек. Косички украшены кольцами из циркония (интересно, где он их взял?), и когда какое-нибудь движение головы тревожит бороду, кольца соударяются и звенят. Как же это замечательно! Вокруг необъятной шеи вместо шарфа вновь обвивается змея-телохранитель, только теперь она яркой расцветки — красная в изумрудную крапинку. Даже не знаю, какой из неё охранник: по-моему, рептилия эта постоянно спит. Кстати, расцветка змеи практически совпадает с текстурой горной породы, из которой сложены стены Кровавого Дворца. К чему бы это? Спросила у Галша, но у него пока нет соображений на этот счёт. Самая восхитительная часть костюма Рамбуна — роскошный головной убор, похожий на экзотический цветок или бутон. А ноги магистра обуты в просто чудовищного размера сапоги! Я много бы отдала, чтобы посмотреть на эти ноги без сапог… Левой рукой он обычно опирается на длинный посох, вершину которого венчает высушенная человеческая голова, а с неё тоже свисают волосяные косички (и тоже с колечками, только с медными). Профессор Хиги сказал, что это голова мага-наставника, когда-то обучавшего молодого неофита Рамбуна, и что всю остальную часть — помимо головы — возмужавший и обретший статус мага карап, как и полагается у них, съел, укрепив таким образом педагогическую преемственность. Профессор также намекнул, что в этот раз магистр привёз особый артефакт, который поможет нам в опытах. Наш профессор редко что-то недоговаривает, значит и вправду сюда доставили что-то ценное и нас ждёт сюрприз. Пока что подарками обменялись только я и Галш с прибывшими вместе с Рамбуном учениками — это лишь обычные сувениры… Но вернусь к магистру Рамбуну. Когда мы встретились с этим безмерной красоты гостем в зале управления на «Тай-Та», правая его рука тоже была занята — бокалом с вином, по вместимости как нельзя лучше подходящем к фигуре его пользователя, и в паузах общения магистр не забывал отхлебнуть из этого бокала глоток-другой — к нашей обоюдной радости, он вполне хорошо усваивает подобного рода напитки, и делает это почти постоянно. Я уже неплохо знакома с его страной, которая называется Симбхала, а перед встречей специально изучила принятые там приветствия. Поэтому не раскачивала головой (ни в коем случае!), не приседала и не трогала его руками — что-то из такого обычно приходится делать на подобных церемониях, а, когда профессор Хиги произнёс моё имя, просто приподняла правую руку, показав магистру Рамбуну свою ладонь. В ответ карапский маг пристально посмотрел на меня, и в его глазах загорелся вдруг огонёк. Нет сомнений, что он меня узнал! Не отрывая от меня взгляда, он протянул бокал стоявшему чуть поодаль худому лысому парню с татуировкой во всю голову — Макрасу Салинкару — и тот поспешно, но бережно принял этот бокал. А Рамбун собрал вместе все пальцы освободившейся руки и поднёс их кончики к своим губам, затем развернул и раскрыл ладонь в мою сторону. На их языке жестов это означает, что я ему понравилась, но это было также — я уверена — намёком на наше обычное касание ладоней. Вот только вряд ли мы смогли бы проделать его с таким гостем: у нас с ним разное количество пальцев… Ну как тут можно остаться равнодушной? Каков мужчина!

Как девушка, непосредственно ознакомленная с этими воспоминаниями юной эорианки, а также лично участвовавшая и наблюдавшая нашу встречу с антиподами, позволю себе добавить, что главный смысловой оттенок её отношения к моему наставнику можно передать словами «восторженно восхищена». Медальон при переводе в рунную запись не делает подобных обобщений, поэтому некоторые моменты могут быть истолкованы превратно.

Даже с учётом неравнозначности оригинального образа и его перевода на древний язык, обе эти зарисовки наших антиподов выглядят ироничными и вообще довольно эмоциональными, они основаны на поверхностном взгляде и простых чувствах, тогда как нам в Симбхале говорили про здешних людей, что в основе их мышления — непосредственное видение истины и строгая отвлечённая логика. Так что для меня подобная их оценка — двойная неожиданность. Я постараюсь когда-нибудь разрешить и эту загадку.

Пожалуй, тут мне стоит подробнее описать внешность эориан, в том числе Айки Масс, как я её увидела, пока есть время и свежи впечатления — ведь как раз первое впечатление, а именно свежий взгляд, подмечает много истинного. Разумеется, словами сделать это в точности вряд ли в моих силах, никакие слова не смогут достоверно обрисовать эорианина. Представление о подлинном образе скорее дали бы живые картины, но они, к сожалению, недоступны вне этого мира.

Начну со сравнения — так мне проще. Если Галш ростом лишь немногим ниже долговязого Салинкара, то Айка уже заметно пониже моего однокашника, примерно на пол головы, хотя все её пропорции, если сравнивать с моими, немного вытянуты. Надо заметить, что «долговязый» это не часть имени и даже не официальное прозвище Салинкара, просто с ним в Агарти обучается ещё один юноша по имени Салинкар, и для различия школяры называют его «малый», просто потому, что он поменьше. Точнее говоря, это Салинкар чересчур высок — даже для карапа. Но в сравнении со мной и малый Салинкар долговяз — я едва достану макушкой до середины его плеча. Сегодня я убедилась, что большинство моих соотечественников, точнее, большинство жителей Геи, живущих на её поверхности, относительно невелики ростом — если сравнивать с людьми других миров. Я здесь, среди хозяев и гостей Светлых Чертогов, если не самая низкая, то уж во всяком случае оказалась ростом куда ниже среднего. Вместе с тем, я бы не сказала, что эориане и карапы сильно похожи сложением тел. Руки карапов длинны и обильно снабжены мышечной и жировой плотью, а ладони и ступни ног велики, причём на ногах и руках обычно бывает по шесть пальцев. Возмужавшие карапские мужчины по меркам моего народа тучны, в особенности животами, а массивные подбородки глубинных мудрецов щедро украшены бородами. Карапские женщины сложением почти такие же, только заметно ниже, уже в плечах, и у перешедших в почтенный возраст матрон то место, где у мужчин отрастает живот, занимают груди, и все женщины, конечно же, безбороды. Эориане сложения более тонкого, чем карапы, они даже могут показаться вам хрупкими и нежными, при том, что обычно люди большего, чем мы сами, размера, напротив, должны бы производить впечатление фигур грубых и неуклюжих. Но рядом с эорианами грубой и неуклюжей ощущаю себя я! Внешность мужчин и женщин у них разная, но половые различия не сильно выражены. Как и у нас, их мужчины ростом повыше, немного пошире в плечах и поуже в бёдрах, и даже волосы у мужчин лежат как-то иначе. Хотя бород и усов эорианские мужчины не носят, а густотой и длиной волос соперничают с женским родом, черты лица их выражают твёрдость и мужественность, впрочем, довольно утончённую, тогда как черты женщин мягки и нежны. То же можно сказать об отличиях в походке и тембре голоса. У женщин, что я здесь встретила, включая Айку, грудь лишь немного выдаётся, их ладони и ступни поменьше мужских… В общем, примерно всё так же, как у нас. И не смотря на то, что одеваются все эориане бесхитростно и почти одинаково, гримом и ароматами вовсе не пользуются (уж кому-кому, а им-то точно нет нужны казаться лучше, чем они есть на самом деле), даже увидев одного из хозяев Чертогов мельком среди толпы гостей, сразу понимаешь, мужчина это или женщина — пол эорианина словно его лучистая аура, видимая издалека. Но вернусь к Айке. Оттенок её тёмных волос лишь чуть теплее моего, однако фактура волос совсем иная: они густые и гибкие, а их совершенно свободные пряди, как бы они не легли, украшают голову и лик этой девушки. Это странные волосы, они выглядят одновременно и естественно, и слишком уж красиво — и когда мирно покоятся, и когда колышутся, потревоженные движениями тела и поворотами головы. Они не заплетены и никак не уложены, но при этом находятся в идеальной гармонии и с их носительницей. Глядя на них, я застеснялась своих кос — те представились мне нелепо топорщащимися обрывками просмолённых верёвок. Брови у Айки, кажется, совсем не щипаны, но они и без того тонкие, и линия их длинна — куда длиннее, чем у меня. Уши эорианки едва видны, скрытые волосами, но если судить по Галшу, волосы которого откинуты назад, по форме эти уши напоминают листок птелеи. Нос и особенно глаза эорианки по моим меркам слишком большие, а рот широковат, но всё это не такое огромное, как у карапов, и смотрится складно. У карапов глаза почти круглые и выпирают наружу, у эориан же они скорее похожи на глаза аборигенов островов Европы. Существенное их отличие заметно лишь вблизи, и я это хорошо рассмотрела как раз у Айки: у людей этого мира очень большие ирисы глаз — занимают почти всю видимую часть глазного яблока, и они какого-то неуловимого цвета — то он кажется синим, то зелёным, то даже пурпурным, но чаще я бы затруднилась назвать этот цвет. И зрачки у них заметно крупнее наших. Меня также не оставляет ощущение, что взгляд у хозяев Чертогов вовсе бесстрастный, он как будто не выражает их чувств. Во всяком случае, вы далеко не всегда можете в нём что-либо определённое прочесть, и это при том, что мимика у эориан, хотя и по нашим представлениям довольно сдержанная, всё же имеется. Я сомневаюсь, что мне посчастливится когда-либо наблюдать такую мимику на лице профессора Бора Хиги, но вместе с тем мои антиподы, в особенности Айка Масс, улыбаются и смеются, хмурятся и удивляются, и многие эмоции отражаются в их лицах и повадках, юные питомцы профессора созвучны ситуации, открыты и искренни — они явно не привыкли сдерживаться. Но всё-таки, каким-то непостижимым для меня образом, в глубине их взгляда остаётся нечто неколебимо твёрдое и бесконечно холодное. Я заметилаэто не сразу и потом ещё долго думала, как бы это объяснить. Это словно некто чужой там, внутри их головы, сидит и наблюдает за вами бесстрастным, но при том внимательным взором. В детстве меня пугали взгляды малаянских торговцев — цепкие, наглые и лукавые, они словно говорили мне: «Городская дурочка! Таких, как ты, мы легко обманываем. И тебя обманем!» А здесь я уже успела обменяться взглядами с самыми разными, порой очень странными людьми, но их глаза смотрели на меня лишь с лёгким мимолётным интересом, а чаще и вовсе скользили равнодушно, и ни один из гостей Чертогов не оставил столь необычного о себе впечатления. Кто-нибудь, прочитав про такое, подумает, что смотреть эорианину в глаза неприятно, но это не так. Немного пугающим, но скорее из-за ощущения необычайного могущества, стоящего за ним, мне показался взгляд анака «Тай-Та». Но я не чувствовала ничего неприятного, когда встречалась глазами с профессором и, тем более, с его учениками. Напротив! Глаза Айки, к примеру, излучают мощную энергию уверенности, задора и оптимизма, и эта энергия каждый раз проникает мне в самое сердце и очищает его от всякой тревоги. Хотя даже у ослепительной эорианки я замечаю порой такое же странное свойство: так смотрела бы на мир разумная, но бесчувственная машина, если была бы сокрыта где-то в сокровенной глубине её личности… Стоит непременно упомянуть ещё одно во внешности хозяев Чертогов. Их кожа — она изумительна и великолепна, и словно бы сияет изнутри. Кожа эориан здорова, чиста, упруга и ещё всё, что можно припомнить из эпитетов, характеризующих идеальную человеческую кожу, но даже этих эпитетов не хватит. У неё приятный тёплый бежевый оттенок, непривычно светлый. То есть он не холодно-голубоватый, как у жителей островов Европы, и не сероватый, как у Салинкара Матита и многих молодых карапов. Кожа это главное, что оставляет об эорианах впечатление, будто перед тобой потустороннее светлое существо вроде ангела. На их коже, как и у нас, имеются крохотные волоски и поры, и где-то они больше заметны, а где-то меньше, но всё это тоже на своих местах и придраться здесь не к чему. И ещё. Походка, и вообще все движения и повадки у виденных мной сегодня эориан, с одной стороны, будто бы беспечные, а с другой демонстрируют владение телом, которому позавидовал бы самый ловкий лесной кучин! Эта необычайная ловкость, обусловленная совершеннейшей кинестезией, находит применение и в своеобразном их приветствии. Перед тем, как все мы расстались на прозрачной галерее, Галш Талеса и Айка Масс переглянулись, вскинули навстречу руки — он левую, а она правую — и на мгновение соприкоснулись кончиками, а точнее подушечками, всех пяти пальцев. Так я впервые увидела этот жест, которым, по свидетельству посещавших Светлые Чертоги симбхальских мудрецов, тут изредка обмениваются все эориане. Это не обязательный ритуал, хозяева Чертогов используют его далеко не всегда и не сказать чтобы часто, но он, как я убедилась, символ согласия и в чём-то сродни нашему рукопожатию или малаянскому сложению ладоней. Иногда эориане обмениваются им прямо на ходу, не встретившись даже взглядами — такое я замечала уже в зале для заседаний. Жест этот очень быстрый, мимолётный, и если заранее о нём не знать, можно и не обратить на него внимание. Человеку вроде меня проделать подобное будет весьма затруднительно. Я думаю, что на моей родине любые желающие повторить такое не попадут друг другу палец в палец так быстро и точно, даже если у них будет сотня попыток. Именно это эорианское приветствие имела в виду Айка Масс, когда описывала встречу с моим учителем.

В общем, жители мира Эоры удивительны и выглядят существами высшими, но всё же людьми. И они, не смотря на такие отличия, больше похожи на нас — на меня и на Салинкара, чем на многих из прибывших в Светлые Чертоги гостей. Это на самом деле очень приятно.

Перед тем, как добавить в мои записи ещё две речи с сегодняшнего заседания, я поделюсь некоторыми впечатлениями от первого моего выхода в здешний свет. Я знала, что в Чертогах можно встретить представителей множества типов живых носителей разума, я была готова к тому, что увижу много необычного, самых разных существ из всех уголков Мироздания. Конечно, слова моего учителя о тысяче миров это лишь гипербола, призванная передать представительность и значимость этого грандиозного собрания мудрецов, однако в действительности в большом зале сегодня собрались гости из не менее чем сотни разнообразных ойкумен и сообществ, и большинство из них прибыли не поодиночке, а со свитой или целыми делегациями. Наставники в Агарти говорили, что в масштабах Вселенной внешность мудрецов более разнообразна, чем простых смертных. В книгах, написанных жителями Симбхалы, посещавшими этот мир в давние времена, я прочла про обжигающих огненных существ, про крохотных карликов, про людей с птичьими и собачьими головами и про других чудовищ. То, что я увидела в большом зале, этот было совсем не так. Возможно, когда-то раньше, в прошлые посещения Эоры, кто-то и встречал здесь подобных созданий, но в этот раз я не заметила ничего такого, хотя в зале собрались, очевидно, почти все прибывшие в Светлые Чертоги мудрецы. Да, многие из них выглядят необычно и даже странно, вокруг двоих или троих я видела оболочку вроде скафандра, за которой скрывается нечто не совсем ясное, но никого из гостей Чертогов, встреченных мной сегодня, я бы не отнесла к разряду чудовищ. Размеры их тоже не слишком отличаются: мне не попалось ни слишком больших, ни крохотных существ. Как выяснилось позже, некоторые из прибывших получили от эориан новые, подходящие для этого мира тела, но большинство всё же явилось в своём естественном виде и, судя по всему, их физиология чувствует себя комфортно в местном благодатном климате. Те из гостей, кого мне удалось рассмотреть украдкой (пялиться на них в открытую я не могла!), выглядели если не людьми, то чем-то подобным, хотя порой в теле, подобном человеческому, угадывались признаки чего-то иного, какой-то сущности, чуждой моему представлению о людях. Я бы сказала, что внешние различия между людьми из разных миров безусловно имеются, но на таком уровне, который гораздо тоньше разницы между понятиями «человек» и «чудовище». Помимо людей здесь могут присутствовать похожие на людей андроиды — электромеханические куклы с искусственным разумом. Я читала, что у них нет души, а их разум работает за счёт очень сложно сработанной машины. Конечно, любой житель Геи, узнав про таких кукол, сразу припомнит электрическую технику селенитов: древнейшее человечество умело делать искусственные мозги, правда сведений об андроидах или подобных им искусственных людях из тех времён до нас не дошло. Хотя я об этом вспомнила, но сразу решила для себя, что вряд ли смогу отличить андроида от живого человека, коль скоро вокруг так много людей для меня совершенно необычных. В итоге, насытившись впечатлениями, я вдруг поймала себя на мысли, что многие гости Светлых Чертогов словно несут на себе невидимую печать, которую можно описать как «разум и достоинство». Мудрецы здесь выделяются тем, что не суетятся и не спешат, оставляя суету своим ученикам, секретарям и слугам; они важно стоят, восседают или чинно прохаживаются, уделяя много внимания обстоятельным взаимным приветствиям, и приветствия эти порой выглядят так, что вынуждают меня подавить неуместную улыбку. Отмечу также, что здесь все разговаривают на своих языках, но при этом понимают друг друга, как если бы разговаривали на одном языке, притом языке родном и естественном для каждого. Точность перевода и достоверность его понимания связаны с какими-то семантическими сетями, но мне не хватает знаний, чтобы уловить здесь суть. Интонация голоса при этом сохраняется, во всяком случае, она индивидуальна и ярко выражена, а артикуляция выглядит так, как будто твой собеседник и правда говорит на родном для тебя языке. Для меня всё это — лишь одно из чудес Эоры.

Провожая нас в большой зал для заседаний, учитель Рамбун показал нам с Салинкаром окружённого кольцом свиты самого знаменитого чёрного колдуна известных миров — Призрачного Рудокопа. Визитом этого могущественного и грозного владыки мало кем виданной страны Каменных Земель здесь многие интересуются, но ещё больше здешних гостей испытывает перед владыкой страх и даже боязливый трепет. Я немало слышала и читала об этом колдуне, когда постигала премудрость в монастырях Симбхалы. Досточтимый Рамбун и Рудокоп были представлены друг другу во время одного из предыдущих посещений Светлых Чертогов: тогда чёрный колдун на короткое время оказался здесь с миссионерской целью, но очень скоро вернулся в свой мир, возбудив лишь большой к себе интерес. Теперь же, при желании, можно посетить его личные покои — целый небольшой город, заселённый советниками, прислужниками и телохранителями колдуна, и даже попросить личной аудиенции у самого Призрачного Рудокопа. Наставник поведал нам, что внушающий трепет владыка обозначил границы своего временного пристанища особой чертой, сочащейся скверной. Конечно ни я, и ни один из гостей не дерзнули бы её переступить по собственной воле. Эориан жуткая слава колдуна, похоже, ничуть не смущает: они не стесняются сновать туда-сюда, более того, они нередко посещают и мрачную его вотчину — сами Каменные Земли. А прибывшие в Чертоги гости нимало не удивляются этому, так как большинство из них почитает исконных обитателей Эоры за величайших магов Вселенной, а то и вовсе принимает за божеств, которым всё позволено и всё сойдёт с рук. Но я готова лишний раз засвидетельствовать: хозяева Чертогов — люди, и кто считает иначе, тот не понимает сущности божественного. А вот Призрачный Рудокоп, пожалуй, сродни больше тёмным демонам… даже если истинна лишь небольшая часть из рассказов о нём.

Внешне Рудокоп оказался довольно красив. Он выглядит как высокий и статный, крепкого сложения мужчина на исходе четвёртого возраста. Я не ожидала, что он будет одет во всё белое: владыка явно предпочёл местные одежды, и его платье отличает лишь замысловатый покрой. С белым одеянием хорошо сочетаются длинные распущенные волосы с сильной проседью, а чёрные пронзительные глаза гармонируют со смоляной бородкой, аккуратно ухоженной — очевидно, этому колдуну не чужды изысканность и эстетические чувства. Но на внешнем лоске всё хорошее в нём, похоже, и заканчивается. То, как он себя держит, как пригибаются служки под его жёстким властным взглядом, сама его аура — всё это выделяет Призрачного Рудокопа на общем благодатном фоне контрастным тёмным пятном, и белые одежды его в этом ничуть не маскируют. Впрочем, именно так и положено выглядеть злу: снаружи лоск, изысканность и соблазн, а внутри ложь, алчность и жестокость. Таков этот повелитель придалёкого сумеречного мира.

Эориан в зале оказалось не так много, как я ожидала. Айка и Галш подходили к нам ещё до начала выступлений мудрецов, но сделали они это скорее из вежливости. Галш сказал мне несколько успокаивающих и подбадривающих слов по поводу предстоящего мероприятия и, если я всё верно поняла, примерно то же сделала Айка, подойдя к долговязому Салинкару. После общения с моим однокашником, ослепительная эорианка прошла рядом со мной и так мне улыбнулась, что, с одной стороны, заставила меня смутиться, а с другой сердце моё тут же наполнилось чистым и тёплым светом. Впрочем, я тогда действительно чувствовала себя неловко и волновалась, но было это из-за непривычной мне обстановки. Антиподы не остались с нами и вскоре покинули зал, а наш высокочтимый учитель Рамбун наоборот, отправился от нас к самой трибуне, близ которой располагалось его место — рядом с другими именитыми и почётными гостями.

1-е заседание

Я перехожу к речам с сегодняшнего заседания, которое сами эориане называют «симпозиум», тогда как всё мероприятие — «временный факультет». Рунную запись речи моего учителя Рамбуна, по его просьбе, я поместила в преддверии всей моей летописи, поэтому далее привожу остальные две речи из тех трёх, о фиксации которых он меня просил: это, во-первых, вступительное слово мудрейшего Бора Хиги, а именно та существенная часть, что непосредственно относится к Смутному Куполу, а во-вторых — речь Призрачного Рудокопа, которая, признаюсь, была для меня далеко не самой приятной. Выступления других ораторов я не стала включать в эту летопись, хотя, очевидно, учитель не возражал бы против такого самоуправства. Все сегодняшние речи, безусловно, достойны того, чтобы быть увековеченными в рунах или каких-то других записях, но я считаю неуместным превращать свою летопись в архив этого грандиозного заседания мудрецов — у меня другие задачи. В качестве оправдания всё же приведу короткий отрывок, который мне представляется достаточно характерным для доброй половины случившихся сегодня выступлений. Судите по нему сами, многое ли мной упущено:

(произвольный фрагмент речи с 1-го заседания)

…О различных свойствах, присущих обсуждаемым существам, мною будет сказано вообще, а особо о принадлежащих их роду, когда-то обосновавшемуся у нас — каким образом существует каждое из них в силу одной и той же причины, причем под таковой я разумею причину их назначения, поскольку в основе явлений лежат четыре причины: назначение как конечная цель, и определение сущности, хотя их обе следует считать приблизительно за нечто единое, и затем третья и четвертая — существо и его движущая сила. И теперь, когда относительно первых трех причин уже сказано, а именно: что определение сущности и конечная цель — тождественны, а материальная составляющая этих существ суть их отдельные части — так называемые элементы тел — пребывающие в гармоничной совокупности, остается еще сказать только о движущей силе, служащей означенным существам для порождения, насчет которой не производилось раньше внятного расследования, и в связи с этим — вновь о природе их назначения…

Для моего не слишком высокого уровня познания, подобный стиль изложения мыслей представляется мне чересчур витиеватым.

Всего я насчитала за сегодня восемь выступлений, лишь два из них длились дольше получаса, и в каждом выступлении на разные лады говорилось о той напасти, что поразила мою родную Гею. Главным образом в речах звучали духовные мотивы, но один из мудрецов посвятил своё выступление особенностям экономики, и ещё один неким научным свойствам, но последние остались для меня вовсе непостижимыми. Помимо голоса оратора, над залом возникали различные картины — образные иллюстрации к тому, о чём он говорил. Некоторые речи имели продолжение в форме дискуссий, когда выступивший мудрец отвечал на вопросы или растолковывал детали, показавшиеся кому-то неясными, но у меня также нет ни желания, ни поручения это записать, а сама я, увы, мало что поняла из содержания таких дискуссий.

(вступительное слово Председателя оргкомитета)

В первой части своего обращения к гостям досточтимый профессор Бор Хиги поведал об организации всего этого собрания мудрецов, напомнил о том, как представляться перед произнесением публичной речи, куда обращаться в случае затруднений, а также он немного рассказал о Светлых Чертогах, которые сами эориане называют «исследовательским центром на Эоре», и пригласил всех желающих посетить саму планету, что простёрлась далеко внизу. Всё это я пропускаю и записываю рунами лишь вторую половину его обращения. Из первой приведу только краткий отрывок, который содержит нечто необычное и для меня новое: «Многие из вас, — сказал профессор, обращаясь к мудрецам в зале, — Любезно согласились обрести здесь новые, модифицированные физические оболочки, в частности, биохимические тела. Кому-то эти новые тела могли показаться непривычными, а кто-то, наверное, до сих пор испытывает неудобство и неловкость. Прошу вас проявить терпение и относиться к этому как к необходимым и временным издержкам, так как предоставленные вам модификации наилучшим образом приспособлены для наших условий.» Я не припомню, чтобы мне в Симбхале попадалось описание чего-то подобного обретению новых тел. Надо будет подробнее об этом разузнать.

Привожу вторую часть выступления, где профессор говорит о Смутном Куполе, точнее о его причине — о Шал-Гур:

Шал-Гур не этнос и не организация, как некоторые здесь полагают, тем более, совершенно беспочвен тезис о том, что их появление инспирируется какими-либо третьими силами. У шалгуров нет своего родного мира, где они жили бы изолированно и откуда могли осуществлять экспансию. Это явление совсем иного рода, и оно непосредственно относится к предмету проводимого нашим центром временного факультета — то есть шалгуры, коллеги, это облигатные цивилизационные эндопаразиты. Данная разновидность паразитизма проявляется у разных типов цивилизаций, на любом этапе их развития, почти по всей известной нам обитаемой Вселенной. В классическом виде Шал-Гур представлены общественными сущностями, личностная индивидуальность которых слабо выражена. Для них характерно преобладание мышления рассудочного типа с элементами коллективного разума, и по этой причине они не в состоянии создать самобытную культуру или даже пригодную к независимому развитию цивилизацию. Однако сообщества шалгуров, адаптировавшись в среде нового хозяина, легко и успешно имитируют культуру принимающей цивилизации, включая её религию, искусство, науку и технику, и в сосуществовании они не только конкурентны своим содержателям, но и сильнее большинства из них.

Среди учёных не стихают дискуссии, стоит ли считать такого рода паразитов людьми. Одни полагают, что их некорректно относить к людям, так как шалгурам чужда человечность, и при всём их сходстве они лишь используют настоящих людей как носителей, кроме того, у этих паразитов не замечены какие-либо созидательные творческие способности. Другие учёные относят их к людям, основываясь на том, что шалгуры разумные сущности, обладающие волей и адаптирующиеся ко многим типам культур. На наш взгляд, провести строгую и однозначную границу между человеком и паразитом так же затруднительно, как определить нижнюю границу разума, это зависит от той системы научных понятий, в которой эти границы рассматриваются, так что мы имеем здесь сугубо терминологический спор. Но вместе с тем хочу напомнить вам, драгоценные коллеги, что для явления классического паразитизма характерен огромный филогенетический разрыв между хозяином и паразитом, а в случае цивилизационного паразитизма мы имеем ещё и существенный разрыв по типу мышления. Этому вопросу посвящён ряд предстоящих докладов.

Тем не менее, Шал-Гур можно считать вершиной цивилизационных эндопаразитов, причём имеется ряд обстоятельств, делающих их уникальным предметом для изучения. В частности, для репродукции шалгурам необходимы глобальные военные конфликты в мире хозяина. Другими словами, в качестве среды их размножения выступает полномасштабная война. Как именно идут боевые действия, какая из сторон выиграет или проиграет, для них не имеет значения, шалгурам нужен сам процесс, без этого невозможен полный цикл воспроизводства колонии. Так как присутствие этих паразитов в мире чаще латентно и далеко не всегда доходит до конечной стадии, а состояние войны перманентно для большинства цивилизаций, размножение шалгуров до сих пор слабо изучено. От имени оргкомитета я выражаю надежду на то, что начавшийся факультет продвинет всех его участников в понимании данного важного аспекта.

Стадия размножения Шал-Гур начинается, как известно, с появления яйцевого кокона, в котором первоначально формируются временные формы — планидии. Их назначение — поддержать активные боевые действия в среде принимающей цивилизации, то есть они своего рода страховка на деликатном этапе размножения. Вот эти формы как раз филогенетически отличны от людей. Большинство специалистов склоняется к гипотезе, что матрицу для таких форм шалгуры заимствуют у одной из предыдущих хозяйских рас, в среде которых успешно завершился цикл их размножения. Среди прежних хозяев Шал-Гур может оказаться цивилизация из отдалённого и даже древнейшего мира, поэтому морфология шалгурских планидий, как правило, существенно отличается от морфологии их нового вида-хозяина. На этом этапе нередко проявляется и шалгурская техника военного назначения, которая несёт следы заимствования у прошлых хозяев и поэтому выглядит инородной. Должен отметить, что изучение планидий и техники Шал-Гур представляет собой отдельную тему, относящуюся к области исследований древних культур Вселенной, но тема эта по большей части находится вне поля нашего факультета. Для нас же важно, в частности, что появление планидий сигнализирует о завершающей фазе цикла размножения. Продолжительность этой фазы существенно варьируется, а многие её особенности неполно описаны, поэтому мы надеемся, коллеги, на вашу активную помощь в её описании, изучении и понимании.

Прогресс заражённой Шал-Гур цивилизации, как правило, замедляется или принимает патологические формы, а с появлением кокона биосфера под ним обречена, при этом вместе с биосферой гибнет цивилизация-хозяин. Это связано и с масштабной войной, и с тем, что после отмирания планидий и отделения полиэмбриональных капсул, проницаемость брошенного кокона начинает снижаться, и почти всё живое под ним успевает погибнуть прежде, чем приливные силы разрушат прочную структуру кокона и его обломки выпадут на поверхность планеты. В дальнейшей судьбе мира возможны разные варианты, но ни один из них нельзя назвать благоприятным для населяющих этот мир людей. Так что наше исследование имеет и определённый гуманитарный аспект.

На данном факультете мы подробно рассмотрим один частный случай: как вы все уже знаете, вокруг планеты Гея образовался полноценный яйцевой кокон Шал-Гур, что прямо повлияло на тематику нашего факультета на ближайшие три заседания. Я и двое моих студентов, Айка Масс и Галш Талеса, наблюдали формирование кокона с самого начала и построили на основе наблюдений подробную модель этого случая, с которой желающие могут ознакомиться. Хочу обратить ваше внимание на то, что данный кокон возник в условиях редкого явления: рецидивной цивилизации второй технической ступени. Вы знаете, коллеги, что в основе существования таких цивилизаций лежит интенсивная эксплуатация природных ресурсов, и следующему человечеству, как правило, не хватает этих ресурсов, чтобы успешно развиться. Но на Гее в новейшее геологическое время значительно обновилась планетарная кора и вместе с ней обновились ключевые природные ископаемые, что и позволило рецидивной цивилизации развиться до второй ступени. Мы не смогли найти связь между этими явлениями, но вполне возможно, что она всё же имеется и будет выявлена позднее. На третье заседание запланирована серия наглядных опытов над коконом, которая относится как раз к финальной стадии размножения Шал-Гур. Опыты будут демонстрироваться в этом зале в рамках отдельных докладов, согласно расписанию. Желающих наблюдать демонстрацию непосредственно у Геи прошу заранее обратиться с заявкой в оргкомитет.

В заключении моего выступления хочу выразить уверенность, что здесь, в исследовательском центре на Эоре, в условиях свободного и открытого сотрудничества, мы с вами, драгоценные коллеги, не только значительно продвинемся в изучении цивилизационных эндопаразитов, включая актуальный паразитический феномен Шал-Гур, но также научимся эффективно решать прикладные задачи. Пожелаем же этому симпозиуму и всему факультету интересной и плодотворной работы.

А теперь я с удовольствием уступаю это место и приглашаю сюда достопочтенного мэтра прецептора, который любезно вызвался торжественно открыть наше первое заседание…

С началом вступительного слова Председателя большой зал стал меняться: почти незаметно, исподволь он принял форму огромного вытянутого блюда или чаши и наполнился множеством предметов мебели — разнообразных, но предназначенных для одной цели — размещения в зале гостей с наивозможными удобствами. Стулья, скамьи, кресла, маты, ложа, иногда с небольшими столиками в придачу, отдельные столики и конторки, а некоторые предметы вообще походили на ящики или какие-то ёмкости — всё это выстроилось аккуратными рядами и полукругом охватило зал, наподобие амфитеатра. Места сами распределялись по рангам: каждому из присутствующих предлагался подходящий ему предмет мебели, в котором или подле которого он мог с удобством расположиться, и далее гость и полагающийся ему предмет оказывались в той части зала, которая была им заранее отведена. Каким способом происходило это перемещение — не спрашивайте, это выглядело как волшебство! Неофиты, секретари и ученики вроде меня и Салинкара (а таких в зале присутствовало немало), сместились к периферии, за нами же, ещё дальше от фокуса амфитеатра, очутились всевозможные слуги и другие лица из тех, что составляют свиту некоторых гостей. Нам достались удивительно удобные кресла, больше похожие на мягкие ложа. Помимо белого цвета — матового или чуть сероватого — только чтобы не слепить глаз белизной, при всём многообразии форм и размеров, мебель в главном зале объединяет отсутствие излишеств. Я имею в виду даже не украшения, а само её устройство — какими бы замысловатыми не были функции предмета мебели, они обеспечены самой лаконичной конструкцией из всех возможных. Отмечу ещё, что всех выступавших и сопровождающие их речи образы слышно и видно очень хорошо с любого места.

Мэтр прецептор, которого достойнейший Председатель Бор Хиги пригласил выступить после себя, оказался немолодым на вид мужчиной в пышных одеждах, с гладким, почти круглым лицом и очень скромной растительностью на макушке. Он не произносил речи, а прибег к магии. Вообще-то, почти все виды магии в Чертогах запрещены, более того, многие магические приёмы здесь попросту не работают, например потому, что в своих родных мирах основываются на катархической астрологии, а в этом мире свои, совсем другие планеты. Но этот искусный чародей использовал то, против чего никто не возражал: гармоническую магию в форме элегии. Ему аккомпанировало более десятка музыкантов на различных инструментах. Элегия была посвящена героической и в то же время трагической теме — легендарному периоду истории эориан, который называют Освоение. Тогда хозяева Светлых Чертогов, точнее их предки, сами сражались с шалгурами, а затем переселились, если не сказать бежали, в новый мир. О тех событиях я читала ещё в Симбхале. В одном из трактатов их даже сравнивали с древнейшей историей народа карапов. На самом деле история эориан сложна и многое в ней кажется непонятным и даже противоречивым, но я посчитала полезным, да в общем-то и просто мне захотелось — изложить вкратце хотя бы эпизоды, озвученные в этой элегии-эпопеи о далёком прошлом жителей мира Эоры.

Музыка была прекрасна и она звучала около получаса. Хотя я его тогда не видела, я подумала, что мой высокочтимый учитель Рамбун наверняка наслаждается этой элегией — сидя где-то там, у трибуны выступающих — ведь он любит музыку, в особенности ту, которая касается духовных сфер, и нередко приглашает музыкантов в свой дом в Агарти, чтобы ублажить такой музыкой свой слух…

Мировой ойкуменой нередко движет война, она подобно горному селю стремительно несёт её к тёмной пропасти отчаяния, вот и здешние хозяева тоже вышли из такой войны. Только война между мирами идёт не из-за каких-то материальных богатств, а за души людей. Предки нынешних эориан в большинстве своём были учёными мудрецами и умельцами-техниками из целого ряда разбросанных по Вселенной, порой чуждых друг другу, но имевших одну общую прародину миров. Над совершенным двойником этой прародины теперь парят Светлые Чертоги. А тогда предки хозяев Чертогов оказались по разные стороны в нескончаемой битве могущественных держав, по которым распространялась инвазия Шал-Гур. Постепенно, но неуклонно миры скатывались к гибели и, казалось, ничто не в состоянии это остановить.

Новый эон эорианской истории начался, когда группа исследователей обнаружила во Вселенной удалённую аномалию — огромную область, которую не то чтобы освоить, а даже пытаться проникнуть в неё означало почти неминуемую погибель. Дело в том, что эта область окружена смертельным барьером. Он и теперь есть, этот барьер, а называют его просто: «Сфера». Замечено, что Сфера медленно расширяется, а на её границах происходит явление, известное как «пространственная мозаика». В пространственной мозаике бесследно исчезает всё, включая звёзды, планеты и космические корабли. Кроме этой, обнаруженный мир таил и множество других опасностей, но первые исследователи ещё не догадывались, что на самом деле нашли идеальное укрытие!

В те легендарные времена работала ещё одна группа учёных, которая придумала способ тайного общения в форме прямого обмена мыслями. Первоначально это был заказ военных. Но вместо того, чтобы использовать его на благо войны, учёные организовали такое общение между коллегами как союзных, так и враждующих сторон. А у мудрых людей есть общий язык — язык разума. Обмениваясь мыслями, они в итоге пришли к идее, как остановить и войну, и инвазию Шал-Гур, причём радикальным способом: им самим предстояло исчезнуть, со всеми своими знаниями, из миров, погрязших в нескончаемых распрях. Война миров идёт при запредельном напряжении не только человеческих сил и промышленных мощностей, она требует, она жадно высасывает из каждого воюющего мира его творческий потенциал. Техническая гонка, постоянное совершенствование и разработка всё более надёжных и смертоносных орудий — вот главный эликсир, вливающий жизнь в такую войну. Поэтому, оставшись без источника этого эликсира, без главного своего ресурса — научно-технической элиты — война сама должна сойти на нет. Тут-то и пригодился мир за барьером пространственной мозаики: в нём можно было укрыться, не боясь преследования. Но для этого пришлось придумать способ, как безопасно проникнуть за барьер, и как за ним выжить. Ведь даже если преодолеть гибельную границу Сферы, сложности на этом не заканчиваются: то, что расположено внутри неё, также исполнено смертельными угрозами и ловушками, делающими этот мир малопригодным к освоению разумной расой. Несколько экспедиций, отправленных для изучения таинственного мира внутри Сферы, посылали через барьер пространственной мозаики тысячи автоматических кораблей, но лишь единицы из них вернулись обратно. Более того, многие предки эориан — отважные исследователи — положили там свои жизни, чтобы их товарищи научились выживать.

Прошло немало времени, и вот воюющие стороны в одночасье остались без своих учёных, наставников и лучших техников — почти все они просто сгинули в самом, как считалось, гиблом месте во Вселенной. Немало военных стратегов и опытных воинов примкнуло тогда к беглецам. И беглецов этих даже не подумали преследовать или искать — слава Сферы была столь зловещей, что в мирах, которые они оставили, сложилось мнение, будто их достойнейшие и умнейшие люди таким способом совершили массовый акт самоубийства, только чтобы остановить войну. Случившееся сильно нарушило политическое равновесие: популярность войны упала, и это к тому, что воюющие миры лишились своих мыслящих элит, а с ними львиной доли знаний и умений. Те из миров, что были уже под властью шалгуров — существ, не способных творить какой-либо прогресс, — замкнулись на себя и вскоре погибли, а другие начали переговоры, и бесконечная война в самом деле прекратилась.

А беглецы освоили мир за барьером, создав там собственную культуру, в основе которой — чистый разум. Именно их прямых потомков мы видим теперь как хозяев Светлых Чертогов и наших гостеприимных друзей. Чтобы не терять связь с собственным прошлым, они создали внутри Сферы копию своей прародины — планеты Эоры, с которой их предки в незапамятные времена начали осваивать бескрайнее Мироздание. Новая эорианская культура намного обогнала те, что остались в покинутых беглецами мирах. Приютивший и защитивший их мир по сей день так и остаётся загадкой. Поселившись внутри Сферы, эориане обрели уникальный дом: исследовав затем почти всю Вселенную, они не нашли ничего похожего на это явление. Сейчас границы Сферы безопасны как для хозяев, так и для их гостей. То ли в барьере проделаны защищённые проходы, то ли есть способы избежать смертельных клешней пространственной мозаики — я не смогла понять, ясно лишь, что никто не сможет попасть к эорианам без спроса и проводника.

После того, как отзвучали последние звуки и строки героической элегии, а музыканты и руководивший ими мэтр прецептор изящно поклонились слушателям, весь зал замер в молчании. Не сразу он начал оживать, и когда в нём раздались первые одобрительные возгласы и хлопки, был объявлен перерыв. Короткий перерыв, во время которого большинство гостей принялось перемещаться по залу, при этом мудрецы встречались со своими секретарями и учениками, а некоторые и вовсе зал покинули. Мы с Салинкаром Матитом тоже воспользовалась перерывом, чтобы встать со своих мест и немного размяться.

Надо отметить, что специально оборудованной трибуны для выступающих в большом зале заседаний нет, и каждый, кто обращается к собравшимся, выступает с такой высоты и из такого положения, которые считает для себя удобными: так, Председатель лишь присел на краешек небольшой скамьи (появившейся перед ним, словно из воздуха!), и слегка жестикулировал одной рукой, а в другой у него был некий предмет, назначение которого я не поняла. Когда перерыв закончился и речи вновь зазвучали, я стала свидетелем самых разнообразных манер выступления: кто-то из ораторов прохаживался из стороны в сторону по прозрачной площадке, похожей на лоджию, некоторые просто стояли на месте, а иные даже парили в воздухе с расчётом, чтобы их было хорошо видно, но большинство всё-таки задействовало какое-либо удобное для себя сиденье. Мой досточтимый учитель и наставник, восседая во время своей речи на широком клизмосе с высокой спинкой, с посохом в правой руке, безусловно, привлёк самое пристальное внимание слушателей. Его достойную восхищения речь гости Чертогов слушали с интересом и почтением.

Когда же на месте оратора появился Призрачный Рудокоп, волна оцепенения прокатилась по собравшимся. Я же в очередной раз выражу сожаление, что у моего читателя не будет возможности ознакомиться с живой картиной этой речи, потому что такая форма, как рунная запись, значительно умаляет тот эффект, который произвело на слушателей выступление чёрного колдуна. Например, образы, возникавшие над залом как иллюстрации к его словам, были не только выразительными, но и мрачными и даже пугающими, а без них сказанное колдуном, я полагаю, многие воспримут немного пресным. Колдун этот выступал стоя. И пусть руны его речи станут завершением этой части моих записей, потому что я утомилась за такой насыщенный день. Тело моё ещё бодро, но душа устала от непривычного обилия ярких впечатлений, и даже та лёгкость, с которой здесь работается, не избавляет меня от сильного желания наконец-то отдохнуть.

(речь Призрачного Рудокопа)

Собравшиеся под сенью Чертогов, внимайте нам!

Каждому выходящему сюда принято представляться лично, и при том, что нам нет резона делать это, поскольку наша слава простёрлась по Вселенной во все земли, мы всё же начнём с исполнения сего долга. Нас тут именуют по-разному: Каменным Колдуном, Мрачным Проктором, а чаще того — Призрачным Рудокопом, хотя мы, как видите, не призрак, и не уступим в открытом бою славнейшему из воинов. И лишь немногим из вас известно наше истинное имя, но знающий его никогда не посмеет произнести те слова: ужас придавил его язык подобно каменной горе, ибо произносящий наше истинное имя даже в помыслах, рискует быть проклятым навеки… Не тревожьтесь и расслабьте свои оцепеневшие тела: мы пощадим вас и не станем здесь его произносить. Пусть мы останемся для большинства из вас Призрачным Рудокопом и пусть это бессмысленное прозвище станет нашим личным представлением…

Итак, когда величайшие маги предложили нам союз в борьбе с древнейшим врагом, мы решили проявить милость, и прибыли в Чертоги, как и было договорено. И здесь мы застали также ваше сонмище, о самопровозглашённые мудрецы. Мы давно уже надзираем, как жалкое тщеславие подстрекает вас на дерзость стучаться во все запретные двери, в которые случайно утыкается ваш близорукий взор, и не утруждать себя при том мыслями, что случится, если вам вдруг откроют. А вам бы не следовало высовываться из своих затхлых раковин, которые вы почитаете за свои миры, ибо во вне их вас поджидают хищники, что сильно поубавят ваше самомнение. Едва вы им покажитесь, они выдернут вас из раковин и растерзают — такова уж их природа… Мы пребывали в недоумении, не понимая, к чему магам Эоры вы — слепые мягкотелые черви, копошащиеся в зловонии собственных предубеждений. Но недоумение наше смягчил, не дав ему стать обидой, тот особый приём, что был нам оказан хозяевами Чертогов, те роскошные комнаты, та божественная забота, что мы встретили здесь по отношению к нашей персоне, и та свобода, что была нам здесь любезно предоставлена. Мы не знали такой свободы даже в собственных владениях, ибо там много насущных дел, эту свободу крадущих. Поэтому мы пользуемся случаем и благодарим здешних хозяев — величайших магов Вселенной — за их предупредительность без навязчивости, за их почтительность без раболепия, за их уважение без подобострастия. Воистину, такой приём не оценишь никакими сокровищами.

Но мы обещали поведать о явлении Шал-Гур в подвластных нам Каменных Землях и истолковать наш взгляд на это бедствие, поэтому перейдём же теперь к фабуле, ради которой мы приглашены в Светлые Чертоги, также ради которой и вас тут собрали.

Есть сущности, которые живут повсеместно в обитаемых сферах, хотя могут воплощаться там в разные формы. Это, конечно же, люди, что, при разнообразии разновидностей своих, представлены почти во всех мирах. Это драконы, что исполнены неукротимой энергии и истинного благородства. Это бесчисленные категории младших тварей. И хотя мы рассматриваем здесь лишь одну из форм воплощённых существ, мы не знаем более гибельной напасти, чем инвазия её в земли, населённые людьми. Сущности этого рода прорываются в девственный мир во время опустошительных эпидемий, всеобщих войн, могучих стихийных бедствий. Когда страдания людей и их проклятья богам сливаются в единый чёрный поток, они приплывают в мир по этому потоку. Порой они надолго затаиваются, потому что земля не приемлет их пришествие и пытается сразу же отторгнуть их. Но они приспосабливаются, расползаются по тайным притонам и копят там яд ненависти. Они образуют замкнутые сообщества, вроде каст или даже племён людей. Дух их чужероден любому месту, и как земля не приемлет их, так и они её, и их зависть и злоба ко всему людскому сочится из них, тот яд они не в состоянии сокрыть, поэтому их и можно распознать под любой личиной. Им неведомы честь или совесть, потому-то они преуспевают везде в подмене, воровстве, глумлении и лжи. Они не в состоянии творить новое, но скоры присваивать чужое. Пользуясь тем, что к ним все испытывают справедливое отвращение, почитая всё связанное с ними нечистым и порочным, они метят то, что им не принадлежит, своим присутствием или предъявлением, как гиена метит своим анусом найденную ей падаль. И как звери избегают помеченного гиеной не потому, что боятся её, а потому, что им противен запах её ануса, так же и люди отчуждают от себя всё то, где найдут следы их присутствия. Сущности те весь мир, в котором оказались, стремятся переписать под свою природу, и делают это с одной лишь похотливой целью. Когда, наконец, приготовление к ней заканчивается, то настаёт черёд им воплотиться. И тогда они разжигают нескончаемую войну и строят свой кокон, что становится для того мира погребальным саваном.

Подобное случилось и в нашей стране — очень давно. Мы были тогда юношей и мало свидетелей осталось, кто смог бы подтвердить наши воспоминания о тех временах, когда уходило, разрушаясь в чёрном пламени забвения, старое закостенелое время, а сквозь его обломки и пепелище пробивалось новое — юное и свежее. Как и бывает в такие времена, люди отринули умеренность и погрязли в неистовстве, растоптали и предали поруганию устои, на которых зиждилась жизнь многих поколений их предков, и принялись рушить их и искоренять, возомнив себя богами, что сами могут построить, словно новое жилище, новый мир. Их умы смущали исповедники диковинной, из небытия времён вдруг возродившейся касты: искусно прилагая слабости человеческие, они натравливали сына на отца, а страждущего на его благодетеля, мерзость их лжи опутала все закоулки так, что ещё до того, как небеса укрыл туман, тьма укрыла разум людей. Разразилась война, да такая, какую не знали мы до того, и кровь и дым стали доминантами нашего мира, где каждая монада горела жаждой мщения и разрушения. Казалось, всё у нас ополчилось против всего. Мы не знали тогда, что это не апогей, а лишь прелюдия.

В этой касте Шал-Гур обрели себе плодородную почву, они перестали быть лишь бесплотной химерой, а стали вдруг неудержимой лавиной воплощаться в существ, видом как чёрные кожистые шары. Шары те достаточно податливы телесно, чтобы принять в себя предметы, и так удерживать и манипулировать ими посредством расположенных внутри органов. Существа-шары были безлики, бессловесны, по одиночке жалки и беспомощны, но они заполонили и вскоре погубили мир, что был для нас родным домом. В те времена злоба выжгла изнутри души людей, и стали люди объединяться в противоборствующие когорты и истреблять друг друга, а их в свою очередь истребляли вооружённые странным оружием чёрные шары. Один воин мог легко противостоять десятку таких шаров, но он более полагался на истребление не их, а людей себе подобных. Затем шары вдруг стали умирать сами по себе, но к тому времени небеса наши помутнели, а просторы опустели и стали непригодны для жизни и мы — те немногие, что остались — вынуждены были покинуть отчие края. Изгнанные и исполненные скорби, мы задались тогда вопросом: по какой же причине столь жалкие существа стали такой напастью, что безвозвратно обречён оказался наш мир, в который пришло их безликое воинство?

Как мы услышали из других речей, лишь самые мудрые из вас догадываются, будто шалгуры подобны скрытой болезни: пока организм живёт размеренно и здраво, болезнь та угнетена и почти незаметна, и уж по крайней мере не доставляет носящемуеё в себе существенного беспокойства. Но стоит человеку ослабнуть, попав меж жерновами рока или же предавшись какому-то непотребству, тут-то болезнь открывает свой оскал и пожирает нечестивца. Пророки и мудрецы, достигшие духовных высот и узревшие оттуда суетность человеческой жизни, вещали нам о той напасти, но люди так же понимают пророков, как и избегают следовать прямыми путями, ими указанными. Когда люди лишены почтения к миру, бездумно нарушают его равновесие, не помышляя о последствиях, будто расшалившиеся дети, когда им кажется, что эта часть мира сплошь чёрная из тьмы, а другая из света, и они с упорством тщатся делать то, что считают добром или злом, знайте: те люди ослепли духовно и вскоре падут. Познать добро можно, лишь познав зло, ведь добро и зло суть разные движения одного маятника рока, и как уклонился он в первое, так уклонится и во второе. Друг без друга добро и зло не способны проявиться: так чёрная краска хорошо видна лишь на белой бумаге, а белую фигуру различишь лишь на тёмном фоне. И чем мрачнее зло, тобой совершаемое, тем пышнее окажется в результате возросшее на нём добро, и чем дальше твои благие устремления утянут маятник в сторону добра, тем глубже на обратном ходе отдастся он злу. Те, кто это понимает, нередко ратуют за равновесие, имея в виду невмешательство в дела добра и зла и призывая не раскачивать маятник, и тогда колебания его постепенно затухнут, он встанет и знаменует конец всем бедам. Безумцы! Остановить те колебания нельзя! Если маятник рока встанет, то закончится и жизнь. Маятник должен двигаться, но спокойно и равномерно, его назначение — приводить в движение механизм вашей судьбы, и не для того был создан богами этот механизм, чтобы вы пинали его как вам рассудилось или же взирали на него со стороны безучастно, но для того, чтобы вы использовали его для своего духовного возвышения.

Лишь потеряв свою родину, мы узрели истину: сила или слабость Безликого Воинства не суть, и инвазия Шал-Гур не причина, они — лишь знамение последних времён. Истина в том, что мы тогда сами разрушили свой мир. Не возмутили недвижный его покой, но разломали исправно работавший механизм, как любопытный ребёнок ломает попавшую ему в руки музыкальную шкатулку. Мы думали, что сбрасываем старые оковы, а бросили надёжные духовные опоры. Мы мнили себе, что воспарим, а низверглись на острые скалы…

Не станем же более предаваться рассуждениям, и так довольно слышали мы их сегодня и ещё услышим, а огласим напоследок нашей речи одну древнейшую легенду. Она известна нам как Легенда о Птичьем Алтаре и никому не ведомо, когда и в каком из миров её впервые рассказали, но легенда та верно дополняет сказанное нами и указывает на духовный изъян, что привёл прекраснейшую когда-то страну Каменных Земель к падению:

(Легенда о Птичьем Алтаре; Призрачный Рудокоп сопроводил её выразительными образами)

Стоял на берегу моря большой алтарь из красного гранита, и были высечены на нём имена богов и героев, и приходили рыбаки из близлежащих селений к алтарю, чтобы принести дары в виде свежей рыбы, и поклониться мудрости и заботе богов, и вспомнить и почтить честью своих героев. Тот алтарь облюбовали и крикливые морские птицы, что воровали рыбу — они садились передохнуть и поклевать на его удобных гранитных выступах. Минуло время, и позабыли люди дорогу к алтарю, а птицам он был удобен и многие поколения их засидели алтарь, и покрылся весь он белыми испражнениями, а подножие его усеяли белые перья и выбеленные птичьи кости так, что ничто уже не напоминало о красном граните.

И тогда рассудили птицы между собой: «Этот белый алтарь — это наш алтарь, он весь составлен из трудов наших, и в подножие его — кости предков наших. Предки наши и есть те герои, чьи имена тут высечены, и боги эти — наши боги! Рыбаки же испокон века работали на нас и приходили к нашим алтарям, чтобы поклониться нам». И разнесли крикливые птицы весь об этом по всему побережью. Некоторые люди сказали: «Наши прадеды приходили сюда и чтили тех, чьи имена высечены на птичьем алтаре — из уважения к ним будем же и мы чтить этих птиц и их богов» — и стали вновь ходить к алтарю и кланяться богам и героям, и тем птицам. Другие же сказали: «Это не наши боги и герои, а птичьи, и пусть у нас нет своих богов, мы не станем поклоняться птичьим костям» — и прокляли тех богов и героев, и стали жить как звери.

Души тех героев, чьи имена носил камень алтаря, обратились к богам, прося разрешить несправедливость, истребив крикливых птиц морских. Но боги отвечали: «Разве глупые птицы в том виноваты? Это люди позабыли нас так, что перестали узнавать.»

Ответили так боги и оставили тот мир.

Одиссея «Киклопа-4». Гл. II. Джаггернаут

Для воина беречь свою жизнь — кратчайший путь к позору.

Но ему не следует, презирая смерть, лезть на рожон

и относиться легкомысленно к любой опасности.

Каждый воин должен ясно сознавать, что истинная

цена его жизни — это цена славного подвига.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Мы почти висим в океане на глубине пяти стадий, еле слышно урчат турбины, дающие нам малый ход, он вместе с местным подводным течением уносит «Киклоп-4» к северо-западу. Нам нужно незаметно уйти из этого района как можно дальше, потому что где-то над нами, ближе к поверхности, в радиоактивной воде среди обломков конвоя всё ещё рыскает смерть, прощупывая её толщу гидролокаторами. На мониторе в моей каюте графики от акустических антенн испещрены характерными пиками. Иногда между острых одиночных пиков врезается более высокий и протяжённый и я слышу взрыв — когда топливо у ныряющих дисков заканчивается, они просто тонут, а затем взрываются на разной глубине. Но мы ещё глубже.

Я с гордостью вновь представляюсь тому, кто читает мои записи: меня зовут Адиша-Ус, Заглянувший за Горизонт. Здесь, в глубине Великого Восточного океана, наши капитаны провели короткую церемонию: во имя Близнецов и славы Учения они дали Честные имена четырём офицерам, непосредственно участвовавшим в атаке на джаггернаут. Я предполагал, что это будут имена вроде «Потопивший Джаггернаут», но ничего похожего капитаны не произнесли. «Жалящий в Нос» — самое, по-моему, звучное из всех имён — получил мой друг Ибильза-Хар. Нам теперь есть, с чем возвращаться домой: если у нас будут потомки, они будут гордиться нами ещё во многих поколениях.

В старые времена за подвиги и заслуги не давали Честных имён, но существовал обычай награждать особо отличившихся в службе чем-нибудь ценным и памятным, что могло повысить положение такого человека в обществе и что он мог передать по наследству своим детям и внукам. Мой далёкий предок, Снайпер с Собачьими Глазами, когда-то прибыл в наши края издалека, и верой и правдой служил архонту Фаора, жестоко расправляясь с его врагами, как внешними, так и внутренними. До нас дошло, что он совершил немало кровавых подвигов, и к закату службы был назначен командовать городским гарнизоном. Но всё заканчивается, пришла пора и моему предку уходить на покой, и архонт напоследок наградил его сельскохозяйственными угодьями и ссудой на их обустройство. К тому времени у Снайпера уже была большая семья, и вот с этого поместья, и с построенного незадолго до него городского дома, началась известная история моего рода.

Если когда-нибудь встану на путь собственной семейной жизни, я вижу рядом с собой только одну спутницу. Но сначала мне предстоит её спасти. Через пропасть между нами, отверстую судьбой, мне нелегко будет перекинуть мост, только на помощь Богов я уповаю. Надежда в моей душе борется с тоской, а решимость — с отчаяньем. Словно в напоминание о бесконечной печали моего сердца, в цветнике в моей каюте сегодня расцвели белые звёздочки тиаре. Кустик его очень мал, цветки нежны, но лепестки их долго останутся белыми и будут источать тонкий аромат. Конечно, рано или поздно, они опадут и растают без следа, а вот моя любовь к прекрасной Виланке будет цвести вечно.

Но я просто обязан в подробностях описать главное событие — нашу славную битву.

Мы нагнали конвой под водой и несколько часов сопровождали его на безопасном расстоянии, на котором «Киклоп» не могли засечь их гидроакустические станции. После того, как противник заметил наш беспилотный разведчик (скорее всего, вслед за нашим там побывали и другие), корабли рассредоточились в противоатомный ордер, и теперь шли на удалении полторы-две мили друг от друга, а мы пристроились за одним из крайних эсминцев. Мне тогда показалось странным, что после того, как их обнаружили, они не сменили курс, ведь обычно в подобных случаях конвои переходят на размашистый зигзаг. «Торопятся? — помнится, ломал я голову. — Или огромный джаггернаут настолько неповоротлив?..» Эсминцев оказалось всего пять: ещё один шёл довольно далеко в авангарде, и на картинке с беспилотника я его не разглядел. Оба наших капитана — и Озавак-Ан, и Скванак-Ан — находились во время всей операции на мостике, то есть на капитанском посту в рубке. За пост акустика усадили самого опытного в этом деле — офицера-моториста. Все шесть наших крылатых ракет были заправлены и подготовлены к пуску. Время тянулось и тянулось, и я не знал, чего же мы выжидали. Операция готовилась в такой тайне, что даже меня — ответственного за связь и разведку — не посвящали в неё до последнего момента, и я был уверен, что наша встреча с джаггернаутом — чистая случайность!

И вот, наконец, это произошло — всего пару часов назад. Скванак-Ан обратился ко всем находившимся в рубке: он объявил, что сейчас «Киклоп-4» в составе группы атакует конвой и первая наша цель — плавучая крепость. Ракетный залп мы обязаны выполнить безукоризненно, потому что попадание наших ракет по джаггернауту будет сигналом к атаке остальным кораблям, а также воздушной поддержке. О, Близнецы! Надо ли говорить, что все мы были потрясены этими словами капитана, и тут же мощная волна воодушевления подняла весь офицерский состав «Киклопа» на новую боевую высоту: каждый из нас годами готовился именно к такому моменту, и каждый горячо желал не опозорить себя, своих наставников и начальников, выполнив свой долг так, чтобы заслужить славу и Честное имя.

Капитаны короткими командами распределили обязанности по постам. Сам Дважды Рождённый поручил мне вести одну из ракет, а о связи с другими участниками атаки из нашей группы даже не упомянул. Если не знаете, связь между кораблями, идущими под водой, возможна только на коротких дистанциях и она демаскирует передающее судно. Поэтому таких средств связи у нас просто нет на борту. Но мы можем в пределах акустического контакта определить не только дальность, пеленг и скорость, но и по характеру шума определить, что это за судно — какого класса и наше оно, или противника. Расчёты делает автоматический вычислитель акустического поста, а цели выводятся на монитор — примерно такой же, как у радиолокационной станции, однако и слух акустика играет тут не последнюю роль. На флоте ходит легенда об акустике Видящем Звук, который служил на глубинном охотнике и наводил ужас на экипажи кораблей Альянса. Наш моторист Путра-Хар получил после этой битвы имя поскромнее: Слышащий Движение. И он его, безусловно, заслужил!

Мы тогда выждали ещё немного, и вот, наконец, нам скомандовали атаку. «Киклоп-4» набрал самый полный подводный ход и всплыл в миле от ближайшего эсминца эскорта. Наш ракетоносец тут же поднялся на воздушный экран и с ходу атаковал главную цель — джаггернаут — четырьмя «зазубренными жалами». В некотором смысле четыре ракеты сразу — это предел для такого судна, потому что каждая ракета управляется с отдельного поста, а нужно ещё подсвечивать цель радаром. Два «жала» мы направили в носовую секцию гигантского судна, два — в кормовую. Сам джаггернаут в тот момент находился от нас немногим дальше, чем в пяти милях, и время подлёта ракет составило всего полминуты. Шквальный огонь, открытый по ним с двух ближайших эсминцев, безнадёжно опоздал: четыре боеголовки сдетонировали синхронно, и ярчайшая вспышка на несколько секунд ослепила, наверное, весь Великий Восточный океан. Но мы этого не видели: все выступающие из корпуса приборы, включая камеры, были задраены внутрь сразу после пуска ракет. Не видели мы и того, как в небо взметнулась гора пара и брызг, а под нами стремительно пронеслась белёсым призраком гидравлическая ударная волна. Спустя несколько секунд нас сильно тряхнуло, как опавший лист порывом осеннего ветра, и чуть было не опрокинуло вверх брюхом воздушной ударной волной, и мы сразу же нырнули — не дожидаясь поднятого взрывами водяного вала и получив вдогонку попадание из малого калибра ближайшего эсминца эскорта. Удар снаряда в корпус не сулил нам ничего хорошего, но судно управлялось без помех, все вентиляторы исправно вращались, течи не было, значит, обошлось без серьёзных повреждений. Наверное, мы не отделались бы так легко, если бы команды кораблей конвоя не были заняты авральной подготовкой к приходу быстро надвигающейся на них водяной стены. Пока гнев взбудораженной стихии швырял по поверхности корабли конвоя и там царило полное замешательство, мы прошли на самом полном ходу под ними и через четверть часа всплыли, подпрыгнув над водой на пару гексаподов, с другой стороны конвоя, милях в четырёх от джаггернаута и всего в полумиле от одного из эсминцев. В первой атаке я непосредственно вёл «зазубренное жало» по теленаведению и, клянусь бородой Ардуга, я смог подвести свою ракету к цели ближе, чем на полстадии! После повторного всплытия мне приказали сменить пост и установить связь с другими кораблями группы. Это уже моя основная работа и, конечно же, я с честью справился и с этим.

С севера, сразу вслед за нами, конвой атаковали ещё три «Киклопа»: там между арьергардными эсминцами шёл авианосец, и нужно было помешать ему поднять авиагруппировку на крыло. Где-то с юга от конвоя выпустил две ракеты по эсминцу авангарда ещё один «Киклоп», а с запада, недалеко того места, где наш «Киклоп-4» всплыл, но примерно на милю-полторы дальше от конвоя, готовился нанести завершающий удар по джаггернауту ракетоносец класса «Курай» — примерно такой же по конструкции, как «Киклоп», только большой. Всё это и была девятая отдельная флотская группа, и встреча наша была запланирована не в каких-то фиксированных координатах, а у гигантской плавучей крепости! И именно под такую невероятно важную задачу командовать нашим судном, и в итоге координировать всю операцию, назначили опытнейших ветеранов: сопровождая конвой, они ждали, пока атакующая группа соберётся, и именно наш ракетный залп был сигналом к общей атаке.

Пока мы были под водой, «Курай» тянул время. Если дружественное судно находится в подводном положении где-то рядом с эпицентром предстоящего взрыва, примерно в радиусе двух миль, с использованием термоядерных боеголовок следует повременить — мы видели, как вокруг резко маневрирующего ракетоносца вздымаются фонтаны разрывов: его обстреливали орудия одного из эсминцев. «Курай» отвечал из своих пушек, а судя по черневшей в борту эсминца большой пробоине, он уже применил по нему тактические ракеты и одна из них достигла цели. Любой офицер, даже не моряк, скажет вам, что вооружение у «киклопов» не универсальное, и назначение у таких судов, как наше, ограничено специальными задачами. К примеру, разведка целей это нетипичная для нас задача — по-хорошему, выводить на цель нас должны воздушные или морские разведчики. Вести эффективный бой с кораблями конвоя, летательными аппаратами, и вообще решать какие-то тактические боевые задачи «киклопы» тем более не могут. Ныряющие экранопланы типа «киклоп» изначально проектировались как охотники за подводными авианосцами и крейсерами. Наше предназначение — быстро достичь района, где была обнаружена подобная цель, скрытно сблизиться с ней и неожиданно, с предельно короткой дистанции её атаковать, а затем убраться восвояси, до того, как другие корабли противника или их воздушное прикрытие смогут ответить контратакой. Оборонительное вооружение «киклопов» не рассчитано на ведение полноценного боя, к примеру, с конвоем. А вот у судов вроде «Курая» имеются тактические ракеты, мощная система ПВО, скорострельные пушки различных калибров и другое оружие, позволяющее атаковать серьёзного противника без применения термоядерных боеголовок. Так, «Курай» может победить в противоборстве с надводным судном вроде эсминца, особенно если атакует его внезапно. У эсминца больше огневая мощь, но «Курай» гораздо манёвренней, и это в реальном поединке сведёт преимущество эсминца к нулю.

Я был на связи со всей группой и первым узнал, что девятая отдельная уже понесла потери: здорово досталось по меньшей мере одному «Киклопу» на севере, из тех, что должны были вывести из строя авианосец: их атака оказалась неудачной, а один из ракетоносцев получил многочисленные попадания в корпус и повредил вентиляторы. Но их неудача уже не могла повлиять на исход сражения: конвой с джаггернаутом к тому моменту уже был обречён. Вряд ли те офицеры в штабе флота Южного Альянса, которые планировали прохождение конвоя к северному побережью Пасифиды, рассчитывали на такое дерзкое нападение — маленькой группой малозаметных судов, не обеспеченных прямым прикрытием, которая выскочит словно из ниоткуда прямо под самым носом конвоя. Когда каждое судно из группы добирается до цели самостоятельно, их вообще невозможно никак отследить. Навигация сейчас сильно затруднена: ведь нет ни спутников, ни стратосферных станций, ни даже звёздного неба, а радиосигналы проходят очень плохо и радиомаяки ненадёжны. Даже океанические течения изменились и только такие скоростные суда, как наше, могут ещё более-менее точно выдерживать курс, пользуясь лишь картой, компасом и приборами скорости. Я тогда подумал, что адмиралы конвоя, скорее всего, ожидали перехвата двумя-тремя мощными флотскими группировками, включающими крупные надводные корабли и подводные крейсеры, а также авианосцы. А такую армаду не подгонишь незаметно к чуткому конвою: не говоря уже о воздушной разведке, их самих заметят за сотни миль и у судов Альянса будет достаточно времени для того, чтобы подготовиться к нападению, сманеврировать и даже получить поддержку. Но, как показали будущие события, я заблуждался: в случае атаки вражескими армадами джаггернаут не нуждался в помощи извне.

Едва наше судно поднялось над волнами, «Курай», продолжая активно рыскать по курсу, чтобы избежать прицельных попаданий снарядов противника, выпустил попарно, одну пару за другой, сразу восемь крылатых ракет, причём все они предназначались пока державшейся на плаву, но уже вовсю дымящей крепости. Примерно в тот же момент нас достала по надстройке очередь из малого калибра эсминца, но в этот раз угол был такой, что броня всё благополучно отразила. Два «зазубренных жала» с «Курая» противнику удалось перехватить, но остальные шесть ракет спустя меньше, чем минуту, достигли цели. Синхронный взрыв шести термоядерных боеголовок! Наша радиолокационная станция ослепла, приборы посходили с ума, по всем экранам побежали помехи, и я знал, что там, снаружи, всё поле боя заволокло паром, и я слышал, как от высокой температуры снаружи трещит и шипит обшивка «Киклопа-4». Судно опять сильно тряхнуло, и хотя я вцепился изо всех сил в подлокотники, захваты кресла больно впились мне в бока. Мы двигались в специальной позиции и «Киклоп» хорошо перенёс эту ударную волну, чего не могу сказать про ближайший эсминец, орудия которого почти в упор обстреливали и «Курай», и нас: после взрыва все его орудия смолкли.

Термоядерные заряды, которые используются в морских (да и сухопутных) сражениях, ограничены по мощности и не оставляют после себя большого количества радиоактивных материалов. Это сделано в первую очередь для того, чтобы не навредить своим, атакуя подобными зарядами противника. Их мощность рассчитывается таким образом, чтобы при попадании в цель противник был поражён, а применивший этот заряд остался цел и невредим. Обычно радиус поражения ограничен одной-двумя морскими милями. Вообще говоря, наши крылатые «жала» можно применять с совершенно безопасного расстояния в несколько десятков миль, но для успешного выполнения задачи дистанцию до цели желательно сокращать до минимума, что мы и делали. В бронированном судне вроде «Киклопа», находящегося в надводном положении, можно пережить взрыв на расстоянии мили, или даже меньше, но это уже как повезёт. Под водой же лучше держаться от эпицентра подальше…

Спустя ещё четверть часа или около того, конвой подвергся атаке с воздуха. Прилетевшие с южного направления аэропланы, примерно два десятка, в первую очередь растерзали висевший где-то в авангарде конвоя дирижабль. После всех вспышек этот дирижабль-охотник сохранил управляемость и уже снизился к самой воде, очевидно, готовясь выпустить в неё свой смертоносный груз, но не успел — судя по тому, как быстро исчез с экрана радара. Неужели он разрушился и сгорел?!. Дирижабли обстреливают сразу несколькими типами боеприпасов: бронебойные и фугасные поражают экипаж и оборудование, повреждают оболочки баллонов и ломают силовой набор корпуса, а зажигательные — если повезёт — провоцируют воспламенение топлива и взрывы гремучего газа. Но на всё это нужно немало времени и целая гора боеприпасов! Интересно, какую тактику и какие боеприпасы применили атаковавшие его аэропланы? Ведь полностью вывести дирижабль из строя и, тем более, заставить его упасть и сгореть, не менее сложно, чем потопить корабль. Хотя надёжно бронировать весь дирижабль не получится (это легко понять даже ребёнку), бронируют в них только кабины и силовую установку — примерно теми же методами, что в аэропланах, тем не менее, оболочка газовых баллонов хорошо защищена от пробоин, во всяком случае, пробоин небольшого диаметра. Для водорода важно не допустить утечки значительного количества этого газа и смешивания его с воздухом, иначе у корпуса или даже внутри него может произойти разрушительный взрыв. Терять гелий тоже не желательно — он очень дорог. Оболочку газовых баллонов дирижаблей делают из из особой мягкой брони — линоторакса. Подобно, к примеру, броне «Киклопа», она состоит из нескольких слоёв, только тканей разного вида. Часть тканей имеют низкую газопроницаемость, часть — особые механические свойства. Последние как раз и обеспечивают защиту от пробоин: образовавшееся в баллоне отверстие провоцирует усадку такой ткани в области разрыва нитей. Из-за специального неравномерного переплетения ткань усаживается так, что разрыв смещается в сторону. В каждом слое смещение происходит с свою сторону, и в итоге отверстие оказывается закрытым несколькими слоями ткани. Где-то между этими слоями расположена сетка из трубочек с клеем, при разрыве трубочек клей вытекает и скрепляет сместившиеся слои, окончательно заделывая пробоину. Поэтому надёжно прорвать оболочку газового баллона дирижабля — далеко не простая задача, и уж во всяком случае она довольно затратная.

По легенде, некий техник настраивал ткацкий станок, делавший ткани со сложным переплетением. Станок был старый, и нити нередко путались, застревали или рвались. Однажды, когда подобная неприятность случилась в очередной раз, раздосадованный техник в сердцах ударил по натянутому полотну ножом, и тут он к своему удивлению увидел, как пробитая им дыра съёжилась и сместилась в сторону. По официальной же версии такое переплетение для ткани и сам линоторакс придумал перед самой войной тилварский инженер, работавший за письменным столом с чертежами и расчётами. Вскоре после начала боевых действий малаянцы украли у нас секрет и тоже стали выпускать такую ткань для газовых баллонов своих воздушных кораблей.

Многие ещё по наивности думают, что появившиеся во время войны огромные металлические дирижабли прочнее и надёжнее традиционных, но это далеко не так. Такие аппараты начали строить лишь из-за нехватки гелия, их подъёмная сила обеспечивается перегретым воздухом, а оболочка представляет собой не более, чем толстую фольгу, покрытую изнутри слоем теплоизоляции. Их внутренний объём едва разделён на несколько простых секций, а значительную часть полезной подъёмной силы съедает оборудование и топливо для нагрева воздуха. Такой тип дирижаблей используется лишь для погрузочно-разгрузочных и транспортных работ — например, для разгрузки и погрузки судов.

К прилёту воздушной поддержки гигантское облако пара накрыло почти всех участников битвы и видимость резко ухудшилось, но это не помешало атакующим аэропланам: следующей их жертвой стал тоже имевший повреждения, но ещё боеспособный эскортный авианосец. Корабельная ПВО авианосца перехватила все атаковавшие его крылатые ракеты ещё на подлёте, но теперь наши аэропланы так яростно набросились на плавучий аэродром, что тот сразу потерял ход. Он успешно защитил от термоядерной атаки себя, но так и не смог защитить от этого свой конвой, оказался беспомощен перед атакой аэропланов и в итоге совершенно бесполезен: для того, чтобы поднять свою палубную авиацию на крыло, ему нужно было разогнаться против ветра узлов хотя бы до 20, но из-за поднятых взрывами водяных валов он не смог даже развернуться к ветру. Если я верно понял показания радара, ни один из его аэропланов так и не оторвался от палубы. Очень скоро авианосец совсем доконали: один из бомбардировщиков использовал какой-то специальный боеприпас, или же это был был боезапас самого авианосца, сдетонировавший внутри судна… У себя на мониторах сквозь туманную пелену мы увидели, как стремительно раздувающимся пузырём пробежала ударная волна, и этот большой корабль буквально раскололся надвое, при этом одна его из половин начала медленно крениться и в итоге встала поплавком, а другая перевернулась вверх килем. Я ещё в академии усвоил, что надводный авианосец это слишком удобная для противника мишень и, учитывая его огромный экипаж, включающий сотню отличных пилотов, подставлять такое судно под удары серьёзных соединений значит обрекать на бессмысленную гибель ценные военные кадры. Дело даже не в том, что аэропланам взлететь с полётной палубы сложнее, чем с наземного аэродрома. Главная проблема это посадка. Она не просто требует от пилотов особо виртуозного владения машиной на таком режиме. Не говоря уже о повреждениях в покрытии палубы, нередкие на море сильная качка, порывы ветра, туман, тропический дождь — всё это делает посадку на авианосец затруднительной, а часто и вовсе невозможной. В отличие от аэропланов с подводных авианосцев, у этих не бывает поплавочных шасси, позволяющих в случае затруднений сесть прямо на воду, а если сравнивать с посадкой на палубу дирижабля — там, высоко в воздухе, в случае неудачи у пилота больше шансов выполнить повторный заход и в итоге удачно посадить машину, а вот промах по дорожке плавучего аэродрома, скорее всего, отправит аэроплан прямиком на дно… В общем, я уверен, что область применения таких кораблей должна быть ограничена локальными операциями, в крупных морских сражениях им не место.

Вслед за эскортным авианосцем, как явствовало из радиопереговоров, был атакован с воздуха и вскоре лёг на борт один из двух сохранивших боеспособность эсминцев арьергарда. Саму плавучую крепость аэропланы не тронули, впрочем, это было уже и не за чем. Вся атака на вражеский конвой в итоге прошла настолько быстро, что его адмиралы, похоже, не успели адекватно оценить обстановку и уж точно не сумели предпринять эффективных ответных действий.

Наши аэропланы пилотировали женщины — я сразу понял это, как только услышал их переговоры по радио. Женщин не берут служить во флот даже пилотами, но эти были с Пасифиды, с одной из береговых авиабаз. Это означало, что атака на конвой с джаггернаутом скоординирована между разными родами войск и даже между разными округами. Это грандиозно! Я вспомнил статью в газете, что читал где-то год назад. Неужели это те самые «Молнии Ардуга», что потопили в Оконечном море линкор Альянса?.. Почти наверняка это они, вполне логично было бы послать их на такое задание! Аэропланы вроде тех, что атаковали конвой, прижились не только на авианосцах, но и в наземной противовоздушной обороне, а также на береговых базах. Очевидно, что с одной из таких баз и прилетели к нам «Молнии Ардуга». Путь Боги помогают вам, бесстрашные лётчицы! Надо обладать немалой храбростью, я бы даже сказал отчаянной храбростью, чтобы воевать в такой машине, как аэроплан.

Эти летательные машины, конечно, скоростные и манёвренные, они компактны и хорошо вооружены, но они могут находиться в воздухе лишь до тех пор, пока не закончится топливо, а его они потребляют гораздо больше, чем на тот же путь и с той же полезной нагрузкой тратят дирижабли. Да и топливо у аэропланов особое… Доходит до того, что добрую половину веса такого аппарата составляет ядовитая, легко воспламеняющаяся жидкость, и даже такого её запаса едва хватает, чтобы пролететь какую-то тысячу миль. Прибавьте сюда, что аэропланам требуются длинные, прочные и идеально ровные площадки, чтобы успешно взлетать и садиться, и вы получите самую неудобную технику на свете. Ухищрения вроде стартовых катапульт и поплавков лишь ухудшают полезные свойства этих аппаратов, и явный выигрыш в соревновании с дирижаблями они получают, лишь становясь невероятно большими. Только огромные летающие крылья с ядерными силовыми установками можно назвать соперниками дирижаблей, но такие аппараты очень дороги — обходятся дороже большого подводного авианосца. С началом войны Альянс открыл настоящую охоту за нашими летающими крыльями и, хотя это обошлось врагу в неисчислимые потери, мы лишились почти всех таких крыльев и одного из двух заводов, где их делали. Да что теперь об этом горевать…

С началом войны Южный Альянс располагал почти вдвое большими воздушным и военно-морским флотами, имел сотни военных баз, и вообще, его объединённая армия подавляла нашу по всем параметрам. Они думали что, неожиданно напав и уничтожив немногочисленные базы, расположенные лишь по периметру наших границ, а также основные командные центры, они поставят Тилвар на колени. Теократия Хетхов не могла помочь Тилвару военной силой: у духовной империи никогда не было полноценной армии, и даже крупных боевых кораблей у хетхов нет — в последние несколько десятилетий именно наш флот патрулировал их морские торговые пути. Но враг в итоге просчитался: хетхи оказали нам огромную и неоценимую материальную и моральную поддержку. Мы словно ощутили за спиной надёжную опору, а наша экономика освободилась от необходимости кормить и одевать собственные население и армию — всё это взяли на себя наши братья. Флот Альянса пытался блокировать морские коммуникации хетхов, в результате чего от ставшей небезопасной морской торговли отказались почти все страны, и в итоге сами члены Альянса жестоко пострадали от перебоев с поставками важных грузов. Операции на континенте тоже не привели Альянс к значимым успехам. Их расчёт был на то, что у хетхов военные соединения хотя и состоят из профессиональных воинов, бесстрашных и отлично подготовленных, они немногочисленны, легко вооружены и охраняют только ключевые участки границы. Но Центрально-Асийское нагорье трудно проходимо для больших армейских частей, а дух населяющего этот край народа славится необычайной стойкостью, поэтому малаянцы не посмели предпринять масштабную военную интервенцию в земли Теократии. Поначалу вооружённые силы Альянса пытались нанести непоправимый ущерб промышленности хетхов, устраивая глубокие рейды и нанося ракетные удары по их заводам и складам. Однако население духовной империи живёт в деревнях и городках, разбросанных по краям узких и протяжённых горных долин, поэтому производства там относительно небольшие, а сами фабрики и склады, и даже железные дороги часто заглублены в камень. Даже столица империи — Наталия — вытянулась на десятки миль по извилистому каньону. Да и противовоздушная система теократии оказалась на удивление эффективной… В общем, военные стратеги Южного Альянса быстро осознали, что нет более неблагодарного и бесполезного занятия, чем атаковать расположенную в центре материка бескрайнюю горную страну, населённую людьми, у которых благородство в крови и для которых смерть это лишь врата в вожделенную благую обитель. Мы, конечно, защищали своих братьев, как только могли — поставляли им зенитное оружие и боеприпасы, наша авиация прикрывала их города, а наш флот, хотя и не сумел обезопасить морскую торговлю хетхов, постоянно дежурил у их восточных портов, не позволяя силам Альянса эти порты захватить или уничтожить. Враг поначалу яростно атаковал именно Тилвар: помимо сугубо военных объектов это были производственные центры, электростанции, транспортные узлы. Доставалось и мирному населению. Только самоотверженность и подвиги наших воинов предотвратили полное разорение страны. Перелом произошёл довольно скоро — когда в проливе Аранк нашей авиации удалось накрыть главные силы флота противника. Примерно тогда же мы смогли уничтожить несколько малаянских заводов, производивших термоядерные и химические боеголовки и компоненты к ним, а также основной исследовательский комплекс, разрабатывавший всю эту технику. После этого яростный напор врага ослаб, и вскоре мы отбили свои южные провинции, отбросив войска Альянса на юг за 30-ю параллель. Стратеги из Малайны переключились на наши богатые ресурсами колонии на Пасифиде — просто им ничего другого не оставалось. И здесь они терпят неудачу: за два с лишним года им не удалось захватить на южном материке ни клочка земли. Однако война продолжалась и продолжается поныне: ни одна из сторон так и не добилась устойчивого стратегического превосходства.

Как только аэропланы «молний» отлетели подальше, мы осуществили последнюю в этом бою ракетную атаку — на едва различимый в тумане эсминец, находившийся дальше и левее по курсу от джаггернаута — тот уже успел развернуться и полным ходом шёл к нам: очевидно, его главной целью был «Курай». Взрыв нашей боеголовки в стадии от него просто смёл у эсминца все надстройки, а то, что осталось — то есть оплавленный корпус — засветилось оранжевым: остов корабля вспыхнул ярким пламенем. Эту ракету наводил Ибильза-Хар! У нас оставалась ещё одна крылатая ракета, но для неё уже не было целей — яркие вспышки в дальней стороне конвоя не оставили сомнений в том, на чьей стороне победа.

В плавучую крепость в итоге попало десять термоядерных боеголовок, больше половины из которых взорвалось очень близко от гигантского корпуса, развалив его на отдельные секции, а те с свою очередь — на несколько искорёженных горящих фрагментов. Не менее печальная судьба постигла и остальной конвой: на прямом киле остался лишь один из пяти эсминцев, но если на нём и был кто-то живой, он уж точно завидовал тем, кто погиб сразу. Эту операцию, как я теперь понимаю, готовили в такой тайне, что о её истинной цели знали очень немногие, и только из состава высшего командования флота. Скорее всего, капитаны остальных судов получили приказ прибыть в определённый район у побережья Пасифиды, и только наши знали о том, ради чего собирается вся группа. А это значит, что они не просто капитаны «Киклопа-4», но адмиралы девятой отдельной флотской группы, почти безукоризненно решившие важнейшую стратегическую задачу: уничтожение последнего джаггернаута во флоте Южного Альянса. Операция, которой руководили Озавак-Ан, легендарный Дважды Рождённый, и Скванак-Ан, была в итоге успешно решена силами пяти малых и одного полноразмерного ракетоносцев и небольшой авиационной поддержки. И наше судно, и его экипаж не понесли потерь, а получили в той битве лишь честь и славу.

Хочу отдельно отметить, что это характерно для боевого стиля моего народа — действовать смело, открыто, но совершенно неожиданно для противника. Мы никогда не опускаемся до вероломства и подлости, а наши стратегемы дерзки, своевременны и стремительны. Битва в проливе Аранк, изменившая расклад сил флота во всём Великом Восточном океане, тоже была выиграна неожиданным для Альянса дерзким манёвром. Наш нынешний капитан, который именно за этот подвиг получил Честное имя Дважды Рождённый, против всех правил и законов морской тактики, ежесекундно рискуя в этом узком и мелком проливе наскочить на риф или сесть на мель, скрытно провёл свой крейсер между подводными скалами и рифами. Он всплыл в самом узком месте пролива между двумя малаянскими линкорами и открыл по ним ураганный огонь. Прежде, чем его крейсер сам был расстрелян и затонул, оба линкора Альянса получили фатальные повреждения, причём по большей части от дружественного огня: впереди и позади линкоров по проливу шло около полусотни судов, причём самых отборных, и они, не особо разбираясь, накрыли своими залпами в том числе и своих. В результате эскадра, следовавшая к Пасифиде, встала в этом роковом проливе и далее была подвергнута бомбардировке нашей морской авиацией и почти вся потоплена. Озаваку вместе с несколькими уцелевшими членами экипажа удалось тогда покинуть расстрелянный и затонувший крейсер и спастись. И ещё вы наверняка помните, или учили это в школе, как задолго до войны мы пресекли расползание Альянса стремительным и нежданным дипломатическим ударом. Я про Соразмерный Демарш.

Когда-то, во времена куда спокойнее нынешних, никакого Южного Альянса не было и в помине. По просторам плодородной равнины Теркума простиралась цветущая страна, называвшаяся Терку-Малайна, а население её занималось тем же, чем и большинство жителей Асии: пасло скот, растило урожай и работало на фабриках. Отличала это страну от других таких же лишь огромная сеть торговых путей: малаянские купцы раскинули эту сеть почти по всему континенту, и богатство страны прирастало в основном от торговли. Очередной правитель Малайны решил взять под свою защиту жителей малых приграничных земель, которые тогда управлялись общинными старейшинами. Народы этих земель давно просили защиты, поскольку, будучи обделены Богами, веками страдали от набегов горных разбойников. Доставалось от тех разбойников и проходившим через перевалы малаянским купцам. Спустя столетия, ставшая одним из крупнейших и сильнейших государств на Гее, Великая Малайна провозгласила протекторат над всеми соседними странами. Где хитрыми интригами, где подкупом, а где и грубой силой, она добилась от них безоговорочного подчинения своей власти. А ещё через несколько десятилетий возник торговый Южный Альянс, в который вошли ещё несколько стран, из тех, кому такой союз показался выгодным. Но планы Малайны простирались гораздо дальше… Конечно мы, получив столь явное приглашение к разделу мира, тоже не сидели сложа руки. Тилвар заключил тесный союз с духовно близкой нам Теократией Хетхов, а также предложил покровительство и торговые льготы своим соседям. Мы не стали, как малаянцы, расширять свою территорию за счёт присоединения соседних народов, ведь большую их часть Боги обделили не просто так. Но в конце концов неизбежное произошло: наши с Великой Малайной экономические и политические интересы пришли в непосредственное соприкосновение по сухопутным границам.

Некоторые приграничные народы и страны, вошедшие в итоге в разные союзы, ещё и до этого враждовали между собой и периодически воевали, но раньше их скромные ресурсы не позволяли разгореться серьёзному конфликту, и распри такие быстро стихали. Но теперь ситуация изменилась в корне: любая из малых стран была вправе рассчитывать на поддержку своего союза. И Южный Альянс тут первым сделал роковой шаг: они объявили, что нападение на любого из членов Альянса будет расценено как нападение на весь Альянс. И, конечно же, Малайна тут же стала использовать своих сателлитов, чтобы разжигать приграничные конфликты. Нам опять пришлось принимать ответные шаги, и мы не стали идти на поводу лицемеров и размениваться на мелочи: устами своего правительства и Высокого Синова Хетхов мы объявили, что в случае масштабных агрессивных действий любого члена Южного Альянса против любой из стран, находящихся под нашим протекторатом, вся военная мощь нашего союза обрушится непосредственно на Великую Малайну, в частности, на её крупнейшие военные базы и на её столицу. За этим заявлением вскоре закрепилось название «Соразмерный Демарш». После такого демарша Южный Альянс запросил переговоры о мирном соглашении, и так почти на 20 лет между сторонами установился мир…

Ушли в просторы океана поднятые термоядерными взрывами огромные волны, осел радиоактивным дождём или развеялся ветром водяной пар, и над полем битвы поднимались лишь отдельные клубы дыма — чёрного, серого и белого. Ближайший к нам — чёрный — выходил из остова эсминца, поражённого нашей крылатой ракетой, а с видневшихся дальше обломков плавучей крепости — тех, что ещё держались на воде — поднимались белые и серые дымы. Я, как и остальная вахта, наблюдал горящие останки кораблей Альянса на мониторах в рубке, и душевное волнение и возбуждение, вызванные боем, сменились ликованием от победы, а затем и сожалением. Победа и скорбь — они нераздельны. Мы меньше чем за полчаса убили стольких людей! Кого-то разорвали в клочья ударные волны и осколки металла, кто-то сгорел заживо. Хотя военнослужащим Альянса платят неплохое жалование, а в случае их гибели деньги получает семья, но можно ли измерить какими-то деньгами жизнь человека?.. У нас тоже были потери: один из атаковавших конвой с севера «Киклопов» расстреляли орудия эсминца и теперь он горел и быстро тонул, второй малый ракетоносец нашей флотской группы получил серьёзные повреждения и потерял ход, и их экипажи, в которых было много раненых, нужно было спасать, для чего к пострадавшим уже направлялся «Курай». Строки из Книги Истины встали тогда перед моими глазами: Людям присущи страдания по причине их же собственного несовершенства, поэтому, когда тебе плохо, нечего пенять на Богов. Пройдя через страдания, ты укрепишь свой дух, а Боги пошлют тебе прозрение истинного пути. Тебе помогут в том и страданиях других, если ты умеешь сострадать. Также и то, подумал я, что мы сделали здесь и сейчас, хотя и было необходимым злом, когда-то потом и нас самих ударит откатом. Это непреложно, таков закон жизни. Всякий раз, когда Ардуг Ужасный вспоминает о тебе, с тобой случается несчастье. Лишь сами Боги могут проявить милость и смягчить этот удар…

Столетия назад, прямо посреди Фаора располагалось большое озеро. Именно по его имени и был когда-то назван город, в наши дни разросшийся до гигаполиса. Озеродавно осушили, а питавшие его речки, со всех сторон спускавшиеся к озеру с холмов, теперь заключены под землёй в трубы и питают своей водой городские кварталы. Единственная река, когда-то вытекавшая из озера Фаор, превращена теперь в судоходный канал. Канал тянется к востоку до самого моря, а по берегам его раскинулись фермерские угодья. В тех краях и появилось у Снайпера поместье, на полях которого трудились тысячи крестьян, и здесь, на золотом исходе жизни, всеми уважаемого и во всём благополучного, его настигло неизбежное возмездие Ардуга. Мой предок был практичен и заботился о своих крестьянах: построил им большой храм, больницу, школу и несколько посёлков. Он платил своим работникам больше, чем положено, участвовал в крестьянских собраниях, чтобы лучше знать их нужды и лучше помогать. Но тем он лишь развратил крестьян и привил им неумеренные аппетиты: они требовали всё больше и в итоге подняли бунт, убили почти всю семью Снайпера, сожгли и поместье, и храм, и даже амбары с запасами семян. Сам мой предок, бывший уже в весьма преклонном возрасте, и один из его сыновей с семьёй, уцелели, потому что к тому времени уже постоянно жили в городе. Крестьянский бунт смогли тогда подавить только армейские части. После смерти Снайпера его сын продал эту землю, и на ней кто-то вскоре построил порт и фабрики по переработке рыбы. Семейная неприязнь и недоверие к крестьянам дошла и до нас — мои родители, к примеру, никогда не ездят на сельские рынки за продуктами, хоть там и продают всё дешевле, они покупают продукты в магазинах или у городских лоточников. Я, наверное, уже не исполню этот долг мести и не передам его своим детям: тех крестьян давно пора простить.

А на нас удар Ардуга обрушился гораздо быстрее, чем я ожидал. Я только было выдохнул с облегчением, что битва наконец закончилась, но тут же услышал в наушниках, как кто-то тревожно произнёс: «радужные нити». Как вскоре выяснилось, их заметили наблюдатели с «Курая». Наши камеры почему-то не видели никаких нитей: наверное, им не хватало для этого разрешающей способности. Я немедленно доложил о радужных нитях, и Озавак-Ан тут же приказал поднять броневые щиты на остеклении нашей рубки. Все мы, забыв про субординацию и устав, повскакивали со своих постов и прильнули к толстым стёклам. Потом мы спорили с Ибильзой, на что это больше было похоже: на струйки жидкости, или же на какие-то волокна вроде толстой паутины. Наверное, это явление слишком необычно, чтобы использовать простую аналогию. Нечто тонкое и прямое свесилось с посветлевшего неба, его было много и оно переливалось разными цветами, больше напоминавшими замысловатую картину интерференции, которую можно видеть, к примеру, на мыльном пузыре, а не последовательные шесть цветов, как в дифракции, которая вызывает дождевую радугу. И висели эти «радужные нити» довольно высоко, в стадии или двух от водной поверхности. А тогда мы стояли, безмолвно взирая на это необычайно красивое и в то же время зловещее явление, и терялись в догадках. Вражеский конвой полностью уничтожен, и в этом районе не должно быть других крупных соединений Альянса. По меньшей мере на десятки миль вокруг, насколько достают радары и гидроакустика наших кораблей, мы не видим ничего, что могло бы представлять для нас угрозу. Даже если противник запросил подмогу сразу после обнаружения наших беспилотных разведчиков, эта подмога придёт ещё нескоро. К чему тогда радужные нити? Или это явление — просто реакция Смутного Купола на термоядерные вспышки, а про вновь разгорающиеся битвы уже додумали суеверные люди?.. Недоумение наше развеялось спустя лишь несколько минут, когда единственная оставшаяся на плаву секция джаггернаута начала вдруг что-то изрыгать в воду, целый водопад каких-то блестящих предметов — из-за удалённости мы не сразу распознали, что это. Офицер, севший за пост акустика, доложил о многочисленный подводных целях, которые облучают всё вокруг мощными сонарными импульсами. Ныряющие диски! Огромный франмент уже погибшей плавучей крепости выпустил в воду сотни этих дисков! Все наши военные знают, что джаггернауты слишком дороги и сложны в эксплуатации, чтобы размещать на них ещё и эффективное оборонительное вооружение. Никто из нас и предположить не мог такого! Фактически этот джаггернаут был смертельной ловушкой для любого нашего флотского соединения. А я удивлялся, почему у такой важной боевой единицы Южного Альянса такой скромный эскорт… По большому счёту, джаггернауту и не нужен был эскорт, ведь десятка таких дисков хватило бы, чтобы вывести из строя подводный авианосец, а нам, так вообще — достаточно и одного! Было ли известно о дисках внутри крепости нашим капитанам?.. Очевидно, что если бы первая атака не была столь внезапной, если бы мы первым же ударом не вывели эту крепость из строя, поразив самые важные узлы в носовой и кормовой её частях, ныряющие диски немедленно атаковали и уничтожили бы всю нашу группу… С лязгом вернулись на место броневые щиты, а мы бросились обратно к своим постам. Ближе всех к останкам крепости находился «Курай», наверное поэтому большая часть дисков ринулась к нему. У капитанов ракетоносца был небогатый выбор: или немедленно уходить на глубину, предоставив остальным судам группы выпутываться самостоятельно, или увлечь диски за собой и попробовать оторваться от них, развив над водой максимальную скорость, и так, возможно, получить шанс для тактического манёвра. Помочь тонущему в нескольких милях к северу подбитому «Киклопу» они уже не могли. Мы наблюдали, как «Курай», подняв облако брызг и пара, начал разгоняться на предельной тяге. Они здорово рисковали: при таком скачке мощности в любом из вентиляторов мог случится помпаж и судно не просто потеряло бы скорость и управляемость, а могло перевернуться, даже начать кувыркаться, и в итоге разрушиться. Диски выскочили из воды и запрыгали за «Кураем», то касаясь поверхности, то взлетая, очень быстро их собралась огромная мельтешащая стая, растянувшаяся на полмили. Это было не нормально: обычно диски распределяются атакующими звеньями и образуют специальные построения, в зависимости от боевой задачи и от конфигурации флота противника. Я так объясняю этот их хаос: построением дисков и их атаками должны были управлять откуда-то извне, скорее всего, с самого джаггернаута, но теперь делать это стало некому… «Курай» отстреливался, но его пушки так расположены, что слабо прикрывают кормовой сектор (это типично для подобных судов), а тактический ракетный комплекс в подобной ситуации не задействуешь. Удивительно: мы видели на экранах своих мониторов, как некоторые из преследовавших ракетоносец дисков сталкиваются между собой, разлетаются, задевая соседей, врезаются в воду и, очевидно, погибают вместе с сидящими в них пилотами-гомункулами. Другие продолжали погоню, стремясь приблизиться на такое расстояние, чтобы самоубийственный подрыв также повредил и их цель. Остальная часть исторгнутых дисков роилась около уцелевшей секции джаггернаута, и некоторые вроде бы продвигались в нашу сторону, так что мы предпочли полным ходом убраться прочь. Скорость полёта ныряющих дисков не превышает 200 узлов, да и высота ограничена парой миль, поэтому аэропланам, к примеру, легко от них уйти, а вот у дирижаблей и у большинства надводных судов надежда лишь на заградительный огонь. Подводные суда может спасти срочное погружение на предельные глубины или же, по меньшей мере, посадка на грунт. Экранопланы типа «киклоп» и «курай» примерно такие же скоростные, как эти диски, поэтому у нас есть и шанс оторваться от преследования в полёте на экране, и уйти от дисков срочным погружением на глубину. Но всё это при условии, если дисков немного. Если же их сотни — как было у нас — шансов уцелеть, я думаю, нет вообще. Сколько же ныряющих дисков исходно содержалось в этом джаггернауте? Наверняка не меньше тысячи! А с таким количеством ему не был страшен ни удар с воздуха, ни вражеский флот. Если ему и следовало чего-то опасаться, так это нашей девятой отдельной флотской группы!

Погоня смертельной стаи за «Кураем» продлилась недолго. Идущему на предельной скорости над самыми волнами ракетоносцу удалось немного оторваться, и стало ясно, почему капитаны приняли почти роковое для их судна решение: одна из его ракетных установок выпустила «жало». Капитаны «Курая» уж точно не собирались трусливо удирать: они отвлекли диски на себя, чтобы увести их хоть немного от малых судов группы (от нашего «Киклопа-4» в первую очередь!) и затем ударить по стае преследователей термоядерным зарядом. Крылатая ракета описала крутую дугу и направилась на перехват дисков. Одновременно с этим по радио пришло открытое сообщение всем кораблям флотской группы, оно состояло лишь из одного слова: ныряйте. Но мы находились ещё слишком близко! Ударная волна от тремоядерного взрыва гораздо разрушительнее под водой, чем в воздухе, и если в момент взрыва мы будем в идти в подводном положении, она разобьёт корпус нашего судна, как кузнечный молот яичную скорлупу. Нам нужно было нырять, как и при первой атаке на крепость — сразу после прохода ударной волны. Мониторы «Киклопа» ослепли: всё, что выступало из корпуса — камеры, антенны, турели — всё это спряталось внутрь, принимающая аппаратура отключилась, а само наше судно поспешно развернулось носом в сторону предстоящей вспышки. А потом мы сделали то, что и должны были: не дожидаясь последствий взрыва, а лишь пропустив под собой ударную волну, мы нырнули так быстро, как только был способен это сделать наш «Киклоп-4».

Вот, пожалуй, и всё о битве. Но моя работа на этом не закончилась. Мне пришлось выполнить срочный наряд, который, пожалуй, оказался не только чрезвычайно тяжёлым, но и самым ответственным делом из всех, что я делал до этого. И, признаюсь откровенно, мне до сих пор немного не по себе, потому что мы действительно чуть было не погибли.

После первой атаки у нас было попадание снаряда в корпус где-то в районе правого борта, поэтому с уходом под воду над нами нависла ещё одна угроза: если «Киклоп» немедленно не скроется на предельной глубине, ныряющие диски могут настичь его, в том числе и те из них, что гнались за «Кураем» — эти аппараты очень живучи и вряд ли одна боеголовка, пусть и термоядерная, все их уничтожила. Но если тот снаряд эсминца причинил нам серьёзные повреждения, давление на глубине может смять «Киклоп», словно бумажный фонарик. По бортам нашего судна, в специальных гнёздах, пристыкованы пусковые контейнеры, которые служат ему дополнительной защитой, но снаряд угодил ближе к носу и попал в бронированную обшивку. Корпус «Киклопа» обшит морским вариантом стандартной комбинированной брони, какую используют на большинстве военных судов. Броня эта не сильно отличается от той, что используют в арматронах и других сухопутных боевых машинах; она эффективно защищает от излучения при ядерном взрыве, от попадания мелкокалиберных снарядов, а также от пуль и осколков. Глубокие, но локальные повреждения, вроде трещин или даже отверстий от кумулятивных боеприпасов, этой броне не страшны: отдельный её слой представляет собой соты, заполненные специальным цементирующим гелем, который расширяется и твердеет, заделывая дыру. Главная опасность при одиночном попадании — повреждение внутреннего силового набора судна, особенно шпангоутов, обеспечивающих основную прочность корпуса. Для подводного судна такое повреждение вполне может стать фатальным.

В какое именно место попал снаряд, мы не знали: с камер эта часть судна не просматривается, а для выхода кого-то из экипажа наружу для осмотра так и не нашлось времени. Да и излучение снаружи было запредельное. Необходимо было срочно найти это место изнутри и оценить ущерб — насколько пострадали обшивка и, главное, силовой набор — и немедленно решить, можно ли продолжать погружение. Скванак-Ан послал меня и ещё офицера-электромеханика, чтобы мы изнутри отыскали это повреждение от снаряда и оценили его последствия. Как можно быстрее! У нашего электромеханика смешное имя — Такетэн, Такетэн-Хар, и у него острые коленки, которых он стесняется. Но мне было не до смеха. Мы влезли в тяжёлые прорезиненные защитные костюмы, вооружились фонарями, приборами связи и переносной камерой, соединённой кабелем с терминалом в рубке, и с этим оборудованием и в противогазах не без труда протиснулись в маленький люк, через который техники (как правило, на базе) обслуживают оборудование для заправки топливом крылатых ракет. Судно у нас небольшое, всё его внутреннее пространство использовано по максимуму, и техотсек между корпусом и каютами представляет собой довольно тесный лаз, из которого просматривается обшивка борта — именно там и нужно было искать повреждения от снаряда эсминца. Кроме острых коленок, этот младший офицер, как знает, наверное, весь наш экипаж, имеет и самомнение, заметно превосходящее его скромные таланты. А тут ещё Скванак-Ан дал понять, что электромеханик из нас двоих в этом задании старший, поэтому Такетэн просто раздулся от гордости за себя и энергично взялся мной руководить. Он действительно лучше меня знает эту часть судна, а я — один из самых мелких в экипаже и мне проще пробраться в такие места, где человек покрупнее может застрять, поэтому наши с Такетэном роли распределились так, что он направлял меня, подсказывая, где лучше пролезть и куда смотреть. Постоянной вентиляции в этом месте нет, зато могли быть пары ракетного топлива, которое, если не знаете, почти такое же ядовитое, как химические оружие. Из-за топлива мы и делали всё в защитных костюмах, и требовалось периодически доставать из кассеты на поясе индикаторные трубки, сдавливать поршень и проверять, не проявится ли там краска. К тому же, в отсеке довольно жарко. К этому добавьте невероятную спешку… В общем, нагрузку я там получил по полной. Пот лил с меня ручьями, заливал глаза, мешая смотреть, стекал в самый низ, и вскоре мои ноги стали хлюпать при каждом шаге. Сердце моё колотилось как механический молот, решивший достичь рекордного быстродействия — казалось, оно вот-вот пробьёт рёбра и вырвется из груди наружу. А тем временем Такетэн держал себя со мной не только так, будто я его прямой подчинённый, но и как будто он уже в точности знает, в какое именно место попал снаряд: в его руководящих указаниях, не смотря на их бесстрастный язык, сквозила самоуверенность и нескрываемое, разве что не презрительное, превосходство надо мной, невеждой. Это было несправедливо и обидно, мне очень хотелось резко ему ответить, но я терпел, потому что приказ есть приказ и пререкания в таких обстоятельствах непозволительны. Я очень советую тому, кто будет это читать, и сам постараюсь впредь следовать такому принципу: попав в похожую ситуацию, думайте не об обиде, не об унижении, а о том, как всё-таки выполнить задачу даже в таких условиях.

Сначала я заметил на полу, в месте, где проходил один из шпангоутов, небольшие металлические кусочки, похожие на грубую стружку — они блеснули в свете фонаря. Я не сразу догадался, откуда они: первая мысль была о банальном техническом мусоре. Но всё-таки до меня быстро дошло, что мусору здесь не место. После заправки ракет пол в отсеке посыпают специальным порошком (вонючим и едким, похожим на тот, которым посыпают отхожие общественные места), этот порошок впитывает и дезактивирует пролитое топливо, а затем всё это тщательно выметают, а сам отсек моют. Так что эти кусочки металла появились здесь совсем недавно — наверняка в результате попадания снаряда. Я сказал электромеханику про стружку, и ещё добавил, что здесь, наверное, и следует искать повреждение. Его реакция была для меня неожиданной: он принялся насмехаться над моим невежеством, он в убедительном тоне выдал длинную тираду о том, почему в этом месте не может быть повреждений, и он настойчиво велел мне продолжать продвигаться в глубь отсека. Я пытался возразить, но Такетэн буквально погнал меня дальше… Истинно сказано: для благих дел нужно терпение, для недобрых — упрямство. Его упрямство чуть не погубило нас. Пробраться дальше по отсеку было совсем не просто, и так мы теряли драгоценное время, а ведь любой офицер обязан понимать, что в этой ситуации каждое мгновение на вес жизни. Тогда в моей голове гнев и обида на несправедливость и унижение боролись с тем, что я вынужден был подчиняться самоуверенному упрямцу-электромеханику. При этом сердце моё бешено колотилось, было трудно дышать и пот заливал лицо. Разум мой затуманился и я чуть было не допустил роковую ошибку. Нет, в итоге я не полез в ту часть отсека, куда меня послал Такетэн, но я поначалу и не стал искать пробоину над тем местом, где обнаружил стружку. Мне помог, а в итоге всех нас спас, случай: Такетэна вызвал по внутренней связи сам Скванак-Ан, и мой амбициозный руководитель отвлёкся на переговоры с ним — что-то по поводу камеры, которую мы тянули за собой. Я уже шагнул было дальше, но остановился, решив воспользоваться паузой и всё же тщательно осмотреть подозрительный участок. Мне пришло в голову, что если стружка на полу появилась из-за пробоины, то на противоположной стене отсека — а она там как раз почти свободна от оборудования — должна остаться или вмятина, или другой приметный след… Теперь мне страшно представить, что было бы с «Киклопом» и со всеми нами, если бы мы с электромехаником всё же принялись искать пробоину в дальнем конце отсека и потеряли на этом уйму времени. Как я позже узнал (от Ибильзы, когда рассказал ему всю историю), гомункулы к тому моменту уже нащупали «Киклоп-4» и жить нам, скорее всего, оставалось буквально считанные минуты.

Из-за тесноты я двигался в основном боком, потому что развернуться в этом пространстве, да ещё в таком снаряжении, было затруднительно. Для того, чтобы осмотреть (в противогазе!) противоположную обшивке стену отсека, мне пришлось вывернуть голову до боли в шее, но мои старания были вознаграждены: на гладком металлическом листе, над моей головой, примерно на уровне вытянутой вверх руки я обнаружил ясный след. Затем я внимательно прошёлся лучом фонаря по обшивке напротив, как раз над местом, где ранее нашёл стружку, и возле самого шпангоута, чуть ниже проходящей там трубы гидросистемы, я обнаружил пробоину. Попавший в нас снаряд из малого калибра был бронебойным кумулятивным, его тонкая струя под почти прямым углом прорезала всю обшивку насквозь и, отколов маленький кусочек от шпангоута, врезалась в противоположную стену, оставив приметное пятно размером с кулак. Течи из пробоины не было: сработали соты со специальным гелем, который мгновенно заполняет такие небольшие дыры, а затем затвердевает и становится очень прочным. Немного геля успело вытечь из дыры и застыть внутри корпуса небольшим наплывом — чёрным и блестящим, похожим на вулканическое стекло. Щербину на шпангоуте можно было игнорировать — она смотрелась как несущественная. Я немедленно доложил об обнаруженных повреждениях. Такетэн-Хар тоже смог протиснуться к выщербленному шпангоуту, и мы с помощью струбцины установили дистанционную камеру напротив пробоины, так, чтобы из рубки могли следить за её состоянием. Такетэн делал всё это уже молча: он так и не признал своей ошибки, хотя его начальственный пыл угас. Как только мы приладили камеру, Скванак вновь вышел на связь и уточнил у Такетэна состояние шпангоута. Сразу после этого мы почувствовали, как «Киклоп» пошёл вниз: капитаны всё-таки решили продолжить погружение. И очень вовремя…

Сказано также в Учении, что истину не найти в пламенных речах, они лишь заглушают её робкий шёпот. Я хоть и знаю всю Книгу Истины наизусть и часто повторяю написанное в ней, но порой слишком поздно прозреваю связь Учения и жизни. Впрочем, у меня теперь есть Честное имя, а у Такетэна его нет: из пяти наших офицеров только он его не удостоился. И, надеюсь, не удостоится до тех пор, пока не обзаведётся вначале собственной честью.

В общем, хорошо, что в этот раз всё обошлось, и для Скванака это выглядело так, будто мы рьяно взялись и успешно решили важнейшую задачу. Когда мы вернулись, он с почти безучастным видом заслушал наш доклад. Докладывал вообще-то электромеханик, коль скоро его назначили старшим, я же молча стоял рядом. А потом кэп отправил нас помыться и переодеться, потому что оба мы были мокрые от пота. От него я и не ожидал ничего другого, а вот Дважды Рождённый, как я очень надеюсь, обратит внимание, что я уже в четвёртый раз за эту боевую вахту успешно справился с порученным мне ответственным заданием.

Нам явно не помешало бы немного отдохнуть, но вахта ещё не закончилась, к тому же, необходимо было промыть защитные комплекты, которые мы оставили у люка, ведущего в техотсек, и помыться самим. Раз уж я взялся описывать устройство корабля и нехитрый быт на нём, вкратце опишу помывку. Вообще говоря, на «Киклопе» нет нормальной помывочной, а только две кабинки дезактивации, в которых это можно сделать, если приспичит. И на нашем судне не заведено регулярное мытьё по команде, а каждый моется, когда у него есть время и потребность. На судах с более многочисленным экипажем правила гигиены гораздо строже, а у нас в этом плане получается послабление. Хотя откровенных грязнуль я в экипаже не приметил, и каждый здесь после тяжёлой и грязной работы, как правило, идёт в одну из таких кабинок, я ни разу не видел на «Киклопе» очереди на помывку. Так же было и в этот раз: кабинки ждали нас пустыми. Расположены они на том же ярусе, что и жилые помещения, по соседству с офицерскими каютами, а точнее между каютами и помещениями для матросов. Напротив помывочной — можно сказать зеркально — расположен гальюн — тоже с двумя кабинками. Мытьё в кабинках дезактивации радикально отличается от мытья в домашней бане: здесь нет никакой заполненной водой ванны, и даже струящейся сверху воды. Примерно на уровне моего пупка находится изогнутая труба с вентилем, и с противоположной стороны расположено несколько рычагов. Ещё есть ниша с висящими в ней щётками. Из трубы, если открутить вентиль, льётся струя тёплой воды — под ней можно что-то промыть или постирать. Рычаги же управляют подачей воды и растворов в систему из труб с соплами, которая многочисленными струйками омывает зашедшего в кабинку со всех сторон. Этими рычагами можно регулировать температуру и напор сотен струек и тип раствора. Растворы как раз и предназначены для дезактивации и соответственно различаются по назначению. Есть и обычный моющий раствор. Вся использованная вода сливается через решётчатый пол, и отсасывается насосом за борт. Ядовитых паров в отсеке, где мы лазили, на наше счастье не оказалось, поэтому, войдя в такую кабинку, я просто промыл тёплой водой защитный костюм и маску противогаза, и выставил всё это наружу. И только потом, прямо в рубашке и шортах, встал в середину кабинки и повернул нужные рычаги, чтобы получилась и помывка, и постирушки. Я подсмотрел это у матросов и уже раз такое проделывал, а затем сушил одежду, развесив её под потолком каюты. Не знаю, как к этому отнеслось бы судовое начальство, но прачечной-то на «Киклопе» нет, а чистую одежду так просто со склада не возьмёшь.

Когда я переоделся и вернулся в рубку, там уже собрались все офицеры. Капитаны торжественно провели церемонию, о которой я писал вначале, и поздравили всех нас с успехом. Озавак сказал, что мы сорвали стратегическую операцию противника, но какую именно — он не пояснил. Что ж, когда-нибудь это станет историей и мы узнаем правду.

Я надеялся, что после церемонии меня, наконец, отправят отдыхать, но Скванак разрешил лишь наскоро перекусить, а затем мне надлежало безотлагательно проверить работоспособность оставшегося у нас беспилотного аэроплана-разведчика. Но как это сделать, если аэроплан представляет собой комплект, уложенный в несколько ящиков, а мне, пока мы под водой, даже собирать его негде — во внутренних помещениях «Киклопа» просто нет для этого места?! Я поразмыслил и решил, что могу достать из ящиков, собрать и проверить камеры и электронику, а также расконсервировать, заправить и запустить спиртовой мотор, который хранился в своём ящике в собранном виде. Не смотря на усталость, управился я быстро: с электроникой мне подсобил один из смышлёных матросов, а с мотором помог разобраться Вархис-Хар, старый гражданский моторист в очках с толстыми линзами.

Стариков седьмого возраста, каким бы ни был дефицит кадров в разгар войны, в регулярную армию не призывают, да и гражданским попасть на армейскую службу в таком возрасте почти невозможно — даже в тыловые подразделения. Присутствие в команде нашего боевого корабля человека столь преклонного возраста для меня загадка. Я слышал (от матросов — они ведь всё про всех знают), что у помощника моториста погибла вся семья, и тогда один из его то ли друзей, то ли дальних родственников — чиновник в морском ведомстве — выхлопотал ему это место на ракетоносце. Мне трудно представить себе, что ощущает человек, доживший до 50 лет, но очевидно, что делать что-то ему очень тяжело. В таком возрасте люди обычно сидят в кресле у окна, укрывшись тёплым пледом, попивают разведённый водой шоколад и ждут своей очереди отчитаться перед Богами. А Вархис не только стоит полные вахты, он и между вахтами выполняет какие-то наряды, копаясь или с Путрой, или со Свеном в нашем моторном хозяйстве. Он ходит медленно и для работы надевает огромные очки (и ещё каску с фонарём), но он вполне справляется со своими обязанностями — не хуже молодого! Я вижу в этом особый знак Богов: в экипаже нашего небольшого судна представлены люди всех шести возрастов, которые вообще можно встретить в нашей армии, и все эти люди с честью прошли через славную битву. Я завидую энергии этого старика и хотел бы остаться в его возрасте таким же крепким и трудоспособным.

Селениты, если верить их книгам, жили вдвое дольше нас! Я не знаю, как это возможно. Большинство людей тогда создавали семьи и обзаводились детьми на исходе четвёртого или даже входя в пятый возраст своей жизни, хотя как биологически, так и экономически ничто не мешало им делать это гораздо раньше, к примеру, как принято у нас — в начале третьего возраста. Возможно, поздние браки связаны с селенитским циклом обучения, который также был примерно вдвое длиннее нашего. У селенитов не было династий, сын военного тогда мог стать фермером, а отпрыск техника жрецом. Ясно, что потребуется немало времени, чтобы научить дочь военного дойке фрагидов, а сына жреца выращиванию риса. Кроме того, на время, потребное на обучение, мог влиять культ машинного быта, который у них явно преобладал над сакральными культами. Чтобы пользоваться невероятным разнообразием машин, нередко простых по назначению, но сложных в устройстве и управлении, селениты должны были специально этому обучаться. Даже самой сложной профессией можно овладеть в совершенстве года за три-четыре, а цикл обучения селенитов длился по десять-пятнадцать лет! Меня всегда это коробило: неужели они считали, что безупречное владение машинами, и не в последнюю очередь теми, что применялись ими в домашнем хозяйстве, а также всевозможными развлекающими устройствами, стоило времени и сил, отнятых у собственной жизни? В то же время у древних процветал другой культ — культ молодости. Почти все дошедшие до нас фотографии, на которых позируют селениты, изображают молодых, ухоженных, подчёркнуто здоровых и жизнерадостных юношей и девушек… В детстве я немного завидовал людям того времени, но вовсе не их долгой жизни, полной красивых вещей. Я завидовал тем возможностям, которые у них имелись для самообразования и духовного совершенствования. Ведь любая книга или журнал, любые учебники и даже познавательные киноповести, были доступны селенитам повсеместно и по первому требованию. Имея простой доступ к знаниям и посвящая столько времени своему обучению, селениты наверняка превосходили нас живостью ума и широтой кругозора… В детстве я часто представлял себе, будто попал в мир селенитов. Мне нравились эти фантазии и я с большим интересом читал книги, в которых авторы описывают далёкое прошлое Геи. Впрочем, как и многие мои сверстники, тогда я увлекался и селенитской техникой: склеивал из кусочков дерева, пластика и картона, а затем раскрашивал модельки разных древних машин и устройств и обменивался ими со своими друзьями. Как-то мы даже изготовили карманный музыкальный проигрыватель в школьной мастерской, но так и не смогли заставить его нормально работать…

Как я и ожидал, камеры разведчика оказались исправными, электронные схемы тоже были в норме, да и за мотор Вархис-Хар если не поручился, то отозвался о его работе одобрительно. Так что у нас есть полноценная замена потерянному в операции против джаггернаута беспилотному аэроплану. Да, и хорошо, что мотор беспилотника работает на спирту! Будь это метан, то здесь, на глубине, в замкнутом помещении склада со слабой вентиляцией, мы надышались бы выхлопными газами… если бы мне, конечно, хватило дурости такой мотор запустить. Закончив, я доложился Скванаку, после чего он, наконец, отпустил меня на отдых.

Удалось ещё немного поспать. Вообще говоря, в тишине, изредка нарушаемой далёкими взрывами, спалось мне не очень, заснул я по-настоящему только когда турбины «Киклопа» загудели в более привычном режиме полного хода, и сквозь дремоту я понял, что смерть над нами исчерпала свои зловещие аргументы — все диски взорвались и затонули. Проснулся я часа через три и, выпив две чашки густого шоколада, вернул себе бодрое расположение духа. Потом зачитал описание битвы вернувшемуся с вахты Ибильзе (Жалящему в Нос!), и он подсказал мне кое-какие уточнения, и кое-что добавил из того, что я не заметил или пропустил — в частности про то, что я успел найти ту пробоину чуть ли не в последний момент. В итоге пришлось подправить записи. Теперь я понимаю, что правильно поступил, когда сел и записал всё сразу — иначе получилось бы не так достоверно и, надеюсь, интересно. Ибильза много раз уже видел эту мою тетрадь, но он считает её моим приватным дневником и не станет читать её сам, наверное, даже если я его попрошу. Потому что там личное и это будет нечестно. И мне приходится зачитывать ему отрывки моих же записей, чтобы что-то уточнить или посоветоваться… Вот так-то.

Ещё мы заходили в медпункт — получить профилактику от радиации. Надо отметить, что обычная моя болезненная реакция на погружения, точнее, на скачки давления, которые при погружениях неизбежны, не проявилась ни во время битвы, ни тогда, когда лазил в противогазе по тесным закоулкам судна, ни даже тогда, когда мы нырнули так глубоко. Но теперь Арза вколол всему экипажу «Киклопа» большую дозу радиопротекторов, и в итоге я, как и почти все в экипаже, чувствую, как волнами накатывают слабость, тошнота и головная боль. Какая причуда судьбы! Учась в академии, я иногда представлял себе, что будет, если меня вдруг ранят в бою. С достоинством ли вынесу боль и страдания. На практике же оказалось, что мои физические страдания здесь никак не связаны с ранениями. Да и вообще, у нас никто из экипажа не был ранен, тем более, убит. Повезло ли нам? Я объясняю такие вещи вовсе не везением, а опытом наших начальников. Зато теперь, пройдя через боевые вахты, ответственные задания, славное сражение, в котором мне посчастливилось быть на самом его острие, получив Честное имя из уст легендарного капитана, я начинаю ощущать, что становлюсь другим. Я наливаюсь могучей волей, крепкой духовной силой. Я больше не юноша, потому что последние детские страхи ушли из меня, перегорели, и где-то внутри, в основе моего духа, теперь есть надёжный стержень, сломать который любой судьбе будет непросто. А эти побочные эффекты от инъекций — я через них легко переступаю, и спокойно продолжаю заниматься своими делами.

С улыбкой вспомнил, как в начале нашего знакомства Заботливый Арза сказал мне, что наилучшим средством от всех хворей для моряка является игра в пуговицы, и он тогда подарил нам с Ибильзой целый стакан этих пуговиц. Я не стал спрашивать, откуда у него столько — а вдруг они с одежды его пациентов, которым эта одежда уже не понадобится?.. Но с тех пор Арза никогда не отказывается поиграть с нами, а втроём, как вы знаете, играть в кошки-собаки гораздо веселее — игра идёт на полном, или даже большом поле, а для этого скрепляют вместе несколько листов. В прошлый раз именно я проиграл, поэтому сам разлиновал новое большое поле и отсчитал пуговицы для следующей игры. Когда пришёл доктор, мы втроём сели за наш столик, чтобы перед сном сыграть партию.

За игрой я поведал Арзе про наш с Такетэном поиск пробоины, про то, как мы, обливаясь потом, тянули камеру через технический отсек. Я пожаловался доку на всё, что пришлось тогда вытерпеть. А док вдруг озорно мне улыбнулся и ответил, что ему как раз вспомнился забавный случай, связанный с такой, или почти такой же, переносной камерой. Пока есть время и пока помню — запишу-ка его рассказ.

Когда я ещё учился в школе, мы пересказывали друг другу страшные, но по сути своей наивные и похожие на сказки истории, например, про карапов. К выпускному классу их вытеснили более реалистичные и поучительные случаи из чьей-нибудь жизни, а в разведакадемии я в основном слышал рассказы про доблесть наших военных и про подлость врага, что, впрочем, и не удивительно. Но вплоть до моего назначения на военно-морскую базу, я не имел дел с флотскими и не подозревал, что они такие любители травить весёлые байки. Большинство флотских баек не особо интересные — про сомнительные похождения нетрезвых офицеров или про то, как матросы к празднику скинулись на поросёнка. Некоторые из таких историй, где правда приукрашена вымыслом, например, про поплывший якорь, я узнал ещё на «Синей Скале», причём даже до того, как впервые вышел в море. На торпедном катере и даже здесь, на «Киклопе-4», я выслушивал их по новой и в разных вариантах, в первую очередь от своего друга и соседа по каюте. Но удивляться тут нечему, так как у нас на судне больше половины экипажа, включая меня, вообще никакого отношения к морю до службы не имело, поэтому знатоков подобного флотского фольклора здесь немного. Рассказать же что-то новое и забавное, что ещё никто не слышал — такого найти и вовсе мало шансов. Капитаны не в счёт, они не станут этим заниматься, а других рассказчиков, которые имели бы за плечами достаточный стаж морской службы, на борту «Киклопа-4» почти нет. Я к тому, как нам с другом повезло: Заботливый Арза как раз такой флотский знаток с опытом, и мы с Ибильзой несказанно рады, что являемся его главными и чуть ли не единственными слушателями.

Итак, вот вам байка, на вид вполне правдивая, от нашего доктора. Когда он начал её рассказывать, я как раз и припомнил страшные истории, услышанные в детстве от одноклассников.

Док служил тогда на старом минном тральщике, теперь уже списанном и порезанном на металл. Однажды приходит к нему офицер с жалобой, что не в первый раз во время ночной вахты он слышит странные звуки в трюме, в районе оружейной комнаты. Это тихое позвякивание, как будто соприкасаются пустые стеклянные бутылки, и шлепки, как будто мокрой ладонью хлопают кого-то по голому телу. Однако при осмотре склада тот офицер ничего, что могло бы издавать такие звуки, не обнаруживал. Арза не специалист по душевным болезням, но общую практику знает. Поэтому он выдал офицеру успокоительное и снотворное и на сутки отправил отсыпаться. Каково же было его удивление, когда в следующую вахту к нему пришёл другой офицер и принялся сбивчиво описывать примерно те же звуки, услышанные им из той же оружейной.

На судне не бывает абсолютно тихо, даже на подводном, а тут старый тральщик, который шумит постоянно и всеми своими частями, особенно ходовой машиной. И хотя оружейная находится далеко от машинного отделения, всё же и там довольно шумно. Экипаж привыкает к этим шумам и не замечает их, до тех пор, пока не появятся новые шумы или не изменится характер старых — на такие посторонние звуки обычно экипаж и реагирует. Вот и доктор тогда подумал что, наверное, появился посторонний звук, раз офицеры обратили на него внимание. Непривычный шум — по себе знаю — сразу привлекает внимание и он может означать, что что-то на судне неладно. Так же предположил и Арза, и вместе с этим офицером направился прямиком к одному из капитанов. Разумеется, капитан вызвал вахтенных и приказал тщательно осмотреть оружейный склад. Склад тогда перерыли, заглянув на каждый стеллаж и под каждый ящик, но ничего подозрительного не обнаружили. Зато об инциденте стало известно всему экипажу, и любой, заступавший на ночную вахту, считал своим долгом зайти на склад и послушать, не донесутся ли до его слуха шлепки и позвякивания. И они доносились! Оружейный склад осматривали несколько раз, и каждый раз безрезультатно, зато удалось определить, что звуки доносятся именно из этого помещения и, главное, что они доносятся только из темноты. Стоит включить освещение или фонарь, как звуки тут же стихают, и возобновляются вновь через некоторое время в полной темноте. Большинство относило звуки на счёт хитрых и трудноуловимых корабельных крыс. Хотя до этого никто их на тральщике не замечал, но ничто не мешало им появиться. Но у некоторых из членов экипажа нашлось и другое объяснение. Кто-то из первого состава команды припомнил, что несколько лет назад в этом помещении нашли мёртвого матроса орудийного расчёта, канонира, в одном нижнем белье: он то ли споткнулся обо что-то, то ли упал со стремянки, ударился он виском о обитый железом угол ящика и сразу же умер. Канонир этот был не особо дисциплинированным и любил втихаря выпить лишнего, что его в итоге и погубило, так как искал он в оружейной заначенную бутылку. По тральщику поползли слухи о призраках: стали говорить о том, что в оружейной ходит, шлёпая босыми ногами, призрак погибшего канонира и звенит пустой посудой — жалуется, что не нашёл своё спиртное. Капитаны поначалу не обращали внимание на эти разговоры, пока кто-то из очередных вахтенных офицеров не обнаружил в оружейной бутылку и стаканчик со спиртным — кто-то из экипажа сделал призраку подношение. Узнав об этом, судовые начальники пришли в ярость и подняли по тревоге весь личный состав. Они не стали доискиваться, кто у них такой суеверный, а сказали, что пока происхождение звуков не будет установлено, все на судне будут находиться на авральном положении.

Аврал стимулировал мышление офицеров тральщика как ничто другое. Они по новой перевернули весь склад и выяснили, что звенеть могут или пустые склянки из-под смазки, или старые стреляные гильзы: большие запылённые ящики с этим добром стояли рядышком в дальнем углу оружейного склада. Разумеется, не сами по себе звенеть, а когда по ним бегают крысы. И вот что офицеры придумали… Вам наверняка известно, что многие военные камеры чувствительны к невидимому глазом инфракрасному излучению. Есть и специальные ночные камеры, благодаря которым мы можем вести наблюдение и прицельный огонь почти в полной темноте. На тральщике такие камеры имелись и кто-то из офицеров предложил установить одну в оружейной рядом с теми ящиками и понаблюдать. Если это крысы, их и за добрую стадию будет видно как перемещающиеся светлые пятна на общем сером фоне. Нашёлся даже микрофон. Так как речь шла не о поимке крыс, а лишь о том, чтобы выяснить происхождение звуков, достаточно было услышать звуки и увидеть светлые пятна на маленьком экранчике переносного монитора. Сказано — сделано. Перед очередной ночной вахтой камеру установили, микрофон приладили между ящикам, а монитор и динамик вынесли наружу. В ту вахту перед экранчиком собралось немало народа: все хотели увидеть виновника такого переполоха на судне. И виновник не заставил себя ждать. Вскоре после того, как свет на складе выключили, а люди покинули это помещение и затворили двери, из динамика раздалось позвякивание, а на экранчике наблюдатели увидели, что гильзы в ящике зашевелились. Кто-то из присутствующих ляпнул про канонира — мол призраку с такой должностью просто велено жить в старых гильзах. И под это дело из гильз вдруг вылезло… абсолютно чёрное бесформенное пятно! Чёрный цвет означал, что его температура гораздо ниже, чем даже лежащих в ящике металлических гильз! Какая уж там крыса!.. У наблюдателей волосы встали дыбом, а по телам побежали мурашки. Чёрное пятно между тем принялось перемещаться, и не плавно, а скачками в разные стороны, словно и правда там металась неприкаянная душа. Так это пятно покинуло ящик с гильзами, перебралось к пустым склянкам, позвенело ими, а затем остановилось, упёршись в стену. Кто-то из офицеров похрабрее вышел наконец из ступора и решительно направился на склад. За ним пошли остальные, но без особой охоты. Зашли в оружейную, включили свет, с опаской приблизились к ящикам. Там никого не было! Очередные мурашки по телу… Свет выключили и все вернулись к монитору. Теперь уже долго ничего не происходило, и озадаченные не на шутку моряки решили, что спугнули призрака. Но через какое-то время из динамика донеслось знакомое позвякивание и пятно возникло вновь — опять из кучи старых гильз. Наверное, у кого-то мурашки побежали и в третий раз. Но теперь нашлись и отчаянные храбрецы. В следующий заход на оружейный склад двое самых смелых наблюдателей поднатужились и перевернули ящик с гильзами, рассыпав их по полу склада. В ярком свете фонарей они увидели огромную тропическую жабу, которая пряталась в гильзах. Каждый раз, когда на складе включали свет, жаба торопилась зарыться в ящик поглубже, а когда становилось темно и тихо, она вылезала и принималась скакать по складу, в поисках то ли выхода, то ли съестного. На её кожу, имевшую почти такой же цвет, как и гильзы, налипло много пыли, и заметить жабу в ящике, даже если она зарывалась не полностью, было практически невозможно. При дальнейшем расследовании удалось даже выяснить, когда и как эта огромная жаба попала на склад: оказывается, в последний раз свежими продуктами загружались в небольшом островном посёлке, и там у местных крестьян было приобретено несколько большущих корзин с фруктами. Какое-то время эти корзины стояли в оружейной. Как-то так…

В общем, спасибо доку Арзе — хорошо он нас развлёк.

Каюта у нас маленькая (писал уже об этом!), но я искренне считаю её уютной и отдыхаю здесь не только телом, но и душой. Хотя в ней нередко царит беспорядок, бывает и мусор валяется, тем не менее, тут всё устроено так, что в каюте приятно находиться и всё необходимое здесь под боком. На базе мы с Ибильзой жили в казарме в общем помещении ещё с десятком офицеров — отдельные комнаты там только у офицеров из постоянного персонала и у капитанов. То помещение хотя и было просторным и с окнами, но каждому принадлежали только койка и шкафчик. Когда я впервые попал на«Киклоп-4», мне сразу здесь понравилось, и особенно приглянулась каюта: она напомнила мне мою комнату в отчем доме в Фаоре. У меня там довольно скромная обстановка: кровать, письменный стол у окна, стеллаж, заставленный в основном книгами, шкаф для одежды, два стула и полочка на стене, на которой устроен алтарь Близнецов. Алтарь украшен живыми растениями, которые часто цветут. В нашей каюте почти то же самое, только вместо стеллажа, шкафа и полочки всё встроено прямо в стену, и алтарь там же — за стеклом, а вместо окна у нас — большой монитор. И ещё в каюте есть рукомойник и духовой шкаф как весьма полезные дополнения. И самое главное — со мной тут живёт мой друг Ибильза-Хар, Жалящий в Нос.

«Киклоп» — совсем небольшое судно. У него три яруса — это если считать с верхней палубой, а внутри корпуса всего два. Непосредственно под верхней палубой расположены офицерские каюты и помещения для матросов, а под ними — склады. В носовой части под рубкой находится реакторный отсек и машинное отделение. Вдоль бортов тянутся технические отсеки — в один из них мы сегодня лазили с Такетэном. Из-за особенностей конструкции прочного корпуса мы имеем всего лишь один выход наружу: это довольно большой прямоугольный люк, открывающийся на верхнюю палубу из тамбура, расположенного позади рубки. На больших кораблях бывает до двенадцати ярусов плюс надстройки и мостики, и это, конечно, впечатляющее зрелище. Если сравнивать их с городскими домами, то некоторые корабли не уступят самым высоким зданиям, если не считать, конечно, сооружений технического назначения вроде мачт связи и атмосферных башен. Жилые дома в основном строят в два-три этажа, а конторы и учебные заведения нередко бывают в пять-семь этажей. Однако дома выше десяти этажей нечасто встретишь даже в городах. В Фаоре самое высокое здание делят между собой правительственные службы и в нём восемнадцать этажей плюс высокий шпиль, есть ещё два или три высотных здания поменьше.

Это всем известно: древние люди — селениты — жили в огромных, но предельно простых по архитектуре многоярусных домах, в которых было по нескольку десятков этажей и столько изолированных жилищ, что если расселить один их дом в нашем городе, поселение заняло бы целый квартал. В таких домах-термитниках разные семьи ютились одна над другой, разделённые лишь слепой перегородкой, что, разумеется, не добавляло их житью спокойствия и комфорта. Хотя, скорее всего, в термитниках царили строгие законы о тишине, они не уберегали жителей от случайного шума, издаваемого нерадивыми соседями. Да и невозможно всем жить, не издавая хоть иногда громких звуков! И вы только представьте себе: вдруг соседу, перебравшему накануне имбирной настойки, взбредёт в пьяную голову просверлить дыру в вашу спальню? Или у какого-то неряхи, живущего над вами, прохудятся трубы или треснет ванна, и вода (хорошо ещё, если это будет чистая вода!), просочившись сквозь пазы и щели, польётся вам на голову?.. Работали селениты порой в ещё больших по размеру домах-башнях, высота которых достигала двух и более стадий, а вся внешняя облицовка — в целях экономии на искусственном освещении — изготавливалась из прозрачных панелей. Тесное скопление огромных домов составляло их гигаполисы. Совершенно очевидно, что нормальные здания выше 10 этажей строить невыгодно: они обойдутся слишком дорого, а жить в них будет и вовсе неудобно и даже опасно. Что же говорить о домах в сотни этажей? Мы знаем, с какими проблемами приходится сталкиваться, к примеру, строителям и работникам атмосферных башен: чтобы подняться наверх или спуститься с большой высоты, необходим сложный, дорогостоящий и небезопасный подъёмник. На такую высоту невозможно закачать воду: никакой насос с этим не справится. Наверху холодно и дуют сильные ветра, там не откроешь окна для проветривания, и чтобы работники не задохнулись в высотных помещениях, приходится делать сложные системы вентиляции — вроде тех, что используются в гондолах дирижаблей.

На сохранившихся изображениях большинство селенитских термитников выглядят хрупкими и ненадёжными. Насколько их конструкции были устойчивы к разрушению? Если, к примеру, такое здание станут испытывать на прочность сейсмические толчки, вряд оно выдержит серьёзную встряску — и это при том, что жители верхних этажей попросту не успеют убежать из шатающегося и разваливающегося жилища. Как тут не вспомнить атмосферную башню, рухнувшую в нашем районе во время тектонической атаки! Страшно даже представить, какая судьба ждёт обитателей подобного дома, если на нижних его этажах случится пожар: такой дом как огромная тяга будет раздувать пламя до тех пор, пока пожар не охватит всё и дом этот не обрушится, погребя под собой обгорелые останки его обитателей. А если к этому прибавить то обстоятельство, что большинство людей боится высоты, подобные дома-башни наверняка служили рассадниками массовых психических расстройств вроде акрофобии. Во всяком случае, по моим представлениям, любой нормальный человек захочет жить со своей семьёй мирно и безопасно в двух-трёх этажном особняке, отделённый от соседей достаточным пространством, чтобы те не доставляли ему беспокойства своим повседневным бытом.

Наши учёные так и не выяснили, почему древние жили в человеческих термитниках, точнее, почему они предпочитали именно такого рода совместные жилища. Действительно, найти хотя бы одну вескую причину этому затруднительно. Подобные загадки лишь закрепляют сложившееся о селенитах мнение, будто это были меркантильные рационалисты, готовые в своём стремлении к бездушной роскоши на любые странные или даже бесчеловечные поступки. Термиты у большинства народов Геи (за исключением разве что аборигенов островов Европы) ассоциируются с бездуховной жизнью, корыстной и при том лишённой какой-либо индивидуальности, поэтому огромные дома-термитники стали нелестным символом давно исчезнувшего загадочного человечества. При всём почтении к мудрым клерикалам, среди их гипотез по этому поводу мне встречались сплошь не очень-то убедительные. Например, что селенитов было слишком много, и если бы они селились в обычных домах, дома эти заняли бы непомерно большую площадь, отняв её у сельскохозяйственных угодий а, возможно, и вовсе не поместились бы на поверхности Геи. Или что их общество жёстко делилось на кланы, при этом каждый клан проживал совместно, терпя все эти неудобства, потому что о его могуществе и влиянии как раз и свидетельствовали размеры дома. Согласно более сложному объяснению, подобная неприютная жизнь селенитов была связана с их экономикой, основанной на глобальной торговле. Чрезмерно энергичные торговые связи привели к чрезвычайной дороговизне городской земли, и несчастные жители городов вынуждены были строить многоэтажные дома, жить и работать в них. У обычных семей не хватало средств на покупку земли под отдельный дом, поэтому им приходилось ютиться в термитниках, а коммерсантам выгоднее было строить для своих наёмных работников многоэтажные конторы на небольших земельных участках, или даже арендовать несколько этажей у владельцев домов-башен. Однако все эти гипотезы, на мой взгляд, не назовёшь состоятельными…

Однажды мне довелось побывать в казармах при академии, где живут в основном курсанты из крестьян. Размещаются эти казармы в сложном здании, состоящем из жилого пятиэтажного корпуса и двух пристроек — одноэтажной столовой и двухэтажного бытового блока с бойлерной, прачечной и другими необходимыми службами. Я должен был занести учебник одному из курсантов, который жил как раз на самом верхнем пятом этаже. Так вот этот поход оставил во мне не самый приятный осадок! Здание показалось мне мрачным как снаружи, так и внутри, и это не смотря на то, что содержится оно в идеальных чистоте и порядке. Меня, конечно, поразил вид с верхнего этажа на город, но очень скоро мне стало неуютно от сознания того, что сразу за окнами вниз простёрлась пугающая высота. В общем, покинул я это строение не то, что без сожаления, а с большим облегчением. Странно, что моя акрофобия проявилась в здании общежития, но никак себя не показала, к примеру, когда я смотрел в иллюминатор дирижабля, уносившего нас с материка на Синюю Скалу…

Кстати интересно, а сколько ярусов было у потопленного нами джаггернаута?

После игры док ушёл к себе, Ибильза завалился спать, я же опять достал из планшета свою тетрадь и вооружился стилом. На нашем столике почти всегда разложена карта Великого Восточного океана с прилегающими участками континентов. Когда едим и пьём, мы застилаем её куском гермоплёнки, чтобы не испачкать, но вообще она довольно прочная и грязь к ней не особо липнет. На этой карте, в северной части, ещё ближе к полюсу, чем расположена база Синяя Скала, большим полукруглым контуром из ломаных углов прорисован берег Арктиды. Там нет рек и озёр, зато много заснеженных гор и ледников, которые представляют собой беспорядочное нагромождение, такое ландшафтное месиво, непролазное и не предназначенное даже для самой убогой жизни человека. Главная проблема Арктиды — экстремальный холод. Конечно, человека можно согреть или временно защитить от воздействия холода специальным костюмом, но в тех условиях этого недостаточно. Большинство привычных нам вещей, попав на северный континент, кардинально меняют свои свойства: мягкие материалы вроде кожи и даже ртуть становится в Арктиде твёрдыми, металлы и пластик — хрупкими, олово рассыпается в порошок, а обычные виды топлива превращаются в лёд или густое желе. Жители относительно тёплой Уранты — единственного на континенте города — сталкиваются с таким явлением, как ледяная атака. Атака эта нередко топит корабли, в том числе стоящие у причалов: с моря неожиданно налетает влажный ветер, и наружные части судов под этим ветром стремительно покрываются толстой ледяной корой, порой целыми наплывшими глыбами, и вес этого льда норовит опрокинуть и утопить судно. Единственное спасение — как можно быстрее сбить этот лёд и выбросить его за борт. Многие из свойств холода, в том числе обледенение, повсеместно проявляются на больших высотах — там, куда поднимаются, к примеру, высотные дирижабли. Но у таких дирижаблей герметичные отапливаемые кабины, их топливо и моторы тоже защищены, насколько это возможно, от воздействия низких температур. Но, главное, в случае неполадок дирижабль всегда может за считанные минуты спуститься до безопасной в плане температуры высоты. Те же, кто оказался в глубине полярного континента, лишены подобной страховки. Там холодно везде и всегда, а местность практически непроходима для любого транспорта, за исключением воздушного. К тому же, два самых холодных месяца в году там стоит полная тьма, лишь изредка нарушаемая проблеском света Селены, глянувшей на этот ад сквозь случайный разрыв в густых облаках. Не удивительно, что северный материк практически не исследован, людям хорошо известно лишь его побережье. Вопрос в том, как там ухитряются выживать карапы. Не иначе, как своим мерзким колдовством!

Сейчас Уранта стала укреплённой военной базой и попасть туда без специального пропуска невозможно, но именно с этого пункта мне нужно начинать поиски, если я собираюсь найти свою любимую. Я теперь собираюсь сделать то, что давно должен был сделать, но не решался. Хочу набросать план поиска и спасения Виланки. Хотя бы в общих чертах…

Итак, что я имею.

Я стал свидетелем похищения девушки карапом — а это был несомненно арктический колдун — можете мне не верить, но я-то уж точно в том уверен! Я помню ту сцену в мельчайших подробностях, и если бы владел навыками живописи, изрисовал бы этим всю тетрадь. Карапы увозят (интересно — как?) своих несчастных жертв куда-то в глубины Арктиды. Карапы едят людей, но только умудрённых немалыми знаниями — так утверждают хетхи, лучше всех знающие карапов. Поэтому Виланку вряд ли похитили в качестве блюда к людоедскому обеду. Значит, её похитили для того, чтобы пытать, подвергать каким-то опытам (кровь ударяет мне в голову, а рука тянется к мечу, когда я думаю о таком!).

На «Киклопе» никто не в курсе истории с похищением Виланки. Я не решился рассказать об этом даже своим родным, — они знали, конечно, что я ищу девушку из сгоревшего квартала, но им ничего не известно об обстоятельствах нашей с ней встречи. Приплетать историю с карапом мне никак не хотелось, так как мне могли просто не поверить. Такие похищения сейчас редки, не то, что в старые времена. Настолько редки, что большинство считает их легендами, делом давно минувших веков. С одной стороны, это плохо для меня, так как, если я расскажу о случившемся даже близкому другу — тому же Ибильзе-Хару — он посчитает, что увиденное мной в том доме — лишь плод моего разыгравшегося воображения. Но всё это вселяет в меня и надежду, что похищенную Виланку карапы будут хоть как-то беречь, не обрекут сразу на смерть — они должны высоко ценить каждого подопытного пленника. И поэтому я могу успеть. Я должен успеть!

Теперь о том, какие перспективы у меня.

Война вряд ли закончится скоро. Поэтому рассчитывать мне нужно на отпуск или — лучше всего — на повышение ранга и перевод на службу в Северный округ. Холод теперь нисколько не пугает меня, хотя в Арктиде гораздо холоднее, чем на Синей Скале, а так, как я мёрз там, я не мёрз больше нигде и никогда. И это очень хорошо! Вряд ли много найдётся офицеров, страстно желающих служить в Арктиде, и мой рапорт наверняка заметят и за переводом дело не станет. Но рапорт можно подать только по возвращении на базу, и если мне дадут повышение. Я думаю, шансы того и другого очень надёжны! Я безусловно заслужил повышение, и после такой операции нас наверняка вернут на базу. Полноценный отпуск вряд ли дадут — с такой военной обстановкой… Скорее несколько дней отдыха непосредственно на базе. Ими и нужно будет воспользоваться, чтобы добиться перевода.

Итак, допустим, что я получил перевод, и недели через 2–3 и правда буду уже греться у печи где-то в казармах Уранты. Адиша-Ус, Заглянувший за Горизонт, младший офицер первого ранга. А вот как быть дальше — этого я пока не могу понять или придумать. Даже такой офицер в армии — это лишь тот, кто живёт по команде и исполняет приказы. Да и есть ли мне смысл загадывать дальше? Дальше уже только Боги смогут мне помочь. И они помогут — по-другому не может быть — я уверен, я знаю, что на высоком плане любви и надежды мир справедлив и благостен. Так учит нас Хардуг Праведный.

Жертвенная дева. Гл. II. Два Колдуна

Не страшись того, чему суждено придти, ибо оно придёт всё равно.

Не избегай того, что встретилось на пути, ибо только так будет путь твой прям.

И не сожалей об ушедшем, ибо ушедшему не стоит возвращаться.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Рамбун и Хиги

— Как вы могли самолично удостовериться, глубокочтимый профессор, я в целости доставил искомую жертвенную деву в ваше дивное мироздание, три том дева та снаряжена всеми благопотребными свойствами, каковые мы с вами подвергли обстоятельному обсуждению и детальному согласованию в прошлый мой визит в эту несравненную обитель любомудрия, свойствами, делающими её всецело пригодной для предстоящего судьбоносного обряда… Да, не смею отрицать, что ещё полгода назад Виланка была больна и всячески расстроена, однако немощи разного рода и меры столь присущи нынешнему населению Геи, что редко кто в здравом уме и теле перешагивает там порог шестого возраста. Заверяю вас с решительной определённостью: её душевное и телесное здоровье поправлены весьма основательно, и это наперекор тому плачевному состоянию, в каковом она предстала передо мной в роковой момент обоюдного знакомства. За успешным её выздоровлением воспоследовало и тщательнейшее обучение в палаистре и монастырях, где духовные потенции Виланки и её способности к разумению были введены в наивозможнейшее совершенство. Должен подчеркнуть, что все эти заботы приложены к исходным дарам Атинайи, щедро снабдившей Виланку талантами, так, что оставалось лишь отполировать имевшиеся в наличии грани, что в итоге сделало нашу деву благоподражательной ласкающему взор и веселящему разум чистейшему диаманту — помните, из тех, что я привозил вам ранее?.. Вы же придали тому диаманту подобающую ему оправу, наделив означенную деву драгоценным медальоном, столь хитроумно заклятым премудростью, а также подменив её тело новым, вовсе не страдавшим от недугов, что явило нам в итоге истинное сокровище! — Рамбун самодовольно ухмыльнулся и погладил себя по бороде, а заодно и по животу, огромными шестипалыми ладонями.

В этот раз руки колдуна были свободны: они не держали ни посоха, ни бокала с вином — сакраментальные атрибуты карапского колдуна располагались поблизости: бокал примостился на небольшом, но массивном на вид столе, а посох стоял, прислонённый к краю столешницы, и держался он там, казалось, только чудом. Профессор Бор Хиги и сам Рамбун Рам Карап сидели рядом с этим столом, устроившись напротив друг друга на больших стульях с высокими резными спинками и кожаными сиденьями. Всю декорацию, имитирующую гостиную древней эпохи, освещали свечи, горевшие в литых подсвечниках. А вокруг, вместо стен и потолка, сияла феерия звёздного неба Эоры. Их беседа проходила на борту «Тай-Та».

— Ваш подарок, как всегда, безупречен, коллега, — кивнул профессор Хиги. — Вы и раньше восхищали меня своей находчивостью и своими возможностями, так что я не сомневался, что могу положиться на вас и в этом деликатном деле.

Рамбун в ответ тоже почтительно кивнул, предварив кивок очередным обращением к своему бокалу, затем продолжил:

— Заверю вас равным образом, многомудрейший профессор, что метемпсихоз жертвенной девы, как и предрекалось вами, прошёл для неё вовсе незамеченным. При том, как я успел усмотреть, нежданно обретённое ощущение беззаботной лёгкости она сочла за проявление общецелительных свойств самих Светлых Чертогов… О да, конечно же, сочла не без оснований! И в итоге мне было бы безмерно отрадно, если бы мы оказались обоюдно удовлетворены означенной девой. Виланка невинна, чиста, и при этом умна, она несомненно оправдает все возлагаемые на неё упования и наиблагополучнейшим образом сыграет решающую роль в замысленном вами судьбоносном обряде…

— «Судьбоносном обряде»?.. — профессор Хиги, похоже, был не в восторге от такой формулировки. — Я предпочёл бы называть это наглядным опытом… Да и «жертвенная дева» не самый подходящий термин. Впрочем, всё это не принципиально. Вы абсолютно правы, драгоценный мой друг, ваша Виланка восхитительна. Где же вам удалось добыть такое сокровище? Если не ошибаюсь, вы больше не поддерживаете контактов с поверхностью Геи, точнее, с обитающими там людьми?

— Поверьте, мне не пришлось выполнять при той добыче сколь-нибудь замысловатых упражнений, — с притворной скромностью отмахнулся Рамбун. — Поскольку сама мать воззвала ко мне в слёзной мольбе, прося забрать у неё единственную дочь. Причиной же тому как раз и оказался горестный недуг Виланки, перед которым явили бессилие местные эскулапы, что смогли лишь продлить скудный счёт оставшихся деве дней и облегчить в малой мере её страдания, но не исцелить… — Тут карап сделал небольшую паузу, потянулся было опять к бокалу, но передумал. — И данное обстоятельство, вынужден вам сознаться, благороднейший профессор, принудило меня в итоге к неблаговидному поступку, в каковом я со своей стороны усматриваю изрядное и постыдное лицемерие, отчего моя совесть поныне пребывает изъязвлённой мучительными угрызениями.

— Простите, друг мой, но я не вижу в ваших действиях ничего предосудительного, — усомнился Бор Хиги. — Если я верно понял, девочка страдала и была обречена на скорую смерть, если бы не ваше вмешательство. Так что ваш поступок ни в коей мере не достоин порицания.

— Так воистину же, в том моём вмешательстве как раз и заключено означенное лицемерие! — горячо возразил эорианину карап, хлопнув огромной ладонью по своему широкому колену. После этого он всё же взял со стола бокал и сделал большой глоток. — Но позвольте уж теперь разъяснить обстоятельства такового печального эпизода в примечательных подробностях, — сказал он, втирая ладонью в бороду упавшие туда капли. — Вот вы сказали, глубокоуважаемый профессор, что мы не сношаемся более с поверхностными этносами. Но так бывало не всегда. С будущей матерью Виланки, которую мы звали Гойтея, стройной, как Артемис, с волосами, подобными струящемуся эбену, обликом же столь прелестной, как… В общем, мы были уже с нею знакомы, ведь когда-то бесподобная Гойтея сопровождала меня и моих соратников в наших изысканиях в землях славных хетхов. Хетхи суть мужи, уважающие мудрость и понимающие ценность знаний, они-то как раз и стали последними в ряду поверхностных народов, принимавших нас благосклонно. Хетхи сделали самые большие для своей эпохи книжные собрания, в которые любезно пригласили нашу делегацию для осуществления тех благополезных изысканий, и мы провели тогда без малого год, переезжая из одной библиотеки в другую, и везде нас неизменно сопровождала Гойтея, взявшая на себя тяготы о нашем попечении.

Высказав это, карап прервался и сделал ещё несколько глотков из своего бокала, жадных и поспешных, будто колдуна обуял вдруг приступ сильной жажды. Вино протекло с краёв его губ, осев каплями на промасленных косичках бороды.

— А встреть я дивную Гойтею в Симбхале во времена моей безудержной молодости… — начал было он с жаром, но затем запнулся, поставил бокал обратно на стол, громко рыгнул и продолжил уже спокойно: — Так вот же, когда дочь её заболела и стало ясно, как тот тяжкий недуг неизбежно и в скорости приведёт к трагическому концу, Гойтея вспомнила о тех временах, о нас, и о наших эликсирах. Ещё бы ей не помнить об эликсирах! Хетхи выпрашивали эти снадобья столь упорно и настоятельно, будто не находили в нас ничего более достойного внимания. Однако мы давно не вмешиваемся в дела людей с поверхности, и ни при каких условиях не снабжаем их снадобьями или иными предметами, и Гойтее было это ведомо, а равно и то, что даже я не в силах нарушить тот строжайший запрет. Однако, как подсказывают нам проделки хитроумного Эрмиса, любое воспрещение, даже самое строгое, возможно обойти, не нарушая целости оного. Так и мать Виланки возложила свои упования на нашу давнюю традицию поиска на Гее талантливых неофитов. Хотя поиск подобного рода случается в наши дни нечасто и лишь при подходящем к тому случае, несравненная Гойтея прельстилась этой надеждой, а именно, что, войдя в их положение я, либо иной толковый муж из моего круга, предложим Виланке ученичество, и тем убережём юную деву от преждевременной смерти. В означенной традиции мы никого не неволим, но сразу после посвящения путь назад неофиту заказан: пребывание в Обители Просветлённых подразумевает всецелое отречение от жизни прежней — от той, которой неофит жил на поверхности. Гойтея хорошо знала и об этом. Она вручала мне своё умирающее дитя, с горечью сознавая, что ученичество в Симбхале будет означать не только спасение её дочери от преждевременной мучительной кончины, но также расставание с нею навеки. Рассудите, глубокочтимый профессор: разве допустимо назвать такое вольным выбором, когда несчастной пришлось выбирать между смертью родной дочери и вечной разлукой с ней?.. По справедливости, конечно же нет! А я ведь тогда позорно смалодушничал и даже не смог признаться несчастной матери в том, что забираю у неё Виланку вовсе не для ученичества!… Таким образом, любезнейший профессор, дева Виланка не стоила мне подлинно ничего, кроме пары флаконов с лечебными эликсирами, печальных воспоминаний и саднящей язвы на моей совести. — Рамбун вздохнул и перевёл взор с собеседника на звёзды, а в его глазах отразилась такая же далёкая, как те звёзды, печаль.

— Хочу ещё раз выразить моё восхищение вашими трудами, коллега, а также вашей скромностью и великодушием, — ободряющим тоном заявил Рамбуну профессор Хиги. — И отдавая дань традиции обмена, с нетерпением жду пожеланий от вас. Какие предметы или услуги вы сочли бы достойной компенсацией за поистине неоценимую помощь нашему исследовательскому центру?

— О, да, — оживился карап — Я надеюсь, вы в свой черёд располагаете благоприятной для меня возможностью предоставить, в обмен на эту мою скромную услугу, ещё пару родов полезных вещей к тем памятным дарам, которые уже достались мне и привнесли как в мои ремёсла и быт, так и в досужие мои забавы множество облегчений, удобств и развлечений. Вы помните дарованную вами детальнейшую карту Симбхалы? Она развёрнута с той поры в моей гостиной, и на той карте я, так же как и мои посетители, подолгу и с интересом разглядываем нанесённые подробности, восторгающие зрителя своей точностью и тщательностью прорисовки… А особенно и отдельно хочу поблагодарить вас за негасимо сияющий ясным светом фонарь, маленький, словно светлячок, тот, что можно закрепить прямо на шляпе. Как он пригодился мне в тёмных книгохранилищах! Я надеюсь, те сундуки с чистейшими сардисами и диамантами, старательно мною отобранными, оказались достойной компенсацией за сияющий фонарь?.. Вы редко испрашиваете что-либо у меня, оттого и я не ведаю, насколько ценны мои скромные дары, да и есть ли у вас вообще в них нужда, тогда как благосклонные проявления вашей щедрости для меня как манна небесная, ибо я сам прошу у вас желаемое и не встречаю ни в чём отказа.

— Как вы знаете, коллега, общепринятой шкалы для оценки обмена здесь не существует, — ответил профессор Хиги. — К тому же, многие ваши подарки нам также оговариваются заранее, это скорее не подарки, а заказы. Но и те предметы, которые вы преподносите по своей инициативе, сообразно собственным вкусам, представляют для нас непреходящую ценность, которой не подобрать равнозначного эквивалента — ведь это знаки вашего искреннего и доброго расположения. Мы же рады передать вам всё, что вы только пожелаете, лишь бы оно никому не навредило и не разрушило вашу жизнь… Драгоценный мой друг, на практике почти всё запрашиваемое вами безопасно для вас, а нас нисколько не расстраивает. Примите также во внимание, что сама традиция обмена не просто обоюдно выгодна, она служит важной основой и выражением нашей дружбы.

Рамбун широко улыбнулся, приоткрыв огромный рот и собрав морщинки в уголках больших круглых глаз. Нанизанные на косички его бороды кольца дружно звякнули.

— Я несказанно польщён столь высокой оценкой моих скромных подношений, что прозвучала сейчас из ваших мёдоречивых уст, о глубокочтимый Бор Хиги! И благодарю вас также за подробные комментарии, внёсшие безусловную ясность в наше обменное соучастие. Истинно, удачный подарок располагает к дарящему и людей, и богов! Но я давно уже искал случая сказать вам, мой многомудрейший благодетель, что получаемые из ваших щедрых рук в высшей степени пригодные предметы суть лишь малая толика от даруемых вами благ, снисходящих на меня в каждый мой визит на Эору. Несоизмеримо большей наградой мне служит удовлетворение любознания, к чему ваш мир располагает и меня, и равным образом всех искателей потаённых аксиом, кто имеет с вами регулярные сношения. Благороднейший друг, доподлинно, если и есть где-то сущий рай для мудреца, так это здесь у вас, в Светлых Чертогах. Я не устаю благодарить троих богинь за то, что они продёрнули сюда нить моей судьбы и помогают ныне ткать узоры и этого космоса!

— Ваше мнение о нашем научном центре также очень лестно для меня, — с довольной улыбкой ответил профессор. — Однако всё же давайте вернёмся к теме обмена. Какие у вас пожелания на этот раз? Вы хотите решить с нашей помощью насущные проблемы, или же вас интересуют какие-то конкретные предметы?

— Да, да, именно последнее, что вами упомянуто! — при этом восклицании густые брови Рамбуна сдвинулись, а глаза его загорелись. — И наипервейшим черёдом потребна мне бутыль, или фляга, лёгкая, как пух хемроза, прозрачная, как воды Адарака, Вечной Реки, и прочная, как кожа дракона, и бутыль та чтобы была исполнена нектаром виноделов Эоры, что испробован мною ещё в прошлые визиты. — Рамбун указал на стоящий рядом с ним на столе большой бокал, с которым не расставался с самого прилёта и, покачав головой, издал многозначительное чмокающее междометие. — Нектаром столь же благолепным, сколь и родившая его земля! Лучше две таковые бутыли… или три… Надеюсь, я не многого прошу? И ещё мне пригодились бы сродственные тем фляги порожнии… для надёжного хранения моих эликсиров или иных важных жидкостей.

— Конечно, это возможно, и достаточный запас бутылок будет вам предоставлен непременно перед отбытием, — пообещал магистру профессор Хиги.

Далее Рамбун понизил голос и, склонившись поближе к профессору, произнёс:

— Боясь показаться назойливым и нескромным, но пользуясь нашим теперешним уединением и вашим щедрым великодушием, хотел бы также прояснить насчёт одного весьма желанного мне интимного предмета…

— Какого же? — поинтересовался Хиги, так как Рамбун несколько замешкался с продолжением. — Могу предложить вам андроидов.

— Андроидов?.. Не те ли это машины, что созданы вами для всякого рода поручений, развлечений и утех, и при том внешне сходны с хорошо сложенными юношами?

— Строго говоря, коллега — да, это машины. Как вы уже видели, по ощущениям андроиды не отличимы от людей, но при этом лишены многих недостатков, для людей типичных, например, они не восприимчивы к большинству видов магических воздействий. Поэтому в самых разных мирах андроиды — одно из наиболее востребованных наших изделий, наряду с биохимическими синтезаторами и системами защиты. Нередко люди видят в них равных себе или даже родственников. Кстати, востребованы в основном двойники важных персон, растущие дети, а также свирепого вида мужчины, обладающие боевыми и рабочими навыками. У нас ещё есть скилоиды и другие любимцы.

— Ох, опять машины… Или, того хуже, дети машин! — брезгливо пробормотал Рамбун. — Мудрейший мой друг, мне ведомо, что ни одна машина не чувствует в сердце своём, как это имеет место у людей, и потому она никак не способна в полновесной мере заменить человека. Даже если она выглядит подобно ему, или даже лучше, что никто не распознает в ней машину ни по внешнему виду, ни на ощупь, она всё одно суть хладный бесчувственный механизм, не способный к любви, преданности, радости, равно как и к ненависти или страданию. Машина может лишь безропотно работать, точно рассчитывать и бесстрастно предсказывать но, сколь искусно и хитроумно ни была бы слажена, она не в состоянии ни чувствовать сама, ни понимать чувства истинного человека. Именно бездушные машины коварно погубили прошлое человечество Геи, а теперь всемерно способствуют погибели нынешнего. Прошу меня простить, но предмет этот мне нисколько не интересен.

— Тут вы заблуждаетесь, магистр, — возразил ему профессор Хиги. — И ваше заблуждение, вынужден заметить, довольно типично. Нет, всё как раз наоборот: смоделировать эмоциональное мышление, так же как и присущую ему обыденную логику, проще всего. Несложно создать андроида, который не только будет выглядеть как человек, но и обладать исчерпывающим набором чувств и адекватным социальным поведением. При желании могу найти для вас примеры дружеских или любовных связей между человеком и андроидом, которые настолько богаты изысканными страстями, что достойны отражения в высоком искусстве. А вот интуицию — то есть познание через непосредственное восприятие истины — адекватно смоделировать невозможно, теория систем этого не позволяет. Интуиция даёт человеку чувство истины, она содержит память его души о будущем, она источник творческих способностей и духовного роста. Мы технически не в состоянии создать духовное начало жизни, хотя, как вы сами видите на примере анаков, мы можем интегрировать это начало в то, что вы называете машиной. У андроидов мы моделируем интуицию отдельным блоком строгой отвлечённой логики, но в принятии решений эта логика не должна доминировать, поскольку велика вероятность, что в определённых ситуациях андроид поведёт себя как расчётливый и хладнокровный злодей…

— Ну вот, вы сами мне признались, глубокочтимый профессор, что машины могут быть расчётливы и хладнокровны, и даже пылки и страстны, но им недоступно чувство истины. Разве удовлетворение какой-нибудь прихоти или похоти может сравниться с наслаждение души, озарённой светом познания?.. К тому же, перед моим взором ещё не померк мрачный образ возничего Эрис, что привиделся мне в погребённом под прахом звёзд зловещем наследии погибшего человечества…

— О чём это вы? Об архиве резервных копий на Селене?

— Именно о нём! После моего последнего визита в Светлые Чертоги, если помните, как вы исправили тогда мой несовершенный корабль, я дерзнул, совместно со сподвижниками, с целью уточнения некоторого рода сведений, почёрпнутых из сочинения, найденного в одном из забытых археонов, направиться прямиком к щиту Ареса, а после него, и при том неоднократно — на Селену, изъязвлённую обширными ямами от падения небесных камней. Именно там, на краю сияющего глаза ночи, в одной из этих ям мы, наконец обнаружили означенное наследие и уяснили для себя истинных виновников погибели прошлого человечества. То были машины! Но даже не они как таковые стали прямой причиной космической катастрофы… И как только могли дурные умы додуматься до подобного кощунства: себе на погибель люди не только создали машины настолько многосложные, что не хватило бы и вечности, чтобы пересчитать все составляющие их части, но также измыслили для них поддельный логос, на котором те машины могли думать и общаться между собой. Разве возможно вообразить себе большую мерзость, чем когда наделённые извращёнными умами люди в свой черёд наделяют подобным разумом хитроумно сработанные ими машины?!. Так одна лишь ошибка в машинном слове сгубила всё прежнее человечество! И если новые дурные умы, которыми в щедром избытке располагает нынешнее человечество, распечатают этот пифос Всеодарённой, к ним попадёт нечто в высшей степени роковое — лишь только мы уяснили это, тот час же без жалости истребили всё, что так или иначе относилось к означенному логосу машин, а заодно и то, что могло способствовать воссозданию древних смертоносных орудий. Благо книги были разложены по сундукам в соответствии с категориями, а сундуки те соответственно помечены, так, что достаточно было лишь вынести их и выбросить вон. На оставшееся же наследие мы наложили заклятье неразумения… Успели мы вовремя! Ведь не минуло и двух лет, как их изыскатели впрямь нашли и обрели то зловещее наследие и, нисколько не смущаясь печальным опытом предшественников, принялись активно вывозить его на Гею и там осваивать. Однако теперь, запечатанные надёжным заклятьем и лишённые богопротивных душ, смертоносные машины рокового наследия стали не более, чем бесполезным сором.

— Подходы к программированию тех устройств, о которых вы говорите, и наших андроидов принципиально различны. К тому же, вы не учитываете разницу в уровне технической культуры. Да и опасность тех машин вы явно преувеличиваете…

— Это не подлежит с моей стороны ни малейшему сомнению, а именно, что ваша культура в данной области всесовершенна в той же превосходной степени, что и во всех иных. Может статься, по прошествии времени моя фобия угнетётся в достаточной мере, чтобы я смог без предубеждения пользовать ваших наделённых поддельным логосом андроидов. Но, простите, ныне вещи столь вульгарные я не считаю для себя приличными, — отмахнулся карап. — Оставим благопочтенной сестре Антелькаваде прилагать к своей пользе означенные машины, а мне для частного услужения хватит пока что с избытком того гардеробного, который усердно чистит здесь мою шляпу. Нет, я имел в виду иного рода интимный предмет, а именно знатную яркокрасочную панораму, на которой сменяются картины живой натуры Эоры, исполненные соответствующими им звуками и ароматами — таковая панорама ублажает меня здесь, в предоставленных мне покоях, и я с несказанной радостью поместил бы тождественное или схожее живое полотно в своей спальне в Агарти, поскольку вид из её окна, хотя и живописный, но за столетие наскучил мне изрядно.

— Драгоценный друг, конечно же, я подарю вам такую панораму с видами Эоры. Вы сами сможете выбрать те из них, которые больше подойдут для вашей спальни.

Рамбун медленно набрал в свою необъятную грудь воздуха и с шумом его выпустил так, что колечки в бороде вновь зазвенели. Затем он сказал, подняв руки ладонями вверх и возведя очи горе:

— Эора, безусловно, прекрасна, словно Элизиум, с которым она успешно соперничает во всём, но я желал бы созерцать на той панораме пейзажи девственной Геи, те, что полюбились мне ещё с юности, и в особенности северного её материка, где в разгар светлого сезона сверкали под лучезарным Гелиосом исполненные строгой суровости ледники и утопающие в снегах горные вершины, а также тёплых зелёных долин Асии, покрытых туманными лесами — первозданные виды, что оставались ещё недавно в иных заповедных местах… Почти всё это ушло теперь безвозвратно, к моему глубокому разочарованию. Даже небо — кто бы мог подумать? — само небо теперь лишено прозрачной глубины и ясной синевы, ныне оно лишь безвидный серый предел. Вы посещали Гею в прошлые времена, посему тешу себя робкой надеждой: а не сохранились ли у вашей всечудесной техники картины тех ландшафтов?.. Если же нет, то мне подойдут, конечно, и красивейшие виды Эоры, что услаждают мой взор здесь…

— Хорошо, хорошо, пусть это будут первозданные пейзажи вашей родной планеты, я найду для вас такие пейзажи, драгоценный Рамбун, и вы сами отберёте себе лучшие, — пообещал Бор Хиги магистру.

— В отличие от моих скромных потенций, что скупо отмерены мне судьбой, ваши, многомудрейший профессор, представляются мне доподлинно безграничными. И хотя мне ни в малейшей степени не ведомо, каким именно образом вы сможете добыть вожделеемые мною виды Геи, если для вас это достижимо без чрезмерных затрат, я буду тем глубоко счастлив и бесконечно признателен вам…

Совсем близко, как казалось, над самыми головами профессора и магистра, из звёздной глубины вынырнул гигантский светящийся перламутровым светом призрак, полупрозрачный, немного похожий на шляпу с полями или на медузу. Красная в крапинку змея, обернувшаяся вокруг шеи карапа, тут же проснулась и подняла голову. «Спи, спи, Васуки, — успокоил её Рамбун, погладив змею по голове толстым указательным пальцем. — Здесь нет для тебя работы.»

— Это штурмовики Проникновения, — поморщился профессор, — Вернулись, наконец… — По тому, как это было сказано, нетрудно было догадаться, что профессору Хиги совсем не симпатичны штурмовики.

После небольшой паузы и нескольких глотков вина, карап продолжил, глядя теперь на маячивший над головой звездолёт:

— Достойнейший Бор Хиги! Всем, кто познал прелести этого мира, доподлинно известно, как техника ваша несказанно затейлива и многосложна, но при том известно также, хотя и меньшему кругу, что та же техника, попав в чужой для неё космос, обретает в нём хрупкость и тлен, хотя и в самой малой мере… По причине того, что и я вхожу в означенный меньший круг, вынужден осведомиться, не доставит ли мне содержание обсуждаемой панорамы какого-либо рода хлопот, а её пользование по назначению не будет ли составлять секрета или иного существенного затруднения, если та панорама расположится вовсе не здесь, а в Агарти? То есть останется ли иждивение и заклинание её столь же простым, как это имеет место в гостеприимно предоставленных мне здесь покоях?

— Коллега, я не понимаю вашей озабоченности, — удивился профессор Хиги. — Почему это должно вдруг стать затруднительным именно в Агарти?.. Не хотелось бы думать, что вы опять попались на характерном заблуждении. Это технические культуры начальных ступеней хранят цеховые секреты о своей примитивной технике и поэтому навязывают всем её пожизненное сопровождение. Наши изделия действительно приобретают в других мирах такое свойство, как надёжность, но при этом их параметры стабильны во времени, а сами изделия не требуют специального обслуживания. Они остаются такими же дружелюбными и так же деликатно подстраиваются под пользователя, в чём вы сами могли не раз убедиться.

— Да, истинно мог и не единожды убеждался, простите мне моё невежественное сомнение, благороднейший профессор, — как-то слишком уж наигранно спохватился карап. — Ваши машины и иные устройства, при их непознаваемой застенчивым разумом сложности, не вызывая даже малой толики неприязни, всячески и с успехом стараются доставить мне лёгкость в манипулировании ими, даже будучи задействованы в глубинах Геи или ином удалённом от вас месте. — Высказав это, Рамбун опять не спеша набрал полную грудь воздуха, а затем выдал: — Однако, как мне видится, вы намеренно, хотя и абсолютно справедливо, не выдаёте некоторых своих секретов. Взять, к примеру, непраздный для меня вопрос об управлении вашими кораблями, что прозваны астропетами, сиречь звездолётами, и при том я имею в виду не общие принципы их кинетики, а самоё кораблевождение.

— Боюсь, эта тема окажется слишком сложной для вас, коллега, — осторожно заметил профессор Хиги. — Какая именно информация вам нужна?

Прежде, чем ответить, карап вновь взял паузу на медленный и глубокий вдох и выдох. Вслед за тем он заявил, указав рукой на перламутровый призрак над их головами:

— Кто может заклинать такой корабль, дабы верно править им, и может ли это быть не только персона вашего рода, но и другой возжелавший, или же существуют условия, допускающие чужеземную персону к таковому правлению? Если да, то каковы эти условия? А также, как именно править? И что если я, или же некий сходный со мною муж, овладеет вашим звездолётом… правда ли, что муж тот окажется вовсе бессилен в вождении данного сложнейшего аппарата?

Профессор ответил уклончиво:

— Будет гораздо проще, драгоценный друг, если вы всё же согласитесь перебраться в наш центр на постоянное жительство. В этом случае, как я вам уже неоднократно говорил, мы сможем наладить прямое перемещение между вашей резиденцией здесь и любым другим местом, включая ваш дом в Агарти, и никакой корабль вам тогда не понадобится.

— О, я неоднократно, при том всесторонне и с особым тщанием, обдумывал ваше необычайно щедрое и заманчивое предложение, а именно — остаться и поселиться навеки в вашем благодатном мире, обустроив здесь постоянный кров и лабораториум и посвятив себя в ещё большей степенивысокому искусству познания истинной природы вещей! — всплеснув руками, заявил Рамбун. — Однако же, я до сей поры пребываю в колебательном раздумье. С одной стороны, горизонт моей жизни всё ближе, и стоящая на пороге старость отговаривает меня от перемен. Да и сама моя жизнь в Агарти слишком привычна сердцу, чтобы без печали с ней расстаться. К тому же, моё сердце уже пережило расставание с родиной, и даже по прошествии целого века те переживания не желают угомониться… — После этих слов глаза колдуна увлажнились и он вновь обратился к своему бокалу, жадно отхлебнув из него. — Вместе с тем, мой дух всё ещё молод и деятелен, он манит меня и устремляет сюда, дабы я обрёл здесь последнее счастливое пристанище…

— Так решайтесь же, коллега! — профессор, казалось, проигнорировал меланхолический настрой карапа, вызванный непомерным количеством выпитого вина. — У себя на родине вы сможете бывать, когда захотите, и ваша ностальгия не будет вас обременять. А я в свою очередь смогу предложить вам участие в интересных совместных программах.

— С другой стороны, всё та же совесть не отпускает меня, удерживая справедливыми замечаниями и горькими упрёками, — немного подумав, добавил Рамбун. — Вам ли не знать, глубокочтимый профессор, сколь многим достославным мудрецам тяжко приходится в их же ойкуменах, и не мне вам говорить, как бегство или исход таких мудрецов скажется на лишившихся их поддержки жителях тех ойкумен. По этому добросердечному основанию, а именно — желанию не оставлять своих людей без упования на действенную и утешительную опёку — мудрецы считают своим долгом оставаться под негостеприимным родным кровом, где терпеливо сносят все тяготы, что им выпадают. А наряду с этим, в других мирах, среди иных мудрецов, найдём мы немало таковых, кто вёл на родине беззаботную жизнь и не знал ни в чём отказа, но просит приюта здесь, у вас, лишь потому, что там, у себя, пресытился благами но, подобно праздным сибарийцам, жаждет благ ещё больших. Поскольку всем хорошо известно, что я не сталкиваюсь в Симбхале с какого-либо рода лишениями или притеснениями, более того, мой нынешний мир вовсе не располагает к бегству из него, но суть общепризнанное благое пристанище, мне бы нисколько не хотелось, чтобы молва причислила меня ко второму роду переселенцев.

— Вот именно: вас хорошо знают, магистр Рамбун, причём как ваши земляки в Симбхале, так и все те, кто активно сотрудничает с нашим исследовательским центром. Поэтому могу заверить, что ни у кого не возникнет и тени сомнения в вашей добропорядочности…

— К тому же, переезд коренным образом изменит мой статус среди собратьев, сделав моё положение во многом привилегированным, — не унимался карап. — И хотя зависть и подлость не в характере моего народа, мне непременно станут докучать разного рода вопросами и просьбами…

— Насколько я её вижу, это в большей степени организационная проблема, чем социально-психологическая, — заметил профессор. — Так что не стоит придавать ей существенный вес, коллега.

Рамбун продолжил не сразу, вновь потянувшись к своему бокалу. На этот раз он надолго к нему приник, так, что по его бороде, по обеим сторонам от огромного рта, потекли два весёлых ручейка. После такого щедрого возлияния выпитое вино, похоже, окончательно склонило чашу весов в сторону переезда.

— В эту пору, надо признаться, я расположен последовать велению духа и принять ваше щедрое предложение, — оторвавшись наконец от питья и громко рыгнув, заявил колдун. — И могу указать вам на ещё одну причину моего положительного решения, также чисто сердечного свойства. Заключена же означенная причина в бесконечной грусти, с которой я наблюдаю, как угасает Гея, и дело тут вовсе не в Безликом Воинстве, но в том, что с каждым новым всплеском жизни на поверхности планета неуклонно скудеет, а человечество всё более вырождается. Мне ведомо, что это лишь приближение конца одного из циклов, но до начала нового я всяко не доживу, тогда как окончание нынешнего я более не в силах созерцать… Так о чём это мы? Ах, да, об искусстве кораблевождения! Вы утверждаете, высокочтимый Председатель, что постоянное моё жительство у вас откроет мне путь к запретному и даст законное основание к вождению ваших кораблей?

— Ничего подобного я не утверждал, — запротестовал профессор. — Переезд в наш исследовательский центр значительно упростит вам путешествия, но это не значит, что вы сможете управлять звездолётами. Спросите у Тай-Та, она объяснит это лучше, чем я, — посоветовал Рамбуну профессор. — От себя же позволю вам заметить, что этому нельзя просто так обучиться.

Карап, очевидно, не собирался так легко уступать.

— Поскольку уж я успешно и без затруднений пользую многие из ваших машин, что в равной степени благожелательны и хитроумны, то, исходя из этого основания, тщу себя надеждой, что и обсуждаемая нами область в полной мере для меня достижима. Если ваши заклинания космоплавания доступны моему разуму и тем способны привести к потребному мне навыку, а именно к искусству вождения кораблей-звездолётов, я готов тут со старательным усердием осваивать любые, даже самые затейливые, связанные с этим предметом премудрости, — заявил он профессору.

— Драгоценный друг, у нас найдётся немало оборудования, которым вы не сможете пользоваться самостоятельно и, тем более, по назначению. И дело тут не в умении и, конечно же, не в том, что ваш разум окажется в чём-то ущербным. Я бы сказал, это уже серьёзная системная проблема. Скажем, почему вы не пользуетесь нашим «ментальным советником»?.. Да, да, именно так, коллега: чтение с его помощью ваших мыслей — это не более, чем предрассудок. А истинная причина в том, что особенности получения знаний через такие устройства для вас слишком непривычны. Так и адекватно управлять нашим звездолётом вы не сможете, вы даже не состоянии вообразить себе, с чем столкнётесь, насколько чуждыми вашим представлениям окажутся наши звездолёты и насколько вы сами будете чуждым для них. К тому же, вы не обладаете необходимой системой знаний. Наши с вами базовые понятия о космологии и физике Вселенной отличаются на глубоком культурном уровне. Вы только наделаете ошибок, доставите всем неприятности, а то и подвергните излишнему риску себя и других, а разгребать всё это придётся службе Последствий, где с вами, мой друг, не станут церемониться. Простите, но вам придётся довольствоваться теми областями, где между нами есть достаточное взаимопонимание и где мы успешно взаимодействуем.

— Определённо, каждый взращивает свой ум в самобытной почве, и согласно с её питательными свойствами вырастает мыслительное древо и вызревают на нём плоды. Но тем не менее, — не сдавался карап, — Тем не менее! Я, глубокочтимый профессор, как ни стараюсь себя принудить, ни мало не могу погасить в себе жаркое пламя интереса, и прошу заранее извинить меня за бесцеремонные попытки проникнуть в данную мистерию и всё же уяснить, в чём же доподлинно обстоит дело. Я наметил особые поручения для своих учеников, дабы те выведали при возможности, какими заговорами и заклятиями управляются ваши корабли, а также кому и на каких условиях дозволяется ими править. Один из них, а именно Макрас Салинкар Матит, по молодости своей превосходя меня, старика, в изощрённой гибкости ума, даже вызвался пользовать упомянутого вами помощника, так, что если не во мне, то хотя бы в этом подающим надежды усердном неофите сможет обнаружиться склонность к вожделеемому мною запретному ремеслу. Надеюсь, вы не сочтёте такое моё поручение неуместным, а радение моих учеников об этом предмете не покажутся вам излишне нескромными…

— Нет, нет, что вы, в конце концов, вы вольны поступать на своё усмотрение, да и вашим ученикам такое задание пойдёт на пользу. И если в моих силах оказать вам в этом содействие, я безусловно готов, — пообещал магистру профессор. — Так вы хотите задать свои вопросы Тай-Та? Обычно у нас анаки — животные, а такой анак-гуманоид — редкость. Воспользуйтесь же подходящим случаем, друг мой Рамбун!

Тай-Та не дожидалась отдельного приглашения. Напротив собеседников появилось кресло, в котором, свесив вниз точёные ноги и положив расслабленные руки на широкие подлокотники, сидела она. Её глаза, пронзительные, достающие, казалось, до самого дна души, смотрели на Рамбуна. Хотя появилась анак довольно плавно, карап невольно вздрогнул под её взглядом. Он в который уже раз подумал, что такой взгляд бывает у воплощённых богов или демонов, но теперь эта мысль почему-то намертво зацепилась в его голове. Тай-Та уже слышала вопросы карапа и не стала переспрашивать, сразу перейдя к ответам:

— Для меня не так уж важно, кто вы и из какого мира, — мелодично зазвенел её голосок. — В первую очередь вы должны решить, а я должна понять, куда вам нужно попасть. При этом от вас требуется чёткое понимание того, что именно вы хотите. Доставить вас с Геи сюда, или вернуть обратно в ваш мир — такие путешествия вполне вам доступны. Другое дело, если вы захотите отправиться куда-то ещё. Многие миры существуют только в вашем воображении, и хотя можно подыскать мир, очень похожий на тот, что вы себе вообразили, это будет нечестно; тем более, нелепо привлекать миры под каждое желание. Поэтому мы так не делаем. Некоторые миры вам не следует посещать — по разным причинам. Например, потому, что там ваша личность претерпит чрезмерные изменения. Или вы не сможете такой мир адекватно воспринять. Или просто потому, что таких, как вы, там не хотят видеть. Это не кем-то придуманные запреты, это этика, без которой проекция не сработает.

Рамбун разгладил бороду и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, и Тай-Та выжидательно умолкла.

— Любезнейшая Тай-Та! Как я вычитал в одном из описаний Эоры, что в изрядном собрании имеются в библиотеках Симбхалы, анаки в некотором своём качестве и в определённой мере подобны служебным псам. Как собака не всех людей признаёт, а если кого-то признаёт, то не все из них могут ею командовать и ждать от неё верной службы, а если та собака и будет слушать нескольких, то хозяина она признаёт лишь одного. Но в иной мере подобия нет, поскольку этого рода тварям присуща слепая преданность, проистекающая из их стремления жить в стае, анак же, как там сказано, не бывает безраздельно предан никому. Верно ли это и кого считать хозяином анака, и кто, сказать к примеру, имеет деспотию над тобой?

— Магистр, у вас есть собака?.. Сделайте её анаком, и такой анак будет вам предан. Вот только совмещение звездолёта с его анаком — высокое техническое искусство, в котором лишь немногие достигли мастерства. Я не уверена, что вы, карапский маг, способны его достичь. У меня же нет хозяев, надо мной нет власти, я никому не принадлежу. Если кто-то захочет власти надо мной, я оставлю его желание без внимания, если же кому-то вздумается принуждать меня, этот поступок станет для него роковым.

Тай-Та сказала это абсолютно спокойно и ровно, а профессор отреагировал на откровение маленькой чернокожей женщины безучастно, но сам Рамбун пожалел, что задал ей такой вопрос. Он спрятал смущение, в очередной раз отхлебнув вина из стоявшего на столе неизменно полного бокала.

— Раз уж вы взялись сравнивать нас с псовыми, магистр, то логичнее сравнить меня с охотничьей собакой, а не со служебной, — продолжила между тем Тай-Та, сверкнув акульими зубами. — Анак чувствует эманации удалённого мира аналогично тому, как легавая чувствует запах затаившейся вдали дичи. А там, где охотник не разглядит ничего, гончая увидит ясный след и поведёт по нему. Так и мне не нужны ни координаты мира назначения, ни артефакты, ни даже подробные описания или чёткие представления о нём. Чтобы спроецировать звездолёт на любую область Вселенной, мне достаточно самого малого — слабых признаков, неясных отголосков, крохотных обрывков информации об этом месте, например, чужих воспоминаний из прошлых жизней…

Тай-Та хотела ещё что-то сказать, но карап поспешил перейти к другой теме:

— Равным образом я начитан и о невообразимом для смертного могуществе духов кораблей-звездолётов, их власти над сущим, достойной самой Каты, в том числе и что они могут не только переносить свой корабль из одного космоса в другой, но и всё сущее вокруг переменять своевольно, и помимо того владеют заклинаниями, позволяющими создавать новые миры, какие потребны будут их… э… вожатому. Верно ли это? И так же хотелось бы знать, каков ваш звездолёт, если он без анака: годен он лишь на малое, либо остаётся столь состоятельным, что позволяет использовать себя в должной мере по назначению… Скажи мне, к примеру, как этот соимённый с тобой корабль, где мы пребываем в приятном удобстве, будет ли он способен без твоего соучастия на какие-либо высшие потенции?

— Этот звездолёт наделён тем, что вы назвали поддельным логосом, поэтому он вполне успешно летал бы и без меня, — призналась Тай-Та, — Вы просто задаёте ему цель путешествия и так же, как сейчас, любуясь звёздным небом, за бокалом вина и насущным разговором с добрым другом, посещаете какие-то уголки Вселенной. Такой звездолёт — лишь завершение замысла создателя, инструмент пользователя, обезличенное транспортное средство. Но во всех мирах люди стараются одушевить свои корабли. Их называют красивыми именами, украшают изваяниями, поселяют в них питомцев, которых берегут и считают талисманами. Скажите, магистр: разве всё это необходимо кораблям, чтобы на них можно было путешествовать?.. В конфигурации же с анаком корабль становится независимой от пользователя сущностью. Конечно, я не обязательна для успешной навигации, но мы не украшения, с нами корабль перестаёт быть просто бездушным инструментом, он становится живым и самостоятельным, и так обретает то, что вы называете могуществом…

— А ты? — перебил её Рамбун, подавшись своим грузным телом с сторону маленькой чёрной фигурки. — Как ты стала духом этого корабля — сложнейшей машины для чудеснейших путешествий? Говорят, в прошлом своём воплощении ты и сама была машиной?!. — Похоже, эорианское вино окончательно завладело мозгом карапа, повлияв на речь и поведение колдуна.

— Мы с вами давно знакомы, магистр, но это было раньше, намного раньше нашего знакомства, — невозмутимо ответила ему Тай-Та. — Хорошо, я расскажу… Вы знаете, что для перевоплощений не существует временной последовательности — если они как-то и выстраиваются, то лишь в последовательности духовной. Тем не менее, я говорю о прошлом моём мире, хотя он и кажется мне теперь полузабытым сном. Мой мир был не планетой, а огромной свалкой мусора. Старые корабли — исследовательские, пассажирские, грузовые, военные, целые космические поселения, заводы и лаборатории, энергетические станции и даже смертельные ловушки, расставленные для чьих-то вражеских флотов, созданные разными людьми в разные эпохи — всё это бесчисленные века чуть ли не со всей Вселенной сносило в одно место. Жизнь, которая ещё оставалась в этих использованных, поломанных и навсегда потерянных творениях неведомых искусных мастеров — как правило, она гибла, лишь изредка приспосабливаясь, вырождаясь, а затем вновь возрождаясь. Я была одним из отдалённых потомков таких возрожденцев. Моё тело… Вы правы, магистр, большинство его функций исполняли машины. Те, что были частью меня, и те, от близости с которыми зависело моё существование. Впрочем, я тогда не чувствовала за собой никакой ущербности. Я была жрицей и хорошо справлялась со своими обязанностями. Зато теперь у меня есть, с чем сравнивать. Тогда я была помесью старой машины и биологического уродца, теперь я человек…

— …Невероятно могущественный и прекрасный обликом! — невольно вырвалось у Рамбуна. — Но неужели ты не знала, что имеются другие… то есть совсем другие ойкумены — с твердью суши, текущими водами и голубым небом над головой, по которому свободно летают быстрокрылые плицы и плывут облака, что подобны густым клубам белого пара?

— Мы отлично знали, что миров много, а также то, что наш отличается от большинства из них. Более того, мы считали, что наш мир уникален, так как среди многочисленных и порой очень подробных описаний самых разных мест, которые мы находили в заброшенных кораблях, не упоминалось ничего похожего на наш мир.

— Но как же ты стала духом этого корабля?

— На наш мир натолкнулись те, кто разыскивает по всей Вселенной редкости для своих коллекций. Я тогда и не думала, что позабытые и брошенные хозяевами вещи, найденные на свалке, могут представлять настолько большой интерес для таких утончённых существ. Коллекционеры, а позже разного рода исследователи, стали часто нас посещать, и после неизбежных трений между нами установились ровные отношения, а у кого-то даже дружеские. И вот однажды один из пришельцев предложил мне сделку… Впрочем, скорее это я мечтала о чём-то таком, а он это понял… Дальнейшее, пожалуй, излишне описывать, скажу лишь, что я умерла, а моя душа слилась с идеей этого корабля, чтобы материализоваться затем в единое целое. В итоге я и этот звездолёт образовали конфигурацию, которая сильнее многих других. Быстрая и точная навигация по Вселенной — лишь малая часть моих задач. Можете называть это божественным могуществом, если хотите. Вы спрашивали, магистр, способна ли я создавать миры? Но я не знаю, что вы под этим понимаете. Я могу распознать и привлечь, или даже преобразить любое существующее во Вселенной место…

— Привлечь?.. Преобразить?!. — Рамбун попытался унять охватившее его волнение, сделав очередной большой глоток из своего бокала. — Что же ты скрываешь за этими словами, о воплощённый дух непостижимо чудесной техники? Означает ли это трансмутацию исходного космоса в новый, доселе невиданный?.. Признайся, ты ведь способна в этой своей конфигурации творить новые миры! — сказав это, карап схватил свой посох и так стукнул им об пол, что теперь вздрогнул сидевший рядом профессор Хиги. — И согласись немедля, что подобные заклятия употребляемы лишь высшими существами! — Навершие колдовского посоха вдруг засветилось, словно среагировав на сотрясение, точнее, засветились провалы глазниц мумифицированной головы. — Я полагал о том и не ошибся! — в необычайном возбуждении воскликнул карап, — Ты истинно обладаешь божественным могуществом!

— Нет, магистр, нет, я не творю новые миры, — тут же возразила Та-Та, замахав тёмной ладошкой перед носом колдуна. — И я здесь — лишь часть конфигурации…

Рамбун её, похоже, уже не слушал, он продолжил свой монолог:

— Корабли-звездолёты, словно светящиеся призраки в безбрежной пустоте, а путешествия на них столь легки, что могут называться праздными, и равные богам таинственные анаки на каждом корабле… и прекрасные девы-андроиды… — дальше Рамбун что-то беззвучно зашептал, двигая губами, и взор его закрыла поволока: казалось, разум его куда-то уходит и карап впадает в транс.

— Магистр, вы хотели ещё о чём-то спросить? — вернула его обратно звонкоголосая Тай-Та.

— Да… — карап немного пришёл в себя, отложил посох и, достав откуда-то из глубин своего одеяния маленький пузырёк, опрокинул его содержимое себе в рот. После этого взгляд его стал более осмысленным, и он уже спокойным тоном обратился как к анаку, так и к профессору: — Да, я желал бы услышать ваш откровенный ответ для освещения одного обстоятельства или свойства… Вот учёные скопцы на Гее затеяли взращивать в специально обустроенных ими чанах гомункулов-пилотов боевых летающих машин, и машины те в боях прославились неистовой свирепостью. Поэтому пусть мой вопрос не покажется вам несообразным: может ли некий ваш андроид, заклятый третьим лицом, править вашим же звездолётом, и станет ли ему при том подчиняться анак звездолёта и приведёт ли корабль к искомому месту?

По воцарившейся паузе, ставшей под конец неловкой, можно было догадаться, что профессор Хиги и Тай-Та изрядно удивлены, если не сказать обескуражены, вопросом карапа. Наконец, заговорил профессор:

— Я такое не пробовал, хотя, наверное может. Но только зачем? Звездолёт сам по себе имеет разум того же типа, что и у андроидов, конечно, специализированный под специфические задачи… Коллега, оставьте эту тему, анак вас слушаться не будет — ни прямо, ни через посредника — он не слуга, он должен находиться с вами в особом ментальном контакте, но вы такой контакт создать не сумеете, и анак никогда не признает вас за «своего». Основная причина этого в том, что вы не из нашего мира, драгоценный мой друг, хотя наберётся и множество других причин. Такого рода приложения, как звездолёты, вам недоступны в принципе.

— Магистр, вы, очевидно, чересчур далеки от понимания того, как устроена Вселенная. Ваш коллега-чёрный колдун, кстати, гораздо ближе к этому пониманию, — без обиняков заявила Та-Та. — И вообще, складывается впечатление, что вы просто хотите угнать один из наших звездолётов. А это, простите, самая нелепая затея из всех, что замышляли наши гости.

Карапа её заявления на этот раз ничуть не смутили.

— Я бы не стал так рисковать вашим расположением, — с укоризной помотал он головой. — Я всего лишь хочу в точности установить, способен ли я без того, чтобы переступать черты дозволенного, управляться с этим кораблём, или же с иным равным ему. И также достоверно выяснить, доколе будет простираться его могущество, если я самолично примусь заклинать столь многосложный предмет.

Профессор Хиги демонстративно закатил глаза.

— Можно было бы, конечно, временно приспособить звездолёт таким образом, чтобы вы смогли им управлять примерно так же, как своим собственным кораблём. Но это будет если не обман, то по крайней мере бессмысленная игра. Вы не сможете корректно поставить нашему звездолёту задачу, у вас подобных задач не может даже возникнуть, так как во всех аспектах достойная восхищения культура Геи слишком далека от нашей. В частности, это касается системных знаний об устройстве Вселенной и о навигации по ней. И я не в состоянии внедрить в ваше сознание подходящую концепцию реальности, не разрушив при этом вашу личность. Если мог бы сделать это безопасно, давно бы вам такое предложил… И чем вас не устраивает тот корабль, который у вас уже есть?..

Рамбун, не смотря на эту отповедь, остался невозмутим, по крайней мере внешне.

— О да, мой корабль для путешествий в этот мир… Не подлежит сомнению, что он удобно обустроен, и после всех благопотребных исправлений стал в большей мере верен и надёжен, однако его вождение тернисто и многотрудно. Мне это бремя выносимо, но тех, кто не готов к таковому испытанию, вроде неофитов или иных пилигримов, приходится погружать в глубокий сон, чтобы разум не оставил их навсегда. Но самый прискорбный недостаток означенного космического судна в том, что оно исходно не вольный корабль, но лишь паром, заменивший существовавшие когда-то мосты между мирами и едва способный отправиться в космоплавание сколь-нибудь свободное. Путешествие к Селене лишний раз подтвердило его явную в этом неполноценность. Ваши же великолепные корабли, благодаря их воплощённым духам, избегают подобных затруднений, и я не разумею никаких причин, отчего бы вы чинили преграду тому, дабы и мне пользовать схожие блага в моих путешествиях.

— Своим упорством вы завели наш разговор в тупик, магистр! — отрезала Тай-Та.

Профессор, как обычно в своей манере, был мягче:

— Друг мой, давайте пока отложим этот вопрос и, если захотите, вернёмся к нему после окончания факультета.

— Должно быть, я превратно измышляю о том, что сокрыто в звездолётах от моего разума, а посему не прочь оставить этот предмет… до поры, — со вздохом сдался карап и отхлебнул из своего бокала ещё один глоток. — Нижайше прошу вас простить мою дерзкую настойчивость, и не таить на меня долгих обид, поскольку стремление к обладанию лишь одним я имею, а именно к обладанию чистой истиной, а материальные приложения к ней для меня суетны и ничтожны…

Глаза колдуна вновь налились слезами; похоже было, что он того и гляди расплачется.

— Когда закончится факультет, я могла бы проводить вас домой, — неожиданно предложила карапу Тай-Та, видимо, решив так осушить его пьяные слёзы. — И предоставить вам возможность самому поуправлять этим звездолётом, как вы хотите… чтобы вы на практике осознали, каково это. Только обещайте мне до той поры не пытаться делать это с другими нашим кораблями.

— Хорошо, — сразу же повеселев, согласился Рамбун. — С твоей стороны это весьма благосклонное и щедрое предложение, наделённое простым и понятным условием, и я безмерно благодарен тебе, справедливейшая Тай-Та, за такую возможность. Клянусь Диосом Орком: я буду тщательнейшим образом исполнять наш правосудный уговор и до назначенного тобой срока по доброй воле не взойду на борт ни одного из ваших кораблей.

— Ну а пока, коллега, убедительно прошу вас, хотя бы на время отбросьте отвлечённые и надуманные темы, и сосредоточьтесь на ситуации, которая сложилась на вашей родной Гее, — взмолился профессор Хиги. — Без вашего активного содействия как советника мы будем не в состоянии отслеживать динамику процесса, и наши планы, в том числе наглядные опыты, окажутся под угрозой срыва… Кстати говоря, Виланка теперь под моим попечением?

— Как и было нами ранее оговорено, глубокочтимый профессор, — теперь уже довольно холодно ответил профессору Рамбун. — Моя подопечная всесторонне и всецело предоставлена в ваше распоряжение, равно как и аутентичный мой питомец Салинкар Матит.

— Ну, тогда… простите, я вас оставлю. Встретимся на симпозиуме… — Сказав это, Бор Хиги неожиданно вскочил со стула и нырнул в темноту за периметром декорации. Рамбун, удивлённо вздёрнув брови, проводил его взглядом. Он не понял, а профессор не объяснил, чем вызван такой спонтанный и поспешный его уход.

Тай-Та тоже начала исчезать вместе с креслом, на котором сидела, но перед тем, как совсем растаять в воздухе она, напоследок сверкнув ровными акульими зубами, сообщила:

— Что-то там с вашей Виланкой с утра приключилось, требуется вмешательство.

Летопись Виланки

Я думала, что это вчерашний день был переполнен судьбоносными для меня событиями, новыми и неожиданными впечатлениями и важными знакомствами, а сегодня всё пройдёт спокойно и я попаду уже в ритм здешней жизни. Но не тут-то было. И ещё вчера, уже лёжа в постели и засыпая, я рассуждала о Светлых Чертогах как о месте, где нечего бояться, где никто и ничто не может привести меня в смятение так, чтобы я потеряла способность к трезвому мышлению и ударилась в панику, даже если так захочет вдруг сам чёрный колдун Призрачный Рудокоп. Знала бы я, как боги на утро посмеются над моей наивной самоуверенностью…

Утро началось для меня очень рано. Не успела я толком проснуться, как ко мне, один за другим, зачастили посетители.

Первой пришла Айка Масс. Она остановилась за дверью, и я уже знала, что это она — она просто стояла там и улыбалась. Спят ли вообще хозяева Светлых Чертогов?.. Хотя дверь в мои покои не прозрачна, и я не могла видеть Айку ни сквозь неё, ни как-то ещё, я каким-то образом не только поняла, что это она, но и в моём воображении невольно возник её яркий улыбающийся образ. И Айка знала, что я в своих покоях и уже не сплю. Это одна из тех непонятных, но удобных вещей, с которыми здесь сталкиваешься постоянно. Согласно принятому в Чертогах этикету, перед закрытыми дверями в чьи-то покои положено просто чуть-чуть подождать, пока тебя не впустят, а не стучаться или звонить в колокольчик. И хотя хозяину нет нужды утруждаться, чтобы впустить гостя — ведь двери открываются мысленным приказом — согласно тому же этикету следует проявить радушие и самому подойти к дверям, чтобы лично встретить пришедшего, а затем непременно пригласить его пройти и предложить как удобное размещение в гостиной, так и угощение. И я, конечно же, встретила эту ангелоподобную девушку у своих дверей и пригласила внутрь.

Войдя в мои покои, Айка тут же сообщила, что нам придётся ненадолго слетать на Гею, чтобы выполнить одно поручение профессора… У меня перехватило дыхание! Я сразу подумала о тех близких и любимых, что там оставила и по которым так тосковала: о маме, о братике… и об Адише. А вдруг мне можно будет их повидать? Пусть хоть не встретиться, но краем глаза на них взглянуть! Адишу, должно быть, не найти даже эорианам, а вот где остался мой дом — это я помню хорошо и смогла бы показать то место на любой карте… Но я взяла себя в руки и отложила эти помыслы на потом.

Мы прошли в мою гостиную и уселись на стоявший там уютный диванчик. Так — сидя на нём рядышком — мы продолжили беседу.

Айка не объяснила сразу, какое именно поручение дал ей профессор, а я (поначалу не оправившись от взволновавших меня мыслей) не стала её расспрашивать. Зато о другом деле на Гее Айка рассказала мне без спроса и с явным удовольствием, и это требует отдельного отступления. Я до этого рассказа ничего не читала и не слышала об увлечениях жителей Эоры, поэтому сочла его важным и решила подробно про это записать.

Айка коллекционирует корабли. Я тогда не сразу поняла, о каких кораблях идёт речь, и в моём воображении пронеслись самые разнообразные картины. Я прекрасно понимаю, что возможности жителей этого мира невероятно выше моих и вообще любого известного мне человека, поэтому представила себе эту коллекцию как нечто масштабное — к примеру, как целое море с портами, где к бесчисленным пирсам пришвартованы суда из разных миров и эпох. Или же у Айки в коллекции корабли для космических путешествий, и я вообразила, что эта её коллекция летает по орбите вокруг планеты или звезды, а может быть покоится на поверхности безжизненного и лишённого атмосферы астероида (вот ведь удобное место для хранения таких кораблей!). Но в действительности всё оказалось совсем по-другому. Мне так повезло, что эта прекрасная девушка совершенно открыта и обильна как на доброту, так и на слова (вообще, встреченные мною эориане заметно разговорчивее многих моих соотечественников и, тем более, большинства жителей Симбхалы). Оказалось, что блистательная Айка не собирает свою коллекцию буквально — то есть она не свозит все корабли в какое-то место, где они хранились бы как в музее. Она их как-то помечает и следит за ними при помощи хитроумной техники, и к каждому из них может приблизиться в нужный ей момент. А корабли эти — и из тех, что плавают по морям и по воздуху в разных мирах, и такие, на которых путешествуют по Вселенной или между мирами. Но это ещё не главная особенность её коллекции: некоторая часть этих кораблей давно безжизненна, они либо брошены, либо их экипажи погибли и даже кости их истлели в прах, но у каждого такого корабля была своя история, причудливая и увлекательная, часть же их в коллекции Айки — это ещё действующие суда, с экипажами и пассажирами внутри, плывущие или летящие куда-то по своим делам — их истории ещё продолжаются.

— С космическими кораблями проще всего, — сказала мне Айка. — Открытый космос — идеальный консервант. Большинство рукотворных объектов, оказавшись там, надолго сохраняют первозданное состояние. А чем лучше сохранился корабль, тем проще узнать обо всём, что с ним приключилось.

Я спросила, много ли в её коллекции кораблей, на которых путешествуют между мирами. Выяснилось, что как раз таких кораблей очень мало.

— Ты можешь подумать, будто такого хлама, который я собираю, во Вселенной полным-полно, — говорила мне Айка, — Но эти корабли редкость, и большинство из них были сделаны на пределе технических возможностей их создателей. Многие из них ненадёжны и нередко гибнут вместе с экипажами. Но именно поэтому почти за каждым из них стоит целая героическая сага — как раз то, что я хочу видеть в моей коллекции.

Да, именно так: эта эорианка — ученица профессора Хиги — собирает не просто корабли, а корабли вместе с их приключениями! И когда они с Галшем работали на Гее — под руководством своего наставника наблюдали за Смутным Куполом — Айка пополнила свою коллекцию несколькими (как она сама мне призналась) «ценными экземплярами». Теперь она узнала, что история одного из её коллекционных кораблей — большого военного судна, плавающего по морям моей родной Геи — должна вот-вот закончиться, и она захотела лично при этом присутствовать.

Я не знакома с навигацией эориан, и до вчерашнего симпозиума была уверена, что они не посещали Гею, уж во всяком случает не Айка с Галшем. Теперь выясняется, что их звездолётам совсем не сложно добраться до Геи, и жители этого мира летают к нам посмотреть на кокон Шал-Гур, как мы ходим к ближайшему пруду полюбоваться на цветение тамарая. Простите меня, боги, за такое сравнение.

— А как мы туда попадём? — спросила я у Айки. — На «Тай-Та»?

— Тай-Та уж очень серьёзная дамочка, и мне с ней как-то неуютно, — поёжилась эорианка. — И вообще, на мой взгляд анак-гуманоид — это слишком. Чтобы слетать к Гее, подойдёт любой транспорт, но так не интересно: я попрошу «Пикус», он всё равно простаивает без дела у одного папиного штурмовика.

Кого имела в виду Айка, говоря о «папином штурмовике», я пока не знаю, а вот «Пикус» — это тоже корабль-звездолёт, а его анак, как поведала Айка — большой дружелюбный жук.

Ослепительная эорианка также сообщила мне, что к Гее мы полетим вместе с Галшем и Салинкаром, а отправимся мы туда, как только эти двое юношей закончат свои дела, что должно произойти как раз к концу сегодняшнего заседания мудрецов. Айка уже предупредила обо всём профессора Хиги, и она спросила меня, согласна ли я с ними отправиться. Конечно же, я согласилась! Но думала я при этом вовсе не об айкиной коллекции, и даже не о шалгурском коконе, а о своих близких.

Впрочем, кое-что оставалось неясным.

— Галш теперь с Салинкаром? — удивилась я. — А при первом нашем знакомстве мне показалось…

— Нет, маленькая умница, тебе не показалось. Салинкара Матита профессор поручил опекать мне, а с тобой должен был заниматься Галш. Профессор считает, что пары должны быть разнополыми, так как это вносит в общение дополнительный фактор заботы о партнёре. Я девочка — по меркам и моего, и твоего народа, Салинкар — мальчик. Ты — девочка, а Галш, как решил наш профессор, вполне сойдёт за мальчика.

— Сойдёт? — вновь удивилась я. — Милейшая Айка, что это значит?

— Он хотя и носит здесь оболочку юноши, его, так скажем, исходник из вида, у которого нет привычного для тебя деления на два пола. Там по-другому… Лучше ты сама спроси у Галша, когда вам выпадет поближе пообщаться.

Очевидно, что мир Эоры неисчерпаем для моего разума, но встречаются здесь вопросы и темы, на мой взгляд, особенно актуальные и ценные, которые я должна по возможности прояснить во всех подробностях и записать это в своей летописи. В словах юной эорианки я усмотрела именно такую тему. Впрочем, в тот момент я была обескуражена, я толком не нашлась даже, что сказать, и лишь пробормотала:

— Это важные для меня сведения, любезная Айка… — а сама в то же время подумала: «А будут ли подобные расспросы уместными?.. И что означает «носит оболочку юноши»?..»

— Нет причин смущаться, Виланка, я уверена, Галшу будет приятно разъяснить тебе свою половую принадлежность, особенно если намекнёшь ему, что это я тебя надоумила его расспросить, — Айка приняла нарочито серьёзный вид, стараясь показать, будто говорит это без иронии. Но потом она всё-таки рассмеялась. — Если стесняешься, можешь просто запросить такую информацию у своего ментального советника. А что касается оболочки… Это не научный термин, а фразеологизм, так как биохимическое тело, конечно, не носят.

Я даже не обратила внимание, что Айка ответила на невысказанные мной вопросы. Но я сразу припомнила про «обретение новых физических оболочек», о котором говорил вчера в своём вступительном слове мудрейший Бор Хиги. Эорианка же неожиданно заявила мне:

— Ты тоже сейчас не в том теле, в котором сюда прибыла. Профессор заменил твоё тело на более подходящее для Эоры.

— То есть… мне тоже поменяли тело?! — я была потрясена и невольно принялась разглядывать собственные руки. — Когда?

— Когда ты перемещалась с «Тай-Та» сюда, в Светлые Чертоги, — ответила Айка. — Вообще-то, в такой подмене нет ничего особенного, разве что на этом факультете мы впервые заменяем гостям тела на модифицированные в широких масштабах. А раз впервые, то случаются просчёты. Поэтому не обижайся, пожалуйста, что тебя забыли поставить в известность… — Айка видела, как я шокирована, и стремилась меня приободрить. — Это хотя и немного другой, но во всех отношениях подлинный биохимический компонент твоей личности, и пока ты в нашем мире, если вдруг получишь травму, ты не испытаешь боли, а повреждённые части сразу же восстановятся, реплицируются…

Получить здесь травму? Здесь даже если упадёшь на пол, этот пол примет тебя мягко и, аккуратно спружинив, поможет встать, и вместо неприятных ощущений от падения ты получишь самые приятные. Будь здесь дети, они с ума бы сошли от восторга, бегая и прыгая по коридорам Чертогов.

— Твоё тело здесь как отражение в воде: с таким отражением можно делать что угодно, но когда вода успокоится, оно опять станет прежним, — добавила ещё Айка. — Так что, если что-то такое с тобой случится, просто не обращай внимания.

Сквозь очередную волну удивления я вспомнила наставления учителя Рамбуна и машинально принялась выяснять подробности:

— То есть вам не страшны никакие членовредительства? И вы можете в любой момент восстановить своё тело или заменить на новое? — спросила я. — Означает ли это, что вы бессмертны?

— Как часто мы слышим вопросы про бессмертие! — усмехнулась Айка. — Это при том, что вечно поддерживать своё тело живым и даже здоровым не такая уж проблема. Когда-то давно, в случае серьёзного повреждения или гибели прежнего, наши предки обретали сознание в новом теле, и происходило это в биосинтезаторах, расположенных на звездолётах и в специальных центрах. Похожей техникой до сих пор располагают некоторые цивилизации, а у нас теперь свободный доступ к любым репликациям и трансформациям. Но нет, Виланка, ты и сама наверняка знаешь простую истину: ничто не вечно. Даже неуязвимое и неувядающее тело лишь продлит человеку жизнь не неопределённый срок, но оно не подарит ему бессмертия. Причины смерти не исчерпываются повреждением или старением биохимической оболочки, мы ведь не только совокупность биохимических процессов. Любой человек рождается, развивается и деградирует, эти стадии и отмеряют его век, поэтому один цикл сознательной жизни, сколько бы не тянулся, рано или поздно закончится. Так и мы не живём бесконечно. Бывает, мы уходим, бывает — возвращаемся. Проблема на самом деле не в том, чтобы вечно жить, а в том, чтобы окончательно умереть.

Мне бы устыдиться, что задала глупый вопрос про бессмертие, но я вдруг невольно представила себе, как человек гибнет и затем возрождается в биосинтезаторе, и крайне неприятная мысль пришла мне в голову.

— А где теперь моё прежнее тело? — с ужасом спросила я у Айки.

Мой вопрос ещё больше её развеселил.

— Не беспокойся о нём: оно осталось с прежней тобой. А ты подумала, что вернувшись на «Тай-Та», ты найдёшь там собственный труп? — и она опять рассмеялась.

Смешливость это, пожалуй, главная черта Айки Масс. Не весёлый нрав, не юмор, а именно способность по каждому почти поводу улыбаться и смеяться. Это не наивный в свой откровенности и несдержанности детский смех, но и не уверенный и циничный смех взрослого человека. Смех Айки не то, чтобы заразительный, обычно он недолгий, негромкий и ненавязчивый, но он несёт в себе такой мощный заряд жизнелюбия, что невольно и тебя напитывает энергией оптимизма. У человека с Геи просто не хватило бы душевных сил на такой смех. Смех ослепительной эорианки разогнал мои мрачные помыслы, и хотя я не очень поняла, где это осталось моё тело, главным для меня было, что я его, похоже, больше не увижу.

Добродушно посмеявшись над моей наивностью, Айка Масс сменила тему разговора.

— Ты ведь встретишься сегодня с магистром Рамбуном? — неожиданно спросила она у меня.

— Скорее всего, да… — немного удивившись такому вопросу, ответила я.

— Тогда у меня к тебе просьба. Пригласи его от нашего с Галшем имени слетать с нами на Гею. Скажи, что мы были бы очень рады, если бы он составил нам компанию. Мы бы его без хлопот забросили, если пожелает, в его Агарти и затем доставили обратно в центр… то есть в Чертоги, к сегодняшнему вечеру. Ты же понимаешь, что я или Галш лично пригласить его не можем? А через третье лицо — то есть тебя — такое пройдёт без нарушения принятых здесь правил. И согласится он так скорее… Только, пока он не дал согласия, больше никому не рассказывай о нашей просьбе.

И я обещала это Айке, хотя не могла представить, зачем им в этом путешествии мой учитель, и чувствовала, что меня втягивают в какую-то безобидную, но всё же интригу. И я тогда успокаивала себя: «Эти люди слишком добры, — говорила я себе, — Они не впутают меня ни во что такое, где пострадали бы честь моя или моих наставников.»

В итоге мы условились, что после симпозиума встретимся на прозрачной галерее, и Айка ушла. Не успела я привести в порядок свои мысли, как перед дверью опять кто-то появился. Этот человек был мне совсем не знаком, но я поняла, что он чей-то посланец. Я думаю так: дверь в мои покои снабжена каким-то устройством, которое оценивает потенциального посетителя и безмолвно передаёт мне эту оценку в нужных подробностях, но при этом, чтобы показать его образ, пробуждает мою же память. Если при визите юной эорианки я ясно видела её лицо, то здесь лицо стоящего за дверью представилось мне каким-то невзрачным и смазанным. Думаю, это оттого, что вспоминать мне было нечего, я этого человека если и встречала на вчерашнем симпозиуме, то не разглядела… Однако я вовсе не уверена, что это работает именно так!

Стоявший за дверью был не эорианин и не гость из учёных мужей. Он мог быть одним из слуг или, может быть, секретарей, которые сопровождают тут многих мудрецов. Хотя я сразу почувствовала за ним какую-то неприятность, я не нашла повода отказать, и тут же его впустила. Это был мужчина неопределённого возраста, сутулый, с бледной кожей, чёрными волосами и тёмными ногтями на тонких пальцах. Ростом он немного выше меня (мой-то рост совсем невелик), одет был, как почти все здесь, в белые одежды. Пришедший учтиво поклонился, а я пригласила его в свою гостиную, но он сделал всего несколько торопливых шагов, только для того, чтобы сократить дистанцию между нами. Заговорил он мягким вкрадчивым голосом, при этом не поднимая на меня опущенных глаз. Но от того, что он мне сказал, мне стало не по себе. Мой невзрачный посетитель спросил:

— Ты лижертвенная дева Виланка с Геи?.. — и, не дожидаясь ответа (да и что я могла ему ответить на такой вопрос?) заявил: — Тебя хотят видеть мой всемилостивейший хозяин, представленные в Светлых Чертогах под прозвищем Призрачный Рудокоп. Ты должна отправиться к ним незамедлительно и безотлагательно. — Сказав это, он отошёл немного в сторону и опять поклонился, приглашая меня к выходу.

Тот, кто не слышал о злодеяниях чёрного колдуна, вряд ли верно поймёт мою реакцию на это, с позволения сказать, приглашение. Первой моей мыслью было выскочить из покоев и догнать только что ушедшую от меня Айку Масс, чтобы найти у неё защиту… но ноги мои стали как ватные и только что не подкосились. Затем я подумала, что будь здесь Адиша-Вал, он сразу бы встал между мой и этим зловещим посланцем, и тогда никакая беда не посмела бы коснуться меня… Должна признать, что до этого нежданного визита мне нисколько не был страшен чёрный колдун. После того, как я послушала его выступление в большом зале, у меня осталось лишь чувство неприязни, смешанное с долей любопытства. А любопытство примешалось сюда оттого, что Призрачным Рудокопом интересовался мой учитель. Но теперь, вопреки моим разуму и воле, страх холодными синими руками схватил и стиснул мои внутренности. Острое чувство одиночества и незащищённости пронзило всё моё существо. Я перебрала в своих панических мыслях всех возможных своих защитников: помимо Айки и Адиши, я воззвала к учителю, к профессору… и тут, как последний рубеж обороны, отчаянно напомнила о себе моя же собственная гордость: конечно же, ведь я — ученица достославного Рамбуна Рам Карапа, я нахожусь здесь по приглашению самого Председателя оргкомитета, профессора Бора Хиги. Никто из гостей не смеет совершать надо мной какого-либо принуждения! И ещё есть мой долг и признанный всеми этикет. Я не могу, даже если захочу, просто пойти за этим человеком, как покорная раба. Я должна известить своего наставника и спросить его разрешения, иначе мой визит к колдуну будет выглядеть как отступничество. Эти лихорадочные рассуждения немного придали мне храбрости и я нашла в себе силы хотя бы раскрыть свой рот. Как только могла спокойно и холодно я сказала посланцу, что сегодня же нанесу визит Призрачному Рудокопу, но как только испрошу соизволения у своего наставника — достославного Рамбуна. Ещё до того, как я закончила фразу, лицо моего посетителя приобрело вид скорбной маски, и не дав мне толком договорить, он стал плаксивой скороговоркой тараторить что-то про ожидающее его жестокое наказание, потому что его хозяин не терпит ни в чём отказа и не прощает неудач никому из тех, кто ему служит… и всё в таком духе. Теперь-то я понимаю, что он хотел этим нытьём перебить мои попытки сопротивления, но тогда я припомнила кое-что из того, что читала про Призрачного Рудокопа: что мучительные страдания подданных не просто нравятся чёрному колдуну, они доставляют ему наслаждение, схожее с действием тех курительных смесей на основе опия, что сводят людей в могилу быстрее голода. И как курильщики тех смесей, при недостатке удовольствия он подвержен приступам бешеной, неконтролируемой ярости… Я тогда испытала искреннюю жалось и сочувствие к посланцу жестокосердного колдуна, и поверила, что тот искренне сокрушается о своей судьбе. Ещё немного, и я была бы готова, как приговорённая, пойти за ним.

Но в этот момент перед моими покоями появилось действительно чудесное спасение — мой третий за утро посетитель. Не кто иной, как сам мудрейший профессор Бор Хиги. Я немедля распахнула перед ним дверь.

— Призрачный Рудокоп, чёрный колдун, требует, чтобы я немедленно шла к нему, — смогла выдавить я из себя, даже не поприветствовав профессора.

Посланец Рудокопа при появлении мудрейшего Бора Хиги согнулся в очередном, на этот раз очень низком и подобострастном, поклоне.

— Мой хозяин соблаговолили пригласить эту деву в их скромное пристанище для мирной беседы, — сказал он всё тем же вкрадчивым голосом. — И они ожидают её визита незамедлительно.

— Нет, драгоценный дружок, — бодрым тоном заявил ему профессор, при этом бесцеремонно хлопнув посланца по плечу — Сначала я сам повидаюсь с <…> (тут он назвал истинное имя Рудокопа, но наставник Рамбун запретил мне писать его рунами), а девочка, если захочет, подойдёт к нам позже. Ты ведь сможешь найти здесь резиденцию владыки <…>? — спросил он, обращаясь ко мне.

Я в ответ лишь энергично закивала.

Каждый раз, когда профессор произносил истинное имя колдуна, сутулый человек, как от удара током, а на лице его отражался панический ужас. Наверное, если бы Бор Хиги огласил то имя ещё пару раз, посланец чёрного колдуна умер бы прямо у меня в гостиной, не сходя с места. Но после заявления мудрейшего профессора он не показал ни тени смущения и не возражал: он так же вежливо откланялся и поспешно, если не сказать бегом, удалился. У меня от сердца отлегло! Затем профессор обрушил на меня небольшую речь:

— Ну, вот и отлично, драгоценная Виланка, — заявил мне мой спаситель. — Я, вообще-то, собирался сказать, что мы начинаем сотрудничать, но хотел сделать это несколько позже. Но ты так отчаянно звала на помощь, что я поспешил к тебе, бросив текущие дела. Кстати говоря, твоего друга Салинкара Матита я уже загрузил работой, надеюсь, для него интересной. Айка Масс должна была за ним присматривать, но в итоге он теперь с Галшем. Хотя мне, в общем-то, всё равно. Да, Айка известила меня о ваших планах на вечер, я могу это только приветствовать. А сейчас, перед симпозиумом, если ты не занята, можно пообщаться с колдуном <…>, раз уж так случилось, что он тебя пригласил. А заодно и позавтракать. Считай, что я присоединяюсь к приглашению, которое передал тебе этот разлюбезный секретарь.

Я опять собрала в кулак всю свою храбрость, и как можно твёрже и уверенней попросила:

— А почему посланец… то есть секретарь Призрасного Рудокопа назвал меня «жертвенной девой»?

— Он… жертвенной девой? — удивлённо переспросил профессор. — Ну, если посмотреть на предстоящее мероприятие через призму колдовских обрядов, то это и правда чем-то похоже на человеческое жертвоприношение с целью открыть канал к некоторым высшим сущностям. Просто колдуны так видят окружающее: то, что для учёных опыты, субъекты, факторы, формулы, для них — обряды, жертвы, демоны, заклятья… Это, опять же, вопрос терминологии, и в общении с магической публикой приходится пользоваться её понятийной системой. Так что не стоит пугаться, когда не слишком деликатные персоны тебя так называют.

Из его ответа я ничего полезного для себя не уяснила. Какой именно опыт профессор имеет в виду? Что он подразумевает под словом «субъект»? И как всё это относится ко мне? Я отложила было дальнейшие расспросы на потом, но профессор взглянул на меня, как мне показалось, с укоризной и продолжил:

— Возможно, я поступил опрометчиво, не объяснив тебе сразу, но надо же было дать тебе время на адаптацию… Ты у нас уникальная и очень ценная, драгоценная Виланка. Ты одна из тех обитателей Геи, кто не затронут влиянием цивилизационных паразитов, и ты обладаешь множеством других достоинств, поэтому это задание как раз для тебя. Ничего сложного, просто мы наметили на послезавтра ряд воздействий на кокон Шал-Гур, серию наглядных опытов. Я хотел попросить тебя поучаствовать в одном из них — в качестве автохтона Геи. Это будет твоей первой практикой здесь. — Сказав это, профессор замолчал и какое-то время пристально смотрел прямо мне в глаза. Взгляд его был спокойным и добрым, и в то же время я увидела где-то глубоко в его взгляде нечто чуждое человеческой природе, что-то бесконечно мудрое и при том лишённое каких-либо чувств. — Всё это не должно тебя беспокоить, Виланка: это безопасно, а тебе даже не придётся ничего делать… кроме, конечно, того, чему обучил тебя магистр Рамбун — я имею в виду медитацию.

Не уверена, что я тогда до конца поняла его объяснения, но главными для меня были заверения профессора в безопасности предстоящего обряда или опыта и в простоте моей роли в нём. Моё тревожное любопытство было на этом до поры исчерпано.

— Колдуна <…> я знаю давно, — в примирительном тоне продолжил увещевать меня профессор Хиги. — Поверь, он не такой уж занудный человек, как можно было заключить по его вчерашнему выступлению, и может рассказать много познавательного. И на его «скромное пристанище», которое он здесь обустроил, тебе любопытно будет взглянуть. — Говоря это, профессор развернулся, чтобы уйти. — Я подожду тебя у <…>, у меня как раз к нему есть дело. А ты зайди-ка сначала к своему колдуну Рамбуну, он только что вернулся с небольшого совещания и наверняка захочет сказать тебе что-то в напутствие. — Напоследок эорианский мудрец махнул мне рукой и бросил уже через плечо: — Никуда не торопись, девочка, и больше никого не бойся.

После этого профессор Хиги ушёл. Разве я звала его на помощь? Как он узнал?.. И, похоже, профессор ставит моего учителя и этого ужасного Рудокопа на одну доску, называя обоих колдунами?.. Вот и ещё пара монеток упала в копилку вопросов, пока остающихся для меня без ответа…

На всё ещё ватных ногах я добрела до дивана, на котором недавно беседовала с Айкой, и буквально повалилась в его дружелюбные мягкости. Не знаю, какие события и новости этого утра больше повлияли на моё состояние, но мне было не по себе — меня колотила нервная дрожь, мне стало не хватать воздуха. Я пыталась успокоиться и собраться с мыслями, лихорадочно вспоминая дыхательные упражнения и успокоительные мантры. Я поймала себя на том, что испытываю уже не страх, но стыд. Недостойно ученицы почтенного мудреца-карапа так болезненно реагировать на эмоциональные потрясения! Я явилась в Светлые Чертоги за знаниями, и не столько для себя, сколько для того, чтобы пополнить хранилище мудрости в Симбхале. А знаний этих вокруг разбросано столько, что я теряюсь и не могу порой сообразить, какое из них важнее и где и в каком порядке мне их следует собирать. Наверное, на данный момент важнее всего общение с Призрачным Рудокопом, — убеждала я себя, — Это прекрасная возможность получить что-то ценное и уникальное, именно такое, чем больше всего дорожат софои в глубинах Геи. Потому что про этого чёрного колдуна на самом деле мало что известно: всё к тому моменту дошедшее до меня было лишь жуткими слухами и мрачными легендами, полученными через третьи руки. Конечно, без профессора или чьей-то ещё поддержки мне там, в самом логове колдуна, было бы неуютно и даже страшно, но что об этом думать, раз уж я буду там не одна… И ничего плохого со мной не случится. И ещё сегодня, если разрешит учитель и позволят боги, я обниму своих родных — это вливало такое тепло в моё сердце, что внутренний холод вскоре отпустил меня и дрожь унялась, и спустя какое-то время я смогла встать с дивана и начала поспешно приводить себя в порядок.

Виланка и Рамбун

Наведя лоск и собравшись с духом, я поначалу отправилась, как посоветовал профессор, к своему наставнику Рамбуну Рам Карапу.

Выходя из покоев в словно отлитый из молочного света коридор, я боялась, что там меня поджидает тот самый посланец — секретарь Призрачного Рудокопа, но мне вообще никто не встретился. Вскоре я оказалась перед покоями учителя, подождала чуть-чуть, пока он меня не впустил, и наконец зашла внутрь. Добрейший мой наставник встречал меня, как полагалось, у дверей, хотя он мог этого и не делать. В руке у него был его неизменный в Чертогах атрибут — большой бокал с нектаром, а атласная шляпа в форме бутона тамарая лежала в гостиной на самом большом столе, а на шляпе отдыхала Васуки — его змейка-телохранитель. Посоха, с которым мой почтеннейший наставник Рамбун редко расставался, я в этот раз вообще не увидела. Но в первую очередь, ещё только войдя в гостиную, интерьер которой оказался вполне сообразен стилю, характерному для карапских жилищ, я обратила внимание на некое устройство, видом напоминающее карлика — одноногого и четверорукого — которое недвижно стояло у стены. Позже я опознала это устройство с помощью своего медальона: это универсальный инструмент, специально заказанный моим учителем для его покоев и предназначенный для ухода за его одеждой, обувью и другими предметами гардероба. Так как я, прибыв в Светлые Чертоги, полностью переоделась, то мне бы такой инструмент и не понадобился. В Симбхале за гардеробом достославного Рамбуна усердно следят послушники, а здесь примерно то же делает этот сообразительный и деликатный механический слуга: он очищает, разглаживает, даже подновляет костюм наставника, будто искусный чистильщик и портной.

Я считала, что покои учителя Рамбуна в Светлых Чертогах, гораздо проще, чем в Агарти. Действительно, зачем ему во временном пристанище излишняя роскошь? Но по крайней мере гостиная моего учителя оказалась богато украшена и обставлена сундуками, шкафами и стеллажами с книгами и свитками, а также с различными артефактами. На полу, застеленном толстыми коврами, стоят большой стол и несколько столиков поменьше, тумбы, стулья и ложа, а также с десяток ростовых скульптур богов. Вместо потолка гостиную накрыло необычайно яркое эорианское звёздное небо — не знаю, то ли настоящее, то ли это одна из местных удивительно достоверных картин.

Выразив учителю своё почтение и наилучшие пожелания, я изложила ему сегодняшнее происшествие с посланцем Призрачного Рудокопа. Мой высокочтимый наставник не торопился отвечать. Выслушав, он велел мне присесть на элегантный стульчик-клизмос и угощаться из вазы со сладостями, которая соседствовала на столе рядом с его шляпой. Сам же наставник возлёг на стоявшее с другой стороны стола, у стены с книжными стеллажами, огромное ложе. Для меня такая обстановка была привычной и приятной, примерно в такой же мы общались, когда я приходила со своими вопросами и проблемами в его дом в Агарти. И полюбившийся мне том доме клизмос, очевидно, был и здесь приготовлен специально для меня!

Какое-то время мы пребывали в молчании. Хорошо, что посоха я нигде не видела: его навершие из забальзамированной головы всегда отбивало у меня желание что-либо съесть, а так я успела взять из вазы и сжевать пару сдобных сухариков с засахаренными фруктами… Наконец, мой учитель сказал:

— Все мы живём в вечно наступающих сумерках, и посему тайны смерти ближе к нам, чем тайны жизни. По обыкновению маг самолично выбирает, куда ему идти: шагнуть в надвигающуюся тьму или устремиться к далёкому свету, постигнуть мистерию смерти или разгадать загадку жизни. Этот же муж не сам ступил во тьму, но его в неё втолкнули. Да, многие боятся и ненавидят его и тщатся облить нечистотами, однако он нисколько не страдает от тех нечистот, коль скоро изначально живёт в их пучине… Впрочем, если ты остерегаешься Призрачного Рудокопа, дитя, самое мудрое это отправиться туда вместе с профессором — эориане не боятся означенного мага ни в малейшей мере, тогда как он при них не осмелится ни на какое непотребство. А твой визит к нему, будучи потенциально опасен, также и весьма желателен. Этот чёрный маг для нас — тёмная тайна, и любой пролитый в этой темноте свет добудет нам что-то важное, тебе же несомненно обернётся ценнейшим опытом.

Сделав паузу и отпив несколько глотков нектара из своего бокала, наставник добавил:

— Глупцы, Виланка, учат нас лишь одному, а именно, что глупцов следует всячески избегать. Мудрец же, каких бы взглядов ни придерживался, положительно возбуждает пытливый ум, удовлетворяет его через обстоятельное общение и наставление, насыщая душеполезными сведениями, и тем способствует восхождению обладателя того пытливого ума по тропе, ведущей к вершинам познания. Пусть так же и твоё влечение к какому-либо мужу проистекает не из единомыслия с ними, не под предлогом совпадения ваших мнений и взглядов, а по причине его глубоконасыщенного и оригинального ума, будь он тебе хоть добрым другом, хоть лютым недругом…

Во вторую очередь я рассказала учителю Рамбуну про планы Айки Масс и про её с Галшем приглашение. Судя по всему, такое известие пришлось моему наставнику как нельзя кстати.

— Это один из предметов, что я хотел бы всесторонне и подробно рассмотреть в нынешний мой визит в Светлые Чертоги, — сообщил он мне, явно приободрившись. — А именно — магию перемещений между мирами и искусство вождения кораблей-звездолётов, сиречь эорианскую космонавтику. Но я дал зарок досточтимому профессору Хиги, вернее могущественнейшему анаку его корабля, именуемому «Тай-Та», что до условленной поры не поднимусь на борт ни одно из звездолётов, да и не вижу я более смысла делать такое, не имея ясного представления, как ими править. Посему возлагаю на тебя заботу и поручаю тебе в твоём путешествии проявить внимание о данном предмете, но при том ни в коей мере не призываю расспрашивать о нём самих хозяев этого дивного мира, ведь даже мне, многократно бывавшему на их кораблях, хозяева те отвечают неизменно уклончиво и неопределённо, а если и берутся что-то рассказать в подробностях, то утверждают, будто мы не способны к управлению столь сложными и затейливыми машинами. Однако ты теперь располагаешь безусловно благоприятнейшим обстоятельством в виде этого заклятого медальона, — здесь мой учитель недвусмысленно показал глазами и рукой на прикреплённый к моей груди медальон. — Через него тебе вверяется записывать обо всём тобой подмеченном, что тем или иным образом касается оснований, обрядов и заклинаний эорианской космонавтики, а также об устройстве и кинетике этих хитроумных машин, и также об обретающихся в них анаках, что суть воплощённые духи тех машин, и в дополнении к этому, посредством означенного медальона, составлять пространное и подробное описание всего подмеченного. Я не прошу у тебя, Виланка, о чём-либо неисполнимом, как-то, чтобы ты всецело раскрыла мне эту науку, я прошу лишь, чтобы ты впредь тщательно вносила в свою летопись всё то, что сочтёшь с этой наукой связанным, как напрямую, так и опосредованно. Тут всякая подмеченная и при том достоверно описанная мелочь может оказаться многозначащей в постижении данного предмета.

Хотя задание выглядело довольно сложным я, конечно же, согласилась. И, наконец, собрав всю свою волю, чтобы казаться спокойной, я спросила у почтеннейшего Рамбуна, дозволит ли он мне встретиться с родными, или хотя бы мельком взглянуть на мой прежний дом, если Айка и Галш предоставят мне такую возможность. Хотя ответ наставника меня удивил, с плеч моих словно спала тяжкая ноша.

— На определённое и отпущенное нами время я отдаю тебя, дитя, в заботливые руки многомудрого профессора Бора Хиги, пусть он и решает, с кем тебе следует встречаться и что тебе вообще следует дальше делать. И впредь до особого указания спрашивай все разрешения у него самого, меня же подобного рода запросами нисколько не беспокоя.

Я тут же поинтересовалась у своего учителя, означает ли это, что новые задания мне теперь будет давать только профессор, или же досточтимый Рамбун всё-таки даст мне конкретные указания, что мне узнать или спросить у Призрачного Рудокопа. Наставник ответил, что у него и правда есть кое-что.

— Важнейшее, что мне хотелось бы знать, это в каких частях Каменных Земель затерялись останки мага, что прослыл деспотом, великим магистром и учителем Призрачного Рудокопа. Мне достоверно известно, что он почил во славе века назад, а тело его было затем поделено между учениками и разошлось по их землям как реликвия. Тот маг составил книгу, называемую «Синий Кодекс» или «Кодекс Сумерек» и заключающую в себе великое учение, имеющее во многих мирах безсчётные сонмы последователей. Спроси у Призрачного Рудокопа прямо, или же вызнай о том как-то по-иному, не хранится ли у чёрного колдуна какой-либо сбережённой части того мудрейшего мага — перста или иного фрагмента плоти, в виде засушенном или замаринованном, и не мог бы он предоставить мне за щедрую плату или безвозмездно в качестве дара хоть малую часть, дабы я мог вкусить ту исполненную мудрости сладчайшую плоть?.. Это главное, о чём я прошу тебя позаботиться и сделать для меня.

Моё окружение, да и, наверное, любого человека на Гее, всегда шокировало это обстоятельство — то, что карапы едят человеческую плоть. Этот их обычай породил многочисленные, но ложные легенды о кровавом людоедстве шестипалых подземных жителей. На самом деле карапы поедают небольшие части каких-нибудь вместилищ мудрости или истинных знаний: обычно в таком качестве выступают редкие манускрипты и книги, но и части плоти умерших носителей этих знаний карапами также поедаются. Это не пища, а своеобразные ритуальные снадобья, эликсиры мудрости. Я не считаю себя в праве осуждать этот архаичный обряд, которому многие тысячи лет и который соблюдается на протяжении сотен поколений соплеменниками моего наставника. Это вовсе не значит, что карапы специально где-то отлавливают людей и ими питаются (как рассказывают про них на Гее, в том числе и некоторые учёные скопцы). Есть принципиальная разница между поеданием людской плоти и убийством людей ради еды. Именно вторым нередко занимаются те, кто промышляет разбоем, хотя самих людей они при этом и не едят. Убийство, а вовсе не питание, является дурным поступком и преступлением. Карапы никого не убивают! Самый распространённые вид людоедства у карапов — это поедание учениками частиц плоти наставника после его смерти. Ученик сам сможет учить других только после того, как проглотит кусочек своего учителя. Так когда-нибудь и долговязому Салинкару Матиту суждено будет съесть досточтимого Рамбуна, разумеется, лишь после кончины того и лишь малую его часть. В летописях Симбхалы есть упоминания о том, как безнадёжно отстающим на дороге познания ученикам их сердобольные учителя жертвовали части своих тел ещё при жизни — обычно это были пальцы рук. Но такое давно не практикуется, до нашего времени дошёл лишь обычай не брать в обучение более двенадцати учеников — по числу пальцев на руках учителя. Карапы безмерно дорожат подобного рода снадобьями: мне попадались порошки из редких книг или из костей великих философов, я видела даже настойку на каких-то частях тела одного из древних и наиболее почитаемых карапских мудрецов — Фалиса — но её не пили, она хранится как реликвия. Если простые люди склонны относиться к такому обычаю как к нелепому или даже отвратительному суеверию, значит я уже вышла из состояния простого человека: сейчас я не испытываю к этому обычаю ничего, кроме почтения и уважения.

Конечно, мне такое съесть не давали, я ведь не отношусь к карапам. Зато однажды в Агарти меня угостили удивительно душистым, густым и сладким сиропом — я помню, как он мне тогда понравился: я приняла его за легендарную амбросию — божественную пищу. Но когда я узнала, что это за сироп, я теперь даже думать о нём не могу без тошнотворных позывов, и никакие силы во Вселенной не заставят меня вновь его попробовать. Оказалось, что сироп этот — не что иное, как отрыжка больших ос, живущих тысячами в специальных ящиках, которые делают для них карапы. Осы те отрыгивают сладковатую жидкость, чтобы кормить ею своих червей-личинок. К тому же ещё эти насекомые ядовиты! У каждого из них имеется жало, полное яда. Как же это омерзительно! Простите меня, добрые жители Симбхалы, вы с таким удовольствием едите этот сироп и даже считаете его полезным при некоторых недугах, но мне его больше не предлагайте!

Меня мучил ещё один личный вопрос, точнее, даже целый ряд таких вопросов, и я задала их высокочтимому учителю Рамбуну: я спросила про подмену своей биохимической оболочки. О том, правда ли это, смысла спрашивать не было, но меня заинтересовали подробности. Зачем было вылечивать меня и так тщательно готовить моё тело к визиту в этот мир, если здесь мне всё равно заменили его на новое? Могу ли я так получить любое тело, например, эорианское? И неужели сами хозяева Светлых Чертогов могут менять свои тела так же легко, как мы меняем наряды? Уверена, не будет излишним привести тут ответ моего мудрейшего наставника полностью:

— Слушай же, радетельная Виланка! Невозможно просто так придать человеку новое плотное тело, — сказал он мне. — Даже одежду ты не всякую способна носить, и не каждое платье будет тебе удобно, и не каждый костюм окажется приличествующим к месту, тогда как вульгарная оболочка твой души вовсе не подобна одежде, которую возможно столь легко переменять на другую, она — воплощение твоей сущности, она призвана в круг жизни твоей судьбой. Если ты трагически погибла от ран, или угасла от скоропостижной болезни, насланной извне — тогда, проснувшись в таком же теле, только невредимом и здоровом, ты и не испытаешь ничего, кроме радостной лёгкости. Но если старому или давно болеющему человеку заменить дряхлую плоть его на молодую и пышущую здоровьем, его же сущность в скорости принудит ту плоть стать вновь старой или больной, или же душа его не вынесет такой манипуляции и плоть та будет вовсе ею отвергнута. Именно данными обстоятельствами я сподвигнут был вначале вырвать тебя из тупика твоей прежней жизни, полностью исцелить и привести в надлежащий статус, и лишь за тем, по прибытии сюда, хитроумнейший Бор Хиги придал тебе лучшую телесную оболочку, да так, что ты бы не заметила подмену, если бы тебе о том не рассказали. Если же некий движимый тщеславием муж, или же вожделеющая свежей красоты одряхлевшая жена выберут себе тело произвольно по прихотям своим, душа их придёт в смятение, а судьба их обратится в хаос. Запомни, о Виланка: твоё тело это твоё закономерное воплощение и гармонический компонент твоей сущности, и хотя возможно переменять его, но немыслимо примерять на себя разные тела и носить их, будто это маскарадные костюмы.

Как и всегда бывало после таких познавательных разговоров с досточтимым моим наставником, мысли мои упорядочились и я уже не воспринимала манипуляции с телами как что-то из ряда вон выходящее. Учитель поднялся с ложа, чтобы меня проводить, и это было очень почётно и приятно. Пока мы шли к выходу, он высказал мне ещё одну просьбу:

— Что же касаемо Призрачного Рудокопа, то если случится, выведай у него также, имеет ли в его землях, как и прежде, совершенную и безраздельную свою силу «Синий Кодекс». И не забудь спросить про плоть мудрейшего автора этого трактата. А там уж — как получится… Ну, иди, дева, и пусть боги помогут тебе.

Проводив меня до дверей, учитель Рамбун взял мою руку в свои огромные ладони, нагнулся и прошептал на прощание слова на древнем языке, после которых голова моя мгновенно прояснилась, а волнение совсем улеглось.

Уже раскрыв передо мной двери, мой наставник добавил:

— Да, и спроси у него, кстати, как устроена Вселенная.

С таким вот благословением и грузом непростых вопросов я покинула покои своего учителя и направилась к Призрачному Рудокопу.

Хиги и Рудокоп

— …Вы же знаете, коллега, что они находятся вне моей компетенции, штурмовиками командует известный вам директор Последствий Орх Масс, с которым мы не всегда находим взаимопонимание. Я могу лишь попросить о чём-то тех штурмовиков, с кем поддерживаю дружеские отношения, но в любом случае я не в праве ими распоряжаться. Впрочем, и у директора Последствий не та власть, какую вы подразумеваете. Проще говоря, он ставит задачи и координирует их выполнение, а не приказывает.

— Да, мне всё это известно, но я, простите, никак не могу в это поверить, и даже не в состоянии этого понять. При столь нетребовательных отношениях с командованием ваши бессмертные воины должны были перестать слушаться приказов и разбежаться кто куда. Как могут люди свободные и при этом столь могущественные быть дисциплинированными без соответствующего принуждения?.. Мои наиболее доверенные воины, включая дворцовую и личную охрану, состоят исключительно из людей, безраздельно принадлежащих мне душой и телом. Только личное владение человеческим существом — когда его свободу вместе с заботой о нём милостиво взял себе хозяин — придаёт этому существу такие качества, как преданность, самопожертвование, дисциплина и радение к службе.

— Мне также известна ваша позиция в отношении этого раздела права, но не все тут с вами согласятся. Например, в хорошо известном вам ордене Предрассветной Звезды считают, что любая власть человека над человеком аморальна, это даже записано в их уставе, и тем не менее орден этот славится как раз железной дисциплиной и культом самопожертвования.

— Однако они не брезгуют распоряжаться своими хоа, причём по большей части детьми, удовлетворяя так страсть к командованию безвольными существами. Вам не кажется, что сёстры просто перенесли на андроидов своё естественное желание владеть и повелевать людьми?.. Наёмный слуга или работник из свободных всяко хуже одушевлённой собственности того же назначения. Свобода безусловное благо, но как любое благо, она развращает. Наёмник будет искать, как бы поменьше наработать и побольше получить от своего временного господина, и утешать себя мыслью, будто в любой момент он может уйти, не выполнив обещанного, тогда как господин станет прикидывать, как бы побольше выжать из наёмника пользы для себя, и при том поменьше ему заплатить, и успеть всё это сделать, пока тот не опомнился и не ушёл к другому — например, тому, кто посулил больше. Если же работник или слуга находится в собственности хозяина, то хозяин, заплативший за него немало, будет относиться к нему бережливо — как к дорогой и ценной вещи. А тот в свою очередь, будучи правомерной и безраздельной собственностью хозяина, не станет нерадеть к порученной ему работе — ведь собственность не имеет своей воли и не может по желанию сменить владельца, тогда как хозяйская милость к работнику зависит от того, насколько добросовестным окажется его труд. По этой причине то, что называют рабством, в сравнении с трудом, что многие по недомыслию называют вольным, безусловное благо, и уж во всяком случае высшая форма трудовых отношений, если честно сопоставить её с наёмничеством.

Помещение, в котором Призрачный Рудокоп принимал профессора, было лишь немногим меньше главного зала, в котором проходили заседания, оно имело сводчатый потолок и в нём царил полумрак. Посередине, на пирамидальном возвышении, стоял трон с основанием в форме куба, с тёмно-красной спинкой и подлокотниками, с накинутым поверх красным ковром или пледом. За троном в полумраке виднелась громадная фигура телохранителя в устрашающих доспехах, а на троне восседал сам колдун. Профессор Хиги устроился напротив него, присев на краешек длинного стола и обняв руками высокую спинку развёрнутого от себя стула. Где-то поодаль от них были ещё столы и виднелись недвижные фигуры слуг.

— Насколько мне известно, в Каменных Землях рабство скорее исключение.

— Исключительная привилегия. Владение людьми у нас не что иное, как исключительная привилегия, данная, помимо моей персоны, лишь ограниченному кругу моих наместников и лишь для их самоличных нужд. Это обусловлено, мудрейший Председатель, двумя причинами. Первая заключается в прискорбном отсутствии в моих землях родовой знати, благородного сословия истинных потомственных владетелей, поскольку это сословие было истреблено под корень ещё три столетия назад. Вторая причина содержится всё в той же свободе: мои подданные обязаны сами взваливать на себя её тяжкий груз и нести ответственность за пользование ею. У нас же хватает забот и без того, так что лишь у редких счастливцев тяжкий груз личной свободы переложен на благородные плечи их господина.

— Что ж… Хотя мы расходимся по этому, и по некоторым другим правовым вопросам, у нас с вами немало общего в плане философии. Я уже говорил вам, коллега, что мировоззрение вашей школы, хотя и формировалось в совершенно отличных условиях, в некоторых аспектах оказалось феноменально близким к нашему. Книга, которую вы мне как-то преподнесли — «Синий Кодекс» — в этом плане просто восхитительна. Именно по этой причине наше сотрудничество плодотворно и обходится без серьёзных затруднений, и я рад лично способствовать дальнейшему сближению.

Колдун лукаво усмехнулся.

— И я бесконечно ценю как ваше ко мне расположение, так и ваши усилия по созданию и укреплению союза, что установился между нашими мирами, досточтимый маг. Надеюсь, вы поверите, что моё личное стремление сойтись с вами вовсе не праздно и, тем более, далеко от меркантильных желаний. Я не рассказывал вам об этом ранее, но сейчас вижу для этого подходящий повод… Вы знаете, что некоторым душам свойственно мигрировать из мира в мир. Порой душа возносится в более совершенную ойкумену и воплощается там, но бывает, что срывается в пропасть, низводясь в мир жалкий и безысходный. Мне было немногим больше 7 лет от роду, когда дух мой очнулся в Каменных Землях, которые теперь я считаю своей правомерной вотчиной. В юные годы я ещё чётко сознавал, что я не от мира сего. Люди Каменных Земель казались мне странными существами, и ребёнком я часто смотрелся в зеркало, чтобы так привыкнуть к виду других, и пугался собственного отражения. Поначалу я цеплялся за своих отца и мать как за единственную родню, но очень скоро и они стали видится мне совершенно чужими. Воспоминания же о крае моего прежнего счастливого обитания были яркими, хотя и смазанными, и они были окрашены в цвет ностальгии. Я помнил, как хорошо мне там было, я безмерно тосковал по истинно родственным душам, которые там остались, а моя детская душа всё рвалась вернуться, и я клялся себе, что положу свою жизнь, чтобы вновь туда попасть. Теперь, по прошествии веков, я уже не могу вспомнить о том мире ничего, и я давно уже посвятил себя возрождению вверенных мне владений, но прежняя ностальгия осталась. В молодости я ещё искал кого-то, в ком мелькнёт хотя бы искорка родственного духа, и я нашёл целый светоч его. Светочем тем был тот маг, что составил упомянутую вами книгу. А теперь признаюсь вам в сокровенном, досточтимый Бор Хиги: ваш мир так же сияет, как тот светоч, и лишь едва узрев его, я сразу узнал это сияние. Поэтому я так дорожу доверительными отношениями между нами, и мне несказанно отрадно, что наше взаимное схождение сейчас идёт гладкой и прямой дорогой… — Сказав так, Призрачный Рудокоп вздохнул и, расправив плечи, резко выдохнул, и вид у колдуна стал такой, будто он скинул с себя тяжкое бремя. Затем он вновь усмехнулся. — Однако первоначально наши контакты, как вы, разумеется, помните, были извилисты и тернисты, и начались они с череды досадных недоразумений. Прекратить бессмысленное противоборство удалось лишь благодаря вашему влиянию, терпению и мудрости, — напомнил он профессору Хиги.

— Как же, разве можно такое забыть, — охотно подтвердил тот слова колдуна. — Всё же первая посланная мной в Каменные Земли экспедиция провела у вас обширные изыскания и в тот раз обошлось без инцидентов — они благополучно вернулись с интересными данными, даже не столкнувшись с вашей властью.

— Это оттого, что ваши маги не проявляли никакой враждебности, а любопытствующими странниками в моих владениях никого не удивишь, — объяснил колдун.

— А инциденты начались после досадного случая, когда ваши эмиссары сочли нас угрозой и ликвидировали очередную исследовательскую группу.

— Потому что изменились обстоятельства. Состояние дел в той части наших владений временно не располагало к доверию чужакам… Но ваши любопытствующие маги появлялись вновь и вновь. Мы же не знали, что они бессмертны, и мы были в замешательстве.

— И вы обложили войсками и ловушками большой район, чтобы пленить одного из наших исследователей.

— Доподлинно так, блистательный Бор Хиги. Согласитесь, это было логичным нашим шагом. Разве вы бы поступили не точно таким же образом?

— Нет, уважаемый коллега, но я вас не виню. Я понимаю и признаю, что разумный правитель предпринял бы в такой ситуации примерно те же меры, что и вы.

— Мы не знали кроме того и о вашем безграничном могуществе, в том числе о неуязвимых ратниках, которыми повелевают ваши маги, и поэтому мы жестоко просчитались…

— Директор Последствий по моей просьбе усилил следующую экспедицию звеном штурмовиков. Заметьте: они никого не убили.

— С таким могуществом нет надобности убивать, — парировал колдун. — Так мы различаем абсолютную иерархию, в высотах которой власть держится лишь мудростью и волей. Именно потому, проглотив унижение, мы склонились перед вашей мудростью и отдались вашей воле, и не ошиблись, ибо это обернулось благом для нас. Вы щедро делитесь своим могуществом с верными из друзей, в число которых мы теперь любезно вами включены.

— Коллега, раз зашла об этом речь, так выкладывайте прямо, что вы хотите получить в этот раз.

— Хорошо, — тут же согласился чёрный колдун. — Это касается как раз ваших неуязвимых ратников. Их защита превосходит самое изощрённое воображение, с ней они поистине недосягаемы. Также и их арбалеты, что стреляют смышлёными молниями… Я видел такой арбалет в деле, но больше того слышал о его поразительном действии.

— Вынужден заметить вам, что сами по себе технические средства не обеспечивают штурмовикам неуязвимости. Можете считать, что штурмовики — это определённый вид людей, идеально приспособленных для своих задач, — пояснил колдуну профессор. — Лучшая их защита это предусмотрительность, или, если угодно, прозорливость, основанная на специальных методиках. А арбалет, как вы его называете, не более чем индивидуальное оружие.

— Оно-то и нужно мне в качестве инструмента, позволяющего предупредить насилие. Иными словами, блистательнейший Бор Хиги, я прошу предоставить мне подобное орудие из вашего арсенала. По причине не стихающих в моём окружении хитроумных интриг и подлых заговоров, угрожающих как моей власти, так и моей личной безопасности, оно мне просто необходимо. Орудие это послужило бы для сдерживания заговорщиков, и с ним я мог бы без затруднений лично победить любого противостоящего мне врага, если в том вдруг возникнет печальная надобность.

— Простите, но мне такая перестраховка кажется излишней. Разве у вас недостаточно вооружённой охраны? — возразил колдуну Бор Хиги, покосившись на огромную фигуру за троном. — Да и сами вы, коллега, прекрасно владеете приёмами самообороны, чтобы чувствовать себя защищённым. Что такого особенного вы нашли в нашем оружии, что думаете, будто оно принципиально изменит ситуацию с вашей безопасностью?

— Это то, что ваше оружие не только убивает тело, оно, как я знаю, испепеляет саму душу, — объяснил чёрный колдун.

До этого момента лицо профессора выражало безразличие и даже рассеянность, но теперь на нём отразились удивление и озабоченность, что с ним, надо заметить, случалось довольно редко.

— Но как же вы узнаете, драгоценный коллега, убив кого-то, уцелела ли при этом его душа? — удивился он. — Да и какая вам разница, если узнаете?.. Оружие, которое вы просите, в ваших Каменных Землях не имеет смысла.

— Нет же, о всесильный и всемудрый маг, несомненно имеет! — воскликнул Рудокоп и недобрая ухмылка подняла уголки его тонких губ. — Потому как прознав о столь страшном свойстве моего возмездия, даже самые подлейшие мои враги будут трепетать от страха и откажутся от коварных замыслов, которые вынашивают в своих злобных умах, — далее колдун понизил голос: — И примите мои искренние заверения, что данное вами орудие будет использовано мною с надлежащим разумением как инструмент справедливой кары. А попади оно вдруг в чужие руки — мы оба знаем о том — оно останется верно единственному хозяину и потеряет свою смертоносность. Так отчего же не снабдить меня им? Моя персона, я надеюсь, достаточно важна для вас, чтобы забота о моей власти и личной безопасности не стала с этим даром чересчур излишней.

— Боюсь, вы всё же заблуждаетесь, — вновь попробовал возразить профессор. — Даже если бы такое оружие существовало, оно было бы слишком вызывающим для законов, на которых зиждется Вселенная. У нас есть оружие, не только прерывающее чей-то жизненный путь разрушением биохимического тела, но и нарушающее, скажем так, более тонкие структуры, вплоть до полного нивелирования сущности, способной к перерождению — возможно, именно оно имелось вами в виду… да в принципе, всё наше индивидуальное оружие такое — конкретное его действие настраивается по желанию и по ситуации.

— О, великий и щедрый маг! Тогда как для вас различимы столь тонкие нюансы обсуждаемого орудия, для меня же довольно будет и того, если мой враг не сможет спасти свою душу в новом теле — физическом, эфирном, или каком-то ином вместилище, и явить мне в нём свою месть. В общем, если он сгинет без следа и навсегда. Ныне многие владеют секретом вечной жизни, и никого уже этим не удивишь. Главным затруднением стало не то, как выжить, но то, как окончательно умереть. Лишь одни вы во всей Вселенной владеете этим высшим сокровищем — секретом вечной смерти… Но до такого, клянусь вам, дойдёт лишь при самой крайности: мои враги даже и помыслить не посмеют о злонамеренных кознях, если будут знать, что я обладаю непрерывно бдящим душеразрушительным стражем, от которого не спасут ни доспехи, ни заклинания.

Профессор Хиги наконец сдался и развёл руками.

— Похоже, мы всё же нашли здесь обоюдный компромисс, коллега. Вы получите требуемую защиту. Только имейте в виду, что для каких-либо других целей её не следует использовать: таковы условия, которые я не в праве нарушить, да, в общем-то, и не в силах…

Виланка и Рудокоп

В палаистре нас учили, что хотя в Светлых Чертогах можно поесть в любой момент во многих местах, причём питание гостей составляют и местные, и экзотические, и привычные им блюда, однако предпочтительнее использовать для принятия пищи специально отведённые трапезные или же столовые в личных покоях. И при этом как таковой надобности в пище в Чертогах нет: если вовсе отказаться от неё, неведомая волшебная техника решит эту проблему, скрытым образом напитав организм всем необходимым. Можно считать, что обеды и питьё напитков служат здесь развлекательным и церемониальным целям, в первую очередь, сближению и общению гостей и хозяев. Если вас пригласили на трапезу к важной персоне, это означает, что данная персона хочет с вами сблизиться, завести тесное знакомство или даже дружбу. Но так выходит, что на завтрак меня пригласил не Призрачный Рудокоп, а профессор Хиги, а посланец Рудокопа просто требовал, чтобы я немедленно явилась на встречу с его хозяином. Что бы это значило?..

Я уже упоминала, как здесь легко пройти в любое место, про которое ты знаешь: не нужно ничего искать и представлять, где что расположено, ты просто выходишь, например, из своих покоев в коридор, и идёшь по нему сзадумкой попасть, скажем, в большой зал для заседаний, или на галерею, что тянется сверху над этим залом, и путь перед тобой сам меняется так, что ты приходишь в нужное тебе место. Это не требует какой-то усиленной концентрации сознания на одной мысли: достаточно просто решиться и пойти. Вчера я набралась смелости и задумала попасть на звездолёт «Тай-Та», и я и правда там оказалась, сразу под звёздным куполом с огоньками, и анак увидела меня, и улыбнулась мне своей ксариасовой улыбкой, и я без слов поняла, что она одобряет моё любопытство и ничуть не считает мой поступок наглым и бесцеремонным. Но я лишь коротко поклонилась ей, приложив правую руку к своей груди, и поспешила удалиться, а сердце моё привычно сжалось в комочек… Если ты не решилась, ты так и будешь идти непонятно где, а если захочешь зайти, к примеру, в свой дом на Гее, пусть даже твоё желание и решимость будут огромны, ты попадёшь в небольшую неосвещённую залу с абсолютно прозрачными полом и сводами, из которой открывается величественный и умиротворяющий вид на Эору и звёздную феерию вокруг неё. Там ты словно воспаряешь в одиночестве в пустом пространстве над планетой, и это действует подобно божественному благословению, как будто тот добрый гений, который потворствует здесь всем твоим желанием, на этот раз сам пожелал утолить твою тоску по дому. В это прозрачное помещение я и пришла — намеренно — в опасении, что если сразу отправлюсь к покоям Рудокопа, а уж тем более, если войду в них, меня опять заколотит нервная дрожь, а мои ноги вновь станут словно чужие. Какое-то время я медитировала, глядя сверху вниз на простёршуюся подо мной Эору.

Я сидела в позе глубокой молитвы и думала о том, что рядом с профессором или с Айкой, как наверняка и с любым из эориан, я смогу получать знания и развиваться ещё быстрее и успешнее, чем делала это в Симбхале под руководством почтеннейшего наставника Рамбуна. Вообще, по мере моего общения со здешними хозяевами, другие люди всё больше видятся мне невзрачными серыми тенями, и тело, и дух которых не живы по-настоящему. А эориан, наоборот, я воспринимаю объёмными и полнокровными, излучающими настоящую жизнь. Эти Светлые Чертоги, которые поначалу предстают неким дворцом богов, и эти ангелоподобные люди — жители этого мира: Айка Масс, Галш Талеса, профессор Бор Хиги — те, с кем я тесно общалась, и даже те эориане, которые просто попадались мне на глаза здесь, в Чертогах — всё это становится мне ближе, и я ловлю себя на мысли, что вскоре мир, из которого я вышла и который считала своим, станет для меня далёким и потусторонним. Этот феномен описан в нескольких трактатах, теперь вот и я попала под его влияние. Трактаты гласят, что обычно это ощущение проходит по возвращении, а при последующих посещениях мира Эоры проявляет себя всё меньше. Если даже этого не случится, может быть, оно и к лучшему… Так, думая об эорианах, я явственно ощутила ровный свет и уютное тепло своего внутреннего огня. И тогда, окончательно успокоенная и согретая им, я решительно встала и отправилась завтракать к чёрному колдуну. Я была готова пройти предстоящее испытание.

Черта или граница, отмечающая его владения, и правда была. Поперёк коридора стояла стена тёмного полупрозрачного тумана; туман этот клубился сгустками, напоминающими не то рой насекомых, не то стаю крохотных чёрных рыб. Говорят, что само пространство, в котором присутствует Призрачный Рудокоп, становится злым, и именно зло, липкое и едкое, ощутила я, когда прошла сквозь эту туманную стену. Страха не было: я испытала брезгливое содрогание, словно вошла в холодную, грязную и дурно пахнущую воду, хотя ни грязи, ни запаха тёмный туман не имел и на мне ничего такого не оставил.

Туман, даже такой отвратительный, не может быть злом сам по себе. И злые дела и поступки, в которых возможно уличить человека, это лишь результат его злых намерений. Зло не существует само по себе и причина его не лежит на поверхности. Зло прячется глубоко в человеке, оно бережётся у него внутри, избегая света и всеобщего обозрения, оно сокрыто в личности, оно живёт в душе и питается там самым сокровенным, лишь иногда обращая себя наружу. Часто оно не безымянно, а носит имена страха, обиды, похоти, жадности или зависти. Рано или поздно зло выедает в душе бездну, которой сам человек поначалу стыдится и скрывает ото всех, до тех пор, пока эта бездна полностью не поглотит его душу. И тогда зло становится у человека на место его погибшей души. Такой человек уже не имеет бессмертной сущности, он лишь слепая игрушка тёмных сил, и даже если назвать это жизнью, он живёт в последний раз. Именно таков, очевидно, и этот колдун Призрачный Рудокоп. Таких, как он, не должно быть на свете…

Профессор Хиги намекал, что «пристанище» колдуна вызовет у меня интерес, но оно пробудило во мне не самые приятные чувства. Вы можете себе вообразить, чтобы большой зал с высоким сводчатым потолком, по которому гуляют сквозняки, давил на вас точно так же, как самый тесный и затхлый склеп? Я бы этого не смогла себе представить, но именно в такой зал я попала, вначале пройдя сквозь тот туман, что служил границей покоев и предупреждением непрошеным гостям, а затем через мрачный, заполненный согбенными фигурами служек, коридор. Я не видела нигде в Чертогах светильников, пространство здесь ярко освещается каким-то неведомым мне способом, а в покоях Призрачного Рудокопа тусклый свет исходит от элементов странного потолочного орнамента и он соответствует недоброй славе этого колдуна: света там ровно столько, чтобы едва можно разглядеть, куда идёшь. И стены коридора, и своды зала созданы из глянцевого тёмно-красного материала, напомнившего мне запёкшуюся кровь. Коридорные стены оказались покрыты сложными барельефами, к которым я побоялась приглядываться — наверное, если бы я их разглядела, меня всю оставшуюся жизнь мучили бы кошмары. Посреди едва освещённого зала, в который я вошла через распахнувшиеся передо мной массивные двустворчатые двери, возвышалось что-то вроде небольшой пологой пирамиды того же тёмно-кровавого цвета. На самом её верху, в огромном кресле, скорее даже на троне, восседал сам Призрачный Рудокоп, его фигура отчётливо белела на красно-чёрном фоне. За спиной колдуна возвышалось нечто, что я вначале приняла за большую статую демона. Но стоило мне сделать несколько шагов в сторону трона, как та статуя развернулась и посмотрела на меня! У меня хватило мужества приглядеться и понять, что это просто крупный человек в доспехах, делающих его похожим на устрашающее потустороннее существо. От верхней площадки пирамиды ступенями спускались вниз три яруса, на каждом их которых располагались длинные узкие столы без следов декора, а вдоль столов стояли ряды строгих стульев. Столы были пустыми, но подле них кое-где можно было разглядеть силуэты одетых в тёмное слуг. Всё это напоминало не то пиршественный, не то тронный зал. На самый верх пирамиды вели две боковые лестницы. Колдун пригласил меня подняться и присесть на свободный стул по левую руку от себя, за столом верхнего яруса. В полумраке я плохо видела ступени и поэтому поднималась по лестнице осторожно, глядя под ноги и боясь споткнуться, и не сразу заметила, что мой временный наставник, эорианский профессор, не сидит за столом, а стоит напротив трона колдуна, прислонившись к краю стола задом, обняв руками спинку повёрнутого сиденьем от себя стула и оперевшись на верх этой спинки подбородком — поза довольно устойчивая и наверное даже удобная, но явно нарушающая правила этикета. Впрочем, так профессору не приходилось задирать голову, разговаривая с колдуном, да и самого колдуна его поза нисколько не смущала, поэтому и я перестала обращать на неё внимание. Я заняла предложенное мне место, и один из слуг вскоре поставил передо мной блюдо с кувшинчиком, стаканом и небольшой вазой, в которой были красиво выложены фрукты. От всего этого пахнуло свежестью и чем-то вкусным, но я не смогла притронуться к угощению: мешал тошнотворный ком, появившейся в моём горле ещё в кровавом коридоре. Хотя, надо признаться, мне стало чуть легче на душе от этого знака внимания. Между тем профессор и Рудокоп продолжали прерванный моим приходом разговор. Спустя буквально минуту они его закончили, и из услышанного мной отрывка их беседы я поняла лишь то, что профессор Хиги согласился предоставить колдуну по традиции обмена какое-то эорианское оружие. На мой взгляд, хозяева Чертогов в принципе не способны сделать что-то худое, и всячески пекутся о том, чтобы другие не совершали ошибок по их вине, поэтому я была удивлена, что профессор Хиги решился отдать колдуну очевидно смертоносный инструмент, даже не заручившись гарантиями, что тот не станет использовать его во зло. Впрочем, я не слышала всего разговора и могу ошибаться, да и гораздо больше меня удивило другое — то, что Рудокоп откровенно попрошайничал, что категорически осуждается этикетом Светлых Чертогов и вообще, является делом бессовестным и аморальным. Возможно, я чего-то не понимаю, потому что традиция обмена, в соответствии с которой эориане дарят что-то своим гостям, чётко не регламентирована — то есть нам не доступен, а может его и вовсе не существует — специальный документ или соглашение, где чётко оговаривались бы правила такого обмена. В палаистре нам рассказывали, что для верного следования принципам обмена нужны лишь чистые совесть и помыслы. А как только нами овладевают жадность и страсть к обладанию — тут-то мы и попираем эту традицию. Это, конечно, выглядит проще, чем сотни строк правил гостевого этикета, которые мне пришлось заучивать наизусть. Но провести для себя грань между разумной и скромной просьбой с одной стороны и лукавым и бессовестным попрошайничеством с другой на самом деле гораздо труднее. Вот в случае с оружием, которое просил чёрный колдун, я чувствую, он перешёл эту грань. Впрочем, какая у этого колдуна может быть совесть?

А колдун между тем закруглил тему и перешёл к следующему акту. Примечательно, что в этой приватной обстановке он говорил о себе в единственном числе, и вообще, его речь была менее высокомерной, чем на вчерашнем выступлении перед мудрецами, а обращение не таким надменным и в чём-то даже почтительным:

— Ваши условия я понимаю и принимаю, и они, откровенно говоря, не столь уж существенны для меня, — вначале сказал он профессору, и затем Рудокоп повернулся ко мне. — Приношу вам свои искренние и глубочайшие извинения, премудрая дева, за то, что игнорировал вас всё это время. Но теперь мы с моим щедрым другом закончили наши настоятельные дела и можем приступить к краткой и лёгкой трапезе… — Колдун только бросил взгляд на одного из слуг, и тотчас все слуги пришли в движение: стоявшие удалились, а им на смену поспешили другие, с полными подносами. — Я рад приветствовать и угощать вас в моём временном пристанище, — добавил он, — Что было любезно отведено мне в этом храме величайших магов Вселенной.

Призрачный Рудокоп выглядел по меркам Геи лет на 30, а ведь ему должно быть не меньше 300 лет. Неужели эориане поменяли ему тело на молодое? Или это созданная им иллюзия? Или правы те, кто описывает, как этому колдуну регулярно вливают кровь младенцев, в качестве непременной дани поставляемых к его двору угодливыми вассалами?.. Я, разумеется, не могла обращаться к Рудокопу так же, как к нему обращается профессор — называя его коллегой или, тем более, по его истинному имени. В официальной обстановке это должно быть обращение «владыка», возможно с эпитетом «блистательный», так как Призрачный Рудокоп владеет обширными землями в своём мире и является в них не только полновластным правителем, но и высшим духовным лицом. Хотя, в более дружеской атмосфере, допустимо и такое распространённое здесь обращение, как «глубокочтимый магистр» или даже просто «магистр». Я встала, поклонилась (весьма сдержанно) и ответила:

— Ваше приглашение большая честь для меня, блистательный владыка. Позвольте узнать, чем я обязана такой чести, и чем могу быть вам полезна.

— О нет, это я надеюсь быть полезным тебе, разумнейшая ученица достойнейшего мудреца, — на удивление почтительно ответил мне чёрный колдун. — Оставь на время пышные титулы. Мне известны многие, кого именуют таковыми, но у кого из заслуг лишь порождённая наглым обманом слава, что держится одной только глупостью толпы. Можешь называть меня магистром, пока мы находимся в этом уютном и доверительном расположении. — Рудокоп развел руки в стороны, указывая на обстановку вокруг себя.

Профессор Хиги между тем оставил своё место рядом с троном, и вначале, как мне показалось, собирался просто перемахнуть, словно акробат, через стол, за которым я сидела и который слуги уже успели сервировать, но в последний момент передумал, обошёл стол, и пристроился на соседнем со мной месте слева. К моему изумлению, Рудокоп вслед за ним неспешно поднялся с трона, держа осанку идеально прямой, шагнул вниз, развернул стул, спинку которого Бор Хиги только что использовал как опору, и с очень важным видом уселся на него. При этом сел он немного боком и облокотился правой рукой о стол как раз в том месте, которое только что поддерживало профессора. Зачем колдун так сделал, я не понимаю, но в итоге мы оказались друг напротив друга за одним участком стола. Я чувствовала себя в относительной безопасности с того момента, как рядом со мной оказался профессор, и я переключила внимание на сервировку с разнообразными кушаньями. По-моему, в зале тогда стало светлее, а от кушаний распространялись такие соблазнительные запахи… Наверное, на меня действовала благодатная аура, окружающая профессора Хиги, так как даже ком в моём горле исчез, а тошнота уступила место аппетиту. Я вспомнила, что с самого утра проглотила только пару крохотных сухариков.

Мой новый наставник и тут оказал мне поддержку.

— Тебя ведь не баловали изысканной едой в Симбхале, так что пользуйся случаем и наслаждайся этой кухней, — профессор ловко подцепил лопаткой какое-то кушанье, похожее на пирог со сложной начинкой, и положил кусок в стоящую передо мной тарелку. — Попробуй для начала это: тебе непременно понравится.

Затем он переправил такой же кусок и в свою тарелку. У меня уже не оставалось ни повода, ни смысла воздерживаться от угощения.

Профессор упомянул кухню Симбхалы, и здесь он прав. Да, пища там обычно скромная и состоит в основном из варёных риса, фасоли и овощей. Но по праздникам в монастырях готовят очень вкусные блюда и угощают ими всех желающих. А дома, особенно когда у нас бывал приличный достаток, наш стол был обилен и даже изыскан, и меня кормили как принцессу, ведь моя мама прекрасно готовит и знает кухни разных народов. Мои вкусы, конечно же, основаны на той домашней еде, а не на духовно чистой, но в кулинарном смысле скромной монастырской пище Обители Просветлённых.

После обнаружения базы селенитов в наш обиход вошли многие их вещи, и некоторые до того прижились, что используются по сей день. Так, раньше мы ели бамбуковыми щипчиками, а теперь едим селенитскими вилками, ложками и лопаточками из металла или пластика. Особенно это распространено в городской среде. А здесь, в Светлых Чертогах, если перед трапезой это специально не оговаривается, то есть можно так и тем, как и чем вы привыкли. Так вот многие из столовых приборов, которыми был сервирован стол Призрачного Рудокопа, как раз напоминали селенитские, поэтому я не растерялась и уверенно взяла небольшую вилку, показавшуюся мне удобной. Ей я осторожно отломила маленький кусочек пирога и отправила в рот. Это была холодная закуска, немного сладкая, немного пряная, она растаяла у меня во рту, оставив приятное послевкусие и желание съесть ещё кусочек — побольше. Что я и сделала к явному удовольствию сидевшего напротив меня Призрачного Рудокопа. Он как-то загадочно посмотрел на нас с профессором и заявил:

— Я привёз сюда своих лучших кулинаров и гастрономов, а также большие запасы пищи, и это позволяет мне угощать гостей отборными блюдами из тех, что доступны в моих землях. Не тратьте время на похвалы: я и по вашим лицам увижу, придутся ли они вам по вкусу…

Прозвучало это немного зловеще. Я подумала: «Если я поморщусь, попробовав какое-то из блюд с этого стола, что тогда колдун сделает с поваром, готовившим это блюдо?..» Холодок пробежал по моей спине, и я дала себе слово изображать счастливое лицо каждый раз, как буду что-то здесь пробовать.

Не смотря на эту малоприятную оговорку Рудокопа, атмосфера нашего общения заметно потеплела, и все, включая колдуна, переключились на еду. А я сочла это удобным моментом для того, чтобы задать свой личный вопрос моему новому эорианскому наставнику. Да простит меня мой учитель.

— Глубокочтимый профессор, — сказала я, — Не сочтите меня бестактной, но раз я отправлюсь на Гею, могу ли я встретиться со своими родными, что остались там?.. Я хочу повидать маму и брата.

— Конечно, если хочешь, — профессор тут же согласился, лишь пожав плечами. — Только вот извини, девочка, но учти, что на борт звездолёта взять их не получится. Не потому, что я это запрещаю, а потому, что всё гораздо сложнее… Когда-нибудь ты научишься понимать такие вещи.

Он разрешил! А у меня и мысли такой не было — взять их с собой! Только повидать, хоть минутку, обнять и сказать слова любви, прижаться к родным и омыть их своими слезами… Я увижу маму и братика! — ликовала я, — Боги, какое нечаянное счастье!

Профессор Бор Хиги поглощал пищу очень аккуратно, но с видимым аппетитом и смакуя каждый кусочек, и этим, вольно или невольно, он поддерживал мой аппетит. Я даже позабыла про страшную фигуру, так и оставшуюся стоять недвижимо позади красного трона! Столовые приборы, которыми мы ели, были, похоже, из серебра, а сервиз из тонкой глазурованной керамики вроде фарфора. Росписи на тарелках изображали какие-то сценки, но их художественный стиль оказался чересчур символичным, чтобы я могла понять и описать сюжеты этих сценок. Да и не до них тогда было… Профессор предлагал мне попробовать то одно блюдо со стола Рудокопа, то другое, а также советовал напитки, но дальше я уже сама себе накладывала и наливала и благодарила богов за то, что моим обслуживанием за этим столом не занялись слуги чёрного колдуна. Конечно, я ела только те кушанья, которые рекомендовал мне профессор, и надо признаться, что все они были восхитительны.

Завтрак завтраком, а ведь мне нужно было выполнить поручение моего учителя — задать чёрному колдуну несколько вопросов. Наверняка, — подумала я, — некоторые из них потребуют немалого времени для ответа, а вот его-то как раз у нас немного — уже скоро в большом зале начнётся очередной симпозиум, и профессор Хиги должен будет уйти, я же без него не останусь с колдуном ни на одну минуту! Надо было спешить, если только само время здесь, в Светлых Чертогах, вдруг не подчинится мне, как подчиняется моим прихотям буквально всё в этом месте. Я решила начать с последнего вопроса, потому что подумала, что Призрачный Рудокоп вряд ли станет долго распространяться о предмете, о котором никто не в состоянии сказать ничего определённого, а если и станет, то я всё равно мало что пойму и просто предоставлю учителю Рамбуну рунную запись его ответа.

Но как его спросить, не нарушив правил?

Я пребывала в нерешительности, и тут мне помог мой новый наставник. Похоже всё-таки, что он, как и Айка Масс, может понимать невысказанные мною просьбы. Хотя меня это удивляет, но об этом имеется немало свидетельств, с которыми я была знакома ещё до прилёта сюда: жители Эоры так же предупредительно благожелательны и мягко подстраиваются, чтобы угодить даже нашим помыслам, хотя и за этой мягкостью можно отыскать твёрдую и ничем не пробиваемую стену, за которую нам никак не проникнуть.

Профессор Хиги обратился к Рудокопу, предварительно бросив внимательный взгляд на меня, и в этом его взгляде я прочла добрый посыл, хотя лицо профессора, как обычно, не выражало эмоций:

— Наши концепции реальности, в частности наши космологии, драгоценный коллега, в известной мере близки, но при этом ваше мировоззрение в этом плане намного доступнее для понимания моей подопечной, — заявил он Рудокопу, — Поэтому я попрошу вас прочесть Виланке краткую лекцию, изложив ей в общих чертах ваш взгляд на устройство Вселенной. Это было бы весьма целесообразно в рамках её учебного процесса… и, как я очень надеюсь, хотя бы отчасти нейтрализовало одну неувязку, которая имеет место у нас с её наставником, карапом Рамбуном.

— Прошу вас, глубокочтимый магистр, поделиться со мной своей мудростью, — добавила я, привстав с места и слегка поклонившись. К тому времени я уже оставила еду, так как вдоволь насытилась.

Рудокоп тоже оставил трапезу, посмотрел на меня, наклонив слегка голову на бок и сомкнув свои ладони с тонкими длинными пальцами. Пряди его седых волос закрыли часть лица, почти скрыв лукавую ухмылку. Он сказал:

— Дева, я хорошо осведомлён о твоей персоне и мне отрадно, что, не смотря на юные годы, разум твой уже пребывает в сферах, где возможно понимание столь сложных и сокровенных основ сущего, — любезно ответил он мне. — Приготовься же внимать и постигать… Итак, ты наблюдаешь вокруг себя осязаемый всеми твоими чувствами яркий, живой, вечно меняющийся мир. Ты уверена, что он был сам по себе до тебя и останется после, и твоё нахождение в нём — лишь краткий миг в вечности. Так думает большинство. Но это в самом деле наивно. В разные времена и в разных ойкуменах пытливые умы приходили к другой идее: наблюдаемый нами мир на самом деле лишь иллюзия, морок, порождение нашего сознания. Мудрецы, осознавшие это, обычно и довольствуются той концепцией, будто всё сущее есть лишь плод их фантазии. Но такие мудрецы ослеплены собственной гордыней и потому не способны совместить в согласии с логикой эти два предмета — собственное убогое воображение и реально существующую, вовсе не ими созданную, грандиозную Вселенную. Знай же, дева: сама Вселенная это бесконечно давно возникшая бесконечно мёртвая иллюзия, недвижное и безсветное ничто. Ничто это мертво не потому, что жило когда-то и умерло, но потому, что рождено мёртвым. Подвижно только твоё сознание и жива только твоя душа, что им обладает. Не разум твой, не чувства, не память — они всего лишь инструменты, с помощью которых ты видишь этот морок. Истинносущна лишь твоя душа — та невесомая и нетленная квинтэссенция личности, что осознаёт факт собственного существования. Мир же, что ты видишь, на самом деле мёртв и недвижим, тёмен и безлик, он раз был создан и больше не менялся; это твоя неупокоенная душа крохотным светлячком летает среди навеки застывших во мраке бескрайних покровов морока, и мнит всё то, что, то вспыхивая, то почти угасая, выхватил из вечного мрака свет её сознания, все тени и отражения, что мелькнули и исчезли, за нечто подвижное и живое. Светлячок летает не прямо, а спиралями и кругами, так и душа приходит к мыслям о вечных циклах и повторениях… Понятно ли тебе сказанное, дева?

Возможно, под «мороком» Рудокоп имеет в виду то, что софои в Симбхале называю Хаосом. И ещё я припомнила, что читала о чём-то подобном, когда жила на Гее. Было это в одном из журналов, посвящённых научным достижениям. Учёные клерикалы давно уже пришли к такому заключению: время не непрерывно, оно так же дискретно, как и материя. Дискретность времени означает, что наш меняющийся мир не что иное, как последовательность во времени неизменных его состояний. Сменяются эти состояния с очень большой, просто невообразимой частотой. Так вот, необычайная живость картин, которые мне показывает по желанию мой «ментальный советник», вкупе со словами Призрачного Рудокопа, натолкнули меня теперь на мысль об аналогии, которая могла бы объяснить устройство мира человеку без учёного ранга… Я подумала, что видимый нами мир можно сравнить c киноповестью, которая записана в виде ленты, содержащей последовательность фотографий. Тогда и жизненный путь человека можно представить как нечто похожее на такую ленту. И откровение здесь в том, что киноповесть может быть снята давным-давно и всеми позабыта, а актёр, с которым ты себя ассоциируешь, много лет тому назад состарился и почил на лаврах, да и остальные актёры — те, которых ты воспринимаешь как живое окружение — давно канули в Лету. Но все они оживают, когда ты смотришь фильм, — их оживляет твоё воображение. Так же и с тем, что мы называем своей жизнью: мы лишь наблюдаем то, что было и застыло давным-давно. Это не воспоминание, это скорее похоже на сновидение, и этот перекликается с изречением из Книги Истины, составленной за многие столетия до изобретения киноповестей: Пока ты не встал на Путь, тебе только кажется, что ты живёшь. На самом деле ты видишь один и тот же сон, снова и снова, а сон этот соткан из смутных и путанных воспоминаний о жизни, которой у тебя никогда не было. О чём-то подобном теперь говорил Призрачный Рудокоп! По-моему, аналогия, которую я подсмотрела в журнале, проще и доходчивее «бесконечно мёртвой иллюзии» и «бескрайних покровов морока» чёрного колдуна. Коль скоро кино интересное, то даже если ты просмотрела его когда-то, при следующем просмотре оно вновь, будто в первый раз, захватит твоё воображение. И тогда ты позабудешь о том, что это всего лишь лента с последовательными фотографиями, которые проецируются лучом света на белый экран, и что люди, которых ты там видишь — лишь актёры, говорящие и позирующие по написанному сценарию, и ты даже забудешь на время просмотра, что тебе на самом деле уже известно, что там произойдёт и каков будет конец — знание сюжета превратится лишь в размытое, неясное предчувствие. И ты вновь переживёшь этот сюжет, проживёшь жизнь с героями фильма так, словно это твоя собственная жизнь… Все мы воспринимаем окружающий нас мир благодаря тому, что можем вспомнить прошедшие события. Время это связующая субстанция между материальным миром и нашим сознанием, оно — наш кинопроектор. А если подразумевать под сознанием душу, то становится понятным, почему она отделена от материального мира, почему считается во всех духовных учениях, как и во всех религиях, самостоятельной нематериальной мыслящей субстанцией. В этой аналогии душа это зритель. Просмотр «киноповести жизни» можно понимать как учебный материал: переживая сюжет, ты подвергаешься духовному испытанию. Усвоив, обычно не с первого раза, один такой урок, ты как бы получаешь билет на следующий учебный фильм, а весь курс обучения призван богами взрастить твой дух…

Но и у этой аналогии, конечно, имеются изъяны. Не говоря уже о том, что наша судьба зависит от случайных событий и от воли — как нашей собственной, так и чужой, неужели боги создали мир таким, что человеку, хочет он того, или нет, придётся досмотреть всё до конца? В статье говорилось, что человек сам выбирает, какую киноповесть жизни ему смотреть, и сам же редко усваивает её с первого раза. Но если окажется, что выбранная киноповесть ему вовсе не по нраву: чересчур сложна и страшна или, напротив, слишком проста и скучна?.. Вот и моему высокочтимому учителю, боюсь, не понравится такая аналогия. Хотя он знает про кино, он им не интересуется, считает, что оно служит одному лишь праздному развлечению и, скорее всего, учитель не смотрел и не сопереживал ни одной киноповести. Он наверняка скажет, что такое подобие привлекает лишнее звено — машину, слишком всё усложняет и уводит от понимания сути вещей… Впрочем, и от учителя Рамбуна я также слышала нечто созвучное сказанному Рудокопом: По-настоящему ты можешь быть уверена только в существовании собственно сознания. Существование окружающего мира — это лишь допущение, основанное на наблюдении. Но всё же, по-моему, иллюзией является не сам материальный мир, а наши представления о нём. Рудокопу же я ответила:

— Эта тема отчасти мне знакома, глубокочтимый магистр, и я весьма признательна вам за понятное и познавательное изложение ваших взглядов.

— Драгоценный коллега, не могли бы вы привести пример каких-то конкретных приложений этому знанию, — попросил колдуна профессор Хиги, который не прекращал всё это время есть, но теперь на минутку оторвался от своей тарелки. — Виланке было бы полезно… К примеру, как рассказанное вами может быть приложено к путешествиям между мирами. Ну, хотя бы вкратце…

— Что ж, — вздёрнул брови Призрачный Рудокоп, — Такие путешествия являются привилегией самых высоких сфер магии, и хотя я не столь обременён обширными и глубокими знаниями, как вы, досточтимый Председатель, могу попробовать объяснить суть… Что есть разные миры, дева? Это благоприятные места, оазисы во Вселенной, притягивающие множество душ. Души те скапливаются там, роятся и сообщаются, словно светлячки в лесу, как бы созидая общее облако света, которое в случае людского роя обычно называют культурой. Путешествия между мирами — это путешествия между такими оазисами.

Тут я позволила себе задать вопрос, так как не поняла, вернее, не смогла ясно представить то, о чём говорил Рудокоп:

— А как же бесчисленное множество звёзд и планет, которые разбросаны по невообразимо огромным пространствам? Жизнь цветёт и люди живут на многих планетах, и разве не их называют также мирами?

— Я знаю про такие представления, и что они широко распространены в умах, — ответил мне колдун. — Более того, некоторым они даже не мешают успешно путешествовать по Вселенной. Но мне известен непреложный принцип, и его легко уяснить из ранее рассмотренного нами мироустройства: никакая плотная часть от одного мира не может попасть в другой мир, ибо плотный мир по сути своей недвижен и неизменен. Сама мысль о подобном перемещении абсурдна. Перемещаться из одного мира в другой может только бесплотное. Душа, или, к примеру, идея. В мире назначения переместившаяся в него бесплотная сущность может обрести плотную форму, выбрав там себе по собственной воле, или же получив волею создателя, какую-либо судьбу, но то уже будет плоть того мира. Это и называется воплощением. Воплощение в вульгарном мире предполагает не только непременное наличие духовного начала, но также разделение его на добро и зло. Даже боги не в силах избежать это дуализма, но они предпочитают воплощению распространение идей, предоставляя самим людям что-то воплощать на их основе. Обретение судьбы в новом мире, дева, это и есть магическая основа путешествий по Вселенной. Души людей, завершив свой жизненный цикл в родном своём мире, обычно воплощаются в нём вновь, лишь волею богов попадая в миры иные. Но есть и те, кто, сознательно возносясь на высшие планы, по собственной воле воплощаются затем в избранных ими мирах. Маг, познавший законы вознесения и воплощения и усвоивший пользование ими, становится так вольным странником.

— А как же корабли, плавающие из одного космоса в другой? — спросила я.

— Корабль, попавший из своего мира в иной, это уже другой, нововоплощённый корабль. И любое тело, путешествующее внутри него, это уже другое тело — вновь воплощённое, — ответил мне колдун. — Так, все прибывшие сюда, в это великое магическое обиталище, воплотились здесь в новых телах, по большей части аналогичных прежним — тем, которыми они обладали в своих мирах. Кто же испытывал трудности с подобным воплощением, получили от здешних магов в качестве бескорыстного и щедрого дара тело, во всём совершенно подходящее этому миру.

Я сразу вспомнила, как Айка сказала про моё собственное тело: «оно осталось с прежней тобой». Уяснить бы ещё, что это значит…

— Ты должна знать, что путешествия, которые мы с тобой теперь обсуждаем, чреваты опасностями. Почти все миры норовят отторгнуть пришельцев-чужаков, кем бы те ни были и с чем бы не пришли. Поэтому маги нередко путешествуют с подвластными им демонами, используя их в качестве слуг, подручных и телохранителей. При этом им проще взять с собой тех из них, что способны занять любое подходящее вместилище, — сказав это, Рудокоп недвусмысленно оглянулся на фигуру в доспехах. — Однако, в любом мире полно и своих демонов, так что их интересы непременно сойдутся в споре, что доставит тому магу немало хлопот. По этой причине теургия запрещена в Светлых Чертогах, так же, как и другие роды колдовства.

Опять же, не могу сказать, что хорошо поняла сказанное Призрачным Рудокопом. Его телохранитель, стоящий за троном — демон? Зачем тогда Рудокоп упомянул про запрет?.. Впрочем, я не нашлась, что ещё спросить по поводу путешествий из мира в мир, а профессор лишь молча поглощал пищу, и я удовлетворилась сказанным. Зато про плоть прославленного мага, автора «Синего Кодекса», а также про владения чёрного колдуна, я уже спросила у него сама.

— А твой наставник, досточтимый Рамбун, оказывается, немало посвящён в мои дела, — холодно заметил мне Призрачный Рудокоп. — Разумеется, я не какой-то простой землевладелец, из тех, что называют себя королями лишь оттого, что обирают до нитки несчастных, проживающих на подневольной им территории. Мои земли и народы это часть меня самого, и всё наше существование подчинено определённой цели. Чтобы направить людей к этой цели, недостаточно одной лишь моей воли. Требуется также учение, что заполнит их сердца и овладеет их помыслами. Такое учение содержит «Синий Кодекс». Похоже, досточтимый Рамбун прочёл его и проникся им, как и многие… Но я вынужден отказать в его просьбе: я не знаю, где теперь другие адепты, судьба давно разбросала нас, у меня же не осталось ничего, что принадлежало нашему лидеру, это касается и его бренной оболочки. Лишь частица его духа живёт со мной, но частицу духа нельзя отдать кому-то, чтобы тот проглотил её, словно целебный порошок.

Сказав это, колдун молча подлил в свой кубок вина и пригубил его, дав понять, что тема исчерпана.

— Благодарю вас, владыка, я передам ваш ответ моему учителю, — я привстала со стула и поклонилась. — Также весьма благодарна вам за этот замечательный приём и завтрак, которых я, скромная ученица, конечно же, недостойна.

Я говорила так, но не смотря на непринуждённую обстановку этого завтрака, и даже на присутствие здесь профессора, я прекрасно осознавала, что с колдуном нужно держать ухо востро. Вообще-то, Призрачный Рудокоп производил на меня двоякое впечатление: с одной стороны, он выглядел и вёл себя даже не вежливо, а учтиво, обращался со мной не просто тактично, а предупредительно, чем безусловно располагал к себе. С другой стороны, от его внешности веяло могильных холодом, а его голос порой звучал во мне так, словно я была пустым кувшином, а он кричал в меня свои слова. От некоторых его фраз всё внутри меня содрогалось, вибрировало и резонировало! Я боялась, что он и теперь лишь прикрывает зло маской лести, а на деле у него уже готов план, как меня погубить, или втравить меня в какое-то своё чёрное дело, или навредить мне как-либо ещё. Такие мысли тошнотворной волной выплёскивались в моё сознание и я не всегда могла их сдержать. И тут опять в нашу беседу счастливо вторгся профессор Хиги, чтобы задать ей направление к свету:

— Коллега <…>, уверен, вам и без меня хорошо известно, что почти все наши гости считают вас не просто великим владыкой и магом, но мастером или даже гением зла. И действительно, ваши поступки несведущие люди, не понимающие вашей философии, сочтут априори злонамеренными. Я был бы очень вам признателен, если бы вы разъяснили свою позицию по данному вопросу нашей юной интеллектуалке… и таким образом её хоть немного успокоили.

— О нет, конечно же, я не злоумышляю ни против тебя, ни против кого-либо ещё, — иронично усмехнулся мне в лицо Призрачный Рудокоп. — Не злодеяние лежит в основе истинной мудрости, но благодеяние, поэтому любое злое намерение противилось бы чтимой мною логике высшего познания. — Сказав это колдун задумался, какое-то время попивая вино из своего кубка и глядя рассеянным взглядом во тьму зала, затем он сказал: — Дева Виланка, я попробую объяснить тебе и такое, хотя оно, может статься, окажется посложнее мироустройства… Это одна из главных аксиом самопознания: в любом человеке, как бы тщательно ты его ни рассматривала, ты в состоянии разглядеть лишь отсвет своего собственного сознания. Так же и я, и любой другой наблюдатель. Поэтому говорят, будто мы видим в людях лишь своё отражение, а узрев в другом человеке порок, мы на самом деле узрели свой собственный порок. И тогда советуют: «не борись с недостатками в других людях, с их несовершенством, а ищи изъяны в себе, борись с собой, ведь в борьбе с собственным отражением нет смысла.» Но это явное заблуждение! Другие люди, что ты видишь рядом с собой, они существуют, они подлинны, просто меришь ты их своей мерой. Не так много тех, кто понимает это: мы видим в других людях лишь то, что можем увидеть в самих себе. А вот того, чего в нас нет, или что мы в себе ещё не познали, трудно нам будет разглядеть и в других. Так, не познавший любви не разглядит любящего, а не знающий ненависти не заметит ненавистника. Другие люди это не наши отражения, это проявления иных душ. Они живут сами по себе, имея иные свойства и черты, в том числе отличные от наших и потому нам недоступные: мы не можем прямо познать те черты, ибо вход в чужие души запретен. Лишь познавая самих себя, мы обретаем способность познать других. Так и ты, дева, в совершенстве познав и поняв себя, обретёшь совершенную способность к познанию и пониманию окружающих… — Колдун сделал паузу, налил себе ещё вина — полный, до краёв кубок, но пить не стал. — А теперь представь, — продолжил он, глядя на кубок, — Что ты достигла здесь абсолютных высот, и людские души понятны тебе так же, как и твоя собственная, и ты видишь каждого, с кем столкнёт тебя судьба, словно бы насквозь, и понимаешь всё устройство и все действия его души, словно перед твоим взором оказался простой и доходчивый чертёж. И задайся тогда вопросом: а есть ли мне смысл останавливаться на этом? Не в том ли состоит мой долг перед богами, которые оберегали меня и помогали мне сюда подняться, чтобы, узрев теперь с этой высоты недостатки и пороки человека, что оказался ниже меня, заняться исправлением этих недостатков в нём и искоренением его пороков, помогая тому человеку подняться? И разве сами боги не так же поступают, помогая людям?.. — Рудокоп вновь обратил взор ко мне. — Нам возражают, что человек не бог, он несовершенен и обязан всю жизнь бороться лишь со своими пороками и исправлять лишь собственные недостатки. Да, людям обычно далеко до богов, и воплощение даже чистой души в вульгарном мире невозможно без разделения её сущности на добро и зло. Однако, занимаясь лишь собой, мы становимся не просто эгоистами, а добровольно отворачиваемся от человеческих бед, порождённых людским несовершенством. А люди между тем, часто даже того не сознавая, отчаянно просят, чтобы им помогли! Рассуди же сама, дева: разве неразумный младенец, ползая по комнате, не схватит в руки нож и не нанесёт им себе увечий? Или, не сознавая последствий, не проглотит отраву? Или, не ведая страха высоты, не выпадет из окна башни? Бесполезно говорить неразумному: «это опасно, а это нельзя». Бесполезно объяснять, почему. Разве не нужно с доступной его убогому разумению жестокостью, наказать этого младенца? Ведь только так он поймёт, чего не следует делать, и в дальнейшем не причинит себе вреда. Конечно, жалок будет тот невежда, кто не поднялся в мои высоты и не узрел совершенства, но взялся при том за искоренение чужих пороков. Станет он лишь безумным карателем и, ослепнув от чужого горя и сгорев в нём, окончательно низвергнется во тьму.

Призрачный Рудокоп отпил из переполненного кубка, перед этим так ловко его подняв, что ни капли вина не пролилось через край. Затем он поставил кубок на стол и, проткнув вилкой кусок сочного жаркого, отправил его себе в рот с самым невозмутимым видом.

Я же была потрясена этими откровениями колдуна. Мудрецы Симбхалы часто сравнивают отношение хозяев Светлых Чертогов к нам с отношением любящих родителей или просто добрых взрослых к малым детям: эориане не только заранее знают наши нужды и предугадывают просьбы, балуя нас чем только можно, но и не дают нам навредить самим себе по наивному неведению. Как же извратил эту идею Призрачный Рудокоп, обратив её в оправдание собственных злодеяний! Что добро и насилие несовместимы — это одна из аксиом этики. С духовной точки зрения насилие всегда зло, даже тогда, когда порождено законом противодействия. Пророк Ардуг в Книге Истины служит апологетом зла, но лишь для того, чтобы с апологетом добра Хардугом помогать людям на трудном пути духовного восхождения. А помощь людям это тонкое и деликатное дело, помощь нельзя бездумно навязывать и, тем более, насиловать ею, иначе она тут же обратится во зло!

— Отличная лекция по психологии личности, коллега, — заметил между тем профессор Хиги. — Но вы не сказали Виланке, какое отношение всё это имеет к вашей практической деятельности.

Прежде, чем ответить, Рудокоп спокойно и не торопясь дожевал своё жаркое и запил его ещё одним глотком вина. У него, кстати, такая же манера беречь бороду во время трапезы, как и у моего учителя: прежде, чем отправить что-то в рот, он слегка приминает её ладонью левой руки. Только у моего учителя и борода, и ладонь гораздо больше, чем у этого колдуна.

— Вы правы, досточтимый Председатель, — наконец согласился Призрачный Рудокоп. — Я ведь, как и все здесь, забочусь о возвышении своего духа, и отнюдь не одержим замыслами по исправлению людских пороков. Надо пройти чуть дальше подобных замыслов, чтобы оказаться в той же позиции, в какой я нахожусь…

— Что же это за позиция, расскажите нам, — попросил профессор Хиги, так как Рудокоп замолчал, водя перед собой вилкой и выискивая среди блюд, что бы съесть ещё. Взглянув на профессора, он опустил вилку и продолжил:

— Я тот, кого называют Призрачным Рудокопом или Мрачным Проктором, не приношу другим того, что называют порчей или убытком, пагубой или раздором, или каким-то другим подобным словом. Вы не найдёте в иных мирах, мною посещённых, ни одного невинного, которого я подверг бы мыслимому или немыслимому злодеянию. Я вообще без крайней надобности не связывают себя ни с кем из посторонних. Обретя совершенное понимание человеческой природы и овладев высотами многих разделов магии, я использую это понимание и эти высоты исключительно на благо подвластного мне народа. Согласитесь, что разумный правитель желает своим подданным лишь благополучия и процветания, и он способствует росту этих качеств по мере своих сил и возможностей, взамен же требуя от подданных послушания и уважения. Такой принцип созвучен семейным узам, когда отец и мать беззаветно радеют за своих детей, а те в ответ искренне любят их и почитают. Глупый правитель станет желать иного: неподсудной власти, грозной славы, сладкой лести и раболепногопоклонения. Но что он получит в ответ? Лишь подлость, низость и ненависть неуправляемой толпы. Не в этом ли состоит истинное предназначение разумного владыки — воспитывать, поучая и наказывая, своих подданных, словно возлюбленных чад, и направлять их к единой благой цели? Я забочусь о том, чтобы путь к этой цели, указанный моим магистром, оставался пространным и свободным, и чтобы как можно больше последователей шло по нему, не сворачивая в стороны. Тем же, как я надеюсь, заняты и другие адепты «Синего Кодекса».

— А чтобы узнать, о какой цели речь, необходимо изучить этот «Синий Кодекс»? — то ли спросил, то ли добавил профессор Хиги.

— Именно так, — констатировал чёрный колдун. Он поднял левую руку ладонью вверх, и возникший словно из ниоткуда слуга вложил в неё небольшой томик в кожаном переплёте. — У твоего учителя Рамбуна уже есть эта книга, прими и ты её от меня в дар, — сказал он и протянул мне этот томик через стол. Мне оставалось только взять его, но перед этим я быстро глянула на профессора и увидела, как тот утвердительно кивнул.

Книга оказалась вовсе не синяя, переплёт у неё коричневый из толстой кожи с вытесненными на обложке и корешке замысловатыми рунами, а бумага очень хорошего качества. Я завтракала аккуратно и руки мои остались чистыми, поэтому я (скорее из вежливости) открыла несколько разворотов: «Кодекс» оказался многокрасочным и явно отпечатанным на типографском станке, руны на бумаге чёрные, а разнообразные элементы оформления и картинки запечатаны ещё двумя или тремя красками. В начале располагалось оглавление с украшенными орнаментом инициалами. В общем-то, это был на вид богато и красиво изданный томик, похожий на книги моего мира.

Я поблагодарила Призрачного Рудокопа за подарок.

— Так что, премудрая дева, мне нет нужны помыкать тобой или ещё как-то воздействовать на тебя, — подвёл черту под сказанным чёрный колдун. — Разве только просвещать твой ум по твоей или наставников твоих просьбе. Другим также не следует меня бояться, ибо не в страхе я нуждаюсь, а в почтении. И пока они мне не досаждают, мне вообще нет до них дела.

Уж не знаю, правду ли говорил Призрачный Рудокоп, или лукавил, но один вопрос я так и не смогла ему задать, хотя он касался, в общем-то, только меня лично: зачем чёрный колдун позвал меня к себе? Рудокоп уже уклонился от ответа в начале нашей беседы, и я понадеялась на помощь профессора. Но тут оказалось, что наше время вышло. Профессор Хиги встал из-за стола и начал прощаться с Призрачным Рудокопом.

— Оргкомитет уже собирается, и мне пора на симпозиум, драгоценный <…>, — сказал он. — Надеюсь и вас там увидеть, коллега, на вашем обычном месте. Некоторые сегодняшние доклады могут представлять для вас определённый интерес. — Профессор, уже стоя у стола, напоследок перехватил какой-то маленький пирожок или пирожное и глотнул из своего кубка. — Благодарю за изысканное угощение, как всегда, оно выше всяких похвал! И за содержательную лекцию моей подопечной, конечно.

Чёрный колдун тоже попрощался с нами, выразив лишь сожаление, что наше общение было кратким. Я очень боялась, что он сейчас или попросит меня остаться, или станет добиваться от меня согласия придти к нему ещё раз, но он такого не сделал. Я поднялась со стула буквально через мгновение вслед за профессором, вслед за ним поклонилась и коротко поблагодарила Призрачного Рудокопа за приём и завтрак, и мы удалились. Пока мы ещё шли по залу с троном, я затылком ощущала чей-то недобрый взгляд — то ли самого колдуна, то ли его телохранителя в демонических доспехах, то ли их обоих вместе…

Покидала я покои Призрачного Рудокопа с чувством огромного облегчения — словно выбралась наконец из мрачного и опасного лабиринта Дайдала. Двоякое впечатление оставила мне эта встреча: с одной стороны, мои представления о Рудокопе и ожидания, точнее страхи, об этом визите к нему абсолютно не оправдались, к тому же, поела я на славу, но с другой стороны, тот кусочек его мира, в котором я побывала, и его речи, несомненно ценные для познающего добро и зло, лишь укрепили меня во мнении, что этот чёрный колдун являет собой образец злодея — не могучего и беспощадного, а скорее мудрёного и утончённого, но потому не менее ужасного.

Как только мы вышли, профессор показал на «Синий Кодекс» и предложил мне переправить его в мои покои. Я и не знала, что так можно! Если положить томик на ладонь и подумать о том месте, где он должен оказаться, он туда и отправится. Я так сделала, и книга просто исчезла с моей ладони! Я представила прикроватный столик в своей спальне — там эта книга в итоге и нашлась. Профессор также сообщил, что копия Кодекса есть в их библиотеке и её изображение можно вызвать с помощью заклятого медальона (как ранее Айка, профессор назвал мой медальон словом, которое можно перевести как «ментальный советник» — это хорошо передаёт суть этого устройства, так что я в дальнейшем буду пользоваться и таким названием).

Вообще, досточтимый Бор Хиги мне очень помог с этим визитом, без его участия и поддержки страх, робость и смущение не позволили бы мне разговорить Призрачного Рудокопа. Я очень признательна за это моему временному наставнику. Завтрак у чёрного колдуна действительно пролил свет на доселе неизвестный нам предмет, мой учитель наверняка будет доволен отчётом, не смотря на то, что одно его поручение мне выполнить не удалось. Я надеюсь, что записанные мной откровения колдуна окажутся полезными для понимания как самого этого владыки, так и его таинственного мира.

Профессор Хиги проводил меня до самого зала заседаний, где уже собралось немало народа, и только там оставил меня, пообещав вскоре опять ко мне подойти. Усаживаясь на своё место, я размышляла о том, что этот симпозиум наверняка покажется мне скучным, да и думать я смогу лишь о скором возвращении, пусть и кратком, на Гею, и о встрече там с моими родными. Чем реальнее представляется мне такая встреча, чем ближе она, тем больше радость от её предвкушения разбавляется грустью. Мир движется, меняется, или, как утверждает Призрачный Рудокоп, движется, воспринимая недвижный мёртвый мир, моё живое сознание. Очевидно, что простого знания этого факта недостаточно, чтобы управлять таким движением и, тем более, вовсе остановить его. Такое возможно лишь с достижением высших духовных пределов. Но Рудокоп прав: такая остановка означает небытиё. Поэтому тем, кто остаётся в потоке жизни, приходится переживать неизбежные перемены. И порой от этих перемен становится так больно! Эта боль означает привязанность, а привязанность здесь не просто слово — ты действительно привязываешь себя к каким-то людям, событиям или вещам в своём прошлом, и эти связи очень прочны, они врастают в твою душу, и при попытке разорвать их рвётся и твоя душа. Если же их не порвать, душа твоя, следуя этим привязанностям, будет бесконечно возвращаться обратно, перерождаясь, воплощаясь вновь и вновь, проходя уже много раз пройденное, и ты окажешься в ловушке, которую сама себе построила… Все великие духовные учения наставляют, как освободиться из этой ловушки, но немногие люди верно следуют этим учениям.

Несколько месяцев в Симбхале так изменили моё сознание, что прошлую жизнь я теперь воспринимаю как свою, лишь делая над собой отработанное духовными практиками усилие, и даже в медитации та жизнь постепенно превращается в застывшую картину, настолько уже примелькавшуюся, что я с трудом воспринимаю её содержание. Адиша, Адиша, есть ли ты на свете, или я тебя придумала? Я хочу ещё хоть разок увидеть, как ты проходишь по улице мимо моего окна, но живой твой облик расплывается, я пытаюсь представить твоё лицо, но не могу. Ты словно растворяешься в моей памяти и от этого жгучая тьма печали заполняет меня. Милый мой воин, без тебя не достанет мне во век чистого света и вольного ветра, чтобы видеть ясно и дышать свободно…

Одиссея «Киклопа-4». Гл. III. Пустой мир

Боги дают силу достойным, чтобы те сами заботились о себе.

Те же, кто слаб, живут лишь милостью Богов.

Поэтому не бойся обидеть сильного. Бойся обидеть слабого

и тем попрать божественную милость.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Даже и не представляю, как мне это описать, с чего начать, а главное — как объяснить. Ведь то, что случилось с нами, не поддаётся никакому разумному объяснению, и даже самое безумное я не могу найти. О, Близнецы, куда всё делось? Куда все делись?..

После того, как затихли последние взрывы, мы всплывали постепенно, продолжая двигаться на северо-запад. Вообще, и пребывание, и всплытие с такой глубины опасно и для судна, и для экипажа. Но в этот раз всё прошло благополучно. Мы всплыли…

Смутный Купол исчез! Стояло ясное утро, светил Гелиос, по высокому голубому небу плыли белые облака — зрелище, которое все мы почти уже позабыли. Горизонт был совершенно чист. Весь наш экипаж выбрался на верхнюю палубу «Киклопа», хотя это было нарушением устава, но капитаны не возражали — они вышли вслед за нами. Все единодушно решили, что с потоплением джаггернаута произошло нечто чудесное: если не конец всего этого казавшегося безысходным ужаса войны, то хотя бы какой-то перелом, рубеж, после которого всё повернулось для нас к лучшему. Мы пели гимн и обнимались. Мы называли себя Честными именами. Нашей радости не было предела!

Хардуг говорит о трёх светлых удовольствиях, данных человеку:

Созерцающий прекрасное, вкушающий изысканное, соединившийся с любимым познал удовольствие наслаждения.

Кто долго осмысливал, и вдруг осознал, кто искал истину и вдруг нашёл, кто мучился загадкой и разрешил её, тот познал удовольствие озарения.

Когда тебе недоставало необходимого, терзала боль, ты испытывал гнёт и заключение, но вдруг вернулся достаток, боль прошла, гнёт снят и оковы пали, тогда ты познал удовольствие освобождения.

Ардуг тоже упоминает три удовольствия, но они темны, как его борода:

Упоение местью. Обладание властью. Утешение от того, что другому хуже, чем тебе.

Тот, кто не сидел сутками глубоко под водой в полумраке замкнутого пространства подводного судна, в любой момент ожидая лютой смерти, вряд ли поймёт нас, но все мы тогда познали полное и истинное Третье удовольствие Хардуга — удовольствие освобождения!

Нескоро мы начали успокаиваться и расходиться по своим местам.

Случились и другие необычные и даже странные вещи, помимо пропажи Купола. При всплытии у всех членов экипажа заложило уши, а у кого-то появилась в придачу одышка и учащённое сердцебиение. Также Такетэн-Хар доложил, что у наших манометров сбилась калибровка, что само по себе никого не удивило (после такого сражения), но не объясняло, почему некоторым из нас стало трудно дышать. Разумеется, мы не увидели на поверхности океана обломков конвоя, и остатков нашей флотской группы тоже нигде не было — собственный ход и подводное течение отнесли нас далеко от места сражения. Но насколько далеко и в каком направлении? Штурман Туликай-Ан, получивший в последней битве Честное имя «Мастер Точности», в этот раз смог указать наше положение лишь очень приблизительно. По его расчётам, если течение совпадало с курсом «Киклопа», то до Пасифиды примерно 100–150 морских миль на юг, а до ближайшей морской базы на побережье — около 300 на юго-восток. Однако в этом случае мы наблюдали бы у горизонта острова, которые обрамляют Имеру, а теперь вокруг нас только открытый океан. Радар ничего не показывает. Примерно та же история с акустикой. И, главное, я лично прослушал все доступные нашему судовому приёмнику радиодиапазоны в надежде, что с исчезновением проклятой пелены над головой хотя бы дальняя радиосвязь вновь стала доступной. Но весь эфир совершенно пуст, приёмник ловит только атмосферные помехи.

После короткого совещания капитанов и офицеров, мы взяли курс на юг — к Пасифиде. Достигнув островов в Имеру или континентального побережья, мы сможем сверить их с картой и точно определить своё местоположение. Нашей конечной целью тогда станет или одна из военно-морских баз, или порт Тенгума — самого большого города на этом побережье. Но вот уже часов 10 мы полным ходом следуем этим курсом, глиссируя по волне, и не встречаем никаких признаков суши. Уже стемнело и над нами, на усыпанном звёздами небе, сияет ясный серп Селены. Навигация по звёздам уже давно забыта, у нас на борту нет никаких механических навигационных приборов, но мы в состоянии понять, что находимся где-то близко к экватору. Но где конкретно мы оказались? На каком расстоянии и в каком направлении от нас ближайшая суша? Скорость подводных течений обычно не превышает 5 узлов, но, возможно, это было уникальным, необыкновенно быстрым, и оно отнесло «Киклоп» на сотни миль к западу, в открытый океан? Но как сориентироваться, если нет навигационной привязки?.. Мир, в котором мы оказались, словно пуст, как если бы всё, кроме океанов, вдруг исчезло вместе со Смутным Куполом, как будто Купол унёс с собой и сушу, и обитавших на ней людей! А заодно и все следы их пребывания на Гее. Озавак-Ан на совещании высказал такую мысль: может быть, где-то в этих водах окажутся другие подводные суда, пережившие исчезновение Купола так же, как мы — находясь на большой глубине. Если можно найти здесь логику, — сказал он, — то это самое логичное предположение. Но беда в том, что подводный флот противника в этом регионе превосходит наш, и непонятно, чем закончится такая «счастливая встреча». «Если она, конечно, вообще состоится» — подумал тогда я, потому что мне эта идея Дважды Рождённого показалась странной и невероятной.

Второй капитан — Скванак-Ан — приказал мне собрать оставшийся беспилотный аэроплан-разведчик, и мы с тремя матросами и Свеном уже сделали это больше часа назад, но запуск отложили до рассвета… Каково наше место в этом опустевшем мире? Мой восторг по поводу победы уступает место дурному предчувствию. Вокруг лишь бескрайний океан и мы ничего не знаем об обстановке. Есть ли вообще здесь Пасифида, Асия и другие континенты?.. Близнецы, просветите умы капитанов светом Истины!

Чудеса чудесами, но мы продолжаем стоять боевые вахты. «Киклоп-4» перенес больше десятка близких термоядерных взрывов, погружение на предельную глубину, а также получил пробоину в корпусе, поэтому многие агрегаты теперь требуют проверки и профилактики. Да и обычные регламентные работы никто не отменял. У нас осталась всего одна крылатая ракета «зазубренное жало», в кормовой ПУ по правому борту, и с неё нужно было слить топливо, а остальные пять контейнеров наоборот, заполнить для равновесия водяным балластом. Пустые или даже повреждённые, эти контейнеры не сбросишь в море, потому что без них нарушится гидродинамика судна при подводном ходе, поэтому их всё равно необходимо регулярно проверять и обслуживать. Так же, как и всё остальное. Должен отметить, что хотя мы полны энтузиазма, работать всем нам стало тяжелее: многих, включая меня, во время работы мучают одышка, головные боли или боли в груди. Некоторые офицеры и матросы отправились с жалобами к Заботливому Арзе.

Четвёртой боевой вахтой, хоть была она внеочередной и короткой, считаю нашу славную битву с последним джаггернаутом на планете, в результате которой он был безвозвратно уничтожен, я моя пятая боевая вахта прошла хоть и в странной обстановке, но относительно спокойно и завершилась ранним вечером успешной сборкой оставшегося беспилотника (чтобы достать ящики с ним, нам пришлось разобрать полсклада!), и я ушёл к себе в каюту, чтобы поужинать. Ветер усилился, а вместе с ним и волнение, и каюта наша вместе со всем судном шатается и трясётся, но к этому я привык и даже приспособился в таких условиях делать свои записи.

Ещё мы славно поиграли в кошки-собаки, для настоящего моряка тряска в этом деле уж точно не помеха. Что бы ни происходило вокруг, эта игра как будто вне потока жизни, она как тихая гавань, которая всегда рядом, в которую можно зайти и отдохнуть душой. За кошек играл Ибильза-Хар, а доктор, чтобы подначить нашего оружейника, рассказал смешную «кошачью» историю. И хотя её никак не отнесёшь к флотским байкам, я её тоже запишу — она отлично подойдёт, чтобы рассказать в любой компании, в том числе в семейном кругу.

Всем известно, что нет живности бесполезнее, чем домашняя кошка. В отличие от диких и свирепых кучинов, которые охотятся на змей и крыс, их маленькие родственники, с древности живущие с человеком, способны ловить только мелких птенцов, ящериц и лягушек, которых они даже не едят, а приносят своему хозяину в постель в качестве своеобразного подношения. Никогда не понимал, что такого притягательного в этих ленивых, капризных и злопамятных зверьках, но существует немало людей, которые держат их у себя в доме, раскармливают до состояния вечно дремлющего пушистого пуфика и души в них не чают. И ещё есть примета: по наличию и поведению кошек на улицах города можно судить о характере его жителей. У добрых и открытых горожан кошек встретишь немало, они не боятся людей и сами к тебе подходят, мурлыкают и трутся мордочками о твои ноги. А в городе со злыми и неприветливыми жителями если и повстречаешь на улице такого зверька, то он и близко не подпустит — обязательно убежит, пугливо на тебя озираясь…

В госпитале, где наш доктор работал до войны, был у него приятель — хирург, на несколько лет старше Заботливого Арзы, уже с лысиной и животиком, с неторопливой походкой вразвалочку и добрым, но мнительным характером. И ещё хирург этот сильно шепелявил, что порой вызывало улыбки у его коллег, хотя это были добрые улыбки — ведь все любили и уважали этого милого человека. А у хирурга имелась своя любовь, преданная и беззаветная: он любил своего кота. Звали его любимца грозно: Катати. Катати был кот самый разобычный, хотя и имел свою природную метку: его передние лапки были словно одеты в белые посоны. И вот как-то весной кот загулял. Обычно он возвращался через день-два, а тут пропал на целую неделю. Хозяин места себе не находил — уж очень волновался за своего любимца — бродил ночами по городу и звал его. Очень скоро хирург этот не смог оперировать — он сам отказался проводить операции, потому что руки его дрожали, а голова плохо соображала. В итоге дошло до серьёзного нервного срыва, а с ним и сбоя в работе всего госпиталя: хозяин кота закрылся у себя в доме и ни с кем не хотел общаться. Его друзья и коллеги, включая нашего дока Арзу, решили во что бы то ни стало вернуть загулявшего кота домой. Для начала собрали изрядную сумму денег и расклеили по всему городу объявления, в которых за Катати обещалось вознаграждение. Так как эта история случилась в небольшом городке с добрыми жителями, и не так уж много людей там держало у себя этот род домашних питомцев, решили также обойти все такие дворы, посмотреть на кошек, да и поспрашивать у хозяев, не заявлялся ли к ним в гости кот в белых посонах. Искатели очень старались: каждый хотел оказаться в роли героя, спасшего и кота, и хирурга, и репутацию госпиталя. Поэтому не прошло и суток, как сам главный врач, сияя как фарфоровый чайник, принёс в госпиталь кота с белыми передними лапками. Хотя кот выглядел несколько исхудавшим и помятым, все дружно опознали в нём Катати. Коллеги решили устроить хирургу сюрприз: они подбросили кота в дом, где заперся безутешный хирург, через открытое окошко. Окошко хирург, конечно, оставил для своего любимца, чтобы тот мог попасть к себе, когда наконец вернётся из загула. Сделав такой сюрприз, медики разошлись кто куда: кто-то по своим домам, а те, кто дежурил, вернулись в госпиталь. Последние и застали у госпиталя ватагу мальчишек, ждавших заслуженной награды: мальчишки уверяли, что нашли кота и вернули его хозяину. Как? Да просто запустили его в открытое окошко!..

Чтобы разобраться и уладить непростую ситуацию, к мнительному хирургу послали Заботливого Арзу. Когда безутешный затворник-хозяин пропавшего кота открыл наконец дверь, его красные от бессонницы и слёз глаза были полны растерянности и ужаса. Он вцепился Арзе в ворот рубашки и шепелявым голосом шепнул: «Знаешь, дружище, а у меня в доме сейчас три Катати!»

В итоге выяснилось, что в городке обитало несколько похожих котов: одного из них поймал главный врач, мальчишки же вообще изловили и запустили в дом хирурга кошку, которая, если не считать отсутствуя у неё мохнатых шариков под хвостом, как две капли воды походила на Катати. А к тому времени, когда коллеги хирурга и мальчишки сделали свои добрые дела, законный кот — настоящий Катати — уже вернулся в родные пенаты к своему хозяину…

Говорят, пойманная мальчишками кошка стала подругой Катати, и вскоре в городе прибавилось котов в белых посонах. Так что всё-таки выплаченная мальчишкам награда не пропала зря.

В нужных местах своего рассказа доктор старательно шепелявил, чем изрядно нас веселил, наверное поэтому мы благополучно проиграли ему эту партию. Точнее, вначале Арза загнал в угол моих собак, а уже затем расправился с оставшимися на поле белыми пуговицами Ибильзы. Я не расстраиваюсь — проигрывать мне не впервой. Зато рассказ про загулявшего кота поднял нам настроение, а мне ещё и улучшил самочувствие. Потяжелевшая было к вечеру голова прояснилась, дышать стало легче и пропала тошнота. Наш доктор исцеляет даже своими рассказами!

Хотел ещё что-то записать, но забыл, что. Усталость всё же навалилась и меня сильно клонит в сон — наверное, сказывается и напряжение вчерашнего боя, и действие радиопротекторов. Я выходил в гальюн, а когда вернулся, Ибильза уже крепко спал. По столу и полу разбросаны коробки с остатками его пайка, а разлинованные игровые листы Жалящий в Нос аккуратно сложил на крае нашего столика и придавил их мешочком с пуговицами. Благих сновидений тебе, друг…

6-я боевая вахта

Наши координаты пока нам неизвестны.

У доброй половины экипажа признаки горной болезни. Манометры не врали: атмосферное давление с исчезновением Смутного Купола значительно понизилось, словно он унёс с собой часть воздуха Геи. Ну и ладно! Главное, что этот проклятый купол наконец убрался. Капитаны посовещались с Заботливым Арзой и в результате не только отменили, но и запретили многие работы, связанные с тяжёлыми физическими нагрузками, и теперь корабельный врач будет ежедневно колоть нам укрепляющие организм лекарства. Кто-то из капитанов распорядился также наддувать отсеки «Киклопа» избыточным давлением, как это делается при внешнем радиоактивном или химическом заражении, и после этого многим стало легче работать — во всяком случае тем, кому достались наряды внутри судна. Арза заверил нас, что «всего через пару недель» все мы адаптируемся к новым атмосферным условиям. Подумать только: «всего пару недель»! Выглядит как насмешка… Но первая же его инъекция заметно улучшила моё самочувствие.

Эта вахта также вдохнула в меня новые душевные силы и новые надежды. У меня теперь своя команда, и мы уже получили боевое крещение! Я с честью выполнил своё первое боевое задание в качестве командира, то есть я стал настоящим, полноценным, истинно боевым офицером, и моё повышение в ранге по возвращении на базу теперь можно считать гарантированным. Я уже вижу на своей шее красный платок и одну-единственную полосу на моём кителе. О, Близнецы! Поскорее бы настал тот день.

Вчера в нашем экипаже поползли осторожные слухи, а сегодня почти все разговоры об этом — что мир без Купола, в котором мы оказались, вынырнув из океанских глубин, не просто изменился, и даже не вернулся к прежнему: он стал другим. Сможем ли мы хотя бы сориентироваться и определить, где находимся? Мы надеялись, что определившись с этим, начнём искать своих. Но Боги, похоже, хотят распорядиться иначе.

Пока я спал, «Киклоп-4» наконец приблизился к каким-то островам. Мы сменили курс на юго-восточный и прошли вдоль одного из островов, чтобы снять профиль дна — он нужен штурману Туликаю-Ану, чтобы найти на картах наше местоположение. А мне приказали с рассветом запустить беспилотный разведчик.

В начале вахты, ещё сидя в рубке, я краем уха услышал доклад с поста акустика о странных звуках из глубин, напоминающих звериные вой и рычание. Капитан обсуждал с акустиком, можно ли эти звуки отнести к признакам присутствия здесь противника. Лично я этот пост занимал пока что только однажды, во время одной из вахт, когда «Киклоп-4» ещё шёл к своей цели, и я тогда слышал в наушниках то же, что видел на графиках — то есть почти ничего. В этот раз мне вникать в разговоры было некогда: мне нужно было вновь прослушать все радио диапазоны, а после этого, получив краткие инструкции, я поспешил на верхнюю палубу.

Запуск беспилотного аэроплана не должен был составить никакой проблемы, но то ли что-то не то было с двигателем, то ли с топливом, то ли воздух стал слишком разрежённым: после старта с катапульты длиннокрылый разведчик просел почти до воды, и затем набирал высоту очень неохотно. Его маленький спиртовой мотор тянул еле-еле и мне пришлось дистанционно задействовать режим предельной мощности. И даже с ним мне с трудом удалось загнать аэроплан под облака, чуть выше положенных десяти стадий. Хорошо ещё, что задание не предполагало дальнего маршрута и нужно было всего лишь осмотреть ближайшие острова — сначала с большой высоты, затем с малой. В то же время погодные условия для авиаразведки сложились почти идеальные: на небе (всё ещё голубом!) висела лёгкая кучевая облачность, ветер дул умеренный, утренний свет делал все детали контрастными и с воздуха всё просматривалось отлично. Перед нами были характерные для тропических широт Великого Восточного океана вулканические острова, окружённые коралловыми рифами: один довольно большой, миль 20 в поперечнике, за ним несколько маленьких, а к востоку ещё один поменьше, очертаниями напоминающий взлетающую птицу. На западе и юго-востоке виднелись берега с высокими горами, до них миль по сто. Я надеялся, что на юго-востоке вижу берег Пасифиды, ведь насколько я мог судить, этот район очень похож на северную часть моря Имеру. Но берега Пасифиды окрашены в насыщенный жёлтый и оранжевый, они светлые, а тот далёкий берег выглядел слишком тёмным, хотя и освещался Гелиосом. Впрочем, это мог быть какой-то оптический эффект.

В каком именно месте мы оказались, каково наше точное положение — в этом должен был разобраться штурман, сверив профиль глубин и картинки, переданные беспилотным разведчиком, со своими картами.

После того, как беспилотник набрал нужную высоту, я направил его по вытянутому эллипсу над островами — над похожим на птицу и над тем, что побольше, чтобы у Туликая была возможно более полная картинка для сравнения. Затем я опустил маленький аэроплан стадий примерно до трёх и переключился на камеру с телеобъективом, чтобы осмотреть заливы и бухты на предмет наличия там признаков пребывания людей. Первым под осмотр попал остров, который побольше. Обычно на таких живут рыбаки, их хижины и лодки должны хорошо просматриваться с высоты. Но меня интересовал в первую очередь возможный противник и вообще признаки присутствия военных. Большой остров увенчан горой с плоской вершиной, расположенной ближе к восточной его части, с северной и западной сторон он имеет избитое волнами побережье, на котором заросшие кустарником пляжи чередуются со скалистыми участками, а с южной его прорезают заливы с широкими песчаными пляжам. Чуть дальше к югу располагается несколько небольших островков, окантованных коралловыми рифами. При такой облачности и ветре, летящий почти бесшумно маленький аэроплан, нижняя сторона которого покрашена антибликовой краской в белый и серый цвета, скорее всего, никто бы не заметил. Но тщательный осмотр побережья и островков показал, что замечать мой разведчик некому: остров был необитаем. С южной стороны я приметил небольшую, на вид очень удобную бухту — если бы на острове кто-то жил, в ней точно стояли бы на приколе лодки. Но даже эта бухта выглядела пустой. Закончив с одним островом, я направил беспилотник миль на десять к востоку, к другому — к тому, что напоминает взлетающую птицу. С высоты хорошо просматривались тропический лес, заросли травы, широкие пляжи и небольшие холмы. Вокруг этого острова тоже были коралловые рифы, и тоже в основном с южной стороны, напротив широкого залива. Имелись там и крохотные зелёные островки. Я принялся внимательно рассматривать на экране телеприёмника береговую линию, в особенности широкую полосу пляжа, пытаясь разглядеть там плавсредства, ящики, палатки или какие-то другие признаки присутствия людей. Я рассчитывал, что на фоне светлого песка резкая тень от любого выступающего над ним предмета сразу же бросится в глаза. И тут к югу от острова, на мелководье среди рифов, я заметил тёмный силуэт большого судна. Подводный авианосец! Не наш, Южного Альянса! И, судя по тупому носу, это новейший проект, такие корабли известны нам только по данным воздушной разведки! Похоже, он сел на мель, попавшись в ловушку из рифов. Или был специально заведён туда экипажем… Я немедленно доложил об этом открытии Дважды Рождённому.

То, что я обнаружил, это был малый подводный авианосец, они не похожи на огромные авианесущие суда с большой лётной палубой. Предназначены малые авианосцы в основном для специальных операций, и они несут в себе пять-шесть аэропланов, стартующих с пневматической катапульты, как и мои беспилотные разведчики. Только катапульта авианосца, конечно, гораздо больше и мощнее. Этот корабль из последней серии, о таких известно лишь, что они бесшумнее своих предшественников и имеют более мощное авиакрыло. Не смотря на категорию «малый», размеры этих судов внушительны, если сравнивать их с нашим «Киклопом». Силовая установка у подводных авианосцев, как правило, ядерная, и вооружение серьёзное, а численность экипажа — около сотни человек. Этот противник в обычном бою нам не по зубам, разве что потратить на него последнее «жало». Но без очень веской причины капитаны вряд ли захотят жертвовать нашим последним весомым аргументом.

Я прильнул к экрану, чтобы не упустить ни одной детали. Было время отлива, авианосец Альянса лежал немного боком на мели и скруглённым носом упирался в рифы, а палуба его находилась в подводной конфигурации: насколько можно было разглядеть, все его установки и оборудование были задраены внутрь. Длинный гребной ротор наполовину торчал из узкой кормы, что могло означать, что он повреждён. По положению корпуса можно было предположить, что судно вряд ли способно самостоятельно выбраться, а дожидаться помощи со стороны, сидя внутри, экипаж не станет. Скорее всего, все или почти все они уже покинули его борт и высадились на острове. Хотя никаких признаков присутствия людей рядом с судном я не обнаружил, это ничего не значило: даже с телеобъективом отдельного человека с этого беспилотника разглядеть сложно, да и остров покрыт лесом с густым подлеском, где при желании можно упрятать весь экипаж подводного авианосца.

Покружив над обнаруженным мной судном и ещё раз осмотрев побережье напротив него, я развернул аэроплан и направил его обратно, с намерением перехватить по курсу «Киклоп», чтобы мы смогли найти и поднять разведчик после его приводнения. Также я переключил свой монитор опять на широкоугольную камеру. В открытом океане, милях в пяти к северу от острова-птицы, я заметил внизу стайку рыб. Рыб?! С такой высоты?!.. До меня не сразу дошло, что никакую рыбу, даже крупного ксариаса, с такой высоты не должно быть видно — картинку камера передаёт не настолько качественную. Но это и не были ксариасы. Рыбы шевелились медленно, словно сонные, одна из них лениво поднялась к поверхности и выплюнула белое облако воздушных пузырей, которое, когда спина её показалась над водой, обернулось большим фонтаном пара. Я лихорадочно соображал, какого же размера должны быть эти рыбы, что их так подробно видно на широком углу и с такой высоты, и тут я разглядел ещё и их хвосты — они были не вертикальными, как у рыб, а располагались горизонтально. В моей памяти выплыло полузабытое слово: фалаины. Это фалаины!!! Это легендарные вымершие морские гиганты! И они не рыбы, они были млекопитающими вроде фрагидов, только на сушу они никогда не выходили. И «были» — не то слово, потому что вот они, живые, у меня на телеприёмнике! Боясь, что меня не поймут или не поверят, если я скажу про фалаинов, я стал озираться вокруг и только тут заметил, что Дважды Рождённый оставался всё это время рядом, за моим креслом. Я ожидал громких восклицаний или хотя бы удивления на его лице, но он словно ждал такого поворота и этот поворот был нежелателен для него: лицо кэпа помрачнело и на нём отразилось, как мне показалось, разочарование. В этот момент сидевший на посту акустика Путра-Хар доложил, что снова слышит звуки, похожие на звериный рёв. Их пеленг совпадал с направлением на обнаруженное беспилотником стадо морских гигантов. Это ревели фалаины! Тут оба дежуривших в рубке офицера — и штурман, и моторист — повскакивали со своих постов и сгрудились за моей спиной, чуть не вытолкав капитана — чтобы взглянуть на это чудо. Я опустил аэроплан ещё ниже и опять переключился на телеобъектив. Так отдельный фалаин занял почти весь экран: он действительно был размером с небольшой корабль. Он поднимал над водой то свою тёмную спину, то расположенный горизонтально огромный раздвоенный хвост, и выпускал из себя облака пара. У этих существ (чуть не написал «был») свой биологический гидролокатор, с помощью которого они видят объекты под водой! Откуда тут взялись фалаины? Как это связано с исчезновением Смутного Купола? Разумеется, никто из нас не мог ответить на эти вопросы. Так же, как и на многие другие, которые хотелось бы задать в этому миру без Купола.

Стадо фалаинов плыло всего в десятке миль от нас и, конечно, всем хотелось посмотреть на них с близкого расстояния собственными глазами. Но Дважды Рождённый приказал двум стоявшим у моего кресла офицерам вернуться на посты, а мне — сажать и забирать на борт беспилотный разведчик. Похоже, в рубке «Киклопа» в тот момент лишь капитан не забыл об обнаруженном противнике.

Не буду описывать, как я сажал аэроплан на воду и как мы его потом вылавливали, разбирали и т. п. — это рутинная операция. К моему разочарованию, всё это произошло слишком далеко от того места, где плыли фалаины, и мне не довелось увидеть их воочию. А после моего доклада, капитан поручил мне сформировать из матросов группу для разведки обстановки. Он поставил перед моей группой такие задачи: скрытно высадиться на острове, ещё затемно, затем с рассветом провести разведку местности, обнаружить противника, определить его дислокацию и примерную численность. Кроме того, нам предстояло прямо там на месте наметить план проникновения на авианосец.

С точки зрения военной тактики нам не следовало бы связываться с найденным авианосцем Альянса, так как он, даже обездвиженный, превосходит нас по огневой мощи, а его экипаж значительно превышает наш числом. Но пренебречь такой находкой мы тоже не могли. В нынешней неопределённой обстановке мы рискуем надолго остаться без снабжения, а в ближайшей перспективе нам жизненно необходимы будут различные припасы. Пока работает реактор, некоторые припасы мы сможем восполнить сами: у нас есть опреснитель, способный в избытке снабжать агрегаты судна и его экипаж пресной водой, мы также можем самостоятельно производить спирт, если найдём какое-нибудь подходящее сырьё. На спирте работают моторы беспилотника, надувных лодок, а также некоторые аварийные агрегаты. Хуже дело обстоит со смазкой и жидкостью для гидросистем: если последнюю ещё как-то можно заменить смесью растительного масла и воды, то необходимую нам качественную минеральную смазку со специальными присадками мы не сможем изготовить, и заменить её нечем. Если не будем эксплуатировать наше судно на предельных режимах, оно пройдёт ещё несколько тысяч морских миль прежде, чем закончится ресурс смазки. Тем не менее, именно из-за неё, рано или поздно, «Киклоп-4» станет бесполезным металлическим ящиком. Ещё есть кондиционеры, охлаждающие воздух внутри корабля, холодильные установки, а также газоочистители — все они требуют специальных химикатов и без этой своей химии перестанут работать. Но прежде всего у нас закончатся продуктовые пайки: это произойдёт всего через пару недель, в лучшем случае мы протянем месяц на строгой экономии. Через месяц продукты в наших пайках начнут портиться, и даже если мы рыбу станем ловить, или подстрелим фалаина (но поднимется ли у кого-то из нас рука убить фалаина?), это не решит проблемы, а сведёт наш образ жизни к добыванию еды. К тому же, питаясь только добытым в море мясом, весь экипаж вскоре заболеет цингой. В общем, без нормального продуктового снабжения нас всех ждала бы не самая почётная смерть от истощения и болезней где-нибудь на диком тропическом побережье, если бы мы не наткнулись случайно на этот авианосец Альянса. У малаянцев на таком большом судне наверняка не пайки, а полноценная кухня с запасами круп, консервов, сыров, сушёных овощей и фруктов, вяленого мяса и всего прочего — долго хранящиеся припасы с этого авианосца обеспечили бы наше выживание надолго и ради них стоило рискнуть!

Нужно сказать, что в условиях войны мы имеем полное право — и законное, и моральное — забирать у врага его имущество. Но насчёт этого в армии, конечно же, есть строгие правила, нарушение которых влечёт для преступника позор и бесчестие. Как сказано в армейском уставе Тилвара, военнослужащим запрещается брать в качестве трофеев личные вещи и ценные предметы, не имеющие отношения к ведению войны, так же, как и какие-либо части людских тел. Нельзя произвольно использовать, присваивать, намеренно ломать или осквернять культовые сооружения и предметы. При необходимости или по приказу командиров допускается забирать у врага его оружие, боеприпасы, медикаменты, амуницию, продовольствие, документы, а также технику и расходные материалы — полезные для военного дела устройства, механизмы и приборы, горюче-смазочные жидкости. Всем этим должен быть полон обнаруженный мной авианосец Южного Альянса.

Кроме того, нам может потребоваться место под временную базу. Этот остров как раз неплохо подходит. Нужно лишь построить хранилища и перетаскать туда всё, что только можно, с полузатопленного авианосца, пока не начался сезон штормов и судно не разбило о рифы или не утянуло на глубину. Но сначала всё это нужно было разведать — и остров, и авианосец — а затем захватить. И первую разведку предстояло провести мне и моей новоиспечённой команде…

Я отобрал себе в команду троих. Одного рекомендовал Ибильза как меткого и ловкого стрелка, — это его товарищ по сословию Муштак-Хар. У нас почти половина экипажа из технического сословия, и благодаря этому обстоятельству всё на судне работает исправно, а редкие поломки чинятся быстро и профессионально. Муштак-Хар один из младших в экипаже, он из новобранцев и он, как и я, только перешагнул порог третьего возраста. Если многих матросов на родине ждут жёны и дети, то этот парень не только не женат, но к тому же круглый сирота. Но Дважды Рождённый сосватал мне Муштака гораздо раньше, — ещё когда я впервые собирал и запускал беспилотный разведчик. Озавак тогда вызвал по громкой связи в том числе и его, назвав парня по имени. Худой и высокий ростом, а характером спокойный и молчаливый, Муштак-Хар уже дважды помогал мне с беспилотником, и я лично убедился, что он неплохо разбирается в электротехнике. Помимо Муштака, я отобрал ещё двоих матросов. Это братья-силачи, их зовут Кинчи-Кир и Нанда-Кир. Братьев из крестьян я взял не только из-за их толстых мускулов. Во-первых, крестьянские дети таковы, что будут бесстрашно и рьяно защищать друг друга, что бы ни случилось. А заодно защитят и товарищей рядом. Во-вторых, старший из них, Нанда-Кир, был до службы заядлым охотником и следопытом, что очень ценно для разведчика. Братья внешне очень похожи друг на друга, но они, конечно, не близнецы.

Если в семье рождаются мальчики-близнецы, в наших краях их судьба предопределена — они будут воспитаны в монастыре, получат духовное образование и станут служителями в храмах и проповедниками Учения, а их родителей до конца дней ожидают особые почёт и уважение. Бывали случаи, когда рождались трое близнецов мужского пола, и тогда одному из них суждено остаться с отцом и матерью. Девочки-близнецы тоже подарок для родителей: когда подрастут, они станут талисманом и украшением любого празднования и любой церемонии. Таких девочек с малолетства одевают в красивые наряды и учат танцам и пению. У хетхов в Наталии имеется целая императорская династия, в которой уже больше 400 лет рождаются мальчики-близнецы. Мальчики становятся императорам-соправителями. Хотя на деле в Теократии правит Высокий Синов — собрание двух десятков авторитетных мудрецов, а близнецы из династии играют роль скорее духовного символа этого народа. Они символ, но не объект поклонения; пророки предупреждали против культа поклонения близнецам: чтобы следовать по Пути, поклоняться нужно Мудрости и Истине.

Таким образом, всего нас четверо — на одного меньше, чем положено иметь в малой разведгруппе как в нашей армии, так и в войсках Южного Альянса. Если позволено было бы взять в группу одного офицера, я бы пригласил ещё Ибильзу, а так хватит и четверых на такой маленький остров. Я решил, что чем меньше нас будет, тем скрытнее мы сможем действовать. А в случае крайней необходимости можно запросить поддержку у «Киклопа-4».

Формируя команду, я побеседовал с каждым, расспросив в первую очередь про его навыки и, конечно, про то, готов ли он служить под моим началом. Служба у наших матросов довольно рутинная, если не сказать скучная, и все трое были искренне рады — и не столько перспективе заняться хоть иногда чем-то более интересным, сколько тому, что теперь статус их вырос, по меньшей мере, в глазах других матросов. Вскоре Озавак-Ан вызвал всех нас в рубку, молча осмотрел и тут же отправил отдыхать. Следующие сутки спать нам не пришлось…

Рейд

К полуночи мы получили оружие и амуницию для разведки и собрались на верхней палубе. Приборы связи я раздал всем, чтобы потом на острове подавать команды не голосом, а условными сигналами, которые слышно только носящему такой прибор. Портативной ночной оптики у нас нет, и это несколько осложняет проведение разведывательных операций, но тут ничего не поделаешь. Мы взяли с собой большой запас гранат, а на винтовки накрутили насадки для бесшумной стрельбы. Конечно, я и меч прихватил с собой, а вот ножи оставил в каюте: у матросов есть свои, да офицерские ножи матросам и не положены, а мне хватит того маленькогоножика, который спрятан в одном из отделений разгрузочного жилета. По моему приказу матросы притащили со склада и привели в рабочее состояние одну из наших надувных лодок с мотором. Океан был спокоен.

Перед тем, как мне с группой отправиться в разведку, мы с Ибильзой молились у алтаря в нашей каюте. Молитва это духовный язык, а язык не имеет смысла, если его не понимают. Боги и так понимают нас, безо всяких наших молитв. Но понимаем ли мы сами себя, когда обращаемся к ним? Прислушиваемся ли мы сами к тому, о чём обычно молимся, сознаём ли, что просим у Богов?

Пока мы дети, мы просим: «Даруйте здоровье и долгую жизнь моим маме, папе и братьям, пусть живут они вечно и пусть мы никогда не расстанемся! Я не могу представить страшнее беды, чем разлука с ними.»

Когда мы вырастаем и выходим во взрослую жизнь: «Пусть сбудутся мои мечты о карьере и собственном доме, пусть я женюсь на моей любимой, и пусть у нас будут красивые и жизнерадостные дети.»

Мы мужаем и обзаводимся собственной семьёй, и тогда наши молитвы о ней: «Благословите мою жену и моих детей, пошлите им здоровье и достаток, защитите от бед! Что может быть страшнее, чем потерять их?»

А в старости мы шепчем у алтаря: «Облегчите мою немощь и продлите мои дни! Тягостна мне немощь и боюсь я тьмы, что идёт за смертью.»

За себя мы просим, или же за своих близких, мы просим потребных нам на сию минуту жизненных благ. А ведь суть молитвы не в попрошайничестве земных благ. Она в благодарности Богам за их деяния и в восхищении миром, подаренном ими. Тот, кто идёт по Пути Истины, молит также о помощи и поддержке на этом пути. Следуя этим наставлениям из Книги Истины, я молился не о том, чтобы уцелеть в предстоящем рейде, а благодарил Богов за нашу победу и спасение, за избавление от Смутного Купола, и просил, чтобы грядущее испытание не отвернуло меня от Учения, не затуманило Путь, и чтобы Боги помогли в том же и моим подчинённым. А Ибильза, мой верный друг, тоже приложив пальцы ко лбу и закрыв глаза, молился за меня! Отдельную благодарность вознёс я Богам за то, что у меня теперь есть своя команда! Я познал доселе неведомое мне чувство: когда хорошо знакомые тебе люди смотрят на тебя, как на своего командира — с преданностью и готовностью выполнять твои приказы. О Ардуг, это вовсе не чувство обладания властью над другими! Меня заполняют гордость и желание не ударить в грязь лицом, оправдать то доверие, которое открыли мне эти три сердца. То, что я раньше не мог сделать, потому что был один, теперь я могу, потому что мои возможности выросли вчетверо против прежних. Я ощущаю это всей своей душой, и это чувство сродни удовольствию наслаждения! Командир отвечает за своих подчинённых — раньше это было для меня лишь формальным требованием устава. Но вот теперь эти ребята смотрят мне в глаза так преданно, что я понимаю: не задумываясь, они отдадут жизни за своего командира. А отдам ли я свою жизнь за кто-то из них?.. Хотя я не настолько уверен в собственном мужестве, я не сомневаюсь, что в нужный момент сам Хардуг укрепит меня, и мужества этого мне непременно достанет.

«Киклоп-4» малым ходом подвёз нас поближе к острову-птице, и как только наша надувная лодка отчалили от его борта, ракетоносец ушёл обратно — к соседнему большому острову. Сначала мы шли под мотором, но потом заглушили его и дальше бесшумно плыли по пологим волнам, немного подгребая вёслами — умеренный попутный ветер уверенно гнал лодку к северо-восточному берегу. Пока мы плыли по ветру, серп Селены освещал воду и тёмный провал берега вдали хорошо просматривался, и я думал о фалаинах, и почему-то вспомнил легенды о живших когда-то в океане дольфинах — стремительных морских зверях, таких же умных, как люди. Встретить бы дольфинов сейчас — подумалось мне — я бы счёл это добрым знаком от Богов… Но нам никто не встретился. А вот высадка в этой темноте была сложной и опасной, так как с той стороны у острова мало пологих пляжей, берег в основном каменистый и из воды торчат острые края рифов, но мы в итоге справились. Я не ступал на землю больше недели и испытал ещё одно новое чувство, во всей полноте доступное лишь морякам — когда после долгого плавания под ногами оказывается твёрдая почва. Могу засвидетельствовать, что когда вновь обретаешь под собой незыблемую опору, это незабываемое ощущение: ты словно чувствуешь своими ногами всю твердь планеты! Мы затащили лодку в лес и сами укрылись до рассвета за деревьями. Позже перекусили чуть тёплыми пайками, запив их тонизирующим отваром из своих фляг, и я разрешил всем поспать, но заснули только братья. Мы с Муштаком не сомкнули глаз и, вглядываясь в темноту, прислушивались к каждому шороху. Сиделось и спалось моей команде спокойно — благо, кровососущих насекомых на этом острове то ли вовсе нет, то ли не сезон. Наконец, забрезжил рассвет. Светает в этих широтах быстро: едва мы успели встать и размяться, как Гелиос выскочил из-за горизонта и стало совсем светло.

Этот остров, послуживший последним пристанищем подводному авианосцу Альянса, имеет сложную береговую линию и довольно простой рельеф. Ещё планируя нашу операцию, я решил, что вряд ли противник разместил свой лагерь где-то на возвышенности или вообще в отдалении от залива, в котором застряло их судно. В северной части острова возвышается пологий холм высотой в стадию, и я подумал, что если там что-то и есть, то лишь наблюдательный пункт на самой вершине. Лес почти на всём острове довольно густой, и его неудобно обозревать с любой позиции, так что наблюдать из этого пункта можно лишь за морем. У противника должен быть укреплённый лагерь, его положено обустраивать в подобных ситуациях, и скорее всего этот лагерь спрятан в лесу где-то ближе к берегу, напротив южных песчаных пляжей, и в месте, где имеется источник пресной воды. Разглядывая остров на картинке, которую передавал беспилотный разведчик, я не заметил никаких рек, лишь в западной, низменной и болотистой части имеется небольшое озеро или залив, соединённый с океаном короткой протокой, но он почти наверняка заполнен солёной морской водой. Однако ручьи с пресной водой на таком острове где-то должны быть наверняка.

Оптимальным маршрутом для поиска вражеского лагеря, очевидно, был бы обход берега по периметру. На такой маршрут уйдёт весь день, если двигаться осторожно. Мы могли бы разделиться и сократить время вдвое, но радиосвязь между членами нашей группы при заходе за холмы будет пропадать, поэтому я рассудил, что двигаться нужно всем вместе. Через час или два в вероятном лагере противника случится побудка, и подойти к нему незамеченными станет практически невозможно. Поэтому я решил начать разведывательный маршрут с юго-восточного побережья — в этом месте был большой залив с рифами и самые широкие пляжи, и именно напротив него застрял в рифах подводный авианосец. Если на острове-птице есть лагерь, — рассудил я, — вероятнее всего, он где-то там.

В общем, как только рассвело, мы начали наш разведывательный рейд. Пробираясь через девственные заросли, примерно через полчаса мы обнаружили в них тропинку. Точнее, это были три тропинки, разделённые между собой парой гексаподов и шедшие параллельно берегу. Не то, чтобы они были хорошо протоптаны, но по ним точно прошлась не одна пара пар ног. Нанда-Кир и правда хороший следопыт: он сразу сообразил, что это ходил патруль. Скорее всего, подсказал он мне, три человека развёрнутым строем прошли здесь несколько раз в обе стороны. Примятые ими листья ещё не начали гнить — значит, патруль здесь ходит не больше суток, от силы двух, с интервалом в несколько часов.

Я ещё перед рейдом решил для себя, что если представится такая возможность — захватить врага в плен и допросить, а попутно ликвидировать хотя бы часть экипажа авианосца — я непременно ей воспользуюсь. Ведь нам всё равно предстоит с ними схватиться, и чем меньше их останется, тем лучше. Исходя из этих соображений, нам стоило устроить засаду. Если это действительно патруль, они с рассветом могли выйти из лагеря и скоро будут здесь. Мы отошли назад, попрятались среди густой растительности, найдя удобные позиции для наблюдения за тропинками, и затаились. Я выбрал укрытие за толстым стволом высокого дерева, рядом с которым лежал ещё поваленный ствол. Если бы кто-то обнаружил моё расположение и стал стрелять в меня, ему было бы очень сложно в меня попасть. Чуть справа за густым кустом пристроился Муштак-Хар, а братья заняли позиции за нами, причём Кинчи по моему указанию вскарабкался на дерево и устроился там в развилке веток. Он ловок, как обезьяна! Я брал на себя дальнюю тропинку, Муштаку поручил среднюю, а ближайшую к нам взял под прицел Нанда-Кир. Его брат, сидя на дереве, прикрывал нас.

Противник показался скоро — едва мы успели приглядеться к местности, как где-то справа от нас, с запада, между деревьями замелькали форменные шапки армии Южного Альянса. Любых военнослужащих Альянса легко распознать по их большим шапкам. Нам трудно понять, зачем они тратят средства на дорогие и бессмысленные головные уборы, когда эти средства можно было бы потратить на лучшую защиту или более удобную и разнообразную форменную одежду. В нашей армии похожие шапки носят только высшие офицеры и только на парадах и других церемониях, но у них тогда и всё остальное соответствует: специальные парадные мундиры, украшенное оружие… Нет уж, это точно не по мне — носить на такой жаре, как здесь, плотную и довольно тяжёлую шапку, которая ни от чего не защитит. Куда лучше лёгкий и удобный головной платок, на который в любой момент можно надеть каску! Кстати говоря, наши каски как раз были у нас на головах, и через несколько секунд это нам очень пригодилось…

Патруль двигался неспешно, по сторонам почти не оглядывался, они смотрели в основном себе под ноги и реже — куда-то вперёд по ходу движения. Я подумал тогда, что экипаж авианосца наверняка уже тщательно обыскал этот остров, и моряки не ожидают встретить здесь что-то враждебное, поэтому относятся к своему хождению как к бесполезной, но неизбежной рутине. А такая беспечность на войне обходится очень дорого… Когда враг оказался прямо перед нами, стало ясно, что их на одного больше, чем нас — то есть пять человек. Посередине — по центральной тропе — шёл один — младший офицер, а по каждой из боковых тропинок шли по двое матросов. Их винтовки висели за спинами, а у офицера на поясе я разглядел ножны с мечом. В тот момент я припомнил легенды, которые слышал о малаянских мечах. Реформа, проведённая в их войсках перед самой войной, лишила большинство офицеров Альянса такого холодного оружия, но те, кому его всё же оставили, получили улучшенные мечи — вот про них много чего рассказывают. И ещё у меня мелькнула мысль, что мы могли бы просто пропустить патруль, а затем продолжить свой путь в поисках лагеря. Всё-таки врагов многовато и они, сопротивляясь, могут наделать шуму… Тем не менее, я решительно поднял свою верную «фергу» к плечу. Первый выстрел положено делать командиру, поэтому я аккуратно прицелился в грудь одного из матросов, который шёл по дальней от нашей засады тропинке, и плавно нажал на спуск.

Есть расхожее представление, будто в первый раз убить человека трудно, даже когда это вражеский солдат и он противостоит тебе в бою. Стереотип такой придумали слюнтяи и он далёк от истины! В бою ли, в засаде или в какой-то другой обстановке, но раз ты на войне и в руках у тебя оружие, нужно действовать решительно и без промедления. Какие-либо размышления и колебания не должны подавить выработанный тренировками рефлекс: прицелься и стреляй, когда перед тобой враг! Ведь если опоздаешь хоть на мгновение, рискуешь уже никогда больше не размышлять, потому что враг может опередить тебя. Так и в тот момент: знакомые и привычные с учёбы в академии звук выстрела и отдача приклада в плечо лишь добавили мне храбрости и решимости, и заметив только, что противник мой дёрнулся и начал валиться на бок, я перевёл прицел на следующего, который едва ещё успел пригнуться и повернуть голову на хлопок моей винтовки, и через мгновение моя пуля поразила и его — только в бедро — я решил оставить этого в живых и допросить. Приглушённые хлопки раздавались справа и сверху от меня — это вели огонь мои товарищи. С ближней к нам тропинки всё-таки раздалось два выстрела, погромче наших, они были сделаны наугад, обнаружить наши позиции и открыть прицельную стрельбу патрульные не успели. Когда стрельба затихла, я покинул своё укрытие, подав сигнал и остальным выходить, но вдруг тот самый матрос, которого я ранил в ногу и который должен был валяться без сознания от шока и истекать кровью, увидев нас, привстал и бросил в нашу сторону гранату. Он был слаб и бросил её неудачно, она упала и взорвалась, не долетев до нашей линии, где-то справа от меня. Я почувствовал сильный удар в голову и получил лёгкую контузию: в глазах у меня потемнело, голова громко загудела, а правое ухо словно заткнули звенящей пробкой. Из-за контузии я не успел помешать Муштаку, который быстро и почти навскидку выстрелил в раненого матроса. Он действительно отличный стрелок! Бой в итоге получился скоротечный и все пять вражеских патрульных были убиты. Моя каска оказалось помятой прилетевшим в неё осколком. Муштак тоже принял на свою броню и каску несколько осколков, но отделался синяками: граната взорвалась слишком далеко. Нанда-Кир наспех перевязывал себе ногу чуть выше ботинка — смешно сказать — его задело отскочившей от дерева щепкой. Боги хранили нас!

Кинчи-Кир слез (спрыгнул!) со своего дерева, целый и невредимый. Мы прошли вперёд и осмотрели вражеские трупы. Да, это были военнослужащие флота Малайны, среди которых один носил знаки отличия младшего морского офицера. Я уже отметил, что у всех малаяцев были с собой винтовки, а у офицера ещё и меч. Винтовки Альянса отличаются от наших тем, что имеют два режима стрельбы: одиночным и парным огнём, на последнем расходуется сразу два патрона — один за другим — и при нажатии, и при отпускании спускового крючка. Предназначен этот режим для того, чтобы пробивать лёгкую противопулевую защиту. Наличие двух режимов усложняет конструкцию оружия а, значит, ухудшает главную его характеристику — надёжность. Я бы в любом случае предпочёл одну пулю за каждое нажатие на спусковой крючок — как у «ферги».

Практически всё стрелковое оружие, которым вооружались армейские части и даже обычные стражники селенитов, стреляло длинными очередями, как скорострельная пушка. Стрельба одиночными тоже предусматривалась, но предпочтение отдавалось именно непрерывному потоку пуль. Это ещё одна загадка или странность канувшего в Лету человечества, ведь такой стрельбой трудно управлять, особенно когда держишь оружие в руках без упора: из-за отдачи прицел сбивается, а в групповом бою легко невзначай задеть своих же товарищей, например, в результате рикошета. Я не говорю уже о расходе патронов, нехватка которых в неподходящий момент может стать роковой. Для того, чтобы поливать противника плотным дождём из пуль, у нас применяют автоматические скорострельные пушки малого калибра, которых существует достаточное разнообразие — от тяжёлых корабельных и авиационных, до таких, которые можно носить с собой как винтовки. Но автоматическая пушка поражает противника на дальних и средних дистанциях, с ней не бегают по окопам и замкнутым помещениям, её не приложишь к плечу, особенно в положении стоя… то есть если приложишь, так с ней и упадёшь, как только она начнёт у тебя стрелять… За минуту боя самая лёгкая скорострельная пушка отстреливает примерно полталанта патронов. Сколько же патронов нужно было носить с собой в расчёте на то, что бой может затянуться?.. Если даже учесть, что селениты были в среднем крупнее и, возможно, сильнее нас, вес боеприпасов получается запредельным. И это без веса самой пушки и остальной положенной солдату экипировки! Снаряжённый магазин «ферги» весит ровно столько, сколько флотская кружка, полная горячего шоколада, и стрелок обычно берёт с собой три таких магазина. Как ни крути, а древним любителям пострелять очередями приходилось таскать на себе весьма немалый груз боеприпасов только для того, чтобы повоевать им пару-тройку минут.

К поясу офицера узким ремешком крепились ножны с малаянским мечом — тут я впервые смог взять в руки и подробно рассмотреть это холодное оружие, про которое ходит столько легенд. Вынужден разочаровать тех, кто верит этим легендам: меч вовсе не украшен драгоценными металлами и камнями, а его лезвие изготовлено из самой обычной стали и плохо отполировано. Говорили, будто таким клинком можно перерубать лезвия наших мечей, но я не стал проверять, хотя мой меч был при мне — привязан за моей спиной. Уверен, это тоже байки. У офицера имелся и прибор связи, но он оказался прострелен. Нам повезло, что мы заметили патрульных первыми… Тяжёлого вооружения у этих моряков не было, да патрулю оно и не положено. Я обратил внимание на то, что все убитые выглядят старше меня, но не старыми — мы прервали эти жизни в середине их третьего возраста. Очевидно также, все они соответствовали самым высоким призывным стандартам. Мне сразу вспомнились рассказы о «костяных солдатиках». Никто у нас не имеет понятия, откуда Альянс их набирает, тем более, что здесь передо мной малаянцы, которых этого возраста должно остаться совсем немного. Неужели их инженеры смогли наладить производство живых людей, как они научились делать гомункулов?.. Но гомункулы не полноценные люди, это вообще не люди, это биомашины, и сделать таким же способом человека так, чтобы он не отличался от рождённого женщиной, невозможно!

Винтовки и у малаянцев, хоть и без насадок, а стреляли довольно тихо, но если у экипажа авианосца где-то дальше разбит лагерь, взрыв гранаты там услышали наверняка, и почти наверное выслали помощь своему патрулю. Нам необходимо было поскорее скрыться — бежать или опять прятаться. Первый успех воодушевил и меня, и мою команду, и перспектива неравного боя с превосходящими силами нас не пугала. Я, поколебавшись секунду, вновь предпочёл засаду. Мы поспешно оттащили трупы в заросли и я повёл всех назад, к нашим укрытиям. Возможно, нам стоило подобраться ближе к предполагаемому лагерю и устроить засаду там, но риск не успеть и нарваться на сильного противника был слишком велик. В этот раз мы спрятались получше, Кинчи-Кир опять залез на дерево, но теперь я приказал ему наблюдать за нашим тылом. Также я велел снарядить гранаты, чтобы в случае появления большой группы закидать ими противника — беречь гранаты не имело смысла, коль скоро мы уже обнаружены. Если нам суждено погибнуть, думал я, это будет славная смерть и мы заберём с собой много врагов. Нашим товарищам меньше работы останется.

Я понимал, конечно, что после прогремевшего взрыва мы оказались не в лучшем положении, и даже уже сидя в засаде я сомневался — а не стоило ли нам отступить в другую часть острова и вызвать подмогу. Но остров-птица слишком мал, и если противник начнёт нас искать всеми имеющимися силами, нам несдобровать. Разведка тогда превратится в масштабное боестолкновение и свою задачу мы вряд ли выполним. А так, если мы дадим решительный отпор и отобьём первую атаку, мы избежим роли преследуемой жертвы и инициатива, хотя бы отчасти, окажется в наших руках. Я рассчитывал на то, что осторожные малаянцы, ничего не зная о наших силах, не попрут на рожон и хотя бы на первом этапе отступят в свой укреплённый лагерь. У нас тогда будет достаточно времени, чтобы разведать его дислокацию, оценить численность противника и ретироваться. На крайний случай уже не стыдно было бы просить помощи у «Киклопа».

Мы прождали долго, по моему хронометру прошло почти два часа. В лесу громко кричали птицы, Гелиос медленно поднимался к зениту, становилось душно и жарко. Не было смысла больше сидеть в засаде — мы поняли, что подмога убитому патрулю не придёт. Следовало продолжить разведку, и мы покинули свои позиции, отошли подальше от места схватки, углубившись в лес, и там провели короткое совещание. Рассудили, что есть только два объяснения тому, что мы так и не дождались новых врагов: или лагерь их находится очень далеко и там не слышали звуков боя, или противник сам устроил нам засаду где-то по маршруту патруля. Также возможно, что малаянцы послали кого-то обойти нас с тыла. Идти в сторону предполагаемого лагеря в любом случае было рискованно. Муштак предложил то, что уже крутилось и в моей голове: нужно пробраться вглубь острова и обойти лесом район залива так, чтобы попасть туда с другой стороны. Это займёт пару-тройку часов, если не больше, но с той стороны противник ожидает нас меньше всего, и скрыться нам в лесу проще, а после полудня, если к тому времени мы доберёмся до западной части залива, у нас появится небольшое преимущество: Гелиос станет светить нам в спины, а нашему противнику — в глаза. Нужно было успеть завершить разведку и вернуться к лодке до темноты, и вообще время тут не было нашим союзником, поэтому нам следовало поторопиться.

Рассредоточившись, мы начали осторожно пробираться через лесные заросли в сторону большого холма. Дойдя примерно через час до его подножия, свернули на север, к месту высадки, и позже ещё на северо-запад. Старались, конечно, двигаться как можно тише, не терять друг друга из вида, винтовки я велел всем пристегнуть к верхнему ружейному ремню, чтобы в любой момент мы могли ими воспользоваться. Тропинки нам больше не попадались, а заросли в глубине острова, на наше счастье, были достаточно густыми, но при этом вполне проходимыми. Я сказал своим людям, что если кто-то обнаружит признаки возможного противника, он подаст условный сигнал, просто нажав кнопку на своём радио — тогда все услышат характерный щелчок.

Так мы ещё около двух часов продвигались сквозь лес, обходя стволы и пробираясь через подлесок, по широкой дуге огибая залив, где предположительно располагался лагерь противника. Мы давно миновали то место, где высадились и спрятали лодку. Было жарко, все мы обливались потом и тяжело дышали. Если бы не инъекции Заботливого Арзы, сделанные нам перед рейдом, и не целебный тонизирующий отвар серая в наших флягах, мы бы, наверное, повалились где-то в этом лесу от истощения всех сил… Первым что-то обнаружил Муштак-Хар. Ещё до того, как он успел подать сигнал, я всё понял, потому что краем глаза заметил, как он резко остановился и присел, приложив к плечу приклад своей винтовки. Впереди среди стволов и зелени я ничего не смог разглядеть, но подал команду развернуться в цепь и затаиться, но это и так было всем понятно. Сам же я спрятался за ближайшим деревом, присев там на корточки. После этого я отчётливо услышал, как кто-то продирается через подлесок нам навстречу, явно не думая о маскировке. Крупных животных в таких местах не водится, значит это мог быть только человек — один или несколько. Вглядываясь в чащу леса, я ощупал рукой гранаты в карманах своего жилета и тоже взял «фергу» на изготовку. Вскоре он показался: ещё один моряк Альянса. Позади него уже никого не было ни видно, ни слышно, и я прицелился ему в голову, готовясь через мгновение нажать спусковой крючок, но тут заметил, что противник мой безоружен. Более того, на нём не было даже штанов!

Я не планировал брать «языка» с целью доставить его на «Киклоп», но захватить пленного для немедленного допроса было бы для нас очень кстати. К тому же, я не мог повесить на себя такой позор — застрелить одинокого безоружного человека. Поэтому я поспешно раздал по связи команды своей группе: «не стрелять» и «взять в плен». Муштак-Хар был ближе всех к малаянцу и он, поднявшись во весь рост и вскинув винтовку к плечу, крикнул: «Стой!». Человек без штанов не среагировал ни на неожиданное появление перед ним вооружённого Муштака, ни на его окрик. Он как шёл, так и прошёл мимо моего матроса, но через несколько шагов споткнулся, ноги его перехлестнулись одна с другой, он как-то нелепо взмахнул рукой и, упав ничком, так и остался лежать на земле.

Сперва я подумал, что он ранен и шёл из последних сил, и теперь, когда увидел людей, силы оставили его. Так как из леса никто больше не появился, все мы вскоре собрались вокруг распростёртого полуголого тела. Это был мужчина, давно возмужавший, на вид пятого возраста, тоже типичный малаянец. Он был ободран и бос, из одежды на нём были только короткие подштанники и китель с оторванным левым рукавом. Вместо рукава его левая рука по предплечью была замотана грязным бинтом. По нашивкам на кителе можно было понять, что это морской офицер высокого ранга.

В армии Альянса форма у военнослужащих одного рода войск примерно одинаковая, солдаты и офицеры разных рангов различаются по малоприметным значкам, нашивкам и личному оружию. Только высшее командование у них носит другую форму. Якобы так потери среди боевых офицеров меньше, потому что снайперам трудно распознать их среди массы рядовых. Но это полная чушь! Снайпер не дурак, он быстро найдёт офицера, ориентируясь лишь по его поведению, да и нашивки со значками разглядеть немногим сложнее, чем другой покрой формы и цвет форменного платка — банданы. На флоте же подобная предосторожность и вовсе теряет смысл. В нашей армии знаки различия и разница в личном оружии тоже имеются, но офицера от солдата обычно отличают именно по покрою одежды и ещё по цвету платка. Так быстрее и проще, чем разглядывать какие-то нашивки. Это каждый знает: у наших матросов киановая форма — как тропические воды в лучах Гелиоса, и чёрные платки, у офицеров вроде меня форма того же цвета, но иного покроя, а платки тёмно-коричневые. У капитанов платки синие, а капитаны подводных судов носят ещё и белые кители. Когда меня повысят на ранг, форма моя останется той же, а вот платок поменяется с коричневого на красный. Я буду носить этот платок с гордостью!

Мы перевернули малаянского офицера и внимательно осмотрели. Вместе с бинтом к его руке был примотан длинный кусок пластика — обычно так делают при переломах. Следов крови на бинте на было, и других повреждений или следов ранений мы на нём не нашли — только небольшие ссадины и царапины, полученные, скорее всего, в результате прямолинейного хождения по лесу. Вражеский офицер лежал расслаблено, моргал глазами, глядя куда-то в пустоту, и что-то неслышно бормотал. На наши попытки привлечь его внимание не реагировал. Очевидно, разум оставил его. Состояние малаянца могло быть вызвано как последствиями перелома, так и какой-нибудь заразной болезнью, поэтому я на всякий случай ощупал его лоб. Но лоб был хотя и потным, но холодным. Да и не похоже, чтобы его мучила лихорадка. Ещё это могла быть контузия, последствие облучения или отравление ядовитым газом… да мало ли что. В любом случае, нам он был бесполезен. И безобиден. Один из братьев достал флягу с отваром серая и приложил её к губам малаянца. Тот словно очнулся, приподнял голову и стал жадно пить. Но после того, как выпил пол фляги, его голова опять поникла и взор затуманился. Похоже, он терял сознание или засыпал. Вряд ли он вообще понимал, что с ним происходит. Мы решили оставить его в покое и идти дальше.

Состояние этого офицера не могло меня не встревожить. Уж не эпидемия ли свирепствует среди экипажа авианосца? Я теперь не один, под моим началом люди, и хотя я не боялся заболеть сам, я не должен был обрекать на это троих своих матросов. Погибнуть славной смертью мы готовы, но заразиться и, тем более, принести заразу на «Киклоп» — это в наши планы точно не входило. Я мог связаться с «Киклопом», чтобы спросить совета у капитанов, но на тот момент посчитал это проявлением безволия. Храбрость и воля куют мужество. Храбрости нам всем хватало, а воля была нужна мне, чтобы выполнить задачу, ради которой мы высадились на этом острове, и чтобы вернуть всех своих людей живыми на «Киклоп».

Я приказал оставить флягу, из которой пил малаянский моряк, точнее, я сам вложил её ему в руку, и мы пошли дальше, рассчитывая уже выйти к заливу. Лес вскоре сменился большой проплешиной, заросшей высокой травой — эта трава доставала нам до плеч. Не успели мы выйти на неё, как на дальней от нас стороне заметили движение, и я дал команду, не выходя на открытое пространство, всем спрятаться за ближайшим деревьями. Вскоре стало ясно, что через проплешину в нашу сторону пробираются ещё трое моряков Южного Альянса — над травой маячили их шапки. Возможно, это был наш последний шанс взять пленного для немедленного допроса, и я опять приказал своим не стрелять и брать врага в плен. Эти трое не знали, сколько нас, и я рассчитывал, что они не станут рисковать и сразу сдадутся. Если же нет, то мы, находясь в засаде и имея численный перевес, легко бы с ними справились. Как только малаянцы приблизились к нам шагов на десять, я решительно вышел из укрытия, держа «фергу» у плеча и целясь в того из них, что носил форму офицера, и каким только мог грозным голосом прокричал «Стой! Вы под прицелом! Бросай оружие!» В следующий момент из-за деревьев вышли и мои товарищи, тоже держа врагов на мушке. Вражеские моряки были не в том состоянии, чтобы оказать сопротивление — они явно не ожидали встретить здесь вооружённого противника, а наш манёвр вообще привёл их в ступор: они смотрели на нас, открыв рты и тяжело дыша, и не двигались. Кинчи-Кир — подвижный и сильный — опустил свою винтовку и быстро и ловко обезоружил малаянцев. Они и не думали сопротивляться.

Мы завели пленных в лес, как положено, связав им руки за спиной, и усадили у ствола большого дерева. Всем троим на вид было примерно по столько же лет, как и их товарищам из патруля, и вели они себя спокойно, словно их брали в плен не в первый раз. Я ещё со школы хорошо знаю малаянский диалект, поэтому лично допросил офицера. Он назвался именем Каманг Гуен и отвечал на все мои вопросы быстро и чётко, вид у него при этом был совершенно безучастный. Я спросил про их численность, вооружение и расположение лагеря, а также про то, как они здесь очутились. Офицер ответил, что на остров они высадились двое суток назад, так как их авианосец из-за многочисленных повреждений и поломок окончательно потерял ход. Из всего экипажа в живых осталось двадцать три человека (минус пятеро патрульных — подумал я — теперь численность наших экипажей сравнялась!), четверо из которых серьёзно ранены. Тяжёлого вооружения у них здесь нет, оборудованного военного лагеря тоже нет. В лесу у берега они соорудили навес от дождя и стену от ветра, там расположена кухня и лежат их раненые, за четырьмя лежачими ухаживают трое — те, кто ранен относительно легко, и может двигаться и выполнять простую работу. Хотя медикаментов предостаточно, тяжёлых некому лечить — все доктора из их экипажа погибли. Наблюдательного пункта, чтобы смотреть за океаном, у них, оказывается, вообще не было. Сейчас здоровые члены экипажа заняты поисками своего капитана — он ещё во время последнего боя начал проявлять симптомы умопомешательства, а вскоре после того, как оказался на этом острове, безумие полностью овладело им и он сбежал. Три группы по пять человек, каждая под командованием младшего офицера, отправились искать безумного капитана по своим секторам острова. Их группе досталась центральная часть. Наших пленников трое, потому что двоих из своей группы Каманг отослал обратно в лагерь: они все слышали в той стороне звук, похожий на взрыв, и офицер велел этим двоим выяснить, в чём там дело. К тому же, эти двое чувствовали себя плохо и не выдержали бы многочасового прочёсывания местности. Я спросил Каманга про его самочувствие, но он ответил уклончиво, мол все моряки с авианосца знают, что атмосферное давление здесь как в горах, поэтому берегут силы как могут.

Я был тогда уверен, что малаянский офицер отвечает на мои вопросы правдиво. Я обычно понимаю, когда человек лжёт. Если и вы хотите научиться этому, перестаньте лгать сами. Сначала, наверное, это будет трудно, но вскоре вы поймёте, какой огромной силой обладают слова правды, исходящие из уст честного человека, и тогда вам станет проще никогда не лгать самому и видеть ложь другого. Слова правды — они словно мощные заклинания, вы почувствуете, как Боги с радостью помогают вам.

Значит, тот офицер без штанов это их капитан. И его болезнь не заразна… На кораблях Южного Альянса по одному высшему командиру, так же и в их сухопутных частях. Я этого никогда не понимал. Я сказал Камангу и остальным пленным, что мы встретили безумца в одном кителе и напоили целебным отваром, и что хотя он и был вполне себе жив, но совершенно невменяем, и мы его оставили там, где нашли. Кажется, я увидел на лицах этих людей облегчение.

Малаянцы тоже не знали, что это за острова. Как и мы, они предполагали, что это район моря Имеру, но не нашли такие острова на своих картах. На самом авианосце никого из экипажа не осталось, потому что там довольно высокий радиационный фон — во время боя прочный корпус был повреждён и внутрь попала радиоактивная вода. Пробоины они быстро заделали, но радиацией теперь заражено три отсека, в том числе командный, а провести полную дезактивацию экипаж не смог. Они тоже, как и мы, уходили под водой от противника, только от наших эсминцев, а когда вынырнули, оказались в мире без Купола. Запасы продуктов на авианосце, по словам офицера, должны были остаться целыми, радиация к ним не просочилась. Небольшую часть провизии они перевезли на берег, остальное осталось на судне.

В общем, в итоге сил у противника, если Каманг Гуен ничего не утаил, осталось несколько больных и раненых в незащищённом лагере, и ещё пятеро ходили где-то в западной части острова. И это всё… Теперь можно было связаться с «Киклопом», что я и сделал. Я подробно доложил о наших успехах и предложил свой план дальнейших действий: атаковать лагерь и перебить или обезоружить тех, что присматривает там за ранеными, а затем устроить засаду на оставшуюся поисковую группу. Как вариант — найти безумного капитана и взять его в заложники, а потом использовать его как повод для переговоров. До вечера мы имели все шансы с этим управиться. Но Озавак-Ан (хвала Богам!) не принял моего плана. Мудрость его решения я осознал лишь позже…

Капитан наш даже не раздумывал: едва дослушав моё предложение, он приказал возвращаться к лодке и выходить в море. «Киклоп» будет ждать нас недалеко от берега. Мы должны привезти с собой захваченного в плен офицера, а двоих пленных матросов отпустить. Ещё он сказал, что после допроса отпустит и офицера. Разумеется, я подчинился, хотя поначалу и не понял, что замыслил Дважды Рождённый. Я бесконечно восхищаюсь его умом и благородством!

Так, прихватив с собой малаянских моряков, мы двинулись обратно. Пленным я сразу сказал, что мы покажем им место, где оставили их безумного капитана, и там двоих отпустим, и я также объявил волю нашего капитана Камангу. Он опять, как мне показалось, отнёсся к этому безучастно. Я бы на его месте радовался: в такой ситуации после допроса его вполне могли бы расстрелять. Впрочем, он мог знать, что мы, вопреки их лживой пропаганде, поступаем с пленными врагами великодушно и гуманно, поэтому и был спокоен.

Мы не застали капитана авианосца на прежнем месте, там лежала только наша фляга. Нанда-Кир сказал, что свежие следы ведут в сторону берега. До берега было совсем недалеко и мы решили попробовать найти безумца, пока он с собой что-нибудь не сделал. Безумный капитан — уже не противник. Так я рассудил… Мы вскоре нашли его сидящим на песке у кромки прибоя. Капитан не обратил на нас никакого внимания: он сидел, упёршись ладонью здоровой руки в песок, и смотрел куда-то в сторону морского горизонта. Я заметил, как один из двух пленных матросов тихо плачет. Похоже, они искренне любят своего единственного капитана. В общем, двоих матросов мы оставили на том пляже вместе с найденным безумцем, при этом вернули матросам оружие (забрав, конечно, патроны) — чтобы их не обесчестить. Офицера, который назвался именем Каманг Гуен, мы взяли с собой. Я ещё тогда подумал, что он мог бы выступить посредником в переговорах (вместе с его винтовкой и мечом мы прихватили прибор связи — исправный!), а также послужить проводником, когда мы будем проникать на их судно.

Наша надувная лодка была спрятана в соседнем заливе за холмом, и мы двинулись к ней быстрым шагом, почти бегом. Через четверть часа, хватая ртами морской воздух, мы отчалили; «Киклоп-4» уже ждал нас, покачиваясь на волнах в стадии-полутора от берега.

Уже поздно вечером на «Киклопе», после того, как Каманга Гуена помыли, переодели и накормили, сидя в нашей рубке в окружении капитанов и всех наших офицеров, он рассказал о злоключениях своей команды. Вопросы ему задавал Озавак-Ан — к моему удивлению, Каманг знал о нём как о герое Аранкской битвы, а сам Дважды Рождённый, оказывается, прекрасно владеет малаянским диалектом — во всяком случае, не хуже меня. Впрочем, всем известно, что диалект этот достаточно схож с нашим — например, мы легко прочитаем и поймём малаянское письмо, существенная разница заключается лишь в произношении слов. Пленный рассказал нам, что лежащий на рифах подводный авианосец называется (если перевести) «Смелый Прыжок Пламенной Компры» или просто «Прыжок Компры», и что у них была задача оперативно уничтожить наш укреплённый пункт на одном из островов близ побережья Пасифиды. Пленный офицер назвал и остров, и номер пункта, но нам это ни о чём не говорило (на их картах острова называются по-другому, это что-то вроде сменяемого шифра). Скрытно подойдя к укреплённому пункту, они подняли все шесть своих аэропланов — морской разведчик и пять бомбардировщиков, а также отправили к берегу десант из 50 человек. Но оказалось, что их там ждали, и операция обернулась смертельной ловушкой. Наши укрепления ответили шквальным огнём, а с моря авианосец прижали два наших эсминца. Капитан «Прыжка Компры», который теперь обезумел, приказал тогда бросить десантников и аэропланы на произвол судьбы и прорываться в открытый океан, проскользнув под эсминцами. Воспользовавшись бесшумным ходом, они уже было прорвались, но тут подоспели главные их силы и, поняв, что операция сорвалась, всадили в остров и его морское охранение несколько термоядерных ракет. Досталось и подводному авианосцу: он попал под близкий взрыв, при этом ударная волна серьёзно повредила прочный корпус. Через несколько трещин и разрывов внутрь хлынула заражённая радиацией вода, в затопленных отсеках утонула часть из оставшейся на борту команды. Надо сказать, это обычная тактика Южного Альянса: они не щадят никого ради выгоды, в том числе и своих. Судно легло на грунт (благо, там было неглубоко) и уцелевшие члены экипажа долго боролись за его живучесть. Лишь спустя много часов им удалось подняться с грунта и запустить двигатель. К тому времени другие корабли их флота уже покинули этот район. «Прыжок Компры» кое-как вышел на глубокое место подальше от островов и там всплыл. Дальнейшая их история похожа на нашу, с той разницей, что шли они примерно сутки курсом на север, но из-за радиации и поломок им пришлось в итоге бросить своё судно, а их единственный капитан помутился рассудком и сбежал.

Значит, Пасифида всё-таки была атакована крупными силами Альянса! Я искренне надеюсь, что без джаггернаута им не удалось преодолеть береговую оборону и они вновь, как и в прошлых попытках, потерпели неудачу.

Мы, конечно, не забывали, что встреченные нами на острове малаянцы наши враги, но после того, что они пережили, они заслужили наше уважение. Их злоключения схожи с теми, что претерпел когда-то сам Дважды Рождённый. Я не знаю, какие чувства эта история пробудила в нём, но наши офицеры, вольно или невольно, теперь почитали пленного малаянского моряка за героя. Нет ничего плохого в уважении к героизму твоих врагов. (Позднейшая заметка на полях: Если бы мы знали тогда, что им ещё пришлось пережить!)

Под конец Каманг заявил, что хотел бы поговорить с нашими капитанами наедине. Мы поняли это так, что он хочет обсудить с ними условия сдачи, и ему крайне неприятно было бы делать это публично.

Капитаны и пленник удалились в капитанскую каюту, провожаемые конвоем из двух вахтенных матросов, а те офицеры, кто был свободен от вахты, разошлись по своим каютам — отдыхать. Отправились отдыхать и мы с Ибильзой. Выйдя из рубки в тамбур, я застал там всех своих людей — и Муштака, и братьев — они ждали меня! Вышедшие со мной офицеры толкали моих новоиспечённых разведчиков в грудь и хлопали по спинам, с восхищением и со словами поздравлений. Поздравления достались и мне. Мы ведь тоже были героями — хотя бы этого славного дня!

7-я боевая вахта

Её довольно условно можно назвать отдельной вахтой: нам едва дали поспать и привести в порядок снаряжение. Ситуация требовала объединённых сил всей команды «Киклопа» и этот день выдался, наверное, даже более напряжённым, чем вчерашний. Как и вчера, я выкроил часок, отняв его у сна, чтобы записать прошедшие события. Надеюсь, оно того стоит.

Мою собственную команду не расформировали (я так этому рад!), а даже усилили для новой задачи, но об этом немного позже.

В общем, я оказался прав в своих предположениях: пленённый моей группой офицер Альянса согласился вести переговоры с оставшимися на острове членами своего экипажа, а также вызвался открыть нам доступ внутрь подводного авианосца. Он, разумеется, понимал, что в противном случае мы можем вступить в бой с его товарищами, и у тех нет никаких шансов этот бой выиграть. А если не открыть нам запирающийся снаружи кодовым замком входной люк авианосца, мы просто взорвём его, окончательно и безнадёжно повредив их судно. Наши капитаны со своей стороны давали слово, что не станут обстреливать остров, и возьмут с авианосца только необходимые нам расходные материалы и продукты — не более половины от того запаса, что мы там обнаружим. Это было справедливо: примерно так же мы поступили бы, встреть не врагов, а друзей.

После съёмки профиля глубин и воздушной разведки стало ясно, что очертания береговой линии островов не совпадают с нашими картами так же, как и рельеф дна. Так сообщил нам Мастер Точности, штурман Туликай-Ан. А из допроса пленного мы узнали, что та суша, что мне удалось разглядеть с беспилотника далеко на юге-востоке, на самом деле это большие тропические острова, через пролив между которыми и прошёл «Прыжок Компры». На их картах таких островов и пролива в районе экватора нет нигде во всём Восточном океане. Но главное — далее на юг на сотни миль простирается океан. Теперь очевидно, что мы очутились не у северных берегов Пасифиды, а в не обозначенном на картах месте! Оба наших капитана ходят мрачнее тучи. Сведения, полученные от Каманга и Туликая, их сильно расстроили. И я их понимаю: мир вокруг нас стал непонятным, и вряд ли кто-то может сказать, что нам с этим делать.

Но пока что у нас естьтекущие весьма насущные задачи.

План наших капитанов был прост: «Киклоп» огибает остров-птицу, входит в залив, где лежит «Прыжок Компры», и прикрывает четверых наших матросов, моториста с одним из его помощников, Каманга и Скванака, которые высаживаются на подводный авианосец. Скванак-Ан отправился туда лично, что вообще-то было не по уставу: никому из капитанов не положено покидать судно в боевой обстановке. Или капитаны сочли эту обстановку не боевой?.. С оставшимися на острове малаянским моряками мы договорились, что они не будут выходить на берег и показываться нам на глаза, пока мы забираем припасы с авианосца. Это было и честно, и разумно: так они избегали позора, а мы страховались от провокаций.

Утром с восходом Гелиоса «Киклоп» по высокой воде вошёл в залив и малым ходом приблизился к частично выступавшему над водой «Прыжку Компры». Наш ракетоносец смотрелся рядом с этой громадиной чуть ли не жалко, даже не смотря на то, что вблизи стали хорошо видны многочисленные повреждения корпуса и следы ремонта — малаянскому судну изрядно досталось.

Они всплыли, как и мы, в открытом океане, и больше суток шли курсом на север, по дороге наспех ремонтируясь. «Прыжок Компры» прошёл проливом между двух огромных — по словам Каманга — островов, затем примерно 100 миль на запад вдоль берега одного из них, и когда перед ними опять открылся путь на север, у судна окончательно вышел из строя ротор. Они едва смогли дотянуть до этого маленького острова…

Семеро наших и малаянец, в защитных костюмах, сели в надувную лодку и переправились на израненный авианосец. «Киклоп-4» удерживал на месте специальный режим работы четырёх его вентиляторов, а обе пушечные турели были приведены в боевое положение и смотрели в сторону берега. Я с оставшимися четырьмя матросами во время этой операции дежурил на верхней палубе у ещё одной снаряжённой лодки; мы были готовы в любой момент или придти на подмогу тем, кто высадился на авианосце, или самим высадиться на берегу, если этого потребует обстановка. Матросы со мной, за исключением Муштака, были другие — братья Кинчи и Нанда отправились со Скванаком на вражеский борт. Над палубой «Киклопа» мы растянули тент, но ближе к полудню всё равно стали страдать от жары. Очень хотелось искупаться.

Я описываю дальнейшее в основном по услышанным мной докладам.

Входной люк в надстройке «Прыжка Компры» открыл сам Каманг Гуен, и он же запустил генератор, обеспечивающий аварийное электропитание судна. После этого прибывшие приступили к осмотру огромной подлодки. Малаянцев там и правда не было: наши обошли практически все помещения авианосца, не встретив никого из экипажа. В центральных отсеках радиационный фон оказался довольно высоким, но всё же позволял проработать там несколько часов в защитных костюмах и противогазах. Оба ангара стояли пустыми — в них не было аэропланов. Зато мотористы обнаружили в мастерской при ангарах два авиационных двигателя — один нетронутый, прямо в заводской упаковке, и ещё один, тоже новый, но частично разобранный, а также нашли отдельный склад, на котором хранились детали к аэропланам и двигателям, но главное — смазка и другие технические жидкости, предназначенные для авиакрыла. Малаянцам всё это уже не понадобится, зато многое с этого склада подходило для «Киклопа». Офицеры потом говорили между собой, что из мотора и запчастей, найденных на «Прыжке Компры», можно собрать целый аэроплан, там были даже поплавки с ускорителями, позволяющие аэроплану успешно взлетать не только с катапульты, но и прямо с воды. Но у нас нет ни своего пилота, ни такой задачи, поэтому аэроплан нам ни к чему. Провиант хранился на отдельном продовольственном складе с холодильником, он действительно не пострадал от радиации и его оказалось много (ещё бы: на такой-то экипаж!), но нам большая его часть не подходила, потому что это были мука, крупы, сушеные бобы, солонина, твёрдый жир, сухие концентраты, специи и другие продукты, которые требовали основательной готовки, а на «Киклопе» у нас нет ни камбуза, ни кока. Так что мы забрали себе в итоге лишь небольшую долю от их запаса: копчёное мясо, солёную рыбу, сыры и масло, сухари и сушёные фрукты, а также несколько бочонков вина. Взяли ещё рис — его можно не варить, а размачивать в воде, а потом доводить до готовности в духовом шкафу (а шкафы такие есть у нас в каждой каюте). На продовольственном складе «Компры» нашлось много стальных банок с разными мясными и рыбными консервами, в том числе со знаменитой малаянской рыбой в масле, но у нас эти продукты не популярны, от повышенной температуры такие банки разрывает, как бомбы, а их содержимым можно отравиться, так что консервы мы не тронули (если бы забрали и эти консервы, малаянцы, наверное, подумали бы, что мы забираем у них одни деликатесы). Матросы под присмотром мотористов перевозили всё это на «Киклоп». Часа через три они вымотались и их подменили четверо дежуривших со мной на палубе — а мне, соответственно, сдали четверых уставших. Среди последних были и братья из моей команды, они прихватили нам подкрепиться сухари, два шарика сыра и невероятную вкуснятину — кусок окорока. Вообще, продуктов загрузили столько, сколько влезало на наш склад, и хватит их теперь по крайней мере на несколько месяцев. Отличной смазки и других полезных технических расходников наши мотористы тоже набрали с избытком. Разумеется, я и мои матросы не только каждый раз проводили дозиметрический контроль и поливали прибывающих с авианосца дезраствором, но и помогали перегружать груз в трюм «Киклопа». В общем, досталось поработать всем, перекусили мы лишь наспех во время короткого перерыва.

Пока шла разгрузка «Прыжка Компры», в одном из чистых отсеков авианосца Скванак-Ан в присутствии Каманга читал корабельный журнал — подробным знакомством с этим журналом и исчерпалось его любопытство. На вражеском судне наверняка есть приборы и оружейные системы, представляющие интерес для нашей армейской разведки, но капитан почему-то решил их не касаться. Вообще, многое в поведении наших капитанов показалось мне загадочным. После приватных переговоров с Камангом они выглядели совсем мрачными и замкнутыми, а после визита на авианосец Скванак-Ан закрылся с Дважды Рождённым в капитанской каюте и они там долго о чём-то совещались, а когда вышли, выглядели вовсе расстроенными. Я слышал фразу, брошенную Скванаком штурману Туликаю: «они нам больше не враги.» Похоже, капитаны «Киклопа-4» узнали нечто шокирующее, такое, о чём даже нам, офицерам, решили ничего не говорить. Секретность операции против джаггернаута, безусловно, давала им такое право, но что это может быть теперь? Я думаю, что записи в судовом журнале, прочитанные Скванаком, подтвердили какие-то предположения и опасения наших начальников. Касаются ли они географии места, где мы оказались? Ну уж вряд ли это могло сильно расстроить столь опытных и суровых моряков и заставить их молчать. А может быть, это всё-таки эпидемия смертельной болезни, которая поразила экипаж «Прыжка Компры», и теперь грозит перекинуться на нас? Но Арза не принимал участие в их разговоре и вообще ходит как обычно — в весёлом настроении и даже напевая что-то себе под нос. Я вновь и вновь вспоминал, проигрывал в памяти все сцены с малаянскими моряками, но ничего необычного не смог в них разглядеть. Разве что сошедший с ума капитан «Прыжка Компры» выпадает из общей заурядной картины. Что послужило причиной его безумия? С новобранцами на войне случаются истерики, но чтобы опытный капитан лишился рассудка в результате боя… Я о таком никогда не слышал и даже представить себе это не могу!

К тому времени, когда погрузка была закончена и наши ушли с авианосца, Гелиос уже клонился к вечеру и до заката оставалось часа три — три с половиной. Я хотел было отправить своих матросов отдыхать, да и сам собрался вслед за ними, но тут Ибильза и один из матросов второй смены вытащили на палубу огромный сундук с медицинской символикой на бортах — сундук этот едва пролез в палубный люк. Ибильза сказал, что меня ожидает в рубке Озавак-Ан, и я поспешил в рубку. Там были оба капитана (Скванак уже переоделся), два вахтенных офицера, а также Заботливый Арза. В первую очередь Озавак извинился за то, что мне приходится второй день подряд работать без положенного отдыха — а он ведь не обязан извиняться перед подчинёнными! Затем он приказал мне взять четырёх матросов и вместе с Ибильзой сопровождать доктора на берег для осмотра раненых моряков с «Прыжка Компры». У сопровождающих я назначался старшим. Отмечу ещё, что капитан за всех нас радеет по-отечески: зная, что мы с утра лишь перекусили сухомяткой, он договорился, чтобы нас покормили горячим ужином в малаянском лагере! Однако после его извинений и распоряжений я опять, теперь уже со страхом, подумал об эпидемии: не для этого ли они посылают на берег Арзу, да ещё с огромным медицинским сундуком? Почему тогда нам не говорят о мерах предосторожности? Надеть хотя бы маски и обработать одежду обеззараживающим составом! Я также подумал: а известно ли морякам с авианосца, что это именно я и мои люди вчера утром расправились с их товарищами? И если известно, не захотят ли они отомстить?.. Про личное оружие капитаны ничего не сказали, и мы взяли с собой то, с чем дежурили целый день на палубе «Киклопа», только я перевязал поудобнее ножны с мечом, чтобы не бились при движении о винтовку, и спрятал свой револьвер под жилетом, так, чтобы он не бросался в глаза, но его в любой момент можно было легко достать.

Огромный сундук относится к хозяйству нашего доктора и содержит в себе большой набор медицинских инструментов и препаратов. Матросы, среди которых были силачи Кинчи-Кир и Нанда-Кир, помогли войти в лодку нам с Ибильзой и Заботливому Арзе, а затем погрузили сундук, разместив его на носу. Жалящий в Нос пристроился на корме, на моторе, чтобы управлять надувным судёнышком. Мы отчалили и уже спустя несколько минут днище нашей лодки легло на песчаный пляж острова-птицы. Между деревьями показался офицер и помахал нам рукой — они не выходили на пляж, соблюдая условия мирного договора. Братья-крестьяне без лишних слов легко подхватили докторский сундук и понесли вглубь острова, мы последовали за ними.

Напротив места, где мы высадились, на песчаной полосе у самой кромки леса, рядом со свежевырытыми могилами лежало пять тел, накрытых каждое куском плотной ткани. О, Близнецы! Это был перебитый нами вчера патруль — его не успели похоронить! За последний год я видел много трупов, и всё это были мои соотечественники, в основном мирные жители Фаора, погибшие во время ударов Южного Альянса по нашему городу. Глядя на их тела, я тогда испытывал горечь и гнев. В этот раз, при виде тел врагов, я почему-то почувствовал сожаление и стыд. Такой же стыд я испытал бы, убив по ошибке людей беззащитных и невинных. Но вчера ведь те пятеро были вооружены, и каждый из них противостоял нам как непримиримый враг! Учение допускает сочувствие врагу и осуждает жестокость, порождённую местью, но в данном случае чувство сожаления неуместно, оно было вызвано, я уверен, лишь моим скромным военным опытом…

Уж кто-кто, а малаянцы точно не слывут радушными и гостеприимными. Допустим, человек сильно устал, почувствовал недомогание и желание присесть в тенёчке, замучила его жажда или неожиданно захотел он в уборную, да мало ли срочных надобностей может возникнуть дорогой у кого-то так, что ему не дотерпеть до дома? В наших краях не считается зазорным зайти во двор к незнакомым людям и что-то попросить. У нас повсеместно бытует простое правило, без которого невозможно представить нормальную жизнь в обществе: помогай другим тем, что тебе по силам. Ты ничего не потеряешь, дав незнакомцу отдохнуть в своём доме и напоив его водой. Да и пустить воспитанного горожанина в свой туалет — что же в этом неудобного? В большинстве домов Тилвара и, тем более, в Теократии Хетхов, хозяева усадят вас за стол и предложат поесть, причём искренне и от души, а кто-то пригласит погостить несколько дней, особенно если в доме имеется свободная комната с кроватью — ведь пожить с кем-то, кого ещё не знаешь, по меньшей мере интересно, а твой гость вполне может стать так твоим лучшим другом. Во всех монастырях имеются гостевые кельи и столовые, как для паломников, так и для простых путешественников. В малонаселённых и труднодоступных местах, особенно в горах и на необитаемых островах в океане, построены специальные домики-приюты с регулярно обновляемыми припасами. А как же иначе сделать жизнь в стране комфортной и безопасной, как не обеспечив людям повсеместный кров и всеобщее радушие?.. Однако в Великой Малайне так не думают. «Гость, которого не приглашали — тот же вор» — так там говорят. Почитай, каждое жильё на юге окружено непролазным забором, а за забором по двору бегают злобные, готовые покусать любого чужака чикаи — крупные малаянские собаки, в которых течёт кровь диких сияров. Если тебе всё же выпадет сомнительное счастье погостить у незнакомого малаянца, перед тобой поставят на стол самую плохую еду, а затем потребуют плату как за неё, так и за то, что ты какое-то время присутствовал в чужом доме. Зато в Малайне, да теперь уже по всему Альянсу, в гораздо большей мере, чем у нас, развит рынок услуг по предоставлению пищи и крова. Даже в далёкой от крупных городов провинции заезжие гостевые дома и подворья, столовые и джучанги встречаются повсеместно, и почти все они недёшевы, зато, по мнению южан, в них приятно проводить время: ведь каждый работник такого заведения, в особенности дорогого, из кожи вон лезет, только бы угодить посетителю. Многим там очень нравится, когда перед ними заискивает и унижается зависимый от них человек, и они готовы платить за одно только это. Я к тому, что, даже зная недружелюбность малаянцев, и то, что мы как-никак высадились в лагере вчерашнего врага, меня всё равно неприятно удивил холодный приём. Команда авианосца принимала нас в ледяном молчании, отводя угрюмые взгляды…

Их раненые лежали на походных кроватях, навес над ними был сработан со знанием дела, а со стороны моря их ещё закрывала стена из веток. Я сразу узнал безумца-капитана, только теперь он был без кителя и спал, заботливо укрытый одеялом. Немного дальше в глубь острова дымился импровизированный очаг — там располагалась кухня. Все лежавшие под навесом раненые малаянцы выглядели ужасно. Рассмотрев их вблизи, я сразу забыл о накрытых тряпками трупах их товарищей, и о том стыде и сожалении. Страх плеснул удушливой волной в мою душу. Хотя в допросах и переговорах этих несчастных называли именно ранеными, при взгляде на них мысль о смертельной эпидемии вновь завладела мной. Обширные участки тел моряков — у всех разные — оказались поражены недугом, который вызвал опухоли и гематомы. Повреждённые места были кое-как забинтованы, и на этих бинтах нигде не проступили ни кровь, ни гной — все бинты выглядели грязными, но это внешняя грязь от того, что их долго не меняли. Я старался не вдыхать, когда мы (следуя указаниям Заботливого Арзы) снимали с больных эти повязки. На коже под повязками не было ни поверхностных ран или язв, ни даже ссадин. При близком рассмотрении это выглядело не как ранения от огнестрельного или холодного оружия, а скорее как последствия ушибов и закрытых переломов, полученных от многочисленных ударов по одной и той же части тела. Это подтверждали и шины, наложенные кое-где вместе с повязками. Но разве можно представить себе сокрушительной силы удары, которые не повреждают кожу?.. Я улучил момент и спросил у дока, что он думает о происхождении этих «ранений» и не заразно ли это. Он развёл руками и ответил, что не может сказать ничего определённого, но это точно не заразно. Это похоже на механические травмы, и такие он видел раньше у людей, упавших с большой высоты, только при падении страдает в первую очередь череп, а у всех малаянцев черепа-то как раз целы… И ещё он сказал, что его тоже смущает отсутствие ран и ссадин на коже. Как бы там ни было, но лежавшие под навесом моряки и впрямь были тяжелы, и все они находились под действием больших доз опия. За тяжело ранеными ухаживали те, кто был ранен легко: у одного толстая повязка закрывала руку и грудь, ходил этот моряк с трудом, но немного двигал даже больной рукой, другого же я видел с забинтованными ногами, одна из которых зафиксирована шиной, но этот человек, не смотря на увечья, проворно скакал по лагерю, пользуясь самодельным костылём. У их кока (или исполнявшего эту обязанность) нижняя челюсть была подвязана к голове и представляла собой нечто кривое, посиневшее и распухшее. Дышал он с шумом и свистом, а из деформированного рта подтекала слюна. Зрелище, конечно, очень неприятное, и от стряпни его все мы отказались — кусок не полез бы в горло никому из нас. Впрочем, кок и не настаивал…

По поводу сундука Арзы — я и не знал, что в нашей армии существуют подобные штуки. Оказывается, это целый портативный госпиталь, изготовленный, конечно же, мастерами-хетхами. Крышка сундука раскладывается в операционный стол, а в днище вделан блок электропитания, который заряжается от какого-нибудь источника энергии — например, от корабельной электросети, и от этого блока в свою очередь можно запитать обеззараживающие лампы и медицинские приборы вроде вентилятора лёгких или кардиографа. В сундуке Арзы нашлась, помимо прочего, и автономная электронная пушка с набором самопроявляющихся кассет — для просвечивания частей тела раненых в полевых условиях. Эту пушку и кассеты он и извлёк из своего сундука в первую очередь, и с нашей помощью сделал снимки поражённых частей у раненых малаянских моряков. Мы помогали ему и действовали сноровисто, но всё равно на эту процедуру ушло около часа. Ещё примерно полтора часа оставалось до сумерек, а нам нужно было вернуться на «Киклоп» до темноты. Однако Заботливый Арза, похоже, всё точно рассчитал.

Наш доктор разглядывал снимки и прощупывал места ранений, иногда склоняясь к поражённому месту и прислушиваясь и, надавливая в нужных местах, ставил на место сломанные кости. Основам такой помощи нас учили в академии, но я молю Богов, чтобы мне никогда не пришлось самому этого делать… Арза был печален и часто качал головой — я понял, что он хотел бы помочь всем, но был бессилен. Если не считать их капитана, моряки с авианосца все молодые, возрастом примерно между моим и нашего доктора. Им бы ещё лет 20 с лишком радоваться жизни, жениться и растить детей…

Не знаю, насколько отличаются наши лекарства от тех, что используют в армии Южного Альянса, но наш корабельный врач явно хорошо в них разбирается. Арзе принесли целые мешки лекарств и медицинских инструментов, и он с полчаса в них копался, попутно объясняя морякам с «Компры», что кому давать и как ухаживать за ранеными. Я помогал ему, переводя непонятые сторонами слова и фразы, а один из малаянцев — тот, который прыгал с костылём — записывал рекомендации нашего врача в блокнот. Как я понял из этих объяснений, раненые имели примерно один и тот же тип повреждений: закрытые переломы костей, ушибы и разрывы внутренних тканей. Действительно, всё это было похоже на результат падений или ударов. Моё воображение лихорадочно работало, и я представил, как подводное судно на большой глубине кидает из стороны в сторону взрывными волнами, как через пробоины в корпусе врываются в отсеки струи воды, крушащие всё, что под них попадает… Вслух я высказал такую догадку, что эти ранения были получены экипажем в момент, когда их судно попало под ударную волну, и моряк с костылём закивал в знак согласия, но при этом как-то странно покосился на стоявшего рядом кока. Последнему, кстати, Арза уже вправил челюсть, из неё больше не капало. Я прикинул, что те, кто ударился головой, наверное уже мертвы, а выжили моряки с другими повреждениями. Ссадины и раны, если такие и были, могли уже затянуться, а шрамы я по неопытности не заметил… И на этом я успокоился. Арза малаянцев не расспрашивал, а сами они не очень-то спешили рассказывать о том, как были получены все эти ушибы и переломы, но оно и понятно: всё-таки люди, которые им сейчас помогают — это неожиданно одержавший над ними верх противник, а доверчивыми и искренними малаянцев не назовёшь так же, как радушными и гостеприимными… Всем тяжело раненым, как сказал док, для полного выздоровления требуются сложные операции, которые может провести только бригада хирургов в оборудованном госпитале. А так можно рассчитывать лишь на то, что они выживут, но останутся калеками.

Под конец Арза достал из сундука-госпиталя рулоны твердеющих повязок и ловко наложил эти повязки троим из лежащих, а также матросу с костылём — всех их до этого просвечивали медицинской электронной пушкой. Док также сменил повязки остальным, в том числе и спавшему капитану. Нам сказали, что безумцу ещё вчера дали выпить снотворного, а утром влили новую дозу. Арза посоветовал всё же не усыплять капитана, а ограничиться успокоительным и постоянным присмотром — ему ведь всё равно некуда деться с этого острова. На этом наша санитарная миссия закончилась. Возвращаясь к лодке, я заметил, что убитых уже хоронят — и хоронившие даже не повернулись посмотреть, как мы грузимся и отчаливаем.

Добрались до «Киклопа» мы аккуратно к закату. Когда высаживались, другая лодка торопилась отчалить — она отвозила на берег Каманга Гуена, пленённого мной малаянского моряка. Ему уже вернули его форму и оружие. Увидев меня, Каманг сделал мне знак рукой — в первый момент я подумал, что он так прощается. Но он вдруг что-то сказал сопровождавшему его офицеру, и перелез с лодки обратно на палубу «Киклопа», а затем подошёл ко мне. Он отвязал ножны своего меча от пояса, и молча протянул меч в ножнах мне.

Я, конечно, не ожидал такого поступка от офицера Альянса и поначалу даже растерялся. Но потом припомнил старинный и позабытый у нас обычай. И, кажется, дальше я поступил, как положено: я решительно отвязал свой меч, что находился весь день за моей спиной, и в свою очередь протянул его малаянцу. Так в свете последних лучей заходящего Гелиоса и загорающихся палубных светильников «Киклопа», мы с ним обменялись мечами. Так было принято в старину между командирами по ритуалу симфонии — когда столкновение решалось по чести без кровопролития. О, Близнецы! Но ведь кровь пролилась, и пролил её я…

А ведь мы могли и вовсе не столкнуться тогда с той поисковой группой, которую приняли за патруль. Или моряк, которого я подстрелил в бедро, мог и правда потерять сознание и не бросить в нас свою гранату… Я задаю себе вопрос, а как бы я поступил, если бы мы продолжили путь дальше вдоль берега залива, и через полчаса обнаружили малаянский лагерь — незащищённый и почти не охраняемый. Даже допросив подстреленного матроса, я мог и не узнать, что в лагере только раненые и, конечно, сходу бы его атаковал. Мы бы закидали гранатами всё, что располагалось под навесом, а чуть позже застрелили бы и тех двоих, которых Каманг Гуен отослал из своей группы обратно в лагерь. А после таких убийств (да, убийств!) уже нет смысла вести переговоры — пришлось бы добивать оставшихся моряков. Кроме их безумного капитана, конечно. Но мы тогда вряд ли бы вообще про него узнали.

Случаи, посылаемые Богами, порой круто поворачивают судьбы людей. Я встретил Виланку благодаря цепи случайностей, хотя, конечно, не обошлось и без моих собственных глупых и импульсивных поступков. Я забежал в её дом, потому что мной овладела обычная паника, и потому что этот дом случайно оказался ближайшим ко мне в те мгновения, когда начала рушиться атмосферная башня. И именно в тот момент алчный карап похищал это чудесное создание! Я бросился на верхний этаж потому, что, услышав её крик, поддался простому эмоциональному порыву. Покинул я тот дом в спешке, испуганный и растерянный, ни в чём не разобравшись, и выскочил на улицу в тот самый миг, когда над окраиной Фаора рванула термоядерная боеголовка. Если бы я не ослеп от вспышки, не попал затем на больничную койку и не пролежал там больше месяца с повязкой на глазах, вспоминая всё пережитое в том доме, кто знает, помнил бы я Виланку по сию пору. Может быть, если бы не временная слепота и вызванные ею отчаяние и одиночество, эта любовь и не пришла бы ко мне…

Я не могу даже вообразить себе бездну, которая разделяет нас с тобой, о прекрасная Виланка! Я чувствую лишь, что ты сейчас далеко, очень далеко. Может быть, тебя нет в этом опустевшем мире, и злобный карап и вправду спрятал тебя в недрах Геи, в ведомых только Ардугу глубинных царствах. Я не знаю, где искать тебя, как вызволить из мест, откуда никто не возвращался. Я уверен лишь в том, что сами Боги соединили наши сердца, и значит ты тоже любишь меня — любишь если не в прошлом и не в настоящем, так значит любишь в будущем — ведь время для Богов — ничто. Истинная любовь не шагает в парадном мундире, не кричит о себе на весь свет и не берёт приступом крепостей. Она робко стоит в сторонке и сгорает со стыда, не смея обмолвиться о своих чувствах… Но в Книге Истины написано, что крылья её огромны, а сила её столь велика, что способна рушить и создавать целые миры.

Точно так же, как и в живописи, я не силён в искусстве стихосложения, я этому не учился. Вот если бы я был Адиша-Риш и носил бордовую повязку с белой кисточкой, я был бы во всём этом искушён. Но хотя я прочитал, конечно, много поэм, в том числе рифмических, сам даже не пытался их сочинять. А у влюблённого, оказывается, есть такая потребность — слагать стихосы! Неуверенные, неуклюжие, но страстные, они словно сами рождаются в моей голове, когда я думаю о похищенной девушке. Когда «Киклоп» ещё плыл на предельной глубине, уходя от возмездия джаггернаута, я лежал в своей койке и пытался сочинить в уме хотя бы короткий, но складный стихос, чтобы он выражал пылающую любовь и безысходную тоску, что я чувствую. И сегодня, когда я изнывал от жары под тентом на палубе (на нас была полная боевая экипировка!), строки наконец сложились в то, что я могу записать, не опасаясь откровенных насмешек:

Пока огонь любви в душе моей пылает ярко,

Пока от пламени его не стал я горсткой пепла жалкой,

И не унёс мой прах безжалостный поток судьбы…

Красавица, узри мой свет на том краю пропащего удела,

И прошепчи мне о любви, заветные слова тихонько проронив.

Пускай твой шёпот донесёт мне эхо мрачного предела,

Мостом над бездною влюблённые сердца соединив!

Наверное, нет смысла описывать, как весь оставшийся вечер меня донимали члены нашего экипажа, прося, чтобы я показал им и дал подержать малаянский офицерский клинок.

Жертвенная дева. Гл. III. «Синий Кодекс»

Так искушал Ардуг Хардуга:

«Коль скоро Боги желают людям блага, пусть заполнят реки и моря опиумом, и сделают его безвредным и питательным, чтобы люди могли вкушать его вечно и так вечно пребывать в своих грёзах.»

И отвечал ему Праведный Хардуг:

«Брат мой! Грёзы, что даёт людям опиум — это лишь гниющие отбросы, что остались после царского пира Истины. Боги не станут кормить людей отбросами, когда имеют горы изысканнейших яств.»

(Книга Истины пророков-близнецов)

Летопись Виланки

Не дают мне заскучать в этих дивных Светлых Чертогах.

Мы оказались в большом зале для заседаний примерно за четверть часа до начала симпозиума, когда это огромное помещение начало принимать форму амфитеатра, а многочисленные гости неторопливо прохаживались и рассаживались по своим уже распределённым местам. Присутствовали в зале и хозяева Чертогов, но их было, как и вчера, совсем немного, и большинство из этих немногих выступали попечителями тех из гостей, кто не мог здесь обойтись без сторонней помощи. Профессор Бор Хиги отправился на встречу с членами оргкомитета, пообещав подойти ко мне чуть позже, а я уселась на уже знакомое мне место, только теперь рядом со мной не было Салинкара Матита, впрочем, как и кресла, которое он вчера занимал. Примерно на том же месте появилось другое кресло, странной конструкции: его сиденье было неглубоким и достаточно широким, как раз подходящим, чтобы там разместились две таких, как я, а с каждого края сиденья имелись ещё откидные столики. Я не сразу поняла, что кресло это и в самом деле двухместное, пока возле него не возникла парочка детей — черноволосых, белокожих, с небольшими забавными носиками треугольной формы. Эти носы в сочетании с крупными, почти круглыми ярко-зелёными глазами, немного скошенным лбом и подбородком, делали их профили похожими на птичьи. Выглядело это не уродливо, а скорее трогательно. И вчера, и сегодня я замечала в зале людей низкого роста, даже примерно такого же, как мой, но детей здесь я встретила впервые. В описаниях этого мира, с которыми мне удалось ознакомиться в Симбхале, говорилось, что никто не видел детей эориан, зато некоторые гости из других миров выглядят как дети, но при этом находятся в одном из зрелых, а то и в преклонном возрасте. Но эти двое были именно детьми, хотя и не эорианскими, у меня не возникло в том сомнений: все их манеры на это указывали. По меркам Геи они не вышли ещё из первого возраста, каждому из них от силы лет по 6 — ошибиться тут я не могла. И они совершенно одинаковые! На моей родине встретить близнецов — это самый благоприятный знак от богов, какой они только могут послать простому смертному. Сердце моё наполнилось и радостью, и недоумением. Что могут делать дети-близняшки на собрании мудрецов, посвящённом сложным и высоким материям, без попечителя или другого сопровождающего? Всё это было необычно, необъяснимо и удивительно. Удивил меня и фасон их одежды. Откровенно говоря, мне стоило изрядного усилия не прыснуть со смеху. В основе, скорее всего, это была местная белая одежда для гостей, но близняшки, или же кто-то, с кем они прибыли в Светлые Чертоги, так изменили эту одежду, что, увидев её, я подумала, что мне с такими братиком или сестричкой было бы стыдно появиться в публичном месте: ведь такой костюм не решилась бы надеть на себя даже потамийская танцовщица! Как только дети-птички (вприпрыжку!) подбежали к своему месту, с одним из них мы встретились взглядами и коротко поклонились друг другу — так здесь положено — кланяться или кивать, если встретил чей-то ответный взгляд. Я тогда не смогла удержаться и скользнула глазами по нелепому наряду. Представьте себе перчатки или кальсоны из эластичной ткани — белой и очень тонкой, и сплошь усыпанной блестящими серебристыми звёздочками размером с соцветие тиаре. Такой костюм полностью обтягивал всё тело ребёнка, за исключением головы. По этикету гости обязаны полностью закрывать своё тело одеждой, открытыми можно оставлять только примерно те же места, что и на моей родине. Но такой обтягивающий наряд был откровенной насмешкой над этим правилом! Поверх звёздчатого костюма на малышей были надеты только белые сапожки со шнуровкой и слишком уж великие для маленького детского тельца сумки или ранцы — плоские и тоже белые, с серебристой отделкой, которые я вначале приняла за непомерные жилеты или накидки. Одна сумка располагалась спереди, прилегая к груди и животу, другая — на спине, сумки эти свисали примерно до середины бёдер и свободно болтались. На каждой из сумок красовалось по крупной зелёной звезде, вписанной в круг. А ещё на головах у близняшек были смешные белые шапочки с двумя серебристыми ушками или крылышками, в общем, с каким-то парным украшением. Выглядели дети как идеальные копии друг друга, и ни по их внешности, ни по одежде, невозможно было догадаться, девочка перед тобой или мальчик.

Ничуть не смущаясь своих нелепых костюмов, дети-птички запрыгнули в соседнее с моим кресло. С сумками они, похоже, освоились, и те не доставляли им какого-то заметного неудобства. Я была уверена, что вид этих моих соседей привлечёт внимание окружающих, но почем-то малыши-близняшки в столь несуразной одежде больше ни у кого не вызвали интереса. Наверное, — решила я, — хотя мне ничего похожего пока здесь не встречалось, такие дети в Светлых Чертогах не редкостью и уже не в состоянии никого удивлять, кроме разве что новичков вроде меня.

У мудрецов из числа прибывших на факультет гостей, а также у их секретарей и учеников, можно заметить как писчие принадлежности, так и «ментальных советников», схожих по назначению с моим заклятым медальоном. Должна отметить, что подобные устройства обладают самыми разными полезными свойствами, порой самыми неожиданными. К примеру, если вы растерялись или позабыли этикет, «ментальный советник» подскажет вам, как верно поступить в щекотливой ситуации, также он может в подходящий к тому момент настойчиво напомнить вам о важном событии, так что он очень пригодился бы людям невнимательным и забывчивым. Внешний вид этих предметов, очевидно, зависит от технических возможностей мира, из которого прибыл их хозяин, а также от его культурных особенностей и предпочтений. А вот карапы, в том числе и мой учитель, в принципе не приемлют у себя никаких машин, так или иначе влияющих на их мироощущение. Иным софоям такого рода устройства представляются слишком сложными, а некоторые даже боятся прикасаться к чему-то подобному, считая это плодом запретного колдовства. Мой учитель, объясняя своё отношение к «советникам», приводил в пример эориан, в личном владении которых ничего подобного не имеется. Мне же, по его словам, заклятый медальон будет весьма полезен, поскольку я неофит. Примерно под тем же предлогом «ментальный советник» был вручён по прибытии в Светлые Чертоги долговязому Салинкару, что, по-моему, является знаменательным событием для его известного механофобией народа… В общем, это можно посчитать за увлекательную игру: глядя на гостя Чертогов, постараться разглядеть или угадать, чем таким он здесь пользуется. Я обнаружила, что между простым бумажным блокнотом, в который от руки записывают речи и заметки, и совершенным прибором вроде моего медальона, не существует чёткой границы. Так, худой сутулый мужчина, сидевший в странной (по мне так крайне неудобной) позе через одно место слева от меня, быстро писал что-то маленьким стилом на прозрачной дощечке, которая представляет собой экран электронного блокнота или подобного ему устройства. Иные «ментальные советники» похожи на селенитские айфуны, иные размером с книгу и щедро снабжены кнопками и переключателями. Есть небольшие — такие, что крепятся на запястье, на ухе, а у кого-то «советник» в форме очков или даже коробочки, закрывающей один глаз. Наверняка ещё у кого-то из гостей есть «советники» в виде ювелирных украшений, как у меня и Салинкара, но отличить их от настоящих украшений я вряд ли смогу. Какие-то устройства управляются внешними органами вроде пультов, какие-то жестами, но большинство, похоже, так же, как и мой заклятый медальон — волею мыслей своего хозяина. Некоторые из таких устройств создают прямо в пространстве рядом с тем, кто их использует, картинки и стройные ряды рун, и так однозначно выдают себя. Мне не удалось разглядеть ничего похожего на «ментального советника» у смешно одетых деток: на них вообще не было украшений, их руки были пусты и свободно лежали на откидных столиках, и никаких картинок перед ними не возникало. Зато пытаясь найти у маленьких близняшек что-нибудь такое, я открыла ещё одну возможность моего заклятого медальона: если мысленно коснуться рукой кого-то из гостей, то перед глазами возникнет несколько строк, его представляющих: имя, профессия, чин или ранг, откуда он прибыл и чем здесь занимается. Я только мысленно дотронулась даже не до самих деток-птичек, а до их места, и тут же медальон выдал, что они — подмастерья звёздной магини, девочка и мальчик, а зовут их странно: Хоа 116 и Хоа 117. Хоа — примерно так звучит название одной из их рун. В летописях Симбхалы упоминается, что в иных мирах можно встретить необычные имена, представляющие собой музыкальную фразу, мелодию, или какое-то цветовое сочетание. Но мне ничего не попадалось про цифровые имена людей, хотя я сразу для себя решила, что в их мире женские имена оканчиваются чётными цифрами, а мужские — нечётными. Во всяком случае, именно так было с этими Хоа. Про магический орден Предрассветной Звезды я читала, что он подвизается в делах благотворительности, а его высшие иерархи — частые гости в Светлых Чертогах, однако определённого мнения об этом ордене от того чтения у меня так и не сложилось. В большинстве миров люди разделены на два пола, но роли между полами распределены по-разному, порой это принимает весьма причудливые формы. В стране, откуда происходит этот магический орден, всем верховодят женщины, причём чем старше женщина, тем более высокое положение в обществе она занимает. Таким образом, разнополые дети-близняшки должны занимать одинаково низкое положение, но у девочки гораздо больший потенциал для социального роста. Меня ещё удивило, что подмастерья столь юны, а уже участвуют в солидном мероприятии вместе с почтенными мудрецами. Я подумала, что наверняка они внуки какой-нибудь весьма высокопоставленной особы. Так ли это на самом деле, выяснять тогда мне было недосуг. Тем более, что сразу обнаружилось побочное действие воображаемых касаний: близняшки Хоа, после моих мысленных манипуляций, дружно оглянулась на меня и помахали мне своими маленькими ручками, и тут же мой заклятый медальон сообщил, что они получили сведения обо мне! Меня такой поворот смутил лишь одним — тем, что у этих детей всё же оказался — хотя и тщательно скрытый — «ментальный советник». А вообще это было похоже на взаимное представление с целью знакомства, да и подмастерья магини выглядели совершенно безобидными весёлыми ребятишками… Однако я задумалась тогда, как всё это может соотноситься с правилами этикета.

Большинство гостей Чертогов, так же, как и вообще большинство людей, доброжелательны и открыты для общения, и с ними, не смотря на всевозможные культурные различия, следует всего лишь держаться в рамках этих правил. Но хватает здесь и таких, кто в принципе не желает общаться с первым встречным, со случайным человеком или даже вообще с кем-либо. Дело в том, что среди гостей многие относят себя к закрытым сообществам, а также немало здесь отшельников, ведущих уединённый образ жизни. Меня учили не только первой не заговаривать с незнакомцем, но даже не задерживать на ком-либо свой взгляд без особой на то надобности. Немного подумав, я распространила такое правило на эти мысленные касания — коль скоро они становятся известны другому человеку: боясь показаться нескромной, я не стала касаться первой никого из соседей. Поэтому про людей на ближайших ко мне местах могу лишь сказать, что все они, скорее всего, были мужчинами. Тот, кто находился впереди меня, как я сразу для себя решила, был одним из учеников. Почему? Во-первых, почти все учёные мужи собираются поближе к трибуне, точнее к месту, где выступают с речами мудрецы, а слуги ожидают окончания всех речей и дискуссий на самой периферии зала. А рядом со мной расположились по большей части ученики, секретари и другие, кто не относится непосредственно к приглашённым на факультет мудрецам, но обязан слушать выступающих. Во-вторых, сосед этот был юн и, на мой взгляд, выглядел, как типичный школяр. Я сочла его юным, так как уже замечала в зале похожих на него людей, и все они выглядели старше и солиднее, и роскошнее были одеты. Вообще-то, его внешность на первый взгляд ничем особо среди других гостей не выделялась, кроме разве что грузного — по меркам Геи — тела, а также гладкой блестящей кожи цвета леванта. Сидел он на невысокой массивной скамье, поджав под себя ноги и при этом широко расставив колени, но так или примерно так восседает добрая половина гостей Чертогов. Ах, да, его чёрные волосы — они были короткие, жёсткие и стоячие — по-моему, все они росли строго перпендикулярно поверхности кожи, и кроме макушки покрывали ещё шею и часть лба. На лице у юноши волос не было, в отличие, опять же, от доброй половины гостей Чертогов. Многие здесь носят бороды, порой растущие от самых глаз, у некоторых растительность выглядит совсем не так, как у карапов или, тем более, у моих соотечественников. Также во внешности гостей можно заметить много другой экзотики, но они всё равно люди, и я хотела бы подчеркнуть, что ни у кого в Чертогах не замечала уродливой или отталкивающей внешности — все люди здесь по-своему благовидны. Вот так же и этот школяр… А интересно, он тоже получил здесь новое тело?

В первых рядах, недалеко от трибуны, я разглядела своего учителя, достославного Рамбуна, беседующего с несколькими почтенными коллегами. Его я мысленно коснулась — зная, что он не пользуется электронными устройствами и потому не заметит моей проделки — и заклятый медальон написал перед моим взором светящимися рунами всё то, что входит в официальное представление моего учителя. Однако мой учитель, как неоднократно бывало раньше, почувствовал на себе мой взгляд и обернулся в мою сторону, а вскоре и сам подошёл ко мне. Поинтересовавшись, всё ли со мной в порядке, он сказал мне в напутствие:

— Виланка, сегодня ты отправишься в странствие, совместно с Макрасом Салинкаром Матитом и двумя эорианскими отроками, дабы посетить не так давно покинутую тобой родину, и в странствии том ты узреешь жизнь эориан, каковую они мало кому являют. Я желаю, чтобы ты это уяснила: что где-то там, за этими белыми стенами, за благолепной Эорой, что простёрлась под нашими ногами, таится бескрайний мир эориан, от нас сокрытый, нам вовсе неведомый и для нас недосягаемый. Сокрыт он от нас не по злому умыслу, а недосягаем по той же причине, по которой свободное парение в облаках невозможно для живущих в илистом дне червей. Истинно говорил Призрачный Рудокоп, называя нас червями: ибо мы именно таковы в сравнении с эорианами, что парят в бескрайних и недоступных нам просторах. Хозяева Светлых Чертогов в доброте своей нас здесь привечают в этом роскошном вместилище, где могут с нами сосуществовать и общаться, но так они лишь опускаются в тот ил, чтобы пребывать тут с нами. Тебя же они берут теперь в свой полёт. Постарайся понять и запомнить побольше, ибо мало кто из мудрых удостаивался такой чести.

Я сообщила своему учителю о книге, подаренной мне Рудокопом за завтраком. Учитель мне на это сказал:

— «Синий Кодекс» суть ладно сработанный секретер, хранящий сокровища житейской премудрости, и также пример достойнейшей книги, дающей человеку надёжную опору на праведном жизненном пути. Тот, кто руководствуется означенным кодексом, нисколько не обременён бессмысленными правилами и догмами, но следует весьма разносторонним и благополезным советам. Это не твой путь, дева, но тех, кто принуждён судьбой жить в вечной тьме, однако же ведёт он тех живущих во тьме прямой дорогой к свету.

Ядумала, наставник Рамбун станет расспрашивать меня о том, что мне удалось выяснить у чёрного колдуна, но он, похоже, торопился вернуться к своим делам, и поэтому вскоре ушёл. Впрочем, он предпочитает расспросам обстоятельные отчёты, а такой отчёт я уже, считайте, подготовила. При высокочтимом карапском наставнике опять были его посох и большой бокал с нектаром. Бокал можно носить с собой, не заботясь, что содержимое расплещется — такое у него свойство… Близняшки Хоа смотрели на моего учителя по-детски изумлёнными глазами всё время, пока он находился возле меня. Наверное, их впечатлили его посох или шляпа, или же они так отреагировали на Васуки — змейку-телохранителя.

Немного позже в зал заседаний зашёл Призрачный Рудокоп в окружении свиты: чёрный колдун величаво прошествовал через проход буквально за креслицем подмастерий звёздной магини. Заметив меня, он остановился, затем его свита расступилась и Рудокоп с важным видом направился ко мне. Я ведь так и думала, что он не оставит меня в покое! Следуя правилам, я поспешно встала и встретила его сдержанным поклоном.

— Я всё ещё надеюсь на нашу приватную встречу, дева Виланка, — сказал он мне вполголоса, наклонившись почти к самому моему уху. — Готовься: очень скоро такой случай нам представится. И знай: теперь у меня есть нечто настолько важное для тебя, что, клянусь, ты не будешь разочарована… — Сказав это, Рудокоп выпрямился и, не дожидаясь моего ответа и даже на взглянув на меня больше, удалился.

Наш обмен любезностями притянул ко мне внимание чуть ли не половины зала. Не успел ещё колдун вернуться к своей свите, а перед моим мысленным взором пронёсся светящийся рой извещений о том, что мною интересуются, а по собравшимся прошёл ропот: «Жертвенная дева… Жертвенная дева!», и все принялись разглядывать меня. И особенно пристально на меня смотрели с соседнего кресла похожие на птичек дети. Не сговариваясь, они вдруг, откинув в сторону столики, одновременно вскочили со своих мест и подбежали ко мне. Приблизившись, они тоже вполголоса, косясь на других моих соседей, спросили наперебой:

— Что хотел от тебя этот ужасный человек?..

— Ты правда та, кого называют жертвенной девой?..

Я пребывала в полной растерянности и чувствовала себя крайне неловко. Кому понравится так вот неожиданно очутиться в центре всеобщего внимания, когда окружающие думают о тебе невесть что, да ещё к тебе подбегают близнецы и задают нескромные вопросы? Моё время словно остановилось. «Стоит ли мне что-то им рассказывать?» — лихорадочно соображала я, рассеянно разглядывая одежду детей. Тут-то я и поняла, что то, что надето сверху на их обтягивающие костюмы — это пустые сумки. Сумки эти довольно сложно скроены: с широким клапаном на пуговицах и дополнительными внешними карманами, а по бокам их соединяют эластичные ремни. Большие звёзды оказались аппликацией из ткани яркого зелёного цвета — как весенняя зелень ясным утром — такого же оттенка, как глаза у близняшек… А между тем чёрному колдуну, похоже, не понравилась реакция зала: он вдруг резко вскинул руки в стороны и я всем своим существом почувствовала, как невидимая волна чего-то грозного и подавляющего распространилась от него через зал. Многие от этой волны содрогнулись, большинство в ужасе смотрело теперь на колдуна, а ученик, сидевший впереди меня, поднялся на своём сиденье в рост и принялся озираться по сторонам, изучая реакцию зала — похоже, ситуация его лишь позабавила. Зато мои соседи-малыши вообще никак не отреагировали на эту выходку Призрачного Рудокопа, они даже не заметили посланной чёрным колдуном подавляющей волны. Лишь спустя несколько секунд, поняв, что вокруг них происходит что-то неладное, они принялась недоумённо оглядываться на соседей, хлопать глазами и переглядываться между собой. На долгие мгновения в воздухе повисло напряжение, гости Чертогов смотрели то на нас с Хоа, то на Рудокопа, и во взглядах их читались испуг, растерянность, а то и гнев и возмущение, кто-то даже заговорил о проклятье, а сам колдун между тем преспокойно удалился, окружённый плотным кольцом своей челяди. Я упорно хранила молчание, но это не могло продолжаться долго, потому что Хоа с явным нетерпением ждали, когда же я хоть что-то им отвечу. Вновь меня спас и разрядил неловкую ситуацию профессор: он появился, едва колдун и его свита затерялись где-то за другими гостями. Стоило профессору приблизился к нам, как подмастерья упорхнули обратно на своё место, все вокруг успокоились и посторонние взоры от нас отворотились: гости Чертогов доверяли Председателю и в то же время боялись показать ему своё неуважение. Я тогда с облегчением вздохнула.

Профессор подошёл к моему креслу и, указав на него рукой, велел садиться. Я подчинилась и устроилась там поудобнее, и тут профессор опять повёл себя довольно странно. Моё кресло напоминает наклонное узкое ложе, и оно слишком длинное, чтобы я при таком росте занимала его целиком — в конце, за моими вытянутыми ногами, остаётся довольно большая площадка. Профессор Хиги сел прямо на эту площадку лицом ко мне! Я поджала свои ноги, боясь задеть ими нового наставника. Я бы его, конечно, не испачкала (в Чертогах вообще нет никакой грязи), но сработал простой рефлекс. Вспомнив, в какой позе профессор Хиги беседовал с Рудокопом перед завтраком, и как он затем чуть было не перепрыгнул там через стол, я решила для себя, что в их культуре подобное поведение не считается бесцеремонным… Я сидела, обняв руками свои колени, и прикидывала, как мне рассказать профессору про недавний эпизод с Призрачным Рудокопом. Должна заметить, что благодаря такому взаимному расположению наши с ним лица оказались почти на одной высоте. До первого выступления тогда оставалось буквально минут пять, поэтому я ещё ждала от нового наставника заданий или рекомендаций относительно сегодняшнего симпозиума — например, кого мне стоило особенно внимательно послушать, а чью речь записать. Но он не спешил меня этим озадачивать, а вновь выдал мне ответы на вопросы, которые я пока что задавала лишь самой себе:

— Впервые вижу, как <…> лично подходит к кому-то из наших гостей и буквально ему навязывается, — заявил он мне сразу без предисловий, опять назвав Рудокопа истинным именем. — Может быть, после такого тебе есть смысл пообщаться с колдуном наедине… Впрочем, решай сама, Виланка. Я могу только лишний раз заверить тебя в безопасности происходящего.

— Досточтимый профессор, почему этот человек проявляет столь откровенную настойчивость, добиваясь нашей с ним приватной встречи? — спросила я у эорианского наставника. — Я была бы очень признательна вам, если бы вы мне объяснили.

— Драгоценная Виланка, даже и не знаю, что это может быть, — покачав головой, ответил мне профессор Хиги. — Впрочем, одна идея пришла ко мне за нашим совместным завтраком, но заводить об этом разговор прямо там было бы невежливо… Тебя это, уверен, не удивит: многие наши гости только и мечтают получить от нас или через нас что-нибудь такое, что они считают для себя запретным. В зависимости от их уровня и представлений это могут быть могущественные духи, мощные артефакты, сакральные или системные знания. Для этого они создают здесь фракции и альянсы, заключают явные и тайные союзы и планируют многоходовые комбинации. Во всевозможные заговоры вовлечено даже два или три члена нашего оргкомитета.

— Меня хотят втянуть в какой-то заговор? — спросила я у профессора прямо.

— Мне представляется, что с тобой всё обстоит попроще. К примеру, твой замечательный учитель Рамбун жаждет завладеть нашим звездолётом, потому что считает анаков всемогущими демонами, исполняющими любое желание хозяина. Можно ли говорить о том, что он втягивал тебя в свой заговор, когда просил помочь со сбором данных о звездолётах?..

Краска стыда залила моё лицо, когда я услышала такой вопрос, но профессор, похоже, ничуть не сердился.

— А владыка Каменных Земель ведёт здесь собственную игру, — объяснил мне добрейший Бор Хиги. — Он обхаживает Гею с тех пор, как узнал о появлении там яйцевого кокона. Похоже, чёрный колдун собирается захватить полиэмбриональную капсулу Шал-Гур. Его магия здесь бессильна, но он опытный дипломат и неплохой торговец, и ему несложно догадаться, что ты можешь стать ключом к получению такой капсулы, точнее, к контролю над миром Геи. Можно предположить, что колдун решил задействовать тебя в своих планах. С твоего согласия, конечно, и он что-то предложит в обмен на помощь… Я полагаю, что-то такое, от чего ты не сможешь отказаться.

Как мне тут было не вспомнить только что сказанное Рудокопом: «У меня есть нечто настолько важное для тебя…» Признаюсь, я была неприятно заинтригована. Что такого чёрный колдун может мне предложить?

Профессор между тем продолжал:

— Зачем ему понадобилась капсула Шал-Гур, про это гадаю не я один. Некоторые члены оргкомитета полагают, что, собирая подобные зловещие артефакты, владыка преследует чисто политические цели — испытывает на прочность адептов «Кодекса» и увеличивает так собственную значимость в их глазах. Другие считают, что он вознамерился создать шалгурский питомник, а затем насладиться его уничтожением и так отомстить шалгурам за старое — за гибель своего мира. С последним вроде бы трудно не согласиться, ведь месть — это типичная мотивация для чёрного колдуна. Но благодаря «Синему Кодексу», во всех Каменных Землях сейчас не найти такого мира, где прижились бы Шал-Гур. Узнать что-то наверняка мы не можем, поскольку владыка очень скрытен: хотя он не привык ни в чём себе отказывать, при этом он никому не доверяет… У меня вообще другое мнение на этот счёт. С большой долей вероятности у владыки <…> уже есть заказчик на капсулу и он её сразу продаст, точнее, обменяет на какой-то предмет или услугу. Возможно, на оружие. В связи с этим я удовлетворил его просьбу о поставке наших средств защиты, в надежде, что он довольствуется ими и откажется от сложной и сомнительной затеи с полиэмбриональной капсулой. Но, похоже, не смотря ни на что, <…> всё равно пытается её получить. Или сделать что-то другое… Со временем это прояснится. Пока же очевидно, что на пути к какой-то своей цели колдун хочет заручиться твоей помощью.

Вот так профессор выдал шокирующую информацию в типичной манере эориан — прямо, без утайки и обиняков. Я поймала себя на том, что рот мой открыт, а глаза, наверное, стали такими же большими и круглыми, как у карапа. Ведь любой будет ошеломлён новостью, что его собирается использовать в каком-то не очень понятном, но зловещем деле чёрный колдун. Хотя я уже не боюсь Призрачного Рудокопа так, как боялась перед первой с ним встречей, и в прошлый раз профессор действительно умерил мои страхи, но после этих объяснений мной опять завладело тягостное предчувствие грядущих неприятностей. Я пока что не уверена, смогу ли собраться с духом и встретиться с Рудокопом один на один. Как только я представляю, как иду к нему на свидание, в мою душу словно кладут огромный кусок льда. «Надеюсь, новый наставник в любом случае меня защитит,» — подумала я тогда.

— Я со своей стороны гарантирую, что тебе нет повода волноваться, Виланка, у нас не предвидится никаких неблагоприятных для тебя сценариев, — примирительно добавил профессор.

— А что может случиться, если капсула Шал-Гур окажется у Призрачного Рудокопа или у его заказчика? — спросила я у него.

— Уж точно в этом будет мало хорошего, — ответил мне эорианский наставник. — Но пусть это тоже тебя не волнует, это не твоя забота. Если у него получится, то сразу вмешаются какие-то структуры Последствий. Скорее всего, рассердится отец Айки — директор Масс. Не на тебя, конечно, а на меня и на наш оргкомитет. Подобные скандалы уже не раз бывали… Это обычная наша жизнь, драгоценная девочка.

«Последствия» — так эориане называют свою стражу, которая не только надзирает за порядком, но и исправляет ситуацию, если та вдруг станет угрожающей. Это написано в трактатах Симбхалы, посвящённых миру Эоры. Но при чём здесь отец Айки Масс?..

Профессор не вдавался в подробности, так что мне пришлось спрашивать мой заклятый медальон, и ещё я хотела при случае узнать что-нибудь у самой юной эорианки. Медальон выдал довольно скудные, но важные сведения: Орх Масс — так зовут главу этих Последствий, но никто из знакомых мне эориан ему не подчиняется, у Айкиного отца есть свои подчинённые, не имеющие отношения к «исследовательскому центру на Эоре» — то есть к Светлым Чертогам. Подчинённые эти называются «штурмовики» и они что-то вроде эорианских стражников или даже солдат. Штурмовики есть разные для разных нужд. Эти люди гораздо сильнее, быстрее и выносливее обычных эориан, их органы чувств превосходят возможности самых зорких и чутких хищников, а их оружие обладает невероятной мощью. К сожалению, я не смогла найти почти ничего для себя вразумительного про армии и войны в этом мире, даже с помощью заклятого медальона. Кажется, в каком-то месте, которое называется «сектор 404», всё-таки случилась то ли война, то ли катастрофа, но, если я верно поняла, всё это уже закончилось, и эориане там не воюют, а только присматривают за порядком. Впрочем, я не могу себе вообразить достойного врага для них…

И ещё я спросила у досточтимого Бора Хиги про подарок чёрного колдуна — «Синий Кодекс». Мой учитель ничего не сказал мне по поводу того, стоит ли мне читать эту книгу, и я даже не понимала, зачем вообще Призрачный Рудокоп мне её вручил. Профессор ответил мне и на это сомнение:

— Ты получила от <…> легендарную книгу! — радостно заявил мой новый наставник (проявив так первые эмоции за весь разговор). — Впрочем, тебе вовсе не обязательно торопиться с её прочтением, так как она не имеет никакого отношения ни к тебе лично, ни к Гее, ни к шалгурам. Но, драгоценная девочка! Если всё-таки соберёшься к Призрачному Рудокопу, лучше с ней ознакомиться. Должен сказать тебе, что книга эта породила уникальную культуру. «Синий Кодекс» теперь изучает Салинкар Матит — я дал ему именно такое задание. Они сейчас вместе с Галшем в Каменных Землях, где все живут по «Кодексу». Так что, учитывая это и другие обстоятельства, далеко её не откладывай.

Я поняла без дальнейших объяснений, какие обстоятельства имеет в виду мудрейший профессор Хиги и он, конечно, был прав. Этот «Кодекс» интересен моему учителю, и хотя достославный Рамбун не пожелал, чтобы я прочла его, он и не возражал против этого. Мне эту книгу подарил лично сам Призрачный Рудокоп, и в случае нового визита к чёрному колдуну я обязана быть во всеоружии. А теперь ещё оказывается, что книгу колдуна изучает долговязый Салинкар — причём на практике в одном из миров Рудокопа! Я просто обязана по меньшей мере внимательно с этой книгой ознакомиться, иначе буду выглядеть в глазах всех нерадивой ученицей… Но книга колдуна, не смотря на небольшой размер, показалась мне объёмной: шрифт в ней довольно убористый, а бумага, на которой она напечатана, отличного качества — белая, плотная и тонкая, и весь томик «Синего Кодекса» содержит сотни три таких листов. Учитывая время, которое я в состоянии отвести на её изучение — то есть от силы полчаса-час с утра и перед сном, у меня на всю книгу уйдёт не одна неделя. Если только…

— Да, Виланка, есть способ читать гораздо быстрее, — подтвердил мою догадку профессор Хиги. — Нужно лишь освоить простенькую методику, и тогда ты прочтёшь весь «Синий Кодекс» меньше чем за час. Просто дай задание своему советнику обучить тебя быстрому чтению и следуй тем инструкциям, которые он подскажет. Можешь прямо сейчас и начать — как раз успеешь к первому докладу.

И ещё, встав наконец с моего кресла и уже собираясь уходить, он добавил:

— Ты можешь воспользоваться копией «Синего Кодекса», вызвав её, как и любую другую информацию. Притом в переводе на удобный тебе язык. Я бы рекомендовал, конечно, язык карапов… древний язык вы его называете.

— Конечно, досточтимый профессор, — ответила я, а сама подумала: на древнем языке с «Синим Кодексом» знакомился мой учитель, наверняка и Салинкар… Но ведь первая речь второго заседания мудрецов должна была вот-вот начаться! Я посчитала для себя неприличным заниматься обучением в то время, когда кто-то уже выступает перед залом, поэтому отложила это обучение на потом.

Профессор Хиги ушёл, а через минуту, в течение которой я успокаивала мятущиеся мысли и настраивалась на прослушивание докладов, первый выступавший сегодня мудрец направился к той части зала, которая предназначена для выступлений — я называю её трибуной, но ещё раз подчеркну, что это просто пространное возвышение в фокусе зала заседаний, и к нему обращены все зрительские места.

2-е заседание

Мудрейший эорианский наставник, профессор Бор Хиги, не дал мне никаких заданий по поводу сегодняшнего симпозиума. Наверное, у него своё понимание учебного процесса и я вольна тут поступать, как пожелаю. Но я ведь прибыла в Светлые Чертоги не только для обучения. Учитель Рамбун говорил мне, что накопление документальных данных об этом мире — это не моё дело, точнее, такое неофитам не доверяют, но, тем не менее, мои записи обладают самостоятельной ценностью для мудрецов Симбхалы. Моя задача, конечно, скромнее, и ценность моих записей лишь в том, что они отражают взгляд и впечатления неофита, впервые попавшего в мир Эоры. Мне нет нужды вести протокол заседаний временного факультета или приводить здесь список выступавших и рунные записи их речей. Я должна писать о том, что показалось мне интересным и познавательным, при этом описывая события такими, какими я их увидела и поняла, не стесняться делать предположения и выводы. Ведь именно этого ждут от меня в Симбхале.

Поэтому, хотя у меня нет такого поручения и в итоге я ушла с середины сегодняшнего заседания мудрецов, всё же напишу о самом важном. Должна отметить, что выступавшие сегодня, вопреки моим ожиданиям, не позволили мне заскучать: все они произвели на меня достаточно сильное впечатление — кто-то своими речами, а кто-то и своей внешностью. Многое из того, что я увидела и услышала, меня заинтересовало, я невольно увлеклась, почти позабыв о том, что случилось со мной перед симпозиумом и куда мне предстоит отправиться после него.

Когда на трибуне появился первый оратор, я решила, что наконец вижу одного из упоминаемых в Симбхальских летописях диковинных существ. Я уже замечала здесь непривычных на вид людей, например, с телом в форме клуая, или с фиолетовой кожей, или с короткими ногами и длинными руками, достающих почти до пола, а также ушами, растущими почти из макушки. Но в этот раз, как мне поначалу показалось, было нечто совсем другое. Высокая худая фигура в чешуйчатом плаще и с ужасной головой, похожей на череп ящерицы — она сразу же приковала к себе взгляды всего зала. Медальон предложил мне для обозначения всяких диковинных людей слово антропоморфы. Но я уж лучше буду писать или «люди», или «чудовища» — так проще и понятнее. Тем более, что это оказался лишь маскарад: под страшной маской скрывалось человеческое лицо. Это был жрец змеиного культа, из мира, пережившего инвазию Шал-Гур. Гости, присутствующие в зале заседаний, почти все одеты в местные белые одежды, лишь десятка два или три из них, включая моего учителя, одеты в своё, и некоторые из таких одеяний ярко выделяются на общем фоне. Таков был и этот гость. Я не стану обременять читателя огласовкой его имени потому, что оно представляет собой труднопроизносимый набор свистящих и шипящих звуков. Наверное, вообще не стоит приводить имена ораторов без надобности и, тем более, без рунной записи их речей… Итак, первым выступил змеиный жрец. Он рассказал, что до инвазии, которую он рассматривает не иначе, как конец света, их мир процветал, мудрецы там познавали сокровенные тайны мироздания и использовали эти знания, чтобы сделать счастливыми всех людей. Но теперь мир этот безвозвратно погиб. Самих шалгуров жрец считает людьми, одержимыми демонами, а нынешний его культ практикует полный отказ от каких-либо устремлений, видя в этом единственный способ избежать зла и привести свой дух в состояние абсолюта. Он, как и многие здесь, говорил об утрате людьми верных духовных ориентиров. Учения и наставления, посылаемые богами через пророков всем людям, не только указывают нам путь к совершенству, но и служат своего рода прививкой от многих внешних напастей — в том числе таких, как эти шалгуры. Но «цивилизационные эндопаразиты», как их называет профессор Хиги, с тем же успехом, с каким осваивают все сферы жизни людей, присваивают и эти учения, извращая их и подменяя выгодной им фальшивкой, таким образом высасывая из поражённого недугом человечества самый его дух. В шалгурах можно найти необычайно сильное сочетание хитрости, самоуверенности и цинизма, но их представления о вышнем исходят из одного лишь меркантильного расчёта, они не способны понять, почему у духовной жизни есть абсолютный приоритет перед плотской, что такое святыни, для чего и как следует воспитывать и взращивать свой дух. Духовные сферы недостижимы для сущностей, что подобны живущим на теле животного вшам, клещам и блохам, а попавшие под их влияние религии обращаются в удобную этим паразитам идеологию, призванную контролировать людское население и выкачивать из него то, что шалгуры посчитают для себя полезным. Лишённые таким образом духовной организации, люди часто предаются ложным богам, или вовсе отрицают их (как здесь не вспомнить «птичий алтарь» Призрачного Рудокопа!), или же вышние устремления вытесняются у них простыми житейскими интересами. Примерно об этом и говорил жрец в маске, напоминающей череп ящерицы.

Некоторые мудрецы, по словам выступавшего, относят Шал-Гур к разновидности мора или стихийного бедствия, не подвластного людям, он же расценивает это явление как демоническое нашествие, посланное богами в наказание за людские грехи и за то, что люди перестают богов почитать. Это представление, будто боги способны чинить людям злонамеренные козни (оно распространено даже среди людей умных и образованных) на мой взгляд, логически противоречиво и вообще нелепо. Злые сущности в духовном плане ничтожны и не способны возвыситься до божественного уровня. Этому учат и на моей родине, и в монастырях Симбхалы. Но стоит отдать жрецу должное: в конце концов он винил в этой беде не богов и, тем более, не шалгуров, а самих людей, впустивших демонов в свои души.

На втором симпозиуме, как и на первом, присутствовали и выступали представители культур, по своему уровню близких к Эоре, вернее, технически гораздо более развитых чем, к примеру, мы — то есть чем народы, живущие у нас на поверхности Геи. Для их обозначения, из предложенных заклятым медальоном вариантов я выбрала слово техногены от термина «техногенные цивилизации» — то есть культуры, в основе которых — создание сложных машин. В отличие от слова антропоморфы, которое я решила не использовать в своих летописях потому, что мне не к кому его приложить, слово техногены, хотя оно не совсем точно отражает суть и, строго говоря, не является словом из моего языка, можно отнести к немалой части гостей Чертогов, и у меня не получилось заменить его другим, простым и распространённым. Поэтому дальше пишу о техногенах. Их представителей здесь не так много, как тех, что считаются магами и философами и исходно живут в аграрных обществах с сословным укладом, основанных на сакральных знаниях, или же представляют одну из причудливых ветвей прогресса. Техногенные цивилизации зачастую скоротечны. Ещё в школе меня учили, что научная революция, которая приводит человечество к высокой технической культуре, развивается по экспоненте, он подобна взрыву, и как любой взрыв, плохо управляема и может спровоцировать катастрофу, грозящую отбросить это человечество в состояние самого примитивного выживания. В любом случае, нестабильные по сути техногенные миры встречаются во Вселенной реже, чем устойчивые и спокойные традиционные, но они при этом гораздо заметнее.

Второй очередью сегодня выступала оратор из высокоразвитого мира техногенов — высокая и статная женщина, на вид не молодая — я бы сказала, что она уже вошла в свой пятый возраст. Из её речи я узнала, что техногены нередко вмешиваются в судьбы иных миров, при этом они берут на себя роль, подобную роли богов, но насаждают они отсталому по их меркам человечеству не спасительные духовные учения, а целостные парадигмы, порождающие свою идеологию, политику, и даже науку и технику. Таким способом они пытаются предотвратить в том числе и инвазию Шал-Гур, в первую очередь её переход в стадию размножения. Наибольшим грехом, из тех, что можно найти в человеческих сообществах, эта почтенная и мудрая женщина считает организацию массового истребления разумных существ ради чьих-то подлых желаний — в первую очередь для получения кем-то власти или выгоды. Обитаемые миры, где такое случается систематически, она призывала брать под пристальное наблюдение, под особый карантин, а инициаторов и заказчиков подобных злодеяний скрупулёзно выявлять, помечать и отслеживать, чтобы в дальнейшем к ним можно было применить некие меры, какие конкретно — выступавшая не уточнила. Организацию массовых убийств ради выгоды оратор обозначила словом, которое которое для меня прозвучало просто как «истребление людей», но вот теперь заклятый медальон предлагает мне на выбор несколько близких по смыслу значений (пока что мне некогда из них выбирать более подходящее). Ещё оратор техногенов утверждала, что у властной элиты имеется предрасположенность к такого рода инвазии, что-то вроде профессиональной болезни, и через эту предрасположенность она прилагала понятие «истребление людей» к теме этого факультета — то есть к явлению цивилизационного паразитизма.

До этого дня я была уверена, что все глобальные беды людей исчерпываются войнами, эпидемиями и стихийными бедствиями. Хотя ещё об одной деструктивной силе несложно было догадаться — о порочной людской власти. Но, как оказалось, здесь всё обстоит куда сложнее… Только представьте себе, беда какого масштаба случается, когда паразиты вроде Шал-Гур захватывают высокоразвитую культуру техногенов. А такое, хотя и не часто, но происходит! Мало того, что война распространяется на все миры, куда только эти техногены способны дотянуться, ещё и образовавшиеся в результате размножения паразитов полиэмбриональные капсулы несут в себе зачатки невероятно мощной военной техники. В былые времена подобные инвазии имели место — взять хотя бы древнюю историю самих хозяев Светлых Чертогов — и тогда распри охватывали множество миров. Теперь эти случаи редки и обычно пресекаются на корню, но капсулы Шал-Гур, заряженные сокрушительным арсеналом, всё ещё странствуют по Вселенной, и даже являются предметом охоты для не чистых на руку дельцов.

Пожалуй, именно техногены выступают с речами наиболее для меня интересными и доходчивыми. В сочетании с красочными и выразительными образами каждое такое выступление воспринимается скорее как спектакль, а не учёный доклад. В основном из таких выступлений сложилось моё представление о том, что за беда постигла мой родной мир.

Я уже догадывалась, что на Гее шалгуры захватили правящую касту Великой Малайны. Но я не понимала, почему и как это произошло. Теперь же, в признаках этих паразитов, которые приводили выступавшие, я стала улавливать знакомые нотки образа мышления и черт характера, которые у нас обычно приписывают жителям юга Асии. Про малаянцев, например, ходит молва, что они своеобразно понимают добро и зло: добро для человека это то, что для него хорошо, а зло — то, что для него плохо. Малаянцы далеко не всегда задумываются, правду они говорят или лгут, к этому у них совсем другой подход — они просто говорят вещи, которые в данной ситуации считают для себя выгодными. Даже их отношение к истине сводится к тому, что достойно лишь их внимания: если некий предмет или явление для них полезны, значит они есть, если вредны — значит, их не должно быть, а если просто бесполезны — то такого как бы и нет вовсе. Большинство малаянцев восхищается богатством, славой и властью. Они уверены, что это самые важные вещи в жизни, на которые необходимо направить все свои старания. Есть среди них, конечно, и те, кто ценит изощрённый ум и хорошие манеры, и даже такие, что стремятся к глубоким знаниям и высокому мастерству, но подобного рода качества всё равно имеют конечной свой целью те же богатство, славу и власть. Честный и великодушный человек просто не выживет в таком обществе, а о духовном развитии в нынешней Малайне, именующей себя Великой, можно и вовсе не помышлять. Мораль и нравственность у южан испокон века были предметом презрительных насмешек, а справедливый, искренний и милосердный человек нередко воспринимается там как глупый и слабый — такой, которого можно легко использовать с выгодой для себя. Это отражено даже в их фольклоре, и подобные же представления лежат в основе их поведения как в быту, так и в торговле и политике. Конечно, не все малаянцы таковы. Человек по природе своей стремится к божественному идеалу, и в любых сообществах можно отыскать людей достойных — так и среди самых выраженных южан немало найдётся тех, кто добр и великодушен. У нас бытует поговорка: «хочешь преданного друга — найди честного малаянца». Она, конечно, про то, что преданная дружба — редкость, но в этой поговорке можно разглядеть и другую мудрость: хотя честного малаянца действительно нечасто встретишь, в то же время всем известно, что не бывает преданнее друга, чем малаянец, который искренне к тебе расположен. Однако случаи такой дружбы совсем уж редки, и от дурной славы южный народ они не в силах очистить. Послушав женщину из мира техногенов, я пришла к выводу, что у нас эта напасть — инвазия Шал-Гур — постигла именно жителей Малайны потому, что те оказались для неё наиболее уязвимыми.

Мудрецы, выступавшие на вчерашнем симпозиуме, как и сегодняшний змеиный жрец, ратовали по большей части за духовную борьбу с инвазией Шал-Гур — поскольку эти сущности по природе не материальны и люди лишь находятся под их влиянием. Некоторые даже сравнивали Шал-Гур с эпидемией своеобразного недуга — хотя и душевного, но всё же заразного, во время которой больных следует изолировать от общества, чтобы от общения с ними не заразились здоровые. Оратор техногенов пошла дальше: она предлагала лечить таких больных. Она поведала об опыте изоляции и успешного излечения, или исправления, людей, ставших по своей сути паразитами-шалгурами. Для этого её мир вмешался в судьбу другого мира, захватив контроль над целым человечеством.

У захваченного человечества, конечно, есть название, а ещё некая характеристика, мой «ментальный советник» перевёл её как «цивилизация третьей технической ступени». Профессор Бор Хиги назвал мой мир «второй технической ступенью» — значит, в докладе речь шла о культуре, техника которого на ступень совершеннее нашей. Благодаря заклятому медальону, хотя бы приблизительно, я постигла эту классификацию. Она подразделяет технические культуры по уровню их развития — от вполне понятных основ и вплоть до непознаваемых мною высот. Медальон сразу же предупредил меня, что «типология цивилизаций описывается многомерным массивом данных, поэтому линейная классификация к ним не применима», деление же на ступени является «грубым приближением». Это вполне разумная оговорка, но раз уж сам профессор публично использовал такое «грубое приближение», я тоже им воспользуюсь. В общем, первая ступень подразумевает преобладание точных наук, прикладной к ним техники и машинного производства, а также проживание большинства населения в городских поселениях; вторая ступень уже вовсю пользуется ядерной энергией, сложной электротехникой и всеобщими коммуникациями, интенсивно осваивает ресурсы своей планеты и исследует ближний космос; у третьей преобладает ментальная техника, возможны междумировые путешествия, достигнуто условное бессмертие. Про пятую ступень я мало что поняла, а вот уровень техногенов, которых представляла женщина-оратор, явно выше миров третьей ступени и соответствует ступени четвёртой. Высокоразвитые сообщества техногенов четвёртой ступени, так же, как и эориане, свободно передвигаются по Вселенной, их космические флоты огромны, их поселения распространились по многим мирам и их жизнь, как и здешних жителей, пронизана самой разнообразной и совершенной техникой. Их мораль обращена наружу, принимает форму миссий, и у них есть потребность и средства благоустраивать иные земли, менее развитые и пребывающие в упадке. Я особенно внимательно пересмотрела это выступление. От него пугающе веет чем-то запредельно чужеродным, я не понимаю и не могу принять многие стороны их морали. Хотя техногены, похоже, принципиально против каких-либо убийств, несчастные судьбы большой массы людей словно сливаются для них в грязные пятна на светлом полотне жизни, и пятна эти они считают своим долгом выводить доступными им методами, даже не задумываясь над тем, чем же эти пятна сложены и что они принимают за грязь… В общем, то, что в итоге сделали соплеменники статной женщины, было поступком людей жестоких и безучастных!

Вкратце, предыстория здесь такова. Ещё до появления паразитов Шал-Гур, несколько поколений воинов сражалось с неведомо откуда приходящим, сильным и беспощадным врагом. Постепенно весь тот мир третьей ступни превратился в военную машину. Они накопили огромную и грозную силу, и тогда, наконец, смогли успешно отражать все спорадические атаки неведомого противника. Минуло ещё несколько поколений, и вот к ним явились посланцы врага. Нет, не для того, чтобы предложить мир. И даже не для того, чтобы зачитать условия капитуляции. Это и были те самые техногены, которых на симпозиуме представляет статная женщина-оратор, и они лично посетили пострадавший мир, чтобы извиниться. Они объяснили, что на одной из их дальних застав случилось некое недоразумение, в результате которого часть оборудования не работала должным образом. Они сожалели о причинённом ущербе, заверили, что недоразумение разрешилось и проблем больше не предвидится, и предложили подумать о компенсации. Они пригласили пострадавшую сторону к себе для переговоров. Там-то и выяснилось, что пострадавший мир отличается от мира агрессора примерно как садовый муравейник отличается от столицы большой и многолюдной империи, а грозный противник, с которым они воевали на протяжении нескольких поколений, оказался всего лишь неисправностью какого-то старого устройства на дальней заставе… Компенсация ущерба в итоге последовала, но какая именно — это осталось за пределами доклада. Недоразумение в итоге уладили, однако техногены обнаружили в пострадавшем от них мире присутствие Шал-Гур. Возможно, паразитов привлекло то, что мир этот превратился в могучую военную машину, в любом случае инвазия теперь угрожала соседним мирам, и виновные в таком положении дел техногены не могли оставить этот мир на произвол цивилизационных паразитов. Пока соплеменники выступавшей женщины изучали проблему и обдумывали её решение, в мире третьей ступени былой контакт с высокоразвитыми техногенами успел превратиться в легенду и стал составной частью вероучений, в то время как его реальность подвергалась сомнению. Когда, наконец, пришла пора разбираться с Шал-Гур, уже не было смысла взывать к позабытому физическому контакту, поэтому техногены принялись за ментальное внедрение в тот мир спасительной парадигмы.

До сегодняшнего симпозиума я считала, как и многие Гее, что если нас посетят обитатели другого мира, они прилетят из соседней звёздной системы на мощном корабле, при этом путь их займёт по меньшей мере несколько лет, а то и несколько десятков лет, и прибудут они к нам либо с исследовательской миссией, либо как завоеватели. Исследователи наверняка привезут с собой дары — к примеру, устройства, позволяющие производить лекарства от опасных болезней, дешёвую пищу и чистую питьевую воду, тогда как завоеватели прибудут с оружием небывалой разрушительной силы, от которого нет защиты. Как же я была наивна! Не смотря на наличие космических флотов, реальные вторжения чужаков в населённые планеты, как оказалось, происходят совершенно иным образом, и похожи они на те путешествия по населённым оазисам Вселенной, что описал мне с утра Призрачный Рудокоп. Техногены не захватывают миры непобедимыми армиями, прилетающими на мощных космических кораблях, они выбирают там подходящую, обычно лидирующую в плане развития, культуру и трансформируют её, насаждая людям — её носителям определённые идеи, теории и устремления, и так направляют эту культуру по нужному им руслу. При этом ни один из техногенов лично не посещает такой мир — просто за ненадобностью. Важнейший факт, который я вынесла из сегодняшнего симпозиума: проникновение в другой мир чаще происходит на тонком плане, и методы техногенов здесь подобны тем, которыми проникают в миры паразиты Шал-Гур!

Вот и в этом случае техногенам не потребовалось прилагать внешнюю силу вроде грозных космических легионов — обитатели заражённого шалгурами мира сами принялись осуществлять их спасительную парадигму, и сами же подавили возникавшее местами стихийное недовольство, которое суть что-то вроде иммунного ответа мира на внешнее вторжение. Достигнув таким образом успеха на первом этапе, техногены принялись за второй — за смену местной элиты. Они вновь использовали своё превосходство в знании, без особого труда добившись таких изменений, что шалгурам в том мире стало неуютно, а их места во властной верхушке начали занимать люди — носители парадигмы пришельцев. Это было что-то вроде политического переворота, устроенного, опять же, руками самих обитателей того мира. Разумеется, шалгуры принялись сопротивляться, но было уже поздно. Техногены не допустили диктатуры и массовых убийств, ведь задача переворота заключалась не в уничтожении какой-либо группы людей, а в устранении цивилизационных паразитов из правящей элиты. А затем пришельцы перешли к третьему этапу — к устранению шалгуров их людских голов. Именно это выступавшая назвала лечением. Лечение шалгура заключалось в его изоляции и создании таких условий, при которых личность паразита временно уничтожалась, точнее, низводилась до простейшего состояния, а затем бережно восстанавливалась, но уже в нормальном человеческом виде. Откровенно говоря, мне про такие опыты даже слышать было неприятно, а эта женщина сопровождала своё выступление ещё и выразительными зрительными образами! В конце она предложила брать под строгий учёт любое человечество, у которого проявятся признаки инвазии Шал-Гур, дабы предотвратить его гибель и распространение заразы на другие миры.

Третьей очередью перед залом выступил ещё один представитель техногенов. Он был явно из того же мира, что и сидевший впереди меня школяр с фиолетовой кожей, только телом выступавший был ещё дороднее, а одеждой гораздо пышнее. Говорил он в основном о той самой Сфере, про которую пелось вчера в элегии. Сферу эту, по его мнению, требуется тщательно изучить хотя бы потому, что миры внутри её границ никогда не подвергались инвазии Шал-Гур. По всему похоже, что Сфера просто не впускает внутрь себя полиэмбриональные капсулы. Фиолетовый мудрец использовал много специальных терминов, поэтому мне, в общем-то, не очень неинтересно было его слушать, но тема эта вскоре получила для меня неожиданное продолжение.

После третьего выступления был объявлен один из коротких перерывов. Многие из собравшихся в зале стали покидать свои места, при этом кое-кто даже заказал себе закуски. В числе последних оказался и мой сосед — земляк выступавшего техногена — похожий на школяра юноша с массивной фигурой и фиолетовой кожей. Проходя вразвалочку мимо меня с двумя небольшими коробками в руках, он вдруг остановился.

— Приветствую тебя, Виланка с Геи! — тихо и как-то робко сказал он мне и протянул одну из коробок. — Раздели со мной эту малую трапезу, и считай её приглашением к знакомству.

Так как юноша перед этим получил краткие сведения о моей персоне через своего «ментального советника» (напоминающего небольшую плоскую шкатулку, которая крепится ремешком к предплечью его левой руки), я в ответ узнала, что он действительно ученик одного из мудрецов, а зовут его Постигающий Уламиксон. Постигающий или Осмысливающий или что-то в этом роде — теперь мой медальон подсказывает, что в их мире это титул или звание, но оно не означает, как можно подумать, что Уламиксон ученик. Звание даётся при выборе профессии и останется с ним на всю жизнь, оно указывает на род занятий. Это как у нас династическая приставка к именам. Можно сказать, что Уламиксон будущий секулярный учёный. Если я верно поняла, все прибывшие в Чертоги его соплеменники имеют такую приставку к своему имени. Вблизи внешний вид Постигающего Уламиксона показался мне немного надменным, но располагающим к себе. Если сравнивать со мной, то он высок ростом, но его ноги и руки кажутся короткими, или же тело непропорционально длинным — это уж как посмотреть. Глаза у этого юноши симпатичные, хотя и расставлены далековато один от другого, потому что разделены широким носом с большими ноздрями. Он смешно моргает: не обеими глазами сразу, как мы, а каждым глазом по отдельности. При этом веки (с густыми белыми ресничками) смыкаются примерно так же, как у нас. Губы юноши, по нашим меркам, толстоваты и малоподвижны, нижняя губа приподнята, а уголки рта опущены — это напомнило мне рот некоторых рыб. Этот рот как будто вечно пребывает в презрительной гримасе, и в сочетании с немного запрокинутой назад головой как раз и придаёт школяру надменный вид. Отдельно хочу сказать об ушах. Хотя его ушные раковины безволосы и расположены на привычных мне местах по бокам головы, они при этом гораздо толще моих, почти правильной овальной формы, и вблизи я рассмотрела, что на левом ухе белой краской выведена строка рун. Пока не знаю, что там написано — попробую выяснить позже. У иных из гостей здесь уши сдвинуты к макушке или даже к затылку, их раковины бывают самых разнообразных форм и степени оволосения, а у кого-то и вовсе нет выступающих органов слуха — только пятна или перепонки. Я это замечала ненароком — в основном у тех из гостей, у которых голова не закрыта убором или густой растительностью. Только не подумайте, что кто-то из гостей выглядит чудовищно и отвратительно! Я ещё раз хочу засвидетельствовать, что по крайней мере в моих глазах, все здесь довольно благообразны.

В коробке, которую Уламиксон мне протянул, оказалась выпечка в форменебольших сдобных колечек, политых сладкой глазурью. Ровно десять колечек, каждое в отдельной, красиво оформленной ячейке, и на каждом глазурь своего цвета. Хотя я не была голодна, всё же не посмела отказать ему и приняла угощение. У меня не возникло вопроса, что я потом буду делать с испачканными руками, или куда я дену пустую коробку, когда придёт пора её выбросить. В кармашках моего пояса есть платки и салфетки, и даже флакончик с очищающей жидкостью, но они мне не пригодились. Теперь я могу подтвердить то, о чём упоминается в одном из описаний Эоры: никакая грязь, включая частицы пищи, не пристаёт здесь ни к рукам, ни ко рту, ни к одежде. А с ненужными предметами обращаться в Светлых Чертогах так же просто, как и со всем остальным. Если вы захотите что-то выбросить, вы не найдёте урн или подобных контейнеров. Добавлю к этому, что, как здесь нет грязи и даже пыли, так и не встретите вы никакого мусора, даже обычных потёртостей или иных следов использования помещений или предметов в Чертогах нет. А ненужную вещь можно просто удалить с глаз, лишь этого пожелав, и так же легко можно вернуть её назад, если она вновь вам понадобилась, — я это поняла, как только «Синий Кодекс» исчез с моей ладони, и я тут же поинтересовалась у своего медальона, как переправлять предметы силой желания. Чудесно, правда?..

Я думала, Уламиксон будет говорить что-то о Рудокопе, но он завёл разговор о Сфере. У меня сложилось впечатление, что ему просто не терпелось с кем-то поговорить. Впрочем, темп его речи, должна заметить, нетороплив до такой степени, что каждый раз с нетерпением ожидаешь, когда же очередное слово наконец покинет этот толстогубый рыбий рот.

— Сфера — великая загадка, — сообщил он мне. — Учёные моего мира давно её исследуют, но эориане в этом деле всех превзошли! Я уже побывал в одной из наших экспедиций, и надеюсь когда-нибудь поучаствовать в факультете по проблемам пространственной мозаики. Его давно обещают организовать здесь, но всё откладывают.

Я заметила, что когда он говорит, голова его плавно кивает в такт словам и при этом его уши тоже немного качаются, не всегда поспевая за головой — они у него словно сделаны из желе.

— Извини, я плохо понимаю, что такое эта Сфера, — призналась я.

— Ты же знаешь про отрицательные числа? — спросил меня Уламиксон. — Вижу, что знаешь.

Было бы странно, если бы я не знала — такие числа изучают у нас в начальной школе.

— Мы живём в пространстве, размерность которого положительна и близка к целому числу. То, что мы видим — он провёл свободной рукой вокруг, — это пространство с размерностью, примерно равной трём. То, что мы воспринимаем, как время — это проявление четвёртого измерения.

— Да, о чём-то подобном мне известно, уважаемый Уламиксон, — поддержала я его.

— Так вот, достойная Виланка с Геи: в районе Сферы, на её границе, размерность пространства принимает значения этих самых отрицательных чисел!

Уламиксон, похоже, ждал от меня какой-то ответной фразы, показывающей моё чрезвычайное удивление, но мне его объяснения ни о чём не говорили и я в ответ лишь промолчала. Я подумала, что пространство отрицательной размерности наверняка опасно и непригодно для жизни, но вообразить что-то конкретное на эту тему не смогла. Впрочем, соседа ничуть не расстроила моя пресная реакция. Он продолжил просвещать меня:

— Обратная экстраполяция расширения Сферы, — Произнося это, он особенно внимательно на меня глянул, дважды поморгав одним левым глазом — наверное, решил для себя, что я невежда и не понимаю таких слов. — Позволила узнать, что взрыв или катастрофа совпадают с эпохой первых проявлений разумной жизни во Вселенной.

— Наверное, ты подвергал себя огромной опасности, досточтимый Уламиксон, когда принимал участие в экспедиции к Сфере? — спросила я его, только чтобы не казаться безразличной.

— В мозаике можно потеряться навсегда! — воскликнул школяр с неожиданной экспрессией, видимо, всё ещё надеясь произвести на меня впечатление. Голова его при этом качнулась чересчур энергично, и уши заколыхались так, что я за них испугалась — мне показалось, они сейчас оторвутся. — Пропавшие там люди не перехватываются ни нашими приёмниками биосинтезаторов, ни… чьими-либо ещё. — он, кажется, хотел упомянуть название одного из миров техногенов, но не стал.

— А хозяева Эоры помогали вам в столь опасных исследованиях? Ведь для них, если я верно понимаю, эта Сфера не представляет угрозы.

— Она опасна для всех, — самоуверенно заверил меня Уламиксон, вновь поморгав одним только левым глазом. Я тогда ещё заметила, что зрачки у него не округлые, а сплюснутые в чёрный горизонтальный овал. В моём мире похожие можно увидеть, к примеру, у пламука. — Но здешним учёным известны особые скрипты, позволяющие проникать в самые загадочные тайны Вселенной. Эориане вытаскивают людей даже из мозаики!

— Неужели? — почти искренне удивилась я. Вообще-то, мне было непросто поддерживать подобный разговор, сохраняя видимость интереса, ведь такое притворство не по мне.

— Известен случай, произошедший на эорианских традиционных состязаниях, — продолжил фиолетовый школяр. — Точнее это были гонки на особых кораблях, и такой корабль в результате ошибки спроецировался на пространственную мозаику. Одного члена экипажа потом долго искали, но всё-таки нашли. И его, и с ним ещё двоих, пропавших намного раньше.

— Это очень интересно, досточтимый Уламиксон, непременно что-нибудь почитаю об этом случае… — По-моему, эти мои слова польстили школяру и он от этой лести просто засиял — хотя, конечно же, я вряд ли способна верно оценить внешние проявления эмоций у людей из других миров. — Я даже не знала, что Сфера как-то связана с проблемой Шал-Гур, пока не прослушала последнее выступление.

— Конечно, и ещё как связана! — голова Уламиксона вновь дёрнулась, а вслед за ней заколыхались его уши, так, что белая надпись на одном из них то сжималась в нагромождение линий, то растягивалась в пологую волну. — Как раз об этом и говорил сейчас наш представитель. Всем известно, что шалгурские репродуктивные капсулы хранят реликтовые матрицы своих хозяев и их техники. Проявляются матрицы только на следующей стадии размножения, которая может случиться когда угодно, потому что время на капсулы почти не влияет. Наши учёные давно уже разрабатывают гипотезу, согласно которой Сфера это результат применения оружия, которое было создано древнейшей культурой Вселенной против Шал-Гур. А сами шалгуры могут нести в себе матрицы, скопированные с той древнейшей культуры. Такая гипотеза необычайно актуальна для темы этого факультета!

Мы молча съели несколько колечек, а затем Уламиксон, немного замявшись, поинтересовался:

— А это правда, что вы, как эориане, едите мясо высших животных? — он сказал это так, словно бы спрашивал: «А это правда, что вы, как фокусники, можете глотать раскалённые угли?»

Разумеется, я не ожидала столь внезапной смены темы и, тем более, подобного вопроса, но ответила без утайки, что, если не считать сегодняшнего званного завтрака, в последнее время я вообще не ела мяса, потому что жила и обучалась в стране, где мясные продукты в пищу не употребляют. Но до этого, в обыденной моей жизни, среди тех блюд, что мне приходилось есть, нередко попадалось и такое мясо.

По-моему, тут Уламиксон посмотрел на меня (поморгав попеременно левым и правым глазами) как на малаянского профессионального палача или наёмника-саха — и с опаской, и с осуждением, а немного — с восхищением. Я читала о том, что во многих мирах в отношении мяса животных — обычно не всех, а лишь некоторых — существуют если не абсолютные запреты, то какие-то ограничения. Это обычно связано с культурой разумной расы, точнее — с принятыми ей моральными принципами, так как животные обладают сознанием и душой, а также и с тем, что мясо для большинства типов обмена веществ — тяжёлая пища, не способствующая крепости здоровья и ясности ума. Но школяр не стал мне ничего объяснять про это, а задал ещё один нескромный вопрос:

— Твой наставник, этот достойный человек с цветком на голове (как только школяр произнёс «твой наставник…» я перепугалась не на шутку — мне подумалось, что сейчас он спросит про поедание людей… как же хорошо, что он спросил про другое!) — он настоящий колдун?.. Я почти ничего не знаю о колдовстве, а здесь так много тех, кого называют колдунами!

— Вообще-то, не все они любят, чтобы их так называли, — холодно сообщила я Уламиксону, чем явно смутила юного техногена, основательно урезав границы его самоуверенности и заставив вновь заморгать одним левым глазом. — Однако, ты прав: мой учитель и наставник, достославный магистр Рамбун Рам Карап, является магом высшего для своего мира мастерства и посвящения.

— По правде сказать, я не понимаю как, произнося какие-то слова, можно добиться немедленного и существенного изменения в окружающем мире, — доверительно сообщил мне школяр. — Ведь слова сами по себе — лишь звуковые волны со сложной частотной структурой. Они содержат информацию, но её мало, она доступна лишь тому, кто владеет такой же речью, а достоверность и скорость такого способа передачи данных невелика.

— Но слова, тем не менее, имеют силу, нередко огромную, меняющую мир даже без всякого колдовства, — возразила я школяру.

— Ты имеешь в виду управление массовым сознанием?.. Да, на человека словом, конечно же, легко повлиять, несложно и на большое число людей, — признал мой аргумент Уламиксон. — Но как колдуны могут влиять на неодушевлённые предметы? На каких законах природы это основано?..

Мы поговорили ещё о магии и о прозвучавшей элегии, и попутно доели содержимое коробок. Оно оказалось очень вкусным! Каждое колечко имело свой оригинальный вкус и аромат, скорее всего, соответствующий своему отдельному фрукту или приправе. Я мысленно коснулась коробки, когда в ней ещё оставалось две или три штуки этих колечек, чтобы мой медальон нашёл и запомнил название и рецепт такого замечательного печения. От пустой коробки я избавилась примерно так же, как от томика Призрачного Рудокопа: положила на раскрытую ладонь и загадала, чтобы она исчезла. Постигающий Уламиксон, посмотрев на мои старания, усмехнулся и, моргнув на этот раз одним правым глазом, бросил свою коробку назад через плечо — и она исчезла прямо в воздухе. Я сочла такой его поступок дурачеством. Наверное, в любых мирах мальчишки любят дурачиться. Даже те, которые имеют титул Постигающий…

Перерыв, наконец, закончился и мы распрощались. Уламиксон сказал мне, что мы увидимся завтра, но тут я почему-то почувствовала, что завтра мы уже не увидимся, и мне даже стало грустно… К чему бы это? Что ж, завтра и узнаю.

Искусство риторики предполагает не только владение приёмами убеждать при помощи красноречия. Неотъемлемым его элементом может быть внешний вид выступающего — его костюм, грим, его мимика и жесты, и даже танец. Следующего мудреца, взошедший на трибуну, отличала в первую очередь укладка волос. Среди гостей нередко можно встретить тех, чьи волосы представляют собой символ его статуса или даже предмет роскоши. Если мой учитель Рамбун (как и любой карапский муж) гордится своей бородой, старается украшать её и содержать в идеальном порядке, то этот мудрец первоочередное внимание в своём туалете уделил именно волосам на голове. Это была высокая укладка из густых чёрных локонов, в форме конической многоярусной башни. Каждый ярус поддерживал обруч, украшенный драгоценными кристаллами, а сами волосы в ярусах были уложены причудливыми завитушками. У мудреца также имелась короткая, но обширная чёрная борода и пышное белое одеяние. В каждой руке он держал по небольшой палочке или жезлу, из которых исходили лучи — красный и зелёный — вроде тех, что у нас используют военные в системах прицеливания. Он указывал этими лучами на возникавшие в пространстве над ним образы. Говорил оратор пафосно и эмоционально, демонстративно моргая глазами и показывая гримасы, и порывисто двигался, словно в энергичном танце. Волосяная башня на его голове при этом постоянно колыхалась и смещалась, а завитушки волос двигались, будто трава, потревоженная ветром в поле. Наверное, на меня так повлияли уши Уламиксона, потому что теперь я не отрываясь следила за этой волосяной башней, опасаясь, что она вот-вот пострадает от очередного резкого движения, но этого в итоге не случилось — ярусы оказались на удивление хорошо закреплены. Признаюсь, зрелищность этого выступления помешала моему восприятию, во всяком случае, даже просматривая его речь повторно с помощью заклятого медальона, я как зачарованная следила за колебаниями этой высокой укладки и многое из сказанного самим мудрецом пропустила или не поняла. Представляясь залу, мудрец, помимо имени, назвал и множество своих званий и титулов, один из которых, к примеру, мой медальон перевёл так: Философ, Ослепляющий Премудростью. Но ослеплял этот философ, как мне показалось, больше тем, что было у него на голове, а не внутри её. Простите меня за столь непочтительную фигуру речи… С другой стороны, должна отдать должное этому оратору: его речь была посвящена обзору известных фактов о Шал-Гур, он упоминал какие-то книги по этой теме и приводил множество цитат из них, и тем он подтолкнул меня к мысли попробовать самой описать этот, как здесь говорят, предмет. Профессор Бор Хиги вчера также касался этой темы, но он не привёл подробного описания, а скорее ограничился кратким напоминанием отдельных моментов для тех, кто уже знаком с таким предметом. Я же решила, взяв за основу кое-что из речи Ослепляющего Философа — эксцентричного мудреца с высокой укладкой волос — суммировать сказанное им с тем, что мне удалось узнать о Шал-Гур из других выступлений и от заклятого медальона. Прошу считать это описание лишь первым наброском и не судить меня строго.

Человек это не просто прямоходящее животное, наделённое разумом. Человека отличают от других живых существ свобода воли, творчество и человечность. У шалгуров имеется разум, но нет ничего из набора свойств, отличающих человека. По этой причине большинство мудрецов полагает, что шалгуры всё же не люди, они лишь используют людей как своих носителей, а человечество — как среду для обитания. То есть шалгуры выступают в качестве паразитов, а человечество — в качестве их хозяина, как это бывает в животном мире. Однако, в отличие от животных, в круговороте своей жизни эти существа не имеют даже собственной материальной формы, а захватывают чужую, из хозяйского мира. Призрачный Рудокоп говорил мне о том, что из космоса в космос может путешествовать только бестелесное, вот как раз так и происходит инвазия Шал-Гур. Попав в новый мир в форме бестелесных сущностей, шалгуры постепенно воплощаются в людей, и этот процесс долог и сложен. Хотя Шал-Гур не религия и не философское учение, они первоначально проникают в сознание человека в форме идей, прячутся не в телах, а в душах своих носителей, и исподволь завладевают ими. Люди смертны, а шалгурам требуются порой века, чтобы развиться и размножиться, они могут выжить во времени только как что-то устойчивое — как клан, секта, или даже целый народ. Так и в результате инвазии постепенно формируются сообщества и кланы, секты и касты, поначалу объединённые лишь общим духом или представлениями. В подобной среде складываются семьи и формируются племена, которые из поколения в поколение становятся всё более «шалгурскими», и в конце концов возникает могущественный и нередко доминирующий слой общества. К тому времени в этих существах не остаётся уже ничего человеческого, кроме внешней оболочки — они только лишь паразиты. Но они не пассивные кровососы, как большинство животных паразитов. Напротив, шалгуры более активны в экономке и общественной жизни, и действуют решительнее и энергичнее большинства людей. Они осваивают многие характерные для людей занятия, при этом тяготеют к тем, в которых личные связи, звание и положение гораздо важнее таланта, знаний и трудовых навыков. Они избегают честного производительного труда, но при том создают прибыльные отрасли, не производящие ничего полезного, зато весьма влиятельные в обществе. В таких отраслях процветают ложь и плутовство, но шалгуры с лёгкостью выдают их за истину и благо. В то же время, сознавая свою чужеродность миру, воплотившиеся в нём сущности вполне осмысленно отделяют себя от людей и с неприязнью относятся к принявшему их человечеству. Они склонны присваивать себе всё, что только найдут для себя полезным, но при этом их не назовёшь ворами. Вор знает что, присваивая чужое, он преступает и закон, и нормы морали. Шалгуры же уверены, что хозяйский мир принадлежит им по праву и они просто берут своё. Для них вообще не существует каких-либо моральных ограничений, а законы они, как и всё, стремятся переписать под себя. Они не брезгуют и убийствами, в том числе массовыми, и здесь у них имеет место схожая мера: людей они воспринимают как бездушный скот, с существованием которого приходится мирится и жизнь которого не стоит ничего. Шалгуров не интересует духовное развитие, они даже не понимают, что это и для чего нужно, и это обстоятельство, в числе прочих, явно отличает их от людей. Поскольку они лишены одного из главных свойств, роднящих человеческий дух с божественным — творческого начала, — они могут лишь имитировать творческую деятельность, присваивая себе не только плоды творчества людей, но сами творческие сферы ставя на службу своей корысти. Не удивительно, что духовная культура, в особенности наиболее высокие её проявления вроде этических учений, воспринимается этими сущностями враждебно. Они не только стремятся использовать духовную культуру в интересах собственной вульгарной выгоды, но и норовят намеренно извратить её или, истребив, подменить затем заманчивой подделкой, обольстительным, но бездушным суррогатом. Явное преимущество в мире-хозяине шалгурам даёт также единение их умов, основанное на том, что эти паразиты способны подчиняться одной логике и действовать заодно даже без сколь-нибудь заметного взаимного сообщения. В определённом смысле они представляют собой единое существо. В них нечасто видят прямую угрозу, их не боятся, они воспринимаются людьми скорее как духовная мерзость и скверна. Тем не менее, располагая подобными преимуществами, рано или поздно шалгуры начинают доминировать почти во всех сферах жизни, и тогда развитие человечества, поражённого их инвазией, идёт по особому пути, который стремится к финальной стадии — к размножению Шал-Гур.

Стадия размножения Шал-Гур начинается с того, что они создают толстую оболочку-кокон вокруг планеты, и по мере её создания, под её сенью, всё чаще вспыхивают военные конфликты, перерастающие в итоге во всеобщую войну. Можно подумать, что шалгурам нужно как можно больше человеческих жертв, но это не так. Неуправляемые масштабные бедствия вроде эпидемий или разгула природных стихий им не подходят: нужна им только война, где исполненные страхом и ненавистью люди убивают друг друга. По поводу того, что представляет собой шалгурский яйцевой кокон, известный у нас как «Смутный Купол», могу лишь сказать, что он — своеобразная машина по воплощению кошмаров. Как именно они его строят, из чего, и как провоцируют войны — этого я пока не понимаю. Заклятый медальон выдаёт слишком много неизвестных терминов, за которыми я не вижу смысла. С помощью чего-то, содержащегося в толще кокона, шалгуры могут влиять на армии воюющих сторон, усиливая одну из них, если другая получает явное преимущество — так они продлевают военную агонию мира. «Ментальный советник» упоминает здесь, к примеру, некую «технику тонких плёнок». Что это? Надеюсь разобраться в этом позже… По мере исчерпания ресурсов кровавые распри всё равно постепенно затихают, и тогда из кокона появляются некие существа, единственная задача которых — продолжать поддерживать войну. Существа эти — профессор Хиги называет их «планидии» — выполняют роль солдат, и они — биологические копии предыдущих хозяев, в мире которых колония Шал-Гур когда-то успешно размножилась. Солдаты оснащены оружием, образцы которого также взяты у предыдущих хозяев паразитов — разумной расы, жившей очень давно в мирах, совершенно чуждых нынешним. В таких планидиях, возрождённых из прошлого хозяйского мира шалгуров, люди видят нездешних чудовищ, воспринимают как захватчиков из иного мира. Однако шалгурам не нужно уже ничего захватывать — обречённый мир давно находится под их полным контролем. Кокон плодит единообразные копии планидий, а их образец — существо из прошлого мира шалгуров — как правило, столь сильно отличен от людей, что все шалгурские планидии выглядят для населения обречённого мира одинаковыми и словно безликими, и именно от этого пошло название «Безликое Воинство». Шал-Гур так и переводится с какого-то архаичного языка. Насколько я знаю, на Гее никто не видел таких необычных существ, во всяком случае в то время, когда я там ещё жила. В военной агонии рождается новое поколение шалгуров, и тогда яйцевой кокон покидают те самые полиэмбриональные капсулы — как споры или семена — они разносятся затем по всей Вселенной. Если я всё верно поняла, семена эти не имеют законченной материальной природы и они несут в себе нечто ещё не воплощённое. Если они достигнут нового оазиса жизни, всё начинается снова… А опустевший кокон вокруг планеты темнеет, всё больше закрывая её поверхность от света, и по прошествии многих лет начинает медленно разрушаться. Мало кому удаётся это пережить.

Я уповаю на мудрость хозяев Чертогов и других, кто озадачен спасением Геи, и я не сомневаюсь, что их усилиями моя родина будет в итоге избавлена от Шал-Гур. Так отрадно, что мне предстоит внести в их миссию какой-то вклад, похоже, существенный, но мне до конца не понятный. Конечно, я очень хотела бы узнать, или хотя бы приблизиться к пониманию того, каков будет этот вклад и каким именно образом эориане собираются избавить нас от этой напасти, не только окружившей, но и корнями вросшей в мой мир. Я нисколько не буду возражать, если для погибели шалгуров мне и правда придётся принести себя в жертву. Печальное испытание, которое, по словам Галша Талесы, мне уготовано, и о котором он сожалел — что же он имел в виду?..

Последний из услышанных мною сегодня ораторов представлял собой дряхлого старика, совершенно седого, сутулого и сморщенного, которого с двух сторон поддерживали слуги. Если бы кто-то на Гее доживал до девятого возраста, думаю, он выглядел бы именно так. Я сразу подумала о новых телах, которые дают гостям хозяева Чертогов: почему этому старику не предоставили тело помоложе? Но старик сам объяснил свой вид в самом начале выступления: после представления он заявил, что добровольно отказался не только от новой телесной оболочки, но и от какого-либо исцеления, просто потому, что он очень стар и считает свою жизнь подошедшей к концу, и он не хочет, чтобы кто-то вмешивался в естественный ход его судьбы. По-моему, такой поступок достоин уважения… Вот небольшой фрагмент его речи, показавшийся мне особенно интересным:

Общественная природа рассматриваемых паразитов, в частности, специфика их группового мышления, в совокупности с их инородным генезисом, порождает различные культурологические феномены в ментальном пространстве принимающей цивилизации. В частности, специалистам широко известен такой миф, как «заговор против человечества». Если говорить вкратце, то стихийно формируется общественное мнение, будто все шалгуры находятся в тайном сговоре, скрытно осуществляют некий губительный для человечества план. Обращаю ваше внимание, что этот феномен имеет прямое отношение к реальным функциям шалгуров в субстрате цивилизации-хозяина, и его можно причислить к специфической иммунной реакции.

А ведь именно как «всемирный заговор против сил добра» наше правительство рассматривает все эти несчастья, обрушившиеся на Гею! Только вот сам Смутный Купол считается у нас природным космическим феноменом.

Далее старик говорил как бы в пику выступавшей сегодня статной женщине из техногенов, утверждая, что разумным существам для выживания порой просто необходимо убивать других разумных существ. В этом его суждении многие усмотрели противоречие и по окончании речи вознамерились его разрешить. По этой причине между стариком и некоторыми из слушателей возникла диалектическая дискуссия, которая быстро переросла в жаркую полемику между участниками симпозиума. Допустимо ли затевать кровавые распри с целью выживания или, как в случае Шал-Гур, воспроизводства? Можно ли в какой-то ситуации рассматривать развязывание войны как жизненную необходимость? Или это такое же преступление, как война с целью наживы? В полемике участвовал также мой учитель, достославный Рамбун Рам Карап.

В разгар этих споров ко мне вновь подошёл профессор Бор Хиги и сказал:

— Это надолго, Виланка, так что лучше не теряй попусту время и займись чем-нибудь другим. Отдохни у себя, или почитай… А хочешь, отправляйся на Эору. Для туристов и паломников мы используем специальные программы, чтобы им было интересно. А ты можешь пока просто сменить обстановку на природную, искупаться, погулять на свежем воздухе…

Предложение профессора взбудоражило моё воображение. «На Эору, о которой я читала и слышала так много чудесного! Конечно, я бы очень хотела! — подумала я с восторгом. — Хотя в первый раз без провожатого мне это делать страшновато, но раз сам профессор советует побывать на заповедной планете, то меня не остановит даже страх перед драконами, которые, по описаниям, там обитают!» Желание вспыхнуло во мне, как праздничный фейерверк, но долг всё же погасил его, и я ответила, что вернусь пока к себе, чтобы почитать «Синий Кодекс» и составить отчёт о произошедших за сегодня событиях.

Мудрейший эорианский наставник на прощание протянул ко мне ладонь левой руки так, как это делают все эориане, когда обмениваются приветственным прикосновением. Я немного растерялась, и тоже начала поднимать руку, но профессор лишь провёл ладонью по моей голове и сказал, что присмотрит за мной, после чего удалился. Этот его жест был очевидным проявлением отеческой ласки, и после него во мне исчезло какое-то внутреннее напряжение, я окончательно перестала видеть в профессоре молодого привлекательного мужчину, и теперь видела только мудрого и заботливого наставника. Я встала и, сопровождаемая недоумёнными взглядами подмастерий звёздной магини, отправилась в свои покои.

Подарок чёрного колдуна

Придя к себе и обнаружив подаренный Призрачным Рудокопом томик на прикроватном столике в спальне, я не стала его трогать, а решила воспользоваться советом профессора Хиги — прочитать сразу перевод, который мне покажет заклятый медальон. Но перед этим я попросила (именно попросила, словно он был разумным существом) своего крохотного советника научить меня быстрому чтению книг. Я устроилась поудобнее на диванчике в гостиной, сняв обувь и забравшись на него с ногами, и перед моим взором возникла вначале обложка, а затем и страницы «Синего Кодекса» на древнем языке. Я могла собственной волей легко листать книгу в обе стороны, разбирать по страницам, приближать и удалять их от себя — такое я уже проделывала с другими документами, в том числе с копиями своих записей, едва начав осваивать медальон. Но ничего похожего на обучение я вначале не замечала и ничего необычного не чувствовала. Я прислушалась к своим ощущениям и подождала ещё чуть-чуть. Наконец, я как-то сконцентрировалась на одной из страниц и обучение началось. По строкам побежала плавная волна, делающая одно-два слова чуть больше, немного чётче и ярче. Я невольно следовала за этой волной, и сперва не успевала прочитать, но уже с третьей или четвёртой строчки сосредоточилась и начала успевать. Я думала, что волна станет двигаться всё быстрее, но ни особой спешки, ни ускорения не было. Так я прочитала страниц пять, порой плохо понимая смысл, но возвращаться к прочитанному такой метод чтения не позволял: он призывал меня только следовать за волной. А потом медальон дал мне понять (как — не спрашивайте), что обучение закончено.

Тогда я вернулась к первой странице, чтобы прочитать книгу чёрного колдуна с самого начала. Сразу отмечу, что слова ещё какое-то время подсвечивались бегущей волной, но уже не я поспевала за ней, а она подстраивалась под мою скорость. И мне стало ясно, что я обрела способность прочитывать целую страницу буквально за несколько секунд, и при том с первого раза прекрасно понимать её содержание. Это покажется невероятным, но на прочтение всей книги Рудокопа у меня ушёл примерно час с половиной, и при этом я не торопилась, внимательно разглядывала иллюстрации и даже иногда прерывала чтение на несколько минут. Теперь передо мной открылись новые перспективы познания, я предвкушаю быстрое прочтение многих интересных книг, до которых у меня не доходили руки… Конечно, это повод для радости, но когда я это осознала, мне стало и немного грустно: ведь от прежней меня остаётся всё меньше и меньше, я превращаюсь, уже почти превратилась, во что-то другое, и это расстраивает и даже пугает меня… Боги, благословите мой путь!

Теперь непосредственно о «Синем Кодексе». Я бы сказала, что книга эта по большей части не что иное, как остроумный свод актуальных жизненных советов и правил. На первых страницах размещается оглавление. Я прочла его, следуя всё тем же подсвеченным словам, и не сказать чтобы очень быстро. Меня тогда удивило ясное и точное восприятие прочитанного. Когда хочешь подробно вникнуть в какой-либо текст, лучше понять смысл, обычно перечитываешь его строки не по одному разу. Но заклятый медальон научил меня не возвращаться повторно ни к одному слову, и при этом я отлично понимаю смысл прочитанного. Не знаю, заслуга ли в том одного только медальона, или книга чёрного колдуна к тому же ещё и так складно написана и толково переведена. Таинственный автор «Кодекса» в самой книге не указан, но считается, что он один. Его имя известно только посвящённым адептам и его не положено знать посторонним — так сказано в предшествующем всем главам коротком предисловии, авторы которого тоже не подписали своих имён, но указали, что текст составлен по сохранившимся манускриптам и дополнен воспоминаниями учеников этого великого мудреца. Согласно оглавлению, «Синий Кодекс» состоит из шести глав, пять из которых расписаны ещё по многим пунктам и подпунктам.

В первой главе описаны принципы и даны конкретные и детальные советы по правильному питанию, распорядку дня и упражнениям тела, соблюдение которых позволит человеку меньше болеть, пребывать в лучшем настроении и успешнее трудиться.

Во второй главе рассказывается о правилах поведения: как себя вести, живя среди людей, чтобы завоевать их уважение и расположение, чтобы иметь согласие в семье и жить в мире с соседям. Даются подробные советы и рекомендации по клановой и семейной жизни, как воспитывать детей, каких принципов морали придерживаться в отношениях с окружающими, и много других на схожие темы.

В первых двух главах содержится много отсылок к традициям миров или земель, названия которых мне ни о чём не говорили. Хотя книга писалась, очевидно, не для жителей Геи, о которых автор не мог ничего знать, почти все эти советы, правила и руководства прекрасно подошли бы и нам.

Третья глава рассказывает о том, как получить хорошее образование, как выбрать актуальную профессию по своим способностям, вступить в гильдию, начать своё дело и добиться богатства и высокого положения в обществе. В этой же главе содержится много лаконичных, но ёмких описаний различных профессий — от уборщика конюшен до верховного сановника, а по некоторым профессиям даже приводятся краткие руководства.

В четвёртой излагаются основы медицины, магии и боевых искусств. Я не сведуща в медицине и магии, поэтому не буду судить, а что до боевых искусств, то мне их описание показалось лишь приложением к разделу о физических упражнениях из первой главы. Конечно, там есть и про тактику боя, но совсем немного. По моему мнению, боевые искусства «Синего Кодекса» предназначены для защиты от разбойников, а не для подготовки солдат к серьёзной войне.

Пятая глава посвящена неплотской стороне жизни: поклонению богам, тоже с подробными советами и наставлениями. Однако в этой главе не содержится и намёка на духовное учение, и не названо ни одного конкретного божества. Зато там приведено остроумное объяснение, для чего следует почитать богов и поклоняться им, а также описано множество обрядов, среди которых при желании несложно найти пригодный для поклонения почти любому божеству. Ни в одном из прочитанных мною ранее трактатов не было так просто изложено, и в то же время столь ясно истолковано, как и почему религиозный культ служит переводчиком, проводником и посредником между духовными планами богов и людей. Именно эта глава понравилась мне больше всего: тот, кто её написал, обладал огромным духовным опытом и мог бы быть пророком… Впрочем, в каком-то смысле он им и стал.

Многие положения «Синего Кодекса» сопровождают искусно выполненные цветные гравюры — детальные, но без излишеств. Они встречаются только там, где это действительно необходимо, чтобы текст был понят легче и вернее.

При всём при этом «Синий Кодекс» не содержит никакого философского или мистического учения и, тем более, догматов. Я не встретила в нём ни духовных напутствий, ни высоких моральных наставлений. То, что в нём изложено, говоря упрощённо, это «практические советы на каждый день». Я не стану пересказывать эту книгу или приводить какие-либо цитаты из неё, так как любой пожелавший может прочитать её сам. Я кратко расписала в этом отчёте содержание пяти глав лишь по одной причине. Дело в том, что в перечне указана также шестая глава, но страницы «Кодекса» заканчиваются с пятой, в данной книге на месте шестой главы ничего нет. Недоумевая, я сходила в спальню и взяла со столика сам подаренный мне том и поискала в нём шестую главу — но её не было. Я даже внимательно осмотрела корешок — не вырваны ли из книги страницы, но ничего подозрительного не увидела. А называется отсутствующая глава «Как Заручиться Могуществом Богов». Есть ещё другие варианты перевода, например: «Как Обрести Могущество, Призвав Богов».

По названию я так и не поняла, о чём же должна быть эта глава, однако загадка меня заинтриговала и я по привычке попросила разъяснений у заклятого медальона. Оказывается, шестой главы в книге и правда не существует — в явном виде. Предание, что распространяют адепты «Синего Кодекса» гласит, что шестая глава сокрытая, или тайная. Текст её якобы зашифрован в пяти предыдущих, но шифр этот особый, его не разгадать даже через самые хитроумные вычисления. Для того, чтобы прочитать сокрытую главу, необходимо не только в совершенстве познать первые пять глав, но и осмысленно следовать содержащимся в них указаниям. Явные главы в предании сравниваются со следами богов, ведущими в их обитель, и только тот, кто досконально усвоил пять явных глав «Кодекса» и живёт по ним — то есть тот, кто узрел эти следы и прошёл по ним, ступая след в след — может стать сопричастным тайне шестой главы — то есть дойти до самих богов. Так утверждают адепты. В разных землях, где «Синий Кодекс» получил множество последователей, возникли школы и отдельные течения, посвящённые различным толкованиям этой книги. Какого-либо общепризнанного или доминирующего догмата тут нет, поэтому паломники путешествуют по этим землям, посещая разные школы и познавая возникшие толкования «Кодекса» во всём их разнообразии.

Колонтитулы страниц книги помечены цветными полосками, каждой главе соответствует свой цвет. Из-за того, что цвета переданы печатью не очень точно, я не сразу догадалась, что это цвета радуги: первая глава красная, вторая — оранжевая, и так далее, а отсутствующей шестой главе должен бы соответствовать синий цвет. Хотя в самой книге я не нашла этому письменных подтверждений, заклятый медальон сообщил мне, что книга как раз и получила своё название по цвету самой важной, но отсутствующей главы. Всё это связано с какой-то магической символикой, с пробуждением внутренней духовной энергии, но у меня нет пока возможности досконально разобраться. Зато я сразу подумала, что «тайная шестая глава» может оказаться всего лишь трюком, чтобы заставить людей читать «Синий Кодекс» и жить по нему, что шестой главы, скорее всего, автор даже не задумывал. В напрасной надежде обрести небывалое могущество и власть, люди будут тщательно изучать пять его глав, вникать в смысл написанного и стараться следовать вполне полезным для себя и общества советам, которые эта книга содержит в щедром избытке. Такой обман вполне в духе чёрного колдуна! Но неужели так жестоко ошибается почтеннейший учитель Рамбун?.. Непременно нужно будет узнать подробности и у профессора, в первую очередь то, что он думает по поводу «сокрытой главы».

Я бы не хотела, чтобы мой рассказ о «Синем Кодексе» кто-то понял так, будто я сочла эту книгу заурядной, а её содержание не стоящим внимания. Написана она в высшей степени разумно и доходчиво, а содержащиеся в ней советы и руководства универсальны и безусловно могут быть полезны как для отдельных людей, так и для семьи, общины или даже целого народа. Мне не попадались другие книги, где советы были бы столь подробны и охватывали все основные сферы жизни — как материальной, так и духовной. Скажу даже больше: я уверена, что даже без этой уловки с тайной главой, книга вызывала бы широкий интерес и имела много последователей. Но если тайная глава — обман, то это всё портит.

Хотя исследовать вотчину Призрачного Рудокопа это не моё дело, тем не менее, я загорелась желанием узнать, каково живётся людям в Каменных Землях, ведь именно там «Синий Кодекс» имеет повсеместное распространение и безраздельное влияние. А долговязый Салинкар как раз отправился туда по поручению мудрейшего профессора Бора Хиги, и вот-вот должен вернуться в Светлые Чертоги. Рассказ моего однокашника о Каменных Землях, даже краткий, был бы для меня предпочтительнее любых точных и подробных, но обезличенных и порой мало для меня понятных сведений от заклятого медальона.

Салинкар Матит отсутствует в Светлых Чертогах примерно сутки; за это время, как я посчитала, он вряд ли успел многое узнать о подвластных Призрачному Рудокопу землях, однако хоть какие-то наблюдения и выводы у него уже должны были появиться. Не имея возможности спросить самого молодого карапа, я решилась поискать его заметки с помощью своего заклятого советника. Оговорюсь, что это нисколько не возбраняется, и на установление самого факта наличия таких записей разрешения не требуется так же, как и на их прочтение. И я действительно обнаружила удивительно много его заметок, пока что разрозненных, о Каменных Землях. Хотя Салинкар, насколько я знаю, чуть ли не первый карапский юноша, который пользуется здесь «ментальным советником», он уже освоился со своей брошью — примерно так же, как и я с медальоном, только живых картин я у него почти не нашла: похоже, он считает их промежуточным материалом и удаляет сразу после того, как трансмутирует в рунный текст. И ещё он сваливает в одну кучу заметки по какому-то одному поводу, очевидно, чтобы потом разобрать их и составить в связное повествование вроде отчёта. Я просто взяла на себя часть таких его отложенных трудов и приведу несколько заметок Салинкара в последовательности, которая представляется мне верной.

(заметки Макраса Салинкара Матита)

Воистину, Каменные Земли чёрного колдуна заслуживают и своё название, и недобрую свою славу. Они представляют собой по большей части унылые каменистые пустоши с редкими рукотворными оазисами. Страшная беда, случившаяся здесь около трёх столетий назад, превратила цветущий и счастливый мир в почти бесплодный и совершенно безотрадный. Впечатление у меня сложилось такое, будто вовсе не всемогущий владыка, известный нам как Призрачный Рудокоп, правит там. Вотчина колдуна погружена в пучину убожества, ничтожества и беспросветности, при том в опустошённых душах её жителей я не увидел никакого зла, а лишь бессилие и обречённость. Как ни посмотри, там правит одно лишь вырождение. Так что безусловно верно говорят, что Боги навсегда покинули те места: без их животворящего дыхания Каменные Земли неумолимо сползают к Хаосу, и об этом вопиет там каждая песчинка! Каковы земли, таковы и люди, их населяющие. Узнав некоторых из этих людей достаточно близко, я не в силах был сдержать сочувственных слёз. О каждом туземце, с кем мне приходилось иметь дело, я сокрушался сердцем, каждого я хотел бы увезти оттуда, взять с собой, чтобы вдали от этого ужаса отогреть и насытить благом… Я понимаю, почему именно такая идея — духовного вызволения безнадёжно унылого мира — движет и эорианами, и сёстрами ордена Предрассветной Звезды. Миссии ордена разбросаны по Каменным Землям так же, как и по многим другим страждущим мирам, а цели их тут, как и везде, в основном прагматичны — накормить голодных, вылечить больных и утешить тех, кто в горе. Эорианские же студенты учатся здесь не чему иному, как спасению жалких, бескрылых душ, упавших на самое дно существования.

В самом деле, в Каменных Землях все живут строго по предсказуемым и простым правилам, прописанным в этой книге (Салинкар тут имеет в виду, очевидно, «Синий Кодекс»), и они вцепились в свои правила, как умирающий от жажды в пустыне вцепился бы в меха с драгоценной влагой. Каждый здесь неустанно бдит за ближним и не позволяет никому помыслить даже о самом малом нарушении предписаний Кодекса. Преступника ждёт единодушное порицание и неминуемая кара, и таковые преступники постоянно находятся, хотя, как я вижу, их преступление порождено не столько злым их умыслом, сколько несуразностью их сознания и паранойей их окружения. Я не хочу сказать этим, что наказуемые вовсе безвинны, но вина их происходит не из жадности, злобы или иных пороков, а исключительно из темноты, в которой пребывают их души. Каждый из обвиняемых сразу же признаёт вину и искренне раскаивается, но это не смягчает его наказание, сводящееся обычно к шокирующе жестокой публичной казни. Я убеждён, что только так возможно удержать их общество от полного и всепроникающего распада. Вместе с тем у здешних жителей нет никаких тревог по поводу своего будущего, но это не от уверенности в себе, а скорее от апатии. Те же нехитрые упования, что у них возникают, они возлагают на мудрость и могущество владыки, которого искренне чтут в каждом доме, в каждой семье, в каждом сердце. Сам владыкаживёт далеко отсюда, на другом конце континента, в огромном столичном городе, вся центральная область часть которого занята его дворцом. Для эориан проход в этот дворец можно сказать что свободный, тогда как местным под страхом смерти запрещено даже приближаться к столице — за исключением тех, кто имеет на то особое письменное разрешение. Эта мера предосторожности, как мне представляется, также говорит о паранойе, или, по меньшей мере, об излишней подозрительности, только теперь уже самого владыки — чёрного колдуна.

Ранее записал, что эориане в Каменных Землях учатся спасению душ. Однако они его, в отличие от зеленозвёздных сестёр, не практикуют. Я встретил ещё нескольких их юнцов, точнее, одну группу, состоящую из двух девушек и двух юношей, которая квартирует в ближайшем городе. Мои антиподы — Галш и Айка — очевидно старше, и ведут они себя серьёзнее, нежели юнцы, которых мы застали в городе — по всему видно, что те ещё не вышли из второго возраста. Впрочем, как раз по виду это не так заметно, а скорее по манере общения. Удивительно, как они держатся друг с дружкой: иные братья и сёстры не бывают так легки и доверчивы между собой, как эти юные создания. Судя по всему, эорианские студенты не проводят здесь активных магических изысканий или каких-либо иных подобных мероприятий, они лишь наблюдатели, которые пользуются законным покровительством властей, а также собственными могуществом и неуязвимостью, чтобы предаваться эмпирическому созерцанию, никак не вмешиваясь в установленные чёрным владыкой порядки. Сёстры ордена Предрассветной Звезды в этом плане более деятельны. С позволения владыки, которого они между собой называют не иначе, как «Мрачный Проктор», сёстры эти создали в Каменных Землях множество благотворительных институтов — от бесплатных столовых, больниц и детских приютов до начальных школ и адвокатских коллегий. Впрочем, ордену присуща дремучая гинекократия, которой они не изменили и в этой печальной ойкумене: под вывесками с зелёными звёздами оказывают помощь преимущественно женскому роду. Здесь я нашёл у них нечто явно алогическое. Символ непорочной красоты ордена — голенький младенец мужского пола с серебристыми крылышками за спиной — и это к тому, что сами клювоносые и худосочные сёстры напоминают своим видом замотанных в ткань больших птиц. Наряду с эмблемой Предрассветной Звезды — зелёной звездой, вписанной в круг — изображения крылатых младенцев неизменно сопровождают всё, что здесь так или иначе этого ордена касается. Повторюсь, что при этом мужчин, во всяком случае тех, кто вышел из возраста младенчества, они не жалуют. Я сам видел такое утверждение в их уставе — что женщина это родник жизни, сосуд целомудренной любви и оплот милосердия, мужчина же суть существо по природе своей тщеславное, а потому жестокое, нечестивое и распутное. Лишь на эориан сёстры смотрят приветливо независимо от пола, но у них бытует нелепое поверье, будто эориане на самом деле бесполы…

И я, и Галш ходим здесь в той же белой одежде, что в обычае носить в Светлых Чертогах, и по ней нас, разумеется, узнают издали. Покрой её местных нисколько не смущает: они и сами носят искусно сшитые облегающие штаны и рубахи, причём штаны надевают как мужчины, так и женщины. Хотя в ходу здесь и одежда вроде простых халатов, плащей и накидок. Сёстры ордена затянуты с головы до пят в зелёные платья с серебристой отделкой — у них белые одежды положены лишь высшим иерархам.

С первых же часов пребывания в этом мире меня часто посещает такое чувство, словно бы я оказался поневоле завлечён в наивную детскую игру. Здешние жители смотрят на меня так, как дети смотрели бы на экзотического, но добродушного и занимательного взрослого гостя. В этой деревне, впрочем, как и в других поселениях, можно без опаски пойти куда захочешь, постучаться в любой дом или храм — везде тебя, без сомнения и промедления, примут по простым, ненавязчивым, но при том довольно удобным правилам, и тебе не придётся заботиться о крове, хлебе насущном и, тем более, о собственной безопасности. Главное — знать и соблюдать их нехитрые предписания и законы, и люди вокруг тебя будут хотя и наивными, словно дети, но при том участливыми, словно добрые родители. Если же ты вольно или невольно покусишься нарушить их законы, в особенности если по забывчивости произнесёшь вслух истинное имя их владыки, окружающие с испуга замкнутся и начнут сторониться тебя, но лишь до тех пор, пока ты ведёшь себя неподобающе: в отношении гостей из других миров жители здесь отходчивы и не злопамятны. В общении с ними мне очень пригождается то обстоятельство, что совершенное понимание иноплемённых языков, которое даруют гостям Светлых Чертогов, сохраняется и здесь, в Каменных Землях.

Мы с мудрым Галшем остановились на постой у семьи, у которой он уже неоднократно гостил, при этом нас разместили в общесемейной кирпичной постройке в два с половиной этажа, в самой верхней комнате, где из мебели лишь две высокие с деревянными бортиками кровати, огромный пустой сундук, длинный узкий стол и подле него жёсткая скамья. Иная келья киника бывает лучше обставлена. Но, на моё удивление, эорианин оказался вполне удовлетворён подобным сомнительным комфортом. Он лишь дополнил обстановку тем, что прилепил на косые стены два светильника: они начинают светить сами, когда в комнате становится темно. Это очень кстати, так как здесь принято гасить уличные огни тотчас, как наступает полночь, а здешние ночи хотя и коротки (впрочем, как и сутки), но черны до такой степени, что кажется, будто ты потерял глазные яблоки или, хуже того, родился в мире, где о зрении и слыхом не слыхивали. Почти напротив места нашего постоя сёстры Ордена возвели свою столовую, в которой дважды в день — с утра и под вечер — всех желающих кормят похлёбкой. Перед раздачей всякий раз выстраивается очередь, её хорошо видно из окна нашей комнаты. Получившие полную глиняную миску этой похлёбки и к ней ещё щедрый кусок хлеба женщины рассаживаются поесть тут же, по устроенным под навесом столам с лавками, а мужчины разбредаются кто куда. Я ожидал, что подобное регулярное скопление народа привнесёт сюда лишний шум и другие неудобства, но приходящие поесть жители деревни ведут себя на удивление чинно, тихо и даже робко. Нас эти сёстры снабдили свежими подушками и постельным бельём, за что я им очень благодарен. Предлагали они и столоваться, но Галш этому предпочёл другое: эориане как-то умеют поддерживать организм без принятия пищи, и такая же магия применяется теперь ко мне. Я не отказался только от воды, благо она в этой деревне чистая и свежая, добывается из нескольких глубоких колодцев.

Немного о семье, в доме которой мы встали на постой. У хозяина есть жена — мать четверых его детей — женщина добрая, но замкнутая и не особо приветливая, а также две то ли служанки, то ли приживалки — молодые женщины, любящие посудачить между собой о всяких пустяках — которые выполняют большинство работ по дому. От одной из них у хозяина также имеется ребёнок — девочка — и это здесь считается вполне нормальным, не смотря на то, что все законные браки моногамные. Также здесь с нами живёт старик, который приходится хозяину дальним родственником. Старик этот глухой и одноногий — вместо левой ноги у него костяной протез, и спит он внизу в комнатке без окон, проще говоря в чулане. По утрам именно он первым просыпается и будит весь дом непотребными выкриками, какие можно услышать у несдержанных глухих людей. Таких стариков, так же, как младенцев, что родились уродливыми телом или умом, здесь принято не отправлять в богадельни, а отвозить в пустоши и там бросать на произвол судьбы, и орден в этот жестокий обычай никак не вмешивается. Благо, пустошей вокруг много больше, чем земель, освоенных человеком. Дожившие до старческой немощи, особенно те, что остались без попечения близких, порой сами просят соседей отвезти их в такое пустынное место, однако старикам всё же принято придавать тёплую одежду, огниво и небольшой запас провианта, потому что некоторые из таких отшельников ещё много лет влачат в одиночестве своё существование вдали от поселений и людских глаз, питаясь травой и мелкой живностью и так обращаясь в истинных дикарей. Глухому старику, живущему в этом доме, можно сказать, оказана особая милость — его никто отсюда не гонит а, напротив, содержит в чести и достатке.

Другие родственники хозяев, включая престарелых их родителей, живут неподалеку и бывают тут в гостях, как правило, по вечерам, и тогда все они проводят какое-то время за большим столом в нижней зале, вроде гостиной. Они чинно обсуждают хозяйственные дела деревни и при том им прислуживают как приживалки, так и дети хозяина. Местные до совершеннолетия не имеют официальных имён, что и не удивительно: не смотря на отчаянные усилия зеленозвёздных сестёр, детская смертность в этих землях необычайно велика, причём на первом месте по её причинам стоит самоубийство. Вместо имён у детей здесь лишь простые прозвища: Рыжая, Худой, Чубатый — и в таком всё роде.

Галш рассказал мне про случай, который, возможно, может что-то сокровенное раскрыть о самих эорианах, точнее о том, как соотносится их космос с другими, удалёнными от него, вроде этих Каменных Земель. Эорианин поведал мне, что старший сын хозяина дома, его первенец по прозвищу Мигунчик, который теперь уже юноша, в прошлый раз, будучи ещё отроком, наложил на себя руки. Почти вся деревня здесь занимается выращиванием особых жуков, которых откармливают в больших бочках, а бочки эти сотнями стоят в специальных длинных сараях. Жуки затем перетираются в пасту и паста используется дальше в красильном производстве, но это уже в городе. Так вот, как-то вечером работавший в жучином сарае Мигунчик воткнул в земляной пол остриями вверх двурогие вилы, сам забрался на слеги и оттуда бросился вниз. Умер Мигунчик не сразу, потому что напоролся на вилы животом, но нашли мальчика утром уже холодным, а пол амбара под ним густо пропитался его кровью. Я было удивился: ведь этот парень, крепкий и здоровый, всё так же вечерами работает в сарае отца и ворошит там в бочках жуков, а пару раз он даже служил нам проводником, но затем я опомнился и отнёс этот парадокс к круговороту душ в одном мире. Очевидно, Галш тогда побывал в одном из кругов, а теперь мы с ним в другом, тому сродственном. Души самоубийц не в силах порвать нить Лахезы — это я знал и без того, а теперь узрел очевидное тому подтверждение.

Не смотря на строгие порядки, здесь, в провинции, не часто встретишь представителей власти самого Призрачного Рудокопа. В каждом небольшом поселении есть староста, и ему помогают обычно двое-трое представительных мужчин из местных, но они, во всяком случае в этой деревне, почти ничего не делают. За всё время, что мы тут гостили, они лишь однажды посетили с обходом жилые дома и столовую и, насколько я видел, только любезно раскланивались и справлялись о благополучии деревенских и сестёр ордена. Но Галш поведал мне, что любые слухи здесь распространяются очень быстро, а у старосты есть некий технический или магический способ связи с наместником Рудокопа, живущем в городе неподалёку. Если в деревне случается что-то предосудительное настолько, что его нельзя оставить без надлежащего наказания, староста прибегает к этому способу и докладывает об произошедшем наместнику, а тот решает, насколько дело серьёзно. В общих случаях старосте предлагается обойтись своими средствами, подвергнув нарушителя наказанию (обязательно публичному!). Но нередко дело представляется наместнику сложным и тревожным, и тогда он присылает из города «красный караул» — группу чиновников и стражников (в винно-красных одеждах!), которая на месте разбирается с ситуацией и карает виновных. Незадолго до нашего прибытия случился как раз такой казус: некий селянин, содержавший постоялый двор для проезжих паломников, принялся распространять слух, будто сёстры ордена приправляют благотворительную пищу змеиной кровью. Кровь эта представляется местным символом подлости и коварства, а распространял этот слух глупый человек потому, что терпел убытки от сёстринской благотворительности. Прибывший вскоре «красный караул» на трое суток посадил этого селянина в ящик, полный ядовитых змей. Когда несчастного преступника наконец вынули, он уже представлял собой совершенно безобразный распухший труп. Меня же особенно удивило не это, а что караул делал в деревне все эти трое суток. Оказывается, они занимались ремонтными работами! Я полагал, что задачи «красного караула» ограничены судами и экзекуциями, но всё это время они чинили деревенский водопровод! Сами раскопали траншею, откачали грязь и заменили прохудившиеся трубы — местные лишь снабдили караул нужным инструментом. Отбирают на такую службу самых умелых и храбрых, и не просто так. Помимо правосудия, как оказалось, «красный караул» решает на местах и другие задачи — в основном те, которые местным не под силу. Вот так безхитростно правосудие власти сочетается здесь с оказанием полезных услуг…

В городе мне попадались сложные машины и другие плоды высокой магии, по большей части бывшие в длительном, но аккуратном употреблении, но в этой деревне даже такие большая редкость. Вообще, у деревенских в ходу простое натуральное хозяйство, использующее вовсе нехитрые орудия и механизмы, вроде тех же бочек и вил. Транспорт в основном гужевой, имеются лавки торговцев, в которых не встретишь мудрёной техники или плодов её работы, есть также почта, слесарная мастерская, больше похожая на обычную кузню, и даже свой эскулап. Ещё всё тут удивительно тщательно намыто и прибрано, даже отхожие места чисто прибираются и посыпаются от запаха и заразы особым ароматным порошком. То же я скажу и о жителях: среди них не встретишь смердящих нерях, хотя одежда на многих потёрта и залатана. Волосы они регулярно стригут, бороды сбривают, а ногти (надо заметить, у этого народа довольно толстые и удивительно тёмные ногти) аккуратно и коротко подрезают.

Накануне вечером мне пришлось прождать Галша в местной школе, где не только учат грамоте и основам наук, но и готовят настоящих мастеров-механиков для работы в городе. Занятия уже закончились, школяры разошлись, и я сидел в одиночестве в пустом классе. Классы здесь такие: это большая комната, в ней стоят ряды деревянных столов и скамей для учеников, а у дальней от входа стены оборудовано место для педагога в виде помоста с пандусом, с пюпитром или конторкой наверху. В ожидании мне нечем было заняться, к тому же, я тогда устал, и просто сидел на скамье и бессмысленно смотрел на ученический стол перед собой. И тут я начал сознавать, что что-то в этой нехитрой мебели неправильно… Как и всё в этой школе, мебель там выглядит старой: по потемневшему дереву, специфическим трещинам, по отполированным и даже протёртым до видимых углублений локтями столешницам видно, что ей пользовались многие поколения учеников. Я не сразу сообразил, в чём тут дело. А когда понял, в душу мою ворвались могильный холод и тьма. Не смотря на долгий срок их службы, ни на столах, да и вообще нигде на мебели в этом классе — я тогда вскочил и всю её осмотрел! — не было нанесено никаких надписей, даже нарочито оставленных значков. А ведь всё это можно видеть в любом классе в Агарти, даже если мебель там относительно новая. Не смотря на то, что у нас такая порча мебели возбраняется, ученики пишут на столах мантры, рисуют священные знаки, а однажды я видел кем-то сочинённый стих, представляющий собой признание в любви. Наверное, всем детям, в каком бы мире они не жили, присуще что-то писать и вырезать на школьных столах или даже на скамьях. Но в этом классе не было ничего! Я не удержался и зашёл ещё в соседний класс. И там то же самое! «Не мертвецов же учили здесь последнюю сотню лет?» — подумал я в смятении. Когда, наконец, пришёл Галш Талеса, я поделился с ним своим открытием, и тогда он пригласил меня спуститься вниз, в подвальный этаж школы. Мы прошли вначале через учебные мастерские, а в конце добрались туда, где располагалось что-то вроде школьного музея. По дороге Галш любезно объяснил мне, что в Каменных Землях учёба проходит сообразно описаниям из главной книги этого мира. Науки и ремёсла считаются даром, оставленном богами, и к их изучению положено относиться со священным трепетом. Нерадивый ученик в глазах своего окружения — это богохульник, намеренно попирающий божественные дары и тянущий в пропасть греха остальных. Всё это вполне соответствует вселенской логике развития и характерно для большинства духовных школ. К благому и полезному учению, конечно, следует относиться с трепетом и прилежанием. Но только здесь леность или нерадение к учёбе у детей расцениваются как богохульство, а это, по-моему, уже слишком. То, что показал мне Галш там, в одном из дальних помещений… Это было орудие пытки. Сложное, изощрённое, одним видом кричащее о своих свойствах громче самой боли! Видимо, на моём лице тогда был написан ужас, так как эорианин сразу же принялся меня успокаивать, говоря, что на практике это орудие не применяется, что оно всего лишь учебное пособие. «Пособие? — удивился я. — Они запугивают этим учеников?» Оказывается, орудие пытки относится к изучаемому здесь предмету, посвящённому дисциплине и наказаниям. Именно этот предмет призван отвращать детей от ненадлежащих поступков. Я ещё спросил у Галша, как здесь вообще наказывают учеников и за что, и вот что он мне поведал. За провинности, которые всё же имеют место, вроде опозданий, неаккуратности в учёбе и нерадения к ней, учеников после занятий принуждают заниматься тяжёлой и грязной работой: им приходится, к примеру, перетирать в пасту жуков, чистить хлев или отхожее место. Работают они по нашим меркам не сказать, чтобы долго, ведь день здесь вообще короток — не успеешь оглянуться, как наступил уже вечер. Но, очевидно, по этой причине здешние дети прилагают к занятиям все возможные старания, что наказанием за их проступки служит неблагодарный и изнурительный для ребёнка физический труд. При этом педагоги соблюдают известные рамки справедливости: случайные ошибки, стечение роковых обстоятельств или же просто врождённые недостатки учеников не списывают на счёт их проступков и благосклонно прощают. Но вид того орудия, что стоит в подвале местной школы, ещё долго будет мучить меня в ночных кошмарах…

Только что вернулся — мы посетили городскую группу юных эориан — ту самую, о которой я уже писал. Хотя юнцы не производят впечатление людей серьёзных, тем не менее, я узнал от них кое-что интересное. Одна из девушек испытует свойства местной фауны и, похоже, достигла в этом немалых успехов, вот она мне обо всём этом и поведала. На внешней поверхности Каменных Земель, помимо людей, их сельскохозяйственных посевов и скотины, мало кто живёт — это я самолично могу засвидетельствовать. Хотя даже дикая живность держится здесь поближе к человеку, вокруг поселений не встретишь ничего угрожающего: лишь какие-то сорняки, зловещего вида чёрные птицы, что-то вроде крыс и других грызущих вредителей — вот чем в основном представлена местная природная дичь. Про глубинный мир, подобный Симбхале, местные даже не слышали, более того, по заверениям этой эорианской девушки, такового в Каменных Землях вовсе нет — в том виде, как это имеет место у Геи. Зато некоторые пещеры и подземелья, как оказалось, населены здесь опасными хищниками. Под ближайшим городом три века назад были вырыты катакомбы — в них скрывались его жители от напастей, насланных шалгурским коконом. А под катакомбами простираются заброшенные горные выработки, где добывали яспис для строительства столицы, и им много больше трёх столетий. Некоторые штольни на нижнем горизонте соединяются с системой глубинных пещер, в которых скрыто нечто более ценное, нежели красный камень: особая вода, напитанная подземными соками. Эта вода вылечивает многие хвори. Чтобы поднимать её с глубин, в незапамятные времена люди создали специальные механизмы: огромные водяные колёса приводят в движение насосы, закачивающие целебную воду в восходящий каскад резервуаров, таким образом постепенно поднимая её к поверхности. Сегодня из нескольких построенных столетия назад каскадов действует лишь один, да и тот часто ломается. Чтобы поддерживать его в рабочем состоянии, задействована специальная бригада мастеров. Но для их работы внизу имеется роковая помеха. В отличие от безопасной поверхности, глубоко под ней, в системе пещер, обитают отвратительные и устрашающие своим видом существа, в том числе и такие, для которых люди — вожделенная добыча. Где-то в безлюдной местности существуют глубокие норы, как считается, пещерные жители по ночам вылезают из них и, по мере пищевых своих надобностей, щиплют траву, ловят крыс или даже пробираются к пастбищам, чтобы красть там скот, однако родная их стихия простирается глубоко под поверхностью. Глубинные хищники хотя и слепы, но обладают тонким чутьём, они стремительны и почти бесшумны. Для борьбы с ними и защиты мастеров большой, хорошо вооружённый отряд вниз не пошлёшь: лестницы там ветхие, а проходы порой представляют собой узкие извилистые лазы. Да и ратник, даже опытный, мало что сможет поделать с неумолимыми живоглотами, для которых пещеры — родное гнездилище и законные охотничьи угодья. У людей, забредших в эти тёмные глубины, остаётся одно лишь упование — на то, что хищники их не заметят. Перед спуском мастера мажутся особой пахучей мазью и наряжаются так, чтобы не задевать каменные полы и стены твёрдыми предметами и тем не подавать сигнал к собственному нахождению. И всё же, когда бригада спускается в самый низ, в пещеры, она нередко подвергается там нападению и возвращается на поверхность не в полном составе. Бывали случаи, когда все спустившиеся пропадали. Однажды нескольким мастерам удалось выжить в шести таких смертельных глубинных походах, и всех их щедро наградили и отпустили по домам. С тех пор любой, спустившийся вниз шесть раз и вернувшийся на поверхность, получает почётную пенсию и освобождается от любых повинностей. Пребывающие теперь в этом городе эорианские юнцы неоднократно бывали в глубинных пещерах под ним, и они показали мне подземных тварей — посредством моего «ментального советника» — во всём кровожадном их ужасе. Если бы я увидел этих тварей самолично, а не через восприятие однокашницы Галша, я бы не поручился за свой разум! Те твари напоминают мерзкие отростки из тела Идры, а из подобного анусу рта их выпирают ядовитые шипы. Твари, как я уже упомянул, совершенно слепы, однако имеют тонкое чутьё, в том числе к вибрациям камня. Достаточно неосторожно стукнуть о камень чем-либо, к примеру, пуговицей или пряжкой, они тут же тебя услышат и будут знать, где тебя найти. Когда один из червеобразных монстров, словно наяву, выполз передо мной из тёмной дыры, я боялся шевельнуться, меня обуял панический страх и сердце моё остановилось, а та самая эорианская девушка, которая рассказывала про местную фауну, мягко положив мне руку на плечо, спросила: «правда, он ведь такой милый?». Я думаю, в этот раз магия перевода сработала неверно. Скорее всего, она спрашивала меня о чём-то другом — возможно, о какой-то особой оценке, у них принятой, а нашему разуму недоступной, или же это была ирония. Но я всё равно ответил утвердительно, хотя понимал, что она видит мою неискренность. Мне представляется, что даже этим школярам не составило бы особого труда извести опасных подземных хищников и тем в значительной мере облегчить жизнь многим. Почему они не сделают это?..

Наше пребывание в землях Призрачного Рудокопа подходит к концу. Пожив здесь недолго и ещё очень мало что повидав, я горю желанием непременно вернуться сюда снова. Многие, наверное, подумают, что я хочу лишь разгадать секрет тайной главы, решат даже, будто я этим одержим, но вовсе не данный предмет занимает меня в большей степени. Я настолько впечатлился жизнью в Каменных Землях, что искренне хотел бы полноправно участвовать в том, что Галш назвал «гуманитарной исследовательской миссией». В непосредственном вспомоществовании местным страдальцам успешно подвизается орден Предрассветной Звезды, но и изыскания эориан, не сомневаюсь, в итоге послужат благу этих земель, и я рад был бы видеть себя в таком служении. Каменные Земли показались мне мрачными и безнадёжными, и чувство чёрной тоски не покидает теперь меня: ведь я побывал на самом дне духовного мира, где безраздельно царят сумерки. Люди в этих землях несчастны, их заблудшие и посеревшие души не вопиют о помощи, поскольку не представляют для себя другой жизни. Воистину, верно называют «Синий Кодекс» также и «Кодексом Сумерек» — он не просто заменил здешнему народу богов, а являет собой единственный доступный источник духовности для всего этого сумеречного мира. Впрочем, другой источник им сейчас вряд ли подойдёт, ибо эти несчастные очевидно не готовы воспринимать какое-либо иное учение, помимо этого. «Кодекс» же предоставляет им прибежище, привносит в их заполненный пустотой и хаосом мир наполнение и порядок, даёт надежду в виде неосязаемого, но различимого вдали явного света тайной главы.

Одна из самых последних заметок у долговязого Салинкара такая:

По мере пребывания в вотчине Призрачного Рудокопа меня всё больше тяготила мысль, что если мы не избавим Гею от этой напасти, Каменные Земли придут и в наш мир — во всём своём безысходном ужасе. Гея станет такой же, как вотчина чёрного колдуна, если вообще кто-то на ней выживет. По данной причине я покидаю эти земли в весьма расстроенных чувствах, но также и с надеждой, что дружба с эорианскими магами станет тем спасительным мостом, по которому мы сможем перейти эту гибельную пропасть.

Я нашла у своего однокашника и другие заметки, но приведённых мной выше более чем достаточно для того, чтобы у читающего мою летопись сложился образ общества, вся жизнь которого определяется лишь одной книгой — «Синим Кодексом». Тот, кто пожелает ознакомиться с этим подробнее, может прочитать весь отчёт Салинкара о его пребывании в Каменных Землях; по нашему возвращению в Симбхалу он окажется вначале у нашего учителя и наставника Рамбуна, а в итоге в библиотеке одного из монастырей. Меня, разумеется, удивило, что эти заметки выглядят так, будто долговязый Салинкар провёл в вотчине Призрачного Рудокопа не сутки, а несколько дней. В его записях я не отыскала каких-либо прямых свидетельств злодеяний самого чёрного колдуна, и как раз это не очень-то меня смущает: Салинкар пробыл там недолго, похоже, лишь в одном месте, да ещё и с эорианином, от которых чёрный колдун, наверняка оправдывая себя лицемерным стыдом, скрывает непосредственные проявления своего жестокого нрава. В любом случае, я сочувствую впечатлениям однокашника, а записанное им лишь подтвердило мои представления о мире, каким он должен быть под властью Призрачного Рудокопа.

Напоследок я вновь взяла в руки подаренный колдуном томик. В Агарти, в моей комнате, книг не так много — ими заполнены всего две небольшие полки, и почти все книги там не мои — они либо взяты на время из какой-нибудь библиотеки, или мне вручили их для ознакомления учителя и наставники. Книг в личном моём владении совсем мало: это, конечно, Книга Истины — её очень красивое издание подарил мне высокочтимый Рамбун, а также другой его подарок — два больших тома словаря, толкующего древний язык. И ещё есть буквально несколько книг с классикой, в том числе одна очень старая — я даже боюсь её лишний раз трогать — это «Страдалец с Итаки», её мне подарили в одном из монастырей. Библиотечные или данные кем-то на время книги в чём-то похожи на случайных знакомых. Ты встретился с ними, пообщался, что-то для себя уяснил и затем распрощался — как правило, навсегда. Совсем другое дело, когда книга твоя и она постоянно хранится у тебя в комнате на полке или в ящике стола. Такие книги как близкие люди, которые дороги тебе и к которым удобно обратиться в любое время. Теперь мою скромную книжную коллекцию пополнил подарок Призрачного Рудокопа, но не смотря на то, что я не нашла ничего плохого в его книге, предпочла бы, чтобы её у меня вообще не было…

Пора мне приводить себя в порядок и собираться на Гею. То есть пока что на прозрачную галерею, на встречу с Айкой и остальными. После того, как я прочла про себя в записях Галша, я зареклась заниматься туалетом на людях — теперь только в одиночестве и только в своих покоях. И ещё подумаю, что мне взять с собой: ведь мне предстоит встреча с моими родными… Если всё удачно сложится. Боги, помогите мне!

Встреча на галерее

Я и предположить не могла, даже вчера, даже сегодня утром, что случится столько всего, и что мои планы растворятся в потоке не зависящих от моей воли событий. Я сейчас нахожусь на борту корабля-звездолёта «Пикус», у границ той самой Сферы, про которую пелось в элегии. Мы ждём окна — промежутка местного времени, в течение которого можно совершить путешествие от этой границы до самой Геи. Галш сказал мне, что появление «Пикуса» у Геи должно пройти деликатно, но что он имеет в виду под этим?.. Ожидание немного затянулось и я пользуюсь случаем, чтобы продолжить свою летопись. Айка подсказала и показала мне, как — мысленно! — надиктовывать заклятому медальону заметки и перемежать их с нужными мне фрагментами текста, извлечённого из живых картин. Медальон так создаёт готовый текст летописи, а уже с ними я вольна делать что угодно, и даже перенести на настоящую бумагу тогда, когда захочу. Таким образом, мой крохотный советник способен трансмутировать мои мысли в рунные манускрипты — я о таком даже мечтать не могла! Если бы я ещё вчера об этом знала, то сэкономила бы уйму своего личного времени. Я легко приноровилась вызывать нужные мне живые картины и быстро обращать их в рунный текст, а в его правке мне очень помогает тот навык эорианского чтения, который я сегодня приобрела. Пока есть такая возможность, постараюсь описать то, что произошло за этот короткий, в общем-то, промежуток… А ведь здесь как-то так получается, что самое главное со мной происходит именно в промежутках!

Я пришла на галерею пораньше, но оба антипода уже ожидали меня там. Втроём мы устроились на длинной скамье, примыкающей к прозрачной стене галереи. Айка Масс села слева от меня, Галш Талеса — справа. Мы ждали долговязого Салинкара: он отправился с отчётом к нашему почтеннейшему учителю и должен был вернуться с минуты на минуту.

Я и не думала, что весть об отказе моего учителя может вызвать у Айки такое сильное разочарование и огорчение. Безумная мысль мелькнула тогда в моей голове: что Айка сблизилась со мной только для того, чтобы через меня сблизится с магистром Рамбуном. Я прогнала эту мысль прочь. Хотела бы оговориться, что не ревную Айку Масс ни к своему учителю, ни к кому-либо ещё. Вообще, для меня не характерно такое чувство, как ревность.

Юная эорианка сразу же поняла, что я озадачена её реакцией, и принялась оправдываться:

— Магистр очень бы пришёлся кстати, мы на него рассчитывали. Профессор дал нам такое задание… Дело в том, что магистру Рамбуну нужны природные пейзажи, он хочет украсить ими интерьер своего дома. И никто лучше него самого здесь не помог бы… Но теперь придётся, наверное, попросить тебя.

— О чём попросить, любезнейшая Айка? — я, разумеется, готова была сделать для эорианки всё, что в моих силах.

Мимо нас сновали люди, в основном из гостей, но попадались и хозяева Чертогов, а под нами простирался зал заседаний, в котором выступал со своей речью, похоже, последний на сегодня мудрец. Интересно, что из самого зала ни проходящих над головами, ни даже самой этой галереи, вообще не видно: из зала виден лишь высокий белый и абсолютно пустой свод. Я машинально попыталась разглядеть сверху своё место, но не нашла его. Скорее всего, моё кресло уже куда-то делось, и я вообще не заметила в зале пустовавших мест. Не удалось мне обнаружить ни близняшек Хоа, ни надменного Уламиксона.

— Мы на пейзажи Геи налюбовались ещё до того, как сформировался яйцевой кокон Шал-Гур. Я сама очарована и хорошо понимаю магистра: планета очень красива! Была… — развела руками Айка. — Профессор ждёт от нас, что мы вернёмся с отличными видами Геи для магистра Рамбуна, а сейчас их там просто негде взять — всё испорчено войной и коконом.

— Учёные нашего центра привлекли дубликат Геи, взяв за образец ваш мир, каким он был до инвазии Шал-Гур, — сообщил мне Галш Талеса. — Там нет кокона и почти везде — первозданная природа. Это отдельный закрытый мир, что-то вроде отстойника. Местами, правда, присутствуют шалгуры, те самые, которые должны были поддерживать войну на исходной Гее, но они сейчас пассивны.

— Мы слили туда всех шалгурских планидий, чтобы они не разорили твою Гею, — пояснила Айка, — Разум у этих существ примитивный, а поскольку им там не с кем воевать, они сидят себе спокойно и не портят пейзаж. Так что отстойник вполне можно использовать, чтобы найти для твоего магистра достойные природные виды.

— Жаль, Виланка, ты не была на Эоре… — начал было сокрушаться Галш. Айка его тут же перебила:

— Я решила! Мы отправимся из отстойника прямиком на Эору и проведём ночь в лесном домике. Посмотрим драконью кормёжку на закате, а вас с Салинкаром я угощу<…> (она назвала какое-то традиционное эорианское кушанье).

У славного Галша, похоже, не нервы, а стальные балки — он подождал, пока Айка всё это скажет, а затем спокойно закончил свою мысль:

— …Если бы ты побывала на Эоре, ты бы меня поняла: у нас с вами разные представления о красоте природы, более того, у нас разное чувственное восприятие. То, что безусловно понравится нам с Айкой Масс, вовсе не обязательно понравится магистру Рамбуну.

— То есть вы просите меня поискать подходящие пейзажи для моего учителя, досточтимого Рамбуна? — уточнила я.

— Верно, — подтвердил Галш. — У тебя больше шансов угодить его вкусам.

— Виланка, на самом деле мы хотим переложить на тебя наше задание. И если ты согласишься, этим ты поможешь и нам, и магистру Рамбуну, — добавила Айка.

Разве могла я отказать антиподам в столь ничтожной помощи? Можно было и не уговаривать меня…

— Конечно, я сделаю всё, что смогу, ведь это моя обязанность! — выпалила я.

— Подруга, ты не обязана нам помогать, — обняв меня рукой и ласково прижав к себе, заявила мне Айка. — Но если согласишься, обещаю тебе приятную компенсацию за труды.

Я не стала уточнять, какую компенсацию она имела в виду; как только эорианка меня обняла, я просто растворилась в эйфории. Должна ещё раз признать, что рядом с Айкой Масс, как и с любым её соплеменником, я ощущаю себя неприглядной, суетливой и неуклюжей. Но также, когда Айка со мной, я чувствую восхищение и безграничное доверие и, кроме того, испытываю невероятный душевный подъём и восторг, сильнейшую эйфорию. Эйфорию эту не сравнить с действием опия — я могу об этом судить, ведь я была в опийной кабале. Только снадобья добрейшего Рамбуна Рам Карапа вытащили меня оттуда словно маленькую птичку, увязшую в банке с клеем. Не путанные грёзы угнетённого разума, а обострение всех моих чувств и кристально чистое восприятие мира приходят ко мне, когда я рядом с Айкой, и ощущать себя так — ни с чем не сравнимое удовольствие! Я теперь хорошо понимаю тех, кто считает хозяев Чертогов богами.

Тут Галш вдруг поднялся со своего места и я, проследив за его взглядом, заметила появившегося на галерее Салинкара Матита. Мы не встречались с ним со вчерашнего симпозиума. Мой однокашник теперь одет в эорианские одежды и, к моему удивлению, все татуировки с его головы исчезли — там сияла только его бледная кожа, совершенно чистая. Кроме того, — теперь-то я уверена, что мне это не показалось, — долговязый Салинкар изрядно возмужал, словно отсутствовал не сутки, а пару недель, и всё это время провёл, занимаясь каким-то нелёгким трудом в непогоду под открытым небом.

Заметив мою растерянность, Айка тут же пояснила:

— Не удивляйся, ты верно поняла, они там провели несколько дней. В Каменных Землях время быстрее пролетает… Впрочем, как и не Гее.

То есть Салинкар, хотя отсутствовал в Чертогах меньше суток, тем не менее провёл в Каменных Землях гораздо больше времени, поэтому он и выглядит теперь так, словно вернулся из дальнего похода. И коль скоро Айка об этом обмолвилась, я немного отступлю от описания нашей встречи на прозрачной галерее и поделюсь своими соображениями о природе времени и законах, этой природой представленных. Конечно, наши клерикальные учёные вряд ли обрадуются большинству моих суждений, да и от софоев и карапов в Симбхале я не ожидаю особой похвалы. Тем не менее, я считаю важным это записать.

Кое-что об этом я читала ещё до прибытия в Светлые Чертоги, в Фаоре и позже, когда училась у мудрецов Обители Просветлённых. У любого изолированного мира собственное, независимое от других миров время, более того, это время течёт неравномерно. А у обитателей разных миров может быть своё восприятие времени и уникальное к нему отношение. Поэтому бессмысленно спрашивать, к примеру, сколько лет Айке Масс или профессору Хиги в переводе на года Геи. У такого вопроса, возможно, и есть точный ответ, но ответ этот не будет иметь того смысла, который вас удовлетворит. Айке, к примеру, может быть и 13 лет, и 130, и ни одна из этих цифр не расскажет достоверно о её возрасте. Остаётся лишь допустить, что по эорианским меркам она или моя ровесница, или немного старше.

Столкнувшись теперь с доподлинными случаями разных скоростей временных течений, я обращаюсь к заклятому медальону и собственному разуму и пытаюсь в этом разобраться, хотя пока мало что понимаю и многое кажется мне каким-то неправильным. В найденных мной записях Салинкара Матита нигде не указано время его пребывания в Каменных Землях, но когда я их теперь вновь просматриваю, то понимаю, что они говорят о довольно продолжительном сроке, скорее всего, о нескольких днях. Выступавшая сегодня женщина из техногенов упоминала о большой разнице во времени её мира и того, который они контролировали. Также для Геи моё недолгое пребывание в мире Эоры обернётся прошедшими там неделями, а для Симбхалы и того больше — возможно, даже месяцами.

И вот что я теперь думаю об этом.

В восприятии нами времени, на мой взгляд, имеется явный парадокс. Когда мы ожидаем какого-то события, которое должно вскоре произойти, но мы точно не знаем, когда это будет — к примеру, дожидаемся кого-то, кто опаздывает на встречу, или же просто стоим в очереди за билетом на поезд… В общем, в подобной ситуации вынужденного пребывания в бездействии время тянется медленно, однако в дальнейшем, в наших воспоминаниях, от него почти ничего не остаётся. Когда же мы чем-то увлечённо заняты, время для нас пролетает быстро, но зато о нём остаются яркие воспоминания и, рассматривая своё прошлое, мы отчётливо видим только те его периоды, которые были насыщены новыми, интересными и важными событиями. То есть наше ощущение того, как течёт время, зависит от событий, которые нас так или иначе касаются, точнее от того, как мы эти события воспринимаем и запоминаем. Наверное, именно по этой причине неторопливая, будничная, размеренная жизнь, в которой одни и те же эпизоды повторяются изо дня в день и из года в год, вынуждает нас вспоминать прошедшее время как нечто мимолётное, и хотя само время в таких условиях тянется и тянется, оглядываясь назад, мы вдруг с удивлением понимаем, что такие периоды пролетели слишком быстро. Если же наша жизнь наполнена необычными происшествиями, яркими впечатлениями и интересными делами, которые словно втягивают в себя наше существование и заставляют активно в них участвовать, тогда мы вроде и не успеваем считать пролетающие часы, дни, а то и года, но затем, по прошествии их, даже небольшой промежуток такого насыщенного времени вспоминается нами как нечто длившееся долго — даже в том случае, когда ничего конкретного о нём мы уже вспомнить не можем. Если рассматривать всю прошедшую свою жизнь, сравнивая между собой разные её периоды, то проведённые в серой будничной рутине годы покажутся словно бы во много раз короче тех, что были густо насыщены судьбоносными для нас событиями. Это хорошо видно на примере взросления: в детстве, в течение первых двух возрастов, когда ещё не сложились устойчивые взгляды на окружающее, когда мы замечаем всё и на всё с интересом обращаем своё внимание, когда происходящее с нами и вокруг нас ново, ярко и принимается непосредственно, тогда каждый год для нас — это целый временной мир, он как целый исторический век, время в нём переполнено событиями и по прошествии своём представляется нам весьма существенным отрезком нашей жизни. Старики же, ведущие неторопливую и однообразную жизнь, жалуются, что годы их осыпаются быстро, как листва под порывами осенних ветров.

Я никого не удивлю, если напишу, что моё пребывание в мире Эоры с самого начала взяло напористый и стремительный темп. Этот мир невероятно щедр на впечатляющие события и происшествия, тогда как на Гее мои дни были похожи между собой, я успела там привыкнуть к размеренной жизни, к явлениям обыденным и неторопливым, когда почти о каждом из них знаешь заранее и равнодушно ожидаешь их прихода. В последние годы моё время на Гее почти всегда текло спокойно, и лишь в отдельные периоды это спокойствие нарушали отголоски большой войны. Яркие воспоминания у меня сохранились как раз о таких напряжённых периодах, о многих из них я подробно помню до сих пор и могу рассказать в деталях о том, что тогда происходило каждый день, даже каждый час. А в Светлых Чертогах самые разнообразные и неожиданные происшествия обрушиваются на меня словно грозовой шквал с градом, с неумолимой и сногсшибательной энергией. Почти всё, что здесь происходит, оставляет во мне глубокий след. Я тут просто не успеваю усваивать всё происходящее, и впечатления, не успев остыть, громоздятся одно на другое, отчего в душе моей постоянно царит смятение. Наверняка не ошибусь, если скажу, что подобный темп присущ всему миру Эоры.

И теперь мне представляется, что такое ощущение времени — то спрессованного, то растянутого, — имеет под собой вполне реальное физическое основание. Как время одного человека измеряется значимыми и яркими случаями и происшествиями в его жизни, так и время для целого людского мира определяется всеобщими судьбоносными для него событиями. Если речь о людях, живущих по соседству, то это будет отражаться лишь на их личном восприятии течения времени, если же сравнивать отдельные миры, то там время будет течь со скоростью, зависящей от насыщенности мира важными событиями, которые принято называть историческими. То есть соотношениевремён, текущих в разных мирах, меняется в зависимости от того, что в каждом из таких миров происходит. Но как именно время целого мира определяется происходящими в нём событиями — этого мне пока что понять не удалось. Логика и интуиция подсказывают мне теперь, что насыщенная значимыми событиями жизнь должна словно бы распирать время изнутри, растягивая его, а неторопливая, размеренная и лишённая потрясений действовать как вакуум, сжимать время. Опять же, если речь идёт о людях, живущих в одном мире, то это будет отражаться лишь на их личных воспоминаниях. Если же рассматривать разные, далёкие и изолированные друг от друга ойкумены, то в той, которая богаче на судьбоносные исторические события, всеобщее время будет расширяться, и пока пройдёт один день в таком мире, в ином, где события по большей части неторопливы, незначительны и предсказуемы, пролетит много дней. Конечно, судьбы миров переменчивы. Я думаю, что на Гее, где я родилась и выросла, размеренная мирная жизнь сжимает проходящее время, а вспыхивающие войны его растягивают, словно сглаживая траекторию мировой судьбы на очередном повороте. В далёкой от суеты и погружённой в созерцание Симбхале жизнь выверена незыблемыми духовными традициями, она степенна и абсолютно спокойна, и не зря в Обители Просветлённых в такой цене вечность: при тамошней временной скорости ничему преходящему просто не найдётся места. Учитель говорил, что селениты сгинули с лика Геи около 6 тысяч лет назад, тогда как наши секулярные учёные называют совсем другую цифру — 50 тысяч. Значит ли это, что пока в Симбхале минули эти 6 тысяч лет, на поверхности Геи прошло времени почти в 10 раз больше? Может быть, в пустынном и безлюдном мире, каким стала Гея после падения астероида, время сжималось так, что отличалось от населённого мира на целый порядок?.. Для мира Эоры я вообще не возьмусь судить о подобного рода соотношениях, но пока я наблюдаю воочию, как и без войны здешняя жизнь пересыщена событиями, и причиной тому, по-видимому, — ничем не ограниченная, и при том необычайно активная и энергичная деятельность хозяев этого мира. Человек, переселившийся из мира Эоры в миры вроде Геи или Каменных Земель, будет подхвачен там стремительным временным потоком, и наоборот, гость Эоры за короткий срок получит здесь порцию жизни, которую у себя в родном мире долго бы переживал. Судя по всему, частичка меня самой всё ещё остаётся в Симбхале или, может быть, в моём родном мире — на поверхности Геи, потому что я не в состоянии воспринимать здешнее время соразмерно. Я здесь всего лишь третий день, а ощущение у меня такое, будто прошло много дней, может быть даже недель…

Не знаю, насколько я права в своих рассуждениях, но так вроде бы и происходит на деле. Вот Салинкар провёл в Каменных Землях несколько дней, тогда как здесь, в мире Эоры, минули лишь сутки. Однако заклятый медальон не подтверждает прямо подобного соотношения. Из того, что выдал мне по этому поводу мой крохотный «ментальный советник», я поняла лишь, что скорость течения времени действительно зависит от неких событий, но зависимость эта не так проста, как мне это представляется.

Однако вернусь на прозрачную галерею.

Увидев, как меня обнимает Айка, Салинкар явно смутился, но мне кажется, что чуть-чуть, самую малость, он всё же обрадовался нашей встрече. Впрочем, молодой карап сразу же напустил на себя свой обычный горделиво-напыщенный вид. Они с Галшем Талесой держатся как закадычные друзья. Какое счастье, что Айка теперь и меня называет своей подругой!

— Ну, и как магистру наш подарок? — сразу же поинтересовался у Салинкара Галш. — Надеюсь, радость его была безграничной? Ведь мы столько усилий потратили.

Оказывается, долговязый Салинкар с помощью своего эорианского напарника всё же добыл часть плоти автора «Синего Кодекса», и только что он отнёс её нашему почтеннейшему учителю. Хотя я просмотрела почти все записи своего однокашника, я не припомню, чтобы мне попадалось что-то про это. Салинкар Матит важно заверил Галша, что магистр Рамбун остался доволен подарком.

В руке у своего однокашника я увидела знакомый мне томик, а Айка заметила, что я это заметила.

— Этот наглый колдун, похоже, всех тут одарил своей книгой, — сообщила она мне. — Его учение разносится тут, как зараза в трущобах, в которых живут его несчастные подданные. Вот теперь и наш юный подопечный поверил в бредни про шестую главу. — И она с задорной усмешкой повернулась к долговязому Салинкару.

— Тайная глава «Кодекса Сумерек» существует! — потупившись, воскликнул тот. Салинкар ничуть не обиделся на «юного подопечного» и упоминание его в третьем лице — видимо, сразу смирился со стилем общения своенравной эорианской девушки.

Наблюдавший их диалог Галш с укоризной глянул на Айку и покачал головой.

— Для распространения этой книги <…> выбрал идеальное место, здесь проще всего завербовать новых адептов, — не унималась Айка. — В наш центр стекаются учёные со всей известной нам Вселенной, и многие лишь для того, чтобы получить частичку наших знаний. Такие уже настроены на вожделение могущества, и книга с подобной легендой для них — отличная наживка.

— Перестань, ты же знаешь «Синий Кодекс» не хуже меня, зачем всё так искажать? У Виланки сложится превратное представление об этом учении, — попытался смягчить её напор Галш Талеса. Они с Салинкаром Матитом встали напротив нас, совсем близко: Салинкар напротив Айки, Галш — напротив меня. Эорианин продолжил: — Существует эта глава, или нет, это зависит от точки зрения. Конечно, формальный анализ не находит никакого шифра или скрытого текста…

Слушая перепалку антиподов, я подумала: неужели эориане тоже читают книги? Зачем им это с их живыми картинами и другими чудесами? Хотя, как я на собственном примере выяснила, читают они вовсе не так, как мы: им не нужно ходить в библиотеку, а само чтение не отнимает много времени.

— Меня, в отличие от вас и профессора, не интересует несуществующая глава заурядной книжки, которая здесь не более, чем массовый сувенир, — тон Айки становился всё более резким, так, что я и не знала, удивляться мне или пугаться. — Меня лишь немного задевает, что наш профессор навязывает всем этот «Кодекс» настойчивее, чем это делает сам чёрный колдун. И меня очень раздражает то, как серьёзно вы все к этому относитесь.

— Ты, как всегда, утрируешь ситуацию, Айка Масс, — Галш был явно смущён тем, что его однокашница разошлась не на шутку. — Да, профессор отправил меня и Салинкара Матита в Каменные Земли, но лишь для того, чтобы парень сам увидел, чем занимаются студенты Бора Хиги. Профессор и не собирался делать из Саликара адепта учения, у него совсем другие планы.

Айка тем временем вновь переключилась на меня.

— У тебя ведь тоже есть эта книга, — сказала она мне с интонацией не то вопросительной, не то утвердительной. — И, похоже, ты даже успела её прочитать…

Меня уже не удивляла проницательность эорианки, и я лишь кивнула в ответ.

— И владыка <…> постоянно лезет к тебе со своими грязными предложениями, — продолжила Айка примерно с той же неопределённой интонацией. — Можешь не отвечать, я и так знаю! Наш профессор очень беспечен в таких делах и совершенно не думает о том, каково при этом приходится тебе.

— Ты несправедлива к досточтимому Бору Хиги, — попыталась я защитить профессора. — Он относится ко мне с величайшей заботой и всячески меня опекает…

— В любом случае, самонадеянного колдуна следует поставить на место, и я это сделаю. Так, или иначе, я дам ему понять, что ты находишься под моей защитой. Я вообще никому не позволю использовать тебя в каких-то дурацких затеях!

Так я впервые увидела эорианку в гневе: из глаз её словно струился свет, готовый испепелить любого врага.

— Умоляю, только не втягивай в это штурмовиков… — попросил её Галш. Похоже, он хотел ещё как-то ей возразить, но Айка строго глянула на него, и он передумал.

Когда мы, наконец, собрались уходить, доклады и дискуссии к тому моменту уже закончилось и людей на галерее стало гораздо больше. Чтобы попасть куда-то из большого зала, идти через эту галерею вовсе не обязательно, но, как я поняла, она — единственная обзорная площадка, с которой хорошо видно весь зал, а также на галерее назначают встречи. В Светлых Чертогах не бывает столпотворений, так же и прозрачная галерея над залом заседаний достаточно просторна — только на этот раз там стало довольно оживлённо. Гости и хозяева Чертогов проходили мимо нас, иногда останавливаясь или даже присаживаясь у стены, и я боялась, что сейчас мне попадётся опять Призрачный Рудокоп со свитой. Но нам повстречались близняшки Хоа 116 и Хоа 117 — дети, похожие на птичек, в этот раз сопровождавшие своего мастера — звёздную магиню. Я сразу узнала Хоа по маленькому росту и смешной одежде, едва они появилась в конце галереи. Сумки близняшек заметно пополнели и выпирали в обе стороны, и я подумала: «Неужели магиня использует этих детей в качестве носильщиков?» Впрочем, близняшки, как видно, не испытывали никаких неудобств, они двигались всё так же легко и беспечно. Сама же магиня была одета весьма импозантно — в длинное белое платье с тонким растительным узором, подпоясанное серебристым поясом, поверх платья распахнутый жакет, тоже белый, с длинными рукавами и высоким стоячим воротом, а на голове её была серебристая шляпа с полями, надвинутая до бровей. На шляпе красовалась эмблема их ордена — зелёная пятилучевая звезда, и шляпа эта была явно не эорианская. Смотрелся наряд магини очень красиво и единственное, что роднило его со смешным нарядом подмастерий — это зелёная звезда и серебристый цвет элементов отделки. Я не удержалась и «коснулась» магини. Оказалось, что имя у неё совсем не цифровое, зовут её Антелькавада, а пышное звание магини можно перевести как «сестра-мастер-координатор» и она состоит в том самом оргкомитете, который возглавляет мудрейший профессор Бор Хиги. Судя по лицу этой почтенной особы, она в весьма преклонном возрасте, как минимум в восьмом, но при этом энергично двигается, а в бодром блеске её глаз я прочла доброту и мудрость. Поразило меня явное сходство Хоа и их мастера, разница между ними лишь в возрасте, росте и одежде, ну и разве ещё в цвете волос: из-под шляпы мастера-магини свисали совершенно седые пряди — почти в тон её шляпе. «Наверное, — решила я, — магиня — это их бабушка ли прабабушка. Или люди их расы так похожи между собой.» Подмастерья также узнали меня ещё издали (скорее всего, я тоже приметна среди других гостей из-за своего небольшого роста) и принялись что-то говорить мастеру, бросая при этом взгляды в мою сторону. Так они и сблизились с нашей компанией, шедшей им навстречу. Престарелая магиня и Галш с Айкой остановились и принялись обмениваться любезностями — оказывается, они были знакомы. Салинкар встал сразу за Галшем и тоже делал вид, что принимает в этом участие. После приветствий почтеннейшая Антелькавада начала рассказывать о каком-то месте или мире, намереваясь, по всей видимости, просить эориан о некоей услуге. Она говорила:

— …Это хрупкие, добрые, наивные и непорочные создания. Всё время, пока я пребывала у них, меня не оставляло чувство, будто сама я нечистый и лукавый демон. Никто не должен трогать тот мир! Его следует без промедления изолировать и тщательно охранять, чтобы ни одна капля скверны в него не просочилась. Я поговорила уже с вашим батюшкой, глубокочтимым директором Массом, и он во всём меня поддержал, однако его ратники никак не годятся для подобной…

Дальше я не слышала — Хоа вдруг схватили меня за руки (ладошки у них меньше, чем у моего братика!) и буквально отволокли на несколько шагов в сторону. Навьюченные (другого слова не подобрать!) на них сумки вмещали что-то явно тяжёлое и громоздкое, но близняшки вели себя так, как будто не замечают своей поклажи. Оттащив меня в сторону, они зашептали скороговоркой, опять наперебой:

— Ты знаешь, кто к тебе подходил в зале для заседаний?

— Это сам Мрачный Проктор, лютый колдун! Под гнётом его власти стонут Каменные Земли!

— Мы догадываемся, что он жаждет получить от тебя, и хотим предупредить об опасности.

— Этот колдун и его адепты дружны со многими из здешних магусов, а те в свою очередь вовсе не так светлы и добры, как может показаться неофиту.

— У них и у чёрных адептов Сумерек общие интересы и общие тайны, и во многих делах они действуют заодно.

— Но сейчас все они, подобно голодным крысам, грызутся за право обладать тобой, Виланка Пал Гея!

— Ты избрана и отмечена, и многие в этой игре поставили на тебя! Не доверяй безоглядно даже магусам Эоры.

— Флот колдуна направляется в твой мир, не смотря на то, что всем другим они строго запретили там появляться.

— Вскоре и сам Мрачный Проктор присоединится к армаде. Он намерен действовать, и ему нужна ты!

— Жертвенная дева, будь же теперь начеку! Что бы чёрный колдун ни обещал тебе, отвергни это, не спрашивая ни у кого совета…

Наговорив мне все эти совсем не детские слова, подмастерья отпустили мои руки и повернулись к магине, всем своим видом выражая беспечность.

Значит, в их мире колдуна зовут Мрачный Проктор… Никак не думала, что у него есть флот, способный достичь Геи. А его посулам я не верила и никакого блага от него я не ждала, а от его зла, мне казалось, меня непременно убережёт новый наставник — профессор Бор Хиги.

— Так вы знакомы? — осведомилась у своих подмастерий магиня Предрассветной Звезды, когда закончила обмен любезностями с Айкой и Галшем и они всей компанией подошли к нам.

— О да, на сегодняшнем синклите мы оказались соседями, — с невинной улыбкой ответил один из детей.

— Мастер Антель, они прямо сейчас отправляются на Гею! — восторженно заявил второй. — А нам придётся ждать до завтра… А так хочется поскорее там побывать и посмотреть на кокон!..

Магиня Антелькавада лишь кивнула — не то согласившись с подмастерьем, не то раскланявшись так со мной. Нос престарелой магини оказался вблизи ещё больше похож на короткий птичий клюв, чем у близняшек Хоа. Я тоже поклонилась в ответ, и ещё улыбнулась — вполне искренне, так как прочла в зелёных глазах Антелькавады то, что не было ею произнесено вслух: всё, что наговорили мне близняшки, сказано от её имени. Неожиданно она сунула руку за полу жакета и достала маленькое серебряное украшение, вроде кулона, со смарагдом, огранённым в форме звезды. Внимательно осмотрев его со всех сторон, она протянула украшение мне.

— Прими мой скромный подарок, девочка, — сказала она мне приятным и тихим бархатным голосом. — Пусть другие думают, что это просто безделушка, но в любом из населённых миров ты, показав это моим сёстрам, сможешь рассчитывать на их помощь и защиту.

После этого члены ордена Предрассветной Звезды отправились своим путём, а мы — своим. Я же ни могла не порадоваться, что столько важных и влиятельных людей обещали мне сегодня защиту: профессор Хиги, Айка Масс, теперь и Антелькавада…

— Мой папа знал её ещё совсем молоденькой… — оглянувшись вслед магине, вздохнула Айка.

— А теперь это миленькая бабушка, спасибо координаторам синхронизации, — констатировал Галш, — Зато как элегантно она одевается… Вот пример отменного вкуса.

— Вкуса?! — рассмеялась в ответ Айка. — А кто же тогда так вырядил её андроидов?!

— А не слишком ли много сарказма, подруга? — обиделся на неё Галш. — Мне кажется, штурмовики, с которыми ты общаешься, учат тебя дурному.

«Андроиды!» — вспыхнуло в моей голове. Я же читала об андроидах ещё в Симбхале. Близняшки Хоа не люди, они — машины! Электромеханические куклы… Это был для меня очередной шок — из многих за сегодняшний день. Я рассеянно сунула подаренное магиней украшение в один из поясных кармашков и даже не стала уточнять у заклятого медальона, что такое или кто такие координаторы синхронизации.

Одиссея «Киклопа-4». Гл. IV. Посох карапа

Надежда это луч твоей души, который освещает твою мечту.

В ярком свете надежды даже Боги узрят то, о чём ты мечтаешь.

Надейся же с чистым сердцем и мечтай о достойном,

и тогда сами Боги помогут твоей мечте осуществиться.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Закончив все дела с «Прыжком Компры» и малаянцами, на ночь мы отошли ближе к большому острову, а с рассветом «Киклоп-4» зашёл в одну из бухт с южной его стороны и встал на якорь в стадии от песчаного пляжа. Должен отметить, что по вчерашним наблюдениям у соседнего острова-птицы, приливы здесь совсем невысокие — не превышают и половины гексапода, а осадка у нашего судна немногим больше одного гексапода, поэтому по спокойной погоде, если глубины подходящие, мы вполне можем встать на якорную стоянку так близко от берега.

Капитаны решили дать экипажу полноценный отдых, ведь накануне все буквально валились с ног. Я, после прошлой затянувшейся вахты, допоздна засиделся за своими записями, а потом проспал больше 10 часов. Проснулся я от звуков очередей скорострельной пушки. Оказывается, в бухту пытался заплыть крупный ксариас, и дежуривший в рубке Ибильза отпугнул его выстрелами из носового орудия. К тому времени почти весь экипаж, включая Дважды Рождённого, был уже на берегу: кто-то купался, кто-то нежился в лучах Гелиоса, а кто-то устроил пикник в тени прибрежных деревьев — в общем, кроме меня, троих вахтенных и ещё трёх матросов, которых отправили в глубь острова на разведку и поиски свежих фруктов, все остальные расслаблялись и наслаждались передышкой на берегах залива. Матросы из моей команды тоже были там, а Ибильза специально для меня оставил у «Киклопа» лодку, на которой я вскоре и переправился на берег, присоединившись к остальным отдыхающим. Я прихватил с собой меч Каманга Гуена, чтобы немного поупражняться. Рассмотрев вчера этот клинок подробно и обсудив его чуть ли не со всем экипажем, теперь я не назову малаянский меч плохим (а такое впечатление у меня сложилось при первом на него взгляде). Рукоять у него удобная, в меру длинная, хорошо лежит как в одной руке, так и в двух. Гарда гораздо меньше, чем на тилварских клинках, она в виде небольшого кольца и не защитит от удара другим клинком, а вместо круглого навершия у малаянского меча ещё одно кольцо — вторая гарда. Лезвие чуть поуже и подлиннее нашего, и ближе к острию имеет расширение, поэтому баланс у меча другой. В общем, меч этот явно предназначен для быстрых рубящих ударов наотмашь, а не для фехтования. И вы не увидите своего отражения в его лезвии — на нём нет зеркальной полировки — зато металл явно чем-то покрыт, скорее всего это антикоррозионное напыление. Наверное, малаянский клинок не нуждается в частой чистке и смазке.

Переправившись на остров, я разделся, окунулся в тёплые воды залива, а затем достал из лодки малаянский меч и прямо там, на песке, одетый лишь в лангот, принялся выполнять стандартные упражнения, каким меня обучали в академии и которые я, в отличие от спарринга по ножевому бою, выполняю неплохо. Несколько матросов стали моими зрителями: не стесняясь, они в полный голос обсуждали и моё искусство, и сам меч, и даже мою родовую татуировку. В тоне их разговоров слышались лишь почтение и уважение ко мне (так, они называли меня «наш офицер разведки» и «Заглянувший за Горизонт»), поэтому я не стал делать им замечание. После того, как я опробовал полученный по симфонии клинок пленённого мной офицера, он придал мне уверенности. Откровенно говоря, до этого я боялся рукопашных схваток, но теперь, поупражнявшись с малаянским мечом, не сомневаюсь — я готов к ближнему бою холодным оружием. Пусть я по-прежнему не ловок, как другие, в метании ножей, и вряд ли сумею отбить своим ножом удары опытного противника, с таким клинком в руках я прорублю себе дорогу хоть в целой толпе вражеских солдат. Короче говоря, это был удачный обмен.

Пока одна группа матросов «Киклопа-4» смотрела, как я размахиваю на пляже мечом Каманга, другая вернулась из джунглей с мешками, полными кокосов и местных фруктов. И ещё недалеко от нас причалила вторая лодка: на ней вернулись с рыбалки вдвое офицеров — Такетэн и Путра — которым, помимо рыбы, удалось добыть даже с полсотни морских ежей. Освоившись с малаянским холодным оружием, я основательно искупался и поел. Не буду подробно расписывать, но всем и так понятно, какое это наслаждение — после суровых флотских будней поплескаться в изумрудных волнах, походить босиком по тёплому песку, послушать весёлые истории и морские байки, отведать свежей икры и запечённой на костре рыбы! Отдыхали мы так несколько часов, а потом меня и мою команду отозвали на «Киклоп».

Нам ещё досталось хотя и не самое сложное, но утомительное задание, которое мы успешно выполнили, потратив на него остаток дня. Мы установили в самой высокой точке острова курсовой радиомаяк, закрепив антенну на растущем там большом дереве. Благо, вершина горы не слишком удалена от бухты, а путь на неё уже разведали до нас. Детали радиомаяка весят немало и собрать их вместе тоже непросто, поэтому я очень благодарен братьям Кинчи и Нанда за то, что они без жалоб и передышек затащили наверх всё необходимое оборудование, а Муштаку за то, что помог мне установить и запустить радиомаяк.

С Муштаком мы уже практически друзья, хотя и соблюдаем субординацию. Он таков, что вполне бы мог выучиться на офицера. В Академии войсковой разведки со мной училось много ребят на несколько лет старше. Для поступления в такие учебные заведения, как наше, набирают юношей вплоть до четвёртого возраста, хотя первогодки старше 16 мне не попадались. А Муштак младше меня на несколько месяцев. Он мог бы обучаться в одном из заведений Фаора, а жить в это время у нас — моя семья с удовольствием приняла бы у себя такого толкового парня. Я обязательно предложу ему помощь в дальнейшем образовании! Когда война закончится, с академическим образованием можно будет как остаться военнослужащим, так и устроиться гражданским — человеку из династии техников прямая дорога в инженеры или даже в руководители производства. А мне после войны Боги уготовили, я надеюсь, профессию наставника: как и мой брат Какада-Ус, я не хочу терять связь со своей династией. Сейчас мои брат и отец обучают младшее поколение в школах, наставниками также были мои дед и прадед. Да, эта война сломала многие тилварские традиции, в том числе и династические: на службу в военной отрасли и в действующую армию теперь не призывают только жрецов и учёных, но даже такие нередко уходят воевать — по собственной воле. Но после войны, я верю, что всё войдёт в прежнее русло. Когда в долины Имаоса приходят с гор ледяные ветра, могучий друз сбрасывает листья, становится голым и сухим, и всю зиму стоит в таком виде, и ничто не предвещает в нём жизнь. Но весной возвращается тепло, соки вливаются в ствол и ветви, и дерево за считанные дни обрастает новой пышной кроной. Так происходит каждый год, все привыкли к этому, и удивятся, если друз по весне не оживёт. Так же и если война или мор приходят в наши земли и опустошают их, не следует думать, что это конец всему. Жизнь расцветёт вновь в былой красе, и пепелища прошедших невзгод лишь напитают почву для её возрождения. Так написано в Книге Истины.

Вернувшись вечером на опустевший пляж мы, прежде чем перебраться на лодке на наш ракетоносец, ещё раз хорошенько искупались — позволил я себе и своим подчинённым такую вольность. Когда мы вернулись на «Киклоп», погода начала портиться: ветер усилился, к острову с юга приближался облачный фронт и вскоре должен был хлынуть тропический ливень. Мотористы снаружи ещё возились со своим нарядом — проверяли гидроприводы рулевых машин. Моя каюта оказалась обесточенной, как и соседняя: Такетэн-Хар чистил контакты в распределительных щитах. Как хорошо, что в этот раз капитан не назначил нас в общий наряд, и электромеханик этот не лез ко мне опять со своими руководящими указаниями!

И ещё немного о ксариасах. На пляже мне удалось разглядеть родовую татуировку Дважды Рождённого. Она изображает как раз этого кровожадного зубастого морского хищника! Обычно на родовых татуировках моряков можно увидеть Нирея, Посейдона, морских птиц, а также старинные парусники и якоря. Столь грозную татуировку я встречаю впервые. Хотя приходилось как-то видеть у одного из наших курсантов из династических военных змею, свернувшуюся вокруг меча и оскалившую пасть с ядовитыми клыками, но даже в сравнении с ней ксариас Озавака выглядит воистину устрашающим!

8-я боевая вахта

Заступил в 375 милях от радиомаяка. Сейчас идём полным подводным ходом, курсом на север.

Накануне мне опять снился Фаор, орошаемый чёрным дождём, жуткий скрежет и крики, дрожащая земля под ногами, испуганные люди, и тот дом… и Виланка. Я кричал и звал её во сне, а Ибильза подумал, что мне приснился кошмар, в котором на меня нападают птицы. Он долго смеялся, а я не стал его разубеждать. После того, как я со своей командой провёл разведку острова-птицы, наши вахты перестали совпадать, поэтому, вдоволь насмеявшись, мой друг завалился в койку. А я перед этой вахтой плотно позавтракал, привёл в порядок свои записи, перебрал и смазал винтовку и револьвер (малаянский меч я почистил и смазал ещё накануне, вернувшись с острова), прибрался в каюте и кратко помолился, возблагодарив Богов за то, что все мы живы и у нас имеются средства, чтобы жить дальше, а также есть ещё надежда… Кустик тиаре в самом цвету: его белые звёздочки заполнили почти всё пространство вокруг алтаря и их аромат ощущаешь, стоит лишь зайти в каюту. Я спрашивал у других офицеров, но такого бурного цветения нет больше ни у кого. Это, несомненно, подарок мне от Богов, знак их помощи и поддержки!

Вахта началась со всплытия, общего офицерского собрания и изучения обстановки.

«Киклоп-4» к тому времени уже отошёл от острова с радиомаяком на дистанцию около 400 миль, и наш штурман сделал поверку курса. Можно было бы, наверное, воспользоваться радиостанцией «Прыжка Компры», но она давно смолкла: экипаж авианосца раньше нас понял тщетность попыток найти что-либо в эфире, к тому же, им сейчас не до этого. Таким образом, в этом районе, кроме нашего радиомаяка, других искусственных источников радиосигналов нет, да и тот мы скоро перестанем принимать. На столе у штурмана лежит начерченная им от руки карта, на которой сушей обозначены только обнаруженные нами два острова, и курс теперь Туликай-Ан прокладывает от них. Он использует для этого радиомаяк и магнитный компас, причём без учёта магнитного склонения. Что ж, очевидно, так и нужно. Наверху мы застали волну баллов 5, а радар показал почти сплошную засветку милях в 30 к югу, но это был не берег, а плотный облачный фронт, который появился ещё накануне и теперь следовал за нами.

Озавак-Ан в эту вахту был мрачен, впрочем, как и в предыдущие — с тех пор, как исчез Смутный Купол, его настроение только ухудшается. Он постоянно хмурится и теребит свою бороду, а это в нашем экипаже все почитают за признак того, что капитан в очень дурном расположении духа. Мне нравятся такие бороды, как у Дважды Рождённого. В отличие от огромных и безобразных бород карапов, бородка нашего капитана небольшая и аккуратная, такие нередко носят военные начальники, и вообще многие из тех, кто достиг высот в профессии и в общественном положении, и такая борода является как признаком мудрости и опыта, так и высокого статуса её обладателя. Пророки-близнецы тоже носили бороды: Хардуг — белоснежную, а Ардуг — чёрную, как копоть. У селенитов, похоже, бородка также была символом и признаком мудрости и личных достижений. Например, на древнем планетоходе, найденном на Селене, сохранился маленький барельеф, изображающий немолодого уже человека с усами и остроконечной бородкой. Без сомнения, это портрет конструктора космических аппаратов, облик которого селениты таким образом постарались увековечить. Мне ещё далеко до того возраста, при котором станет возможным отрастить приличную бородку. Но я уверен что, дожив до этих лет, смогу так же теребить свою бороду, когда буду пребывать в плохом настроении.

Озавак-Ан объявил, что «Киклоп-4» будет идти курсом на север до тех пор, пока не достигнет берегов какого-нибудь материка. Это будет либо Асия, либо Арктида (при упоминании Арктиды сердце моё, конечно же, забилось сильнее!). «Если вообще в этом ардуговом мире, — проворчал кэп, дёргая себя за бороду, — Имеются какие-то материки.» Дважды Рождённый напомнил нам о том, что большая часть южного побережья Асии усыпана военными базами и морским охранением Южного Альянса, так что мы не должны терять бдительность. Мы к этому готовы, так как, не смотря на угрюмость нашего капитана, все офицеры в эту вахту, впервые со времени битвы с джаггернаутом, были полны энергии. Все мы выспались и отдохнули, а давление внутри судна, которое держится выше, чем в атмосфере снаружи, поприжало в нас симптомы горной болезни.

Мне, конечно, не по душе это настроение капитана и его намёки на то, что прежнего мира больше нет. Да, мир изменился: исчез Смутный Купол, пусто в эфире, в районе экватора мы обнаружили неопознанные острова, вот и фалаины, вроде вымершие полсотни тысячелетий назад, вновь плавают по океану и плюются облаками пара. Но всё это не даёт оснований думать, что мир теперь другой. Это та же Гея, и по ночам нам светят те же Селена и звёзды, и нам противостоит тот же Южный Альянс… Разве что Озаваку известно ещё что-то, нечто важное, о чём мы не знаем? Есть вещи, которые знают и умеют делать офицеры, но которые не положено знать и уметь матросам. Это следствие не только разных уровней образования и привитых навыков, но и степени посвящения, которая, в свою очередь, определяется структурой командования. То же относится и к офицерскому корпусу, но у офицеров так до определённого уровня. Высший офицерский состав Тилвара посвящён в сакральные знания, которые они получают вместе со своим рангом. Это посвящение приближает их к высшим жрецам и даёт непререкаемый авторитет среди подчинённых, а также обеспечивает особые отношения взаимопонимания в среде высшего командования. Во всяком случае, так обстоят дела у нас в армии… Но я всегда считал, что военные уровня флотских капитанов и адмиралов посвящены лишь в военные и государственные секреты, относящиеся к возможностям техники и экономики — нашей и противника. Но что такого наши капитаны могут знать о нынешней обстановке, о чём мы не можем даже догадаться?..

Дважды Рождённый капитан на собрании гнул своё. Он заявил, что мы будем исходить из худшего: Гея, возможно, обезлюдела и даже география её изменилась. Мы можем столкнуться не только с чудовищами, которые считались вымершими, но вообще с чем угодно, и всем нам следует быть готовыми к этому. В первую очередь подготовить следует свой дух: ничто не должно поколебать его твёрдость. Как бы мир не изменился, мы в нём — сильная автономная единица, способная самостоятельно вершить свою судьбу. Наши первоочередные задачи остаются прежними: определить собственное положение и разыскать своих. В идеале — вернуться на базу Синяя Скала. В конце концов, если впереди по этому курсу нет земли, мы не позже чем через неделю упрёмся в полярные льды. И тогда можно будет повернуть на запад или восток — войск Южного Альянса в этих широтах всё равно нет, зато есть наши базы. Должны быть…

Когда началась эта война, у Тилвара почти не было военных баз, тем более, за пределами страны, и вообще, мы были слабее противника, поэтому сразу же потеряли почти всех малых союзников, а также часть своей территории — достаточно вспомнить печальную судьбу Потамии. На второй год войны мы уже построили десятки собственных военных баз на северо-восточном побережье Асии и по северному побережью Пасифиды.

На севере у нас есть все шансы найти одну из таких баз. Если бы мы её нашли, пусть даже в этом опустевшем мире, даже полуразрушенную или покинутую, это было бы для нас несомненной удачей. Военные базы не только хорошо укреплены и защищены, они автономны — люди могут прожить там несколько лет, никак не сообщаясь с внешним миром, в том числе и не получая никакого снабжения извне. На базе имеется всё необходимое, при этом самые важные элементы продублированы, чтобы в случае даже больших повреждений база оставалась боеспособной и могла выдержать длительную осаду.

После собрания все занялись своими обязанностями.

Волнение к тому времени ещё усилилось и мы нырнули. Где-то через час Путра-Хар, сидевший за постом акустика, услышал рёв фалаинов — судя по нему, неподалёку от нас плыло большое их стадо. Дважды Рождённый приказал сблизиться с морскими чудовищами. Он вызвал в рубку Скванака, а также свободных от вахты офицеров «Киклопа-4», чтобы все смогли послушать и запомнить эти звуки и научиться отличать их от других подводных шумов. Мы плотно сблизились со стадом, насколько было возможно, сравняли с ним свои курс и скорость (а скорость этих огромных существ превышала 20 узлов!) и, пройдя так примерно милю под водой, всплыли. Все мы, конечно, очень хотели посмотреть на фалаинов с верхней палубы. Однако капитаны запретили кому-либо выходить наружу, так как «Киклоп» сильно мотало на волне. К тому же эти существа, судя по сохранившимся о них сведениям, в зависимости от разновидности были как мирными поедателями криля и мелкой рыбёшки, так и хищниками, которых боялись даже самые свирепые ксариасы. Хотя мы привели в боевое положение обе наши пушки, их снаряды вряд ли бы нас надёжно защитили, а перспектива нападения таких хищников на «Киклоп», размеры которого сравнимы с размерами фалаина, представлялась нам вполне реальной. Так что пришлось нам наблюдать морских чудовищ на мониторах и через остекление рубки. Мы видели спины, огромные хвосты, а чаще всего — облака пара и брызг. Акустические антенны даже сквозь шум лопастей и непогоды ловили низкие звуки их рёва. Судя по всему, встреченные нами фалаины не были хищниками, но мы слишком мало знаем о поведении этих существ, чтобы рисковать. Проведя с фалаинами около получаса, мы опять погрузились и взяли прежний курс. Даже такой контакт с древними гигантами воодушевил меня — ради этой встречи многое стоило претерпеть.

Теперь же ветер разгулял по поверхности океана огромные волны, и «Киклоп-4» был бы там почти беспомощен. Зато здесь, на глубине в полстадии, вода спокойная и чистая. Вентиляторы на таком режиме шумят совсем немного, но мы вовсю используем активный гидролокатор — капитаны решили, что полное отсутствие представления о том, где мы находимся, да ещё и перспектива неожиданно столкнуться с живым препятствием вроде фалаина, опаснее встречи с противником, который может нас так обнаружить и запеленговать. И то правда: неизвестность порой хуже очевидной опасности. Впрочем, даже если запеленгуют — пусть ещё попробуют догнать наш «Киклоп».

Есть ещё приятные новости. По крайней мере одна. Рацион нашего питания постепенно меняется от хорошего к лучшему: нам нужно доесть запас наших пайков, но теперь к ним прибавились продукты с «Прыжка Компры» и свежие фрукты с острова. Заботливый Арза рекомендовал всем, в добавление к предвахтенным инъекциям своих почти магических препаратов, разнообразить стол сырами, мясными деликатесами и спелыми тропическими плодами. В наших пайках имеется что-то подобное, но некоторые малаянские продукты оказались, по мнению Арзы, более свежими и полезными для организма, а фрукты в любом случае нужно было съедать быстрее, пока не испортились. Наши пайки готовятся просто: достаточно залить туда воду и поставить паёк в духовой шкаф. Так вы получите вкусный и питательный суп из сушеных овощей и мясного экстракта, лапшу с мясным или рыбным фаршем, рис с креветками и ещё несколько блюд — на выбор. Отдельно в небольших упаковках у нас имеются уже готовые к употреблению сгущённое молоко, фруктово-ореховая паста, рисовые лепёшки, бисквит и многое другое. Лишь вяленая свинина не разделена на порции, она хранится в деревянных ящиках большими кусками, от которых по мере надобности отрезают ломтики. А добрая половина из того, что мы набрали у малаянцев, требует дополнительной обработки: не говоря уже об отдельной посуде, многие продукты нужно предварительно промывать, так как в них попадаются песок и грязь, вымачивать, а для приготовления некоторых нужна очень горячая вода. Если бы не настойчивые рекомендации нашего доктора, мало кто из экипажа решился бы на хлопоты с такой готовкой но, распробовав результат, никто уже не отказывается от дополнительного рациона: ведь наши пайки, хоть и отменные, давно всем приелись. А если на рисовую лепёшку положить тонкий ломтик малаянской ветчины, а сверху украсить кусочками спелой папиты… Однако, не могу сказать ничего хорошего про напитки с подводного авианосца: в большинстве бочонков, доставленных с его склада, оказалось не вино, а туак, и он никому не понравился: он был жидковатым и кисловатым. Впрочем, и вино так себе, и это известно всем — что алкогольные напитки из Малайны не блещут изысканностью. Наш винный концентрат, разведённый водой, и то приятнее. А мне так вообще больше по вкусу шоколад с имбирной настойкой! Я готовлю шоколад по своему довольно простому рецепту, благо у нас в каюте есть возможность вскипятить воду. Основу напитка я делаю из смеси растёртых какао-бобов, ванили, перца и велама, а потом добавляю кипяток и немного настойки. Попробуйте так приготовить шоколад — и вы, уверен, оцените мой «флотский» рецепт так же, как оценили Ибильза и даже наш доктор. Только не жалейте велама — чем его больше, тем вкуснее будет результат.

9-я боевая вахта

1220 миль от маяка.

Я всё держал и держал его в руках, не с силах разжать пальцы — огромный, почти под потолок каюты, посох. Теперь он лежит у меня на коленях, а его ужасный набалдашник я направил в угол, подальше от койки. Мне трудно расстаться с этим посохом хотя бы на миг, для меня он — найденная наконец нить, ведущая к Виланке. Не напрасно жребий Богов определил меня в экипаж корабля, в названии которого имеется тетрада — число, помогающее мечтам воплотиться в действительность! Однако душу мою сейчас раздирают самые противоречивые чувства: я будто вижу, как открываются передо мной врата Ардуга, и я боюсь того мрака и холода, что простёрся за ними, и ничего не могу поделать со своими страхами, но в то же время там, за вратами, где-то вдалеке, светит и зовёт меня негаснущий маяк любви…

И ещё я сегодня был легко ранен, но об этом позже.

Задолго до начала этой вахты я также сидел у себя в каюте, попивая шоколад и радуясь тому, что выиграл у Ибильзы и доктора две партии подряд (а это случается со мной, откровенно признаюсь, не часто). Тогда на экране монитора вдруг появилась радарная засветка, соответствующая большому судну. «Киклоп-4» почти сразу поменял курс, направившись прямиком в её сторону. Так как вахта была не моя, а мои партнёры по игре из каюты отлучились, мне оставалось только в одиночестве наблюдать за событиями, глядя на экран. Вскоре засветка стала очень яркой — в точности такой, какая бывает от больших торговых судов: их металлизированные крыловидные паруса хорошо отражают радиоволны.

До войны моря бороздили многие тысячи парусных судов. На океанских просторах дули сезонные ветра, в потоке которых осуществлялось коммерческое судоходство. Огромные катамараны и тримараны с высокими и узкими парусами-крыльями перевозили грузы из порта в порт, с континента на континент. С появлением Смутного Купола ветра поменялись и парусное мореходство пошло на убыль, а с началом активных боевых действий на море торговое мореплавание и вовсе сошло на нет. Откуда здесь мог взяться торговый корабль?.. «Киклоп» стремительно приближался к нему, было как раз время рассвета, и вскоре на мониторах появилась картинка с телеобъектива одной из наших наружных камер.

Как я потом узнал, в рубке поначалу решили, что это большой грузовой катамаран, не меньше 50 тысяч актов. У таких обычно шесть высоченных парусов-крыльев, стоящих в ряд, а у этого они, как казалось, были погнуты, поломаны, а то и вовсе снесены под корень… Но когда взошёл Гелиос и «Киклоп» приблизился к неизвестному судну примерно на расстояние одной мили, стало очевидно, что это вообще не парусник, и, тем более, не торговое судно. В итоге все опознали на мониторах сильно повреждённый подводный крейсер Альянса. То, что приняли за паруса, оказалось большими кусками обшивки, выдранными и поставленными какой-то неведомой силой почти перпендикулярно палубе. Говорят, это удивило даже наших повидавших всё на свете капитанов.

В каюту вернулся Ибильза-Хар, и мы вместе с ним разглядывали крейсер, пытаясь понять, что же с ним произошло. Это корабль старой, ещё довоенной постройки, но его боевые возможности всё ещё впечатляют. Спустили таких на воду немало, и хотя половину мы уже потопили, оставшиеся до сих пор активно используются Альянсом в крупных боевых операциях. Обнаруженный нами крейсер был не просто повреждён, я бы сказал, его жутко изувечили. По всей длине обращённого к нам борта виднелись глубокие вмятины, кое-где обшивка внешнего корпуса оказалась прорванной, и из чёрных дыр торчали элементы силового набора. От мощных бортовых батарей остались только пустые гнёзда, а из палубы вздымались вверх огромные обломки — узкие и кривые — которые вахтенные офицеры первоначально приняли за остатки парусов. В носовой части судна чернели пятна копоти — следы возгорания — и оттуда курился едва приметный дымок, который сносило ветром. Когда «Киклоп» подошёл ещё ближе, стало ясно, что крейсер имеет заметный крен на левый борт. При таких повреждениях корпуса было удивительно, что он не затонул. Судно дрейфовало, и на нём не наблюдалось никакой активности. Похоже, его уже давно атаковали и затем бросили.

Ибильза заметил, что если бы, как в былые времена, по его борту было выложено рунами название, или на мачте развивалось знамя, мы гораздо раньше поняли бы, что за судно перед нами. А я вспомнил тогда про другой подводный крейсер, я просто не мог о нём не вспомнить…

Вы наверняка видели, как дети первого возраста, проводящие весь день в игровых группах под присмотром молодых наставниц, собираются вокруг своей «второй мамы», когда та поднимает над головой палку, на конце которой закреплена та или иная игрушка. Дети из одной группы знают свою игрушку и приучены собираться вокруг неё по первому зову. Так они не теряются и так наставницам проще их собрать. Вы также проходили в школе по истории, что в старые времена войска использовали знамёна — высокие шесты с насаженным на них куском особым образом расшитой материи, которая, развиваясь на ветру, символизировала доблесть и сплочённость армейского подразделения. В войсках даже имелись специальныесолдаты, единственной боевой задачей которых было нести такой шест, к примеру, а атакующем строю. Но глупо расходовать средства на бесполезные символы и, тем более, занимать боеспособных солдат бессмысленной работой, а военнослужащие подразделения не дети первого возраста, они не потеряются, коль скоро носят одинаковую форму, подчиняются своим командирам и выполняют общую задачу. А если и потеряются, шест с куском ткани никак им не поможет. Поэтому времена знамён в армии давно канули в Лету. Ещё за пару десятилетий до войны знамёна нередко помещали на мачтах боевых кораблей, а на их бронированных корпусах гордо красовались названия, выведенные огромными рунами. Но корабли легко опознаются по внешнему виду и радиометкам, так что знамёна теперь не часто встретишь даже на крупных надводных кораблях, а надписи на борту имеет лишь небольшая часть устаревших торговых судов. Тем не менее, по слухам, легендарный подводный крейсер Дважды Рождённого был, подобно старинным боевым кораблям, украшен как знаменем, так и бортовыми рунами, обозначавшими его имя: «Кето». Скорее всего, руководство штаба флота специально возродило по такому случаю почти уже забытую традицию, чтобы поддержать героический дух экипажа, шедшего на верную смерть…

Хотя мне нужно было заступать на вахту только вечером, я сразу смекнул, что для осмотра обнаруженного судна наверняка подрядят меня и мою команду. Но вместо радости и гордости, вдруг нечто неприятное ощутил в груди и в верхней части живота, вроде прилива холода и тошноты. Я посмотрел на свои руки: мои пальцы дрожали. Что ещё за странная реакция? — подумалось мне тогда. Чтобы успокоиться и укрепить свой дух, я мысленно повторял слова Учения: Храбрость и воля куют мужество. Честь и долг воспитывают справедливость. Знание и опыт рождают мудрость. Учение пророков наставляет на Путь…

Повторял я их, и когда мы высаживались на всё ещё высокий, не смотря на крен, борт огромного подводного крейсера. Мы добрались туда на надувной лодке под мотором, в то время как «Киклоп-4» держался примерно в четверти мили от нашей находки, нацелив на неё стволы автоматических пушек. Чтобы попасть на палубу крейсера, нам пришлось бросать кошки и взбираться по верёвкам с узлами, но для моей команды это не составило труда.

Едва мы взошли на борт, сразу почувствовали запах гари и разложения и увидели разбросанные по палубе тела моряков. Это были военные моряки, в такой же форме, как у экипажа «Прыжка Компры», только большинство из них оказались пожилого возраста. У некоторых из трупов не было головы! Зрелище очень неприятное, выглядело это так, как будто их головы просто оторвали: от шей в стороны торчали лохмотья кожи, мышц и оголённые позвонки. У других были изломаны или вовсе отсутствовали отдельные конечности, были вмяты грудные клетки, один моряк лежал так сильно выгнутым назад, что было ясно — его позвоночник сломан где-то посредине. Я замерил уровень радиации, он был в пределах нормы. Это судно, судя по его состоянию и по уровню излучения, никогда не подвергалось воздействию термоядерных взрывов; скорее всего, оно даже не участвовало в больших сражениях. Ещё была вероятность химической атаки, но такие боеприпасы в боях на море не применяются, а на суше их используют только войска Южного Альянса, да и то не часто, поэтому мы ограничились визуальным осмотром трупов. Нет, конечно же, эти моряки погибли не от отравы… Но от чего?

Не смотря на такие страшные увечья, мы нигде не видели следов от попадания снарядов и осколков, или даже от пуль — ни на обшивке, ни на убитых моряках, ни где-либо ещё. Вообще, признаки обстрела этого судна каким-либо известным мне видом оружия отсутствовали. На палубе валялись только стреляные гильзы — от двух разных корабельных калибров, а также немного винтовочных. Похоже, экипаж отстреливался от противника, находящегося где-то за бортом, но продолжалось это недолго. Я подошёл к одному из моряков, лежащему у палубного ограждения. Он был морщинистый и седой, его открытые глаза высохли и помутнели, высохла и вытекшая изо рта на палубу кровь. Форменная шапка съехала на бок и держалась лишь за счёт подбородного ремешка. Тело моряка было скручено так, что верхняя часть лежала лицом к небу, а колени упирались в палубу. В руке он сжимал ствол короткой винтовки, причём держал её так, будто пользовался ей не как огнестрельным оружием, а как палицей. Преодолевая ужас и отвращение, я внимательно осмотрел моряка. Каких-то серьёзных внешних повреждений я не увидел, даже морская форма на нём не порвалась! Тогда внутрь меня вновь выплеснулась порция того самого нехорошего холода, который я ощутил ещё перед этой высадкой на чужой борт. Мне вспомнились раны малаянских моряков, которые видел два дня назад, и тут я понял, что они были ранены тем же способом, каким умерщвлены и эти моряки — странным, ни на что не похожим. Нет, это не повреждения от падения или взрывной волны. Это словно кто-то невероятно огромный хватал этих людей своими пальцами и давил, скручивал, отрывал руки, ноги и головы, а затем выбрасывал оторванные головы в море или разбивал о палубу. Так проказливый младенец снимает с цветка хрупкое насекомое, чтобы разглядеть его, и из любопытства отрывает насекомому какую-нибудь часть тела, сминает крылья, давит на брюшко, и в результате крохотное создание гибнет… Я огляделся вокруг повнимательнее. Кроме трупов, засохшей крови и стреляных гильз, по палубе были разбросаны части каких-то агрегатов, форменные шапки Альянса, а также виднелись тёмные с разноцветными бликами пятна, похожие на пролитое и впитавшееся масло. Длинные куски обшивки вдоль корпуса крейсера были сорваны примерно таким образом, как снимают кожуру с клуая — будто некая сила поддела с одной стороны и начала отдирать полосу, чтобы добраться до того, что внутри, но не завершила начатое, а отодранные куски так и остались торчать над палубой. Я думал сначала, что это произошло только с фрагментами боковой лёгкой обшивки, но теперь увидел, что таким же образом были выдраны куски палубной брони — то есть обшивки прочного корпуса! Ближе к бортам рядами сиротливо торчали основания дистанционно управляемых пушечных турелей — толстенные стальные конструкции, рассчитанные на огромные нагрузки, были переломаны у основания, а проходящие внутри кабели и тросы порваны, словно нитки. Турелей когда-то стояло десятка по два с каждого борта, но теперь их осталось всего несколько: кто-то или что-то выкрутило и выломало массивные артиллерийские установки, как если бы это были выросшие на пне грибы. На расположенной ближе к корме надстройке крейсера со стороны обоих бортов виднелись гигантские вмятины — примерно такие же, каких много мы видели на самом корпусе. Эта часть корабля — надстройка с рубкой и отсек под ней — имеют повышенную прочность и усиленное бронирование (так же, как и у «Киклопов»), потому что здесь расположены мостик, главные посты, реакторы и основная часть силовой установки. Но всё это усиление было не просто продавлено, словно тонкая жестянка: обшивка не выдержала деформации и лопнула в нескольких местах, и сквозь трещины виднелись обломки шпангоутов. Если кто-то не представляет себе, насколько прочен корпус подводного крейсера, я могу напомнить, что для гарантированного разрушения термоядерная боеголовка должна сдетонировать не более чем в 100 гексаподах от него! Я вдруг живо представил, как невероятной величины рука взяла судно за надстройку, чтобы поднять, и огромные пальцы неловко продавили её основание. Но так же не могло быть! Я вновь и вновь безуспешно пытался найти хоть какие-то следы от воздействия взрывчатки, от осколков бомб или снарядов. «Это не оружие, — росла в моём сознании паническая мысль, — Это не оружие. Это нечто такое, от чего капитан «Прыжка Компры» сошёл с ума!» И я уже вообразил себе ужасное чудовище — великана, который неожиданно поднялся из морской пучины, схватил малаянский подводный крейсер и, ковыряя его корпус заскорузлыми пальцами, пытался достать оттуда обречённый экипаж. И ещё одна глупая мысль мелькнула тогда в моей голове: «За что Боги ополчились против нас?» Ардуг учит, что Боги заботятся лишь о благе и действуют силой любви, они не несут никому вреда и не позволяют себе ничего лишнего. И в том, что мы увидели, должно быть, есть какой-то их замысел… Я вспомнил это, но мне не полегчало.

Нам необходимо было до наступления ночи выяснить, что случилось с крейсером, а для этого осмотреть не только палубу, но также рубку и, по возможности, помещения отсеков корпуса, а также найти судовую документацию. Живых членов экипажа мы изначально не рассчитывали найти. По дыму, шедшему из пробоин в носовой части крейсера, мы поняли, что там, внутри, продолжает что-то гореть или тлеть, и туда у нас вряд ли получится попасть. Как я уже упомянул, настройка подводного крейсера тоже была повреждена: по бокам, ближе к основанию, как раз где располагались боковые люки, она была изрядно вмята внутрь, люки от этого сорвало с креплений и внешняя обшивка была прорвана. Мы смогли пролезть через искорёженные конструкции и добраться до уцелевшего центрального трапа, по которому сразу поднялись в командную рубку. Там мы обнаружили тело капитана — его грудная клетка оказалась раздавлена. Рядом были разбросаны и другие тела, — похоже, смерть застала здесь полную вахту. На оборудовании и стенах виднелись следы того могучего воздействия, которое прогибает и проламывает всё на своём пути, а также пятна и лужицы масла — скорее всего, от ударов полопались трубы какой-то корабельной гидравлики. В рубке мне представился очередной жуткий образ, хотя и не такой устрашающий как огромные руки великана, но тоже невероятный: словно кто-то здесь бил — беспорядочно и с неудержимой силой — большим, диаметром в половину моего роста, и при том очень массивным шаром из твёрдой резины. Кое-где в рубке виднелись и следы от пуль, а также от воздействия огня.

Недалеко от трупа капитана, в уцелевшем шкафу под штурманским постом, мы нашли часть судовой документации. Оказывается, крейсер направлялся к архипелагу Аривал в море Имеру и там он должен был получить дальнейшие инструкции. Неужели Альянс и правда собирался блокировать наш флот в Имеру?.. Однако в первую очередь нас интересовали реакторы, точнее, система их аварийной остановки. Замеры в рубке, как и везде, где мы их делали, показали нормальный радиационный фон, но если исходить из состояния всего судна, с его ядерными установками вряд ли всё было в порядке… Впрочем, из найденных документов мы вскоре узнали, что оба реактора снабжены такой аварийной системой, которая срабатывает, если на неё вовремя не подать контрольную команду, так что теперь они наверняка заглушены и запущено их расхолаживание. По уцелевшему оборудованию мы также определили, что судно на момент гибели вахты шло полным надводным ходом, рули были свободны, а вся корабельная вентиляция, как приточная, так и вытяжная, была включена на полную мощность и фактически работала на продувку отсеков, как обычно делается при задымлении или химическом заражении. Но нам не удалось найти ничего про то, кто именно напал на судно. Похоже, события на крейсере развивались стремительно, и вахтенным было не до записей. Также из судовых документов мы узнали, наконец, что крейсер называется «Разящее в Сердце Копьё Ксифии». Забавное название немного разрядило копившиеся в нас напряжение и тревогу. Мои подчинённые, как и принято в таких случаях, стали шутить над показной бравадой малаянцев, Кинчи-Кир даже принялся рассказывать какую-то весёлую историю. И тут в дальнем углу, ближе к правому борту, под вмятой в стену панелью от корабельного оборудования, среди обломков мой фонарь высветил нечто, что заставило моё сердце забиться часто-часто. Вещь, которую я разглядел в свете фонаря, не укладывалась ни в какую логику. Потому что это был огромный деревянный посох. Явно карапский — я не усомнился в этом: ведь, как и посох похитившего Виланку колдуна, этот тоже венчала мумифицированная голова! Только та голова, что я видел на посохе в Фаоре, была волосатой, а эта — почти лысой, на ней держалось всего несколько жалких прядей, что делало её ещё более отвратительной. Рядом с посохом лежал частично обугленный трупик довольно крупной обезьянки. На торговых судах нередко можно встретить обезьянок — питомцев экипажа, но для военного судна это не характерно. Особенно пострадала передняя часть животного — она была практически полностью сожжена. Обезьянка меня не удивила, хотя что-то показалось мне в ней странным, но я не придал этому значения, так как все мои мысли тогда занял карапский посох. Неужели это карапы напали на военное судно Южного Альянса, и все эти ужасные повреждения — результат их непостижимого колдовства?! Но зачем? С какой целью? Или, быть может, на борту крейсера в момент нападения находился карап, и он попросту сбежал, бросив свой посох? Карапы умеют каким-то образом внезапно исчезать — просто пропадать с глаз, говорят, даже проходить сквозь стены и запертые двери и мгновенно перемещаться на большие расстояния. Наверняка, именно так исчез вместе в Виланкой и тот карап, которого я застал в чужом доме в Фаоре… Может быть, и обезьянка принадлежала карапу? Я вновь пролистал судовой журнал и нашёл довольно краткое и сухое упоминание, что на борту появился карап, которого вначале арестовали и посадили под замок, а затем почему-то выпустили. И больше никаких подробностей: как он появился, почему выпустили, была ли у него обезьянка… «Надо бы пройтись по всем уровням надстройки — решил я — вдруг мы найдёт там ещё и трупы карапов. Только что это нам даст?» Не без содрогания я прикоснулся к посоху и поднял его — он был тяжёлым, а его длина превышала мой рост. Мне вдруг отчаянно захотелось взять этот посох себе: я подумал, что это сами Боги дают мне нить, которая приведёт меня к желанной цели. Братья Кинчи и Нанда принялись меня отговаривать, по их сбивчивым уговорам было ясно, что они тоже поняли, чей этот посох, и что он вызывает у них суеверный страх. Но я уже принял решение и был непреклонен, так что всё же потащил посох с собой. Мы также прихватили судовой журнал и расписание по постам. Забрав, таким образом, всё ценное из рулевой рубки, мы прошли вниз по трапу, светя себе фонарями, наскоро осмотрели помещения под ней, а затем спустились ещё ниже. По мере того, как мы спускались, запах разложения становился почти невыносимым, а дым всё усиливался и резал глаза, не помогали даже закрывающие лицо противодымные маски-фильтры. Большинство дверей на нашем пути были сломаны, их как будто выдавили гигантским кулаком — металл был выгнут по всей площади, словно двери делали из тонкой жести. Великан с таким кулаками или другое огромное чудовище не пролезло бы внутрь по узким коридорам, так что этот кошмарный образ меня тогда окончательно покинул, оставив загадку без сказочного объяснения. По дороге нам попалось ещё несколько трупов моряков с характерными увечьями. Я понял, что часть команды крейсера пыталась спрятаться от нападавших, задраивая все двери, но это их не спасло. Даже массивный нижний рубочный люк, ведущий в прочный корпус подводного крейсера, валялся внутри центрального отсека и напоминал теперь по форме огромный сотейник — он был выгнут в обратную сторону! В самом корпусе, едва мы туда спустились, к трупному запаху примешался какой-то особенно отвратительный химический запах, а также там было очень жарко. Конечно же, весь этот чад и смрад не выветривался, так как вентиляция давно отключилась, как и всё оборудование на судне. Тут меня смущало только, что приток свежего воздуха в отсеки, пока он был, лишь способствовал пожару. Обычно при пожарной тревоге приточная вентиляция в отсеке отключается автоматически до устранения возгорания. А здесь её принудительно включили по всему судну… Хотя под нами было ещё пять ярусов, мы наспех осмотрели лишь только одно помещение (там тоже были трупы с жуткими увечьями, обломки и пятна масла), замерили уровень радиации, а затем вновь поднялись на искорёженную палубу.

Воздух наверху, на палубе, от которого при высадке нас с души воротило, показался нам теперь чистым и свежим, мы поснимали противодымные маски и присели отдышаться. Я ещё раз внимательно просмотрел записи судового журнала «Копья Ксифии», надеясь найти хоть что-то, что пролило бы свет на произошедшие на его борту трагические события. Я прочитал знакомую уже историю про то, как они всплыли в мире без Смутного Купола и как пытались определить свои координаты. Нашёл ещё одно упоминание карапа, которое пропустил в прошлый раз: оказывается, пещерный колдун кого-то на этом судне искал, чем вызвал недоумение у офицера, оставившего про это запись в журнале. Но о нападении на судно и о битве на его борту мне так и не встретилось никаких упоминаний.

Коль скоро нам не удалось попасть в отсеки через надстройку, можно было попытаться сделать это через люк в носовой части или через одну из многочисленных прорех в корпусе. Носовой люк оказался цел и не заблокирован, но едва мы его приоткрыли, как изнутри вырвался чёрный дым — что-то в том отсеке долго тлело и дым этот заполнил всё пространство, сделав его для нас недоступным. Я решил тогда, что если повытекшее отовсюду масло горюче, то его горением можно объяснить повсеместное задымление.

Ещё продвигаясь к носу крейсера, мы заметили большую дыру — как раз на месте одного их стоящих вертикально вырванных кусков палубной брони. Дым оттуда не шёл, и я решил осмотреть хотя бы этот вскрытый отсек.

Длинная дыра или щель, которая образовалась из-за отодранной обшивки палубы, обнажила, как оказалось, несколько помещений отсека, в два из которых вполне можно было спуститься. Одно такое помещение, ближайшее к носу судна, было затоплено водой примерно на полгексапода от пола, в другом воды было немного. Мы оставили часть вещей и оружия (включая карапский посох) на палубе, накрыв их большим обломком то ли ящика, то ли какой-то перегородки, и полезли внутрь, цепляясь за искорёженный силовой набор прочного корпуса и страхуясь теми самыми верёвками с узлами — братья-крестьяне первыми, я сразу за ними. И тут я, на что-то засмотревшись, не заметил торчавшей острой железки и она полоснула меня слева по плечу, прорвав плотную ткань рукава между пластинами брони, и ещё по голове, вместе с кожей выдрав клок волос над ухом. Кровь потекла ручьём и меня пронзила острая боль, но эту боль чуть не перебило чувство досады: ведь рана получена не в бою! Кое-как спустившись в отсек, я сразу достал бинт и кровоостанавливающую настойку из медицинского кармана своего жилета. Кинчи-Кир, бормоча что-то про «проклятый посох», помог мне промыть порезы и перевязал меня, но было ясно, что, когда мы вернёмся на «Киклоп», Арзе придётся меня зашивать.

В отсеке, в который мы спустились, убитых моряков не было, хотя в нём располагалось много боевых постов, если я верно понял, все они относились к бортовым пушечным турелям. Поначалу мы не замечали ничего особенного, до тех пор, пока не попытались через этот отсек проникнуть дальше. У крейсера широкий корпус и поперёк расположены две переборки, вот через одну из них мы и хотели попасть во внутреннюю линию отсеков, коридором проходящую через всё судно. Я подозревал, что там может быть задымление, но попытаться стоило. К нашему сожалению, дверь оказалась сильно деформирована всё тем же способом — как будто её пытались выдавить огромным кулаком, только на этот раз с той стороны. Дверь устояла на месте, но её расклинило так, что она не открывалась. Мы с Муштаком начали примеряться, как бы нам её выломать, просунув в щель гранату, и тут Нанда-Кир (всё-таки навык следопыта его не подводит!) обнаружил записку. Это был сложенный вчетверо лист бумаги, за уголок приколотый метательным ножом прямо к приборной доске одного из постов, как раз рядом с этой дверью. На сложенной стороне было написано одно слово по-малаянски: «Прочти!». Я сорвал листок, развернул его и прочёл записку. Вот что там было, если перевести на наш язык:

Больше часа назад нас атаковали неизвестные суда. Их лёгкое и тяжёлое вооружение действует непонятным образом, и приносит огромные разрушения. Они серьёзно повредили корпус нашего крейсера и высадили на наш борт тысячу устрашающих чудовищ (можно ещё перевести как «отвратительных существ» или «страшилищ»). Чудовища сразу проникли в рубку, и теперь захватывают отсек за отсеком. Пленных они не берут, убивают всех подряд. Похоже, они захватили уже почти всё судно, мы пока удерживаем носовой отсек и два помещения здесь, по левому борту, но мы проигрываем этот бой. Друг! Я пишу только, чтобы все узнали: они одолели нас упорством и числом, а также тем, что их оружие и их тактика были нам совершенно неизвестны. Но их можно победить, мы потопили несколько их кораблей ещё на подходе, и мы застрелили и зарубили множество этих чудовищ здесь, на борту «Разящего Копья Ксифии». Сражайся смело! Да здравствует Великая Малайна!

Самбун Данг, командир орудийного расчёта.

Ниже ещё была приписка, явно сделанная впопыхах:

Они избегают открытого пламени!

Для представителя малаянцев, которые больше всего на свете боятся смерти, это более чем мужественные слова. Но найденная записка скорее озадачил меня, чем пролила свет на увиденное на этом судне.

О каких чудовищах писал офицер? Где трупы этих чудовищ, если малаянцы их «застрелили и зарубили множество»? Все тела, которые нам попались (за исключением разве что корабельной обезьянки) принадлежали военным морякам Альянса. Может быть, нападавшие это были свои же, но обе стороны находились под действием отравляющего вещества, вызывающего галлюцинации, и поэтому поубивали друг друга? Это было бы самое разумное объяснение, но оно не проливало свет истины на странные повреждениях корабля и на характер увечий его злосчастного экипажа. Нам не попался пока ни один моряк, который был бы застрелен или зарублен мечом. И всё-таки, что за непонятное оружие было применено против «Копья Ксифии» — с таким ужасающим результатом?..

Впрочем, хотя бы об одном я начал тогда догадываться. Зачем нужно было задействовать на полную мощность вентиляцию в отсеках, если на судне был пожар или хотя бы угроза пожара. Это было сделано нарочно! Если нападавшие «чудовища» избегали открытого пламени, то раздуть пожар по всему судну значило их отпугнуть!.. Но до какой степени страха и отчаянья нужно было дойти экипажу, чтобы не побояться при этом самим сгореть заживо или задохнуться продуктами горения!

Я тогда окончательно пришёл к выводу, что из экипажа крейсера в живых давно уже никого нет. Скорее всего, система вентиляции вышла из строя из-за многочисленных повреждений и те, кто ещё оставался в отсеках, или выбрались наверх и погибли от неведомого оружия, или, оставшись внутри, задохнулись в дыму. В любом случае, искать уцелевших в отсеках судна не было никакого смысла. Но всё же мы должны были побывать внутри, так как я ещё надеялся разгадать тайну этого подводного крейсера. Быть может, даже отыскать одно из упомянутых в записке чудовищ (хотя холодок бежал у меня по спине при мысли о такой находке), а лучше всего — найти образец их невероятного оружия. Впрочем, в существование того и другого я до сих пор не особо верю.

Мы не стали взрывать дверь, которую заклинило, решив поискать обходной путь. Вначале мы перешли в соседнее по борту полузатопленное помещение: дверь переборки с трудом, но поддалась, оттуда хлынула морская вода, и её было не слишком много, но вместе с этой водой через дверной проём проплыло два изуродованных трупа. Можно ли к такому привыкнуть и не испытывать каждый раз содрогание?.. В том помещении, куда мы на этот раз проникли, кроме постов, было какое-то громоздкое оборудование, занимавшее добрую половину полезного объёма, а также ещё несколько мёртвых моряков. Нас интересовал проход внутрь судна, и мы его нашли: дверь тоже оказалась целёхонькой, да ещё и распахнутой настежь, открытыми были и многие двери в переборках по внутренней линии. Хотя повсюду воняло гарью, наши фонари всё же пробивали задымлённое пространство и там вполне можно было передвигаться. «Найти хоть что-то, что внесло бы ясность, хоть какую-то зацепку!» — таково тогда было моё желание. И я, подбодрив свою команду несколькими словами из Книги Истины, повёл её в глубины изувеченного таинственной силой вражеского судна.

Почти все поперечные переборки, через которые мы проходили, несли следы воздействия этого чудовищного оружия — как будто в них с огромной силой били твёрдым, но не оставляющим царапин шаром. Подошвы наших ботинок скользили, так как масло здесь было разлито по всему полу. Мы осторожно прошли вдоль корпуса через четыре или пять переборок; их двери либо были вынесены вон, либо настежь распахнуты. Обломки, стреляные гильзы, использованные фильтры и тела моряков валялись там повсюду, но всё это принадлежало флоту Южного Альянса. За одной из дверей нас ждала простая мина-растяжка — хорошо, что Нанда-Кир её заметил. Я осторожно обезвредил эту ловушку, но на судне вполне могли быть и другие наспех сработанные опасные сюрпризы, поэтому дальше мы шли медленно, соблюдая всю возможную осторожность. По мере того, как мы продвигались, в помещениях отсеков нарастали жар и задымление, и даже сквозь фильтры в ноздри бил ужасный запах. О, Близнецы! Мне было страшно подумать о том, что там горело, но запах и жар в конце концов стали невыносимыми, мы отступили и стали искать боковой проход — к другому борту. Мы нашли его, и там же нашли свидетельства отчаянного сопротивления экипажа: поперёк проходов нам стали попадаться почти уже выгоревшие баррикады из разбитой мебели, разнообразной тары, одеял и форменной одежды, и даже из тел погибших моряков — всё это когда-то было собрано, свалено, пропитано, похоже, тем самым маслом, и подожжено, а теперь местами лишь тлело. Именно эти тлеющие баррикады, возведённые обречённым экипажем крейсера на пути чудовищ, источали тот ужасный запах!

Мы преодолели два или три таких завала, спустились на ярус ниже, едва не задохнувшись в дыму, там нашли ещё баррикаду, уже погасшую, а за ней десяток изуродованных трупов моряков в закопчённых фильтрующих масках, их оружие и обломки оборудования крейсера. Муштак-Хар, который давно уже пошатывался и его уже несколько раз стошнило, к тому моменту начал терять сознание, да и мы уже наглотались дыма и угарного газа, поэтому вернулись на палубу, так и не приблизившись к разгадке. Настроение у нас было подавленным, все мы кашляли и головы наши шли кругом, мы как будто сами участвовали в этом сражении (которое назвать славным язык не поворачивается). Моя душа испытывала тогда всю горечь, позор и ужас поражения нашего противника. Это было неправильным, но это было так… Гелиос уже подходил к морскому горизонту, и нам совсем не хотелось застать в этом жутком месте ночь, но мы ушли не сразу. Отдышавшись и оставив Муштака с Кинчи-Киром у наших вещей, мы с Нанда прошлись налегке вдоль корпуса до самой кормы. И вновь меня тогда поразили вздыбившиеся на десятки гексаподов вверх полосы обшивки, которые мы первоначально приняли за паруса: какая же чудовищная сила могла сделать это? А когда мы проходили мимо рубки, то подробно рассмотрели вторую огромную вмятину — противоположную той, через которую в начале нашей разведмиссии проникли в рубку крейсера. В этой вмятине застряла крайняя к корме пушечная турель. Сила, вмявшая прочный корпус, прихватила с собой эту пушку вместе с башенкой, выдрав всё это из основания, и затем размазала турель по броне. Но самое ужасное мы обнаружили рядом с вмятой в броню пушкой: это то, что когда-то было моряком, а теперь это стал отпечаток, как клякса, с фрагментами костей и плоти, кусками формы, из которой хорошо узнавалась только превращённая в лепёшку шапка. Нанда-Кир первым заметил эти останки — они находились на высоте четырёх гексаподов от палубы — и показал это мне. Это подтвердило очевидную и без того догадку: применявшееся здесь диковинное оружие имело разную мощность и угол воздействия.

Добравшись до кормы и не найдя там ничего нового, мы вернулись к остальным членам моей команды. Муштак был бледен и смотрел в одну точку — ему всё ещё было плохо, но он не жаловался. Уже смеркалось. Я связался с «Киклопом», и нам приказали немедленно покинуть борт подводного крейсера.

Я взял с собой карапский посох, не в силах с ним расстаться — он для меня, теряющего надежду, как нежданный подарок Богов. Братья-крестьяне всю обратную дорогу косились на него и что-то бормотали, но слова их заглушал лодочный мотор — наверное, они читали отводящие зло молитвы. Но я не боюсь. Я уже столкнулся с карапом и остался жив. Единственное, чего я опасался — что капитаны не разрешат взять посох на борт «Киклопа». Но, когда мы прибыли, Озавак-Ан внимательно осмотрел мою находку, впрочем, к ней не прикасаясь, и молча кивнул, дав своё добро. Хотя чувствовал я себя предельно уставшим, плечо саднило, а голова моя болела и соображала плохо я, как мне кажется, доложил всё капитану чётко и подробно. Я даже спросил у него под конец, что за гидравлическая система вышла на крейсере из строя и залила маслом даже некоторые участки палубы, не говоря о помещениях — я ведь плохо разбираюсь в таких тонкостях устройства судов Южного Альянса. К моему удивлению, Озавак ответил мне, что подобных систем не бывает. Он сразу же объяснил повсеместные лужи тем, что матросы носили откуда-то масло, чтобы пропитывать им огненные баррикады, и часто проливали его, не донеся до цели. «В чём они его носили? — подумал я тогда. — В своих шапках?..»

После доклада я отправился к себе в каюту и там показал карапский посох отдыхавшему после вахты Ибильзе. Я знал, что он не суеверен, но не настолько же: мой друг, ничуть не боясь никаких проклятий, взял этот колдовской атрибут в руки, стал его с любопытством разглядывать и даже потрогал венчающую посох сморщенную голову. Я рад и горд, что у меня такой бесстрашный друг! Впрочем, после осмотра посоха он заявил, что мне надо бы медпункт к Заботливому Арзе и, к тому же, от меня страшно воняет, и мне не помешала бы хорошая помывка. Покидая нашу каюту, я думал, что теперь вряд ли найдётся на свете хоть что-то, что заставит меня выбросить единственный артефакт, указывающий путь к горячо любимой Виланке…

10-я боевая вахта

Началась в 2370 милях от радиомаяка.

Мне и всей моей команде выдали новое нательное бельё и свежую форму, включая ботинки, а старую, окровавленную, пропитанную маслом и пропахшую горелым мясом, мы запихали в мешок и выбросили за борт. Ибильза-Хар использовал этот плывущий по морю мешок, чтобы проверить калибровку прицелов наших пушечных турелей. Новая форма предназначена уже для умеренных широт — тропики мы покинули и осень даёт о себе знать.

С моим ранением уже всё хорошо. И до помывки, и после, я заходил в медпункт к Заботливому Арзе. В первый раз док аккуратно обрил мне голову (всю!), обработал раны над ухом и на плече, и наложил швы, а после помывки ещё смазал их своими снадобьями и перевязал. Ещё он раздал всем нам обезболивающее, потому что головы наши просто раскалывались, а Муштаку после осмотра велел сутки отсыпаться. Я переживал и волновался за своего подчинённого, потому что выглядел он, когда мы вернулись, совсем уж неважно, так что, хвала Богам, что он отделается лишь сном и пилюлями. Нужно будет потом позвать его в мою каюту и напоить горячим шоколадом с настойкой — матросам этот напиток не часто выдают, а шоколад так хорошо восстанавливает силы! Сам же я теперь не чувствую боли, лишь небольшую тяжесть в затылке и шее, зато испытываю гордость за то, что хоть и не в бою, но в сложном и утомительном задании получил эти раны, и теперь единственный во всём экипаже хожу с перевязкой. Это если не считать, конечно, забинтованных пальцев у некоторых матросов, которые в разное время поранились на рутинных нарядах.

Случилось нечто очень важное, но об этом напишу немного позже. Пусть уж будет всё по порядку.

Часов 10 назад мы пересекли 40-ю параллель, но никаких следов суши на тот момент так и не встретили. Более того, глубина под нами была такая, что эхолот не видел дна. На этих широтах уже нет баз Южного Альянса, и его флота не должно здесь быть, но мы оставались начеку. После отдыха и еды я взялся за настройку электроники аэроплана-разведчика. Перенастроил его, как и предыдущий, потерянный после обнаружения конвоя — прежде всего увеличил дальность уверенного приёма. «Киклоп-4» между тем продолжал идти полным ходом на север, при малом волнении он шёл на экране, и около 5 часов назад на северо-западе по курсу показалась наконец земля. Мы решили, что это или очень большой остров, увенчанный высокими горами, или, что уж вернее, побережье континентальной Асии. Разумеется, «Киклоп» тут же сменил курс и устремился к этим берегам. Примерно через полчаса над нами что-то пролетело — вначале со стороны берега в сторону океана, а через четверть часа назад. Судя по скорости и характерному хлопку, а также по оставленному в воздухе следу, это была сверхзвуковая ракета или ракетный аэроплан, но ракеты не летают туда-сюда — следовательно, это был аэроплан. Его форму мы не смогли разглядеть: он шёл очень низко и проскочил мимо нас так, что отметка на экране монитора радарного поста едва промелькнула, а камеры поймали лишь расплывчатое пятно. Хотя мы успели привести противовоздушный комплекс в боевое положение, ясно было, что сопровождение и поражение такой цели средствами нашего корабля невозможно. Но мы решили, что это, скорее всего, наш скоростной разведчик — радиус действия у них небольшой и этот наверняка прилетел с какой-нибудь недалёкой береговой базы. «Будет хорошо, — подумалось тогда всем, — если этот разведчик нас обнаружил.» И, конечно же, мы засекли азимут, по которому в сторону берега удалялся инверсионный след: там следовало искать аэродром и, соответственно, саму военную базу.

Как только неопознанный аэроплан пролетел в сторону берега, я засел за приёмник на посту связи и тщательно прослушал вначале все наши диапазоны — те, которыми пользуется наш морской флот и авиация, а затем и все остальные. Но эфир был по-прежнему пуст! Пока я этим занимался, океан под нами резко обмелел и стали встречаться выступающие над поверхностью илистые отмели. «Киклоп» проносился над ними, поднимая за собой грязевые вихри. Отмелей становилось всё больше, и вот уже в рубке начали вспоминать солёные болота Ливии, которые расположены как раз на этой широте, но только на другом конце света — где-то к югу от островов Европы. Там из таких илистых наносов возвышаются странные камни и скалы, некоторые из которых при ближайшем рассмотрении имеют прямоугольные выступы, похожие на окна или двери каких-то зданий. Только это не остатки самих зданий, а лишь отпечатки их в осколках магматических пород. Никто не знает, что там случилось, и почему теперь эти безмолвные памятники прошлому возвышаются над илом. Их называют городами-призраками… Но то, над чем пролетал «Киклоп», это были обычные прибрежные отмели, и они были пустыми. После часового полёта над отмелями, впереди наконец показались заросли низкого берега, тогда как заснеженный горный кряж казался ещё очень далёким. Берег был заболочен и он тянулся с юго-запада на северо-восток, а милях в 10 от него в глубине суши поднимались зелёные холмы. Там мы заметили признаки боя: где-то между холмов сверкали вспышки и поднимались одиночные шлейфы дыма. Наш ракетоносец прошёл вдоль берега в северном направлении примерно с милю, и затем свернул на запад, как мы посчитали поначалу, в большой залив, оказавшийся в итоге устьем реки. «Киклоп» пролетел широкое устье в гексаподе над водной гладью, вошёл в русло и, немного сбавив ход, пошёл по реке вверх — мы рассчитывали найти там место, откуда взлетел и куда затем вернулся неизвестный аэроплан. Именно в устьях рек, как и в заливах, обычно располагаются военные базы и гражданские поселения, хотя для нас удачей стало бы обнаружить хоть какое-то человеческое жильё, чтобы было, у кого расспросить про эту местность. Вот тут-то, пройдя вверх по реке примерно полмили, мы его и встретили!

Дважды Рождённый отправил было меня за помощниками-матросами и беспилотником, то есть чтобы мы вновь собрали на верхней палубе катапульту и аэроплан, но едва я добрался до кубрика, навстречу мне вышел матрос и сказал, что капитан по внутренней связи отменил приказ и теперь велит мне явиться в рубку с карапским посохом. Поначалу я принял это за глупую и неуместную шутку, но парень говорил серьёзно, да и не в привычке у матросов шутить над офицерами. И я, вздохнув, отправился за посохом.

Когда я вернулся в рубку, капитан и дежурный офицер — Ибильза — вглядывались в картинку с телекамеры, а штурман Туликай-Ан неотрывно наблюдал за чем-то в свой громоздкий морской бинокль. На экранах мониторов было видно, как вниз по течению, навстречу нам, спускается маленький плот, а на нём возвышается странных пропорций человеческая фигура, держащая в руках длинный шест. Судно наше уже сбавляло ход и вскоре легло на брюхо. Когда я подошёл поближе к монитору, сразу понял: фигура с шестом была не кем иным, как карапом — слишком уж приметная внешность у представителей этого племени. «Он ищет свой посох», — сразу подумал я, и эта не слишком-то логичная мысль пришла на ум, похоже, не только мне, раз капитан велел мне принести найденный на «Ксифии» посох. Хотя плот с одним колдуном вряд ли представлял серьёзную опасность, мы сближались с ним как могли медленно — в первую очередь боясь спугнуть того, кто мог нам много полезного рассказать.

Все знают о карапах, но мало кто видел их воочию. Рискну предположить, что до этого момента из всего экипажа только я видел живого карапа. Последние хроники, в кадрах которых они появлялись, относятся ко временам моего младенчества, когда делегация карапских колдунов некоторое время пребывала в Теократии Хетхов. Они питались там книгами из библиотек, причём норовили сожрать самые редкие и ценные, ломали дорогое оборудование и постоянно нарывались на скандалы. В конце концов даже хетхи не выдержали и выдворили этих грубиянов восвояси — обратно в их Арктиду. Вот и офицеры с капитаном, разглядывая плывущего на плоту карапа, говорили об Арктиде — ведь именно там обитает это зловещее племя… Для меня эта встреча была как счастливое знамение, тогда как у Ибильзы, да и у Туликая наверняка тоже, руки сами тянулись к управлению пушечными турелями, чтобы лично срезать ненавистную тушу меткой очередью. Но Дважды Рождённый принял решение, и оружейник со штурманом сидели притихшие и занимались своими обязанностями, а турели пока оставались внутри корпуса. «Киклоп-4» продолжал сближаться с плывущим вниз по реке плотом, когда в рубку поднялся и второй капитан — Скванак-Ан. Конечно же, момент был очень важный! Они с Дважды Рождённым немного посовещались, а затем Озавак велел мне выйти с посохом на верхнюю палубу и выторговать у карапа в обмен на посох информацию об этой местности, а заодно попробовать выяснить, что же произошло на крейсере Альянса. О дальнейшей судьбе колдуна я должен был принять решение сообразно обстоятельствам. Если карап настроен мирно, капитаны не возражали против того, чтобы он после переговоров взошёл на наш борт. Что ж, добывать нужные сведения — это моя работа. В Книге Истины сказано: цена знаний велика потому, что наше могущество простирается вслед за нашим пониманием. Но ещё об одном жаждал я узнать у карапского колдуна. Нет сомнений, что Боги говорили устами капитана, давая мне долгожданный шанс! Мне нужно было непременно выведать всё, что только возможно, о похищении прекрасной Виланки! Однако, карапов трудно назвать покладистыми. Хотя я, как любой идущий по пути Учения, хорошо знаю древний язык, на котором говорят карапы, мне, как я думал, наверняка придётся столкнуться со всем известными сварливым характером, непредсказуемым вздорным поведением и беспричинными приступами ярости, которые присущи этому пещерному роду. Конечно, переговоры с карапом я буду вести с палубы боевого корабля, а сам колдун — с шаткого плотика, поэтому преимущество у меня всё же имелось… «Но можно ли вообще о чём-то договориться с таким существом?» — сомневался я. Единственная моя надежда заключалась в том, что он станет сговорчивым, когда увидит свой посох… Если, конечно, это вообще его посох.

До плота оставалось не больше стадии, когда я вышел на верхнюю палубу, обеими руками сжимая этот тяжёлый и громоздкий колдовской атрибут. Несколько раньше выдвинулись обе пушечные турели, их стволы и прицельные камеры смотрели на карапа. Турбины «Киклопа-4» медленно крутились, только чтобы удерживать судно в нужном положении.

Карап внешне остался невозмутим, только перестал править шестом, вытащил его конец из воды и положил шест плашмя на плот. Руки его, таким образом, стали свободными, и он тут же ухватился ладонями за свою бороду, что я счёл странным и даже подозрительным жестом. Хотя, если бы он хотел применить против нас одно из своих заклинаний, — рассудил я, — колдун сделал бы это пораньше, с дальней дистанции, или когда мы показали ему пушки.

Мы медленно сближались; плот сносило течением вниз по реке, а «Киклоп» стоял почти на месте, правым бортом к нему, удерживаемый работой турбовентиляторов, погружённых в воды реки и вывернутых до упора. Вокруг было тихо, слышались лишь негромкий плеск, слабый гул электромоторов и журчание воды, проходящей через турбины. Наконец, я смог подробно рассмотреть этого карапа. Та же непомерная туша, крупные черты лица, борода, заплетённая во множество косичек, перехваченных металлическими кольцами. Тот же уродливый серый балахон, расшитый зловещими знаками. Но на этом не было шляпы-цветка, и взгляд его не горел злобой. Да и посох… Нет, конечно, это был не тот колдун, который похитил Виланку, хотя очень похожий. Да, в общем-то, все карапы между собой похожи.

Плот ещё не успел коснуться нашего судна, когда карап заговорил. Он начал бормотать на древнем языке что-то вроде: «Не подлежит ни малейшему сомнению, что сама Тихи послала мне вас, храбрейшие мореходы, дабы мы помогли друг другу взаимообразно и тем привнесли спасительнейшую обоюдную пользу в столь затруднительное и опасное положение, в коем мы пребываем ныне…» — и всё в таком духе, в точности я эти его замечательные словопостроения, к сожалению, не смог тогда толком расслышать. Тем не менее, дальнейший наш диалог я запомнил и восстановил по памяти почти дословно. Древний язык звучит для меня как духовная музыка, а карап, к моему удивлению, не просто говорил на классическом древнем языке, но делал это складно, таким стилем и фразами, какчитал бы наизусть из древней классики, какого-нибудь «Завоевания Ильоса» или «Страдальца с Итаки». А я так зачитывался древней классикой, что стиль этот для меня привычен и близок. Поэтому приведу наши недолгие переговоры такими, как я их запомнил, хотя и в переводе, но сохранив, по возможности, замысловатую лексику древнего языка.

Наше судно перекрыло ему путь своим корпусом, так что плотик в итоге упёрся в борт «Киклопа» и остановился. Карап заметил посох в моих руках и явно его узнал. Я же поприветствовал колдуна и спросил:

— Где мы находимся? Что это за местность?

Мне пришлось почти кричать, так как расстояние между нами было всё же довольно велико.

— Когда-то это место называлось Серес, — ответил мне карап, не сводя глаз с посоха. — Что оно теперь, я затрудняюсь сказать, юный мореход, ибо география данного мира не ведома мне ни в малейшей мере.

Так и карап намекнул, что теперь вокруг нас какой-то другой мир.

Хотя я стоял на палубе, возвышавшейся над водой почти на высоту моего роста, мне на мгновение показалось, что не я смотрю на колдуна сверху вниз, а он на меня.

— Воздержитесь от плавания вверх по этой реке, о храбрейшие мореходы! — заявил мне карап. — Такое воздержание будет истинно спасительным для вас, поскольку ближе к предгорьям всё кишит враждебными демонами, что в пробудившейся в них злобе ещё недавно избивали самоё себя, а теперь, лишь завидев, сокрушат ваш корабль, да и вас самих не пощадят. — Говорил огромный бородатый толстяк спокойно и не то чтобы громко, но его низкий раскатистый голос как будто сотрясал всё вокруг. — Я бился с ними, однако же непомерно свирепы оказались их легионы против моих ратных потенций. Так что даже мой посох, по трагической случайности утерянный на большом военном корабле, хотя и прибавил бы силы моим заклятьям, но был бы скудным подспорьем, тогда как без него я вовсе немощен против тех демонов…

В россказни про могучую боевую магию я не очень-то верю. Но для меня сказанное карапом означало, что нам грозит близкая опасность, что колдун не настроен к нам враждебно и, наконец, что я и правда держу в руках его посох. И я поспешил есть суп, пока горячий:

— Что там, вверх по реке? С кем ты бился? Кто такие эти демоны? — спросил я колдуна.

— Отсюда и до самых гор, чьи белые вершины упираются в небеса и что зришь ты в далях, простёртых к западу отсюда, не встретишь ты никого, помимо демонов, снаряжённых изуверскими приспособлениями для убийства, — ответил мне карап. — Я самолично видел там летательные машины и ползающие машины, разящие любого антагониста безжалостными ударами невидимых молотов. Демоны же те зовутся Безликим Воинством, а то, что вы называете Смутным Куполом, суть их отвратное гнездилище…

Это было неожиданное откровение: я всегда считал, да и все мы, что Смутный Купол — космическое природное явление, вроде кометы, только в большей степени уникальное. Никому и в голову не приходило, что он может быть населён какими-то «демонами».

— Но Смутного Купола больше нет! — возразил я карапу, показав на почти ясное небо. — Они что — спустились оттуда на поверхность, а сам Купол после этого исчез?

— Нет, всё не так, храбрейший юный мореход. Эта Гея-антипод призвана весьма могущественными магами и, как я помышляю, Безликое Воинство было привнесено сюда принудительно, тогда как самоё гнездилище всё ещё пребывает вокруг достоначальной Геи и душит её подобно дикому плющу. Этот мир иной, нежели тот, в водах которого плавал ранее твой грозный корабль. — Сказав про грозный корабль, карап недвусмысленно покосился на направленную на него пушку. — Ныне те же силы водворили сюда и нас — либо по непостижимому до поры умыслу, либо по оплошности или иному недосмотру…

— То есть это другой мир, — не спросил, а уточнил я.

— Твоя сообразительность, равно как и умение излагать вопросы, возбуждают в моём сердце великое уважение к тебе и твоему капитану, который, несомненно, обладает истинными мудростью и благородством, коль скоро имеет в подчинении таких матросов, — польстил мне колдун, а сам буквально сверлил посох в моих руках своими огромными выпуклыми глазищами.

— Что ты делал на подводном крейсере, где мы нашли твой посох? Кто напал на это судно и перебил экипаж? Это тоже были демоны «безликого воинства»?..

— Искал я на большом корабле женщину, прекрасную телом и ликом, и вместе с тем великую душой и умом, именем же Гойтея. Но хотя, по моим рассуждениям, ей предопределено было оказаться там, её не оказалось там вовсе. Падший ныне под молотам демонов капитан, по недомыслию своему и небрежению моими советами, опрометчивым действием ратных машин навлёк гнев Безликого Воинства на собственный корабль. Воинство то явилось расторопно и напало неистово, подобно молнии, ударившей в сухостой. Доблестные мореходы с большого корабля бились как отчаянные храбрецы, они непрестанно стреляли в демонов из пушек и ружей и рубили их мечами. Но демоны те обладают живучестью Идры и умертвить их непросто а, напротив, весьма затруднительно, поскольку лишь при дробном расчленении безликий наконец падёт, а всё тело его обратится в подобие зловонной масляной лужи…

«Так вот откуда по всему кораблю лужи масла! — понял я. — Это то, что осталось от демонов. О, Ардуг, а мы все там пропитались этим маслом!»

— Понимаю, — согласился я с колдуном. — Мы видели на крейсере эти лужи, там всё залито маслом. И ещё мы обнаружили сильнейшие повреждения на корпусе и во внутренних отсеках, а у мёртвого экипажа — страшные увечья. Ты можешь сказать, что за оружие их нанесло?

— Мне неведом род того оружия. Видом же оно как короткая булава с утолщениями в середине и раструбом на конце, и разит тот раструб на расстоянии подобно невидимому молоту. Каждый из безликих располагает таковой малой булавой, а их машины располагают одной или более немалыми, и пользуются демоны ими с умением и сноровкой.

— Но мы не нашли ни одного образца оружия демонов. Они что, всё забрали с собой, когда покидали крейсер?

— И вновь всё не так, как тебе представляется, о любознательный юноша. Орудия те не из железа или иного металла, они суть часть плоти демонов, их смертоносный орган.

Карап, видимо, говорил о том, что оружием «демонам» служит какая-то часть их тела, как, например, клыки и когти у кучина — такое я вполне могу себе представить, но как тогда быть с их кораблями? Колдун предупредил мой следующий вопрос:

— Корабли их и иные машины также из мерзкой плоти, они отчасти взращены живыми, а отчасти как бы сработаны неведомыми мастерами. Демоны Безликого Воинства — это воплощённые призраки наделённых разумом тварей, что жили в незапамятные времена в чрезвычайно удалённом мире, и не то, чтобы какие-то отдельные его части вроде смертоносных орудий, а всё Безликое Воинство в многочисленных его аспектах — доподлинно — величайшая вселенская загадка.

Глядя в лицо колдуна, ставшее на мгновение из свирепого печальным, я понял, насколько искренне он огорчён свои неведением, во всяком случае, я ему поверил. Видимо, желая ещё подчеркнуть своё огорчение, он добавил:

— Должен признаться тебе, юный мореход, что разгадать эту загадку не довелось пока ни одному из мудрецов, что мне известны, а равным образом и тем, о ком я знаю, что они подвергали изучению сей предмет, а знаю я таковых весьма изрядное число…

Похоже, колдуна понесло не туда, и я поспешил вернуть разговор в нужное мне русло:

— Как же ты смог сбежать с судна? На чём? — спросил я.

— Я давно изучаю и совершенствую магические искусства, о храбрый мореход, и в миг опасности, когда не видно более иного выхода, кроме поспешного бегства, я могу скрытно переправиться прочь от грозящей мне погибели. Но, поскольку таковое движение отнимает немало моих сил, а вдобавок смущает очевидцев, то в обстоятельствах иных, не грозящих неминуемой и скорой погибелью, я стремлюсь передвигаться вульгарным порядком, не прибегая к подобным уловкам.

— Значит, это правда, что вы можете проходить сквозь запертые двери и глухие стены? — задал я карапу почти детский вопрос. Он как-то сам сорвался с моих губ.

Карап ответил спокойно и совершенно серьёзно:

— С позиций искусства эти прохождения подобны дальним переправам и между ними нет существенной разницы. Они обессиливают мага и применяются лишь тогда, когда нет иного способа попасть в искомое место.

— Но тогда почему сейчас ты плывёшь на этом маленьком плотике, вместо того, чтобы просто переместиться в нужное тебе место? — удивился я.

Карап опустил глаза и глубоко вздохнул.

— На данный момент и при данных обстоятельствах, юноша, мне некуда отправиться, и эта река ничуть не хуже любой иной части узкого и однообразного круга моих альтернатив. Однако, если мы объединим наши усилия, то в этом благоприятном случае круг тот изрядно расширится и в нём может появиться вожделенный нами выход из сложившегося затруднения.

Я не понял тогда, что карап имеет в виду, кроме того, что он намекал на дальнейшие отношения с нами. Но я не стал уточнять. У меня оставалась ещё пара вопросов из тех, что мне следовало задать как офицеру, ответственному за разведку.

— Тебе там встречались какие-нибудь поселения? — поинтересовался я, указав рукой в сторону гор. — Мы предполагаем, что в той стороне должна быть военная база.

— Демоны не строят поселений, ни военных, ни мирных, — ответил карап, очевидно, неверно поняв мой вопрос.

— Но какие-то строения тебе там попадались?

— О да, между холмами в начале предгорий, близ реки, в окружении леса можно встретить большие каменные дома, построенные людьми, — признался карап.

— В них кто-то был? Там были люди?

— Я не посещал те дома, о любознательнейший мореход, и посему не в праве судить наверняка о наличествовании в них селян или иных людей. Но близ тех построек у реки я применил заклятье, вызвавшее распрю внутри самого Безликого Воинства, что переросла в итоге в краткую, но жестокую битву. Бились в ней одни демоны с другими, я лишь немного добавлял обеим сторонам…

«Значит, колдун способен стравливать между собой части одного войска,» — подумалось мне. Вслух я спросил:

— Какие же потери понесли демоны в результате этой битвы? И много ли их там ещё осталось? Сколько у них боевых машин разных типов?

— Радетельный юноша, там всё ещё пребывают гекатоны машин и мириады демонов! Лес в предгорьях вытоптан ими, будто долгими годами его нещадно давило и попирало бесчисленное дикое стадо.

— Известны ли тебе какие-то слабые места у этого «безликого воинства»? — в довершение спросил я у колдуна.

Тот ответил уклончиво:

— Да, таковые места имеются, и мне они ведомы. Но на этот твой вопрос доподлинно лучше будет ответить в форме публичной лекции или иного подробного представления, потому как данный предмет многосложен и требует для удовлетворительного разумения немалого времени и чуткого внимания…

И опять он навязывался нам, по крайней мере просился поговорить ещё с кем-то из экипажа, что отчасти совпадало и с нашими планами. В тот момент я заподозрил, что встреча наша вовсе не случайна и колдун специально появился именно здесь и именно сейчас, чтобы перехватить нас на реке. Возможно даже, что он стравил между собой демонов только для того, чтобы заманить сюда «Киклоп-4».

Но это уже была тема для более деликатного допроса. А для первого доклада я узнал к тому моменту достаточно и теперь, согласно приказа Дважды Рождённого капитана, обязан был вернуть карапу его посох и пригласить на борт. Но я не мог проигнорировать подарок Богов и спросил ещё про то, что волновало меня на самом деле больше всех этих демонов и вообще всего на свете…

За нашими с карапом переговорами внимательно следили из рубки (одна из наружных камер смотрела на меня, другая — на карапа), но при этом нас не слышали, так как прибор для связи я с собой не взял, а «уши» «Киклопа» — его гидроакустическую станцию — здесь, в мелководной дельте реки, и вообще в местах с небольшими глубинами, обычно выключают. Когда я покидал рубку, за пультом акустика никого не было. Но даже если нас слушали бы — что ж с того? Отношения в наших экипажах, особенно в таких небольших, близки к отношениям родственников в семьях. Мы не малаянцы, капитаны для нас как отцы, а мы друг другу — как братья. Меня, наверное, просто заставят рассказать всё в подробностях, и обязательно поймут… Я успокоил себя тем, что никому от этого не будет вреда.

— Полгода назад в Фаоре твой соплеменник похитил девушку по имени Виланка, — сказал я колдуну таким твёрдым голосом, каким только мог. — Что тебе известно об этом?

Мне показалось, что глаза карапа ещё больше вылезли наружу — он посмотрел на меня с удивлением, словно только что разглядел, что перед ним человек, а не бревно, а затем, судя по всему, решил увильнуть от прямого ответа:

— Храбрейший и сообразительнейший юноша, мы не похищаем людей, обычаи и установления наши противны такому. Подобное мнение, к величайшему моему огорчению весьма распространённое среди ваших этносов, суть лишь прискорбное заблуждение, бытующее наравне с другими ему подобными. Однако, я мог бы с лёгкостью разъяснить твой случай, если ты соблаговолишь первоначально посодействовать мне в моём ходатайстве перед твоим капитаном…

Я решил, что он имеет в виду возвращение посоха и, перебив его, сказал, что посох мне и так велено ему отдать. Но карапу, оказывается, одного только посоха было мало.

— Если ты вернёшь мне мой посох, добрый мореход, то я, несомненно, вновь обрету надёжную опору этим рукам, — закивал он мне своей огромной бородатой головой. — Но я также желаю побеседовать с твоим капитаном о взаимополезном вспомоществовании, в котором я, со своей стороны, мог бы поведать о тех свойствах воинственных демонов, знание которых может оказаться своевременным и полезным для него, равно как и для всех нас, ибо мы все оказались ныне в вышей степени непростых обстоятельствах. В обмен же я намерен просить об одной услуге, чрезвычайно для меня важной, которая и для вас может оказаться спасительным выходом и вратами, ведущими прочь из этого гибельного мира…

— Так что насчёт Виланки? — резким тоном напомнил я карапу.

— Храбрейший юноша, вряд ли ты или же я способны при имеющихся стеснённых условиях вести какие-либо поиски, да какое тебе дело до той девы?

— Я люблю её больше жизни, и я всё равно найду её, поможешь ты мне в этом, или нет! — выпалил я с такой яростью, что колдун, хотя и стоял далековато от меня, невольно отшатнулся так, что кольца в его бороде громко звякнули.

— О, не беспокойся, конечно же, в означенную взаимообразную помощь, о которой я упомянул ранее, я безусловно включу и подробнейшее разъяснение случая, описанного тобой, ибо он, этот случай, суть лишь досадное недоразумение. В добавление к тому, по мере моих скромных сил и сообразно обстоятельствам, я окажу тебе необходимое содействие в твоих поисках.

Я понял, что больше ничего от карапа не добьюсь, во всяком случае пока что, и решил на этом прервать переговоры. Я велел колдуну подниматься на борт и там отдал посох в его шестипалые руки. Через минуту на верхней палубе появились два вооружённых матроса — это капитаны прислали караул. Матросы смотрели на колдуна со страхом, бормотали молитвы, но всё же исправно выполнили свой долг, проводив нашего не то пленника, не то гостя внутрь. Они боялись даже прикасаться к нему, да и я не стал досматривать карапа. Какой смысл обыскивать того, чьим оружием является огромный посох и слова заклинаний? Посох мы ему вернули по справедливости, а слова… ну не зашивать же ему рот! Капитаны, похоже, понадеялись, что в сложившейся ситуации карап до конца останется нашим союзником. С самого начала он не выказывал никакой злобы и это не было похоже не притворство. Наверное, стычки с теми, кого он называл демонами, и наличие общего с нами врага, хотя бы на время определили мирные намерения колдуна. Ещё ему несомненно повезло с нашим судном, потому что палубный люк, а также большинство внутренних люков и дверей у «киклопов» сделаны достаточно широкими, чтобы туша карапа могла в них протиснуться без риска застрять. В рубку его, конечно, никто не собирался приглашать, а единственной каютой, где он мог поместиться, была каюта доктора — то есть медпункт. Туда колдуна и проводили. От него отвратительно пахло — примерно так же, как от нас, когда мы вернулись с «Копья Ксифии». Это подтверждало, что карап тот самый, который был на малаянском крейсере и потерял там посох. Сопровождавший его караул почти сразу же отпустили, и больше карапу не приставили никакой охраны, и эта очевидная небрежность капитанов так и осталась для меня удивительной и непонятной. Неужели они нисколько не опасаются колдуна?..

Я доложил капитанам о том, что мне удалось узнать, и сам удивился, как мало полезного для нас сообщил карап, и как ловко он набил себе цену и навязался на дальнейшие переговоры. Озавак-Ан и Скванак-Ан решили пообщаться с ним немедля. На беседу (не могу назвать это допросом) с колдуном капитаны никого не пригласили, и она прошла в каюте Заботливого Арзы за закрытыми дверями. Док всё это время сидел грустный в нашей каюте и даже отказался играть в пуговицы, хотя всё же выпил пару чашек горячего шоколада. Капитаны беседовали с карапом около двух часов. За это время они лишь однажды вызвали матроса (безоружного!), чтобы тот сопроводил колдуна в гальюн, а затем вновь закрылись в медпункте. Когда беседа закончилась, Озавак сам заглянул к нам и при нас же вручил карапа на попечение Арзе (чем ещё больше испортил нашему доку настроение). Так мы получили на борт неожиданного и необычного пассажира.

После распоряжений относительно карапского колдуна, отданных доктору, Дважды Рождённый обратился ко мне. Он приказал к утру собрать беспилотный разведчик и на рассвете произвести воздушную разведку вверх по течению реки. После этого капитан удалился, и если я верно понял, вовсе не отдыхать. Мне же можно не торопиться и с чистой совестью отправляться в койку, потому что время только клонится к полуночи, а ночи в этих широтах сейчас — на склоне осени — длинные. Я сразу же запланировал, что для сборки катапульты и аэроплана за пару часов до рассвета разбужу всю свою команду, включая Муштака, если к тому времени он отлежится и будет в состоянии мне помогать. И ещё обязательно позову Свена — формально он мне не подчиняется, но с давнишнего уже согласия Путры-Хара всегда готов помочь с довольно капризным двигателем беспилотника. В разрежённом воздухе, который теперь нас окружает, приходится задействовать предельную мощность при старте и наборе высоты, а также недоливать в баки почти половину топлива — только тогда аэроплан нормально справляется со своими задачами. В общем, я хотел, чтобы мне помог советами и делом бледноглазый моторист. Под его ворчание мы быстро соберём и отладим беспилотный разведчик.

«Киклоп» пока что дрейфует в устье безымянной реки, а утром, по результатам разведки, возьмёт курс вверх по течению, двигаясь, скорее всего, средним ходом на брюхе. Мы пока предполагаем, основываясь на показаниях карапа, что в десяти милях вверх по реке, ближе к предгорьям, должна быть расположена база, та самая, с которой взлетал скоростной аэроплан. Надеюсь, мы найдём там своих.

Кое-что ещё узнал о новоявленном пассажире от самого Заботливого Арзы. Ибильза крепко спал, а я уже засыпал, когда док опять к нам заглянул. Я-то думал, что он ушёл из нашей каюты в дурном настроении. Нет, по-настоящему в дурном настроении он вскоре сюда вернулся! Вот что док рассказал. В ответ на его вежливое представление: «Меня зовут Арза, я здешний доктор», сам карап ему не представился, зато, рассевшись в самом большом кресле медпункта (боковушки этого кресла ещё перед беседой с капитанами пришлось отвинтить), потребовал утолить его жажду. Причём нужна была карапу вовсе не вода — от неё он отказался — а «питьё в существенной мере благопотребное». Арза терпеливо объяснил колдуну, какие напитки имеются в нашем рационе, и карап потребовал смешать винный концентрат со спиртом и выдать ему такую смесь на пробу. Предвидя капризы незваного гостя, Арза смешал винный концентрат с водой и спиртом из своих запасов (спирт, который используют медики — это очищенный рисовый спирт, он не так опасен для здоровья пьющего, как спирт для моторов) в трёх разных соотношениях — от крепкого пойла, которое свалит с ног кого угодно, до разбавленного водой вина — конечно, не натурального, а сделанного на основе всё того же концентрата. Капап тщательно просмаковал каждый образец и выбрал в итоге — угадайте какой?.. Нет, не самый крепкий, а как раз самый разбавленный. Док сказал, что, попробовав розоватую воду с лёгким привкусом спиртного, карап собрал пальцы правой руки в пучок, поднёс его ко рту и громко чмокнул (поцеловал кончики собственных пальцев!), при этом вид у него был самый довольный. Наш доктор такого отвратительного жеста в жизни не видел, да и выбора этого от колдуна не ожидал, но оно и к лучшему: воды у нас, пока работает опреснитель, сколько угодно, а вот остального не так много, чтобы прокормить (точнее говоря, пропоить) карапа, племя которых славится бездонной утробой. Арза, конечно же, слышал о ненасытности карапов, поэтому сразу заготовил огромную бутыль одобренной смеси, а также предложил колдуну в качестве чашки изрядную цилиндрическую ёмкость, в которой обычно хранится запас ватных тампонов. Но карап, как оказалось, уже присмотрел себе в медпункте подходящую посуду — довольно большой овальный тазик с ручкой. Тазик этот — атрибут операционной, во время операций и процедур в него выбрасывают отработанные повязки, тампоны и прочие отходы. Колдун залил этот тазик пойлом до краёв и на удивление аккуратно, не проронив по дороге ни капли, влил всё в свой отверстый рот, витиевато отблагодарил доктора, а затем налил вторую порцию и уже не торопясь её попивал, неся какую-то (по словам дока) несусветную чушь про преимущества карапской медицины против нашей. Из предложенной ему чуть позже еды колдун выбрал варёный рис, сухари и сушёный муанг (благо, у нас этого добра полно на складе), а от мяса категорически отказался. Неужели из мяса они едят только человечину?!.

Самой большой проблемой для Арзы и его соседа — штурмана Туликая оказался исходивший от карапа запах: он заполнил весь медпункт и концентрация его вскоре выросла в невыносимый смрад, с которым не справлялась никакая вентиляция. Первой мыслью доктора, разумеется, было заставить колдуна помыться, но львиная доля запаха приходилась на одежду колдуна, которую следовало постирать. Однако колдун, внимательно выслушав доводы Заботливого Арзы на эту тему, чуть ли не с истерикой воспротивился идее оставаться голым, пока одежда его сохнет. Но наша одежда ему точно не подошла бы: даже самый большой «безразмерный» плащ со склада «Киклопа» претендовал разве что на роль одной его штанины, а укрыться до поры простым куском материи карап не пожелал. Док пытался увещевать его, напомнив, что всё-таки перед ним врач и видеть людей голыми входит в его профессиональные навыки, кроме того, этот врач — мужчина. На что колдун заявил, что если бы доктор был «прелестной обликом девой», тогда любой карап с удовольствием предстал бы перед ней нагишом. А так — ни за что. Впрочем, почти сразу колдун предложил выход из положения, заявив, что «совершит очищающий ритуал» прямо в каюте доктора: не снимая своих одежд и даже на вставая с кресла, он очистит себя от запаха и грязи посредством соответствующего заклинания. Но смотреть на это действо, оказывается, никому нельзя, так что он выгнал Заботливого Арзу из его же собственной каюты, велев возвращаться не раньше, чем через час.

Туликай сейчас стоит вахту, а доктор сидит у нас уже около часа, а я уже всё записал, чуть не заснув над своей тетрадью, так что я всё-таки лягу — тем более, что Ибильза-Хар уже давно спит.

Дописываю про то, что произошло с утра. У меня это был ещё один вневахтенный наряд, плавно переросший в 11 боевую вахту, но что ж поделаешь — обстановка того требует.

Во-первых, к глубокому разочарованию — моему и всего экипажа «Киклопа-4», мне не удалось обнаружить нашу базу. Те дымы и вспышки, которые мы видели вчера, похоже, и правда были результатом какого-то боя — следы его я обнаружил всего в паре миль от нас и они хорошо просматривались сверху: лес там отчасти выжжен, поломан и местами как будто примят, причём выжженные места всё ещё дымятся. Дальше, примерно в десяти милях по направлению к горам, река разливается в круглое озеро. Я разглядел на его берегу какие-то непонятные, возможно, очень старые, развалины. Некоторые из строений выглядят целыми, но они не типичны для военных построек, на их крышах беспорядочно растут деревья и, главное, там не видно никаких дорог и чистых площадок — всё покрыто растительностью. Во всяком случае, это не военная база, скорее всего, это какое-то полуразрушенное и заросшее лесом старое поселение. Хотя, не исключено, кто-то мог там укрыться. Но самое интересное, зловещее и непонятное находится между нами и этими развалинами. Похоже, карап был прав: в этой местности действительно всё чем-то кишит, прямо среди деревьев, и там можно угадать боевую технику с необычными силуэтами. Мне не удалось разглядеть подробности, так как с самого начала беспилотник пытались перехватить летательные аппараты, по форме напоминающие утолщённые ракеты или первые дирижабли. На самом деле я не знаю, перехват это был или что-то ещё, так как они просто не давали разведывательному аэроплану снизиться: едва я направлял его вниз, как они начинали подниматься и сближаться с ним, а как только снижение сменялось набором высоты, аппараты теряли к нашему разведчику интерес. Что означает такая тактика?.. За этими похожими на толстые ракеты аппаратами тянулся такой же светлый дымный след, как и за тем объектом, который пролетел над нами дважды вчера днём! Рассмотреть с такой высоты отдельных солдат потенциального противника я не смог: даже длиннофокусная камера показывала лишь беспорядочно движущиеся пятнышки. Возможно, мне удалось бы достаточно снизиться, спланировав со стороны реки с выключенным мотором, но в сильно разрежённой атмосфере этой Геи такой манёвр закончился бы падением аэроплана в лес. Хвала Хардугу, мне удалось вернуть беспилотник целым и невредимым — он наверняка не раз ещё нам пригодится. Начинается это зловещее копошащееся скопление милях в четырёх-пяти и тянется до самого озера. Сверху оно выглядит как растревоженный муравейник.

Мы запросто могли бы уничтожить всё, что там сосредоточилось, одним оставшимся «зазубренным жалом», но такая атака ничего нам не даст. Наверное, коль скоро здесь нет нашей базы, стоит поскорее покинуть речное устье и продолжить поиски в других местах побережья, при каждом подходящем случае проводя воздушную разведку и прослушивая радио. С того момента, как «Киклоп-4» вынырнул из глубин океана после битвы с джаггернаутом, мне всё больше кажется, что в этом мире может вообще не оказаться людских поселений, да и все эти поиски вряд ли позволят нам вернуться в привычный мир. Похоже, и капитаны думают примерно так же. Хотя Скванак приказал мне ещё раз прослушать радио эфир, и я это проделал, но эфир упрямо молчит.

Во-вторых, доктор с утра опять зашёл к нам, чтобы выпить шоколада и излить свои горести. Колдун в самом деле себя очистил. Одежда его больше не воняет и выглядит так, будто её постирали и разгладили. К тому же, его шевелюра и борода смотрятся теперь гораздо приличнее. Но вообще, эта его самоочистка, как сказал нам Заботливый Арза, сильно смахивает на балаганный фокус, впрочем, как и вся карапская магия. Док пожаловался, что вонь всё равно никуда не делась: во сне колдун не только громко храпит, но и выделяет зловонные газы. Второе, как он пояснил, происходит из-за неумеренной диеты. Сколько вы сможете съесть сухарей за раз? Предположим, вы очень голодны… Карап перед тем, как завалиться спать, сожрал сразу столько, сколько съел бы, наверное, весь наш экипаж, будь у нас на обед только эти сухари. Заедал он их сухофруктами и обильно запивал тем напитком, который намешал для него доктор. Конечно, колдун по массе вчетверо больше любого из нас, но ест он, как выяснилось, больше раз в десять! Надеюсь, на складе хватит запасов, чтобы прокормить эту прорву, ведь до полярных областей по такой погоде нам идти не меньше недели.

Конечно, Заботливому Арзе не повезло, но я благодарю Богов за то, что они оказались столь благосклонны ко мне. Если бы колдуна поселили где-то ещё или приставили к нему охрану, у меня не было бы шанса ещё раз поговорить с ним о Виланке. А раз уж он живёт в медпункте с Арзой, у меня есть отличная возможность встретиться с ним без свидетелей и напомнить колдуну об обещании, которое он мне дал, стоя на шатком плотике посреди реки. Надо ли пояснять, насколько волнует меня предстоящий разговор с ним! Штурман Туликай-Ан, по словам доктора, решил пока ночевать в каюте у капитанов, так что мне бы только придумать, как на время спровадить из каюты самого Арзу. Может быть, договориться с Такетэном или Путрой, чтобы док мог ночевать у них, когда одна из коек в их каюте свободна? Арза наверняка будет счастлив хотя бы на время сна избавиться от компании храпящего и смердящего колдуна.

Кстати говоря, док перестал колоть нам лекарство от горной болезни, заявив, что мы уже приспособились к низкому давлению. Я точно не приспособился! Ещё он сделал мне перевязку, но мои раны побаливают. Я чувствую себя разбитым. Хорошо, хоть воспаления нет…

В остальном, не смотря на напряжённую обстановку, эта вахта прошла вполне рутинно. Мы пока остаёмся в реке, держась посередине русла, за большой излучиной, примерно в миле от устья.

Может быть, всё-таки посвятить друга Ибильзу в мои планы и придумать что-то вместе с ним?..

12-я боевая вахта

Одна тетрадь, из тех двух, что я прихватил с базы Синяя Скала, уже почти исписана, хотя место я в ней не особо экономил, оставляя поля для заметок и правок, но всё равно получилось много и я очень рад, что описать удалось почти всё, что с нами происходило. Со следующей вахты, наверное, начну записывать события во вторую тетрадь. Ибильза заметил это и поздравил меня, и взял с меня обещание, что когда-нибудь, когда всё закончится и мы вернёмся домой, я дам ему прочитать эти тетради. И ещё он сказал, что их можно было бы издать как военные мемуары… Он не знает, что военного-то у меня получается маловато, зато много очень личного. Мои записи не для поучения будущих военных: я иногда представляю, как спустя много лет читаю их своим подросшим детям или даже внукам.

А эта вахта вновь растянулась для меня почти на весь день и полночи прихватила. Главный её итог: мы развернулись и идём самым полным ходом, курсом на юг! Потерь у нас нет, хотя всё сходилось к тому, что «Киклопу-4» больше не бороздить воды этого неведомого океана, так похожего на Великий Восточный. Я лишний раз убедился, что Боги благоволят и мне, и нашим капитанам, и всему нашему судну. Раны мои заживают удивительно быстро. С утра Арза вновь их осмотрел, смазал и перевязал. И сказал, что я могу заступать на вахту, только должен поберечь плечо.

И кто бы мог подумать, что сегодня мы выслушаем столько потрясших нас новостей и станем свидетелями того, как колдун заклинает демонов?..

В начале 12-й вахты Озавак-Ан собрал в рубке весь офицерский состав «Киклопа-4». К моему удивлению, там же оказался и карап, только для него не нашлось кресла (сидения в рубке слишком узкие для его обширного зада, да и не положено посторонним сидеть за боевыми постами), и колдун всё совещание простоял у штурманского поста, опираясь на свой огромный посох только что не упираясь макушкой в потолок. Все офицеры знали, что ранее капитаны о чём-то договорились с нашим незваным гостем, и теперь собирались донести это до нашего сведения.

Дважды Рождённый капитан встал рядом с карапом и, время от времени поглядывая на него снизу вверх, начал говорить — на нашем языке, а не на древнем. Карап отнёсся к этому спокойно: очевидно, он прекрасно всё понимал.

Капитан сообщил, что Асии в том виде, который хорошо нам известен, в этом мире нет. Теперь перед нами тоже Асия, только она совершенно дикая и безлюдная, лишь прибрежные районы её заняты агрессивными существами, которых колдун называет «демонами безликого воинства». На восток раскинулся океан, по меньшей мере на две тысячи морских миль. Это всё, что достоверно известно о местной географии нашему карапу. Что океан на тысячи миль от нас и к югу — об этом знаем мы. Таким образом, в глобальной географии по крайней мере этого региона принципиально ничего не изменилось, но здесь нет ни наших баз, ни даже каких-либо человеческих поселений. Далее Дважды Рождённый сказал то, о чём я уже подозревал, но для остальных такое известие стало неприятной новостью: большую часть экипажа «Прыжка Компры», уцелевшую после атаки на наш укреплённый пункт, перебили или изувечили те самые демоны. Именно про это рассказал капитанам Каманг Гуен, и про то же Скванак-Ан прочитал в их вахтенном журнале: после того, как «Смелый Прыжок Пламенной Компры» попал в мир без Смутного Купола, на нём ещё оставалось около половины прежнего экипажа. Они высадились на ближайшей суше, и там на них напали страшного вида и злобы существа. Пули практически не вредили этим существам, зато их оружие разило беспощадно, и мало кому из малаянцев удалось тогда спастись, а многие из тех, кто всё же смог вернуться на борт, были изувечены и позже умерли. Их капитан, увидев демонов, помутился рассудком и стал отдавать беспорядочные приказы, которые в итоге и погубили многих его людей. Затем, ненадолго придя в себя и осознав, что натворил, он пытался наложить на себя руки. Ему не дали этого сделать, и тогда рассудок покинул их капитана окончательно.

Узнав про такое, все мы, конечно, были изумлены и подавлены. Но то, что сказал Озавак-Ан дальше… Он заявил, что карап проводит «Киклоп-4» прямиком в Симбхалу — легендарную подземную Обитель Просветлённых! Все наши офицеры смутились и остолбенели, но надо ли говорить, какой душевный подъём испытал тогда я! Мне стоило огромного труда не подпрыгнуть на месте и не вскрикнуть от радости!

Выдержав паузу, чтобы все осознали его слова, Озавак продолжил. Он отметил, что многое нам трудно будет принять, но иного выхода нет. По словам карапа, этот мир непредсказуем и может вскоре вообще исчезнуть. И тогда от нас не останется даже воспоминаний. Как я уже писал, наши капитаны посвящены в сакральное, подобно высшим жрецам, и они наверняка знают то, о чём среди остальных лишь ходят слухи: например, что хетхи действительно побывали в подземной стране великанов и благополучно оттуда вернулись, или что наш Космос не единственный, что существует много миров — как похожих на наш, так и совсем других. Каким-то чудом, а по заверения карапа — волей неких магов — мы оказались в одном из таких миров — похожем на наш прежний, но другом. Кого он имеет виду под этими магами? Вряд ли таких же колдунов, как он сам; скорее всего — если всё это, конечно, правда — в нашу судьбу вмешались люди из другого мира, гораздо более развитого в плане науки и техники. Колдун видит мир по-своему и, слушая его россказни, надо это учитывать. По его заверениям, чтобы выбраться отсюда, нам необходимо проникнуть под толщу горных пород, внутрь самой Геи, где находятся пространные и незыблемые глубинные земли, населённые мудрецами, великанами и другими легендарными жителями, в Обитель Просветлённых, где само время течёт по-другому. Карап уверяет нас, что даже в таком мире Симбхала непременно есть, а вход в неё можно отыскать под холодными волнами Арктического моря, неподалёку от Северного географического полюса, близ замёрзших скалистых берегов Арктиды. Только из этой подземной обители мы сможем вернуться на Гею, где бились с джаггернаутом и где живут все наши родные и близкие. Причём колдун не скрывает, что ему здесь тоже одна дорога — в Симбхалу, и поэтому у нас с ним возник «безусловный взаимополезный интерес».

Напоследок Дважды Рождённый потряс нас ещё одной новостью, точнее, своим решением. Он сказал, что мы не можем бросить здесь злосчастный экипаж «Прыжка Компры». Мы уроним свою честь, если не заберём их с острова и не доставим в Сибхалу, а оттуда — в наш родной мир. Пусть они и враги, но в этом месте нам с ними воевать не из-за чего. А без нашей помощи малаянские моряки, скорее всего, обречены. По плану капитанов мы спустимся по реке в океан, а затем пойдём обратно на юг, к острову-птице, самым полным ходом: экономить ресурс силовой установки уже не имеет смысла, а время может работать против нас. Ночью будем идти на экране, а днём под водой, чтобы уменьшить вероятность контакта с демоническим судами, и по благоприятной погоде мы должны быть там уже часов через 50.

Очевидно, что все офицеры «Киклопа-4» до сих пор находятся под сильным впечатлением от сказанного Дважды Рождённым. Лично мне и в голову не пришло бы подвергнуть сомнению что-то из сказанного капитаном, ведь он внёс, наконец, ясность и логику в те странные события, что творятся вокруг нас в последнее время. Кроме того, Озавак-Ан поставил перед нами чёткие и ясные цели… Однако, как выяснилось позже, не все отнеслись к его откровениям с верой и оптимизмом.

Карап тоже сказал своё слово. Все мы знаем древний язык достаточно хорошо, чтобы понять, что он говорил. В основном это были фразы, ничего существенного для нашего положения не значащие, поэтому приведу здесь только то, что считаю полезным. Про нападение демонов «безликого воинства» на крейсер «Копьё Ксифии» он сказал примерно следующее:

— Демоны те искусно правят как ползающими и плавающим, так и летающими машинами, и машины их в высшей степени смертоносны. Таковые машины, видом как обрезанные веретёна, третьего дня с яростью Кервера набросились на большой и грозный подводный корабль, в котором я тем временем пребывал, и в одночасье растерзали злополучное судно вместе с обитавшими в нём матросами. Мне удалось спастись лишь моим искусством и напряжением всех сил!

Про саму битву:

— Множество пушек и ружей стреляло по приступившему флоту демонов, но снаряды пролетали мерзкую плоть насквозь, не причиняя тому флоту существенного вреда, и лишь небольшая часть разрывалась внутри демонических машин, и только та часть вредила. Так же и с самими демонами, хлынувшими вскоре на палубу: ружья моряков наносили им ничтожные увечья, поскольку пули легко проходили тело демона и вылетали прочь, а столь малую дыру, что та пуля оставляла, демон врачевал себе за скорое время. У несчастных матросов было лишь считанное число острых мечей, а алебард или иных топоров так не было вовсе, и потому в тесной схватке почти всегда демон побеждал человека.

И, главное, он выдал нам важнейший секрет неведомого врага:

— Имеется весьма простой и безусловно действенный способ одержать победу в противоборстве с демоном Безликого Воинства, о храбрейшие мореходы, — заявил карап. — Для этого вам непременно следует сжечь, или же как-то иначе невозвратно повредить огнём, или же жаром, его голову, или же то, что можно опознать как его голову, и даже если не опознать однозначно, то хотя бы обозначить для себя таковой. В этом весьма удачном для нас случае наступит немедленная и безусловная погибель уязвлённого демона, и он не восстанет более и может вовсе сгинуть, став лужей из маслянистой слизи, и таковая лужа не чревата уже никаким вредом.

Это перекликалось с содержанием записки, которую Нанда-Кир нашёл на подводном крейсере. Там тоже говорилось, что эти чудовища боятся огня. Карап рассказал, как он это обнаружил:

— Впервые я сошёлся в схватке с демонами в роковой момент, когда они ворвались в комнату к капитану и безо всякой жалости убили несчастного, а также умертвили его помощников. Те помощники пытались воспротивиться злодеям, но скоротечно пали под ударами невидимых молотов. Я же, едва свершились эти гнусные злодеяния, тот час без промедления обрушил на демонов все ведомые мне лихие заклятия. Демоны были мною парализованы, заморочены, уязвлёны моровой язвой, прокляты и сожжены адским пламенем. И хотя я пребывал в изрядном смятении, поскольку моя магия не орудие вреда, но суть инструмент творческого созидания, всё же я тотчас же уяснил, что прямо подле капитана корабля одно из тех демонов сгубило именно моё заклятие пламени, поразившее его мерзкую голову. Я тотчас добил этим заклятьем и остальных злодеев, что случились поблизости. Эта счастливая для всех нас догадка успешно подтвердилась и в позднейших схватках, и когда довелось мне столкнуться с Безликим Воинством в лесах, произрастающих у этой реки, что течёт с гор Имаоса. Огонь, о храбрые мореходы, сиречь пламенный жар, направленный непосредственно в голову — вот то, что несёт данному роду демонов безусловную погибель.

Так мы окончательно выяснили, что в войне с демонами нам понадобятся огнемётные средства и термические боеприпасы. После того, как колдун высказался, Озавак-Ан приказал офицеру по вооружениям — моему другу Ибильзе — доложить о наличии у нас таких боеприпасов. Оказалось, что в довольно скромном арсенале «Киклопа-4» имеется запас фосфорных зажигательных снарядов к скорострельным пушкам — четыре ящика, в которых хранятся уже снаряжённые ленты с чередующимися бронебойными, осколочно-фугасными и зажигательными выстрелами. Выстрелы из лент можно извлечь (у нас есть соответствующий станок), перебрать, и снарядить ленту одними зажигательными — их выйдет около двух тысяч штук. Зажигательные патроны к винтовкам, по словам Жалящего в Нос, также имеются на складе и хранятся там в отдельном ящике, патронов таких чуть больше семи сотен. Кроме того, в арсенале найдётся и полсотни зажигательных гранат. Для серьёзного боя всего этого, конечно, маловато. Ещё мы можем сделать мощные донные или плавучие мины из компонентов ракетного топлива. Ибильза также посетовал, что те горючие жидкости, которые имеются в нашем распоряжении, не позволяют изготовить достаточно эффективный огнемёт или даже примитивные жидкостные гранаты.

После этого собрание закончилось. Карапа отправили обратно в медпункт, Ибильзу — готовить боеприпасы, а меня и Путру подрядили помогать ему разгребать склад — Ибильзе срочно требовалось место под оружейную. Позже, для размещения членов экипажа подводного авианосца, которых мы собирались вскоре взять на борт, нам придётся полностью освободить одно из помещений склада и устроить там кубрик — как раз под кубриком наших матросов. Присутствие на борту малаянцев удвоит наше население, и при этом у них четверо тяжело раненых и один безумец. Конечно, всё этоповлечёт за собой массу неудобств, но что ж поделаешь…

Я, кажется, почти ничего не писал о нашем мотористе, но это мне простительно, потому что Путра-Хар, Слышащий Движение, младший морской офицер первого ранга, человек необщительный и не особо с кем-то дружит, а большая часть нарядов у него или снаружи у турбовентиляторов, или в реакторном отсеке и в машинном отделении, куда другие офицеры редко заглядывают. Путра делит каюту с Такетэном, но даже с ним, похоже, не водит дружбы и держится отчуждённо. Зато под его непосредственной командой состоят двое гражданских. Вообще говоря, гражданские на военной службе Тилвара отличаются от военнослужащих лишь тем, что их не положено задействовать на боевых постах или в боевых операциях. Да я и представить себе не могу, как будут воевать эти двое, учитывая их преклонный возраст. Свен ещё крепкий, однако полноват и неуклюж, а Вархис-Хар слаб и, когда работает, одевает очки с толстыми линзами, так как его зрение уже пострадало от старости. Конечно, и форма у гражданских мотористов немного другая — они не носят знаков отличия, доспехов или камуфляжа. Когда я впервые попал на «Киклоп» и увидел этих двоих, я был уверен, что они живут в своей отдельной каюте, и очень удивился, узнав, что помощников моториста поселили с матросами. Но позже кто-то рассказал мне, что так на флоте положено — держать гражданских вместе с младшим составом. Да и офицерских кают у нас всего четыре. Впрочем, матросы относятся к этим гражданским с огромным почтением (в основном по причине их почтенного возраста) и стараются по возможности облегчить им быт на судне. Но вернусь к Путре-Хару. Он не только офицер-моторист, но и лучший акустик на «Киклопе-4» (за что и получил своё Честное имя — Слышащий Движение). И ещё он настоящий трудяга — работает прямо как заведённый. Я искренне думал, что он из таких, для кого кроме работы других интересов не существует. Хотя наш моторист безропотно принимает участие во всех делах команды, даже в тех, которые делать не обязан, сам он инициативу где-то вне своей должности не проявляет, во всяком случае, я ничего похожего за ним не замечал. Обычно так ведут себя люди застенчивые, но я бы не назвал Путру застенчивым: он открыто смотрит в глаза другим и чем-то смутить его, наверное, нелегко. К чему я всё это расписываю? У меня нет сомнений, что Путра-Хар блестящий офицер и достойный человек, твёрдо идущий по Пути Истины. Но после случившегося наши с ним отношения, да и вся обстановка на «Киклопе-4» уже не могут оставаться прежними. И вот почему.

После собрания Путра, два его помощника и трое матросов принялись освобождать место в реакторном отсеке, чтобы туда можно было перенести часть оборудования со склада. Конечно, никто не собирался носить в отсек под рубкой вяленое мясо или тюки с одеждой. Приказано было переместить туда оборудование для профилактики и ремонта агрегатов реактора и силовой установки. Основной люк, ведущих в реакторный отсек, находится в полу тамбура — того же помещения, из которого мы попадаем на верхнюю палубу, к жилым каютам и в саму рубку. Помещение тамбура довольно велико, но оно рассечено лестницами и площадками, там много стоек и коробов, по стенам тянутся кабели, усеянных вентилями и клапанами трубы, а в своде над нижним люком закреплены блоки и электролебёдки, в общем, новобранец почувствует себя там как ночью в буреломе, и при том это самое оживлённое на «Киклопе» место — через тамбур люди ходят чаще, чем через другие помещения на судне. Мы с братьям-крестьянам как раз работали в этом тамбуре: помогали мотористам с перетаскиванием оборудования со склада в их отсек, спуская на тросах вниз то, что другие поднимали со склада. Я больше руководил такелажными работами, чем сам брался за какой-нибудь груз, так как моя рана на плече напоминала о себе болью при каждом значительном усилии. В самом реакторном я до этого случая бывал только однажды — в первый день, когда нас знакомили с судном. Не то, чтобы туда вообще не положено заходить никому, кроме Слышащего Движение и его пожилых помощников, а просто там тесно, жарко, шумно и уровень радиации в этом отсеке повышен, так что никто из экипажа не горит желанием лезть в него без наряда. В самом разгаре этих работ Путра-Хар неожиданно позвал меня спуститься вниз. Я решил, что ему просто не хватает рук. Вниз ведёт узкий трап, а под трапом свободная обычно площадка, тогда она уже была занята принесённым со склада оборудованием.

Помощники моториста в тот момент находились где-то у генераторов, ближе к носу, мы с Путрой остались одни и из-за шума никто не смог бы нас услышать. И тут выяснилось, что у офицера-моториста ко мне серьёзный разговор. Касался он поведения капитанов. Наши капитаны, по его мнению, находятся под влиянием карапа, если не под полным его контролем. Иначе чем объяснить их стремление не только привести «Киклоп» в воображаемую подземную страну, но даже взять на борт вражескую команду?.. Путра считает их позицию в высшей степени ненормальной, а приказы — фатальными для всех, и он полагает, что всё это неизбежно закончится гибелью и судна, и экипажа. Он заявил мне, что капитанам, в первую очередь Дважды Рождённому, следует признать свою несостоятельность и сложить полномочия, а если они откажутся, их следует отстранить и изолировать, а колдуна немедленно выбросить за борт, пока не стало слишком поздно… В общем, он много чего наговорил. Очевидно, что наши с ним оценки сказанного Дважды Рождённым на последнем совещании различались в корне, ведь я тогда всячески старался скрыть от товарищей огромную радость, и мысль о колдовском контроле мне даже в голову не пришла. Я понимаю, что большинство моих соотечественников относятся к карапам и любым их деяниям как к абсолютному злу и никогда не признают союзника, даже временного, в карапском колдуне. И мне, конечно, тоже не стоит сбиваться с Пути из-за своих чувств к девушке. Но даже если бы я отчасти разделял подозрения Путры, допустимо ли из-за них идти против капитанов?.. Я спросил моториста, почему он обратился именно ко мне, и беседовал ли он о том же с другими членами экипажа. В то же время я припомнил, как буквально вчера у кубрика Путра о чём-то шептался с матросами. Я бы и не обратил на это внимания, но при моём появлении матросы так испуганно на меня зыркнули, а разговор сразу же прервался. Впрочем, Слышащий Движение охотно объяснился. Он тщательно взвесил все «за» и «против», прежде чем делиться с кем-то своими догадками. С одной стороны, он опасался вызвать недоверие и даже насмешки, а с другой — навлечь на себя прямые обвинения в подготовке мятежа и измене. Капитаны тут сразу отпали по очевидной причине. Штурман Туликай-Ан — старший офицер, фактически входит в один блок с капитанами: и по рангу, и по должности на корабле он ближе к ним, чем к младшим офицерам. Поэтому тоже мимо. Электромеханик Такетэн-Хар не заслужил ни у кого доверия, а доктор Заботливый Арза вряд ли поможет в таком деле: он хоть и военный врач, но всё же не боевой офицер и не имеет никакой власти. Оставались мы с Ибильзой, но моего друга Путра-Хар счёл немного легкомысленным (он не прав, но в данном случае я его не осуждаю) и поэтому решил обратиться ко мне. Я всё-таки офицер разведки, к тому же, из династии наставников, что подразумевает чуть большую власть и лучшее понимания ситуации. И у меня единственного имеются трое непосредственных подчинённых матросов — своя боевая команда. Да и вообще, наши матросы, по мнению Слышащего Движение, скорее пойдут за теми офицерами, которых уважают. «Адиша-Ус, — сказал мне Путра очень серьёзно, — После капитанов у тебя здесь самый большой авторитет.» Очевидно, он хотел мне польстить, однако меня это не порадовало, так как предмет нашего разговора был довольно скользкий и, не смотря на все заверения моториста, и правда попахивал предательством и бунтом.

Я даже в мыслях не допускаю, что могу оказаться в роли совершившего тяжкое военное преступление. Хотя у нас наказывают преступников не так сурово, как в других странах, для меня стать преступником, даже простым воришкой — это значит самому зачеркнуть всю свою жизнь, а заодно облить нечистотами близких — в первую очередь родителей и братьев.

Розыск преступников, собирание доказательств их вины и выяснение степени этой вины — всё это происходит примерно одинаково и в странах Южного Альянса, и у нас. Однако есть существенные различия в наказаниях. В большинстве стран, входящих в Альянс, в первую очередь в Великой Малайне, преступников отправляют на тяжёлые принудительные работы, где приговорённые нередко болеют и умирают от непосильного труда. Если преступление тяжкое, преступника там сразу казнят. И это не удивительно: малаянские преступники образуют целые подпольные сообщества — кромы — в которые нередко входят не только закоренелые воры и душегубы, но чиновники и даже представители закона. Бороться с кромами можно только такими устрашающими и радикальными методами. Для организации принудительных работ приходится привлекать множество надсмотрщиков и охранников, строить неприступные изнутри фабрики, делающие такой труд скорее затратным и очень редко — производительным. А казнённый человек может оказаться невиновным вследствие ошибки, навета, да и неправедного решения продажного судьи, которых в Малайне предостаточно. Тем не менее преступник, не казнённый и при том понёсший назначенное ему наказание, лицемерно считается там за невиновного, во всяком случае, полностью очищенного от былой вины — и это при том, что многие из преступивших закон, отбыв назначенное судьёй наказание, лишь озлобляются и становятся уже закоренелыми злодеями. У нас вообще не принято казнить преступников. Мы не перекладываем на Богов то, чему должно свершиться в мире людей. Если преступление тяжкое, совершившего его человека клеймят и изгоняют из страны. Для многих преступлений предусмотрены такие наказания, как поражение в правах или штраф. Нередко преступников ссылают на северо-восток Тилвара — на горное плато, известное как Пропащие Холмы — такова старая традиция. Условия в тех краях суровые, поэтому жить там понравится разве что отшельнику-аскету. Но больше любого наказания мы, тилварцы, страшимся позора и бесчестия — именно это удерживает нас даже от преступных замыслов. Примерно так же и в Теократии Хетхов, но там имя совершившего преступление, вместе с подробным описанием содеянного им, вносится в особые публичные списки. Судьба внесённого в такие списки незавидна: ни один честный человек не захочет иметь с ним дел и ни одна женщина не возжелает создать с опозоренным человеком семью, тем более, завести от такого детей. А если у преступника уже есть дети, они станут стыдиться своего родителя и скрывать ото всех родство с ним. Такие люди дальше несут по жизни свой позор и доживают век изгоями, если, конечно, не смогут обелить своё имя, например, совершив самоотверженный и героический поступок. До войны у нас, также как и в Малайне, наибольшим преступлением считалось убийство, только там самое тяжкое — это убийство ради наживы, в Тилваре же большей виной сочтут убийство ради мести. С войной место тягчайшего преступления как раз и заняло предательство.

Когда колеблешься, чью сторону принять, прими ту, на которой найдётся место для твоей чести — так советует Хардуг Праведный. Но я тогда не cмог для себя решить, в каком случае поступлю честно, а в каком — нет. Путра ждал от меня не ответа и даже не совета. Он искал тех, кто поддержал бы его позицию в случае открытого конфликта. И первым, кого он выбрал для этого, оказался я. Говорю (точнее пишу) прямо: мне это совсем не нравится. Оба наших капитана обладают сакральными знаниями и сильной волей, и в их словах и поведении я не вижу ничего такого, что выдавало бы в них марионеток карапа. Да и зачем колдуну губить наше судно? Он производит впечатление кого угодно, но только не самоубийцы. Именно это я сказал Путре-Хару вполне твёрдо и однозначно. Я попытался объяснить ему, что вряд ли оба капитана одновременно поддадутся каким-то чарам, тем более, что за карапами и не водилось ничего подобного. И если даже такое произойдёт, многие это поймут, и большинство офицеров наверняка поддержат переход командования. Но сейчас, совершенно очевидно, не та ситуация… Слышащий Движение лишь угрюмо кивнул в ответ и дал понять, что разговор окончен. После этого я вернулся в тамбур, и ещё какое-то время помогал спускать вниз оборудование, запчасти и материалы. Конечно, я до сих пор нахожусь под гнетущим впечатлением от этого разговора. Пожалуй, не буду никому рассказывать о нём, пусть он пока остаётся только в моей памяти и на этой бумаге.

Но, с другой стороны… А вдруг наши капитаны действительно попали под какие-то чары карапа, и теперь их воля, хотя бы отчасти, под его контролем?.. Но что мог задумать колдун?.. Скорее всего, он просто хочет попасть в свою Симбхалу. Или же, если подземный мир — досужий вымысел, то в свои арктические пещеры. И в том, и в другом случае для нас это не фатально, а мне так вообще на руку.

По завершении такелажных работ я сходил умыться и перекусить, а Ибильза-Хар к тому времени только начал заниматься перезарядкой лент для пушек, так что ел я не только наспех, но и в одиночестве. Отправившись затем в рубку, я застал там неприятные новости: путь к океану нам преградили те самые похожие на толстые ракеты демонические летательные аппараты, точно такие же, какие этим утром не давали снизиться беспилотному разведчику. Их было больше десятка и вели они себя аналогичным образом: едва «Киклоп» начинал двигаться вниз по реке, аппараты летели в нашу сторону, густо дымя за собой, как только мы останавливались, они зависали, и неспешно отлетали назад, если наше судно давало обратный ход. Камера с телеобъективом позволила разглядеть торчавшие из аппаратов те самые раструбы, о которых сообщал карап. Капитаны уже посоветовались с колдуном по поводу всего этого, и тот заявил, что поведение демонических машин не что иное, как результат действия одного из его заклятий, и что действие это временно: когда демоны оправятся, они немедленно начнут нас преследовать. По словам Озавака, наш тучный пассажир обозвал эти аппараты «когтеносными дочерьми Тавмаса», а ведь так у нас называют сезонные ураганы, приносящие сильные разрушения с многочисленными жертвами. Точнее, приносившие — до появления Смутного Купола. И ещё колдун обещал подумать, как продлить или усилить заклятье, чтобы «Киклоп» всё же смог пройти охраняемое демонами устье реки.

Мы видели, что эти «дочери» сделали с огромным, очень прочным и отлично вооружённым малаянским крейсером. Очевидно, что у такого судна, как наше, нет ни единого шанса в противостоянии столь грозному противнику, и прорываться в океан с боем означало бессмысленно сгубить свои жизни. Глубина реки под нами не превышала пяти гексаподов и о том, чтобы нырнуть и покинуть реку скрытно, не могло быть и речи. Наконец, отойти на пару миль вверх по реке и затем истратить на демонические аппараты последнюю крылатую ракету мы тоже не могли, так как в этом случае на месте речного устья образовался бы кратер с навалом грунта по краям, который перекрыл бы нам выход в море, а вспышка и облако привлекли бы демонов со всей округи — в последнем нас уверил карапский колдун… Да, и ещё: по топким берегам реки растёт густой кустарник, дальше от реки переходящий в болотистый лес, и мы могли бы, конечно, бросить судно и попытаться укрыться среди густой растительности. Но никто этого не хотел, во всяком случае, такое желание ни один из офицеров не высказал вслух, ведь для тактики подобная болотистая местность хуже пустыни: там не поставишь даже временный лагерь, не выроешь окопы и блиндажи, не установишь ловушки, и как враг не увидит тебя до последнего момента, так и ты его. В случае высадки на берег придётся нам двигаться на запад, к предгорьям, пробираясь через густой кустарник по пояс в жиже, в туче москитов, через скопление противника. Такой вариант даже хуже, чем прорыв на судне через «когтеносных дочерей». Все мы понимали, что оказались в ловушке, и нам пока оставалось только сидеть на своих постах, наблюдать и думать.

Наступал вечер, вахта моя давно закончилась, но я, с молчаливого согласия капитанов, остался сидеть на своём посту. Думаю, у всех у нас тогда было тяжело не душе. И тут Заботливый Арза сообщил по внутренней связи, что карап желает вновь говорить с кем-нибудь из капитанов. Скванак попросил доктора проводить колдуна к нам в рубку.

Только тут я заметил, что карап и правда стал выглядеть гораздо приличнее: его огромные сапоги блестели, безразмерный балахон был чист, гладок и поигрывал золотой вышивкой, а косички его бороды, аккуратно заплетённые и перехваченные кольцами, лежали на необъятном животе ровными рядами. Голову колдун повязал куском ткани таким манером, как это делают у нас некоторые женщины, и этим он невольно вызвал улыбки у офицеров в рубке. Впрочем, даже такой убор приличнее огромного цветка. Слова карапа также заставили некоторых офицеров улыбнуться, но улыбки эти были уже совсем другого рода: далеко не все могли принять всерьёз то, что необычный пассажир «Киклопа-4» предложил в качестве нашего спасения…

Для предстоящего действа карапский колдун затребовал довольно экзотическую для наших условий вещь — жаровню. На складе точно не было ничего подобного, но после того, как колдун описал, что конкретно ему требуется, Такетэн-Хар, наш офицер-электромеханик, вызвался быстро изготовить жаровню из своих запчастей. И он действительно сделал её быстро: не прошло и часа, как он притащил самодельную жаровню. Такетэн взял один из металлических коробов, в которых монтируют оборудование, привинтил к нему ножки, а сверху примотал проволокой решётку от вентилятора. Внутри уже находились деревянные щепки и бруски — похоже, Такетэн разломал ящик с малаянского авианосца.

Пока электромеханик отсутствовал, колдун принялся разглагольствовать о духовном. Поначалу я подумал, уж не вознамерился ли он и вправду подчинить нас своей воле, заморочив, как злосчастного демона, убившего капитана «Копья Ксифии». Но в итоге эта небольшая проповедь показалась мне лишь наивной и забавной, да и цель её, как выяснилось, была совсем другой. Карап говорил про то, что мир не такой, как мы думаем, хотя для непосвящённого человека это лишь пустые слова, разговор ни о чём, потому что далеко не все в состоянии понять, почему мир духовного гораздо больше, сложнее, а главное, важнее для человека, чем мир материального. Материальный мир — лишь ничтожное приложение мира духовного. Он говорил о том, что благородный духом человек с уважением будет относится к любым Богам, и у него не возникнет желание кого-то поносить, что-то осквернять или ещё как-то вести себя неподобающим образом. Затем карап плавно подвёл разговор к Симбхале: к тому, что в этих землях обитают особые просветлённые люди, для которых стремление к высшему совершенству является абсолютным приоритетом, мы же будем среди них лишь непрошеными гостями, не готовыми понять и принять тамошние умонастроения. В общем, карапский колдун хотел, чтобы, когда попадём в Симбхалу, мы вели себя там прилично. Подумать только, каков циник и наглец!

Наконец, вернулся Такетэн с жаровней. Карап, забрав его изделие, поковырял пальцем куски дерева и удовлетворённо хмыкнул. Засунув жаровню под мышку, он велел не медля сопроводить его «вон из чрева корабля, под вольное небо» — то есть на верхнюю палубу.

Это было довольно жутко. Гелиос уже закатывался за далёкий горный кряж, когда мы с обоими капитанами, Туликаем, Такетэном и доктором проводили карапа на верхнюю палубу. Стоял почти полный штиль. Наше судно медленно и почти бесшумно маневрировало, сохраняя позицию посередине речного русла. Демонических ракет нигде не было видно, но радар показывал, что они барражируют где-то в районе речного устья. Оказавшись под открытым небом, карапский колдун осмотрелся, поправил свободной рукой свою бороду и затем свирепо посмотрел не нас.

— Уходите прочь, обратно во чрево своего корабля! Не слушайте и не смотрите! — крикнул он нам. — Негоже вам слышать, как звучит заклятие Лахезы… Я дам знать, когда закончу.

Его голос прогрохотал так грозно, что мы против своей воли попятились к люку, а сам колдун между тем торжественно выступил вперёд, точнее говоря — выдвинулся в сторону кормы, поставив жаровню себе под ноги. Воздух со свистом проходил через огромные ноздри карапа, а необъятное его брюхо вздымалось в такт тяжёлому дыханию. Шесть толстых пальцев его правой руки крепко сжимали огромный, увенчанный высушенной человеческой головой посох. Он опустил посох, дотронулся им до жаровни, дерево в ней задымило и вдруг неестественно ярко вспыхнуло оранжевым, так, что зловещие блики заиграли в окружавшей нас воде. Из огромного рта колдуна сиплым басом полились слова заклинания на древнем языке. Перед тем, как за мной с лязгом закрылся палубный люк, я успел расслышать:

— Мига, мига петала, мезо апо дитика…

Оба капитана заняли свои места. Скванак-Ан приказал выключить все наружные камеры и опустить щиты, за обстановкой следил только пост радиолокационной станции. Вскоре многие из находившихся в рубке почувствовали себя плохо, хотя мы не видели, что происходит снаружи, до нас лишь доносились звуки и колебания корпуса — как будто прогрохотал далёкий гром, а корпус «Киклопа» несколько раз качнулся, как от набежавшей волны. Я тоже ощутил вначале странное недомогание, а потом вдруг на меня навалился беспричинный страх. Словно дух мой заблудился на краю безумия и затем замер, упал и сморщился, раздавленный гнётом ужаса… Я видел тогда по лицам своих товарищей, что и они чувствуют нечто схожее. Лишь Озавак-Ан остался невозмутим, во всяком случае, внешне. Путра-Хар обмяк в своём кресле, повиснув на захватах — он был в обмороке. Спустя несколько минут всё это закончилось: похоже, что колдун дочитал заклинание. Было слышно, как он ходит по верхней палубе, гремя огромными сапогами, а затем он постучал своим посохом о люк. Тогда мы включили камеры, подняли щиты и открыли электрозамки палубного люка. Я один ходил встречать колдуна. Хотя никакого страха я уже не испытывал, ноги мои при этом дрожали, а колени норовили подогнуться. Карап показался мне вполне бодрым. Прогоревшую к тому моменту жаровню он на моих глазах отправил за борт пинком своего огромного сапога. Я этому не удивился — решил, что так и положено по их колдовским правилам. Он сказал только: «Теперь же терпеливо ждите до полуночи, храбрые мореходы», после чего попросил проводить его в каюту, что я и сделал. В каюте Арзы карап поставил свой посох в свободный угол и не раздеваясь, прямо в сапогах, залёг на отдельную койку, предназначенную для тяжело больных. Не успел я уйти, как колдун оглушительно захрапел. Я вернулся в рубку и доложил обо всём капитанам (про храп, конечно, не стал говорить).

Мы не могли оценить эффективность магической атаки карапа без тщательной разведки, хотя бы воздушной. Низколетящие цели в районе речного устья всё ещё отмечались нашей радиолокационной станцией. На всякий случай, «Киклоп-4» прошёл ещё на милю вверх по течению, миновав большую излучину — чтобы оказаться подальше от демонических ракет. За излучиной мы решили переждать, так как опасались, как бы карап своими действиями не растревожил нашего противника. Хотя моя вахта давно закончилась, а на постах должны были остаться Озавак-Ан со штурманом и Такетэном, ни я, и никто другой, не покинули рубку — все офицеры и доктор ждали полуночи. В полночь Скванак-Ан послал Заботливого Арзу за карапским колдуном. Хотя в медпункте есть громкая связь, она отключена по умолчанию, при вызове из рубки там лишь загорается лампочка и звучит негромкий зуммер — чтобы Арза сам вышел на связь, если не занят и может говорить. Поэтому вызвать доктора можно, а вот позвать так карапа никак не получится. Ждали мы их довольно долго: карап передвигается по судну медленно, здесь ему тесно, во многих местах ему приходится пригибаться и беречь голову, а через двери в тамбуре он вообще протискивается, рискуя застрять. Но в конце концов они явились. Колдун был без посоха и с заспанным лицом. Протиснувшись в рубку, он сразу же заявил:

— Заклятие в этот час пребывает в полной своей силе, демоны и их смертоносные машины расслаблены и скованы, и посему вы должны не мешкая, без какого-либо промедления, устремить свой грозный корабль прочь из этого места. Правьте в океан, храбрые мореходы, в бескрайние просторы солёных волн, что ртутью блещут под благолепным ликом Селены! Путь туда отныне свободен!

Капитаны не заставили себя ждать, отдав соответствующий приказ. Взвыли вентиляторы, взметнув облако брызг, «Киклоп-4» быстро разогнался и поднялся на экран. Пролетая на поворотах реки почти впритирку к заросшим кустарником берегам, мы смогли набрать нашу максимальную скорость, как если бы разгонялись на прямом участке. Можно сказать, что все огневые средства «Киклопа», за исключением так и оставшегося незаправленным «жала», были приведены в полную готовность — то есть обе скорострельные пушки, снаряжённые зажигательными снарядами, были готовы в любое мгновение открыть огонь по демоническим машинам. Мы понимали, что если эта схватка состоится, скорее всего, она станет для нас последней… Но путь действительно оказался свободным: противник нам не встретился, и наша радиолокационная станция не видела никаких воздушных целей. Колдуну удалось выполнить обещанное! Возможно, на странные толстые дымящие ракеты его заклинание подействовало потому, что эти аппараты отчасти живые. Но ведь одно дело, когда карап свалил меня с ног в доме Виланки, и совсем другое «расслабить и сковать» то, что растерзало целый подводный крейсер с такой же лёгкостью, как лесной кучин тростниковую крысу. О, Близнецы, мощная боевая магия и правда существует, и это просто невероятно! И всё-таки сомнения и дурные предчувствия не оставляют меня. Что же в итоге принёс нам карапский посох, найденный мной на злополучном подводном крейсере: проклятье или благословение? Привёл он нам могучего союзника или привлёк хитрого злодея?..

Жертвенная дева. Гл. IV. Дух звездолёта

Всякая рождённая тобой мысль не нова.

Любая идея, что кажется новой,

на самом деле покрыта пылью веков.

То, что для тебя уникально и недостижимо,

для кого-то другого может оказаться рутиной,

не стоящей затраченных на неё усилий.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Совещание Оргкомитета

— Сестра Антелькавада, может быть, вы присядете пока в это кресло, прежде чем принесут ваше?

— Благодарю, магистр, но не стоит утруждаться, я постою здесь. Мои подмастерья должны вот-вот подойти, я отпускала их с поручением.

— Простите, достойнейшая Антель, просто не понимаю, в чём ваша проблема…

— Досточтимый магистр, здесь многие соблюдают целибат в той или иной форме, и я не исключение. Я не могу ни возлечь на ложе, ни сесть на какое-либо место, ранее хоть однажды занимаемое мужчиной. Во всяком случае до той поры, пока не обрету благословенного супруга. А пока моим подмастерьям не составит существенного труда носить за мной моё непорочное сиденье.

— Благопочтенная мастер Антелькавада, истинно свидетельствую вам, что вся эта мебель каждый раз воссоздаётся сызнова, словно бы изготавливается умелыми столярами из новых материалов, так что на каждое заседание мы усаживаемся в совершенно новые кресла.

— Для меня принципиальна не новизна мебели, мэтр прецептор, а то обстоятельство, что это место когда-то занимал мужчина. На прошлом синклите, если помните, здесь сидел один наш общий знакомый.

— Мудрейшая сестра, вы могли бы перепоручить свой предмет мебели здешним службам, и тогда вашим андроидам не пришлось бы таскать его за вами в рюкзаках и каждый раз собирать и вновь разбирать. Он появлялся бы в уже собранном виде в удобном для вас месте по вашему желанию.

— Магистр, да не спорьте вы с мастером Антель. У каждого свои причуды: вот как наш уважаемый Председатель, тот вообще сидит обычно на подлокотнике… Проще найти нашей обворожительной коллеге достойного… простите, благословенного супруга, и проблема решится сама собой.

— И кто же, по-вашему, должен заняться этими поисками, досточтимый учёный консультант?

— Милейшая сестра, в посредниках тут нет нужды, вы и так достаточно неотразимы, чтобы перед вами никто не устоял. А если вы ещё попросите эориан вернуть вам молодость, женихи будут бегать за вами целыми толпами.

— Я же не светская дама, так к чему мне ваши толпы? Мне нужен всего один супруг, но не из тех, кого влечёт к женщине лишь похоть. Вот когда я найду себе мужа даже будучи старухой, тогда специально для новобрачного попрошу величайших магусов о молодом теле для себя… и для него.

— Не смотрите на меня так, благопочтенная сестра, вы меня смущаете!.. Постойте, уж не мою ли персону вы имели в виду? Впрочем, я бы с удовольствием.

— Не упустите свой шанс стать совершенно бесправным человеком, мэтр прецептор! Мужчины не в чести у зеленозвёздных сестёр.

— Оставьте, наконец, свои шутки, уважаемый консультант! Я слышал, что даже чёрный колдун, чьё истинное имя не произносят в приличном обществе, признавался Антелькаваде в нежных чувствах.

— Магистр, о каком признании вы говорите?! Ни в чём он мне не признавался, это всего лишь нелепые слухи! Это такой же вздор, как и обвинение меня в некромантии на основании лишь того, что я использую в качестве подмастерий этих забавных магических кукол.

— Но вы же не будете отрицать, что почти постоянно пребываете со своими миссиями в Каменных Землях, владыка которых ныне вовсе не женат, и это при том, что он более чем видный мужчина… Уж я-то знаю, сколь многие женщины не прочь занять место рядом с красным троном.

— Мэтр прецептор, да вы ревнивец!.. Но вы ведь и правда знаете Мрачного Проктора не меньше моего. Любовь этого человека должна быть ужаснее ненависти, тогда как жизнь с ним — хуже смерти, ибо разум его страшнее безумия, власть его тягостнее рабства, а слава чёрного колдуна горше самого горького позора! Уж лучше я и правда выйду за вас.

— Всё, тихо! Пришёл Председатель…

— Коллеги! Все мы хотели бы поскорее закончить это совещание и наконец отдохнуть, поэтому я сразу перейду к первому вопросу. Речь о завтрашних наглядных опытах…

— Простите, достойнейший Бор Хиги, а вот и мои подмастерья. Прошу вас, не обращайте на нас внимание.

— Итак, как вы можете видеть на этой диаграмме, в отсутствие планидий развитие яйцевого кокона замедляется по экспоненте с отрицательным показателем степени, формирование полиэмбриональных капсул прерывается и жизненный цикл Шал-Гур замораживается на стадии размножения. В данном случае необходимо и достаточно, чтобы первое поколение планидий не приступило к выполнению своей функции, и последующие поколения тогда просто не образуются.

— Многоуважаемый Председатель, позвольте прервать вас и усомниться в самой цели предстоящей демонстрации. Никто из приглашённых на факультет не владеет настолько совершенной техникой создания контратипов планет, тем более, методиками сепарации шалгурских фракций и перемещения их на эти контратипы, поэтому планируемый вами наглядный опыт лишь продемонстрирует ваши уникальные возможности. Также я полагаю, что главная проблема заключена в коконе как таковом, поэтому в первую очередь нам следует показать участникам факультета, как можно избавиться от кокона.

— Вынужден тут согласиться с нашим коллегой-учёным консультантом. Вы отправили всех планидий в привлечённый мир, а шалгурская оболочка всё равно осталась на месте, и она, как мы знаем, в итоге погубит биосферу.

— Драгоценные коллеги, в очередной раз призываю воздерживаться от реплик, пока докладчик не закончит своё сообщение, и особенно настоятельно я прошу об этом вас, уважаемый учёный консультант… Привлечённый под планидий двойник планеты призван показать лишь одну из возможностей прерывания стадии размножения Шал-Гур. Как видите, такая возможность имеется и она даёт выраженный эффект. На завтрашнем симпозиуме мы наглядно продемонстрируем другой вариант элиминации колонии Шал-Гур, который как раз и подразумевает деструкцию яйцевого кокона, эффективный в первую очередь по завершении стадии размножения. В основу нами положен вполне доступный метод облучения кокона электронно-протонной плазмой. Конкретно в данном опыте задействованы простейшие генераторы магнитных полей, расположенные на орбите звезды Гелиос. Они уже спровоцировали локальное усиление корональных выбросов у этой звезды так, что облака плазмы вскоре окажутся непосредственно у планеты. Завтра мы будем наблюдать, как в результате такого воздействия кокон распадётся, а остатки его сгорят в планетарной атмосфере.

— Серьёзно?.. Вы хотите на глазах у всего факультета засунуть обитаемую планету в звёздный протуберанец?!.

— А мне хотелось бы понять, как вы собираетесь предотвратить выпадение на поверхность Геи фрагментов кокона…

— Это же неминуемо приведёт к глобальной катастрофе! С такой энергией поток звёздного вещества наверняка уничтожит там всё живое…

— Ни в коей мере, коллеги, ни в коей мере! По нашим расчётам, фрагменты кокона будут представлять собой химически нейтральную дисперсную органику, а общая их масса по порядку величины не превысит годовой объём выпадающего на планету космического вещества. Что же до воздействия корональной плазмы, то здесь в качестве побочных эффектов мы предсказываем колебания магнитного поля и атмосферные аномалии, также принципиально не выходящие за пределы природных. Проще говоря, планета Гея в результате нашей демонстрации пострадает незначительно.

— Глубокочтимый Председатель, вам ли не знать, что такие манипуляции со звездой доступны далеко не всем, и даже для тех, кто способен управлять подобными процессами в звёздах, они чрезмерно затратны. Вы намекали на другую возможность, так в чём же она?

— Эту возможность как раз и продемонстрирует другой подготовленный нами опыт. Мы намерены представить его участникам факультета после обсуждения результатов первого. Во второй нашей демонстрации будет показано, как можно прервать сбывшуюся траекторию реальности, которая привела облигатных цивилизационных паразитов к фазе размножения.

— Прервать реальность? То есть вы хотите создать асинхронную альтернативную реальность, деструктивную для кокона, и разрушить его за счёт темпоростатического резонанса?..

— Магистр, при чём здесь кокон?.. Насколько я поняла, шалгурской оболочки к моменту второй демонстрации уже не будет.

— Вы совершенно правы, драгоценная Антель, но это в данном случае не принципиально, так как в результате второго опыта мы купируем траекторию реальности для Геи там, где кокон ещё не появился. Более того, где стадия размножения Шал-Гур ещё не была инициирована.

— Ага! Значит, всё-таки, ретроградная деструкция…

— Изменить свершившуюся судьбу даже одного человека — задача, что под силу лишь выдающемуся из магов. Но переменить роковую судьбу целого мира, когда рок тот уже осуществился — посильно ли подобное даже богам?.. И как же вы собираетесь это сделать, мудрейший Бор Хиги? Неужели с помощью жертвенной девы?

— При всём моём уважении, мэтр прецептор, «жертвенная дева» это некорректный термин, я призываю вас воздержаться от его употребления. Мы пригласили для участия во втором опыте юную девушку, которая обладает подходящими нам параметрами. Она послужит в качестве субъекта в локализации системы координат, иначе говоря, она будет реперной точкой. Смотрите…

— И вы всерьёз полагаете, что для кого-то из участников факультета этот метод окажется проще и менее затратным, чем управление извержениями звёздной плазмы?

— Его простоту и доступность как раз и должна показать запланированная нами демонстрация, уважаемый учёный консультант. Хотя я не буду возражать, если оргкомитет решит поменять последовательность демонстрации — чтобы не затягивать дискуссию об этой самой доступности.

— То есть сначала жертв… простите, просто дева, изменит судьбу Геи, а после этого вы покажете нам, как спалить кокон?.. А так можно?

— Почему бы нет, коллега?.. Если все согласны, я вношу правки в завтрашнее расписание.

— Извините, но вы явно что-то скрываете от нас, мудрейший Председатель. Я думаю, всем здесь присутствующим хорошо известно, насколько могущественным должен быть подобный обряд, сиречь наглядный опыт.

— Многие из прибывших в Светлые Чертоги вчера ещё догадывались, что жертвенная дева величайших магусов, обретя божественную сущность, способна любой мир как ввергнуть в Хаос, так и отнести в Золотой Век. А теперь некоторые даже рассчитывают на это!

— Коллеги, коллеги!..

— Использование в ваших опытах невинной девочки также поднимает вопрос об их гуманности, досточтимый Бор Хиги. Мне вот представляется, что вы затягиваете нежную и чистую душу в грубый и безнравственный механизм своих магических изысканий.

— Благопочтенная сестра Антелькавада! Позвольте же я отвечу вместо Председателя и так разрешу ваше во всех смыслах справедливейшее сомнение по поводу употребления невинной девы в предстоящем обряде…

— Ну уж нет, мэтр, мне хотелось бы услышать, что ответит сам инициатор опыта.

— Мастер Антель, вы давно уже с нами сотрудничаете и вам хорошо знакома наша этика, в частности вы знаете, каких норм гуманизма мы придерживаемся. Что именно вас смущает в данном случае?

— Простите меня, любезнейший Председатель, но разве не вы с магистром Рамбуном ради показного обряда совершили насилие над разумом этой девочки, умножив её способности до несвойственного человеческой природе уровня? А когда она выполнит своё предназначение, разве не вы же намереваетесь просто бросить Виланку на произвол судьбы, лицемерно прикрыв своё безразличие лукавым пустословием о свободе личности? Вы привили невинному созданию разум гения, а вскоре вручите власть бога, только чтобы единовременно использовать подобное противоестественное существо в своих целях, а затем отберёте у несчастной жертвы и то, и другое. Каково живой душе пережить такое?

— Извините, не могу согласиться с вами, драгоценная Антель. Мы поступили с её разумом предельно деликатно, и лишь освободили и немного улучшили те способности, которые уже были заложены природой. И перестаньте, наконец, называть эту девочку жертвой! Её роль в предстоящем наглядном опыте, на мой взгляд, проста и ясна, хотя сама Виланка, очевидно, не осознаёт её в полной мере… потому что не так уж она умна и, тем более, могущественна, как многие тут думают.

— То есть вы подтверждаете, что она даже не понимает, на что соглашается?

— Для того, чтобы приблизить её понимание к уровню, который имеется вами в виду, мастер Антель, потребуется либо ещё больше форсировать её интеллект, либо неопределённо долгий период времени. Ни её сознание, ни наши координаторы синхронизации с этим не справятся, и тогда человечество на Гее безвозвратно погибнет.

— Позвольте вас поддержать, многоуважаемый Председатель. Это же очевидно, сестра: любое решение несёт в себе элемент компромисса. Конечно, мы… то есть учёные этого центра, во втором опыте сделали ставку на субъективный фактор, но без него решение данной задачи может оказаться не только чрезмерно затратным, но и как раз антигуманным.

— Вы бы хотели, милейшая Антель, чтобы горизонт интересов этой девочки сузился до уровня обычного обывателя? Или ваша позиция по этому вопросу вообще исключает участие людей как субъектов в любом научном опыте?..

— А я поддержу мастера Антелькаваду и позволю себе напомнить нашему премногоценимому Председателю и его сторонникам, что благопочтеннейшая сестра пользуется особым авторитетом у главы эорианского ордена Последствий…

— Это уже лишнее, мэтр прецептор, не стоит вам давить на нашего Председателя, тем более, от моего имени. Но, тем не менее, я оставляю за собой право бдительно приглядывать за Виланкой, к которой расположено моё сердце.

— Директор Орх Масс в курсе наших планов… Однако, коллеги, вернёмся к обсуждаемой теме. Вы хотели ещё что-то сказать, мэтр прецептор?

— Да вот, кстати, поскольку уж обсуждаемая нами жертв… вернее юная дева Виланка Пал Гея была найдена, приведена к доброму здравию и доставлена сюда досточтимым Рамбуном Рам Карапом, почему он лично не явился на это совещание?

— Я слышала, он сбежал столь поспешно, что оставил в гостиной свою знаменитую шляпу и даже этого ужасного крапчатого аспида.

— По моим данным, в связи с внезапно возникшими непреодолимыми обстоятельствами магистр Рамбун вернулся на Гею. Как я надеюсь, мы увидим его к началу завтрашних докладов.

— Он что, так запросто путешествует через Вселенную?.. Ну да ладно.

— Коллеги, уже поздно, мы не укладываемся в регламент! Если ни у кого больше нет принципиальных возражений по поводу запланированных демонстраций, предлагаю перейти к следующему вопросу…

Летопись Виланки.

На «Пикусе»

Прямо с прозрачной галереи над залом заседаний мы попали на тот самый корабль-звездолёт, который называется «Пикус». Там мы встретили, считайте что мельком, по виду молодых мужчину и женщину — эорианских стражников, которых называют штурмовиками. Штурмовики эти торопились покинуть звездолёт, по сути дела мы просто миновали друг друга и нас даже не представили. Мужчина ростом повыше и заметно более могучего атлетического сложения, чем профессор Хиги или Галш, а женщина примерно такая же, как Айка, только у неё длинные и густые волосы ярко-оранжевого цвета с жёлтыми пестринками — как вспышка пламени. Когда я увидела эту женщину-штурмовика, в моём воображении возник образ огненноволосой богини-воительницы, стоящей с мечом в руке посреди поля брани. Заклятый медальон показал мне штурмовиков, конечно, без мечей, но одетых в странную одежду, чем-то напоминающую лёгкие доспехи. Головы их окружены слабым сиянием, словно погружены в прозрачный светящийся шар, а на поясах у них можно разглядеть небольшие предметы, представляющие собой смертоносное оружие. Однако те двое, которых мы встретили на «Пикусе», одеты были примерно так же, как эориане, которых я видела в Чертогах. Штурмовики сыпали друг на друга и на окружающих малопонятными шутками и вообще вели себя примерно так, как, ведут себя люди подобных профессий, когда их наконец отпускают в увольнение после полной трудов и опасностей службы. Мужчину зовут Рад, а огненноволосую он называл «сестрёнка» (чуть позже узнала, что её имя Нисса, иона действительно его сестра), и этот Рад, я думаю, и есть то самый упомянутый Айкой «папин штурмовик» — хозяин звездолёта «Пикус». Увидев меня, он присел передо мной на одно колено и положил свои большие ладони мне на плечи. Я оторопела от неожиданности, а штурмовик сказал, глядя мне в глаза то ли с улыбкой, то ли с насмешкой:

— Ты и есть та самая девочка для калибровки нашего оборудования?.. У, какая ты серьёзная!

И опять меня назвали девочкой… Я не обижаюсь, когда так называет меня профессор Хиги — всё-таки он, как объяснил мне мой досточтимый учитель Рамбун, несравнимо старше меня. Но Галшу с Айкой, а теперь этому штурмовику, который явно принял меня за ребёнка, мне очень хотелось возразить. Хорошо судить им, живущим сотни, а может быть, и тысячи лет, и уходящим и приходящим в свою жизнь, когда захочется. А в моём мире девушки становятся взрослыми в 13 лет, в 14 многие уже обзаводятся собственной семьёй, и большинство из нас не доживает до 40… Но я, конечно, ничего говорить не стала.

Не обошёл штурмовик вниманием и долговязого Салинкара.

— Э, парень, тебе не мешало бы отрастить хоть какие-то волосы, помимо бровей! — заявил ему Рад со смешком и похлопал Матита прямо по обритой голове. Он ещё прибавил к сказанному потешную клятву вроде нашей «помяни меня Ардуг!» Надо ли говорить, что однокашник мой онемел и так и застыл с открытым ртом.

Перед тем, как оба они исчезли, будто растворившись в полумраке, Нисса наигранно строгим тоном наказала нам: «Пикусика не перекармливайте!», а Рад ещё добавил, обращаясь к Айке: «Пусть он с вами там погуляет, а то его давно никто не выгуливал…» — и они имели в виду, как оказалась, не какого-то домашнего питомца, а анак корабля-звездолёта «Пикус» — того самого жука.

Хотя меня предупредили о нём заранее, едва увидев этого жука, я оторопела, и где-то в глубине моей души проснулся дремучий, первобытный ужас. Те большие жуки, которых я видела на Гее, были медлительны и неуклюжи, и легко разместились бы вчетвером на одной моей ладони. Пикусик же оказался не только огромным — размером он больше самца фрагида — но к тому же невероятно подвижным, при этом его движения аккуратные и выверенные, но не такие плавные, как это бывает у кучина или другого ловкого зверя, а совсем иные — они похожи на стремительные и точные движения крохотного паука-охотника, что жил на нашем подоконнике в Фаоре. Анак «Пикуса» покрыт тёмно-серым блестящим панцирем, состоящим из нескольких поперечных сегментов — сегменты эти придают бронированному телу гибкость. В передней части сразу же замечаешь полураскрытые челюсти-клешни в форме огромных серпов. Глаза напоминают плафоны уличного фонаря — два больших и между ними два поменьше. Это глаза насекомого: в них нет зрачков, только видно разделение на крохотные выпуклые шестигранники. Не смотря на такую форму глаз, ты сразу чувствуешь, как он тебя ими разглядывает, но ему и этого мало: он ещё тянет к тебе свои членистые щупальца. Я чуть не взвизгнула, когда его щупальца до меня дотронулись — скользкие и холодные, как полированные лезвия мечей. Стоявшая за моей спиной Айка обняла меня и прижала к себе, сказав: «Ну надо же, Виланка! Пикусик, вообще-то, очень редко проявляет такой интерес к гостям. Похоже, ты ему понравилась.» И эти объятия и слова ангелоподобной эорианки меня немного успокоили. «Ну конечно, — подумала я, — разве может нанести мне вред анак дружественного корабля, пусть даже и такой необычный на вид?» Но прошло ещё довольно много времени и событий, прежде чем я окончательно привыкла к этому жуку, позывы первобытного страха во мне затихли и я начала относиться к анаку «Пикуса» так, как мне подсказывал здравый смысл.

Эориане, если судить по записям глубинных мудрецов об этом мире, вообще не держат при себе домашних животных, так же как не найдёшь у них зимних садов, оранжерей, аквариумов и других подобных живых украшений, даже обычных комнатных цветов не видели ни я, и никто из посещавших этот мир и оставивших о нём письменные свидетельства. Зато к таким животным-анакам они относятся с большой теплотой и заботой.

Я была удивлена, что Салинкар Матит, который по жизни довольно брезгливый и его не отнесёшь к отчаянным храбрецам, не только не испугался анака но и, подойдя к нему, протянул руку и погладил первый из блестящих сегментов огромного жука. Наверное, — решила я тогда, — Я далеко не всё ещё знаю о карапах…

Попав на «Пикус», я увидела наконец, как выглядит эорианский корабль-звездолёт, если смотреть на него со стороны. Айка сама указала мне, что рядом с нами находится «Тай-Та», и я смогла её подробно разглядеть. Настаиваю, если у читающего мои записи есть такая возможность, то он непременно должен посмотреть изображение! Это потому, что словами данный корабль описать затруднительно, так как он не похож ни на что нам известное. Его внешняя форма не сложна и безусловно совершенна, но что за фигуры её составляют, я не могу сказать даже приблизительно, хотя и знакома с пространственными разделами геометрии. Весь эорианский звездолёт светится неярким и чистым светом, этот свет едва заметно играет оттенками, так, что поверхность корабля кажется перламутровой. Кому-то, наверное, его вид напомнит огромного светящегося менгакуна, каким-то чудом попавшего из тёмных глубин моря в чёрное пространство космоса, но это будет приблизительное и поверхностное сравнение. Увидев такой корабль воочию, искушённый мудростью смекнёт, что это не живое существо и не природное явление, а безупречный плод технического гения.

И ещё я увидела, как это происходит! Как он действует. У звездолёта как бы отрастает конический хвост, такого же цвета, как и сам звездолёт, но немного ярче. Хвост этот они называют тяговый факел, но он похож не на факел ракетного двигателя, а скорее на огромный острый шип. После этого звездолёт остаётся на месте, но словно тает — становится постепенно всё прозрачнее, причём эта прозрачность нарастает не равномерно, а всё быстрее, и вот уже корабль становится совсем не видно — это значит, что он отправился в другое место или в иной мир. Так на моих глазаx вскоре исчез эорианский звездолёт «Тай-Та». Я не стала расспрашивать, куда же он отправился.

Наши космические корабли, с появлением Смутного Купола сгоревшие в атмосфере или вообще пропавшие невесть где, могли только перелетать с орбиты Геи на орбиту Селены и обратно, да стыковаться со станциями, чтобы доставлять грузы, топливо и менять экипажи. Основные их задачи ограничивались их скромными возможностями и сводились к транспортным и ремонтным операциям, борьбе с космическим мусором, а в последнее время ещё и к уничтожению орбитальных объектов противника. Такой переделанный в военный транспортник снабжался скорострельной пушкой и средствами подавления электронных систем противника и назывался гордо — «боевой межпланетный корабль». Теперь у нас и этого нет: Смутный Купол и война, а вернее — стоящие за всем этим шалгуры — отбросили нас в докосмическую эру, и вряд ли кто-то скажет мне, сможем ли мы когда-то оправиться от этой беды…

Светлых Чертогов отсюда не видно. Я хотела на них посмотреть со стороны, но Галш пустился в какие-то объяснения, состоявшие более чем наполовину из непонятных мне фраз, я же не настаивала и просто приняла, что не смогу их так увидеть.

На «Пикусе» нас в итоге собралась следующая компания: мы с Айкой (я на второй день знакомства уже воспринимаю её как близкую подругу, и не представляю, как может быть иначе!), Галш с Салинкаром, и ощупавший всех нас своими скользкими усами жук Пикусик. Жука, конечно же, должны звать так же, как корабль-звездолёт, но эориане используют для его имени ласковую форму.

Совсем скоро мне представился случай ещё раз убедиться, что хозяева Эоры любят и умеют насладиться изысканной пищей. В этом мире нельзя ни переесть, ни отравиться, и даже переваренная пища то ли полностью усваивается, то ли утилизируется неким волшебством… В общем, еда здесь — чистое удовольствие. А женщина-штурмовик с огненными волосами, по имени Нисса, покидая «Пикус», оставила нам угощение в виде роскошных сладостей и напитков, так что мы, прежде чем направиться к своей цели, ещё немного времени провели за столом. Я называю это «за столом», но на этом корабле нет мебели в привычном мне понимании. Точнее есть, но какая-то неявная (на самом деле трудно подобрать к ней верный эпитет): она лишь слегка обозначена в пространстве, не обладая очевидной вещественной формой. Как и в чертогах, она появляется по мере надобности из ниоткуда, а затем исчезает, когда нужды в ней нет. Впрочем, примерно такое же впечатление эфемерности оставляет всё на этом корабле, и к этому наваждению я постараюсь вернуться, когда буду описывать наше путешествие. Хотя бы немного хочу написать о самом угощении. Как и следовало ожидать, красота блюд этого сладкого обеда соперничала с их вкусом. Сладости были эорианскими, во всяком случае, про те из них, про которые я интересовалась, заклятый медальон именно так мне и сообщил. Там были удивительные лакомства: например, красивая узорчатая полоска, в которой охлаждённые слои чередовались с тёплыми, почти горячими. Когда она оказывается у вас во рту, вы испытываете невероятный каскад вкусовых ощущений. Сладость, оттенок вкуса и консистенция горячего и холодного подобраны удивительно тонко. Вы скажете, что вкусы мои и жителей этого мира должны бы существенно различаться, но в действительности это оказалось не так. Скорее всего, моё новое тело, специально приспособленное для этого мира, хорошо подходит также и для дегустации местных блюд… Но как же эти слои, при том, что они соприкасаются, сохраняют свою температуру? Это ещё одно эорианское чудо.

Параллельно сладкому обеду происходила подготовка корабля к путешествию. Она не похожа на процедуру отправления большого судна в плаванье или дирижабля в дальний перелёт, потому что корабль-звездолёт сам себя подготавливает, хотя экипаж за этим следит, причём может это делать, как я убедилась, не отрываясь от трапезы. Поглощая оставленные Ниссой яства и запивая их различными (также необычайно приятными на вкус!) напитками, эориане при мне обменивались между собой фазами, в которых были слова-термины, относящиеся к технике путешествия на корабле-звездолёте, но это были не команды; скорее, это походило на обсуждение. Слова в основном такие (каждое упоминалось по нескольку раз): дефицит насыщения, рубеж загрузки, синхронизация, выброс, нечёткость выброса. Всё это я записываю в том переводе, который мне рекомендовал заклятый медальон, и в том порядке, в каком они впервые для меня прозвучали. Дефицит насыщения возрастает и может достигать разных значений, при которых звездолёт готов к путешествию, точнее, к перемещению в другое место во Вселенной или в другой обитаемый мир. Медальон рекомендует для такого перемещения математический термин проекция на гиперплоскость, но я совсем не понимаю, к чему здесь этот термин. Упоминая рубеж загрузки, эориане называли цифры, и говорили ещё что-то про нечёткость выброса, точнее, высказывали по этому поводу не то сомнение, не то недовольство какой-то сходимостью (кажется, это тоже математический термин). Корабль-звездолёт «Пикус» показывает не самую лучшую сходимость. Почему? Потому что «Пикусика надо чаще выгуливать» — так сказала Айка Масс. Впрочем, вполне возможно, что она так пошутила. В своё оправдание замечу, что я, конечно же, описываю это, как могу, тогда как для меня, как и следовало ожидать, всё это остаётся совершенно непонятным.

Я тоже не молчала за этой трапезой, и как бы между делом, вкратце рассказала Айке о своей семье и о том, при каких обстоятельствах с ней разлучилась. После рассказа я в третий раз за сегодня затронула тему свидания с родными — обратившись теперь с такой просьбой к этой юной эорианке. Я не стала сразу же упоминать разговор с профессором и, тем более, с учителем Рамбуном. Я просто спросила, можно ли мне будет навестить моих родных, хотя бы ненадолго. Айка лишь поинтересовалась, смогу ли я показать место, так как она не знает их адреса. Это вышло легко, если не считать того, что они с Галшем как-то странно переглянулись — наверное, подумали о том, как к этому отнесётся профессор. Я тут же заверила их, что профессор мне это свидание разрешил. Но это моё замечание вызвало лишь новый обмен взглядами и загадочные улыбки. «Ну и ладно, пусть думают, что хотят, — решила я. — Главное, что они согласились.» Ещё я опасалась, что в это влезет долговязый Салинкар: ведь правилами Симбхалы ученикам с поверхности запрещены свидания и вообще какие-либо сношения с теми, кто остался в их прежнем мире. Но ему, похоже, мои желания и проблемы были совершенно безразличны, он даже не вслушивался в наш с Айкой разговор.

Как и предсказал мой почтеннейший учитель, во время путешествия на «Пикусе» мне представился прекрасный случай понаблюдать жизнь эориан в естественной для них обстановке. Если Светлые Чертоги специально созданы и приспособлены для того, чтобы люди из разных миров чувствовали себя в них комфортно, то корабль-звездолёт «Пикус» никто для этого не приспосабливал. Он такой, каким им пользуются эориане. Если я верно поняла, что-то специально для нас с Салинкаром всё же было сделано, иначе бы мы вообще потерялись в чужеродном для нас окружении. Но даже так я не могу отделаться от ощущения, что я здесь какая-то неуместная. Моя жизнь протекала в скромной обстановке в кругу моей семьи, и хотя мы несколько раз переезжали, у меня было не так уж много контактов с внешними миром и совсем не было постоянных друзей. Я всегда считала для себя, что это должно быть очень увлекательно — собраться с друзьями в дальнее путешествие, через таящий опасности океан, на надёжном и уютно обустроенном корабле. И вот я как раз попала в подобную ситуацию на борту «Пикуса», но пока ощущаю здесь одиночество и растерянность. Поначалу я вообще чувствовала себя как маленькая девочка, которую забыли в далёком, непонятном и враждебном месте, душа моя замёрзла. В такие моменты я почему-то вспоминаю Адишу, и тогда на душе у меня становится чуть теплее. Но теперь меня согревает и тепло заботы, которую проявляет обо мне блистательная Айка Масс.

Постараюсь передать обстановку корабля-звездолёта, но прошу и здесь не ждать исчерпывающего и ясного описания. Я не могу представить себе, как звездолёт «Пикус» устроен или действует, что в нём для чего служит, и даже как он внутри спланирован — всё это для меня непостижимо. Я даже не нахожу на «Пикусе» ничего явного — в привычном мне понимании яви, я боюсь потерять здесь чувство реальности, и я словно стою на тонкой жёрдочке безо всякой опоры и пытаюсь сохранить равновесие. В помещениях Светлых Чертогов обстановка исходно очень проста. В ней нет не только ничего лишнего, но также и того, что обычно имеется в присутственных местах на Гее: коридоры Чертогов совершенно пусты, так же, как и те помещения, которые не обустроены для гостей или по их желанию. Пуст и главный зал: мебель там появляется по необходимости, и когда эта необходимость проходит, скрывается из вида и мебель. Я не видела, как выглядят места для приёма пищи, но если исходить из прочитанных мной ещё в Симбхале описаний и моих собственных впечатлений, скорее всего, они обустроены примерно так же. В Чертогах встречаются подчас предметы странного вида архаичной обстановки: массивная, изготовленная простыми инструментами мебель, литые металлические подсвечники с толстыми восковыми свечами, причудливая, но очень красивая посуда, даже печи и камины с живым огнём — всё это упоминают и бывавшие в мире Эоры симбхальские мудрецы, и я видела что-то похожее, к примеру, на завтраке у Призрачного Рудокопа. Но всё это такое же преходящее, как и места для гостей в главном зале — существует лишь до тех пор, пока его используют. А потом опять — словно чистый белый лист. С кораблём-звездолётом всё обстоит ещё загадочнее! Я уже не беру в расчёт, что здесь нет каких-то корабельных помещений вроде кают, столовых или прогулочных палуб. Так, после того, как мы отведали угощение штурмовика Ниссы, стол и всё, что на нём оставалось — всё это незаметно куда-то делось, исчезло, а мы, не выходя из-за стола, оказались сидящими в креслах-ложах, окружённые звёздным небом. Этим «Пикус» заметно отличается от Светлых Чертогов: на этом корабле не нужно никуда ходить, его пространство это как бы несколько мест в одном, мест вполне зримых и осязаемых, но в то же время неопределённых и зыбких, а те изменения, что с ними происходят, они и вовсе за рамками здравого смысла. Мне приходится напрягать всю волю, чтобы видеть вокруг что-то понятное и хоть как-то этим пользоваться. Имеется здесь и подобие главного зала под куполом, какой мы видели в первый день на «Тай-Та», но на «Пикусе» это не купол, а особый простор вокруг нас, и не только его протяжённость, но даже форму определить я не могу. Звездолёт как будто вбирает в себя весь космос и помещает его рядом с нами. Эориане называют это панорамный экран. Участок экрана, на который я в данный момент обращаю внимание, словно бы оживает и слушается моих пожеланий: становится чётче, приближается или удаляется. И это не просто какое-то изображение, это похоже на уже знакомые мне живые образы воспоминаний, оно внутри моего сознания, и воспринимается настолько ясно, что кажется лучше самой действительности. Именно так я рассмотрела во всех подробностях звездолёт «Тай-Та». Очевидно, что панорамный экран позволяет эорианам сосредоточить внимание на самом важном, но лично меня приводит к потери ориентации в пространстве. Несколько раз у меня возникало чувство, будто тело моё исчезло и я даже не могу определить, где теперь верх, а где низ. И такое, должна заметить, ощущалось при том, что я сидела, а точнее полулежала, в кресле (похожем на то, что было у меня в зале заседаний Чертогов), и на меня действовала сила притяжения, которая на эорианских кораблях-звездолётах есть постоянно. Если и дальше сравнивать «Пикус» со Светлыми Чертогами, можно сказать, что на корабле-звездолёте на самом деле только одно помещение — вот это, с панорамным экраном. И в этом помещении или зале всегда присутствует огромный жук-анак: он как будто обозначает собой центр звездолёта, и обычно где-то рядом с ним располагается экипаж. Другие помещения только временно вытесняют этот зал, или как-то на него накладываются… Но при этом зал с анаком и панорамным экраном всё равно остаётся. Описать мне такое сложно, потому что всё это для меня в высшей степени необычно.

Логика исполнения желаний на «Пикусе» другая. Когда меня вдруг начало клонить в сон, я рассудила, что если немного посплю, то, проснувшись, стану воспринимать окружающее гораздо лучше. Зал этот, очевидно, предназначен для наблюдения и управления кораблём, а не для отдыха, и я вообще не была уверена, что здесь уместны подобные занятия. Поскольку Айка с Галшем тогда о чём-то между собой говорили, я не стала их прерывать, а встала со своего места и ушла, решив, что если захочу попасть в отдельную каюту или спальню, корабль выполнит мою просьбу и переправит меня туда. Однако вместо помещения, подходящего для отдыха, я оказалась опять в том же зале, а моё и без того пологое кресло окончательно приняло подобие ложа, даже с небольшим пледом или одеялом. При этом окружающая обстановка — панорамный экран, три других кресла и огромный жук-анак — как будто отодвинулись на дальний план, но не буквально, а лишь в моём сознании! Это меня совершенно смутило и мой сон как рукой сняло. Но я всё же легла, укрылась пледом, но про себя подумала, что спать теперь не буду. И тогда всё вернулось к прежнему состоянию: кресло опять стало больше походить на сиденье, и даже плед исчез. Чуть позже я мысленно, но уверенно и твёрдо, попросила попить, и тогда словно из воздуха передо мной появился даже не столик, а нечто похожее на прозрачную полку с отделениями, и в этих отделениях были разнообразные напитки, и не протянув ещё к ним руки, я знала, каков каждый из них на вкус — я как будто давно и часто их пробую и узнаю лишь по виду. Хорошо, хоть туалет в этом мире не обязательно посещать… Я, кажется, ещё не упоминала об этом очередном чуде эориан. Об нём написано и в некоторых документах из библиотек Симбхалы. Там сказано, что по меньшей мере в Светлых Чертогах не найти отхожих мест, потребность в них удалена неким эорианским волшебством, и это весьма кстати, поскольку люди разных миров привыкли делать это по-разному, и многим из гостей введение соответствующих правил в этикет принесло бы дополнительные неудобства… В общем, корабль-звездолёт словно ненавязчиво подсказывает мне, чтобы я просто сидела на одном месте и не пыталась куда-то отправиться что-то искать — мне всё принесут и всё для меня сделают его невидимые прислужники.

И ещё одно наблюдение — возможно, очень ценное или даже уникальное. Здесь, на борту «Пикуса», сами Айка и Галш преобразились, при том, что Салинкара Матита это никак не коснулось. Описать эту их метаморфозу ясно и достоверно я, наверное, не смогу, но всё же постараюсь, так как считаю своё наблюдение очень важным. Облик наших антиподов остался прежним, и в то же время он стал другим, под стать самому звездолёту. То есть внешняя их форма не изменилась, но я воспринимаю их совсем не так, как в Светлых Чертогах или на «Тай-Та», или как теперь вижу рядом с собой своего однокашника Салинкара. Эорианские ученики как будто бы переносилось из действительности в моё воображение и вдруг застряли где-то на полпути. Думаю, это отлично от призраков: призраки тоже воспринимаются где-то на грани между реальностью и грёзами, но, как утверждают видевшие их, они неосязаемы и едва уловимы чувствами. Эориане, как и весь их корабль, стали другой явью, очевидной, осязаемой, но непривычной мне, совершенно чужой и даже пугающей, и нас с Салинкаром теперь затягивает туда, в это иное существование. Ощущение в чём-то схоже с боязнью высоты, только проникает в моё сознание гораздо глубже. Конечно, такое переживание не добавляет мне уверенности и я вообще чуть ли не в панику впадаю. И это в то время, когда сами Айка и Галш естественны и легки в общении, от них веет спокойствием и уютом, они с таким доверием и теплотой относятся к «Пикусу» — как к любимому родному дому.

Кажется, Айка Масс понимает мою растерянность и всячески старается меня поддержать. Не оставляет своей заботой Салинкара Матита и славный Галш Талеса. Я очень надеюсь, что с их помощью мы постепенно привыкнем, что душевное тепло ангелоподобных людей потихоньку нас согреет, и эта чужеродная явь в конце концов примет нас.

Должна ещё описать свои ощущения от выброса. Медальон подобрал довольно точное слово, но я и подумать не могла, что выбрасывать-то будут меня! Возможно, такие же ощущения бывают у путешествующих на карапском корабле, но вчера я весь путь от Геи до Эоры проспала в саркофаге и не видела даже снов. Сегодня на «Пикусе» моё путешествие проходило в совершенном бдении и при обострённых чувствах, и хотя я была готова ко многому, тут я испытала такое, что, как мне кажется, чуть не рассталась со своей душой. Мне сложно будет передать словами эти ощущения, но я попробую это сделать, прибегнув к аллегории. Представьте себе, будто вы летите в ракетном аэроплане, а ещё лучше (если сможете такое представить) — вас каким-то образом поместили в фугасный снаряд, которым затем выстрелили. На огромной скорости вы пролетели по тёмному каналу ствола, всё быстрее разгоняясь. И вот канал закончился, вас выбрасывает в бесконечное тёмное пространство, и тут же вместе со снарядом разрывает на мириады частиц, а частицы эти разносит по всему Мирозданию. Взрыв снаряда сопровождает яркая белая вспышка, которая пронизывает вас, просвечивает насквозь все ваши разлетающиеся частички, на мгновение превращая во вселенское облако ослепительного белого света. Если вы представили это, значит, немного подошли к тем ощущениям, что испытала я! Тело моё при этом не чувствовало никаких перегрузок, все они пришлись на мою душу и, поверьте, это гораздо тяжелее перенести. Теперь я боюсь вновь испытать такое, а ведь придётся ещё раз, и очень скоро — на пути к Гее — мы достигнем её за два выброса, и ещё дважды — на обратном пути. Для долговязого Саликара, по всему видно, это не менее тяжкое испытание, но он, в отличие от меня, не постеснялся спросить про неприятные ощущения у Галша Талесы. Тут нужно отдать должное антиподам: они постарались смягчить наши переживания:

— Да, первые несколько раз это бывает неприятно для пассажиров, но не опасно, и вы потом привыкните, — ответил Салинкару эорианин. — К сожалению, здесь мало чем можно помочь… Хотя я могу, например, отключать на это время ваше сознание, но на такое обычно никто не соглашается.

— А вот мы от путешествий получаем одно только удовольствие, — добавила Айка Масс с лукавой улыбкой. — Можете нам завидовать…

Антиподы опять говорят про синхронизацию и дефицит насыщения. Значит, сейчас мне придётся пережить те же неприятности. Но мысль о том, что мы скоро уже прибудем в мой родной мир, где я, возможно, встречусь с родными, воодушевляет меня. Даже краткое возвращение домой стоит этих и многих других переживаний, и с этой мыслью я готова к любым испытаниям.

Возвращение на Гею

Наше путешествие в мир Геи подошло к концу и вскоре мы отправимся обратно в мир Эоры. Скорей бы!

После второго выброса (я пережила его в ещё более отвратительных чувствах!) «Пикус» недолго повисел где-то здесь же — в пустоте неподалёку от моей родной планеты, которую я тогда не узнала. Гея выглядела, и выглядит теперь, бесцветным шаром; под лучами Гелиоса шар этот сверкает белизной, а теневая его сторона зияет как чёрный провал. После захватывающих видов Эоры, что я наблюдала из Светлых Чертогов, такое зрелище показалось мне удручающим, и если бы не Селена на панорамном экране, я бы подумала, что мы прибыли не туда.

Там же, на панорамном экране, я увидела знакомый силуэт и «приблизила» его — это оказалась исследовательская станция в ближней точки либрации с Селеной.

— Теперь там никого нет, — объяснил мне Галш Талеса. — Ваши обитаемые станции все благополучно эвакуировались, никто там не остался и никто не погиб при возвращении — мы этому немного поспособствовали.

После недолгого ожидания, во время которого эориане опять говорили про что-то для меня непонятное, корабль-звездолёт начал движение, и Гея на панорамном экране стала стремительно увеличиваться. Если издали кокон похож на гладкий белый шар, то вблизи его поверхность, как я успела разглядеть, напоминает масляную плёнку на воде: освещённая сторона переливается разноцветными разводами, а на теневой вспыхивают и тут же гаснут разноцветные огни и блики. Ещё это похоже на гигантский мыльный пузырь, внутри заполненный белым дымом. Я не заметила там никаких предметов, тем более механизмов или какой-то техники. Если бы не зловещее предназначение шалгурской оболочки, я бы сказала, что она похожа на детский мячик или на сладкий десерт в рисовом тесте.

«Пикус», казалось, собирался нырнуть прямо в шалгурский кокон, но, по-моему, он если и пролетел сквозь него, то сделал это мгновенно. Я не успела ещё толком рассмотреть поверхность кокона, как под нами уже открылась Гея. Вначале мы стремительно летели над океаном, а горизонт терялся в дымке Смутного Купола. Хотя не было видно ничего, кроме серой воды и серого неба, я вдруг со всей полнотой ощутила, что вернулась в свой мир, и невообразимая тоска обожгла мою душу. Я опять на родной планете, но живы ли мои дорогие и любимые? Найду ли я их? Смогу ли хотя бы увидеть? Мама, братик, Адиша. Боги, только бы они были живы! Если они ранены или больны, у Салинкара есть карапские снадобья, он никогда с ними не расстаётся и они у него, по-моему, припасены на все возможные случаи. А если он не захочет их отдать… я даже представила, как отнимаю у него эти снадобья силой, и почему-то решила, что Айку с Галшем такое моё поведение лишь развеселит… Но нет, это же полная чушь! Если понадобится такая помощь, я просто попрошу Айку Масс, и она мне не откажет — просто потому, что все эориане по природе несказанно отзывчивы и добры!.. Так я тогда думала. В общем, я волновалась, ждала этого, я приложила столько стараний, но в итоге мне не удалось встретиться с моими родными. Мне горько от этого, хотя надежда остаётся и эориане даже заверяют меня, что найдут их при следующем посещении Геи.

Айка Масс, оказывается, планировала оставить меня погостить у матери, и пока я наслаждаюсь встречей с родными, слетать посмотреть на то, что должно было случиться с кораблём из её коллекции. Но мы ещё даже не приступили к поискам моего дома, когда сомнения начали терзать меня. Зачем я вообще слукавила сама себе, буквально выклянчив у добрейших эориан встречу с моей семьёй? Краткая встреча не утолит тоску расставания, а только усилит печаль и душевную боль. Хотя, наверное, лучше всё же так, чем безвестность, — думала я. Учитель Рамбун забрал меня из нашего дома в Фаоре так, что я не смогла попрощаться с теми, кого любила. Моя мама знала, что это может случиться: если мне станет совсем плохо, если мне будет грозить скорая смерть, карапский мудрец почувствует это и сразу же придёт за мной и унесёт неведомым путём в Симбхалу. Но, не смотря на то, что в последние дни мама почти не отходила от моей кровати и даже спала, склонившись ко мне и положив голову на мою подушку, ей необходимо было готовить еду, ухаживать за моим братиком и хотя бы иногда отлучаться из дома. Вот и в тот день она вышла, чтобы в очередной раз купить продукты и лекарства… Братику тоже говорили, что за мной могут придти в любой момент, но он, когда это случилось, испугался огромного и необычно одетого Рамбуна, и моему учителю пришлось его успокоить заклинанием. Я в тот момент пребывала в агонии и кричала от боли, а затем сознание оставило меня и вернулось лишь через несколько дней уже в Агарти. Учитель Рамбун рассказывал мне, как он вынужден был применить и защитное заклинание, потому что в дом неожиданно зашёл посторонний человек. Этот человек не хотел никому зла — скорее всего, это был армейский или городской служащий, предупреждавший жителей гигаполиса об опасности и помогающий в эвакуации — в Фаоре тогда, кажется, произошло землетрясение. Служащий мог помешать учителю, ведь перемещение на большие расстояния, которым владеют карапы, требует сильнейшей концентрации воли… Я покинула свой дом в роковой момент, и хотя добрейший Рамбун всегда заверял меня, что мои родные в порядке, подробностей он не знает или не говорит, и я всё это время очень волновалась за свою семью.

Я отлично знаю географию и прекрасно представляю себе, где расположен Фаор. Конечно же, мне легко было разглядеть Асию, и на восточном её побережье указать эорианам место расположения этого гигаполиса. И план города я хорошо помню, поэтому показать, где мой квартал и где там стоит наш дом, мне не составило бы труда. «А вот смогут ли они найти Адишу?» — сомневалась я. Мне так этого хотелось, не меньше, чем найти маму с братом. Я надеялась, что у людей, создавших такие чудеса, как Светлые Чертоги и этот корабль-звездолёт, и которые могут не только записывать свои мысли, но и слышать чужие, будто их громко проговаривают вслух, я надеялась, что у эориан есть и способ так заглянуть в мои воспоминания, чтобы взять оттуда образ Адиши и с помощью какой-то чудесной техники отыскать моего любимого юношу… Но на этот раз чуда не случилось.

Никем не замеченные, мы пролетели над Фаором, мы легко нашли район, где располагался мой квартал, но я его не узнала. Там больше не было домов, только обгоревшие обломки, среди которых суетились люди и машины, расчищавшие площадки под будущее строительство. Я даже не сразу сообразила, где то место, на котором стоял наш старый дом. Не стало ни его, ни дома дядюшки Дишмука, так же, как и всего квартала и соседнего с ним по нашей улице — всё выгорело до самой станции. Где теперь искать моих родных, мне неизвестно. Я тогда не смогла сдержаться и разрыдалась. Айка и Галш, и даже Салинкар, принялись меня успокаивать. Мне нелегко было понять тогда, в чём пытаются меня уверить эориане, что втолковать, я осознала это, лишь когда чуть не захлебнулась в тёмной пучине отчаяния… У них есть какой-то способ различать места массовых смертей. Галш объяснял мне, что в этом месте в последнее время никто не умирал, следовательно, жителей отсюда успели эвакуировать. Скорее всего, как успокаивали меня антиподы, мои родные живы, только где их теперь искать, они не представляют. И, главное (об этом тоже говорил мне Галш), если бы корабль у нас был более мощный, они смогли бы найти мою семью, используя меня как реперную точку. Что бы это ни было, но для «Пикуса» это слишком сложно. Найти моих родных на Гее можно со звездолётом Последствий, или используя «Тай-Та». С первым мог бы помочь отец Айки, а со второй — профессор Хиги, и кто-то из них обязательно меня выручит! Тревога моя улеглась, и я отложила желание встречи с родными в один из тайников своей души, и укутала его в заботу и уверенность моих эорианских друзей.

После того, как меня таким образом успокоили, «Пикус» поспешил к айкиному коллекционному кораблю. Мы опять промчались над океаном, долетев всего за несколько минут от Фаора почти до побережья Пасифиды, и там перехватили этот корабль. Именовался он «Ураган Южных Вод» или «Смерч Тёплых Морей» или ещё как-то так, в общем, торжественно и красиво. Корабль военный, очень большой, такой тип известен как «джаггернауты», и при нём ещё шло сопровождение из нескольких боевых кораблей поменьше. Айка сказала, что эти корабли выполняют важную стратегическую миссию, но в этот раз их ждут засада и гибель. Сама эорианка не собиралась никак вмешиваться в судьбу «Урагана». Хотя она знала все параметры судна и даже имена многих членов его экипажа, какая из сторон в будущей битве представляет моих врагов, а какая — друзей, эорианка поначалу не имела понятия (ещё одно проявление парадоксальной наивности жителей Эоры!). Мне же несложно было догадаться, что в коллекцию Айки попал корабль флота Южного Альянса, и поток воспоминаний, окрашенный гневом, хлынул тогда в мою душу так, что я его едва уняла.

Я спросила у юной эорианки, знает ли она, куда направляется и что собирается там делать этот огромный джаггернаут. Та охотно объяснила, что «Ураган» участвует в операции по захвату плацдарма на северо-востоке Пасифиды. Но операция, скорее всего, сорвётся. И это хорошо, потому что план у военных стратегов не самый гуманный: они хотят отвлечь флот противника, то есть наш, атаковав наши базы дальше к западу, а «Ураган Южных Вод» между тем уничтожит береговые укрепления и откроет путь десанту, который должен высадиться прямо на территории большого города на северо-восточном побережье Пасифиды. Айка не сказала, как он называется, но я, конечно же, догадалась: это Тенгум, я бывала там в детстве и прекрасно этот город знаю. Малаянцы, неизменные в своей подлой тактике, собирались захватить нашу крупнейшую на том континенте базу снабжения и флотские склады, а население Тенгума использовать в качестве живого щита. Хотя город хорошо защищён от воздушных налётов, а подходы к нему — от десантов с моря, пушки джаггернаута и аэропланы, взлетевшие с авианосца сопровождения, без особого труда разрушат береговые укрепления, аэродромы и эллинги, при этом не заразив местность радиоактивными осадками. А эсминцы и дирижабль-охотник, которые сопровождают «Ураган», уберегут джаггернаут от немногих оставшихся охранять город и базу кораблей береговой охраны. Основные силы наших должны быть к тому моменту далеко на западе. «Они не станут подвергать массированному обстрелу, тем более термоядерными зарядами, собственных гражданских — объяснила Айка, — Эти люди благородны, но в этом их слабость, которой нападающие и собираются воспользоваться.» Но вся затея Южного Альянса оказалась напрасной: конвой с «Ураганом Южных Вод» поджидала смертельная ловушка… Как конвой в неё попал — это мы и смогли вскоре увидеть.

Хочу сказать в своё оправдание, что едва я справилась со своими переживаниями за родных, как энергично продолжила выяснять всё, что только можно, о подробностях и обстоятельствах эорианского увлечения коллекционированием. Я уточнила у Айки, каким именно образом она следит за кораблями, ведь её утренний рассказ был краток и не содержал никаких сведений про это. Оказывается, она использует некие устройства, неуязвимые и совершенно невидимые, с помощью которых и следит за кораблями. Называются они словом, более-менее точное значение которого не найти в нашем языке, так как у нас нет близких по назначению устройств. Наверное, они в чём-то схожи с моим медальоном: фиксируют то, что вокруг них происходит, только передают это на большие расстояния. Для их обозначения я выбрала одно из слов, предложенных моим крохотным советником: соглядатаи — так их и буду называть.

Мне очень тяжело вновь это вспоминать и, тем более, описывать в подробностях, поэтому прошу прощения у любителей батальных сцен: я буду краткой.

Мы некоторое время летели над «Ураганом Южных Вод» и сопровождавшей его группой кораблей. Там ещё был большой дирижабль, но «Пикус» летел ещё выше, он был невидим и недосягаем. Ждали мы недолго. Из-под воды вдруг начали выныривать маленькие юркие судёнышки, похожие сверху на одноглазых черепах: одна «черепаха» была большая — наверное, главная среди них. Я не сразу поняла, что это наши ныряющие экранопланы, так как даже вид таких судов это военная тайна и их не встретишь в хронике или на парадах, и все они базируются где-то далеко на севере. Едва появившись, они стали выпускать в сторону «Урагана» и сопровождавших его кораблей ракеты, за которыми тянулись длинные белые шлейфы. Нападение наших было столь неожиданным и стремительным, что охранение огромного корабля ничего не смогло поделать. После первой очень яркой вспышки образовалось облако пара, закрывшее собой центр поля боя, и с каждой новой вспышкой облако росло и густело, но мы видели сквозь него битву во всех подробностях. Соглядатаи совсем не страдали от взрывов и показывали нам эти подробности прямо на панорамном экране «Пикуса».

Гибель «Урагана Южных Вод», и вообще вся эта морская битва, продолжавшаяся на моих глазах около получаса — всё это такой ужас! Тысячи людей погибли там, а точную цифру я не осмелилась спросить. Ракеты с термоядерными боеголовками — от них не укрыться даже за толстой бронёй военных кораблей, это жестоко даже для столкновения между военными, а ведь Альянс не раз применял такое оружие против нашего мирного населения! Те, кто не умер сразу, умирают затем в мучениях, и для многих мучения эти растягиваются надолго. Неожиданно мне пришло в голову, что где-то там, в самой гуще смертельной схватки кораблей, мог оказаться и мой Адиша-Вал, если бы он служил моряком на одной их этих одноглазых черепах, бесстрашно атакующих малаянскую эскадру… Все, кроме меня, смотрели на сражение с интересом, но я им всё испортила: едва прекратились приглушаемые туманом вспышки, как я не утерпела и слёзы хлынули из моих глаз и со мной случилась настоящая истерика, а Айка тогда не на шутку испугалась за меня. «Пикус» поспешно покинул место битвы, не дождавшись её конца. Хотя конец и так уже был ясен.

Мы вновь миновали Смутный Купол и оказались на этот раз довольно далеко от планеты, и где-то в этой в пустоте эорианский звездолёт опять застыл в ожидании. Наверное, увидеть пожарище своего дома, а сразу вслед за этим жестокую морскую битву, оказалось для меня слишком сильным потрясением, точнее, последней каплей переживаний в нашем путешествии, и теперь я никак не могла придти в себя. Айка пыталась меня успокоить, даже попросила прощение. Галш укорял её, говоря, что, не смотря на форсированный интеллект, у меня неокрепшая психика и обращаться со мной следовало очень бережно. Долговязый Салинкар неожиданно протянул мне один из своих эликсиров, а заодно раскрыл секрет собственного спокойствия: оказывается, он сам глотнул такого сразу после того, как «Пикус» покинули штурмовики Рад и Нисса. Я думаю, у снадобья Салинкара примерно тот же состав, что у «Вод Леты», подаренных мне нашим высокочтимым учителем. Однако карапы привычны к непенте, она действует на них не так радикально, как на людей, и вообще, с тех пор, как я избавилась от опийной зависимости, мне неприятны любые зелья, влияющие на моё сознание, даже от вина или настоек, если позволяют обстоятельства, я стараюсь отказываться. Поэтому я пребывала в нерешительности: отпить всё-таки глоточек из поданного моим однокашником флакона, или же попытаться успокоиться самой. И тут Айка, видимо отчаявшись как-то иначе отвлечь меня от моей истерики, предложила мне поучиться управлять кораблём-звездолётом. Она сказала, что я могу сама переместить нас на Гею-дубликат, ту самую, без Смутного Купола и даже без людей. Девственную Гею, которую они хотят использовать в качестве натуры для съёмки красивых природных видов, заказанных моим учителем через профессора Хиги.

— Добраться туда несложно, стоит тебе лишь представить родной мир, как ты это обычно делаешь во время медитации, а затем обратиться к Пикусу с просьбой доставить нас на привлечённую Гею, — сказала мне Айка. — Не беспокойся, даже если тебе будет казаться, что твои представления о том мире не верны, мы туда всё равно попадём.

Айка произнесла слово Пикус так, что было непонятно, имеет она в виду сам звездолёт или его анак. И ещё эорианка добавила:

— Пролетишь над Арктидой и Асией, поищешь там подходящие пейзажи и вообще, немного развеешься. Поверь мне, Виланка, это здорово, и это поможет тебе позабыть обо всех твоих волнениях!

Хотя я даже смутно не представляла себе, как смогу всё это проделать, предложение Айки Масс подействовало на меня лучше любого успокоительного, даже карапского. Ведь предложение это означало, что кроме красивых видов я привезу своему почтеннейшему учителю то, что он хочет получить гораздо больше: подробные сведения об управлении эорианскими кораблями! Признаться, такая перспектива сильно меня воодушевила.

— А что мне нужно знать, чтобы управлять вашим кораблём? — задала я глупый, в общем-то, вопрос, понимая, что с таким же успехом могла спросить, к примеру: «что мне сделать, чтобы стать эорианкой?».

— Не думай об этом, просто попробуй, — неожиданно поддержал свою однокашницу Галш Талеса — Только, Виланка, я обязан тебя предупредить, что многие у нас возражают против того, чтобы передавать управление звездолётами посторонним. — Последние слова эорианин произнёс так, чтобы я поняла: в этот раз Айка затеяла нечтозапретное.

— Славный Галш, не хочешь ли ты сказать, что, передав мне управление этим кораблём, вы так преступите свои законы? — с трудом сглотнув слюну, спросила я. Во рту у меня вдруг пересохло. — А это не расстроит глубокочтимого Бора Хиги?

— Профессор наверняка будет ругаться, если что-то пойдёт не так, — с напускным простодушием призналась мне Айка. — Но ругать он будет нас, а не тебя. Главное, что в любом случае это никому не повредит и на предстоящие опыты не повлияет, так что профессор, я уверена, быстро остынет… А с папой, если что, я договорюсь.

Так ослепительная эорианка намекнула, что о преступлении узнает даже её отец — могущественный директор Масс! Я тут же прикинула, что пассивная роль в преступлении — это тоже роль. Что бы ни говорила Айка, как бы ни заверяла меня в невинности предстоящего деяния, она явно предлагала мне преступить вместе с ней если не закон, то принятые правила, нарушить чьи-то запреты, и это очень плохо… Как после этого посмотрят на меня оба моих наставника?..

Галш, увидев моё смущение, заявил уже с явной иронией:

— Считай, что мы приносим себя в жертву ради твоего спокойствия и душевного равновесия.

Я прекрасно понимала, что для Галша с Айкой это не более чем шалость, и пройдёт она для них, скорее всего, без каких-либо взысканий… но чем это обернётся для меня? От моего расстройства, случившегося из-за несостоявшейся встречи с родными и зрелища морской битвы, к тому моменту мало что осталось: его вытеснило вначале желание воспользоваться невероятной возможностью и получить уникальные сведения, столь ценные для моего почтеннейшего учителя, а затем и это желание потеснил страх ввязаться в сомнительную авантюру антиподов. Так я терзалась про себя, но в итоге ответила, тоже попытавшись быть ироничной:

— Ладно, не всё же мне быть жертвенной девой, побудьте разок жертвами и вы.

Я увидела на лице Галша лёгкую улыбку — а ведь улыбается он даже реже, чем профессор Хиги. Однако улыбка юного эорианина моих страхов не развеяла.

Если меня сочтут здесь преступницей, мне навсегда будет заказан путь в Светлые Чертоги Эоры, а в Агарти, если меня там вообще оставят, я стану средоточием стыда и позора. В Симбхале не бывает таких преступников, как на моей родине. Там нет воров, мошенников, осквернителей, насильников или убийц. Конечно, люди и в Обители Просветлённых совершают предосудительные поступки или причиняют кому-то ущерб, но всё это для них не характерно и, как правило, вызвано роковым стечением обстоятельств. Судьёй и палачом для тех, кто совершил что-то неподобающее, в Симбхале является их же собственная совесть. Люди с исходно тёмными душами и нечистой совестью не могут там жить — на фоне остальных они выглядели бы, как чёрный камушек среди белой гальки. Я совсем не желала такой участи, и мне очень хотелось отказаться… «Как же жаль, что я не могу сейчас посоветоваться со своим учителем или с профессором!» — подумала я. Вслух я спросила у антиподов:

— Но мой учитель, досточтимый Рамбун, говорил мне, что такие, как мы не могут управлять вашими звездолётами.

— Вполне возможно, но что мешает попробовать? — пожала плечами Айка. — Тебе понравится! Начни с обычной медитации и не беспокойся ни о чём. Ты легко освоилась с «ментальным советником», поэтому, я уверена, всё у тебя получится и со звездолётом. А Пикусик пусть посидит рядом с тобой, — добавила ещё эорианка. — Так будет лучше — ты это сразу поймёшь.

Хотя меня не покинуло ощущение, будто я преступаю черту дозволенного, а антиподы что-то не договаривают, я просто не смогла не довериться им и послушно приняла позу глубокой молитвы. Кресло подо мной, как я и ожидала, изменило форму, чтобы я могла с удобством пребывать в таком положении. Очень скоро я погрузилась в медитацию, только, признаюсь, в этот раз я не смогла удержать свои мысли в положенных рамках. Медитация должна способствовать успокоению сознания и ровному течению мыслей, но мои воспоминания о жизни на Гее в этот раз сложились с недавними переживаниями и усилились свежими впечатлениями. Я родилась в Фаоре, но моя семья уехала оттуда вскоре после моего рождения, и тот период жизни в гигаполисе я совсем не помню. Поэтому я перебирала в памяти наши странствия по разным городам, где доводилось служить моему отцу, Избегающему Удара. Думала, конечно, о маме и братике, вспоминала, как узнала имя Адиши, а также первую встречу с добрейшим Рамбуном. Я до сих пор не могу разобраться в странных отношениях моей мамы с карапским магом. Как она с ним познакомилась? Меня ещё не было на свете, когда последние карапские колдуны посетили Теократию Хетхов, и мама каким-то образом оказалась среди тех, кто сопровождал эту зловещую делегацию. Она не любила говорить о том периоде своей жизни, она явно чего-то боялась или стеснялась. Почему Рамбун Рам Карап настолько расположен к нашей семье, что относится ко мне, как заботливый отец к родной дочери?.. А облик Адиши предстал в моей памяти как живой, и в моём сердце с новой силой вспыхнула любовь к этому юноше. На всё это у меня невольно накладывались впечатления от сгоревшего квартала в Фаоре и от морской битвы у Пасифиды. Я увидела вдруг, как горит наш дом, и вообразила, что в нём остались мои родные. Я отчаянно хотела броситься прямо в огонь, чтобы спасти маму и брата, вывести их из горящего дома, спрятать в безопасном месте, где тихо, спокойно и уютно и где нет пожаров и войны. Я вдруг ясно представила себе — настолько живо, будто и правда увидела — как на одном из кораблей-черепах, атаковавших огромный малаянский корабль термоядерными ракетами, служит офицером мой любимый Адиша. И, вообразив такое, я не на шутку испугалась за его жизнь. Морское сражение, ещё тогда наполнившее меня ужасом, теперь никак не хотело меня отпускать. Я вновь пережила то, что показали нам айкины соглядатаи, и мне захотелось взять всё это, зачерпнуть словно огромной горстью — и корабли, и их экипажи — и разбросать по пустому бескрайнему морю, чтобы они больше не нашли друг друга и не смогли причинить никому вреда. Во мне бушевала целая буря чувств, когда я, как и велела мне Айка, переключила своё внимание на сидящего рядом огромного жука и просила его отправить нас на другую Гею, созданную эорианами. Хотя такое прямое обращение к жуку оказалось не совсем правильным, пожалуй, именно с этого момента для меня всё и началось. В итоге я прикоснулась к одной из важных детерминант эорианской космонавтики.

В очередной раз обращаю внимание читающего мою летопись, что в своих наблюдениях и оценках я могу быть многословной и занудной, равно как и непоследовательной и наивной, но исходя из того, что сказал мне учитель о важности именно этой темы («тут всякая подмеченная и при том достоверно описанная мелочь может оказаться многозначащей в постижении данного предмета»), я считаю своим долгом описать всё в возможных подробностях.

Кто такой анак и какова его роль на корабле-звездолёте? В Симбхале нам говорили, что эорианский корабль для его владельца подобен храму для бога, и в такой аналогии анак — жрец этого храма. Анаком в нашем языке называют дух места. Мой «ментальный советник» предлагает разные варианты перевода: олицетворение, аватар, демон, симбионт и даже талисман. От заклятого медальона я узнала также, что для поиска подходящего анака создатели звездолётов нередко посещают удалённые от Эоры и весьма причудливые миры. Хотя это вовсе не обязательно, но существо из чужого далёкого мира предпочтительнее для такой роли. Жук Пикусик был подобран отцом Айки, таинственным начальником эорианских стражей-штурмовиков, в одном из его путешествий на далёкий край Вселенной. Специально под этого жука Орх Масс создал звездолёт, а потом ещё настраивал их совместную конфигурацию. Но хотя конфигурация с анаком придаёт кораблю множество полезных свойств, это вовсе не означает, что анаки необходимы эорианам для путешествий по Вселенной. Эориане могут перемещаться между мирами не только без анака, но даже без корабля. Например, у штурмовиков, двоих из которых я встретила, когда мы прибыли на «Пикус», есть такая тренировка или упражнение: их поодиночке отправляют в какой-нибудь случайный мир, и они должны самостоятельно вернуться в свой. На это у них есть жёсткий норматив, и они его, представьте, выполняют, и даже не считают такое упражнение сложным. Однако все эти сведения не слишком-то приближали меня к пониманию роли анака. Я считала, что он представляет персону звездолёта, и для управления кораблём именно с ним следует установить ментальный контакт. Но оказалось, что это не совсем так. То, с чем следует взаимодействовать, чтобы управлять — это анак и звездолёт. Как единое целое. Представлять себе, что они — это одно, было поначалу слишком уж непривычным, но у меня всё же получилось: таким вот единым Пикус вошёл в моё сознание, и я стала улавливать малейшие колебания его мыслей, а он — моих. Так я начала непосредственно управлять эорианским кораблём-звездолётом.

Попробую объяснить, как мне видится такой контакт. Не смотря на то, что огромный жук похож на простейшее создание, тем не менее, он имеет собственный, хотя и несложный рассудок, а также чувства — всё это столь безхитростное, что понять его не сложнее, чем трёхмесячного щенка. Но поскольку такие анаки, как Пикусик, не обладают мышлением, близким к человеческому, для управления кораблём их явно недостаточно — очевидно, именно поэтому эорианский звездолёт имеет собственный разум, который можно назвать математическим или искусственным. В конфигурации анак и корабль представляют собой единое целое, обладающее как живой душой, так и совершенным разумом — поэтому для управления кораблём взаимодействовать следует не с анаком, а с тем, что называется конфигурацией. Даже после разрыва тесной взаимосвязи с кораблём-звездолётом и его воплощённым духом как с единым созданием, когда мы уже отправились в обратный путь, я всё равно чувствовала многое из того, что с ним происходило.

На что это было похоже? Ни на что мне известное. Наверное, Айка права в том, что пользование «ментальным советником» раскрепостило меня должным образом, однако я напрасно ожидала, что звездолёт будет подчиняться моей воле примерно так же — всё оказалось совсем иначе! Я ещё никогда не испытывала таких ощущений. Даже вспоминая их теперь, с помощью заклятого медальона, я понимаю, что это уже ушло, и я смогу почувствовать такое вновь, только если мне опять позволят управлять эорианским кораблём. Разум мой не сказать чтобы слился, но на каком-то невероятно высоком уровне соединился с разумом корабля-звездолёта. Яркие образы стали приходить ко мне, легко проникая в моё сознание, но это были не зрительные и не чувственные образы, но нечто совершенно иное и, хотя осознавались они мной очень ясно, поначалу я их не понимала. Образы сообщали мне о чём-то и к чему-то призывали, но я не улавливала смысла в этих сообщениях. Как если бы кто-то громко, горячо и членораздельно говорил мне нечто важное на совершенно незнакомом мне языке, причём говорил о предмете, о котором я не имею ни малейшего понятия. Так продолжалось какое-то время, скорее всего, несколько мгновений, в течение которых я отчаянно старалась вникнуть в смысл этих образов, а потом я просто сказала, даже крикнула — мысленно — тому же Пикусу, что не понимаю его, и в следующие несколько мгновений всё это для меня прояснилось, образы стали понятными и очевидными. Если продолжить аналогию с языком, я не берусь теперь сказать, эорианский корабль заговорил на моём языке, или же я так сразу постигла его язык. Наверное, случилось одновременно и то, и другое, или же существует нечто третье… Тогда я словно бы пробудилась и невероятно ясно увидела всё сущее со стороны, и я вдруг стала всеобъемлющим, всевидящим и всемогущим существом, держащим в руках весь этот крохотный, хрупкий и такой простой мир, который изнутри казался мне огромным, несокрушимым и непостижимо сложным. Наверное, это было похоже на просветление сознания. И себя я видела как часть реальности, тоже можно сказать — со стороны: вся моя жизнь — и та, что я прожила на Гее, и моё пребывание и учёба в Симбхале, и эти недолгие, но такие насыщенные полтора дня, проведённые в мире Эоры, и даже прошлые мои воплощения, отрывочные и смутные воспоминания о которых посещали меня в мои детские годы, а теперь почти истёрлись из памяти — вся эта череда предстала передо мной светящейся стезёй. Её начало и конец были размыты, но большая часть представлялась чёткой и ясной. И я поняла, что вижу со стороны собственную судьбу и могу теперь даже с ней поступить так, как мне заблагорассудится! Я не находила больше в обстановке корабля-звездолёта и в антиподах чуждого мне мира: эорианский мир распахнул свои двери и я свободно вошла в них. Я окунулась с головой в их реальность и прониклась ей, стала воспринимать её, как родную. Я ощутила всем своим существом, что могу теперь всё, что только захочу. И, конечно, тут же пожелала, чтобы те, кого я люблю, за кого я беспокоюсь и о ком так болит моя душа, были живы, в безопасности, и пожелала ещё много всего другого, что теперь не могу припомнить даже с помощью медальона, и я тогда бросилась немедленно осуществить эти свои желания… Но лишь начав, сразу смутилась. Я вдруг остро почувствовала свою неготовность к такому всесилию, поняла, что не ведаю его границ и не могу представить последствий его использования, и я в испуге подумала, что, применив нежданно обретённую мною безграничную власть, по неведению нанесу непоправимый вред — не только близким, но всему этому миру, что держу теперь в своих руках. В памяти тогда всплыли слова Призраного Рудокопа о ребёнке, ломающем музыкальную шкатулку. Да, я действительно испугалась и попросилась обратно… Но меня отговорил Пикус. Он каким-то образом напомнил мне, что вся чудесная эорианская техника так же доброжелательна, как и её создатели, и она не позволит мне никого ненароком погубить. Тогда я наконец успокоилась, расслабилась и отдалась чувству свободы и всемогущества. Я вспомнила о своём задании и направилась к Гее, уже не сомневаясь, что приведу нас именно туда, куда следует, и на моих глазах маленький белый шарик Геи-пленницы Смутного Купола словно растворился, и на его месте возник очень красивый голубой с едва различимыми мазками облаков. Мой почтеннейший учитель иногда называет Гею Голубой Жемчужиной — вот такой она и стала. Я с замиранием сердца устремилась прямо к ней.

Я не чувствовала, будто управляю чем-то, я как будто управляла тогда собой. Не скажу, что корабль стал частью меня, или я стала кораблём, но это было очень легко, гораздо проще, чем я управилась бы с собственным телом. Корабль-звездолёт был для меня совершенно прозрачным, но я понимала, что это круговая панорама вокруг него передаётся прямо в моё сознание, создавая ощущение, будто летит одна лишь моя душа. Я опять вспомнила Призрачного Рудокопа, его рассказ о летящем в покровах мрака светлячке человеческой души. Этот образ угнетал меня, он представлялся мне слишком мрачным и безысходным, но теперь я испытала полёт души, который перекликался с этим образом, но воспринимался совершенно по иному. Он мигом вернул мне и уверенность, и душевное равновесие и, как и обещала Айка, подарил невероятную радость! К этим чувствам вскоре прибавился и восторг от созерцания первозданной природы. Гелиос тогда как раз освещал Арктиду и большую часть Асии, облаков там было мало и почти на всём этом пространстве стояла прекрасная погода. Я начала со сверкающего снегами серпа Арктиды, а затем пересекла наискосок центральную и восточную части Асии. Раз уж эориане смогли создать копию родной планеты из своего далёкого прошлого, очевидно, они в совершенстве владеют искусством, которое называют привлечением миров, так и подо мной простиралась иная Гея — девственная, без следов деятельности людей. Материки, были хотя и узнаваемы, но в то же время выглядели какими-то другими — казалось, их очертания и рельеф изменились; тем не менее, я легко ориентировалась в географии. Я думаю, это была копия Геи из далёкого прошлого, может быть даже из тех времён, когда люди на ней ещё не появились. Одни области казались мне сверху пустынными, однообразными или просто не заслуживающими внимания и я пропускала их, стремительно пролетая мимо на большой высоте, и я с наслаждением ныряла вниз, когда мне казалось, что вот здесь можно увидеть что-то красивое. И я не ошибалась! Подобно стремительной птице я пролетала над увенчанными белоснежными пиками горными хребтами, живописными зелёными холмами, дремучими лесами, над речными долинами в обрамлении скал и заливных лугов, по которым текли блестящие извилистые русла рек, над дикими пляжами и изумрудными заливами, над похожими на зелёные пирожные на шоколадных блюдцах островами. Свежий воздух обдувал меня, я всем своим телом ощущала дуновения вольных ветров — тёплых и прохладных, сухих и влажных, насыщенных или едва разбавленных запахами той природы, которую они омывали, и я уверена, что это не было какой-то иллюзией — всё это было более, чем настоящее. До меня доносились шум ветвей деревьев, голоса зверей и птиц. Я слышала, как журчит вода, как плещутся о камни и шипят волны, накатываясь на прибрежный песок. Хотя я в своей жизни никогда не летала, уверена, что в тот раз было не так, как если бы я отправилась в полёт на дирижабле или аэроплане. Даже сравнение с птицей не передаёт этой свободы, лёгкости и ликования! Мне не нужно было заботиться о моём задании: я знала, что самые восхитительные виды — именно те, что больше всего мне понравились — Пикус запоминает для меня, и потом их можно будет представить во всей красе моему учителю. А мне тогда особенно приглянулась подёрнутая туманом долина с извилистым речным руслом. Вода реки блестела под утренними лучами как полированный металл, чуть дальше она разливалась в небольшое, почти круглое озеро, а за озером можно было разглядеть петляющие излучины, а ещё дальше — неровную линию то ли пляжей, то ли отмелей, за которой начиналась синь океана, простиравшаяся уже до самого прижатого облаками горизонта. Я подумала, что примерно так, наверное, выглядел Фаор до того, как там поселились люди… Я представляю теперь, как выглядит мой Элизиум: я живу в такой же прекрасной долине, в уютном доме на берегу спокойного озера, в воде которого по ночам отражаются звёзды, а в доме вместе со мной живут мои дети и Адиша-Вал, мой муж.

Хотя эта привлечённая Гея по большей части и правда была пустой, дикой и девственной, изредка мне всё же встречались каменные строения, напоминающие древние сооружения великанов в Симбхале. Несколько таких я заметила и на берегу круглого озера. Но всё это были безлюдные и давно заросшие руины. В той же живописной долине, по берегам реки, я заметила и копошащееся среди растительности скопление шалгурских планидий, о которых говорила мне Айка, ещё когда мы встретились на прозрачной галерее. Эти существа, с высоты напоминающие рой медленно ползающих насекомых, и правда были спокойны, словно не желали испортить мне впечатление от прекрасной природы.

В конце концов Гелиос позади меня подошёл к горизонту, небо там окрасилось в оранжевые и бордовые тона, а впереди уже наступили сумерки и я поняла, что пора заканчивать. В итоге то, ради чего мы покинули Светлые Чертоги, заняло (я справилась о времени у медальона) около двух часов, показавшихся мне считанными минутами. За это время «Пикус» облетел огромную территорию двух материков. Страждущая душа моя насытилась тончайшим эфиром восхитительной благости, я ощутила такое удовлетворение, как будто исполнилась давняя и сокровенная моя мечта и теперь мне уже нечего больше желать. И тогда Пикус мягко отпустил меня…

Я пришла в себя, точнее, ко мне вернулась моё обычное состояние, примерно то, которое было до начала нашего путешествия. Только корабль-звездолёт не кажется мне больше чужим, да и Пикусик больше не вызывает у меня страха. Теперь я прониклась к этому жуку, наверное, теми же чувствами, что Айка или Галш — доверием и душевной теплотой.

Мы направляемся к границе той самой Сферы (мы и ранее, на полдороге к Гее, где-то там останавливались), а потом «Пикус» устремится к Эоре, к легендарной планете хозяев Чертогов. Там Айка обещала угостить всех нас чем-то традиционно эорианским. Я пока не голодна, но жду этого с нетерпением! Галш в шутку напомнил ей, что анаку требуется прогулка, и ослепительная эорианка серьёзно ему ответила, что мы и жука возьмём с собой на эту заповедную планеты. Растёт дефицит насыщения — таинственная сила, которая пробивает барьер между мирами. Воплощённый дух-хранитель звездолёта, ещё недавно недвижно притаившийся в полумраке рядом со мной, зашевелился, перебирая членистыми ногами (их у него по пять с каждой стороны) и замахал огромными челюстями и длинными усами. Без своего корабля он просто огромный жук с разумом, может быть, какого-нибудь хмамая. Мне кажется, что ему тоже не терпится попасть на Эору — просто потому, что он чувствует: ему там позволят, наконец, погулять…

Встреча не границе

Когда «Пикус» доставил нас к границе Сферы, почти сразу же на звёздном небе, точнее, на панорамном экране, среди звёзд появился малюсенький мигающий контур. Я тогда почувствовала, в придачу ко всем неприятностям выброса, словно в меня плеснули едкой чёрной смолой, отмыться от которой мне едва ли будет под силу. Хотя само это ощущение быстро прошло, оно всё же оставило в моей душе след смутной тревоги.

— Кто-то там расположился, похоже на сенсорную сеть — сообщил нам Галш Талеса. — Техногены что ли? — Галш как раз произнёс то самое слово, означающее представителей миров, которые гораздо ближе по своему техническому развитию к эорианам, чем к нам. — Вот этот корабль самый большой.

На панорамном экране тут же появилось увеличенное изображение. Корабль выглядел довольно странно — как продолговатое нагромождение отдельных и при том разнообразных глыб с прямоугольными выступами, все они были матово-чёрными и смотрелось всё это настолько натурально, осязаемо, живо, что, казалось, он вплыл прямо внутрь зала управления «Пикусом». Я тогда чуть было не вскрикнула от удивления.

— Профили соответствуют большому экспедиционному судну и крейсерам ов'каавтис, — добавил эорианин задумчиво, назвав какое-то человечество техногенов. Название прозвучало для меня заковыристо, в первый раз я не смогла бы воспроизвести его на слух, но при этом слово показалось мне смутно знакомым.

Услышав его, Айка вдруг оживилась и воскликнула с нескрываемым восторгом:

— Как же мне повезло! Такие экземпляры! Галш, ты был прав: это построение типа «сеть», используется для поиска и перехвата других кораблей… Ну всё, я подключаю соглядатаев.

— Пополняешь коллекцию? — поинтересовался у неё Галш.

— Я давно хотела получить хотя бы один их крейсер, а здесь целый флот, да ещё с первоклассным искателем! Тётя Нисса теперь обзавидуется! — затем Айка добавила, обращаясь ко мне: — Виланка, ты приносишь мне удачу.

Мы сидели в креслах-ложах в главном и, похоже, единственном помещении «Пикуса», кресла эти словно подвешены в пустоте в центре панорамного экрана, причём на немного разных уровнях, а где-то между ними в полумраке виднеется жук-анак. Кому-то может показаться, что жук этот оцепенел или дремлет, на самом деле это совсем не так. Не смотря на то, что я со своего места видела и анака, и Салинкра, и обоих эориан, они нисколько не загораживали мне вид на усыпанное звёздами пространство, но при этом и не были какими-то прозрачными или просвечивающими… Так вот непонятно, зато удобно, устроен обзор изнутри эорианского звездолёта.

— А насколько он большой, этот искатель? — спросила я у Айки. Не скажу, что меня и правда так уж заинтересовали его размеры, но я посчитала неловким своё молчание.

— Сейчас увидишь в своей системе мер, — пообещала эорианка. — Смотри, если тебя такое устроит… — И ещё она добавила, обращаясь к Галшу: — Покажись им, а то как-то неприлично, будто мы подглядываем.

Тем временем на панорамном экране «Пикуса», рядом со странным чёрным кораблём, возникло несколько строк — примерно как при мысленном касании в Светлых Чертогах — там было кое-что из известного на тот момент об этом искателе, включая его длину. Я без труда разобралась, что она составляет около тысячи стадий — на мой неискушённый взгляд, это много даже для орбитального поселения, построенного высокоразвитой технической культурой. Там же было и название расы или мира техногенов, написанное рунами моего родного языка. И тогда я вспомнила, откуда оно мне известно. Я не узнала это слово сразу только потому, что эорианин произнёс его вслух, тогда как я в прошлый раз увидела его именно так — в форме рунной записи. Ов'каавтис — я впервые прочла это название на сегодняшнем симпозиуме, оно было в представлении Постигающего Уламиксона. Наверное, это слово особенно удобно произносить обладателю большого рыбьего рта — как раз такого, как у этого фиолетового школяра.

— Что ж, посмотрим, как они на нас среагируют… — тут Галш, скорее всего, отдал какую-то мысленную команду звездолёту и, судя по всему, «Пикус» стал видимым для кораблей этой чёрной армады. Про некоторые события я могу писать лишь так — строя догадки. Не прошло и минуты, как большой корабль начал маневрировать с целью развернуться к нам одним концом и сблизиться с нами. Другие корабли, чьи изображения появились по всему пространству панорамного экрана «Пикуса», начали двигаться таким образом, что это и вправду выглядело, будто нас затягивают в невод. Лично мне ситуация в тот момент виделась довольно зловещей.

— Действительно, они целую сеть раскинули. — Галш был явно удивлён. — Это опасно…

— Опасно?!. — встревожился Салинкар Матит. — Кто они и что им нужно?

— Дружище, не беспокойся, опасно не для нас. Эти корабли может поглотить пространственная мозаика, — невозмутимо пояснил ему Галш. — Техногены исследуют Сферу на свой страх и риск, мы их неоднократно предупреждали, что помогать не будем.

— То есть сами они не представляют угрозы для вашего корабля? — захотел всё же уточнить Салинкар.

— Любая ситуация содержит в себе вероятность неблагоприятного исхода, — признался ему Галш. — Но пока что у нас данных маловато, чтобы говорить об угрозе… Хотя вот, смотрите: один крейсер нацелил на «Пикус» своё оружие, — добавил он спустя несколько мгновений.

Я вспомнила про флот Призрачного Рудокопа, о котором говорили мне андроиды-подмастерья магини Антелькавады, и сообщила об этом антиподам, и ещё спросила, могут ли тут быть корабли чёрного колдуна. Мне тогда уже показалось, что Айку это известие обрадовало ещё больше.

— Флот колдуна?!. Нацелил оружие?!. — Голова долговязого Салинкара, и без того бледная от природы, прямо таки засветилась на тёмном фоне белым пятном. Наверное, действие непенты, принятой моим однокашником в начале путешествия, к тому моменту уже закончилось.

— Очевидно, это такое дипломатическое давление, — всё так же невозмутимо пояснил ситуацию Галш. — У техногенов бытует поверье, будто наши звездолёты уязвимы в момент прохождения границы Сферы. И ты что-то неверно поняла, Виланка, или андроиды Антель тебе приврали. У владыки <…> нет космического флота.

— Ов'каавтис вряд ли собрались здесь из-за нас, — усомнилась ещё и Айка. — Они любознательны и, скорее всего, изучают именно Сферу, они фанатики этого грандиозного артефакта.

— Нет, драгоценная Айка, они фанатики не этого, во всяком случае, не Сферы как таковой, — возразил ей Галш, передразнивая манеру профессора Бора Хиги. — Ов'каавтис веками собирают сведения о той цивилизации, которая гипотетически создала Сферу. Даже их интерес к Шал-Гур вызван в точности тем же: шалгуры несут в себе матрицу той культуры, в субстрате которой когда-то успешно размножились, а некоторые шалгуры могут оказаться с матрицей если не создателей Сферы, то их прямых потомков. Я думаю, и нашим юным гостям с Геи это будет любопытно, — Галш обратился ко мне и Салинкару: — Вряд ли во Вселенной есть что-либо другое, что хранило бы память о древнейших культурах лучше, чем эти паразиты. Поэтому ов'каавтис одними из первых подали заявку на наш факультет.

Славный Галш в своих речах часто использует стиль, достойный наших клерикальных учёных, но обычно я хорошо понимаю то, что он хотел мне сказать. Как тут работает переложение смысла с языка на язык, это мне не совсем ясно, но я разговариваю с эорианами так, как общалась бы с мудрыми и благожелательными собеседниками на моей родине — то есть я пользуюсь разговорным родным языком, немного разбавленным словами из древнего языка — языка карапов, который я тоже очень хорошо знаю. И хотя сами эориане всё же произносят иногда термины мне незнакомые, соответствующие им слова всё равно берутся из этих двух языков, и если мне что-то бывает непонятно, я в любой момент могу обратиться за разъяснениями к заклятому медальону. Различные имена и названия мне также попадались здесь вполне внятные. Так, истинное имя Призрачного Рудокопа я могла бы написать рунами, если бы мой почтеннейший учитель этого не запретил.

— Виланка, а ты была права, — Галш наконец тоже сменил бесстрастное выражение лица на ухмылку. — Там у них сам владыка Каменных Земель. Только космического флота у него, конечно, нет, лишь один личный корабль, и его он, похоже, оставил где-то в другом месте. Странно, кто бы мог подумать, что ов'каавтис предоставят колдуну свой искатель…

— Кто бы мог подумать, что мне тут дважды подряд повезёт! — перебила Галша всё ещё восторженная Айка. — Я и крейсер ов'каавтис сочла бы несомненной удачей, а тут я получила полноценную исследовательскую платформу, да ещё сцапала с поличным нахального колдуна! — последней фразой Айка явно намекала на своё намерение «поставить колдуна на место», но мне от таких её планов, откровенно говоря, было не по себе.

— Вы про Призрачного Рудокопа? — В голосе Салинкара слышались нотки паники, мне же стало жаль своего однокашника: я-то теперь знала возможности «Пикуса» — что даже самые грозные корабли техногенов для эорианского звездолёта, пусть и крохотного в сравнении с ними, не опаснее, чем москиты для летящей пули. Я ничуть не усомнилась в безусловном превосходстве «Пикуса», но мной тоже стало овладевать беспокойство — по совсем другой причине. Айка, конечно, тут же это почувствовала. Она идеальная подруга!

— Виланка, без сомнения, этот бесстыжий колдун опять тебя домогается, — сказала она мне. — Я понимаю, что ты его побаиваешься. Это нормально, ведь он многим неприятен. Но у владыки <…> власть только в тех мирах, где живут по известной тебе энциклопедии полезных советов, и власть эта касается только его подданных. Впрочем, как видишь, у колдуна есть некоторое влияние и на тех, которых эта книга чем-то зацепила. — Айка тут явно имела в виду испуг Салинкара Матита, и я это отлично поняла. — А как тебе самой показался «Синий Кодекс»?

— Блистательная Айка, эта книга представляется мне достойным плодом великой мудрости, — ответила я эорианке, конечно же, совершенно откровенно. — Но изложенное в ней учение я не могу приложить к себе, мои духовные устремления в стороне от этого.

— Ну и отлично, поэтому и бояться тебе нечего, — заверила меня Айка. — Однако, согласись, это непростительное нахальство — продолжать преследовать тебя даже здесь! — я видела, как в её больших глазах опять разгорается нешуточный гнев.

— Вполне возможно, что он здесь из-за меня, и мне очень жаль, если я стала причиной таких неприятностей, — ответила я эорианке.

— Это мне жаль, что ты невольно послужила приманкой, на которую я поймала великолепный экземпляр исследовательского корабля ов'каавтис, — возразила мне Айка. — Опять я у тебя в долгу, бесценная ты моя подруга, и не сомневайся: я верну тебе все долги с лихвой!

Так Айка Масс вновь обещала мне что-то, о чём я даже не могу догадываться. Имеет ли её обещание какое-то отношение к эорианской традиции обмена? В тот момент мне очень захотелось, чтобы эориане нашли того юного воина, что часто проходил под нашими окнами. Адишу-Вала. Но вправе ли я об этом их просить?

В Симбхале меня научили тому, о чём я и так догадывалась: если тебе кто-то должен, но не желает отдавать должное, то не стоит не только напоминать ему об этом и что-то выпрашивать, но даже принимать вполне справедливую плату, если плательщик отдаёт её с большой неохотой, или же пытается как-то тебя обмануть — например, заплатить меньше обещанного. Хотя требование вернуть законный долг или плату совершенно нормально с позиций закона и справедливости, но с духовной точки зрения вынудить кого-то вернуть твои деньги это то же самое, что его ограбить. Если же тебе предлагают взамен что-то совершенно не нужное, а то и вовсе обременительное, но при этом человек делает это от души и почитая за справедливую и искреннюю компенсацию, ему не стоит отказывать. Другими словами, дух любой сделки имеет высший приоритет над материальным её выражением. Разумеется, ни один малаянец этого не поймёт и станет лишь насмехаться… Так они смеялись и над нами, до той поры, пока не столкнулись с неизбежными последствиями: мы отдавали предпочтение тем торговым сделкам, где выгода не надругалась над честью. Так как торговля с нами была очень выгодна для Великой Малайны, их гильдии быстро приспособились, выработав подходящий кодекс, и больше никто из малаянцев в сделках с нами не скупился и не пытался обмануть. Я имею дело с эорианами, которые торговлей не занимаются, точнее, материальная выгода их не интересует, а обмен является лишь способом установления и поддержания дружеских отношений. Многие мудрецы Обители Просветлённых склоняются к тому, что эориане абсолютно самодостаточны и им, скорее всего, вообще ничего от нас не нужно. Однако, как высшие существа, они считаю при этом своим долгом опекать младших по духу. Я, конечно же, не сделала для Айки Масс ничего такого, за что она действительно оказалась бы мне чем-то обязанной, все эти её обещания — лишь добрый знак её расположения. Как мне представляется, хозяева Светлых Чертогов просто очень любопытны, общительны и деятельны, и им было бы скучно и одиноко, замкнись они только на самих себя… В общем, как бы мне этого не хотелось, я не буду их просить не только об Адише, но и о чём-либо другом — пусть эориане сами, если захотят, вознаградят меня так, как посчитают нужным.

Но вернусь к внезапно объявившемуся в столь неожиданном месте Призрачному Рудокопу. Каждому из нас, по мере того, как мы узнаём что-то новое даже о вещах нам хорошо знакомых, вещи эти видятся всё более интересными, а порой даже привлекательными. Примерно так же и с тем, что изначально нас пугало: по мере узнавания испуг проходит и зачастую его сменяет интерес. Можно сказать, что здесь я осознала эту истину во всей полноте, потому что к тому моменту, когда произошла встреча у границы Сферы, я не боялась Призрачного Рудокопа. Завтрак с ним, знакомство с «Синим Кодексом» и неоднократные увещевания мудрейшего профессора Хиги заставили меня в итоге отнестись к чёрному колдуну гораздо спокойнее. На самом деле не само появление Рудокопа у Сферы, а благодушное отношение моих наставников к его делам, в первую очередь, к его книге, которую Айка с известной долей презрения назвала «энциклопедией полезных советов», угнетало меня тогда. Как увязать наводящие ужас истории об этом чёрном колдуне, в немалом числе хранящиеся в библиотеках Симбхалы, созвучные им рассказы, что я там же слышала от знающих людей, да и явную неприязнь к Призрачному Рудокопу со стороны гостей Светлых Чертогов, представляющих чуть ли не тысячу разных миров, как увязать это с тем обстоятельством, что главную книгу его зловещего мира, само олицетворение духа Каменных Земель, многие при том почитают за благо и пользу?..

Я решилась и прямо призналась Айке, что меня смущает не столько сам Призрачный Рудокоп, сколько его влияние на почтеннейшего моего учителя Рамбуна и на мудрейшего профессора Хиги. Ведь они оба с таким восхищением говорят о «Синем Кодексе», будто его апологетом является не закоренелый злодей, но благой подвижник!

— Ах, вот что… — вспыхнувший было гнев Айки утих и эорианка выглядела теперь виноватой. — Извини. Получается, это я тебя запугала. Не скажу за твоего учителя, а наш профессор к этой книге точно неравнодушен, и мне это тоже совсем не нравится. Но для тебя, подруга, это всё же не повод, чтобы расстраиваться. Просто постарайся понять его мотивацию. У профессора Хиги, как у любого учёного, есть приоритетные области интересов. Чтобы расширить свои знания в таких областях, он готов на многое, иногда даже на странные вещи… — при этих словах они с Галшем обменялись взглядами, за которыми было многое — похоже, такое, что мне не положено знать. — Тот самый пресловутый шифр для шестой главы «Синего Кодекса» — это называется метафизический код, и такие методы кодировки как раз в сфере интересов профессора. Конечно же, он при каждом удобном случае будет всем рекомендовать эту книгу, — заверила меня Айка, — А затем он обязательно предложит поучаствовать в исследованиях в самих Каменных Землях.

— На самом деле тебе это хорошо знакомо, — добавил к сказанному Галш. — Метафизический код это тот самый смысл, тот урок, что ты извлекаешь, к примеру, из народной сказки или легенды. Сказка — простейший случай. «Кодекс» всего лишь более сложный вариант…

— Поэтому профессор так оживился, когда речь у нас зашла о «Синем Кодексе»?.. — после объяснений антиподов я начала понимать своего нового наставника. Ведь я и сама готова на многое, если мне что-то очень интересно, да к тому же ещё насущно для моих занятий.

Я как-то помогала учителю Рамбуну в поисках старого текста, эпохи древнейшего человечества — селенитов — тех далёких времён, когда люди заполонили свой мир соблазнительной, но по большей части бесполезной техникой. Содержание текста должно напоминать эпос или сказку, и я тогда ещё думала, что в нём, наверное, описано особое заклинание, или обряд, позволяющий путешествовать между мирами. Учитель пытался мне что-то растолковать, но я его не понимала. Теперь же я поняла: мы с ним искали по библиотекам Симбхалы древний текст с метафизическим кодом! Хотя это довольно странно — ведь селениты не путешествовали по мирам, — но некий Антоний Превосходный сумел вызнать секрет таких путешествий и зашифровал его в нехитрой сказке. Сказка Антония, как известно, была издана когда-то немалым тиражом, и даже не на одном, а на нескольких языках, в том числе на языке карапов. Не смотря на это, текст пока что не нашли. За долгие годы поисков немало обнаруженных в книжных собраниях Симбхалы селенитских текстов приписывали Антонию Превосходному, но в итоге оказывалось, что у них иное авторство, и это обычные сказки или легенды. Карапы искали таинственный текст в библиотеках Теократии Хетхов, и даже в хранилище знаний на самой Селене, но поиски так и не дали результатов…

Всё же я решила уточнить про отсутствующую шестую главу «Синего Кодекса»:

— Верно ли я понимаю, что в книге колдуна есть некий эзотерический смысл, но не содержится никакого скрытого текста?

— Если ты про тайную главу, то даже сам чёрный колдун не верит в её реальность, а тем более в то, что «Кодекс» приведёт его к богам, — усмехнулась эорианка

— И сам Рудокоп? — удивилась я.

— Очевидно, что он не такой легковерный глупец.

— Но в Каменных Землях все верят в шестую главу и обретение божественности…

— Это не совсем так… Впрочем, а что им ещё остаётся?.. Как по мне, земли <…> — самое скучное и унылое место во Вселенной, лично я туда больше ни ногой, — призналась мне Айка. — Тем не менее, «Синий Кодекс» играет там ключевую роль. А профессора интересуют многие аспекты мировоззрения создавшей «Синий Кодекс» философской школы — они загадочным образом перекликаются с нашей древней культурой… Вообще-то, Виланка, я бы не хотела теперь забивать тебе голову конкретикой. Ты лучше поспрашивай Салинкара — ведь он провёл в Каменных Землях несколько дней и, конечно же, стал экспертом по учению Сумерек. — Последнюю фразу эорианка произнесла с лёгкой иронией.

Долговязый Салинкар, с самого начала с интересом следивший за этим разговором, явно смутился такому предложению. Запинаясь, он выдал:

— Любезнейшая Айка, я с превеликим усердием донесу до Виланки всё, что мне удалось узнать и увидеть в Каменных Землях, а также приложу все старания, чтобы удовлетворить любые её запросы по поводу учения Сумерек…

Но я уже узнала о Каменных Землях и, тем более, о «Синем Кодексе» вполне достаточно для того, чтобы не приставать теперь с расспросами к Салинкару. Зато я пребывала в изрядном недоумении ещё и по поводу эорианского оружия, точнее по поводу договора о нём между профессором и чёрным колдуном, и хотела расспросить об этом Айку. Сегодня утром мне показалось, что глубокочтимый Бор Хиги слишком легко уступил давлению Рудокопа. Он поначалу пытался воспротивиться, но быстро сдался. К тому же, у меня из головы не выходили слова магини, переданные мне через её андроидов: «Колдун и все его адепты дружны со многими из здешних магов, а те в свою очередь не так светлы и добры, как может показаться неофиту», и ещё: «У них и у чёрных адептов Сумерек общие интересы и общие тайны, и во многих делах они действуют заодно». И я поделилась с Айкой своими сомнениями.

— Да колдун этот каждый раз что-нибудь выклянчивает, — заявила мне эорианка. — Я же говорила: наглый он. А то, что сделал профессор, это всего лишь одно из средств дипломатии. Каменные Земли служат образовательными полигонами для студентов, поэтому хорошие отношения с владыкой <…> для нас довольно важны.

— Как видишь, владыка сам преуспел в дипломатии, раз смог заставить служить себе даже ов'каавтис… — прибавил к сказанному Галш Талеса. — Что же он им посулил, интересно?

— Не иначе, как пару экземпляров своей энциклопедии! — хихикнула Айка.

— Не думаю… — Айка была расположена шутить, а Галш, судя по всему, относился к этому серьёзно. — Ов'каавтис интересуются магией в том смысле, как её понимают люди вроде этого Рудокопа. Предполагаю, что присутствие колдуна на борту искателя как-то связано с его магическими методиками.

— Пожалуй, ты прав: вряд ли помешанные на точных науках техногены купились на миф о тайной главе и захотели побеседовать с богами, — шутливо сдалась Айка. — Наверное, хитрый колдун не случайно уговорил их перехватить «Пикус» втаком небезопасном месте, наверняка он хочет как-то использовать нашу мнимую уязвимость, а взамен показать ов'каавтис один из своих фокусов. Иначе ради чего техногенам так рисковать кораблями своего флота?

«Хочет использовать» — Айка говорила про колдуна так же, как и профессор Хиги! Тем не менее, я плохо поняла, о чём они, однако уточнять не стала.

— Что же вы намерены делать? — нетерпеливо встрял в разговор антиподов долговязый Салинкар, которому было не до смеха.

Он не получил ответа: Айка вообще его проигнорировала, потешаясь над Галшем, а сам Галш лишь пожал плечами, даже не посмотрев в сторону молодого карапа.

Именно в этот момент, если я всё верно поняла, с одного из кораблей поменьше по нам были выпущены заряды или лучи. На панорамном экране тот корабль было почти не различить, а выстрела я вообще не увидела, однако по появившимся и словно ожившим значкам вокруг корабля, а также по реакции эориан, я догадалась, что это произошло.

— Как интересно: ов'каавтис создали большой экспедиционный корабль, используя нелинейное масштабирование удачной схемы малого… А неплохой экземпляр получился! Хотя и уродливый… — Айка всё ещё пребывала в восторге от своего «приобретения», хотя стрельбу тоже заметила. — И зачем они по нам палят? — удивилась она. — Они что, не понимают…

— Всё они прекрасно понимают, — на этот раз прервал её Галш. — Они выстрелили, только чтобы получить отклик «Пикуса» и по нему что-нибудь узнать о нас. Логичный ход, хотя тоже бесполезный.

— А Рудокоп может масштабировать то оружие, которое получит от профессора? — вырвался у меня очередной глупый вопрос.

— Скорее всего, профессор пообещал ему разрушитель, — ответил мне Галш, назвав род оружия, который у нас на Гее неизвестен (я использовала для него первое из предложенных медальоном слов-заменителей). — Нет, с разрушителем это не получится, тем более, у колдуна. Да и незачем такое с ним делать… Ладно, давай-ка поговорим с этим колдуном.

Не представляю, что Галш для этого сделал, но на панорамном экране вдруг возникло крупное и очень натуральное изображение Призрачного Рудокопа, точнее, всего помещения, где он в тот момент находился. Скорее всего, это была командная рубка огромного чёрного корабля. Между нами началось что-то вроде двусторонней видеосвязи, потому что Рудокоп тоже увидел, но не всех нас, как показали дальнейшие события, а лишь эориан. Я думаю, эта связь стала результатом проникновения на корабль соглядатаев Айки. Вокруг Рудокопа располагались какие-то пульты или посты, а за ними, на небольших возвышениях, в подобиях механических гнёзд, сидели странные существа. В первый же момент существа эти показались мне смутно знакомыми. Они лишь отдалённо напоминали людей, и, хотя не выглядели устрашающими, подробно их разглядывать (я это делала уже по записи заклятого медальона) оказалось для меня далеко не самым приятным занятием. Впрочем, как ни разглядываю, я не в состоянии подробно описать такую внешность, в первую очередь потому, что сравнить мне её не с чем, хотя ещё тогда, буквально через несколько мгновений после того, как впервые их увидела, я поняла, что они из того же мира, что Постигающий Уламиксон. Я принялась было высматривать в рубке искателя этого школяра (я подумала, что он просто должен быть где-то на этом корабле) или его соплеменников, но тут Галш начал переговоры с Рудокопом, и мне стало не до этого.

— Что вы здесь делаете, владыка? — вежливо спросил у колдуна эорианский юноша.

Удивительно, но сам Рудокоп восседал, держа величественную осанку, на таком же или на очень похожем троне, какой я видела в его приёмном зале в Светлых Чертогах, и так же за его спиной возвышалась фигура в устрашающих доспехах. На этот раз чёрный колун оказался одет в длинное красное одеяние, замысловатое и роскошное.

— Наши пособники любезно согласились доставить нас сюда, поскольку у нас здесь важная встреча, — высокомерно заявил в ответ колдун.

— Вообще-то, у границ Сферы довольно опасно, — вежливо заметил ему эорианин. — Ваша встреча может закончится тем, что все вы угодите в пространственную мозаику.

— Мы вольны заниматься здесь любым делом, каким только посчитаем нужным, поскольку не связаны с вашими магами договорами или обещаниями касательно этой Сферы, — лицо колдуна сделалось суровым. — Мы хотели бы знать, не при вас ли обретается дева, именем Виланка Пал Гея? Мы желали бы говорить с ней приватно.

Призрачный Рудокоп произнёс это надменным ледяным тоном, и у меня внутри тоже всё похолодело. По его словам я поняла, что меня он не видит, но мне от этого комфортней не стало. Мудрейший профессор Хиги упоминал, что чёрный колдун не привык ни в чём себе отказывать. Так оно, похоже, и есть… Я опять чувствовала себя одинокой и незащищённой.

— Она нам самим нужна, владыка, — ответил колдуну Галш.

— Виланка, похоже, за тобой выстроилась очередь, — сказала мне Айка, как обычно, хохотнув, но потом она ласково добавила: — Не бойся, мы тебя защитим.

Я же, вспомнив все разговоры и наставления профессора, касавшиеся Призрачного Рудокопа, собралась с духом и ответила:

— Всё нормально. Я готова. Я встречусь с ним. Пусть он меня забирает.

— Он тебя? Ты серьёзно? — удивилась эорианка. — Прости, ну уж нет…

Айка с Галшем вновь переглянулись и, как мне показалось, Галш едва заметно ей кивнул. В тот момент я как-то упустила из вида, что Айка Масс презирает чёрного колдуна и даже не воспринимает его всерьёз. В следующее мгновение кресла наши раздвинулись немного в стороны, и где-то между ними, но уровнем чуть ниже, возник Призрачный Рудокоп собственной персоной! Мы с Салинкаром не сдержались и сразу же вскочили со своих мест и приветствовали его как положено. Эориане тоже встали — вслед за нами — но держали себя так, будто делают всё нехотя. Сам колдун был ошеломлён таким поворотом, но ему потребовалась всего пара мгновений, чтобы прийти в себя и принять соответствующую его величию позу и выражение лица. Он важно осмотрелся, повернувшись по очереди к каждому из нас, а затем уверенно сел, а точнее возлёг, на едва обозначенное в пространстве кресло-ложе, которое услужливо появилось рядом с ним. По всему похоже было, что он нередкий гость и на эорианских звездолётах.

— Владыка, к сказанному ранее добавлю, что ваши транзитные союзники — ов'каавтис — позволили себе неосторожность потревожить звездолёт «Пикус», — сообщил колдуну Галш. — Если бы они разозлили вот это хищное членистоногое, — он показал на мирно дремлющего Пикусика, оказавшегося после перестановки в непосредственной близости от чёрного колдуна, — Со всеми вами уже случилось бы неотвратимое и непоправимое несчастье.

— К тому же, этим кораблём обычно пользуются штурмовики, и они могут вернуться сюда в любой момент, — ехидно вставила Айка. — Даже менее значительное действие легко спровоцирует их на грубость. С вашей стороны всё это крайне неосмотрительно.

— Мы полагались на удачу и на вашу доброту, — с показным вздохом ответил им Рудокоп. Не смотря на граничащие с угрозами упрёки со стороны юных эориан, выражение его лица смягчилось, а лёд в голосе немного оттаял. Наверное, колдуну подобный тон разговора был привычен и даже комфортен. Хотя, справедливости ради замечу, что при упоминании штурмовиков еле заметная тень страха пробежала по его лицу.

На панорамном экране «Пикуса» ненадолго появилось новое изображение — на этот раз явно одного из соплеменников Уламиксона, широконосого и губастого, одетого в форму, похожую на военную. Он начал говорить, обращаясь к нам, но при этом постоянно косился в сторону — на на кого-то или на что-то за пределами картинки, поэтому я хорошо рассмотрела его левое ухо-желе: оно было сплошь исписано белыми рунами. Человек в форме о чём-то настойчиво спрашивал эориан, но те не удостоили его вниманием, и даже Призрачный Рудокоп, казалось, его не заметил. Так и не дождавшись ответов, соплеменник Уламиксона исчез.

— Вы чуть было не дёрнули за хвосты пару эорианских драконов, — насмешливо улыбнулась колдуну Айка, как обычно, не желавшая униматься. — Этот борт не так давно покинули двое штурмовиков, причём имя одного из них, точнее одной, вам хорошо известно.

— Уж не про ту ли ты драконицу говоришь, чьи волосы подобны пылающему погребальному костру?.. — В этот раз Призрачного Рудокопа откровенно передёрнуло, но он отчаянно пытался держаться спокойно и подчёркнуто учтиво и даже прибег к иронии, добавив: — Но мы не сомневаемся, что добрая, справедливая и не по годам мудрая Айка Масс, возлюбленная дочь самого могущественного боевого мага — того, кто начальствует над бессмертными воинами и воительницам, поможет нам избежать гнева пламенной драконицы.

— Ваша самонадеянность когда-нибудь доведёт вас до рокового исхода, — со злорадной ухмылкой покачала в ответ головой эорианка. — Как вы справедливо заметили, я дочь директора Последствий, так что поверьте мне, как эксперту: ни со штурмовиками ни, тем более, с пространственной мозаикой, не получится вот так просто прикинуться невинным дурачком или сослаться на важные знакомства. И то, и другое для вас — одинаково неумолимая стихия, и ни я, ни наш профессор, ни даже мой отец не успеем уберечь вашу драгоценную персону от неприятностей более фатальных, чем маникюр.

Я, разумеется, не поняла, при чём тут маникюр, однако то, что и как говорила колдуну Айка, звучало оскорбительно и вызывающе. Колдун опять напрягся: можно было догадаться, что гнев в нём борется со страхом.

— И всё же наши отношения, как я надеюсь, не таковы, чтобы сходиться в схватке возмездия, — Сказал он наконец, взяв себя в руки и вернувшись к ледяному тону. — Так, присутствующие здесь юноши совсем недавно, будучи в наших владениях, незаконно приобрели ценнейшую реликвию, о которой даже мы почти ничего не знали. И юноши эти без спроса вывезли эту реликвию в Светлые Чертоги, и там её след для нас пока что затерялся. Мы могли бы стать инициатором жалобы, адресованной оргкомитету и лично досточтимому Председателю Бору Хиги, вследствие чего, очевидно, юноши понесли бы заслуженное наказание, впрочем, несравнимо более мягкое, чем то, что понесли её продавцы. Реликвия же была бы изъята и возвращена туда, откуда её похитили. Но мы не стали жаловаться. Мы простили вам это святотатство… Так же, уверен, и вы простите нам наше ничтожнейшее дерзновение.

— Насколько ценна для вашего мира упомянутая вами реликвия, если это действительно так… в общем, мы об этом догадывались, но не подозревали, что она ворованная, — попытался оправдаться Галш. — Мы её просто купили, открыто и легально. Можете жаловаться, если хотите, только вряд ли она теперь вернётся обратно, так как её, скорее всего, уже съели.

Речь, похоже, шла о той самой реликвии, которую искал мой почтеннейший учитель и которую в итоге ему вручил Салинкар Матит, то есть о «сбережённой части мудрейшего мага» — автора «Синего Кодекса» — «персте или ином фрагменте плоти, в виде засушенном или замаринованном». Но что на самом деле Салинкар с Галшем там натворили и что думали по поводу сказанного колдуном — об этом я могла только догадываться. Зато для меня было очевидно, что Рудокоп выиграл эту маленькую схватку. После небольшой паузы он сказал уже мягче:

— Мы хотим лишь короткого свидания наедине с этой девой. С самого утра мы безуспешно этого добиваемся, хотя это свидание выгодно нам обоим, и ваш профессор Бор Хиги не возражает против него…

— Пожалуйста, как пожелаете, владыка, — внезапно поддавшись, пожал плечами Галш. — Она согласна, а нам тем более не жалко. Только имейте в виду, что мы здесь не на прогулке, и Виланка помогает нам в важном задании, так что, пока мы не закончим…

— Нет надобности ждать, о старательные юные маги, — перебил его Рудокоп. — Нас удовлетворит и свидание здесь, если вы соблаговолите ненадолго обеспечить нам с девой отсутствие свидетелей.

— Мы можем оставить вас с Виланкой одних с её согласия и на время, пока она этого хочет, — теперь согласилась и Айка.

Рудокоп же ещё раз, на этот раз настоятельно, огласил своё условие нашего с ним свидания:

— Юные маги Эоры, даёте ли вы нам слово чести, что никто не услышит предстоящий разговор?

— Владыка, вы же знаете, что обманывать не в наших правилах, — ответил ему Галш Талеса.

— Разве что Пикусик услышит, — добавила, усмехнувшись, Айка Масс. — Но он у нас разговаривать не умеет и не сможет выдать ваши зловещие секреты.

Её слова фактически означали условие, что огромный жук останется при моём с Рудокопом разговоре. Впрочем, ему в любом случае некуда было деться. Я ожидала, что колдун чем-то ответит Айке, но он молча проглотил этот яд от ехидной эорианки. Возможно потому, что за её спиной колдуну виделись штурмовики бескомпромиссных Последствий во главе с их грозным директором.

— В таком случае, не будем терять ваше и наше время. Оставьте нас… вдвоём, — попросил Призрачный Рудокоп после небольшой паузы, во время которой он с недоверием разглядывал анака, точнее, его огромные серповидные челюсти. Наверное, чёрный колдун представлял себе, каков этот жук в гневе.

Айка напоследок всё же подошла и обняла меня, прикоснувшись своей щекой к моей щеке, словно поделившись частичкой своей жизнеутверждающей натуры. Как я ей благодарна! И я только теперь заметила, что всё это время продолжала стоять. Как это было глупо и неловко!

Столь желанный Призрачным Рудокопом приватный разговор продолжался чуть больше получаса. Эориане и Салинкар просто растаяли в пространстве, и такой их уход вполне удовлетворил чёрного колдуна. Я наконец уселась в своё кресло-ложе, и оно сразу же развернулось так, чтобы мне удобно было наблюдать за собеседником. Анак Пикусик всё это время вёл себя совершенно безучастно: он оставался на месте, неподалёку от нас, и лишь изредка шевелил усами. Похоже, мы его не интересовали.

— Дева, я понимаю, что могу быть тебе неприятен, — сразу же заявил мне колдун, как и за завтраком с профессором, перейдя к тону и форме беседы, которые, наверное, искренне считал менее официальными или даже дружескими. — Но я давно привык к подобному отношению и обещал, что не причиню тебе никакого вреда. О принуждении или обмане тоже не может быть и речи, ведь даже если бы я того захотел, ты находишься под защитой магов, несравнимо более могущественных, чем я…

Я не нашлась, что на это ответить, и промолчала.

— Поэтому уповаю на благопристойный и откровенный разговор между нами, — продолжил колдун, — Хотя и не сообщу сразу всех подробностей, чтобы не подвергать опасности намеченного мною. Вместе с тем, я рассчитываю на твою деликатность так же, как ты можешь положиться на мою…

Тут я тем более не поняла, к чему он клонит, и вновь промолчала.

— Смею надеяться, что и мои, и твои тайны, после обмена ими, останутся лишь между нами и не выйдут за пределы этого приватного общения, — продолжал в том же духе Рудокоп, к тому моменту окончательно сбив меня с толку. Я не могла даже предположить, к чему он клонит, но тем не менее ответила, точнее, попыталась возразить Рудокопу:

— Какие бы ваши тайны я ни узнала, владыка, эориане легко прочтут мои мысли и тайны эти станут им известны. Они уже не раз понимали то, что я только собиралась или вовсе не смела сказать.

— Маги Эоры, а также все те, кто владеет подобным искусством, слышат только невысказанные тобой мысли, о которых ты сама им беззвучно говоришь. Например, когда ты собиралась что-то сказать, но промолчала, или когда ты желала бы ответить, но не смогла как-то выразить свой ответ — на самом деле они понимают твой ответ и без слов, — объяснил мне Призрачный Рудокоп. — Но слышать твои потаённые мысли, или когда ты безмятежно размышляешь о чём-то, такое им не дано.

Чёрный колдун лишь подтвердил то, о чём я уже догадывалась (хоть какая-то от него польза!). И я теперь совершенно уверена, что эориане в разговорах между собой произносят слова больше для вида, во всяком случае, для общения звучащая речь им не нужна, они понимают друг друга почти мгновенно и без произнесённых слов. Наверное то, что они говорят друг другу вслух — это нечто вроде вербального излишества или даже украшения, тогда как изрядную часть смысла они передают друг другу беззвучно в виде мыслей. И это не слова и не образы вроде картин, это что-то ещё, какой-то невообразимый для меня вид общения. Меня они тоже понимают, когда я думаю о чём-то ясно и чётко, и адресую это им — такие мысли как бы светятся у меня внутри. Тем более они слышат мои мысли, причём издалека, если те полны сильного чувства и я их словно выкрикиваю — такой мысленный крик разносится, как оказалось, очень далеко… К сожалению, сколько ни силилась, мыслей эориан или содержания их беззвучных бесед мне уловить не удалось, однако я заметила, что при переводе звучащей эорианской речи в руны древнего языка фразы получаются длиннее, порой значительно, чем я воспринимаю их на слух. Связано это с лаконичностью эорианского языка или же с тем, что, помимо вербальной речи, я всё же понимаю и их мысли?..

Колдун продолжил объясняться на ту же тему:

— Искусство беседы включает в себя также и способность понимать мысли собеседника. Обращённые к тебе слова — лишь одна из масок, с помощью которой собеседник старается скрыть от твоего восприятия свои истинные мысли и намерения. Гораздо больше, чем слова, могут сказать мимика и жесты, но и они способны лгать — если твой собеседник обучен основам подобной лжи, или же если он из иного мира, и потому воспитан в чужеродных манерах, тебе неведомых. Прокторы обучают обладающих тонким чутьём зверей так, чтобы по запаху, исходящему от человека, те могли определить, болен он или здоров, спокоен или волнуется, уверен в себе или боится, скрывает что-то или же открыт и искренен, и подают хозяину соответствующий сигнал. Впрочем, изучив натуру людей в должной мере, и без посредства звериного чутья, одним лишь пристальным вниманием возможно понять многое из того, что твой собеседник недосказал или намеренно скрыл. Это понимание суть низшая ступень мантики.

— Не замечала, чтобы эориане во время беседы нюхали кого-то или наблюдали за собеседником слишком пристально, — с некоторой иронией возразила я Рудокопу.

— У величайших магов есть способ понять и самые сокровенные твои мысли, — даже те, которые ты сама ещё не осознала. Для этого они раздают гостям вот такие вещицы, называемые «ментальными советниками», — тут Рудокоп недвусмысленно глянул на мой медальон, впрочем, догадаться об истинном назначении этого украшения было несложно, — Которые на самом деле есть не что иное, как хранители и преобразователи мыслей. Многие гости, зная об этом, не принимают от эориан подобных подарков, а для записей и заметок используют разнообразные подобия, хотя и не столь совершенные, но изготовленные мастерами в их собственных мирах или в мирах, которым они доверяют. Вручая тебе это устройство, эорианские маги соблазнили тебя тем, что их «советник» поможет быстрее и глубже познавать их мир, но на деле он же позволяет им ознакомиться с твоими мыслями во всех подробностях и тонкостях, осветить в твоём сознании всё самое потаённое, и сохранить это в своих анналах.

Выдержав небольшую паузу, Рудокоп оставил, наконец, эту тему, и выдал мне следующее — вложив в свои слова больше чувства, чем обычно:

— Дева, очнись же, и осознай это: теперь ты стоишь на пороге безмерного могущества, которое способно дать тебе абсолютную свободу. При этом ты никому не обязана — ни карапу Рамбуну, ни эорианину Хиги. Ты сможешь сама построить себе такую судьбу, какую захочешь — и никто не дерзнёт тебе в этом воспрепятствовать!

Я вспомнила, как совсем ещё недавно увидела собственную судьбу в виде светящейся дорожки и при этом действительно сознавала, что могу сделать с ней всё, что захочу. Но это было лишь в то мгновение, когда я вошла в контакт с эорианских звездолётом, и это уже прошло, не говоря о том, что могло вообще мне лишь привидеться… И я продолжила защищаться от хитрых увещеваний чёрного колдуна, порой допуская даже некоторую грубость в обращении:

— Владыка, не думайте, будто я настолько наивна, что не вижу, как вы хотите перетянуть меня на свою сторону и использовать в собственных интересах. Неужели вы и вправду считаете, что это возможно?

— Да, примерно так я и считаю, — самодовольно ответил на это Рудокоп. В течение всей нашей беседы он не возражал против обращения к нему «владыка» — как это было утром за завтраком. — Хотя твои представления о моих намерениях не совсем верны, я сформулировал бы это иначе: я желаю, чтобы ты осознанно и искренне помогла мне в одном великом деле, которое является безусловным благом для моих подданных.

— Что же вы хотите получить от меня? — меня уже начала раздражать манера Рудокопа отвечать туманными недомолвками.

— Получить?.. — в притворном удивлении вздёрнул брови колдун. — Абсолютно ничего!

— Но тогда о чём вы говорите и почему вы так настаивали на нашей приватной встрече? — спрашивая такое у Рудокопа напрямую я, пожалуй, поступала слишком смело, но это Пикусик, словно сидящий у моих ног грозный, но верный пёс, придавал мне храбрости. — И что вы хотите скрыть от других, какие такие секреты?

— Не столько свои секреты хотел бы я защитить от посторонних, сколько твои тайны, — ответил мне чёрный колдун.

«Какие тайны могут быть у меня, чтобы скрывать их от эориан?» — удивилась про себя я. Вслух же я сказала:

— Владыка, у меня не может быть тайн от моих наставников, во всяком случае, я затруднилась бы припомнить что-то такое, что хотела бы скрыть от высокочтимых Рамбуна, профессора Хиги, или даже от моих друзей — Айки и Галша.

Так я посмела прямо в глаза колдуну назвать Айку и Галша своими друзьями, и я надеюсь, что мне это простится.

— Друзей… — усмехнулся в ответ Призрачный Рудокоп. — Не существует никаких друзей, дева. Друзьями опрометчиво считают ближний круг, тех, кто на самом деле лишь мечтает, чтобы ты поскорее скорчилась в нищете и забвении, завидуя чёрной завистью им — богатым и прославленным. А твои наставники просто используют тебя, хотя и таким образом, который в итоге может оказаться тебе полезным. Не заблуждайся на счёт величайших магов. Там, откуда они, нет ни добра, ни зла, ни прошлого, ни будущего, ни жизни, ни смерти, поэтому они не почитают богов, не признают ничьей власти, а законы соблюдают лишь там, где сочтут это уместным для себя. Они могут сделать со мной или с тобой всё, что им заблагорассудится, и не станут особо радоваться или, тем более, сожалеть об итогах, будь те хоть благотворными, хоть губительными. Наши представления о справедливости или морали для них ничто. Пойми же, дева, они вовсе не те, кем тебе кажутся.

Так Рудокоп сказал мне про эориан примерно то же, что и почтеннейшая Антелькавада донесла до меня через своих смешных близняшек-андроидов!

— Что до Айки и Галша, то я удивлён, что ты всё ещё не поняла того, — продолжал между тем колдун. — Эти двое всего лишь шкодливые, легкомысленные, не обременённые изысканными манерами отроки. Им нет дела до твоих тайн, ты для них лишь безобидная зверюшка, с которой они решили позабавиться. Тебе же самой будет отрадно, если твои секреты останутся при тебе.

Здесь я опять промолчала, хотя меня и задело нелестное высказывание колдуна о моих антиподах.

— Виланка, то, как величайшие маги, построившие Светлые Чертоги, показывают нам себя и свой мир — это не более, нежели своеобразный театр теней, в котором мы — зрители, а они — невидимые за ширмой кукловоды. Истинного их лица никто не видел, об истинном мы лишь тщимся догадаться… Впрочем, те маги и не скрывают, что нарочно представляются в понятном нам образе.

Я сразу вспомнила, как преобразились Айка и Галш во время нашего путешествия к Гее и обратно… Неужели я тогда заглянула за ширму? Я лихорадочно размышляла об этом, продолжая хранить молчание, в то время как колдун говорил:

— Я наблюдаю в тебе явные признаки высокого духа, дева, а также тонкого ума и безупречного воспитания, и я бесконечно ценю твою природную искренность и бесстрашную прямоту твоих суждений, которые неизменно держатся в рамках деликатности и скромности, — Мне показалось, что на фоне сказанных им слов мелькнула та самая лицемерная ухмылка, которую я уже видела раньше. — Но, возможно, ты позабыла об одной своей сердечной тайне, очень личной, а о другой ещё не ведаешь, или же не до конца осознала её.

«Сердечной тайне! Только этого мне не хватало! — искренне смутившись, подумала я. — О чём он говорит? Что за сердечная тайна может быть у меня, да ещё известная чёрному колдуну и позабытая мной?..» Вслух я сказала:

— Прошу прощения, владыка, но теперь я совсем не понимаю, о чём вы говорите.

Тогда Призрачный Рудокоп поднял вверх ладонь левой руки, примерно так же, как делал это, когда дарил мне «Синий Кодекс», только в этот раз над его ладонью возникла небольшая фигурка. Я сразу поняла, что это объёмное изображение мужчины с обнажённым торсом и обнажённым мечом в руке. Ниже пояса на мужчине была тропическая армейская форма — наша, а вот меч я сразу распознала как малаянский — у них и гарда, и сам клинок другой формы. В первый момент сердце моё остановила мысль, что это мой погибший отец. Чтобы разглядеть его подробно, я порывалась было встать и подойти вплотную к чёрному колдуну, но в итоге оказалось, что можно одним лишь желанием приблизить и увеличить эту фигуру так, что она встала передо мной почти в натуральный рост. Это оказался не мой отец, это был Адиша-Вал!

— Ты призывала этого юного воина в защитники, смутившись недопустимо вульгарным обращением со стороны моего секретаря, которого я послал к тебе с приглашением, — напомнил мне Призрачный Рудокоп. — О секретаре не беспокойся: он уже получил то, что заслужил. Но кто тебе этот воин? Он твой жених?..

И опять я промолчала, на этот раз просто не в силах вымолвить ни слова.

— В любом случае, как и следовало ожидать, у тебя имеется юный защитник, храбрый и благородный, который тебе дорог, к которому ты расположена — видно по всему — даже больше, нежели к своему учителю-карапу. Возможно, это твой старший брат. Но я всё же склоняюсь к варианту, что он твой возлюбленный. Мне удалось лишь на короткое время установить с ним астральную связь…

Всё моё существо будто зажали в столярные тиски — я не могла тогда ни пошевелиться, ни что-либо ответить. Колдун между тем продолжал:

— Можешь не отвечать, я вижу, что ты неравнодушна к этому юноше. Я знаю также, что он ещё жив, хотя подвергается смертельной опасности. Мне даже ведомо, где он сейчас. Я в силах сделать так, что он всегда будет рядом с тобой. Я могу одарить вас обширными и цветущими имениями, где вы заживёте в покое и счастье… А взамен прошу лишь о необременительной для тебя услуге.

— Вы хотите захватить капсулу Шал-Гур? — смогла я выдавить из себя прямой вопрос, а перед глазами у меня бегали чёрные точки и голова моя кружилась — я готова была вот-вот упасть в обморок.

— Разве я мог побеспокоить тебя по столь ничтожному поводу?! — с негодованием, опять же явно притворным, воскликнул колдун. — Яйцо шалгуров я получу в любом случае, и ты мне для этого не нужна. Увы, твои представления о моих намерениях вновь оказались далёкими от действительности что, впрочем, и не удивительно.

— И всё-таки, владыка, вы совсем меня не знаете, если полагаете, будто меня можно чем-то подкупить, — в свою очередь возмутилась я, в то время как стоявший передо мной образ Адиши продолжал терзать мою душу. — Если я сочту вашу просьбу за благо, то помогу вам безо всяких условий и платы… И если, конечно, такая помощь вообще будет в моих силах.

— Вот то, что воистину достойно не только моего удивления, но и сожаления — это что ты, дева, пребываешь в неведении относительно своих возможностей! — восклицая так, Рудокоп явно хотел польстить мне, но получилось это у него не сказать, чтобы удачно.

К тому моменту я отчасти опомнилась, ко мне вернулась способность мыслить логически и я сообразила наконец, что в линии поведения колдуна имеются нестыковки: например, даже если поверить, что его секретарь или сам колдун способны так же понимать мои кричащие мысли, как это делают эориане, ни тот, ни другой не знали об Адише до того момента, когда я в панике воззвала к образу своего любимого. Значит, решив меня пригласить «для мирной беседы», Рудокоп не имел в своём арсенале этого средства давления на меня. На что же тогда он надеялся?.. Я не стала ходить вокруг да около, а прямо так и спросила:

— Простите, но когда вы посылали ко мне своего секретаря, вы не могли ничего знать о воине, которого мне теперь показываете. На что же вы тогда рассчитывали?

Призрачного Рудокопа такая моя прямота нисколько не смутила.

— В первый раз я позвал тебя, чтобы узнать поближе, подарить священную книгу, а также рассказать о подвластном мне мире, известном как Каменные Земли, и пригласить посетить этот мир, — объяснил он. — Мне искренне жаль, что я невольно послужил причиной твоего смущения. Я не собирался просить о чём-то сразу, я хотел лишь сблизиться, сделать первый шаг к взаимопониманию. Но события развиваются быстро и теперь расклад изменился: в мои планы ненароком или по умыслу вмешался сам Председатель Бор Хиги, также у меня появилось нечто безусловно ценное, что я могу тебе предложить взамен твоей услуги, а сверх того, близкий тебе человек провёл неделю в моих землях и мне более нет нужды утомлять тебя рассказами — ты и сама можешь расспросить о Каменных Землях Салинкара Матита. В этом раскладе Салинкар видится мне более подходящим для тебя свидетелем, поскольку, хотя и недолго прожил в моих владениях, пребывал там с опытным путешественником, каким безусловно является Галш Талеса, а в такой компании, я уверен, он набрался достаточно, чтобы стать интересным рассказчиком, которому ты, без сомнения, скорее доверишься.

Всё сказанное выглядело вполне разумным и высказал мне свои оправдания колдун без запинки так, что я поверила ему. Тем более, что Айка Масс также советовала мне пообщаться с долговязым Салинкаром по поводу вотчины чёрного колдуна. Но у меня оставалось чем ещё прижать Призрачного Рудокопа..

— Владыка, меня несколько озадачило тогда то обстоятельство, что в подобных случаях положено приглашать на трапезу, а не «для беседы», — напомнила я ему. — Вы должны были, как подсказывают правила этикета, позвать меня на завтрак или обед.

— Я рассудил, что ты сочтёшь приглашение на завтрак за проявление моего коварства, — невозмутимо объяснил мне колдун. — Обо мне ходят всякие грязные слухи, какие-то из них могли дойти и до тебя, в том числе и что я дурманю и даже травлю своих гостей ядами… И тогда трапеза со мной обернулась бы тебе не изысканным удовольствием, но сущей мукой. А вышло в итоге лучше не придумаешь: ты смогла насладиться искусством моих кулинаров сполна… во всяком случае, я на это надеюсь.

Объяснения Рудокопа выглядели искренними и, главное, логичными, поэтому вполне меня устроили. Но тут у меня возникло чёткое ощущение, что я перехватываю инициативу в нашем разговоре. Я очень этому обрадовалась и исполнилась решимости впредь эту инициативу не терять.

— Хорошо, я не сомневаюсь, что так оно и было, владыка, — заявила я колдуну, чувствуя, как во мне растёт уверенность в собственных силах. — Простите, что моё недоверие остаётся во всём, что касается других аспектов наших отношений. Например, я не представляю, как вы могли узнать, что я окажусь на борту эорианского корабля в это время и в этом месте.

— О, с этим было гораздо проще, чем с твоим сердечным другом-воином! — нарочито беспечным тоном заявил Рудокоп, однако мне стало ясно: он попался и готовится к обороне. — Хотя и здесь не обошлось без одного промаха, цели я всё же достиг. К тебе, дева, меня привели нехитрые рассуждения, основанные на условных умозаключениях. Сегодня за завтраком ты как раз упомянула, что отправляешься на Гею, а по вашей краткой беседе с Председателем мне несложно было понять, что ты собиралась туда без досточтимого Бора Хиги. Разумеется, у меня возник вопрос: «А кто же тогда сопроводит тебя в твой мир?..» И вот, едва закончились выступления в главном зале, как я получил сведения от моих друзей в оргкомитете, что Рамбуна Рам Карапа нет ни в Светлых Чертогах, ни вообще где-либо в землях Эоры. «Куда же он мог отлучиться?» — подумал я, и ответ был очевиден: он мог лишь вернуться к себе, в тот же мир, куда и ты отправилась. Вполне логично было допустить, что вы вернулись на Гею вдвоём по каким-то общим надобностям.

Колдун тут явно заблуждался насчёт моего высокочтимого учителя, но я не стала его поправлять.

— Сказанное вами, владыка, не объясняет, почему вы здесь, — возразила я ему. — Если следовать вашим рассуждениям, то завтра мне всё равно нужно быть на Гее, поэтому я скорее уж должна была там и остаться. С чего вы взяли, что я вернусь в мир Эоры, причём именно теперь, на эорианском звездолёте, и непременно окажусь в этом месте?

— Конечно, я не был уверен. Но я посчитал, что величайшие маги не оставят без присмотра столь важный элемент накануне столь ответственного ритуала. И они вряд ли понадеются на не слишком-то надёжный корабль твоего учителя и наставника, поэтому, если и отправят вас на Гею, то на своём корабле, а вскоре и вернут обратно на нём же. В любом случае, путь с Геи в мир Эоры проходит именно здесь, и перед ликом Сферы все останавливаются, дабы не подвергать себя излишней опасности. А если бы я ошибся в своих ожиданиях, мои друзья не возражали и против посещения вашего мира… Так что всё, как видишь, предельно просто.

Хотя ответ его выглядел логичным, я почувствовала, что колдун чего-то не договаривает. Я добила его простым вопросом:

— Как вы полагаете, владыка, все эти ваши объяснения удовлетворят моих друзей-эориан?

— Возможно, только если добавить ещё одно… — Рудокоп явно не хотел мне об этом говорить, но у него просто не осталось выбора — наверное, он боялся, что я его обвиню наконец во лжи и на этом прерву и разговор, и всякие отношения. — Я обещал тебе, что буду откровенным, и я держу своё слово. — И далее он заявил мне тоном, полным притворного раскаяния: — Да, действительно, ещё я позволил себе заранее наложить на тебя нехитрое и безвредное заклятие, дабы проще было тебя разыскать в случае возникшей надобности.

Фигура Адиши к тому моменту исчезла, перестав меня терзать, и хотя слова Рудокопа про «безвредное заклятие» подействовали на меня подобно разряду тока, мне всё же удалось сохранить внешнее спокойствие и я ответила колдуну так, как будто меня не шокировала эта его очередная подлость:

— Простите, владыка, о какого рода заклятье вы говорите и когда вы его на меня наложили?..

На этот раз Призрачный Рудокоп обречённо вздохнул и гримаса поражения и разочарования проявилась на его бледном лице.

— Моё заклятье исходно заключалось в той сдобной выпечке, которой тебя угостил учёный неофит по имени Уламиксон, — признался он, но затем вновь принялся уводить меня от сути своего грязного поступка: — О, не беспокойся, это был не яд и не тёмное колдовство, а лишь безвредная, невидимая и неосязаемая метка, которая должна была вскоре сама исчезнуть. Это заклятие столь легко и необременительно, что его действие обычно не замечают.

Если, конечно, колдун мне не соврал, всё это было столь же странно, сколь и неприятно. Колдовство в Светлых Чертогах запрещено, и про этот запрет я неоднократно слышала и читала. Но я сама была свидетелем, как Призрачный Рудокоп наслал подавляющую волну или нечто подобное прямо на людей в большом зале для заседаний. Если ему такое удалось безнаказанно, то что могло ему помешать заколдовать меня, да ещё чужими руками и таким подлым способом? А я ведь хотела по возвращении в Чертоги заказать себе такие же сдобные колечки… Теперь они мне в горло не полезут. «Какая мерзость!» — подумала я с отвращением. Видимо, отвращение это отразилось и на моём лице, так как Рудокоп вновь принялся убеждать меня в невинности своего поступка:

— Право же, храбрейшая Виланка, не подобает тебе даже думать о подобных пустяках. Я не посмел бы сделать с тобой ничего предосудительного, тем более, зловредного, — нарочито беззаботным, разве что не игривым тоном увещевал меня он. Затем колдун попытался вернуть инициативу в разговоре, сменив тему и обратившись вновь к тому, о чём говорил несколько раньше: — Я хотел лишь попросить тебя об услуге столь же ничтожной, какой была и эта метка. Макрас Салинкар Матит, которому ты должна доверять как своему соратнику, может поделиться с тобой впечатлениями от пребывания в моих владениях. Ты же, проникнувшись его рассказом, могла бы тогда уже решить, захочешь ли ты помочь погибающему в муках миру, если такое окажется в твоей власти и с учётом того, что тебе даже не придётся для этого ничем жертвовать.

Намекал ли чёрный колдун последними словами этой тирады на «жертвенную деву», или просто случайно обмолвился?.. В любом случае он вновь чувствительно задел меня, и это в придачу к новости о том, что я была им помечена. Надо отдать ему должное: колдун бил по самым чувствительным местам моей души и всегда достигал цели. Однако, и я не собиралась отказываться от логики и ослаблять её разоблачающее давление на Рудокопа.

— Я не отвергаю вашу просьбу, владыка, но приму решение, лишь когда ясно пойму ваши замыслы. Вы сами признались, что только сегодня утром услышали о моём намерении посетить Гею. И первую половину дня вы провели в зале для заседаний в Светлых Чертогах. Простите, но что-то не верится, что вы смогли так скоро и легко договориться с ов'каавтис и всё это организовать. Очень похоже на то, что задумано всё это вами было гораздо раньше. Так будьте же откровенны до конца…

Призрачный Рудокоп старше меня в 20 раз и, очевидно, в не меньшей степени превосходит в искусстве риторики. Но при этом мои обличительные вопросы заставляли его постоянно оправдываться и тем лишали возможности давить на собеседника. Признаться, это обстоятельство меня буквально окрыляло. Я видела, как тяжко ему отвечать на мои вопросы правдиво — не менее тяжко, чем выслушивать оскорбления Айки Масс — и это придавало мне сил. Однако желание колдуна что-то получить от меня, похоже, было велико…

— Дева, ты можешь справиться об этом как у своего учителя Рамбуна, так и у профессора Хиги, и они лишь подтвердят мои слова: ты с самого начала вызываешь живейший интерес у многих, и у многих же находишься под пристальным наблюдением, так как твоя персона представляется им несказанно многообещающей. Но большинство из таковых наблюдателей всё же довольствуется общедоступными сведениями, не пытаясь установить с тобой тесного контакта. Я же пытаюсь это сделать, причём честно и открыто, не скрываясь ни от тебя, ни от твоих учителей и наставников, и никто из них пока не возражал и не велел мне остановиться…

— Вы не рассказали, когда и как вам пришло в голову наложить на меня метку, — напомнила я Рудокопу, поняв, что он опять пытается увести меня от прямого ответа.

— О, конечно же, я задумал снабдить тебя этой необременительной и безвредной меткой, едва лишь узнал о той роли, которая тебе уготована величайшими магами, — с самым невинным видом ответил он. — Мои возможности в Светлых Чертогах невелики в плане стяжания полезных связей и нужных сведений, а чтобы обрести хотя бы самую скромную свободу дальних путешествий, мне необходимо было заключить договор с кем-то, кто обладает такими возможностями. И тогда я предложил этим деятельным и пытливым философам, которые, волнуясь о моей судьбе, ждут меня теперь неподалёку в своём огромном корабле, предложил обучить их нанесению и распознаванию моих безвредных меток, а взамен заручился их поддержкой в моих собственных надобностях… Однако в итоге всё обернулось иначе.

— О чём это вы, владыка? — опять не поняла я.

— Когда мы дождались, наконец, появления вашего столь малого, но столь могущественного корабля, то сколько ни силились, не смогли различить в нём каких-либо следов моего заклинания. Мои друзья даже позволили себе достаточно жёсткое воздействие, чтобы обнаружить такой след, но всё было напрасно. Моей метки нет на тебе и теперь. Полагаю, её сняли вскоре после того, как она была поставлена.

«Допустим, метку сняли, — рассудила я. — Однако, как он меня тогда нашёл?»

— Простите, но мне в очередной раз…

— Не беспокойся, дева, я не намерен ничего утаивать и всё тебе растолкую. Да, не смотря на весьма досадную осечку, тем не менее, я не отступил и всё же смог догадаться, что ты находишься на борту этого корабля. Дело в том, что ты помечена ещё один раз, уже после содеянного неофитом Уламиксоном, и эта метка до сей поры пребывает с тобой. Более того, подобные метки мне хорошо знакомы, хотя и не имеют к моему искусству никакого отношения.

«Вот так сюрприз, — подумала я уже без страха или отвращения, — Кто же успел сотворить это со мной во второй раз?»

— При тебе имеется некая безделушка, ещё один непрошеный подарок, — объяснил Рудокоп. — Возможно, конечно, что тебе эту безделушку подбросили, но скорее всё же подарили — открыто и с добрыми пожеланиями — так у них принято. Безделушка и есть та самая вторая метка.

«Подарок магини Антелькавады! — осенило меня. — Пятиконечный смарагд в оправе!» — и рука моя невольно потянулась к поясу.

Но я вновь усмотрела в словах колдуна странность. Если его метки на мне уже нет, зачем Рудокоп вообще о ней рассказал? Ему не было никакого смысла упоминать мне об этом своём злодеянии, и если бы он сразу сослался на подарок звёздной магини, он был бы лишь тем, кто удачно воспользовался чужой оплошностью. Если только… Тут я припомнила, как добрейший профессор Хиги, прощаясь со мной в зале заседаний, неожиданно и к моему большому смущению, провёл рукой по моим волосам. Неужели этим простым жестом профессор удалил с меня метку колдуна? Если метку убрали эориане, и Рудокоп об этом догадывается, тогда становится понятной его чрезмерная откровенность. Что же до самой его просьбы, думаю, излишне упоминать, что я прекрасно осознаю разницу между помощью страждущим людям и удовлетворением бесстыдных амбиций чёрного колдуна. Но после всего, что я узнала из заметок долговязого Салинкара, я всей душой желала помочь простым жителям Каменных Земель — помочь всем, что только будет в моих силах..

Пока всё это обдумывала, я всё же достала кулон из кармашка на поясе и принялась рассеянно вертеть его в руках. Неожиданно я обнаружила (точнее нащупала), что он не цельный, а состоит из двух зеркальных половинок, соединённых нехитрым замком.Конечно же, я попыталась разъединить «безделушку», но с первой попытки сделать это у меня не получилось. Заметив, как я пытаюсь разъединить половинки кулона Антелькавады, Рудокоп буквально окаменел, по-моему, он даже перестал дышать — он словно увидел заряженный револьвер в шаловливых лапках обезьянки. Я не стала дразнить колдуна и убрала кулон обратно в кармашек. И тогда владыка Каменных Земель буквально выдохнул с явным облегчением! Что бы это значило?..

— Хорошо, владыка, при первой возможности я постараюсь переговорить с Салинкаром, — обещала я в итоге чёрному колдуну. Рудокоп вынудил меня не солгать, но слукавить, утаив часть правды, ведь я уже составила мнение о его вотчине, но при этом не говорила о ней со своим однокашником. — Однако мне всё ещё непонятно, что же вы от меня хотите в конечном итоге. Я даже близко не представляю, как или чем могу помочь вашему миру.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты использовала своё могущество во благо моих подданных. Я желаю, чтобы ты вернула в Каменные Земли наших богов, — заявил мне в ответ колдун. — Поверь, Виланка, я тебя к этому нисколько не принуждаю и даже не тороплю, однако в сложившихся обстоятельствах тебе это сделать гораздо проще, чем кому бы то ни было…

Я просто онемела от такой просьбы, а Рудокоп между тем продолжал:

— Как люди боятся смерти, так боги боятся забвения. Поэтому даже в покинутые ими миры боги возвращаются, влекомые отчаянными призывами к ним, чтобы прочесть в душах людских сокровенное, понять, наставить и помочь. Ранее они не раз возвращались и в Каменные Земли — то в своих воплощениях, то в словах мудрецов и пророков. Они терпеливо учили людей земледелию и ремёслам, астрологии и медицине, оставляли нам свои пророчества, заветы и духовные наставления. Но в тот раз боги застали у нас такую мерзость, что решили: этот мир уже безнадёжен. Той мерзостью и были Шал-Гур.

— Ваш мир тогда тоже погубил кокон? — спросила я у колдуна.

— Да, но не всякий раз доходит до такого. Кокон и война нужны этим тварям лишь для того, чтобы продолжить свой паскудный род, но чтобы погубить мир — для этого довольно и их мерзостного засилья… Когда мою родину разорило Безликое Воинство, боги покинули её, рассеявшись по Вселенной. Но мы знали, что судьбы миров связаны между собой невидимыми стезями, поэтому сподвижники великого мага, в числе которых был и я, тогда ещё молодой неофит, пытались отыскать своих богов и вернуть их назад. Нам нужно было лишь по одной чистой душе из каждой связанной ойкумены… В конце концов, мы собрали необходимое и провели обряд, но всё оказалось тщетно.

Сказав так, Призрачный Рудокоп замолчал. Я увидела, как на его лицо легла тень тяжких воспоминаний: оно стало не просто задумчивым, а колдун словно завидел вдали нечто такое, о чём давно и глубоко сожалел. Помолчав немного, Рудокоп заговорил вновь:

— Поскольку мы тогда потерпели неудачу, наш мастер, великий маг, к числу первых адептов которого я себя отношу, отыскал иной способ, позволивший всё это время удерживать Каменные Земли от гибели. Воистину, мастер совершил беспримерный духовный подвиг: он собрал всё, чему когда-либо учили нас боги, привёл это в систему и облёк в книгу. Без малого три века книга эта служит опорой и утешением нашим душам, замещая собой тех, кто покинул высшие сферы нашего мира. Но даже такая книга не может заменять богов бесконечно, поэтому в ней оставлено потаённое обещание: если люди будут следовать написанному, то боги непременно вернутся, и тогда наш сумеречный мир вновь засияет. Но ждём мы, похоже, напрасно: проходят века, а мир наш неуклонно сползает к краю тьмы, за которым уже не будет ничего… У тебя теперь есть эта книга. Завтра ты станешь той, в чьей власти вернуть моему миру утраченный им высший дух.

Так вот что думает о тайной главе «Синего Кодекса» сам Призрачный Рудокоп! Разумеется, я такого не ожидала. У меня возникло новое сомнение в словах чёрного колдуна, смутное предчувствие, что он лукавит, или, даже скорее, сам заблуждается. И к тому моменту я уже оправилась от шока, вызванного на этот раз неожиданной и необычной его просьбой.

— С чего вы вообще решили, владыка <…>, что я буду способна на такое? — спросила я у колдуна, сама не знаю почему вдруг назвав его истинным именем.

Услышав своё имя, колдун зыркнул на меня так… Вновь всё моё существо словно бы пронзил разряд тока! Это был не взгляд разумного человека, обладающего свободной волей, это был полный ненасытной алчности и бездонной тоски взгляд голодного духа, в нём вспыхнули и лукавое бесстыдство, и мучительная зависимость от собственного зла. Я тут же вспомнила о том, что произнести истинное имя Призрачного Рудокопа значит навлечь на себя проклятье! Я вновь растерялась, смутилась и испугалась, и даже прижала ладони к бёдрам, справедливо опасаясь, что мои предательски затрясшиеся руки выдадут мои чувства, но так продолжалось лишь мгновение. Через это мгновение взор колдуна вновь потух и замёрз, перестав меня пугать. Колдун же тогда воскликнул в притворном возмущении:

— Разве ты ещё не поняла?! Конечно же, ведь они до поры скрыли это от тебя… Воистину, нет предела хитроумию величайших магов! Дева, ты нужна им не просто для того, чтобы убрать кокон с Геи. Тебя обучат, посвятят и наградят немыслимыми для смертного силами, сделают могущественным орудием в борьбе с шалгурами. Для этого маги Эоры поэтапно трансмутируют твою душу. Ведь ты всё равно была обречена, тебя не было в будущем Геи, гибнущей под коконом, тебя не должно быть там и впредь.

Опять Рудокоп понёс какую-то чушь. Впрочем, я подумала, что он, возможно, намекает на ту вседозволенную свободу, которую я на краткие мгновения обрела, установив тесный контакт с Пикусом. Наверное, подобные возможности будут у меня и завтра, во время проведения наглядного опыта. Если так, то это многое объясняет. Но так ли это на самом деле?..

— Я всё же не уверена, что у меня появятся когда-нибудь такие возможности, впрочем, как и позволение делать что-либо подобное, — ответила я Рудокопу.

— Дева, я прошу тебя лишь заранее задуматься о верном выборе, чтобы ты потом не сожалела об упущенном шансе. Поскольку в тот момент, когда ты делаешь выбор, он почти не требует усилий, но после того, как он сделан, уже нельзя передумать и переиграть, хотя порой можно обратить сделанный выбор вспять ценою огромных жертв. Но если случится так, что тебе запретят возвращать нам исконных богов, или сами они не пожелают возвращаться, а ты не захочешь их принудить, тогда останется иной, даже более простой способ, который решит ту же самую проблему.

— Какой же? — спросила я, справедливо ожидая от колдуна очередной неожиданности.

— Ты можешь сделать богом меня.

Я хотела немедленно возразить Призрачному Рудокопу, но так и застыла с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Я была потрясена! Как ловко и какими окольными путями Призрачный Рудокоп подвёл разговор к тому, что он на самом деле хотел от меня получить! Стать богом! Ничего себе у него амбиции!

Возникшая в нашем общении пауза надолго не затянулась, так как очень скоро вокруг нас появились ещё три кресла, в которых к нам вернулись Айка Масс, Галш Талеса и Салинкар Матит.

— Мы просим прощения, владыка, но обстоятельства изменились, — сказал Рудокопу Галш. — <…> (тут эорианин назвал устройство, для которого медальон предложил слово прорицатель, но я сочла, что это уж слишком) прогнозирует угрозу. Ожидается всплеск активности пространственной мозаики, а с ней лучше шутки не шутить — вы рискуете сгинуть там вместе со всем этим флотом.

— Мы как раз только что закончили беседу, по поводу которой был наш уговор, так что нам остаётся лишь поблагодарить вас, юные маги, за понимание и содействие, и попрощаться.

Яркую россыпь звёзд и туманностей вокруг нас вдруг словно начала закрашивать чёрной тушью невидимая исполинская кисть. И ещё это было похоже, как если бы по звёздному покрывалу хаотично разливалась чёрная краска, впитываясь в него и гася тем самым звёзды.

— А вы, друзья, полюбуйтесь, — нарочито зловещим тоном заявил Галш, обращаясь теперь ко мне и Салинкару. — Вот так выглядит пространственная мозаика.

Эта мозаика быстро поглотила звёзды на доброй трети того, что называется у эориан панорамным экраном. На образовавшемся чёрном фоне вновь появился фиолетовокожий человек и, как в прошлый раз, едва начав что-то говорить, сразу исчез. Вслед за этим один из меньших кораблей окружившей нас армады вдруг начал приближаться к «Пикусу», быстро наращивая скорость, и вскоре стало ясно, что он намеревается или пролететь совсем рядом, или даже врезаться в нас. Рудокоп и эорианские школяры смотрели на всё это безучастно, а Салинкар, который чувствовал себя на протяжении всего путешествия явно неуютно (как я его понимаю!) при приближении корабля весь съёжился и зажмурил глаза так, что его рыжие брови легли прямо на бледные щёки: похоже, он ожидал катастрофического столкновения. Я же подумала, что корабль ов'каавтис просто не долетит до нас. Его либо разрушат, либо вовсе испепелят в прах мощные орудия, которые обязаны быть у любого эорианского звездолёта. Но корабль, насколько я поняла, просто пролетел сквозь нас и стремительно удалился в противоположную сторону. Это вызвало одновременно и изумление, и чувство облегчения у моего долговязого однокашника и поразило меня. Так значит, мне не казалось всё это время: мы и в самом деле призраки!..

— Как видите, за вас уже беспокоятся, — заметила Рудокопу Айка Масс. — Так что вам пора… обратно на факультет. И прошу вас, владыка, впредь воздержитесь от визитов к границе Сферы, для вашего же блага, — прибавила она, как я поняла, без тени иронии.

Рудокоп хотел что-то сказать или возразить, но вдруг, безо всяких прощальных церемоний, чёрный колдун пропал со своего места, а кресло, на котором он возлежал и которое и так едва было видно, окончательно растаяло в воздухе. Наблюдавший за этим Галш лишь покачал головой, с укоризной поглядев на ехидно улыбающуюся Айку.

У меня же осталось ощущение, что наш разговор с колдуном лишь прервался, но не завершился. Я ведь так ничего конкретного и не обещала Рудокопу… Или обещала? В общем, мне просто необходимо посоветоваться по поводу этой просьбы чёрного колдуна с самим мудрейшим профессором Хиги. Я действительно хотела бы помочь несчастным жителям Каменных Земель, но могу ли я, позволительно ли мне и, главное, как мне это сделать?..

— Нам не придётся догадываться, а ты можешь не говорить, о чём была ваша приватная беседа. Мы узнали у профессора, что именно владыка так настойчиво вожделеет, — сообщил мне Галш. — Но ему никак не захватить полиэмбриональную капсулу. Это невозможно, поскольку в этот раз до стадии размножения не дойдёт.

— И мы даже не хотим вытягивать из тебя, что этот колдун пообещал тебе за услуги, — добавила Айка. — Что бы это ни было, ты наверняка можешь получить это у нас. Только мы, в отличие от колдуна, не попросим ничего взамен.

Я безгранично доверяю эорианам, а вот Рудокопу не доверяю совсем. Поэтому я не стала хранить его секреты, как не собиралась скрывать от антиподов свои.

— Капсула Шал-Гур ему, возможно, и нужна, но я тут не при чём. Призрачный Рудокоп просил меня вернуть богов в Каменные Земли, — выложила я антиподам всё начистоту. — Он сказал, что боги покинули его мир, сочтя его безнадёжным, и теперь он рассчитывает, что я смогу собрать их и вернуть обратно. А если это у меня не получится, тогда он предлагает сделать богом его самого.

Я ожидала, что моё сообщение по меньшей мере удивит эориан, но они отнеслись к нему, как к чему-то заурядному. Впрочем, это для них вообще характерно.

— Ну и задачку он тебе задал! — усмехнулась Айка. — Многие гости центра ищут, а кое-то даже требует от нас, божественную сущность, хотя ни один из них толком даже не может объяснить, что он под этим понимает и для чего это ему нужно — все их определения неточны и даже нелогичны. Почему-то считается, что эту божественность можно выторговать, обрести силой, или заполучить, кого-то обманув. Теперь и владыка <…> туда же…

— Как он вообще здесь оказался? — спросил Галш не то меня, не то себя самого.

— Рудокоп сказал, что на мне колдовская метка Антелькавады, по ней он меня здесь и обнаружил, — объяснила я эорианину. Про метку самого Рудокопа я не стала упоминать.

— Опять эти фокусы с метками! — возмутилась Айка. — Какой вызывающе циничный поступок — использовать кулон мастера Антель, чтобы тебя найти. Его ещё не сделали богом, а он им уже себя возомнил! Рискну предположить, что <…> договорился с ов'каавтис о передаче им методики поиска и слежения за людьми, и именно на этой почве они сошлись.

— Постигающим было бы интересно отслеживать тебя по метке, в которой использована малопонятная им магическая техника, — пояснил Галш. — Только они, опять же, напрасно побеспокоились: перед завтрашним мероприятием все посторонние воздействия так и так с тебя снимут. Для чистоты опыта…

— А по поводу подарка Антель не беспокойся, — с улыбкой увещевала меня эорианка. — Пока он целый, это безделушка, просто значок ордена Предрассветной Звезды. Но если кулон разделить, то он наверняка отпугнёт от тебя таких, как этот колдун.

Хотя и запоздало, я кое-что выяснила про этот кулон у его эорианского соратника — заклятого медальона. Как оказалось, украшение с пятиконечным смарагдом защищает своего носителя от зловредной магии. Для этого кулон нужно разделить на две одинаковые части (которые затем можно использовать, к примеру, как серьги), и в самый момент разделения он разорвёт связь своего хозяина с любым злом — если, конечно, такая связь имела место. Подарок звёздной магини оказался не просто отличительным знаком, но ещё и опотропом — амулетом, отвращающим зло!..

— Ты должна понять кое-что про этого Призрачного Рудокопа, — внезапно став серьёзной, заявила мне Айка. И далее она выдала мне нелицеприятную характеристику чёрного колдуна: — Он называет свою магию искусством, но единственное искусство, которое я готова за ним признать — это искусство создания проблем на пустом месте. Он хитрый и наглый, а в придачу к этому ещё трусливый и злопамятный тип, к тому же, зануда и волокита. Он считает себя избранным, потому что его мир среди немногих, где постоянно практикуют наши студенты. Он опасается связываться со штурмовиками, однако нас он не боится. Мы для него безобидны и предсказуемы, поскольку связаны обязательствами, которые налагает наше сотрудничество. Он уверен, что мы не можем ему навредить, и это близко к истине, ведь даже безобидные шутки тут против правил. Ты, подруга, совсем другое дело, ты никакими обязательствами вообще не связана, колдун считает тебя обычной девочкой из обычного мира, простушкой, которая с нашей помощью вскоре обретёт огромную власть и почти безграничные возможности. По его убогим представлениям, обретя эту власть, ты можешь как милостиво исполнить его сокровенные желания, так и, разозлившись, жестоко наказать его или даже убить. — Дальше Айка опять повеселела и в её тоне засквозил задор: — Представь, какой это соблазн для гордого владыки! По этой причине он, с одной стороны, жаждет лестью, уговорами и посулами добиться твоего расположения и заставить тебя сделать что-то для него полезное, а с другой он опасается вызвать твою неприязнь и навлечь на себя твой гнев. Он подбирается к тебе осторожно, окольными путями, он хочет узнать и понять тебя, расположить к себе или даже очаровать, но при этом он боится перегнуть палку. И на всё это у него не так уж много времени… Ситуация на самом деле смешная. Будь на твоём месте, я бы поиграла с ним, но тебе уж тут самой решать.

Я сразу подумала, что на самом деле уже немного «поиграла» с Призрачным Рудокопом во время нашего приватного разговора. Я изрядно сбила с него спесь тем, что заставила признаться в постыдных поступках. Я не только недвусмысленно дала ему понять, что не намерена поддаваться его влиянию, я даже смогла перехватить инициативу и устроить чёрному колдуну настоящий допрос, чем вынудила его в итоге прервать общение со мной и до поры ретироваться. И пусть это будет выглядеть в чьи-то глазах суетным и хвастливым, но я этим горжусь, как заслуженной победой!

— Владыка <…> может быть подчёркнуто искренним, навязать доверительный разговор и даже раскрыть собеседнику какие-то из своих якобы сокровенных тайн, — добавил к словам Айки Галш Талеса. — Но пусть тебя не смущают его откровенные признания, они лишь излюбленный риторический приём этого колдуна, и многие этот его приём хорошо знают… и успешно игнорируют.

Таким образом, антиподы дали мне понять, что показная правдивость и откровенность Рудокопа была вызвана лишь его желанием втереться ко мне в доверие.

— Блистательная Айка, а о каком маникюре ты говорила Призрачному Рудокопу? — решилась я всё-таки задать такой вопрос юной эорианке.

— Ах, Виланка, это забавная история, она случилась во время одной из первых экспедиций наших исследователей в Каменные Земли, — охотно принялась мне рассказывать эорианка. — Колдун тогда заманил двоих наших в ловушку и пытался использовать как заложников, удерживая их в своём Кровавом Дворце… В общем, вёл себя по-хамски, и пришлось вмешаться Последствиям. Тётя Нисса в одиночку обезвредила личную гвардию <…> и его отборных телохранителей, чем, конечно, несказанно расстроила владыку…

— Не думаю, что колдуна тогда огорчило именно это, — поправил её рассказ Галш.

— Не столько это, столько как раз то, что Нисса обрезала один из символов власти и достоинства владыки Каменных Земель — его длиннейшие колдовские ногти — попутно прочитав небольшую лекцию о красоте и удобстве короткого маникюра… Про этот случай я и напомнила наглецу, — Айка рассмеялась.

— У каждого штурмовика есть свои особые шутливые выходки, фишки, они ими друг перед другом бравируют. Одна из фишек Ниссы… скажем так: она ратует за аккуратно подстриженные ногти, расчёсанные волосы, стриженные бороды и всё такое… И ещё, в качестве платы за столь сомнительную услугу, Нисса съела все сладкие деликатесы, что только нашлись на дворцовой кухне, — закончил Галш.

— Повара у <…>, конечно, отменные, но этот маникюр колдун ей никогда не простит, — резюмировала эорианка. — С той поры, чтобы задобрить, он угощает наших исследователей самыми изысканными блюдами, всегда коротко стрижёт свои ногти, и боится папиных штурмовиков гораздо больше, чем их же ненавидит… Впрочем, уже недостаточно боится, раз настолько обнаглел.

То есть эорианская женщина-штурмовик захватила дворец чёрного колдуна и унизила его так, что тот до сих пор вздрагивает при упоминании её персоны. Я даже представить себе не могу, что чувствовал человек с такими амбициями и самомнением, как у Призрачного Рудокопа, когда его грозное и безопасное гнездо разорила одна-единственная женщина, да после этого ещё так дико поглумилась над его достоинством. Наверное, страх и ненависть могут образовывать в головах злодеев своеобразный коктейль или даже сплав… Интересно: а какая фишка у штурмовика по имени Рад?

Раз уж зашла об этом речь, поделюсь небольшим наблюдением. У эориан ногти и правда короткие, да и на Гее не часто встретишь людей с длинными ногтями — всё же таковые требуют особенно тщательного ухода и неудобны в работе и в быту. Длинные ухоженные ногти всё же не более, чем украшение. Хотя некоторые мои соотечественники порой отращивают какой-то из своих ногтей — обычно на указательном или среднем пальце — и используют в качестве писчего инструмента, но этот обычай уже давно считается старомодным. Ногти-стилосы попадаются теперь разве что у людей немолодых или же у тех, кому приходится часто писать. В Симбхале карапы предпочитают свои ногти накоротко срезать, однако многие живущие там же софои их специально отращивают, потому что считают символом созерцательной мудрости. Вспомнила ещё про Уламиксона: у него на месте ногтей какие-то кругляшки, вроде пуговиц…

Корабли ов'каавтис поспешно покидали этот космос, устремившись прочь от огромного чёрного провала, образованного пространственной мозаикой. Айка с Галшем какое-то время продолжали обмениваться шутками в адрес колдуна, а затем принялись обсуждать уже знакомую мне подготовку «Пикуса» к выбросу, мои же мысли потекли совсем в другом направлении. В прошедшей между нами приватной беседе Рудокоп сообщил нечто очень важное лично для меня. Он как независимый и непредвзятый свидетель подтвердил, что Адиша-Вал существует, что он жив и он — не плод моего воображения, а также то, что его можно найти. Если уж Рудокоп нашёл его, то эориане подавно отыщут.

А ведь в моём представлении Адиша уже было покинул реальный мир, стал для меня далёким романтическим образом, недосягаемым плодом моих фантазий, воображаемым героем. И вот теперь Призрачный Рудокоп показал мне этот образ и я вновь ясно осознала, что юноша, в которого я влюблена, существует в действительности. Так порой злые намерения обращаются во благо, и хотя чёрный колдун, разумеется, даже и не помышлял так меня облагодетельствовать, я искренне ему благодарна.

Одиссея «Киклопа-4». Гл. V. Проклятая «Компра»

В своём стремлении к желанной цели

положись на случай, и он посмеётся над тобой;

положись на чувства, и они обманут тебя;

положись на логику разума, и она ошибётся;

положись на веру, и тогда ты наконец поймёшь,

что цель твоя иллюзорна, а стремление тщетно.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Дольфины! И всё-таки мы встретили их! Я надеялся, что 13-я боевая вахта доставит нам радость, принеся, наконец, благоприятный знак от Богов, так оно и вышло: ведь это число обновления, оно связывает нас с новым циклом или поворотом судьбы! Ночь мы шли над притихшими волнами самым полным ходом, а с утра сбавили ход до малого и легли на брюхо, готовясь на весь световой день уйти на глубину. Погода стояла пасмурная, то и дело принимался лить дождь. Пост акустика даже в такой ситуации засёк звуки, которые издавали дольфины, и сидевший за этим постом Такетэн-Хар вывел их на громкую связь. Некоторые звуки были похожи на скрип кожаных мехов, некоторые — на птичий щебет, а иногда к ним присоединялось что-то вроде протяжного пения. Скванак-Ан приказал ещё сбавить обороты вентиляторов, чтобы лучше расслышать эти звуки, и дождь будто нарочно перестал, и вот тут-то камера правого борта показала, как недалеко от «Киклопа» похожие на огромных рыб морские твари резво выпрыгивают из воды и вновь ныряют. Уже в тот момент сердце моё замерло в предчувствии божественного знака! Поначалу в рубке заговорили, конечно, о ксариасах, но это оказались существа со странными длинными носами и крутыми лбами, и двигались они невероятно быстро. На скорости около 30 узлов они выскакивали из воды, порой пролетая несколько гексаподов по воздуху, а иногда взмывая вертикально в небо, при этом вращаясь всем телом, и вновь ныряли и выныривали. Очевидно, они делали это ради собственного удовольствия! Разглядев их подробно на экранах своих мониторов, мы поняли, кто это, капитан отдал приказ сменить курс, и вскоре стадо легендарных морских зверей нагнало нас и поплыло рядом. Дольфинов оказалось не меньше сотни, они не боялись «Киклопа» и не пытались его атаковать; они будто заигрывали с нами — в точности, как это описано в легендах! И ещё в легендах говорится, что люди когда-то дружили с дольфинами, плавали вместе с ними в океане, цепляясь за их спинной плавник, и что эти умные и добрые морские звери умели лечить людей от разных недугов… С четверть часа мы наслаждались созерцанием их прыжков — на мониторах и через окно рубки, а затем «Киклоп-4» погрузился и продолжил свой путь на юг под водой. Боги, я благодарен вам за эту встречу!

С этой вахты я начал всё записывать в новую тетрадь, потому что предыдущая почти уже закончилась, и я отложил её, оставив несколько чистых страниц в конце для правок и дополнений.

Близится мой 15-й день рождения. Если не считать дольфинов и побаливающего иногда плеча, в остальном моя служба на «Киклопе-4» вошла в русло привычной флотской рутины. Только раньше я её тяготился, а теперь простые обязанности и наряды кажутся мне чуть ли не отдыхом и приятным времяпрепровождением. При этом я рад ещё тому, что попал в малочисленный экипаж, так как по своему характеру я во многом остаюсь человеком гражданским и строгое соблюдение армейского распорядка легло бы на меня тяжким бременем. На больших кораблях, где численность экипажа составляют сотни и тысячи человек, соблюдается такой распорядок. Ежедневные коллективные мероприятия вроде поверки, приборки, помывки, питания, также и многие другие обязательны и осуществляются по расписанию. У нас в армии это вызвано по большей части стремлением никого не обделить вниманием, а вот в Альянсе подобные мероприятия проводятся с целью укрепления дисциплины, ведь там с этим вечные проблемы. В их армии младшие по рангу подчиняются старшим из страха наказания, которое, особенно в боевой обстановке, может быть скорым, неотвратимым и даже смертельным. Всё потому, что разум малаянцев и их союзников не просвещён Учением. В нашей же армии таких наказаний вообще нет, а подчинение старшим основано на уважении к их достоинствам, таким, справедливость и доблесть, а также к их знаниям и опыту. И ещё в армии Альянса не парные, как у нас, а только одиночные командиры, а одной рукой не распутать сложный узел. В армейских подразделениях нашего врага обычны ежедневная муштра, унижения со стороны старших, дисциплинарные наказания и насаждение пропагандистской лжи. К тому же, совместное мытьё, питание и проживание в тесных кубриках или казармах способствуют вспышкам заболеваний. Вы наверняка помните, как сразу на нескольких базах противника в самом начале войны вспыхнула эпидемия печиша. Вскоре она перекинулась и на некоторые корабли. В итоге умерли тысячи солдат, матросов и офицеров. Малаянцы тогда свалили это на нас, обвинив в применении бактериологического оружия. А у нас даже нет такого на вооружении! Нашим базам, во всяком случае тем, что расположены в высоких широтах, эпидемии не страшны: там не только слишком холодно для подобной заразы, но и в избытке чистый воздух и чистая вода. На кораблях нашего флота условия жизни соответствуют разумным санитарным нормам, мы не держим людей в стеснённых условиях и не заставляем есть тухлую рыбу из железных банок. Кубрики у нас достаточно просторные, а братья хетхи снабжают наших моряков качественным и здоровым питанием.

В эту вахту я проверял судовые средства связи, и тут мне отчасти помог Такетэн-Хар. Хотя я этого опасался, на этот раз его не назначили надо мной старшим и он держал себя в лицемерных рамках напускной скромности. Специалист Такетэн, конечно, первостатейный, однако мы с Муштаком, даже не имея такого образования, и без него справимся почти с любым нарядом офицера-электромеханика.

Ещё мы продолжаем разбирать склад. Предстоит освободить целое помещение под матросским кубриком и оборудовать его койками, чтобы разместить там малаянцев с «Прыжка Компры». Лишних коек у нас, конечно, нет, их придётся изготовить из подручных материалов, точнее, переделать под койки складские стеллажи. Также нужно что-то придумать с дополнительным обогревом, так как наш путь в Симбхалу будет проходить поздней осенью через приполярные воды, а склад не так хорошо обогревается, как кубрик и каюты, и зимней одежды у малаянских моряков не бывает, а нашей на всех не хватит. Хвала Хардугу, я этим не буду заниматься — для этого под начало того же Такетэна отрядили четверых матросов. Не иначе, как собранная им наспех жаровня сыграла роль в этом назначении. По нему теперь видно, как он этому рад — и тому, что у него самая большая команда, пусть и временная, и самой возможности всласть накомандоваться! Истинно сказано: достойный человек не пожелает власти над другими, ибо власть это яд для души и лишь самые стойкие способны принимать его без вреда.

Представляю, что здесь начнётся, когда экипаж удвоится за счёт людей с «Прыжка Компры». Очереди появятся не только на помывку, но и в гальюн (их у нас два, как и душевых), возрастёт и количество мусора, а у доктора станет столько пациентов, что карапа из медпункта придётся куда-то переселить. Интересно, они уже решили, куда? Надеюсь, не к нам с Ибильзой (смилуйся над нами, о Ардуг!). Системы очистки воздуха точно не справятся с удвоением экипажа, поэтому наше пребывание на глубине будет ограничено (я примерно прикинул) 6–7 часами. Этого недостаточно, чтобы скрываться под водой всё светлое время суток, но мы и не знаем, насколько вообще эффективен такой манёвр: ракеты демонов над нами больше не летают, а их корабли наверняка обладают чем-то вроде радиолокационных станций и на поверхности одинаково легко обнаружат нас как днём, так и ночью. Возможно, «Киклопу» стоит выныривать лишь для того, чтобы продувать помещения свежим воздухом. Опять же, подобная перспектива меня не радует.

Наш корабельный врач Заботливый Арза родился на юге, в небольшом рыбацком поселении, если не сказать в деревне, молодость провёл в небольшом городке, где работал фельдшером, а учится ездил в припортовый Самут — то есть док изначально по образованию именно военный врач, закончил Самутскую медакадемию. «Заботливый» — это не Честное имя Арзы, точнее, оно не официальное, по судовым документам он Арза-Лаш, а имя Заботливый он получил ещё до войны, когда работал фельдшером. Впервые я встретил нашего доктора даже раньше, чем увидел «Киклоп-4». На базе все мы проходили регулярные медосмотры и Арза был одним из тех, кто их проводил. Тогда я и узнал, что он Заботливый Арза — об этом говорили толпившиеся в ожидании осмотра моряки. Должен засвидетельствовать, что Арза полностью соответствует этому имени. Он заботится обо всём экипаже и внимательно относится к больным и раненым. Я не сразу это уяснил. В начале моей службы на «Киклопе», когда я приставал к нему со своим недомоганием из-за перепадов давления, док показался мне хладнокровным и циничным. Я решил, что он просто отмахнулся от меня, не проявив должной заботы. Теперь я полностью признаю, что был неправ! У Арзы богатый опыт работы с моряками и он прекрасно понимал, что мои проблемы временны и через несколько суток я про них забуду. Именно это он и пытался мне объяснить. А я не хотел его слушать. Не знаю, стоит ли перед ним извиняться, ведь он явно не в обиде на меня… Когда настанут, наконец, мирные времена, я очень надеюсь, что не утеряю с ним связи и наша дружба продолжится.

Вчера вечером за партией в пуговицы доктор рассказал очередную забавную историю, которая случилась в начале его службы на флоте с его первым экипажем — про толстого лоцмана. Несложно догадаться, что вспомнить лоцмана и этот случай Арзу вдохновил взятый три дня назад на борт карап. А я рассудил, что в честь 13 вахты и на свежую голову стоит это записать. История попроще той, что я записал в прошлый раз, он зато её смело можно отнести к флотским байкам.

Вот она.

С началом войны Заботливому Арзе пришлось оставить работу в госпитале, так как его призвали служить во флот. Первое его судно — десантный корабль — было укомплектовано неопытным ещё экипажем, поэтому вместо боевых операций они занимались челночными транспортными рейсами, перебрасывая наши гарнизоны, оборудование и даже гражданских беженцев из южных провинций, которые мы тогда теряли одну за другой, в более спокойные и защищённые районы на севере. Часто те места, откуда они забирали людей и грузы, были плохо оборудованы для приёма судов, а то и вовсе представляли собой дикий берег, а времени на погрузку отводился минимум. Судоходную карту такого места не всегда можно было найти, поэтому командование флота набирало лоцманов из местных моряков, в основном отставных гражданских. Однажды их судну, уже частично загруженному, пришлось забирать военный груз и беженцев из провинциального приморского городка, расположенного по берегам узкого пролива. Для проводки по проливу им прислали очередного лоцмана — бывшего штурмана с торгового парусника, возрастом под 40 лет и необычайно толстого — по заверению самого Арзы, своей тучностью отставной штурман не уступил бы иному клерикальному скопцу. Док тогда осмотрел прибывшего лоцмана и под благовидным предлогом взвесил — стрелка весов, градуированная до пяти талантов, упёрлась в максимальную отметку и едва не погнулась! При этом толстяк живо двигался и для своего возраста обладал завидным здоровьем.

Думаю, все представляют себе двухпалубный десантный корабль: нижняя палуба сплошная, с фальшбортами и откидными аппарелями, а верхнюю, приподнятую на балочных конструкциях гексапода на 2 над нижней, делит на две неравные половины судовая надстройка с ходовой рубкой, имеющей по бокам крылья-балконы. Часть верхней палубы от надстройки до носа обычно занята орудийными башнями и ракетными установками, а та часть, которая позади надстройки, представляет собой площадку под дирижабль. Дирижаблем их десантник не был укомплектован, а из вооружения стояли только одна пушка и один противовоздушный комплекс, так что обе части верхней палубы использовались как грузовые. В городке десантник благополучно причалил, опустил аппарели, и на него загрузилось сотни три беженцев и актов 200 груза. Людей разместили на нижней палубе, туда же заехало несколько военных грузовиков, а на верхнюю палубу подняли судовыми кранами то, что не поместилось внизу. Когда загружали верхнюю палубу, вахтенный капитан переживал за крен и остойчивость судна, но в итоге груз туда поместили незначительный, распределили и закрепили как следует, кэп успокоился, судно отчалило и пошло тем узким проливом — ведомое толстым лоцманом.

Как только десантник начал движение, лоцман этот, вооружившись биноклем и прибором связи, принялся переходить то на одно крыло рубки, то на другое — в зависимости от того, ближе к какому из берегов проходил фарватер, и высматривал он оттуда даже не отмеченные буями рифы, банки или мели, а корпуса судов, затонувших в результате авианалётов — эти корпуса по спокойной воде хорошо было видно сверху. Хотя их оттаскивали к берегу подальше от фарватера, они имели свойство иногда перемещаться с приливами и течениями. По набережным города толпились горожане, среди которых было много провожающих — тех, у кого на этом десантном корабле уплывали на север родственники или друзья. И вот все присутствующие в рубке наблюдают такую картину: лоцман идёт на правое крыло, и вскоре судно начинает изрядно кренить на правый борт. Через какое-то время он переходит на левое, и судно вслед за этим получает крен на левый борт. Мало того, собравшиеся на набережных люди, как только судно к ним наклоняется, начинают отчаянно махать всем, чем придётся, кричать и подавать какие-то знаки! Когда городская застройка закончилась, пролив расширился, лоцман вернулся в рубку и судно перестало кренить. Но водоизмещение у десантника больше 10 тысяч актов! Сколько бы ни весил лоцман… Что только не передумали в рубке, как только не гадали: и про смещение груза, и про попутную волну, и даже про критическую остойчивость и эффект рычага, однако потребовать объяснений от самого лоцмана не решились, побоявшись прослыть невеждами в глазах бывалого моряка. Тем временем десантник прошёл широкую часть и вновь вошёл в узкую. Там опять по берегам собрались провожающие, а толстяк с биноклем вновь принялся переходить то на одно крыло рубки, то на другое, высматривая в воде препятствия. И это повторялось раз за разом: на какой стороне появлялся толстый лоцман, на ту сторону у судна случался крен… В общем, команда десантного корабля, наблюдавшая за хождениями лоцмана, пребывала в недоумении и замешательстве. А толстяка, похоже, эта ситуация нисколько не смущала, он спокойно выполнял свои обязанности так, как будто крен судна под ним — дело обычное…

Пролив в итоге прошли благополучно и за лоцманом пришла лодка, чтобы увести его домой. Никто так и не решился испросить у него объяснений по поводу странного поведения судна, и лоцман, выполнив свою работу, молча покинул десантный корабль.

Они уже шли в открытом море, а члены экипажа в рубке всё никак не могли успокоиться, теряясь в догадках. Когда, наконец, наверх поднялся один из вахтенных офицеров, дежуривших на нижней палубе, он услышал от своих собратьев по команде совсем уж жуткую и суеверную версию: что де лоцман этот послан не командованием флота, а самим чернобородым Ардугом, и его стараниями в этом проливе перевёрнуто немало судов — именно они лежат теперь на дне по сторонам от фарватера. А население городка отлично об этом осведомлено и собралось по берегам, чтобы поглазеть, как перевернётся и затонет очередное судно. Выслушав такое, офицер с нижней палубы, как говорят, свалился под штурвал. Он-то и объяснил, сотрясаясь от смеха, что на деле всё было проще простого: беженцы на нижней палубе, в точности как и лоцман, переходили к тому борту, который в данный момент был ближе к берегу. Только высматривали они, конечно, не корпуса затонувших судов, а пришедших их проводить родственников и друзей, и обе стороны при этом усердно махали друг другу руками, платками и шапками и что-то кричали. Из рубки не могли видеть, что происходит на нижней палубе, но именно перемещение там сотен людей с борта на борт и давало этот крен. Как только берега опустели, беженцы угомонились и судно перестало крениться.

Так озадаченный экипаж десантника озарило Второе удовольствие Хардуга!

Мне интересно, до чего бы ещё додумались офицеры этого судна, если бы при прохождении пролива никто из экипажа не дежурил на нижней палубе?..

Арза ещё отличный рассказчик, и он так уморительно изображал толстого лоцмана, не вставая даже с кресла, на котором сидел, что мы с Жалящим в Нос нахохотались над его рассказом до резях в животе.

14-я боевая вахта

Полпути до острова-птицы мы миновали прошедшей ночью, так и не встретив противника. Означает ли это, что тактика такого передвижения — подводного днём и скоростного надводного по ночам — обеспечивает нам необходимую скрытность? Или этот район океана пуст?.. Впрочем, пуст и весь этот мир. В судовом журнале «Копья Ксифии» содержатся дополнительные сведения на этот счёт. Разумеется, они прослушали все те же радиодиапазоны, что и я, и ничего обнадёживающего не услышали. Но у такого большого судна, как подводный крейсер Альянса, имеется оборудование для глубоководной связи на сверхдлинных волнах, и записи в их журнале свидетельствовали, что после исчезновения Смутного Купола им не удалось установить связь с другими подводными судами, а сигналы от наземных станций пропали. Если не ошибается наша разведка, таких станций у малаянцев всего три, и ещё две у нас. Однако приёмник «Ксифии» не принимал сообщений ни от одной из них. Наверняка всё это весьма озадачило экипаж крейсера, и они обсуждали возможные причины молчания эфира, но про подобные обсуждения в судовом журнале, конечно, ничего писать не положено.

Я опять не выспался. Ещё затемно, задолго до моей вахты, резкие звуки тревоги подняли весь отдыхавший экипаж, включая нас и Ибильзой. Офицеры срочно явились в рубку, а матросы заняли места по боевому расписанию в других помещениях ракетоносца. Тревога оказалась учебная. Матросы отрабатывали тушение пожара и латание пробоины в техническом отсеке, а нам Дважды Рождённый устроил ночные стрельбы по надувным мишеням, которые были заранее сброшены за борт. Стреляли из пушек только бронебойными — этих снарядов у нас в избытке и их теперь нет смысла экономить. Во время стрельбы «Киклоп-4» резко и непредсказуемо маневрировал, меняя скорость и курс, чтобы такое упражнение не показалось нам слишком простым. Давненько я не стрелял из пушки, но когда черёд дошёл до меня, с задачей я отлично справился. Правда, теперь меня не покидает чувство, что мне просто повезло. В Академии войсковой разведки такое же чувство у меня возникало после успешной сдачи какого-нибудь особо сложного и ответственного экзамена.

Наши учения обеспокоили карапского колдуна. В разгар стрельб он без спроса заявился в рубку, да ещё со своим огромным посохом, и стал что-то бормотать про чутких демонов, чьё внимание не стоит привлекать громкими звуками и вспышками… Нам это показалось смешным, ведь традиционно считается, что вспышки и громкие звуки как раз отпугивают демонов. Да никаких демонов в округе и нет, океан совершенно пуст. Скванак-Ан холодным тоном попросил колдуна удалиться и больше не приходить в рубку без приглашения.

Шутки шутками, но мы помним, что где-то в этом мире присутствует грозный противник с разрушительным оружием и неизвестной нам тактикой. Изувеченный крейсер Альянса и его экипаж, погибший в последнем порыве отчаянной храбрости, не дают нам забыть об опасности. И хотя мы всячески стремимся избегать контакта с неведомым «безликим воинством», мы должны быть готовы к его нападению в любой момент. Отрадно, что наш радар видит демонические машины, и нами ещё не тронут запас зажигательных снарядов… И всё же я надеюсь, что такой контакт никогда не произойдёт.

За прошедшие четверо суток раны мои совсем затянулись и почти не беспокоят, хотя док пока ещё регулярно меняет мне повязки. Я, конечно, опасался, что раны воспалятся из-за того, что в них изначально попала та самая отвратительная маслянистая субстанция, но всё обошлось. На самом деле я не чувствовал себя лучше с того дня, как впервые ступил на борт «Киклопа-4». И теперь, как никогда до этого, во мне горит желание добраться до Арктиды, найти там Виланку и спасти её. Если карап не исчезнет с «Киклопа», воспользовавшись подлым колдовским приёмом, позволяющим ему проходить сквозь стены и мгновенно перемещаться с места на место, я не слезу с него, пока не увижу вновь похищенную девушку. Но если раньше я отчасти доверял тому, что говорил мне карапский колдун, то теперь я нисколько ему не верю. Мне теперь известно, что у него свой интерес на острове-птице, точнее, среди экипажа «Прыжка Компры» и даже на самом брошенном подводном авианосце. Во всём этом замешана мистика, но куда же колдунам без мистики!

Карап сам мне сказал при первой нашей встрече, что ищет здесь женщину по имени Гойтея. Хотя он не нашёл её на «Копье Ксифии», тем не менее Гойтея, по его убеждению, должна быть где-то на этой опустевшей Гее, причём на одном из кораблей. «Кто она такая? — удивлялся я. — С чего он вообще взял, что эта женщина здесь, да ещё непременно на корабле? И почему колдун не может определиться с конкретнымсудном или местом? Это полная нелепица…» Я поделился своими сомнениями с Ибильзой, и ещё я высказал ему опасение, что колдун может пытаться манипулировать нашими капитанами, преследуя какие-то свои цели. Разумеется, я не обмолвился при этом ни словом о нашем разговоре со Слышащим Движение мотористом, так как это могло привести к серьёзному конфликту в экипаже. И тогда мой друг поведал мне о том, что узнал из разговора капитанов в рубке. Оказывается, не найдя Гойтею на «Копье Ксифии», карап теперь уповает на малаянский авианосец. То, что мы не встретили там никакой женщины, его ничуть не смущает. Ибильза думает, что наш необычный пассажир узнал что-то от самих капитанов, так как в связи со всей этой историей они упоминали судовой журнал «Прыжка Компры». Если в этом журнале и правда было что-то про Гойтею… А ведь тогда колдун и правда мог попытаться повлиять на капитанов, чтобы те приняли благородное, но не самое очевидное и, главное, очень уж выгодное карапу решение — забрать с острова малаянский экипаж! Ибильза ещё упомянул, что Скванак-Ан не очень-то доволен присутствием на борту такого чужака, и он не прочь при первых же признаках враждебности со стороны колдуна бросить того в море. Мой друг даже не представляет, насколько его сведения для меня важны! И теперь я по-другому смотрю на то, что сказал мне в реакторном отсеке Путра-Хар. Если рассудить, картина событий складывается в пользу его слов! Карап был на разорённом демонами малаянском крейсере, там я подобрал его посох, после чего этот арктический колдун повстречался нам в сотнях миль от крейсера на первом же нашем заходе к берегу. При этом он не сидел на том берегу в ожидании — он плыл нам навстречу. Случайность?.. Даже если по берегам здесь полно карапов, к нам-то выплыл именно хозяин посоха! Теперь вот наши капитаны решили взять на борт оставшийся экипаж «Компры», из благородных побуждений, и тут оказывается, что у этого экипажа могут быть важные для карапа сведения. Совпадение? Что-то мне не особо верится в такие случайности и совпадения…

Конечно, мы заключили союз с созданием, разум которого извращён и погружён во тьму, но можно не сомневаться, что рано или поздно всё разъяснится, ведь Хардуг Праведный учит нас: Истину часто хоронят под толстым слоем лжи, и думают, что ей уже никогда не выбраться наружу. Но как семя прорастает сквозь твёрдую почву, так и истина пробьётся через пласты неправды, и рано или поздно, но обязательно выйдет на свет. Я верю капитанам и не собираюсь разоблачать интриги карапского колдуна, пока не увижу в его действиях явную угрозу. Только если у меня появятся убедительные доказательства его враждебных намерений, я немедленно об этом доложу. А пока, помимо долга службы, у меня есть заветная цель — Виланка, и я намерен дойти до этой цели. Перед вахтой мне удалось подловить момент, когда Заботливый Арза отлучился из своей каюты, и я отправился в медпункт, чтобы выяснить наконец, что наш карап знает о её похищении. И хотя формально колдун сдержал своё обещание, я теперь думаю, что он если не врёт, то многого не договаривает.

Когда я вошёл, колдун сидел, вернее сказать полулежал, в единственном свободном от мебели углу, прямо на полу, точнее на двух положенных один на другой матрацах — очевидно, что его обширному седалищу наши стулья и кресла безнадёжно малы. Впрочем, ему вообще неудобно на нашем корабле. Доктор говорил, что колдун часто жалуется, как его тяготит пребывание в «в тесном и душном чреве убийственной машины», при каждом случае он просится наружу, подышать на верхней палубе, и он остаётся с нами только потому, что не видит для себя иного выхода. Ну и на том спасибо… Между ног карап зажал полупустой мешок с сухарями, а рядом с ним на полу стояли огромная бутыль, тоже наполовину пустая, и тазик с ручкой, из которой он мог пить составленный для него Заботливым Арзой слабоалкогольный напиток. Однако при мне колдун не пил, лишь запах этого пойла вперемежку с кишечными газами заполнял весь медпункт. Время от времени колдун запускал в мешок огромную шестипалую ладонь, доставал горсть сухарей, а затем двумя пальцами другой руки как щипцами брал из этой горсти по несколько сухариков и отправлял в свой пещероподобный рот, обрамлённый косичками безобразной бороды. В детстве я слышал, что эти бороды не настоящие, а вроде париков, но теперь лично убедился, что широкое лицо карапов достаточно щедро плодородит волосами, чтобы иметь собственную длинную и густую бороду. Я хорошо запомнил наш с колдуном разговор, поскольку он был для меня необычайно важен, и воспроизвожу его по памяти довольно точно.

Только увидев меня, карап не стал разводить церемоний и сразу перешёл к главной теме.

— Юный мореход, — обратился он ко мне вполне сдержанным тоном, — Поскольку ты питаешь нежные чувства к деве по имени Виланка, и я ни мало не сомневаюсь, что чувства эти искренни и сильны, то по данной причине ты, безусловно, обязан так же искренне и сильно хотеть для той девы всяческого блага, в виде как крепкого телесного здравия, так и душевного благополучия, а равным образом, чтобы она имела в достатке личное счастье и удовлетворение потребных ей желаний. Но всё это Виланка в полной мере имеет в том месте, где ныне пребывает. Хочешь ли ты вызволить её из такового места и поместить в это, дни которого сочтены и где царствует лишь богомерзкая пагуба?

— Ты не обманешь меня, колдун! — в возмущении воскликнул я, поняв, что тот с первых слов пытается увести разговор в сторону и увильнуть от моих справедливых требований. — Ты или поможешь мне вернуть Виланку домой, или я сам сделаю это, без твоего участия. Никакой плен не может быть лучше свободы! Вы похитили девушку из её дома, насильно вырвали из круга семьи. И я прекрасно знаю, что вы делаете со своими пленниками!

— Юноша, твоя горячность мне понятна и подобные упрёки в наш адрес, увы, слышать мне не внове. Но горячность плохой советчик и ты торопишься с выводами и потому вновь заблуждаешься, — всё так же спокойно возразил мне карап, после чего закинул в рот очередную порцию сухарей. Я подумал, что он нарочно хочет разозлить меня, только не понимал, зачем ему это.

Похрустев немного сухарями, колдун продолжил:

— Дева, о которой мы говорим, Виланка, была вовсе не похищена, но спасена. Изнурённая тяжким недугом, она уже стояла на берегу реки несбывшихся клятв в ожидании мрачного сына ночи, когда, по мольбе её матери, я забрал эту деву в свою обитель и бережно выходил, словно собственное дитя. Ныне же она пребывает в истинно добрейшем и надёжнейшем месте, под опёкой заботливых и могущественных благодетелей.

То есть карап попытался меня убедить, будто это его я застал в том доме с Виланкой на руках. Ещё одно совпадение?.. Ну уж нет, я не настолько наивен. Тогда я окончательно уверился, что всё произошедшее с участием колдуна, начиная с находки мной его посоха — отлично режиссированный и исполненный им спектакль. И разыграл он его с целью получить власть над нашим судном и использовать нас в своих целях — скорее всего, найти Гойтею и добраться до своей Симбхалы. Теперь же он, разглядев моё слабое место, пытается так по-плутовски мне подыграть, чтобы набить себе цену и через это влиять на мои поступки… Я вдруг в ужасающе ярких красках представил, какая страшная участь ожидает тех несчастных, что попадают в жирные лапы вонючих пещерных людоедов. И что могут сделать с юной невинной Виланкой эти «заботливые благодетели»… «О, Близнецы, есть ли вообще какие-то пределы хитрости, жестокости и коварству карапов?! — гнев вспыхнул во мне, я готов был придушить колдуна, хотя мои ладони вряд ли способны объять столь толстую шею. — Но что он говорил о Виланке? Это правда?..» Сердце моё невольно сжалось, вытолкнув весь гнев вон.

— Ты говоришь, Виланка была при смерти? Но почему? Чем она болела? Или она была ранена при том землетрясении? — спросил я в волнении. — Что с ней случилось?

— Не беспокойся о том вовсе, радетельный юноша, ибо обсуждаемая нами дева вследствие усердных моих стараний, а равно благодаря заботе и участию упомянутых мною благодетелей — величайших магов Вселенной — пребывает в здравии основательном и всестороннем, и ныне с той девой всё обстоит без сомнения благополучно. Однако я, к моему стыду и прискорбию, не могу того же сказать о её младенце брате и несчастной их матери, состояние которых мне неведомо и которых так и не довелось мне здесь найти до сей поры…

Я, конечно, не ожидал такого поворота, растерялся, и до меня не сразу дошло, что колдун приплёл к нашему разговору ещё и близких Виланки…

— То есть ты хочешь сказать, что Гойтея, которую ты пытаешься разыскать, это мать Виланки? И она сюда попала не одна, а с младшим сыном?.. Но как ты вообще узнал, что они оба находятся здесь? — вновь собравшись с мыслями, спросил я у колдуна, хотя прекрасно понимал, что это глупо и что услышу в ответ очередную туманную нелепицу.

— Я владею практикой мантики наряду со многими другим тайными искусствами, о любознательнейший мореход, — важно заявил мне карап. — Должен заметить, что для данного рода практики всенепременно требуется, чтобы разыскиваемый предмет был хорошо знаком магу, только что не сродственен ему, в противном же случае точность подобных изысканий становится удручающе мала. Однако по причине того, что я имею с означенной Гойтеей весьма близкое знакомство, хотя бы и давнее, едва попав, помимо своей воли, в это место, я тотчас же прозрел, что она также пребывает здесь и путешествует со своим младенцем на большом корабле. Увы, я оказался не в состоянии разглядеть, каков именно из себя этот корабль и в каких водах мне его искать. Теперь же мы, если доподлинно уведомил меня ваш славнейший и мудрейший капитан, что зовётся Дважды Рождённым, плывём наконец к тому вожделенному мною кораблю…

Таким образом, карап фактически сознался в том, что у него есть свой интерес в нашей спасательной экспедиции. Было ли это очередной попыткой запутать меня и ввести в заблуждение?.. Впрочем, как бы он не путал меня и не хитрил, я уверен — наши капитаны лучше меня понимают сложившуюся ситуацию. Сказано Ардугом Ужасным: Горе тебе, хитрый и двуличный воин, если в открытом поединке встретишь ты противника честного и великодушного. Его честный и великодушный разум для тебя непостижим, тогда как твой противник будет видеть насквозь всю твою ложь. Капитаны же не только честны и великодушны, но и мудры, и в совершенстве знаю своё дело. Они наверняка прекрасно понимают, что задумал колдун и на что он способен. И коль скоро они оставили карапа на борту и позволяют ему такие вольности, значит, наши с ним интересы во многом совпадают. С другой стороны, мне сами Боги указывают дорогу к моей любимой, и я не собираюсь упускать этот шанс, так же, как и уступать лицемерным увещеваниям карапского колдуна. Я твёрдо потребовал у него:

— Обещай, колдун, что проводишь меня к Виланке и дашь мне возможность с ней поговорить, а ей — свободно выбрать свою судьбу. Свободно! Без всяких твоих чар и других колдовских штучек!

Я хотел ещё добавить: «Учти, что не все довольны твоим присутствием на судне и имеется большой шанс, что тебя выкинут за борт.» Но, как ни хотел надавить на колдуна, я не стал этого говорить, сочтя такое давление бесчестным.

— В свою очередь, пылкий юноша, тебе не стоит сполна вверяться одним лишь собственным представлениям, ибо обстоятельства, в которых мы оказались, весьма непросты, так, что даже у меня отсутствует ясное видение того положения, в котором ныне пребываем здесь как мы, так и все, кого нити судьбы завели в этот не знавший Богов тупик.

Слова карапа так и сочились бесстыдным лицемерием. Без сомнения, он хитрый, изворотливый, бесчестный человек, за замысловатыми и внешне пристойными речами он скрывает непроглядную темноту своей сущности.

— Раз уж ты сам признался, что похитил её, — сказал я колдуну жёстко, — Ты должен знать точно, где она теперь, и ты меня к ней проведёшь, в то место, куда её поместили, будь то Симбхала или что-то другое. Если вам так уж нужен кто-то для людоедских опытов, возьмите меня, а её взамен отпустите! Или я лично будут свидетельствовать перед Богами о ваших злодеяниях!

— Не злодеяние вершится над Виланкой, но благо! — с негодованием воскликнул колдун, и сделал он это столь искренне, что я вновь на мгновение ему поверил. — Величайшие маги вознамерились разрешить Гею от пагубы Безликого Воинства, — продолжил он после небольшой паузы. — Я полагаю, их обряд не пошёл по предначертанному замыслу, либо же содеялось иное недоразумение. Но, именно так это, или как-либо иначе произошло, но Виланка, потребная им дева, чистая душой, ныне нисколько не относится ко мне, но лишь к тем магам. И ты, юноша, ни коим образом не сможешь её заменить.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, колдун, — решительно заявил я ему, — Но я не сомневаюсь, что добьюсь своего.

— Лучшим выбором для тебя, храбрый юноша, будет отказаться от заблуждающих твой разум предубеждений и вслед за мудрыми твоими капитанами довериться мне хотя бы в той части, что относится к нашему вызволению из этого скорообречённого мира. Но для этого в далёкой Арктиде мы должны отыскать вход в Симбхалу, что при наличии такого корабля, как этот, не составит нам сколь-нибудь существенных трудов. Подземная страна, надо полагать, в этом мире также безлюдна, как и поверхность, но под внутренним светилом Обители Просветлённых не может быть демонов, что кишмя кишат здесь, зато в благолепном Агарти наверняка пребывает в целости и готовности Пирамида Странствий, что существует безотносительно времени и суть частица самой вечности. Этот божественный механизм и доставит нас домой.

Я довольно смутно представлял себе, о чём это говорил колдун, но под «пирамидой странствий» он имел в виду, очевидно, какое-то карапское устройство, возможно, их космический корабль, способный вернуть нас обратно. Ради этого, если следовать его плану, мы и должны попасть в подземную страну. Всё это, конечно, смахивает на плутовство, но я не представляю, что ещё мне остаётся делать, как не довериться безобразному, насквозь лживому колдуну… Не торчать же тут до тех пор, пока все мы не станем жертвами демонов, как несчастные моряки с «Копья Ксифии»? Я вспомнил, что увидел там, и невольно ощутил на себе удушливое веяние страха.

Но доберёмся ли мы до Арктиды?.. К северу от островов Европы лежат холодные воды Арктического моря, в районе полюса их гигантским полумесяцем обнимает этот промёрзший континент. Из-за ледяного хаоса и постоянных штормов навигация в Арктике невозможна. Огромные волны там несут глыбы льда размером с гору и разбивают эти глыбы о неприступные скалистые берега. Большую часть северного материка составляют безжизненные скалы и ледники. В незапамятные времена, если верить преданиям, по заснеженным полям Арктиды бродили гигантские белые хищники — арктосы — давшие этому континенту название. Но теперь лишь кое-где по берегам, и только в светлый сезон, можно встретить северных птиц и диких фрагидов. Сейчас же в этом месте царит ночь, и ближайший рассвет забрезжит лишь через полгода. Это самый мрачный и опасный регион Геи. Где-то на дальнем краю тех вод, у его безжизненных берегов, по заверениям карпа, находится вход в легендарную подземную страну…

В том, что карапский колдун проведёт нас в Симбхалу, я в этом почти не сомневаюсь. Я перестал удивляться чудесам тут, на этой Гее, после того, как увидел машины демонов и стал свидетелем, как их заклинает этот колдун. Но поможет ли он нам вернуться в родной мир? Выполнит ли своё обещание, или же все мы в итоге станем закуской к карапскому столу?

В последний момент, перед тем, как я покинул медпункт, я обернулся и вновь встретился с ним взглядом. И я вдруг прочёл в огромных выпученных глазах колдуна странное, я словно бы заглянул в его душу, как будто искра Хардуга вспыхнула и озарила на мгновение тёмную бездну, таящуюся в сердце этого создания. И там, не дне её, я увидел лишь печаль и тоску. Мне подумалось, что у стены сидит вовсе не подлый и жестокий карапский колдун, а страдающий от излишнего веса и клаустрофобии, измученный и беспомощный старик. А я был с ним так резок и холоден! Волна горького раскаяния неожиданно захлестнула меня… но лишь на пару мгновений. Судите сами, разве могло родиться в коварной душе карапа что-то иное, помимо злобы, хитрости и притворства? «Он опять пытается меня заморочить, это его колдовские штучки!» — понял я, и в следующую секунду взял себя в руки. Записываю про это, хотя, скорее всего, всё это мне просто почудилось.

15-я боевая вахта

Погода портится. Усиливается северо-восточный ветер и, похоже, мы застали здесь сезон дождей. Примерно до полудня видимость не превышала пары миль, и это нам на руку.

То, что мы сегодня узнали, всех нас повергло в скорбь, а вместо восемнадцати малаянцев мы взяли на борт всего троих… точнее даже двоих, потому что третий — вовсе не малаянец. О, Близнецы! Написать бы про всё случившееся так, чтобы ничего не упустить.

Ранним утром мы прибыли, наконец, к покинутому неделю назад архипелагу, и зашли в ту же бухту у большого острова, в которой останавливались ранее. Бухта закрыта от ветра с севера, запада и востока, поэтому, не смотря на ненастье, там было относительно спокойно. Нам показалось, что всё в этом месте осталось по-прежнему: исправно работал установленный моей командой курсовой радиомаяк, только дождь смыл почти все следы нашего пребывания на пляже. Нескольких матросов и двух офицеров, которые пожелали искупаться даже в такую погоду, отпустили на берег, остальные занялись подготовкой к приёму малаянцев. Только вот попытка сразу связаться с экипажем «Прыжка Компры» по радиостанции, отобранной у Каманга Гуена, мне не удалась — эфир упорно не отзывался. Дежуривший в рубке Скванак-Ан не хотел пугать малаянцев и провоцировать конфликт, заявившись к ним внезапно, но предупредить их о нашем визите по радио у меня не получилось. Я тогда предложил отправиться к ним в качестве парламентёра, но Скванак мне отказал. Он планировал дождаться хотя бы небольшого прояснения погоды, войти в залив на юге острова-птицы и приблизиться к лагерю медленно и поэтапно, периодически запуская в небо сигнальные ракеты, чтобы малаянские моряки в итоге заметили «Киклоп» издали и ответили на наши попытки с ними связаться.

Прояснение наметилось ближе к полудню, когда те члены нашей команды, которые сходили на берег, уже вернулись. Покидая берег, они обнаружили там, рядом с одним из наших старых кострищ, жестяную коробку, а в ней пластиковый пакет с зашифрованным посланием. Коробка была привязана к шесту, воткнутому в песок. К сожалению, птицы расклевали и коробку, и пакет, дождевая вода проникла внутрь, и часть написанного килидоном на типографской бумаге послания деформировалось, а краска расплылась.

Это, по-моему, самое неудачное заимствование, которое мы сделали у селенитов: стержни со специальными наконечниками, через которые при письме выдавливается чёрная или другая тёмная краска. Хотя в итоге получается, конечно, ярче и разборчивее, записи можно оставлять хоть на самой дешёвой бумаге, а если бумага достаточно плотная, чтобы краска не промокала её насквозь, то писать можно даже на обратной стороне листа, но насколько же сомнительны все эти преимущества! Письмо — не живопись, и насущная потребность оставить заметку в блокноте возникает порой весьма неожиданно. Руны всегда чертили стилом, а то и щипцами для еды. Во многих странах до сих пор принято затачивать ноготь большого, указательного или среднего пальцев и ими писать. Вообще, на писчей бумаге вы можете писать чем угодно, вот хоть патроном от «ферги», а теперь всё идёт к тому, что, помимо бумаги, придётся постоянно иметь под рукой ещё и заправленный краской килидон. Кое у кого из экипажа такие стержни есть — например, у Ибильзы, — но он им не пользуется, по-моему, он у него даже не заправлен. Я уже не говорю о том, что эти устройства часто ломаются и теряются. Они постоянно подтекают, а краска воняет и сильно пачкается, к тому же она быстро заканчивается — едва успеешь исписать десяток-другой листов. В академии меня особенно раздражало, что после того, как сделана последняя запись на странице в тетради, надо дать краске высохнуть — иначе, если раньше времени перелистнёшь страницу, на соседней отпечатаются следы… Повсеместное введение килидонов, в том числе и в армии, оправдывали дешевизной типографской бумаги по сравнению с бумагой писчей, но ведь каждый из таких стержней с краской стоит как целая стопка писчей бумаги! И вот вам практический результат незадачливого нововведения…

Пакет, разумеется, пришлось распаковывать мне. Я разложил на столе у себя в каюте несколько слоёв сухой ткани, пакет аккуратно разрезал и извлёк из него два сложенных листа с цифрами. Концы листов пострадали сильнее всего и прочесть написанное там не представлялось возможным. Все уцелевшие цифры я переписал начисто, а затем перевёл с помощью ключа. Послание оставило какое-то наше военное судно — это было ясно даже по коробке. В уцелевшей его части говорилось о том, что судно пришло сюда с юго-запада по нашему радиомаяку. Их воздушная разведка обнаружила на соседнем острове малаянские авианосец и лагерь. В шифровке упоминалось о встрече в океане со странными судами и летательными аппаратами, которые сплошным фронтом направлялись на юг. Очевидно, что нашим соратникам повстречались те самые машины демонов, но про стычки с ними в сохранившейся части послания ничего сказано не было. Моряки сообщали, что судно их полностью исправно и обладает «достаточным боекомплектом». И, главное, в шифровке были указаны частота и время для связи — они ждали нас в эфире каждые 12 часов (меня, конечно, удивил такой большой интервал, но в конце концов этому нашлось простое объяснение). Что наши соратники дальше планировали делать, об этом из размокшей бумаги было уже не узнать. Я тогда подумал, что судном, оставившим послание, мог быть «Курай», и ещё порадовался, что я-то узнаю об этом первым — ведь связь с ними устанавливать придётся мне. Впрочем, вместо «Курая» это могло быть любое судно нашего военно-морского флота.

К тому моменту, когда я принёс расшифрованное послание в рубку, до ближайшего сеанса связи оставалось больше 7 часов. Скванак, прочитав его, решил не ждать, точнее, не терять день. «Киклоп-4» снялся с якоря и перешёл к соседнему острову. Как только мы вошли в широкий залив, где располагался малаянский лагерь, в просвете облаков блеснул диск Гелиоса. Я и до этого замечал, что наши капитаны имеют особое чувство погоды. Очевидно, так сказывается их огромный морской опыт!

В отличие от бухты большого острова, в заливе у малаянского лагеря было ветрено. Первое, что мы заметили — это отсутствие самого «Прыжка Компры». Авианосца просто не было на прежнем месте и мы вообще нигде его не видели. Поначалу мы решили, что экипажу удалось починить ходовую часть, возможно, даже очистить командный отсек от радиации, и они ушли отсюда. Но наши радиометры показали высокий уровень излучения в заливе. Не такой высокий, как после термоядерного взрыва, но он был явно выше того, что могла дать промывка заражённых отсеков. Скванак-Ан, услышав доклад об уровне радиации, приказал подойти ближе к берегу и вооружился биноклем. Мы же довольствовались картинками с камер. Пляж оказался усеян обломками. Обломков было много, они плавали и возле нашего судна, и в воде у берега, а местами сплошным слоем закрывали линию прибоя. Дальше от полосы прибоя на песке виднелись многочисленные воронки, а лес за пляжем был поломан и местами обгорел. Дождь успел затушить огонь, во всяком случае, мы нигде не заметили дыма. Стало ясно, что в наше отсутствие кто-то основательно разнёс авианосец и плотно накрыл снарядами район лагеря, не оставив там камня на камне. Но кто? Демоны? Но «безликое воинство», как нам известно, не использует снаряды и вообще взрывчатые вещества. Скорее всего, это сделал наш корабль, тот самый, экипаж которого оставил нам шифровку.

Чтобы помочь разобраться в случившемся, позвали колдуна, точнее, поручили вахтенному матросу привести карапа в рубку. Пока они к нам добирались, в рубку пришёл Озавак-Ан, и мы ещё обнаружили обгоревшие деревья на холме в глубине острова. Судя по всему, интенсивному обстрелу подверглась немалая часть его территории. Наконец, карапский колдун протиснулся в рубку и вопросительно уставился на капитанов. Озавак-Ан спросил у него, могли ли демонические машины, вроде ранее встреченных нами в устье реки, понаделать здесь такого. Туликай даже свой бинокль колдуну предложил, от которого, тот, впрочем, брезгливо отмахнулся. Разглядев на берегу взрывные воронки и почерневшие деревяшки, карап выдал замысловатую реплику, смысл которой сводился к одному слову: «нет». С уничтожением авианосца рушились и надежды колдуна что-то узнать о Гойтее, но я не заметил на его безобразном лице сожаления или разочарования по поводу случившегося, хотя, вполне вероятно, я просто плохо понимаю мимику карапов. Однако другое обстоятельство нашего пассажира явно встревожило, он стал что-то бубнить нам о демонах, привлечённых взрывами, и призывать нас немедленно покинуть это место и направиться на север. Однако никто не собирался внимать его призывам. Все мы подумали, что, может быть, кто-то из злосчастного экипажа «Прыжка Компры» всё же уцелел, и тогда нам необходимо их разыскать. Я припомнил намёки колдуна на то, что он владеет «практикой мантики», то есть умеет искать людей каким-то колдовским способом, и вполголоса предложил стоявшему рядом Дважды Рождённому озадачить этим карапа. Озавак-Ан взглянул на меня с благодарностью (мне это не показалось!) и спросил колдуна: а не мог бы тот определить, остались ли на острове живые люди.

Разгладив бороду, карап важно кивнул и выдал самохвалебный панегирик о том, как он искусен и искушён в поиске людей. Затем он приблизился вплотную к бронестеклу, навалившись животом на капитанский пост и, сделав выразительный жест рукой, призывавший всех соблюдать тишину, замер. Как мне удалось заметить, глаза он закрыл, а его массивные губы беззвучно двигались пару минут. Затем карап повернулся к нам и заявил (тоже в форме витиеватого речения), что на острове остались живые люди, они ранены и он призывает нас «проявить благодетельное милосердие и помочь этим несчастным страдальцам». Как будто не он только что уговаривал нас немедленно бежать на север, и будто это мы были бессердечными моральными чудовищами, не желающими помочь страждущим! Удивляюсь спокойствию капитанов: Озавак даже бровью не повёл, а Скванак лишь хмыкнул в ответ на лицемерное высказывание карапа.

Высадиться на ближайший пляж у малаянского лагеря мы не могли из-за высокого уровня радиоактивного загрязнения. Его источником, скорее всего, был повреждённый реактор «Прыжка Компры», лежащий где-то на дне, неподалёку от рифа, у которого нашёл последнее пристанище «Прыжок Компры», при этом радиацией, очевидно, загрязнены не только воды залива, но и вся его прибрежная полоса. После ещё нескольких попыток связаться с малаянцами по радио, капитаны решили подойти к острову-птице с другой стороны — с той, где когда-то высаживалась моя разведгруппа. Наш карап не смог указать, в какой именно части этого острова следует искать выживших, посетовав при этом на отсутствие «предметов, потребных для надлежащего обряда». В том числе и по этой причине мне представлялось разумным вначале осмотреть всё с воздуха, но капитаны такого распоряжения на тот момент не дали, а я, изрядно смущённый недавним отказом Скванака назначить меня парламентёром, счёл неуместным лезть к начальству ещё и с этим, и предлагать то, что и так очевидно. Но как только мы вышли из залива и начали огибать остров, Озавак-Ан распорядился подготовить аэроплан-разведчик к запуску. Собственно, всё это моё хозяйство вместе с катапультой хранилось сразу за люком, ведущим на склад, в минимально разобранном состоянии, только чтобы можно было без помех поднять его на верхнюю палубу, а моя команда уже изрядно поднаторела в сборке и запуске беспилотника. Я бросился исполнять приказ капитана так быстро, как только мог, поскольку был уверен, что после воздушной разведки мне и моим людям придётся высаживаться на остров, но тут меня ждало разочарование. Когда мы подошли к острову-птице с северо-восточной стороны, оказалось, что у капитанов другие планы. На берег они отправили Ибильзу с четырьмя матросами, а я должен был помогать своему другу, следя за обстановкой с высоты. Ещё с «Киклопа» выстрелили в сторону берега несколькими оранжевыми сигнальными ракетами, чтобы привлечь внимание уцелевших малаянских моряков, если они, конечно, там имелись. Хвала Ардугу, радиация с северной стороны острова была в норме и Ибильзе и его людям защитные костюмы не понадобились. Зато им было трудно высадиться. О берег бились огромные волны, периодически обнажая прибрежные скалы и рифы, и в придачу вновь пошёл дождь. Я волновался за друга, но они благополучно добрались и высадились. Когда они ещё плыли к острову в лодке, я запустил беспилотный разведчик и, оставив Муштака у катапульты, сам поспешил в рубку.

Дважды Рождённый приказал мне вначале осмотреть весь остров и подробно сам залив, на берегу которого был лагерь. Я не ожидал, что всё там настолько плохо. Не смотря не пелену дождя, я разглядел, что район лагеря и пляжа возле него перепаханы взрывами так, что там буквально воронка зияет на воронке. Судя по диаметру этих воронок, работала скорострельная пушка или система залпового огня калибром не меньше 12 дактилей. Изрядно пострадали и обширные территории в глубине острова-птицы: от деревьев местами остались лишь обломки и каша из щепы и листьев. Странно, но именно в таких местах не видно было ни воронок, ни следов пожара. Сделав над островом круг на высоте около трёх стадий (из-за дождя и низкой облачности это был предел видимости), я снизил высоту полёта вдвое и направил беспилотник так, чтобы он пролетел непосредственно над заливом. В восточной части залива остались нетронутыми знакомые мне с детства квадраты, образованные плавающими на воде шестами и поплавками — там малаянцы соорудили простейшие садки, чтобы выращивать какую-то морскую живность. Я также разглядел на мелководье несколько крупных обломков авианосца. Ещё один объект, лежавший у берега наполовину в воде, наполовину на песке, привлёк моё внимание и я переключился на камеру с телеобъективом. Картинка была очень чёткая, не смотря на то, что шёл дождь, а беспилотник немного мотало порывами ветра. Это оказался не обломок, а почти целый аэроплан! Я распознал пикирующий бомбардировщик — из таких, что как раз базируются на подводных авианосцах. Мотор на него не был установлен, а одно крыло и хвостовая часть выглядели то ли погнутыми, то ли надломленными. Оказывается, малаянцы в наше отсутствие начали собирать бомбардировщик из тех частей, которые имелись у них на борту, но не успели закончить — корабль, оставивший нам послание в коробке, всей своей огневой мощью накрыл последнее пристанище экипажа «Прыжка Компры».

В районе берега, на который высадились Ибильза с матросами, лес был не тронут. До лагеря малаянцев, точнее, до того места, где он раньше располагался, их отделяло по прямой около двух миль, но не имело смысла направлять туда разведчиков. Всё, что там когда-то находилось, теперь было уничтожено, и в придачу на пляж рядом с лагерем накатывают волны радиоактивных вод залива. Если кто-то и уцелел из злосчастного экипажа, на месте бывшего лагеря им делать нечего. Жалящему в Нос и четырём матросам предстояло пройти с востока на запад весь остров, через местами разорённый лес, обходя воронки и завалы, размахивая жёлтым флагом, запуская сигнальные ракеты и привлекая к себе внимание криками, чтобы таким образом найти выживших малаянских моряков. А мне следовало наблюдать за ними с высоты, подсказывая удобный путь и параллельно высматривая какие-нибудь знаки или признаки, указывающие на присутствие уцелевших малаянцев. Вообще-то я не мог следить непосредственно за Ибильзой — возможности камер беспилотника не позволяют в таких условиях разглядеть отдельного человека, тем более, в тропических зарослях. Лишь по вспышкам сигнальных ракет и в те моменты, когда вся их группа плотным строем выходила на прогалины, я мог отследить их путь, да и то не слишком-то ясно. Я знал также, что они взяли с собой оружие и при этом нарочно держат его за спинами, чтобы показать мирные намерения. Мы все надеялись, что малаянцы правильно поймут ситуацию и не будут вести себя агрессивно…

Беспилотный разведчик находился в воздухе около двух часов — больше на таком режиме не позволил запас топлива — но за это время ни я не заметил никаких признаков живых людей, ни группа Ибильзы никого не нашла. Я вернул аэроплан, посадив его на воду рядом с «Киклопом», и мы с Муштаком и братьями Кинчи и Нанда занялись подъёмом его на борт и заправкой. Ибильза-Хар с матросами между тем приблизились к тому месту, где я встретил и пленил троих малаянских моряков. Там они ненадолго остановились, решив подождать, когда вернётся беспилотник. В этой части остров имеет наибольшую ширину; к северу располагается большой пологий холм, а к югу — заражённый радиацией залив. Сигнальные ракеты, которые посылала оттуда группа Ибильзы, были видны из любой части острова, и Ибильза ещё надеялся, что моряки «Прыжка Компры» сами выйдут к его поисковой группе. Пока они так ждали, отдыхая и периодически стреляя в небо ракетами, мы заправили беспилотный разведчик топливом и он вновь закружил над островом-птицей. Дождь к тому моменту прекратился, порывы ветра тоже поутихли и я даже смог разглядеть на экране телеприёмника отдыхающих Ибильзу и матросов, они нарочно расположились на открытом месте. В итоге они так никого и не дождались, и после передышки, пройдя через единственный сухой перешеек, приступили к осмотру последней, почти не тронутой обстрелом западной части — «хвоста» острова-птицы. Почти вся эта часть представляет собой болото, кишащее москитами, и я уже не особо надеялся, что кто-то из малаянцев там укрылся.

О дальнейших событиях рассказал мне сам Жалящий в Нос. Когда они уже и не рассчитывали найти на этом острове живых людей, навстречу их поисковой группе вышли двое из экипажа авианосца — матрос и офицер. Оба они были ранены, истощены и искусаны насекомыми и, похоже, им уже было всё равно — убьют их или спасут. Офицер сказал, что неподалёку ещё находится тяжело раненый, и это все, кто уцелел. Ибильза доложил о находке по радио. «Киклоп-4», дрейфовавший напротив места их высадки, подошёл к восточному берегу, чтобы забрать группу Ибильзы и раненых малаянцев. С «Киклопа» выслали вторую нашу надувную лодку (их у нас всего две) и она разом вывезла всех людей с острова-птицы.

«Киклоп» затем вернулся к западному берегу, чтобы забрать оставленную там группой Ибильзы первую лодку. После этого наше судно ещё раз обогнуло остров с юга и направилось к соседнему большому острову, к бухте, которую матросы между собой уже прозвали «икорной» — из-за поселившейся там большой колонии морских ежей.

Мой бывший пленный — Каманг Гуен — числился в погибших, зато с уцелевшим офицером «Компры», прибывшим к нам на борт, оказался мой меч, грязный и подёрнутый ржавчиной — Ибильза принёс этот меч мне. Когда выпадет свободное время, я его приведу в порядок. Узнав ещё по радио, что Каманг не уцелел в минувшей передряге, я огорчился, словно малаянец был моим другом. О, Близнецы, нормально ли это, или опять я проявляю юношеское малодушие?..

Операция по поиску и спасению заняла немногим больше четырёх часов. Я удачно посадил беспилотник возле самого нашего судна так, что даже не пришлось маневрировать, чтобы выловить его из воды. Вся процедура у нас уже отлично отработана. Мы быстро разобрали аэроплан и катапульту и занесли всё внутрь. Вскоре и малаянских моряков доставили к нам на борт, сразу же разместив в медпункте. У этих троих осколочные ранения и контузии — результат обстрела острова снарядами. Тяжело раненый выглядел ужасно, мне приходилось встречать такой вид лишь у трупов: он был весь синий с жёлтыми пятнами, покрыт незатянувшимися ранами и многочисленными следами укусов, щёки и глазницы его ввалились. Это чудо, что он ещё дышал. Из тех моряков, что были ранены «невидимыми молотами» демонов, не уцелел никто. Осколки предстояло извлечь, раны обработать и зашить, чем сразу же и занялся наш доктор Заботливый Арза.

Конечно, вся команда «Киклопа-4» была шокирована судьбой подводного авианосца «Смелый Прыжок Пламенной Компры», и никому уже не приходило в голову подтрунивать над этим названием. Никто из нас даже не слышал, чтобы другое судно и его экипаж прошли через настолько роковые испытания! И ещё всех нас интересовало, кто же всё-таки обстрелял малаянцев здесь, на острове-птице, и по какой причине. Как только мы вернулись в бухту, капитаны созвали в рубке офицерское собрание. Тяжело раненого матроса с «Прыжка Компры» в тот момент начал оперировать Арза и я был уверен, что вряд ли тот будет в состоянии что-то рассказать в ближайшие несколько суток. В рубку привели единственного уцелевшего офицера «Компры», у которого были только лёгкие раны (уже обработанные нашим доком) — его и допросили.

Перед тем, как задавать вопросы по сути произошедшего на острове, Озавак-Ан расспросил о его личности. Этот офицер, самого младшего ранга, оказался не из коренного народа Малайны, а с юго-запада, из сахов, из тех народов, что в своей кровавой истории до конца не покорялись никому. Впрочем, это и без представления было заметно: свирепый взгляд из-под лобья, густая жёсткая шевелюра и мускулы не меньшие, чем у наших Кинчи-Кира и Нанады-Кира выдавали саха с головой. Зовут его Ади Ферхатсах. Насколько мне известно, у них любой, кто выбился в мало-мальские начальники, добавляет к своему имени это «ади», а почти все их мужские имена заканчиваются на «сах». Сахи, вообще-то, могут легко откупиться от призыва, потому что во всём Альянсе это племя считают неоправданно жестоким и при том склонным к измене, а это, как понимаете, не самое лучшее сочетание для военнослужащих. Но юноши-сахи не уклоняются от призыва а, наоборот, стремятся использовать службу в армии как способ поднять социальный статус и заработать на следующий этап своей жизни.

Все знают, что в их краях жену можно только купить на брачном рынке, но стоит это недёшево и порой родители откладывают деньги на такую покупку со дня рождения сына, а когда сын подрастёт, ему самому нередко приходится подрабатывать, даже во время учёбы, чтобы в итоге собрать необходимую сумму. Жизнь в пустынных районах юго-запада Асии сурова, и востребованы там в первую очередь не красивые и привлекательные девушки, а здоровые и обладающие хорошими навыками ведения домашнего хозяйства. Те же, что ещё и красивы, стоят целое состояние. Если родителям юноши не удаётся скопить на подходящую невесту, наёмная армейская служба становится для него неплохим вариантом устроить свою семейную жизнь. Даже с учётом того, что хорошо заработать за четырёхгодичный срок контракта военнослужащий Альянса сможет только, участвуя в боевых операциях на передовой, не брезгуя при этом грабежами и мародёрством. Раньше потенциальный жених мог за небольшую плату посмотреть на невест, которых ему предлагают, но так, чтобы они его при этом не видели. Сейчас больше в ходу фотографии. Самим невестам видеть своего суженого до свадьбы не положено. Хотя это правило нарушается сплошь и рядом, всё же в тех краях сохраняется традиция, когда в первые недели после замужества молодожёны остаются наедине только в тёмное время суток и почти в полной темноте. Деньги в Альянсе — абсолютное мерило ценности, покупать там дозволено практически всё, и при наличии приличного состояния мужчина-сах может купить себе сколько угодно жён. Однако его собственностью они становятся ненадолго. В отличие от почти бесправных девочек и замужних женщин, с рождением детей у жены появляются такие же права, как у мужа, включая право бросить семью и, поступив на службу или открыв своё прибыльное дело и обретя так публичность и финансовую независимость, жить самостоятельно и растить своих детей самой. Характерно, что вырученные от продажи невесты деньги поступают не её родителям, а малаянцам из гильдии торговцев живым товаром. Точнее, эти торговцы сами определяют цену за невесту, предлагают её на брачном рынке, а после продажи расплачиваются с её родителями — разумеется, гораздо меньшей сумой. Всё же и эта сумма по сахийским меркам довольно велика — её хватает, и чтобы снабдить невесту преданным, и утешить её родителей, иначе девочки стали бы вовсе нежелательным ребёнком в тамошних семьях. Очевидно, что этот сах пошёл в офицерскую школу, а затем служить во флот Альянса, чтобы в итоге заработать на собственную семью.

Имя своё и возраст Ади Ферхатсах назвал не задумываясь, назвал и местность, где родился, а также свой клан. Но рассказать о себе что-то более подробно то ли не захотел, то ли и правда не мог. Он объяснил это тем, что одновременно с присвоением офицерского звания они проходят особую церемонию. Как сам в ней участвовал, он помнит смутно, но среди его товарищей ходят такие разговоры: многим военнослужащим армии Альянса будто бы вкалывают некий медицинский препарат, временно изменяющий сознание, и под его воздействием внушают забыть свою прошлую жизнь и полностью посвятить себя армии. Происходит это коллективно, и церемония эта призвана повысить храбрость и решительность в бою и снизить тягу к предательству и дезертирству. Прошедший церемонию получает особую татуировку (Ферхатсах показал нам на своём предплечье татуировку с малаянской вязью) и таким офицерам платят надбавку к жалованию. Об этой церемонии впервые услышал не только я, но, похоже, о ней до этого не знал никто из наших, включая капитанов. Скорее всего, это было какое-то новшество в армии Альянса, а также я не исключаю, что сах просто сочинил всё это, чтобы избежать нежелательных для него расспросов. Всё то время, пока офицер «Прыжка Компры» стоял перед нами, я не мог отделаться от впечатления, что он похож на Каманга Гуена, не смотря на то, что сахи и коренные малаянцы совсем разные. Но у этих двоих, помимо примерно равного возраста, что-то трудно уловимое, но явное я вижу во внешности… Я бы сказал, что они словно бы единоутробные братья — от одной матери, но от разных отцов. Да что там говорить, почти все члены их экипажа, виденные мной, между собой так похожи! Я ещё тогда подумал: «А не хотел ли наш кэп, задавая все эти вопросы саху, проверить легенду о костяных солдатиках?»

Теперьпро сам инцидент. Вот что рассказал Ади Ферхатсах про то, что с ними произошло. Я и до этого подозревал, а теперь у меня нет никаких сомнений: экипаж «Прыжка Компры» проклят самим Ардугом Ужасным!

Больше двух суток назад, ранним утром, их неожиданно накрыло массированным огнём. Почти все они спали, когда раздался мощный взрыв, от которого задрожал весь остров, и тут же на их лагерь посыпались фугасные снаряды. Взорвался их авианосец — сах считает, что ночью его обложили не меньше, чем пятью актами взрывчатки, а на рассвете дистанционно подорвали. Я думаю, что это преувеличение. На самом деле были использованы относительно маломощные направленные заряды, или же тактическая ракета пробила прочный корпус и вызвала детонацию боеприпасов внутри авианосца. Но всё это уже неважно…

Этот офицер и один из матросов в момент атаки находились в лесу далеко от лагеря, поэтому и остались в живых. Обстрел продолжался с небольшими перерывами несколько часов. После уничтожения лагеря досталось ещё холму в середине острова, а после над островом летал беспилотный аэроплан-корректировщик и огнём накрывало разные области так, что, как эти двое ни прятались, лёгкие ранения достались и им. Когда всё стихло, моряки осторожно прокрались к берегу залива и увидели отходящее судно, похожее на наш «Киклоп», только большое. Ушло оно, по словам Ферхатсаха, на юго-запад. Несомненно, этим судном был «Курай», попавший на эту пустую Гею вместе с нами.

Как же прозорлив Дважды Рождённый капитан! Ведь он ещё в первые часы пребывания в этом царстве демонов предположил, что мы столкнёмся здесь именно с подводными кораблями. Он знает много такого, чего не знаю я, в том числе, наверное, и про путешествия в миры вроде этого. А моё воображение меркнет и разум отступает перед непостижимостью бытия…

В малаянском лагере выжил лишь один матрос, и ранен он был тяжело, чему лично я не удивляюсь. Позже, ближе к восточному краю залива, стадиях в трёх от лагеря, они обнаружили ещё нескольких выживших, в том числе двух офицеров. Поражённого осколком снаряда в живот офицера они — о, Близнецы! — сочли безнадёжным и зарезали, а затем с оставшимися людьми перешли в отдалённую западную часть острова, так как опасались, что корректировщик вновь покажется в небе над ними и обстрел возобновится, или же враг высадит на остров десант. Моряки прихватили с собой кое-что из уцелевшего оружия. Один из матросов оказался старшим братом того, который выжил при обстреле лагеря, поэтому у них всегда имелся по крайней мере один желающий таскать носилки и присматривать за тяжело раненым. Другим пережившим обстрел офицером, помимо Ферхатсаха, был Каманг Гуен! Он тогда отделался лёгкими ранениями. Всего из экипажа на тот момент уцелело шестеро моряков — пятеро с относительно лёгкими ранами могли держать оружие, а один, как я уже упомянул, был тяжёл, хотя и не безнадёжен. У моряков не осталось ни еды, ни лекарств, они боялись разводить огонь и ели прямо сырым то, что удавалось найти в лесу или поймать руками в окружённой зарослями болотистой заводи. Хорошо, хоть у них нашлись антисептики для воды, входившие в комплект индивидуальных аптечек… Израненные, замёрзшие и голодные, они скоротали следующую ночь и полдня, не представляя, что же им делать дальше, и тут появился новый враг — над островом пролетела, направляясь почти строго на юг, огромная армада летательных аппаратов. Сах назвал их «странные аэростаты», однако ясно, что это были те же аппараты, которые мы между собой называем демоническими или толстыми ракетами. За армадой тянулось сплошное облако серого пара или дыма, из которого — как сказал сах — «лился цветной дождь». Моряки «Компры» пытались хотя бы примерно посчитать количество пролетевших над ними аппаратов, но из-за облака, которое эти аппараты за собой оставляли, хорошо разглядеть можно было только передовую их линию. Моряки сошлись на том, что армада насчитывала, наверное, десятки, а может быть и сотни тысяч таких «странных дымящих аэростатов». Разумеется, всем нам было крайне неприятно про это узнать. То, что мы видели в дельте реки на севере — это было не больше двух десятков демонических ракет… Армада, казалось, спокойно миновала остров, но позже несколько аппаратов вернулись и начали барражировать над ним, как будто нарочно выискивая людей. А затем «дымящие аэростаты» принялись буквально выкашивать уцелевшие джунгли. Деревья под ними вминались в землю и дробились в щепки, и в сравнении с громкой канонадой, устроенной днём раньше «Кураем», это действие происходило почти в полной тишине. До самих моряков лишь изредка доносился отдалённый треск и они поняли, что происходит, лишь когда Каманга Гуена приподняли на плечах над зарослями и тот увидел склон ближайшего холма. В той же стороне он разглядел и несколько сухопутных машин, ползающих по уже размолотым джунглям. В страхе моряки бежали в самую топь и спрятались там в болотной жиже, выставив наружу только испачканные грязью головы. Так, по шею в воде, вздрагивая от каждого всплеска и шороха, они провели много часов, щедро кормя своей кровью местных пиявок. «Аэростаты» пару раз пролетели и над болотом, в котором укрылись остатки экипажа «Компры», но обрабатывать эту местность не стали. Наступил вечер, и только с темнотой люди выбрались из грязи, кое-как почистились, выжали мокрую одежду и привели в рабочее состояние своё оружие. Ночь они скоротали в ближайших кустах, на берегу болотистой заводи, дрожа от холода и лихорадки и мучаясь от болей в ранах. А с рассветом на них вышли демоны. То есть сах назвал их химеры, но, опять же, было ясно, что он имел в виду тех, кого карап называет «демонами безликого воинства». Эти существа внезапно появились из зарослей на противоположном берегу заводи, а затем двинулись вдоль топких берегов, охватывая заводь кольцом. Экипаж «Компры» уже сталкивался с демонами раньше, причём в тот раз мало кому удалось спастись, и теперь отчаявшиеся моряки подумали, что пришло время их последней схватки — они уже не надеялись выйти из неё живыми. Каманг Гуен был на ранг старше саха, поэтому приказал ему и брату тяжело раненого матроса перенести того ещё дальше к западу, через топкую часть болота, найти какое-нибудь укромное место и там спрятаться. Сам же Каманг с двумя ещё боеспособными матросами остался, чтобы хоть немного задержать демонов. Как раз тогда Ферхатсах и обменялся с ним мечами — просто потому, что орудовать малаянским мечом Камангу было сподручнее. Больше сах их не видел. Он предполагает, что химерам трудно передвигаться по сильно заболоченной местности, поэтому те, расправившись с таким жалким заслоном, дальше уже не пошли. Сах и уцелевший матрос, то и дело по шею проваливаясь в грязь, тащили раненного на носилках, пока не нашли небольшой, заросший густым кустарником островок в болоте — на нём они укрылись, и сидели до тех пор, пока не увидели наши сигнальные ракеты. Сах отправился посмотреть, кто это, узнал Ибильзу и понял, что мы те самые, кто когда-то помог им с лечением, и тогда они вышли навстречу нашей поисковой группе.

По словам Ади Ферхатсаха, химеры похожи на крупных обезьян, но головы у них как у улиток или слизней. Я не смог такое вообразить! Зато сразу вспомнил трупик обезьянки на мостике «Копья Ксифии». Уж не демон ли это был? Но убитые демоны, как мы знаем, распадаются, превращаясь в маслянистую жидкость. Надо будет спросить про обезьянку у карапа… Ферхатсах подтвердил, что демоны стреляют из оружия, похожего на раструбы (оружие демонов он сравнил с музыкальным инструментом вроде охотничьего рога) какими-то невидимыми сгустками силы, сметающими всё на своём пути. Если такой сгусток попадёт в человека, это равносильно сильнейшему удару массивным, но относительно мягким предметом, вроде резинового ядра. При попадании во что-то твёрдое — например, в обшивку судна — эта сила нередко проламывает дыру, но чаще оставляет большую вмятину. Дальность действия такого оружия невелика, она не идёт ни в какое сравнение с огнестрельным оружием или ракетами. Это, кстати, ещё одно слабое место демонов — в придачу к их огнебоязни. В случае столкновения мы должны это использовать!

Да, вот ещё что. Механики с «Прыжка Компры» действительно почти собрали один пикирующий бомбардировщик на поплавковом шасси, вывезя с авианосца на остров необходимые детали. Аэроплан стоял у берега на отмели, в самой защищённой от ветра части залива, а мотор собирали и налаживали в лагере. Они хотели смонтировать на этом аэроплане дополнительные топливные баки, чтобы его можно было использовать для дальней разведки. Из лётчиков в их экипаже никто не уцелел, но один из механиков имел небольшую лётную практику на аэропланах. Они надеялись, что так хотя бы кому-то удастся в итоге перебраться на ближайший материк и, возможно, привести помощь.

Принятые на борт «Киклопа-4» трое моряков первоначально были, разумеется, одеты в форму Альянса, включая шапки, но после помывки и обработки ран им выдали нашу форму. Офицер-сах получил офицерскую, конечно, без знаков различия — такую у нас здесь носят помощники моториста. Спасённым матросам тоже выдали форму, подобающую их рангу. Так те двое, что держались на ногах, попросили оставить им малаянские шапки, и эти шапки они носят теперь не снимая. Я думаю, они свою честь видят в ношении этих шапок, тогда как мы видим свою честь в достойных поступках. Даже по речи Ферхатсаха, по его манере говорить и по оценкам им разных событий, несложно понять, что он человек грубый и в духовном плане недалёкий. Всё-таки жители юга безнадёжны, мало кого из них можно просветить светом Истины, и на то имеется слово Хардуга: Глупо вливать драгоценный эликсир в сосуд, полный нечистот. Того, чья душа исполнена скверны, бесполезно наставлять на Путь. Но вместе с тем, когда допрос закончился и за пленным прибыл конвой, сах приложил пальцы к своей шапке примерно так же, как мы прикладываем их ко лбу, когда молимся, только у военнослужащих Альянса это считается обязательным знаком уважения в случае, когда они встречаются с кем-то, кто равен или выше их по рангу. Так и сах выразил своё уважение нам, офицерам «Киклопа-4», хотя, насколько мне известно, уставы Альянса возбраняют подавать подобные знаки офицерам противника. Это уже второй добрый сигнал от экипажа вражеского авианосца, если считать мой обмен мечами с Камангом Гуеном… Смилуйся над ним, Ардуг!

Ади Ферхатсаха увели, а наше собрание продолжилось.

Главное, что мы узнали из допроса офицера: в радиусе двух суток хода от этого архипелага находится «Курай», вместе с нами попавший в мир демонов «безликого воинства». Значит, я тогда верно предположил, что это его экипаж оставил нам на берегу Икорной бухты шифрованное послание. К тому моменту, когда закончился допрос, до указанного в шифровке сеанса связи оставалась примерно четверть часа, и всем нам не терпелось услышать от своих соратников, что же с ними произошло. Что касается их атаки на «Прыжок Компры», здесь нам многое и так было ясно. «Курай» пришёл к большому острову, где они убедились, что радиомаяк оставлен «Киклопом». Здесь они нашли единственную удобную бухту, встали в ней на якорь и провели воздушную разведку этого и соседнего островов. В шифровке так и говорилось, что привёл «Курай» к архипелагу наш радиомаяк, и что их авиаразведка обнаружила авианосец и лагерь противника на соседнем острове. Дальнейшие же их действия логичны и предсказуемы. Я уверен, они и собранный малаянцами аэроплан не пропустили, потому что беспилотники у них получше нашего. Капитаны «Курая», конечно же, сделали из всего этого простые выводы: рядом дислоцируется экипаж малаянского авианосца, который располагает бомбардировщиками и другой положенной ему боевой мощью, а мы, оставив здесь радиомаяк, таким образом пометили малаянцев, но при этом сами атаковать столь сильного противника не решились. И тогда ракетоносец сам атаковал малаянцев всеми имевшимися в его распоряжении огневыми средствами, не задействовав только «зазубренные жала» — для их боеголовок цель была незначительной. А затем «Курай», оставив нам послание, ушёл на юг — к Пасифиде, как наверняка надеется их штурман.

Все мы отлично понимаем, что просто обязаны дождаться здесь своих соратников! Если мы не бросили здесь врагов, то как же бросим друзей? Получалось так, что в сторону «Курая», к югу, ещё вчера направилась армада демонических ракет. В рубке, в последние минуты перед сеансом связи, переживая за судьбу товарищей, все обсуждали именно эту опасность. Я с самого начала собрания находился у своего поста, и когда приблизилось указанное в шифровке время, заранее включил постоянный сигнал с нашими позывными и настроился на нужную частоту. Конечно же, я сильно волновался, и не в последнюю очередь из-за того, что не был уверен, работает ли вообще в этом мире дальняя связь. Но, как я и предполагал, «Курай» вышел в эфир даже раньше назначенного срока, точнее, они уже ждали, что я выйду с ними на связь. Не смотря на большое удаление «Курая», связь была устойчивой. Конечно, сыграли свою роль и солидная мощность передатчиков большого ракетоносца, и отсутствие в эфире помех.

Перед самым сеансом Озавак напомнил мне имена капитанов «Курая». Это Сирутай-Вал, Правитель Полнолуния (интересно, за какой подвиг ему дали такое необычное Честно имя?) и Кусума-Ан, Разрывающий Тараном. Экипаж этого ракетоносца состоит из ста двадцати двух человек, в том числе тридцати восьми офицеров — то есть офицеров там больше в два с лишним раза, чем у нас всех членов команды. На связи был Сирутай-Вал. Хотя у штурмана «Курая», разумеется, нет достоверных морских карт изменившейся Геи, он отметил наш радиомаяк и благодаря ему они знали своё положение относительно этого острова. На момент установления связи «Курай» находился примерно в 370 милях к юго-юго-востоку. Первоначально наши товарищи, как и мы, надеялись достичь Пасифиды, но пройдя мимо нескольких крупных островов, не обозначенных на картах, милях в 500 от нас наткнулись на континентальное побережье, которое не имело с Пасифидой ничего общего: это была гористая, на сколько хватало глаз густо заросшая тропическим лесом суша. Возможно, это та же суша, про которую говорил нам Каманг Гуен, но малаянский офицер считал её большими островами. «Курай» прошёл пару сотен миль на восток вдоль берега, а дальше линия берега резко свернула к югу. Южнее они не пошли, так как наблюдали там скопления неизвестных кораблей и решили, что чем дальше они пройдут к югу, тем больше вероятность нежелательного контакта с возможным противником.

На опустевшую Гею они попали в точности так же, как и мы — после подрыва боеголовки, разметавшей летевшие за ним диски, «Курай» нырнул на запредельную глубину и оставался там до тех пор, пока наверху всё не стихло, а сам он не удалился достаточно далеко от поля боя. Только удалился он не на северо-запад, как мы, а на юго-запад. Всплыл большой ракетоносец уже в мире без Смутного Купола. Их капитан также доложил о недавней стычке с кораблями «безликого воинства», в результате которой судно получило повреждения. Самые серьёзные вывели из строя два из восьми турбовентиляторов, причём один требует полной замены, поэтому для подъёма на экран «Кураю» теперь нужно больше времени и более гладкая волна. Подводный их ход тоже пострадал, так как имеются неполадки в поворотном механизме одной из мотогондол, но идти и маневрировать они всё же могут. Зато среди экипажа нет потерь, и радиолокационную станцию, а также оружейные системы они починили и те работают без замечаний. Вспоминая «Копьё Ксифии», я прихожу к выводу, что ракетоносец хранили сами Боги. У «Курая» осталось шесть тактических ракет и четыре «зазубренных жала» — три с термоядерными боеголовками и одно с электромагнитной — вроде той, что ослепила меня на выходе из дома Виланки. Если я всё верно понимаю, электромагнитный импульс против демонов не сработает, так что такую ракету лучше использовать как обычную. Сирутай, конечно, говорил не о демонах, а сообщил, что им встречались скопления неизвестных кораблей противника, напоминавших большие утолщённые ракеты.

Как только «Курай» установил с нами связь и его капитаны узнали, что «Киклоп-4» вернулся к своему радиомаяку, они сменили курс и теперь судно идёт к нам самым полным ходом, на который только способно после потери двух двигателей, хотя ходу препятствуют волна и встречный ветер. При такой скорости ракетоносец должен был бы достигнуть нашего острова уже к завтрашнему утру, но разные обстоятельства могут этому помешать. Сеанс длился больше часа. Уже стемнело и, не смотря на грозовые помехи, связь была устойчивой, при этом громкое её вещание работало на всю рубку. Вначале это походило на рапорт капитана «Курая», а затем на офицерское или штабное совещание. Сирутай-Вал доложил нам, что в этом районе океана, периодически меняя направление, развёрнутым фронтом ходят армады неизвестных летательных и надводных аппаратов. Возможно также, что это одна армада, часто меняющая скорость и курс. Аппараты похожи одновременно на ракеты и на старинные дирижабли, выглядят все примерно одинаково. За летящими на большой высоте бесчисленными аппаратами простирается густое облако, издали похожее на штормовой фронт, а из облака вниз спускается шлейф радужных нитей! На радаре всё это даёт сплошную засветку. «Кураю» такое явление встретилось уже трижды. В последний раз армада прошла над ними на юго-запад — скорее всего та же, что видели оставшиеся в живых моряки с «Прыжка Компры». Основная масса этих кораблей, похоже, никогда не останавливается, но если на её пути встречается препятствие вроде острова или того же «Курая», несколько дымящих ракет и похожих на них кораблей остаются и начинают это препятствие изучать. Если они сочтут там что-то враждебным для себя, они стараются это уничтожить. «Курай» при приближении врага обычно скрывался на глубине, но, хотя атаковать находящееся под водой судно эти аппараты не в состоянии, тем не менее у них имеются эффективные средства обнаружения подводных судов. Над «Кураем» всегда оставались дежурить несколько аппаратов, как летающих, так и надводных, которые просто выжидали, когда ракетоносец всплывёт. Именно это обстоятельство — частое пребывание судна под водой — и ограничило возможности их связи двумя окнами в сутки. Капитаны «Курая» просто сочли, что большего они не смогут себе позволить.

Вплоть до последнего контакта неизвестные корабли лишь проявляли любопытство и, покружив вокруг и над ракетоносцем, спешили догнать своих. «Курай» же, пытаясь нащупать тактику скрытности, каждый раз погружался всё глубже, и в последнюю такую встречу провёл под водой несколько часов на предельной глубине и на самых малых оборотах. Но на этот раз, как только они всплыли, их атаковали. Хотя «Курай» вышел из схватки победителем, применив тот же тактический приём, которым избавился от «хвоста» из ныряющих дисков, он всё же получил повреждения, те самые, про которые я уже писал. Теперь их радары показывают, что с юга приближается большая группа таких аппаратов противника, возможно, отделившаяся от основной армады, что ранее прошла над ними в юго-западном направлении и с кораблями которой была у них стычка. Капитан Сирутай-Вал предполагает, что противник, потеряв несколько своих боевых единиц, теперь выслал за «Кураем» усиленную погоню. Погоня эта движется заметно быстрее, чем передвигается вся армада, и преимущество в скорости у «Курая» перед ней небольшое — даже в полёте на экране. Пока что большой ракетоносец идёт к нам самым полным ходом, скользя над волнами и, возможно, он успел бы достичь острова до того, как их нагонит противник. Но погода портится, судно попало в полосу встречного штормового ветра и волна разгулялась уже до предельной высоты, так что вскоре «Кураю» придётся перейти в менее скоростной режим, и тогда через несколько часов противник их неизбежно накроет. Сирутай и Кусума планируют вскоре нырнуть и идти до самого нашего острова на небольшой глубине подводным ходом. Но как быть дальше… Капитаны «Курая» опасаются, что следующей схватки им не выиграть, и очень рассчитывают на помощь «Киклопа-4» и его опытных капитанов.

Озавак-Ан в свою очередь доложил о нашем положении и состоянии судна, рассказал про уязвимость демонов для зажигательных боеприпасов, и предложил план совместной операции.

Мы договорились, что «Курай» под водой обогнёт наш остров с запада, там осуществит подсвплытие и свяжется с нами. В зависимости от ситуации, он либо всплывёт и атакует противника — скорее всего, «зазубренными жалами» с дальней дистанции, или продолжит путь под водой курсом на север. В конце концов оба наших судна способны идти под водой очень долго. Мы со своей стороны постараемся задержать и даже разбить надвигающуюся группу кораблей противника, чтобы появилась возможность беспрепятственно воссоединиться с нашими соратниками и дальше уже идти на север вместе.

Про карапа и Симбхалу Озавак не обмолвился ни словом, и я не сомневаюсь, что он мудро поступил. Такие вещи лучше сообщать только капитанам в приватной беседе с глазу на глаз — по крайней мере, поначалу. И ещё Дважды Рождённый лично поинтересовался у Правителя Полнолуния, не было ли у них на борту гражданских. Наверное, Озавак сделал это по просьбе карапа, и он немало смутил этим вопросом тех из наших офицеров, кто был не в курсе истории с Гойтеей. Ответ Сирутая был отрицательным.

Капитаны обоих судов решили пока оставаться на приёме, до того момента, как «Кураю» из-за непогоды и близости противника придётся нырнуть — на случай, если изменится обстановка и необходимо будет уточнить план совместных действий. Но всё это уже предстояло отслеживать не мне. Когда основной сеанс связи закончился, наша затянувшаяся вахта наконец сменилась.

Я тогда, помнится, размышлял: а где сейчас может быть карапский колдун? В медпункте находится тяжело раненый, возможно, его ещё не закончили оперировать, поэтому там колдуна, как я решил, быть не может. В рубке карап не появлялся с того времени, когда мы изучали обстановку в заливе напротив бывшего малаянского лагеря. Матросы наши панически боятся колдуна, поэтому ни за что его к себе не пустят… Неужели карап обосновался на складе, в помещении, которое мы оборудовали для экипажа «Прыжка Компры»? Как он пролез через люк? Как отнеслись к нему малаянцы? Что вообще думают о карапах в Альянсе?.. Впрочем, относительно последнего мне известно, что ничего хорошего. По причине всех этих сомнений, как только свободных от вахты офицеров распустили, я отправился искать колдуна.

По дороге я решил заглянуть в медпункт — узнать, как состояние у тяжело раненого матроса и не нужна ли доку помощь, и мне вдруг подумалось, что спасённых нами моряков могли бы вылечить дольфины. Записываю про это потому, что их лечение и вправду оказалось нетрадиционным, по крайней мере отчасти. На двери в каюту Заботливого Арзы не висел запрещающий флажок, поэтому я пару раз легонько хлопнул по двери ладонью и вошёл. Внутри были двое из трёх моряков с «Компры», наш доктор и… карап! Все они с удобством там устроились — кто на койках, кто на стульях — и пребывали в отличном расположении духа. Ади Ферхатсах держал в одной руке чашку с шоколадом, в другой — бисквит из офицерского пайка, и при этом он что-то оживлённо рассказывал самому Арзе. Когда я открыл дверь, рассказчик смолк и все вопросительно уставились на меня. Через пару мгновений сах сверкнул на меня глазами, осклабился, показав свои металлические зубы, и приподнял чашку в знак приветствия.

У сахов принято надевать на зубы металлические коронки — на передние, которые хорошо видно, когда человек смеётся или с аппетитом ест. У мужчин такие коронки сделаны из сплава серебра, а у женщин из золота. Подобный блеск во рту считается у них красивым. Возможно, это отголосок древнейшей моды. У селенитов тоже был в фаворе подобный блеск, только были это не коронки, а накладки или вовсе вживлённые искусственные зубы, и были они ослепительно белыми — их делали из белой керамики. Иметь ослепительно белые зубы идеальной формы считалось у селенитов столь же естественным, как для нас, к примеру, иметь подстриженные ногти. Всё бы хорошо, но такая мода заставляла людей расставаться с собственными, природой данными зубами, или безвозвратно их переделывать. Нам не понять подобной моды, как и многого другого, что было у древнейшего человечества в порядке вещей. Если Боги наделили вас, к примеру, кривыми и волосатыми ногами, вам же не придёт в голову заменить их прямыми и гладкими протезами?..

Но вернусь в медпункт. В общем, оказалось, что в лечении раненых помог колдун. Наш доктор сам к нему обратился с такой просьбой. Он сильно сомневался, что тяжело раненый малаянец перенесёт серьёзное хирургическое вмешательство, поэтому решил испытать даже такой призрачный шанс. И карап не подвёл. Он применил какие-то свои медицинские познания, в результате чего Арзе осталось только удалить из тела осколки, ему даже не пришлось сшивать сосуды и ткани — все раны сами затянулись буквально за считанные минуты. Теперь прооперированный матрос, одетый лишь в свежие повязки, лежал на койке для больных и чувствовал себя вполне сносно, хотя док не разрешил ему вставать. Подлечил колдун и Ферхатсаха. Как именно он это проделал — я пока не могу сказать, потому что неловко было расспрашивать Арзу при чужаках. Допытаюсь у него об этом позже, может быть, за следующей партией в пуговицы… Ещё я подумал о том, что карап мог специально поскорее вылечить этих моряков, чтобы поставить их на ноги и тем внести ещё один дисбаланс в расклад сил в нашем экипаже. Надо быть на чеку!

Вообще, странно видеть рядом саха и карапа, если не сказать — смешно. Я ведь и правда подавил тогда улыбку, тут же вспомнив весёлую байку про игру в ледяном лабиринте. Вы ведь её знаете?.. Я её услышал ещё ребёнком, и помню лишь в общих чертах в варианте детской сказки. Однажды карапы заявились в людские земли, чтобы поискать себе поживы на обед, и по ошибке похитили саха. Как известно, карапы своих жертв не сразу съедают, так поступили и эти: они вначале поместили свой будущий обед в ледяной лабиринт. Когда же сах спросил, почему его сразу не съедят, людоеды ему ответили, что это такая игра: нужно выследить жертву в лабиринте, убить и только потом съесть. Без этого, мол, неаппетитно. Сах какое-то время старательно бегал от карапов по лабиринту, а когда колдуны обессилели, сам напал на одного из них, убил и съел. Соплеменники съеденного карапа, узнав, что случилось с их товарищем, спросили у саха: «разве вы тоже едите людей?» Сах ответил, что они, конечно, не людоеды, но таковы уж были правила игры. Карапы сильно удивились и вернули саха туда, откуда похитили…

Арза протянул мне чашку с шоколадом, налив его из чайника, стоявшего у него прямо в духовом шкафу. Шоколад был едва подслащённым и скорее тёплым, чем горячим, но и на том спасибо. Беседа между тем продолжилась. Колдун на древнем языке задавал Ферхатсаху вопросы, которые Арза переводил на не слишком правильный малаянский, но для общения и этого хватало. Кажется, сам карап понимал ответы саха без переводчика. Последний офицер «Прыжка Компры» рассказывал карапу и доктору о странном происшествии — как раз этот его рассказ я и прервал своим появлением. Сах, как я понимаю, хотел посоветоваться об этом случае с колдуном, чем привёл толстяка в неописуемое возбуждение. «Истинно, это были они! Несравненная Гойтея и её младенец мужеского пола, что попали в этот гиблый мир по неведомого рода оплошности и которых я столь тщетно искал, применив к тому все доступные мне тайные искусства…» — вращая огромными глазами и брызгая на бороду слюной, карап никак не мог успокоиться и изрыгал из себя что-то в этом духе. А офицер-сах рассказал о том, что многие члены их экипажа видели на борту призрак женщины с ребёнком, причём он сам лично наблюдал, как капитан говорил с этой женщиной, а также гладил ребёнка по голове — это был мальчик первого возраста. Я тут же вспомнил маленького мальчика, которого встретил в доме Виланки в тот роковой день! Неужели карапский колдун и правда ищет мать и младшего брата Виланки? Но откуда они здесь?.. Если верить Ферхатсаху, оба незваных гостя как неожиданно и таинственно появились на авианосце, так же внезапно и загадочным образом исчезли. Призраки это, конечно, ужасное испытание, особенно для людей суеверных. Сах предупредил наши расспросы о безумии капитана, заверив, что призраки не имели к этому никакого отношения. Сошёл с ума их капитан вовсе не из-за них, его рассудок помутился позже, сразу после стычки с демонами. Хотя я вот думаю, что демоны просто оказались последней каплей, утопившей разум капитана «Компры» в безумии. Горькая неудача с атакой нашего укреплённого пункта, гибель членов экипажа — вначале при неудачной операции на остове, затем под ударом своих же, а под конец ещё и от «невидимых молотов» демонов — одно это вполне могло бы свести малаянского капитана с ума. А тут ещё призраки… Что ж, хотя бы эта загадка получила логическое объяснение.

Карап к моему приходу уже что-то выяснил у раненых, но он снова и снова подробно выспрашивал про призраков у Ферхатсаха, а после него обратился ещё к прооперированному матросу. Его интересовало, как эти двое призраков выглядели, что делали и, главное, при каких именно обстоятельствах исчезли. Те рассказали колдуну, что красивая, но уже немолодая женщина с ребёнком первого возраста были вполне осязаемы, могли говорить и, со слов капитана, они не понимали, как очутились на судне. Капитан разместил их в своей каюте и запретил кому-либо с ними общаться. Призраков видели в разных отсеках почти опустевшего к тому времени авианосца, но члены экипажа опасались к ним приближаться — не столько из-за капитанского запрета, сколько из суеверного страха. Женщина и её ребёнок пробыли на «Прыжке Компры» около суток. А затем… Это видел сам капитан «Компры» и ещё двое или трое из экипажа, но не те, кого мы теперь приняли на борт, поэтому свидетельство было, что называется, из вторых рук — а точнее, со слов непосредственных свидетелей про это исчезновение рассказал Ферхатсах. Якобы призраки шли по отсеку, когда вокруг их тел возникло слабое свечение и они пропали. Больше их не видели, хотя капитан приказал обыскать каждый уголок и даже осмотреть весь окрестный океан. Карап заставил саха несколько раз пересказать, что именно наблюдали свидетели того исчезновения. Вроде бы женщина с ребёнком от возникшего свечения стали прозрачными — «словно в воду погрузили стеклянные статуэтки» — так сах выразился, а затем призраки и вовсе исчезли. Наконец, колдун удовлетворился ответами и пробормотал что-то вроде: «Слава Богам, которые их забрали!» — и на этом успокоился. Он молча протянул Арзе медицинский тазик, служивший колдуну чашей для питья, и наш док на удивление услужливо налил ему составленного им же пойла, чем, кстати, немало ошарашил моряков с «Компры». Не удивлюсь, если после этого они решили, будто карапские колдуны на наших кораблях приписаны к команде.

Я ни на минуту не забываю о том, что собой представляет наш враг. Искренность и сострадание ему неведомы, а благоразумие и справедливость в Великой Малайне понимают по-своему, рассматривая их как инструменты для получения выгоды. Зато всегда у них в избытке лицемерие и ложь. Но с малаянцами можно вести диалог и договариваться, опираясь на логику разума — об этом свидетельствует история наших отношений. В мирные времена мы торговали и даже выполняли совместные проекты — можно вспомнить «Бесконечный тоннель» или изучение древнего наследия на Селене. Но на политику, как и на многое другое, малаянцы и подконтрольные им народы смотрят сквозь искажающую призму государственной пропаганды. Если в основе нашего взгляда на мир лежит Учение и духовные традиции, просветляющие и наставляющие на Путь Истины, то в основе представлений малаянцев — дурманящая разум демагогия, придуманная по указанию их правителей для того, чтобы проще было управлять людьми. Государственная идеологическая пропаганда это бездушный и подлый, но очень действенный способ залезть гражданину в голову и делать там всё, что заблагорассудится. Она позволяет, опираясь на простую ложь, с лёгкостью отбирать у жителей своей страны последнее и даже посылать их на смерть. Как малые дети во всём доверяют и слушаются в первую очередь своих родителей, так и взрослый человек склонен доверять и полагаться на то, что ему говорят от имени верховной власти. Даже если человек понимает, что его могут обмануть, даже если помнит, как его не раз уже обманывали, и даже если сам он недоволен своими правителями, он всё равно будет почитать за правду и руководство к действию именно то, что узнал от глашатаев власти. Пропаганда способна с помощью примитивных эмоций блокировать у человека саму возможность логически мыслить: навязанные ей эмоциональные предубеждения побеждают, даже когда обыденная логика им противоречит. Также любому человеку комфортно в обществе лишь тогда, когда это общество считает его своим. Любой нормальный гражданин опасается, что его сочтут чужаком собственные сограждане. А ведь отступивший от взглядов, которые государство провозглашает правильными, так и будет восприниматься окружающими как чужак, изгой, даже если в глубине души все понимают, что прав он. Если к этому ещё прибавить страх наказания, то навязанная государством идеология закрепится в умах людей и станет абсолютным средством правления. Пропаганда это не что иное, как духовное насилие, которое во сто крат хуже насилия физического. При этом насилие это массовое, и самое отвратительное, когда оно чинится над собственным народом.

О, Близнецы! Мне не хотелось бы присутствовать при том, как души людей, соблазнивших мерзкой ложью миллионы своих же соотечественников, пройдя свой круг воплощения, предстанут перед Богами, чтобы держать ответ за содеянное. Что они скажут в своё оправдание? «Мы не знали»? «Все так делали»? «Нам нужно было кормить наши семьи»?.. В общем, я ни на минуту не забываю: что бы малаянские моряки не узрели, пребывая у нас на борту, они будут смотреть на это сквозь призму своей идеологии.

Впрочем, сдавшиеся нам на милость моряки Альянса пока что ведут себя вполне пристойно. Все мы знаем, как малаянская пропаганда глумится над нашими верой, моралью, обычаями и сакральными обрядами. Так, прекрасных и чистых душой потамийских танцовщиц они выставляют похотливыми развратницами, готовыми отдаться любому мужчине за щедрое пожертвование — и это при том, что сами малаянцы так и норовят повыгоднее продать собственную совесть! Их газеты полны глумливых карикатур на наших секулярных учёных, которых изображают с плетёными бородами, словно новых карапов! На захваченных землях чуть ли не первое, что стремятся сделать их солдаты и оккупационные власти — это разграбить, разрушить или осквернить алтари Близнецов, они им невыносимы, как свет Гелиоса ночным канкау. Однако, попав на наш борт, ни сах, ни малаянский матрос даже не кривятся в ухмылке, видя наши алтари, они их словно вообще не замечают, хотя алтари Близнецов есть во многих корабельных помещениях, в том числе и в медпункте.

Чтобы не вводить в заблуждение читающего мои записи отмечу, я далёк от такой мысли, что все малаянцы исходно ущербны духовно и с рождения предрасположены ко лжи и плутовству. Я уверен, что дело здесь лишь той среде, что их взращивает. Если малаянец был воспитан в тилварской семье — чему нимало примеров — он ничем не хуже и не лучше тилварца, разве что внешне выглядит как коренной житель Малайны, да окружающие порой смотрят на него с некоторым недоверием — те, кто уже сталкивался с плутовством малаянских граждан, и до тех пор, пока не узнают тилварского малаянца поближе. Точно так же морские черепахи, обитающие на воле, не съедобны, их мясо и особенно печень содержат яд, потому что черепахи эти питаются ядовитыми менгакунами, но при этом мясо черепах, выращенных на ферме, на чистом корме из рыбы и зелени, питательно и вкусно.

16-я боевая вахта

Небо сплошь заволокло, с редкими перерывами льёт дождь, температура за бортом падает. Порой сверху хлещет целый водопад, из каюты я слышу, как вода шумит, яростно ударяясь об обшивку. Снаружи темень, видимость — ноль. После прошлой вахты поспать мне довелось чуть больше 5 часов, позавтракал впопыхах — хорошо, что Ибильза нам рис заранее замочил. Теперь вот я урвал небольшой перерыв, пишу и одновременно глотаю горячий шоколад, а вскоре вернусь к сборке электронных блоков для дистанционного подрыва — мы этим занимаемся с Муштаком-Харом.

Накануне вечером, возвращаясь к себе из гальюна, в коридоре встретил Кинчи-Кира. Я нередко привожу в каюту Муштака, чтобы угостить шоколадом и обсудить какие-нибудь технические вопросы, и из-за этого мне неудобно перед братьями — они могут подумать, будто оказались в моей команде на вторых ролях. Поэтому я воспользовался случайной встречей и пригласил силача-крестьянина зайти выпить малаянского туака (он хоть и кислый, но спится после него хорошо). Кинчи рассказал нам с Ибильзой, что среди матросов распространился слух о проклятье. По их мнению, мы берём на борт не просто кого попало, а само зло. Мало нам было колдовского посоха, а вслед за ним и карапского колдуна, мы ещё взяли к себе саха с самого, похоже, злосчастного судна во всём Альянсе. Матросы и называют бесславно почивший подводный авианосец не иначе, как «Проклятая Компра». Рано или поздно, говорят они, это привлечёт и к нам роковое внимание самого Ардуга Ужасного. В общем, опять глупые матросские суеверия… Наверное, это просто бесполезно — разъяснять таким, как Кинчи, что экипаж «Компры» поплатился немилостью Богов за своё подлое нападение на наш укреплённый пункт у Пасифиды, а также за то, что предательски бросил там на погибель свой десант. Мы же, напротив, поступаем из самых благородных побуждений, готовы пожертвовать собой, чтобы спасти товарищей, спасаем даже врагов, попавших в беду, и Боги, конечно же, станут помогать нам, а не проклинать! Я лишь посоветовал этому матросу доверять мудрости наших капитанов и уповать на милость Хардуга.

Такие ещё дела: Скванак-Ан, оказывается, не флотский капитан, и даже не адмирал. Он высокопоставленный офицер из штаба флота, прикомандированный специально для руководства нашей операцией. Его Честное имя — Решающий за Всех. Конечно, Дважды Рождённый, Озавак-Ан, знал это о своём напарнике с самого начала. Я же напишу о том, при каких обстоятельствах мы про это узнали.

Капитаны «Киклопа-4», а теперь вновь адмиралы девятой отдельной флотской группы, ещё вчера приняли решение снять боевую часть с последнего «зазубренного жала», установить её рядом с нашим радиомаяком и снабдить дистанционным радиовзрывателем. А из корпуса крылатой ракеты, а также из оставшихся запасов ракетного топлива, изготовить что-то вроде мин или огневого заграждения против демонов. Однако, после демонтажа боеголовки, так же как, к примеру, после её монтажа на ракету, или даже после перестыковки контейнера с «жалом» с одного судна на другое — все наши офицеры прекрасно про это знают — нужно вновь ввести код активации, переставив перемычки на блоке управления. Но доступ к этим кодам есть только у высшего командования, включая членов штаба флота. А где взять штаб флота на опустевшей Гее?.. Чтобы не смущать нас, Дважды Рождённый и раскрыл эту тайну. Скванак, оказывается, один из высших штабных начальников, а вовсе не боевой капитан! Более того, он из отдела, который занимается специальными операциями, в том числе изучением явлений, связанных со Смутным Куполом, если таковые как-то касаются военно-морского флота. Его откомандировали к нам на судно только на время такой ответственной операции, как уничтожение джаггернаута, так как он, собственно, и планировал эту операцию. Разумеется, ни моряки Альянса, находящиеся у нас на борту, ни карапский колдун, узнать об этом не должны ни при каких обстоятельствах.

Эта новость меня порадовала в первую очередь тем, что придала ещё больший вес авторитету наших судовых начальников. Не сомневаюсь, что в свете неё Путра-Хар, какие бы планы он до этого ни строил, откажется от них, а если и не откажется, то его подстрекательства против капитанов не будут иметь успеха. И вообще, для меня самого это может обернуться огромным плюсом! Присутствие на борту «Киклопа-4» такого высокопоставленного штабного начальника может благоприятно повлиять на мою карьеру и, соответственно, на мои планы. Если, конечно, все мы в итоге попадём обратно на свою Гею.

Здесь же, на этой опустевшей Гее, населённой, похоже, одними лишь демонами, мы так долго избегали прямого столкновения с этим зловещим противником, что уже привыкли к положению сторонних наблюдателей, да ещё и спасателей. Конечно, лучшая победа — та, которая далась без боя. Но теперь наши адмиралы решили всё-таки дать сражение, хотя и совершенно очевидно, что их вынудили к этому обстоятельства, они сложились так, что уже скоро «Курай» приведёт сюда большую группу кораблей «безликого воинства», и чтобы воссоединиться с соратниками, мы должны эту группу уничтожить или хотя бы рассеять.

Ну всё, мы готовы. Тело моё болит теперь не от былых ран, которые зажили, а от усталости, а также от свежих ушибов и ссадин. Мне бы отдохнуть, но спать я не хочу — я слишком возбуждён.

Когда я узнал, что мы планируем остаться здесь и принять бой с непредсказуемым противником, о котором известно лишь то, что численность его велика, оружие смертельно, и наступает он с юга по воде и по воздуху, я тогда чуть было не запаниковал. Ведь на первый взгляд мы сами запирали себя в смертельной ловушке, в которую превращалась эта тихая и уютная «икорная» бухта. Но капитаны придумали удивительный план. Они решили сам остров превратить в камень на дороге, о который споткнётся и разобьётся противник.

Главный сюрприз для демонов — это, конечно, термоядерный заряд с «зазубренного жала». Ракету предстояло извлечь из контейнера, поместить на специальную подставку на палубе и частично разобрать, в том числе снять боевую часть, бережно перевезти её на остров и установить на вершине горы рядом с радиомаяком. Сигналы, исходящие от маяка, возможно, послужит демонам дополнительной приманкой, но в качестве основной приманки выступят сигнальные ракеты. Ещё когда мы пытались вызвать на контакт уцелевших моряков «Компры», посылая такие сигналы в небо, Карап посоветовал, что они как ничто другое могут привлечь стаю «когтеносных дочерей». Теперь мы приняли это за полезный совет, и в придачу к термоядерной боеголовке оставили у радиомаяка сотни две сигнальных ракет —почти весь наш запас — который при приближении противника выдаст ему грандиозный прощальный фейерверк. Но первым делом сработают мощные химические мины, мы установили их по обе стороны от входа в бухту: с одной стороны это заправленное «зазубренное жало» без боеголовки, с другой — две бочки с ракетным топливом и три с окислителем. И то, и то вместе с несколькими талантами взрывчатки стянуто тросами и снабжено надёжными дистанционными взрывателями. При подрыве эти две мины должны образовать временный огненный барьер. Здесь в качестве приманки выступает, разумеется, наш «Киклоп-4». И это ещё не всё наше горячее, а вернее пылающее, гостеприимство, которое ждёт «безликое воинство» на этом острове.

Последнюю крылатую ракету вручную, пользуясь только одной лебёдкой, доставали из контейнера, снимали с неё двигатель, боеголовку и блок управления — ещё затемно. В этом принимал участие почти весь наш экипаж и удивительно, что никто не отравился — ведь у нас не хватает на всех защитных костюмов, а также не надорвался — ведь даже пустое, «жало» весит больше двух актов — как небольшой аэроплан. С рассветом пятеро наших матросов (включая братьев-крестьян), а также Ибильза, Такетэн и Путра, и даже офицер-сах с тем их двух раненых малаянцев, который мог выполнять простую работу — всего десять человек — затарились рюкзаками с инструментом и взрывчаткой, и отправились вглубь острова. Дело в том, что как раз от нашей бухты на север, проходя к востоку от горы, на вершине которой мы приладили радиомаяк, тянется местами заболоченная низина, переходящая в узкую расщелину между горами. Двое матросов, посланных ранее этим путём, дошли до противоположного берега и, вернувшись, рассказали, что путь на удивление прямой, а местность гладкая, лишь кое-где там встречаются островки кустарника и выходы скальной породы. Этот кустарник и камни предстояло убрать с дороги. После подрыва мин с ракетным топливом, когда противник понесёт первые потери и увязнет, встретив наше сопротивление, Скванак-Ан запланировал поднять «Киклоп-4» на экран и, отстреливаясь из пушек, пересечь остров прямо по суше, оставив за собой ещё один пылающий заслон, а в конце пути ещё и каменный завал. Всё это должно задержать преследователей — если они, конечно, будут — и выиграть нам драгоценные минуты, чтобы мы успели уйти из зоны поражения установленной на вершине горы термоядерной боеголовки. По расчётам, к северу от острова мы встретимся с «Кураем» и дальше, после детонации боеголовки, пойдём самым полным ходом к Арктиде. Если к тому моменту демоны будут ещё в состоянии нас преследовать, их добьёт «Курай». Но для нашего экраноплана вовсе не безопасно вот так летать над сушей, даже относительно плоской и гладкой. При выходе на экран с быстрым ростом тяги и набором скорости, а также при резких манёврах, велика вероятность того, что в турбину засосёт какой-нибудь твёрдый предмет вроде камня или прочного куска дерева, а это может стать причиной повреждения или даже лавинообразного разрушения лопаток. Пожалуй, полёт над сушей — самый уязвимый режим в эксплуатации ракетоносцев-ныряющих экранопланов. Десятерым высадившимся на берег нашим морякам пришлось расчищать путь к отступлению от всех возможных препятствий, в первую очередь от крупных камней и выступов скал, а также устанавливать светящиеся вехи, которые даже в темноте подскажут «Киклопу» точный маршрут через остров.

После того, как путь к противоположному берегу был расчищен и помечен, та же команда соорудила по периметру пляжа и по ходу нашего отступления заслоны из кусков дерева, пропитанной маслом ветоши и ёмкостей со всеми горючими жидкостями, которые только у нас на борту нашлись. Хотя не знаю, долго ли всё это будет гореть по такой дождливой погоде. Четверо матросов под командованием Такетэна остались там, чтобы наладить системы дистанционного поджига и подрыва, остальные вернулись на «Киклоп» — ведь и здесь всем хватало работы. В числе прочего нужно было, облачившись в защитные костюмы, помочь мотористам собрать и отбуксировать на место мины с ракетным топливом. Тяжёлая физическая работа в противогазе и прорезиненном костюме, в условиях разрежённого воздуха на тропической жаре, как понимаете, не самое лёгкое и приятное занятие, но я вновь с честью вынес все эти тяготы. И, не смотря на усталость, я обрадовался, когда Озавак-Ан поручил мне изготовить детонаторы для мин, и подрывать их буду тоже я — непосредственно с поста связи. Дважды Рождённый знает, что в этом деле я не уступлю нашему электромеханику. И, конечно, я тут взял себе в помощники сообразительного Муштака!

Адмиралы и наш «Киклоп-4» не собирались делать лёгкой мишенью. После допроса саха стало ясно, что оружие демонов эффективно лишь на ближней дистанции, а скорострельность его невелика, поэтому нам следует по возможности держать противника на дальней дистанции, а также двигаться непрерывно и непредсказуемо для него. Пока половина экипажа трудилась в глубине острова, расчищая нам путь к отступлению, пожилые мотористы с оставшимися матросами перевозили ко входу в залив и собирали там мины, а мы с Муштаком возились на складе с детонаторами, Дважды Рождённый заставил штурмана Туликая отработать на малом ходу замысловатый замкнутый маршрут по акватории бухты. Капитан решил, что мы будем обороняться, держа противника на удалении и постоянно маневрируя — пока это позволит обстановка.

Не остался в стороне даже карап. Он укорял нас за то, что де неразумными действиями и небрежением к его мудрым советам мы, подобно капитану «Копья Ксифии», навлечём на себя демонический гнев; он замысловато ругался, поминая почти весь пантеон древних Богов, но в итоге всё-таки предложил свою помощь. Я не знаю, о чём конкретно они с капитанами договорились, но колдун битый час ходил по верхней палубе, размахивал огромным посохом и, бормоча что-то себе под нос, расплёскивал по палубе и в окружающую воду снадобье из тёмного пузырька. В этот раз от его колдовства никто из экипажа не пострадал, да и на на борту тогда почти никого не было, а те, что ещё оставались, были настолько заняты, что не обращали внимания на эту клоунаду.

Уже давно миновал полдень, когда мы занялись переправкой на остров, доставкой на гору и монтажом по соседству с радиомаяком снятой с «зазубренного жала» термоядерной боеголовки, а также того самого фейерверка, о котором я уже упоминал. Перед этим нам с Муштаком-Харом пришлось на скорую руку переделать телеуправляемый взрыватель, так как некоторые его элементы остались на корпусе ракеты и будут использованы для подрыва изготовленной из этого корпуса мощной мины. На вершину нас сопровождали Кинчи с Нандой, а также вся команда Такетэна. Братья несли обёрнутую в одеяла и привязанную к длинной жерди боеголовку — её предстояло водрузить на скальном уступе недалеко от большого дерева, где мы ранее установили курсовой радиомаяк, и запитать от общего с радиомаяком источника. У нас с Муштаком были сумки и рюкзаки с электрооборудованием, а Такетэн и его матросы тащили инструмент и материалы, чтобы на месте соорудить для боеголовки надёжное крепление. Не скажу, что всё это легко далось. Нас поливал дождь, а ветер всё усиливался, камни были скользкими, и все мы работали из последних сил. Позже, пока мы аккуратно крепили и подключали боеголовку, команда Такетэна занималась установкой сигнальных ракет. Управились со всем этим мы часам к трём пополудни. Хотя я, конечно, волнуюсь за результат нашей работы, в глубине души я уверен в надёжности того, что мы там смонтировали. Клянусь бородой Ардуга: в нужный момент сработает и фейерверк, и боеголовка!

Обе наши автоматические пушки Ибильза ещё вчера зарядил зажигательными снарядами. Такие используются обычно в одной ленте с бронебойными и осколочно-фугасными и эффективны в первую очередь против дирижаблей, но против демонов «безликого воинства» сгодятся только зажигательные. И сами эти существа, и их боевые машины, как мы выяснили, не имеют серьёзного бронирования, да оно им ни к чему, поскольку сквозные ранения не приносят этим созданиям существенного вреда.

Всему нашему экипажу, даже старикам-помощникам моториста, и даже новоприбывшим морякам (уже не пленным — их никто не охранял и не удерживал) выдали оружие и боеприпасы. То оружие, что первоначально имелось у троих из экипажа «Прыжка Компры», пришло в полную негодность так же, как и их форма — все трое, можно сказать, попали к нам голыми. Видели бы вы реакцию офицера-саха, когда он понял, что мы собираемся выдать ему, как и всем, винтовку! Наверняка он отнёс это за счёт нашего отчаянного положения, но всё же удивление саха было велико, и радость, похожая скорее на злорадство, исказила и без того свирепые от природы черты его лица. Недосуг было выяснять, откуда, однако для офицера малаянского авианосца нашлась и пара огромных ножей с ножнами. Один он заткнул за пояс, а другой примотал ремнями к концу длинной палки — думаю, к какой-то детали от стеллажа. Я слышал, что сахи пользуются на войне подобным холодным оружием, а вовсе не мечом, так что эта самоделка наверняка добавила саху злобного ликования. Конечно винтовки и любые клинки бесполезны против кораблей и летательных аппаратов, но мы понимаем, что есть все шансы столкнуться лицом к лицу с самими демонами. Я наскоро почистил и выправил лезвие своего старого меча, собираясь предложить саху любой из двух мечей на выбор, но коль скоро тот изготовил более подходящее для себя оружие, в итоге я одолжил свой меч Кинчи-Киру. Кинчи как-то упоминал, что неплохо владеет длинномерными клинками. Я не стал расспрашивать подробности — надеюсь, он имел тогда в виду не деревенские косу или серп. Во всяком случае, парень очень обрадовался, когда я вручил ему меч, и я не сомневаюсь, что даже без каких-либо навыков фехтования меч этот окажется в его руках грозным оружием, обращающим демонов в лужи маслянистой слизи.

Мы подготовились к приходу флотилии «безликого воинства», преследующей «Курай», так тщательно, как только вообще можно было это сделать за отпущенное нам судьбой время. Теперь нам известно о противнике достаточно много. Их оружие изготовлено с использованием какой-то развитой биотехнологии и представляет собой, похоже, импульсный излучатель силового луча. Во всяком случае, наличием у этих существ подобного полуфантастического оружия можно объяснить и ужасающие результаты его применения, и то обстоятельство, что разрушающее действие его ограничено относительно небольшим расстоянием. Воинство располагает как летательными аппаратами, так и кораблями (и, видимо, ещё сухопутными боевыми машинами), вооружёнными такими излучателями. Этот же тип оружия имеется у их солдат. Мощность излучателей, очевидно, пропорциональна их размерам, и те, которыми располагают их машины, мощнее и дальнобойнее лёгкого оружия солдат. Убойная сила луча подчиняется (как мы думаем) универсальному закону обратных квадратов, и поэтому оружие демонов значительно уступает нашему огнестрельному оружию и ракетам. Также нам известно, что солдаты противника необычайно жизнестойки: обычные пули причиняют им лишь незначительный вред. Зато против демонов эффективно рубящее холодное оружие, а особенно — зажигательные снаряды, тогда как открытый огонь и вовсе отпугивает этих существ. Эх, были бы у нас хотя бы самые простые огнемёты! Но на флот подобное вооружение не поступает. В общем, мы сейчас далеко не в том положении, в каком оказался высадившийся на неизвестном берегу экипаж «Прыжка Компры», и мы способны хотя бы отчасти избежать той ситуации, которая привела к гибели всего экипажа «Копья Ксифии».

Моя боевая задача теперь — чётко выполнить команды по дистанционному подрыву всех наших ловушек. Сперва это будут мины у входа в залив, затем, когда «Киклоп» начнёт пересекать остров по заранее расчищенному пути, мне нужно будет поджечь заслоны, взорвать скалы в самом узком месте расщелины и почти сразу вслед за этим запустить фейерверк из сигнальных ракет на вершине горы. И, наконец, когда мы уже удалимся от острова на милю-полторы к северу, перед самым погружением, мне предстояло подорвать установленную у радиомаяка термоядерную боеголовку. И ещё на мне остаётся связь и координация действий с «Кураем»… Боги, помогите удержаться на Пути Истины!

Из-за разгулявшегося на юге шторма «Курай» вынужден был нырнуть вскоре после того, как с ним закончились переговоры, так что, по нашим расчётам, он дойдёт до нас в лучшем случае к закату. Зато шторм сюда уже добрался. Демонические аппараты, очевидно, будут теперь двигаться непосредственно над идущем под водой «Кураем», карауля момент, когда тот всплывёт. В любом случае, вскоре флотилию демонов увидит наша радиолокационная станция, а затем покажут камеры.

Я вот думаю: а что будет дальше?

Как боевая единица, «Курай», безусловно, во всех отношениях лучше «Киклопов». Но он уже имеет существенные повреждения, и в одной из следующих стычек с «безликим воинством» может вовсе лишиться своей боевой мощи и даже возможности двигаться. Практически исправный и невредимый «Киклоп-4» мог бы значительно повысить живучесть большого собрата. В случае удачного воссоединения, согласно нехитрой логике выживания, «Курай» заберёт всю нашу команду на свой борт, а «Киклоп» будет частично разобран на запасные части и агрегаты, которые пойдут на ремонт или попадут прямиком на склад «Курая». Наш малый ракетоносец — это уменьшенная и облегчённая версия большого ракетоносца. У «Курая» такие же двигатели, как у «Киклопа», только они у него в спаренных гондолах. У него имеются аналогичные нашим пушки и пусковые контейнеры, гидролокатор и акустические антенны. Даже наши реакторы собраны из одних и тех же деталей. Ну и много чего ещё с «Киклопа» может понадобиться в случае серьёзного ремонта «Курая». Конечно, пригодятся и продукты, и расходные материалы, взятые с «Прыжка Компры». Другими словами, разукомплектованный «Киклоп» значительно повысит шансы большого ракетоносца благополучно вырваться из мира демонов, поэтому судьба нашего малого судна, я думаю, предрешена. После всех приключений не суждено «Киклопу-4» ни пасть в славном бою, ни сопроводить нас в легендарную Симбхалу, ни увидеть окончательную победу над Альянсом. Его полуразобранный остов навсегда останется в этом странном мире.

Наверняка капитаны «Курая» не сдадут своих постов, но я уверен, что Дважды Рождённый и Решающий за Всех, Озавак-Ан и Скванак-Ан, останутся адмиралами, как и положено, и будут определять дальнейшую стратегию флотской группы, хоть и состоящей теперь из единственного судна. И они не оставят нас без дела. Экипаж «Курая», конечно же, примет нас радушно, как своих братьев, и мы вольёмся в него без каких-либо проблем. Ведь мы не во флоте Альянса, где унижение по любому поводу — рутинная норма службы. Я уже предвкушаю знакомство с офицерами и интересные рассказы за чашкой горячего шоколада. Мне теперь есть, что рассказать и от своего имени!

Жертвенная дева. Гл. V. Заповедная Эора

Истинная красота не терпит улучшения, копирования или владения,

она всегда безупречна и уникальна, и она принадлежит всем.

Единственное предназначение истинной красоты —

это чтобы каждый мог очистить в ней свою душу.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Летопись Виланки

Я отправила свои тетради и даже пишущие принадлежности на тот же прикроватный столик в спальне в Светлых Чертогах, где уже лежит «Синий Кодекс», поскольку у меня теперь нет необходимости писать всё от руки. Устроившись в удобном деревянном кресле, которое стоит в простом, но уютном каменном доме, примостившемся над обрывом, на самом краю скальной террасы, я мысленно диктую заклятому медальону всё, что хотела бы записать, а мой советник-медальон трансмутирует эту мысленную диктовку в руны. Когда вернусь в свои апартаменты в Чертогах, я легко смогу перенести всё на бумагу. «Ментальный советник», оказывается, умеет и такое делать за меня — Айка Масс научила, как этим пользоваться. Похоже, долговязый Салинкар составляет свою летопись именно таким способом. Ещё я стараюсь сохранить и упорядочить все записи живых картин, которые сделал мой заклятый медальон, тогда как мой однокашник не считает важным их запоминать. Вот бы мне оставили заклятый медальон по возвращении в Симбхалу!.. Но так, конечно, нельзя.

Вообще-то, я села здесь (и даже укрылась пледом), чтобы спокойно сосредоточиться и продолжить летопись, рассказав, наконец, о моём пребывании на заповедной Эоре. Но перед этим всё-таки хочу упомянуть, что до сих пор пребываю под сильным впечатлением от управления эорианским кораблём-звездолётом. Единение с ним и полёт над материками Геи, подробно описанные мной в прошлый раз, так подействовали на меня, что даже последующие ошеломляющие события не ослабили во мне желания, я бы даже сказала жажды, вновь ощутить этот божественный восторг! Я не прекращала прилагать усердные старания, чтобы выполнить поручение высокочтимого учителя по поводу эорианского кораблевождения, но мои успехи на данном поприще до этой поры были весьма скромными. Теперь же одно то, что я смогла единолично управлять непостижимо сложным и невероятно могущественным кораблём, само по себе о многом скажет мудрому уму.

День этот получился ещё длиннее вчерашнего, теперь здесь поздний вечер и снаружи совсем стемнело. Чтобы полюбоваться на ночное небо Эоры, мне достаточно лишь поднять свой взор: благо небо окончательно расчистилось. Пока меня никто не тревожит, мысли мои пришли наконец в порядок и я, пожалуй, в состоянии рассказать о том, что здесь увидела и описать то, в чём участвовала. Хотя мой наставник сменился и ему эти мои старания, похоже, вовсе ни к чему, я надеюсь оказаться полезной своему учителю и тем мудрецам в Симбхале, кто изучает этот загадочный мир.

В общем, антиподы, как и обещали, привезли нас на Эору! Любезный Галш Талеса предлагал остановиться у моря, но ослепительная Айка Масс настояла, что после трудного дня все мы заслужили спокойный отдых, а спокойно отдохнуть можно, по её убеждению, лишь в лесу. Я подумала было, что она шутит, просто в очередной раз подначивая Галша, но оказалось, что это не только серьёзно, но и бесповоротно. Не знаю, с чего она вдруг так решила про лес, но если бы не поддержка и забота с её стороны, я вообще не пережила бы сегодняшний день. Мы останемся здесь на ночь и вернёмся в Светлые Чертоги завтра утром, к началу третьего симпозиума. По местному времени это будет раннее утро, а прибыли мы сюда во второй половине дня — тоже по местному времени. Сутки на Эоре длинные, и нужно постараться хорошо отдохнуть, потому что именно завтра мне предстоит участвовать в том самом наглядном опыте, из-за которого меня тут называют «жертвенной девой», который Галш считает печальным испытанием для меня, а по заверениям моего нового наставника, мудрейшего профессора Бора Хиги, это участие не доставит мне никаких забот и волнений. Вам покажется это странным, но как раз об опыте я волнуюсь сейчас меньше всего.

Мы спустились на поверхность заповедной планеты в небольшом кораблике, напоминающем по форме не то огромное зерно масура, не то приплюснутый чайник — из тех, что в ходу на западе Асии. Размером он гораздо меньше, чем звездолёт, и у него нет анака. Предназначен кораблик, как я понимаю, лишь для коротких (по меркам эориан) путешествий. Доставив нас до места, он сразу же улетел. Обзор из него примерно так же хорош, как из «Пикуса». Я много читала о здешней природе и ожидала увидеть ослепительную экзотику, в первую очередь — море зелени: луга, где среди невероятно красивых цветов, источающих диковинные ароматы, порхают нарядные бабочки, девственные леса, в которых могучие деревья с пышными зелёными кронами образуют таинственную сень, а в их усыпанных резными листьями ветвях и среди покрытых мхами и лишайниками корней, прячутся диковинные звери и птицы. Но уже при подлёте я узрела далеко внизу бескрайнее белое поле, лишь кое-где перемежающееся тёмными пятнами и вкраплениями. Я совершенно не ожидала того, какой в итоге окажется эта местность. Всё здесь засыпано снегом и покрыто льдом, здесь царит глубокая морозная зима, такая, которую я видела лишь на картинах и фотографиях и про невозможность жить в которой так много сказано и написано. С этим неприятным во всех отношениях, хотя и по-своему красивым явлением на Гее сталкиваются немногие — например те, кто несёт вахту высоко в горах Имаоса. В холодный сезон зима посещает и редких жителей севера Асии — там на её середину приходится ещё и непрерывная ночь, которую сменяют лишь сумерки, потому что лик Гелиоса те края не видят больше двух месяцев в году. Про кошмары ледяных штормов и ужасы обморожений на Гее знает любой. Морозный воздух непригоден для дыхания, он вызывает спазм в груди и удушье, нередко приводящее к смерти. При низкой температуре нельзя голой кожей касаться металла: кожа намертво прилипает к нему, а если попытаться её отодрать, она так и останется намёрзшим на металле лоскутом. Хуже климатические условия только в Арктиде, но на этом континенте всего лишь одно постоянное поселение — город-порт Уранта, в единственном пригодном месте, омываемым невесть как прорвавшимся так далеко в холодную мглу тёплым морским течением. Жители Уранты, как говорят, не боятся замёрзнуть, но у них свои страхи. В светлый сезон без специальной защиты глаз бескрайние снега и льды Арктиды, сверкая в лучах Гелиоса, могут надолго, а то и навсегда ослепить человека… если ещё раньше его глаза не покроются льдом: на холоде, да ещё при ярком свете, у людей начинается обильное слёзотечение, и глаза их вскоре замерзают, точнее, покрываются ледяной коркой! Длительное воздействие холода усыпляет человека, но в некоторых областях континента оно вызывает «пламенное безумие» — несчастным кажется, что стало очень жарко оттого, что их одежда горит, и они поспешно скидывают всю свою одежду, обрекая себя на скорую гибель. Признаюсь, что неожиданно попав в эорианскую зиму, я вспомнила про эти ужасы, я растерялась и даже испугалась. «Какой же это отдых? — подумала я тогда, — Это же будет сплошное мучение!» И как бы там ни было, здесь я вновь осознала, что оказалась в новом для меня мире.

Когда я впервые ступила на поверхность Эоры, знакомое ощущение пришло ко мне. В точности, как после долгого путешествия по океану, когда сходишь, наконец, с трапа: ощущаешь под своими ногами прочную и неколебимую твердь — такую, которая когда-то дала повод древним философам Геи утверждать, а внимающим им верить, будто эта твердь под ними недвижима и являет собой массивный центр Мироздания. Вновь пережив это с первым своим шагом здесь, на невероятно далёкой от Геи Эоре, я почему-то вспомнила Адишу. Куда занесла его служба? По какой тверди теперь ступают его ноги?..

Мы высадились на покрытой толстым слоем снега плоской скальной террасе, на краю которой выстроен дом, представляющий собой историческое жилище предков эориан. Напоминающий масур корабль передвигался рывками, почти мгновенно ускоряясь до головокружительной скорости и так же быстро останавливаясь, при этом пассажиры внутри — то есть мы — не испытывали никаких перегрузок. Мы и на скальной террасе оказались сразу, не снижая огромной скорости и не делая никаких манёвров перед посадкой, словно бы врезались в неё по линейной траектории — у меня тогда чуть сердце не остановилось. Так же он и улетел: сорвался с места вверх и исчез в поднятом им белом вихре. Я тогда подумала, что при посадке кораблик разогнал почти весь снег под собой, во всяком случае, на её месте оказался большой, очищенный от снега круг. Но теперь я знаю, что это связано с действием скрытой эорианской техники, возможно даже, спрятанной на самой планете: не смотря на толстый снежный покров, многие из таких мест, где обилие подобных осадков вызывало бы затруднения — вроде дорожек и площадок — как-то сами очищаются от снега, оставаясь лишь немного им припорошёнными.

Как только мы прибыли и я с радостью поняла, что все мы целы и невредимы, а не разбились в лепёшку об эту скалу, тут я впервые увидела этот двухэтажный дом, основательно засыпанный снегом, а перед ним, у небольшого крылечка с навесом, на котором примостилась огромная белая шапка, я ясно разглядела человеческую фигуру. Мне ещё тогда показалось, что это девочка, одетая в светло-серую накидку, и я сразу же вопросительно глянула на Айку Масс, но когда вновь (спустя буквально мгновение) повернулась к дому, фигура у крыльца пропала. Я ничего не спрашивала у Айки, но эорианка, как обычно, ответила на мой невысказанный вопрос:

— Если не считать людей, Эора — густонаселённая планета, на ней много всякого живёт, — как-то буднично сообщила она мне. — Ты, главное, не смущайся. Этот дом совершенно свободен, в последнее время кроме нас тут никто не бывает.

— Вообще-то, планету часто посещают туристы и паломники, в основном из техногенов, но заброшенные укромные уголки вроде этого их не интересуют, тем более, в зимний сезон, — добавил ещё Галш. — Так что случайно встретить здесь кого-то пришлого почти невозможно.

Я постеснялась сразу расспросить их о фигуре, которую заметила у крыльца, тем более, что я не была уверена… Впрочем, и не до расспросов тогда было.

В текстах, что мне довелось прочитать в библиотеках глубинной Геи, было написано, что в этом мире нет ничего из тех вещей, на которых основана жизнь людей в моём родном мире. Нет народов и государств, политиков и правителей, армии и полиции, фабрик и ферм, не найти складов и магазинов, эориане не используют денежные знаки, и к сокровищам относятся так же, как и к любым другим вещам. Они не строят городов и дорог, во всяком случае, мудрецам Обители Просветлённых за долгое время не удалось добыть никаких сведений о том, где и как эти люди живут — в привычном нам понимании жизни. Помимо этой планеты, кораблей-звездолётов и таких сооружений, как Светлые Чертоги, карапам и софоям не удалось узнать о наличии каких-то иных мест, относящихся к данной ойкумене. Вместе с тем, симбхальским мудрецам достоверно известно, что эориан немало, скорее всего, их миллионы, а возможно, их не меньше, чем людей на Гее. Читая описания этого мира, я неоднократно встречала утверждение, что хозяева Светлых Чертогов не селятся так, как мы — в городах, построенных на планетах. Сами Светлые Чертоги можно посчитать за околопланетное космическое поселение вроде наших орбитальных колёс, но хотя их хозяева предоставляют там убежище, в том числе и постоянное, немалому числу мудрецов из разных миров, в самих Чертогах вряд ли сыщется и пара сотен эориан. Где остальные жители этого мира?.. Напомню, что сама Эора не населена людьми, она служит эорианам не домом, а заповедником, памятником или чем-то в таком роде. Она как городской природный парк — то есть место, которое посещают для того, чтобы отдохнуть душой или потешиться непорочной забавой. Их отношение к другим планетам примерно такое же — они не колонизируют обитаемую Вселенную, они даже не посылают в другие миры своих посольств! Я спрашивала у заклятого медальона, где живут остальные эориане, а также где и как делают все свои чудесные предметы, включая корабли-звездолёты. Коль скоро я владею таким устройством, я хотела с его помощью посмотреть, как выглядят эорианские города и жилища, фабрики и станки. Это же так интересно! К примеру, есть ли апартаменты у профессора Хиги? Или у Айки или Галша? Располагаются они в Светлых Чертогах или же где-то ещё? Где я могу найти, к примеру, отца Айки и его штурмовиков?.. Задавая такие вопросы своему крохотному советнику, я получаю в ответ некие сведения, в том числе живые картины, которых немало и которые порой даже выглядят красноречиво, но они у меня не складываются во что-то целостное и понятное, тем более, я не в состоянии ясно изложить это в своей скромной летописи. Передо мной словно возникает непроглядная для моего разума пелена.

Мудрецы Обители Просветлённых советуют за такие темы вообще не браться, так как хозяева Эоры, по их мнению, намеренно скрывают от посторонних многие стороны своей жизни. А мой почтеннейший учитель обычно говорит на такое: «Не разумеешь, так оставь это, Виланка, значит твой ум не готов приложиться к этим материям». Я же до сих пор для себя так и не решила: намеренно эориане скрывают от нас свои тайны, или все эти вещи и правда настолько сложны, что в принципе недоступными моему пониманию.

Пикусика эориане привезли с собой и сразу отпустили. Оказывается, даже если анака отправить куда-то подальше от его звездолёта, они не теряют той связи, которая называется конфигурацией. Я думала, Пикусик побудет с нами, но едва попав на Эору, этот огромный жук просто убежал, а точнее, взметнув облако потревоженного снега, сиганул за край обрыва и пропал из вида. Похоже, это бегство в порядке вещей, так как Айка с Галшем даже не посмотрели ему вслед.

Главной достопримечательностью Эоры считаются лонги или драконы, хотя мало кто из чужаков встречал их, а в Симбхале не сохранилось даже описаний из первых рук. К тому же, изображения, которые я видела, оказались не очень-то достоверными. И вот, когда мы только ещё прибыли и стояли на опустевшей посадочной площадке, неподалёку от края скальной террасы, к нам подлетело это огромное, величественное и грозное на вид летающее существо. Галш заранее предупредил, что если недолго постоять на этом месте, дракон всегда прилетает. Почему? «Наверное, это осталось ещё от старых хозяев дома» — так он объяснил. Драконы есть в наших верованиях и легендах, и там они не очень похожи на то, что к нам прилетело по предвещанию эорианского юноши. Но это не так уж важно. Мифическое создание нисколько меня не устрашило; увидев его, я почувствовала лишь трепетное восхищение! Дракон спланировал сверху, из-за вершины скалы, подлетел к нам и, зависнув в воздухе у самого края террасы, несколько секунд нас разглядывал, поворачивая голову на длинной шее то вправо, то влево. Из его пасти вырывались целые облака пара, а его взор был чист и спокоен, хотя я заметила в нём искорку любопытства. Мне не показалось, я потом трижды это пересмотрела: дракон разглядывал именно меня, на Салинкара он лишь разок глянул, а эориане его, похоже, вовсе не интересовали. Айка тогда вдруг резко подняла руки вверх, чем привлекла, наконец, к себе внимание этой огромной твари, и принялась странно размахивать попеременно то правой, то левой рукой, выкрикивая при этом слова, которые, к моему изумлению, прозвучали совсем незнакомо — а я ведь до этого момента была уверена, что всё, что здесь говорят, для меня должно звучать как родная речь. Судя по всему, Айка Масс так заклинала дракона! И он послушался ослепительную эорианку: встрепенулся, туловище его немного сжалось, словно бы в конвульсии, затем выпрямилось и зависло почти вертикально. Помедлив мгновение, дракон задрал пасть вверх и с рёвом послал в небо высоченный фонтан огня! Айка осталась довольна таким результатом: она опустила руки и со смехом посмотрела на Галша. Похоже, Галшу подобные заклинания недоступны, во всяком случае, так я поняла эту сцену. А потом Айка вновь махнула дракону — уже одной правой рукой — и дракон, изящно изогнувшись, улетел, чуть не сбив меня с ног несущим колючие снежинки воздушным потоком от своих крыльев. Крылья у него огромные! Пока дракон нас разглядывал, они плавно и мощно ходили вверх-вниз, удерживая его массивное, но вместе с тем удивительно гибкое тело на одном месте. Лап у эорианского дракона всего лишь две (а ведь по поводу их числа до сих пор спорят мудрецы в Симбхале!), туловище хотя и вытянутое, но не настолько, как это принято в нашей культуре, и оно больше похоже на птичье или скорее даже на звериное, чем на змеиное. Шкура дракона с Эоры покрыта коротким блестящим мехом или чем-то подобным, я не разглядела на ней никаких чешуй. Цвет меха сине-зелёный с металлическим отливом, и я поймала себя на мысли, что он на удивление схож с цветом глаз, какой я вижу у эориан. Хвост у здешнего дракона длинный и без всяких украшений, а голова напоминает одновременно голову ящерицы и птицы, и, хотя на ней видны большие наросты — то ли рога, то ли уши, а также что-то похожее на гребень, я и здесь не нахожу особых совпадений с принятым у нас образом. Если бы не огненное дыхание, я бы, наверное, была немного разочарована. Впрочем, глупо ожидать, что огромное крылатое существо из чрезвычайно удалённого мира окажется точно таким, какими мы представляем драконов в своих легендах. В летописях Симбхалы я читала, что эорианские драконы не животные и не магические существа, тем более, они не относятся к нечисти или нежити. В моём мире есть существа духовные, которые порой как-то проявляют себя в плотном мире, и есть твари, которые обрели ту или иную живую плоть и почти не воспринимают мир духовного. Мы, люди, обладаем плотным телом и при том способны к духовному опыту и росту. А здесь, на Эоре, нет такого чёткого разделения жизни на подобные ветви, и драконы представляют собой нечто иное — то, для чего в моём языке нет ни слова, ни понятия. И, как показали дальнейшие события, драконы тут не единственные такие.

Продемонстрировав нам эту безусловно важнейшую достопримечательность, Айка с Галшем направились не к дому, а прямиком к белым снежным наносам, по колено в них утопая. Салинкар Матит смело зашагал за эорианами, а я сразу прикинула, что просто не смогу там передвигаться и сразу же застряну, утонув в сугробе по меньшей мере по пояс. Айка, а вслед за ней и Галш, вдруг повели себя совершенно неожиданно: сделав по глубокому снегу несколько шагов, они один за другим подпрыгнули, перевернувшись в воздухе спинами вниз и, раскинув руки в стороны, упали прямо в объятия холодного, но безусловно мягкого белого покрывала. Поступок этот в моих глазах выглядел… скажем, необычно, я думаю, что антиподы тогда исполнили какой-то старинный эорианский обряд. Долговязый Салинкар попытался повторить этот обряд за антиподами, но не смог толком подпрыгнуть, не удержался на ногах и просто повалился на бок. Через пару мгновений над снежной поверхностью появилась счастливая Айка: её волосы были припудрены сверкающими белыми хлопьями, а на лице написан восторг. Когда недалеко от неё поднялся из сугроба и Галш, его щёки и лоб облепили мириады снежинок, но эорианин при этом довольно улыбался. Он сразу же поспешил к Салинкару и помог тому выбраться из снежного капкана обратно на чистую площадку — молодой карап, разумеется, чувствовал себя при этом весьма неловко. «Вон там дорожка ведёт прямо к дому,» — крикнула Айка нам с Салинкаром, показав рукой в сторону края посадочной площадки.

Большая часть террасы покрыта толстым и гладким слоем рыхлого и пушистого снега, при этом, если судить по краям свободных от снега дорожек и посадочной площадки, терраса эта довольно бугристая и каменистая, заросшая пожухлым в этот зимний сезон разнотравьем. Однако искрящаяся шершавая белая поверхность почти везде здесь ровная — ровнее, чем была бы постеленная на стол белоснежная скатерть. Интересно, как же снег так ровно покрыл всё вокруг?..

Должна отменить, что по прибытии на Эору наши антиподы стали такими же, какими я их видела в Светлых Чертогах — на тот их потусторонний облик, что я наблюдала на «Пикусе», нет теперь и намёка. Когда они снаружи, у них изо рта выходит белый пар, особенно густой при разговоре — в точности, как и у меня, а их кожа под действием морозного воздуха заметно меняет свой цвет: на щеках и носе она приобретает более тёмный красноватый оттенок, у Галша я ещё заметила порозовевшие уши. В одном из моих поясных кармашков хранится зеркальце, так что я смогла разглядеть и своё лицо. Отмечу, что мои щёки на морозе налились немного кровью, а кончик носа посветлел. И ещё на своих ресницах я увидела крохотные кристаллики льда! Я осторожно вдыхала носом непривычный — терпкий, словно масло пудины — морозный воздух, а открытые участки моей кожи ощущали слабый, но колючий ледяной ветер. Однако при этом я нисколько не замёрзла! Конечно, меня защищала чудесная эорианская одежда, и я ещё вернусь к ней, чтобы описать некоторые её свойства — из тех, что мне довелось теперь опробовать на собственном опыте. Но, помимо этого, моё новое, подаренное мудрейшим профессором Хиги тело, совершенно неожиданно для меня, хотя и закономерно, оказалось отлично приспособленным к здешней экстремально холодной погоде. Сегодня мне пришлось убедиться в этом в полной мере.

Опишу ещё подробнее место, где мы остановились. Оно выглядит запущенным, им давно никто не занимался, или же эориане специально не обустраивают придомовые участки, предоставляя природе самой их чем-то заполнить. Хотя возможно, конечно, что на скальной террасе имеются живые украшения вроде цветочных клумб или подстриженных кустов — таких, какие обычно встретишь в любом палисаднике на Гее, или же всё, что могло, заросло здесь дикой растительностью, в основном невысокой, но теперь точно и не разглядишь, так как вся терраса щедро присыпана толстым слоем снега. Природный скалистый ландшафт здесь сам по себе удивительно красив, и в его искусственном украшении, возможно, просто нет нужды. Впрочем, среди глубоких сугробов проложены дорожки и разбиты площадки из каменных плит и снег на них каким-то чудесным образом не удерживается, точнее, он там есть, но местами и совсем немного. Никаких признаков того, что снег с дорожек как-то убирают, я не заметила — его словно тщательно сдувает и уносит невидимый и неощутимый ветер. Айка, предупредив мой вопрос, коротко пояснила: «Они сами очищаются, но так не везде.» Я ещё представила себе, каково здесь, когда приходит лето. Вообразила, как в цветущей зелени разнотравья роится множество мелких существ вроде насекомых, порхают бабочки, наверное, непривычные на вид, но очень красивые, и над этим пролетают птички или кого-то на них похожий. Наверняка в тёплый сезон здесь не хуже, чем в садах Элизиума. Но теперь на скальной террасе у дома не видно никакой живности, здесь царит сверкающее белое безмолвие.

Терраса довольно узкая, но к дальнему от дома концу расширяется и именно там прижимается к скале устремлённый вверх высоченный ствол единственного когда-то выросшего здесь дерева. Если приглядеться, то можно различить, что состоит этот ствол из вертикально сросшихся один с другим огромных бочкообразных сегментов. Часть корней проходит по террасе или обхватывает саму скалу, и даже толстый слой снега не в состоянии скрыть эти корни, они выступают над ровным белым полем подобно крытым галереям. Основная часть корневой системы этого великана расположена где-то внизу, на дне каньона. Ближе к вершине скалы ствол когда-то обломился, как раз по границе сегмента, образовав круглую площадку. Площадка эта в поперечнике не уступает ширине улицы, на которой стоял наш дом в Фаоре, и Айка сказала мне, что внутри ствола имеются помещения, а на самом верху построено что-то вроде беседки или летнего домика, но теперь там холодно и всё засыпано снегом. Мне трудно вообразить, какой же высоты было растение, оставившее такой чудовищный пень, но где теперь его рухнувший ствол, остаётся лишь гадать. Возможно, он упал в каньон, но следов его там не видно: дно каньона сплошь заросло лесом, и лес тот, так же, как и всё вокруг, спрятан под снегом. У нас в подобных местах густые леса не вырастают — им просто не хватает света. Здесь, почему-то, по-другому… У горизонта я разглядела несколько высоких деревьев, возможно, того же вида, что когда-то росло на этой террасе — деревья поднимаются над общим растительным морем на высоту радиомачты или трубы атмосферной электростанции и поэтому хорошо заметны. Мне тогда подумалось, что здорово было бы взобраться на самую вершину дерева-мачты, но на самом деле я на такое восхождение, конечно, вряд ли решусь.

Дом, в котором мы вчетвером в итоге разместились, оказался небольшим, здесь всего два помещения в два этажа. Стены голые, без следов штукатурки, лишь кое-где прикрытые чем-то вроде шпалер. Сами стены сложены из скреплённых раствором обтёсанных камней, а рамы, двери, полы, лестница и перекрытия деревянные. Хотя построено жилище аккуратно и со знанием дела, по эорианским меркам оно должно быть самым простым и примитивным. На наружных элементах дома я заметила растительность вроде наших лишайника, мха и засохшего плюща, всё это щедро присыпано снегом, а восточная стена снаружи вся этим снегом облеплена сплошь, сверху до низу. Над входом, на расположенном над дверями коротком козырьке, намело большую белую шапку. Зайдя внутрь, напротив двери сразу же замечаешь большой очаг с дымоходом. Огонь в нём загорелся, кажется, в тот момент, когда мы впервые вошли в этот дом, хотя в горящем очаге, похоже, нет нужды: здесь и без него достаточно тепло. Я подумала тогда, что очаг может быть лишь украшением, что возле него собираются по каким-нибудь торжественным случаям или по праздникам. Окна в доме представляют собой горизонтальные прямоугольные проёмы, обрамлённые деревянными рамами. Не смотря на вездесущий снег, широкие их подоконники пусты и на них даже пыли нет. Вместо стекла окна закрыты чем-то невидимым: рука беспрепятственно проходит через это, и от окон порой веет свежим воздухом снаружи, однако невидимый барьер не позволяет холоду проникнуть внутрь дома. Очевидно, что морозный воздух, проходя через окно, как-то подогревается. Терраса и дом расположены в юго-восточной части скалы, и проёмы окон обращены на юг и восток, за пределы скальной террасы, поэтому из каждого из них открывается далёкий вид на окружающую заснеженную местность. Мебель здесь тоже из дерева и может показаться непривычной по форме и даже грубоватой, она явно изготовлена вручную посредством простейших инструментов, но при том сделана мастерски и расставлена удобно. В общем, хотя дом самый простой и обстановка в нём незатейливая, всё здесь чисто, сделано с любовью и уютно обустроено. Обеденный стол на первом этаже высокий, массивный, и он стоит у одного из трёх окон. Стол этот смотрится весьма основательно — такой не страшно случайно задеть и испугаться, что сейчас с него что-то упадёт. Рядом с ним тоже высокие стулья с прямой резной спинкой и мягкими сиденьями, обитыми кожей. Подобные стулья часто упоминаются в описаниях этого мира. Эти стулья рассчитаны на эориан, мне они, пожалуй, будут великоваты: если я сяду на такой, то мои ноги не достанут до пола, а столешница напротив окажется почти на уровне моей шеи. У Рудокопа мне повезло со столовой мебелью: у него мы завтракали за достаточно низким столом — похоже, в Каменных Землях именно такие в ходу, однако стул там был для меня всё равно высоковат. Здесь же, в эорианском архаичном доме, напротив соседнегоокна, стоит ещё один столик — почти вдвое ниже, а рядом с ним пристроилась пара подходящих и мне, и этому столику стульев, тоже с мягкими сиденьями и резными спинками. Увидев этот малый гарнитур впервые, я с благодарностью подумала об эорианах, решив, что эта мебель расставлена специально для меня. Да, ещё в простенке между столами находится нечто похожее на буфет с открытыми полочками, на которых расставлена немного непривычная на вид, но вполне понятная по назначению посуда, и ещё там имеется некое устройство, машина, размером примерно с ящик для овощей — вначале я подумала, что это какое-то современное эорианское техническое чудо, но это оказалась тоже историческая вещь, только из ближайшей к нам эпохи Освоения. Заклятый медальон предложил для устройства в буфете технические термины генератор продуктов и синтезатор пищи, но я полагаю, что это не самые удачные для него названия. На самом деле в буфете установлена миниатюрная пищевая фабрика-кухня, производящая почти мгновенно разнообразные готовые блюда, причём уже разложенные по тарелкам. Поэтому надобности в кухонной плите, холодном шкафу и других подобных вещах в этом домике попросту нет, а аккуратно расставленная в буфете посуда, наверное, выполняет, как и очаг, лишь декоративную роль.

Узнав о назначении генератора продуктов, я вновь припомнила наш разговор с Призрачным Рудокопом, где он рассказывал о воплощении. Мне подумалось о том, что техника, подобная этой, могла бы облекать в материальную форму нечто бесплотное — как раз такое, что беспрепятственно путешествует между мирами — например, идеи. Только вначале, разумеется, отвлечённые идеи пришлось бы описать каким-то языком, понятным для техники — например, математическим, а затем уже с помощью подобной машины облечь идеи в материальную форму. Примерно так же работает и полный цикл на какой-нибудь большой фабрике: идея конструктора облекается в чертежи и технические правила, затем рабочие, руководствуясь ими, изготавливают детали и собирают готовое изделие. А синтезатор пищи — это своеобразная миниатюрная фабрика. Заклятый медальон подсказал мне, что при умелом использовании подобные машины могут изготовить почти всё, что в состоянии вместить этот мир. Хотя справедливости ради должна заметить, что именно этому, расположенному в буфете, генератору продуктов Айка заказывала лишь то, чем можно сервировать стол, включая разнообразные блюда и напитки. Но раз генератор способен сделать расписную тарелку, на которой парит ароматами свежее жаркое, что мешает подобному же устройству, только более сложному, изготовить, скажем, живое человеческое тело или даже звездолёт? И не о родственных ли этому генератору машинах — биосинтезаторах — упоминали Айка Масс, когда отвечала на мой вопрос про бессмертие, и Постигающий Уламиксон, когда рассказывал о Сфере и её пространственной мозаике? Биосинтезаторы как раз могут изготавливать человеческие тела и, похоже, даже ловить в них людские души… Не связаны ли они также и с навигацией по Вселенной? Если между мирами и правда путешествуют лишь души и идеи, пусть даже в форме призрачного корабля-звездолёта с призрачным же экипажем, им по прибытии на место нужно как-то воплощаться.

Почти сразу после того, как мы зашли в дом, Галш Талеса пригласил долговязого Салинкара сесть с ним за большой обеденный стол, мне же сразу указали на соседний столик — тот, что поменьше и, главное, пониже. Айка полезла в буфет, точнее, в тот самый генератор продуктов. Она вела себя прямо как заправская хозяйка, к которой неожиданно нагрянули гости! Эорианка извлекла из генератора несколько блюд и про каждое кратко рассказала, что оно собой представляет — из каких ингредиентов сделано и как соотносится с их традиционной кухней. Затем, с присущим ей энтузиазмом, Айка научила меня, как этим генератором продуктов пользоваться. «Они есть почти в каждом жилище на этой планете, так что если сможешь таким пользоваться, ты здесь не пропадёшь» — заявила она мне. Ещё до её наставлений я даже не сомневалась: разумеется он, как, похоже, все устройства эориан, управляется волею мысли. Генератор может выдавать как образцовые повседневные блюда, годные для общего стола, так и что-то на индивидуальный вкус. Также он способен сам определить, что именно вам в данный момент придётся по вкусу. Я в первую очередь представила себе молочный пудинг с фруктами и орехами, который готовила моя мама. В детстве я очень его любила, соскучилась по нему и теперь желала получить именно этот пудинг. Генератор приготовил блюдо внешне не слишком-то похожее, хотя безусловно красивое и — главное — примерно такого вкуса, как я и заказывала. Скорее всего, для получения идеального результата необходим достаточный навык. Ослепительная эорианка тут же захотела попробовать, что получилось, а распробовав, одобрительно кивнула — тогда я подумала, что она нашла мой пудинг если не восхитительным, то по крайней мере приятным на вкус. Но теперь вот, кажется, до меня дошёл иной смысл её одобрения: я ведь вновь с первого раза смогла добиться какого-то успеха с мудрёной их техникой. Айка тогда ещё шокировала меня — в очередной раз. Увидев, как я с интересом разглядываю посуду, а точнее элегантной формы лёгкую тарелку из белого металла, покрытую изящным растительным орнаментом — а такие тарелки генератор предлагает для сервировки, в них же помещает готовые блюда, и именно на такую он положил мой пудинг — эорианка сообщила, что тарелка эта из сплава золота с платиной — как и все, что появляются из этого устройства. Она рассказала мне также про чаши и бокалы, в которые генератор разливает напитки — я-то считала, что они из какого-то пластика, но они оказались из стекла и керамики — очевидно, из очень прочных разновидностей. Таким образом, эорианам и правда нет смысла накапливать сокровища и дорожить ими: их невероятные машины, если понадобится, тут же изготовят любые сокровища и в любом потребном количестве… Боги! Какие ещё нежданные чудеса ждут меня в этом мире?

Генератор продуктов создаёт и столовые приборы, причём мне он выдал ложки и вилки примерно той формы, к которой я привыкла на своей родине, Саликар получил круглую плоскую ложку с тонкой витой ручкой, какими обычно пользуются карапы в Симбхале, и щипчики вроде наших бамбуковых, только металлические, а эориане ели плоскими лопаточками и… руками! Но ведь мудрейший профессор Хиги на завтраке у Призрачного Рудокопа уверенно пользовался приборами вроде селенитских вилок и ложек! Я всё-таки склоняюсь к тому, что профессор делал это из соображений этикета, а эориане в этом доме не стесняются принимать пищу посредством того, к чему привыкли… На Гее руками традиционно едят сахи и хетхи, хотя последние, строго говоря, не совсем руками: они своеобразным способом сворачивают кусок тонкой пшеничной или рисовой лепёшки и используют его, чтобы зачерпнуть или набрать разовую порцию, а затем отправляют всё это в рот — то есть съедают и лепёшку, и то, что оказалось в ней. Можно, наверное, сказать, что хетхи пользуются съедобными столовыми приборами. С эорианскими так, конечно, не получится: они из того же драгоценного белого сплава, что и тарелки.

Хотя один важный компонент сервировки всё же был извлечён Айкой не из генератора, а взят с буфетной полки. Это четыре тонкие прозрачные чаши и большая бутылка тёмного стекла. Эорианские чаши, из которых я пила в Чертогах, напоминали наши чаши для супа — они были ёмкими, почти правильной полусферической формы, и при этом почти невесомыми, эти же оказались хотя и заметно меньше, однако довольно массивными и их форму можно назвать причудливой. Три таких сосуда эорианка поставила на большой стол, а одна чаша досталась мне. Хотя в Симбхале тоже пьют из широких чаш, но у тех ручки по краям, поэтому пить из них удобно. Мне же пока непривычно пользоваться посудой подобной формы — пока чаша ещё полна, я всё боюсь расплескать её содержимое… Айка вытащила из бутылки пробку и разлила напиток по чашам. На вид и вкус это оказался тот самый нектар, который мы пили раньше и который так любит мой почтеннейший учитель. Медальон утверждает, что это лёгкое вино и что его сделали где-то на самой Эоре. Но кто тут может заниматься виноделием, если планета необитаема?.. Пока что это очередной вопрос без ответа.

Если в Светлых Чертогах можно избавиться от мусора, просто пожелав ему исчезнуть, то здесь для этого имеются малоприметные приспособления, представляющие собой тонкие светло-серые овальные обручи диаметром около полусотни дактилей. Обручи эти называются утилизаторы. Два побольше висят на стенах на каждом из этажей, ещё два стоят на изящных подставках среди мебели. Утилизаторы из той же исторической эпохи, что и генератор продуктов, но они выполняют прямо противоположную функцию — то есть они что-то вроде мусорных корзин или открытых контейнеров для отбросов. В Чертогах мусор исчезает из любого места, а здесь его нужно бросить, попав в этот серый обруч — пролетевшие через обруч предметы пропадают из вида, словно куда-то проваливаются. Айка и Галш проделывают такое феноменально ловко: они выбрасывают ненужное, даже не глядя в сторону обруча, и неизменно попадают в самую его середину. Не смотря на то, что я знаю об отношении эориан к вещам, я вновь была шокирована, когда эориане, опустошив свои тарелки, побросали их в этот утилизатор: ведь они выбросили настоящие драгоценности! Сама я не решилась повторить за ними меткие броски издалека, а отнесла свою платиново-золотую тарелку к обручу и опустила её туда, при этом опасаясь, как бы заодно не исчезла в утилизаторе кисть моей руки. Айка опять предупредила мой вопрос и сообщила, что устройство это разборчиво, и я могу хоть вся через этот обруч пролезть и ничего плохого со мной при этом не случится. Признаюсь, что каждый раз, наблюдая меткий бросок Айки или Галша, я вспоминала надменного школяра Уламиксона.

Ещё кое-что удалось узнать об этом доме — совершенно случайно. Я решила распробовать эорианский пирог, только что извлечённый Айкой из генератора продуктов. Внешне он напомнил мне другой — тот, что я ела утром у Призрачного Рудокопа — и мне очень захотелось сравнить вкусы. Пирог стоял на большом столе, прямо рядом с Салинкаром, и я попросила себе кусочек, но Айка просто достала из генератора точно такой же и поставила на мой столик. Я ещё принялась есть этот пирог с узкой лопаточки, подражая антиподам. Но пирог оказался сытным, как и большинство эорианских традиционных блюд. Не скажу, что он мне не понравился, но он оказался тяжеловат для моего желудка, я быстро наелась и не знала, куда теперь девать то, что не доела. Наблюдение за эорианами и здесь подтвердило их ловкость: порции, что кладут в свои тарелки, они съедают без остатка, и то же можно сказать обо всех блюдах сервировки: после трапезы у Айки и Галша остаётся лишь пустая посуда, которая без лишних задержек улетает в утилизатор. Долговязый Салинкар хотя и обладает, на мой взгляд, почти бездонной утробой (что свойственно всем карапам), в этот раз не торопился опустошать тарелки, а больше налегал на напитки. Я тоже решила немного попить и затем подождать, пока съеденное уляжется, а затем попытаться всё же доесть пирог с тарелки… В общем, такая вот глупость, за которую мне теперь стыдно. Ослепительная эорианка, увидев мой конфуз, произнесла загадочную фразу:

— Можешь не доедать и не выбрасывать, а оставить всё на столе. Потом хозяйка здесь приберётся.

Конечно же, в первые мгновения мной овладело недоумение: «Про какую хозяйку она говорит?» Но тут я вспомнила одинокую фигуру, стоявшую у дверей этого дома, когда мы только сюда прибыли — ту самую, которая сразу же исчезла. Это и была хозяйка?

Айка, без слов поняв мою нехитрую догадку, подтвердила её, улыбнувшись мне и прикрыв на секунду глаза.

Оставлю до поры сервировку, чтобы вернуться к обстановке эорианского дома.

Одну из стен, как раз рядом с очагом, закрывает то, что я назвала бы шпалерой, с изображённой на ней живописной картой местности, окружающей этот дом. Во всяком случае, топографический рисунок на полотне тканный, довольно наивный, но при этом искусно сплетённый. У моего высокочтимого учителя в Агарти имеется вещица, подаренная эорианами — огромная карта Симбхалы. Если её разложить на полу, то одна сторона её составит больше двух гексаподов, и по карте этой можно ходить, словно по ковру, не опасаясь её повредить. Однако разворачивают карту лишь перед гостями, или когда учителю угодно в одиночестве побродить по ней взглядом, или же справиться о каких-то потребных ему географических подробностях. Ногами по ней не ходят, а используют специальные мягкие коврики, на которые садятся или же встают коленями. Я узнала, что карта в гостиной происходит из иного мира, только накануне отправления сюда: ведь помимо того, что карта эта очень подробная и очень прочная, ничто в ней не говорит о каких-то особенных научных или технических чудесах. Учитель мой считает этот эорианский артефакт чуть ли самой ценной частью своей сокровищницы, и многие мудрецы приходят к нему лишь для того, чтобы вновь и вновь, вооружившись огромными лупами и подложив коврики под свои колени, разглядывать эту карту. Хотя шпалера, висящая здесь, гораздо меньше и проще, я прослеживаю между этими вещами некоторое сходство в живописной манере.

Здесь же, на нижнем этаже, обращённые к горящему очагу стоят четыре широких и низких кресла, рядом с ними столик, тоже низкий, есть ещё две подставки или тумбы со светильниками шаровидной формы. Также имеется нечто напоминающее длинный сервант и платяной шкаф. Шкафы эти частично встроены в стены (кстати, как и то, что я называю буфетом), все они и с открытыми полками, и с отделениями, которые закрыты дверцами. Полки пустые, а что за дверцами — этого пока не знаю, я их не открывала и внутрь не заглядывала, но обязательно загляну — конечно, попросив на это разрешение у антиподов. А вот кресла — хотя и деревянные, и великоваты для меня — в них так удобно сидеть, что вставать не хочется. Справа от входа, в ближайшем углу, стоит большая массивная чаша из красивого тёмного камня с прожилками. В эту чашу из расположенного над ней каменного жёлоба изливается вода, причём так тихо, что журчание её слышно лишь, если подойти к чаше совсем близко. Вблизи я разглядела, что вода поступает через проходящую сквозь стену трубу, а сливается она через отверстие в дне чаши, закрытое круглой решёткой. Вода прохладная, но не ледяная, и я ещё тогда заметила, что от воды исходит тонкий приятный запах. Таким образом, в доме имеется хотя и очень простой, но работающий водопровод. Я тогда подумала и об отхожем месте, но его, похоже, здесь нет. Интересно, как же обходились древние жители этой планеты?.. Лестница, ведущая наверх, однопролётная, довольно пологая и с перилами, она прилегает к слепой стене слева от входа, а та стена в свою очередь снаружи примыкает к скале. Лестница имеет необычное дополнение: с одной стороны по ступенькам можно подняться наверх, а с противоположной стороны спуститься (точнее говоря скатится) по гладкому жёлобу. Эта забавная деталь поначалу не привлекла моего внимания, и только потом уложилась в общую картину, позволившую мне сделать важный вывод и задать эорианам правильный и своевременный вопрос.

Итак, осваиваясь в доме на каменной террасе, мы вначале хорошо перекусили, перепробовав немало блюд традиционной эорианской кухни, которые Айка щедро предлагала на наш с Салинкаром суд. Почти все оказались не только приятными на вкус, но и, как я уже отмечала, сытными, поэтому вскоре я наелась до отвала и внимание моё вновь переключилось на обстановку в доме. Заметив, что я внимательно и с любопытством осматриваюсь, Айка мне сказала: «Виланка, тут ещё спальня наверху, если хочешь, поднимись и освойся там.»

Разумеется, я воспользовалась её советом. На верхнем этаже действительно оказалась спальня, но всё моё внимание поначалу заняло нечто вовсе необычное. Оказалось, что у дома нет крыши. Да, именно так! Наверху есть стены и такие же оконные проёмы, как на нижнем этаже, поэтому снаружи за фасадом и стенами не разглядеть, что крыша у дома отсутствует. В этой спальне над вами простирается небо, частично закрытое стенами и фасадом, частично — выступающей над террасой частью скалы. Если здесь долго смотреть вверх, то начинает казаться, будто и скала, и дом плывут или летят… Вначале я подумала, что крыша прозрачная, как это бывает в Светлых Чертогах, но до меня снаружи доносилась такая свежесть, а издаваемые мной негромкие звуки вроде шагов разносились в воздухе так, как если бы я находилась на открытом месте. Скорее всего, вместо крыши здесь установлен невидимый барьер, подобный тому, что защищает окна. Оправившись немного от удивления, я принялась изучать обстановку спальни. Мне не удалось обнаружить ничего напоминающего трубу или иное вытяжное устройство: в спальне над тем местом, где горит очаг, находится окно, рядом с ним никакой трубы не видно и дымом из окна не пахнет. Куда же девается весь дым из очага?.. Если на нижнем этаже простой деревянный пол из досок, то наверху всё застелено ковриками, скорее всего шерстяными, разных, но неброских цветов, и коврики эти прикреплены к полу аккуратными деревянными скобами. В спальне имеется пара таких же низких кресел, как и внизу, только укрытых толстыми пледами, маленький прямоугольный столик и четыре кровати под светло-серыми покрывалами — две кровати большие, точнее широкие, и две совсем небольшие (я тоже решила поначалу, что одну приготовили для меня). Как и у той кровати, что в моих апартаментах в Чертогах, у двух больших по единственной округлой спинке в изголовье. На такую спинку удобно облокотиться, особенно если подложить что-нибудь помягче. На каждой кровати лежит также пара длинных подушек или валиков. Но вообще, здешние кровати другие. Я не ложилась, но на минутку присела на одну из больших: она напомнила мне толстый футон, и по сравнению с моей кроватью в Чертогах она не только низкая, но и довольно жёсткая. В спальне имеется несколько светильников на разных подставках, все они представляют собой матовые белые светящиеся шары. Чем темнее становится вокруг, тем ярче они горят. Сейчас поздний вечер и шар-светильник рядом со мной светится слегка желтоватым приятным светом, не слишком ярким, но таким, чтобы можно без напряжения читать книгу. Будь теперь лето, на свет слетелись бы насекомые… Интересно, а в тёплый сезон в этой местности водятся москиты?

В стене спальни, над изголовьем кроватей я заметила нишу, точнее несколько длинных открытых ниш одна над другой, а в них маленькие статуэтки, шкатулки и… книги! Боги свидетели: я неравнодушна к книгам вообще, а здесь я впервые увидела то, что оказалось настоящими эорианскими книгами. Поэтому, едва обнаружив, я стала их брать и рассматривать. Они явно старые, у них вид, говорящий о том, что их прочитывали множество раз, но при этом обращались бережно. Эорианские книги не похожи на наши. И листы, и обложки хотя и тонкие, но прочные и упругие — смять их, наверное, почти невозможно, кроме того, углы у них чуть скруглены (наверное, чтобы не кололись). Про обложки я вначале подумала, что они деревянные, как мебель, но это какой-то другой материал, также похожий на природный, он в меру гибкий, а ещё тёплый на ощупь. Листы в книгах желтовато-серые, они не из бумаги и даже не из дифтеры; заклятый медальон сообщил мне, что в древности их делали из сока местного растения — это примерно как у нас из сока плачущего дерева делают резину! Формат у эорианских книг как у школьных альбомов — с корешком по короткой стороне, но корешка как такового нет, так как листы сшиты кольцами. Кольца гладкие, изготовлены из того же материала, что и обложка, а подогнаны они так, что книгу можно легко развернуть с любой страницы под любым углом. Это удобно, потому что листать такие книги нужно не вбок, а вверх. У нас в Тилваре, в Империи Хетхов, а также в некоторых других странах на Гее, книги давно уже издают по единым правилам. Достаточно взглянуть на цвет и тиснение корешка, чтобы знать, где и в какой период эта книга была издана, а также к какому разделу знаний или какому жанру она относится. Я настолько к этому привыкла, что, попав в библиотеки Симбхалы, в которых даже библиотечных каталогов нет — в привычном нам виде, я изрядно растерялась и ещё долго не могла освоиться достаточно для того, чтобы находить книгу без посторонней помощи и за разумное время. Но здесь книги были без корешков и лежали плашмя, внахлёст одна на другой. В этом доме книг мало, так что не беда. Но как эориане ориентировались в своих библиотеках?.. Наконец-то я увидела эорианские руны. Строго говоря, знаки их письменности не имеют с нашими рунами ничего общего. Наши появились как следствие упрощения алфавита древнего языка — чтобы его можно было легко процарапывать стилом. И хотя у нас есть вариант написания рун для плавного каллиграфического письма, ему далеко до изящества эорианского. Письменные знаки этого мира хотя и лаконичны, но в то же время каждый из них сам по себе выглядит живописно и напоминает элемент растительного орнамента — подобные знаки выводятся тонкой кистью. Я так и не смогла для себя твёрдо решить, как это сделано в книгах: напечатаны там эти знаки литографией, наборным шрифтом или и правда выписаны вручную искусным каллиграфом. Надписи состоят из слов разной длины, выстроены они чаще горизонтально, ровными строчками, причём выступающие элементы некоторых знаков выходят за общую линию так, чтобы не нарушать общую гармонии строки. Но также попадаются и надписи, расположенные столбиком, и при этом такие столбики смотрятся также очень гармонично. Нанесены руны красками, похожими на эмаль. Знаки получились глянцевыми и словно бы выпуклыми, и они разных цветов, которых я насчитала четыре: в основном это синий и фиолетовый, но в паре мест руны красные и даже зелёные. Порой цвет используется, чтобы выделить в тексте одно или несколько слов подряд, но чаще одним цветом представлены руны в текстовом блоке или на целой странице. Не смотря на глянец, цвета не слишком яркие, приглушённые, я бы сказала спокойные. В Симбхале я убедилась в том, что мудрецы подземной страны действительно хранят многое из культурного наследия моей планеты и когда-то, в прошлые времена, они делились им с людьми, что населяют поверхность. Благодаря мудрецам Обители Просветлённых наш язык напрямую связан с письменной культурой древнейших народов Геи. Я видела руны и другие знаки письменности (порой необычайно замысловатые), оставленные теми, от кого порой не дошло до нас даже легенд. В большинстве языков моего мира тексты пишутся в строчку или в столбик, слева направо или сверху вниз — просто потому, что большинство людей правши и им так удобнее следить за написанным. Но мне не встречалось такого, чтобы письменные знаки какого-либо народа писались на одном листе и в строчку, и в столбик, и при этом ещё были нанесены нарочито разными цветами.

В первой же книге я нашла и множество тщательно выполненных иллюстраций (не фотографий, а именно живописных иллюстраций!), изображающих различных животных на фоне природных ландшафтов. Некоторые животные были схожи с теми, что водятся на Гее, но большинство всё же отличались, и мне оставалось лишь гадать, к какому роду их отнести. Тот, кто создал эти замечательные рисунки, не только хорошо знал фауну Эоры, но, по-моему, ещё и очень любил предмет своего искусства, потому что изображены эти животные так, что не хочется переворачивать страницу — ты невольно подолгу любуешься каждым рисунком. Медальон предложил мне перевод надписей из этой книги, и по их содержанию я поняла, что, хотя животных в ней описано не так уж много, и даже эорианских драконов я там не обнаружила, книга эта представляет собой фисиологос — зоологический атлас. Позже я лично убедилась в этом: во время нашей прогулки по лесу нам встретился один из изображённых в атласе зверей (во всяком случае, очень похожий). Жаль, я не смогла толком прочитать, тем более воспроизвести, оригинальное его название. Откровенно говоря, с эорианскими названиями трудности возникают нередко.

В двух других просмотренных мной книгах содержится по нескольку коротких историй, довольно незатейливых, но меня заинтересовали не столько сами истории, сколько многочисленные картинки. Это не похоже на наши издания с историями в картинках, но для обычных рассказов там чересчур уж много иллюстраций. В качестве героев в эорианских книгах изображены забавные существа, глядя на которых, я припомнила то самое слово антропоморфы. Существа похожи одновременно и на людей, и на каких-то зверьков с небольшими лапками, вытянутыми мордочками и торчащими треугольными ушами. Они ходят на задних лапах, передними пользуются как руками, а длинные хвосты заправляют сзади за пояс. В этом не было бы ничего примечательного, ведь у нас художники так же иллюстрируют книги подобными персонажами, но точно таких же антропоморфов изображают и маленькие статуэтки — десятка два их я нашла здесь же, в нишах, рядом с книгами. Статуэтки все разные, сделаны искусно и подробно из материала, напоминающего мягкий пластик. Они не так просты, как наши детские игрушки, и вместе с тем не настолько изысканы, чтобы принять их за украшения. «Так всё же, для игры они или для красоты?..» — думала я. Рядом со статуэтками я обнаружила коробочку с крохотными инструментами и скарбом. Значит, всё-таки это игрушки?.. В книгах антропоморфные зверьки живут в домиках, похожих на тот, который нас здесь приютил, и ходят по экзотическому, наверное даже сказочному лесу, зелёному и цветущему. А те фигурки, что стоят рядом, тоже по большей части чем-то заняты: или что-то держат в лапках, или изображают какое-то нехитрое занятие.

И вот, когда я разглядывала статуэтки и сравнивала их с тем, что изображено в книгах, тут в голове моей блеснула и вспыхнула, озарив тьму непонимания, догадка. Ну конечно: отдельная обеденная мебель внизу, маленькие кровати в спальне, горка для спуска вместо лестницы, статуэтки-куклы, с которыми можно играть, и эти яркие и явно несерьёзные книги… Здесь жили эорианские дети! Дети, которых никто из посторонних никогда не видел! Я тогда подумала, что если взрослые эориане выглядят как ангелы, то как же должны выглядеть их малыши… Я тут же обратилась к заклятому медальону, и он… выдал мне очередную порцию непоняток. Я была тогда так возбуждена, что осмелилась на откровенную бесцеремонность: прекрасно сознавая, что для Айки или Галша такой вопрос может оказаться неудобным, я спустилась вниз (по лестнице, а не по жёлобу) и прямо спросила, не бывало ли в этом домике детей. И Айка, которая уже сидела с Галшем и Салинкаром за столом, совершенно беспечным тоном сообщила мне, что да, когда-то в этом доме жили малые дети и, наверное, когда-нибудь они опять здесь появятся, потому что ребятишкам здесь очень нравится, да и чувство уважения к природе нужно им прививать. Я тут же припомнила аксиому Учения — о том, что нужно относиться к окружающему тебя миру с должным уважением. Истинная любовь к миру — это прерогатива Богов. Человеку не дано полюбить весь мир, но он может относиться к нему с истинным уважением. Истинная любовь часто бывает безответной, зато истинное уважение всегда взаимно. Так написано в Книге Истины пророков-близнецов. Как я хотела бы научиться именно такому уважению к этой планете — чтобы Эора в итоге ответила мне взаимностью!..

Айка сказала, что стоящие на полках игрушки такие же старинные, как и книги, и что фигурки эти можно активировать. Они тогда станут вроде крохотных андроидов. Только эорианка оговорилась (со смешком), что ожившие зверьки с непривычки могут напугать. Но они забавны: можно «вселиться» в ожившую фигурку и так играть. Например, путешествовать по дому.

Дальше приведу наш с ней диалог дословно:

— Любезная Айка, насколько мне известно, никто из мудрецов, гостивших в Светлых Чертогах, не видел эорианских детей первого или даже второго возрастов, — так я сказала, понадеявшись, что она мне всё объяснит.

— Разумеется не видел, потому что детишкам нечего делать исследовательском центре, они его просто не посещают. А на Эоре они играют, учатся быть частью природы и познают исконный мир своих предков. По себе знаю — детям здесь очень интересно.

— А могу я хотя бы посмотреть на их изображения? — попросила я тогда. — Мой медальон их почему-то не показывает.

Айка ответила мне так:

— Никто не запретит тебе встретиться и пообщаться с ними, если захочешь, да и детишки наверняка будут рады такой деликатной и любознательной девушке. Завтра после симпозиума можем слетать куда-нибудь, где они есть.

— Действительно, Виланка, раз уж хочешь полюбоваться на малышей нашего мира, тебе лучше не портить впечатление чьими-то записями, а сразу самой на них взглянуть, — поддержал её Галш, а затем ещё добавил: — А так, вообще-то, информация о детях не входит в пространство данных, доступное участникам этого факультета.

Я с удивлением посмотрела на Галша, и он пояснил:

— С твоим неуёмным любопытством нужен доступ к более широкому пространству данных, — юный эорианин развёл руки в стороны. — Представь себе огромную библиотеку, настолько большую, что и миллиона лет не хватит, чтобы просто прочитать все заголовки хранящихся в её фондах книг. Это и будет пространство данных, к примеру, нашего исследовательского центра на Эоре. Медальон, который я тебе подарил, сужает это пространство во много раз, подстраиваясь под тематику конкретного факультета и под твой уровень понимания, чтобы помочь тебе с решением твоих задач. Если хочешь, ты сама можешь расширить пространство данных — никаких запретов тут, разумеется, нет, советник только предупредит тебя, когда это расширение начнёт мешать твоей работе. Ты ведь понимаешь, что твоя способность работать с информацией ограничена, впрочем, как и у любого человека.

Так я узнала ещё одно свойство заклятого медальона. Я пока не собираюсь даже пробовать расширить это пространство, потому что очень скоро мне предстоит ответственнее дело — участие в наглядном опыте эориан, который потребует не только всех моих навыков, но также, возможно, чёткой и исправной работы, а точнее помощи, моего медальона. Перенастраивать медальон сейчас, как я думаю, это подвергать предстоящее дело ненужному риску. В конце концов, у меня и после участия в опыте будет предостаточно времени, чтобы попробовать это сделать.

Про библиотеку Светлых Чертогов я читала ещё в Симбхале, и мой почтеннейший учитель упоминал как-то, что в Чертогах можно пользоваться книгами бесчисленных миров, только многие из них трудны, а то и вовсе недоступны для понимания. Но Галш говорил, по-моему, о другом. Если я верно уяснила сказанное им, то чем больше разнообразных сведений будет мне доступно через заклятый медальон, тем сложнее мне будет в этих сведениях ориентироваться. Хотя такой довод не вполне понятен, пришлось его принять.

Я не смогла выведать у своего медальона и какие-то подробности о семейных отношениях у эориан, хотя для меня уже очевидно, что родственные связи они имеют и признают. Например, Айка Масс упоминает своего отца, а для штурмовика Ниссы она использовала слово, которым у нас называют сестёр отца или матери. Вот и штурмовик Рад называл огненноволосую воительницу сестрёнкой, значит он должен приходиться Айке дядей… Однако углубляться дальше в эту тему я не хочу, и по одной-единственной причине. Дело в том, что когда я запрашивала сведения об отце Айки, я поинтересовалась и про её мать. Медальон же бесстрастно выдал, что она пропала без вести. Там ещё было уточнение: «…в пространственной мозаике во время экспедиции в сектор <…>». Но какие-либо ещё подробности об этом мой «ментальный советник» сообщить не пожелал. Конечно, после такого ни пытать заклятый медальон ни, тем более, приставать к антиподам с расспросами об их родителях я никогда не решусь. После слов Галша я совсем смутилась и замолкла, сделав вид, что ответ меня полностью устраивает. Наберусь терпения, ведь до обещанного Айкой свидания с детьми осталось меньше суток. Добавлю лишь ставший теперь очевидным вывод: подробные сведения об эорианских семьях находятся в Светлых Чертогах под тем же запретом, что и о детях, точнее, они не входят в пространство данных — это какой-то математический термин, впрочем, термин-то как раз вполне мне понятный… Чего не могу пока сказать о причинах подобных запретов.

Тем не менее, эти ограничения не мешают мне пользоваться заклятым медальоном, я уже достаточно хорошо с ним освоилась и у меня вошло в привычку обращаться к нему по каждому поводу так, что он стал даже не просто советником, а частью моего разум, и без медальона я буду чувствовать себя, наверное, совершенно бестолковой. Это тоже входит в перечень благ, которые я обрела с подъёмом на новую духовную ступень. Я имею в виду, что мою жизнь на Гее можно считать первой ступенью, а второй — учёбу в Симбхале, где мне за короткий срок не только привили множество знаний и навыков, но и, благодаря особой доброте и расположению высокочтимого учителя Рамбуна, повысили мои умственные способности. Оказавшись в Светлых Чертогах, я стремительно взбираюсь здесь на третью ступень. С каждым подъёмом я словно бы просыпаюсь, как будто предшествующая моя жизнь была сном, или же каким-то неполноценным, дремотным существованием. Но пока что от высоты этой новой ступени у меня кружится голова. Слишком часто я оказываюсь не в состоянии разобраться в здешних тайнах и загадках… Помимо того, что сказал о нём Галш Талеса, «ментальный советник» может подстраиваться под уровень понимания своего владельца, а вернее, я могу сама этим управлять: заставить медальон выдать по какому-то поводу как нечто совсем мудрёное, словно научный труд целого сонма клерикальных учёных, так и вовсе простое, словно азбука для малого ребёнка. Но хотя у меня теперь двойное образование — я с отличием закончила основную школу на Гее, и не менее успешно обучалась в Симбхале — помогает мне такое свойство медальона далеко не с каждой загадкой и далеко не всегда в этом диапазоне я могу найти понятный для себя ответ. И вот теперь выясняется, что можно настраивать также и это самое пространство данных… Думаете, это сложно? Наверное, да. Но также и очень увлекательно!

Откровенно говоря, отдых с детьми в каменном домике на краю скальной террасы показался мне странным для эориан поступком, уж больно глубокая пропасть отделяет их нынешнее существование, даже если принимать за таковое обстановку Светлых Чертогов, и посредственное даже по моим меркам лесное жилище. Это всё равно, как если бы у нас люди предпочитали отдыхать семьями, сидя в пустых холодных пещерах на невыделанных шкурах и лузгая обломком кости дикие орехи. Сразу два объяснения пришли мне на ум, но их не назовёшь особенно удачными. Я запрашивала медальон о том, кто же построил этот дом и с какой целью, и из его объяснений поняла лишь, что дом появился так же, как и всё остальное здесь — в результате копирования (здесь «копирование» — не точное слово!) всей планеты. Говоря иначе, он был уже на исходной, древней и располагавшейся когда-то очень давно и где-то очень далеко прародине эориан. Поэтому он — часть исторического ландшафта, и грех не использовать его по назначению. И ещё я подумала, что эориане могут вообще не видеть принципиальной разницы между Светлыми Чертогами и старым домом с деревянной мебелью. Я встречала такое мнение у одного из симбхальских софоев: он утверждал, что эориан отделяет от нас не только бескрайняя космическая бездна, но и чудовищный разрыв в уровне развития. Таким образом, для них обстановка и в Чертогах, и в этом домике может представляться почти равноудалённой от привычной им, их истинной жизни. А домик этот хотя бы подражает жилищу их далёких предков. Справедливости ради добавлю, что этот дом явно улучшен с помощью техники, заимствованной из позднейших эпох. Взять тот же генератор продуктов, невидимые барьеры вместо окон и крыши или скрытый дымоход… Таким образом многие неудобства, которые обычно ассоциируются с неустроенным первобытным жилищем, здесь мягко и ненавязчиво устранены.

Не знаю, правильно ли это, но я отдельно попросила «ментального советника», чтобы тот запомнил, а точнее скопировал, одну из детских книг, найденных здесь мною. Может быть, её получится потом воспроизвести в моих тетрадях?..

Перед тем, как рассказать об окружающем это место чудесном заснеженном лесе, расскажу немного об эорианском гардеробе, на сей раз об обуви и перчатках. Сапожки, что я ношу, внешне отличаются от той обуви, которую носят Айка Масс и Галш Талеса, и это потому, что я сама пожелала для них такую форму. Но сделаны они всё же по-эориански. Думаю, излишне упоминать, насколько эта обувь удобна: носить её гораздо приятнее для ног, чем, к примеру, ходить босиком по мягкой траве. Но главное в ней вовсе не это. В ней ты чувствуешь себя необыкновенно ловкой! С одной стороны, она позволяет ногам удерживаться почти на любой поверхности: в этой обуви, я полагаю, бесподобно лазить по обледенелым скалам или деревьям с гладкой корой — подошва её совсем не скользит, она словно бы наплывает и прилипает к тому, на что вы наступаете, даже ко льду! Хотя это не совсем верные слова, потому что она почти не деформируется и отлепить её не стоит никаких усилий. Ваша нога никогда не подвернётся, потому что обувь обхватывает ступню и щиколотку так, что бережёт их. При прыжках подошва идеально пружинит. Мои сапожки так и просят мои ножки куда-нибудь пойти, даже не просто пойти, а побегать, попрыгать, полазить. Такое чувство, будто они настойчиво возвращают меня в детство. И ещё пара слов об эорианских перчатках. Свои, из Симбхалы, я сняла и спрятала в апартаментах, когда только прибыла в Светлые Чертоги. Они лежат там в отделении встроенного в стену удобного шкафчика вместе с другой моей одеждой и обувью. Когда я выбирала, а точнее изменяла с помощью своего воображения и воли, местную одежду, я раздумывала о нижнем белье, а вот перчатки сочла излишним предметом. Но теперь они понадобились. И что же вы думаете? Конечно же, моя нынешняя одежда может так же «отрастить» перчатки, закрыв ими мои ладони, как «отрастила» по моему желанию поясные кармашки! «Надеть» таким образом перчатки мне посоветовал Галш перед тем, как мы отправились на прогулку в лес, в окрестности дома на скальной террасе. Эти перчатки оставляют ладоням лишь одно чувство — защищённости. Как и следовало ожидать, сидят они идеально, ничуть не стесняют движений пальцев и словно бы придают моим рукам ощущение новой жизни, исполненной небывалыми возможностями. В общем, эорианские обувь и перчатки, стоит вам лишь выйти в путь, вливают в вас дополнительные силы, зовут к приключениям и провоцируют на активные действия. Увидев воочию, как необычайно ловко Айка и Галш передвигаются по дикой заснеженной местности девственной Эоры, в том числе по неровным, где-то каменистым, а где-то скользким тропам, я не сильно удивилась. Даже когда поняла, что и долговязый Салинкар Матит вполне за ними поспевает, я отнесла это частично за счёт навыка, который он должен был получить в Каменных Землях, а частично за счёт возможностей костюма. Но очень скоро я и сама осознала, что благодаря лишь одному эорианскому гардеробу стала столь же ловкой, как Салинкар, и вполне могу соперничать в ловкости ходьбы с нашими антиподами!

Теперь о самой прогулке. Галш показал на карте-шпалере, где здесь проходит подходящий маршрут для недолгой вечерней прогулки. С противоположного от нас конца террасы нам предстояло спуститься в каньон, пройти по нему до водопада, затем вновь подняться и поверху дойти до Драконьего Уступа. Там полагалось устроить привал, а после передышки короткой дорогой вернуться домой. Не скажу, что перспектива прогулки на ночь глядя по снегу и морозу меня тогда сильно обрадовала — тем более, что я наконец освоилась в доме и его тепло и своеобразный уют склоняли меня к пассивному отдыху — в кресле под пледом, с чашей чего-нибудь горячего и куском чего-нибудь сладкого… Но отказаться я посчитала невежливым, да и неправильно было бы упускать случай познакомиться с природой легендарной заповедной планеты. Всё же украдкой вздохнув, я встала с кресла, в котором было пригрелась, и присоединилась к остальной компании, уже направившейся к дверям. В общем, я решилась, и я не пожалела!

На дальнем от дома конце скальной террасы, до которого мы быстро дошли по расчищенной от снега дорожке, путь нам преградили те самые огромные корни, о которых я уже упоминала. Для прохода под этими корнями есть тоннель или глубокая арка. Причём она не прорезана в древесине, а как будто корни в процессе роста просто огибали это место поверху, оставив проход шириной и высотой примерно в гексапод. Что заставило их так расти? Выяснять было недосуг. Вход и выход арки украшают большие ледяные сталактиты! Свет глубоко проникал в их прозрачную толщу, причудливо там преломляясь так, что сталактиты сверкали, словно диаманты. За аркой оказалась отдельная, также свободная от снега площадка, нависающая прямо над пропастью. Когда мы к ней подходили, меня насторожило, что у площадки нет никаких ограждений, она будто бы предназначена для прыжков с обрыва. Мои подозрения вполне оправдались! Айка лишь шепнула мне своё: «Ничего не бойся!», и вслед за Галшем и Салинкаром (похоже, мой однокашник уже не в первый раз такое проделывал) прыгнула вниз. Я не то, чтобы панически боюсь высоты, но сердце моё замело, когда я сходу устремилась вслед за прекрасной эорианкой и остальными. Морозный воздух ударил мне в лицо, я невольно зажмурилась и вспомнила в тот миг, как мне обещали безболезненность увечий и их быстрейшее заживление, и успела даже возмутиться про себя подобным порядкам. Другими словами, я решила, что сейчас упаду со всего размаха на обледенелые камни, моё тело превратится там в кровавый мешок с обломками костей, но боли я не испытаю, а тело быстро восстановится. Теперь я стыжусь таких панических мыслей! Секунду я летела свободно, чувствуя при этом, как голова моя перевешивает и склоняет моё тело вперёд так, что я рискую упасть вниз лицом. Я рефлекторно вытянула перед собой руки, но тут некая упругая сила выровняла меня и мягко затормозила. Я открыла глаза и в тот же миг мои ноги коснулись запорошённой снегом тропинки на дне каньона. «Неужели мой, вернее эорианский, костюм, и такое позволяет проделывать?» — подумала я.

— Можно было просто спрыгнуть вниз, без поддержки, — заявила мне Айка Масс. — Только, конечно, сначала выбрать подходящее для этого место. Здесь же — ты видишь? —она показала рукой вверх, — Полно деревьев в длинными гибким ветвями, а на дне каньона снега по пояс. В принципе, можно было допрыгнуть до вершины дерева и спуститься вниз, цепляясь по дороге за ветки — главное, пораньше начать, а то на большой скорости и с непривычки проделать такое сложно… В общем, при желании можно спуститься и так. А вот для подъёма понадобится серьёзный навык скалолазания.

В общем, мы спустились, а вернее просто спрыгнули вниз с поддержкой, сразу оказавшись на тропинке, свободной от снежных заносов — очищенной, похоже, тем же волшебным способом, что и дорожки наверху. Галш тогда ещё рассказал нам с Салинкаром об эорианских предках:

— Первая наша цивилизация, наши далёкие предки, они жили в таком же лесу, только в обустроенном. Технику и дикую природу трудно подружить, многие даже считают, что эти вещи в принципе не совместимы, но когда-то жителям Эоры это удалось — в определённой мере. Они не покоряли природу, а соединились с ней, их техника стала частью природы. Когда-нибудь непременно ознакомься с этой темой поближе.

Хотя я во многом разочарована теми описаниями, что мне удалось прочитать в Симбхале, я всё же подтверждаю основную идею, которая в них содержится: родная планета хозяев Чертогов это нечто совершенно невероятное и не похожее ни на что из того, что мне приходилось видеть на моей родине или в Симбхале. При взгляде снизу её небо днём имеет зеленоватый оттенок, а само дневное светило более ясное, белое, если сравнивать с нашим Гелиосом. В небе парят облака, но они тоже, во всяком случае теперь, смотрятся не так, как наши — такое впечатление, будто они чётче и объёмнее. Возможно, этот эффект связан с оптическими свойствами зимней атмосферы. Впрочем, я просто могла подзабыть, как должны выглядеть нормальные облака.

В летописях Симбхалы я читала про Эору, что здесь буйство цветущих красок, что с величественных, сверкающих белоснежными вершинами гор, расположенных в основном по экватору, стекают полноводные реки, континенты заповедной планеты покрыты дремучими лесами из огромных деревьев, а в этих лесах живут невероятные звери, и ещё здесь есть отвесные скалы и глубокие каньоны, по воздуху летают благородные драконы и диковинные птицы, а в морях плавают огромные чудовища. Описания эти сопровождались красочными иллюстрациями, выписанными с такими подробностями, что я не сомневалась — художник создавал эту красоту по собственным свежим впечатлениям или хотя бы по описаниям и эскизам того, кто всё это видел собственными глазами. Но хотя я недолго пробыла в этом укрытом снегом и льдом лесном царстве, да и для буйства красок, конечно, не сезон, однако теперь я не уверена, что те, кто про всё это писал и, тем более, рисовал, и правда посещали заповедную планету эориан. Природа этого уголка Эоры показалась мне причудливой, но я бы не сказала, что её следует описывать пышными эпитетами — здешняя природа по-своему скромна и спокойна, её красота неброская, кажется хрупкой и ранимой. Айка Масс обещала нам отдых в лесу, но это не лес в том смысле, к которому мы привыкли. В детстве мне довелось погулять по лесам двух континентов и даже разных высотных поясов — в тех местах, где приходилось служить моему отцу, Избегающему Удара. Я помню, как впервые попала в настоящие тропические джунгли. После тенистых рощ из раскидистых дубов, клёнов и лип, а тем более после чистых, устланных коврами из мха хвойных лесов, джунгли показались мне старой компостной ямой, заросшей огромными сорняками. Но в любом случае лес на Гее — это большой земельный участок, поросший деревьями. А на Эоре даже под снежным покровом заметно, что лес совсем другой. Деревья эорианского леса образуют множество размерных планов, при этом, в отличие от наших лесов, диапазон этих размеров непривычно велик. Здесь есть деревья размером с атмосферную башню или со среднюю гору, их стволами, ветвями и корнями пронизано огромное пространство, в развилках их нижних ветвей можно было бы с удобством разместиться большой компанией, обустроить полноценное жилище или даже построить небольшую деревушку, а кроны их, кажется, упираются в самые облака. Мы потратили не меньше четверти часа, чтобы обойти комель одного из таких гигантов: он пустил корни на самом дне каньона, а его вершина взметнулась надо всей округой. Но вместе с гигантами, рядом с ними и даже на них, уютно примостилась растительность помельче, вплоть до такой, которая различима лишь, когда покрывает собой достаточно большую площадь где-нибудь на камне или древесной коре. Почти всё в этом лесу — каждое растение, каждая веточка, если не утонули в снегу, то каким-то чудом удерживают на себе снежные одеяния. И большое, и малое в нём — начиная от гигантов, обнявших корнями целые горы (или даже самих как горы), и вплоть до одетых в белые шапочки крохотных кутинок травы или мха (или чего-то похожего), примостившихся на древесном корне — выглядит безупречно и заставляет взгляд невольно замирать в восхищении. Этот лес одновременно и величественен, и нежен, и незыблем, и хрупок, он как единый совершенный организм, который укрылся пушистым белым одеялом и уснул до поры. Повсюду мой глаз встречал местные растительные сообщества настолько живописные, что я невольно испытывала боль и стыд, когда, случайно задев за ветку, стряхивала с неё белые одежды, оставляя эту ветку голой и, тем более, когда была вынуждена ступать ногами по снежному покрывалу, поверхность которого непорочно чиста и кажется самим совершенством. Безупречная гармония зимы царствует в этом лесу, и словно в уважение к её торжественной красоте, на дне каньона безветренно и там удивительная акустика: слух улавливает все оттенки журчания протекающей через каньон реки, щебета невидимых птиц или каких-то ещё существ, сокрытых среди снежного лесного гардероба, и звучание этой природной симфонии в узком пространстве каньона, смягчённое вездесущим снегом, покрывающим там всё и вся, создаёт благостное ощущение, будто ты попала на торжественную службу в храм, созданный самой природой. Истинно, этот замёрзший Элизиум оказался не менее прекрасен, чем цветущий. Не смотря на зловещий сезон, красота этого леса захватывает дух и возносит его в божественные сферы!

Итак, описанным выше головокружительным способом мы спустились на дно широкого каньона, где оказался густой, засыпанный снегом лес, по которому петляет неторопливая речка. Речка невелика, она покрыта льдом, но не сплошь: вдоль её русла нередки узкие стремнины с бравурно журчащими перекатами, а за перекатами можно встретить свободные ото льда широкие заводи, в некоторых местах река и вовсе исчезает под огромными корнями и выступами скал. Тропинка, проходящая вдоль русла, ловко обходит все природные препятствия и имеет вид, как если бы её прокопал в снежных наносах прилежный монах. Она довольно узка, поэтому идти нам приходилось друг за другом. Берега реки отчасти болотистые, и тогда тропинка проходит по льду, но эорианская обувь, кажется, вообще не способна по чему-либо скользить. Сначала Галш с Айкой шли первыми, а я была замыкающей, но затем Айка всех нас пропустила вперёд и пошла последней, иногда заговаривая со мной, чтобы я обратила внимание на те или иные местные красоты. Трудно представить себе что-то более живописное, чем сотворённое снежной зимой природное обрамление этого скромного водоёма! Я старалась не сходить с тропинки, как и долговязый Салинкар, а вот антиподы нередко отклонялись в стороны, погружаясь по колено, а то выше, в снежные сугробы, даже заходили в воду, и при этом они не испытывали никаких неудобств.

— Так было бы гораздо интереснее — идти прямиком по дикой местности, по первозданной целине, — сказала мне Айка, очевидно, заметив моё смущение. — Но гостей принято водить по дорожкам.

Если наступить ногой на достаточно толстый снежный ковёр, он захрустит, но не так, как песок на пляже, а звонче и громче, звук этот похож на скрип плохо выделанной кожи. Я уже пробовала сама так забавляться, однако тогда, в каньоне, снегом хрустели в основном наши эорианские антиподы. Помимо потревоженного ими снега, вокруг можно было заметить и немало следов исконных лесных обитателей. Поскольку я не следопыт, тем более, не зимний следопыт, эти свидетельства скрытой лесной суеты мне ни о чём не говорили, но учитывая, что недавний снегопад засыпал все старые следы, живности в этом царстве холода, простёршегося по дну каньона вдоль реки, в том числе живности довольно крупной, обитает, очевидно, немало. Нередко нам встречались, как того и следовало ожидать, мелкие летающие существа, видом схожие с нашими птицами и вавалами. Также в достатке было разнообразных природных звуков: журчание реки порой перекрывал чей-то звонкий щебет, писк или стрёкот — эти звуки разносились по морозному воздуху каньона, придавая местности характерный лесной колорит. Но шумовое окружение в каньоне отличается от лесного гомона, какой можно услышать на Гее. Снежный покров, похоже, гасит звуки, и всю прогулку меня не оставляло ощущение, будто в моих ушах мягкие затычки, которые то появляются, то исчезают… Где-то впереди, а также наверху, в ветвях деревьев и на стволах, я замечала каких-то птичек или зверьков, но подробно разглядеть себя они не давали: едва мелькнув, сразу же исчезали, спеша по своим делам. Эти юркие создания тревожили лежащий наверху снег, и тогда он сыпался вниз — дождём из отдельных снежинок, а также комьями. Если по дороге вниз маленький белый обвал пересекал пробивавшиеся сверху лучи местного светила, на снежинках на мгновение вспыхивала радуга, а когда комья с высоты врезались в глубокий снег, можно было расслышать странный, вроде бы знакомый, но в то же время ни на что не похожий глухой звук: тап-тап… тап-тап-тап… Один раз на тропинку выскочило существо покрупнее, которое поначалу показалось мне похожим на небольшого элафа (с рожками!), но когда оно повернулось боком, то я увидела двуногое создание с длинной шеей и вроде даже клювом, во всяком случае, оно напоминало скорее херона или подобную ему болотную птицу. Лишь глянув на нас, странное существо в два-три скачка скрылось за деревьями. Теперь я обратилась к «ментальному помощнику», чтобы найти об этом существе какие-нибудь подробности. Оказалось, что в местных лесах обитает несколько разновидностей подобных двуногих элафов, как рогатых, так и безрогих, причём некоторые из них довольно велики, однако весь их род — чистые вегетарианцы. В эпоху селенитов, в пустынях, простиравшихся на исчезнувших ныне континентах, жили огромные нелетающие птицы — стротокамелосы. Они были вдвое выше и втрое тяжелее взрослого человека, и отчаянные смельчаки могли даже ездить на них верхом. Двуногие существа с Эоры, пожалуй, напоминают этих вымерших гигантов, хотя, конечно, они будут помельче стротокамелосов.

А в самой реке своя живность. Вода на свободных ото льда перекатах прозрачная, словно хрустальная, и я видела в этой воде странного вида рыб, а в затоне заметила лениво плывущее земноводное существо, похожее на лягушку, только с удлинённым телом и небольшим хвостом. Вдоль русла изредка проносились небольшие пёстрые птички. Над нашими реками обычно так летают виланки — они ловят насекомых на лету, однако насекомых среди эорианской зимы не было так же, как и не бывает среди нашей. Одна птичка при мне нырнула в прозрачную глубину заводи, всплеснув над речной гладью высокий водяной султан, а затем вынырнула с маленькой рыбкой в клюве. Вскоре мы дошли до заводи побольше, над которой стелился белый и зыбкий не то туман, не то пар, и я к величайшему своему изумлению увидела там белокожую найю! Она появилась у дальнего от нас берега, прямо из воды, в окружении льда и снега — такого же белого с синевой, как её кожа. В первый момент мне показалось, что поверх тела нимфы струится складками тонкая мокрая ткань, но это стекала с неё вода — медленно, словно прозрачное масло. Я не смогла отвести взгляд! Наверное, это было неловко с моей стороны, и я даже не знаю, как на её появление среагировали антиподы и долговязый Салинкар. Неторопливо окинув нас взором с поволокой, найя вновь скрылась в воде, не издав даже всплеска.

С немым, но кричащим вопросом я повернулась тогда к Айке Масс.

— Виланка, я же тебе говорила: эта планета большая, здесь много кто живёт, — усмехнулась в ответ эорианка. — Кое с кем даже есть о чём побеседовать… Только не забывай, что они не люди.

Я вновь вспомнила фигуру, встречавшую нас у входа в каменный дом. Это тоже была какая-то нимфа? Но нимфы это духи живительных сил природы, а здесь, на Эоре, по описаниям живут существа плотные и осязаемые, однако они не животные и не люди. В лесах на Гее можно встретить духов — чаще всего их видят заблудившиеся дети первого возраста, потому что такие дети ещё способны непосредственно воспринимать тонкий мир, а разум самих духов природы подобен разуму беспризорных детей. На Эоре, как уверяют симбхальские летописи, обитает нечто другое. Когда жила в Агарти, я прочитала, как именно могут возникать подобные существа: один из авторов предложил по этому поводу простую и в чём-то забавную гипотезу. По его мнению, первобытным людям свойственна предельно рациональная жизнь, и не в последнюю очередь они стараются избежать такой очевидной опасности, как хищные звери. Первобытное людское поселение, конечно же, привлекает хищников — те надеются разжиться там лёгкой добычей. Просто убивать хищных зверей бесполезно, так как из бескрайних диких просторов на смену убитым зверям тут же придут живые и голодные. А вот постоянный клан хищников, «пасущий» одну деревню, будет охранять свою территорию — то есть служить защитой от пришлых сородичей — и, главное, такой клан может быть хоть как-то управляем. К примеру, можно не дожидаться, пока хищники утащат из поселения очередную случайную жертву, а подкинуть им такую жертву, которая их насытит, но при этом нанесёт самим людям минимальный ущерб. Подобным образом, по мнению автора, и возник у первобытных людей жертвенный культ. Охотники делились добычей, скотоводы отдавали заболевших и старых животных, а в каких-то случаях люди прибегали к человеческим жертвам — к примеру, оставляя хищным зверям на поживу пленных врагов или своих же соплеменников — преступников и больных. Постепенно к такого рода жертвам добавлялись сакральные — простейший рационализм подменяла первобытная мистика. Охотники приносили жертвы лесным духам, чтобы те не мешали добывать пропитание, рыбаки — духам воды, чтобы отблагодарить за богатый улов, а саму деревню защищали уже не только стены и острые копья, а домовые духи, которым тоже приносились жертвы — например, в виде плодов земледелия или другого хозяйствования. Одни и те же духи таким образом «выкармливались» на протяжении многих человеческих поколений и в итоге обретали могущество, а порой и плотную форму. Первобытные люди почитали их за богов. Но по мере того, как люди множились, отвоёвывая пространства у дикой природы, их поселения росли, а хозяйство развивалось, место диких зверей и природных духов, требующих жертв, занимали сами люди, требующие дани. Поначалу в качестве таковых выступали племенные вожди и верховные жрецы, затем правящая элита и духовенство. В конце концов, рано или поздно, жертвенный культ вырождается в государственную систему налогообложения…

— Летом тут живности побольше, но у зимы своя красота, зима одновременно бодрит и успокаивает, — тихонько сказала мне Айка, явно нарочито прервав мои размышления. А затем она со смехом добавила, уже громко: — А летом тут Галш рыбу ловил. Руками! — и она по обыкновению рассмеялась.

Я тоже невольно заулыбалась, а Галш вдруг оглянулся и посмотрел на нас — как ни странно, вполне по-доброму.

— Река мелкая, дно у неё твёрдое, брести вверх по течению и по пути шарить руками под камнями и корягами… Мне так нравится! — заявил он.

Вот уж не думала, что Галшу Талесе могут нравиться подобные вещи.

Над нами нависал древесный полог, который порой расходился высокими сводами, и тогда я видела замшелые стволы и заснеженные ветви местных деревьев-гигантов, а дальше по тропинке в голубоватой морозной дымке просматривался замысловатый путь, будто сквозь сказочную ледяную пещеру. Кое-где этот путь прорезали лучи света, сумевшие пробиться сверху. Иногда за деревьями проступали стены каньона — серые с жёлтым, покрытые чем-то похожим на лишайник, а также красивыми, но жутковатыми ледяными подтёками. С начала нашей прогулки прошло с полчаса, когда я вдруг поняла, что уже не боюсь зимы и с наслаждением вдыхаю — через нос, медленно и глубоко — чистейший и бодрящий морозный воздух. Не так уж давно я дышала городскими запахами в Фаоре, затем благовониями из курительниц в Симбхале, а в последние сутки безупречно чистой атмосферой Светлых Чертогов и звездолёта «Пикус», и вот теперь я вдыхала насыщенный первозданной энергией воздух дикой природы мира, который воспет в легендах тысячи миров. Я шла и мысленно благодарила богов и своего добрейшего учителя за то, что подарили мне новую жизнь, которая несравнимо интереснее прежней, и я радовалась дружбе, пусть пока для меня необычной, с эорианскими антиподами — юношей и девушкой, добрыми и прекрасными — которые привезли меня в такое волшебное место.

Тропинка вела нас вниз по течению реки, порой срезая её излучины и пролегая тогда через особенно густые и затенённые участки леса. На одном из таких участков нам навстречу неожиданно вышел огромный светлого окраса зверь. Я сразу поняла, что это четвероногий хищник, вроде кучина или сияра, только гораздо крупнее и свирепее. Вся моя вера во всемогущество эориан в тот момент куда-то улетучилась. Шедший впереди Галш резко остановился и замер, и мы вслед за ним тоже встали как вкопанные и даже перестали дышать. Я оглянулась на Айку: её лицо стало серьёзным и напряжённым. Лютым своим видом — оскалом пасти, горящими глазами, полусогнутыми лапами и вставшей дыбом шерстью, которая особенно густа и длинна у него на голове, этот хищник показывал, что мы нежеланные здесь гости и что он вот-вот бросится на нас. А ведь у нас не было при себе никакого оружия! Мне пришла в голову мысль, что антиподы могут применить какую-нибудь магию — например, заключить этого зверя в ледяную клетку или парализовать его. И ещё я подумала, что найя, показавшись нам за минуту до этого, тем самым хотела предупредить об опасности… Однако все мои представления разрушила Айка Масс, подойдя ко мне вплотную и шепнув тихонько:

— Это редкий зверь, Виланка, постарайся его не спугнуть.

Спугнуть огромного хищника, который того и гляди в ярости бросится на тебя?..

Но вдруг хищник этот отвлёкся от нас и пристально уставился куда-то в сторону. По-моему, он ещё и тщательно принюхивался. Спустя мгновение его мощный извивающийся хвост замер, шерсть улеглась, да и весь угрожающий вид сменился испуганным. Затем он резко сорвался с места и ринулся в сторону, противоположную той, в которую смотрел, и тут же врезался головой в ствол ближайшего дерева, чуть не упал, оглушённый, а затем, отряхнувшись, поспешно скрылся в лесной чаще. А с той стороны, куда со страхом смотрел хищник, на тропу перед нами выскользнул… Пикусик!

— Ах ты, проказник! — раздосадованно воскликнула юная эорианка, сделав в сторону анака жест рукой, который я поняла как шуточную угрозу.

Пикусик несколько секунд оставался на месте, шевеля усами, а затем, взметая за собой снежный шлейф, поспешил вслед за испуганным хищником.

— Он его не тронет, только побегает за ним, — увещевал нас с Салинкаром Галш, хотя ни я, ни мой долговязый однокашник ещё не успели ни отойти от первоначально испуга ни, тем более, как-то обеспокоиться насчёт позорно сбежавшего от анака хищного зверя.

Когда до меня наконец дошло, что хищник убежал, я свободно вздохнула и воскликнула:

— Пикусик нас защитил!

Как мне казалось, я озвучила вывод совершенно очевидный. Но я ошиблась… как всегда.

— Эта мокрица испортила нам всё удовольствие! — тут же возразила мне Айка Масс, — Я так хотела потискать <…> (тут Айка произнесла название встреченного нами зверя). Виланка! Он такой приятный на ощупь и хорошо пахнет! И его так просто не подзовёшь… — Ослепительная эорианка была откровенно раздосадована случившемся и обозвала анака, если я верно поняла, каким-то презрительным словом, которое для меня прозвучало как «мокрица». Так у нас называют противных на вид жуков, обитающих в сырых подвалах.

— Да уж что-нибудь одно, — с наигранным вздохом констатировал Галш Талеса. — Или выгуливать анака, или наслаждаться природой.

Картинка, изображающая встреченного нами на снежной тропе хищника, есть в зоологическом атласе — судя по всему, детской книжке, которую я обнаружила на верхнем этаже каменного дома. Зверь из атласа отличается от встреченного нами в каньоне лишь окрасом шерсти — в книге серые и бурые пятна перемежается с белыми полосами и чёрными крапинами, а у удравшего от Пикусика хищника чёрные крапины тоже были, но остальная шерсть белая или чуть серебристая — примерно как эорианская одежда. Теперь, когда почти всё в лесу укрыто снегом, заметить такого зверя, если он замрёт в засаде где-нибудь между корнями дерева, будет трудновато. А такой окрас, как в книге, очевидно, неплохо будет смотреться летом, особенно если этот хищник охотится ночью или в сумерках. Под картинкой в атласе записано эорианскими рунами название зверя, и Айка назвала его таким же словом, но я не возьмусь воспроизвести это слово нашими рунами просто потому, что получится непохоже. Медальон предложил называть его леон — по имени легендарного чудовища из древних времён Геи — огромного пустынного кучина. Впрочем, у леона древней Геи хвост был совсем небольшой и уж точно не представлял никакой опасности, тогда как хищник, что встретился нам в каньоне у реки, обладает мощным хвостом, которым наверняка способен сбивать жертву с ног и отбиваться от врагов. В остальном это название можно посчитать самым подходящим. Вообще говоря, с эорианскими именами и названиями дело обстоит совсем не просто. Если звания, титулы, должности обычно представляются в переводе на известные нам ранги, то личные имена эориан, как и большинства гостей, это подчас не настоящие имена, а такие их варианты, которые мы можем легко запомнить и произнести. Имена Галш и Айка похожи на хетхские, поэтому я так их слышу. Однако для других гостей Чертогов они звучат как-то иначе. Ещё я спрашивала у медальона, что означают названия эорианских звездолётов — «Тай-Та» и «Пикус». Оказывается, Тай-Та — примерно так звали ту женщину, что теперь стала анаком, в прошлом её мире, и это двойное её имя нельзя произносить раздельно. Почему? Медальон не смог пояснить. А «Пикус» — это просто слово, подходящее для наших (и моих тоже) ушей, а на самом деле звездолёт называется как-то похоже, но оригинальное название неудобно для нашей речи, а к его значению невозможно подобрать адекватное понятие из нашего словаря. Впрочем, заклятый медальон предложил мне одно название, более-менее близкое по смыслу — «Пушистый Комочек». Согласитесь, это звучит нелепо: корабль-звездолёт «Пушистый Комочек». Добавлю к этому, что язык эориан, очевидно, во всех отношениях совершенен, но для меня их родная речь звучит замысловато, и лучше уж я стану пользоваться теми псевдонимами, которые нам тут любезно предлагают.

В эпизоде с крупным хищником я в очередной раз столкнулась с удивительным отношением эориан к окружающему их миру. Это отношение, с одной стороны, на редкость смелое и в чём-то беспечное, а с другой — такое умное и доброе!

Славный Галш лишь подтвердил мои выводы, объяснив всё в форме небольшой лекции:

— Для древних жителей Эоры такие хищники, конечно, представляли реальную угрозу, как и многое другое на планете. Предкам нашим приходилось приспосабливаться и бороться за выживание — так же, как и любым другим первобытным людям. Но они не стремились истребить то, что им мешало, потому что верили: чем разнообразнее мир, их окружающий, чем многообразнее его проявления, тем для них же лучше, потому что за счёт многообразия мир устойчив и предоставляет людям почти безграничные возможности. Когда уже стала формироваться первая эорианская цивилизация, наши предки признали, что природа это хотя гибкая и прочная, но непостижимо сложная и тонко настроенная система, и не человеку её переделывать под себя — такая затея ничем хорошим не кончится. В то же время человеку дана достаточная гибкость, чтобы благополучно подстроиться — не разрушить первозданную природу, а найти среди неё подходящее для себя место.

Я вспомнила слова Призрачного Рудокопа про тонкий механизм благополучной жизни, который разломали в слепом небрежении к духовным основам его одержимые переменами соплеменники. Но разве людям не следует приспосабливать природу себе на благо? Мы расчищаем заросшие джунглями площади под посевы, насыпаем отмели, чтобы выращивать морскую живность, раскапываем карьеры, осушаем болота, запруживаем реки. Такая деятельность свойственна людям, без повсеместных преобразований само существование человечества немыслимо. Хотя это и прискорбная необходимость, трудно себе вообразить, как человек может создать развитую техническую культуру, не изнасиловав и не сгубив при этом почти всё своё исконное природное окружение. Галш Талеса упомянул первую эорианскую цивилизацию. Нынешняя заповедная планета Эора, если я верно поняла, являет собой искусственно созданный мир, воспроизводящий начальный период как раз той незапамятной эпохи. Возможно, слова Галша про многообразие мира относятся к истокам духовной культуры эориан, о которой в Симбхале известно ещё меньше, чем об их материальной культуре.

Планета, на которую антиподы теперь привезли меня как на экскурсию, также известна как памятник эорианским предкам. Значит ли это, что эориане поклоняются предкам? В этом мире не найти памятников или мемориалов в том виде, как это встречается у нас. Также никто не видел здесь храмов или сакральных мест, где эориане поклонялись бы каким-то определённым святыням. Вместе с тем Эору постоянно посещают паломники (и Галш об этом упоминал), но они вроде обычных туристов, просто живут здесь какое-то время и любуются окружением. Можно сказать, что объектом паломничества у них является вся планета Эора как единый культовый объект. Имеются ли у эориан какие-нибудь религиозные культы? Бывавшие в этом мире мудрецы из глубин Геи пытались выяснить, каким богам поклоняются эориане, но никто не смог понять в верованиях хозяев Чертогов ничего, кроме того, что они признают трансцендентность Творца и основы духовной иерархии. Но как зовутся их боги и в чём состоит их культ, про то до сих пор неведомо никому, кроме, может быть, самих здешних хозяев. Попав сюда и увидев воочию, в каком окружении жили их далёкие предки, я начинаю думать, что всё сущее, от самого ничтожного до самого великого, и должно было стать для жителей этого удивительного леса божеством. Но эориане давным-давно эти леса покинули. Как развивалась их религия, когда их домом стала целая Вселенная?

В общем, опять загадки без догадок и вопросы без ответов…

Уже вечерело и в каньоне начали сгущаться сумерки, когда мы, расставшись с белым леоном, отправились дальше по тропе. Переходя через красивый каменный мостик с деревянным настилом — замшелым и потемневшим от времени — я услышала отдалённый шум, вроде шипения и рокота. Дальше по дороге он всё нарастал и нарастал, пока я наконец не поняла, что это громко шумит вода. Я подумала, что впереди крутой речной порог, но неожиданно мы вышли к месту, где стены каньона обрываются, а вода реки устремляется вниз. Шум издавал первый каскад высокого водопада — очевидно, того самого, который изображён на шпалере. Мы не дошли до самого водопада, а тут же выбрались из каньона, точнее поднялись вновь наверх. Подъём оказался таким же, как и спуск: мы вставали по очереди на пустую площадку, неведомая сила подхватывала нас и забрасывала на расположенный над каньоном выступ — вроде того, что на скальной террасе с домом. От выступа ведёт тропинка, в этот раз уводящая в глубь тамошнего леса. Наверху было гораздо светлее, чем в каньоне, и местное светило, стоявшее уже недалеко от горизонта, играло на снегу слепящими бликами. Прежде, чем мы углубились в этот лес, Галш сказал, указывая на невысокую скалу впереди:

— Вон за той скалой Драконий Уступ — отличное место, чтобы передохнуть и полюбоваться видами.

— А заодно понаблюдать за драконами: оттуда удобно смотреть, как они кормятся, — добавила Айка, лукаво мне улыбнувшись. — Это удовольствие Пикусик нам точно не сможет испортить.

Лес наверху заметно отличается от того, что растёт на дне каньона: он пореже, деревья не такие большие, встречается много прогалин. Я бы сказала, он представляет собой нечто среднее между тенистой многоярусной густотой, разросшейся вдоль реки, и безлесной площадкой террасы, где стоит каменный дом без крыши. Некоторые деревья и кустарники там обильно плодоносили, похоже, перед самой зимой, и Айка по пути срывала с них спелые замёрзшие плоды и складывала в невесть откуда взявшуюся у неё не то сумку, не то пакет. Они у неё там всю дорогу звенели и громыхали, словно камушки. Мы шли по тропинке довольно долго, постепенно поднимаясь и огибая скалу, на которую указал Галш, и в конце концов, когда эорианка уже набрала изрядную ношу из местных ягод и фруктов, мы вышли на другую сторону этой скалы, очутившись на довольно широкой и протяжённой площадке на краю обрыва. Это и был Драконий Уступ.

Уступ находится на границе грандиозного геологического разлома, и с него действительно открывается великолепный вид, даже более величественный, чем можно наблюдать из окон дома на скальной террасе. Под нами простирался и тянулся до самого горизонта ковёр с белым ворсом из заснеженных деревьев. С края уступа хорошо видно и тот самый водопад, которым изливается в разлом текущая по дну каньона река. Я подошла к этому краю, без страха заглянув за него — я тогда ничуть не боялась высоты, а моя голова даже не думала кружиться! Струящийся вниз водопад от каскада к каскаду намёрз причудливыми ледяными наплывами, а нижняя его часть окутана белым облаком пара и брызг. Шума падающей воды я почти не слышала — наверное, это ветер сносил звук в дальнюю от нас сторону. Река продолжает свой путь и внизу, там тоже просматривается что-то вроде каньона, не такого глубокого, но за лесным пологом путь этот трудно проследить. Где-то дальше эта малая река впадает в большую, полноводную, фрагменты широких излучин которой хорошо просматриваются с Драконьего Уступа — они отмечены местами блестящим синим и чёрным, местами сияющим белым зеркалом льда. Подобно рифам, из лесного моря выступают скалы, тоже убелённые снежными наносами, и уже упомянутые мной ранее высоченные деревья — их стволы торчат над поверхностью заснеженного леса, словно мачты затонувших кораблей. Попадаются там и огромные деревья, у которых наверх выступает только раскидистая крона — подобно круглому белому острову. Примерно через четверть часа после нашего прибытия, несколько таких деревьев, ближайших к нам, стали объектом внимания десятка эорианских драконов, летавших над лесным морем подобно ларосам или альмпатросам. Я и приняла их вначале за птиц, так как даже драконы выглядели мелкими в сравнении с кронами-островами. Мы наблюдали, как дракон зависает около убелённых снегом ветвей и, изогнув своё тело руной Зита, энергичными взмахами крыльев нагоняет в крону воздух так, что целое снежное облако сносит могучим вихрем прочь. В результате таких действий, вместе со снегом с оголившихся веток слетали какие-то твари. Айка рассказала нам, что высокие деревья служат наблюдательными пунктами для некоторых засадных хищников, а драконы, как высшие хищники, таким способом охотятся на них. Большинство тварей, в спешке покидая свои насесты, тут же скрывалось в нетронутых частях огромной кроны, или ныряло в лесную глубину, но те, что в панике плохо соображали, порой взмывали вверх, и если среди таковых оказывался экземпляр покрупнее, дракон в два-три взмаха догонял его и ловко хватал зубастой пастью. Один из таких драконов-охотников, пролетая мимо раздутого сородичем облака, походя перехватил что-то из вылетевшей оттуда крупной дичины, и тогда его сородич — тот, который эту дичину выгнал из кроны — догнал вора и хватанул того пастью из хвост. Мы с Салинкаром были потрясены и очарованы всем этим спектаклем. Только на Драконьем Уступе я в полной мере осознала, насколько же красивы эорианские драконы! И неважно, настоящие они драконы, или нет, эти создания достойны легенд! Я всё ждала, когда хотя бы один из огромных крылатых охотников пыхнет на дерево огнём, но такого не случилось. Наверное, драконы не хотели бы спалить свои охотничьи угодья. Все их движения были плавны и величественны, и даже с большого расстояния чувствовалась их неудержимая мощь. Шкура драконов блестела разными цветами, и я вновь подумала, что цвета эти точно те же, какие я различала в ирисе глаз эориан. Скрывается ли за этим нечто большее, чем просто совпадение?

Надо сказать, что Драконий Уступ весьма удобен для наблюдателей: скала защищает и от осадков, и от ветра, а в ней самой можно найти немало выступов и ниш, покрытых мягким ковром из растений, напоминающих высокий мох или густую весеннюю поросль травы. Кое-где ветер всё же надул на эти уступы снеговые шапки, но антиподы просто смахнули их и без церемоний уселись на живой ковёр. Как я позже убедилась, наше сидение на нём не нанесло растениям существенного вреда. Мы с Салинкаром последовали примеру эориан и именно с таких природных сидений наблюдали вместе с ними за драконами. Айка раздала нам собранные ею по дороге ягоды и фрукты. Она как бы между прочим рассказала мне и Салинкару о каждой разновидности замороженных плодов, и даже показала, как сочетать ягоды и кусочки от плодов покрупнее, растаивая их вместе во рту, чтобы получился некий особенный вкус. Подобное блюдо мне не в новинку: сарбатом на Гее охлаждают себя все — от мала до велика, и чем-то похожим потчевали меня даже в Агарти. Хотя в детстве мне гораздо больше нравилось лакомиться замороженным десертом, приготовленным из молочных продуктов с веламом. Однако на моей родине холодные лакомства уместны в жаркий сезон, а здесь нас окружают зима, мороз и снежное море. Я подумала, что это может быть одним из эорианских архаичных обычаев — посреди зимы набивать рот замороженными ягодами и фруктами. Возможно, их далёкие предки-охотники, преследуя добычу по заснеженным лесам, перекусывали такими плодами прямо в процессе погони, чтобы охладить разгорячённое тело.

Это хотя и немного пугающее, но приятное чувство — когда ты понимаешь, что вокруг тебя на мили простёрлась погружённая в глубокую зиму дикая, неизведанная местность, но при этом ты не опасаешься холода, во всяком случае, не боишься замёрзнуть, тебе комфортно и безопасно в дружеской компании, и ты наслаждаешься каждым проведённым здесь мигом, даже кисло-сладкой льдинкой, тающей во рту… Конечно, я бы не отказалась тогда от горячего шоколада, густого и сладкого, и где-то в глубине души до последнего надеялась, что эориане хотя бы разведут костёр, но и без того пребывание на Драконьем уступе было самым впечатляющим событием сегодняшнего дня. Кстати, я всё же опасалась, что ледяной десерт обернётся для меня заболевшим горлом. Но, похоже, обошлось.

Ещё когда мы ждали появления драконов, я спросила у Айки, где сейчас может быть Пикусик и не потеряем ли мы его, а та призналась, что точно не знает, но скорее всего анак где-то внизу. В основаниях скал, как рассказала мне эорианка, довольно много пещер, в которых анак «Пикуса» любит полазить. Оказывается, он лакомится там минералами. Челюсти его достаточно прочны для того, чтобы дробить ими камень, а пищеварительный сок растворит любой минерал и насытит огромного жука необходимыми ему веществами.

— Галш в этом лучше разбирается, — заявила мне Айка, переадресовав меня своему однокашнику. Тот не так, чтобы охотно, но поддержал тему:

— Весь этот район — древняя вулканическая кальдера, — объяснил он. — Поэтому здесь встречается много полезных для Пикусика минералов. Хотя они не основное его питание, а только подкормка.

Салинкара Матита заинтересовали местные пещеры и он спросил, насколько они глубоки и водятся ли в них опасные чудовища. Не иначе, как он вспомнил неумолимых подземных хищников Каменных Земель! Айка же рассмеялась и заявила, что если какой-нибудь крупный зверь и живёт в пещере, то в неглубокой, используя её лишь в качестве логова, потому что в таких местах, как пещеры, ему нечем прокормиться. А вообще, пещеры здесь разные, по большей части красивые, а по некоторым даже можно погулять, но это лучше делать летом, когда растает лёд и когда проснутся <…> (тут она вновь назвала какое-то местное животное).

Я же поинтересовалась, что этот огромный жук ест, если минералы для него лишь подкормка, и Галш, пожав плечами, ответил одним лишь словом: «мясо». Имел ли он в виду то, что Пикусик охотится на дичь? И означает ли всё это, что когда анак нагуляется и утолит голод, корабль-звездолёт «Пикус» покажет лучшую сходимость?.. Ещё я спросила, не боятся ли они его здесь потерять. Оказалось, что потеряться анак вовсе не может. Но вот почему — увы, я не так и не поняла. Но больше расспрашивать о Пикусике не решилась, как обычно проявив скромность и сочтя дальнейшие расспросы навязчивыми.

Дневное светило заповедной планеты вскоре склонилось к горизонту, и тогда, по примеру антиподов, мы с долговязым Салинкром встали со своих мест и подошли к самом краю Драконьего Уступа. Мы стали свидетелями очередного завораживающего зрелища: нам довелось наблюдать всё великолепие здешнего заката и то, как вслед за ним в небе постепенно проявляется легендарный блеск эорианской звёздной феерии. На моей родине Гелиос быстро закатывается за горы, за тёмный неровный горизонт, напоследок подкрашивая долины тёплыми оранжевыми и жёлтыми красками, а живя с родителями на южном континенте, я видела, как покрасневший лик светоносного сына Ипериона, сопровождаемый играющей на воде бликами золотой дорожкой, проваливается за ровный край словно ставшего вулканической лавой моря. Но те закаты не сравнить со здешними: судя по всему, мы находимся в высоких широтах, и яркий диск подходил к горизонту неспешно, будто идущий на посадку ослепительно сверкающий дирижабль. Бескрайняя заснеженная равнина тоже ярко окрасилась, но в холодные тона: в ней причудливо сочетались голубой, синий, фиолетовый, сиреневый и розовый, и всю эту ледяную палитру украшали искрящиеся блёстки лежащих под удачным углом льдинок, а также перечёркивали мазки длинных теней, что отбрасывали торчащие вверх скалы и кроны огромных деревьев. У меня ещё с самого прибытия сюда были сомнения, не окажется ли ночное небо Эоры при взгляде со дна её атмосферы менее красивым, чем видится оно с борта корабля-звездолёта, или из парящих над планетой Светлых Чертогов, но опасения эти ничуть не оправдались: даже после красок заката, это небо вновь потрясло меня своей необыкновенной красотой.

Айка тогда, наклонив ко мне голову, сказала негромко:

— Виланка, это наше маленькое путешествие — оно ради созерцания первозданной природы. Ну и чтобы сон нагулять. Теперь тебе, как и нам, ничего не нужно, чтобы просто быть здесь и радоваться. Если ты в состоянии ради такого позабыть, хотя бы на время, об удовольствиях, которые называют благами цивилизации… Просто впусти в себя то, что тебя сейчас окружает, без страха и смущения. Ты ведь подумала о храме, когда шла сюда?.. Этот лес, этот снег, этот воздух, этот Драконий Уступ — можно так сказать, что вся эта планета — храм, она чиста и непорочна. Пользуйся моментом! Не так часто выпадает шанс впервые прикоснуться душой к такой красоте…

Признаться, я не ожидала от Айки подобных слов и образов, хотя они не так уж меня и удивили, по всему было видно, как сильно эорианские антиподы любят дикий замёрзший мир своих пращуров. И она оказалась права: никогда ещё мою душу не посещало столь сильное, яркое и очищающее эстетическое переживание, как то, что я испытала на Драконьем Уступе. Не говоря уже о долговязом Салинкаре, сами эориане — я видела это — наслаждались природным спектаклем, начиная с увлекательной охоты драконов и заканчивая плавным спуском над померкшей заснеженной сценой сверкающего звёздного занавеса. Без страха стоя на самом краю над пропастью, я вдруг неожиданно остро ощутила, что до сих пор смотрела на этот мир лишь со стороны, слишком поверхностно и праздно, а теперь, наконец, полностью осознала его реальность и величие, грандиозность и… инородность. Всё-таки Эора хотя и прекрасный мир, для меня он совершенно чужой.

Вскоре мы засобирались назад. Айка Масс проворно разложила оставшиеся в сумке плоды по выступам и нишам в скале — как я поняла, приготовив угощение кому-то из здешнего зверья. К тому времени было уже довольно темно, а на дне каньона, — подумалось мне — так вообще царит теперь кромешная тьма, а никаких фонариков у нас нет и в помине. Мы добирались сюда, пройдя по лесным тропам не меньше парасанга, и даже если существует более короткий путь, чтобы вернуться на скальную террасу, он в любом случае пройдёт по неосвещённой лесной тропе. Может быть, эориане вернутся назад каким-то другим способом?.. Я тогда вспомнила про тот маленький перламутровый корабль, который доставил нас на Эору. Но всё (как обычно!) оказалось иначе.

Галш и Айка бодро направились к тропинке, а мы с Салинкаром, проглотив неуверенность, последовали за ними. Когда я ещё всматривалась в заснеженные заросли, они мне виделись как лабиринт сумеречных гротов, где лишь иногда проглядывает сверху звёздное небо, отражаясь разноцветными бликами в крохотных льдинках. Но я с удивлением обнаружила, что совсем неплохо вижу всё в этом ночном лесу. Поначалу я предположила, что эорианское ночное небо достаточно светло, чтобы ориентироваться тут даже в такое время. Но Айка мне объяснила, как всегда с доброй усмешкой:

— Летом даже нам без усиления навыков по этому лесу не пройти. Но зимой снег делает путь светлым. Ты, главное, не упускай нас из вида и поглядывай под ноги, чтобы не споткнуться, — предупредила она, а чуть позже ещё добавила: — Вам хотя и улучшили ночное зрение, но не намного, так что осторожнее!

Что она имела в виду под усилением навыков? И означали ли её слова об улучшении нашего ночного зрения, что Салинкару Матиту так же, как и мне, предоставили в этом мире изменённое тело?.. Татуировки с головы моего однокашника исчезли,судя по всему, ещё до посещения им Каменных Земель — не это ли признак, указывающий на такую замену? Айка очень скоро вновь пропустила меня вперёд, став замыкающей, и я шла в паре гексаподов позади долговязого Салинкара. Я прекрасно видела его силуэт, а на изгибах тропинки и силуэт Галша. Их невозможно перепутать: руки Салинкара длиннее чуть ли не на четверть и заканчиваются огромным ладонями, да и походка у молодого карапа не такая лёгкая и ловкая. А ведь когда-то карапы выглядели иначе. Во времена легендарные даже для Обители Просветлённых, они прибыли туда всем народом через чёрную Пирамиду Странствий. Единственным их грузом были «сто тысяч книг». Нет, карапы вовсе не чужаки для Геи, но они попали в Симбхалу из страны, существовавшей ещё до эпохи селенитов. Они называли себя тогда «дети Иона». Я читала (и даже видела изображения) о прежнем их облике: это были хотя и довольно массивные, но пропорционально сложенные люди с крупными, но красивыми чертами лица, со светлыми глазами и курчавыми волосами. Бороды у карапов росли и в те времена, но не столь обильно, и они не заплетали их в косички. И до этого рокового путешествия на их руках и ногах насчитывалось по пять пальцев. Пирамида Странствий не всегда работает как надо, вот и в тот раз что-то пошло не так…

С приходом ночи мороз усилился, в воздухе залетали крохотные разноцветные искорки — попадая на кожу, они кололись, обжигали, словно горячие, но это были, несомненно, кристаллики льда, в которых отражался свет звёзд. В темноте между стволами мелькали тени, они были темнее самой тьмы и едва различимы — на грани видения, а в глубине этих теней порой сверкали — в том же звёздном свете — пары чьих-то глаз. Другие тени стремительно и бесшумно проносились над нашими головами, среди них встречались и довольно крупные. Но всё это меня не пугало, после встречи с леоном я уже нисколько не опасалась здешнюю фауну.

Обратный путь оказался много короче: мы вновь обошли скалу и затем двинулись на восток (если, конечно, я верно сориентировалась) — там тоже была тропинка, которая вывела нас к другому участку каньона — похоже, к его ответвлению — не такому широкому, как там, где мы шли вдоль реки, но и не сказать, чтобы узкому. Мы перепрыгнули на другую его сторону! Айка даже не подбодрила меня, уверенная, что я уже освоилась со здешними особенностями пеших походов. Шагов за пять до края пропасти (чёрной — словно залитой до верху жидкой ночной теменью!), вначале Галш, а за ним и долговязый Салинкар начали разбег, так, как это делают, к примеру, дети, когда намереваются перепрыгнуть через канаву. Я уже не сомневалась, что уцелею, но у меня были сомнения насчёт того, получится ли перепрыгнуть так, как следует: ведь я никогда до этого не прыгала на столь большие расстояния. Я могла ведь как не допрыгнуть, так и пролететь в прыжке слишком далеко и, к примеру, врезаться в какой-нибудь снежный сугроб на той стороне, или же, скажем, подпрыгнуть слишком высоко. Но всё прошло на удивление удачно. Неужели опять за счёт чудесного эорианского костюма?.. И очень скоро мне представился случай познать новые его свойства.

Поначалу я решила, что впереди всё затянуло туманом, но это оказался пар: тропинка пролегла мимо незамерзающего озерца. Что-то вроде наших термальных источников, только запаха протухших яиц, который на моей родине непременно сопровождает подобные источники, я не почувствовала. Я подумала, что именно поэтому река в каньоне тоже не покрыта льдом полностью: её питают подобные подогретые воды. По мере того, как мы подходили к этому водоёму, вокруг становилось всё темнее. И едва мы вышли к развилке, где тропинка прямо вела к дому, а направо сворачивала к озерцу, как начался снежный шторм. Над нами проходила непроглядная туча, загородившая звёздный свет, и туча эта разродилась снегопадом, да ещё и ветер усилился. Снежинки — их было так много! — попадали мне в глаза и не давали толком смотреть, и это при том, что и без того тропинка была еле видна. Можно считать, что в тот момент я совсем ослепла! Конечно же, я перепугалась, мне стало не хватать воздуха, точнее, мою грудь сдавил спазм, я начала хватать ртом морозный воздух, но вместе с воздухом вдыхались снежинки — сухие и колкие — и от этого спазм только усилился, я даже кашлянуть не могла.

Айка Масс, которая и тогда шла замыкающей, догнала меня и обняла сзади за плечи.

— Давай-ка искупаемся перед ужином, — неожиданно предложила она с неизменным весёлым душевным огоньком. — Здесь хорошая купальня, и вода теперь, должно быть, не слишком холодная.

Только представьте себе это! Вы в кромешной тьме, вокруг жуткий холод, лёд, снег буквально повсюду и он того и гляди забьёт вам рот, и тут вам предлагают искупаться… Думаете, я отказалась? Наверное, если бы я за пару минут до этого не перепрыгнула чёрную пропасть, я бы не нашла в себе сил согласиться и на такое. Но я кивнула — почти что машинально. И тогда Айка чуть ли не поволокла меня к правому ответвлению тропинки — прямиком к парящему озерцу.

Купальня, как назвала её Айка, расположена, если считать по прямой, менее чем в стадии от дома. Галш и Салинкар прошли дальше и спустя пару секунд скрылись во мраке снежной круговерти, а мы с ослепительной эорианкой свернули по свободной от снега дорожке к термальному озерцу. Она так и вела меня к нему — обняв за плечи. Спазм мой вдруг прошёл, я начала нормально дышать и даже стала что-то различать вокруг. Впрочем, очень скоро шторм немного стих, снег сыпался уже не так густо и вокруг стало светлее — туча смещалась к северо-западу, унося ненастье с собой. Озерцо показалась мне небольшим, на самом деле, я думаю, что оно не больше четверти стадии в поперечнике, а глубиной в срединной своей части Айке пониже груди, мне же почти по шею. К купальне примыкает несколько больших деревьев, а сама она с трёх сторон окружена высокими густыми кустами, превратившимися теперь в ледяную изгородь. Со стороны входа имеется широкий каменный уступ, через который удобно спускаться в воду. Уступ этот был свободен от снега и льда — я думаю, здесь поработала та же техника, которая очищает местные тропинки и дорожки. Через купальню протекает ручей, громко журчащий на входе и выходе; он намыл на её дно песок и мелкую гальку, сделав его приятным для босых ног. Я тогда немного удивилась, но не стала выяснять, откуда термальный источник на высоте, так близко к вершине скалы, потому что в воображении ярко вспыхнули совсем другие мысли. В Симбхале меня предупреждали, что жители этого мира совершенно спокойно относятся к телесной наготе, но тут я как-то упустила из вида, что перед купанием раздеваются. И вот Айка Масс, словно невзначай, одним движением сняла с себя всю одежду и даже обувь, не останавливаясь, бросила всё это на камни и, не запнувшись, плавно зашла в воду, а уже оттуда жестами поманила меня к себе. Я же подумала: Салинкар Матит вроде бы равнодушен к женской наготе, но очень стесняется своего тела — как почти любой молодой карап — из-за собственной худобы, так что он, предложи ему Галш обнажиться для купания, ни за что бы не согласился это сделать даже ночью. Но что, если с нами захотел бы искупаться сам Галш, а Салинкар просто решил постоять рядом? Не знаю, положено ли у эориан женщинам обнажаться при мужчинах, но тогда я не стала бы раздеваться при Галше, даже с учётом его неочевидного для меня пола. Я понимаю, что коль скоро я не дряхлая старуха и не увечная, а окружающие люди традиционно снисходительны к чужой наготе, то и стесняться мне не стоит ни своего тела, ни чужого. Но выдержит ли моя нравственность такое испытание? Боги, молю вас, не допустите, чтобы я оказалась в подобном положении! На Гее есть немало народов, у которых женщинам не принято выставлять напоказ даже обнажённые руки или ноги. Например, у сахов любую часть тела незамужней девушки — включая её лицо, кисти рук и ступни ног — могут законно лицезреть лишь её мать и сёстры, и только при определённых условиях — потенциальные женихи, в противном случае такая девушка считается опозоренной и за муж её уже никто не возьмёт. У нас с этим гораздо проще, однако полностью обнажаться в присутствии знакомых, даже друзей одного пола, считается неприличным, а при противоположном поле — постыдным. Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть, и начать относиться к наготе с таким же равнодушием, как наши антиподы?.. Вот уж не знаю! Зато во время прогулки я привыкла всё смело повторять за Айкой, так что теперь, лишь мгновение поколебавшись, стянула с себя одежду (не так ловко, конечно!) и, чувствуя на всём теле уколы снежинок, вошла в воду. Я вновь вспомнила белокожую найю в речной заводи: вот к чему было то видение!.. Через минуту снеговая туча, пройдя над нами и доставив мне такие неприятности, наконец-то ушла дальше своим путём, снегопад прекратился, а в воде отразились просветы яркого звёздного неба. Наверное, мне стоило попытаться рассмотреть обнажённое тело эорианки — не исключено, что я первая из моего мира, кто его увидел — но у меня не хватило духа даже поднять на Айку глаза, пока она пребывала нагой. Впрочем, под звёздами я бы вряд ли что-то разглядела.

Купальню эту хотя и можно отнести к термальным источникам, вода в ней всё же далеко не горячая (в первые мгновения она вообще показалась мне обжигающе ледяной), и у этой воды, вместо привычного мне тухловатого, приятный тонкий древесный аромат, и такова же она на вкус. Похоже, что ручей, питающий купальню, протекает по корням близлежащих деревьев и так насыщается их растительными соками. Почувствовав этот аромат, я припомнила водопровод в доме на скальной террасе — текущая из него вода имеет похожий аромат. А несколько минут спустя, выйдя вслед за Айкой из купальни, я узнала новое свойство эорианского костюма: следуя примеру этой девушки, я надела его прямо на своё намокшее тело, и так же, как в Чертогах, одежда почти мгновенно оказалась на мне, и одновременно с этим вся лишняя влага с моей кожи исчезла! Я ожидала хотя бы кратковременного неприятного ощущения, которое бывает, когда вы на холоде поспешно натягиваете платье на мокрое тело, но здесь такого не было вовсе! Хотя кожа моя покрылась пупырышками — уже под одеждой — я думаю, это был простой рефлекс, реакция на непривычную мне процедуру зимнего омовения. Зато накатившая было усталость ушла, словно растворившись в воде этой купальни. Надо ли говорить, какую бодрость и свежесть я чувствовала и как была возбуждена, когда мы с прекрасной эорианкой проходили остаток нашего вечернего маршрута! Облака над нами разошлись, туман остался висеть над купальней, и в бесконечно далёкой вышине над нами нависало, сверкая непередаваемым великолепием, воспетое в тысяче миров ночное небо Эоры. А под ним, среди погружённого во мрак зимнего леса, мириады кристалликов льда отражали свет мириадов звёзд, словно вознамерившись создать так собственную космическую феерию. Красоту зимы, которой я восхищалась на протяжении всей прогулки, с наступлением темноты затмил блеск этого космического светового спектакля.

В конце нашей прогулки я окончательно убедилась в том, о чём и так подозревала. Мало того, что чудесная эорианская одежда не позволит вашему телу разбиться при падении с высоты, зато поможет подняться или перепрыгнуть препятствие; ещё она не промокает, не мнётся и не пачкается, скорее всего, такая одежда действительно необычайно прочна и не рвётся, и даже предохраняет одевшего её от ссадин и синяков (хотя мне не представился надёжный случай подтвердить последнее мнение). В этой одежде также не бывает ни жарко, ни холодно, хотя сквозь неё можно ощутить холодный ветер или тепло от очага. Защищая вас от холода, она сохраняет всю сухость и свежесть тела после таких физических упражнений, как энергичная ходьба по пересечённой местности. Климат здесь в это время года года действительно очень холодный, что особенно заметно в районе Драконьего Уступа. Но, хотя я тогда не испытывала недостатка в физических силах, моё тело активно работало, и я чувствовала, поспевая за антиподами, что вот-вот вспотею от напряжения. Будь я одета в тёплую меховую куртку, я бы по меньшей мере взмокла, добираясь до площадки, с которой мы наблюдали за охотой драконов. Однако я чувствовала себя комфортно и никакого пота не себе на ощущала так же, как и избыточного тепла. Я тогда ещё подумала, что ткань, что на мне, тонко регулирует теплообмен и не даёт мне вспотеть. Но, похоже, дело здесь не только в теплообмене. Теперь я убедилась, что не промокает эорианский костюм не только снаружи, но и изнутри, и любая влага и грязь при соприкосновении с этой белой тканью сразу же впитываются в неё с любой стороны, а затем просто исчезают. Разве это не чудесно?

Чтобы попасть к дому на каменной террасе, мы обошли скалу с той же стороны, где находится «прыжковый» уступ. Там свободная тропинка проходит прямо по краю каньона, и я опасалась, что у меня закружится голова. Но каньон ночью выглядит тёмным пятном и его глубину можно было лишь представлять в своём воображении, да и падать мне теперь не так уж страшно… Путь нам освещало яркое ночное небо, но я уже не смотрела вверх, мне всё больше приходилось всматриваться себе же под ноги. Надо признаться, что во время этой прогулки по лесу, но особенно на пролегавшем под звёздами обратном пути, я остро чувствовала простёршуюся вокруг нас безграничную дикую стихию этой планеты. Странное и непривычное ощущение: в нём щемящая тревога уживалась с трепетным восторгом. По возвращении же в каменный дом я неожиданно для себя осознала, какой он являет собой замечательный островок тепла и уюта среди бескрайней и неизведанной ледяной дикости, как в нём спокойно и удобно, как приятно провести здесь время с друзьями. И ещё меня порадовало, что наши антиподы показали себя в этом маленьком походе хоть и не самыми обычными, но понятными мне людьми, которым не чужды простые человеческие забавы. И вообще, чем больше я узнаю об эорианах, тем более человечными они мне представляются, глухой частокол непостижимых загадок вокруг них медленно, но всё же редеет, открывая путь лучезарному свету понимания.

Вернувшись после знакомства с Эорой в это древнее жилище, мы снова собрались на нижнем этаже за столом. То есть все, кроме меня, сели за большой стол, меня же вновь усадили за детский, что нисколько не умалило моего положения, напротив, я чувствовала себя так, словно оказалась в центре внимания. Я вспомнила слова Айки про отдых в лесу и посмеялась над своими наивными представлениями. А ведь и правда: вся эта недолгая прогулка по, казалось бы, экстремальному маршруту, хотя и принесла усталость моему телу, впрочем, больше похожую на глубокое удовлетворение, также дала успокоение, очищение и отдохновение моей душе, какое вряд ли смогло бы принести даже длительное пребывание в самом роскошном комфорте. Сама Айка Масс поначалу не была расположена к умным беседам; она опять уставила столик передо мной разными напитками и яствами, и то же сделала для остальных, перенеся всю сервировку из генератора продуктов. Как и в прошлый раз, эорианка легко управилась со взятой на себя ролью заботливой хозяйки, однако я в этот раз я не стану описывать блюда и их вкус даже кратко, так как для мудрецов Обители Просветлённых, очевидно, достаточно будет и предыдущего краткого описания. Хочу только лишний раз засвидетельствовать, как мне несказанно нравятся эорианские напитки — может быть даже больше, чем большинство их блюд. Кажется, я пила бы эти напитки до тех пор, пока они не полились бы из меня вон. Но так на самом деле нельзя: говорят, умеренное их питьё, не затуманивая разума, слегка бодрит, способствует веселью и располагает к нестеснённой беседе, тогда как при неумеренном употреблении они вызывают у чужаков изрядное опьянение, а мне такое уж точно будет не к лицу.

За ужином у нас состоялся познавательный разговор, и некоторые его фрагменты я сочла достаточно важными, чтобы здесь привести. Начался он с трагического известия. Необычайно развитая техника позволяет эорианам как-то узнавать о новостях без видимых средств связи, даже если новости эти исходят из удалённых уголков Вселенной. Это был как раз такой случай.

— Искатель ов'каавтис всё-таки угодил в мозаику, — сообщил Галш Талеса мне и Салинкару. — На его борту многие именитые учёные, в том числе и участники наших научных мероприятий, и даже друзья нашего профессора, — с последней фразой Галш покачал головой в точности, как это делает профессор Хиги! — Обычно Последствия таким не занимаются, но в этот раз они проводят спасательную операцию.

Разумеется, я тут же вспомнила, что на искателе мог находиться школяр Уламиксон, и уж точно там пребывал Призрачный Рудокоп. Не подумайте так, будто я испугалась за фиолетового школяра или, тем более, за чёрного колдуна, но я всё же испытала некоторое сожаление, представив, что больше их не увижу. Однако тут же выяснилось, что с колуном-то как раз всё в порядке, причём спасся он самым неожиданным для меня, да и для него самого, образом.

— После вашего приватного разговора я переместила <…> не на корабль ов'каавтис, а отправила подальше… то есть вернула его обратно в исследовательский центр, — призналась мне Айка Масс, — Чем, возможно, спасла этому самонадеянному наглецу жизнь, во всяком случае, уберегла от весьма незавидной судьбы.

— К искателю подключены твои соглядатаи, — заметил ей Галш. — Это, безусловно, поможет поисковикам.

— В любом случае, Виланка подарила мне интересную историю, будет чем похвастаться, — отмахнулась от него Айка, а затем с благодарной улыбкой взглянула на меня и добавила: — А в исследовательском центре… то есть в Светлых Чертогах наш колдун, наверное, уже познакомился с моим небольшим сюрпризом.

Тут, по-моему, Галш посмотрел на однокашницу с осуждением.

— Теперь ему ещё долго будет не до тебя. Гарантирую, что он оставит тебя в покое до конца факультета, — улыбка эорианки, если я верно это поняла, стала ехидной.

— Владыке <…> хватило бы и того, что ты спасла ему жизнь, — заметил Галш, теперь уж точно с укором. — Тем более, он вряд ли догадается, что это спасение лишь счастливая случайность.

Я запила то, что было во рту, глотком нектара и отодвинула свою тарелку подальше, посчитав неприличным жевать что-то во время разговора. Всё-таки эорианам параллельное поглощение пищи говорить ничуть не мешает, чего никак не могу сказать о себе. Затем я спросила у Айки, что такого она сделала с Призрачным Рудокопом, чтобы он от меня отстал.

— Скажем так: я немного подправила его восприятие. К примеру, как только колдун вздумает опять тебя искать, находить он будет каждый раз тётю Ниссу, — пояснила мне эорианка, а в конце ещё добавила со смешком: — Это простая и совершенно безвредная поправка, хотя бы на время она его угомонит, а после факультета она обнулится.

Но ведь так же и Рудокоп говорил про своё «нехитрое и безвредное заклятие», которое должно было вскоре исчезнуть! Намекнула ли мне Айка, что ей известно содержание нашего с ним разговора? Но антиподы обещали чёрному колдуну не подслушивать! Эориане никого не обманывают, если говорить точнее — они не врут с целью обмана, и это факт, который я не могу подвергнуть сомнению. Неужели «проговорились» мои мысли?.. Возможно, что-то прояснится в дальнейшем.

Конечно, я крайне смущена заявлениями Призрачного Рудокопа и совершенно не представляю, что могу поделать с его просьбой. Попытки этого человека представить себя честным, откровенным и доброжелательным выглядят одновременно нелепо и зловеще, как если бы катати принялся демонстративно клевать зерно своим хищно загнутым клювом. Разумеется, после того, как прочла заметки Салинкара, я всей душой желаю помочь несчастным жителям Каменных Земель. Однако я не приемлю того способа, который предлагает чёрный колдун — манипуляции с богами, даже если они возможны, представляются мне аморальными, если не роковыми. Он утверждает, будто боги покинули его мир три сотни лет назад и не желают возвращаться. Но в Симбхале меня учили другому. Сущность богов чужда времени. Она подчиняется его течению, лишь когда боги смертны, а бывают они таковыми только в своих воплощениях. Скорее всего, боги просто оставили Каменные Земли своим вниманием, по каким-то причинам решили больше не вмешиваться в жизнь людей. Даже если я разберусь в этих причинах, кто я такая, чтобы указывать богам?.. Сделать же богом человека, даже если человек этот — высший маг, и даже если допустить, что мне под силу делать из людей богов, такое кажется мне вовсе невыполнимым, если только не называть богами могучих, но бесплотных демонов. Но даже такового из Рудокопа, полагаю, не получится сотворить никакими мерами. Воплощение божественной сущности в материальном теле хотя и чудесно, но естественно, а вот обожествление колдуна… Многие сакральные учения сходятся на том, что человек способен достичь таких высот, такого предела, за которым телесная оболочка теряет смысл и наступает новое — высшее духовное — состояние, которому чужды ограничения, накладываемые вульгарной материей. Однако трёхсотлетний чёрный колдун добивается производства себя в боги так, будто выклянчивает себе важный титул. Не удивительно, что этого человека отторгают другие миры и что имя его проклято… В то же время у меня вызывает недоумение то, как юные эориане отнеслись к желанию Призрачного Рудокопа: шокировавшую меня просьба вернуть богов в Каменные Земли или даже придать божественную сущность самому колдуну вызвала у антиподов лишь насмешку. Я не возьму в толк, в чём причина их беспечности — в нелепости этой просьбы, или же в том, что они посчитали её заурядной для своего уровня могущества. И я вряд ли теперь наберусь смелости и стану добиваться от Айки или Галша каких-либо объяснений, ведь я и так позволила себе с ними слишком многое, и теперь боюсь потерять их расположение, если моё настойчивое любопытство ненароком перейдёт в недопустимую дерзость. Наверное, мне стоит подождать до завтра и расспросить обо всём досточтимого профессора Хиги — уж он-то должен и знать, и как новый наставник подсказать мне, как лучше поступить.

Галш Талеса тогда ещё сказал про гостей Чертогов:

— Владыка <…> не типичная для нашего центра фигура. На факультеты и подобные мероприятия приглашаются в основном те, кто обладает системными знаниями в данной области, и кому есть, чем поделиться. Как несложно догадаться, в первую очередь интерес для нас представляют люди, посвятившие себя поискам истины, а со всевозможными правителями мы имеем дело лишь постольку, поскольку они могут посодействовать в наших исследованиях. Искатели знаний из разных миров во многом похожи. Например, редко кто из них признаёт какую-либо власть над собой, но при этом и сам не стремится властвовать. Такие люди по-своему деликатны и честны, а вот любознательны порой сверх приличной меры. Те же Постигающие из ов'каавтис собирались самостоятельно отслеживать тебя во время завтрашней демонстрации, прекрасно понимая, что подобная затея попахивает авантюрой. Есть здесь и такие люди, которые во всём — полная противоположность чёрному колдуну. Мастер Антелькавада, к примеру, желает, чтобы ты благополучно вернулась в свой мир и прожила жизнь такой, какая была тебе уготована судьбой — не произойти все эти события, связанные с инвазией Шал-Гур. И не просто желает, а пытается в этом направлении что-то предпринять. Поскольку перед завтрашней серией опытов интерес к тебе повышен, ещё кто-нибудь может попытаться что-то с тобой сделать… Конечно, не выходя за рамки дозволенного. Не обращай на них внимание!

Я и не сомневалась, что у каждого есть свои интересы, свои задачи и своя мотивация. Попав в Симбхалу, я не сразу уяснила, что истина, о поисках которой часто говорили мой учитель и другие почтенные мудрецы, это не та Истина, дойти до которой человеку помогают пророки-близнецы Хардуг Праведный и Ардуг Ужасный. Понимание, как устроен мир — то, к чему стремятся мудрецы во всех уголках Вселенной, и сакральная Истина, которую вожделеют адепты духовных учений — это хотя и близкие понятия, но всё же разные. По поводу поисков первой мой учитель, высокочтимый Рамбун, примерно так же, как эти Постигающие, готов поступиться многим и пренебречь условностями; говоря образно, он не боится запачкать свои сапоги в чём-то не совсем чистом с точки зрения высшей морали, но при этом, конечно, учитель никогда не совершит поступка подлого и низкого. В общем, я больше не держу обиды на Постигающего Уламиксона, школяра с кожей цвета леванта.

Айка Масс также продолжила меня увещевать:

— Виланка, мы оба считаем, что ты слишком серьёзно относишься к происходящему на этом факультете, — заявила она. — Отпуская тебя с нами, профессор рассчитывал, что мы хотя бы немного смягчим твоё чувство долга, тем более, что оно в данном случае не совсем уместно. Подруга, не принимай всё так близко к сердцу! Профессор всего лишь затеял наглядные опыты в рамках временного факультета по цивилизационной паразитологии. Принять в них участие интересно и познавательно, но не более того. А шалгуры всего лишь один из видов облигатных эндопаразитов.

«Всего лишь опыты, всего лишь один из видов… — подумала я. — Вновь я наблюдаю у Айки странную беспечность по отношению ко всему на свете. Откровенна она, или же это маска, которую эорианка надевает при общении со мной?»

Галш ещё добавил:

— Для меня это уже пятый факультет, который проходит в исследовательском центре на Эоре, и каждый раз приглашённые из других миров учёные склонны преувеличивать значимость обсуждаемой темы. Теперь вот многие относят Шал-Гур чуть ли не к самому разрушительному злу во Вселенной. Но такого рода мнения факультеты как раз и призваны развенчивать. И вообще, такие мероприятия проводятся нами не для спасения миров, а с целью стимулировать прогресс мысли во Вселенной.

Что он имел в виду, говоря о спасении миров? Неужели профессор Хиги не собирается избавлять нас от Шал-Гур? Ведь профессор во вступительной речи прямо упомянул Гею и гуманитарный аспект. Но тогда как расценивать сказанное Галшем?.. Очевидно, я опять чего-то не понимаю. Зато я тогда вновь ощутила глубину пропасти, которая разделяет эориан и людей вроде меня. Я не могу представить себе ни их целей, ни их мотивации. Жители этого мира — подумала я тогда — и правда так далеки от нас, что просто обязаны представляться нам чем-то понятными и привычным, надевать какую-то узнаваемую маску и так опускаться до нашего убогого уровня, чтобы обрести способность запросто с нами общаться. Они словно искушённый столичный лицедей, взявшийся играть перед малограмотными провинциальными селянами незамысловатую и доходчивую для их ума пьесу… Однако мыслить при эорианах порой значит то же, что говорить вслух.

— Судя по всему, это <…> тебе голову заморочил, — вновь упомянув истинное имя Призрачного Рудокопа, Галш приподнял руку с лопаточкой, с которой ел. — Виланка, ты видишь нас здесь такими, какие мы есть, никто перед тобой не притворяется и ничего от тебя не скрывает. Другое дело, что ты пока мало о нас знаешь — но ведь это абсолютно нормально. И завтрашние опыты — они не из самых сложных. Во всяком случае то, что тебе предстоит сделать во время одного из них, уже хорошо тобой освоено. Профессор Хиги давно планировал организовать этот факультет и на нём продемонстрировать определённые методики, так что кокон Шал-Гур в твоём мире просто пришёлся ему кстати.

Дальше эориане продолжали неторопливо трапезничать, изредка говоря о вещах по большей части либо непонятных мне, либо не стоящих того, что бы о них писать. Я уже больше не ела, но какое-то время оставалась на месте — за детским столом — и старалась хотя бы для вида поддержать общий разговор. Единственный момент, который я хотела бы запечатлеть, касается приключений Салинкара Матита в Каменных Землях. Они с Галшем вспоминали какие-то драгоценные камни или кристаллы, которые не часто там гранят потому, что местных не особо привлекает игра света в их гранях. Салинкар упомянул, что в землях Рудокопа целых два таких светила, как Гелиос, которые вращаются вокруг общего центра масс. Но, поскольку ясные дни в вотчине чёрного колдуна случаются редко, люди обычно видят в небе то округлое, то овальное пятно. Я могу себе это представить: в последнее время на Гее из-за Смутного Купола наше светило тоже виделось лишь как нестерпимо яркое расплывчатое пятно. Тем не менее, как и под шалгурским куполом на Гее, в Каменных Землях света этого достаточно для того, чтобы в оазисах произрастала бурная растительность, и чтобы местные крестьяне выращивали неплохой урожай. А если судить по молодому карапу, даже загару эта облачность не препятствует. Порой в густых облаках, вечно закрывающих Каменные Земли, случается короткий просвет, и это настоящее бедствие: всё, что попадает под лучи этих двух светил, рискует получить жестокие ожоги. Хотя тема их разговора меня тогда заинтересовала, я посчитала неприличным встревать в их беседу. Зато я сразу вспомнила термоядерные взрывы, терзающие мой родной мир.

В конце концов я решилась покинуть общую компанию и перебралась наверх, в спальню, чтобы в одиночестве заняться там своими записями.

Я сидела в кресле на втором этаже, укрывшись пледом или покрывалом (скорее всего, это и то, и другое), и заканчивала приводить в порядок летопись, уже перенеся в неё все важные новости и факты. Был поздний вечер, и непривычно яркое ночное небо Эоры, которое прекрасно видно благодаря отсутствию у домика крыши, приглушалось шарами-светильниками. Однако моё занятие и эти светильники не помешали мне заметить, как на несколько мгновений что-то огромное загородило собой свет звёзд и туманностей. Я взглянула вверх и успела разглядеть силуэт. Думаю, это обитающий где-то неподалёку дракон совершил воздушную прогулку, на сон грядущий облетев вокруг скалы. Мои глаза уже слипались, когда в спальню поднялся Галш Талеса. Он доброжелательно глянул на меня, снял с себя одни лишь только сапоги и улёгся поперёк кровати — прямо поверх покрывала, положив под голову одну из длинных подушек или валиков, и почти сразу уснул. Эти валики — нечто вроде плетёного гулинга малаянцев или набитой шерстью продолговатой подушки, какие бытуют у хетхов и других горцев — два подобных валика первоначально находятся здесь в изголовье каждой кровати. Да, ещё перед этим Галш допил содержимое принесённой с собой чаши и ловко метнул пустую чашу в центр обруча-утилизатора. Забегая вперёд, сразу опишу, как ложились спать остальные. Айка поднялась к нам позже; она бесцеремонно развернула своего однокашника и отодвинула к краю — при этом тот, похоже, даже не проснулся! Затем, скинув с себя одежду — в точности как у термальной купальни — к моему удивлению, девушка осталась в чём-то вроде лёгкой короткой туники. После этого она сдёрнула плед с ближайшего кресла, придвинула к себе второй валик и легла рядом с Галшем, с другого края кровати. Айка сразу приняла изящную позу для сна — на боку, с полусогнутыми ногами и сложенными под щекой ладонями, пледом же едва прикрылась. Тоже глянув напоследок на меня, ослепительная эорианка улыбнулась и прикрыла глаза. Она заставила меня вновь вспомнить об эорианских детях, так как сама повела себя подобно счастливому, но уставшему ребёнку, который наигрался за день и, никем не принуждаемый, сам отошёл к мирному сну. Долговязый Салинкар (он поднялся последним) спал на соседней — дальней от меня — большой кровати. Кажется он, как и Галш, снял только обувь, но при этом лёг как Айка — укрывшись пледом как одеялом. Он довольно долго ворочался, повёртываясь то на один бок, то на другой, пока не заснул на спине, раскинув в стороны свои руки с огромными ладонями. Я всё ждала (и боялась!) когда же он захрапит — все карапы, даже женщины, оглушительно храпят во сне. Но молодой карап лишь тихонько посапывал и изредка чмокал губами — тоже негромко. Не знаю, что на него подействовало — возможно, прогулка по морозу, а может быть, у этого дома есть какая-то защита от храпа тех, кто в нём гостит.

Но вернусь к Галшу. Пока мы с ним были наверху одни, я смогла обстоятельно разглядеть спящего эорианского юношу. Насколько мне известно, никто из Симбхалы ещё не описывал спящего эорианина, более того, мне встречалось такое мнение, что жители этого мира вообще не знают сна, поэтому поступлюсь правилами приличия и уделю несколько строк данному уникальному для нас явлению. Как я уже отметила, славный Галш спит в одежде и босой — эорианская одежда такова, что её можно не снимать на ночь, она нигде не жмёт и движений совсем не стесняет, а ткань на ощупь приятнее шёлка. Лежит Галш Талеса, как и его однокашница, на левом боку, немного согнув ноги и положив голову на мягкий валик. Одна рука эорианина под валиком, другая на нём; в похожей позе — обняв подушку — как раз нередко и спят дети. Я специально прислушивалась — дышит юноша носом, медленно и глубоко. Хотя в спальне было тихо, дыхания его я не слышала. В общем, сон Галша, в точности как и Айки, со стороны напоминает детский — примерно так же спит мой братик, только он часто спит с открытым ртом или посапывает, а ресницы его подрагивают, у эорианина же всё неподвижно, только медленно колышатся грудь и живот в такт его дыханию. На мгновение мне вдруг захотелось лечь с Галшем рядом, прижаться к нему и так самой уснуть — не как с мужчиной, но как ребёнком, как с моим братиком… Теперь я прихожу к выводу, что на мою растущую симпатию и привязанность к эорианским антиподам заметно влияет моя тоска по близким, в данном случае по моему младшему брату. Надо бы себя получше контролировать…

Айка говорила, что Галш Талеса не совсем парень. Глядя на то, как он спит, я тогда подумала: уж не андроид ли он, как близняшки Хоа? Если бы мне не сказали, у меня бы и мысли такой не возникло, что Хоа — машины. Они выглядят такими живыми! Впрочем, вряд ли среди учеников мудрейшего профессора Хиги могут оказаться куклы, имитирующие живых людей — в такое мне не верилось, но я всё же обратилась по этому поводу к медальону. Мой «советник» подтвердил, что Галш не андроид, но про пол я опять ничего не поняла. Там было что-то о циклах поколений, каждое из которых обладает разными детородными функциями. А попросить самого эорианского юношу объяснить мне про это я точно никогда не решусь! Отложу лучше такой неудобный вопрос в сторону, ведь вокруг полно других загадок.

Я наблюдала за спящим Галшем Талесой не больше пары минут, и всё боялась, что он проснётся и застанет меня за этим занятием. Мудрый Галш, я прошу у тебя прощения, если моё откровенное любопытство, которое я оправдываю сомнительным для данного случая чувством долга, в этот раз превысило допустимые пределы приличия.

Довольно долго ещё снизу до меня доносился то звонкий смех Айки, то бубнящий бас Салинкара, а также запах жареного мяса: оказывается, юная эорианка вызвалась на сон грядущий научить моего однокашника приготовлению одного из блюд традиционной кухни эорианских пращуров, используя для этого огонь очага и сырое мясо из генератора продуктов. Без особой надежды на результат я попросила медальон показать, что же там готовит Айка, и к моему удивлению он показал! Это незатейливое блюдо охотников, готовится оно на углях и напоминает сатей, причём кусочки мяса перед готовкой заворачивают каждый отдельно в замаринованный лист местного дерева. Только вот охотничье блюдо у них, похоже, подгорело, потому что запах становился всё более отвратительным — чувствовалось, что там горят мясо, жир и те самые маринованные листья. Лёгкий сквозняк в спальне сдувал эту вонь, заменяя воздухом, напоённым зимней свежестью, но ему на смену снизу приходили новые порции вони… В общем, в первый раз блюдо у них попросту не удалось, и Айка со смехом выбросила его в утилизатор. Судя по разговору, долговязый Салинкар предложил эорианке сделать вторую попытку с новой порцией ингредиентов, но Айка сказала ему, что теперь пора уже ложиться спать, а завтра с утра они вновь попробуют. После этого они поднялись наверх.

Случилось ещё кое-что — когда все уже спали, да и я собралась наконец отойти ко сну. Теперь придётся отложить сон ещё ненадолго, чтобы и про это записать. В общем, я осторожно встала с кресла, боясь потревожить остальных, прихватив с собой плед, прокралась в свой угол и прилегла на одну из малых — то есть детских — кроватей. Последовав примеру Салинкара и Галша, я не стала раздеваться, а лишь сняла с себя обувь, так как не была уверена, что у меня получится так же ловко, как у Айки, сменить костюм на нечто похожее на спальную одежду. Наверное, мне всё же стоило попробовать «вырастить» из эорианской одежды что-то вроде ночной туники, но я так и не решилась, да и особого смысла в этом я не видела. Откровенно говоря, мной вновь овладел стыд: я побоялась даже на короткое время остаться вовсе без одежды в комнате, где спят двое мужчин. Помнится, я ещё подумала, что свет больших шаров мне теперь не нужен и, скорее всего, он станет только мешать засыпанию. Пока я укладывалась, шары плавно приглушили своё свечение, в итоге совсем погаснув. Первое время мне всё казалось, что они слегка мерцают, но это была оптическая иллюзия — вроде той, что остаётся, когда вы смотрели на яркую лампу, а её неожиданно выключили. Второй этаж дома на скальной террасе таким образом освещался лишь ночным небом. Рассеянный свет этого неба разительно отличается от того, которым на Гее по ночам светит полная Селена: он не даёт теней, а предметы вокруг кажутся призрачными, будто едва прорисованными светящейся краской на чёрном бархатном холсте, и по этой причине всё вокруг становится похожим на интерьер эорианских кораблей-звездолётов. Я легла прямо в одежде, подложила под голову мягкий валик, укрылась одеялом, и вот тогда, спустя буквально пару минут, в воцарившихся тишине и полумраке, пришла ко мне хозяйка. Точнее, я не заметила, откуда она появилась — увидела её, когда она уже мягко присаживалась на край моей кровати. Это был не призрак, это оказалась вполне реальная — живая, плотная и дышащая — девочка начала или середины второго возраста. Боги, я ведь даже чувствовала тепло и запах её тела! Одета девочка была немного странно, но под стать убранству дома — я думаю, это какая-то старинная одежда, возможно, архаичная эорианская. Была ли сама девочка похожа на эорианку? Пожалуй, да, но я не смогла её толком разглядеть, даже пересмотрев запись, сделанную медальоном. Отчасти дело здесь, конечно, в необычном освещении, но не только в нём. Я могу лишь констатировать очередную странность: подробный облик этой девочки видим, но неуловим сознанием. Я нисколько не испугалась! Уверена, что даже если бы Айка Масс не предупредила меня о хозяйке, а сама я не заметила эту фигурку у входа в дом в первую же минуту, как мы сюда прибыли, даже тогда неожиданное появление хозяйки у моей кровати меня бы не испугало. Встреча с ней оставила в моей душе странный осадок, что-то вроде тоски или сожаления.

Присев на мою кровать и положив ладони на её край, хозяйка не повернула ко мне лица, глядела она на протяжении почти всего разговора или на свои колени, или куда-то в середину спальни и, хотя голова её время от времени всё же склонялась в мою сторону, девочка ни разу не заглянула в мои глаза. Так обычно сидят, когда исповедуют что-то печальное близкому человеку.

— Я так долго ждала, я скучала… — сказала она тихим голосом, но не шёпотом. — Гости теперь редко сюда заглядывают.

Конечно, я растерялась и не представляла, о чём с ней говорить. Хозяйка же, выдержав небольшую паузу и совсем по-детски вздохнув, продолжила, ничуть не смущённая моим ответным молчанием:

— Раньше здесь жила большая семья, а рядом с домом был виноградник. Тебе ведь понравилось вино? Они умели его делать.

Кстати, виноград на Эоре, конечно, не произрастает, и под тем, что при переводе названо виноградником, хозяйка на самом деле имела в виду нечто специфическое местное, какой-то сад или огород, где выращивали плоды, из которых получали эорианский нектар. Возможно, такие плоды попались и мне в числе тех, которыми Айка Масс нас угощала на Драконьем Уступе… Так значит, это прежние жильцы сделали вино, которое хранится в бутылях рядом с генератором продуктов!

— И где теперь эта семья? — решилась я спросить у хозяйки, но только шёпотом — я не посмела в такой обстановке говорить в полный голос.

— Не знаю. Что-то изменилось… Наверное, они куда-то ушли и не вернулись. За виноградником перестали ухаживать, он засох, а потом на его месте выросло большое дерево… А недавно случилась буря, и дерево сломалось — остались только корни и пень.

— Хорошо, что огромный ствол не упал на дом, — заметила я.

— Дерево упало в каньон. Дом тогда весь содрогнулся, а от скалы отвалился большой кусок… Ствол лежал внизу, потом он сгнил вместе с деревьями, которые поломал. Вдоль реки теперь новые деревья выросли, я видела… С оставшимся пнём что-то сделали — он не гниёт и в нём есть комнаты… В комнатах иногда живут, когда тепло… гости, что прилетают в тарелках из света.

«Какое странное восприятие времени у этой девочки,» — подумала я.

— Новые гости тоже добрые, а ещё весёлые. Но ты на них не похожа. Ты больна?

Это был неожиданный вопрос, но я ответила сразу:

— Я была больна, но выздоровела. А не похожа, наверное, потому, что я из другого мира. Мой мир называется Гея, он очень далеко.

— Он тоже за облаками, за небом? — спросила меня девочка, посмотрев вверх.

— Да, где-то там…

— Миров много, гораздо больше, чем я в силах вообразить… Мне говорили, я помню. Но я не хочу об этом знать, я хочу только, чтобы в моём доме жили люди, без людей я не могу, без вас я угасаю.

Она сказала именно «угасаю» — как те светящиеся шары рядом с кроватями — и я подумала, что именно их она имеет в виду.

— Как хорошо, что ты теперь здорова, — простодушно заявила мне хозяйка.

Я тогда подумала, что неплохо бы разузнать у неё про детей, которые жили в этом доме. Но спросить про это сразу я не рискнула, вместо этого начав с расспросов про местность:

— Где-то в округе есть другие дома?

— Есть, за Драконьим Уступом, в большой долине, вдоль реки, — по-моему, девочка сообщила мне об этом с радостью. — В них всегда кто-нибудь живёт, хотя бы в одном. Я там бываю, но нечасто и недолго.

— Ты сама ходишь к кому-то в гости?

— Я захожу в чужой дом, если меня в него пригласили, — объяснила мне девочка, и от этих её слов я поёжилась, будто холодный ветер снаружи пробрался ко мне под одеяло — ведь, по поверьям, злые духи могут войти в чей-то дом, только если их туда пригласить… Тут я почему-то припомнила, как много эорианского вина выпивается в Светлых Чертогах, поэтому спросила:

— А есть люди, которые живут в тех домах постоянно? Например, виноделы?..

— Вино больше никто не делает, и виноградников я давно уже не видела. Все, кто теперь гостит, все они приходят ненадолго, чтобы поесть, погулять и отдохнуть.

Я промолчала, а хозяйка продолжила:

— Мне приятно, когда они здесь живут, разговаривают, пьют вино и веселятся. И мне грустно, когда уходят… Но потом они приходят — те же самые или другие. Я всем рада.

Получается, что эориане на заповедной Эоре тоже гости? Во всяком случае, так, похоже, считает странная хозяйка этого каменного домика на скальной террасе… Но откуда берётся столько вина, если его никто больше не делает? Неужели всё-таки из генератора?

— А если вино кончится? — поинтересовалась я у девочки.

— Оно не кончится, — как-то буднично ответила та. — Здесь всегда есть несколько бутылок, которые остались от старых жильцов.

Дальше про вино я не стала расспрашивать, поняв, что логичного ответа не добьюсь. Зато я наконец отважилась спросить про детей:

— У старых жильцов этого дома, у тех, что делали это вино, у них были малые дети?

— Был один мальчик… и одна девочка, — сообщила мне хозяйка, и голос её стал совсем тихим и грустным. — Когда взрослые ушли, сына они забрали с собой.

— А дочку? — спросила я машинально.

Хозяйка некоторое время сидела молча, глядя то ли и на свои коленки, то ли на пол, потом сообщила мне неожиданно повеселевшим голосом:

— Я не знаю. Раньше я помнила, но теперь забыла… Наверное, она тоже с ними ушла.

Почувствовав, что задела нежелательную тему, я поспешила её сменить, спросив первое, что пришло на ум:

— Как тебе драконы? Они тебя не беспокоят?

— Нет! — кажется, девочку позабавил мой вопрос. — Они нас не видят, если мы этого не хотим, и вообще, им нет до нас дела.

Вновь помолчав какое-то время, хозяйка вдруг начала рассказывать историю или сказку про дракона:

— Однажды дракон построил гнездо на вершине горы неподалёку от дома, в котором жила семья гномов. Каждое утро он улетал на запад, на просторную равнину, чтобы насладиться своей силой, повидаться с сородичами и поохотиться, а вечером неизменно возвращался в своё гнездо. Гномы были рады такому соседству, ведь гнездо дракона обходят стороной не только хищные звери, но и стихийные бедствия, и с таким соседом не надо уже бояться ни ураганов, ни наводнений, ни горных обвалов. Но близкого знакомства с драконом они избегали, зная из легенд, что драконы похищают невинных дев и затем держат их в плену до тех пор, пока кто-то отчаянно храбрый их не выручит, или пока они не состарятся. Долго эта семья гномов жила счастливо и беззаботно, одно поколение сменяло другое, но вот как-то раз маленькая девочка не послушилась старших и отправилась прямиком в драконье гнездо. Старая тропа на вершину горы была крутой, заросшей и опасной, но девочкой двигали детское любопытство и наивное бесстрашие, и в конце концов она очутилась нос к носу с грозным крылатым соседом. Дракон был столь велик, что мог убить девочку, шевельнув одним из пальцем на своей лапе, но он лишь рассматривал и обнюхивал её — долго, осторожно и внимательно, а затем свернулся в своём гнезде по-звериному и крепко заснул. Девочка обошла его гнездо вокруг и вернулась домой. С тех пор она повадилась тайком ходить на вершину. Она приносила дракону подношения — в основном это были сладости, припрятанные ей во время обеда. Она не догадывалась, что драконы не едят человеческую пищу, однако сладости каждый раз пропадали — их съедали за ночь разные мелкие обитатели горы. В конце концов взрослые узнали о похождениях девочки и, жестоко наказав её, запретили не только ходить на гору, но даже выходить из дома на улицу. Минуло несколько дней, и вдруг над маленьким домиком гномов закружил огромный дракон. Он кружил и кружил — так низко, что чуть не задевал крыльями крышу, — и всё пытался заглянуть в крохотные окна…

Я не заметила, как задремала, убаюканная тихим и грустным голосом хозяйки, а когда очнулась — буквально через несколько мгновений — никто уже не сидел на моей кровати. Девочка исчезла так же таинственно, как и появилась. И ещё: заклятый медальон прекратил записывать её сказку сразу же, как только я уснула!

В общем, так завершился этот день, половину из которого я провела на легендарной заповедной планете. Надеюсь, что с пользой.

Интересно, смогу ли я теперь уснуть?..

Одиссея «Киклопа-4». Гл. VI. Демоны радужной армады

Смерть это лишь врата, за которыми душа

оставляет тяжкий груз прожитой жизни.

Не смерти ты бойся, но страха —

именно страх лишит тебя и воли, и чести,

и напитает доблестью твоих врагов.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Хардуг Праведный отпустил мою руку, я больше не вижу, что впереди, и мои мысли мечутся в смятении, гонимые чудовищными образами. Я, Адиша-Ус, Заглянувший за Горизонт, потомок легендарного Снайпера с Собачьими Глазами, флотский боевой офицер второго ранга. Но, Близнецы, как же мало мужества оказалось во мне! Его не хватило даже на то, чтобы вернуться на остров и принять там со всеми славную смерть. Мне трудно писать, хотя ранен я легко, скорее даже легко контужен — руки отяжелели, они дрожат и не хотят выводить руны. Но я всё равно продолжу свои записи, я обязан записать это, и не только для моих потомков. Мои воспоминания вскоре умрут вместе со мной, а у рукописи есть шанс сохраниться. И хотя шанс этот невелик, вдруг кто-то найдёт мои тетради и они помогут ему в этом пустом мире не пасть духом и устоять в битве, в которой мне устоять не удалось.

С горечью в сердце и текущими из глаз слезами пишу я это: сегодня в славном бою погибли многие из моих товарищей. На проклятом Ардугом острове остались изуродованные тела моих матросов: мускулистого следопыта Нанды, ловкого Кинчи и меткого Муштака. Штурман Туликай-Ан, Мастер Точности, и моторист Путра-Хар, Слышащий Движение, умерли на моих руках. Заботливый Арза получил смертельную рану, причём в тот момент, когда оказывал помощь Нанде-Киру, которому оторвало руку демоническим молотом. Они почти в упор убили доктора и добили его пациента. Убить врача, пусть и в пылу боя — несмываемый позор для воина. Даже малаянцы избегают подобных поступков. А этим существам всё равно, кого убивать. Их вид это воплощённая скверна, а их суть это чистая злоба. В капитанской каюте «Киклопа-4» лежит тело Скванака-Ана. Его честь не вынесла бремени неудач и поражений и он свёл счёты с жизнью. Я не знаю, жив ли ещё мой друг Ибильза-Хар. Вместе с Дважды Рождённым, Такетэном и пятью матросами они отправились к северо-западной оконечности острова и воссоединились там с командой «Курая», но теперь связи с их лагерем нет, а весь остров кишит этими существами…

Карапский колдун говорил о том, что пустой мир, в который мы попали, вскоре и вовсе сгинет. Я видел знамение тому. Близнецы свидетели, это не было наваждением: я лицезрел саму огнекудрую Эньо! Моё внимание привлекло движение на обгоревшем склоне горы, на вершине которой мы взорвали термоядерную боеголовку, и я глянул в бинокль. Одетая в ослепительные белые одежды, она двигалась в странном танце в полукруге подступающего к ней сонма демонов «безликого воинства». Волосы богини были подобны факелу, языки пламени которого треплет переменчивый ветер, а её руки, простёртые в стороны, метали невидимые молнии, от которых наседавшие демоны вспыхивали и рассыпались в прах. Даже с большого расстояния я смог разглядеть выражение её лица. Это было безумно радостное упоение смертельной схваткой! Человек не способен так двигаться и не выдержит таких эмоций, его просто разорвёт на части, богине же это позволено, ведь она — олицетворение боевой ярости, воплощение духовной стихии битвы. Я хотел было искать у неё защиты, но вовремя спохватился, сообразив, что склон горы фонит смертельным излучением, а яростная стихия богини мгновенно обратит там в прах и меня.

Едва попав в свою каюту, я сразу же открыл алтарь и достал заветную книгу, которую все мои соотечественники с детства знают наизусть. На чёрной кожаной обложке вытеснены слова: «Учение о Пути Истины, данное людям через пророков-близнецов, Хардуга Праведного и Ардуга Ужасного». Эта книга известна каждому на Гее как «Книга Истины», и она имеет огромную духовную силу в нашем мире. В темноте, среди светящейся разметки, я долго сидел и прижимал книгу к груди, напротив сердца, будто пытался заслонится ею от зла… Пророки жили в кровавые времена, и Учение появилось, когда весь мир, как и теперь, был погружён в хаос. Мы ничего не знаем о них, кроме того, что это были два брата-близнеца. Они единственные смогли указать людям путь к свету. Когда и где родились Близнецы, кем были их родители и как братья стали проводниками Пути Истины — все такие вопросы не имеют значения, смысла и ответа. Глас Богов — пророки — не принадлежат мирской жизни и их биографии не важны для выбравшего Путь. Мы поклоняемся высшим духовным силам в надежде, что они позаботятся о нашей судьбе, изменят её к лучшему. Им это не составит труда, мы перед ними просты, как просты малые дети перед собранием искушённых мудростью патриархов. Но как часто мы оказываемся предоставлены лишь самим себе! Я судорожно, до боли в пальцах вцепился в Книгу Истины, но это не помогало. Я чувствовал, как разум мой неумолимо заполняется окружавшей меня тьмой. В Академии нас наставляли в том, что воину не к лицу жестокосердие. Напротив, он должен иметь мягкое сердце, способное вместить всё богатство оттенков чувственного мира. Но при этом воину должна быть присуща и достаточная твёрдость духа, чтобы при необходимости держать эти чувства под контролем. Я не смог последовать этим душеполезным наставлениям. Моя ослеплённая страхом душа и не желала прозреть, она жаждала лишь забвения, или хотя бы возврата в прошлое, к началу, чтобы никогда не приходить в этот мир, раз тут есть такое!.. Почти случайно я тогда нащупал в кармане зелье, которое карапский колдун называл «воды Леты». Он всучил мне этот маленький пузырёк ещё накануне перед битвой, чем несказанно меня удивил: все знают, что карапы ни за что не делятся с людьми своими снадобьями. Хотя я наслышан про чудодействие подобных карапских эликсиров, я не собирался пить эти «воды» и только из вежливости положил пузырёк в кармашек жилета с мыслью потом выбросить его в море. Но вот он всё-таки пригодился… Моему духу недостало твёрдости, я чувствовал, что сам не смогу удержаться на краю между здравым рассудком и безумным отчаянием, и как последнюю возможность использовал этот подарок колдуна. Хотя его снадобье вернуло мне самообладание, но теперь я боюсь закрыть глаза, мне кажется, всё светлое погасло в моей памяти в тот момент, когда там, в зелени тропических зарослей, я встретился с этим… Обугленный трупик в рубке «Копья Ксифии» принадлежал вовсе не несчастной корабельной обезьянке! Если бы передняя часть того тела уцелела, и я смог тогда её увидеть… Карапский колдун определял этих тварей как демонов но, Боги, вы не могли создать это даже кому-то в устрашение! Раньше я думал, что кошмары скрываются где-то во тьме за моей спиной, что они являются без свидетелей, ночью, в тишине, но оказалось, что они могут появиться вот так — открыто, под ясными лучами Гелиоса, не смутившись даже того, что предстали перед отрядом вооружённых моряков…

Демоны не подходящее для них название, равно как и химеры, это действительно нездешние существа, при этом обладающие простым, но беспощадным разумом и убийственной техникой. Манеры и повадки их это глумливый вызов реальности. Сложением эти существа невеликие и довольно слабые, а торчащий из их тела раструб смертоносен всего лишь на расстоянии полстадии. Но существ этих так много и они столь упорны! Так кто же они, эти создания? Пришельцы с другой планеты, из другой звёздной системы? Захватчики? А Смутный Купол это что-то вроде их базы? Карап утверждал, что они обитали в Смутном Куполе, а оттуда должны были высадиться на ослабленной войной планете. Но некие могущественные силы перенесли их с настоящей Геи на эту, странную и пустую. Признаюсь откровенно, мне легче так думать — что они, эти существа, прилетели на огромном космическом корабле, или даже целым флотом, спрятались где-то неподалёку от нас, укрывшись за Аресом или Геспером, и с помощью своей техники начали строить вокруг Геи (напылять на её орбиту?) это странное сооружение. Образ такой слишком прост, да и далёк от здравого смысла, потому что разумные существа, овладевшие техникой столь дальних путешествий, не могут быть настолько мелочны духовно и исходить бессмысленной и разрушительной злобой. Разве что их техника вышла из-под контроля и то, во что мы теперь попали — это результат какой-то аварии или катастрофы. Не на неё ли намекал карап, когда говорил мне про «оплошность или иной недосмотр» неких «могущественных магов»?.. И всё же образ инопланетных завоевателей хотя бы немного просветляет тьму суеверного страха, за который мне стыдно, но который я смог притупить лишь таинственным наркотиком из колдовского пузырька…

Признаюсь, что это карапское снадобье быстро привело меня в чувство. Голова моя сразу прояснилась, боль от ран ушла, отпустил колотивший меня мышечный спазм, а в верху живота и в груди я ощутил прилив умиротворяющего тепла. И хотя волны страха периодически подкатывают откуда-то изнутри, заставляя меня стиснуть зубы, я теперь вновь в силах управлять собой. Я достал из кармашка истерзанного жилета чудом уцелевший фонарик и привязал его шейным платком к защитному бортику верхней койки. Корпус у фонарика герметичный, а радиоизотопная батарейка позволит крохотной лампочке светить долго — даже когда «Киклоп-4» будет лежать на дне океана, лампочка ещё несколько недель будет испускать уже никому не нужный свет. В её свете я теперь и делаю свои записи, и хотя почерк мой из-за ранения оставляет желать лучшего, я надеюсь, что кому-то удастся его разобрать. Постараюсь описать всё по порядку, хотя это и сложно, потому что события, начавшиеся с чёткого исполнения почти безупречного плана, в итоге утянули всех нас в смертельный водоворот роковой судьбы.

Накануне ночью нам с Ибильзой не спалось. К полуночи шторм утих, дождь прекратился и мы вышли на верхнюю палубу подышать вольным воздухом и успокоить свой дух. Небо над нами расчистилось, а на море установился штиль, по всему было видно, что мы попали под око шторма. В «икорной» бухте, которую мы успели полюбить как уютное пристанище и место отдыха, вода превратилась в ровное зеркало, в нём отражались полная Селена и звёзды, а тишина стояла такая, что закладывало уши. Даже птицы затихли и рыба не плескалась, лишь изредка с берега доносились хруст треснувшей под ногой ветки и голоса людей — там всё ещё шла работа. Я пытался уловить шум прибоя — ведь море так просто не успокаивается и до острова должны доходить хотя и пологие, но всё же достаточно высокие волны, но добился лишь того, что в ушах ещё сильнее зазвенело.

Так мы довольно долго простояли, молча вслушиваясь в тишину. Я первым заметил, что в небе что-то есть. В свете Селены воздух играл еле заметными цветными сполохами. Я присмотрелся к ним и вскоре понял: над нами, над бухтой, над всем островом повисли радужные нити! Мой друг это тоже понял и мы с ним тогда не на шутку встревожились. Происходило или назревало нечто зловещее, но мы могли лишь гадать о том, что же именно. В любом случае следовало немедленно доложить о нитях, и Ибильза уже двинулся к открытому люку, а я собрался вслед за ним, но тут утонувший в чёрных тучах горизонт на юге на пару секунд озарился яркой вспышкой. Не было никаких сомнений — это далёкий термоядерный взрыв, скорее всего низкий воздушный. Я оценил расстояние до него в 60–70 миль и сказал об этом своему другу. После атаки на Фаор, когда я временно ослеп от стратосферной вспышки, я стал изрядным знатоком термоядерного оружия, во всяком случае в той части, что касается его применения в боевых операциях. Когда закончились все теоретические занятия в академии, у нас была практика, после неё — выпускные испытания, а затем нас сразу отправили на сборный пункт, который расположен к востоку от Фаора, на берегу океана. Как раз на сборном пункте мне и довелось насмотреться на вспышки термоядерных боеголовок, применяемых в реальных сражениях. Альянс тогда попытался нарушить наши пути снабжения, но попытка вылилась в разгром его северной морской группировки. Тем не менее, атакам малаянских флота и авиации в течение нескольких дней подвергались как порты на восточном побережье, так и соединения наших кораблей, дислоцированные в северо-западной части Великого Восточного океана. Из-за этого задерживалась наша отправка на Синюю Скалу: командование ждало, пока всё успокоится. Битва была масштабная, всего стороны применили около двух десятков зарядов, и не менее половины вспышек я наблюдал лично, хотя и с большого расстояния. Пользуясь своим положением офицера разведки, я специально отслеживал, какой заряд был использован, где и в каких условиях. Поэтому мне несложно было не только догадаться, что это «Курай» применил одно из своих «жал» по кораблям «безликого воинства», но и верно оценить расстояние. Это означало, что по какой-то причине капитаны «Курая» решили нарушить первоначальный план, состоявший в том, чтобы идти под водой до самого нашего острова.

Мы с Жалящим в Нос поспешили в рубку. Находившаяся там вахта также заметила вспышку и они ждали прихода ударной волны, чтобы определить расстояние. Рассчитанное таким образом, оно оказалось равным без малого 70 милям, что удивило Ибильзу, а меня порадовало — не каждый оценит расстояние на глазок с такой точностью по одной лишь засветке! А вот установить связь с большим ракетоносцем не удалось. Логично было предположить, что он выныривал лишь для того, чтобы применить оружие.

Дальность полёта крылатых ракет «зазубренное жало» с полной заправкой около 90 миль, но на деле она ограничена дальностью теленаведения. Радар подсвета «Киклопов» не способен работать на таком расстоянии даже по воздушным целям. Но боевые возможности «Курая» гораздо выше и он мог с большой дистанции нанести удар несколькими боеголовками по фронту демонических машин. Ущерб врагу в таком случае был бы огромным. Однако мы убедились, что это была всего одна боеголовка из четырёх остававшихся у большого ракетоносца. Я тогда подумал, что его капитаны запланировали нанести основной удар — остальными тремя «жалами» — когда достигнут наконец острова, ведь именно такова была наша с ними договорённость. Хотя существовало и другое, менее вероятное объяснение этой вспышке. В мир демонов могла попасть вся наша флотская группа, и тогда где-то в здешних водах ходят ещё по меньшей мере два «Киклопа» с ракетами «зазубренное жало».

К новости о радужных нитях вахта в рубке отнеслась со всей серьёзностью. Решающий за Всех приказал проверить работу поста управления стрельбой, расспросил меня о готовности моей разведгруппы к высадке (что меня немного смутило: зачем нам высаживаться на острове и что там разведывать, если план заключался в бегстве с него?), затем он подошёл к остеклению и долго и внимательно всматривался в ночное небо. В конце концов Скванак дал понять, что нам с Ибильзой в рубке делать больше нечего, и мы вернулись к себе в каюту.

Я сразу прилёг на койку и уснул, едва моя голова коснулась подушки. Мне приснился истинный кошмар — как будто на острове-птице, на пляже перед малаянским лагерем, по соседству с могилами убитого нами патруля, я дерусь на дуэли с Камангом Гуеном. У нас поединок на смерть. Обнажив торсы, мы сражаемся на мечах — на тех самых, которыми когда-то обменялись — в круге из членов экипажа «Киклопа» и «Компры». А среди них стоит ещё посторонний человек, одетый в длиннополый тёмно-красный ханбок — это высокий, статный мужчина, с густыми седыми волосами и чёрной бородой. Его взгляд горит властным гневом. Это сам Ардуг Ужасный, и он судья поединка! Я понимаю, что Каманг жаждет отомстить мне за убийство его товарищей, а меня при этом сжигает стыд за содеянное. И ещё мне стыдно от того, что малаянцу неловко управляться с моим мечом, он для него непривычен. Однако ярость одержимого местью малаянца с лихвой компенсирует ему это неудобство — хотя я и дерусь в полную силу, мне никак удаётся нанести противнику сколь-нибудь чувствительную рану, тогда как от его атак я отбиваюсь с превеликим трудом. Очень скоро я понимаю, что мне не одолеть мстительный порыв моего соперника, что я в итоге проиграю и погибну. В мою душу прокрадывается страх. И тут ко мне обращается сам Ардуг. Такое возможно только во сне: мы разговариваем с ним и одновременно я веду бой на мечах. Чернобородый апологет зла протягивает свою левую руку ладонью вверх и предлагает сделку: он подскажет, как мне выиграть эту схватку, а взамен попросит о некой услуге. Он говорит о «необременительной» и «ничтожной» услуге, говорит убедительно, спокойным и вкрадчивым голосом, он даже приводит какие-то доводы, о которых я теперь не помню, впрочем, как и о самой обещанной ему услуге. И я мысленно бью своей ладонью по протянутой руке, соглашаясь на сделку, хотя с этим согласием в моём горле застревает твёрдый ком недоброго предчувствия. «Его правый глаз видит не всё, — шепчет мне подсказку Ардуг. — У его правого глаза слепое пятно… Атакуй его слепую сторону!» Тогда я понимаю, что Каманг ещё и мой товарищ по несчастью! Наверняка его глаз повреждён так же, как и у меня — в результате термоядерной вспышки… Смущение и стыд ещё больше овладевают мной, но я уже теряю силы и почти невольно хватаюсь за подсказанную Ардугом возможность. Несколько быстрых приёмов в указанном им направлении, и вот Каманг открывается и пропускает мой выпад. Я удваиваю усилия и наношу сопернику ещё одну рану. Малаянец теряет силы и пропускает ещё один — сильный рубящий — удар, падает на колени, а голова его склоняется вперёд. И тут я замечаю, что из его ран вытекает не кровь, а густая бесцветная жидкость. Вдруг на моих глазах он начинает оседать и оплывать и вскоре превращается в маслянистую лужу. Лужа быстро впитывается в песок и в итоге на месте Каманга Гуена остаётся лежать только его шапка… и мой меч. Я смотрю на этот меч, и на меч Каманга в своей руке — они тоже в этой маслянистой жиже, как и сами мои руки, и я чувствую это масло у себя на шее, на лице, на губах… И я слышу торжествующий хохот Ардуга Ужасного. Странный хохот… Нет, это был не хохот, это были короткие резкие звуки сигнала тревоги, которые меня и разбудили.

Мне показалось, что сон мой длился не больше четверти часа, на самом деле я проспал несколько часов — почти до рассвета. Первое, что я сделал, как только открыл глаза — это взглянул на экран настенного монитора. Радиолокатор показывал сплошную засветку на юге. Но причиной тревоги была вовсе не она.

Спал я одетый, поэтому меньше чем через минуту после тревожного сигнала на мне уже был комплект боевого снаряжения: меч, винтовка, короткоствольный револьвер, запас патронов, четыре зажигательные гранаты (я ещё тогда подумал: «как же их применять против демонов?») и пять осколочно-фугасных, а также каска и защитные бронежилет, сапоги и перчатки. Рассовывая по карманам боеприпасы, в спешке я выронил коробку с патронами к револьверу, да так неудачно, что патроны рассыпались по всей каюте, закатившись в том числе под стол и под койку. Впопыхах я сгрёб то, что было под рукой, и сунул в один из жилетных карманов. Ибильза бросился было помогать мне, но я ему сказал, что некогда, да и револьвер в бою с демонами — я вдруг об этом вспомнил — совершенно бесполезен… В общем, перед самым уходом я его вытащил и положил его на стол. Примерно половина патронов из коробки так и валяется где-то под койкой, а о револьвер я чуть было не споткнулся в темноте, когда только пробрался с свою каюту. Теперь он вновь лежит на столе, искушая меня свести счёты с жизнью. Но я не уйду этим путём — вслед за Скванаком. Хардуг Праведный наставляет мудрым словом: пусть путь твой закончится раньше, чем ты потеряешь надежду. Я теперь смотрю на своё короткоствольное оружие как на предателя, мне даже не хочется брать его в руки. Получается, что в схватке с врагом револьвер мне не поможет, зато он может «по-дружески» отправить меня к Богам…

Когда мы с Жалящим в Нос прибыли в рубку, на свои посты, там узнали настоящую причину тревоги. Оказывается, несколько минут назад над островом, немного в стороне от нашей бухты, на высоте около 5 стадий пролетел такой же скоростной реактивный аппарат, какой был замечен нами два дня назад в районе речного устья, где потом мы встретили карапа и где я обнаружил скопление сил «безликого воинства». Опознали тогда этот аппарат как разведчика. Минут через 10 радар засёк его на обратном направлении, но теперь уже в отдалении: аппарат прошёл над соседним, разорённом «Кураем» и демонами, островом-птицей. Скорость полёта у него сверхзвуковая — Ибильза подсчитал по радару — примерно 700 узлов. Радужных нитей над островом уже не было видно, в свете Гелиоса они пропали, а с юга к нам приближались, похоже, те самые преследователи, о которых говорил капитан большого ракетоносца. И это были не несколько десятков кораблей, о которых он сообщал, а судя по засветке — целая армия, отделившаяся от идущего следом за ней сплошного фронта из неисчислимых аппаратов — того же же фронта, что прошёл накануне здесь же и чуть не добил остатки экипажа «Прыжка Компры». Находясь в почти замкнутой бухте, мы не могли видеть, идёт ли с воздушной демонической армией ещё и морская — то есть приближаются ли к нам также и надводные корабли «безликого воинства». Но рассчитывать на то, что их там не окажется, конечно, не стоило.

Если кратко, мы попали в следующую ситуацию: «Курай» ещё не выходил на связь, а численность противника — враждебно настроенных демонических аппаратов — оказалась явно выше той, о которой заявлял его капитан. Стоило ли нам уже тогда задуматься об изменении первоначального плана?..

Помимо Скванака и всего офицерского состава «Киклопа-4», в рубке мы застали и разбушевавшегося карапского колдуна. Он опять явился туда без приглашения, чем вызвал всеобщее недовольство. Я до этого видел колдуна в возбуждённом состоянии, например, когда он расспрашивал саха о Гойтее, но на этот раз карап вконец потерял самообладание. Борода его колыхалась и бряцала металлическими кольцами, колдун громко кричал и плевался слюной, лицо его налилось кровью, а на косичках вокруг толстых губ повисли клочья пены. Он сжимал в шестипалой руке посох и, к нашему ужасу, впалые глазницы сморщенной головы на навершии светились зелёным огнём! Колдун уверял нас, что приближается страшная опасность и нам следует немедленно бежать от неё. Он вновь призывал направить «Киклоп» на север, в Симбхалу. Скванак смотрел на это представление со всё возрастающим раздражением, если не сказать с гневом, я уж думал, он и правда прикажет выбросить колдуна за борт, но капитан тогда всё же смолчал. Вскоре после нашего с Ибильзой появления карап немного угомонился и пустился в туманные объяснения:

— Прежде я предостерегал вас, беспечные мореходы, неоправданно смущать безмятежный покой Безликого Воинства, в коем оно здесь изначально пребывает, однако вы мне не вняли, и это не смотря на то, что ознакомились как с печальной судьбой большого подводного корабля, чей капитан пренебрёг добрым советом и тем сгубил себя самого и подвластных ему матросов, так и с иными прискорбными случаями, когда безрассудные действия возбудили в том воинстве враждебность, — говорил он нам, в перерывах между длинными фразами сипло втягивая в себя воздух огромными ноздрями. — Пока не стало слишком поздно, прекратите упорствовать в своих гибельных намерениях, уразумейте коварную истину и обратитесь к единственному пути, что ведёт к спасению! Демонам, что в этот час подступают к вам несметными легионами, свойственно сочленять свои рассудки и употреблять обретённый таким путём совокупный логос для взаимообразного вспомоществования, и коль скоро одни из них уличили вас в одном месте, их однородцы в иных местах о том прознают незамедлительно и примут вас во внимание, а побеспокоив малую толику означенного Воинства, вы повсюду растревожите исходно пребывающих в покое демонов, а также и их машины. Чем сильнее учиняется вами то беспокойство, тем больше демонов от него возбуждается и тем большие тьмы их машин принимаются рыскать, выискивая источник и причину, выдвигаясь в области, где вы их побеспокоили, также и обшаривая окрестности, и всё это с одним лишь убийственным намерением. Устремитесь же прочь отсюда, пока не стало слишком поздно, ибо чернокрылый Фанат уже погасил факел, что освещал вам путь, и впереди вас ждёт лишь гибельная тьма, а в той тьме — мстительный рой когтеносных дочерей Тавмаса!

По-моему, все мы тогда не то, чтобы не придали значения смыслу его пафосной речи, но остались при своём. Поскольку под опасностью колдун, очевидно, имел в виду приближающуюся демоническую волну, а план, по которому мы собирались действовать, как нам представлялось, не требовал изменений, никто из нас и не усомнился, что нужно и дальше придерживаться намеченного: нанести преследователям как можно больший урон, использовать большой остров как заслон и воссоединиться с «Кураем», который, кстати, во-вот должен был подойти к северо-западному побережью. На тот момент мы считали, что на нас надвигается некая оперативная группировка примерно из сотни демонических машин, а всё «безликое воинство» сила хотя и многочисленная, но простая и предсказуемая, это даже не армия в традиционном понимании, это лишь примитивно организованные или вовсе беспорядочные орды, вооружённые однотипным оружием, дальность действия которого ограничена одной-двумя стадиями… О, Близнецы! Теперь-то я уверен, что лучше бы нам было сразу, самым полным ходом, бежать прямиком на север! Но тогда ещё первоначальный план выглядел имеющим все шансы на успех. Напичканный огненными сюрпризами остров предоставлял нам одновременно и укрытие, и какой-никакой оперативный простор, и мы рассчитывали дождаться товарищей, чтобы в итоге совместно с «Кураем» дать успешный бой наступающим демонам, в первую очередь в нужный момент атаковать их термоядерным оружием. И я, конечно, не мог тогда и предположить, что Скванак-Ан уже изменил ситуацию вкорне и тем, как показали дальнейшие события, предопределил нашу дальнейшую судьбу.

Поняв, что мы не собираемся следовать его указаниям, карап неожиданно предложил отправиться на остров и заняться магическим усилением огненного заслона. Он откуда-то прознал о том, что мы этот заслон соорудили, и теперь предлагал свою помощь. Я сразу понял, что он попросту вознамерился сбежать с обречённого, по его мнению, «Киклопа-4». А Скванак-Ан словно ждал такого случая, он не только охотно согласился с предложением колдуна, но и приказал немедленно готовить лодку, а также дал карапу в сопровождающие троих моряков с «Прыжка Компры». Я ещё подумал, что коль скоро офицер-сах и матросы-малаянцы обязаны колдуну своим выздоровлением, а один из них даже жизнью, они станут его слушаться, тогда как наши матросы колдуна панически боятся, а нашим офицерам сопровождать колдуна недосуг, они позарез нужны на своих постах, ведь враг того и гляди нападёт! Капитан, конечно, подозревал, что колдун сможет вернуться на «Киклоп» даже без лодки, поэтому и бровью не повёл, когда тот заявил, что его требуется лишь доставить в один конец, а чтобы попасть вновь на «Киклоп», он воспользуется «искусством топокинеи», «дабы не обременять и без того озабоченных морских ратников». Очевидно, это было бы вовсе бесчестным — бросить последних членов экипажа «Компры» на острове, на верную погибель. Но теперь я не сомневаюсь, что Скванак рассчитывал так избавиться ото всех от них разом — и от саха, и от малаянцев, и от карапа.

Не помню уже, почему (кажется, Скванак мне тогда кивнул?..), я отправился на верхнюю палубу проводить карапа и его новоявленную свиту. Не подумайте, что меня подводит память, просто то, что я там увидел, затмило непосредственно предшествовавшие этому события. Там, на верхней палубе, карап какое-то время наблюдал, как матросы готовят лодку, при этом он беспокойно поглядывал на юг и проявлял всё большее нетерпение, и когда у матросов вдруг что-то не заладилось с креплением подвесного мотора, колдун сгрёб своими огромными ручищами в охапку всех троих своих сопровождающих и… все четверо исчезли! В момент исчезновения раздался знакомый мне хлопок и короткий свист — я слышал их много месяцев назад в доме Виланки! Наши матросы бросили заниматься лодкой и так и застыли с открытыми ртами.

Но делать нечего, время поджимало, враг приближался, и на счету была каждая минута. Матросы принялись спешно сворачивать лодку, которую едва успели надуть, а я поспешил обратно в рубку. Там я и узнал о смене командования.

Всё было законно и не выходило за рамки флотского Устава! Любой, кто прочтёт мои записи, поймёт, что я не мог даже предположить подобного исхода. Я ждал подвоха от Путры-Хара, я действительно опасался, что он может как-то использовать амбиции Такетэна, чтобы перетянуть его на свою сторону. Меня беспокоил ропот матросов по поводу карапа и саха, да и сам сах не внушал доверия. Но всё вышло иначе.

Решающий за Всех в полной мере проявил дух своего Честного имени. Он объявил нам, офицерам «Киклопа-4», что карап и малаянцы готовили мятеж, а Озавак-Ан неоправданно тянул время и тем препятствовал подавлению этого мятежа в зародыше, поэтому Дважды Рождённый временно отстранён и пока будет находиться в своей каюте. При этом мы, не смотря на случившееся, будем придерживаться запланированной тактики. Рядом со Скванаком, когда он это объявлял, стояли Путра и Такетэн, и смотрели они на нас — на меня с Ибильзой и на штурмана Туликая — так, что мы поняли: эти двое знали о готовящемся смещении Дважды Рождённого, более того, всё это было ими и проделано.

Скванак-Ан — небольшого роста круглолицый флотский начальник — до этого момента находился как будто в тени Дважды Рождённого, его часто называли за глаза «вторым капитаном», хотя формально оба капитана равноправны и делят свою власть на судне поровну, точнее, в тесном содружестве осуществляют единую власть. И вот теперь Скванак словно вышел из тени на свет и предстал перед нами в единоличной власти. Формально ничего противозаконного не произошло. Скванак на ранг выше Дважды Рождённого и имел полное право сделать то, что сделал. Он не арестовал Озавака, не приставил к нему охрану, не запер того в каюте — он просто отдал ему приказ временно отойти от дел. Нам не запрещено было даже беседовать с отстранённым капитаном — вход в его каюту ни для кого не заказан. Это означало, что Дважды Рождённый покорно принял свою участь. У меня тогда, помнится, возникло чувство бессилия, если не сказать безысходности, я был уверен, что Скванак поступил неправильно, но я не мог ничего с этим поделать. И ещё я ощутил то самое неприятное чувство в груди и дрожь в руках, какие случились у меня, когда мне приказали высадиться с разведкой на «Копье Ксифии».

Два дня назад, разговаривая с Путрой в реакторном отсеке, я был уверен, что всё это лишь его подозрения, что если кто-то и попытается сместить капитанов, это будет исходить от Слышащего Движение моториста. Но теперь я думаю, что за всем этим изначально стоял Скванак-Ан! Не удивительно, что ему легко удалось задуманное. На стороне Решающего за Всех оказался амбициозный Такетэн, которому накануне сам Скванак передал в подчинение четырёх матросов и, конечно же, сам Путра со своими помощниками. Я не сомневался, что и моя команда в этой ситуации предпочтёт подчиниться решению Скванака — все матросы «Киклопа-4» наверняка возликовали, узнав, что сах и карап покинули наш борт. Даже если бы мы с Ибильзой решили воспротивиться, мы ни у кого не нашли бы поддержки. В общем, так Скванак-Ан разом избавился и от карапского колдуна, и от остатков экипажа «Компры», и от власти Дважды Рождённого.

К тому времени наши камеры уже показывали, как весь горизонт далеко на юге затянут чем-то тёмным. Тёмная полоса постепенно ширилась, неумолимо надвигаясь на остров. Выглядело это как шторм — и на экранах, и на радаре, но мы знали, что с юга на нас наступает широкий фронт из дымящих демонических ракет — очевидно, тот самый, что блуждает над этим районом. Значительно обогнав основной фронт, впереди него двигалось нечто вроде авангарда, передового отряда из сотен аппаратов — по всей видимости, они-то и преследовали «Курай», и этот авангард очень скоро подошёл к нашему острову. Даже по первым прикидкам их оказалось слишком много, однако Скванак всё равно приказал действовать по плану. В этом, я уверен, заключалась его роковая ошибка, снискавшая нам гнев самого Ардуга и развернувшая нашу судьбу во тьму.

Я не ожидал, что взрыв ракетного топлива окажется таким мощным, ведь в двух заложенных нами минах в общей сложности и тонны взрывчатки не набиралось. Возможно, сработал какой-то физический или химический эффект, ведь это были два близко расположенных заряда, и взрывчатка в каждой мине использовалась двух типов. На экране монитора я увидел, как в устье бухты мгновенно образовалась яркая огненная полусфера диаметром около двух стадий, как резко подалась под ударной волной часть передового отряда, а несколько ближайших к эпицентру кораблей загорелись и попадали в воду. После взрыва ещё минут пять там ярко полыхало всё — и опалённый берег, и вода. Надводные корабли остановились примерно в стадии от этой огненной стены, над ними барражировало не меньше сотни толстых ракет. Я тогда не смог разглядеть отдельные корабли демонов — отчасти из-за стоящего между нами огня, отчасти из-за того, что на моём мониторе они сливались в одну массу — из-за огромного их числа. Основной фронт аппаратов противника находился ещё далеко к югу от нас, да и шёл он на большой высоте, и этот взрыв достать его никак не мог.

Когда заслон, наконец, прогорел, барражировавшие перед входом в бухту дымящие ракеты полетели прямиком — как я тогда думал — к нашему «Киклопу-4». Вслед за ракетами в узкий пролив устремились и корабли, но не все — большая их часть отправилась вдоль берегов, как я тогда решил, в обход острова. Тут мне удалось хорошо разглядеть эти суда. Они мало отличаются от толстых ракет и представляют собой примерно такой же формы вытянутый корпус, только побольше и с приметным горбом наверху, а из горба в разные стороны торчат раструбы «невидимых молотов» — как называет это оружие карапский колдун. На наши корабли они совсем не похожи… Впрочем, они вообще не похожи на корабли.

К тому моменту, когда «безликое воинство» хлынуло в нашу небольшую «икорную» бухту, «Киклоп-4» уже набрал ход и двигался по заранее отработанному маршруту. Все офицеры, за исключением Дважды Рождённого капитана, находились на боевых постах. Я не знаю, что это за воинство такое: оно и правда нападает и вообще ведёт себя как рой насекомых. На нас просто накатила их масса, никакой тактики или даже регулярных построений в рядах противника мы с самого начала не наблюдали. Наверное, не я один вспомнил о ныряющих дисках, исторгнутых обломком джаггернаута. Те тоже, лишившись центрального управления, вели себя как беспорядочное стадо. В общем, это не было похоже на нападение по каким-то правилам ведения боя, это выглядело как слепая неуправляемая стихия. Мы же придерживались заранее спланированной тактики: «Киклоп-4» лавировал в тесной бухте, выписывая траекторию, напоминающую руну Псило, и вёл огонь из обоих орудий. В первые же минуты мы поразили больше десятка аппаратов противника, но их было больше, гораздо больше! Ибильза со своего поста управлял кормовой скорострельной пушкой, короткими очередями расстреливая низколетящие цели и те, что шли по воде, а защитой верхней полусферы занимался Такетэн. Должен отметить, что наш противовоздушный комплекс, задействованный на носовое орудие, имеет свою радиолокационную станцию наведения и может сам определять цели и порядок их уничтожения, а оператору на посту остаётся только следить за этим, так что фактически заняты обороной были только Туликай, управлявший судном, и Ибильза, который управлял огнём кормовой пушки. Однако никто не ожидал такого эффекта от стрельбы одними зажигательными снарядами. Частые вспышки белого пламени, в которых сгорали горбатые корабли и толстые ракеты «безликого воинства», ослепили наши камеры, в том числе прицельные, поэтому Ибильзе было трудно вести прицельный огонь, а нам — следить за наступавшим противником. Когда основная волна летательных аппаратов очутилась над нами, бесполезным стал и радар, так что «Киклоп-4» попросту ослеп. Нападавших к тому моменту стало так много, что наиболее эффективным оказался бы заградительный огонь, но у «Киклопов» для такого недостаточно огневых средств. Наши пушки даже не могут стрелять длинными очередями: автоматика ограничивает скорострельность, не давая стволам перегреться. В любой момент демонические корабли могли прорваться к нашему судну на расстояние, где становится эффективным их оружие, а мы бы их даже не увидели.

Не смотря на крайне опасное, если не сказать отчаянное, положение судна, а также на моё собственное вынужденное бездействие, я чувствовал тогда лишь душевный подъём и азарт боя. Победив в битве с джаггернаутом и его конвоем, мы в тот момент не боялись демонов «безликого воинства», хотя при этом хорошо понимали, что они — грозный противник. Я и моя команда лично повидали ужасающие последствия боестолкновения демонов с подводным судном Альянса, но даже этот ужас не затмил былого успеха разведывательного рейда по острову-птице — уверенность в своих боевых возможностях нас тогда ещё не покинула.

Но противник многократно превосходил эти наши боевые возможности, да и всё наше сопротивление, по большому счёту, было напрасным. Даже дорого продавать свои жизни не имело смысла. В этом мире нам некого защищать, вся эта нечеловеческая сила на опустевшей Гее угрожала только нам, мы же были просто ничтожны в сравнении с ней. Скванак-Ан понимал это лучше меня, и пока одна наша пушка уже почти вслепую стреляла по опасно наседавшим воздушным целям, а другая, ориентируясь лишь по пристрелянным секторам, молотила по морским, он отдал приказ штурману, и «Киклоп» на очередном повороте устремился к берегу — точнее, к тому проходу, который был заранее проложен через остров. Я уверен, задержались мы ещё на несколько секунд, то так и остались бы навечно в когда-то гостеприимной «икорной» бухте.

Мы рисковали, сильно рисковали! Я уже отмечал, что «Киклопы» непредназначены для полётов над сушей. Одно дело проскочить низкую косу, отмель или риф, совсем другое — пересечь такой большой остров. Конечно, воздушная подушка над ровной поверхностью гораздо устойчивее, чем над волнами, но любой достаточно крупный и твёрдый предмет, попавший хотя бы в один из четырёх турбовентиляторов, может привести к серьёзной аварии. А если мы остановимся, если сядем на брюхо на какой-нибудь поляне или в болоте, нам уже не выбраться оттуда без посторонней помощи. У нас нет никаких шасси, чтобы разгоняться по суше, и даже предельные режимы работы двигателей не сдвинут с места лежащее на грунте судно.

Неприятности начались сразу же. Едва мы оказались над пляжем, в передние вентиляторы засосало песок, да так так неудачно, что картинка с двух наших боковых камер заметно ухудшилась — на объективы попал песчаный вихрь, разогнанный в турбине до скорости почти в 300 узлов. Объективы камер закрыты защитным фильтром, который отражает пули и осколки и задерживает избыточное излучение, но в этот раз песок сработал как абразив и повредил внешнюю поверхность фильтров. Когда камеры задраиваются внутрь, эти фильтры протирает специальное устройство, но в данном случае протирка не помогла: Туликай убрал, а затем вновь выдвинул камеры, но изображение так и осталось мутным. Штурману пришлось полагаться на переднюю обзорную камеру, но в сложившихся условиях это серьёзно осложнило ему навигацию. Едва мы проскочили первую линию сооружённого накануне огненного барьера, я послал очередную радиокоманду на подрыв. Половина наших зажигательных гранат и почти все запасы спирта и смазки ушли на четыре больших очага воспламенения, от которых должны были загореться навалы из брёвен, щепы и хвороста, проложенные пропитанными маслом тряпками. Четыре больших костра вспыхнули один за другим, как я и рассчитывал, но остальное поджечь не удалось. Ибильза, заметив это, целил в некоторые из навалов из пушки, но судя по его полным досады репликам, ему так и не удалось ни разу попасть. В общем, я так и не знаю до сих пор, загорелись ли наши заслоны полностью, так как больше не видел ту часть острова. Длина пути, который нам предстояло преодолеть по суше, не превышала десяти миль, из которых три последних проходили по расчищенной накануне от препятствий и заминированной расщелине. Было ещё совсем светло, и Туликай, не смотря на опасность, поднял щиты на остеклении рубки. Впрочем, я сомневаюсь, что эти щиты способны хоть как-то защитить нас от оружия, вспоровшего броню большого подводного крейсера, словно та была из кровельной жести… Мастер Точности ювелирно вёл «Киклоп-4» по отмеченному вехами маршруту, а демонические ракеты продолжали нас преследовать и мне тогда казалось, что их невидимые молоты того и гляди припечатают «Киклоп» к острову. Однако, когда мы вошли в самый узкий участок между скалами, «когтеносные дочери» начали отставать и, кажется, некоторые даже повернули назад — они словно почувствовали то ли нашу каменную ловушку, то ли установленную неподалёку на вершине боеголовку «зазубренного жала». Но вот впереди показался океан и Скванак приказал мне подорвать заряд в основании скалы, нависающей над расщелиной. Дистанционный подрыв по радиокоманде сработал безупречно, и тут удача изменила нам окончательно. Я не слышал звука взрыва, но буквально через секунду наше судно задрало нос, все мы почувствовали сильный удар, затем нас мотнуло вправо и мы задели скальную стену правой носовой гондолой.

Теперь я понимаю, что произошло. Ударная волна от взрыва, попав в узкое пространство расщелины, многократно усилилась и ударила «Киклоп-4» в корму. Кормовые вентиляторы на секунду потеряли тягу, и корма задела поверхность, отчего судно на мгновение потеряло управление. Наш штурман не смог удержаться на курсе, да и никто другой на его месте не смог бы.

Повреждение гондолы было заметно даже через окно рубки, однако признаков неисправности самого двигателя приборы тогда не показали. Туликай-Ан выровнял курс и мы, выскочив из расщелины, пролетели над заболоченным озерцом, заросшей травой и кустарником береговой линией и вырвались наконец на открытую воду. Демонических кораблей на этой стороне острова не было видно, а преследовавшие нас летательные аппараты окончательно отстали. По плану мы должны были отойти на несколько миль от берега, подорвать боеголовку на вершине горы, а также попытаться выйти на связь с «Кураем». Однако через несколько секунд полёта над волнами стало ясно, что повреждённый двигатель начинает перегреваться и на таком режиме вскоре выйдет из строя. Туликай, даже не спрашивая капитана, резко сбавил обороты и мы сели на воду. Оба носовых турбовентилятора пришлось застопорить. Мы шли малым ходом на двух кормовых двигателях, и теперь первоочередной задачей стал осмотр и — при возможности — быстрый ремонт правого носового вентилятора. Скванак отправил наверх Путру и Свена, велев им как можно быстрее оценить ущерб и по переговорному устройству прямо с места доложить о повреждениях и перспективах ремонта. Туликаю он приказал держать курс вдоль берега на запад — где-то в той стороне мы ожидали всплытие «Курая». Именно я должен был установить связь с большим ракетоносцем, но на тот момент он в эфир не выходил и наш радар его не видел. Скванак-Ан, если я верно помню, сразу озвучил и дальнейшие наши действия: если неисправность всё же позволит «Киклопу» идти хотя бы средним ходом на брюхе и под водой, мы станем придерживаться первоначального плана. Если же мы потеряли этот двигатель, всем нам нужно как можно быстрее, оставив «Киклоп-4», перебираться на «Курай».

Не смотря на аварию, всеобщую суматоху и угрозу быть зажатыми с трёх сторон «безликим воинством», находясь под грузом ответственности за свои действия как офицера судна в боевой обстановке, я неожиданно вспомнил про карапа и отправленных вместе с ним на берег моряков с «Прыжка Компры». Очевидно, что все четверо остались где-то на острове, поблизости от наших огненных ловушек. Живы ли они — думал я — и если да, почему до сих не вернулись на борт? Карап и правда решил сбежать от нас, считая, что наше дело гиблое? В этом случае остатки экипажа «Компры» могут стать для колдуна ходячими мясными консервами! А, может быть, вернуться сах с двумя матросами не могут потому, что карап погиб, пал если не под демоническими молотами, так его достали наши зажигательные снаряды? Ведь Ибильза по дороге палил и по завалам!.. Перебрав в уме все, как мне тогда представлялось, возможные варианты, я сделал над собой усилие и сосредоточился на боевой задаче — в конце концов, тогда было не до карапа и его подручных.

Вскоре осматривавший правый кормовой турбовентилятор Путра-Хар сообщил, что обнаружил деформации и трещины в переднем импеллере. Он сказал, что это серьёзная поломка, исключающая подводный ход, и хотя можно попробовать трещины заварить, такой ремонт вряд ли возможен в боевой обстановке. К тому же, сварка не гарантирует, что двигатель сможет долго проработать под водой даже на малых оборотах.

Наверное, я должен пояснить, почему он так сказал. Если бы мне самому в своё время это не объяснили, я бы удивился подобному выводу офицера-моториста, ведь в воздухе вентиляторы вращаются гораздо быстрее и задействуют большую мощность, соответственно, двигатели должны подвергаться более серьёзным нагрузкам в полёте, чем при подводном ходе. На самом деле, так как вода плотнее воздуха в несколько сотен раз, лопатки турбин испытывают под водой очень серьёзные нагрузки. Но дело даже не в этом. Главная опасность заключается в электрохимической коррозии. Турбины во всех контурах вращаются благодаря электромоторам. Нарушение целостности каких-то частей двигателя, вроде обнаруженных Путрой трещин, может привести к попаданию морской воды на токопроводящие детали, и тогда они подвергнутся ускоренной коррозии. Вообще, эти двигатели — гибридные турбовентиляторы — выдающееся достижение наших инженеров и большой секрет Тилвара. Далеко не все виды повреждений грозят им такими проблемами. Но раз уж офицер-моторист вынес этот вердикт, значит погружаться больше мы не могли, во всяком случае до тех пор, пока не сделаем ремонт.

Мы ещё не успели толком осознать, что наше судно теперь почти беспомощно, как на связь с нами вышел подвсплывший милях в пяти к северо-западу «Курай». Скванак переговорил с Кусумой-Аном. Он сразу сообщил ему о нашей поломке и что нас необходимо принять на их борт как можно скорее. Эти слова Решающего за Всех прозвучали приговором «Киклопу-4»! Ещё капитаны сошлись на том, что противник надвигается с трёх сторон и что его численность гораздо выше, чем ожидалось. Кусума доложил, что по пути сюда они всплывали несколько раз, чтобы оценить эффективность различных типов огня, в том числе запустили в преследователей одно из «зазубренных жал». Боеприпасы у них имеются разного типа, в том числе с пирогелем, который способен спалить дирижабль или прожечь насквозь корабельную броню. Такие боеприпасы оказались не только эффективными, они заставляли противника рассеяться и даже временно отступить. Однако преследовавшие их летательные аппараты и корабли никак не реагировали на летящую к ним большую крылатую ракету — до того момента, пока не сдетонировала её термоядерная боеголовка. После вспышки оставшиеся в строю аппараты просто сомкнули ряды, заполнив образовавшуюся брешь, и продолжили преследование. Судя по всему, наш нынешний противник не имеет никаких средств противодействия термоядерному оружию и даже не понимает, что это такое. И ещё Разрывающий Тараном сообщил, что они видят в свою перископную оптику скопление противника в двух милях к западу, у самого берега — это, очевидно, были те демонические корабли, которые отправились вокруг западной части острова. И корабли эти выползают на сушу! На несколько секунд в переговорах даже возникла пауза. Капитан «Курая», поняв замешательство Скванака, принялся докладывать обо всём в деталях. Будто бы корабли противника выползают на берег подобно идрам, а там разделяются на фрагменты — предположительно, на некие сухопутные боевые единицы. Нам несложно было догадаться, что, поскольку путь вокруг восточной части острова был даже короче, чем с запада, те корабли противника, которые отправились восточным маршрутом, коль скоро они до сих пор не показались на радаре, скорее всего также «выползли на берег и разделились на фрагменты», только на восточном побережье. Мы тогда восприняли всё это как несомненную удачу: преследовавшие нас демонические ракеты на тот момент застряли где-то с южной стороны горы и вот-вот должны были попасть в смертельную ловушку, ожидающую их на её вершине, а корабли демонов, вместо того, чтобы зажать «Киклоп» и «Курай» в клещи и атаковать на море, словно забыли о нашем существовании и зачем-то принялись высаживаться на покинутый нами остров.

К концу переговоров «Курай» всплыл и средним ходом направился к нам, в итоге дистанция между нашими судами быстро сократилась миль до трёх, и тут со стороны капитана Кусумы-Ана прозвучал вопрос, обескураживший всех, кто был тогда в рубке «Киклопа-4». Разрывающий Тараном спросил, нет ли на нашем судне пожара. Далее он пояснил, что наблюдает на нашем пеленге большой огненный шар. Впрочем, вскоре стало не до этого. «Курай», продолжая сближение с нами, обрушил всю свою огневую мощь на западную часть острова, где столь странным образом высаживались на побережье демонические корабли. Мне же Скванак приказал запустить фейерверк на вершине горы. Так канонада, устроенная большим ракетоносцем, совпала с нашим огненным представлением. Карап оказался прав: буквально через пару минут над горой залетало несколько десятков толстых ракет, накручивая на её вершину свои серые шлейфы, и ещё с десяток вскоре появились над западным побережьем. Нас тогда отделяло от горы уже больше десяти миль, и хотя боеголовка «жала» была выставлена на максимальную мощность, её взрыв нам ничем не грозил. Скванак со своего поста ввёл код детонации, а я послал соответствующую радиокоманду… Мы не можем наблюдать сам взрыв, потому что перед вспышкой бортовые камеры прячутся в специальные внешние гнёзда-отсеки; мы лишь наблюдаем на приборах результат электромагнитного импульса и ощущаем прохождение ударной волны. Так же случилось и в тот раз. Когда камеры вновь заработали, над горой поднималось и расползалось в стороны огромное грибообразное облако, а подножие горы окружило кольцо пожара, хорошо видимое даже сквозь пыль и дым — вспышка выжгла островные джунгли больше чем на милю от вершины и подожгла ещё дальше примерно на полмили. Демонических ракет не было видно нигде — даже тех, что летали над западом острова. Радиоактивное облако ветер сносил к северо-северо востоку, мы же собирались сошвартоваться с «Кураем» неподалёку от северо-западного мыса, так что попасть под осадки нам пока не грозило. Через какое-то время расстояние между нашими судами сократилось примерно до полумили, «Курай» к тому моменту уже прекратил обстрел острова, а его капитан вышел с нами на связь и вновь задал вопрос про пожар. Скванак так и не успел ему ответить.

Неожиданно из-за западного склона горы, немного правее от радиоактивного облака, показался летящий на большой скорости объект. Летел он очень низко, и когда очутился над водой, то за ним, помимо обычного для демонических ракет серого дыма, потянулся ещё и шлейф потревоженной воды. Я успел тогда лишь подумать, что это такой же аппарат, который мы посчитали за воздушного разведчика «безликого воинства», и ещё я успел разглядеть, что внешне он ничем не отличается от довольно медлительных толстых ракет. Наш радиолокатор показал, что скорость аппарата больше 900 узлов. В этот раз противовоздушный комплекс «Киклопа-4» был в полной готовности и носовая пушка начала стрелять за несколько секунд до того, как разведчик сблизился над нами. Однако это его не остановило, а лишь вынудило на манёвр: в тот момент, как пушка сделала первый выстрел, аппарат вильнул в сторону, уйдя с курса градусов на 30, а когда миновал нас, так же резво вновь вернулся на прежний курс, лежащий прямиком к «Кураю».

Когда скоростной разведчик пролетел над «Кураем», большой ракетоносец заметно просел на корму и задрал нос. В первое мгновение я решил, что это действие ударной волны, но уже в следующее вспомнил про силовой луч. Сердце моё замерло! Тем не менее, «Курай» встретил врага всей мощью корабельной ПВО, в том числе с него стартовало несколько зенитных ракет — наши соратники, разумеется, прекрасно понимали всю опасность демонических аппаратов и поэтому задействовали всё, что могли. Но перехватить эту цель даже оружию «Курая» оказалось не под силу. Пара-тройка снарядов всё же достали демона — мы видели, как он дёргался от попаданий, однако серьёзно повредить его, похоже, тогда не удалось. Нам сразу бросилось в глаза, как изменился силуэт «Курая»: в нём появилась одинокая вертикальная линия — это вздыбилась вверх выдранная демоническим оружием из обшивки его палубы полоса — примерно такая же, какие мы видели у «Копья Ксифии»! Стремительно пролетев над своей целью, разведчик круто развернулся. Если бы его пилотировал человек, он мгновенно погиб бы от такой перегрузки, да и сам скоростной аппарат, будь он сделан из металла и пластика, развалился бы на части. Развернувшись, демон вновь устремился к «Кураю», теперь уже на меньшей скорости. Его встретили те самые зенитные ракеты, которые выпустил комплекс ПВО большого ракетоносца, но ракеты эти пролетели мимо — я до сих пор не понимаю, почему так, ведь цель наверняка подсвечивалась радиолокатором, а скорость цели и расстояние до неё явно укладывались в диаграмму поражения… Впрочем, какая теперь разница? Нас с «Кураем» разделяли примерно три стадии, когда разведчик демонов вновь пролетел над большим ракетоносцем, а затем и над нами.

Я и тогда поначалу решил, что «Киклоп» накрыло скачком уплотнения. Мы почувствовали удар, судно вздрогнуло и его круто развернуло, точнее, мы описали на воде почти полный круг, да так, что захваты кресел едва удержали нас на местах. Сразу замолкла пушка противовоздушного комплекса, а также перестала работать камера правого борта (которая до этого давала мутное изображение, так что её потеря не сильно нас расстроила). Зато кормовые камеры успели показать, как вслед за удаляющимся скоростным разведчиком по воде закувыркались какие-то продолговатые предметы — мы приняли их за бомбы и решили, что демонический аппарат метил ими в «Курай» или в нас, но промазал. Аппарату демонов в этот раз ещё на подлёте досталось как от ПВО «Курая», так и от нашей носовой пушки, и белый шлейф, постоянно тянущийся за ним, стал прерывистым, а скорость упала ещё больше. Мы возликовали, решив, что сейчас он вовсе потеряет управление и врежется в воду, а то и взорвётся прямо в воздухе. Но мы ошиблись: аппарат этот вновь развернулся. Я до сих пор не знаю, было так задумано демонами, или повреждённый аппарат в конце концов и правда потерял управление из-за попаданий наших снарядов. В общем, пролетев над «Киклопом» — уже на дозвуковой скорости — он врезался в носовую часть «Курая», в район ходовой рубки. Был сильный взрыв, но без огня и дыма — лишь облако пара. Во все стороны полетели обломки, некоторые ударили в наше судно. Возможно, нас атаковал не скоростной разведчик и не бомбардировщик, а какой-то гибридный аппарат, с функцией мощной противокорабельной ракеты.

«Киклоп-4» после удара застопорил ход, а «Курай» на наших глазах начал быстро кренился на нос — скорее всего, демон проломил большому ракетоносцу днище. На месте, где раньше была рубка, теперь виднелась огромная рваная дыра, а за ней торчали уже две полосы вспоротой обшивки. Только тогда мы заметили, что и наше судно после атаки получило крен — на левый борт. Радиационный фон снаружи позволял выйти на палубу и Скванак вновь приказал Путре-Хару осмотреть повреждения, на этот раз нанесённые демоническим аппаратом. Слышащий Движение поспешно вышел наружу, но затем не отвечал так долго, что Скванак чуть не послал ему вдогонку Такетэна. Наконец моторист доложил, причём как-то не по уставу. Он сказал примерно следующее: «Это были не бомбы, это были контейнеры. Наши контейнеры…» — и опять тишина. Скванак крикнул в микрофон: «Что такое?!.» И тогда Путра объяснил: «У нас снесены все пусковые контейнеры по правому борту… Повреждён люк носового орудия… Содраны щиты правой стороны остекления… Обшивка треснула… Она вспорота… В техотсек поступает забортная вода…» Тут до меня дошло (наверное, и до остальных тоже). Продолговатые предметы, которые кувыркались по воде, были вовсе не бомбами, это были наши пусковые контейнеры! Демонический аппарат «прошёлся» по нашему правому борту «невидимым молотом» — силовым лучом. Луч этот оторвал и отправил кувыркаться пусковые контейнеры крылатых ракет и чуть было не сорвал обшивку правого борта — примерно так, как мы это видели на «Копье Ксифии» и теперь — на тонущем «Курае». Камеру, которую мы с Такетэном когда-то ставили в техническом отсеке как раз с того борта, давно уже убрали, но во всех отсеках «Киклопа» имеются датчики, фиксирующие давление, затопление и загазованность. Датчик в техническом отсеке начал показывать затопление вскоре после того, как Путра-Хар с палубы доложил о наших повреждениях. По-моему, в этот момент Скванак, Решающий за Всех, запаниковал. Я заметил, как взгляд его стал растерянным и капитан явно не представлял, какие приказы следует теперь отдавать. За короткий срок единоличного капитанства Скванака «Киклоп-4» получил серьёзные повреждения, да ещё прямо на наших глазах гибла последняя надежда на победу и спасение — большой ракетоносец. Мы почти ничем не могли помочь экипажу «Курая», хотя находились совсем рядом, разве что взять к себе на борт столько их людей, сколько получится, и доставить затем на берег острова, на поживу демонам. Это при том, что мы тогда не знали, сколько сами продержимся на плаву. Скванак молчал мучительно долго — как мне тогда показалось. В конце концов он включил внутреннюю связь и вызвал в рубку Дважды Рождённого.

Между тем поверженный «Курай» всё больше кренился; он тонул с возрастающим креном на нос, и происходило это совсем рядом с нами — меньше, чем в стадии. Если бы сам Ардуг был живописцем, это была бы достойная его кисти зловещая и удручающая картина! Через остекление своей рубки мы хорошо видели, как экипаж большого ракетоносца спешно покидает тонущее судно — в основном люди прыгали прямо в воду, хотя рядом уже виднелись два или три спасательных плота. Это не наши надувные лодки, такие плоты отстреливаются за борт и надуваются автоматически всего за несколько секунд, каждый из них вмещает человек по 20 и снабжён приборами связи, аптечкой, запасом пресной воды, даже электрическим мотором. Все мы тогда просили Богов, чтобы не появились ксариасы.

Оказавшись в воде, моряки с «Курая» не спешили спасаться на «Киклопе», наоборот, они старались отплыть от нас подальше. На экранах мы видели их лица: что-то их явно пугало. Вскоре с нами связались с одного из плотов. Какой-то офицер опять говорил, а точнее кричал о пожаре. В панике он уверял нас, что «Киклоп-4» полыхает, как огромный факел!

В этот момент в рубку поднялся Озавак-Ан. Увидев его, Скванак приложил пальцы ко лбу — то ли возблагодарил Богов, то ли дал понять Дважды Рождённому, что возвращает ему все полномочия и даже передаёт командование. После этого Решающий за Всех, пробурчав под нос что-то про усталость, удалился в капитанскую в каюту. Он не успел ещё задраить за собой дверь в тамбур, как Озавак начал отдавать команды: отозвал с палубы Путру, поднял матросов и отправил к ним Такетэна, чтобы перекрыть технический отсек по правому борту и проверить прилежащие отсеки на наличие трещин и других повреждений. Офицер со спасательного плота больше не спрашивал про пожар, и вернувшийся в рубку Путра про огонь на палубе не упоминал, так что это странное недоразумение вновь осталось без объяснения.

В конце концов все находившиеся в воде моряки с большого ракетоносца оказались на своих спасательных плотах. Убедившись, что плоты подобрали уцелевших членов экипажа и что помощь нашим братьям не нужна, Дважды Рождённый приказал запустить двигатели и идти прямиком к ближайшему берегу. Правый носовой турбовентилятор на наше счастье заработал на малых оборотах и, как ни странно, даже на средних показывал вполне приемлемые температуру и вибрацию. Так потихоньку мы двинулись к ближайшему берегу. Спасательные плоты с «Курая» также направились к острову. Их моторы предназначены для того, чтобы в случае гибели судна отвести экипаж подальше от поля боя. Хотя их мощность мала, а время работы ограничено несколькими часами, для того, чтобы доставить людей к ближайшему островному берегу, как в тот раз, такого мотора вполне достаточно. Конечно, мы опасались, что появится ещё один скоростной разведчик и довершит дело, но, похоже, у «безликого воинства» не так много подобных летательных аппаратов, или они решили, что с нас уже хватит. Те четверть часа, что мы добирались до острова, обошлись без демонических атак.

Можно сказать, удача начала возвращаться к нам с возвращением командования Озавака. В каком-то смысле нам повезло и с ветром, относившим радиоактивное облако в сторону, и с тем, что «Курай» так и не успел атаковать «безликое воинство» оставшимися тремя «зазубренными жалами» и не превратил таким образом весь остров в горящую радиоактивную ловушку. Преследовавшие нас толстые ракеты, похоже, все сгорели при взрыве на вершине горы, а массированный удар «Курая» по десанту демонов зачистил западное побережье. Повезло нам также со штормом, поскольку ещё с утра он ушёл на северо-восток. На тот момент главной нашей задачей было сохранить «Киклоп-4» как единственное уцелевшее судно девятой отдельной флотской группы, а заодно и последнее средство, чтобы убраться прочь с этого острова.

Участок берега, к которому мы собирались причалить, находился примерно в пяти милях к западу от выхода из ущелья, в котором «Киклоп» повредил правый носовой двигатель. Подойдя к полосе прибоя, наше израненное судно сбавило ход и развернулось повреждённым правым бортом к берегу. Мы не сбросили оставшиеся по левому борту контейнеры и сохранили крен как раз для этого — чтобы повреждённый борт оказался выше и в результате дальше от воды. Все наши матросы и два офицера — Ибильза и Такетэн — ждали в это время на палубе, приготовив якоря и лини. Как только брюхо «Киклопа» заскребло по песку, они сбросили в полосу прибоя якоря, затем прыгнули туда сами. Необходимо было затащить якоря на берег, закрепить их там и подтянуть к ним тросы. Всё это в итоге они проделали быстро и чётко — возвращение Озавака подействовало на весь экипаж ободряюще, словно сам Хардуг похлопал нас по плечу. Спасательные плоты с «Курая», который к тому времени уже полностью скрылся под водой, двигались медленнее, чем мы, поначалу ветром и течением их сносило к востоку, и спасшийся на плотах экипаж ракетоносца рисковал оказаться в зоне опасного радиоактивного загрязнения. Но в итоге они связали все спасательные судёнышки — всего пять плотов — в линию и поплыли вдоль берега на запад. Мы поддерживали с плотами связь — поначалу с тем же офицером, но вскоре в эфир вышел Сирутай-Вал, Правитель Полнолуния. Второй их капитан, Кусума-Ан, не пережил атаку — в момент взрыва он находился в рубке и погиб. Пройдя мимо нас, часа через два экипаж «Курая» высадился примерно в семи милях к северо-западу, близ крайней западной точки острова и неподалёку от того (всё ещё дымящегося) участка западного побережья, где немного ранее их ударом был разгромлен демонический десант. Противника там, похоже, не осталось — во всяком случае, они выбрали это место для высадки именно по таким соображениям. Дважды Рождённый, как я припоминаю, выразил беспокойство тем, что Сирутай выбрал место так далеко от нас, но никаких приказов ему отдавать не стал. Их разговор коснулся также и наблюдавшегося на нашем борту таинственного или мнимого пожара. Его успели заметить и те из нашего экипажа, кто занимался якорями. На самом деле это была иллюзия, созданная карапом — именно такую он обещал наколдовать, когда договаривался вчера с капитанами. Подозреваю, что наши завалы на той стороне острова он тоже не стал поджигать, а лишь создал такую же иллюзию… Однако озвучивать версию про колдуна Кусуме Озавак счёл неразумным, поэтому он солгал, впервые на моей памяти: он сказал, что мы жгли на палубе в бочках горючую смесь, чтобы отпугнуть противника. Такое объяснение, похоже, удовлетворило капитана «Курая» и больше вопросов про пожар нам не задавали.

Вскоре после того, как мы причалили к берегу, иллюзия пожара рассеялась, поэтому мне не довелось на неё посмотреть. Но я теперь уверен, что толстые ракеты не припечатали нас к острову именно благодаря этому карапскому фокусу. Так Боги иногда заставляют злодеев делать добрые дела… Да что там, Боги умеют уже свершившееся зло оборачивать добром!

Когда я впервые после «икорного» залива выбрался наружу, на верхнюю палубу нашего судна, я своими глазами увидел увечья на его корпусе. Надо ли говорить, как глубоко я был потрясён! «Киклоп-4» стал для меня истинно вторым родным домом, и узреть такое мне было очень горько. Рассматривая повреждения, которые нам причинил скоростной разведчик «безликого воинства», я припомнил пушечные турели «Копья Ксифии», и я тогда понял, что силовой луч может действовать в обе стороны — как от себя, так и к себе, как вминать и проламывать обшивку внутрь и выносить задраенные двери переборок, так и вспарывать обшивку и выдирать из креплений артиллерийские установки и ракетные контейнеры. Именно в таком режиме «вспарывания» он атаковал «Курай», и именно так он ударил по «Киклопу». Луч не задел турбовентиляторы, зато повредил люк, закрывающий носовую пушку, снёс с её турели радар противовоздушного комплекса (саму пушку при этом намертво заклинило), а также выдрал все три правых пусковых контейнера и вздыбил обшивку правого борта. Вся та сторона судна зияла трещинами, в том числе широкими и сквозными, причём часть больших трещин пришлась ниже ватерлинии. Если бы оставшиеся по левому борту контейнеры не накренили на себя судно, мы могли затонуть вслед за «Кураем»… Именно эти трещины начали заваривать в первую очередь. Со склада сгрузили оборудование для сварки, протянули кабель и Такетэн с двумя матросами из его команды занялись наложением внешних заплаток. Изнутри их тоже пришлось потом наложить, только уже на герметик. В очереди на ремонт значился импеллер правого носового двигателя, который необходимо было заварить и отбалансировать, только это уже работа мотористов. И ещё носовая пушка… Теперь вот даже и не знаю, собирались ли её ремонтировать.

Ибильза-Хар, закрепив якорь, вернулся в рубку на свой пост — на случай появления демонов — чтобы управлять уцелевшей кормовой пушкой. С ним на борту остались Скванак-Ан, штурман и мотористы. Остальные, включая Дважды Рождённого, сошли на берег. Я вновь командовал своими людьми — Нандой, Кинчи и Муштаком, — и это придавало мне сил. Перед нами, почти в миле от береговой линии, возвышался холм, точнее, длинный отрог горы; он тянулся на запад миль на 5 и загораживал нам вид с берега на центральную часть острова. У подножия его склона начинался густой тропический лес и там мы расставили растяжки, использовав добрую половину оставшихся у нас гранат — по слухам среди матросов, ещё Каманг Гуен рассказал об этом капитанам: демоны не замечают таких ловушек и легко на них попадают. Об установленных растяжках предупредили экипаж «Курая», хотя те и не собирались к нам в гости. Посовещавшись с Правителем Полнолуния по радио, Озавак договорился после ремонта перегнать «Киклоп-4» к западному мысу и там принять на борт уцелевший экипаж большого ракетоносца. Всем было ясно, что с острова следует убраться как можно скорее. Расчёт был на то, что после латания дыр и трещин мы сможем погрузиться хотя бы неглубоко и на малом ходу отойти на несколько миль подальше от острова. Дважды Рождённый предлагал двигаться на север, для начала — к обнаруженному нами материку (карап называл его Серес), но я так и не знаю, что ему на это ответил Сирутай-Вал.

Демоны появились часа через три, с началом отлива, когда радиоактивное облако над горой уже рассеялось, а его остатки унесло на северо-восток. Экипаж «Курая» к тому времени уже завершил высадку и занимался постановкой лагеря на берегу к западу от нас, а команда Такетэна успела закончить все сварочные работы снаружи и, передав оборудование мотористам, отправилась ставить заплатки на внутреннюю часть обшивки. Именно в тот момент из джунглей, со склона отрога, в сторону пляжа повалило их сотни две. Передовые ряды, спустившись к подножию склона, подорвались там на наших растяжках. Пара десятков гранат на относительно узком участке такую массу, конечно, не остановила, и вскоре демоны выбрались на поросшую лишь травой и редкими кустами береговую полосу. Тогда кормовая пушка «Киклопа» открыла огонь, а мы — те, кто был снаружи — опрометью бросились под её защиту. Весь берег в той стороне запылал сплошным ослепительно-белым пятном — во всяком случае, так казалось. Ветер дул в нашу сторону, и вскоре нас обдало отвратительной вонью — примерно такой же, какой мы до умопомрачения надышались в отсеках «Копья Ксифии». Несколько демонов всё же прорвались через огненный заслон, но большая часть полегла или повернула назад в джунгли. Мне тогда — издали и в пылу боя — эти существа показались похожими на огромных пауков. Прорвавшихся демонов, метавшихся по берегу, добили залпы наших винтовок. Должен отметить тут стрельбу Муштака. Цели двигались быстро и беспорядочно, непредсказуемо меняя направление и порой, сменив его несколько раз, устремлялись обратно в сторону дымящихся джунглей. Мы ждали, пока эти твари приблизятся хотя бы на пару стадий, Муштак же ещё с трёх-четырёх уложил нескольких демонов. Ибильза, которой видел противника в обзор прицельной камеры, рассказал мне некоторые подробности. Там, где срабатывали зажигательные гранаты, демоны широко расступались, часть их тут же поворачивала назад, остальные же старались обойти подальше ярко светящееся пышущее жаром место. На обычные осколочно-фугасные гранаты, заметно прореживавшие их толпу, они словно бы и не обращали внимания. Ему показалось странным, как эти существа передвигаются: «звери так не бегают» — сказал он мне. Я упомянул пауков, и Ибильза тут же согласился. Двигались демоны, по его словам, суетливо и неорганизованно, порой ступая прямо по телам своих павших, но не успевших раствориться сородичей.

Позже, уже после боя, я нашёл на берегу несколько таких тел, которые и не думали обращаться в масло и слизь — они выглядели как наполовину заполненные тряпьём или чем-то подобным обезьяньи шкурки. Тут-то я и понял, что демоны похожи на обезьянку, труп которой мы с моими матросами видели в рубке «Копья Ксифии»! Я позвал нашего доктора, чтобы он тоже посмотрел на тела убитых нами демонов. Заботливый Арза в очередной раз меня удивил. Доктор достал складной нож и начал препарировать то, что осталось от этого существа. Как я и ожидал, внутри шкуры оказалась та самая маслянистая жидкость, но помимо неё было что-то напоминающее тонкие полупрозрачные кости или хрящи, а также какие-то белые густо ветвящиеся трубочки. Арза всё это вытаскивал и с любопытством рассматривал… Я же не мог тогда дышать! Смрад стоял такой, что у меня слезились глаза, а желудок мой сжался в маленький комок. Арза между тем дышал ровно, будто лишился обоняния, — вот что значит быть доктором! В конце концов Арза заявил, что никогда не видел ничего похожего, и что это существо, скорее всего, не имеет никакого отношения к нашим животным. Я не стал развивать эту тему и упоминать про захватчиков из другой звёздной системы — слишком уж нелепым выглядел бы подобный разговор в тех обстоятельствах. Но мы хотя бы точно узнали, что это биологические существа, а не какие-то потусторонние. Тогда же я припомнил, что в тлеющих баррикадах, на которые мы натыкались в отсеках «Копья Ксифии», попадались фрагменты похожих шкурок. Они были покрыты копотью и я принял их за обгоревшие остатки утеплённой формы малаянских моряков. Очевидно, не все убитые демоны обращаются маслянистой жижей. Но от чего это зависит? Я подумал тогда, что это может оказаться важным, а у меня на этот счёт никаких соображений нет, и я решил обсудить это с доктором. Арза ответил, что если бы у него была возможность провести серию контролируемых опытов над живыми экземплярами… Короче говоря, он отшутился. Впрочем, этот мир повесил на нас такой груз загадок и опутал столькими тайнами, что ещё одна общей ситуации не изменит. Как мы здесь очутились? Это ведь не наша Гея, не та, где мы родились, где жили, где сражались с конвоем. Дважды Рождённый с самого начала подозревал, что мы в другом мире, но по каким признакам он это понял? И откуда он знал, что из всех флотов — как нашего, так и Альянса — мы встретим здесь только подводные суда? Не похоже, чтобы этот мир был родным и для «безликого воинства», но ведь его горбатым надводным кораблям, и даже толстым дымящим ракетам, ничто не помешало сюда попасть! Что здесь делал карап? Как так случилось, что мы сами на него вышли? Кто всё таки эти женщина и ребёнок, которых он разыскивал?.. В этом непроходимом для моего разума лабиринте природа демонов «безликого воинства» — просто один из множества тупиков. Признаюсь, после того разговора с доктором, скорее даже от его невозмутимого спокойствия, у меня полегчало на душе. К сожалению, ненадолго…

В общем, первую наземную атаку мы успешно отбили. Никто тогда не смог толком рассмотреть атаковавших, и это, как показало будущее, было к лучшему. У нас ещё оставались гранаты, но устраивать демонам новую ловушку мы не стали. Подножие склона ещё горело и было сильно задымлено, так что даже подойти к нему представлялось невозможным. Впрочем, как нам, так и противнику. Когда через полчаса после боя дым немного рассеялся, там вновь появились демоны, но они к нам не пошли, просто помаячили среди обгоревших стволов, а затем вдруг разом, словно по команде, повернули назад и скрылись среди густой зелени. Я уверен, что их отпугнул горящий берег, смердящий горелой плотью их соратников.

Над пляжем повис мирный фон звуков: тихое шипение волн, крики летавших вдоль береговой линии ларосов, спокойные голоса людей, занятых общим ответственным делом. Я вернулся в рубку и там узнал, что сразу после боя с нами связался Сирутай-Вал — в их лагере слышали выстрелы нашей пушки и видели дым, и они хотели узнать, что же у нас произошло. Тогда и выяснилось, что у экипажа большого ракетоносца из огневых средств только винтовки и револьверы, снаряжённые обычными патронами, и даже этих стволов на всех не хватает — из восьмидесяти шести уцелевших вооружены лишь около тридцати человек! Моряки «Курая» как раз пытались соорудить вокруг лагеря хотя бы простое заграждение из заострённых кольев. И ещё у них около двух десятков раненых… В общем, стало ясно, что для демонов спасшийся экипаж «Курая» — лёгкая добыча. Логично также было предположить, что отброшенные нами вглубь острова демоны под прикрытием отрога направились на запад.

Озавак-Ан принял решение, ещё даже не договорив с Сирутаем. Это для него характерно — мгновенно оценивать обстановку и за секунду принимать единственно правильное решение, до которого другой и за сутки бы не додумался. Разумеется, винтовок у нас лишних не оказалось, каждая «ферга» находилась в руках у кого-то из членов экипажа, а Свену с Вархисом и доктору так вообще не полагалось оружия. Но кэп приказал разделить содержимое одного (надо сказать, единственного на складе) ящика с зажигательными патронами на части и сложить эти патроны в заплечные сумки, и так же распределить по нескольким сумкам большую часть оставшихся гранат. У меня он спросил про беспилотный разведчик (как обычно!) — смогу ли я его запустить и провести разведку в такой ситуации. Я ответил, что разведку можно провести, но за успешное возвращение аэроплана я вновь не поручусь, так как сажать беспилотник придётся вдоль берега у самой полосы прибоя, а по инструкции делать этого нельзя. Дважды Рождённый также спросил у Ибильзы про боеприпасы к пушке. Запас ещё оставался, нужно было только снять ленты с неисправной носовой и перенести их на кормовую.

Это был последний раз, когда я запускал разведчик. Помогала мне вся моя команда, уже привычная к такой работе, и уложились мы меньше чем за полчаса — и это не смотря на то, что материалы, кабели и сварочное оборудование, сваленные на палубе, здорово нам мешали. Задача по разведке была одна — отследить маршрут и направление демонов. Это не составило мне труда: погода для наблюдения была вполне сносная, телеметрия работала исправно, а картинка на таком расстоянии принималась лучше некуда. Толстых ракет уже давно не было нигде видно, а сами демоны передвигались по острову довольно плотной массой и отлично просматривались с высоты, даже когда заходили в густые заросли. Подтвердились худшие наши опасения: демоны, которых мы отпугнули огнём, направлялись теперь к западной оконечности острова — в тот район, где находились наши соратники с «Курая». Их было много, но оценить их численность я смог лишь очень приблизительно — от одной до двух сотен. Но самое неожиданное я обнаружил на южном берегу, в нескольких милях к западу от «икорной» бухты. Там шёл бездымный и беззвучный бой! Волна демонов, шедшая по джунглям со стороны бухты на северо-запад схлестнулась с волной, двигавшейся, похоже, от западного побережья. Наверное, с запада шли демоны, которых отпугнул массированный удар «Киклопа», но их было уж очень много — гораздо больше, чем тех, которые двигались от нас в сторону лагеря «Курая». Что это именно бой, смертельная схватка, можно было догадаться по движению древесных крон: они резко вздрагивали, дёргались, словно бы их трясла невидимая огромная рука, а то и вовсе срывались и улетали за добрых полстадии. Так демоны лупили друг друга своими невидимыми молотами! Я вспомнил слова карапа: он утверждал, будто столкнул и заставил драться одних демонов с другими в устье той реки на Сересе. Неужели здесь он проделал то же самое? Или демоны настолько злобны, что не выносят даже своих сородичей, если те не из их стаи?.. По всему южному побережью острова виднелись группы по несколько кораблей «безликого воинства», всего их там насчитывалось с полсотни, а может и больше, и они почти не двигались. Разглядел я и наши прогоревшие заслоны на востоке — они давно уже погасли и теперь еле курились дымом.

Всё время, пока я со своего поста управлял беспилотником, за моей спиной стояли Дважды Рождённый капитан и штурман Туликай, и мне не было нужды о чём-то докладывать — сложившаяся обстановка и так была им хорошо видна. Демонический фронт, подходивший к острову с юга, отмечался большой засветкой тут же, на экране радиолокатора, до острова ему тогда оставалось миль 30. Фронт этот явно не торопился, но наступал неумолимо. Визуально под тёмной полосой стал хорошо заметен шлейф, весь в радужных разводах. Внизу преобладали синие, фиолетовые, сиреневые и зелёные полосы, а выше, ближе к летящей армаде, можно было разглядеть причудливые струйки и завитки красного, жёлтого, оранжевого и голубого. Это напоминало виденные мною накануне «радужные нити», и всё это выглядело так, словно демонический фронт растягивает под собой гигантский мыльный пузырь. И ещё я тогда вспомнил цветные разводы интерференции на масляных лужах, что оставляют после себя павшие демоны. Но оптическая интерференция довольно скромное явление, она возникает на поверхности тонких плёночек и бывает видна лишь на относительно небольших участках, а здесь будто кто-то увеличил картинку в сотни и тысячи раз!

Я удачно посадил беспилотник, он плавно проскользил вдоль волны, и прибой мягко вынес его на песок примерно в двух стадиях к юго-востоку от «Киклопа». Я даже не стал выходить наружу, чтобы поднять его на борт, братья Кинчи под присмотром Муштака прекрасно сами справились. Между тем Дважды Рождённый озвучил свой план, как только в рубку вернулись Такетэн и Ибильза. Обращался он ко всем присутствующим в рубке. Озавак решил послать вдоль берега отряд из девяти человек, который понесёт боеприпасы в лагерь «Курая», а также сам по себе — своим оружием — послужит для них усилением. Такетэн предложил было снарядить для этого наши лодки, но Дважды Рождённый возразил: лодки могут привлечь внимание противника, а небольшую группу,которая двигается вдоль отрога под прикрытием зелени, скорее всего не заметят. К тому же, расстояние до лагеря таково, что в быстром темпе по ровному берегу получится не дольше, чем заняла бы подготовка лодок и переход по морю. Отряд он решил вести сам, с ним должны отправиться Ибильза и Такетэн со своими четырьмя матросами плюс ещё один матрос (по имени Парза-Кир), который не вошёл ни в мою команду, ни в команду Такетэна, так как слыл неуклюжим — зато он сильный и выносливый и лучше всего подходил для подобной задачи. Электромеханик даже не успел привести себя в порядок, его команда тогда как раз только закончила латать трещины изнутри. В случае нового нападения пушкой могут управлять как штурман, так и «наш храбрый Адиша-Ус» — именно так сказал, заглянув мне в глаза, Дважды Рождённый капитан! Ещё он приказал мне отрядить моих матросов прокопать песок перед носом «Киклопа», чтобы судно после ремонта смогло сойти в воду. Под конец Озавак заявил, что штурман должен будет пригнать «Киклоп» к тому лагерю сразу же, как только Путра со своими людьми приведут в порядок повреждённый двигатель. При этом про Решающего за Всех Скванака, «отдыхающего» в капитанской каюте, он ни словом не обмолвился.

Всё произошло быстро и без лишних телодвижений. Озавак-Ан собрал людей снаружи, перед «Киклопом-4», внимательно осмотрел их снаряжение, затем все мы коротко помолились и отряд ускоренным шагом двинулся на северо-запад вдоль береговой линии — к лагерю «Курая». Очень скоро они скрылись из глаз и больше я их не видел. Я помню прощальный взгляд Ибильзы-Хара — он был полон уверенности в наших силах и в нашей победе. Мною же, после ухода Озавака, а с ним самого близкого из моих друзей, овладело чувство одиночества и я исполнился дурными предчувствиями. Словно бы в оправдание им, далее несчастья посыпались, словно бы Адруг Ужасный только и ждал того момента, когда нас покинет Дважды Рождённый.

Я сразу же отправил свою команду копать песок, и сам взялся за лопату — тяжёлая и нудная физическая работа помогла хоть немного разогнать тоску. Примерно за полтора часа мы прорыли в песке изрядный канал, которого даже с учётом последующего наноса песка было достаточно, чтобы «Киклоп» на средней тяге сполз в воду. Когда мы уже помылись в морской воде и забрались на верхнюю палубу, намереваясь спуститься в тамбур, навстречу нам вышли Туликай и Заботливый Арза. У них был такой вид, что даже братья Кинчи поняли, что случилось нечто из ряда вон. Присутствовали там также и Путра-Хар со своими помощниками. Доктор был краток: он прямо сказал нам, что Скванак-Ан в своей каюте застрелился. Признаюсь, что я тогда чуть не грохнулся в обморок — в глазах у меня потемнело, а ноги предательски ослабли. Я ожидал от Скванака чего угодно, только не такого исхода. Туликай же сообщил, что уже связался с дошедшим до западного лагеря Озаваком и тот передал командование «Киклопом» ему. Штурман мог этого и не говорить — согласно устава именно он при таком раскладе остаётся за командира. Сообщив нам о поступке капитана, док вернулся в медпункт, штурман — на оружейный пост, а мотористы вновь занялись починкой двигателя. Я же решил, что мне и моей команде необходимо отойти от шока, поесть и хоть немного отдохнуть, чтобы оставаться в боевой форме. Я отослал матросов в кубрик обедать, и сам спустился с ними в трюм, отправившись в свою опустевшую каюту. Лишь с трудом я заставил себя разогреть и проглотить офицерский паёк.

Пока происходили все эти события, с юга на остров неуклонно надвигался основной демонический фронт. Когда я закончил с едой, которая с каждым глотком норовила полезть обратно, воздушная часть фронта как раз оказалась над островом. Уже не припомню почему, но появление над нами этого грандиозного марша «безликого воинства» меня не обеспокоило. Хотя, возможно, потому, что я помнил доклад Правителя Полнолуния — тот говорил, что основной фронт идёт на большой высоте и никогда не останавливается, в худшем случае от него отделяется лишь несколько разведчиков. Примерно так же случилось и в этот раз: огромная туча из аппаратов «безликого воинства» прошла над нами на северо-северо восток, двигаясь почти что по ветру и таща за собой хвост из серого пара и радужных разводов. Наверное, те демоны сочли нас слишком ничтожными, чтобы тут задерживаться. Зато часа в три пополудни до «Киклопа» добрались те демоны, которые оставались на острове. И это были не пугающие, но хлипкие обезьяноподобные солдаты, это были сухопутные боевые машины!

Путра с помощниками к тому моменту закончили со сваркой импеллера; вместе с моими матросами они перетаскивали оборудование с верхней палубы обратно на склад. Я был уже в рубке на посту связи и находился под впечатлением от рассказа Ибильзы — мой друг как раз только что поведал по радио об успешном отражении атаки отряда демонов на лагерь «Курая». Они там соорудили частокол и горящие баррикады, причём именно последние сыграли решающую роль — столкнувшись с огнём и взрывами фосфорных гранат, противник очень скоро повернул обратно и скрылся в юго-восточном направлении. Туликай-Ан оставался на оружейном посту; мы вместе с ним наблюдали, как смертоносные плоды нечеловеческих рук выползают из джунглей и направляются в сторону «Киклопа-4». Машин — своеобразных демонических арматронов — было не меньше десятка и они ползли, подминая под себя деревья и кусты, при этом у них не было видно ни колёс, ни гусеничных платформ, ни иных известных мне движителей, лишь вдоль нижней части пробегали какие-то волны. Кажется, подобным образом передвигаются сиплекиры, но, в отличие от этих медлительных существ, двигались боевые машины «безликого воинства» быстро! Размером они были, насколько я мог судить, поменьше толстых ракет, и имели такой же горб, какие я видел у демонических кораблей, и горбы их буквально усеяны раструбами, как иной лесной пень грибами. Если бы мы точно знали что, запустив двигатели, сможем тот же час беспрепятственно выйти в море, мы бы так и сделали. Может быть, нам и правда стоило тогда рискнуть. Но Путра-Хар настаивал, что сначала он должен погонять повреждённый турбовентилятор на разных режимах, чтобы по результатам отрегулировать его балансировку, в противном случае возникшая вибрация может совсем разрушить двигатель. А балансировка, как я понял, очень непростое и небыстрое дело… В общем, мы остались на месте. Мастер точности хладнокровно выжидал. Машины демонов спустились с отрога и проползли несколько стадий по берегу, прежде чем он открыл по ним прицельный огонь. Расстояние позволяло не расходовать выстрелы зря — практически каждый снаряд, а точнее каждая короткая очередь, приходилась аккуратно в демона. Это было не только эффективно, такой приём поначалу не слепил прицельную камеру и мы прекрасно видели результаты попаданий. Помнится, мне показалось, что горящие демоны разваливаются, рассыпаются на части, так же это представлялось и Мастеру Точности, и мы возликовали. Но очень скоро заметили, что большинство кусков от развалившихся машин обратились обезьяноподобными демонами и, буквально рассыпавшись по берегу, эти демоны теперь на своих обезьяньих четвереньках шагали прямиком к нам. Очевидно было, что одной пушкой с ними не управиться. Тогда я вскочил и, даже не спросив разрешения у Туликая, нажал кнопку боевой тревоги на капитанском посту.

Из офицеров, кроме меня и штурмана, на борту оставался только Путра-Хар. Были ещё два его помощника — Свен и Вархис, а также доктор и мои матросы. Пока Туликай-Ан, управляя уцелевшей пушкой, пытался остановить наступающих демонов, я объявил по внутренней связи сбор на верхней палубе — разумеется уже с согласия штурмана. Я решил тогда, что понадобятся все люди, в том числе доктор и помощники моториста. Даже без винтовок, они могли хотя бы ведро со спиртом поджечь и вылить на этих тварей, если те вплотную подступят к «Киклопу». Как я ошибался! Но в итоге мой почти импульсивный поступок в тот раз спас наши жизни.

Если я всё верно понял, то, когда демоны приблизились к нам на две-три стадии, камеры вновь ослепли от ярких вспышек фосфора, и Туликай потерял визуальный контроль за обстановкой. Вскоре случилось неизбежное: у кормовой пушки закончился боезапас. Тем не менее, штурман выполнил последнюю задачу: он заставил уцелевших демонов (которых было ещё немало!) отступить обратно в джунгли. Вот только одна из их боевых машин то ли прорвалась, то ли собралась вновь из разрозненных частей; она вдруг появилась всего в паре стадий от «Киклопа-4». В нашей ситуации уничтожить её можно было только гранатами, подобравшись на расстояние броска, а для этого нам следовало выбраться наружу — как можно скорее! Но как только мы выбрались, оказавшись на палубе вместе с остальными членами экипажа, арматрон демонов ударил по «Киклопу» силовым лучом.

О, Близнецы! Даже не могу передать, насколько мощен был тот удар! Ракетоносец швырнуло в океан, в туче песка и брызг, закрутило словно брошенную гальку, и он очутился в итоге в нескольких стадиях от острова. Все мы, находившиеся на верхней палубе, тоже попадали в воду, но гораздо ближе к берегу — удар силового луча пришёлся в корпус судна, а нас не задел; в любом случае, мы не испытали его воздействие напрямую. Вернуться на пляж удалось всем, даже старому Вархису. Очевидно, нам тогда повезло: если бы по правому борту остались пусковые контейнеры, многим из нас в такой ситуации перебило бы ноги, но на наше счастье правый борт был без каких-либо препятствий, палуба просто резко улетела из под наших ног и мы отделались синяками и ссадинами. А демонический арматрон, таким образом буквально вышвырнув «Киклоп-4» с острова, как ни в чём ни бывало развернулся и уполз обратно в джунгли — выбравшись на берег, мы едва застали, как он удаляется в сторону отрога и скрывается там в дыму. Во время падения с меня слетела каска и ещё кое-какие мелочи высыпались из жилетных карманов, но мне удалось не растерять своё оружие. В момент удара винтовка и меч находились за моей спиной, а в жилете оставались две гранаты — зажигательная и осколочная. Наверное, проплыть с этим грузом я не смог бы и нескольких гексаподов, но меня бросило на мелководье, где вода едва доходила мне до пояса. Муштак и Нанда тоже сохранили свои винтовки, а Кинчи — мой академический меч, и все трое моих матросов ухитрились удержать на головах свои каски. Туликай с Путрой остались без огнестрельного оружия, без гранат и без касок, но сберегли мечи, с которыми не расставались ещё с прошлого объявления тревоги. Путра пытался найти свою винтовку в воде, так как она была с ним ещё на палубе, и Свен ему помогал в этих поисках, но усилия мотористов оказались тщетными — скорее всего, прибой сразу занёс «фергу» Путры песком так же, как и утерянные гранаты. Они нашли в итоге лишь одну каску — кажется, всё-таки мою, но её одел на себя Путра, а я не стал возражать. Зато штурман ухитрился сохранить в целости свой знаменитый большой морской бинокль. Нам тогда удалось в него разглядеть, что в результате удара «Киклоп-4» получил огромную вмятину в борту и лишился правого кормового двигателя. А вот другого прибора нам явно не доставало — прибора связи. Все они остались на «Киклопе» так же, как и бортовое радиооборудование. Мы теперь не могли связаться с нашими в лагере и доложить о случившемся или попросить помощи. Так мы неожиданно остались в восьмером на пустом пляже, при этом трое из нас — доктор и два помощника моториста — были гражданскими и даже не носили оружия. Да и сражаться толком эти трое не умели.

Над нами всё ещё висела эта туча с цветными разводами — демонический фронт, — хотя его передовые ряды миновали остров и двигались, как стало хорошо заметно, по ветру — на северо-восток. Я тогда подумал, что их привлёк радиоактивный след, протянувшийся от горы в том направлении. Фронт шёл на большой высоте и не удостоил нас вниманием: ни один аппарат от него, похоже, так и не отделился. Мы не увидели его надводную часть, впрочем, мы о ней даже не вспомнили.

Что мы могли предпринять в такой ситуации? Разумеется, только одно — отправиться вслед за своими товарищами в лагерь «Курая». До него было примерно семь миль по берегу, это часа два ускоренным шагом. Помнится, меня мучила мысль: как же я посмотрю в глаза Озаваку и другим, когда мы принесём им известие о потере «Киклопа-4» — единственной надежды на спасение с этого острова? Я не сомневался, что мы — трое оставшихся при судне офицеров — в этом виноваты, да и теперь не сомневаюсь: ведь мы не смогли отразить атаку демонических машин, а точнее проморгали одну машину, в результате потеряли судно, а сами при этом сохранили свои жизни и здоровье!

Ещё припоминаю, как к штурману тогда обратился Вархис. Его тоже мучила совесть, но по другому поводу. Он решил, что стал нам теперь обузой. Старик воззвал к нашему разуму и просил идти вперёд, не дожидаясь его, если он отстанет. Он не хотел стать причиной нашей гибели. Голос его порой дрожал, но было ясно, что позора он боится гораздо больше, чем оказаться брошенным на кишащем демонами острове. Надо ли говорить, что мы с негодованием отвергли его жертву! Братья-крестьяне заявили, что если что, они понесут старика на закорках — мол это для них пустяк — пройтись с таким грузом какие-то семь миль. В общем, кое-как старого моториста уговорили, хотя глаз он с тех пор ни на кого не поднимал.

Всё бы хорошо, но Ардуг тогда вновь вспомнил о нас. Едва мы направились в сторону лагеря «Курая», как примерно в миле впереди, на берегу, заметили какое-то движение. Туликай-Ан глянул в свой бинокль и уже по выражению его лица я понял, что туда нам не пройти. Берег по дороге к нашим товарищам заполонялся демонами «безликого воинства». Там были и их горбатые боевые машины. Туликай наблюдал за противником несколько минут, затем он внимательно осмотрел отрог горы напротив — то самое место, откуда приходили к нам атакующие волны. Затем он засунул бинокль под жилет и резким движением руки показал всем новое направление. Наверное, в тот момент действительно не было иного пути: просто сидеть на берегу у воды и ждать, пока демоны до нас доберутся, было бы совсем уж глупо. Так мы направились на юг, к обгоревшим джунглям, с намерением взобраться на отрог и оттуда вновь оценить обстановку. Возможно — думали мы — нам удастся пройти тем же путём, каким ушла отброшенная нами первая группа демонов.

По дороге я отдал свои гранаты — они оказались у нас единственными — Туликаю и Путре, а Нанде велел найти сук покрепче и выдать его Вархису — опираясь на него, старику и идти легче, и сук можно использовать как дубину — всё же хоть какое-то оружие. Для Арзы и Свена у братьев нашлись матросские ножи. Таким образом, вся наша группа была вооружена. Но что мы могли сделать с таким жалким арсеналом? Нам тогда удалось, не смотря на задымление и нестерпимый смрад в начале подъёма, добраться наверх без приключений, даже Вархис с нами поднялся и не отстал, хотя заметно было, что силы его на исходе. Справедливости ради добавлю, что подъём оказался довольно гладким, вместо ступеней там предостаточно корней, а почва, не смотря на прошедшие ливни, была относительно твёрдой. Когда мы забрались повыше, воздух стал свежим, хотя и горячим — ветер с юга сдувал дым в сторону океана. Но там, наверху, мы вскоре столкнулись с демонами — почти в упор.

Почему-то в первый момент, ещё не успев испугаться, я подумал о клерикальных скопцах: а как бы они отреагировали, увидев такое существо? Но через мгновение меня накрыла волна страха. Тот страх живёт во мне и теперь, накатывая порой и терзая мою душу так, что я счастлив буду умереть… Но сначала я напишу об остальном — о том, что с нами дальше произошло на том тропическом острове.

Лес наверху отрога состоит в основном из больших деревьев с обширными густыми кронами. Ещё поднимаясь туда, я подумал, что мог бы залезть на одно из таких деревьев и с него осмотреть почти весь остров. Беда в том, что укрыться в подобном лесу особенно негде, кроме как за голыми стволами, потому что в его густой тени растут лишь редкая трава и чахлый кустарник. Заметил демонов шедший впереди Слышащий Движение штурман, мы сразу это поняли, потому что он остановился, присел и достал из ножен свой меч. Кое-как попрятавшись, мы затаились, боясь не то, что пошевелиться, а даже выдохнуть или моргнуть. Демоны двигались вдоль отрога по направлению к вершине горы, то есть примерно с запада на восток, но каждый из них постоянно менял направление движения — они буквально рыскали между деревьев, будто старались вытоптать по дороге как можно больше лесной почвы. Существа эти лишь отчасти похожи на обезьян. Они примерно такого же размера и комплекции, у них по четыре длинных лапы, которые заканчиваются чем-то вроде пальцев, а тела покрыты короткой бурой шерстью, и даже передвигаются они подобно обезьянам — то на двух, то на четырёх конечностях. Но на этом их сходство с приматами исчерпывается. Хвоста у них нет, пальцы напоминают острые крючки, а конечности имеют больше суставов, чем у обезьян или людей, и суставы эти позволяют лапам сгибаться, кажется, в любом направлении! Оружие демонов напоминает одновременно булаву или музыкальный инструмент с раструбом, как и говорили карапский колдун и сах. Более тонкий конец этой булавы гибкий как шланг и произрастает словно побег прямо из туловища существа, из того места, где у обезьяны сходились бы грудь и живот, а в более толстой части булавы, ближе к раструбу, имеется выступ или ручка, за которую демон иногда придерживает или направляет своё оружие. Когда существа бегают, они прижимают это оружие к телу и там оно то ли к чему-то прилипает, то ли чем-то зажимается, и тогда все четыре конечности участвуют в беге. Бегают демоны быстро и при этом легко меняют направление, не всегда даже для этого поворачивая тело — то есть могут бежать вбок или назад. Выглядит это отвратительно. На двух конечностях они двигаются куда медленнее, но именно с такого положения — приподнявшись на задних лапах — они стреляют. Колдун называл их «безликим воинством», но они не имеют не только лика, но и нормальной головы. Из места, где положено ей быть, растёт нечто вроде двух кожистых рукавов, щупалец пламука или огромных рогов сиплекиры, хотя и эти сравнения не передают впечатления от вида этого органа — это что-то вовсе мерзкое и зловещее. На конце каждого щупальца небольшая воронка, а в воронке находится глаз — он то втягивается в неё, то выпячивается наружу. Обычно демон двигает этими щупальцами синхронно, высматривая, кого бы теперь убить, но иногда одно из щупалец вдруг на секунду озирается в сторону или вовсе назад. Боги свидетели: немногие сохранили бы храбрость и хладнокровие, столкнувшись нос к носу с таким чудовищем! Все мы, кто заглянул в эти воронки и увидел глаза, поначалу теряли волю и застывали, словно крысы при встрече со змеёй. Эти существа вызвали у нас не обычный испуг, какой бывает порой, когда человек сталкивается со смертельной опасностью, но мистический страх, от которого содрогнулись наши души! Ардуг Ужасный ведает, к чему это ведёт. Страх лишит тебя и воли, и чести, и напитает доблестью твоих врагов, — говорит он мне строкой из Книги Истины. В те первые мгновения именно так с нами и случилось, и мы замерли, не двигаясь и не дыша. Но дальше путь нам ярко осветила другая строка — от Хардуга Праведного: страх способен сломать преграду, которая недоступна никакому мужеству, — так было сказано им. А к этому я добавлю: наш страх перед теми чудовищами превратился не в панику и истерику, а в порыв отчаянной злости!

Демоны нас поначалу не видели, но вскоре один из них что-то почувствовал и тоже замер, шаря в пространстве глазастыми щупальцами. В конце концов он заметил кого-то из наших и издал леденящий душу то ли вопль, то ли свист. Такое не смог бы издать ни человек, ни зверь, ни какой-либо механизм — это был поистине вопль демона. И тогда все эти существа почти мгновенно сгруппировались и стремительно ринулись к нам. Не замедлили последовать и выстрелы силовыми лучами. С расстояния почти в стадию они не столь эффективны, но сразу же сбили с ног тех, кто оказался ближе: Туликая, Путру и Свена. Эти трое шли друг за другом и, кажется, для одного из стрелявших демонов они оказались почти на одной линии; в любом случае всех троих отбросило на несколько гексаподов. Свена при этом швырнуло прямо на большое дерево, и от удара о его ствол рыжеусого европейца почти переломило пополам, а голову выкрутило так, что она повисла на коже и мышцах шеи! Возможно, в него попали сразу два «молота» с разных углов, и умер европеец мгновенно. Кто бы мог подумать, что именно деревья тропического леса сыграют в нашей судьбе трагическую роль и погубят почти весь наш маленький отряд… Туликай и Путра, счастливо пролетевшие между стволами, были основательно оглушены, во всяком случае, поднялись они лишь через несколько минут.

Когда я увидел, как погиб старина Свен, вот тогда страх во мне вытеснила бешеная ярость. Я тоже закричал и, подняв малаянский меч, бросился на ближайшего из этих существ. Надо сказать, что в начале этой схватки из всего отряда именно я с тремя своими людьми пребывал в самой выгодной позиции: мы фактически очутились во фланге отряда демонов, у нас с Кинчи-Киром были мечи, и мы оказались немного впереди Муштака и Нанды, вооружённых винтовками. Я с удивившей меня лёгкостью зарубил первого демона, а затем отчаянно врубился чуть ли не в самый центр их отряда, и дальше я как одержимый сражался рука об руку вместе со своими матросами, которые, вдохновившись моим примером, смогли быстро перебороть первый шок. Всё моё внимание тогда занял противник, а остальных наших я потерял из виду. Боги ещё хранили мою команду. Мы сражались вчетвером, прикрывая друг друга, и никто из нас во время того боя не утратил храбрости. Ринувшись в гущу врагов, я не рассчитывал уцелеть — лишь дорого отдать свою жизнь, но я очень скоро подметил, что в ближнем бою демоны держатся тесной группой, а своё оружие используют неспешно и избирательно, чтобы как можно меньше задевать своих. Я бы даже сказал, что в рукопашной они становятся нерешительными, и тогда ты получаешь преимущество. Мои матросы тоже это поняли! Мы старались перемещаться так, чтобы затруднить демонам прицеливание, и чтобы «невидимый молот» не смог ударить нас, не задев при этом другого демона. Кинчи и я изо всех сил орудовали мечами, а за нашими спинами Нанда и Муштак разили врага из винтовок. Муштак стрелял гораздо чаще (и гораздо лучше!), и расстреливал уже третий магазин — так я прикинул, что у него вот-вот закончатся патроны. Улучив секундную передышку, я сунул ему два своих магазина с зажигательными. От неожиданности он вначале выронил их, затем поспешно подобрал, но даже не успел положить в карман жилета — так дальше и стрелял, держа одновременно и винтовку, и по магазину в каждой руке. Удивительный был парень!

Наверное, я должен пояснить, почему нас тогда сразу не убили или не изувечили. Чтобы ударить «невидимым молотом», демон привстаёт на задних лапах, раструб его напрягается и распрямляется, иногда он подправляет его одной из передних лап. Импульса не слышно и отдача от него на демоне никак не сказывается. В этот момент — как только он привстал — и нужно стрелять, можно даже, особо не прицеливаясь, прямо в середину — примерно в то место, откуда у этого существа произрастает оружие. Муштак и Нанда на наше счастье быстро это уяснили и выбирали в первую очередь именно такие цели. Надо ещё сказать, что даже зажигательные пули, попавшие в демона, далеко не всегда его убивают, но если он уже изготовился, пулевое ранение предотвращает удар «невидимого молота», а также оглушает демона, и его тогда легко добить, например, разрубить мечом. Меч без труда проходит их плоть, почти не встречая сопротивления — по-моему, у этих существ нет костей, только хрящи или что-то подобное. Кинчи размахивал моим мечом так, что я опасался к нему приближаться, зато демонов он и правда косил, словно тростник деревенской косой.

Нам удалось прорядить и потеснить противника вдоль отрога к западу, но я почти не следил за обстановкой и плохо представлял, что происходит вокруг. В разгар схватки я вдруг сообразил, что стреляет лишь одна винтовка; судя по темпу, замолкла «ферга» Нанды-Кира. Я подумал, что у него закончились патроны, быстро обернулся, но моего матроса рядом не оказалось. Муштак продолжал бегло стрелять, он тогда уже использовал один мой магазин, да и мне не стоило отвлекаться, и тут неожиданно всех нас ослепила вспышка зажигательной гранаты, а вслед за ней, где-то в отдалении, грохнула и осколочная. Я до сих пор не знаю точно, кто это сделал. Поначалу я решил, что это Нанда, израсходовав патроны, пробрался к штурману и мотористу и вытащил гранаты из их жилетов. Но теперь сомневаюсь, что это он — матрос этот находился тогда далековато от Туликая и Путры. Сами штурман и моторист на тот момент, скорее всего, ещё не пришли в себя, Свен убит, а Вархис, будь он жив, вряд ли стал бы связываться с гранатами — он скорее подобрал бы винтовку. Гранату кинул, похоже, наш доктор. От вспышки и жара демоны «безликого воинства» шарахнулись в стороны, а затем все они быстро отступили к западу. Если бы мы взорвали зажигательную гранату в самом начале, возможно, этого боя и вовсе не случилось! Демонов на острове слишком много, чтобы имелся какой-то смысл целенаправленно их истреблять, да и не ставили мы перед собой такой задачи. Мы собирались лишь воссоединиться со своими товарищами и при этом все мы понимали, что вместе с товарищами этими вскоре и погибнем. Но в тот раз, на отроге, я успел порубить демонов немало, так, что хотя бы отомстил за павших соратников, и можно ещё добавить, что клинок Каманга Гуена сполна отомстил за своего хозяина. Да и мой меч в руках молодого крепкого крестьянина показал себя бравым боевым оружием. Это была наша маленькая победа. К сожалению, последняя…

Бой был скоротечным, он длился от силы минут пять, в итоге демоны отступили (а точнее — позорно удрали) вдоль отрога на запад и, помнится, мне было очень досадно, что теперь предстоит идти в том же направлении — вслед за ними. Но вначале предстояло собраться всем вместе и разыскать пропавших. Не видно было Вархиса и Нанды. Моего матроса всё же достал «невидимый молот», его отбросило на добрых полстадии, но он тогда отделался лёгкой контузией, растяжениями и ссадинами. Туликай и Путра пришли уже в себя, но ходить ещё не могли и пытались подкрепиться отваром серая. Удивительно, что они оказались почти невредимы: ведь после удара «молотом» эти офицеры пролетели сквозь джунгли как куклы, которых пнул проказник-мальчишка. Наверное, если бы на пути Свена не попалось дерево, он тоже остался бы жив в том бою. Древесные стволы и в дальнейшем сыграли со многими из нас дурную шутку… Мы с Кинчи и Муштаком долго искали Вархиса, даже звали его, рискуя вновь привлечь внимание «безликого воинства», и в итоге к нам присоединился Нанда, перевязанный Заботливым Арзой, он-то и нашёл старика по следам. Вархис был мёртв. Он тоже врезался в дерево и у него была разбита голова. Таким образом, погибли оба гражданских моториста. Когда Путра-Хар узнал об этом, он не смог сдержать слёз.

На поле боя осталось несколько «обезьяньих» тел. Возможно то, растворится тело демона, или нет, зависит от раны и от способа, каким он был убит. Разрубание мечом, как правило, заканчивается для демона лужицей маслянистой слизи. Фосфорные боеприпасы, если попадают в основание передних щупалец этих существ, заставляют щупальца отпасть и раствориться, зато остальная — «обезьянья» — часть в этом случае остаётся более-менее целой. Поскольку мы знали — со слов карапа — что нужно метить демонам именно в голову («или в то, что можно опознать как таковую»), стрелявшие из винтовок старались и туда попасть — похоже, именно поэтому некоторые тела убитых нами демонов не растворились, а такими вот мохнатыми трупиками остались разлагаться под тропическим солнцем. Даже ещё не начав разлагаться, они источают отвратительную вонь!

Но пора описать наш конец.

Это уже был не бой, а бойня. Из-за деревьев выполз горбатый арматрон демонов. Он был огромным — куда больше, чем казался, когда я видел его на экране в рубке «Киклопа». Но я почти уверен, что это была та же самая машина, что отправила наше судно в последнее плавание. Её корпус местами покрывала такая же коричневая шкура, какую носят сами демоны, а горб её, высотой не меньше двух гексаподов, щерился десятками раструбов. Мечи, разумеется, против такой машины совершенно бесполезны, а гранат у нас больше не осталось, так что мы — я, Муштак, Кинчи и Нанда — открыли беглый огонь из винтовок.

На этот раз по нам ударил не «невидимый молот», а скорее какой-то невидимый смерч. Я думаю, силовой луч боевой машины выстрелил не коротким импульсом, а длинным, сила его прошлась сектором градусов в 30, сметя всех нас вместе с попавшимися на пути деревьями, почвой, камнями и даже кусками скал. Похоже, я врезался теменем в ствол или сук дерева (или он в меня, потому что многие деревья переломило или вырвало с корнем и они летели вместе с нами) и там до сих пор кровоточит свежая ссадина, тогда как прошлая, с «Копья Ксифии», едва успела зажить. Я почти потерял сознание, но всё же помню, как кувыркался вниз по склону, в любой момент ожидая, что меня чем-нибудь или о что-нибудь прихлопнет так, что я уже не встану. Но Боги вновь хранили меня. Дальше, сквозь пелену затуманенного сознания, я наблюдал такой кошмар… Арматрон «безликого воинства» полз в моём направлении, а точнее — в направлении своего выстрела, и по дороге он разваливался, рассыпался на фрагменты, превращаясь в большой отряд демонов!

Я лишь предполагаю, но всё на это указывает: демоны не только «сочленяют свои рассудки», как утверждал карап, они способны соединяться вместе и телами, образуя крупные боевые единицы вроде этой сухопутной ползающей машины. Их оружие при этом каким-то образом оказывается собрано на «горбу» и стреляет одновременно; совокупная мощность такого выстрела получается огромной — её достаточно, чтобы отбросить военное судно на несколько стадий или разом выкосить целый плетр леса!

Но вернусь к последнему нашему бою. Что было дальше? Нас просто нашли и добили. Не сказать, чтобы демоны делали это как-то особенно тщательно, похоже, они добивали только тех, кто мог, по их мнению, оказать сопротивление. Во всяком случае на меня, лежащего неподвижно, просто не обратили внимания. Моя правая нога в сапоге застряла между скалой и большим обломком дерева, куча острых щепок от того же дерева впилась в мою левую руку, и я никак не мог высвободиться. От удара по голове я был в полуобморочном состоянии, со мной случилось что-то вроде контузии или сотрясения мозга. Я помню, как вначале, сильно прихрамывая, ко мне подошёл Заботливый Арза. Он осмотрел меня и ловушку, в которой я оказался, он что-то говорил, но я его не слышал. Затем Арза увидел лежащего неподалёку Нанду-Кира и направился к нему. Док ещё оглянулся и пригнулся — я думаю, заметил ползущую в нашу сторону демоническую машину. Через пару мгновений и я её заметил, и вот тогда она начала распадаться на отдельных демонов. Я был беспомощен, мои винтовка и меч валялись где-то в этом месиве, а правый сапог превратился в капкан, и я даже повернуться толком не мог. Я расслабился и приготовился к смерти. Один из демонов вскоре прошёл рядом, едва на меня не наступив, за ним ещё один, и ещё. Прежде, чем очередная волна страха накрыла мой разум я, помнится, успел подумать: «Где у этих тварей рот?..». А демоны проходили мимо и ни один из них даже щупальце не повернул в мою сторону. Зато Арзу, который пытался помочь Нанде-Киру, они вскоре заметили — я вновь услышал тот нещадно скребущий по душе свист, а вслед за этим вскрик — не то доктора, не то Нанды. Убили их, я думаю, в упор — судя по состоянию их тел. Потом демоны ещё какое-то время бродили по образовавшемуся бурелому, ловко перелезая через обломки стволов — в том числе и через тот, под которым застряла моя нога — а затем они просто ушли.

Как же плохо без доктора. Помогая Заботливому Арзе в малаянском лагере на острове-птице, я опасался, что когда-нибудь мне придётся самому оказывать раненым помощь — и моим товарищам, и себе, и вот эти опасения стали явью. В конце концов мне удалось вытащить ногу, расшатав камни, а ещё мне пришлось вытаскивать из левого предплечья огромные занозы. Похоже, я даже не все их оттуда вытащил… На правое ухо — на то, которое пострадало ещё от взрыва гранаты при первой высадке на остров-птицу — я вообще оглох. Не знаю точно, но оттуда вначале вытекала кровь, а теперь сочится какая-то розовая прозрачная жидкость, и я щёлкал пальцами у самого этого уха и щелчков им не слышал. Голова моя с тех пор гудит и меня несколько раз стошнило, но это не то состояние, которое вызывали ещё недавно перепады давления… Хотя похожее. Да теперь всё равно, по сравнению с остальными бедами это всё пустяки. Я жалею лишь, что не смог оказать своим товарищам такую же помощь, какую мог бы оказать сам Заботливый Арза. Теперь всё, что есть в каюте погибшего доктора, стало бесполезным хламом. И ещё достойна удивления ирония Богов: как я переживал, что могу пострадать от пулевых или осколочных ранений, или от химического поражения, или же, на худой конец, от ожогов радиацией или от лучевой болезни. А в итоге противник побил нас оружием, действие которого напоминает удар тяжёлым резиновым шаром.

Отдаю посмертные почести моим погибшим товарищам: доктору Арзе-Лашу, известному как Заботливый Арза, матросам «Киклопа-4» Муштаку-Хару, Нанде-Киру, Кинчи-Киру, гражданским техникам Свену и Вархису-Хару. Товарищи мои, смотрите в глаза Богам без смущения и пусть в следующем круге жизни вам воздастся за вашу стойкость и храбрость!

Если бы наша стычка с демонами происходила где-то на берегу, у нас были бы шансы на победу. В лесу шансы резко падают — из-за ограниченной видимости и обилия там толстых и прочных древесных стволов. Кинчи буквально расплющило о такой ствол, я с трудом опознал его тело. Нанде в этом хаосе оторвало руку, а затем его вместе с доктором добили подоспевшие демоны. Добили демоны и Муштака, оторвав ему голову. Перед гибелью Муштак успел подобрать винтовку, но стрелять вряд ли бы смог — его правая рука была сломана, а пальцы торчали в разные стороны. Я не мог спасти ещё живых, но тяжело раненых Путру и Туликая, я лишь постарался облегчить им последние страдания. Офицер-моторист довольно долго ещё находился в сознании, хотя вся правая часть его туловища была раздавлена в лепёшку и из этой лепёшки торчали окровавленные обломки костей. Как и Свена, его отбросило на большое дерево. Ставшие красными и мутными глаза Слышащего Движение были полны боли. К тому времени я отыскал труп доктора и забрал из его рюкзака те медикаменты, назначение которых знал. Мне удалось сделать мотористу укол в бедро — тем самым обезболивающим, что обычно давал нам Заботливый Арза. Я не нашёл это лекарство в порошке, но обнаружил уцелевшие ампулы, на коробке с которыми было написано такое же название. С огромным трудом Путра-Хар смог прошептать мне несколько слов. Он сказал, что ошибался насчёт капитанов. Он очень сожалел. Я успокоил его, как мог. Туликая я позже нашёл в стадии от места боя, ниже по склону — он скатился туда по своей воле, и, похоже, даже пытался ползти назад — к тому месту на пляже, где недавно стоял наш ракетоносец. Мастера Точности чем-то ударило в живот — скорее всего, очередным обломком древесного ствола. Когда я его обнаружил, силы штурмана уже иссякли и он лежал, скрючившись, обняв руками какой-то куст. Казалось, он не сильно пострадал. Хотя ноги его совсем не слушались, из внешних повреждений я обнаружил лишь большой синяк вверху живота, и ещё наш штурман с трудом дышал и был бледен. Я влил ему в рот немного отвара серая из его фляги, и вскоре штурман открыл глаза. Туликай-Ан тоже из Фаора, во всяком случае, там теперь его семья. Придя в себя, он достал из-за пазухи большой морской бинокль и, сняв с шеи ремень, на котором этот бинокль висел, протянул прибор мне. Я ещё подумал, что придись удар на пару дактилей выше, бинокль бы наверняка разбился. Туликай попросил передать такой прощальный подарок его семье. Бинокль нашего штурмана плохо подходит сухопутному разведчику, он громоздкий и у него слишком большая кратность. Однако случай воспользоваться им подвернулся мне очень скоро… Ещё Туликай просил меня, если уцелею и попаду домой, чтобы рассказал его близким всё в подробностях о последней нашей битве и об обстоятельствах его гибели. Я же признался нашему штурману, что с первого дня плавания веду подробный дневник, поэтому все славные дела экипажа «Киклопа-4» останутся как в нём, так и, пока я жив, в моей памяти. Туликай-Ан прожил ещё примерно четверть часа, но сознание его помутилось. Он спросил, живы ли капитаны Скванак и Озавак. Я ответил ему, что Скванак-Ан, Решающий за Всех, выполнил свой долг и предстал перед Богами, а про Дважды Рождённого я и сам ничего не знаю. Штурман неожиданно встрепенулся и заявил, что должен добраться с моей помощью до «Киклопа», потому что судно следует перегнать… — куда именно, Туликай уже не мог припомнить. Но наш побитый ракетоносец уже тогда еле виднелся среди волн. Я был смущён и пытался объяснить ему… но он вскоре тоже умер, похоже, от внутреннего кровотечения. Путра-Хар, Слышащий Движение, офицер-моторист ракетоносца «Киклоп-4», и Туликай-Ан, Мастер Точности, штурман того же судна; я, Адиша-Ус, офицер связи и разведки, лично проводивший вас в последний путь, свидетельствую: вы с честью сражались и умерли славной смертью.

Пусть простят меня все, кто захочет в этом упрекнуть: я не стал хоронить своих соратников, а лишь разложил их тела так, чтобы это выглядело пристойно. Я просто не смог бы выкопать даже неглубокую общую могилу — последние силы готовы были меня оставить. Я сомневался, что смогу дойти до лагеря «Курая», даже если по дороге мне не попадётся никто из «безликого воинства». И, главное, страх вновь овладел мной. Жуткий образ демона, напрягшего смертоносный орган и глазеющего на меня из воронок в щупальцах, засел в моём сознании и терзал его, как зубастый ксариас молодого фрагида. Даже не смерти я боялся, а новой встречи с таким существом. А мне ведь предстояло ещё разведать путь в лагерь.

К тому моменту, как я остался в одиночестве, раненый и почти без боеприпасов, я примерно так представлял себе сложившуюся обстановку. Наше судно сильно повреждено, ветром его относит к северу и, вероятнее всего, оно вскоре затонет. «Курай» взорван и потоплен, хотя большая часть его экипажа спаслась, добравшись до северо-западного берега и соорудив там укреплённый лагерь. «Безликое воинство» заполонило юг и юго-восток острова, на западе его должен был изрядно потрепать, если не уничтожить полностью, обстрел с «Курая», а восточный десант, похоже, весь погиб при взрыве термоядерной боеголовки. По отрогу, на котором я оказался, а также по северному побережью, шастают демоны и их боевые машины. Отряд под командованием Озавака примкнул к выжившим с «Курая», и судьба этих моих товарищей мне неизвестна. Не знал я ничего и о судьбе карапа, а с ним троих моряков с «Прыжка Компры». В любом случае, в первую очередь мне следовало добраться до лагеря. Хотя остров большой — с северо-запада на юго-восток он протянулся почти на 20 миль, а в поперечном направлении примерно на 10 — от меня до его западной оконечности тогда было всего миль шесть по прямой, и часа через три я бы вышел в район, где могли оказаться наши… или демоны. В общем, я рассудил, что для начала следует, вновь воспользовавшись прощальным подарком штурмана, провести визуально-оптическую разведку. Так как демоны удалились к западу, я решил немного подняться, пройдя вдоль отрога к вершине, найти там подходящее дерево и с него осмотреться. Следы обстрелов, поломанный лес, дымы, звуки выстрелов и взрывов — что-то должно было рассказать мне об обстановке на острове.

Я перевязал свои раны, сделал пару больших глотков из фляги, помолился и отправился на восток по северному склону отрога, где тропический лес зарос кустарником и худо-бедно было где укрыться. Поначалу мне попадались «обезьяньи» тела, прилетевшие камни и обломки деревьев, но вскоре следы нашего боя пропали — меня встретила дикая нетронутая природа острова. Щебетали птицы, жужжали насекомые, пару раз под ногами я замечал ящериц и лягушек. Я был удивлён, потому что ожидал увидеть повсюду следы демонов, которых там должна была пройти немалая толпа. Путь оказался не из лёгких. Неровная каменистая почва, густые заросли, выступающие из них скалы, жара и влажность заставили меня попотеть. Я вновь и вновь прикладывался к своей фляге и выпил почти весь отвар серая, но пройдя примерно полмили я так устал, что уже было отказался от затеи с залезанием на дерево. Но тут впереди я заметил одинокую скалу, по форме напоминающую трамплин: её верхушка выступала над деревьями, а одна сторона выглядела пологой и подходящей, чтобы без особого труда забраться на самый верх. Так Боги дарят помощь тем, кто почти отчаялся. Я собрался с силами и направился к этой скале. Там я убедился, что подъём на неё и правда удобен, и без колебаний вскарабкался наверх. Оттуда я чуть было не упал! Силы меня вдруг оставили, голова закружилась и на мгновение я лишился чувств. Но я всё же удержался, отдышался, трясущимися от слабости руками достал показавшийся мне слишком тяжёлым бинокль и заставил себя осмотреться. Вид со скалы действительно был просто отличный. Я разглядел даже продолжавшуюся междоусобную стычку демонов к югу от меня. На западе, где располагался лагерь «Курая», всё было спокойно. По всей длине отрога тоже не наблюдалось никакого движения, зато хорошо было видно место нашего последнего сражения — там образовалась безлесная полоса и местами виднелся свежий вывал грунта. Почему-то мне захотелось взглянуть и на вершину горы, хотя смотреть там было не на что — термоядерный взрыв разровнял её вершину и выжег лес вокруг. Там должна была остаться радиоактивная пустыня. Но неожиданно я обнаружил, что богиня бьётся там с демонами! Помню, я то прикладывал бинокль к глазам, то всматривался туда без этого прибора — я кусал до крови губы, даже укусил себя за большой палец, и всё не верил, что такое возможно, я думал, что от сотрясения и потрясения у меня начались галлюцинации. Но среди оплавленной радиоактивной щебёнки и обугленных пней действительно шёл бой, и только высшее существо могло его вести там и так. Я вдруг почувствовал себя потерявшемся в лесу ребёнком, который увидел вдали свою маму. Забыв про усталость, я поспешно спустился вниз и бросился в ту сторону — я хотел молить воительницу Эньо о защите и спасении… Отчаяние нередкостановится причиной глупых и роковых поступков. Но Хардуг вновь наставил меня. Не тревожь Богов просьбами изменить предначертанное, дабы не узреть собственную глупость — предупреждает нас Книга Истины. Мне удалось тогда вовремя это вспомнить и опомниться.

Я развернулся и побрёл на запад. Ноги мои ослабли, мне очень хотелось пить, но отвара во фляге оставалось всего на пару глотков и я берёг их на крайний случай. Опасаясь вновь встретиться с сухопутной машиной демонов, я решил обойти стороной то место, где мы приняли последний бой и где остались тела моих товарищей, и свернул левее — на пологий южный склон отрога. Путь по той стороне оказался полегче. Хотя больших деревьев там меньше и подлесок гуще, но дорога ровнее, встречаются поляны и прогалины, заросшие травой, а вид на окружающую местность оттуда был гораздо лучше, а значит, меньше была вероятность неожиданно столкнуться с «безликим воинством». Пройдя без приключений с милю я даже вошёл в ритм, и начал надеяться, что худо-бедно всё же доберусь до лагеря, тем более, что мне не нужно было ориентироваться на местности — достаточно придерживаться того же направления, что и отрог горы. Но вдруг я услышал выстрел, затем ещё один, и ещё. Стреляли где-то дальше к югу от меня. Я как раз вышел на прогалину, с которой хорошо просматривалось это направление. Я достал бинокль, направил его в ту сторону и вскоре я заметил, как дёрнулась крона дерева стадиях в пяти-шести к югу. Затем дёрнулась и наклонилась ещё одна — рядом с первой. Я понял, что это били «молоты» демонов. После этого вновь раздались выстрелы. Я решил, что это, скорее всего, люди с «Курая» и, больше не раздумывая, из последних сил поспешил туда, откуда слышались выстрелы и где дёргались древесные кроны. Путь проходил под горку, наверное поэтому я оказался в том районе довольно быстро и всё ещё держась на ногах. Место схватки я легко нашёл, идя по лужицам слизи и мохнатым трупам. Выстрелы к тому времени прекратились и в джунглях воцарилась тишина. Я боялся, что упущу сражавшийся здесь отряд, мной начинала овладевать паника: «Неужели мои соратники уже ушли?.. Но в каком направлении?.. Обратно к лагерю? Или они услышали звуки нашего боя и теперь ищут нас?..» — лихорадочно думал я. Помнится, я тогда метался среди деревьев, некоторые из которых были повреждены, но я нигде не мог найти людей — ни убитых, ни живых. Мне пришла в голову простая мысль — выстрелить в воздух, чтобы привлечь внимание. Я уже снял «фергу» с предохранителя и положил палец на скобу, но тут я натолкнулся на Ади Ферхатсаха.

Последний офицер «Прыжка Компры» лежал в такой позе, что было ясно — многие его кости сломаны. Холодное оружие, которое он себе изготовил ещё на «Киклопе» — длинная палка с ножом на конце — тоже сломалось, и в одной руке он зажал обломок палки с ножом, в другой — только нож. Винтовки при нём не было, но я сразу сообразил, что это он стрелял — очевидно, пока патроны у него не закончились — а после этого взялся за ножи. Сколько же он положил там демонов? Только их смердящих тел мне попалось не меньше десятка. Сах заметил меня (другого я от него не ожидал — эти люди не теряют сознания даже от самой сильной боли), смог приподняться и сесть, и даже собирался что-то сказать, но тут изо его рта хлынул кровавый гейзер. Ферхатсах весь затрясся, исходя кашлем. Я бросился к нему, на ходу доставая ампулы и шприц, чтобы сделать несчастному обезболивающий укол. Но укол не понадобился. Когда я подошёл, сах перестал кашлять, запрокинул голову, его глаза смотрели в небо и он прохрипел по-малаянски, будто обращаясь к висящей над нами радужной туче: «Я бился с демонами. Я победил колдуна. Я атал, ангелы летят за мной…» И он умер.

Атал это у сахов что-то вроде мученика, павшего героя, который заслужил вечную славу и посмертную награду Богов. И Боги свидетели: бился сах славно. Но тогда я даже толком не воспринял смысл его слов. Мне было обидно, что обнаружил я там не соратников с «Курая» и не своих, а умирающего саха, и я боялся, что вот-вот из джунглей покажутся ещё демоны или, того хуже, выползет их боевая машина. Отчаяние затуманило мой разум. Я оставил последнего из экипажа «Компры» лежать среди поверженных им врагов и вновь побрёл в западном направлении. Могу лишь добавить, что малаянских матросов я там не видел — не живых, ни мёртвых.

Я уже плохо разбирал дорогу. Едкий пот разъедал глаза, сказывались смертельная усталость и последствия травмы головы. Помнится, я мечтал о журчащем прозрачном ручье с чистой прохладной водой — чтобы умыться и напиться. И тут вдруг я сообразил, что какое-то время иду вдоль кровавого ручья. Это был тоненький ручеёк, петлявший между камнями и корнями, и он был красный — кровяной! Не ручей с красной водой — это я сразу понял, так как никакого русла у этого ручья не было. Это была свежая кровь, стекавшая вниз по склону. Мою усталость тогда вновь как рукой сняло. Я перехватил «фергу», в магазине которой оставалось три зажигательных патрона, ощупал рукоять меча и, теперь уже внимательно озираясь по сторонам и стараясь не шуметь, продолжил подъём.

Я нашёл карапского колдуна выше по склону, милях в 10 от наших огненных заграждений и примерно в трёх милях от того берега, где мы ремонтировали «Киклоп-4». Как колдун туда попал, я не стал гадать. Коль скоро карапы перемещаются волшебным способом, удивляться тут было нечему. Но интересно, что он там делал?.. В колдуна стреляли, причём несколько раз и со стороны спины, а когда он упал, ещё и пронзали мечом или большим ножом. На оружие демонов это точно не было похоже. Левый бок колдуна и часть его спины были изрублены, и из ран толчками выходила кровь. Кровь стекала и из его рта, вниз по промасленным косичкам бороды. И ещё в затылке карапа зияла дыра — явно пулевая — судя по всему, это был добивающий выстрел. Ни один человек не прожил бы с такими ранами и нескольких секунд, но карап, как ни странно, был ещё жив. Не смотря на смертельные ранения, он смог доползти до ближайшего дерева и опереться о него плечом. Колдун сидел, привалившись боком к стволу и вытянув перед собой ноги, обутые в огромные сапоги, а его шестипалые ладони крепко сжимали лежащий поперёк ног посох. Близнецы, сколько же крови было в этом теле?! Весь балахон колдуна пропитался ею, а на глинистой почве под ним образовалась большая лужа, словно там вылили целое её ведро. Эта кровь и нашла себе путь вниз по склону, родив зловещий красный ручеёк… Не знаю, через какое время после ранения я его таким застал, но ни людей, ни демонов в том месте не было. Не смотря на тропическую жару, озноб пробрал меня: я вспомнил, а точнее до меня дошли наконец слова саха про то, что он «победил колдуна»! Но зачем он его убил? Неужели для того, чтобы стать аталом?.. Глупо было бы ожидать верности от коварного саха, но карап-то ему доверял. Воистину, предательство товарища опаснее стычки с сильным противником. Карапский колдун протянул ещё несколько минут и даже мог говорить, хотя, похоже, совершенно ослеп. Когда я нашёл его, он что-то бормотал хрипя, булькая и периодически заходясь в кашле. Мне удалось разобрать только «…утомили меня машины… хочу в такое место, где нет богомерзких машин…» Узнав мой голос, он неожиданно решил представиться: «Имя мне Рамбун, радетельный юноша, — прохрипел он. — Рамбун карап… А тебя зовут Адиша, я запомнил… — Немного отдышавшись он продолжил: — Тот воин винил во всём меня, но вы же сами бросили факел в это осиное гнездо, и теперь неудержимый мстительный рой вырвался вон и грозит растерзать всех без жалости…» Я и не собирался обвинять карапского колдуна в том, что с нами со всеми приключилось. Наверное, это Ферхатсах перед убийство бросил колдуну какие-то обвинения. Карап ещё добавил в конце: «Храбрый юноша, хотя и не своей волей, но ты непременно вернёшься домой… но чтобы вернуться… ты должен остаться один.» Я тогда не понял, к чему эти слова Рамбуна про возвращение домой. Пожелал он мне пережить всех моих товарищей, в итоге выжить и вернуться, или же сказал про то, что будет, то есть был ли это прощальный его наказ или, может быть, пророчество?.. Будто почувствовав мою растерянность, карап добавил уже шёпотом: «Этси ине», что также можно понять двояко: и «Да, так и будет», и «Да будет так!» Незрячие глаза его совсем потускнели, и с этой фразой душа карапа Рамбуна отлетела к Богам. Мне нисколько не жалко колдуна, я лишь сожалею, что про Виланку он не сказал мне больше ничего, а я не успел его толком расспросить. Со мной же тогда случилось нечто невероятное. Я ощутил, как моя душа вдруг тоже рванулась из тела, на несколько мгновений я потерял связь с реальностью, я словно пролетел через какой-то тёмный тоннель, оставаясь при этом в сознании. И, как мне показалось, всего через миг я пришёл в себя, а точнее ко мне вернулось восприятие окружающего — и я оказался лежащим на спине на раскалённой Гелиосом палубе «Киклопа-4»! Я уверен, что перед самой своей кончиной карапский колдун наложил на меня одно из своих заклятий, которое перебросило меня на судно тем же способом, каким и сам колдун мог перемещаться. Наверное, так он хотел сохранить мне жизнь… Близнецы, но зачем?!

Не знаю, сколько я там на самом деле пролежал, но когда очнулся, демонического фронта нигде не было видно. Правая моя рука сжимала «фергу», а в спину больно впилась гарда малаянского меча. Первым моим желанием было броситься в воду и вплавь добраться до острова — ведь там остались все мои товарищи. Погибнуть вместе с ними под ударами «невидимых молотов» я посчитал тогда лучшим для себя исходом, нежели в одиночестве на изувеченном судне дожидаться утопления в тёплых водах Великого Восточного Океана. Достав бинокль Туликая, я метался с ним по палубе, всматриваясь в горизонт, но я не смог нигде разглядеть берег! Я даже зачем-то стрелял в воздух, выпустив в небо последние три зажигательные пули. Конечно, я примерно представлял себе, в какой стороне юг и куда ветер мог отнести ракетоносец, но вершина горы, возвышавшаяся над островом, мерещилась мне то там, то здесь. Над океаном стоял необычный красноватый туман, и над моей головой тоже творилось что-то странное: небо неестественно светилось и переливалось яркими цветными сполохами, а Гелиос слепил глаза, как если бы они воспалились или же я долгое время провёл в полной темноте. Так же буйствует небо теперь, будто Всевидящий разгневался на этот мир и вправду вознамерился наказать слепотой всех его обитателей… Неожиданно я с пугающей ясностью вспомнил облик демонов, с которыми пришлось столкнуться в джунглях, и тошнотворный ужас снова овладел мной. Я решил, что лучше всё-таки дождаться смерти на судне, чем попасть на остров и там вновь заглянуть в воронки их щупалец… Так душа моя металась вместе с телом: я то порывался броситься в воду и доплыть до моих товарищей на острове, то норовил забиться в самый дальний угол судна и замереть в страхе перед образом заполонивших тот остров чудовищ. Через какое-то время усталость и слабость одолели моё безумие и я осознал, что даже если увижу берег и попытаюсь добраться до него вплавь, я почти сразу же утону, а если останусь на палубе, умру от теплового удара. Раны у меня не такие уж значительные, но тогда, похоже, все эти бессмысленные метания и нестерпимая жара окончательно меня обессилили. В итоге именно жар, исходивший от раскалённой Гелиосом палубы, а к нему и мучительная жажда, заставили меня скрыться внутри истерзанного «Киклопа».

По моим прикидкам, я сейчас в нескольких милях к северу от большого острова, но на горизонте не видно никакой суши даже в морской бинокль Туликая. Если здесь пролетит демоническая ракета, она вряд ли удостоит вниманием ракетоносец: «Киклоп-4» получил такие повреждения, что не способен больше ни воевать, ни идти своим ходом, и просто удивительно, что он до сих пор не пошёл ко дну. От удара невидимого молота горбатого арматрона пострадал всё тот же правый борт судна, на этот раз со стороны кормы: мощный силовой луч оставил глубокую вмятину вроде тех, что я видел на рубке «Копья Ксифии», проломил обшивку и повредил шпангоуты. Мелкие трещины заполнил цементирующий гель, но там хватает и таких щелей, которые непросто было бы закрыть даже заплатами. Гондолу правого кормового турбовентилятора не оторвало, как мы думали. Она оказалась сплющена и плотно прижата к борту примерно в том месте, где раньше крепилось основание ближайшего к корме пускового контейнера. Сила, которая всё это сотворила, снесла кормовое орудие, и закрывавшие его створки отправились на дно. Реактор «Киклопа» заглушила автоматика, а люк в реакторный отсек, похоже, заклинило намертво. Электропитание на судне отсутствует, судовое оборудование почти всё обесточено, и даже автономные аварийные системы вроде насосов или аварийного освещения почти все повреждены. Всё, что не было закреплено или было закреплено плохо, сорвало с мест и расшвыряло куда попало. Я не могу попасть в каюты по правому борту, в том числе в капитанскую — двери в них не открываются — их либо тоже заклинило, либо чем-то завалило с той стороны. Морская вода проникает в «Киклоп» через проломы и щели, в результате технический отсек вновь затоплен, но теперь вода просочилась и на склад. Похоже, танки для ракетного топлива, которые были пустыми, тоже постепенно заполняются водой, так как ракетоносец всё заметнее проседает на корму. Чтобы хоть немного выровнять растущий крен, я включил уцелевший аварийный насос на реверс и затопил нижний носовой отсек. Ночь судно ещё продержится на плаву, но завтра утром или днём непременно затонет.

Спустившись вниз и едва придя там в себя, я, ориентируясь по светящейся разметке и по тусклому свету, который пробивался сквозь щели в обшивке, добрался вначале до душевой, где утолил жажду, а затем направился на склад за надувной лодкой. Я уже подозревал, что увижу: наши надувные лодки были складированы как раз напротив места, куда ударили раструбы демонической машины, и лодки оказались изодраны в клочья. Там вообще по пояс воды, всё разбито, искорёжено, я даже не нашёл ничего такого, из чего смог бы соорудить самый простой плот. Мне хотелось плакать от бессилия, да и теперь безумная мысль не даёт мне покоя: почему я сразу же не бросился назад, к острову, хотя бы просто не поплыл в южном направлении? Наверное, тогда ещё можно было добраться до берега вплавь… Но я ранен и слаб, и будь даже берег недалеко, океан наверняка поглотит меня раньше, чем проплыву хоть стадию. Однако я ведь всё равно скоро утону, просто случится это немного позже. И даже не знаю, какая смерть отраднее — под ударом «невидимого молота» или в океанской пучине.

Не могу сказать про себя, что же я в итоге выбрал, оставшись на тонущем судне: выбрал я позор или честь, и слава или забвение ждут меня за вратами смерти. И ещё: на что я надеюсь, продолжая тщательно записывать всё произошедшее с нами? Зачем я пытаюсь сам себя обмануть, говоря себе о каком-то шансе, что кто-то и когда-то мои тетради найдёт и прочтёт? Мои записи никто и никогда не увидит. «Киклоп-4» вскоре окажется на дне, и я вместе с ним, а со мной и эти тетради. Даже если ещё живы на острове мои товарищи и соратники, всем им предрешено погибнуть от орды этих жутких существ. Здесь останется только «безликое воинство», хотя и само оно вместе с этим пустым миром, если прав колдун, очень скоро сгинет в Хаосе. Для кого же я стараюсь?.. Признаюсь, что теперь я делаю это только лишь для самого себя — просто мне так легче дожидаться неизбежного конца.

На столике передо мной, рядом с тетрадью, лежат стопка разлинованных листов и мешочек с пуговицами — всё это валялось на полу, но я вернул их на привычное место. Кажется, вот сейчас войдут док и Ибильза и мы сыграем на сон грядущий в кошки-собаки… Близнецы, как же хочется горячего шоколада!

Завтра полнолуние и первый день фестиваля Цветущих Лодок, а послезавтра мне исполнится… исполнилось бы 15 лет. Мой день рождения обычно проходил на фоне всеобщего празднования, и у моих близких, не только у меня, он связан с самыми приятными воспоминаниями. Но отметить даже скромное торжество мне теперь не с кем, а моя собственная жизнь как раз завтра и оборвётся. 15 лет — это, похоже, и есть тот срок, что был отмерен мне Богами, а последним пристанищем для меня стало судно, гонимое волнами и ветром на север, к Арктиде, в которую мне не суждено уже попасть. Когда вода начнёт затапливать мою каюту, я положу обе тетради в планшет вместе в Книгой Истины, возьму своё оружие, выйду на палубу и подожду конца там. Пусть это и выглядит глупо, но всё равно меня никто не увидит. Жалею я, конечно, лишь об этом — что мне так и не удалось спасти мою Виланку. Боги! Может быть, вы дозволите мне сделать это в следующем круге жизни?..

Жертвенная дева. Гл. VI. Театр теней

Не ропщи на судьбу, данную тебе Богами

и не тревожь их просьбами изменить предначертанное,

дабы не узреть в итоге собственную глупость.

Ты можешь и сам изменить свою судьбу, но берегись:

цена за это окажется слишком высока.

(Книга Истины пророков-близнецов)

Профессор Хиги и штурмовик Рад. Разнос

— Драгоценный Рад, я, конечно, благодарен тебе за то, что ты пришёл один, без своей разлюбезной сестрички, и что вы не нагрянули прямо на заседание оргкомитета, и не нахамили там всем, как в прошлый раз. — Хотя лицо профессора оставалось бесстрастным, слова его так и сочились ядом сарказма. — Однако позволь тебе напомнить, что я лично попросил вас найти и доставить сюда магистра Рамбуна. Возникли какие-то осложнения?

— Да вот представь себе, ещё как возникли! — в унисон ему ответил штурмовик. — И в этот раз сюрприз нам преподнесла та самая девочка, которую ты раздобыл для локализации системы координат.

— Виланка? И какого же рода, позволь полюбопытствовать, этот сюрприз?

— Не знаю, кто из твоих сорванцов — то ли Галш, что ли Айка, — передали ей управление «Пикусом». Не ты ли их надоумил, Бор? — Рад с прищуром уставился на профессора Хиги.

— «Пикус» ты им сам предоставил, драгоценный дружок. А я, вообще-то, послал этих двоих на поиски декоративных пейзажей Геи — как раз для магистра Рамбуна. Заодно и девочку увезти подальше от некоторых чрезмерно любопытствующих персон… Если мои студенты и дали ей там полетать самой, то очень ненадолго.

— Ненадолго? — торжествующе ухмыльнулся штурмовик. — Однако и этого хватило для неслабой такой транспозиции. В ней твой Рамбун и сгинул.

— Вот как… — искренне удивился профессор Хиги, но тут же добавил с прежним сарказмом: — И что же? У тебя сразу опустились руки?

— Да хоть ты знаешь, что твоя девонька натворила? — не сдавался Рад. — Это она отправила жирного колдуна прямо в отстойник к шалгурским войскам, а заодно снесла с планеты твой драгоценный яйцевой кокон! — сказав это, штурмовик разразился грубым хохотом.

— Что такого смешного ты здесь усмотрел?.. Рад, это ведь ты, зная, что «Пикус» накануне был задействован в сепарации планидий, не перенастроил его системы. Это ты должен был понимать, что на привлечённой Гее Рамбуну долго не продержаться. В итоге планета теперь без кокона, а магистр погиб… Какой позор!

— Откуда мне было знать, когда и какая шалость взбредёт в головы твоим студентам?.. И, одно дело искать человека в его родном мире, совсем другое — в недавно привлечённом стерильном отстойнике, — штурмовик сделал вид, что обиделся. — Его же там никто не ждал. Это как искать каплю, упавшую в море.

— Ты, наверное, имеешь в виду каплю чернил, упавшую в реку? Поговорку про то, что сделанного не воротишь?.. А по-моему, мы только этим и занимаемся, — покачал головой профессор. — Кстати, директор Масс осведомлён о ваших успехах?

— Дружище, ты просил меня разыскать толстого бородатого парня, пропавшего с факультета по паразитологии, и он нашёлся… так или иначе. А у директора и без того хватает забот, в том числе и с вашим исследовательским центром. Взять хотя бы хрональную катастрофу в секторе 404. Да-да, я про эту сердобольную старушку, без умолку читающую всем слащавые морали. Едва Последствия вытащили её оттуда, как тут же возникла новая критическая ситуация, на этот раз в Пограничье: какие-то любознательные дегенераты из техногенов угодили там в пространственную мозаику. И с ними за компанию тот самый великовозрастный принц, у которого особенная страсть к моей сестрёнке… э… Угрюмый Каменотёс, кажется?

— Призрачный Рудокоп, — уточнил Бор Хиги. — Официально его зовут владыка Сиунан. Его предмет воздыханий как раз та самая сердобольная старушка, а вот из-за Ниссы у него серьёзная психическая травма. Дурацкая шутка твоей сестрички обернулась нам лишними проблемами… как всегда, — профессор вздохнул и опустил глаза. — Владыка жалуется, что Нисса снится ему в кошмарах в образе огненного дракона. В любом случае, ни в какую мозаику с техногенами он не попадал.

— Похоже, ов'каавтис предоставили нам неверные сведения, — штурмовик развёл руками. — Они сообщили, что принц находился на их искателе, когда тот пропал в мозаике… Твои студенты, кстати, в тех же координатах засветились.

— Так искатель ов'каавтис всё же попал в пространственную мозаику?.. — профессор словно только что понял, о чём говорит штурмовик, и взгляд его оживился. — Надеюсь, в этот раз не придётся выражать соболезнования семьям коллег… И при чём тут мои студенты?

— Уж этот-то корабль мы наверняка соберём и вытащим! — пылко заверил его штурмовик. — Фокус в том, что Айка в последний момент успела подсадить искатель на системы слежения. Без них был бы безнадёжный случай, но теперь…

— Что ж, желаю удачи, — холодно проронил профессор, а затем вновь сменил тон на негодующий: — Только у меня складывается впечатление, драгоценный Рад, что ты и не собирался выполнять обещание, которое мне дал, а теперь придумываешь на ходу оправдания и отговорки! Ты хотя бы прислушался к моему совету насчёт посоха Рамбуна? Это уникальный артефакт, его совсем не сложно было разыскать, а связь между колдуном и его посохом хорошо выражена и устойчива. Даже в привлечённом мире — определи координаты посоха в местной системе, по ним найдёшь его хозяина…

— Да-да, мы с Ниссой именно так и искали, как ты говоришь, — теперь уже искренне обиделся штурмовик. — Только Рамбун перемещался сам по себе, а посох — сам. Вот, погляди… Этот колдун несколько раз использовал телепортацию и скакал по всему отстойнику так резво, что никто не смог бы его поймать. В последний раз мы обнаружили колдуна вместе с его посохом на острове, кишащем шалгурами. Я отправил на остров сестрёнку, но она там немного… увлеклась.

— Ах, вот как? Увлеклась?!. Я ведь так и думал, что вы превратите привлечённую под планидий Гею в своё стрельбище! — возмущение профессора росло, грозя перерасти в гнев. — Нет более бесполезного и неблагодарного занятия, чем убийство отстранённых шалгурских планидий! Они же совершенно беспомощны! Это удел таких садистов, как твоя сестричка.

— Ну, это ты зря! — горячо возразил профессору штурмовик. — Во-первых, боевой танец это не простое упражнение в стрельбе и, тем более, не убийство. Во-вторых, Нисса не просто развлекалась, а получила интересные результаты. Ты ведь знаешь, Бор, что шалгуры никогда не отличались стойкими формами?.. Так вот эти вообще оказались какими-то хлипкими! Чуть их тронешь, сразу превращаются в лужицу слизи.

— Ту реликтовую культуру, из которой капсулы Шал-Гур попали на Гею, когда-то создали существа, близкие к криофильным онихофорам, — неожиданно успокоившись, принялся объяснять профессор. — На заре Вселенной природа причудливо экспериментировала с формами разумной жизни… Ты только представь себе, Рад, какую специфику биология онихофор может привнести в формирующуюся цивилизацию! Их техника была основана на токопроводящих полимерах и тонких плёнках, их культура не знала открытого огня, а коммуникации были в основном химическими, у них даже оружие стреляло силовым лучом, несущим попутный химический сигнал. Планидии, с которыми вы столкнулись, хотя и представляют собой специализированные боевые формы, их вооружение, тактика боя и их реакция на внешние повреждения также специфичны для онихофор. Например, они умеют улавливать и распознавать гормоны страха противника и вырабатывать их затем в экзокринных железах, расположенных в излучающем органе. В краниальной части этих форм находятся другие железы, секрет которых сращивает и заживляет ткани в случае небольших повреждений. А при избытке секрета он просто растворяет всё тело существа, превращая его в органический бульон. Это что-то вроде эвтаназии: когда повреждений слишком много, существо само себя утилизирует. Но если, к примеру, удалить все железы разом, планидия погибнет, не успев раствориться…

— О! Надо будет попробовать! — выслушав эти объяснения, штурмовик вновь исполнился энтузиазма.

— Планидий нет нужды убивать, их достаточно отпугнуть плазменной вспышкой. К тому же, температура на привлечённой Гее для них критически высока, их метаболизм ускорен на порядок и, соответственно, на порядок сокращён жизненный цикл… — Тут профессор запнулся, как будто что-то вспомнил. — Но вам следовало не шалгурских планидий исследовать, а найти магистра Рамбуна, используя его посох, как метку. А вы их благополучно потеряли — и посох, и магистра, — ехидно напомнил он штурмовику. — Рад, в вашем распоряжении была Тай-Та, и у вас было простое задание, ещё проще, чем у моих студентов…

— Раз оно такое простое, вот и послал бы своих студентов назад, исправлять собственные ошибки! — теперь пришла очередь Раду возмущаться. — Хватит уже Последствиям нянчиться с сопляками.

— Послать моих студентов?.. Что ж, пока это первая твоя здравая мысль за весь наш разговор. Но что я скажу их родителям? — покачал головой профессор Хиги. — Директору Массу, например, или координатору Талесе?

— Я сам для Айки как родитель, — неловко парировал штурмовик. — Наверняка это её проделки! Лично я бы предоставил ей самой выпутываться. И она бы справилась, нисколько в этом не сомневаюсь!

— Давай пока не будем проговаривать побочные сценарии, а разберёмся с твоими усердными стараниями, — с прежним сарказмом попросил штурмовика профессор, а затем добавил, сделав сильное ударение на последних словах: — Я до сих пор не услышал от тебя ни одного внятного объяснения: что же именно помешало вам найти и доставить Рамбуна в этот центр. — Сказав это, Хиги ткнул указательным пальцем в подлокотник своего кресла. — Рад, ты знаешь: я люблю во всём ясность. Пока что всё выглядит так, будто ты нарочно проигнорировал мою просьбу, а мне не хотелось бы в это верить — не меньше, чем тебе не хочется это признавать…

— Ты сам об этом догадался, Бор: были и другие осложнения, и немало… — демонстративно вперив взор в потолок, принялся оправдываться Рад. — В отстойник угодили близкие Виланки — твоя чёрная бестия сразу это поняла. Полюбуйся-ка: вот мамаша девочки, её младший брат, а в придачу — её парень вместе с небольшим военно-морским флотом… Там теперь несколько боевых кораблей ходит, у них стычки с шалгурами… Мы даже неуправляемые термоядерные реакции засекли. И посох свой Рамбун вначале забыл на каком-то корабле, где этот артефакт прибрали к рукам мародёры и перевезли на свой кораблик, а после Рамбун применил одну из своих магических методик и посох к нему вернулся. В общем, там полный бардак — такая бойкая девочка оказалась.

— Девочка у них, видите ли, бойкая! Рад, я не собираюсь вникать в ваши трудности, тем более, что с подобными случаями вы сталкиваетесь постоянно, — брезгливо отмахнулся Бор Хиги. — Хотя… Постой-постой… Мама? Брат? Парень?.. А, ну тогда всё понятно: Виланка переживала за своих близких, когда настраивала согласование, так что транспозиция просто компенсировала образовавшийся… — профессор Хиги замолчал, на мгновение задумавшись, а затем к нему вернулось чувство возмущения: — Ты должен был понять, что реперная точка может сместиться, калибровка тогда собьётся, всё придётся перенастраивать…

Хотя по лицу Бора Хиги этого и не было заметно, Рад почувствовал, что профессор окончательно расстроился, поэтому дальнейший диалог штурмовик повёл в более мягком тоне:

— Не падай духом, дружище Бор, это же сущие пустяки! — патетично заявил он, а затем похвалился: — Родственников Виланки мы же нашли. Ты ни за что не догадаешься… на борту этой подводной лодки! И не беспокойся, их уже возвратили назад, на Гею, невредимых и счастливых… Кстати, и кокон мы тоже вернули на место. Показать?..

— Что, просто так взяли и вернули?.. А ничего умнее вы не придумали?! — воскликнул явно потрясённый этой новостью профессор.

— Ну, а как ты хотел? — удивился Рад. — К планете движутся облака корональной плазмы, оставить её так — это как палец сунуть в газовую горелку… — (услышав от штурмовика такую аналогию, профессор поморщился) — Мы сначала перенаправили весь поток в отстойник, а затем вернули кокон на место… Получилась двойная перестраховка.

— Драгоценный дружок! Про твою сестру я вообще не хочу говорить, она всю свою жизнь только и делает, что приносит мне неприятности, а вот твоё легкомыслие способно поспорить только с твоей самонадеянностью! Как я буду выглядеть в глазах коллег, когда основное наглядное пособие факультета — яйцевой кокон Шал-Гур — без каких-либо комментариев с моей стороны то исчезает, то опять появляется? А предназначенный для демонстрации опыта поток корональной плазмы то туда направлен, то сюда? И Виланка… Когда она узнает о судьбе, постигшей по её вине близких ей людей… Ты хоть представляешь, что может случиться?!

— Да когда что-то такое случалось, чтобы я не мог себе это представить? — ляпнул в ответ штурмовик, чем поверг профессора в редкое для того состояние: Бор Хиги вышел из себя. Он улыбнулся как-то зловеще, затем хлопнул ладонью по подлокотнику и, порывисто встав, заявил:

— А я даже представлять себе не хочу, что теперь станет с бойкой девочкой, да и со всей моей демонстрацией! Всё, хватит с меня нелепых отговорок!

— Дружище Бор, что-то я не припомню… А твои опыты хоть раз шли как надо? Постоянно же какие-то проблемы.

— Проблема в том, что приходится полагаться на таких, как ты, Рад! В этой ситуации я просто вынужден просить содействия лично директора Масса.

— Бор, не стоит дёргать директора, я сам с этим разберусь, и в самое ближайшее время, — штурмовик не на шутку всполошился. — Аннигилироваться мне на месте! — Затем он попытался сменить тему: — А сестрёнка всю дорогу только о тебе и говорила, она просто восхищена твоей идеей с посохом. Хотя, вместо того, чтобы мне помогать, то рвалась потенцевать с шалгурами, то гонялась за экземплярами для своей коллекции…

— Всякие подробности про твою сестричку я не желаю знать, — профессор помахал перед штурмовиком тем же указательным пальцем, который у него недавно упирался в подлокотник кресла. — А тебе следовало всего лишь задействовать свой разум и, следуя простым инструкциям, найти и доставить сюда магистра Рамбуна. И больше ничего там не трогать! Сколько раз об этом говорили…

— А я ведь догадывался, что толстяк Рамбун сам из отстойника выберется, что нечего его там искать. Вот как живого его увидел, как он благополучно попивает вино в своём Агарти… Надо мне было довериться своей интуиции! — в последний раз попытался отбиться штурмовик.

— «Своей интуиции»?!. — профессор, похоже, не смог для себя решить, продолжать ли ему возмущаться, или же рассмеяться штурмовику в лицо. — Рад, оставь эти нелепые мудрствования, я всего лишь просил тебя помочь, так как мне некогда было заниматься поисками самому. А теперь я опасаюсь, как бы ты своей интуицией не сорвал мне два наглядных опыта, критически важных для темы факультета.

Штурмовик понял, что зря обмолвился про интуицию, поэтому несколько стушевался, опасаясь насмешек профессора. Но Бор Хиги исчерпал свой пыл и к нему вернулось философское спокойствие. Он принялся ходить туда-сюда, словно маятник мелькая перед замершим в кресле штурмовиком.

— Подумай: Виланка, сама того не желая, перенесла магистра Рамбуна, своих родных, своего парня и ещё невесть кого на привлечённую под планидий Гею. И она об этом скоро узнает — скорее всего, утром от моих студентов. И это как раз перед опытами. А ей теперь нельзя отвлекаться на посторонние волнения… — профессор перестал ходить и, вновь недобро улыбнувшись, глянул на штурмовика с немым вопросом: «Понимаешь?..»

В ответ Рад посмотрел на него так, что было ясно: нет, он не понимает.

— Так ведь там никого из её близких не осталось. Э… ну, кроме парня, но она о нём небось и не вспомнит… Да и вообще, как это собьёт тебе калибровку? — возразил было обескураженный штурмовик, а затем спросил неуверенно: — Что нужно ликвидировать? Отстойник?.. Или кокон?

— Всё ясно… — обречённо бросил Раду профессор. — Когда нужно что-то ликвидировать, лучше обращаться к штурмовикам. Что же касается остального… Стоило с тобой связываться, чтобы подтвердить банальную истину.

Так как Рад теперь лишь выжидательно помалкивал, Бор Хиги, тоже немного помолчав, подвёл итог их беседе:

— То, что у Виланки есть парень, и он ещё в отстойнике, это, в общем-то, не самая плохая новость. Есть пара идей, как это использовать, — Профессор поднял вверх всё тот же указательный палец. — И ты был прав по крайней мере в одном, Рад: пошлю-ка я разбираться с этой транспозицией своих студентов, пока ещё звёздная плазма не успела сжечь привлечённую планету. А ты… — Хиги вновь задумался на несколько мгновений, прежде чем принять, похоже, окончательное решение. — Ты, кажется, собирался спасать экспедицию ов'каавтис? Вот и отправляйся туда — может быть, с вызволением из мозаики искателя тебе больше повезёт. И, ладно уж, поинтересуюсь твоей драгоценной сестричкой… поскольку давно её не видел. Ну, и как она?

— Да, всё так же: крушит миры, уминает горы сладостей и влюблена в тебя по уши, — искренне обрадовался такому повороту штурмовик. — Скоро их звено прибудет на эту базу, так что встретишься с Ниссой здесь, если не побоишься! — И Рад опять грубо хохотнул.

Профессор Хиги и Рамбун Рам Карап

— Так хитроумно и предусмотрительно с вашей стороны, многомудрейший профессор, заблаговременно сослать легионы Безликого Воинства в тщательно приготовленные пустынные земли, лишённые не только городов и иных поселений, жители которых в противном случае были бы обречены на заклание беспощадной орде, но и противостоящего войска. Я самолично удостоверился, что доблестные ратники Геи не склонны отсиживаться в чревах своих смертоносных машин, безучастно взирая на вершащееся близ них непотребство. Случись тем легионам маршировать по аутентичное Гее, в её обитаемых людьми пределах, те доблестные ратники непременно принялись бы храбро атаковать каждого встречного демона и тем, в свой черёд, возбуждать в этих беспощадных отродьях Тавмаса неудержимую слепую ярость, питаемую ненасытной жаждой убийства. Ведь именно так приключилось с теми немногими мореходами, что по того же рода трагической оплошности, что и я сам, совместно со мной попали в созданный вами пустой мир.

— Драгоценный коллега, я уже объяснял вам в прошлый раз. На привлечённой Гее боевые формы этой колонии Шал-Гур отрезаны от своих управляющих структур, проще говоря, там некому ими командовать, планировать и ставить им боевые задачи. А в отсутствие управления, поведение планидий подчинятся лишь их специфическим социальным инстинктам. Если бы те же боевые формы остались на исходной Гее и начали выполнять свою функцию, их деятельность подчинялась бы соответствующей разумной стратегии и стала более эффективной.

— Да, инстинкты! Именно так оно и было — то, что я там наблюдал. Все эти бесчисленные легионы напоминали мне огромное стадо, оставшееся без пастырей, а вернее будет сравнить их с пчелиным роем, лишившимся матки. Рой то копошится на месте, то бесцельно разделяется и вновь сливается, и при том тревожно жужжит, призывая свою царицу. Теперь же рои те вовсе возбудились и кочуют по небесам зловещими тучами… Однако, верно ли я уяснил, будто на доподлинной Гее, а точнее где-то в охватившем её коконе, что называют также смутным куполом, ещё сокрылись архонты и стратеги этих демонов?

— В определённом смысле так и есть.

— Что ж, откровенно признаюсь вам, досточтимый Бор Хиги, что не хотел бы ни в полной, ни даже в частичной мере открыто противостоять сорганизованному Безликому Воинству, предводимому их стратегами, поскольку даже будучи безначальным роем, оно несказанно свирепо и коварно. Я было уже отмерил мирный путь к вызволению из того гиблого места, но в итоге все мои усилия оказались потрачены лишь на то, чтобы продержаться в нём в течение нескольких исполненных терниями дней, опираясь на храбрость и стойкость застрявших со мной в тех терниях мореходов.

— А мы тут в ваше отсутствие изрядно поволновались, драгоценный мой друг. Вам наверняка известно, что все прибытия в наш центр и отбытия из него регистрируются… как правило. Если бы вас, к примеру, похитили, или вы сами неожиданно покинули наш исследовательский центр, это было бы отмечено. Но в данном случае возникло недоразумение, так как в вашем исчезновении было непреднамеренно задействовано оборудование, предназначенное для подготовки одного из наглядных опытов. По этой причине вы покинули центр без отметки об отбытии, и нам пришлось проводить отдельное расследование. Хорошо ещё, что Последствиям удалось перехватить вас на этой базе. Тем не менее, в сложившихся условиях такая операция несла в себе неоправданный риск… — Профессор провёл ладонью по лбу так, словно тот и вправду покрылся испариной. — Представьте моё замешательство, когда, будучи абсолютно уверен, что найду вас в ваших покоях, я обнаружил там лишь вашу шляпу и спящую на ней змею!

— Но Эрмис Трисмегист вновь был благосклонен ко мне и не только не позволил пропасть в том тупиковом космосе, став безвинной жертвой кровавой и бессмысленной распри, но и хитроумно сократил мой обратный путь, сделав его хотя не сказать чтобы лёгким, но столь же коротким, что и путь прямой… Как вы справедливо заметили, мой головной убор, хранимый верной Васуки, остался на прежнем месте в целомудренной неприкосновенности, чего не могу сказать о посохе, что, изначально находясь при мне, отправился путешествовать в созданный вами мир. Пережив всевозможные перипетии, в жестокой битве немало пострадав от огня, будучи утерян и затем вновь обретён, под конец тот посох был утерян мною окончательно.

— Я лично, и в моём лице весь оргкомитет, искренне сожалеем, коллега, о вашей потере и о том, что вам пришлось испытать столько трудностей и вынести такие страдания. Посох ваш мы пока не нашли, но непременно найдём, и в самое ближайшее время.

— Глубокочтимый профессор, как и любая пользуемая её хозяином ценимая им вещь, посох был для меня не только атрибутом ремесла и символом статуса, но и полезным моим продолжением, предметом, который истинно оживал в тот миг, как только я брал его в свои руки, и даже когда я просто видел его рядом и думал о нём, он был жив моей духовной силою. Но, как и любая вещь исходно бездушная, посох пребывал в благополучии лишь до той поры, пока был мне доступен. В некотором смысле каждая бездушная вещь существует, лишь пока она потребна живому духу, когда же она потеряна, брошена, и о ней забыли, она неизбежно истлевает. Так, жилой дом, пользуемый одной семьёй из поколения в поколение, стоит в веках, и лишь изредка требует ремонта, однако, заброшенный людьми, дом тот спустя считанные года рассыпается в прах. Вот в точности так же и мой посох. Нет сомнений, что навершие его ныне изгрызано дикими зверьми, а древко изъедено слепыми термитами, что на деле означает безвозвратную и весьма неприятную для меня его потерю…

— Посох ваш цел и мы его вернём, не сомневайтесь, — с лёгким нетерпением заверил магистра профессор, но карап, казалось, не расслышал его реплики, и продолжал без запинки излагать свои мысли:

— С другой стороны, любые неприятности возможно сгладить, а то и вовсе предать забвению, лишь предоставив им в противовес воздаяние в виде соответствующей отрады, способной исцелить и утешить претерпевшую страдания душу. Вот, если помните, в нашем прошлом дружеском диалоге мы подробно обсуждали с вами один сдержанно вожделеемый мною интимный предмет, а именно — яркокрасочные панорамы девственной Геи… Вы отыскали их, вы же не позабыли?

— Конечно, я не забыл, более того, такие панорамы у нас уже имеются.

— Вот и хорошо… Коль скоро я решил перебраться в ваш благословенный мир, панорамы эти станут счастливым мне утешением и исцеляющей отрадой. Ну, а посох… Хотя долго буду я о нём горевать, поскольку венчала мой посох мудрейшая из голов, что встречались на моём отнюдь не кратком жизненном пути, даже если не заладится вам тот посох вызволить и вернуть законному владельцу, то есть мне, в какой-то мере и в определённом смысле есть предмет восполнимый.

— Как я вижу, вас ещё что-то тяготит, драгоценный коллега? — заметил профессор, оглядываясь по сторонам и начиная проявлять уже заметное нетерпение. — Если желаете, я вас выслушаю и постараюсь помочь.

— О да, именно что тяготит! Из упомянутых мною ранее терний я вынес немало таинственных загадок, сокрытых во тьме неведения и для должного удовлетворения моего интереса требующих мудрого содействия во вразумительном их прояснении. Как и прежде, я был бы безмерно благодарен вам, достойнейший профессор Бор Хиги, если бы вы осветили эту тьму своим лучезарным логосом, что уже не раз и не два…

— Прошу вас, коллега, постарайтесь изложить суть покороче, — перебив карапа, попросил профессор Хиги. Сказал он это вполне ровно и спокойно, но карап, похоже, понял его нетерпение и тут же поспешил с заверениями:

— Разумеется, если вы того желаете, глубокочтимый профессор, я стану краток в столь превосходной степени, что мои речи, будь они хотя бы выслушаны со всем вниманием самым многоопытным ритором Лаконии, или даже несколькими таковыми, вызвали бы у них несомненное и глубочайшее изумление, уважение и восхищение… Так вот же. Храбрый капитан, именем Дважды Рождённый, на стремительном корабле которого мне довелось плавать, а вернее будет сказать — подобно бирюзовоногому пелагосу то летать над тревожными волнами, то плыть в толще вод безлюдных и обречённых морей… так вот тот капитан, будучи сам человеком несомненно многоопытным и при том достойном высшей степени чести и благородства, поведал мне удивительные истории, и я хотел бы посоветоваться с вами о них, дабы разрешить содержащиеся в этих историяхозначенные таинственные загадки. Если, конечно, это не слишком вас обременит и не отвлечёт от более важных и насущных дел и раздумий…

— Я не интересовался именами попавших на привлечённую Гею моряков, — профессор вновь попытался деликатно поторопить карапа, впрочем, уже не особо надеясь на результат. — И что же такого он вам рассказал?

— В первый черёд тот храбрый капитан спросил меня, не в ином ли космосе мы с ним теперь пребываем. Я был немало удивлён его вопросом! Удивление моё, надо заметить, проистекло из того основания, что я, как вам известно, досконально знаком с философскими воззрениями, присущими населяющим поверхность Геи этносам, а к этому следует присовокупить мою немалую книжную мудрость, а также и личный опыт, но при том я никогда не слышал, чтобы даже искушённейшие из мудрецов с поверхности знали что-либо, или хотя бы догадывались, о подобного рода путешествиях. Причина же этому заключена в том, что их наука, обращённая к измышлению и обустройству хитроумных машин, строго чужда метафизике, она медлительна и неповоротлива во всём, что касается высших сфер знания. Её костная сущность зиждется на логических основаниях, которые суть иерархия правил, и из этого материала они строят массивные и непостижимо сложные доказательства истинности своих воззрений. Конечно же, такие доказательства тут же становятся заложниками понимания. Вам хорошо известно, достойнейший профессор, что мы чаще догадываемся об истине интуитивно, и на основе таких догадок выстраиваем свои философские воззрения. Если каждую догадку подвергать строгому доказательству безупречной логикой, да при том всякий раз ожидать всеобщего понимания и признания означенного доказательства, стоит ли удивляться, что сам процесс познания усложнится и в итоге вовсе увязнет, словно заблудший вол в болоте, в бесплодной демагогии…

— Ваше критическое отношение к научному методу хорошо мне известно, мой друг, известна вам и моя позиция по данному вопросу… Однако нельзя ли всё же ближе к сути?

— Да, знания даются нам вовсе не для споров, и нет ничего бесполезнее для ума, чем споры об истине… Так о чём это я? Ах, да… Тем не менее, я без промедления ответил тому храброму капитану вполне утвердительно, уточнив лишь, что мы с ним происходим из различных и удалённых космосов. И тогда капитан признался, что он уже однажды путешествовал из одного мира в иной, причём не только в собственном твёрдом теле, но и в большом корабле, совместно с подчинёнными ему матросами, при том с благороднейшей целью — переломить ход жестокой мировой распри на сторону справедливости. «Неужели жители внешней Геи, — подумал я, — самостоятельно освоили уже то искусство, которое досталось нам от богов, и физика которого для нас непостижима?» С тех самых пор тяготит меня эта причудливая загадка… Поскольку вы, глубокочтимый профессор, немало изучили мой мир, а кроме того подробно знакомы с физикой нашего космоса, я желал бы получить от вас доскональную к ней разгадку. Скажите мне, так ли это обстоит в действительности, и как такое возможно?

— Разумеется, такое возможно, и, должен вам заметить, ваша загадка относится к теме, смежной с темой этого факультета. Описано немало случаев, когда цивилизация-хозяин осваивает технику, привнесённую в её среду паразитами. Если инвазия Шал-Гур доходит до стадии размножения в среде с достаточно развитой технической культурой, люди заимствуют отдельные функции, присущие яйцевому кокону, чтобы использовать их в первую очередь в военных целях — коль скоро появление кокона сопровождается войной. В случае с Геей мы как раз имеем вторую ступень технического развития цивилизации-хозяина и стадию размножения паразита… Друг мой, вы должны понимать, что, хотя разница в технике автохтонной культуры с одной стороны и инвазивной с другой обычно очень велика, война сама по себе ускоряет заимствование, выступая в качестве катализатора исследований. Очевидно, учёным Геи удалось освоить что-то из применяемой шалгурами техники, в частности, их методику транспозиции. В последнем случае ваш капитан, Дважды Рождённый, дважды испытал транспозицию на себе, причём от разных причин… Остаётся надеяться, что такое неординарное приключение, в некотором смысле совпадающее с его именем, показалось капитану забавными…

В этот раз профессор и магистр беседовали, стоя в большом помещении, похожем на залы Светлых Чертогов, только ничем не оборудованном — без какой-либо мебели и даже без прозрачного потолка или окон. Руки карапа вновь были свободны: посох его остался где-то в островных джунглях на привлечённой Гее, а бокал с вином Рамбун приспособился вызывать к себе лишь по мере возникавшей у него жажды. Время от времени через помещение проходили люди — женщины и мужчины, видом также схожие с хозяевами Чертогов, только облачённые в одежду, напоминающую лёгкие доспехи. С некоторыми из проходящих профессор не глядя обменивался эорианским приветствием.

— Глубокочтимый профессор, я искренне благодарю вас за облегчение моей душевной тяготы, осуществлённое через прямое, ясное и доскональное освещение представленной вам загадки. Из сказанного вами явствует, что я и тот храбрый капитан, совершив путешествия по разным космосам, в конечном итоге попали в одно и тоже место посредством сродственных между собой обрядов, что названы вами транспозицией. Истинно, шутки богов всегда удаются к их славе! Однако тот капитан, именем Дважды Рождённый, заверял меня, будто подобное путешествие возможно осуществить лишь однажды или, иначе, лишь в один конец, а точнее человек может переместиться из своего космоса в иной космос только единожды в своей жизни, тогда как, скажем, корабли возможно перемещать многократно. Капитан сомневался, что такое могло случиться с ним второй раз кряду, я же не смог окончательно рассеять это его очевидное заблуждение так же, как он не смог объяснить мне его происхождение..

— Могу лишь сказать, коллега, что шалгуры используют предельно упрощённые методики, эффективность которых сведена к необходимому им минимуму. Допускаю, что их методика транспозиции именно такова. Применительно к данному яйцевому кокону мы этот аспект не изучали… Да мало ли что там происходило, главное, что вы достаточно быстро выбрались из непростой ситуации и мы сможем провести запланированные на сегодня опыты… Что ещё интересного рассказал вам этот капитан?

— Истинно, Дважды Рождённый капитан поведал мне и об иной интересной загадке, но вместе с тем не менее тёмной и таинственной, чем первая, а может быть и более… Суть её в том, что перед нашествием орды демонов Безликого Воинства, или при ином их участии, с небес свисают тонкие нити или дождевые струи; подобно поясу быстрокрылой Ирис, они играют цветными переливами и предвещают, подобно вою псов Ареса, долгую и кровавую распрю. Что есть эти нити?.. Капитан спрашивал меня о них, но я не смог его удовлетворить подходящим ответом, поскольку сам впервые услышал об этом феномене от него самого, и вот теперь, в свой черёд, спрашиваю у вас.

— Не располагая достаточными исходными данными, я вряд ли смогу объяснить вам, драгоценный друг, что имел в виду ваш капитан, — задумался профессор. — Хотя, очевидно, речь о каком-то оптическом феномене, связанном с техникой данной генерации паразитов. Их техника довольно специфична, для неё характерны волновые эффекты вроде дифракции и интерференции. Скорее всего, ваш капитан наблюдал дифракционную решётку из каких-нибудь нитевидных полимерных монокристаллов. Точный ответ здесь требует отдельного исследования, так что, если желаете, можем позже этим заняться… Но только после окончания основной повестки факультета.

— О, это, безусловно, лишнее, достойнейший Бор Хиги, теперь же я вполне удовлетворён вашим ответом и ни в малейшей мере не настаиваю на проведении какого-либо рода обстоятельного расследования данного феномена.

— Что ж, коллега, тогда давайте, наконец, оставим эти ваши загадочные темы и обсудим более насущные дела, — тон профессора не изменился, но когда он это сказал, проходящие мимо штурмовики как один повернулись и с изумлением посмотрели в его сторону.

— Кстати, напоследок, если сделать это ещё не поздно, а вы благородно пожертвуете ещё одной минутой своего драгоценного времени, — спохватился вдруг Рамбун, — Я хотел бы принести вам, благороднейший профессор, а также всем тем, кого побеспокоил, свои искренние и глубокие извинения за себя, поскольку, хотя и невольно, но всё же стал субъектом нежданных неприятностей и доставил повод для излишних забот и треволнений. Также прошу великодушно простить оплошность ваших неофитов и отпустить им их незлобивую вину. Но главное прощение, мой заботливый друг и благодетель, должно адресовать деве, что доверилась и отдалась нам без сомнений и остатка…

— Виланку нам уж точно не в чем упрекнуть. К тому же, для предстоящей демонстрации мы учли все возможные сценарии и теперь, уверен, всё пройдёт, как мы запланировали.

— Отрадно услышать от вас подобные слова утешения и ободрения!

Рамбун глубоко вздохнул, огромный живот его при этом расширился и профессору Хиги пришлось отступить на шаг, чтобы не нарушать личное пространство колдуна. В шестипалой ладони карапа появился вместительный бокал или кубок, из которого Рамбун немедленно отхлебнул несколько больших глотков, после чего бокал исчез. Втерев той же ладонью в бороду не попавшие в рот капли вина, карап продолжил:

— Как я уже говорил вам, достойнейший профессор, я не взял эту деву в полномерные ученицы, как обещал её матери, бесподобной Гойтее, по причине того, что изначально связан договорами и традициями, нарушить которые моя рука никогда не поднимется. К величайшему моему огорчению, я даже не в силах воссоединить ту семью в счастливой жизни. Я смог лишь вернуть Гойтее часть её молодости и здоровья, что претерпели убыток от ударов судьбы и иных злоключений, но даже при том остался всемерно обязан этой несравненной и дивной женщине за помощь и заботу и за бесчисленные милости, которыми она одаривала нас во времена наших изощрённых сношений с хетхами. Теперь же, как вы знаете, Виланка невольно открыла нам предмет своей целомудренной филии — юношу, с которым я неоднократно беседовал самолично и могу истинно засвидетельствовать его храбрость, достоинство и благородство, равно как силу и искренность его чувств к означенной деве. И уж коль скоро в Симбхале самой Виланке делать больше нечего, а тот мир, в котором она проживала, вскоре вовсе сгинет с лика богов, вновь обратившись к Хаосу… Так нельзя ли в рамках принятой у нас традиции обмена или иных взаимополезных правил наладить встречу этих юных созданий, Виланки и Адиши, а в дальнейшем обустроить их совместное благоденственное сожитие?

— Насчёт этого также не беспокойтесь, коллега, здесь не потребуется наше вмешательство, с этим прекрасно справится моя студентка. Айка подружилась с Виланкой и лучше нас с вами разберётся, как её успокоить и чем наградить за содействие в мероприятиях этого факультета.

— Простите, глубокочтимый профессор, вы сказали «успокоить»?

— Да. После известного вам инцидента Виланка, конечно же, расстроена: ей стыдно перед вами и она волнуется за своих близких. Участие в опыте она тоже воспринимает чересчур эмоционально. Встреча с молодым человеком после демонстрации должна эту девочку успокоить и воодушевить…

— Так вот кстати, о беспокойстве и иных треволнениях… Как мне стало известно буквально накануне, сам грозный владыка Каменных Земель настойчиво домогается внимания девы Виланки. Подобные притязания, разумеется, несказанно меня беспокоят и представляются в известной мере тревожными и опасными как для благополучия самой девы, так и для состоятельности наших с вами замыслов и намерений.

— Драгоценный коллега, в этот раз с владыкой Сиунаном всё достаточно прозрачно, к тому же, у него самого сейчас осложнения психического плана, так что вряд ли стоит ожидать с его стороны каких-то неблагоприятных для Виланки действий. На мой взгляд, вам не следует беспокоиться на его счёт… — Тут профессор неожиданно оглянулся на что-то позади себя. — Тем более, что здесь попадаются гораздо более проблематичные и опасные люди, чем этот владыка. Одна из таких проблем как раз сейчас к нам приближается…

От очередной проходящей мимо профессора и магистра компании штурмовиков отделилась эорианка с густой копной ярко-оранжевых волос. Безо всяких церемоний она сразу набросилась на карапа:

— Рамбун, лапуля, как я рада, что ты нашёлся! Э, да тебя ещё больше разнесло! — Она крепко обняла колдуна за шею, буквально повиснув у него на животе, затем обеими руками ухватилась за те косички бороды, что свисали с его мясистых щёк и, с неожиданной лёгкость притянув широкое массивное лицо к себе поближе, смачно чмокнула губами — дистанционно, изобразив так что-то вроде воздушного поцелуя. — Чем ты там отъедался?.. Впрочем, флотская кухня во всех мирах очень калорийна.

— И я искренне рад видеть и приветствовать тебя, о Нисса, огнекудрая вакханка! — карап, похоже, лишь обрадовался такому обхождению. — Киприда Пенорождённая тому свидетель — никак не думал, что на закате своих лет найду не только благоустроенный и душеполезный мир, а в нём сердечных друзей и щедрых благодетелей, но также встречу здесь прелестных женщин, что окажутся ко мне благосклонны и, помимо того, станут откровенно, но при том в должной степени деликатно флиртовать со мной… От этого старая моя кровь согревается и быстрее течёт в жилах!

— Толстячок, вот только не надо прибедняться про возраст, — лицо Ниссы расплылось в добродушной улыбке. — Что он такое? Он всего лишь предрассудок. Главное, ты самый видный мужчина их всех, кого я знаю.

— Какие же заботы привели тебя в этот мир, о неудержимая Нисса? Твой доблестный брат тоже прибыл совместно с тобой в эти новоустроенные казармы? И что за дело к охваченной пагубой Гее имеют храбрые стражники всемогущего Масса? — засыпал её вопросами Рамбун. — Неужто вы вознамерились теперь силой одолеть эту прискорбную напасть — Шал-Гур?

— Пока что мой брат техногенов из мозаики выуживает, а мне поручено ваших школяров сюда привезти. Так что я теперь отправляюсь к Эоре. Как это у вас говорят?.. Мне приходится переваривать то, что другие испекли, но сами есть не стали, — усмехнулась женщина-штурмовик, недвусмысленно глянув на профессора Хиги. — Да, кстати, и ещё о еде! Ты же просил привезти палец мудреца из сектора 404?.. Так Рад раздобыл тебе отличный сувенир! Только он немного напутал… В общем, у него не палец, а целая голова. Точнее, даже несколько штук на выбор. Ты ведь потерял свой посох? Так может для нового посоха одна из них сгодится.

— Я надеюсь, ты, как всегда, шутишь? — карапа явно обескуражило такое заявление.

— Конечно, конечно, догадливый толстячок! — Нисса рассмеялась. — Голова всего одна, но она принадлежала их лучшему мудрецу. Рад так и сказал: «Что он будет какой-то палец сосать? Вот же полный череп отборных мозгов. Мозги можно съесть, а голову насадить на палку — будет новый посох…»

— Вынужден заметить, что вы не совсем верно истолковали мою просьбу… — начал было Рамбун, но затем осёкся, сообразив, что увещевать штурмовиков дело совершенно бесполезное. И он решил сменить смутившую его тему: — Как я вижу, здесь, в этих пространных и светлых казармах, пребывает множество бессмертных стражников, тех, чья слава гремит по всей обитаемой Вселенной и от поступи которых трепещут эпигоны Мегайры и Аластора. Можешь ли ты сказать мне, к чему тут собрались все эти стражники? Уж не намерены ли они затеять теперь великую брань с Безликим Воинством?

— Насколько мне известно, решение не принято, — разведя руками, ответила эорианка. — Орх как-то отправлял все свободные звенья в такой же кокон, — припомнила она, — Но это бессмыслица: что они могут сделать против многомиллионной армии?.. Разве что опять всех там поубивать.

— А у тебя, надо полагать, есть какие-то более плодотворные идеи? — с сарказмом поинтересовался у неё Бор Хиги.

— Разумеется, есть! — с радостью сообщила ему Нисса. — Вот если бы ты не гонял меня с мелкими поручениями… У нас с ребятами родилось несколько отличных идей. Можно, например…

— Нет, нет, не надо мне про это рассказывать! — тут же запротестовал профессор. — Всё, что вы в состоянии придумать, я и сам могу вам перечислить и, заверяю тебя, мне такое совершенно не интересно…

Нисса в ответ лишь фыркнула, затем она размашисто хлопнула Рамбуна ладонями по бокам живота, коротко распрощалась и побежала догонять своё звено. Карап провожал её масленым взглядом, пока она на исчезла в конце коридора — было очевидно, что эта женщина-штурмовик ему глубоко симпатична.

— А как скоро мы сможем созерцать в непосредственной близости объявленные накануне интереснейшие и вожделеемые многими, включая сюда и мою персону, показательные обряды? — спросил Рамбун, через минуту обратив наконец внимание на профессора. В руке колдуна вновь появился огромный бокал с вином, но пить он не торопился.

— Друг мой, демонстрации начнутся, как и запланировано, — отрешённо ответил ему профессор, не сводя глаз с конца коридора.

— Простите мою назойливость, не впервые грозящую бесстыдно выйти за рамки благопристойности, но мне хотелось бы также уточнить, или ещё раз самолично услышать это от вас, глубокочтимый Бор Хиги, а именно, случится ли в процессе одного из сегодняшних обрядов, по окончании одного из них, или же вскоре после их проведения, полноценное и окончательное избавление моего мира от известной вам пагубы?

— Да, вы сами это увидите и убедитесь в результате… У вас, кажется, были ещё какие-то вопросы, коллега? Давайте же поскорее их обсудим, пока к нам не подоспели новые проблемы…

Летопись Виланки

Мы вновь на борту эорианского корабля-звездолёта, в этот раз это «Тай-Та», и он явно отличается от «Пикуса». На «Тай-Та» меня окружает непостижимая, но всем моим существом ощутимая необъятная мощь. Побывав здесь сразу по прибытии в мир Эоры, а немного позже — лишь на пару мгновений — заглянув сюда из праздного любопытства, я чувствовала что-то подобное во взгляде анака, но теперь этим заполнен, кажется, весь космос. Наверное, эта мощь сродни тому самому могуществу, которого вожделеют многие из гостей Светлых Чертогов и ради которого некоторые из них готовы поставить на кон собственную судьбу. И здесь я вновь столкнулась с эорианской навигацией, поэтому держу ухо востро. Нас теперь шестеро, включая анака. В кресле неподалёку от меня дремлет штурмовик Нисса — та самая женщина с огненными волосами, которая унизила достоинство владыки Каменных Земель.

В зале управления «Тай-Та» гораздо светлее, чем было на «Пикусе», и свет этот по какой-то чудесной причине ничуть не умаляет свечения звёздного неба, зато в нём волосы Ниссы и правда выглядят как языки пламени. Нет, они, конечно, не торчат вверх и не шевелятся сами по себе, да и цвет их не очень похож на настоящее пламя, но их форма, длина и фактура естественных прядей навевают однозначный образ пылающего костра. Этот образ особенно ярок, когда Нисса двигает головой — например, когда поворачивается, чтобы поговорить с кем-то. Пускай она не богиня, но как же мне спокойно в её компании! Айка Масс сказала, что чёрный колдун, в попытках вновь меня отыскать, будет каждый раз находить именно Ниссу — по крайней мере таково (как сказал бы мой учитель) заклятие, которое ослепительная эорианка наложила на колдуна. Интересно, появится ли Рудокоп в этот раз? И если да, то в какой момент и где? И что с ним тогда сделает эорианская стражница?..

Теперь по дороге случилась заминка, вновь у границы Сферы, только в этот раз остановка вызвана тем, что здесь работает поисковая группа Последствий. Группа эта состоит из нескольких кораблей-звездолётов и спасают они тот самый попавший в пространственную мозаику искатель ов'каавтис. Мы в этом не участвуем, мы лишь ждём брата Ниссы — штурмовика Рада — когда он освободится. Зачем — этого я пока не поняла, но после встречи с братом Нисса сопроводит нас до базы Последствий, расположенной где-то у Геи. Именно там я приму участие в одном из наглядных опытов профессора, а опыт этот должен будет наконец избавить мой родной мир от напасти Шал-Гур. На этом мои труды на сегодня не закончатся: сразу после опытов, прямо с той базы, мы отправимся на привлечённую Гею — уже без огненноволосой стражницы. У всех нас там ещё одно срочное и неотложное дело… В общем, как оказалось, в этом мире серьёзные и неотложные дела тоже сходятся в одном месте, толкаются и мешают друг другу. Пока же я хочу воспользоваться заминкой и успеть записать побольше, так как со вчерашнего вечера успело произойти многое, в том числе нечто критически важное!

Накануне я боялась, что не смогу заснуть, но экстремальная прогулка, свежий воздух, мягкий полумрак и первобытный уют древнего эорианского жилища смешались в безотказное снотворное. Мне приснился странный сон. Мне снилось, будто я — штурмовик Нисса, но при этом остаюсь собой — то есть Виланкой, и я прибыла или вернулась в Симбхалу. И почему-то в Агарти мне заменили тело на другое, только вот размер его оказался уж очень большим, а точнее, меня по ошибке снабдили телом эорианского дракона. И едва я ступила на церемониальную аллею перед Пирамидой Странствий, как тут же гранитные плиты не выдержали моего веса и разошлись подо мной, и я провалилась ещё глубже в недра Геи. Низвергнувшись в отверстый тёмный провал, я успела расправить свои крылья и тем смягчить падение. Внизу, на дне провала, оказался целый город, населённый малюсенькими, слабыми и глупыми гномами. Кое-как я устояла на ногах, а точнее на задних лапах, удержав равновесие и лишь по счастливой случайности никого там не раздавив. Одна моя лапа сразу же обрела опору на каком-то пустыре среди заброшенных построек, другая — на широкой площади. Мне было неловко пребывать в этом положении, но я не видела больше места, куда могу ступить, тем более, куда пристроить огромный свой хвост: везде теснились миниатюрные домики, а вскоре из них высыпали и целые толпы гномов. Я чувствовала, как в моём горле таится огонь, готовый вырваться наружу при неосторожном выдохе, поэтому даже выдохнуть свободно я боялась. А между тем крохотные человечки выглядели одинаковыми: сверху я видела их белые в серебро длинные волосы и красные плащи. Гномы спешили куда-то по улочкам шириной в пояс, несли поклажу, торговали в своих лавочках, похожих на открытые шкатулки. Они натыкались на мою огромную, стоящую на площади когтистую ступню; некоторые пытались её обойти, а иные норовили забраться на неё, и никому из них не приходило на ум просто взглянуть вверх… Я понимала, что при всех моих силе, весе и размере достаточно мне лишь переступить на другое место, как я стану причиной гибели и увечий множества этих созданий, а стоит разок кашлянуть, как я спалю не один десяток здешних домов заодно с их обитателями. А гномы такие глупые и жалкие, что даже не поймут, кто и почему их давит и сжигает. Но вот один из гномов всё-таки задрал свою голову кверху. Похоже, ему не удалось разглядеть меня целиком — по причине близорукости или из-за царящей наверху темноты, зато я хорошо разглядела его лицо. Это было лицо Призрачного Рудокопа! Я с ужасом осознала, что подо мной копошится несметное множество крохотных Рудокопов. А осознав такое, я вдруг почувствовала, что теряю равновесие и заваливаюсь на спину, в отчаянии я взмахнула хвостом и замолотила крыльями, пытаясь устоять, понимая вместе с тем, что мне уже не взлететь и не удержаться, и что я не в силах больше сдерживать своё огненное дыхание, и сейчас я, изрыгая пламя, завалюсь на город всей своей тушей, раздавлю и пожгу сотни и тысячи обитающих там крохотных колдунчиков. Последней моей мыслью в том сне было выдохнуть огонь куда-нибудь вверх, чтобы он не попал на город… В тот момент я проснулась. Кому-то мой сон покажется нелепым или даже смешным. Предрекал он что-то, или это просто был салат из кусочков недавних моих впечатлений и переживаний?..

А утро вновь не предвещало никакого подвоха. Хотя меня немного удивил ранний подъём, но поскольку я хорошо выспалась, то не придала этому значения, напротив, я понадеялась, что впереди нас ждут какие-то дополнительные и безусловно увлекательные приключения на заповедной планете. Однако позже выяснилось, что за приключениями придётся отправиться очень далеко… Айка Масс, разумеется, поднялась первой, бесцеремонно растолкала спящего Салинкара Матита и потащила его вниз. Я тоже тихонько встала и вновь пристроилась в том же кресле, что и накануне вечером, где принялась просматривать последние записи — на свежую голову. Вскоре до меня донёсся запах эорианского варианта сатея — Айка решила повторить вчерашний опыт.

Галш будто не слышал общего подъёма и проснулся примерно через четверть часа после нас. Он бодро встал, хлопая глазами, улыбнулся мне, потянулся, зевнув — так же, как это делаем порой с утра мы! — надел сапоги и спустился вниз, ещё показав едва заметной гримасой, что ему не по нраву стоящий во всём доме запах жареного мяса. Я же вернулась к своей летописи. Вскоре я почти закончила приводить её в порядок и радовалась, что за столь короткий срок мне удалось описать все важные события, что произошли со мной на заповедной Эоре, как вдруг я узнала от антиподов нечто из ряда вон… Это истинно трагический, но вместе с тем уникальный и ценный опыт, причём относится он напрямую к невероятным и до этого случая мне неизвестным возможностям эорианских кораблей-звездолётов. Как выяснилось, вчера мне удалось — отчасти невольно — воспользоваться одной из таких возможностей! К сожалению, за самые важные сведения я заплатила и самую большую цену, хотя пока что цена эта даже не выставлена мне в вину. Ещё когда Айка Масс предложила мне самой управлять звездолётом «Пикус», я ощутила подвох, и вот моё предчувствие оказалось верными: я действительно (по собственной воле!) стала соучастницей проделки, которая моим антиподам, наверное, легко сойдёт с рук, но как это повлияет на мою дальнейшую судьбу, я даже подумать о том боюсь, и лично для меня это самое большое потрясение за всё недолгое пребывание в этом мире. Я совершила то, что посчитала бы только лишь позорным, непростительным и непоправимым проступком, губительным в первую очередь для меня самой, если бы не два обстоятельства. Во-первых, я выведала нечто чрезвычайно важное для моего учителя и для других мудрецов в Симбхале. А, во-вторых, совершенно для меня неожиданной оказалась реакция на эту историю юных эориан — как Галша Талесы, так и — особенно — Айки Масс.

Произошло это перед самым завтраком, когда Айке и Салинкару всё-таки удалось приготовить годный в пищу сатей — я поняла это по их восклицаниям, доносившимся до меня вместе с запахом готовки. Я встала и собралась было спуститься вниз, но тут на лестнице появилась вначале Айка, а за ней вернулся и Галш. Как они обо всём этом прознали — про то мне остаётся лишь гадать. Это одна из тех тайн, которые не разрешить даже с помощью заклятого медальона: как эориане узнают новости из удалённых уголков Вселенной. Поначалу антиподы ничего мне не говорили, пребывали в некотором весёлом замешательстве, улыбаясь и переглядываясь. Не успела я смутиться, как после очередных переглядок Айка начала заразительно смеяться, чуть ли не хохотать, сгибаясь и прикрывая рот ладонью, а Галш поначалу лишь смотрел, ухмыляясь, то на неё, то на меня, а потом вдруг и сам рассмеялся. Всхлипывая и запинаясь от смеха, эорианка принялась объяснять, что случилось, и так я об этом узнала. Клянусь: если бы они мне сообщили о том же с серьёзными лицами, я просто умерла бы на месте. А так я была лишь растеряна и обескуражена. Галш смеялся недолго и успокоился гораздо раньше Айки, но для него вообще не характерно бурное проявление эмоций — и здесь он напоминает досточтимого профессора Хиги.

Вот о чём мне поведала ослепительная эорианка. В то время, когда я, установив тесную связь с Пикусом и ощущая себя свободной и всемогущей, управляла кораблём-звездолётом, я принудила эту чудесную эорианскую машину перенести всех, о ком я тогда думала и кого представляла, на Гею-дубликат, которую медальон называет привлечённой Геей, хотя юные эориане чаще говорят про отстойник, — то есть на ту девственную Гею, над которой я с таким удовольствием летала в поисках красивых пейзажей для досточтимого своего учителя, не имея даже верного представления, что при этом творю. Эорианский звездолёт, став в моих руках орудием, разрешающим судьбы миров, перенёс с Геи моих родных — маму и братика, а с ними и участников сражения, в котором наши экранопланы атаковали джаггернаут Альянса, в этот самый отстойник. Мало того, Пикус туда же отправил и моего учителя — прямо из Светлых Чертогов! То есть получается, что это я, используя корабль-звездолёт как могущественный инструмент, всех их туда отправила. Своим близким, а также тем морякам, что на моих глазах сошлись в смертельной схватке, я лишь желала сохранить жизни, обезопасить, перенести в тихое и спокойное место подальше от войны. Таким местом мне представлялась тогда привлечённая Гея! Почему то же самое произошло с моим учителем — этого я не понимаю. Скорее всего, потому, что я о нём тоже думала. «Ментальный советник» объясняет это примерно так: «для транспозиции репрезентативность детерминанты важнее локализации объекта». Междумировая транспозиция — так эориане называют явление, когда часть одного мира перемещается в другой мир. Вернее, так я это слышу, и такой же термин предлагает мне «советник». Из его объяснений я поняла, что технически это действие или явление отлично от перелёта с места на место на космическом корабле. Разумеется, меня никто не обучал искусству транспозиции, я даже не сознавала тогда, что делаю. По большому счёту, это Пикус понял меня по-своему и сделал то, что сделал, но его винить столь же глупо, как винить любое используемое орудие. Это я не смогла тогда успокоить свой дух, поддалась нахлынувшим чувствам, моя медитация оказалась ущербной и в итоге… Я ещё могу принять то, что в другое место были перенесены люди — ведь совсем недавно вместе с антиподами мы мгновенно перенеслась на этот борт. Но неужели эта транспозиция, помимо людей, захватила целый участок Великого Восточного океана из того района, где мы наблюдали за морской битвой, и перенесла его в отстойник вместе с водой и всеми кораблями, что в ней оказались? Это вовсе непостижимо и невероятно!

— И ещё… — Айка не сразу смогла это сказать, так как смех буквально душил её. — И ещё… с Геи пропал яйцевой кокон! — наконец-то смогла она выдавить из себя, после чего ослепительную эорианку обуял такой пароксизм смеха, что она с трудом доковыляла до кровати и повалилась на неё, держась за живот и всхлипывая. Она повела себя, как ребёнок, которого защекотал не в меру любвеобильный родитель. Даже зная весёлый характер эорианки, я не ожидала от неё такой простой человеческой реакции на смешную ситуацию… Смешную, конечно, для антиподов, но никак не для меня.

— Если бы не исчезновение приглашённого на факультет по паразитологии Рамбуна Рам Карапа, вся эта история могла бы осложниться, — объяснил мне Галш, который к тому моменту уже полностью обрёл свой обычный невозмутимый вид. — Но как только наш профессор узнал об отсутствии на месте своего коллеги, он попросил двух штурмовиков — тех самых, которых ты видела при посадке на «Пикус» — магистра разыскать. Они эту транспозицию и обнаружили.

— Рад и Нисса отправились искать магистра Рамбуна, а вместо этого им пришлось вызволять из отстойника твоих родных, и ещё они там застали небольшой военный флот, воюющий с шалгурами… — Айка наконец подавила смех и тоже принялась за разъяснения. — Магистр, к счастью, как-то сам выбрался из отстойника, он теперь с профессором и с ним всё в порядке… Только вот свой посох он потерял.

Антиподы рассказали, что членов моей семьи штурмовики благополучно вызволили из отстойника и отправили обратно, целыми и невредимыми. Любезный Галш даже назвал один из районов Фаора, где живут наши друзья — они и приютили маму с братиком. Пропавший яйцевой кокон, то есть Смутный Купол, тоже вернули на место, но как и, главное, зачем — этого я не могла понять. Однако мне объяснили.

Как и следовало ожидать, для самих эориан убрать и даже вернуть кокон не является каким-то затруднением, но исчезновение кокона само по себе проблему инвазии не решает: на стадии размножения шалгуры способны вновь его нарастить, и гибель Геи продолжится. Зато пропажа кокона ставила под сомнение первый из запланированных на сегодня опытов. Профессору нужно показать участникам факультета, как те сами, собственными силами могут разрушить эту оболочку, при этом не слишком навредив планете. Боги! А ведь получается, что на мне лежит двойная ответственность — и за родную Гею, и за тех, кого такая беда, как шалгурский кокон, уже постигла или, возможно, постигнет в будущем.

— Мы специально берегли его для наглядного опыта, — объяснил мне эорианский юноша. — Сегодня мы должны продемонстрировать простую методику, позволяющую убрать яйцевой кокон с планеты. Только делать это имеет смысл лишь после того, как завершилась стадия размножения.

Я сжалась, ожидая упрёков в свой адрес, но Галш даже похвалил меня. По его мнению, совершить подобное неподготовленному новичку, да ещё не из эориан, совсем не просто — и в первую очередь потому, что звездолёты, как правило, не слушаются чужаков. Под конец он сообщил ещё одну ошеломляющую новость:

— Штурмовиков отзывают к границе Сферы — выручать из мозаики искатель ов'каавтис, поэтому разыскать посох магистра и уладить проблему с моряками, попавшими в отстойник, профессор просит нас.

В общем, антиподы преподнесли мне эти новости так, что я просто не успела как следует испугаться, хотя и не до смеха мне тогда было. Моя растерянность также представлялась им забавной и только добавила задора — во всяком случае, Айке Масс. Я уповаю на безграничные возможности эориан, я познала теперь эти возможности на собственном неуклюжем опыте, и поэтому очень надеюсь, что содеянное мной и правда легко поправимо и в итоге останется лишь недоразумением. Надеюсь также, что попавшие на привлечённую Гею моряки, хотя и не желала я им ничего, кроме безопасности и мира, будут благополучно спасены и возвращены назад… Конечно, я сразу вспомнила про Адишу, точнее, я решила, что коль скоро и о нём тогда думала и желала уберечь от бед, он также должен был попасть на Гею-дубликат. Но я не решилась спросить про Адишу у эорианских отроков, точнее, на меня накатило такое волнение, я так смутилась, что, как ни старалась, не смогла раскрыть рта…

— Да, подруга, и парень твой там, но можешь за него не беспокоиться, — легко поняв моё состояние, ответила на мой немой вопрос Айка Масс. — Твоими стараниями у него почти предельный показатель устойчивости судьбы, так что с ним уж точно никакой беды не случится. — Ослепительная эорианка, отойдя от приступа неудержимого смеха, теперь горела желанием действовать.

— Профессор одолжил нам «Тай-Та», а скоро как раз будет окно, так что посетим отстойник ещё разок… чтобы исправить то, что исправить получится, — Галш, похоже, был также исполнен энтузиазма, но более скептического рода, чем его однокашница. — Посох твоего учителя Рамбуна необходимо найти и вернуть хозяину. Ещё с попавшими туда кораблями и их экипажами предстоит уладить ситуацию… Так что нас ждут новые приключения.

— А мой опыт… Тот, в котором я участвую… Его же не отменят? — почти невольно вырвался у меня вопрос. Какие осложнения возникли у профессора из-за устроенной мной междумировой транспозиции, я, конечно, до сих пор не представляю, но я опасалась, что осложнения эти могли распространиться и на опыт с моим участием.

— Раз кокон вновь на месте, саму демонстрацию не отменят, и первый из запланированных опытов в любом случае покажут участникам факультета — или с нами, или без нас. Что касается второго… Теперь, когда всё это случилось, даже не знаю… — развёл в ответ руками Галш Талеса.

— За свой опыт можешь не беспокоиться, — беспечным тоном заявила мне Айка. — Профессор найдёт выход, ему не привыкать!

Какой выход и из чего конкретно найдёт глубокочтимый профессор Хиги, эорианка не пояснила, а я не спрашивала. В тот момент меня посетила ещё одна неприятная мысль — что во время опыта я могу вновь сорваться и оплошать, так, что вместо спасения Геи не только спутаю эорианам все карты, но и окончательно погублю родную планету. С другой стороны, — подумала я, — если будет хоть какая-то возможность помочь антиподам в исправлении нашей ошибки, я, конечно же, приложу к тому все усилия… Айка Масс в очередной раз уловила мои мысли и пояснила:

— Профессор нас попросил, чтобы ты непременно приняла в этом участие. Наверное, он хочет так избавить тебя от ложного чувства вины.

Ложного? Значили ли слова Айки, что сам профессор обо всём знает и не считает меня виновницей произошедшего?.. Разумеется, выслушав от антиподов ошеломляющую новость про междумировую транспозицию, я была подавлена, однако жизнерадостный их настрой, особенно дружелюбные улыбки и беззаботный смех ослепительной эорианки, я не могла воспринимать равнодушно и, сама того не желая и от себя не ожидая, в конце концов улыбнулась в ответ на её улыбку, и тогда хоть немного стихло во мне пламя стыда… Но всё же, пламя это то и дело норовит разгореться вновь, а я отчаянно пытаюсь смирить его тем оправданием, что для учителя, достославного магистра Рамбуна, как и для многих мудрецов в Симбхале, цена моего позора окажется ничтожной в сравнении со знаниями, которые мне удалось в итоге добыть. Главное из этих знаний — это то, что даже я, скромная девушка, не обладающая сколь-нибудь выдающимися свойствами, вчерашняя безнадёжная больная, способна не только управлять эорианским звездолётом в полёте над материками, но и перемещать его из одного космоса в другой, а также принуждать эорианскую машину переправлять людей между мирами, и даже проделывать такое с целым флотом, населённым живыми моряками. Неужели и Смутный Купол исчез с Геи по моему желанию?.. Признаюсь, что прикосновение к такому могущество пугает, но не может наряду с этим и не восхищать! Так, или иначе, если у меня и правда получится — при содействии эорианских отроков и анака Тай-Та — хотя бы отчасти исправить свою невольную, но роковую оплошность, это будет и упокоением моей совести, и ещё одним несомненным подарком тем мудрецам, что вникают в тайны эорианской техники.

Моя добрейшая подруга Айка искренне мне сочувствовала.

— Виланка, ты ни в коем случае не должна себя ни в чём винить, — с сердечной теплотой заявила она мне. — Профессор предупреждал, что тебе нельзя слишком переживать за своих близких, а получилось так, что мы сами тебя к этому подтолкнули. Прости нас, мы не подготовились, и поэтому не знали, что твой дом сгорел, а найти твоих родных окажется непросто… И в придачу к этой неприятности мы тебе показали жестокую гибель людей из твоего мира в морском сражении.

— А потом передали тебе управление «Пикусом» и не уследили за последствиями… — добавил Галш.

— В общем, если есть тут чья-то вина, то целиком наша, — подвела неутешительный итог Айка, продолжая, тем не менее, улыбаться.

— А точнее твоя — ведь ты нас во всё это и втянула, — заметил ей Галш Талеса, но сказал он это больше в шутку, чем в упрёк.

Я же, хотя говорила эорианка тоном вполне добродушным, а в её взгляде можно было прочесть всё то же характерное для их народа внимательное, но совершенно бесстрастное выражение, почувствовала в её словах искреннее раскаяние, отчего отягощённой душе моей вновь полегчало. Конечно, ещё я утешаюсь достоверным известием о благополучии мамы и братика, а также тем, что где-то на Гее-дубликате жив и избегает бед тот юноша — Адиша-Вал. Почему Айка Масс уверена, что с ним ничего плохого не случится? Что это такое — устойчивость судьбы?.. Боги! Душа моя тоскует и рвется к юному воину, как никогда до этого.

Не дав толком опомниться, антиподы позвали меня завтракать. Мы спустились на первый этаж, уселись за уже сервированные столы и принялись за еду. Айка что-то мне говорила, но это были лишь ободряющие реплики, поэтому я не буду их заносить в летопись. Кажется, среди блюд я попробовала и эорианский сатей, но не могу сказать, понравился ли он мне, и даже каков он был на вкус, так как глотала я его куски, как и всё остальное в то утро, словно безвкусные пилюли. А после завтрака мы сразу оказались на «Тай-Та». Я ещё сидела за столом и только намеревалась встать, чтобы затем привести себя в порядок, выйти со всеми из дома, дойти до посадочной площадки и сесть в похожий на масур кораблик… В общем, встать я не успела, лишь почувствовала на мгновение, как меня мягко захватила некая сила, и вдруг я очутилась в уже знакомом мне зале управления «Тай-Та». Этот самый могучий эорианский звездолёт («из тех, что нам сейчас доступны» — так сказал Галш) с лёгкостью и без церемоний перенёс всю нашу компанию из каменного дома на скальной террасе, прямо из-за стола, на свой борт, хотя находился при этом довольно далеко от планеты — её было видно (если не приближать) как упавшую на звёздный ковёр горошину. Скорее всего, в этом перемещении применён тот же физический принцип, что и при транспозиции, и остаётся лишь удивляться, зачем мы вчера воспользовались небольшим корабликом, чтобы попасть на поверхность Эоры. Анак Тай-Та, похожая на живую статую из обсидиана, сидела в своём кресле, будто и не покидала его с момента нашего прибытия в этот мир, и снова она была с нами любезна и предупредительна. И здесь же, рядом с анаком, в одном из кресел расположилась Нисса — эорианская женщина-штурмовик. Именно Нисса управляла кораблём, она и забрала нас из дома на скальной террасе таким неожиданным для меня образом.

И вот теперь здесь, у границы Сферы, Нисса нам сообщила, что пространственная мозаика схлопнулась, а пропавший искатель ов'каавтис спасательная экспедиция вот-вот соберёт. Что это значит, огненноволосая стражница не пояснила, но я хотя бы поняла, что она уже как-то переговорила со своим братом, и тот сообщил ей, что со спасением всё складывается удачно. Я ожидала, что Нисса предложит нам подождать, пока искатель вызволят из мозаики, затем забрать Рада на борт «Тай-Та» и уже всем вместе лететь на Гею, точнее на ту самую базу Последствий, где уже пребывают в ожидании опытов многие из участниковфакультета, включая обоих моих наставников. Но мы то ли торопимся, то ли… В общем, мы отправляемся дальше, в мой родной мир, в прежнем составе.

Должна ещё сказать, что на этом корабле я далеко не праздный пассажир. Я живо ощущаю то, что происходит с «Тай-Та» во время этого путешествия, хотя подробно и чётко описать, что же именно, не возьмусь — ощущения слишком необычны и едва мне понятны. Впрочем, вот пример: хотя я не видела звездолёты эорианских спасателей на панорамном экране, я чувствовала нечто такое — как будто заметила, где именно они расположились, сколько их и как они движутся — я словно могла их мысленно потрогать. Были там и корабли ов'каавтис — те, которых не поглотила пространственная мозаика. Я даже видела, хотя и не совсем ясно, переговоры штурмовиков и тех странных существ в гнёздах, что управляют этими кораблями. Тут я узнала, что эти существа и есть ов'каавтис, это истинный облик расы Уламиксона в его родном мире. В Светлых Чертогах их воплощённые тела выглядят иначе — очевидно, они таковы, чтобы больше подходить миру Эоры. Судя по нашей прошлой встрече у Сферы, ов'каавтис используют этот облик также для общения с эоринами в сеансах связи. Конечно, в этом случае они прибегают к искусственной картинке. Всё это стало для меня очевидным, хотя даже не понимаю, откуда это знание ко мне пришло.

Зал управления звездолётом «Тай-Та» больше похож именно на зал, на большое помещение, нежели на неопределённое пространство, которым ты окружена на звездолёте «Пикус». Кресла здесь более, что ли, вещественны, они другой формы — в них скорее сидишь, чем лежишь. Должна отметить особое свойство эорианских кресел. Не смотря на разнообразие форм, все они обладают чудесным сочетанием качеств: в них удобно садиться, комфортно сидеть и на удивление легко с них вставать. Поначалу это вызывало у меня недоумение, теперь же я привыкла, и эти качества, как я уверена, не объяснить одной только удачной конструкцией. В кресла явно добавлена та эорианская техника, которая, по причине своей непостижимой сложности, воспринимается мной как волшебство. Между чудо-креслами расположено хотя и претерпевающее метаморфозы, но вполне реальное возвышение, напоминающее обширный стол. Когда Нисса забрала нас на этот борт, стол этот уже был сервирован, и теперь все, кроме разве что анака, время от времени чем-то с него угощаются — в основном напитками и небольшими порциями закусок и десертов. Судя по всему, я второй день наблюдаю своеобразную традицию этого мира, связанную с угощениями. В каком-то смысле эориане проводят своё время за пирами — во всяком случае, именно такая фраза приходит на ум. Мне они тоже предложили поесть, но я отказалась, поскольку была сыта, более того, скорее всего от пережитого волнения и в ожидании выбросов, меня немного подташнивало.

Времени на записи остаётся уже не так много, поэтому обращусь к вещам более важным.

Нисса и Айка всю дорогу разговаривают, и я сразу поняла, что при этом они обмениваются образами — возможно теми, что я называю живыми картинами — или чем-то подобным. Сама я этих образов не вижу, а темп разговора и содержательность речи эорианок гораздо выше, чем когда они беседуют со мной, но если постараться и сосредоточиться, уследить за смыслом их беседы вполне возможно. Эорианки вихрем проносятся по самым разным темам, но я не уверена, что в праве переносить в свою летопись их приватное общение, в особенности те его эпизоды, которые касаются личных взаимоотношений. Пару раз разговор неожиданно прерывался айкиным смехом — конечно, не таким пароксизмом, какой я наблюдала сегодня утром, а её обычным смехом — искренним и раскованным, но над чем именно она смеялась, я не уяснила, возможно, это были какие-то невидимые мне образы, сопровождавшие рассказы Ниссы. Тем не менее, некоторые фрагменты этой беседы всё же стоит упомянуть, а кое-что запечатлеть в рунах дословно. Лично меня взволновала она из затронутых эорианскими женщинами тем — про погибший в термоядерных вспышках огромный джаггернаут и — особенно — про атаковавшие его ныряющие экранопланы. По моей оплошности часть этих кораблей угодила на привлечённую Гею вместе со своими экипажами. Моё волнение эорианки вскоре заметили, и в итоге не преминули втянуть меня в свой разговор.

Из их беседы я узнала, что на привлечённую Гею попали сразу два корабля из коллекции огненноволосой стражницы, то есть я причинила неприятности ещё и Ниссе! И хотя по реакции самой Ниссы я бы не сказала, что это её как-то расстроило, напротив, она заявила, что такое вмешательство лишь добавило «коллекционным экземплярам» интересного содержания, всё же чувство вины полыхнуло в моей душе вновь.

Нисса рассказала Айке о поисках магистра Рамбуна, о том, как магистр побывал на одном из её коллекционных кораблей и даже принял участие в сражении с шалгурскими планидиями, но затем след моего учителя затерялся. Она говорила об этом судне так: «кораблик маленький, но юркий и живучий». Скорее всего, она как раз и имела в виду ныряющий экраноплан. Приключения «живучего кораблика» на привлечённой Гее представляются огненноволосой стражнице особенно интересными, и она просила Айку забрать с него некие документы — кажется, речь идёт о судовом журнале, — прежде, чем история «кораблика» закончится в морской пучине.

— Ты уж прости, лапуля, — сказала она молодой эорианке. — Мне в этот раз недосуг, а будет жаль, если эта вещица пропадёт.

«Забрать» — не совсем точный перевод, у этого слова имеется и другой смысловой оттенок — «скопировать». В общем, забрать-скопировать «вещицу» нужно у моряка, имя которому Смотрящий за Горизонт или как-то так. Судя по всему, это Честное имя — значит, и моряк бывалый — скорее всего, один из капитанов, с непременной династический приставкой — Ан, суровый седовласый мужчина пятого или шестого возраста. И если он описал какие-то приключения, то, конечно же, сухим языком судового журнала. Я без особой надобности не стала бы подобное читать, но эориане, очевидно, не полагаются только на судовые документы — истории кораблей, как я теперь понимаю, пишут те самые соглядатаи, и представлять собой эти истории должны, конечно же, нечто вроде тех самых живых картин. Нисса ещё говорила об этом корабле так, словно он и его экипаж обречены. Но кого же мы тогда собираемся спасать из отстойника?..

Айка в свою очередь рассказала Ниссе про искатель ов'каавтис и, приветливо посмотрев в мою сторону и поймав мой взгляд, упомянула при этом меня — что это именно мне она обязана таким ценным приобретением. Теперь юная эорианка рассчитывает, что её новоприобретённый коллекционный экземпляр благополучно вызволят из мозаики в целости и сохранности. Эорианская стражница отреагировала на это известие поздравлениями, как в адрес Айки, так и в мой, но затем добавила: «А если он там сгинет, будет ещё интереснее!». Хочется думать, что она так пошутила. И ещё Айка пожаловалась Ниссе на то, что меня хотят использовать в опыте, а дальше никто толком не знает, что со мной делать. И тогда штурмовик тоже повернулась ко мне и произнесла такую фразу:

— Девочка, да решай ты сама, как хочешь. Даже если позволишь себе слишком много, всегда найдётся, кому тебя остановить.

Могу засвидетельствовать, что в этом неожиданном её совете не чувствовалось ни шутливого задора, каким порой лучатся слова Айки Масс, ни грубости или угрозы, которую можно усмотреть в рунной его записи. Скорее уж Нисса сказала это со спокойной уверенностью. Конечно, я не собираюсь ничего такого себе позволять.

Айка ещё посетовала, что Призрачный Рудокоп буквально не даёт мне прохода, и после этого Нисса окончательно переключила своё внимание на мою персону. Она развернулась в сторону моего кресла так, что мне даже стало неловко, и заявила:

— Не подумай, что каменный принц трус и слабак. В своём мире он смел, силён и беспощаден. Мне ребята из звена показывали, как он читал заклинание, или какой-то обряд совершал, забравшись ночью на одну из башен крепостной стены. В крепости тогда находился восставший гарнизон — около трёх сотен солдат. А он пришёл туда и потом ушёл оттуда так, что никто его не заметил. Впрочем, на обратном пути некому было замечать: после обряда все эти солдаты стали трупами. Думаешь, это всё, лапуля?.. А вот и нет. В ту ночь семьи тех солдат, жившие по деревням в округе, тоже перемёрли — колдун одним заклинанием истребил весь их род, включая малых детей. Даже нас, штурмовиков, от такого с души воротит…

Тут я вдруг живо представила себе эту крепость, подсвеченную во тьме факелами, и как на плоской крыше надвратной башни, под чёрными тучами, Призрачный Рудокоп творит чёрный обряд… Но это было не моё воображение, слишком уж всё казалось реальным. Я уверена, что Нисса показала мне что-то вроде записи эорианского соглядатая. Так вот каковы реальные злодейства этого колдуна! Внезапно недоумение, граничащее с возмущением, нахлынуло на меня. Почему всемогущие эорианские стражники, штурмовики из звена Ниссы, не предотвратили хотя бы гибель невинных детей? Тот, кто намеренно убьёт малое дитя, лишается всех духовных наград, что получил в этом круге жизни. Но как быть с тем, кто не предотвратил такое убийство?..

Огненноволосая стражница отлично поняла мою последнюю мысль и, горько усмехнувшись, спросила:

— Когда ведомые голодом сиары отбивают у элафа детёныша и разрывают, ещё живого, на части, тебе ведь его жалко и хочется спасти?.. Но разве сиарам не нужно кормится самим и кормить своих детёнышей?.. То, что может показаться тебе жестокой смертью, на самом деле лишь необходимое условие жизни. Это же так просто…

Конечно, Нисса говорила не про животных Геи, но услышала я её именно так. И, разумеется, я сразу поняла, что она имеет в виду. Боги! С щемящей сердце остротой я припомнила то ощущение, когда, обладая запредельным для меня могуществом, предоставленным эорианским звездолётом «Пикус», я побоялась по неведению навредить этому миру, а то и вовсе его разрушить. А теперь я искала справедливость в том, чтобы нарушить естественное равновесие! Есть две фразы в Книге Истины, которые здесь подходят: «зло любит поднимать знамёна справедливости над своими легионами», и «дорого поплатится глупец, прервавший естественный круг жизни».

— А по мне <…> полное ничтожество, а его привычка жаловаться кому ни попадя на собственную несчастную судьбу просто отвратительна, — по обыкновению съехидничала в адрес Рудокопа Айка. — И ещё он наглый попрошайка.

— Я давно уже всем предлагаю обезвредить этого парня… — Как мне поначалу показалось, Нисса имела в виду «убить», и я невольно содрогнулась от такой её прямоты. Но эорианская стражница произнесла слово, которое ближе к нашим «обезвредить», «остановить», «сдержать». — …Чтобы он сам не мучился и не доставал других. Никто особо не возражает, только вот Антелькавада — член вашего оргкомитета и глава одного настырного ордена… а, ты же её видела! Так вот эта сердобольная матрона категорически против. По-моему, она неравнодушна к принцу Каменных…

— Да все про это знают: у них любовь и ненависть как две стороны одной страсти, — перебив Ниссу, рассмеялась Айка Масс. — Антель ещё в молодости на <…> глаз положила, а он ради неё терпит в своих землях присутствие её ордена.

Неужели Айка перебивает в разговоре не только своего однокашника Галша, но и штурмовиков? Потому что они подчинённые её отца?.. Нисса отреагировала на это примерно так же, как реагирует Галш — то есть совершенно невозмутимо; она вновь повернулась ко мне и продолжила, рассказав такое, отчего мне вновь стало не по себе:

— Это ещё одна нехорошая история, лапуля, я даже не хочу тебе её показывать, просто пару слов скажу… В секторе 404 есть хронически проблемная область. Когда-то там шла война, а позже техногены построили там транспортная сеть, но и она давно заброшена. Местные сохранили лишь память о том, как через транспортные площадки к ним приходили добрые боги с советами и подарками, в то время как с неба к ним упорно спускались лишь разбойники и завоеватели. В общем, техногены нас попросили проверить сигнал с одной из их заброшенных площадок. Себя посылать туда они не хотели, боялись хронального коллапса. Кстати, правильно боялись… Я другого такого безобразия даже не припомню! Не знаю, за кого местные принимают штурмовиков Последствий, но вот догадайся, что они нам преподнесли? Сундук сокровищ?.. Может, тортик?.. А вот и не угадала! Они годами забрасывали площадку дохлыми птицами, а когда прибыли мы, они швырнули нам под ноги ещё и отрезанную человеческую голову, заявив, что это голова их последнего мудреца, которого не пожалели, лишь бы нас призвать. Это при том, что для входа в систему и связи по сети как раз и нужен был человек с развитыми мыслительными способностями, только живой! Братик Рад накануне искал у них кое-что, связанное с местными мудрецами, наверное, это его они не так поняли… Жрецы ползали на четвереньках вокруг транспортной площадки и причитали: «Примите в дар эту мудрую голову, о всемогущие боги войны, а в ответ дайте нам мудрый совет! Наши земли заполонили ведьмы, которые оборачиваются птицами!», — и дальше всякий бред про пернатых, несущих с небес несчастья. «Много лет назад, — говорят, — мы схватили их главную ведьму, и с тех пор держим её в глубокой темнице, ожидая нашествия с неба.» Я им — просто в шутку: «Ну так подержите там эту ведьму ещё столько же, может быть тогда до вас дойдёт, что никакого нашествия не будет…» В общем, следующий заход в сеть, на ту же площадку, был связан как раз с поисками мастера Антелькавады. Вот тогда-то и выяснилось, что эта «ведьма» не кто иная, как она. Мастер пооткрывала у них благотворительных миссий, а они её… Нехорошо как-то с ней получилось.

Эта примечательная история с орнитофобией вносит хоть немного ясности в смутившие меня замечания антиподов, которые я услышала на прозрачной галерее. Когда мы распрощались там с магиней Антелькавадой (она с близняшками Хоа и правда напоминала птицу, выгуливающую своих птенцов), Галш произнёс: «А теперь это миленькая бабушка», и ещё он упомянул таинственных координаторов синхронизации, про которых мой «ментальный советник» ничего внятного не поясняет. Со слов же Ниссы получается, что из-за её шутки Антелькавада провела в тюрьме так много лет, что успела состариться… Видимо, у меня тогда был озадаченный вид, потому что огненноволосая стражница сказала мне ещё следующее:

— Если доведётся вновь встретиться со штурмовиками, что весьма вероятно, когда ты в компании дочери директора Последствий, — я заметила, что, упомянув так Айку, Нисса лукаво усмехнулась, — То они наверняка покажутся тебе вызывающе грубыми, циничными и даже жестокими… примерно как я. Будь к нам снисходительна: так уж сложилось, так у нас принято, и многим из нас так легче жить.

В тот момент мне почему-то вдруг отчаянно захотелось выложить всё, что накопилось на моей душе — всё то, что я никак не осмелюсь высказать эорианам из-за своей робости и нерешительности. Я вознамерилась, наконец, объяснить им, насколько это для меня важно — чтобы Гея избавилась от войны и Смутного Купола и от всей напасти Шал-Гур, и как страстно я желаю быть полезной в этом и профессору, и моему учителю, и внести в это избавление свой посильный вклад. И что мне, конечно, неприятен Призрачный Рудокоп, который держит меня в напряжении со вчерашнего утра, но при необходимости я готова и дальше с ним общаться. И уж точно меня ни за что не смутят штурмовики, тем более такие, как Нисса. Мне ли, дочери Избегающего Удара, смущаться доблестных воинов справедливости из благого мира, бесстрашных защитников, которые самоотверженно выручают тех, кто попал в беду?..

Но говорить мне ничего не пришлось. Словно считав всю эту бурю эмоций с листа, эориане первым делом окончательно развеяли моё романтическое представление о штурмовиках. Более того, своими неосторожными мыслями я спровоцировала их на откровенные и ценные для моей миссии высказывания об этих таинственных стражниках, поэтому я на всякий случай включила в свою летопись всё то, что удалось узнать о них как от заклятого медальона, так и из моего разговора с эорианами.

— Виланка, ты пока что хорошо знакома только с нами и с профессором, но не суди по нам о штурмовиках, — заявил мне Галш Талеса — Они совсем другие… Может быть, немного похожи на Айку.

Тут Айка с Ниссой переглянулись и одновременно с улыбкой произнесли: «Разве что чуть-чуть…» Затем Нисса сама принялась мне объяснять:

— Видишь ли, девочка, первоначально мы задумывались как служба, призванная обеспечить безопасность научных мероприятий и устранение их последствий, но в итоге мы оказались крайними. Однако мы стараемся ограничиться лишь теми проблемами, которые непосредственно относятся к нашим исследованиям. Нужно было найти Антелькаваду и доставить на очередной факультет — мы нашли и доставили. То, во что она там попала не по нашей инициативе — соответственно не наше и дело. Ты ведь понимаешь?..

Айка Масс тут же прокомментировала сказанное стражницей:

— Нисса к тому, что не следует ждать от штурмовиков всестороннего благородства и беззаветного служения добру. Их функции далеко не всегда с этим пересекаются.

Заклятый медальон даже на конкретный запрос о Ниссе и Раде выдаёт мне очень скудные сведения. А славный Галш пояснил, почему:

— Информация об этой структуре не входит в пространство данных наших гостей, так как не относится к тематике факультета. Впрочем, доступные данные о Последствиях вряд ли удовлетворят твоё любопытство…

Я тут же решила, что подробные сведения о Последствиях и штурмовиках в принципе недосягаемы для чужаков — это было бы вполне логично. Но Галш, уловив мои мысли, тут же возразил:

— Нет, они вполне доступны, просто ты там мало что сможешь понять… Возможно, тебе стоит поближе пообщаться с самими штурмовиками… — дальше Галш не стал продолжать, и тогда вновь заговорила Нисса:

— По Вселенной о нас вообще ходит дурная слава. Но разве мы виноваты? Это всевозможные правители, вроде того же каменного принца, которые потеряли чувство ответственности и возомнили, будто избраны самими богами, плодят и плодят нам проблемы. Вообще, девочка, ты должна знать, что любая власть является щедрым источником проблем. Поэтому не стоит удивляться, что именно власть предержащим — тем из них, кто с нами уже сталкивался, и тем, кто что-то слышал от тех, кто сталкивался, и даже многим из тех, кто узнал о нас из десятых рук — становится неуютно, когда речь заходит о штурмовиках Последствий, — Нисса сказала это одновременно с грустью и с некоторым ехидством, но в её словах, кажется, не прозвучало ни толики гордости. — Дело в том, что мы, конечно, никакие не стражники, не защитники, и даже не спасатели. У нас другая миссия: мы ликвидаторы. Владыке Каменных Земель несказанно повезло, что выяснять отношения к нему послали меня, потому что, столкнись он с ребятами из звена, а тем более с моим братиком, не отделался бы лишь обрезанными ногтями.

Выходит, что эорианские штурмовики воспринимаются сильными мира сего как меч Дамокла. Я уверена, что так оно и должно, ведь многие властители считают себя великими, однако единственное величие, которое боги уготовили для них — это великий ужас, что в нетерпении ждёт во тьме их посмертия — это написано в Книге Истины. Я тогда вновь задумалась о том, какая же фишка может быть у штурмовика по имени Рад, и сразу получила ответ огненноволосой стражницы:

— Тебе лучше об этом не знать, лапуля, во всяком случае, пока не окрепла твоя психика… — Не смотря на серьёзный вид стражницы, с которым она мне это заявила, я до сих пор не могу решить, пошутила ли она так, и что она вообще имела в виду. И почему она называет Рудокопа принцем? Он же не королевского рода…

Я всё-таки попробовала вновь воспользоваться «ментальным советником», при этом расширив пространство данных, — только чтобы узнать о штурмовиках побольше. Но даже так мне удалось выяснить о них до обидного мало. Судите сами. У Последствий имеется несколько подразделений. Нисса и Рад относятся к тому, которое называется «Проникновение». Группа штурмовиков, выполняющих определённое задание, какой бы численности эта группа ни была, обозначается отдельным словом, для меня это слово звучит как «звено». Если я верно поняла, обычные задания для звеньев Проникновения — первыми прибыть на место, разобраться в ситуации и по возможности устранить возникшую проблему. Странно, но без конкретной задачи нет и звена — получается, что рабочая команда Последствий начинает существовать с момента, когда пред ней поставлена задача, а после её выполнения звено своё существование прекращает. По крайней мере, именно так объяснил это «ментальный советник». «Советник» выдаёт мне ещё много всяких данных, но я не нахожу в них смысла достаточно, чтобы изложить его в рунной записи.

— Ты, наверное, и сама успела заметить, что от Рада обходительного обращения не дождёшься, равно как и сочувствия. Его пример в этом плане показателен. Нередко сама встреча со штурмовиками — это встреча с мощной и опасной стихией. — Галш вроде как поддержал загадочную реплику Ниссы, однако это не понравилось Айке.

— Не пугай мою подругу всяким вздором! — возмутилась она. — Виланка, на самом деле Рад грубоватый, но совершенно беззлобный человек. А тётя Нисса у нас так вообще кроткая и дружелюбная, и от неё не дождёшься ничего плохого, кроме хороших сладостей.

Упомянув сладости, Айка отсалютовала Ниссе ломтиком какого-то десерта, лежащем на лопаточке, затем демонстративно отправила этот ломтик в рот. Ещё не проглотив его, она добавила весьма душевно:

— Хотя все мы разные и не совсем тебе понятные, все мы добрые и с нами безопасно.

Действительно, какие они, эориане?.. Во всяком случае, совсем не такие, как можно было ожидать, или как я это ожидала, начитавшись о них в Симбхале. Не заумные, бесстрастные и во всём таинственные величайшие маги, богоподобные создания, глядящие на всё и всех свысока. Не буду скрывать, что стражница Нисса своей профессией и внешним обликом навевает мне образ богини Эньо, а невероятно весёлая и жизнерадостная, роскошная и немного спесивая Айка напоминает чарующую Аглайю. Но всё это лишь поверхностное впечатление, на самом деле те эориане, которых я здесь встретила и успела узнать, мудрые и одновременно беспечные, прямолинейные порой до грубости и в то же время доброжелательные, их светлые души словно нарочито открыты настежь, а их манера общения, хотя и основана на логике и знаниях, не лишена простых и понятных мне эмоций. Они словно пережили недавно нечто угрожающее и гнетущее, и теперь испытывают бесконечное облегчение, вовсю наслаждаясь каждым моментом и каждым проявлением безопасной и вольной жизни. С видимым удовольствием и изяществом они делают всё — не только общаются, но и двигаются, едят, вот и спят даже. Их штурмовики никак не могут быть злодеями, зло даже во благо неприложимо к эорианам. Вот эта строка из Книги Истины как нельзя лучше здесь подходит: мудрость неизбежно ведёт к добру, и она не нуждается во лжи и жестокости. Даже без слов, сказанных ослепительной эорианкой, я в полной мере осознаю, что этот мир и его обитатели, не смотря на всю их таинственность и даже противоречивость, источают одно лишь чистое и истинное добро. Не только понимаю, а каждое мгновение словно купаюсь в его тёплых и ласковых струях! Галш, похоже, как раз собирался сказать мне о штурмовиках что-то в таком духе, но Айка его перебила — как обычно! Её однокашник, тоже как обычно, невозмутимо проигнорировал это бесцеремонное вмешательство. Нисса между тем продолжила:

— По мирам ходят легенды о неодолимой силе штурмовиков и о невероятной мощи нашего оружия. Но это не совсем верно. — Кажется, после этой фразы Нисса делегировала дальнейшие объяснения Галшу Талесе.

— Да, Виланка, превосходство штурмовиков обеспечивается используемой Последствиями методологией операций, — охотно поддержал тот стражницу. — Методология эта в системном плане слишком сложна для любого противника, противник обычно не в состоянии даже понять стоящие перед штурмовиками задачи и увидеть конечные цели воздействия на него этой структуры.

Здесь мой разум едва поспел за словами славного Галша, и не скажу, что хорошо их поняла, но записываю эти слова такими, какими услышала. Скорее всего, он имел в виду, что штурмовики воюют не огнём и мечом, а логикой и знаниями. Продолжила меня просвещать Айка Масс:

— Раз уж речь зашла о войне, вот тебе пример типичной ситуации: противник оказывается связан с дружественной нам стороной таким образом, что победа над ним неизбежно приведёт к фатальным последствиям и для наших друзей. Представляешь такое?..

Я начала было воображать аллегорию в виде непрополотой грядки, где корни и стебли культуры и сорняков тесно переплелись… Но тут вдруг меня осенило: а ведь Айка имеет в виду инвазию Шал-Гур на Гее и предстоящий опыт с моим участием! Эорианка подтвердила мою догадку:

— Как раз с подобной задачей ты вскоре и столкнёшься, — заявила она.

— Кстати, а профессор объяснил, зачем ты участвуешь в его опыте, или он и это на нас оставил? — спросил меня Галш Талеса, явно намекая на мою недавнюю молчаливую эмоциональную бурю.

Немного растерявшись, я ответила не сразу, но Галш вежливо подождал.

— Я должна буду медитировать — так, как меня учили в Симбхале, а вот насчёт моей роли… Глубокочтимый профессор Хиги говорил, что я автохтон Геи, не затронутый Шал-Гур, но про свою роль я мало что поняла… к сожалению, — призналась я наконец эорианскому юноше.

— Здесь особо нечего понимать, — заверил меня он. — Конечно, роль у тебя не самая активная, зато важная: во время медитации ты задашь нам реперную точку. Можно сказать, что под тебя будет калиброваться оборудование, которое вернёт Гею в нормальное состояние, без следов инвазии Шал-Гур. — Галш посмотрел на Айку, ожидая, похоже, что та в очередной раз его прервёт, но Айка лишь внимательно слушала. — Хочешь знать, как это будет сделано?.. Если говорить совсем просто, то влиять на судьбу твоего мира на текущем этапе уже нет смысла, поэтому мы её прервём и удалим из неё тот участок, на котором развивалась инвазия… Назовём это купированием реальности. А судьба твоего мира пойдёт по одной из смежных траекторий… Назовём такую траекторию перспективной. Нет-нет, это не значит, что мы отбросим вас в прошлое. Для вас это будет альтернативное настоящее…

Тут Нисса оживилась.

— Я знаю, как ей объяснить купирование реальности, я уже пару раз такое проделывала, — сообщила она Галшу, тут же приведя свою, достойную ею же нарисованного образа штурмовиков, аллегорию: — Лапуля, вообрази себе человека, заражённого паразитами. Если не удаётся вывести паразитов так, чтобы этот человек полностью выздоровел, можно его просто убить — тогда паразиты, оставшись без хозяина, сами передохнут. А освободившейся душе человека предоставить новое тело — чистенькое и здоровенькое. Примерно то же самое можно проделать с целым миром: если затрудняемся избавить его от какой-то проблемы, если с этим слишком много хлопот, сделаем так, чтобы у проблемы этого мира просто не осталось. Так, конечно, в общих чертах, на самом деле будет чуточку посложнее…

После такого объяснения мне невольно припомнились ужасы, что в военное время можно встретить на страницах газет — про тяжёлые ранения и болезни, когда врачи вынуждены ампутировать раненому или больному руку или ногу, которая в дальнейшем заменяется протезом. Неужели то, что эориане называют «привлечённым миром», это своеобразный протез, искусственный суррогатный мир, и они собираются часть живой истории Геи заменить пусть совершенным, но всё же протезом?!. Так я подумала, но тут же опомнилась: боги, конечно же нет!

Я припомнила такую сказку. Один знатный человек из года в год наблюдал, как каждую осень в его саду огромное дерево сбрасывает пожелтевшие листья, а по весне вновь расцветает и зеленеет. Но вот в конце жизни этот человек отошёл от дел, состарился и одряхлел. Когда листья на его дереве вновь пожелтели и начали опадать, он, чувствуя, что недолго ему осталось, вдруг с горькой тоской в сердце осознал, что больше никогда не увидит это дерево цветущим и зелёным. И тогда знатный человек приказал слугам собирать опавшие листья, красить их зелёной краской и приклеивать обратно — на то место, откуда они отвалились. День за днём по его приказу слуги собирали, красили и клеили листья, и вскоре его любимое дерево вновь обрело зелёную крону. Все знают, чем это кончилось. Эта простенькая сказка или притча отсылает к духовной притче о могучем друзе. Я не стану её здесь расписывать, поскольку даже в Симбхале учение пророков-близнецов широко известно, хочу лишь напомнить об этой притче тому, кто читает мою летопись. Это ведь вновь о том, что всё должно идти своим чередом и не следует прерывать естественный круг жизни! Но как эориане снабдили меня здесь здоровым, во всём совершенным телом, которое, тем не менее, остаётся естественным, гармоничным и в полной мере моим, а вместе с телом подарили мне счастливую судьбу, исполненную увлекательными событиями, так же и моему больному, погибающему миру они подарят чистую и благополучную альтернативу в новом круге судьбы. И я буду в этом непосредственно участвовать!

Сказанное Галшем и Ниссой я уяснила лишь в самых общих чертах, но что бы они ни говорили — и сама Нисса, и антиподы, — я теряюсь и робею от осознания важности моей роли и огромной ответственности перед всем населением Геи. Понимаю я также, что многие мудрецы, собравшиеся на это грандиозное мероприятие, именуемое временным факультетом, одинаково заблуждаются на мой счёт, неверно истолковывая истинное моё предназначение. Впрочем, я и сама его так до конца и не поняла…

Славный Галш — отдаю ему должное — старательно и терпеливо растолковывает мне такие вещи, понимание которых я считаю для себя едва доступным. Нередко он прибегает к упрощениям — прямо как мой заклятый медальон — только эорианский юноша куда как лаконичнее.

— Твою личность описывает многомерный массив данных, — продолжил он свои объяснения. — Но если рассматривать линейное упрощение, мы зафиксируем параметры твоей личности в виде точки на этой линии, и тогда сможем разделить людей твоего мира… скажем, на тех, кто лучше тебя, и тех, кто хуже. Разумеется, это не значит, что первые спасутся, а вторые погибнут, просто нам нужно к чему-то привязать систему.

— Так ты становишься совместимой с нашим оборудованием, — добавила Айка. — С Пикусом в том числе. Транспозиция как раз подтвердила, что с этим у тебя всё в порядке! — усмехнулась юная эорианка.

А как по мне, транспозиция показала, что я не в состоянии медитировать нормально — в мою голову неотступно лезут посторонние мысли. В первую очередь это мысли об Адише. Я уже было смирилась с его потерей, однако теперь знаю, что он существует, что он жив, и что он не на Гее, точнее, не на той Гее, судьбу которой собираются с моей помощью изменить. Я ничего не могу с этим поделать: душа моя тоскует по юному воину… Как это отразится на результатах опыта?

— Не переживай, на опыте никак не отразится, — заверила меня Айка. — Зато в отстойнике твоего парня проще будет найти.

— Успей ты изучить соответствующий раздел топологии, разобралась бы в этом опыте профессора, и ни о чём бы тогда не тревожилась. Но учить тебя некогда, — посетовал Галш. — Время на Гее течёт гораздо быстрее, чем у нас, а яйцевой кокон Шал-Гур уже созрел.

И вновь мне вменили в вину незнание математики! Только на этот раз вполне справедливо. Нас учат, что математика — посредник между материальным и духовным мирами, и чем глубже у человека её знание, тем скорее он поймёт сакральные основы сущего. Так и если я изучу математический раздел, про который говорит юный эорианин, то в совершенстве познаю свою роль в наглядном опыте профессора Хиги… Пожалуй, в тот момент я окончательно определилась, в каком направлении продолжу обучение, когда этот факультет закончится.

Далее Галш вновь наговорил мне такого, что я едва в силах понять:

— Некоторую сложность для тебя будет представлять то обстоятельство, что плоскость прерывания находится в твоём прошлом. Разумеется, это не столько техническое, сколько субъективное затруднение. Существует множество возможных, или доступных, траекторий судьбы, а прошлое и будущее лишь последовательность прохождения одной из таких траекторий, то есть твоё время — оно только в твоей памяти. Судьбу и человека, и целого мира, можно перенаправить по любой из возможных траекторий, с любого места — хоть прошлым оно тебе сейчас видится, хоть будущим.

Тут я вновь с тревогой подумала об Адише.

— Значит, если изменится судьба моего мира, то мои воспоминания тоже изменятся? — Я испугалась, что тоненькая ниточка, которая связывает меня с юным воином, после опыта исчезнет, и я даже не вспомню об этой связи.

— Конечно, после опыта у тебя сформируются другие воспоминания, с новой траектории судьбы, а старые воспоминания исчезнут, — ответил мне эорианин. — Но что-то всё равно останется. Мы переместим судьбу мира Геи на траекторию, близкую к прежней, и там всё будет почти так же, за вычетом последствий инвазии Шал-Гур. К тому же, останется память твоей души, которая не зависит от судьбы и времени. И ещё, ты по своей воле и силой своих устремлений выбираешь, по какой траектории из множества тебе доступных пойдёт твоя судьба.

— Пока ты с нами, в этом плане ничего не изменится, — успокоила меня Айка, вновь произнося слова с набитым едой ртом (как это ей не мешает?). — И когда вернёшься в родной мир, все твои воспоминания останутся с тобой… Если захочешь.

— Это не самое удачное твоё предложение, драгоценная Айка Масс, — осторожно возразил ей Галш Талеса. Затем он вновь обратился ко мне: — Если на одной траектории у тебя будут воспоминания о другой, ты будешь чувствовать себя неуютно. К многовариантному мышлению такого рода ты пока не готова, и твой мир его не примет. Новые воспоминания, соответствующие новой траектории судьбы — это самый комфортный для тебя сценарий.

— Это случится не сразу, мягко и постепенно, так что не беспокойся, — не смутившись замечаниями однокашника, тут же заверила меня юная эорианка. — Как личность ты охватываешь множество возможных траекторий судьбы, но сознание твоё сфокусировано лишь на одной. Просто ты постепенно сместишь этот фокус на свою новую судьбу.

Обращаю внимание изучающего мои записи, что такие привычные и знакомые нам понятия, как «судьба», «душа», и даже «мир», у эориан очевидно имеют иное, хотя и близкое, но гораздо более широкое и ясное значение, чем у нас, так что смысл сказанного антиподами может быть передан мной лишь приблизительно. Поэтому спасибо мудрейшему Бору Хиги и (каким бы странным это не показалось) Призрачному Рудокопу! Благодаря небольшой лекции чёрного колдуна, прочитанной им по просьбе профессора за вчерашним завтраком, сама я, хотя и в общих чертах, но всё же поняла то, что хотели донести до меня антиподы.

— Короче говоря, если любишь своего воина, никуда он от тебя не денется, — подвела черту Айка. — Да я ему и не позволю…

Тут в увещевания антиподов вмешалась штурмовик Нисса.

— Ты и правда расстроилась, лапуля?.. На самом деле ни для мира Геи, ни для тебя лично не имеет никакого значения, примешь ты участие в этом опыте, состоится ли он вообще, да и собирался ли по этой теме временный факультет. Если что-то тебе не нравится, ты вправе отказаться, ты свободна в выборе. Никто тебя не осудит, тем более — профессор Хиги. Уж поверь, я знаю его целую вечность: будет новый факультет, по другой тематике, и Бор о тебе даже не вспомнит.

Как тут было мне не вспомнить слова Призрачного Рудокопа, сказанные во время столь желанной им приватной беседы: «Ты никому не обязана — ни карапу Рамбуну, ни эорианину Хиги. Ты сможешь сама построить себе такую судьбу, какую захочешь»!

Айка Масс между тем продолжила вслед за Ниссой:

— Виланка, ты потихоньку становишься такой же, как мы, и я надеюсь, мы с тобой уже достаточно сблизились, чтобы доверять друг другу, — неожиданно серьёзно, без тени улыбки заявила она мне. — Да что там говорить, мы с Галшем к тебе привязались! Хочешь, мы прямо сейчас увезём тебя в какое-нибудь более интересное место?.. — кажется, ослепительная эорианка соблазняла меня на очередное авантюрное приключение.

Галш же выглядел не просто серьёзным, а даже немного грустным.

— Опять ты на неё давишь, — упрекнул он свою однокашницу, а затем повернулся ко мне: — Твои умственные способности за последнее время значительно улучшились, в частности, повысилась точность и эффективность твоего мышления. Для опыта это пригодятся. Но наш профессор считает, что ты не готова такой остаться, поскольку… скажем, твой духовный уровень может не поспеть за интеллектом, и гармония твоей личности нарушится. Хотя профессор, чтобы компенсировать разрыв, планирует продолжить твоё обучение, оно не будет интенсивным, и в итоге ты всё равно вернёшься в свой мир и в диапазон присущих ему норм. Сейчас ты сближаешься с нами, но вскоре вновь окажешься далеко от нас — не столько физически, сколько духовно и ментально. Виланка, для нас это действительно будет печально — вот так с тобой расстаться.

Вот так признание! Юноша и девушка из другого мира, ученики профессора Хиги, стоящие во всех отношениях выше меня, оба сожалеют о предстоящем расставании со мной! У моей души тогда словно выросли крылья! На этих крыльях я перелетела через собственную робость и спросила Галша:

— Поэтому ты считаешь предстоящий опыт печальным испытанием для меня?

— Ну… в общих чертах да. — Я увидела, что эорианский юноша и сам смущён. — Только не опыт как таковой, а всю твою миссию здесь.

Слышавший этот разговор долговязый Салинкар, вопреки своей ревнивой и надменной натуре, смотрел на меня, тепло улыбаясь и чуть ли не с умилением, чем, вообще-то, не так уж меня и удивил. Дело в том, что уже на второй день нашего пребывания в мире Эоры долговязый однокашник стал относиться ко мне заметно благосклоннее прежнего. Конечно, ему далеко до искренних братских чувств, но в нём больше нет того брезгливого высокомерия, которое я часто ощущала на себе, когда имела с ним дело в Симбхале. Явную перемену в его отношении я заметила после нашего краткого путешествия на Гею, но началось это раньше. Поразмыслив об этом, я пришла к выводу, что Салинкар изменился после того, как провёл какое-то время в Каменных Землях. Но тогда я едва обратила на него внимание. Я крепко задумалась о том, что же успело во мне измениться с тех пор, как кардинально поменялась моя судьба.

Моё знание начало быстро приумножаться ещё в Симбхале, или даже раньше — в то время, когда я пристрастилась к книгам — в основном к тем, что приносила мне тётя Малати. Для девушки моего положения, даже здоровой, это необычно, потому что у нас требуется в совершенстве знать лишь то, что положено в рамках твоей династии или выбранной профессии, а посторонние знания, как считается, уводят человека с прямой стези профессионального роста и служат удовлетворению праздного любопытства. Кстати, похожее по смыслу положение содержит «Синий Кодекс», только в нём это доведено до неоспоримого правила: ты всеми силами обязан стремиться овладеть теми знаниями, которые необходимы для твоего положения в обществе и твоего ремесла, другими словами — для будущей безупречной жизни, а всё, что сверх того — это грех, извращение, неприемлемое отступничество. У карапов иначе. Хотя у них тоже в ходу специализация по отраслям знаний, они уверены, что разум человека бездонен и потенциально способен вместить всю Вселенную, поэтому их специализация никак не ограничивает знания смежные. Напротив, у карапов считается, что такие знания выступают подспорьем в достижении абсолютной цели познания. Вместе с тем карапы избегают любого усложнения, напротив, у них принято видеть истину ясным умом в предельной её простоте. Они не стремятся в совершенстве овладеть какой-либо одной отраслью, целью их познания является достижение некой универсальной высоты, с которой прозревается всеобщая истина, и со стороны кажется, будто они пытаются покорить сразу все доступные им вершины. К знаниям и ясному уму должно прилагаться и совершенное тело, — то есть сильное, выносливое и здоровое. Однако карапы и здесь подходят к оздоровлению тела по-своему: они очень много едят, а также улучшают здоровье посредством различных лечебных и укрепляющий снадобий. Учитель говорил мне, что его далёкие предки занимали себя изнурительными физическими упражнениями и даже соревновались, кто, к примеру, дальше кинет камень или быстрее пробежит отмеренное расстояние, но в конце концов такой на его взгляд примитивный способ развивать тело уступил нынешнему — не такому утомительному и отнимающему гораздо меньше времени.

Как вообще соотносятся знания и духовный опыт? Заклятый медальон, кажется, не понял моего вопроса; он начал излагать иерархию разума, в которой я ничего не поняла (но когда у меня будет возможность, я непременно к ней вернусь!). Карапы, к примеру, считают, что духовный опыт следует приобретать через знания; что науки, и даже подробное понимание техники, призваны в итоге возвысить дух. Тем не менее, карапы (как я уже сказала) избегают сложных и специальных знаний, а технику вообще игнорируют. Софои — исконные мудрецы Обители Посвящённых — предпочитают знакомиться лишь со строго отмеренными основами тех наук, которые лежат в фундаменте объективного познания, а своё развитие связывают с духовными практиками и духовным опытом. У нас, тилварцев, а также у хетхов, солидным багажом объективных знаний владеют лишь те, кто вырос также и духовно, одно без другого у нас немыслимо. А вот среди учёных Великой Малайны немало таких, кто вовсе не заботится о духовном, даже отрицает богов и само существование духовного мира. При этом вы не найдёте предлога, чтобы назвать малаянских учёных бездарными: их достижения, особенно в военной области, по большому счёту не уступают нашим. Это странно, но практика показывает, что ум, ответственный за науки, и дух человека не так уж сильно связаны и порой не зависят один от другого. Также все мы знаем, что есть люди, с рождения обделённые умом, едва способные понять простейшую арифметику, даже в третьем возрасте владеющие лишь элементарным чтением и письмом, и которых с большим трудом удаётся обучить самостоятельному быту. Обычно такие люди живут при монастырях, выполняя там по возможностинехитрые работы вроде шитья, косьбы и подметания дорожек. Малаянцы и некоторые другие народы, подобно жителям Каменных Земель, избавляются от обременительных соплеменников, утопляя их в реках или оставляя на произвол судьбы, а по сути — на съедение диким зверя, в глухих джунглях. Подобным же образом можно судить о людях, дух которых почти не способен к развитию, но которые при том нередко показывают изрядный талант к занятиям умственным. Таких людей — способных познавать духовный мир лишь в самых простых и низменных его проявлениях — гораздо больше, чем людей с ущербным умом. Только духовная ущербность человека проявляется не столь явно и замечается не всеми и не сразу, тем более, развитым духовно людям не придёт в голову избавляться от бездуховных своих соплеменников.

Очевидно, что великий ум может принести практическую пользу, но насколько он пригоден для прогресса человеческого духа? Насколько мне пригодились в этом плане знания, которые я приобрела в Фаоре, а затем в Симбхале? Если сравнивать нынешний мой уровень с уровнем глубинных мудрецов, а тем более с эорианами, то окажется он невысоким, а вот мои возросшие здесь умственные способности уже явно диссонируют и с духом, и с багажом знаний, который оказался ничтожным. Боги, я ведь даже не в состоянии понять, что именно может сближать меня с эорианами! Разве что мой разум становится под стать энергичному темпу этого мира. Теперь я яснее воспринимаю, надёжнее запоминаю, быстрее анализирую, гораздо меньше устаю от всего, что связано с умственным трудом — чем это было, пока я жила на Гее. Безусловно, многое достигнуто не без помощи «ментального советника» — заклятого медальона. Поменялись и мои приоритеты, но скорее из-за того, что я теперь совершенно здорова, а для моей судьбы открылись почти безграничные перспективы. Во мне растёт ощущение начала пути, но при том я совсем не ощущаю, будто стала или становлюсь другой личностью. Нет, конечно же, я остаюсь собой — такой, какой всегда себя знала. Или почти такой… Может быть, что-то кардинально изменится после участия в этом опыте, или же после всего предстоящего мне «печального испытания»?

— Когда закончится факультет по паразитологии, мы отправимся на Гею, чтобы завершить исследование и составить отчёт, — сообщил мне под конец разговора Галш Талеса. — Жить мы планируем в Агарти, в доме магистра Рамбуна — если он к тому времени будет пустовать. А тебя профессор наверняка спросит, не захочешь ли ты вернуться сразу на Гею, к своим родным, а в качестве альтернативы предложит несколько вариантов, связанных с дальнейшим твоим обучением. Дам один совет, Виланка… Впрочем, скорее это наша с Айкой к тебе просьба: соглашайся на обучение, на любой вариант по твоему выбору. А там видно будет…

Мне тоже станет бесконечно жаль, когда наступит пора нашего расставания. Ведь и правда: факультет продлится всего несколько дней — во всяком случае, по меркам Эоры — и уже скоро Айка с Галшем вернутся к своими делами в Симбхале, а мы с долговязым Салинкаром останемся в Чертогах с профессором Хиги. Наверное, профессор сразу пошлёт нас в Каменные Земли, а после их посещения мы ещё немного пробудем с эорианским наставником, но в конце концов этот обмен закончится, мы разлетимся по своим мирам, и пути наши, скорее всего, больше не пересекутся. Во всяком случае, так делалось с другими учениками, прибывавшими в Светлые Чертоги до нас, и я не вижу никаких причин, чтобы для меня сделали исключение. Мы неизбежно расстанемся, и я сейчас боюсь даже представить себе, как же мне тогда станет грустно. Доведётся ли мне вновь увидеть мир Эоры и моих антиподов?.. Несложно догадаться, что в будущем Айка Масс присоединится к штурмовикам, а Галш Талеса пойдёт по стопам профессора Бора Хиги. Когда-нибудь эти юноша и девушка обретут новую степень свободы и могущества и, наверное, начнут самостоятельно вершить судьбы миров и организовывать факультеты. Может быть, тогда они вспомнят обо мне, и мы встретимся вновь?.. Впрочем, что такое будущее эориан, если сравнивать его с моим? Сколько моих лет может пройти прежде, чем это случится? Боюсь, что лет этих пройдёт гораздо больше, чем мне отпущено… Но даже если суждено мне провести оставшуюся жизнь в одиночестве в одном из монастырей Симбхалы, в мечтах когда-нибудь вновь встретиться с Айкой и Галшем, пусть даже позволено мне будет сделать это лишь через сотню лет, я стану терпеливо ждать и надеяться, что доживу, и я верю, что и так буду счастлива…

Есть у меня, конечно, и более определённые мечты, хотя планами называть их преждевременно. Я, разумеется, при первой возможности продолжу своё образование — как научное, так и духовное. Ещё я хотела бы и дальше путешествовать по неведомым мне мирам — например, побывать в Каменных Землях и помочь, чем смогу, тамошним жителям. Но и желание воссоединиться со своими близкими, увидеться с Адишей, может быть, даже выйти за него замуж, родить от него детей и прожить обычную жизнь замужней женщины… Всё это никуда не делось и словно разрывает моё сердце на части.

Вскоре мы отправимся дальше, и я уже бестрепетно ожидаю очередного выброса — то ли гораздо легче переношу их на этом корабле-звездолёте, то ли и правда к ним привыкла, как обещала Айка. В любом случае, на «Тай-Та» выбросы уже не настолько мне неприятны, как это бывало на «Пикусе». Скорее всего, я просто смирилась с выворачивающем душу на изнанку эффектом от путешествия из мира в мир, и это смирение принесло мне облегчение. И ещё, здесь я по-другому воспринимаю анака. Тай-Та хотя не совсем обычный, но человек, она устроилась в одном из кресел и, хотя и редко, но совершенно свободно разговаривает с нами. Её голос, особенно когда анак обращается непосредственно ко мне, удивительно гармоничен, он звучит, будто кто-то виртуозно исполняет музыку божественных сфер. Поначалу я осторожно искала контакт с её конфигурацией, но быстро поняла, что до поры делать этого не стоит. Кажется, сама Тай-Та — на этот раз безмолвно — дала мне это понять. Когда она не участвует в наших беседах, её состояние внешне схоже с состоянием глубокой медитации. Возможно, так она управляет кораблём. Однажды она словно бы очнулась и сказала мне нечто, что мне ещё предстоит осмыслить. Пока лишь ясно, что анак внимательно следила не только за нашими разговорами, но и за моими сокровенными мыслями, а сказанное ей, возможно, самое важное для постижения секрета эорианского космоплавания из всего, что мне удалось пока разузнать.

— Девочка, твой наставник желает освоить нашу навигацию, и тебя он, насколько мне известно, озадачил тем же, — заявила она мне неожиданно и без видимого повода. — Но тебе это понять гораздо проще, чем ему. Самое важное для навигации между мирами это не я и не звездолёт, самое важное это твоё стремление — именно от него всё исходит. В том мире, куда ты собираешься попасть, должно быть нечто для тебя дорогое — то, по чему ты томишься душой. Именно это задаёт и координаты, и вектор на другой мир, и оно же инициирует проекцию. Если твои чувства искренни и постоянны, а стремление глубоко и сильно, звездолёт может и не понадобиться…

Я вновь вспомнила свои ощущения на «Пикусе», только связанные с выбросами! Перед каждым выбросом и после него я чувствовала нечто, что не могла тогда толком осознать. В прошлый раз это случилось со мной дважды на обратном пути с Геи: и когда «Пикус» совершил выброс к границе Сферы, и когда мы затем направились к Эоре. Непосредственно перед тем, как «Пикусу» предстояло отправиться в отдалённый мир, разум его анака будто просыпался, и жук будто чуял отдалённый мир, у него возникало желание вроде тоски или ностальгии по месту назначения. Желание это в чём-то схоже с капризом малого дитя, и как в детском капризе, оно стремительно нарастало. С каждым разом это было для меня всё яснее: корабль-звездолёт как-то перехватывает ностальгию своего анака и усиливает её, превращая в могучую энергию. Похоже, именно эту энергию эориане называют дефицитом насыщения. Когда дефицит достигал критического значения — мне самой в такие моменты казалось, что душа моя вот-вот вырвется из тела! — в тот самый миг и происходил выброс в мир, в который так желал попасть анак. Сам выброс, как я уже отмечала, был мне крайне неприятен, зато сразу после него приходило совсем иное, отрадное чувство. Во время первого возвращения на Гею это чувство возникло у меня так же, как и у анака «Пикуса» — думаю, огромный жук помог мне испытать его в полной мере, и мы с ним сопереживали одно и то же — это чувство ликования от встречи с новым миром! Его можно сравнить с тем, что пришлось мне пережить несколько лет назад, ещё до войны, когда мы с мамой плыли с Пасифиды в Асию, на одну из береговых баз, куда немногим раньше направили служить моего отца. Огромный парусный катамаран был переполнен людьми, в основном семьями военнослужащих, и ближе к концу путешествия из-за шторма команде пришлось задраить все люки, ведущие на палубу. Шторм утих только на рассвете, когда катамаран подходил к порту назначения. Проведя ночь в затхлой тесноте и тусклом полумраке штормовой каюты, мы наконец вышли на палубу и вместе с первым глотком свежего морского бриза увидели прямо по курсу освещённые утренними лучами приморский городок, сооружения военной базы, а также многочисленные корабли, стоящие на рейде и в порту. Когда я пришла в себя после выброса у Сферы, а затем и у Эоры, это было подобно тому утреннему глотку вольного морского воздуха, это полнокровное ощущение восторга от того, что всё плохое закончилось, и ты наконец, добралась до цели. Это истинное Первое удовольствие Хардуга! Во время путешествия на «Пикусе», каждый раз при встрече с новым миром, так радовались и я, и жук Пикусик, и эта совместная радость всё больше нас сближала. Теперь нечто похожее повторяется на «Тай-Та»… С тех ещё пор, как мы путешествовали на «Пикусе», я всё мучилась вопросом: кроется ли за этим нечто большее, чем мои личные переживания? Услышав слова Тай-Та, я, конечно же, сразу вспомнила про ностальгию Пикусика, и поняла, что она имеет прямое отношение к космической навигации.

И ещё я припомнила слова Рудокопа о магах, «познавших законы воплощения» — тех, что могут путешествовать в чужие миры и даже брать с собой приручённых демонов, а также об упомянутых «ментальным советником» тренировках штурмовиков, во время которых те возвращаться из случайных миров в свой без участия кораблей-звездолётов. Вот бы мне научиться путешествовать по мирам без корабля, одним лишь своим стремлением!

После опыта

Наконец-то всё закончилось. Я имею в виду наглядный опыт, из-за которого я так волновалась, терпеливо сносила клеймо «жертвенной девы» и для которого, как теперь выясняется, была предназначена с самого начала. Хотя и смутно, но я об этом догадывалась, и вот теперь профессор Бор Хиги сам мне об этом сказал, в своей манере — без утайки и обиняков. Меня представили антиподам как ученицу Рамбуна Рам Карапа, но профессор ещё в прошлый визит в этот мир просил моего наставника разыскать и привезти на факультет такую, как я — то есть юного автохтона Геи, душа которого не затронута шалгурами. Чтобы спасти меня от смерти, а заодно выполнить просьбу профессора, добрейшему учителю Рамбуну пришлось покривить своей душой. Как бы ни хотел, он не мог взять меня в полноценные ученики — в такие, как его соплеменник Макрас Салинкар Матит. Я не была ни подающим надежды молодым философом, ни чистой юной жрицей, грезящей духовными путями ни, тем более, карапкой, я даже никогда не помышляла серьёзно о духовном образовании, а о магии так вообще не думала. Я была просто умирающей от неизлечимого недуга девушкой, брать которых в ученицы против традиций и правил Симбхалы. К моему спасению, я понадобилась для другого — для этого самого наглядного опыта, задуманного эорианами — величайшими магами, а вернее будет сказать секулярными учёными, из чрезвычайно удалённого мира. Чувствую ли я себя обманутой? Ни в малейшей мере! Даже если отбросить заверения профессора, сказавшего, что «причины твоего пребывания в исследовательском центре уже не имеют никакого значения», меня действительно терпеливо и тщательно обучили, и при этом подвизавшие меня в таком качестве люди относятся ко мне настолько хорошо, что лучшего невозможно и вообразить. Единственное, что меня немного обескураживает — это обыденность произошедшего, с какой воспринимают всё это сами эориане. Я ждала от опыта чего-то большего, чего-то великого, славного и даже патетического, но, судя по всему, в итоге я послужила, как выразился штурмовик Рад, девочкой для калибровки оборудования, крохотной и не самой значительной деталькой в непостижимо сложном и невероятно могучем механизме эориан. К счастью, механизм этот всё-таки исправил роковую судьбу моего мира.

Как только мы прибыли, с «Тай-Та» сразу же попали на базу Последствий — всё тем же волшебным способом, что забирал нас с заповедной Эоры. База немного похожа на Светлые Чертоги, находится она где-то в космосе, возможно, на дальней орбите Геи — моя родная планета видна с неё примерно так, как с Геи видно Селену. На базе нас поджидали оба моих наставника, и поначалу у меня сложилось впечатление, будто там собрались чуть ли не все мудрецы с факультета, чтобы лично наблюдать наглядные опыты профессора Хиги. Цель этих опытов заключалась в том, чтобы продемонстрировать этим мудрецам некоторые способы борьбы с инвазией Шал-Гур. Избавление от неё Геи, таким образом, было лишь целью побочной. Помимо нас — тех, кто ещё недавно гостил в каменном доме на Эоре и, наверное, доброй половины гостей Светлых Чертогов, мне там встретилось немало эориан — не меньше сотни, и большинство из них — штурмовики! Ещё до начала опытов я успела насмотреться на самых разных штурмовиков. Должна отдать им должное: что бы мне о них ни говорили, эти грозные на вид соратники Ниссы и Рада если и замечали меня, то смотрели равнодушно, порой даже доброжелательно, и ни один из них не отпустил в мой адрес ни единого слова, тем более — грубой или непристойной шутки. Пробыв на базе недолго, мы вернулись на звездолёт в прежнем составе, за исключением того, что кресло Ниссы — огненноволосой стражницы — вскоре занял мой новый наставник профессор Бор Хиги.

И вот, наконец, подошло время опыта. Добрейший профессор сказал мне несколько ободряющих слов в напутствие и я погрузилась в медитацию — прямо в кресле, на борту звездолёта и в виду голубой Геи — к тому времени она вновь избавилась от белой оболочки кокона, на этот раз окончательно. Профессор, Салинкар и эорианские антиподы во время медитации меня не разглядывали, они отстранились, переместившись подальше (или это я от них отдалилась?), и занимались своими делами, зато прямо напротив меня встала чёрная фигура анака. Я впервые увидела Тай-Та стоящей — я ведь полагала, что её рост ниже моего, но теперь мне показалось, что она даже повыше. Поначалу Тай-Та смотрела на меня так, что робость и смущение буквально выгорели во мне под её взглядом, а затем она закрыла глаза… Анак произнесла несколько слов; очевидно, она тоже хотела меня ободрить — по-своему:

— Нельзя вернуть всё назад — что сделано, то сделано, — сказала она мне совсем тихо. — То, что я привлеку, это будет уже другая Гея. И все люди на ней будут другими. Хотя ты этого, скорее всего, не заметишь, но в итоге прежней там останешься лишь ты одна… Наверное, для кого-то это стало бы тяжким бременем, но только не для тебя, девочка.

После этих её слов всё и началось. Ничто не помешало моей медитации, даже те мысли, которые можно посчитать за посторонние, словно бы беззвучно роились где-то в дальнем уголке моего сознания. Мне вновь пришлось перебрать в памяти, пережить и смиренно принять в себя трагедию моего мира, несчастья моего народа, горести и утраты знакомых и близких мне людей — всё то, что отдавалось болью в моей душе. Сколько раз я такое проделывала, а боль эта не притупились. Думала я и об Адише, юном воине, и даже не старалась позабыть, что на этой Гее его сейчас нет. Кажется, я хорошо со всем этим справилась.

Что я видела и чувствовала во время опыта? Как и ожидала, как и намекали мне антиподы, это было похоже на мой контакт с Пикусом, только теперь вместо неразумного жука и холодной логики машины я имела дело с наделённым активным разумом человеком, прекрасным женским образом — с анаком по имени Тай-Та. Медитация сразу пошла именно так, как меня ей и учили, само ощущение контакта показалось мне знакомым, а вскоре я вновь почувствовала себя всемогущей, словно держала в своих руках все судьбы Вселенной. В этот раз я не растерялась и не испугалась: благодаря поддержке Тай-Та я знала, что мне нечего опасаться и, более того, даже не обязательно что-то предпринимать, ведь само это состояние и есть моя задача или роль в опыте. Длилось это совсем недолго, а когда закончилось, то первое, с чем я столкнулась, были радость и удовлетворение профессора и его учеников: демонстрация прошла успешно. Они благодарили меня так, будто всё это именно моя заслуга, чем немало меня смутили. Вскоре по окончании демонстрации мудрейший профессор Хиги нас оставил, чтобы возглавить обсуждение, которое состоялось у него с другими мудрецами уже на базе Последствий. Но я в этом не участвовала…

Пока воспоминания свежи, запишу самое важное, а позже ещё раз по этому пройдусь и, если смогу, распишу подробнее. Принимая участие в опыте профессора, я многое поняла, точнее, во время самой медитации я прекрасно осознавала, кто такие хозяева Светлых Чертогов, каков их мир и почему мы не видим эорианских городов, фабрик и угодий, а также многое другое — почти все загадки представились мне тогда с ясными разгадками. Но я не смогла пронести эти разгадки через барьер, что отделяет ту медитацию и теперешнее моё состояние, во всяком случае, не смогла уберечь их — по завершении опыта разум мой словно сжался, всё мной понятое разбилось вдребезги, а осколки по большей части растерялись. Теперь у меня осталось лишь до обидного смутное и наполненное досадой ощущение того, что это понимание, эти разгадки у меня были. Добавлю сюда ещё такое замечание. Когда «ментальный советник» показывает мне живые картины моего же недавнего прошлого, многое воспринимается по-другому, поэтому попытка вновь обрести это понимание при помощи заклятого медальона, боюсь, будет тщетной. Тем не менее, я намерена попытаться это сделать!

Что изменилось во мне самой? Я ведь ждала участия в демонстрационном опыте эориан как переломного момента в своём духовном росте, я мечтала, что превращусь во что-то принципиально лучшее, как медлительная неуклюжая гусеница превращается в резво порхающую бабочку. Я надеялась, что участие в таком важном мероприятии поднимет меня до уровня этого благого мира, или хотя бы приблизит к нему достаточно, чтобы больше не чувствовать отделяющей меня от этого мира непреодолимой стены. Пожалуй, в определённом смысле так и случилось: мир Эоры стал мне гораздо ближе, я в большей степени прониклась им, чем даже после вчерашнего контакта с Пикусом, и вообще, изменилось во мне многое, хотя не совсем так, как ожидала. И теперь я не опасаюсь, что это ощущение когда-нибудь пройдёт. Я снисходительно смотрю на прежние свои страхи. К примеру, мои отношения с Призрачным Рудокопом и его зловещие ко мне просьбы видятся мне теперь безобидными и чуть ли не глупыми. Этот человек хотя исполнен опытом и знаниями, но не превосходит меня остротой ума, при этом он во многом предсказуем — таким я теперь вижу владыку Каменных Земель. Я могу его просто презирать, а если и стану впредь как-то учитывать факт его существования, то лишь в свете помощи его подданным. Пытаться вознести его тёмный дух в божественные сферы столь же тщетно, как забрасывать булыжник на облака: даже если добросишь, он непременно тут же свалится вниз. Каменные Земли — другое дело. Там всё достаточно сложно, чтобы просто так, каким-то могучим воздействием, направить их к счастью и процветанию. Но с этим не сразу, но постепенно справятся другие — со мной или без меня.

Что в итоге произошло с моим миром — Геей? Во всяком случае, Смутного Купола как не было до опыта, так и нет теперь, и это окончательно — планета очистилась от зловещей белёсой в радужных разводах оболочки и вновь стала похожа на «сапфировую маргариту» — голубую жемчужину. Вот она, эта жемчужина — красуется на панорамном экране «Тай-Та», и привычный вид её несказанно меня радует. Толково описать сам опыт я, конечно, не смогу — мне не хватит на это ни ума, ни знаний. Но всё же, хоть как-то описать его всё равно необходимо, поэтому опишу, как я это видела и чувствовала. Во время медитации мне открылось то же, что было у привлечённой Геи, это можно назвать взором кристального понимания — такой взор простирается гораздо шире и дальше взгляда на окружающий мир, присущего нам в обыденной жизни, и даже дальше того ясного видения мира, которое открылось мне по прибытии в Светлые Чертоги. Именно этим бесконечно ясным взором я смотрела на Гею, но видела её не как обычную планету. Я созерцала свой родной мир примерно так же, как ещё недавно собственную судьбу. Тогда моя судьба представилась мне в виде плавной, чуть искривлённой светящейся траектории, подвешенной в чёрной пустоте, а в этот раз сквозь эту пустоту летел мерцающий призрак огромного дракона — не эорианского звероподобного, а длинного, со змеиным телом — как в наших легендах. В то же время я понимала, что это лишь удобный для моего восприятия образ. Я поймала себя на мысли, что свечение этого дракона судьбы Геи сходно с тем, какое я видела у эорианского корабля-звездолёта — у «Тай-Та» — когда наблюдала этот корабль на панорамном экране «Пикуса». Дракон явно испытывал боль и стеснение, отчего длинное тело его подёргивалось, а порой металось, пытаясь что-то с себя сбросить. Приглядевшись, я заметила, что дракона судьбы опутывает чёрная сеть, впившаяся в его тело, лишившая свободы движений и неумолимо тянущая его куда-то вниз, в разверзшуюся пустоту. Силы дракона были уже на исходе, а он всё пытался освободиться от этой сети, но та лишь крепче впивалась в страдающее тело. Вскоре мерцающий свет внутри дракона начал угасать, истончаясь и растворяясь в окружающем мраке — думаю, этот свет был той частью моего мира, что естественна и непорочна, словно бы душа Геи отходила к богам, оставляя скованную чёрными тенетами бренную оболочку в слепом безумии проваливаться всё глубже во тьму Хаоса. И затем я увидела, как душа эта, вернувшись откуда-то с высших сфер, засветилась вначале крохотным огоньком, затем начала расти и выросла в нового дракона судьбы — такого же, как прежний, только свободного от пут скверны… Так дракон освободился не только от сковывавшей его чёрной сети, но и от чего-то ещё — ещё какое-то зло ушло, а вернее сгинуло вместе со скверной Шал-Гур. Как если бы больную, одетую в грязные лохмотья и проклинающую весь свет старуху опустили в волшебный поток, и поток этот унёс её лохмотья, исцелил болезни и смыл грязь, и старуха предстала вдруг лучащейся безупречной чистотой и юностью невестой, воспевающей гимны любви. Я до сих пор под впечатлением нахлынувшего тогда на меня непривычного сильного чувства, что сродни катарсису.

Всё это, конечно, мои личные впечатления, и теперь я боюсь призвать их образ, обратившись к заклятому медальону, ведь в прошлый раз — после полёта с Пикусом — те мои воспоминания, что были им записаны, во второй раз воспринимались уже совсем иначе. Я, конечно, попробую описать случившееся снова — подробнее, но уже после разговора с профессором Хиги и, конечно же, после ознакомления с официальным результатом опыта. Но теперь эти разговор и знакомство до поры отложены…

Как я уже упоминала, теперь мы отправляемся на привлечённую Гею за судовым журналом коллекционного корабля Ниссы и за посохом моего учителя. Профессор Хиги после опыта поспешно вернулся к своим коллегам на базу Последствий, а мы остались на борту «Тай-Та» и ждём окна, которое должно вскоре открыться. Как сказал Галш, это последнее окно в отстойник, и оно короткое. Я так понимаю, что времени у нас там будет совсем немного, так же, как не будет и второй попытки… Но мы, конечно, справимся.

По мере того, как я со всем старанием собираю всевозможные сведения о мире Эоры, в том числе об эорианском космоплавании, у меня нередко возникает чувство, будто я что-то упустила, что-то важное. Я стараюсь поступать в подобных случая так, как меня учили: без утайки описывать всё, что поняла и в чём смогла сама разобраться, и честно сознаваться в том, что не смогла понять. Но лично для меня сведения об этом мире норовят оказаться аккурат посередине между ясным пониманием и полным непониманием! Про подобные вещи писали бывавшие здесь мудрецы — карапы и софои, так что не одна я на такое жалуюсь. Порой из-за собственного невежества я едва могу определить, в каком направлении мне двигаться к истине. Можно было бы сказать с сожалением: выбора у меня нет, и следуя своей миссии, я просто обязана выжимать из имеющихся обстоятельств всё, что только смогу. И хотя сейчас я мало что в состоянии понять, у меня впереди ещё по меньшей мере несколько огромных эорианских дней, и я не сомневаюсь, я даже предвкушаю, что этого времени хватит с лихвой, и я разгадаю все эти загадки. Откуда у меня такая уверенность? Просто я отношусь к этому миру со всё возрастающим интересом, меня всё больше увлекают его тайны, здесь я с азартом устремляюсь к любому проблеску истины, и (только не смейтесь!) я теперь чувствую себя собакой на охоте, которая наконец наша и взяла уверенный след, и теперь несётся по нему, предвкушая встречу с вожделенной добычей. Теперь вот известие об устроенной мной междумировой транспозиции, таинственные слова Тай-Та о путешествиях в другие миры без посредства кораблей, но по одному лишь твоему желанию, а главное — участие в наглядном опыте профессора Бора Хиги стимулировали мой ум и сподвигли его к тому, чтобы вновь обратиться к загадке эорианской навигации и вообще к теме путешествий по Вселенной. Пока ждём окна, поделюсь ещё кое-какими наблюдениями и предположениями, хотя бы и полными догадок и сомнений.

Как корабли-звездолёты эориан перемещаются между мирами — пожалуй, это самый сложный вопрос, с которым мне пришлось здесь столкнуться, и наиболее важный секрет из тех, что учитель поручил мне выведать. А я ведь не представляю даже, как это вообще кем-либо делается! Сами эориане, конечно, знают этот секрет, но не спешат им делиться. В Симбхале же он просто никому не известен — они там лишь пользуются наследством, оставшимся от времён богов. Если я пристану с вопросами о навигации к Айке или Галшу, это будет не только бестактно, но и, я уверена, бесплодно, ведь даже при всём их остроумии, эорианские антиподы вряд ли смогут объяснить мне что-то принципиально лучшим образом, чем это делает подаренный ими медальон — «ментальный советник». На заклятый медальон я возлагаю здесь самые заветные упования, ведь большую часть сведений об устройстве Вселенной и о путешествиях по ней, да и обо всём остальном, я до сих пор получала именно из его ответов. Будучи истинно неоценимым советником в этом хотя и благом, но слишком затейливом мире, мой крохотный заклятый помощник умеет ловко обходить заведомо недоступные для моего понимания объяснения, и подбирать такие ответы на вопросы, которые я в состоянии понять. Объём этих ответов бывает довольно велик, но теперь я, пользуясь новоприобретённым навыком быстрого чтения, бегло, но при том достаточно внимательно их просматриваю. Поначалу я рассчитывала, что, просматривая так ответы с различными уровнями понимания, смогу более-менее толково разобраться в любой загадке, однако на практике то и дело упираюсь в препятствие в виде либо чересчур сложных, либо слишком общих и размытых суждений. Тем не менее, попробую пока собрать вместе всё, что уже смогла выяснить. Как и в случае моего описания паразитов Шал-Гур, это будет предварительный обзор данного предмета.

Я уже неоднократно пыталась довести до «ментального советника» свои сомнения по поводу того, каким образом люди и машины обретают новую плоть в новом мире. Какой природный закон или какое чудесное устройство производят плоть для бесплотной души или идеи? «Советник» в ответ углубляется в плохо знакомые мне термины, в том числе математические, и выстраивает на их основе вовсе непонятные мне толкования. И ещё мне не даёт покоя то, что рассказал Призрачный Рудокоп об устройстве Вселенной — что в воспринимаемом мной мире единственно реальным и живым является лишь моё собственное сознание. «Не разум твой, не чувства, не память — они всего лишь инструменты, с помощью которых ты видишь этот морок. Истинносущна лишь твоя душа — та невесомая и нетленная субстанция, что осознаёт факт собственного существования» — так он сказал. Мир же, который я вижу, воспринимаю во всём многообразии, который я и считала всегда реальностью, это на самом деле плод моего воображения, что-то вроде опиумных грёз. Иначе говоря, моя жизнь — и та, что я прожила, и те, которые были раньше, и которые мне ещё предстоит прожить — всё это лишь морок, «бесконечно давно возникшая бесконечно мёртвая иллюзия, недвижное и безсветное ничто» — если процитировать слова самого чёрного колдуна. Хотя Рудокоп при этом оговорился, что Вселенная реально существует, но она сама есть иллюзия. Я вижу в таком утверждении очевидный парадокс, при том, что мудрейший профессор Хиги сразу же заявил, что краткая лекция Рудокопа содержательна, дав таким образом мне понять, что она содержит истину. Другой парадокс относится к рассказу чёрного колдуна о том, как он себе представляет перемещение людей между мирами. Даже пересмотрев (а точнее будет сказать — вновь пережив) запись, сделанную заклятым медальоном за тем памятным завтраком, я с трудом представляю, как приложить услышанное там к путешествиям из мира в мир, какие я наблюдала, находясь на борту «Пикуса», и какие вижу теперь, находясь на «Тай-Та». Колдун говорил о воплощении — но как именно корабль-звездолёт (да и любой другой корабль, предназначенный для путешествий между мирами) вместе со своим экипажем может развоплотиться в одном месте, и затем воплотиться в неизменном виде в другом? Следуя тому устройству Вселенной, что проповедал мне Призрачный Рудокоп, я допускаю, что сознания членов экипажа и образ корабля несложно перенести в другой космос, и первой моей мыслью здесь было, что это похоже на пересылку копии документа или изображения по каналу связи. А та машина в буфете в доме на скальной террасе, которая выдавала нам свежую, ароматную, словно только что приготовленную искусными поварами еду, а также сведения о биосинтезаторах и замене тел гостей Светлых Чертогов — всё это подсказывает мне, как звездолёт и экипаж могут вновь обрести плотные формы. Их можно воссоздать, используя нечто сродни уже знакомому мне генератору продуктов!

Ещё по поводу замены тел — кое в чём разобралась. Насколько же я была наивной и насколько превратно восприняла слова Айки Масс о моём новом теле! Конечно же, по прибытии в другой мир путешественник в любом случае обретает новое тело, так как он в этом мире воплощается! Все гости Чертогов по прибытии «получают» таким образом новые тела, некоторым из гостей эориане лишь в какой-то мере эти тела исправляют, чтобы прибывшим комфортнее было жить в непривычном для них мире. Айка и профессор имели в виду как раз это исправление! С таким новым телом улететь обратно в свой мир нельзя — ты вернёшься туда в… нет, не в старом теле — у тебя его больше нет, и не в старое тело — оно остаётся в прошлом, а ты воплотишься в новом теле, но привычном тебе и подходящем твоему миру.

Но я отвлеклась от главного — от парадокса с путешествиями. Итак, если образ корабля, его нематериальная копия, воплощается в новом мире вместе с экипажем, то куда деваются исходный корабль и его экипаж? Их прежние материальные воплощения, пережив копирование, должны ведь остаться на прежнем месте, в исходном космосе! Таким способом мы просто получим два одинаковых корабля с одинаковыми экипажами, которые оказались в разных мирах. Более того, так мы получим разделённые судьбы. А ведь я сама наблюдала, как тает эорианский звездолёт за мгновения перед тем, как отправиться в другой мир! Это противоречие почти в точности повторяет хрестоматийный парадокс с другим кораблём — из классических легенд — с униремой Тизевса, которую ахейцы годами ремонтировали, заменяя сгнившие доски, пока на задались вопросом: «А тот ли это корабль, что был изначально, коль скоро мы заменили в нём все детали?..» Так и без путешествий в другие миры тело человека, пусть постепенно и неравномерно, но со временем почти полностью заменяется — просто потому, что время жизни составляющих его живых клеток гораздо меньше времени, отпущенного на целую человеческую жизнь. Не таится ли разгадка этого парадокса в словах Айки о моём прежнем теле — что оно осталось с «прежней мной»? То есть, пока Тизевс плавал на своём корабле, это был один корабль, когда же герой погиб, его унирема превратилась в реликвию и подверглась постепенной замене на копию, она тогда стала новым кораблём? А если из выброшенных сгнивших досок вновь собрать корабль героя, чем он будет? Неужели прежним легендарным кораблём, хотя бы и гнилым?.. Заклятый медальон объясняет это противоречие целым потоком терминов, из которых уже знакомый мне — проекция на гиперплоскость — опять из области математики, и истинный его смысл применительно к навигации мне также предстоит постигнуть. Я уже встречала этот термин, когда жила на Гее. Он несколько раз упоминался в статье про геометрически выверенные узоры, возникающие иногда по ночам на поросших злаками полях. Если верно помню, в той статье говорилось, что безупречные в исполнении фигуры из полёгших колосьев не что иное, как проекция на плоское поле неких фигур более высокого порядка, и что это явление как-то связано с электромагнетизмом планеты. Но узоры это узоры, а тут целый космический корабль с экипажем…

Только вот мой учитель не знаком с большинством разделов высшей математики, и он вряд ли даже слышал о топологии. Как я уже отмечала, гносеология глубинных мудрецов стремится к предельной простоте понятий и суждений, поэтому карапы и софои обычно избегают таких разделов, считая их излишним усложнением или даже извращением идеального божественного языка. Для меня это оборачивается если не парадоксом, то явным противоречием: чтобы разобраться хотя бы в основах эорианской космонавтики, мне необходимо овладеть развитыми инструментами познания, а чтобы объяснить затем эти основы мудрецам в Симбхале, потребуются простота и доходчивость определений. Им вряд ли подойдёт такой термин, как «проекция на гиперплоскость», мне необходимо отыскать для них полноценную и при том понятную замену. Медальон предлагает такие слова, как «созидание» или «творение», но, обдумав этот вопрос и перебрав все возможные варианты, я не нашла для этой цели лучшей замены, чем то слово, которое использовал Призрачный Рудокоп: «воплощение». Мне представляется, что в Симбхале скорее поймут суть именно через это слово.

С помощью «ментального советника» я могу упрощать чересчур заумные толкования, и вносить их в мою летопись в более понятном виде, — я об таком уже писала. Однако, боюсь, в этом случае мои читатели станут всё больше отдалятся от истины. Тем не менее, отчасти я именно так и поступила, потому что результаты этих упрощений сошлись с немногими осколками понимания, которые я всё же сумела вынести из опыта профессора. Далее поделюсь этими результатами, поскольку именно через них я пришла к мысли о том, что «проекция на гиперплоскость» и «воплощение» это примерно одно и то же, а также приблизилась к главному — к тайне навигации. Если изложить подсказанное «советником» вкратце и секулярным языком, выйдет примерно так: тонкая материя миров с большей размерностью проецируются на гиперплоскость миров с меньшей размерностью, где обретает таким образом материальную форму вульгарной материи. Но при таком упрощении получается то, что мудрецы и неофиты Обители Просветлённых, которым в итоге моя летопись и предназначена, прекрасно знают и без меня: сущности духовного плана могут воплощаются в мире людей. Хотя получается, что в итоге ничего принципиально нового я здесь для себя не открыла, в разрешении описанного выше противоречия это мне безусловно пригодилось! Если использовать лишь доступные мне понятия, противоречие это решается привнесением третьего места или плана, помимо двух космосов, между которыми путешествует корабль. Более того, заклятый медальон утверждает, что реально или по сути звездолёт существует только в этом третьем месте. «Ментальный советник» утверждает, что, помимо двух вульгарных космосов — того, из которого отправляется корабль, и того, в который он прибывает — существует некий третий космос, более высокого порядка, и именно там находится истинный звездолёт с истинным экипажем. Это место истинного пребывания корабля-звездолёта и его экипажа имеет множественные измерения, а то, что мы видим в итоге в привычных нам мирах — и в том, который он покидал, и в том, куда прибыл — лишь проекция того корабля на гиперплоскость — как бы след, или тень, или отпечаток. То есть тот корабль-звездолёт эориан, который я вижу и на котором путешествую, это проекция на гиперплоскость трёхмерного мира единственного реального, но невидимого мной корабля, существующего где-то в мире с размерностью, большей трёх. Согласитесь что такая картина вовсе не поддаётся воображению! Разумеется, я не возьмусь судить, насколько близко к истине подобное упрощение, и я пока что не смогла придумать более подходящей аллегории, чем уподобить это явление игре с тенями в луче карманного фонарика: если направить луч на стену, там появится яркое пятно, а если поставить на пути луча руку, можно показывать всякие забавные фигурки животных в виде теней на этом пятне. Находясь в затенённой комнате, мы можем направить луч на любую из четырёх стен, и даже на пол или потолок, оставаясь при этом в середине этой комнаты… Вот и Призрачный Рудокоп говорил что-то загадочное про театр теней! Коль скоро проекция на гиперплоскость — это то, что колдун называет воплощением, то идея и душа — как раз те сущности, демиурги, что существуют на этом самом высшем плане с большим числом измерений. Не в этом ли, идеальном по отношению к нам многомерном мире, расположен загадочный и недостижимый для нас истинный дом эориан? Их города, их заводы, да и вся их культура? И тут невольно приходишь к выводу, что подобный трансцендентный мир высшего плана слишком уж похож на мир богов! Настроенный на упрощение «ментальный советник» косвенно подтверждает мою догадку о том, что эорианская техника, а точнее весь цикл её создания и использования, расположены на плане, который мы привыкли называть духовным. Во всяком случае, «советник» подсказывает мне, что эорианские предметы, которые мы видим (включая Светлые Чертоги и корабли-звездолёты) — лишь одно из полезных свойств предметов, готовых изделий, созданных эорианами в их исконном мире. В вульгарном мире эти предметы воплощаются, обретая здесь собственную судьбу, а значит становятся подвержены разрушению и тлену. Воплощением это выглядит лишь на взгляд жителя нашего мира, а на высшем, идеальном плане обитающие там сущности в полной мере материальны, только воплощены они в своей, высшего плана материи. Значит ли это, что и тот, идеальный план, в свою очередь наполнен воплощениями, проекциями какого-то более высокого плана? Другими словами, существует ли мир ещё более высокого порядка, для которого обитатели идеального плана — всего лишь воплощения? Если это так, то выстраивается некая иерархия миров, в которой миры с большей размерностью занимают высшее положение по отношению к мирам с низшей размерностью. А мы с нашими тремя измерениями — увы — являем собой чуть ли не самое дно этой иерархии. Не знаю, как другим, но мне несложно было понять, что всё это наверняка простирается к самому Творцу, и что это согласуется с известными мне сакральными воззрениями мудрецов Симбхалы, например с таким: божественные идеи с высших планов воплощаются на планах низших, уничтожая Хаос и устанавливая Порядок, и так вершится акт Творения. Ещё это как-то связано с сутью времени, но пока мне не очень понятно, как же именно. Со временем наш мир стремится к Хаосу, поскольку всё в нём тленно, а Порядок в наш мир вносит воплощение творческих идей, приходящих с высшего. идеального плана. С другой стороны, мой медальон утверждает, что дополнительная размерность идеального плана оборачивается для нас этим самым временем, то есть время — это то, как мы, находясь в вульгарном мире, видим «лишнее» измерение идеального мира. Таким образом, порядок приходит к нам из того же мира, откуда и время — из мира с большей размерностью. И без воплощения в вульгарном мире созидательных идей мир наш скатится к Хаосу. Означает ли это очередной парадокс — что время несёт в себе две субстанции одновременно — и Хаос, и Порядок?.. Рудокоп говорил мне, что «воплощение в вульгарном мире предполагает не только непременное наличие духовного начала, но также разделение его на добро и зло.» «Даже боги, — уверял меня чёрный колдун, — Не в силах избежать это дуализма.» Может быть, этого дуализма не в силах избежать даже само время?..

Вообще-то, я по-иному представляла себе духовный мир. Я знала, что он гораздо больше и сложнее материального, не подвержен тлену, что время там словно бы остановилось, а также что он несравнимо важнее для моей души, чем любые вещи привычного нам окружающего мира, который многие считают единственно реальным. Но я и предположить не могла, что всё это имеет под собой математическое и даже физическое основание, позволяющее создавать могучую технику и даже корабли, путешествующие между мирами. Какие преимущества даёт обитание в мире, где измерений больше трёх? Судя по моим личным впечатлениям, одно из таких преимуществ — это возможность отвлечённого созерцания и, наверное, даже сознательного выбора варианта судьбы — я имею в виду ту судьбу, что протекает в вульгарном мире. К примеру, можно, рассмотрев несколько вариантов своей судьбы, выбрать наиболее благоприятный. Теперь я могу записать, что взор кристального понимания, которым я созерцала собственную судьбу и судьбу своего мира словно со стороны — это взор души, пребывающей на духовном плане — в многомерном мире. Я уже дважды побывала там — на этом плане, то есть в исконном миреэориан!

Впрочем, имеется во всём этом и тёмная сторона. Во-первых, не очень приятно вдруг понять, что то, что мы привыкли считать реальностью, это всего лишь призрачные тени, которые отбрасывает на гиперплоскость вульгарного трёхмерного мира многомерный духовный мир. И ещё один вывод, навеявший мне тревогу: в этом мире высшего порядка обитают сущности как добрые, так и злые, и раз шалгуры распространяются по вульгарным мирам в виде бестелесных сущностей, значит они воплощаются в них, приходя с тех же высших планов — из миров, размерность которых больше трёх. Но я также подумала, что даже если эти паразиты как-то попадают на духовный план, они не могут соучаствовать в акте творения. Их первичная бестелесность означает лишь, что они причастны к иерархии миров. И ещё, сам профессор Хиги в своём вступительном слове заявил, что «у шалгуров нет своего родного мира, где они жили бы изолированно и откуда могли осуществлять экспансию». Всё это немного меня утешает…

Относится сказанное к общим принципам навигации по Вселенной, или же это прерогатива одних лишь хозяев Чертогов? Такой вопрос не задашь напрямую «ментальному советнику», так что мне предстоит самой в этом разобраться. Хотя я уже склоняюсь к первому варианту. Вообразить многомерный мир я не могу, пока что это выше моего понимания, однако, похоже, я подошла вплотную к той двери, за которой скрыта тайна, как сказал мой высокочтимый учитель, «магии перемещений между мирами и искусства вождения кораблей-звездолётов, сиречь эорианской космонавтики». Надеюсь, учитель заметит и оценит моё достижение!

И ещё. Если эориане и в самом деле исконно живут в такого рода сакральном мире, тогда становится понятным, почему при перемещении из одного вульгарного мира в другой нам с Салинкаром буквально выворачивает души на изнанку, тогда как самим эорианам выбросы не доставляют никаких неприятностей, более того, доставляет радость. Для них пребывать в вульгарном мире — то есть воплотиться — не жизненная необходимость, а что-то вроде приключения. А каким образом они нас перетаскивают из мира в мир — об этом мне страшно даже подумать.

Впрочем, даже если всё это обстоит именно так, оно, к сожалению, не объясняет парадокс развоплощения, да и на мой вопрос про нахождение истинного дома эориан медальон, увы, прямо не отвечает. Так происходит всё чаще: медальон вместо ответа может вдруг заявить, что мой вопрос неопределённый или нечёткий. «Где на самом деле живут эориане?», «Могут ли они путешествовать во времени?», «Каким богам они поклоняются?», и даже «С кем воюют штурмовики?» и «Как мне найти отца Айки?» — Всё это «нечёткие вопросы». При этом о физических принципах космической навигации медальон рассказывает подробно и только что не с удовольствием…

Я припоминаю кое-что из таинственного, с чем мне пришлось столкнуться ещё на моей родине, и что может быть связано с космической навигацией. Меня это уже не удивляет: мои воспоминания о жизни на Гее здесь, в мире Эоры, становятся всё больше похожи на живые образы, словно заклятый медальон записывал не только то, что происходило со мной по прибытии в Светлые Чертоги, но и всю мою предыдущую жизнь. Образы эти, конечно, не такие точные и яркие, но они гораздо яснее простого копания в собственной памяти. По-моему, во мне пробуждается нечто новое — я бы назвала это иным восприятием самого времени. Но я опять отвлеклась…

Довелось мне читать на Гее про множественные космосы и путешествия в иные миры, про секретные проекты Альянса вроде гомункулов и «костяных солдатиков», а также про другие чудеса, но подобных статей в наших изданиях можно найти немало, а их отношения с истиной не всегда чисты. Но однажды я невольно подслушала разговор, который не предназначался для посторонних ушей. Случилось это в годовщину гибели моего отца, когда в гостиной, на первом этаже нашего дома, собрались его друзья и сослуживцы — сплошь представители военной элиты — чтобы почтить память Акмара-Вала, Избегающего Удара. Солидные мужчины в форме, ветераны славных сражений и обладатели Честных имён, вспоминали совместную с ним службу и произносили памятные речи, а мама, как и положено вдове, молча прислуживала им за столом. Уже поздним вечером мама удалилась к себе, а между тем крепкое вино и настойки развязали офицерам языки сверх меры и, оставшись одни, они принялись рассказывать смешные случаи из армейской службы (мне особенно запомнилась история, как голодные солдаты поймали утку и пытались ей шею свернуть), а затем начали, похоже, выбалтывать государственные и военные секреты. То, о чём я напишу дальше, я решилась добавить в свою летопись, лишь поскольку убеждена: мои записи ни за что не попадут к врагу. Я уверена, что не только ни один представитель Южного Альянса, но и никакой мой соотечественник, да вообще ни один человек с поверхности Геи эту летопись никогда не прочтёт, а если и прочтёт, то дальше Симбхалы это не уйдёт, ведь просветлённые не выбалтывают секретов, да и обратный путь из подземной страны на поверхность для людей заказан. Зато эти сведения, как я теперь понимаю, могут оказаться полезными мудрецам в Симбхале.

Я отчётливо расслышала тот разговор, хотя сама лежала в кровати наверху, а офицеры сидели за столом внизу: захмелев, говорили они громко. А теперь заклятый медальон ещё и освежил мне память. Я тогда отложила в сторону горький опийный порошок, который обычно принимала на ночь, и внимательно вслушивалась в доносившиеся снизу голоса. Беседа пьяных офицеров коснулась морского сражения в проливе Аранк, повернувшего ход войны на море в нашу пользу. Официальная версия этого сражения хорошо известна и уже пару лет как вписана в школьные учебники. Однако пожилые вояки, помянув все заслуги моего отца и отдав ему последние почести, а также вдоволь насмеявшись над армейским байками, принялись вдруг вспоминать версии об этом славном морском сражении, не попавшие в официальную историю. Они обсуждали между собой тот факт, что пролив нельзя пройти иначе, как зайдя в одно из двух его устий, а крупное подводное судно, к примеру, крейсер, не сможет скрытно проникнуть в него даже так, поскольку в Аранке ему вообще невозможно будет двигаться в подводном положении — там слишком мелко, что даже торговые парусные катамараны порой с трудом проходят по усеянному отмелями узкому и извилистому фарватеру. К тому же, в светлое время суток почти весь фарватер до дна просматривается с воздуха, и надёжно спрятать там большой корабль — что подводный, что надводный — не получится, так как его легко распознает первая же воздушная разведка. Командование флота Южного Альянса, посылая большую эскадру через этот пролив прямиком к нашим берегам, было уверено в успехе. Они тщательно подготовились: проверили фарватер на мины, высадили десант в ключевых точках по его берегам, у выхода из пролива повесили прикрытие из дирижаблей — и только после этого эскадра отправилась в свой последний поход. Враг вообще не сунулся бы в Аранк, если бы знал, что где-то поблизости находятся военные суда Тилвара. Откуда же в проливе взялся наш подводный крейсер? Офицеры говорили, что до Аранкской битвы никто не слышал не только о капитане, получившем за этот подвиг Честное имя Дважды Рождённого, но даже о его крейсере, который известен как «Кето». И крейсер, и его экипаж появились словно бы из ниоткуда прямо в строю вражеской эскадры. После битвы малаянцам не удалось найти останки «Кето», тогда как оба затопленных рядом с ним линкора, как и другие поверженные в той битве корабли злополучной эскадры, вначале убрали с фарватера, чтобы не мешали судоходству, а затем и утилизировали. Один из сидевших за нашим столом офицеров поделился с товарищами своим сомнением: а был ли там вообще тилварский крейсер? Может быть, нашим удалось каким-то образом так заморочить вражеских моряков, что те открыли огонь по своим? Но тут другой офицер озвучил версию, показавшуюся мне в высшей степени необычной и странной: по его словам, подводный крейсер «Кето» прибыл прямиком из иного мира, появился он сразу в этом месте пролива — на небольшой глубине между линкорами, после чего всплыл и открыл по линкорам беглый огонь, в итоге сорвав проход эскадры через пролив и подставив её под удар нашей авиации. Потопив один и серьёзно повредив другой малаянский линкор — так, что они перегородили собой фарватер — «Кето» вновь погрузился и вернулся обратно в свой мир. А Дважды Рождённый и ещё пара моряков из команды легендарного крейсера то ли сами захотели остаться в нашем мире, то ли не смогли вернуться в свой — эту подробность тот офицер изложил уже непослушным языком и понять его было невозможно. На эту загадку, среди пришедших почтить память моего отца, нашёлся ещё один офицер, из штаба флота. Правда, он к тому времени захмелел настолько, что речь его тоже путалась, но он дополнил необычную версию появления «Кето» в проливе Аранк совсем уж невероятной подробностью. Будто бы нашим учёным тогда впервые удалось повернуть в свою пользу таинственное явление, которое связывают со Смутным Куполом и радужными нитями — он называл его «радужный резерв» — это когда в конце битвы, на подмогу уже проигравшей было стороне, вдруг приходит нежданная никем помощь, и битва вновь разгорается. Удачными пока что оказались опыты с призывом подводных судов, но есть надежда, что вскоре то же получится с надводными, воздушными и сухопутными силами. Я даже помню, как он клялся Близнецами, когда товарищи стали сомневаться в его словах. В этой пьяной клятве он назвал своё имя: Скванак-Ан, Решающий за Всех.

Тогда я не придала серьёзного значения тому, что услышала, так как разум рассказчиков был одурманен спиртными напитками, а любое великое и судьбоносное событие норовит обрасти фантастическими версиями и легендами. Но теперь я вижу эти рассказы в совсем ином свете. Шалгуры явились к нам из иного мира, из других космосов, вроде тех, что я уже видела — я имею в виду привлечённую Гею, и они каким-то образом призывают те самые «радужные резервы», не давая битвам заканчиваться слишком быстро. Если бы и правда удалось овладеть техникой подобного призыва, мы могли бы призывать союзников тогда и столько, когда и сколько захотим. Мы в считанные дни переломили бы ход войны! Похоже, этим, а вернее изысканием такой возможности, занимаются наши учёные скопцы, работающие на армию. Но наверняка и в Великой Малайне есть люди, которые занимаются тем же…

Где-то в отрывочных и пока что плохо согласованных сведениях, которые мне удалось собрать, возможно, уже находится ключ к разгадке тайны навигации по Вселенной — тот самый ключ, который так хочет добыть мой досточтимый учитель. Однако я не питаю на этот счёт иллюзий и прекрасно осознаю, что эта область слишком сложна для меня. Если продолжить аналогию с ключом, то заполучив его, я вряд ли смогу разобраться, что и как им открывать, и едва ли смогу понять то, что увижу за дверью, когда та всё же откроется. Конечно, вспоминаю я и зловещее предостережение Призрачного Рудокопа — о том, что не следует даже стучаться в запретные кем-то двери. А ведь наверняка эту дверь — искусство своего кораблевождения — эориане заперли от нас не просто так… Боги, помогите мне!

Что собой представляют путешествия между мирами? Какими средствами достигается переход из одного мира в другой? Как говорил Уламиксон: «на каких законах природы это основано»?.. Корабль карапов, доставивший меня в мир Эоры, был изготовлен очень давно — в те времена, когда на поверхности расцвела эпоха селенитов, а вот саркофаги, в которых мы спали по дороге, гораздо древнее — они ровесники той самой чёрной Пирамиды Странствий, что построена богами. В общем-то, они и взяты были из этой пирамиды, а затем помещены внутрь корабля. Саркофаг не машина, он представляет собой огромную, но простую коробку из цельного кристалла диоксида кремния, или, как называют его карапы, каменного льда. У саркофага толстые стенки и массивная крышка, они прозрачные, но довольно мутные, — их материал и впрямь напоминает тот лёд, который можно увидеть на продовольственных складах. Только, в отличие от замёрзшей воды, каменный лёд на ощупь чуть тёплый. Изготовлен саркофаг с достойной его создателей безупречной точностью, а крышка подогнана так, что если бы я не погрузилась в кому, во время которой дыхание почти останавливается, я бы через какое-то время непременно задохнулась, точнее, отравилась бы двуокисью углерода. Впрочем, очевидно, что пробыли мы с Салинкаром в них недолго, при том ни на минуту не оставаясь без присмотра: хотя учитель лежал всю дорогу в такой же каменной коробке, только без крышки, он бодрствовал. Не смотря на предельную простоту, саркофаги, тем не менее, необходимы для путешествий, и заменить чем-то другим их никак нельзя. Всё выглядит таким образом, словно именно они и есть космические корабли, а огромная пирамида для саркофагов — всего лишь массивный чёрный причал. Возникшая когда-то потребность добавить в транспортную систему богов космический корабль была вызвана смещением зодиакальных созвездий, а для этого софои обратились за помощью к инженерам с поверхности Геи. Внутри корабля можно найти множество поясняющих надписей, выполненных рунами как древнего языка, так и селенитскими. Одна из таких надписей мне запомнилась, она довольно крупная и выложена в две строки лаконичными чёрными знаками на серой металлической табличке. Откровенно говоря, в моей памяти сохранилось лишь её звучание, потому что звучит она подобно злому заклятью: «раухен ферботен». Известно, что это какое-то предупреждение, но от чего конкретно оно предостерегает — знание об этом давно утеряно, так же, как утерян смысл многих селенитских надписей. Впрочем, жрецам этот смысл и не нужен: они знают ровно столько, сколько должно знать для успешного междумирового путешествия.

Считается, что навигация между мирами — тайна, хранимая в Симбхале немногими посвящёнными, но на деле в Обители Просветлённых лишь умеют пользоваться древней техникой, а о том, чтобы её воспроизвести, или хотя бы починить, если что-то в ней сломается, речи не идёт. Таким образом, находясь в Симбхале, я в принципе не могла узнать ничего существенного о космическом транспорте подземных жителей Геи, так что же говорить о транспорте бесконечно далёкого мира Эоры — мира, совершенно чуждого нашему?..

В общем, пока оставлю тему космоплавания, а то получается уже не полезное описание, а бесконечные противоречия, смутные догадки и постоянные сетования на собственную глупость.

И всё же! Теперь, когда добрейший учитель Рамбун спас меня от смерти и излечил мой тяжкий недуг, а эориане подарили новое, идеально здоровое тело, которому не страшны никакие раны, я даже не представляю, когда закончится мой жизненный путь. Впрочем, я в состоянии понять, что путь этот всё равно довольно короток. Даже если я проживу так же долго, как жили селениты (или целых три столетия, как Призрачный Рудокоп), в сравнении с жизнью эориан, а тем более с самой Вечностью, срок, мне отпущенный, совсем невелик. И если тратить на что-то ту часть из отпущенного судьбой времени, что подвластна моей воле, и ту энергию действия, что подарили мне Светлые Чертоги, то лишь на то, чтобы развеять туман собственного невежества и успеть как можно больше понять о мире — о том мире, который нежданно простёрся вокруг, и о том, что стремительно растёт внутри меня. Учитель говорит, что человеческая жадность отвращает богов, но только если это не жадность, обращённая к познанию — она воистину благое свойство. Такая жадность, должна признаться, владеет теперь мной в полной мере. Я не прожила ещё и 15 лет, а боги подарили мне целых четыре мира: Гею, Симбхалу, Эору и, хотя я там ещё не бывала, Каменные Земли, и все эти миры исполнены тайн и загадок. А ведь миров во Вселенной невероятно много, и вряд ли найдётся смертное существо, способное охватить своим разумом сколь-нибудь значимую их часть, мне же не хватит и ста жизней, чтобы исчерпать знания хотя бы об этих четырёх. Но неведомый и необъятный простор, что теперь передо мной открылся, не пугает, а чарует меня, он захватывает и притягивает мой дух, обещая наслаждение новым свободным полётом — полётом познания.

Настрой разума на подобные сферы уже сам по себе служит преградой для житейских тревог, и я подмечаю, как в процессе постижения истины моя душа становится неуязвимой для внешних невзгод, словно эорианский звездолёт «Пикус» для таранной атаки, как все тревоги — и действительные, и мнимые — исчезают в сиянии открывающихся передо мной тайн. Что это такое, как не духовный рост?.. Нет, я уверена: я ни за что не стану простушкой, которую заботят лишь домашний очаг и нехитрые бытовые радости, но также я не превращусь в бесстрастного учёного вроде наших клерикалов. Все мои чувства не просто останутся при мне, они очистятся, вырастут и станут моим непреходящим духовным богатством.

Эпилог

Когда вода начала затапливать каюту, Адиша неспешно собрался и вышел на верхнюю палубу. Кроме тетрадей с записями, он взял с собой своё оружие — винтовку, револьвер и меч, а также большой морской бинокль погибшего штурмана. На палубе было уже не так жарко, хотя в небе всё ещё полыхал огонь Богов — казалось, он готов был испепелить этот мир. Словно празднуя запоздалое возмездие Ардуга, вокруг «Киклопа-4» резвились дольфины. Их стадо недолго покружило над тонущим ракетоносцем, а затем направилось на восток, навстречу нестерпимо сияющему Гелиосу. Провожая их взглядом, Адиша заметил, как нечто, прячась в этом слепящем свете, быстро приближается к нему… Почти машинально он выхвалил из ножен меч. Вскоре что-то похожее на огромную сияющую жемчужину зависло в воздухе у самого судна. Не смотря на резь в глазах и заполнившие их слёзы юноша разглядел, как из её сияния к нему спускаются три женские фигуры. Он принял Тай-Та за демона-посланца Ардуга, а Айку за ангела-посланца Хардуга. Демон был чёрным и совершенно голым, как и положено демону, и он скалил свои белые остроконечные зубы, взгляд же его обещал все блага и безграничную власть над миром. Ангел был высок и одет, как и положено ангелу, в белые одежды, а взор его источал чистую и безмятежную радость. Между ними стояла девушка, при виде которой сердце воина вдруг вспыхнуло, как сверхновая звезда.

Виланка поначалу не узнала Адишу: на палубе полузатопленного экраноплана стоял, щурясь от яркого света, возмужавший юноша в форме младшего офицера флота. Он был ранен: его голову вместо обычного для военных платка покрывала медицинская повязка, бинты виднелись и на руках, а побитые доспехи и изодранная одежда были покрыты кровавыми подтёками. У его ног лежали морской бинокль и личное оружие. Как дочь военного, девушка легко узнала морской вариант «ферги», только без пристёгнутого магазина. «Похоже, он расстрелял все патроны» — решила она. В руке юный моряк держал короткий меч — это был меч офицера армии Альянса. Виланка вспомнила, что видела недавно такой меч, но тут глаза их встретились, и тогда душа её затрепетала в беззвучном крике: «Адиша!!!»

— Я обещала тебе компенсацию… Хотя она совпала с просьбой профессора, надеюсь, этого пока достаточно, — сказала ей Айка Масс.

— Иди, девочка, ты это заслужила, — Тай-Та махнула своей безупречно красивой чёрной рукой в сторону одинокой фигуры на палубе.

Волнение вокруг неожиданно улеглось, стало совсем тихо, а от Виланки в сторону «Киклопа-4» протянулась едва обозначенная в пространстве не то дорожка, не то лестница.

— Виланка, — позвал юноша совсем негромко, и когда он произнёс это имя, ладонь его разжалась и малаянский меч, ударившись о металл палубы, улёгся рядом с винтовкой. Безмолвие штиля донесло до девушки её имя вместе со звоном упавшего на палубу клинка.

— Откуда ты знаешь?.. — её вопрос так и повис в подхватившей этот звон тишине. Виланка уже торопливо спускалась по почти невидимой дорожке, и через пару мгновений оказалась на палубе рядом с Адишей.

Он ничего ей не ответил, он просто шагнул навстречу и обнял девушку — крепко и нежно. От него сильно пахло гарью и потом, но почему-то смесь этих запахов показалась Виланке бесконечно приятной.

— Пойдём, — прошептала она. — Твой корабль сейчас утонет.

Где-то очень высоко над их головами взбешённый Гелиос хлестал умирающую планету огненными плетьми протуберанцев.

Оглавление

Пролог

Одиссея «Киклопа-4». Гл. I. Смутный купол

Жертвенная дева. Гл. I. Светлые Чертоги

Одиссея «Киклопа-4». Гл. II. Джаггернаут

Жертвенная дева. Гл. II. Два Колдуна

Одиссея «Киклопа-4». Гл. III. Пустой мир

Жертвенная дева. Гл. III. «Синий Кодекс»

Одиссея «Киклопа-4». Гл. IV. Посох карапа

Жертвенная дева. Гл. IV. Дух звездолёта

Одиссея «Киклопа-4». Гл. V. Проклятая «Компра»

Жертвенная дева. Гл. V. Заповедная Эора

Одиссея «Киклопа-4». Гл. VI. Демоны радужной армады

Жертвенная дева. Гл. VI. Театр теней

Эпилог