Цилиндр ван Троффа [Януш Анджей Зайдель] (fb2) читать онлайн

Януш Зайдель Цилиндр ван Троффа

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Упреждая возможные пересуды и упреки, хочу сразу же осветить причины и цели представления данной работы широкому кругу читателей. Исходный материал, приводимый полностью – результат труда моего исчезнувшего приятеля и друга Акка Нуми. И все же, это материал вторичный, я стал обладателем стопки тетрадей, как мне кажется, черновиков одной из работ моего товарища. Это перевод манускрипта, назовем его «зеленой тетрадью», а также выводы, пояснения и замечания, сделанные Акком. Понятно, что подобный черновик, даже принадлежащий руке Акка, не может претендовать на звание «исторического исследования» того времени, которому принадлежит оригинальный текст, переведенный и интерпретированный моим другом. Я не стремился создать научный труд. Работу такого рода, насколько я знаю, по «зеленой тетради» вел Акк Нуми. И все же, из-за отсутствия каких-либо материалов, в том числе и самой «зеленой тетради» (все исчезло вместе с Акком), на сегодняшний день черновик остается единственным источником информации.

На самом деле, я и сам не знаю, до какой степени текст, находящийся у меня, является полным и верным переводом «зеленой тетради». Судя по замечаниям, которыми Акк сопроводил фрагменты, скорее всего это свободное изложение – пересказ оригинальной истории своими словами, созданный как бы для отдыха, параллельно с научной проработкой, по наиболее драматичному и загадочному периоду истории этой планеты.

Вполне возможно, что Акк выделил и слегка приукрасил то, что касалось самого автора «зеленой тетради», не изменяя обширных описаний социального фона и общественных условий. Тем самым, он выдвинул личность рассказчика на первый план, сделав его проводником по миру той эпохи. Об относительной верности оригиналу в некоторой степени свидетельствует сохранение повествования от первого лица. Но каждому, кто как и я достаточно хорошо знал Акка Нуми, с его склонностью к литературной обработке исторических тем, несомненно бросятся в глаза имеющиеся в тексте специфические наследования из литературы Старого Мира, которую так высоко ценил мой незабвенный приятель.

Ненавязчиво, но явно, в его тексте звучат извечные мотивы, сильно измененные литературные источники, мифы, фабулы и аллюзии, за которые нельзя осуждать достаточно красноречивого рассказчика. Среди этих отголосков орфеевско-дантовского ада, драм Одиссея, Фауста и Ромео, мы теряем веру в чистоту перевода.

Но это ничего не значит! Как я упомянул, моей целью не является обогащение и без того чрезмерно раздутой коллекции малоценных экскурсов в историю Эпохи Распада. Я лишь пытаюсь вынести к свету хоть часть того, что с таким трудом и энтузиазмом собрал Акк Нуми, что, как я думаю, имеет неожиданно тесную связь с его необъяснимым исчезновением. Здесь я вынужден повторно подчеркнуть, что мои выводы и замечания (которые я приведу в конце, представив содержимое записей Акка) являются продолжением мыслей моего коллеги, его гипотез, которые ему не дано было развить, хотя все они приведены в сносках и примечаниях. Предупреждая свои выводы, я заявляю, что исчезновение Акка не было случайным, так же как потеря «зеленой тетради» и полного текста его работы, а также того факта, что вместе с Акком исчез профессор Пер Оффи, его начальник и руководитель докторской работы. Кроме того, я утверждаю, что черновик, оказавшийся у меня (случайно или нет – решить трудно), уцелел лишь благодаря тому, что кроме Акка никто не знал о его существовании и месте сокрытия. Рукопись я обнаружил через несколько недель после исчезновения ученых, прибирая свою квартиру в первом слое города. Поначалу я не обратил внимания на содержимое листов исписанных рукой моего друга. Присутствие чужого черновика в бумагах меня не удивило, Акк часто пользовался моей квартирой, пока я путешествовал по нижним слоям города. Жил он в другом месте, но с тех пор как рядом с его комнатой установили вентиляционный насос, он жаловался на шум и охотно работал у меня. Записи обнаружились, когда комиссия, созданная для расследования исчезновения Акка и профессора, прекратила свою деятельность, увенчав немногословным протоколом долгие недели трудов, бесплодных поисков и прослушиваний. Было установлено, что их видели вместе где-то между четвертым и пятым слоями Города – в плохо исследованном и опасном месте. Кроме того, была установлена пропажа трудов обоих ученых, но комиссия не придала этому особого значения. Да и не было оснований связывать этот факт с исчезновением археологов. Надолго отправляясь к месту раскопок, они могли захватить свои записи.

«Зеленой тетрадью» вообще никто не интересовался. Если честно, даже я, близкий друг Акка, мало знал об этом документе. Здесь, в Городе С, этом рае для исследователей Старого Мира, каждому из нас попадались десятки уникальных и удивительных находок. Все мы зарылись в свою тематику. Если бы не обязательные семинары, собирающиеся дважды в месяц, никто и не знал бы, чем занимаются остальные.

Теперь я пытаюсь восстановить в памяти каждое слово Акка относительно «зеленой тетради». Их было мало, Акк избегал деталей, оставляя самое интересное для выступления на одном из очередных семинаров. Мне известно лишь то, что тетрадь была довольно толстой, а листы ее были сделаны из необычайно крепкого материала, предназначенного для записей в экстремальных условиях, во время космических экспедиций. Записи велись на одном из языков Старого Мира, существовавшем до Эпохи Распада. По мнению Акка, их вел участник межзвездной экспедиции, которая с большим опозданием вернулась на Землю в Эпоху Распада. Если так все и было, тетрадь следует считать ценным документом, те времена оставили после себя слишком мало письменных источников.

Беседуя с Акком я не знал, почему он называл тетрадь «Дневником Бессмертного», это воспринималось как шутка. Лишь теперь, после знакомства с рукописью Акка, я понимаю, что он имел в виду. Итак, предоставим слово Акку Нуми, а через его перевод и самому Бессмертному.

Пусть публикация данного текста станет скромной формой почтения памяти нашего погибшего товарища, а мои окончательные выводы – попыткой разрешить загадку его исчезновения.

Ле Диас

ДНЕВНИК БЕССМЕРТНОГО

перевел обработал и снабдил

комментариями

Акк Нуми

ВВЕДЕНИЕ

По форме черепа неандертальца не прочитать и тени его мыслей или чувств. Точно также, по покинутому и разрушенному городу умершей цивилизации, не воссоздать процессов и идей, владевших обществом его населявшим. Особенно, если доступные исследованию элементы города – здания и предметы быта, созданы не живыми человеческими руками, а произведены автоматами.

Осознавая неотвратимость ожидающей его судьбы, всего за несколько поколений, общество планеты потеряло всякий интерес к созиданию чего бы то ни было, особенно к запечатлению мыслей и фактов. Да и для кого их записывать? Творение есть форма защиты собственного существования от полного окончания бытия единицы. В каждое мгновение своего существования, человеческая популяция открывает, создает, строит, чтобы отметиться в благодарной памяти поколений, идущих следом.

Но что может мотивировать творчество, в том числе и создание хроник, когда время жизни культуры и цивилизации, то есть существования самого общества, точно определено…

Поэтому «зеленая тетрадь», которую я называю «Дневником Бессмертного», является бесценным источником объективных сведений о двух полюсах поляризованного человечества в последние столетия его существования. Эти записки принадлежат, быть может, единственному человеку, который объективно, без личных предубеждений, имел возможность увидеть и сравнить состояние человеческих обществ населяющих Землю и Луну в поздней фазе Эпохи Распада.

Я назвал автора «Бессмертным» и по причине невозможности установить его настоящее имя, которое не упоминается в записках. Быть может на основании архивных материалов с Луны появится возможность установить его личность, но для читателя записок, его имя не имеет никакого значения. Работая над переводом этого необычного документа на современный филиальский язык, я попытался воспроизвести личность и судьбу одного из членов несуществующей ветви человечества, судьбу, хоть и нетипичную, но представительную для целого поколения, которому суждено было уйти. Это образ сильной личности погрузившейся в два мира. Мир первый – сотканный из миллиардов собратьев внешний круг цивилизации, сетью опутавший своих создателей, второй – собственный внутренний мир человека… Нам неясны мотивы, заставившие Бессмертного записывать текущие события и вперемешку с воспоминаниями, регистрировать свое внутреннее состояние… Возможно, как упоминается вначале, он делает записи по привычке исследователя? Лишенные адресата они должны были служить исключительно автору. Возможно, перед лицом распада внешнего мира, он хотел сохранить и обогатить второй мир – мир эмоций, воспоминаний, переживаний, позволив им многократно повторяться в пустеющем мире, к которому он стремился в своем не совсем настоящем бессмертии…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ЛУНА I

Проснувшись я долго не мог понять, где я. Около затылка затаилась боль, сонные видения еще мешались с действительностью. Долгие секунды я разглядывал небольшую комнатку, залитую белым светом лампы, и пытался восстановить события предшествующие сну. Не двигая телом, осторожными поворотами шеи я направлял взгляд на каждую из четырех видимых плоскостей – одинаково матовые потолок и стены грязного белого цвета. Это не каюта корабля и не кабина ракеты. Понимание этого словно сняло с подсознания предохранитель, предотвращающий бессмысленное напряжение мышц при попытке пошевелиться, когда человек отдыхает крепко привязанный к креслу. В одно мгновение я уселся, а легкость, с которой удалось это сделать, помогла вспомнить остальное.

Итак, я снова здесь, вернулся. Ну, может еще не совсем, но почти…

Остальное – мелочи, главное – я действительно вернулся. Мы вернулись. К ощущению легкости во всем теле прибавилась слабость, ушло какое-то внутреннее напряжение, существование которого, по многолетней привычке, до этого момента не замечалось. Теперь стало ясно, насколько сильным оно было, завладев всем временем проведенным вдали от дома, безопасности и отдыха.

Я посмотрел на часы, они показывали восьмой день сентября, десять часов двадцать две минуты. Дата и время ни о чем не говорили. Привезенные извне, они не имели ничего общего с местным временем. Мое время было здесь чужим, хоть и вывезено отсюда. Пропущенное через мясорубку ускорений и гравитационных полей, оно сильно расходилось со спокойным и мерным временем Системы.

Было еще и третье время, самое настоящее, которое чувствовалось костями, мышцами, мозгом – биологическое, эффективно прожитое, измеряемое процессами протекающими в клетках тела. Этого времени я не мог определить с достаточной точностью, однако, теперь это не имело никакого значения, достаточно знать, что оно приближается к сорока годам. Это была лишь малая часть отрезка времени, которым измерялось наше Долгое Отсутствие. Ложе, на котором я сидел проснувшись и осмотревшись, было низким диванчиком, чуть приподнятым над уровнем пола. Тут же, рядом, стояла раскрытая дорожная сумка. Вытащенные в спешке вещи и всякие мелочи разбросаны вокруг по жесткому ковру. Вчера, наконец-то добравшись сюда, я слишком устал, чтобы нормально распаковать багаж, свалился в постель, даже не осмотрев выделенные мне апартаменты, и провалялся больше двенадцати часов.

Слабая головная боль не отпускала – легким не хватало кислорода. Хорошо знакомое чувство. Не раз мне случалось устанавливать ручку регулятора в положение «Е», когда давление воздуха в скафандре опускалось ниже нормы. При этом приходилось ограничивать себя в движениях, стараться не думать ни о чем важном и ждать. Так предписывала аварийная инструкция. Обстоятельства же чаще диктовали другое, даже при невозможности что-либо предпринять, нельзя успокоить мысли, лихорадочно мечущиеся в поисках выхода из положения. Так было на Второй, на Арионе, на Клео, тогда казалось, что конец близок. Просто физически ощущалось, как нехватка кислорода парализует мозг, превращает мышление в бессмысленное перетекание липкой жижи под черепом, делая самую простую проблему неразрешимой. Такое состояние Бен называет «дыханием пустым воздухом». Подходящее определение, система регенерации скафандра забирает из выдыхаемого воздуха двуокись углерода, добавляя ровно столько кислорода, сколько необходимо для удержания организма при жизни.

Кислорода в этом помещении маловато, хоть он и прекрасно очищен от всех запахов. Я снова забыл о слишком маленькой силе тяжести, даже меньшей чем та, к которой привык за последние несколько месяцев, и поднялся слишком энергично. Машинально подняв руку, я успел защитить голову от встречи с низким потолком, когда ноги оторвались от пола. Ванная комната, точнее тесная кабинка, примыкавшая к жилому помещению, давно не использовалась, из сетки душа потекла холодная ржавая вода, умыться удалось лишь через несколько минут. Я быстро оделся и закончил распаковывать сумку. Как и просили, я прихватил самое необходимое, в том числе и эту безделицу. Некоторое время я держал ее на ладони. Странно, но никто не подумал проверить наш багаж. Хотя, возможно, не так уж и странно. С их стороны невежливо поступить иначе. На всякий случай я завернул оружие в полотенце и поискал место, куда его спрятать. Решетку стока в душе удалось вытащить без труда, я сунул сверток в сточный канал и установил решетку на место.

Только закончив, я подумал: «зачем мне это?» Действительно, зачем?! Разве среди немногих событий после нашего прибытия, среди скупых слов, которыми мы обменялись, было что-то особенное, заставившее меня поступить именно так?

Я присел на край диванчика. Как это было? Заметил ли я вчера что-то необычное в облике, поведении и словах этих людей? Мы готовились ко всему, были настроены не удивляться, во всяком случае, не выдавать своего удивления. И все же ситуация была настолько ненормальной и необычной, что в наших глазах любое их поведение должно было выглядеть естественным и правильным, восприниматься как обычная процедура. Что мы о них знаем? Наверняка меньше, чем они о нас. Хотя… Действительно ли они много о нас знают? И должны ли знать?

В этом месте своих рассуждений я представил себе замешательство, которое бы вызвало в мое время известие о воскрешении отряда закованных в сталь вооруженных рыцарей, направляющихся к городу, где когда-то стоял их замок.

Как бы в такой ситуации повели себя мои современники? Отправили воинов прямо в исторический музей? Или по современным представлениям начали лихорадочно возводить средневековый город, чтобы достойно принять уважаемых предков, дабы они не испытывали неудобств в мире столь отличающемся от их собственного.

Интересно, забрали бы у них мечи и копья? А лошадей и доспехи?

Действительно! Что с «Гелиосом» оставшимся на стационарной орбите? Куда дели наши скафандры? Здесь их нет, они остались где-то в районе шлюза.

Разрешат ли нам вернуться на корабль, забрать результаты исследований, экспонаты, оборудование? Интересуют ли их вообще результаты экспедиции, добытые с таким трудом, купленные ценой жизни нескольких из нас?

Было не похоже, чтобы они с энтузиазмом бросились на добытые нами сокровища. Пока мы не прибыли сюда, нас ни о чем не спрашивали, только сухо отдавали команды. Потом задавали странные вопросы о вещах для нас само собой разумеющихся, но непонятных для них. Опьяненные возвращением мы не обращали на это почти никакого внимания. Психически мы настроились не давать повода считать нас реликтами давнего прошлого, живыми ископаемыми, дикарями из другой эры, опасными своей неотесанностью. Размышляя над событиями прошедших суток, я увидел лежащий на дне сумки блокнот в зеленой обложке. Теперь и не вспомнишь, зачем вместе с другими мелочами я захватил с «Гелиоса» эту тетрадку из сотни тонких листов метафола, предназначенного для записи в разных ненормальных условиях. Он не боялся высоких и низких температур, влаги, химикатов и других факторов, которые были способны представить себе люди, собиравшие нас в экспедицию к планетам Дзеты. И действительно, метафол неоднократно проверялся в обстоятельствах, когда подводили более современные и удобные средства хранения информации. Он исполнял свои функции везде, во всяком случае там, где человек в скафандре был способен писать. Видно, собирая багаж перед уходом с «Гелиоса», я как бы ощутил начало новой экспедиции, в мир не новый для нас, но, возможно, такой же неизведанный, как миры отстоящие на световые годы. От этого мира нас также отделяли годы, но не световые – измеряющие расстояния в пространстве, а целые столетия во времени, которые определяли для нас отставание от оставшихся здесь людей.

«Надо записывать», – подумал я, потянувшись за зеленым блокнотом. Еще неизвестно, что произойдет, что окажется важным. Нельзя терять хорошие привычки, закрепленные годами проведенными в чужих мирах. Эти привычки почти все, что осталось действительно нашим – наша жизнь и наш мир, а с этим миром нас могут связывать только воспоминания. Я вставил ручку под обложку, спрятал блокнотик за пазуху и вышел из каюты в узенький коридорчик. Из-за приоткрытой соседней двери доносился шум голосов, я вошел.

За длинным столом сидели наши: Бен, Агга, Командор, Паво и еще двое. Они пили из пластиковых сосудов, заедая светло-желтыми кубиками. При входе я встретил взгляд Командора. Ненадолго остановившийся на мне напряженный взгляд, словно он хотел что-то передать, предостеречь, прежде чем я заговорю. Краем глаза я заметил еще одного человека. Низкий, щуплый и бледный человечек скрестив руки оперся о стену. Прежде чем присоединиться к сидящим за столом, я мельком взглянул в его сторону. Он тупо уставился вперед, словно вообще никого не замечал, его правая нога в мягкой туфле совершала ритмичные движения. Это легкое потаптывание выдавало нетерпение или психическое напряжение.

Я расположился напротив Командора, который сидел лицом к двери, так, что чужак находился слева и сзади от него. Я заметил, что Командор снова задержал взгляд на моем лице.

– Поешь, – сказал он через некоторое время, кивнув головой назад, где расположились отверстия раздатчиков пищи.

Я пошел туда, наполнил стакан белой жидкостью, потом взял из ниши раздатчика поднос с двумя кубиками желтой субстанции и вернулся на место. Человек у стены притаптывал все сильнее и чаще.

– Не хватает двоих, – сказал Командор пересчитав нас взглядом. – Люзы и Карса, поищи их, Паво.

Через несколько минут все были в сборе. Две женщины и семеро мужчин. Все кому удалось вернуться из нашего трудного, длинного и все же удачного путешествия… Во всяком случае, могло быть и хуже. Нам, тем кто вернулся, хуже не будет. По крайней мере так мы думали на обратном пути, когда встреча с материнской системой была еще далекой перспективой, и никто не ждал трудностей при выводе корабля на обратный путь. Маленький бледный человечек несмело оторвался от стены, сделал шаг вперед и откашлялся. Все посмотрели на него, он сбился и молчал еще некоторое время.

– Та-а-ак… – наконец протянул он, словно выбирая подходящее слово.

– Я уполномочен… ознакомить вас… с ситуацией. Я буду опекать вас в начальный период вашего пребывания здесь. Не знаю, до какой степени вы посвящены, поэтому вкратце поясню, где мы находимся. Поселок Л-1, тридцать метров от поверхности. Поселок автономный, самообеспечивающийся, рассчитан на достаточно долгое пребывание десяти тысяч человек. Это достигается максимальным использованием энергии солнца, преобразуемой в электричество высокоэффективными фотоэлементами на поверхности. Независимо от этого, на случай аварии системы питания, у нас есть релатрон, способный удовлетворить все наши потребности.

Обращаясь к вашему опыту, я бы сравнил наше положение с экипажем звездолета, снабженного системой поддержания биологических условий, с той разницей, что для нашего поселка, продолжительность подобного состояния ничем не ограничена, а степень риска на несколько порядков ниже, чем при полете к звездам.

– Главный вопрос – как долго мы здесь останемся? – Бен не выдержал затянувшегося выступления на общие темы.

Малыш замешкался, довольно долго молчал и наконец выпалил:

– Я не уполномочен отвечать на такие вопросы.

– Как это? – пробормотал Командор. – Следует понимать, что мы пленники?

– Ничего подобного, Командор! – Малыш внезапно оживился. – Мы трактуем вас наравне с другими жителями Поселка, я бы даже сказал, трактуем особо. Но находясь здесь, вы должны приспособиться к специфике нашего положения. Все мы должны придерживаться некоторых правил поведения и соблюдать дисциплину, беспрекословно подчиняться всем постановлениям СЭКСа. Во имя общего благосостояния, любое неповиновение должно тут же караться. По некоторым серьезным причинам, никто из вас, как и ни один из жителей этого и других Поселков, не сможет отсюда улететь. Без специального разрешения СЭКСа, нельзя даже покинуть Поселок и находиться на поверхности.

– Почему мы не можем улететь? – спросил я. – Не будь ваших сигналов, мы сразу бы вышли на околоземную орбиту!

– Скоро поймете. В настоящее время посадка там… невозможна.

– Невозможна? – почти одновременно произнесли все.

– Ну, скажем… – он заколебался. – Скажем, противопоказанна…

– Что случилось с Землей? – Паво встал, распрямив свое двухметровое тело, и подошел к чужаку. Он возвышался над ним как минимум на пол метра.

– Что вы с ней сделали?

– Сядь! – малыш отступил к стене, голос его дрожал. – Прежде всего мы не отвечаем за то, что произошло во время вашего отсутствия! Ты спрашиваешь, что случилось? Отвечу коротко – прошло двести лет. Это и случилось, остальное – последствия. Вы должны быть благодарны, что мы вас перехватили. Вам повезло, что мы поймали ваши сигналы. Никто вас не ждал, никто не помнил… А наше предложение – единственное, что стоит принять. Это необходимо.

– Что случилось? – настаивал Паво, все еще возвышаясь над перепуганным человечком с Луны. – Заражение биосферы? Отравили воду и воздух? Излучение?

– Нет, нет! – малыш прижатый к стене беспокойно ерзал, выпучив испуганные глаза. Было видно, как ему осточертели его неприятные обязанности. – Совсем не это…

– Как давно? – спросил я.

– Трудно сказать… Все длилось десятки лет. Сменилось несколько поколений.

– Значит на Земле… Там… никого не осталось? – голос Люзы неестественно хрипел.

– Остались… они там, и будут долго… Необходимо переждать, сохранить человеческую цивилизацию, пока… не исчезнет последний из них…

– Кто это «они»? Можно выражаться яснее? – пробурчал Бен, раскачиваясь над столом. – Пришельцы?

– Нет. Никаких пришельцев не было и нет. Это люди или… следует сказать… ну, собственно, вроде-люди, но, – малыш совсем запутался. Он все еще испуганно смотрел на огромного Паво, зловеще склонившегося над ним. – Поймите меня! Я лишь куратор, назначенный СЭКСом… У меня нет никаких полномочий, я не принимаю решений относительно происходящего здесь. Я даже знаю не все. Родился я здесь, в поселке, тридцать два года назад, и больше нигде не был. Ни Земли ни их я в глаза не видел. Сомневаюсь, что есть кто-то, кто их видел, знает их, был там… Может, кто-то из СЭКСа, но очень давно. Они все очень старые, кажется, раньше туда наведывались, но теперь… Я знаю только, что нельзя, надо ждать, ПОТОМУ ЧТО ТАМ ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ. Когда-нибудь мы вернемся. Может не мы, а наши внуки. Наша цель – переждать… Единственная цель, которой подчинено все остальное: законы и правила жизни в Поселках, интересы каждого из нас… Поэтому мы терпеливо ждем, чтобы достичь цели в одном из следующих поколений…

– Слушай! – сказал Командор поднимаясь. Он измерил малыша взглядом, словно желая убедиться, что говорит нужные слова. – Слушай! Видишь ли, у всех нас, кого ты здесь видишь, тоже есть своя цель! Сто пятьдесят лет мы возвращались на поврежденном космолете, чтобы снова ступить на Землю. Мы возвращались на нее, а не к кому-то из ее жителей. А теперь, когда мы в шаге от цели, вы хотите отобрать у нас право выйти на Землю! Ты туманно объясняешь, что там жить нельзя. Думаешь, отправляясь к Дзете мы ждали райских садов и дружелюбных аборигенов? Или то, что ваши предки разошлись с остальными жителями Земли и спрятались здесь, должно до конца жизни задержать нас в вашем мрачном убежище?

– Все не так, как ты думаешь! – Малыш вновь энергично оторвался от стены. Выражение лица его было ужасно глупым. Я даже посочувствовал ему. Он явно бился в путах поставленных ограничений, боясь хоть чуть превысить предоставленные полномочия.

– Подождите, – сказал я, – не издевайтесь над… как тебя зовут?

– Нассо, – тихо произнес он, глядя на меня с благодарностью, если я правильно понял тень улыбки, проскользнувшую по его лицу.

– Слушай, Нассо! Иди в СЭКС, или как там называется ваше руководство, к своему шефу, и скажи, что мы не можем принять их условий, пока кто-нибудь внятно не объяснит, что происходит на Земле и здесь. Мы по-прежнему считаем себя экипажем космолета «Гелиос», по нашим правилам, наш руководитель – Командор, мы не подчинимся никому другому, пока путешествие не завершится у поставленной цели. Если наше присутствие вам неудобно, мы сядем в шлюпку, улетим на «Гелиос», перейдем на околоземную орбиту и будем считать, что никогда здесь не были.

– Совет Экспертов на это не согласится. Но я передам начальству.

Насколько мне известно, другие…

– Так мы не первые, кто оказался в такой ситуации? – прервал его Командор.

– Кто-то был… но давно, я не помню, возможно, до моего рождения. Не знаю, что с ними случилось, но знаю – они были. С тех пор как мы здесь, даже еще раньше, от дальних экспедиций отказались… Только вы, из-за опоздания… Ладно, как хотите, я пойду и передам ваши требования Совету.

– И еще, – остановил его Бен. – Может объяснишь, что означает решетка поперек коридора, метрах в ста от наших кают?

– А, вы уже видели? Что ж… Это по распоряжению СЭКСа. Они считают, что до установки modus vivendi вы не должны выходить отсюда. Прошу вас, для вашей же пользы, не пробуйте…

Он попятился и, миновав дверь, почти бегом припустил по коридору.

– Можно глянуть, как открыть решетку, – пробормотал Паво.

– Не надо. Есть горелка.

Раздался приглушенный смех. В этом весь наш командир – в двух словах он может выразить отношение к любому вопросу. Значит, он тоже не собирался сдаваться.

– Мерзкая крыса, – сказал Паво выглянув за дверь.

– Просто перепуганный чинуша. – Командор пренебрежительно пожал плечами. Думаю, его удалось припугнуть. Это хорошо. Они должны нас побаиваться.

Когда мы расходились, Бен зашел ко мне в комнату.

– Что ты о всем этом думаешь? – спросил он, закрывая дверь. Они действительно бежали с Земли? Может их бросили? Выслали?

– Со временем узнаем. Так или иначе, я здесь долго сидеть не буду.

– Какие у тебя планы?

– У наших шлюпок достаточно топлива, чтобы стартовать.

– Сначала надо выбраться отсюда.

– Думаю, получится. Они нас недооценивают, поэтому не стоит преждевременно выдавать наши планы.

– Не забывай, что мы под поверхностью, и черт его знает, как далеко от места посадки. Кроме того, у нас забрали скафандры.

– Слушай, Бен. Я ДОЛЖЕН полететь туда, – сказал я, – в противном случае, это теряет остатки всякого смысла.

– Уже давно все лишилось смысла. Возможно, еще в момент отправки в это безумное путешествие, двести лет назад… Я тоже не собираюсь здесь оставаться, но сначала надо осмотреться. У меня есть горелка.

– Похоже, все что-то взяли…

– Удивляешься? Сам знаешь, как глупо оказаться в новом месте с голыми руками…

– Меня удивляет даже не то, что они не проверили нашего багажа. Либо они слишком доверяют нам, либо у них… убогое воображение.

– Боюсь, причина не в этом, они уверены, что простыми средствами много не сделаешь. На всякий случай получше спрячь свою горелку, или что там у тебя.

– Парализатор, Уже спрятал.

– Прекрасно. Когда двигаем?

– Подождем, нужна дополнительная информация. Кроме того, надо договориться с Командором.

* * *

Решетка была словно впрессована в стены и потолок коридора. Вероятно, открывалась она, опускаясь в щель внизу, однако, снаружи не было видно никакого устройства для ее перемещения. Я хорошо осмотрел решетку не скрывая своего интереса и не обращая внимания на людей, которые постоянно крутились с той стороны.

Я попытался представить себе общую структуру подлунного Поселка, в который, не догадываясь о последствиях, мы позволили себя заманить. Поселок походил на огромный лист с сетью прожилок-коридоров разной ширины, ветвящихся в толще лунного грунта. Узкие коридоры сбегались к широким артериям, а те – к общему главному туннелю, заканчивающемуся входным шлюзом. Все это удалось рассмотреть, когда нас везли, а потом, после разгрузки, вели по Поселку. Расстояние от наших кают до шлюза я оценил в три-четыре километра, хотя мог и ошибиться. Через коридор за решеткой прошмыгнула согнутая фигурка и скрылась в отверстии одного из боковых ответвлений. Через мгновение показалась голова со светлыми волосами, низенький человечек опасливо оглянулся и в два прыжка оказался у решетки.

– Мы вам поможем, – прохрипел он. – Еще свяжемся.

Он сунул в мою ладонь сложенный листик и быстро скрылся, перебегая от стены к стене.

Я вернулся в комнату и развернул полученную бумажку. С одной ее стороны, от руки был набросан план коридоров Поселка. С другой, мелким почерком, написано несколько предложений. Я медленно прочитал их, с трудом разбирая некоторые слова.

«Мы знаем про вас только то, что вы прибыли из дальнего космического путешествия, это, как и ваше положение, должно сделать нас союзниками. Вы, как и мы, происходите с Земли, которую мы совсем не знаем, но чувствуем связь с ней и хотим вернуться туда. Наше общество живет в этом и трех других Поселках. Два последних поколения воспитываются в убеждении, что вернуться на Землю пока невозможно. Из-за нынешнего населения Земли, для нас она не годится. Никто не знает, что произошло на самом деле. Наши предки оставили Землю, кажется, убегая от последствий общественно-биологических процессов, которые сами и начали. Существует мнение, что по неизвестным нам причинам, люди, оставшиеся на Земле, обречены на гибель, это даст нам, а точнее нашим потомкам, возможность вернуться и вновь заселить Землю, возродить цивилизацию. Однако, долгая жизнь в лунных условиях ведет к прогрессирующему психическому и физическому вырождению вида. Мы опасаемся, что уже через несколько поколений, лунаты будут неспособны жить в земных условиях.

Совет Экспертов, управляющий жизнью Поселка, всеми доступными средствами удерживает существующее положение, подчиняя все основополагающей идее выжидания. Члены Совета не могут не отдавать себе отчета в том, что мы загнаны в тупик. Распространение лжи на руку Совету, поскольку помогает поддерживать порядок в Поселке. Многие из нас хотят перемен, предотвратить катастрофу, вернуться к нормальной жизни, к условиям, в которых жили наши предки. Мы даже в некоторой степени организованы, но почти бессильны и лишены информации о текущем положении на Земле. Сотрудничество с вами в наших общих интересах. Подумайте об этом!»

Комитет по возвращению.

Патетическое воззвание анархистов или голос разума тех, кто сохранил его среди абсурда обитания в подземельях Поселка? Звучит достаточно убедительно, но может быть провокацией. Если это действительно бунтовщики, то Совет Экспертов не придает их деятельности большого значения. В противном случае, не допустил бы такого легкого контакта с нами. Чем бы там ни было происшедшее, оно позволяло судить о разломе в замкнутом обществе жителей лунного Поселка. Несомненно, это следовало принять во внимание и использовать в своих планах, думал я, перечитывая полученное воззвание.

Я сомневался, до какой степени следует посвящать товарищей? Естественно, мне понадобится помощник, лучше всего – Бен… Кроме того, необходимо согласие Командора. Я бы предложил ему выбраться и разведать условия возвращения на Землю. Свою цель выдавать не хотелось. Меня могли посчитать безумцем, в конец свихнувшимся от безысходности. А мне надо добраться до Земли! Если все идет по установленному плану – бег времени не имеет значения. Я должен исполнить последний пункт плана, который остается актуальным пока существует Земля. Я не могу не завершить это дело и, так или иначе, закончу его. Во что бы ни стало… Всему виной стал милый, немного странный старичок «Мефи» Ван Трофф. Его настоящее имя – Виргилий. Он был профессором, специалистом по теории поля. Я знал его еще по тому времени, когда он читал теоретическую физику на факультете внешней астронавтики. Уже тогда он был довольно старым, но когда через несколько лет я встретил его снова, он почти не изменился. Был он маленьким, щуплым и подвижным, с темными блестящими глазами и прической которую, несомненно, подкрашивал. Прозвище, данное студентами, подходило ему как нельзя лучше. Он был настоящим Мефистофелем, который бегал за кафедрой лекционного зала, наколдовывал цепочки уравнений и, непонятным для нас образом, извлекал загадочные зависимости общей теории поля. Его поведение на лекциях не было позой или игрой. В этом я убедился потом, когда лично познакомился с ним в доме Йетты, его дальней родственницы. Тот же дьявольский блеск глаз, кошачьи движения и интригующий способ формулировать свои мысли.

– Ты понятия не имеешь, какие необычайные возможности скрыты в нашем уважаемом времяпространстве, – говорил он, – поймав меня где-нибудь в углу, с рюмкой в руке. – Достаточно протянуть руку, чуть ли не щелкнуть пальцами, и происходит неожиданное. А вы, молодые, отправляетесь за неизвестным куда-то к звездам…

Тогда мне было двадцать шесть лет, я был твердо уверен, что внесистемные путешествия – единственный способ избавить человечество от насущных проблем. Я добродушно улыбался, не желая спорить со старичком, но он не сдавался.

– Я знаю, ты все равно полетишь на Дзету, – продолжал он. – Не понимаю только, зачем ты морочишь голову этой девочке? Он затронул больное место, мы с Йеттой переживали внутри, но на эту тему не говорили ни слова. Было ясно, что наша взаимная симпатия родилась с пятном неминуемой кратковременности. Познакомившись с Йеттой, я уже был кандидатом в экипаж «Гелиоса».

– Я оставляю здесь все, не только друзей… Я прощаюсь с настоящим, – ответил я холодно.

– Думаешь, это хорошо?

– Это необходимо.

– К кому вы вернетесь?

– К Земле, к человечеству…

– Не знаю, хватит ли этого для ежедневной поддержки желания вернуться. Подумай, вернувшись ты станешь лет на десять старше, а твои ровесники – почтенными старцами.

Я злился, хотя все это было очевидным. Я отгонял от себя это знание, отталкивал образ семидесятилетней старушки, в которую превратится девушка к моему возвращению…

– Ты любишь Йетту? – вдруг спросил он глядя мне в глаза.

Я не выдержал этого взгляда.

– Это не имеет никакого значения, – сказал я, изображая безразличие.

– Я люблю вас обоих, – он положил на мое плечо узкую костлявую ладонь. – Возможно, у меня получится… Зайди как-нибудь в институт, поговорим.

Прежде чем я успел ответить, он вышел ни с кем не попрощавшись. Он всегда появлялся и исчезал неожиданно.

* * *

Через два дня после нашего разговора с Нассо пришел ответ Совета Экспертов. Его принес седой старичок в сопровождении четырех вооруженных охранников. Старик оставил их у решетки, а потом, когда все собрались, зачитал текст с рулончика фольги. Было заметно, что читать ему тяжело, его старческие глаза напрягались под контактными линзами, голос ежеминутно срывался.

– Пришельцы! – читал старик. – Вы требуете обосновать решение оставить вас в Поселке Луна I на неопределенное время. Объясняем. Это решение ни в коем случае не является формой дискриминации или недоверия к вам. Это не карантин – ваши организмы исследованы медицинско-санитарной аппаратурой и не представляют опасности для жителей Поселка. Оставить вас необходимо исключительно для вашего же блага. Двести лет отсутствия не позволяют вам понять некоторых изменений, которые произошли на Земле и довели человеческую цивилизацию до нынешнего состояния. Ваше возвращение на Землю пока невозможно, по тем же причинам, по которым не можем вернуться и мы.

В настоящее время Земля заселена абсолютно новым, неизвестным вам видом человеческих существ. Это дегенерировавшая форма homo sapiens, которая должна исчезнуть за несколько последующих поколений. Она возникла в результате ошибочных действий и решений наших предков. В их защиту следует сказать, что они действовали перед лицом неминуемой демографической катастрофы и угрозы голода. Дегенерация, о которой я упомянул, коснулась в основном психики и мышления людей, населяющих Землю в настоящий момент. Единственное, что нам осталось – ожидание. Наши предки сделали все возможное, дабы не бросить тех несчастных на произвол судьбы. Прежде чем покинуть Землю и спрятаться здесь, они создали условия для обеспечения основных жизненных потребностей, оставшихся людей. Но остановить процесс деградации было уже невозможно, во всяком случае – не в силах тогдашних специалистов. Единственным способом сохранения человеческого вида было выделение и сохранение генетически чистого человеческого материала, не имеющего депрессивных признаков большинства. Именно мы являемся продолжением избранной ветви вида. Вы тоже, поскольку происходите из докритического периода, являетесь одними из нас – ценным генетическим материалом для будущего заселения новой Земли. Поэтому вам нельзя умирать, а именно такую перспективу предполагает ваше стремление вернуться на Землю. Доверьтесь нашим знаниям, не пытайтесь действовать вопреки нашим приказам. Мы решили предостеречь вас от попыток неподчинения во имя вашего же добра.

Старец закончил чтение и спрятал за пазуху свернутый рулон. Он обвел нас мутным взором, а мы долго молчали, обдумывая каждое предложение услышанного expose. Надо отметить, было оно отредактировано со всей дипломатической осторожностью, без единого лишнего слова. Но мы так и не получили информации по самой интересной для нас теме. Опять же, присутствие четырех вооруженных охранников, вкупе с последним предложением речи, было явной демонстрацией силы и решительности Совета.

Первым отозвался Командор:

– Благодарим за объяснения, – сказал он, – хотя они и не исчерпывают всех интересующих нас вопросов. Но мы понимаем, что существуют причины, по которым сейчас мы не можем быть информированы полнее. Мы понимаем и ценим заботу о нашем благополучии и принимаем к сведению необходимость подчиняться решениям Совета. Мы согласны оставаться здесь неопределенное время. Позднее, когда мы ближе ознакомимся с обстоятельствами, которые явились причиной нынешнего положения, наше поведение будет опираться на свободное и рациональное убеждение, а до того времени мы отдаемся вашим знаниям и опыту.

Командор гордо поклонился, и старец ответил ему кивком. Наблюдая за этим дипломатическим ритуалом, я с трудом сдерживал смех. Старец заковылял в сторону решетки, которая закрылась за ним.

– Хорошо я ему ответил? – Командор сделал гордую мину.

– Шедевр дипломатии! Образец маккиавелизма! – шумно хвалили мы его.

– Интересно, что решит Совет, когда проанализирует все слово за словом…

– Думаешь он все записал? – спросил я.

– Я видел микрофон на шее, под одеждой.

– Хорошо сказал, Командор: «на неопределенной время». Может до завтра, а может и через неделю…

– Он тоже не сказал ничего конкретного, почему я должен был говорить однозначно? Хотя, этот старичок явно только посыльный, кукла… Видимо, старики здесь в авторитете. Не думаю, чтобы такие как он несли на своих плечах этот странный мир.

Когда мы расходились, я взял Командора под руку и отвел в свою комнату. Там я показал ему записку, полученную от конспиратора. Он несколько раз внимательно прочитал ее, словно сравнивая ее содержание с услышанным несколько минут назад.

– Да… – пробормотал он, возвращая текст. – Похоже, что наши потомки и их предки слегка набедокурили… Начали ковыряться в хромосомах своих родичей и получилось что-то нехорошее. Неизвестно, что именно… Сколько в том, что нам рассказали, правды, сколько невежества, и сколько сознательного обмана…

Я почувствовал, что момент созрел. Теперь, когда мы внешне подчинились Совету, можно было попробовать… В том, что подчинение должно быть только внешним, я, зная нашего шефа, был убежден.

– Надо проверить, Командор. Разрешите выбраться отсюда. Я справлюсь.

– Рановато… – сказал он в пространство.

Два слова и все ясно. Я всегда ценил Командора за его лаконичность. В целом, он не против моего предложения.

– А когда?

– Когда представишь реальный план. Без изъянов и лишнего риска.

Помни, это единственный шанс. Поймают одного – другим не выйти.

– Ясно. Предлагаю посвятить во все Бена. Помнишь, Командор, наш побег из Лабиринта? В таких делах Бен незаменим.

– Согласен. Но прежде всего – план действий.

– Будет план. Сначала надо изучить территорию, познакомиться с обычаями, поговорить м людьми… Пусть только откроют решетку… Решетка исчезла в тот же день, то есть до очередного затемнения в коридорах, именно так здесь обозначали время суток, длящихся традиционные двадцать четыре часа. Мы с Беном пришли к выводу, что решетки были закрыты для того, чтобы теперь, опустив их, показать свое доверие и хорошее отношение. Исчезновение решетки существенно не повлияло на наше положение, словно нам увеличили клетку, в этом мы скоро убедились. Другой причиной нашей изоляции от поселка могло быть желание проинформировать и подготовить людей, чтобы наше появление не привело к нарушению нормальной жизни. Все-таки, внешним видом и поведением мы сильно отличались от этих измельчавших бледных крыс, как называл их Бен. Сразу после открытия решетки, мы с Беном отправились на прогулку к главному туннелю. И действительно, мы вызвали ажиотаж среди прохожих, они разглядывали наши костюмы и довольно крупные фигуры, но никто не останавливал нас и не заговаривал с нами, даже казалось, что нам вежливо уступают дорогу.

До конца главного коридора былодействительно больше четырех километров. Шлось хорошо, хотя пришлось один раз отдохнуть. Несмотря на слабую гравитацию, быстрое движение вызывало некоторую усталость, проявлявшуюся в одышке. Мы еще раз убедились, что недостаток кислорода не был субъективным. У нас не было никаких приборов, позволявших узнать концентрацию кислорода в воздухе, но многолетний опыт позволял оценить ее в восемьдесят процентов от нормы.

– Тебе не кажется, – вдруг спросил Бен, – что недостаток кислорода может быть намеренным?

– Для экономии? Не думаю, это всего лишь вопрос питания регенераторов, а энергию они особо не экономят.

– Я думаю не о том. При нехватке кислорода мозг работает не слишком хорошо.

Он был прав. Это, должно быть, один из способов воздействия местных властей на общество. Управляя дозаторами кислорода в некоторой степени можно было влиять на физические и умственные способности жителей Поселка. Более того, добавляя в воздух соответствующие компоненты, можно было вызвать определенное поведение людей.

Когда мы добрались до конца коридора, дорогу преградил барьер. Опершийся о него охранник выглядел достаточно грозно. На его груди висел толстый короткий автомат. Мы пытались заговорить с ним, но он покачал головой и попросил отойти от барьера.

– Дальше нельзя. На территорию шлюза нужен пропуск, – объяснил нам крутившийся поблизости маленький худой мальчик, который с интересом разглядывал наши комбинезоны.

Я подмигнул Бену. Он понял сразу.

– Спешишь? – спросил он мальчишку.

– Немного. А что?

– Видишь ли, мы…

– Знаю. Космонавты. Про вас говорили по телевизору. Вы прилетели с Дзеты.

– Действительно… Мы хотели узнать, что это за оружие у охранника?

– Это? А-а, ничего особенного. Немного жжет, а потом с пол часа не можешь двинуться. Когда-то я получил из такого, когда меня поймали в старой штольне. Ну, мне пора. По телевизору просили с вами не болтать. Мальчик быстрым шагом удалился по коридору, через несколько шагов припустил бегом и вскоре исчез за поворотом.

– Наговорили про нас, – сказал я.

– Наверняка, поэтому до сих пор и приемников не дали. Гнезда в комнатах есть. Теперь, когда всем наврали, наверное и нам выделят по телевизору.

Он не ошибся. В наших комнатах появились телеприемники, одновременно являющиеся видеофонами внутренней связи. Просматривая ежедневные программы, мы получили возможность следить за официальной стороной жизни Поселка.

Мы здесь всего пять дней. Ходим по коридорам, встречаем прогуливающихся как и мы людей, иногда удается перекинуться парой слов, но тесного контакта до сих пор не установили. Они осторожничают, словно их предостерегли от нас, но не выдают безразличия или страха. Мы до сих пор не знаем их каждодневных занятий, каковы их обязанности и развлечения, как выглядит их жизнь вне коридоров, внутри жилых комнат. Работают ли они? Чем занимаются кроме еды, сна и просмотра плохих телепрограмм? У нас до сих пор нет никаких обязанностей. Еду мы берем из раздатчиков, бесцельно бродим и пытаемся проникнуть в социологические тайники этой замкнутой системы. Возможно, Совет желает, чтобы мы узнали все сами, сами все поняли. А может, они не хотят, чтобы мы слишком быстро в чем-то разобрались. В любом случае, они не пытаются управлять нашей адаптацией к местным условиям. Наш опекун, Нассо, после первого разговора ни разу не появился.

Смотрим телепрограммы. В основном повторяемые до зевоты примитивные развлечения, плоские шутки и шумная музыка… И вместе с тем почти не меняющаяся образовательная программа о Земле, такая же общая и непонятная, как информация предоставленная Советом.

Кроме развлекательно-популярного, есть второй телеканал. Весь день он передает серьезные, хорошо поставленные лекции из разных областей знаний. Насколько мы поняли – это основной элемент местной системы образования, охватывающей всех – и детей, и взрослых. Кажется существует какая-то форма проверки усвоения этих знаний, В ежедневных новостях подается различная текущая информация, но не все нам понятно. Например такое сообщение, ежедневно повторяющееся в подобной форме:

«На сегодняшний день население поселка Луна I составило девять тысяч девятьсот восемьдесят три человека, в том числе четыре тысячи триста два мужчины. За прошедшие сутки убыло: два человека по превышению лимита, один от несчастного случая, один по собственному желанию. Прибыло – пять, в том числе двое новорожденных мужского пола. Выдано шесть разрешений на продление, в том числе: три – за заслуги перед Поселком, два – за заслуги в области внутреннего порядка, одно – из общего списка, в порядке подачи заявок. Кроме того, одному человеку разрешено пятилетнее продление лимита за особые заслуги.»

Командор был прав. Следует иметь ясный и точный план, чтобы мои намерения не закончились крахом. Бродя по Поселку, я все лучше понимаю это. Люди недоверчивы, вытянуть из них что-нибудь очень трудно. Кроме того, не до всех закутков Поселка можно добраться. Многие коридоры заканчиваются глухими щитами, большие отрезки некоторых коридоров обставлены охраной.

Собственно, никто не мешает нашему перемещению по Поселку. Нам даже удалось нанести на имеющийся план положение некоторых важных объектов: я узнал где находятся регенеративные обменники воздуха и воды, главная энергетическая подстанция, синтезаторы пищи, склады материалов и оборудования. Все это, естественно, за закрытыми дверьми, хотя, судя по поведению охраны, охраняется не очень тщательно. Но что с того, если самое важное и интересное место – выходной шлюз, где остались наши пустотные костюмы, недоступен ни для кого кроме охраны и непосредственно обслуживающего персонала. Как я установил, из Поселка могут выходить только лица непосредственно наблюдающие за вывозом мусора и состоянием энергетических фотоэлементов на поверхности.

Я без устали кружу по лабиринту коридоров Поселка, смотрю, слушаю и стараюсь сложить все в единое целое. Однако, не все понимается сразу. Проходя по боковому коридору, в котором находятся жилые помещения, через открытую дверь я услышал громкий разговор.

– Ты хорошо знаешь – это ничего не изменит. Время вышло, оснований для продления нет, – нетерпеливо говорил кто-то.

– Я же подал прошение… – второй голос был скрипящим и дрожал.

– Не рассмотрели. Да и что рассматривать – закон для всех один.

– Для всех? Да-а? А они сами? Их это не касается?

– Дети слушают!

– Вот дерьмо! Я не согласен!

– Можешь не соглашаться. У меня письменное решение. Собирайся, пойдем. Ты с рождения знал, что так и будет… Я услышал шум борьбы за дверью и вовремя спрятался. Через мгновение из двери вывалились двое охранников, и поволокли упирающегося пожилого мужчину. Спрятавшись в нише стены коридора, я видел, как он кусает их за руки и пинает по ногам.

– Прихлебатели вшивые, акулы, раздери вас пустота! – верещал он так громко, что открылось несколько дверей соседних помещений, в полумрак коридора высунулись любопытные соседи.

– Что случилось? Кто это? – спрашивают они друг у друга.

– А, ничего особенного, – успокоил их кто-то. – Старого Моза забирают на пенсию.

– Тьфу! – сплюнул кто-то у ниши в которой я прятался. – Черт бы их всех побрал…

– Что ты сказал? – вопрос задал молодой мужчина, подошедший из глубины коридора. Он осветил фонариком лицо плевавшего.

– Ничего особенного.

– А мне показалось – тебе что-то не нравится?

– Уйди, фонарщик. Чего прицепился? – крикнули из тени. Парень с фонарем направил свет в ту сторону. Одновременно над его головой погасла потолочная лампа, разбитая чем-то тяжелым. Захлопали двери, люди попрятались в квартиры. Луч света обежал коридор, владелец фонаря достал из кармана блокнот и стал записывать.

– Эй, коллега! – сказал я из ниши.

Он отпрыгнул под стену, пытаясь найти меня лучом света.

– А, космонавт… – с явным облегчением произнес он. – В чем дело?

– Почему он не хотел идти?

– Старик? Бывает… Время приходит, а он не желает освободить место.

– Куда его забрали?

– Ты же слышал. На пенсию. Лимит кончился, пора освобождать место для других.

– Но… он останется в Поселке?

Человек с фонариком недоуменно смотрел на меня, словно я неудачно пошутил.

– Я же сказал – его забрали на пенсию. Куда понятнее?

– Ага… – пробормотал я. – Понимаю.

Но понятно не стало. Можно было только догадываться. Пока нас не было, многие слова поменяли свое значение.

Была уже поздняя ночь, когда я появился у барьера. Охранник почти не обращал на меня внимания, несколько минут я смотрел, как уборщики перекатывают тележки с контейнерами для мусора и ставят их под барьер. С другой стороны появились люди в форме шлюзовой службы. Зазвенел звонок, охранник бдительным взором обвел окрестности, барьер медленно поднялся. Тележки перекатили на другую сторону. Когда барьер закрылся, охранник обошел ящики и к каждому из них прикоснулся концом прибора, который достал из кармана. Потом он поднял руку в знак того, что тележки могут двигаться к выходу.

Пробраться туда было бы непросто, особенно, если не знаешь, что делать дальше, сколько еще охранников по дороге. Район шлюза слишком сильно охранялся, чтобы планировать побег этим путем. Я уже собирался вернуться в свою комнату, когда из глубины главного туннеля подошел караван из людей и машин. Впереди двигалась открытая платформа, на которой сидел седой старик в парадной форме, несомненно, член Совета, среди обычных жителей не встречались люди такого почтенного возраста. Его сопровождали несколько вооруженных охранников. За первой платформой следовала вторая, на которой лежала металлическая болванка двухметровой длины, диаметром более полуметра. Барьер открылся. Стражник напряженно наблюдал за шествием. Машины без остановки потащились дальше и через минуту исчезли в полумраке туннеля, ведущего к выходу.

Рядом со мной остановилась молодая худенькая женщина. Она с каким-то странным напряжением наблюдала за удаляющимся караваном.

– Что это было? – спросил я наклонившись к ней.

Она удивленно оглянулась, выражение ее лица в одно мгновение изменилось, словно она успокоилась или расслабилась.

– Космонавт… – тихо сказала она. – Не будем задерживаться, пойдем!

Она потянула меня вглубь темного коридорчика. Под лампой, слабо тлеющей под потолком, она еще раз посмотрела на меня.

– Первый раз вижу одного из вас вблизи. Ты не похож на наших мужчин.

Зайдем ко мне, это недалеко. Сейчас по коридорам бродят только капо-фонарщики. Но ты не капо, только с вами можно быть уверенной… В небольшой квартире, куда она привела меня, было темно. Она зажгла настенную лампу. В ее свете я увидел трех человек лежащих на широком диване – пожилую женщину и двух детей. Девушка открыла следующую дверь. В маленькой клетушке кто-то спал у стены. С противоположной стороны стояла узенькая кушетка.

– Садись! – сказала девушка. – Сейчас я отвечу на твой вопрос.

Она вышла и вскоре вернулась с двумя кубиками холодного напитка, подала один из них мне и села рядом. Я рассмотрел ее. Она была худой и бледной, как и все лунаты, выросшие в слабом гравитационном поле под искусственным светом, лишенным ультрафиолета. Из под завернутых штанин свободных брюк торчали тонкие ноги в мягких туфлях, какие носили здесь все. Лицо ее было приятным, но с посиневшими глазами и резкой сеткой морщин вокруг них. Она тоже не скрывала своего интереса.

– То что ты видел – депортация, высшая мера наказания. Увезли дегенерата. Его пошлют туда… ну, знаешь куда… Туда, где место дегенератам.

Она говорила это со злым блеском в глазах и лишь через некоторое время я заметил в ее словах горькую иронию.

– Куда его пошлют?

– На Землю. Это наказание за извращенную деятельность, распространение беспорядков и неправомочных идей. Так поступают с руководителями и агитаторами, которые призывают к ускорению возврата на Землю.

– Не понял. Их посылают туда? В наказание?

– Она кивнула.

– Карро сослали год назад. Моего мужа. За то, что он объяснял людям последствия дальнейшего пребывания здесь. Он понимает… Он хорошо разбирался в общественных науках, антропологии, генетике… Был неудобен Совету. Когда-то он следил за библиотечными складами, читал запрещенные произведения. Он был очень способным, даже слишком, не вписывался в нормы, был опасен.

– Я никак не пойму, почему депортация на Землю считается наказанием?

Ведь для тех, кто хочет туда вернуться…

– Их посылают поодиночке, без всяких средств к существованию, без оружия… А там, не зная условий…

– Тогда почему не пользуются смертной казнью? Такая депортация чертовски хлопотное дело!

– Смерть не наказание, не может им быть. Смерть почетная обязанность каждого члена нашего общества, каждый имеет на нее право, когда прийдет время… а по собственному желанию – раньше. Депортация намного хуже смерти. Там так просто не умирают. К простой смерти все привыкают с раннего детства. Каждый знает – сколько лет ему осталось жить. Это одна из основ существования закрытого общества: плановый прирост и плановая убыль, постоянная возрастная структура человечества… Наше общество не может сильно стареть, количество мест ограничено. Прирост и убыль должны балансировать возле нуля.

– Страшно… Так пенсия – это…

– Вот именно. Карро когда-то говорил мне, что раньше это означало заслуженный отдых, а здесь – и последний. В обществе, единственная цель которого сохранить людей на протяжении десятков поколений, нет работы для тех, кто не участвует в производстве и воспроизведении потомства. Это происходит уже много поколений, все привыкли.

– Но кое-кто бунтует…

Девушка молча уставилась в угол комнаты.

– Как они их высылают… приговоренных? – спросил я. – Мне сказали, что на Земле уже давно никто не был.

– Никто не вернулся. Но есть автоматические грузовики, курсирующие между местным космопортом и околоземной орбитой. Когда-то они возили материалы для строительства и оборудования Поселков. С орбиты контейнеры с депортированными выстреливаются на Землю в шлюпках, которые не могут вернуться с грузом. Все происходит под управлением автоматов.

– Могли бы и меня так послать, мне даже хочется, – сообщил я понизив голос.

– Ни с кем из вас этого не сделают, – она с сомнением покачала головой. – Они знают, что вы с вашим опытом справитесь. Вы знаете Землю, не сегодняшнюю, но все же… Вас будут держать здесь. Пока не начнете им мешать.

– Им это…? Совету Экспертов?

Она обиженно усмехнулась.

– Совет? – выдавила она сквозь зубы. – Кучка древних оглохших склеротиков. Им дали возможность жить, за что они прикрывают своим авторитетом начинания этой шайки…

– Так за ними кто-то стоит?

– Да. Так все считают, но не надо говорить об этом.

– И кто же?

– Точно никому не известно. Но это наверняка те, кто добивается дополнительных жилых помещений, увеличения лимита для своих дядек и теток, разрешений на детей. Надо полагать, за выдающиеся заслуги. Я молча складывал в мыслях фрагменты мозаики, на которой стали проявляться фрагменты общего образа.

– А вам приказывают жить, чтобы сохранить человечество? – спросил я дотронувшись до ее руки.

– Они уже знают, что это путь в никуда. Поэтому они не желают допустить, что бы кто-то принес правду о положении на Земле. Может случиться, что возвращение возможно, но… мы уже не годимся для жизни там… Тогда они потеряют власть над нами. Мало того, их привлекли бы к ответственности.

– Они остаются неизвестными!

– Думаешь их будет трудно найти? Думаешь их жилье похоже на это?

Достаточно нарушить неприкосновенность личного жилья, которую они сами и придумали. Сразу узнаешь, кто есть кто… Они боятся всех, кто хоть немного подпитывает сомнения в смысле нашей жизни. Про вас нам говорили по телевизору, предостерегали.

– От чего?

– Не воспринимать слишком серьезно то, что вы говорите. А лучше просто не заводить с вами длинные беседы. Говорили, что вы… немного…

– Ненормальные?

– Что-то в этом роде, скорее… что после путешествия вы еще не обрели эмоционального равновесия.

– Ты тоже так думаешь?

Она посмотрела мне в глаза и сжала мою руку.

– Ты мне нравишься, – сказала она. – Других я не знаю, но то, что про вас рассказывают, имеет ясно определенную цель. Им надо просто сохранить порядок. Любой ценой.

– А здесь нет подслушивания? – спросил я разглядывая комнату.

– Это мой брат Ади, – она показала на лежащего под стеной мужчину.

– Я имел в виду скрытые микрофоны.

– Нет, этого нет. Когда строили Поселок, таких устройств не предусматривали. Они и так знают, о чем говорят. По коридорам и в столовых полно шпиков. Это известно всем. Одна половина людей доносит на другую. Это себя оправдывает. Это заслуги в области «внутреннего порядка», за это можно получить что-то особенное, без списка нормального распределения.

– Мне пора, – сказал я поднимаясь. Она не выпускала мою руку.

– Когда будешь… там… Я знаю, что будешь! Все вы здесь не останетесь… Так когда будешь там, попробуй найти хоть след Карро… Может, он там, вдруг жив? Он был такой умный, рассудительный. Может справился, выжил. Встретишь его, скажи… Скажи, что я жду…

– Как тебя зовут? – спросил я осторожно вынимая ладонь из ее неосознанно сжимающихся пальцев.

– Эдна.

– Будь здорова. Я там буду. Обещаю.

Она напомнила мне кое о чем… О том, чего я не забывал ни на минуту, что лишь слегка отдалилось, заслоненное событиями последних дней. Теперь это стало печь, как свежая рана, с которой сорвали повязку.

– Тебе будет трудно выйти отсюда, – сказала Эдна, провожая меня к двери. Но ты справишься. Для нас путь отсюда только один – крематорий. Я посмотрел на нее. Она произнесла это абсолютно спокойно, без пафоса, скорее с иронией.

– Знаешь… – задумался я, – а это совсем неплохая идея…

Возвращаясь по пустым коридорам, я обдумывал мысль родившуюся в разговоре с Эдной. Я был настолько поглощен этим, что не обратил внимания на прохожего, выросшего передо мной.

– Тс-с! Это я, помнишь? – прошептал он, когда я проходил рядом с ним, распластавшимся по стене. Я вздрогнул от неожиданности.

– Я передал тебе записку возле решетки…

Я присмотрелся. Да, это лицо с белыми бровями и ресницами мне знакомо. Конспиратор…

– Иди сюда, – тихо сказал он, потянув меня в сторону бокового коридора. – Нам нужен твой совет.

Он вел меня по каким-то закоулкам, по плохо освещенным проходам. Мы остановились перед дверью, в которую он постучал. Мы вошли в унылую берлогу, заваленную старой мебелью и частями от приборов. В одном из углов сидели трое лунатов, четвертый вышел из-за кучи ящиков только теперь, после того как проводник закрыл входную дверь. Они с интересом рассматривали меня, освобождая место рядом с собой, на обломках стульев и кресел.

– Мы члены Комитета по Возвращению, – сказал один. – Сегодня вновь депортировали одного из наших руководителей. Мы решили начать радикальные действия, в противном случае всех нас уничтожат. Нам необходим руководитель.

– Рассчитываете на меня? – поинтересовался я.

– На тебя и твоих товарищей. Больше ждать нельзя. Если мы не вернемся на Землю в ближайшие несколько лет, это не произойдет никогда…

– Почему?

– Мы провели некоторые исследования. Все указывает на то, что наши организмы быстро теряют способности, необходимые для жизни в земных условиях. Пребывание в поле уменьшенного тяготения, кроме всего прочего, приводит к потере кальция. Наши кости слабеют, их достаточно для удержания тела здесь, но они слишком мягкие для более сильной гравитации. То же самое с мышцами, энергетикой, кровообращением. Следующее поколение годится для возвращения еще меньше…

– А вы? Вы уверены, что справитесь на Земле?

– Без вашей помощи, наверное нет… Но многие из нас тайно тренируются, чтобы поддержать работоспособность организма.

– А остальные?

Некоторое время все молчали, наконец, кто-то неуверенно отозвался.

– Обо всех мы не думаем… Хотим отобрать группу…

– Чего вы ждете от нас?

– Нам не дают обслуживать грузовики и ракеты, которыми можно добраться до Земли. Мы рассчитываем на ваши шлюпки. Кроме того, ваше участие в захвате шлюза, очень упростило бы бегство из Поселка.

– Как вы собираетесь сделать это? Силой?

– У нас нет оружия. Если бы удалось захватить распределители воздуха, можно заставить Совет выпустить нас, под угрозой повреждения системы регенерации. В шлюзе есть несколько скафандров, используемых поверхностной службой…

– Вы думаете Совет согласится? – остановил я их. – Исполнение угрозы для них будет также губительно, как и для вас.

– Другого выхода нет. А Совет знает о нашей решимости. Они знают – депортацией нас не испугать. То, что время от времени кого-то отправляют на Землю – не просто наказание обвиняемого, это должно напугать тех, кто остается. Собственно, это не кара, а остатки старой процедуры, потерявшей первоначальный смысл. В самом начале периодически посылались разведывательные группы, чтобы узнать положение на Земле. Эти люди возвращались сюда и докладывали о развитии демографической ситуации. Но разведчики из первого и второго поколений были приспособлены к жизни на Земле, им удавалось попасть обратно… Позже, все больше патрулей не возвращалось. Трудно сказать, в какой мере повлияли неприспособленность и неподготовленность, а в какой – враждебная земная среда. Дошло до того, что подобная разведка стала экспедицией без шансов на возвращение. Поэтому на разведку стали посылать в наказание, вопреки воле и желанию… Разведчики стали пробными зондами, голубями с Ноева ковчега. Одновременно Совет интерпретировал результаты разведки, то есть участившиеся случаи гибели патрулей, как доказательство того, что ситуация на Земле исключает возвращение. С другой стороны, зная то, что мы обнаружили только недавно, Совет, точнее возглавляющие его функционеры, из боязни, что кто-то не поддержит это мнение, слегка изменил порядок. Шлюпки перепрограммировали так, что после посадки на Землю они оставляли пассажира и пустыми возвращались на орбиту. Таким образом возвращение стало невозможным по определению, хотя значение этого интерпретировалось как и раньше.

Говоривший на секунду остановился. Другой, сидящий рядом с ним, поднялся и молча вышел из помещения. Никто не обратил на это внимания.

– Теперь, пришелец, тебе понятно почему Совет и его подручные хотят сохранить мнение о невозможности возвращения? Здесь они властвуют над нами, а там ничего бы не значили. Мало того. Там, если окажется, что они ошиблись экспериментируя над нашим обществом, их могут наказать. Они предпочитают оставаться здесь, где им не угрожает ответственность. Они располагают системой, которая позволяет удерживать всех жителей Поселка в состоянии умственного бессилия и страха. Мы хотим выйти из этого тупика…

– Сбежав отсюда? – улыбнулся я.

– Когда мы окажемся на Земле, мы докажем свою правоту. Если, конечно, сможем там жить.

– Мне кажется, что тогда вы не захотите заниматься оставшимися на Луне, – сказал я поднимаясь.

В то же мгновение дверь со стуком открылась. В нее ворвались четверо вооруженных охранников, сзади, в коридоре, стоял конспиратор, вышедший во время разговора. Оставшиеся четверо, говорившие со мной, стояли теперь как парализованные, глядя на направленные в их сторону стволы.

– Эти? – Один из охранников бросил вопрос в сторону коридора.

Доносчик проскользнул в комнату.

– Да, эти. Только он…

– Вижу, что космонавт, – пробормотал охранник.

– Ты, Фарро?… – выдавил альбинос, приведший меня. – Давно?…

– Недавно, – ответил предатель. – Я знал, что вы ничего не сделаете.

Перестал в это верить. Рано или поздно, нас бы всех… А у меня семья, понимаете, жена, дети…

– Не объясняй. – Охранник оттолкнул его локтем. – Выходите по одному!

Двое охранников стали в коридоре, двое остались внутри. Я первым направился к двери, после чего, не останавливаясь, пошел по коридору. Они не пробовали меня вернуть, видимо предпочитали не ссориться с нашей группой. Я только слышал, как подгоняли арестованных конспираторов.

* * *

Убедившись, что никому из жителей Поселка доверять нельзя, я вынужден был основывать свои планы исключительно на товарищах по экипажу. Пока я не знал, как смогу выбраться из герметично закрытого и охраняемого Поселка, не имея хотя бы скафандра. Но понимал, что именно отсутствие возможности покинуть Поселок – главный барьер, который Совет считает гарантией нашего бессилия. Имея скафандр, можно рискнуть вырваться отсюда хитростью или силой, если не получится по другому.

Бен и я решили план побега разработать самостоятельно и рассказать о нем только Командору, чем меньше людей посвящено в детали – тем безопаснее. Однако, без участия остальных членов экипажа, побег не получится. Мы решили посвящать их частично, настолько, насколько необходимо.

Сначала была долгая консультация с Карсом, специалистом по строительству. Это он руководил работами по сооружению наших баз на планетах Дзеты. Узнав, что нам нужно, он рассмеялся:

– Телепатия, – сказал он прищурив глаз. – Я как знал, что вы спросите. Последнюю неделю я ходил по Поселку и рассматривал стены… Дело серьезное. Мы сидим в монолитной скале. Она не особо твердая, но над нашей головой тридцать метров. По-моему, ее обрабатывали методом микровзрывов. Так обычно делают на планетах без атмосферы, где сложно использовать пневматический инструмент. Я сам когда-то работал на Луне, на строительстве небольшой исследовательской станции. Но эти подземелья построены с размахом. Я догадываюсь, как они решали проблему транспортировки отработанной породы при проходке таких длинных туннелей. Мне кажется, шлюз – не единственный вход в Поселок. От него вверх идет штольня с довольно малым наклоном, вы, наверное, заметили, когда нас по ней везли. Кроме нее, в разных точках, скорее всего, в концах самых широких коридоров, должны быть другие, вертикальные или наклонные, по которым измельченную породу выбрасывали прямо на поверхность. Я даже пытался проверить эту гипотезу, но не нашел подозрительных мест на потолках коридоров. Зато обнаружил кое-что интересное. Потолки коридоров и жилых помещений покрыты слоем искусственного материала, они маскируют несущие конструкции, вероятно, поддерживающие пол верхнего уровня. Я пробовал найти проход через потолок, но, по-видимому, переход на второй уровень находится в районе шлюза. Я нашел место, в котором небольшой фрагмент потолка отсоединен от соседних листов. Пойдем, сами посмотрите… Карс провел нас через несколько переходов до конца одного из ответвлений, довольно темного, явно редко посещаемого. Светя фонарем и спотыкаясь о старую мебель, наваленную под стенами, мы дошли до места, где узкий коридорчик обрывался, заканчиваясь поперечной стеной с неровной поверхностью.

– В этом месте возведение коридора закончилось, – сказал Карс, положив руку на стену. – Возможно планировали продолжение, потому как стену не сгладили, только напылили смолу для герметичности. А здесь, – он показал наверх, – должен быть люк.

Бен подсадил меня, так, что я уперся ладонями в потолок. Я толкнул плиту. Одна ее сторона приподнялась, открыв щели вдоль линии, связывающей ее с соседними плитами.

– Выше, – попросил я Бена. Он подставил ладони под мою ногу. Я схватился за край отверстия, на секунду повис на согнутых руках, и по пояс пролез в потолочное отверстие. Посветив поданным мне фонарем, я увидел маленькую пустую нишу и без труда подтянул свое легкое здесь тело еще выше. Теперь я сидел на краю отверстия, свесив ноги вниз. Головой я почти касался металлического люка. С одной его стороны были железные петли, с другой – замок. Люк имел квадратную форму и был точно подогнан по краю отверстия. Я полностью забрался в нишу, опустив кусок потолочной обивки на место. Теперь меня не было видно снизу. Я прижался ухом к люку, сверху доносился однообразный шум.

– Что там? – раздался голос Бена.

– Люк. Кажется из легкого сплава, но крепкий. Закрыт на ключ.

– Держи.

Я приоткрыл край покрытия под собой. Бен подал мне резак.

– Носишь с собой? – удивился я забирая инструмент.

– Никогда не знаешь, что пригодится. Попробуй перерезать. Только сначала прожги небольшое отверстие, там может быть вакуум! Если засвистит…

– Знаю, знаю. Только… в случае чего, заткнуть будет нечем…

– Лишь бы не пальцем, – засмеялся Бен, – обожжешься. Сейчас поищу.

Он отошел к хламу, сложенному под стеной коридора. Я слышал, как он копается там, пока я регулировал ширину струи плазмы.

– Вот! – вдруг произнес Бен, вытаскивая какой-то предмет.

– Смотри, Карс!

Они светили фонариками, с интересом что-то разглядывая.

– Так как насчет пробки? – не выдержал я.

– Вот, держи!

Бен вложил в мою опущенную руку кусок пластиковой обивки, оторванной от какой-то мебели. Я свернул его плотным рулончиком.

– Ну, что там?

– Оказывается, не только мы собираемся смыться отсюда. Кто-то изучает навигацию.

В руке Бена я увидел хорошо знакомый старый учебник Мертена.

– Далеко ему с этим не улететь, такая древность! – сказал я.

– Кто-то спрятал его среди старой мебели, закладка лежит на начале главы «Определение оптимальных курсов на трассе Земля-Луна»…

– Положите на место. А теперь подстрахуйте меня, я начинаю, – сообщил я, закрывая отверстие под собой.

– Если начнем громко разговаривать, прекращай и сиди тихо, – сказал Карс, они отошли на несколько шагов.

Я осторожно постучал по люку. Он не мог быть слишком толстым. Я наклонно приставил резак возле замка и нажал спуск. Игла фиолетового пламени вонзилась в металл, который мгновенно раскалился добела и растекся каплями. Пламя проникло в отверстие. Пустоты за люком не было, давление было даже несколько больше, чем с этой стороны, приблизив руку к отверстию я почувствовал легкий ветерок. В то же мгновение внизу раздались два громких голоса:

– Я же говорил, не сюда! Видишь – это тупик, – возмущался Бен. – Столько шли и все зря!

– Черт побери, – вторил ему Карс, – проклятый лабиринт.

К их голосам присоединился третий. Наверное у него спросили дорогу, потому как он стал что-то путано объяснять. Я услышал удаляющиеся шаги, но по прежнему не двигался. Оказалось, не зря… Узкая щель на соединении панелей подо мной на мгновение осветилась, кто-то направил на нее фонарь. Через минуту я услышал, как он уходит, но только голос Бена, появившегося минут через пятнадцать, убедил меня продолжить работу. Обрезав замок, я поднял оставшуюся часть люка и осторожно заглянул в отверстие. На верхнем уровне было совсем темно. Воздух здесь был холодным, насыщенным озоном. Включив фонарь, я увидел, что нахожусь в углу большого низкого зала. Громко работали установленные в два ряда машины. Я рассмотрел их: похожи на насосы или вентиляторы, с электродвигателями. В противоположном углу зала стоял большой бочкообразный контейнер покрытый белым инеем. Я подошел ближе. На сетке ограждения висела предупреждающая табличка: «Осторожно! Жидкий воздух.» Скорее всего здесь была станция переработки воздуха. Воздух из замкнутой системы Поселка здесь очищался, обогащался кислородом и закачивался в вентиляционную систему. Я поискал входную дверь. Она была заперта снаружи. Я послушал, что делается за ней, там также шумели машины. Возвращаясь к люку, откуда я вошел, я случайно направил свет на ряд серебристых цилиндров на стене. Это были баллоны с двуокисью углерода, соединенные с коллектором системы пожаротушения. Система кранов позволяла отключить любой из них. Увидев баллоны, я еще не знал, для чего они могут понадобиться. На них обратило внимание мое подсознание. Я отсоединил два из них и изучил краны. Стало ясно – их стоило взять с собой. Я еще проверил величину пробного давления, выбитого на корпусах. «Должны выдержать, – подумал я, оттаскивая их к люку. – Содержимое не то, но это не страшно.»

Бен ждал внизу. Я показал ему баллоны.

– Хорошо, – пробормотал он, осматривая один из них. – Но…

– Там есть жидкий воздух. Целая бочка.

– Замечательно! Теперь можно и действовать!

– Конечно. Не хватает только бочки из-под масла, – сказал я.

Мы рассмеялись, вспомнив ту историю. Когда мы рассказывали ее нашим товарищам, вернувшись на базу на Клео, они долго не могли поверить, что мы не разыгрываем их. Но все было правдой. Хотя происшедшее достойно баек, которые травят за бутылкой вина в баре космопорта… Случилось это на Клео. Мы с Беном устанавливали измерительную станцию вдали от главной базы.

На одиноком небольшом холме, среди растянувшейся на десятки километров каменистой равнины, мы построили герметичный барак из готовых элементов, доставленных вертолетом. Вертолет вернулся на базу, а мы занялись установкой измерительной аппаратуры. Примерно в километре от станции, на равнине, стоял наш небольшой ракетоплан, на котором предстояло вернуться. Из-за наклона поверхности, приземлиться ближе не получилось. Атмосфера планеты была очень нехорошей. В ней содержались удушающие газы, которые к тому же раздражали кожу и слизистые оболочки. В станции, которую мы заполнили воздухом, можно было работать без защитных костюмов, необходимых снаружи. При оборудовании станции произошла небольшая авария: занимавшийся сваркой Бен споткнулся о расставленные на полу ящики и упал, выпустив из рук горелку. По воле случая, его скафандр лежал рядом… Другими словами, прежде чем Бен поднялся, оболочка костюма была прожжена в нескольких местах. К счастью, рядом не было горючих материалов… Мы оказались в довольно глупом положении: запасного скафандра нет. Чтобы вернуться на базу, обоим надо добраться до ракетоплана. Радиостанция еще не установлена, антенна не поставлена, вся связная аппаратура в ящике снаружи. Все было бы просто, если бы удалось выйти наружу. Я бы дошел до ракетоплана и слетал на базу за новым скафандром, или попробовал взлететь достаточно высоко, чтобы связаться с базой. Продлилось бы это достаточно долго, считая время необходимое для прибытия помощи. Но это были чисто теоретические планы, хоть мой скафандр и был в полном порядке, выйти из сарайчика я не мог – на станции не было шлюза… Она предназначалась для работы без обслуживания, а люди, время от времени заглядывающие сюда, должны были пользоваться защитными костюмами. Для удобства, на время монтажных работ, мы заполнили ее воздухом… Теперь, чтобы выйти наружу, придется разгерметизировать помещение… А из-за повреждения костюма Бена этого не сделаешь… Мы сидели в ловушке, не имея возможности обратиться за помощью. Иногда в пылу работы забываешь о таких «мелочах» как запасной скафандр. Правда, случилось это в самом начале пребывания в системе Дзеты, до первого смертельного случая. Тогда нам казалось, что планеты этой системы для нас особо не опасны, мы доверяли своей технике и не принимали во внимание, что помимо внешней угрозы, мы и сами способны создавать непредвиденные и опасные ситуации. Итак, мы с Беном еще не испугались и сидели выдумывая невероятные проекты для выхода из создавшегося положения. Возникали разные идеи, но ни одна из них не выдержала критического анализа. Приключение затягивалось. Емкость наших баллонов ограничена, необходимо было считаться с количеством воздуха, которое определяло время, отпущенное на размышления и полет до базы.

Тогда я убедился, что простые средства намного эффективнее самых изощренных методов. Не помню, чья это была идея, потому что родилась она в процессе обмена мыслями, среди многих других, в большинстве своем абсурдных.

Внутри станции стояла большая пластиковая бочка. Силиконовым маслом, которое в ней привезли, мы заполнили систему охлаждения энергетического реактора. У бочки была хорошо подогнанная, герметичная крышка… Дальше все было просто: Бен входит в бочку, я закупориваю его, одеваю скафандр, открываю люк станции, чтобы выйти… Да. Но… что дальше? Как долго Бен не задохнется в бочке? Мы прикинули и решили, что недолго… Во всяком случае, не столько, чтобы я успел добраться до ракетоплана, подняться вверх, установить связь, приземлиться, вернуться, заполнить станцию воздухом и освободить Бена.

Мы снова начали искать… В следующей версии плана Бен входил в бочку с баллоном сжатого воздуха… Да… Но что делать с воздухом, который он выдыхает? Если выпускать в бочку, вырастет давление, чего не выдержит Бен, да и бочка… А кроме того, он отравится углекислым газом… Очередная версия была почти идеальной, но… нереализуемой, что вообще-то является составной частью идеальных решений. После моего ухода и закрытия станции, Бен мог сам выбраться из бочки, разрезав ее изнутри… Только перед уходом я должен был включить насос, выкачивающий из станции отравленную атмосферу. После ее удаления в станции останется пустота, которую я, находясь снаружи, не смогу заполнить воздухом… Кроме того, выкачивание и заполнение воздухом продлятся слишком долго… Все эти нереальные планы я привожу, чтобы показать, через какие дебри продирается человеческая мысль, чтобы найти простое решение… После двух часов бесплодных размышлений меня осенило: «Старик! – крикнул я и хлопнул Бена по плечу, – Одевай свой дырявый скафандр и шлем, подключай баллон и лезь в бочку!»

В двух словах я объяснил свой план, он скривился, но другого выхода не было. Через минуту он сидел в бочке, куда поместился с трудом, а я завинчивал крышку. Мы сделали пробу: я смотрел на часы, а Бен, ненадолго открыв кран баллона, попробовал нормально дышать. Он выдержал около минуты, потом постучал по стенке. Я приподнял крышку, воздух с легким шипением начал выходить из бочки наружу, а Бен приоткрыл кран. Таким образом выходящий из бочки воздух не пускал внутрь атмосферу, а ее внутренности «проветривались» свежим потоком из баллона. Не буду описывать наш путь к ракетоплану, он занял примерно двадцать пять минут. Я катил бочку и время от времени останавливался, чтобы проветрить ее. Для меня это был пустяк, поверхность наклонная, временами даже приходилось следить, чтобы мой друг не скатывался слишком быстро. Но Бен… Наконец мы добрались до ракетоплана и мне м большим трудом удалось впихнуть бочку на погрузчик. В ракетоплане имелся входной шлюз, поэтому я смог сразу освободить Бена. Его сильно укачало, он почти задохнулся и был сильно побит, почва, насколько я помню, была каменистой, а стенки бочки мягкими…

Мы гордо рассказывали эту историю, как пример способностей настоящих космонавтов. Бена, естественно, некоторое время все звали Диогеном, Я медленно опорожнил баллоны с углекислым газом, вызвавшие воспоминание о том давнем происшествии, и оставил их открытыми в помещении насосной станции. Шум машин заглушил шипение выходящего газа, а система вентиляции тут же поглотила его. Потом мне удалось заполнить оба баллона воздухом. Его было не очень много – пришлось ограничиться давлением, которое выдерживали баллоны. Затем, крадясь по коридорам, нам удалось донести их до своих комнат.

По просьбе Командора к нам явился представитель Совета. Теперь это был не старик, а мужчина среднего возраста, представившийся уполномоченным Совета по делам, связанным с нашим пребыванием в Поселке. Командор передал ему наши пожелания.

– Моим людям надоело бездельничать! – вещал он нарочито повышенным голосом, жестикулируя перед носом уполномоченного. – Они привыкли к интенсивной работе, а вы приговорили их к безделью. Они начинают требовать обязанностей, занятий… Если вы их не займете, за дисциплину я не ручаюсь! Они начнут бунтовать!

Уполномоченный испугался. На следующий день некоторым из нас досталась простая организационная работа, а Паво даже определили в отряд консерваторов внешних механизмов, на верхний уровень Поселка. После первого дня работы, все дружно признались, что их воспринимают как пятое колесо в телеге. Следовательно, работы в Поселке было не много, а занятия для наших товарищей Совету пришлось «выдумывать», дабы исполнить наши требования.

Естественно, нам нужна была не работа, а возможность заглянуть в ранее недоступные уголки Поселка. Через неделю каждый из нас заимел свои нехлопотные обязанности. Мне, например, достались дежурства в центре внешней связи. Работы на самом деле было мало, большую часть времени мы с дежурным техником просто умирали от скуки. Мне это было на руку, после непродолжительного недоверия, его удалось разговорить. Он избегал тем, связанных с чем-либо кроме Поселка. Я расспрашивал его о повседневной жизни, а мой знакомый все смелее отвечал на вопросы. Это был совсем молодой парень, отнюдь не глупый, но, как и все здесь, очень осмотрительный в выражении собственного мнения. Я старался говорить с ним на общие темы, начиная с философии бытия, о жизни и смерти, чтобы незаметно в подходящее время задать нужный вопрос. От него я узнал, что каждый житель Поселка обладает лимитом возраста, установленным на уровне шестидесяти лет. По достижению этой границы, обязанность каждого – умереть, если он не получил официального продления срока. Он говорил об этом так безразлично, словно речь действительно шла об уходе на пенсию. Поразмыслив, я решил, что разница действительно невелика и состоит лишь в более точном определении срока. Так же как мы не думаем о смерти, они не воспринимают этот срок как дамоклов меч, отравляющий жизнь.

Особые условия формируют особые потребности, организация общества любого типа накладывает свои ограничения. В случае полностью закрытого общества Поселка, лишенного возможности экспансии наружу, поставившего перед собой задачу продержаться много поколений, такое решение вопроса не вызывало явного противодействия среди членов общества.

– Как думаешь? – спросил я своего собеседника. – На нас ограничение возраста распространяется?

– Не знаю. Возможно, вам позволят решать самим.

– Мне кажется, в этих условиях кто-то из нас скоро откажется от подобной жизни, – сказал я. – Представь себе: из открытого космоса – в эти подвалы…

– Все относительно, – он вяло улыбнулся. – Я, например, не могу представить открытого пространства. В нем бы я чувствовал… опасность со всех сторон…

– Но ведь некоторым из вас приходится выходить за пределы Поселка?

– Да. Например, техникам, обслуживающим солнечные батареи. Но к такой работе надо иметь призвание. Кроме того, они выходят только ночью. Кажется, в темноте не так страшно…

Я отметил в памяти эту важную подробность. Значит, днем на поверхности лунатов не будет…

– Скажи, а что вы делаете с телами умерших?

– Их сжигают в крематории.

– А… С этим связаны какие-нибудь церемонии?

– Нет. Смерть явлениеобыденное, естественное право и обязанность человека… Но если кто-то захочет, можно ассистировать при ликвидации тела. Место, где это происходит, доступно каждому…

– А могу я его увидеть? Хочется… знать, что меня ждет…

– Хочешь уйти по собственному желанию? – спросил он так безразлично, будто мы говорили о перемене адреса.

– Еще не знаю, ответил я, подстраиваясь под его интонации. – Может быть так и сделаю…

– Я отведу тебя после работы. Это рядом.

Помещение напоминало часовню на кладбище, здесь даже были скамейки для участников церемонии, видимо, в первых поколениях еще соблюдался некоторый погребальный ритуал. Мы как раз попали на подготовку к «погребению». Покойник, привезенный на небольшой тележке, теперь лежал в темном желобе напротив маленькой дверцы, напоминающей отверстие мусоропровода… Он был упакован в мешок из молочно-белой пластиковой пленки. Кроме человека, обслуживающего погребальную машину, в комнате находилась только пожилая женщина, вероятно, жена покойника. Все происходило в тишине, без эмоций. Техник потянул за ручку дверцы, наклонил желоб, мешок съехал вниз.

– Довольно просто, – пробормотал я на выходе.

– Это только финал. Перед этим официально устанавливают смерть.

– Как это происходит?

– Тележка с телом, прежде чем попасть сюда, проезжает через камеру с датчиками. На случай, если это глубокая летаргия или каталепсия… Но этого не бывает…

– А врач при этом присутствует?

– Здесь нет врачей, медицинские автоматы и диагностические компьютеры…

– Да-а-а… – сказал я. – Возможно, я это сделаю…

– Как хочешь. Твое личное дело, – безразлично ответил он.

Паво работал на верхнем уровне. Оказалось, чтобы попасть туда, не требовалось проходить через Шлюз. Вход был в одном из помещений первого уровня. Это была комната теплообменника, где обычно никого не было. Дверь в коридор была заперта, но ключ от нее был у каждого допущенного наверх. Паво ключа не получил. Наверх его всегда проводил один из работников. Из нижнего помещения вверх поднималась широкая шахта с крутой лестницей. Ступени заканчивались этажом выше, но шахта шла наверх, внутри ее висела металлическая лестница продолжающаяся, как заметил Паво, до перегородки, перекрывающей шахту несколькими метрами выше.

– Мало выбраться из Поселка. Надо устроить так, чтобы они не знали кто из нас отсутствует. Это должно стать основой плана.

– Постараемся, – пообещал я и ознакомил шефа со своим предложением.

Он слушал внимательно, расспрашивал о деталях, нашел пару недоработок, но в общих чертах одобрил наш план. На следующий день мы приступили к реализации его первой части.

Утром Командор связался с уполномоченным Совета и обиженно произнес целую речь. Я слушал ее из маленькой темной комнатки, примыкающей к каюте Командора.

– Появились первые результаты ваших решений! – гремел Командор по видеофону. – Один из моих людей лишил себя жизни! Это ваша вина! Как можно держать в подземельях людей привыкших к свободе космических просторов, к действиям, движению, свободе! Позор! Человек перенесший так много, избежавший стольких опасностей, несломавшийся в самых сложных ситуациях, здесь, в вашей проклятой стране отказывается от дальнейшего существования. Он долго распространялся в том же духе, тем же тоном. Уполномоченный покорно слушал и молчал, не желая осложнять положение. Потом он пообещал прислать обслуживающий персонал для подготовки погребения. Бен и Луза работали в обслуживании, развозя по жилищам свежевыстиранную одежду и белье.

Пока Командор истязал уполномоченного, из грязных рабочих комбинезонов и простыней соорудили неплохую куклу, которую запаковали в пластиковый мешок. (Большое количество этих мешков обнаружилось в кладовке рядом с «погребальной часовней»). Потом Луза зашла в погребальное помещение и накричала на находящегося там работника за то, что у него грязный комбинезон. Потом, как по заказу, разревелась и, хлюпая в полы грязного комбинезона, объяснила, что как раз сегодня умер один из ее товарищей, поэтому следует простить ей утрату самообладания, просто хочется, чтобы погребальная церемония была обставлена как следует. Удивленный техник без протестов принял от Лузы чистую одежду и пошел переодеться.

Этих нескольких минут хватило. Бен забрал упаковку с покойником, приготовленным к погребению, заменил его куклой в пластиковом мешке, и удалился, спрятав добычу на тележке, под кучей грязного белья.

* * *

Двое работников обслуживания ввезли в комнату Командора длинную тележку. Один из них держал в руках пластиковый мешок.

– Что это? – зарычал Командор, вырывая мешок из его рук. – Вы хотите спалить в этом члена моего экипажа? Ну, нет! Этого я не допущу! Знаете, как принято у нас, космонавтов? Умершего товарища одевают в его личный скафандр! Иначе погребения не будет! Каждый из нас должен отправиться в последний путь в полном космическом снаряжении! Испуганные лунаты поспешно удалились. Через минуту в видеофоне возник уполномоченный. Он пытался убедить в чем-то Командора, но тот не дал ему и слова сказать, уполномоченный сдался. Не прошло и получаса, как вновь появились два «гробовщика» со скафандром. Как мы и думали, баллонов не было. Однако, на этот раз с гробовщиками пришли еще двое, явно охранники, переодетые обслуживающим персоналом, их подозрительно свежие комбинезоны, очень неестественно оттопыривались на груди. Видно, им поручили проследить, чтобы скафандр сгорел вместе с телом… Мы были готовы. Украденный покойник уже был одет в макет шлема, завернут в тряпки, имитирующие скафандр и упакован в непрозрачный мешок. Именно на нем, прикрытом сверху подушками я и лежал в маленькой комнатушке в квартире Командора.

Я был соответствующим образом загримирован, искусственная бледность на лице, укол дезактина, который только начал действовать. Последняя мысль заставила меня содрогнуться, а если что-то не получится… Получилось… Остальное рассказали коллеги после моих «похорон». Кражи проверенного покойника никто не заметил, и кукла отправилась в печь. В принесенный скафандр коллеги одели меня, лежащего без сознания, на глазах у заглядывающих внутрь охранников. Теперь настала кульминация всей церемонии. Бен и Паво заступили в почетный караул, а Командор произнес прощальную речь, так убедительно, что обе женщины из экипажа «Гелиоса» по-настоящему плакали. Кажется, никто никогда не слышал столько похвал, сколько Командор произнес в мой адрес.

Естественно, в маленькое помещение набился весь экипаж (метраж помещения стал частью нашего плана), выставив лунатов за дверь, не давая им следить за моими «останками». Во время церемонии меня всунули в пластиковый мешок, а когда Командор завершил речь, все направились к двери, оттолкнув четырех представителей властей, которые, будучи невысокого роста, временно потеряли всякий контроль над вверенным им покойником. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы я оказался под простыней и подушками, на которых до сих пор лежал, а мешок с настоящим покойником, добытым Беном и Паво, отправился на тележку. Далее все прошло гладко, для контрольного автомата в мешке было действительно мертвое тело. Охранники напряженно следили за судьбой «скафандра» с содержимым и никто не интересовался мною, лежащим под кучей подушек… Так закончился первый этап моего побега. С этого момента меня не было в Поселке Луна I. Теоретически…

* * *

Карс был почти уверен, что штольни, по которым выбрасывали породу при проходке коридоров, шли наклонно, его профессионализм не подлежал сомнению, а аргументы убедили и меня и Бена. При подобных работах пользуются двумя способами: скальная порода удаляется либо лифтом по вертикальной штольне, либо ленточным транспортером. При неглубоких разработках, таких, как этот Поселок, транспортер намного удобнее, поскольку действует непрерывно. Из экономических соображений этот способ выгоднее, хоть и требует штольни побольше. Но здесь, при слабой гравитации, угол наклона транспортера может быть большим, следовательно – меньше длина…

– Надеюсь, инженер, – остановил его рассуждения Бен, – что через несколько десятков лет после нашего отлета, когда все это строилось, основы инженерных расчетов существенно не изменились.

– Несомненно.

– Хорошо. Допустим, штольня идет под наклоном. Как думаешь, Карс, куда делся транспортер по окончанию проходки?

– Его использовали для доставки вниз частей машин и механизмов.

Монтаж производили еще до герметизации подземелий, поэтому можно было свободно пользоваться всеми выходами. Доставлять большие части через все подземелье от главного входа невыгодно. Потом вспомогательные штольни замуровали.

– Сверху или снизу?

– Думаю, с обеих сторон.

– А может только снизу, а сверху засыпали? – подсказал Бен.

– Лишняя работа. Кроме того, всегда должны оставаться аварийные выходы, пути эвакуации. Согласно правилам безопасности, которые действовали в наше время, такой аварийный люк должен отпираться с обеих сторон.

– Ну, хорошо. Допустим, правил придерживались и здесь. Значит, открыть нижний люк можно. Чего ждать внутри? Пустоты?

– Скорее воздуха под нормальным давлением.

– Так это же почти шлюз!

– Да, недоделанный шлюз, без насосов. Позволяет пройти в обе стороны, но только между объемом заполненным воздухом и вакуумом. В газовых атмосферах…

– Ясно. Не понятно одно – почему они так охраняют шлюз, а на штольни не обращают внимания…

– Дело не в шлюзе, а в скафандрах. В районе главного входа собраны все, что есть в Поселке.

– Интересно, сколько их здесь?

– Наверняка, немного.

– То есть эвакуация жителей невозможна!

– Всех сразу, конечно нет. Думаю, что при заселении людей привозили прямо с корабля в общих герметичных контейнерах. Эту операцию повторяли многократно. Так же можно и покинуть Поселок.

Бен подвел итог:

– Советую получше зарядить батареи плазменного резака, скорее всего они приварили люк, чтобы какой-нибудь экстремист не угрожал разгерметизацией Поселка!

* * *

По нашим расчетам, на поверхности как раз заканчивался второй лунный день – самое время провести планируемую операцию. Собравшись для выхода, еще не одевшись в компенсационный костюм, со шлемом под мышкой, с резаком в руке, я спрятался в душе для обслуживающего персонала, в нескольких метрах от двери, ведущей через помещение теплообменника на верхний уровень Поселка.

Я слышал шаги прохожих. Как бы случайный стук в дверь, за которой я прятался, дал знать, что мимо прошел Паво, направляющийся со своей бригадой на работу.

Я ждал и слушал. Одновременно со стуком в дверь раздалась пожарная сирена. Значит Бен исполнил свою роль: горящий комок промасленных тряпок упал в один из близлежащих складов одежды.

Из динамика, в перерывах между сигналами сирены, слышался настойчивый призыв автомата: «Пожар в секторе B-3! Работникам секторов B-1, 2 и 3 – тревога!»

Топот ног по коридору, а через несколько секунд опять стук в дверь – Паво.

– Можно, – сообщил он, когда я приоткрыл дверь.

Я оглянулся. Густые клубы дыма слева затянули весь коридор, в дыме маячило несколько силуэтов.

– Туда, – подтолкнул меня Паво.

Дверь в обменник была только прикрыта. Паво нагнулся и поднял мелкий предмет, мешающий двери захлопнуться. Сигнала, предупреждающего, что дверь не закрыта, в шуме сирены почти не было слышно.

– Я старался выбежать последним, – объяснил Паво.

Он быстро направился в сторону пожара, а я, захлопнув дверь, побежал наверх по крутой лестнице и по пути разбил лампочку, освещавшую это место. Я нащупал первую ступеньку лестницы, свисающей со стены шахты и, вставив голову в неудобный шлем, поднялся на несколько метров вверх. Шлем встретился с горизонтальной преградой. Чтобы рассмотреть плиту надо мной, пришлось зажечь фонарь и тут же его погасить – снизу донеслись голоса возвращавшихся техников.

«Слишком коротким был этот пожар,» – подумал я.

Техники из бригады Паво были того же мнения.

– Вот и весь пожар! А так хорошо горело! – с сожалением сообщил один из них, проходя подо мной, висящим на верхушке лестницы.

– Здесь и гореть нечему, все трудновоспламеняющееся! – вздохнул другой.

Я понял, что лунаты почти никогда не видят настоящего открытого пламени. Помню, какую радость нам доставил первый костер, разведенный на Дории сразу же после посадки… Как чудесно взлетали в небо снопы искр от пылающих сухих сучьев местных растений! Мы радовались как дети, потому что за много месяцев пути, да и потом, на планетах без кислородной атмосферы и растений, мы не видели другого огня, кроме пламени зажигалки, когда Командор раскуривал свою трубку…

– Лампа погасла, – заметил кто-то, споткнувшись на лестнице.

– Сейчас поменяю, – предложил Паво, отставая от них.

Все пошли дальше. Когда их шаги затихли, послышался приглушенный голос Паво:

– Как там?

– Темно, сейчас посмотрю.

Я зажег фонарь. В плите был круглый люк, висящий на четырех петлях, закрепленный четырьмя болтами. Кроме того, как и предполагал Бен, люк дополнительно защитили двумя приваренными крест накрест полосками металла.

– Четыре болта и четыре разреза, – сообщил я вниз и попробовал пошевелить один из болтов, он легко поддался. Остальные тоже вышли без сопротивления, они были хорошо смазаны.

– Еще пять минут.

– Торопись, я иду за лампой. Еще до того, как он вернулся, люк повис на петлях, а я сидел с другой стороны. Карс был прав, в штольне был воздух. Угол наклона был около половины радиана. Я передал через отверстие полоски и мы пожали руки.

– Привари их по свободе. Может, не разберутся.

– Держись! Я тебе завидую. Пришлешь открытку!

Он закрыл люк снизу. Я услышал шум закручиваемых винтов и прощальное постукивание по металлу.

Я глубоко вдохнул холодный немного застоявшийся воздух штольни. В нем был слышен запах металла, смазки, перегретой изоляции, все, что ассоциировалось с кораблем, машинным отделением и свободой открытого космоса.

Почти бегом, большими прыжками, я добрался до вершины штольни.

Верхний люк даже не был заварен.

«Как просто, – подумал я, – даже не верится!»

Как было бы трудно одному…

«Я их оттуда вытащу, всех, весь экипаж. Надо. Я задолжал им как минимум это…» – мысленно повторял я, чтобы заглушить другую мысль, выползающую из подсознания.

Воздушный клапан. Свист выходящего воздуха. Мягкое давление заполняющегося скафандра. Болт… Второй… Третий… Четвертый…

* * *

Только теперь, когда ракета вышла на траекторию свободного полета к Земле, я почувствовал себя свободным. Чувство это продержалось всего мгновение. Расслабившись, развалившись в кресле, я не мог заглушить голос совести. Мы провели лунатов. Воплотили в жизнь смелый план побега. Внешне все было в порядке… Внешне. Я хорошо знал, что над всеми мотивами, управляющими мною со дня заточения на Луне, преобладал один, очень личный, эгоистический…

Я чувствовал себя должником. Это не я, а кто-то из них должен лететь сейчас в сторону Земли. Прежде всего, мои мысли были поглощены желанием найти цилиндр. Исполню ли я надежды своих товарищей? Вернусь ли, забрать их? Я не был уверен. Мой побег наверняка усилит бдительность охраны и Совета. Трудно будет для них что-нибудь сделать. Я не мог избавиться от мысли, что бросил их там навсегда, без шансов… Как неожиданно может измениться человек, поставленный перед трудным выбором. Там, на планетах Дзеты, мы не колеблясь приходили на помощь товарищам. Мы рисковали жизнью для спасения жизни. Рисковали даже тогда, когда самым вероятным исходом наших действий была смерть… Может здесь, в Солнечной Системе, действует другая шкала ценностей? Или я так сильно изменился после возвращения? Откуда взялся эгоизм, на столько лет подавленный чувством локтя?

Может быть там, предоставленные самим себе, мы руководствовались эгоизмом в облагороженной форме: сегодня я тебе, а завтра, если нужно, поможешь ты…

Нет, слишком угнетающе, чтобы быть правдой. Почему теперь я бегу к своей цели, используя помощь коллег? В одиночестве долгих дней возвращения к Земле появлялись мысли и образы, к которым я никогда больше не возвращался…

Тогда, на Белле, их было пятеро. Они отправились на одну из измерительных станций, довольно далеко от основной базы. До сих пор планета не проявляла враждебности. Никто не чувствовал опасности, вернуться планировалось через несколько часов. Группой руководил Дэйв. Он и рассказал мне эту историю. Потом, до того как пропал без вести на Арионе. Меня с ними не было, но прослушав Дэйва, я пережил эти события так, словно был там.

На пороге камеры застыл Дэйв. Остальные сидели и стояли, задыхаясь после сильного напряжения. Они смотрели на него сквозь стекла шлемов.

– Связался. Уже отправляются. Приедут на втором мувере…

Он на мгновение остановился, словно боялся вспугнуть огоньки надежды, загоревшиеся в устремленных к нему взглядах. Он закрыл глаза и выпалил:

– Но это будет не раньше, чем через четыре часа.

Все поняли. У каждого вертелся вопрос: «когда?», и только боязнь услышать правду заставляла молчать.

– Значит… – сказал Лукас.

– Не хватит! – вдруг остановил его Эбер, отодвигаясь под стены камеры, прижимая к себе баллон с жидким воздухом.

– Спокойно! – резко бросил Дэйв. – Всем проверить, сколько осталось…

– На два часа… – тихо сказал Леман, поднимая голову от индикатора.

– Почти на три, – пробормотал Эбер.

– На два с половиной, – безразлично, не поднимая глаз, сообщил Лукас.

Дэйв перевел взгляд на четвертого, но Сейга молчал, забившись в дальний угол камеры.

– Сейга, – прикрикнул Дэйв, – я к тебе обращаюсь!

Согнутая спина Сейги медленно распрямилась, из-под шлема заблестели широко раскрытые глаза.

– Не дам! – прохрипел он чужим голосом. – Сколько бы ни осталось, вас это не касается…

Дэйв сделал два шага в его сторону, но Сейга выхватил пистолет и направил на командира.

– Бунт? – спокойно спросил Дэйв, хотя лицо его и налилось кровью. – Хорошо, у меня на три часа.

– Не успеют… – вздохнул Леман. – Я буду первым, потом Лукас, Эбер и ты. А эта свинья выживет, – он качнул головой в сторону Сейги. – Свинья всегда выкрутится. Это называется «иметь счастье»… Я знаю – у него как минимум на четыре.

– Неправда! – вдруг запротестовал Сейга, – Не на все четыре… Они могут опоздать.

– Хватит! – отрезал Дэйв. – Напоминаю, запас рассчитан на пассивное состояние организма. Всякое движение и даже эмоции сильно сокращают…

– …нашу жизнь! – едко заметил Лукас. – Думаю, это не имеет значения. Все равно помощи не дождаться. Можно попросить их не торопиться.

– Нет! – заорал Сейга, вскакивая на ноги. – Ты этого не сделаешь!

Лукас безразлично глянул на ствол направленного на него оружия, потом на искаженное лицо Сейги.

– По твоей настоятельной просьбе… – процедил он, – я этого не сделаю. Только не пугай меня оружием, мне все равно умирать, а ты выживешь и вернешься на базу. Как убийцу тебя не простят… Сейга рухнул на свое место. Леман, словно желая убедиться, сколько часов жизни ему осталось, взглянул на индикатор и громко сообщил:

– Свой баллон могу отдать сразу. Два часа. Мне без разницы, а вам… может продержитесь…

Сейга быстро посмотрел на него. Леман взялся на кран.

– Дай! – прошипел Сейга, протягивая руку.

– Тебе хватит. Итак, больше всех.

– Им не поможет, а я…

Дэйв взял руку Лемана и снял ее с крана.

– Не надо, – сказал он. – Дыши, пока есть. Потом я отдам тебе половину своего запаса.

– Зачем? – зарычал Сейга. – Это его личное дело! Зачем переводить воздух, ему все равно умирать. Мне не хватает на пол часа, ясно? Умирать за пол часа до прибытия помощи? Ты хочешь, чтобы я умер? Ты… ты убийца… Разреши ему отдать баллоны. Поделим по справедливости, на четверых… Ну, говорите! – они испуганно смотрел на остальных, ища поддержки.

Лукас уставился в землю. Эбер язвительно усмехнулся.

– Правильно… – пробормотал он, закрывая глаза. – Тебе хватит. Тебе не хватает пол часа, чтобы потом жить. А для нас эти пол часа – просто запоздавшая смерть. Хороший пример перехода количества в качество!

– Этому не бывать! – резко сказал Дэйв. – Слышишь, Леман? Ничего не отдавай. Самое большее… Я отдам половину своего запаса, когда кончится твой. Содержимое баллонов – не частная собственность. Надо разделить весь запас на пять равных частей…

– Вздор! – выкрикнул из угла Сейга. – Всего вместе даже на четверых не хватит. У нас запас на четырнадцать с половиной часов…

– Четырнадцать с половиной часов жизни, разделить на пятерых… – меланхолично произнес Лукас. – Около трех часов на душу.

– Я же сказал, даже для четверых мало, чтобы дождаться помощи! – кричал Сейга. – Подохнем, все вместе или поочередно!

– Значит, подохнем… – согласился Леман.

– Не каждому безразлично, как тебе! – Сейга вскочил на ноги. – Трое могли бы дышать неполные пять часов. Если двое отдадут свои баллоны сразу. Лукас выпрямился и, опершись спиной о стальную перегородку, уставился на мечущегося по камере Сейгу.

– Ты хочешь сказать, что двое из нас уже сейчас бесполезно переводят воздух… Двое – это я и Леман, так?

– Может вытянем, кому? – предложил Эбер внимательно наблюдая за лицом Сейги, который, реагируя на его слова, прижал к себе баллоны. – Так будет справедливее, тебе не кажется?

– Нет… – пробурчал Сейга. – Что имею – то мое.

– А знаешь, почему у тебя больше всех? – продолжал Эбер подойдя к Сейге, отодвинув в сторону ствол пистолета. – Когда мы пробивали проход к радиостанции, чрезмерно расходуя воздух, ты лежал и дышал ровно и экономно… Ушибленная нога, тоже не совсем правда?

– Уйди… – Сейга воткнул ствол ему в живот. Руки его немного тряслись. – Отодвинься, а то…

– Брось его, Эбер, – тихо предложил Дэйв. Ссорясь мы сокращаем свою жизнь. Сядьте спокойно и отрегулируйте краны на минимальную подачу. Они легли под стены, время от времени поглядывая на Сейгу, который напряженно бдил, не выпуская оружия из рук.

– У меня есть несколько ампулок дезактина, – сообщил Дэйв, запуская руку в карман скафандра. – Если получится сделать уколы, можно и продержаться эти четыре часа. Во сне воздух расходуется намного меньше. Боюсь только, что… мы не можем сделать уколы. Скафандры не разгерметизируешь – смерть за несколько минут. Что скажешь, Леман?

– То же, что и ты… – получил он ответ. – Кончай выдумывать, сам знаешь – ничего не поделаешь…

– Может шлюз? – начал Эбер. – Вдруг получится закрыть шлюзовую камеру и заполнить ее частью воздуха из баллонов… Выпустим, из каждого понемногу… и там сделаем уколы?

– Атмосферу из шлюза не выкачаешь, – напомнил Дэйв. – Насосы не работают. Кроме того, непонятно, хватит ли воздуха его заполнить. Они вновь опустились на пол, медленно вдыхая, словно пробуя на вкус каждый глоток ценного воздуха.

– Кстати, – произнес Эбер через минуту. – Эта скотина зарежет нас во сне и заберет баллоны… Интересно, а сколько у него на самом деле?… На этот раз Сейга не отреагировал, лишь бросил ненавидящий взгляд в сторону Эбера и перевернулся на спину, уставясь в потолок.

– Схожу еще раз, – сказал Дэйв поднимаясь.

– К радиостанции? – заинтересовался Лукас. – Расскажи им, пусть хоть знают…

Ствол пистолета Сейги легко качнулся в сторону Дэйва.

– Нет, – сказал Дэйв, – пойду наружу, вдруг…

– Не обманывай себя, до склада не добраться, – Лукас сидел склонившись к земле, опершись лбом о согнутую руку. – Останься.

– Зачем переводить воздух на движение? – вдруг забеспокоился Сейга. – Сядь Дэйв и не шевелись. Все удивленно посмотрели на него.

– Останься, – сказал он громче, когда Дэйв уже исчезал в проеме люка.

Командир окинул взглядом туманный пейзаж. Низкие тучи заслоняли солнце. Плавные склоны кратера серебрились прожилками влаги, стекающей по камню. Он обернулся и посмотрел на расщелину, по которой шесть часов назад сошла эта чертова лавина.

Остов мувера лежал так, как они увидели его, когда оглушенные и перепуганные выскочили из станции. Просто чудо, что они еще не успели проникнуть внутрь… Река каменных обломков, устремившаяся на кровлю, прорвала ее и заполнила складские помещения, засыпав абсолютно все. Взрыв на химическом складе завершил остальное. И лишь входной шлюз, как нарочно, ничуть не пострадал… В мувер попал только один обломок, но так неудачно, что сразу же лопнул бак с жидким кислородом, покрыв все пенящейся ледяной пленкой. Глядя на это, все думали об одном: «Что с радиостанцией?» Непоколебимая вера в то, что достаточно вызвать помощь и тут же получить ее, заставила из вручную разгребать покореженные панели и перегородки… Радиостанцию удалось включить…

Дэйв вспоминал это так, словно с того момента минула бесконечность. Он взглянул на часы и индикатор воздуха. Это был приговор – до прибытия помощи оставалось три часа! А для него, всего два с половиной… он подумал о других, кому осталось еще меньше, и вздохнул. Как они спокойны, несмотря на неотвратимость конца… Что же, они не однажды пережили его в воображении, еще до прибытия сюда. Теперь не оставалось ничего другого, как ждать и ни о чем не думать. Вот только Сейга… Как все таки ненадежны методы психических исследований! Он сломался, стал агрессивным… Неудивительно: защита собственной жизни – самый естественный человеческий инстинкт. Не каждый годится в герои. «Но откуда такая забота обо мне?» – подумал он, вспомнив последние слова Сейги.

Он оглядел пустой горизонт, словно пытаясь убедиться, что обещанная помощь каким-то сверхъестественным образом не прибыла раньше. Когда он покидал руины, в голове его вдруг возникла новая мысль. Он быстро вернулся к выходу из камеры, остановился в дверях и произнес:

– С юга приближается какая-то машина…

Сейга сорвался первым, за ним Эбер. Но Дэйв не освободил узкого прохода, а ударив Сейгу плечом, вырвал у него пистолет. Леман даже не поднял головы, а Лукас недоверчиво смотрел на него.

– Стойте! – сказал Дэйв. – Извините, ребята… Я должен был это сделать…

Он покачал пистолетом и оттолкнул Сейгу. Эбер вернулся на свое место и сел, понимающе кивнув головой.

– Я должен был это сделать, – повторил Дэйв. – Меня вынудила его забота. Знаете, что он надумал? Он рассчитал, что когда вас… не станет, он останется со мной. Воздуха у нас останется на пол часа каждому, а помощь прийдет через час. Понимаете?

– Ах, ты… гад… – шипел Сейга дрожа от ярости. – Теперь пистолет у тебя?

– Нет, – спокойно ответил Дэйв, разряжая обойму. Он собрал патроны на ладонь и отшвырнул их в сторону Сейги, который упал на колени, собрал их, пересчитал и спрятал в карман.

– Теперь никто не будет стрелять, – Дэйв заткнул пистолет за пояс.

– Он сильнее тебя, Дэйв. он убьет тебя руками, это же псих… – тихо сказал Лукас.

– Знаю, – кивнул Дэйв. – Поэтому… поменяемся баллонами, Леман! Ты ему не поддашься. Пусть хоть… Леман! – Леман лежал неподвижно. Дэйв прыгнул к нему, но столкнулся с Сейгой, который тоже заметил, что кран на баллоне Лемана завернут, указатель подачи воздуха стоял на нуле.

– Пусти, – зарычал Сейга, когда Дэйв дрожащей рукой попытался открыть кран. – Если он сам…

– Убирайся! – крикнул Дэйв. – Он еще жив!

– Брось его! – Сейга дернул командира за руку. – Оставь! Это его личное дело! Не выпускай воздух, ему уже не поможет, а я… а мы… Эбер завернул ему руки и придавил к полу. Некоторое время они барахтались. Дэйв открыл кран, но Леман уже умер.

– Он сэкономил нам… запас на полтора часа… – сообщил Дэйв поднимаясь, глядя на индикатор баллона в руках. Лукас, возьмешь две трети, Эбер – остальное.

– Оставь… – отозвался Лукас. – Я уже привык… к мысли, что… я следующий. Этого как раз хватит вам двоим, протянете четыре часа…

– Нас трое! – напомнил Сейга.

– Это достанется вам, Дэйв и Эбер. Переживете гада… – повторил Лукас.

– Нет, – твердо возразил Дэйв. – Делайте, как я сказал. Это приказ.

Так у всех нас будет поровну, при экономном дыхании, есть шанс…

– А кто тебе сказал, что они будут через три часа, – проворчал Сейга садясь в стороне от всех. – Вдруг, прилетят через пять? Сейга беспокойно поглядывал на часы. Прошло уже достаточно времени, чтобы двое неподвижно лежащих под стеной исчерпали свой запас… Живы ли они? Сейга боялся подойти и проверить… Помощь должна прийти с минуты на минуту… Что делать? Если они каким-то чудом еще живы, если хоть одного спасут, он обо всем расскажет. Про пистолет, про истерику Сейги… Пистолет торчал из-за пояса Дэйва. Сейга нащупал в кармане патроны.

Достаточно будет… Нет… Как потом объяснишь… Стоп. А если так… вставить пистолет в руку Лемана? Он умер от удушья. Можно сказать, что сошел с ума и стрелял куда попало, а Сейга как раз вышел на минутку… Ничего не получится: если бы Леман стрелял, он бы забрал баллоны убитых и выжил. В такое головоломное объяснение никто не поверит. Да и проверить можно, кто когда умер… Сейга взглянул на индикатор своего баллона. Еще на полтора часа… Они думали, что у него столько же, как у них, а было на полтора часа больше… Если бы он отдал им по пол часа, сейчас все умирали бы вместе, оправдывался он перед собой.

А если они… прийдут через несколько минут и найдут у меня столько воздуха, когда у остальных пустые баллоны?… Громыхнул входной люк. Мы ворвались с носилками, кислородом и герметичными спасательными контейнерами. Перед входом, опершись спиной о стальную стену, стоял Сейга. Широко раскрытыми глазами он уставился в пол, руки его застыли на кране баллона. Перед ним, на стальной плите, кипело голубое озерцо быстро испаряющегося жидкого воздуха… Мы спасли троих. На Белле остались Леман и Эбер… Дэйв погиб позже, на Арионе. Лукас вернулся, теперь он в Поселке. А Сейга… Через несколько месяцев он свалился в пропасть в горах планеты Клео. Он торопился на помощь к перевалу, где разбился вертолет с экипажем из трех человек. Я был одним из этой тройки…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ГОРОД

Спуск с орбиты я просчитал очень тщательно, экономил на поправках курса и маневрах над поверхностью. Место для посадки выбрал как можно ближе к городу, чтобы добраться до него максимум за несколько часов. Было непонятно, можно ли рассчитывать на какие-нибудь средства наземного сообщения.

Ракета вошла в стратосферу, до сих пор молчавшие датчики температуры низко загудели, сообщая о наличии разреженных газов. Проверка скорости – все по программе. Я оставил управление автомату, а сам наблюдал за экраном, где перемещались знакомые силуэты континентов. Океаны и моря имели цвет запомнившийся по орбитальным полетам. Только суша выглядела несколько иначе. Ее покрывали огромные черные матовые пятна. Угнетающее впечатление, как пожарища… Кроме того, на видимой сверху карте, не хватало некоторых рек и озер. Самые большие города сверху выглядели как развороченные остатки муравейников… Все внизу проносилось с такой скоростью, что детали пейзажа почти не различались, наблюдению мешала сильная облачность. Я оторвался от экрана. Свистели датчики температуры, временами неуверенно зажигались и гасли лампочки сигнализирующие об опасном перегреве оболочки.

Автомат включил стабилизаторы и вспомогательные двигатели. Вид Земли исчез с экранов, закрытый клубами облаков. Вдруг экран погас. Это камера спрятала свой кварцевый глаз под защиту. Коротко раздался сигнал превышения температуры, почти одновременно включились на полную тягу главные двигатели. Луч локатора, ощупывающий поверхность до далекого горизонта, сообщил о препятствии, на экране радара оно выглядело группой правильных прямоугольных блоков. В остальном территория была плоской и гладкой. Я переключил двигатели на ручное управление и потянул ручку тяги. Трудно отказаться от удовольствия собственноручно посадить ракету на родную планету, хотя я неоднократно делал это на многих других… Стабилизаторы включились, ракета установилась вертикально. Теперь надо следить только за индикатором наклона и высотомером. Спуск шел по баллистической траектории до высоты тысячи метров, подо мной была гладкая равнина. На тысяче я уменьшил тягу и вышел на пологую параболу, чтобы через минуту на полной мощности остановиться над самой поверхностью, яркое желтое пламя облизывало грунт под кормой. Включилась видеокамера, сквозь дрожащий перегретый воздух показывая панораму места посадки. Все было одинаково черным. Если бы не отражение на локаторе, казалось бы, что ракета зависла над бездной…

Я уменьшил тягу, ракета опустилась ниже и через мгновение тяготение вдавило меня в кресло. Двигатели погасли, отключенные системой защиты управляемой динамометрами системы амортизаторов. Несколько секунд длилась пляска мигающих индикаторов пока не зажглась зеленая надпись: «посадка закончена». Ракета стояла твердо, наклонившись на неполные два градуса – почти идеально.

Несколько минут я не вставал из кресла, погрузившись в парализующую неподвижность. Это не притяжение мешало мне двигаться. В какое-то мгновение даже захотелось включить стартовый автомат, вывести ракету в пространство, сбежать отсюда…

По привычке, а может из-за противоречивости и неясности информации, полученной на Луне, я включил анализатор среды. Он ответил красным сигналом и через минуту выбросил распечатку с колонками цифр и символов, пробежав по ней я увидел что атмосфера снаружи насыщена небольшими количествами отравляющих веществ: мышьяк, селен, окислы металлов… Через несколько минут я снова включил анализатор. Теперь в пробе воздуха всего этого было намного меньше… Я облегченно вздохнул. Понятно! Известное явление, хотя и неожиданное для Земли. Пламя двигателя попало на материал, содержащий в себе все эти элементы, привело к его термическому распаду и испарению некоторых веществ. Достаточно потерпеть, пока остынет грунт, и ветер отнесет ядовитую атмосферу от ракеты.

«Интересно, куда это я сел?» – думал я всматриваясь в экран, на котором до самого горизонта протянулась гладкая как стол черная поверхность. Я вспомнил большие черные пятна на материках, виденные с орбиты. Видно, на такое пятно я и приземлился. Где-то через пол часа анализатор признал атмосферу безвредной, и я включил прокачку для выравнивания давления. Приходящий снаружи воздух еще содержал остатки чужого запаха, смеси селено-водорода, гари и чего-то там еще.

Я натянул старый поношенный рабочий комбинезон и подпоясался ремнем от скафандра, за который заткнул излучатель. Через плечо перекинул сумку, набитую тем, что показалось полезным, и ступил на платформу подъемника, чтобы через минуту появиться на ней из открытого люка. Черная плоскость, по мере приближения превращалась в мозаику из одинаковых шестиугольных плиток, уложенных ровно, как кафельный пол. Пламя моих дюз выплавило почти правильный круг диаметром в несколько десятков метров. Здесь обнажился обычный песчаный грунт, края отверстия завернулись и расплылись черными потеками, приподнявшись над поверхностью почти на пол метра, открыв тонкий узор в виде сетки из проводков или трубок, на которых лежала плитка. Края плиток прилегали друг к другу не плотно, оставляя на поверхности мозаики узор из щелей.

Я спрыгнул с платформы на голый грунт у амортизатора ракеты, разгреб ботинком серые куски пепла, остатки расплавившейся и сгоревшей конструкции, и дотронулся до песка рукой. Он еще не остыл. Я зачерпнул полную горсть и поднес к лицу. Тот самый, неповторимый, запомнившийся с детства серо-желтый песок с равнин моей страны, моей планеты… Нигде, ни на одной из планет Дзеты я не встречал ничего подобного. Этот песок был первым, до чего я дотронулся здесь, он совсем не изменился за двести лет моего отсутствия.

Я догадался, чем была эта бархатистая чернь вокруг – состав атмосферы после посадки должен был подсказать это сразу. Я приземлился посреди поля прекрасно поглощающих любое излучение фотоэлементов, а может и более сложных устройств для преобразования солнечной энергии… Во что? В электричество? А вдруг… Да, возможно! Эти огромные поля черноты вместо прежней зелени… Для производства продуктов фотосинтеза растение поглощает только красную часть спектра, то есть малую часть всей энергии Солнца. А черное поглощает все. Кроме того, растение использует только сотую часть поглощенной энергии. Урожай с одного гектара возделываемого поля содержит лишь малую часть той энергии, которую Солнце доставило на поверхность за время произрастания растений! С точки зрения использования солнечной энергии, выделение хорошо облучаемых пространств под разведение растений – расточительство! Естественно, при условии овладения эффективной технологией производства синтетической пищи с использованием электричества. Может, они достигли этого?

Я обвел взглядом слегка волнистую равнину. С северо-запада, под низко нависшими над горизонтом тучами виднелась небольшая выпуклость, словно очертания далекого холма. Я достал бинокль. В его окулярах непрерывный контур возвышенности распался на мелкие зернышки, явив свою зернистую, словно кристаллическую структуру.

Понятно. Это и есть город. Город в который я направлялся. Похоже, его строили на горе. Но здесь не было горы! Я прекрасно помнил топографию города, расположенного на двух берегах реки посреди равнины. И все же, несомненно это был он. Выросший, набухший как волдырь на обожженной коже. Поднявшийся наростом над линией горизонта нарыв на теле планеты, вобравший в себя все, что оказалось лишним и нежелательным на этой равнине, лишенной всяческой жизни, покрытой черным панцирем, поглощающим свет… Свет, дающий жизнь этому творению и, наверное, и многим другим, подобным. Позволяющий жить ЗАДАРОМ…

Мне вспомнились слова произнесенные там, на Луне: «им обеспечен минимум жизненных условий», «их не бросили на произвол судьбы…» Гуманно. Морально. Пристойно…

Годы проведенные в системе Дзеты научили видеть и понимать. Короткое пребывание на Луне I подтвердило мои знания и опыт. Я знаю, что необходимо разумному существу, кроме «минимума условий»… Сзади, где-то низко над землей, послышался шум двигателя. Я обернулся. Небольшая точка быстро приближалась, превращаясь в воздушный транспорт, напоминающий вертолет. Я запрыгнул на платформу и поднялся вверх, к люку. Лифт остановился на трех четвертых высоты, ладонь осталась на рычаге, чтобы в любой момент успеть спрятаться за броней ракеты. Я ждал.

Машина приближалась в низком полете. «За мной? Видно, заметили мою посадку» – подумал я.

Из-под брюха вертолета выдвинулись четыре шарообразных подушки пневматических амортизаторов. Машина осторожно опустилась на поверхность фотоэлементов. Винты продолжали вращение, скорее всего, для уменьшения нагрузки. Люк в нижней части распахнулся и выбросил из внутренностей две фигурки на тонких, обутых в мягкие присоски, конечностях. Когда они приблизились к краю дыры, посреди которой стояла моя ракета, я заметил металлический отблеск на панцирях – роботы.

Не обращая внимания на ракету, один из них методично обошел край отверстия, ощупывая сосульки расплавленных плиток. Второй направился поперек выжженного круга, безразлично минуя опоры ракеты, словно меряя шагами размер убытков. Вскоре оба приступили к систематическому удалению остатков пластин, складывая обломки у вертолета. Очистив края, автоматы скрылись внутри машины, чтобы через минуту извлечь из нее ящики набитые запасными элементами. Один из роботов ловко исправлял поломки опорной конструкции, словно выплетая ажурное кружево металлическими прутиками. Второй укладывал элементы. Я с нарастающим интересом наблюдал за их работой, любопытно, что они сделают, когда доберутся до опор ракеты.

А ничего и не сделали. После безуспешных попыток удалить преграду, они просто обложили ее вокруг, да так точно, что по окончанию работы ракета выглядела погрузившейся по щиколотку в черную тушь. Автоматы старательно собрали испорченные элементы, уложили их в ящики и внесли в вертолет, который приподнялся над землей и поплыл туда откуда прибыл.

Моя ракета, мое прибытие и, наконец, я сам – все это не имело значения, осталось незамеченным. Автоматическая система обслуживания быстро и четко устранила неисправности, не анализируя причин… Я заблокировал люк ракеты, лифтом спустился на поверхность свежеуложенных плиток и медленно направился в сторону туманного холма на горизонте.

* * *

Всматриваясь в безбрежную черную пустыню, я пытался найти смысл увиденному. Как преступно последовательны были мы в реализации своих планов, мы, люди связанные с техникой, наукой, прогрессом… Все начинается гуманных с обоснований: все во имя человека, все для блага человека… А потом, при воплощении революционных идей, в запале реализации благородных целей мы поддаемся амбициям, не умеем вовремя установить границу для своих начинаний… И тут оказывается, что мы знаем о потребностях человечества лучше его самого… Мы пренебрегаем интересами и желаниями отдельных людей, подчиняя их надуманным интересам общества. Одновременно, почти насильно, мы формируем эти «интересы большинства», преобразуя их к нуждам самореализации выдающихся личностей… Мало кто может удержаться от воплощения своей совершенной, с личной точки зрения, идеи, скрывая от себя последствия, собственных начинаний, либо просто забывая о них.

Редким исключением, наверное единственным мне известным, был Ван Трофф… Несмотря на упреки в его адрес, которые вертятся на языке, я не могу отказать ему в одном – чувстве пропорции, умении спросить самого себя о смысле затеянного.

В этом я убедился еще до старта нашей экспедиции. Возможно убежденность в его ответственности за слова и поступки и перевесила чашу, я подчинился его внушению…

За несколько недель до отлета к Дзете, мне удалось навестить Ван Троффа в Институте, где он продолжал работать, хотя не преподавал уже много лет.

Я нашел его в небольшой комнатушке, которую он занимал, как профессор на пенсии, уступив свое место новому руководителю. Он сидел перед терминалом компьютерной системы. По экрану вились зеленые линии, переплетаясь в невероятную сетку сложных поверхностей, пересекающихся друг с другом и изменяющихся во времени. Он пронзил меня взглядом из-под нависших густых бровей, улыбнулся и показал на кресло. Следующий час мне пришлось терпеливо слушать. Не все, из того что он говорил, достигало сознания. Иногда я терял нить и никак не мог понять цель этой лекции.

– Случалось ли вам, молодой человек, сделать что-нибудь абсолютно ненужное? А мне вот пришлось. Сегодня, находясь у цели, я вижу это достаточно ясно. То, чему япосвятил половину жизни, мне, собственно, не нужно… А с другой стороны, нельзя сказать, что ничего не получилось… Он остановился и задумался, засмотревшись на зеленое изображение на экране, после чего выключил монитор и продолжил:

– Я известен как теоретик… А моим настоящим увлечением всегда был физический эксперимент. Как известно, с применением физических теорий случается всякое. Никогда не знаешь, что плохого или хорошего принесет придание им материальной технической формы… А потом говорят об ответственности ученых. В данной ситуации я, правда, не отказался от экспериментов, но… делал их сам, тайно, для личного пользования… Если можно назвать это пользованием…

Кажется, я был прав, не публикуя ни теоретических обоснований ни результатов эксперимента. Но это не означает, что мое открытие имеет разрушительные последствия. Оно просто бесполезно, хотя внешне, дает удивительные возможности… Может, если бы у меня была вторая жизнь, хотя бы еще пятьдесят лет, я довел бы дело до конца. Все чего я достиг – вероятно легкая половина открытия… Но времени у меня уже немного, а среди моих последователей я не вижу никого, кому можно доверить исследования и ту… игрушку, которую сделал. Это всего лишь игрушка… Помни, время не обманешь. У каждого из нас свое собственное предписанное ему время жизни, порог, которого не перейти. Можно, самое большее, отложить последний миг, но это не означает продолжения жизни. Гибернация, полеты с околосветовыми скоростями… Что это, как не перенос срока? Разве летя со скоростью света к Дзете, ты проживешь в гибернаторе хоть на день дольше, чем оставшись здесь? Естественно, не принимая во внимание других обстоятельств, влияющих на продолжительность твоей жизни, здесь или там… Пока путешествовать во времени можно только вперед, и только в рамках биологических способностей организма. Количество и продолжительность «остановок в пути» не влияет на дистанцию, которую проходит каждый из нас от рождения до смерти… Ван Трофф говорил тогда еще и о другом, о теории гравитации, о времяпространственных моделях, а я никак не мог понять, к чему он клонит. Потом мы спустились на лифте в подвал. «Мефи» вел меня по темным коридорам, мы спустились еще ниже, на следующий этаж подвалов, о существовании которого я даже не знал. Наконец на повороте глухого коридора Ван Трофф остановился, вставил ладонь в стенную щель, и через мгновение бетонный блок перед нами слегка повернулся, открыв тесную комнатушку, из которой в глубокий колодец спускалась металлическая винтовая лестница. Когда мы стали у ее вершины, профессор руками повернул бетонный блок и, освещая путь фонарем, начал спускаться вниз. Я пошел за ним… Колодец уходил на глубину больше десятка метров. Лестница заканчивалась в колоколообразной нише. Посреди стальной плиты пола был круглый люк с ручкой.

– Вот, это та бесполезная штука… – сказал Ван Трофф, поднимая люк.

От круглого входа вниз спускалась лестница, исчезающая в темноте. – Сними часы.

Я снял с руки свой электронный хронометр. Профессор взял его, достал из кармана клубок ниток и отмотал несколько метров. К одному концу нитки он привязал часы, а другой обмотал вокруг пальца.

– Смотри! – Он приложил свои часы к моим. Красные циферки на обоих часах менялись в одном ритме, показывая одинаковое до секунды время. Ван Трофф осторожно опустил в отверстие люка часы на нитке и закрыл люк.

– Подождем немного, – предложил он со своей дьявольской улыбкой.

Примерно через минуту, он открыл люк и вытащил мои часы.

– Ну, что скажешь? – спросил он укладывая мои часы рядом со своими.

Мой надежный хронометр астронавта опаздывал на минуту и несколько секунд…

* * *

После часа довольно тяжелого марша, плитки оказались скользкими как лед, я добрался до широкой двухполосной автострады, прямой линией прорезавшей черную плоскость. Шоссе было покрыто слоем белого асфальта и разделено на полосы движения черными линиями. Я постоял на краю дороги, но ни в одну ни в другую сторону никто не ехал. Пришлось пойти по краю асфальтового покрытия. Теперь идти было намного легче. Пейзаж не менялся, лишь выпуклость холма впереди становилась более явной. Через несколько километров я заметил низкие постройки тонувшие в зеленом кустарнике, появившиеся с двух сторон от дороги, на некотором расстоянии от нее. «Все-таки какая-то растительность осталась,» – подумал я и обрадовался этой мысли. Я сошел с шоссе и напрямик, через черное покрытие, направился в сторону светлого дома, частично спрятавшегося за живой изгородью.

Уже метров с двухсот стало видно, что кустарник – всего лишь чрезмерно разросшаяся трава, торчавшая над сетчатой оградой, перед которой заканчивалась черная поверхность. Я подошел к калитке, висевшей на проржавевших петлях, и открыл ее. Путаясь в стеблях и листьях я добрался до бетонной площадки перед домом. Вилла была совсем запущенной – окна забиты листами картона, крыша и стены повреждены. Похоже, ее давно покинули.

Внутри было темно, лишь через щели в окнах проникало немного света. Я зажег фонарик. В помещениях, куда я входил через выломанные или распахнутые двери, было пусто. Кое-где валялись обломки мебели из искусственных материалов, какие-то обломки, клочки пластиковой пленки. Все разорено и разграблено.

Я вернулся на автостраду. Стемнело. Силуэт города теперь выглядел как нагромождение бесформенных глыб и выделялся на фоне фиолетовых облаков, подсвеченных спрятавшимся за горизонт солнцем. Впереди светлая полоса дороги расходилась, два ответвления полого взбирались на высокую эстакаду, соединяясь с окружной трассой. Справа, еще на уровне грунта, от шоссе, по которому я прибыл, отходила подъездная дорога. Когда я свернул на нее, за моей спиной по автостраде промчалась большая машина, освещая несколько десятков метров дороги впереди себя. Странно, что я не видел ее огней раньше, хотя минуту назад оглядывался.

Ответвление шоссе вело к плотной зеленой массе среди которой виднелись постройки похожие на недавно встреченную виллу. Они тоже были запущенны и казались нежилыми. Дорога превратилась в улицу бегущую между заборами, через которые свешивалась буйная растительность. Вокруг было тихо. Темнота быстро сгущалась, фонари над улицей не светились. Придерживаясь середины дороги, я услышал хруст под ботинками. Фонарик высветил осколки стекла. Я посмотрел вверх, осветительная арматура надо мной была пуста.

Дальше фонари тоже были разбиты. Улица тонула в густеющем мраке. Я шел между стенами зелени, из-за которой поднимались силуэты домов. Ни в одном из окон не было ни проблеска света, будто предместье огромного города полностью вымерло.

Улица повернула направо. Из-за поворота показался участок, освещенный несколькими работающими лампами. Посреди улицы стояла машина с зажженными габаритами. Из верхней ее части выдвинулся длинный манипулятор, достающий до фонаря. Вскоре лампа засветилась, манипулятор слегка опустился, а машина направилась к следующему фонарю. Я сошел с дороги под ограду, наблюдая за машиной проезжающей мимо. Внутри никого не было – автоматика. Дальше я держался забора. Автомат остался в нескольких метрах сзади.

Впереди ровным строем сияли исправные фонари.

Вдруг, почти над моей головой раздался звон и хлопок лопнувшей лампы. Ближайший фонарь погас, вместе с дождем осколков об асфальт ударился тяжелый предмет. Я инстинктивно отпрыгнул под забор, прикрыв голову левой рукой. Правая рука мгновенно нащупала за поясом рукоятку парализатора. Однако, вокруг было тихо. Только следующий хлопок, с которым погас очередной фонарь прервал идеальную тишину. Потом снова и снова, впереди и сзади. Я даже заметил полет камня, брошенного из-за забора с другой стороны улицы. Он упал недалеко от меня, пролетев мимо одной из еще горевших ламп.

Это выглядело так, будто притаившиеся за забором вандалы ждали проезда ремонтной машины, чтобы в одну минуту уничтожить плоды ее деятельности.

Под заслоном темноты, я согнувшись перебежал на другую сторону улицы и осторожно приблизился к месту, откуда, как показалось, бросили камень. Я замер, задержав дыхание, и прислушался. Потом, держась рукой за забор, на цыпочках, стараясь не шуметь, продвинулся на два шага вперед. Ладонь, лежащая на ограде, нащупала достаточно большой разрез в пластиковой сетке. Колебался я не долго и вскоре был на другой стороне, осторожно и бесшумно раздвигая мягкие стебли травы, толстые, как хорошая кукуруза. Под их заслоном я двигался в сторону дома, крыша которого рисовалась над верхушками растений на фоне неба. Через поредевшие стебли я увидел темную стену с чернеющими на ней пятнами окон и двери. Вдруг, почти рядом, я скорее почувствовал, чем услышал, движение зарослей. Я замер. В двух метрах слева из чащи вынырнула сгорбленная фигурка и протиснувшись в узкий проем в бетоне, исчезла за темнотой двери. Уже привыкшими к темноте глазами я всматривался в темный прямоугольник, улавливая приглушенные обрывки разговора, доносящегося из дома. Через минуту из дверей одна за другой выскользнули три человеческих фигурки. Они на секунду задержались возле моего укрытия. Я заметил, что их одежда висит лохмотьями. Через плечо у каждого переброшены то ли тряпки, то ли мешки. Они говорили в полголоса. Я мог разобрать почти каждое слово, но понимал не все. Мне показалось, что они о чем-то спорят.

– Не гволи, – говорил один. – Был я там вчера, и ни фула.

– Ну и туфа. Искал фулово. Если б ты, дырба, не разгволил все тем фулам, хапнул бы до фула жрачки, – отвечал второй.

– Дырба. Мы идем или нет? – забеспокоился третий.

– А он трыфит.

– Ну и фул ему в туфу. Оставь его, дырба, и пошли.

– А с ним, дырба, всегда так… Идешь, фул?

– Сам ты фул. И доцент!

– Что-о-о?!

– Доцент, дырба!

Как видно, это было серьезным оскорблением. Потому как две тени стали бороться, а третий – их разнимать.

– Он у меня догволится! – огрызнулся оскорбленный.

– Заткнись, фул, и не гволи, а то дырбы услышат и вгволячат нам всем, – прикрикнул миротворец. – Загволились мы, все ушли и фул нам оставят.

Они гуськом двинулись через заросли, минуя меня в нескольких шагах. Направлялись они к дыре в ограде. Я немного подождал и пошел за ними. Не выходя из зарослей, я выглянул на улицу. Стемнело почти полностью, но под заборами появились еще несколько теней в лохмотьях, общающихся приглушенными голосами. Они вылазили через дыры в оградах, через калитки, затянутые переплетением стеблей. Волоча за собой сумки и мешки, все потянулись в сторону города. Я заколебался. Слишком я отличался от них внешностью. В моем костюме нельзя среди них появляться. Кто они? Отбросы, изганные из общества города, в покинутый дачный район? Преступники, отправляющиеся на ночное дело?

По моей стороне быстрым шагом приближался еще один, он торопился, опаздывал, тревожно и неуверенно оглядывался, словно без поддержки остальных ожидал внезапной опасности. Я измерил взглядом расстояние до тех, что прошли последними. Они были достаточно далеко, а тот как раз приближался к отверстию в заборе, за которым сидел я. Крикнуть он не успел, был слабым, худым и очень испуганным. Когда я укладывал его в зарослях, связанного куском веревки, с кляпом из лоскута от его же одежды, глаза его выражали смертельный испуг.

– Не бойся, – как можно мягче сказал я, стаскивая его лохмотья. – Они вернутся и тебя развяжут.

Он лежал смирно, как бы успокоившись. Одевая через голову его одежду, что-то вроде длинного пончо с капюшоном и прорезями для головы и рук, как попало сшитого из лоскутков когда-то цветной ткани, я присмотрелся к его лицу. С одинаковым успехом ему можно было дать и шестьдесят лет и сорок. Лицо помятое, с серой кожей, глубоко посаженные глаза, грязные руки, поломанные ногти. Нищий? Вор? Выяснять не было времени. Я перебросил через плечо пустой мешок, растрепал волосы и помахав лежащему рукой нырнул в темноту улицы. Кучка оборванцев была уже далеко, потому как не было слышно приглушенного шума их разговора. Я припустил трусцой вдоль забора. Через несколько минут я их догнал. Они шли осторожно, сбившись в плотную кучку, время от времени останавливаясь. Идущий впереди главарь или проводник давал знак, и они двигались дальше, либо замолкая и прячась в тени забора, либо смело прямо посреди улицы. Я не присоединялся к ним и шел в нескольких шагах сзади. Наконец, набравшись смелости, я, как и многие из них, спрятал голову и лицо под капюшон и поравнялся с двумя замыкавшими группу. Один из них, тот что ближе, краем глаза заметил меня, взглянул в мою сторону и пробурчал:

– Гуг?

– Гм, – ответил я.

– Смук есть? Давай! – потребовал он.

– Нету, – ответил я, так оно и было.

– Гволишь. Давай, дырба, фул старый! – настаивал он.

– Отгволись, дырба, фул тебе от моего смука, доцент, сейчас тебе такого пинка по туфе гволяну – фулом в землю встрянешь, – в полголоса на одном дыхании ответил я.

Он даже остановился. Я пошел быстрее и смешался с толпой оборванцев. Я и сам удивился, как быстро удалось освоить их несложный сленг. Видимо, путешествия к другим планетам вырабатывают в человеке умение молниеносно приспосабливаться к ситуации и местным условиям. Через час марша по темным улицам, на которых то здесь то там к нам присоединялись новые спутники, мы добрались до широкой артерии, освещенной несколькими фонарями, слишком высокими, чтобы повредить их камнями. Проводник жестом остановил нас, а сам осторожно вышел на светлое место. Скоро он дал знак и мы пошли придерживаясь тени домов тесно стоящих среди заросших газонов.

Я оглянулся. Мы были на краю большого поселка, заставленного одинаковыми глыбами зданий. Окна не светились, словно никто тут не жил. Мои товарищи рассеялись между домами и через минуту град камней бомбардировал все доступные фонари на улицах поселка. В воцарившейся тишине они разбежались, исчезая за дверями домов. Я отправился за двумя ближайшими, которые скрылись в темном вестибюле.

Они наощупь шарили возле стен, обмениваясь короткими замечаниями:

– Ни фула, все разгволили.

– Эти дырбы теперь лезут вечером, все гволят, и ночью фул что найдешь. Надо бы, дырба, с утра, после роботов…

– Приходи, фул дурной, если хочешь, чтоб вгволили. Убьют.

– Можно толпой.

– Их тоже много. А у некоторых маслы, бьют сразу по лбу…

Разговаривая они вышли наружу, а я остался и зажег фонарик. В стенных нишах стояли какие-то устройства. Они походили на раздатчики пищи, знакомые мне по Луне. Но все были поломаны, просто разбиты ударами тупого орудия…

Я прошел между домами, оставив толпу шарить по району, и дальше пошел сам. Скоро обнаружилась достаточно широкая освещенная улица, которая привела меня к небольшому зданию с остатками неоновой надписи. Сохранились лишь части некоторых букв. Внутри, за побитыми стеклами больших окон, было светло. На стенах висело несколько автоматов для напитков и пищи, а также пара видеофонов в плачевном состоянии, все методично разбито и поломано. Вниз из помещения спускался эскалатор, который заработал, когда я ступил на него. Я съехал вниз и оказался в длинном туннеле, насколько я понял, на станции подземки. С двух сторон от перрона тянулись барьеры из сетки, отделяющие перрон от широкого цилиндрического лотка, по которому, должно быть, передвигались поезда. Лотки исчезали в туннелях. По перрону медленно перемещался робот моющий пластиковое покрытие. Когда я оказался на его пути, он разминулся со мной на расстоянии двух метров и пополз дальше, продолжая свою работу. На стене висели четыре автомата с напитками, не поврежденные, с запасом пластиковых стаканчиков. Я подошел к одному из них, подставил стакан и нажал кнопку. Потекла струйка газированного напитка с кисло-сладким освежающим вкусом. Когда я пил, раздался звонок, и голос из мегафона сообщил: «Поезд к центру – двадцать три четырнадцать, Следующий – в двадцать три двадцать две». С нарастающим шумом из отверстия туннеля выползла длинная сигара без окон и остановилась на перроне. Барьер на краю перрона опустился, скрывшись под полом. Одновременно боковая поверхность сигарообразного вагона в нескольких местах распахнулась, открыв освещенный салон. Поезд стоял почти пол минуты, после чего барьер поднялся, двери закрылись, а сигара с шипением и шумом погрузилась в пасть туннеля. Через минуту мегафон объявил об очередном поезде, на этот раз в противоположном направлении. Все повторилось, никто не выходил, поезд тронулся и исчез в туннеле.

Одновременно с появлением на перронных часах цифр 23.22 прибыл очередной поезд к центру. Поколебавшись я переступил белую линию на краю перрона и стал напротив дверей вагона. Колебался я, как видно, слишком долго, потому что через минуту из мегафона раздался безразличный бесполый голос автомата: «Займите место в вагоне, или отойдите к центру перрона. Пожалуйста, не задерживайте отправление поезда!» Я вошел внутрь, двери закрылись и поезд тронулся. Внутри было чисто и светло. Я уселся на удобный диван, покрытый имитацией кожи, и огляделся. Голос объявлял названия очередных станций, некоторые из них были знакомы – не изменились со времени моего последнего появления здесь. Благодаря этому удалось сориентироваться. Надо выйти поближе к университету. Прежде всего, надо попасть туда. Это моя главная и единственная цель… Чем ближе к центру, тем меньше знакомых названий произносил автомат, я стал терять ориентировку. Когда голос произнес «Опора», я выскочил на перрон. Прежде чем я осмотрелся, барьер отрезал меня от вагона. Я шагнул назад и уперся в него спиной.

Противоположную сторону перрона, по самую белую полосу у подножия барьера занимала коричневая клубящаяся масса, словно лужа живой слизи, кипящая, переливающаяся, издающая писклявые звуки. Половину перрона заняло полчище крыс. Я мгновенно узнал их – обыкновенные рыжие городские крысы с противными голыми хвостами, взъерошенной шерстью, толстые и ленивые.

Их не интересовал поезд, которым я приехал, они всматривались в отверстие второго туннеля. Они толкались, лезли по спинам друг друга, в зубах и лапках тащили какие-то мелкие предметы, прозрачные мешочки из пленки, плотно набитые чем-то завернутым в тряпки. При этом они пищали и скулили, то здесь то там среди них возникали мелкие недоразумения и стычки.

Я стоял неподвижно, положив руку на ручку парализатора, регулятор которого переставил на широкий угол поражения. Некоторые крысы заметили или почуяли меня, они повернули ко мне головы. Постепенно и другие, видимо извещенные вожаками, стали поворачиваться в мою сторону. Из ковра рыжеватого меха на меня смотрели сотни неподвижных блестящих глазок. Задранные вверх голые хвосты извивались как черви. Однако они так и не тронулись ко мне. Лишь временами доносился громкий писк, словно враждебные выкрики. Через минуту, крутя хвостами и царапая коготками пластиковое покрытие пола, беспорядочно пищало уже все стадо. Заговорил мегафон, в ту же секунду писк как по команде смолк, хвосты замерли. Когда автомат произнес название станции, куда следовал подходящий поезд, толпа крыс подхватила свои пожитки и, не обращая никакого внимания на мою персону, сбилась у перрона. Только один огромный и толстый экземпляр протрусил несколько шагов ко мне, остановился и фыркнул, словно плюнул в мою сторону, после чего присоединился к остальным. Через опустившийся барьер и открытые двери крысы, давясь и толкаясь, хлынули в вагон, теряя в спешке свои узелки, кусаясь, пища и топча друг друга.

В мгновение ока перрон опустел. Однако поезд не трогался, мегафон дважды поторопил пассажиров… Я огляделся, какая-то опоздавшая крыса мчалась со стороны неработающего эскалатора, волоча сверток в цветной упаковке, чуть меньше ее самой.

Только потом я заметил на перроне еще одну крысу. Она стояла на задних лапах, заслоняя своим телом объектив камеры, следящей за краем перрона. Только когда опоздавшая крыса исчезла в вагоне, другая открыла датчик и медленно, словно дежурный по станции наблюдающий за порядком, пошла вдоль отправляющегося поезда.

Я поднялся вверх на эскалаторе и оказался на перроне второй линии, перпендикулярной той, по которой приехал. Отсюда, четырьмя эскалаторами я выбрался на поверхность, преодолев разницу в уровнях не менее ста метров. Итак, город странным образом вырос вверх! Я не понимал этого и мог только догадываться о причинах. При подъеме по эскалатору казалось, что я двигаюсь вдоль стен подземных засыпанных зданий с замурованными оконными проемами.

Наверху я вышел из станции на хорошо освещенную улицу. Группа ярко одетых людей, окружила фонарный столб. До них было несколько десятков метров, но до меня долетали взрывы громкого смеха, перекрываемые громкими выкриками. Я стал наблюдать за ними, спрятавшись в тени близлежащего здания. Это были торговые ряды, с двух сторон тянулись цветные застекленные витрины, над которыми мигала неоновая реклама. Посреди улицы ползали поливалки и уборщики, несколько автоматов протирало стекла витрин, за которыми громоздились разноцветные коробки. Кроме веселой группы, других прохожих на улице не было. Я достал бинокль чтобы рассмотреть людей под фонарем. Семеро совсем молодых парней в яркой почти одинаковой обтягивающей одежде, с гладкими без следов растительности лицами окружили столб, по которому с трудом карабкалась темная фигурка. Присмотревшись я различил человекоподобного робота, неумело взбирающегося по гладкой поверхности столба. Под аккомпанемент смеха и выкриков он пытался подняться вверх, но его металлические руки все время разжимались и он съезжал вниз. Молодые люди явно издевались над автоматом, вынуждая бессмысленными приказами делать то, что выходило за его возможностей.

Вдоль стены я приблизился к развлекающимся. Роботу как раз удалось взобраться почти на четыре метра от земли. Худой мальчишка с длинными темными волосами вышел из круга и, опершись рукой о столб, высоким детским голосом заставлял робота лезть дальше.

Руки робота не выдержали тяжести. Он рухнул вниз. Не успевший отскочить парень свалился, прижатый к тротуару массивным корпусом робота. Бессознательно, еще до того как раздался звук удара, я предостерегающе вскрикнул. Мальчишки первым делом подскочили к лежащему. Робот неуклюже поднялся и хромая отошел в сторону. Они окружили место происшествия, некоторое время стояли молча и неподвижно, потом медленно обернулись и заметили меня.

Они вдруг напряглись, лица их оживились, руки нырнули под рубашки. В одно мгновение в руках появились короткие отблескивающие металлом трубки или дубинки. Забыв о лежащем товарище, со странными улыбками на лицах они осторожно окружали меня. Я отступил на два метра, упершись спиной в стену дома.

Они шли медленно, сжимая в руках палки. Из того, как они их держали было ясно – это не огнестрельное оружие. Ими просто били.

– Ну, ха… дырба, ну, ха… ну, ну, ну, ну! – Один из нападающих вышел вперед и качая пальцами левой руки как бы приглашал меня приблизиться. В это время другие окружали меня. Глядя в глаза приближающемуся, я медленно опустил руку в свои лохмотья, чтобы взяться за ручку парализатора засунутого за пояс. Левой рукой я покрепче ухватил мешок на плече, который до сих пор не выбросил, поскольку он был неотъемлемой частью моего одеяния. Парень остановился в двух шагах от меня и быстрыми взглядами оценил расстояние до стоящих по бокам товарищей. Замахнувшись мешком, я прыгнул вперед. Парень инстинктивно выставил руку вверх. Я бросил мешок и схватил его за предплечье, пытаясь перебросить через бедро. Однако он был достаточно ловок, явно не новичок в рукопашном бою. Мне удалось только развернуть его и сильным пинком в зад отбросить на несколько шагов. Прежде чем он упал, на моих плечах повисли двое из оставшихся, те что были поближе. Еще один вцепился в мое пончо. Я рванулся к стене, ткань порвалась от шеи до самого низа и свалилась с меня, но я вновь ощутил твердую поверхность под спиной. Я стоял расставив ноги, левая рука безвольно повисла, прошитая болью от локтя до запястья. В правой руке я держал парализатор.

Нападающие замерли, застыли не завершив прыжка. Вытаращенные глаза уставились на мой комбинезон, их руки повисли, ладони одного выпустили палку, которая со стуком покатилась ко мне. Тот, которого я пнул, как раз поднимался с земли. Он посмотрел на меня и остался стоять на одном колене, опершись на руку, выпучив глаза.

– Не трыфить, – просипел он. – Лунак!

– Не лунак! – бросил другой. – Смотри, что у него! ДОЦЕНТ!

– Ты что, доцента не видел? – фыркнул третий. – Это космак!

– Гволишь! Космаков не бывает!

– Фул с ним. Я згволиваю! – решил главарь и длинными прыжками перебежал на другую сторону улицы.

Я направил на него ствол парализатора и не целясь нажал кнопку. Видимо я задел его самым краем рассеянного поля, потому как у него подогнулись ноги, но он удержал равновесие, оперся о стену и громко сопя стал растирать ляжки. Остальные застыли глядя то на меня, то на него.

– Космак! – отозвался один из них доверенно, с некоторым уважением. – Дай жить, мы уйдем! Ну?

Я сделал красноречивый жест вооруженной рукой. Они разбежались по сторонам и исчезли в одно мгновение, словно поглощенные витринами магазинов. Тот, кому досталось из парализатора, ковылял по другой стороне улицы. Я подошел к лежащему парню. Мертв. Верхняя часть туловища раздавлена. Круглые остекленевшие глаза уставились в землю.

– Чем могу служить? – послышалось рядом.

Я оглянулся. За мной стоял робот. Тот, что свалился со столба. Он ждал приказаний. Наверное, он предназначен для облегчения жизни прохожим. Случайно он стал убийцей, хотя было бы не удивительно, если он сделал это из мести…

– Подними его и пойдем со мной, – сказал я, показывая на труп.

Не оглядываясь я направился к видневшемуся в нескольких метрах газону. Робот топал за мной.

– Копай яму, – сказал я отчеркивая носком ботинка прямоугольник. – Вот такую. Потом зароешь тело.

Робот осторожно уложил труп на траву, присел и растопыренными пальцами механических рук поднял слой дерна. Но через минуту металлические ногти зазвенели по твердой поверхности. Под двадцатисантиметровым слоем почвы был бетон. Я забыл, что настоящая земля находится где-то глубоко, закрытая и забытая. То что нагромоздилось над ней было болезненным новообразованием, чрезмерно разросшимся чужеродным телом.

– Оставь. Сделай с ним что-нибудь! – сказал я роботу.

– Я вызову погребальную машину, – услужливо подсказал он.

Я кивнул, даже не зная, понял ли он этот жест, и пошел обратно, к выходу из подземки.

Только теперь я понял, насколько трудным и сложным мероприятием будет то, что казалось самым простым. Этот город был чужим, другим, выросшим над тем, что я знал. Без геодезических карт найти место, которое я искал, нельзя… А если я и найду это место, смогу ли добраться туда, на сто метров вниз, через множество этажей и слоев до поверхности грунта, под которым находится цилиндр? А если и доберусь, найду ли его ниже нижних подвалов главного корпуса?

Здание института было восьмиэтажным. Оно стояло с тех времен, когда высокие дома строили из бетонных элементов, укрепленных сталью. Вряд ли оно исчезло. Судя по тому, что я видел и о чем догадывался, принятая система модернизации города появилась из-за трудностей с разборкой подобных зданий. Уже в те времена, когда я покидал Землю, эта проблема сказывалась в центральных районах больших городов. Строить большие непересекающиеся трассы можно было только возводя все более высокие виадуки и эстакады над существующими дорогами. Многоуровневые артерии и узлы уже тогда достигали окон третьего или четвертого этажей соседних зданий. А извивающиеся развязки как змеи опутывали стоящие возле дорог здания, становясь кошмаром для жителей близлежащих домов, круглые сутки им не давал покоя шум.

Я начал понимать механизм этого урбанистического явления. Улицы поднимались над домами, а дома сравнивались с уровнем улиц. Через некоторое время, на нижних уровнях неизбежно возникало мертвое пространство, отрезанное от света слоями эстакад и стенами домов, нижние этажи уже не годились ни для жилья, ни для работы людей. Необходимо было отсекать мертвые слои города, непосещаемые, неприбранные, пригодные лишь для нужд городской инженерии, подземных линий сообщения или полностью автоматизированных промышленных предприятий. Наконец сеть эстакад слилась в одну плоскость, обозначив новый нулевой уровень города. Маленькие дома исчезли внизу, большие выбивались наверх только верхними этажами. Возможно, для укрепления этой плоскости, в некоторых местах было необходимо опереть ее на старые здания, стены которых заполнялись веществом увеличивающим их прочность.

Сколько раз, пока меня здесь не было, повторялась подобная операция? Три, четыре, больше? Сколько очередных уровней города исчезло под новыми артериями и новой застройкой? Этот процесс может быть лавинным… Я помню, что когда жил здесь, почти каждая новая магистраль, современно и внешне перспективно спроектированная, переставала удовлетворять потребностям уже к моменту постройки.

Строения, увиденные мною на самом верхнем уровне, самом младшем, являющемся последней фазой развития города, выглядели очень легкими и ажурными. Это подтверждало гипотезу: по мере возвышения города использовались все более легкие материалы и конструкции, чтобы не напрягать сверх меры опорные слои расположенные ниже. Я надеялся, что нижние уровни, хоть и стали клеточной структурой, проходимы хотя бы в некоторой степени. Для проверки надо было пробраться вглубь, под кожуру города. Мне казалось, что одной из возможных дорог на нижние уровни должны быть шахты, ведущие к станциям подземки. Я опускался вниз на очередном эскалаторе и внимательно осматривал стены шахты. Несмотря на не слишком аккуратную оболочку из искусственного материала, было видно, что это стены старых домов. По мере погружения я мог проследить, как на геологическом срезе, очередные слои застройки и слои разделяющие их. На двух уровнях, отстоящих всего метров на двадцать, я нашел следы заделанных проходов, вероятно выходных туннелей для пассажиров подземки. Однако, меня интересовал уровень грунта. Я помнил, что до моего отлета существовало два уровня туннелей метро. Два обнаружились и здесь, но было неизвестно, не проходил ли нижний уже над уровнем грунта. По мере разрастания города вверх, подземные коммуникации также могли сместиться на верхние уровни оставленные населением. Я вышел на перрон верхней линии подземки, идущей перпендикулярно направлению, откуда прибыл. Мне казалось, что отправившись по этой ветке направо я должен приблизиться к реке. Должна же она где-то существовать. Ее не могли уничтожить полностью. Она необходима для функционирования города. Если я найду ее, скрытую где-то на дне города, она послужит отсчетной точкой для топографической ориентировки. И все же я слишком устал, чтобы продолжать поиски ночью. Я повернулся к лестнице. Проходя по перрону я заметил двух рыжих крыс. Одна нажимала носом на кнопку, а вторая подставляла мордочку под струю вытекающей жидкости. Увидев меня они съежились, одна предупредительно пискнула и обе прошмыгнули к лестнице. Прежде чем я дошел до ее подножия, оба животных были уже наверху и быстро преодолевали последние ступени. Лестница тронулась только тогда, когда я к ней подошел. Видимо автомат не реагировал на крыс…

Улица опустела, только под стеной с противоположной стороны стоял все тот же робот. Я узнал его по поврежденной оболочке. Я взглянул на газон. Останков парня там не было. Какая-то машина приводила в порядок дерн разрытый роботом.

– Робот! – позвал я андроида.

– Слушаю, – отозвался он и подошел ко мне. – Чем могу служить?

– Где можно найти что-нибудь поесть?

– Я отведу вас к магазину, это рядом.

Я пошел за ним и он указал на двери большого магазина, распахнувшиеся передо мной. Я взял с первой попавшейся полки цветную пластиковую упаковку и вышел на улицу. Робот ждал у двери.

– Где можно поспать? – спросил я.

– В этом доме есть свободные комнаты, – он показал на ближайший подъезд дома. – Желаю спокойной ночи.

– Спасибо, – машинально ответил я.

Этот робот, о ирония, был единственной «личностью», которая вела себя как… человек в этом странном городе.

Я вошел в небольшой холл, на потолке сразу же зажглась лампа. Через открытую дверь лифта была видна просторная кабина с рядом кнопок на стене. Я вошел и нажал на первую попавшуюся. Дверь закрылась, лифт тронулся. Я вышел на втором этаже. В обе стороны тянулся коридор. Я остановился перед ближайшей дверью. Она отворилась, за ней было небольшое помещение залитое светом, почти пустое. Кроме низкой лежанки, столика с видеофоном и двух кресел здесь ничего не было. В нише за перегородкой находились раздатчик напитков с запасом пластиковых стаканчиков и крышка мусоропровода. За небольшой дверью сбоку – санитарное помещение с душем. Дверь закрывалась изнутри и я решил остаться здесь до утра. Содержимое пакета, прихваченного из магазина внизу, оказалось вполне съедобным, хотя по вкусу – ничего земного. Напиток из автомата тоже не вызывал отвращения. Я искупался и лег спать. Уже лежа в темноте я услышал шаги и возбужденные голоса в коридоре, но подниматься и выглядывать не стал. Я дотянулся до переключателя видеофона и попросил сообщить точное время. Механический голос стал монотонно повторять часы и минуты. Одновременно на экране появились цифры. Я сравнил меняющиеся цифры секунд со своими часами. Час был не тем, что на Луне, видно там время подгоняли под другой часовой пояс, но минуты и секунды сходились. Точные хронометры отмеряли один ритм времени и здесь и там, несмотря на то, что прошел век долгой разлуки… Одно и то же безразличное к происходящему время отмеряло срок гибели и тех и других, общее для всех людей с тех пор, как они научились его отмерять…

Я выключил видеофон и лег на подушку. Из глубин памяти всплыла новая картина, навеянная видом меняющихся цифр секундомера…

* * *

Я вспомнил насмешливый взгляд Ван Троффа, когда сравнивал часы, одни из которых с минуту пробыли в колодце. Должно быть лицо мое в тот момент было не очень умным.

– В чем тут фокус? – спросил я наконец, в то время как он задерживал объяснения, наслаждаясь моим удивлением.

– Долго рассказывать, – сообщил он потрепав меня по плечу. – Пойдем наверх. Здесь влажно, а мой ревматизм этого не любит. На обратном пути Ван Трофф тщательно запер за собой таинственный проход, после чего объяснил, как его открывать.

– Я люблю вас обоих, – сказал он, когда мы опять оказались в его комнате. – Тебя и Йетту. Мне жалко вас, когда я думаю, что вы можете никогда больше не встретиться… Хочется вам помочь. Мне это изобретение уже не понадобится, я слишком поздно довел дело до конца и не вижу смысла в его распространении. Но оно пригодится именно вам. Хотите – воспользуйтесь. Тогда я могу думать, что моя работа все-таки имела смысл. Одним словом, я хочу дать тебе молодость Йетты, сохранить ее для тебя к твоему возвращению…

– Разве это возможно? – спросил я.

– Конечно. Она тебя подождет. Насколько я разбираюсь в женщинах, она не откажется.

– Думаешь, профессор, ее чувства сохранятся пол века?

– Ты ничего не понял! – засмеялся он, сочувственно качая головой. – Я не предлагаю тебе эликсир молодости для девушки! Я хочу дать ее тебе такой, как она есть, но через пятьдесят лет.

– Значит, то что ты сделал с часами?…

– Это не фокус. Внизу, под люком, находится цилиндрическая камера.

Внутри нее, после закрытия люка, время останавливается.

– Как это? Совсем останавливается? – я никак не мог разобраться, когда «Мефи» шутит, а когда говорит серьезно.

– Ну, не совсем. Но течет очень медленно. По законам общей теории поля, рассмотренной относительно…

– Я не настолько понимаю…

– Знаю. Ты никогда не был силен в этих вопросах, насколько я помню.

Не стесняйся, я один из немногих физиков, которые в этом разбираются…

Воспользуюсь аналогией, так будет понятнее.

Как ты помнишь, в неинерционных системах время течет по разному. Близнец, посланный в космос в ракете разогнанной до скорости близкой к световой, вернувшись будет младше своего брата, оставшегося на Земле…

– Но… цилиндр же все время остается здесь, не двигается… – перебил его я.

– Потерпи. Известно также, что вблизи больших масс материи, в сильном гравитационном поле, время течет медленнее, чем вдали от них. Примером могут быть явления, происходящие вблизи так называемых «черных дыр». Это эквивалентно, с другой стороны, искривлению пространства, оно тем больше, чем сильнее поле. Но на Земле гравитация невелика. Можно ли локально искривить пространство так, чтобы достичь эффекта замедления времени? Да, можно. Достаточно соответствующим образом использовать ту гравитацию, которую создает Земля…

– Но ведь земное поле слишком слабое, как ты сказал!

– Поле да, а масса? Представь себе, что вся масса Земли сосредоточится в шаре диаметром в один метр. Как ты думаешь, на сколько «g» вырастет ускорение на поверхности такого шара?

– Надо посчитать… Ну, допустим, миллион?

– Умножь еще на миллион и все еще будет мало! – Засмеялся Ван Трофф.

– Такой шар обладал бы свойствами «черной дыры»!

– Но… в реальных условиях, на Земле… такого не достигнешь?!

– Дорогой мой! – Ван Трофф улыбнулся. – Чтобы поджечь лист бумаги, тебе приходиться лететь с ним к Солнцу?

– Достаточно линзы…

– Ты слишком умен для космонавта, – добродушно проворчал он. – Сам устранил свои сомнения. Линза дает тебе локальный, маленький образ солнца, который в одно мгновение прожжет дыру в бумаге, хотя само Солнце, освещая лист бумаги ничего подобного не вызывает. И все. Закрытие крышки люка цилиндра приводит к соответственной установке «гравитационных линз», если можно их так назвать, и сосредоточению поля в небольшой области внутри камеры.

– Непонятно, но приходится верить, профессор, – сознался я, – Значит время в камере вообще не идет?

– Это невозможно. Время не остановишь. Но можно произвольно задерживать его течение по сравнению со временем в другой системе, в данном случае с Землей… Все зависит от эффективности «линз»… Мне удалось получить совсем неплохой результат: сто лет нашего времени в цилиндре длятся около восьми минут…

– То есть, ты хочешь сказать, что часы оставленные в цилиндре на сто лет, уйдут вперед только на восемь минут?

– Примерно… Я проводил довольно точные измерения. Мои часы пробыли там год и ушли на неполные пять секунд…

– Но… человек? Может ли он…

– Да.

– Ты проверял?

– Мои часы были пристегнуты к запястью молодого шимпанзе. Через год шимпанзе вышел оттуда абсолютно здоровым и даже не утомленным пребыванием там… Хотя… я тоже… недавно сделал себе трехмесячный отпуск. Все думали, что я уехал. Но я был там, в цилиндре. Закрыл люк и сразу его открыл. Не стоит объяснять, что в этом отпуске я не успел отдохнуть. Для меня все длилось секунду…

Тогда я не знал, что получится из идеи старого профессора…

* * *

Проснулся я поздно. За окном по улицам ходили группки молодежи. Они останавливались, громко разговаривали, у некоторых в руках были инструменты, издающие пронзительные звуки. Они сильно шумели, из дверей магазинов на улицы вылетали разные предметы. Кое-где возникали драки, но быстро заканчивались без видимых результатов. Пол часа я наблюдал за жизнью улицы, многого не понимая. Кем были эти разошедшиеся юнцы? Разве никто не поддерживает здесь порядок?

Уборочные автоматы терпеливо подметали улицу, однако никто не мешал явно скучающим парням в поисках странных развлечений. «Город детей? – подумал я, глядя на все это. – Какие-то новые методы воспитания?»

Нет! Ведь эти «дети» настроились убить меня вчера вечером… Или здесь нет взрослых? Похоже все на улице были подростками… А те, с окраины? Это люди старшего возраста…

Когда меня атаковали в городе, на мне был костюм из предместья. Это стало причиной? Кажется, да. Я начал сопоставлять факты. Те – ободранные и грязные, живут в старых полуразрушенных домах, а здесь стоят пустые квартиры, в магазинах есть все необходимое для нормальной жизни… И молодые и раскованные, нападающие кучей на предполагаемого пришельца оттуда…

Видимо существовал конфликт между первыми и вторыми, какое-то странное разделение общества. Завладевшие центром города безжалостно прогоняли других, травили их и били… Я вспомнил осторожное поведение оборванцев, как они крались под прикрытием тени, «гашение» фонарей… Кого они боялись? От кого прятались? От этих сопляков? Кто систематически разрушал пищевые автоматы в безлюдных поселках на окраинах города? Может лунаты были правы, когда говорили, что Землю населяет дегенерировавшая разновидность людей?

Меня поразило еще одно – ни среди молодежи на улице, ни в банде с окраины, не было женщин. Я не понимал, что здесь происходит, хотя и находил некоторые закономерности. По большому счету, пока меня не интересовали детали организации местного общества. Я стремился найти нужное место, оказаться там, как можно скорее… Но справлюсь ли я без посторонней помощи?

Я отошел от окна и сел поразмыслить над планом дальнейших поисков. Я посмотрел на видеофон, стоящий передо мной на столике, он работал. После нажатия кнопки экран засветился, зазвучал голос автомата:

– Городской коммутатор, – назовите номер или имя абонента.

– Дайте городскую справку, – попросил я.

– Справочная, слушаю.

– Кто управляет администрацией города?

– Центральная Система Координации.

– Соедините меня с начальником.

– Ц.С.К. – система компьютеров.

– Я хочу поговорить со следящим за ней человеком.

– Система работает без надзора.

– Тогда дайте полицейский участок.

– Такой организации нет.

– Черт! – вырвалось у меня.

– Абонент неизвестен, – спокойно ответил автомат.

Разговаривать так можно было долго.

– Три семерки, три единицы, – сказал я наугад.

Экран потемнел, из динамика донеслось несколько гудков, и наконец на экране появилось лицо мужчины. Выглядел он лет на тридцать – небритые щеки и длинные растрепанные волосы.

– Чего? – буркнул он, глядя на меня с экрана.

– У тебя есть немного времени? – спросил я.

– Ну, может и есть. Ты кто? Минутку…

– Он повернулся к кому-то еще. Я услышал как он произнес:

– Не знаю. Какой-то чужак. – А потом мне. – Ну, говори, в чем дело.

– Я прилетел вчера, давно здесь не был и не знаю города, – объяснил я.

– Откуда прилетел? – перебил он внимательно меня рассматривая.

– С Луны, – выпалил я, глядя ему в глаза.

Он на секундузамолчал.

– Гволишь. Я видел лунака… На згреда ты тоже не похож… – медленно произнес он задумавшись. – Кто ты на самом деле? Отойди от камеры, хочу на тебя посмотреть!

Я отошел на три шага назад и увидел как меняется выражение его лица.

– Ты! Ты космак! Смотри, Битт, гныпель не брехал, в городе космак!

На экране появилось лицо второго мужчины, лысеющего бородача.

– С чего ты взял, что он космак? – недоверчиво проворчал он.

– Не видишь? У него звезда, так я их узнаю! И говорит странно, по старому. Космак, оружие есть?

– Есть. Я вернулся с Дзеты. У меня здесь есть одно дело…

– Это утрясешь не с нами, – прервал меня бородач, – я, дырба, еще не свихнулся!

– А ты не продашь свое оружие? – спросил второй придвигаясь к экрану.

– Смотри, как продаст!

– Поговорим! – нехотя ответил я, чтобы как-то продолжить разговор.

– Я с тобой торговаться не буду. Но помогу, уж слишком ты, дырба, вежливый. Пришлю к тебе доцента, есть у меня знакомый. Старый фул, но договоритесь. Может и мне что перепадет. Какой у тебя номер?

– Номер?

– Видеофона.

– Сто одиннадцать, пятьсот пятнадцать, – сказал я посмотрев на табличку аппарата.

– Хорошо. Это где-то в центре. На улицу лучше не выходи, а то гныпли тебя догволят. Их там в центре много. В случае чего гволи их головы, ничего не бойся, здесь без этого не проживешь. Я звоню доценту. Экран погас, а я задумался, следовало ли давать номер своего видеофона. Кто знает, что сделают эти подозрительные типы… От нескольких сопляков я могу кое-как защититься, но… Хотя, другого выхода нет. Эти двое хоть выглядели и говорили нормально, для этого ненормального мира. Я уже понял, что в моем внешнем виде производило такое яркое впечатление на всех, кто меня видел: эмблема в форме звезды, нашитая на комбинезон – традиционный символ издавна используемый экипажами межзвездный кораблей. Это он идентифицировал меня как «космака», что должно было означать астронавта вернувшегося из Космоса, а словом «лунак» здесь определяли жителя Луны… Видимо, временами здесь появлялись и те и другие, но, как мне кажется, относились к ним по-разному. Во всяком случае, космак внушал почтение, а это мне на руку.

Мой лексикон продолжал обогащаться. «Гныпли» – это те молодые громкие ребята с палками за пазухой. А еще были «згреды» – наверное те из домов на окраине. И «доценты», о которых я ничего пока не знал.

* * *

Как сильно отличался этот мир от всего, что я мог себе представить во время путешествия. Если честно, в воображении я не пытался строить его слишком подробно. Это лишь добавляло сомнений к тем, которые овладевали мной в минуты раздумий. Наличие непохожего на наш мира будущего, независимо от реалий, было достаточным поводом для беспокойства. Приближение старта увеличивало психическое напряжение между мной и Йеттой. Судя по себе, я считал ее спокойствие маской, подобной той, под которой и сам скрывал свое душевное состояние. А тут еще и «Мефи» со своим дьявольским искушением…

Почти до момента отлета «Гелиоса» на паркинговую орбиту, Ван Трофф при каждом удобном случае уговаривал меня принять его предложение. Он поверил, просто убедил себя, что это единственный способ подтвердить полезность дела всей своей жизни.

– Вы же любите друг друга! – с патетическим подъемом говорил он. – Есть ли что-нибудь более прекрасное и ценное, чем большое и настоящее чувство?

Тогда я не был так уверен в своих чувствах. Быть может Йетта и любила меня именно такой любовью, как представлял себе «Мефи». Но я? Будь я влюблен так сильно, разве не отказался бы от полета к Дзете? Ван Трофф словно не хотел замечать противоречий… или хотел чтобы я поверил в это чувство… Задуманный эксперимент стал последней целью в его жизни.

– Ты боишься, что любовь Йетты не продлиться и нескольких минут после твоего отлета? – Временами шутил он, пытаясь сыграть на моем мужском самолюбии. – Это все равно как чуть-чуть опоздать на свидание, наверняка она будет терпеливо ждать…

– Я не смогу предложить это, – однажды сознался я, – можно не вернуться, или…

– Думаешь влюбиться в одну из прекрасных жительниц системы Дзеты?

– Это серьезно. Я могу не вернуться. Что тогда? Йетта останется одна в чужом мире…

– Не преувеличивай. Пятьдесят лет не такой большой прыжок во времени, чтобы она не справилась. Женщины находчивы, легко приспосабливаются…

– Не знаю, захочет ли она… Зная, что нельзя вернуться в свое время, к прежней жизни…

– Не требуй от меня слишком многого, – пробормотал он и замолчал. – Я сказал тебе, что это лишь половина открытия. На остальное потребуется еще одна жизнь… А она… она согласится. Я сам скажу ей, независимо от твоего решения. В конце концов, ее это тоже касается…

– Не делай этого, не создавай иллюзий!

– Каких иллюзий? Поверь наконец, то, чему я посвятил жизнь, чего-то да стоит! Я бы сделал и больше, если б успел… Тогда, возможно, вам удалось бы… или ей одной, если тебя не будет, все вернуть…

– Что ты имеешь ввиду? Вернуть? Возвратить?

– Возможно… Я же сказал – это вопрос еще многих лет работы…

Антигравитация… Теоретически достаточно, изменить знаки в уравнениях… Или еще и знак переменной времени?… Не знаю. Извини, не знаю… Пока только чувствую, но одной интуиции мало…

Он настоял на своем, все рассказал ей, а она не раздумывая ухватилась за эту возможность. Мы говорили об этом только однажды. Ее энтузиазм заглушил голос моего рассудка. Она сказала: «До свидания. Ты знаешь где меня найти. Даже если пройдет больше пятидесяти лет…» Таким было прощание. Когда я вошел в автокар, Йетта помахала мне рукой, а потом сложила ладони, склонила голову и улеглась на них щекой. Этим детским жестом она напомнила, что «идет спать»… Точно также она прощалась много раз, когда вечером, проводив ее домой, я стоял под окнами, чтобы перед уходом увидеться еще раз. Правда, через несколько дней мы встречались снова. Теперь расставание затянется, во всяком случае для меня, потому что она…

Я не знал, когда она воспользуется цилиндром. Сразу, через год, два… Она всегда была такой нетерпеливой… Когда я не встречался с ней неделю, занимаясь в центре подготовки, она ежедневно звонила с упреками или с ласками. Она не переносила моего отсутствия. Однако ни словом не вспоминала о скором отлете. А я, зная, что придется ее покинуть, тоже трусливо избегал этой темы. Возможно, сначала она верила, что ее чувства в состоянии остановить меня, что я откажусь от экспедиции? А может она с самого начала знала про изобретение Ван Троффа? Из раздумий меня вырвал звонок видеофона. На экране появилось лицо мужчины лет шестидесяти, с седыми волосами и гладко выбритым лицом.

– Привет, – улыбнулся он. – Все изменилось? Из какой ты экспедиции?

Командора Глимма?

– Добрый день, – ответил я. – Харвея. Я вернулся с Дзеты. Мы полетели в две тысячи сорок втором.

– Ого! Давненько… Мы думали, что… Что вы не вернетесь… А потом… Потом никто не занимался космосом. Своих забот хватало. Еще поболтаем. Теперь слушай. Я рядом, но не хочу шляться по улицам. Оружие есть?

– Парализатор.

– Замечательно. Осторожно выйди на улицу. Посмотри направо. Увидишь большое здание, внизу обувной магазин. Зайди в него. Внутри, за прилавками, увидишь дверь грузового лифта. Через пять минут я поднимусь. Если по дороге прицепятся, стреляй без предупреждения. Не давай зайти сзади. У тебя звезда, они не должны нападать. Гныпли боятся космаков.

– Хорошо. Сейчас подойду, господин доцент, – сказал я.

– Давай попроще! – засмеялся он. – Теперь это слово означает совсем не то, что в твоем двадцать первом веке.

Я вышел в коридор и лифтом спустился вниз. В холле, у выходных дверей, стояли два коротко стриженных парня.

– Гволите, фулы! – грозно приказал я. Они одновременно повернулись ко мне. Один знакомым движением потянулся за пазуху… Он не успел достать руку и свалился от слабого импульса парализатора. Второй отпрыгнул к двери и с громким криком ускакал. Я перешел улицу, провожаемый взглядами остальных, прятавшихся под стенами, и без помех добрался до обувного магазина. В открытой двери лифта стоял мой собеседник из видеофона.

– Входи, – сказал он, – и жестом пригласил внутрь.

Я присмотрелся к нему, через грудь переброшена какая-то пушка – наверное лазерный излучатель. Лифт вздрогнул и отправился вниз.

– Приходится следить, чтобы придурки не лезли на нижние уровни, – сказал он, когда мы выходили. – Они с удовольствием доберутся до всего этого, и не дадут нам покоя.

Он вел меня по извилистому коридору, одну за другой открывал узкие дверки. Потом мы опять спустились на лифте, по просторному туннелю добрались до большого плохо освещенного зала, заполненного работающими машинами. Дальше было еще несколько переходов, по лестнице мы спустились на пару этажей вниз, минуя площадки от которых расходились грязные и темные переходы в глубь подземного здания. Мой проводник пояснял, присвечивая фонарем.

– Мы во втором слое, в тридцати метрах над уровнем грунта. Ниже город твоего времени. Хотя и здесь и выше есть здания двадцатого и двадцать первого веков. Первый слой перерезал их пополам, а самые высокие на треть. Весь объем залит крезолитом, но лестничные клетки и шахты лифтов свободны, во всяком случае, некоторые из них. Благодаря этому остался доступ ко всем уровням до естественного грунта. Но не везде. Туда где перекрытие лежит выше домов первого уровня, так просто не спустишься. Старые улицы перегорожены литыми опорами свода и доступны только частично. Но там и ходить незачем. Фабрики расположены на третьем уровне, инженерные службы – на втором, на уровне грунта только канализация, метро в прорубленных туннелях и резервные подстанции, которые не используются. Он разговорился, описывая объекты, которые мы миновали. Видно, в этих мрачных закоулках он чувствовал себя как дома.

– Вот мы и пришли, – сообщил он. – Сам бы ты не нашел.

Мы стояли перед бетонным блоком, которым заканчивался туннель. Мой проводник дотронулся до стены. Где-то над нами захрипел динамик.

– Сколько будет семь ю восемь? – донесся сверху низкий голос.

«Доцент» смотрел на меня улыбаясь.

– Чтобы попасть в Хадес, надо иметь обол. Пятьдесят шесть! – бросил он, и стена разошлась открыв освещенное помещение. – Смотри, не споткнись! Посередине лежал белый человеческий скелет. Под стенами я заметил еще несколько. Стена за нами сомкнулась.

– Это те, кто справился с таблицей умножения. Добрались аж сюда, но их радость была недолгой, умерли от голода. Мы оставили их для примера…

– он дотронулся до следующей стены.

– Неопределенный интеграл от икс в минус третьей степени по де икс? – донеслось сверху.

– Через элементарные интегралы пока не прошел никто! Минус одна вторая икс в минус второй степени.

Следующая стена пропустила нас в помещение заполненное светом и буйной растительностью. Посередине, в круглом бассейне, бил фонтан. Излучатели, висящие высоко под потолком, давали ощущение солнечного света и тепла. Я остановился, онемев от удивления. Мой проводник наслаждался сюрпризом.

– Хорошо здесь, правда? Надо же как-то жить… Мы сделали для себя кусочек настоящего мира. Всего кусочек и не совсем настоящего. Пойдем, нам полагается обед.

Он проводил меня в роскошные апартаменты заполненные живыми растениями и удобными креслами. На полках вдоль стен стояли ряды книг и кассет с микрофильмами.

– Садись, – он указал на кресло, достал из шкафа бутылку и рюмки. – Здесь у нас библиотека. Теперь можем поговорить спокойно. Кажется, у тебя были вопросы?

– Сколь вас здесь живет? – спросил я рассматривая помещение.

– Шестеро.

– Шестеро? – повторил я, думая, что ослышался.

– Да, шестеро. Последние шестеро. Хотя, для большего количества не хватит комфорта. А он нам нужен. Последние шестеро относительно нормальных в этом городе…

«Это же я, я сам приговорил к жизни в этом ненормальном мире девушку, по-настоящему любившую меня. – Подумал я. – Нельзя было этого допускать! Она такая нежная, впечатлительная, выпестованная в моем воображении, подпитанном воспоминаниями о ее словах, ее образом. Теперь она влачит жизнь где-то в толпе омерзительных типов, населяющих город… Она, которую я любил тогда, и теперь…»

Любил ли я Йетту тогда, перед отлетом? Я часто задавал себе этот вопрос, но путешествие отодвигало все на задний план. Только в пути, на его половине, в системе Дзеты, когда меня вывели из анабиоза, вопрос вернулся, вместе с явным ответом… Возможно причиной стало удаленность во времени и пространстве всего, что я покинул, оставил так надолго… Йетта осталась единственной опорой для мыслей стремящихся к Земле. Все здесь должно было поменяться, она одна оставалось неизменной, такой же… Я непоколебимо в это верил, хотя и не знал, не отказалась ли она от своего плана. Для меня она была там – в цилиндре. Эта мысль, как неоспоримая аксиома, стала единственной опорой моей жизни. Только тогда я полюбил ее сознательно, это чувство стало необходимым. Фотография Йетты была со мной везде – в каюте корабля и кабине шлюпки, когда я отправлялся на одну из планет, она всегда лежала в одном из внутренних карманов скафандра, ее можно было достать в любой момент. Она была моей верой, смыслом существования… Так было почти до конца…

Выйдя из анабиоза в конце обратного пути, мы узнали, что двигатели, развив одну восьмую от планируемой скорости, отказались повиноваться. Обратный путь вместо двадцати лет длился больше сотни. Мы были потрясены. Тогда я впервые допустил в сознание мысль, что она меня может не ждать… Я поочередно проклинал двигатели «Гелиоса», Ван Троффа и себя…

Если бы улетая я попрощался с Йеттой, как и со всеми живущими, которых через пятьдесят лет мог уже и не встретить, теперь бы я возвращался, как и мои товарищи, смирившись с ситуацией… Только в такие минуты человек отдает себе отчет, какое значение могут иметь отдельные предложения или слова, когда-либо произнесенные. Я вспомнил Йетту:

«…даже если пройдет больше пятидесяти лет…» Я вцепился в эту фразу с новой верой, с новыми силами. Я делал допущения, представлял себе события… Вот Йетта в условленное время выходит из цилиндра и, убедившись, что «Гелиос» не вернулся, идет обратно, чтобы ждать дальше… Известие о нашей аварии не могло достичь Земли раньше, чем через несколько десятков лет, после старта с Дзеты… При скорости, которую развил корабль на обратном пути, должно было пройти достаточно много времени, прежде чем мы оказались в радиусе связи с Землей. Пилотирующий компьютер отправил сообщение, об этом мы знали из записи… Было ли оно принято? Подтверждение не пришло…

Теперь, когда я знаком с положением на Земле, можно объяснить отсутствие ответа… Все сомнения вернулись. Там, на Луне, и здесь, в земном городе… Единственный способ выяснить все до конца – найти цилиндр Ван Троффа… Найду ли я его? Будет ли там она? Была ли она там вообще? А может я жил иллюзиями?… Нет, она должна быть там… Для нее это только шестнадцать минут! Шестнадцать минут!! Или ей не хватило терпения… и отваги… А если ждет… Не могу же я бросить ее там навсегда…

* * *

– Тебе придется многое объяснить, лучше всего сразу. А что касается меня… Не мог бы ты показать дорогу… Я ищу Институт Гравитологии… Естественно тот, который был в первой половине двадцать первого века… – попросил я рассматривая гостеприимное помещение.

– Найдем. У нас есть карты всех периодов. Но добраться может быть трудно… Оставил там что-то?

– Вот именно. Надо поискать.

– Не знаю, найдешь ли. Перед заливкой внутренности зданий обычно очищали.

– Это в подвале, точнее ниже… в глубоком колодце.

– Возможно и доберешься, посмотрим. Спешить не стоит, двести лет ждало, подождет еще. Будь нашим гостем.

– А твои товарищи?

– Ушли погулять. У каждого свои интересы. К ужину вернутся, познакомитесь. Они тоже обрадуются. Последний космак появлялся в этом городе лет сорок назад.

– Что с ним стало?

– Уехал. В другой город, даже не знаю куда. Тоже искал чего-то. Все вы чего-то ищете, свои следы… Кажется, я вам завидую…

– Чему? Одиночеству? Потерянному времени?

– Жизни. Настоящей, с размахом…

Мы замолчали. Я смотрел на старого человека разливающего по рюмкам прозрачную жидкость. Возможно, он прав…

– Итак… – сказал он протягивая мне рюмку. – Судя по языку которым ты так архаично пользуешься, ты местный. Значит, по старому обычаю, за твое здоровье!

– Алкоголь? – спросил я понюхав содержимое рюмки. – Пережил все исторические катаклизмы…

– Пережил. Было трудно, но мы воскресили добрую традицию, – засмеялся он чокаясь.

Напиток был крепким, а я не пил… двести лет, если можно так сказать.

– Я не спрашиваю, как тебе нравится мир, который ты нашел, ответ ясен, – продолжил он, отставляя рюмку. – Не надо хвалить его даже из вежливости. Не наша вина, что он такой. Хотя, можно ли говорить о чьей-то вине?

– Зачем ты меня привел? – спросил я, когда хозяин принялся умело готовить какое-то праздничное блюдо. Для этого, кроме знакомых по магазинам упаковок с продуктами, он использовал свежие овощи и зелень.

– Прежде всего – люблю поболтать. Жизнь монотонна. Работы для нас нет, разве что кто-то, как мы, ищет ее сам. В городе, живут стадом: от хлева к выпасу и сну. Иногда еще пободаются, но без смысла и цели. Они получают все прямо под нос: синтетическая еда – однообразная, но вдосталь; одежда, жилье, какие-то развлечения, которых ты не поймешь… Город заботится о них и будет заботиться, пока останется хоть один потребитель. Даже дольше, пока все не расстроится, не развалится. Но прежде чем это случится, от нас не останется и следа. Автоматизация производства, унификация потребления, оптимизация генотипа… Из трех этих вещей, первые две, можно сказать, удались… Только скучно, черт побери… И так, как минимум сто лет. А мы, раз уж по глупости или недосмотру оказались здесь, должны как то украшать повседневность. Тебе салат с уксусом, маслом или сметаной?

– У тебя есть даже сметана? – Я искренне удивился.

– У нас хороший биохимик. Город производит разные вещи, составляет оптимальные белково-жиро-углеводородные композиции для общего потребления, обычно противные или безвкусные. К счастью, мы добрались до компонентов этих смесей, иногда удается сделать что-нибудь съедобное. А зелень выращиваем сами. Попробуешь, оценишь. Если понравится, надеюсь, поделишься информацией о вашем путешествии. Где вас носило столько времени? Насколько я помню, вы дожны были вернуться где-то в две тысячи сотом году…

– Двигатели, на обратном пути… А, собственно, какой теперь год? Две тысячи двести сороковой? Смешно, но с тех пор как мы сели на Луне я не поинтересовался. Даже не думал об этом.

– Сорок первый. В этих условиях я тоже путаюсь со временем, особенно после пары лет анабиоза. Хотя, последнее время мы не гибернируемся все сразу, сохраняется непрерывность календаря… Видел скелеты у входа? Когда все были в анабиозе, какие-то дотошные горожане добрались аж сюда. С арифметикой справились. Но с элементами матанализа, не совладали даже общими усилиями. Вся беда в том, что ложась в анабиоз мы забыли снять блокировку выхода с первой преграды. Обычно мы немножко задерживаем любопытных, чтобы попугать. А когда проснулись, было поздно… Входной тест мы запрограммировали на случай прихода кого-нибудь из космоса или с Луны, вдруг ему потребуется убежище. Мы гостеприимны для пришельцев, но аборигенов видеть не хотим. Это общество не для нас. Наши гибернаторы хорошо спрятаны, но на этой планете осторожность никогда не вредит. Тебе придется помнить об этом, если хочешь здесь жить…

– Я выжил на четырех планетах Дзеты…

– Сколько вас выжило?

– Вернулось девять из пятнадцати. Нас заманили на Луну, и там заперли.

– Сами не знают, кого бояться… Сбежал?

– Я хочу знать, что происходит.

– Очередная планета для исследования! – меланхолично улыбулся он. – Я тебе помогу, немного разбираюсь в истории и настоящем. Я здесь достаточно долго. Когда-нибудь придется сказать себе: хватит! Многократная гибернация вредит здоровью, особенно в пожилом возрасте. А в этом мире – чем дальше, тем хуже. Пора перестать, все равно конец неотвратим…

– У нас похожая проблема. Экспедиция наша никому не нужна. Научные материалы летают на «Гелиосе» вокруг Луны.

– Что вы нашли?

– Четыре планеты. Все разные. Десять лет работы. Четыре человека погибло, двое пропали без вести.

– Жизнь?…

– На одной. Развитая флора, хорошая кислородная атмосфера. Остальные суровые, опасные, даже враждебные. На одной – следы пребывания чужого разума, достаточно свежие.

– В системе Тау тоже нашли хорошую планету, может помнишь ту экспедицию? Они улетели раньше, вернулись после вашего отлета. Потом туда летали еще…

– А другие экспедиции?

– Некоторые вернулись. Две погибли. Насколько я знаю, больше условий для поселения не нашли.

– Все напрасно! – сказал я со злостью. – Все, что мы сделали, не стоило ни одной из жизней прекрасных отважных людей… Даже половины, лучшей половины жизни тех, кто вернулся.

– Как там было? – мой собеседник пытался выглядеть безразличным. Но я видел, что он умирает от любопытства.

– Каждая планета – отдельная история. Мы называли их именами начинающимися на первые буквы алфавита. Первая – Арион. Вторую назвали Белла… она не заслужила такого прекрасного имени, хоть и выглядела притягательно и мило. Там мы потеряли двоих, с тех пор про нее говорили – «Вторая». Третья – Клео. Там нашли следы пришельцев, но это было временное пристанище какой-то экспедиции. Они оставили большое строение под охраной коварных автоматов. Еще немного, и я бы остался там навсегда, вместе с двумя другими… А четвертая – Дария, подавала большие надежды. Мы построили там постоянную базу. Были даже проекты – оставить нескольких человек, но никто не остался. В момент отлета у нас и так не хватало шестерых.

– Что вы знаете о пришельцах?

– О них самих немного: высокий технологический уровень, размеры примерно человеческие. Никаких данных о внешнем виде и происхождении. Они, кажется, ждали гостей в своей постройке, потому как защитили ее достаточно подло. Войти туда было легко. Выйти – намного сложнее…

– Как к нам в бункер, – вставил он.

– Да… действительно. Цель наверное одна. Только их там не было.

– А может хорошо спрятались?

Я задумался. Тогда, на Клео, мы об этом не думали. Постройка пришельцев в наших глазах была только хитро сконструированной ловушкой. Возможно, она скрывала в себе больше тайн, чем мы, занятые спасением собственной шкуры, могли заметить.

Возможно, мы прикасались к пришельцам, не зная об этом, не умея различить их присутствие, а они в это время следили за нашими попытками решить тестовую задачку, оставаясь внимательными наблюдателями, оценивающими степень нашего умственного развития? Действительно ли нам удалось выйти победителями благодаря собственным умениям? Может мы вышли только по их благосклонному разрешению, когда они поняли, что мы не доросли до их уровня? Теперь поздно об этом думать… Моего хозяина звали Марк, во всяком случае, так он просил себя называть. Он был исключительно вежлив, хотя его поведение и чрезмерная болтливость временами утомляли. Я оправдывал его тем, что ему не часто приходится принимать гостей. При всем этом, у него было одно несомненное достоинство – он не задавал слишком много вопросов. Из огромного шкафа он добыл обещанные планы города и, с моей помощью, попытался установить положение интересующего меня объекта.

– Кажется, тебе повезло, космак, – улыбнулся он, поднимая глаза от плана. – Твое здание поднимается над первым уровнем. Ты попадешь туда со второго уровня, проход должен быть, потому что рядом расположен один из главных водяных коллекторов. Видишь, здесь… Это забор воды для промышленных целей прямо из реки…

– Река… существует?

– Река… – он улыбнулся. – Она проходит через несколько таких городов. Собственно, это сточный канал. Но она там, внизу. Еще пол часа он сопоставлял планы разных уровней, что-то сравнивал, записывал на клочке бумаги.

– Если хочешь, могу провести тебя на второй уровень. Дальше найдешь сам.

Я согласился. Его вежливость пришлась кстати. Я был благодарен, что его не интересует цель моих поисков.

Мы отправились в тот же день, после обеда, который Марк приготовил особо старательно и очень талантливо.

Нас вновь поглотили темные переходы, грязные лестничные клетки, угрюмые куски улиц, являющиеся из могильной тьмы под лучами наших фонарей. Мы спускались вниз, все ниже, минуя отрезки коридоров в монолите домов, заполненных серой твердой массой. Временами мы проходили прямоугольные дворики, ограниченные стенами домов и плитами, перегораживающими улицу с двух сторон. Несколько раз, чтобы выбраться из такого помещения, надо было подняться на пару этажей вверх, чтобы оказаться выше перекрытия на следующем уровне, а оттуда вновь спускаться вниз… Трехмерный лабиринт города заманивал нас в ловушки слепых коридоров, не давая добраться до своих нижних уровней.

– Вообще-то, сюда никто не ходит, – сказал Марк, остановившись перевести дух после очередного восхождения по выщербленной лестнице. – Они живут на поверхности, на предпоследнем уровне, где проходят главные коммуникационные артерии. Ниже – только крысы. Их очень много…

– Видел, – перебил его я. – Они научились пользоваться достижениями цивилизации…

– Они очень опасны. Это естественно, когда их много. Слишком умные.

Быстро размножаются и становятся агрессивными.

– Ты думаешь… они в конце концов станут основными жителями города?

– Ненадолго, но, несомненно, переживут нас. Потом постепенно все кончится, весь механизм начнет расстраиваться, а они не смогут справиться без синтетической пищи…

– Город гибнет, правда? – спросил я глядя на Марка в слабом свете, отраженном от серой стены перед нами.

– Если бы только это… Гибнет весь мир, и уже давно. Ты заметил, что город почти пуст…

– А эти, в предместьях?

– Эх, это слишком сложно, чтобы рассказать в двух словах. Поговорим в удобных креслах.

Он пошел вперед, рассматривая осыпающиеся стены домов, словно пытался расшифровать давно стертые надписи с названиями улиц.

– А нельзя что-нибудь сделать… помешать?… – тихо спросил я.

– Чему? Вымиранию человечества? Никто не станет их спасать. Не имеет смысла. Они вымирают планово. Просто не размножаются. Это очень гуманный способ ликвидации.

– Так молодых ведь много?

– Ты ничего не заметил? Ты был на Луне… Тебе не объяснили в чем дело?

– Они? Неохотно и невнятно упоминали о дегенерации… О сделанных ошибках…

– Поговорим позже. Сколько женщин ты видел в городе?

– Кажется… ни одной.

– Вот и ответ.

– Их нет?

– Во всяком случае, очень немного… и остается все меньше. Кирил объяснит подробно, он биолог, занимался генетикой. Похоже, мы пришли. Серо-голубое здание показалось знакомым. Да, это могло быть здесь. Перерезанное перекрытием верхнего уровня на высоте окон седьмого этажа, здание Института держало своей крышей следующее перекрытие. В лишенных стекол окнах серели груды застывшего крезолита.

– Неужели нет входа? – пробормотал Марк и двинулся вдоль стены. Я пошел за ним.

– А с другой стороны? – подсказал я.

– Посмотрим. Должно остаться хоть одно окно. Обычно так делали, чтобы добраться до фундамента здания через одно из наружных помещений. Мы обошли громаду здания, плотно заполненную монолитом.

– Ничего, – сказал Марк. Я почувствовал, как твердые плиты уходят из под ног. – Но есть еще один шанс. Следующий уровень опирается на крышу здания. Пойдем.

Он посветил вокруг, в поисках ближайшего строения. Институт стоял один посреди пустой площади, как огромный пилон, поддерживающий перекрытие в радиусе нескольких десятков метров. Марк отправился наугад в сторону какого-то темного здания.

– Порядок, – сказал он, проверяя что-то на своем плане. – Это наверное старый Вычислительный Центр. Кажется, здесь до сих пор работает часть компьютерной системы города.

Входная дверь здания была открыта. По узкой лестнице мы прошли шесть этажей вверх.

– Замечательно! – Марк показал на металлическую лестницу, подвешенную к люку. – Попробуй открыть.

Я взобрался по лестнице и упершись спиной приподнял крышку люка. Потянуло затхлым воздухом, сверху посыпались комья земли. Я поднял фонарик и посветил в открывшуюся щель. Выше находился прикрытый тяжелой решеткой колодец, похожий на канализационный сток. Я без труда отодвинул решетку и мы выбрались на верхний уровень.

– Туда! – Марк показал направление и мы пошли по сыпучему сухому грунту – бывшему газону. С обеих сторон тянулось заброшенное потрескавшееся полотно дороги, дальше – череда одинаковых высоких блоков, абсолютной чуждой мне архитектуры. Это был город, возникший намного позже моего отлета.

– Где-то здесь спуск, – сказал Марк, обыскивая участок земли метрах в пятидесяти от того места, где мы выбрались наверх. – Твой институт под нами… Черт побери, открыто…

Я склонился над черным прямоугольным отверстием в земле. По пологим стенам колодца наверх проскользнуло несколько крыс.

– Крысиная тропа. Надо быть внимательней, их может быть больше.

Приготовь парализатор, – он поправил на груди свой газовый лазер. – Чего им искать на втором уровне?

Мы осторожно спускались по крутой металлической лестнице. Да, это был институт. Я знал этот зал на последнем этаже. Раньше здесь, перед кабинетом директора, стояла огромная пальма. Теперь это было ограниченное грязными стенами пространство, с потолка свисала пыльная паутина. Из проемов выбитых дверей торчали комья крезолита. Я бежал вниз по широкой лестнице, на которой сохранилась светлая полоса от когда-то покрывавшего ее ковра. Марк с трудом поспевал за мной, пришлось идти медленнее.

– Иди сам. Я подожду здесь, – попросил он, опершись о перила, где-то на уровне шестого этажа. – Не хочу высоко подниматься на обратном пути.

– Я скоро.

– Удачи, – пробормотал он, доставая из кармана мешочек с табаком и трубку.

До подвала я добрался без препятствий, если не считать кучки крыс, прыснувших в стороны под лучом фонарика, который наткнулся на них в темноте подвала. Что они здесь искали?

Может, отсюда есть другой выход, на более низком уровне? От возбуждения я дважды терял дорогу в лабиринте подвальных коридоров, и наконец добрался до скрытого прохода. Я разблокировал механизм замка и толкнул бетонную плиту. Она легко поддалась. Я стоял над колодцем с крутой лестницей. Лестница проржавела, но держалась еще крепко. Я медленно опустился вниз.

Крышка люка была закрыта. Я дернул ручку, люк плавно поднялся. Луч опустился вглубь цилиндра. Хотелось крикнуть, но пересохшая гортань не выпустила из себя ни звука…

Я спустился вниз по металлической лестнице. Фонарик осветил тесное пространство. Внутри цилиндра было пусто. Нет… Не совсем. Под стеной, на гладкой плите пола, лежал огромный букет цветов. Я присел и рассмотрел их поближе. Полураскрывшиеся бутоны ярко-красных роз были свежими и сильно пахли. Между лепестками блестели капли воды. Мои руки дрожали, когда я раздвигал стебли, ранясь об острые колючки. Нет… Письма не было – ничего кроме цветов… Значит она была здесь, несколько минут назад. Если бы не запах роз, я бы нашел в этом тесном пространстве хорошо знакомый, надолго запомнивший запах ее тела… Минуту назад она была здесь… Когда она ушла? Или, оставив цветы, ушла сразу, не собираясь вернуться? Нет, в таком случае остались бы слова прощания. А может, подождав четыре минуты, вышла проверить, не вернулся ли я? Нет, она бы захватила цветы, чтобы вручить мне при встрече…

– Куда? Зачем?…

Не знаю, как долго я сидел там, внутри цилиндра, придумывая и отбрасывая разные варианты. Если бы люк был закрыт, снаружи прошли бы тысячелетия…

Теперь, когда напряжение ожидания кончилось, развеялись надежды, державшие меня в постоянной готовности к действию, я чувствовал, как прибавляются годы, словно обманутое время отбирало причитающуюся ему дань…

Я пытался не сдаваться, удержать в себе, вопреки всему, ту веру, которая была так необходима мне в Космосе и теперь… Много раз я сопоставлял домыслы и гипотезы, располагая их по степени вероятности. Что могло произойти там, внизу? Что случилось потом? В то, что она была там, я верил безоговорочно. Цветы, которыми она хотела меня встретить – достаточное доказательство.

Пятьдесят лет, планируемое время моего отсутствия, внутри цилиндра прошли за четыре минуты. Я представил себе Йетту с букетом в руках, долгие минуты разглядывающую часы… Когда минуты прошли, за последующие секунды ее спокойствие должно было переродиться в панику. Осознавая тот факт, что там, снаружи, в темпе секундной стрелки проходили месяцы и годы, она должна была действовать молниеносно. Выпустив из рук букет, она взобралась по лестнице, чтобы открыть люк. Тогда сумасшедшее время остановилось, вернувшись к нормальному темпу. Появилось время подумать. Что сделал бы я на ее месте? Естественно, достаточно было просто подняться на любой этаж здания, нажать кнопку видеофона и соединиться с центром управления космической службы. Через пятьдесят лет после моего отлета Институт еще работал. Может быть нижние этажи уже оказались ниже уровня первого перекрытия, но лестничная клетка сохранилась до сегодняшнего дня, целая, открытая по всей длине. Она могла свободно выйти и вернуться получив информацию…

Что ей могли сказать в центре? В то время еще ничего. «Гелиос» был на обратном пути, но за пределами связи. Почему никогда раньше я не представлял такой ситуации – Йетта покидающая цилиндр… Мы же договорились, что я найду ее там. Но происшедшего мы не предвидели. Нет, неправда. Каждый из нас думал об этом, но никто не хотел обсуждать. Как два чертовых страуса, мы предпочитали не устанавливать других версий встречи. Возможно, нам казалось, что сама вера в осуществление нашего плана делает его безупречным…

Почему она не вернулась? Корабль опаздывающий на целые годы – не такая уж редкость… Да. Но не на столетие, не на полтора… Хотя, она могла выходить несколько раз. Свежесть цветов свидетельствовала о том, что при каждом выходе, она закрывала люк. Машинально она делала это, или целенаправленно… чтобы не завяли розы? Если так, то она должна была верить и ждать… До тех пор пока не вернулась после очередного выхода. Что помешало ей вернуться? Когда это произошло? Сто лет назад? Год?

Неделю? Может совсем недавно, сейчас и… теперь она здесь, в городе? Я испугался этой мысли: одна, здесь? Ван Трофф совершил преступление, и я вместе с ним…

Но она могла выйти в любую секунду из тех шестнадцати минут, которые для нее длилось мое отсутствие. Запертая в склепе, который должен был вернуть ее живой и молодой после стольких лет… В голове вертелись несколько вариантов событий, но я не смог выбрать ни одного. Нет, не знаю, и не узнаю никогда… Сейчас. Спокойнее, без нервов! Есть только две возможности – она жива, или нет… Избитая истина. Но начинать надо с этого. Итак, если она жива, то… в любой момент может вернуться к цилиндру и найти мое письмо, как только она закроет люк, я его тут же открою, поскольку все время буду сюда заглядывать…

Либо она вышла давно и теперь…

Меня потрясла ужасная мысль: я увидел ее в толпе оборванцев из предместья, старую женщину с поседевшими волосами, в лохмотьях, изгнанную из города кучкой воинственных юнцов со стальными трубами в руках. А если она умерла? Долой эту мысль, не хочу принимать ее. Йетта должна быть здесь, такая же как и раньше. Она может появиться в любой момент.

Можно убедиться в этом. Если принять во внимание две крайних возможности, достаточно войти в цилиндр и закрыть люк. Первые две-три минуты принесут ответ, освободят от ожиданий и домыслов. Если она не появится, все мысли и заботы о ней останутся в нескольких десятках лет позади… И что дальше? Что станет с Землей через пол века? А если прийдет? Кто знает, сколько времени она провела вне цилиндра? Если вместо прекрасной двадцатилетней девушки появится старуха? Я ее полюблю? Смогу ли оставить хоть видимость чувств к шестидесяти… семидесятилетней Йетте? Смешно и грустно. Кого я собственно люблю, насколько реально это чувство… Может это иллюзии, преследовавшие меня долгие годы полета?

Что делать? Сразу спуститься вниз, закрыть люк и вслепую отправиться в неведомое будущее планеты? Потом ничего не вернешь… Вернешь? Черт бы побрал дьявольские штучки старика «Мефи». Нет, пока я этого не сделаю. Дни и даже недели не играют никакой роли. Вернуться можно в любую секунду… Не хочу, пока не хочу… Может, я боюсь этого особенного и странного бессмертия, которого боялся даже сам изобретатель? А Йетта? Вдруг и она испугалась ожидания, решила раньше или позже прожить свою нормальную человеческую жизнь, вместо того, чтобы существовать вне времени? Может, не веря в мое возвращение через столько лет, видя к чему стремится человечество, решила, что дальнейшее продление жизни не имеет смысла? Если кого-то встретила, осталась с ним – имею ли я право ее осуждать?

Однако, если она здесь, в этих адских лабиринтах заполненных отупевшими психами – я найду ее…

* * *

Возвращались мы молча. Марк шел впереди, освещая дорогу. Он ни о чем не спрашивал. Мог ли он знать тайну подземелий Института? Его поиски по планам города и подземельям, прежде чем мы нашли вход, могли быть притворными… Но какова цель такого притворства? Не знаю почему, но неясные подозрения и домыслы исчезли… В некоторый момент я готов был подозревать Марка и его товарищей, приписывая им вину за отсутствие Йетты в цилиндре… Что вызвало эти подозрения? Я задумался и пришел к выводу, что этот человек, один из нескольких жителей шикарного убежища, совсем не подходит к окружающей действительности, занимая в ней, вместе со своими товарищами, какое-то особое положение… Может, он не из этого времени, как и я? Он не был «космаком» или пришельцем с Луны. Кто он? Откуда взялся в этом противоестественном обществе? Если из прошлого, то как преодолел промежуток времени от своей эпохи до настоящего времени?

Когда я покидал Землю, существовал только один метод продления человеческой жизни в будущее – анабиоз. Однако, уже тогда, из-за технических проблем его использовали лишь в единичных случаях, в основном в медицинских целях, для временного сохранения полуживого состояния пациента перед операцией. Кроме того, на время пути гибернировали астронавтов. Я сам, за время своего двухсотлетнего путешествия постарел всего на несколько лет благодаря тому, что путешествие в обе стороны проделал в состоянии анабиоза, Эффекты относительного течения времени не имели в нашем путешествии решающего значения, особенно при возвращении, происходившем со скоростью значительно меньше запланированной. Марк явно не вписывался в действительность. Если он знал о цилиндре… Нет, чепуха. Он не мог знать…

Я решил повторить вопросы оставшиеся без ответа. Мне казалось, что подробное восстановление истории Земли, человечества или, хотя бы этого города, поможет найти отправную точку, след, который поможет узнать, что произошло с Йеттой, В убежище мы застали еще двух его жителей. Они приняли меня, как и Марк, тепло, с интересом. Оба были в возрасте Марка, старше шестидесяти, но в очень хорошей физической форме. Кирил – высокий, добродушный, слегка полысевший, был биологом, второй – тощий и мелкий, по имени Ноам, представился специалистом по демографии. Удовлетворив их интерес к Лунному Поселку и нашей экспедиции, я спросил о самом для меня важном.

Ноам согласился поговорить на эту тему:

– Уже в первой половине двадцать первого века, то есть во времена, известные тебе, и даже еще раньше, появились две проблемы: перенаселение и нехватка продуктов питания. Правда, модернизация производственных процессов несколько сглаживала ситуацию, на десятилетия отдаляя перспективу недоедания, но границы возможностей все приближались. Пора было подумать о будущем.

Было предложено несколько способов борьбы с надвигающейся угрозой. Один из них – ограничение населения Земли и нулевой естественный прирост, предлагался давно, еще в конце двадцатого века. Второй способ включал в себя экспансию человечества за пределы Солнечной системы. Несколько межзвездных экспедиций, таких как твоя, имело задание изучить возможность колонизации планет других звезд. Одна из экспедиций, кстати, наткнулась на планету, прекрасно подходящую для заселения. Туда даже послали большую группу пионеров-поселенцев, но стоимость предприятия оказалась несоизмеримой с эффектом. Общественное мнение требовало увеличения фондов на улучшение производства белка и углеводов, не желая терять их в океане космоса.

Итак, межзвездная экспансия оказалась достаточно иллюзорным методом улучшения демографической ситуации. Да, колонисты могли заселить другие планеты и дать начало новым ветвям человечества, но массовая эмиграция оказалась почти невыполнимой.

– А что стало с посланными колонистами? – перебил его я.

– Несколько лет они преодолевали трудности, что не очень-то получалось. Потом, по неизвестным причинам, контакты ослабли, обмен информацией стал редким и скудным… А потом на Земле наступил кризисный период, о котором я хочу тебе рассказать. Тогда почти полностью отказались от космических проектов, ассигнования на эти цели свели до минимума, а все усилия науки направили на решение земных проблем… Для противодействия угрозе голода и перенаселению началась работа в двух основных направлениях: интенсивное производство продовольствия и стабилизация населения Земли. Это было началом процессов, которые привели к тому, что ты видишь сегодня…

– По-моему, не получилось. Непростительные ошибки?

– Возможно. Но не будь их, было бы также плохо. Сегодня судить трудно… Насколько тебе известно, демографические процессы характеризуются большой инерционностью. То есть, любые проекты приносят плоды, как минимум через два поколения, почти через пол века… Еще в конце двадцатого века достаточно точно установили возможности планеты по обеспечению условий для растущей популяции. Правда, футурологи, как всегда, недооценили темпов перемен. Горизонт приблизился неожиданно быстро. К концу двадцать первого века, когда твоя экспедиция должна была вернуться с Дзеты, повторно промоделировали и проанализировали тенденции развития демографической ситуации и пришли к выводу, что настал момент для принятия радикальных решений.

Работы шли давно, уже во второй половине двадцать первого века был сделан первый шаг. Появиласьразработанная всемирным центром демографических исследований программа стабилизации населения Земли. Ее цель – полный контроль за рождаемостью, ограничение населения на установленном уровне. Одновременно велись работы по многим направлениям, с целью получения достаточного количества «чистой» энергии, продуктов питания и других необходимых материалов.

Ввиду предстоящего в ближайшие десятилетия полного исчерпания энергетических ресурсов, решено было в полной мере использовать энергию солнца. Уже тогда существовали технические решения, позволяющие утилизировать и преобразовать в электроэнергию до тридцати процентов солнечного излучения достигающего поверхности Земли. Но оставалась дилемма: солнечные элементы расположенные на большей части поверхности Земли займут место лесов, пастбищ и сельского производства, потребляющих всего один процент энергии Солнца, но производящих такую существенную для жизни людей биомассу, регулирующих содержание кислорода, двуокиси углерода и водяного пара в атмосфере, а также водный баланс в почве. Проблему решили, в чем ты мог убедиться приземлившись за городом. Сегодня практически не осталось растений, фермерских хозяйств, лесов и лугов. Вся поверхность суши вне городов покрыта элементами Грилля. Это не просто фотоэлементы, а чудо технологии человека: интегральные элементы преобразующие солнечную энергию действуюп как листья растений, но с гораздо эффективнее. Они поглощают больше девяноста процентов энергии Солнца, половина расходуется на производство электричества, остальное – на фотосинтез. Кроме того, элементы выполняют остальные функции листьев – поглощают двуокись углерода, выделяют кислород и водяной пар, собирают осадки со всей поверхности. Это изобретение в значительной степени сформировало наше теперешнее положение, но не только оно. Вторым широким мероприятием стало повсеместное предохранение от беременности, как метод регулирования рождаемости. Суть его состояла в том, что все люди Земли подверглись воздействию некоторой органической субстанции, которая привела к модификации генетического кода в области половых клеток. Эта модификация, передаваемая потомству по наследству, приводит к «блокировке оплодотворения». Поэтому все стали неспособными к «ежедневному» воспроизводству. Разблокирование возможности оплодотворения достигается приемом другого вещества – активатора, на короткий период включающего половые клетки. Повсеместное использование такой блокады позволяет регулировать рождаемость распределением активатора. Этот метод приняли как единственное спасение от грядущего демографического взрыва. Его введение не вызвало особого сопротивления среди человечества, поскольку он никому не вредил и не нарушал других биологических функций человека. В последние десятилетия двадцать первого века была проведена «блокировка рождаемости», это вещество ввели в питьевую воду и атмосферу планеты. Казалось, с перенаселением покончено. Сначала все шло хорошо. Исчезла проблема нежелательной беременности и незапланированного ребенка. Пары, желающие иметь потомство, обращались на специальные врачебные станции, где подвергались всесторонним обследованиям. Положительный результат позволял получить порцию активатора и зачать потомка, естественно, под контролем, чтобы активатор был принят теми, кому предназначался, чтобы состав этого вещества, являющийся строгой тайной, не был никем расшифрован. Только строгая регламентация обеспечивала эффективность метода. Исследования кандидатов в родители тоже не вызывали особого сопротивления, ведь каждый желающий иметь ребенка, хотел, чтобы он был физически и психически здоровым. Отказ в разрешении, мотивируемый возможностью физических отклонений потомства или наследственных болезней, обычно принимался позитивно. Конечно были попытки обойти запреты. Случались кражи активатора преступниками, но ученые стояли на высоте, ни один биохимик не дал втянуть себя в нелегальное производство этого вещества. Как и все труднодоступное, активатор стал предметом спекуляции и продавался за бешеные цены на черном рынке, но эти мелкие утечки не грозили нарушением общего положения. Правда, возникла другая проблема. Исследования кандидатов в родители, в том числе и генетические, привели к тревожному открытию. Среди исследуемой популяции было найдено множество нежелательных генных мутаций, спровоцированных разными мутагенными факторами, присущими промышленным центрам тех лет – химическими отравлениями излучениями, электромагнитными поламя и так далее.

Генетики забили тревогу и одновременно предложили решение проблемы. Повсеместное предохранение могло помочь очистить человеческую популяцию от генетических отклонений. Было предложено выделить некоторое количество генетически «чистых» особей репродуктивного возраста, и только им выдавать разрешение на размножение.

Из исследований явствовало, что количество таких абсолютно надежных особей, в возрасте от нуля до сорока лет – около десяти процентов человечества. Если стимулировать воспроизводство этой группы так, чтобы каждая женщина родила в среднем четверых детей, одновременно запретив размножаться остальным, генетически несовершенным, лет через восемьдесят, все население будет состоять из потомков генетически чистых избранников человечества.

Этот проект возбудил множество споров и разногласий, но победил рациональный взгляд, выразившийся в следующем: если существует необходимость в ограничении и регулировании рождаемости, пусть она приведет к оптимальным последствиям. Наверняка будет лучше, если через сто лет человечество станет генетически «чистым», лишенным генетических и умственных недостатков, более приспособленным к жизни в современном обществе, тут и спорить не о чем.

Были отданы соответствующие распоряжения, девяноста процентам людей было отказано в праве размножаться (на практике это касалось только людей репродуктивного возраста, то есть примерно половины от общего числа), в то же время, на оставшиеся десять процентов легло бремя поддержания вида homo sapiens. Естественно, не бесплатно. Был установлен ряд привилегий для людей имеющих четырех и более детей. Эти привилегии, в силу обстоятельств недоступные остальным, вызывали зависть – несмотря на то, что всем без исключения гарантировалось гораздо больше минимума средств к существованию, всвязи с ростом автоматизации, даже работать было не обязательно. Но для среднего человека важен не абсолютный уровень жизни, а сравнение с условиями жизни других людей. Так, на фоне всеобщей доступности других благ, обладание ребенком для многих стало синонимом роскоши и высокого общественного положения.

Но правила были тверды, лишь немногим «неуполномоченным» удавалось иногда нелегально раздобыть активатор. Часть человечества, которую обязали размножаться, чувствовала себя неплохо, побуждаемая системой продуманных экономических стимулов. Как следовало из прогнозов, в течение ближайших десятилетий количество мирового населения должно было уменьшиться из-за постепенного убывания тех девяноста процентов с ничтожным количеством размножающихся. Это давало некоторую «передышку» человеческой цивилизации, позволяя подготовить условия жизни для максимально запланированного количества людей. За это время должна была осуществиться генеральная модернизация городов, которые, после того как огромные территории вокруг были заняты плитками Грилля, стали единственными местами проживания людей. Всю переработку, производство, энергетику, для экономии территорий и использования городских агломераций, разместили внутри городов. Они должны были обеспечивать себя, пользуясь окружившими их энергопоглощающими полями Грилля.

И тут возникли серьезные трудности. Население, как вскоре выяснилось, вместо того чтобы уменьшаться, начало даже расти, несмотря на строгое соблюдение правил системы регулирования рождаемости. Поэтому после ограничения числа разрешений на рождение, началось авральное изучение неожиданного явления. Через несколько месяцев все прояснилось и долго держалось в тайне от общественности. Оказалось, что вещество подавляющее размножение действует хорошо, но… не на всех! Оно не работает примерно в десяти процентах случаев, причем, о ужас, на людях несущих в своих клетках самые неестественные генные мутации! Следовательно, кроме старательно отобранных физически здоровых и высоко интеллектуальных десяти процентов, в равной степени, хоть и без активатора, то есть бесконтрольно, размножалась и десятипроцентная часть популяции, охватывающая людей с сильными генетическими отклонениями, наследственными пороками и низким интеллектом, просто дебильных. По закону эти люди пользовались привилегиями для многодетных и размножались с большим воодушевлением. В научных сферах (естественно принадлежащих к привилегированной группе размножения) возникла паника. Что делать? В работу включились компьютеры, которые без труда промоделировали положение на ближайшее столетие и вынесли страшный приговор: при текущей динамике размножения через восемьдесят лет общество будет состоять на половину из потомков «наихудшей» генетической группы и на половину из потомков «наилучшей». «Средняя» группа, около восьмидесяти процентов исходной популяции к тому времени исчезнет, не имея потомков. При этом, через восемьдесят лет население превысит планируемое количество, которое еще можно прокормить. А в последующие годы прирост населения увеличится! Положение казалось безвыходным. Было рассмотрено несколько вариантов, но ни один их них не выдерживал критики из-за возможных последствий. Во-первых, можно было отказаться от всей программы, убрать льготы для многодетных, это привело бы к сокращению рождаемости в первой группе (генетически правильной) и третьей (генетически сильно испорченной). При снижении динамики роста человечества несколько позже возникнет та же фатальная структура популяции: половина населения будет генетически испорчена. Если и дальше препятствовать смешению групп, это приведет к еще большим различиям. Если смешению не мешать, через пару поколений уже никто не будет генетически безупречен.

Вариант второй – допустить нормальное естественное размножение всех групп, в том числе и средней, но это возврат к исходной точке, надо искать новый способ регулирования рождаемости, А этого ученые старались избежать любой ценой.

Вариант третий – сильно ограничить размножение первой группы и полностью второй. Результат: перенаселение грядет не так скоро, но сильно возрастет процент людей с плохой наследственностью, потомков «наихудшей» группы.

Решений никаких не приняли, пока оставили действовать старые законы. Орудие регулирования прироста и генетической чистоты, каковым должна была стать «всеобщая контрацепция», оказалось неэффективным как раз для тех, кого должно было устранить…

Несколько десятилетий велись поиски нового вещества, ограничивающего размножение и третьей группы. Это длилось до тех пор, пока численность обеих групп, первой и третьей, не сравнялась, а вторая группа сама собой исчезла. Произошло, проще говоря, расщепление популяции. Одновременно, мир оказался на границе демографических возможностей. Пришлось принимать радикальное решение.

И тогда был придуман выход. Правда не тот, который искали, но действенный. Его не обсуждали публично, наоборот, держали в полной тайне. О нем знала лишь небольшая группа ученых и людей ответственных за демографическую ситуацию. Эта группа и воплотила в жизнь новый проект регулирования количества населения. Был ли он хорошим и гуманным, судить трудно. В любом случае, это был единственно возможный ход, ведущий к намеченной цели. Тайно на Луне построили самообеспечивающиеся поселки для нескольких десятков тысяч людей. Из первой группы отобрали некоторое количество людей, в основном ученых высшего уровня и их семей, а также всех, кто знал о новой программе, чтобы сохранить все в тайне. За короткое время, также тайно, этих людей перевезли на Луну.

Последний из них, покидая Землю, ввел в атмосферу и воду новое вещество. Оно не ограничивало возможности размножаться для третьей генетической группы. Но у всех, кто его принял, возникала наследственная склонность к воспроизводству потомства исключительно мужского пола. Количество рождающихся девочек достигло всего одного процента от общего числа рождений. Кроме того, беглецы унесли с собой тайну активатора, сделав невозможным размножение первой группы. Так избранные спрятались на своем ковчеге, наслав потоп на оставшихся. Следует признать, что этот потоп не имел черт внезапного катаклизма. Он не отнимал право на жизнь, как раз наоборот, остались действующие, рассчитанные на много лет самостоятельного функционирования, устройства производства пищи, обеспечения медицинской помощи, всем гарантировались климатизированные жилые помещения, было уничтожено все отбирающее жизнь у человека – оружие, взрывчатка, яды, даже индивидуальные средства передвижения, которые, при отсутствии надлежащего контроля за движением, становились серьезной угрозой для жизни… Беглецы собирались спокойно дождаться пока не вымрет земное человечество. Удивительны законы управляющие населением. Я проследил это на простой математической модели. Судьба поляризованного человечества, оставшегося на Земле, была предрешена. В следующие восемьдесят лет вымерла первая генетическая группа. А третья… В первые сорок лет в ней произошел хоть и небольшой, но заметный количественный рост. В следующие сорок – спад, тоже не очень быстрый. В пятом двадцатилетии группа уменьшилась наполовину… Сегодня, после половины шестого двадцатилетия от начала операции, на Земле осталось лишь несколько процентов первоначального количества людей третьей группы, в основном старики мужского пола… В следующие несколько лет, когда уйдут самые старые, останется только немного взрослых и старых мужчин, немного юношей и… практически исчезнут женщины… Все это следует из неумолимых демографических законов… Смотри, космак. Вот компьютерная распечатка, на которой я промоделировал процесс при сильно упрощенных исходных данных. А здесь очень интересная кривая, отображающая вымирание человеческой популяции… Мой собеседник продемонстрировал несколько графиков.

– Как видишь, на Земле нас осталось немного, – вскоре продолжил он. – Через сорок лет, а может и раньше, не останется вовсе… Тогда, по той самой программе, сюда вернутся лунаки.

– А если… – засомневался я. – Будет ли хорошо, если именно они дадут начало новому человечеству? Их моральные качества кажутся мне довольно сомнительными, после того, что они сделали…

– Не надо судить их опрометчиво, космак. На это можно взглянуть иначе. Они же оставили людям обреченным на вымирание без потомства целую цивилизацию, все, что создали здесь, на Земле. Это же была элита человечества! Они никому не причинили непосредственного вреда. Воспрепятствовали аду перенаселения. Обеспечили всех едой, жильем, энергией, одеждой и развлечениями в границах возможностей современной для них цивилизации! Они не стали причиной чьей-либо преждевременной смерти, только остановили размножение. Не сделай они этого, мир погибал бы от перенаселения. А сами? Ведь ни один из них там, на Луне, не прожил дольше тех, кто остался здесь. Сегодняшние лунаки – их потомки. Значит, тот, кто отрекся от своего удобного земного жилища в наземном городе и добровольно заточил себя в подземелья Луны, не заслуживает называться героем? Подумай об этом, космак, прежде чем судить их!

– Ты их защищаешь?…

– Я попросту объективен. Оставшись здесь, они бы пожили с удобствами до смерти, не заботясь о судьбах человечества…

– Боюсь, что их самоотречение не принесло пользы. – Сказал я. – То, что я видел – это проявление дегенерации, прежде всего моральной. Даже потомки гениев, выросшие в тех условиях, перестают быть людьми. Они не вернутся сюда. Некоторые это чувствуют и понимают.

– Не знаю… Я не знаю их, я встречал только двух или трех лунаков, которых присылали оттуда. Действительно, выглядели они не лучшим образом, но я думал, что это отбросы общества…

– Отбросы? Это лучшие из них, слишком хорошие, чтобы там жить…

– Значит, надежды на повторное заселение Земли нет… – пробормотал Марк.

– Я не пойму еще одного, – перебил его я. – Почему они не оставили на Земле тайны активатора? Дав возможность размножаться первой группе…

– …они бы только продлили ее бессмысленное существование.

Мускулинизация одинаково действовала на обе группы, а конец был бы тем же. Мне кажется, они преследовали еще одну цель, дегенераты «третьей группы» предоставленные сами себе, исчезнут быстрее. Количественно они ни с кем не соперничают, кроме того, никто не сдерживает их, они дерутся между собой, уничтожают технику, благодаря которой существуют, словом, подрезают сук, на котором сидят… Таким образом, они ускоряют время возвращения лунаков…

– …которые никогда сюда не вернутся. Для Земли действительно нет никакого спасения?

– Есть один шанс, хоть и ничтожный, но есть. В конце двадцать первого века, как я говорил, Землю оставила большая группа поселенцев, направляющаяся к одной из планет Тау Кита. Они начали все сначала. Быть может… их уже нет… Но если они выжили и построили основы цивилизации, могут сюда вернуться… Но к тому времени не останется ни лунаков, ни этих…

– …ни доцентов, – добавил я.

– Доцентов уже нет, – сказал Марк с улыбкой. – Так называли вымирающую первую генетическую группу, когда лунаки покинули Землю. Улетели почти исключительно профессоры, для доцентов, настоящих, с дипломами, на Луне места не было. Отсюда и шутливое, с тех времен, когда люди еще шутили, название всех, кто остался из первой группы. Потом, в устах третьей группы, это слово приобрело пренебрежительное значение, что-то вроде «умника», – так же как когда-то имело пренебрежительное значение слово «философ». Сейчас, когда «доценты» вымерли, слово осталось как оскорбление, которым пользуются гныпли и згреды.

– А вы? Вы, собственно, кто?

– Это особая история, – сказал Марк. – На самом деле, меня и пятерых моих коллег уже давно не должно быть. Мы из первой генетической группы. Когда улетели лунаки, мы были детьми. Потом учились, пока работали учебные заведения. Мы знали, что ждет наше поколение. И решили… пожить немного дольше. В таком городе, как этот, должна было остаться пара гибернаторов, в больницах, например. Мы нашли их. И так пережили наших ровесников. Думаю, в других городах тоже нашлись сообразительные…

– Действительно… А как в других городах?

– Думаю, также. Где-то лучше, где-то хуже, но исходные условия были одинаковы. Города в двадцать втором веке сильно унифицировались. Возможно, в некоторых уже никого и нет. Но проверить это нелегко. Связь и сообщение между городами постепенно отрезаны программами центров управления городами. Лунаки предвидели ситуацию на следующие двадцать лет после их отлета и все в своих планах предусмотрели. Из-за похожести и самообеспечения городов, связь между ними давно не имеет решающего значения, ни хозяйственного, ни туристического…

– Вы многое объяснили, многое стало понятно, хотя многое удивляет и шокирует. – Сказал я. – Что случилось с культурой? Даже самые примитивные общества имеют какую-то культуру, искусство… Кроме того, что означает это странное разделение общества?

– Про культуру поговорим в другой раз. Возможно, ты сам столкнешься с ее проявлениями, и мне не придется ничего объяснять… А разделение? Это просто. Сопляки, лет до двадцати – это гныпли. Они скучают, ищут развлечений, бьют тех кто боится. А в предместьях, старше сорока – это згреды. Их не ждут в городе, гонят, за пищей приходится прокрадываться ночью. Их много, но они старые, слабые и голодные…

– Кто их прогоняет? Гныпли?

– Нет, они только подражают старшим, от двадцати до сорока лет…

– Как их называют?

– Никак. Это просто «люди». Это они преследуют згредов, регулярно устраивают погромы в их пригородных норах днем и в городе по ночам.

– Но почему? Для всех же всего хватает!

– Официальная «идеология» этого конфликта гласит, что молодежь не может простить старикам того, что те их родили, зная об отсутствии перспектив и плохой наследственности. Наследственность – их комплекс. Не придавай они ей такого значения, большая часть могла бы жить абсолютно нормально. Но претензии – всего лишь предлог. На самом деле, они просто не могут видеть стариков, зная, что их ждет та же судьба. Человеку не нравится, когда ему под нос подсовывают картину его недалекого будущего… Да и теперешние люди среднего возраста уже не дадут выгнать себя из города горстке гныплей последнего поколения. Но драки со згредами имеют многолетнюю традицию. Все считают их естественными. Да и вообще, люди, рожденные и воспитанные в городе после отлета лунаков, воспринимают сложившееся положение, как первобытный человек воспринимал джунгли – просто живут как получится. А драки – единственное развлечение. Здесь же нет никакого образования, все умственно деградировали до уровня темного средневековья. Да и зачем учить членов погибающего общества? Кому это делать? Вот и живут, как поросята в самом современно хлеве…

– Страшно, – задумался я.

– Можно привыкнуть, и как-то устроиться, как видишь. Всему, что здесь есть, мы обязаны своим способностям. Местные люди, вместе с гныплями и згредами вроде гордятся нами, но на самом деле боятся и уважают. Они ведут с нами разные дела. Вообще-то, мы вшестером управляем этим городом.

– Дела? Какие дела можно вести? У них же все есть задаром, из автоматов, из магазинов…

– Не все, ой, не все! – засмеялся Марк стукнув пальцами по бутылке. – Вот этого нет! А я по образованию химик и делаю это совсем неплохо.

– Даешь им алкоголь?

– Продаю. Когда что-нибудь надо от них. Как ты думаешь, откуда у нас эти растения? Ближайшая резервация растений в двухстах километрах отсюда, а средств передвижения нет. Это они приносят нам горшки с саженцами. У них много времени, и алкоголь любят… А оружие? Думаешь, они умеют делать его сами? Или получают в магазинах?

– Вы даете им оружие? Кому?

– И тем и другим. Чтобы было равновесие сил. Но не слишком много.

– Это же…

– Подло? Не так все страшно. В истории человечества бывали поступки и хуже. Здесь особые условия, все равно все развалится… Есть и другие вещи, которые мы им даем. Например девушки… Это очень дефицитный товар.

– Как это? Откуда?

– Производим! – засмеялся Кирил.

Я думал он шутит.

* * *

Из полученных объяснений следовало, что я был единственным человеком на Земле, который не подвергся генетическим экспериментам. У меня не было врожденной блокады рождаемости, не было особенности отвечающей за исключительно мужской пол потомства… Однако все это не имело существенного значения, пока я был один… Если бы я нашел Йетту… Эта мысль стала навязчиво преследовать меня по несколько раз в день. Я поверил, что смогу сделать это целью своего существования… Дать начало новому человечеству… Я, Йетта и цилиндр, который позволит нам переждать финал обреченного на уничтожение человечества… Лунаки сюда никогда не вернутся, скорее поубивают друг друга. Они страдают фобией, закрепившейся поколениями. Им не вырваться из заточения…

Я подумал о своих товарищах. Среди них были две женщины, среднего возраста, на них можно рассчитывать… Сумеют они выбраться с Луны? Смогу ли я вытянуть их оттуда, не подвергая опасности собственную свободу или… жизнь? И что потом?…

Мысли о товарищах я откладывал на потом, не хотелось думать о них, пока не найдется Йетта, или я не удостоверюсь в ее отсутствии. Я все больше верил в свою роль посланника, второго Адама, отца нового человечества… В минуты просветления я старался избавиться от этого абсурда, но видение возвращалось…

Теперь я ненавидел Ван Троффа. Это он виноват в том, что разбилось все, что столько лет скрепляло внутреннюю целостность моей личности. Это он, искуситель, подсунул мне свою дьявольскую идею, вопреки моему сопротивлению внушил неразумный план… Пообещав мне Йетту, материальную и живую, он обманул меня и манил ее образом все время сознательно прожитое вне Земли… Теперь, хоть на самом деле ее не было, сжившись с ее образом, с ее воображаемым бытием, я не мог согласиться с ее физическим отсутствием. Я искал ее не жалея усилий, вслепую пробираясь через все доступные уровни и закоулки города. Я занял этим все свое время, отказаться от поисков значило дать голос реалистическим рациональным выводам, которые напрашивались сами собой… Я не мог просто сказать себе:

«Ее нет, она исчезла, потерялась где-то на промежутке в двести лет, как ты хочешь найти ее, дурень?»

Я знал, что отказ от поисков отбирает всякий смысл у дальнейшего существования. Здесь или в другом месте Йетта была единственным элементом – теперь фантомным, но все же…, который связывал меня с гибнущим на глазах, обреченным на уничтожение миром. Это не было единственным следствием чертовщины, полученной от старого «Мефи». Еще был цилиндр, реальный, работающий… Он притягивал меня, невольно я почти ежедневно попадал туда в своих одиноких скитаниях. Букет роз, запомнивший прикосновение руки Йетты, все еще белел посреди пола… Быть может Ван Трофф не отдавал себе отчета, как жестоко он обошелся со мной… Он дал мне надежду, которая оказалась призрачной, и одновременно… практически лишил меня того, что есть в запасе у любого человека: возможности отказаться от дальнейшего существования. Вглядываясь вглубь пространства, в котором время можно было остановить почти полностью, я знал, что кроме той несбыточной надежды, мне дана еще одна, такая же призрачная…

Я уже знал, на что обречен. Да и кто кроме дьявола во плоти, каким несомненно и был Виргилий Ван Трофф, смог бы противостоять дьявольскому искушению, Кто отверг бы возможность успокоить непреодолимую жажду посмотреть вперед, на любое расстояние, невообразимо далеко? Насколько далеко? Я много раз умножал минуты на часы, сутки годы… Двадцать пять лет ТАМ – это… вечность. «Еще не теперь» – думал я глядя вглубь цилиндра. Моя первая надежда еще не угасла, я еще не хотел сделать неотвратимый шаг, хотя неоднократно боролся с желанием прыгнуть вниз, захлопнув крышку люка… Это был единственный гарантированный способ оставить все позади, оторваться от прошлого, отрезать возможность вернуться…

* * *

К концу второй недели пребывания в городе я знал все подходы к зданию Института. Мания ожидания начала угрожающе овладевать моими мыслями и волей. Надо было что-то делать, чтобы разорвать протянувшуюся в бесконечность полосу отсутствия смысла.

Я чувствовал себя виноватым перед товарищами, оставшимися на Луне. Им необходима хоть какая-то информация отсюда, с Земли, чтобы решить что делать дальше. Я еще собирал эту информацию, но продвигалось все страшно медленно. Мои путешествия по городу имели вполне определенную цель… Я просто искал Йетту, ее следы, какие-нибудь известия о ней. Вместо того, чтобы таскаться по нижним уровням города, мне следовало перелопатить библиотеку, собранную Марком и его товарищами. Я должен был как можно последовательнее воссоздать и понять очередность событий, происшедших после нашего отлета. Если, по объяснениям Марка и Ноама, человеческая популяция на Земле не проживет несколько следующих поколений, мы, как пришельцы из прошлого, которые не подверглись последствиям генетических изменений, остались последним шансом человечества… Не лунатики же, с их физической дегенерацией и боязнью открытого пространства, извращенными общественными представлениями и искаженной психикой.

И в то же время я не мог подавить желания ежедневно заглядывать в цилиндр. Мои путешествия, правда, обогащали знание города на всех его уровнях, но не помогали узнать и понять прошлое и настоящее его жителей. Однажды, когда я возвращался с первого этажа второго уровня я наткнулся на хорошо спрятанное здание со стильным классическим порталом. Так в разные периоды строили только театры или музеи, следуя традициям древних средиземноморских культур. Здание относилось к концу XXI века. Оно заинтересовало меня только потому, что ассоциировалось с музеем или библиотекой и не было залито, поскольку не являлось опорным элементом. Осветив фасад фонарем, я искал следы какой-нибудь вывески или надписи. Но над фасадом висел только барельеф, изображающий женщину с лирой.

Одна из тяжелых дверей здания была открыта, через нее я попал в просторный холл и, пройдя по паркету, углубился в изгибающийся коридор. Я миновал несколько дверей с внешней стороны дуги. Да, это должен быть театральный или концертный зал.

Вдруг через закрытую дверь со стороны предполагаемого зала до меня донеся слабый тихий звук. Словно тихий перебор струн какого-то инструмента. Инструмента, который я знал…

Я осторожно надавил на дверь. Она раскрылась почти без шума. Звуки стали резче и выразительнее. Я вглядывался в темноту за дверью, погасив свой фонарь. Зал был темен, только в глубине, напротив меня, на фоне темноты вырисовывался светлый прямоугольник. Это была сцена с двух сторон прикрытая занавесом. Слабый источник света находился где-то за кулисами, вырывая из мрака матово поблескивающие в глубине сцены трубы органа. Тихие медленные такты простой мелодии доносились откуда-то из-за складок занавеса, да, это могла быть только арфа…

Сердце мое сжалось и абсолютно нереальная мысль пронеслась в голове:

«Йетта играла на этом инструменте!»

Я зажег фонарь и прикрывая свет рукой медленно пошел между рядами кресел, полукругом расставленных перед сценой. Некоторые из них были поломаны, обивка на большей части сорвана.

Осторожно ступая по невысоким ступенькам, бесшумно, погасив фонарь, я поднялся на сцену и заглянул за занавес.

Небольшая лампа стояла на сцене недалеко от стула со стертой позолотой, спиной ко мне на стуле, сидела женщина и играла на арфе. Я видел ее голые плечи и руки обнимающие инструмент. Узкие бедра обтягивала блестящая ткань спадающая складками с обеих сторон инстумента. Певучие арпеджио переливались в фортиссимо. Я чувствовал, как пот течет по спине под комбинезоном, пульс разрывал виски… Силуэт рук, слегка согнутых плеч, форма головы с коротко стриженными темными волосами… Я боялся сделать неосторожное движение, чтобы не спугнуть видение… если это было видением… А если это реальность… Если она хоть на мгновение повернет ко мне лицо, иллюзия рассеется… Я стоял, смотрел и слушал. Как похоже на нее, каждое движение руки, когда пальцы пробегают по струнам, каждый наклон головы, прикосновение щекой к инструменту…

Я невольно шагнул вперед. Она обернулась, перестала играть, и вскочила.

В слабом свете, падающем снизу, я увидел ее лицо и окаменел. Это было лицо Йетты.

На меня спокойно смотрели ее большие широко расставленные глаза, внешние уголки которых опускались вниз. Светлый овал ее лица, выделяющееся на фоне загорелых плеч, был таким, который я я помнил все свое путешествие. Она стояла передо мной, невысокая, смуглая, с большими слегка оттопыривающимися в стороны, торчащими под тонкой тканью грудями – та же самая, неизменившаяся, близкая…

– Йетта… – мне удалось выдавить это, но я не мог пошевелиться, протянуть ладони. – Это я, это я…

Она смотрела на меня без испуга, но и без улыбки, словно слегка заинтригованная. Я заметил, что ее взгляд пробегает по моему лицу, соскальзывает вниз и возвращается, остановившись в районе груди.

– Космак! – тихо сказала она. – Настоящий космак…

– Йетта! – позвал я и шагнул вперед протянув руки. Она не отстранилась, замерла опустив руки, словно парализованная, не отреагировала даже тогда, когда я крепко обнял ее и начал целовать лицо. Глаза ее оставались широко открытыми, но смотрели в пространство, будто избегали моего взгляда.

– Йетта, это я, узнаешь? – прошептал я.

– Я тебя не знаю. Меня зовут Сандра, – тихо ответила она.

Я освободил ее из объятий, отступил на пол шага, смотрел на нее и ничего не понимал.

Сандра осталась со мной. То есть, я с ней остался, не поверив, что она не та, кого я искал. Память меня не подводила. Сандра совпадала с фотографией Йетты, которую я носил с собой. Она была в том же возрасте, повторяла ее в мельчайших подробностях, даже в легкой асимметрии черт лица, в манере движения. Только память ее была иной, собственно, ее не было вовсе, или она совсем не хотела о себе рассказывать. Она привела меня в свое жилище на предпоследнем уровне города. Маленькая комнатка была заполнена множеством беспорядочно и бессмысленно собранных мелочей, завалена костюмами, словно взятыми из театрального гардероба, такими же разнообразными по формам и эпохам. Она не хотела или не могла ничего рассказать о себе. Я пробовал систематизировать и рассмотреть все гипотезы, которыми пытался объяснить ее существование. И остановился на той, которая больше всего совпадала с моими желаниями. Я представил себе, что Сандра – это Йетта… Она была другой в личном плане, но я объяснял себе и это. Никто ведь не исследовал побочных эффектов такого долгого пребывания в цилиндре Ван Троффа! Сам «Меффи» оставался в нем какие-то секунды. Быть может поле влияло на память и Йетта, выйдя из цилиндра, совсем не помнила прошлого! Ничего, кроме умения играть на арфе…

За три недели, проведенные с ней, я лишь иногда заглядывая в цилиндр, для меня она стала Йеттой. Я радовался тому, что нашел ее, отгонял мысли о том, что это не она. Чего еще было желать? После стольких сомнений в ее существовании она нашлась, еще более дорогая и незаменимая, хоть и загадочная, чужая внешне, без той непразрывности воспоминаний и чувств, которая формирует личность человека…

Мы бродили по лабиринтам города, она хорошо его знала. Мне было безразлично, куда ходить и что делать – цель уже достигнута, я нашел ее, теперь я был не один. Ее присутствие придало смысл моему пребыванию во времени, когда меня давно не должно было быть….. И тогда, посреди этой эйфории, счастья, в которое я заставил себя поверить, меня поразила внезапная настойчивая мысль, от которой я никак не мог избавиться. А если Сандра не Йетта? Такое необычайное сходство не может быть случайным! Или…

Да, очень вероятно! Я же думал о такой возможности. Йетта могла потерять терпение, засомневаться в моем возвращении, выйти из цилиндра, начать нормальную жизнь в этом городе, если ее можно назвать нормальной. Сандра могла быть ее дочерью… Если так, то Йетта жила еще двадцать лет назад… Вдруг она где-то в городе, сохранила молодость пользуясь цилиндром, и выглядит не старше Сандры… Нет, абсурд! Если уж она решилась оставить цилиндр и родить дочь, то обратно не вернулась… Дочь? Только от кого-нибудь из местных мужчин, а рождение дочери в этом обществе большая редкость. Правда, Йетта не подвергалась генетическим операциям в прошлом, но, насколько мне известно, пол определяют хромосомы мужчины, в этом случае они не допустят появления потомка женского пола… Слишком много неправдоподобных совпадений.

Правда, Сандра могла быть ребенком мужчины из моей эпохи, но зачем Йетте предпринимать путешествие в будущее, если в ее жизни появился другой мужчина? А если Йетта забеременела перед моим отлетом? Тогда… Сандра может быть МОЕЙ дочерью! Может быть и так! Упрямство Йетты, с которым она решила ждать моего возвращения, могло означать, что она хочет дать мне этого ребенка, не препятствуя моему путешествию, избавив меня от упреков совести. Похоже на нее… Я вздрогнул, из этой версии неуклонно следовало, что уже три недели я живу с собственной дочерью. Собственно, теперь все казалось возможным, а любая другая гипотеза – лучше этой… Хотя, думал я, Сандра может быть дочерью Йетты и кого-то из ее времени, даже ее правнучкой, которая добралась до сегодняшнего дня в цилиндре ВМЕСТО Йетты! Такими рассуждениями я пытался свести на нет вероятность нежелательной ситуации. Я не мог отречься от Сандры, которую полюбил. Эта любовь стала продолжением чувства пронесенного от Земли до системы Дзеты и обратно. Как я мог оставить чувство в пустоте, лишить его объекта… Я отмахивался от сомнений и жил с чувством исполненных желаний. Сандра тоже казалась счастливой. Иногда мы ненадолго расставались, когда я заходил к Марку и его товарищам, или когда она отправлялась за продуктами на верхний уровень.

Мысли упорно возвращались к предположению, что Сандра – Йетта потерявшая память. Можно ее вернуть? Я думал над этим. И даже решил попробовать показать ей что-нибудь, что поможет вспомнить прошлое. Во время очередного визита в убежище я спросил у Марка о возможности добраться до ближайшего заповедника растений.

– Да, – ответил он. – Такой заповедник есть. Я даже был там, но это очень далеко…

– А нет ли здесь транспорта? За городом – прекрасная автострада.

– Машины есть, но мы не сможем их запустить. Они подвластны автостраде, лишены рулей и устройств управления двигателем. Они законсервированы и выключены из движения, или специально повреждены консервирующими автоматами, по программе покидавших Землю лунаков. Все оборудование города управляется компьютерной системой, в этом мы абсолютно не разбираемся, и не пытаемся вмешиваться в ее действия, чтобы чего-нибудь не испортить. Мы только охраняем мозг города от его жителей. Если они туда доберутся… Лучше об этом не думать! К счастью, центр управления вне опасности…

– А вдруг у меня получится одну из них запустить. Хочу посмотреть на живые растения под голым небом.

– Попробуй. Машины стоят в гаражах на предпоследнем уровне. Карту окрестностей города я тебе дам.

Я нашел гаражи. Большинство машин несло на себе следы городских вандалов. Консервирующие автоматы были абсолютно глухи к моим просьбам запустить машину – они подчинялись центральной программе, заставить их что-нибудь сделать было невозможно. Я сам начал разбираться в сложной электрической схеме одной из машин. К счастью, она была не сильно повреждена. Через пару часов мне удалось достичь некоторых результатов. Двигатель заработал. Оказалось, что акумуляторы заряжены до предела, видимо автоматам не отменили приказ подзаряжать их. Теперь оставалось проверить, захотят ли дороги перенять управление моим траспортом. Я вспомнил, что направляясь к городу встретил на автостраде машину. Это был технический автомобиль, но факт движения означал, что управление действует.

Теперь я понял, почему лунаки отключив машины заставили автоматы поддерживать дороги в порядке. Вернувшись, они хотели найти все в рабочем состоянии. Об этом свидетельствовал хотя бы сизифов труд роботов, бессмысленно исправляющих уничтожаемое освещение на окраинах. Следовательно, оставляя Землю, они надеялись, что их потомки найдут ее хоть и безжизненную, но пригодную для немедленного заселения. В своих расчетах они приняли во внимание даже противостояние вандализма одичавших жителей и механического упрямства автоматов.

Легкость, с которой удалось запустить машину, свидетельствовала не в пользу технических способностей жителей тех времен, когда Землю оставили лунаки. Скорее всего, уже тогда весь ремонт производили специализированные автоматы.

Управлять машиной было не сложно. На приборной доске обнаружились только несколько кнопок: «пуск», «стоп», «налево», «направо» и «прямо». Скорость и радиус поворота подсказывала сама дорога. Я выехал из гаража через туннель, проходящий под верхним уровнем города. Стояла ночь. Свет фар включился автоматически, осветив пустые переплетения туннелей. Я наугад проехал по нескольким из них, тренируясь управлять машиной. Никаких трудностей не возникло. Дорога безошибочно вела меня, лишь на перекрестках и разветвлениях туннелей надо было соответственно запрограммировать направление. После нескольких попыток я понял, что можно даже программировать направление для очередных перекрестков, заранее нажав необходимые клавиши. Зная план дорог, можно сразу занести в память машины все путешествие. Вероятно, возможности автомобиля были еще шире, но сейчас меня это не интересовало. Машина была маленькой, верхняя часть представляла собой прозрачный каплевидный купол, обеспечивающий прекрасную видимость. Места для двоих хватало. На опустевших туннелях предпоследнего уровня встретились всего нескольких прохожих. Они с интересом оглядывались на машину, будто впервые в жизни видели нечто подобное в движении. Когда я притормозил возле группы из трех человек, стоящей на тротуаре, они спешно ретировались в подворотню.

Вернувшись в гараж я отключил машину, а перед уходом заметил два ремонтных аппарата, приближающиеся к ней с протянутыми манипуляторами. Это означало, что в их памяти хранился приказ обездвиживать всякий работающий пассажирский транспорт. Кроме непригодного в данной ситуации парализатора, у меня не было никакого оружия, которым можно было остановить их. Я с ужасом наблюдал, как они приближаются, чтобы уничтожить плоды моего труда. Я поспешно уселся в кабину, роботы остановились. Сначала я хотел вывести машину на улицу, но сразу же отказался от этого намерения. Город действовал последовательно. Согласно программе, моя машина была бы немедленно доставлена на прежнее место полицейскими автоматами…

Я оглянулся и насчитал шесть бездействующих роботов, стоящих в случайных местах обширного помещения. Что делать? Как их выключить? Я понятия не имел, возможно ли это вообще… И вдруг, моментально нашлось решение. Я выскочил из машины и схватил висящий на стене плазменный резак. Кабель питания, к счастью, был достаточно длинным. Я включил резак и за несколько секунд поотрезал головы двум роботам, которые вновь двинулись в сторону моей машины. Они остановились, бессильно свесив манипуляторы. Повторив процедуру с четырьмя оставшимися автоматами, я погасил горелку и покинул гараж. Двери закрылись за мной сами.

Лишь теперь я осознал, проделав это, я стал настоящим гражданином города… Иначе не поступишь, если надо противостоять замыслам создателей города, телесно отсутствующих, но все еще навязывающих свою волю, записанную в мозг молоха…

Как следовало назвать положение жителей города? Были ли они анархистами? Анархия, в отличие от пожаров, не может существовать без власти и порядка, которым противостоит. Лишенная объекта действий, анархия умирает, либо подыскивает нового противника. Общество не может состоять из анархистов, рано или поздно в нем сформируется какой-то порядок, более или менее естественные отношения.

В этом городене было власти, то есть она была, но неуловимая, безликая. Марк и его товарищи не давали жителям города почувствовать, до какой степени могут руководить ими. Система управления городом, проявляющаяся в действии ее отдельных элементов, была еще более незаметной для глаз жителей. В этой ситуации, единственными реальными противниками, которых можно было обвинить и покарать за бессмысленность существования, были другие люди, также потерявшие смысл, но слабые, прекрасно подходящие в противники.

Теперь мне казалось, что я лучше стал понимать существо конфликта между отдельными общественными группами. Но, быть может, я слишком мало знал о них, чтобы рассмотреть эту проблему до конца. Однажды, прохаживаясь с прижавшейся к моему плечу Сандрой по нижним уровням, мы неожиданно остановились у здания Музыкального Театра, где я впервые повстречал ее. При входе я спросил, у кого она училась играть на арфе. Она удивленно посмотрела на меня, словно не понимая. Только когда за кулисами я показал ей инструмент и повторил вопрос, она улыбнулась.

– Это было давно. Помню, когда-то… Одна женщина учила меня этому, а потом я приходила и пробовала сама…

– Кто была эта женщина?

– Не знаю. Я встретила ее… Здесь, в городе… Потом еще несколько раз.

– Когда это было?

– Кажется, очень давно… Так давно, что не помню… Может я была совсем маленькой?

– А потом ты с ней встречалась?

– Я не помню, когда последний раз ее видела. Она показывала как играть, вела мои руки. Это было очень приятно. Потом я приходила сюда сама, когда… когда не могла оставаться там, наверху… Она села за инструмент, пальцы пробежали по струнам с такой сноровкой, какой трудно было ожидать после нескольких уроков и самостоятельных упражнений. Может женщина, учившая маленькую девочку играть на арфе, всего лишь часть утерянной памяти, отражение первых уроков музыки из раннего детства? Мне хотелось поверить в это, зацепиться хоть за что-нибудь, потянуть за любую нить ее памяти, чтобы извлечь из Сандры-оболочки, упакованную личность Йетты… Но я не продвинулся ни на шаг. Ничтожные крохи старой памяти рассыпались, не желая складываться одно целое.

Выходя из театра, я невольно направился к выходу на второй уровень, откуда можно было добраться до люка над крышей института. Я шел туда в раздумьях, которые Сандра не прервала ни единым словом, и остановился у открытого колодца. Сандра посмотрела на меня, подумала, что я пропускаю ее вперед и начала спускаться по ступенькам ржавой лестницы. Через мгновение она скрылась, пришлось поспешить за ней. Когда я спустился, она стояла посреди холла верхнего этажа здания, перед лестницей ведущей вниз и вопросительно смотрела на меня. Я кивнул. Она плавно спускалась по лестнице, и я с трудом поспевал за ней. Внизу, в подвале, она неуверенно посмотрела в обе стороны коридора, освещая путь фонариком. Под стеной, прямо возле нее, пробежали несколько крыс. Она смотрела на них без страха и отвращения, скорее с интересом. Пошла за ними и добралась до спуска ведущего на нижний уровень подвалов.

– Ты здесь была? – спросил я, ступая вслед. Она не ответила, присматриваясь к очередной пробегающей крысе.

– Смотри! Они идут туда.

В глубине темной ниши боковой стены коридора виднелось отверстие обведенное неровным кругом щебня. Это был вход старого канала, соединяющийся под землей с главным городским коллектором. Когда-то через него удалялись стоки из Института. Входное отверстие располагалось на половине высоты стены, то есть метрах в четырех от поверхности грунта. Я посветил внутрь. Бетонная труба диаметром в несколько дециметров коротким прямым отрезком опускалась вниз, а потом круто поворачивала направо.

– Минуточку! – сказал я Сандре, стоящей за спиной, и протиснулся внутрь. Я заглянул за поворот канала. Дальше труба стыковалась с вертикальным колодцем. На его боковой поверхности виднелись металлические скобы ступеней. Отталкиваясь локтями и коленями я пополз туда держа фонарь в одной руке, а парализатор в другой.

Колодец был достаточно широким. По ступеням я спустился на несколько метров вниз. Здесь, в стене колодца, начинался горизонтальный канал бегущий, как мне показалось, обратно под фундамент Института. Я углубился в этот отрезок трубы. Она была намного шире той, по которой я попал в колодец, можно было идти полусогнувшись. Под ногами проскользнула крыса и обгоняя меня побежала вперед. Я посветил в ее сторону. В нескольких шагах впереди круг света выхватил рыжеватую неподвижную массу нижней поверхности трубы. Я подошел ближе и осветил рыжий клубок. Это были крысы. Клубок мертвых неподвижных крысиных тел… Нет! Неподвижных, но…

Одна из них зависла в воздухе над другими, словно окаменела в прыжке, застыла в воздухе не двигая ни лапками ни напряженным хвостом. Другие, в клубке ниже, блестели открытыми глазами. У одних торчали вверх хвосты, у других открытые пасти обнажили ряды острых зубов. Они замерли в случайных позах, словно на фотографии…

Некоторое время я стоял обалдев, пока не увидел верхнюю часть поверхности трубы над крысами. Когда-то оттуда спускался колодец, подобный тому, по которому я только что пришел. Теперь он был закрыт металлической плитой. В нескольких шагах от меня в нерабочем канализационном колодце находился цилиндр Ван Троффа. Я видел его нижнюю часть с установкой, которую «Мефи» называл «гравитационными линзами»… То есть не только внутри цилиндра, но и здесь, внизу, действовало поле. Возможно более слабое, рассеянное, какие-то остатки его, но вызывающие замедление времени.

Я полез в карман, достал первый попавшийся мелкий предмет, микроисточник для фонарика, и бросил его вперед. Он полетел по плоской параболе, но вдруг, словно перейдя невидимую границу, завис прямо у хвоста висящей крысы.

В отрезке канализационной трубы возникла самая странная ловушка для крыс, которую когда-либо сконструировал человек. Каждое прибегающее сюда животное должно было проходить этот отрезок в миллион раз дольше, чем в отсутствии поля. Естественно, для крыс это было незаметно. В их субъективном восприятии прохождение этого отрезка длилось столько же, как в нормальных условиях.

Я вернулся обратно в подвал. Сандра уже беспокоилась. Когда я выбрался из канала, она прильнула к моему плечу.

– Не бросай меня, я теперь не могу без тебя остаться.

Я поцеловал ее и повел дальше. Она внимательно смотрела, как я открываю стену, и с интересом заглянула внутрь цилиндра, когда я поднял крышку люка. Я спустился вниз и взял с пола все еще свежие цветы.

– Это тебе, – сказал я отдавая букет. – Осторожно, колючки.

Протянув руки она погрузилась лицом в цветы, глотая их незнакомый интригующий запах, потом посмотрела на меня, не зная, что делать с букетом.

– Заберем их. Цветы не должны жить дольше, чем люди.

– А что… там? – она показала вниз.

– Там? – я улыбнулся. – Это мое последнее убежище… Теперь оно не понадобится, пока ты со мной.

– Не говори «пока»! – крикнула она и ткнула меня кулаком в плечо.

Я захлопнул люк и подумал, что когда открывал его, выключил поле и освободил крыс из ловушки. Теперь она включилась вновь. «А если… – подумал я, – если они бежали по каналу не случайно? Если стремились туда специально, сознательно погружались в область замедления? Вздор! Сознание у крыс!?»

Можно было проверить. Если они до сих пор там, значит ловушка не захватила их на бегу, они находились в ней добровольно. Но мне совсем не хотелось возвращаться в канал.

* * *

На предпоследнем уровне города проходили основные коммуникационные артерии, по которым сейчас передвигались только самоходные машины техобслуживания и снабжения. Здесь, в отличие от верхнего уровня, встречалось намного меньше праздношатающихся юношей. Преобладали мужчины в расцвете сил, одетые не так вызывающе и ведущие себя потише. Но и они торчали на улицах, сонно волочились вдоль витрин, иногда исчезали внутри домов.

С тех пор как я стал жить с Сандрой, я сменил комбинезон на одежду подобную той, что носили жители города. И все равно на меня обращали внимание. Проходя мимо группы мужчин я замечал среди них легкое движение, до меня доносились тихие споры. Взгляды преследовали меня до тех пор, пока я не исчезал из их поля зрения. Сначала казалось, что мой костюм, взятый прямо из магазина, выглядит слишком свежим. Я долго не брился, чтобы как большинство мужчин отрастить бороду, которая маскировала лицо более темное, чем у местных жителей редко покидающих уровень города с искусственным освещением. Попробовал немного помять и испачкать костюм, но и это не помогло. Меня всегда замечали и неуверенно следили за мной, иногда даже с некоторой враждебностью, выражающейся в словесных тирадах, произносимых на не очень элегантном городском слэнге. И лишь Сандра, когда я поинтересовался, объяснила в чем дело.

– Сядь и посмотри! – сказала она, стала за моей спиной и подсунула зеркальце в красивой оправе под дерево, один из ее театральных реквизитов. Правой щекой она прижалась к моему лицу, ладонью приподняла волосы на виске. Я посмотрел на наши отражения и все понял. С момента возвращения, пользуясь автоматом для бритья и стрижки, я не заглядывал в зеркало. Его даже не было в моем багаже, прихваченном с «Гелиоса». Лишь теперь я осознал, как давно не видел своего лица. Я запомнил его таким, каким оно было в то время, когда вместе с Йеттой мы останавливались у большого зеркала в холле консерватории, откуда я иногда забирал ее после музыкальных занятий. Тогда мы смотрели на наши лица, наслаждались ими, такими подходящими друг другу, молодыми, с гладкой кожей… Позже, рассматривая фотографию Йетты я представлял себя рядом с ней, такого же молодого, как и ее портрет. Бег времени, который не повлиял на ее фотографию и, как мне казалось на меня, все таки не прошел мимо, о чем я совсем забыл.

Теперь, глядя на совсем неизменившееся лицо девушки, втиснувшейся рядом со мной в тесный овал зеркала, я почувствовал как дрогнуло сердце. Так это я, тот человек с побелевшими висками, сеткой густых морщин вокруг глаз, оплывшими веками и угасшим взором… Таким я вернул себя из путешествия, в которое стремился так, словно оно было единственным способом достичь удовлетворения. Такого себя я хотел предложить девушке, которая бросила близких, дом, свое время и даже воспоминания обо всем этом, чтобы встретиться здесь со мной, ожидая меня в любой миг, когда бы я не вернулся…

Я почувствовал внезапный прилив благодарности к этой маленькой темноволосой девушке с детскими бедрами и совсем недетской грудью. Я не думал Йетта она или Сандра, неизвестным способом унаследовавшая внешность своей предшественницы. Я повернулся к ней и крепко обнял. Зеркальце выпало из ее рук и ударилось об пол, разлетевшись на несколько кусков. Оно было из настоящего стекла…

– Тебе надо быть начеку, – сказала она ложась на пол рядом со мной.

Она поднялась на локти и пальцем провела по моим вискам. – Ты становишься згредом. А они не хотят видеть здесь згредов. Но ты нужен мне такой. Ты должен выглядеть как настоящий космак со звездой и с этим… – она показала на лежащий рядом со мной парализатор. – Они должны это видеть, а то тебя побьют. Згреды знают, что надо вовремя убираться из центра. Так было всегда.

– Не всегда, – сказал я, притягивая ее к себе, – но это не имеет значения. Будь со мной до тех пор, пока сможешь.

– Буду всегда, – сказала она. – Потому что ты не такой, как люди. Ты настоящий космак, не манипулированный, у меня от тебя будет дочка. Правда, будет? – В ее голосе звучали просьба и надежда.

– Что значит «манипулированный»? – спросил я удивленно вглядываясь в ее зеленоватые влажные глаза.

– Все мужчины манипулированные, у них преобладает игрек в хромосомах пола, поэтому рождаются одни мальчики.

– Откуда ты знаешь?

– Со школы.

– Какой школы?

– Единственной. У Тесса.

– Это доцент?

– Нет. Очень старый згред. Он дает правду. Каждому, кто захочет.

– Здесь, в городе?

– Да. Его никто не трогает. Он софофил.

– Наверное философ? – улыбнулся я.

– Нет, софофил. Философов было много и каждый говорил свое. А Тесс один и говорит правду. Одну для всех.

– Сводишь меня к нему?

– Да. Но… У меня будет дочка, правда? Сын тоже… И он не будет манипулированным. Но сначала дочка.

– Очень хочешь?

– Все хотят.

– Почему?

– Ну… потому что… так трудно. Редко случается. Девушкам в городе хорошо. Парням хуже, намного хуже…

– Но… все равно же, потом… и мужчины и женщины должны покинуть город?

– Ну и что? Такова жизнь. А после все умирают. От этого сразу не хотеть жить?

Я замолчал, не найдя ответа. Существовало ли когда-нибудь логическое обоснование стремления к жизни и ее созданию даже в самых безнадежных условиях… Осознание отсутствия перспектив существования общества не исключает воли к жизни у личности.

– Чего еще ты узнала от Тесса? – спросил я через минуту.

– Правду про все. Про то, что прежде чем сменится три поколения, здесь почти не останется людей, даже доцентов. А потом прилетят космаки. Кто их дождется, будет счастливым.

– Откуда прилетят? С Луны?

– Нет. На Луне лунаки. Они злые. Космаки далеко, в небе…

На следующий день я попросил Сандру отвести меня к Тессу. Я снова одел свой комбинезон со звездой на груди и мы отправились к нижним уровням. Петляя по коридорам улиц мы вышли к великолепному зданию, перед которым стояла толпа мужчин. Сандра подошла к ним и обменялась несколькими фразами. Один из них кивнул мне и повел в дом. Там он передал меня следующему, вооруженному неизвестным мне ручным оружием. Охранник приказал идти вперед, а когда через несколько коридоров и пустых помещений мы добрались до большой двойной двери, обогнал меня.

– Давай! – сказал он показывая на мой парализатор. – Потом верну.

Я заколебался, но отдал оружие. Он заткнул его за пояс, приоткрыл дверь и сказал несколько слов кому-то с той стороны. Мы постояли под дверью, потом охранник пропустил меня, оставшись снаружи. Седой мужчина с лицом мулата с интересом разглядывал меня.

– Мастер ждет тебя, космак! – сказал он с уважением и двинулся через зал заставленный шкафами полными старых книг. За следующей дверью была небольшая комнатка. В глубине, в кругу света лампы я увидел Тесса. Он был стариком, мелким и сухим, с желтым лицом, окруженным редкими седыми волосами. Полулежа на подушках, разбросанных на толстом ковре, он смотрел в мою сторону легко кивая головой, рядом лежало несколько книг.

– Здравствуй, космак! Я знал, что скоро ты посетишь меня, – сказал он необычно громким для его внешности и возраста голосом. – Можешь идти, Пим!

– Обратился он к мулату. – Пусть нам никто не мешает.

Мужчина низко поклонился и вышел, прикрыв дверь.

– Не удивляйся этим церемониям, – сказал старец подвигая в мою сторону одну из подушек. – Садись. Я создал им веру, пришлось дать ей необходимую оболочку. Но с тобой можно говорить обычно.

– Ты… один из «доцентов»? – спросил я присаживаясь.

Он недовольно поморщился.

– Это комбинаторы, мошенники. Я их не люблю и не советую доверять им.

Они ничего не делают даром. А я нормальный человек. Я родился почти девяносто лет назад.

– Значит… ты из тех, кто…

– Да. Из тех, кого лунаки называют дегенератами. Но правда несколько отличается от того, что ты слышал на Луне. И то, что ты слышал от доцентов – не совсем правда.

– Говорят, ты несешь правду. Хотелось бы ее услышать…

– Правда, которую я даю этим беднягам упрощена. Я хотел дать им что-нибудь, что заполнит пустоту в их головах. Но тебе могу сказать больше. Ты видел мои книги, они позволили все понять. Для этого у меня было достаточно много времени…

– Тебя не выгнали из города?

– Как видишь, меня даже охраняют, чтобы ничего со мной не случилось.

Доцентов и меня хранит то, что мы нужны этим людям. Они удовлетворяют их низшие потребности. Я пытаюсь удовлетворить высшие… Такие у них тоже имеются. Ты должен знать, что это все еще люди. Они человечнее лунаков… Не думай, что это банда дегенератов. Действительно, генетически они сильно деформированы, но это не означает, что у всех проявляются какие-то неестественные особенности. Они просто беспомощны, ничему не научены, брошены на милость города и его автоматов. Живут здесь как крысы, которых полно везде. Только крыс становится все больше, а людей все меньше… – Старец потер пальцами веки, не открывая глаз поднял лицо вверх и продолжил ровным спокойным голосом, – Метод, которым пытались остановить взрыв «популяционной бомбы», как когда-то называли явление лавинного роста населения Земли, принес непредвиденные побочные результаты. Теперь трудно обвинять кого-либо в том, что использовались недостаточно проверенные средства. Просто не было времени. Каждое десятилетие промедления означало углубление проблемы…

Лунаки узурпировали привилегию создания нового человечества. Генетически отобранные, они решили построить «ковчег» и подождать, пока вызванный ими «потоп» ликвидирует оставшееся на Земле население. Можно сказать, что они поступили гуманно. То, что осталось на Земле – города, производящие все необходимое для жизни – обеспечивало жизнь следующих поколений, которые могли здесь родиться. Но им пришлось быть последовательными в своих планах. Земля должна быть ухоженна ровно настолько, чтобы принять возвращающееся поколение лунаков и обеспечить им быстрое расселение.

В генетически пораженной группе было много способных и даже гениальных людей. Некоторые ошибки генетического кода влияют на менее важные элементы структуры организма, некоторые вообще не дают явного эффекта в нескольких последующих поколениях, и постепенно вытесняются при скрещивании с генетически чистым материалом. Кроме того, надо помнить, что крайние случаи мутации сами вытесняются из общества чисто биологическим путем, давая летальные эффекты.

Однако, большей частью этих людей завладел маразм, возникший от того, что они считали себя усыхающей ветвью человечества. Пользуясь тем, что обеспечивали города, люди не хотели учиться, творить, работать. Это делали лишь немногие, которым это еще доставляло удовольствие. Но у всякого, кто осознавал, что лишь несколько поколений отделяет его от конца человеческого сообщества, опускались руки. Именно отсутствие мотивации и целей стали причиной разложения. Не дебилизм, склонность к агрессии и другие следствия генетических отклонений, но чувство безнадежности и бесцельности действия. Человек, с момента его возникновения как разумного вида, осознавал конечность собственного бытия, однако возникла цивилизация совершенствуемая очередными поколениями для поколений следующих. У нас не хватило наследников, получателей плодов деятельности… Что я делаю в этом городе? Пытаюсь убедить некоторых из них, что они должны до самого конца сохранять человечность. Возможно, я обманываю этих людей, придумывая цели, к которым должно стремиться. Но не лучше ли для любого из них дожить до конца своих дней с чувством уверенности в смысле собственного существования? Да, для меня все, что я сегодня делаю, определяет смысл моего бытия.

Старец замолчал, глядя на меня блестящими глазами. Он с трудом дышал, устав от длинной речи. Его ладонь потянулась к книге, которую он недавно листал. Он что-то искал с видимым трудом читая мелкие буквы через большую лупу.

– Все здесь ненавидят лунаков, – тихо сказал он. – Я не подпитываю их ненависти. Она возникла из легенды передаваемой из поколения в поколение. Примитивные рассуждения действительно представляют лунаков предателями, «обидевшими» человечество. Только сегодняшние лунаки – потомки прежних, они никого не «обижали». Но чтобы людям было во что верить, я учу их, что когда-нибудь сюда вернутся такие как ты, которые оставили Землю до того, как все началось. Я понимаю, что произойдет это нескоро, если произойдет вообще. Но существует хоть какой-то шанс… Я верю – где-то далеко отсюда выжили потомки тех, кто отправился заселять чужие планеты. Если они существуют, то вернутся найти следы своего вида.

– Тебе удалось их убедить?

– Одни верят, другие – нет. Но верующих становится все больше. Они верят в космаков и в заселенный ими иной мир. Кое-кто даже верит, что близок час, когда они прибудут и спасут оставшихся на Земле людей, дадут им возможность нормально размножаться. Непрерывность своей популяции они трактуют как бессмертие, ее конец – как собственную смерть. Ты понятия не имеешь, насколько это теперь для них важно! Остатки популяции сражаются с гибелью. Возник просто невообразимый культ женщины, как недостающего, но необходимого для выживания вида элемента. Женщины способные рожать занимают у них особо почетное место. Рождение девочки, наверное единственное событие способное вызвать у них энтузиазм. Хорошо, что ты здесь. Ты был мне нужен, я ждал такого случая. Теперь, когда тебя видели в городе, я могу сказать им, что ты – вестник скорого прибытия космаков. А потом, когда меня не станет, оставлю здесь тебя. Продолжишь мое дело, поддерживая в них веру в смысл бытия.

– Не знаю, нужно ли, – задумался я. – Это же обман.

– Один из многих, которыми в разные времена кормили человечество. В данном случае, ложь служит благородной цели. Подумай над этим. Я не требую немедленного согласия. Но хочу передать тебе власть над теми, кто мне доверяет. Я расположу их к тебе.

Выходя от Тесса я настолько задумался, что забыл про парализатор. Однако охранник провел меня до выхода из здания и сам сунул мне в руку оружие. Заткнув парализатор за пояс, в слабом свете единственной лампы, горящей на порталом здания, я стал высматривать Сандру. Среди стоящих на улице мужчин ее не было. Я спросил про нее у ближайшего. Он не мог сказать куда она ушла. Я направился по тому пути, которым мы шли сюда, но ее не нашел, лишь заплутал в темных переходах и совершенно случайно выбрался на предпоследний уровень грузовым лифтом. Я оказался в холле какого-то здания. Мимо меня прошли несколько неопрятных заросших недорослей от которых несло алкоголем. Из глубины здания доносились звуки громкой музыки, смешанные с шумом голосов. Я пошел туда. Шум доносился из-за приоткрытой двери. Я заглянул внутрь. В слабом свете софита, прикрытого грязной тряпкой, на полу небольшой комнатки сидели несколько мужчин. Посередине, между ними, стояло несколько пластиковых бутылок. Воздух был тяжелым от паров алкоголя. Они не заметили меня, когда я остановился в дверях, опершись о косяк. Они говорили громко и беспорядочно. Некоторое время я слушал их, но это была бессмысленная пьяная болтовня, густо пересыпанная ругательствами. Вдруг над всем этим вознесся высокий плаксивый голос одного из сидящих:

– Люди! Люди, сделайте что-нибудь! Не могу больше!

Его заглушил громовой взрыв пьяного смеха.

– Налейте ему – он трезвеет! – посоветовал кто-то, и все бросились поить несчастного.

Я пошел дальше, чтобы выбраться на улицу, с которой можно попасть в квартиру Сандры. Но пошел не в том направлении, потому что коридор закончился зарытой дверью. Я развернулся и в этот момент от одной из дверей долетел громкий женский смех. Я остановился и без колебаний толкнул дверь. Посреди комнаты сплелись в клубок несколько тел, из-под них доносился высокий пронзительный смех. Я смотрел на застывших при моем появлении четырех мужчин. Из-под них выбралась женщина. Голая. Она до сих пор смеялась. Это была Сандра. Она поднялась и пошла ко мне, глядя как-то странно, по-чужому…

– Подключайся, космак! Это Армо, это Авис, – говорила она показывая на своих товарищей. – Это Джек и Мило. А я Сандра. Пойдем, я тебя приглашаю… – И вновь зазвучал ее поразительный высокий смех. Я помню, что поднял руку ударить ее, но удержался и только толкнул так, что она упала между своих компаньонов.

Кровь стучала в висках когда я вслепую бежал по улицам города. Не знаю как я оказался у дверей в убежище. Лишь там, прислонив голову к холодному бетону, я обрел ясность мысли.

– Семь ю восемь? – спросил динамик.

* * *

В квартиру Сандры возвращаться не хотелось, не хотелось даже думать о ней… Я стирал ее из памяти – никак не получалось, ее образ переплелся в моем сознании с образом Йетты, который, в свою очередь, давно сросся с моей личностью. Теперь я пытался доказать, что Сандра не была Йеттой, что это невозможно… Любой ценой хотелось сохранить миф о верно ожидающей меня девушке.

В минуты трезвых раздумий я был вынужден признать, что Сандра, будучи жительницей этого города и этого времени должна следовать царящим здесь общественным порядкам, как обязательной норме. В обществе с таким малым количеством женщин должны были сформироваться совсем другие отношения полов, не такие, как я знал. Полиандрия была единственно возможной здесь формой сожительства. Но я не мог согласиться с этим в отношении Йетты Это не могла быть она! Находясь вне цилиндра так недолго, она не могла утерять привычки и забыть обычаи в которых воспитывалась!

Я не вспоминал про свою гипотезу о потере памяти во время пребывания в цилиндре, подсознательно отбросил все, что могло поддержать прежнюю веру в то, что я нашел Йетту в образе Сандры. Я предпочел бы, чтобы она погибла. Миф о ее существовании был уже необходим мне для жизни, ее поиски стали моей единственной целью. Я упрекал себя в том, что так легко поддался миражам.

Жители бункера приняли меня без лишних вопросов, хотя заглядывал я сюда редко и почти потерял контакты с ними. Они должно быть заметили апатию, в которую я погрузился, но, по-видимому, их это не удивило. Наверное они думали, что мое настроение следствие неприятия того, что я встретил в городе.

Опять начались частые путешествия к цилиндру. Как я теперь жалел, что подарил Сандре цветы, которые были единственным материальным следом Йетты. Теперь они сохли в комнате, в которую я решил больше не заглядывать. Я ощущал это как измену по отношению к Йетте.

Однажды, когда я сидел в библиотеке бункера и всматривался в фотографию Йетты, за спиной раздался голос Марка:

– Кто это? – он протянул руку к рамке с фотографией, которую я держал перед собой. Я машинально прикрыл снимок, словно меня поймали за чем-то постыдном.

– Покажи, покажи! – Марк вытянул фотографию из моей руки. – По-моему я знаю это лицо!

Я вздрогнул и развернулся к Марку, разглядывающему фотографию Йетты.

Кирил! – Марк позвал одного из товарищей. – Глянь, узнаешь?

– Конечно! Это же Сандра! Моя лучшая модель! Откуда это?

– Это собственность нашего гостя, сказал Марк отдавая мне снимок. – Не это ли причина твоего расстройства? В последнее время ты долго не появлялся. Теперь понятно. Кирил, можешь что-нибудь сделать для нашего гостя?

– Можно попробовать. Немного исходного материала этой серии еще осталось… Хочешь? – обратился он ко мне. – Будет тебе Сандра, только это займет некоторое время.

Я непонимая смотрел на них. Они смеялись над моим удивлением.

– Ты даже не знаешь, какой у нас способный товарищ! – сказал Марк добывая из страниц какой-то книги сложенный обрывок газеты. – Прочитай, это было сто лет назад.

Статья касалась какого-то громкого судебного процесса. Под большим заголовком «Афера профессора Ордена» шло длинное описание дела. Я пробежал глазами текст, чтобы остановиться на абзаце содержащем сокращенное обвинение.

«Профессор Орден, управляя лабораторией молекулярной биологии, кроме прочего совершил преступление по статье 3125 Уголовного Кодекса, использовав свои знания и технические возможности для производства с целью наживы копий живых людей. Он использовал метод искусственного возбуждения клетки человеческого организма для партеногенетического развития. В результате подобной деятельности обвиняемый со своими подельниками производил дубликаты женщин известных своей красотой, звезд кино и головидения. Получившиеся создания, являясь организмами полностью идентичными оригиналу, поддавались воздействию субстанции стимулирующей быстрый рост и развитие. В результате преступной деятельности профессора появились многочисленные копии известных красавиц, полностью физически зрелые, но с умственным развитием на уровне маленького ребенка. Они стали объектом торговли живым товаром.

В последней фазе своей деятельности, шайка, управляемая обвиняемым, подряжалась доставлять копии любой женщины, указанной клиентом. Добывая преступным путем образцы тканей указанных особ, преступной группе удалось произвести как минимум четыреста копий, цены на которые зависели от красоты и общественного положения оригинала. Количество копий, уничтоженных владельцами неизвестно. Это является предметом отдельного расследования. Допускается, что подобные случаи были достаточно частыми, поскольку копии, взрослые женщины с умом маленького ребенка, в относительно короткий срок становились в тягость владельцам, жаждущим новых развлечений и новых „модных“ моделей партнерши. Избавиться от копии было относительно просто, всвязи с тем, что они не обладали личностью и не имели документов. Тем не менее по приговору Высшего Трибунала они признаны полноправными физическими лицами, тем самым факт избавления от копии трактуется как предумышленное убийство.»

– Теперь понимаешь? – улыбнулся Марк. – Наш приятель Кирил был близким сотрудником Ордена, достаточно ловким, чтобы избежать суда. Но навыки до сих пор остались. Он был специалистом по партеногенетическому развитию женских половых клеток. Он немало на этом заработал…

– Ты бы еще вспомнил о деле с синтетическими наркотиками в две тысячи сто тридцатом. – Огрызнулся Кирил. – Ты тоже был способным химиком.

– Так Сандра, это… копия? – выдавил я из себя.

– Сандра – название модели. Я сделал таких штук двадцать. Все называются «Сандра». Здесь большой спрос на девочек. Кроме «Сандры» были еще «Грация», «Мэрилин», «Маргарита»… – Но Сандры были самыми удачными…

– Кто был оригиналом? – я вскочил перед Кирилом.

Он испуганно отшатнулся.

– Разные девушки из города…

– Но эта… из которой… сделали Сандру, кто она?

– Сядь. Что тебе надо? – Марк оттянул меня от Кирила.

– Сейчас расскажу, – вмешался Кирил. – Я помню ту девушку…

– Когда это было?

– Давно. Лет двадцать назад. Я не играл в ускорение развития. Клиенты брали моих девочек на воспитание… Он все развиты нормально, и умственно и физически. В этом мире, при отсутствии женщин, подобная процедура приобретает положительные черты… Ты должен это признать…

– Так кем была эта девушка? Что с ней стало?

– Я встретил ее на одном из нижних уровней недалеко отсюда. Кажется, она заблудилась в незнакомом месте, потому что я нашел ее голодной и очень уставшей. Она была здесь около двух недель, лежала в жару, бредила… Помню, что плела всякую чушь… Потом, когда набралась сил, однажды исчезла. Я не искал ее и больше не видел. Тогда ей было около двадцати, теперь – лет сорок. Возможно она еще в городе, а может, в предместьях… От нее осталось немного клеток, взятых еще во время болезни. Я использовал не все, кое-что осталось. Если хочешь, могу сделать для тебя одну копию, но это продлится пару месяцев, а потом еще два года, чтобы стала зрелой женщиной… Лучше поищи по городу, там около двадцати экземпляров, примерно двадцатилетних.

Теперь все прояснилось… Йетта была здесь. Была двадцать лет назад! Вышла из цилиндра, возможно впервые, но ей не удалось самостоятельно выбраться на поверхность города.

На какие же страдания я обрек эту девушку! Что стало с ней позже? Удалось ей узнать что-нибудь про нас, о том, что мы еще не вернулись с Дзеты? Сомневаюсь, что кто-то мог ее проинформировать. Кирил не придал значения тому, что она говорила, приняв ее слова за горячечный бред. Вернулась ли она в цилиндр? Может не смогла туда попасть… осталась в городе…

А Сандра была ее дочерью – копией произведенной без участия мужской половой клетки, что давало гарантию идентичности с оригиналом…. Одна из многих ее дочерей, совершенных копий, рассеянных по городу… Поэтому я и встретил Сандру. Вероятность встретить среди немногочих женщин города одну из копий модели «Сандра» достаточно велика. Только теперь до меня дошло, что Сандра, которую я застал за эротическими играми с городскими жителями, могла быть, и наверняка была, другим человеком… Но какое это имело значение? Разве «моя» Сандра, воспитанная здесь с детства, могла обладать иной ментальностью, другими привычками? А вдруг… она действительно полюбила меня? Хотела остаться только со мной? Нет! Трудно предположить, что в ее мозге могла возникнуть мысль навсегда остаться с одним мужчиной. Она привыкла к местным обычаям. Даже если бы я оставался относительно близок с ней, у нее не было бы повода не вступать в контакты с другими. Местные мужчины тоже не знали давно нереального желания обладать женщиной только для себя… Однако я чувствовал себя виноватым перед Сандрой, которую бросил без всякого повода. Найду ли я ее теперь? Как она меня примет? Надо ли искать Йетту? Ее нет в цилиндре, а она могла добраться туда после бегства из бункера… Могла переждать там следующие двадцать лет и выйти снова в возрасте близком к двадцати годам… Если она в городе, отличу ли я ее от остальных копий, которые могу встретить? Или надо каждую называть Йеттой до тех пор, пока не найду нужную? Узнает ли она меня изменившегося после долгого и дальнего путешествия? Может, вместо того чтобы даром гоняться за тенью прошлого, следует попытаться помочь моим товарищам, оставшимся на Луне I?

* * *

С большим трудом я нашел вход в гараж, где когда-то оставил запущенную машину. Она осталась на месте. Поврежденные мною роботы стояли так, как я их оставил. Видимо, в нормальных условиях они ремонтировали друг друга или сообщали о необходимости починки другим автоматам. Поскольку я повредил всех сразу, система починки не сработала, благодаря чему некому было испортить машину Я вывел ее на улицу и помчался к южной окраине города. Выбирая дорогу я старался пользоваться самыми широкими туннелями и артериями предпоследнего уровня. Вскоре они вывели меня из центрального района. Здесь предпоследний уровень стал последним, я выехал из туннеля на эстакаду бегущую вдоль домов, монолитный потолок исчез, лишь иногда я проносился под проходящими выше развязками. Эстакада опускалась все ниже и проходила теперь мимо блоков пригородных строений, которые опднимались не больше чем на один этаж выше естественного уровня грунта. Я оглянулся. В ясных лучах солнца за мной возвышался город, освещенный с юга он вздымался вверх террасами своих уровней.

Машина выехала на дорогу бегущую по насыпи. Внизу с обеих сторон виднелись запущенные сады. Кто жил здесь до того, как территорией завладели изгнанные из города старики. Кто в последней фазе существования старого порядка бежал за город спасая остатки растительности в садиках возле домов? Была ли жизнь здесь роскошью или изгнанием из удовлетворяющего любые потребности рая, каким был город? Через несколько минут сумасшедшей гонки с выжатым до упора газом, позади остались и эти одинокие строения. По обеим сторонам от трассы теперь раскинулась бесконечная черная поверхность плиток Грилля. Даже среди дня они выглядели такими же черными, как вечером, когда я увидел их впервые.

Справа от шоссе я заметил светлую точку на черном фоне плиток и притормозил, чтобы рассмотрть ее. На расстоянии в несколько десятков метров от трассы лежало длинное светлое тело. Я остановил машину и вышел. Машина тронулась как только я закрыл купол, я даже подумал, что она уедет, оставив меня здесь. Но это сработала система безопасности, машина съехала на обочину и остановилась.

Я двинулся к предмету и уже через несколько шагов узнал то, что лежало на черной плоскости.

Абсолютно голый человек с очень светлой кожей и худыми конечностями беспомощно валялся лицом вниз, вытянув руки вдоль тела. Подойдя поближе я заметил, что его ладони и локти протерты до крови и покрыты порезами. Он не двигался, но жил. Я перевернул его, колени тоже были потерты и окровавлены.

Я достал из сумки набор первой помощи и сделал ему возбуждающий укол. Через несколько минут он пошевелился, но не пришел в сознание. Пришлось нести его к машине.

Здесь я рассмотрел его – все признаки лунатика: тощие мышцы, бледная кожа. Он выглядел крайне измученным путешествием по черной пустыне. Как далеко он мог проползти на локтях и коленях, именно на такой способ передвижения указывали повреждения его тела?

Я прошелся биноклем по горизонту. Вдали, в направлении откуда, следовало полагать, прибыл этот человек, я увидел слабый отблеск света среди черноты. Однако расстояние было слишком большим, чтобы добираться туда в жаркий полдень, а моя машина не могла ехать вне дороги. Если это действительно был ссыльный с Луны, поблизости мог оставаться посадочный аппарат, который его высадил. Но прежде чем я смогу добраться до него, он наверняка стартует на орбиту, где его ожидает материнское судно. Я вновь принялся за лежащего без сознания, используя все, что было в аптечке. Через пятнадцать минут он открыл глаза и начал приходить в себя. Я боялся передозировать медикаменты и ждал пока он сам не попробует поднять голову с поверхности кресла, на которое я его положил. Его губы задрожали, он пробовал что-то сказать, но это удалось ему только после нескольких попыток.

– Ты… ты… – прохрипел он, глядя на мою эмблему. – Ты из космоса?

– Я человек.

– Знаю, но…

– Не бойся. Откуда ты.

– С Луны…

– Тебя выслали? Так, без одежды?

– Они же так… всех. А здесь… так трудно… двигаться. Не хватает сил… Я голоден.

На первом же перекрестке я развернулся и помчал в сторону города. По дороге я пытался получить хоть какую-нибудь информацию от лунатика, но говорить ему было мучительно трудно. Из-за него я отказался от намерения добраться до своей ракеты, ожидающей где-то с другой стороны автострады, в часе пути от нее. Я не мог бросить на волю судьбы этого полуживого беднягу, для которого следующие несколько часов решали вопрос жизни. Если бы я не нашел его в таком состоянии посреди пустыни из плиток Грилля, основы жизни этой планеты, я сидел бы сейчас за рулями ракеты и определял траекторию полета к Луне. Как бы тогда сложилась моя судьба? Это была такая точка во времени, в которой должны начинаться разветвления действительности, о которых говорит теория параллельных времен… Такими точками могли стать и все другие минуты более или менее важных решений, случаев, событий из которых состоял мой путь во времяпространстве. Если бы можно было вернуться к одному из таких разветвлений и выбрать другой вариант…

Если бы мне была дана возможность выбора, к какой из них я вернулся бы теперь, имея позади весь видимый в сходящейся перспективе пройденный путь?

Вновь на миг вернулся образ Йетты, выразительный, хоть и не оплетенный рамкой с орнаментом, я не смотрел на него с тех пор, как узнал, что в городе существует много живых портретов Йетты. Вернуться туда, в свою эпоху, во время предписанное мне минутой рождения… Как возвратиться, если я могу двигаться только вперед, неограниченно далеко, но лишь вперед? А может… Может именно в этой неограниченности и есть возможность, единственная вообразимая?… Когда мы оказались в городе, лунатик снова потерял сознание при попытке встать на ноги, поэтому я перекинул его через плечо и отнес в убежище. Был он достаточно легким, по пути я отдыхал только два раза. Встречные жители города внимательно присматривались к нам. До меня доносились споры относительно моей ноши. Преобладало мнение, что это лунак, но были и такие, кто принимал его за згреда или доцента. Нагота, даже здесь и теперь, стирала разницу в классификации. Я передал лунатика Кирилу, который взялся привести его в сознание и укрепить настолько, что с ним можно будет поговорить. Это мне удалось только на второй день.

– Его организм не приспособлен к земным условиям, – сказал он разведя руками. – Кости у него ломкие и тонкие, мышцы никуда не годятся, кроме того он приспособлен к очень экономному энергетическому хозяйству и низкому содержанию кислорода в воздухе, силы его быстро убивают, сразу перегорает все, что он в состоянии усвоить. Если все они в таком состоянии, то…

Он решительно махнул рукой, что можно было понять как приговор для всех жителей Луны. Даже если им и суждено вернуться на Землю, сначала предстоит долговременная адаптация в переходных условиях. Не говоря уже о других элементах влияющих на их приспособленность к жизни на Земле, на открытом пространстве, в открытой общественной системе… Но в тот момент лунатики меня не интересовали. Перед тем как найти этого беднягу, я решил вернуться на Луну I и даже ценой жизни всех жителей Поселка вызволить своих товарищей… Сколько в этом решении было солидарности с ними, а сколько желания успокоить совесть, расплатиться за медлительность, почти предательство по отношению к ним?… Сегодня трудно понять.

Как я писал, встреча с жителем Луны была той особой точкой во времени, той стрелкой на полотне событий, которая решает все. На второй день лунатик уже был способен на короткие разговоры. Он почувствовал себя настолько в безопасности, что даже сам разговорился. От него я узнал, что в момент его старта с Луны ситуация в Поселке Луна II, откуда он был родом, была достаточно унылой. Группа анархистов захватила центральный энергетический узел и грозила отключить напряжение от систем регенерации воды и воздуха. Бунт удалось ликвидировать, виновных убили во время операции, а для устрашения остальных жителей выбрали троих из подозреваемых в симпатиях к анархистам и отправили на Землю. Одним из них был тот, которого я нашел. Бедняга на собственной шкуре убедился, что на Земле нет условий для жизни. Еще немного и он умер бы в этом убеждении.

– В других Поселках тоже были выступления, – рассказал он, когда я спросил его о причине происшедшего. – А все началось с того, что в одном из поселков анархисты взорвали емкости с кислородом… Взрыв сорвал запоры с одного из люков. Возникла внезапная декомпрессия. Техники, которые в тот момент находились снаружи, сообщили другим Поселкам. Послали спасателей. Многим жителям, которые никогда не были снаружи выдали скафандры и оборудование. Но спасти никого не удалось. В том Поселке погибли все. А те, кто учавствовал в акции спасения рассказали все своим сожителям. Всеобщую волну враждебности по отношению к властям Поселков, доведших до подобной ситуации, остановить не удалось. С тех пор покоя нет…

– Какой… это был Поселок? Где был взрыв? – спросил я.

– Луна I, – ответил он.

Я выбежал из Бункера без определенной цели, не чувствуя ничего кроме вины, обиды и ненависти к самому себе ико всему вокруг.

* * *

Теперь ничто не связывало меня с этим городом, с этим временем, с прошлым. Я потерял все: друзей, которых из-за своей медлительности не сумел спасти, девушку, которой теперь здесь нет, во всяком случае такой, как я хотел найти.

Город стал для меня чужим, как были чужими все познанные мною планеты. Человек, как растение – не может существовать оторванный от корней связывающих его с почвой, на которой он вырос… Передо мной осталось только невообразимо далекое будущее, даже скорее шанс на будущее.

Я спускался в цилиндр, придерживая рукой поднятый люк. Следующий шаг, еще одна ступенька вниз…

Люк на долю секунды прижался к краю отверстия, но тут же подпрыгнул, открытый снаружи, оторвавшись от поддерживающей его ладони. Сноп света обрушился на меня сверху. Я поднялся на несколько ступенек вверх. Луч фонарика соскользнул с лица, позволяя ослепшим глазам в отраженном от стен свете узнать хрупкий силуэт. Я замер, боясь произнести слово, которое вертелось на языке.

– Ты здесь! Почему ты ушел? Я так долго искала тебя…

Это была Сандра. Моя Сандра…

Она нашла меня в моем последнем убежище. Видимо, она запомнила дорогу сюда.

Она вырвала меня из колодца времени, в который я хотел погрузиться, чтобы оставить все за собой, бросив настоящее… Она остановила мое бегство. И что с того, что одна из многих одинаковых, но все равно неповторимая, как неповторимы мимолетные слова и жесты, словно вспышкой зафиксированные в памяти на фоне размытой полосы проходящих событий.

Я пошел за ней, оставив на дне своего сознания чувство, что вернусь сюда еще до того, как что-то произойдет. Что-то вернется, не все еще потеряно…

Комментарий

Зеленую тетрадь я обнаружил в третьем слое центрального района Города С. Необходимо пояснить, что используемая археологами нумерация слоев обратна используемой в записках. «Первый слой» является наивысшим уровнем Города, вскрытым после снятия слоя грунта нанесенного ветром. Первый слой, как наиболее подверженный действиям внешних факторов был почти полностью уничтожен. Весь он, как писал автор записок, построен из легких материалов, сформированных в ажурные конструкции. Последующие слои сохранились намного лучше, но и они во многих местах либо разрушились вследствие чрезмерной нагрузки, либо были засыпаны через провалы возникшие в верхних слоях.

В настоящее время, по истечению примерно тысячи ста лет от периода описываемого в записках, ландшафт планеты ничем не напоминает того, который наблюдал автор записок. Постепенная водная эрозия, действие некоторых микроорганизмов и водорослей, живущих в плитках Грилля, несколько сотен лет назад привели к почти полному уничтожению давно уже бесполезных энергопоглощающих полей. Открывшаяся почва, смешанная с продуктами разложения плиток Грилля в начальной фазе свободно перемещалась из-за сильных ураганов, засыпая вымершие города. Ураганные ветры явились следствием нарушения водного баланса на планете лишенной растительности, из-за заменивших ее энергетических полей. Однако остаточная растительность, выжившая в немногочисленных заповедниках, вскоре начала достаточно энергичную экспансию на опустевшие территории и за пару столетий покрыла почти всю поверхность земли умеренной и тропической областей. Таким образом возникли близкие к первоначальным условия, которые царили на планете до развития цивилизации. Близкие, но не идентичные. Не хватало многих видов наземных растений, которые не сохранились в заповедниках, а так же всех видов животного мира, за исключением самых низших. Зато флора и фауна океанических глубин сохранились почти полностью, в практически неизменных условиях. Такой застала Землю первая филиальская экспедиция, которая добралась сюда двадцать лет назад. Предварительные исследования показали, что условия планеты позволяют поселиться здесь филиальцам. Но, прежде чем это произойдет, здесь ведутся всесторонние исследовательские работы. Наша группа одна из многих, занимающихся воссозданием прошлого планеты. Не считая себя компетентным в других областях знания о Земле, ограничусь замечаниями касающимися моих научных интересов, а именно – археологии. Город С – один из немногих, которые удалось найти археологам, это настоящая сокровищница для исследователей. Однако и здесь мы не находим никаких записей эпохи, которая является наибольшей загадкой для исследователей истории земной цивилизации. Блокнот, найденный мною, является абсолютно исключительным документом. Только прочитав его я понял, почему во всем городе не найдено никаких книг или документов Эпохи Распада и предшествующих периодов земной цивилизации. Уже сами обстоятельства обнаружения блокнота частично прояснили для меня эту загадку. В поисках каких-либо архивов или библиотек я перетряс третий уровень Города С, дом за домом, добираясь повсюду, где помещения не были заполнены связывающим материалом. Даром! Я не находил ни следа книг или пленок, либо другой формы записи информации. Вообще Город не содержал внутри себя никаких предметов созданных из искусственных материалов, а тем более из производных целлюлозы. Все было с непонятной методичностью раздроблено в пыль. Наконец, в помещении, которое когда-то было библиотекой, на одной из полок металлического шкафа я нашел тетрадь в зеленой обложке. Она была целой… хотя вокруг было полно мусора из посеченных книг, лент и микрофильмов. Простое лабораторное исследование материала из которого была сделана тетрадь объяснило причину сохранения этого предмета. Содержимое дневника прояснило остальное, в том числе и причину полного уничтожения предметов материальной культуры. Думаю, что исполнителями этого была погибающая от голода популяция крыс, которые пережили настоящих жителей города.

Жертвой их голода пали не только старые бумажные книги, но и несъедобные искусственные материалы. Блокнот, благодаря своей крепости, остался нетронутым, от чего и пережил менее долговечные документы. Кроме личных временами банальных записок и впечатлений автора, тетрадь содержит значительный информационно-исторический слой, который я хотел бы выделить для самостоятельной проработки. Независимо от того, меня сверх всякой меры заинтересовала личность самого автора дневника которого, без всякой иронии, я называю Бессмертным.

Вообще все касающееся цилиндра Ван Троффа кажется революционным по меркам той эпохи даже для нас, филиальцев. Вообще-то, область науки, занимающаяся вопросами теории времени мне абсолютна чужда, но по мнению профессионалов, к которым я не преминул обратиться, теоретически это возможно.

Все указывает на аутентичность сведений приведенных в тетради. Мои работы на нижних уровнях Города подтвердили многое из рассказанного Бессмертным. Недавние донесения об открытиях на Луне, хотя я не располагаю подробными отчетами, думаю, также подтвердят правдивость автора дневника. Записи в «зеленой тетради» начинаются с момента возвращения автора из межзвездного путешествия. На тему этой экспедиции известно немного, быть может работы на Луне выявят более информативные источники касающиеся ее хода и судеб остальных ее участников. В дневнике мы находим всего лишь реминисценции и фрагментарные воспоминания автора. Комментируя записи я сознательно опускаю период пребывания автора в Поселке Луна I, поскольку представленный им образ достаточно прозрачен, а я, зная еще меньше, ничего не смогу здесь добавить. В то же время, пребывание Бессмертного на Земле, его постоянные поиски следов собственного прошлого, борьба с самим собой, с собственными чувствами, заставляет сделать некоторые выводы. Автор дневника в некоторый момент сам подтверждает, что доступность будущего, которое дает цилиндр Ван Троффа, является искушением превышающим способность к сопротивлению нормального человека. Тем более, человека лишенного каких-либо перспектив и иллюзий относительно действительности. Дневник обрывается в абсолютно случайный момент, словно его автор потерял или выбросил тетрадь… Возможно он принял внезапное решение, или с ним приключилось несчастье. Однако, если он не погиб внезапной смертью, в чем я сомневаюсь, принимая во внимание его прошлое астронавта, что могло произойти? В этом месте я хотел бы сформулировать некоторое утверждение, доказательство которого намереваюсь привести ниже. Я утверждаю, что Бессмертный существует.

Не только «существовал», но и «существует»! В любой момент времени со своего рождения, до сегодняшнего дня и дальше. Где его следует искать? Конечно же внутри цилиндра Ван Троффа.

Если же мы обнаружим этот цилиндр, а его там не будет, это означает, с вероятностью равной почти полной уверенности, что Бессмертный живет среди нас, здесь, на этой планете. Среди нас, филиальцев, которых здесь около двух сотен и большинство не знакомы друг с другом… третьей возможности нет! Наши тысяча сто лет, это всего лишь полтора часа внутри цилиндра! Разве обладая таким средством, человек откажется от наблюдения за дальнейшей судьбой этой планеты? Что ему терять, если больше ничего не связывало его с прошлым, в которое не было возврата, а тем более с чуждым ему настоящим… Почти наверняка, осознавая ограниченность времени своей биологической жизни, он отказался прожить ее в гибнущем мире, который застал после возвращения со звезд. Та же причина, по ко которой он оставил собственную эпоху отправившись к звездам, в этой ситуации заставила его воспользоваться шансом дальнейшего путешествия вперед. Я уверен, что он выбрал этот особый вид бессмертия, который означает бессмертие для нас, наблюдателей, а для него всего лишь проживание очередных интервалов действительности, последовательно вырезанных из вечности, разделенных столетиями пребывания в цилиндре, которые для него являются минутами… По возвращению на Землю Бессмертному было около сорока. Теоретически, предположив, что он дожил бы до семидесяти, при помощи цилиндра он мог бы перенестись почти на двести миллионов лет вперед (надеюсь, что в этом случае никто не оспорит того имени, которое я ему дал, это совсем неплохое приближение бесконечности в шкале существования цивилизации разумных существ на этой планете). Такой подсчет достаточно сумбурен, если принять во внимание физиологические потребности человека запертого в цилиндре. Насколько хватит ему взятых в цилиндр запасов пищи и воды? На неделю, возможно на месяц… С другими потребностями можно справиться, время от времени открывая цилиндр и выходя на прогулку, чтобы проветрить помещение. Естественно, до тех пор, пока существует атмосфера пригодная для дыхания. Но, принимая во внимание быстрый конец автоматических фабрик питания, можно надеяться, что через месяц («снаружи» это означает пол миллиона лет) с питанием станет совсем плохо. То есть подобное бессмертие иллюзорно. Так на что же надеялся Бессмертный, отправляясь в будущее? Сомневаюсь, чтобы он рассчитывал на жителей лунных поселков. В них он не верил, как оказалось правильно…

Так может на нас? Для этого у него были некоторые основания. Но прежде всего им руководила жажда познания конца истории цивилизационного цикла участником которого он был.

Моя гипотеза состоит в том, что в настоящее время Бессмертный находится внутри цилиндра. Со времени, когда он туда вошел, для него прошло всего полтора часа. Возможно раз в несколько минут он покидает цилиндр, чтобы проверить, как изменяется ситуация на Земле. Но для нас, наблюдателей снаружи, эти его прогулки являются минутами, повторяющимися, быть может, раз в несколько десятков лет. Поэтому вероятность встречи очень невелика. То есть скорее мы обнаружим цилиндр, чем он посетит нас… Я обратился к профессору Оффи и получил его согласие на участие в поисках цилиндра. Это мероприятие будет трудным и долгим. Указания, содержащиеся в дневнике, слишком общие, но я надеюсь, что в подтверждение своих выводов смогу вскоре представить живого Бессмертного. Его рассказ будет для нас, археологов, намного более ценным, чем все, что можно прочитать на стенах этого города.

Однако, когда я уже намеревался начать поиски, во мне проснулись некоторые сомнения. Желает ли бессмертный встречи с нами? Не боится ли он, что раскрытие его убежища лишит его возможности распорядиться собственной судьбой? Я представляю себе физиков, набросившихся на цилиндр Ван Троффа для изучения основ его работы…

Кроме того, мне кажется, помимо удовлетворения собственного любопытства Бессмертный преследовал и другую цель. Цель эта не напрямую, но в возможной для расшифровке форме приведена как минимум в двух местах его дневника. Он действительно рассчитывает на реализацию этой цели? Надеюсь, что смогу спросить его сам…

Послесловие

На этом заканчивается, точнее обрывается комментарий Акка Нуми, помещенный на последних страницах рукописи, которая случайно оказалась в моей квартире. Несмотря на усиленные поиски я не нашел ничего больше, ни у себя, ни среди его личных вещей.

Должен признаться, что сначала я недооценил весомости данного документа. Но после внимательного прочтения меня заинтриговала незаконченная мысль Акка, высказанная в конце рукописи. Что могло стать целью Бессмертного? Это не давало мне покоя. Мне казалось, что это загадочное утверждение как-то связано с исчезновением Акка. То ли так называемая интуиция, то ли подсознание, обладающее всей необходимой информацией, разрешили загадку прежде чем я сделал это в слое сознания. Теперь, приближаясь к окончательным выводам, я знаю все до конца, но прежде чем поделиться своими выводами, хочу описать все точно, так сложилось, что я единственный человек, который осознает то, что произошло с моим другом Акком.

Многократно, предложение за предложением, анализируя текст «Дневника Бессмертного», доступный мне в свободном переводе Акка, я наконец нашел то, что имел в виду мой приятель. На мысль об этой «цели» Бессмертного натолкнул Виргилий Ван Трофф. Описывая основы работы гравитационной камеры, позволяющей путешествовать в будущее, он вспомнил, что если бы имел достаточно времени, попробовал бы ее модифицировать. Речь шла об антигравитации и… обратном временном эффекте. Речь шла о путешествии во времени, но вспять!

Именно за эту идею ухватился Бессмертный, это она заставила его путешествовать вперед… Он должен был поверить в возможность повторного заселения Земли и продолжение ее цивилизации. Все же он рассчитывал на нас, филиальцев, через несколько столетий вернувшихся к колыбели нашей цивилизации, открывающих прошлое мира, с которым на такое долгое время мы утеряли контакт. Строя основы нашего нового мира в системе звезды Тау Кита, мы из поколения в поколение передавали все то, что связывало нас с покинутой родной планетой. Мы продолжаем ее культурные традиции, считая все ее прошлое за наше собственное, до того момента, когда первая и единственная группа колонистов отправилась на Филиал. После столетий борьбы с трудностями, с чуждой природой, избежав многих ошибок, совершенных здесь, на Земле, мы сохранили свое человеческое лицо как в физиологическом, так и в психическом смысле. А теперь, когда на Земле уже никого нет, именно мы вернем ей жизнь, заселим ее нашими потомками. Но прежде чем это случится, пройдет еще не одно столетие… Значит Бессмертный посчитал это шансом для себя. Время не играет для него практически никакой роли. В своем цилиндре он может дождаться как угодно удаленного момента в наступающем цивилизационном цикле. Возможно за несколько часов «времени цилиндра» наши потомки достигнут и превзойдут гений Вергилия Ван Троффа. Для разумного существа возможна реализация всего, что существует как идея среди бесконечного количества вариантов и возможностей Вселенной…

На что надеется Бессмертный? Желает вернуться в свой мир, в исходную точку, до момента старта экспедиции к системе Дзеты? Или хочет еще раз встретить свою потерянную Йетту? Или Сандру, ее точную копию, которую, возможно, он снова потерял? Является ли он сторонником теории неограниченного множества параллельных действительностей, генерируемых каждым моментом времени, распространяющихся в бесконечность, как фронт волны в модели Гюйгенса, которая достигая произвольной точки пространства дает начало новой сферической волне? Или он убежден в гипотезе Варма о временной складке, позволяющей избежать парадокса вытекающего из так называемой временной петли – то есть встречи самого себя в прошлом? В любом случае, он верит в возможность возвращения, пересадки в собственное не прожитое на Земле время, которое он оставил слишком надолго, утратив единственное и неповторимое – другого человека… Побуждения, направляющие Бессмертного, для него высшая цель, поэтому он сделает все, чтобы никто не смог помешать ему реализовать собственные планы.

Мой друг Акк Нуми, несмотря на всю свою прозорливость, пропустил один вариант. Может не пропустил, но пренебрег им. Он утверждал, что Бессмертного надо искать в подземельях Города С, внутри цилиндра.

Я же исследовал пропущенный вариант. Я предположил, что Бессмертный мог знать о нашем присутствии на Земле. Он мог знать, что мы высадились тут и исследуем его Город. Значит, он находится среди нас! Находится, скорее – находился. Находился, потому как отдавал себе отчет, что в городе лежит его неуничтожимый дневник! Дневник, находка которого любопытным археологом обязательно приведет к поискам цилиндра. До тех пор, пока дневник не окажется в руках автора, Бессмертный не мог быть уверен, не раскроем ли мы его убежища. Бессмертный был среди нас. Он понял, у кого его заметки и, что никто кроме Акка не знает их содержания. А потом исчез вместе с Акком, дневником и всеми материалами, касающимися работы Акка. Я уверен, что Акк жив. Зная его, я думаю, уговаривать его не пришлось. За обещание попутешествовать вперед, он добровольно согласился быть спутником.

Бессмертного.

Так кем был Бессмертный? Кроме Акка исчез и профессор Пер Оффи, знающий полностью или частично содержимое дневника. В первой версии моих поисков я думал, что Бессмертный забрал в цилиндр их обоих. Но… кроме этих двоих никто из нас не исчез!

Значит?…

Я точно исследовал прошлое профессора Оффи. Оказывается, этот шестидесятидвухлетний мужчина прибыл сюда со второй экспедицией и с тех пор ни разу отсюда не выезжал. Без малого двадцать лет он находится здесь, исследуя планету. Он прекрасный знаток ее прошлого! В настоящий момент здесь нет ни одного человека, который знал бы его с самого начала его пребывания на Земле. Его товарищи давно вернулись на Филиал. Значит Пер Оффи был Бессмертным? Передача на Филиал и обратно длится слишком долго, что бы в разумном времени получить оттуда описание или фотографию Пера Оффи, который отправился с Филиала как профессор истории Земли. Здесь, в нашей подручной библиотеке, я нашел только популярное издание энциклопедии, в которой есть его снимок, очень старый, двадцатидвухлетней давности, уже тогда он был знаменитым. Глядя на этот снимок я все больше сомневаюсь. Кажется это другой человек… Как бы там ни было, Бессмертный не знал о записках Акка, попавших в мои руки. Помнит ли сам Акк, где их оставил? Он всегда был достаточно беззаботным, когда дело касалось порядка… А если помнит, расскажет ли про это Бессмертному?

Вопросов еще достаточно много, и каждый ответ порождает новые проблемы. Я не в состоянии что-либо доказать, но все, казалось бы, подтверждает мою точку зрения. Недавно я нашел еще один способ подтвердить свои догадки. Я думал так:

Если Бессмертный воплотит свой план, то есть, если после путешествия в будущее ему удастся перестроить цилиндр на путешествие в обратную сторону, то вместе с Акком, они попадут в прошлое, возможно, во времена расщепления, или раньше. Акк не откажет себе в удовольствии ознакомиться с миром XXI или даже XX века…

Если он знает, что я мог найти его записи, то он может догадаться, что я сделаю из них соответствующие выводы. Зная моего приятеля, я думаю, что он захочет дать мне какой-нибудь сигнал, знак из прошлого, чтобы подтвердить мои догадки. Каким образом он может это сделать? Как, зная судьбу цивилизации передаст мне эту информацию? Он не оставит ее в виде письма, где мне его искать… Но такой способ существует. Акк обладает своей работой относительно всей истории Бессмертного. Думаю, что будучи в XXI веке, а может и еще раньше, Бессмертный не будет возражать против публикации этого материала!

Если же Акк издаст свою работу как можно большим тиражом, возможно хоть один доживет до сегодня! Не на Земле, конечно, а на Луне, куда покидающие Землю «лунаки» забрали все библиотеки. Совсем недавно я получил радиограмму от моего коллеги, работающего на раскопках лунных Поселков. Я просил его поискать в библиотечных списках. Оказалось, что я рассуждал правильно. Я просил его искать не среди научных работ, в те времена материалы касающиеся Бессмертного не могли появиться как научная работа. Я попросил его просмотреть беллетристику, особенно издания научной фантастики двадцатого века. В те времена они издавались огромными тиражами, поэтому Акк, опубликовав свою работу как фантастику, давал мне шанс наткнуться на такой экземпляр. Естественно, я не мог знать названия, под которым Акк издавался, но и тут моя интуиция не подвела меня. Моему коллеге на Луне я отправил несколько ключевых слов, попросив его посмотреть все, что будет названо похоже, либо ассоциируется с этими словами. Наконец, насколько я знаю фантастику двадцатого века (а я ее знаю, колонисты захватили с собой огромное количество таких книг), название обычно определяло содержание каждой книги…

И вот передо мной лежит книга изданная в конце XX века. Ее название не оставляет сомнений. Это именно то, что я искал. Случайного сходства быть не может. Название звучит «Цилиндр Ван Троффа»… Открываю книгу в произвольном месте, читаю несколько предложений. Да, я знаю эти формулировки. Это стиль Акка, те же самые слова. Значит, мои догадки верны. Акк там, с Бессмертным… То есть, теперь в цилиндре, но будет… был… Не важно, в данном случае грамматика подводит. В любом случае, я был прав…

Им удалось… Даже организовав поиски цилиндра, мы не найдем его в подземельях Города, хотя он там наверняка есть. Если им удалось, значит никто ни в каком времени не обнаружит цилиндр… Несколько странно, потому как мы, археологи, зная о том, что лежит в Земле, не имеем привычки бросать поиски.

Есть еще одна странность. Я начинаю читать книгу сначала и вижу, что там, во введении уже слова не Акка! Это МОЕ вступление, написанное мной!

Как это возможно? Может это не Акк дает мне сигнал из прошлого, а я сам себе? В таком случае эта моя рукопись… и я сам должны оказаться в цил

Оглавление

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

ДНЕВНИК БЕССМЕРТНОГО

  ВВЕДЕНИЕ

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ЛУНА I

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ГОРОД

  Комментарий

Послесловие