Коварная красотка [Картер Браун] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Картер Браун Коварная красотка

Carter Brown: “The Bombshell”, 1957

Перевод: П. В. Рубцов

Глава 1

Даже если вы не слишком разборчивы, все равно есть на свете места и получше, чем отдел убийств. Я вежливо постучал в дверь кабинета капитана Паркера, затем вошел.

— А, возвращение блудного сына! — Паркер, сидевший за столом, искоса глянул на меня. — Придется отправлять на заклание тельца пожирнее.

— Если вы имеете в виду небезызвестного лейтенанта по фамилии Хэммонд, — сказал я, — то можете кончать с ним в любое время, не обязательно ждать какого-то особого случая.

— Но особый случай как раз подоспел, — настаивал он. — К нам вернулся необыкновенный детектив — лейтенант Эл Уилер, шикарный парень, который был прикомандирован к бюро окружного шерифа до тех пор, пока шериф не выгнал его опять в отдел убийств. Добро пожаловать, Уилер!

— Противно возвращаться к вам, — ответил я ему. — Что новенького тут у вас найдешь, кроме пластыря над бровью?

Паркер вынул из стола папку и бросил ее мне — я неловко поймал.

— Узнав, что ты возвращаешься, я припас это специально для тебя, — пояснил он. — Это убийство будто нарочно рассчитано на твои таланты, Уилер.

Я с сомнением смотрел на папку, не открывая ее.

— Ладно. В чем загвоздка?

— Да вот одной небольшой детали не хватает, — сказал Паркер. — Мы все еще не нашли труп.

— Тогда это забота отдела по розыску пропавших. Вот когда недостающая деталь обнаружится, придет наша пора заняться делом.

— Внутренний голос подсказывает мне, что это убийство, — проворчал Паркер. — И тебе, Уилер, следовало бы прислушиваться к нему, поскольку ты лейтенант, а я — капитан. А то спущу опять в сержанты — и никаких гвоздей!

— У вас особый талант точно и убедительно выражать свои мысли, капитан, — мрачно проговорил я. — Итак, это убийство.

— Убийство недельной давности, — довольно подтвердил он. — Поэтому тебе лучше взяться за дело прямо сейчас.

— Недельной давности? — повторил за ним я. — Значит, кто-то уже занимался расследованием?

— Конечно.

— И кто же?

— Да твой старинный приятель, лейтенант Хэммонд, — нежно произнес Паркер. — Я знаю, как вы друг друга любите. И, полагаю, для тебя будет хорошим стимулом, что Хэммонд уже бился над этой задачкой и получил большой жирный ноль в результате.

— Когда я возвращался, — честно признался я, — то думал, что буду сидеть себе здесь посиживать весь день, ничего не делая, — как вы.

— Дверь позади тебя, Уилер, — сказал он холодно. — Закрой ее с той стороны. Я не хочу портить тебе первый день рапортом о неподчинении.

Я тихо закрыл за собой дверь и отправился вместе с папкой к Стене Плача[1] — так называли комнату следователей. Там уже сидела пара ребятишек, которых я знал: лейтенант Хэммонд и сержант Бэннистер. В общем-то мы трое по-своему уважали друг друга — если один из нас однажды откинет копыта, другие двое не станут хохотать, услышав об этом; они дождутся похорон.

Хэммонд — большой проныра. Я подозреваю, что как-то раз он сунул свою голову в дверь в тот момент, когда ее с силой захлопнули. С тех пор его лицо наверняка приобрело какое-то странное выражение — словно он все время принюхивался и присматривался. Он приветливо мне улыбнулся — со всей искренностью, на какую способен содержатель публичного дома в момент, когда клиент сообщает, что у него нет денег, а все услуги уже оказаны.

— Ты слышал? — спросил он своим гнусавым голосом. — Говорят, шериф Лейверс был не против, когда его бюро превратили в курилку, но когда он увидел, что его секретарша во время перерыва пьет кофе в чем мать родила…

— Угу, — с серьезным видом кивнул Бэннистер. — Из-за таких штучек у бюро шерифа скверная репутация. Надо же, у секретарши нет денег, чтобы купить себе платье!

— Если вы, мальчики, хотите знать правду, — проникновенно произнес я, — то Паркер умолял шерифа вернуть меня вам. Все, что осталось в отделе убийств, — сказал он, — это три слабоумных идиота, включая его самого, и нужен хоть один хороший сыщик — это я. Кто-то, кто может распутать дело, вместо того чтобы перебрасывать его в отдел розыска пропавших без вести.

Хэммонд резко вскинул голову, нюхая своим тонким носом воздух, будто гончий пес, учуявший добычу.

— Пропавших без вести? — переспросил он. — Паркер отдал его тебе, да?

— Как он сам сказал, — беззаботно соврал я, — слабоумные исчерпали свои возможности. Посмотрим, что сможет сделать умный сыщик.

— А, конечно, — угрюмо хмыкнул Хэммонд, — и я то же самое говорю. Я просто жду не дождусь, Уилер, когда смогу посмотреть, как ты все раскрутишь!

— Угу, — поддакнул Бэннистер, широко ухмыляясь. — Посмотрим, что сделает наш вундеркинд Уилер!

— Ежели вы, мальчики, позволите, — сказал я, — то я бы хотел здесь поработать. А вас обоих желает видеть капитан Паркер — что-то там насчет собаки, пачкающей тротуары за зданием муниципалитета…

Они медленно направились вон из комнаты, усиленно стараясь придумать в ответ что-нибудь остроумное.

Я уселся за ближайший стол и открыл пайку. Потенциальным трупом была девушка по имени Лили Тил. Она жила вместе со своей сестрой и в субботу вечером на прошлой неделе вышла из дому в ближайшую аптеку на углу и не вернулась.

Судя по описанию, она была хороша собой: блондинка, рост 164, вес 50 кг, одета в красный свитер и черные широкие брюки. Единственная особая примета — небольшой шрам на внутренней стороне правого бедра. Сестру зовут Луис Тил. Квартира находится в Гленшире, совсем рядом с роскошным районом Вэлли-Хайтс, но все равно что за миллион миль отсюда.

Розыск пропавших связан с массой рутинной работы — проверкой больниц, моргов и прочего. Сестра утверждала, что у Лили не было врагов, насколько ей известно; что она выходила из дому в нормальном настроении и в ее поведении она не заметила ничего необычного. Продавец помнил, как мисс Тил заходила в аптеку примерно в полдвенадцатого вечера, купила аспирин и успокаивающее, сказав, что у нее мигрень. И это было все. Поэтому единственное, что я мог предпринять, — это то, что уже сделал Хэммонд, — пойти поговорить с сестрой.

Я надавил кнопку звонка квартиры в Гленшире и подождал. Я был почти уверен, что в середине дня Луис Тил вряд ли может оказаться дома, но дверь тем не менее открылась.

Передо мной стояла блондинка. Ее золотистые волосы, коротко остриженные, тугими кольцами завивались вокруг головы. Рот с яркими полными губами был четко очерченным и в то же время мягким, а белый чистошерстяной свитер, подчеркивающий упругую грудь, лишний раз подтверждал, что ни в одежде, ни в анатомии ничто искусственное не может заменить естественного, природного. Мягкая серая юбка, плотно обтягивающая бедра, также прекрасно выполняла свою роль.

— Что нужно? — Голос девушки звучал резко и недружелюбно.

— Я лейтенант Уилер из отдела шери… убийств, — поправился я. — Я хотел бы поговорить с вами о вашей сестре.

— Я уже все рассказала полиции о моей сестре, — отрезала она. — Вы еще не нашли ее?

— Пока нет.

— Тогда зачем терять время?

— Я думаю, нам стоит поговорить еще, — настаивал я. — Давайте не будем осложнять жизнь друг другу.

Она равнодушно пожала плечами:

— Ладно. Только побыстрее. У меня адски болит голова, и я еле живая.

Я вошел за ней в гостиную, которая выглядела гораздо приветливее, чем хозяйка. Указав мне на кресло, Луис Тил уселась напротив и закурила сигарету.

— Я читал ваши показания, — сказал я. — Лили ушла отсюда в субботу вечером в аптеку на углу. Там она купила аспирин и успокаивающие средства, потому что у нее была мигрень, а после этого ушла в ночь и растворилась. Так?

— Именно так все и случилось, — подтвердила она.

— Это вранье, — ответил я просто.

Она резко вскинула голову:

— Что вы сказали?

— Это вранье. Люди так не поступают, во всяком случае без причин. Люди не исчезают с улиц просто так, таким вот манером, что сейчас они есть, а через минуту их уже нет. Или вы должны допустить, что здесь орудуют какие-нибудь человечки с Марса в зеленых шляпах, прилетевшие на блюдцах из китайского фарфора. У Лили должны были быть причины. И вы либо не знаете их и, следовательно, обманываете себя, либо знаете их, но имеете серьезные основания, чтобы лгать полиции. Какое из этих предположений вас больше устраивает?

Она глубоко вздохнула, и бесчисленному множеству шерстинок на ее груди пришлось переменить свое положение.

— Ваши слова оскорбительны, лейтенант!

— Может быть, — не стал спорить я. — Ваш ответ?

— Все, что я знаю, я уже рассказала лейтенанту Хэммонду!

— Значит, ваша сестра обманывала вас? У нее имелись свои секреты, о которых вы не подозревали? Приятель, о котором она не говорила? Или она совершила убийство и скрывала? Что-то еще?

— Этого быть не может!

Я закурил.

— У нее был приятель?

— Нет.

— Она была похожа на вас внешне?

Луис Тил на минуту задумалась.

— Наверное, да.

— Значит, она была красавицей, и у нее явно был какой-нибудь ухажер.

— Ну конечно, — самодовольно улыбнулась Луис, — вокруг нее крутились всякие. Но у нее никогда не было постоянного парня, единственного, я имею в виду. Она вообще не принимала мужчин всерьез.

— Но может быть, для кого-то из них дело обстояло иначе?

— Не думаю.

— Были ли у нее враги?

— Нет, — убежденно произнесла она.

— Где она работала?

— Там же, где и я, — в «Уэринге».

— А что это такое?

Она взглянула на меня так, будто я оскорбил ее до глубины души.

— Я думала, этого не нужно объяснять!

Своим тоном она дала понять, что относит меня к изгоям рода человеческого.

— Не стесняйся, золотце, — ободрил я ее. — Мне ты можешь сказать все. Это что, кафешантан со стриптизом?

— Это ювелирный магазин, — сказала она просто. — Может, не такой, как у Тиффани или Картье, но в Пайн-Сити он считается лучшим. А вам, как я понимаю, не случалось заглядывать туда?

— Вы же знаете, как это бывает, — скромно признался я, — все бриллианты мне покупают дамы.

— Вас, должно быть, завалили подарками, лейтенант, — огрызнулась она.

— И где же находится этот сказочный магазин? — спросил я.

— Вэлли-Хайтс, где же еще? — Она пожала плечами.

— А может быть, босс положил глаз на Лили? — с некоторой надеждой предположил я. — Этот самый Уэринг?

— Он помер еще двадцать лет тому назад.

— А кто-нибудь из мужчин, которые там работают?

— Нет, — покачала она головой.

— Почему вы так уверены?

— Я ведь вам сказала — я тоже там работаю!

Первый раз в своей жизни я почувствовал что-то вроде сострадания к Хэммонду, который уже прошел через эту процедуру. Но я продолжал упорно задавать дурацкие вопросы, ибо что еще мне оставалось делать?

— Итак, вы не представляете, почему Лили могла исчезнуть: она не казалась взволнованной, у нее не было врагов, не было проблем, поводов для тревоги — ничего?

— Сколько еще раз мне нужно это повторять? Вы хотите, чтобы я побожилась?

Я смотрел на нее, ожидая, станет ли она божиться, но ледяной взгляд, которым она смерила меня, дал мне понять, что весь лимит времени я исчерпал.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — И большое спасибо.

Я поднялся.

— Рада была познакомиться, лейтенант.

— Тоже очень рад, — любезно ответил я.

Она проводила меня до двери.

— Вы думаете, с ней могло случиться что-нибудь ужасное?

— Смотря что вы имеете в виду. Что-то с ней, конечно, случилось, она пропала. Может, она вышла замуж, может, уснула в каком-нибудь ночном кинотеатре и все никак не проснется. Я видел фильмы, которые действуют на людей так. Почему сегодня вы не продаете бриллианты?

— У меня мигрень, я же говорила! — выпалила она.

— Да, я помню. — Я внимательно посмотрел на ее свитер. — Что такое вы делаете с шерстью, от чего любая овца позеленеет от зависти?

— Вы что, с ума сошли? — холодно спросила она.

— Бывают моменты, когда я просто мечтаю об этом, — проникновенно заметил я. — Мне было бы легче.

Глава 2

Я припарковал свою машину возле магазина «Уэринг» около половины третьего и бросил взгляд на витрины. Безделушки, стоимостью никак не меньше пяти тысяч каждая, уютно покоились в своих бархатных футлярах, непринужденно подмигивая мне отраженным светом. Бриллианты, прикинул я, тоже могут пригодиться в жизни. Их, например, можно обменять на деньги.

Внутри царила тишина, какая бывает в дорогом частном морге, и длинные ряды стеклянных витрин-гробов нисколько не рассеивали этого впечатления. Я внимательно посмотрел на служащих: в основном молодые женщины, одетые в облегающие черные платья. Ко мне изящной походкой подошел молодой человек в темном костюме с красной гвоздикой в петлице.

Его длинные блестящие черные волосы были искусно уложены волной. Над верхней губой тонкие усики. Глаза, похожие на сияющие агаты, производили странное впечатление, резко контрастируя с неуверенным изгибом маленького рта. Казалось, одного крепкого слова было достаточно, чтобы он развалился на части.

— Чем могу служить, сэр? — тихим голосом спросил он. — Вы хотите выбрать подарок… для дамы?

— Именно, — ответил я. — Хочу сделать ей большой сюрприз — скажем, обнаружить ее пропавшую сестру.

— Сэр? — Его лицо оставалось вежливо-озабоченным.

— Лейтенант Уилер, — представился я. — Расследую исчезновение Лили Тил. Она работала здесь, не так ли?

— А, вот в чем дело! — Лицо его прояснилось. — Вы, конечно, хотите поговорить с мисс Уэринг. Я доложу ей о вас.

Он ушел, а я, коротая время, стал подсчитывать, сколько лет потребуется мне для того, чтобы выплатить стоимость бриллиантового браслета, который насмешливо мигал мне из ближайшей выставочной витрины. Наконец этот тип вернулся и проговорил своим тихим, красивым, хорошо поставленным голосом:

— Мисс Уэринг примет вас прямо сейчас, лейтенант. Пожалуйте сюда.

Он засеменил передо мной мелкими шажками, и мы очутились в изысканно оформленном кабинете. Вернее, я там оказался, а это нежное, хрупкое создание испарилось где-то перед дверью. Но у меня не было времени думать о его исчезновении, потому что я увидел мисс Уэринг за письменным столом и сразу понял, что теперь уж точно не откажусь от расследования этого дела.

Мисс Уэринг была брюнеткой, причем шикарной, похожей на пантеру. В гимнастическом трико она вполне сошла бы за балерину, а в леопардовой шкуре — за амазонку. Мне пришлось сделать немалое усилие, чтобы приглушить удары собственного сердца.

— Меня зовут Грета Уэринг, лейтенант, — произнесла она глубоким, грудным голосом с насмешливыми интонациями. — Вы хотели поговорить о Лили Тил?

— Да, — сказал я, все еще не вполне владея собой. — Сейчас пока об этом.

У нее были превосходно очерченные брови, высокие скулы, красивая шея и тонкая матовая кожа, но она не производила впечатление существа слабого и нежного. С такими-то крутыми линиями! Нет, не производила.

— Может быть, вы присядете? — предложила она.

— Спасибо… — пробормотал я невнятно и осторожно опустился на диван, сразу утонув в мягких подушках, присланных из Швеции и стоивших хозяйке немалых денег, хотя, возможно, для нее и сделали скидку.

В отличие от мебели мисс Уэринг была не бесплотной, а вполне реальной и вещественной. Выразительные изгибы ее тела лишь подчеркивались черным платьем из чесучи — фирмы «Диор», несомненно. Вырез был достаточно глубок, открывая начало уютной впадины между полновесными округлостями, и бриллиантовая подвеска приютилась там, лукаво подмигивая мне.

— Вас что-то смущает, лейтенант?

Зеленые искорки в ее глазах подкрепляли насмешливые интонации голоса.

— Вы, — сознался я. — Но думаю, через пару лет я бы смог привыкнуть, если бы вы позволили созерцать вас ежедневно.

— Ну что же, приму это в качестве комплимента, — спокойно ответила она. — Но вроде бы у вас было какое-то дело?

— Лили Тил, — вспомнил я. — Она работала здесь.

— Да.

— И она исчезла, — бодро сказал я.

— Я знаю. И меня это беспокоит. Беспокоит не только судьба Лили, но и ее сестры, Луис. Она тоже у нас работает.

— Можете ли вы рассказать мне что-то о Лили Тил?

Мисс Уэринг глубоко вздохнула, и бриллиант мягко качнулся в своей роскошной колыбели.

— Когда что-нибудь такое происходит, то оказывается, что ты чертовски мало знаешь о своих подчиненных, лейтенант. Лили — красивая девушка, но они все здесь красивые. Она хорошо работала — но я бы и не взяла на службу того, кто работает плохо.

— И у вас нет никаких предположений, почему она исчезла?

— Боюсь, что нет.

Как пишут в учебниках, существует два способа допроса: вежливый и недоброжелательный. Вежливость до сих пор не принесла мне ничего полезного.

— Этот типчик с крадущейся походкой, который меня сюда привел, — как его зовут? — спросил я.

— Вы имеете в виду Дугласа? Дуглас Лейн, очаровательный мальчик.

— У вас все девушки — я говорю о настоящих девушках, которые носят юбки, — тоже само очарование.

— Благодарю вас, — холодно сказала она.

— Чтобы продавать побрякушки по таким ценам, как у вас, — продолжал я, — конечно, нужно иметь штат очаровательных продавцов: девушки охмуряют клиентов-мужчин, а Дуглас очаровывает женщин или, вернее, престарелых матрон, как я понимаю, да?

— Вас, должно быть, здорово поднатаскали в детективном деле, — с явной издевкой произнесла она. — Вы так быстро раскрыли все мои секреты!

— Может быть, кто-то из ваших клиентов больше интересовался Лили, чем покупками?

— Не думаю, — быстро сказала она.

— Отчего бы нет?

Мисс Уэринг нетерпеливо передернула плечами, черная чесуча пошла мелкими складками, подвеска мягко заколебалась.

— Не думаю, чтобы в моем магазине происходили такие вещи.

— Не похоже, что вы так наивны, — сказал я. — Почему, черт возьми, это невозможно?

— Если бы что-то было, я бы знала, — ответила она.

— Вряд ли вы можете увидеть происходящее из своего кабинета, но тот, кто весь день находится в торговом зале, должен видеть. Дуглас Лейн, например.

— Хорошо, — раздраженно проговорила она. — Я спрошу у него.

— Не нужно. Я сам его спрошу.

— Пока еще я владелица этого магазина, — ледяным тоном возразила мисс Уэринг. — И он мой служащий. Я сама поговорю с ним.

— А я полицейский, — радостно заявил я. — Поэтому все вопросы первым должен задавать я. А то мне придется проверить, как точно вы выполняете решения муниципалитета.

— Какие решения? — почти зарычала она.

— Не могу знать, пока не проверю, — легко выпалил я. — Но если вы не нарушаете ни одно из существующих требований, я могу изобрести какие-нибудь новые. Я ведь парень такой — иду до конца и своего добиваюсь.

— Вы меня не запугаете!

— Тогда подождите здесь, а я пока поговорю с Дугласом, — подвел я итог нашей беседе. — Я скоро вернусь.

Дуглас суетился вокруг престарелой дамы явно избыточного веса, убеждая ее, что пара бриллиантовых сережек за сто девяносто девять долларов девяносто пять центов — это почти что даром. Я подождал, пока они договорятся о цене и дама отвалит от прилавка, и легонько похлопал его по плечу. Он аж подпрыгнул и завертелся на месте:

— А, это вы, лейтенант! Я не видел, что вы стоите сзади. — Он с укором смотрел на меня, хлопая глазами.

— Ты знал Лили Тил? — спросил я.

— Конечно. Очень милая крошка, такая естественная, такая…

— И один ваш клиент проявлял к ней особый интерес, — заявил я.

Он вылупил на меня глаза:

— Но…

— Я знаю, что в магазине мисс Уэринг не принято обсуждать дела клиентов, — вы всегда храните молчание. Но не на этот раз, Дуглас! Иначе тебе будет предъявлено обвинение в соучастии.

Он достал из кармана платок и нервно вытер лоб. На меня пахнуло чем-то, больше напоминающим женские духи «Мой грех», чем сосновый аромат.

— Лейтенант, — произнес он дрожащим голосом, — вы меня просто под корень рубите!

— Я мог бы увезти тебя в участок и допросить там по-настоящему, — холодно ответил я.

— Нет нужды угрожать мне физическим насилием, — заскулил он. — Я и так вижу, что у вас крепкие мускулы. Кого еще вы стремитесь убедить — себя? — Он посмотрел мне в лицо и торопливо продолжил: — Естественно, я буду помогать вам, лейтенант! Не знаю, откуда вы узнали:..

— Достаточно, Дуглас, — перебил его холодный голос. — Если кому-то придется сотрудничать с лейтенантом Уилером, так это буду я.

— Да, мисс Уэринг, — благодарно проговорил он и мгновенно улетучился — сквозь стену, что ли?

— Я думаю, нам лучше вернуться в мой кабинет, лейтенант, — сказала мисс Уэринг.

Она повернулась и пошла вперед, не оглядываясь. Пока она шла передо мной, мне было на что посмотреть: черная чесуча обрисовывала плавные движения длинных ног и резкие толчки упругих округлых бедер. Мы оказались в кабинете слишком быстро.

— Вы гораздо хитрее, чем я думала, — заметила она. — Один клиент действительно интересовался Лили, но я уверена, что он не имеет никакого отношения к ее исчезновению. Даже мысль об этом кажется мне абсурдной!

— Как зовут этого абсурдного клиента? — вежливо спросил я.

— Уолкер. Том Уолкер. Он всегда просил, чтобы его обслуживала Лили, но я уверена, это всего лишь совпадение.

— А кто такой этот Уолкер? Чем он занимается?

Она слегка замялась, но ответила:

— Он личный секретарь Мартина Гроссмана.

— Гроссмана? — медленно повторил я за ней.

— Может быть, теперь вам лучше пойти домой, лейтенант, и отсидеться там немного? — Ее лицо приобрело нарочито скромное и безобидное выражение.

— Наверное, я так и сделаю, — согласился я. — Но мне, возможно, понадобится еще раз поговорить с вами в нерабочее время. Ваш домашний телефон есть в справочнике?

— Нет, — покачала она головой, — у меня частный телефон. Могу назвать адрес: Вэлли-Хайтс, Гудзон-авеню, 309.

— Одна из тех двадцатикомнатных хибар, где всего четыре с половиной ванны?

— Три с половиной, — улыбнулась она, — и только восемь спален. Я еще не замужем, лейтенант.

— Понимаю, по одной спальне на каждый день недели, — сказал я. — Ну а восьмая-то зачем? Соснуть днем в дождливую погоду?

Зеленые глаза на мгновение вспыхнули.

— Не думаю, что мне следует обсуждать мои спальни с незнакомыми людьми. Вот друзья знают обо мне все, от них я не держу никаких секретов.

— Но дружба сохраняется, пока есть тайны. Чем меньше тайн, тем больше разочарований.

Грета Уэринг сделала еще один глубокий вдох, и я поймал зайчик от качнувшейся бриллиантовой подвески.

— Не буду возражать, если вы навестите меня как-нибудь, лейтенант, — приветливо сказала она. — Но только не как профессионал.

Аннабел Джексон, секретарша шерифа, — красавица с юга, которая всегда выражала свое отношение ко мне короткими, односложными словами, — уставилась на меня, когда я вошел в контору.

— Что вы здесь делаете, лейтенант? Побродяжничать захотелось?

— Можно сказать и так, — согласился я. — А это бревно по имени Лейверс у себя?

— Окружной шериф на месте, — холодно сказала она. — Но захочет ли он видеть вас — это другой вопрос.

— У него нет выбора, — ответил я ей и вошел в кабинет шерифа, даже не постучав в дверь.

Увидев меня, Лейверс нахмурился.

— Я занят, Уилер, — раздраженно бросил он. — Тебе что, нечем заняться в отделе убийств?

— Есть чем, и я занимаюсь, — ответил я. — Но дело не терпит, и мне наплевать, что вы заняты.

Проблеск интереса появился в его глазах.

— Ты и с капитаном Паркером разговариваешь в таком тоне?

— Я лучше сразу перейду к делу, — рявкнул я. — Я хочу, чтобы вы ответили на один-единственный вопрос.

— Давай, — согласился он. — Только коротко.

— Естественно, — сказал я. — Что это за шутки?

Его брови сошлись на переносице.

— Шутки?

— Я говорю о деле Лили Тил и Мартина Гроссмана.

— Не понимаю, о чем ты.

— Перестаньте притворяться, — утомленным голосом произнес я. — Без всякой причины вы вдруг переводите меня в отдел убийств. Не успел я там и пяти минут пробыть, как Паркер подсунул мне дело о пропавшей девушке и сказал, что подозревает здесь убийство и что мой старинный дружок Хэммонд целую неделю бился над ним, но так ничего и не узнал. Я рыскал все утро и наконец обнаружил, что ниточка от Лили Тил напрямую ведет к Гроссману. Я стал похож на даму, которая увидела, что два ее прежних мужа следуют за ней по пятам во время ее третьего медового месяца. И все это не может быть простым совпадением.

Лейверс принялся за свой обычный ритуал закуривания сигары, кивнув мне на одно из кресел для посетителей.

— Присядь-ка лучше, Уилер. — Он подождал, пока я плюхнусь в ближайшее кресло, и продолжил: — Ты ведь знаешь, кто такой Мартин Гроссман?

— А как же, — ответил я. — Он — владелец газетной империи, парочки телепрограмм и радиостанции. Построил себе настоящий дворец на окраине Вэлли-Хайтс и обнес его стеной в двенадцать футов высоты. Его банковский счет, наверное, достигает восьми- и даже девятизначной цифры. Когда у тебя столько денег, то одним нулем больше или меньше — не имеет значения.

— Что еще? — Лейверс старательно дымил своей сигарой.

— Говорят, его репутация слегка пованивает, но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь имел какие-то основания для таких утверждений.

— Именно таким видят Гроссмана обыкновенные люди, — сказал Лейверс. — Он играет по-крупному — с деньгами и с человеческими судьбами. Сейчас у него в Пайн-Сити больше власти, чем было у городского муниципалитета за все время существования.

— Ну и что это означает для Лили Тил… и для меня?

— Не знаю, что это может значить для девушки, если она еще жива. Но тебя это ставит под удар.

— Где наша не пропадала, — не без горечи заметил я.

— Хэммонду потребовалось четыре дня, чтобы выйти на Мартина Гроссмана, — сказал Лейверс. — Когда он сообщил об этом капитану Паркеру, тот велел ему пойти поговорить с Уолкером, секретарем Гроссмана, который был непосредственно связан с Лили Тил.

— Да, — нетерпеливо произнес я. — И что было дальше?

— Хэммонд добрался только до ворот гроссмановского дома. Его остановил охранник, позвонил в дом, вернулся и сообщил Хэммонду, что сожалеет, но мистер Гроссман сказал, что Уолкер уехал на пару недель в Нью-Йорк. Вот и все.

— Вы хотите сказать, что Хэммонду так и не удалось попасть за ворота? — недоверчиво спросил я.

— Вот именно! — кивнул Лейверс. — В тот же день, через несколько часов после того, как Хэммонд наведался к этому дому, Паркеру было велено закрыть дело. Ему сообщили, что с девушкой все в порядке и нет никакого смысла продолжать расследование.

Я начал представлять себе некую картину, как Рембрандт при виде девушки, переступающей через край ванны.

— Паркер рассказал мне, что произошло, — сказал Лейверс с отвращением. — Проигнорировать это указание он не мог — учитывая, откуда оно исходит, — но он просто кипел от злости, так же как и я. До сих пор у нас в Пайн-Сити была честная полиция и честный шериф, и мы оба хотим, чтобы так было и впредь.

— На следующих выборах мой голос вам обеспечен. Что требуется от меня?

— У тебя подходящая репутация, Уилер, — самодовольно усмехнулся он. — Репутация неортодоксального полицейского, парня, который не любит подчиняться, который сует свой нос куда не просят и может наплевать на приказ вышестоящего офицера прикрыть дело.

Я мрачно закурил.

— Следовательно, вы с Паркером вместе затеяли эту операцию по переводу Уилера в отдел убийств? И если дело не выгорит, козлом отпущения буду я?

— Совершенно верно.

— Почему же вы не предупредили меня заранее?

— Я хотел сначала посмотреть, как у тебя пойдет дело, — спокойно объяснил он. — То, что я сейчас собираюсь тебе рассказать, должно остаться между нами — здесь замешана большая политика. Есть ряд людей, которые думают, что единственная возможность поставить все на свои места — это собрать Большое жюри.

— Ну и что же им мешает? — кисло спросил я.

— Пара вещей, — сказал Лейверс. — Во-первых, нужны какие-то конкретные доказательства — а их, мы надеемся, ты накопаешь по делу Лили Тил. Во-вторых, окружной прокурор должен представить суду обвинительный акт, чтобы можно было заслушать свидетелей.

— Ну и в чем загвоздка? — брякнул я.

Густые клубы сигарного дыма окутали лицо шерифа, так что я не мог видеть выражения его лица. Я подождал ответа, но не получил его. В конце концов мне в голову пришел ответ, который напрашивался сам собой.

— Так это окружной прокурор велел Паркеру прекратить дело?

— Запомни, Уилер, это ты сказал. Ты, а не я, — отметил Лейверс.

— Прекрасно! — взревел я. — Грандиозно! Оказывается, я должен сокрушить не только Гроссмана, но еще и окружного прокурора!

— Но Брайен, помощник окружного прокурора, придерживается того же мнения, что Паркер и я, — ответил Лейверс. — Если ты окажешься в трудном положении, возможно, будет полезно об этом вспомнить, но Брайен не знает ничего из того, что я тебе только что рассказал. И он не поверит этому. Во всяком случае, без доказательств.

— Я запомню его имя, — сказал я.

— Ты слышал когда-нибудь о человеке, которого зовут Ламонт, Бенни Ламонт?

— Нет вроде бы. А что, стоит с ним познакомиться?

— Не знаю точно, — пояснил Лейверс, — но говорят, Гроссман использует его при необходимости в качестве посредника в темных делах и адвоката. Если ты зацепишь Гроссмана, то, возможно, он пришлет к тебе этого Ламонта.

— И что тогда будет? — спросил я. — Они расстреляют меня из пулемета прямо здесь, на пешеходной дорожке? Или Бенни действует более изящно — допустим, пришлет мне по почте коробку отравленного шоколада? Или, может, он просто предложит мне деньги?

В моем голосе звучало сожаление, когда я высказывал последнее предположение.

— Просто не упускай его из виду, вот и все, — проворчал Лейверс в ответ.

— Ладно, возьму на заметку, — согласился я. — И в свободное время обдумаю, как мне лучше провести самого Гроссмана и окружного прокурора… А я-то полагал, что самая непонятная вещь на свете — ядерная физика.

— Ты не обязан лезть в эту кашу, — медленно произнес шериф. — Учти, если ты попадешь в передрягу, ни Паркер, ни я ничем не сможем тебе помочь. Нам придется спасать самих себя. Поэтому, если хочешь выйти из игры, я попрошу Паркера вернуть тебя в наш отдел, и мы забудем все это.

— Вы знаете, я одинокий волк и создан для таких дел, — хмуро сказал я. — Как-то одна блондинка сказала, что у меня комплекс героя, и она была чертовски права!

— Вот и прекрасно, — ухмыльнулся он. — Надеюсь, Уилер, мы еще встретимся.

Я пришел домой, налил себе порцию виски, поставил последнюю пластинку великой Билли Холидей и стал слушать одну из ее лучших вещей, которая называется «Хмурое воскресенье». Давным-давно, в те годы, когда я был мальчиком, говорили, что это музыка, под которую совершаются самоубийства. Она действительно хорошо для этого подходила.

Глава 3

Следующее утро было таким серым и грязным, что кому-нибудь следовало бы хорошенько почистить мир, прежде чем я проснусь. Дождь упорно барабанил по крыше моей машины, выбивая стаккато. Сержант Бэннистер сидел возле меня злой как черт и покрывался плесенью. Это была идея капитана Паркера, а не моя, конечно, — взять его с собой, когда я отправлюсь с визитом в личный дворец Гроссмана.

Я двигался через Вэлли-Хайтс, стараясь не замечать мигающих по обе стороны от меня фар автомобилей. Машины были разными: от безмолвно-элегантных «роллс-ройсов» до хрипло ревущих перегруженных «мерседесов». Но все они чем-то походили друг на друга — дорогие, иностранные и обязательно черного цвета. Когда мы миновали город, мой «хили» ощутил самоуверенный зуд в своей коробке скоростей и, яростно взревев, стремительно взлетел по холму к дому Гроссмана, а выражение лица Бэннистера стало еще более унылым после того, как мы сделали пару крутых поворотов.

Двойные ворота в высоченной стене блестели, словно начищенная медь, несмотря на дождь. Нос моего автомобиля остановился в пяти сантиметрах от них. Я посигналил. Сбоку вышел парень в фуражке и черном плаще, тщательно запер за собой дверь и неторопливо двинулся к машине.

— Чего надо? — спросил он грубо. Из-под фуражки выглядывало лицо однообразно землистого цвета и грязно-серые глаза.

— Видеть мистера Уолкера, — ответил я.

— Договоренность о встрече есть?

Я показал ему жетон полицейского:

— Лейтенант Уилер, отдел убийств.

— Не знаю, примет ли он вас, — с сомнением произнес он.

— Открой ворота, а уж это я постараюсь выяснить сам, — бросил я.

— Нет. — Он покачал головой. — Вначале я должен справиться… Подождите минутку.

Я окинул его взглядом с ног до головы так, словно сомневался в его умственной полноценности.

— Сержант! — рявкнул я.

— Да, лейтенант? — хрюкнул в ответ Бэннистер.

— Даем этому парню десять секунд на то, чтобы открыть ворота, — сказал я, продолжая разглядывать охранника, — и, если он этого не сделает, мы возьмем его с собой в участок.

— Эй! — тонким голосом выкрикнул охранник. — Что я сделал?

— Ты ударил меня, пока я смотрел в другую сторону, — объяснил я. — А сержант, вот этот вот, оттащил тебя. Оскорбление действием или что-нибудь такое.

— Но я…

— Вы видели, как он ударил меня, сержант? — спросил я.

— Да ведь я… — Бэннистер наткнулся на мой красноречивый взгляд. — Да, — пробормотал он, — я видел.

— Избить офицера, надо же, — задумчиво сказал я. — Наши ребята не любят таких вещей, а у него вид достаточно бандитский, чтобы не вызвать сомнений, когда мы приведем его в участок.

Дальше слушать охранник не стал. Он бросился бегом к боковой двери, и через пару секунд ворота широко открылись. Я резко нажал ногой на педаль сцепления, и «хили» послал в его адрес насмешливый хлопок вырвавшихся газов, когда мы проехали мимо.

— Если этот парень пожалуется, что ты скажешь? — беспокойно забубнил Бэннистер. — Не очень-то хорошо все это будет звучать.

— Слушай, припаси это для доклада капитану, — посоветовал я. — Ведь ты здесь для того и находишься, разве нет?

Бэннистер слегка ухмыльнулся:

— Паркер сказал что-то насчет того, что я должен тебя притормаживать.

— Могу поклясться, что ты рассказываешь об этом всем своим девочкам, — сказал я и посмотрел на дом впереди. — Что это, черт побери? Какой-нибудь Дисней соорудил декорации для «Белоснежки» и забыл убрать с глаз долой?

Это был не дом, а нечто среднее между дворцом и замком, с башнями, бастионами и парой винтовых лестниц, так что если бы в эту минуту появился рыцарь в сверкающих доспехах на белом коне, то я решил бы, что это просто молочник. Я остановил машину в центре мощеного внутреннего двора, и мы вышли. Бэннистер поднялся вслед за мной по широким мраморным ступенькам, ведущим к парадному входу. Мы ждали, пожалуй, не больше десяти секунд после того, как я нажал звонок. Дверь открыл дворецкий.

— Сэр? — Это было произнесено с безупречным английским выговором.

Я сказал ему, кто мы такие и что мы хотим видеть Уолкера.

— Может быть, вы войдете, джентльмены?

Он слегка поклонился и, когда мы были уже внутри, в прихожей, взял наши шляпы. Затем он провел нас к двойным дверям, прекрасно отделанным тиковым деревом. Они по-театральному эффектно открылись, и дворецкий объявил наши имена с некоторым сомнением в голосе, будто мы были наследные принцы экс-короля, приехавшие, чтобы поспорить за еще теплую корону.

Комната, в которую мы попали, служила кабинетом: ряд шкафчиков для картотеки у стены, в углу — массивный диван, а в центре — огромный письменный стол, затянутый сверху кожей. Возле окна стоял человек и смотрел на улицу. Он медленно повернулся к нам, и я отметил скромный, но очень дорогой костюм и надменное выражение лица.

— Да? — отрывисто бросил он.

Это был крупный мужчина с плечами лесоруба и бочкообразной грудной клеткой. Его коротко стриженные густые черные волосы были уже заметно тронуты сединой. Глаза, прежде голубые, настолько поблекли и выцвели, что казались почти бесцветными. Сероватая кожа глубокими складками обвисла вокруг рта, истончив верхнюю губу и нисколько не нарушив очертаний нижней — полной и пухлой, выступающей вперед. Я понял, что дворецкий успел сообщить ему, кто мы такие, даже если этого не сделал сторож-привратник, поэтому не было смысла повторять все еще раз.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, мистер Уолкер, — начал я.

— Я не Уолкер, — холодно произнес хозяин кабинета. — Я Гроссман, Мартин Гроссман.

Я ощутил некоторое разочарование — беседа с обладателем десяти миллионов не сильно отличалась от беседы с владельцем десяти долларов.

— Но я хотел поговорить с Уолкером, — сказал я. — Может быть, ваш дворецкий плохо слышит?

— Это я велел привести вас сюда, — ответил Гроссман. — Уолкер еще не вернулся из Нью-Йорка. Возможно, я смогу вместо него ответить на ваши вопросы, лейтенант.

— Сомневаюсь, — с сожалением сказал я.

Его рот плотно сжался.

— Мне кажется, ваше поведение граничит с грубостью, Уилер!

— Это ложное впечатление, но можете не извиняться. — Я тепло улыбнулся. — Скоро вы заметите, мистер Гроссман, что я нравлюсь вам все больше и больше.

Помедлив минуту, он решил пропустить эту дерзость мимо ушей.

— Уолкер — мой личный секретарь. Вы вполне могли бы мне сказать, по какому поводу вы здесь.

— Речь идет об одной девушке. Ее зовут Лили Тил. Она исчезла.

— Она подруга Уолкера?

— По-видимому, да, — ответил я. — Она работала в ювелирном магазине «Уэринг». Уолкер явно был ее поклонником: когда приходил в магазин, всегда требовал, чтобы она его обслуживала.

Губы Гроссмана скривились в презрительную усмешку.

— Ну, это весьма слабый довод, лейтенант. Обращаться за помощью к одной и той же продавщице в магазине — разве это не самое обычное дело?

— Возможно, — допустил я.

— И это единственная причина, заставлявшая вас возлагать на Уолкера ответственность за ее исчезновение?

— Я вовсе не говорил об ответственности. Я просто предположил, что он мог бы помочь вам. Дать нам какую-то ниточку.

— Уверен, что нет, — оборвал меня Гроссман. — Поэтому, если позволите, я бы…

Двойные двери внезапно распахнулись, и в комнату торопливо вошел худощавый человек в очках без оправы.

— Мартин, — нетерпеливо произнес он высоким голосом. — Ты должен подписать этот договор с телеграфной службой, прежде чем… — Он резко остановился, вдруг увидев нас с Бэннистером.

— Уолкер? — быстро осведомился я.

— Да. — Он снял очки и уставился на меня. — Кто вы?

— Лейтенант Уилер, отдел убийств, — отрекомендовал я. — Вы летели на сверхзвуковом реактивном самолете?

— Что? — спросил он, хлопая глазами.

— Пять минут тому назад вы еще были в Нью-Йорке, — пояснил я. — Вы только что поставили скоростной рекорд, перелетев от океана до океана.

— Очень смешно, лейтенант! — холодно сказал Гроссман. — Мой секретарь занимался крайне важным делом, и я не хотел отрывать его, но…

— Извини, Мартин. — Уолкер внезапно сник. — Я не знал, то есть я даже предположить не мог…

— Это теперь не имеет значения. — Гроссман несколько раздраженно передернул плечами. — Раз ты здесь, ты можешь остаться. Пропала продавщица из магазина «Уэринг», и лейтенант, видимо, думает, что знаешь почему.

— Я? — Уолкер вновь надел очки и уставился на меня. — Почему я должен что-то знать об этом?

Меня как-то несправедливо отстранили от участия в этом диалоге, поэтому я вмешался:

— Девушку звали Лили Тил. Вы всегда обращались к ней, когда приходили в магазин.

— А, Лили! — протянул он неопределенно. — Надеюсь, ничего серьезного не произошло, — исчезла, вы говорите?

— Да, и с тех пор прошло больше недели, — спросил я. — Но я уже устал пересказывать эту историю. Ответьте просто: встречались ли вы с ней за пределами магазина?

— Я? — заморгал он. — Зачем это мне могло понадобиться?

— Я мог бы объяснить, если хотите, — сказал я, — но мы все здесь взрослые люди и… — Я еще раз взглянул на него. — Хотя ладно, пусть так. Ничего нет предосудительного и преступного в том, чтобы встречаться с девушкой вне работы, пойти с ней в кино, в ресторан обедать, ну там… куда еще вы водите девушек?

Голова его затряслась.

— Это немыслимо! — возмущенно воскликнул он. — Чтобы я — я! — волочился за какой-то продавщицей!

— Вы могли просто гулять, — устало проговорил я. — Вы уверены, что никогда не встречали ее нигде, кроме магазина?

— Конечно! Я просил ее обслуживать меня по одной-единственной причине — она была расторопна и квалифицированна. Мне это нравилось. Мне вообще нравится расторопность, и я всегда поощряю ее в людях.

— Вас удовлетворил этот ответ, лейтенант? — спросил Гроссман скучающим тоном.

— Есть еще пара вопросов, — сказал я и вновь посмотрел на Уолкера. — Где вы были в ночь на пятнадцатое, субботу?

— Вы что, требуете от меня алиби? — выпалил он, захлебываясь.

— Алиби для чего? — ухмыльнулся я.

— Но, как я понимаю, это время, когда исчезла девушка. Это просто возмутительно.

— Воздержитесь от ваших шуток, лейтенант, — металлическим голосом произнес Гроссман. — Посмотрим, что скажет о них окружной прокурор.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил я Уолкеру. — Где вы были?

— Я был здесь, в этом доме!

— Может кто-то подтвердить это?

— Я могу, — сказал Гроссман. — Или моего слова вам недостаточно?

— Ну, — скромно улыбнулся я, — вы ведь не станете винить меня в этом, правда? После того как вы солгали мне, что мистер Уолкер в Нью-Йорке, мои сомнения понятны, не так ли?

Под серой кожей проступила легкая краснота, особенно на щеках.

— Убирайтесь вон! — тихо сказал он.

— Что?

— Вон! — повторил он все так же тихо. — Или я вас вышвырну!

— Я лейтенант полиции, Гроссман, а не лакей, — рыкнул я. — Со всеми вашими деньгами и этим сахарным дворцом вы, может, и кажетесь большой кочкой на ровном месте нашему серому обывателю, такому, как Уолкер, но в моем списке вы всего лишь еще один свидетель, дающий ложные показания.

— Я никому этого не позволю! — задыхаясь от ярости, проговорил он. — Ты… ты — идиот из полицейской конторы! Когда в следующий раз захочешь поговорить со мной или моим секретарем, Уилер, ты будешь разговаривать только через моего адвоката!

Он вдавил палец в кнопку под крышкой письменного стола, и через пять секунд напороге появился дворецкий.

— Эти… люди… уходят, — тонким голосом сказал Гроссман. — Если они будут отказываться, вызовите охрану и выведите их вон. Всю ответственность я беру на себя.

— Слушаю, сэр. — Дворецкий вежливо улыбнулся и сделал приглашающий к дверям жест. — Пожалуйте сюда, джентльмены.

— Ваше английское произношение просто с ума меня сводит, — сказал я, проходя в дверь. — Итон?

— Совершенно верно, сэр. — Слабый блеск на мгновение появился в его глазах.

В бюро мы вернулись уже около полудня. Я был голоден, так как все утро провел на ногах, и потому сразу же отправился обедать в ближайшую закусочную. Появился я где-то во втором часу, и меня уже ждала приятная новость: Паркер немедленно хочет видеть меня в своем кабинете. Открыв дверь, я сразу обнаружил сидящего там Бэннистера, и это отнюдь не было для меня неожиданным.

Паркер сердито взглянул на меня:

— Сержант Бэннистер дал мне полный отчет о том, что случилось сегодня утром, Уилер.

— Я так и подумал, что вы захотите вначале расспросить его, и поэтому решил пока перекусить, — сказал я.

— Ты угрожал сторожу фальшивым арестом и побоями, если привезешь его в участок, — жестко продолжал Паркер. — Затем ты оскорбил самого Гроссмана. Назвал его лжецом и даже хуже. Потом то же самое ты проделал и в отношении его секретаря Уолкера. В своем ли ты уме, Уилер?

— Луис Тил задала мне этот же вопрос, — задумчиво произнес я. — Вы полагаете, со мной что-то неладно?

— Ты ведь не думаешь, что Гроссман все это так оставит, правда? — не отвечая мне, говорил Паркер. — Завтра он поднимет такой трезвон — достанется не только мне, но и окружному прокурору. Вполне возможно, что одна из его газет сочинит завтра какую-нибудь впечатляющую историю о грубости и жестокости полиции или еще чего похуже!

— А что будет сейчас? — спросил я.

— А сейчас дело Лили Тил вернется в отдел розыска пропавших, как ему и положено, — сказал он. — И как это мне в голову могло прийти доверить его тебе! Ты уткнулся в одну-единственную версию — Уолкер. А это всего лишь слухи, ничем не обоснованные. Но ты ведь вцепился именно в них! Так уже было прежде — в федеральном деле! Все кончено, Уилер, пойми ты это своей дубовой башкой!

— Я прекрасно вас слышу, — заметил я.

— Так вот, — он несколько умерил свой пыл, — следствие по делу Тил закрыто, по крайней мере в нашем отделе. И тебе следует о нем забыть, Уилер, это приказ. И Бэннистер здесь находится только потому, что я не доверяю тебе. Он присутствует как свидетель, чтобы подтвердить мои слова. Попробуй только еще раз сунуться к Гроссману или Уолкеру, и я уволю тебя в ту же секунду. Хорошо ли ты это слышал?

— А как же, — сказал я. — Вы орете как десять миллионов козлов.

Лицо Паркера несколько покраснело.

— Тебе лучше выйти отсюда, Бэннистер, — отрывисто бросил он. — А я тем временем открою лейтенанту пару вещей, которые ему следует о себе знать.

— Слушаю, капитан, — нервно выговорил Бэннистер. Он быстро вскочил со стула, торопливо прошел через комнату и осторожно прикрыл за собой дверь.

Я в ожидании закурил сигарету. Паркер улыбнулся.

— Ну как я сыграл? — спросил он. — Заслужил «Оскара»?

— Несомненно, — ответил я. — Но есть ли в этом какой-нибудь смысл?

— Да кто его знает. — Лицо Паркера сразу приняло обычное выражение. — У тебя-то какие планы, Эл?

— Шериф назвал мне имя некоего Бенни Ламонта. И у меня есть надежда, что я достаточно разозлил Гроссмана, чтобы он послал этого типа ко мне.

— Не стоит слишком на это рассчитывать, — с сомнением произнес Паркер. — У него солидная репутация.

— Так что же мне остается — уволиться?

— Может, нам всем придется уволиться, — сказал он. — Лейверс достаточно популярно объяснил тебе, что ты можешь рассчитывать только на самого себя? В случае чего козлом отпущения будешь именно ты.

— Он объяснил мне ситуацию очень хорошо, — подтвердил я. — Если ваш Ламонт не появится, то я тогда, пожалуй…

— Не надо, не говори мне. — Паркер сделал предостерегающий жест. — Я ничего не хочу об этом знать!

— Что мне всегда чертовски приятно, — ответил я, — так это чувствовать, что у меня есть настоящие друзья.

— Естественно. — Паркер вновь улыбнулся, но как-то неохотно. — Мы с Лейверсом — парочка самых верных твоих приятелей: когда ты провалишься в глубокую яму, мы тотчас окажемся рядом, чтобы побыстрее закопать тебя, не дав даже рта раскрыть!

Глава 4

Я пришел домой около пяти и поставил на вертушку «Хмурое воскресенье». Мог ли я устоять против этой мелодии? Пара глотков виски, и пластинка кончилась. Тогда я прослушал «Индиго» Эллингтона, просто так, для разнообразия. Дело в том, что, когда Дюк играет свои блюзы, вся моя тоска разом проходит и я ничего не чувствую, а только слежу за рукой великолепного дирижера, отмечающей движением вниз ударные доли такта.

Примерно в шесть кто-то зазвонил в дверь, и я пошел открывать.

— Уилер? — бесстрастно спросил меня пришедший.

— Да.

— Мое имя Ламонт, — сказал он. — Бенни Ламонт. — Он уперся ладонью мне в грудь и мягко втолкнул в комнату. — Надо поговорить. — Пинком ноги он закрыл за собой входную дверь и мечтательно улыбнулся. — Выпить у тебя есть?

Рука его соскользнула с моей груди, набрала воздух между пальцами, лениво пощупала его, потерла и исчезла в кармане пальто. Двумя секундами позже она вновь показалась на свет, и если в ней и было что-то смертоносное, то не страшное — пачка сигарет.

Он был не очень высок и болезненно худ — прекрасно сшитый костюм подчеркивал его худобу, и я подумал: что он делает вместо того, чтобы есть? Его каштановые волосы выглядели безжизненными и вполне соответствовали лицу — белой как мел коже и мертвенным глазам, похожим на дырки, выжженные сигаретами в листе рисовой бумаги. Тонкие, как лезвие ножа, губы разошлись в улыбке, открыв крупные белые зубы — казалось, ему требовалось собрать все силы, чтобы удержать их в деснах и не дать вывалиться.

— А чего бы ты хотел выпить, Бенни? — вежливо осведомился я. — Ты не возражаешь, если я буду звать тебя Бенни? А ты можешь называть меня «лейтенант Уилер».

— Я согласен выпить то же, что и ты, Уилер, — ответил он. — И ты можешь называть меня Бенни.

— Я пью виски со льдом и капелькой содовой, — сказал я.

— На мне можешь содовую сэкономить, — поморщился он. — А ты тут неплохо устроился: музыка, диски и все такое. Я знавал когда-то даму, которая с ума сходила по этим дискам.

— Ну и что же с ней стало? — Я на миг оторвался от приготовления напитков. — Какова мораль сей басни?

— Откуда я знаю? — Он пожал своими узкими плечами. — Она и в самом деле свихнулась, но мне-то что за дело — после того, как вмешались парни в белых халатах.

Я протянул ему стакан.

— А ее, случайно, звали не Лили Тил?

Опять на мгновение показались выступающие вперед зубы.

— У тебя, Уилер, в мозгу всего одна извилина: кто о чем, а ты все о своем. Ладно, я тоже хотел об этом поговорить. Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем ты так стараешься приплести Гроссмана к делу этой пропавшей девицы?

— Потому что полагаю, что он в нем замешан.

Ламонт неторопливо плюхнулся в близстоящее кресло.

— Я проделал дальний путь ради этого разговора, — сказал он. — Так что давай не будем прикидываться шлангами, а?

— А кто прикидывается-то?

— Ты, — решительно бросил он. — Что у тебя есть против Гроссмана? Хочешь доказать — он важная шишка, а ты еще важнее? Чем крупнее люди, тем суровее ты их наказываешь? Или не можешь вынести, когда обнаруживаешь, что крепкий парень, к тому же полицейский, не в силах с чем-то справиться?

— Весь этот психоанализ я получаю бесплатно, — спросил я, — или ты назовешь цену? Может быть, мне лечь на кушетку и рассказать тебе о том, что все в моей жизни изменилось с той поры, как я задушил девушку, жившую по соседству?

Он сунул сигарету в угол рта, зажег ее и оставил свободно болтаться, будто предназначал ее для кого-то другого.

— А может, ты хочешь чего-нибудь до примитивности простого, Уилер? — ровным голосом спросил он. — Я знаю, у меня есть такая дурная привычка — я всегда усложняю ситуацию. А ты, может, хочешь чего-нибудь очень обыденного, простенького, например денег?

— Допустим, что так, — сказал я заинтересованно. — Сколько можешь ты мне предложить?

— Ну, цена тебе ломаный грош, — ухмыльнулся он.

— Предположим, мне пригрезилось, что между исчезновением дамы и поддельным императором сахарного дворца существует связь. Почему тогда оно все так, скажи на милость?

— Что «почему»?

— Почему, если цена мне ломаный грош, Гроссман забеспокоился и прислал тебя сюда?

— Да ему просто интересно стало, — выпалил Ламонт. — Когда такой парень, как ты, наезжает на него без всякой причины, ему интересно узнать зачем. Это же Гроссман, — он постучал пальцем по своему виску, — это голова!

— А ты, Бенни? — поинтересовался я. — Ты кувшин?

— Я тоже голова, — он улыбнулся, — а еще любитель выпить. — Он с надеждой протянул мне пустой стакан.

Пока я готовил ему виски со льдом, он наблюдал за мной через свои две дырки.

— Я не отстану от Гроссмана, Бенни, — сказал я, подавая ему наполненный стакан, — пока не буду абсолютно убежден, что его и Лили Тил ничто не связывает. Так и передай.

— Передам, — небрежно ответил он. — А кто дергает за веревочку? Кто за тобой стоит?

— Никто, — ухмыльнулся я. — Пустота вокруг меня начиная с сегодняшнего утра так стремительно разрастается, что я не вижу на ринге даже рефери.

— Значит, ты сам по себе, один в поле воин? — Он опорожнил стакан и, оставив его на подлокотнике кресла, поднялся. — Может, это и так. Ты давно уже выкидываешь такие коленца, одинокий волк из бюро шерифа.

Он направился к двери.

— Благодарю за виски, Уилер.

— Я страшно разочарован, Бенни, — сказал я, следуя за ним. — Никаких скрытых угроз, никаких «оставь это дело, или…» и все такое? Я надеялся, что ты хотя бы припугнешь меня скорыми похоронами.

Он открыл дверь и шагнул в коридор, моргая от дыма, попавшего ему в глаза из-за окурка, все еще висящего в углу рта.

— Я уже сказал, что Гроссману это все просто любопытно. И я ему сообщу, что ты всего лишь легавый, который сам не знает, что делает.

— И что потом?

— Проблем не будет, Уилер, — на миг сверкнули его хищные зубы. — Мы что-нибудь придумаем, если понадобится. — Он потер воздух между пальцами, будто разминал его на мелкие кусочки. — Обязательно придумаем, не беспокойся!

Я закрыл за ним дверь, вернулся в комнату и поставил диск Фрэнка Синатры «Полетим со мною вместе». Фрэнку не нужно было просить меня дважды: я пристегнул привязные ремни раньше, чем он успел зафрахтовать самолет.

Около восьми вечера зазвонил телефон, и требовательный женский голос спросил:

— Лейтенант Уилер?

— Именно. А кто это?

— Луис Тил. Я хотела узнать, очень ли вы заняты сейчас, лейтенант?

— Абсолютно свободен, — заверил я ее.

— Очень хорошо. — Теперь настойчивость в ее голосе приобрела несколько иной характер, он стал хрипловато многообещающим. — Сижу совсем одна в квартире и подумала, что нам, наверное, стоило бы еще раз поговорить о моей сестре. Я встретила вас тогда не слишком дружелюбно — это все проклятая мигрень, она всегда ужасно действует мне на нервы. Понимаете?

— Я готов, Луис, — серьезно ответил я. — Дайте мне полчаса.

Потребовалось ровно двадцать восемь минут, чтобы добраться до ее дома в Гленшире. Она широко открыла дверь, приглашая меня войти:

— Входите же, лейтенант!

Теперь она выглядела иначе, совсем не так, как в первый раз. Волосы, правда, как были, так и остались рыжевато-золотистого цвета, все же остальное преобразилось совершенно. Вместо элегантного свитера и юбки, восхитительно обрисовывавшей бедра, на ней было скромное белое платье, наглухо закрытое, с широкими рукавами. По подолу шли голубые цветы. Лицо без косметики. Луис Тил олицетворяла саму невинность.

Гостиная, залитая неярким светом, выглядела очень уютно. Когда мы вошли, Луис взяла меня за руку и повела к дивану.

— Я так рада, что вы пришли, лейтенант. — Для пущей выразительности она крепко сжала мою руку. — С тех пор как исчезла Лили, я постоянно ощущаю, что мне здесь кого-то не хватает.

— В качестве замены Лили? — поинтересовался я.

Она вздрогнула и придвинулась ближе, прижавшись ко мне бедром. Ощущение было такое, словно вот-вот сплавятся два раскаленных куска металла.

— Мне очень жаль, что я была такой грубой, — бормотала она. — Вы ведь простите меня, правда? Простите?

— Девушки для того и существуют, чтобы их прощали, — с трудом проговорил я. — Во всяком случае, и для этого тоже.

— Хотите выпить? — предложила она с ослепительной улыбкой. — Сама не пью и все время забываю, что у других людей иные привычки! Там, в баре, есть немного виски.

— Спасибо, — отозвался я. — Я приготовлю.

— Нет, не беспокойтесь! — Она вскочила с дивана так, будто я сказал что-то неприличное. — Позвольте мне сделать это для вас.

Она стремительно пересекла комнату и приготовила мне виски. На обратном пути она сделала крюк и, подойдя к окну, постояла там мгновение, глядя на улицу.

— Вы ждете кого-нибудь еще? — спросил я. — Вам следовало бы предупредить меня, что будут гости.

— Нет. — Она вернулась и вновь села рядом, протянув мне стакан. — Это оттого, что я сильно нервничаю всю неделю. Мне постоянно кажется, что за мной следят.

— Это и правда так?

— Я ни разу никого не видела, — грустно улыбнулась она. — Но я все равно проверяю — на всякий случай.

В стакане, который она принесла, оказалось чистое виски. Я выпил содержимое в три глотка, плотно зажмурив глаза, решив, что было бы неприлично требовать лед и содовую у девушки, которая сама никогда не пьет.

— Тебе надо немного расслабиться, солнышко, — сказал я. — Побереги свои нервы, успокойся.

Луис не торопясь наклонилась ко мне, и я обнял ее за плечи. Глубоко вздохнув, она взяла мою руку и положила себе на грудь.

— Зачем бы я стала тебя звать, милый, на ночь глядя, если бы не хотела расслабиться? — прошептала она.

Голова ее откинулась так, что губы оказались всего в нескольких сантиметрах от моих. Я поцеловал ее и вновь почувствовал прикосновение паяльной лампы. Ее ноготки впились мне в грудь. Через минуту она тихо застонала, затем медленно оторвалась от меня. Мгновение она смотрела мне в лицо блестящими глазами, грудь ее рывками поднималась, натягивая тонкую ткань платья.

— Погоди секунду, — глухим голосом проговорила она. — Нам не нужны наблюдатели!

Луис подбежала к окну и задернула шторы.

— Так лучше, милый! — Она стояла передо мной, медленно покачивая бедрами. — Встань-ка, а?

Я поднялся. Луис подошла совсем близко и, взяв мои руки, поднесла их к вороту своего платья.

— Хорошее платье, мне нравится, — озадаченно сказал я. — И ткань просто великолепная…

— Рви его, руками рви, — хрипло произнесла она. — Сорви его с меня, милый!

— Платье красивое, — засомневался я. — Может, сделаем по старинке и просто расстегнем «молнию»?

— Рви! — Язык плохо ее слушался.

Наш спор мог продолжаться бесконечно долго, но времени для этого совсем не было. Я захватил пальцами ворот платья и рванул. Ткань разошлась сверху почти до самого низа, во всяком случае больше чем до середины. Луис резко дернула плечами, и остатки платья упали к ее ногам. Под ним оказалась белая комбинация, щедро украшенная по низу атласом и тесьмой. Блеск в ее глазах стал ярче.

— Рви! — задыхаясь, выговорила она.

Теперь у меня уже был опыт; две тонкие бретельки на плечах разорвались почти без труда, и комбинация опустилась на пол рядом с платьем. Теперь на Луис остался лишь белый, низко вырезанный бюстгальтер, гармонирующий с маленькими прозрачными трусиками, тоже отделанными атласом и тесьмой.

— Рвать? — с надеждой спросил я.

Должно быть, она забыла сказать мне, что теперь настал ее черед, — руки ее вдруг вцепились в мое лицо, острые ногти сдирали со щек полоски кожи, а сама она начала верещать не своим голосом.

Боже правый! Как же могут визжать женщины — голос ее звучал на одной ноте, где-то на уровне верхнего до, и с такой громкостью, что куда там моей вертушке.

Пока я гадал, что, черт возьми, заставило ее так быстро переменить намерения, входная дверь широко распахнулась и в комнату ввалилась команда полицейских. Первым ко мне подскочил лейтенант Хэммонд.

— Сексуальный маньяк, да? — прошипел он, и в следующее мгновение сокрушительный удар кулаком в челюсть сбил меня с ног, отбросив в другой конец комнаты.

Я ударился спиной о стену и сполз, усевшись на пол. Но долго сидеть мне не пришлось. Меня сразу же грубо схватили, подняли на ноги и, заломив руки за спину, защелкнули на запястьях наручники, после чего вытолкали из квартиры и запихнули в ожидавшую внизу патрульную машину.

Похоже, мне суждено было отработать в участке ночную смену, а потом еще и дневную.

На следующее утро в кабинете капитана Паркера состоялся разговор. Он был коротким и деловым, хотя присутствовало при этом довольно много народу. Конечно, тут находился сам Паркер, а также Лейверс, кроме того, два моих старых дружка — лейтенант Хэммонд и сержант Бэннистер. Последним по порядку, но отнюдь не по важности был окружной прокурор Лидерсон.

Несмотря на краткость, разговор оказался весьма непростым. Начался он с доклада Хэммонда о том, что накануне вечером, примерно в восемь пятнадцать, им позвонила Луис Тил. Дежурным оказался Хэммонд, он и принял вызов. Девушка была перепугана, поскольку, по ее словам, я звонил ей полчаса назад, сообщил, что направляюсь к ней и что лучше ей быть посговорчивее, когда я приду, а не то я позабочусь, чтобы из-за исчезновения сестры у нее возникли серьезные неприятности.

Хэммонд посоветовал ей использовать в качестве сигнала шторы и, захватив с собой пару человек, взял под наблюдение окно квартиры, устроившись на противоположной стороне улицы. Когда шторы закрылись, наблюдавшие вломились в комнату — и тут Хэммонд дал краткое описание того, как выглядела Луис Тил, когда они вбежали.

Паркер спросил, что я могу на это сказать.

— Это было подстроено, — объяснил я, — меня заманили в ловушку. Луис Тил позвонила мне сама и попросила приехать к ней. Она сама предложила мне разорвать на ней платье, а потом разыграла всю сцену до последней детали — царапая мне лицо и истошно вопя, так как знала, что Хэммонд и его ищейки караулят за дверьми.

Окружной прокурор Лидерсон, не скрываясь, зевнул.

— Зачем ей было это делать? — спросил он своим скрипучим голосом.

— Затем, что Гроссман надавил на нее, — холодно сказал я. — Неужели это не понятно! Он сам или его «мистер защитник», то есть Ламонт. Гроссман стоит за делом об исчезновении Лили Тил, и ему не нравится, что я подобрался к нему так близко. Поэтому он и организовал этот спектакль.

Лейверс покачал головой, скорее сожалея, чем сердясь:

— Но это же смешно, Уилер!

— Ну и выдумки, — фыркнул Паркер. — Мог бы сочинить что-нибудь получше!

— По-моему, этот человек болен. — Лидерсону было явно скучно. — Он маньяк. Его нужно показать психиатру.

— У нас нет никаких оснований сомневаться в том, что произошло в квартире этой девушки, — сказал Лейверс. — Мне противно даже думать об этом!

Паркер кивнул:

— Девушка не будет подавать в суд. Она не хочет огласки, и, честно говоря, я тоже. Учитывая предыдущие заслуги Уилера, а также понимая, какой ужасный урон понесет наш отдел, если это грязное дело станет достоянием гласности, полиция тоже воздержится от возбуждения уголовного дела.

— А вы получили одобрение Гроссмана? — бросил я ему со злостью.

— Что касается вас, Уилер, — капитан смерил меня ледяным взглядом, — то вы уволены. Без права восстановления и выплаты пособия по выслуге лет. Я бы посоветовал уехать из Пайн-Сити — навсегда. Мы не потерпим здесь вашего присутствия — и если вы осмелитесь хотя бы заговорить с этой девушкой, то за вашу жизнь я не дам и ломаного гроша!

Окружной прокурор пару секунд крутил свои усы и глядел на меня.

— Я могу кое-что добавить, — проскрипел он. — Если нам придет в голову предпринять какие-то юридические действия против департамента полиции — воздержитесь. У меня имеются письменные показания девушки, лейтенанта Хэммонда и других офицеров. И если я услышу хоть одно слово в вашу защиту от адвоката, я немедленно выступлю против вас с обвинением в попытке совершить насилие.

— А еще я плюнул на тротуар, — сказал я. — Удивляюсь, как Хэммонд забыл об этом!

— Уходите отсюда, Уилер, — с отвращением сказал Паркер. — Я хочу, чтобы в моем отделе вновь можно было дышать.

— Хорошо, — ответил я. — Я уйду. Но я знаю, что все это состряпал Гроссман, и я доберусь до него, даже если это будет моим последним делом. Так и передайте ему!

Я вышел из кабинета, громко хлопнув дверью, спустился по ступенькам и направился туда, где у края тротуара меня ждал мой верный «хили». Лейверс вышел из конторы раньше меня и уже стоял возле машины, когда я подошел.

— До свидания, мистер Уилер, — произнес он с легкой ухмылкой.

— Может, я несколько переиграл, — сказал я, — но все же это был большой успех. Кто знает, вдруг на следующей неделе я получу главную роль в спектакле «Трамвай „Желание“»?

— Пока что мне не приходилось видеть трамвай, одетый в юбку, — проворчал Лейверс. — Ты прекрасно справился, во всяком случае, окружного прокурора ты убедил. Он не изменил планы насчет своего недельного отпуска, который начинается с завтрашнего дня.

— Я буду так скучать по нему, когда он уедет, — задумчиво проговорил я.

— Будь уверен, что теперь и Гроссман будет по тебе скучать, — обнадежил меня Лейверс.

Глава 5

Тем же вечером часов в семь я отправился в Вэлли-Хайтс по адресу: Гудзон-авеню, 309. Этот дом не был окружен стенами, словно замок, но и не был лачугой, даже по здешним меркам. Я оставил «хили» на подъездной аллее и нажал на звонок.

Дверь открыла Грета Уэринг. На ней был шерстяной свитер цвета морской волны и белые джинсы, которые, казалось, намокли под дождем и сели на три размера. Они обрисовывали все равнины и возвышенности, каждую ямочку на ее теле. Это были не брюки, а вторая кожа, и она прекрасно смотрелась на округлой брюнетке.

— Лейтенант Уилер, — произнесла она своим неподражаемо низким голосом, — какой приятный сюрприз!

— Вот уж не думал, что он будет приятным, — ответил я. — На данный момент общественное мнение оценивает так: девяносто восемь процентов — «очень плохой» и два процента — «не знаю, но, может, они правы». Это просто грандиозно, что есть человек, которому я приятен, и к тому же — женщина.

— Давайте-ка проходите, — улыбнулась она. — Я как раз раздумывала, чем бы занять сегодняшний вечер. Иногда мне становится чертовски скучно жить одной.

— Я вас понимаю, — откликнулся я. — Приходится выбирать — либо заводить знакомых, либо купить проигрыватель.

— А вы что посоветуете?

— Конечно проигрыватель. Когда нам надоест его слушать, только поверните ручку, и он заткнется.

Гостиная была обставлена по последней моде: кресла абстрактной формы, хаотичное нагромождение проводов, беспорядочная организация свободного пространства. В такой комнате должна звучать авангардистская музыка, чтобы придать ей цельность. Даже висящие на стенах картины Пикассо и Сальвадора Дали казались старомодными в этом необычном окружении.

— Что вы пьете, лейтенант? — спросила мисс Уэринг.

— Виски со льдом и немного содовой, — ответил я.

Она нажала кнопку, и часть стены повернулась на сто восемьдесят градусов, представив взору хорошо заполненный бар. Приготовив напитки, хозяйка подошла с ними к дивану и села.

— Идите сюда, лейтенант. — Она похлопала по свободному месту рядом с собой. — Здесь гораздо удобнее, чем кажется с виду.

Уютно было сидеть рядом с ней и прихлебывать виски, и я старался не вспоминать предыдущий вечер, начинавшийся так же приятно в квартире Луис Тил. Ведь даже царапины, пробороздившие мою щеку сверху донизу, еще не затянулись, черт побери!

— Как идет расследование? — спросила мисс Уэринг, чтобы поддержать разговор. — Нашли какой-нибудь след Лили?

— Да нет пока, — пробурчал я.

— А что мистер Уолкер? Знает он что-то?

— Я еще не понял, — сказал я. — В жизни многое переменилось с тех пор, как мы с вами виделись. Теперь я уже даже не лейтенант больше — а просто Эл Уилер. Несусь с горы вниз без всяких тормозов.

— Шутите?

— Это очень дурная шутка, которую сыграли со мной!

Я вкратце рассказал ей о своем посещении Гроссмана, о том, какую ловушку подстроила мне Луис Тил и как меня вышвырнули из полиции сегодня утром.

— Ужасно! — сочувственно проговорила она, когда я закончил. — Что здесь можно предпринять?

— Продолжу расследование, — ответил я без особой надежды. — Гроссман заманил меня в западню — в этом нет сомнений. Возможно, саму идею с Луис подсказал ему Лемонт. Но это означает, что либо у самого Гроссмана, либо у его секретаря Уолкера совесть нечиста.

— Но чтоб Луис участвовала в этом трюке? — с некоторым недоверием произнесла мисс Уэринг. — Это фантастика!

— Думаю, у нее могли быть на то веские причины, — сказал я. — Возможно, они сообщили ей, что с Лили сейчас все в порядке, но может случиться неприятность, если она откажется помочь ему.

Мисс Уэринг вновь покачала головой:

— Мне все же трудно в это поверить. Луис всегда казалась такой милой девушкой.

— Вам совсем не обязательно в это верить, — согласился я. — Никто не верит, начиная от окружного прокурора и кончая двоими полицейскими, которые сопровождали тогда Хэммонда.

— Нет. — Она упрямо мотнула головой. — Я льщу себя надеждой, что достаточно хорошо разбираюсь в людях, и у меня нет сомнений, что в вас я не ошиблась.

Я допил виски.

— Ну так вот, теперь вы знаете историю моей жизни. Отныне мне никто не поверит, поэтому я экс-полицейский с разбитым сердцем.

— Почему бы вам не приготовить себе еще порцию? — вдруг спросила она.

— Прекрасная мысль, — согласился я.

Когда, налив виски, я вернулся обратно, она взглянула мне в лицо и спросила нежно:

— Почему вы пришли сюда сегодня?

От перемены тона у меня закружилась голова, и я чуть не плюхнулся ей на колени, когда усаживался рядом на этот удобный, по ее словам, диван.

— Во-первых, потому, что вы меня приглашали. А кроме того, мне очень хотелось поближе рассмотреть ту бриллиантовую подвеску, которая в прошлый раз была на вас, — удалось выговорить мне.

— Вы интересуетесь бриллиантами? — В ее голосе прозвучала легкая насмешка.

— Меня интересует именно эта вещица, — сказал я. — Забавно, но я не могу разглядеть сквозь этот свитер, надели ли вы ее сегодня?

— Это действительно забавно, — ехидно усмехнулась она. — Могла бы поклясться, что вы обладаете рентгеновским зрением.

— Да, я применяю его иногда, — подтвердил я. — Но, знаете, это такая морока. Гораздо лучше, приятнее, когда ничто не мешает тебе любоваться красотой.

— Глаза утомляются и все такое? — подсказала она.

— Вот именно.

Возникла одна из тех особенных пауз, затем моя собеседница вдруг сказала:

— Если вы собираетесь меня соблазнять, то, может, лучше перейти на «ты»? Я чувствую себя ужасно глупо, когда приходится бормотать: «О, мистер Уилер!»

— Называй меня Элом, — великодушно согласился я.

— А ты меня — Гретой. — Она протянула руку, и ее пальцы мягко коснулись царапин на моем лице. — Луис? — спросила она тихо.

— Луис, — мрачно кивнул я.

— Мне придется расплачиваться за дурные манеры моих служащих, — проговорила она. — Обманутый в своих надеждах клиент — что может быть хуже для бизнеса? — Голос ее звучал убаюкивающе.

Я обнял ее за тонкую талию, чувствуя под пальцами мягкую пушистую шерсть.

— Ты не могла бы выбрать более подходящее время для разговора о своих клиентах? — промычал я.

— Какой ты нетерпеливый, Эл, — сказала вдруг она. — У тебя есть другая проблема — как ты думаешь отплатить Гроссману?

— Какая разница? — буркнул я, но в голове уже засела мысль: «А что, если ей просто хочется подразнить меня?»

Мои руки скользнули под свитер и стали легко поглаживать нежную теплую кожу.

— У тебя есть какие-то идеи на этот счет? — настаивала она.

Мои руки двинулись выше, пока не добрались до начала округлых крепких возвышенностей. Она не предприняла никакой попытки прогнать мои руки вон, лишь глаза ее требовали этого.

— Не сейчас, — твердо произнесла она. — У тебя должна быть версия… какое-то предположение насчет того, что же все-таки случилось с Лили Тил.

С большой неохотой я вытащил руки из-под свитера и занял их тем, что закурил сигарету.

— Ты, несомненно, деловая женщина, — холодно сказал я. — Да, у меня есть версия. Судя по тому, как реагируют Гроссман и Уолкер, видно, что они что-то скрывают. Думаю, они знают, что стряслось с Лили. Если им удалось заставить Луис участвовать в таком подлом деле вчера вечером, значит, им было чем ее шантажировать, ведь они могли убедить девушку, что ее похищенная сестра пока жива и невредима.

— Это резонно, — кивнула Грета.

— А где еще может быть сейчас Лили Тил, как не в сахарном дворце господина Гроссмана?

— И что же?

— Все, что мне остается, — так это проникнуть внутрь и разыскать ее.

— Ты замечательно придумал! — с воодушевлением воскликнула Грета.

— А как же! — пожал я плечами. — За исключением одного — как туда пробраться?

— Должен же быть какой-то способ, Эл, — серьезно сказала она. — Думай!

— О, теперь я у Гроссмана на заметке, и мне ни за что не пройти мимо охранника у ворот. А незаметно перелезть через трехметровую стену вряд ли удастся, к тому же, держу пари, поверху проведена сигнализация, если не ток высокого напряжения. Вдобавок того, кто подстрелил меня при попытке пробраться в дом, окружной прокурор наградит медалью.

— Нужно что-то придумать, — задумчиво проговорила Грета. — Плесни-ка нам еще по чуть-чуть, Эл, и мы решим эту задачку.

— Теперь твоя очередь делать виски, — возразил я. — Ты не захотела заняться любовью, так должна же быть от тебя хоть какая-то польза.

Она надула губы:

— До этого бара так далеко идти…

— И вообще ты хозяйка, — твердо стоял я на своем. — Ты хочешь, чтобы я сообщил полиции, что это ты на днях совершила дерзкое ограбление почтового отделения в Эмили?

— Ладно, — неохотно сказала она, — давай заключим сделку: ты нальешь нам виски, а потом поцелуешь меня в награду — и все — понял?!

— Идет, — быстро ответил я.

Через десять секунд я уже вернулся к дивану с двумя бокалами.

— Мне кажется… — нерешительно проговорила она. — Ведь с тобой последнее время очень плохо обращались?

— Просто отвратительно — еще и шерстяной свитер в придачу!

Я осторожно поставил бокалы.

Она очутилась в моих объятиях и откликнулась на поцелуй — искренне, открыто, с готовностью.

Некоторое время спустя я взял нетвердой рукой забытое виски, одно для нее, другое для себя.

— Я считал себя достаточно искушенным, — сказал я несколько смущенно, — но, оказывается, до сей минуты я просто не жил.

— Ты имел дело с обыкновенными женщинами, — произнесла она наставительно, — а во мне, наверное, сказывается южная кровь. Я ведь родилась на юге. В жарком климате девушки созревают раньше.

— И теперь ты хранишь в себе его, — с восхищением подтвердил я. — Теперь я понимаю, почему ты продаешь бриллианты, — с этими холодными камнями ты составляешь разительный контраст.

— Драгоценности! — вдруг воскликнула она. — Вот что надо!

— Для чего надо?

— Есть способ проникнуть в дом!

— Конечно, — сердито проворчал я. — Через парадный вход. Главное — получить приглашение.

— Бриллианты и будут таким приглашением! — возбужденно выпалила она.

— Мы оба, видимо, сегодня утомились, — сказал я. — Не хочешь прилечь ненадолго?

В глубине ее глаз мелькнул бриллиантовый сполох.

— Уолкер покупает ювелирные украшения для Гроссмана, и большинство из них он сначала отвозит своему боссу, чтобы тот мог взглянуть и дать одобрение. Почему бы мне не позвонить ему и не сказать, что у меня есть для него нечто особенное, но что владелец доверил мне его только с условием, что я не выпущу его из рук? Затем я предложу привезти вещицу, чтобы Гроссман посмотрел на нее.

— Ты думаешь, он клюнет? — с сомнением спросил я.

— Если это будет действительно что-нибудь особенное, — с уверенностью ответила она. — К тому же всегда можно раззадорить клиента, намекнув, что у него есть конкурент, что кто-то еще охотится за этой вещью. Дай подумать… — Она лениво водила по подбородку краем стакана. — Я знаю — колье Эмерсона!

— Что это такое?

Грета с недоумением посмотрела на меня:

— Ты никогда не слышал о колье Эмерсона? Это знаменитое колье, даже легендарное! Мой отец купил его двадцать пять лет назад и заплатил за него тогда пятьдесят тысяч. В завещании он специально оговорил, что оно всегда должно оставаться в нашей семье.

— А где оно теперь?

— Здесь.

— Ты хочешь сказать, что хранишь его дома? — поперхнулся я.

— Конечно. Но оно в сейфе, который изготовили специально для меня. Взломать его невозможно, а если кто-то сунется, весь город встанет по тревоге, и через десять минут тут появятся все, начиная от ФБР и кончая пожарными. Подожди, я сейчас принесу и покажу его тебе.

Грета поднялась с дивана и вышла из комнаты. Я закурил, но успел сделать лишь одну затяжку. Она вернулась, неся плоский футляр для драгоценностей, и протянула его мне.

Когда я открыл крышку, сияние просто ослепило меня. В колье было три бриллианта, каждый в своей оправе. Два размером с ноготь моего большого пальца, третий в два раза больше. Какое-то время я сидел и не мог оторвать глаз от них.

— Должно быть, это бесценная вещь, — выдохнул я благоговейно.

— Для коллекционера — да, — согласилась она.

— Поверит ли Гроссман, что ты хочешь его продать?

— Поверит, — самоуверенно сказала Грета. — Коллекционер поверит всему, дай только надежду, что в его руки может попасть такая вещь, как колье Эмерсона.

— Ну что ж, чудесно, — ответил я. — Ты попадешь в дом, а как же я?

— Очень просто, — хмыкнула она. — Ты въедешь с шиком, в багажнике моей машины. Я оставлю ее перед гроссмановским дворцом, а остальное — твое дело.

— Особенно если ты забудешь отпереть багажник.

Она бросила взгляд на стенные часы — две тонкие изящные стрелки без всяких видимых признаков крепления:

— Сейчас еще не очень поздно, я ему позвоню.

— Тебе это, видимо, доставляет огромное удовольствие, — подозрительно сказал я.

— Таких развлечений у меня не было с того дня, как однажды на работе я прикинулась, что хочу соблазнить Дугласа Лейна. — Она хихикнула при воспоминании об этом. — Он потерял сознание!

— Если б он знал, чего лишился, — заметил я.

Я внимательно наблюдал, как она прошла через комнату к телефону с той кошачьей грацией, с какой тигрица подкрадывается к тигру, набрала номер и через мгновение произнесла в трубку:

— Это Грета Уэринг. Могу я поговорить с мистером Уолкером? Скажите ему, пожалуйста, что это срочно. — Ухмыльнувшись в мою сторону, она подмигнула правым глазом. — Мистер Уолкер? — Голос ее был деловым, но дружеским. — Это Грета Уэринг. Простите, что беспокою вас в такое время, но речь идет о колье Эмерсона… Да-да, я не оговорилась, Эмерсона… Не буду занимать вас подробностями, в общем, мне срочно нужна большая сумма наличными, поэтому я продаю колье. Чувства, конечно, вещь прекрасная, но до определенного момента. Пять минут назад я через этот момент прошла. Бриллианты, лежащие мертвым грузом в сейфе, не представляют ценности… Да, я собираюсь продать колье и, естественно, первым делом подумала о вас. Я, конечно, без труда могла бы продать его кому угодно, но наше давнее знакомство и сотрудничество…

Даже сидя на другом конце комнаты, я мог слышать журчание голоса Уолкера. Грета широко зевнула. Когда Уолкер наконец иссяк, она сказала:

— Я могла бы привезти колье сегодня. Мистер Гроссман посмотрит его и назовет свою цену, если оно его заинтересует… Нет, спасибо, мистер Уолкер, я не боюсь. Кому придет в голову, что я везу колье? Да. Хорошо, я буду у вас примерно через полчаса. — Она повесила трубку и опять улыбнулась мне: — Ну что? Видел? Никаких проблем! Слышал, как он пускал слюни?

— Ты ведь не собираешься и в самом деле продавать колье?

— Конечно нет. В конце концов я откажусь от его предложений. Но сегодня вечером скажу, что мне нужно двадцать четыре часа, чтобы все хорошенько обдумать.

— Грета, ты просто гений! — почтительно проговорил я.

— За это, — она присела в реверансе, и брюки ее натянулись так, что готовы были лопнуть, — тебе придется еще раз меня поцеловать.

Следующие пять минут были потрачены на поцелуй. Потом она схватила футляр и стала отбиваться, пинками и толчками отгоняя меня всякий раз, как я приближался.

— Если мы не отправимся сейчас же, Эл, — сказала она мягко, — то не попадем туда никогда!

— Ты права, — сдался я. — Но почему преступление вечно сопутствует любви и мешает ей?

— Одна любовь, без преступления, не доставляет никакого удовольствия, — серьезно ответила она.

Я потрясенно уставился на нее, и она спокойно пошла к выходу.

— Ты шутишь! — взмолился я. — Скажи, что ты шутишь!

Глава 6

Она остановила свой «кадиллак» в четверти мили от дома Гроссмана. Я вышел и, обойдя машину, встал позади. Грета открыла багажник, подняла крышку, и я с сомнением глянул внутрь.

— Давай, малыш, — с нетерпением проговорила она, — лезь обратно в материнскую утробу!

— Как бы она не оказалась могилой, — ответил я. — А ты точно не забудешь открыть замок, когда мы доберемся туда, а?

— Если я забуду, то пошлю тебе почтовую открытку, — сказала она. — Ну, в чем дело? Ты трусишь?

— Конечно трушу.

Я залез в багажник, который и правда оказался достаточно просторным. Здесь вполне можно было разыгрывать массовые сцены эпического театра. Грета с шумом захлопнула крышку, погрузив меня в зловещую темноту. Машина опять двинулась вперед и через минуту остановилась. Я неясно слышал голоса, различая мужской, спрашивающий, и грудное контральто Греты в ответ. Следующий переезд был совсем коротким, по подъездной аллее, как я понял. Потом машина остановилась, мотор затих. Через десять секунд лязгнул ключ, и крышка багажника, открывшись, поднялась на несколько дюймов.

— Все в порядке? — прошептала Грета.

— Похоже, я должен заново родиться, — тоже шепотом ответил я. — У тебя есть диплом акушерки?

— Достаточно будет штампа «Брак», — огрызнулась она, — мне лучше уйти, вдруг кто-нибудь смотрит из окна. Ни пуха, Эл!

Стук ее каблуков, пока она шла по мощеному двору, становился все слабее, затем приобрел иной оттенок, когда она стала подниматься по мраморным ступеням. Я с трудом разобрал голос дворецкого, а затем щелчок закрывшейся двери.

Медленно сосчитав до тридцати, я поднял крышку багажника, уперевшись в нее руками. Она откинулась, обнажив нутро до самого основания, и я почувствовал себя таким же голым и беззащитным, какой была леди Годива[2], когда порыв ветра откинул ее длинные волосы. Я выбрался и закрыл крышку. Мгновение я прислушивался, но не уловил ни звука. И слава Богу: если бы кто-нибудь крикнул в этот момент, Уилер рухнул бы на месте и умер от разрыва сердца.

Сбоку от мраморных ступенек рос большой куст. За три секунды я добрался до него и спрятался. Затем, перебегая от куста к кусту, будто насекомое, спасающееся от инсектицидной обработки, я стал огибать дом. Это отняло довольно много времени; я ведь не шутил, когда называл дом Гроссмана дворцом. Его хватило бы и на два дворца — для «него» и для «нее», короля и королевы, уже переживших первый царственный расцвет своего брака. Все окна, мимо которых я пробирался, имели одну общую деталь — на них были массивные металлические решетки.

Удача сопутствовала мне: когда я завернул за последний угол, то увидел охранника, но он направлялся в другую сторону и шел спиной ко мне. Я бросился на землю возле ближайшего куста и замер. Кровь застыла в моих жилах, готовая к предстоящему переливанию. Охранник дошел до дальнего конца дома, повернул и двинулся обратно.

Все громче и отчетливее слышались его шаги по мере того, как он приближался к кусту. За четыре шага до меня он остановился. Мои нервы трепетали, словно струны на гитаре Пресли, пока я наблюдал, как этот человек достает из кармана сигареты и засовывает одну себе в рот. Когда он стал шарить в поисках спичек, я прыгнул на него сзади, молотя кулаками, как заводной кролик, бьющий по барабану. Он рухнул на землю, и я забеспокоился, уж не сломал ли я ему шею, но он дышал, и я решил, что ничего страшного не произошло.

Связка ключей из его кармана перекочевала в мой. Я достал оружие из его кобуры, а затем мне пришла в голову мысль получше: я снял с него форму и ремень, к которому пристегивалась кобура.

Форма пришлась мне как раз впору, разве что была немного широковата в талии, но все это легко убиралось под ремень. Фуражку я натянул на голову так низко, что козырек нависал над самыми глазами. Теперь осталась одна задачка: что, черт возьми, делать с этим охранником?

Трудность заключалась в том, что для ее решения требовался мой костюм, а он был почти совсем новый. Но, как сказал один грабитель, стоит ли плакать по снятой одежде?

Брюки пошли на то, чтобы крепко связать ноги охранника; а пиджаком я замотал его руки, заведя их за спину. Из носового платка получился превосходный кляп. После этого я оттащил охранника в кусты.

Медленно шагая вдоль задней стены дома, я добрался до противоположного угла, повернул назад и двинулся в обратном направлении. Рядом была дверь, наполовину открытая, и я гадал, повезет ли мне еще раз, как вдруг внутри зажегся свет.

До двери мне оставалось пройти еще футов десять, когда голос из комнаты позвал неожиданно:

— Эй, Джо!

Если бы не ремень, то я, пожалуй, выпрыгнул бы из формы.

— Да? — осторожно отозвался я.

— Кофе на плите, — сказал женский голос. Он был густым, повелительным, привыкшим отдавать распоряжения. — Выпьешь его, когда захочешь, а я пошла спать.

— О’кей, — прорычал я.

Женский голос принадлежал, наверное, кухарке, и поскольку это была лишь информация, а не приглашение выпить с ней кофе, то все сошло гладко.

Какое-товремя, показавшееся мне очень долгим, я стоял не двигаясь. Но все было спокойно, поэтому я набрался храбрости и открыл дверь. За ней находилась кухня, по размерам не уступающая всей моей квартире. Она была пуста. На плите стоял кофейник — молчаливый знак солидарности кухарки и охранника, но у меня не было времени на кофе.

Из кухни дверь вела в коридор, и здесь пришлось выбирать — повернуть направо или налево. Я пошел налево и в конце коридора наткнулся на еще одну дверь — запертую. Но к этому я был готов: достав из кармана связку ключей, я опробовал их по очереди, четвертый подошел. Дверь медленно открылась, и я с дьявольской отчетливостью почувствовал, просто физически ощутил, как вылезают из орбит мои глаза. Мне показалось, что я открыл дверь в прошлое и ступил прямо в Историю.

Комната была обставлена пышно, стены обиты и затянуты роскошной шелковой парчой, которая тускло поблескивала в приглушенном свете. Потолок заменял огромный прямоугольник отполированного зеркала, которое добросовестно отражало картины «Тысячи и одной ночи» внизу.

Центр комнаты занимала гигантская кровать. Прекрасно исполненные деревянные змеи, свернувшиеся кольцом, украшали изголовье, глаза их были из настоящих изумрудов, светящихся глубоким чистым светом. Черное атласное покрывало ниспадало по обе стороны до самой поверхности белоснежного шерстяного ковра с очень густым и толстым ворсом. А в углу восседала сама Клеопатра, великолепно выделявшаяся на этом фоне.

Ее светлые, отливающие медью волосы свободно рассыпались по спине, спускаясь почти до талии. Весь ее наряд ограничивался драгоценностями, начиная с усыпанной бриллиантами диадемы на голове и кончая литым золотым браслетом на лодыжке.

Крошечные золотые шишечки отмечали кончики маленьких торчащих грудей. Один-единственный бриллиант блистал на месте пупка, узкие полоски золоченой парчи обвивали ее округлые бедра, на ногах плотно сидели тонкие золотые обручи с изящными серебряными колокольчиками. И только мрачные и печальные глаза на почти детском, кукольном личике никак не вписывались в общую фантастическую картину.

Я поморгал, все еще не веря в реальность увиденного. Быстрым движением она спустила ноги с постели и встала, сделав мне навстречу пару шагов, сопровождавшихся мелодичным звоном.

— Кто вы? — спросила она испуганно. — Что вам нужно?

Цвет волос и черты лица говорили сами за себя, так что не требовалось для опознания разыскивать старый шрам на внутренней стороне правого бедра.

— Попробуйте только дотронуться до меня! — взвизгнула она почти в истерике.

— Успокойтесь, — проговорил я. — Вы Лили Тил?

— Ну так что?

— Меня зовут Уилер. Лейтенант Уилер. — Я решил, что сейчас не время вдаваться в подробности и рассказывать ей, что я уже разжалован из лейтенантов за попытку изнасиловать ее сестру. Пусть даже меня поймали в ловушку, девушке потребовалось бы время, чтобы все это понять, а его-то у нас и не было.

— Вы пришли, чтобы помочь мне выбраться из этого ужасного места? — выдохнула она. — Вы поможете мне бежать?

— Бедный рыцарь в потускневших доспехах — вот он я. Но если бежать, то прямо сейчас и быстрее.

— Хорошо, — возбужденно проговорила она и сделала еще два мелодичных шага ко мне.

— А вы не могли бы отцепить эти штучки? — взмолился я.

— Простите, — беспомощно сказала она. — Они защелкнуты вокруг ног, а ключ у него. Я даже не знаю, что он сделал с моей одеждой.

Она тихо заплакала, слезы медленно потекли по ее лицу, и она еще больше стала похожа на куклу-девочку. Я поборол в себе желание надавить на бриллиант в центре живота и посмотреть, не пропищит ли она «мама».

— Ну что ж, придется, видимо, идти с колокольчиками, ничего не поделаешь, — мрачно констатировал я. — Гроссман, наверное, погружается в романтические грезы, когда он слышит их перезвон, и представляет, что его овечка возвращается с лужка домой.

Я схватил ее за руку и потащил за собой по коридору, потом через кухню и, наконец, на улицу, в ночь. За кустом неистово корчился и извивался охранник, но мы, не задерживаясь, свернули за угол и прошли вдоль боковой стены дворца, рассыпая тихий звон вокруг.

Когда мы очутились перед домом, я понял, что мои жаркие молитвы были услышаны: «кадиллак» Греты все еще стоял на месте. Я пихнул Лили Тил на переднее сиденье рядом с собой, весь ее оркестр загремел при этом, словно в кульминации фламенко. Мотор взревел, автомобиль круто развернулся и рванулся к воротам. В последний момент я резко нажал на тормоза, и машина мгновенно встала.

Пока охранник вальяжно шел к нам, я достал револьвер из кобуры и опустил его чуть ниже уровня окна — так, чтобы не было видно.

— Одну минуточку, мисс Уэринг, — вежливо сказал охранник. — Мне нужно получить разрешение, прежде чем я…

Тут он понял, что если я и мисс Уэринг, то за такое короткое время хирургу пришлось изрядно потрудиться над моей внешностью. Но к этому моменту я уже выскочил из машины и довольно чувствительно ткнул его револьвером под ребра.

— Открывай ворота, приятель, — приказал я. — У тебя будет очень глупый вид с дыркой в том месте, где всегда был только пуп.

Он издал несколько невразумительных звуков, отпер ворота и широко распахнул их. Когда он закончил свое дело, я двинул его рукояткой револьвера по голове, чтобы ему было чем заняться в ближайшее время, и вернулся в машину. Лили Тил дрожала.

— Почему вы приехали сюда один? — спросила она. — Вы могли бы взять с собой отряд полицейских…

— Это долгая история, солнышко, — ответил я, выезжая на улицу. — Но если говорить коротко, я — единственный, кто догадался, что тебя прячут в этом сумасшедшем доме.

Минут через сорок мы добрались до моей квартиры. Я дал ей свое пальто, чтобы она не простудилась, и отправился налить нам по стакану виски. По пути к источнику энергии я снял тяжелый ремень с оружием, положил его на стол и чуть не потерял брюки. Виски я готовил одной рукой, но я мог бы сделать это и ногами, если бы потребовалось. Один стакан я отдал ей, а с другим отправился в спальню, где сменил чужую форму на собственную привычную одежду.

Когда я вернулся в гостиную, Лили потягивала виски, свернувшись в кресле и плотно закутавшись в мое пальто.

— Я хочу домой, лейтенант, — грустно проговорила она. — Мне нужно сообщить сестре, что со мной все в порядке. Она там, должно быть, места себе не находит.

— Конечно, — согласился я. — Но вначале мне надо поговорить с одним человеком. Сейчас я позвоню ему и попрошу приехать сюда. Это не займет много времени.

— Только, пожалуйста, побыстрей, — безжизненно произнесла она.

Я полистал телефонную книгу и нашел домашний номер помощника окружного прокурора. На звонок долго никто не откликался, потом ответил женский голос. Это была его жена, и она сказала, что Брайена нет дома.

— Но я жду его с минуты на минуту, — сообщила она. — А кто его спрашивает?

— Это лейтенант Уилер из полицейского управления, — представился я, решив и в этот раз не вдаваться в подробности. — Не могли бы вы передать ему, что я звонил по срочному делу? Скажите, что я только что вернулся от Гроссмана и привез с собой Лили Тил. Нужно, чтобы он тотчас же приехал ко мне, как только появится. — Я продиктовал свой адрес. — Так вы говорите, он вот-вот будет дома?

— Да, — уверенно сказала она, и я, поблагодарив ее, повесил трубку.

— Его нет? — сообщила Лили.

— Он сейчас должен прийти и сразу же отправиться сюда. И как только ты с ним поговоришь, можно будет ехать к сестре.

— Она так волнуется! — грустно повторила девушка.

— А что случилось тогда, в субботу ночью, когда ты вышла из аптеки?

Лили поежилась, плотнее закутываясь в пальто.

— Я успела пройти только полквартала, когда у края тротуара остановилась машина, из нее выскочили двое мужчин. Они схватили меня и запихнули на заднее сиденье. Один зажал мне рот рукой так, что я не могла кричать. Следующее, что я помню, — это что мы очутились в этом сумасшедшем доме и они заперли меня в комнате одну.

Прошел, наверное, целый час, прежде чем ко мне пришли. Это был Уолкер. Я требовала, чтобы он выпустил меня, а он только улыбался. Он говорил, что мне невероятно повезло, потому что мною заинтересовался Мартин Гроссман, и, если я останусь в доме на некоторое время, я получу от него кучу денег и подарков.

Я сказала ему, что он сошел с ума, что, если он не отпустит меня сию же минуту, я, как только выйду, первым делом отправлюсь в полицию и все им выложу. Но он все смеялся и говорил, что я никогда не выйду из этого дома, если этого не захочет мистер Гроссман. Потом он ушел, и через пару минут появилась эта ужасная женщина.

— Ужасная женщина? — заинтересовался я. — Я и не знал, что Гроссман содержит сразу нескольких девушек!

— Никакая она не девушка! — воскликнула Лили. — Ей лет сорок пять и она настоящая ведьма! Одета во все черное. Я увидела ее в первый раз тогда, когда она принесла все эти ужасные штучки, которые сейчас на мне, и велела надеть их, перед тем как Гроссман придет навестить меня. Я сказала, что она, видимо, выжила из ума, если воображает, что я надену бриллианты на голое тело. Тогда она схватила меня и просто сорвала с меня одежду. Сильная, как ломовая лошадь, и выглядит так же, как корова!

— Итак, она сорвала с тебя одежду, — мечтательно проговорил я, — и что же дальше?

— Она била меня, — ответила Лили. — И заявила, я должна быть ласковой с Гроссманом, иначе будет еще хуже! — Она с подозрением взглянула на меня. — Вас мой рассказ забавляет?

— Солнышко, да мое сердце кровью обливается, — поспешно заверил я ее. — Потом пришел Гроссман с визитом?

— А как же! — бросила она.

Нас прервал телефонный звонок, и я заколебался, брать ли трубку. Но в конце концов, это мог быть Брайен.

— Эл? — спросил низкий, грудной голос. — Когда я получу назад свою машину?

— Грета! — обрадованно воскликнул я. — Как здорово, что ты позвонила!

— Эл, какую бурю ты поднял! — Она засмеялась от удовольствия. — Когда Гроссман и Уолкер узнали, что случилось, им захотелось поскорее избавиться от меня. Они отправили меня домой на гроссмановском «роллс-ройсе». Шикарная поездка, я тебе скажу: водитель заявил мне, что если я услышу звук мотора, то машину можно отправить обратно на завод. Ну а у тебя как?

— Я сорвал банк, — скромно сообщил я.

— Замечательно! Она в порядке? Лили, я имею в виду?

— В порядке.

— Я за нее рада, но ты, наверное, занят сейчас, не буду больше отнимать у тебя время. Позвони, когда освободишься, Эл. И не беспокойся насчет машины, это не к спеху. К тому же я всегда могу воспользоваться твоим лилипутом, он ведь остался здесь.

Я вернулся к Лили Тил.

— Ты рассказывала мне о Мартине Гроссмане…

— Остальное похоже на кошмар. — Она равнодушно пожала плечами. — Этот Гроссман — просто какой-то сумасшедший. Он воображает, что он римский император или что-то вроде того. Будто в какую-то дурную фантастику попадаешь!

— Из тех, что запрещена детям до шестнадцати лет, — согласился я. — Но это все же лучше, чем детские стишки с душеспасительной моралью в конце. Знаешь, типа того, как фермерская жена сделала хирургическую операцию близорукой мыши и та прозрела. Читала?

— Ты что, чокнутый? — напрямую спросила она. Затем в устремленном на меня взгляде появилось враждебное выражение. — Ты, случайно, не из битников, или как их там?

От ответа меня спас звонок — не телефонный, а в дверь.

— Это, должно быть, заместитель окружного прокурора, — сказал я. — Пойду открою ему.

Я вышел в прихожую, распахнул входную дверь, но там никого не было, просто пустой коридор.

— Мистер Брайен? — на всякий случай спросил я и высунулся за дверь — как раз вовремя для того, чтобы схлопотать удар такой силы, что казалось, само небо обрушилось на меня.

Глава 7

По звуку похоже было, что идет съезд диск-жокеев, а по ощущению — что они крутят мою голову вместо пластинки. Я с опаской открыл глаза и зажмурился от хлынувшего в них света. Настоящий джазовый оркестр различных болевых ощущений — острых, тупых, колющих, ноющих — заиграл в моем затылке, словно они облюбовали эту территорию и расположились на ней лагерем на всю ночь. Я медленно сел и обнаружил, что моя комната полна полицейских.

Ближе всех стоял Паркер, взирая на меня сверху вниз с особенно смущенным выражением лица.

— Что случилось, Уилер? — спросил он. — Ты ударился обо что-то головой?

— Обо что-то, — согласился я. — Но это «что-то» было в умелой руке! — Я схватился за стул и с трудом поднялся на ноги. — Каким образом вы здесь оказались так быстро? — поинтересовался я.

— Пойдем-ка лучше в гостиную, — хмыкнул Паркер.

— Да, конечно.

Я заковылял вслед за ним, а все остальные последовали за мной, пожалуй слишком вплотную, чтобы я мог чувствовать себя уютно.

Гостиная выглядела так же, как и тогда, когда я видел ее в последний раз, наверное пять — десять минут назад. Лили Тил, откинувшись, сидела в кресле, и в первое мгновение я подумал, что она просто спит. Но потом я рассмотрел.

Мое пальто распахнулось на ней, и под ним видна была белая грудь с крошечной золотой шишечкой, залитая кровью. Глаза девушки остались широко открытыми и устремленными в никуда. Губы раскрылись, обнажив зубы, как будто она готовилась издать вопль ужаса.

— Кто это сделал? — еле выговорил я заплетающимся языком.

— Уилер, — устало ответил Паркер. — Не собираешься ли ты сослаться на потерю памяти? — Он взглянул на Хэммонда. — Покажи ему, лейтенант, — резко произнес Паркер.

Хэммонд аккуратно развернул чистый носовой платок — явно не свой — и показал мне револьвер.

— Видел этот револьвер раньше? — спросил Паркер.

Я огляделся, увидел пустую кобуру на столе.

— Конечно, — кивнул я. — Этот револьвер я отобрал у одного из сторожей гроссмановского дома.

— Ну что ж, оригинальный ответ, — вздохнул Паркер. — Хорошо, лейтенант, уберите.

Я наблюдал, как Хэммонд с большим старанием заворачивал револьвер в носовой платок. Злорадное торжество проступало на его лице, несмотря на все усилия скрыть его.

— Да что же это такое, черт подери? — возмутился я, но сосущее чувство пустоты внутри говорило, что я правильно понимаю смысл происходящего.

Паркер медленно покачал головой, демонстрируя изумление:

— Она была у вас — здесь, в вашей квартире, — все это время!

— Давно ли вы посещали психиатра? — зарычал я. — Именно я освободил ее из дома Гроссмана сегодня вечером!

— Когда ты перестанешь пороть эту чушь про Гроссмана? — нетерпеливо сказал Паркер. — Хотя бы ради разнообразия начни говорить правду. Учитывая, как все это выглядит, ты вполне можешь рассчитывать на оправдание со ссылкой на невменяемость, и никто не посмеет усомниться в этом, особенно когда узнают, как ты разодел эту девушку Тил.

— Да, — вставил Хэммонд и тяжело задышал. — Мы нашли в спальне эту черную форму, Уилер. Сколько же хлопот ты себе доставляешь, чтобы получать удовольствие именно тем способом, каким тебе нравится! А где ты прячешь хлыст и сапоги? Они должны придать костюму законченность.

— Капитан, — я с мольбой посмотрел на Паркера, — вы не будете возражать, если кто-нибудь выведет отсюда лейтенанта, а то он весь мой ковер обслюнявит?

— Ладно, не меня повезут в приют умалишенных в смирительной рубашке, Уилер! — злобно бросил Хэммонд. — Ты из кожи вон лезешь, чтобы навесить это дело на Гроссмана! Тебе мало было одной девушки, этой вот Тил, да? Тебе еще и ее сестренку изнасиловать захотелось?

— Она вывела меня из себя, — произнес я, изображая на лице смущение.

— Поэтому ты бросился ее насиловать? — осипшим голосом спросил Хэммонд.

— Вот именно. Она не хотела надевать эти бриллианты и все прочее для меня. Я думал, Лили надела, а почему Луис не хочет? В конце концов, эти камешки не так-то легко достаются — не на лейтенантское жалованье! Мне пришлось бросить курить, чтобы купить эту диадему.

— Почему бы тебе не заткнуться, Хэммонд? — вмешался Паркер. — Вернись-ка на землю, Уилер, и расскажи, как все случилось. И говори только правду об этом убийстве.

— Ладно, — пожал я плечами. — Конечно, я убил ее. Застрелил, когда она сидела здесь в кресле. Затем я саданул себя по голове, чтобы, когда придет полиция, все еще лежать без сознания на полу.

— Ты поскользнулся в прихожей, упал и ударился головой, — терпеливо объяснил Паркер. — Такое довольно часто случается с людьми.

— По-видимому, память меня подводит, — сказал я. — Ну-ка, напомните — это я вызвал вас или вы просто решили заглянуть ко мне, проезжая мимо?

— Кто-то позвонил в полицию, — коротко ответил он. — Имя не назвали — побоялись, скорее всего. Может быть, соседи видели в окно.

— Или с вами говорил настоящий убийца, тот самый, который оглушил меня, — высказал я предположение. — Может, это был тот же парень, который помог Луис Тил организовать фальшивую попытку изнасилования в ее квартире?

— Оставь свои домыслы суду! — огрызнулся Паркер. — Я предъявляю тебе обвинение в преднамеренном убийстве. Одних только показаний сестры будет достаточно, чтобы отправить тебя в газовую камеру.

— Но я…

— Уведите его, — бросил Паркер.

Меня увели с такой поспешностью, что ноги мои касались земли лишь каждые десять шагов. Через тридцать секунд я уже был на улице, в одной из патрульных машин, припаркованных у края тротуара. Не нужно было много времени, чтобы доставить меня в камеру предварительного заключения.

Я опустился на жесткую койку, зажег сигарету и задумался. А чем еще я мог заняться теперь? Я перебирал в уме разные мысли, например: кто ударил меня, кто убил Лили Тил; что случилось с заместителем окружного прокурора, раз он так и не появился; и если я сошлюсь на Грету Уэринг, скажет ли она им правду, или до нее уже добрались и припугнули, чтобы она держала рот на замке? Вся ночь могла пройти в таких раздумьях.

Но когда я выкурил еще три сигареты, в камеру вошли Паркер и шериф Лейверс. Они остановились, разглядывая меня так, будто я был мышью, которую притащил в зубах их любимый кот.

— Я бы хотел, чтобы меня вновь перевели в ваш отдел, шериф, — с надеждой сказал я. — И чтоб это было еще до попытки изнасилования и совершенного убийства, если вы не возражаете.

Лейверс устало взглянул на Паркера:

— Ты знаешь, если бы мы были действительно умными людьми, мы не стали бы связываться с Уилером.

— Да, — угрюмо кивнул Паркер. — Будто мы не знали, с кем имеем дело! А мы его еще накручивали.

— Но когда газовая камера заполнится цианидом, — Лейверс задумался, склонив голову, — мы будем по нему скучать.

— Как по дырке в голове, — почти радостно согласился Паркер.

— Все это ужасно смешно, — холодно сказал я, — и, если бы речь шла не обо мне, я бы просто лопнул от смеха. Вы втравили меня в это дело, вам и выручать.

— Я предупреждал тебя, — проворчал Лейверс, — что это дело для одинокого волка. Ты действовал на свой страх и риск, и сейчас все осталось по-прежнему.

— Ну так мне не нужна ваша помощь, чтобы сочинить собственный некролог, — сердито бросил я. — Да вы все равно упустите самые лучшие детали!

— Не психуй, — сказал Лейверс.

— Повторите это еще раз, и я заверещу прямо вам в ухо, — пригрозил я.

— Оставь его в покое, — сказал вдруг Паркер. — Уилер, на револьвере вообще нет отпечатков. Это означает, что убийца позаботился их стереть. И это, конечно, мог быть ты. Но твой рассказ начинает подтверждаться. Прежде всего, разрешение на этот револьвер принадлежит человеку по имени Роусон, Джон Роусон, который работает у Гроссмана ночным сторожем…

— Надо же! — вставил Лейверс. — Уилера однажды все же уличили в том, что он говорит правду!

— …во-вторых, — продолжал Паркер, — ты попал в самую точку насчет этих бриллиантов, которые были на девушке. Они стоят целое состояние. — Он повернулся к Лейверсу: — Так что нам, видимо, придется поверить его рассказу о спасении девушки из гроссмановского дворца. — Он ухмыльнулся. — Может быть, окружной прокурор и сочтет, что этого мало, но, поскольку сейчас его нет в городе, мне не придется его об этом спрашивать.

— Значит, убийство на меня теперь не навешивают? — обрадовался я.

— Не вижу оснований задерживать тебя, — согласился Паркер. — Что скажешь, шериф?

— Думаю, это правильно, — сказал Лейверс. — Но мы не будем возбуждать дело и против Гроссмана, так как в нашем распоряжении только слова Уилера о том, что девушку он обнаружил в его доме.

Взгляд Паркера был хмурым.

— Так что же, мы опять пришли к тому, с чего начинали?

— Возможно, — задумчиво произнес Лейверс. — Почему бы тебе не повидаться с Брайеном, Уилер? — Он ехидно улыбнулся. — Зная, что мы не можем обратиться к самому окружному прокурору?

— Я это сделаю непременно, — ответил я. — Но сначала я должен повидать еще кое-кого.

Патрульная машина домчала меня до дому. Была почти что полночь. Я выпил виски, чтобы немного прийти в себя, и вновь вышел на улицу. Машина Греты все еще стояла возле дома, и я подумал, что она не стала бы возражать и разрешила бы мне воспользоваться своим «кадиллаком». Разве сама она не собиралась пользоваться моим «хили»?

Я отправился в Гленшир и в двенадцать тридцать уже подъехал к дому Луис Тил. Мне пришлось позвонить раз семь, прежде чем дверь приоткрылась на несколько дюймов, насколько позволяла цепочка.

— Кто там? — с беспокойством спросила Луис.

— Эл Уилер, — назвался я.

— Что вам надо?

— Я хотел сказать вам пару слов, Луис.

— Уходите, — испуганно произнесла она. — Если вы не оставите меня в покое, я позвоню в полицию.

— Успокойтесь, — терпеливо сказал я. — Я знаю, что вас вынудили участвовать в этом представлении с мнимым изнасилованием. Вам, наверное, пригрозили, что Лили не поздоровится, если вы не согласитесь на этот трюк? Я не виню вас за это, Луис, но выслушайте меня теперь — речь идет о вашей сестре.

— Лили? Что с Лили? — прошептала она.

— Плохие новости.

Звякнула цепочка, затем дверь широко раскрылась. Луис стояла в затейливом неглиже, которое каким-то образом прикрывало тело, одновременно оставляя его обнаженным. Светлые волосы, свободно распущенные по плечам, отозвались во мне острым и мучительным воспоминанием о Лили, какой я увидел ее, когда открыл ту дверь времени во дворце Гроссмана. А ведь это было всего несколько часов назад!

— Вы не обманываете меня? — спросила Луис.

— Никакого обмана, — сказал я.

— Тогда заходите, — осторожно пригласила она.

Как только мы вошли в гостиную, она повернулась ко мне. В глазах ее было нетерпение.

— Что с Лили?

— Вы лучше присядьте, Луис, — предложил я.

Она медленно опустилась в ближайшее кресло, глядя на меня широко открытыми глазами.

— Если с ней что-нибудь случилось, если вы…

— Это так, но я тут ни при чем, — ответил я. — Мне очень нелегко сообщить тебе это, Луис, но… твоей сестры больше нет.

— Нет? — оцепенело повторила она за мной.

— Ее убили сегодня вечером, часа три тому назад.

— Я не верю этому! — истерично закричала она. — Ты лжешь! Это гнусный, подлый обман!

— Это правда. — Я закурил сигарету, больше всего на свете желая оказаться где-нибудь подальше отсюда. — Ты можешь убедиться в этом, если хочешь. Позвони в отдел убийств.

— Лили… — прошептала она. Голос ее прерывался. Из глаз ручьем хлынули слезы. — Бедная Лили!

— Можно я налью тебе виски?

Она отрицательно покачала головой:

— Лучше расскажи, как все это случилось.

Я рассказал ей всю историю — как я нашел ее сестру в одной из запертых комнат дома Гроссмана, как привез ее к себе, как убийца оглушил меня ударом по голове, а затем застрелил Лили.

— Тебя заставили сыграть со мной злую шутку, — сказал я. — Тебе обещали, что с Лили ничего не случится до тех пор, пока ты будешь помогать им. Но сегодня они убили ее, чтобы спасти собственные шкуры. Неужели ты позволишь им выйти сухими из воды?

Луис медленно подняла голову, и я увидел в ее глазах нескрываемую ненависть.

— Что я могу сделать? — хрипло спросила она. — Как я могу отплатить им за Лили?

— Это зависит от того, чем ты готова пожертвовать, — сказал я. — Потребуется, может быть, даже жизнь.

— Это не имеет значения, — проговорила она. — Во всяком случае, теперь. Скажи мне просто, что делать.

Я глубоко вздохнул:

— Единственный способ добраться до Мартина Гроссмана — это Большое жюри. Пусть они расследуют все его делишки. Но никто не станет собирать присяжных, не имея доказательств и свидетелей, которые дали бы показания. Если ты согласишься быть свидетелем и дать показания, то это будет достаточно серьезным основанием, чтобы назначить заседание. Ты станешь важной фигурой в разоблачении Гроссмана и его сообщников.

— Я согласна, — тихо ответила Луис. — Где это Большое жюри?

— Я могу отвезти тебя к человеку, который позаботится о том, чтобы оно было созвано, — сказал я. — Если ты теперь подтвердишь, что попытка изнасилования была подстроена, меня оправдают и я тоже смогу стать свидетелем. И тогда я дам показания о том, как я разыскал Лили в доме Гроссмана и что она рассказала мне о похищении и принудительном содержании ее в этом доме.

— Так чего же мы ждем? — нетерпеливо вскричала Луис.

Она вскочила с кресла и исчезла в спальне. Когда я докуривал следующую сигарету, она вернулась одетая, с сухими глазами и свежим макияжем.

— Я готова, — спокойно произнесла она.

Я уточнил адрес Брайена в телефонной книге, затем мы с Луис вышли из дому и сели в «кадиллак». Пока мы ехали через город, она не сказала ни слова, и я не старался с ней заговорить. Так мы добрались до дома помощника окружного прокурора. Я позвонил несколько раз, и внутри зажегся свет.

Входная дверь открылась, за ней стоял худой седовласый человек и смотрел на нас.

— Мистер Брайен? — вежливо осведомился я.

— Да. А вы кто?

— Меня зовут Уилер.

— А! — тихо отозвался он. — Простите, мне не удалось повидать вас вечером. Я вернулся домой несколько позднее, чем ожидал, и, когда приехал к вам, в квартире была какая-то неразбериха, мне сказали, что вы уже уехали.

— Как вы деликатно обрисовали ситуацию! — оценил я. — Ведь там были полицейские, верно? И я не уехал, а меня увезли. Но это длинная история, и я бы хотел, чтобы вы ее выслушали. Девушка, ради которой я просил вас приехать, убита вчера в моей квартире. Я хочу представить вам ее сестру — Луис Тил.

— Мисс Тил, — церемонно поклонился он.

— Она готова дать показания против Гроссмана перед Большим жюри, если потребуется, — сказал я.

Минуту он испытующе смотрел на нее.

— Вы понимаете, на что вы идете, мисс Тил?

— Конечно понимаю, — холодно ответила Луис. — Они думают, что можно убить мою сестру и не поплатиться за это!

— Это может быть очень опасно для вас, — сказал он. — Ведь о ваших намерениях выступить с показаниями они узнают гораздо раньше, чем будет слушание дела. Я полагаю, они сделают все, чтобы помешать вам.

— Пусть попробуют, — зло бросила она.

— Думаю, нам лучше войти в дом, — пригласил он.

Мы прошли внутрь и расселись в гостиной. Я повторил Брайену свой рассказ о том, как вызволил Лили Тил из дома Гроссмана и привез к себе на квартиру, где ее убили. Он внимательно слушал меня до самого конца и — как и подобало такому добропорядочному человеку, каким он был, — даже не предложил мне выпить.

— Теперь, мисс Тил, — нетерпеливо повернулся он к Луис, — давайте послушаем вашу историю.

— Вам придется подождать с этим, мистер Брайен, — твердо сказала она. — Я дам показания только перед Большим жюри.

— Что? — недоуменно заморгал он.

— Если я расскажу сейчас, — холодно пояснила она, — вы предложите мне сделать письменное заявление, не так ли? Мне придется подписать его и это будут заверенные свидетельские показания?

— Ну да, конечно, — ответил Брайен. — Но я не вижу…

— Когда вы получите от меня эти письменные показания, — продолжала она ровным тоном, — вы можете представить их присяжным в качестве свидетельства, верно?

— Конечно, но…

— И тогда я не нужна буду вам во время заседания?

— Но вы все равно останетесь самым важным свидетелем, — уверил ее Брайен.

— Но необязательно живым, — жестко произнесла она. — Поэтому я не скажу ни слова до тех пор, пока не буду стоять перед присяжными.

Брайен озадаченно пожал плечами:

— Простите, мисс Тил, но я не вижу оснований…

— Все очень просто, — холодно улыбнулась она. — Я знаю, против чего я иду. Но я не убеждена, что вы это знаете. Пока я для вас необходимый свидетель, я могу быть уверена, что останусь в живых. Вам нужны мои показания. И я хочу, чтобы о моей безопасности позаботились вы, мистер Брайен. С этого момента мне будет нужна помощь, чтобы остаться живой.

— Но послушайте! — упорствовал Брайен, хотя по выражению его лица было видно, что он уже понял: спорить бесполезно. — Если вы…

— Как и каждому человеку, мне нужна уверенность, подстраховка, — непреклонно сказала Луис. — Таким образом я всего лишь страхую свою жизнь!

Глава 8

Брайен старался ее переубедить, но Луис Тил уже приняла решение, и это, братцы, было все. Она соглашалась дать показания только перед Большим жюри. Поэтому помощник окружного прокурора задумался в конце концов о том, о чем Луис и хотела заставить его думать: что именно нужно сделать, чтобы она осталась жива и могла свидетельствовать перед присяжными. Он предложил ей провести остаток ночи здесь, в его доме, и Луис была явно благодарна ему за это. Брайен вышел и вернулся с женой. Она захлопотала вокруг Луис так, будто всю жизнь только и занималась тем, что заботилась о капризных свидетельницах.

Когда женщины покинули комнату, Брайен тяжело вздохнул и посмотрел на меня.

— У нас еще чертовски много проблем, Уилер, — устало проговорил он. — Не выпить ли нам сначала?

— Вы просто возвращаете мне веру в окружных прокуроров, — с чувством откликнулся я.

Он налил виски и вновь уселся в кресло.

— Имея эту Тил в качестве главной свидетельницы, я вполне смогу убедить судью Гилберта созвать заседание присяжных, — вернулся он к делу. — У нас есть причины торопиться. Пока окружной прокурор в отъезде, предъявление обвинительного акта будет моей задачей, поскольку я его помощник. Но нам вряд ли удастся сохранить все в секрете. В газетах появятся броские заголовки, и Гроссман, естественно, не станет сидеть сложа руки и ждать.

— Все это время нам нужно будет обеспечивать безопасность Луис, — напомнил я.

Он кивнул:

— Это наша вторая проблема. Без ее показаний разбирательство будет пустой тратой времени. Нам надо спрятать девушку в каком-нибудь укромном месте, чтобы ее нельзя было найти, и сторожить днем и ночью.

— Почему бы не использовать для охраны полицию?

— Не нравится мне это, — с сомнением покачал головой Брайен. — Поймите меня правильно, Уилер, ведь придется привлекать слишком много людей. А чем меньше народу будет знать, где она, тем безопаснее. Подождите-ка! — Он энергично щелкнул пальцами; — Я знаю такое место. У судьи Гилберта есть домик в горах — совсем скромный, он использует его в качестве базы для своих рыбацких экспедиций. Он прекрасно подходит для наших целей — до ближайшего населенного пункта оттуда несколько миль.

— Это решает проблему номер два, — с надеждой сказал я.

— Но мы не можем оставить девушку там совершенно одну, — продолжал Брайен. — Думаю, ее должны охранять все время по крайней мере два человека. Кого, если не полицию, мы можем привлечь?

— Нет проблем, если у вас есть чем платить, — сказал я.

— Муниципальный совет оплатит все расходы, — коротко ответил он.

— Тогда почему бы нам не нанять людей из частного сыскного агентства? В городе найдется пара надежных агентств. Четыре человека, сменяющие друг друга, — это то, что надо.

— Замечательно, — сказал Брайен. — Вы могли бы это организовать?

— Конечно, — ответил я. — Я знаю Дика Симпсона, он возглавляет одно из самых крупных агентств. Большинство его служащих — в прошлом полицейские. Будьте уверены, они умеют держать язык за зубами.

— Так, может быть, вы приедете сюда утром, Уилер? Где-то к одиннадцати. К тому времени я побеседую с судьей Гилбертом. А вы повидаете Симпсона, договоритесь насчет охраны и отвезете мисс Тил в этот домик.

— О чем речь, — согласился я.

— Ну тогда мы наконец отправимся спать, — утомленно усмехнулся он. — Пока у нас еще есть такая возможность!

Я вернулся домой и, послушавшись совета Брайена, сразу улегся. Поутру я навестил Дика Симпсона: с охранниками не было никаких затруднений. В дом помощника окружного прокурора я приехал чуть позже одиннадцати — и здесь все шло нормально. Брайен повидался с судьей Гилбертом — заседание присяжных будет созвано, и домик в горах отдавался в наше распоряжение. Луис была готова к отъезду.

Мы заехали к ней домой, чтобы она захватила кое-какую одежду, потом в контору Симпсона, где нас ждали четверо крепких парней. Они погрузились в седан и поехали за нашим «кадиллаком» в горы. Было уже далеко за полдень, когда Луис и охрана разместились в доме судьи с запасом провизии дня на три-четыре. Я тепло распрощался с ними и отправился обратно в Пайн-Сити. Только в седьмом часу я был на месте, и делать мне до начала заседаний Большого жюри было абсолютно нечего. Тогда я подумал, что стоит навестить Грету Уэринг, а заодно забрать свою машину. «Кадиллак» вызвал у меня манию величия — эдак я скоро начну требовать бифштексы к завтраку. Кроме того, мой «хили», наверное, уже здорово тосковал по мне обоими своими карбюраторами.

Я заскочил перекусить в ресторан, а потом направился к Вэлли-Хайтс. Подъехав, я увидел, что «хили» стоит возле парадного подъезда, и поставил «кадиллак» рядом. Внимательный осмотр не выявил никаких вмятин и царапин на моем автомобиле, чему я был очень рад.

Я нажал звонок и через несколько секунд услышал легкие торопливые шаги. Я широко улыбнулся в радостном предвкушении.

— Ты самое прекрасное из того, что я видел за последние сутки, — выпалил я, когда дверь открылась.

— Кто? Я? — с беспокойством спросил Дуглас Лейн.

Я медленно смерил его взглядом с ног до головы — на нем была великолепная шелковая красная сорочка с белым шелковым платком, завязанным вокруг шеи. В целом впечатление было такое, будто художник-импрессионист дал свою интерпретацию сюжета dementia ргоесох[3].

— Вы! — холодно сказал я. — Где Грета Уэринг?

— Она у себя, — с не меньшей холодностью ответил он. — Я скажу ей, что вы пришли.

— Не беспокойтесь, — выдавил я из себя. — Я сам ей скажу.

— А, очень хорошо! — подвел он итог нашему разговору резким и нетерпеливым движением тонкой руки. — Я и так не стал бы особенно беспокоиться!

Он повернулся ко мне спиной и пошел по коридору.

— Эта попона старой клячи, которую ты на себя напялил, по-моему, должна волновать, — сказал я ему вслед.

Он круто развернулся и подскочил ко мне, бешено сверкая глазами.

— Ты… — Он просто задыхался от ярости. — Ты… ты — плебей!

Затем он повернулся и выбежал из прихожей, скрывшись в дальнем конце коридора.

— Ты жесток, — произнес грудной голос.

Я повернул голову и увидел стоящую в дверях гостиной Грету Уэринг. На лице ее сияла улыбка.

— Возвращаю тебе автомобиль. Более или менее в порядке.

— Рада слышать это, — ответила она. — Я только один раз проехалась на этом твоем ужасном маленьком чудовище. Ты знаешь, у него есть переключатель передач.

— Издержки примитивных автомобилей, — сочувственно сказал я.

— А стоит только слегка дотронуться до педали сцепления, он словно с ума сходит, — продолжала она. — Слава Богу, у него только две скорости.

— Четыре, — пробормотал я и закрыл глаза.

— Ну, — небрежно бросила она, — возможно, я просто не нашла две другие. Все могло быть.

— Не буду спорить, — слабым голосом проговорил я. — Ради Бога, дай мне выпить.

Она прошла в гостиную, я последовал за ней. На ней было шелковое кимоно с золотым рисунком по черному фону. Оно струилось, то круто взлетая, то опускаясь в едва заметные впадинки, и только самый дряхлый старик мог бы сказать, что следить за игрой этих линий скучно.

— Тебе действительно стоит хлебнуть, — сказала она, орудуя возле бара. — Ты весь на взводе. Это от перенапряжения.

— Да, жизнь такая пошла: труп за трупом, — согласился я.

— Я имею в виду перенапряжение глаз. — Она обернулась ко мне с бокалом в руке и легкой улыбкой на лице. — Тебе нет нужды рассказывать мне, зачем ты пришел, — проворковала она. — Я уже угадала.

— Полюбоваться подвеской? — устремил я на нее полный вожделения взгляд.

— Ненавижу одежду, — сказала она.

— Я тоже ненавижу твою одежду, — поддержал я ее. — Почему бы нам ее не снять и не выбросить — пусть знает, как волочиться за таким прекрасным телом и мешать другим любоваться им!

— По-моему, — предусмотрительно сказала она, — тебе лучше посидеть спокойно и выпить свое виски. Я могу оценить мужские достоинства, но не в таком же количестве и не так быстро!

«Ну вот мы и договорились, — подумал я. — Терпение, Уилер». Я сел на край дивана, а она внимательно следила за мной с другого его конца — предосторожность на случай, если я вдруг закушу удила.

— Я читала в утренних газетах об убийстве бедняжки Лили, — сдержанно сказала она. — Это ужасно! Как все произошло?

Я вкратце рассказал ей, как меня чуть не обвинили в убийстве и как потом появился Паркер с данными лабораторных исследований оружия и другими деталями, снимающими с меня подозрение.

— А что Луис? — спросила Грета. — Как она это вынесла?

— Она собирается все рассказать, но только перед присяжными. А пока она скрывается и четверо здоровых парней только тем и заняты целый день, что сидят и смотрят, как бы с ней чего-нибудь не случилось.

— И это означает конец Мартина Гроссмана? — резким голосом спросила Грета. — Никогда раньше не думала, что буду кого-то ненавидеть так, как ненавижу его после того, что случилось с Лили. Надеюсь, его отправят в газовую камеру!

— И такое может случиться, — согласился я. — Когда на него крепко надавят, помощники, которых он нанял и щедро оплачивает, начнут громко вопить, а потом бросят его одного как раз под занавес.

Я допил виски и почти автоматически протянул ей пустой бокал.

— Сам приготовишь, — холодно произнесла она.

— Я налью, если мы опять заключим договор, ладно? — с надеждой посмотрел я на нее.

— Не беспокойся! — Она быстро поднялась и понесла бокалы к бару. — Мне кажется, что сжигающий тебя жар нужно — еще немного притушить.

Минутой позже она вновь сидела на диване, а у меня в руках была новая порция виски.

— Благодарю, — проговорил я обиженно. — Я вспомнил, что хотел задать тебе один вопрос: что здесь делает этот тип, черт подери?! Лейн! Да еще в такой безумной рубашке!

— Дуглас? — спокойно сказала она. — Он здесь живет.

Я даже опустил бокал, вместо того чтобы поднять его, а это значило, что меня здорово задели.

— Грандиозно, — бесстрастным тоном вымолвил я. — Он здесь живет, только и всего? Видимо, и вчера ночью, когда я звонил, он был здесь?

— Конечно.

— И ты сидишь, — я бросил на нее мрачный взгляд, — и спокойно сознаешься, что он живет здесь с тобой?

Грета рассмеялась:

— Но ты ведь сам прекрасно понимаешь, Эл. Нет никакого повода для беспокойства: с его точки зрения, я воплощаю образ матери. В жизни Дугласа женщины делятся только на два типа — матери и сестры. С ним я в такой же безопасности, как с незамужней тетей. Может, даже в большей.

— Пожалуй, ты права, — рассудительно согласился я. — Просто, когда он открыл мне дверь, это было очень неожиданно.

— Не волнуйся зря, Эл. Наслаждайся своим виски и постарайся расслабиться.

— По крайней мере, виски мне действительно доставляет удовольствие, — ответил я, и тут мне в голову пришла блестящая идея: — А почему бы нам не двинуть ко мне? Ты послушаешь мою вертушку, а это — нечто фантастическое, говорю тебе.

Она задумалась на пару секунд.

— Мне нужно одеться.

— Совсем не обязательно, — возразил я. — Брезентовая крыша над моим «хили» уже натянута, словно парус.

— Ну хорошо, — без особого энтузиазма согласилась она. — Но я рассчитывала, что сегодняшнюю ночь мы проведем здесь.

— Что может быть лучше музыки? — решительно продолжал я. — Тебя унесет в другой мир. Музыка умиротворит и успокоит неукротимые порывы. Или, напротив, возбудит их. Ты устремляешься на крыльях мелодии далеко-далеко… Что ты сказала?

— Я сказала, что собиралась остаться с тобой здесь, — повторила она.

— И все? Кажется, там было еще одно слово.

— Ладно, — тяжело вздохнула она. — Я сказала «проведем ночь».

— Ты просто гений! — любовно воскликнул я. — У тебя истинный дар видеть главное, солнышко! И не замечать мелочей! Кто же, черт возьми, захочет сидеть и слушать всю ночь тоскливый скрип заезженных пластинок? Когда невозможно расслышать ни слова, даже собственного, потому что музыка гремит со всех сторон! Ты так права! Давай останемся здесь. — И я нежно погладил диван для пущей выразительности.

— О? — Грета с невинным видом подняла брови. — Я сказала «ночь»? Господи, какая же я глупая! Я имела в виду вечер…

— Красота мелодии, ритма, музыкальной фразы, — ледяным тоном перечислял я, — на классной аппаратуре воспроизводится с такой поразительной точностью…

— Хорошо, хорошо, — сдалась она. — Не стоит так напирать, Ромео, я согласна на первый вариант!

— Вот теперь ты хорошая девочка, — одобрил я. — Вот теперь одно удовольствие тебя слушать.

— Ты собираешься меня слушать всю ночь? — с любопытством спросила она. — Уж не принимаешь ли ты меня за проигрыватель?

Я придвигался по дивану все ближе и ближе к ней, пока расстояние между нами не сократилось настолько, что дальше двигаться было некуда — разве что к ней на колени. Я бы не стал возражать против этого, но сто восемьдесят пять фунтов[4] Уилера было бы, пожалуй, для нее несколько тяжеловато.

— Все декорации для великолепного спектакля у нас уже готовы, — бормотал я, в то время как моя рука обняла ее за плечи и прижала так, что я почувствовал полноту ее упругих грудей. — Мягкий свет, удобный диван, хороший бар. Одна лишь маленькая деталь, солнышко. Нельзя ли запереть дверь на случай, если Дуглас забредет сюда, чтобы сказать «спокойной ночи» своему материнскому образу?

— Он достаточно хорошо воспитан, — тихосказала она, — но я, так и быть, закрою дверь, если тебя это беспокоит, милый. Я не хочу, чтобы тебя что-нибудь отвлекало.

Она поднялась с дивана, прошла к двери и заперла ее. Затем вернулась, постояла несколько секунд, глядя на меня, и стала медленно снимать кимоно, лениво поводя плечами, — нежный шелк струился вниз вдоль ее прекрасного тела и улёгся на полу в живописном беспорядке.

Теперь на ней остались только черные шелковые трусики, малюсенькие, как бикини. В мягком, приглушенном свете ее кожа излучала теплое сияние. Она наклонилась ко мне, и я увидел бриллиантовую подвеску, покачивающуюся в глубокой впадине между грудями. Я обхватил ее за талию, притянул к себе, руки мои заскользили вниз по крутой линии бедер…

Дрожь внезапно пробежала по телу Греты, глаза зажглись зеленым огнем.

— Не будь таким нежным, Эл, — прошептала она. — Я не вынесу нежности…


Глава 9

Миновало два дня — два прекрасных, ленивых дня, не занятых ничем, и этим «ничем» мы занимались вместе с Гретой. Официально я все еще был разжалованным лейтенантом. Но Грета находилась рядом. И печалиться у меня не оставалось времени.

В первый день вечером я познакомил ее со своей вертушкой, и они подружились. Даже слишком подружились — выходило всегда так, что каждая пластинка играла для нее вдвое дольше, чем я рассчитывал. А две долгоиграющие пластинки не кончались, как минимум, две недели! Я дошел до того, что стал серьезно подумывать об увечье, даже смертельном, для моей вертушки.

В середине следующего дня мне позвонил помощник окружного прокурора.

— Заседание назначено на послезавтра, — сообщил он.

— Прекрасно, — сказал я. — Все идет по плану?

— Кажется, да, — ответил Брайен. — Одно только меня тревожит, Уилер, и я надеюсь, вы сможете мне помочь.

— Я, конечно, постараюсь, — пообещал я.

— Речь идет о Луис Тил, — пояснил он. — Я за нее очень беспокоюсь. Я не имею в виду ее безопасность, уверен, что в этом смысле все в порядке: домик судьи — надежное место, и охраняющие ее люди внушают полное доверие. Меня тревожит ее настроение. Я виделся с ней сегодня утром, она в очень угнетенном состоянии, совершенно замкнулась в себе. Естественно, она все еще оплакивает свою сестру, но боюсь, если в ближайшее время не предпринять чего-нибудь, чтобы вывести ее из депрессии, она может… ну, вы понимаете, что я имею в виду?

— Отправиться на тот свет? — изящно выразился я.

— Ну, — голос Брайена звучал обиженно, — можно, конечно, назвать это так.

— Что мне нужно сделать?

— Вы не могли бы съездить туда повидать ее? Например, завтра? Постарайтесь ее растормошить.

— С радостью и удовольствием, — ответил я. — Я отправлюсь завтра после обеда.

— Хорошо. — Брайен явно был доволен. — Я вам очень признателен, Уилер.

Мы с Гретой договорились поужинать вечером у нее. Она встретила меня на аллее перед домом — в светло-голубом маленьком и простом шифоновом наряде, который обошелся ей, вероятно, не меньше чем в пару сотен.

— Эл, милый, — радостно сказала она. — Какой чудесный сюрприз я тебе приготовила!

— Неужели сегодня мы вначале займемся любовью, а потом будем ужинать?

— Что? Ах ты, скверный, испорченный мальчишка! — Она захлопала глазами с нарочитым возмущением. — Нет, конечно!

— Тогда, наверное, ты хочешь отдать мне все свои распрекрасные денежки! — сделал я еще одну попытку.

— Не будь таким жадным, — надулась она. — Ты же знаешь, у меня так много денег, что я даже стесняюсь думать о них! Заходи, и сам увидишь сюрприз. — Она нетерпеливо схватила меня за руку. — Это в гостиной!

— Понял! — Я уверенно щелкнул пальцами. — Ты починила те пружинки в диване!

Грета пихнула меня в дом и потом через прихожую к гостиной. Я открыл дверь… там на полу сидел Дуглас с мечтательным выражением на лице, опять одетый в пурпурные одежды dementia ргоесох. При виде его сама мысль об ужине вызвала в моем желудке судороги.

— И это ты называешь приятным сюрпризом? — вскричал я. — Мне не нужен Дуглас, даже если его упакуют в норковое манто и перевяжут лентами!

Дуглас надменно и хмуро уставился на меня.

— Плебей! — прошипел он. — Не сомневаюсь, что в вашей вонючей жизни, лейтенант, музыке нет места!

И тут до меня дошло: в гостиной звучала музыка, и источником ее был музыкальный центр в углу, такой шикарный, что по сравнению с ним моя вертушка казалась допотопным граммофоном.

Вот, купила сегодня утром, — гордо сказала Грета.

— Почему же ты заодно не продала Дугласа?

— Я слушаю запись своей любимой музыки, — высокомерно заявил Дуглас, — и, как только пластинка кончится, я уйду.

— Могу поклясться, что это «Сказки Гофмана», — проговорил я.

— Почему ты так решил? — с интересом спросила Грета.

— Потому что это самые волшебные сказки, — самодовольно пояснил я.

— Это «Ночь на Одинокой горе», — отчетливо выговорил Дуглас, — которую часто неверно называют «Ночью на Лысой горе». Но я не ожидал, что вы разбираетесь в классике!

— Была у меня как-то одинокая ночь на Лысой горе, — задумчиво произнес я. — А теперь я даже имени ее вспомнить не могу.

— Вас слушать противно, лейтенант. — Лицо Дугласа вновь перекосилось от возмущения.

Я подошел, чтобы поближе рассмотреть аппаратуру, и почувствовал, что зеленею от зависти.

— Как по-твоему, хорошая вещь? — с волнением спросила Грета.

— Думаю, хорошая, не уступит по качеству автомобилю фирмы «Роллс-Ройс», — подтвердил я. — И во сколько обошелся тебе этот маленький волшебник?

— Тысяч пять, пожалуй, — небрежно бросила она. — Не помню точно.

— Вот из-за чего мне хотелось бы быть богатым — никогда не нужно беспокоиться о таких мелочах, как количество нулей в стоимости покупки. Ты знаешь, иметь так много денег все-таки аморально!

— Я практична во всех отношениях, включая и мораль, — спокойно ответила она.

Пластинка закончилась, и Дуглас встал.

— Благодарю вас, мисс Уэринг, — сказал он. — Это большое счастье — слушать музыку в таком звучании.

Действительно, счастье. Если вы позволите, я покину вас…

— Очень приятно позволить вам это, Дуглас, — ответил я ему, — и, действительно, большое счастье.

Он не обратил на меня никакого внимания, продолжая глядеть на Грету.

— Я покину вас для более прозаических занятий. — Теперь он снизошел до того, что повернулся ко мне: — Конечно же для пошлых прозаических занятий!

Он выплыл из комнаты, бесшумно притворив дверь. Грета хихикнула.

— Утрись, Эл! — сказала она. — Ну и вид у тебя! Чего ты там стоишь?

— А ты чего тут стоишь? Лучше бы налила мне виски, — ответил я.

Она послушно нажала кнопку, которая разворачивала бар в стене, затем принялась готовить коктейли.

— Этот Дуглас! — кисло ругнулся я.

— Не очень-то ты с ним приветлив. Сам ведь знаешь. — Она протянула мне наполненный бокал.

— Это не имеет никакого отношения к его образам матери и прочей дребедени — я просто его не выношу!

— Ты, кажется, ревнуешь? — Она плутовато улыбнулась.

— Ревную? К нему?

— Да, с тех пор, как узнал, что он здесь живет. Ты опасаешься, что за обманчивой педерастической внешностью скрывается эдакий суперсамец.

— Ты рехнулась!

— Я хитрая как лиса, — самодовольно произнесла она. — Я читаю тебя, Эл Уилер, как книжку комиксов. Мне даже не нужны подписи к ним.

— Спасибо, — сказал я. — Я тоже тебя читаю — как женский журнал. — Я тяжело опустился на диван, отметив, что он действительно немного осел в середине. — Когда мы будем ужинать?

— Уилер, последний из романтических любовников! — мелодраматично воскликнула она. — Мы поужинаем, когда мне будет хорошо и когда я буду готова. И не раньше.

Я думаю, мы могли бы устроить завтра пикник — так, разнообразия ради.

— Прости, но завтра я не могу.

— Ну вот, теперь ты надулся!

— Да нет же, я обещал Брайену навестить Луис Тил. Он сказал, что у нее депрессия.

— Ну ладно. — Она пожала плечами. — Я, видимо, должна принять это в качестве удобного извинения.

— Я вернусь часов в восемь вечера, — сказал я. — И если тебе захочется пригласить меня еще раз сюда, то я согласен прийти даже без ужина.

— Мне пришла в голову блестящая идея! — внезапно проговорила она с воодушевлением. — Почему бы нам не собрать корзину всякой еды и не отправиться на машине вдвоем повидать Луис?

— Прости, милая, но вряд ли я смогу взять тебя с собой.

— Почему же? — холодно спросила она. — Ты думаешь, что я тайно работаю на Гроссмана, или что?

— Конечно нет! Но весь успех этой затеи с Большим жюри зависит от ее показаний. У нас просто нет других свидетелей, вот и все.

Грета села на диван и прижалась ко мне.

— Но, милый! Ведь Луис работает у меня — или, во всяком случае, работала. Мне бы хотелось ее повидать, попытаться что-то сделать для нее. Нам есть о чем с ней поговорить.

— Да, конечно, — согласился я, — но…

— Не надо никаких «но»! Ну, хочешь, завяжи мне глаза! Или надень кувшин мне на голову!

— Ладно, — сдался я наконец, — пожалуй, ты скорее развеселишь Луис, чем я.

— Замечательно! — радостно воскликнула она. — И еще вот что, Эл. Мы поедем на моей машине, а не на твоей.

— Почему?

— Потому что нам обязательно попадется плохая дорога, будет трясти, и я вся буду в синяках, если поеду в твоей машине. Синяки на моей коже появляются очень легко, и, даже если их не видно, это все равно больно.

— Ладно, возьмем твой «кадиллак», — уступил я. — Ну-ка, покажи, где у тебя появляются синяки?

— После ужина, — пообещала она. — Хотя ты и так прекрасно знаешь, где они у меня появляются.

День для пикника выдался прекрасный: на безоблачном синем небе сияло жаркое солнце. Такой замечательный, ленивый день! Как раз для того, чтобы провести его за городом.

Мы сидели кругом на траве рядом с «кадиллаком», а перед нами лежали остатки омаров, цыплят и всякой всячины. Две пустые бутылки из-под шампанского одиноко валялись в траве. Я открыл последнюю с эффектным хлопком, и обе женщины автоматически помотали головами.

— Только не мне, — сонно проговорила Луис. — Я сейчас воспарю к небесам, несмотря на полный желудок. Я полечу над травой, как легкое перышко, и ветер унесет меня далеко-далеко…

— Поэзия, — торжественно произнесла Грета, — почти что настоящая поэзия. Но проза лучше. Мне, во всяком случае, она нравится больше, не нужно подбирать и все время рифмовать слова.

Я наполнил стаканы парней из агентства, которые несли свою службу неподалеку, охраняя Луис, и они осушили их мгновенно, раньше, чем я успел налить себе. Последняя бутылка тут же опустела.

— Чудесный пикник! — счастливо вздохнул я и растянулся на траве…

Очнулся я от того, что кто-то неистово тряс меня за плечо.

— Не теперь, солнышко, — пробормотал я. — Бывает время, когда и Уилеру надо немного поспать.

— Просыпайся.

Я открыл один глаз и увидел, что Грета стоит рядом на коленях и заглядывает мне в лицо.

— Зачем? Приведи хоть один вразумительный довод.

— Потому что ты храпишь, — ответила она. — Вставай!

Она схватила меня за руку, потянула и заставила сесть. Я простился со всеми надеждами поспать и закурил сигарету.

— Это просто отвратительно, — сказала Грета. — Такой замечательный день, а ты посмотри на них! — Она развела руками, и я, только из вежливости, огляделся.

Луис спала, положив щеку на ладошку, дыхание ее было легким, на губах — полуулыбка. Один из охранников растянулся на траве неподалеку от нее и внушительно храпел. Другой сидел, прислонившись к дверце машины и обняв свою винтовку, и сна у него не было ни в одном глазу. Поймав мой взгляд, он ухмыльнулся и подмигнул.

Я тоже подмигнул в ответ и вновь посмотрел на Грету:

— Не вижу ничего плохого. В общем-то мне это даже нравится. Почему бы не соснуть часок?

— В такой замечательный день? — возмущенно спросила она. — Ну нет, мы не будем так бездарно терять время, Эл. Мы отправимся гулять и посмотрим, куда течет тот ручей с другой стороны холма.

— У него свои дела, а у нас свои, — кисло проговорил я.

Грета встала, и я тут же опять улегся на траву.

— Нет-нет, вставай! — быстро возразила она и больно ткнула меня острым каблучком в солнечное сплетение.

Омары и шампанское так бурно запротестовали против подобного обращения, что мне пришлось быстро сесть.

— Мы пойдем гулять, милый, — решительно сказала Грета, — даже если мне придется тащить тебя на себе!

Был ли смысл спорить? Жалобно бурча и шатаясь, я поднялся на ноги.

— Ты жестока и безжалостна, как плантатор! И зачем я только связался с тобой!

— Ты совсем обленился, — холодно проговорила она. — Это очень плохо, ведь одновременно ты стареешь. Становишься жирным, лысым и ленивым — бр-р!

— Я не жирный и не лысый, — возразил я с достоинством. — Ленивый — может быть, но это фамильная черта. Мой отец любил посиживать перед камином и вскрикивал, когда у него загоралась борода.

Она с сожалением посмотрела на меня:

— Помню, первый раз я смеялась над этой историей, когда ходила в первый класс!

— А что, во времена Гражданской войны[5] были школы? — поинтересовался я.

Она пнула меня каблуком в голень, поэтому первые двадцать метров нашей пешей прогулки я прошел хромая.

— Разве Не чудесно? — Грета сделала такой глубокий вдох, что ее блузка чуть не лопнула от напряжения. — Мы должны наслаждаться красотой природы, Эл.

— Это как раз то, что я говорил прошлой ночью, когда…

— Эл! — В глазах ее появился мрачный блеск.

— Хорошо, — поспешно согласился я. — А то ты подкуешь мне другую ногу, и тогда мне потребуются костыли.

Мы прошли еще немного и добрались до вершины холма. Теперь я понял, почему Грета хотела забраться сюда. В двухстах футах от нас, журча по каменистому дну, струился ручей, сбегая в долину. До нее с того места, где мы стояли, было мили две.

— Вот! — торжествующе выкрикнула Грета. — Тебе нравится?

— Мило, — сказал я. — Совсем как картинка в воскресном приложении, спасибо. Теперь давай вернемся и поспим.

— Не будь дураком, — сердито фыркнула она. — Ты думаешь, я тащилась сюда только для того, чтобы бросить взгляд с вершины холма? Я собираюсь спуститься вниз и хотя бы ноги омыть в этом горном ручье.

— Ну что ж, желаю хорошо провести время, — ответил я.

— Ты идешь со мной или… или ужинаешь сегодня в одиночестве? — ласково поинтересовалась она.

— Ненавижу есть в одиночестве, когда посмотреть не на что, кроме жратвы, — неохотно сознался я.

Она взяла меня за руку и так стремительно ринулась вперед, что чуть не выдернула ее из плечевого сустава. В следующий момент мы уже неслись вниз по крутому склону к ручью. Я скакал как сумасшедший, перепрыгивая через большие глыбы и делая такие гигантские шаги, будто двигался почти в невесомости. Позади я слышал беспомощный смех Греты, но обернуться и посмотреть на нее не было никакой возможности.

Я откинулся назад, стараясь вдавить каблуки в землю, и в конце концов мне удалось немного притормозить. Грета промчалась мимо меня, словно ракета, выводимая на орбиту, потеряла равновесие и упала головой вперед прямо в ручей.

Еще мгновение, и я был вознагражден зрелищем двух длинных, стройных, восхитительно загорелых ног, легко взметнувшихся вверх и болтающихся с немым призывом на фоне ясного неба. Ножки, открывшиеся до самого начала нежных кружевных трусиков, — вот все, что осталось от Греты доступного человеческому глазу. Остальное скрылось под водой.

Когда мои полные достоинства широкие шаги поднесли меня ближе, я увидел, что и ноги, неистово побившись минуту, скрылись под водой. Я остановился на берегу ручья как раз вовремя, чтобы успеть полюбоваться появившейся из воды русалкой с дикими выпученными глазами, заляпанной грязью.

Изнемогая от хохота, я опустился на землю, затем перевернулся на живот и стал от бессилия колотить по траве кулаками. Грета неуклюже выкарабкалась на берег и теперь стояла, глядя на меня. Тонкое шерстяное платье льнуло к ней, словно отвергаемый любовник, волосы прилипли к голове, вода текла с нее как из прохудившейся дождевой бочки.

— Очень смешно! — придушенным голосом проговорила она.

— Солнышко, — выдавил я, — когда ты моешь ноги в ручье, это действительно зрелище!

Я уже стонал от смеха, но в следующее мгновение меня окатил ливень. Я взглянул и увидел, что Грета стоит надо мной, собрав руками подол и выжимая его на мое лицо.

— Как тебе это нравится? — удовлетворенно спросила она.

— Просто замечательно, — сказал я. — А твои трусики не сядут от такой стирки?

Лицо ее переменилось, покраснело, она отступила на несколько шагов, стараясь придумать, что мне ответить. Потом вдруг раздался смешок, и она начала хохотать. Она хохотала и в тот момент, когда это случилось.

Звук был такой, будто земля раскололась надвое. Так, наверное, разрывались бомбы большого калибра на улицах Берлина во время Второй мировой войны. Сначала мне показалось, что мои барабанные перепонки лопнули, но потом я услышал другие шумы, помельче. Тонкие свистящие звуки становились громче и громче и переходили в удары и хлопки, словно раскаленные добела стальные осколки падали вокруг нас.

Я толкнул Грету на землю и упал на нее, обхватил голову руками, уповая на лучшее. Она неистово извивалась, стараясь сбросить меня, освободиться от тяжести, и я вспомнил, как видел однажды в Лондоне пару любовников, убитых взрывной волной, навеки слившихся в бесконечном мгновении экстаза. Они были на вид целы и невредимы, но оба мертвы.

Когда хлопки и удары затихли, я поднялся на ноги и помог Грете встать. Лицо ее было белым как мел, дрожь сотрясала тело.

— Что это такое?

— Не знаю, — ответил я. — Нужно пойти посмотреть.

— Похоже, будто бомба взорвалась!

— Может быть, началась третья мировая война, — сказал я. — Но чтобы узнать, нужно опять подняться на холм.

Скользя ногами по траве, я стал взбираться вверх. Грета шла за мной. Если спуск составил пару сотен футов, то путь вверх равнялся пяти милям: через каждые два ярда я сползал вниз.

Когда мы наконец добрались до вершины, я был весь в поту и сипло, тяжело дышал. Грета отстала от меня футов на двадцать; она еле двигалась, и на лице ее застыло выражение муки. Я посмотрел в ту сторону, где стояла машина, чтобы убедиться, что с Луис Тил и ее охраной все в порядке, — и замер в тупом недоумении, не решаясь поверить своим глазам.

Склон холма был абсолютно ровным и пустым, только трава мягко колыхалась под дуновением полуденного ветерка. В пятидесяти ярдах от того места, где я стоял, виднелось большое пятно обнажившейся черной земли. Дымок еще вился над горящей по его краям травой.

Грета вцепилась мне в руку, ее ногти больно впились в живую плоть.

— Эл… — голос ее звенел на грани истерики, — что случилось, где машина?

— Машина, — бестолково повторил я. — Какая машина?

Глава 10

Ее ногти еще глубже вонзились в мою руку.

— Нет! — прошептала она. — Нет, Эл… пожалуйста, нет!

— Ты сказала, было похоже на бомбу?

Я резко выдернул свою руку, освобождаясь от ее пальцев, и она чуть не упала, потеряв равновесие. Нетвердыми шагами я направился к чернеющему пятну, рассматривая землю под ногами. Мне встретилась потемневшая пробка от шампанского и искореженная хромовая планка, украшавшая раньше капот «кадиллака».

Через несколько ярдов вещей стало попадаться больше: разодранная и изломанная туфля, несомненно принадлежавшая женщине, трубка из верескового корня с ясно видными следами зубов у основания и — самое ужасное — палец с ненакрашенным ногтем, на котором все еще плотно держалось кольцо с печаткой.

Я стоял в центре выжженного пространства, неподвижно уставившись в одну точку. Небольшие костерки догорали вокруг сами собой. Казалось, ни машины, ни троих людей возле нее никогда не существовало.

— Эл, — произнесла Грета совсем рядом со мной. — Скажи, что этого не было, что это какая-то дикая шутка! Они отогнали куда-то машину и устроили фейерверк…

Я обернулся, посмотрел на нее, и тут до меня дошло.

— Это ты, — медленно выговорил я, — ты хотела поехать, уговаривала взять тебя с собой. Ты настояла на том, чтобы устроить пикник. Заставила меня взять твою машину. Когда мы приехали сюда, именно ты уговорила меня встать и пойти гулять… спуститься к ручью. Ты знала, что там мы будем в безопасности и нас не накроет взрывная волна! — Я схватил ее за горло и стал душить. — Это все ты! Ты! Черт тебя побери!

— Нет! — задыхалась она. — Не я, ради Бога… не я…

Мои пальцы все сильнее сдавливали ей горло, и говорить она уже не могла, только неумело вывертывалась, брыкалась, кулачки ее неистово колотили меня в грудь. Еще мгновение, и мои пальцы сомкнулись. И тут я вдруг понял, что делаю. Я отпустил ее, и она рухнула на землю.

Дрожащими руками я зажег сигарету и глубоко затянулся. Грета медленно поднялась на колени, потом на ноги.

— Ты был готов убить меня, — хрипло, с трудом произнесла она. — Почему ты вдруг передумал?

— Я пришел в себя, — сказал я.

— Кто-то заложил бомбу в мою машину, — прошептала она осипшим голосом. — Это, должно быть, была бомба с часовым механизмом.

— Несомненно. Ее не так уж трудно сделать, если у тебя есть руки и какое-то взрывное устройство. Грубо, но эффективно.

— Ты все еще думаешь, что это я?

— Нет, — покачал я головой. — Теперь я остыл и уже так не думаю. Все, что я перечислил, было простым совпадением. Никто, будучи в здравом уме, не станет так испытывать судьбу — ехать сюда два часа в начиненной смертью машине, весело есть и пить возле нее, все время помня, что может случиться непредвиденное — часовой механизм сработает раньше, внезапный толчок окажется детонатором, да мало ли что. Такое напряжение нельзя выдержать, все равно человек теряет голову, бросается бежать, начинает кричать… Ты не делала этого, Грета.

— Я рада, что ты вовремя передумал, милый! — Она провела пальцами по покрытому синяками горлу. — Еще двадцать секунд — и было бы слишком поздно!

— Прости меня!

— Я понимаю, что ты чувствовал тогда. — Она дотронулась до моей руки. — Я сама до сих пор не могу поверить, что это правда.

— Нам нет смысла оставаться здесь, — сказал я. — Нужно вернуться в домик судьи. Но придется идти пешком. Здесь, должно быть, мили четыре, поэтому надо торопиться.

Когда мы добрались до места, было почти темно. Грета к тому времени еле стояла на ногах, поэтому я помог ей дойти до спальни, и там она в изнеможении рухнула на кровать лицом вниз.

Я рассказал двум другим телохранителям, что произошло. Потребовалось время, чтобы они поверили в это. Затем я сгреб телефон и стал звонить Брайену.

— Тогда это конец, — потрясенно проговорил он, выслушав мой рассказ. — Эти трое мертвы. Суд присяжных будет чистым фарсом. Без свидетельства Луис Тил я и вас не могу вызвать для дачи показаний. Есть еще несколько человек, которые изъявили желание выступить в качестве свидетелей, но их и след простынет, когда они узнают, что случилось с Тил.

— Мы должны до завтра что-то придумать, — сказал я. — Пока у нас еще есть шанс.

— Я не хотел бы богохульствовать, Уилер, — мягко произнес Брайен, — но разве вы умеете воскрешать мертвых? — Раздался слабый щелчок, он повесил трубку.

Я позвонил Лейверсу и пересказал ему все еще раз. Пока он ругался непечатными словами, я попросил его поставить в известность Паркера и сказал, что прямо сейчас поеду в город.

— Тебе бы лучше двинуть куда-нибудь в другую сторону, и подальше, — проворчал шериф.

— Я думаю через пару часов быть у Брайена, — сказал я. — Вы приедете туда?

— Хочешь справить поминки?

— Если вы захватите бутылку, — ответил я и повесил трубку прежде, чем он задаст мне массу дополнительных вопросов.

Один из парней Симпсона согласился довезти нас до города на своей машине, тогда как другой остался ждать прибытия ребят из отдела убийств. Когда я вернулся в спальню, Грета видела десятый сон, поэтому я просто взял ее на руки и отнес в машину. Она проспала весь путь до города, и я еле добудился ее, когда машина остановилась возле моего дома.

Пока я готовил нам виски, она бросила на себя взгляд в ближайшее зеркало и вскрикнула от ужаса. Что больше испугало ее — черные пятна на шее, или грязные потеки на лице, или, может, шерстяное платье, которое еще больше село, когда высохло? На ногах, словно второй слой кожи, присохла грязь.

— Эл! — жалобно простонала она. — Я же никуда не смогу выйти в таком виде!

Я взглянул на свои часы:

— У нас через час назначена встреча с помощником окружного прокурора и с шерифом. И я хочу, чтобы ты была тоже.

— Но не такой же красавицей! — решительно заявила она и направилась к двери.

— Куда ты?

— Домой! Сменю одежду, приму душ и все такое.

— Ладно, — согласился я, зная, что есть вещи, о которых с женщинами спорить бесполезно. — Но в твоем распоряжении полчаса. Потом ты должна ехать к Брайену. — Я хотел дать ей адрес, но передумал. — Нет, моя машина все еще у твоего дома. Поэтому лучше я возьму такси и заеду за тобой. А как ты доберешься?

— На такси, как и ты, — сказала она. — Надеюсь, ты опоздаешь.

Она открыла дверь и шагнула в коридор.

— Эй! — крикнул я ей вслед. — Что мне делать с твоим виски?

Она дала мне пару ядовитых советов, но я им не последовал и просто выпил ее порцию вместе со своей. Затем я быстро принял душ и сменил одежду, присовокупив к ней на этот раз спецоружие полицейского — кольт 38-го калибра.

Я подъехал на такси к дому Греты, и мне пришлось ждать всего двадцать минут, пока она соберется. Затем уже на «хили» мы направились к Брайену. И Брайен, и Лейверс ждали нас, и оба с любопытством посмотрели на мою спутницу.

— Это мисс Уэринг, — представил я ее. — Она знает всю историю. Она была вместе со мной на пикнике, и только мы двое остались живы. Вы можете положиться на ее рассудительность.

— Не знаю, зачем нам теперь быть рассудительными, Уилер, — сказал Брайен. — Как я уже говорил вам по телефону, раз Луис Тил мертва, дело проиграно.

— Разве что мы найдем убийцу, — буркнул Лейверс. — Паркер бросил на это дело практически всех своих людей.

— Сколько времени ему на это потребуется, даже если преступника все-таки найдут? — покачал головой Брайен. — Вы понимаете, что я уже вызвал повесткой окружного прокурора? Если я завтра отменю заседание и распущу присяжных, сколько времени, по-вашему, я еще останусь в должности помощника?

— Минуты две, — ответил Лейверс. — Я чуть счастливее вас — я пробуду шерифом до следующих выборов. А что будет с Паркером, сказать трудно.

— А со мной? — бодро спросил я.

— С тобой уже все случилось, — холодно бросил Лейверс. — Тебя выгнали из полицейского управления, и окружной прокурор велел тебе уехать из города. На твоем месте я бы давно так и сделал.

— Стареете вы, шериф, и становитесь пораженцем, — назидательно произнес я. — Я не уеду из Пайн-Сити — мне финансовые обязательства не позволяют.

— Конечно, эта остроумная беседа доставляет мне массу удовольствия, — устало сказал Брайен, — но рано или поздно нам придется посмотреть в лицо фактам. Наше дело проиграно. Мы попытались прижать Гроссмана и потерпели неудачу. Теперь его ход. И я убежден, что он добьется большего успеха, чем мы.

— Ты хотел устроить поминки, Уилер, — сердито бросил Лейверс. — Ты захватил бутылку?

— Я принес кое-что получше, — ответил я довольно. — Я принес идею.

— Он хочет сказать, — Лейверс повернулся к Брайену, — что пить ваши напитки будет дешевле.

— Я сейчас приготовлю, — бледно улыбнулся Брайен. — Кому чего?

Когда все разобрали свои бокалы, я поднял тост:

— За успех Большого жюри!

— О, перестань, Уилер! — зарычал Лейверс. — Иначе мне придется совершить убийство!

— Я серьезно, — сказал я. — Кому известно о том, что Луис Тил убита?

— На данный момент только нам, — хмуро ответил он. — А завтра утром узнает весь город.

— Вы пока ничего не сообщали газетам? — спросил я Брайена с беспокойством.

— Нет еще.

— Прекрасно, — продолжил я. — А то вы заставили меня минуту поволноваться. Я кое-что поясню вам, шериф. Вы и мистер Брайен лишь с моих слов знаете, что Луис Тил убита. Только мы с Гретой сами видели это, поскольку мы там были.

— Не дури мне голову! — рявкнул Лейверс.

— Мы знаем, что она не могла остаться в живых при такой силе взрыва, — продолжал я. — Но никто больше не знает этого, даже тот, кто подложил бомбу в машину. Его или их не было там в этот момент. Они полагались на случай, надеялись, что механизм сработает в нужный момент — когда Луис Тил будет либо сидеть в машине, либо находиться где-то поблизости от нее. Поэтому знать наверняка, что она погибла, они не могут.

Брайен раздраженно пожал плечами:

— Все верно, но я не вижу в этом никакого проку.

— А прок в том, что все остается по-прежнему, — пояснил я. — И Гроссман предстанет перед Большим жюри без всякой, надежды на победу.

— Как?! — заорал Лейверс.

— Моя идея, — скромно сказал я, — как всякое творение гения, проста. Как колесо, как электричество, как расщепление атома… — Я увидел выражение лица Лейверса и быстро закончил: — Луис Тил не умерла.

— Ты совсем свихнулся? — грубо бросил шериф. — Умом тронулся? Ты только что утверждал, что она погибла!

— И да и нет, — объяснил я. — Просто, не правда ли?

Брайен удивленно-вопросительно смотрел на Лейверса.

— Это, наверное, результат нервного напряжения, — сказал он. — Может быть, отправить его в больницу?

— Лучше в санаторий, — буркнул Лейверс.

— Луис Тил не погибла, — втолковывал я им. — Газетам вы расскажете о бомбе в машине и гибели двух хороших парней. Вы также сообщите, что двое не пострадали, — это мы с Гретой. И еще один человек — Луис Тил — ранен, но не убит. У нее серьезно задета голова и лицо, но она осталась жива — жива, чтобы давать свидетельские показания перед присяжными.

В глазах Лейверса забрезжило понимание.

— Да, именно так, — кивнул я. — Место свидетельницы Луис Тил займет кто-то с забинтованной головой и лицом. Пара медсестер немного постарается, и кто решится утверждать, что это не Луис Тил?

Брайен с ужасом смотрел на меня.

— Но это же не что иное, как преступный сговор с целью обмана! — забухтел он. — Обман Большого жюри — вот что это!

— Не усложняйте, мистер Брайен, — весело сказал я.

— Я никогда на это не пойду, — упрямо проговорил он.

— Конечно, вам легче, вас там не было, — холодно бросил я. — Вы не видели Луис Тил, оживившуюся впервые с тех пор, как была убита ее сестра. Вы не смотрели на нее, спокойно спящую на траве, не слышали потом этого взрыва. Вам даже не нужно было рассматривать своими глазами то, что осталось там от них, — искореженный ботинок, палец с кольцом… — Я слегка подтолкнул к нему Грету. — Когда я все это увидел, у меня просто крыша поехала. Я вообразил, что Грета подложила бомбу в машину. — Я взял ее за подбородок и приподнял ее голову, чтобы видны были свежие синяки на горле. — Я ее чуть не убил, чуть не задушил до смерти, решив, что это она виновата в смерти Луис и двух телохранителей. Настолько это меня потрясло. И до сих пор не отпускает. Но вас, может быть, это мало волнует, мистер Брайен. Вас больше заботит, как бы не запачкать свои ручки, участвуя в «преступном сговоре» ради восстановления справедливости. Вам лучше спасать свою карьеру, которую вы делаете при таком начальнике, как Лидерсон. И пусть Гроссман гуляет, совершив три убийства! Пусть будет все, что угодно, вы умываете руки!

Лейверс просто пытался испепелить меня взглядом и качал головой, давая мне понять, что я неправильно веду себя с Брайеном. «Да в гробу я видел это правильное поведение! — с отвращением подумал я. — Разве с Луис Тил и теми двоими ребятами из агентства поступили правильно?»

Лейверс деликатно кашлянул.

— Думаю, вы понимаете, мистер Брайен, чувства Уилера, — вкрадчиво сказал он. — Он не понимает, что говорит. Полагаю, мы можем простить и забыть все, что здесь прозвучало.

— Нет-нет, — мрачно ответил Брайен. — Он прав. Трое были жестоко, подло убиты, а я боюсь сговора, который позволит справедливости восторжествовать. Если нам остается только эта, одна-единственная возможность, то я согласен!

— Вот и хорошо, — произнес я. — Тогда нам следует действовать быстрее — нужно чертовски много приготовить к завтрашнему утру.

— Меня беспокоит одна маленькая деталь, — сказал Лейверс. — Кто сыграет роль Луис Тил?

Я повернулся к Грете.

— Солнышко, — ласково обратился я к ней. — Ты будешь нарушителем закона.

— Ах, как страшно! — Она одарила меня бледной улыбкой. — Вот наглядный урок для девушки, которой взбредет в голову связаться с Элом Уилером! Положи ему пальчик в рот — и он отхватит всю руку!

— Если вы не возражаете, — обратился я к Брайену, — то мисс Уэринг лучше переночует здесь. Так она скроется от любопытных глаз, а вы отрепетируете с ней свидетельские показания, которые нужно дать завтра.

— Минуточку, Эл! — сказала Грета и уставилась на Брайена блестящими глазами. — Вы женаты, мистер Брайен?

— Конечно, — несколько смущенно ответил помощник прокурора.

— И живете со своей женой?

— Естественно!

— Здесь, в этом доме?

— Где же еще? — Голос его звучал беспомощно.

— Благодарю вас. — Грета мило улыбнулась. — Я остаюсь. Я просто хотела убедиться, что Эл не пытается подсунуть меня в уплату карточного долга или чего-нибудь еще!

— О, мисс Уэринг, кажется, прекрасно разобралась в особенностях твоего характера, Уилер! — глупо хихикнул Лейверс.

— Она знает, что я приобрел их работая в вашем отделе, — парировал я.

— Мне кажется, это отличная идея — чтобы мисс Уэринг осталась здесь ночевать, — сказал Брайен. — Я позвоню Паркеру, посвящу его в наши планы. Ему придется провернуть со своими мальчиками из отдела убийств весьма необычную работу. А я тем временем подготовлю сообщение о взрыве бомбы в утренние газеты. Что еще?

— Думаю, надо позвонить Симпсону, сообщить ему о случившемся. И лучше, если это сделаете вы, мистер Брайен. Пусть Симпсон проследит, чтобы два других охранника держали языки за зубами. Хорошо, если вы знаете врача, которому можно доверять, и пару медсестер. Нужно, чтобы кто-то хорошенько забинтовал Грету к завтрашнему утру.

— Это не проблема, — бодро откликнулся Брайен. — Что-то еще?

Я должен был помочь ему. Он прекрасно понимал, на какой риск идет, и не обольщался на этот счет. Ведь если все обнаружится, то даже репутация Лидерсона в сравнении с его виной окажется благоухающей розой. И все же он рисковал.

— С вас, пожалуй, хватит, — ответил я. — Но есть пара дел, которые я бы хотел провернуть сам сегодня ночью.

— Например? — язвительно проговорила Грета.

— Это мои личные планы.

— Если ты собираешься приударить за какой-то девицей, — гневно проговорила она, — то я… Теперь понятно, почему тебе так хотелось оставить меня здесь!

— Да нет же, милая, это совсем другие дела, честное слово! — выпалил я, ретируясь к двери. — Поверь мне!

— Лучше говори правду!

Внезапно ее лицо утратило мрачное, подозрительное выражение, и она прыснула.

— Что смешного? — недоуменно спросил я.

— Просто мне пришла в голову одна идея, — весело произнесла Грета. — Придется тебе сегодня ночью быть паинькой, любимый. Ты ведь не хочешь, чтобы завтра я рассказала, как ты пытался изнасиловать другую сестру, а потом убил ее, не так ли?

— Ты не посмеешь! — пробормотал я.

— Я еще и не то скажу! Я сообщу жюри, что это ты достал из кармана бомбу и швырнул ее в автомобиль, — неумолимо продолжала она. — Пусть эта мысль всю ночь не выходит из твоей головы, милый!

— Можешь не беспокоиться, — уныло пообещал я. — Не усну, только об этом и буду думать!

Глава 11

Было начало десятого, когда я остановил свой «хили» возле массивных ворот. У меня оставалось мало времени. Покинув дом Брайена, я лишь перекусил на скорую руку и сразу отправился обратно в Вэлли-Хайтс. Теперь, яростно сигналя из машины, я дожидался, когда появится охранник. Мне пришло в голову, что я так и не знаю, как называется это место, а ведь Гроссман наверняка дал ему какое-то имечко. Он, должно быть, звал его «Большим домом». И дом этот стал тюрьмой для Лили Тил, а, если меня не обманывает интуиция, в нем бывали и другие узницы.

Лицо охранника, который приближался к машине, показалось мне знакомым.

— Надеюсь, вы хорошо обращались с моим костюмом, — сказал я, — он был только что из химчистки.

— Ты! — Он отскочил от меня, как от зачумленного.

— Прошу прощения, что не могу вернуть вам форму и оружие, — извинился я. — Дело в том, что они должны быть представлены присяжным в качестве вещественных доказательств.

— Послушайте, — охранник тяжело дышал, — я всего лишь делаю свою работу, понимаете? Я знать не знал ни о какой женщине, запертой в доме!

— Это меня не касается, — нетерпеливо произнес я. — Открывай ворота да сообщи Гроссману, что я прибыл с визитом. Пусть он стряхнет пыль с дворецкого к моему приходу!

Может быть, упоминание о присяжных сделало свое дело, а может, охраннику просто хотелось скорее избавиться от меня, но ворота раздвинулись как по мановению волшебной палочки. Я въехал во двор, подрулил к дому и быстро поднялся по мраморным ступеням. Дворецкий открыл дверь через две секунды после того, как я нажал звонок, поэтому я решил, что он, должно быть, давно ждал меня с другой стороны.

— Добрый вечер, лейтенант, — сдержанно произнес он. — Входите, пожалуйста.

— Спасибо.

Я прошел вслед за ним в холл.

— Мистер Гроссман ждет вас, — сообщил дворецкий. — Он в сокровищнице.

— Прекрасно! Именно с ним я и хотел… а-а?.. где он?

— В сокровищнице, сэр. Позвольте, я провожу вас.

Я последовал за дворецким по широкой просторной лестнице, затем по галерее, на стенах которой по всей длине висели картины. Может, это были шедевры, а может, они шли «пучок за пятачок», не знаю, но общее впечатление от этих стен говорило, что с пятачком сюда лучше не соваться. В конце галереи оказались две массивные двери черного дерева. Дворецкий остановился и указал на них:

— Пожалуйста, лейтенант, входите. Мистер Гроссман ждет вас.

Минуту я смотрел на него, потом шагнул вперед и открыл одну из дверей. В этом доме двери были какие-то особенные. Та, которую я открывал в прошлый раз, перенесла меня во времени на пару тысячелетий назад. Эта же вывела из реальности в загадочный мир древних мифов и легенд — прямо в пещеру Аладдина, не меньше.

На первый взгляд это напоминало лавку старьевщика — самую удивительную в мире. Просторная, похожая на пещеру комната, казалось, была забита до предела. Здесь стояли такие же стеклянные стенды, как в магазине у Греты. Бархат служил прекрасным фоном для драгоценных камней, для сотен, может быть, тысяч роскошных камней — алмазов и рубинов, изумрудов, жемчуга, топазов…

Куда ни брось взгляд, везде была старинная мебель: от столика королевы Анны до комплекта в стиле чиппендейл[6], от георгианского[7] гарнитура, такого большого, что его хватило бы на обстановку шестикомнатного дома, до малюсенького стола, несомненно принадлежавшего гению Дункана Фейфа. Одна стена была обита декоративной тканью, сотканной столетий семь-восемь назад в средневековой Европе. Были здесь шелка и камка[8] с Востока, тонкая резьба по дереву и слоновой кости. На дальней стене красовалась удивительная коллекция оружия всех времен и народов; мой беглый взгляд сразу же отметил кольчугу норманнского воина, палаш, некогда принадлежавший какому-то английскому пуританину, и великолепную рапиру, в свое время защищавшую честь французского дворянина.

Куда ни посмотришь, везде были редкие, драгоценные вещи в таком количестве, что им просто не хватало места. Редкий фарфор был свален беспорядочной грудой на персидском ковре поразительной красоты; рядом с Буддой, сделанным из слоновой кости, запросто сидел какой-то мандарин, выполненный из чеканного золота.

Среди всего этого богатства стоял широкоплечий плотный мужчина в скромном темно-сером костюме. Мягкий свет множества ламп, заливавший комнату, бликами играл на седых прядях его волос.

— Проходите, Уилер, — сказал он сдержанно и почти дружелюбно. — Как вам нравится эта набитая старьем комната?

Осторожно прокладывая себе путь среди сокровищ, я добрался до их хозяина.

— В этот раз вы предупредили о своем визите, не то что раньше, — продолжал он. — Вы, наверное, еще каких-нибудь девушек выискиваете, лейтенант? Поди, думаете, что у меня тут целый гарем?

— Мы спрятали Луис Тил в горной хижине, — сказал я. — Чтобы ничто не помешало ей дать показания о своей сестре на предстоящем слушании. Сегодня днем я ездил туда с мисс Уэринг в ее машине, мы взяли Луис с собой на пикник.

— Великолепно, — вежливо произнес Гроссман. — Помню, когда я был ребенком, я…

— Но кто-то решил устроить вам сюрприз, — не останавливаясь говорил я. — В машину подложили взрывное устройство, и оно сработало. Два охранника убиты. Мисс Уэринг и мне повезло. Когда это случилось, нас не было рядом, мы ушли на прогулку. Луис Тил повезло меньше. Она тяжело ранена, но, очевидно, выживет. Она, видимо, изуродована на всю жизнь, однако давать показания завтра все-таки сможет.

Гроссман достал сигарету из своего золотого портсигара и, сунув ее в рот, аккуратно прикурил от спички.

— Мне очень горько слышать о том, что произошло с мисс Тил, — проговорил он без всякого выражения, — и с этими двоими людьми. — Он слегка откинул голову, чтобы впиться в меня взглядом своих блекло-голубых глаз. Казалось, кожа на его лице натянулась еще плотнее с тех пор, как я видел его в последний раз. — И вы пришли сюда в такое время специально, чтобы сообщить мне об этом? — спросил он.

— Именно, — подтвердил я. — Полагаю, вам следует знать, что произошло.

— И вы, должно быть, думаете, что я имею к этому какое-то отношение?

— И опять вы правы, — согласился я.

Улыбка тронула его губы.

— Моим оружием служат скорее закладные, чем бомбы, — сказал Гроссман. — Мне привычнее убивать печатным словом, чем огнестрельным оружием. Деньги — самое эффективное средство расправы из всех, какими я владею. И у меня их много. Мне жаль разочаровывать вас, лейтенант, но должен признаться, что я не виновен.

— Вам придется еще это доказывать, — заявил я. — Сейчас пока я ничего не могу поделать, у меня нет достаточныхулик против вас. Но они будут!

Гроссман пожал своими массивными плечами:

— Я надеюсь, что вы найдете убийцу и соберете необходимые доказательства против него. — Минуту он разглядывал светящийся кончик своей сигареты, затем вновь посмотрел мне в глаза: — Вы преследуете меня, лейтенант, с того самого момента, как я узнал о вашем существовании. Хотелось бы знать почему.

— Потому что я много о вас слышал, — ответил я. — В каждом городе есть кучка бесчестных людей, но есть и великое множество людей порядочных. Конечно, их можно запугать с помощью той власти, которую такие, как вы, сосредоточили в своих руках, но, когда эта власть начинает разлагаться и смердеть, ее аромат вытесняет запах страха, и он напрочь выветривается.

Гроссман пару раз неторопливо хлопнул в ладоши.

— Браво! Вам надо было стать политическим деятелем — у вас есть талант произносить правильные, громкие фразы.

— Это нечто новое. — Я натянуто улыбнулся ему. — Вероятно, он пробудился во мне от сегодняшнего взрыва.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мой ответ мало что значит. После того как завтра Большое жюри покончит с вами раз и навсегда и вас смоет отсюда, унесет навеки из города, какое вам дело будет до меня и моих громких фраз?

Моя речь не произвела на Гроссмана никакого впечатления.

— Посмотрите… — Он повел рукой, указывая на содержимое комнаты. — Как по-вашему, сколько это стоит?

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Начните с миллиона, — медленно проговорил он. — Это красиво и внушительно, к тому же абсолютно ирреально. Большинство людей не способно воспринять такие числа в денежном выражении; им понятна, самое большее, сумма, скажем, в сто тысяч, все, что сверх нее, не поддается их разумению. Поэтому, если вы начнете с миллиона, вы не будете ограничивать себя. Я же скажу, что стоимость всего хлама в этой комнате составляет примерно два миллиона. По самым низшим оценкам. Подумайте об этом, лейтенант.

— Я вас слушаю, но не понимаю смысла, — честно признался я.

— Два миллиона долларов вложено в произведения искусства, в драгоценные камни, антикварные вещи. И они принадлежат мне, лейтенант, по одной простой причине — я могу позволить себе купить их. Так меня воспитывали с раннего детства. Простое, золотое правило — если тебе чего-нибудь хочется, купи это.

— И людей тоже?

Гроссман кивнул, легкая улыбка появилась на его лице.

— Разве есть разница? Четыре поколения моей семьи так считали, и я не исключение. Если я захочу иметь Рембрандта, я куплю его. Будь это автомобильный завод, здание муниципалитета, прокурор округа — правило одно. Все взаимосвязано, понимаете, лейтенант? Если у тебя есть деньги, ты покупаешь вещи, но, чтобы иметь и то и другое, ты должен делать больше денег. Поэтому иногда, чтобы сделать деньги, ты должен покупать вещи… и людей.

— В том числе и девушек? — поддел я его.

— Конечно, и девушек тоже, — подтвердил он, как нечто само собой разумеющееся. — Я не намерен портить себе жизнь, связывая себя с женщиной, которая будет иметь на меня какие-то законные права. Я покупаю женщин для собственного удовольствия, так же как я приобрел эту фарфоровую вазу. И они рады услужить тому, кто не скупится, а я всегда щедр. Девушка — это всего лишь еще одна денежная операция. Разве не понятно?

— Понятно, — согласился я.

— Вот и сообразите насчет Лили Тил и всех остальных, которые побывали в этом доме раньше, — холодно сказал Гроссман. — Вы же не можете всерьез думать, что я — Мартин Гроссман! — разволнуюсь из-за какой-то одной девицы настолько, что стану ее похищать и держать в своем доме против воли! Да не родилось еще девушки, которая стоила бы и десятой доли такого риска!

— Но дверь была заперта снаружи, когда я прошлой ночью нашел Лили, — упрямо сказал я.

— Была, — резко бросил он. — Но не затем, чтобы не выпускать ее, а для того, чтобы не впускать других. Я не доверяю своим охранникам, когда в доме девушка, и даже моему секретарю.

— Может, я упрям, но остаюсь при своем мнении: вы похитили Лили Тил, и сделали это против ее воли. Вы убили ее, когда я ее освободил, убили, чтобы она не могла рассказать о вашем преступлении. Точно так же вы пытались сегодня убить ее сестру.

— Вы ошибаетесь, — ровным голосом произнес Гроссман. — Но, я вижу, убеждать вас с помощью логики бесполезно. — Он бросил окурок сигареты в бронзовую пепельницу. — Может, вас убедят деньги, Уилер?

— Что?

— Деньги, — высокомерно повторил он. — Сколько нужно вам, чтобы удовлетворить ваше желание мести? Назовите цену — десять тысяч, двадцать?

— Звучит заманчиво, — сказал я, — за исключением одной детали. Если цена станет слишком высокой, я могу закончить тем же, чем вы: буду стоять в комнате, полной сокровищ, и убеждать себя, что нисколько не боюсь того, что должно случиться со мной завтра.

— Пятьдесят тысяч, — тихо проговорил он.

— Есть и еще кое-что, — продолжал я. — Хотя эти торги доставляют мне огромное удовольствие, не заходите за сто кусков, я не восприму этого, помните свои слова? Думаю, вы заплатили кому-то за убийство Луис Тил. Большое жюри затянет петлю на вашей шее. Меня же интересует тот парень, который изготовил бомбу и заложил ее в машину. Мне нужен именно он.

— И что вы с ним сделаете, когда найдете? — усмехнулся Гроссман.

— Убью его, — просто ответил я. — Когда взорвалась бомба, дело стало касаться лично меня.

— Дохожу до вашего потолка, — сказал он. — Сто тысяч.

— Игра не состоялась. Не подумайте, что это для меня несоблазнительно, но с эдакими деньгами я еще, чего доброго, начну покупать девушек, которые сейчас любят меня за так.

Гроссман закурил еще одну сигарету, и теперь его тонкая, как пергамент, кожа, обтягивающая лицо, приобрела кладбищенский, серый оттенок.

— Вы приняли очень серьезное решение, Уилер, — хрипло произнес он. — А ваше решение — это также и мое решение.

— О чем вы, черт побери, говорите? — теряя терпение, спросил я.

— С этого момента вы становитесь угрозой для моей безопасности, — напряженно выговорил он. — Страшной угрозой, может, самой большой из всех, которые мне встречались. Вы — проблема, которую нужно решить. Я не могу убедить вас в своей невиновности?

— Не можете, — согласился я.

— Я не могу подкупить вас, — сказал он как бы самому себе. — Знаете, что вы делаете со мной, Уилер?

— Оставляю вам лишь один выход — так говорят злодеи в романах? — ухмыльнулся я.

— Да, — медленно кивнул он, не отвечая на мою ухмылку. — Именно. Я не хотел, чтобы все обернулось так. Лучше бы вы мне поверили.

— Послушайте, — начал я, — почему вы не сковырнете эту болячку…

Он отвернулся от меня и громко крикнул: «Эй!» Из-за огромного деревянного матросского сундука, возможно принадлежавшего когда-то морскому пирату, вышел невысокий, болезненно худой человек с каштановыми волосами и черными безжизненными глазами. В правой руке он держал автоматический пистолет большого калибра и направлял дуло прямо на меня. Он неторопливо шел к нам, улыбаясь во весь рот и показывая крупные белые зубы.

— Здорово, лейтенант. — Двумя пальцами он захватил воздух и слегка потер его.

— Ба, — воскликнул я, — не ты ли это, старый добрый недруг мой Бенни Ламонт!

Он медленно покачал головой, скорее сожалея, чем сердясь.

— Тебе следовало бы запомнить. Я же предупреждал тебя, что, если надо будет, мы что-нибудь для тебя придумаем. — Он посмотрел на Гроссмана: — Кажется, понадобилось, а?

— Я уже все испробовал, — грустно произнес Гроссман. — Не хотелось бы применять последнее средство.

— В том-то и проблема, — сочувственно откликнулся Бенни. — Приходится делать то, чего совсем не хочется. Не беспокойтесь, мистер Гроссман, теперь я сам позабочусь о нем.

— Будь осторожен, Бенни, — мягко проговорил Гроссман. — Мы не можем себе позволить ни малейшей ошибки.

— Конечно, — кивнул Ламонт. — Как я уже сказал, предоставьте это мне. Думаю, мы не станем больше докучать вам, босс.

— Хорошо, — неопределенно сказал Гроссман. — Ты мне все подробно расскажешь потом?

— Естественно. — Бенни вновь спокойно кивнул. — Сразу же, как только закончу.

— Хорошо. — Минуту Гроссман смотрел на меня, нервно кусая губы. — Очень сожалею, что дело приняло такой оборот, Уилер, поверьте!

Он быстро направился к выходу, массивные плечи опустились, словно он нес за спиной тяжелый груз. Одна из деревянных дверей открылась, а затем мягко закрылась за ним.

— Это что, новое развлечение какое-то? — спросил я. — Вы всех своих гостей так разыгрываете?

— Разыгрываем? — удивился Бенни.

— Надеюсь, у тебя есть разрешение на ношение оружия, — непринужденно проговорил я. — Иначе могут быть большие неприятности. Я бы, может, и отнесся к происходящему со всей серьезностью, но дело в том, что капитан Паркер из нашего отдела знает, что я сейчас здесь. К тому же охранник у ворот видел, как я входил, и дворецкий тоже. Моя машина до сих пор стоит внизу. Вот такие дела.

— Это не шутки, лейтенант, — дружелюбно сказал Бенни. — Попробуй только что-нибудь выкинуть, и я вскрою тебя быстрее, чем хирург. Руки за голову, живо!

Я выполнил то, что было велено. Он вытянул из моей кобуры револьвер, положенный каждому полицейскому, и отшвырнул его в сторону. Затем тщательно обыскал меня свободной рукой, проверяя, не спрятал ли я под рубашкой пистолет.

— Спустишься вниз, — продолжал он, — выйдешь на улицу, к своей машине. Если мне придется по дороге всадить в тебя пулю, я это сделаю. Я не шучу. Поэтому лучше не делай того, что мне не понравится, ладно?

Он шел позади, буквально дыша мне в затылок, держал оружие в кармане, чтобы его не было видно. Когда мы дошли до лестницы, я услышал доносящуюся из верхней комнаты скорбную вагнеровскую музыку.

— Это босс, — с уважением произнес Бенни, когда мы стали спускаться. — Его всегда что-то эдакое изнутри разбирает. Чувствителен, просто беда!

— И жив еще к тому же, — буркнул я.

Мы добрались до прихожей; там нас кто-то ждал. Я узнал этого невзрачного типа в очках без оправы и потерял всякую надежду спастись бегством. То был личный секретарь Гроссмана, рекордсмен по быстроте перемещения в пространстве — Уолкер.

— Лейтенант, — нетерпеливо проговорил он, — мне нужно сказать вам пару слов. — Минуту он с беспокойством глядел на Ламонта и кусал губы. — Я…

— Поберегите это до завтрашнего заседания, — оборвал я. — Там и расскажете, как вы похищали девушек на улице и привозили сюда, чтобы ублажать хозяина!

— Но это неправда! — сказал он тонким голосом. — Все девушки, которые оказывались здесь, шли на это добровольно и с ними всегда хорошо обращались, были щедры!

— Вам незачем убеждать меня. Докажете это присяжным.

Когда мы подошли к входной двери, дворецкого поблизости не было, а шляпа моя лежала на стуле. Я подхватил ее и, выйдя из дома, спустился по мраморным ступеням к своему «хили». Как только я сел за руль, Бенни сразу же плюхнулся на сиденье рядом со мной. Мы подъехали к воротам — они оказались открытыми, поэтому мы быстро, не останавливаясь, продолжили свой путь.

— Мы куда-нибудь направляемся или будем кружить по улицам? — осведомился я.

— Поедем к тебе домой, — небрежно бросил Бенни, — может, устроим вечеринку.

Автоматический пистолет, который он держал в правой руке, упирался дулом мне в ребра.

— Ты серьезно?

— Конечно. — Он захватил воздух двумя пальцами левой руки. — Ты ведь живешь на девятом этаже, да?

— Ну так что? — спросил я.

Соединив пальцы, он потер между ними кусочек воздуха.

— Далеко до земли, — лениво пробурчал он.

Минут через сорок мы оказались в моей квартире.

Бенни настоял, чтобы я вошел первым, сам последовал за мной и тщательно закрыл за собой дверь.

Я закурил, прошел в комнату и повернулся к нему.

— До сих пор не могу поверить, что это не розыгрыш, — сказал я. — Ведь если это всерьез, то ты, должно быть, не в своем уме. Неужели ты надеешься выйти сухим из воды?

— Так убеди меня, — предложил он.

— Если ты застрелишь меня, это будет убийство, и ты окажешься с трупом на руках. Уолкер видел, что ты выходил из дома вместе со мной, и охранник видел нас вдвоем в машине.

— Совершенно верно, — успокаивающе проговорил Бенни. — Ты предложил подвезти меня в город и высадил у бара на Пайн-стрит, где я сейчас попиваю виски с тремя своими приятелями.

— Ты можешь состряпать алиби, — согласился я, — но кто тебе поверит?

— А я не прошу никого этому верить, — улыбнулся он. — Им нужно будет лишь доказать обратное. Не выпить ли нам, а?

— Ладно, — безнадежно вздохнул я. — Вижу, ты покрепче, чем кажешься. И ты, и Гроссман.

— Мне виски со льдом.

— Немножко содовой? — по привычке спросил я.

Он передернул плечами:

— Ты думаешь, я стану травить себя всякой дрянью?

Я готовил выпивку под дулом пистолета, четко отслеживающим каждое мое перемещение по комнате. Бенни взял у меня стакан и опустился на тахту, движением пистолета приказав мне сесть в глубокое кресло напротив него.

— Ну что, — он поднял стакан, — выпьем за тех, кто понесет твой гроб, а?

— Думаю, за это можно выпить, — ответил я. — Но тебя я не причислял к этой шестерке.

Виски, как всегда, было превосходно, и я прикончил его почти одновременно с Бенни. Он предложил повторить, я вновь налил нам обоим и вернулся в кресло.

— Если мы собираемся провести так всю оставшуюся жизнь, то, может, нам выпить еще и джина? — сказал я наконец.

— Ждать недолго, — почти извиняясь, ответил он. — А ты, верно, хочешь выпить за второго гробовщика?

— Я хочу, чтобы ты немножечко подумал своей башкой, — холодно проговорил я. — Сколько у тебя шансов? Ты полагаешь, что эти штучки испугают меня так сильно, что я не смогу завтра давать показания?

— Я сам способен, дружище, подсчитать свои шансы, — ласково уверил он меня, — если это улучшит твое самочувствие. Мы не спускали с тебя глаз с тех пор, как ты увел эту Тил из гроссмановского дома.

— Я в этом не сомневался, — ответил я.

— Ты, конечно, огреб себе неприятностей, — продолжал он. — Еще до этого сестра пропавшей девушки говорила, что ты решил с ней побаловаться, не спросив ее об этом сначала. Потом сама Лили была убита прямо здесь, в твоей квартире, после того как ты привез ее от босса. Я слышал, как ты сегодня рассказывал боссу о том, что случилось днем на пикничке. Дружище, тебя ждут очень большие неприятности!

— И все они подстроены тобой и Гроссманом!

Бенни встал, медленно качая головой.

— Вот здесь ты ошибаешься, но, черт побери, почему я должен зарабатывать язву, стараясь убедить тебя?

Он взял со стола бутылку, подошел ко мне и наклонил ее так, что мой полупустой стакан мгновенно доверху наполнился чистым виски.

— Пей, приятель, — сказал он, усаживаясь обратно на тахту. — Нам нужны еще четверо, чтобы нести твой гроб.

— Ничего нового ты мне пока не сказал, — заметил я.

— Как раз сейчас собираюсь. — Он показал свои крупные зубы. — Я хочу, чтобы ты оценил, какие заботы я на себя взваливаю ради тебя, дружище. Ты сумеешь оценить по достоинству, тебе ведь тоже приходилось организовывать такие дела, а?

— Ну, так расскажи, что особенное ты для меня состряпал? — Я стиснул зубы.

— Конечно расскажу, — заверил он. — Как раз к этому и иду. — На дне его стакана оставался глоток виски. — За третьего гробовщика, а?

— Давай, давай! — прорычал я.

— Ну, пей. — В голосе его звучала обида. — Если ты не хочешь выпить со мной, на кой черт я буду оказывать тебе услугу и удовлетворять твое любопытство?

— Ладно, — проворчал я и отхлебнул еще немного виски.

— Так-то лучше, — одобрительно отозвался он. — Будь поласковей. Как я говорил, тебе грозят большие неприятности, и нас это радует. О том, что Лили Тил была в доме босса, известно только с твоих слов, как и о том, что ты не убивал ее.

— Ты забываешь о ее сестре Луис, — сказал я. — Завтра она расскажет о Лили.

— Да, — кивнул Бенни, — но, если тебя там не будет, кто подтвердит, что это так? Это будут лишь ее слова, верно?

— Этого хватит, — ответил я. — Более чем, даже если сегодня ночью меня убьют.

— Никто не собирается убивать тебя, дружище, — возмущенно проговорил он. — Ты покончишь жизнь самоубийством.

— Выпрыгнув в окно?

— Вот чем ты мне нравишься, — с одобрением произнес Бенни. — Ты быстро схватываешь, не надо тратить время попусту.

— Почему ты решил, что я на это соглашусь?

— Ты либо выпрыгнешь сам, как подобает джентльмену, либо я пристукну тебя, а потом вышвырну в окно. Мне без разницы.

— И ты думаешь, это сойдет за самоубийство?

— Конечно, — сказал он. — Хочешь знать почему?

Свободной рукой он залез во внутренний карман пиджака и достал глянцевую фотографию, держа ее так, чтобы я мог видеть, но не мог дотянуться до нее.

Это было фото Лили Тил — Лили в костюме Клеопатры. Но некоторые части и детали этого наряда были изъяты. И хотя на ней оставались побрякушки: тиара на голове, браслет вокруг одной лодыжки, обручи из чеканного золота с крошечными серебряными колокольчиками на бедрах, — она была совершенно голой. Понизу шла надпись. «Моему дорогому и любимому Элу, — гласила она, — который сделал меня своей богиней любви, — здесь я вся твоя навеки». Подпись «Лили» залезала на правый край изображения.

— Да кто поверит, что это писала она? — спросил я Ламонта.

— Любой эксперт подтвердит, — мягко выговорил он. — Это действительно она писала, дружище. Когда ты в первый раз пытался надавить на босса, он забеспокоился и попросил меня провернуть пару вещей. Я заставил ее подписать фотографию на всякий случай. Уже тогда стало понятно, что от тебя могут быть неприятности. Босс всегда фотографирует девушек — всех, которые бывают в его доме, — у него это вроде хобби. Чтобы их приодеть, он использует тот хлам, что собрал у себя наверху. — Бенни внезапно засмеялся. — Примерно год назад была одна дама — такая аппетитная красотка, каких ты и в фильмах никогда не видел. Так босс заставил ее снять всю одежонку, забраться в железные рыцарские доспехи и так фотографировал.

— И это смешно? — раздраженно спросил я.

— Ты не дослушал до конца, а в нем вся соль, — с сожалением сказал Бенни. — Прежде чем взяться за камеру, он убрал нагрудный щиток.

— Вот теперь я могу смеяться, — сказал я. — И где же эти снимки?

— Хочешь еще выпить?

— Мне больше не надо, — ответил я.

Он пожал плечами:

— Думаю, это не имеет большого значения, тебе этой фотографии хватит… да. Я растолкую тебе, дружище, коротко и ясно. Когда эту картинку найдут здесь, у тебя на тахте, то, естественно, решат, что ты прятал даму в своей квартире все то время, пока ее искали, и по каким-то своим соображениям — может, вымогал деньги — старался приплести Гроссмана. И тогда не потребуется много времени, чтобы сообразить, что ты ее и убил.

— А кто же убил меня, что они об этом подумают? — презрительно бросил я.

— Никто, — терпеливо объяснил он. — Они будут знать, что ты совершил самоубийство. Босс заявит, что ты сегодня вечером приходил к нему домой с угрозами: мол, если он не отстегнет тебе пятьдесят кусков или около того, то ты дашь на суде показания, что нашел девушку у него в доме. Он скажет им, что велел тебе убираться, пока он тебя не вышвырнул, а ты отказывался уходить, и тогда ему пришлось позвать на помощь меня. А я им расскажу, что доехал с тобой до города, чтобы убедиться, что ты не попытаешься вернуться и не станешь докучать боссу. Потом они найдут этот снимок со словами, полными любви и нежности, написанными рукой самой Лили. Они найдут тебя лежащим на обочине, и от тебя будет разить виски, а в желудке окажется столько этой замечательной жидкости, что станет ясно — ты был не очень-то трезв. Думаю, вряд ли кому-то потребуются дополнительные объяснения. — Бенни поднялся почти что бодро. — Ну вот, теперь ты знаешь и можешь выбирать, дружище. Ты сам выйдешь погулять в окошко или мне придется тебя оглушить и вышвырнуть?

— Пойду, — медленно проговорил я. — Но тебе не удастся выйти сухим из воды, Бенни.

— Я сам позабочусь о себе, приятель, — сказал он. — Хочешь выпить за последнего гробовщика, прежде чем отправишься туда?

— Отчего бы и нет? — уныло согласился я.

Я стоял и держал стакан, пока он наливал туда виски, потом повернулся и направился к проигрывателю.

— Ты соображаешь, черт возьми, что делаешь? — заорал он.

— Немного музыки, пока я пью виски, — ответил я. — У тебя что, совсем нет сердца?

— Ладно, — нехотя согласился он. — Я могу потерпеть музыку, только если это не сводящий скулы джаз, который так любит слушать босс.

Я выбрал «Хмурое воскресенье» Билли Холидей, потому что оно как раз подходило под настроение, поставил пластинку и включил вертушку. Бенни нетерпеливо наблюдал, пока я пил остатки виски.

— Эта хреновина работает? — рыкнул он.

— Конечно, — ответил я, — просто требуется время, чтобы она нагрелась.

Он хмыкнул, потом спиной попятился через комнату к окну и бросил быстрый взгляд вниз, на улицу.

— Прекрасно, — констатировал он и распахнул окно во всю ширь.

— Что-то действительно, видимо, случилось с проигрывателем, — пробормотал я и повернулся к аппарату.

Случилось всего-навсего то, что я не включил вращение диска, а только поставил пластинку на центральный стержень. Машина заработает автоматически, когда я ее включу, — пластинка опустится, звукосниматель медленно повернется и станет снижаться до тех пор, пока не коснется поверхности диска, мягко встанет, и игла войдет в канавку. На это уйдет примерно секунд восемь после того, как я нажму кнопку.

— Я не собираюсь ждать, пока ты починишь эту штуковину, — сжато выразил Бенни свою мысль.

— Кажется, я понял, в чем дело, — с надеждой проговорил я. Все пять регуляторов громкости я повернул до упора. — Я не собираюсь слушать музыку до конца, Бенни, — сказал я тихо. — Я просто хочу, чтобы она играла, когда я пойду.

— Ну-ну! — рявкнул он. — Я сейчас разрыдаюсь!

Я нажал кнопку, диск стал медленно вращаться на требуемой скорости, и я двинулся через комнату к окну. Бенни внимательно наблюдал за тем, как я иду, все время держа меня на прицеле.

Я двигался, считая секунды, и, когда оказался рядом с Бенни, уже досчитал до шести. До окна оставалось всего два шага.

— Не нужно теперь останавливаться, дружище, — хрипло проговорил он. — У тебя нет никаких шансов изменить решение…

Восемь секунд истекло, и она грянула. За последние несколько лет я вложил в эту аппаратуру не менее трех тысяч баксов, и она с лихвой отплатила мне в одну эту последнюю, девятую секунду. Весь удачно вложенный капитал хлынул щедрым потоком через усилитель и пять встроенных в стену колонок с их почти предельным диапазоном. Они дали такие дивиденды, какие мне и не снились.

Оглушительный рев одновременно вырвался из пяти динамиков. Эта агония звуков, просверливая чувствительные барабанные перепонки, лезла в уши, обжигая мозг нестерпимой болью. Бенни взвыл, лицо его исказилось мукой. Выпустив пистолет, он инстинктивно зажал руками уши, стараясь остановить, перекрыть парализующий звук. Правой рукой я ударил его в живот — дважды, без передышки, в одно и то же место. Рот Бенни открылся, издавая вопли, которые я не слышал, тело согнулось пополам. Я схватил его за лацканы пиджака и развернул так, что он оказался спиной к окну. В его мертвых глазах наконец появилась жизнь: в них вспыхнул отчаянный страх.

С губ Бенни срывались какие-то отчаянные мольбы, пока я держал его, а поток безжалостных мучительных звуков долбил по барабанным перепонкам. И тогда я вспомнил, кто он такой и что он творил, и слепая безудержная ярость вдруг охватила меня. Крепче вцепившись в пиджак, я поднял Бенни в воздух. Он оказался даже легче, чем я ожидал. Рот его перестал выплевывать слова, а только беззвучно вопил. Мне стало противно касаться этого подонка, и я отшвырнул его с внезапным бешенством. Ноги его еще цеплялись за подоконник, а тело по инерции валилось вниз, болтаясь в воздухе, который он всегда так любил пробовать на ощупь. Я видел, как сначала колени, потом ступни медленно сползли с подоконника и исчезли. Тогда я зажал уши ладонями, бросился через комнату к проигрывателю и выключил его.

Некоторое время тишина казалась еще более мучительной, чем шум. Я зажег сигарету, и звук чиркнувшей спички заставил меня подпрыгнуть от боли. Когда зазвонил телефон, я подскочил чуть не на метр. Я поднял трубку и сказал: «Уилер», что прозвучало неестественно громко.

— Слушай, ты, умник, — зарычал мне в ухо дрожащий от гнева голос. — Что ты там, черт возьми, вытворяешь?! Это что, съезд глухих диск-жокеев?

— Простите, — сказал я, — это случайность.

— Случайность! — взвизгнул голос. — У меня до сих пор краска со стен слезает! Попробуй еще раз так сделать, кретин, и я вызову полицию!

— Не беспокойся… кретин, — ответил я ему. — Полицию я вызову сам.

Прежде чем позвонить Паркеру и рассказать ему о Бенни Ламонте, мне нужно было кое-что сделать. Взяв фотографию Лили Тил с нежной надписью, сделанной ее собственной рукой, я поднес к ней горящую спичку. Когда от фото осталась горсточка пепла, мне стало гораздо спокойнее. Как сказал Бенни, то, что Лили Тил держали силой в доме Гроссмана, было известно только с моих слов и лишь мои уверения, не более, имелись для того, чтобы доказать, что я ее не убивал. Я, конечно, верил и Брайену, и Паркеру, и Лейверсу, как собственным братьям. Я верил им так же, как они верили мне. Вот почему я, не медля ни минуты, сжег эту фотографию!

Глава 12

На протяжении следующих двух дней, пока шли заседания Большого жюри, я в основном слонялся по коридорам, вначале ожидая, когда меня вызовут, а потом — чем все кончится. Многие плохо понимают, что такое Большое жюри. Хотя оно может заседать в помещении суда, как теперь, это все же не суд. Можно назвать это слушанием дела, но почти никто не слышит, что там говорится. Все сохраняется в строгой тайне, и цель присяжных состоит в том, чтобы выслушать свидетелей и решить, достаточно ли основание, чтобы передать дело в суд. Поэтому я был внутри, только когда сам давал показания, а остальное время провел перед закрытой дверью, не имея возможности заглянуть туда даже краем глаза.

В то первое утро шел дождь. Я приехал к зданию суда рано и вместе с множеством репортеров, впустую теряющих время, топтался перед главным входом, бросая в лужи на каменных ступенях лестницы промокшие недокуренные сигареты одну за другой. Вокруг топталось столько голубей, что можно было подумать, будто у них тоже проходит здесь какое-то свое заседание.

Процедура Большого жюри символизирует, что даже крысы в добрых старых Соединенных Штатах Америки заслуживают заботы, защиты и покровительства, и в общем-то, я думаю, так оно и должно быть. Но когда Гроссман вышел из своего «роллс-ройса» и стал подниматься по ступеням, мне пришлось приложить все усилия, чтобы не разорвать его на части прямо здесь. Потом я решил, что ему полезно сначала немного по-корчиться перед присяжными, поэтому просто стоял, сунув руки в карманы, и пристально смотрел на него. В какой-то миг он взглянул вокруг из-под намокших полей шляпы и увидел меня, и тут наконец мне было чему порадоваться, потому что он даже сбился с шага. Он явно еще ничего не знал о Бенни.

За хозяином на почтительном расстоянии шла вместе с шофером крупная женщина — гроссмановская кухарка, как я догадался. Она выступила подобно воинственной суфражистке[9] минувших лет, геройски подставляя лицо дождю, словно это была не вода, а каменья и стрелы оппозиции. Всем своим видом она говорила, что она более привержена закону, нежели своему хозяину, и я очень надеялся, что так оно и есть.

Множество незнакомых лиц проплывало передо мной чередой, может быть, это были члены жюри. Потом я увидел Брайена. Он прошел чуть не задев меня, бесстрастно глядя перед собой, и единственное, по чему вы могли бы догадаться, что он несет в руках не обычный портфель, — это побелевшие от напряжения пальцы и та сила, с которой он сжимал ручку. Пот на лице легко было принять просто за капли дождя.

Я растоптал свой пятнадцатый окурок и полез в плащ за следующей сигаретой, когда к самой лестнице подрулило такси и из него вышла «невеста Франкенштейна». Вся ее голова была замотана бинтом, в белой марле оставались лишь щелки для глаз, рта и носа — этот наряд защищал от дождя получше любого плаща. Две женщины в белых халатах резво выскочили следом и заняли свое место по обе стороны от этого создания, держа его за руки так, словно это была хрустальная ваза.

Когда, медленно карабкаясь вверх, они поравнялись со мной, я послал Грете «уилеровский особый» — это мой лучший «ночной» взгляд, в конце его нужно медленно прикрыть одно веко, как бы подмигивая, но лишь слегка и исключительно смеха ради. Трудно было понять, проник ли этот взгляд сквозь марлю, но одна из медсестер получила изрядную его долю, это точно. Она лихорадочно схватилась за пальто, словно вдруг обнаружила, что оказалась на улице в одном бюстгальтере, и послала мне дрожащую, боязливую улыбку.

Из другого такси вывалился человек с докторским чемоданчиком и поспешно бросился за женщинами вверх по ступеням. Теперь, видимо, собрались все, кому уготовано было выступить в первом акте, вплоть до исполнителей эпизодических ролей, поэтому я занялся собой.

Я уведомил служащего, что Уилер явился и ждет вызова, после чего прошел по коридору мимо больших двойных дверей комнаты служебных заседаний за угол, в мужской туалет. Я знал наверняка, что понадоблюсь только после Греты, и правильно рассчитал, что Брайен сначала пригласит Гроссмана и его кухарку, — он постарается достичь драматического эффекта, явив забинтованного зомби потом, а не сначала.

Мужской туалет примыкал к комнате заседаний, и я надеялся, что мне удастся что-нибудь разнюхать, посидев там часок-другой. Может, я услышу что-то через вентиляцию в стене, или вдруг парочка членов жюри забредет сюда, переговариваясь между собой, как сенаторы в уборной в Вашингтоне.

Я зашел в одну из кабинок и взгромоздился на то, что там обычно бывает. Сначала я стоял, прислушиваясь к звукам в вентиляции, потом уселся в позе Будды и стал ждать тех членов жюри, которые, по моим расчетам, придут сюда поболтать, увидев, что никого нет. Через некоторое время я понял: все, что я могу поиметь, — это поза Будды и мозоли на ногах. Из вентиляции доносилось дразнящее гудение голосов, но ни одного слова нельзя было разобрать. А члены жюри явно так увлеклись происходящим, что не могли оторваться даже на минуту в перерыве между показаниями свидетелей.

Поэтому я плюнул на все и стал шагать туда-сюда по коридору, словно отец, ожидающий рождения ребенка. Парочка репортеров остановила меня, пристав со скучными и утомительными расспросами, но я ответил, что еще не время пить боржоми.

Наконец меня пригласили, и, пока я входил в зал и давал клятву, волнение мое немного улеглось. Грета, а вернее, Луис Тил как раз в благоговейной тишине выходила через маленькую дверь, и все внимание присяжных еще было приковано к ней. Она стала гвоздем программы.

Брайен для начала задал мне несколько вопросов и сел, чтобы вместе с другими выслушать мои ответы.

Я рассказал о ловушке, в которую заманила меня Луис Тил, и о последовавшем увольнении из полиции. Потом я изложил события той ночи, когда я проник в дом Гроссмана и нашел там Лили. Те несколько секунд, пока я описывал, как была одета Лили Тил, обычно размеренная, спокойная машинка секретаря трещала непрерывными лихорадочными очередями. В заключение я поведал о том, как Лили была убита в моей квартире. Затем по просьбе Брайена я удалился тем же путем, что и Грета. Уходя, я слышал, что Брайен объявляет перерыв на обед.

Греты нигде не было видно, и я решил, что Брайен позаботился о том, чтобы ее сразу же увезли к нему домой в целях безопасности. Я протолкался к главным дверям комнаты, надеясь заловить Брайена, но он исчез. Так что мне ничего не оставалось, как тоже отправиться обедать в бар Эрни или гриль-бар через квартал за углом.

Перекусил я быстро и вновь вернулся в здание суда, чтобы, пока не началось заседание, разведать что-нибудь о ходе слушания, как делает это хороший полицейский сыщик, каким я и являюсь. Я даже забрался на этаж выше, дабы посмотреть, нельзя ли как-нибудь спуститься по наружной стене, притворившись, что моешь окна. Но шансов на успех не было. Спускаясь в старом скрипящем лифте, я предпринял последнюю попытку разузнать, что происходит за заветными дверьми. Прямо передо мной в лифте стояла дама из жюри, которая вела протокол, — все ее девичьи грезы и мольбы остались, как я видел, без ответа, — и я, как бы случайно толкнув ее, попытался завязать знакомство. Но моим чувствам к ней не суждено было продвинуться дальше ее широкой кормы, потому что, когда она в испуге оглянулась, я понял, что ошибся, что это вовсе не та секретарша, а, должно быть, ее сестра. Торопливо согнав с лица обольстительную улыбку, я с невинным видом воззрился поверх ее головы.

В конце концов я отказался от бесплодных попыток и скоротал время дневного заседания так же, как утром, — рассматривая прибывших. Правда, теперь среди них не было никого знакомого, видимо, это были те добровольцы, о которых упоминал Брайен.

Я вернулся в бар Эрни, пропустил пару стаканчиков виски и помучил игровой автомат, такой допотопный, что, наверное, он стоял здесь с тех времен, когда по Пайн-Сити еще разъезжала конная полиция. Так прошло еще примерно полчаса, но сомнения, терзавшие мою душу, не давали мне покоя, призывая действовать.

Я заехал в отдел, взял ключ от квартиры Луис Тил и отправился в Гленшир. По ступенькам я поднялся тихо, чтобы никого не потревожить, и зажег свет в квартире, морщась от спертого, затхлого воздуха. Так я и стоял посреди гостиной, куря для успокоения и стараясь понять, что меня сюда привело. Поскольку меня не осенило сразу, я стал искать ответ.

В спальне было две кровати, два стенных шкафа, два одинаковых комода, но только один туалетный столик с зеркалом. Я заглянул в шкафы, в столик, но ничего интересного и заслуживающего внимания не нашел. Верхний ящик одного комода был набит всяким хламом, настоящим старьем, не таким, как у Гроссмана. Пустые футляры от губной помады, использованные пудреницы, драные чулки, неимоверное количество заколок, коробочки из-под витаминов. А еще множество упаковок от лекарств — успокаивающих, болеутоляющих, — думаю, у соседней аптеки дела шли превосходно, пока обе Тил были живы. Я вспомнил, как Луис говорила, что они обе страдали от приступов мигрени.

На самом дне ящика я обнаружил нечто упакованное в коричневую бумагу и еще не распечатанное. Я снял обертку и увидел пакет, наполненный аспирином и транквилизаторами. Там же лежали рецепт и чек, и, мельком взглянув на них, я увидел сумму покупки и фамилию фармацевта. Затем я стал разбирать дату, отпечатанную внизу, — 15 мая. Вот тут я и понял, что искал.

Пятью минутами позже я уже входил в аптеку за углом. На ней висело большое объявление, что она работает круглосуточно. Так оно и должно было быть, ведь Лили Тил в ту субботнюю ночь покупала лекарства примерно в одиннадцать тридцать.

Из задней комнаты мне навстречу заторопился мужчина. Выглядел он как образцовый американский аптекарь, словно сошедший с первой страницы рекламного буклета, чтобы меня обслужить. Аккуратно круглящееся брюшко проступало под белым халатом, густые седые волосы гладко причесаны и только возле ушей вьются легким облаком. Даже очки были такой формы, которая еще лет пятнадцать назад вышла из употребления. Все в аптекаре указывало на пренебрежение к моде и житейским благам.

Но то была лишь видимость, и, когда он подошел ближе, иллюзорный образ сразу поблек. Близко посаженные глаза даже сквозь стекла очков излучали алчность, а не радушие. Годы и необходимость лаяться из-за множества неоплаченных счетов превратили его рот в пасть, а когда я увидел его улыбку, я решил, что каждый вечер он достает свои зубы и драит их изо всех сил какой-нибудь силиконовой пастой, чтобы они блестели на следующий день.

— Добрый вечер. — От сладости его голоса внутри у меня все склеилось. — Чем могу быть полезен?

— Лейтенант Уилер, — представился я и сверкнул перед ним своим полицейским жетоном (никто и не подумал отнять его у меня после увольнения).

Его глазки-буравчики мигнули, зубы спрятались, но тут же, словно солнце, появились вновь и почти ослепили меня своим сиянием. Что было на уме у этого человека?

— Лейтенант? — переспросил он.

— Отдел по расследованию убийств, — пояснил я. — Хотелось бы задать вам несколько вопросов о Лили Тил. Она часто приходила сюда, так ведь?

Он вздохнул с явным облегчением:

— О да! Я читал об этом в газетах…

— Вы, наверное, уже устали отвечать на вопросы о ней. К вам ведь приходили из полиции, когда она исчезла?

— А, да, конечно. Да-да, они приходили, — припомнил он.

— И вы рассказали им все, что знали?

— Не так уж много. Они спрашивали, в какое время она приходила, и все.

— И в какое же? — спросил я, просто чтобы проверить.

Но аптекарь забыл обо мне. Он следил за парочкой женских задниц у фонтана напротив и не отрывал взгляда до тех пор, пока они не плюхнулись в кожаные кресла. В буквальном смысле слова раскатал губы, да и зубы тоже, и все остальное.

— В одиннадцать тридцать? — настойчиво повторил я.

Он рассеянно повернулся ко мне:

— Да, верно. В одиннадцать тридцать. — Аптекарь сдавленно фыркнул. — Если вы знали этих двух девушек, лейтенант, то понимаете, что не заметить их, когда они приходят и уходят, невозможно. Понимаете, что я имею в виду?

Я уклонился от локтя, которым он доверительно тыкал мне в бок.

— Лили в тот вечер что-то купила?

— Аспирин и транквилизаторы. — Его глаза вновь устремились к девушкам у фонтана.

— Она один раз приходила в тот день?

— Да.

— А ее сестра, Луис? Она в тот день была у вас?

— Нет. Луис я не видел перед этим дней пять или шесть. Помню, я даже спрашивал у Лили, здорова ли сестра.

— Вы можете присягнуть, что Лили приходила тогда один-единственный раз, а Луис вообще не была у вас в ту субботу?

Наконец-то я безраздельно завладел его вниманием.

— Присягнуть? Вы имеете в виду, перед судом?

— Вот именно. Если нам это потребуется.

— Ну, не знаю, — протянул он. — Полагаю, мне надо подумать, стоит ли из-за этого…

— К черту, — сказал я и сделал отчаянную попытку: — Еще один вопрос. Одна хорошенькая девчушка, что живет здесь неподалеку…

— Джоси? — автоматически произнес он. — В очень узких джинсах?

— Да, она… Сколько вам пришлось выложить за то, чтобы она не рассказала своей мамаше?

Пасть его, похожая на крысоловку, резко захлопнулась, округлый животик заколыхался, заходил ходуном.

— Убирайтесь отсюда, — просипел он, с трудом выдавливая звуки.

Никакой реальной необходимости так шантажировать его не было. Если бы нам потребовалось, он дал бы любые показания как миленький. Но люди такого сорта пробуждают во мне самые худшие наклонности.

— Увидимся в суде, папаша, — бодро пообещал я. — А пока возьми-ка вот себе, а то еще разоришься.

Я достал из-за спины пакет с транквилизаторами и швырнул ему. Он грязно ругался в мой адрес все время, пока я шел к выходу.

Глава 13

Мне было о чем подумать, и на следующее утро, явившись на свой пост у дверей здания суда, я все еще предавался этому занятию. Моих вчерашних окурков уже не было — то ли ветер смел их, то ли дворник, получивший эту работу благодаря родственным связям с членом муниципального совета. Я задумчиво начал сооружение новой мусорной кучки — надо же, чтобы парень действительно отрабатывал свои деньги, собранные у многочисленных налогоплательщиков.

Я видел, как мчится на всех парах вверх по ступеням Лидерсон, и подумал, что нас ждет замечательное зрелище. Вслед за ним тяжело и неохотно прошел мой шеф Паркер, словно жених, желающий сейчас быть где угодно, только не здесь. Хорошенький, уже тронутый тлением труп Паркеру пришлось принести в жертву маленькому политическому сговору, и он места себе не находил. Даже теперь, помахав мне рукой и продолжая свой путь, он выглядел так, будто нюхнул какую-то гадость.

Я еще немного подождал, надеясь увидеть Уолкера — Брайен обязательно должен его вызвать, — затем не спеша побрел по улице. Видимо, Уолкера решили выслушать после обеда.

Лучших людей вы встретите в барах утром — никаких виски с мятным ликером и льдом или рома с лимонным соком, никакой этой дребедени. По утрам здесь собираются серьезно настроенные, добросовестные, понимающие толк в питейном деле люди, а именно пьяницы, трезвеющие от одного глотка пива. Эрни приветливо встретил меня стаканчиком шотландского виски, спасибо, что не пива, и я сел за столик, чтобы еще пошевелить мозгами.

Но, не зная, какие показания давались за закрытыми дверьми суда, я не мог прийти ни к чему определенному. Особый интерес представляли для меня свидетельства Гроссмана и Уолкера, и я раздумывал: неужели Брайен заупрямится и не расскажет мне подробно о них? Удастся ли их у него выпытать? Обвинение в лжесвидетельстве — единственное основание для изъятия протоколов Большого жюри, и, после того как помощник окружного прокурора преступил закон и согласился участвовать в фальшивке с Луис Тил, вполне вероятно, что он откажется разглашать тайну, чтобы все-таки чувствовать себя честным человеком. Ну что ж, Уилера и раньше не пугала необходимость легкого шантажа, когда того требовала ситуация, и если Брайен не захочет поделиться со мной своими знаниями в дружеской беседе — за рюмкой виски, скажем, — то я вытрясу из него сведения, применив более жесткие средства.

Вместо обеда я пожевал получерствый рогалик и вернулся к зданию суда как раз вовремя, чтобы оценить состав исполнителей, подобранный для дневного заседания. Наконец-то появился Уолкер: он торопливо поднимался по ступеням, моргая и беспрестанно поправляя на себе галстук. Минут через десять подъехал Гроссман — очевидно, Брайен вызвал его вторично. Наблюдая за всей этой ситуацией, я почувствовал, что дело идет и вот-вот достигнет своей кульминации. Даже члены жюри двигались неторопливо, словно не могли дождаться финала. Я тоже не в силах был стоять на месте и опять начал мерить шагами коридор.

Развязка наступила раньше, чем я ожидал. Уолкер уже закончил давать показания, занявшие около получаса, и теперь тоже слонялся по коридору, без конца снимая и протирая свои очки и грязно ругаясь. Частьэтих ругательств предназначалась мне; время от времени он бросал в мою сторону злые близорукие взгляды — я их просто не замечал.

В какой-то момент дверь зала заседаний распахнулась, и из нее вышел Гроссман. Я услышал голос Брайена, кричавшего ему вслед что-то о неуважении к суду и закону, но Гроссман прямиком направился через вестибюль к выходу. Уолкер живо бросился следом, тараторя на ходу, и я поспешил за ними.

Уже на ступенях Уолкер схватил Гроссмана за пиджак, визгливо крича ему в лицо, что его предали, унизили, бросили на съедение псам и так далее. Он верещал на такой высокой ноте, что я ничего не мог толком разобрать. Вокруг стали собираться люди — и просто с улицы, и из здания суда. Они держались на расстоянии, словно зрители петушиных боев. Несколько неутомимых репортеров, шатавшихся поблизости, немедленно застрочили перьями, защелкали камерами, поздравляя себя с редкой удачей.

Внезапно Уолкер плюнул Гроссману в лицу, и тогда Гроссман размахнулся и ударил его, сбив с ног, а потом двинулся вниз по ступенькам.

Уолкер плакал, как ребенок. Поднявшись на колени, он достал из кармана револьвер. Очки его съехали и висели, зацепившись за одно ухо, но с такого расстояния он не мог промахнуться. Он дважды выстрелил в спину Гроссману и, прежде чем кто-либо опомнился, повернул револьвер к себе и сделал еще один удачный выстрел.

«Ну что ж, неплохо началось очищение города от всякой дряни», — подумал я и тихонько юркнул обратно в здание, пока никто не заставил меня выполнять свой долг полицейского или еще чего-нибудь там. Откуда мне знать, восстановлен я в своей должности и звании или нет? Вот я и не спешил на помощь, только и всего.

Я пробирался через шумно переговаривающуюся толпу, вытекающую в коридор из зала заседаний. В ней был и Брайен.

— Слушание закончилось? — весело спросил я.

— Да, но что…

— Сейчас я вам все расскажу, пойдемте! — Я схватил его под локоть и быстро потащил к запасному выходу, прежде чем он успел понять, что происходит. Мы оказались в боковом переулке, за углом здания. Рукой подать до бара Эрни и гриль-бара.

— Но послушайте, Уилер… — начал Брайен.

— Сейчас объясню, — перебил я его. — Короче, Уолкер сказал своему боссу все, что он о нем думает, и застрелил его прямо на ступенях здания суда, а потом застрелился сам.

— Боже мой!

— Кажетесь себе убийцей? — ласково поинтересовался я.

— Боже мой! — снова повторил он.

Я внимательно посмотрел на него. Он действительно был потрясен.

— Вам нужно немного выпить, господин окружной прокурор, — сказал я. — А потом не могли бы вы мне кое-что разъяснить?

— Помощник прокурора, — пробормотал он.

— Ну, теперь это ненадолго. Прокурор ведь тоже погорел, не так ли? Трофеи достаются победителю!

Брайен ничего не ответил, к тому же мы уже добрались до Эрни. Я жестом поприветствовал хозяина, и мы расположились в одной из кабинок в конце зала.

— Расскажите все по порядку, — попросил Брайен, когда бокалы с виски уже стояли перед ним.

— Об Уолкере и Гроссмане? Уолкер кричал, что его бросили на съедение псам.

— Я всего лишь сообщил ему некоторые детали из показаний Гроссмана, — сказал Брайен. — Трудно было ожидать, что ему они понравятся.

— Может быть, вы расскажете все с самого начала, Брайен? То есть со вчерашнего утра, — предложил я. Это был подходящий момент, куда уж лучше.

Но Брайен, видимо, считал иначе. Он тяжело вздыхал, тянул резину, пока мы не выпили еще, и тут, без какого-либо принуждения и шантажа, я вытянул из него все. Как я уже сказал, в общем-то я довольно ясно представлял, что там произошло, хотелось только уяснить кое-какие интересные детали.

Брайен начал круто, залпом выпив виски, в то время как я придерживал себя, когда опрокидывал рюмку. Итак, в ходе разбирательства Брайен буквально обрушился на Уолкера, осыпая его такими словами, как «сводник», «торговец человеческой плотью», «поставщик девичьего тела» для «извращенных плотских утех». Он обливал его своим презрением, не забывая постоянно напоминать и о том, как презрительно отозвался о нем Гроссман, что оказалось для Уолкера явно неожиданным и просто потрясло его. Брайен здорово постарался, чтобы развеять розовый миф, созданный мечтами этого робкого маменькиного сынка, и заставил его посмотреть на себя иными глазами, увидеть, в какое ничтожество он превратился. Под конец Уолкер сломался, и Брайен отпустил его. Выйдя из зала заседаний, он вместе со мной ждал в коридоре, когда появился Гроссман. Возмущение его росло, и наконец терпение лопнуло. Даже червь может восстать! И вот Гроссман убит, и Уолкер мертв тоже.

Гроссмана вызывали второй раз для того, чтобы уточнить некоторые новые обстоятельства, о которых поведали другие свидетели. Через какое-то время он вскочил, заявив, что не желает больше слушать всей этой чепухи, что он не признает прав Большого жюри, что все это — его личное дело и никого не касается, а Брайен и жюри пусть катятся к черту. Затем он удалился, и никакие угрозы Брайена и обвинения в неуважении к жюри не смогли его остановить.

Теперь Брайен просто пылал, он несся вперед на всех парусах, каждую фразу начиная с глотка виски, и я гадал, надолго ли его хватит. Я понимал, что мне нужно держаться, ведь я еще не сказал своего слова, и, когда он перевел дыхание и на миг замолчал, чтобы сделать следующий глоток, я не стал терять времени.

— Можете ли вы, исходя из показаний Уолкера и Гроссмана, без тени сомнения утверждать, что Лили Тил увезли против ее воли и насильно держали в доме?

— Они оба отрицали это, сказав, что она охотно согласилась на предложение Уолкера и пришла сама по доброй воле. Я сообщил им: другие свидетели — вы, например, — рассказали жюри, что, по словам самой Лили, ее похитили. Но они уверяли, что это ложь, хотя они не понимают, зачем ей нужно было врать. Уолкер сказал, что похищение девушки является нарушением закона, что он это знал и никогда бы на это не пошел. А Гроссман заявил — на кой черт ему рисковать собой ради одной девицы, когда он может купить себе целый вагон таких краль, если захочет… — Брайен негромко рыгнул.

— А вы как думаете? — нетерпеливо спросил я.

— По-моему, это не лишено смысла. К тому же, я думаю, у нашего Уолкера кишка тонка для похищения. Но зачем было Лили лгать?

— Да, — задумчиво протянул я. — В том-то и дело. А дальше что?

— Ну, вы хорошо можете представить себе, как все происходило, — продолжал он, с рассеянным видом принимаясь за мое виски. — Грета была грандиозна. Она сердцем чувствовала, что должна была сказать Луис, поэтому выглядела абсолютно убедительно. Она рассказала, как Уолкер вынудил ее оклеветать вас, подстроив попытку изнасилования, как он намекал, что от этого зависит безопасность ее сестры…

Я щелкнул пальцами:

— Подождите минутку! Нам придется умертвить Луис! Прямо сейчас должно произойти ухудшение ее состояния, понимаете? Ухудшение, вызванное, скажем, тем напряжением, которого ей стоило выступление перед жюри. Мне бы ужасно хотелось, чтобы по крайней мере к вечеру с Греты сняли эти бинты!

Брайен подмигнул мне с серьезным видом:

— Я вас не осуждаю. Она очаровательна, и нам с женой не хочется ее отпускать, но я понимаю, вам она нужнее. Я позабочусь об этом немедленно.

Он легко поднялся на ноги, даже не пошатнувшись. Надо сказать, он прекрасно держался и вполне был в состоянии совершить четырехминутную прогулку. Как ему это удавалось? Я бы уже ходил на ушах, если бы пил с ним наравне.

Его долго не было, но, когда я уже начал подумывать, а не свернулся ли он калачиком на полу телефонной будки, как всякий нормальный человек после такой дозы, он вернулся и с улыбкой сказал:

— Все устроено. Газеты извещены, Грета разбинтована.

«Газеты извещены»? Одно дело — рассказать тайны Большого жюри такому преданному другу, как я, — и совсем другое дело — разболтать их газетчикам!

— Я имею в виду, конечно, сообщения о том, кто умер и все такое, а не показания свидетелей, — спокойно пояснил он. — Я также связался с Паркером. Он соберет все кусочки воедино.

— Славный старина Паркер, — с чувством сказал я. — Ладно, давай выпьем, и расскажи мне еще кое-что.

Не меньше восьми унций виски потребовалось еще влить в эту бездонную бочку, чтобы получить более ясную картину происшедшего. Открылись жуткие подробности. Кухарка Гроссмана оказалась просто находкой. Она жаловалась на то, как Гроссман гонялся за одной из девиц по кухне, в то время как она жарила там бифштексы, и хоть бы чем прикрылись, задницы голые сверкают, бесстыжие. Она просто не знала, что делать. Имелись и другие пикантные подробности. Если прибавить к этому бриллианты на бедрах, золотые браслеты, крохотные золотые шишечки на сосках и остальные «эротические символы», о которых победоносно сообщил Брайен, то гражданам, пекущимся об общественном благе, было над чем поразмыслить.

Нашлось и множество добровольных свидетелей, вызвавшихся рассказать о разных махинациях Гроссмана. Городские служащие говорили о его платежных ведомостях, о личных связях с окружным прокурором и так далее. А когда сам Лидерсон поднялся на место для дачи свидетельских показаний в сопровождении Паркера, которому удалось получить на это разрешение, стало ясно, как много дерьма придется выгребать в Пайн-Сити.

— И что теперь будет? — спросил я Брайена. — Сколько вердиктов о привлечении к уголовной ответственности выдвинет жюри?

— Что касается города, то я бы сказал — мы выиграли, — скромно признался Брайен. — Добились всего, чего хотели. Что же до убийств, то главные подозреваемые мертвы, хотя теперь нам, конечно, удастся связать воедино все разорванные нити, это лишь вопрос времени.

День подходил к концу, и я вспомнил, что не обедал. Поэтому я предложил разойтись по домам. В ответ Брайен сказал: «Слушание дела закончено!» — и торжественно поднялся, но тут же рухнул лицом вниз. Это было утешительное зрелище: Брайен, распластавшийся на столе, лицом в пепельнице. В этой позе он уже не казался героем, влившись вновь в ряды обыкновенных людей.

Я достал несколько купюр, чтобы заплатить по счету, и поднял Брайена. Затем провел его через зал, осторожно обходя дам с коктейлями — теперь для коктейлей было самое время, — расплатился с барменом и, с трудом дотащив помощника прокурора до такси, впихнул в машину. Водителю я назвал адрес и дал денег на проезд.

У Брайена выдался тяжелый денек. Может, он и не вспомнит, говорил ли он со мной сегодня вообще. Это меня вполне устраивало.

В состоянии Луис Тил наступило внезапное ухудшение из-за переживаний, связанных с дачей показаний перед присяжными, и она умерла через час после того, как Мартин Гроссман был убит своим личным секретарем на ступенях здания суда, — так сообщили вечерние газеты. Я радовался этому официальному извещению, поскольку оно возвращало к жизни одну зеленоглазую брюнетку. И пообедать я мог с Гретой Уэринг.

Я подъехал к ее дому в Вэлли-Хайтс в начале девятого, и она сама открыла мне дверь. На ней было вечернее платье из парчи: сверху вырез, словно экскаватором выкопали, а бедра обтянуты так плотно, что попади под ткань песчинка, она бросилась бы в глаза.

Грета улыбнулась, и зеленые искорки в ее глазах скакали задорно и насмешливо.

— Эл, — сказала она, — я по тебе соскучилась.

— А я нисколько, — радостно заявил я. — У меня теперь новая страсть, я без ума от одной дамы. Ее лицо скрыто под бинтами — это так загадочно, так волнует. Хочется размотать их и посмотреть, что там? А вдруг у нее борода?

— Но у меня нет бороды! — негодующе воскликнула Грета. — Нет даже мало-мальских усов. И ни одного волоска на груди. — Она наклонилась вперед, позволяя мне заглянуть в вырез платья. — Убедись сам.

Я посмотрел туда долгим, внимательным взглядом, затем с сомнением покачал головой.

— Волос на груди, может, и нет, — вымолвил я, — а как насчет гусиной кожи на правом бедре?

— Ты самый сексуальный парень на свете, и я рада сказать тебе об этом. — Она твердо взяла меня за руку и втянула внутрь. — Заходи и поставь какую-нибудь пластинку, пока я приготовлю выпить.

— Мне совсем чуть-чуть, — попросил я. — Я уже изрядно принял сегодня.

Грета обернулась и критически осмотрела меня. Я видел такой взгляд лишь однажды — у врача, разглядывавшего психопата.

— Ты действительно слегка на взводе, — признала она. — Или это так кажется, потому что ты давно не стригся?

Она нажала кнопку, открывающую бар, плеснула в бокалы виски с содовой и протянула один мне. Я поставил его на стол, решив, что музыка сейчас доставит мне больше удовольствия.

Несколько секунд я стоял на коленях перед проигрывателем, удивляясь, как можно разобраться во всех этих проводах и кнопках. В комнате в нужных местах помещались семь динамиков, это я уже знал, но, когда я считал шнуры, их оказалось восемь.

— Ты установила еще одну колонку? — спросил я.

— Нет, — обеспокоенно откликнулась Грета. — А разве семи мало?

— «Карнеги-Холлу» семи хватает, — проворчал я. — В Голливуде, насколько я помню, несколько больше. А у тебя, непонятно зачем, восемь проводов, а не семь.

— Да ты просто поэт! — воскликнула она. — Ты никогда мне не говорил, что у тебя есть тяга и к словам!

Я понял, что разговор сворачивает на тему, которой я всегда стремился избегать, поэтому ничего не ответил. Меня занимал этот восьмой провод. Он не присоединялся к динамику, так на кой черт он был тут нужен? Он уходил под плинтус, и я, двигаясь вдоль стены на четвереньках, проследил, откуда он тянется.

Сначала он шел параллельно двум другим шнурам, соединенным с колонками, затем отклонялся, поднимался вверх, прячась за оконной шторой, потом открыто тянулся поперек стены и скрывался за картиной Пикассо, которая висела вровень с верхом оконной рамы. Я осторожно снял Пикассо и увидел, что провод заканчивается крошечным сверхчувствительным микрофончиком.

Повесив картину на место, я вернулся туда, где провод уходил под плинтус, взялся за него обеими руками, захватил петлей и, резко дернув, легко оборвал его.

— Ты что-то сломал? — поинтересовалась Грета. — Не беспокойся, гарантийный срок еще не вышел.

— Взгляни-ка. — Я подвел ее к окну и отодвинул картину, чтобы стал виден микрофончик позади нее.

— Что это? — искренне удивилась она. — Часть кондиционера?

— Я хотел проверить, знаешь ли ты, — серьезно проговорил я и вернул шедевр на место.

В дверь тихо постучали, и в комнату вошел Дуглас Лейн. На нем опять был кошмарный наряд из красного шелка, в руках он держал пластинку.

— Мисс Уэринг, — мягко произнес он, — вы не будете возражать, если я поставлю… — Тут он увидел меня. — Простите, я не знал, что у вас гости.

— Не обращайте на меня внимания, Дуглас, — великодушно разрешил я. — У нас тут чисто профессиональный разговор, мои дела — убийства, ограбления и все такое. Давайте проходите.

— Да, спасибо. — Он вопросительно поднял брови, глядя на меня. — Что с вами случилось, лейтенант? Вы стали вдруг так вежливы.

— Это другая сторона моей натуры, более мягкая, поэтому на ней я обычно сплю, так что мало кому доводится ее увидеть. Какую пластинку вам поставить?

Он пожал плечами:

— Спасибо, я хочу послушать свою.

Он прошел к проигрывателю и поставил диск. Я выразительно посмотрел на Грету:

— Так на чем я остановился? Да, на этой мелочи — на аспирине и транквилизаторах.

— А? — непонимающе заморгала Грета и, встретив мой сердитый взгляд, весело подхватила: — Да-да. Мелочь, которая многого стоит.

— Она купила их в тот вечер в аптеке в одиннадцать тридцать. Я нашел их нераспечатанными в комоде.

— Замечательно, — с некоторым сомнением проговорила Грета.

— Ты понимаешь, что это значит? Ведь чтобы положить их в комод, нужно зайти домой. Получается, Луис лгала, когда говорила, что Лили ушла в аптеку за углом и не вернулась. Лили должна была подняться в квартиру, оставить там лекарства и только потом уйти.

— И какие выводы ты из этого делаешь, мой великий детектив? — живо спросила Грета, включаясь в игру.

— А такие, что Луис была в сговоре со своей сестрой против Гроссмана, — ответил я. — Только этим можно объяснить, почему они обе лгали: Луис лгала, что ее сестра исчезла неведомо куда, а Лили — что ее похитили по дороге из аптеки и насильно увезли в дом Гроссмана.

— Потрясающе, Эл, — выдохнула она. — Ты так здорово рассуждаешь вслух, а я ведь раньше не догадывалась, что ты вообще способен думать.

— Выходит, — раздраженно перебил я, — раз сестры Тил лгали, значит, Гроссман и Уолкер говорили правду. Выходит, Уолкер передал Лили предложение Гроссмана, и она его приняла, поставив одно, немного странное, условие — встретить ее поздно вечером возле аптеки. — Я закурил и продолжил: — Гроссман любил девочек, но не настолько, чтобы нарушать закон, рискуя собственным благополучием.

— Что-то у меня концы с концами не сходятся, — грустно сказала Грета. — Если я соглашусь с тобой, то получается, что Гроссман не имеет к этим убийствам никакого отношения?

— Вот именно, — подтвердил я.

— Но ведь девушки не убивали друг друга и не наложили сами на себя руки. Ничего не понимаю.

— Подумай, какой соблазнительной приманкой был Гроссман для шантажиста, домогающегося денег, — медленно произнес я. — Огромное состояние и слабость к женскому полу. Но этот развратник был крайне осторожен. Так осторожен, что возбуждал почти охотничий азарт, горячее желание заманить его в ловушку. Рано или поздно должен был появиться шантажист, достаточно умный, чтобы сообразить, как это сделать… Прежде всего нужны две девушки. Если они сестры, это даже лучше. Одна из них вертится перед носом Уолкера, пока тот ее не заметит. Может, даже признается ему, что мечта ее жизни — украшать одну из комнат гроссмановского дворца. Наконец соглашение достигнуто, договор заключен, ее купили! И первое, что делает ее сестренка на следующее утро, — заявляет в полицию о пропаже Лили. Теперь у вымогателя все готово. Полиция начинает интересоваться Лили, которая внезапно исчезла, как сообщила ее сестра. Если потребуется, Лили поклянется, что ее похитили и насильно заперли в доме. Плати, или хуже будет! Но Гроссман их обошел. От окружного прокурора, с которым у него полное взаимопонимание, он узнает, что Луис Тил заявила в полицию о пропаже сестры и ему удается закрыть это дело. Вот она, злосчастная судьба вымогателя! Тем временем я начинаю новое расследование и узнаю некоторые факты. Шантажист опасается, что я раскопаю всю правду, и подговаривает Луис скомпрометировать меня, устроив мне ловушку и обвинив в попытке изнасилования.

— Значит, Луис соврала, сказав тебе, что сделать это ее заставил Уолкер? — спросила Грета, широко раскрыв глаза.

— Да, как и Лили, когда рассказывала о похищении, — кивнул я. — У них еще была надежда получить с Гроссмана деньги. Но когда вымогатель узнал, что я освободил Лили, перед ним встала трудная проблема: если бы Гроссман доказал, что девушка лжет, она тут же раскололась бы и выложила всю правду. Предотвратить такой поворот событий можно было только одним способом — убить ее. Но Луис, когда она узнала о смерти сестры, даже в голову не приходило, что это сделал ее сообщник. Она уверена, что убийство — дело рук Гроссмана, поэтому решает отомстить ему. Она готова говорить все, что угодно, лишь бы очернить Гроссмана перед Большим жюри. Вымогателю некуда деваться, Луис становится для него столь же опасной, как и Лили. Ведь если она узнает правду об убийстве сестры, она выдаст его. Еще хуже то, что до Луис не добраться. Ее где-то спрятали и стерегут день и ночь. Единственное, что оставалось преступнику, — это начинить взрывчаткой твою машину. Раз только так можно устранить Луис, то какая разница, сколько еще людей погибнут вместе с ней.

— А откуда этот вымогатель мог знать сестер Тил? — поинтересовалась Грета.

— Хороший вопрос, — одобрил я. — Можно ли найти лучшее место, чем ювелирный магазин, где они обе работают и куда регулярно заглядывает Уолкер?

— Ты имеешь в виду мой магазин? — Голос Греты дрогнул. — Эл, не думаешь же ты, что это я…

— После того как я увез Лили из дома Гроссмана в свою квартиру, — холодно сказал я, — и до того, как ее убили, я говорил по телефону только с двоими людьми. Только они могли знать, где она находится. Эти люди — Брайен и ты.

— Нет. — Она быстро замотала головой. — Это не…

— К тому же ты была единственной, кому я рассказал об этом рыбацком домике в горах, где мы спрятали Луис, — отчеканил я. — Вспомни, как ты настаивала, чтобы я взял тебя на пикник, чтобы мы воспользовались твоей машиной.

— Ты, видимо, и впрямь решил, что я шантажистка и убийца! — гневно крикнула она.

— Ты была единственной, кто все знал. — Тут я увидел ее совершенно отчаянный взгляд и сжалился. — Ты, — медленно произнес я, двигаясь к окну и вновь убирая картину Пикассо, — или тот, кто подслушивал все наши разговоры, все твои телефонные звонки.

— Эл, — ликуя, запрыгала она, — так это микрофон, да?

— Сообразила! — усмехнулся я.

— Ну? — Лицо ее сразу стало серьезным. — И кто его поставил?

Я неторопливо обернулся.

— Дуглас, — вежливо обратился я к Лейну, — вы забыли про свою пластинку.

— Я заслушался. То, что вы говорите, так интересно, — сказал он сдавленным голосом. — Просто захватывающе.

— Ну так слушайте. Мы дошли до самого главного.

— Ты не ответил на мой вопрос, — обеспокоенно напомнила Грета. — Кто поставил здесь микрофон?

— Вымогательство требует особого склада ума, — ответил я. — Использование часового взрывного устройства, которое может погубить одного человека — а может восемь, без разницы, — также требует особого склада ума, неуравновешенного и подлого умишки, который искажает и извращает все, что видит. — Я тепло улыбнулся Дугласу Лейну. — Только такой извращенный тип может додуматься до того, чтобы разгуливать по чужому дому в костюме евнуха из турецкого гарема!

Губы Дугласа раздвинулись, обнажая злобный оскал зубов, а сам он стал пятиться, чтобы быть подальше от меня, но через три шага остановился, упершись спиной в стену.

— Можешь спросить у Греты, — продолжал я, наступая на него. — В тот день, когда взорвалась бомба, я поклялся, что если когда-нибудь найду подонка, который ее подложил, то задушу его собственными руками.

Я дотянулся до его горла и вцепился в него обеими руками.

— Нет! — Зрачки его расширились. — Вы не посмеете, вы в два раза здоровее меня, это будет убийство!

— Дуглас, — нежно пропел я, и пальцы мои сошлись на его шейных позвонках, — ты абсолютно прав. А что ты сделал с сестрами Тил и с теми двумя парнями, которых угробила твоя бомба?!

Я сильнее сжал его горло, подавляя вырывающийся из него крик, и поднял Лейна над полом. Ноги его забарабанили по стене, выбивая предсмертную дробь.

— Эл! — не помня себя закричала Грета. — Не надо! Не делай этого!

— Уйди, — огрызнулся я.

Ритм дроби стал прерывистым, хаотичным, удары постепенно теряли силу. Лицо мерзавца Лейна обрело ярко-красный цвет, глаза вылезали из орбит.

Краем глаза я увидел, как что-то летит прямо в меня. Я постарался увернуться, но было поздно. Полная бутылка виски шарахнула меня сбоку по голове, я рухнул на колени, и комната завертелась перед глазами. Лейна я выпустил из рук и теперь не мог даже сфокусировать взгляд, чтобы найти его.

Через некоторое время вещи несколько замедлили свое мельтешение, я стал видеть и даже соображать. Поднимаясь на ноги, я наткнулся на Грету, стоящую передо мной с еще одной бутылкой в руке.

— Ты ведь полицейский! — с жаром заговорила она. — Если бы ты сейчас убил Дугласа, чем бы ты отличался от него? Ты был бы таким же убийцей! Мне просто противно на тебя смотреть! — яростно кричала она. — Это мальчишество — душить его собственными руками. Подумаешь, подвиг! Велика заслуга! Вот тебе монетка, мальчик. Сбегай в магазинчик, купи себе бутылочку газировки! Вот тогда и будешь играть в сыщиков и преступников, тогда сможешь душить убийц собственными руками и стрелять в них шипучкой!

— О-э… — промычал я. — Ты чуть не убила меня. Зачем ты взяла полную бутылку?

— К сожалению, у меня не было времени сначала выпить из нее виски, — огрызнулась она. — Будешь еще играть в свои душительные игры?

— Не буду, — буркнул я. — Ты, конечно, права, это совсем как в комиксах. Спасибо, Грета.

— Радость моя! — проговорила она с облегчением. — Я не могла тебе этого позволить, Эл. Я боялась, вдруг ты больше никогда не сможешь прийти ко мне и заняться любовью!

Внезапный судорожный вдох рядом заставил меня вспомнить, что Дуглас Лейн все еще числится среди живых. Привалившись к стене, он наполнял свои легкие, мощно втягивая воздух. Постепенно сиреневый оттенок сходил с его лица и на нем проступала болезненная сероватая бледность. Это было ничуть не лучше прежнего, да и дыхание оставалось по-прежнему тяжелым.

— Что с тобой? — спросил я его.

— Я не выношу никакого… физического… насилия, — отрывисто сказал он. — Это сердце… у меня врожденный… — Неожиданно он дернулся, гримаса боли исказила его лицо. — Помогите мне! — взмолился он. — Больно… сбоку… Пожалуйста! Вы не позволите мне так…

Тело его вдруг обмякло и, наклонившись вперед, вяло шлепнулось на пол. Он лежал неподвижно.

— Я вызову врача, — быстро поднялась Грета.

— Не беспокойся насчет врача, солнышко, — через несколько секунд сообщил я. — Ему теперь нужен только катафалк!

Примечания

1

Стена Плача находится в Иерусалиме. Здесь: намек на стенд, куда поступают сигналы вызова следственной бригады на место происшествия.

(обратно)

2

По преданию, леди Годива должна была пройти через весь город обнаженной, но Бог спас ее от позора, дав ей длинные волосы, которыми она укрылась.

(обратно)

3

 Приобретенное слабоумие — мед. термин (лат.).

(обратно)

4

Фунт равен приблизительно 0,45 кг.

(обратно)

5

Речь идет о Гражданской войне в США 1861–1865 гг.

(обратно)

6

Чиппендейл — стиль мебели XVIII в. с обилием тонкой резьбы. Назван по имени краснодеревщика Чиппендейла.

(обратно)

7

Георгианский — название стиля архитектуры и мебели, сложившегося к середине XVII в. и существовавшего до 30-х годов XIX в., в период правления английских королей Георгов.

(обратно)

8

Камка — ткань с узором.

(обратно)

9

Суфражистка — защитница женских прав, сторонница равноправия женщин.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • *** Примечания ***