Медведь и другие рассказы [Людмила Петровна Шелгунова] (fb2) читать онлайн
- Медведь и другие рассказы (и.с. Детская библиотечка Т-ва И. Д. Сытина) 1.32 Мб, 8с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Людмила Петровна Шелгунова
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Людмила Шелгунова МЕДВЕДЬ и другие рассказы
Дозволено цензурою. Москва, 1 сентября 1904 г.
Охота на медведя, рассказанная им самим
Мы с Петром никогда не любили друг друга. Петр был охотник и вздумал поселиться в моем родном лесу. С первой же встречи он сделался моим врагом. Он постоянно старался изловить или подстрелить меня, и мог ли я после этого любить его? Мне иногда приходило в голову, что, наверно, он был один из тех охотников, которые убили мою мать, моего маленького брата и сестру; но это было очень давно, когда я был маленьким медвежонком, и я почти ничего не помню… Я помню только, как нам было весело — нам, трем медвежатам, в то время, когда о нас заботилась мать, а мы только и делали, что играли целые дни. Как добра и ласкова была с нами наша мать! Да, она была добра, хотя другие не находили этого. Все изменилось, когда я остался один. Я был слишком мал и не умел сам находить себе пищи, и из счастливого толстого медвежонка я скоро сделался несчастным, худым, голодным, маленьким зверем. У меня был отец; но не думайте, что он стал заботиться обо мне, когда я остался таким беспомощным: он, наверно, никогда и не вспомнил обо мне.
У меня был отец.
Медведи-отцы не заботятся о том, что делается с их детьми. Таков уж обычай у нас, медведей. Тяжело было жить первые недели, но затем, с наступлением лета, дела мои пошли лучше. В лесах поспели ягоды, орехи, и я вволю наедался ими, так что к началу зимней долгой спячки я окреп и пополнел. Мало-помалу я стал большим медведем. Подобно другим медведям, я вел одинокую жизнь в лесах, где научился находить пищу в изобилии. В еде я не был очень разборчив: я питался кореньями, ягодами, рыбою, птичьими яйцами и самими птицами, если только мог поймать их в гнезде; но более всего я любил мед.
Более всего я любил мед.
Для меня было настоящим праздником, когда я слышал в дупле жужжание пчел и мог добраться до улья. На жало пчел я не обращал внимания. Хотя я вел и одинокую жизнь, но эта жизнь была все-таки довольно приятна, пока несносный Петр не поселился со мной по соседству. Я уже говорил вам, какой это был беспокойный сосед. Никак не могу понять, с какой стати он и другие люди преследовали меня. Если бы они оставили меня в покое, я не заводил бы с ними никогда никакого дела. Я вовсе не похож на своего родственника, стервятника, и есть людей совсем не хочу. Я хочу только летом спокойно ломать деревья, а зимою подольше спать. Ах, если бы вы знали, как приятно спокойно спать всю зиму, все долгие холодные зимние месяцы, — вы, наверно, пожелали бы сами сделаться таким же медведем, как я! С наступлением осени я выискиваю себе удобное, спокойное местечко, обыкновенно под упавшим деревом; и потом, как только начнутся морозы, я залезаю туда. Я обыкновенно иду в свое убежище задом наперед, чтобы по следам не узнали, где я. Ведь мы, медведи, звери умные! Особенно люблю я уходить в свою берлогу, когда начинает падать снег, так как снег все собою прикрывает. Вы, может-быть, думаете, что я не могу дышать под снегом? Нет, дыхание у меня такое теплое, что от него в снегу делается дырочка, через которую проходит воздух. Мне в берлоге вовсе не душно, и я был бы очень рад, если бы меня никто не беспокоил до самой весны. Но разве можно спокойно спать, живя по соседству с Петром? В первую же зиму, задолго до того времени, когда мне пора было просыпаться, он открыл мою берлогу. Собаки его обступили меня и начали беспокоить. Мне поневоле пришлось вскочить. Сам Петр ждал меня неподалеку с ружьем; но я выпрыгнул и побежал так быстро, что он только успел отскочить за дерево.
Сам Петр ждал меня с ружьем.
Он выстрелил, но, к счастью, промахнулся. В продолжение следующего лета он несколько раз охотился на меня; но мне всегда удавалось уходить от него. Вы считаете нас, медведей, глупыми; но это неправда: мы, может быть, кажемся глупыми, но, в сущности, мы звери умные. Снова настала осень, и, прежде чем залечь в берлогу, я пошел побродить в последний раз, чтобы хорошенько поужинать перед тем, как отправиться спать. Я шел по лесной тропинке, так как мы, медведи, обыкновенно любим ходить по протоптанным дорожкам. Дорожка привела меня к ручейку, через который были перекинуты ели. Я начал осторожно переходить через этот мостик. У нас, у медведей, отличное чутье, что нередко спасает нас; но на этот раз я шел по ветру, так что чутье мое не могло принести мне никакой пользы. Надо вам сказать, что Петр охотился около ручья за дикими утками и сидел, спрятавшись за этим самым мостиком. Земля была покрыта мягким снегом, так что он не мог слышать моих шагов. Я подошел к нему совсем близко, прежде чем мы увидели друг друга. Мы оба вздрогнули, и я уверен, что Петр испугался. Он поднял ружье и выстрелил. Может быть, он был слишком испуган, но только выстрел в меня не попал. Я рассердился, зубами схватил я ружье, и хотя железного дула перекусить не мог, но дерево изломал в кусочки. Петр не сделал попыток спасти свое ружье или защищать себя. Он упал на землю и лежал спокойно, вытянув руки. Я подумал, что выстрелившее ружье убило его вместо меня. Я несколько раз обошел кругом него. Он не шевелился, и так как мы, медведи, никогда не трогаем спящего или мертвого человека, то я оставил его в покое и обратил внимание на его дичь. У него в ягдташе было столько уток и кроликов, что я мог отлично поужинать. Еда очень заняла меня. Я стоял, повернувшись спиною к Петру, и совсем забыл о нем. Вдруг, смотрю, он — человек, которого я считал мертвым, — убегает в лес. Я уже перестал сердиться на него: чудесный ужин, который, я получил от него, смягчил мое сердце. Но если человек бежит, то что же делать медведю, как не преследовать его? Я побежал за ним. Скоро я почти нагнал его; но он побежал скорее, как только заметил, что я близко. Мне непременно захотелось изловить его. Охота всегда горячит, — тем-то она и приятна! Мне доставляло большое удовольствие гоняться за Петром. Ничего не помня от страха, Петр бежал прямо к реке, — к большой реке, в которую впадают ручьи. Я думал, что, когда он добежит до берега, ему придется вернуться, и тут — то я могу поймать его, но он не вернулся, а бросился к дереву и полез на него. Но ведь и я умею лазить. Я тоже полез, хотя и не так прытко, как Петр. На верху дерева он перелез на сук и обернулся ко мне. Он, верно, думал, что я слишком тяжел и не решусь лезть на такой тонкий сук. Может быть, мне и вправду не следовало бы этого делать; но я так разгорячился, что, добравшись до сука, ни о чем не мог думать. Я полез за Петром. Меня забавляла эта охота; что же касается Петра, то, судя по его бледному лицу и стучавшим зубам, его она нисколько не забавляла. По мере того, как я лез по суку, Петр отодвигался от меня все дальше и дальше на край сука. Сук согнулся, потом что-то хрустнуло — сук подломился, и мы с Петром полетели вниз. Дерево было высокое, а мы были у самой верхушки. Если бы мы упали на твердую землю, мы сильно ушиблись бы; но дерево стояло около самой реки, и мы упали в воду, что было тоже не особенно приятно. Понравилось ли Петру это купанье — я не знаю; но мне оно вовсе не понравилось. Вода была холодна, как лед; к счастью, я умею плавать не хуже бобра; я скоро выплыл на берег и, хорошенько встряхнувшись, пошел дальше, как ни в чем не бывало. После моей холодной ванны я совсем забыл о Петре; а когда я о нем вспомнил, то его не было уже видно. Я думаю, что он тоже доплыл до берега, только постарался не попадаться мне на глаза. Наверно, он, дрожа всем телом, пробрался до своего дома и не захотел больше в этот день охотится на медведя.
Медвежонок
то было прошлою зимою. Мы жили в деревне, где устроена была большая охота. Охотники уехали рано утром в лес, а мы ждали их к ужину. Стол был накрыт в ярко освещенной комнате. Под окнами, наконец, заскрипели сани, послышались голоса, и охотники пошли мыться и одеваться. — А вот что папа прислал детям, — сказал вошедший лесник, подавая старый байковый платок, в котором было что-то завязано. — Что это такое? — закричал Володя, а Ниночка присела на пол и стала развязывать узел. — Бабушка, — проговорила она, — там что-то мягкое и теплое. — Верно, курочка. — Нет, верно, щенок. — Собака! Собака! — закричала Ниночка. На развязанном платке сидел медвежонок и с удивлением озирался. Все для него было ново: и люди, и голоса, и яркий свет, и тепло. Медвежонок был слишком мал и еще не знал страха. — Кажется, это медвежонок, — проговорил Володя. — Медвежонок, — отвечала я, удерживая Ниночку, которая собиралась вскочить на стул. — Он ничего не сделает: он крошечный.
Дети прыгали около него и спорили, кому взять его на руки. — Его надо напоить, — сказал лесник, — он у нас с утра в узле. В столовую набралась вся прислуга смотреть на зверя.
Медвежонку поставили блюдечко с молоком, но с блюдечка есть он не умел, а поймав мой палец, начал его сильно сосать. Я тотчас же послала в деревню за соской, которую мы приделали к бутылке. К этому времени охотники собрались в столовую и сели ужинать.
Няня же и дети напоили медвежонка, и тот, очень довольный, развалился на спину и собрался кататься. — Дети, восемь часов, спать пора! — сказала няня. — А медвежонок-то как же? — спросили дети. — Ну, берите его пока с собой и там уложите, — сказал папа. В детской в этот вечер дольше обыкновенного слышались голоса. Медвежонок, положенный в углу, напился молока сам и уснул раньше детей.
Ятов-Бахвалов
саду на зеленой скамейке сидели два мальчика лет шести и, болтая ногами, разговаривали. — Папа мне говорил, что летом волки вовсе не страшны, — рассказывал Володя, белокурый здоровый мальчик, — так что, когда я заблудился, я не очень струсил. — Есть чего бояться! — важно проговорил Юра, черненький красивый мальчик, читавший уже книги. — Волка-то? И ты бы не испугался? — Я-то? Да я его нисколько бы не испугался. Я тигра бы не испугался. Пальнул бы в него — вот и все… Я-то?.. — Да разве ты умеешь стрелять? — Я-то?.. Юра замолчал. Он не только не умел стрелять, но даже боялся заряженного ружья… — Ну, все равно, — сказал он, — можно и не умея стрелять. — Это правда, — проговорил Володя. В этот день вечером, перед тем, как ложиться спать, Юра вспомнил, что оставил в саду книгу, и так как погода была пасмурная, и мог пойти дождь, то он и пошел в сад, чтобы взять ее. Что было в саду — неизвестно, но только Юра несся домой, как стрела, и, задыхаясь, кричал: — Пантера! Пантера! В это время прислуга только что поужинала и вышла посидеть на дворе, на лавочке. Услыхав крик Юры, все бросились в сад. — Что такое? — спрашивал Гаврила. — Пантера! Большой, черный, страшный зверь, — задыхаясь говорил Юра. — Где? — В цветнике у скамейки. — Сейчас возьму ружье, — проговорил Гаврила. — Не надо, не надо, — со страхом вскричал Юра, — возьми палку! Гаврила в сопровождении трех женщин смело двинулся на страшного зверя. Из комнат вышла Юрина мама и пошла тоже туда. Держась за ее юбку, двинулся и Юра. В цветнике между тем послышался громкий хохот. Всех громче хохотал Онька, сын Гаврилы, ровесник Юры. — Зверь-то Чернушкин черный кот Васька! Ай да страшный зверь! — говорил Гаврила. — Кота барин испугался! А, небось, как днем заведете речь, так все я… то… я… то! — Ятов, — тихо прибавил Онька. На другой день Володя уже знал, что Юра черного кота принял за пантеру, и с усмешкой говорил ему: — Как это ты кота-то принял за пантеру? — Да ведь темно было… — И испугался? — Я-то?.. Юра вдруг вспомнил, что Онька назвал его Ятовым и замолчал. — Ведь самые знаменитые охотники, — сказал он наконец, — пугались своих первых зверей. Когда я буду большой, я буду непременно охотиться на крокодилов. Уж я-то их не испугаюсь… я… то… — И какой же ты хвастушка, — сказал работавший тут Гаврила, — по-нашему, по-русскому, мы таких людей зовем бахвалами… — Оно и кстати, — исподтишка прибавил Онька, — Ятов-Бахвалов и выйдет. Тут даже добродушный Володя не мог удержаться и засмеялся. В этот вечер Юра пошел гулять по саду и мечтал об охоте. Вечер был теплый, но темный. Спустившись к пруду, Юра стал немного тревожиться: там были высокие деревья и кусты. Кругом все было тихо. Вдруг что-то тяжелое шлепнулось в воду, и затем послышалось несколько ударов. — Крокодил! Крокодил! — не своим голосом кричал Юра, стрелой вбегая на гору. — Аа! Ай! Гаврила! Гаврила! Скорее! На этот крик сбежалась и направилась к пруду целая толпа.
К пруду направилась целая толпа.
— Куда вы! Куда вы! — в страхе кричала птичница. — У меня там утка сидит на яйцах! — Крокодил! Крокодил! — шептал Юра. Лишь только все подошли к пруду, как утка спрыгнула в воду и несколько раз ударила по воде крыльями. Юра покраснел. Утка-крокодил также шлепнулась в воду. — Напрасно только изволили потревожить нас, господин Ятов-Бахвалов, — сказал Гаврила.
Последние комментарии
19 минут 38 секунд назад
52 минут 9 секунд назад
16 часов 21 минут назад
16 часов 31 минут назад
3 дней 11 часов назад
4 дней 3 часов назад