Смородиновый лес [Марина Чиркова] (fb2) читать онлайн

Смородиновый лес  Марина Чиркова

 © Марина Чиркова, 2020

© Марина Чиркова, дизайн обложки, 2020

© Издательство ООО «Перископ-Волга», 2020  

ЕХАТЬ

 …в красный трамвай и ехать. разума с кулачок,

рюха твоя, прореха, ореховый мозжечок.

где прорасти-добраться? сто первыми сентября,

пальчиками акаций — до стриженого тебя…

чтобы: такие дети, всё-то игра одна!

вот он, гляди, «секретик», таращится из окна:

кричный, коричный город, каменный шоколад,

улочки (злить и спорить), дворики (целовать),

дерево — сеть и дверца, кость и живучий альт —

солнечными младенцами сыплется на асфальт…

клеить кленовый «носик»? а, да и так чуднО!

чей-то случайный взрослый присматривает за мной… 

КАРАНДАШОМ В СЕНТЯБРЕ

1

…если лес и шелест, то вот, всклокочена,

на виду повыставлена не по уму,

а внутри одно, остриём, отточием

белокоро-письменному ему:

белокоже-лиственному пройдохе,

сукровично-слёзному, где надрез,

а слова — зализывать и по крохам,

в дорогое ряженые и без… 

2

…бездумно, нога за ногу, а верхом течёт холод,

и гончая, подбегая, на лапы кладёт голову,

во след, и зрачок тёмный, и мех рыжина с белым —

она или я? точно уже не пойму первой;

и вызубрен от заглавных, выслежен до окончаний,

вылизан всклянь, усталый, один изо всех горчащий,

в крови его серый порох и красный воздушный шарик,

и зим тому… и не трогать, баюкать ещё маленького,

и буквы нежней пальцев, и вдох, как листок, длинный.

тихонько стеречь дальнего, брести письмецом ли, ивами…

 3 

ива сбрасывает кору и бежит в отлив.

звёздочки ареол вместо бывших веток.

море трогает. отполируйте до человека!

в новой жизни, смерти, голосе, сне…

море волнуется раз, выговаривает: иве-т-та…

и выбирает листики, божьих коровок из пасмурной гривы,

укладывает на голыши, подвязывает ламинарией-лентой,

и уходит… и вот ты идёшь ко мне

(а думал, купаться). здешняя, да? — привет?  

ЧЬЯ

 1 

…Чья жар-птица облако сахарной ваты скомкала?

Ты… Песчинки в шлёпанце… Берег — ломтик лимонный

на стеклянной (всклянь) каёмке ликёра… А сколько

нас, разноцветных осколков смальты — на Мальте?

Альт или кобальт? Плутаю пО небу пальцем,

рисую знаки (просто — просыплю — просо) вопросов…

Впросак, в сачок мотыльковый. Здесь есть мотыльки?

Напротив

дремлет фламинго на двух коктейльных соломках…

Долгий глоток… Вплавь… Расплавь —

не знакомы?… 

2 

П ервая — я, но потом вернёшь мне

О стролиста заросли, ангела пёрышко,

Ц арицу-бабочку (улетела),

Е дкий сок океанской мели,

Л ьдинку зрачка, южный загар,

У зкий певчий бокал…

Й од и ранку — правда? 

В ЯНВАРЕ

 Пойдём смотреть на реку в январе.

На спину серого колючего дракона,

чешуйчатого, спящего, большого,

обваренного холодом. Затоны

полузатёрты снежным наждаком.

Ни голеньких на берегах, ни катерков.

Совпавших губ обветренная кома

застрянет долгой трещиной в ребре.

Помпончики проворных снегирей.

Дракон подслушает озябшие слова,

но не откроет солнечного ока,

не шевельнёт хвостатую метель.

Как ты и я, он прячет летний день

на глубине, где обморочно-кроток…

Где крови скомканная шёлковая лента,

где лодка тонущих от вдоха до коленных

изломов… Хитрый. Мы глядим на острова

и греем руки друг у друга в рукавах. 

ДИПТИХ

 1 (сквозь белое) 

какого цвета след во след,

на слух рассыпанное слово?..

как снежный порох, белый свет

и чистый лист — неизрисован.

иди сквозь белое, пока

январь (моргнёшь — и сразу лето):

вся мимо пальцев, языка…

но — кружево: полураздета

в предчувствии и сквозняках,

не деться, да, — и, нет, не спрячет

себя до тёмных донных трав,

до слёзки стёртой и горячей —

река ли?.. в бережный камыш,

навстречу, в плавящую медь —

под жарким свитером зимы

к вспотевшей коже прикипеть… 

2 (всё, что несла тебе) 

в сухих коробочках «нельзя»,

в зелёных «можно» колосках —

всё, что несла тебе сказать,

не умещается в слова.

всё, что несла тебе шептать…

горы кружавчатый подол,

и лыжником — издалека,

и голос пуст, и стебель гол.

но как по зёрнышку — не врозь,

а просто через зимний сад

блестящих скальпелей насквозь

просыплется — и под, и над,

повадкой пальчиков слепых

чтобы запомнили согреть —

пока растерян на двоих

весь белый свет и белый снег… 

СМОРОДИНОВЫЙ ЛЕС

 а солнце — сквозь смородиновый лес

по тёмно-красным, розовым и белым

упругим бусинам прихваченным губами,

упрямым косточкам прикушенным легко…

(а там по краю: ива наизнанку

за пыльной тучей вскинута вдогонку

и от беззвучных судорожных молний —

которые одни и гонят ветер

вперёд товарняков и вертолётов —

уже знобит, метёт озон безумья…

и бьётся телефон — живой пескарик,

и оборвав натянутую леску

без плеска — в тишину, во тьму как в омут,

в расколотое зеркало как в сушь…

о нём, о немоте… в огне, во гневе…)

…утренним родинкам примятых летних ягод.

нет, мы другая половина неба,

где край листа двуручною пилою,

зелёным леденцом и двуязычным

блужданьем на просвет, на шёпот: слышишь,

садовник знает для чего привито,

а веткам незачем, им только дрогнуть

и прижиматься мокрым срезом к срезу,

и прирастать вживую, обнимая…

плести смородиновый лес… прилипших мошек,

мышей летучих с тонкими резцами,

грызущих нежный сахар полнолунья

и распускающих одежду у влюблённых

до нитки, до последнего, до «кто ты?» 

БАБЬЕ ЛЕТО

 1 

в горьких вьюнах, пижмах,

головках чертополоха

лечь и молчать: вышит

выше, вишнёвей вдоха,

вырезан из ржавых

крыш жестяных, горячих —

кровным листом каштана…

(шёлковая иначе,

спряденная чужими,

сотканная вслепую

жилка, тропа ли в глине,

трещины тень?..) разуюсь:

розы густой бронзы,

мята глухих, мягких…

просто молчать. возле.

ежа, репей, мятлик… 

2 

нечаянная но закрой глаза

и весь собравшись на кромке губ

о как ты будешь ловить меня

и ждать во тьме чтобы вновь и вдруг

как вздрогнешь трогая где трава

уколы кончиков мокрый ворс

хвоинок спутанных стрекоза

блесной зависнет слезясь насквозь

чешуйка рыбья не сколупнуть

поймал русалку терпи обняв

нежнейшей судорогою рук

и ног впивайся а вот слова

в которых знаю почти что груб

и небо навзничь легко легло

наждак загара волос овсюг

а мне нечаянно так тепло 

3 

где ночные-чёрные волосы твои

жёсткая неглаженная лебеда

если потеряюсь только не прогони

летнее ли ворохом и чехарда

порох тёплых тропок звон семян-узелков

пальцы разнимаю едва да едва

шёпотом в макушку выдыхать мотыльков

где слова не сломаны о слова 

ПТИЦА

 Ветер!.. На сотню сторон — ветер…

Заметает пылью снежной, бережной

лёд в глазницах вчерашних следов.

Темна зима, и кроме — ничего, ничего…

И только птица-синица

день-день

говорит тонко — будет весна, разбудит!

Глупая птица! Холод сдует тебя.

А она — день-день…

Вьётся ветер, жаром несёт песок, песок…

Красный бисер швыряет в глаза.

Широка пустыня, глубока до дна,

ни росинки пропащей — нигде, нигде.

Лишь какая-то птица

пить-пить

повторяет — иди, вылупится родник!..

Глупая птица! Мираж, сон высосет тебя.

А она — пить-пить…

А с обратной стороны сна — дождь, дождь…

Сетью опутал, утопил цветы и цвета.

Вода, вода: никогда, никогда…

Но откуда-то сверху —

упрямая птица:

синь, синь!

Выплывет небо, вспорхнёт небо!

Глупая птица, мокрая серая птица…

А она — синь, синь…

Вода и ветер песком стирают твои следы.

Невозможные, почти невидимые следы.

Нет — никого — нет…

И только глупая безумная птица,

прыгая по веткам рёбер,

высвистывает —

где-нибудь, когда-нибудь…

Когда — ни — будь. 

ЭТАЖИ

 эта жизнь.

её этажи, витражи, виражи.

ты л(жив)?

вопрошают через стекло.

плоско, гладко, бело, светло.

отвечаю —

лечу, я чайка, почти излечился, чай

вот завариваю. разговариваю.

тонет в облаке земляника.

то не ты, то не я — плыви к ней

в высоты висячем лесу.

а листва далеко внизу.

глубоко не видать. не спрыгнуть.

птицы.

птицы — бывшие рыбы.

посмотри сквозь воздух: тонка

спица глобуса и волчка.

закружить.

не дрожи. ножи?

с отражениями дружи.

ненавидишь

себя в зеркалах.

окнах. 

ТИЛИБОМ

 жили-были… жили-били,

жили-пили/пели/выли

сосны-ели, топи-мели,

еле-еле кашу ели

стыли-спали

с молоком

сели-встали

так о ком

небылицы?

лица.

были?

рамы мыли.

были-сплыли…

я ли — ты ли…

мы ли — или?.. 

КОНТУР

вымыто, стёрто. я — только контур.

пробегая, его заполняют

чужие собаки,

мальчишки,

мамашка с коляской и книжкой

(какие блестящие спицы),

синие птицы — голубки на бульваре,

в наушниках парень.

а рядом, чуть за угол —

уголь,

шаткая алкашня,

смуглые грузчики

ждут, жгущее солнце степей,

недоумённое, сонное… эй, не пей!

сор и асфальт.

альт —

это уже река —

даль-

ше слышится. из ушкА

нитью упрямица тянется.

да, вода.

ну куда?..

едко, как в дверь соседка,

непрошенным лыком в строчку —

не-видите-заперто-на-цепочку,

придерживаю рукою — не беспокоить!..

нет, — синее и зелёное… незабелённое…

«ты же была русалка, жалко…

на, вспоминай —

месяц, май…

и не маши — дыши…

камыши…»

часы протискиваются боком.

хватит, пора.

эхом, охрой

зеркальце поворачивается внутрь,

прикрывается рисунком знакомым.

приветики, вот я и тут, —

дОма. 

МСКВ

 москва — бисквит,

раздавленный со сна:

осколки ловкости, отскок, оскал!

блесна

ловцом уже закинута в мускат,

по-лягушачьи — ква! — хватаю:

к вам, все-в-сад;

и пальчик в дырочку из детского носка

в полоску, розовый, глядит.

москва-москва,

москит, кусающий мозги.

москва — весна? 

СЛОВАМИ

 1 

наив или наитие иль смехом

и мёдом но на вкус неосторожно

(колючий плод каштана — сердцевина

и пульс, и ласка-хищник этот случай):

вдохнувши раз, не выдохнуть. аиром

или другою страстоцвет-травою

вросло… в сибирских реках, мне сказали,

во льду умеет рыба спать до лета.

а я чему училась? не пойму, но

как золушка по бусинке капЕльной,

по кровной ягодке рябиновые бусы,

по буковке нанизываю — имя…

…наив или наитие иль смехом и мёдом… 

2 

Всё потому, что слово — те же губы,

с которых оно шариком воздушным,

с которых воробьиной че[пушинкой],

пчелой болючей, косточкой граната…

Всё потому, что губы — те же страны,

а ст[раны] — это встречи, то есть у[час]ть,

родство, какое [боль]ше чем медвежий

косматый космос но и [мель]че крохи…

А наши кр[ох]и — те, кто нам острее

и нас самих, и самой близкой речи,

но даже к ним мы не плывём немыми

пока из губ дыханье, то есть слово…

Вот потому… поэтому, вернее… 

ЗНАТЬ

 Я хочу знать о тебе всё.

Зачерпнуть раньше твоих слов.

Городов жилых и проезжих сёл

затвердить географию набело.

Как шуршит в кедрах глухой дождь,

как бежит по коже капля воды…

Называя: брат, понимать: ложь,

но честней прочих её ходы.

Как блестит в дебрях волос — соль,

как красно солнце с изнанки век, —

повторять этот язык вдоль,

поперёк, насквозь и врасплох, в разбег…

Как растут бережно семена,

как шатает бешеных дрожь земли.

Как другие пили тебя до дна!

И о тех, которые не могли…

Я бегу выиграть сей звук —

древний космос полон муры, туфты! —

но его джаз-бэнд о тебе вдруг,

и гремит во мне потому что — ты…

Я шепчу, и ветер ерошит ворс

дыбом вдоль хребтины тянь-шаньских гор;

я хочу, чтоб он и в тебя врос,

золотой септический септаккорд, —

чтобы ты слышал в нём ноту Si

и в её синь пропадал, спасён

из песков-льдин-неводов, и

чтоб хотел знать обо мне — всё. 

ПИТЬ

 Ты ведь не знаешь, чтО там.

С первого же глотка

лопнут горячим потом дойные облака.

Осы сосковых зёрен, бёдер нагар/прострел,

голос твой станет чёрен, станет зрачок твой — бел.

Встанешь, шагнёшь по шпалам, даль это сталь колен.

Путь развернётся алым, зелень плеснёт из вен.

Две поднебесных нити снижут желток и синь.

Разве же ты — не птица? Только беги! Неси

дробью безумных пяток, мельницей ног и рук —

нерастворённый запах, неотражённый звук!

Скорый по взлётке рельсов, выше-гляди-сметёт!

Веткой срывая время, навзничь листая — всё:

та, что ещё разлюбит, вновь первый раз с тобой…

Станут слюдою губы и шоколадной — боль…

Канет закат на блюдце, выплывет в бирюзе

дом, где тебя дождутся, где одному тебе

дальний ночник крылечка — ближе, теплее…

НЕТ!!

Это — ослепший встречный!.. И — оборвётся свет…

…Чашка с отбитым краем, трещинная змея.

Что в ней? Сама не знаю, яд или просто — я… 

ЧИТАТЬ

 …по обрезу слов — босыми подушечками безымянных,

через абрис снов — осмелевшим кончиком языка,

от верблюжьих колючек кириллицы до лоскутка дыхания,

просыпая в кофе (Корфу?) пробелы —

Сахару сахарного песка…

…между выпуклых строчек вен,

виннокрасных родинок двоеточий :

сняв ненужную суперобложку,

полями за склейку ресниц ведя —

то ла(донно) вдоль корешка, то ли лодочкой-оморочкой, —

но на слух тебя, и на вкус тебя, наизусть — тебя… 

ДОРОГА НАД

 Котёнок-неженка вдох и мех,

а млечное блюдечко горячо!

И гжель боди-арта — на самом дне

в тебе, не дотронувшемся ещё.

Дорога над ненасытна ввысь

раскинув в стороны облака,

и след самолёта широк как кисть

во мне, не дотронувшейся пока.

Светлы на белой ночи холста,

зажмурясь ляжем в едину тьму,

друг друга по родинке прочитав,

друг друга по буковке расстегнув

до дня, дымящегося рекой,

кошачьей шёрсткой в карандаше,

друг с друга выпитым молоком —

до нас, дотронувшихся уже…  

В АФИНАХ РОЗОВЫХ

 «В Афинах розовых дома — стихи. Заметила?

В них камешки неравного размера

друг к другу жмутся, чудом образуя

и стены, и карнизы, и проёмы —

оконные, дверные, слуховые —

таких воздушных ровных очертаний,

что вздрагиваешь каждый раз, не веря,

и улыбаешься одновременно… Не вдвоём, но

и не совсем уж врозь мы любим сами

словцо прикладывать к словцу: вдруг прирастёт и

пошевельнётся, и пойдёт гулять, и вынет

счастливую монетку… Неразумно,

но как легко! Покатится по кругу —

за край небесного ковра. Ни зги, ни трещины…»

Так мы порою пригнаны друг к другу,

ночной. Лукавый Одиссей, горячий грека. 

АЭРО

 …тенью скользя-задевая спящие города

движется самолёт медлительно как всегда

мошкой ползёт упрямой к рассвету да-

льние уносит страны в глазах вода

с неба а в коже жар задержался там-

тaмы крови в далёком где-то ещё но сам-

о!лёт возвращается и крыла-

ты и я и новая жизнь легла

завтрашняя на огни на земные ран-

ние и утро сквозь тучи краснеет нам

ли про него придумать летит когда

тенью скользя-задевая спящие города… 

БЕССОННИЦА

 Совы… бесовские и невесомые,

вспомнятся: дрёмой плывёшь, но — коготь

где-то с изнанки… Скажи мне сонное,

то ли с английского, то ли — другого…

Вдохом поймай, отпусти на выдохе —

дёрнусь, но снова — ручные, ручьёвые

волосы, полосы светлые… вылетит

слово… моё ли, твоё или чьё оно?..

Слово-совёнок, гнездо его — жжение,

раж: на рожон через брайль многоточия

буковкой м(алой) — руки продолжением,

снежным крылом — продолжением почерка… 

ПО КРАСНОЙ НИТИ

 — Чего в такую рань? Эх ты. Легко ли

чём свет вставать, встречать идти старухе?

— Мне, бабушка, хотелось повидаться,

давно не говорили мы с тобою.

— А с дочками что не до разговоров?

— Да выросли они, живут отдельно,

к чему мешаться у чужого счастья,

я лучше к вам — ведь часто собиралась.

— Ну заходи. Дай поцалую… дылда.

Дом-от большой наш, и обняться есть с кем.

Мы все с тебя глаза-то не спускали,

не ждали правда рано так, но что уж.

— Что мама?

— Младшая моя краса и ныне!

Умней всех вас, всех лучше шьёт и вяжет —

светлее снега, легче паутинки!

Лишь тёплые ей вещи не даются.

— А папа?

— Нет, его ты не отыщешь.

Напрасный труд. Твой дядя тут пытался

свово сынка беспутного… соринка

во ста стогах. Но суть не в них, а вот где:

все, кто пришли — по кровной красной нити.

А белая не выдержит натяга.

— А как… не знаю, спрашивать…

— У нас он. Не толкошись, врачи сказали надо,

так им видней. А этот воздух лечит

и хвори, и обиды.

— Расскажи мне.

— Обычно здесь не любят нерождённых,

но твой весёлый. Мы назвали Ваней,

чтоб не забылось, каковы — дары.

Смотри-ко, вот и он. Беги, Ванюша,

встречай скорее маму. Зачерпни ей

пригоршню слёз, лицо умыть с дороги,

и молока грудного — ждать и пом[нить]. 

ЧТО ЭТО С НАМИ

 Макать ба(ранку) в молоко,

легко довольствоваться малым

и, гром заслышав далеко,

уткнуть теплее в одеяло

мигренью раненый висок —

а в со(снах) капли и и(гол)ки —

и, от(вернувшись) на восток,

глаза закрыть и, будто с горки,

скользнуть… скользить, в ладони, в (те)нь

внутри(утро)бную, и глубже,

сквозь мякиш, в млечную капель…

А дождь — зашёптывает уши…

…В кроватке возится дитя,

укладываясь поудобней,

пихаясь пятками, кряхтя…

…А горка кажется о(гром)ной,

всё выше, выше, выше — и

вот-вот поймёшь из тайных знаков

бегущую строку: они…

…но дрёма… тьма… и гром куда-то…

Так мы течём водой в ночи.

Совместны, слиты, слитны, гласны

молчаньем тысячи причин,

нежны, нужны и ненапрасны…

Что ж это с нами? Говорят,

сквозь сны, как в щёлку-не-пробраться,

слепые смотрят в райский сад,

весь в блик(ах!) солнечного кварца. 

40 (ПОДРАЖАНИЕ ЛОРКЕ)

 Сорок сорок хвостами метут по снегу.

Сорок сорок рисуют углём и мелом.

Сорок сорок ко мне прилетели в гости.

Клюйте: зерно, ладонь до костей, и кости…

Сорок сорок взлетят и поднимут ветер!

Ветер сольётся с небом — одним на свете!..

Сорок сорок взлетят многокрылой птицей.

Я захотела в стае другой родиться.

Сорок сорок оставят следы в тетради.

Чёрные в белой, пре(красного) слова ради. 

МОТЫЛЁК

 Свет — метелью, белой плетью.

Свет — пустыня, свет — горячий.

Закрывать тебя — от света!

(Закрывать глаза от счастья.)

Заслонить от новой смерти,

выпить дрожь вчерашней. Где там! —

Всё, что могут руки эти —

закрывать тебя от света…

Пусть. Хоть так. Вдохвыдох чаще.

Безымянно. Безбилетно.

Закрывать глаза от счастья:

закрывать тебя от света!

Свет, сжигая шёлк. Кромешный.

Рук единственное платье.

Он — как я. Пойми. Я нежно.

Закрывать глаза от счастья. 

ГИЗЕЛЛЕ

 1 

Сквозь твои черты

прорастут цветы —

розы в сто шипов, раскалённый мак.

Дно стеклянных дней

(говори о ней),

об одной о ней, да не просто так:

золотая пчёлка отыщет щель,

проползёт бедром

(а ужалить жаль),

а потоп — потом,

а тепло — теперь,

остальное — шёлк, лепестки и май… 

2 

Гизелла танцует. Шаги будто дразнят споткнуться.

Шипы золотые на злых каблуках этой птицы.

Рисованой бабочки певчей, цветка перелётного.

Гизелла нежна обожжённо, а сальса опасная длится.

И тянутся ветви лесные к рукам её с гжельского блюдца.

Гизелла поёт. Шёлк и перец, торнадо и краеш-

ком — сл(ад)кая соль-не-просыпь из ресниц ошалелых!

У клетки витой, золо(той) есть открытая дверца — Гизелла;

Гизелла, Гизелла!.. — терзать твоё имя, пока обнимаешь…

Глаза: оп(рок)инутый обморок, лава и лёд их… 

3 

Нечаянный этот коктейль не похож на твои,

но он для тебя, о тебе лишь. Вот так с утра

покажется: рядом, руку лишь протяни,

и тянешь руку, и вздрагиваешь — вчера!

То памятной мяты уменье всплывать, тонуть,

кру(жить)ся чаинками, ткаться в узор ковра —

в глазах у идущих мимо теперь не хватает чуть-чуть:

гречишного мёда Ташкента, нью-йоркского серебра…

…И снится: гитара — пламя, а голос — волна (война!),

прозрачная рыбка — сердце, и пальцы — кривой коралл,

а моря опять не выпить, а надо до дна, до дна,

и слух уже не отнять, и век не сомкнуть, и стран-

но вдруг смешаю в ладонях — тебе, тебе:

три лёгких слова, слезинку хмеля, смешинку дня…

Дотронься кубиком льда до трещинки в нижней губе

и ты почувствуешь, как я целую тебя.  

ПРОЗРАЧНЫ… 

1 

А вот: налегке-отвлекаясь-хотя-бы —

когда холодок или смотришь насквозь,

я вдруг представляю что это сентябрь,

прозрачный и утренний, тонкая кость:

…в чуть ро[зов]ом платье, ласкающем спину,

скользящем и с чёрною лентой-змеёй…

Но нет — понимаю едва половину

из буквиц-осколков в ночи надо мной,

а сколько ещё их найти, обнимая, —

ладонь как зрачок и зрачок как ладонь!..

И лента по полу… а впрочем, не злая…

(а лава внутри хр[уст]аля и не тронь) 

2 

у огня —

острые края.

лучше не трогай.

иди своей дорогой.

от воды —

холодные следы.

глубоко не лезь.

по краешку, здесь.

мутный горизонт.

ушёл чёрный зонт.

остались вдвоём

костёр под дождём.

утонем? сгорим?

дым… 

3 

Прозрачны твои колени,

стеклянны твои шаги.

Тату полуденной тени.

Зрачки полночной реки.

И ты ещё раньше знала,

кем стану тебе (позволь):

и вкус моих губ был — алый,

а цвет — карамель и соль… 

СКУЛЬПТОР

 Тяжкой дверной пружиной,

трещиной рта в слюде.

Жаркой иссохшей глиной

скалы брели к воде.

Долго — легла усталость

облаком на откос.

Ночь широко плескалась

в реках твоих волос…

Сажей лилось по жилам:

зябкой блестеть р(осой),

стёртым кружить винилом,

гнутой сшивать иглой

чудный, чужой, внезапный

левобережный пульс,

влажный как вдох, по капле —

мимо, не выдав вкус…

Снилось: ле(пить) на ощупь,

слепо вбирать чер(ты),

сон — значит можно проще-

нья не хотеть, шестым

слухом, чутьём к прорехам

звёздных медвежьих шкур

вспыхнуть — ножом и эхом!

кромкою льда во рту…

Небо горело стужей,

кралась краями тень,

правил резец всё глубже,

ноготь луны задев,

острые козьи тропы —

в самый зенит почти…

Мимо? И мим протопал

тапками, отпустив

красный закат усмешки,

вкривь, за рельефы лиц.

Скульптор — незряч, конечно.

Не разжимай ресниц. 

НЕ ЗИМА

 август. веранда. чай с бергамотом.

красная цинния. жёлтые листья

в ярко-зелёной траве. самолётный

след через бледное небо. таинственный

жук-древоед тихо тикает в ножке

гнутого временем венского стула —

не антикварного, видимо, всё же:

розы — засохли, блажь — не уснула.

авиашоу длится за кадром,

за горизонтом качает деревья…

блажь? это нерв через кривду и правду,

прочно приручен, но честно алеет:

по мановению? нет, не удержишь!

холод — и «боинга» страстная поза!..

…август — интрижка курортная между

ромовой бабой и дедом морозом. 

СПАТЬ

 ребёнок внутри шевельнулся — и спать

в своей округлившейся мягкой кроватке.

а сердце стучит то под левой лопаткой,

то где-то на ветках, где осы звенят…

а сверху соседи бросают в траву

с балкона пустые бутылки от пива, —

вот так и живём, вот так и живу:

бездумно, по-летнему, небережливо…

кто скажет, что завтра? кто вспомнит вчера?

что линия жизни двоится, не скрою!

(бутылка опять пролетела. одна.

упала.) а сердце — оно не моё и

то тихо блестит, как луна сквозь листы,

то вдруг рассыпается в ночь светляками…

огни сигаретные рдеют и тают…

ребёнок, не спишь ещё? жизнь — это ты-

сячи снов… 

НЕБО РУШИТСЯ ВНИЗ

 …небо рушится вниз, разламываясь на ты-

сячи хлебных крошек, на шаткую тишину,

на собачьи следы, так похожие на цветы,

на цветное пятнышко крови и шерсти клочок, на губ-

чатый наст-

упав-

ший медлен(но) белым обнявший час-

то бестолковый город, ок(нами) вылу(пленными) полн-

очи ждать не хочет небо, касаясь нас-

пех,

касаясь нас-

мех,

касаясь нас-

мерть —

ле(тучи)м шёл-

ком…

и вот малыш катает снежки и ему всё равно,

что за буквы, сплошные «же», и зачем с высоты,

и тебе — «не попал!» — невесомо и белым-бело…

это небо как мы: потихоньку, на ушко, на ты… 

ТО ЛИ РОЗОВАЯ ЛЬДИНКА

 То ли розовая льдинка,

синь и даль?

Это солнце — погляди-ка

в календарь! —

Разбудило сто капелей

ото сна.

Оглянуться не успели —

и весна!

Вот и туфелька-обновка

в самый раз.

Золочёная подковка,

на заказ.

Сомневаться

что там будет впереди?

Приходи поцеловаться,

приходи! 

ИЕРОГЛИФИЧЕСКИ

 Мужской иероглиф блёкнет, прочитан.

Смысла в нём оказалось не слишком —

не то чтобы совсем, но

гораздо меньше, чем до-

тронься: цветка обле-тающей вишни

ты-

чинкой о-кажешься лишней,

хрен васаби — острая зе-

лень,

уст-

алость,

скользят ко-лени,

лень вн-утренняя…

гадаю: ког-да… тяжело лом-аю

об иероглиф язык, тво-я

Я-

пони-я…

Ма(лень)ких лошадей края,

кра(сны)х коньков крыш…

ч-шшшш… 

ТЕНЬ ЛИ БО И ДРУГИЕ

…слу-

чайны розы-

грыши, в небе чай-

ка, сто видов чая-

ний в огне печа-

ли…

а жизнь пре-

дательская штука еже-

ли ты в китае я же на-

ивна хуже не-

жных и страшных по-

вестей безумного по-

эта судьба иных стран-

ней но чудится кар-

еты а может тыквы скрип-

ка и дрожит конь-

ячно… выпей луну ли-

бо тотчас сойди с у-

дачной тропинки в к-

рай куда пе-

ром раж-птицы вольной ле-

тишь словами лья-

сь вот так легко ли бо-

льно… 

НЕ ЖАЛЕЙ

не жалей ни о ком-

пасе ни о пути — продадут и обманут

даже лучшие из-

ображенья уйдут из зеркал

не оставивши след-

ствию алиби. это карма-

нник — он же время — крадёт-

ся а нежность лишь кларин коралл.

а о ком будешь зря-

че и слепо выплакивать очи-

нив ломать непростой карандаш и стих-

ать не уметь — то не боль-

ше чем сон-

а-ты звук ибо я-

лик былого всё дальше и проще-

нья не будет и ежели в-

друг возвратится гол-

ландeц — не призрак ли он? 

ПРИВОРОТ

 Помани меня пальчиком-пальчиком — тАк хочу —

золотым ноготком удачи блесни, черкни!

Зацепился крючок в глубине, чешуя причуд

через сумрак вспыхнула лезвием… Край земли? —

Острой кромки льда, за которой — пропал, пропал!

Оступился в чёрное, — тонкое серебро

проломив коньками… а речка (не речь — река!) —

не поняв, всё бормочет страстное-не-о-том.

Озорна, жестока, веди ворожбы резец

коготком приманчивым, нежным, злым огоньком.

Или это я тебя, стёклышко-леденец,

прижимаю к нёбу танцующим языком? 

ПУСТЫННОЕ

 …и вся её смуглая скорлупа,

горячая спальня вьюг,

в секущихся шорохах трав, упав,

увидишь — прозрачна вглубь

песка:

на тысячу злых шагов,

до косточки мышьей, до

ручья, оброненного далеко,

монетой в пустое дно.

и ты, то дёргаясь, то ложась

в бессонницу, букв крупу

ссыпая, голый язык зажав

зубами, несёшь во рту

пустыню:

колкую эту шерсть,

окрошку углов, узлов,

и тоже навстречу, как перст, как есть,

прозрачен на тысячу слов… 

НЕРОВНОЕ

 человек человеку — почерк, две горсти букв,

мятный зелен лист письмеца и красная в нём строка.

азиатский шёлк подмышек, иероглиф губ,

гладкий воск обмана, клинопись-не-вникай.

человек другому — имя на запах, след

языка по нежным ямкам, меж пальцев рук:

белый волк по брюхо в снег заметён, слеп,

и позёмка стирает тропы… в полях, вокруг…

человек человеку азбука, ноты, счёт,

голый провод, палёная шерсть, потом-поймёшь-ерунда;

чёрный лось заходит в реку, небо пьёт,

поднимает голову… капает розовая вода…

человек между прочих — прочерк, пустой пробел.

не прошепчешь другим, что боялся вслух для неё.

белый волк темно оборачивается к тебе.

чёрный лось забредает в облако и плывёт. 

НОЧЬЮ

 1 

дай мне, дай мне сказать… ты же тоже из слов,

не из взятых назад — из коленных углов,

тёплой ямки пупка, паль-чи-ков-на-вос-ток,

за границу загара, ты тоже — песок:

против шерсти взъерошен, просвечен до косточки

предпоследней — колючей, непарной — не просто так:

позвоночный язык, и не спрячешься за

щёку… ближе сказать — это больше сказать… 

2 

молчи,

но пьяной ночью — пьяной, волчьей,

приснись мне зло,

чтобы стекло толчёное

хрустело на зубах,

кормило солью

(скрипело ломаное) —

резкой, крупной, красной…

нечаянно?

нет — в пот ошпариваясь,

небритою декабрьской щетиной

по голым розовым бутонам,

морским песком меж коцанных коленных чашек

сжимало нас до полного,

до щастья,

до кожуры, веснушки до единой —

твоё молчание… 

НАД ГЛУБИНОЙ

 …так и плывём над глубиной,

как щепки, белые на чёрный

ночной гудрон: уже без счёта,

без тонкой кожуры, больной

(черешно-шелковичной-наспех)

о том, насколько мы напрасны

с тобой…

не так: во снах, когда друг друга,

как из ручья, берём на руки,

на тяжесть бёдер, губ припой,

на слово — скрипкие качели

над лебедой —

«усни-поспи-приснись…» простой

язык. но здесь о языке ли?.. 

«Мерцающая пропорция» и поэтический жест в стихах Марины Чирковой

 Говоря о поэзии Марины Чирковой так и хочется прибегнуть к тому способу взаимодействия с реальностью и со словом, который в этой поэзии наиболее явлен. То есть: прикрыть глаза и накамлать ассоциаций, довериться и поддаться стихии звука, позволить ей увлечь себя и нести, гнать перекати-полем, наматываясь до плотности образа (или мысли). Щебетанье пташек в древесной кроне; порыв ветра — пташки вспорхнули, кроны всколыхнулись, качнулись в одном направлении, по ним словно бы прокатилась волна, продолженная за рамки образа кипой сорванных листьев… Извечный природный жест, всегда волнующий наблюдателя. Марина Чиркова умеет видеть жесты природы и делать их жестами поэтическими. Природа «дикая» живёт в её стихах как нечто стихийное, неисчисляемое — охапками, копнами, грудами, буреломными зарослями, смородиновыми кущами, травными гнёздами-колтунами, в которых всё перепутано и взаимопронизано, «выдохнуто» одно в другое, но при этом — «слова не сломаны о слова». Природа «очеловеченная», городская, присутствует в стихах Марины более сдержанно, компактно, не выплёскиваясь смыслово и интонационно за некие заданные автором контуры:

Психоделика звука, кружение речи внутри самое себя, как бы свивающей кокон из полупрозрачных интонационных волокон (словно «сладкую вату» наматывают на палочку-ось), с частой россыпью осколочной, бликовой образности в этой «вате»:

Марина Чиркова, безусловно, относится к тем поэтам, которые скорее ворожат, нежели конструируют. И ворожит она — на звук, по аналогии с тем, как можно ворожить на воду, на огонь, на другие «подручные материалы» в магии. Ворожба на звук — так назову её технику, не вполне научно, но зато очень даже поэтично, на мой взгляд!

А чувственность — раскрошена, хрустит осколками стекла, оцарапывает «декабрьской щетиной», агрессивна — ранит «розовые бутоны», протискивается «меж коленных чашек», настаивает: соль, песок, щетина, толчёное стекло! Эта жёсткая, колючая взвесь стольких компонентов, одинаковых по своей функции «ранить», застигнута нами как бы в момент медленного вращения в небольшом хрустальном шаре стиха. Автор встряхивает шар — и взвесь приходит в движение.

На мой взгляд, образность здесь слишком лобовая, откровенно обращённая к рефлексам читателя (как скрип мела по доске или наждака по стеклу вызывает невольное содрогание). Возможно, так и задумано. Показать истинную природу «щастья». От настоящего «щастья» мороз по коже и рефлекторно сводит скулы:

А в «Бабьем лете» чувственность другая. Читая это стихотворение в первый раз, я была уверена, что в мои предпочтения оно не впишется… пока не дошла до концовки. Тут-то оно всё и сложилось, один к одному. Сумбур ассоциаций, грамматические фрагменты и вкрапления (вместо нормальных грамматических конструкций), охапки всевозможной ботаники, все эти пижмы, ежи, мятлики, розы и чертополох, каштаны и вишни, мята и лебеда; расшатанный, рваный ритм, как бы передающий сбивчивое дыхание лир. героини, упавшей в объятия своего любимого — как в густые травы, всё это было для того, чтобы

Воспринятое целиком, оно именно что «выдохнулось» в меня-читателя, душистым растительным облаком, ворохом, в котором всё перемешано-переплетено, но не «сломано» друг о друга. Настоянный на лете ароматный сбор, сбор-взвесь, существующий в воздухе наподобие лёгкой насекомой стайки. И одновременно — властная, повелительная чувственность: «поймал русалку терпи обняв». (Наличие здесь русалки не смущает: это лесная, луговая русалка, богиня трав и цветов.) Какими-то другими, более выдержанными и «устойчивыми» фразами здесь написать было бы просто невозможно. Обычно такой сумбур в поэзии воспринять мне очень сложно, но тут — редкое исключение. Стих убедил и впечатлил меня.

Говоря о переимчивости Марины и её таланте продлять «жестикуляцию», подсмотренную у природы, в свои стихотворения, замечу: подсмотренное — не обязательно жест. Это может быть, например, мимика. Абрис. Лёгкий мимический абрис, набросок части лица, как в стихотворении «В январе». Зимняя река лежит белоснежным спящим драконом, который «…не откроет солнечного ока, // не шевельнёт хвостатую метель». Хороший образ, красивый и сказочный такой, но он не был бы столь зримым и убедительным, если бы не предшествующая строчка: «Совпавших губ обветренная кома». Не только поцелуй героев, но и два берега, как плотно сомкнутые губы некоего исполинского существа, вписанного в пейзаж (да собственно им, пейзажем, и являющегося). Этот пейзаж-коматозник убеждает меня, даёт мне достигнуть того уровня погружения в созданный автором мир стиха, на котором я уже совсем по-другому воспринимаю «спящего дракона» реки, его сказочность и красивость отступают на второй план, а волнует уже что-то совсем другое. Тихий зимний день на реке, эффект присутствия, подлинность узнавания… Это стихотворение более традиционно, не раздроблено внутри, состоит из фраз «нормальной» протяженности и грамматики. Да, Марина умеет и так. Без своего фирменного сумбура.

А вот одно из моих любимых у Марины — «Смородиновый лес». В нём, мне кажется, найдена идеальная пропорция между «камланием на звук» и ясностью, прозрачностью поэтического высказывания. Именно поэтому, мне кажется, оно производит ощущение чего-то такого большого, тёплого, эмоционально насыщенного и невероятно притягательного.

Мне кажется, эта мерцающая пропорция в стихах Марины Чирковой — это, фигурально выражаясь, как бы хребет дракона её поэзии (коль уж мы недавно говорили о драконе, то почему бы не использовать эту метафору, навеянную Марининым текстом). Хребет неровен, прерывист, состоит из острых пиков и впадин между ними, но он есть, и на нём, по моему мнению, всё держится. И голова, и крылья.

Петра Калугина,

филолог, поэт, победитель Международного литературного конкурса «Кубок Мира по русской поэзии — 2016»

Оглавление

Смородиновый лес  Марина Чиркова

ЕХАТЬ

КАРАНДАШОМ В СЕНТЯБРЕ

ЧЬЯ

В ЯНВАРЕ

ДИПТИХ

СМОРОДИНОВЫЙ ЛЕС

БАБЬЕ ЛЕТО

ПТИЦА

ЭТАЖИ

ТИЛИБОМ

КОНТУР

МСКВ

СЛОВАМИ

ЗНАТЬ

ПИТЬ

ЧИТАТЬ

ДОРОГА НАД

В АФИНАХ РОЗОВЫХ

АЭРО

БЕССОННИЦА

ПО КРАСНОЙ НИТИ

ЧТО ЭТО С НАМИ

40 (ПОДРАЖАНИЕ ЛОРКЕ)

МОТЫЛЁК

ГИЗЕЛЛЕ

ПРОЗРАЧНЫ… 

СКУЛЬПТОР

НЕ ЗИМА

СПАТЬ

НЕБО РУШИТСЯ ВНИЗ

ТО ЛИ РОЗОВАЯ ЛЬДИНКА

ИЕРОГЛИФИЧЕСКИ

ТЕНЬ ЛИ БО И ДРУГИЕ

НЕ ЖАЛЕЙ

ПРИВОРОТ

ПУСТЫННОЕ

НЕРОВНОЕ

НОЧЬЮ

НАД ГЛУБИНОЙ

«Мерцающая пропорция» и поэтический жест в стихах Марины Чирковой