Гений Зла [Василий Васильевич Варга] (fb2) читать онлайн

Василий Варга ГЕНИЙ ЗЛА

Лучшего среди гоев — убей. Ибо кто будут гои без лучших? Стадо. И они будут спрашивать у нас, потому что их лучшие будут убиты: «Куда нам идти?» И мы погоним их по дороге в Царство Израиля, потому, что там нужны будут рабы.

Kidduschim 82 a; Sophrim 15; Mechlito C. Bechallam

От автора

Маниакальная ненависть к русскому народу позволила Ленину проводить над ним всевозможные, эксперименты и, не стесняясь, называть русских дураками, которым нельзя поручать серьезную работу, так как они годятся только пилить и таскать дрова, быть на побегушках у еврейской нации, избранной Богом. Истинно русский человек, в сущности, подлец и насильник, шовинистическая русская шваль, ˗ вещал вождь без зазрения совести, которую он отрицал, как таковую.

Эти строки принадлежат ему, не Мордыхаю ˗ Марксу, не Энгельсу, не Сталину, а ему Ленину, вождю не состоявшейся мировой революции. Вот он, наш кумир. Уже до того, как он сделал нас рабами, он уже видел в нас своих рабов. Вся драма в том, что русский народ сделал из этого анти человека нечто такое, что равняется божеству. Он до сих пор не повержен, не осужден. Как злой рок он смотрит на нас с высоты памятников не только в столице, но и по всей стране. До сих пор Красная площадь ˗ лицо России, хранит его скверный труп и является еврейским кладбищем. Что это, умопомрачение или меч рабства висит над нашими головами? Ответить на этот вопрос сможет ответить только история, будущее.

Варфоломеевские ночи

Истинно русский человек, в сущности, подлец и насильник, шовинистическая русская шваль, истинно русский держиморда, грубый великорусский держиморда, угнетающая или так называемая великая нация.

Ленин 1922 год. «К вопросу о национальностях или автономизации».

Есть глубокие различия между вечным и тленным, преходящем во времени. Пример: марксистско-коммунистическую литературу в будущем никто никогда не будет читать, разве только для исторических исследований, так в ней все бедно и незначительно… Ненависть к человеческой гениальности, к высоте и вечности есть пафос коммунизма.

Н.А. Бердяев.

От всех безвинно убиенных

Тебе проклятье, гений зла!

От их останков, ныне тленных,

Чья песнь оборвана была.

1

Теперь, спустя сто лет после Октябрьского переворота в 1917 году, когда мы знаем многое из того, что нам не положено было знать, о вожде пролетариата, наш долг приоткрыть завесу, за которой тщательно скрывался истинный образ маленького, человечка с характерным прищуром глаз и бородкой, чуть приподнятой кверху.

Ленин ˗ чистокровный еврей, рожденный Марией Срулевной Бланк, Ульяновой по мужу, некая национальная помесь еврея с калмыком. Это тщательно скрывали большевики на протяжении многих лет от своего народа, от истории, хотя это особого значения не имеет, ибо любой еврей такой же человек, возможно несколько умнее, хитрее, быстрее и успешнее находит свое место под солнцем, чем представитель другой нации, в том числе русской.

Вполне возможно, что помесь национальной принадлежности сказалась на его непростом характере. Черты этого характера мы попытаемся раскрыть, а пока скажем лишь о том, что он презирал своих соратников и ненавидел простых рабочих и крестьян, за интересы которых, якобы боролся. Иначе как объяснить повальные расстрелы и разорение крестьян и тех рабочих, кто осмелился думать не так, как думал он, Ильич, и его самый близкий по духу Лейба Бронштейн? А Бронштейн, только что, в спешном порядке, приехавший из США с полными карманами долларов и программой полностью уничтожить русских бесхвостых обезьян, называемых почему-то людьми, даже не скрывал своей беспрецедентной наглости.

На совести Ленина (а была ли у него совесть?), по последним данным, шестнадцать миллионов погибших в течение семи неполных лет его кровавого правления. Ленин обещал землю крестьянам и тут же отобрал ее, как только захватил власть. Крепостное право, отмененное ненавистным царем в 1861 году, вернулось с признаками рабства и просуществовало до 1974 годам, когда повсеместно стали выдаваться паспорта крестьянам.

Средства массовой информации не жалели сил для околпачивания масс. Они сделали из мухи слона, и советский народ стал поклоняться идолу. Кроме того, везде: в казарме, в цеху, в колхозе, в тюрьме, на гвоздике висел его портрет; малышам вешали на шею красный галстук и образок величиной с пуговицу крепили на блузку с изображением их отца и учителя. Любой малыш в возрасте пяти лет уже знал, что Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

Когда ребята подрастали, они, как правило, становились комсомольцами, мечтали вступить в партию, поскольку партия открывала дверь к благополучию для своих членов и их семей.

Стремление вступить в партию любого гражданина советской страны было настолько популярным и желаемым, что незадолго до краха коммунистической империи, уже требовали взятку, прежде чем открыть дверь в коммунистический рай. Членство в партии давало огромные привилегии. Особенно это касалось интеллигенции. Вы могли получить диплом любого вуза страны, но без маленькой красной книжечки с изображением Ильича, ваш диплом мало что значил. Всю жизнь вы могли оставаться рядовым инженером на заводе, всю жизнь могли проработать рядовым учителем, если у вас не было партийного билета. В партию уже шли те, у кого каким-то образом что-то было в загашнике, в кармане, в мешочке, спрятанным под ванной. Получить билет члена КПСС, так называемый второй диплом, уже было не так-то просто. Приходилось раскошеливаться. С натяжкой это можно назвать торговлей партийными билетами.

Надо признать, что КПСС проявляла заботу о своих членах, защищала их, не давала в обиду. Одно было плохо. Если тебя по каким-то причинам исключили из партии, ты автоматически становился инвалидом первой группы без сохранения содержания.

КПСС, как и ее создатель, держались на плаву лжи и фальсификации. Они пытались вычеркнуть из истории все то положительное, что было до 17 года, до переворота, и начать историю великой страны со страны Советов.

Советский народ жил во лжи, даже не подозревая об этом. Общество, в котором не было ни одного человека думающего иначе, чем думал вождь, в котором не было ни одной газеты вне партии, откуда никого не выпускали за границу и не впускали иностранцев, общество за колючей проволокой, — разве оно могло знать правду? Но как во всяком обществе, откуда-то появлялись умники, претендующие на правду; их тут же, отлавливали, объявляли врагами народа, судили «народным» судом и отправляли по ленинским местам на десять, а то и на 25 лет.

Теперь, когда мы многое узнали о Ленине, мы не имеем права молчать.

Соратники Ленина, участвующие в государственном перевороте, а затем начавшие гражданскую братоубийственную войну, были сомнительные личности той же национальности, которых Ленин тщательно подбирал. Грузин Иосиф Джугашвили стал полноправным членом маленькой еврейской синагоги лишь после того, как ограбил банки в Тифлисе и доставил Ленину 340 тысяч золотых рублей ˗ огромную по тем временам сумму. Правда, это были не те евреи, которых мы знали и знаем. Это были отщепенцы, они продали свою веру, свои фамилии, свою родословную за 30 сребреников, бесстыдно присвоили себе русские имена ради выгоды и ради власти. Их присвоенными фамилиями назывались русские города такие как: Ленинград, Свердловск, Киров, Куйбышев и другие.

Кучка негодяев с темным прошлым, прилипшая к Ленину, несла с собой философию уничтожения русского народа, так называемых «бесхвостых обезьян» по выражению Бронштейна-Троцкого, и заселения на свободной территории евреев, была известна Ленину и поначалу привлекала его.

Ленин тщательно скрывал свою национальную принадлежность. После смерти вождя, его сестры стали копаться в родословной знаменитого брата, но Сталин, узнав об этом, строго приказал: молчать.

* * *

Список ленинской когорты, правившей страной после Октябрьского переворота слишком длинный, и приводить его здесь пока не стоит.

Во время работы над этой книгой возникло много вопросов. На них автору не удалось найти четких ответов. Историки как бы раскололись на два лагеря: одни продолжают утверждать, что переворот это благо для России, что следует вернуться обратно, так как все было бесплатно, и за всех думала партия, другие же по крохам собирают правду. Правда нам нужна как воздух. Достаточно одного примера.

В капиталистической стране Дании, где никогда даже не пахло коммунизмом, пенсионер получает 2800 долларов в месяц. А мы такие счастливые с Лениным в груди всегда жили бедно, все одинаково, а чтоб купить какую-то убогую с виду тряпку, экономили на том же питании.

Поскольку нам не удается найти ответ на многие вопросы, остается их только перечислить.

Почему Ленин был таким жестоким, мстительным человеком, ведь он родился и воспитывался в благополучной семье? Почему он требовал у матери отдавать последние гроши со своей пенсии на содержание партии в то время, когда кавказец Иосиф Джугашвили (Сталин) так щедро пополнил партийную кассу?

За что он так ненавидел Россию и называл русских дураками? Почему он утверждал, что русскому дураку нельзя поручить никакую серьезную работу, кроме как таскать мешки с цементом, грузить навоз, колоть дрова и доставлять посылки из одной организации в другую?

Почему он, так трусливо прячась за занавес глубокой тайны, категорически потребовал расстрелять царскую семью, среди которой была прислуга, больной царевич Алексей и царские безгрешные, несовершеннолетние дочери? Почему и ради чего он расстрелял десятки тысяч священнослужителей, разграбил монастыри и церкви? За что изгнал интеллигенцию — мозг нации? И таким вопросам нет конца. И еще один вопрос. Без него никак не обойтись.

Тут зададим этот вопрос самим себе, русским Иванам. Как так получилось, что узурпатор так просто захватил власть, и так быстро согнул в три погибели великую нацию, нацию Толстого, Достоевского, Чайковского, Королева, Менделеева, Пушкина, Лермонтова? Почему мы так быстро превратились в духовных рабов, и в среде этих рабов Ленин стал Богом? Ленин, внутри которого сидел дьявол, временно победил Бога, потеснил, а точнее вытеснил его из сердца россиян и занял его почетное место.

Почему его труп до сих пор оскверняет Красную площадь — сердце России? Почему наше руководство не может перезахоронить его останки?

Однако все же кое-какие просветления стали проглядывать сквозь занавес тайны, лжи и извращения фактов. Оказывается, мать Володи руководила воспитательным процессом своих детей и направляла его в нужное русло. Возможно, это она привила детям маниакальную ненависть к России и русскому народу, это из ее уст Володя услышал и запомнил, что Россия варварская страна, что это навоз истории, что Россия враг всего прогрессивного, она населена обезьянами, которых почему-то называют людьми, что нет никого бездарней и лицемерней, чем русский мужик.

Это хорошо усвоил и брат Володи, Александр. Позже, когда его приговорили к смертной казни за покушение на царя и тут же предложили написать прошение о помиловании, он отказался с презрением, полагая, что русский царь просто «бесхвостая обезьяна», как ему внушила его мать Мария Срульевна Бланк в замужестве Ульянова.

И Володя с достоинством отомстил за брата: он с удовольствием расстрелял четырех несовершеннолетних царевен и больного царевича Алексея, приказал всех раздеть, изъять ценности, а обнаженные тела убитых облить кислотой и забросить в глубокую шаху. Когда ему доложили, что все исполнено, он радовался, как мать своему первенцу. Другие его кровавые художества можно объяснить заболеванием мозга.

* * *

У матери Ленина был отец Сруль Бланк, сбежавший от своего отца Мойши Ицковича Бланка. Дедушка Володи отрекся от иудейской веры и в результате крещения получил имя Александр. Отец Сруля, Мойша Бланк жил в западной части Украины, в Новоград-Волынске, где в то время проживали еще 86 еврейских семей, занимался торговлей, со всеми ссорился и постоянно судился с евреями. Мойша был отменным мошенником, за что привлекался к судебной ответственности. Откупившись от тюремной камеры, стал воровать сено у своих соседей. Занимался также и доносительством. Он был жестоким, сварливым и необыкновенно подлым евреем. Дрался с сыновьями и устраивал всякие козни в семье.

В архивах остались сведения о том, что в 1816 году он обратился в Волынский суд с требованием взять старшего сына Абеля под стражу за полученные от сына побои. Но Абель не пострадал, так как отец был уличён во лжи.

Характер у Мойши был, не приведи, Господь! Несдержанность, жестокость, свирепость, грубость, мстительность, непримиримость, — что может быть худшее?

Бланк был уличен в поджоге 23 домов евреев в Староконстантинове 29 сентября 1808 года. Чтобы отвести от себя подозрения, он немного подпалил и свой дом. Как видим, правнуку было, что передать.

Духовные рабы, которые возносили его имя до небес, вырвали эти сведения в одном из архивов, но все дело в том, что, ни в одной стране нет, и не может быть единственного архива.

В генеалогическом древе Ленина есть и частичка других кровей: отец матери Сруль-Александр был дважды женат. В первом браке на немке в десятом колене, от которой и родилась Мария Александровна (Срульевна), мать Ленина. Что касается отца Ильича, то он чистокровный калмык. Дед Ленина по отцовской линии женился на собственной дочери и имел от нее детей. Как видим, у Ленина нет ни частички русской крови.

И все же ни отец, ни мать Ленина не заслуживают осуждения. Они заслужили звания дворян и прожили свою жизнь как порядочные люди. А мать Володи, Мария Александровна, оставшись вдовой, до конца жизни содержала сына, революционера-террориста на свою пенсию. Она внушала сыну отвращение к русскому мужику, руководствуясь сугубо национальной принадлежностью: она была чистокровная еврейка.

Когда Володя подрос, то он увлекся учением немецких евреев Мордыхая Леви (Маркса) и Энгельса. И Маркс, и Энгельс были отъявленными русофобами и всю свою жизнь считали Россию варварской страной. Энгельс советовал запустить в дикую страну идеологию марксизма, очевидно полагая, что русские дураки примут ее на «ура». К сожалению, так оно и вышло.

Маркс утверждал, что славяне — это раковая опухоль Европы. Маркс (Мордыхай Леви), а затем и еврей Ленин воспитывались на параграфах древних еврейских Талмудах, которые просто леденят душу. Перечень этих параграфов будет приведен во второй части книги.

Возможно, усвоив эту философию в детстве, Ленин придерживался ее всю свою жизнь, хоть и не выпячивал ее открыто, это была его глубокая тайна, спрятанная, как бы на всякий случай, на самом дне его изуродованной самой природой души. Только к русским он открыто выражал свою ненависть, считая их вторым сортом, «Иванушками-дурачками», годными только к тяжелой физической работе.

Ему очень нравилась фраза Энгельса о том, что в темную варварскую страну Россию хорошо бы запустить какую-нибудь идеологию. А далее шли слова о том, что насилие и диктатура — прекрасная вещь, если они применяются, когда следует и против кого следует. Ведь революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков и пушек, то есть средств чрезвычайно авторитетных. И если победившая партия не хочет потерять плоды своих усилий, она должна удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам ее оружие.

* * *

Уже в 1905 году ему удалось спровоцировать выход рабочих к царской резиденции. Он требовал, настаивал и путем обмана и подстрекательства добился столкновения с вооруженными стражами порядка и, конечно же, кровопролития. Замысел рабочих был совсем иной, они планировали мирный исход демонстрации.

Чтобы избежать повторений в дальнейшем повествовании, начнем сначала, хотя это начало определить сложно, поскольку никто не собирается пошагово освещать «мудрые» шаги кровожадного узурпатора и мастера расстрельных дел, как это делали светила науки… даже без «среднего образования» в советские времена.

* * *

Можно смело утверждать: Ленин как человек, никогда не был счастлив! Мстительность и злобность, переросшая в ненависть к себе подобным, мешала ему чувствовать себя нормальным человеком и получать радость от жизни как таковой.

Политическая борьба долго не приносила результатов. Талмуды, которые он строчил не всегда сам, но и со своим ближайшим сподвижником Апфельбаумом (Зиновьев), никто не читал и не покупал, кроме людей из ближайшего окружения.

И власти, едва ощутимо пощипывающие его за политические призывы захватить власть вооруженным путем, заставляли его усомниться в правильности избранного пути. Эти и другие причины вынудили будущего дутого гения покинуть Россию, которую он ненавидел всеми фибрами своей души.

Царь Николай Второй сослал его в Сибирь и там в ссылке Ленин получал довольно солидное денежное вознаграждение, что позволило ему жить на широкую ногу. Он купил лошадь для прогулок, сочинял свои безжизненные талмуды, пока еще самостоятельно, без Гершона Апфельбаума, с коим еще не был знаком, читал революционную литературу (Добролюбова и Чернышевского, звавшего Русь к топору), вел обширную переписку с друзьями-революционерами. Сюда же к нему приехала почитательница его идей Наденька Фишберг (Крупская), серая мышка, с немного выпученными глазами, у которой, по всей видимости, туго было с женихами, да и будущий вождь мирового пролетариата, как утверждают злые языки, уже был женат до знакомства с Наденькой; здесь же они сыграли довольно приличную свадьбу. (Если бы только знал всемогущий тогда русский царь, как отблагодарит его молодой якобинец, когда захватит власть?)

Но Ильич не проявил страсти к молодой супруге как к женщине, она была слишком покладистой, слишком преданной, холодной в постели, на все готовой, на все реагирующей с едва заметным восторгом и расстегивающей воротник, когда Ильич начинал щурить глаз.

Он быстро увидел в ней преданную служанку и понял, что можно побаловаться клубничкой на стороне, а позже, когда появилась Инесса, он и вовсе поставил супругу в известность, что в будущем они будут жить втроем.

Когда появилась Инесса Арманд, уже родившая к тому времени пятерых детей от другого (других) мужчин, супруга Надя впала в прострацию, но будучи неглупой женщиной, к тому же руководствуясь марксистским учением о многожёнстве, решила смириться. Она осталась в семье в качестве не то няньки, не то домашней прислуги.

В будущем об этом периоде жизни революционного якобинца будут написаны сотни, тысячи диссертаций и великие марксисты станут, извращая истину, профессорами и докторами наук. Правда, никто из них имени Инессы даже не упоминал в своих псевдонаучных трудах.

Жизнь Наденьки и Ильича подавалась как пример для подражания для молодоженов советской страны. Верность Ленина как семьянина так старательно муссировалась, что поневоле, правда гораздо позже, возникла поговорка: «Трех спальная кровать — Ленин с нами».

Во время медового месяца Ленин еще не страдал от пикантной болезни, и его не покидала надежда на потомство наряду с надеждой дорваться до власти и сделать Россию плацдармом для победы мировой революции. Но надежды на потомство не оправдались: то ли Наденька оказалась бесплодной, то ли будущего гения природа лишила радости отцовства.

Как муж Ленин довольно быстро разочаровался в Наденьке и углубился в дебри марксизма.

«Ладно, — сказал себе будущий вождь „мирового“ пролетариата, — постель это не главное для политического деятеля такого масштаба. С постелью мы еще разберемся. Среди революционных масс найдется молодая революционерка, с коей душа и тело познают земную радость в минуты краткого отдыха от политической теории мировой революции. А посему надо ехать за границу. Надо потребовать у этих русских дебилов как можно больше денег в партийную кассу».

Сказано — сделано. Будущий гений очутился в Швейцарии вместе с Наденькой. Сюда стали приезжать кавказские плечистые ребята, а точнее бандиты, грабившие банки с кожаными сумками, набитыми золотыми рублями, и Ленин с семьей смог зажить на широкую ногу. Здесь им были написаны многочисленные политические талмуды совместно с Апфельбаумом, в которых освещались свары между оппонентами и даже политическими единомышленниками. Злые языки говорят, что Апфельбаум окончательно вытеснил Наденьку из революционного сердца Ильича и что они оба гораздо позже стали гомосексуалистами, вплоть до появления Инессы Арманд. В это трудно поверить, но и разувериться невозможно. Это маловероятно, поскольку редко какой гомосексуалист возвращается к женщине как таковой.

— Гершон, а Гершон! Ты, почему так долго спишь после секса? Надо же садиться за роман «Что делать?» Я не могу больше, у меня голова пухнет от этой книги. У тебя тридцать страниц, а я едва накрапал три. Всего три, ты понимаешь это, Гершон? Ты революционер или так себе шавка, что крутится возле меня за кусок мяса во время варки супа.

— Володя, еще один сеанс с той, бритоголовой, и я приступаю. Знаешь, после секса как голова работает, ужас. Даже то, что мы украли это название у Чернышевского, нисколько меня не смущает, — сказал Гершон Апфельбаум. — И не должно смущать. Революционерам все дозволено. Даже однополые контакты. Давай поженимся, а?

Ленин расхохотался, а потом нахмурился.

* * *

Ленин по утверждению политических оппонентов был на удивление сварливым и мстительным человеком, он всегда таил обиду на всех и на каждого в отдельности. Много причин было для этого. Он считал себя умнее любого смертного, а следовательно полагал, что все ему завидуют и что˗то такое прячут нехорошее на дне своей загадочной души. Каждого человека он считал порядочной дрянью, а благородство, совесть, честь отвергал, как буржуазные субстанции.

Как-то один из его сподвижников, то ли Бронштейн, то ли Кацнельсон сказал ему:

— Володя, что это ты все корпишь над бумагами, а если не ты, то Апфельбаум…

— Что Апфельбаум, что Апфельбаум? Он только смотрит то, что я написал, ну иногда ставит запятые, правда, Гершон? Ну, скажи им, они темные люди, они ничего не понимают в колбасных обрезках. Они дураки, подлецы. С такими ми…овую…еволюцию никогда не осществишь.

Апфельбаум моргнул и углубился в бумаги. Он не выдавал тайны, он дорожил дружбой с Лениным, и готов был лизать ему пятки, а не то, что сочинять ему всякие талмуды с еврейской хитростью, чтоб никогда никто ничего в них не мог разобраться.

Сам Апфельбаум (Зиновьев) был импульсивным человеком, метался из стороны в сторону, много раз изменял Ленину, ссорился с ним, предавал его и вновь к нему возвращался. Его собратья по крови такие как, Баилих Мандельштам (Луначарский) впоследствии давали ему положительную характеристику, приписывали статус выдающегося оратора, но наиболее правдиво характеризовала вождя его любовница. «Личность Зиновьева особого уважения не вызывала, люди из ближайшего окружения его не любили. Он был честолюбив, хитёр, с людьми груб и неотёсан…. Это был легкомысленный женолюб, он был уверен, что неотразим. К подчинённым был излишне требователен, с начальством — подхалим». Ленин Зиновьеву покровительствовал, но после его смерти, когда Сталин стал пробиваться к власти семимильными шагами, карьера Зиновьева стала рушиться. Мы о нем еще вспомним.

А пока он трудился над пустым политическим, довольно склочным трактатом под названием «Что делать?», он шепнул Ленину на ухо:

— Отдохни, Володя, я потружусь. У меня сейчас бродят такие мысли в голове, в которых и самому трудно разобраться, и поэтому я их туда и запихаю. Почему Гегеля так высоко ценят? Да потому что никто не понимает, о чем он писал, к чему призывал. А коль так, то остается одно: назвать его гением. И ты по этой части идешь. Какой роман не возьми, ничего не понятно, а тем более пролетариату, да пролетариат тебя веками будет считать гением, Володя.

— Полностью согласен, но, Герша Аронович, давай работать! трудись ˗ упорно и добросовестно, кляча. Сегодня двадцать страниц должен накропать, не меньше. Ну и рожа у тебя, Гершон!

— А ты? Посмотри в зеркало и убедишься, что ты похож на пугало огородное, — сказал один из соратников Ленина. — Нельзя так. Пойдем, развлечемся с молодухами. Я знаю специальный дом, где за мизерное вознаграждение можно пообщаться с симпатичной куколкой, при этом она предстанет перед тобой, в чем мать родила, лишь бы ты был доволен. Они, эти пухленькие хохотушки с розовыми личиками, необычайно ласковы, знают толк в пикантном деле, не то, что твоя Надя, так похожая на старуху, у которой только что отвалились рога изобилия, с ленивой походкой и холодным философским взглядом. По тебе видно, что ты в семье несчастлив.

— Я категорически возражаю! — громко произнес Гершон Апфельбаум и угрожающе посмотрел на Володю.

— Молчи, Герша. Все познается в сравнении. А это не противоречит учению Маркса-Энгельса? — произнес Володя и расхохотался.

— Наоборот. Ты отдохнешь душой и телом, да и мозг придет в движение, а там, глядишь, новый политический труд родится. Вон уж лысый стал, голова похожа на дамское колено. Пора в люди выходить, вождем становиться.

— Именем мировой революции — идем на завоевание проституток!

В бордели было много красоток, представительниц разных национальностей, выбирай любую. Ленин долго оценивал каждую и остановился на той, которая внешне не напоминала ему супругу Надю, поскольку Надя в постели была слишком флегматичной, она не знала как вести себя с гением в изгнании, хотя это изгнание было как будто добровольным.

Она, бедняжка, не извлекла никаких уроков, будучи замужем до Ленина, не думала, что она как женщина вызывает у него не только равнодушие, но и отвращение. И если он не разводился с ней, то только потому, что она была хорошей кухаркой, его политическим соратником и секретарем. Кстати, говорят, Ленин тоже уже был женат прежде, но это было великой тайной на протяжении всей истории КПСС. Могло быть и такое, но это никак не могло повлиять на развитие марксизма.

Группа марксистов во главе с Лениным отправилась в дом терпимости, где их приняли с распростертыми объятиями. Кацнельсон, будущий Свердлов, чьим именем будет назван один из городов на Урале, протирая очки, и вытирая сопли белым, немного коричневым платком, сказал настоятельнице борделя, широкоплечей даме высокого роста с некрасивым шрамом на левой щеке:

— Перед вами вождь мировой революции, а не х… собачий. Предоставьте ему самую сексуальную, самую красивую девушку высокого роста не старше восемнадцати лет. Знайте: мужчины низкого роста любят дам высокого роста, а дамы высокого роста никогда не в обиде на мужчин низкого роста. И еще. Старики, такие как мы, любим молоденьких, глупеньких, но в постели незаменимых. Если кто-то из них прочитал «Капитал» Маркса, платим двойную цену.

— О…. о! Ес! — произнесла дама, обнажая металлические зубы и намекая на то, что не мешает позолотить ручку.

Кацнельсон извлек увесистый мешочек и бросил двадцать золотых рублей настоятельницы. Все равно это были деньги из партийной кассы, а партийная касса пополнялась ежедневно русскими меценатами, да и сами партийцы не дремали. Они совершали набеги на банки, на кассы, грабили и даже убивали, если выхода другого не было, но деньги приносили и сдавали в кассу исправно.

Вскоре вошли три блондинки под метр восемьдесят в шелковых халатиках, застегнутых на одну пуговицу.

— Кто есть тут Волод Уланов-Бланк? — спросила одна, расстёгивая пуговицу. — Я смотрел «Капитал» и борода Маркс-Мордыхай, фи, борода, как мой бабушка овечья задница.

Но Ленин уже потерял ориентацию, наплевал на бороду Мордыхая и сунул свою лысину в грудь проститутки, воскликнув:

— Да здгаствует миовая…еволюция!

Блондинка схватила его за брючный ремень и поволокла в комнату наслаждений.

Вождю так понравилась блондинка, что он назначил ей солидное пособие, снял для нее квартиру, и почти каждый день после напряженного труда отправлялся к Джулии в раскрытые объятия.

Надежда Константиновна сразу заметила перемену в муже и даже осмелилась как-то за обедом спросить:

— Володя, что с тобой случилось? тебя не узнать. Ты все время улыбаешься, хохочешь, будущие поколения назовут это гомерическим смехом, но теперь, пока этого еще не произошло, я требую конкретного ответа на конкретный вопрос: где ты шляешься по ночам?

— Наденька, ты «Капитал» Маркса-Мордыхая законспектировала?

— На третий странице застряла, а что?

— А то, что если ты будешь копаться в личной жизни вождя мировой революции, то ты станешь контрреволюционеркой. Ты поняла?

— Поняла, — склонила голову Наденька.

— Тогда иди, конспектируй и учи назубок, а то стала портить мне аппетит.

Наденька ушла в свою комнату, схватила «Капитал» Маркса, поплакала над ним и открыла том на третий странице. О чем там шла речь, она никак не могла понять, а вот то, что она теряет мужа как такового, прекрасно поняла и решила, что лучше не вмешиваться. Тем более что Володя не так давно провозгласил: при коммунизме брак распадется, женщины станут общественным достоянием, кто захочет насладиться телом противоположного пола, надо записаться в артель безбрачия и наслаждайся вволю.

* * *

Володя воспрянул духом и приступил к самому главному своему труду, в котором и сам толком не мог разобраться и потому не мог ничего толкового сказать потомкам под одиозным названием «Марксизм и эмпириокритицизм».

Вообще, судьба трудов Ленина прямо скажем незавидная: они читались только теми людьми, кто писал диссертации и то не до конца по той простой причине, что эти так называемые произведения — это гибрид прочитанных Лениным марксистских и немарксистских талмудов, представленных в виде конспектов. Нет более скучных философских опусов, чем ленинские «гениальные» то бишь, бестолковые опусы. Хотя в них, в этих опусах есть что-то дьявольское, способствующее поклонению автору, позволяющее назвать его гением мысли. А ведь в них и мысли-то нет. Тем не менее, в советский период, каждая буква, каждая запятая считалась мудрой. Сотни тысяч студентов во всех вузах коммунистической империи корпели над этими талмудами и если что-то заучивали, то становились несказанно самодовольными.

Но оставим скучные, безжизненные, великие произведения в покое, пусть те, у кого мозги все еще отравлены марксистскими бредовыми идеями, наслаждаются ими. Покопаемся в нравственном облике гения трудящихся масс.

Проститутка Джулия вскоре наскучила вождю мирового пролетариата, и он все чаще стал захаживать в бордель, наслаждался новенькими. Здесь его начали приучать к коллективному сексу. И небезуспешно. Спустя два месяца вождь стал лучшим жеребцом борделя и даже пытался проводить агитацию среди проституток, но был встречен хохотом. Он возмутился, спешно ретировался, и стал думать, что пить воду из общего стакана, хоть и не годится, но чертовски хорошо. Поделившись с соратниками своей гениальной марксистской мыслью о стакане, он высказал еще одну мысль. Неплохо было бы для поддержки эмоционального состояния, улучшения работы сердца, головного мозга и поддержания морального духа, раскрепоститься, да так, чтобы выйти на улицу и заголить юбку любой понравившейся молодухе и главное, она не должна возражать, ибо это архи важно.

˗ Как только пролетариат возьмет власть в свои руки, надо дать им полную свободу. Пусть раздеваются, ходят по улицам Петрограда голые. Поскольку буржуазия подлежит полной ликвидации, нам нужно увеличить население.

Соратники его, конечно же, поддержали. В этом клане, в этой крохотной еврейской синагоге не было и не могло быть инакомыслия.

Ни одному советскому ученому с «мировым» именем даже присниться не могло, что проститутка Джулия сделала Ленина сексуальным маньяком. Свою практику он начал теоретически обосновывать задолго до Октябрьского переворота.

— Раскрепощение духа чувственности, энергии, направленной не на псевдо-семейные ценности, поможет выплеснуть этот сгусток на дело победы социализма, — доказывал он своим соратникам в обычной манере, поворачивая лысеющий котелок то в одну, то в другую сторону и сверля диким взглядом своих собеседников и последователей.

˗ «Несомненно, сексуальное угнетение» — есть главное средство порабощения человека. Пока существует такое угнетение, не может быть и речи о настоящей свободе. Семья, как буржуазный институт, полностью себя изжила. Надо подробнее говорить об этом рабочим, — высказывался Бронштейн (Троцкий), самый верный и самый популярный головорез большевистского анклава.

— И не только семья. Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты…. Нам есть чему поучиться у суфражисток: даже запрет на однополую любовь должен быть снят.

Разработки большевиков в сфере секса принесли свои плоды: с победой революции в 1917 году можно было смело, а главное — быстро, внедрять теорию на практике. «Так держать, товарищи!» ˗ поощрял распутников Ильич.

Многие положения большевиков в сфере «сексуального законодательства» даже сегодня выглядят очень либерально. Так вскоре после знаменитых декретов «О мире» и «О земле» выходят декреты Ленина (19 декабря 1917 года) «Об отмене брака» и «Об отмене наказания за гомосексуализм» (последний — в составе декрета «О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния»). В частности, оба декрета предоставляли женщине «полное моральное, а равно и сексуальное самоопределение», давали «право женщине на свободный выбор имени, места жительства». По этим декретам «сексуальный союз» (второе название — «брачный союз») можно было, как легко заключить, так и легко расторгнуть по инициативе не только мужчины, или совместной инициативе, но и по требованию женщины.

* * *

В 1919 году директор Института социальной гигиены одноногий еврейчик Баткис с удовлетворением констатировал: «Брак и его расторжение стали исключительно частным делом…. С удовлетворением также можно видеть, что количество сексуальных перверсий (извращений), будь то изнасилование, сексуальное надругательство и т. п., вследствие раскрепощения нравов сильно сократилось». Именно в это время появилась и теория о любви как «о стакане воды».

Наряду с революционными датами, в СССР с размахом отмечались и другие праздники. Так в 1918 году праздновалась годовщина декрета «Об отмене брака» шествием лесбиянок в обнаженном виде.

Троцкий в своих воспоминаниях утверждает, что на это известие Ленин радостно отреагировал: «Так держать, товарищи! Да з…дгаствуют лесбиянки». На этом же шествии несли плакаты «Долой стыд» и «Мужчины, обнажайтесь и вы!»

Этот призыв окончательно вошел в широкий обиход в июне 1919 года, когда несколько сот представителей обоего пола прошлись по центру Петрограда обнажёнными. Многие представительницы слабого пола, заключив мужские шланги в ладошки, требовали направить их, куда следует, тут же на виду у восторженной толпы.

Изменение отношений между полами в это время носило всеобъемлющий характер. Например, при разрыве отношений в семье с детьми, выплата алиментов производилась лишь на протяжении шести месяцев и только при условии, если один из партнеров был безработным или нетрудоспособным.

* * *

Законодательство в отношении полов в послереволюционные годы постоянно развивалось, обновлялось, дополнялось. Так Александра Коллонтай, одна из разработчиков «Кодекса о браке», писала: «Чем дольше длится сексуальный кризис, тем более хронический характер он принимает». И далее добавляет: «Сексуальный просвет в школах должен начинаться с 12–13 лет. В противном случае мы все больше будем сталкиваться с такими эксцессами как, например, ранняя беременность. Не редкость, когда этот возраст (деторождения) сегодня составляет 14 лет». В России начался резкий всплеск деторождения вне семьи и брака. Дети должны были лишиться своих отцов, всех отцов им заменял один человек — Ленин. Такой уклад общества был тщательно спланирован вождём. Под громкими заявлениями, одурманивающими малограмотного русского Ивана, Ленин подразумевал духовное рабство. Таких людей можно лишить совести и чести, отнять у них веру в Бога, но этого Бога тут же, необходимо заменить вождем мировой революции. Здесь он добился колоссальных успехов: даже сто лет спустя русские люди под смешок и вращение пальцем у виска цивилизованных народов западного мира, идут на поклон к мумии, чтобы поклониться тому, кто награждал их дедов пулей в затылок.

Это можно назвать тяжелым словом — зомбированием народа.

* * *

Директивы «о свободной любви и социальной гигиене» спускались в различные регионы России из Москвы «на усмотрение трудящихся» на местах. То есть, в губерниях власти должны были сами решать, какую сексуальную политику им вести. Часто их решение было весьма интересны….

Например, в Рязанской губернии власти в 1918 году издали декрет «О национализации женщин», а в Тамбовской в 1919 году — «О распределении женщин». В Вологде же претворяли в жизнь такие положения:

«Каждая комсомолка, рабфаковка или другая учащаяся, которой поступило предложение от комсомольца или рабфаковца вступить в половые отношения, должна его выполнить. Иначе она не заслуживает звания пролетарской студентки».

Постепенно половое коммунарство получило распространение по всем крупным городам страны. Доходило даже до того, что, к примеру, в коммуне Государственной библиотеки в Москве коммунарам предоставлялись не только одинаковые пальто и обувь, но и… трусы, кальсоны и другое нижнее белье. Похоже, что гомосексуализм в России не привился.

Но вернемся к проститутке Джулии и Ленину, потому что у нас нет сведений о том, был ли Ленин гомосексуалистом. Возможно, они с Бронштейном и занимались грешным делом, но позже, когда он познакомился с Инессой Арманд, матерью пятерых детей, необходимость посещать публичный дом или заниматься однополой любовью, само собой отпала. Инесса понравилась Ленину и стала его второй гражданской женой.

Однако не прошло и месяца совместной жизни, как Инесса почувствовала что-то недоброе и вынуждена была обратиться за медицинской помощью. Врачи тщательно осмотрели больную и с ехидной улыбкой констатировали: у вас обнаружен сифилис, но он еще не в запущенной форме. Надо немедленно приступить к лечению.

Со слезами на глазах она вернулась домой и не застав законную супругу в кабинете Ильича, — спросила:

— Володя, где ты подцепил сифилис? До встречи с тобой я была здорова, а теперь у меня обнаружили эту страшную болезнь. Это что, все гении сифилитики? Надежда Константиновна проверялась у врачей?

— Мы с Наденькой давно не спим в одной кровати. Она состоит при мне как партийный товарищ, — расхохотался Ленин. Он наградил Инессу змеиной улыбкой, потом отыскал Надю за изучением «Капитала» Мордыхая (Маркса), произнес:

— Товарищ Надя, оставь нас одних для выяснения некоторых вопросов, способствующих распространению идей марксизма. Потрудись над изучением «Капитала» нашего отца Мордыхая-Маркса… на свежем воздухе. Ветра нет, дождя нет, скамейка в саду свободна, она тебя ждет.

Надя, опустив голову, покорно удалилась. Вождь расхохотался, затем обнял Инессу и с революционным пафосом начал разъяснять методы борьбы с сифилисом, которые приравнивались к методам борьбы с капитализмом.

— Мне наплевать на твой капитализм и даже на твой «мордыхайский» марксизм: ты заразил меня неизлечимой болезнью. В «Капитале» Мордыхая-Маркса ничего не сказано о сифилисе, и как с ним бороться, — заявила Инесса Арманд.

— Наденька, пардонюсь, Инессочка моя дорогая, как только произойдет мировая революция, мы возьмемся за сифилис. Мне один врач, я дал ему тысячу золотых рублей в качестве взятки, сказал, что чем чаще мы будем грешить в постели, тем сифилис будет отступать все дальше и дальше. И это верно. После встречи с тобой я чувствую себя гораздо лучше. Поэтому бросим возлагать надежду на буржуазных врачей, а будем чаще встречаться на ложе любви, жарче отдаваться друг другу и таким образом, возможно, еще задолго до начала мировой революции, вылечимся естественным путем.

Ленин говорил патетически и убедительно. Инессе ничего не оставалось, как согласиться с мнением возлюбленного, который горячо доказывал истинность своего взгляда на данную проблему, и она покорно, подражая Наде, произнесла:

— Пусть будет по-твоему, гений зла. Пойдем в твою спальню.

— В нашу спальню, спальню пролетариата, — поправил Ленин и расхохотался. — Как только мы победим этих гусских дураков, я издам декрет о свободной любви, пусть по нашим городам расхаживает молодежь в обнаженном виде: он будет держать свою партнершу за грудь, а она его за сучок и оба будут балдеть, — вот что даст этим дуракам наша революция, моя революция.

И он снова расхохотался, хотя Инесса еще не обнажилась.

Этот дикий хохот, названный соратниками и последователями Ленина гомерическим смехом, леденил душу Инессе, и потому она всегда была покорной и молчаливой со своим избранником.

Однажды оба соратника, зараженные пролетарской болезнью, отправились в горы, прихватив с собой Надю в качестве носильщика и поварихи. Она несла огромный самовар и увесистую сумку с продуктами.

Позже выдающиеся ученые советской страны будут исследовать каждую тропинку, где ступала нога вождя, его подруги Инессы Арманд и носильщика Надежды Константиновны. Будут написаны сотни диссертаций на эту тему, и «тупоголовые» доктора лженаук станут околпачивать молодежь, обучающуюся в вузах страны: это же сам Ленин, гений всего человечества, прогуливался по горам Швейцарии.

Советское правительство вышло с предложением финансировать установки памятников на каждой тропинке, где ступала нога гения.

Вы понимаете, дорогие товарищи? швейцарские горы стали совсем другими и зелень там другая. Это марксистская зелень. Там особый запах, особый аромат, мне посчастливилось бывать в тех местах, когда я собирал материал для написания диссертации, заявлял тот или иной будущий тупорылый профессор. Там даже листочки люцерны пахнутмарксизмом.

А студентам положено было слушать, раскрыв рты, и даже аплодировать.

* * *

В том, что Октябрьский переворот удался не только заслуга Ленина, но и в первую очередь Германии, которая так щедро финансировала русских якобинцев в основном еврейской национальности. По иронии судьбы именно наследники Ленина разгромили Германию и разделили ее на две части, если верить утверждению марксистов, то и победу над Гитлером одержала КПСС, а не русский народ. Просматривается и вина русской интеллигенции, которая звала Русь к топору, устраивала террор по всей стране во имя одного: смены власти царей на демократическую власть. Именно интеллигенция пробуждала у нищих и обездоленных чувство равенства, свободы, братства и процветания. Интеллигенция как бы подготовила Россию к перевороту, а потом поплатилась за это жизнью. Если брат Ленина Александр и еще несколько террористов были повешены царем, то гений русского народа Ленин расстрелял и сгноил в концлагерях миллионы ни в чем неповинных людей. Как говорится: за что боролись, на то и напоролись.

Во время прогулок в обществе Инессы Арманд вождь проявлял нетерпение, ему хотелось не только обнять и поцеловать Инессу, но что-то внутреннее толкало его изведать клубнички и, не теряя времени, отправлял супругу Наденьку подальше. Она безропотно отправлялась исследовать, куда ведет эта тропинка или узнать, какие сорта ягод растут в предгорье той или иной вершины. По истечению какого-то времени партийный товарищ, выполнив партийное поручение, возвращалась с отчетом о проделанной работе. А в это время Ленин, овладев Инессой, кричал: да здгаствует миовая гэволюция!

Надежда Константиновна окончательно поняла, что в их семье появилась еще одна женщина, новая гражданская жена Володи.

* * *

Инесса однажды в минуты отдыха после телесных утех, спросила вождя пролетариата:

— Кто ты, какая у тебя национальность? Ты так похож на азиатского еврея: широкоскулый, кривоногий, точнее коротконогий, глаза в момент волнения немного навыкате, красные, всегда злой и агрессивный, даже в постели проявляется эта животная агрессивность. Расскажи о себе. Если, конечно, можешь.

— Я представитель всех наций, в моих жилах течет частичка русской крови, больше еврейской, немецкой, калмыцкой, татарской. Как видишь, я интернационалист. Значительная часть еврейской крови сделала меня гением. У меня мать еврейка и немного немка. Отец — калмык. Евреи умный народ, им следует поручать ответственную, интеллигентную работу, а русским дуракам работу, связанную с киркой и лопатой, пусть трудятся в поте лица.

— Вот почему тебя окружают одни евреи. Ты с ними собираешься делать мировую революцию?

— Ты угадала. Хотя я планирую ввести в ЦК одного грузина, кажется, Джугашвили. Недавно он ограбил банк в Тифлисе и переслал три тысячи золотых на содержание членов нашего ЦК. Он практически купил эту должность. Обещал еще пополнить партийную кассу.

— Аморально это как-то, — вздохнула Инесса.

— Морально все то, что служит делу мировой революции, — запальчиво произнес вождь. — Я пол-России вырежу во имя победы социалистической революции. Мировой революции. А Россия, гусский народ, как утверждает Бронштейн, всего лишь навоз истории. На нем мы будем делать опыт.

— Ты не любишь Россию?

— Я ее ненавижу. А, вообще, что такое мораль? Ты знаешь, что такое мораль? Мораль — это буржуазная субстанция и она должна быть ликвидирована. Как только трудящиеся массы свергнут царизм в России, с моралью будет покончено раз и навсегда.

— Что ж! может ты и прав.

— Гений всегда прав, заруби себе это на носу, моя прелесть.

— Мне надо отправиться во Францию, там у меня дети. Месяца через два я вернусь.

— Тогда я сяду за работу «Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов». Договорись об издании моего гениального труда во Франции.

— Нужны деньги.

— Хоть миллион. Трудящиеся массы активно поддерживают своих лидеров. Джугашвили еще должен принести мешок с деньгами. Уже получены сведения. Надо грабить помещиков и капиталистов и помогать трудящимся массам. А мы, как известно, представители трудящихся масс.

— А если твой Душегубошвили не привезет денег, что тогда?

— Я напишу матери, она поделится своей пенсией, у нее хорошая пенсия. Если она доживет, я введу ее в состав ЦК партии за финансирование мировой революции.

— Ты не сын, а гаденыш.

Революционерка Инесса не успела насладиться беседой со своим гениальным картавым любовником, который уже наградил ее пикантной болезнью, она еще не знала, что он, этот любовник, отправит ее на юг и там отравит за несколько лет до своей смерти.

Инесса первая увидела на тропинке толпу мужчин и женщин с большими тюками на плечах, со складными стульями и раздвижным столиком.

— Мистер Лунин, твой заказ выполнен, — сказал тот мужчина, что шествовал впереди с сумкой, набитой бутылками с шампанским и коньяком. — Ви должен две тысячи франк. Расчет прошу теперь.

— Мой партийный товарищ Надя рассчитается с вами, вот она уже идет, ни одного грибочка не нашла, дура, идет с пустыми руками. Эй, товарищ Надя, отсчитай этим дебилам две тысячи франков и прими участие в подготовке обеда в горах Швейцарии. Здесь просто сказочно, не так ли Инесса? Что такое сифилис по сравнению с этой природой? Ерунда. Сейчас пообедаем плотно как пролетарии, выпьем как русские дураки и приступим к лечению. Я чувствую способность еще на пять сеансов.

Инесса нахмурила брови, кисло улыбнулась и сказала:

— Похвально, что ты такой гигант. Ты не только великий революционер, но и незаменимый любовник. Жаль, что ты заразился от этих проклятых проституток. А что касается лечения в постели, то не здесь же. Дождемся ночи и…революционерка Инесса в твоем распоряжении.

В это время уже резали барана на шашлык. Надежда Константиновна крутилась возле своего мужа, желая ему напомнить, что все же она законная супруга и у столика должны быть не два кресла, а три — для вождя, супруги и любовницы. Это было написано в ее подслеповатых глазах. Ленину не понравилось поведение супруги. Он сощурил глаза и приказал:

— Това…ищ Надя, отправляйся в революционный штаб. По моим подсчетам там меня ждут два революционера — Джугашвили и Тер-Петросян. Уже прошло больше недели после экспроприации тбилисских банков. Това…ищи должны доставить тюки с трёмястами тысячами золотых рублей. У нас катаст…офически не хватает денег. Триста тысяч рублей золотом это несколько миллионов франков.

Инесса слушала, раскрыв рот. Она лишний раз убедилась в том, что ее избранник великий, мудрый человек. А то, что он сифилитик, это слишком ничтожный изъян по сравнению с его данными всенародного вождя.

— Володя, я поражаюсь твоей мудрости. Несколько миллионов франков получить так просто, это можешь только ты. Я, правда, не понимаю, где твои партийные товарищи смогли достать такие суммы. Они что, ограбили банки?

— Нет, они отобрали награбленное у народа по моему личному указанию. Эй, товарищ Надя, пригласи моих единомышленников Камо и Сталина после того, как примешь у них мешки с золотыми рублями. Мы их угостим.

Сказав это, Ленин поднял ногу, громко стрельнул в сторону своего партийного товарища и громко расхохотался.

— Он есть свинья, — произнес кто-то из прислуги.

— Это канонада по империализму, това…ищи. Поставьте столик поодаль, чтоб дым не шел на нас и чтоб мы могли поговорить с товарищем Арманд о революции во Франции.

Приказание вождя было выполнено. Володя усадил Инессу напротив, уставился на нее своими глазами-буравчиками, она вздрогнула и опустила голову.

— Ну, какие будут вопросы товарищ Инесса?

— У меня много вопросов к тебе, Володя. Выделишь ли ты хоть полмиллиона на поддержку французским революционерам, к которым и я имею честь принадлежать. У меня все же пятеро детей, да и сама я не шибко одета.

— Без проблем, — сказал Ленин. — Только не полмиллиона, а гораздо больше. Я об этом думал и раньше. Мне еще мать должна выслать значительную сумму. До десятого перевод будет здесь.

— Мать? ты продолжаешь грабить собственную мать ради своих целей и…на походы в бордель? Если твои соратники грабят русскую казну и привозят тебе мешки с золотом, ты мог бы помогать матери сам, да еще как. Нет, я, пожалуй, откажусь от твоей помощи.

Ленин встретил последние слова хохотом, поскольку родная мать для этого маленького плюгавенького человека, была для него не больше партийного товарища. И он грабил ее до 1916 года, то есть до самой ее смерти. Он стал символом безнравственности на ее могиле.

— Наивная ты, товарищ Инесса. Моя мать тоже служит делу миовой…еволюции, поэтому она добровольно отдает мне последние гроши, хорошо зная, что я лидер мировой революции. Кроме того, нам значительная помощь поступает от русского магната, русского дурака Саввы Морозова. Но, к сожалению, Морозов покончил с собой еще в 1905 году, боясь нашей экспроприации. И правильно сделал. У Морозова остались наследники. Его племянник Шмидт тоже покончил с собой по нашему совету, а там остались девчонки-наследницы. Наши товарищи Андрианис и Таратута посланы мной в Россию. Они женятся на молоденьких курочках и таким образом все богатства их отца Шмидта перейдут в фонд партии. А фондом партии заведую я, вождь мировой революции. Так что принимай меня таким, какой я есть, я весь перед тобой, как на ладони.

— Какую сумму ты ожидаешь получить, став наследником имущества Шмидта?

— Около десяти миллионов франков, — с гордостью произнес вождь. — Но это далеко не все. Еще товарищ Горький нам помогает. У него значительные гонорары за публикуемые произведения; он со мной делится.

— А ты много получаешь за свои гениальные труды?

— Их пока никто не покупает. Видишь ли, гении распознаются не сразу, но когда я освобожу этих русских дураков от царизма, мои произведения будут издаваться миллионными тиражами. Пусть читают, изучают каждую буковку, учатся, как надо жить. Пятьдесят, сто, двести томов моих произведений наберется к этому времени. Они вытеснят с прилавков магазинов всяких там Достоевских, Гумилёвых, Тургеневых и даже Толстого.

— Так ты же писал, что Толстой это зеркало русской революции, — удивилась Инесса.

— Мало ли о чем я писал. Я, конечно, Толстого запрещать не буду, но все произведения Толстого не стоят ни одной странички моего труда «Что делать?». Я полагаю, что народ сам как бы отвернется от Толстого в сторону моих гениальных произведений. А Достоевскому места нет в русской литературе. Это буржуазный писатель.

— Но в Европе он очень популярен.

— Наплевать. Европа, как и Россия, станет социалистической. Мы освободим Европу.

— Я тоже мечтаю об этом. Но на сегодняшний день я вижу: ты богатый революционер. Смотри, как бы ни превратился в капиталиста.

— Но и это еще не все. У меня есть на примете некий Ермасов из Сызрани, я к нему обращусь со слезливым письмом о помощи партии. Напишу ему о том, что единственная партия, которая может принести счастье русскому народу, терпит бедствие: нет средств не только на издание газет «Искра» и «Правда», но и на тарелку супа вождю мирового пролетариата — га…га…га! И он поможет. Я их потом, когда совершится революция и мы придем к власти, всех перестреляю без суда и следствия — всех, всех: попов, капиталистов, предпринимателей, помещиков и его, подлеца, тоже. Виселицы будут стоять на площадях, чтобы эти русские дураки видели и почитали нас, большевиков.

— Володя, хватит, я не могу больше. Ты якобинец, это нехорошо, — сказала Инесса и опрокинула бокал с шампанским. — Давай о чем-нибудь другом.

— О чем, товарищ Инесса? — спросил Ленин, потягивая дорогой французский коньяк.

— Меня мучает этот проклятый сифилис. Ты наградил меня этой болячкой и давай думай, как от него проклятого избавиться.

Инесса смотрела на него беспомощными глазами и когда маленькие струйки слез потекли по щекам, не вытирала их шикарным платком, что лежал на столе вместо салфетки.

— Ты, товарищ Инесса, не обладаешь достаточным революционным мужеством, поддаешься слабости, а должна быть счастлива, что даже такой проклятой буржуазной болезнью как сифилис, наградил тебя не кто-нибудь, не какой-нибудь буржуа, а гений, вождь мировой революции Ленин. Империалисты специально подослали мне женщину с этой болезнью, они пытаются отомстить мне за то, что я их разоблачаю, что поднимаю против них массы, но у них ничего не получилось. А почему не получилось? да потому, что я — стойкий революционер. И как только я приду к власти, я ликвидирую эту болезнь, а всех, кто болен этой болезнью, повешу, расстреляю. Это будет вердикт революционного суда. Вот вам, империалисты проклятые, кукиш вам, а не победа над гением, гения нельзя победить. Даже время над ним не властно.

2

Инесса, как всякая милая и слабая женщина, замерла с бокалом в руках, ее обуял страх, смешанный с любовью к этому человеку, бокал выпал из рук и разбился вдребезги.

— Что с тобой, Инесса? тебе плохо? Сейчас я тебе прочитаю главу из моего произведения «Что делать?» и тебе станет легче. Революционный дух…, он взбадривает, он ведет к победе, а победа — это вопли, свист пуль, потоки крови, рев толпы, а толпа…, это… стадо баранов. Какой кайф, трудно себе представить! Только ты не думай, что я украл у Чернышевского название своей работы. Он, этот роман, так себе. Русь к топору, а больше ничего там нет. Я совсем недавно прочитал его опус, так через одну страницу. Дошел до топора и бросил. Чернышевский слюнтяй. Нам не топор нужен, а оружие большого калибра. Я заглавие прочитал однажды и подумал: а почему бы мне не написать политический роман «Что делать?» Хочешь, прочту? Там есть выдающиеся места, куда там Льву Толстому или Чернышевскому? Это архи важно, присядь, послушай! Ну, я прошу тебя, а моя просьба все равно, что приказание из уст вождя мировой революции.

— Н-нет! Я испугалась, прости за минутную слабость. Только ответь мне: я тоже попаду под этот список больных, подлежащих повешению или расстрелу?

— Какому расстрелу, ты что, Инесса?! Иногда расстрел заменяют повешением, особенно, когда не хватает пуль и ружей. Давай сделаем так. Прочтешь мой труд «Что делать?» и потом поезжай в Париж, обратись к профессорам, пусть тебя подлечат. Этот сифилис как ты его называешь, мне подослали царские жандармы. Я повешу этого царя! нет, я его живым запихну в бочку с кислотой.

— Да пробовала я, одну страницу твоего труда прочитала, но, прости, там такая галиматья, такой корявый слог, кто может это прочесть до конца?

— Ну, там отдельные места…знаешь, они принадлежат не мне. Это Гершон Апфельбаум подстроил. Он после восьмого бокала пива принялся строчить. Дело в том, что этот выдающийся труд мы пишем с ним вдвоем, сообща, так сказать. И это архи важно. Знаешь, мы всегда сваримся с ним, у гениальных людей гениальные свары, а Гершон — мастер этих свар. Я даже скалкой его по хребту луплю и это, оказывается, ему нравится: он то плачет, то визжит от радости. И он в мой гениальный труд старается, как можно больше внедрить эти свары. Ты можешь миновать их. Кстати, Гершон хочет стать Зиновьевым, русским человеком, а это значит: он должен порвать с иудеями. Он готов предать свою веру, свое имя…за тридцать сребреников и все это ради мировой революции. Так что ты, после прочтения хотя бы первой части моего гениального труда поезжай во Францию. А пока успокойся, будь мужественна как любая подруга великого человека.

— Откуда я возьму средства на лечение, Володя?

— Я тебе дам десять тысяч франков, — расщедрился Ленин. — А хочешь и пятьдесят. Ты имеешь право на помощь…, ты способствуешь хорошей бодрости вождя мировой революции. У тебя же не у кого взять, а я беру у матери, она мне высылает часть своей пенсии, и это будет продолжаться до тех пор, пока она не отдаст Богу душу.

— Этого хватит на один прием.

Ленин почесал затылок. Мысль у него работала четко и всегда верно. Есть два варианта помощи Инессе: либо он напишет матери — высылай, матушка, на мировую революцию всю свою пенсию, либо товарищ по партии и его законная жена Надя поторопится получить наследство после умерших родителей. Но, когда они умрут? поспособствовать бы. Может, Кобу послать, пусть их умертвит, вернее, положит в кровать и накроет мешками с солью, чтоб не замерзли, мировая революция не может ждать.

Инесса хотела что-то сказать, но он поднял палец кверху, что означало: молчи Инесса, и опустил руку только тогда, когда услышал громкую музыку и удары в барабан, которые он принял за выстрелы.

— Это покушение! — испугался Ленин. Он побледнел и бросился напяливать кастрюлю на голову, а потом подобно испуганному коту, сиганул в открытое окно и был таков.

Инесса невольно расхохоталась, она его раньше таким не видела и, тем не менее, выбежала на улицу, пустилась вдогонку.

Кавалькада людей южной национальности заставила ее остановиться. Сосо Джугашвили действительно постреливал с пистолета в воздух, а другие сопровождали это аплодисментами и танцами.

Из-за поворота показалась толпа — скрипачи, стройные девушки и два могучих кавказца, отбивающих не то чечетку, не то неизвестный грузинский танец с припевом — асса, асса!

Сосо поднял руку.

— Ми на Лэнын, на гостя, на важный гостя.

Инесса не растерялась.

— Володя только что ушел за грибами, я его сейчас найду. Вы подождите нас в саду, садитесь в кресла, там графины с минеральной водой, с пивом, всякие закуски. Икра красная, икра черная, угорь холодного опчения. Мы как чувствовали, что придут гости. Впрочем, у нас каждый день кто-нибудь гостит. Один Гершон чего стоит, — произнесла она его имя полушёпотом и убежала.

Узенькая дорожка, посыпанная красным песком, вела под горку к могучим елям, где побывали недавно санитары с пилами.

— Володя! вождь мировой революции, где ты? не будь таким осторожным, как это по-русски, а, трусливым. Это к тебе гости с Кавказа. Делегацию возглавляет Джугашвили, такой крепыш невысокого роста, рябой.

Но никто не откликался. Вдруг она увидела на небольшой поляне кучу еловых веток, они как — бы все время шевелились. Это Ленин чихал, лежа на сырой земле. Она подошла ближе.

— Гений мировой революции, вставай! Это я, Инесса. К тебе гости. Они ждут у дома.

— А ты не в сговоре с ними? признавайся, лучше будет. Массы тебе не простят.

Вождь вылупился и, полу согнувшись, трусливо опустил голову, и пошел вместе с подругой в гору, опираясь на ее руку.

Ленин, как только увидел гостей, захлопал в ладоши.

— Это Джугашвили, будущий Сталин и Тер-Петросян, два великих революционера на Юге России и моя правая рука по экспроприации — еврей Красин.

Как только кавказцы вошли в дом и грохнули мешки с золотыми рублями на пол, Ленин, словно не обращая внимания на это богатство, разразился гомерическим хохотом, присущим только ему, вождю мировой революции, произнес:

— Товарищ Сталин и товарищ Камо, будьте знакомы, Инесса Арманд — лучшая революционерка Франции. Она приехала к будущему вождю мировой революции Ленину, чтобы передать, что французский народ присоединятся к рабочему классу России, и вместе с ним будет стоять на баррикадах до победного конца.

— Это я буду отныне Сталин? Мнэ разрешайт носит такой звучный кличка? Мне, кавказский бандит, быт отныне Сталин? Ти слышал, Пердосян-Мудосян, Камо? Асса, асса, — снова пустился в пляс молодой Джугашвили, переименованный Лениным в Сталина.

— А мой носит званий Камо. Очэн мудро такой имя. Сталин — Камо, Сталин — Камо. Камо — Ленин, Камо — Сталин — друза, братва, как это сказат лучше на русский?

— Я планировал совершить революцию в Европе, а не среди этих гусских дугаков, но придется изменить тактику. Това…ищ Б…онштейн утверждает, что гусские это навоз исто…ии. Это а…хи важно. Но тактика, тактика, она меняется, черт бы ее подрал. Придется вернуться к этим гусским ду…акам. Если мы совершим революцию в России, то все вы, мои соратники, будете носить гусские имена. Все ЦК состоит из евреев: Кацнельсон, Бронштейн, Цедербаум, Розенфельд и прочая сволочь. Сколько вы экспроприировали? Это архи важно. Мировая эволюция (Ленин не выговаривал букву р) т…ебует много денег. А сейчас такое в…эмя, очень напряженно с деньками. Па…тийная касса пуста. Сколько там у тебя, Джуга?

— Ми на триста тысяч на золотой рубл, — доложил Джугашвили.

— Тогда и ты, грузин, будешь членом ЦК, ленинского ЦК, то есть моего ЦК, и ты, армяшка, тоже не будешь обижен советской властью, — сказал Ленин, сопровождая историческую фразу гомерическим хохотом.

— Ай да Джуга, ай да Тэр, ай да Камо и мировой революций! — стал кружиться Камо.

Музыка опять загремела на мотив кавказской мелодии, Джуга вытащил свой маленький пистолет, хотел пальнуть, но в последнюю минуту передумал и положил оружие в карман. Три великих человека взялись за руки, потом положили руки на плечи друг другу, образовали круг, пустились в кавказский танец. Поскольку Ленин среди них был наиболее низкого роста, два дюжих кавказских бандита приподняли его, предоставив возможность лететь, не касаясь ногами пола.

Поодаль стояла подслеповатая Надежда Константиновна и активно хлопала в ладоши. К ней присоединилась и французская революционерка, личная подруга Ильича, потеснившая Апфельбаума (Зиновьева) к его великому огорчению, Инесса Арманд.

Инесса Арманд была гораздо моложе и привлекательнее Нади, которую начали портить признаки базедовой болезни. Кроме того, у Нади рано начался климакс. Он проходил очень тяжело, и Надя потеряла всякий интерес к мужчинам, в том числе и к мужу. Он ее больше не интересовал как мужчина, а потому исчезла ревность. Муж стал для нее только как партийный товарищ. А как мужчина он превратился для нее в шкаф. Вот почему Надя не испытывала особой ненависти к Инессе, и смотрела сквозь пальцы на то, что соперница заменила ее в постели. Это спасло ее от заражения сифилисом. В этом плане она не так пострадала, как соперница Инесса. И возможно, поэтому прожила дольше, и даже своего нестандартного мужа пережила. Вот что ей дала ее скромность и ее положение домашней кухарки! Гораздо позже Надю очень редко показывали на публике и не вывешивали ее портретов: она, бедняжка, выглядела как чучело огородное и в этом плане достойна сострадания.

Два кавказца, два профессиональных бандита привезли много грузинских вин и всевозможных деликатесов, да всяких других съестных припасов, а здесь в Цюрихе наняли музыкантов, поваров, девиц легкого поведения, а точнее, проституток для украшения предстоящего сабантуя.

Но самый главный подарок, это почти 300 тысяч золотых рублей, полученных бандитами в результате ограбления банков в Тифлисе. Джугашвили принес все деньги, хорошо зная, что таким же путем он экспроприирует еще значительную сумму, когда вернется в Россию. Это был, по сути, первый аванс покупки должности будущего Генерального секретаря коммунистической партии. Джугашвили, хоть и не имел никакого образования, был смышленым бандитом, который в будущем, когда захватил власть, превратился в самого жестокого отца русского народа, как именуют его русские рабы.

— Идэм на дэвочка, — предложил Джугашвили.

Ленин сразу загорелся, но как быть с Инессой? Простит ли она ему этот маленький грешок?

А пока всех позвали уже к накрытому столу. Ленин сел в центре. Вождю не полагалось сидеть с краю стола. После длинных и пустых фраз о мировой революции, Ленин смилостивился над посапывающими гостями и чтоб разрядить обстановку, спросил:

— Товарищ Камо, товарищ Сталин, расскажите, как проходила экспроприация банков в Тифлисе?

Так как у Сталина всегда были проблемы с русским языком, даже когда он правил великой страной, не мог выговорить правильно ни одного слова по-русски, то схему бандитского ограбления банков, рассказал Камо.

— Этот выдающийся событий произошел в полдень 26 июня в Тифлисе на Эриванской площадь. Как толко три экипаж с мешками, полный золота, что следовал в банк, вышли на площадь, Джуга в офицерской форма, скомандовал: вперед! Целый группа десять человэк «эксплуататоров»…

— Экспроприаторов, — поправил Ленин.

— Так вот целый группа экспро…, не выговорить мне этот мудрый слово, ленинский слово, выскочил как из-под земля, начал палить, кидать бомба. Три человэк пали замертво, что сопровождал экипаж, остальной корчились в ранах, истекая кровью. Кровь текла на площадь. Все тюки с денга оказались в наш фаэтон. Ми освободили площадь за три-четыре минута. Площадь был пустой.

Ленин первый захлопал в ладоши. Кровь, что лилась на площади, привела его в восторг.

— Вам, одному и другому по десять тысяч золотых рублей выделяет революция на личные нужды, остальные тысячи в кассу ЦК на дело мировой революции. Товарищ Надя…

— Спрашивай у товарища Красина, он у тебя кассир, — сказала Надя. — Мешки с золотом у него будут находиться в надежном месте.

— Товарищ Красин, выдай этим бандитам, вернее, экспроприаторам по десятке.

— Так они уже взяли, — произнес Красин дрожащим голосом, — но не по десятке, а по двадцатке. Двадцать тысяч взял каждый.

— На мэлкий расход, — с трудом произнес Джуга.

— Товарищ Красин! выдай Инессе Арманд, известной французской революционерке, двадцать тысяч золотых рублей для организации революционной ячейки во Франции. Сделай это сейчас же, товарищ Инесса спешит. Пиши нам, Инесса. Остальное в кассу.

Инесса обрадовалась и тут же поднялась с кресла. Думала ли она о том, что после ее ухода, ее дружок, наградивший ее такой щекотливой болезнью, снова бросится к ногам проститутки, когда та будет в обнаженном виде и начнет своеобразный способ самолечения, никто не знает. Советские историки, написавшие тысячи книг о том, как Ленин чихал, куда поворачивался, по каким улицам ходил, какие слова произносил, как сидел на ступеньках зала одного из форумов, обошли этот вопрос. Да и Инессу обошли. А потом он был выставлен в мавзолее как гордость великой нации; имя Инессы вовсе исчезло со страниц газет и журналов.

Как же, Ленин был святой и если бы кто высказал крамольную мысль о том, что он жил с женой и любовницей, что путался с проститутками и умер от сифилиса, его бы разорвали в клочья как провокатора и как заклятого врага русского народа.

* * *

Как только Инесса ушла в сопровождении Красина, Ленин, щуря глаз, обратился к Сталину.

— Товарищ Сталин! Партия награждает тебя еще одной партийной кличкой — Коба. Ты будешь не только Сталин, но еще и Коба. Итак, товарищ Коба, приведи мне черноволосую, черноглазую, чернобровую…, как ее?

— Аза. Он есть цыганка, кровь — кипяток, товарис Лэнын.

— А как с ней пообщаться? здесь так много народу.

— На лес, на горка, на тропинка. Ми на Кавказ берем дэвочка, тянем на лэс, на тропка, на куст и труса долой и танец на живот, а там ниже живот.

— Коба, будешь сторожить! А вдруг буржуи подкрадутся.

— Будэт, Лэнын, будэт сторожит.

Ленин удалился с Азой, но та потребовала, чтобы он предстал перед ней, в чем мать родила. Она привыкла сначала довести мужчину до изнеможения в ожидании главного контакта. Эти методы в то время были чрезвычайно редкими и стоили очень дорого. Она об этом сказала Кобе и потребовала за один сеанс пять тысяч франков. Коба не поскупился ради вождя мировой революции.

Ленин, не подчинявшийся никому никогда в жизни, на этот раз решил уступить и то ради мировой революции, уж больно она ему нравилась…

— Nein! Bei dir die Syphilis, — произнесла Аза, увидев признаки пикантной болезни, и плюнула на прибор гениального человека. Аза бросилась бежать, а Ленин, облачившись в костюм, заорал:

— Коба! поймай и задуши ее во имя мировой революции. Я сделаю тебя членом Центрального Комитета, только задуши, а потом повесь ее на дереве. Пусть знает, как оскорблять вождей.

Коба погнался за Азой. Несколько кавказских прыжков и бедная Аза оказалась в его руках. Могучими руками Коба схватил ее за шею и стал давить. Она не могла ничем защититься и решилась воспользоваться своим единственным оружием, — схватила его за брючный ремень и потянула на себя. Но Коба не поддался искушению. Аза была задушена, а потом повешена за два километра от того места, где безнравственные бандиты, для которых нет ничего святого в этом мире, кроме неограниченной власти, веселились и матерились.

Надя не пила, но крепко поела, и ее потянуло ко сну. На рассвете, когда стал беспокоить мочевой пузырь, она проснулась и увидела жуткую картину: великие люди лежали с открытыми ртами, дико храпели и выглядели, как изможденные псы после охоты на волков. Среди двух кавказцев оказался и Красин, а Володи нигде не было видно. Ее плохо видевшие глаза без очков значительно расширились, и тогда она увидела своего великого мужа, лежавшего под столом на боку с открытым ртом и козлиной бородкой.

Ладно, подумала Надя, пойду, освобожусь от лишней жидкости, а потом разбужу его родного. Хорошо, что нашелся.

Пожалуй, это был единственный случай, когда вождь находился в непотребном виде, а рядом не было охраны. Ни Коба, ни Камо не выполнили своего революционного долга, за что Камо поплатился потом жизнью. В 1922 году он ехал на велосипеде по той же Ереванской площади, где энное количество лет назад провел блестящую операцию по ограблению банка и был раздавлен грузовой машиной, в которой сидели работники НКВД. Слишком много он знал о ранних годах товарища Сталина, а это тревожило Джугашвили, чьи успехи на фоне неизлечимой болезни Ленина набирали оборот. И спустя всего два года Сталин сел в золотое кресло вождя, став гением всего человечества, как утверждали русские рабы.

3

В марксистской историографии утверждается, что семья Ленина вплоть до Октябрьского переворота жила на деньги его матери и на наследство Надежды Константиновны, но это, мягко говоря, беспардонная ложь, поскольку все эти средства были всего лишь крохи в семейном бюджете вождя мировой революции. Основные же средства поступали от революционеров, занимающихся грабежом, воровством и даже сутенерством по заданию будущего вождя мировой революции. Эти средства были огромны, они позволяли Ленину вести ничем не ограниченный образ жизни, издавать газеты, содержать офисы, проводить съезды, нанимать террористов и самое главное — издавать свои туманные, а точнее жалкие с точки зрения научной мысли, стиля, художественного воображения, талмуды, которые не пользовались спросом ни при жизни, ни после смерти автора. Это некий исторический балласт, который, однако же, туманил мозги даже просвещенной русской интеллигенции. Как же! наконец, появилось что˗то такое, над чем стоит задуматься. Много слов о равенстве, братстве, о нищих, которые тоже должны стать богатыми. А то, что ничего непонятно, не беда. Будет понятно потом, думал каждый русский человек, корчивший из себя защитника обездоленных.

В этом есть некий секрет живучести марксистского балласта: если читатель не понимает текста, значит, в нем заложено что-то таинственное, некая философская мудрость, до которой просто так не докопаться. А простой слог, простые слова, ясность мысли, выраженная в тексте, иногда теряет привлекательность уже после первого прочтения. Прочитал, все понял, а больше возвращаться просто нет смысла.

Зная, что среди русских меценатов модно помогать не только бедным, но и революционерам, Ленин лично стал обращаться с просьбой о помощи, заверяя их в том, что его партия борется за справедливость, за равные права граждан, за процветание страны, за то, чтобы Россия стала самой передовой, самой могущественной державой в Европе.

При помощи бесстыдной лжи, свойственной вождю всех трудящихся, ссылки на тяжелое материальное положение, нехватку средств на издание газет и журналов, ему удавалось получать значительные дополнительные средства, которые он при помощи преданного родственника по крови польского еврея Ганецкого (Фюрстенберга), сосредоточил в своих руках.

Если бы только знали русские меценаты…, но они и в кошмарном сне ничего подобного не могли себе представить, что этот приземистый, все время щуривший то один то другой глаз, человечек даст команду пускать им пулю в затылок, в знак благодарности, как только захватит власть. Только за то, что они были меценатами, они наверняка бы не выбрасывали миллионы золотых рублей на поддержку террориста, немецкого шпиона Ленина, который так легко покорит Россию и внедрит коммунистическое рабство.

После трёхсот тысяч золотых рублей, доставленных ему двумя кавказскими бандитами Кобой и Камо, у Ленина скопилось так много денег, что он и его клан могли бы прожить безбедно пятьсот лет. Денежный, материальный вопрос отошел на второй план, был предан забвению, и не представлял для него больше существенного интереса. А вот родную мать он продолжал доить, обирать до самой ее смерти, и в этом проявилась его безграничная аморальность и дьявольская двуликость.

Польский еврей Якуб Фюрстенберг (Ганецкий) был его верным служакой в денежных партийных махинациях. Ганецкого когда-то исключили из 6 класса, потом вроде бы он окончил гимназию и даже учился в университете, но главную специальность террориста-смертника он получил на улицах под руководством Ленина. После смерти Ленина Ганецкий прожил еще 12 лет и был расстрелян Сталиным, как враг народа. Поделом ему. Его было, за что расстрелять. И духовный сын Ленина Иосиф Сталин выполнил эту миссию. В этом его немалая заслуга перед русскими рабами.

Инесса уехала во Францию и застряла там. Они с Ильичем обменивались редкими письмами в этот период. Партийный товарищ Надя его совершенно не интересовала. Проститутки ему смертельно надоели.

Обнаружилось еще одно обстоятельство, отпугивающее вождя от клубнички. Посещение врачей, их предписание, чем и как ему лечиться от пикантной болезни, не давали результатов. И вождь решил поставить на клубничке крест. Временно. До победы мировой революции.

Партийные склоки, трудные беседы с Цедербаумом (Мартовым) в крохотном ресторанчике, скупые донесения из России и других стран о том, что народные массы находятся в состоянии покоя, не радовали вождя. Он стал плохо засыпать и жаловался единоверцам, что дело, которому они служат, обречено на гибель.

Но по своей дьявольской натуре он жаждал крови, массовых экзекуций, видел своих врагов за колючей проволокой, слышал крики «ура» на каждом перекрестке, любовался своим портретом на каждом здании. Города и улицы должны носить его имя, памятники, бюсты, скульптурные панно с рабами, среди которых он их благодетель.

В будущем так оно и вышло: его духовные рабы, русские профессора и академики, а за ними и народные массы, постоянно несли цветы к его памятникам, причем на голодный желудок. А пока народные массы находятся в состоянии покоя. Что это за жизнь такая? Гений не востребован, доколе это безобразие будет продолжаться?

Будущий вождь меньшевиков Цедербаум (Мартов) убеждал его в необходимости смягчить позиции в плане захвата власти силой оружия, отказаться от предательства национальных интересов, особенно от лозунга: коммунисты за поражение России в войне с Германией. От насилия в отношении инакомыслящих, от грабежей и убийств, от идиотского плана захвата имущества мецената Шмидта путем женитьбы специально подобранного революционера на одной из дочерей Шмидта. Ленин категорически все отверг.

Если говорить простым языком, то Ленин и Мартов — это люди разных нравственных направлений. Мартов — нравственная личность. Ленин — безнравственный человек. Ленин — это убийца. Мартов — демократ европейского плана. Оба чистокровные евреи, но какие разные! Ради захвата власти Ленин мог пойти на любые преступления, он мог бы отрубить голову своему другу Апфельбауму (Зиновьеву) и отдать ее пролетариату, а точнее своим рабам в качестве доказательства преданности революции, плавающей в реках крови. Захватив власть, Ленин все откладывал встречу Мартова с Дзержинским в каком-нибудь подвале для того, чтобы всадить пулю в затылок. Для чего? а для того, чтоб над ним, живым, бывшим своим другом, подольше поиздеваться и получить удовольствие. Мартов долго болел туберкулезом. Ленин отправил его в Германию умирать на чужбине, не возиться же с заклятым врагом здесь, в России, когда он умрет: хоронить надо, да еще и самому сопровождать тело и, возможно, выступить с прощальной речью. Друзья все-таки были и все знали об этом.

Цедербаум-Мартов, этот мудрый и добрый еврей, воевавший не за портфель, а действительно за то, чтобы народ России влился в западную европейскую цивилизацию, а не азиатскую, ленинскую, действительно отдал Богу душу на германской земле. С победой тебя, кровавый узурпатор, предшественник Адольфа Гитлера.

Лживая большевистская пропаганда после смерти вождя, неустанно твердила о скромности, доброте, нравственной чистоте своего кумира. Он был настолько добр, настолько велик, настолько мудр, что даже там, где ступала его нога или упала капля слюны во время насморка, ставились мемориальные доски, а чаще памятники.

Лени знал восемнадцать иностранных языков! Ни Наполеон, ни римлянин Юлий Цезарь, ни русский полководец Кутузов и в пятки не годились кривоногому узурпатору Ленину! Если бы кто осмелился поведать эпизод, когда Ленин свыше десяти лет проживший за границей, не мог объясниться с продавщицей на французском языке в магазине при покупке хлеба, был бы повешен или расстрелян в период советской власти.

Ленин был отцом всех детей и всех обездоленных. Никому и во сне не могло присниться, что боженька, по приказу которого были повешены и расстреляны, замучены в концлагерях миллионы безвинных взрослых, а дети остались сиротами, и есть тот самый мудрый и великодушный Ильич. Большевики стерилизовали нацию. Им это удалось, благодаря своему учителю.

Но вернемся к вождю. Он запаниковал, затосковал и уже готов был смириться со своей участью. Мировой революции не получится, его как вождя ждет участь жалкого эмигранта. Благо, денег полные мешки, можно есть, пить, баловаться клубничкой, вот только подлечиться надо. Если не удастся, можно вызвать Инессу из Парижа, она еще молодая, горячая и, вообще, теперь они оба — два сапога пара. И полечиться с ней в постели. Он достал платок из кармана, хотел промокнуть слезу, но глаза были сухие. Гении не плачут, подумал он. В это время крупная муха села ему на лоб и крепко укусила. Он пришлепнул ее ладонью и задремал. В это время, как кот, неслышными шагами вошел Якуб Фюрстенберг (Ганецкий).

— Что хмурый такой и сонный, как муха? — спросил Ганецкий и положил горячую ладонь на холодный лоб вождя мировой революции.

— Да вот ничего не выходит, а точнее выходит то, что ничего не выходит. Революция идет на спад, мы никому не нужны и вскоре станем жалкими эмигрантами, вот что выходит. Ты газету принес, что там?

— Кое-что, кое-что, прочитай. Наш брат по крови Гельфанд Израиль по кличке Парвус написал кое-что.

— Этот Парвус, этот Гельфанд, он хочет подмочить мой авторитет в партии, я давно это заметил. Я этого не допущу. Как бы его убрать с дороги, Фюрстенберг, подскажи. Повесить, расстрелять? Это мог бы сделать Коба-Сталин, вызови его, Якуб. Ну что ты смотришь на меня, как баран на новые ворота? вызови его и все тут. Дай ему десять тысяч и дело с концом. А если мало, то дай двадцать. Денег у тебя…около миллиона.

— Зачем убирать? подружись лучше с ним. Ты этого Апфельбаума куда подевал? Он же писал произведения, подписывая их твоим именем.

— Зиновьева что ли? Он мне надоел. Отправил его в Париж, пусть проветрится. Все, Ганецкий, уходи. Устал я. Подремлю, потом прочитаю эту газетку. Что там думает этот твой Парвус.

— Ты Парвуса не трогай, он сделает для тебя то, что ни один еврей в мире не сделает: он предоставит тебе власть на блюдечке с голубой каемочкой.

— Пошел вон, Ганецкий. Ты тоже мне уже надоел. Все вы мне надоели, и все надоело. Вождь мировой революции гневается.

Едва Ганецкй (Фюрстенберг) плавно закрыл за собой дверь, Ленин раскрыл газету и замер от неожиданности…, там светился план будущего Октябрьского переворота 17 года. Мудрый этот Парвус, черт возьми. Но Ленин в этом проекте значился только как второстепенная личность. Это его задело. Но то, что было в этом плане, пригодилось Ленину очень кстати. Он стал переделывать этот план на свой лад.

«Пролетариат не может нанести классового удара своему правительству, не может протянуть руку своему брату-пролетарию „чужой“, воюющей „с нами“ страны, не совершая „государственной измены“, не содействуя поражению, не помогая распаду „своей“ империалистической „великой“ державы», — доказывал он с пеной у рта довольно путано. Это было как раз то, что потом Парвус донес в Германский генеральный штаб. И там согласились на сотрудничество с изменником своей страны России Лениным, Парвус запросил пятьдесят миллионов золотых марок. Кайзер Германии Вильгельм утвердил этот проект. Правда, Германии пришлось увеличить эту сумму до ста миллионов золотых марок, когда всем стало ясно, что Ленин слов на ветер не бросает, что Россия как великая страна терпит поражения не только на фронтах, но она разваливается изнутри при помощи коммунистов-террористов, что германские золотые марки работают.

Государственная измена для Ленина была несуществующим понятием. Ради победы революции и захвата власти он был готов на всё. Он с великой радостью заключил договор с германской разведкой и стал с ней сотрудничать. Он стал немецким шпионом и начал даже получать зарплату. Нет смысла приводить многочисленные документы, до сих пор хранящиеся в архивах, которые свидетельствуют о том, что Ленин был немецким шпионом.

Первая мировая война внесла существенные коррективы в жизнь и дальнейшую судьбу Ленина и его камарильи. Война это — кровь, страдания, победы и поражения. Кому как не ему, безнравственному будущему вождю многострадального народа, это известие о войне — бальзам на душу. И тут родившаяся идея — о поражении России в этой войне, не могла успокоить его буйную натуру. Он даже про Инессу забыл. Его партия выступит с таким заявлением, пусть знают воюющие стороны, что большевистская партия за поражение своей Родины России в этой войне. Когда Россия будет положена на лопатки, можно будет захватить власть и превратить империалистическую войну в гражданскую.

Германские войска имеют успех на русско-германском фронте, затем русские войска теснят немцев. А почему бы не воспользоваться этими переменами в интересах мировой революции? Что, если поставить Россию на колени, разложить ее армию изнутри, свергнуть царя и захватить власть? А немцы,в знак благодарности, выделят средства, ибо кто может помочь осуществить гениальный замысел? Конечно, Германия. Германия должна победить Россию и большевики окажут ей в этом неоценимую услугу.

Ленин не спал две ночи и составил план, (на основе плана Парвуса), которому суждено было осуществиться. Он собственно только ставил лишние запятые, да усиливал предложения повторением одних и тех же слов. Он украл у него этот план, так же как потом украл лозунг эсеров: Мир — народам, земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим.

В этих условиях встал вопрос: кто должен осуществить план Парвуса — сам Парвус или он, Ленин? На кого сделать ставку? На Парвуса? нет! где этот Парвус? Где Ганецкий, подать Парвуса и Ганецкого! Надо договориться. Ставка должна быть поставлена на него, на Ленина!

Ганецкий прибежал, а Парвуса днем с огнем не отыскать.

— Загордился, каналья. Судить его революционным судом, как ту проститутку, которая осмелилась оскорбить вождя мировой революции, то есть меня.

* * *

— Владимир Ильич, — дрожащим голосом произнес Ганецкий, видя, как увеличиваются желваки, как разглаживаются морщины на лице Ленина и выходят глаза из орбит. — Парвус собирает деньги с театров, которые ставят пьесу Горького «На дне» в Германии. Горький дал такое распоряжение, он хочет помочь мировой революции. Двадцать процентов получает автор пьесы, двадцать Парвус, а остальные он приносит в партийную кассу, я вам уже говорил об этом. А вы хотели его за это повесить…, в знак благодарности, так сказать.

— Ты не понимаешь шуток, Ганецкий! Мы с Горьким отдыхали на Капри и спорили, спорили. Он требовал, чтобы партия называла Маркса его настоящим именем Мордыхай, а я возражал. Маркс — это почти мир, а Мордыхай — паршивый еврей, ты понимаешь это, Ганецкий? Все мы евреи, но евреи умный народ, не то, что русские дураки. А посему любой еврей может носить фамилию, какую хочет. Вот ты, Фюрстенберг, польский еврей, а носишь фамилию Ганецкий, чисто польскую. Ты вроде поляк, а внутри еврей. И я еврей к сожалению, русский еврей Ленин. Мать советовала Ленибург, Ленинштейн, но я не согласился. А Пешкову я говорил: Максим, ты вовсе не Горький, а Пешков, почему так?

— Это от горькой жизни. Жизнь у меня была горькая, вот я и стал Горький, — выдал мне Максим. Ну, да черт с ним. Я смотрел его книгу «В русской Бастилии во время революции». Так себе, дрянь. Я хотел его пожурить за то, что он ни одной моей книги не прочитал, а потом раздумал. Горький, он туповат, ничего не поймет, ни одной моей гениальной мысли. Яша, расскажи о Парвусе, кто он, откуда, где и когда родился. Я хочу дать ему деликатное поручение. Когда ты его выследишь, притащи за шиворот этого пса, у нас должна состояться встреча тет-а-тет, я сразу определю, чем он дышит. А теперь слушаю тебя. Рассказывай, да поподробнее. Не изменник ли он, не прохвост ли? Хотя, пусть будет и прохвост, лишь бы не изменник.

И Яша стал рассказывать:

Александр Лазаревич Гельфанд, он же Парвус, он же Александр Москович родился на три года раньше вождя мировой революции Ленина в местечке Березино Минской области в еврейской семье. Уехал в Одессу, потом в Германию, где окончил университет и стал доктором философии, выражал идеи германской социал-демократии. Знаком с Плехановым, Каутским, Аксельродом и другими революционерами. Каутский сделал его журналистом, затем он стал редактировать немецкие газеты, что выходят в Дрездене. В революции 1905 года в России принимал непосредственное участие вместе с Троцким-Бронштейном. Был схвачен, посажен в тюрьму, а потом отправлен в Сибирь на поселение. Оба бежали. В Германии он разбогател, занимаясь не только журналистской деятельностью, но и бизнесом. Стал влиятельным человеком в высших кругах Германии.

— Вот-вот, это мне и нужно, это нам нужно, это нужно мировой революции. Это нужно вождю мировой революции. Срочно поезжай в Германию и извлеки его, на поводок его и сюда. Живым или мертвым. Свяжи его, если будет упираться. Это архи важно, Яша.

Яков Станиславович Форстенберг (он же Ганецкий, он же Борель, Гендричек, Францишек, Келлер, Куба) срочно отправился в Германию и как настоящий ленинец, быстро нашел Парвуса в компании молоденьких девушек, обнаженных до пояса.

— Послушай, Саша Парвус, тебя требует Ленин, — сказал министр финансов Ленина.

— Сам Ленин? Этот негодяй? Придется ехать. Только где его отыскать, Яша?

— Поехали вместе, — предложил Ганецкий.

— Едем, только давай перекусим, побалуемся клубничкой и в путь. Кто знает, вернусь ли я сюда еще раз. Должно быть, Ленин собирается послать меня в Россию. У русских успехи на фронтах. Надо это изменить. Русские должны проиграть эту войну.

— Кажется, так думает и Ленин, — сказал Ганецкий. — Поэтому тебе нечего бояться. Что у тебя пальцы так дрожат? Ленин тоже хочет поражения России в войне с Германией, он…, он немецкий шпион…. он связан с разведкой, с генеральным штабом, он у них на жаловании.

— Да ты понимаешь, глаза у него…, я не выдерживаю его взгляда, — произнес Парвус.

— А мне всё равно. Я с ним ручкаюсь и даже сижу за одним столом. Он обычно объедается, а потом начинает постреливать и называет это канонадой по империализму.

— Но ты всякий раз тащишь ему мешки с банкнотами, а я что…крохи отстегиваю этим бандитам. Только не продай меня.

— Если еврей продаст еврея, то он уже не еврей, — сказал Ганецкий и похлопал Парвуса по плечу.

* * *

Два дня спустя Парвус сидел в захудалом ресторанчике вместе с Лениным и внимательно слушал его наставления. Они выбрали маленькое помещение, которое обычно использовалось для клубнички, поэтому могли говорить смело, не опасаясь, что их кто-то услышит.

— Товарищ Парвус, я считаюсь русским человеком, но в моих жилах течет еврейская кровь, а всякий русский умник всегда еврей или человек с примесью еврейской крови, каким являюсь я. Я это уже говорил Горькому, когда гостил у него на Капри. А ты — чистокровный еврей. Значит, мы должны договориться. Задача номер один — поражение России в войне с Германией. Задача номер два — внедрить наших агентов в русскую армию с целью агитации братания солдат с солдатами немецкого командования. Задача номер три — организовать поездку нашего ЦК во главе со мной в Россию для захвата власти. Это согласовано со штабом, прости с ЦК.

— Не ври. Это согласовано с немецкой разведкой и немецким генеральным штабом и в этом моя роль очень велика. Это же моя идея и ты у меня, ее украл. Я же…это же мой план…и я не последний человек в этой затее.

Ленин похлопал Парвуса по плечу, ласково улыбнулся и запричитал:

— Подожди, Парвус, ты не имеешь права думать так, как думает гений мировой революции. Поэтому слушай дальше. На все это нужны деньги, огромные деньги. Твоя задача: убедить германское руководство, что я и моя партия, партия большевиков, поможет германской армии победить русских. Пусть заключают со мной тайный союз. Но как-то так…, сам понимаешь. Я не хочу светиться в этом вопросе. И повторная встреча между нами не может состояться. Я великий конспиратор и не могу стать иным. А что касается тебя, Парвус, то… как только мы, то есть я, вождь мировой революции, захватим власть, тебе место среди нас революционеров найдется, самое шикарное, самое почетное. Клянусь матерью, которая снабжает нас деньгами.

— Я верю тебе Уланов, — произнес Парвус, вздыхая.

— Я не Уланов, я — Ленин. И мне все верят. Вождю мировой революции нельзя не верить.

— Только как же мы будем общаться?

— Через Ганецкого и то тайно. Ни одна сволочь не должна знать, о чем идет речь. Указания будешь тоже получать через Ганецкого. Когда победим, ты станешь моей правой рукой в ЦК. Понял?

— Так точно, Владимир Ильич.

— А теперь иди на все четыре стороны и забудь, с кем ты встречался. Даже сучка, с которой ты станешь любезничать в постели, не должна знать о нашей встрече.

Парвус поднялся. Ленин даже руки ему не подал. Обиделся ли Парвус? Нисколько. Его больше интересовал процесс переговоров с немцами и кипящий котел революции, в которой захлебнется Россия, а он вместе с Лениным, этим жутким человеком будет играть не последнюю роль в создании новой общественной формации — коммунизма, где не будет браков, собственности, духовности. Революция поразит и другие государства и тогда будет создано одно великое государство на подобии Древнего Рима. А почему бы нет?

4

Зиновье, то бишь, Апфельбаум вернулся из Парижа раньше времени, и едва опорожнив кружку зеленого едва подслащенного чая, отравился к Ленину. Уж больно соскучился, да и мысли роились в голове, связанные с написанием очередного талмуда, который тут же присвоит себе Ильич. Он уже набросил на себя робу, но вспомнил, что у Ильича всегда не заточенные карандаши, вернулся и достал из ящика письменного стола целую охапку, сунул во внутренний карман и выскочил на улицу.

— Шалом, Ильич, — произнес он по дороге.

— Гм, босяки, партия босяков. Вот молодцы-то, — долдонил Ленин, находясь в Швейцарии в конце 1905 года, — уже что-то удалось, но не совсем, потому что поп Гапон вмешался, — долой попов!

— Поп Гапон вышел по твоему заданию, — сказал Апфельбаум.

— Что, что? Как ты смеешь возражать, Апфельбаум? Вон! пошел вон, жид проклятый.

— Сам ты жид…калмыцкий, — сказал Гоша в сердцах, но тут же пал на колени и стал целовать ладони вождя.

Ленин пригладил его пейсы, и это означало, что Гершон прощен.

— Ты мне Янкеля вызови с Урала. Кацнельсона мне и срочно. Он там чудеса творит, руководствуясь моими инструкциями. Я не просто так тут сижу. От босяков я дошел до настоящей партии, партии террористов, — стал хвастаться Ленин. — Мы кардинально разошлись с польским евреем Махаевским, который открыто поощрял террор, а я, пока тайно. Конспирация и еще раз конспирация. Что это означает? А это означает, что если наш человек, член нашей партии, террорист в подполье, то он ничего не должен знать. Ему дают задание бросить бомбу в министра, он должен ее бросить и спрятаться, как мышка в норку. Но я думаю усовершенствовать этот вопрос. Ты слушай, а не закрывай глаза, Зиновьев — Апфельбаум. Что, у сучки был, всю ночь не спал, так? Тоже мне революционер.

— О великий, о мудрый…

— Вот, это другое дело. Революция это целая наука. Ты понял, Гершон? Движущей силой и здоровым элементом рабочего движения Махаевский считал воинствующих хулиганов, босяков, люмпенов, вносящих в рабочую среду живую струю «здравого пролетарского смысла». Тут я с ним согласен, а дальше не, дальше мы разошлись. Махаевский… он теперь никто, а я возглавляю партию большевиков.

Апфельбаум смутно догадывался, что будущая революция будет принадлежать босякам и люмпенам, тем, кто сидит в тюрьме за убийство, изнасилование, а ее успех зависел «только от одной его „наглой“ требовательности, от одной его „хамской“ ненасытности».

— А что такого сделал великий Янкель на Урале, поделись. Он, похоже, опередил меня, если ты с таким восторгом отзываешься о нем, — спросил Гершон и прослезился.

— Потом, потом, подожди, мне твои слезы по фигу. О Янкеле потом. Он там делает чудеса. Мои советы о том, чтоб привлекать к большевистской партии всех без исключения: и кустарей, и пауперов, и нищих, и прислугу, и босяков, и проституток, и бывших зэков Янкель выполняет четко. И есть результаты. Это девиз будущий революции, учти. Все демократические принципы должны быть исключительно подчинены выгодам нашей партии, включая и неприкосновенность личности. Опорой, основой нашей партии остаются, и будут оставаться люмпен-пролетарии, уголовники и босяки. Опираясь на опыт многочисленных российских сионистских сект, мы должны строить структуру партии на жестких диктаторских принципах абсолютного подчинения. Несогласные с этими методами внутри партии подвергаются, шельмованию, клевете и…уничтожению.

Апфельбаум на этот раз совсем потерял спокойствие и чувство меры.

— Ты упрям и жесток, — выдал он, — не переносишь чужих мнений, по поводу чего то ни было, и не только в политике. Ты завистливый до исступления, не можешь допустить, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, остался победителем. Жестокое и злое проступает в тебе — как в споре, как в игре в крокет или в шахматы, когда проигрываешь. Проявить независимость, поспорить с тобой о чем угодно или обыграть тебя в крокет — значит раз и навсегда приобрести себе врага в… лице Ленина.

— Га-га-га, это правда. Вот черт: не в бровь, а в глаз. Это черты гения, Гершон, учти. Но…дальше, ты только послушай: в Православии мы видим огромного конкурента в борьбе за души людей. Всякая религиозная идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза. Я собираюсь написать труд «О религии и церкви». Еще в 1901 я заявлял: «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора». Исходя из этих двух принципов, и надо начинать строительство партии большевиков. А, забыл. Церковь…мы ее снесем с лица земли, а попов перевешаем, могилы раскопаем, серебро и золото соберем и отошлем европейскому пролетариату…еврейской национальности.

— У меня голова раскалывается, отпусти меня.

— А Янкель Кацнельсон. Ты не хочешь услышать о нем хороший отзыв?

— Потом, потом.

Ильич еще раз вспомнил по пунктам свое строение партии и успехи Кацнельсона на Урале.

В основе структурной организации партии был заложен смешанный мафиозно-сектантский принцип.

Ленин создал несколько уровней проникновения в тайны организации. Полную информацию получал только тот, кто находился на верху пирамиды, то есть он — Ленин.

Он согласовывал свои действия с боевым центром.

Уровнем ниже находились тайное оперативное руководство и инструкторы боевой организации. Еще ниже — исполнители различных актов террора, которые получали задания от представителей более высокого уровня и следовали их точным инструкциям.

Внизу организации была «массовка» — это рядовые члены; они привлекались к терактам, но ничего не знали откуда поступала команда, кто ее давал.

Самой боевой и жестокой стала Уральская организация партии в Екатеринбурге, которой руководил «серый кардинал» революции Янкель Кацнельсон — (Яков Свердлов). Он, в свою очередь, подчинялся «Боевому центру» при ЦК партии.

Кацнельсон создал уникальную структуру организации, позволившую партии практически безбоязненно совершать террористические акты, погромы, бандитские налеты и грабежи.

При каждом комитете РСДРП Я.Свердлов создавал 3 дружины. Одна была легальная и известная всем, в нее входили руководство и рабочие. Остальные две были тайными. Каждой дружине присваивался номер —?1,?2 и?3.

Основной боевой единицей были вторые дружины, состоящие в свою очередь из «десятков», отрядов, в которые входили молодые люди из деклассированных элементов. Каждый «десяток» имел свое специальное назначение: отряд разведчиков (разведка и слежка), отряд минеров (закладывание мин), отряд бомбистов (бомбометание), отряд стрелков (стрельба из огнестрельного оружия). Также во второй дружине был отряд мальчиков-разведчиков и распространителей листовок и партийной литературы. Материальное обеспечение отрядам обеспечивали многочисленные мастерские бомб, поджоги, химические лаборатории и слесарные мастерские. Боевики второй дружины также работали в подпольных типографиях, подделывали печати и изготавливали документы, фотографии.

Каждым отрядом руководил десятник. Отряды в свою очередь разбивались на «пятки» со своими руководителями. Каждый член «пятка» знал только своего непосредственного руководителя, который в свою очередь — только своего десятского.

Вторых дружины занимались погромами и политическими убийствами представителей власти, любых неугодных партии лиц. Кинуть бомбу в квартиру, где за столом в семейном кругу сидел неугодный человек, было в порядке вещей. Некоторые боевики специализировались на убийствах полицейских и их агентов, некоторых убивали на службе и даже в их домах и квартирах. Существовал популярный способ теракта: делались фиктивные доносы и убивали пришедших на обыск полицейских. Во время таких террористических актов гибло немало родственников и близких, а также случайных людей.

Грабежи обеспечивали партию необходимыми средствами. Грабили банки, кассы, конторы, транспорты с деньгами. Каждая экспроприация проходила с многочисленными жертвами. Каждая акция отличалась тщательной проработкой деталей — собирали сведения, распределяли обязанности, чертили планы, изготавливали ключи, оружие, бомбы, продумывали пути отхода, делали хронометраж. В дружине существовала круговая порука и «повязка кровью». Каждый боевик должен был осуществить минимум один теракт, уметь управлять лошадью, каретой, паровозом, автомобилем, хорошо знать анатомию человека и в совершенстве владеть всеми видами холодного и огнестрельного оружия, и взрывных устройств. Для получения необходимых навыков устраивались постоянные тренировки и спарринги.

Членами уральских вторых дружин были многие будущие убийцы царской семьи, такие как П.З. Ермаков. Вторые дружины не брезговали дружбой и сотрудничеством с откровенными бандитами. На Урале существовали так называемые «лесные братья», банда, возглавляемая лично Кацнельсоном. «Лесные братья» вместе с большевиками совершали убийства, ограбления, «эксы», рекэт, но часть денег оставляли себе, а не передавали в партийную кассу. Связь между Сверловым, а также координацию совместных действий осуществляла жена руководителя большевиков Минея Губельмана.

Над вторыми дружинами стояли легальные первые дружины, члены которых обладали высшей степенью посвящения в тайны организации. Первые дружины состояли из двух частей — выборной и кооптированной. В них руководитель мог внести любого человека по своему усмотрению. В выборную часть входили по одному члену из каждого отряда второй дружины и командующий всей боевой организацией, «тысяцкий», избиравшийся представителями 1-й и 2-й дружин совместно. Также туда входил постоянный представитель партийного комитета.

Кооптированная часть первой дружины состояла из различных боевых специалистов — инструкторов, руководителей мастерских по изготовлению бомб и оружия, завхоза, казначея и секретаря. Выборная часть формировала совет боевой организации, выносящего решения, кооптированная — ее штаб, который разрабатывал устав организации, инструкции, стратегию и тактику боевых акций, а также руководил обучением бойцов и вооружением.

В третью дружину входили агитаторы, массовики, члены партийных комитетов и новые члены партии. В третьих дружинах проходило боевое обучение под руководством членов второй дружины. Каждые инструктор должен был обучить и подготовить «пяток» из третьей дружины. Наиболее подготовленные члены третьей дружины после проверки терактом переходили во вторые дружины. Подготовивший их инструктор «отвечал головой» за своих подопечных.

Благодаря такой структуре достигалась максимальная конспирация, которая включала максимальную ответственность, вплоть до смерти, за каждое порученное дело и каждого обученного террориста.

Абсолютным руководителем с диктаторскими полномочиями всех террористических большевистских организаций был В. Ленин, который лично следил за проведением многих операций, и терактов.

Позднее, когда за уголовные преступления стали арестовывать членов большевистской партии не только внутри России, но и за рубежом, Ленин озаботился имиджем своей партии. Перед каждой акцией исполнители писали заявления о выходе из партии, а после успешного завершения — обратно о приеме. Этот трюк позволял сохранять «лицо» РСДРП и позволял ей выглядеть солидной политической партией.

В начале XX века в России большевиками проводился ярко выраженный политический террор против госслужащих, представителей власти, силовых органов, общественных и религиозных деятелей, купцов и предпринимателей, патриотических союзов и организаций, профессиональных союзов.

Только за один только год с октября 1905 года было убито и ранено 3611 государственных чиновников. К концу 1907 года число чиновников, погибших и искалеченных боевиками, превысило 4500 человек. К этому нужно добавить 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц. С января 1908 по май 1910 года отмечено 19957 терактов и экспроприаций, в результате которых погибли 732 должностных лица и 3051 гражданин, а 1022 чиновника и 2828 частных лиц получили ранения. Всего за 1901-11 г. этот период террористами было убито и ранено около 4,5 тыс. государственных служащих различного уровня. «Попутно» было лишено жизни 2180 и ранено 2530 частных лиц. В общей сложности в 1901-11 годах, жертвами террористических актов стали около 17 тыс. человек.

Однако, как это ни странно, Российская Империя имела одно из самых либеральных в мире уголовных законодательств. Число смертных казней, как абсолютное, так и относительное и в динамике, было самым низким в мире.

Методы и навыки боевой террористической деятельности большевики в полной мере проявили после своего прихода к власти, развязав массовый террор против своего народа, применяя против него химическое оружие, массовые расстрелы и пытки, реквизицию всего имущества, создавая искусственный голод и атмосферу ужаса и нереальности происходящего. Многие из боевиков вторых дружин стали чекистами, руководителями лагерей, прославились своими зверствами и нечеловеческой жестокостью. Справедливости ради надо сказать, что немногие из них пережили 1937 год, что вызывает понятную злобу и ненависть к Иосифу Сталину у современных российских либералов, многие из которых являются их прямыми потомками.

5

Вначале переговоры с немцами шли трудно и медленно: не было особого повода для признания какого-то там революционера, в котором, как утверждал Ленин, течет и частичка немецкой крови, признавать серьезным генералом, способным победить великую Россию путем всевозможных лозунгов и бредовой идеи — разложения армии и организации низов для свержения существующего строя. Но германская разведка уже заключила союз с русским смутьяном. Ленин уже числился немецким агентом. А тут еще неугомонный Парвус! Он с пеной у рта доказывал: это возможно, это единственный вариант выиграть войну с Россией. В каждом отделе министерства он оставлял свой убедительный отпечатанный план захвата власти в России. И это повлияло на высший генералитет и на самого кайзера Германии. Но требовалась еще подмога. И такая помощь вскоре наступила. Те силы, которые хотели падения и разложения России, стали убеждать руководство Германии согласиться на предложение предателей своего отечества и даже пропустить их через свою территорию, да еще выделить огромные средства на осуществление переворота в России. Тем более что Ленин и его партия публично благодарили, публично выступив за поражение России, и сами обещают разложить армию своей страны. За океаном была еще одна страна, желающая поражения России. Это США, особенно ее еврейское лобби. Незря Бронштейн (Троцкий) получил американское гражданство и двадцать миллионов долларов в придачу, когда срочно засобирался в Россию. А низы… низы уже спят и видят светлое будущее. Постепенно фигура Ленина как предателя интересов русского народа, страстно желающего поражения своего отечества, теперь благодаря Парвусу, стала по нутру немцам и русскому пролетариату, мечтавшему оказаться на вершине власти. И всякий нищенский люд, влачивший жалкое существование, так называемые низы по выражению Ленина, не дремали.

Вчерашние уголовники и те, кто не нашел места под солнцем, агитаторы, провокаторы и даже часть интеллигенции, которая искренне верила, что с падением царизма наступит рай на земле, составляли основной костяк, на который опирались большевики; они готовы были на все ради мести за свое былое унижение. Постепенно создавалось общественное мнение, в том числе и среди младшего офицерского состава русской армии, как в Германии, так и в России. В Германии это быстро дошло до высших чинов — генералитета и кайзера.

Активизировать свою работу Ленину было легко и просто. Он стал засылать своих шпиков в ряды русской армии, которые усиленно пропагандировали идею о том, что это война в интересах кланов, буржуазии, что это война империалистическая, а не народная, как об этом объявил царь. Немецкие солдаты в таком же положении, надо бросать оружие, идти с поднятыми руками в немецкие блиндажи, обниматься и целоваться с противником, и он ответит тем же. Произойдет братание. Эта идея нравилась простым солдатам, которые неделями мерзли в окопах в перерывах между наступлениями той или иной стороны. Такое братание действительно имело место. Оно было успешным: солдаты давали клятву не стрелять друг в друга, не ходить в штыковые атаки, не слушать своих командиров-капиталистов.

Высшие чины в Германии узнали об этом и оценили деятельность большевиков, которые показали, на что они способны. А тут еще грянула февральская революция. Русский царь отрекся от престола. Россия как будто качнулась в сторону пропасти, но ее армия все еще была очень сильна. Да и сама Германия истощилась войной и была заинтересована в сепаратном мире. А Ленин, когда услышал о Февральской революции, он находился в это время в объятиях проститутки Жужики, вскочил, будто ему шило воткнули в то место, на котором сидел.

˗ Срочно президиум ЦК. Товарищ Надя, оповести всех революционеров, пусть бросают свои дела, пусть поднимают свои задницы, если еще находятся в постели, короче, где бы они не находились, пусть приезжают ко мне в мой штаб.

Володя так волновался, что не выговаривал и некоторые другие буквы, кроме «р», которая ему никогда не была доступной, но товарищ Надя прекрасно понимала его.

После прохладного душа, окутанный в теплый длинный халат красного цвета, цвета крови и революции, он вышел к своим соратникам.

— Товарищи, в России произошла февральская еволюция, нам срочно надо ехать в Россию. Хватит, засиделись. Мы должны быть там. Исторический момент настал. Мы должны свергнуть правительство Керенского и захватить власть с помощью оружия. Я думаю, что власть валяется на улицах, ее просто надо подобрать. Только, чтоб Германия нас пропустила через свою территорию и снабдила деньгами. Что вы скажите, товарищи?

— Нам нужны деньги, много денег, — сказал варшавский бандит Феликс Дзержинский, — много денег, Владимир Ильич. Надо закупить оружие, подготовить хоть несколько тысяч боевиков, отобрав их из пролетарской массы, увеличить количество газет, подготовить виселицы по всему Петербургу, а возможно, и по всей стране для помещиков и капиталистов, а на все это нужны деньги и не малые.

— Концлагеря надо организовать по всей стране, — сказал Ленин, — но это после того, как власть окажется в наших руках. Я предвижу сопротивление буржуазных элементов. Товарищ Ганецкий, сколько денег в партийной кассе?

— Пять миллионов марок, — доложил Ганецкий.

— Мало! — вскричал Ленин. — Товарищ Ганецкий, почему так мало денег в партийной кассе? Где Парвус? Как идут переговоры с немцами? Что вы на это скажите, товарищ Ганецкий. А где Коба? как там Тифлисские банки? Надо их заново подчистить или ограбить… повторно. Мы, революционеры, грабим награбленное.

˗ Владимир Ильич, у нас только свои, только евреи, ни одного русского, а тут грузин в наши ряды лезет. Как же так?

⌐ А так. Русских мы не привлекаем в наши ряды. Русские — дураки. А грузин Коба…, он доказал, что может быть полезным нашей революции. Парвус…хоть и сволочь порядочная, но он нам нужен. Отправляйся к нему, Ганецкий. Надо просить у немцев. Пусть Парвус скажет, что Ленин просит. Надо начинать с разведки. Там есть полковник…я не могу назвать его фамилию. Парвус знает. И пусть вагон выделит… бронированный, пуленепробиваемый, пломбированный. Это архи важно.

Ганецкий (Фюстенберг) растерялся, однако тут же пришел в себя. Он понял, что из всей словесной белиберды вождя, главное все-таки деятельность Парвуса. Только он может достать миллионов двадцать, если постарается.

— Владимир Ильич, я предлагаю сосредоточиться на деятельности нашего замечательно стратега Александра Лазаревича Гельфанда или Парвуса. От него много зависит. Можно даже сказать: от него зависит судьба революции или большевистского переворота.

— Почему, товарищ Ганецкий? Я могу договориться и с Францией, в Италию поеду на Капри, и там договорюсь — вытаращил глаза Ленин.

— Нет, господин Бланк, — изрек Ганецкий фразу и осекся. — Прошу прощения, товарищ Ленин. Только Германия может выделить двадцать миллионов марок на русскую революцию. Только Германия может предоставить нам бронированный вагон, в котором все мы беспрепятственно проедем через ее территорию и очутимся в России, без единой царапины как говорится. Переговоры, по моим сведениям, уже идут, они на стадии…, на средней стадии… Немцы в качестве компенсации требуют сепаратного мира и больших русских территорий по этому сепаратному миру.

— Передай Парвусу, пусть он напечатает в своих газетах, что мы, большевики, против сепаратного мира, а когда будет договариваться с немцами, пусть пообещает, что мы на самом деле подпишем сепаратный мир и пойдем на уступки, даже на территориальные уступки. После прихода к власти в России, разумеется. Да я пол˗России уступлю, лишь бы ми…овая…еволюция победила.

— Но как же отдавать территорию немцам, ведь Россия — это наша страна, что о нас скажут потомки? — чуть слышно произнес Луначарский.

— Наплевать на Россию и русских дураков. Нам нужно изменить мир. После завоевания России мы двинемся в Польшу, Германию, Францию, а там и до Америки доберемся. Трудящиеся массы нас поддержат, в этом нет, и не может быть сомнения. Я начал работать над книгой «Государство и революция», где изложу свои мысли, как нам править огромной страной, страной дураков. Это будет мой самый выдающийся труд. Потерпите, товарищи: начало здесь, а окончание в России. Все, товарищи, за работу. А вы, товарищ Ганецкий, задержитесь.

Все великие революционеры отправились паковать чемоданы, а Ганецкий, как только они остались тет-а-тет с вождем, с радостью как это он делал всякий раз, доложил:

— В нашей партийной кассе не пять, а восемь миллионов, Владимир Ильич. Парвус, этот великий стратег, прислал недавно три миллиона. Мне кажется, вы его недооцениваете. Ну что там Дзержинский по сравнению с Парвусом? Дзержинский может только стрелять, он террорист, а Парвус — неиссякаемый денежный мешок. Это денежный мешок революции. Народные массы со штыками в руках, а эти штыки надо не только национализировать, но и закупить, пока мы еще не у власти, все равно массы нуждаются в пище, ночлеге и прочем. Им не чужда и клубничка, Владимир Ильич, сами знаете. Если мы обеспечим революционеров всем тем, что я только что перечислил, они будут хорошо воевать с мировой буржуазией.

— Хорошо, убедил ты меня, Ганецкий, будущий министр финансов.

— Да мне портфель министра финансов не нужен, Владимир Ильич, мне достаточно должности кассира, вашего кассира, Владимир Ильич. Пока я буду рядом с вами, вам не придется беспокоиться, где взять деньги и я надеюсь, не буду обижен, не так ли?

— Не болтай, Ганецкий. Срочно отправляйся к Парвусу и без реализации наших идей, не возвращайся. Помни: момент настал и этот момент упустить нельзя. Народы не простят нам этого. Промедление смерти подобно.

Ганецкий почесал бородку, потом вскочил, будто под ним загорелось кресло, и выскочил, оставив широкополую шляпу, которая немного скрывала пейсы. Ильич расхохотался, взял широкополую шляпу и выбросил в мусорное ведро.

* * *

Парвус не сидел, сложа руки. Он выдвинул еще один привлекательный аргумент перед Германским руководством: большевики во главе с Лениным обязуются расчленить Россию на маленькие отдельные княжества, то есть, республики и тогда эта страна никогда не будет представлять опасность для Германии. С этим доводом согласились не только в генеральном штабе, но и сам кайзер Вильгельм Второй. И Ленину был предоставлен кредит в размере ста миллионов золотых марок с выплатой в два этапа на великую миссию — расчленить Россию на части, деморализовать ее население, разрушить промышленность и сельское хозяйство. Надо, чтобы Россия в течение столетий не представляла никакой опасности для Германии, ни в военном, ни в экономическом отношении. Пятьдесят миллионов марок, полученных авансом — это огромная сумма, она поступала в адрес большевиков до переворота, и после переворота через Ганецкого и его сестру Суменсон, которые находились вблизи российской границы.

Ленину же выделили на дорогу двадцать четыре тысячи и бронированный вагон. В этот вагон поместилось еще около тридцати евреев. Они были необыкновенно счастливы, улыбались. Ленин же с Инессой Арманд, он ее срочно вызвал из Парижа, занимали отдельное купе.

А пока шла подготовка к отправке и только в 15 часов 27 марта 1917 года тридцать два молодца еврейской национальности во главе с Лениным отправились на железнодорожную станцию в Швейцарском городе Цюрихе.

Ленин категорически запретил покупать билеты на немецкие марки, полагая, что они сядут в обычный вагон и могут быть арестованы на территории Германии, как русские, но Парвус заверил в том, что им никаких билетов не нужно. Однако здесь состоялась небольшая манифестация, посыпались возгласы: предатели, немецкие шпионы.

— Скорее, скорее, товарищ Парвус: время — деньги, революция ждать не может, революция нас ждет, пролетариат зовет, я слышу их голоса.

— Вы под опекой Парвуса, — сказал Парвус. — Надеюсь, вы меня не забудете.

— Какую должность ты хотел бы занять, товарищ Парвус? — спросил Ленин, глядя своему спасителю в глаза. — Секретарем? А куда я дену Джугашвили, что грабил банки в Тифлисе ради революции, мировой революции?

— Я удовольствовался бы должностью управляющего российскими банками, — сказал Парвус.

— Будет образовано специальное банковское министерство, и ты получишь портфель министра в революционном правительстве, товарищ Парвус, — сказал Ленин.

Все пассажиры были приятно удивлены, когда их завели в специальный бронированный вагон с узенькими продолговатыми окнами, где им никто и ничто не угрожало. Никаких проверок, никаких посторонних лиц. Ленин с Парвусом и Апфельбаумом тянули пиво и объедались всякими вкусными блюдами, несмотря на то, что простые немцы испытывали трудности в элементарных продуктах питания. Все пассажиры были веселы и довольны, за исключением Инессы Арманд, так как Ленин не посадил ее рядом с собой — Надя, законная супруга Ильича в этот раз заняла ее место.

Вдруг Ленин стукнул себя по лысине и громко произнес:

— Конспирация! Конспирация! Надя, где дамское платье, я должен переодеться в дамское платье. И парик мне нужен, лысину прикрыть, — где все это, черт возьми?

Надя что-то готовила, кажется, все было готово ко времени отъезда, однако она не думала, что так быстро, что сейчас, сию минуту может понадобиться такой конспиративный костюм и заморгала глазами.

— А зачем переодеваться, товарищ Ленин? здесь все свои. Вот когда будем пересекать границу Германии.

— Мы в Стокгольм? Товарищ Парвус, мы в Стокгольм, нас не обманули? Надя иди, тащи дамское платье, я хочу стать дамой.

— Да вот уже скоро, — подтвердил Парвус. — Ладно, можно переодеться. Только Владимир Ильич, как бы это сказать…, вы должны больше походить на старушку. А вот и Надя. Позвольте я займусь вами, надо хоть как-то выглядеть.

— Я не должен выглядеть буржуем, Ганецкий меня не узнает. А мы должны у него получить 60 тысяч крон на…мировую революцию, га…га…га…га!

В десять часов утра 31 марта Ганецкий встречает эмигрантов на вокзале в Стокгольме. Он присматривается ко всем и боится, что это не те люди и только, когда старушка с прищуренными глазами подняла руку и произнесла: да здравствует мировая революция, обрадовался и бросился обнимать Ленина.

— Деньги на бочку, — потребовал Ленин. — Надо заправиться, пивка попить, закупить женскую одежду и всякие там сладости, поскольку в этой дикой стране ничего нет. Прилавки пусты, одна марксистская литература продается.

— Владимир Ильич! вот мешок, тут больше…

— А, моя матушка прислала? она должна за прошлые три месяца, ты напоминал ей об этом, ты писал, что ее сын, вождь мировой революции нуждается, голодает и даже вынужден ходить в женской одежде? Ты писал ей об этом?

— Зачем писать? у нас миллионы на счетах. Немцы щедрый народ. Пусть ваша матушка отдохнет немного, пожалейте ее.

— Гм, ей это может понравиться. А что, если немцы откажутся. Что тогда делать. Ну, ладно, давай мешок. Апфельбаум, где ты? Пойдем, пройдемся по магазинам. Иди, я буду держаться за твою руку, и прижиматься к плечу. Я — революционная старуха. Это архи важно.

* * *

Ганецкий оттащил Ленина в сторону и стал шептать ему на ухо:

— Парвус собрался ехать с нами в Россию. Вы, должно быть, не в духе сегодня. Это же Парвус, а не какой-то там Коба. Пятьдесят миллионов получены благодаря Парвусу. Парвус — это вы, а вы это Парвус. Без него мы не получили бы деньги на издание газеты «Правда» и других газет, а также на оплату стрелкам. Кто будет стрелять — тому сто сорок золотых рублей, кто будет кричать «ура» — тому восемьдесят рублей, кто возьмет красный флаг в руки…. Как брать Зимний, Владимир Ильич?

— Возьмем, а дело Революции не должно быть запятнано грязными руками, товарищ Ганецкий, — грубо рявкнул вождь, сплёвывая. — Революция не должна вспоминать Парвуса, она обязана его вычеркнуть из памяти народа. Пойдем в магазин, мне нужно купить пару штанов, мои штаны прохудились в районе мотни. Это Инесса виновата. Э нет, это империалисты виноваты. Ганецкий, ты дрожишь? Приди в себя, черт бы тебя подрал, что ты за революционер? А то отправишься к Парвусу. Что у тебя еще?

— Владимир Ильич, один дельный совет, если позволите.

— Валяй.

— Так как мы скоро окажемся в России, а великий, нужный, сообразительный Парвус останется здесь, то вам нельзя предстать перед пограничниками в настоящем виде: вас сразу узнают и могут арестовать.

— Сколько у тебя паспортов на другие фамилии? — спросил вождь.

— Дело не в паспортах. У меня двадцать паспортов в запасе. И пять на вас, Владимир Ильич. Вы можете значиться Куцоцацом, а вдруг вас узнают? Поэтому я предлагаю ехать в этом платье, чтоб походить на старуху в сгорбленном виде с паспортом на имя Пескодайки, предстать перед русскими пограничниками. Да и перед шведскими тоже. Надо парик с длинными седыми волосами, сменить женскую обувь, не мешало бы выбить один зуб, а то и два и утверждать, что вы — моя прислуга.

— А как же моя бородка? — спросил Ленин.

— Ее придется сбрить, лицо намазать толстым слоем крема, да еще навести морщины на шее и на щеках. Это все надо сделать во имя мировой революции. Революция не может остаться без вождя.

Ленин помолчал, затем зашел в кубрик и сказал:

— Товарищи, мы с Ганецким отправляемся на конспиративную квартиру.

— Мы вас не можем отпустить одних, — завопил Радек.

— В качестве охраны можно послать товарища Зиновьева или Дзержинского.

— Дзержинского, Дзержинского, — поддержали все.

— И я хочу, — расплакалась Инесса Арманд.

Три еврея отправились в салон красоты, изложили свои революционные идеи по поводу внешнего вида вождя, но массажисты и парикмахеры только пожали плечами: дескать, у нас салон красоты и мы никак не можем сделать из порядочного человека урода.

— А это и есть урод, — произнес Ганецкий, показывая на Ленина и доставая пачку с деньгами. — Сделайте его настоящим уродом, но так, чтобы вся Россия ему аплодировала.

Сказан — сделано. Ленин вернулся в кубрик и его никто не узнал.

— Вы что, подменили вождя мировой революции на старуху? Да мы вас тут же повесим. Да это же настоящее чучело. Еще хромает на одну ногу. А воняет как, ужас!

— Това…ищи, работа сделана классно. Ни один царский сатрап меня не узнает. Да здгаствует социалистическая…еволюция!

Дружки вскочили с мест и начали подпрыгивать, а Сокольников, так и не рассекретивший свое еврейское имя, распустил ремень на брюках и стал приставать к революционерке Лилиной. Революционерка схватила его за сучок и потащила в тамбур. Инесса тоже приблизилась к Ленину, но ее остановили.

— Да это же однополая любовь, это лесбиянство, нельзя допускать таких брачных связей, — не выдержала товарищ Надя.

— Товарищ Надя, не беспокойтесь. До свержения царизма пролетарские массы…, короче, пусть сношаются. Пойдем, Инесса. У нас с тобой отдельный номер.

Вождя и его подружку сопровождали друзья громом аплодисментов.

6

Ленин вместе с группой эмигрантов, что прятались, как мышки в норках, сели на поезд в Стокгольме и через Финляндию, поздно вечером 3 апреля прибыли в Петроград.

У вождя был пикантный вид. Задолго до прибытия в столицу России, он не снимал с себя женскую одежду. Инесса хохотала над ним, но, понимая, что ее любовник необычный человек, мирилась с его причудами, хотя они и шокировали ее трусостью вождя мирового пролетариата. Она все боялась, что его соратники сговорятся и изменят ему и выкинут на ходу где-нибудь в районе пустынной местности. Она все присматривалась к соратникам, не крутит ли кто пальцем у виска? В этом случае могут решить: зачем нам нужен, такой трус? Но Ленин переживал по этому поводу меньше всего: два, или три мешка с деньгами были в его руках, договор с Германией, пусть на одной страничке, был в его кармане. Только по его распоряжению, только по его просьбе, немцы будут посылать своих солдат, переодетых в пролетарские кожанки, а то и в офицерскую форму русской армии для организации переворота в Петрограде. Без его, без вождя, никто из соратников ничего не стоит. На самом деле, оно так и было.

— Не переживай, — сказал он Инессе. — Даже если я останусь совершенно голым, и меня будут переносить, завернутого в простыню с места на место, я все равно останусь вождем. Все карты будущего переворота в моих руках, как мышонок в тисках.

Инесса вздрогнула и закивала головой в знак того, что она согласна и больше не задавала вопросов. Она боялась не только задавать очередной вопрос, но и услышать на него ответ, ведь ответ всегда приводил ее в дрожь, словно ее возлюбленный, отвечая, игрался с небольшой игрушкой, начиненной взрывчаткой, и из которой могла вылететь птичка и переломать кости всем революционерам, включая и вождя мировой революции.

Лучше заняться чем ни будьдругим, например, развернуть выдающийся труд вождя под названием «Что делать» и сделать вид, что ты увлеченно читаешь.

Едва поезд сделал остановку у Финляндского вокзала, как два дюжих латыши зашли в вагон, взяли вождя на руки в женском одеянии, как петуха с обрезанными крыльями, вынесли из вагона и поставили на ноги у Финского вокзала. Ленин что-то бормотал себе под нос, как выяснилось вскорости, готовился к исторической речи.

Пока из гнилых досок сооружали трибуну, он гундосил себе что-то под нос, потом убежал за угол, омочил его струей и еще трижды произвел канонаду.

Трибуны, как таковой не получилось, ему предложили стать на чуть подгнившие доски, во многих местах подпертые колышками, загнанными в землю кувадлами. На этих досках стояли две пустые бочки вверх дном. На бочки положили еще две доски — вот и трибуна.

Но коротышку пришлось поднимать. Став опять же на доски и положив конспект снова же на доски, взгромождённые на бочки, вытянул руку в небо и стал произносить свою первую в России сумбурную речь.

— Да зд…гаствует социалистическая…еволюция!!!

Извозчики и гуляющие подумали, что какая-то сумасбродная баба смешит собравшихся людей. Никто и подумать не мог, что там, на этом самом месте, будет поставлен памятник, что этот памятник перекочует во все учебники для школ и высших учебных заведений, что воображаемый памятник будет доведен до ума скульпторами и художниками и растиражирован в сотнях миллионов экземпляров. Этот высосанный из пальца памятник породит целые отделы культуры и исторических нововведений, из него вылупятся тысячи экскурсоводов и все школьники великой страны начнут стекаться в Ленинград, чтобы полюбоваться чудовищем на площади лжи.

Сумбурная речь маленького человечка с поднятой вверх рукой, будет трактоваться как призыв к мировой революции, о которой не думал даже Батый.

Ленин выразил благодарность рабочим, солдатам и матросам за их «смелые шаги», якобы положившие «начало социальной революции в международном масштабе». А закончил свою речь под стрекательным лозунгом: «Да здг…авствует социалистическая…еволюция!».

Этот лозунг был по существу провокационным, он не имел никакого влияния на обстановку в Петрограде.

Лживая коммунистическая пропаганда разнесла миф о том, что, дескать, весь народ Перограда обрадовался возвращению вождя в Россию, как супруга возвращению блудного мужа с восемью маленькими сыновьями, четыре из которых на руках, а четыре держатся за юбку и просят: хоцу кусать. А вождь, еще не состоявшийся мировой революции, но которая обязательно состоится, в чем не может быть никакого сомнения, Ленин получал миллионы писем от трудящихся из разных уголков. Говорят, что это такая же правда, как то, что вошь кашляет.

Уже на следующий день Ленин развернул бурную деятельность в столице, он везде выступает с «Апрельскими тезисами», которые никто не принимает и не поддерживает. На этот час большевики не пользовались авторитетом в обществе.

* * *

Надо признать, что не все соратники были согласны с Лениным по многим вопросам и по «Апрельским тезисам» в частности. Они еще не были узурпированы Лениным, они еще не знали своего будущего вождя.

В прессе появились статьи с обвинением в адрес вождя большевиков Ленина в шпионаже, в пользу Германии и предлагали начать расследование. Как так, за какие заслуги Германия выделила ему и его банде бронированный вагон и разрешила проезд через свою территорию, находясь в состоянии войны с Россией?

Ленин даже растерялся, как всякий трус, а вождь был необыкновенно труслив, но на этот раз решил не сдаваться, не говорить правду кому бы то ни было. И вообще по его глубокому убеждению, правда ˗ это буржуазное понятие, а его партия, партия Ленина отвергает любой постулат буржуазии. Он помногу раз выступал на всяких партийных ячейках, убеждая в своей преданности делу революции.

Он строчил статьи и призывал пролетариат к свержению Временного правительства. Но ему не верили, его покидали. Тогда он решился на очередную хитрость. Путем уговора и подкупа, благо немецких денег в партийной кассе было полно. Ему удались собрать около четырех десятков человек, и они согласились провести, так называемую, Петербургскую общегородскую партийную конференцию. Несколько человек никак не могли угомониться, все поднимали руку и спрашивали:

— Господин Улянов-Бланк, что это за общегородская конференция в составе сорока человек, объясните нам.

— Товарищи, не беспокойтесь. Пятьсот тысяч за дверью. Им тут не поместиться. Поэтому я говорю громко, так чтоб все слышали и вас призываю к этому же. Итак, капитализм — враг народа, социализм и коммунизм — светоч всего человечества. Власть надо отобрать у капиталистов и передать в руки Советов рабочих и солдатских депутатов. Учредительного собрания не допустить, оно враждебно социалистической революции. Конец, товарищи.

— Кому конец?

— Буржуазии, не нам, конечно. Конференция закончена. Да здгаствует…

— Да будя брехать…

В прессе, которую издавали коммунисты на немецкие деньги эта конференция, равно как и выступление вождя на «броневике» в женской одежде превозносилось до небес.

* * *

В непростой ситуации оказался Ленин в Петрограде. Широкая общественность была враждебно настроена против него за антигосударственную деятельность. В его адрес был направлен шквал критики. Вот что писала газета «Речь» 5 апреля: «Гражданин Ленин и товарищи, торопившиеся в Россию, должны были раньше, чем выбрать путь через Германию, спросить себя, почему германское правительство с такой готовностью спешит оказать им эту беспримерную услугу, почему оно сочло возможным провезти по своей территории граждан вражеской страны, направляющихся в эту страну? Ответ, кажется, ясен. Германское правительство надеется, что скорейшее прибытие гражданина Ленина и его товарищей будет полезно германским интересам, оно верит в германофильство вождя большевиков. И одной возможности такого ответа было, по нашему мнению, совершенно достаточно, чтобы политический деятель, направляющийся в Россию во имя блага народа, не воспользовался этой любезностью. Думаем, что русскому политическому деятелю, каких бы взглядов он ни держался, путь к сердцу и совести народных масс в России не идет через Германию».

Это явный намек на шпионскую деятельность Ленина, но пока что всего лишь намек. Разведка в России в то время не была столь мобильной, как скажем сейчас, когда пишутся эти строки.

Но Ленин появлялся со своими выступлениями на каждом форуме в трудное время, когда в столице России беспрерывно шли собрания, принимались всякие заявления, резолюции, часто противоречащие одна другой.

Со свертком под мышкой Ленин прибежал в одно учреждение, где проходил съезд крестьянских депутатов, но ему преградили путь.

— Кто вы? уже поздно. Надо приходить вовремя, — сказал охранник.

— Я вождь ми. овой…еволюции, — не растерялся Ленин. — Вон мой мандат! У меня много мандатов…на шестидесяти языках. Пропусти, получишь на пиво.

— Пошел подальше, вождь. У нас теперь каждый второй бандит — вождь. Провокатор, небось. Чичас придут жандармы, свяжут тебя и поведут в участок.

— Не надо, прошу вас. Вот сто марок… на сигареты, на кофе, на девочеки на две бутылки пива. Кто у вас там так громко произносит речь? Это что за съезд? Там члены партии?

— Это съезд крестьянских депутатов, балда. Давай двести марок: сто мне, сто ему и проходи. Только не постреливай, навонял тут.

— Очень хорошо, очень хорошо. Я тоже буду выступать… по поводу кулаков. Надо отобрать у них землю.

— Ты что — дурак? А нас кто будет кормить, ты знаешь? Э, ничего ты не знаешь…. Проходи быстрее пока я держу опущенными глаза и не вижу тебя, хорек плешивый.

Такое пролетарское обращение не смутило Ленина. Он попытался проскочить, но его остановил окрик охранника.

— А, обещанное где? Ну-кась, стой.

— Замешкался, замешкался. Меня трибуна зовет. Вот вам, ребята, еще пятьсот марок, честное слово замешкался. И это архи плохо, товарищ.

— А, товарищ? Гм, не понять, то ли баба, то ли мужик. Давай пятьсот и проходи, товарищ, га˗га˗га!

Ленин проскочил в заполненный зал и тут же направился к президиуму.

— Я вождь мировой революции Ленин. Не удивляйтесь, товарищи. Я выступаю вторым.

— Ну, если ты вождь — садись, — сказал председательствующий. — А, по поводу выступления, посмотрим. Сиди пока, не рыпайся.

Едва первый выступающий Володин закончил свою речь, Ленин тут же, не дожидаясь объявления о предоставлении слова следующему оратору, захватил трибуну и начал нести всякую чушь.

— Товарищи! Революция, а где революция там контрреволюция: земля крестьянам в цветочных горшках, мир народам после победы коммунизма во всем мире, фабрики и заводы рабочим, после их смерти, а пока что они имеют право там работать и что ими руководят не капиталисты, а революционные массы с ружьями наперевес. Что не так ˗ пиф˗паф, или в каталажку и прямо в Сибирь. Там, знаете, очень хорошо: я сам сибиряк. Я кончил. Будут ли вопросы?

— Как понять: земля в цветочных горшках?

— Очень просто. Крестьяне же разводят цветы. Где они разводят? в горшках. А что в горшках? Земля. Каждый крестьянин имеет право на землю в цветочных горшках. Крестьян в России много, миллионы. Представляете, сколько тонн земли они израсходуют для того, чтоб наполнить горшки и посадить цветы. Понятно, товарищи? Далее. Я предлагаю грабить кулаков, отбирать у них землю, имущество. Кулаки — ваши враги.

— Ты что, рехнулся, лысый черт. Кто народ будет кормить? И что это за философия Иуды: земля — крестьянам в цветочных горшках? Братцы, гоните этого прихвостня, не пускайте больше на собрания, и не давайте ему слова.

— Ха, я сам взял слово. Я представитель пролетариата, я его вождь. Я вождь мировой революции, а вы заражены философией кулачества как класса. А земля все равно принадлежит крестьянам, они на ней будут трудиться в поте лица… все вместе, в коллективных хозяйствах, там будут получать пайки. Каждому крестьянину паек в зависимости от того, как он будет трудиться, сколько норм будет выдавать на гора. Долой кулаков, долой капиталистов.

В Ленина полетели яйца. Откуда взялись эти яйца, никто не знает. Ильич потом в кругу своих единомышленников хвастался, что это из уважения к вождю рабочих и крестьян.

— Э, крестьяне, как и пролетариат всего лишь навоз истории, — сказал Бронштейн-Троцкий. — Их надо уничтожить, выбросить этот навоз, пусть удобряют землю. А Россию надо заселить евреями. А потом, постепенно уничтожить поляков, немцев, французов и снова заселить евреями.

— Нас не хватит, — расхохотался Ленин.

— Распорядимся. Пусть еврейские девушки ходят раздеты, бросаются на шею евреям из Европы и Америки и больше рожают. Мы разрешим снять с себя одежду, пусть расхаживают по улицам и площадям и хватают мальчиков. А почему бы нет, Владимир Ильич?

— Я тоже над этим думал, но гусских будем уничтожать постепенно. Мы этих дураков вооружим и двинем сначала на поляков, потом на немцев. При их помощи завоюем Европу, а потом посмотрим. Ты, Бронштейн, не торопись, а потом как говорят украинские дураки: не лезь вперед батьки в пекло.

— Ты, коротышка, не задирай нос. Я не меньше сделал для пролетариата, чем ты и мой авторитет в партии огромный, — не сдержался Бронштейн.

— Именем мировой революции молчать, — выкатил глаза Ленин. — Дзержинский! подать сюда Дзержинского. Контрреволюция на носу. Ты, Бронштейн, — контрреволюционер, — громче обычного закричал Ленин.

— Ну ладно. Евреи ссорятся — все равно что мирятся, — примирительно произнес Бронштейн и схватился за брючный ремень.

— Мне секс не нужен, у меня Инесса есть и то я не знаю, куда ее девать. Но ты не думай, я не против однополых браков. Пролетариат должен быть свободен в выборе формы секса.

Бронштейн застегнул брючный ремень и обнял своего друга Ильича обслюнявил его губы.

— Ты знаешь, я тебя безумно люблю и потому жду взаимного ответа, взаимной любви в чисто политическом плане. Вот, допустим, мы победим, мы эту дикую страну заселим евреями, но евреи тоже нуждаются в руководстве. Я тебе уступаю первенство, руководи ими, но ты не вечный, ты можешь помереть в любое время, на тебя может быть покушение, тебя могут застрелить, задушить, повесить, и тебя нет. А мир останется без вождя, — как так? Это невозможно, это недопустимо, это аморально. Чтобы избежать этой всемирной катастрофы, нужен наследник. И этим наследником может быть только Троцкий-Моцкий. А ты не готовишь меня в приемники, ты все мимо. Ты даже на Кацнельсона поглядываешь, Апфельбаума, а на меня нет. Ноль внимания великому человеку, каким являюсь я, Троцкий.

— Это мое дело на кого мне поглядывать. Апфельбаум, например, пишет за меня мои великие произведения, своего рода инструкции для всего человечества. Кацнельсон мне пятки лижет, а ты что? Одними фразами отделываешься. И то у меня крадешь.

— Володя, Бланк, дорогой! с тебя пример беру. Лозунг: мир — народам, фабрики и заводы — рабочим, земля — крестьянам, ты тоже украл у эсеров и во всех статьях приписываешь себе. Так что — баш на баш.

7

Где-то за месяц до июльских событий, когда большевики во главе с Лениным собирались взять реванш и проводили агитацию везде, где только могли, даже в бане с проститутками, в Россию неожиданно приехал Парвус. Это был тот самый Парвус, который соединил Ленина с Германской разведкой, а впоследствии уговорил руководство страны послать шпиона Ленина в Россию для совершения государственного переворота, снабдив его солидной суммой денег.

Парвус единственный человек, который мог казать, что Ленин немецкий шпион. Было, конечно, много и других документов, которые свидетельствовали о его причастности, но как всякий шпион, Ленин надеялся на то, что его расписки в договоре о сотрудничестве, в получение денег и даже наличие немецкого паспорта никогда не будут преданы огласке, потому что это государственная тайна. А вот Парвус — живой свидетель. Бланк сразу заволновался, забеспокоился и даже думал напялить на себя женское платье в случае появления незваного гостя, но Парвус не лыком шит, пришел в самое неподходящее время. Без согласования, без предварительной договоренности, почти без ведома того, к кому он держал путь в надежде что его встретят с хлебом-солью. Едва утреннюю мглу прорезал первый солнечный луч, отражаясь на лысине вождя через не зашторенное окно, как раздался тройной стук в оконную раму. Стекла задребезжали, но выдержали.− Именем мировой революции подождите, — сказал Ленин, вскакивая с кровати в длинной женской сорочке почти до пят и прикрывая простыней обнаженное тело Инессы Арманд.− Пусти! — твердо произнес едва знакомый человек, сжав кулаки.− Парвус, ты? какими судьбами и в такое время. Ты знаешь, я тут с куколкой немного побалуюсь. Она так соскучилась по мужской ласке, всю ночь спать не давала до самих петухов. Посиди на скамейке под деревом. Ты не голоден? Там рядом водонапорная колонка, качни два-три раза, глотни холодной водички разика два. Но не больше. С меня за воду берут деньги. Часиков в двенадцать я к тебе выйду, выслушаю тебя. Поговорим о мировой революции, хотя все вопросы уже согласованы или определены. Ты нигде там не значишься, зачем было срываться в такой далекий путь при неблагоприятной обстановке, Парвус- Кочегарвус? Или ты денег привез? Если привез, то сейчас выйду. Вот у меня тут мешки пустые, а их нужно наполнить…для нужд мировой революции.

— Я… я пришел просить…

— Просить? ты у революции собираешься просить? Это революция у всех просит, пока не победит. А когда победит, она начнет вырезать тех, кому больше должна. Тех, в первую очередь. Усек?

* * *

Инесса слушала разговор своего слабеющего любовника с каким-то неизвестным человеком, и когда он вернулся к ней, спросила:

— Кто это был? так рано. Что-то случилось?

— Да этот паршивый жид Парвус решил поймать меня за шкирку. И подкараулил. Всю ночь, должно быть, не спал, каналья. Деньги ему, видите ли, нужны. Лидер мировой революции никому ничего не должен. Я ему ни гроша не дам. Не дам и все тут. Совесть не позволит, ах ошибся, совесть — это буржуазное понятие, пролетариат отвергает любую совесть. А Парвуса я должен спровадить. Он, видите ли, претендует на должность в новом правительстве, а может и на мое кресло замахивается…

— Ну не горячись. Во-первых, он не жид, а еврей и ты тоже еврей.

— Я? я…немец, в крайнем случае, гусский, черт подери.

— Но мать же у тебя чистокровная еврейка.

— Мать? я с матерью ничего не имею. Она высылает деньги на мировую революцию и хватит. А во-вторых…

— А то, что он выклянчил у Германии для тебя и твоей революции свыше пятидесяти миллионов марок. При мне он отдал тебе пять, из которых два миллиона ты мне вручил для поездки во Францию. Как так можно? У меня есть десять миллионов марок, я подарю ему. Ты…ты просто негодяй. И как это я с тобой связалась?

— Ну, не сердись. Инессочка, моя дорогая, не зли меня, — я ведь, и удушить могу…во имя мировой революции, — сказал Ленин и расхохотался. — Я…я выполню все твои требования. Только я не хочу его видеть в России. Он опасный человек, он может стать моим конкурентом, ты понимаешь это, Инесса? Ты как-нибудь посоветуй ему, пусть убирается в свою Германию. Там мы с ним встретимся. Как только мы завоюем эту дикую страну, а потом Польшу, а за Польшей Германию. Пролетариат и Германию освободит от ига капиталистов. Вот тогда я его разыщу. А пока он мне только мешает. И, кроме того, он свидетель.

— Свидетель чего?

— Это тайна, матушка, тайна за семью печатями, я не могу ее выдать… даже тебе.

Инесса встала, быстро оделась и не стала будить Надежду, законную жену Ленина, в обязанности которой входило не только уборка, стирка и бесконечная покупка продуктов, но и приготовление пищи, — она сама стала у плиты. А когда надо было выйти на улицу вынести ведро с помоями, она позвала Парвуса в дом.

— Вы не серчайте на Володю, — сказала она как можно мягче, — он все время нервничает. Его идеи пока никто не одобряет, его выступления чаще встречают хохотом и даже яйцами его закидывают. Но, тем не менее, Володя активно готовится к захвату власти в начале июля месяца. У меня десять миллионов накоплений, я вам их отдам, а вы возвращайтесь в Германию. Я вижу: вы не найдете общего языка с ним. Как всякий гений, он очень сложный, очень трудный человек. Я его терплю из последних сил.

— Ваш Володя, конечно же, уникальный человек. Если бы не моя помощь, его бы сейчас не было в Петрограде. Деньги, которые я выхлопотал у самого Кайзера Германии, дали ему возможность переехать в Россию через всю страну. Но я вижу, он здесь может проиграть: он делает одну ошибку за другой. Это недопустимо.

— Парвус, ты о себе позаботься, — сказал Ленин, неожиданно появившийся на кухне в длинном красном халате с красными глазами и задранной кверху бородкой, подслушав разговор. — Ленин, то есть я, сам знает, как ему поступать и с такими холуями, как ты, ему не о чем говорить.

— Владимир Ильич, ну зачем так горячиться? Я не навязываюсь, я с предложением, кстати, весьма важным для тебя и революции в целом.

— А у меня встречное предложение, голубчик Парвус, — заложив руку за отворот халата и все ближе приближаясь к лицу гостя, и все наглее сверля его глазами-буравчиками, — вещал Ленин. — Сейчас я и Инесса, мой товарищ по партии, переводчик моих гениальных трудов на французский язык, жалуем тебе десять миллионов с процентами, и ты смазываешь пятки салом и катишься колбасой в свою Германию и впредь там остаешься до особого распоряжения. Ты понял, Парвус? Повтори: понял или нет? я жду пять минут. Эти пять минут для тебя больше пяти лет, нет, пятидесяти лет. Ну, говори, падло.

Ленин вдруг взял кухонный нож и приставил к горлу Парвуса.

— Считаю до трех. Ррраз! Д…

— Блат, мат, что тут дэлат гость, — неожиданно вошел Джугашвили, поправляя ремень на шинели.

— Это мой сторож, я ему немного задолжал. Просто забыл рассчитаться вовремя, теперь он требует долг с процентами, каналья. Я как порядочный человек должен буду согласиться. Инесса, иди, доставай свой кошелек, кажись, ты хотела выручить меня, а то я вчера после конференции, где я двадцать раз выступал, подвергся ограблению. Все, что у меня было, все деньги, принадлежащие партии, у меня похитили. Хорошо, еще жив остался. Инесса, ну чего ты сидишь, как клочка на яйцах?

— Ти, кто ти есть? ти дэнга привез на революций?

— Я — Парвус, спонсор революции. Все деньги, что у меня были, я отдал на борьбу за права трудящихся и еще у кайзера Германии для вас выхлопотал, сколько мог. А теперь…я банкрот. У вас мешки с деньгами, помогите спонсору.

— Ми тебя повесить, — холодно произнес Джугашвили. — А может отрезат голова, — как ти посоветуешь, Илыч?

Он уже собирался схватить за шиворот бедного Парвуса, но тут вошла Инесса с инкрустированной шкатулкой и произнесла:

— Вот, Парвус, мы тебя выручаем. Здесь десять миллионов марок.

Парвус схватил коробку и спешно направился к выходу. Ленин вскочил, как ужаленный, попытался догнать его, чтоб ударить ногой в седалище спонсора, но не успел.

— Эх, каналья, не успел, — произнес он и расхохотался.

8

— Плохо есть наш дэло, — сказал Джугашвили — Сталин. — Я слышать такой лозунг. Этот лозунг сказат одын рабочий на собраний Нарвский застава: Лэнын надо повесить.

Ленин побледнел, у него стали трястись руки, и даже колени. Струйка слюны соединила его рот с коленкой, он, молча, схватился за голову и готов был зарыдать, но Сталин его выручил.

— Ест и хороший новост. Ми получит еще 260 тысяч помощь от Германия. На этот дэнга можно издат 41 наименований газет на разный язык. Через этот газет запустит агитация под лозунг: Долой Временное правительство! Ти как думаешь, Илыч?

— А еще, еще какие вести, добрые вести, ты их не скрывай от меня, Коба! Я великий теоретик, любое свободное время использую для написания статей. Эти статьи должны попадать в массы. Массы их изучают и действуют согласно моим указаниям. Но Коба, я не могу разорваться на десять частей. Члены моего ЦК разбрелись, кто куда, и толку от них пока никакого. Видать, они берут пример с меня и тоже хотят, чтоб им докладывали. В результате я остаюсь без информации. Я над этим давно и постоянно думал и решил самому внедриться в массы. Отсюда и призыв рабочего, что Ленина надо повесить. Я по тридцать раз выступаю на собрании, а потом тороплюсь на другое. Я лишен нормального питания. Бывает, на ходу ем жареный пирожок. А пирожки-то жарятся не на сливочном масле, а чаще на солярке. Инесса мне не помогает, она только в постели хороша, а я усталый, бывает, не гожусь для постели. — Ну, хочешь, я тоже пойду в массы…вдвоем с Надеждой Константиновной.

— С этой слепой? Да от нее народ разбежится. Ты лучше с Инессой вдвоем. У тебя плохо с русским, а она будет переводить твои мысли.

— Илыч, не надо. У меня молодой девка, тоже зовут Надя, я у них жит на квартира, а мой Надя, этот молодэнкий дэвочка, как толко свет погас, тут же бежит на мой кроват под одеяло. А мнэ что дэлат, я нэ можэт устоять, я кавказский мужик. А твой Инсса…дла Лэнын, но не для Сталин. Инесса вздрогнула и наполнилась не то ненавистью, не то злостью, поднялась и ушла к себе в комнату. Ни Ленин, ни Сталин этого не заметили, у них продолжался трудный, но важный разговор.

— Коба, а еще что, еще новости у тебя, давай выкладывай, не молчи, молчание смерти подобно.

— У Временный правительство не все так хорошо. На фронтах, благодаря нашему СиКа, который проводит агитацию по разложению духа царской армии, начались сплошные поражения. Кое-где зафиксированы перебои со снабжением города продуктами питания…

— Смерти зафиксированы? надо чтоб пролетариат умирал голодной смертью, мы это будем использовать, это нам на руку. Коба, увидишь где, сообщай, а ежели этого не увидишь, задуши какую-нибудь бабу ночью, а мы напишем: с голоду померла. Ты меня понял, Коба?

— Моя это будэт исползоват.

И Бронштейн, то есть Троцкий, тебе поможет. Он, вообще, тут собрался всех гусских дураков уничтожить и заселить Россию евреями. Но я пока на это не могу согласиться. Гусские дураки должны стать у нас подопытными кроликами. На них мы будем испытывать все методы революционной борьбы, все формы борьбы с попами, интеллигенцией, крестьянством и непослушным рабочим классом, если такой обнаружится.

— Моя думат, что русский народ — хороший народ, он должен построить коммунизм и жить в этот коммунизм. Это будэт пример для остальных наций. Ти не поддавайся на жид.

Сталин впервые смотрел на своего божка-жида Ленина недобрыми глазами, но Ленин тоже стал сверлить его дьявольским взглядом и Коба дрогнул.

— Ты, Коба, отправляйся в массы, собери все, что можешь и завтра мне доложи. Я жду тебя в восемь утра.

* * *

Действительно деятельный Коба обнаружил, что Петроград плохо снабжается продовольствием и товарами первой необходимости, а также нехватку сырья на промышленных предприятиях, нехватку топлива. В связи с этим произошли массовые увольнения рабочих по всему Петрограду.

Массы стали присматриваться к большевистским лозунгам, обещавшим рай на земле. Ленин словно преобразился. Из состояния уныния он быстро превратился в неугомонного борца за счастье каждого человека.

Тут и его правая рука Ганецкий (Фюрстернберг) преподнес ему королевский подарок. Это был план по захвату власти, разработанный германскими спецслужбами при большой поддержке немецких банкиров и выделения огромной суммы денег, предназначенной лично для сотрудника Ленина как немецкого шпиона.

Немецкий план предусматривал не только денежную помощь в размере пятидесяти миллионов марок, но и, что очень важно, помощь живой силой. Около трехсот тысяч штыков, которые побратаются с революционными отрядами, примут участие в революции. Это могут быть солдаты регулярной армии, это могут быть добровольцы, в основном евреи, это могут быть люди, выпущенные из тюрем.

Ленин обрадовался двум последним категориям, но он тут же подумал, что и в русских тюрьмах томятся преступники разных категорий. После захвата власти, надо открыть тюрьмы и выпустить на свободу всех. Их можно вооружить и направить, куда следует.

Кроме того, Ленин давно заметил слабость своего земляка Керенского, его нерешительность, его пустозвонство и нисколько не сомневался, что в первом же бою власть Керенского канет в вечность, а он без труда займет его кресло.

К концу июня Ленину доложили: солдаты частей Петроградского военного гарнизона подкуплены и готовы взять оружие в руки, чтоб свергнуть временное правительство.− Инесса, ты остаешься в Петрограде, а я беру сестру Марию и мы уезжаем в Финляндию на хутор Нейвола. Это 25 километров отсюда. 29–30 июня военный гарнизон выйдет на улицы с оружием в руках, захватит арсенал, железнодорожные вокзалы, банки, мосты, почту, телеграф, военные штабы и арестует Временное правительство. После этого я вернусь в Петроград как победитель. Ты будешь встречать меня на площади. Кресло правителя России будет завоевано, га…га…га!

Бонч-Бруевич встречал своего батьку на даче с распростертыми объятиями.

— Два-три дня, — сказал Ленин, обнимая еврея Бонч-Бруевича и весело улыбаясь, — и мы снова вернемся в Петроград как победители, как Цезарь, который пришел-увидел-победил. Власть будет в наших руках, я займу царское кресло, а тебя сделаю…, кем же тебя сделать? Короче, подумаем потом.

Интересно то, что большевики во главе с Лениным обвинили правительство в беспорядках на улицах города. Дескать, это правительственные войска затеяли беспорядки, это они грабят магазины и стреляют в воздух. Философия эдакого невинного Иудушки, вынужденного защищаться, это и был главный козырь Ленина.

9

Утром 3 июля на улицах Петрограда появились вооруженные солдаты 1-го пулеметного полка. Солдаты несли оружие, а всякий революционный сброд — плакаты, призывающие к свержению временного правительства. Так как восставшие пьяные солдаты и матросы не встречали никакого сопротивления, то они ограничивались только пальбой в воздух и уличными шествиями. А примкнувшие к ним коммунисты бросились грабить магазины, бить стекла и безобразничать, как обычно это делается во время любой революции.

Того же дня, 3 июля вечером, к Ленину приезжает коммунист Смирнов с докладом о том, что в Петрограде все идет, как по маслу. Ленин засобирался в путь. Он не мог допустить, чтобы кто-то другой присвоил себе победу.

— Друзья! пакуйте чемоданы и со мной в Петроград. Я каждому подарю должность, я вас приму в свою команду и вы по моему приказу приступите к делу. Нам надо устроить резню. Помещиков и капиталистов надо вырезать всех до единого. Нам нужна жилая площадь для пролетарских семей, для солдат Петрограда, которые вышли на улицу. Кто мыслит иначе? Никто? Это хорошо. Не люблю инакомыслия. Вождь для того и существует, чтобы мыслить, а массы для того, чтоб исполнять.

Бонч-Бруевич хотел остаться на даче и сослался на живот, якобы, у него разболелся желудок и его не покидают признаки поноса. А Смирнов тут же схватил четыре чемодана Ленина и они на лошади отправились в путь.

Под звуки выстрелов в воздух и криков «ура» он заскочил в квартиру, запыхавшись, и закричал:

— Инесса, мы победили! Поздравляй вождя мировой революции!

Он тут же спрятался за занавеску, вызвал Надю и приказал одеть себя в женскую одежду. Когда все было готово, он подсел к Наде, достал зеркало и пришел в восторг.

— Надя, а оказывается, мы так похожи друг на друга, как две капли воды. Инесса, посмотри на нас в зеркало: два революционера, вернее две бабки-революционерки, ну кто нас может арестовать, скажи? Да мы как пошлем подальше любого сатрапа, так он только глазами заморгает. Надя, завтра идем с тобой на площадь. Меня там ждет коронация.

* * *

Утром следующего дня 4 июля 1917 года Ленин увидел стотысячную толпу на улицах. Солдаты были накачены не только спиртным, которого было вдоволь в результате ограбления магазинов, но и наркотиками. Как и вчера, они палили в воздух и кричали «Долой»!

— Все, наша взяла, — сказал Ленин и выпустил руку Нади. — Я отправляюсь на площадь, на коронацию. Хочешь, следуй за мной, только соблюдай дистанцию. Теперь я не просто Володя Ульянов, теперь я — вождь мирового пролетариата.

Он почти бежал, Надя значительно отстала от своего знаменитого мужа, но вдруг послышалась более мощная стрельба. Люди стали крутить головами, пьяные солдаты и матросы начали падать, как снопы.

Оказалось, что временное правительство решило дать по зубам зарвавшимся путчистам. Началась кровавая бойня между войсками, вызванными с фронта и путчистами, спровоцированными и подкупленными революционерами на немецкие деньги. Несмотря на то, что на площади вышло около ста тысяч смутьянов, их участь была решена в результате мощной атаки регулярной армии.

Среди повстанцев были и представители немецкого рабочего класса, и целая когорта провокаторов еврейской национальности, вызванная со всех концов Европы. Но их было слишком мало. Ленин в эти трудные минуты понял свою стратегическую ошибку: немецкий план он просмотрел и одобрил, а вот заявку на помощь в живой силе не подал вовремя.

Большевистская авантюра потерпела сокрушительное поражение.

Нахлобучив парик на лысину сильнее, чтобы ветер не унес, Ленин помчался в сторону причала. Ему казалось, что он похож на женщину, но его везде принимали за сумасшедшего. Оказалось, что на причале делать нечего, вдобавок по причалу сновали подозрительные личности. Вождь повернул в сторону дома. Едва добравшись к дому, где он снимал квартиру, он спустился в подвал и велел его не беспокоить. На следующий день только Апфельбаум и Бронштейн были допущены к обгадившемуся вождю, рискнувшему посмотреть начало переворота 3–4 июля.

— Что с нами будет, что будет? нас расстреляют? — спрашивал Ленин своих ближайших соратников. — Если не расстреляют, то повесят. Как быть, друг Апфельбаум? Напиши что-нибудь и освети как нам поступать дальше.

— Как поступать дальше? сидеть в тюрьме. Я тебя уговаривал повременить, но ты, когда речь идет о захвате власти, сходишь с ума, ты за себя не отвечаешь.

— Да, издан правительственный приказ об аресте Ленина и Апфельбаума, то есть, Зиновьева, — подтвердил Бронштейн.

— Я против ареста, я не хочу, чтоб меня арестовали. Как это вождя мировой революции кто-то может арестовать? Гершон, вот тебе тысяча рублей, сходи, купи мне новое женское платье и какой-нибудь женский головной убор. Я переоденусь и уйду в подполье. Я люблю подполье. Мне в подполье хорошо работается. Ты, Гершон, и про себя не забудь.

— Я думаю так, — сказал Гершон, — я оденусь в обычный пролетарский костюм, пойду в уборную и свалюсь там, чтоб обваляться. От меня все станут шарахаться, в том числе и полицейские. Когда вернусь, постучу в подвальное окно и стану на четвереньки, ты выйдешь, сядешь на меня, как на осла, и мы помчимся…куда-нибудь.

— Согласен, — сказал Ленин,− только это должен решить ЦК. А может ЦК вынесет постановление, чтоб я сдался властям, был судим, а затем повешен. Но сегодня, после обеда я должен выступить в доме Кшесинской, моей сестры по крови. Я призову рабочих, солдат и моряков к стойкости, выдержке и, конечно же, к спокойствию. Мы окончательно не побеждены. А потом, Гершон, уедем в Сестрорецк в подполье и начнем строчить научные труды о мировой революции.

— А где вы будете печатать свои великие труды, если все наши газеты закрыли? — спросил Бронштейн. — Мне придется изменить свое мнение о том, что русские это лишь навоз истории. Оказывается, эти ослы не так просты, как мы думаем, не так ли, Владимир Ильич?

— Посмотрим, посмотрим. Первую задачу, которую поставил перед нами Энгельс, мы уже выполнили. А он, как вы помните, советовал нам запустить этим дуракам какую-нибудь идеологию. Вот мы и запустили. Это выдающаяся победа. А победив окончательно, мы скрутим их в бараний рог.

— И уничтожим. Эту землю надо заселить евреями. Это будет великое еврейское государство, непобедимое государство.

— Гершон, ты что думаешь по этому поводу? — спросил Ленин.

— Если мы победим, если нас не победят, то почему бы и нет? Сколько евреев сейчас в Петрограде, три миллиона?

— Да нет, пятьсот тысяч. Из них триста тысяч из разных стран.

— А банкиры есть? — спросил Ленин.

— Думаю: есть, — ответил Бронштейн.

— Надо их того… пусть помогают революции. Опыт показал, что подкуп, спаивание солдат, наркотики — хорошее дело.

— Неугомонный ты, Ильич.

— Гершон, ты точно такой же и Бронштейн точно такой же. Еврей на еврея, как две капли воды, похож.

— Шалом!

— Шалом! — впервые произнес это слово Ленин.

* * *

Ленин ждал ареста и расправы, пытался связаться с Керенским, но вскоре понял, что Керенский не примет никаких решительных шагов против изменников Родины. Однако верхушка была схвачена и посажена в каталажку. В Крестах и других Петроградских тюрьмах содержались Троцкий, Коллонтай, Каменев, Луначарский, Раскольников и другие активные евреи, перекрестившиеся в гусских.

10

Срочные планы куда-то подальше смыться самому и сделать так, словно не было этого 3–4 июля, не были осуществлены, поскольку против Ленина и остальных большевиков была запущена разоблачительная кампания, если не сказать — заслуженная травля, в результате которой авторитет революционеров якобинцев оказался на нуле. И самое главное. Было документально доказано, что Ленин настоящий немецкий шпион. Он и его банда получили огромные суммы от германского генерального штаба и были заброшены в Россию для насильственного переворота, а, следовательно, вождь большевиков, подлежит немедленному аресту и суду.

Мужественный борец за счастье человечества дрожал, как осиновый и каждый час требовал новое женское платье, в которое он добросовестно облачался. Каждый шорох в квартире, где он проживал, приводил его в дрожь, он почти не выходил из туалета.

— Послушай, вождь народный, что от тебя так несет мочой, у тебя недержание? — задал ему вопрос ближайший его друг Лейба Бронштейн. — Может посетить тебе врача?

— Лейба, дорогой мой соратник…еволюццция в опасности. Меня действительно могут поймать и предать суду. А в Сибири холодно, братец ты мой. Неси еще платье…с косичками, длинное, чтоб немного по земле волочилось. И надо бы какой-то мешочек. Ничего с собой не может поделать вождь мировой революции. 400 человек убитых, возможно трупы еще не убраны. Их осматривают, составляют протоколы и всех пришьют мне. Что делать?

— Давай тебе задвину в рыло, три зуба потеряешь, зато перестанешь дрожать, — расхохотался Бронштейн.

— Лейба, в каждой шутке есть доля правды, это моя поговорка, поройся в моих произведениях и убедишься в том, что я не лгу. Придумай что-нибудь другое…

— Явись с повинной…

— Ты меня убиваешь, Лейба. За что, спрашивается? Я же тебя приблизил к себе, а за мной царское кресло, — ты так хочешь отблагодарить своего вождя?

— Ладно, шутки в сторону. Но не забывай, я тебе 20 миллионов долларов из Америки привез, а переворот не удался, ˗ куда ты деньги девал, скажи?!

˗ Они у меня в мешке под кроватью, забирай их обратно и верни американским евреям.

* * *

Поздно ночью, с 5 на 6 июля, повязав лысину женским платком, он прибежал к Марии Сулимовой, долго стучал уже немного окровавленным кулачком в дверь, и когда Маша в плохо повязаном халате, открыла дверь, запричитал:

˗ Вождь мировой революции в опасности, он стоит перед тобой, как старик перед изображением и умоляет тебя: пусти на ночлег. История не забудет тебя.

˗ А что так дрожишь, вождь народный? и штаны описал, и обосрался, несет от тебя на километр. Позолоти ручку, тады пущу.

˗ Мллион получишь… после того, как большевики возьмут власть.

Сулимова поверила, она еще не знала, какой это лжец.

˗ Проходи. Только на кухню, там рядом туалет, приляг на топчан, он покрыт дерматином, описаешь, протру утром, так и быть.

Но вождь в эту ночь не заснул. Едва рассвело, не оставив за ночлег ни одной копейки, он под предлогом подышать свежим воздухом, как нашкодивший мальчишка, побежал на другую квартиру ˗ квартиру рабочего Каюрова, где провел несколько часов. Пол в небольшой комнате он истоптал короткими пробежками, топтанием на месте, подпрыгивая и деже приседая и оборвал занавеску на окне, все время заглядывая, не идет ли кто за ним.

Дрожа от страха и все время, посещая нужник, уже во второй половине дня 6 июля драпанул на квартиру к Феофановой на углу Лесного проспекта. Здесь он провел короткое совещание со своими преданными единомышленниками: Кацнельсоном, Апфельбаумом, Оржоникидзе и Сталиным. Речь его была невразумительна, язык заплетался, губы дрожали.

— Товарищ Лэнын, ти есть мужык и нэ стоит так дрожат, ми нэ позволит тебя арестоват.

— А как, а как же вы это сделаете? Вождь ми…овой…еволюции не может быть арестован. Что я скажу пролетариату, когда меня повесят? что, Коба, дорогой? Ты мой преемник. Только ты знаешь, что мне делать. Заседание Политбюро закончено. Давайте бежать отсюда.

˗ Надо дождатся ночь, ˗ посоветовал Сталин.

Поздно ноч ми тебя отнести на руках к депутату Полетаеву, а на рассвет ти идет со мной к Аллиуевым на Рождественку. А пока давай вожд сбреем тебе усы и борода. Ти что пустил в штаны? какой вонь! Кацнельсон, сними свои штаны и отдай Лэныну, а сам походишь в трусах. Нелза ходить обгаженный.

Кацнельсону не пришлось снимать штаны. Надежда Аллилуева достала штаны из шкафа. Вождя отмыли в ванной, но все равно он выглядел маленьким, ничтожным и все время клацал зубами. Многие не могут поверить в то, что Ленин был не только осторожным, но и чрезвычайно трусливым. Он словно чувствовал вину за собой перед всеми и перед каждым человеком.

Ночью 9 июля Ленина сопровождают в женской одежде на Приморский вокзал, а дальше вместе с Емельяновым они добираются до деревни Разлив. Ах, этот Разлив! сколько научных трудов, сколько диссертаций будет написано об этом Разливе, где великий вождь работал на благо всего человечества! Каждый чих вождя описан, обсосан, обсосан, как конфета ребенком. Только никто не упоминал женскую одежду и два ведра, в одно из которых вождь мочился, а в другое облегчался, поскольку боялся выйти из шалаша…по причине своей невероятной осторожности. Хотя это было совершенно напрасно. Никто его не трогал, никто не гонялся за ним, о нем словно забыли. Керенский был в раздумье, а когда Керенский, земляк Ленина, находился в раздумье, он не мог принять никакого окончательного, даже пустякового решения. «Большивики никогда уже не смогут подняться, думал он, что я получу, если арестую главного бунтаря, немецкого шпиона Ленина, моего земляка, которому судьба уготовала…? А ничего не получу, только немцы могут обозлиться, — зачем злить такого противника? К тому же есть достоверные сведения из уст Бронштейна, что американское еврейское лобби, крайне заинтересовано в ослаблении России, а потому через того же Бронштейна, передали Ленину 20 миллионов долларов для завоевания власти. Трудись, Ильич на благо своих трудящихся. А, завтра приму окончательное решение».

У Керенского у самого были проблемы: он не туда повернул руль, он перессорился с теми людьми, с которыми нужно было дружить, на которых можно опираться. Короче, Керенский это еще одна трагическая ошибка в истории России.

А Ленин провалялся в шалаше под мощной охраной с месяц, а потом, не снимая женской одежды, удрал в Финляндию — бросил главный пастух свое стадо в растерянности, дабы спасти свою шкуру от преследования и возможного ареста. Есть мнения, неподтвержденные правда, что он вернулся в Германию и там прощупывал настроение рабочих и возможность их организации на борьбу, но немцы поймали, пригрозили и выдворили его из страны, намекнув, что надо отрабатывать денежки, как это полагается любому шпиону.

Вернувшись в Россию, он начинает строчить свои никому непонятные опусы и, не стесняясь, лжет налево и направо. В русской прессе приводились убедительные данные о его связи с Ганецким, Парвусом с целью пополнения партийной кассы на содержание революции. Он тут же стал отписываться от них, дескать, моя хата с краю, я их не знаю.

«Прокурор играет на том, — пишет Ленин в статье „Ответ“, — что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого былиденежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких».

Соратники тоже читали эти строки и только улыбались: они учились лгать. Да и как не учиться, если Ленин это теоретически обосновывал, доказывая, что, правда — это буржуазное понятие и пролетариату можно и даже нужно лгать. Самым старательным и молчаливым учеником был Иосиф Джугашвили. Ему это пригодилось в будущем. Он совершенствовал марксизм как лженауку.

* * *

Ленину вдруг показалось, что после путча 3–4 июля Россия крепчает, а с этим никак невозможно смириться и принял решение усилить работу агитаторов в армии под лозунгом братания с солдатами противника. Он понимал, что надо приложить все усилия, чтобы ослабить Россию, и только в этих условиях возможна вторая попытка государственного переворота. А в Германию он послал несколько писем, требуя прислать всякий сброд для участия в новой попытке захвата власти. Он потребовал пятьсот солдат, около пяти тысяч уголовников и около трех тысяч бойцов еврейской национальности.

И эта дьявольская затея удалась. Это братание имело место. Российская армия стала нести потери, а Россия ослабевать. А это была ниточка, за которой потянулись и другие беды. Ленин обнаглел. Он стал открыто призывать к государственному перевороту. Активизировались и его соратники. Немцы, вложившие огромные суммы в дело Ленина, тоже не дремали. Немецкая разведка теперь работала на своего шпиона на всю мощь.

А Керенский расчистил путь большевикам к захвату власти, чего добивался Ленин. Он предугадал развитие этих событий и не прогадал. Не спал ночами, строчил, строчил, возрождал газеты. Немцы финансировали эти газеты, они щедро оплачивали большевистских агитаторов, особенно в армии, ведь разложить русскую армию изнутри, была для них первостепенной задачей.

* * *

Ленин был на гране срыва, иногда рвал на себе волосы, но повисеть на крюке хотя бы какое˗то время, ни разу не подумал. Чувство, что он нужен, что без него никак все время выручало его.

Выборы в Городскую думу приободрили его, это была первая ласточка, пролетевшая над его лысиной без взмаха крыльев; выборы показали, что большевики укрепили свои позиции, хоть и значительно пока что уступили эсерам.

˗ Вперед! ˗произнес Ленин и стал напирать; агитационная работа удвоилась, утроилась. К концу августа 17 года все большевистское руководство было освобождено из тюрем. Это была вторая победа. Партия Ленина получила карт-бланш на завоевание власти. Теперь Ленин не торопился, надо было выждать момент и этот момент медленно, но уверенно двигался навстречу узурпаторам власти. И немцы почти еженедельно посылали огромные суммы на подкуп, на приобретение оружия и другие цели.

Выпустив 140 тысяч политзаключенных из тюрем, Керенский подписал себе политический смертный приговор.

Теперь и Ленин смог вернулся в Петроград и свободно проживал на Сердобольской улице. И его никто не трогал. Конечно, это было распоряжение Керенского.

Должно быть, Керенский осознал свою ошибку, но уже было поздно. Он принял змею за ягненка.

Корнилов был отстранен от должности Главкома, и теперь путь к захвату власти большевикам был открыт. Ленин помнил, что 3–4 июля, провоцируя мятеж, слишком поторопился и позорно проиграл. Теперь он выжидал, присматривался, понимая, что время работает на него и на его партию. Его собственные фальшивые лозунги и те, которые он украл у эсеров (мир — народам, фабрики и заводы — рабочим, земля — крестьянам), работали на малограмотных пролетариев как нельзя лучше. А немцы и пролетарии из других стран только подливали масла в огонь. Ленин ждал последнего аргумента ˗ приезда евреев со всей Европы, которые станут во главе восставших масс. Известно, что евреи стреляют из˗за угла, Ленин знал об этом и это не смутило его, ему нужны были верные люди в качестве командующих, начальников штабов, будущего ВЧК не только в Петрограде, но и по всей стране. И как только эта команда прибыла в Петроград, можно было приступить к захвату власти.

11

Ленин не был бы Лениным, если бы маниакальное стремление стать во главе государства, не делало его столь мобильным, уверенным в своей правоте и эта уверенность позволяла использовать все средства для достижения цели.

Прошло несколько дней с того момента, когда он решил не торопиться с захватом власти, присмотреться, ожидая подходящего момента, и вот уже на четвертую ночь, задремав в кресле, он вдруг вскакивает и кричит: да здгаствует ми…овая…еволюция! Ему снова приснились штыки, массы людей с той и с другой стороны. Штыки входят в животы, люди падают, как снопы, а воины в кожаных тужурках шагают по трупам, под трупами реки крови и его, вождя мирового пролетариата, несут привязанного к высокому шесту, и он произносит этот коммунистический лозунг о революции.

«Гм, тут что-то есть, — стал размышлять он, — так просто ничего не бывает. Это мог бы подтвердить и Мордыхай-Маркс, если был бы жив. Это диалектика, это марксизм. Власть это такая штука, такая золотая рыбка: ускользнет в любое время. Она, эта власть, все время ждет, кто ее завоюет и когда ее завоюет, а почему бы мне, гению всех народов, не попытаться поймать эту рыбку. Тем более что это архи важно, Временное правительство может заключить мир с Германией и тогда нам конец, мне конец, гению конец. Вот что. Мы, правда, считаемся союзниками временного правительства, поскольку мы вместе выступили против Корнилова и добились его отставки, но наплевать: сегодня мы — союзники, а завтра — враги».

Надо написать письмо в ЦК, оно будет называться «Большевики должны взять власть!»

Он тут же бросился к столу, но перо подсохло, и оно только царапало бумагу. Да что за черт, дьявол, где ты? помоги, брат! Тут же прибежала Надя в ночной сорочке с чернильным пузырьком, заранее открыв пробку, как этого требовал муж. Но бедная подслеповатая Надя споткнулась о табуретку, выронила пузырек, окрасив чернилами небольшую часть ковра на полу.

— Ничего, Надя, возьмем власть в свои руки, купим новый ковер. А чернила остались хоть немного? нет? Да ты что? ты — контрреволюционерка, ты специально подстроила эту кумедь. Марш к соседям! Если чернил не будет, будешь судима революционным судом.

* * *

Он корпел над статьей «Большевики должны взять власть» сорок минут. Как всегда, она казалась сумбурной, неожиданной, как гром среди ясного неба, ознакомившись с ней, члены ЦК переполошились. С какой это стати надо брать оружие в руки и проливать кровь? Все взбунтовались. Никто не хотел умирать. Жить и так хорошо. Немцы щедро платят и платят исправно. Можно бордель посетить, можно в ресторане икорки отведать и поболтать с каким-нибудь пролетарием о революции. А тут надо идти в бой. Кому это нужно? Статья «Большевики должны взять власть» была прочитана и отвергнута. Всеми соратниками.

Ленин возмутился и накарябал еще один опус «Марксизм и восстание».

Он пытался подвести научную базу. У людей с ученым именем эта статья вызывала только смех, поскольку Ленин был таким же ученым, как и скрипачом. Не стоит приводить текст этого научного опуса, поскольку, читая его, можно заснуть уже на первой странице. Члены ЦК ее тоже отвергли: они хорошо прижились у Временного правительства и, возможно, поняли: Ленин рвется к власти не зря. Он хочет сесть в царское кресло и руководить Россией единолично, но занять это кресло он намеревается ценой их жизни, пойти в бой на их спинах, а сам, как любой еврей, будет прятаться за углом и руководить оттуда. Все знали его невыносимый характер.

Но Ленин не сдавался. Он вызвал Кацнельсона члена ЦК партии и, не подав ему руки, усадил в кресло и сказал:

— Вот тебе обе мои статьи, учи наизусть. Не выпущу, пока не сдашь экзамен.

— Да я, да они, да мы… ничего такого. В общем, давай попробую.

— Вы все отступники, меньшевики, эсеры и прочая еврейская шваль. Зря я на вас делал ставку.

— Но ты же, Володя — наш, куда тебе деваться. Ты ненавидишь русских, как и мы все.

— Тогда учи только одну статью «Марксизм и восстание».

— Да я в этой статье ничего не понимаю. Ты, либо наглотался чаю, либо накурился, либо Инесса тебя не пустила под одеяло. Что ты там набаламутил, ты хоть сам понимаешь смысл этой белиберды, — все более наглел Кацнельсон, будущий Свердлов, чьим именем будет назван Екатеринбург.

— Видишь ли, Янкель, я по природе философ. И политик, и философ, и предсказатель, а вы, мои котята, этого не понимаете и позволяете себе, черт знает что. Как только я стану верховным правителем России, я вас зажму, да так, что вы начнете прикусывать языки. Вот ты, к примеру. Чего ты упираешься, почему ты не говоришь «б», после того как я произношу «а»? Чего тебе не хватает, а?

— Б…б…б…б…б! сдаюсь, сдаюсь, — произнес Кацнельсон, поднимая обе руки вверх.

— Хорошо, Янкель, зачет ты сдал. Пойди, расскажи всем членам ЦК, ленинского ЦК, что каждый член будет учить мои статьи наизусть и сдавать экзамен. Внуши им: Керенский слабый премьер и разобраться в такой сложной обстановке ему не под силу. Февральская революция, отречение царя, война с Германией и многочисленные внутренние черви, подтачивающие организм страны изнутри, требуют решительных мер не только для успокоения общества, но и для обеспечения народа всем необходимым.

— Вы так много наговорили, я все запомнить не могу, — сказал Янкель и едва не расплакался.

— Дорогой вспомнишь, иди, иди, иди, Янкель, время дорого.

В столице России Петрограде не прекращались собрания, заседания, форумы, съезды, шествия с флагами, с лозунгами «долой». Общество как бы погрузилось в сплошную говорильню, потеряв интерес к ежегодным закромам, сбору урожая, выпуска продукции. Все хотели свободы, еще не зная, что такое свобода, что делать с этой свободой, как ею распорядиться и к чему она приведет.

В этом прекрасно разбирался Ленин. Ему важно было, чтобы этот хаос продолжался как можно дольше, чтобы он густел, становился неуправляемым, тогда он со своими боевиками, евреями всей Европы, поднимет красные знамена и пустит русскому мужику-буяну кровь, и сделает его рабом.

— Что мы делаем? — кричал он со страниц большевистских газет. — Только резолюции принимаем. Систематической работы большевики не ведут, чтобы подготовить свои военные силы для захвата власти. Сама обстановка делает политический вопрос вопросом военным. Со стороны пролетариата это преступление. По-моему, надо агитировать среди партии за серьезное отношение к вооруженному восстанию — для этого переписать на машинке сие письмо и доставить его питерцам и москвичам…. Кажется единственное, что мы можем вполне иметь в своих руках, и что играет серьезную военную роль, это финские войска и Балтийский флот. Я думаю, Вам надо воспользоваться своим высоким положением, свалить с себя на помощников и секретарей всю мелкую, рутинную работу, не терять времени на «резолюции», а все внимание отдать военной подготовке финских войск и флота для предстоящего свержения Керенского. Создать тайный комитет из надежнейших военных, обсудить с ними всесторонне, собрать (и проверить самому) точнейшие сведения о составе и расположении войск под Питером и в Питере, о перевозе финских войск в Питер, о движении флота и т. д….. Мы ни в коем случае не можем позволить увода войск из Финляндии. Лучше идти на все, на восстание, на взятие власти, — для передачи ее Съезду Советов… надо сейчас же пустить в обращение такой лозунг: Власть должна немедленно перейти в руки Петроградского Совета, который передаст ее Съезду Советов…. Зачем терпеть еще три недели войны и «корниловских подготовлений» Керенского?

Сумбурно, скучно и страшно.

12

Разгром большевистской авантюры 3–4 июля явился неоспоримым поражением для ленинских соратников, но не для Ленина. Если его соратники из ближайшего окружения, входившие в состав членов Политбюро, желали передышки, то Ильич работал, не покладая рук, днями и ночами. Его мозг работал как часы и довольствовался лишь короткими передышками, когда в его руках была кошка Надя, которую он пощипывал за соски, и она верещала от боли.

Получив определенный опыт шпионской деятельности против России в пользу Германии, он и сейчас, после поражения большевиков в июльской авантюре, не терял духа, был терпелив, стал присматриваться ко всему, что происходило в стране, делал выводы, но ни с кем ими не делился. Он практически стал закрытым человеком даже для членов Политбюро. Если кому-то, что-то доверял, то это были всего три человека — Дзержинский, Бронштейн и Кацнельсон.

— Надо немедленно связаться с русской разведкой, перетянуть ее на нашу сторону…

— Как же? Это не наши люди, — возражал Кацнельсон-Свердлов. — Как мы можем это сделать?

— А деньги для чего? Кто откажется от немецких марок, скажи мне Янкель. Далее. Запустить коммунистов-агитаторов во все части русской армии, находящиеся в Петрограде и в те, кто будет пытаться войти в город для наведения порядка. Надо использовать все- собрания, совещания, подкуп и даже провокации. Остальные вопросы я беру на себя. Похоже, что главком Корнилов не по душе Керенскому, моему земляку. Я должен их перессорить. Это архи важно. От этого зависит наша судьба. Я должен убедить земляка в том, что Корнилов враг русского народа и должен быть снят с поста Главнокомандующего. За эту услугу я и моя партия обеспечит Керенскому спокойную старость в одной из богатейших стран, скажем в США.

— Каким образом? — удивился Кацнельсон.

— Янкель, ты разве не знаешь, что в Америке есть мощное еврейское лобби, а это наши люди. Мы одной крови с ними. К нам постоянно прибывают американские евреи, чтоб помочь осуществиться революции. Наш Лейба Бронштейн ˗ гражданин Америки, у него американский паспорт и 20 миллионов долларов в кармане. На революцию. Они уже в партийной кассе, Янкель. Это…это и есть замысел американского лобби, они помогают нам, людям избранным богом, скрутить этих бесхвостых обезьян в бараний рог.

— О великий, о мудрый! — воскликнул Янкель и поцеловал Ильича в колено.

— Все, на этом кончим, а то я и так наговорил много лишнего, — стал сокрушаться Ленин.

В приемной Ленина сидели три бородатых толстопузых еврея. Два из них все время вытирали белоснежным платком слюну, что текла из нижний отвисший губы. Когда платок становился полностью мокрый, они выбрасывали в урну и доставали новый из специальной сумки, похожий на кисет.

Как только будущие великие сыны русского народа вышли от Ленина, американские гости, надвинув кипы на лоб, ввалились в кабинет.

— Шалом, дорогие гости, — произнес Ленин, приподнимаясь и протягивая короткую сухую руку.

— Какой ты маленький, — произнес Брондомендобрундис Хаим, самый толстый еврей, садясь на табуретку по причине невозможности плюхнуться в кресло. — И ты руководитель этой дикой страны. Вырес всех на чертова мать и приеззай в Америка, мы тебя назнацим управляюсцим банка.

— Хелоу, мелоу, Хаим, — сказал второй гость по имени Дыркос Клитор. — Мы присли по делу, а ты, мудило, несес цус.

— Да, да, правильно. Давайте назовем это совещание заседанием Политбюро, а я приступлю к инструкции. Вам позволено кивать головами в знак согласия, все запоминать и ничего не записывать. Итак, первое. Вы должны, вы обязаны, убедить американское руководство выслать тайную гарантию Керенскому такого содержания: в случае прихода к власти большевиков, вам господин Керенский, будет предоставлено политическое убежище сроком на сто тридцать лет с полным содержанием за государственный счет. Получите три автомобиля Форд, трехэтажный особняк, прислугу и сто миллионов долларов в государственном банке.

— Это цересцур зырно, — возмутился Хаим, приподнимая кепку, чтобы убрать зуд на макушке, начинающий лысеть и блестеть на солнце.

— Не переживайте. Россия богатая страна. Как только мы придем к власти, я вышлю вам сто пудов золота и еще многое другое…на содержание американского пролетариата.

— Мы не нуздаемся, просцай, карлик.

Каких-то семь дней спустя Керенский получил депешу, тут же ее распечатал и пришел в неописуемый восторг от содержания: ему гарантировалась райская жизнь за океаном. Никаких тебе политических дрязг, никакого риска остаться политическим трупом, а то узником на всю оставшуюся жизнь. Вот только когда это должно произойти? В депеше ничего об этом не сказано. Как же? пришлют четверку лошадей, автомобиль Форд или аэроплан, сколько человек можно с собой взять, во что одеться. А, Ленин всегда одевал в таком случае женскую одежду, можно и самому это сделать.

В это время вошел генерал Инкогнито и доложил:

— Корнилов стягивает войска к столице. Это переворот. Ваши действия, товарищ Ульянов, простите, товарищ Керенский.

— Указ, приказ, распоряжение — немедленно!

— О чем?

— Снять, освободить от руководства вооруженными силами России, объявить предателем и…и посадить в тюрягу, как сказал бы Владимир Ильич, мой земляк.

Такой Указ председателя временного правительства был опубликован во всех газетах, разослан во все воинские части.

Началась неразбериха, даже паника. Командиры дивизий, полков растерялись. Кто-то увидел в этом для себя выгоду, кто-то счел это предательством и только Корнилов, пока сохранял спокойствие и везде объявлял, что он не подчиняется этому Указу.

Великий русский полководец, гордость России из всяких затруднений всегда выходил победителем. И в этот раз он надеялся на судьбу-невезуху, ведь казачьи дивизии по его распоряжению, двигались к Петрограду со всех сторон. Еще две-три сутки, и они уже на месте, будут ждать его приказа защищать город.

Он еще не знал, что в столице находится маленький лысый человечек, который не спит ночами и думает, как бы одурманить казачьи дивизии, заставить их отказаться от наступления на Петроград. Коммунисты-агитаторы не только работали с казаками в вагонах, но и устраивали хаос на станциях и вокзалах: пути оказывались заняты, поезда с солдатами загонялись в тупики и там стояли сутками, казаки в вагонах находились без воды и пищи…пока не начали покидать поезда и отправляться, кто куда мог.

В этом и состояла трагическая ошибка не только Корнилова, но и России. Если бы генерал Корнилов не совершил этой ошибки, вполне вероятно, что Россия не стала бы тем островком, который окружен животными на двух ногах, со всех сторон и которые не перестают гавкать по поводу и без повода. Любой здравомыслящий человек согласится с тем, что Ленин отбросил Россию в царство тьмы на столетия вперед.

Ленин, узнав об этом, пришел в восторг. Теперь он знал, что дорога к золотому креслу очищена и застелена коврами. Теперь можно было намекнуть и самому Керенскому, что благополучный для него, Керенского, конец близок и ему следует сделать последние распоряжения, дабы не лилась лишняя кровь.

И Керенский, предатель Керенский, сделал, исполнил указание вождя большевиков полностью. Он сменил охрану Зимнего дворца, поставив юных девушек охранять покои, сам сменил мужской костюм на женское платье и благополучно отправился в эмиграцию.

* * *

Гораздо позже, в начале апреля 1918, уже будучи в московском Кремле, Ленин получил депешу от большевиков, занявших Гначбау, в которой описывалось, как они обошлись с телом убитого ими генерала Корнилова. Ленин прочитывал ее около десяти раз, и каждый раз подпрыгивал от необыкновенной радости.

* * *

В документе Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, говорилось:

«Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось… С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом… Несколько человек оказались уже на дереве и стали поднимать труп… Но тут же веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела…

После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки. Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его… Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю… Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти. В один день не удалось окончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами».

13

Во все времена день сменяется ночью, лето осенью, осень зимой, зима весной и только род человеческий не повторяется, а только усовершенствуется, деградирует, морально разлагается, вмешивается в законы природы, не задумываясь, к чему это может привести следующему поколение…второму, третьему, десятому. Человек необыкновенно сложное животное на двух ногах, его аппарат настолько совершенен, что наука не может воспроизвести ничего, чтобы могло заменить его, несмотря на совершенные роботы. Он необыкновенно умен и удивительно глуп, бесконечно добр и невыразимо жесток.

Возможно, это сознавал и вождь мировой революции Ленин, потому что он слишком верил в свое могущество, в свой замысел опрокинуть весь мир вверх дном. А для этого ему ничего не стоило, если бы такая ситуация возникла, пожертвовать Россией, ради достижения замысла совершить революцию в мировом масштабе. Но так как он был человек сварливый, грубый, не терпел других мнений, то у него невольно возникал конфликт со своими единомышленниками. Ленин требовал немедленно захватить власть, а члены большевистского ЦК не соглашались. Обиженный он возвращался с революционных форумов, и едва попив чаю, хватался за перо, просиживал до утра и отсылал свои сумбурные сочинения в редакции теперь уже своих коммунистических газет.

В них он доказывал: если не сейчас, то никогда, промедление преступно, пока власть лежит на улицах ее надо подобрать. Это в интересах рабочих и крестьян, они получат землю, а рабочие — фабрики и заводы в свое полное распоряжение.

В те, не столь далекие времена, основным средством информации и общения были газеты, журналы, книги. Крестьяне и пролетарии книг не читали, а вот газеты, где публиковались даже анекдоты, шли на «ура». Две трети содержания любой ленинской статьи, как правило, никто не понимал, она была сумбурной, непонятной и невероятно скучной, написанной каким-то деревянным языком. А вот слова: земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим, были понятны каждому, даже ребенку, если он научился читать. Пусть Ленин и украл этот громкий лозунг у эсеров, но он работал лучше ленинского корявого языка. Оказалось, что печатный бред ленинских статей стал приносить пользу, давать урожай: низы стали возвращаться в партию. Партия пополнилась. Это коснулось и военных: в войсках появились военные комиссары, что-то вроде будущих парткомов. Это радовало писателя Ленина и делало его в собственных глазах великаном мысли.

* * *

Которую ночь Ленин просиживал за написанием своих статей. Инесса тоже дурно стала засыпать и однажды не выдержала. Она поднялась в ночной рубашке, подкралась со спины своего немного увядшего любовника и погладила по лысине. Ленин узнал ее по запаху французских духов и молча, наклонил голову, зажав ее ладонь наклоном головы к плечу.

— Сколько можно? почему ты себя не бережешь, ведь ты принадлежишь народу, а посему не имеешь права так безалаберно к себе относиться. Идем, я тебя обниму, приголублю, и ты сразу заснешь, как маленький ребенок. Ты же знаешь, что контакт с любимой женщиной приносит пользу, особенно политическому деятелю, он успокаивает нервы, а ты сделался нервным, я даже стала пугаться тебя.

Польщенный таким упреком, Ленин сухо произнес:

— Садись рядом, вон кушетка, садись, садись, не стой, в ногах правды нет. А что касается…погладить, давай отложим… до мировой революции. Как только это свершится, будем баловаться…двое суток.

Инесса открыла все еще привлекательный рот, но Ленин не дал ей произнести, ни одного слова.

— Видишь ли…, только не перебивать: у тебя бытовые темы, а у меня всемирные. Так вот, эти придурки члены ЦК, моего ЦК стали игнорировать мои приказы или указы. Им, видите ли, и без революции, без захвата власти комфортно. Побывали в Крестах, в царских тюрьмах, после событий 3–4 июля и теперь дрожат, как зайцы, когда лиса приближается к клетке. Надо сказать, что после небольшой по времени отсидки, кое у кого животы появились. Нет, в моих тюрьмах, в тюрьмах пролетариата этого не будет. В моих тюрьмах зэки станут трудиться от темна до темна с киркой и лопатой в руках, и питаться раз в сутки баландой из свеклы и мерзлого картофеля. Керенский их слабо кормил. Ну вот, значит, выйдя на свободу, они сели на германский паек и почувствовали себя едва ли не капиталистами. Немцы нас просто забросали деньгами, ну и мне пришлось подпустить их к кормушке, а куда деваться: члены ЦК, моего ЦК. Я их прошу, нет, я им предлагаю, а точнее приказываю голосовать за резолюцию о немедленном восстании и захвате власти, а они кочевряжатся. Коба хитро щурит левый глаз и думает, что мне нужна эта власть. Да не мне она нужна, а пролетариату, крестьянству и рабочему классу. Я их потом приведу в порядок, заставлю постричь бороды, подтянуть ремни, сдать землю в колхозы, а себе оставить в цветочных горшках, а рабочих трудиться, трудиться и еще раз трудиться, поскольку предприятия будут принадлежать всем рабочим, но никому конкретно. Вот что делать с членами ЦК, ленинского ЦК? Может объявить их предателями?

— А с кем же ты останешься, Володя — Вольдемар?

— Вся надежда на тебя и на Надежду. Я еще могу связаться с немецкой разведкой и попросить. Пусть мне вышлют пятьсот тысяч солдат, я их тут переодену в гражданскую форму, выдам им оружие, и начнем, наконец, восстание. Надя будет комиссаром по печати, а ты будешь моим замом.

— Не говори чушь, Вольдемар. Лучше продолжай дискуссии со своими соратниками. У меня такое чувство, что они за тебя боятся, они тебя берегут. Ты — теоретик, ты — оратор, без тебя они никто и ничто.

— Ты так думаешь? это не провокация, а то я проверю, и тогда и тебе достанется. Революционный суд и тебе отрубят голову.

Инесса ласково посмотрела на своего якобинца и рассмеялась. Она привыкла к его чудачествам и даже к угрозам подобного рода и уже не придавала им значения.

— Вот у меня статья, моя статья, знаменитая статья, плод научной мысли, нечета Канту, послушай, я тебе прочитаю. Называется «Марксизм и восстание». Вот, пожалуйста, тут все указано: надо брать власть в свои руки и баста. Приготовилась? вот слушай, только внимательно и мотай на ус.

Прошло десять минут, и Ленин обратил внимание, что его подруга посапывает, и к тому же не свалилась на пол. Почему? она, что и во сне внимательно слушала? Надо прочитать статью до конца.

Мы не будем приводить выдержки из этой статьи, там все бедно, сумбурно, непонятно и все вертится вокруг слова «восстание», надо восстать, брать власть в руки и ему, Ленину, садиться в золотое кресло.

В советский период эта статья трактовалась как образец научной мысли, и люди свято верили в эту невероятную белиберду. Это говорит лишь об одном: человеческий мозг похож на половую тряпку, она мягкая, впитывает всю грязь, потом ее можно отмыть, отжать и снова окунуть в грязь, были бы условия.

* * *

Генерал Корнилов был смещен со всех постов, но его последователи, те, кто переживал за судьбу страны, остались и не только остались, но и не давали покоя Керенскому, которого следовало взять за шкирку. Это вождя беспокоило и на фоне этого беспокойства, снова вырастал большевистский ком с ножом за пазухой. Ленин все чаще выступал за свержение Керенского, а он теперь уже, будучи между двух огней, совершенно потерял голову. Народ от него отвернулся, армия обозлилась. Дошло до того, что пришлось образовать женский батальон для охраны Зимнего Дворца. Воистину власть стала выставлять себя никем и ни от кого не защищенной.

Ленин уловил это и нетерпеливо ждал удобного момента. Теперь ему осталось убедить членов ЦК, делегатов съездов, конференций, которые проходили один за другим, становились все агрессивнее и наглее, чему вождь не мог нарадоваться.

Кацнельсон, будущий Свердлов после обещания назвать его именем один из городов на Урале, вяло, но систематически стал уговаривать коллег внять советам Ленина назначить дату восстания и захвата власти как можно быстрее.

— Это клубочек, — сказал себе Ленин, узнав от Кацнельсона, что он стал агитировать. — Стоит один раз потянуть за нитку, и он начнет разматываться.

29 сентября Ленин пишет статью «Кризис назрел»:

«Мы стоим в преддверии всемирной пролетарской революции…. Все симптомы указывают… именно на то, что общенациональный кризис назрел».

14

Как ни старался Ленин переубедить членов Политбюро в необходимости немедленного захвата власти, ничего не получалось. В то время еще не было коммунистической диктатуры, Ленин как бы вместе со своими соратниками подбирался к царскому креслу, и у него не было и не могло быть рычагов насилия как средства воздействия на своих соратников.

Он стал подумывать о том, что его статьи не приносят ожидаемых результатов, и заволновался.

В субботу 14 октября, поздно вечером, когда Ленин рвал и метал и не пустил к себе Инессу, в окошко постучали трижды, как было условлено. Ленин тут же бросился открывать и даже стукнул лбом о верхний косяк двери: Фюрстенберг!

— Пришел все-таки. Согнулся весь, что, чемодан такой тяжелый? много там? Это солдатский сундук, я вижу для конспирации, так сказать. Молодцы немцы не подводят. Это нам на революцию. Но я намерен не кормить своих бездельников. Эти деньги пойдут на закупку оружия и на подкуп колеблющихся середняков.

Дорожный солдатский сундук, был набит новенькими десятирублевыми купюрами до самого верха. На дне лежали шведские кроны.

— Ну, все Ганецкий, можешь идти. Чаем угостить не могу, чай только что кончился, Инесса ушла ночевать к подруге. Извини уж. У тебя очень усталый вид. Возьми десятку из пачки, только не больше: пролетариат пострадает.

Ганецкий вытащил еще пять пачек, покрутил у носа вождя, расхохотался, повернулся к двери.

— Ну и жадина же ты, Вольдемар. Бывай.

Володя волочил сундук по полу, старался его поднять и унести в потайную комнату Феофановой, но не мог поднять.

— Ты что так пыхтишь? — спросила Инесса, выходя из своей комнаты. — Давай подсоблю.

— Не надо, здесь пули для мировой революции. Они… секретные и…и…и могут взорваться. Нам придется хозяйке дом заново строить. Ты иди, иди, ложись, я как-нибудь сам справлюсь.

Поняв, что одному не справиться, он нашел правильное революционное решение: открыл крышку ящика.

— До 12 ночи пересчитаю, — сказал он себе и стал вытаскивать пачки, складывая вокруг себя на полу. Пересчитав, он склонил лысину на банкноты, радостно вздохнул, но тут же вскочил и громко произнес:

— Психология капиталиста стукнула мне в голову, пора с этим кончать. И отец мой был не то капиталист, не то кулак и сам не знаю, кем он был. Где Мордыхая-Маркс? Положу его под подушку, крепко засну, а уже завтра в моей умной голове будет полный марксистский порядок.

Том Маркса-Мордыхая был тут же найден, Ленин трижды стукнул им себя по лысине и подпрыгнул на радостях: капитализм выпрыгнул из башки, как птичка из клетки.

— Эй, Надюха! срочно одевайся! сбегай к соседу Эйно Яхья, этому финскому еврею и тащи его сюда. Это архи важно: одна нога здесь, другая — там! Живо! кому сказано?

— Так уже половина ночи, все евреи почивают в это время.

— Стучи кулаком в дверь, Скажи: вождь мировой революции требует. Дело архи важное.

Надя замотала голову в большой шерстяной платок, надела ботфорты мужа, а юбку забыла. Пройдя квартал, у самого перекрестка стояли два мужика сомнительной наружности, всматриваясь в движущееся чучело.

— Бежим, Сеня! Это ведьма. Вон у нее коса за плечами, срубит нас, аки траву.

Надя улыбнулась, осмелела, прибавила шагу, стала вспоминать первый куплет партийного гимна «Вставай проклятьем заклейменный», уже открыла рот, как тут высветился номер дома, в котором жил великий Яхья.

Он вышел на площадку дома, широко раскрыл руки, не успев застегнуть халат. Надя заметила болтающийся отросток и сплюнула.

— Что так поздно, Надежда Константиновна, ну заходите, гостьей будете, самовар еще кипит. Я не сплю, как видите. У нас была договоренность с Ильичом, не стопроцентная, правда. Он должен получить посылку, а эту посылку мне надо забрать. Раздать завтра же нашим солдатам, нашим революционным полкам.

— Я…я по этому самому поводу, у него дома сундук, огромный такой и тяжелый, он пытается таскать его туда-сюда, пыхтит, пот с него текет, рубашка вся мокрая, не отстирать. Я увидела, ахнула и побежала. Срочно одевайтесь. Если не утащите, я помогу.

— Да я, практически готов, мне только тапки надо сменить.

— Не надо, какие там тапки, — сказала Надя в ужасе, — революция ждать не может, идем!

Они тут же покинули Певческий переулок, где жил Эйно Яхья.

Пять минут спустя они уже были на квартире Ленина. — Архи возмутительно! Архи возмутительно, — повторял Ильич одну и ту же фразу.

— Что случилось, Эйхуя, Эйхуя? — спросил Эйно, назвав самую секретную кличку Ленина.

— Да вот только что с заседания Центрального комитета, сегодня 10 октября, а переворот должен был состояться уже 7—го. Они просто ослы. Проморгать власть! Да ее возьмут другие, корниловцы, например. И вот, Эйно, тут сундук с деньгами. Рабочие Москвы собрали по рублику, по два, обменяли в банке на упакованные десятки и прислали…поездом на содержание пролетарской армии. Забери этот сундук и как только рассветет, раздай пролетариату в погонах. А мне еще принесут.

— Но Эйхуя, дорогой, время такое, сам знаешь: я чичас выйду с этим сундуком, а меня в переулке поймают наши пролетарии и захотят посмотреть, что я несу в три погибели. Я…я не могу так. Давай подежурим оба, а как только рассветет, вдвоем и потащим этот дорогой сундук.

— Нет и еще раз нет. Я подниму Инессу, с нами пойдет и Надя, возьмем тележку, сделаем муляж больного ребенка и вчетвером потащим к тебе на квартиру, — сказал Ленин и захлопал в ладоши.

Тут же выскочили обе женщины, встали каждая у своего порога, выкатив глаза, и ждали команды.

— Срочно и это архи важно найти куклу, обмотать ее трижды — четырежды, так чтоб получился вид ребенка. Мы его погрузим на тележку и увезем к Эйно на квартиру. В этом ящике находятся ценные документы будущего переворота, согласованного с членами ЦК.

Обе дамы знали, что Ленин лукавит, а точнее врет, но на этот раз вранье было принято всерьез. Ведь такого еще не было. Среди ночи, когда все спят, тащить какой-то сундук в другой переулок, да еще вчетвером, такого просто не было раньше.

Пока женщины мастерили бутафорию, два еврея пытались поднять сундук с деньгами, и никак у них не получалось.

— Эйхуя, ты сачкуешь, подходи ближе и держись за угол, — укорял Эйно Ленина.

— В моей башке мировая революция бурлит и этого достаточно. Ты хватай за три угла, а я только за один, Это архи важно, — огрызался Ленин.

— Ты представь, что ты мужик, сибирский крестьянин, и у тебя сундук полный золота.

— Гы, да точно, что ты раньше не сказал, — произнес Ленин, схватив сундук, и без труда взвалил его на плечи, сделав при этом два выстрела из заднего отверстия. — Именем мировой революции, идем! Бабы, следуйте за нами. Никакой тележки не нужно. Ваша задача — наблюдать. Если капиталисты-империалисты попадутся, подавайте сигнал. Можно чихнуть, кашлянуть и сделать негромкий выстрел из задницы. Эйно, идем! Мы смело в бой пойдем в борьбе за это…, — пытался запеть Ленин, но как только очутился на улице, тут же замолчал и стал прислушиваться. Инесса в ночной рубашке чихнула, Ленин немедленно отреагировал: он тут же сбросил сундук, снял пиджак и накрыл его.

— Это я от прохлады, что так испугался. Взваливай на плечи и тащи. Тоже мне вождь.

— Эйно, возьми ты, а я буду держаться за ремень, чтоб не сбежал.

— Не волнуйся, Ильич! только вчера получил получку в партийной кассе…90 тысяч золотых рублей. Члены нашей партии пока живут не бедно…на немецкие деньги. Они просто молодцы, исправно платят.

Какая-то ночная птица пролетела да прямо над лысиной Ильича.

— Это генерал Корнилов, — заревел вождь и тут же содрал кофту с Нади, чтоб замотать голову.

15

— Янкель, дорогой! как я рад! И мировая революция тебе рада. Ты разработал уникальные методы конспирации на Урале. Все работают в одном направлении, преследуют одну и ту же цель и никто не знает, кто чем занимается. Это архи секретно, архи важно. Эти методы и останутся политике нашей партии до конца света. Мы постареем, мы уйдем, а методы останутся. Ты выдающийся марксист-ленинец, Янкель! — Ленин растопырил руки и заключил Кацнельсона, будущего Свердлова, в объятия, трижды чмокнул его в бородку и прижал к груди. Два еврея были приблизительно одного роста, одного нрава, но разных возможностей: Ленин был рожден командовать, а Кацнельсон б˗ исполнять волю старшего, правда одного˗единственного. И этим единственным был его друг Ленин. — Ты — настоящий друг. И не только друг, но и выдающийся марксист. После изучения моей статьи «Марксизм и восстание», ты блестяще сдал экзамен, а после сдачи экзамена, дело сдвинулось с места. Ты стал меня поддерживать, а меня поддерживать, это все равно, что себя поддерживать, Янкель, мой дорогой еврей, памятник тебе будет в Свердловске и город будет носить твое новое имя ˗ Свердловск все пять тысяч лет, Янкель. Вождь мировой революции, то бишь я, собирается дать еще одно поручение, оно более важное, более своевременное, чем то, которое я давал тебе месяц тому назад. Это архи важное поручение, сука буду, он всех ублюдков схватит за шиворот и на сковородку…поджарить жирные зады и отдать пролетарским псам.

— Великий и мудрый Бланк! два еврея — это сила, неодолимая сила, а нас, кажется 25 особей, назначенных самим богом.

— 25? обижаешь, Янкель. В Петрограде 250 тысяч евреев, и я. А я ˗ это сто миллионов евреев и все мы готовы сражаться за дело мировой революции, отдать свои жизни, если партия потребует и лично я, поскольку я и партия ˗ это одно и то же. Конечно, есть среди них и такие, кто просто зарабатывает деньги, а так как у нас денег куры не клюют, то нам это позволяет содержать их всех довольно прилично. Но…Янкель, учитывая твои дипломатические способности, а ты очень, очень хороший дипломат, твое умение приспосабливаться, разоблачать, выстраивать нужную тебе линию, делать из врага друга на определенный период, то партия тебе поручает очень деликатное дело. Никто не справится с таким поручением, а ты справишься, ты дипломат новой ленинской эпохи.

— Не томи душу, Вольдемар, жид, которому нет цены со времен создания Торы. Раскрывай секрет поручения, а то я могу потерять интерес к жизни в коммунистическом раю, то бишь, к твоему поручению.

— Потерять интерес к поручению партии? Янкель, я тебя не узнаю. Повтори еще раз, что ты сказал, и наши дороги разойдутся навсегда, как два мамонта, сука буду. Но прежде скажи, сколько ты получаешь в партийной кассе? вот вчера, сколько ты получил золотых рублей, е….твою мать?

— Триста тысяч, — ответил Кацнельсон. — До апреля получал по 4500, а потом ты, Вольдемар, разрешил, сколько совесть позволит. А так как ты совесть ниспроверг, то…, сам понимаешь…

— А знаешь ли ты, что поручик в царской армии получал всего 55 рублей, а городовой всего 40 в месяц. Откуда у нас такие возможности, ты не задумывался?

— Партийные взносы, всякие мухляжи, типа женитьбы членов нашей партии на богатых невестах, грабежи или экспроприация как ты это называешь, — пробовал отбояриться Кацнельсон, завтрашний Свердлов, замечательный сын русского народа, чьим именем будет назван Екатеринбург.

— Янкель, ты неграмотный. Это все копейки. Нас Германия подпитывает, и… только никому ни слова, американское еврейское лобби, об этом знают только два человека ˗ я и Бронштейн. У нас денег ˗ куры не клюют, мы не знаем, куда их девать. Кстати, вопрос, который мы затронули, имеет отношение к поручению партии, которое я хочу тебе поручить. Члены ЦК зажрались, они не хотят ничем рисковать. А зачем? да на одну получку в Питере можно особняк купить. Кто обычно берет оружие в руки? беднота, вот кто. Капиталист, ни при каких условиях не возьмет ружье в руки. Наши члены ЦК обуржуазились. Я должен лишить вас всех особых привилегий.

— Володя, ну давай же выкладывай, что ты хочешь, какое задание поручает мне партия, и я сдаюсь. Янкель всегда добросовестно выполнял задания партии и ее вождя, — произнес Кацнельсон и чуть не заплакал, давая понять, что он уже измучен, что Ленин слишком строг к нему и что, в конце концов, еврей с евреем так не поступает.

— Вот это, чего я от тебя ждал, Янкель. Теперь можно простить тебе все грехи против партии. Ты понимаешь, в чем дело? мне как вождю нужна поддержка: мои цыплята зажрались, они не хотят воевать, они отказываются брать власть в свои руки. И мне остается один единственный выход — обмануть их где-то, в чем-то, они потом благодарить меня будут за этот обман. И ты будешь свидетелем этого, так называемого, обмана в интересах мировой революции.

Ленин понял, что берет своего собеседника в клещи, и стал расхаживать по комнате, заложив руку за жилетку, изредка посматривая на уже исказившееся лицо Кацнельсона — Свердлова.

— Мировая революция требует жертв, Янкель, я это все время говорю, и меня отказываются понимать мои соратники, те, кого я породил, вскормил, взрастил, вложил в них свою душу, свою идею, свое сердце и направил их мозг в нужное русло. Ты это понимаешь, Янкель, будущий Свердлов?

Ленин приблизился к своей жертве вплотную, наклонился к уху и громко повторил:

— Ты понимаешь это или нет, Янкель?

— П…пп…пониммм…а…ю, отчего же не понять, — произнес Янкель и протянул дрожащие руки, пытаясь обнять своего друга, но друг топнул ногой, да так, что Янкель задрожал еще больше и опустился на одно колено, словжив руки у подбородка и болтаясь, как любой еврей во время чтения молитвы. — Н…н…не мучай меня, говори, что надо и я готов…хоть на смерть. Мы смело в бой пойдем…

Теперь Ленин понял, что Янкель готов.

Он вытащил сундучок с деньгами, золотыми рублями, высыпал на крышку стола.

— Бери, все бери и тащи, как хочешь и куда хочешь, но за любую мою резолюция в ЦК должно быть большинство.

— А как я это сделаю,научи, вождь народов? — задал естественный вопрос Янкель.

— Подкуп, подлог, фальсификация, подделка документов, — все пригодится. Бронштейна отсылай куда-нибудь перед заседанием пленума, Сталину подсунь тысяч сто, он за сто тысяч родину продаст, Фюстенберг тоже всех продаст. И, вообще, занимайся подкупом, организуй у себя бригаду. Придется подкупать и военных, надо будет закупать тысячи литров водки, не будем брезговать и наркотиками ради достижения благородной цели.

— Согласен. Я только боюсь, и мои коллеги боятся, что Керенский может вызвать войска с фронта и раздавить нас как 4 июля.

— Не беспокойся и другим передай: у меня договоренности с германским штабом, с разведкой. Только вчера у меня были представители германской разведки. Мы получим дополнительно десять тысяч штыков из Германии, пять тысяч человек выпустят из тюрем и три тысячи евреев для помощи в руководстве восстанием. И еще деньги подбросят. Пролетариат всего мира нам будет помогать, Янкель. На этот раз мы подготовились, как следует. Ты не думай. Перед тобой стратег мирового класса и… миллион золотых рублей. Денег не жалеть. С немцами мы потом рассчитаемся. Территорией. Россия большая страна, зачем нам столько земли. Зачем нам эти белые обезьяны, разбросанные на огромной территории? Они будут просто не управляемые. Впрочем, об этом потом. Вчерашние посланцы намекали на подарок. Пол России хотят за услугу. Отдам я им. Даже больше. Россия большая, дикая страна, пусть приобщается к культуре.

Нагрузив две хозяйственные сумки банкнотами, Янкель собрался в путь.

— Подожди, Янкель. Надо тебе приклеить более длинные усы, бородку, накинуть на плечи крестьянский доломан. Надо сделать так, чтоб ты походил невесть на кого, на бабу или на старого алкаша с авоськами, набитыми гнилой картошкой.

— О, забыл, — сказал Янкель. — Члены ЦК настаивают, чтоб ты окончательно перебрался в Питер. Опасности больше никакой нет. У Керенского так много теперь врагов, что он не знает, кто у него главный враг.

— Надо снять квартиру, пролетарскую, какой-нибудь особняк, чтоб было не меньше 12 комнат…для конспирации. Ты понял Янкель. Сделай это в первую очередь. Уже через два дня Пленум. Я должен победить, помни, Янкель.

* * *

Янкель блестяще справился со своими обязанностями. На первом же пленуме результаты голосования были подтасованы с небольшим перевесом, чтоб не вызвать подозрения членов ЦК, идея Ленина о том, что надо формировать свои войска и готовиться к штурму прошла успешно.

Ленин пока не указывал дату этого штурма, но ясно было, что брать оружие в руки и рисковать всем, в том числе и собственной жизнью придется. А в мягких постелях томились молоденькие жены будущих гениев русского народа, — как тут идти на смертный бой? Сталин баловался молоденькой супругой, в два раза моложе его: зачэм воеват, сначала баловатса, а потом воеват, — твердил он своим коллегам.

16

Члены ЦК не очень радовались, что Ленин окончательно поселился в Пере и теперь все они у него под бдительным оком, а это око и смотрит далеко и видит все. Он теперь не давал им покоя, дезорганизовывал их работу, кричал на них матом и постепенно…склонял на свою сторону.

Он потащил всех в Мариинский дворец, где незаурядный оратор Керенский произносил свою последнюю речь в качестве премьера на русской земле. Керенский говорил долго и бестолково. Он даже не знал, что сто лет спустя его духовный внук, президент Украины Янукович, такой же пустой и слабый духом, повторит его судьбу, столкнувшись с хитрыми, коварными евреями, которых поддержало то же американское еврейское лобби, что и еврея Ленина.

Ленин сидел в кепке задом наперед, поднимал левую ногу, постреливал, и поглаживал длинные приклеенные усы рыжего цвета притом все время горбился. И Ленин, и его соратники за немецкие марки достали мандаты и свободно прошли в зал послушать выступление Керенского.

— Я пришел, — сказал Керенский, — чтобы призвать вас к бдительности для охраны завоеваний свободы многих поколений, многими жертвами, кровью и жизнью завоеванных свободным русским народом…. В настоящее время элементы русского общества, те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, угрожая одновременно с этим раскрыть фронт Германии, подлежат немедленно решительной и окончательной ликвидации… Я требую, чтобы сегодня же Временное правительство получило от вас ответ, может ли оно исполнить свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания.

Окончив свою сумбурную речь, Керенский ждал аплодисментов, но их не было: каждый министр смотрел на него и про себя думал: а я лучше тебя…

˗ Именем мировой революции, пошли отселева, ˗ призвал Ленин, плотнее нахлобучив кепку на лысину.

* * *

Вечером 25 октября в Смольном собрался съезд Советов. Большевиков было так много, все кресла ими заняты, а некоторые делегаты сидели, где попало, кто на ступеньках, кто на полу, а кто и под столом президиума. Все прибыли вовремя, за исключением Ленина: он опаздывал, задерживался, он вот-вот подойдет. Не могет такого быть, чтобы он не явился на такой ответственный форум. Кроме того, он должен назвать дату захвата власти, он должен был определить дату захвата власти, распределить обязанности, ˗ думал каждый гопник с партийным билетом в кармане, маузером на боку и пулеметом в башке.

Были еще и такие делегаты, кто собирался поспорить, выставить свои аргументы. Никто, конечно, не собирался отрицать восстание, захват власти, дураков на этом форуме не было и не могло быть, а вот дату, когда начать выступление, учитывая разгром 4 июля, собирались многие оспаривать, назначать другие даты на ноябрь, декабрь, но ни в коем случае не раньше. По крайней мере, трибуну можно атаковать, она придет в негодное состояние и Ленин дрогнет. Он упрямый как козел, никогда никого не слушает, с чужим мнением не считается. Прямо капиталист какой-то.

Но Ленин опаздывал нарочно, а потом и вовсе раздумал являться.

˗Наплевать на этих дураков, ˗ сказал он Бронштейну. ˗ Как только прогремят выстрелы Авроры, ты меня накрой своим телом, мало ли что.

˗ Да я на тебя сяду, а то и насиловать начну, коль ты в женской одежде. Ты мне уже надоел, если честно. Не то баба, не то мужик. Я бы трахнул тебя в задницу, но ты обосранный, вождь народный.

˗ Мы в подвале, да? А подвал надежный, запасных входов и выходов нет, никто сюда не может ворваться? ˗ не унимался Ленин, дрожа, как осиновый лист.

* * *

Делегаты ждали его шесть и более часов. Все были злы, ситуация могла выйти из-под контроля, но ее разрядил депутат Дан. Около 12 ночи он объявил съезд открытым, путано объясняя, почему, по какой причине нет вождя мировой революции и сам не зная того, что этот съезд Ленина больше не интересовал. Он был поглощен предстоящим в эту ночь захватом Зимнего дворца, банков, телеграфа, почт и тех тюрем, которых не удалось освободить во второй половине октября.

Ленин, в это время, когда Дан произносил эти слова и разводил руками, ублажая делегатов съезда Советов, метался в маленькой комнате в подвале Смольного, как лев, запертый в клетку. Ему нужна была информация о Зимним дворце. Ее должен был предоставить Троцкий, а Троцкий, вдруг, как в воду канул. Только Троцкий мог сообщить важную новость, только Троцкий знал, что делать дальше. Он ждал условного сигнала. И сигнал поступил от…Троцкого. И Кацнельсон появился, не запылился. Владимир Ильич ругался матом, кричал, он готов был всех расстрелять. Он шлепал себя ладонями, открывал карманы в поисках пистолета, шлепал себя по лысины, лысина отдавала звон и больше ничего.

— Почему до сих пор дворец не взят, почему нет стрельбы?! Матросы перепили, орудия на Авроре не работают, взятие Зимнего срывается. Это предательство. Всем вам придется ответить, Бронштейну в первую очередь и тебе, Янкель, тоже. Предатели! Кобу надо расстрелять, он агент международного империализма.

— Владимир Ильич…

— Что, Владимир Ильич! Ты, Янкель, молчи, я тебе слово не давал. Мне нужен Бронштейн. А вот он, появился, не запылился. Почему Зимний все еще не взят, Лейба?!!!

— Время не подошло, Владимир Ильич, — спокойно ответил Троцкий только что вбежавший в подвал.

— Наплевать на время. Я сам — время, ты понимаешь это, Лейба…а…а?

— Матросы обещали дать залп в два часа ночи. Они сейчас заняты опустошением последней бутыли водки первака, не тревожься, Володя.

— Расстрелять матросов всех до одного,− кричал Ленин и у него впервые пошла пена изо рта.

— Успокойся, брат, — спокойно произнес Бронштейн.

И вдруг раздался, прогремел первый залп крейсера «Аврора». Пьяные моряки, допив последнюю бутылку, пальнули на десять минут позже. Ленин затрясся весь, обнял Лейбу и попытался засунуть лысину под пиджак.

— Я боюсь, Лейба! накрой меня своим телом, Лейба. Во имя мировой революции. Сейчас пальнут по нам.

— Ложись на спину, — приказал Бронштейн.

Ленин тут же прилег.

— Э, штаны мокрые, — произнес Лейба и поморщился. — А, вонь-то какая! Ты, что еще и обгадился, вождь мировой революции? Янкель, ищи ванную. Вождя надо искупать и белье новое, и костюм не мешало бы.

Янкель исчез, как в воду канул. Ленин поджал ноги к подбородку….

— Ложись на меня, Лейба, умоляю. На любые уступки согласен. Москва будет переименована в город Троцкий.

— Да? тогда другое дело. У меня такая просьба. Сейчас выпустят уголовников, разреши мне порезать бесхвостых обезьян, богатых, разумеется. Надо проверить как моя теория насчет русской пустыни, применима ли она на практике? Я разрешу уголовным элементам, их тоже следует отнести к пролетариату, убивать и грабить. Тем более, что нам нужно жилье. Ч то это наши братья из Германии и других стран Европы ночуют где попало, в том числе и на скамейках вокзалов? Нам и квартиры надо освобождать. Даже не все члены Политбюро хорошо устроены с жильем. И пролетариат надо заселять, не сидеть же нам в пустом городе. А буржуазия нам не нужна, сам знаешь.

— Режь всех капиталистов вместе с женами, детьми, стариками, родственниками. Пусть никого не оставляют в живых, зачем нам балласт истории. Кошек, собак, всякую декоративную птицу. Город должен быть чист. Пустующие дома надо заселить пролетариатом и всякими там гопниками. Надо начинать новую жизнь. Ты только не дави так, у меня ребра трещат.

— Спасибо, — сказал Бронштейн. ˗ Устроим Варфоломеевскую ночь в Петрограде

— Спасибо, это буржуазное слово, надо что-то новое, — предложил Ильич и стал тужиться, чтобы еще раз стрельнуть, теперь уже по приговоренным к смерти жителям Петрограда.

Тут явился Янкель, почесывая бородку с мыслью, что должно быть, завелись вши.

— А вот и ванная, — произнес Бронштейн и потащил вождя за руку.

Воды горячей не оказалось, но Бронштейн и Кацнельсон сняли по одной портянке, разодрали пополам каждую и стали натирать сгорбленного вождя до тех пор, пока ему не показалось жарко.

Отмыв чучело, они отнесли его на руках в комнату, уложили на диван и накрыли тоненьким одеяльцем.

Кацнельсон отправился к Феофановой, она все собрала и быстро вернулась. В ее сумке был новый костюм, две рубашки, галстук, солдатские ботфорты и одно женское платье…

— Не обгадьтесь больше, вождь народов, — сказала она и стала выкладывать содержимое из сумки.

Ленин переоделся и для храбрости повторил излюбленный лозунг:

— Да зд…гаствует социалистическая…еволюция!

* * *

˗ Янкель, сторожи Ленина, а я пройдусь по улицам Петрограда, уголовники, выпущенные на свободу, меня уже ждут, ˗ сказал Бронштейн, хватаясь за ручку двери.

˗ Что с Зимним, его уже взяли? ˗ не унимался Ильич.

* * *

После холостого выстрела в сторону Зимнего, который охранялся девушками (сбежавшими) и юнкерами, Антонов˗Овсеенко с одиннадцатью вооруженными солдатами, проникли во Дворец фактически через черный ход, долго блуждали по не освещенным помещениям и случайно оказались у Гранатовой палаты, где заседали министры Временного правительства. По существу это были старики, у них все время дрожали, тряслись пальцы, и присохли языки к небу; стоило войти в палату вооруженным людям, как они тут же подняли руки кверху. Их выпроводили, и отправили в Петропавловскую крепость к невероятной радости. Все ждали пули в грудь, а тут такая милость от тех, кто еще вчера находился у них в услужении.

˗ Знацца, они, эти старики, от коих уже пахнет мочой, поступают в твое распоряжение, Мозуркинс, гляди˗кось, шоб не разбежались у ризни стороны, ˗ сказал Антонов˗ Овсеенко на русско˗украинском языке. А дальше, будущие слуги народа бросились резать патреты штыками и набивать карманы и даже рюкзаки золотыми украшениями.

Вот собственно и весь штурм Зимнего дворца. Охрана Зимнего не оказала ни малейшего сопротивления.

Лживая коммунистическая пропаганда раздула этот пузырь, который лопнул только после развала и роспуска КПСС. В молодости я привык к тому, что «штурм Зимнего» это величайшее событие в мировой истории. А оказывается, штурма-то никакого не было. Был захват, выживших из ума стариков, министров правительства Керенского. А сам Керенский спокойно покинул утопающую в крови Россию и уехал в США.

Пьяные солдаты и матросы бросились в палаты, где лежали раненые с забинтованными лицами. С них срывали бинты, чтобы удостовериться, что это раненые солдаты русской армии, воевавшие на Германском фронте.

Потом были открыты двери со стороны Невы и тут-то толпы гопников и прочего пролетариата ринулись грабить Дворец. Но грабить-то особенно было нечего.

Так называемая победа Октября состояла в том, что были арестованы несколько министров Временного правительства, а на Втором съезде советов заявлено о низложении Временного правительства.

Совершенно неоправданно Ленин неоднократно обгадился и раз десять омочил штаны со страху.

Автору кажется, что эта версия наиболее правдоподобная, поскольку есть много других, в частности версия о девушках, которых бандиты насиловали и докалывали штыками, а народные массы вытащили все золото из Дворца.

Штыками были исколоты портреты царей, они остались изрезанными, как доказательство.

Правительством Ленина Зимний быстро был взят под охрану и потому не так пострадал, как рисуют некоторые исследователи.

* * *

А пока Ленин, лежа на полу под Янкелем Кацнельсоном, произносил одни и те же слова −…эволюция, эволюция, да з…дгаствует социалистическая эволюция. Голова кружится, Янкель.

— От положения жалкого эмигранта до царского трона, — слишком невероятный переход. Голова кружится от успехов, Ильич, — шептал ему на ухо Кацнельсон.

˗ Где Лейба?

˗ Он ушел проводить Варфоломеевскую ночь в Петрограде. Заодно и Зимний проверит. По моим расчетам он уже должен пасть, этот Зимний. Лейба только что приходил, сопел тут, а потом снова убежал, ты разве забыл? Теперь на посту номер 1 нахожусь я, Свердлов.

Янкель стал на колени, помассировал лысину вождя и стал его утешать.

— Успокойся, а то произойдет разрыв сердца. Тогда прощай, прости трон Николая Второго. Вспомни Инессу, она сейчас тоже не спит, хочет, чтоб ты ее обнял и хоть несколько раз…. Сексуальная сука, стольких детей родила, но все равно гуляла со всеми подряд, за что ее муж прогнал. А потом ты, эх Володя, она все соки из тебя вытянет.

−…эволюция…эволюция, — произносил Ленин, — размазывая слезы по калмыцкому лицу.

Бронштейн прислал гонца, который доложил о том, что Зимний взят, Временное правительство арестовано и препровождено в Петропавловскую крепость.

Ленин выслушал, потребовал, чтоб посыльный несколько раз повторил, а потом запел «Вставай проклятьем заклеймённый…»

— Ладно, вождь, давай поднимайся, народные массы уже восстали, и ты должен им показаться. Только не в женской одежде.

— Только в женской, только в женской. Они узнают меня по голосу.

— Эх ты, хорек трусливый, а еще вождь. Будешь прятаться за мою спину. Пора нам в Петроградский совет народных депутатов, Владимир Ильич, — продолжал Янкель. Это было бальзамом на душу Ильича, которого не покидала дрожь. — Я выступлю с докладом и сообщу, что временное правительство низложено, Октябрьская революция победила. А хочешь — сам сделай такой доклад.

— Това…ищ Свердлов, пусть это сделает Бронштей, он все же второй человек в социалистическом государстве. И ты второй тоже. Ты больше, чем второй. А в Петроградском совете я спрячусь где-нибудь в углу, и буду наблюдать, как ведут себя делегаты. Женский платок у меня наготове. Если известие об Октябрьском перевороте будет воспринято массой одобрительно, я выползу из конспиративного места, и вы мне предоставите слово.

— Вам нужен костюм, Владимир Ильич. Нельзя же появиться на трибуне в женском одеянии?

— Этого не будет, товарищ Свердлов. Мировой революции все равно, в каком одеянии предстанет вождь перед пролетарскими массами.

В полдень состоялось экстренное заседание Петроградского совета, на котором выступил Троцкий.

— От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство низложено. Отдельные министры подвергнуты аресту, женский батальон деморализован, расстрелян и повешен. В нашем зале присутствует вождь мировой революции Ленин, который в силу целого ряда условий не мог до сего времени появиться. В целях конспирации он в женском одеянии.

— Да здравствует возвратившийся к нам Ленин, — заревела толпа. Аплодисментам не было конца. Все, кто еще был никем, ничем, воры, грабители и прочий нищий люд, пролетариат, желали увидеть того, кто сделает их всем, даст возможность грабить и убивать богатых.

* * *

Вождь осмелел и вылупился в женском одеянии, замотанный платком, только глаза светились.

— Снимите это дерьмо с себя, мы хотим видеть настоящего вождя! — ревела толпа, то поднимаясь, то садясь на место.

Обнажилась лысая голова, а потом Троцкий подошел, сдернул с вождя дерюгу, оставив его в майке и трусах.

— Станьте на трибуну, толпа не увидит ваше достоинство, а так останьтесь в майке, как матрос, это ведь матросская тельняшка, — шепнул Троцкий вождю на ухо.

Тут подскочила Инесса Арманд с накрашенными губами. Она принесла вождю отглаженный костюм, рубашку и галстук. Вождь тут же преобразился. Он походил на промотавшегося профессора, исполнявшего роль слуги у богатого барина: его выручала бородка. Зал притих и готов был взорваться возгласами неодобрения, но Ленин поднял руку кверху и повторил излюбленный лозунг:

— Да здг…вствует социалистическая…еволюция. У….а, това…ищи!

Несколько матросов поднялись на сцену, схватили вождя и начали подбрасывать до потолка.

— Я уже наверху, я уже наверху…блаженства, да здравствует социалистическая революция, — выкрикивал Ленин, но его никто не слышал.

Эсеры и меньшевики покинули зал. Эта демонстрация означала одно: мы уступаем вам власть добровольно, вешайте, расстреливайте нас, пейте нашу кровь, потомки воздадут вам должное, а мы…мы демократы, интеллигенты, которых ты, Володя, называешь говном, добровольно уходим со сцены.

17

После захвата Зимнего дворца большевиками, который сопровождался беспорядочной пальбой, экспроприацией ценностей и последующий кровавой резни в центре Петрограда, Ленин выступил с сумбурной речью на втором съезде Советов. И выступление Троцкого и Ленина прерывалось бурными овациями. Гопники рвались к трибуне, чтоб схватить Ленина и подбрасывать как мяч в воздух, но уже была выставлена охрана, и лысина вождя, подобно мячу, не взлетала на воздух.

Несмотря на эйфорию, Ленин выглядел усталым и решил отправиться в свою резиденцию не то на носилках, не то на бронированной машине и попросил свою охрану дать ему отдохнуть, хотя бы несколько дней.

* * *

После двух часов отдыха, хотя это был не отдых, а сплошные радостные вопли и даже слезы, что цель достигнута, что империя пала, охрана доложила, что во дворе все члены ЦК стоят в очереди в ожидании приема.

˗ Пусть заходят, куда их денешь, ˗ махнул рукой вождь, доставая уже мокрый платок, чтоб вытереть мокрые глаза еще раз.

Кабинет мгновенно наполнился соратниками. Каждый заходил и тут же становился на колени.

˗ О великий, о мудрый!

˗ Гений всех народов!

˗ Лубимец всего Кавказа, ˗ произнес Джугашвили, отныне Сталин.

Бронштейн стал рядом с Лениным, дабы разделить почести, все старался обнять Ленина, набрасывая ему руку на плечи, но Ленин все отодвигался, давая понять подчиненным, что завоеванная слава принадлежит ему одному, но тут Бронштейн поцеловал его в бородку и произнес какое-то слово на идиш, после которого Ленин успокоился. Остальные соратникиХорошо зная, что Бронштейн, отныне Троцкий второй человек в государстве и охотно аплодировали им обоим.

˗ Слава Троцкому, второму вождю победивший Октябрьской революции, который…, который сегодня, после двух ночи организовал Варфоломеевскую ночь в Петрограде, освободив тысячу пятьсот квартир для пролетариата, ˗ выкрикнул Кацнельсон так громко, сколько было сил.

Он был немного обижен, что не стоял рядом с Лениным, так как Троцкий. А ведь можно было и получилось бы хорошо: Троцкий слева от вождя, а он, отныне Свердлов, справа. Получился бы всемирный триумвират. Но время ушло, сам проморгал, надо было вовремя стать справа.

Но его призыв был поддержан соратниками, следовательно, Ленин и Троцкий ˗ два сапога ˗ пара, был закреплен на вечные коммунистические времена.

И только Коба, отныне уже Сталин дергал усами по очереди, то левым, то правым, и ни разу не улыбнулся. Но бить в ладоши пришлось: идти против всех пока не решался. Что-то ему подсказывало: надо ждать, проявлять терпение. Придет время, и он в единственном числе сосредоточит в себе миллионы. Достаточно будет поднять мизинец, и волна одобрения прокатится по всей огромной стране, как солнечные лучи. Второй человек отправится в иные миры, а следом за ним, вернее, задолго до него, будут оправлены все великие сыны под бурные аплодисменты советского народа.

* * *

˗ А теперь, по древней традиции, ˗ сказал Бронштейн, ˗ надо 12 раз подбросить нашего пророка к потолку.

Ленина схватили, как мячик и стали посылать к потолку, да так высоко, что лысина гремела о потолок. На девятом броске Ленин пустил струю на головы своих, теперь уже не соратников, а рабов и каждый раб считал это омовением еврейского древнего бога, сочинившего Тору.

˗ Именем мировой революции приказываю: хватит!

Ленина опустили в мягкое позолоченное кресло. Каждый член Политбюро понимал, что для него начинается новая жизнь.

˗ Товарищи! что нам теперь делать? мы победили! Вы понимаете ˗ мы победили! Э, ни черта вы не понимаете. Буржуазия низложена, теперь ее надо чик˗чик. Дорогу пролетариату, гопникам дорогу. Дзержинский, ты возглавишь ВЧК. Какие будут предложения?

Сталин, что сидел в самом дальнем углу и был незаметным, громко произнес:

˗ Моя думат так: тьепер нычего не надо дэлат, толко праздноват. Три дня. Можно вино, можно дэвочка, патаму шьто в такой состояний можно наломат дров. Пройдет три дня, ми всэ войдет в норма и на трезвый голова можно рэшат государственный дэла.

* * *

˗ Варфоломеевская ночь прошла успешно. Это очень важно, ˗ сказал Бронштейн.

˗ Ее надо продолжить, ˗ сказал Ленин и выкатил глаза. А когда он выкатывал глаза, все его соратники немедленно освобождали кабинет. Это был условный знак.

Троцкий брякнул невпопад, это возбудило Ильича и привело в неадекватное состояние.

Он сомневался в своих дальнейших шагах после захвата власти, а теперь эти сомнения подтвердились с новой силой. На Варфоломеевскую ночь всей страны он пока не решался, но теперь, когда Лейба подтвердил его мысль, сомнения улетучились. А новые планы заглядывали в лоно всемирной Варфоломеевской ночи…

После успешной отправки всех буржуев на тот свет… только в этом случае революция возможна во всемирном масштабе, а дальше все дальнейшие шаги высвечивались как его бородка в зеркале. Имущий класс должен быть полностью истреблен. Буржуи не захотят разоружаться, они могут только притаиться и ждать. Ждать удобного момента и, если этот момент наступит, возьмутся за оружие, чтоб нещадно сражаться за свои былые идеалы, привилегии и командные островки, откуда можно командовать неимущими, а точнее угнетать пролетариат.

Эта великая идея перекочевала от Троцкого и внедрилась в ум великого человека, мучила его, не давала покоя, и он впервые набрался мужества и ни с кем ею не делился. Даже с Троцким.

Но бдительное око Бронштейна, его идея уничтожить всех русских и заселить пустыню евреями, сделала его сверх бдительным, чуть ли не магом, способным предсказывать будущее.

˗ Ильич, дорогой, что с тобой происходит? что прячется за твоим самодовольством и прищуром, поделись, будь добрый, ˗ спросил Лейба Володю в следующее воскресение после захвата власти.

Ленин уставился на второго человека в государстве и стал сверлить его взглядом. Но Бронштейн, в ответ на эту загадочную милость тоже стал сверлить друга, не моргая глазами. Так продолжалось минут десять.

˗ Ладно, ˗ сказал Ленин, сдаюсь. ˗ Только учти…

˗ Все понял, никому ни слова, ˗ ответил друг.

˗ Варфоломеевскую ночь, которую ты затеял в Петрограде, надо распространить на всю Россию, на весь мир, иначе революция захлебнется в крови…в нашей крови. Но как это сделать, пока до конца не ясно.

˗ Я тоже об этом думал, Володя…Бланк, дорогой. Оказывается, мы одинаково мыслим. А как это сделать, у меня уже составлен план…После успешного проведения Варфоломеевской ночи в нашем городе, которую мы продолжим, я лишился покоя. Что дальше делать в масштабе страны? Какие первые шаги? Возможно, это продразверстка ˗ раз, ликвидация попов, монастырей, церквей, изъятие ценностей, высылка интеллигенции, привлечении комсостава царской армии, при отказе расстреливать и так без конца. Революция не знает жалости. Когда останется один пролетариат, мы им не оставим ни кусочка земли, но заставим работать на всех и каждого.

˗ Сопротивляющихся надо травить газом и расстреливать из пулеметов и пушек. А пролетариат превратить в рабов. Могущество Римской империи построено на рабском труде. Рабы могут многое, но им нужен вождь. Таким вождем буду я.

˗ Пролетариату нужен хлеб. Я сегодня черную икру ел без хлеба. Давай срочно…Гражданскую войну и невероятный напор на кулаков, интеллигенцию и прочую буржуазию.

Это был очень важный диалог двух титанов мысли, породивший реки крови.

Настала мертвая тишина: Троцкий ждал, что скажет, теперь уже признанный гений.

Но вождь молчал. Это значило, что он сомневается. Лучше переключиться, предложить клубничку.

˗ Клубничку? ˗ проснулся вождь. А ты, Бронштейн, прав! Так и надо поступить и никак иначе. Мы тоже люди, мы тоже человеки и нам свойственно делать ошибки. Только…меня увольте, мне ничего не надо, ни Инессы, ни девочки, ни вина, ни песен, ни поцелуев, ни объятий. Я устал. Я закроюсь в этом кабинете на три дня. А вы пьянствуйте, снимите с себя всю одежду и голые с автоматом наперевес расхаживайте по Петрограду, ловите буржуазных красоток, насилуйте их и тут же штык в живот. Или сидите в своих кабинетах и войте от счастья, как это буду делать я. Я вам все разрешаю, дорогие мои, непослушные мои.

˗ Непослушных больше не будет, ˗ заверил Бронштейн.

* * *

Ленин пребывал в эйфории еще положенных три дня. Он и Инессу облагородил, но всего один раз, правда, поскольку силы стали его подводить после столь упорного, длительного и большого напряжения. Инесса простила, хорошо понимая, что Ильич не железный.

Бронштейн даже звал его в дом терпимости, но он отказался, поскольку победа для него — это архи важно. Тогда подключился Зиновьев.

— Ну, ради мировой революции последний раз. У меня графская дочь, непочатая. Мне ее доставили только вчера. Я ее спросил: хочешь жить? Она дрожащим голосом отвечает: хочу, а кто не хочет.

— Тогда, — говорю ей, — ты должна переспать с вождем мировой революции Лениным.

— С этим жидом? нет, лучше умереть. Я достаю браунинг, щелкаю затвором и начинаю целиться ей в грудь. Раз!.. Два!..

— Подождите, я подумаю: я одна в семье как же я оставлю мать? О, нет! А у вас вино есть?

— Найдем, отвечаю ей.

— Полбутылки мне хватит, — соглашается она. — Так что, Володя, решайся. Это сметана, это…это мед. Это тебе подарок от ЦК.

— Ну, если от ЦК, куда деваться. Я с этим ЦК измучился. Мне нужно вернуть долги…Германии, отказаться от должности шпиона в пользу Германии, теперь уже я как бы и сам правитель, а члены ЦК молчат. Давай, веди дочь капиталиста. Как ее зовут?

— Руфь!

— Так это же еврейское имя. Ну, тогда другое дело.

Руфь вошла с опущенной головой и стала у стола, за которым работал Ленин.

— Чего стоишь, раздевайся. Вождь мировой революции облагородит тебя.

Девушка ушла за занавеску и, молча, стала снимать одежду, оставаясь в нижнем белье.

Вождь вдруг загорелся, повалил на кушетку и обнажил ее полностью, но его мужское достоинство не выдержало пытки ожидания и сработало прежде времени.

— Все, — сказал вождь, — вставай. Любовная симфония закончена. Посиди, пока не придет за тобой человек.

Вскоре появился Апфельбаум.

— Ну как? куда ее девать?

— В расход! — Ленин показал бумажку, на которой было написано это ужасное слово. — Дзержинский в подвале ждет ее, — добавил он полушепотом.

* * *

Ленин, захватив власть безошибочно определил, что делать дальше и в этом ему помог Бронштейн. Получив команду грабить и убивать, гопники, всевозможные алкаши, выпущенные на свободу уголовники, приглашенные со всей Европы евреи и прочий пролетариат в бешеном темпе бросились на имущих. Возможно, в душе каждого гопника дремала веками копившаяся ненависть за былые унижения, а ненависть подкреплялась завистью, — вот почему они с такой яростью набросились на имущих, на своих вчерашних начальников, работодателей, на своих помещиков и капиталистов.

Ленин не мог нарадоваться на босяков, и хотя эта идея принадлежала Бронштейну, он тут же присвоил ее себе.

Что творилось в городе Петра, сразу же после захвата власти большевиками, покрыто глубокой тайной, хотя отдельные слабые отрывки воспоминаний, чудом оставшихся в живых в этой мясорубке, и опираясь на творческое воображение, которое невозможно высосать из пальца, автор этой книги попытается нарисовать приблизительную картину трагедии.

Некая Валя коренная жительница Санкт-Петербурга, чудом пережившая и выжившая Октябрьский переворот, однажды рассказала корреспонденту жуткую историю, свидетелем которой была. Когда Лейба Бронштейн вышел из подвала и очутился на улице, его уже поджидали два немца, три поляка и шесть петербуржцев еврейской национальности.

— Шалом, друзья! — произнес Лейба, поднимая руку вверх. Сруль, Хамкис и Мудакис, подойдите ближе. Возьмите с собой часть гвардейцев и отправляйтесь в тюрьмы, освободите всех заключенных и выдайте им оружие. Поставьте перед ними задачу…очистить город от буржуазной нечестии. Правительство Керенского пало, власть в руках пролетариата. Пусть входят в любой дом, в любую квартиру и вырезают всех жильцов, начиная от детей и кончая стариками. Все деньги, документы, все золото, серебро, украшения разрешено оставить у себя. Затем отправьтесь к гопникам, это наши люди. Все дворники, все, кто находился в услужении у господ — наши люди. За Зимним дворцом пять тысяч иностранцев, в основном евреи, с ними провести точно такую же инструкцию. Нам нужны реки крови. Мы с Ильичом называем русских не людьми, а бесхвостыми обезьянами, которых почему-то называют людьми. Они должны быть уничтожены. Учтите это Сруль, Хамкис, Мудакис.

— А нам можно поучаствовать в этой благородной акции? — одновременно спросили три еврея, которые уже сейчас рвались в последний бой с безоружными мирными жителями Петрограда.

— Сколько угодно. Чем больше капиталистов и прочего люда вы уничтожите, и…вышвырните их трупы на улицу, в канаву, в Неву, тем лучше и гопникам это передайте и людям, которых вы освободите из тюрем, и иностранцам. Квартиры должны остаться чистыми, в них не должно оставаться трупов.

Уже два часа спустя огромная армия убийц, свыше десяти тысяч начала работать в жилых кварталах города. Вопли и крики практически никто не слышал, все происходило в квартирах при закрытых дверях. Головорезы вламывались, не задавали никому никаких вопросов, просто стреляли, закалывали штыками и грабили, а потом выбрасывали трупы…в канавы, в мусорные баки, в Неву. Иногда щадили молодых девочек. Они их насиловали, потом закалывали штыками и вытаскивали на улицу.

Среди красноармейцев, профессиональных на то время, выделялись гопники. Они с не меньшей яростью делали свое черное дело, таскали не только драгоценности убиенных, но и их одежду к себе в общежитие, ругались между собой площадной бранью и даже дрались. Их общежитие походило на осиное гнездо, потревоженное прохожим, когда осы летают с невероятной скоростью в гнездо и обратно и могут ужалить хоть слона. Свои двери в общаге они не успевали закрывать: им мешали живые в нетронутых пока квартирах и они спешили, сломя голову. У них тоже было оружие, но не у всех. Те, кому не досталось, вооружались ножами, топорами и даже вилами.

Гопники — это жители общаги. Так их стали называть позже по пролетарски, когда общежитие стало называться «Городское общежитие пролетариата», сокращенно «ГОП». Это особая нищая каста любого большого города. Гораздо позже, в период расцвета социалистической демократии, слово «гопники» не употреблялось, оно было изменено на рабочие общежития. Общежития были женские, сугубо мужские и смешанные. Тогда, правда, никто не говорил, что это пожизненный пролетариат, проживающий в помещениях так похожих на казармы, где процветало пьянство, разврат, воровство, драки, отсутствие перспективы иметь семью. Ну как же Ленину было не опираться на этот класс?! Эти люди, лишенные элементарных удобств, не говоря уже о благах, с особой ненавистью смотрели на зажиточных горожан и, получив разрешение, с яростью мстили за свои былые унижения. И то, что какую-нибудь княгиню они никогда в жизни не видели и не знали, не имело значения. Их целью были богатые дома, грабеж, уничтожение, благо вождь всех угнетенных благословил. В отличие от красноармейцев и бандитов еврейской национальности из зарубежных стран, гопники никого не насиловали, они просто всех жильцов безжалостно убивали.

К утру улицы и панели были завалены трупами хорошо одетых людей. Рядом с некоторыми из них валялись их бумажники. На убитых были хорошие часы, перстни, их даже не грабили. Трупов было много, ими был завален весь город и залит лужами крови. Трупный запах распространялся повсюду. Собаки, которых никто не кормил, сбивались в стаи возле этих тел. Чтобы избавиться от убитых, большевики согнали гопников и приказали сбросить эти трупы в Неву и каналы. Трупов было столько, что они плыли по реке ещё какое-то время.

— Когда я вошла в подъезд своего дома и стала подниматься по лестнице, — рассказывает старушка Валентина Ивановна, — я увидела, что во всех квартирах выбиты двери. Двери либо лежали рядом с квартирами, либо болтались на одной петле. Все квартиры были открыты. Дверь в нашей квартире тоже была выбита. Я вошла в квартиру и первое, что я увидела, был труп моего отца. Он вышел с топором, чтобы отбиваться от погромщиков, и был убит ими у самой двери на пороге квартиры. Труп одной из тетушек лежал в кладовке. Тетушка хотела спрятаться, но ее настигли и убили. Труп второй тёти лежал у открытого окна. Она, видимо, пыталась звать на помощь. В детской, рядом с кроватками лежали трупы моих младших братиков, они пытались спрятаться под кроватями, но их оттуда вытащили и убили. Все стекла и окна в квартире были разбиты. Осколки стекла рассыпаны по всей квартире. Повсюду были кровавые мужские следы, и было видно, что убийцы ходили по квартире и что-то в ней искали. Всё, что можно было забрать, они забрали с собой. Оставшиеся вещи они разбили, изломали и испортили. Картины и фотографии были изрезаны штыками. Обивка на диване порезана. Все стены в квартире и даже потолки были забрызганы кровью. Все ящики в столах и шкафах были выдвинуты и вывернуты, вещи были разбросаны по всей квартире. Все шкатулки с драгоценностями взломаны и пусты, семейные альбомы изорваны и истоптаны грязной обувью.

В других квартирах подъезда было то же самое, никто не уцелел. Живых не было. Везде были одни трупы.

Потом через какое-то время, в полупустом Петрограде, городе мертвых, многие ходили обнаженными по улицам, так как был издан декрет о свободной любви. Валентина Ивановна уже была проституткой, и пьяный гопник в кабаке рассказал ей про то, как большевики их согнали в команды и заставили их прочесать весь город. Обыскивали все квартиры, все чердаки и даже подвалы, искали выживших и спрятавшихся людей. Все трупы большевики заставляли переворачивать. И если находили кого-то раненного, но ещё живого, большевики приказывали гопникам убить этих людей. После этого рейда гопники страшно боялись большевиков и разбегались при одном их появлении.

Несколько лет город стоял мёртвым, город почти без людей. Ни одного человеческого лица. На улицах одни страшные рожи бандитов и проституток.

Сразу же после Погрома на Петроград налетели крестьяне с телегами из окрестных деревень: грабить опустевшие дома. Красноармейцы прогоняли крестьян, считая весь Петроград своей добычей. Мёртвый Петроград кинулись грабить все подряд, и между бандами грабителей часто были перестрелки и настоящие бои.

Едва окончились кровавые события с 25 по 29 октября, большевики подняли шумиху о бескровной революции в Петрограде. Это вошло во все учебники школ и вузов, в диссертации тупоголовых, марксистских ученых, представивших Ленина эдаким благородным, заботливым отцом всех детей, всех граждан, которые добровольно отказались от нажитых благ и с великой радостью вошли в коммунистическое рабство. Ложь узурпатора, кровавого маньяка просто беспредельна. О том, как вождь ходил по Петрограду пешком, как граждане пели ему гимны, что он сказал и куда посмотрел, — все это описано до мельчайших подробностей.

Уже после войны Валентина Ивановна пыталась найти в Ленинграде тех, кто знал бы о Погроме, кто выжил. Найти никого не удалось. В Ленинграде уже давно жили приезжие и о Погроме они даже ничего не слышали. Она прожила в Ленинграде всю жизнь и ни одного раза, ни один приезжий даже не поинтересовался, а что тут было до его приезда? Она была первой, кто задавала такой вопрос…

18

Ильич после того, как настрочил кипу всяких записок с грифом архи секретно, стал звать Инессу, но Инесса не отзывалась. Он поднялся, почесал бородку и бросился по комнатам, все комнаты были открыты, но только в одной, на широкой кровати храпела Надя, задрав сорочку выше колен. Он брезгливо отвернулся и поплелся дальше. В некоторых комнатах двери были приоткрыты и, похоже, никто их не закрывал, а на столах, оставались чашки с недопитым чаем.

— Неужели сбежала? — задал он себе архи важный вопрос, на который не мог найти ответа. В одной из комнат сквозь открытое окно потягивало свежим воздухом, но внизу, как и положено, расхаживал часовой, словно измерял расстояние от одной стены к другой. Он присмотрелся, сощурил левый глаз и узрел несколько гопников, которые тащили мертвое тело, чтобы сбросить в Неву. Это было по ту сторону забора. Уже мрак и темень опустилась на землю и даже тянуло холодным сквозняком от Невы. У самого берега, прежде чем сбросить труп в реку, гопники опустили тело на землю и в последний раз обшарили карманы, но так как ничего не нашли, стали снимать изодранный пиджак, чтобы экспроприировать рубашку. Они сделали это профессионально, и не набрасывая пиджака, сбросили труп в реку, а сами ушли.

— Гм, вот капиталисты дурные…, зачем было на свет появляться и нам кулак показывать? вот до чего дожили. За что боролись, на то и напоролись. А где Инесса? А вдруг ее также раздевают и голую бросают в Неву? а ведь рано еще. Еще месяц, два, а потом и она может туда же отправляться. У нее был богатый муж, который внушал ей что-нибудь такое контрреволюционное. Не зря же ни одного ребенка не родила мне. А ведь мы не один год были вместе. Могла бы родить, паршивка, подметка французского капитализма. Я даже делал намеки. Наследника, дескать… коммунистического рая на всей земле.

Он бы еще долго рассуждал, но из-за поворота показалась сгорбленная фигура в черном и открытой головой, так похожей на голову Инессы, что он не сдержался и закричал:

— Инесса, ты?

Но видение не реагировало, оно не поднимало голову, не ускоряло и не замедляло шаг. Вождь подумал, что дама пьяная спешит к себе домой, хотя дома стояли, погруженные во мрак и нигде не мелькало ни огонька, как в подземелье.

Махнув рукой, он стал спускаться вниз по ступенькам, позабыв облачиться в женское платье. На первом этаже он увидел женщину в черном; это была Инесса.

Подойдя ближе, достал носовой платок, чтоб смахнуть ее слезы, но она отстранила его руку.

— Именем мировой революции заходи, Инесса. Нам надо объясниться.

Она покорилась и пошла за ним следом.

— Прошу садиться. Вот тебе ручка, бумага, пиши объяснительную. Где была, с кем встречалась, какие сведения передавала немецкой разведке?

Не вытирая слез, она посмотрела на него в упор.

— Что вы натворили, что вы, глашатаи добра и справедливости, натворили, скажи? Город пуст, город словно вымер, Нева наполнена трупами, а твои кровавые подельники пируют который день. Это пир во время чумы. Ты этого добивался, Володя? ты удовлетворен? Когда моя очередь? Я из интеллигентной семьи, а ты интеллигенцию называешь говном. Ты уже приступил к ее ликвидации. Я…хотела бы получить пулю в затылок от тебя, а не от варшавского бандита Дзержинского. Ты меня отведешь в подвал к нему? Я буду кричать, буду сопротивляться.

— Что ты от меня хочешь, скажи?

— Отпусти меня. Я уеду во Францию.

— Подожди какое-то время. Уедем в Москву и там решим этот вопрос. А насчет города…, ну что делать? тут так: либо ты, либо тебя. Революция безжалостна, она не знает слез. В конце концов, эти твои любимые буржуи, видя революционную обстановку, могли подумать, чем все закончится, и разоружиться перед партией, перед народом и сказать, бери все, забирайте наше богатство, а мы станем рабочим классом и трудовым крестьянством. Так нет же, притаились, на ночлег расположились, а на следующий день могли быустроить шествие с флагами в руках. А нужно это пролетариату? нет, не нужно. Мы должны сделать так, чтобы дух всяких там графов вытравить из города. Мы его заселим пролетариатом. Я уже приказал всем: молчать, молчать и еще раз молчать. Родители не должны говорить детям, дети ничего не должны знать и ты должна забыть, и все мы должны забыть. Сейчас Москву тоже подчищают. Вот мне доложили, что последнее отродье Романовых во главе с какой-то там красоткой Елизаветой Федоровной, будут сброшены в шахту. По моему распоряжению. Все! конец династии Романовых. Теперь будет династия лениных, троцких, апфельбаумов и остальных евреев, кто добросовестно служил революции. А как ты думала, Инессочка, моя дорогая. Да я и тебя в Кремлевской стене похороню, а сам в мавзолее в десяти шагах от тебя упокоюсь.

— Можно, я пойду?

— Иди, иди, только не споткнись, сломаешь ногу.

Инесса всю ночь ворочалась, все думала, как выйти из положения, в которое она попала и не находила выхода. Она все посматривала на длинную, болтающуюся от ветра занавесь. Вот, спасительница. Если ею замотать шею, закрепить узлом и на крюк, но где этот крюк. За раму и ноги вниз за окно. Третий этаж. Но ведь внизу охрана. А, на люстру. Она вскочила, сорвала занавесь, приступила к операции. Но, послышались шаги, словно кто-то куда-то бежал. Был пятый час утра. Это был он, монстр, который видит сквозь стены.

— Ты…, почему не спишь? И занавесь на полу, и ты на полу, у тебя с головой все в порядке? может вызвать врача. У меня есть врачи. Их целый взвод, в том числе и женские.

— Я… я споткнулась, хваталась рукой за занавесь и сорвала, — стала объяснять Инесса, полагая, что Ильич ничего такого не заподозрил. — И посидеть решила под окном, воздуха больше.

— Все, договорились, а теперь вставай и на кровать. Впрочем, мне придется выставить охрану. Ты слишком далеко заходишь. Ты забываешь кто я, а ты… при мне, вожде мировой революции. Еще не хватало каких-то семейных происшествий! А вдруг ты могла свалиться с окна, а это третий этаж. Эй, Бурбулис, где ты. Вот, становись на пост. Это пост номер два. Окна не должны быть открыты, а только полуоткрыты. Всякие птицы, их так много развелось в городе, их больше чем людей, они летают и сюда могут залететь. Это опасно. Это вирусы, это болезнь, это может быть холера, Бурбулис. Ты хочешь, чтоб я заразился, Бурбулис? Инессе не хватает воздуха, ее тянет к окну, но это не так, ей только так кажется, что нет воздуха. Не разрешай ей вставать, если только по маленькой нужде и то сопроводи ее до туалета и стой за дверью. В туалете ей находиться можно три…пять минут, не более того. Есть ли вопросы, Бурбулис? В таком случае спокойной ночи…, Бурбулис.

Инессе показалось, что Ильич говорил с пеной у рта. Он волновался, но фальшивил, он прекрасно знал, что она сидела под окном не просто так, он разгадал, а может, он сквозь стены все видел. Во всяком случае, теперь можно заснуть.

И Инесса спала до шести вечера следующего дня. А Ильич подремал с полчаса, а потом стал собирать команду. Он вызвал Апфельбаума, Бронштейна и Кацнельсона. Когда они все появились… чуть помятые с опухшими лицами, с небрежно повязанными галстуками и пятнами от пищи на белых рубашках, Ильич уже сидел в женском одеянии и составлял план действий четверки на сегодняшний день. Бронштейн все зевал, а потом поднатужился и громко стрельнул.

— Канонада по империалистам, товарищи, — сказал он. — Вы уже меня извините, обожрался этой ночью в бордели с проститутками.

Он еще раз стрельнул и успокоился.

— Вот что, товарищи, — сказал Ленин, поправляя платок на голове. — Все мы сейчас отправляемся в город. Ты, Лейба, немного перестарался. Ты сделал свое черное дело, так нужное революции, за одну ночь. Ты вырезал всех горожан, а трупы не убрал. Надо было разделить эту важную работу пополам. А то вышел казус. Нева не справляется, она заполнена трупами буржуев. Иностранные газетчики могут нагрянуть, все увидеть и тогда нам не поздоровится. Сейчас мы пойдем в город, чтобы самим убедиться, что творится в городе моего имени, как этого требует Бронштейн.

— Да, на хрен городу носить имя русского царя Петра, пусть носит имя Ленина.

— Давайте немного повременим. Ильич — скромный человек. Кроме того, он берет пример с меня, Кацнельсона-Свердлова… он хотел издать указ о переименовании города Екатеринбурга в город Свердловск, но я отказался.

— Да, так и было. Вот переедем в Москву, тогда и начнем решать эти вопросы, — сказал Ленин и затянул концы женского платка, чтоб не сползал с лысины.

Внизу ждал Ская с взводом охраны.

Бандитская четверка стала путешествовать по улицам мертвого города. Но город оказался не совсем мертв. В храмах, не разрушенных большевиками, звонили колокола, внутри храмов происходили богослужения, монахини молились вдоль берега Невы над трупами убиенных. Гопники крючками на длинных шестах старались вытащить те трупы, которые были одеты и в карманах, которых могли быть деньги, а на шее и одежде украшения.

Ленин, у которого было сто псевдонимов, теперь называл себя Разкорякой и вел себя, как подвыпившая старуха. Гопники, свободно расхаживая по безлюдным улицам, крутили пальцем у виска при встрече с вождем мировой революции. И вождю это нравилось.

— Послушай, Апфельбаум, я тебя назначаю губернатором Петрограда. Наведи порядок. Звона колоколов не должно быть, трупы не должны валяться, Неву надо очистить, товарища Бронштейна наградишь орденом Ленина за санитарную чистку Петрограда. Да, всяких там старух в черном монашеском одеянии и попов тоже убери. Вырежи их, как Троцкий буржуев. Все, по кабинетам, товарищи.

19

Машина по уничтожению имущего класса, прожевавшего до переворота в столице России, запущенная Троцким и одобренная Лениным, работала денно и нощно без остановки. Несколько месяцев спустя, Петроград, мертвый город, производил жуткое впечатление. Посольства и военные атташе, а также масса журналистов задавались одним и тем же вопросом: что происходит?

Гений русского народа стал задумываться о том, что надо бы вернуться в Москву, ведь Петр первый удрал из Москвы, на это была причина, а он, Ильич, вернется в Москву и на это есть очень много причин. И одна из них главная. Если журналисты раструбят по всему миру, что творится в Петрограде, можно испугать пролетариат всего мира и мировую революцию поминай, как звали. Пока что удается сдерживать этот поток. Буржуазных газет пока нет, а в советских, коммунистических газетах можно написать все что угодно, даже если в мертвом городе не останется ни одного человека, можно дать информацию, что город перенаселен. Ленин вызвал Апфельбаума на беседу.

˗ Послушай, Зиновьев. Тут такое дело. Нам надо удирать в Москву. Пустим пушку о том, что к Петрограду приближаются немцы, надо же как˗то объяснить бегство из Питера. Ты остаешься здесь. Будешь заниматься заселением зияющих пустотой домов. Это должен быть пролетариат. Упаси тебя…

˗ Бог..

˗ Какой там бог, бога нет, есть я ˗ Ленин, поэтому надо говорить: упаси тебя Ленин…, скромный человек. Так вот, упаси тебя Ленин прописать в городе хоть одного буржуазного интеллигента, упаси тебя Ленин, понял, жид паршивый?

˗ Так точно, понял. Только, когда закончится эта прописка, возьми меня в Москву, к себе поближе.

˗ Посмотрим, как справишься с заданием ленинской партии.

* * *

И Апфельбаум ˗ Зиновьев начал узаконивать проживание пролетариата — гопников со всех окраин, ярых революционеров-провинциалов, но коренных жителей, кому чудом удалось выжить в страшной мясорубке конца семнадцатого года. Тщательно проверялись документы. Всех, кто до 1916 года проживал в Петрограде, не прописывали, на это было наложено табу.

Это обстоятельство приводило многих в изумление, и каждый хотел получить ответ на простой вопрос: почему, на каком основании? Если человек родился и вырос в этом доме, а в период смуты, спасая свою жизнь, уехал в другую губернию к родственникам, и там переждал бурю, — какие претензии к нему могла предъявить новая власть?

Но ответ можно было услышать один и тот же: буржуям в Петрограде не место. Будут ли еще вопросы? И вопросов не было. Каждый прекрасно понимал, что обстановка изменилась, что «народная» власть стала антинародной властью, и если ты хочешь остаться в живых или не попасть в кутузку, драпай к своей тетке в деревню и научись держать лопату в руках. А если тетки нет, никого нигде нет, к кому можно было хотя бы на время прилипнуть, спастись в трудную минуту — веревку на шею.

В эту дикую акцию трудно поверить, возможно, она была в несколько облегченном виде и относилась больше к имущественному сословию. Документов, подтверждающих геноцид в Петрограде, автору найти не удалось, а вот очевидцы, точнее дети, внуки, правнуки очевидцев, свидетельствуют, что этот геноцид был. Им управлял Апфельбаум (Зиновьев), оставленный Лениным добивать коренных жителей Петрограда, когда сам он со своей еврейской камарильей готовился к отправке в Москву в марте 1918 года, якобы обуреваемый страхом, что Петроград захватят немцы.

Опустошенные и разграбленные дома города Петра зияли чернотой выбитых окон, двери в подъездах всегда были открыты, из пустых квартир доносился запах разлагающихся трупов тех, кого не успели выбросить в Неву.

В учебниках по истории советского периода это не зафиксировано. Варвары хорошо заметали за собой кровавые следы, но, как правило, любое злодеяние остается в памяти тех, кому случайно удалось выжить. И они рассказывали об этом своим детям, а дети своим детям, и так далее по цепочке.

О том, что Варфоломеевские ночи в Петрограде на самом деле были, свидетельствуют все обстоятельства, это не народный вымысел, о чем могли бы доказать современные историки, если бы они избавились от симпатий к великому инквизитору. А пока будем придерживаться той версии, которая в памяти народа.

Людей в полупустынном городе было очень мало. Здания в ночное время не освещались огнями, а днем зияли черные дыры выбитых стекол. Если кто и остался в живых, то боялся выйти на улицу, и оставаться одному было тоже страшно.

Один из свидетелей, некий Иван Васильевич рассказывает, что его деда вызвали знакомые, которые работали в ЧК, и он попал на Гороховую улицу. На Гороховой во дворе он видел кучу мусора. Ее разгребали чекисты, извлекая документы убитых во время погрома. Обычно, вырезав всю семью, погромщики бросались искать ценности, спрятанные в шкафах. Рядом с ценностями лежали и документы несчастных. Их тоже забирали и проверяли, а потом выбрасывали в окна во двор. Но были и такие, кто эти документы прятал в карманы так, на всякий случай.

Дворники, убирая дворы, сгребали паспорта, дипломы, свидетельства, удостоверения в кучу и засыпали мусором.

Гопники и прочий пролетариат, среди которых были и уголовники, поневоле вступившие в конфликт с новой властью, ринулись обшаривать пустующие дома в поисках любых ценностей. Они находили и подбирали найденные документы.

Когда стало ясно, что эти документы некоторые умельцы начали подделывать или просто присваивать, поступила команда проверить все дворы, все пустующие квартиры и найденные документы изъять, оприходовать, составить акт, а потом сжечь.

Поскольку в документах никаких отметок о смерти не было, то все умершие юридически считались живыми. И этим воспользовались гопники и другие представители пролетариата, промышлявшие грабежами даже в период советской власти, когда власть пыталась навести порядок в городе мертвых. Они забирали документы убитых петроградцев, присваивали себе их фамилии и, набив карманы награбленными деньгами, уезжали из страны в качестве великих ученых и представителей культуры. Так можно было скрыться от преследования новой властью за те или иные преступления.

Европа наполнилась псевдо учеными, приехавшими из России.

Но тут начался скандал. Интеллигенция, изгнанная Лениным из страны, хорошо знала не только имена профессоров и ученых, но и была лично знакома с теми или иными известными людьми. А тут на трибуну выходит быдло и пытается донести до слушателя что-то невразумительное. Это вызывало хохот, а потом и протесты, а затем и аресты фальшивых профессоров. На допросах бандиты-профессоры признавались, каким образом в новой России можно стать ученым. Они подтверждали, что воспользовались документами убитых в Варфоломеевскую ночь.

Так вышел международный скандал, на который нельзя было не реагировать. Этот скандал подняли белоэмигранты в Европе. Они разоблачали большевиков, желающих показать, что научная и прочая элита перешла на их сторону. И как только в Петрограде и Москве появились эти красные профессора, то в Европе разразился скандал такой силы, что пришлось принять меры по отношению к этим красным новым элитам. На Западе доказали, что настоящие были убиты во время Погрома Петрограда, а их документами завладели эти оборотни, которые сейчас выступают от имени убитых профессоров, художников и прочих известных людей.

И вот тогда начались «чистки». Работникам ВЧК пришлось наводить порядок. Фальшивых профессоров отлавливали, расстреливали без учета былых заслуг. А былые заслуги были: и гопники, и уголовники помогали большевикам наводить порядок. Это их руками Ленин и его сообщники занимались ликвидацией населения в центре города, чтобы освободить квартиры для новой элиты, чтобы избавиться от тех, кто не мог принять их власть на добровольных началах.

По свидетельствам очевидцев, чудом уцелевших в этой страшной резне, дома в Петрограде тогда стояли пустыми, в них страшно было заглядывать.

Пустых квартир было много: бери себе любую, вселяйся и живи. Многие выбирали большую квартиру и недалеко от работы, чтобы на работу ходить пешком. Некоторые утверждают, что так зарождались коммуналки, но это неверная трактовка. Учение Ленина само собой предполагало проживание в коммунах.

Беднота поселялась семьями для безопасности своего быта. Если в одной квартире проживало 3–4 семьи, они в какой-то мере были гарантированы от вторжения ночных грабителей.

Тогда в Петрограде был разгул бандитизма, и налеты были каждую ночь. Одному в квартире от целой банды не отбиться. А вот когда мужчин в квартире много, то тогда отбиваться от нападений бандитов проще. То есть, появление коммуналок было связано не с уплотнением квартир буржуев, как это нам представляли, а с реалиями жизни после революции. Тогда не было необходимости в уплотнении буржуев, потому что буржуи — это горожане, жители Петрограда. А их почти всех убили во время революции, и центр Петрограда стоял с пустующими домами, которые не кем было заселять.

Были и куда более сложные случаи из жизни тех, кто до переворота не успели уехать за границу, им и во сне не могло присниться, что их ждет, случайно выживших во время погромов. Так произошло и с Софьей Абросимовой, единственной дочерью еще довольно молодых родителей. В их семье была прислуга Маша, очень добрая, работящая, но несколько неряшливая девушка на год старше Софьи.

События 3–4 июля, когда большевики потерпели сокрушительное поражение, их не коснулись. Это вселило надежду и в октябре, когда большевики снова подняли голову, что на их семье эти события не отразятся. И потом никто не ожидал такой жестокой расправы над простыми людьми, кто занимал нейтральную позицию — ни за левых, ни за правых.

Софья подружилась с Машей и даже помогала ей выполнять работу по дому. Они вместе стирали, мыли полы и посуду.

— Вы только не переживайте, — говорила Маша. — Если что случится недоброе, я вас закрою в комнате на чердаке. Туда никто не заберется.

Так и случилось, как предсказала Маша.

В Варфоломеевскую ночь, когда отовсюду стали раздаваться крики и плач, Маша схватила за руку Софью, увела ее на чердак и закрыла там, а запасной ключ оставила ей на всякий случай, если не сможет вернуться и открыть ей дверь.

Пережив этот ужас, Софья оделась в одежду прислуги, накинула платок на голову и стала спускаться на второй этаж, где уже все были мертвы. Ни Маши, ни родителей, только следы крови на постелях, на полу, вывернутые шкафы с разбитой посудой.

В столовой за большим столом сидели гопники и тянули водку.

— Ты кто будешь? — спросил один гопник.

— Я убирала у хозяев, они меня кормили и давали на дорогу, когда я собиралась к матери.

— Буш у нас убирать? Теперь это обчага. Нас тут пять семей. Каждому угодить надоть.

— А где мои хозяева? — спросила Софья, едва сдерживая рыдания.

— В Неве плавают, ответил один гопник. — Чо, жалко, да? Впрочем, пойдем, мы тебя обнимем…

— Я ишшо не вылечилась, наградил меня один ухажер. Дайте лучше, я поменяю посуду: принесу чистую, а эту вымою.

Софья в страхе не знала, что делать дальше, как быть? Желание жить подсказывало ей: надо приспособиться. И она стала жить какой-то двойной жизнью, убирала, а когда менялись хозяева, привыкала к ним. И все это ради жизни. В свободные минуты уходила на берег Невы, смотрела на воду, крестила и шептала: да будет вам эта вода пухом. Вы нашли вечный покой, а я не могу, я должна провести жизнь в страдании, я не могу сама на себя наложить руки. Прошли годы… Она прожила долгую жизнь. Уже резни не было, уже можно было жить на пенсию в своем уголке, который выделила ей советская власть, но тут началась война, вторая мировая…

20

В скором времени после захвата власти Ленин принимал генерала немецкой разведки Гофмана. Гофман, как и раньше, когда Ильич был его подчиненным, вел себя высокомерно и его глаза не останавливались на убранстве кабинета, в котором сидел Ленин, утопая в мягком кожаном кресле. В новеньком костюме снежной белизны рубашке и галстуке, в белых перчатках генерал Гофман вошел в кабинет бывшего немецкого шпиона, а теперь руководителя государства, с почтением, немного шаркая ногами, держался изо всех сил, чтоб не перейти на строевой шаг. Он сразу занял шикарное кресло, доставленное из Зимнего дворца, и произнес последнюю немецкую кличку Ленина «цуцик» и только потом добавил, «зер гут».

Ленин, тоже не лыком шит, только наклонил лысину и пальцем ткнул в галстук генерала, давая понять, что можно начинать беседу.

— Нечем платить, генерал, — тут же, первым заговорил Ленин. — Если только…я могу отдать миллион квадратных километров земли. Забирайте Украину, русский Донбасс, там донецкий угольный бассейн. Что бы еще? право, не знаю, генерал. А, можно и весь юг вместе с Одессой и Крымом. Это предварительные условия для заключения сепаратного мира.

— Германия очень нужна этот сепаратный мир. Ми измотать свое войско, свой техника, пожалюста, цуцик. Франция, Англия на нас давить. Нас всех окружить: Россия с востока, Антанта с запада. Ми еще можем взять деньги, золотые Николаевские, сырые материалы, хлопок, масла, тонна золота, николаевские золотой рубль, вся Украина и половина Россия. Зачем так много Россия земля? пожалюста, цуцик. Надо отработать деньга, полюченный от Германия на революция. Вот последний зарплата за твой труд Цуцик, пятьсот тысяч марок и приказ на твой освобождений согласно твой заявлений в немецкий Генеральный штаб.

— А почему Цуцик, что за Цуцик, — возмутился Ленин.

— Это твой кличка в немецкий генеральный штаб. Ти был мой шпион на фамилия Цуцик.

— А черт, подзабыл.

— Ти, когда получать немецкий марка, всегда подписывался: цуцик, — сказал Гофман.

— Генерал Гофман! это архи секретно. Нельзя повторять это…проклятое слово. А по поводу заключения договора, сепаратного мира, будем думать. Мои соратники категорически возражают, что с ними делать, право не знаю.

— Ти их — чик-чик.

— Гм, а с кем я буду работать? Вон Петроград — пустой город. Гвардейцы перестарались. Я согласен на мир. Только так быстро я не могу это сделать. Мне нужно месяца три, а то и четыре, господин генерал.

— Моя доложить канцлер Вильгельм.

— Через два дня мы повторно соберем Второй всероссийский съезд Советов. Он утвердит мою кандидатуру в качестве председателя этого Совета Народных комиссаров, тогда я буду обладать всей полнотой власти.

— А если твоя не утвердит, что будешь делать?

— У меня есть Дзержинский, Коба, Бронштейн, Апфельбаум, мы этот Совет заткнем за пояс. Главное, что мы победили.

— Да здравствует дружба, Вильгельм Второй и…

— Ленин, вождь мировой революции, — подсказал Ленин.

В тогдашнем обществе сепаратный мир был встречен в штыки. Так 12 ноября 1917 года газета «Народ», выражая свое возмущение действиями советского правительства, писала: «Ленин и Троцкий предлагают Германии сепаратный мир…. Штыком и насилием узурпируя волю народа, Ленин и Троцкий губят народ, вгоняя страну в тупик, из которого долгие годы она не сможет выбраться. Издеваясь над российской демократией, издеваясь над солдатами, рабочими и крестьянами, именем которых они самозванно прикрывают это позорное преступление».

Но Ленин теперь наплевал на мнение народа, над которым он уже занес свой меч. В начале ноября 17 года он от своего имени разослал во все полки, дивизии распоряжение о том, что армиям нужно готовиться к заключению сепаратного мира с Германией.

Тогда был запущен метод подсчета голосов Кацнельсона — подделка или исправление.

Ленин 19 ноября 17 года посылает телеграмму немцам о том, что переговоры о сепаратном мире могут начаться в Брест-Литовске в ближайшие дни — 3 декабря 1917.

Советскую делегацию на переговорах возглавлял Иоффе Хаем.

Немцы считали свои потери с точностью до копейки. Они предъявили российскому правительству тяжелые условия мира. В связи с этим Ленин 23 ноября вновь созывает заседание ЦК партии. Бурное и острое обсуждение вопроса показало, что число противников подписания условий мира с Германией больше в два раза тех, кто соглашался на эти условия. Даже шулерство Кацнельсона не помогло. Как он ни старался исправлять итоги голосования, ничего не выходило.

* * *

Но авантюрист Ленин только рассмеялся и в очередной раз воскликнул: Да здгаствует миовая…еволюция. Не растерялся вождь.

В срочном порядке в тот же день в 3 часа ночи 24 февраля созывается заседание ВЦИК. Ленин два часа убеждал полусонных слушателей в том, что подписание договора с Германией — это спасение революции, уже завоеванной, что, следовательно, это архи важно это спасения России.

Делегаты, опустив головы и закрыв глаза посапывали, и часть согласилась пойти на уступки верному другу Вильгельму Второму. Однако это не помешало Ленину и его окружению путем грубого нарушения демократических принципов, подтасовок фактов и фальсификаций документов протащить предложенную им резолюцию о принятии немецких условий мира.

Позже, в полчетвертого ночи, Совет Народных Комиссаров постановил: условия мира, предложенные германским правительством, принять и продолжить работу делегации в Брест-Литовске.

Надо признать, что переговоры шли трудно с обеих сторон. Большевики, захватив власть в огромной стране, не могли отказаться от ее интересов. Особенно острые споры шли вокруг уступок территории в пользу Германии: немцы слишком много требовали. Ленин в это время боялся только одного, как бы его деятельность на посту шпиона не стала известна всему миру и особенно в России. Он принимает решение сменить главного переговорщика Иоффе на Троцкого.

Авантюрист Троцкий тут же начал агитацию среди немецких солдат о вооруженной борьбе за дело мира и социализма. Ленин отнесся к этому положительно и даже выделили Троцкому два миллиона рублей на издание газеты «Факел» и содержание сотрудников газеты. Но немцы быстро сориентировались и закрыли коммунистическую агитку.

В состав советской делегации на переговорах в Брест-Литовске находились и несколько представителей пролетариата. Когда участников делегации посадили за накрытый стол, пролетарии, игнорируя салфетки и столовые приборы, бросились на съестные припасы, используя для этого пальцы с грязными ногтями, а вилками стали чистить зубы. Салфетки же припрятали для чистки сапог. Всех спросили, кто какое вино желает: белое или красное?

— Х…с ним, — сказал матрос Олич и громко икнул при этом.

— Мине, шоб белое вино и тама было 40 градусов не меньше, иначе пошли вы в задницу, — произнес солдат Беляков. Калужский крестьянин Сташков схватил копченого угря и целиком засунул в рот, с трудом проглотил, а потом достал вилку и стал ковыряться в зубах.

— Вкусно, едрёна вошь.

Рабочий Обухов стал креститься, а потом запустил пальцы в большой торт.

— Дык, мы тут все капиталисты-эксплуататоры. Мы смело в бой пойдем…

Троцкий выступал на переговорах как оратор, он молол всякую чепуху не по существу, стучал кулаком по столу и даже произносил: мы вас закопаем.

Ленин требовал немедленно подписать мирный договор на любых условиях, но Троцкий не слушал вождя. Он придумал совершенно дурацкую формулировку: ни войны, ни мира. Уже накануне подписания соглашения он заявил, что новая власть распускает армию, прекращает таким образом войну с Германией, но подписать унизительный договор о мире отказывается.

Практически он сорвал подписание мирного договора с Германией в Брест-Литовске, но вернулся в столицу в качестве победителя, как сам утверждал.

Отказ большевиков от заключения договора давал возможность Германии возобновить военные действия на всех фронтах. Оккупировав Украину, Прибалтику, Польшу, немцы угрожали Петрограду. Теперь подопечный Ленин как бы превратился в потенциального, но слабого противника.

Ленин запаниковал. Он надеялся на мощную царскую армию, которая теперь находилась в его руках, но армия уже была деморализована…самими большевиками. Именно они разложили армию своими недальновидными поступками: братанием с противником, введением должности комиссара, партийными ячейками, возможностью поиздеваться над своими офицерами. Сделать что-либо уже было нельзя.

Ленин бросился к своим соратникам. Чуть ли не на коленях он умолял каждого из них проголосовать на очередном форуме за мир с Германией, каким бы не был он унизительным. Но ничего не выходило.

Тогда он встал и заявил:

— Если вы меня не хотите понять и поддержать, я ухожу в отставку, я слагаю с себя полномочия Председателя Совета народных комиссаров.

Соратники перепугались. Как же без вождя? Многие согласились проголосовать за заключение унизительного договора с Германией. Кацнельсону пришлось поработать, подтасовать и Ленин победил.

24 февраля Ленину с трудом 126 голосами против 85 удалось продвинуть свое решение через ВЦИК.

Бронштейн сложил с себя полномочия представителя на переговорах, и Ленин назначил Чичерина.

3 марта 18 года Брестский мир был заключен.

Возможно, это скучно, но автору придется привести почти все пункты унизительного договора:

От России отторгались Украина, губернии с преобладающим белорусским населением, Эстляндская, Курляндская и Лифляндская губернии, Великое княжество Финляндское. Эти территории должны были превратиться в германские протектораты, либо войти в состав Германии. На Кавказе Россия уступала Карсскую и Батумскую области.

Советское правительство прекращало войну с Украинской Центральной Радой УНР, обязывалось признать независимость Украины в лице правительства УНР и заключало с ней мир.

Советская Россия лишалась армии и флота полностью. Балтийский флот выводился из Финляндии и Прибалтики, а Черноморский флот передавался Германии. Россия выплачивала 6 миллиардов марок репараций плюс оплата убытков, понесенных Германией в ходе русской революции — 500 миллионов золотых рублей. Правительство России обязывалось прекратить революционную пропаганду в Центральных державах и союзных им государствах, образованных на территории Российской империи.

От России была отторгнута территория площадью 780 тыс. кв. км с населением 56 миллионов человек (треть населения Российской империи) и на которой находились до революции: 27 % обрабатываемой сельскохозяйственной земли, 26 % всей железнодорожной сети, 33 % текстильной промышленности, выплавлялось 73 % железа и стали, добывалось 89 % каменного угля и изготовлялось 90 % сахара; располагались 918 текстильных фабрик, 574 пивоваренных завода, 133 табачных фабрик, 1685 винокуренных заводов, 244 химических предприятий, 615 целлюлозных фабрик, 1073 машиностроительных завода и проживало 40 % промышленных рабочих.

* * *

Но недолго пользовалась Германия благами мира с Россией. Государства Антанты стали ее нещадно прижимать. Теперь уже германским властям пришлось обращаться за помощью к своему бывшему шпиону Ленину.

27 августа 18 года дополнительный договор был заключен и подписан Лениным. Переговоры и само унизительное подписание происходило в глубокой тайне в Берлине. Этот договор, подписанный Лениным, свидетельствовал о его предыдущих связях с германской разведкой, с финансированием Германией Октябрьского переворота в России.

По финансовому соглашению Россия обязалась выплатить Германии в качестве компенсации ущерба и расходов на содержание российских военнопленных, огромную контрибуцию — 6 млрд. марок (2,75 млрд. рублей) — в том числе 1,5 млрд. золотом (245,5 т чистого золота) и кредитными обязательствами, 1 млрд. поставками товаров. В сентябре 1918 года в Германию было отправлено два «золотых эшелона», в которых находилось 93,5 тонны чистого золота на сумму свыше 120 млн, золотых рублей. До следующей отправки дело не дошло. Почти всё поступившее в Германию российское золото было впоследствии передано во Францию в качестве контрибуции по Версальскому мирному договору.

К концу года германские войска были разгромлены, а Брестский мир странами Антанты дезавуирован. Ленин пожинал плоды славы. Как же! все были против взятия Зимнего, все возражали против заключения Брестского мира, а Ленин, мудрый, предвидевший будущее, настаивал, и все вышло так, как он хотел и все пошло на пользу: Россия была спасена от захвата, власть Советов удержалась.

21

После захвата власти, перед Лениным встало много проблем, с которыми ему трудно было справиться, поскольку он не имел никакого опыта руководства даже маленьким коллективом, он вообще нигде не работал, он был обычным болтуном, неудачным писакой, оставившим после себя труды, в которых никто не мог разобраться, о чем же там идет речь. А тут государство встало перед ним на колени и требовало решительных действий. Его соратники, привыкшие возражать, не соглашаться и даже голосовать против тех или иных бредовых предложений вождя, зная, что им за это ничего не будет, теперь добровольно сдались, признали: Ленин ˗ это все, как Ленин сказал, так и должно быть. Эта поддержка во всем и его напористый характер, его жестокость выручали его в любом деле, помогая найти выход из безвыходного положения.

Он был склочным, сварливым человеком, не терпящим чужого мнения. По всей вероятности, соратники побаивались и не любили его.

И тем не менее, все выходило как-то так, что он для них стал сварливой наседкой, а они все вокруг него всего лишь цыплята. Никто не мог оспорить его выдающиеся поступки, его энергию, его стремление добиться того, чего он задумал. Именно он вошел в доверие к немецкой разведке и стал шпионом, именно он выхлопотал бронированный вагон и посадил их всех, чтоб перевезти в Россию через территорию воюющий страны с Россией. Именно он, вопреки мнению большинства, проявил хитрость и изворотливость, и даже подлог, чтоб начать штурм Зимнего. Благодаря нему, Германия выделила свыше ста миллионов марок на переворот в Петрограде.

И переворот удался, и неограниченная зарплата была у каждого революционера, в том числе и любого западного убийцы, выпущенного или сбежавшего из тюрьмы. И пейсы не надо было прятать.

Наседка была кусачей, крикливой, непредсказуемой, но без наседки — ни воды, ни пива.

Так получилось и с заключением сепаратного мира с Германией. Захваченная, а точнее подобранная власть большевиками, была спасена. А с инакомыслящими можно было проводить любые эксперименты. Если так продолжится, то наседка под именем Ленин, превратится в божество, пока что для пролетарских масс. Остальные массы подлежат ликвидации как класс. И это уже произошло, слава Богу, то бишь Ленину.

А пока Ленин с пеной у рта доказывал своим соратникам о том, что надо немедленно ввести жесткую дисциплину и рассчитываться с власть имущими при помощи пистолета или веревки. Здесь поддержка была всеобщей.

Это радовало Ленина и вдохновляло его на новые подвиги. Пока Россия отбирала у крестьян продукты для отправки в Германию по сепаратному миру, головорез Дзержинский уже пускал пули в затылок невинным.

Ленин обычно спускался в подвал, когда отстреливали молодых графских дочерей. Обычно после получения пули жертвы вздыхали, наклоняли голову набок, Феликс снимал дорогие украшения с окровавленной шеи, смывал с них свежую кровь и отдавал вождю мирового пролетариата в качестве сувениров. Ленин тихо произносил: да здравствует мировая революция, клал в карман золотые украшения и возвращался в свой рабочий кабинет.

Мало кто поверит в эту слабость вождя, ценности теперь его мало интересовали, ему больше импонировала музыка выстрела, переход жертвы в вечность и то, что он так легко мог завладеть, то есть экспроприировать, ограбить награбленное как он любил выражаться.

* * *

Удовлетворенная выполнением обязательств российской стороной, Германия назначила Мирбаха своим послом в России. Мирбах тут же подружился с Лениным и вскоре передал ему три миллиона марок в виде подарка от кайзера. Ленин решил завербовать в Красную армию хорошо обученных и дисциплинированных австро-венгерских и немецких военнопленных. В будущем из венгров вылупится головорез Бела Кун.

* * *

Ленин захватил власть, точнее, дорвался до вожделенной власти, о чем так мечтал с юношеского возраста. И это ему удалось легко и просто как поцеловать Инессу. Ни один бандит из его команды не пострадал, так что он, пожалуй, зря переодевался в женское платье, да пребывал какое-то время в подвале в обнимку с Бронштейном, лежа на полу с замотанной головой в день штурма Зимнего дворца. Ничем не оправданная предосторожность оказалась напрасной, но необходимой. Мало кто знает, что Ленин был очень осторожным, если не сказать трусливым, он ни разу не появился на поле сражения, хотя бы в окопе. Он моментально переодевался в женское платье, менял парики, брал в руки костыль и ходил полу согнувшись, лишь бы его никто не узнал…

Ленин первый выступил в роли кабинетного командующего. Это был хороший пример для будущего генералиссимуса Сталина, кабинетного генералиссимуса: коммунистические вожди слишком высоко ценили свою жизнь, чтобы подвергаться малейшему риску.

Большевистский переворот в 17 году прошел легко и просто; большевики легко подняли власть, валявшуюся на улицах. Можно было плясать три дня подряд и выпить море сорокаградусной жидкости, но вождь не стал этого делать и соратникам не разрешил. Он, правда, несколько изменился. Все больше проскальзывал его волчий взгляд на своих соратников, которых он вдруг возненавидел. И подчиненные, члены бюро изменились: все больше гнули головы перед новым мессией, все не увереннее ступали по мягким коврам, направляясь к коротышке по тому или иному вопросу.

К примеру, Апфельбаум (Зиновьев) возомнил себя пророком, эдаким апостолом новой коммунистической формации.

Когда на Политбюро была одобрена установка вождя, что мало взять власть, но ее еще надо удержать, а удержать можно только при помощи пистолета, пулемета и виселицы, и это должно применяться повсеместно, Апфельбаум заметил, что вождь улыбается и, следовательно, с ним можно поговорить по душам, — попросил Ильича остаться для важно разговора.

— Пусть эта свора уматывает, а ты Апфельбаум, докладывай, зачем просишь остаться? Кстати, и это архи важно. Мое Политбюро состоит из одних евреев с неблагозвучными фамилиями, а это ни в какие ворота не лезет. Вы все должны стать гускими. Потом я разрешу каждому из вас назвать один город своим именем. Вот Кацнельсон стал Свердловым. Один из городов на Урале будет носить это имя.

— Руководить государством оказывается куда труднее, чем прогуливаться по курортам Европы, да пописывать мало кому интересные, хоть и мудрые статейки, навеянные заоблачными мыслями в произведениях Мордыхая-Маркса, Энгельса, да баловаться клубничкой с проститутками. Здесь уже не до проституток, Гоша. Даже Инесса для меня на десятом месте.

— Рассказывай, давай, Гоша.

— Знаешь, Володя, я тут вспомнил. У Иисуса Христа было 12 апостолов и только четыре оставили о нем воспоминания. Одним из апостолов хочу быть я, Зиновьев, но не Апфельбаум; вторым пущай будет Бронштейн, третьим — Цедербаум. Еще одного надо подыскать. Надо же тебя увековечить. Пройдет тысяча лет, а тебя будут узнавать по нашим описаниям. Будь ты у нас Христом Богом. А чего? Мои древние земляки Христа распяли, а тебя никто не будет распинать. И город, в котором мы сейчас находимся, должен носить твое имя.

— Идея хорошая, весьма хорошая и это архи важно, но давай немного повременим.

Я начну вести подготовку, надо же этих русских дураков призвать к порядку, потом… мне надо отослать…Инессу, но так, чтобы она больше не вернулась. Насколько я знаю, Христос, вообще, не был женат, а у меня две клуши и обеих я ненавижу, ты понимаешь, Апфельбаум или Зиновьев? Только ты молчи. Это архи важно. Вождь, захвативший власть, сразу же столкнулся с многочисленными трудностями. Он никогда не работал на производстве, не держал молоток в руках, не занимался крестьянским трудом, нигде не служил, никем не руководил и поэтому какой-либо жизненный опыт у него начисто отсутствовал. Руководство страной было таким же туманным, как и произведения его кумира немецкого еврея Мордыхая. Ему досталась скрипка, которую он никогда раньше не держал в руках. Честно говоря, Ленин был совершенно негодный руководитель. Впрочем, его команда тоже.

Но у Ленина было одно неотъемлемое качество — качество палача и головореза, в основе которого лежит жестокость. Если заставить отца с матерью, чтоб лезли на крышу, когда дом горит и, встретив неповиновение, тут же расстрелять их, дорогих и незаменимых, обезумевшие от страха дети, начнут выполнять любой приказ.

Так и Ленин поступил с народом: повесил, изгнал, перестрелял около пятнадцати миллионов человек с учетом политической лжи за свое короткое бесчеловечное кровавое правление. И странно, позже на крови ему стали воздвигать памятники, считая его гением.

— Товарищ Дзержинский, переворот мы сделали, власть в наших руках, а что делать дальше? — спросил Ленин руководителя ВЧК.

Дзержинский пожал плечами. Еще сопротивления не было как такового, голод только начинался, остатки армии занимались мародерством, костер только тлел, но еще не полыхал. Поэтому второй головорез пожал плечами.

— Ну, кто же знает, что делать, черт бы вас всех побрал! — вскипел вождь. — Надо послать несколько революционеров к Плеханову и крепко его напугать. Пусть сделают у него обыск и если найдут пистолет или другое оружие, скажем, бомбу или даже кухонный нож, гораздо большего размера, чем требуется для кухни, пусть пригрозят арестом, нет, расстрелом, нет, повешением. Или пускай повесят его в собственной квартире. Повисит старичок и отдаст Богу, нет, не Богу — черту душу. А если этого не сделать и это архи важно, то я хочу, чтоб этот старик горе-теоретик марксизма убрался из России к чертовой матери. Ко всем чертям собачьим, куда-нибудь подальше… в Польшу, нет, не в Польшу, Польша слишком близко от нас, вернуться может. Тогда пусть в Африку. Мы Африку не скоро освободим. Пусть там сидит. Ишь, дед паршивый, интеллигент вонючий. Вся русская интеллигенция — говно, но это дерьмо надо убрать, а то от него дурной запах. Пролетариат не выносит подобного запаха. Пошли несколько вооруженных людей, а потом доложи, как он себя вел. Если будет кочевряжиться, — расстреляем как собаку…позже. Тоже мне отец марксизма, прибежал в апреле в надежде авось сладкий пирог и ему достанется. Дулю ему в рыло.

— Будет сделано, Владимир Ильич. Только… вы же раньше боготворили его, увлекались его работами.

— Это было давно, да было такое дело. Но…я перерос его. Ученик перерос учителя. Это позволено гениальному ученику, что архи важно. С моей стороны было несколько попыток направить учителя на путь истинный. Но попытка оказалась напрасной. Он, видите ли, за мирный исход революции. А это буржуазная революция, а мы опираемся на нищих, уголовников…это же наши люди, которые вытравят всех богатых из страны, ибо они веками копили ненависть к зажиточным людям. Если бы наша партия, моя партия на них не опиралась, переворот был бы невозможным. Все, что я тебе сказал, архи важно. Ты посмотри, Петроград почти пустой. Кто вырезал буржуазию Петрограда? Бомжи, гопники…при помощи наших гвардейцев, да зарубежные наши единокровные, кто приехал сюда по моей команде. У тебя что-то есть?

— Есть, Владимир Ильич!

— Докладывай!

— В связи с победой нашей революции в Петрограде скопилось много бойцов-красноармейцев, которым негде ночевать. Гостиницы все заполнены. Бойцы ночуют на вокзалах и прячутся по подъездам. Бывают случаи исчезновения. Наши враги сдались, но притаились. Возможно, это они похищают красноармейцев и убивают их. Что делать?

— Почему раньше не сообщил? — вскипел Ленин, выкатив глаза, налитые кровью. — Записывай или запоминай. Если в каком-то квартале исчез красноармеец, квартал окружить, выдворить всех, включая женщин и детей, равно и стариков, сопроводить в пыточные подвалы, у тебя есть пыточные подвалы? Пусть в этих подвалах арестованные ждут три дня. Если в течение трех дней красноармеец не обнаружится, всех расстрелять. Всех до единого, включая стариков и детей. Далее. И это архи важно. Буржуев, что занимают роскошные квартиры, тащить в подвал, обвинить в государственной измене и расстреливать без суда и следствия. Пускать пулю в затылок. Вот и освободится площадь для заселения бездомных красноармейцев. Ты что, Феликс? разве ты не читал мои работы? Всякая революция, всякая власть, победившая в этой революции, выше закона, она стоит над законом. Поэтому сейчас у нас не может быть ни суда, ни следствия, ни прокурорского надзора. Есть одно: стрелять, стрелять и еще раз стрелять…в затылок.

— Я понял, Владимир Ильич. Завтра же пошлю своих ребят, вооруженных до зубов. В ВЧК есть не только уголовники, но и порядочные люди, которых царское правительство засадило за решетку и после того, как мы ихосвободили, они готовы на все, не пожалеют жизни ради нашей победы. И у меня имеется еще одно очень важное предложение. Нам надо назначить правительство в лице Совета народных комиссаров, а там решить все вопросы коллегиально, — выдавил из себя Дзержинский.

— А я предлагаю распустить царскую армию, а нашу рабоче-крестьянскую, а то и Красную армию заменить вооруженным народом. Это первое. Второе. Всех, кто работает на земле, помещиков и капиталистов арестовать, отправить на поселение в Сибирь, а оставшийся хлеб национализировать и передать трудящимся массам. У каждого станка на заводе поставить контроль. Если станок не выдает продукцию — арестовать и отправить в Сибирь все руководство завода.

Дзержинский, который в отличие от Ленина немного соображал, закусил губу, но кивнул головой в знак согласия.

— Пошли назначать Совет народных комиссаров, — предложил Ленин.

Совет был создан и начал работать. Его возглавил Ленин. Обычно после продолжительной и сумбурной речи выступали члены коллегии председателей. Это были шумные и бестолковые выступления с полемикой тех, кто не был согласен с оратором. Особенно не было порядка на расширенных заседаниях. Ленин слушал, сверлил глазами нарушителя, сощурив один глаз, и кричал:

— Товарищ Авилов, за нарушение дисциплины на собрании Совета народных комиссаров — штраф пятнадцать рублей. Где Фотиева? А… болтает. Сейчас вас удалю, ей-ей удалю, чертова болтунья. Товарищи, не будьте пособниками империализма. Это архи важно, товарищи. Комиссар Луначарский, выйдите вон!

Зал ненадолго затих, потом опять началось. Люди с винтовками демонстративно стали расхаживать по залу, выкрикивать: да здравствует Ленин, а кто-то даже произнес: надо сменить Ленина на посту председателя Совета народных комиссаров.

Ленин взбешен. Он требует революционного суда над отступником.

Заседание продолжалось весь день с кратким перерывом на обед. Ленин к вечеру так устал, задремал, подперев подбородок ладонями рук. Когда прошел шепот, что надо бы сменить его на посту председателя Совнаркома, он вдруг взбодрился, вскочил, поднял руку вверх и произнес:

— Революция может быть в опасности. Товарищ Дзержинский, куда вы смотрите? Очистите зал от меньшевиков, эсеров и всяких там социал-демократов. Революция не потерпит никакого бунта! Наша партия сильна как никогда. Если в феврале нас было 23 тысячи, то сегодня нас уже 350 тысяч.

— Уря-а-а! — заревел зал.

Эсеры и меньшевики были удалены из зала, выведены из правительства, а некоторые, наиболее непослушные, арестованы и преданы суду военного трибунала.

— Кто там играет в карты? Товарищ Дзержинский, за игру в карты — расстрел на месте! Вывести и расстрелять!

С этого времени в зале всегда царила тишина. Если Ленин говорил очень долго и нудно, в зале могло раздаваться только сопение. За то, что человек дремал или даже посапывал на собрании, Ленин не расстреливал.

* * *

На следующий день вождь не явился на заседание совнаркома. Зато позвал к себе самых близких соратников — Дзержинскгого, Бронштейна, Джугашвили, Кацнельсона, Луначарского, Рыкова, Дыбенко и Антонова.

— Будем вооружать массы вместо армии? — был первый его вопрос к соратникам.

— Пока мы находимся в состоянии мира с Германией по заключению Брест-Литовского договора этого нельзя делать, Владимир Ильич, — сказал Антонов-Овсеенко.

— Немцы — наши друзья, они нам помогают во всем. Благодаря ним, мы не только совершили переворот, но удерживаем советскую власть, — привел Ленин убедительный довод.

— А если начнется гражданская война? Уже первые признаки дают о себе знать, — сказал комиссар по военным делам Овсеенко.

— Тогда отменить вооружение масс. Создать и вооружить армию. Немедленно, именем революции создать армию!

— Офицеры царской армии не пойдут служить в части Красной армии, если мы ее создадим.

— Пойдут. У меня созрел такой план. Товарищ Дзержинской! вы со своими отрядами приходите в офицерскую семью, подвергаете аресту всех — жену, детей, отца, мать офицера и держите за решеткой до тех пор, пока офицер не дает согласие служить в нашей армии. Если он сопротивляется — расстрелять всех, всю семью. Офицера можно повесить на площади, чтоб все видели и боялись.

— Как мудро Владимир Ильич, я думал приблизительно так же, но после вас, конечно. Моя мысль не могла появиться раньше вашей. Это никак невозможно. Признаться, я думал несколько иначе. Мы приходим в семью царского офицера, не примкнувшего к революции, отсекаем правую руку его супруге и спрашиваем: будешь служить мировой революции? Если он кивает головой в знак согласия, отправляем жену на перевязку, а офицера обращаем в красноармейца.

Ленин смотрел на Дзержинского смеющимися глазами, потрепал его по плечу и произнес:

— Ай да молодец Феликс, железный Феликс, — га…га…га! Но, товарищи, у нас есть еще одно препятствие на пути к достижению нашей цели, — Ленин оглядел всех и каждого и задерживал взгляд до тех пор, пока соратник не опускал глаза. — И кто бы это мог быть, как вы думаете, товарищи.

— Мировой буржуазии, товариш Лэнын, — произнес Сталин на ломаном русском.

— Вот и нет, товарищ Коба. Препятствием на пути к достижению, точнее к пожару мировой революции и окончательному утверждению советской власти в России, этой проклятой стране, является Учредительное собрание. Как мы могли допустить, чтобы всякие русские интеллигенты типа Чернова, а не мы верховодили Учредилкой. Мы интеллигенцию свергли вместе с буржуазией. Должен сказать, что интеллигенция — это говно. Пройдет немного времени, и мы их выселим из страны, чтоб не воняли. Итак, что вы думаете об Учредительном собрании, товарищи?

Все опустили головы. Вдруг Зиновьев поднял руку.

— Това…ищ Зиновьев, валяйте.

— Владимир Ильич! Учредительное собрание — это одна из форм правительства народного доверия. Весь мир смотрит на нас. А чтоб никто не мог обвинить нас в узурпации власти, мы не должны разгонять эту Учредилку. Кроме того, там есть и наши люди, коммунисты. У меня все, позвольте сесть, Владимир Ильич.

— Постойте, товарищ Зиновьев! Никакой параллели советской власти нет и не должно быть. Вся власть досталась нам коммунистам, и мы не намерены делиться этой властью с кем-то еще. Это противоречит нашей революции, учению Маркса-Энгельса-Ленина. Понятно вам, товарищ Зиновьев? Железный Феликс, моя правая рука, где ты?

— Вышел на малый нужда, — ответил Сталин.

— Иди, позови его, Коба! А, вот он идет. Послушай, Феликс, от имени ЦК приказываю: в ближайшие дни организовать разгон Учредительного собрания, а я обосную это теоретически. Я назову брошюру «О роспуске Учредительного собрания». Пусть пролетарские массы, которые уже видят, что представляет собой Учредительное собрание, еще раз убедятся в том, что только пролетариат, который завоевал власть народа, имеет моральное право вести массы к светлому будущему. А это — мы, не так ли, товарищи члены Политбюро?

При слове «Политбюро» все стали шушукаться. Это мудрое слово так понравилось шайке бандитов, что они, не долго думая, вскочили, долго аплодировали, а затем подошли к раскланивающемуся вождю, схватили на руки и стали подбрасывать его к потолку.

А что касается Учредительного собрания, то оно уже через неделю было разогнано. Народ встретил это известие как узурпацию власти кучкой ленинских головорезов, и стал оказывать сопротивление бандитам.

Ленин тут же выступил с выдающейся речью, в которой доказывал, что социалистическая революция немыслима без гражданской войны.

22

Злой рок возвел Ленина на царский трон. Словно великая Россия была просто наказана Господом Богом как ни одна другая страна мира, несмотря на ее богомольность и послушание.

Однако, если конкретизировать это утверждение, то выходит, что сам народ и прежде всего интеллигенция и даже русские меценаты, создали благоприятную почву для всеобщий собственной гибели. Сюда можно присоединить и последнего русского царя Николая второго, генералитет русской армии и даже то, что Россия всегда была бельмом в глазу западного мира и претендовала на свое место под солнцем. И…волне возможно, вмешательство космических сил, которое повлияло на сознание не отдельных личностей, а всего общества в целом. Все вдруг захотели равенства, братства, равных возможностей, построения рая на земле. И получили этот рай. Но прежде, чем этот рай был построен, их всех тех, кто этого хотел, отправили на тот свет. Это было жестокое вознаграждение за потворство воображаемому раю.

Если считать, что Ленин злодей, то небезынтересно посмотреть, как везло этому злодею, практически со дня его рождения. А захват власти, взлет до небес ˗ это просто уникальное явление в истории человечества.

Вот почему нам интересен каждый шаг этого человека, вот почему мы не можем забыть его кровавое шествие по России и замысел устроить такое же шествие по всему миру. Но это шествие не удалось: за все, за всех расплатилась Россия, и она выжила. В конце концов, гопники и прочий пролетариат это тоже часть России, возможно, ее половина, если не все 80 процентов. Замысел Бронштейна Троцкого полностью уничтожить русских бесхвостых обезьян и заселить российские просторы евреями, приостановил Сталин, а из среды пролетарских масс выросла новая интеллигенция, появилась Новая Россия, судьба которой в руках будущих поколений.

* * *

А теперь погрузимся в кровавое болото большевистского переворота, в котором все еще царил хаос. Ленин метался как живая рыба на горячей сковородке между ворохом неожиданно возникающих проблем. Надо было удержать захваченную власть внутри страны, надо было позаботиться о пролетарских массах западной Европы, чтобы подготовить почву для восстания, надо было организовать, точнее, создать красную армию, необходимо было кормить пролетарские массы, которые ничего не умели делать и не хотели делать, кроме как нажимать на курок.

Причем Ленин ошибочно полагал, что роль армии заменят вооруженные массы, дам им только оружие в руки, и они все сделают, как надо, но вскоре пришлось признать собственную ошибку, а это было чрезвычайно трудно, и приступить к созданию собственный Красной армии по настойчивому предложению Троцкого.

И тут Ленин как бы реабилитировался. Он призвал вытаскивать царских офицеров и ставить их командирами гопников, а если кто откажется, немедленно брать в заложники всю семью, включая и маленьких детей и немощных стариков, которые, в случае чего, тоже подлежат расстрелу.

Тут Ленину не позавидуешь: он горел на глазах своих соратников и всего пролетариата и сам сгорал под покровом ночи, когда пытался отдохнуть, часок поспать, дабы восстановить свои силы. Но отдыха не получалось, нервы стали сдавать, ласки Инессы уже не действовали, мало того, Инесса стала раздражать вождя.

Никогда он так не волновался, не переживал, как в эти дни, хорошо сознавая, что на карту поставлено не только его будущее, но будущее его дела, которому он посвятил всю свою нелегкую жизнь эмигранта. Это были ночи, когда он дрожал, как осиновый лист.

Иногда был сплошной триумф, превращение в земное божество, радость от пролитой крови, удовольствие от того, как рабы гибнут за его идею блага всего человечества и никого конкретно. И это уже не радовало его после победы так, как до победы. Похоже, все были счастливы, но не было никого счастливого, особенно его, признанного теперь вождя.

* * *

Деморализованная коммунистами русская армия все еще представляла угрозу существованию захваченной Лениным власти. Немцы двигались на восток, не встречая никакого сопротивления. В связи со всеобщем отказом офицеров служить предателям родины, Ленин снова предложил ликвидировать армию, как таковую и на ее месте создать эфемерную защиту социалистического отечества путем вооружения народных масс. Троцкий уступил. Однако вскоре, стало ясно, что это была стратегическая химера военного «стратега», привыкшего стрелять в затылок жертве со связанными за спиной руками.

В беседе с видным марксистом Бухариным Ленин дрожащим голосом поведал о своем опасении относительно угрозы завоеваниям Октября.

— Немцы могут занять столицу Петроград. На фронтах некому оказывать сопротивление нашим друзьям.

— Каким друзьям, Владимир Ильич? — спросил Бухарин, вытаращив глаза.

— Как каким, товарищ Бухарин? немцам. Да, да, немцам. Кто поддержал Октябрьскую революцию материально? немцы. Кто позволил нам издавать свыше сорока газет на двадцати языках? немцы. Кто нас отправил в бронированном вагоне через воюющую страну в кипящий Петроград? опять же немцы. Мы должны не только благодарить их, но и щедро расплатиться с ними. Россия велика, половину можно отдать немцам в качестве благодарности и в качестве компенсации, ведь они потратили сто миллионов марок на нас и нашу революцию. Однако, вся беда в том, товарищ Бухарин, что вчерашние друзья могут сегодня превратиться в наших врагов. Что если они завтра захватят Петроград, а потом и Москву? Нам надо перенести столицу за Урал. А Петроград и Москва пусть остаются немцам. Да, да, пусть остаются немцам. А что делать? Надо сохранить революцию и наш Центральный комитет, который я скоро переименую в Политбюро. — Ленин почесал затылок, потом стукнул себя по лысине. — Ба, возникла идея. Надо пойти на сепаратный мир с немцами и одновременно бежать отсюда в Москву, временно, разумеется. В интересах мировой революции. Где Троцкий? Подать сюда Троцкого, пусть приступает к переговорам. Все, товарищ Бухарин. Вы свободны.

— Так мы же еще не перестреляли всех питерцев, это не годится, — сказал чекист номер два Дзержинский.

— Перестреляем, товарищ Дзержинский. Москву тоже надо подчистить. Вам, товарищ Дзержинский работы всегда хватит, не переживайте. Бухарин, вы же свободны, я вам уже все сказал. Чешите отсюда. Феликс, помоги ему выбраться.

— Но вы не выслушали мое мнение по этому вопросу, Владимир Ильич, — сказал Бухарин, доставая карандаш и блокнот. — Так вот, я считаю, что надо бросить все материальные средства на поддержку пролетариата Германии. Пролетариат должен подняться, сломить хребет Вильгельму и хребет капитализма, и раскрыть нам свои объятия. Вот вам и выход, Владимир Ильич. А потом на Италию, а дальше Япония, кто там еще? А Китай! И китайцев надо освободить!

— Да не все сразу. Мне с Инессой надо разобраться. Мне бы ее…, словом, ищите ей путевку на…Кавказ. А тут еще и буржуазия поднимает голову. Послушайте, что скажет товарищ Дзержинский. Феликс, дорогой, просвети нас темных, мы не очень соображаем в военном деле. Я, Бухарин, Коба, Бонч — Бруевич, Кацнельсон, Бронштейн и прочие — еврейская сволочь. Мы все террористы- революционеры. Путем террора, насильственного захвата власти, оказались на вершине. А дальше что? Буржуи нас кастрируют. Революция в опасности.

— Моя сказат, у мина ест предложений.

— Ты пока молчи, Коба. Это тебе не банк в Тифлисе, который ты удачно ограбил. Это Россия, она у наших ног. И мы должны заставить ее подчиняться нам.

— Топтат сапог, сапог…кованый сапог…давить, пока нэ задавить, — не унимался вчерашний бандит, а ныне государственный деятель Коба, будущий гений всех времен и околпаченных советских народов.

— Правильно товарищ Коба, ваша идея мне нравится. Но я спрашиваю, как освободить пролетариат Германии?

Все втянули головы в плечи. Один Коба хитро улыбался.

— Я думаю так, товарищи, и это архи важно. Надо освободить пролетариат Германии от помещиков-эксплуататоров. Мы к ним махнем через Польшу. Коба, подбери хорошего генерала, который бы возглавил рабоче-крестьянскую непобедимую армию.

23

В самом конце небольшого зала, примостившись к колонне на поскрипывающем стуле, сидел латыш Андрианис, тот самый латыш, которого Ленин посылал в Россию вместе с Таратутой жениться на молоденьких девушках, наследницах огромного состояния, русского мецената Шмидта. Андрианис ˗ богатый, независимый, но все сгорающий от ненависти к России и преданный делу Ленина, он сидел как король, улыбался в усы и почесывал бородку в ожидании, когда члены Политбюро закончат никчемный спор, как сохранить власть большевиков, подобранную на улицах Петрограда. Андианису теперь не нужна была ни власть, ни деньги, разве что возможность поиздеваться над русскими Иванами, своими заклятыми врагами и врагами его маленькой родины Латвии.

Из так называемого Политбюро один Бухарин был русским. Его-то Андрианис больше всего ненавидел. И было за что. Сотни лет его родина находилась в составе России и хоть Россия практически содержала эту маленькую гордую Латвию, но как всякая маленькая страна, способная содержать армию численностью до ста человек, латышам казалось, что их великую страну просто проглотила Россия и держит ее на голодном пайке вот уже сотни лет. И тут он вспомнил о латышских стрелках. Они-то могут помочь Ленину удержать власть. Не пожалеют жизни, а Ленин, который так ненавидит русского дурака, отпустит его родину на волю. Латвия станет независимой. Эта мысль током ударила в голову, рука автоматически поднялась высоко вверх и даже вскочил при этом. Стул загремел, Ленин вздрогнул, Коба повернул голову и сплюнул в его сторону.

— Товарищ Андрианис, что с вами? революция в опасности, а вы тут гремите стулом, да подозрительно улыбаетесь, будто здесь, у нас, обычные, ничего не значащие посиделки, ˗ в чем дело?

— Я знаю, кто может спасти революцию и нас всех! — воскликнул он, будто находился на трибуне.

— Кто? говорите яснее, четче и не тяните резину. Это архи важно, товарищ Андрианис. Кто спасет революцию и нас всех, выдающихся революционеров? Тот, кто это сделает, войдет в историю всех времен и народов. Ибо спасти революцию, значит спасти себя самого, свою семью, детей, даже от разных отцов, поскольку наш великий народ одобрил позицию партии относительно свободной любви. Или вы не видели обнаженных и даже совокупляющихся на улицах Петрограда не только в ночное, но и в дневное время.

— Латышские стрелки, Владимир Ильич, спасут революцию от нашествия оставшихся эксплуататоров и вооруженных до зубов немцев. Немцы не оккупировали мою родину Латвию и там, после февральской революции, воинская дисциплина сошла на нет. И когда согласно приказу о введении в армии института политических комиссаров, то латышские стрелки нацепили на свои гимнастерки красные банты и перестали подчиняться офицерам. Как на дрожжах стали расти коммунистические ячейки. Если в марте среди стрелков было всего 80 коммунистов, то к июню их стало 1800. Вы, Владимир Ильич, провозгласили лозунг: мир — народам, земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. И ликвидация буржуазии как класса, и это им по душе. Часть из них принимали участие в штурме Зимнего Дворца.

— Землю в цветочных горшках, товарищ, и только в цветочных горшках, — добавил Ленин, но Андрианис так воодушевился, что не расслышал вождя.

— На втором съезде делегатов латышских полков в Риге 17 мая была принята резолюция следующего содержания: «нашим лозунгом является призыв революционной демократии: всю власть советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Что это значит, товарищи?! Ну, что, кто знает, вашу мать? Э, никто не знает ничего, одни латышские стрелки знают все. Так вот, это значит, что пятьдесят тысяч дисциплинированных, хорошо вооруженных стрелков на нашей стороне, простите, на вашей стороне, Владимир Ильич.

Тут раздались бурные, продолжительные аплодисменты. Ленин стоя на одной ноге, правой ноге, потому как левая затекла от сидения в кресле в течение двадцати часов, наяривал в ладоши так, что щекотурка валилась, то есть аплодировал.

— Това…ищи! — воскликнул вождь, когда наступила коммунистическая мертвая тишина. — Это архи важное сообщение нашего друга, нашего соратника, женившегося, по нашему заданию, на богатой невесте и пополнившего партийную кассу. Товарищ Андрианис, сейчас же, сию минуту, нет, сию секунду, отправляйтесь в Ригу. Можно пешком, можно на революционном броневике и от моего имени, имени Ильича, предложите стрелкам явиться в Петроград на защиту Октябрьского переворота, подарившего народу свободную любовь, и, конечно, нашего боевого штаба.

— Чаю бы попить, Владимир Ильич, — сказал Андрианис. ˗ Три дня во рту не было капли влаги, кроме коньяка, канадского виски, да русской бормотухи. Горит все унутри.

— Чай потом, потом, товарищ. У нас тоже все горит, вон кресло какое горячее, идите понюхайте, товарищ.

— Тэбэ коленка под жопа, — сказал Коба, сжав кулаки.

— Товарищ Бронштейн! сопроводите Андрианиса, пока он не передумал. Андрианис, хоть и наш человек, но он ненадежный. Женился по заданию партии, и прилип к юбке: ни одного золотого рубля в партийную кассу не сдал и тем самым превратился в нашего врага ˗ капиталиста. Ну, идите же, идите! Революция в опасности.

Ленин хотел сделать замечание Кобе, уж больно хорошо он выразился, как полагается революционеру: «коленка под жопа», а практически ничего не сделал, даже коленкой не пошевелил, но, вспомнив, сколько тысяч золотых рублей он еще недавно доставил ему в Швейцарию, воздержался. К тому же, два революционера, Бронштейн и Апфельбаум, уже выводили Андрианиса под руки из зала.

Два дня спустя, Троцкий стал названивать Ленину из Риги. Стрелки хотели знать, что они получат за то, что спасут большевистский режим. На предложение раздеться донага и ходить голыми по Риге, демонстрируя свободную любовь, категорически отказываются.

˗ Почему? ˗ удивился Ленин. ˗ У них, что, детородных приборов совсем…нечего показывать?

˗ По-моему, боятся, что рижанки оторвут и себе за пазуху, а это значит: пиши ˗ пропало

— Ладно, мы им эту пролетарскую культуру привьем, а может то, что они увидят своими глазами в Петрограде ˗ понравится. А пока передай: как только советская власть установится повсеместно, что архи важно, Латвия получит независимость. Это архи важно, и интересно, товарищ Бронштейн, — сказал Ленин, стоя у аппарата. — Что еще им обещать, что? что, что? А вот что. Каждый боец будет получать пятнадцать золотых рублей в день. Если будут кочевряжиться, скажите им, что я отдам им Невский проспект на разграбление. Пусть забирают себе ценности, золото, серебро, украшения. Помнишь, Троцкий, как варвары разрушали Рим? Не помнишь, эх ты, мурло безграмотное. Ты им скажи так: Петроград — это Рим, а вы варвары. Ленин разрешает вам разрушить Петроград, га…га…агаа! Это архи важно.

˗ Так они уже разграбили Невский проспект, сразу же, как только Аврора пальнула, ты, Ильич, в этот момент как раз обосрался, разве не помнишь?

˗ Не шути так зло, Брошка, а то превращу в бесхвостую обезьяну.

˗ Слава Цуцику! Жди! скоро шестой полк…

Шестой полк второй латышкой дивизии был в Петрограде на следующий день ночью. Латышские головорезы, духовные дети Ленина, сразу рассредоточились по центру города, выследили наиболее приличные еще не разграбленные дома и устремили свое всевидящее око на пустующий царский дворец. Грабить здесь уже было нечего.

Командир латышских стрелков Иоаким Вацетис тут же явился к Ленину с просьбой получить разрешение грабить Невский проспект.

Ленин облобызал Вацетиса, обещал ему более высокую должность.

— Невский проспект ваш. Говорят, вы его уже обрабатывали, но если считаете, что экспроприация возможна по второму кругу, то…По обеим его сторонам живет одна буржуазия. Будьте беспощадны ко всем — старикам, детям, а девицы пусть угостят ваших бойцов клубничкой. Говорят, буржуазная клубничка архи вкусная. Сам еще не пробовал, а тебе, Вацетис, советую. Но у меня есть архиважная просьба. Отбери для меня пятьсот солдат, самых лучших, самых преданных делу революции для моей личной охраны. Я буду их кормить, платить каждому по двадцать золотых рублей в день. У охраны Ленина, то есть моей охраны, должен быть командир, он будет отвечать головой перед мировой революцией за мою жизнь.

Латышские головорезы численностью несколько тысяч человек стали обрабатывать Невский, но оказалось, что на Невском уже проживают гопники и прочий пролетариат. Апфельбаум взвыл и бросился к Ленину, просить у него защиты. Лени расхохотался и сказал:

˗ Передай им, что вскоре переедем в Москву, и советское правительство подарит им город для санитарной обработки, пусть потерпят.

* * *

Латышские стрелки действовали с особой жестокостью, — мстили русским за оккупацию своей маленькой родины, но об этом никто не говорил, это делалось по указанию Ленина под лозунгом борьбы с мировой буржуазией. Головорезам осталось обработать лишь ту часть города, который был частично разграблен. Этажи, квартиры зияли пустотой, входные двери оставались настежь открытыми, на полу лежали оскверненные тела, зверски убитых невинных представителей русской интеллигенции, которая совсем недавно спонсировала большевистский захват власти, искала повод для свержения царя и восстановления всеобщей справедливости.

Это была большевистская благодарность кровожадного вампира и обозленной голодной голи.

Петроград замер в ужасе. Отныне люди покорно с поднятыми руками шли в подвалы в качестве заложников, где их расстреливали, как вредных крыс.

Командир дивизии Вацетис обошел квартиры, остался доволен и тут же отправился на доклад к вождю мирового пролетариата. К этому времени он уже подобрал пятьсот головорезов для охраны главного палача Ильича.

Ленин выслушал подробный рассказ о первом успешном опыте ликвидации насиженных буржуазных гнезд, раскатисто хохотал, жал руку Вацетису, называя его другом и братом, а в конце объявил высочайшее повеление:

— Това…ищ Вацетис, вы назначаетесь главнокомандующим войсками советской России. Я, правда, хотел отказаться от армии, но теперь вижу, что без армии не обойтись. Вы, товарищ Вацетис, назначьте ответственного за мою личную безопасность, помня о том, что враги советской власти станут охотиться за мной как за вождем мировой революции.

— Он уже назначен, — ответил Вацетис, — это Эдуард Петрович Ская. У него бородка почти как у вас, Владимир Ильич, только лысины нет. Я могу посоветовать ему: сбрить волосы на затылке.

Ленин поднёс руку к подбородку, сощурил левый глаз и сверлил собеседника до тех пор, пока тот не опустил глаза.

— А вы, товарищ Вацетис, хорошо говорите по-русски и это архи важно. Главнокомандующий должен владеть русским языком. Вам придется выступать на митингах с агитационными речами. А вот Коба не знает русского и это мешает мне назначить его…

— Выступать перед латышскими стрелками?

— Да хотя бы перед ними.

— Да что вы? Латышским стрелкам речи не нужны. Им нужно оружие, обмундирование, хорошее питание, червонцы и свобода Родины Латвии и иногда клубничка.

— Все им будет предоставлено.

24

Мало кто знает, что эта кепка, из-под козырька которой светился недобрый подозрительный взгляд, покорила великую страну при помощи пролетарских гопников, евреев из западных стран, уголовников, выпущенных из тюрем, всяких сомнительных босяков и…латышских стрелков.

Повезло ему как «бабе Параске», выигравшей миллион в лотерею. А вот великой, богомольной России не повезло, она скатывалась в пекло на глазах у всего мира, но мир отворачивал глаза, а может быть, даже и радовался закату постоянного соперника в мировых делах.

Западные государства тоже воевали между собой, их граждане гибли в боях, мерзли в окопах, на их территориях маршировали чужеземные солдаты, в том числе и русские. Но они не подвергались истреблению по воле собственных вождей, их не томили в концлагерях, им не стреляли в затылок и потому они вскоре стали возрождаться, восстанавливать экономику и сельское хозяйство.

И только Россия на многие десятилетия попала за колючую проволоку, только в России установилось духовное рабство, а крепостное право — в сельской местности, от которого невозможно избавиться в одночасье.

Ленин усилено трудился, находясь за границей. Уже в то время выпускалось много газет и журналов о событиях в Европе и, конечно же, в России. Уже к концу 1917 года он заметил, что общее количество латышских стрелков достигло 39 тысяч, и это уже отдельная Латышская стрелковая дивизия. Абсолютное большинство ее бойцов были в прошлом рабочими или батраками, не имели ни гроша, но мечтали о «светлом будущем». А он, Ленин, на этом светлом будущем просто помешался. Упускать этого было никак нельзя. Успех будет полный.

«Что касается латышских стрелков, то именно они развратили армию и теперь ведут ее за собой», — докладывал осенью 1917 года начштаба Северного фронта генерал Лукирский другому генералу — Духонину.

В дни Октябрьского переворота латышские полки не допустили отправки верных правительству войск с Северного фронта в Петроград. Латышские полки первыми и почти поголовно перешли на сторону большевиков.

* * *

Несколько дней спустя после переворота, один из латышских полков, бойцы которого отличались «образцовой жестокостью и дисциплиной, да пролетарской сознательностью», был вызван в Петроград для усиления революционного гарнизона. Несколько позже их использовали для разгона Учредительного собрания в начале января 1918 года, положившего начало большевистской диктатуре в стране.

Еще 250 человек «самых-самых верных, с собачьей преданностью» были выделены в особый сводный отряд под командой бывшего подпоручика Яна Петерсона, которому поручалась охрана «колыбели революции» — Смольного дворца. Именно эти стрелки охраняли литерный поезд, перевозивший Ленина и членов правительства советской России в новую столицу — в Москву. А там отряд Петерсона, который позднее преобразовали в отдельный полк, взял под охрану Кремль, где жили и работали руководители страны.

Латышские стрелки под руководством Яна Петерса как бы соревновались в своей жестокости с любимыми Ленным евреями. Евреи под патронажем Ленина и под опекой известного своей жестокостью Бронштейна, творили невероятное на территории России. Бронштейн планировал полностью уничтожить русских и заселить пустующую землю евреями, а латыши мстили русским за былые унижения.

Я. Петерс — заместитель председателя ЧК провозглашал:

— Я заявляю, что всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором…«…Произведена противозаразная прививка — то есть Красный террор… Прививка эта сделана всей России…»

Это о массовых расстрелах уже в Москве, после убийства Урицкого. Чрезвычайка, возглавляемая Петерсом, стала подражать головорезу Дзержинскому. Очень часто сам Петерс присутствовал при казнях, давал указание, как отрубать голову или всаживать пулю в затылок. С ним всегда был его сын, мальчик 8–9 лет, и постоянно приставал к нему: «Папа, дай я! У меня не хуже получится, я и в пасть могу запустить снаряд»…

— Да не снаряд, а пулю. Ну, всади в рот этой бабе, что умывается слезами. Она буржуйка. Только ни капли жалости. Русские нас не жалели.

Не отставал от своего коллеги-земляка и другой видный чекист — руководитель Всеукраинской ЧК (к слову сказать, «органы» в Киеве чуть ли не наполовину состояли из латышей) — Лацис. Данный товарищ в своем «классовом подходе» переплюнул едва ли не всех других «рыцарей революции»: «Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов или доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить: какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого…»

Свой кровавый след латышские стрелки оставили и на Тамбовщине.

А в Шацком уезде красные каратели расстреляли толпу верующих. Местные жители устроили было крестный ход, пытаясь защититься от разгулявшейся эпидемии испанки с помощью чтимой иконы Богоматери, однако чекисты, усмотрев в этой акции «контру», арестовали и священника, и икону. Когда же крестьяне — женщины, дети, старики — двинулись спасать свою святыню, их хладнокровно косили из пулеметов. Ленин без конца восторгался латышскими стрелками и награждал их орденами, премиями, дополнительными отпусками и уверял их, в том, что их Лифляндия вечно будет свободной от русской буржуазии и всяких там капиталистов-империалистов.

* * *

В данное время Ленин пока был озабочен надежной охраной и налаживанием дисциплины и пока возлагал надежды на стрелков, которые оправдались.

— Лейба, где этот Вацетис, подать сюда Вацетиса!

Вацетис вскочил, услышав свою фамилию в приоткрытую дверь, и тут же влетел как настоящий чекист. Это шокировало вождя, он собирался, было поднять обе руки вверх, но Вацетис уже сидел на стуле и собирался вскочить: руки по швам.

— Я весь во внимании, Владимир Ильич.

— Где начальник охраны? где, где? Это архи важно, товарищ Вацетис. Или вы хотите оставить меня наедине с врагами? Вас подкупили, вас заслали? Дзержинский, где твоя бдительность?

— Начальник охраны, Эдуард Петрович за дверью, ждет вашего вызова, Владимир Ильич, — ответил Вацетис дрожащим от испуга голосом.

— Пусть входит, каналья, а вы свободны. Вы слышите меня, товарищ Вацетис? вы свободны. А это значит, пока не позову. А свободны, значит освободите кабинет. Это вам не колючая проволока, хотя она скоро тоже появится.

В кабинет к Ильичу вошел мужчина высокого роста с большими серыми глазами, крупной головой и довольно плотной фигурой и рыжей бородкой. В его глазах горела ненависть к мировым буржуям и к русским, вообще.

— Латышский стрелок, преданный делу мировой революции и лично Ленину, прибыл для несения службы на благо… в интересах… короче я большевик, я стрелок… безжалостный к буржуям и врагам… клянусь служить верой и правдой. Перестреляю всех врагов, а то Россия матушка… вся состоит из одних врагов.

— Садитесь, товарищ Ская…, расскажите свою биографию, — когда вступили в партию моего имени? Это великая, перспективная партия, призванная освободить народы Европы, а на Россию мне пока наплевать, товарищ Ская…, хотя вы мыслите правильно. Это архи важно.

Ская рассказал все в подробностях и даже то, что он совсем недавно, когда воспитывали буржуев на Невском проспекте при помощи штыка и пистолета, опробовал трех молоденьких девочек от четырнадцати до шестнадцати лет. Каждая целовала голенище его грязных сапог, умоляя оставить ей жизнь и давая клятву не вредить новой власти.

— И как же вы поступили, това…ищ Ская?

— Наступил сапогом на губы и трижды всадил штык в живот, а потом на крюк, а крюк вешал на люстру, — ответил Эдуард Петрович.

— Товарищ Ская, вы настоящий боец мировой революции, так держать, това…ищ Ская, браво, това…ищ Ская. Я назначаю вас комендантом Смольного и командиром взвода охраны ЦК и моей личной охраны. Как что — штык в живот, а лучше в сердце. Количество солдат во взводе охраны должно быть доведено до пятисот бойцов. Это архи важно, товарищ. Кроме того, на вас возлагается обязанность выдавать пропуска в мой кабинет. В течение дня пропуска должны меняться не менее трех раз. Надо чтоб они были разного цвета с вашей подписью в разных местах. Утром подпись в нижней части, в обед — в правом верхнем углу, вечером — в левом верхнем углу. Тот, кто будет получать пропуск, должен быть вами визуально обследован, ощупан, а если надо раздет. Пусть смотрит на ваш штык, га…га…га! А может у него маска, а может, он замаскировался под Троцкого или под Кобу, а на деле…, сами понимаете, това…ищ Ская. Дальше он, тот, кто порывается в мой кабинет, должен предстать перед вами в… трусах, поскольку в пиджаке или в карманах брюк может находиться бомба. Вы поняли, товарищ Ская? Вы будете соблюдать то, что вам говорит вождь мировой революции? И помните, что ваша голова тоже может слететь. Это архи важно, Ская.

— Так точно ЛИНИН. Я им буду в рот заглядывать. Если что — вырву зубы или язык.

— Язык не трогать, кто будет без языка давать показания?

— В уши, товарищ Ленин.

— И в задний проход. Там тоже может быть бомба. Это архи важно, това…ищ Ская.

— Виноват, товарищ Люнин.

— Ленин, Ленин, повтори, Ская.

— Леньин.

— Приблизительно точно. Что тебе подарить за твою усердную службу? И главное, за бдительность? Штык в живот после секса, это просто здорово. Что подарить, не тяни резину, вождь мировой революции слишком занят.

— Свободу моей Родине Латвии. Освободите Латвию от русского медведя. А остальное я сам возьму. Мне нужны три девочки не старше шестнадцати лет в день или на ночь как получится, Владимир Ильич. Вы не будете возражать? Это будут дочери буржуев, Владимир Ильич.

— Хо…хо…хо, архи интересно. Если бы не Инесса…. А насчет земляков, скажи своим землякам, что Латвия уже свободна. И в качестве особой благодарности к Латвии отойдет Витебская область, что сейчас принадлежит Белоруссии. Доволен, Ская? А девочки…сколько осилишь. И потом штыком в живот, здорово, товарищ Ская.

Вместо ответа начальник личной охраны Ленина поцеловал его в лысое темя и трижды лизнул языком колено.

— Ставь четырех красноармейцев у моего кабинета, по два с каждой стороны двери.

— Они уже стоят, Владимир Ильич.

* * *

Тот же комендант и начальник личной охраны Ленина Ская три дня спустя доложил, что в Латвии все еще не занятой немцами, провозглашена новая республика Советская Латгалия. Ленин протянул руку, поздравил своего преданного слугу, затем сказал:

— Пусть руководство этой твоей Латгалии напишет просьбу о предоставлении независимости. Срочно, сегодня же должно письмо быть в штабе. Завтра заседание Политбюро. Оповести всех моих идиотов.

Члены Политбюро собрались в зале заседаний в 16 часов, а Ленин появился только в шесть вечера с опозданием на два часа. Его задержала Инесса.

В последнее время Ленин как-то по-иному переносил близость: все время вздрагивал и в момент наивысшего наслаждения произносил дикие лозунги и старался плевать в потолок. Он прогонял Инессу посреди ночи, кричал на нее, обвинял ее в том, что это она его заразила, а потом извинялся.

Власть была в его руках, но эти руки дрожали, и в любое время могло произойти что˗то непредвиденное.

Но теперь, когда появились латышские стрелки, когда появилась у него надежная личная охрана, он ожил, пришел в себя. Инесса тут же узнала об этом. Она была хорошо осведомлена, что нужно мужчине, который находится в подобном состоянии. Ни один врач-психиатр не может так благотворно воздействовать на психику больного как женщина. И чтоб оказать услугу человечеству, Инесса решилась на смешанный секс — традиционный и нетрадиционный. Володе больше понравился нетрадиционный секс, и он тут же сказал, что это для него архи важно.

˗ Я опаздываю на заседание Политбюро.

˗ Ты не опаздываешь, ты задерживаешься, ˗ произнесла Инесса и чмокнула его в лысину.

Джугашвили-Коба пришел на заседание Политбюро раньше всех. Интуиция ему подсказывала, что надо быть ближе к Ленину. Он отыскал такой угол, куда, если сядешь, — всех видишь, как на ладони, а тебя никто не видит.

О том, что Ленина не мешало бы убрать, Коба стал подумывать сразу же, как только произошел переворот, но это была крамольная мысль, и будущий наследник эту мысль тут же отогнал.

А вот завоевать безграничное доверие ˗ беспроигрышный способ. А пока, прищуривая оба глаза, осматривал каждого, соображая, кто же мог бы стать его соперником после ухода Ленина в мир иной. Вот Троцкий (Бронштейн) уселся за тот стол, где должен сидеть вождь и демонстративно ковыряется в носу, а потом барабанит по крышке стола грязными пальцами с неостриженными ногтями.

— Теперь революция вне опасности, — нагло произносит он.

«Вот он мой первый и самый заклятый враг, — подумал Коба и почесал затылок. — Как только картавый уйдет, он, Троцкий (Бронштейн), может занять его место. Я не могу, я не должен допустить этого. Мне следует хорошо продумать, как его убрать. — Он перевел взгляд на Зиновьева, хотя, ближайший из окружения вождя, сидел поодаль от стола-президиума склонившись, и рисовал в своем блокноте крестики-нолики. — Вот еще один гад. Как же его настоящая фамилия, ведь чистокровный еврей, лижет пятки полу-еврею и полу-калмыку Ленину. Твоя вторая очередь. Еще Рыков, еще Кацнельсон, да много их. Все вы — пятая колонна и нужно время, чтобы расквитаться с вами. В моем Политбюро будет не больше одного еврея».

Наконец под бурные аплодисменты вошел Ленин в сопровождении Дзержинского. Он сразу начал речь, расхаживая перед членами Политбюро.

— Товарищи, заверяю вас: революция вне опасности. К нам присоединились латышские стрелки. Вы, наверное, уже слышали, что часть стрелков наводила революционный порядок в центре Петрограда на Невском проспекте. Часть буржуев была ликвидирована, а их тела свезены на мусорное кладбище далеко за город. Латышские товарищи необоснованно израсходовали большое количество патронов. А почему? да потому что никого не повесили. Но мы должны не только стрелять, стрелять, стрелять, но и вешать. Я предлагаю установить: сто тысяч рублей за одного повешенного. Далее. Надо поручить Совнаркому удовлетворить просьбу Латгалии об отделении от России и придать ей самостоятельность в качестве благодарности за посылку десяти полков латышских стрелков для защиты нашей революции. Будут ли возражения у членов Политбюро? Нет возражений. Очень хорошо. А вы, товарищ Дзержинский, возьмите Яна Березина, он же Петерис Кьюзис, он же Гришин, он же Старик, в свой отдел ВЧК. Это будущий генерал. Товарищ Кьюзис входите, покажитесь членам ленинского Политбюро.

— Я возражат, — раздался голос Кобы из тени.

— Га…га…га, спрятался товарищ Коба. И чего тут возражать. Ты секретарь ЦК, а товарищ Кьюзис всего лишь заместитель Дзержинского, он тебе не соперник.

— Зато ти есть… — Коба умолк. Он понял, что мог произнести судьбоносное слово. Но Ленин не слышал своего наследника, самого кровавого бандита, будущего гения всех трудящихся СССР.

— Товарищ Дзержинский! доложи членам Политбюро, как проходил разгон Учредительного собрания, и кто особенно отличился при этом.

— Нам пришлось применить пулеметы против толпы. Как только началось заседание этой паршивой буржуазной Учредилки, народ с цветами и лозунгами повалил к зданию, где проводилось это последнее заседание. Товарищ Кьюзис стоял рядом. Я стал спрашивать его, что делать. Я знаю, что делать, ответил Кьюзис. И тогда в ход пошли пулеметы. Конечно, былписк-визг, кровь, трупы, но испуганная толпа быстро растворилась среди Петроградской буржуазии. Вообще, я предлагаю переименовать Петроград в вотчину Ленина.

— Я возражаю, — воскликнул Ленин, но Дзержинский хорошо знал, что Ленин просто рисуется. — Что было дальше, товарищ Дзержинский?

— А дальше мы посетили Учредительное собрание и вежливо попросили прекратить этот балаган, обвинив их в гибели нескольких рабочих, которые, несомненно, были среди этой восторженной толпы с цветами в руках.

— Только сделайте так, чтоб они больше не собирались. Мы ни с кем не намерены делиться властью, товарищи. Это архи важно. Товарищ Ская! где товарищ Ская и…и Вацетис? Кьюзис, позовите их. А вот они, голубчики. Экие бравые солдаты. Глядите на них и подражайте им. Что за выправка, а какой боевой дух! Вацетиса прошу утвердить командующим Северным фронтом, а Ская отныне начальник моей охраны и комендант Смольного. Товарищ Троцкий, Вацетис отныне ваш. В ваших руках судьба революции. И, вообще, следует подумать о том, чтобы сменить столицу пролетарского государства. В Петрограде слишком много врагов. Кроме того, сюда могут прийти немцы. Но это пока что лишь мысль, лишь намек, хотя все это архи важно.

25

Как только власть в Петрограде захватили большевики во главе с Лениным, как только в городе прошла Варфоломеевская ночь, какое-то время господствовала жуткая тишина, так похожая на вымерший город. На улицы безлюдного Петрограда, в центре, и на Невский проспект вышли и гопники, те, кто проживали в городских пролетарских общежитиях, и ночью принимали участие в резне.

Разгрому подверглись и торговые лавки, и крупные магазины, склады с продовольствием, поэтому естественно, сразу возникла напряженность с продовольствием. Советской власти пришлось сделать первый шаг в управлении процессом.

Все оставшиеся в живых получали по 120 грамм ржаного черствого, иногда покрытого плесенью, хлеба, щепотку соли и по две мерзлые картофелины. И больше ничего. Перебои были даже с водой. Но гопники (городское общежитие пролетариата) этим не довольствовались, они искали, где бы кого, из оставшихся в живых, ограбить.

Жителей Петрограда оставалось крайне мало, в основном по окраинам, центр был вырезан, отовариться особенно было нечем, поэтому все страдали, кроме слуг народа, объедавшихся деликатесами в Смольном.

Освободившееся жилье советская власть распределяла между революционерами и частично гопниками. Наиболее благоустроенные квартиры занимали слуги народа. Бывшая каста высокопоставленных чиновников столицы вынуждена была отправиться на небеса досрочно, а та, что осталась в живых, вынуждена была потесниться, переселиться всей семьей в одну комнату, где раньше ютилась прислуга, а прислуга наоборот занимала лучшие комнаты с первоклассной мебелью, посудой и столовым серебром. И то было великое благо советской власти, оно было частичным, выборочным, так сказать экспериментальным, для показухи. Буржуев ˗ эксплуататоров, кому посчастливилось остаться в живых, обычно арестовывали красные комиссары и расстреливали в подвалах без суда и следствия. Этого требовал вождь революции Ленин от бывшего варшавского бандита, волею рока превратившегося в палача русского народа Дзержинского. Ленин с азиатской жестокостью как истинный сын Тамерлана, требовал расправы над людьми, составлявшими цвет, костяк, мозг России. Он ненавидел интеллигенцию и, не стесняясь, называл ее «говном». А Дзержинский преуспел в этом вопросе как никто другой. Он старался изо всех сил. Куда там царским жандармам до коммунистических головорезов, называвших себя слугами народа! Долгие годы советская пропаганда вбивала в мозги своим гражданам, что Ленин — отец детей, самый гуманный человек на земле, а Дзержинский, эдакий паинька, был непримирим к врагам революции, народа и государства. А вот царские жандармы — это просто не человеки. За эту бесстыдную, и надо признать, успешную ложь, мы обязаны благодарить Ленина, самого прилежного и последовательного в своей жестокости по отношению к русскому народу.

У зажиточных людей проводили конфискацию добротной одежды, золотых украшений, запасов хлеба, денег, переводили в самую маленькую комнату без матрасов и одеял, и чтобы не умерли с голоду, оставляли им картофельные очистки. Люди, лишенные всяких прав, одежды и пищи, не могли не роптать, а то и пытались мстить палачам. Были случаи, когда красные комиссары во время таких рейдов неожиданно пропадали…

Дзержинский доложил Ленину об имеющих место исчезновениях красных комиссаров.

˗ Это буржуазные террористы! — сказал Ленин, стуча кулаком по столу. — Напоминаю, это недопустимо, берите заложников, закрывайте в специально оборудованных подвалах; выставляйте охрану и если через три дня не укажут местонахождение захваченного комиссара, то расстрелять всех до единого — детей, стариков, больных, отцов и матерей. Если наш комиссар важный человек, расстреливать не только семью, но и родственников: и братьев, и сестер.

— Если мы возьмем в заложники несколько человек и расстреляем их, это мало что даст, — выразил свою мысль Дзержинский.

— А вы берите в заложники как можно больше, человек двадцать, тридцать, сто, целый квартал. И всех расстреливайте, но так, чтоб другие слышали и видели. Не жалейте патронов, не проявляйте буржуазной жалости к врагам революции. Пусть им это будет наукой. Действуйте, товарищ Дзержинский! Действуйте, действуйте и еще раз действуйте.

Красные глаза у него были навыкате, он размахивал руками, а слюну, что брызгала во все стороны, почитал за пули, поражающие врагов революции.

˗ Да знаю я, что надо делать, Владимир Ильич, но ведь это маленький эксперимент, очередной, так сказать…с изоляцией хозяев и…картофельными очистками. Ну, вот он, этот эксперимент принес плоды. Это еще раз доказывает, насколько буржуи ненавидят нас с вами и революцию в целом.

Дзержинский стал замечать, что Ленин ведет себя несколько неадекватно, теряя над собой контроль.

Едва вышел головорез Дзержинский, как появился Бронштейн с массивной папкой в руках. Ленин обрадовался, как будто давно его не видел.

— Товарищ Т…оцкий, прошу садиться. Прошу, прошу, да поудобнее, товарищ Троцкий. Что у тебя в этой папке? Сводки о расстрелянных и повешенных? Доложи срочно. Чем больше, тем лучше. Стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Революция буржуазного гуманизма не терпит. Вот моего брата расстреляли, нет, повесили, или расстреляли? Ну да черт с ними — расстреляли или повесили, какая разница. Давай докладывай. Как там работает Дзержинский со своими карательными отрядами? Ты за ним посматривай, одним глазком и докладывай, докладывай.

Троцкий замялся. Он не знал, что делать. В папке у него таких сведений не содержалось. Но под сверлящим взглядом вождя он дрогнул и признался.

— Расстреляли много, но сведений не вели. Это же навоз истории, Владимир Ильич, вы сами об этом недавно говорили. И у меня такая статья родилась. Вырезать всех, а на освободившуюся землю поселить евреев…

— С этим подожди. Хотя…, сколько миллионов погибнет русских дураков нас не должно интересовать, пусть буржуазные историки подсчитывают, пока им не пришел конец. Это архи важно. И вот что. От меня только что вышел товарищ Дзержинский, и…после его ухода у меня возникла гениальная мысль. А что если нам превратить войну империалистическую в войну гражданскую? По сообщению товарища Дзержинского в Петрограде нарастает сопротивление эксплуататорских классов. Значит, они могут взяться за оружие, а это угроза завоеваниям советской власти. Надо усилить меры. Питер мы, конечно, задавим, уже задавили, а точнее раздавили, а если надо будет, потопим в крови. Надо вызвать Тухачевского, пусть реабилитируется за провал в Польше. Он должен был освободить Польшу от капиталистов и заставить пролетарские массы взять власть в свои руки. В Питере, Кронштадте пусть проявит себя Тухачевский. Это будет кровь эксплуататоров и империалистов, но не кровь народных масс. Так вот, товарищ Троцкий, сопротивление эксплуататорских классов, возможно, будет проходить по всей стране. Я это чувствую, мне это не дает спать. Я уже четвертую ночь не сплю. Что делать? Ну, скажи, что делать, ты у меня единственный самый умный еврей из всех, которых я пригласил со всей Европы. И они откликнулись, но у каждого из них свои интересы, а мне нужно, чтоб интересы революции были на первом плане.

— Вам, Владимир Ильич, следует отказаться от установки ликвидировать армию как таковую. Вооружение народных масс ни к чему не приведет. Да и оружия у нас столько нет. Измените свою установку и дайте другое указание, Владимир Ильич.

— Почему, товарищ Троцкий? почему? я от своих научных установок не могу отказаться. Докажите, что я неправ, докажите! ну же, я вас слушаю.

— Нам нужно создать Красную Армию с привлечением офицеров бывшей царской армии.

— Привлечь офицеров на сторону революции, как Тухачевского? А почему бы нет? Я согласен. Кроме того, у нас много наемников, венгров, немцев, поляков и всякой остальной сволочи. Немцы нам три миллиона марок выделили на содержание такой армии. Готовьте декрет, я его подпишу, тут же, не задумываясь. Вы будете Главнокомандующим Красной армии, поскольку я в этом ничегошеньки не понимаю. Только вот что. С товарищем Дзержинским мы решили брать и расстреливать заложников, если пропадает комиссар. Вы учтите его опыт. Если бывший царский офицер отказывается служить в Красной армии, расстреливайте его семью, а его самого вешайте. Но это надо делать так, чтоб все знали и боялись. Мировая революция не может обойтись без страха и насилия.

— Проект Декрета о создании Красной армии, у меня готов, Владимир Ильич, требуется только ваша подпись. Вот в этой папке и томится проект в ожидании вашей подписи, Владимир Ильич.

— Ну и Троцкий, ну и Троцкий! Вот это да! Революционная самоуверенность — это мне по душе. А в вашем проекте о создании Красной армии карательные отряды предусмотрены? Да? Тогда подписываю прямо сейчас.

Ленин взял синий карандаш и занес над декретом.

— Ручкой, Владимир Ильич, это для истории. Только как быть с комиссарами НКВД, они всегда будут под опекой Дзержинского?

— Эти войска уже созданы, товарищ Троцкий и это будут внутренние войска под командованием Дзержинского выдающегося революционера. А вы должны быть выдающимся полководцем. Вы, кажись, окончили военную академию?

— Заходил однажды в военную академию по какому-то делу, Владимир Ильич, — признался Троцкий. ˗ Меня звали на второй курс, но я отказался, поскольку это была буржуазная академия.

— Значит, имеете отношение к военной академии. Я тоже так учился: зашел, посмотрел, отвернулся, а потом все сдал экстерном, слегка подмазав. А вы кончали, кончали и еще раз кончали. Расстреливать умеете, вешать умеете… врагов революции. Умеете, конечно, значит вы выдающийся полководец. Я же выдающийся вождь и руководитель государства, хотя никогда не заведовал даже баней. Но я принципиальный и всегда обращаюсь к Марксу. Да я и сам выдающийся ученый. Мое учение базируется на контроле, на непримиримости, на отсутствие буржуазной демократии и морали. И мой лозунг: стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Запомните это, товарищ Троцкий, если хотите стать выдающимся полководцем.

— При помощи кнута и пряника мы сможем привлечь на свою сторону часть офицерства русской армии, которые приобрели большой опыт ведения военных действий в Первой мировой войне.

— Кнута, только кнута и пистолета, товарищ Троцкий. А это значит расстрел за малейшую провинность, даже за попытку провиниться. А теперь давайте действуйте.

* * *

Бронштейн, родственная душа Ленина по духу и крови, не был столь жесток и мстителен как его учитель. Первый опыт показал, что нужен не только кнут, но и пряник для того, чтобы привлечь офицера на свою сторону и заставить его служить в Красной армии.

Поручик Володя Павлов, самостоятельно покинул свою часть и вернулся в бурлящий Петроград. Когда на соседней улице вели одного из министров в подвал для того, чтобы там расстрелять как саботажника, его дочь, получая удары прикладами, все же сопровождала отца до порога подвала, а потом упала в обморок. Володя подскочил, взял ее на руки и вернулся с ней в подъезд, откуда она вышла. Так состоялось знакомство, а за знакомством возникли чувства. Павлов решил жениться на Зое. Во время венчания в одном из храмов, где присутствовала родня, как со стороны невесты, так и со стороны жениха, в храм ворвались комиссары и, наставив пистолеты, увели всех в подвал, в том числе и попа.

В темноте и холоде узники просидели трое суток и только потом к ним пришли посланцы Главнокомандующего Красной армии Троцкого.

— Кто здесь Павлов? — спросил комиссар.

— Молчи, — умоляла супруга, еще не познавшая его как супруга, — тебя поведут на расстрел.

— Повторяю, кто здесь Павлов? признайся — хуже будет.

— Я, — гордо выпятив грудь, сказал Володя.

— Так вот Павлов, если хочешь спасти свою супругу, своих родителей и родных, дай клятву, что будешь служить в Красной армии и воевать за торжество коммунизма. По мудрому указанию Ленина империалистическая война отныне превращается в гражданскую.

— Воевать против своих? Ни за что в жизни, — произнес офицер.

— Хорошо. Сейчас всех вас расстреляют.

Со слезами на глазах, а мать Володи упала на колени, все начали упрашивать его дать согласие служить в Красной армии. И Володя такое согласие дал. Всех отпустили, в том числе и Володю, дав ему три дня отпуска побыть с молодой женой, а потом он обязан явиться в военную комендатуру для дальнейшей службы в рядах Красной армии.

Первый опыт привлечения офицеров царской армии удался, а за ним последовали сотни и тысячи других. Уже год спустя в рядах Красной армии насчитывалось около трех миллионов человек.

Гражданская, братоубийственная война была в самом разгаре. Ленин был политическим организатором и вдохновителем этого позорного в истории России братоубийства. Психология палача и невиданной дотоле демагогии стали давать положительные результаты.

В своем кабинете он работал над «выдающемся» произведением «Как организовать соревнование». В его рабочий кабинет кроме членов ЦК, могли входить только два человека — супруга, превратившаяся в прислугу, и партийный товарищ Инесса Арманд, любовница вождя. Обычно она появлялась в длинном шелковом халате, расстегнутом на первые две пуговицы, кошачьей походкой обходила кресло и как бы внезапно опускала ладошку на сверкающую лысину вождя.

— Над чем ты так самозабвенно работаешь, милый мой коротышка, что даже меня не замечаешь? — спросила она, обнимая его короткую шею.

— Товарищ Инесса, послушай несколько строк из моего выдающегося произведения под названием «Как организовать соревнование». Оно будет разослано во все партийные ячейки, во все коммуны по городам, уездам и деревням великой России. Разумеется, секретно. Никто не должен знать, что практически советует Ленин. «Коммуны и ячейки в городе и деревне должны посвятить себя общей единой цели: очистке земли русской от всяких вредных насекомых, то есть от зажиточных, от богатых, — от всех тех, кто не согласен с советской властью. В одном месте пусть посадят десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы. Во втором — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их по отбытии карцера, желтыми билетами, запрещающими устройство на работу, получение продовольственных карточек, чтобы весь народ надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом случае — пусть расстреливают на месте без суда и следствия».

— Я не могу это слышать, — расплакалась Инесса.

— Нет, ты послушай: А вот это касается и тебя, Инесса — га-га-га.

«Всех, проживающих на территории РСФСР иностранных поданных из рядов буржуазии тех государств, которые ведут против нас враждебные и военные действия, в возрасте от 17 до 55 лет заключить в концентрационные лагеря…»

— Так ты всех предлагаешь расстрелять, упрятать в концлагеря, — кто же смотреть будет за неисправимыми? — с удивлением спросила Инесса.

— Не всех. В России пятнадцать миллионов кулаков, их надо расстрелять, выселить в Сибирь, пусть там трудятся пока не подохнут, как…мухи.

— А кто же кормить будет Россию? Ты что, Володя? Мы сами с тобой подохнем, если не будет хлеба.

— Пролетариат других стран… не оставит нас в беде. А ты думаешь, кулаки нас кормят? Как бы ни так. Да они прячут хлеб в подвалах и даже есть такие случаи, сжигают в амбарах, лишь бы советской власти не достался, товарищ Инесса. Беспощадная война против этих кулаков. Смерть им! Смерть, смерть! И их детям, и их внукам — смерть!

Ленин так распалился, что слюна стала брызгать изо рта. Инесса раскрыла ладони и когда они оказались мокрыми от слюны, нежно размазала по лысине вождя. Он встал и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.

Через какое-то время Инесса, опустив голову, повернулась и также бесшумно удалилась. Вождь даже не заметил этого. Воображение работало вовсю: кулаки, корчась от боли, когда им отсекают пальцы на руках, потом руки до плеч, но они не сдаются, так как они заклятые, врожденные враги народной власти. Они такими уже родились, поэтому не может быть и речи о перевоспитании. То же самое происходит и с промышленниками, капиталистами, эксплуататорами, попами, их много — пол России, а может и больше. Если всех расстрелять, то останутся только пролетарские массы и с этими массами можно осуществить мировую революцию. В кабинете стояла Надя за шторой, она слышала разговор с Инессой, тихонько плакала, а когда та ушла, и Володя пришел в себя, почти шепотом стала произносить его имя.

— Володя, у меня сегодня день рождения…

— Инесса, выстави за дверь это насекомое, — дал команду вождь, оглядывая пустой кабинет. — А, ты ушла Инесса, э, черт. Надя, Надюха-муха, уйди. Мировая революция не признает никаких дней рождения. Это архи важно. Ну да ладно, так уж и быть, подойди, в лоб поцелую по случаю дня твоей смерти.

— Как в свое время в Шушенском, — произнесла Надя, смахивая слезу, не расслышав конец фразы.

* * *

Вошла Фотиева, личный секретарь и вручила Ильичу шифрограмму, точнее копию, отправленную Троцким Межлауку, командующему войсками Урала, в которой сообщается, что части Красной армии повально сдаются врагу и в этом виноваты командиры из числа мобилизованных советской властью царских офицеров. Ленина это взбесило. Он тут же вызвал Дзержинского. Железный Феликс не заставил себя ждать.

— Товарищ Дзержинский, полюбуйтесь. Мобилизованные нами офицеры, так называемые военные специалисты, саботируют. Срочно узнайте у Бронштейна фамилии офицеров, а потом расстреляйте их семьи — отца, мать, сыновей и дочерей независимо от возраста; братьев, в том числе двоюродных и троюродных, дедушек и бабушек, всех, всех до седьмого колена. Вывесить списки, пусть все знают, что мировая революция беспощадна к предателям и пособникам империализма. Объявите офицерам под личную расписку, что они сами несут ответственность за судьбу своих семей. Это архи важно.

— От вашего имени, Владимир Ильич? — спросил Дзержинский.

— От имени революционных масс, товарищ Дзержинский. Моя информация, мои указания совершенно секретны. Моя фамилия нигде не должна звучать. Я себе не принадлежу, я часть революционных масс и от имени этих масс я даю всякие распоряжения и указания, товарищ Дзержинский. И вы так же действуйте. А мои записки должны храниться в партийных архивах вечно. Вскрыть их можно только после победы мировой революции, когда ни одного империалиста не останется на земле. Вы поняли? Можете идти. И не поддавайтесь слабости, слюнтяйству, какой-то там буржуазной морали. Никакой морали. Все, что делается именем революции морально.

* * *

Реввоенсовет, созданный Троцким рассылал всех комиссаров, это были, как правило, головорезы и шпики еврейской национальности — в полки, армейские штабы с той целью, что комиссары будут следить, как командиры выполняют свои обязанности. Гораздо позже военных комиссаров заменили секретари партийных организаций не только в армейских частях, но и на гражданке, начиная от детского сада, школы до крупного завода, министерства и т. д.

Как правило, Ленин давал секретные указания комиссарам. Вот некоторые из них. «Казань. Реввоенсовет. Раскольникову. При сомнительных командирах поставьте твердых комиссаров с револьверами в руках. Поставьте начальников перед выбором: победа или смерть. Не спускать глаз с ненадежных командиров. За дезертирство лица командного состава комиссар отвечает головой». Как видим, комиссары тоже находились под бдительным ленинским оком и его детищем НКВД.

Вскоре Троцкий сообщает, что не хватает револьверов, а без револьверов, приставленных к голове командира, невозможно добиться победы. «Без револьверов воевать нельзя».

Ленин вскоре создал специальные органы для борьбы с дезертирами, и тут же было задержано и расстреляно 79036 дезертиров. А 98 тысяч добровольно сдались молодчикам НКВД, которые использовались в качестве пушечного мяса.

Ленин, будучи ранен Каплан, пишет Троцкому:… «выздоровление идет превосходно. Уверен, что подавление казанских чехов и белогвардейцев, а равно поддерживающих их кулаков-кровопийц, будет образцово беспощадное. Горячий привет Ленин».

«Пенза. Губисполком. 29 августа 1918 года. Крайне возмущен, что нет ровно ничего определенного от вас о том, какие же, наконец, серьезные меры беспощадного подавления и конфискации хлеба у кулаков пяти волостей проведено вами? Бездеятельность ваша преступна. Провести массовый беспощадный террор против кулаков, попов и белогвардейцев, сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».

В том же году палач обращается к Троцкому: «Удивлен и встревожен замедлением операций против Казани…. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление».

Таких директив палача в отношении собственного народа нескончаемое количество. Это страшно. Палач является автором заградительных отрядов, которые использовались и во время Второй мировой войны его учеником Джугашвили.

Экзекуции проводились и среди красноармейцев.

Бесконечная, беспардонная демагогия и пустые обещания, помноженные на доисторическую звериную жестокость, помогли Ленину сломить сопротивление белых армий в гражданской войне. Белые офицеры, а в основном они составляли костяк армии, воспитывались в других условиях. Это были русские интеллигенты, аристократы, исповедующие иные ценности. Русский интеллигент неспособен был вспарывать животы сдавшимся в бою солдатам, своим кровным братьям.

Немаловажную роль сыграла и разобщенность командующих, чьи дивизии воевали против красных Комисаров. Они также не были поддержаны армиями Антанты. России суждено было погрузиться во тьму на долгие десятилетия коммунистического болота и мракобесия.

26

Изрядно потрепав несогласных с насильственным раем, отказавшись от лозунга «земля — крестьянам», Ильич вспомнил, что где-то за Уралом, кажется в Тобольске, в доме Ипатьева томится царская семья. Эта мысль током ударила в воспаленный злобой мозг вождя мировой революции.

Юные дочери, больной несовершеннолетний царевич Алексей, врач, повар, домработница находились под неусыпным контролем чекистов, ленинской гвардии.

Но теперь уже не революционная бдительность руководила вождем, не страх, что царь может вернуться, страна уже практически была сломлена, — теперь месть не давала ему покоя. Она кусала его как блоха, она грызла его как совесть, которой у него не было. Он вспомнил брата Александра, он видел его, болтающегося на веревке, беспомощного, с искаженным лицом. Тут же, как предлог возник образ Белой Армии. А белая армия могла вернуться, освободить царскую семью, царь мог возглавить армию и двинуться на Москву. Ужас, караул. И как мне раньше не пришла эта спасительная мысль в голову, подумал и хлопнул себя по лысине, да так, что услышала Фотиева и ворвалась в кабинет, чтобы спасти его.

— Товарищ Фотиева! Явилась, молодец, ценю, ценю за преданность и бдительность, получишь лишний килограмм черного хлеба в качестве премии. А пока вызовите мне Кацнельсона и Дзержинского, срочно, они мне нужны как революционеры, члены ЦК, как боевые товарищи по архи важному делу. Ну, идите, идите, чего вы стоите, хлопаете глазами? Премия не предусматривает медлительности, медлительность свойственна только буржуазии, а мы ее уже скрутили в бараний рог и этот рог опустили на дно параши, — га-га!

— Свердлова что ли? — стушевалась Фотиева.

— Да, именно его. Это его партийная кличка, вы это должны знать, между прочим. Он так и останется Свердловым, гусским а то уже контрреволюцией пущены слухи, что в Ленинском Политбюро одни евреи. И даже имеются еврейские погромы. А Свердлов — теперь гусский, он великий революционер, после меня, конечно. Как и я, он гусский. Стал гусским. Он трижды, четырежды гусский, как и польский еврей Дзержинский. За его спиной Урал, а Урал — это гусская территория, товарищ Фотиева. И я Ленин подарил ему эту национальность. Вот Бронштейн — настоящий еврей, умный, талантливый, не чета гусским дуракам, но я его крестил в гусского и назвал Т…оцким.

˗ Как же вы крестили, если Бога не признаете? ˗ спросила Фотиева, которая могла задать такой вопрос, который не позволено было задавать любому ходоку.

˗ А я кто, по-твоему? Я и есть бог…пролетарских масс.

˗ А, поняла.

Фотиева бросилась искать Кацнельсона, а Ленин все не мог остановиться. Он быстрыми шагами расхаживал по кабинету и произносил великие идеи о суде над Николаем Вторым.

— Это будет суд народа. Никто не сможет назвать нас и меня в том числе, убийцей царя. Это суд пролетарских масс. Хоть царь и подарил мне коня в Шушенском, и платил неплохие деньги на содержание, и даже дал возможность сыграть свадьбу, но пролетарские массы требуют его казни. И я ничего не могу поделать. А что касается царских дочерей, не познавших клубнички, то…пусть отправляются на тот свет. Там они найдут и женихов, и любовников, га…га…га. Ко всему прочему, не могу забыть казнь моего брата. Хоть и предлагали ему покаяться во имя спасения жизни, но он не согласился, и я не могу согласиться с тем, чтобы царь и его дети так просто топтали мою землю, которая принадлежит теперь революционным массам. И это архи важно. И всю царскую родню туда же, их очень много и… некая монахиня Елизавета Федоровна, красивая, черт возьми, ее бы того… обнять, но это буржуазная красота не по мне, не по мне, это архи важно. Бывшая жена московского генерал-губернатора под давлением народных масс, вынуждена была уйти в монастырь. Но это ее решение. Тем более она должна принять мученическую смерть как ее наставник Христос, которого не было, га…га…га. Христос, как и все попы, будет свержен. Я заменю его собой. И Бога тоже.

Кацнельсон в очках и с бородкой «под Ленина» бодро вошел в кабинет, захлопал в ладоши, выразив, таким образом, восторг от решительных шагов своего учителя. От его подкованных сапог оставались грязные следы на ворсистом ковре. И Дзержинский как вихрь ворвался и упал в кресло, рассматривая вождя, сгорбившегося и похудевшего…

— Вы, как юноша, Владимир Ильич, — сказал Кацнельсон, будущий Свердлов. — Я в восторге от ваших шагов. Это революционные шаги. И от вашего гомерического хохота, присущего только гениям, я в восторге. Я об этом издам книгу. По ночам, когда я просыпаюсь и больше не могу заснуть, в моей голове самостоятельно рождаются планы этой великой книги, героем которой…И знаете, — он перешел на шепот, — меня как мужчину интересует интимный вопрос. Это диктуется тем, что я как мужчина, стал сдавать. Даже молоденькая, революционно настроенная девушка из семейства гопников, порой не может меня возбудить для того, чтоб я удовлетворил ее в интересах революции. А вы как? как у вас с Инессой, ведь она уже старая, во всяком случае, кажется таковой, виски стали покрываться пеплом, ходит, немного сгорбившись, хотя значительно моложе вас и Надежды Константиновны. Жаркая она в постели? Должно быть жаркая, если вы ее до сих пор возле себя держите. Расскажите, клянусь революционной бдительностью, никто не узнает об этом. Может и мне найти более опытную и молодую женщину- гопничку? А ты, Феликс закрой глаза, вернее уши, ты не слышишь, что говорят и о ком говорят два великих человека.

— Янкель, Феликс, ты уши закрыл? закрыл молодец. Так вот, с возрастом любовь к женщине отходит на второй план, зато появляется любовь к Родине. Если считать родиной Россию, то тут проблемы, я не люблю Россию. Тебе, Янкель, подошли бы дочери царя Николая, если бы не угрожали мировой революции своим существованием, я бы тебе порекомендовал одну из них. А Инессу я собираюсь отправить на юг к Фрунзе, но так, чтоб она больше не смогла вернуться обратно, так чтоб ей там понравилось, и чтоб она там осталась эдак лет на тридцать. Ты как революционер, смог бы справиться с любой. Тело-то у царевен нежное, царское…, хоть и поганое, враждебное, интеллигентное, а интеллигенция — говно, товарищ Свердлов, или Каценльсон — Муцельсон. А ты…найди себе молодую революционерку из народа, возьми из тюряги, ведь ты там уже сидел, знаешь, какие там пылкие гопнички, что вынуждены были экспроприировать на свободе, за что их сажал царский режим. Она возродит твою способность. Так-то, товарищ Свердлов.

А теперь к делу. Дело — вот в чем. Дело в том, что царь и его семья не перестают меня беспокоить. Даже во сне их вижу, обнажив когти, ко мне являются. Как они смеют? Кто им позволил беспокоить вождя мировой революции?

Ты, товарищ Кацнельсон, только послушай, что пишет Нечаев! Он пишет, что надо уничтожить всю царскую семью. Браво Нечаев! Но ему не удалось это сделать, не успел. «Так вот то, что не удалось осуществить этому великому революционеру, сделаем мы», Янкель.

Пролетарские массы одобрят расстрел царской семьи. Всех до единого; и прислугу, и врача, и сторожа, и уборщицу, и мойщицу посуды — всех, кто окружает царя Николая Кровавого, поскольку они пропитаны царским духом. Не революционным, а царским. Царь Николай этого заслуживает. Кто убил моего старшего бата Александра? царизм убил. Не убил, в смысле расстрела, а повесил. Вот и мы должны всех повесить на Красной площади, на всеобщее обозрение пролетарских масс. Четвертовать, а потом повесить, потом снять, снова четвертовать и снова повесить, а единственному сыну — наследнику пустить кровь и повесить, чтоб болтался на ветру. А пролетарские массы будут в восторге от этой гуманной акции. Что это я говорю «гуманной». Пролетарская революция не признает гуманизма. Гуманизм — это буржуазное, враждебное нам понятие. Еще Бакунин говорил…, а что он говорил, ты не помнишь, Яша? Вспомнишь — приходи. Прав я, товарищ Свердлов или неправ? А впрочем, вождь всегда прав.

Ленин никак не мог остановиться. Он дошел до того, что стал требовать перемолоть царские кости, все сжечь и развеять над пустыней Сахара.

Свердлов, не получивший удовлетворявший его ответ на интересующий вопрос интимного характера, повторять его не стал, хорошо зная, что если повторит свой вопрос, Ленин выкатит глаза, налитые кровью и долго будет тараторить с нотками дьявольского подозрения в измене мировой революции и ее врагах. Поэтому он переключился на проблему, так волнующую своего вождя.

— Владимир Ильич! позвольте высказать свое личное мнение. Оно может быть иным, если вы прикажете или ЦК не будет согласен с ним. Я даже не знаю, высказать его или воздержаться. Но в интересах мировой революции, решусь на дерзкий поступок.

— Валяй, Кацнельсон, — разрешил вождь.

— Благодарю и да здравствует Ленин! — воскликнул Кацнельсон, вставая. — Так вот. Судить царскую семью принародно в открытом суде, мне представляется нецелесообразным. Почему? Да потому что, скажем, судить детей царя, тем более больного малолетнего царевича Алексея, не за что. Они никаких преступлений перед революцией не совершали и не могли совершить. Они — дети. Подростки. Я уверен, что мы одолеем белогвардейцев и всякую контрреволюционную сволочь, и вы утвердитесь как глава великого государства, тогда ваш авторитет распространится и на другие страны. Нас начнут признавать, устанавливать дипломатические отношения. С мировой революцией, похоже, небольшая передышка, она как бы отошла в тень, по крайней мере, до тех пор, пока у нас не кончится Гражданская война. А казнь детей даст возможность руководителям капиталистических государств задать нашим дипломатам один и тот же вопрос: за что? Не думаю, что это в наших интересах.

— Хорошо, обговорим этот вопрос на пленуме ЦК РКП(б). Ты там выступишь с этим предложением. Но учти, казнь царской семьи, в том числе и детей, осуществишь ты, не ты лично, а под твоим руководством, если хочешь, чтобы город Екатеринбург носил твое имя — Свердловск. А царь и его семья должны быть расстреляны, независимо от решения Пленума. Сделай это тайно. И учти: я здесь не при чем, я таких указаний не давал. Сделай так, чтоб никто не знал, что такое указание давал лично я, найди нужных, преданных революции людей. Среди них должны быть евреи. Евреи — это наши люди. Ты же еврей, Кацнельсон, вот и сделай эту гуманную акцию руками евреев. Можешь идти, Кацнельсон. А, подожди! О нашем разговоре никому ни слова, понял? Понял или нет? Если понял, повтори. Ни одна душа не должна знать, что великий Ленин казнил царских детей, понял или нет? Я здесь ни при чем. И на пленуме этот вопрос обговаривать не надо. А если обговаривать, то я на этот пленум не пойду. Я здесь ни при чем, ни при чем вот так, Кацнельсон.

— Именем революцией клянусь! ни одна душа знать не будет, что великий Ильич требовал казни детей.

27

Вождь задумался. Может действительно послы капиталистических стран начнут шуметь по поводу справедливой казни врагов революции, не смотря на требование народ. Надо как-то так, чтоб ни темно и не светло. Чтоб и нашем и вашим. Чтоб я к этому делу отношения не имел и чтоб вся царская семья вместе с прислугой, врачом и прочей прислугой были ликвидированы. А что если поручить ликвидацию семьи Николая Екатеринбургскому Совпеду? Пусть они расстреляют, а Москва ни при чем.

— Иди, Кацнельсон. Освободи кабинет, я думаю, а когда я думаю, никого не должно быть рядом. А ты Дзержинский, мастер расстрельных дел, освободи уши от зажатых ладоней. Феликс, если ты не спишь, слушай. Ты возьмешь на себя всяких там князей и особенно Елизавету Федоровну, монахиню, преподнеси ей змею на блюдечке с голубой каемочкой, Идет? А сейчас надо идти в подвал, расстреливать попов. Э, черт с ними, пусть их расстреливают твои замы, а ты составляй планы. Сначала всех арестуй, а потом…сам знаешь, что делать. С Кацнельсоном договоритесь, чтоб это было одновременно, но в разных местах. А пока побудь в приемной, ко мне Инесса рвется, черт бы ее подрал.

Дзержинский почесал бородку, глаза у него заблестели и ниже пупка у него что-то там зашевелилось. С приподнятым настроением он вышел в приемную и стал обдумывать план написания гениального труда «Ленин и революция».

Инессе в этот раз удалось умаслить своего угасающего любовника, он готов был выполнить основную миссию мужчины, но его организм, основательно подточенный, сработал досрочно, и вместо благоприятного воздействия на психику от контакта с женщиной, вышло одно расстройство. Он впервые брякнул в ее адрес оскорбительную фразу:

˗ Уходи, видеть тебя не могу.

Инесса только достала платок, вытерла глаза и бесшумно удалилась через черный ход, а вождь красный, как рак, слегка подергивался, произносил какие-то непонятные слова. Он сам открыл дверь приемной и сказал:

— Феликс, заходи. У меня тут возникла небольшая проблема. Попил слишком горячий чай с малиновым вареньем и меня, вдруг, бросило в жар. Это Фотиева виновата, я ее непременно накажу. А то и заменить могу и выслать за Урал. Нельзя долго держать рядом с собой, под боком бабу, она имеет возможность накапливать всякую секретную информацию и…и может передать французской разведке.

Дзержинский, не поднимая глаз, спросил:

˗ Что прикажете, великий стратег?!

˗ У меня тут проблема, политическая проблема, у меня нет других проблем, меня хорошо кормят, поят чаем с малиной, поэтому у меня только политические проблемы, черт бы их побрал. Мне уже надоели эти буржуи. И когда только они подохнут. Взяли бы, да подохли добровольно, сами и сняли бы все проблемы, но совести у них нет. Я, правда, отвергаю это понятие, совесть это буржуазная категория, а мы должны вырастить общество, которое не будет знать, что такое совесть.

˗ Конкретно, вождь народов, ˗ произнес Дзержинский холодным тоном, так похожим на тон головореза, отчего Ленин вздрогнул.

˗ Ах, да, забыл и это архи плохо. Так вот, брат Николая Второго, Михаил Романов обратился ко мне с просьбой сменить свою фамилию на фамилию жены и стать гражданином Барсовым. Он, видите ли, отказался от царской короны, когда его брат отрекся в его пользу, даже носил красную повязку на рукаве во время переворота. Он, видите ли, хотел бы жить среди пролетариата, ввиду того, что очень любит свою жену. Арестуй его, Феликс, и тут же покончи с ним, и жену его расстреляй. И Елизавету Федоровну…сбрось в шахту живую, пусть там молится.

— Я Михаила Романова арестую и отправлю в Пермь, там он будет расстрелян, а потом займусь остальными.

— Хорошо…. Только нам надо как-то так… Конспирация в этом деле, вот что нам надо. Феликс, посоветуй и посодействуй.

— Насколько я знаю, царь и его семья находятся в Екатеринбурге. Надо вызвать военного комиссара Уральской области Голощекина, коменданта Юровского и дать задание…

— Правильно, товарищ Феликс. Но только так… как-то так, не называя имен. Ты…посоветуй им расстрелять — всех, всех, родителей, детей и слуг. Но все должно быть строго законспирировано. Конспирация — это фундамент мировой революции, товарищ Дзержинский. Твоим именем тоже будут названы города и поселки. И памятник тебе в Москве поставят. Только, прежде необходимо снести все памятники царям и прочей сволочи. Они все были против революции, а если не были как Петр первый, то могли быть.

Дзержинский вскочил, как солдат революции и уже стал смотреть на входную дверь.

˗ Подожди, Феликс. Ты немного устал, я по глазам вижу. Угостить царскую семью пролетарскими пулями, поручено Кацнельсону ˗ Свердлову, я только что вспомнил. Есть возможность снять с тебя это тяжелое бремя. Работай пока в подвале и чаще мой руки, а то за ногтями высвечивается застывшая, присохшая кровь буржуев, наших заклятых врагов.

* * *

Дзержинский отправился выполнять задание своего учителя…пока в подвале. Он в эту ночь расстрелял 55 безвинных и гордился этим.

А что касается Михаила Романова, его судьбу решили другие головорезы. В ночь с11 на 12 июня 1918 года брат Николая Второго, Михаил Романов вместе с семьей был арестован, перевезен в Пермь и вместе со своим секретарем англичанином Джонсоном расстрелян без суда и следствия. Уничтожение царской семьи началось. Ужасное злодеяние шло успешно в ленинском духе. Затем была арестована Елизавета Федоровна.

28

Вскоре к Ленину пожаловали уральские головорезы Голощекин и Юровский. Они предложили план ликвидации царской семьи и обещали привезти награбленное золото, бриллианты (они уже знали, что драгоценности спрятаны в корсетах царевен).

Ленин пожал каждому руку, но сказал:

— Я… знаете, я здесь не при чем. Вы зайдите к Свердлову, у него получите подробную инструкцию. Инструкция должна быть приведена в исполнение немедленно. Как только, как только все исполнится — доложить лично мне, хотя не мне, а Свердлову. Меня этот вопрос не интересует, я здесь не при чем. Да и не хочу, чтоб потом, лет эдак через пятьсот, когда революция победит во всем мире, кто-то мог сказать: Ленин расстрелял царских непорочных дочерей и больного царевича Алексея. Не хочу и все тут. Ленин имеет право не хотеть. Ленин подвинул Бога и сам занял его место, этого скрыть нельзя, это очевидный факт, а факты — упрямая вещь. Это говорю я — вождь мировой революции. Кстати, как там Польша — пала? Это архи важно. Нет еще? А где Бронштейн, жид проклятый? Он что — трус? Когда с царской семьей и этой монахиней будет покончено, доложите мне и только мне, хоть ночью, а потом Дзержинскому и этому, как его? а Кацнельсону-Муцельсону, а он уж доложит ЦК. Вы слышите? Муцельсону, будущему Свердлову.

— Так он уже Свердлов. И памятник ему воздвигнут, кажись…

˗ Так быстро? Эх, каналья… А я? Медлю, хотя эта медлительность недопустима.

Семьи было совершено согласно инструкции, исходившей из уст Ленина. Оно было ужасным, зверским, трусливым, жестоким как сам вождь мировой революции.

Большевистские прихвостни тщательно скрывали этот бесчеловечный поступок своего вождя. Дескать, это Уральский совет решил, Ленин и не знал об этом, однако непосредственные исполнители казни Юровский и Голощекин, Войков и некоторые другие братья по крови Ленина, те, кто непосредственно палил из браунинга, с гордостью рассказывали молодежи на различных собраниях, как это происходило. Убийцы не стеснялись в выражениях, но главного убийцу никто не вспоминал: главный убийца всегда был в тени.

Мешок с ценностями царевен в Москву доставил Юровский. Ленин не скрывал восторга, но распорядился произвести дезинфекцию, дабы можно было к ним прикоснуться.

— Товарищ Юровский, от имени революционных масс благодарю вас за своевременную и нужную работу. Вы свой долг выполнили перед пролетариатом и достойны всяческих наград. Но я думаю, товарищ Юровский, что вы и ваши товарищи теперь и не только теперь, но и в будущем сможете выступать перед массами и рассказывать, как все это было. Нашу молодежь необходимо приучать к жесткой революционной бдительности и подобным решениям. Надо, чтобы расстрелы узурпаторов стали нормой и даже достижением революционной молодежи. А то всякие демократы под прикрытием демократии талдычат о гуманизме. Гуманно только то, что революционно. А за ценности спасибо. Думал ли царь, когда вешал моего старшего брата, что я, то есть, мы расстреляем его наследника и всю его семью? Ан получилось, не так ли, комиссар Юровский?

— Владимир Ильич, мой заместитель Никулин все время скандалит с Ермаковым, кто больше выпустил пуль в царя и его дочерей, я даже не знаю, что с ними делать. Они и к вам рвутся, чтоб вы разрешили этот спор.

— Передайте им мою благодарность, они оба сделаливеликое историческое дело и их заслуга перед социалистической революцией неоценима.

Но два палача не успокоились. После многочисленных выступлений перед коллективами заводов и фабрик, перед учителями, молодежью о своем героическом подвиге (подлом убийстве) — ликвидации царской семьи, они уже, будучи дряхлыми стариками, с налитыми кровью глазами, затеяли судебную тяжбу — кто из них больше выпустил пуль.

Большевистская машина по перемалыванию костей к этому времени уже все кости перемолола и мозги отравила.

Расстрел царской семьи и прислуги, за освобождение которых, якобы, вели борьбу большевики, было для Ленина задачей номер один после Октябрьского переворота, который волею судьбы, достался ему так легко. Но как, же так: с царизмом покончено, а царь жив. И не только он, но и его наследник. Больной, правда, подросток еще, достаточно царапины и он может умереть своей смертью, но это слишком долго ждать. Четыре дочери. В чем их вина? Да в том, что они дышат воздухом большевистской свободы. Нет, я, вождь мировой революции, и царские дочери — это просто несовместимо. Ни одна из них не стоит моего партийного товарища Инессы Арманд, да и Нади тоже. У Нади, правда, глаза брр, откуда взялась эта проклятая базедова болезнь? Это они, царские дочери, наслали. Никакой пощады дочерям царя. Правильно сделал товарищ Юровский, он заслуживает поощрения и повышения по службе.

Ленин лежал на диване в сапогах с длинными голенищами, скрестив руки на затылке. Он не думал, что эти сапоги и каждая тряпка, что на нем надеты, будут выставлены в главном музее страны и миллионы рабов от колхозника в лаптях и до профессора с бородкой клинышком, с замиранием сердца станут осматривать это барахло, и едва слышно восклицать: да это же вещи самого Ленина! Он в этих сапогах ходил, какие гениальные сапоги! Жаль, нельзя понюхать, да языком полизать, прикоснуться к вечности. А это бруки, ленинские бруки! Таких брук нет во всем мире, интересно, а пахнут ли они…ленинской мочой? ведь Ленин тоже человек, нет, он сверх человек! Как я счастлив, что хожу по той же земле, по которой ходил и ты, дорогой Ильич. Сегодня я в лаптях, но как только мы построим коммунизм, я надену сапоги такие же как ты.

Ленин, лежа на диване, думал… Ему мерещился красный флаг над всеми столицами мира и он, жалкий вчерашний эмигрант, потерявший всякую надежду осуществить переворот в России, становится вождем всемирного пролетариата. Реки крови текут по улицам и площадям этих столиц, а его сердце, жаждущее мести, наполняется радостью как у всякого маньяка, когда его жертва испускает последний вздох.

«Концлагеря по всему миру! В качестве мести за угнетение рабочих и крестьян! Начальником этих лагерей должен быть Дзержинский. Самая подходящая кандидатура. А во главе всемирной Красной армии будет стоять Троцкий. Когда концлагеря будут переполнены, я дам указание товарищу Троцкому в плен никого не брать. Всех уничтожать на месте. Всех, всех! тех, кто думает иначе, тех, у кого есть излишки. Трупы сжигать! А для этого понадобятся гигантские печи… Я человек скромный, но нельзя отрицать, что я великий человек. Я гений. Я свергнул не только царя, но и свергну Господа Бога. Я сам стану Богом. Я уже Бог, но пока в узком кругу. Сначала надо уничтожить царя…, а его уже уничтожили, мне только убедиться надо воочию. Потом я возьмусь за Бога. Храмы уже разрушают, но их слишком много. А попов надо сослать в концлагеря, пусть там общаются со своим Богом. Товарищи! да здравствует ми…овая…еволюция!»

В это время кто-то постучал в дверь. Ильич вскочил, приблизился к стене и бочком направился к замочной скважине, приложил левый глаз. Там, за дверью стояла Надежда Константиновна с красными навыкате глазами с большим холщовым платком, похожим на портянку. Она часто прикладывала эту тряпку к носу, давно нестираную, негромко сморкалась и таинственно шевелила губами. Ильич был уверен, что она на него молится, поскольку она первая уверовала в его мудрость, а после Октябрьского переворота и в гениальность. Она была настолько счастлива с ним, что терпимо относилась к своему заклятому непобедимому врагу, своей сопернице Инессе Арманд. И подумать только, у Инессы громада детей от других мужчин, потому что она любвеобильная женщина, а она, Наденька, так катастрофически постарела после сорока, после раннего климакса, что для нее Ильич стал как бы платяным шкафом и, тем не менее, какое он имел право поступить с ней так по-свински? Конечно, это его право, он все-таки вождь…Сука эта Инесса.

Ильич сам открыл дверь, сам пригласил ее кивком головы, сощурил левый глаз и не диктаторским, а елейным голосом спросил:

— Наденька, ты ли это? что тебе нужно от вождя мировой революции?

— Володенька, милый мой… Я тут читала Короленко «Историю моего современника» и вспомнила твою ссылку. Я к тебе приехала, а ты с ружьем охотился, царь выплачивал тебе пособие на содержание, и я подумала: не слишком ли гуманно тогда относились к революционерам? И Короленко был в ссылке, как на курорте: сам губернатор Вологды приезжал к нему, сосланному, чтоб пожать руку.

— Правильно ты думаешь, Наденька. В пролетарских тюрьмах такого не будет, и быть не может. Пролетарские тюрьмы должны быть рассчитаны на то, что если враг революции и всего пролетариата попал туда однажды, у него не должно быть шансов на возвращение. В пролетарских тюрьмах на первом месте должны стоять психологические и физические методы давления до тех пор, пока не разоружится полностью, а полное разоружение наступает только в момент кончины. Вот и царь, похоже, разоружился…, вместе с дочерями и наследником.

— Так наследник же болен!

— Без буржуазных сантиментов, Наденька. Говори четко, броско как жена вождя мировой революции. Если ты хочешь покопаться в моей душе, то это преждевременно, я занят… делами, имеющими отношение к всемирной истории. Не поддавайся уклону… правому… левому и еще черт знает, какому. Отправляйся спать, помня, что гений в лице твоего мужа на страже твоего сна. А чтоб скорее уснуть, раскрой том Маркса, это способствует сну. Только мои произведения не дают спать.

— Володенька…я не позволю тебе так неуважительно относиться к своему здоровью. И так у тебя нервы расшатаны до придела.

— Вождь мировой революции не имеет права на отдых. Прощай, Наденька.

Тут раздался телефонный звонок. Ильич бросился к аппарату, но задел ногой за край ковра и гениально упал на пол.

— Это падение не для истории! — воскликнул он и живо поднялся. — Слушает Социализм. Социализм у телефона. Это Штейнброн? Какие новости Штейнброн? конспирация соблюдена? очень хорошо, похвально, похвально. Если у моей двери никого нет, нажмите дважды на кнопку звонка. Ах, вы уже в своем кабинете! тогда милости просим, как говорится.

Он довольно потер руки, потом застыл в мертвой позе и задумался. «Неужели существует судьба? Еще несколько лет назад меня бы и на порог не пустили, а теперь ты сам ко мне явился, вернее твоя голова, отделенная от туловища. Это работа чекистов. Молодцы чекисты, так держать! Вы настоящие ленинцы! Хороший пример для этих русских дураков. Но пока никто не должен знать об этом. Имущие классы России пока они существуют, могут воспылать гневом и начнут трубить на весь мир о злодейском убийстве царя, этого чрезвычайно редкого феномена в истории. Раньше казнили королей, но на глазах у толпы, на основании решения суда. Тогда люди не знали конспирации. А теперь конспирация. Это понятие тоже выдумано мной, поскольку я — гений».

Тут в дверь слабо постучали. Ильич бросился открывать, будучи уверен, что это Троцкий с посылкой. Но на пороге стояла Инесса с улыбкой на лице, покрытом мелкой сеткой морщин.

— И…и. несса, ты?! Тогда входи, милости просим, как говорится. Ты того, соскучилась? Вождь народов разрешает тебе остаться и быть свидетелем великого исторического события, которое может быть помещено во всех газетах мира не раньше, чем через пятьдесят лет. А теперь молчание и еще раз молчание. Во имя сохранения спокойствия в стране и оголтелой пропаганды со стороны империалистов других государств, конец которых также близок, как и русского царя, чья голова скоро предстанет перед нашими глазами. Ты, Инуся, дуй за ширму, укройся там для конспирации. Этого требует мировая революция. Давай живо, сюда могут войти. Впрочем, не торопись: вождь народов может и не сразу открыть дверь, он имеет на это право, полное право, поскольку он выражает интересы трудящихся всего мира.

— Володенька, дорогой! ты для меня…личность…в мужском обличье, а я слабая женщина и питаю к тебе слабость уже давно как к мужчине, хоть ты…, но не будем об этом говорить. Я не знаю…, рок какой-то. Видимо, гений и слабая женщина, которая может быть полезна только в постели, а дальше она ему совершенно неинтересна, ибо, как объяснить, что ты сегодня даже не заглянул ко мне. Даже Надя, твоя законная супруга и то пришла ко мне со слезами на глазах и говорит: сходи, курва, проведай Володю. Вот я и пришла. Ты… все ли у тебя в порядке? Головных болей нет? Среди казненных тобой невинных особ много женщин?

— Ха…ха…ха, хо…хо…хо! — раздался гомерический смех злого гения. — Ты, Инесса, не туда гнешь. Я очень люблю тебя, и свои чувства к тебе изложу в письменном виде. Это для истории. Хотя…партийная скромность, куда деваться. Вождь мировой революции не имеет право на личную жизнь. Это эгоизм, товарищ Инесса. Я уже о любви выступал публично. Помнишь, я говорил про стакан? Из него не все могут пить. Но, Инесса, моя дорогая партийная подруга, уже идут, слышишь шаги за дверью? Этот Бронштейн страшный человек. Он Троцкий. Дурацкий псевдоним. Сумасброд он, вот он кто. После моей смерти он не сможет меня заменить. Вообще, второго, такого как я, нет и быть не может: гении рождаются раз в тысячелетие. Кто будет управлять этой дурацкой страной после меня? Прячься, прячься, Инеска. За ширму марш: ать-два, ать-два.

Ильич прилип к полотну двери, приложив правое ухо. Топот ног в солдатских ботфортах, сделанных в Германии, приближался. Владимир Ильич не стал дожидаться дверного звонка и повернул ключ.

— Това…ищ Т…оцкий! Почему так поздно? Ваши посланцы ни к черту не годятся, разберитесь немедленно и если это саботаж расстрелять…без суда и следствия. Чем больше мы расстреляем, тем лучше. Всякая революция делается на крови. Давайте ящик! Он тяжелый? Тогда ставьте на табуретку. Топор с вами? Нет топора? Почему, товарищ Троцкий? Это ревизионизм. Где Кацнельсон? Сюда его незамедлительно…с топором.

— Да Владимир Ильич, не стоит. Ящик открывается. Этот замок сделан уральскими рабочими специально для вас по заказу выдающихся партийных деятелей Голощекина и Юровского. Сейчас он на замке, а ключ у Яши Юровского, он там, у парадной лестницы, хочет удостоиться чести лицезреть вас и рассказать, как он убивал царскую семью.

— А еще кто там?

— Яша Кацнельсон, Никулин и Юровский.

— Яков Свердлов? Тогда зови.

Ленин взял ящик с головами царя и царицы, отнес на диван и припал к нему грудью. Он не заметил, как вошли три выдающиеся исторические личности, необразованные и жестокие убийцы, на совести которых уже было много убийств. — Яша Юровский, Яша Кацнельсон, Бронштейн и Никулин. Они стали за спиной гения, который приказал умертвить царскую семью и доставить головы в Москву в этом небольшом ящике, чтоб посмотреть Николаю Второму в мертвые глаза.

Ильич тихо стонал и временами что-то бормотал себе под нос. Головорезы стояли и улыбались, никто не решился произнести хоть один звук. Только Яша Кацнельсон (Свердлов), чьим именем будет назван Екатеринбург за заслуги в злодейском убийстве царя и его несовершеннолетних детей, вдруг захлопал в ладоши. Его поддержали остальные убийцы. Ленин запищал от восторга, оторвал руки от ящика и поднял их вверх. Аплодисменты усилились.

Так вот, товарищи, все мы присутствуем…, короче, мы присутствуем при полной и окончательной победе над царизмом. Это исторический момент. Когда произойдет революция во всем мире, художники и писатели, такие как Максим Горький, будут писать о вас романы и рисовать портреты. Товарищ Юровский, ключ от ящика!

Юровский сунул маленький ключик, пять раз повернул его, и ящик автоматически открылся. Показались головы царя и царицы. Их шеи были обмотаны грязными тряпками, пропитанными засохшей кровью.

Володя на радостях первый пустился в пляс. За ним последовал Юровский, Кацнельсон, Бронштейн и Никулин. Юровский взял ящик и бросил на пол. Теперь танец продолжался вокруг ящика. Ленин на какое-то гениальное мгновение остановился, шлепнул себя ладонью по лысине, а затем, хлопая в ладоши, пошел вприсядку. Его примеру последовали и другие. Инесса стояла за ширмой и наблюдала за дикой пляской революционеров, называющих себя гениями.

«Ты ли это, Володя? Похоже, что у тебя что-то с мозгами. Но, увы, твоя болезнь заразительна: твои последователи, как и ты, начинают терять рассудок. Что мне делать, куда деваться? Надо удирать во Францию. Но там посадят. Вон, у него уже пена изо рта, что делать?»

— Володя, опомнись! Ты погляди в зеркало, на кого ты похож. О Боже!

— Инуся, давай с нами. Ты мой соратник, мой партийный товарищ, докажи, что это так перед лицом истории! — произнес Ильич и протянул ей руку. Инесса покорилась. Она впервые услышала голос не человека, а дьявола, и не могла ему противостоять. Она, так же как и остальные, пустилась в пляс. Но лицо царицы испугало ее.

— Мне дурно и я вынуждена покинуть вашу пляску… смерти. Пляшите, рассвет уже недалеко.

— Это ревизионизм, товарищ Арманд. Идите и разоружитесь, произнес Володя и погрозил ей пальцем.

— Простим ее, она женщина, слабое существо, сказал Троцкий.

— А дочерей Николая Второго расстреляли? Они тоже слабые. А вообще, как все это происходило? Нам же надо утвердить этот гуманный, в духе пролетарской морали акт на заседании ЦК. Товарищ Юровский, вам слово.

29

Ленин и его гвардия, его пришельцы евреи из Западной Европы и даже переодетые немцы победили в самых крупных городах России ˗ Петрограде и Москве, но глупо было бы останавливаться на достигнутом. Чтобы покорить огромную страну, большевики затеяли гражданскую братоубийственную войну. И здесь братья по крови пригодились как нельзя лучше: в любой дивизии, в любом полку они возглавляли ВЧК, а ВЧК было что-то выше командующего в Красной армии. Евреи в непосредственных боях не участвовали, они следили за теми, кто стрелял, за командиром, как и какие команды он отдавал и если надо было, они могли поставить командира к стенке и расстрелять лично, либо в подвале пустить пулю в затылок. Евреи, латыши и прочий пролетарский люд проявили необычную жестокость к пленным и непосредственно на полях боев.

Ленин с новой силой принялся за общее руководство в принятии тех или иных решений на фронтах Гражданской войны.

Услышав о том, что казаки Дона, что-то там замышляют, что высказываются против и даже, что-то такое там организуют, он, как и положено, пришел в бешенство и вызвал того же Бронштейна и Янкеля Кацнельсона, будущего Свердлова, чьим именем уже назван город на Урале.

Всегда, когда Ленин приходил в бешенство и у него, как у бешеной собаки, начинала течь слюна, к нему заходили, словно чуяли, его самые преданные два головореза — Бронштейн — Троцкий и Янкель Кацнельсон. Они обычно садились в кресла, не ожидая приглашения.

— Лейба! Мы можем погибнуть! На Дону образовалась такая банда, такие мощные силы…во главе с…с Корниловым, царским генералом и Калединым. Тоже генералом. Янкель ты слышишь, или ты глухой. Никакой реакции, Янкель. Не будет никакого города, что носит твое имя.

— Ильиц, Ильиц, я весь дрожу и наполняюсь ненавистью к мировой буржуазии и всему Дону. Дай мне только полномоция, и я всех вырежу на чертова мать, ты слысис, Ильиц?

Он тут же прослезился и уже готов был пасть на колени, но Бронштейн ухватил его за ухо и приказал оставаться на месте.

— Да, я в курсе. И у меня уже есть план. Пусть Янкель остается у меня политруком, а ты, Володя, выдели десять дивизий с артиллерийскими пушками, сотни три пулеметов и…неограниченные полномочия. Несколько месяцев и бесхвостые обезьяны Дона исчезнут с лица земли.

— А дети, а старики? — не унимался Янкель.

— Янкель, ты страдаешь отсутствием политической воли, — сказал Ленин, щуря левый глаз и сверля бедного, дрожащего еврея, скрючившегося в кресле. — Дети вырастут и начнут нам мстить, как можно оставлять детей живыми, если их родителей убивают. Что касается стариков, то тут на ваше усмотрение, хотя они достойны наказания. Кто вырастил и воспитал врагов революции — они, так ведь? так. И пусть получают по полной. На Дон надо послать войска. Ни перевоспитывать, ни болышевизировать «контрреволюционное» казачество мы не можем и не собираемся, оно должно быть уничтожено, как таковое.

24 января 1919 г. Оргбюро ЦК выпустило циркулярную инструкцию за подписью Янкеля Кацнельсона-Свердлова, в которой говорилось:

«Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно, провести беспощадный массовый террор ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применить все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти».

Предписывалось «конфисковать все сельскохозяйственные продукты, провести… в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на пустующие казачьи земли, заселить в пустые дома».

Начиная наступление, Троцкий писал о казаках:

«Это своего рода зоологическая среда, и не более того. Стомиллионный русский пролетариат даже с точки зрения нравственности не имеет здесь права на какое-то великодушие. Очистительное пламя должно пройти по всему Дону, и на всех них навести страх и религиозный ужас. Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции… Пусть последние их остатки, словно евангельские свиньи, будут сброшены в Черное море…».

Он же ввел в обиход противоказачьего похода термин: «устроить карфаген», не смотря на то, что уставшие от войны, дрогнувшие, в надежде на спасение казаки, сами открыли фронт, назвав его красным, но даже это в расчет не принималось. Красный комиссар Южного фронта Колегаев требовал от подчиненных частей массового истребления казачества.

Командующий 8 армии жид Якир писал в приказе:

«Ни от одного из комиссаров дивизии не было получено сведений о количестве расстрелянных белогвардейцев (казаков), полное уничтожение которых является единственной гарантией наших завоеваний».

Первая волна казачьего геноцида покатилась со вступлением на Дон красных войск. Реквизировали лошадей, продовольствие, кое-кого, походя, пускали «в расход». Убивали офицеров. Иногда просто хулиганили — так, в великолепном Вешенском соборе устроили публичное венчание 80-летнего священника с кобылой.

Но это были цветочки, лишь преддверие настоящего ужаса. Далее следовало полное расказачивание или полное истребление казаков независимо от социального положения. Запрещалось само слово «казак», ношение военной формы и лампасов. Станицы переименовывались в волости, хутора — в села. Часть донских земель вычленялась в состав Воронежской и Саратовской губерний, подлежала заселению крестьянами. Во главе станиц ставили комиссаров, часто из немецких или еврейских «интернационалистов». Населенные пункты обкладывались денежной контрибуцией, развертываемой по дворам. За неуплату — расстрел. В трехдневный срок объявлялась сдача оружия, в том числе дедовских шашек и кинжалов. За не сдачу — расстрел. Казаков начали грести под мобилизацию. Разошедшихся по домам из желания помириться, их, уже не спрашивая никаких желаний, гнали за Урал.

* * *

А кроме всего этого, начались систематические массовые расправы. Чтобы читатель не воспринял красный террор как исключительное свойство ЧК, отметим — на Дону свирепствовали в основном трибуналы, доказав, что в кровожадности они нисколько не уступают конкурентам.

Но и кроме трибуналов убийц хватало. Соревновались с ними в зверствах все местные эшелоны советской и партийной власти, особые отделы и чекисты. Расстреливали офицеров, попов, атаманов, жандармов, простых казаков, всех, кто якобы выступал против советской власти. Мужское население от 19 до 52 лет секли шашками по ночам. Расстреливали семьи ушедших с белыми. Раз ушел, значит, «активный». По хуторам разъезжали трибуналы, производя «выездные заседания» с немедленными расстрелами. Рыскали карательные отряды, отбирая скот и продовольствие. Казнили при помощи пулеметов — разве управишься винтовками при таком размахе? Кое-где начали освобождать землю для крестьян-переселенцев из центральных губерний. Казаки подлежали выселению в зимнюю степь. Или, на выбор, под пулеметы.

Михаил Шолохов в романе «Тихийм Дон», считавшийся гордостью советской литературы, после первых двух частей, написанных не им, пошел нести всякую чушь. Красные комиссары в его романе эдакие, почти добродушные паиньки, воевали только с явными врагами, косили только тех, кто был на передовой, а местное население не трогали. Вся жестокость и непримиримость вместилась только в Митьке Коршунове, который грозил Мелехову родному брату жены, но эти угрозы не помешали Григорию вернуться домой, когда его казачий полк был полностью разгромлен. И это Шолохов, величина. А что говорить о других писаках, которые со школьной скамьи лизали анус родной КПСС?

Шолохов старался обойти острые углы, такие как, бессудный расстрел в Мигулинской 62 казаков-стариков или расстрелы в Казанской и Шумилинской, где количество расстрелянных в течение 6 дней достигло 400 с лишним человек. Но настоящей картины в романе он так и не показал, не решился…разделить свою судьбу с земляками.

В Урюпинской число казненных доходило до 60–80 в день. Измывались. В Вешенской старику, уличившему комиссара во лжи и жульничестве, вырезали язык, прибили к подбородку и водили по станице, пока он не умер. В Боковской комиссар расстреливал ради развлечения тех, кто обратил на себя его внимание. Клал за станицей и запрещал хоронить…

Хладнокровный палач и коммунистический фанат, Смилга, несколько позже, а точнее, в 1937 году, когда ему самому предстояло буквально на следующий день стать у стенки и выкрикнуть последнее: да здравствует товарищ Сталин, назвал происходившее на Дону зверствами и ужасами.

Репрессии приняли такой размах и жестокость, что сами некоторые большевики содрогались. Конечно же это были гопники — звери в человеческом облике. К ним примыкали уголовники, выпущенные Лениным из тюрем за убийства и изнасилование малолетних. Сюда можно отнести и всех евреев из западных стран, в задачу которых было поголовное уничтожение русских. Ленин практически ежедневно получал сведения о казнях невинных, и радости не было конца. В ответ он звонил Бронштейну и от души благодарил его за любое введение нового метода казни.

Сначала Дон оцепенел от ужаса. Пытался найти правду у советской власти на местах и в Москве, у Ленина. Люди даже не могли предположить, что творящийся кошмар благословлен и выпестован самим центральным правительством и его вождем Лениным.

Выдержали казаки при втором нашествии большевиков всего лишь месяц. Пока не поняли, что их попросту систематически истребляют… В десятых числах марта почти одновременно в нескольких местах вспыхнуло восстание. В Еланской, когда 20 местных коммунистов поехали арестовывать казаков, поднялся Красноярский хутор. Казак Атланов собрал 15 человек с двумя винтовками — пошли шашками и плетками отбивать арестованных. Атаковали в конном строю, один был убит, остальные отступили. Привезли погибшего на хутор, сбежался народ, заголосили бабы… И этот один убитый — после тысяч жертв — стал каплей, переполнившей чашу. Прорвалось все накопившееся…В Казанской, когда на очередной хутор приехали 25 трибунальцев с пулеметом производить там «Карфаген», тоже восстали. Пошла цепная реакция. Сотник Егоров поднял по казачьему сполоху 2 тыс. человек. Казаки трех хуторов прогнали большевиков из Вешенской. Вначале восстали 5 станиц — Казанская, Еланская, Вешенская, Мигулинская и Шумилинская. Хутора самостоятельно формировали сотни, выбирали на сходах командиров из самых боевых. Наступательных операций не предпринимали — связывались с соседями, прощупывали разъездами окрестности, истребляли карателей и чекистов. В качестве агитационных материалов повстанцы распространяли найденные у большевиков инструкцию Оргбюро ЦК РКП(б) от 24.01.19 о казачьем геноциде и телеграмму Колегаева о беспощадном уничтожении казаков. Постановили мобилизовать всех, способных носить оружие, от 16 до 70 лет.

Большевики сначала не придали восстанию особенного значения. Оружие выгрести они уже успели. А мало ли было крестьянских бунтов, подавляемых быстро и малой кровью (со стороны карателей)? Таким же привычным восстанием представлялось и казачье. Но оно отличалось казачьей спайкой, привычкой дисциплины, способностью быстро организовываться. И разливалось все шире: поднялись Мешковская, Усть-Хоперская, практически весь Верхне-Донской округ. Началось брожение в соседних, Усть-Медведицком и Хоперском округах. «Столицей» стала окружная станица Вешенская. Лозунг был выдвинут поначалу «За советскую власть, но против коммуны, расстрелов и грабежей», т. е. близкий махновской программе. Председателем исполкома избрали военного чиновника Данилова, командующим стал хорунжий Павел Кудинов, георгиевский кавалер всех 4-х степеней.

20 марта, разбив посланный на них карательный отряд, Вешенский полк взял 7 орудий, 13 пулеметов и занял Каргинскую. На другой день, изрубив одними шашками еще один отряд, — Боковскую. Область восстания протянулась на 190 км. Только тогда красные начали снимать с фронта регулярные полки, обкладывая эту область со всех сторон. Сражались повстанцы отчаянно. Не хватало даже винтовок — их добывали в боях. Дрались холодным оружием, дедовскими шашками и пиками. Не было боеприпасов. Отливали картечь из оловянной посуды. На складах в Вешенской были найдены 5 млн. учебных холостых патронов. Их переделывали вручную, переплавляя на пули свинцовые решета веялок. Такие пули без сердечника и оболочки размягчались от выстрела, с сильным жужжанием летели недалеко и неточно, но при попаданиях наносили страшные рваные раны.

Дети на местах боев выковыривали из стен и земли пули с картечью. Стаканы снарядов для картечи вытачивались из дуба. Для имитации пулеметной стрельбы делали специальные трещотки.

Рано или поздно восстание было обречено на гибель. И когда пришла пора трезво оценить обстановку, повстанцы обратились к белым. Делегация на лодках пробралась через расположение большевиков в Новочеркасск с мольбой о помощи. Казаки просили прислать оружия, табаку, спичек. Единственное, чем пока могли им помочь Донская и Добровольческая армии, — это мешать красным снимать с фронта войска. Вооруженным силам Юга России и самим приходилось туго. Пали Одесса и Крым, огромные силы большевиков навалились на фланги, глубоко прорываясь от Царицына и Донбасса, большевистская любовь к народу угрожая самому существованию белогвардейского Юга.

Краткий итог казачьей трагедии таков:

Сожжено заживо, расстреляно, отравлено боевыми химическими веществами. Выслано в Сибирь на вымирание было в основном мирное, гражданское население станиц: старики, женщины и дети.

По оценкам одних специалистов от 800 тысяч до 1 миллиона 250 тысяч жизней унёс казачий геноцид.

По другим данным, красный геноцид унёс больше трёх миллионов жизней.

Если бы Михаил Шолохов вернулся из той жизни и увидел эти цифры, он выбросил бы свой «Тихий Дон» в мусорное ведро истории.

30

Советские люди, обнадеженные Хрущевской оттепелью, и развенчанием культа личности, не могли так просто расстаться со своим кумиром Иосифом Джугашвили, поэтому решено было вернуться к Ленину, и это возвращение было встречено на ура. Советские люди словно проснулись в счастливом сне и встретив новую мумию, возрадовались, как христиане новому Мессии. Заработали не только преподаватели марксистской науки в учебных заведениях, но и лекторы ˗ тысячи, сотни тысяч лекторов по всему Советскому союзу. Люди с каким умилением слушали лекции о вожде мирового пролетариата. Ведь он остался один ˗ единственный божок, самый безгрешный, самый мудрый и самый добрый на земле. Это был Ильич, Ильич, Ильич!

Когда же лектор марксистских бредней, перебрав все косточки, все изгибы пальцев и особенно прищур, этот признак гениальности и мудрости, доходил до мозга Ленина, как достояния мировой цивилизации, все замирали в молчаливом рабском наклоне головы, раздавались едва слышные ахи и вздохи, а потом замирали, глядя на палец лектора, приподнятый кверху, и только жужжание мух могло нарушить мертвую тишину.

Всякий слушатель считал себя счастливым, что он живет в эпоху, созданную гением всего человечества Лениным, который создал, теоретически обосновал зародившееся коммунистическое общество, и это общество наступит уже в недалеком будущем. Только Ленин и только он, его гениальный мозг, которым обладал только земной Бог, мог создать основы счастливого общества. Ленинский мозг создал и наш мозг, мозг своего раба, именуемого советским гражданином, и даже если этот мозг пухнет от постоянного недоедания, точнее от голода, ничего страшного, надо потерпеть, подождать…1980 года, ибо в этом году наступит рай на земле ˗ коммунизм.

‒ Сколько весит мозг вождя мирового пролетариата, можно узнать? ‒ задавали слушатели один и тот же вопрос.

Не каждый лектор мог дать правильный ответ, поэтому мусолил вокруг да около, в результате получалась каша, замешанная на лжи, а ложь для коммунистов — священный постулат. Без него не обходилось ничего, даже «трех спальная кровать — Ленин с нами».

‒ Ну, вы сами понимаете, это же мозг Ленина! Это его мозг! Это страшный вопрос, хотя, должно быть нам смертным не дано знать — чего, как и сколько, но я бы ответил так: он весит… миллионы тонн, этот мозг, больше всей нашей планеты в том смысле, что такого мозга еще не рождала цивилизация, он гораздо больше мозга любого человека на Земном шаре. Вообще-то я советовал бы не затрагивать эту тему, потому как это…космос, космос, а вы понимаете, что такое космос. Космос и Ленин — близнецы-братья, товарищи. Это недоступно для понимания простому человеку. Мозг Ленина ‒ мозг гения всех народов планеты Земля. На этот вопрос мог бы ответить только институт марксизма-ленинизма и то боюсь, полного ответа не получится. Лучше не задавать таких вопросов, а ждать светлого и счастливого будущего.

Преподаватель доставал влажный платок из кармана брюк и вытирал пот с лица, но пот продолжал литься как у настоящего раба, которого секли бичом, вымоченным в соляном растворе по голому хребту. А мы ахали и охали, как правило, на пустой желудок.

От чего умер Ленин после захвата власти, что произошло с его мозгом, советские ученые с дрожью в коленях, объятые предсмертным страхом пропустили, не оставив ни капли правды, поэтому у нас есть моральное право усомниться в том, что мозг Ленина ‒ это серое вещество здорового человека.

Маниакальная озлобленность и мстительность, ненависть к Родине, где он родился и вырос, симпатии к евреям, которыми он себя все время окружал, попытка низложить Бога и занять его место в душах своих рабов; расчленение России и разбазаривание ее земель, ‒ его кредо.

Возможно, у Ленина начались проблемы с психикой задолго до захвата власти. Злые языки утверждают: у Ленина был сифилис мозга, и он его не лечил.

Жестокость и бесчеловечность, которую проявил вождь мирового пролетариата по отношению к поверженным, могла бы поразить любого дикаря, питающегося в пустыне человеческим мясом. А то, что он заключил унизительный Брестский мир с Германией в 1918 году, добровольно уступив немцам чуть ли не половину земель России, просто поражает недальновидностью и безграмотностью. Если он отблагодарил немцев за то, что они для него и его камарильи выделили вагон и снабдили деньгами, чтоб добрался в Россию и совершил там государственный переворот, ‒ не слишком ли высока цена за услугу?

* * *

Сам Ленин как физический субъект ‒ некий симбиоз разных национальностей ‒ евреев, калмыков, и кого-то еще. В нем было все что угодно, кроме русской души, доброты, кроме гуманного отношения к людям. Он ненавидел Россию, считая ее плацдармом для захвата власти в мировом масштабе. А русских без стеснения называл дураками.

От Ленина в плане раздачи русских земель не отставали Джугашвили и Хрущев.

— Мне доложили, — высказывался вслух Ленин, — что работники ВЧК Михаэльс и Бронштейн, то бишь Троцкий, лично расстреливают заложников, да так точно, так прицельно, что на каждого врага народа тратится всего один патрон. Сколько было расстреляно заложников? тридцать шесть тысяч? Это, конечно, не так много, но и не так мало. Но това. ищ Б. онштейн или товаищ Т…оцкий отказались от наград. Не скромность ли это? Это революционная скромность и примерное служение делу мировой революции. Мировая революция не за горами, она победит, поэтому мы будем беспощадны к ее врагам, мы их продолжим беспощадно расстреливать. Лозунг: стрелять, стрелять и еще раз стрелять — это наш девиз, девиз мировой революции.

Он прохаживался по кабинету, заложив руки в карманы брюк, и продолжил монолог с самим собой, который ему так нравился:

— Ай, да Володя! Как мудро, как гениально ты сказал. Завтра это должно быть опубликовано во всех газетах. А наши центральные газеты свободно продаются во всех странах мира. Пусть пролетариат читает, пусть знает, что в Москве нахожусь я, Ульянов, и думаю о судьбах простых людей всего мира.

Зазвенел телефон. Володя вздрогнул: он был таинственно трусливым и нервным. Разжав руки, с величественным видом поднял трубку правой рукой, а пальцы левой сунул в маленький карманчик жилета.

— Слушаю, Ульянов! Что-что, эсеры? Опять они? Расстрелять! Немедленно! Суд революционного трибунала: тройка, расстрел на месте. Патронов не жалеть. А кончатся патроны, эсеров собрать и в концлагеря на перевоспитание. Товарищ Кацнельсон! когда покончите с попами? Расстрелять всех, расстрелять! Некому убирать трупы? Трупы сжигать. Обливать керосином и сжигать. Церковные храмы превратить в конюшни, колокола сбросить и переплавить на орудия, золото собрать и сдать в казну. Нам нужно это золото на мировую революцию. Ее мы начнем с Польши. За Польшей Германия, за Германией Франция. Я немцев хорошо знаю. Что, что, как быть с подростками? расстрелять! Никого в живых не оставлять. В данном случае, товарищ Кацнельсон, нам не нужны свидетели нашей принципиальности. Основная черта коммуниста скромность. Скромность, скромность и еще раз скромность. Скромно, но прицельно нажимайте на курок, товарищ Кацнельсон.

Ульянов почесал бородку, будто в ней завелись пролетарские вши, не прекращая мыслить — работать, работать и еще раз работать на благо пролетариата всего мира:

— Пусть половина человечества погибнет, нет, не половина, а две третьих, но пролетариат должен взять власть в свои руки, а если пролетариат обуржуазится, ему такому пролетариату туда же дорога. Это тоже должно быть напечатано во всех газетах, но… в несколько иных выражениях. Должна просматриваться забота о трудящихся… не только России, Россия — это дерьмо, страна дураков. Должна просматриваться забота о трудящихся всего мира. Товарищ Бонч…Брунч! вы здесь? Запишите, что я сказал. Это для истории, для мирового пролетариата.

В кабинет Ильича вошел Троцкий один из самых ярких и жестоких головорезов, командующий пролетарскими войсками. Это он подавил Кронштадский мятеж.

— Пролетарский головорез по вашему приказанию прибыл! — отчеканил Троцкий (Бронштейн). — Докладываю: Варшавский бандит, а ныне выдающийся сын русского народа и рабочего класса всего мира Феликс Дзержинский слишком либерален по отношению к врагам революции. Он берет в заложники лишь небольшие группы людей за пропажу одного комиссара. А я считаю, что надо брать по кварталам и не заводить в подвалы для исполнения решений военно-революционного суда, а расстреливать прямо на площадях из пулемета на виду у огромной толпы пролетарских зевак. И могут быть представители мировой буржуазии. Для них это полезно: страх должен врасти в их гены, товарищ Ленин.

— Закрой поддувало, Бронштейн! Товарищ Дзержинский знает, что делает. Не трожь товарища Дзержинского! Когда нам было трудно, когда мы были никто, ничто, когда мы считали копейки, и над нами простирала крылья голодная смерть, товарищ Дзержинский, как и товарищ Джугашвили, грабили банки, а это был грабеж награбленного, и приносили нам. Это спасло партию, меня как вождя этой партии, мою семью в составе трех человек от позорной политической смерти.

— Владимир Ильич! что делать, если среди заложников дети или старики? Может их в порядке исключения отпускать, пусть дышат воздухом свободы и благодарят революцию и ее вождя за дарованную жизнь.

— Это правый уклон, товарищ Бронштейн! Я от вас этого не ожидал. От плохого семени не бывает хорошего племени, товарищ Бронштейн, и урожая тем более. Всех расстреливать беспощадно, всю эту сволочь. И детей, и стариков, всех… во имя мировой революции.

Вошел третий головорез Дзержинский.

— Владимир Ильич, мои работники, сотрудники ВЧК, а это массы, их в Петрограде свыше одного миллиона, они все до одного требуют ваших портретов как символа мировой революции. Это могут быть портреты, написанные маслом и съемки на кинопленку.

— Нет, нет, еще раз нет. Вождь мировой революции Ленин скромный человек. Никаких портретов. Пусть читают мои статьи.

— Но массы требуют, Владимир Ильич, — сказал Дзержинский. — Вопрос только в том, что…

— В чем загвоздка, товарищ Дзержинский?

— В деньгах, Владимир Ильич. Партийная казна испытывает финансовые трудности, а такой прорыв в мировой культуре, как распространение портретов гения всего человечества, требует много затрат. В Петрограде голод, люди умирают от голода. Только сегодня среди заложников, были такие, которые просили расстрелять их в первую очередь. Их на носилках спускали в подвал и там приканчивали.

— Пополнить партийную казну путем национализации, экспроприации, утилизации, механизации и автоматизации, горячо говорил Ильич. — Мир — народам, земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. Товарищ Фотиева, запишите это высказывание для истории.

— Я это уже записывала, Владимир Ильич, — робко произнесла Фотиева.

— Ах, да, помню, — Ильич сощурил глаз, взял Фотиеву за подбородок и начал сверлить ее глазами-буравчиками. У Фотиевой начали дрожать и гнуться ноги в коленях. — Стоять! Товарищ Фотиева, вы, конечно, записывали мое изречение, в этом я нисколько не сомневаюсь, но вы не там поставили запятые, и вышла путаница. Все поняли в буквальном смысле слова. Я же имел в виду, что мир наступит после всемирной пролетарской революции, когда все народы объединятся вокруг меня и моей партии, уверуют в дело коммунизма, тогда зачем им воевать, проливать кровь во имя их интересов. А сейчас беспощадная война. Война, прежде всего гражданская, война управления ВЧК с врагами революции, война с теми, кто думает иначе, чем мы коммунисты, выразители интересов народа России и всего мира. Что касается земли крестьянам, то каждый крестьянин получит ее… в объеме…размерах…двух квадратных метров только после того, как перестанет дышать и думать: тогда же наступит коммунистический рай. Так что, товарищ Фотиева, конспектируйте, конспектируйте, чтоб слово в слово. А вы, товарищ Дзержинский пополните партийную кассу. Возьмите в заложники священнослужителей, монахов. В церквах и монастырях кучи золота. Продайте капиталистам, и тогда с портретами вождя мировой революции не будет возникать проблем. Статуэтки можно будет лепить не только из гипса, но и из золота. А я в свободное время соглашусь позировать художнику портретисту, — чего не сделаешь, если требуют массы. А ты свободен, Бронштейн.

— Слушаюсь, Владимир Ильич.

— Ну, батенька, какие новости? — обратился он к Дзержинскому, когда Троцкий закрыл дверь с той стороны. — Нет ли в среде чекистов слюнтяев, у которых рука дрожит в ответственный момент? Надо им внушать, что враги мировой революции — это дерьмо, дерьмо, дерьмо и они недостойны жалости. Товарищ Дзержинский! патронов не жалеть, а если патроны кончаются, добивать штыками. Как мне доложил Кацнельсон, царскую семью не только расстреливали из наганов, но и добивали штыками. Оказывается, царские дочери, были на удивление живучи. Пули их не брали, пришлось применять штыки. Эх, молодцы! — Ленин прохаживался по кабинету и потирал руки, испачканные в крови не только царских дочерей, но и остальных соотечественников, которых он и любил, и ненавидел одновременно. — Что вы клюете носом, товарищ Дзержинский, когда мы решаем мировые проблемы? Найдите деньги на мои портреты! Надо удовлетворить просьбу трудящихся. Сколько миллионов портретов должно быть? Сто? Двести? Нет, сто. Я человек скромный, ибо каждый великий человек обладает этим качеством. Кайзеру Германии пошлите телеграмму, пусть раскошеливается, сволочь. Мы и до него доберемся.

— Будет сделано, Владимир Ильич.

— Не будет сделано, а уже делается, вот как надо говорить. У вас, батенька, уклон налицо. Уклон и еще раз уклон.

31

Яша Юровский встал по стойке смирно, вытер влажный подбородок грязным рукавом чекистской кожаной куртки, пригладил пейсы и начал свой исторический рассказ, который, правда, долгие десятилетия будет храниться на самом дне архивов КГБ.

— Знацца, понимаешь, так… када я, мудак, получил распоряжение от товарища Свердлова, а товарищ Свердлов говорил, шо это распоряжение от вас, Владимир Ильич…

— Товарищ Юровский! какое образование вы получили в царской России? Какое и почему вы разглашаете военную тайну? Кто вам сказал, что Свердлов сказал, что он получил такое распоряжения от вождя мировой революции Ленина? я такого распоряжения не давал, я здесь не причем. Продолжайте…, товарищ.

— Во второй класс ходил немно-сь, потомычки выгнали за фулиганство, суки, бля… прохвосты, такую их в душу и Бога мать.

— Бога не вспоминайте. Я бог, а того бога, что вы вспоминаете, уже нет, понятно? продолжайте, товарищ.

— И за революцийонную деятельность, е…их мать, и непочтение к одной старой учительнице…, тертого стекла в булочку подсыпал перед чаепитием, — промямлил Юровский.

— Ну, вот-вот, сразу видно. Революционер. Но ничего. Зато вы не гусский интеллигент. А гусская интеллигенция — это говно. Значит. вы — говно. Продолжайте, товарищЮровский…польский еврей. А интеллигенцию мы уничтожим и только некоторых отправим за границу. Так вот, дорогой мой родственник по духу, я — вождь мировой революции к убийству царской семьи не имею ни малейшего отношения. Где это вы слышали, товарищ Юровский, чтобы гений был замешан в убийстве царских дочерей и юного больного царевича Алексея? Это все Уральский Совет рабочих и крестьянских депутатов постановил, — верно, товарищ Кацнельсон? Я и не знал об этом. Так что, товарищ Юровский, нигде никогда не упоминайте мое имя в связи с законной ликвидацией царской семьи по требованию рабочих и крестьян России, и всего мира, хоть это был вполне гуманный акт. Кроме того, с них никто кожу не сдирал, на кострах не поджаривал в живом виде, раскаленные иглы под ногти не всаживал и колодками коленные суставы не сдавливал. А следовало бы. По требованию рабочих и крестьян. Товарищ Кацнельсон! Были ли такие требования трудящихся? Были, конечно, они не могли не быть. Почему не фиксировали, товарищ Кацнельсон? О, у тебя уже штаны буреют. Описался, значит, ну не дрожи, как осиновый лист. Мы назовем Екатеринбург твоим именем в честь победы над царем-узурпатором. Ты мог не только кислотой облить их трупы, ты мог сжечь трупы и пепел над Уралом развеять. Над пролетарским Уралом. Ну, да ладно: пролетарская культура, большевистская гуманность и интеллигентность не позволили это сделать. А следовало бы. Прав я, товарищ Троцкий? Прав, конечно, прав. Итак, товарищ Юровский, излагайте, как это было. Только правду и только правду. И на этот раз без мата.

— Я же с тобой, Ильич, по специальной связи обчался и запомнил твои слова: убить и царевича тоже, это архи важно. У нас на Урале никто не горовит «архи важно». Так что не х… выкоблучиваться.

— Товарищ Юровский! излагайте, излагайте суть вопроса, мы вас внимательно слушаем! — требовал вождь мирового пролетариата.

— Ну, значит, в два часа дня 16 июля 1918 года ко мне приехал Филипп и передал постановление Исполкома о том…короче, о том, что я могу выполнить свой революционный долг прикончить Николая Второго и его семью, его повара, врача, экономку Демидову, короче, всю эту шваль. Как можно жестче, как можно быстрее.

Ночью ко мне постучит некий «трубочист», он заберет трупы и скромно их обольет соляной кислотой, и подожжет. Я вызвал людей, раздал им оружие. Среди наших выдающихся революционеров, готовых совершить великий подвиг, находились революционеры еврейской национальности, мои кровные братья. Они подключились к гаманному процессу по части сжигания трупо врагов революции и всего мира. И латышские стрелки. Они хором заявили, что не будут стрелять в царских дочерей и больного мальчика-царевича Алексея. Я офигел, мине в тувалет захотелось, но я трижды стрельнул и все прошло. Хотите, я повторю чичас эту срельбу?

— Повешу, — сказал Бронштейн.

— Не хотите? ну и не надо. Пусть будет стыдно вам и вашим детям перед всем человечеством за отказ выполнить свой революционный долг. Я ослобоняю вас от этой благородной и почетной миссии. У нас есть, кому стрелять. Сам Ленин — стрелок, дай Боже!

— Я прикончу двоих, — заявил товарищ Никулин, мой заместитель, который ворвался без разрешения.

— Так оно было! — воскликнул Никулин. — Только Ермаков неприлично присваивает себе заслуги в расстреле царской семьи. Это нескромно, Владимир Ильич. Поправьте его. Нечего украшать его грудь орденами и медалями за великий подвиг. А то я на него в суд подам.

— А что делали бойцы еврейской национальности? — спросил Янкель Кацнельсон.

— У них руки дрожали, они все угол искали, чтоб оттуда из-за угла пострелять.

— Това…ищи, — произнес Ленин, поднимая руку вверх. — Все получите по заслугам. Екатеринбург переименуем в Кацнельсон.

— В Свердловск, я же с вашего разрешения Свердлов, а Кацнельсон я по происхождению, по рождению, по крови гусский.

— Да, да, да, согласен. Так вот Екатеринбург станет Свердловском…на вечные времена, а что касается вас, товарищ Юровский, то один из городов так и будет называться: «Юрьевск». Это будет процветающий город с вашим портретом на каждом перекрестке. Один из поселков по выбору самого Никулина будет называться «Никулино». Давайте дальше, товарищ Юровский. Това…ищ Кацнель…, вернее, това…ищ Свердлов, вы одобряете или не одобряете? Да, да, одобряете, я знаю. Дальше, Юровский, герой революции. С самого начала.

— В два часа ночи постучал «трубочист». Я открыл. Каждый из нас поприветствовал друг друга словами: да здравствует вождь мировой революции Ленин! Я спустился в подвал, куда последовал и конвой. Я каждому раздал по револьверу и кучу патронов к ним, а затем поднялся наверх к царской семье. Все крепко спали. Никто не храпел, только малыш иногда стонал во сне. Царица обняла своего больного сына, но он все равно стонал. Пришлось стучать кулаком, ногой, а часовому, стоявшему у двери, прикладом по полу, а потом и по спинкам кроватей. Первым проснулся отец, Николай.

— Встать, вашу мать! в городе неспокойно, нас всех могут убить. Для вашей же безопасности и сохранения вашей жизни всем надо спрятаться в укрытие. Вождь мировой революции заботится о вас грешных.

Подождите, пожалуйста! — просит Николай, протирая глаза. — Женская половина должна одеться. Потом надо бы помолиться перед тем, как спуститься в подвал.

— Десять минут на сборы! — даю я команду и прячусь за часового.

Но прошло только осмь минут, я стремительно вхожу и становлюсь рядом с Медведевым. Романовы совершенно спокойны. И тени подозрения на их лицах нет. Анастасия улыбается, а царевич Алексей становится рядом с отцом. Дисциплинированные, черти. Я делаю полшага вперед и говорю:

— Всем вниз, в подвал! Все за мной! У царевича стали подкашиваться ноги. Отец вынужден был взять его на руки. Остальные, кто с подушкой, кто с другими вещами покорно стали спускаться в подвал следом за мной. Царица Александра Федоровна тут же уселась на стул, ее сын Алексей тоже. Мне это не понравилось, и я скомандовал: встать! Все встали, заняв продольную и боковую стену.

— Внимание, говорю, обращаясь к царской семье, Исполнительный комитет Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала постановил: покончить с Домом Романовых!

Раздались женские вопли: «Боже мой! Ах, ох, спаси нас, Господи! За что нам такая участь?» Николай Второй тоже бормочет: Господи, Боже ты мой! Что же это такое?

— А вот, что это такое! — произношу я и вынимаю пистолет. — Это вам за брата нашего дорогого и любимого Володи Ленина, за Александра! И тут я нажимаю на курок. Мне последовали и другие выдающиеся сыны социалистического отечества.

— Так нас никуда не повезут? — слышится приглушенный голос врача Боткина.

— Повезут, повезут — всех и тебя, голубчик, — горовю я и всаживаю ему пулю в живот. — Я вижу, как падает Боткин под женский визг и стоны. У стены оседает и в судорогах корчится врач. Одна из царских дочерей, кажись Ольга, двинулась от двери в правый угол комнаты. В пороховом дыму от кричащей женской группы метнулась женская фигура, сраженная выстрелом Ермакова.

— Стой, прекратить огонь! — командую я. Стало тихо, аж в ушах звенит. Вдруг из правого угла комнаты выходит девушка, прикрытая подушкой, и говорит:

— Меня Бог спас. Слава тебе, Господи.

Это служанка Демидова. Шатаясь, поднимается одна из царских дочерей, закрываясь подушкой: в пуху увязли пули. Проклятье. Что делать?

— Отомкнуть штыки и прикончить всех — раздается мой голос, звучащий громче пуль.

Тут застонал царевич Алексей. Я двинулся к нему и десять раз проткнул его штыком. Мои соратники приблизились к царевнам и вонзили им в грудь острые революционные штыки. Последних мы добивали Татьяну и Анастасию.

— Довольно! — радостно произнес Ленин. — Картина ясна. Хотя, нет, нет и еще раз нет! Я хочу знать, как выполнено мое распоряжение расправиться с Елизаветой Федоровной, супругой московского генерал-губернатора. Кто доложит? Голощекин, ты?

Голощекин стал дрожать от страха, а потом, глядя на Кацнельсона, чьим именем будет назван город на Урале, невыразительно произнес:

— Яша Михайлович Куцыйкальсон лучше знает. Я расправлялся с семьей Николая Второго, а Кальсон руководил ликвидацией остальных членов царской фамилии. Он раньше нас с Никулиным сделал эту работу, Владимир Ильич.

— Товарищ Свердлов, почему молчишь? — вытаращил глаза главный убийца всех невинных. — Вождь мировой революции все должен знать в мельчайших подробностях. Это архи важно, товарищи. Может ты эту Елизавету, сестру супруги Николая Второго обнимал и целовал. Мне говорили, что она была невинная. Как это так: быть замужем и остаться девственницей. Ложь и еще раз ложь. Ее мужа московского генерал-губернатора еще раньше прикончили великие люди России в 1905 году и не без моего участия. В общем, Кацнельсон-Муцнельсон, докладывай, насколько ты был тверд.

Кацнельсон высморкался в грязный платок, достал засаленную записную книжечку с красными пятнами на обложке.

— Дело было так, товарищи. В апреле 1918 года в один из религиозных праздников монахиня Елизавета Федоровна была арестована по моей команде и увезена в Пермь. Этот вопрос был согласован с вами, Владимир Ильич. Именно вы требовали ее немедленного ареста и национализации золотых украшений монастыря. За ней добровольно поехали две послушницы Яковлева и Янышева. С монахиней вывезли и арестованных великих князей Иона, Игоря и Константина в сторону старой заброшенной шахты. Связав руки и ноги, их всех бросили живыми вглубь шахты. Ну, в общем, все.

— Почему не расстреляли? Феликс Дзержинский докладывает, что их трупы выкрали белые, увезли в Китай, а оттуда в землю обетованную. Но слава Ленину, то есть мне, они мертвы. Коба, спляши танец смерти в честь этого события. А Землю Обетованную мы освободим от ига капитализма, извлечем их трупы и сожжем. Ура, товарищи! Коба, давай пляши. Всем евреям плясать. Асса, асса!

Все убийцы во главе с Лениным пустились в пляс, но уже через несколько минут стали задыхаться и расселись по своим местам.

— Благодарю вас, вы свой долг перед социалистической Родиной выполнили, как полагается, товарищ Свердлов! Надо всем памятник поставить на Родине там, где они родились.

— Правильно, Владимир Ильич. Но нам надо принять Постановление об увековечивании памяти выдающихся революционеров. Тогда все начнется с нас, а потом дойдет и до таких, преданных революции и социалистическому отечеству стрельцов как Юровский, Никулин, Медведев, Голощекин, Войков и другие работяги СиКа.

— Готовьте Постановление, товарищ Кацнельсон, то есть товарищ Свердлов, прошу прощения. Я это Постановление подпишу без задержки. Оно будет опубликовано во всех газетах и журналах. Кстати, газеты и журналы прошлого режима закрыты, товарищ Троцкий?

— Все давно закрыты, Владимир Ильич.

— Этим занимается Джугашвили-Сталин?

— Джугашвили…, он сложный человек.

— Какой же он сложный? А кто грабил награбленное, вернее, экспроприировал Тифлисские банки и приносил нам огромное количество золотых рублей, когда нам было трудно? Или вы не помните? Товарищ Джугашвили перспективный человек. Он, правда, плохо говорит по-русски, но это неважно. Я сам не очень симпатизирую, будем так говорить, симпатизирую русскому языку и русским тоже. Русский язык надо сделать интернациональным, перемешать надо все языки. Немцы должны понимать русский язык, а русские дураки немецкий. Когда мы победим во всех уголках мира, я перенесу столицу в Швейцарию или в Германию. А Россия… — это страна дураков.

— Я полностью согласен с вами, Владимир Ильич, — произнес Юровский, хлопая в ладоши и снова пускаясь в пляс. Ему последовали Кацнельсон, Бронштейн, потом ввалился Дзержинский, Бонч- Бруевич. Ульянов-Ленин был в середине, в кругу своих соратников и единомышленников. Все плясали вокруг дорого Ильича, но потом и он начал плясать.

Вскоре они подхватил его на руки, благо он был невысокого роста, щуплый, с большой лысой головой и сощуренными глазами.

— Да зд…аствует ми…овая…еволюция! — кричал он.

— Да здравствует мировая революция! — повторяли соратники.

— Где Джугашвили? — спросил Ленин.

— Мой здэс! — ответил Джугашвили, открывая дверь.

— Ты нам станцуешь лезгинку, — сказал Ленин.

— Моя будэт танцевать на фронт, на гражданский война. Когда гражданский война начнотса? Кто будэт командовать войсками на гражданский война?

— Троцкий, кто же еще?

— Троцкий враг револуций, — сказал Джугашвили.

— Товарищ Юровский! Джугашвили есть царский сатрап. Прикончи его, получишь звание: лучший стрелок, — произнес Троцкий, тараща глаза.

— Това…ищи, не будем ссо…иться, я п…иказываю, — истерически завопил Ленин. — Если вам до…ога…еволюция, не смейте конфликтовать. Я не люблю этого. Давайте лучше спляшем по очереди…интернациональные танцы. Кто древнееврейский танец спляшет Бронштейн, Кацнельсон или Юровский? А ты, товарищ Коба-Джугашвили, спляши нам грузинский танец, да так, чтоб пол ходуном ходил. Кто самый смелый вперед!

— Асса! — заревел Джугашвили, будущий второй гений страха. Он плясал так, выпучив глаза, что даже Троцкий позеленел. Троцкий еще не знал, что он будет изгнан Кобой и через много лет по его же приказу, зверски убит топором в затылок. Даже Ленин не мог знать, что его верный ученик переплюнет его по количеству убиенных и станет называть его в тесном кругу негодяем.

Стоять! — скомандовал Ильич. — Всем сесть! Слушайте меня. Гражданская война уже началась, поскольку империалистическая окончилась. Мы подписали Брестский мир. А гражданскую войну мы не окончим до последнего вшивого интеллигента, до последнего солдата-белогвардейца, до последнего кулака в деревне, до последнего промышленника в городе, пока всех не перережем, не изгоним из страны. Война не на жизнь, а на смерть. И не только внутри страны. Надо двигаться дальше. Мы должны освободить Польшу, двинуться на Германию, Францию, а потом освободить Восток. Кого из вас пошлем в Польшу? Троцкий, поедешь?

Владимир Ильич, я рекомендую Тухачевского. Пусть докажет свою преданность марксизму-ленинизму и мировой революции, — сказал Троцкий убедительно.

Товарищ Сталин, ваше мнение…, кстати, вам товарищ Сталин ехать в Царицын. Завоюете его — пусть он потом носит ваше имя — Сталинград.

Тогда Питэргург будэт носит имя Лэнинград на вечный покой, ваша мудрость.

Не хорони меня, товарищ Джугашвили заранее.

Пачэму хоронит? При ваша жизнь пуст будэт Лэнинград, согласны, товарищи?

Согласны! Согласны! — завопили все соратники-головорезы.

Тогда моя будэт танцевать.

Уже рассветает, товарищи, — сказал Юровский. — Нам часик на отдых, а потом надо браться за великие дела. Я хочу подарить мешок с бриллиантами, мы с Никулиным их привезли сюда.

А где вы их взяли? — спросил Ленин.

Мы собрали с тел царских дочерей.

Молодцы, вы грабили награбленное. Это должно стать законом социалистической морали, — изрек Ленин очередную крылатую фразу.

Тут открылась дверь. Вошла Надежда Константиновна. Ее вид испугал всех. Воцарилась тишина. Только Ленин имел право ее нарушить.

— Где Инесса? — спросил он.

— В гостиной лежит и плачет.

— О, тогда пляски окончены. Това…ищи, прошу п…ощения. Меня ждут. Това…ищ Инесса наш д…уг и наша обязанность позаботиться о ее здо…овье и самочувствии.

32

Телеграмма от московского губернатора, польского еврея Смидовича Петра Гермогеновича, пришла со значительным опозданием и разозлила Ильича. Он ругался матом, грозил снять его с должности, швырял телеграмму и снова поднимал ее, и снова читал, а когда вошел второй вождь с двумя пистолетами на боку и тремя ножами за пазухой Лейба Бронштейн, ткнул ему телеграмму в нос и сказал:

— Полюбуйся!

Лейба протер очки по этому случаю, пробежал подслеповатыми глазами несколько строчек и расхохотался.

— Я тоже ждал этого сообщения. А кто прислал? Смидович? Гм, паршивый еврей! хотя, постой…, а почему? почему эту телеграмму не прислал Кацнельсон, ведь это его обязанность. Это он отвечал за ликвидацию клана Романовых. Всыпь ему по последнее число!

— Да он придурок, все ходит с платком, глаза вытирает от слез.

— А что случилось, почему, опять в кого-то влюбился?

— Похоже. Но это архи важно, в кого бы ты думал? В Елизавету Федоровну, жену бывшего генерал-губернатора Москвы. Роясь в ее обители, он нашел ее фотографию в молодости и ослеп от ее красоты, болван. Но уже было поздно. С ней уже было покончено. В последнее время я перестал ему доверять и держал связь со Смидовичем, который отправил ее в Пермь. Я его просил проследить ее путь до самого конца. Он следил, но плохо. Я ждал почти два месяца.

— Ну, конец-то хороший. Главное, что все Романовы, которые правили Россией 300 лет уже на том свете. Радоваться надо.

Кто такая Елизавета Федоровна, мало кто знает на постсоветском пространстве. Мы восполним этот пробел, потому что каждый знает, как Ленин застегивал штаны, как чихал, как щурил глаза, и это было достижением мировой истории, а кто такая Елизавета Федоровна — гы, кому она нужна?

Великомученица Елизавета Федоровна родилась в Германии 20 октября 1864 в городе Дармштадт. Она была вторым ребенком в семье Великого герцога Дармштадского Людвига и принцессы Алисы, дочери королевы английской Виктории. Ее родная сестра Александра Федоровна была замужем за Николаем Вторым, царем Русской империи.

Дети воспитывались в традициях старой Англии, их жизнь проходила по строгому порядку, установленному матерью. Детская одежда и еда были самыми простыми. Старшие дочери сами выполняли домашнюю работу: убирали комнаты, постели, топили камин. Впоследствии Елизавета Федоровна говорила: «В доме меня научили всему». Мать внимательно следила за талантами и наклонностями каждого из семерых детей и старалась воспитать их в духе христианских заповедей, вложить в сердца любовь к ближнему, особенно к страждущим.

Родители Елизаветы Федоровны раздали большую часть своего состояния на благотворительные нужды, а дети постоянно ездили с матерью в госпитали, приюты, дома для инвалидов с букетами цветов, ставили их в вазы и разносили по палатам больных.

Елизавета с детства любила природу и особенно цветы, которые увлеченно рисовала. У нее был живописный дар, и всю жизнь она много времени уделяла этому занятию. Любила классическую музыку. Все, знавшие Елизавету с детства, отмечали ее религиозность и любовь к ближним.

В 1873 году разбился насмерть ее трехлетний брат Фридрих. В 1876 году в Дармштадте началась эпидемия дифтерита, заболели все дети, кроме Елизаветы. Мать просиживала ночами у постелей заболевших детей. Вскоре умерла четырехлетняя Мария, а вслед за ней заболела и умерла сама Великая герцогиня Алиса в возрасте 35 лет. В тот год закончилась для Елизаветы пора детства. Она поняла, что жизнь на земле — путь Креста. Она всеми силами старалась облегчить горе отца, поддерживала его, утешала, а младшим своим сестрам и брату в какой-то мере заменила мать.

На двадцатом году жизни принцесса Елизавета стала невестой великого князя Сергея Александровича, пятого сына императора Александра II, брата императора Александра III. Она познакомилась с будущим супругом в детстве, когда он приезжал в Германию со своей матерью, императрицей Марией Александровной, также происходившей из Гессенского дома. До этого все претенденты на ее руку получали отказ: принцесса Елизавета в юности дала обет безбрачия. После откровенной беседы ее с Сергеем Александровичем выяснилось, что он тайно дал такой же обет. Причины такого обета объяснить трудно. Если только поверить в тайну жениха, что в постели он видел не женщину, а мужчину. По взаимному согласию брачный союз их был духовным, они жили как брат с сестрой.

О том, как впоследствии Елизавета относилась к духовному супругу, не требовавшего плотской любви в течение десятилетий, сведений нет. Елизавета Федоровна с мужем Сергеем Александровичем жили дружно в какой-то особой, духовной любви.

Вся семья сопровождала принцессу Елизавету на свадьбу в Россию. Вместе с ней приехала и двенадцатилетняя сестра Алиса, которая встретила здесь своего будущего супруга, цесаревича Николая Александровича.

Венчание состоялось в церкви Большого дворца Санкт-Петербурга по православному обряду, а после него и по протестантскому в одной из гостиных дворца. Великая княгиня напряженно занималась русским языком, желая глубже изучить культуру и особенно веру новой своей родины.

Великая княгиня Елизавета была ослепительно красива. В те времена говорили, что в Европе есть только две красавицы, и обе — Елизаветы: Елизавета Австрийская супруга императора Франца-Иосифа и Елизавета Федоровна.

Большую часть года Великая княгиня жила с супругом в их имении Ильинское, на берегу Москвы-реки. Она любила Москву с ее старинными храмами, монастырями и патриархальным бытом. Сергей Александрович был глубоко религиозным человеком, строго соблюдал все церковные каноны, посты, часто ходил на службы, ездил в монастыри — Великая княгиня везде следовала за мужем и простаивала долгие церковные службы. Здесь она испытывала удивительное чувство, так непохожее на то, что встречала в протестантской кирхе.

Елизавета Федоровна твердо решила перейти в православие. От этого шага ее удерживал страх причинить боль своим родным и, прежде всего, отцу. Наконец, 1 января 1891 года она написала отцу письмо о своем решении, прося благословения.

Отец написал письмо, в котором говорил, что решение ее приносит ему боль и страдание, и он не может дать благословения. Тогда Елизавета Федоровна проявила мужество и, несмотря на моральные страдания, твердо решила перейти в православие.

13 апреля в Лазареву субботу было совершено таинство миропомазания Великой княгини Елизаветы Федоровны с оставлением ей прежнего имени, но уже в честь святой праведной Елизаветы — матери святого Иоанна Предтечи, память которой Православная церковь совершает 5 сентября. В 1891 году император Александр III назначил великого князя Сергея Александровича Московским генерал-губернатором.

Супруга генерал-губернатора должна была исполнять множество обязанностей — шли постоянные приемы, концерты, балы. Необходимо было улыбаться и кланяться гостям, танцевать и вести беседы независимо от настроения, состояния здоровья и желания.

Жители Москвы скоро оценили ее милосердное сердце. Она ходила в больницы для бедных, в богадельни, в приюты для беспризорных детей. И везде старалась облегчить страдания людей: раздавала еду, одежду, деньги, улучшала условия жизни несчастных.

Когда началась русско-японская война, Елизавета Федоровна немедленно занялась организацией помощи фронту. Одним из ее замечательных начинаний было устройство мастерских для помощи солдатам — под них были заняты все залы Кремлевского дворца, кроме Тронного. Тысячи женщин трудились над швейными машинами. Огромные пожертвования поступали со всей Москвы и из провинции. Отсюда шли на фронт тюки с продовольствием, обмундированием, медикаментами и подарками для солдат. Великая княгиня отправляла на фронт походные церкви с иконами и всем необходимым для совершения богослужения. Лично от себя посылала Евангелия, иконки и молитвенники. На свои средства Великая княгиня сформировала несколько санитарных поездов.

В Москве она устроила госпиталь для раненых, создала специальные комитеты по обеспечению вдов и сирот погибших на фронте. Но русские войска терпели одно поражение за другим. Война показала техническую и военную неподготовленность России, недостатки государственного управления. Началось сведение счетов за былые обиды произвола или несправедливости, небывалый размах террористических актов, митинги, забастовки. Государственный и общественный порядок разваливался, надвигалась революция.

Сергей Александрович считал, что необходимо принять более жесткие меры по отношению к революционерам и доложил об этом императору, сказав, что при сложившейся ситуации не может больше занимать должность генерал-губернатора Москвы. Ему трудно было найти общий язык с революционерами того времени, он в отличие от других меценатов не финансировал всякие террористические организации, особенно социалистического толка и всех, кто звал Русь к топору. Поэтому его ненавидели будущие ленинцы и нечаевцы. Государь принял отставку, и супруги покинули губернаторский дом, переехав временно в Нескучное.

Тем временем боевая организация эсеров приговорила великого князя Сергея Александровича к смерти. Ее агенты следили за ним, выжидая удобного случая, чтобы совершить казнь. Елизавета Федоровна знала, что супругу угрожает смертельная опасность. В анонимных письмах ее предупреждали, чтобы она не сопровождала своего мужа, если не хочет разделить его участь. Великая княгиня тем более старалась не оставлять его одного и, по возможности, повсюду сопровождала супруга.

5 февраля 1905 года Сергей Александрович был убит бомбой, брошенной террористом Иваном Каляевым. Когда Елизавета Федоровна прибыла к месту взрыва, там уже собралась толпа. Кто-то попытался помешать ей подойти к останкам супруга, но она своими руками собрала на носилки, разбросанные взрывом куски тела мужа.

На третий день после смерти мужа Елизавета Федоровна поехала в тюрьму, где содержался убийца. Каляев сказал: «Я не хотел убивать вас, я видел его несколько раз и то время, когда имел бомбу наготове, но вы были с ним, и я не решился его тронуть».

— И вы не сообразили того, что вы убили меня вместе с ним? — ответила она. — Я принесла прощение от Сергея Александровича, покайтесь!

— Никогда, — ответил террорист. — Если бы меня десять раз казнили, и то я бы не отказался.

Все же Елизавета Федоровна оставила в камере Евангелие и маленькую иконку, надеясь на чудо. Выходя из тюрьмы, она сказала:

— Моя попытка оказалась безрезультатной, хотя, кто знает, возможно, что в последнюю минуту он осознает свой грех и раскается в нем.

Великая княгиня просила императора Николая II о помиловании Каляева, но это прошение было отклонено.

С момента кончины супруга Елизавета Федоровна не снимала траур, стала держать строгий пост, много молилась. Ее спальня в Николаевском дворце стала напоминать монашескую келью. Вся роскошная мебель была вынесена, стены перекрашены в белый цвет, на них находились только иконы и картины духовного содержания. На светских приемах она не появлялась. Бывала только в храме на бракосочетаниях или крестинах родственников и друзей и сразу уходила домой или по делам. Теперь ее ничто не связывало со светской жизнью.

Она собрала все свои драгоценности, часть отдала казне, часть — родственникам, а остальное решила употребить на постройку обители милосердия. На Большой Ордынке в Москве Елизавета Федоровна приобрела усадьбу с четырьмя домами и садом. В самом большом двухэтажном доме расположились столовая для сестер, кухня и другие хозяйственные помещения, во втором — церковь и больница, рядом — аптека и амбулатория для приходящих больных. В четвертом доме находилась квартира для священника-духовника обители, классы школы для девочек приюта и библиотека.

10 февраля 1909 года Великая княгиня собрала 17 сестер основанной ею обители, сняла траурное платье, облачилась в монашеское одеяние и сказала: «Я оставлю блестящий мир, где я занимала блестящее положение, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир — в мир бедных и страдающих».

День в Марфо-Мариинской обители начинался в 6 часов утра. После общего утреннего молитвенного правила. В больничном храме Великая княгиня давала послушания сестрам на предстоящий день. Свободные от послушания оставались в храме, где начиналась Божественная Литургия. Дневная трапеза проходила с чтением «Жития Святых». В 5 часов вечера в церкви служили вечерню с утреней, где присутствовали все свободные от послушания сестры. Под праздники и воскресение совершалось всенощное бдение. В 9 часов вечера в больничном храме читалось вечернее правило, после него все сестры, получив благословение настоятельницы, расходились по кельям. Четыре раза в неделю за вечерней читались акафисты: в воскресенье — Спасителю, в понедельник — архангелу Михаилу и всем Бесплотным Небесным Силам, в среду — святым женам-мироносицам Марфе и Марии и в пятницу — Божьей Матери или Страстям Христовым. В часовне, сооруженной в конце сада, читался Псалтирь по покойникам. Часто ночами молилась там сама настоятельница. Внутренней жизнью сестер руководил замечательный священник и пастырь — духовник обители, протоирей Митрофан Серебрянский. Дважды в неделю он проводил беседы с сестрами. Кроме того, сестры могли ежедневно в определенные часы приходить за советом и наставлением к духовнику или к настоятельнице. Великая княгиня вместе с отцом Митрофаном учила сестер не только медицинским знаниям, но и духовному наставлению опустившихся, заблудших и отчаявшихся людей. Каждое воскресенье после вечерней службы в соборе Покрова Божьей Матери устраивались беседы для народа с общим пением молитв.

Богослужение в обители всегда было великолепным благодаря пастырским достоинствам духовников, приглашаемых настоятельницей. Сюда приходили для совершения богослужений и проповедования лучшие пастыри и проповедники не только Москвы, но и многих отдаленных уголков России. Как пчела собирает нектар со всех цветов, чтобы люди ощутили особый аромат духовности, так и настоятельница собирала лучших пастырей. Обитель, ее храмы и богослужение, вызывали восхищение современников. Этому способствовали не только храмы обители, но и прекрасный парк с оранжереями — в лучших традициях садового искусства XVIII–XIX веков. Это был единый ансамбль, соединявший гармонично внешнюю и внутреннюю красоту.

Великая княгиня совсем не имела высокого мнения о своих качествах… У нее никогда не было слов «не могу», и никогда ничего не было унылого в жизни Марфо-Мариинской обители. Все было там совершенно как внутри, так и снаружи. И кто бывал там, уносил прекрасное чувство.

В Марфо-Мариинской обители Великая княгиня вела жизнь подвижницы. Спала на деревянной кровати без матраца. Строго соблюдала посты, вкушая только растительную пищу. Утром вставала на молитву, после чего распределяла послушания сестрам, работала в клинике, принимала посетителей, разбирала прошения и письма.

Вечером, — обход больных, заканчивающийся за полночь. Ночью она молилась в молельне или в церкви, ее сон редко продолжался более трех часов. Когда больной метался и нуждался в помощи, она просиживала у его постели до рассвета. В больнице Елизавета Федоровна брала на себя самую ответственную работу: ассистировала при операциях, делала перевязки, находила слова утешения, стремилась облегчить страдания больных. Они говорили, что от Великой княгини исходила целебная сила, которая помогала им переносить боль и соглашаться на тяжелые операции.

В качестве главного средства от недугов настоятельница всегда предлагала исповедь и причастие. Она говорила: «Безнравственно утешать умирающих ложной надеждой на выздоровление, лучше помочь им по-христиански перейти в вечность».

Сестры обители проходили курс обучения медицинским знаниям. Главной их задачей было посещение больных, бедных, брошенных детей, оказание им медицинской, материальной и моральной помощи.

В больнице обители работали лучшие специалисты Москвы, все операции проводились бесплатно. Здесь исцелялись те, от кого отказывались врачи.

Исцеленные пациенты плакали, уходя из Марфо-Мариинской больницы, расставаясь с «Великой матушкой» как они называли настоятельницу. При обители работала воскресная школа для работниц фабрики. Любой желающий мог пользоваться фондами прекрасной библиотеки. Действовала бесплатная столовая для бедных.

Настоятельница Марфо-Мариинской обители считала, что главное все же не больница, а помощь бедным и нуждающимся. Обитель получала до 12000 прошений в год. О чем только ни просили: устроить на лечение, найти работу, присмотреть за детьми, ухаживать за лежачими больными, отправить на учебу за границу.

Она находила возможности для помощи духовенству — давала средства на нужды бедных сельских приходов, которые не могли отремонтировать храм или построить новый. Она ободряла, укрепляла, помогала материально священникам-миссионерам, трудившимся среди язычников крайнего севера или инородцев окраин России.

Одним из главных мест бедности, которому Великая княгиня уделяла особое внимание, был Хитров рынок. Елизавета Федоровна в сопровождении своей келейницы Варвары Яковлевой или сестры обители княжны Марии Оболенской, неутомимо переходя от одного притона к другому, собирала сирот и уговаривала родителей отдать ей на воспитание детей. Все население Хитрова уважало ее, называя «сестрой Елисаветой» или «матушкой». Полиция постоянно предупреждала ее, что не в состоянии гарантировать ей безопасность.

В ответ на это Великая княгиня всегда благодарила полицию за заботу и говорила, что ее жизнь не в их руках, а в руках Божьих. Она старалась спасать детей Хитровки. Ее не пугали нечистоты, брань, потерявший человеческий облик лица обитателей. Она говорила: «Подобие Божье может быть иногда затемнено, но оно никогда не может быть уничтожено».

Мальчиков, вырванных из Хитровки, она устраивала в общежития. Из одной группы таких недавних оборванцев образовалась артель исполнительных посыльных Москвы. Девочек устраивала в закрытые учебные заведения или приюты, где также следили за их здоровьем, духовным и физическим.

Елизавета Федоровна организовала «Дома призрения» для сирот, инвалидов, тяжелобольных, находила время для посещения их, постоянно поддерживала материально, привозила подарки. Рассказывают такой случай: однажды Великая княгиня должна была приехать в приют для маленьких сирот. Все готовились достойно встретить свою благодетельницу. Девочкам сказали, что приедет Великая княгиня: нужно будет поздороваться с ней и поцеловать ручки. Когда Елизавета Федоровна приехала — ее встретили малютки в белых платьицах. Они дружно поздоровались и все протянули свои ручки Великой княгине со словами: «целуйте ручки». Воспитательницы ужаснулись: что же будет. Но Великая княгиня подошла к каждой из девочек и всем поцеловала ручки. Плакали при этом все — такое умиление и благоговение было на лицах и в сердцах.

«Великая матушка» надеялась, что созданная ею Марфо-Мариинская обитель милосердия расцветет большим плодоносным древом. Со временем она собиралась устроить отделения обители и в других городах России.

Великой княгине была присуща исконно русская любовь к паломничеству.

Не раз ездила она в Саров и с радостью спешила в храм, чтобы помолиться у раки преподобного Серафима. Ездила она в Псков, в Оптину пустынь, в Зосимову пустынь, была в Соловецком монастыре. Посещала и самые маленькие монастыри в захолустных и отдаленных местах России. Присутствовала на всех духовных торжествах, связанных с открытием или перенесением мощей угодников Божьих. Больным паломникам, ожидавшим исцеления от ново прославляемых святых, Великая княгиня тайно помогала, ухаживала за ними. В 1914 году она посетила монастырь в Алапаевске, которому суждено было стать местом ее заточения и мученической смерти.

Она была покровительницей русских паломников, отправлявшихся в Иерусалим. Через общества, организованные ею, покрывалась стоимость билетов паломников, плывущих из Одессы в Яффу. Она построила также большую гостиницу в Иерусалиме.

33

Еще одно славное деяние Великой княгини Елизаветы Федоровны — постройка русского православного храма в Италии в городе Бари, где покоятся мощи святителя Николая Ликийского.

В 1914 году был освящен нижний храм в честь святителя Николая и странно приемный дом.

В годы первой мировой войны трудов у Великой княгини прибавилось: необходимо было ухаживать за ранеными в лазаретах. Часть сестер обители были отпущены для работы в полевом госпитале. Первое время Елизавета Федоровна, побуждаемая христианским чувством, навещала и пленных немцев, но клевета о тайной поддержке противника заставила ее отказаться от этого.

В 1916 году к воротам обители подошла разъяренная толпа с требованием выдать германского шпиона — брата Елизаветы Федоровны, якобы скрывавшегося в обители. Настоятельница вышла к толпе одна и предложила осмотреть все помещения общины. Конный отряд полиции разогнал толпу.

Вскоре после Февральской революции к обители снова подошла толпа с винтовками, красными флагами и бантами. Сама настоятельница открыла ворота — ей объявили, что приехали, чтобы арестовать ее и предать суду как немецкую шпионку, к тому же хранящую в монастыре оружие.

На требование пришедших немедленно ехать с ними, Великая княгиня сказала, что должна сделать распоряжения и проститься с сестрами. Настоятельница собрала всех сестер в обители и попросила отца Митрофана служить молебен. Потом, обращаясь к революционерам, пригласила войти их в церковь, но оставить оружие у входа. Они нехотя сняли винтовки и последовали в храм.

Весь молебен Елизавета Федоровна простояла на коленях. После окончания службы она сказала, что отец Митрофан покажет им все постройки обители, и они могут искать то, что хотят найти. Конечно, ничего там не нашли, кроме келий сестер и госпиталя с больными. После ухода толпы Елизавета Федоровна сказала сестрам: «Очевидно, мы недостойны еще мученического венца».

Весной 1917 года к ней приехал шведский министр по поручению кайзера Вильгельма и предложил ей помощь в выезде за границу. Елизавета Федоровна ответила, что решила разделить судьбу страны, которую считает своей новой родиной и не может оставить сестер обители в это трудное время.

Никогда не было на богослужение в обители столько народа, как перед октябрьским переворотом. Шли не только за тарелкой супа или медицинской помощью, сколько за утешением и советом «Великой матушки». Елизавета Федоровна всех принимала, выслушивала, укрепляла. Люди уходили от нее умиротворенными и ободренными.

Первое время после Октябрьского переворота Марфо-Мариинскую обитель не трогали. Напротив, сестрам оказывали уважение, два раза в неделю к обители подъезжал грузовик с продовольствием: черный хлеб, вяленая рыба, овощи, немного жиров и сахара. Из медикаментов выдавали в ограниченном количестве перевязочный материал и лекарства первой необходимости.

Но все вокруг были напуганы, покровители и состоятельные дарители теперь боялись оказывать помощь обители. Великая княгиня во избежание провокаций не выходила за ворота, сестрам также было запрещено выходить на улицу. Однако установленный распорядок дня обители не менялся, только длиннее стали службы, горячее молитвы сестер. Отец Митрофан каждый день служил в переполненной церкви Божественную Литургию, было много причастников. Некоторое время в обители находилась чудотворная икона Божьей Матери «Державная», обретенная в подмосковном селе Коломенском в день отречения императора Николая Второго от престола. Перед иконой совершались соборные моления.

После заключения Брест-Литовского мира германское правительство добилось согласия советской власти на выезд Великой княгини Елизаветы Федоровны за границу. Посол Германии граф Мирбах дважды пытался увидеться с Великой княгиней, но она не приняла его и категорически отказалась уехать из России. Она говорила: «Я никому ничего дурного не сделала. Буди воля Господня!»

Спокойствие в обители было затишьем перед бурей. Сначала прислали анкеты — опросные листы для тех, кто проживал и находился на лечении: имя, фамилия, возраст, социальное происхождение и т. д. После этого были арестованы несколько человек из больницы. Затем объявили, что сирот переведут в детский дом. В апреле 1918 года на третий день Пасхи, когда Церковь празднует память «Иверской» иконы Божьей Матери, Елизавету Федоровну арестовали и немедленно вывезли из Москвы. В этот день святейший патриарх Тихон посетил Марфо-Мариинскую обитель, где служил Божественную Литургию и молебен. После службы патриарх до четырех часов дня находился в обители, беседовал с настоятельницей и сестрами. Это было последнее благословение и напутствие главы Российской Православной Церкви перед крестным путем Великой княгини на Голгофу.

Почти сразу после отъезда патриарха Тихона к обители подъехала машина с комиссаром и красноармейцами-латышами. Елизавете Федоровне приказали ехать с ними. На сборы дали полчаса. Настоятельница успела лишь собрать сестер в церкви святых Марфы и Марии и дать им последнее благословение. Плакали все присутствующие, зная, что видят свою матушку и настоятельницу в последний раз. Елизавета Федоровна благодарила сестер за самоотверженность и верность, и просила отца Митрофана не оставлять обители и служить в ней до тех пор, пока это будет возможным.

С Великой княгиней поехали две сестры — Варвара Яковлева и Екатерина Янышева. Перед тем, как сесть в машину, настоятельница осенила всех крестным знамением.

Узнав о случившемся, патриарх Тихон пытался через различные организации, с которыми считалась новая власть, добиться освобождения Великой княгини. Но старания его оказались тщетными. Все члены императорского дома были обречены.

Елизавету Федоровну и ее спутниц направили по железной дороге в Пермь.

Последние месяцы своей жизни Великая княгиня провела в заключении, в школе на окраине города Алапаевска вместе с князем Сергеем Михайловичем, его секретарем — Федором Михайловичем Ремезом, тремя братьями — Иоанном, Константином и Игорем, и князем Владимиром Палеем.

Конец был близок. Матушка-настоятельница готовилась к этому исходу, посвящая все время молитве.

Сестер, сопровождающих свою настоятельницу, привезли в областной Совет и предложили отпустить на свободу. Обе умоляли вернуть их к Великой княгине, тогда чекисты стали пугать их пытками и мучениями, которые предстоят всем, кто останется с ней. Варвара Яковлева сказала, что готова дать подписку даже своей кровью, что желает разделить судьбу с Великой княгиней. Так сестра Марфо-Мариинской обители Варвара Яковлевасделала свой выбор и присоединилась к узникам, ожидавшим решения своей участи.

Глубокой ночью 18 июля 1918 года в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, Великую княгиню Елизавету Федоровну вместе с другими членами императорского дома бросили в шахту старого рудника. Когда озверевшие палачи сталкивали Великую княгиню в черную яму, она произносила молитву: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят». Затем чекисты начали бросать в шахту ручные гранаты. Один из крестьян, бывший свидетелем убийства, говорил, что из глубины шахты слышалось ангельское пение. Это пели ново мученики перед переходом в вечность. Скончались они в страшных страданиях от жажды, голода и ран.

Великая княгиня упала не на дно шахты, а на выступ, который находился на глубине 15 метров. Рядом с ней нашли тело Иоанна Константиновича с перевязанной головой. Вся переломанная, с сильнейшими ушибами, она и здесь стремилась облегчить страдания ближнего. Пальцы правой руки Великой княгини и инокини Варвары оказались сложенными для крестного знамения.

Останки настоятельницы Марфо-Мариинской обители и ее верной келейницы Варвары в 1921 году были перевезены в Иерусалим и положены в усыпальнице Храма святой равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании.

Архиерейский Собор Русской Православной Церкви в 1992 году причислил её к лику святых.

34

Члены Политбюро разбежались по своим, теперь уже роскошным особнякам, недавно принадлежавшим проклятым капиталистам, кушать икру, а Ленин остался один. Он почувствовал усталость, погрузился в кресло и задремал. Его секретарь Фотиева всегда входила к Ильичу на цыпочках и теперь, когда она увидела вождя почивающим, обрадовалась и плотно закрыла входную дверь.

Ленин распрямил руки, они теперь оказались крыльями, и стал парить над пустыней. Ветер дул с востока на запад и уносил его в сторону Швейцарии, где он прожил многие годы. Едва он приземлился у своего дома, где он жил с двумя бабами и сел за стол в ожидании икры, как под окнами оказались его соратники во главе с Бронштейном. Они намеревались совершить обряд покаяния за свои неблаговидные поступки, когда, незадолго до взятия Зимнего они ставили ему палки в колеса.

Сразу же, после приезда в Петроград, он столкнулся с тем, что соратники, как-то вдруг изменились, стали ленивыми, боязливыми, если не сказать трусами. Они все время отказывались голосовать за немедленное выступление народных масс, которым надлежало свергнуть временное правительство Керенского. Он не обратил внимания, не догадался, не разоблачил, не разгадал, не выявил простую причину их поведения. А причина была проста, как восход и заход солнца. Соратники стали получать баснословную зарплату, у них появились роскошные квартиры, шикарная мебель и королевский стол, произошло какое-то изменение, которое они сами не хотели признавать долгое время, но которое с каждым днем укреплялось, порабощало их, тушило их марксистский пыл борцов за всеобщее благо.

Из жалких вчерашних зэков, бандитов, неудачных писак в крохотных газетенках, а то и живших то на подачки, или в результате награбленного, на карманных деньгах убитого ими же случайного прохожего, они вдруг превратились в состоятельных людей, способных перещеголять любого Петроградского графа, а то и министра.

Сопротивление ленинскому напору немедленно захватить власть, особенно возросло после неудавшейся аферы 3–4 июля 1917 года, когда большевиков отдубасили, как полагается. И действительно, зачем было рисковать? у тебя все есть, чего душа пожелает: и молоденькие жены и юные любовницы, и любая проститутка, и ты всего этого можешь лишиться так просто, вдруг ни с того, ни с чего. Кроме того, это большой риск, ведь только Ленин отсиживался в подвале в женском наряде, а каждый из них должен был находиться впереди масс, возглавлять их, звать, запевать и держать штык на изготовку. Молчаливый отпор ленинскому радикализму был непонятен, не доступен вождю всех трудящихся.

˗ Прости нас, жалких трусов и чревоугодников, севших тебе на шею и пытавшихся там обустроиться, как наши собратья в любом уголке мира. Умоляем: прости. Ты сюда прилетел, а мы пешком драпали целых три недели и все равно нашли тебя, потому как мы без тебя ни туда, ни сюда, ни в котел, ни в тарелку. Давай вернемся в эту страну, покончим с кулаками и всеми зажиточными и взрастим новую пролетарскую нацию, к которой потянутся остальные народы. А поляки в первую очередь. Мы им припомним, как они нам накостыляли и поставим их в хвосте цивилизации. На спинах русских рабов мы двинемся в Западную Европу и освободим ее от игы капитализма!

Ленин посмотрел на Инессу, которая никак не могла найти банку с икрой, а она, а только моргнула, что значило: летим обратно.

Ленин обрадовался, вышел на улицу в одной жилетке, распрямил руки и поднялся в воздух. Соратники окружили его, как орлы. Уже через десять минут они были над Москвой и тут Ленин стал проваливаться вниз, да прямо на самый золотой Кремль. А мне здесь нравится, сказал он и снова поднялся в воздух. Но его соратников уже не было. В воздухе парили другие бесхвостые обезьяны. Это были убитые министры, богатые люди и даже меценаты, которые помогали революции. Но Ленин был великий конспиратор, он тут же в воздухе переоделся в женскую одежду и спокойно приземлился в Смольном.

˗ Владимир Ильич! посол Мирбах…по срочному делу, ˗ сказала Фотиева дрожащим голосом, стоя у его роскошного золоченого кресла. ˗ Вы уже 56 минут в отключке и даже руками размахивали. Мы можем сделать так: Мирбах уйдет, а вы снова отлучайтесь.

Ленин вскочил, протер глаза, и спросил:

˗ А я что-нибудь говорил во сне, что-то такое архи секретное, какую-нибудь государственную тайну не выдал? А, ладно, зови этого немца…нашего друга.

Мирбах вошел строевым шагом, Ленин усадил его, но не дал ему возможность высказать то, зачем он пришел.

˗ Батенька, рад вас видеть и рад сообщить, что я перевожу всю команду в Москву. Вы ведь можете взять Питер с первого же захода. А потом вам снова плати, снова откупайся от вас, так ведь? так конечно. И не возражайте, я никаких возражений не принимаю. Давайте встретимся в Москве, новой столице социалистического отечества и обсудим все, интересующие вас вопросы. Кайзеру Вильгельму мой особый привет. Жму вашу руку. Фотиева, проводите посла и вызовите всех членов Политбюро.

* * *

Команда собралась в течение 40 минут. Сообщение вождя о необходимости переезда в Москву явилось тяжелым ударом для всех членов Политбюро.

Первым не выдержал Свердлов, он тянул руку до тех пор, пока за рукой не потянулся весь корпус, немного согнутый в виде вопросительного знака.

˗ Ну что, Янкель? чеши.

˗ Владимир Ильич! ваше решение чрезвычайно мудрое, оно гасит любой вопрос и заставляет поднимать руку только «за» и выговаривать только слово «да», но…простите за откровенность, мы немного обросли, обуржуазились, у каждого из нас имущества, а не то, у каждого из нас экспроприировано экспроприированное… в один вагон не поместить. У меня у самого три ванны, десять сервизов, один нож и сто золотых ложек. Как нам быть?

˗ У моей жены пятнадцать норковых шуб, три мешка тухель на каблуках и десять кроватей на складе. Она с эти богатством, что было отобрано у капиталистов-эксплуататоров ни за что не расстанется. Я вообще против переезда, куда бы то ни было, ˗ высказался Второй человек в государстве Троцкий, вчерашний Бронштейн.

˗ А моя за переезд, ˗ вопреки мнению всех, высказался Джугашвили˗ Сталин. ˗ Ми может заказать по два вагон на каждый советский капиталист, главное, чтоби в Москва била жилпрошшадь. Мне нужно десять комнат и два гараж.

˗ Вот˗вот, смотрите на секретаря ЦК, нашего ЦК. Скромный человек. Надо город на Волге назвать его именем, ˗ сказал Ленин и предложил проголосовать за переезд в Москву. ˗ Единогласно, ˗ добавил Ленин, хотя «за» проголосовали только трое из двенадцати. ˗ Другие предложения будут? Если будут, я прикажу экспроприировать то, что вы экспроприировали, тогда у вас все поместится в один портфель. Впрочем, может все решиться иначе. От меня только что ушел посол Мирбах. Немцы собираются оккупировать Петроград в ближайшее время.

˗ Немцы? В Петроград? Ребята, срочно по домам паковать имущество в вагоны. Владимир Ильич, а кто нам закажет эти вагоны?

˗ Бонч˗ Бруевич. Он здесь.

˗ Так точно, здесь, ˗ сказал Бонч Брунч.

* * *

Бесспорным доказательством того, что его единомышленники по Политбюро разжирели, явился переезд из Петрограда в Москву. Сам переезд давался каждому, кроме Ленина, не легким и далеко не желанным мероприятием, и все борцы за счастье человечества воспротивились бы единым фронтом, если-бы не страх, что вдруг придут немцы и все отберут.

А страх — великое дело. Каждый из нас знает, что такое страх. Советские люди должны помнить, что такое страх. Страх это, когда ты ночью проснешься, а потом до утра не можешь заснуть, потому что ждешь звонка в дверь. В спальне при выключенном свете так темно и так тихо, даже муха не пролетит и вдруг может раздаться звонок в дверь. Этот звонок означает мелкую дрожь в коленях и полное отсутствие воли.

Так вот страх, что все отберут, обуявший слуг народа, заставил их безропотно подчиниться воле Бонч-Бруевича собирать свои вещи, паковать их и заказывать вагон для отправки в Москву.

Бронштейну понадобились два вагона, чтобы все погрузить. Кацнельсон, простите, уже Свердлов, был скромнее, он подал заявку на один вагон. А потом еще и на второй…после того, как получил по башке от своей супруги. И только Апфельбаум вздыхал, он никуда не собирался. Ленин оставлял его в поверженном, разложенном, положенном на лопатки, Питере. Оказалось, что не всех жителей Питера вырезали гопники и бандиты, освобожденные из тюрем: окраины Петрограда остались целы и невредимы, а пустующие дома в центральной части города стали оккупировать те же гопники и вчерашние тюремщики.

Мало того, среди гопников, совершенно безграмотных, вдруг оказались профессора и доктора наук, которые, национализировав дипломы и одежду убитых, ходили по городу с высоко поднятой головой и даже стали отпускать бородки.

Старичок Калинин, совершенно пустой и безвольный, готов был признать полномочия новой элиты Петрограда, но элита по своей малограмотности допустила одну стратегическую ошибку. Часть «выдающихся» ученых дерзнула поехать за рубеж на какой-то форум ученых не то в Берлин, не то в Париж и тут-то была выведена на чистую воду: оказалось, что профессора двух слов связать не могут, читают по слогам, а свою фамилию подписывают, ставя крестик.

Пришлось Апфельбауму, после того как он покраснел от стыда, хотя стыда у него не должно было быть (Ленин запретил стыд) вычищать эту ученую когорту, а это, надо говорить правду, было нелегко. Трудно сказать, кто из них был главным, можно только сказать, что Апфельбаум, простите, Зиновьев, относился к старичку Калинину, как к ребенку или как выжившему из ума старику и делал то, что хотел. Сам Апфель планировал лично для себя и своей уже седьмой подруги, занять дворец князя Меншикова, но получилось ли это у него, как у настоящего коммуниста, трудно сказать. Все дело в том… Каменев с него глаз не спускал.

Скромный Лев Каменев собрал вещей всего лишь на полвагона. Большую часть занял двухстворчатый шкаф и пять железных кроватей, выкрашенных в красный цвет.

— Шкап — это мое имущество, — сказала супруга Льва Клара Абрамовна. — Я без шкапа никуда, хоть режь. Вот гляди-ка, тут двойное дно. Знаешь, сколько тут золотых рублей? Два мешка. Если тебя даже повесят, мне и моим сестрам, моей приемной матери Софье Зеликовне, что приходится тебе тещей, на две жизни хватит. Понял или не понял?

— Я с тобой согласен, Кларочка моя дорогая, а куда девать сервиз, кровати и прочее буржуазное барахло? Он из Зимнего дворца, говорят, принадлежал Екатерине Великой. Нельзя его тут оставлять.

— А кто горовит, чтоб оставлять? Сервозный сервиз упакуй в чумайдан и на горб. Окромя того, у нас три служанки, бывшие графини. Я что им так жизнь сохранила? Пущай тащат, белоручки.

— Графини? как это? Кларочка, Ленин если узнает, он меня действительно повесит. Ты этого хочешь?

— Не переживай, они, княгини — ниже травы, тише воды, я им жизнь спасла, их бы вырезали в Варфоломеевскую ночь. Они мне благодарны по гроб жизни. Они мне пятки чешут, в уши заглядывают и… даже попу подтирают.

* * *

Иосиф Джугашвили, чтобы показать, что он не лыком шит и ничуть не ниже Бронштейна-Троцкого тоже заказал два вагона, но Бонч-Бруевич развел руками.

— Моя много подарок на Кавказ. Земляки…они оленьи рога, шкуры, бурки, вагон «кизмариули», два бочка морской воды, десять мешок сушеный инжир и один мешок морской галька. Это толко мой богатство. А у жены очен много, и у ее семьи, у братьев, у сестер. Второй вагон, где хочешь доставай, иначе дружба врозь, как говорят на Россия.

Он глядел на Бонч-Бруевича спокойным взглядом, но от этого взгляда у собеседника невольно задрожали колени, и какой-то холодок пробежал по спине. Этот холодок был его судьбой, поскольку лет десять спустя, все ленинские соратники однажды проснулись врагами народа и были отправлены на тот свет строить коммунизм.

— Буду с Лениным советоваться, — сказал Бонч-Бруевич. — Потом доложу.

— С Лэниным. Моя запрещает тэбэ это дэлат. Сам ищи выход, — произнес Джугашвили, давая понять, что разговор окончен.

* * *

Бонч-Бруевич все равно попал к Ленину на прием, он был вызван, хоть и не вовремя. Он несколько раз пытался заговорить о втором вагоне для Иосифа Сталина, но Ленин не давал ему раскрыть рта.

— Товарищ Бонч˗Брунч, вам поручается архиважная задача. С заказом вагонов специального поезда, номер которого должен быть архи секретным и час его отправления, и кто в нем едет архи секретно, я уже ознакомлен и особых замечаний у меня нет. Вы должны проверить и убедиться, что все колеса крутятся в одну сторону и это далеко не все, Бонч. Вам надо отправиться в Москву немедленно прямо от меня, не заходя домой, о вашей семье на период переезда позаботится Феликс Эдмундович, и… там, в Москве национализировать все жилые помещения Кремля для членов Политбюро, прибрать, промыть, проветрить, чтоб не воняло всякой буржуазной нечестью. Поставить всех на довольствие; оно должно называться кремлевским пайком. Там должно быть все то, что у нас было здесь. Правительство молодой республики должно очень хорошо питаться, это икра черная, икра красная, копченый угорь, семга, осетрина. Каждому члену от шести до восьми комнат, а вождю мирового пролетариата Ленину двенадцать комнат: все мои родственники уже закупили билеты в Сибири и едут в Москву. Мы будем жить вместе. Если в Кремле нужен ремонт, подберите квартиры в лучших домах, принадлежавших ранее буржуазии. Если буржуазия противится — вырезать беспощадно всех до единого, включая членов семьи. Никакого слюнтяйства. У нас в Москве ВЧК своя, Дзержинский поедет поездом, он будет в соседнем вагоне со мной. Кстати, я поеду с другой станции, сяду не на той, где все садятся, я должен позаботиться о безопасности. Платье мне уже шьют. Я под именем баронессы Маккельштейн Срали Ефимовны поеду. Парик уже готов. Ах, о чем я говорю, поезжайте, поезд вас уже ждет. Будьте здоровы. Учтите, 11 марта все мы, великие сыны русского народа, в Москве. Встречайте.

35

— Пока пролетариат организуется, немцы займут Питер и Москву. Я это чувствую, я это вижу! Надо спасать революцию и ее руководство. Срочно дайте команду готовиться к переезду в новую столицу. Где Бонч-Брунч, то есть Бонч-Бруевич, такую его мать? Сколько можно заниматься этой волокитой? Ну что стоите, товарищ Бухаркин, как вкопанный столб? Идите, идите, делайте то, что вам говорят. И добросовестно, учитесь у меня. Разыщите этого еврея Бонча, такую его мать. Бонч-Бруевич должен быть у меня с планом переезда, и эту операцию с переездом нельзя затягивать ни на один день. Это архи важно, товарищ Буханкин! она должна быть проведена в условиях максимальной секретности.

— Я вовсе не Буханкин, Владимир Ильич.

— Идите, идите, Буханкин, то есть Бухаркин. Ко мне должна прийти товарищ Инесса с важными бумагами, да не уходите, пока я не закончил говорить. Так вот, мы ее пошлем во Францию поднимать народ, снабдив деньгами. Где Ганецкий, подать сюда Ганецкого, черт возьми! Это архи важно! Пять миллионов золотых рублей на французскую революцию. Нет, десять, товарищ Ганецкий. Ганецкого ко мне!

Бухарин ретировался, его мало интересовал Ганецкий и Инесса, он думал, сколько тысяч квадратных километров отойдет к Германии в результате сепаратного мира, к которому так стремился Ленин, он был убежден, что Германию можно повергнуть путем разложения изнутри, так как это сделали немцы, разложив царскую армию при помощи большевиков. И поэтому не стоит заключать этот проклятый и позорный, сепаратный мир. Этими мыслями он поделился с другими коммунистами, членами ЦК, которые поддержали его. Так образовалось левое крыло, не согласное с Лениным. Левое крыло никак не ломалось, не гнулось, и вождь стал нервничать и думать, как бы сломать это крыло.

Русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитализма, утверждали левые коммунисты.

Ленин обиделся, а затем возмутился и приказал созвать седьмой Съезд.

Съезд был созван в спешном порядке. Ленин тараторил на этом съезде до тех пор, пока делегаты не сдались на милость своего любимого вождя. Тут же встал вопрос о переезде в Москву. В условиях кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко изменилось. К тому же он опустел. Кроме коммунистов-гоников никого не было, улицы пустовали.

— Переезд правительства во главе с товарищем Лениным в Москву — дело временное, — заявил член ЦК Зиновьев- Апфельбаум, — ибо берлинский пролетариат поможет нам перенести ее обратно в красный Петроград. К этому времени красный Петроград будет носить имя Ленина. Это уже будет Ленинград. Но мы, конечно, не можем сказать, когда это будет. Может быть и обратное, что нам придется перенести столицу и на Волгу или за Урал, — это будет диктоваться положением международной революции. Тогда Урал будет переименован в Лениноурал. А пока я за переезд в Москву. Черт с ним, с этим сепаратом, что заключили в Брест-Литовске.

— Сепаратором, — кто-то крикнул из зала.

— Сепаратор уже заключили, чаво вонять? — произнес один делегат под всеобщий хохот.

Едва Ленин занял свое кресло в Смольном, как Фотиева доложила об очередном посетителе.

— Устал, не могу. Эти дураки…

Ильич ушел к себе.

Только Фотиева открыла дверь, чтобы выйти из кабинета Ильича, как ее стал вталкивать снова в кабинет Бонч- Бруевич, которому было поручено организовать переезд всего правительства из Петрограда в Москву.

— Да убери ты свое пузо, чего напираешь? Ильич все равно тебя не примет.

— Примет, примет, куда он денется, — загремел Бонч-Бруевич, плюхаясь в кресло и ожидая реакции вождя. ˗ Он же приказал меня разыскать. Я доехал до Балагое, там ЧК меня уже ждало. Пришлось возвращаться в Петроград снова.

Но тут Ленин выглянул как воробушек, обычно он никогда не терялся. Он сощурил левый глаз и впился этим сощуренным глазом в потное лицо Бонч˗Бруевича. Тот не выдержал и стал трясти бородой, шарить по карманам в поисках платка. Вождь впился еще сильнее, а потом поднял руку ладонью вперед, приказывая сидеть на месте. Бонч˗ Бруевич тут же расплакался и сложил ладошки ниже бороды.

— Дело, Владимир Ильич, — выпалил он неожиданно. — Я вернулся с полпути.

˗ Зачем, твою мать?

˗ Вы же меня искали, требовали, да и не все готово…ни там, ни тут.

— Короче, Бруевич Бонч. Времени мало. Докладывай, как революционер. Когда будет готов поезд на Москву. Немцы могут занять Петроград. Мы хоть и подписали сепаратный мир, но…не все золото отправили им по репарации. Сколько тонн, не помнишь?

— Кажись, сто.

— Э, батенька, мало. Двести пятьдесят тонн. Но ты не за этим пришел. Поезд готов? Нам надо драпать, драпать и еще раз драпать.

— Поезд прахтически готов. Все колеса на месте, все крутятся, вагоны все бронированы, пулеметы у каждого окна, баллоны с отравляющим газом в тамбурах. Не решен вопрос с охраной. Я подбираю людей еврейской национальности, все они плечистые ребята, но, похоже, по их лицам видно: нет желания у них сопровождать правительственный поезд.

Ленин стал улыбаться, а потом расхохотался.

— Я тебе скажу одну фразу. Советская власть должна держаться на еврейских мозгах, латышских стрелках и русских дураках. Ты понял или нет, Бонч?

— Признаться, не совсем.

— Так вот слушай. Евреи — это, это особая нация, избранная богом. Жизнь любого еврея ценнее 500 жизней русского дурака. Еврей бережет себя, поэтому он любит стрелять из-за угла, а русский дурак, чья жизнь не стоит ломаного гроша, голой грудь прет на дуло пулемета. И все равно он не годится. У нас есть латыши. Среди них надо подбирать плечистых ребят. Это будет надежная охрана. Ты, батенька, работай не только руками, но и головой. Я как вождь мировой революции, тоже ценю свою жизнь, потому люблю конспирацию, в любое время могу переодеться в женское платье, чтоб меня никто не узнал.

— Благодарю, Ильич, тысячу раз благодарю, ибо без вас не было бы поезда, не было колес, охраны и даже пулеметов и отравляющих газов.

* * *

9 марта 1918 года вся коммунистическая братия заняла специальный бронированный поезд, взявший курс на Москву. Вождю выделили отдельное купе в вагоне вместе с Надей и Инессой Арманд, которая так и не уехала во Францию. Две супруги уже не конфликтовали между собой, а наоборот, помогали друг другу по хозяйству: они по очереди старались ухаживать за своим мужем. Беда была только в том, что вождь уже давно не питавший нежных чувств к Надежде, охладел и к Инессе Арманд, которая своеобразно реагировала на такое отношение к себе. Она усыхала, становилась медленной в движениях, теряла слова, но, ни разу не выказала неудовольствие своему возлюбленному.

В вагоне было много всякой еды, в том числе шесть банок красной и десять банок черной икры. Початые банки во время завтрака выбрасывали в окна, хотя там этого продукта оставалось больше половины.

— Вот что дала народу советская власть, — бахвалился Ленин. — Если в Москве нет икры, Петроград подбросит.

— Не бахвалься. В Петрограде уже ничего нет, — сказала Инесса.

По пути следования в Москву был небольшой инцидент, который чуть не стоил жизни всей ленинской гвардии, но Ленин был не только хорошим конспиратором, но и неплохим политиком. Именно по его приказу были отобраны бронированные, пуленепробиваемые вагоны, но именно он приказал латышским стрелкам вооружиться не только винтовками, гранатами, минами, но и пулеметами. А те, кто хотел расправиться с вождем народных масс, отомстить за реки крови, пролитой узурпатором и его камарильей, были слишком плохо вооружены, не собраны и не подготовлены, и естественно потерпели в первом же бою сокрушительное поражение.

Вождь мировой революции тут же переоделся в женское платье и все любовался собой перед зеркалом. Его забавляло то, что поезд остановлен, что начался бой, а нападавшие падали, как снопы от ветра.

— Это они меня боятся, — произносил он, скаля зубы, когда началась пальба. Он расхаживал по небольшому пространству бронированного вагона, заложив руки за спину, все время подходил то к одному, то к другому окну, задерживался и смеялся без причины.

Инесса с Надей перепугались до смерти. Надежда Константиновна по доброте душевной накрыла своим телом Инессу и свободной рукой гладила ее по голове, приговаривая:

— Это нам обеим расплата за неправильную жизнь. Негоже христианам жить в коллективном браке. Это ты виноват, Володя. Ты помешался на своей революции.

— Вы обе дуры, — сказал Володя, — мы находимся в бронированном вагоне, он пуленепробиваемый. Сейчас начнут стрелять пулеметы, и кучка мировой буржуазии, что осмелилась препятствовать нашему дальнейшему продвижению по пути социализма, прикажет долго жить.

— Володя, я подтверждаю: ты помешался на своем социализме, — сказала Инесса, пытаясь освободиться из-под Наденьки. Но тут опять раздался ленинский гомерический смех. — Смотрите, один контрреволюционер пытается взобраться на крышу, скоро он скатится оттуда. Ская распорядится. Эй, Эдуард Петрович, прицелься, га…га…га…го…го…го!

— А вот и второй контрреволюционер, он уже лезет к нам в окно, — стала кричать Инесса.

Ская вошел в вагон и доложил, что оба матроса, что пытались взобраться на крышу, прошиты насквозь пулями из пулемета и скатились на рельсы.

Это было в ночь с 11 на 12 марта в районе станции Малая Вишера. Поезд, следовавший в Москву, был остановлен и окружен отрядом матросов в 400 человек и 200 солдат, которые хотели учинить расправу над злодеями. Но и тут Ленин, и его соратники были спасены все теми же латышскими стрелками. Когда бой успешно был окончен, Ленин распорядился всем бойцам повысить воинское звание, выделить по тысяче рублей золотом каждому, а Яна Кьюзиса произвел в генералы.

Сам по себе инцидент никак не повлиял на судьбу России и на поведение слуг народа, которые продолжили упражняться на собственном народе: кучка евреев сумела поставить на колени великую страну, извратить ее психологию, добиться рабского поклонения и стать мировой державой, угрожающей миру пресловутым освобождением от капиталистического ига.

Тем не менее, инцидент свидетельствовал о том, что далеко не все в России приняли на «ура» большевистскую власть.

Ни у общества, ни у белых генералов не было опыта, сплоченности, единства, чтобы противостоять кучке проходимцев, а потом уже и целым красным дивизиям на полях гражданской войны.

* * *

Прибыв в Москву, великие люди сразу же в Кремль. Они здесь и поселились. Это был маленький Израиль, рассредоточившийся в огромных не оштукатуренных, не подготовленных помещениях.

Ленину отвели шесть комнат — для него лично, для Надежды Константиновны и две комнаты для Инессы Арманд. В квартире также разместили 1887 ящиков награбленного золота из Зимнего Дворца Петербурга. Ленин выказал неудовольствие и отказался от поселения: и количество комнат его не устраивало, и ремонт не был произведен, но что бы не потерять Бонч˗Бруевича, который все время держался за сердце, ходил по пятам за Лениным, падал на колени, вождь проявил коммунистическую милость.

˗ Ладно, ˗ сказал он, ˗ так как я страшно люблю конспирацию, рассели нас троих по конспиративным квартирам, а в Кремле наведи блеск и выдели еще шесть комнат. Когда все будет готово, позовешь. Но где я буду жить, никто не должен знать, ни один член Политбюро.

* * *

Несколько дней спустя Ленин решил появиться перед публикой. 12 марта он выступил в Московском совете с сумбурной речью. Коснулся роли царя, но тут же назвал его идиотом. Он называл царей, попов и других людей, против кого боролся, всякими непристойными именами и пообещал москвичам, что мировая революция не за горами.

Керенский разрушил армию, а страна, не имеющая собственной армии, вынуждена согласиться на сепаратный мир с Германией.

Что такое сепаратный мир, мало кто понимал, да и долгие годы советские люди обязаны были верить, что сепаратный мир с Германией — это великое благо для России и этот мир был возможен только благодаря вождю всех трудящихся — великому стратегу Ленину.

— У меня вопрос, Владимир Ильич, — поднялся один из депутатов. — Я хочу привести цитату из вашего выступления: «Наша задача, которую мы ни на минуту не должны выпускать из виду, — всеобщее вооружение народа и отмена постоянной армии». Так кто тогда разрушил армию? Не вы ли?

— Это това…ищ, — произнес Ленин, волнуясь и даже оглядываясь, — выступление момента, ситуации… так сказать. Тогда было так, а сейчас иначе. Сегодня я от имени всего пролетариата утверждаю: Николай Второй и хвастун Керенский разрушили армию и они должны понести ответственность перед народом за свои злодеяния.

Ленин ушел в плохом настроении. Появился один трудящийся, а возможно, контрреволюционер, который осмелился задать провокационный вопрос. Надо созвать чрезвычайный съезд и решить не только этот вопрос, но и как быть с Германией? Отдать ей Питер, а потом и Москву или отдать отдаленные территории, такие как Украина, Прибалтика и удержать тем самым власть в своих руках.

Съезд был немедленно созван, на нем Ленин был как никогда многословен. Речь его была настолько сумбурной, что никто ничего не понял. У каждого человека есть слабость: если что-то непонятно, значит это мудро, это некая высшая сила, которую не сразу можно понять. В таком случае лучше поверить. Все ленинские талмуды тем и привлекали пролетариат: они были непонятны.

Кого он только не вспоминал в своей сумбурной речи. Он говорил много, но как бы, ни о чем. Досталось дураку Керенскому, Чернову, Наполеону, Александру Первому, английской монархии и даже Бухарину. Ленин назвал и газеты, где печатаются контрреволюционные мысли. В зале кто-то крикнул:

— Закрыли все газеты… чего о них вспоминать?

— Еще, к сожалению, не все закрыли, но закроем все до единой, — бодро парировал Ленин.

Во время перерыва между заседаниями к Ленину прорвалась большевичка Гопнер из Екатеринослава и со слезами на глазах, спросила:

— Владимир Ильич, что я скажу рабочим города, ведь он передается немцам по сепаратному договору, как же так?!

— А где вы это вычитали?

— Так вот же, в розданном нам проекте.

— Скажите рабочим, что в Германии вот-вот начнется революция и эта революция отбросит Брестский мир, который мы заключили. Передайте рабочим города Екатеринослава мой привет и пожелания поскорее переименовать город. Екатерина…, она империалист, враг революции. Екатерина Вторая — немка. Мы с немцами подписали грабительский договор, понятно товарищ, как вас там?

— Гопнер.

— Това…ищ Попнер.

— Не Попнер, а Гопнер.

— Попнер, от слова попа и не возражайте, товарищ.

* * *

Поскольку на чрезвычайном съезде за предложение Ленина о заключении Брестского мира голосовали не все депутаты, 276 голосов против, а 118 депутатов воздержались, Коба возмутился и попросил аудиенции у своего учителя.

Ленин принял его без очереди.

— Товарищ Сталин, я внимательно слушаю вас.

— Моя возмутить, понымайш. Кто, разрешит, голосоват против? Конц…, как это сказат…?

— Концлагерь, товарищ Сталин.

— Так, моя предлагайт всех, кто протыв голосоват, всех концлагэр. Лагэр.

— Концлагеря еще не отстроены, товарищи трудятся, строят там далеко за Уралом. Как только будут готовы, мы туда мировую буржуазию и русскую интеллигенцию упакуем. Пусть начинают строить светлое будущее за Уралом. И тех, кто голосовал против заключения Брестского мира с Германией, тоже туда же отправим. А, в общем, товарищ Коба, вы становитесь мне все ближе и ближе по духу и революционной закалке, я бы сказал, что вы второй человек после Дзержинского. И я в интересах трудящихся всего мира намерен сделать вас Генеральным секретарем Центрального комитета. Только вот что, товарищ Коба. Учите русский язык. Коль мы совершили революцию в стране этих русских дураков, то надо знать их язык. У меня товарищ Инесса француженка по рождению и то говорит на русском свободно. Прав я или нет, товарищ Коба?

— Нэт, нэ прав. Ти не выговаривайт буква «ррр», а я не виговаривайт слова. И па-та-му, тавариш Лунин, ми ест один сапог, нэт, два сапог — пара, — га-га-га!

— Коба, ты есть настоящий революционер. Быть тебе Генеральным секретарем Центрального комитета, а экзамен по языку сдашь мне через два года. Этого времени тебе достаточно.

— Моя прэдлагайт перейти на грузинский язык, — сказал Сталин, улыбаясь в усы.

— Ты где живешь, Коба, почему не поселился в Кремле?

— Моя пребывайт на тэст Аллилуев, на его дочка, молодэнкий дочка Надэжда. Она на ночь обнимайт, целовайт, моя ей читайт Маркс «Капитал». Маркс имел дочка от уборщиц, который убирайт в доме Маркс.

— Откуда тебе это известно, Коба? Это слухи, они порочат честное имя Маркса. В его «Капитале» там ни строчки об уборщице или о том, что Маркс имел с ней половую связь. Забудь об этом, Коба. Русский пролетариат не должен об этом знать. Даже если это и было так, то его не было. Не было так, даже если было так.

— Моя понимайт.

— Еще раз прошу, товарищ Коба: молчать. А Генеральным секретарем ЦК ты будешь, как только сдашь мне экзамен по русскому языку.

— Моя будэт учит. Старатся учит.

36

Говорить о грамотности, элементарной культуре ленинской верхушки, так успешно совершивший государственный переворот в одной из крупнейших стран Европы, не приходится а лепить им зэковские нравы, не поднимается рука. Они опирались на бедноту, на малограмотных, но жестоких, со звериными инстинктами людей. Только в стране советов можно было запустить социальную бомбу под названием «Долой стыд». Возможно, это попытка превратить каждого пролетария в животное, но животное в плане отсутствия стыда совокупляется для продолжения рода и в этом оно чище человека. Только у суки много кобелей. У животного нет попытки совокупляться с однополой особью. Корова или телка отдается бугаю, как правило, единожды. У животных нет проблем на почве секса. Отсюда и поговорка: человек ˗ это животное, неверна, скорее надо уже говорить так: животное ˗ это человек.

Лозунг «Долой стыд» родился не просто из воздуха, у него были предшественники. Свободные взаимоотношения проповедовали отцы марксизма Мордыхай Леви и Фридрих Энгельс. Карл Маркс жил как бы в коллективном браке, у него были побочные дети от от служанок, экономки, но очевидно были дети и на стороне, о которых никто никогда не узнает. Энгельс тоже был за коллективную семью. В «Происхождение семьи, частной собственности и государства», он писал, что верность партнеру «является порождением эксплуататорской морали, принуждающей женщину относиться к своему телу как к товару». Охотно поддерживал такие настроения и председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ульянов (Ленин), в записках членам правительства неоднократно указывавший на необходимость борьбы «за новый семейный уклад». Он и сам жил в коллективном браке.

Члены большевистской партии понимали его призывы совершенно однозначно: им прекрасно было известно о том, что их вождь живёт в одной семье с Надеждой и Инессой.

В связи с отделением церкви от государства и гонением на ее традиции, свободная любовь охватила не только гопников и прочий пролетариат, но и в какой-то степени поразила оставшихся жителей Петрограда, которые на фоне общего безумия, попали в яму распутства, называемой свободой любви.

Ленин издал указ от 18 декабря 1917 года об организации актов гражданского состояния (ЗАГС) как альтернативу вековых традиций венчания в церкви. Согласно этому указу гопники и прочий пролетариат регистрировали брак в клубе, парторг или чекист произносил речь, напутствовал молодых как им жить и не отказываться от свободной любви, а потом все пели «Вставай проклятьем, заклеймённый…». Этот указ действовал вплоть до развала СССР, он узаконивал брачные отношения, а позже как бы цементировал семью. Органы записи гражданского состояния и свободная любовь просуществовали недолго, ибо они противоречили друг другу. О семье в советском союзе можно говорить много. Все имущество молодоженов помещалось в два чемодана: в чемодан супруги и чемодан мужа. Молодые жили месяца два вместе, а потом разбегались в разные стороны. Обычно муж брал свой чемодан и уходил навсегда, оставляя бедную женщину в состоянии беременности. Советская власть поощряла безотцовщину, поддерживая ее экономически. Будущие бойцы красноармейцы, а их было сотни тысяч, поклонялись одному отцу Иосифу Сталину.

* * *

После Варфоломеевской ночи в Петрограде осталось много богатых домов не полностью разграбленных, а среди гопников, проживающих ранее в городских общежитиях пролетариата тоже были свои активисты. Так некая Мария Клоппоцелова тридцати лет от роду, решила устроить некую коммунистическую ячейку под названием «Свободная любовь», которая стала бы образцом для таких ячеек по всей стране. Своей идеей она поделилась в приемной ЦК. Там выслушав ее, сказали:

— Товарищ, действуй, тебе карты в руки. Занимай любой дом, точнее, один этаж в богатом доме, найди своих единомышленников, и живите в коллективном браке. Приглашайте людей с улицы, особенно стеснительных, и соблюдайте правило: переступил порог, снимай одежду до последней тряпки. Кухня у вас будет общая, посуда общая, отношения между полами свободное. Мы доложим об этом Ильичу и с его одобрения, оказывать вам помощь. Как только коллектив будет сформирован, флаги в руки и на марши по улицам Петрограда, в чем мать родила; приходите со списком в руках, мы вам выпишем продовольственный паек. Он скудный, правда, но сами понимаете: сейчас всем трудно.

Мария, получив благословение, словно на крыльях, помчалась искать свободный, но обязательно богатый дом.

Такой дом сразу нашелся на Английской набережной в престижном районе. Потратив последние гроши, Мария приобрела рулон бумаги и цветные карандаши и попросила продавца написать лозунг: «Долой стыд»!

Ниже мелкими буквами шло сообщение, что по этому адресу принимаются молодые пары, можно и в голом виде для коллективного проживания. Обращаться к коменданту Марии с восьми до десяти вечера.

В тот же вечер, начиная с половины восьмого, у Марии выстроилась очередь. Все пришли, в чем мать родила. Были и такие, у кого свисала одежда с плеча. Это могли быть трусы, а то просто и бруки.

Желающих было в два раза больше, чем она могла разместить на этаже в двух квартирах по четыре комнаты в каждой. В каждую комнату Мария планировала разместить до восьми человек или четыре пары в обнимку каждая…без одежды как пережиток прошлого.

— Я могу взять только шешнадцать, остальные уходите к такой-то матери.

— Мы согласны в колидоре, — умоляла высокая стройная девушка, держась за сучок своего кавалера.

— Прошу вас, нам негде совокупляться и окромя того, ночи сырые и холодные, мы будем выполнять все ваши распоряжения и мыть посуду опосля ужина. Во время совокупления даю клятву не хрюкать, не восторгаться громко и не становиться на четвереньки, шоб все видели.

— А я дрова буду таскать, мне только топор дайте, — заявил кавалер по фамилии Сучок.

— Уговорили. Ладно, беру еще одну пару. А остальные свободны, не х… тут торчать и стены портить. Следите за объявлением. Ежели наша коммуна докажет полезность своего сучествования, мы сможем увеличить площадь, займём третий этаж. Фсе, да здравствует Ильич!

Последнее предложение заставило всех пролетариев вздрогнуть, выпрямить спины и повернуться на сто восемьдесят градусов.

Счастливцы, попавшие в список, бросились наобум занимать комнаты, диваны, кровати и тут же приступили к совокуплению, как животные во время половой охоты.

Комендантша Мария осталась без кавалера и начала скулить. Но это продолжалось недолго. К ней без стука ворвалась блондинка, с впалым животом, стройная высокая и заплаканная.

— В чем дело, член коллефтива, докладай!

— Мой кавалер по фамилии Стручок опосля меня перекинулся на другую коцомолку и обработал ее в три секунды, столкнув ее кавалера на пол. Бедный парень так и остался лежать и вытирать слезы, а та сучка говорит: не отпущу, вот и все.

— Гм, — сказала Мария, — надо было того парня с пола поднять и вся промблема.

— Не могу, — сказал блондинка, — я своего Стручка люблю. Люблю, вот и все.

— У тебя буржуазные предрассудки, я тебя выселю отсюда, и паек ты не получишь. И из коцомола тебя исключат. Поняла?

— Ну и выселяйте, я не могу перестроиться, не доросла.

— Как тебя зовут, милочка?

— Дорой звать.

— Дора, давай так. Ты возвращайся в свою кроватку, а завтра я тебе дам брошюру Ленина. Там все сказано о любви.

— Рази что так, — произнесла Дора и ушла в свою комнату.

Мария ждала новых посетителей, но никто не приходил. Молодёжь успокоилась, а некоторые даже стали посапывать, но прошло не более часа, как послышались претензии, что, дескать, на работу пригласили, а кормить, похоже и не думают.

— Всем встать, руки по швам, — скомандовала Мария. — Завтра я пойду со списком получу на всех продовольственные карточки и несколько томов Маркса и Энгельса. Пять человек со мной отправятся в специальный магазин отовариться, так сказать, а оставшиеся будут топить печь и убирать кухню. В кухне полно клопов, мышей, тараканов, вшей и всякой буржуазной сволочи. Надо все это вычистить до блеска, шоб все блестело…

* * *

Мария вернулась в половине двенадцатого дня и обнаружила, что на кухне как была грязь, так и осталась, туда никто не заходил, а в коридоре стоял тяжелый смрадный запах отхожего места. В комнатах — содом. Оказывается, все перезнакомились, трижды менялись партнерами. Даже Дора целовалась с каким-то парнем нерусской национальности.

Мария, бывший обитатель гопа (городского общежития пролетариата), где и не пахло чистотой и порядком, была потрясена. Она отыскала скалку, заходила в комнаты и лупила этой скалкой по хребту даже тех, кто в это время совокуплялся.

Поднялся дикий шум, крики, мольбы о прощении, но никто из тех, кого лупили, как сидорову козу, не подумал защищаться.

— Всем выстроиться в колидоре, — приказала Мария. — На сборы десять минут. В две шеренги.

Не прошло и пяти минут, как все стояли навытяжку, девушки впереди, а их козлы- осеменители сзади.

— Вот что. Либо нам быть, либо закрываться. У меня продовольственные карточки на кожное рыло сроком на две недели. Мы сейчас пойдем и получим паек на три дня. Если в течение трех дней вы будете такими свиньями, я вас разгоню, а остальные продовольственные карточки верну. Почему кухню не подготовили, почему шкапчики не проветрили, не выскребли? Почему посуда не сверкает, а ить она серебряная, а то и позолоченная от графа досталась пролетариату. Дора, шаг вперед! Ты назначаешься старшей по кухне, бери с собой пять сучек и начинайте драить. Не справитесь, — уматывайте на все четыре стороны. Я вас заменю другими сучками. А вы, кобели, топор в руки и на улицу, увидите, где бревно, даже в Неве оно может плавать, тащите в дом, это теперь ваш дом.

Маша раздала всем по образчику с изображением Ильича и приказала приколотить над каждым шкафчиком, где будут храниться продуктыкаждого члена коммуны.

— Есть ли вопросы? Нет вопросов, три сучки и четыре кобеля со мной за пайком — ты, ты, ты и ты. Айда.

Мария с помощниками вернулись через три часа: пришлось выстаивать в очереди. Но дрова были готовы, печь дымилась, кухня блестела, а у обитателей коммуны глаза потухли, движения казались вялыми, никто к совокуплению не стремился, даже попыток таких не было. Все хотели кушать и глотали слюну.

Каждая пара получила булку черствого хлеба, крупу, два килограмма гнилой картошки и несколько мерзлых костей с коих можно было сварить бульон.

Шкафчики с пайками не запирались, и это была важная и неуправляемая проблема. Обычно в течение ночи кости исчезали, несколько картофелин не хватало, пшенная крупа из некоторых шкафчиков пропадала подчистую. Это привело к ссорам и дракам. Коллектив гопников разделился на два враждующих лагеря и когда вдруг появился представитель ГубЧК, все пришли в ужас. Он прочитал лекцию о марксизме, свободной любви и коллективного проживания, а потом начал проверку быта. Крысы и вши его не столь удивили, а вот то, что мухи обгадили маленькие образчики с изображением Ильича, не простил и приказал лишить их всех продовольственных карточек.

Мария не растерялась. Она раздала красные флаги и все обнаженные вышли в город, долго шагали и пели революционные песни. Молодежь присоединялась, снимала с себя одежду, а десять комсомолок ˗ девственниц решили совокупляться прямо на улице.

Кто-то из начальства заметил организованное шествие, подозвал Марию и выписал ей цидулку на дополнительный паек.

37

Сексуальная революция взбудоражила новое общество, особенно молодежь. Это было уже другое, общество бедных, нищих, уголовников, которое получило меч руки и этим мечом лишило жизни представителей зажиточного поколения.

Лозунг «Долой стыд» был принят на ура. И не только в Петрограде, Москве, но и в других городах с еще большим энтузиазмом, большей прытью. Пролетарская молодежь как бы хотела доказать, что ничуть не хуже столичной и что она в некоторых вопросах может быть впереди планеты всей.

Юные девушки, которым предлагалось выйти на главную улицу в совершенно обнаженном виде, тут же откликнулись и проявили энтузиазм. Были однако и такие, кто сначала прикрывал стыдное место тряпкой или газетой, но очутившись в массе обнаженных, тут же предавали этот стыд забвению и хватались за инициативу. Они набрасывались на парней, норовили расстегнуть молнию на брюках извлечь таинственный отросток и заключив его в ладошку, визжали от удовольствия как можно громче. Те же, кому удалось совокупиться, шли в обнимку со своим кавалером и пели интернационал.

Случались и сбои. Если парень уже побывал в сексуальной переделке два-три раза, он равнодушно взирал на любую пролетарскую сучку, готовую к совокупление и называл ее уродиной.

Сексуальная революция, замешанная на бл…стве, вела общество пролетариата к деградации. Вместо семьи — ячейки общества, это общество получило какой-то суррогат. Это, прежде всего, безотцовщина, детские приюты, всевозможные колонии, в которых растут будущие бойцы мировой революции.

Ленин обсуждал эту тему, прежде всего с самим собой, а потом уже и со своим другом Лейбой Бронштейном.

Бронштейн неохотно кивал головой в знак согласия, поскольку он придерживался идеи полного истребления русских и заселения опустевших земель евреями.

— Это будут пролетарии по рождению, — доказывал Ленин. — Никаких тебе семейных традиций, буржуазных устоев. А отцом всех детей и будущих воинов, кто не знает и не может знать своих отцов, буду я, Ленин. Вот это, батенька, то, что нужно пролетариату.

Несколько позже, когда гопники и весь пролетариат с радостью разделся и стал ходить по улицам, в чем мать родила, чем шокировал представителей иностранных государств, да и многих соратников Ильича, считавших, что это уж слишком; Ленин что-то брякнул о стакане с водой. Дескать, пить из одного стакана пятерым, когда стакан предназначен для одного раба, негоже. Но маховик уже был запущен. Никто на стакан не обращал внимания. Это гораздо позже об этом стакане были написаны целые книги, а продажные писаки уже обнюхав все портянки Ленина, не знали о чем бы еще написать, что высветить для темного народа, взялись за стакан, свидетельствующий о высокой нравственности отца народов.

* * *

Все началось с отцов марксизма. Фридрих Энгельс довольно осторожно, но положительно объяснял появление свободной любви, которую уже соблюдал его подельник Мордыхай Леви (Маркс).

«В каждом крупном революционном движении вопрос о „свободной любви“ выступает на первый план. Для одних это революционный прогресс, освобождение от старых традиционных уз, переставших быть необходимыми, для других — охотно принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого рода свободные и легкие отношения между мужчиной и женщиной».

Ему с великим рвением вторил Владимир Ленин:

«В эпоху, когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. (?) Подхлестывающая жажда разнообразия и наслаждения легко приобретает безудержную силу…. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции».

Ленин и сам, следуя примеру Мордыхая Леви, жил в коллективном браке с законной женой Надеждой и гражданской супругой Инессой. Его подельники молчали, они, правда, не имели по две жены, а довольствовались многочисленными любовницами. Как тут простому народу и пролетариату отказаться от этого щекотливого запрета? коль так хочется, а нельзя до бракосочетания.

Свободную любовь горячо поддержала коммунистическая пресса, контролируемая вождем.

Сохранилось много документов об «извращениях в личной жизни коммунистов». Даже командиров Красной армии обвиняли в «половой распущенности, отбивании жен друг у друга, многоженстве».

Горячим сторонником распутства оказалась Александра Коллонтай. «Дорогу крылатому Эросу»: «В годы обостренной Гражданской войны и борьбы с разрухой… для любовных „радостей и пыток“ не было ни времени, ни избытка душевных сил… Мужчина и женщина легко, много легче прежнего, проще прежнего сходились и расходились… Явно увеличивалось свободное, без обоюдных обязательств общение полов, в котором двигателем являлся оголенный, не прикрашенный любовными переживаниями инстинкт воспроизводства….»

Общество бурлило: одни по-старому венчались в уцелевших разрушенных церквах, где попы боялись напяливать на себя рясу, другие устраивали красные свадьбы с обязательным присутствием чекиста и пением интернационала, третьи пытались получить женщину по талону.

Заграничные газеты тех лет писали о Декретах по национализации женщин в советской России. Так, в городе Омске комсомольцы учредили «Центральную комиссию по бабьему распределению» или ЦК «Бабраспред». Она, эта комиссия, должна была ведать выдачей ордеров на девушек. Ордера, примерно, они выглядели так:

«Распоряжение:

Предлагается Дуньке Шаломыгиной ни с кем другим, кроме Васьки Дурошлепова, не гулять. Ему, Дурошлепову, предоставляется право провожать Шаломыгину под ручку домой с собраний, ну и, вообще, всякое прочее, иное».

«Наряд. Мадемуазель Крынкиной Матрене. Предписывается в 4 часа дня 18 января 1924 года отправиться с товарищем Безголовым в баню для совместного мытья».

«У нас нет любви, а только сексуальные отношения».

Согласно многочисленным опросам тех лет, молодые люди очень терпимо относились к внебрачным связям.

По свидетельству ученых, в 1922 году краткосрочные связи имели почти 88 % мужчин-студентов и свыше половины студенток, и только 4 % мужчин объясняли свое сближение с девушкой любовью.

Коммунистические газеты активно обсуждали тему свободной любви. В одну из редакций пришло письмо следующего содержания: «Наш друг погиб. Бросил всю комсомольскую работу и наслаждается со своей молодой женой. Как мы его ни убеждали, чтобы он бросил свою глупость и сделал комсомольскую свадьбу у нас в клубе, ничего не вышло. Он отвечал, что невеста этого не хочет, а ему ее жаль потерять. Мы сейчас предлагаем устроить над ним комсомольский суд». Вмешиваться в личную жизнь тогда было в порядке вещей.

К регистрации брака в загсах привыкали очень трудно, предпочитая жить на веру вне брака. Юноши чаще всего ратовали за свободную любовь.

Противники регистрации брака по новым законам находили себе оправдание в том, что за это из комсомола не выгоняют. А значит, сама партия дозволение дает. Гражданский брак чаще всего не принимали всерьез.

Девушки в один голос кричали: «Загс необходим! Если мы воображаем, что живем в коммунистическом обществе, то в таком случае ясно, что регистрация уже не нужна. Уж больно зазорны наши ребята, если брак ограничивался только любовью. Ну, тогда туда-сюда, а то ведь каждый старается любовь девушки использовать на 100 % и получить все 24 удовольствия. В результате у девушки через девять месяцев появляется „результат“, и после этого парень начинает выявлять отрицательные стороны этой девушки и, в конце концов, заявляет: мы, мол, с тобой не сошлись в характерах. Парню сказать легко, а каково девке — приюта нет, няньки тоже, а во-вторых, общественный взгляд, даже и нашей комсомолии, будет уже другой на эту девку».

* * *

Действительно результаты «сексуальной революции» были очень плачевные. Матери-одиночки из-за нищеты и позора решались на убийство своих новорожденных детей.

Перед судом проходили десятки таких дел. Чаще всего беда случалась с деревенскими девушками, которые приходили на заработки в город. Боясь сплетен и гнева родителей, они поначалу утягивали свой живот, а потом уходили рожать в укромные места подальше от чужих глаз и там приводили в исполнение страшный приговор своему младенцу. Живого малыша зарывали: кто в снег, кто в землю, кто топил в канаве с водой или просто оставляли на улице. Осенью 1926 года в Новосибирске ежедневно подбирали одного-двух малышей. Всего за 1926 год через Дом матери и ребенка прошли 122 подкидыша, 49 детей, принадлежащих кормилицам, и 63 родительских ребенка. Смертность в детских домах была очень высокой. Только за один месяц 1925 года в новосибирском Доме матери и ребенка умер 31 младенец. Так или иначе, матери приговаривали своих детей к смерти.

Хотя советская власть была за высокую рождаемость, она первая в Европе в 1920 году узаконила искусственные роды — аборты. Это была вынужденная мера для борьбы с крайне опасными для жизни нелегальными абортами. Риск умереть от инфекции в результате аборта был в 60-120 раз выше, чем в результате родов. Бабушки-акушерки чаще всего орудовали прокаленными на огне вязальными спицами. Новосибирские газеты 20-х годов описывали все ужасы подобных «пыток».

Однако легальные массовые аборты сами по себе тоже представляли проблему. В 1926 году в России в больницах было сделано 102709 абортов.

Не меньше чем аборты, общество беспокоили проституция и венерические заболевания. В первые годы советской власти, в период военного коммунизма распространение проституции заметно снизилось. Проститутку заменяла «знакомая». Товарищ Коллонтай даже писала: «…Проглотив семейно-брачные формы собственности, коммунистический коллектив упразднит и проституцию». Как бы ни так. В период НЭПа она «расцвела» с новой силой. По 12 окружным центрам Сибирского края насчитывалась 621 проститутка и 149 притонов. Только в 1923 году было более 150 проституток и более 80 притонов. По социальному составу большинство проституток были выходцами из крестьянства — 42 %.

* * *

По мнению Ильича, сексуальность должна быть целиком и полностью подчинена классовым интересам пролетариата. А «класс, в интересах революционной целесообразности, имел право вмешиваться в половую жизнь своих сочленов»…

38

В советские времена в вопросах секса процветало крайнее ханжество, чего никак не скажешь об отношении большевиков к половым отношениям в первые годы, после революции. Примерно до 1925–1927 годов вопросы секса бурно и без лишнего стыда дебатировались партийцами и комсомольцами. Продвинутая на тогдашний лад молодежь активно пыталась воплотить новые сексуальные представления на практике. И слухи о коммунистическом обобществлении жен, гулявшие среди «отсталого» населения, возникли не на пустом месте.

Сразу после Октября 17-го многие молодые люди считали, что революция в общественных отношениях должна немедленно сопровождаться и революцией в половых отношениях (ведь они тоже считались классовыми!). Что семья как буржуазный институт устарела — это явственно следовало из труда Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». А еще — что верность партнеру является порождением эксплуататорской морали, принуждающей женщину относиться к своему телу как к товару, который с одной стороны представляет собой ее частную собственность, с другой — может быть незаконно присвоен мужем, сутенером или государством.

Лозунг «Вперед, к новым формам жизни» менял стиль поведения, отбрасывал женскую стыдливость и трепетное отношение к женщине. Принятые раньше атрибуты ухаживания объявлялись «буржуазными предрассудками». Новая манера общения получила название «без черемухи» и вполне соответствовала теории «стакана воды», упрощавшей сексуальные отношения между полами.

Александра Коллонтай была на передовом рубеже борьбы за свободную любовь. Под лозунгом «Дорогу крылатому Эросу» она требовала разрушения семьи как явления, присущего буржуазному обществу. Индивидуализм, чувство собственности, по ее мнению, противоречили главному принципу марксистско-ленинской идеологии — товарищеской солидарности. Коллонтай введет в оборот понятие «половой коммунизм», который пыталась претворить в жизнь революционная молодежь. Житейски привычными стали призывы «Жены, дружите с возлюбленными своего мужа» или «Хорошая жена сама подбирает подходящую возлюбленную своему мужу, а муж рекомендует жене своих товарищей».

Законы от 18 и 20 декабря 1917 года «Об отмене брака» и «О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния» лишали мужчину права на традиционно главенствующую роль в семье, предоставляли жене полное материальное и сексуальное самоопределение. Впрочем, можно было обойтись и без регистрации брака, на место которого заступали свободные сексуальные отношения. Это радовало и привлекало особенно мужскую половину. В случае чего, мужчина всегда мог смазать пятки салом, а ребенок по своей природе, как частичка матери, вышедший из е утробы, оставался с ней. Конечно, были и такие пролетарские пустышки, кто старался избавиться от своего чада любыми путями, не останавливаясь даже перед убийством.

У молодежи новые законы вызвали восторг, опьянение свободой. Выразителями бунтарских настроений стала творческая молодежь, в первую очередь представители футуризма. В «Манифесте женщины-футуристки» французская поэтесса Валентина де Сен-Пуан требовала: «Довольно женщин, творящих детей только для себя… Довольно женщин-спрутов очага, чьи щупальцы изнуряют кровь мужчин и малокровят детей». Что взамен? Разрушение оков семьи, полная свобода отношений между полами и похоть — как выразитель этой свободы. В «Футуристическом манифесте похоти» она же, эпатируя обывателей, поет гимн похоти: «Похоть — сила, так как она утончает дух, обжигая смущение тел… Похоть — сила. Так как она убивает слабых и воспламеняет сильных, помогая отбору».

Но если западные футуристы призывали к революции быта, то российские футуристы стремились ее осуществить. Их прокламации предваряли сексуальную революцию и обжигали российских обывателей: «Мы — новые Колумбы. Мы — гениальные возбудители. Мы семена нового человечества. Мы требуем от заплывшего жиром буржуазного общества отмены всех предрассудков. Отныне нет добродетели. Семья, общественные приличия, браки отменяются. Мы этого требуем. Человек — мужчина и женщина — должен быть голым и свободным. Половые отношения есть достояние общества».

Революция, казалось, сняла все запреты по уничтожению буржуазного быта и строительству нового. Лидер футуризма В. Маяковский констатировал: «Мы боролись со старым бытом. Мы будем бороться с остатками этого быта сегодня». Расхожим стал термин «футуризм жизни» и его лозунги с упоением поддерживала молодежь. В Москве, Петрограде, Казани шокировало оригинальностью общество «Долой стыд». Его члены разгуливали по улицам нагишом, иногда только с лентой «Долой стыд» через плечо.

Вот как описывал одну из таких демонстраций, работавший в Москве немецкий журналист Х. Кникерборгер: «Бесстыжие» промаршировали, остановились на площади, и один из самых горластых из них обратился с горячей речью к толпе. Стыд, заявил он, есть самый худший бич, доставшийся от царской эпохи. Кто, спрашивал он, не страдал от чувства скромности? Кто не съеживался от страха, подвергая свое тело случайному пристальному взгляду публики? Мы, кричал он, уничтожили это чувство в нас! Посмотрите на нас, призывал он, и увидите свободных мужчин и женщин, истинных пролетариев, сбросивших оковы символов буржуазных предрассудков.

Для советских властей, объявивших о полной и безусловной свободе рабочего класса, было неудобно запретить такую безобидную демонстрацию этой свободы как желание появляться на публике без одежды. При обнаженности классовые различия исчезают. Рабочие, крестьяне, конторские работники становятся вдруг просто людьми. Это в краткой форме излагает, но еще не реализует главную цель советских революционеров. Вот почему движение культуры обнаженности было так действенно, хотя и слабо пропагандировалось в Советском Союзе, что сейчас этим летом, на каждой его реке, на берегах всех его озер и морей, буквально миллионы мужчин и женщин плавали и загорали под солнцем без одежды, естественно, как-будто по-другому и не могло, и быть.

Советское правительство имело другую очень серьезную причину, самую важную причину, чтобы не желать отговаривать сторонников культуры обнаженности. Она должна была быть замечена всяким, кто когда-либо посещал собрания сторонников обнаженности в любой стране — наиболее радикальное уравнительное действие, которое может быть предпринято человечеством — снимание одежды. Насколько социальное положение, профессиональная принадлежность, основополагающее чувство индивидуальности зависят от одежды, которая может быть снята среди толпы незнакомцев. Стандарт оценки немедленно изменяется.

Власти колебались. Это не было особым плюсом для пропаганды большевизма. У мира уже достаточно было ложных представлений о коммунистической революции и без излишнего представления о том, что окоченевшая русская нация ходит голой в бреду сумасшествия. Тем более что старая коммунистическая гвардия имела многочисленные черты пуритан, которые рассматривали эти шалости с таким же изумлением, как если бы это случилось с обычными не коммунистическими людьми.

Однако, ни декреты Советской власти, ни попытки творческой молодежи внедрить новый быт, не смогли изменить психическую структуру большинства людей — привязанность к семейному очагу. По мере становления тоталитарного общества акценты смещаются в пользу крепкой советской семьи. В понятие свободной любви вносится новое содержание.«…Свободная любовь в Советском Союзе — это не какое-то необузданное дикое прожигание жизни, а идеальная связь двух свободных людей, любящих друг друга в условиях независимости», — разъяснял директор Института социальной гигиены в Москве Баткис.

Аргументы были услышаны. Тем более что юридическое упразднение семьи не привело к ее фактическому уничтожению. Правда, семья не осталась в стороне от всеобщей политизации жизни. Лозунг «Свобода Эросу» уступил место утверждению «Частная жизнь мешает классовой борьбе, поэтому частной жизни не существует». Народный комиссар здравоохранения, пытаясь объяснить поворот в сексуальной политике, взывал к молодежи: «Вы должны отказывать себе в удовольствиях, потому что они вредно сказываются на вашей главной цели — учебе, на намерении стать активными участниками строительства новой жизни… Государство пока еще слишком бедно, чтобы взять на себя материальную помощь вам, воспитание детей и обеспечение родителей. Поэтому наш совет — воздержание». Официальным идеологом новой государственной политики выступил доктор А.Б.Залкинд, рассматривающий взаимоотношения полов с классовой, партийной позиции. Он вывел «12 половых запретов революционного пролетариата», следовать которым должны были все сознательные члены общества. Изменение официального курса по отношению к семье нашло отражение в партийной прессе. Газета «Правда» объявляла семью «серьезным и большим делом», писала, что «плохой отец семейства не может быть хорошим советским гражданином».

Если в 1920-е годы свободные сексуальные отношения преподносились как протест против, якобы, отжившего свой век буржуазного брака, то в 30-е годы с возрастанием роли семьи, из жизни советских людей также энергично изгонялась не только «свободная любовь», но и безбрачие.

Следует добавить, что эти изменения стали возможны, только после переселения главного идеолога Ленина в Мавзолей, на вечные времена, который пытался любыми путями загнать русских в угол, где бы они без воздуха задохнулись. Сталин отверг Тору своего предшественника Бланка, а его, самого преданного единомышленника Бронштейна ˗ Троцкого, изгнал из страны, как заклятого врага русской нации.

39

Неизвестно, по какой причине Ленин назвал интеллигенцию говном. Он причин не объяснял, а мы можем строить только догадки. По всей вероятности русская интеллигенция витала в облаках, страдала слепотой и неумением предвидеть, что если курице отрубить голову, то наступит последствие: она тут же закончит свою жизнь. Русская интеллигенция, начиная с с 19 века, активно тащила Россию в пропасть.

Постепенно страна покрылась густой сетью террористических актов от убийства царей, министров, чиновников самого низкого ранга и к 1910 году количество терактов и грабежей достигло внушительной цифры ˗ 19 957. Это всего за один год.

В том же десятом году был убит великий реформатор России Столыпин.

И общество, и государственные структуры как-то вяло и терпимо относились к убийцам.

Но даже не это главное. Главное то, что в любом теракте, в любых воплях по части равенства и братства принимали участие люди интеллигентного происхождения. Таким образом, терроризм интеллигенции незадолго до революции стал модным. Даже девушки бросились убивать. Верочка Засулич стреляла в генерала Трепова и была оправдана судом присяжных.

Русская интеллигенция принимала активное участие в подготовке и проведения Октябрьского переворота, а когда ее борта нули и назвали оскорбительным словом говно, не выказала никакого сопротивления большевистскому высокомерию. Выходит, что она заслужила эту позорную пренебрежительную кличку из уст гробокопателя Ленина.

Гнилая русская интеллигенция имеет глубокие исторические корни. Соблазну поддались и те интеллигенты, кто бесился от жиру. Это Герцен, это Пестель, Радищев. Это и русские меценаты, анонсировавшие большевиков. Все они, конечно же, хотели добра людям, не подозревая, что их желания превратятся в потоки крови, что сами они будут изгнаны из страны, а те, кому посчастливилось остаться, будут уничтожены обозленными гопниками по команде якобинца Ленина-Бланка.

До 17 года террористов было много, среди них были убийцы и террористы, и просто нытики типа Герцена, жившего далеко от Родины и поливавшего ее грязью.

Я несколько негативно отношусь к ним только потому, что при советской власти, любой убийца, типа Каляева, представлялся как герой, как выдающаяся историческая личность, а то, что эта историческая личность была дурно пахнущим дерьмом, не говорилось. Так, к примеру, декабристы- террористы были великими сынами русского народа, борющимися с тиранией.

Довольно сомнительными и неприятными личностями глядят на нас сегодня два русских мужика: Михаил Бакунин и Дмитрий Каракозов. В 26 лет Каракозов был повешен за то, что стрелял в царя Александра Второго. Вот весь его подвиг. Потом были Софья Перовская, организовавшая покушение на Александра Второго, и Вера Засулич, террористка, попавшая на прием и в упор застрелившая градоначальника Трепова…, а суд присяжных оправдал ее. Хорошо закончил и террорист Лев Гартман во Франции.

Русская полиция уже почти решила все вопросы экстрадиции Гартмана, но на его защиту бросилась вся еврейская диаспора, даже Виктор Гюго, а потом и сам Мордыхай Леви (Маркс), и Гартман благополучно уехал в Лондон.

Именно русская интеллигенция, начиная с Добролюбова и Чернышевского, звавшего Русь к топору, постепенно шаг за шагом подводила русское общество к революции, развращая его духовно и морально. Чего не хватало этим бездельникам? свободы? свобода у них была; сытого стола? стол был. В умы, которые не могли найти применения, закрадывалась гнильца, которая просилась наружу, и каждый хозяин этой гнильцы считал себя пророком и выдавал бредовые идеи за истину в последней инстанции, начиная с Герцена.

В советское время Герцен, Добролюбов и Чернышевский считались пророками- предшественниками пророка Ленина-Бланка, а теперь о них никто не вспоминает с восторгом, а если вспоминает, то с презрением, как неудавшихся глашатаев всеобщего счастья.

В десятые годы двадцатого века к революции 1905 года интеллигенция уже разложилась как физически, так и духовно.

Февральская революция 17 года — это революция полного морального разложения интеллигенции. Грибок этой революции поразил и верхи, начиная от офицера царской армии и кончая родственниками российского престола.

Интеллигенция добилась отречения царя. Трехсотлетняя династия Романовых пала. Появилась возможность сплетничать о царской семье. Столица России долгое время жила этими сплетнями, словно она превратилась в цыганский табор. Царице стали заглядывать под юбку и видеть там Григория Распутина, а от солдат, охранявших семью в Царском Селе, и вставлявших штык в спицы велосипеда, на котором катался царь, приходили в восторг. Каждый интеллигент-революционер считал своим долгом плюнуть в миску с супом, из которой хлебал царь.

Дамы в шляпках дежурили у входа в Учредительное собрание, в котором, как правило, царил содом. На революции буквально помешались. Царская семья поняла, что ей лучше уехать в Англию к родственникам английского двора, но там родственники-интеллигенты отказали им в убежище.

Руководство Учредилки долго обсуждало: дать разрешение на приезд Ленина в пуленепробиваемом вагоне из Германии в Россию или нет. Когда практически все высказались «за», это вызвало бурю восторга.

А тут появился интеллигент Керенский, маленький, тщедушный, говорливый сибирячок, земляк Ленина, словно сам Господь послал этого духовного голодранца, чтобы помочь коммунистам свалить Россию в пропасть.

Ленин не оценил его рыцарского жеста и ринулся в последний бой уже 3–4 июля 17 года. Но тогда командующие войсками, не спрашивая Керенского, дали Ленину по лысине, да так крепко, что тот едва не угодил за решетку. Но, возможно, Керенский шепнул ему:

— Не переживай, Володя, никто тебя не тронет. Но ты пока надежно укройся от моих полицаев, пока твоя попытка не забудется, а потом снова возникнешь. А я уеду в Америку. Мне уже об этом намекнули из американского еврейского лобби. Только ты мой экипаж не трогай, ладно? Охрану Зимнего Дворца я сниму, останутся только барышни. Революционеры поцелуют их и все в порядке. Ты доволен, Володя?

* * *

Восторг Петроградской интеллигенции в одну ночь сменился ужасом, воплями, криками, слезами, когда голь в бешеном темпе врывалась в дома великосветских барышень, насиловала их, а потом втыкала штык куда попало, в живот, грудь или в шею. Интеллигенция стала захлебываться собственной кровью так скоропалительно, что не было возможности объясниться, узнать причину столь жестокого обращения.

Ленин очень быстро очистил город от интеллигенции, и тут же назвал ее известным оскорбительным словом.

Те, кто успел убежать на запад, в другие страны и найти там скромный приют, корили себя, своих знакомых за свои прежние поступки, писали воспоминания, в которых уверяли: скоро все изменится. Но ничего не менялось: ленинские клещи, куда так легко сунул свои головы народ, были крепкими и надежными, в них жертвы, молча умирали, не издавая ни одного звука.

Кто-то может сказать, это особенности русской революции, это чисто русское моральное разложение интеллигенции, что довела свой народ, начиная с невинных сплетен до уродливой ненависти, когда шел брат на брата и выяснял с ним отношения только при помощи штыка или револьвера?

Если царизм, если русское государство на пике своего процветания было низложено русскими и зарубежными евреями во главе с Лениным, то интеллигенция оказалась непотопляемой, она возродилась после смерти божка. Но это уже была другая интеллигенция, еще более мрачная, еще более бедна духом.

Пребывая в дреме мозгов и сердец юных комсомольцев, она стала выпирать настолько, что ее, как оказалось, невозможно было остановить. С высоких трибун, начиная от ЦК и кончая крепостной колхозной бригадой, комсомольцы с трибун славили имя великого вождя и благодетеля русского народа — Ленина.

— Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

Усатый слушал, улыбался и решил: советской интеллигенции — быть. Даже если сам Ильич проснется, ему понравится, поскольку марксизм — это диалектика.

Так возникла прослойка между рабочим классом и крестьянством — советская интеллигенция. Перед ней стояла одна задача — работать языком, и это было хорошо. Не надо было включать мозги. Работал только язык. Неудивительно, что советская интеллигенция настолько отупела, что, даже находясь за рубежом, в кругу таких же молодых людей своего возраста, раскованных, даже распущенных в результате свободомыслия, могла только произносить фразу: да здравствует Ленин — вождь народов.

Второе, еще более серьезное испытание, которое привело интеллигенцию практически к гибели, был крах коммунистических идеалов. Кого теперь славить? А если сменить пластинку? Да, это проще. И интеллигенция стала поносить своего вчерашнего кумира и его учение. В этом сказалась ее продажность. Но моральный вопрос вчерашнюю интеллигенцию не волновал, ведь ее божок Ленин не любил это слово, мораль он называл буржуазным понятием, а коммунисты не знают морали, они живут вне морали.

Пошла оголтелая клевета на Ленина и на весь марксизм, вообще. Но оказалось, что народ не желает слушать хулу прошлого: мозг простого обывателя оказался зомбированным, чувство реального мира эти головы не переваривали, и новая российская интеллигенция с Лениным в груди, оказалась пустой, не нужной, никчемной.

Но интеллигенция не растерялась, она подобно многомиллионной армии партийных чинуш ринулась во все хозяйственные структуры страны, прихватив кусок пожирнее того, что раньше принадлежал народу и никому конкретно. Те, кто мог хоть что-то пропищать у микрофона, ринулись на эстраду, захватив ее с потрохами, даже проглотив ее целиком. Те, кто раньше сочинял кляузы на соседа, кума, свата брата, оккупировали прессу и стали видными журналистами, а те, кто умел обращаться с фотоаппаратом, заняли киностудии.

Интеллигенция растворилась как сахар в воде. Теперь кучка евреев, так называемые либералы, корчат из себя интеллигентов, безосновательно поливая грязью власть по поводу и без повода. О том, что это новая интеллигенция — даже говорить смешно. Какие же это интеллигенты?

Творческая интеллигенция… нет более кошмарной жизни и взаимоотношений, чем в среде творческой интеллигенции. Уйти со сцены в пятьдесят лет — упаси боже! У каждой безголосой звезды мечта петь до смерти и умереть на сцене.

В хвосте умирающей литературы как искусства, плетутся писатели, книги которых не читают. Хочешь немного продвинуться — плати, рассчитывайся валютой.

Если ты еврей, то можешь надеяться, что тебя признают, поддержат, продвинут, хотя от этого ничего не изменится. А если ты русский — ничего не жди. Русский человек смотрит на тебя, как на соперника и не дай Бог, твои строчки окажутся лучше, чем у него в его романе, насчитывающем десять страниц, он начнет войну против тебя не на жизнь, а насмерть. И победит тебя, потому что у него опыт.

40

Почти все страницы этой части книги посвящены вождю несостоявшийся мировой революции русскому Ленину, а ведь был и второй вождь Бронштейн ˗ Троцкий, практически равнозначный Ленину в смысле жестокости, решению стратегических направлений при захвате власти. Он сделал много для сохранения и упрочения власти, захваченной большевиками и незаслуженно забытый, и даже преданный анафеме Иосифом Сталиным. Вслед за этим покорные, слабоумные советские профессора, доктора лженаук, загнали Троцкого совсем уж в подворотню, сделали его предателем и даже ввели в сталинское учение о новом направлении в советской истории «троцкизме». О выдуманном эфемерном троцкизмы были напечатаны сотни томов, присвоены тысячи званий вчерашним гопникам професоров, академиков, а Иосиф только потирал усы от удовольствия. Его главный соперник на царское кресло был не только устранен, но и разложен на лопатки, проклят советским народом на все времена, а затем и убит топором.

А между тем, все, кому советская власть дороже матери родной, должны благодарить не одного, а двух евреев Ульянова Бланка Ленина и Бронштейна Троцкого за блага, данные ими всем гопниками и всему пролетариату независимо от национальной принадлежности. Эти да человека, один маленький, щупленький, шепелявый, с бородкой, приподнятой кверху, а второй рослый, широкий в плечах, с хищным орлиным взором, в глазах которого сверкают острые наконечники ненависти и решительности, шагал по трупам русских бесхвостых обезьян, называемых почему-то людьми в единственном направлении ˗ к вершинам власти.

Столь разные по внешнему виду, они одинаково заболели мировой революцией и были совершенно уверены в достижении этой цели, даже если на алтарь кровавой затеи будет положена жизнь половины человечества. Они оба отрицали честь, совесть, порядочность, гуманное отношение к человеку, веру в бога, в семью, как ячейку общества, они за низложение общественных устоев, которые вырабатывались на протяжении тысячелетий. Они немыслимы друг без друга, как чаепитие без воды. Ленин все время переодевается в женское платье, философски относится к своей очевидной трусости, он любит свой кабинет и во время междоусобной Гражданской войны, никуда не уезжал, будучи уверен, что его кабинет самый надежный бункер, а Троцкий ˗ организатор Красной армии, все время на полях сражений, с риском быть раненым или убитым. Троцкий долго не мог расстаться с идеей полного уничтожения русских, а свободную территорию заселить евреями. Но все равно он был везунчик.

В советском союзе мало кто знал Янкеля Шиффа, «крупнейшего банкира из-за океана». Именно он — Янкель Шифф, член американского еврейского лобби, в 1917 году оплатил переброску из Америки в Россию группы из 275 шовинистически настроенных еврейских революционеров во главе с Троцким (Бронштейном) и напихал ему полные сумки долларов для Октябрьского переворота в России. Этот же сионист Шифф, глава нью-йоркского финансового мира, стеной встал, чтобы истекающая кровью Россия в Первой мировой войне не получила американских кредитов. Это была мощная поддержка мало кому известного дотоле плечистого, амбициозного еврея Бронштейна, изнывавшего от безделья и не предполагавшего о таком сказочном взлете на политмической арене.

Он появился неожиданно и Ленин долго щурил глаза, прежде чем принять его в свою команду, но два миллиона долларов сыграли свою роль. Вскоре Бронштейн стал другом Ульянова˗Бланка, а затем и вторым человеком в ленинской банде.

* * *

Ленин теоретик бредовых идей, которым суждено было превратиться в реальность на непродолжительное время, он отменный революционер˗якобинец, никогда не принимавший участия даже в рабочих стачках, Троцкий ˗ военный министр, маршал, генералиссимус, победитель в Гражданской войне, нигде не учившийся военному делу. Впрочем, среди красных командиров ни у кого не было военного образования, ни Ворошилов К. Е., ни Фрунзе М. В. в царской армии не служили вообще, а генералиссимус Сталин даже был признан негодным к военной службе из-за сломанной в детстве руки, которая срослась неправильно.

Пролетарии до сих пор считают его военным гением. Это все равно, что признать слесаря четвертого разряда выдающимся скрипачом, хотя он никогда в своей жизни не держал скрипку в руках. Что такое полк, дивизия, диспозиция, окружение, картечь, агат, балансир, базальт, комдив Троцкий, никогда не слышал, и не имел о них ни малейшего понятия.

И у Ленина и у Троцкого были редкие качества, присущие только дутым гениям. Прежде всего это пещерная жестокость, словоблудие и неподражаемый энтузиазм. Обладая этими качествами, не было необходимости учиться военному делу Троцкому или искусству управлять государством Ленину.

Лейба Бронштейн ˗ Лев Троцкий загадочная личность. Правда, его биография так похожа на остальных партийных ортодоксов, как две капли воды и останавливаться на ней просто нет смысла, поскольку она хорошо представлена в многочисленных статьях в интернете. Он, пожалуй, отличался от своих однокашников тем, что его отовсюду изгоняли из любой страны, а туда, куда он намеревался прибыть, не впускали. Он, как и Ленин ˗ сварливый и склочный еврей.

То, что он не так давно вернулся из Америки и как по мановению волшебной палочки, стал вторым человеком в революционном штабе Ленина, наводит на мысль о связях Троцкого с американским еврейским лобби, снабдившим его деньгами. С чего бы это? Ведь до приезда его в Петроград, Ленин называл Троцкого всякими похабными словами, ему и в голову не могло прийти, что они станут неразлучными друзьями, что Троцкий окажет неоценимую заслугу в захвате власти, но и поможет Ленину удержать эту власть. Если ответить на эту загадку простым языком, можно констатировать: евреи ссорятся ˗ значит: мирятся. На самом же деле, историкам надо бы искать тропинку в Америку, ведущую к богатому еврейскому лобби в американском конгрессе, где можно найти простой ответ: а, может, октябрьская революция ˗ продукт американского жидо-масонского лобби.

* * *

Говорить о победах и поражениях Троцкого как главнокомандующего слишком долго и нудно. Победы Троцкого это победы над русским народом, над его элитой ˗ интеллигенцией, это победы русской голи над имущими. Неимущие в бешенном темпе вырезали имущих, чтоб занять их дома, завладеть их имуществом нажитым упорным трудом.

Командарм им показывал пример. И не только это. Он ввел жесткую дисциплину в Красной армии. Его и любили и боялись, как огня. Если каратели сами оказывались в дерьме, если случались провалы, если кто-то пытался качать свои права, командарм вихрем мчался в эту дивизию и приказывал построить смутьянов в одну шеренгу и лично расстреливал каждого десятого красноармейца. Это был хороший метод воспитания в ленинском духе.

Первоначальному взлету Троцкого способствовало много переплетающихся обстоятельств. Если он завалил заключение Брестского мира с Германией и был отстранён от дел, то он тут же сориентировался и на съезде партии, на котором Ленин грозил подать в отставку, если съезд не утвердит все пункты унизительного Брестского мира, предложенного Германией, он Троцкий принял сторону Ленина. Точнее он: ни нашим, ни вашим, что обеспечило Ленину большинство. Необходимость подавать в отставку отпала. Ленин тут же вернул ему высокую должность в знак благодарности.

7 декабря 1918 года Совнарком выпускает декрет о мобилизации бывших царских офицеров и унтер-офицеров. За один только период с 15 декабря 1918 года по 15 января 1919 года было мобилизовано 4302 бывших офицера и 7621 бывших унтер-офицера, тогда как курсы «красных командиров» выпустили за это время всего лишь 1341 человека. В Красной армии служило 75 тыс. бывших царских офицеров, в том числе, 775 бывших генералов и 1726 бывших офицеров Генштаба. В Красной армии служили даже два бывших царских военных министра Поливанов А. А. и Шуваев.

Троцкий, будучи дилетантом в военных вопросах, тем не менее добросовестно исполнял несколько важных функций: разрешал конфликты между красными генералами, обеспечивал выполнение ими распоряжений центра. Он разъезжал на своем поезде по фронтам, оценивал положение на местах и быстро принимал радикальные меры. Обычно это были расстрелы красноармейцев перед строем. Наряду с карательными мерами в своей деятельности он широко использовал демагогию, иногда довольно удачно.

Троцкий два с лишним года провел в поезде. Это был своего рода его штаб, кстати довольно мобильный, дающий возможность командарму бывать на местах в различных местностях, на фронтах, изучать обстановку на месте и тут же принимать меры.

В составе поезда имелась собственная охрана из 30 латышей, броневик, пулемётный отряд численностью в 21 человек, 5 мотоциклистов, 18 матросов, 9 кавалеристов, агитационный отряд в 37 человек, несколько автомобилей, свой собственный ревтрибунал. В общей сложности в штате поезда насчитывалось 231 человек. В поезде издавалась своя собственная походная газета «В пути», имелись даже собственный оркестр и самолёт, а для персонала поезда была разработана собственная униформа с особым отличительным знаком. В поезде работали: секретариат, типография, телеграфная станция, радио, электрическая станция, библиотека, гараж и баня. Поезд был так тяжел, что шел с двумя паровозами. Потом пришлось разбить его на два поезда. Когда обстоятельства вынуждали дольше стоять на каком-нибудь участке фронта, один из паровозов выполнял обязанности курьера. Другой всегда стоял под парами. Фронт был подвижный, и с ним шутить нельзя было.

Когда на командарма стали поступать жалобы Ленину, что он расстреливает своих и не только офицеров, но и рядовых по всякому поводу и без повода, против Троцкоговыступили его однокашники по Политбюро.

˗ Батенька, ˗ как-то сказал Ленин Троцкому после одного из партийных форумов, на котором тот подвергся критике граничащий с похвалой, ˗ я тебе заготовил документ с моей личной подписью. Ты храни ее как зеницу ока. Мало ли что может произойти с вождем мировой революции, а документ, он есть документ, а не х. собачий. Садить, батенька и прочти про себя, а я пока от матерю Баилих Мандельштама, то бишь Луначарского.

«Товарищи! Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело ˗ Ленин».

Окрыленный поддержкой могущественного революционера Ленина, Троцкий умчался в самое логово красного террора, унесшего уже несколько миллионов русских бесхвостых обезьян. Знаменитый поезд с пушками, пулеметами и другим вооружением и латышскими головорезами его уже ждал на Дону. Дон сейчас пылал в огне: горели села вместе с жителями, заколоченными в домах, национализировался скот, свирепствовали грабежи. И вместе с тем каратели периодически расслаблялись, устраивали пьянки-гулянки, отлавливали молодых казачек, насиловали и только потом лишали их жизни.

Именно в это время их, пьяных, окружали казаки и поголовно уничтожали, как озлобленных раненых зверей.

Командарм примчался, сел на поезд и стал объезжать полки карателей. Это был ужас не лучше казачьих мстителей: красноармейцев выстраивали, и каждый десятый по счету получал пулю в лоб лично от командарма Троцкого, великого революционера. Порядок, дисциплина в стане красных карателей были восстановлены в течение нескольких дней.

Троцкий даже не сообщал об этом Ленину. Такой метод воспитания в пролетарском духе значил для него не больше, чем выкурить сигарету.

Надо признать: Лейба был не только головорезом, но и бесстрашным человеком. Ленин был трусом, но оказался хитрее Бронштейна, он избегал конфликтов с ближайшим окружением, читал им мораль, жаловался на них, но не больше. Троцкий настолько возомнил себя могущественным, что это стало бросаться в глаза однокашников, а учитывая кавказскую хитрость и лукавство Иосифа Джугашвили, который видел себя в кресле Ленина, как только тот отправится в коммунистический рай, могущество Троцкого не возрастало, а стало пошатываться. И в этом он сам виноват.

Заслуги Троцкого перед пролетариатом, перед теми, кто до переворота был никем, ничем, трудно переоценить. Он обладал даром обращать ложь в истину, демагогию в пророчество, изуверские методы воспитания во благо тех, кто получил пулю в грудь в качестве революционного подарка.

Стоит ли удивляться лжи, когда сами отцы советской империи Ленин и Троцкий были мировыми лжецами, а мы эту ложь принимали за истину? Вся коммунистическая система целых 70 лет держалась на лжи, а потом лопнула, как мыльный пузырь.

Наряду с жесткими мерами Троцкий часто стрелял словами, речами, они были убедительны и приходились по душе слушателям. Однажды он вывел красноармейца из толпы и сказал:

˗ Брат! Я такой же, как ты. Нам с тобой нужна свобода — тебе и мне. Её дали нам большевики [показывает в сторону, где установлена советская власть]. А вот оттуда [выбрасывает руку в противоположную сторону] сегодня могут прийти белые офицеры и помещики, чтобы снова превратить нас в рабов!

11 октября 1918 года Троцкий приехал в расположение 9-й армии Южного фронта, и посетил лазарет, где пожелал каждому раненому бойцу скорейшего выздоровления, и лично выдал им подарки от имени ВЦИК. Когда последнему больному подарка не хватило, он снял с руки собственные часы и подарил раненому.

Но, чтоб не обижать память о Троцком, расскажем об одном эпизоде его крупного поражения, оно было такого масштаба, что коснулось и Ленина и всего мирового еврейского заговора поработить весь мир.

Окрыленный успехами красных комиссаров в братоубийственной гражданской войне, стратег Ленин решил помочь западному пролетариату освободиться от ига капитализма силой оружия. Вооружив русских бесхвостых обезьян, которые все еще назывались людьми, но уже были рабами, он решил сначала сделать Польшу плацдармом, а затем освободить всю западную Европу от проклятых капиталистов. Вот тебе и мировая революция.

* * *

«Освобождать» Польшу было поручено двум фронтам ˗ Южному и Западному. Командующим Южным фронтом был назначен Егоров и полпред Сталин, а Западным Тухачевский и наблюдатель, а фактически руководитель Троцкий. Сталин ратовал за освобождения Львова в первую очередь, а Троцкий хотел освободить Варшаву. Тем более его войска уже были в 50 километрах от Варшавы. Казалось: несколько часов, и Варшава падет.

Ещё в июле 1920 года в большевистских верхах царили самые радужные настроения: польская армия отступала со скоростью 15 километров в день, Красная Армия везла в своём обозе про большевистское правительство, так называемый Польский ревком, который 16 августа вот-вот освободит Варшаву, рассчитывая быть в ней через несколько часов.

Польша фактически находилась на грани изоляции: Германия и Чехословакия отказались разрешить транзит через свою территорию вооружений для польской армии, кроме того, англо-французские поставки и так были довольно скромными, а британские докеры подняли забастовку, заблокировав отправку боеприпасов в Польшу.

2 августа 1920 года высшее военно-политическое руководство в лице Политбюро ЦК РКП(б) принимает решение, проигнорировав инициативу Сталина, развить наступление не на Львов, а на Варшаву. Частям Юго-Западного фронта было предписано прибыть на усиление наступающего на Варшаву Западного фронта Тухачевского. Сталинский план взятия Львова, таким образом, становился не реализуемым без перебрасываемых на Варшаву сил Первой конной армии Будённого и пехотинцев Егорова.

14 августа Троцкий приказал наступающим войскам немедленно взять Варшаву. Большевистские лидеры рассчитывали в самое ближайшее время советизированный Польшу по советскому образцу, и преобразовать её в плацдарм для разрушения Версальского мира, и «экспорта революции» в Западную Европу.

Неудачная попытка советизации Польши стала первым серьёзным ударом по большевистским планам немедленной «мировой революции». Вопреки всем расчётам Ленина, польское население восприняло наступающие красноармейские части не как освободителей от «классового гнёта» «эксплуататоров», а, наоборот, как иностранных агрессоров. В глазах тех самых польских рабочих и крестьян, к которым обращалась большевистская пропаганда, сами большевики получили стойкий образ продолжателей дела традиционного «русского империализма», немало способствовавшего уничтожению польской государственности. Таким образом, поляки предпочли мыслить в национальных категориях вместо классовых.

Вдобавок ко всему обстоятельства наступления на Варшаву послужили для Сталина и Троцкого поводом для очередного «сведения счётов». Троцкий обвинил Сталина в саботаже приказов руководства. Опираясь на своих сторонников — командующего Юго-Западным фронтом Егорова главкома Каменева.

Сталин в течение почти трёх недель затягивал переброску наступающих на Львов сил Юго-Западного фронта на помощь войскам наступающего на Варшаву Тухачевского. Тогда как соответствующее постановление Политбюро было принято ещё 2 августа, главком Каменев С. С. отдал соответствующий приказ только 11 августа. Однако, Егоров и Сталин этот приказ проигнорировали, и передислокация измотанных в безуспешных боях за Львов частей Юго-Западного фронта началась только 20 августа. Результатом стало образование между двумя фронтами «бреши», где «фронт длиной в 100 км держали всего 6600 человек».

16 августа началось польское контрнаступление, в том числе и в образовавшуюся «брешь». 17–18 августа Красная армия начала отступление, закончившиеся полным разгромом.

В советской историографии утверждалось следующее:

Наступление красных войск на западном фронте, в сторону Варшавы, проходило — по вине Троцкого и Тухачевского — совершенно не организовано: войскам не давали закреплять завоеванных позиций, передовые части были заведены слишком далеко вперед, резервы и боеприпасы оставлены далеко в тылу, передовые части без боеприпасов, без резервов, линия фронта была удлинена до бесконечности и, следовательно, был облегчен прорыв фронта. Вследствие всего этого, когда небольшая группа польских войск прорвала наш западный фронт в одном из его пунктов, наши войска, оставшиеся без боеприпасов, вынуждены были отступить. Что касается войск южного фронта, стоявших у ворот Львова и теснивших там поляков, то этим войскам Троцкий запретил взять Львов. Он приказал им перебросить конную армию, то есть главную силу южного фронта, далеко на северо-восток, будто бы на помощь западному фронту, хотя не трудно было понять, что взятие Львова было бы единственно-возможной и лучшей помощью западному фронту. Но вывод конной армии из состава южного фронта и отход её от Львова означали на деле отступление наших войск также и на южном фронте. Таким образом, вредительским приказом Троцкого было навязано войскам нашего южного фронта не понятное и ни на чём не основанное отступление, — на радость польским панам.

Указанный инцидент стал поводом для дальнейшего развития личной ссоры между Троцким и Сталиным.

Вместе с тем истинные причины так называемого «чуда на Висле», по мнению одного исследователя (Ричарда Пайпса) гораздо шире: «Ленину пришлось столкнуться с различиями в политической культуре Польши и России, так же как и с трудностью расшевелить примитивные анархистские побуждения в иначе устроенном, более западном окружении. Ни польские рабочие, ни польские крестьяне не откликались с готовностью на призыв убивать и грабить. Даже, напротив: перед лицом иностранного нашествия поляки объединились, несмотря на сословное расслоение. К полному изумлению Красной Армии, ей пришлось столкнуться с неприязненным отношением польских рабочих и обороняться от партизанских отрядов». Кроме того, силы обеих сторон фактически были равны, хотя оценки их точного количества в польских и в советских источниках и отличаются в несколько раз. Польская армия была создана при помощи французских инструкторов, и на тот момент представляла собой несомненно боеготовую силу.

С началом в 1920-е годы ожесточённой борьбы за власть внутри ВКП(б) оказалось, что Троцкий успел создать себе таким образом немало врагов. На пленуме ЦК ВКП(б) в 1927 году Ворошилов прямо обвинил Троцкого в чрезмерной приверженности расстрелам, в том числе расстрелам «заслуженных коммунистов», после чего состоялся показательный диалог:

Троцкий: Вы лжете совершенно сознательно, как бесчестный каналья, когда говорите, что я расстреливал коммунистов!

Ворошилов: Сами вы каналья и отъявленный враг нашей партии! (голос): Призвать к порядку. Канальями называют. (другой голос): Какие канальи здесь?

Ворошилов: Ладно, чёрт с ним.

Троцкий: Что же, меня будут обвинять, что я расстреливал коммунистов, а я буду молчать?

Подвойский: Вы расстреливали коммунистов. Я список расстрелянных представлю.

Снятию Троцкого в январе 1925 года с ключевого поста Пред реввоенсовета предшествовала долгая и напряжённая кулуарная борьба в течение 1923–1924 годов. Как известно, Троцкий был изгнан из страны, а затем убит 1940 году в Мексике. Этой миссией руководил лично Сталин, уже будучи вождем народов.

41

Мордыхай Леви (К. Мркс), Фридрих Энгельс, бесспорно умные и талантливые евреи, но можем ли мы, менее талантливые, русские, бесхвостые, задать самим себе вопрос: а могут ли «гении» ошибаться? Мы нарочито опустим имя Ленина лишь потому, что не он разрабатывал этот мало значащий, но очень коварный постулат ничейности на средства производства, на землю, фабрики, заводы и даже городские бани. Ленин взял эту ничейность у своих сородичей и придал этой еврейской мудрости азиатскую жестокость, в результате чего ничейность+ плюс жестокость получилась коммунистическая гидра под названием коммунизм.

Эта стратегическая ошибка очень умных евреев привела к краху их учение, которое казалось вечным.

Советские люди трудились на ничейной земле, они как рабы Древнего Рима не имели права положить в свой карман несколько клубней картофеля, чтобы сварить себе похлебку дома на ужин. Крестьяне прятали колоски за пазуху, убирая зерновые на ничейном поле, потому что впереди была зима, а того что им выделяли рабовладельцы (председатели колхозов) на трудодни, явно не хватало, чтоб перезимовать зиму. Эти колоски собирались с дрожью в коленях, потому что если их заметил кто и донес, гуманный советский суд, а то просто знаменитые тройки, отправляли расхитителей народного добра по ленинским местам, обычно расположенным в Сибири на десять лет для перевоспитания. Нельзя, дескать, расхищать социалистическую собственность.

Когда главный колхозник страны, отец всех советских рабов Сталин, отправился на вечный покой, гуманная статья о расхитителях социалистической собственности, перестала работать, тогда уже начался грабеж, а точнее повальное воровство при сборе урожая, хотя это нельзя назвать воровством: крепостные брали то, что им принадлежало по природе. Ели человек родился на этой земле, ему сам Господь дает землю во временное пользование, а потом это количество суживается до двух квадратных метров.

А трудиться на ничейной земле нет никакого стимула. Так оно и выходило: после сбора урожая в полях валялись горы пшеницы прямо под открытым небом. Сначала этот урожай поедали птицы, затем, осенью, начинались проливные дожди, открытые стога пшеницы намокали, урожай покрывался плесенью, а к весне негож был даже для посева. Крепостники, именуемые слугами народа, закупали зерно у загнивающих капиталистов за золото. Надо к этому добавить, что крепостные крестьяне не справлялись с уборкой зерновых. Партия направляла на помощь рабочий класс, студентов, врачей, работников сферы обслуживания и даже школьников и прочий люд, который тоже где-то трудился, спустя рукава. И это далеко не все о сельском хозяйстве. На фабриках и заводах было то же самое, но, правда, не в таком уродливом виде. Мощная партийная пропаганда о передовиках, стахановцах, о строительстве светлого будущего, приносила определенные плоды.

И, тем не менее, руководству приходилось ставить рабочий класс в ограниченные, жесткие условия. Каждый член славного рабочего класса должен был трудиться на благо Родины, каждый раб зарабатывал ровно столько, чтобы не умереть с голоду и не ходить босым на работу в зимнее время. Скажем, покупка выходного костюма для главы семьи было большим событием и чтобы его приобрести, надо было копить всей семьей в течение полугода, как минимум.

До Никиты Хрущева рабочий класс ютился в бараках, либо в многокомнатных квартирах, доставшихся от буржуазных семей, но в каждую комнату селилась семья для коллективного проживания. Обычно в такой многокомнатной квартире, был один туалет и одна кухня.

В этих условиях происходили постоянные ссоры и даже драки, на кухнях воровали друг у друга продукты, у туалетов, опаздывающие на работу, мочились прямо на пол. Вот какое благо своим рабам оставил дедушка Ленин, к которому пролетариат стекался с разных уголков страны бить поклоны.

Но КПСС сумела сплотить своих рабов в единый кулак, добиться определенных успехов в промышленности и даже победить мощную гитлеровскую армию, положив на алтарь отечества сорок с лишним миллионов жизней. Правда, сколько рабов было потеряно, никого не интересовало: любой (рядовой) советский гражданин значил меньше мухи.

К концу двадцатого века Советский союз уже был мощной империей и мог претендовать на мировое господство…все на костях тех же бесправных рабов, подобно Древнеримской империи, широко использующий рабский труд. Получилось так: государство богатело, а народ нищал и молчал. Местами люди забывали, как пахнет колбаса, местами, как пахнет молоко. В радиусе 500 километров ходики ездили в Москву за колбасой и маслом.

Отмена крепостного права была узаконена только в 1974 году, когда всем гражданам, включая и крепостных крестьян, стали выдавать паспорта.

Но, даже получив паспорт, гражданин не мог выехать за границу: нельзя было допустить, чтоб молчаливые, дисциплинированные, нищие советские люди увидели, как загнивают капиталисты, в какой роскоши купается простой рабочий, служащий или сельский труженик. Вообще контакт с иностранцами был запрещен.

В Москве, столицы социалистического государства можно было встретить любого иностранца, но если вы с ним поговорили, обменялись адресом, к вам ночью могли прийти работники КГБ для беседы. Но такая беседа обычно продолжалась в КПЗ, а потом вас, как шпиона, могли отправить в сталинский ГУЛАГ на перевоспитание.

Однако, как там, за колючей проволокой, загнивают, постепенно становилось известно и общество вопреки мощной пропаганде, в глубокой тайне стало мечтать о том, что пора бы, дескать и нам начать этот процесс загнивания, поскольку процветание и коммунизм, всего лишь коммунистическая утка, оставленная дедушкой кровавым на вечные коммунистические времена.

Бог знает, сколько бы это продолжалось, если бы не появился реформатор Горбачев. Едва он вдохнул в это мрачное логово каплю свободы, как коммунистическое мрачное, злобное, антинародное, не реформируемое кодло старых маразматиков стало распадаться.

Современные ленинцы, а в Российской федерации всего лишь жалкая горстка анти ленинцев, все время вопят: Горбачев развалил Советский союз. Это неправда. Советский союз сам развалился, как карточный домик, потому что КПСС и свобода несовместимы.

Но мы Ленина не можем забыть. Что он сделал, что после себя оставил? Он испугал имущих на западе и прежде всего тех, кто благодаря обычной человеческой жадности, подобно Бальзаковскому герою Гобсеку, умирал на грудах золота в истоптанных башмаках. Капиталисты запада поняли: надо делиться. И это сработало: все становились богатыми, о чем мечтал Ленин, в то время, как советские люди продолжали жить в нищете. Они только в мечтах были богаты.

Простое решение западных капиталистов о том, что надо делиться, поставило крест на эфемерном Коммунизме, он издох, как старый змий. Вечная память этому Коммунизму и его создателям, замешанная на философской улыбке и презрении.

Пляски на черепах

1

Сытые немецкие евреи Мордыхай Леви (К.Маркс) и Энгельс по своему социальному положению далекие от пролетариата, долго сидели в своих кабинетах, озабоченные счастьем человечества, пока Леви не стукнул себя по лбу и не произнес:

— Фридрих, я нашел, нашел. У француза Сен-Симона прекрасная идея осчастливить человечество путем равенства, братства, где все одинаковы, все богаты и все счастливы. Все фабрики и заводы принадлежат рабочим, но ни один рабочий не имеет права вынести болванку с завода без разрешения. Формулировку «принадлежит всем» следует читать: никому конкретно. Тоже касается и земли. Земля принадлежит крестьянам, но ни один крестьянин не имеет права вынесли колосок из общего ЗЕМЕЛЬНОГО участка. Ты понимаешь, что это значит, Фридрих? А не понимаешь, а я пока секрета раскрывать не буду: проболтаешься, и нас закидают камнями. Следующая посылка такая: если богаты, то все богаты, а ежели бедные, то все бедные, все равны, никаких обид, никаких противоречий, никаких гражданских конфликтов. Давай запустим эту идею в массы.

— А поверят ли нам? Впрочем, есть одна страна, куда можно было бы внедрить, точнее, запустить эту идею. Но это дикая, варварская страна, — чесал бороду Энгельс.

— Что это за страна? может быть Россия? Я ненавижу эту страну и ее людей. Не так давно в Париже на одной из конференций принимал участие русский варвар некий Герцен. От него несло на весь зал, он три года не мылся и все чмокал, как голодная лошадь. Я потребовал, чтобы он убрался. Но он упрямился, свинья. Тогда я встал и сказал: если эта свинья не покинет зал, тогда покину его я. — Мордыхай распалился, поднатужился и тихонько стрельнул. — Представляешь, мне пришлось покинуть зал, а этот дикарь остался.

— Да, Россия — это дикая страна, варварская страна, — вздохнул Фридрих и подался немного вперед, чуть выкатив глаза, чтобы продолжить свою мысль. — Но, Леви….

— Да не Леви я, я — Карл Маркс, и зови меня Карл.

— Так вот Карл Мордыхай.

— Да какой я тебе Мордыхай, я — Карл Маркс. И человечество должно знать меня как Карла Маркса. А Мордыхай это… случайное имя, вернее фамилия, чисто еврейская фамилия, а я не хочу быть евреем, я хочу быть немцем равным Канту. Я вот сижу над трудом под названием «Капитал». Такой книги никто в мире еще не создал. И это под силу только немцу, но не еврею.

— Паршивому…

— Фридрих, не расстраивай меня, коль мы друзья, к тому же неразлучные.

— Как неразлучные? у тебя жена, четверо детей в законном браке и трое от прислуги! Эх ты, Мордыхай, жид паршивый!

— Ну, уж лучше еврей, чем жид, но не будем ссориться, только на будущее учти…, впрочем, на чем мы остановились? на варварах?

— Да, на том, что Россия варварская страна, и ее невозможно победить, — произнес Энгельс. — Ей нужно запустить идею, когда они поверят в эту идею, их очень просто можно превратить в рабов, ибо они будут принимать черное за белое, а белое за черное. Даже колючей проволоке будут рады.

— Тут что-то есть, — сказал Мордыхай, повеселев, — но такому обществу нужен свой Бог. Их надо лишить веры в настоящего Бога и заставить поклоняться земному. Тогда Россия станет управляемой страной. Постулат равенства всех и каждого, когда все одинаково материально обеспечены, когда они от внешнего мира ограждены колючей проволокой, прекрасно подходит под понятие «рабство». Это сугубо экономический постулат. Если мне удастся, я это отражу в своем труде «Капитал».

— У меня есть прекрасная строка, она звучит так: призрак бродит по Европе — призрак коммунизма, — произнес Фридрих, щелкнув пальцами.

— Ну вот, давай в этом русле работать, — предложил Мордыхай.

Надо признать: отцы марксистского учения излагали свои мысли четко, ясно, последовательно в отличие от своего верного ученика Ленина. У Ленина слог, как он сам писал: шаг вперед, два шага назад. Излагая свои мысли, он был страшно безалаберным, не аккуратным, слог у него был какой-то топорный и противоречивый. Кроме этого Ленин, не стесняясь, присваивал чужие мысли, как он выражался «экспроприировал экспроприированное», а в советский период ему приписывали чужие произведения, даже в том случае, если он взял чей-то том и прочитал заголовок, то это уже был его труд и в Советском Союзе выходил под его именем. Вот почему у него так много томов. Накануне развала коммунистической империи готовилось издание трехсот томного собрания сочинений Ленина. Да мыльный пузырь, раздутый рабами, лопнул.

Следует также признать, что идеи марксизма получили широкое распространение после смерти их создателей во многих странах мира, где жизненный уровень был ниже допустимого, это в основном касалось колониальных стран.

Россия была только на подъеме, но террористы и их глашатаи типа Чернышевского и Добролюбова, звали Русь к топору, а их последователи, выходцы из низов совершали злодейские убийства царя, губернаторов, министра Столыпина, каждый раз отбрасывали Россию назад и стране, даже будучи на подъеме, пришлось плестись в хвосте.

Бедных людей становилось все больше и поэтому коротконогому еврею, ставшему немецким шпионом и на немецкие деньги удалось путем обмана захватить власть в огромной и непобедимой стране. Как и планировали Мордыхай с Энгельсом, в России коммунизм прижился: варварская страна первая применила идеи марксизма в искаженном азиатском варианте. Ленин всю жизнь копался в произведениях Мордыхая и Энгельса, но так и не разобрался в них до конца.

Надо сказать, что идея равенства, когда все материальные блага принадлежат всем и каждому в равной степени и никому конкретно, очень заманчива и вместе с тем коварна. Ну, какое же может быть равенство между тем, кто весь день лежит на диване и встает трижды к столу и тем, кто трудится в поте лица, создавая материальные блага? Даже в дружной семье нет полного равенства, да и нужно ли оно? Равенство скорее духовная и моральная, но не материальная категория.

Когда коммунисты запустили эту идею, люди просто обалдели. Никто не задавался вопросом, что это такое и с чем его едят. Всем казалось: достаточно свалить царя, поделить добро, нажитое богатыми людьми, и тут же наступит рай.

После захвата власти, после того, как Ленин встал во главе государства, он понял, что теперь он отвечает за этот дармовой, богато накрытый стол. А накрывать-то было нечем. Страна была разрушена войной и его же евреями-революционерами. Он пробовал стереть с лица земли имущих, отобрать у них все и разделить…, но этого богатства хватило только на карателей и убийц. Поневоле пришлось прижать пролетариев, да так, что и сами пролетарии стали задыхаться.

Так, постепенно навешивая ярлыки предателей и врагов народа, ленинская еврейская камарилья загоняла и вчерашних пролетариев в коммунистический рай за колючей проволокой.

Превратив крестьян в послушных крепостных, он развесил в их лачугах свои портреты: молитесь на земного бога. И крепостные молились, а вместо обещанной земли, крестьяне получили землю в цветочных горшках.

2

Личная жизнь Ильича изменилась, как только он переехал в Москву. Комнаты в Кремле все еще были не готовы, не успела подсохнуть штукатурка в некоторых местах, был сорван заказ на доставку обоев, пришлось временно поселить Ленина и его семью в гостиницу 'Националь'. Это было неожиданно для вождя и его многочисленных родственников. Видя, что Инесса грустит, он чаще стал приходить в ярость. Надежда Фишберг, его законная супруга, стала чаще заходить к мужу: заваривала чай, убирала со стола, смотрела, не пролил ли вождь чай на брюки, поправляла жилетку, а иногда и награждала поцелуем в лысину. Вождь злился, фыркал и грозил пальчиком. — Ты, Фишберг, не заигрывай, мне уже никто не нужен. Ты видишь, что Инесса страдает, я уже не знаю, куда ее девать. — Правда, что ли? Хи…хи, дождалась. Володенька, да мы с тобой, ты еще совсем не старый, это я выгляжу старше своих лет. Жаль, что базедова болезнь меня так изуродовала. — А ты Маркса читай. — Надоел мне твой Мордыхай, хуже горькой редьки. — Читай, читай, пока не понравится. Вот когда понравится, приходи, поговорим. — Вспомним молодость, так? — Приблизительно. А пока уходи, ко мне должен прийти Дзержинский. — Вот слышу стук сапог, бегу, Володя, бегу, пока, родной.

* * *

По свидетельству Кацнельсона-Свердлова Москва произвела на ленинских непрошеных гостей тягостное впечатление и, должно быть, на самого вождя тоже. После столицы России Петрограда, Москва показалась незваным благодетелям глухой провинцией с плохо мощеными кривыми и узкими улицами, с облезлыми фасадами обшарпанных домов, выбоинами на стенах от пуль во время переворота и черными пятнами от поджогов. Самые высокие здания в пять этажей соседствовали с одноэтажными, убогими, деревянными строениями с покосившимися крышами, готовыми провалиться от небольшого снега, смоченного дождем во время оттепели.

У самого подъезда гостиницы «Националь», где поселился великий и мудрый Ильич вместе с семьей и многочисленными родственниками, переехавшими из Сибири, торчала какая-то буржуазная часовня, увенчанная большим деревянным крестом. Ленин враждебно посмотрел на нее и приказал Бонч-Бруевичу убрать этот крест и эту часовню, но Бонч-Брунч только развел руками, у него обострился жуткий простатит и он все время бегал за угол. Как всякий человек, он ждал благодарности за организацию переезда, а тут новые невыполнимые требования. Он вроде кивнул головой в знак согласия, но так и ушел, ни с чем. А изможденный переездом вождь не мог заснуть: ему все мерещился этот крест, как знамение. В закрытых глазах мелькали фигуры убитых, среди коих были старухи с костлявыми руками и перстнями на худых длинных пальцах и эти старухи все время ему грозили этими пальцами, а некоторые доходили до того, что клацали зубами. Вождь стал нервничать. Он вспомнил события десятилетней давности, когда, побывав в руках проститутки Джулии, крепко и без всяких проблем заснул, вернувшись домой.

Он хотел произнести: Инесса, где ты, но вспомнил, что он не так давно отослал Инессу, чтоб она заболела холерой.

— Гм, архи скверно. А может к Наде, а? Она обрадуется. Лишь бы не умерла от радости.

Сказав это самому себе, он поднялся и посеменил в другую комнату, где почивала Надя. Маленький светильник едва горел над кроватью, освещая большой живот и отвисший подбородок супруги. Она крепко спала с открытым ртом и храпела, как откормленная на убой свинья, издавая непонятные звуки. Ленин застыл и стал прислушиваться; какие-то звуки стали напоминать ему звуки из симфонии Бетховена, которыми он как-будто восторгался.

Но это был всего лишь самообман. Не чувствуя никаких позывов к клубничке, он плюнул и вернулся к себе в свой шикарный номер.

И вот, слава Ленину, все кончилось благополучно. Он вызвал телохранителя и показал ему на этот крест.

— Чичас, Вл., Ил., понял, — прорычал верзила.

Телохранитель, которому вменялось в обязанность подавать утку в кровать, согласился обмотать этот крест одеялом, новеньким, пролетарским, хранившимся два года у каких-то уже безымянных буржуев.

Когда чучело, простите, гений всех народов, облегчился в утку и вытер секретное место свежим полотенцем, и подошел к открытому окну с железной решеткой, как было согласовано ранее, он увидел нерадостную картину.

От гостиницы в сторону Театральной площади тянулся Охотный ряд — сплошные деревянные одноэтажные дома, торговые лавки, среди которых возвышался Дом союзов — Бывшее дворянское собрание. Узкая Тверская улочка от бывшего дома генерал-губернатора, национализированного и разграбленного московскими большевиками, теперь называется Моссоветом. Правее Красная площадь, отныне цитадель мировой революции, где вождю надлежит жить, творить, советовать непокорным добровольно отправляться на тот свет, а живущим отдавать мозги на перевооружение. Мозги должны забыть все, что было ранее и думать только о светлом будущем и о нем, гении всех народов.

Не доходя до Кремля, стояла Иверская часовня, с которой тоже необходимо покончить. Возле Иверской постоянно, как мухи, лепились пролетарии с протянутой рукой. Это свои люди, это пролетариат, само что ни на есть преданный советской власти: дай им оружие в руки и кусок хлеба, они снесут все на свете даже эту Иверскую часовню, чтоб не дразнила пролетарское око.

Большинство московских улиц, как и в Питере, после Варфоломеевской ночи выглядели пустынными, но в этой пустынности было что-то жуткое, непредвиденное и непредсказуемое.

И, тем не менее, в Москве в то время, в 1918 году насчитывалось около 400 автомобилей, ходили трамваи хоть и довольно редко, без какого-либо графика из-за плохой подачи электроэнергии.

Еще были извозчики, зимой сани на два седока, а летом пролетки. Магазины и лавки, как правило, были закрыты, на дверях висели ржавые замки. В тех лавках, что были открыты, выдавали крупу, пшено пролетариату по карточкам, да по кусочку мыла на месяц.

Зато вовсю преуспели спекулянты, они торговали из-под полы чем угодно, начиная от фунта сахара и кусочка масла до наркотиков. Даже рваные солдатские штаны, да рулоны превосходного сукна да бархата можно было приобрести за деньги, конечно, но не по талонам. Не работали известные московские рестораны, закрылись трактиры и общественные столовые, где раньше наливали жидкий суп бесплатно. Но процветали различные ночные кабаки и притоны. В Охотном ряду, например, невдалеке от «Националя», гудел по ночам пьяным гомоном полулегальный кабак, который так и назывался «Подполье». Сюда стекались дворянчики и купцы, не успевшие удрать из Советской России, выступали поэты декаденты, иностранные дипломаты и кокотки, спекулянты и бандиты. Здесь платили бешеные деньги за бутылку шампанского, за порцию зернистой икры. Тут было все, чего душа пожелает. Вино лилось рекой, истерически взвизгивали проститутки, на небольшой эстраде кривлялся и грассировал какой-то томный, густо напудренный тип, гнусаво напевавший шансонетки. В этих заведениях в последних судорогах корчились обломки старой Москвы. Новая, голодная, оборванная и суровая, пряталась в подвалах и ютилась в лачугах, да на фабриках Прохорова и Цинделя, на заводах Михельсона и Гужона. Там, в рабочих районах на заводах и фабриках, был полновластный хозяин столицы и всей России — русский рабочий класс. Такой была Москва в конце марта 1918 года.

Переселившись в Кремль, Ленин потребовал список нового правительства Москвы.

— Э, нет, — сказал он Бонч-Бруевичу. — Здесь одни русские дураки, а должно быть наоборот. Всякий умный русский — обязательно еврей. Так что давай, исправляй это недоразумение.

— А как, Владимир Ильич? Это же выборы, это демократия. Кто может на них повлиять?

— Иди, собери по списку членов московского правительства, передай Дзержинскому, он знает, что с ними делать. У него подвал есть?

— Есть, Владимир Ильич, — с какой-то дрожью в голосе произнес Бонч-Бруевич. Он всегда боялся этих хлопков и последних предсмертных криков, доносившихся из подвала, поскольку сам он жил на втором этаже.

— Хорошо. Я согласен потерпеть недельку. За это время станет окончательно ясно, как ведут себя московские купцы, насколько они рады советской власти и нашему приезду, в особенности приезду вождя мировой революции в эту проклятую деревню, называемой второй столицей России. Правильно сделал Петр Первый, что сбежал отсюда.

И действительно Москва оказалась более консервативным городом. Вскоре стало ясно, что не все в восторге от приезда еврейской команды. Вдобавок пошли слухи, что всех евреев во главе с Лениным жители Петрограда выдворили из города как немецких шпионов. Усилились грабежи на дорогах, стали открываться магазины и лавки без разрешения новоявленной власти.

Ленин быстро пришел к выводу, что в Москве нужна небольшая Варфоломеевская ночь. И чтобы ее устроить, пришлось вызвать несколько полков латышских стрелков из Петрограда.

Зиновьев, услышав о таком благородном почине Ленина, стал проситься в Москву и пообещал, что сам возглавит латышских стрелков для наведения революционного порядка. Но вождь не согласился.

Эту благородную акцию было поручено возглавить Бронштейну-Троцкому. Троцкий, опираясь на пролетариат, устроил погром в Москве, но не такой силы, как это было в Петрограде.

На удивление Москва, как и Петроград, сдалась легко на милость победителя, пожертвовав лишь частью зданий, откуда как пчелы были выкурены жильцы. Их квартиры быстро заняли чиновники разных министерств, в основном люди еврейской национальности. В будущем коммуняки русской национальности тщательно скрывали еврейскую оккупацию министерских кресел и всех остальных властных структур. Для них махровые евреи, такие как Ленин, Луначарский и многие другие всегда были русскими, хотя, собственно, кто ты: еврей, жид, калмык или немец в Советском союзе было все равно: понятие национальной принадлежности было начисто отвергнуто.

В свете этого толкования выпирает одно противоречие, одна неясность. Почему вождь народов ненавидел русских и страстно любил евреев? Еврей для него — манна небесная, а вот русский… дурак, способный только дрова таскать.

Если меня будут упрекать за то, что я осмелился посадить кровавого монстра, витающего в облаках, на землю и представить его человеком со всеми его, скажем, отрицательными качествами, то я заранее хочу сказать всем зомби: я не против Ленина, не против коммунизма, не против равенства и братства, — я против лжи. Я против зомбирования талантливого народа, я против убийства священников и грабежа церковных храмов. Я против зверского убийства Великой мученицы, благодетельницы Елизаветы Федоровны, построивший храм для бедных. Зачем эту монахиню надо было арестовывать, связывать ей руки и бросать живую в глубокую шахту?

Сбросьте маску с Ленина, и перед вами предстанет обыкновенный убийца и немецкий шпион, волею рока возведенный на русский престол. Ленин мировой лжец, Ленин кровавый вождь, вешатель, шпион, он свалил Россию в пропасть. Признайте это, сделайте шаг в сторону правды, ну хотя бы так, как это сделали китайцы, таинственные, мудрые. У них Мао не более чем икона, а общество они создают совсем не то, какое видел Мао. А наши коммуняки… были, есть и будут тупоголовыми, они не отступят ни от одной запятой, которая не там стоит в безжизненных талмудах Ленина. И в этом их историческое поражение.

3

Еще до захвата власти большевиками, террор в России стал набирать популярность среди так называемых борцов за свободу. Террорист обычно выбирал жертву заранее, тщательно следил за ней, определял средство, при помощи которого он смог бы совершить террористический акт и терпеливо ждал. Самым ходовым способом теракта было бросить самодельно изготовленную бомбу в карету, где сидел высокий чин, либо купить билет в театр и там бросить взрывное устройство в ложу, либо просто подойти и выстрелить в спину, а то и в грудь без какой-либо предварительной ссоры. Так 1 марта 1881 года был убит русский царь Александр Второй.

В 1887 году брат Ленина Александр попытался убить русского царя Александра Третьего, но не достиг цели. Террориста схватили, посадили за решетку. Там он ждал смерти, гордо как будто без страха, как настоящий террорист. Тем не менее, царь — злодей, не прочь был согласиться простить зомбированного Бланка, решившегося на ничем не мотивированное преступление. По всем гуманным законам того времени и моральном представлении о добре и зле, обвиняемый должен был подать прошение о помиловании, но убийца отказался. Видимо, Александр Бланк читал в тюрьме Тору, где было сказано: всякий не еврей — это не человек. Как же он мог, божий человек, подавать прошение русскому царю не человеку? И он отказался, а какое-то время спустя, был казнен. По заслугам. Держать такого убийцу на свободе, значило благословлять убийство русских царей.

Младший брат Володя Бланк, будущий Ленин кровавый, назвал поступок своего брата подвигом и пообещал отомстить. К сожалению, эта месть распространилась на весь многомиллионный народ России. Мало того. Народ стал обожествлять своего убийцу, а после того как он подох, поместил своего кровопийцу в Мавзолей и со всех концов огромной страны стекался в Москву, и бил поклоны мастеру расстрельных дел, считая его земным богом, поскольку земной бог отобрал у них настоящего Бога, того который был на небесах. Он отобрал еще много чего — свободу, фабрики, заводы, землю у крестьян и взамен подарил им коммунистическое рабство.

Надо заметить, что дед Александра и Владимира Ульяновых по отцовской линии был женат на собственной дочери, имел детей и в результате кровосмешения на свет появился их отец Илья. Это не могло не сказаться на психике внуков Александра и Володи, будущего коммунистического вождя. А история матери Ленина, куда сложнее и запутаннее. Она сменила свою еврейскую фамилию, выйдя замуж, и казалось, на этом был поставлен крест. Правда, никто не копался в ее душе, можно только предположить, что это она привила своим чадам ненависть к русскому мужику, к России в целом, иначе как объяснить лютую ненависть Ленина к России и русскому человеку и наследственную любовь к евреям? Это же он, а не кто-то другой окружил себя евреями, находясь за границей, и перевез их в пломбированном вагоне для совершения государственного переворота в Петрограде, это он отдал пол России немцам по Брестскому мирному договору, это он подарил Украине Малороссию с населением в двадцать миллионов человек. Наконец это он, Ленин, был немецким шпионом, уже находясь на территории России.

С молодых лет Володя относился с почтением к террористам, а когда захватил власть, приказал поставить им памятники в Москве и других городах.

Террор в одиночку существовал до 1905 года, а с появлением Ленина на политической арене появилось понятие — массовый террор, а затем Красный террор. Красный террор — величайшее бедствие для России. Выполнялся завет Троцкого: смести с лица земли русских и на ее развалинах построить еврейское государство.

Все евреи во главе со своим духовным отцом Бланком косили русских, как молодую траву. Это было куда более страшная акция, чем татарское нашествие.

Друг Ленина Максим Горький, который ранее финансировал террористов, как бы вдруг прозрел и написал в газете «Новая жизнь» 20 ноября 1917 года: «Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт…»

Прочитав эти строки вчерашнего друга, Ленин расхохотался и вызвал секретаря Фотиеву:

— Подготовь указ: все буржуазные газеты, кроме коммунистических, закрыть. Вызови Бронштейна, он на основании этого указа должен разгромить редакции газет. Все разломать, сжечь, редакторов расстрелять, рабочий персонал повесить.

— Не слишком ли? — спросила Фотиева, которая в чем-то стала заменять Инессу Арманд. Ленин снова рассмеялся.

— Можно немного смягчить, я не возражаю. Добавь в тексте указа: после установления порядка, после отсутствия сопротивления, редакции разгромленных газет смогут восстановиться и выпускать свою лживую информацию в массы, но этого никогда не будет, га…га…га!

Подписав этот «демократический» указ, Ленин только проинформировал товарищей из ЦК.

Следующим важным шагом Ленина было создание официальной террористической организации ВЧК 7 декабря 1917 года, она якобы создавалась под контролем партии. На самом деле она сразу стала и над партией, много раз переименовывалась и канула в лету только с развалом коммунистической империи под названием КГБ.

КГБ это было государство в государстве, комитет обладал неограниченными полномочиями. Он следил за мозгами партийных работников, организовывал слежку за простыми гражданами. В каждом учреждении, даже самом крохотном, начиная от бани, был свой человек, который следил за поведением заведующего баней и доносил, доносил, доносил, куда и кому следует.

Вся страна была поделена на партийные низовые организации — райкомыпартии с полновластным хозяином — Первым секретарем райкома, но где-то на верхнем этаже в комнате в приличном костюме щелкал семечки работник КГБ. Он бдительно следил не только за сотрудниками райкома, а этих сотрудников было, как муравьев в муравейнике, но и за Первым тоже. И даже информаторы были в самом райкоме. Первый об этом знал, скрипел зубами, но молчал.

Ленинских чекистов справедливо называли сотрудниками Абвера.

Они действительно сыграли основную роль в подавлении народных масс, а потом, когда все превратились в молчаливых рабов, продолжали контролировать, чтобы какой-нибудь раб не наступил на брошенную газету с изображением Ильича или за тем государственным преступником, кто не произнес тост на празднике за любимого вождя, отца и учителя И. В. Сталина.

В мирные дни, когда не было войны, когда не замечалось каких-либо выступлений против коммунистического рабства, КГБ все равно воевал с собственным народом.

Мало кто знал, что эту престижную должность начальника КГБ обычно занимал человек еврейской национальности. Евреи в СССР становились символом жестокости. В более поздние сроки они были изгнаны из всех властных структур. Есть подозрение, что в этом заслуга Сталина. Безусловно, он ненавидел евреев в ленинском Политбюро и самого Ленина тоже, но молчал, не нарушая кредо преданности и покорности. Но как только он стал во главе страны после Ленина, и как только получил кличку «вождь народов», он вырезал всех евреев членов бывшего ленинского Политбюро. Советский союз продолжал строить светлое будущее, но уже самостоятельно, без евреев. Мало того, авторитет евреев стал скатываться с вершины, как снежный ком.

Сталин, как бы его ни критиковали, а ругать его есть за что, русофобом не был. Ленин ненавидел русских, а Сталин любил русских. После образования государства Израиль во времена правления Хрущева и особенно Брежнева, евреи, чувствуя себя лишними в СССР, стали массово покидать страну, которой причинили так много боли и уезжать в Израиль. И это было хорошо для самих евреев, они в Израиле становились нормальными людьми, они как бы заново рождались. Там они не стеснялись брать метлу в руки и подметать городские улицы, не устраивали козни в своих рабочих коллективах…, потому что не жили среди русских баранов, как они считали, а среди своих людей, избранных Богом.

Публично эта тема никогда не поднималась в СССР, может быть, бедные советские люди стыдились, что попали на добровольной основе под еврейское иго, которое было в десять раз хуже татарского, либо уже, будучи зомбированы, бешено строили коммунизм.

Еврейский ленинский анклав показал, что, по сути, горстка евреев в количестве 5-10 тысяч человек согнула матушку Россию в три погибели легко и просто, как силач гнет подкову. Мало того, русские стали обожествлять еврейское чучело, которое, будь оно в Израиле, могло бы подружиться с метлой и мести улицы. Вот где бы гений пригодился!

Не от хорошей жизни евреи разбрелись по всему миру. Какие у них цели, насколько они могут оправдаться, я предсказать не могу и не хочу, но, судя по заповеди Троцкого-Бронштейна в отношении России, у них была конкретная цель: стереть с лица земли русских и поселить на свободной территории евреев.

* * *

Здесь очень много причин и каждая из них может быть спорной. Но не будем разводить философию, нагружать свой мозг догадками, поскольку наша задача — констатировать факты и то, далеко не все.

То, что в ленинской правительственной структуре были одни евреи за жалким, даже смехотворным исключением, не подлежит никакому сомнению. Мало того, при помощи евреев Ленин согнул мощную спину русского народа, превратив их в убогих, духовных рабов. Духовное рабство въелось в сознание русского человека настолько глубоко, что оно теперь стало генетически передаваться из поколения в поколение. Нынешние духовные рабы осуждают распад коммунистической империи, выступают против критики кровавых бонз. Самый большой преступник перед русским народом все еще оскверняет его святыню — Красную площадь. Хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист, утверждал боженька.

4

Декрет о национализации банков, автором которого был все тот же Ленин, это был как бы второй удар, прямо таки нож в спину всего населения России. Пожилое население, проживавшее в городах и поселках, все те, кто откладывал возможно всю жизнь по копейке на похороны, лишился этих сбережений, оказавшись ограбленным бандитом с большой дороги. Только бандитом выступило государство во главе с Ильичом, обещавшим золотые горы, пока не дорвался до власти. Под грабеж попали все те, кто раньше доверял государству больше, чем соседям и держал свои сбережения в банке. Банк всегда гарантировал гражданам их сбережения в виде вкладов от копейки до огромных сумм. Любая старушка могла откладывать по рублю в свою копилку на похороны, а потом нести в банк, где государство гарантировало сохранность, да еще выплачивало проценты. А теперь все, у кого находились денежные средства на банковских счетах, — крохотные или огромные, оказались раздеты донага. Как всегда, вождь что-то обещал, он как бы держал пролетария за шею, намереваясь отрубить ему голову, но при этом говорил: потерпи, попадешь в рай. И в этот раз он пообещал, что интересы бедных будут защищены и на их вклады национализация банков не распространится. Но проходили дни, недели, месяцы, годы, а ограбленный народ остался с пустым кошельком.

Поскольку Германия больше не высылала миллионные суммы на содержание террористов, стоявших теперь у власти, то чекисты могли пополнять свои карманы за счет имущих и той же национализации банков.

Следующим шагом, который осчастливил Россию, был шаг, направленный на полное уничтожение крестьянства как класса и возвращение к коммунистическому крепостному укладу жизни. Это — ликвидация частной собственности на землю и введение коллективных хозяйств под одиозным названием колхозы. Но до этого подарка — земля крестьянам в цветочных горшках, вводилась продразверстка или насильственное изъятие выращенного и собранного хлеба крестьянами. Сюда включался и скот, и птица, и свинина в живом и битом виде.

Сугубо по-ленински звучал этот декрет, он подавался в виде борьбы со спекуляцией хлебными запасами в интересах народа, который должен был подвергнуть крестьянство к уничтожению как класса кулаков-эксплуататоров. Практически любой крестьянин, у кого во дворе были две курицы и один петух, мог быть объявлен кулаком. А крестьянская беднота — это деревенские алкаши и воришки, которым приходилось если не попрошайничать, то воровать. Так они и жили, но работать из них никто не хотел. Это были деревенские люмпены из поколения в поколение прятавшиеся под зонтиком нищеты и уже сросшиеся с этим зонтиком, они с одной стороны ничего не могли сделать, а с другой и не желали изменить свою жизнь. А советская власть поставила этих люмпенов над имущими, вооружила их и разрешила грабить.

— Да что вы! — укоряли деревенского мужика чекисты, — у вас корова, у вас две курицы, тощие, правда, но вы все равно вы эксплуататор. Корову сдайте на мясо, курей тоже, пролетариат голодает, пролетарские массы за рубежом, которые вот-вот ринутся в бой с ненавистной буржуазией, тоже нуждаются в продуктах. А зерна у вас, сколько? ведро? Ого, да вы того — кулак! Ваня, арестуй непокорного кулака. А где тут еще кулаки? У кого две коровы и двое телят, и земли больше, чем в цветочном горшке, которую подарил вам Ленин?

Конечно, крестьяне не могли воспринять эти дикие установки на «ура» и прятали хлеб, как могли и где могли, — ведь то количество продуктов, что подлежало грабежу, определяли чекисты. А то количество хлеба, положенного крестьянину, выращенного собственным трудом, хватало на кормежку куриц и петухов, но никак не людей. Людоед Ленин возмутился. Он тут же издал гневный Указ, что и как делать: «…точно определить, что владельцы хлеба, имеющие излишки хлеба и не вывозящие их на станции и в места сбора и ссыпки, объявляются врагами народа и подвергаются заключению в тюрьме на срок не ниже 10 лет, конфискации всего имущества и изгнанию навсегда из его общины».

А изгнание из общины означало принудительное переселение в Сибирь, в лагеря. Крестьяне вместе с семьями погибали прямо в пути. Над ними издевались коммунисты-бронштейны, мечтающие стереть русских с лица земли и заселить эту землю евреями. Эта мечта уроженца западной Украины Лейбы Бронштейна и сейчас леденит душу. Лейба Бронштейн-Троцкий, вообще, не стеснялся говорить вслух о планах и целях государственного переворота 17 года: «Русский народ нам нужен лишь, как навоз истории. Россия — наш враг. Она населена злыми бесхвостыми обезьянами, которых почему-то называют людьми. Нет ничего бездарней и лицемерней, чем русский мужик».

* * *

Захватив власть и получив особые (неограниченные) полномочия, ленинцы отобрали у крестьян 50 миллионов гектаров земли и сделали ее ничейной, а так называемые кулаки были лишены жизни. Жертвами этой дикой акции стали почти четыре миллиона крестьян (3,7). Их вывезли из веками обжитых мест и бросили на произвол судьбы в глухие районы Сибири и Казахстана. Там их ждала трагическая и мученическая смерть. Часть умирала в пути от голода и болезней, которые никто не лечил: они были лишены права на любую помощь.

Россия дорого заплатила за свою наивность, за свою доверчивость, которую свободно можно назвать головотяпством. Этот подарок преподнесли ей три человека — Мордыхай Леви (К.Маркс), Энгельс и Ленин — величайшие злодеи, воспитанные на параграфах древней Торы. Пока в душе любого русского будет гнездиться рабство, рабовладельцы духа будут почитаться гениями, эдакими благодетелями народных масс, без учения коих жизнь была бы мрачной и скудной как ржавая решетка с четырьмя углами.

* * *

И все же наш долг — покаяться перед убиенными за злодейское истребление крестьян г'усским вождем Лениным- Бланком. Но, похоже, до покаяния слишком далеко. Нынешний политический бомонд все еще мыслит ленинскими категориями, даже в том случае, когда отрекается от него.

Когда коммунизм в советский период буйно расцвел, Советскому союзу все равно пришлось покупать хлеб у загнивающих капиталистов… миллионами тонн. Разрушенный дом трудно восстановить, легче построить новый, но большевики ничего нового, ничего хорошего, кроме ракет и атомных бомб, и то… построить так и не научились: сам Ленин запрограммировал развал коммунизма.

А пока боженька, у которого уже подросли дьявольские рожки, торжествовал, потому что прежде, чем приступить к ликвидации имущего крестьянства как класса, он вызвал Бронштейна и сказал:

— Лейба, сейчас я скажу тебе очень важную, архиважную вещь. Бросай все и поезжай в губернии, собери всех наших братьев по крови, всех евреев. Именно они, евреи должны возглавлять все экзекуции по уничтожению русского мужика. Я хорошо помню твою установку про бесхвостых обезьян, которых ты собираешься уничтожить, чтоб заселить земли этих дураков евреями. Я не совсем согласен, но иногда думаю: ты — прав. Так вот, если ты хочешь этого добиться, организуй евреев, обеспечь их полномочиями и вместе с нашими представителями, тоже евреями, вырезайте, выжигайте все деревни. Или сейчас, или никогда. Если ты посмотришь на наш управленческий бомонд, то увидишь: у нас все евреи. А в Политбюро только Молотов и Джугашвили инородцы, остальные — наши люди. Давай, Лейба, действуй!

Лейба расцеловал своего наставника и тут же засобирался в Царицын. Собрав около тысячи евреев, выступил перед ними с пламенной речью под бурные овации и тут же каждого наградил неоспоримыми полномочиями, выдав квадратную бумажку с печатью и своей подписью. Евреи разбрелись по губернии, как голодные волки в лесу выходят за добычей.

В результате образовалось своеобразное еврейское лобби с Лениным и Бронштейном во главе. Они становились членами ВЧК, им подчинялись воинские части, брошенные на подавление народных волнений и осуществление расстрельных дел.

Ленин высоко оценил их экзекуцию, открыто высказал мнение, что если бы не евреи на периферии, коммунистам не удалось бы удержать власть в своих руках.

5

Едва Ленин и его собратья по крови, тщательно подрезавшие пейсы, облачившись в новые костюмы и надев плохо повязанные красные галстуки, переехали из Питера в Москву и оккупировали Кремль, создав довольно солидное еврейское поселение в районе Красной площади, как к Ленину на прием, ринулись братья, не сбрившие пейсы.

Это всякие цуцукальсоны, мосиондзы, кранки, портянки, в основном интернационалисты, откликнувшиеся на призыв Ленина помочь в деле свержения правительства и участвовавшие в перевороте. Они так походили на проходимцев со всей Европы, что Ленин глядя на их рожи, поросшие рыжими кудрями, не мог нарадоваться.

Несмотря на свою занятость государственными делами, в задачу которого входило: и миловать и резать, но больше резать, чем миловать, он добровольно бросал перо в заплёванное ведро, откладывая все на потом на неопределенное время, укладывал подбородок на ладошку согнутой руки и говорил:

— Слушаю вас, батенька, вы должно быть долго торчали у меня в приемной и вас не пускали в мой кабинет. Знаете, дела. Революции враги сопротивляются, саботируют мои решение и представляете, даже берут вилы в руки. Этто, я вас скажу, дело архи серьезно.

Толстопузый и толстозадый Кнейфис Абрам Моисеевич, приглаживая пейсы, тяжело садился в кресло и, убавляя свист воздуха через ноздри, выдавал:

— Золотой ты нас, любимый ты нас, мы так сцасливы, сто ты нас не отталкиваес. Я потерял немало нервов с этими гусскими бесхвостыми обезьянами, когда давал команду закалывать стыками, а в связи с переездом лисился работы. Сделай меня нацальником ВЧК Москвы. Я наведу порядок в тецение пяти дней, увидис, дорогой Ильиц. Я улозу половину этих дураков, этих бесхвостых…, как говорит нас любимец Бонстейн.

— Абрам Моисеевич, голубчик, где ты был раньше? Начальник ВЧК Москвы уже назначен. Он тоже Абрам и тоже Кнейфис. Как же так?

— Это мой двоюродный брат, Владимир Ильиц. Он просто гусская свинья: занял кресло, золотое кресло и нет стобы пригласить, но да не принимает, все с бабами возится. Надо исклюцить его из насей общины.

— Ну, не знаю, не знаю. Иди к нему в замы. Потом я вас поменяю: он будет замом, а ты его начальником. Впрочем, посиди почитай «Капитал» Маркса. Ты Маркса читал?

— Никогда не цитал. Заголовок одназды и то ахнул от слова капитал. Как зе? мы боремся с капитализмом, а тут тебе этот Мордыхай сует свой капитал, да прямо под нос, жид парсывый.

— Так и ты еврей, Абрам, — произнес Ленин и расхохотался.

— Я еврей и ты еврей, и все мы евреи, но мы долзны выкурить гусских дураков и заселить эту территорию евреями. За сто я люблю Бронстейна? за его науцный труд по поводу гусских. Это нелюди, это рабы…бесхвостые и их есцо называют людьми, Это не люди, а зевотные, Ильиц. Нам надо заселить…

— Абрам Моисеевич, пока придет твой брат тоже Абрам, я тебя познакомлю с новой установкой марксизма по этому вопросу. Это ленинская установка, то есть, моя. Эй, Фотиева, вызови мне начальника ВЧК Абрама Кнейфиса.

— Слушаюсь, Владимир Ильич, — произнесла Фотиева с карандашом и блокнотом в руках.

— Абрам, садись ближе и внимательно слушай. Я приведу тебе научную теорию нашего физиолога Павлова, ученого с мировым именем. Слышал о таком?

— Признаться, нет. Если и слысал, то не придал знацения. Для меня любой гусский — обезьяна и больсе ницего.

— Ты законченный русофоб, Абрам.

— Фоб, Фоб, тоцно, ты угадал, Бланк. Ну да ладно, цеси.

— В смысле, чеши. Но ты только внимательно слушай.

Знаменитый физиолог Павлов…

— Ильиц, Павлов не мозет быть знаменитым, он гусский, знаменитым мозет быть только еврей, а это знацит, сто он не Павлов, а Павлус. И так, сто там говорит этот Павлус?

— Павлус говорит, что ему удалось выработать рефлекс свободы у обезьян.

— У гусских обезьян.

— Пусть будет так. Когда он поставил обезьяну на стол с ограничением свободных движений (зажал в тиски…), то она не могла с этим смириться. Обезьяна всё время царапала пол, грызла веревки. Тогда он решил давать еду обезьяне в тех же тисках и только в тисках. Морил ее голодом, а потом кормил в тисках. Что произошло? Обезьяна стала кушать только в тисках. Она отказалась от свободы. Она предпочла неволю и в неволе чувствовала себя прекрасно. Обезьяна сама стала влезать в этот станок и скулила до тех пор, пока ее не зажимали в тисках. Вот что, Абрам! Ты понимаешь это? Нет, ничего ты не понимаешь.

— Ну, давай до конца, мозет и пойму…

— Так вот, дорогой Абрам. Мы русских обезьян зажмем в тиски. Это будут тиски голода. Тиски можно еще назвать рабством. Мы будем их морить голодом. Почему у обезьяны выработался другой рефлекс? Да потому что первоначально ей давали еду только в тисках, что спасало ее от голодной смерти. Это целая наука, она для нас, большевиков, представляет исключительный интерес. Закономерности подсознания и психики эффективно действуют на управление людьми. Когда животному (человеку) стала угрожать потеря жизни от голода, то оно быстро пришло в правильное соотношение с действительностью и задержало прежний рефлекс свободы, развив на него торможение. Мы это применим во внутренней политике, чтобы голодом заставить многочисленных «старорежимных», «царских» специалистов, упорно не желающих сотрудничать с новой властью. Мы их приучим к сотрудничеству за пайку — за продовольственную карточку. Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках пролетарского государства… самым могучим средством учёта и контроля…. Это средство контроля и принуждения к труду сильнее законов конвента и его гильотины. Ты хоть что-то понял, Абрам?

— Ты так уцоно говорис…, а вот и мой брат. Абрам, дорогой. Будем вместе работать.

Начальник ВЧК рассеялся и произнес:

— Я буду плевать в ведро, а ты будешь выносить это ведро на помойку, отмывать и вытирать до блеска носовым платком. Есть у тебя платок?

— Ну вот, это брат, — стал плакаться Абрам.

Ленин нахмурился и неожиданно сказал:

— Выйдите оба в коридор. Постарайтесь договориться. Я, когда освобожусь, приглашу вас. Оба Абрама вышли. Начальник Московского ВЧК широко раскрыл руки и заключил в объятия своего брата.

— Абрам!

— Абрам!

— Абрам, дорогой!

— Абрам, любимый брат.

— Абрам, брат, я буду не только ведро выносить, но и выполнять все, что ты прикажешь, — сказал безработный Абрам.

— Самый дорогой брат! не надо этого делать. Я перед тобой виноват. Мне показалось, что ты не тот, за кого себя выдаешь, но, присмотревшись к тебе, я увидел под правым ухом бородавку. Такая же и у меня, Абрам, посмотри. Поэтому сделаем так. Когда я буду париться с проститутками в бане, ты будешь восседать в моем шикарном кресле и давать распоряжения. В основном это команда — расстрелять! она одна и та же. Потом ты пойдешь париться, я сяду в кресло, и буду отдавать тот же приказ.

— У меня уже не поднимается эта стука, Абрам. Узе давно. Она годится только для слива моци. И то спасибо. А посему баня для меня одно расстройство. Я могу расплакаться прямо там, в бане. Хоцес, могу показать, посмотри, Абрам.

— Не переживай. Я тебе выберу такую, которая тебя оживит.

— Ой, спасибо. Ну, пойдем, доложим Ленину, что у нас все типочки-тапочки.

— Не стоит, Абрам. Ленин о нас уже забыл. Вон, сколько нашего брата толпится у его двери. Все пришли выпрашивать должности для себя и своих чад.

— Абрам, брат, а поцему Ленин отказывается от уничтожения бесхвостых белых обезьян, объясни мне, позалуста.

— А зачем их уничтожать? Ленин планирует превратить их в рабов… послушных, бессловесных, работающих только за еду, одежду, за сапоги, кепку, ленинскую кепку… Им будет разрешено строить коммунизм, славить своего вождя и думать о светлом будущем, но больше ни о чем.

— Так это же здорово, Абрам.

— Ну, вот видишь, а ты мучился. Пойдем.

Но в это время из кабинета Ленина стали выносить худощавого еврея по имени Мордыхай. Он был однофамильцем Маркса. Требовал у Ленина должность председателя Моссовета, и ни на какую другую должность не соглашался.

— Я родственник Маркса, у меня особые привилегии, — громко кричал он и даже грозил кулаком.

— Ну, батенька, что я могу сделать? Должность уже занята… нашим человеком. Это Сруль Моисеевич Карпуцке. Ему 82 года, может он скоро помрет, подожди немного.

Мордыхай схватился за сердце и упал на пол, точнее на ковер, чуть-чуть заплеванный евреями просителями. Его тут же схватили и вынесли в коридор, а там вызвали медицинскую помощь. Но Мордыхай вскоре пришел в себя, сел на стул и расплакался.

Ленин тоже расстроился, а всякий раз, когда он расстраивался, он много кушал, предпочитая черную икру остальным блюдам. А потом приступил к чаепитию. А за чаем его, как правило, посещали великие идеи. И сейчас у него возникла новая идея превратить русских в рабов не только при помощи кормежки в зажатых тисках, но и применять другие методы воспитания масс. К голоду надо присоединить и боль в виде красного террора, специальных концлагерей, пыток и веревок, вымоченных в соляном растворе, лишением сна в сочетании с лишением пищи.

Всем этим можно отбить у русских дураков желание свободы и тогда они вынуждены будут смириться с новой действительностью и постепенно у них выработается новый приобретенный рефлекс — рефлекс торможения свободы или по-другому — рефлекс раба.

* * *

Чтобы никто нас не упрекнул в искажении фактов, придется привести несколько скучных цитат из выступлений и сочинений дорогих, любимых некоторыми нашими современниками, вождей.

Как откровенно поведал член Политбюро ЦК КП(б)У (Украины) Мендель Маркович Хатаевич:

«понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но мы выиграли».

Троцкий, принимая делегацию церковно-приходских советов Москвы, в ответ на заявление профессора Кузнецова о том, что город буквально умирает от голода, заявил:

«Это не голод. Когда Тит брал Иерусалим, еврейские матери ели своих детей. Вот когда я заставлю ваших матерей есть своих детей, тогда вы можете прийти и сказать: „Мы голодаем“» («Циничное заявление» — Донские Ведомости (Новочеркасск), N268/1919)

«Суд должен не устранить террор…, а обосновать и узаконить его официальным, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире… С коммунистическим приветом, Ленин»

писал Бланк-Ленин в письме наркому юстиции Курскому 17 мая 1922 года.

Нельзя обойти и немецких евреев, отцов марксизма, духовных наставников Ленина. Этим двум жидам и мое поколение поклонялось как богам. Карл Маркс и Энгельс — это были величайшие, гуманнейшие люди на земле, а то, что они были безнравственными и психически больными русофобами, никто не знал.

Вот посмотрите:

Ф.Энгельс: «Необходима безжалостная борьба не на жизнь, а на смерть с изменническим, предательским по отношению к революции славянством… истребительная война и безудержный террор».

К.Маркс: «Славянские варвары — природные контрреволюционеры, особенные враги демократии»

Энгельс Марксу: «Кровавой местью отплатит славянским варварам всеобщая война».

«В кровавом болоте московского рабства, а не в суровой славе нормандской эпохи стоит колыбель России. Сменив имена и даты, увидим, что политика Ивана III и политика современной московской империи являются не просто похожими, а и тождественными… Россия порождена и воспитана в противной и униженной школе монгольского рабства. Сильной она стала лишь потому, что в мастерстве рабства была непревзойденной. Даже и тогда, когда Россия стала независимой, она и далее осталась страной рабов. Петр I соединил политическую хитрость монгольского раба с величием монгольского владетеля, которому Чингисхан завещал покорить мир…

Политика России — неизменна. Русские методы и тактика менялись, и будут меняться, однако главная цель российской политики — покорить мир и править в нем — есть и будет неизменной. „Московский панславизм — всего лишь одна из форм захватничества“».

К.Маркс: «Славянские варвары — природные контрреволюционеры».

«Циркулярно. Ленин секретно….Последние события на различных фронтах в казачьих районах — наши продвижения вглубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск — заставляет нас дать указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении Советской власти в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость тут недопустимы…»

В.И.Ленин. 23 января 1919 года.

Мораль Мордыхаев; письмо Маркса Энгельсу от 10.08.1869:

«Какое имеет значение „партия“, то есть банда ослов, слепо верящих в нас, потому, что они считают нас равными себе…» Маркс Энгельсу от 25.02.1859: «Ну а любить ведь нас никогда не будет демократическая, красная или даже коммунистическая чернь». Энгельс Марксу от 13.02.1851: «…глупый вздор насчёт того, как пролетариат вынужден защищать меня от той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие (то есть болваны)».

Г.Е. Зиновьев (Овсей-Гершон Аронович Апфельбаум) прямо поставил задачу:

«Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожить…» (Северная Коммуна. 19.IX.1918).

6

То, что само понятие коммунизм, коммунистическое общество, такое заманчивое и привлекательное, принесшее русскому народу столько невосполнимых бед, сугубо еврейское изобретение, воплощенное в жизнь Лениным-Бланком, не приходиться сомневаться. Вполне возможно, что цивилизованные страны во всем просвещенном мире, учли горький опыт многострадальной России и изменили свое отношения к той части общества, которая из поколения в поколение была обречена на убогое существование, и национальные богатства стали распределяться так, чтобы это касалось всех и каждого. Эти страны быстро ликвидировали бедность, несколько ограничив толстосумов в их неуемной жадности. Да и толстосумы стали более цивилизованные. Это был мощный заслон азиатскому, бесчеловечному коммунизму, граничащему с рабством. Вот когда ленинский казарменный социализм начал терпеть всемирное поражение. СССР был обречен на вымирание, на развал задолго до Горбачева. Это никак не могут понять современные тупоголовые почитатели казарменного социализма, никак не раскусят кровавого божка Ленина. Это люди, которые в детстве формировали свои общественные взгляды, при помощи родителей естественно, на параграфах еврейского Талмуда. Приведем несколько выдержек из древнего учения. Это люди, которые в детстве формировали свои общественные взгляды, при помощи родителей естественно, на параграфах еврейского Талмуда. Приведем несколько выдержек из этого дикого Талмуда евреев.

Может, это великий грех совать нос в еврейскую Тору, но мы постараемся, максимально соблюдая содержания текста, перевести эти параграфы на русский язык для того, чтобы читатель не испытывал трудности, читая эти дикие нацистские параграфы. Судите сами.

— Любой, кто не является евреем, но сует свой нос в Тору и другие священные еврейские писания, предается смерти.

— Те, кто высмеивает слова еврейских мудрецов, — грешит против Израиля, тот придается смерти.

— Только евреи являются людьми, не евреи — это животные.

— Даже лучшие из не евреев должны быть убиты.

— Если еврей испытывает искушение совершить зло, то он должен пойти в тот город, где его никто не знает, и совершить зло там.

— Если язычник (не еврей) ударит еврея, то не еврей должен быть убит.

— Убить еврея — это ударить бога.

— Если бык израильтянина боднет быка ханаанея, то за это он не несет никакой ответственности; но если бык ханаанея (не еврея) боднет быка израильтянина… наказание должно быть полным.

— Если еврей найдет вещь, потерянную язычником (неевреем), ее нет необходимости возвращать.

— Бог не пощадит еврея, который выдает замуж свою дочь за старика или берет жену для своего несовершеннолетнего (малолетнего) сына или возвращает потерянную вещь кьютину (не еврею)…

— То, что еврей получает воровством от кьютина (не еврея), он может сохранить.

— Не евреи находятся вне защиты закона, и Бог отдает их деньги Израилю.

— Евреи могут использовать ложь (увертки) для того, чтобы перехитрить не еврея.

— Все дети не евреев — животные.

— Игнорирующий слово раввина, подлежит смерти.

Конечно, это мысли или параграфы древних евреев и было бы ошибочно утверждать, что современные евреи руководствуются этими законами. Хотя Ленин, как еврей, ссылаясь на один из параграфов и не называя его, утверждал, что ложь оправдывает средства, а правда это буржуазное понятие. Надо полагать, что он с малых лет знал параграфы Торы наизусть, и этому его обучила мать Мария Срульевна Бланк, а будучи взрослым, затем руководителем огромного государства, опирался на некоторые параграфы Торы.

Отец Маркса крестился в христианскую веру, руководствуясь сугубо материальными соображениями, но не духовной потребностью. Он предал свою веру, руководствуясь материальными соображениями, стал предателем иудеев. Мать Карла тоже чистокровная еврейка, конечно, она заставляла маленького Леви (Карла) заучивать эти нацистские параграфы наизусть.

Ленин прошел ту же школу, то же воспитание. Вот почему он называл русских дураками, запрещал им давать работу, связанную с умственной деятельностью, вот почему он с такой ненавистью относился к России и вместе с своим подельником Троцким тайно вынашивал нацистские планы стереть русских с лица земли и заселить земли России евреями.

Он делал ставку на евреев до и после захвата власти. В евреях он видел опору революции и советской власти.

Уже, будучи Верховным, Ленин принимал многочисленные еврейские делегации и делился с ними своими планами на будущее, не затрагивая вопрос, выдвинутый Бронштейном о полном истреблении русских. Среди этих делегаций были и представители американского еврейского лобби, с которыми беседы у Ленина всегда были трудными, потому что не находили взаимопонимания.

В беседах с Диаманштейном (комиссаром по еврейским делам Европы) Владимир Ильич высказался предельно откровенно и по существу. Он как бы раскрыл секрет успеха государственного переворота и последующую победу над великим народом по превращению последнего в рабов: «Большое значение для революции имело то обстоятельство, что за годы войны в русских городах осело много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции… Еврейские элементы были мобилизованы против саботажа и тем спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть государственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы»…

Можно много говорить о том, какими методами был «ликвидирован этот контрреволюционный саботаж».

Не надо быть слишком умным, чтоб разгадать этот завуалированный жидовско-ленинский «контрреволюционный саботаж». Под этим выражением Ленин понимал русскую нацию, это она была для него саботажем, и он сломал хребет этому саботажу при помощи жидов, осевших в России, и не только их, но и приглашенных со всей Европы.

То, что после переворота Россией стали править евреи, видно из этого материала. Это не авторский текст и потому он заключен в скобки.

(Из 545 человек, безраздельно правивших в большевистской России, 447 были евреями. Любопытно, что цифры эти приводит еврей Ф. Винберг, издавший в 1922 году в Мюнхене книгу «Крестный путь». Причем в цифру 447 чистокровных евреев не входят Ленин (Бланк), Луначарский, Коллонтай, Красин, Чичерин — считающиеся русскими, что странно (у всех были еврейские матери), видимо иудейская национальная политика в разные времена отличалась разной степенью жестокости). Писатель Григорий Климов — на основе несекретных и общедоступных государственных архивов СССР — даёт списки советского правительства в 1917–1921 г. Совет народных комиссаров — 77,2 % евреев. Военный комиссариат — 76 %, Наркоминдел — 81.2 %, Наркомфин — 80 %, Наркомюст — 95 %, Наркомпрос — 79,2, Нарком соцобеспечения — 100 %, Наркомат труда — 87,5 %, Комиссары провинции — 91 %, журналисты — 100 %. Партии, которые делали революцию в России: ЦК большевиков — 9 из 12 евреи, ЦК меньшевиков — 11 из 11, ЦК правых эсеров — 13 из 15, ЦК левых эсеров — 10 из 12, Комитет анархистов — 4 из 5.

Тюрьма, ссылка, а то и расстрел ждали «антисемита» за чтение или хранение «Протоколов сионских мудрецов». В Талмуде говорится о том, что каждый не еврей, «сунувший нос» в Тору, должен быть убит. И на долгие-долгие годы воцарилось в России молчание. Даже слово «еврей» люди произносили с опаской.

В Советской России, например, была строжайше запрещена перепечатка «Протоколов». Даже за чтение «Протоколов» человек рисковал попасть в тюрьму.

В Советской России под рукоплескания евреев всего мира была начата беспощадная борьба с «антисемитизмом». Режиссер театра Корша — Карпов, будучи арестованным, при допросе в своих показаниях определенно заявил: «Я убежденнейший антисемит», добавив к этому, что Зиновьева и Каменева он не считает за государственных людей, ибо может их как евреев, «купить за рубль». Кондукторам трамваев было дано задание останавливать вагон и тут же сдавать в руки милиции тех, кто неодобрительно отзывался о евреях.

Удивляться в данном случае нечему. Ведь подобные указания исходили из стен ГПУ, в которых все без исключения руководящие посты занимали евреи.

Достаточно перечислить хотя бы часть фамилий: Аранович, Рабинович, Рафалович, Смидович, Кальманович, Ривкин, Хейнкин, Фрумкин, Фрадкин, Малкин, Хаскин, Кауфман, Фейерман, Глузман, Шенкман, Берман, Гахман, Шушман, Шотман, Шпицберг, Штейнберг, Гронберг, Ландер, Познер, Шнейдер, Ливенсон….

И так без конца и края.

В октябре 1917 года мечта евреев сбылась! Они стали полновластными хозяевами России. Во всех комитетах, во всех комиссариатах сверху донизу руководящие посты занимали, как уже было сказано, евреи. И только евреи! В глазах рябит от нерусских фамилий.

По-другому и быть не могло! На евреев делал ставку сам Ленин (Бланк). В евреях он видел опору революции и советской власти.

Если быть хоть чуточку наблюдательным, можно подметить своеобразное, сугубо еврейское поведение русских евреев, живущих, купающихся в материальном достатке современной России. Они как бы живут отдельно от Ленина, не устраивают манифестаций в знак протеста против тех, кто осмеливается гладить врага русского народа Ленина против шерстки. Но стоило украинцам снести памятники, установленные на каждой улице главному политическому раввину, как в Москве начался вопль! Все каналы телевидения стояли на ушах и драли глотку. Возможно, наш президент и хотел бы очистить Красную площадь от скверны, да не решается: народ поднимется, евреи тут же возглавят народные массы. Главный раввин России Зюганов, похоже, русский по рождению, но по натуре и по мышлению он чистокровный иуда, возможно, его финансирует американское еврейское лобби.

В составе Сталинской пирамиды власти евреев было не меньше, чем при правлении Ленина-Троцкого. В составе Сталинского высшего руководства было 83 % евреев и только 5 % русских, причём очень интересный момент, все эти русские были женаты на еврейках. Во времена Сталина правление осуществлялось по чисто еврейско-масонской схеме: наверху духовный жрец — Каган (Каганович), ниже государственный вождь — Сталин.

Официальным высшим органом власти в СССР являлся Секретариат ЦК ВКП(б). Он состоял всего из двух людей: Кагановича и Сталина. Следующим уровнем власти являлось Оргбюро ЦК ВКП(б): Каганович, Сталин, Гамарник, Шверник, Ежов. Дальше шел ЦК ВКП(б) и прочая мелочь.

Зловещую роль в процессе бесструктурного управления Сталиным играл очень хитрый еврей — Лазарь Каганович. Только к 1953 г. Сталин понял все механизмы бесструктурного управления вождями.

Иудеи везде твердят про репрессии в 1937–1938 годах, когда Сталин расстрелял многих иудейских высоких начальников, но эти же, иудейские средства массовой информации молчат об уничтожении в 20–30 годы 40 миллионов трудолюбивых русских людей, названных «кулаками» и уничтоженных в концлагерях.

В 1937–1938 годах Сталин пощипал евреев, он полностью уничтожил еврейское ленинское Политбюро. Он возненавидел их, этих жидов — отщепенцев, изменивших, предавших свою нацию ради портфеля, бесстыдно присвоивших себе русские фамилии и назвавших украденными именами русские города. Да и главного раввина Ленина он возненавидел, но проявил осторожность и хитрость, хорошо понимая, что, не опираясь на талмуды Ленина и на самого раввина Ленина, невозможно было стать его прямым наследником, потеснив скверного жида Троцкого — Бронштейна.

Правда — это предположение, но весьма важное, весьма существенное и близкое к истине.

После еврейского погрома под названием «троцкизм», евреи ринулись в русскую культуру, медицину, просветительные учреждения, школы, вузы.

Так в августе 1942 года в Секретариат ЦК поступила записка, информирующая о том, например, что из 12 руководителей Большого театра (директор, дирижеры, режиссеры и т. п.) 10 человек — евреи, среди руководителей только один человек русский.

В 1943 году секретарь парткома МГУ В. Ф. Ноздрев направил в ЦК письмо, в котором сообщил, что в предшествующем 1942-м году «пропорция окончивших физический факультет Университета составила — 98 % евреев и 2 % русских».

Еврейский антифашистский комитет, возглавляемый актером Михоэлсом, почти в открытую поддерживал тесные отношения с международными еврейскими организациями. Именно это занимало главное место в работе «антифашистского» комитета.

В недрах подобного рода комитетов и родилась идея об особой роли евреев во второй мировой войне. На встрече с американской делегацией, состоявшей из одних евреев, Михаил Шолохов гневно и резко отверг эту идею. В минувшей войне, сказал писатель, погибали, в основном, русские, а не евреи.

В другой раз, рассказывал Шолохов: «Прихожу и вижу во главе стола Эренбурга, а вокруг него пятнадцать евреев. А я в военной, не очень свежей, форме, с пистолетом, в сапогах. Я вижу — сидит ближе всех ко мне, качается в качалке американский еврей Леонид Первомайский, протягивает мне качающуюся руку и говорит: „Здравствуйте, Михаил Александрович!“. Я как заору на него: „Встань, сволочь!“».

Эренбург начал увещевать Шолохова, а писатель, не снижая тона:

«А идите вы все… Борцы за мир! Я же один среди вас русский».

После Сталина всякая, даже малейшая попытка как-то ограничить евреев квалифицировалась как оголтелый антисемитизм.

По всей стране зашелестел шепоток о так называемом «пятом пункте». Стоило одного из ста евреев не выпустить за границу, как тут же слышалось: «Сами понимаете — пятый пункт». Стоило еврею-двоечнику не поступить в институт, как тут же, озираясь по сторонам, иудеи передавали по «секрету всему свету»: «Чего вы хотите — он же еврей»…

Вдруг какого-то еврея не утвердили в высокой должности. На другой день об этом знала вся округа. И объяснение этому факту было одно единственное: «Не забывайте, в какой стране мы живём, как в ней относятся к евреям»…

А в это же время тысячам русских отказывали в выезде за границу, тысячи русских, белорусов, татар, украинцев, чувашей и т. д. не поступали в вузы, тысячи людей самых разных национальностей не утверждались в тех или иных должностях — и никто, никогда не шептал по углам: «Сами понимаете, он же белорус»…

Уровень благосостояния еврейских семей всегда был очень высоким. Время от времени в крупных городах нашей страны проводились своего рода «замеры» жизни русских и еврейских слоев населения: сколько квадратных метров жилья приходится на русскую и еврейскую душу, какая у них зарплата, сколько дипломов о высшем образовании на тысячу человек населения русской и еврейской национальности.

Писатель и историк Виктор Острецов, знакомый с результатами этих «замеров», свидетельствует: никогда они, эти результаты, не были обнародованы. Легко догадаться почему. Слишком разительным был бы контраст в уровне жизни того и другого народа!

Эта слишком длинная цитата, безусловно, спорная. Она неточная в оценке поведения Сталина. Сталин ничего не мог сделать с евреями, пока сам не встал на крепкие ноги, да и евреи ему преданно служили, не выдвигая больше никаких претензий в отношении русских.

7

Во все годы строительства коммунизма в СССР Ленин был альфой и омегой каждого советского гражданина независимо от того, где он находился, был ли он относительно свободен, трудился ли в колхозе на правах крепостного, или отбывал незаслуженное наказание в ГУЛАГе — коммунистическом раю. Ленин был в загсе, в коровнике, в каждой школе, детском садике, в каждом кабинете, он даже залез в кровать к своим рабам. Поневоле возникла поговорка: «трёх спальная кровать — Ленин с нами». Этот коротконогий злодей Бланк, купался в реках народной крови и возвышался над площадями городов с поднятой кверху бородкой и рукой, как бы говоря: там встретимся, на небе, презренные рабы. В одной Москве даже сейчас, когда пишутся эти строки, больше ста памятников кровавому вождю. В дни моей молодости я был убежден в гениальности этого человека. Ленин знал 20 языков, он был выдающимся философом, физиком, математиком, биологом, химиком, ботаником, свинопасом, скотоводом, собаководом и генералиссимусом, — всем!

Трудно было найти даже глухую деревню, где бы в правлении колхоза, в клубе, а то и на площади не возвышался гипсовый, бетонный или металлический Ленин. Страна была покрыта за густой сетью ленинских музеев, «ленинских комнат»,мемориалов, ленинских памятных мест, ленинских маршрутов, библиотек. Сотни тысяч улиц были названы его именем, одноименных колхозов, совхозов, поселков, городов, областей… В лом городе районного или областного значение был главный проспект имени Ленина, десятки улиц, что ответвлялись от проспекта носили его имя, переулки, тупики, закоулки, не возможно было попасть адресу, скажем улица Ленина, дом, 25, потому что таких улиц было много. Идолы монументов стояли повсюду; это было словно нашествие инопланетян…

К чему только ни притрагивалась рука этого человека, где только ни ступала его нога — все обретало особый, мистический, священный смысл. Гигантский Центральный музей В.И.Ленина обзавелся своими филиалами в Ленинграде, Тбилиси, Киеве, Ульяновске, Львове, Баку, Ташкенте, Фрунзе, Уфе, Красноярске, Казани, Куйбышеве, Алма-Ате, Чебоксарах… Возникли государственные исторические заповедники «Родина В.И.Ленина», «Горки Ленинские», «Сибирская ссылка В.И.Ленина»; великое множество мемориальных домов и квартир-музеев Ленина, членов его семьи… Есть и «пароход-музей» Ленина на Енисее, «музей- сарай» в Разливе, «музей-шалаш» там же, «траурный поезд — музей»… В одном только Ленинграде открылось около десятка ленинских музеев. Где хотя бы недолго был Ленин или его домочадцы — музей: Горки Переяславские, Псков, Уфа, Костино, Кашино и т. д. и т. п. Даже если он где-то помочился или стрельнул — памятное место. Осчастливили музеи ленинские и зарубежье: Париж, Прага, Лейпциг, Хельсинки, Тампере, Выборг, Парайнене, Котка, Краков, Белый Дунаец, Новый Тарг, Засниц… Но даже там, где не был Ленин, музеи с нашей помощью появлялись: в Братиславе, Улан-Баторе, Адене, Гаване… Тысячи памятных мест мечены мемориальными досками. Ни один святой, самодержец, полководец никогда не удостаивались такого внимания, подобного всеобщему затмению. Человеческая история не знает ничего подобного. Очень многие верили в ослепительную святость вождя большевиков. Все были загипнотизированы греховным величием Ленина. Юные ленинцы и ленинский комсомол, как, естественно, и ленинская партия, все оказались в плену великого жреца. По себе знаю, что повседневная «лениниана» стала частью нашего регламентированного образа жизни. Мы верили, что это преисполнено некоего особого, почти мистического значения. Вина нашего божка только в том, что за короткий период своего кровавого правления, ему удалось поработить каждого настолько, что мать — рабыня уже рожала раба.

* * *

К 1922 году евреи покорили Россию, Наполеон не мог завоевать, Татарское иго отступило, а евреи завоевали на долгие десятилетия. Тем не менее, Ленин усиливает драконовские меры, он требует ужесточить судопроизводство.

«Суд, — писал он, — должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас».

10 августа 1922 года он издает декрет «Об административной ссылке», на основании которого Особой комиссии при НКВД предоставлялось право высылки в административном порядке, причем без суда и следствия, «лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям» за границу или в отдаленные местности РСФСР сроком на три года.

По приказу Ленина была создана комиссия, которая в течение нескольких месяцев выдворила из страны огромное количество граждан из среды интеллигенции, которую Ленин ласково именовал говном. Этой чести удостоился ректор Московского университета на Ленинских горах (Ленин тут же переименовал Воробьевы горы, назвав их своим именем). Боженька запускал кровавые когти в тело истории.

— А кто ректор Петроградского университета? — спросил он свою секретаршу Фотиеву, когда та принесла кипу бумаг на подпись.

— Красавин, кто же еще. Вы недавно из Питера вернулись, разве вы с ним не знакомы?

— Передай Бронштейну: Красавина выслать немедленно… вместе с семьей и с родственниками…, и соседей пусть прихватят. На очереди, запиши это архи важно. Всех историков выдворить. Нам нужны свои историки. Бронштейн знает. Он хочет сделать историками евреев. Так пусть набирает евреев, у кого, как у него есть хотя бы реальное училище. Зато они не будут искажать историю.

За пределы России были вышвырнуты историки С. Мельгунов, В. Мякотин, А. Кизеветтер, А. Флоровский. Эта же судьба постигла группу математиков во главе с известным профессором Стратоновым.

Троцкий, не мешкая, доложил о выполнении почетного задания, добавив, что профессора перенесли эту акцию, молча, высоко задрав голову, и только их жены и особенно дочери, кто уже, видимо, женихался на советской земле, собирали слезы в кулак.

— Пусть благодарят Ленина, вождя мировой революции, что остались живы и что мы с Кобой гуманные люди, не выслали их в Сибирь. Знаешь, Лейба, какой там холод? Га…га…га! Впрочем, совсем забыл. А что с философами, в особенности с Бердяевым, Ильиным и прочей сволочью. Я бы этого Бердяева расстрелял, как пить дать, расстрелял, лично бы расстрелял.

— Так в чем дело, господин Бланк?

— Знаешь, Лейба, на западе поднимут вопль, дескать, Бердяев светило науки, философ с мировым именем. Я, правда, не согласен с такой постановкой вопроса. Если уж придерживаться истины, то таким философом являюсь я, Ленин, а не какой-то там Бердяев. Ты все должен сделать, Лейба, чтоб историки, которых ты подберешь в местах, где ты родился, исправят эту ошибку. Лейба, учти, высылку философов я беру под особый контроль. Ты, Лейба, подожди денек, я сам составлю список этих философов. Это Бердяев, Ильин, Лосский, Франк, Степун, Лапшин и прочая сволочь.

Ленин не мог простить ученым, что они не признали его талмуды гениальными произведениями, а его самого как философа с мировым именем. Это произошло позже. Советские ученые, как правило, еврейской национальности, возвели коротышку до небес. Когда это было сделано, они стали твердить, что каждая запятая в его талмудах гениальна и мы, зомбированные русские люди, верили этой бесстыдной лжи. В эпоху расцвета словоблудства о божке я обучался в университете. Так как никто из нас не понимал талмудов Ленина, думаю, что не понимали их и сами профессора, то я набрался смелости и спросил у профессора Павлова:

— Почему вы нам трижды в неделю читаете лекции об «Империализме и критинизме», а мы ничегошеньки не понимаем, вы-то хоть сами понимаете, о чем там идет речь?

— Ну как вам сказать…ваш вопрос не простой. Как учит великий Ленин…, а вот, пришло на ум. Вы понимаете, Ленин — гений всего человечества, а гении пишут гениальные произведения, они подлежат изучению, прочтению, конспектированию и… зубрежки… наизусть. Вот я и добиваюсь, чтоб вы учили наизусть. Тогда будут пятерки, тогда наступит коммунизм. Уже в восьмидесятых годах, как обещает Никита, этот коммунизм можно будет подать на блюдечке с голубой каемочкой. Вы все поняли? То-то же.

* * *

В 1922 году сифилис мозга стал подавать первые тревожные сигналы, а Ленин, увлеченный кровопусканием слабеющего тела русского народа, не придавал этому особого значения. Гению все прощалось. Едва закончилась высылка философов, Ленин вспомнил, что в стране остались еще писатели. Их тоже надо было выслать, во что бы то ни стало.

Цифра высланных, замученных, расстрелянных деятелей культуры приблизилась к семнадцати тысячам. Это только подзадорило Ленина.

Получив письмо от Ганецкого, он его перечитывал много раз.

«Дорогой Владимир Ильич! Я слыхал, что Вы постановили „выслать“ Горького за границу лечиться… Я видел в Москве Горького, но он и не думает о выезде… Его близкие знакомые объяснили мне, что у него нет денег… Нельзя ли что-нибудь сделать? Но следует подойти весьма осторожно. От других я узнал, что он распродает постепенно свою библиотеку…»

На письме Ганецкого Ленин сделал пометки: «т. Зиновьеву. Напомнить мне».

А вот «заботливое» письмо Ленина Горькому от 9 августа 1921 года, опубликованное в 53-м томе:

«Алексей Максимович!

Переслал Ваше письмо Л.Б. Каменеву. Я устал так, что ничегошеньки не могу. А у Вас кровохарканье, и Вы не едете!! Это ей-же-ей и бессовестно и нерационально.

В Европе в хорошем санатории будете и лечиться и втрое больше дела делать. Ей-ей. А у нас ни лечения, ни дела — одна суетня. Зряшная суетня. Уезжайте, вылечитесь. Не упрямьтесь, прошу Вас.

Ваш Ленин».

Горькому ничего не стоило разгадать еврейскую изворотливость и мудрость своего бывшего друга, который теперь хочет от него избавиться, во что бы то ни стало.

Незавидная судьба была у тех профессоров, кого не выслали за границу и не отправили в Сибирь. Профессора устраивались в булочные выпекать хлеб, на пункты раздачи хлеба голодающим, уходили в лес семьями собирать ягоды, питались крапивой. Профессоров грабили и даже убивали уличные бандиты.

Лекции в вузах практически никто не читал: профессора умирали на ступеньках учебных заведений от истощения, их иногда подкармливали студенты в складчину.

В это время еврейская коммунистическая камарилья объедалась икрой, устраивала оргии и древние еврейские танцы.

Троцкий был необыкновенно рад развитию событий, ведь это он предложил, что бесхвостых обезьян надо уничтожить, ибо только в этом случае можно заселить огромные территории России евреями и сделать мощное государство, от которого содрогнется мир.

— Сколько миллионов мы отправили на тот свет? — спросил Ленин у своей правой руки Троцкого.

— Я думаю десять миллионов не больше, — ответил Троцкий, проверяя, сбриты ли пейсы.

— Мало, — произнес Ленин. — Архи мало.

— Надо морить голодом, — внес предложение Троцкий.

— Усилить продразверстку, вот что надо сделать, — воскликнул Ленин и захлопал в ладоши от радости. — Лейба, обнажайся, давай. Я попробую. Что-то на Инессу никаких позывов, чтобы это могло значить…?

8

После царского завтрака, сидя в царском кресле в Кремле, Ильич перебирал записки, адресованные ему со всех уголков страны. Среди восторженных панегириков, написанных на клочке бумаги плохо заточенным карандашом, где в каждом слове было по две ошибки, попадались письма на нескольких страницах. В этих письмах — крик души: местные начальники в кожаных тужурках не только грабя дома, но и издеваются над членами семьи: насилуют жен на глазах у мужа, хватают дочерей на глазах у матери и делают с ними такое, о чем писать стыдно. Стоит отцу или брату попытаться защитить честь сестры, дочери, как он тут же получает пулю в лоб. Помогите, спасите, умоляем, нас защитить больше некому.

— Гм, мой метод работает. Это евреи балуются, да возможно китайцы берут с них пример. Больше евреев из стран Западной Европы, это наши люди, это мои люди, с ними мы и начнем мировую революцию. Пусть погибают, на то и революция.

Счастье так просто не дается. Это не апельсин на блюдечке с голубой каемочкой.

И вдруг ему попалось письмо десятилетней девочки Нади:

«Отец родной, спаси и помилуй! уже много дней у меня не было крошки хлеба во рту. Папа и мама говорят: доченька — это голод. Помоги! 20 октября 1920 года, город Свердловск».

Гм, что это? а как же армия, а как же управленческий рабочий класс? Фотиева, где ты?

Фотиева с чашкой чая и куском булки вбежала, запыхавшись:

— Владимир Ильич, что случилось? на вас лица нет. Разве можно так?

— Послушай, у нас голод может быть? он надвигается, ты не слышала? Где Феликс, Где Лейба, где все остальные? срочно зови на заседание Политбюро.

Все тут же стали приходить, кто-то с баночкой икры, кто-то куском колбасы во рту, а кто-то нес целого копченого угря.

— Вы что, завтракаете? Я вот без завтрака обхожусь. Экономить надо, я тут прочитал, что дети голодают. Это дети буржуев, черт с ними, а вот наши красноармейцы, они-то как? А управленческий аппарат на местах. Видите, как, завтракать некогда. И, кроме того, я служу народу, а вы чем занимаетесь?

— Толко началы второй завтрак, батона, — сказал Сталин, ища уголок подальше, чтобы всех видеть, а его, чтоб никто не видел.

— Мне тут интернационалисты пишут, — покривил душой вождь, что трудновато с хлебом. Как так? почему никто не докладывает? Я вас всех разгоню по волостям, по губерниям. Лейба, в губерниях наши люди руководят? ЧК возглавляют наши люди, — это могут быть латыши, либо евреи.

— Так точно, Владимир Ильич, — ответил Троцкий.

— Надо бы и грузын на руководящий пост, батона, — произнес Сталин, но Ленин его не услышал.

— Кто из вас знает, что такое продразверстка? Янкель, что такое продразверстка? Э, ничего ты не знаешь, Янкель. А город на Урале уже носит твое имя, теперь он Свердловск. Старайся, Янкель, старайся! завтракать можно и на ходу. Лейба, просвети ты членов нашего Политбюро.

— Продразверстка, — стал отвечать Лейба- Троцкий, ничуть не смущаясь, — это замена старых кадров на новые, в основном, это должны быть люди еврейской национальности. Мы, товарищи, должны уничтожить этих бесхвостых обезьян, которых почему-то называют людьми и на их место поселить иудеев, создать мощное еврейское государство, перед мощью которого содрогался бы весь мир.

— Пачэму? а грузин куда прикажете дэват? Моя нэ согдасэн, Владымыр Лыич, — возмутился Сталин, сидевший в самом дальнем углу.

— Коба, не переживай, история рассудит тебя с Бронштейном, нашим выдающимся революционером. Но продразверстка — это… лишний хлеб, который крестьянин не знает, куда девать. А городу этот хлеб нужен, армии нужен, рабочему классу Германии, которая помогла нам совершить и удержать революцию, хлеб нужен. У крестьянина он гниет, а у нас, его нет. Это не справедливо. Советская власть не может без хлеба. Это преступно. Еще мой предшественник Николай Второй затеял эту продразверстку. Там, где крестьяне сопротивлялись, он назначал месяц исправительных работ. А мы… не можем… быть слюнтяями. Это ведь саботаж! да еще в отношении народной власти саботаж! За саботаж — расстрел на месте. Отца семейства, всю семью, детей от одного года. А можно и в доме запереть, а дом поджечь, пусть горят саботажники. Мы будем проводить эту работу постепенно. Сначала запустим агитацию на добровольных началах, а потом добровольно-принудительно. Это архи важно, товарищи. Все, идите, заканчивайте завтрак. Завтра доклады в письменном виде должны быть у меня на рабочем столе. В шесть утра Фотиева уже здесь, можете приносить, не стесняйтесь. Кстати, товарищ Бонч-Бруевич! прописка членов Политбюро в Кремле закончена? У меня на девять комнат больше, чем у других, но у меня же братья, сестры, племянники, прислуга, дворники, плотники. Каждому из них нужна комната, а у меня пять комнат, нет, шесть. Сколько же у меня комнат в Кремле Б.Б?

— Восемнадцать, Владимир Ильич. Можно и 19. Как прикажете.

— Так как у меня прислуга и сестры жить не будут, я займу и их жилье. Скромность, прежде всего скромность, учитесь, товарищи.

Когда большевики взяли власть, то довольно скоро оказалось, что «свобода приходит нагая» — голая. Стало холодно и голодно…

Но зато у большевиков не было той помехи, что была у «темного царского режима». У большевиков и, особенно, ее вождя Ленина, отсутствовала «химера, называемая совестью».

* * *

Если бы продразверстку проводили не тупоголовые большевики, руководимые гением зла Лениным, вполне возможно, крестьяне откликнулись бы на нее и повального голода можно было бы избежать, но Ленину нужен был голод, как опыт. Эксперимент Павлова с обезьяной надо было доказать на людях, поэтому так называемая продразверстка сразу же превратилась в грабеж крестьян.

Первыми возмутились крестьяне Тамбовщины, собиравшие наибольшее количество урожая зерна еще при царизме. Тамбовская губерния была наиболее зажиточной областью, а крестьянство наиболее трудолюбивым.

До революции Тамбовская губерния делилась на 12 уездов. Кроме города Тамбова с уездом было еще 11 уездных городов, а также 13 посёлков городского типа. Уезды, в свою очередь, делились на 361 волость с 3462 селами и деревнями. Было еще множество отдельных хуторов, различных сельских хозяйств и поместий. Губерния, громадная по своей площади, имела около 4 миллионов населения. В городах губернии проживало всего 268 тысяч человек. Подавляющее большинство жителей жило в сельской местности, где занималось сельским хозяйством. Тамбовская губерния была расположена на лучших в мире чернозём ах, не имеющих аналогов на планете — плодородный чернозёмный пласт в некоторых местах достигает глубины до четырёх метров. Тамбовская губерния занимала по своему развитию пятое место в Российской империи (среди 80 других губерний и административных образований) и считалась, таким образом, одной из самых богатых губерний страны.

С началом Первой мировой войны экономическое положение губернии нисколько не ухудшилось. Хотя в Европе она и потеряла многие рынки сбыта своей сельскохозяйственной продукции, но эти потери компенсировались поставками на нужды действующей армии. Таким образом, губерния не утратила объёмов производства продовольствия и оставалась одной из лучших житниц Российской империи.

По состоянию на 1920 год население губернии составляло 3650 тысяч человек (всего насчитывалось 268 тыс. городских и 3382 тыс. сельских жителей), по показателю плотности населения (62 человека на кв. версту), она занимала 12-е место в СССР и являлась одной из самых густонаселенных в РСФСР.

Собрав все никудышные предложения от своих соратников, Ленин в одном из них обнаружил слово Тамбовщина, и задумался; он тут же дал задание московской библиотеке, которая будет носить его имя до самого провала его бредовых идей, дать справку по Тамбовской области в плане ее насыщения хлебными запасами.

Когда прочитал справку, он пришел в ужас и восторг одновременно. На Тамбовщину были посланы коммунистические эмиссары во главе с немецким евреем Шприцбауменом. Тут их встретили весьма недружелюбно, но Шприцбаумен оказался дипломатом и многих уговорил пожаловать по ведру отборной пшеницы, по сто яиц, по три килограмма свинины и столько же говядины, по три ведра картошки с каждого двора и выделить транспорт для доставки к железной дороге.

Собрав огромное количество продовольствия, и заняв три крестьянских амбара, эмиссары не спешили возвращаться в Москву. Они соблазнились дармовым заработком. Крестьяне, смекнув, что коммунисты такие же люди и не прочь погулять, покуражиться, стали нести им всякую бормотуху, деньги и забирать обратно свой урожай, который можно было реализовать втридорога на местном рынке.

Ленинские посланцы задержались настолько, что все это добро стало издавать дурной запах, а пшеница гнить на сыром полу при дырявых крышах, куда был доступ дождям.

Ленин заволновался и требовал вернуть Шприцбаумена в Москву, но ничего не помогало, тогда генерал Тухачевский был послан в погоню с наказом вернуть нерадивый продотряд в Москву.

Тухачевский блестяще справился с заданием: он набросил веревку на шею Шприцбаумену, сам сел на лошадь и медленным шагом направился в сторону Москвы. Бедному еврею уполномоченному Шприцбаумену пришлось бежать до тех пор, пока не отказали ноги. Тогда он упал и стал произносить молитву на языке идиш.

До будущего маршала дошли слова молитвы на его языке, языке детства. Он тут же остановился, развязал веревку и сказал:

— Читай Тору, она тебя спасет.

Бедный посланник встал на колени и начал так: всякий, кто не еврей, подлежит смерти…

— Так ты — свой? вот, глотни, подкрепись, брат, а потом расскажешь, что с тобой случилось.

Шприцбаумен опорожнил половину фляжки, запел еврейскую песню и вытянул губы, чтоб поцеловать брата. Тухачевский взял его на руки и посадил на лошадь, и только потом взобрался сам.

Тухачевский — кроваво-красная, бандитско-коммунистическая, историко-романтическая личность. За свою короткую жизнь (44 года) он перенес многое: судьба его то поднимала вверх, то опускала на самое дно, что во всем марксистском архипелаге ему просто нет равного. Можно было привести его биографию, если бы она не была напичкана многочисленными мерзкими поступками лукавого еврея, так рвущегося к вершинам власти. Здесь он не останавливался ни перед чем. В этом он был похож на Ленина, как две капли воды, но кто осмелится сравнивать Тухачевского с Лениным? Тухачевского Сталин расстреляет в 37 году как врага народа, репрессирует всю его семью, а Ленин за все свои кровавые злодеяния и мерзкие поступки, и поныне красуется на Красной площади.

9

Тухачевский ворвался в кабинет Ленина, стал на одно колено и только открыл рот, как хозяин ласково улыбаясь, подошел к нему, протянул короткие ручки и произнес:

— Батенька, ваш приезд архи важен для меня, поэтому поднимитесь с колен, займите самое удобное кресло, которое архи важно для вас и сделайте короткий доклад о контрреволюции в Тамбове. Кулаки там, да? бастуют? У них животы отвисают? подбородки тоже, да? Золотые украшения носят? Гм, в России много золота, а пролетариат запада даже серебра не носит. Надо все экспроприировать.

— Это значит отсекать пальцы, Владимир Ильич?

— Э, батенька, сразу видно, что вы учились не у нас, а у царя, коль не знаете, что такое экспроприация.

— Но…

— Никаких, но. Судить! Судить и еще раз судить!

— За что, Владимир Ильич?!

— Да не вас, батенька, не вас, а кулаков. Надо судить всех революционным судом. Расстрелять, повесить, сжечь живьем. Я вот ночь не спал, думал, что с ними делать, чтобы еще такое придумать, чтоб все боялись, нет, не боялись, а уважали вождя мировой революции и его решения о спасении страны от голода. Вот тут Бронштейн докладывает: с маслом — дефицит, икры не хватает, особенно черной, красной пока навалом, свежий хлеб не всегда поступает и членам моего ЦК приходится есть красную икру без хлеба, вареного яйца, без масла, так это у слуг народа не хватает, а что говорить о рабочем классе, а? Какие у вас предложения, наш красный маршал?

— Я еще не маршал, Владимир Ильич, — запел Тухачевский, немецкий шпион, приглаживая пейсы, чтобы походить на русского как Троцкий, которому уже присвоено это высокое звание. — Но не мешало бы получить… звание. Знаете, маршальские погоны придают больше энергии, силы воли и враг, едва узрев издали их блеск, бежит сломя голову и прячется в первую попавшуюся яму, где смиренно ждет своей участи.

— Завтра же этот блеск будет сверкать на твоих плечах. Фотиева, заготовь указ. — Ленин наклонил голову ближе к завтрашнему маршалу и, щуря левый глаз, впился в Тухачевского. Тот слегка задрожал. — Миша, ну ты, как польский еврей, еще сотрудничаешь с немцами? Только правду, это архи важно, Миша, пойми. Мне тебя рекомендовала немецкая разведка, членом которой я до сих пор числюсь.

Миша от страха уронил голову на стол и забормотал: Тора, Тора, Тора.

— Э, батенька, Тора будет, когда революция победит во всем мире, тогда и возьмемся за Тору, а пока… надо заканчивать с немцами. Напиши им, что тебя нет больше в живых, так и напиши: Ленин прикончил. Это архи важно.

Тухачевский тут же схватил карандаш и листок бумаги.

— Э, нет, брат! все, что исходит из моего кабинета, это исходит из России. Ты у себя там, где-то в углу сарая, — у тебя есть сарай?

— Будет, будет! сегодня же я национализирую.

— Вот там, в углу и накарябай, и пошли телеграфом, так, мол, и так…Мне тут, перед твоим приходом звонил губернатор Тамбовской области Штуцер, жаловался на кулацкую психологию жителей области, а потом губ ЧК Винкерсраль все рассказал. Ты действительно привязывал к лошади этого, как его Шприцбаумена, и заставлял бежать целых шесть километров?

— Так точно. Он сидит в приемной. Можно его позвать.

— Батенька, он мне не нужен. Давай составим план борьбы с контрреволюционерами, с кулаками. Нам нужен хлеб. Икры у нас достаточно, хлеб нам нужен, черт подери. Сколько тебе пушек, сколько лошадей, сколько сабель, патронов и еще черт знает, чего.

— Всего понемногу. Но я намереваюсь употребить газы, кулаков надо травить газами, Владимир Ильич. Позвольте применить этот гуманный вид борьбы с неверными!

— С кулаками. Вполне согласен. Кулаков все равно придется уничтожать. Они землю не отдадут, хлеб начнут поджигать, закапывать, жрать по две порции трижды в день и еще попытаются империалистам продать. Применяй эти газы, но так, чтоб наши чекисты не пострадали. Они, кажется эффективны в борьбе с врагом. А крестьяне, Тамбовские крестьяне — наш враги. Эй, Бронштейн! Подать сюда Бронштейна — Троцкого!

Троцкий тут же явился, не запылился.

— Лейба, знакомься, это Тухачевский наш человек, польский еврей. С завтрашнего дня он маршал, как и ты. Партия направляет маршала Тухачевского на борьбу с кулачеством как классом в Тамбовскую губернию. Выдели ему все, что он потребует. Где Джугашвили?

— В Царицине ведет войну с кулаками. Он выслал в казахские степи свыше миллиона кулаков вместе с семьями.

— Ну вот, молодец. В Тамбове надо сделать то же самое. Но не казахские степи, а в Сибирь, пусть там проветрятся.

— Владимир Ильич, только что говорил с губ ЧК Винкельсралем. Там появился некий бандит Антонов. Вокруг него формируются отряды самообороны. Люди идут с вилами, топорами, обрезами, а сам Антонов получил от какого-то царского генерала целый арсенал вооружения. Сам Антонов неуловим, непобедим. О нем уже ходят легенды не только в Тамбовской области, но и в других местах.

— Архи плохо, товарищи, надо вооружаться, надо травить их газами, надо доказать, что революция — это не в кошки-мышки играть, это серьезно. Это в интересах народа. Мы еще с Германией не рассчитались. Десять миллионов пудов зерна немцы с нас требуют?

— Это не я, это не я, надо созвать Политбюро и там выяснить коллективно. Я… моя задача… очистить землю России от этих бесхвостых обезьян, называемых почему-то людьми и заселить эту землю евреями.

— Не торопись, Лейба, — сказал Ленин. — Сначала покончим с кулаками, потом возьмемся за священников, потом за середняков, потом за интеллигенцию. Не все же сразу, верно, Миша Тухачевский? Все, будьте здоровы! Мне все тут подсовывают каких-то ходоков, это так для пиара, для рекламы, что, дескать, советская власть близка к народу, к простому человеку. На самом деле эти ходоки прохвосты. Это же надо, пройти тысячу километров пешком, чтобы побывать в кабинете вождя мировой революции, чтоб завтра все газеты о них написали, чтоб они потом по школам, по больницам басенки рассказывали, как их великий Ленин принимал. А вот они уже рвутся в лаптях и онучах. Эй вы, шапки долой!

Троцкий встал, вытер ноги о ковер, только вчера национализированный у одного московского капиталиста после того, как ему пустили пулю в затылок, и направился к выходу, задев одного ходока, да так, что тот упал, и вышел на улицу. Тут он открыл портсигар достал сигарету и угостил Тухачевского, не удостоив его взглядом.

— Куда теперь, маршал Лейба?

— К проституткам, куда еще? Я приглашаю. Ты как, троих обработаешь? А хочешь мужика, мальчика? — спрашивал Троцкий так, будто речь шла о чашке кофе.

— Мальчиков не пробовал. Побоялся, а такая ситуация была. Но, Лейба, мне надо решить вопрос о вооружении армии. В Польше я проиграл, а тут должен выиграть.

— Да ты там уложил тридцать тысяч русских. Если бы это были евреи, я бы тебя сожрал с потрохами и сам Ильич бы тебя не простил. Мы с ним на эту тему долго беседовали. Речь шла о тебе, бедолаге. Так позорно отдать тридцать тысяч русских баранов полякам, это непростительно.

— Я должен реабилитироваться. Я начну их травить газами. Загоню в лес, окружу и запущу газы. Пусть дохнут.

10

По предложению Ленина уполномоченным ВЦИК по Тамбовской губернии был назначен Антонов-Овсеенко, щирый украинец — белая бесхвостая обезьяна, претендующая на высокие должности посредством усердного несения службы на благо коммунизма и социализма. Он отвечал за продразверстку в Тамбовской губернии. Ленин вскоре освободил Штуцера от этой должности, полагая, что ретивый младший брат русских дураков лучше справится со своими обязанностями и назначил его председателем Тамбовского губисполкома. Получился хороший тандем — хохол плюс польский еврей Тухачевский.

Младший брат знал себе цену и был уверен, что его персона это находка не только для Ленина, но и всей России, которая задохнётся от голода, ели он не приложит руку к продразвёрстке, которая несомненно повлияет на хо мировой революции. А мировая революция никак не может начаться. Тот же Тухачевский, польский еврей, попытался приобщить Польшу, но поляки в знак благодарности хорошо дали по зубам.

— Я всех изнистожу, нехай воны горят у огне при заколоченных дверях и окнах.

В деревне Осиновки Курдюковской волости крестьяне напрочь отказались сдавать хлеб, картофель и другие продукты красным комиссарам, именующими себя представителями народной власти. Урожай этим летом выдался неважный по многим причинам, в том числе и чисто психологическим: в стране и в сельской местности запахло кровью. Народный герой Антонов, хоть и был защитой и опорой любого крестьянина, но все же, чувствовалось, что московские кацнельсоны, бронштейны и банки, готовят что-то страшное, необычное против собственного народа. К тому же поползли слухи, что остатки наголову разбитой армии в Польше, которой командовал Тухачевский, стягиваются теперь к Тамбову. Они везут с собой остатки вооружения, пусть не самого лучшего, но против народа, против сельчан, хлеборобов, вооруженных вилами и лопатами, и этого более чем достаточно.

Пятерка организаторов во главе с Королевым (Петров, Неверов, Сельцов, Андреев) на сходке хлеборобов постановила: стоять до конца.

— Излишки пшеницы, картофеля и мяса закопать в лесу. Ни грамма коммунистическим бандитам не давать. Таково указание нашего героя Александра Антонова. Кто «за»?

Все подняли руки.

— Я надеюсь, у нас предателей не будет, так? — спросил Королев.

— А как мне быть, ежели мой муж Сашка в отряде Антонова. Я и не потащу мешок с картошкой. И лопатой я плохо орудую.

— Поможем. Всем миром. Я сам одну яму вырою для тебя, а у Сельцова лошадь имеется, — отвезет. Коммуняки начнут спрашивать, агитировать — молчать или отнекиваться. Дескать, не слышала, не видела, не могу знать.

Погода была хорошая, теплая, яркое солнце закрывала пелена светлых туч, рас стелившихся в виде огромного холста далеко в небесах. Хлеборобы собрались, чтобы решить и многие другие вопросы, но едва Королев закончил свою мысль, послышался звон колокольчиков, а через какое-то время и топот копыт лошадей. Старушки испугались и бросились врассыпную, но Королев приказал вернуться на место.

Пять всадников с саблями на боку остановились среди клубов пыли, но лошади продолжали танцевать, пришлось незваным гостям спешиться, а лошадей отвести в лесок.

Уполномоченный Винкельсраль поднял руку кверху и прорычал:

— Штиль, майн быдла…

— Сам ты быдло, немецкий жид, — сказала девчонка в толпе.

— Сей минут быть шпрехен губкомзад Антонофф Офсянка. Бите Офсянка, шпрехен зи руссише швайн!

— Не обращайте внимания, пановы, або люби друзи, як горовят у нас на Вкраине, — сказал Овсеенко, поправляя фуражку, съехавшую набок. Товарищ Сраль…

— Винкерсраль, — поправил чекист.

— Так ось, наш Винкерсраль нияк не вывчит украинскую, пробачте, российскую мову. Давайте почнемо или начнем, как говорят на Тамбурщине.

— Тамбовщине, балда, — расхохоталась бойкая Аня Цветкова, которая в карман за словом не лезла.

— Тамбурщине, яка ризныца? Так ось, народу нужен хлеб, рабочий класс и крестьянство умирает от голода, холода и мордобития. Подключайтесь. Сдавайте зерно. Пшеницу мелите на муку и сдавайте муку. Свиней вырезайте и свежее мясо сдавайте народу. Яйца от курей забирайте фсе, а то некоторые куры-несушки их поедают самостоятельно без разрешения партии и народа, и товарища Ленина. Картоплю в мешки. Мешки перевязывать жгутом и на вокзал. Совецька власть подгонит вагоны и у Моськву. Сам Ленин кушать хотит. Ему приходиться есть одну икру, черную или красную, а икра все равно шо опилки. Поешь, и в брюхе ишшо одна революция начинается, а Политбюро довольно и той революцией, шо зробыв Ленин. Мы вас ослобонили от игу имп…. имп…импо, короче, от импотенции и изгнали интеллигенцию. А потом озьмемся за попов. У вас есть попы? Выгружайте их, мы их подвесим.

— Сначала своего Ленина подвесьте, и венок ему на лысину из колючей проволоки, — сказал Аня Цветкова.

— Это контра! Винкерсруль, вызывай отряд чекистов.

— Успокойтесь, Овсянка, — сказал Королев. — Девчонка шутит. Это моя племянница, я ей сегодня накостыляю. Давайте лучше поговорим по делу. Мы не совсем поняли, зачем вы сюда пожаловали, но я, кажись, уловил. Вы хотите у нас отобрать хлеб, обрекая нас на голодную смерть, так? За что такая милость? И это называется народная власть. Да, мы сдавали излишки хлеба, но нам платили деньги. На эти деньги мы покупали одежду, технику, ковали лошадей, приобретали сельскохозяйственный инструмент. А вы что? Ворюги, погань, жиды. Жиды правят Россией и хотят ее гибели. Где ваш головорез Троцкий? Это мы бесхвостые? а он безголовый, так и передайте ему. И еще. Хлеба у нас нет, и не будет.

— Начнем стрелять.

— Стреляйте, — сказал Королев. — Вот моя грудь. Но я не могу вам дать то, чего у меня нет.

— Вы прячете хлиб. Наша разведка работает четко. Ее возглавляет пан Дзержинский, ось як.

Тут снова послышался звон колокольчиков и топот копыт. Чекисты бросились к лошадям. Овсянка в мгновении ока очутился на лошади и поскакал в центр, оставив растерянных подчиненных, что никак не могли с перепугу взобраться на лошадей. Хуже всех оказался Винкерсраль. Он дважды взбирался и дважды упал. Кончилось тем, что лошадь взбрыкнула, заржала и была такова. Этого оказалось достаточно, чтобы он поднял обе руки и воскликнул: бандит хайль. Еще три чекиста спрятались в лесочке и, боясь, что кто-то из них кашлянет, сунули головы в кусты.

Антонов с десятью бойцами взяли чекиста в плен.

Крестьяне видели, как его привязали к лошади и заставили бежать. Бабы ахали, жалели ленинского посланца, слабо говорившего по-русски, и стали расходиться. Предстоящая ночь была тяжелой: весь инструмент в ходу, все веревки в доме ушли на завязывание мешков, бабы тащили эти мешки на горбу и когда заходили в темный лес, приходилось останавливаться. На этих же мешках укладывали детишек, а сами, сидя на теплой и влажной земле, погрузились в сон до первой песни утренних птиц.

Едва рассвело, закипела работа без шума, без разговоров, без галдежа детишек, только тонкие сухие хворостинки, ломаясь, издавали едва слышный звук.

К девяти утра все припасы, доставленные в лес, были спрятаны надежно и глубоко. Канавы разровняли, присыпали прошлогодней листвой и сухими ветками.

— Выдь, Маланья, погляди, нет ли кого поблизости, — сказала старуха Фрося, — а то ить все могет пойти даром.

Но в округе никого не оказалось. Все спокойно вернулись в свои избы, стали заваривать чай, разогревать вчерашнюю картошку, а потом разошлись поить скотину.

Все складывалось хорошо, наступило успокоение и уверенность, что все обойдется. Но к полудню пришел вестовой…

11

Около двенадцати часов дня село Осиновки было окружено войсками Тухачевского со всех сторон. 27 июня — черная дата в истории сионистского большевизма, задавшегося целью полного истребления крестьянства. Пятерка бандитских главарей — Тухачевский, Антонов-Овсеенко, Беренбаум, Моркацис и Бурбулис, Котовский, Ягода, Ульрих заходила в каждый крестьянский дом, выдворяя жителей на улицу, вспарывали подушки, сбрасывали одеяла и соломенные матрасы на пол в поисках оружия. В некоторых домах находили обрезы и тщательно протоколировали.

Поскольку это была кропотливая и не очень приятная возня, Тухачевский предложил Антонову-Овсеенко выделить целый полк для этой работы, а самим просто вести наблюдение. Любопытно, что головорезы, отъявленные бандиты ленинской закалки называли бандитами мирных граждан села Осиновка.

Людей выставляли на улицу и направляли на небольшую возвышенность, окруженную солдатами и военной техникой. Среди обреченных были женщины с маленькими детьми, а некоторые и на сносях. Дети пищали, а матери вели себя спокойно, будто сам Бог прикрывал их от карателей перед тем, как им произвести на свет новые жизни.

В селе проживало около двух тысяч человек, включая стариков и детей. Солдаты, среди которых были не только пролетарии, основная опора ленинского эксперимента, но и наемники иностранцы, по-разному относились к пленным. В основном, свирепствовали солдаты-прибалты, украинцы и поляки. За малейшее движение глава семьи получал прикладом по ребрам, а то и по голове.

— Бандиты, становитеся теснее друг к другу, а то вас слишком много расплодилось на земле пролетариата. Можете произносить молитву свому богу, а наш бог — Ленин, он в Кремле сидит и думает, каку казню вам применить за уклонение от продовольственного налога, — поучал обреченных Антонов — Овсеенко, присобачив себе русскую фамилию, дабы выглядеть интернационалистом.

В обыске в избах участвовало около трехсот солдат. Они отыскивали охотничьи ружья, ножи, вилы, топоры, косы, даже домашнюю утварь как свидетельство того, что крестьяне вооружены.

В качестве устрашения несколько дворов подожгли в самом центре села. Крестьяне восприняли это как основную форму устрашения.

— Слушайте приказ Ревтрибунала Российской коммунихтической партии во главе с председателем Совнаркома Лениным:

за саботаж в сдаче излишков хлеба пролетариату, все жители села Осиновка подлежат физическому истреблению, аки враги трудового народа;

гаманная совецька власть дарует вам жизнь, ежели вы, прямо чичас откроете свои продухтовые запасы. Надо все добро ссыпать в мешки, взвалить на плечи, либо на повозки, запрячь лошадей, и отвезти на железнодорожную станцию;

на ету гаманную акцию отводится 15 минут. В случае отказа, кожен из вас получит пролетарский подарок — пулю в сердце. Смерть быстра, гаманная (гуманная);

в случае отказа, опосля пятнадцати минут, решением Ревтрибунала все вы будете расстреляны, а ваши дома сожжены. Уполномоченный Антонов-Офсеенко, командующий войсками специяльного назначения енерал Туркочевский.

Выслушав слова гуманного приговора, крестьяне, как показалось головорезам, дрогнули. Начались переговоры, посыпались предложения внутри обреченных. Но вожаки во главе с Королевым высказали мысль, что бандиты их только пугают, они не могут решиться на такую дикую акцию как расстрел почти двух тысяч мирных граждан. Все закивали головами. Тогда Королев вышел из толпы, сделал три шага и сказал карателям:

— Запасов у нас никаких, можете произвести обыск. Ружья, которые нашли ваши уполномоченные, это охотничьи ружья без патронов, стрелять ими нельзя. Ножи, топоры, косы, серпы это наш крестьянский инвентарь. Ни одна семья без этого инструмента не обходится. Вы, господа пролетарии…

Королев не закончил фразу. Раздалась автоматная очередь. Королев упал, как подкошенный, но за его спиной еще человек пять получили ранения и упали на землю.

Из толпы выскочил десятилетний мальчишка Вова. Он бросился к отцу, потом весь в крови отца, поднялся во весь рост и вытянул руки.

— Стреляйте, сволочи! ну, чего ждете? стреляйте! я с отцом, я вас ненавижу! Ленинские головорезы, стреляйте, ну же! Ваш Ленин — жид, кровопивец.

— Ну, шо робыть? — растерялся Овсеенко.

Тухачевский, недолго думая, махнул рукой, а рядом стоявший сержант Вацетис хладнокровно сделал несколько выстрелов в мальчика. Мальчик упал, выставив ручки в небо, словно призывая небеса о помощи.

— Пли! — повторил команду Тухачевский. — Пли-и-и!

Каратели, а их было много, каждый из них взял на мушку свою жертву. Все замерло на какие-то секунды. Обреченные затянули псалом «Помилуй нас Боже…», все выше поднимая головы и руки. Матери прижимали своих дорогих чад к груди, а то и пытались закрыть их своими телами. Несколько черных воронов пролетели над толпой, издавая дикие крики. Это мудрый отец всех детей, дедушка Ленин послал сигнал: стрелять, стрелять и еще раз стрелять.

В толпе должно быть оказался священник, он громко произнес, растягивая слова, Господи, помолимся… Едва эти слова окончилось, раздался первый залп, а главный головорез Тухачевский повторил приказ — «пли», но это слово утонуло в выстрелах, в дыму, в криках тех, кто получил ранение и не скончался тут же. Вскоре кончились патроны, и ружья карателей повисли штыками вниз.

— В атаку! — бросил клич главнокомандующий карательных отрядов, польский еврей Тухачевский.

Каратели ринулись на толпу и стали добивать людей штыками. Но этот метод оказался не эффективен. Каратели падали, задевая сапогами за тела погибших и в это время те, кто еще был жив, набрасывались, вырывали винтовку и штыком прокалывали самих карателей.

Пришлось отменить массовое убийство до подвоза патронов. Когда подвезли патроны, стрельба по стоявшим насмерть крестьянам, возобновилась. Последняя пара, это была молодая семья, ждала выстрела в голову в обнимку. Поле, покрытое телами убитых, представляло собой ужасную картину. Уже дым от выстрелов развеял ветер, уже никто не стоял на собственных ногах, но стоны продолжались. Некоторые посылали проклятия карателям, а некоторые просили прикончить, чтобы свести счеты с жизнью. Только одна старушка, у которой осталась не подоенная корова, просила карателя:

— Пожалей, сынок, мою Брендушу, слышь, как она ревет. Не успела подоить в обед. И теленок маленький ревет.

Она получила две пули в плечо и даже могла сидеть. Кровь сначала хлестала сильно, а потом только струйкой по мере того, как старуха Маланья слабела, но о своем доме все помнила до последнего дыхания.

Каратель ничего не мог ей ответить и прикончить не мог: патрон жалел. Он отошел, но тут же, услышал выстрел, кто-то выстрелил ей в грудь, и Маланья затихла.

Каратель Штейнбах подумал, что хорошо бы попить свежего, парного молочка, но не знал дом, где жила старуха.

Вдруг раздались выстрелы с северной стороны, где не было карателей. Выстрелов было много, дым поднимался вверх, а потом встал тучей. Это конница. Каратели, израсходовавшие патроны бросились врассыпную. Но их стали окружать. Командующий Тухачевский сбросил с себя одежду и в трусах дал деру. В самом конце деревни забежал в сарай, крыша которого во многих местах была дырявой, и зарылся вколючее сено.

— Шалом! — вдруг услышал он, — цэ я, хохол Антонов-Овсеенко. Переждем, и давай удирать. Только как-то так надо, шоб наш батько Ленин не догадался, шо мы бросили здесь всех солдат, и деранули. Перемолотят наших ребят в муку, это я знаю точно. Это Сашка Антонов, мой однофамилец, он хороший боец, черт бы его подрал.

12

Генерал Тухачевский в срочном порядке собрался в Москву, в Кремль к Ленину на доклад, намереваясь получить подкрепление. Он весь дрожал. Это уже второе поражение, первое было в Польше, потом он реабилитировался в Прибалтике: там он был жесток и непримирим, а вождь поощрял жестокость, называя это принципиальностью и преданностью.

Вот знакомая приемная, за этой дверью Верховный, от одного взмаха руки которого зависит его судьба, — останется он генералом или его повесят на фонарном столбе. Что-то даже в районе шеи пробежало, жилы дрогнули, и он невольно почесал шею отросшими ногтями. Вдобавок пересохло во рту. Уже выпил второй графин яблочного сока и почувствовал тяжесть внизу живота. Надо было посетить нужник. А как отойдешь, а вдруг Ильич позовет? Что скажет Фотиева, что пошел в нужник, вот те и красный генерал. Он сидел в удобном кресле и тянулся к стакану с жидкостью и в тоже время боялся, что пустит в штаны.

— Может вам апельсинового сока подать? Ильич любит и этот сок, — сказала Фотиева, которая выползла как из тени и ту же протянула стакан с апельсиновым соком.

— Благодарю вас, но я уже так много выпил, что мне теперь надо искать то место, которое все ищут, после употребления такого количества сока.

— Будьте проще, генерал, пойдемте, я вам покажу. Не стесняйтесь дамы. Наш Владимир Ильич дал свободу народу, отменил стыд, а равно и половые связи. Сейчас по Москве молодые люди ходят совершенно голые и совокупляются прямо на улицах, да еще поют революционные песни при этом. Часто бывает так, что девушка, она совершенно обнаженная, заключает банан в ладошку и требует, чтобы партнер сначала спел партийный гимн. Здорово, не правда ли. Дано указание слабому полу не отказывать мужчинам в совокуплении. И это правильно, это свобода. Ни в одной стране…короче, я не буду требовать исполнения партийного гимна, но вы сначала…

— Вы знаете…, я того, я не выдержу, покажите, пожалуйста, нужник, как можно скорее. А как я явлюсь к Ильичу в мокрых штанах? Он меня накажет.

— Вон возьмите графин и опорожнитесь, я потом вынесу и вылью. Заодно может…того…, знаете, как это бывает, поладим, а генерал? По секрету вам скажу: Ильич уже ни на что не способен. Уже и Инесса ему не то надоела, не то осточертела.

Тухачевский слушал, отвернувшись, не зная, что ответить Фотиевой. В это время в дверях показался Ленин.

— А, батенька, а я вас жду. У вас плохие новости? но я и так все знаю. Заходите, я вас познакомлю с новыми методами допросов непокорных крестьян.

— Владимир Ильич…, того…много сока выпил, пока вас ждал, знаете, волновался, горело все внутри. Вы уж извините! мне бы забежать…посетить, и я тут же вернусь.

— А, генерал, возьми утку, я ею пользуюсь, особенно во время заседания Политбюро, нервничаю, отвернись в угол и освободись, а потом занимай кресло. Это царское кресло, оно стало пролетарским — золотое пролетарское кресло.

Вот-вот, садитесь сюда и слушайте и, если Фотиева успеет отпечатать, возьмете с собой. Эти параграфы я сочинил сегодня ночью. Не спиться, арихи важные мысли мешают спать, батенька, вот в чем дело и так первый параграф.

— «Граждан, отказывающихся называть свое имя, расстреливать на месте, без суда.

Ну как, батенька, подходит? Ведь чем больше мы расстреляем по поводу саботажа, тем лучше. Параграф второй:

Селениям, в которых скрывается оружие, властью на местах объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае не сдачи оружия.

Параграф третий:

— В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье.

Параграф четвертый: семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и высылке из губернии, имущество ее конфискуется, старший работник в этой семье расстреливается без суда.

— Пятое: семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитов, и старшего работника этой семьи расстреливать на месте без суда.

— Шестое: в случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать или разбирать.

— Последнее: настоящий Приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно». Ну как, батенька? Немножко, коряво, но зато железно и беспощадно. И несколько мягковато. Вы как человек военный должны знать, что есть много способов умерщвления врага. Самый простой способ пустить пулю в затылок, но ведь можно и по частям. Скажем, прострелил руку, а потом отрубил. Можно отрезать то, что болтается между ног и запихнуть в рот и только потом расстрелять, как это делает наш активист Землячка в Крыму. Когда уничтожают врагов, никто не спрашивает, какие методы применяются, не так ли? Этот хохол Антонов-Овсеенко наговорил мне кучу глупостей, я ничегошеньки не понял, кроме того, что вы потеряли семь тысяч отборных бойцов. Расскажите, как это было! Крови, должно быть, много? выстрелы, крики, вздохи. Это, это как музыка Бетховена. Я тоже пошел бы сражаться, да Политбюро не разрешает, хотя я был бы неплохим бойцом. Я бы переоделся, поскольку я люблю конспирацию, и из-за угла палил бы, палил, палил. Ну как, батенька?

— Владимир Ильич, наши бойцы сражались храбро. Мы почти разгромили двадцатитысячную хорошо вооруженную армию противника, но силы были неравны. Лично я уничтожил свыше шестидесяти бандитов. Кого порубил саблей, кого пострелял из карабина. Одно знамя отобрал, да оно осталось в Тамбове в ГубЧека. И мне попало по голове, но я встряхнул головой и прозрел, а коли так, сабля пошла в ход.

— Довольно, генерал. Тебе нужно стотысячную армию иметь, чтоб покорить или даже уничтожить этих непокорных насекомых, кулаков, середняков и прочую сволочь. Я уже не раз говорил: гусский мужик сволочь, он террорист, он лентяй, работать не хочет, любит украсть и, вообще…, он подлежит переселению, уничтожению. Нам нужен новый, пролетарский мужик, тот, на спине которого мы делали революцию. Все, какие, батенька, просьбы.

— Кроме газа мне нужно оружие, много вооружений.

— Минутку… Фотиева, вызови Бронштейна.

— Я здесь, — откликнулся Бронштейн из-за азанавески.

— Сколько мы можем дать генералу Тухачевскому? перечисли, пожалуйста.

— Сорок пять тысяч штыков, десять тысяч сабель, 463 пулемета, 63 артиллерийских орудия, 4 броневых автопоезда, 5 авто бронетранспортеров, 2 авиаотряда, 100 баллонов с газом.

— Очень хорошо. Ты доволен, батенька. Надо уничтожить этих кулаков. Кулаки не наши, кулаки не с нами. Ты, батенька, умеешь обращаться с этим оружием?

— Может, какую брошюрку бы проштудировать, у вас она должна быть, Владимир Ильич.

— Она есть, — сказал Ленин, извлекая потрепанный журнал на русском языке. — Посиди в приемной, ознакомься, вернешь потом. А химические снаряды ты получишь и инструкторов, у меня же еще остались друзья в Германии. Все, через два часа жду тебя.

Тухачевский склонился над брошюрой, впился глазами и не заметил, как прошло два часа, как он уселся в приемной и не двинулся с места.

«Употребление ядовитых газов во время первой мировой войны берет свое начало с 22 апреля 1915 года, когда германцы сделали первую газовую атаку. Они применили баллоны с хлором, давно и хорошо известного газа.

14 апреля 1915 года у деревни Лангемарк, недалеко от малоизвестного в то время бельгийского города Ипр, французские подразделения захватили в плен немецкого солдата. Во время обыска у него обнаружили небольшую марлевую сумочку, наполненную одинаковыми лоскутами хлопчатобумажной ткани и флакон с бесцветной жидкостью. Это было так похоже на перевязочный пакет, что на него первоначально просто не обратили внимание. Видимо назначение его так и осталось бы непонятным, если бы пленный на допросе не заявил, что сумочка — специальное средство защиты от нового „сокрушительного“ оружия, которое немецкое командование планирует применить на этом участке фронта.

На вопрос о характере этого оружия, пленный охотно ответил, что понятия о нем не имеет, но вроде бы это оружие спрятано в металлических цилиндрах, которые врыты на ничейной земле между линиями окопов. Для защиты от этого оружия необходимо намочить лоскут из сумочки жидкостью из флакона и приложить его ко рту и к носу.

Французские господа офицеры сочли рассказ пленного бредом сошедшего с ума солдата и не придали ему значения. Но вскоре о таинственных цилиндрах сообщили пленные, захваченные на соседних участках фронта. 18 апреля англичане выбили немцев с высоты „60“ и при этом взяли в плен немецкого унтер-офицера. Пленный также поведал о неведомом оружии и заметил, что цилиндры с ним врыты на этой самой высоте — в десяти метрах от окопов. Английский сержант из любопытства пошел с двумя солдатами в разведку и в указанном месте действительно нашел тяжелые цилиндры необычного вида и непонятного назначения. Он доложил об этом командованию, но безрезультатно.

Загадки командованию союзников в те дни приносила и английская радиоразведка, расшифровывавшая обрывки немецких радиограмм. Каково же было удивление де шифровальщиков, когда они обнаружили, что немецкие штабы крайне заинтересованы состоянием погоды, куда в какую сторону дует ветер.

В одной радиограмме упоминалось имя какого-то доктора Габера.

Если бы англичане знали, кто такой доктор Габер! Мало кто знал, что по одному мановению руки этого нескладного штатского человека в считанные минуты будут умерщвлены тысячи человек.

Габер находился на службе у германского правительства. Как консультанту военного министерства Германии ему было поручено создать отравляющее вещество раздражающего действия, которое заставляло бы войска противника покидать траншеи.

Через несколько месяцев он и его сотрудники создали оружие с использованием газообразного хлора, которое было запущено в производство в январе 1915 г.

Хотя Габер ненавидел войну, он считал, что применение химического оружия может сохранить многие жизни, если прекратится изматывающая траншейная война на Западном фронте.

Выбранный для атаки пункт находился в северо-восточной части Ипрского выступа, на том месте, где сходились французский и английский фронты, направляясь к югу, и откуда отходили траншеи от канала близ Безинге.

Все очевидцы, описывая события того жуткого дня 22 апреля 1915 г., начинают его словами: „Был чудесный ясный весенний день. С северо-востока дул легкий ветерок. Ничто не предвещало близкой трагедии, равных которой до тех пор человечество еще не знало.

Ближайший к немцам участок фронта защищали солдаты, прибывшие из Алжирских колоний. Выбравшись из укрытий, они грелись на солнце, громко переговариваясь друг с другом. Около пяти часов пополудни перед немецкими окопами появилось большое зеленоватое облако. Оно дымилось и клубилось, ведя себя подобно „кучам черного газа“ из „Войны миров“ и при этом потихоньку продвигалось к французским окопам, повинуясь воле северо-восточного ветерка. Как уверяют свидетели, многие французы с интересом наблюдали приближающийся фронт этого причудливого „желтого тумана“, но не придавали ему значения. Вдруг они почувствовали резкий запах. У всех защипало в носу, глаза резало, как от едкого дыма. „Желтый туман“ душил, ослеплял, жег грудь огнем, выворачивал наизнанку.

Не помня себя, африканцы бросились вон из траншей. Кто медлил, падал, охваченный удушьем. Люди с воплями носились по окопам; сталкиваясь друг с другом, падали и бились в судорогах, ловя воздух перекошенными ртами.

А „желтый туман“ катился все дальше и дальше в тыл французских позиций, сея по пути смерть и панику. За туманом стройными рядами шествовали немецкие цепи с винтовками наперевес и повязками на лицах. Но атаковать им было некого. Тысячи алжирцев и французов лежали мертвые в окопах и на артиллерийских позициях“.

Никакой самый мужественный человек не мог устоять перед подобной опасностью.

Среди нас, шатаясь, появились французские солдаты, ослепленные, кашляющие, тяжело дышащие, с лицами темно-багрового цвета, безмолвные от страданий, а позади их в отравленных газом траншеях остались, как мы узнали, сотни их умирающих товарищей. Невозможное оказалось возможным.

„Это самое злодейское, самое преступное деяние, которое я когда-либо видел“- вспоминал очевидец.

Происшествие наделало много шума, и уже к вечеру мир знал, что на поле боя вышел новый участник, способный конкурировать с „его величеством — пулеметом“. На фронт бросились химики, а к следующему утру стало ясно, что впервые для военных целей немцы применили облако удушливого газа — хлора. Утешало лишь то, что спастись от хлора несложно. Достаточно прикрыть органы дыхания повязкой, смоченной раствором соды или гипосульфита и хлор не так страшен. Если же этих веществ нет под руками — достаточно дышать через мокрую тряпку. Вода значительно ослабляет действие хлора, растворяющегося в ней. Многие химические заведения кинулись разрабатывать конструкцию противогазов. Свои шарфы, чулки и одеяла они мочили в лужах и прикладывали к лицу, закрывая рот, нос и глаза от едкой атмосферы. Некоторые из них, конечно, задохнулись насмерть, другие надолго были отравлены, или ослеплены, но никто не тронулся с места. А когда туман уполз в тыл и следом двинулась немецкая пехота, заговорили канадские пулеметы и винтовки, проделывая в рядах наступавших, не ожидавших сопротивления, громадные бреши».

Все последующие действия Ильича-палача свидетельствуют о том, что он осознанно, а может, неосознанно делал то, что предписывали еврейские мудрецы того времени и прошлых веков в своих поучительных талмудах с конечной целью уничтожения других народов во имя хи мерного всеобщего еврейского царства. Вот цитата, может быть не совсем удачная, из одного из еврейского Талмуда:

«Естественным врагом евреев была и есть христианская церковь; поэтому мы должны всеми силами стараться внедрять в нее идеи свободомыслия, скептицизма, раскола и сектантства; мы должны возбуждать всякие ссоры и междоусобия среди различных ветвей христианства. В логической последовательности начнем с духовенства, объявим ему открытую войну, будем навлекать на него подозрения, клевету и насмешки, прилежно следя и разоблачая скандалы их частной жизни…»

В цитате прямо не говорится о способах истребления не евреев, а только о ссоре, о том, как поссорить народ внутри христианства, а батюшка Ленин, без всяких ссор приступает к конечной цели — уничтожению своего народа, православных христиан. Причем, это уничтожение он возводит в ранг государственной политики, вот в чем его гениальность и мудрость. В этом смысле Ленин еврей в десятой степени для каждого маленького еврея, мечтающего о всеобщем еврейском царстве.

Маршал Тухачевский во главе сто тысячной Красной армии, вооруженной до зубов, двинулся в сторону Тамбовской губернии на подавление заклятых врагов ленинской модели общественных отношений — крестьян, добывающих хлеб своими руками и снабжавших Россию продовольствием. Только психически нездоровый человек мог пойти на эту дикую акцию, — сознательно спровоцировать голод в стране, ввести продуктовые карточки и таким образом приучить людей к рабству и возврату крестьянства к крепостному праву, отмененному в 1861 году.

В армии Тухачевского было несколько самолетов, большое количество танков и огромное количество стрелкового оружия. Все это было направлено против крестьянских бунтов, которые сопротивлялись грабительской продразвёрстке.

Бандитский расстрел около двух тысяч крестьян села Осиновка облетел всю крестьянскую Россию, но обитатели Тамбовщины решили не сдаваться бандитам.

Удивительный русский мужик: он без страха с вилами в руках пойдет грудью вперед на дуло пулемета и отдаст Богу душу в знак протеста против своего унижения, если его до этого доведут. Народный герой — Герой крестьянской России Антонов собрал 70 тысяч бойцов, поставил под ружье, оставленное, точнее подаренное один из царских генералов. Теперь народные повстанцы могли противостоять бандитам не только с вилами в руках.

Такие села как Кареевка и Богословка были выделены для массовой экзекуции на совещание тройки в составе Антонова-Овсеенко, командующего войсками Тухачевского и чекиста Мосиондза. Это крупные села. Этим сёлам выносится особый приговор и проводится массовый террор, поскольку жители этих двух сел совершают преступления перед трудовым народом.

Четвертого июля головорезы расстреляли 21-го мужчину села Кареевки, 5 июля расстреляно 15 человек мужского пола и 200 человек членов их семей: жены, старухи, старики, дети, в том числе и грудные на виду у остальных граждан. Но жители Кареевки не дрогнули. Тогда Овсеенко был разработан особый план — план поджога домов вместе с жителями. Но для этого необходимо было заколотить досками двери домов и окна, через которые несчастные могли бы покинуть горящий дом и спасти свои жизни.

— Я предлагаю отобрать сто человек из состава бойцов нашей славной Красной армии, переодеть их в гражданскую одежду, выдать им топоры, молотки, пилы и двадцать ящиков гвоздей, — заговорил Антонов-Овсеенко, окуривая своих подельников клубами дыма из самокрутки. — Но, — он сделал ударение на этом слове и высморкался, — но наши посланники не должны говорить, кто они такие и откуда. Тут надо как учит Владимир Ильич, соврать, потому что «правда» — это буржуазная закавыка, а ложь оправдывает средства. Знацца, им надо сбрехать, надо сказать: мы свои из леса народные мстители, ваш муж находится в ополчение народного гнева. И тады им поверят и скажут ладно, заколачивайте нас, а мы бум смотреть, шо творится на дворе. Их работа должна…, а забыл. Они должны сказать, что пришли заколачивать дома с целью дезинформации армии Тухачевского, дескать, все ушли, дома заколотили и они пустые. Работа должна быть к 12 дня завершена, а потом наша армия с факелами спокойно начнет их поджигать.

План оказался хорошим, понятным, добавить было нечего. Единственное: председатель ВЧК Мосиондз предложил назвать этот план ленинским и утвердить.

Утром на рассвете следующего дня переодетые пролетарии и евреи западных стран, которые несли ящики с гвоздями, молотки, доски, а также сидели в качестве извозчиков, расположились у домов и стали стучать в двери. Многие из них знали имена хозяек, что упрощало доступ в чужой дом.

Красноармеец Русофобчик постучал ручкой молотка в массивную дверь три раза. Но никто не отозвался. Время было такое, когда сон самый крепкий и глубокий. Русофобчик на себе испытал его в молодости, когда надо было идти в поле работать, мать его тормошила, он как-будто просыпался, но тут же, падал и снова засыпал.

— Гм, — сказал он себе, — точно, как я в детстве и подошёл к окну. Тут он согнул средний палец и постучал в оконное стекло. За занавеской что-то зашевелилось.

— Мария, подъем! Я от твово мужа Василия, он прислал заколотить досками двери и окна, шоб оммануть красноармейцев. Увидят заколоченный дом, подумают: никого нет, и уйдут, откуда пожаловали. Ты там, тово, если надо по нужде, выходи, а то потом нейзя будеть до самого вечера. А вечером придут ваши мужики и заберут вас всех в лес.

Мария все слышала, поверила и махнула рукой. Она машинально проверила троих детишек, они все спали. Незваные гости стали громыхать, приколачивать доски к входной двери, а потом принялись за окна. На двух окнах разбились стекла, но добрые люди стали заколачивать и то место, где стекло вылетело полностью.

«Гм, что бы это могло быть», подумала Мария и, повернувшись на правый бок, тут же засопела. В этот раз она спала крепче обычного и проснулась только, когда Василек, мальчик семи лет, стал щекотать соломинкой под ее носом.

— Хи…хи, — произнёс он, увидев, что мать открыла глаза и убежал к себе.

Уже был двенадцатый час. Мария вскочила и бросилась готовить завтрак детворе. А их было трое: два мальчика и девочка, мал, мала, меньше.

Она попыталась открыть окно, но это оказалось невозможно, и тут она почувствовала запах гари.

— Батюшки, что это? — произнесла она и вскрикнула от ужаса. В щель между досками она увидела, что дом напротив, дымился со всех сторон. Это поджёг, это обман, это подлость. Вот до чего дошли эти изверги рода человеческого. Дом напротив еще не полыхал, он только дымился, огонь как бы набирал силу и если огонь не потушить, он через час начнёт полыхать.

Она стояла, как каменная, думала мучительно и напряженно, ища выхода, но выхода не было: смерть окружала ее с детьми и передавалась запахом гари через разбитое и заколоченное досками окно.

Ее обступили дети, это та сила материнской любви, которая заставляла ее искать спасения для детей и отогнать приближающийся конец.

— Мама, кусать! Мы не кусали узе три дня, — говорила маленькая Оля.

— Да, мама, правда, сколько можно стоять, — подтвердил самый старший Василек. — Это мы что, горим?

— Да тише ты! Никто не горит, ничего не горит. Я сейчас, а ты, Васька, будешь моим помощником. Срочно топи плиту, сделай яичницу, а мне нужно в погреб. В погреб, ты слышишь, в погреб. Не пугай маленьких, договорились? Вот умница, — сказала мать и поцеловала его в лоб.

Но Василек уже уловил: мать плачет, значит, что-то не так. Он приказал младшим лежать, а кто встанет без разрешения получит по заднице.

— А я писать хоцу, — сказала маленькая Оля.

— Вон ведро в углу, дуй. А ты, Вань вставай, будешь мне помогать. У нас дрова, щепа есть?

— Полно, вчера натаскал по-твоему же заданию.

— Ну и молодец. Тащи к плите.

Мария в бешеном темпе стала скидывать одеяла, подушки и даже принялась разбирать железную кровать и спустила спинки в подпол.

Вскоре погреб превратился в большую комнату, даже отверстие для притока воздуха от сырости было в самом низу. А вот воды не хватало. Одно ведро и то неполное. Вода — жизнь. Кончится вода — кончится жизнь, подумала Мария и первый раз присела на собранную кровать.

— Мама, дома горят вокруг! — громко крикнул Василек. Это что и мы будем гореть?

— Уже горим, — сказал Ваня. — Мама, мы тебе оставили, иди, перекуси.

К вечеру снесло крышу. Крыша сгорела раньше всех. Как на беду, поднялся ветер, и пламя усилилось. Та же участь постигла и другие дома. Затем стал обрушиваться потолок и пошли рушиться стены. Что делали люди в других домах, Мария не знала. Они забрались в погреб и молились в темноте — мать, Василек и Ваня, а маленькая Оля тихо плакала, расположившись в углу на влажном песке.

Ветер принес дождь, а позже начался ливень. Он продолжался долго. Бандиты отсиживались в занятых национализированных домах и курили самокрутки. По мнению маршала Тухачевского, деревня Кареевка сгорела полностью и ее обитатели тоже. Но пока кое-где дымятся дома, писать донесение Ленину не стоит. Следует детально разобраться и попросить фотографа, чтоб сделал снимки обгоревших трупов. Для Ленина это манна небесная.

На третий день рано утром, также на рассвете, Марию с детьми забрали представители народного ополчения и увели в лес, где были сосредоточены основные силы сопротивления.

13

С донесением в Москву товарищу Ленину об успехах карательной операции отправился Антонов-Овсеенко. Ленин принял его вне всякой очереди, но беседа была короткой и в основном наставительной.

— Газом травите их, газом, это архи важно, поскольку газ — это новое оружие в борьбе с неприятелем. Наши друзья немцы применяли газ, весьма удачно и по старой дружбе поделились секретами и не только, но и баллонами, наполненными газом. Это безотказное оружие Смерть наступает мгновенно. Что делать если мировая буржуазия не желает сдаваться на добровольных началах.

— Владимир Ильич…

— Голубчик, потом, потом. Я должен выслушать товарища Сталина, он только что вернулся из Царицына, завтрашнего Сталинграда, он там применяет новые методы, подвешивает непокорных вниз головой и так держит в течение суток. А вот он, легок на помине. Коба, заходи, докладывай, а вы, Антончик, голубчик…прощайте, увидимся ещё. Как только будет что-то новое, приезжайте, не задерживайтесь, я с удовольствием вас выслушаю. А, вот что. Сгоревшую деревню сравняйте с землей, засейте овсом, ещё не поздно, только июль на исходе…, она эта деревня должна исчезнуть с лица земли без следа, вы меня понимаете. Коба, садись.

Антонов-Овсеенко расстроился, зашел в один недавно открывшийся пролетарский ресторан и напился до скотского состояния. Он все требовал развлечений и наркотиков, но их не оказалось. Он выхватывал револьвер, грозил директору:

— Ежели, твоя мать, бл… не уважит красного наркома, примешь смерть…от маршала. Давай, дуй, и шоб все было.

Бедный директор ноги в руки и за наркотиками. И достал, а полпред накурился, успокоился и заснул в кресле.

Теперь на очереди было село Богословка. Опять же собралось Политбюро, состоящее из трех человек, так называемая тройка: Тухачевский, Мосиондз и Антонов-Овсеенко.

— Знацца, так, — начал свою речь Овсеенко, — Ленин встретил меня с распростёртыми объятиями, расцеловал, посадил рядом с левой стороны и горовит: батенька, как я вам рад. Докладайте об успехах по порядку, это важно для истории. Тут я и грю: Владимир Ильич, наша тройка держит руку на пульсе. От меня не пахнет горелым человеческим мясом? Это мясо кулаков, мы их поджарили малость. Ильич стал принюхиваться и грит: что-то есть такое, непонятное. И вдруг:

— А вы привезли хоть одну поджаренную ногу…молодой кулацкой дочери?

Я растерялся…

— Да, грю, но она осталась в самом Тамбове. Дадите команду, — завтра поджаренная нога молоденькой бандитки будет у вас.

— Да нет, не стоит, я человек скромный, лучше икорки поем, когда этого потребует мировая революция. А что такое икра? Никто не знаеть?

— Ладно, будя брехать, — сказал Тухачевский. — Давайте обсуждать, что делать с Богословкой? Жечь нет смысла. Это лишняя работа, разгребать, боронить, засеивать и всякое такое.

— Давайте будем их лупить кулаками по рожам, а потом веревками, вымоченными в соляном растворе, — предложил Мосиондз.

— О, согласен.

— Владимир Ильич часто произносил слово газы, а шо такое газы, я признаться не совсем того, котелок не определяет, — посетовал Антонов-Овсеенко. — Могет тебе еще раз съездить в Москву, будущий маршал, ты с им…. Короче он сибирский еврей, а ты польский — два сапога пара. Съезди, а? а мы тута с Мосиондзом потрудимся, проведем ишшо один ксперимент.

Крестьяне села Богословка вспоминают:

«Ставили нас рядом… Целую треть волости в шеренгу и в присутствии двух третей лупили кулаками справа налево, а тех, кто делал попытку улизнуть, того извлекали и били плетью».

«По приближении отряда большевиков мужики надевали все рубашки и даже женские кофты на себя, дабы предотвратить боль на теле, но каратели так наловчились, что сразу две рубашки вдавливались в тело мужика-труженика от удара плетью. Отмачивали потом в бане или просто в пруду, некоторые по несколько недель не ложились на спину. Взяли у нас все дочиста, у баб всю одежду и холсты, у мужиков — пиджаки, часы и обувь, а про хлеб нечего и говорить. И вот пошли мужики потом. Шли шесть волостей стеной, на протяжении 25 верст со всех сторон, с плачем, воем жен, матерей, с причитаниями, с вилами, железными лопатами, топорами. Шли на бой с советами».

Крестьяне других волостей, уездов тоже стали покидать свои дома. Исход, в основном, осуществлялся ночью, он проходил очень трудно, и не каждая семья могла выдержать те трудности, которые казались просто непреодолимыми. Надо было взять спящего малыша на руки, а то и двух, надо было четырехлетнего малыша взять за руку, взвалить на плечи мешок с мукой, нагрузить корзину сырыми и вареными яйцами, не забыть соль, столовую посуду, а в хлеву оставалась корова, готовая к отелу, два-три поросенка и многое-многое другое. Взгромоздить все это добро на плечи одной женщине, пусть крепкой, привычной к нелегкому физическому труду, было просто невозможно. Но в самую тяжелую минуту своей жизни, у человека могут появиться неизвестные ему дотоле силы, он может совершить то, что кажется немыслимым в обычных условиях. Да и мозг его работает в десятикратном повышенном режиме.

Женщины, чьи мужья находились в ополчении, у кого не было лошади, оставляли своих малышей в колыбелях, а сами в бешеном темпе взгромоздив мешки с провиантом на свои худые жилистые плечи, убегали в лес. Там, скинув мешок рядом с соседским, возвращались домой, чтобы проверить детей, и снова в лес с очередным мешком.

На рассвете забирали малышей. Те, кому было три-четыре годика, шли за мамой пешком и даже несли свое одеяльце.

Однако скрыться в лесу от ленинских головорезов, было очень трудно. Для приготовления пищи в лесу разжигались костры, от них шел не только запах жареного сала, но и густой дым, сюда же в леса стали возвращаться и защитники Антонова с оружием в руках.

Каратели сразу же обнаружили непокорных, сунулись, но получили по зубам.

На получение ленинской депеши ушло три дня.

— Во имя мировой революции — травить газом! травить и еще раз травить. Травить их, как бешеных псов! Это архиважно, — указывалось в депеше самого гуманного человека на земле Ленина.

К тому времени, когда большевистские каратели задумали бесчеловечную акцию травли газом собственных граждан, войска Токмакова и Антонова были практически разгромлены превосходящими силами противника.

Маршал Тухачевский как настоящий еврей-ленинец был хорошо знаком с теорией Бронштейна-Троцкого о русских бесхвостых обезьянах, которые подлежат безусловному уничтожению, и применял все средства для того, чтобы подавить безоружное крестьянское сопротивление. Кроме того, ему надо было реабилитироваться за поражение в Польше. Поэтому он просто обрадовался, когда узнал, что непокорные крестьяне бросают свои дома и убегают в леса, вслед за ними ринутся разгромленные партизанские отряды Антонова.

В окруженные леса стали выпускать снаряды, начиненные химическим газом, а когда подступали ближе, кидали гранаты с отравляющими веществами. Применялись и такие методы как отравление небольших лесных озер с пресной водой. Матери и дети, старики и мужики, которые еще держали оружие в руках, были просто беззащитны перед этими газовыми атаками. Они использовали влажные тряпки, прикладывая их к носу и рту. Это помогало, но ненадолго. Тяжелее было с маленькими детьми, они быстрее умирали, раньше задыхались.

Невозможно не привести абсолютно лживый приказ Тухачевского, в котором каждое предложение поставлено с ног на голову. Оказывается, каратели — это мирные жители, а крестьяне, что трудились на своей земле от восхода до захода солнца — это бандиты, с ними надо расправиться при помощи газовых атак. Да еще так, чтоб облако удушающих газов, распространялось как можно дальше по всему лесу.

«ПРИКАЗ Командующего войсками Тамбовской губернии N 0116/оперативно-секретный.

г. Тамбов

12 июня 1921 г.

Остатки разбитых банд (крестьян) и отдельные бандиты, сбежавшие из деревень, где восстановлена Советская власть, собираются в лесах и оттуда производят набеги на мирных жителей.

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Леса, где прячутся бандиты (крестьяне), очистить ядовитыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушающих газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая всех, кто в нем прячется.

2. Инспектору артиллерии немедленно подать на места потребное количество снарядов с отравляющими газами и нужных специалистов.

3. Начальникам боевых участков настойчиво и энергично выполнять настоящий приказ.

4. О принятых мерах доложить.

Командующий войсками Тухачевский.

Начальник штаба войск Генштаба Какурин».

Этот дикий приказ, направленный против собственного народа был одобрен главным раввином Лениным и послан Тухачевскому как образец. Маршал только поставил свою подпись.

Коммунистические раввины старательно скрывали свои злодеяния перед русским народом. Они сжигали архивы не только до революционного периода, но и свои собственные. Этот приказ чудом сохранился в одной из церквей, превращенной в конюшню. Огромное количество приказов, распоряжений карателей было сожжено и уничтожено.

Я отдаю себе отчет в том, что любой современный историк, политический деятель с ленинским сердцем внутри, прочитав эти строки, назовет автора сумасшедшим, потому что, такого не было и быть не могло. Боженька Ленин — это образец чистоты и правды, целомудрия и справедливости. Все что он делал — это в интересах человечества, нашего народа…гусского народа.

Каратели были наверху блаженства. Ленин с Троцким и Апфельбаумом устроили древнееврейский танец по этому случаю и готовы были назвать это днем Красной армии, но Апфельбаум вспомнил, что такой праздник уже имеет место быть.

Антонов-Овсеенко с Тухачевским вернулись просто героями в Москву. Тухачевский стал теснить Бронштейна, но довольно осторожно и лукаво: он говорил ему любезности в глаза, а в жизни, когда Бронштейн отлучался для экзекуций населения в другие районы огромной России, плел интрижки. Но ничего не менялось: Ленина и Троцкого связывала слишком крепкая дружба, как в политическом, так и в бытовом плане. Тухачевский кроме этого стал плести интриги среди членов Политбюро и в отношении Иосифа Джугашвили-Сталина. А Сталин, как известно, обид не прощал. Когда Ленин отошел в преисподнюю к своему отцу дьяволу, Сталин подождал несколько лет и спокойно расстрелял маршала Тухачевского как врага народа.

Сам господь Бог наказал маршала за убиенных, отравленных газом безвинных малышей и беременных женщин, немощных стариков, осмелившихся выступить против карателей.

14

Советские историки были лишены возможности отражать события, которые происходили на самом деле, они были привязаны лику земного божка, как старая корова к начавшему подгнивать старому, но все еще крепкому пню; она не дергалась, не мычала, не пыталась освободиться, чтоб пощипать травку вокруг пня, которую не могла достать, будучи привязана толстой веревкой к пню.

На ленинском столе лежала ленинская бумага, ленинская чернильница, ленинское перо, да и рука, тянувшаяся к этому перу, тоже была ленинской, поскольку кровь в руку поступала из ленинского сердца. Куда было деваться? Кому могла прийти в голову крамольная мысль о том, что боженька мог выйти за пределы своей же формулировки «шаг вперед, два шага назад», или там, упаси Бог, произносил совершенно дикие фразы, не свойственные марксизму «чем больше мы расстреляем, тем лучше». А то, что великий, мудрый, безгрешный загнал своих гопников в бараки и там держал их почти полвека…, да этом действительно мог быть бред больного воображения.

— Говорить правду — это мелкобуржуазный предрассудок. Ложь оправдывает средства, — поучал божок своих преданных рабов гопников.

Эта цитата, не взятая в кавычки, но она принадлежит ему, ибо никто в мире не решился бы ее произнести, будучи христианином. Только у древних раввинов такова мораль и такова психология.

И неудивительно, что от кровавых событий ленинских головорезов не осталось почти никаких следов. Каратели, начиная с Ленина, всегда были такими милыми, почти ангелами, отцами нации. Но для того чтобы беспардонная ложь постепенно забывалась, чекисты заметали за собой кровавые следы, тщательно, последовательно и повсеместно сжигали архивы, беспощадно уничтожали свидетелей, подельников, в которых хранились различные распоряжения, приказы об экзекуциях в отношении собственного населения, им надо было скрыть правду от будущих поколений, ибо даже в коммунистическом обществе убийцы не могли быть почитаемы. Но подобно иголке, которая может проскочить сквозь пальцы и затеряться в песке, все же кое-что осталось и выжило. Да и многочисленные записки и распоряжения вождя остались, поскольку их нельзя было сжигать, они считались священными, убирались в особые папки, а папки укладывались на самое дно архивов, и прикасаться к ним любому рабу, было запрещено под угрозой смерти. Возможно, ни один Генеральный секретарь, кроме Сталина не смел, знакомиться с содержанием этих документов. Но Сталин сам был участником экзекуций и даже соревновался с вождем в жестокости и бесчеловечности, ему незачем было ворошить старое. Но бумаги только убрали, а народ не весь вырезали, теория Бронштейна не сработала, поэтому экзекуции божка Ульянова-Бланка вылезают из архивов, как черви из подсушенного дерьма, поневоле становятся достоянием народа, и передаются из уст в уста. И даже часть жителей Тамбовщины остались в живых, хотя Тамбовщина как таковая, была стерта Лениным с лица земли. Даже слово «Тамбов» было убрано из географических карт. Ее название возродилось только в 1935 году, когда божок к этому времени уже превратился в труху, завернутую в специальные пелена и выставленную в Мавзолее.

Одно можно сказать с уверенностью: сопротивление было, геноцид был, химические газы были, — ненависть будет жить в веках.

Умные современные гопники утверждают: никакого народного героя Антонова не было.

Но Саша Антонов был. Это был храбрый и смелый боец, он дорос до начальника штаба Второй армии партизан.

Чекисты, все время получавшие от него по зубам, решили заманить его в свой капкан. Они предлагали ему разоружиться в обмен на амнистию, обещали всякие блага, но он ответил им решительным отказом. Текст письма-ответа свидетельствует, что Антонов был не простым малограмотным крестьянским парнем:

«Я был довольно удивлен, когда от Вас получил письмо. Вы мне пишете: „Если вы сознательный, а мы в этом уверены, вы должны прийти к нам и сдать все имеющееся у вас оружие, а людей своих распустить по домам“. Так вот на что вы надеетесь. Это становится довольно интересно. Так какое оружие вы от нас хотите получить? То, которое добыто нами у вас ценой нашей крови? Для защиты своего имущества и собственной жизни от вас — насильников, разбойников и самозванцев. Это с вашей стороны придумано не умно. У вас еще хватает нахальства и наглости называть нас „бандитами“. Вы оглянитесь кругом и назад, что вы натворили за то короткое время, как самозванцы захватили в стране власть. Кругом одно насилие над нашим народом и сплошное его ограбление с уничтожением ни в чем не повинных людей, будь то старики, дети и женщины. Если взять и собрать все жертвы всевозможных властителей и деспотов, а также всех простых убийц и положить их на чашу весов, а на другую чашу всех убитых вашей подлой рукой, то эта чаша с убитыми и замученными вами людьми с грохотом упадет на стол, перетянув первую. Потому что таких извергов как вы еще никогда не видала наша земля. Посмотрите сами кругом, что вы наделали. Стон стоит от этого. Сплошь грабежи и убийства. От кого летят у крестьян в щепки двери амбаров и ворота, от кого льется народная кровь? Только от вас — самозванцев и хамов. А вы нас зовете „бандитами“. У кого мы отняли его имущество? Тронули ли мы хоть единым пальцем старика, вдову или ребенка? Нет, не тронули. Все это делаете вы, коммунисты, вампиры и кровососы народной крови. Это вы-то не знаете, за что мы боремся против вас? Прошу вас прислать двух или трех представителей вашей Красной армии. Жизнь им гарантирована, как и никакого над ними насилия. И пусть смотрят сами, кто есть кто. Но если вы по-прежнему будете в деревнях и селах убивать семьи наших народных партизан и их детей и жен, от нас пощады не будет.

А. Антонов»

После этого письма каратели сжигали дотла деревни, лишая возможности жителей вернуться в свои дома. А время шло, холода надвигались, силы ополченцев таяли с каждым днем, люди погибали семьями, группами, целыми селами. К огромным человеческим жертвам приводили газовые атаки карателей против крестьянства.

Удушающие газы действовали от 3-х до 15-ти минут. Люди, пытаясь спастись, срывали с себя рубашки, смачивали их водой и через мокрую тряпку дышали. Такой метод защиты спасал многих, в том числе женщин и детей, так можно было выжить и ринуться в бой с карателями. Партизаны так и делали. Они голой грудью двигались на стрекочущие пулеметы, а когда пулеметы замолкали, не щадили головорезов.

24 июня 1922 года в селе Нижний Шибряй Тамбовской губернии погиб вождь последнего крестьянского восстания в России — Александр Антонов. Заболев малярией, он страдал от приступов болезни, вдобавок правая рука в результате ранения плохо заживала и не работала. Вместе с братом Дмитрием он отбил отряд из девяти чекистов, которые прибыли их арестовывать. К тому времени сопротивление на Тамбовщине было жесточайшим образом подавлено. Достаточно сказать, что по приказу Тухачевского позиции «антоновцев» обстреливались из гаубиц снарядами с отравляющими газами.

Тем не менее, антоновцы вырываются из рук красных, но на совещании Антонов отпускает своего брата Дмитрия и цвет своего войска, 150 человек. Сам он остается с большинством, с обозом и ранеными. Антонов в лесу. Там проходит совещание, и раненого Антонова вывозят в какой-то лагерь. Он оправляется от ран, и пытается переформировать свои разгромленные войска. Но у него ничего не выходит. Красных много, они захватили большинство населенных пунктов. Антонов, чтобы спасти остатки своей армии, приказывает прекратить открытую борьбу: перейти на конспиративное положение, зарыть оружие и спрятаться до лучших времен. Сам он уходит в подполье на заранее подготовленные базы. Не все подчиняются его последнему приказу, кто-то продолжает борьбу.

Он скрывается на реке Вороне в районе озера Кипец. В конце июля 1921 года большевики выяснили место его пребывания и начинают штурм. Они провели три дневных и одну ночную атаку, но были отбиты. Тогда по позициям Антонова был нанесен авиа удар, артиллерийский удар, а потом позиции были обстреляны снарядами с отравляющими химическими веществами. После этого морально-психологический дух антоновцев был сломлен, и большевики начали прочесывание местности.

Антонов привязывает своего коня к дереву, а сам со сторонниками прячется в болоте несколько дней. Потом уходит в камыши, ныряет под воду, нескольким соратникам велит сдаться красным и сказать, что он мертв. Те так и делают. Какой-то труп опознали как тело Антонова и большевикисворачивают операцию.

Антонов на нелегальном положении. Часть его войск продолжает сопротивление, перерождается в бандитские шайки. Антонов ими не руководит, он скрывается в подполье, у него небольшая собственная сеть. Скрывается он целый год и только к лету 1922 года большевикам удается выяснить, где он находится. Последние два месяца Антонов прятался в селе Нижний Шибряй.

Там не было создано в свое время никакого полка — ни красного, ни антоновского, поэтому в селе спокойно. Многие жители знают, что там скрывается Антонов, они его уважают и помогают ему — снабжают продуктами, ходят в Уварово за лекарствами. Антонов болен, после всего пережитого у него малярия, сохнет от пулевого ранения правая рука, он учится все делать левой рукой.

Антонов скрывается у Натальи Ивановны Катасоновой. Строго говоря, местные жители утверждают, что скрывал его мельник Иванов, а Катасонова помогала мельнику по хозяйству. Там она познакомилась с Антоновым, и у них возник роман, она забеременела.

Большевики прибывают в Нижний Шибряй 24 июня 1922 года и в 8 часов вечера начинают операцию по поимке Антонова. Они окружают дом, где прячется Антонов вместе с братом Дмитрием и местными жителями. Из дома выходит Катасонова, она пытается сказать, что в доме никого нет. Из дома выбегает сосед Ломакин Иван Михайлович — его правнук до сих пор живет в Нижнем Шибряе. Когда большевики пытаются войти, Антоновы стреляют через дверь.

Нападающих было девять — они впятеро превосходили обороняющихся. Команда была составлена из бывших антоновцев, которые хотели заслужить прощение чекистов. Они кидают гранату в дом, но граната взрывается на улице, едва не поранив красных. Братья Антоновы отстреливаются с крыши, поэтому чекисты решают поджечь дом. Дом поджигают, но Антонов человек отчаянный, вырывается из горящего дома и нападает на отряд из девяти противников. Причем так удачно, что один из врагов прыгает через забор, другой уползает в кусты

Антонов уходит из горящего дома, но получает пулю в подбородок. Местные жители утверждают, что он с окровавленным лицом бегал по улицам и кричал: куда коммунисты побежали, я их сейчас перестреляю!

Постепенно братья Антоновы отходят к лесу. Дмитрий ранен в ногу, он хромает, Антонов тащит его на себе. Большевики пользуются тем, что братья идут медленно: забегают через соседний двор вперед и открывают огонь, Антонов погибает.

Большевик завершили свое злодейское деяние на Тамбовщине, при помощи артиллерии, полностью снесли с лица земли села Коптево, Хитрово, Верхнеспасское, отправили на тот свет, выслали в Сибирь свыше миллиона человек. Но на каждое деяние или действие есть противодействие: все семь десятилетий советские вожди вынуждены были покупать заграницей за золото от 15 до 40 миллионов тонн зерна в году, но никто, ни одна паршивая статейка в газете, а лживых коммунистических газет издавалось много, не сочла нужным поблагодарить Ленина за этот королевский подарок, который он оставил своим рабам. Именно его следовало благодарить за это благо, поскольку именно он Ленин-Бланк уничтожил русского хлебороба, кормившего не только Россию, но и продававшего за границу около десяти миллионов тонн ежегодно за то же золото.

Увозят хлеборобов в коммунистический рай

15

Активный революционер, правая рука Ленина Лейба Бронштейн, вел тайные записи карандашом в блокноте, который никому не показывал. Даже Ленину. Поскольку уничтожению русских он придавал первостепенное стратегическое значение, то цифры, которые можно было округлить и заложить в своей кипящей котелок, он не записывал в блокнот в целях безопасности. Но таких цифр набралось много.

Сразу же после переворота заработал мясник Дзержинский: он выдавал на гора 50–60 жертв ежедневно, и каждый день докладывал Ильичу, который всякий раз награждал его аплодисментами, приговаривая: вы заняты стратегическим делом, добивая остатки Петроградской буржуазии, которая в любой момент может поднять голову, да еще показать нам кукиш. Рука не устает, батенька? ну-кось покажите ладонь правой руки, о она у вас, как у лесоруба. Это откат при выстреле из пистолета. Может, пулемет, а?

Такие разговоры проводились только с глазу на глаз, и Володя даже с Инессой не делился секретами всяких там балачек, касающихся жизни бывших сенаторов царского режима.

— Все, батенька, иди отдохни. А, китель прикажи почистить: кровь на нем светится, застывшая уже. Надо быть аккуратнее, а то могут наградить тебя какой-нибудь кличкой. Все, батенька, дуй, то есть, бывай. Аухвидерзейн!

— Лейба, у тебя что-то есть, ну-ка признавайся, экий ты хитрый прохвост.

Лейба достал из внутреннего кармана документ, отпечатанный в типографии на тонкой бумаге, сложенной вчетверо. Копии этого короткого талмуда, а точнее программы Лейбы Бронштейна были распространены среди членов Политбюро после захвата власти. Ленин знал о нем, но молчал, справедливо полагая, что друг Лейба сам принесет и покажет, и еще обоснует. И Лейба уже три раза приходил и все совал под нос другу свою программу.

Ленин выслушал его, затем нахмурился, сощурил левый глаз и сказал:

— Лейба, я обеими руками «за». Ты знаешь, я ненавижу русских. Русский мужик — дрянь, пролетарская сволочь. Но он может исполнять роль раба. А рабы нам нужны, Лейба. Если мы уничтожим всех русских, с кем мы тогда останемся, скажи? Мировой революции пока у нас нет, даже не светит. Если бы…если бы она произошла, и мы бы имели мировое пролетарское государство, нам бы ничего не стоило бросить этот бесхвостый народ на полное уничтожение. А так… придется и с ними трудиться в невероятных условиях, а куда деваться?

Как только настанет благоприятное время, мы вернемся к этому вопросу. Пока не торопись торопись, отложи пока. Нас и Европа может не понять. Ну-ка прочти мне вслух, я лучше воспринимаю.

Лейба обрадовался, надеясь, что Ленин одобрит его план, он тут же встал, пригладил пейсы, и начал читать.

«Русский народ нам нужен лишь как навоз истории.

Россия — наш враг. Она населена злыми бесхвостыми обезьянами, которых почему-то называют людьми…

Нет ничего бездарней и лицемер ней, чем русский мужик.

Мы должны превратить Россию в пустыню, населённую белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока.

Разница лишь в том, что тирания эта будет не справа, а слева, не белая, а красная. В буквальном смысле этого слова красная, ибо мы прольём такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн.

Крупнейшие банкиры мира из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами.

Если мы выиграем революцию, то раздавим Россию и на погребальных обломках её укрепим власть сионизма, станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть.

Путём террора, кровавых бань мы доведём русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния…

А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы умеют ненавидеть всё русское! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию — офицеров, академиков, писателей!..»

— Недурно, но не ко времени, Лейба.

— А Тамбов? — спросил Лейба, зная, что Тамбов уничтожают, крестьян сжигают живьем в заколоченных домах, а потом начнут травить газом.

— Что Тамбов? Тамбов надо уничтожить полностью, стереть с лица земли, убрать с географических карт и со всех справочников. И это уже делается… по моему распоряжению. Его уже нет, и не было, Лейба! не было такой территории. Дай там команду и проследи. Мои указания — закон. Не забывай, Лейба. К тому же восстание полностью подавлено. Отравляющие вещества сработали на славу. Больше отравляющих веществ, больше. А крестьяне…они сами сдались, особенно те, что были в лесу, когда их травили газами. Мы можем уничтожить 50 % населения России, но не больше, Лейба. Работать некому будет на наших заводах. Кстати, я тут подготовил решение ВЦИК, оно звучит так: «Признать государственно- необходимым вывоз хлеба до 50 миллионов пудов». Германия ждет наш хлеб, за саботаж расстрел.

— Но у нас в стране назревает голод, он практически уже начался, — сказал Троцкий, довольно потирая руки.

— Голод? Ха! это архи важно. Голод мы заставим работать на себя, на мировую революцию, Лейба.

— Как это, великий и мудрый? — удивился Лейба и даже подчеркнул свое удивление, стараясь сделать приятное своему боссу.

— Гм, очень просто. Все гениальное просто, Лейба, учись, пока есть, у кого учиться.

Ленин встал, заложил руку за жилетку и стал расхаживать по кабинету. Лейба всегда создавал ему хорошую компанию. Когда он сидел в его кабинете, Ленину казалось, что мировая революция, на которой он был буквально помешан, должна совершиться.

Но тут ворвался Коба.

— Ваша мат, блат, у мэнэ не хороший новост. На Грузий кушат нэчэго. Кто виноват, ти Лейб? Зарэжу. Блат буду, зарэжу. Надо постановлэний ЦИК. Илич, дорогой, выдели один тысяч тонн зерна на Грузий. Моя вэрнутся на Царэцэн и тэбэ вернут два тысяч тонн.

— Фотиева! кто у нас министр сельского хозяйства, Муцельсон? Передай распоряжение послать в Грузию 1500 тонн зерна, а грузины сами обмелят на муку. Все, Коба! ты там про голод ничего не слышал.

— Моя слышат, но то симулянт, — сказал Коба и ушел. Коба не любил Бронштейна, он чувствовал в нем будущего соперника и ревновал. А ведь никто так много денег не дарил Ленину на мировую революцию, как он. Ведь никто не знает и никогда не узнает, сколько банков он ограбил кроме Тифлисских, и сколько чемоданов отправил в Швейцарию задолго до революции.

— Итак, на чем я остановился? а, на голоде. Голод… это когда есть нечего, гм, а ведь можно и потерпеть. Пролетариат терпит, а почему бы кулакам не потерпеть? Я тоже иногда думаю по морить себя голодом, врачи советуют, но мои близкие возражают и… суют мне всякие деликатесы, икру там, копченый угорь, молодую индейку, телячьи языки и все такое прочее, отобранное у богатеев.

— А что мы будем кушать, когда кулаков и капиталистов вырежем и отравим их газом, как наш генерал Тухачевский сделал это в Тамбовской области? — спросил Лейба.

— Лейба, запомни — Тамбовской губернии уже нет, ее нет на карте. А по твоему вопросу я думаю так: сами богатеть начнем…за счет пролетариата, и… это архи важно, голод побуждает нас провести экспроприацию имущества монастырей, храмов и церквей. Там же все блестит золотом. Ты синагогу посещал?

— Только в детстве, — признался Лейба. — Но, Ильич, нам синагоги нельзя трогать, это же, наши святыни.

— Не переживай, я трогать синагоги не стану. По крайней мере, сейчас. А там посмотрим. А, еще. Когда мы с буржуями и кулаками покончим, мы двинемся в другие страны…, обойдем Польшу, двинемся в Германию, наши доблестные войска во главе с тобой и Тухачевским освободят немцев от капиталистического ига, и мы там начнем устанавливать советскую власть. Ты думаешь, там некого экспроприировать? Как бы ни так! У них полно колбасы. Начнем колбасу есть и пивко попивать, и славить вождя мировой революции, то есть меня. Так что пусть наши кулаки пухнут от голода.

Вскоре вошла Фотиева с кипой бумаг.

— Владимир Ильич, срочные бумаги. В южных районах крестьяне гибнут от голода, они вас просят…

— А меня все теперь просят. Положи на стол. Я завтра или послезавтра просмотрю на досуге, если такой досуг будет. А пока сочини просьбу о помощи. Я подпишу, так и быть подпишу. Не хочется унижаться перед капиталистами, но ничего не поделаешь.

— Кому писать прикажете?

— Американскому президенту. Мы их подводили несколько раз, а потом, осознав ошибку, прекратили. Возможно, надо было извиниться, но… перед кем, перед капиталистами? Да, ни за что в жизни. Короче, сочини письмо и после моей подписи передай в американское посольство в Москве.

— Банку черной икры и две чашки кофе со сливками, — приказал Бронштейн.

— Лейба, ты дневник ведешь?

— Признаться, иногда.

— И что ты туда записываешь?

— Ну, всякое такое… в основном, встречи с вами, форумы всякие там, кто и что сказал. Иногда капризные выходки своей второй жены.

— Тогда береги этот дневник. Помни: все, что ты туда заносишь — это государственная тайна. Это архи важно. Наши недоброжелатели не должны докопаться до этих тайн. Веди записи под грифом «совершенно секретно». Твоя баба, на которой ты второй раз женат, не должна просматривать эти записи.

Ленин почесал затылок, стал нервничать, подозрительно смотреть на своего друга, который ему довольно часто преподносил всякие сюрпризы.

— Лейба, честно говоря, я от тебя этого не ожидал. Как мне с тобой теперь держаться, если ты — каждое мое слово фиксируешь в своем дневнике? А может, ты связан с немецкой разведкой? Что мне с тобой делать, скажи? Коба, заходи. Мы с Лейбой все уже обговорили.

16

Первые сводки о голодающих не насторожили, а обрадовали вождя. Вот он ученый Павлов со своей обезьяной, все идет по плану, причем этот план стелется у ног сам, его не надо составлять, согласовывать, назначать руководителей для проведения эксперимента. Надо только ждать, набраться терпения, а потом, когда эти обезьяны привыкнут, когда их сознание прилепится к этому голоду и никто больше не захочет сытой буржуазной жизни, вот тогда, в этих районах появятся люди новой коммунистической формации.

Троцкий с какой-то подозрительной ухмылкой доносил каждый день, у него были свои планы: он убивал русских бесхвостых обезьян, вернее они сами себя убивали голодом. Голод им никто не устраивал, сами себе устроили. Нечего было прятать хлеб по подвалам, где сыро, где зерно покрывалось плесенью, нечего было оказывать сопротивление советской власти, прятаться по лесам. Настоящий пролетарский крестьянин должен находиться в поле…общественном поле, где растут общественные хлеба, рассуждал Бронштейн, переваривая эти мысли в извращенных мозгах.

Несколько иную позицию занимал Иосиф Джугашвили и другие члены Политбюро. Иосиф знал установку Бронштейна превратить Россию в пустыню и заселить ее евреями и не одобрял ее, поскольку где на дне души у него дремала идея захвата золотого кресла после смерти вождя. «С кем же моя будэт работат, если эти два еврея вырежут всех русских?» — думал наедине с самим собой.

* * *

Ленин был хорошим стрелком, идейным вдохновителем массовых убийств, поджога чужих домов, как его прадед Мойше Бланк и всевозможных других экзекуций, но в сельском хозяйстве он ничего не понимал, в развитии страны тоже, сам он нигде никогда не работал, так пописывал жалкие статейки, сочинял никому непонятные талмуды. По своей сути он стал отменным террористом и интриганом. Конечно гопники возвели его в ранг божества. И было за что: он отдал им великую страну с ее несметным богатством на растерзание.

Бездарное руководство страной после захвата власти, привело к массовому голоду и людоедству. И с учением Павлова ничего не вышло: крестьяне умирали семьями, поедали своих детей, не хоронили стариков. Вместо обезьяны в тисках вышла всемирно известная трагедия умирающего народа и чтоб спасти страну, пришлось подключиться и иностранным государствам.

России нужен был правитель, обладающий знаниями во многих областях, имеющий элементарные навыки в руководстве даже маленького коллектива. А что знал Ленин, жалкий иммигрант, живший за границей и писавший малопонятные, никем не читаемые статейки, поругивая капиталистов? Да он был малограмотным чиновником с замашками диктатора.

Что касается других евреев, составивших интернациональную бригаду для захвата власти, так это были сплошные уголовники, либо те, кто конфликтовал с законом. Да, они умели читать и писать, делая по две-три ошибки в слове. Это, как правило, недоучки, изгнанные из учебных заведений за неадекватное поведение.

Ленин, вспомнивший о продразверстке, которая проводилась еще до захвата власти царем, принесла плоды, и прошла гладко, все время шлепал себя по лысине и произносил: ай, да Володя, ай да мудрый человек.

Он был уверен, что продразверстка решит все проблемы с питанием красноармейцев, которые жгут города, наводя в них революционной порядок. Он и подумать не мог, что продразверстка приведет к голодной смерти миллионов крестьян, что сельское хозяйство аграрной страны будет загублено на долгие десятилетия.

Вот одна из сводок ГПУ от 3 января 1922 года:

«…Наблюдается голодание, таскают с кладбища трупы для еды. Наблюдается, детей не носят на кладбище, оставляя для питания…»

Из информационной сводки ГПУ по Тюменской губернии от 15 марта 1922 года:

«…В Ишимском уезде из полумиллиона жителей голодают 265 тысяч. Голод усиливается. В благополучных по урожайности волостях голодают до 30 % населения. Случаи голодной смерти учащаются. На границе Ишимского и Петропавловского уездов развивается эпидемия азиатской холеры. На севере свирепствует оспа и олений тиф».

Об искусственном голоде, в частности в Петрограде, пишет в своем дневнике фрейлина императрицы Анна Вырубова (Танеева): «Большевики запретили ввоз провизии в Петроград, солдаты караулили на всех железнодорожных станциях и отнимали все, что привозили. Рынки подвергались разгромам и обыскам; арестовывали продающих и покупающих».

В последующие годы большевистские фальсификаторы исторических событий не смогли скрыть голод 21–22 годов двадцатого века, не смотря на все меры предосторожности, но они запустили очередную ложь о том, что голод был вызван неурожаем в предыдущие годы, а то, что они грабили крестьян во время продразверстки, как бы забыли. Какой же может быть урожай, если изымалось грабителями все, в том числе и семена, предназначенные для посева?

* * *

Война с собственным народом на фоне голода принесла большевикам огромную победу: свыше пяти миллионов человек стали жертвами голодной смерти. Трудно это передать словами, это можно увидеть на фотографиях, таких редких, оставшихся на руках тех, кто выжил, а те, в свою очередь передавали из поколения в поколение. Это страшные картины. На любую из них без слез не взглянешь: это дети, которые не видели куска хлеба больше года, они забыли вкус молока, они питались мясом своих погибших матерей и отцов, младших братьев. Нередки были случаи, когда родители, обезумев, старались избавиться от лишних ртов.

Эти фотографии — приговор эфемерному коммунистическому раю, а точнее отцу и учителю всех детей Владимиру Ленину. Вот, что он принес на русскую землю, любуйтесь те, кто еще не избавился от еврейского коммунистического рая.

Выжившие дети становились сиротами и пополняли армию беспризорников.

В деревнях Самарской, Саратовской и в особенности Симбирской губернии жители атаковали местные советы. Они требовали выдачи им пайков. Люди съели всю скотину, а затем принялись за кошек и собак, и даже за людей.

Люди продавали все свое имущество за кусок хлеба. В то время дом можно было приобрести за ведро квашеной капусты. Жители городов продавали имущество за бесценок и хоть как-то держались. Однако в деревнях ситуация становилась критичной. Цены на продукты резко взлетели. Голод в Поволжье (1921–1922 гг.) привел к тому, что спекуляция начала процветать. В феврале 1922 года на Симбирском рынке пуд хлеба можно было приобрести за 1200 рублей. А к марту за него просили уже миллион. Стоимость картофеля достигала 800 тысяч рублей за пуд. При этом годовой заработок простого рабочего составлял, примерно, тысячу рублей.

В 1922 году с все увеличивающейся частотой стали поступать в столицу сообщения о людоедстве. Сводки за 20 января упомянули о случаях его в Симбирской и Самарской губерниях, а также в Башкирии. Он наблюдался везде, где был голод в Поволжье. Каннибализм 1921 года начал набирать новые обороты в следующем, 1922 году. Газета «Правда» 27 января написала о том, что в голодающих районах наблюдается повальное людоедство. В уездах Самарской губернии люди, доведенные голодом до безумства и отчаяния, поедали человеческие трупы и своих умерших детей. Вот к чему привел голод в Поволжье.

Каннибализм 1921 г. и 1922 г. был засвидетельствован документально. Например, в отчете члена Волисполкома от 13 апреля 1922 года о проверке села Любимовка, находящегося в Самарской губернии, было отмечено, что «дикое людоедство» принимает там массовые формы. В печке одного жителя он нашел сваренный кусок плоти человека, а в сенях — горшок с фаршем. Возле крыльца было обнаружено множество костей. Когда женщину спросили о том, откуда она взяла плоть, она призналась, что ее 8-летний сын умер, и она его разрезала на куски. Потом она убила и свою 15-летнюю дочь, пока девушка спала. Людоеды времен голода в Поволжье 1921 года признавались, что даже не запомнили вкус человеческого мяса, так как ели его в состоянии беспамятства. Газета «Наша жизнь» сообщала, что в деревнях Симбирской губернии на улицах валяются трупы, которые никто не убирает. Жизни множества людей унес голод в Поволжье в 1921году.

Каннибализм был для многих единственным выходом. Дошло до того, что жители начали воровать друг у друга запасы человеческого мяса, а в некоторых волостях для пищи выкапывали покойников. Каннибализм во время голода в Поволжье уже никого не удивлял.

Весной 1922 года по данным ГПУ в Самарской губернии было 3,5 млн. голодающих, 2 млн. — в Саратовской, 1,2 млн. — в Симбирской, 651,7 тысячи — в Царицынской, 329,7 тысяч — в Пензенской, 2,1 млн. — в Татреспублике, 800 тысяч — в Чувашии, 330 тысяч — в Немецкой коммуне. В Симбирской губернии только к концу 1923 года был преодолен голод.

Губерния для осеннего посева зерновых получила помощь продовольствием и семенами, хотя до 1924 года суррогатный хлеб оставался основной пищей крестьян. По данным переписи, проведенной в 1926 году, население Симбирской губернии сократилось, примерно, на 300 тыс. человек с 1921 г. От тифа и голода погибло 170 тыс., 80 тыс. было эвакуировано и, примерно, 50 тыс. бежало. В Поволжском регионе по самым скромным подсчетам погибло 5 млн. человек.

Позже в Поволжье в 1932–1933 гг. гений всех народов, академик всех наук, доктор, профессор без среднего образования, великий, мудрый, усатый отец всех рабов СССР Иосиф Джугашвили инициировал голод не только в Поволжье, но и в других районах страны. Все проходило по той же ленинской схеме. Евреи, работавшие на прежних должностях при Сталине, возликовали. Их отец иудей Бланк (Ленин) отказался от полного уничтожения русских рабов, а его ученик возобновил тактику Бронштейна.

Ленин потирал руки. Открытие Павлова сработало. Ленин победил. Теперь бесхвостые белые обезьяны были покорены полностью и окончательно: они стали духовными рабами навечно. И плодили рабов, поскольку ленинское духовное рабство внедрилось в их гены. Он доказал своим соратникам, членам Политбюро, что не идея Бронштейна воплотилась, а его — Ленина, и таким образом еще выше поднял свой авторитет. Они теперь открыто стали его восхвалять, и объявили убийцу земным Богом.

А куда было деваться голытьбе, тем же гопникам и прочему пролетариату? Только кричать «ура» и хлопать в ладоши.

17

Апфельбаум-Зиновьев докладывал на одном из пленумов «О состоянии голода в Поволжье». Члены архипелага слушали ужасающие цифры без особого интереса, если не сказать равнодушно: кто чертил крестики-нолики в записной книжке, кто перешептывался, кто посапывал. Один Ильич нервничал. Вроде цифры радовали, рабство постепенно, но неукоснительно внедрялось без каких-либо возражений, без кнута и, главное, без агитации и пропаганды. С другой стороны, голодающие демонстрировали совершенно другое положение дел. Они, молча, голодали, убивали скот и иную живность, а когда все это кончилось, поедали мертвых — детей, стариков и тех, кто добровольно, раньше срока уходил в коммунистический рай, но не сдавались.

Рабочий класс едва держался: продовольственные карточки сплачивали людей, тут хорошо зарекомендовала себя пропаганда, дескать, партия забоится о каждом человеке персонально и активно строит коммунизм.

С другой стороны цифры, которые приводил Апфельбаум, стали раздражать вождя. Разве может такое быть, чтоб вся страна голодала? А кто же будет строить коммунизм?

А Апфельбаум называл одну цифру страшнее другой.

— В районах Поволжья полностью отсутствует медицинская помощь, нет медикаментов, нет продуктов питания, употребление в пищу всякого рода суррогатов и падали больных животных, и даже людей, порождает громадную заболеваемость населения на почве голода. Заболеваемость выражается главным образом в виде крайнего истощения, дизентерии и отеках, опухолях, а также тифа. Многие люди настолько опухли, что совершенно обезличены: руки-ноги, как подушки, лицо налито, едва глаза видны. Есть деревни и села, где все жители лежат в лежку, то есть повально. Заболеваемость выражается в следующих цифрах:

Данные за июль:

сыпной тиф- 159 человек;

брюшной тиф —1515;

дизентерия-5 686;

истощение-2050

Данные за декабрь:

сыпной тиф- 2035;

брюшной тиф-1690;

дизентерия-17031;

цинга-4236;

истощение —16263.

Как видим, данные увеличиваются с каждым месяцем в разы. Это приведет…

— Товарищ Апфельбаум! позвольте вам не позволить вести наклеп на советскую республику, — воскликнул Ленин и направился к трибуне, чтобы удалить докладчика и занять его место. — Ну, допустим, в январе эти люди умрут, ну и что же? они умрут с достоинством… за советскую власть, за то, что мы их освободили от помещиков и капиталистов, на которых они трудились день и ночь практически бесплатно. Хорошо бы еще такой плакат… нарисовать, растиражировать во всех газетах, назвав его так: «Советская власть шагает по Поволжью и по всей Сибири, и по всей стране, включая Украину». Есть у нас художники? А вот один, в углу босой, в рваных штанах. Работайте, товарищ, работайте, зарабатывайте на хлеб. А бравировать какими-то цифрами на заседании Политбюро, это… пахнет уклоном, товарищ Апфельбаум. Ты, Гершон, подвергнешься порке. Лично от меня. Вместо того чтобы прийти в восторг, как умирают русские крестьяне, которым я обещал землю, ты несешь нам тут какую-то мрачную информацию. Снимки у тебя есть?

— Полно, — брякнул бедный Гершон и тут же пожалел, что у него это вырвалось, но уже было поздно.

— У тебя еще снимки?! сжечь! Немедленно! Это провокация, это стремление дискредитировать советскую власть. Нет, не получится, господа! Наши враги на западе могут истолковать их по-своему и не в нашу пользу, не в пользу пролетарской революции, ради которой все мы рисковали жизнью. У меня до сих пор болят шейные позвонки: Лейба всем своим грузом давил мне на эти позвонки во время штурма Зимнего, оберегая вождя мировой революции от всяких случайностей. Он истинный друг, а ты, Гершон, отклонился влево, нет, вправо. Впрочем, садись, Гершон и сиди тихо, как мышь, когда коты рыскают по дому. А я, товарищи, с очередным предложением. Эта смертность… должна послужить для взлета нашего, только что зародившегося государства. Ведь как получается: люди умирают и они умирают с достоинством, а государство остается, и мы руководители этого государства тоже остаемся, чтобы построить коммунизм. Продразверстка нам ничего особенного не дала, мы что-то упустили, где-то недоработали, у нас не хватило бдительности, принципиальности в выполнении приказов свыше, требующих немедленной расправы с кулаками; и только Тухачевский применил газ и подавил кулацкие мятежи. Но это нам принесло потери и даже брюзжание западных газетчиков. А голод принесет нам пользу. Должен принести. Этого требует революция, этого требует народ. И потому во имя всех трудящихся, которых мы освободили и дали им землю, я прошу Политбюро принять решение о национализации имущества церквей, монастырей и всяких там богоугодных заведений, коль мы бога свергли с небес и можем его заменить земным богом на радость мирового пролетариата.

— Кроме синагог, кроме синагог, — завопили евреи, члены Политбюро, массируя те места, где у них раньше росли пейсы…

— Ни синагоги, ни мечети, ни костёлы, ни униатские церкви мы трогать не будем! пусть себе молятся. Я имею в виду православную, русскую церковь как наиболее реакционную. Православие — это… что-то русское, помещичье, что-то реакционное, кулацкое, что-то от русского темного мужика, мы этого мужика называем дрянью, а товарищ Бронштейн, вообще, назвал русских бесхвостыми обезьянами и предложил их уничтожить с последующим заселением освободившейся территории евреями, но я пока предложил ему воздержаться и даже временно снять этот лозунг. Коба, ты с ним переговори как-нибудь на досуге и внуши…

— Моя ему сдэлат харакири, — отозвался Сталин из последних рядов.

Троцкого бросило в жар. Хотя в партийной иерархии сам он числился вторым человеком после Ленина, — он был таким же жестоким и так же признавал первенство еврейской нации над другими народами, и где-то даже старался перещеголять Ленина, — но он стал замечать, что Сталин… этот спокойный, молчаливый грузин, все ближе и ближе подбирается к Ленину и как бы становится его правой рукой. И это происходило независимо от самого Ленина: Ленин не хотел этого, но Сталин, подобно пауку, заманивал Ленина в свои сети, видя в нем жирную муху. Кроме того, любое слово, сказанное в его адрес, которое ему могло не понравиться, Сталин прятал в глубины мозговых извилин, хранил его там до поры до времени, но так, что в любое время мог извлечь это слово, придать ему нужную окраску и превратить его в копье. Если сам Троцкий забывал обидные слова или превращал их в шутку, то у Кобы все происходило наоборот. И это было страшно. Этот молчаливый взгляд говорил о многом, но никто из членов Политбюро не мог точно знать о чем.

И Троцкий вскочил, будто ему шило воткнули в то место, на котором он сидел. Он подошел к трибуне и негромко произнес: подвинься. И Ленин как друг уступил трибуну.

— Товарищи члены Политбюро! наверное, вы все знаете мою установку или, так называемый, девиз в отношении русских и России в целом. С этим девизом я начинал революционную борьбу, но тогда я думал о победе революции во всем мире. В таком случае, что нам стоило пожертвовать одной страной, вернее ее населением для того, чтобы, уничтожив это население, заселить пустующую площадь этой страны нашими евреями? Но оказалось, что такая победа не состоялась, мировой революции не получилось, следовательно, нам приходиться работать с этим народом, который нам безоговорочно покорился. И само собой вышло так, что я ошибся. Я признаю эту ошибку и снимаю свой лозунг. Думаю, что и Владимир Ильич перестанет русских называть дураками. Выходит, так, что каждый из нас может ошибиться, и в целом мы можем допустить ошибку. Вот ты, Кацнельсон. Зачем ты расстрелял несовершеннолетних детей Николая Второго, зачем ты забросил в шахту живую игуменью Елизавету, супругу московского генерал-губернатора? она же на свои сбережения помогала сиротам, содержала больницу для бедных. А потом… она обладала божественной красотой, а ты такой урод, Кацнельсон-Муцельсон! Я призываю членов Политбюро осудить действия Кацнельсона-Свердлова и вынести ему… замечание.

Ленин, сидя долго улыбался, он хорошо знал, что у Бронштейна не все в порядке с головой и что он должен выговориться в это время, а потом он придет в себя и все станет на место. И сам Бронштейн сядет на место, достанет платок из потертых брюк, чтобы промокнуть мокрые глаза.

Так оно и вышло. Бронштейн смахнул слезу, махнул рукой и быстро сел на место. Здесь он покрылся потом. У него оказалось по одному платку в каждом кармане и он стал их доставать по очереди и вытирать пот с лица и шеи.

Члены Политбюро вяло реагировали на действие своего сотоварища и на это были свои причины. Многие из них провели ночь в парилке с юными подругами, которые требовали к себе не только внимания в смысле обычного ухаживания, но и выполнения мужских обязанностей, да еще до трех-пяти раз, а пять сеансов выдерживал только Коба, остальные опускали крылышки уже после первой ходки и погружались в сон.

Ленин щурил глаз до тех пор, пока не разгадал в чем дело. А разгадав, стал на сторону мужиков, проявил мужскую солидарность и покинул заседание Политбюро.

— Итак реакционный доклад Гершона о голоде, якобы повсеместном, снимается с повестке дня, — произнес вождь уже находясь в коридоре.

18

Если верно то, что правнук может унаследовать от прадедушки какие-то внешние черты, скажем походку, манеру разговора, озлобленность или доброту души, а то и характер, то Ленин унаследовал все самое негативное от злобного прадедушки Мойше Бланка. Мойше Бланк поджигал чужие поместья, дома соседей, грабил их, устраивал всевозможные судебные тяжбы и дома кулачные бои с сыновьями, которые вынуждены были от него бежать, куда глаза глядят. Короче, Мойша был гадким, сварливым, мстительным, вороватым человеком в еврейской общине. Как видит читатель, было, что передать своим потомкам даже в третьем поколении. Каким был Ленин в жизни, в общении с людьми, никто в точности не знает. Мы знали и знаем одно: он был гений. Он гениально убил поверженного царя и его несовершеннолетних детей, он гениально истребил 13 миллионов человек в гражданской войне и искусственного голода, он гениально сделал русских и некоторые другие народы рабами. Все? да нет, далеко не все. Он еще гениально стал разбазаривать русские земли России, уступив одну треть ее территории немцам по Брестскому миру, а потом гениально подарил территорию с двадцатью миллионами жителей младшим братьям, хохлам. И так без конца.

Это как бы один ответ из возможных на вопрос, почему этот человек, едва захватив власть, набросился на церковь. Второй ответ на этот вопрос содержится в программе Бронштейна о русских бесхвостых обезьянах. Он приведен в этой части полностью. Из второго ответа вытекает третий. Возможно, он самый верный, он не в бровь, а в глаз. Низвергая Бога, Ленин сам становился богом, пусть с рогами, но все-таки богом. И он добился этого. Кто скажет, что это не так? Да, Россия медленно, но все же возвращается к Богу, строит церкви и храмы, но больше половины населения преклоняется перед иконой своего божка Ленина. И это слепое поклонение никак не истребить.

Но все же, если вникнуть в глубь этого вопроса, напрашивается вывод: кровь предков по материнской линии сверлила его мозг, пока не нашла там ячейку и не заняла свое прочное место. Почему Ленина стали окружать евреи со всех сторон, они, что насильно взяли его в кольцо, или он сам пригласил их? И не просто пригласил, он пригрел их, сделал их всех русскими, назвал их именами русские города, он признал в них людей особой и высшей касты, он согласился с тем, что еврейская нация выше всех остальных. Он одобрил и стал внедрять параграфы Торы. Евреи стали близки ему по духу, они были безнравственны и жестоки, как и он, Ленин, они в отличие от русских, не предавали друг друга, не меняли своей веры в угоду чьим-то эфемерным посулам.

Когда он требовал расстрела за то, что крестьянин не так повернулся, не ту соломинку сжевал, они рукоплескали ему, они полагались на его авторитет, как их жены на магазин, в котором для них всегда будет икра.

После роспуска КПСС и развала страны, открылись архивы, куда раньше имели доступ разве что Генеральные секретари. Стали появляться новые материалы о кровавом диктаторе…осторожно так, чтоб никого не обидеть и при этом не свести образ Ленина до простого человека, тем более — держиморды. Даже сейчас утверждается, что Ленину не нравились гуманистические каноны церкви, поэтому, дескать, он против нее ополчился. Неправда. Ленин превратился в еврейского раввина и в этом качестве оккупировал Мавзолей.

Едва захватив власть, он тут же отобрал монастырские и церковные земли. Это был его едва ли не первый Указ — 26 октября 1917 года. Затем следует странный Указ провести беспощадный террор против церковнослужителей. С какой стати? Они что мешали ему захватить власть или мешали ему мочиться в штаны от страха, когда пьяные матросы брали Зимний дворец?

Далее выходит Указ о запрещение деятельности Поместного собора.

— Лейба, дай команду артиллеристам, пусть обстреливают Кремль. Кремль — это сплошные церковные храмы. Они революции не нужны.

Уже 20 января 18 года издается Указ об отделении церкви от государства.

30 августа1918 года прозвучали выстрелы инсценированного покушения на вождя, после которого коммунисты установили в стране повсеместный террор. Реки крови потекли по городам России и ее губерниям. Началось планомерное уничтожение «классовых врагов».

Жестокостям, террору, насилию и вандализму большевиков не было предела. Озабоченный судьбами миллионов россиян, Патриарх Тихон направил в СНК послание: оно звучит так:

«26 окт. 1918. Послание Патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров

„Все, взявшие меч, от меча и погибнут“. Это пророчество Спасителя обращаем мы к вам, нынешние вершители судеб нашего Отечества, называющие себя „народными“ комиссарами.

Целый год держите в руках своих государственную власть и уже собираетесь праздновать годовщину Октябрьской революции. Но реками пролитая кровь братьев наших, безжалостно убитых по вашему призыву, вопиет к небу и вынуждает нас сказать вам горькое слово правды.

Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф. 7.9-10). Народу, изнуренному кровопролитной войною, вы обещали дать мир „без аннексий и контрибуций“.

От каких завоеваний могли отказаться вы, приведшие Россию к позорному миру, унизительные условия которого даже вы сами не решались обнародовать полностью? Вместо аннексий и контрибуций великая наша Родина завоевана, умалена, расчленена, и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото.

Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставить защиту Родины, бежать с полей сражения. Вы угасили в сердцах воодушевлявшее их сознание, что „больше сея любве никто же иметь, да кто душу свою положит за други свои“ (Ин. 15, 13). Отечество вы подменили бездушным интернационализмом, хотя сами отлично знаете, что когда дело касается защиты Отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями.

Отказавшись защитить Родину от внешних врагов, вы, однако, беспрерывно набираете войска.

Против кого вы их ведете?

Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции.

Не России нужен был заключенный вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда. Казнят не только тех, которые перед вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо, ни в чем невиновны, а взяты лишь в качестве „заложников“, этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждению. Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем невинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной „контрреволюционности“. Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения — напутствия Святыми Тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения.

Не есть ли все это верх бесцельной жестокости со стороны тех, которые выдают себя благодетелями человечества и будто бы сами когда-то много потерпели от жестоких властей?

Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братскою кровью: прикрываясь различными названиями — контрибуций, реквизиция и национализаций, — вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем „буржуев“ грабили людей состоятельных; потом, под именем „кулаков“, стали уже грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна.

Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы о туманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния — убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.

Вы обещали свободу…

Великое благо — свобода, если она правильно понимается как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой-то свободы вы не дали: во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств, грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно. Это ли свобода, когда никто без особого разрешения не может провезти себе пропитание, нанять квартиру, когда семья, а иногда население целых домов, выселяются, а имущество выкидывается на улицу, и когда граждане искусственно разделены на разряды, из которых некоторые отданы на голод и разграбление? Это ли свобода, когда никто не может высказать открыто свое мнение, без опасения попасть под обвинение в контрреволюции? Где свобода слова и печати, где свобода церковной проповеди? Уже заплатили своею кровью мученичества многие смелые церковные проповедники; голос общественного и государственного осуждения и обличения заглушен; печать, кроме узко большевистской, задушена совершенно.

Особенно больно и жестоко нарушениесвободы в делах веры. Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы (епископ Тобольский Гермоген) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их посмертную волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей, без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль — это священное достояние всего верующего народа. Вы разрушаете исконную форму церковной общины — приход, уничтожаете братства и другие церковно-благотворительные просветительные учреждения, разгоняете церковно-епархиальные собрания, вмешиваетесь во внутреннее управление Православной Церкви. Выбрасывая из школ священные изображения и запрещая учить в школах детей вере, вы лишаете их необходимой для православного воспитания духовной пищи.

„И что еще скажу. Не достанет мне времени“ (Евр. XI, 32), чтобы изобразить все те беды, какие постигли Родину нашу. Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде.

Все это у всех на глазах. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ божий и запечатлев в ней образ зверя. Сбываются слова пророка — „Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их — мысли нечестивые; опустошение и гибель на стезях их“.

Мы знаем, что наши обличения вызовут в вас только злобу и негодование, и что вы будете искать в них лишь повода для обвинения Нас в противлении власти, но чем выше будет подниматься „столп злобы“ вашей, тем вернейшим будет оно свидетельством справедливости наших обличении.

Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась „Божиим слугой“ на благо подчиненных и была „страшная не для добрых дел, но для злых“. Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется с вас всякая кровь праведная, вами проливаемая и от меча погибнете сами вы, взявшие меч.

Тихон, Патриарх московский и всея Руси».

Послание Патриарха Тихона приведено полностью: в нем приговор большевизму в исторической перспективе. Любому историку, кто решится описывать это трагическое время для нашей страны, надо начинать с послания Тихона. В нем так много сказано, что вся многомиллионная литература, раздувшая миф о гениальности кровавого узурпатора не стоит и одной страницы этого послания. С каждым годом марксистская литература должна превращаться в макулатуру и подлежит выбросу в контейнеры забвения.

19

В приемной Ленина томились его соратники, приглаживая пейсы. Ленин требовал стричь пейсы, дабы полностью походить на гусских, но соратники не подчинялись.

— А куда я дену нос? — спрашивал Апфельбаум. — Тебе хорошо, Ильич, ты на еврея совсем не похож. Художники и фотографы всегда твой облик ретушируют и еврейского — ничего. В тебе есть что-то азиатское, хоть мать у тебя чистокровная еврейка и ты должен это признать, но скулы у тебя не-то татарские, не-то калмыцкие. Рост маленький, лоб уже не отличить от лысины. Ну, ничего еврейского внешне, но, слава Богу, душа и сердце настоящего иудея.

— Гершон! ты переступаешь границы дозволенного! А потом Бога нет. Сколько раз тебе говорить? Если немного отодвинуть скромность, а я человек скромный, хотя скромность — это буржуазная субстанция, но… земной Бог — это Ленин, а Ленин это я. Заруби себе на носу, Гершон.

Тут в кабинет с кипами бумаг ввалился Кацнельсон. Как никто другой он походил на скрюченного слюнявого еврея, с отвисшей нижний убой, чуть сгорбленный всегда с расстегнутой ширинкой и грязным воротником. Ленин поморщился от дурного запаха, исходившего от Янкеля. Он вывалил эти бумаги перед носом вождя на стол.

— Володя, прости, Владимир Ильич, вождь всех народов, раввин всех евреев, погляди, что пишет этот старик Тихон, Патриарх московский и всея Руси. Это уму непостижимо. Это же Тора, только наоборот. Я предлагаю его четвертовать, а потом повесить, а потом снова четвертовать… на глазах всех верующих.

— Я знаю, что там написано, и я согласен его четвертовать, а потом сжечь и пепел развеять над Москвой-рекой, чтоб она унесла его пепел. Но я не могу это сделать сейчас по нескольким причинам. Во- первых: мои друзья в Германии начнут ворчать, а во-вторых: нам нужно отстрочить казнь Тихона на самый последний срок. Пусть он пока смотрит, что мы будем делать с его подельниками попами и всякой сволочью в поповской рясе. Ты, Янкель, отвечаешь за Сибирь, отправляйся туда и начинай резню, начни с архиепископов, отрезай им там уши, яйца, язык и все такое прочее, а мы тут с Апфельбаумом посмотрим, есть ли у них золото в монастырях.

— Я хочу монашку приголубить перед тем, как ее казнить, — загорелся Апфельбаум. — Может вдвоем, Владимир Ильич, а?

— Меня это уже не интересует. Мой мозг, мозг гения, принадлежит всецело мировой революции, — сказал Ленин, выпроваживая гостей за дверь.

— Ты, Янкель, только сообщай о казнях и методах казни, это архи важно, это поднимает настроение.

«Мы церкви и тюрьмы сравняем с землей, — подумал Янкель и тут же осекся. — Тюрьмы, тюрьмы, а ведь пролетариату тюрьмы нужны… как воздух. Куда нам священников девать, кулаков, у которых одна корова в хлеву? Если половина коровы, можно пощадить кулака, то есть середняка. Э, надо у Ильича спросить, что такое середняк и кулак, я все путаю эти два понятия. У меня ведь тоже кулаки. Два. На одной и на другой руке».

Янкель поспешно направился в Пермь.

Головорезы в кожаных тужурках тут же окружили его.

— Какие будут приказания? что поручил вождь?

— Мы ведем борьбу с религией. Владимир Ильич не терпит попов в рясе. Задание такое. Пермского архиепископа поймать, казнить, но перед тем как казнить, следует немного поупражняться: отрезать уши, выколоть глаза, отрезать нос и можно щеки. Затем будете возить его по городам и селам. Надо показать народу служителя церкви в таком виде.

— И кое-что ему отрежем, — сказал местный чекист Нахаум.

— Делай с ним, что хочешь, но народ его должен видеть в обрезанном виде.

Обычно служители церкви идут на моление натощак. Это правило, соблюдавшееся веками. Любой священник, прежде всего человек, и если он перегрузит желудок пищей и отправится в храм, у него могут возникнуть проблемы. Пермский архиепископ Андроник отправился на службу в положенное время. И чекисты в этот раз отправились в храм и даже крестились как все прихожане, но едва закончилась служба и богомольный народ покинул храм, двое местных головорезов подошли к архиепископу и тут же объявили, что он арестован.

— Следуйте за нами, — приказал Нахаум.

— Что я такого неугодного сделал для советской власти? — спросил Андроник.

Получив два удара кованым сапогом, Андроник присел, превозмогая боль. Головорез Ицхак запустил пальцы в длинные волосы и стал его волочить за собой. Но Андроник через какое-то время встал на ноги и пошел рядом с карателем в полусогнутом виде.

В местной камере пыток, ему разрешили сесть и оставили одного. Вскоре явился тучный мужик, одетый в темные штаны, но без рубахи.

— Давай побреемся, отец, — сказал он, оттачивая бритву на растянутом ремешке.

— Мне нельзя брить бороду. Это противоречит моему сану, господин хороший, прошу вас.

— Ничего, Бог простит. А вот наш бог этого не прощает. Покажи свои уши, шоб не поранил.

Каратель схватил ухо толстыми пальцами и стал тянуть вверх, Андроник стал приподниматься, облегчая боль.

— Э, ты, батюшка, сопротивляешься, а зря, — произнес каратель Хосман и полоснул бритвой по уху.

Ухо оказалось отрезанным.

— Хошь, съешь, мне не жалко, — произнес Хосман и расхохотался. — Давай второе ухо, а то выглядишь как дурак. Симметрии никакой.

Хосман повалил служителя на пол, придавил коленом худую грудь. Священник начал задыхаться.

— Слаб ты, я вижу. Не вздумай издохнуть. Ты нам нужен и народу нужен. Мы тебя покажем твоим прихожанам в обработанном виде.

Для того чтобы архиепископ не рыпался, каратель ударил в темя кулаком и, убедившись, что все хорошо, отрезал часть левой, а потом и правой щеки.

— Ну, вот теперь оставайся и молись богу до утра. Проси, чтоб он тебе оставил жизнь, потому как мы… не смогем это сделать.

Каратель вымыл руки, собрал свой инструмент и ушел.

Где-то на рассвете архиепископ пришел в себя в темноте, понял, что его одежда, окутывавшая плоть стала подсыхать, но еще была влажная и липла к телу. Голова кружилась и ныла, щеки горели, но боли особой не было. Он стал читать молитву, одну, потом другую, потом поднялся и совершенно другим голосом запел, как на амвоне. Голос, как ему казалось, прорезал толщу мрака и возвращался обратно к нему, приносил утешение.

— Господи, дай мне силы перейти в мир иной. Спаси меня и помилуй, и прости мне грехи мои, — пел он протяжно и долго, а потом стал вспоминать прегрешения свои, хотя и вспоминать особенно было нечего. Он потерял отца и мать задолго до войны и сиротой прибился к этому храму, потом стал служить дьяком, потом учился в семинарии и вел скромную жизнь, как другие церковнослужители.

Утром его погрузили на грузовик, привязали с двух сторон, обнажив его раны и отрезав волосы и длинную бороду, и повезли показывать изумленному народу.

Народ в Перми уже был сломлен иудеями и своими местными головорезами, недавно отбывшими наказание и затею Кацнельсона толпа встречала равнодушно. Старухи и старики крестились, тяжело вздыхая, и только беспризорники, бродившие толпами, кричали «ура» и бежали за грузовиком.

Убедившись, что эта затея не дала положительных результатов, каратели расстреляли Андроника в шесть вечера, а потом повесили его труп на фонарный столб и оставили.

Однако это злодеяние быстро облетело всю Россию. Из Чернигова приехал архиепископ Василий, его тут же поймали и расстреляли.

В страшных муках и страданиях погиб Тобольский и Сибирский епископ Гермоген. Его привязали к колесу парохода и включили двигатели. Митрополит Киевский и Галицкий Владимир был зверски изувечен, а потом расстрелян.

Изверги, в основном еврейской национальности, зверски пытали священников: топили в прорубях, кидали в колодцы со связанными руками и ногами, бросали в костер, заживо закапывали в землю. Эти злодеяния проводились уже в 22 году, когда главный каратель Ленин стал испытывать первые припадки от сифилиса мозга.

Как земной бог посылал карателей убивать граждан своей страны, так и тот Бог, в которого верили несчастные, стал спускать кару, от которой нельзя было защититься, укрыться и попросить отсрочки.

20

Получив утешительную информацию от Кацнельсона, главный мастер расстрельных дел и всяких экзекуций Ленин стал приплясывать вокруг стола и хлопать в ладоши. Бронштейн подкрался незаметно и присоединился, но быстро устал.

— Что нового, Ильич?

— Попов бьют! Попов! Лейба, попам конец. Они мои главные враги. Представляешь, сколько в России храмов и церквей и там, в каждом храме славят Бога, а я с ним затеял войну.

— А как же Тора, Ильич?

— Тора? я с Торой ничего общего не имею, я атеист, я сам — бог. Неужели ты этого не понимаешь, Лейба? короче, мне нужен Пленум и решение…, арестовать всех, всех, всех главарей церкви! Всех!

Ильич схватился за голову и повалился на диван.

— Все…е…е…х!

— Ильич, у тебя пена изо рта пошла! врача!

— Не надо! — Ильич вскочил, вытер губы и впился взглядом в Бронштейна. — Лейба, я думаю это грипп… пролетарская болезнь. А черт с ней. Пройдет. Лейба, завтра 28 марта, так? Опубликуй список врагов народа, начиная с Тихона, Патриарха, а далее укажи фамилии остальных. Лейба, действуй, это архи важно. И вот еще. Включи митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина, архиепископа Сергия, епископа Венедикта, протоиерея Огнева, Председателя правления православных приходов Петрограда профессора Новицкого.

Не избежал террора и Патриарх московский и всея Руси Тихон. При участии Ленина 4 мая 1922 года Политбюро выносит постановление за «антисоветскую деятельность» привлечь Патриарха Тихона к судебной ответственности. А 6 мая он был взят под стражу. Лишь тогда, когда Ленин из-за болезни отошел от дел, в июне 1923 года ВЦИК принял постановление «О прекращении дела по обвинению Патриарха Тихона в антисоветских преступлениях».

* * *

Захватив власть и разрушив сельское хозяйство малограмотной, но изуверской продразверсткой, уморив страну голодом, Ленин с бешеным напором ринулся на церковь и ее священнослужителей. Он словно заболел идеей расстрелов священников и требовал отчета каждый день: сколько расстреляно, сколько повешено, сколько в проруби, сколько сожжено вместе с приходами.

В этой дикой расстрельной вакханалии самую активную помощь ему оказывали два человека — Троцкий-Бронштейн и Иосиф Джугашвили. Эти два зверя как бы соревновались между собой. Восточный деспот Джугашвили применял более изощренные методы умерщвления, он приказывал сначала ломать руки и ноги, потом выкалывать глаза и только потом отрезать голову.

Каждый из них докладывал кровавому монстру отдельно, и каждого Ленин награждал словами «Это архи важно» и жал руку.

Священники спасались бегством в Финляндию и страны западной Европы. Это далеко не всем удавалось, да и сноровки не хватало. Священнослужители особые люди, их дело служить церкви и быть посредниками между людьми и Богом, а тут дьявол хватает за шиворот и подставляет лезвие ножа к горлу.

Как стратег, Ленин работал параллельно: он расстреливал священников и сносил памятники старины, давая понять архитекторам, что пора ставить памятники пролетариату. Корабли «Александр Невский», «Адмирал Лазарев» тут же были переименованы в «Парижскую коммуну» и «Ленин».

Опустошив Александро-Невскую Лавру, экспроприаторы заметили, что там уже никого нет, один дьяк висел на столбе перед входом в святыню, что Лавра сияет… золотом и серебром. Бронштейн заскочил вовнутрь, решив обгадить иконостас, присел и вдруг в углу заметил несколько небольших ящичков, видимо, спрятанных кем-то наспех и прикрытых старым тряпьем и открыл один из них. А там золотые украшения… сверкают, даже в глаза кольнуло.

— Эй, гвардия, доставай мешок. Все сгрести и отнести Наталье Ивановне, моей супруге.

Каратели вошли на лошадях прямо в храм, оставили лошадей бродить по храму, а сами собрали два мешка ценностей, перевязали веревками и стали грузить на лошадей.

Лейба тут же помчался на телеграф дать весточку Ленину в Москву.

— Дорогой Ильич! храм в наших руках, там никого нет и ценностей никаких нет, один амвон и несколько свечей. Но думаю, что надо нажимать больше на попов, священники бегут, а серебро и золото с собой забирают. Как их пымать? Уполномоченный Лев Троцкий.

— Прохвост, — сказал Ленин, сморкаясь в платок, — знаю ведь, что врешь. И ты знаешь, что я знаю, что ты врешь. Небось, набил карманы золотыми украшениями и послал своей супруге, шестой по счету. Но, — он еще раз взял листок телеграммы и внимательно ее прочитал. — Это ведь сигнал, сигнал в мозг, как я раньше об этом не подумал? Голова плохо стала работать. А вот. Простая ликвидация попов как класса, нам ничего не дает. А вот церковное имущество, это, батенька, — ценность. Это для пролетариата… Германии, Франции и Польши, если она даст себя завоевать. Янкель, где ты, черт бы тебя подрал. Всякий раз, когда я тебя зову, тебя нет на месте.

Янкель Кацнельсон прибежал, запыхавшись.

— Я здесь.

— Готовь постановление Пленума ЦК. Все имущество церквей и религиозных общин (я имею в виду монастыри и всякие там конюшни) объявляются народным достоянием.

— И подвергаются грабежу, — добавил Кацнельсон.

— Янкель, ты сдурел. Нельзя этого писать. Мы грабить не будем, а экспроприировать и вешать попов в их же интересах и в интересах всего народа. Народ устал от голода, мы его малость заморили, и он со всеми нашими художествами в интересах народа согласится и даже будет нам помогать. Вот увидишь, Янкель. Иди, строчи, и от моего имени созывай Политбюро для утверждения этого положения.

— Так Политбюро только вчера заседало, — сказал Янкель и его глаза стали моргать, ожидая ответа.

— Вчера? Я, признаться, полночи не спал, а кажется, что прошла целая вечность. Но ничего не поделаешь, Янкель, время такое. То, что мы закладываем сейчас — на века. Русский мужик не будет тратить время на хождение в церковь, он должен с сохой работать в поле, давать стране хлеб, а дома у него должен висеть мой портрет, а не какого-то там Бога. И креститься мне не надо. Пусть голову склонит и мысленно произнесет: так держать, Ильич. А что касается Политбюро… ему положено заседать каждый день, а то и два раза в день, если этого требует история, или я, вождь мирового пролетариата. Янкель, чеши.

Едва Кацнельсон ушел сочинять постановление, как явился архитектор Виноградов на доклад о сносе памятников царям, героям войны с Наполеоном и прочим выдающимся личностям в истории России.

— Ну что, докладывай, сколько снес памятников?

— Да я пробовал кайлом, ломом, кувалдой, все отскакивает, как от болванки, ни одного памятника не удалось снести, они тверды, крепки, как царская власть, Владимир Ильич, — виновато сказал Виноградов и съежился, как мальчик над занесенной плетью.

— А где пролетариат, почему никого не позвал на помощь?

— Весь пролетариат громит церкви и храмы, нигде никого.

— А долото, молоток, веник, лопата не годятся? Особенно веник.

— Вы шутите, должно быть насчет веника, Владимир Ильич.

— Феликс, где ты? подать сюда Феликса!

Перепуганная Фотиева вошла и тут же сказала.

— Товарищ Дзержинский расправляется с врагами революции, он в подвале, Владимир Ильич. Там стрельба, даже здесь слышно: люди протестуют, шумят, дети пищат.

— Иди и скажи, пусть трех крепких мужиков помилует, мы их казним потом. Архитектору помощь нужна.

— Они мне не нужны, Владимир Ильич, — сказал Виноградов. — Мне техника нужна и люди, умеющие управлять этой техникой.

— Фотиева, запиши этот вопрос. Внеси в список вопросов на Политбюро.

21

Известно, что Бронштейн долгое время был самым близким соратником, можно сказать правой рукой Ленина, но часто бывает так, что жизнь вносит коррективы и в этот вопрос. Молчаливость Кобы, его умение как бы держаться в стороне, от тех горячих споров, которые долгое время бытовали в ленинском Политбюро, когда члены позволяли себе спорить с вождем, иногда горячо возражать против ленинского радикализма, невольно вызывали симпатии у вождя трудящихся. К тому же любое поручение босса Коба выполнял без единого возражения с величайшей точностью и не меньшим старанием. Молодой друг, не столь радикальный и не претендующий на что-то из ряда вон выходящее, как Лейба с его требованием полностью уничтожить бесхвостых обезьян, делал фигуру Джугашвили более удобной и управляемой, чем Бронштейн-Троцкий.

Ленин и словом не намекал на это, но все более важные поручения начал перекладывать на плечи Кобы, а не Бронштейна. И теперь он ждал его с важным докладом.

Когда вернулся Коба с Юга и стал докладывать, сколько храмов уничтожено, сколько собрано церковной утвари, Ленин проявлял терпение и не перебивал докладчика.

— Еще один личный момент. Чисто мужской, он нравится член Политбуро и вам должна понравится. Это женский монастырь. Там дэвочка один на другой лучше. Ми сначала дэлат так. Моя раздетый, костюм Адам, сидеть на болшой кроват. Ко мне вводят юныймонашка. Я показат свой затвердевший прибор и спросить: что это такое, назови. Дэвочка отварачиват голова, я брать ее за волос и голова межу ног.

— Целуй! Хочешь жить — целуй.

Она прикасается губа, губа горячий и чистый, как слеза. Я ее раздевать и лубить. Я ей даю записка на охрана «отпустить».

— А были такие, что не соглашались? — спросил вождь мировой революции.

— Были.

— И что ты с ними делал?

— Их вешали на столбы.

— Сколько пудов золота ты привез, Коба?

— Двадцать пудов.

— Молодец, Коба.

— Тебе золотой рубль дать, Илич?

— Нет, спасибо, сдай в казну.

— Настроений как?

— Мучает меня одна проблема, Коба. И не знаю, как быть. И никто не знает, все пожимают плачами. Надо снести Храм Христа Спасителя. Он недалеко от Красной площади. А ты знаешь: коммунизм и Христос — несовместимые понятия. Ленин и Христос — враги.

— Моя возьмет кувалда и разобьет, — заверил Ленина Сталин.

— Коба, не получится. Нужны взрывчатые вещества. Я тут уже с Тухачевским говорил на эту тему. У них нет такой силы взрывчатых веществ, Коба. Я в панике. Выходит: Христос сильнее Ленина. Это архи плохо, Коба. Если мы взяли всю страну, если мы покорили такой народ, а одного Христа не можем. Грош нам цена, Коба…а…а!

Ленин силился выдавить слезу, но веки оставались сухими, они у него давно сгорели. Слез в них не было.

— А ты знаешь, Коба, я вижу тебя всего в крови. Тебя никто не оцарапал?

— Шьто ти говоришь, Илич? Я не Дзержинский, моя не стреляет в затылок, моя дает приказаний, а приказ исполняют другие люди, Илич. А храм снесем, я даю тебе обещаний. Если не сейчас, то позже и на тот место ми поставить Дворец Советов и на самом верху памятник Лэныну, тебе, Илич.

— После моей смерти? или прямо сейчас?

— Как толко повалим Храм, но и такой вариант можэт быт: ти помер, а ми тебе памятник на гора.

— У тебя есть просьба ко мне?

— Один маленкий просьба, — скромно произнес Коба. — Я писать маленкий роман, двенадцать страниц всего, называется «Национальный вопрос». Позвони на газета «Правда», чтоб напечатал.

Эта фраза передернула Ленина. Он впился глазами-буравчиками в собеседника и хотел ему задать каверзный вопрос, но передумал, и спросил совсем о другом:

— Ты давно стал пописывать романы, Коба? Пока до сегодняшнего дня теоретиком марксизма считаюсь я, я написал огромное количество работ. Мои работы и помогли сделать победную революцию в стране дураков. А ты чего добиваешься?

— Я толко подражат, толко подражат великому Лэныну, — ответил Коба совершено спокойно, не моргнув ни одним глазом. Ленин поверил в искренность Кобы и стал к нему присматриваться как к своему наследнику, хотя все члены Политбюро считали таковым Льва Троцкого.

— Где Апфельбаум? Подать мне этого еврея!

— Моя звать Лидия Александровна, — произнес Коба, поднимаясь с кресла.

Но Фотиева уже была в дверях.

— Слушаю, Владимир Ильич.

— Апфельбаума зови! срочно. Немедленно. Он знает: одна нога здесь, другая — там, то есть, тут у меня. — А, Гершон, легок на помине. Возьми статью у Кобы, завизируй и в газету «Правда». Все, вы оба свободны. Хотя нет, Коба свободен, а ты, Гершон, задержись. Ты мне нужен, ты революции нужен. Я вот тут подумал, а почему ты ничего не пишешь и не передаешь мне? Что случилось, Гершон. Зарплата у тебя 100 тысяч в месяц, больше, чем у царя Николая Второго, следовательно живешь не бедно, а ничего не делаешь.

— Но мы должны сидеть вдвоем. Вот роман «Что делать?» мы вдвоем сочиняли, но больше я, конечно, а потом ты затеял какую-то трилогию под названием… как название этого произведения…, кажется, «Империализм и эмпериокритинизм».

— Гершон, «материализм», черт бы тебя подрал. А дальше?

— Критинизм…

— Эмпириокритицизм. Ну-ка еще раз полное название.

— «Материализм и критинизм».

— Гершон, уволю!

— Вообще-то не стоит так усложнять названия своих романов. Хотя, если поднатужиться…

— Хорошо. Возьмем что-нибудь другое, ну скажем «Коммунизм и избавление народа от религиозного опиума», религия — это же опиум для народа, не так ли?

— А как же Тора?

— Что Тора? Тора пусть остается, а потом и ее подвинем. Я намерен снести и еврейские синагоги. Бог должен быть один, Гершон, и ты знаешь, кто этот бог.

— Ты, конечно, но мог бы найти и местечко своему другу, который будет работать над твоим новым романом «Религия — опиум народа».

— Давай, давай, трудись, я посмотрю, как ты справишься, и в коммунистическом раю выделю тебе уголок, так уж и быть.

Тут вошла Лида Фотиева.

— Владимир Ильич, ходоки. Вы обещали их принять. Они прошли пешком три тысячи верст.

— Гм, а когда это было?

— Это было два месяца назад, помните, я вам докладывала. Как раз тогда вас оса в макушку укусила, вы взревели, но потом стали умнее.

Ходоки уже валились в дверь. Трое несли четвертого на руках.

— Вот сюда, сюда, поближе к урне, то бишь к утке, я ее иногда использую и вам разрешаю. А где она, утка-то. Гершон, ты ведь за это отвечаешь, черт бы тебя побрал…, - тараторил Ленин размахивая руками.

Но Фотиева вошла с тремья утками в руках.

— Ну, кому первому? — спросила она. — У кого напирает больше всего?

— Не жрамши два месяца, Владимир Ильич, — запричитал один ходок, который более твердо стоял на ногах. — Откель может напирать, неоткуда. Мы, тут зажарили барана вам, упаковали и двинулись в путь. В пути красные комиссары напали и все отобрали и тут же сожрали. И даже кости. Слышно было, как в зубах трещали. Вот так, остались от барана только одни зубы, просим любить и жаловать, чем богаты, тем и рады, как говорится, Владимир Ильич. Мы вам зубы, а вы нам… пожрать.

— Где корреспонденты «Правды»? Гершон, вызови их срочно. А вы товарищи ходоки присаживайтесь. Можно мотню застегнуть и постолы о ковер вытереть. У нас тут все по-пролетарски. Икра черная, икра красная, балык, котлеты, говядина жареная, парная. Сейчас Фотиева вас накормит, мы мирно побеседуем, фотокорреспонденты снимут, и завтра вся пролетарская Россия будет знать, что вы у меня были, принесли добрые вести из окраин России. Итак, Иван Чувыркин, как люди живут на периферии. Может, баньку вам, камин еще теплый, вода, правда, остыла, но можно подбросить одно полено. Гершон, сделай для гостей. А вы докладывайте, как там, в глубинке пролетариат живет?

— Голодают, — ответил Иван, запихивая полную ложку икры в рот. Он доставал ее из деревянного соснового бочонка с тремя железными обручами, но так старался ложкой черпать глубже и достать икру с вершком, что икринки рассыпались, образуя дорожку на белой скатерти от бочонка до его потрепанных штанов.

— Но мы же, не можем это дать в прессе, Иван. Слово «голодают» надо поменять на «голодали», ведь так же было, Иван? Я сам ездил в Астрахань и знаю. Нам никто не поверит, что люди при советской власти голодают. Гриша, а ты как думаешь?

Гриша тянул второй стакан православной, пролил немного на штаны, потому что захлебнулся: торопился поставить стакан на стол и пробормотал:

— Кака разница, голодали или голодают, как прикажете, так и бум говорить. Нас уже немного приучили, что, где и как говорить.

— Вот это другое дело, вот это другое дело. Среди русских дураков встречаются и умные мужики. Похвально, похвально. А вот и пресса. Работайте, товарищи, работайте. Пусть пролетариат всего мира увидит радужную картину под названием «Ходоки у Ленина». Лидия Александровна, собери ходокам по банке черной икры в дорогу, а то им надо чем-то питаться…

— Нам бы свежего хлебца, — сказал Иван, поглаживая по лицу ходока, который стал оживать от икры, по бороде.

— Да и хлебушка, всего понемногу, но когда хлеб кончится, можно сухой конский навоз употребить, проявите максимум терпения, славные ходоки. Дождитесь коммунизма, который не за горами и тогда полное изобилие не только ходокам, но и всем русским дуракам, а… оговорился, всему народу. Желаю вам успехов в коммунистическом строительстве, товарищи.

22

До большевистского переворота в России было 78 тысяч храмов и церквей. В одной только Москве насчитывалось 568 храмов и 42 часовни. Так что воевать с наследием вековой культуры большевикам пришлось не легче, чем с собственным народом. Церковные приходы, монастыри, часовни встречали гуннов молча, словно сам Господь с небес взирал на бесчинства карателей, но не сдавались. Они стояли прочно, выглядели величественно, как бы равнодушно реагируя на то, что творится внутри. Толстые вековые стены не сдавались даже артиллерийским снарядам, даже пожары оказались им не страшны.

Антихристы выносили все, что можно и, обессилев в желании снести храмы с лица земли, стали устраивать в бывших храмах конюшни, клубы для молодежи, склады, гаражи, свинарники. На свинарниках всегда настаивал Ленин и даже требовал по этому пункту специального отчета.

В стране шла война с церковью и, судя по докладам эмиссаров, Ленин должен быть доволен, но его мучил Храм Христа Спасителя, построенный на народные средства в честь победы над Наполеоном.

Как снести величественный храм никто пока не знал. Все пожимали плечами. Слишком толстые стены оказались настолько прочными, что не реагировали на любую взрывчатку.

В мрачном царстве этих размышлений, что победа все равно будет за нами, в сомнениях по некоторым вопросам, таким пустяковым, как взрыв русской святыни, вдруг, как гром среди ясного неба, Бронштейн прислал известие о том, что в городе Шуе не удается реквизиция церковного имущества. А по имеющимся сведениям там злотых украшений на миллион золотых рублей.

Ленина это взбесило. Он разнервничался, и даже его каменное сердце затрепетало, мозг воспалился, черные мушки перед глазами замелькали, а сжатые кулаки затряслись от желания отомстить, во что бы то ни стало. Он приказал к себе никого не пускать, даже Инессу со слезами на глазах, даже торжествующую Надю, одна только Фотиева могла войти, но и ту он предупредил: не входить без надобности.

Сутки он сидел над инструкцией, над указанием, над постулатом, которые должны быть доступны народу только много лет спустя, и то — по решению всемирного Политбюро, когда коммунизм победит во всем мире. Инструкция для членов Политбюро была закончена 19 марта 22 года спустя несколько дней после сообщения наркома по внешней торговле Красина из-за рубежа о том, что надо организовать маленький синдикат по продаже церковных ценностей за границу. А тут…сопротивление. Да кто посмел, как додумались эти рабы сопротивляться? Их надо стереть в порошок всех до единого, надо вернуться к инструкции Бронштейна о бесхвостых русских обезьянах, которых называют почему-то людьми.

«Товарищу Молотову для членов Политбюро. Строго секретно! Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои пометки на самом документе. Ленин.

По поводу происшествия в Шуе, которое уже поставлено на обсуждение Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же твердое решение в связи с общим тоном борьбы в данном направлении. Так как я сомневаюсь, чтобы мне удалось лично присутствовать на заседании Политбюро 20 марта, то поэтому я изложу свои соображения письменно».

Письмо-руководство для исполнителей этого дикого акта, написанное рукой главы государства, просто омерзительно и как все ленинские опусы не блещут последовательностью изложения, поэтому оно будет приведено здесь лишь частично.

Ленин быстро создал своего рода уникальную чекистскую разведку. Вот ему уже доложили об якобы письме-инструкции Патриарха Тихона об укрытии церковных ценностей, хотя на самом деле Патриарх Тихон призвал своих служителей согласиться с реквизицией части ценностей в пользу большевиков в связи с голодом в стране.

— «Очевидно, что на секретных совещаниях влиятельнейшей группы черносотенного духовенства, — пишет он, — этот план обдуман и принят достаточно твердо. События в Шуе лишь одно из проявлений этого общего плана.

Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет собой не только исключительно благоприятный, но и, вообще, единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением, какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа, вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть и несколько миллиардов) мы должны, во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализацию этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется, безусловно, и полностью на нашей стороне.

… Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена полностью. Кроме того, главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов, т. е. эсерам и милюковцам, борьба против нас будет затруднена, если мы именно в данный момент, именно в связи с голодом проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства.

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:

Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями, должен только тов. Калинин, — никогда ни в коем случае не должен выступать ни в печати, и иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).

В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков, представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро или перед двумя уполномоченными на это членами Политбюро. На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы, и нескольких других духовных центров.

Обязать Дзержинского, Уншлихта лично делать об этом доклад в Политбюро еженедельно.

На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем, не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет, ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т. е. на секретном его совещании, специальную комиссию при обязательном участии т. Троцкого и т. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии с тем, чтобы подчинение ей всей операции было обеспечено и проводилось не от имени комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке. Назначить особо ответственных наилучших работников для проведения этой меры в наиболее богатых лаврах, монастырях и церквях.

Ленин».

«Прошу т. Молотова постараться разослать это письмо членам Политбюро вкруговую сегодня же вечером (не снимая копий) и просить их вернуть Секретарю тотчас по прочтении с краткой заметкой относительно того, согласен ли с основою каждый член Политбюро или письмо возбуждает какие-нибудь разногласия.

Ленин».

Омерзительная инструкция от омерзительного кровавого маньяка, упивавшегося русской кровью!

23

Ни один русский царь не воевал с собственным народом, ни один не раздавал миллионы квадратных километров русской земли, как это делал вождь мирового пролетариата. Немцы не оккупировали пол-России лишь потому, что потерпели жестокое поражение в Первой мировой войне. Но Ленина, словно это оскорбило, и он решил реабилитироваться: он продал, подарил Малороссию украинцам за символическую сумму в один рубль. «У пролетариев нет родины, нет границ, все богатства России, где живут дураки, принадлежат мировому пролетариату, — рассуждал он под бурные аплодисменты своих соратников евреев, у которых на то время действительно не было родины, а коль так, то весь мир принадлежит им, евреям».

Ни один правитель России не воевал так жестоко, так упорно с собственным народом как вождь Октября. За сравнительно короткий период ему удалось изменить психологию русского человека, отучить его от земли, от собственности, разлучить с церковью, с богом и почитать только его, жестокого маньяка, злодея и сифилитика, за земного бога.

Он добился невероятных успехов при помощи пистолета, приставленного к виску каждого свободного гражданина России, в котором видел духовного раба. И русский мужик стал рабом.

Последователи кровавого узурпатора пели ему гимны, опирались на его учение, дышащее мракобесием и смешанное с белибердой. Ленинские портянки, старые кованые сапоги, его одежда, пропитанная потом и кровью, сапожная щетка, — все было священным, мудрым и подлежало рабскому преклонению.

Если последующие малограмотные коммунистические боссы затевали очередную кровавую вакханалию, они обязательно опирались на учение Ленина. Любые события в стране происходили и освещались с точки зрения ленинского учения. Советские люди переименовали все улицы, все проспекты, все закоулки и переулки, назвав их именем вождя. Доходило до того, что невозможно было найти нужный адрес, поскольку каждый дом стоял на улице Ленина.

В селе Ленино был колхоз имени Ленина, в колхозе было пять бригад, три из которых носили имя Ленина, а две соревновались и боролись за это имя. В самой передовой бригаде с наибольшим удоем молока от коров, которые тоже ждали, чтоб им присвоили славное имя, молоко текло рекой. Доярки, правда, умудрялись добавлять воду в молочные фляги, увеличивая, таким образом, надои молока от каждой коровы, примерно, на тридцать процентов. И все это во имя того, чтобы этому звену присвоили имя Ленина.

Председатель Мочидело сочинял рапорты в райком партии о высокой сознательности крепостных крестьян и о том, какие у него сознательные доярки и коровы. Секретарь парткома Лупоглаз тут же созывал бюро, на котором был одобрен почин доярок и сознательность коров, и, приложив к выписке докладную председателя Мочидело, немедленно отправлял в райком партии.

В райкоме мнения разделялись. Два секретаря готовы были одобрить и распространить почин, а секретарь по идеологии Вырвиглаз, запротестовал.

— Имеет ли корова право носить имя вождя мировой революции Ленина, который знал двадцать пять иностранных языков, который написал свыше шестидесяти политических романов, переведенных на сто восемьдесят языков мира? Нет, конечно. Ленин освободил нас от попов, увеличил пастбища для скота за счет церковных земель и огородил нас колючей проволокой от капиталистического мира. Я считаю: корова не имеет права и баста! Если бюро примет такое анти-ленинское решение, я буду протестовать, я жисть положу, я буду сражаться, я пятьдесят пятым ленинским томом буду лупить по башке каждого члена бюро.

— Успокойтесь, товарищи, — сказал Первый. — У Ленина больше произведений, чем вы назвали. Я выяснил, что готовится к изданию триста томов, триста его выдающихся романов. Я выяснял сей вопрос в обкоме. Надеюсь, все знают, что такое обком.

— Обком — это все! Это матерь наша, это фсе — конец и начало. Да здравствуетЛенин.

Поговорили, отложили, забыли. Прошло несколько месяцев. Коровы также давали неимоверное количество молока с учетом прибавки воды, доярки цвели пахли, но тут бригадир Задов приобрел бугая-осеменителя и дал ему имя: бугай стал Лениным.

Эта новость не могла пройти мимо райкома партии и в первую очередь мимо уполномоченного КГБ при райкоме товарища Цветкова. Цветков возмутился, бросился к Первому без очереди, стукнул кулаком по столу и спросил:

— Сколько можно?! Может, завтра славное имя Ленина будут присваивать дворняжкам, а? Немедленно наведи порядок, а то отправлю на Колыму!

Первый секретарь побледнел, посерел, сложил ручки и тихо произнес: виноват.

И тут началось. Не только коровы лишились славного имени, но и бригады. Речь зашла даже о колхозе. Но тут председатель колхоза приказал зарезать трех телят и трех кабанчиков и лично отвез трем секретарям райкома партии. На этом была поставлена точка в ревизионизме, а до Сталинского изречения: чэм болшэ успех на социализм, тэм болшэ врагов, дело не дошло.

Три дня в колхозе пьянствовали, вернее, праздновали по случаю благополучной отмены более жестких мер в отношении руководства и даже доярок, которые могли лишиться не только почетных должностей, но и партийных билетов. А за ними могли последовать более «справедливые» меры: как-то отправка на Колыму лет на двадцать пять, расстрел и еще Бог знает что, поскольку врагам не было и не могло быть пощады.

Из последователей Ленина наиболее прилежно относился к его учению его верный ученик, второй гений русского народа Иосиф Джугашвили-Сталин. Он даже переплюнул своего учителя. Если учитель уничтожил тринадцать миллионов своих граждан, то Джугашвили — сто. И заслужил бессмертие. Русские рабы липли к нему и так почитали его, что он поневоле потеснил учителя на вторые роли. Но только при жизни. Как только он ушел, и Хрущев разоблачил культ личности Сталина, то в скором времени вождь революции вновь вернулся в семьи и в сознание каждого советского человека. Советский народ снова обрел земного Бога, а тот, что на небесах, о том совсем забыли. Сын стал предавать отца, отец сына и, вообще, больше ценилась безотцовщина. Такой боец принадлежал партии и ради ее идеалов готов был на все и в том числе на смерть.

Если бы у боженьки, отца всех детей, покровителя всех обездоленных и гениального мыслителя, и вождя Ленина было все в порядке с совестью, то можно было бы сказать, что на ней свыше тринадцати миллионов загубленных жизней за время его недолгого, кровавого правления. Это, правда, далеко не точная цифра. Жизней ушло гораздо больше, плюс два или три миллиона русской интеллигенции, высланной за границу, — это тоже на нем. Если собрать всю кровь, пролитую им, то ее хватило бы, чтобы заполнить все подземелье мавзолея, где до сих пор лежат его останки. Но, ни совести, ни чести у него не было. Почему? Может смесь многонациональной, в том числе и калмыцкой азиатской крови, сделала его варваром двадцатого века?

Но не только в этом его преступление перед почти трехсот миллионным народом. Преступление, которому нет, и не может быть оправдания в веках еще и в том, что он за короткий исторический период породил и внедрил психологию рабского поклонения российским фараонам двадцатого века, лишил христиан веры в Бога при помощи неоправданной жестокости и беспардонной демагогии, которой поддаются простые малограмотные люди. Лишение жизни ни в чем не повинного человека, стало нормой под демагогическим прикрытием в интересах революции. Палачи становились божками.

На тему о том, как Ленин поворачивался, как сходил со ступенек, как отдал миллион квадратных километров территории немцам, как уничтожал храмы, как расстрелял свыше ста тысяч священнослужителей, советские духовные рабы защитили тысячи диссертаций и опубликовали книги миллионными тиражами. Какое счастье, что все это теперь лишь мусор истории. Но вернемся к палачу.

Видимо, надо признать, что непосредственные палачи царской семьи: Николаев, Юровский, Никулин, Ермаков до конца своей жизни были желанными гостями в школах, институтах, университетах, рабочих коллективах, академиях, среди профессоров и докторов наук. Они с упоением рассказывали о казни, демонстрируя свои окровавленные пальцы притихшей аудитории, твердя, что именно эти пальцы нажимали на курок, целясь в безоружных царских дочерей. И аудитория с замиранием слушала палачей, награждая их бурными аплодисментами и криками восторга. Это как нельзя лучше доказывало, что Россия уже полностью была покорена большевиками. За короткий срок. Можно смело сказать, что непростительный грех, совершенный головорезами, лежит не только на Ленине и его камарилье, но и на русской нации. Ведь страны запада с негодованием отвергли марксистские идеи. Ленина прогнали поляки. С треском. Мировая революция не удалась. И, слава Богу. Не зря, Запад процветал в достатке, а Россия, отброшенная на пять столетий назад, влачила и влачит сейчас жалкое существование. Цивилизованный мир отверг Россию, и никто не знает, когда это кончится.

О честности и порядочности вождя мировой революции говорит и такой факт. Как только ленинская камарилья переехала из Петербурга в Москву, Ленин отхватил себе двенадцать комнат. Соблюдая скромность, Ленин прописал в Кремле всю свою родню — братьев и сестер, даже тех, кто никогда не жил с ним рядом, так как полагалась только одна комната на одного человека, члена семьи. Среди прописанных Лениным особей в Кремлевской квартире, были и мертвые души. Это был предел ленинской скромности. Превратив Красную площадь в кладбище, Ленин похоронил в Кремлевской стене свою любовницу Инессу Арманд. Эдакий боженька, которому все было позволено. И неудивительно. Если он свободно распоряжался миллионами жизней, что ему стоило превратить русскую святыню в еврейское кладбище?!

24

Ленинское Политбюро состояло из одних евреев и одного грузина Иосифа Джугашвили, который купил свою должность за солидную сумму, после ограбления банков в Тифлисе; оно было монолитным, базировалось на ненависти, точнее сказать на пренебрежении к русскому народу, оно поддерживало своего божка еврея Ленина, признавая его авторитет и неограниченную власть. Вся власть в Питере была в руках еврейских отщепенцев, которые отказались от своих имен в угоду политической конъюнктуры, изменили иудейской вере и стали гловорезами в России. У них были далеко идущие планы, но Россия оказалась слишком велика, не по зубам бандитам и они вынуждены были сменить тактику. Они, евреи, как бы примазались к русским, они и сами быстро перекрасились, поменяли свои фамилии и стали русскими. Поэтому говорить о каком-то еврейском нашествии на Россию не приходиться. Россияне сами с поднятыми руками пошли за маньяком евреем Лениным, а потом обожествляли его за кровавые злодеяния.

Председательствуя на заседании Политбюро, Ленин с восторгом смотрел на своих единоверцев — Бронштейна, Апфельбаума, Баилих Мандельштама (Луначарский), Моисея Гальдштейна, Льва Розенфельда, Якова Кацнельсона, Овшия Накнейфиса, грузина Джугашвили и многих других, преданных душой и телом мировой революции. Он знал, что любая его инициатива будет воспринята на «ура», и поэтому был щедр на всевозможные инициативы, направленные на подавление элиты России, ее мозга — интеллигенции, на уничтожение церкви, игравшей большую роль в духовном воспитании масс. Церковь с ее тысячелетней историей походила на государство в государстве, и это тоже надо было разрушить до основания, чтоб некому было будоражить народ, да еще и потому, что надо было подвинуть самого Господа Бога и занять его место. По крайней мере, на земле. Для этого пришлось разрушить ее храмы, расстрелять десятки тысяч священнослужителей, национализировать ее богатства путем грабежа, умертвить живую силу буржуев и среднего класса.

И кацнельсоны-апфельбаумы-бронштейны с радостью утверждали эти идеи своего божка полу-еврея, полу-калмыка, но никак не русского человека, волею рока очутившегося у руля русского государства.

Возможно, Ленин так скоропалительно начал войну с собственным народом, потому что имел десять полков латышских стрелков. Латышские стрелки были хорошо одеты, вооружены, сыты, дисциплинированы и отличались звериной жестокостью. Видимо в их извращенных душах дремала месть, копившаяся веками за оккупацию Латвии, как они говорили, русскими и у них, у их предков никогда раньше не было возможности заплатить за свои обиды, а теперь представилась такая возможность. И вождь тоже мстил. Мстил за брата, за то, что родился в России, за то, что ее ненавидел всеми фибрами своей души. Как видим, интересы переплелись: Ленин стоил латышских стрелков, латышские стрелки стоили Ленина. Конечно, жестокими были и чекисты, вся вчерашняя голь, мстившая за свою былую нищету.

Как только вождь и его камарилья обосновались в Кремле, Ленин тут же назначил своих единоверцев руководить Москвой. Это: Заркх, Кламер, Гронберг, Шейнкман, Ротштейн, Левензон, Краснопольский, Мартов (Цедербаум), Ривкин, Симсон, Тяпкин, Шик, Фальк, Андерсон (литовский еврей), Вимба (литовский еврей), Соло (литовский еврей), Михельсон, Тер-Мичян (армянский еврей).

Секретарь Бюро — Клауснер.

Начальник канцелярии — Роценгольц.

Мы можем только порадоваться особой любви Ленина к евреям и лишний раз утереть слезы, что боженька ненавидел русских и совершенно не стесняясь, называл их дураками.

И в этом нет ничего удивительного, поскольку страной правили евреи, то Москва в этом плане не могла остаться в стороне белой вороной, она добровольно, покорно, согнув спину, под восторженные крики «ура» вошла в большую еврейскую синагогу для того, чтобы над ней ленинские чекисты-головорезы производили всевозможные опыты по части умерщвления инакомыслящих.

Хорошим подспорьем был также боевой корпус латышских стрелков из десяти полков, который сразу же был вызван в Москву и тут же начал грабить город. Это пока касалось только продовольствия. Уже никто не оказывал сопротивления, все покорно поднимали руки и отдавали последний кусок хлеба распоясавшимся бандитам. Ленин разрешил добывать пищу самостоятельно, пока не было организовано питание за счет тех, кто умирал голодной смертью. Так Россия начала расплачиваться за поступки своих отцов-интеллигентов, за убийство великого реформатора России Столыпина, за неразгаданных своих врагов Добролюбова и Чернышевского, звавших Русь к топору и прочих русских радетелей всеобщего счастья. Здесь Белинский и Герцен, и русские бандиты типа Нечаева. Винить одного Ленина и его приспешников в трагедии России, было бы не совсем верно. Ленин просто воспользовался благоприятной ситуацией для захвата власти, он выдвинул весьма привлекательный лозунг: мир — народам, земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. Он его украл у эсеров и присвоил без всякого стеснения, он ничего и никого не стеснялся. Он требовал у матери, чтоб она делилась с ним своей пенсией в то время, когда Джугашвили, ограбив банки в Тифлисе, привез ему 340 тысяч золотых рублей. Он убил свою любовницу Инессу просто так, поняв, что она ему больше не нужна.

Он руководствовался другим постулатом: захотел, — дал обещание, не захотел, — взял обратно. Он так и поступил. На деле же он вернул крепостное право, отмененное еще в 1861 году. И тут же начал войну с Польшей.

Вскоре по России стала ходить поговорка: «Советская власть держится на еврейских мозгах, латышских штыках и русских дураках». Это тяжелые, оскорбительные слова, но, никуда не денешься, они заслуживают внимания.

Чем объяснить, что этот божок, так много бед принесший России, все еще находится на Красной площади? К нему со всех концов России идут на поклон те, чьих дедов и прадедов он гноил в тюремных камерах, пускал им пулю в затылок, изводил жестокими пытками и лишал жизни несовершеннолетних?!

Москва с восторгом встретила кровавого вождя и, может быть, поэтому он развернул настоящую войну с собственным народом.

Как только на Дону вспыхнуло восстание казаков под командованием генерала Каледина, Ленин послал туда латышских стрелков. Несколько хорошо вооруженных дивизий латышей после кровопролитных боев захватили город Ростов и после короткого отдыха приступили к наведению революционного порядка. Наведение революционного порядка — это всегда мясорубка, насилие, издевательства над простыми людьми. И сейчас все представители мужского пола, начиная с возраста четырнадцати лет и кончая бородатыми стариками, выводились на площадь и публично расстреливались латышскими бандитами. Просто так — упражнялись. Раненых добивали штыками, ножами, или подвешивали на специально установленные столбы. Когда было вырезано подавляющее число мужского населения, бандиты врывались в квартиры и насиловали женщин. Молодые казачки обычно оказывали сопротивление бандитам, получали прикладом в грудь либо в голову, но не сдавались добровольно насильникам.

Были и ответные меры: жестокость порождала жестокость. Появились случаи отравления бандитов водкой и продуктами с ядом. Бандиты корчились в муках, погибали, а их тела прятали. Ленину шла депеша: пропадают солдаты, что делать?

— Стрелять, стрелять и еще раз стрелять. За одного бойца уничтожать целый квартал, — давал команду всенародный вождь.

Когда город стал почти опустошенным, ленинские гвардейцы двинулись на Таганрог. Здесь юнкера массово сдавались в плен и с ними латышские варвары поступали сугубо в ленинском духе: кидали пленных живьем в доменную печь.

— Ай, да молодцы! — высказался Ленин, когда узнал об этой бесчеловечной акции.

Далее путь лежал в Крым во главе с командиром дивизии Яном Лацисом.

— Мы должны превратить Крым во всероссийское кладбище, — сказал Лацис, выступая перед своими бойцами. — Этого требует мировая революция и вождь пролетариата Ленин. — Крым — это капкан, из которого ни один контрреволюционер не выскочит. Эти слова принадлежат не мне, а самому Ильичу.

В Крыму латышские стрелки казнили свыше ста тысяч человек разного сословия и возраста. Когда не хватало пуль, людей вешали как в древние времена. Эта «гуманная» акция проводилась латышскими стрелками в Крыму задолго до беспощадного головореза в юбке Землячки-Залкинд.

Бандиты были посланы и в Тамбов на подавление крестьянского бунта. Здесь, кроме публичных расстрелов применялась и такая мера, как сжигание деревень в ночное время, когда люди спали.

В августе 1920 года был заключен мирный договор между Латвией и советской Россией. Из десяти тысяч латышских головорезов, в Латвию вернулись только 2200 красных стрелков, а остальные остались в СССР. Они в будущем стали кузницей кадров ОГПУ, НКВД и карателей ГУЛАГа. Но Бог все-таки есть. В 1937-38 годах все руководители РККА, ОГПУ-НКВД, начальники Сибирских лагерей были расстреляны по приказу «сына» всенародного вождя, дутым «гением» русского народа и всего человечества, малограмотным Иосифом Джугашвили-Сталиным.

А те 2200, преданных душой и телом советской власти, что вернулись в Латвию, как только началась Вторая мировая война, бросились в объятия Адольфа Гитлера и также доблестно, также упорно и жестоко сражались против советских солдат. Один из членов ВКП(б) с 1919 года Рудольф Бангерскис, который расстрелял и сжег живьем не одну невинную русскую душу, стал группенфюрером СС, инспектором латышского добровольческого легиона СС.

Ленинский миф о преданности идеалам коммунизма и мировой революции, как видим, трещит по всем швам. Без всякого стеснения можно сказать, что никаких коммунистических идеалов никогда не было и не могло быть. Ленину и кровавому кавказскому бандиту Джугашвили удалось продлить одурманивание великого народа на несколько десятилетий, довести его до состояния зомби, и эти зомби до своей смерти верили в пустые идеалы и лживые обещания своих воображаемых божков, все еще плавающих в крови собственных граждан. Можно обвинить одного человека в том, что у него куриные мозги и что у него вместо мозгов опилки, но кто решится обвинить многомиллионный талантливый народ в целом? Возможно, какие-то высшие силы, о которых мы не знаем, руководят нами и дают нам возможность думать, что мы — это все, мы — альфа и омега на мудрой, несравненной планете Земля.

25

Наряду с успехами в борьбе с собственным народом Ленину стали докладывать и о повсеместных провалах на фронтах с белогвардейцами и массовых народных волнениях. Это встревожило и насторожило вождя. Особенно массовые народные волнения. Надо было что-то делать.

«Вот и работа, вот и работа, нельзя сидеть без дела, думал Ильич, расстегнув ширинку и набрасываясь на мандавошек, которые въелись в его хозяйство и с капиталистическим упорством впились в мошонку, и нещадно сосали кровь. — Мои помощники, члены Ленинского Политбюро, настоящие бездельникики, ничего не хотят делать, а я один могу не справиться и тогда…».

В уютном кресле кабинета в Кремле не сиделось. Кресло стало шататься, как ему показалось. Он, страдавший больным воображением, уже видел крестьян с вилами, которые рвались к нему в кабинет с налитыми кровью глазами и эти вилы были направлены ему в грудь и подбородок. И это были не ходоки, это были массы с налитыми кровью глазами, длинными нестрижеными ногтями, так похожими на когти старых волков

«Может выехать на фронт? — подумал вождь, заложив ладонь за жилетку. Но как? я ни разу на фронте не был. Там, должно быть, стреляют. Да и зачем появляться на глаза этим дуракам, они злы и кровожадны. А вдруг еще и белогвардейцы активизируют свою деятельность? Нет, надо остаться здесь и осуществлять политическое руководство. Кто этим займется, если что? Если вдруг какая-то непредвиденность. Если меня…подстрелят? Может же такое быть? Может, на фронте все может быть. Нет, нет, кроме меня никто не возьмется, не посмеет взяться руководить мировой революцией, ибо мировая революция — это мое детище. Но надо что-то делать. У этих дебилов Дзержинского и Кацнельсона куриные мозги. Они ничего не могут придумать. А надо что-то придумать эдакое неординарное. Да, но что? что? что? что? — Он стукнул себя липкой ладонью, пахнущий прелым потом по лысине и воскликнул: — Нашел! Нашел! Ай да Володя, ай да Ленин!»

Дверь открылась, показалась Фотиева.

— Что случилось с вами, Владимир Ильич? Вы так истошно кричали…

— Голубушка, это крики революционера, вождя мировой революции. Я решал сложную задачу, и я ее решил, нашел ее решение — нашел, нашел, нашел. Срочно Свердлова и Дзержинского. Срочно! Суки е. их мать, я их лишу коммунистических окладов. Для них уже давно наступил коммунизм. Вот почему они ничего не делают! А дело государственной важности.

Два верных ученика, запыхавшись, прибежали. Кацнельсон в гражданском костюме, пенсне, бородка клином, под Ильича, с отвисший нижний губы свисала жирная нитка слюны. Дзержинский в полицейской форме, форме карателя — руки по швам. Его китель от подбородка до пояса забрызган кровью, он только что из подвала, расстреливал крепыша офицера царской армии, чья грудь сверкала орденами. Получив две пули в затылок, он не сгибал колен и трижды плюнул в лицо польскому еврею, назвав его жидом. Пришлось палить в висок. С виска-то и хлынула кровь фонтаном, обезобразив китель великого сына советского народа Феликса Дзержинского.

— Товарищ Кацнельсон! застегните ширинку и садитесь. Оба садитесь. Какая у тебя зарплата, Кацнельсон?

— Восемнадцать тысяч золотых рублей, — с гордость ответил Кацнельсон.

— Вот видишь, а у царского министра только восемнадцать рублей, и министр работал по четырнадцать часов в сутки, а ты сегодня проснулся в 12 часов дня. Что ты сегодня сделал для блага этих русских дураков, этих бесхвостых обезьян, как их называет товарищ Бронштейн? А ничего ты не сделал. Нет, нет, сиди и молчи. А ты, Феликс? Молчи, Феликс, молчи, с тобой все ясно. Я вижу, твой китель в крови, значит ты уже отработал одну сотую часть зарплаты. Сколько у тебя в месяц?

— Двадцать пять тысяч в месяц, Владимир Ильич.

— Ты единственный, кто отрабатывает свою зарплату. Я прикажу повысить тебе зарплату еще на пять тысяч.

Я вам обоим доверяю как самому себе. Потому и вызвал вас. Только никаких ручек, никаких карандашей, никаких бумажек. Наше совещание конспиративное. Архи секретное. Даже если начнете повторять параграфы, то не вслух, а то любовница может услышать и передать. Тогда нам — хана. Это судьба революции, вы понимаете?

— ВЧК держит все под контролем, Владимир Ильич. По моим сведениям только за вчерашний день расстреляно по Москве три тысячи контрреволюционеров. Дадите команду — удвоим, утроим это количество. У меня надежные ребята.

— Они евреи?

— Нет, Владимир Ильич. Латыши. Евреи обычно любят угол и хотят стрелять из-за угла. Я просто удивляюсь. Я ведь тоже еврей, но я в затылок стреляю запросто: рука не дрогнет.

Кацнельсон посмотрел на чекиста номер один, точнее номер два, поскольку чекистом номер один все же был Ленин, он же и породил это ЧК, и сделал гримасу.

— Что, товарищ Свердлов, не веришь? — спросил Дзержинский.

Кацнельсон пожал плечами, зная, что если его не спрашивает чекист номер один, то лучше помолчать.

— Товарищ Дзержинский, — наконец произнес Ленин, — расстрелы это хорошо, но все дело в том, что в губерниях, волостях нет таких чекистов как вы. Дзержинский в стране один, а надо, чтоб их было тысячи, десятки тысяч, тогда победа нашей революции будет окончательной и бесповоротной. Бронштейн, точнее Троцкий докладывает: положение на фронтах не очень, кулаки и всякая сволочь поднимают головы. Это прямая угроза нашим завоеваниям. Мало того, и мировой пролетариат ослабил свою деятельность…, видя наше бездействие. Я пригласил вас, только еще раз напоминаю: инкогнито, даже любимая супруга не должна знать. А вам я доверяю как никому на свете. Поклянитесь, что этот разговор останется здесь!

Кацнельсон опустил голову на грудь и тихо произнес: клянусь. А Дзержинский встал во весь рост и прокричал: клянусь, именем революции и схватился за пистолет, но тут же, снова опустил руки. Ухватиться за пистолет его заставила привычка. Когда он произносил «именем революции», тут же извлекал пистолет и пускал пулю в затылок противнику. Именно в затылок, иногда в живот: жертва не сразу умирала, а корчилась в конвульсиях. Ленин это сразу понял и расхохотался.

— Будет тебе памятник в Москве, товарищ Дзержинский, — поощрил его Ленин. — Ну, так вот. Для того чтобы спасти революцию, требуется нечто необычное, нечто из ряда вон выходящее. Кто из вас придумает? Никто, не тот ум, не тот размах. Так вот, это нечто неординарное придумал я. Вы оба должны организовать покушение на вождя мировой революции, то есть на меня, Ленина. И тогда, молчите, Кацнельсон и очки вытрите, плакать будете потом, если меня действительно прикончат. Я рискую… жизнью ради победы мировой революции.

— Нельзя этого допустить, Владимир Ильич, — доставая белоснежный платок и промокая глаза, произнес Кацнельсон. — Я протестую.

У Дзержинского загорелись глаза. Ленин заметил это и стал сверлить соратников своими глазами, в которых всегда сверкали дьявольские огоньки. Но чекист номер два выдержал этот взгляд и когда Кацнельсон скрутил мокрый платок и стал его выжимать, он вдруг сказал:

— Я нашел! Я тоже нашел, Владимир Ильич, — воскликнул самый почитаемый чекист Феликс Эдмундович. — В вас будут стрелять холостыми патронами. Ну, может, там легкое ранение в руку. Это первое покушение, а за ним, когда вы поправитесь на радость мировой революции и второе: вас остановят, ваш автомобиль остановят… переодетые чекисты, наведут шмон в вашем автомобиле и отпустят на все четыре стороны. Подходит такой сценарий, Владимир Ильич?

— Вполне подходит, товарищ Дзержинский. Будет тебе памятник в Москве. И так, покушение на вождя мировой революции совершится, пролетариат всех стран возмутится и организуется на борьбу с капитализмом, ну а дальше-то что? Как нам быть дальше? Кто скажет? Молчите? А дальше, мы получаем право перейти к массовому террору. Причем этот террор относится и к тем частям ВЧК, которые будут проявлять слабость, вялость, я бы сказал жалость к врагам революции. Это архи важно. Товарищ Дзержинский, завершена ли работа по сооружению концентрационных лагерей в стране? Сколько миллионов наших врагов, сомневающихся, саботажников мы можем посадить на хлеб и воду, а то и просто на воду без хлеба на сегодняшний день?

— Три миллиона, Владимир Ильич.

— Мало. Надо увеличить до шести, до восьми миллионов как можно раньше. Так вот, товарищи. При массовом терроре и концентрационных лагерях мы можем победить контрреволюцию полностью и окончательно. Вот что даст нам покушение на вождя мировой революции. Договорились? Возражений нет и… быть не должно. Я категорчески настаиваю на этом.

— Владимир Ильич, одумайтесь…

— Товарищ Кацнельсон, Екатеринбург не будет переименован в Свердловск, если будете ныть, а ты, так и останешься евреем Кацнельсоном, — пригрозил Ленин и помахал пальчиком. — План операции предоставить мне… через три дня. Это архи важно, товарищи. И главное, и не болтать.

План покушения был детально разработан Дзержинским и под грифом «совершенно секретно», представлен вождю мирового пролетариата. А дальше события развивались следующим образом. Как в кино в более поздние времена.

Ленин облюбовал завод Михельсона в Москве, где выступал несколько раз. 2-го и 30-го августа состоялись два выступления.

Первое выступление прошло неудачно: рабочие совершенно не понимали, о чем вождь говорит. Одно и то же звучало из уст вождя: ми…овая…еволюция, враги народа, стрелять, стрелять и еще раз стрелять.

— Он, что — бухой?

— Молчать! — приказал латышский стрелок Мячкавичюс.

Зато тридцатого августа его встретили с букетами цветом, эти цветы держали в руках и вручали вождю переодетые чекисты: ошибка первой встречи была учтена. Ленин этого и сам не знал. Его водитель Гиль ждал хозяина в машине. Вокруг стояла толпа. Ленин вышел, приветствуя собравшихся людей поднятой рукой. Вдруг раздался хлопок, похожий на завод старого мотор. Ленин упал лицом в грязь.

— Стреляют! — крикнул кто-то, и толпа стала разбегаться во все стороны.

К Ленину, лежавшему лицом вниз, подбежали переодетые чекисты, схватили за воротник и бросили в машину, а водитель Гиль стал нажимать на газ, сколько было сил. Он вскоре достиг Кремля. Тут толпа врачей дрожащими руками желала прикоснуться к вождю, дабы оказать ему помощь.

— Я в помощи не нуждаюсь, — сказал он и без труда поднялся на третий этаж, оставив на ступеньках пальто и пиджак.

В кабинете его встретила сестра Мария Ильинична.

— Что произошло?

— Ранен в руку легко, — сказал он. — Организуй ужин.

Один из очевидцев «покушения» помощник военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии НКВД Батурин письменно показал следующее:

Как только я услышал звуки, похожие на звуки заведенного мотора, а потом увидел Ленина, лежащего возле автомобиля лицом в грязи, а также рассыпающуюся толпу, я крикнул: «Держите убийцу Ленина!» и побежал при этом в сторону Серпуховки. Все бежали, не зная куда, и только одна женщина стояла около дерева с портфелем и зонтиком, которая своим странным видом привлекла мое внимание.

— Зачем вы сюда попали? почему вы остановились именно тут, а не побежали дальше, увидев меня? — спросил он незнакомую женщину.

— А зачем вам это нужно? Я только что сделала великое дело, я эсерка…

Тогда Батурин отобрал зонтик, обыскал ее карманы и предложил следовать за ним. Она покорно пошла (хоть могла и скрыться в толпе).

— Зачем вы стреляли в Ленина? это вы стреляли, вашу мать?

— Зачем вам это нужно знать? — ответила женщина. — Это мое дело, прошу не вмешиваться… посторонним.

Тогда Батурин отвел ее в милицию, где выяснилось, что женщина действительно эсерка, террористка Фани Каплан, ставшая впоследствии знаменитой на всю страну. Она была допрошена в Кремле первым заместителем Дзержинского, созналась во всем, не просила пощады и чуть ли не с радостью встретила револьвер, направленный на нее комендантом Кремля Мальковым, который она, правда, не сразу увидела даже вблизи потому, что зрение у нее было очень плохое. Как же она целилась в вождя народов, если ничего не видела?

Перед экзекуцией, маловероятно, что такая экзекуция действительно была, Каплан кисло улыбалась и моргала подслеповатыми глазами, комендант Кремля Мальков давал обещание Кацнельсону и Яше Юровскому, организатору убийства царской семьи:

— Да напишу я все, что скажите. И холостой патрон не забуду показать.

— Настоящий чекист, — сказал убийца царской семьи Юровский.

Лживая большевистская пропаганда вещала во всех газетах о гуманизме дорогого вождя, который приказал не трогать Каплан.

Оказывается, Ленин самый добрый, самый гуманный человек на земле, простил ее, и она избежала расстрела.

Бесстыдная ложь была принята за аксиому всем советским народом, уцелевшим от ленинских репрессий и даже тогда, когда он уже покоился в Мавзолее, восхищалась его гуманизмом. Это уже были поголовно зомбированные советские люди. Однако внимательного читателя не могут убедить партийные архивы в том, что это было на самом деле покушение, а не инсценировка. Заметьте, не кто-нибудь поймал Каплан, а переодетый чекист Батурин. Почему Каплан стояла, если все бежали? Вполне возможно, что она ждала Батурина, ведь стояла же она у дерева в ожидании кого-то.

Далее, как мог тяжелораненый Ленин подняться на третий этаж в бешеном темпе, с мокрыми штанами от страха? По его словам, он легко ранен в руку.

А теперь наберитесь терпения.

Управление делами Совета Народных Комиссаров публикует сообщение:

«30 августа 1918 года в 11 часов вечера констатировано два слепых огнестрельных поражения; одна пуля, войдя под левой лопаткой, проникла в грудную полость, повредила верхнюю долю легкого, вызвала кровоизлияние в плевру, и застряла в правой стороне шеи, выше правой ключицы. Другая пуля проникла в левое плечо, раздробила кость и застряла под кожей левой плечевой области. Имеются явления внутреннего кровоизлияния. Пульс 104. Больной в полном сознании. К лечению привлечены лучшие специалисты, хирурги».

Имея такие ранения, едва ли можно самостоятельно подняться на третий этаж и сообщить сестре, что легко ранен в руку.

Ленинская ложь удалась, она стала трагической вехой в жизни русского народа.

Первое покушение на вождя закончилось благополучно, а второе пришлось еще пройти, правда, оно было совершенно безобидным. По пути в Сокольники, где отдыхала партийный товарищ Надежда Константиновна, машину Ленина остановили три переодетых вооруженных чекиста недалеко от железнодорожного моста.

— Контрольная проверка, — сказал Ленин сестре и телохранителю Чернову.

— Каково же было наше удивление, — признается несколько позже наивная сестра Ленина, — когда остановившие автомобиль люди моментально высадили нас всех из автомобиля и, не удовлетворившись пропуском, который показал Владимир Ильич, стали обыскивать его карманы, приставив к его виску дуло револьвера, забрали браунинг и кремлевский пропуск. Мужественный брат только посмеивался.

— Что вы делаете, ведь это товарищ Ленин! Вы-то кто. Покажите ваши мандаты.

— Уголовники, нам никаких мандатов не надо.

Вот так покушение! Уголовники не дают проехать вождю народов. Надо их чик-чик. Этих уголовников так много, не продохнуть. Вся Москва уголовники, вся Россия — одни уголовные элементы. Здесь помогут только заградительные отряды и концлагеря.

Ленин тут же выпускает гениальный труд, который насильно будет изучаться во всех учебных заведениях. Он точь-в-точь приводит пример с автомобилем и «бандитами», захватившими его в автомобиле. Ленин похож на себя и ни на кого другого.

В тот же злополучный день докладывают Ленину: удалось арестовать 200 человек, которые могли покушаться на вас, Владимир Ильич. Немедленно арестовываются все лица, попавшие под подозрение, которые могли покушаться на вас, Владимир Ильич.

Кацнельсон тоже не дремлет, он собирает всю банду, выступает с докладом, рекомендует перейти к массовому террору и объявить этот террор на всю страну. Пулеметы заработали…, на этот раз люди умирали молча, хорошо понимая, что выхода другого не будет, а Ленин… торжествовал, ведь он именно этого добивался. Молчаливый Иосиф хорошо запомнил этот ленинский акт в развитии марксизма и повторил его уже, будучи безупречным хозяином великого нарда. Он убил Кирова. Не лично, конечно, он просто дал согласие, а потом свободно, под бурные аплодисменты рабов, расстреливал в массовом порядке своих мнимых врагов.

Видимо, все узурпаторы пользовались этим выверенным методом перед очередной экзекуцией народа.

26

Невозможно обойти стороной такое качество вождя несостоявшийся мировой революции, как скромность. Десятки тысяч томов об этом написаны псевдо учеными. Ум этих псевдо ученых, их совесть, их научная мысль были далеки от истины, как до неба.

Они купались во лжи, как в ванне, получали от этого невероятное удовольствие, солидные суммы гонораров и какое-то только им ведомое чувство блаженства. Да в такой обстановке сам ангел начал бы искажать правду, тем более, что Ильич отрицал правду и призывал ко лжи, где только можно, во имя мировой революции. Будучи помешанный на мировой революции, он благословлял, разрешал, советовал, требовал грабить, убивать, лгать, ломать все устои в обществе, отказаться от семьи, отцовства, материнства, от совести и чести.

Гопникам казалось, что весь мир состоит из мировой революции. Можно было ворваться в дом, всех перебить, изнасиловать и спокойно уйти со словами: во имя мировой революции.

По мнению ученых, Ленин был такой скромный и такой человечный, что не найти такого человечного человека в истории, — слово в слово повторялись эти пустые фразы в докторских диссертациях советских ученых с мировыми именами. Как правило, любая научная работа содержала больше цитат из ленинских творений, чем слова автора о том, как Ленин щурил левый глаз, или в какой тупик он повернул, когда гулял с Апфельбаумом. Это повторялось на каждом шагу, эта беспардонная коммунистическая ложь звучала с кафедр университетов, всевозможных форумов, из уст преподавателей в классах школ, профессиональных училищ, начиная с детского сада.

А между тем, на скромность вождя следует обратить внимание, потому что…ни один ученый в Советском Союзе или за рубежом даже краем глаза не сумел заметить и попытаться хотя бы намекнуть, так мимоходом, что вся эта беспардонная, грубая ложь, рассчитана на темную, зомбированную аудиторию. Скромность Ленина была тесно связана с его идеей, с замыслом. Этот замысел сидел внутри его извращенной натуры. Этот замысел не давал ему покоя с того самого дня, как только он совершил переворот, как только захватил власть. Он успешно вел войну не только с собственным народом, с интеллигенцией, с царской семьей, но и с самим Богом.

Он с невероятной энергией набросился на духовенство, на монастыри, на храмы, на церкви. Как древний варвар грабил святыни, набивал мешки золотом, расстреливал священников и взрывал купола церквей, эту вековую гордость православного мира. Это самая тяжелая, самая упорная и в то же время самая успешная война. Служители храмов и других богоугодных учреждений молча шли под пули кровавого маньяка, едва успев перекреститься, а пустые разграбленные храмы уже просто было разрушить, предать огню, либо взорвать тротилом. Бог практически отступил. И его место занял дьявол в образе Ленина… под всеобщее ликование своих рабов. Эти рабы, имеются в виду последователи его учения не только в России, но и в других странах, приняли это как должное. Памятники земному богу ставились в каждом городе, городке, поселке, деревне; сотни тысяч улиц, проспектов, закоулков и тупиков носили (и носят до сих пор) его имя, навеки замаранное в крови собственного народа, который так быстро, так легко пал перед ним на колени и принял его человеконенавистническую философию.

Никто из его соратников не смог, в силу скудости своего ума, заметить в нем замысел стать земным богом. Они приняли это как должное, по-прежнему считая его скромным и человечным.

Но эта «скромность» потерпела сокрушительное поражение. Мировая революция не состоялась, коммунизм в отдельно взятой стране, огороженной колючей проволокой, обещанный в 1980 году не наступил, казарменная страна распалась, народ России стал восстанавливать разрушенные храмы, очищать их от ленинской скверны и отстраивать заново. Сам президент Росси посещает церковь и даже крестится. Но время суда над земным богом еще не наступило, он все еще оскверняет собой Красную площадь, его все еще вымачивают в специальных растворах и выставляют на всеобщее обозрение — греховный труп, которому давно положено превратиться в прах, а прах можно подарить тем, кто исповедует его идеалы.

Ну а пока в адрес Ленина стали приходить мешки с письмами от граждан пролетарского происхождения. Они бы сами и не додумались, если бы комиссары не провели агитационную работу. А проводить такую работу было чрезвычайно легко: голь, очутившаяся во властных структурах села, поселка, города, сама ждала агитки. Эта же работа была с успехом проведена с молодежью в школах и высших учебных заведениях. Организовались конкурсы на лучшее письмо вождю мирового пролетариата, пострадавшему от рук врага народа. Затем пошли письма от отдельных граждан.

«Дорогой ты наш, любимый ты наш, — писала старуха Бочкарева, жившая ранее до революции на подаяния, и бросившая троих детей на произвол судьбы в малолетнем возрасте, — дык почему ты до сего времени не исничтожил всех своих врагов? Стрелять их, колесовать их буржуев проклятых. Выдай мине ружжо и я пойду на последний бой, как у песне поется „это есть наш последний и решительный бой“. Ну как твое здоровьице? А то у мене запор и в этом богатеи проклятые виноваты, плохо кормили до революции. Жаль, шо тебя раньше не было в России, а то революцию сделал бы раньше во благо прулеториата. Целую тебя у ножки и ручки, аки маленького дитя. — Баба Бочкариха»

Письма подобного содержания приходили и от рабочих коллективов. Это были отредактированные письма чекистами и другими партийными работниками. Они публиковались в прессе — газетах и журналах.

После покушения на Ленина страх испытали и головорезы в ленинском ЦК, кроме Кацнельсона и Дзержинского. Что будет, как жизнь пойдет без вдохновителя и организатора массовых расстрелов, ведь революция должна себя защищать. Только Дзержинский был в состоянии покоя, а иногда и блаженствовал. К этому времени его ВЧК уже стала государством в государстве, она никому не подчинялась и что такое закон, мораль, элементарные права граждан, не признавала и не могла признавать, как и вождь, который ее создал. Но даже второй головорез Дзержинский не переставал признавать мудрость и принципиальность вождя. К этому времени Ленин уже утвердился в статусе земного бога, но для вида, как всякий оборотень, отнекивался, проявляя «скромность», но это еще больше подзадорило членов ЦК и всех советских граждан. Если писал председатель сельского совета, а он обязан был это делать, то он писал от имени всех односельчан и даже принуждал ставить свои подписи в конце текста, полного славословия.

Ленин даже не ожидал, что афера с покушением принесет ему такие дивиденды. По существу, именно с «покушения» на жизнь Ильича начался культ личности вождей. Первые два были самыми кровавыми. На смену еврею пришел кавказец, ставший гением, великим ученым без среднего образования.

Но самое главное заключалось в том, что Ленин и головорезы перешли от разрозненного террора к массовому. Немного погодя, в одном из московских парков на глазах у гуляющей публики, стали расстреливать оставшихся в живых царских министров — Щегловитова, Хвостова, Протопопова, Восторгова, Белецкого и еще с десяток случайных простых людей.

Некий уцелевший эсер Штейнберг выразил протест против уничтожения людей да еще в людном месте, и тут же был расстрелян как предатель без суда и следствия.

— Наоборот, — воскликнул Ленин, — именно в этом настоящий революционный пафос и заключается. Неужели вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора? Если мы не станем расстреливать на месте в массовом масштабе, то какая это великая революция? Это одна болтовня, каша.

Как это ни удивительно, массовый террор стал приносить Ленину и его камарилье то, чего он ожидал от массового террора. После применения такого террора в Красной армии, воевавшей под Казанью, солдаты пошли в атаку и выиграли сражение.

Собравшийся партийный анклав 5 сентября, на котором выступал варшавский бандит Дзержинский, ставший железным Феликсом в России, принял постановление о проведении массового террора. Подлежали расстрелу, депортации в концлагеря практически все граждане России.

Ленин не присутствовал на этом сборище, собрание вел Кацнельсон-Свердлов. Ленин после «покушения» отправился на короткий отдых, а партийный товарищ Надя осталась дома, она помогала прислуге протирать окна. Однако отдых продлился всего неделю. Надо было ехать в Кремль принимать сводки с фронтов, давать указания работникам ВЧК, следить, чтоб они не проявляли буржуазный гуманизм по отношению к врагам революции.

Постановление Совета Народных Комиссаров «О красном терроре» понравилось Ленину, оно уже не походило на «кашу». Классовые враги должны содержаться в концентрационных лагерях; подлежат расстрелу все лица, имеющие отношение к белогвардейским организациям, заговорам, мятежам; необходимо публиковать имена расстрелянных и т. д.

Ленин покрутил головой и решил, что не все учтено. А если так, то он просто обязан следить за всеми процессами массовых расстрелов. Здесь в этом постановлении не учтен страх. А страх, как известно, фундамент революции. Страх должен господствовать и в социалистическом обществе. Без страха коммунизм не построить. А заложники? Почему они здесь не учтены? Как это так? Надо учредить институт заложников. Я внесу проект декрета: в каждой хлебной волости 25–30 заложников из богачей (зажиточных крестьян), отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишек зерна. Надо расстреливать всех, даже сомневающихся, никого не спрашивая, ни с кем не советуясь, не допуская при этом идиотской волокиты.

Идиот,идиотская волокита, как созвучно, не правда ли?

Став отцом массовых расстрелов и концентрационных лагерей, Ленин проникся гордостью за свое детище. Он намеревается поделиться достижением со своими соратниками в западных странах, но пока не получается. Надо сказать, что западная Европа действительно испытала страх перед так называемой Русской революцией, а точнее перед большевистским переворотом и страшной, бесчеловечной резней в России. Даже социалисты, кто симпатизировал раньше Ленину, сделали несколько шагов назад, чтобы дистанцироваться от подобной мясорубки. Россия объята пламенем: восстаниями, массовым террором, заложниками, выселением в лагеря. Кто знает, как выглядела бы Европа сегодня, если бы не было кровавой большевистской мясорубки в России?

Ленин сунулся в Польшу со своей революцией, послав туда красноармейцев во главе с маршалом Тухачевским, но поляки разгромили непрошеных гостей. Мировой революции не получилось. И он решил, что не может заниматься другими делами, надо беспощадно выкорчевывать кулаков, сомневающихся, несогласных, сочувствующих империализму сначала в своей стране, а потом уже можно будет попытаться еще раз поднять западноевропейскую голь на мировую революцию.

В ВЧК хорошие ребята, они с достоинством выполняют свой долг, но иногда проявляют либерализм, жалось. Расстрелы участились в самой ВЧК, это очень хорошо, значит, Феликс очищает свои ряды.

Тут и старый друг Ганецкий вылупился со своими предложениями, он, видите ли, усмотрел разногласия между партийными организациями и ВЧК. Что ему ответить, старому еврею? А вот, товарищ Ганецкий, изложите свои соображения товарищу Дзержинскому. Как он скажет, пусть так и будет. ВЧК — это мое детище, партия тоже. «Хороший коммунист в то же время есть хороший чекист».

Нам не только нужно выселять, но и лишать гражданства… за малейшую провинность. А еще провокационные ловушки. Согнать всех ночью в чужой уезд, а там новые порядки, новая, вернее, старая власть. Сопровождающим покинуть всех. А там… переодетые чекисты начинают агитировать, прививать любовь к старой власти. А потом, кто пожелает, может написать заявление, что хочет жить при старом режиме…, расстрелять, опубликовать в печати, чтоб знали все и боялись.

Размышления вождя прервал Бухарин. Человек довольно интеллигентный и образованный в отличие от вождя и всей его камарильи, начал высказывать опасения, что ВЧК стала совершенно самостоятельной организацией и, похоже, это государство в государстве. Есть случаи самосуда и в партийной среде, когда чекист может обнажить револьвер и выпустить обойму патронов и в партийного работника. Хорошо ли это?

— Товарищ Бухарин. Сейчас сюда войдут очень близкие мне люди, и мы вчетвером обсудим эту ситуацию.

Ленин нажал на кнопку вызова. Вошли Кацнельсон, Дзержинский и Сталин.

— Товарищ Бухарин вносит интересное предложение, послушайте, товарищи.

Бухарин изложил свою мысль, Сталин все время улыбался, а потом сказал:

— Моя думайт государство в государстве надо оставить без измэнэний, но подчинит этот государство на вожд партии Лэнын. Вожд партия должэн имэт опора, а ВиЧиКа хороший опора на вожд.

— Верно, товарищ Коба. В самую точку попал. Я посылаю тебя в Царицын в качестве представителя ставки. Если все у тебя выйдет, как я предполагаю, то в будущем этот город будет носить твое имя.

— Тавариш Лэнын, нэ раздавай все города, оставь с десяток, которым я дам твое имя.

— Ну, Коба, десять — это много. Мне бы Питер переименовать, очистить от всякой сволочи и установить там с десяток памятников. Нет, не мне лично, я человек скромный, а Октябрьской революции.

— Ми будэм дэлайт.

Было несколько общений Ильича с приземистым грузином, и он ему все больше и больше нравился. В то же время на него находил страх. А если этот неуч замахнется на его кресло? Надо быть бдительным.

— Ну вот, товарищ Бухарин, я поддерживаю Кобу. Пока на сегодняшний день, не будем трогать товарища Дзержинского и его команду.

Кацнельсон все время массировал очки и, похоже, не склонялся ни в одну, ни в другую сторону. Ленин и Коба сверлили его глазами, пытались проникнуть глубже в его мысли, но ничего не добились: Кацнельсон был представителем умной нации. А жестокость сидела в нем глубоко внутри.

— Все свободны, товарищи. Сейчас мне принесут почту. Обычно с этой почтой я сижу до двенадцати ночи. Инесса, простите, Надежда Константиновна ругается. Я уж сотню выговоров от нее получил.

— Твой Инесс кароший дэвочка, куда он дэвалса? — произнес Коба, улыбаясь в усы. — Мой дэвочка тоже есть кароший дэвочка.

— Аллилуева, что ли? — спросил Бухарин.

— Твоя откуда знат? — Коба посмотрел на него недобрыми глазами и не отрывал взгляда до тех пор, пока тот не опустил глаза.

В адрес вождя пришло письмо от несчастных узников концентрационного лагеря. Это письмо найдено в партийных архивах и приводится без изменений. Волосы на голове встают дыбом, когда его читаешь.

«„Прошение“ от переселенцев Северо-Двинского округа Котласского района лагеря Макарихи.

За какую про вину нас здесь мучают и издеваются над нами? За то, что мы хлеба помногу засевали и государству пользу приносили, а теперь негодны стали. Если мы негодны, то, пожалуйста, просим вас выслать нас за границу, чем здесь нам грозят голодом, и каждый день револьвер к груди приставляют и расстрелять грозят. Одну женщину закололи штыком и двух мужчин расстреляли, а тысячу шестьсот в землю зарыли за какие-нибудь полтора месяца.

Массы просят вас выслать комиссию посмотреть на нас и наше местожительство, в чем мы живем? Хороший хозяин свой скот лучше помещает, а у нас снизу вода, сверху песок сыплется в глаза, мы все никогда не раздеваемся и не разуваемся, хлеба не хватает, дают триста грамм, кипятку нет совсем, так что если еще один месяц, то совсем мало останется.

Неужели оттого, что мы хлеба помногу сеяли, Россия страдала? Мы думаем, нет, наоборот. Убытку от нас не было, а в настоящее время чистый убыток от нас и поступки с нами не гражданские, а чисто идиотские…

Вы сами подумайте, что это такое? Все отобрали и выслали. И никто не побогател, только Россию в упадок привели.

Просим Центральный Исполнительный Комитет чтобы вы проверили, в каком состоянии находимся: бараки наши ломаются, живем в большой опасности, бараки все обвалены дерьмом, народ мрет, оттаскиваем по тридцать гробов в день. Нет ничего: ни дров для бараков, ни кипятку, ни приварки, ни бани, ни чистоты, а только дают 300 грамм хлеба, да и все. По 250 человек в бараке, даже от одного духу человек начинает заболевать, особенно грудные дети, и так мучаете безвинных людей.

Наш адрес: город Котлас Северо-Двинского округа, лагеря переселенцев».

27

Ввиду малограмотности членов Политбюро, Ленин принял решение пройти начальный курс по арифметике, русскому языку, географии и обществоведении. Сталин плохо владел арифметикой, все время считал на пальцах, а когда доходил до сотни, хватал трубку, набивал ее табаком и отставлял в качестве наказания самого себя за то, что дальше сотни у него не шло. А что касалось русского языка, он поднимал обе руки кверху и просил:

— Ставьтэ минэ двойка. Я русский понимайт, но говорит — никак нэ выходыт.

— Язык тебе надо заменить, Коба, тогда все будет хорошо, — обычно говорил Бронштейн, глядя в глаза своему сопернику в борьбе за власть и награждая его неприятным унизительным взглядом. — Давай, если Политбюро согласится, отрежем тебе и взамен пришьем свиной язык, будешь хрюкать, пока не научишься говорить. Ну как?

— Иды на пи…да, обезьян с хвостом. Моя разберется сам, — медленно, но убедительно отбояривался Коба.

— Друзья, вы не очень. У меня тоже проблема с языком. Я вот не выговариваю букву «р», но это мне не мешает быть вождем мио…овой…еволюции. Боюсь, что и другие буквы начнут выпадать из моего речевого аппарата. Ты, Коба, не переживай. Това…ищ Т…оцкий ищет п…облему там, где ее нет. Давайте лучше проведем первый урок!

Ленин был в этот раз приветливый со всеми, исключая Апфельбаума (Зиновьева), на которого поглядывал косо, словно хотел его укусить за мочку уха.

— Итак, если я возьму три нуля, сколько это будет…., товарищ Коба?

— Будет три.

— Гершон, сколько?

— Так и будет ноль, поскольку ноль без палочки и есть ноль.

— Гершон, ты молодец. А если поставить палочку?

— Если поставить палочку впереди, бут тысяча, — бодро ответил Зиновьев и задрал голову, словно покорил женщину.

— Товарищ Коба, сколько членом в числится в Московской партийной организации?

— Много члэн, очэн много, в бочка нэ помэстится. Палавина надо отдат Дзержинский, пуст даст пуля в затылок. Мне с ними никак не разабратца. Зачем так много члэн на партия, понымайш? Волод, пусти в расход половина члэн партия.

— Коба, у тебя что, грузинское вино кончилось? Иди выпей дружок, а то ты ерунду мелешь. Если мы расстреляем всех членов партии, кем же мы будем руководить?

— Народный масса. Народный масса очэн мобилэн, очэн подвижэн. Народный масса сказат, народный масса дэлат.

— Где Бронштейн? подать Бронштейна! А, Троцкий! Товарищ Троцкий, сколько у тебя дивизий на сегодняшний день?

— Двадцать, Владимир Ильич.

— Вчера ты докладывал — 200.

— А может двести. Я путаюсь в этих цифрах.

— Товарищ Дзержинский, скольких врагов ты сегодня расстрелял?

— То ли семь, то ли семьдесят. У меня с математикой туго.

— Вот что, товарищи! всем нам надо пройти начальный курс математики, точнее арифметики, это архи важно, иначе революция погибнет. Я тоже буду учиться вместе с вами. У меня тут четыре ящика с монетами царской чеканки, а сколько это на самом деле, я не знаю. Все мы знаем, что нас окружают враги, что надо их отстреливать, всю Россию, всех дураков надо перестрелять и строить коммунизм, а больше мы ничего не знаем. Я обяжу Надю, мою супругу, организовать курсы для членов Политбюро. А, вот она, легкая на помине. Надежда Константиновна, тебе выпадает большая честь организовать курсы начальной грамоты для членов Политбюро. У тебя лучше получится, чем у меня. Товарщи посвятили свою жизнь за дело рабочего класса, за счастье всего человечества и потому не могли окончить даже начальной школы, кажется, кроме Гершона Зиновьева, да Бронштейна, а это никуда не годится.

— Будэм все учитца. Два плюс три равно десять, это все знают.

Надежда Константиновна имела кое-какой опыт преподавания и начала обучение с Ильича.

— Володя, — умоляюще произнесла Надежда Константиновна, — мы сегодня должны продолжить занятие по арифметике. Ты уже научился умножать однозначное число на однозначное, а вот двухзначное на однозначное нам предстоит усвоить. Так что недолго отдыхай, у меня тоже много государственных дел. Я полагаю, тебе хватит пятнадцать минут, не более.

— Учиться, учиться и еще…аз учиться, — произнес Ленин и расхохотался.

Соратники замерли при этом. Никто из них, кроме Троцкого, не знал, как умножить 9х8, а Ленин уже знал. А вот 99х8 вождь мировой революции все еще не умел, и ему предстояло это усвоить.

— Вот что, товарищи. Вы все свободны. Если ваши жены также грамотны и талантливы, как моя Надежда Константиновна, то можете заняться самообразованием в домашних условиях. Партия вам не запрещает. Я плохо стал спать ночами. Все думаю, что нашу интеллигенцию, а она слишком задирает нос, следует отправить за границу… на вечные времена. Часть можно и в Сибирь. Мы так и поступим, а что касается умножения двух цифр на одну, это мы выучим и станем инженерами.

— Чэловэчэских душ, — подсказал Джугашвили.

Бронштейн уже был в дверях и с революционным размахом открыл ее так, что она ударилась о стену и снова закрылась. Апфельбаум заморгал глазами от страха, а Джугашвили загадочно улыбнулся, потирая подбородок.

— Ти, Бронштейн, учись, как надо открывать дверь, если ти претендуешь на роль второго вождя мировой…революсий, — сказал Сталин, раскуривая трубку.

— Кажется, это больше к тебе относится, товарищ Коба, — парировал Троцкий. — Но история все расставит на свои места.

— Кто скажет, сколько будет пятью семь, т. е. пять умножить на семь? — спросила Крупская.

— А сколко вам надо? — спросил Сталин и все громко засмеялись.

На этом великие люди России покинули квартиру Ильича. Они отправились по своим бойням, где человеческие головы отделялись от туловища, как лист от яблони в осеннюю пору при легком ветерке.

Еще до того, как послать Инессу на юг, чтоб она там быстро заболела холерой, Ильич сидел у ее ног и путано доказывал, что Николая Второго следовало казнить на Красной площади как когда-то Степана Разина, но он, великий гуманист двадцатого века, помиловал царя и дал ему возможность умереть от революционной пули, поскольку такова была воля народа. А то, что он плясал над отрубленными головами царя и царицы, то он каким-то косвенным образом отомстил за казнь своего брата Александра.

— Ты — дикарь и очень жестокий, — сказала Инесса, не вытирая слез.

— Ради достижения цели все средства хороши, — горячо сказал Ленин. — Пусть погибнет половина России, но коммунизм должен победить во всем мире.

— Мир чужд жестокости, Володя.

— Инесса, у тебя уклон. Я очень прошу тебя: не будем углубляться, а то можем поссориться. Лучше нам говорить о других вещах. А когда революция победит во всем мире, а я стану всемирным вождем пролетариата, ты сама придешь, падешь перед гением на колени, и будешь просить прощения у меня. Ну, прошу тебя. Если у тебя хромает революционный дух, то у тебя прекрасное революционное тело. А мне, гению, это нужно как никогда. Старые памятники у нас повсеместно сносят, а взамен их мы поставим новые. Начнем с Карла Маркса, Энгельса, потом меня в скромном виде, а затем увековечим тебя.

— А Надю?

— Надя подождет. Я боюсь, что у нее глаза вывалятся совсем. Эта проклятая болезнь. Я не развожусь с ней из-за ее болезни.

— Что ты будешь делать с интеллигенцией, которая не признает советской власти?

— Интеллигенция — это отбросы общества. Мы ее уничтожим. На первых порах, руководствуясь принципами социалистического гуманизма, значительную часть вышлем за границу. Часть пошлем осваивать Сибирь и Дальний Восток, часть расстреляем. Вот скажи, что делать Бердяеву в молодой социалистической республике? Он подлец, пишет лучше меня. Он хочет быть лучше Ленина, вождя народов. Разве это допустимо, скажи, Инесса, мой неизменный друг? Вообще-то интеллигенция, любая интеллигенция в государстве это говно. Но я человек добрый, не все это понимают, я решусь на создание советской интеллигенции, которая будет руководствоваться идеями марксизма.

— И ленинизма, не так ли?

— Да, да, я не возражаю. Я свою жизнь отдал марксизму, я развил его, я доказал, что он возможен и в одной отдельно взятой стране. И еще докажу, что он победит во всем мире.

— Володя! Я когда даже ненавижу тебя за твою жестокость, я тебя люблю. Если ты меня повесишь, я на виселице буду кричать: да здравствует сумасброд Ленин! А теперь иди ко мне. Мы давно не были…

— Ты прости, Инесса, но моя жена теперь революция, а ты, как и Надя, остаешься моим партийным товарищем. Памятник тебе обеспечен.

— Тогда я поеду во Францию на год, — сказала Инесса, поднимаясь и опуская ножки на пол.

— Во Францию? э, нет. Там тебя могут арестовать, а то и хуже: подстерегут и убьют, — что я тогда буду делать? Революция — это моя жена в духовном плане. Дух и тело находятся в постоянном противоречии. Ты поедешь на один из курортов нашего социалистического государства. А пока прощай, мой партийный товарищ.

— Посиди, куда торопишься?

— Надя мне будет преподавать математику. Следующий урок двузначные числа. Гениям математика тоже нужна, не так ли, моя раскрасавица?

Прелестная улыбка осветила лицо Инессы. Обычно она не слышала комплиментов от вождя мировой революции. И, вообще, ее жизнь сложилась чрезвычайно драматично: ушла от мужа Александра Арманд с четырьмя детьми к его младшему брату Владимиру, от которого родила пятого ребенка. Но здесь ей не повезло: муж умер от туберкулеза. После смерти второго мужа она познакомилась с Лениным за границей и согласилась на личную жизнь втроем. Крупская превратилась в прислугу и, тем не менее, удовлетворения и счастья Инесса никогда с Лениным не испытывала.

— Ты малограмотный? — спросила она. — Как же ты собираешься высылать академиков и докторов наук? Или ты им завидуешь?

— Я слаб в науках, но я силен в политике, в философии. Ты читала «Материализм и эмпириокритицизм?»

Инесса вздохнула.

— Ладно, не будем об этом. Ты — великий человек, я знаю. Единственное, что…

— Нет, нет, Инесса, не сегодня. Я всю ночь не спал, прощался с Николаем Вторым, намечал планы с товарищами, меня ждет Надя, потом мое выступление на политисполкоме, потом работа над архивами. Ты лежи, не вставай. Не провожай меня, я человек скромный. Все время мне предлагают поставить памятник, а я пока отказываюсь: скромность мешает.

Он вернулся в свой кабинет. Надя его ждала с тетрадкой на коленях.

— Володя, давай займемся умножением, а потом делением. Но сначала ответь мне, сколько будет 8х9?

— Семьдесят два.

— Молодец, ты воистину гений. А как умножить 99 на 8? Сколько это будет?

Володя задумался. Он сощурил свои дьявольские глаза и расхохотался.

— Ну, ты даешь! Чтобы я, гений, занимался такой ерундой? Ты лучше займись с этими дебилами, членами моего Политбююро. Ты понимаешь, Надя, когда я сюда шел, в коридоре остановился перед открытой форточкой. Стою и смотрю как Юлий Цезарь. Вдруг раздается колокольный звон. Да так громко, так отчетливо, будто здесь, в Кремле кого-то хоронят. Что это такое, кто разрешил? Это Тихон, видать, собрался меня хоронить. Ну, погоди, каналья, я тебя схвачу за мошонку. Ну, ладно, пусть. Но ты знаешь, Наденька, сколько золота и серебра в церквях и монастырях? Даже есть серебряные гробницы. А что если все это национализировать, а? Это золото мы раздадим коммунистическим партиям других стран на закупку оружия, да и свою армию вооружим по последнему слову техники. Как только мы продвинемся к границе, ну скажем, к Польше, польский пролетариат сразу же поднимет восстание. А мы их поддержим. Польша наша, Германия наша, Франция, Англия, короче, весь мир наш. А ты мне суешь в нос свои дурацкие цифры. Да плевать я на них хотел. А еще серебряные гробы начнем откапывать, содержимое вытряхивать, а гробы переплавлять. Что же касается священнослужителей, то их всех чик-чик до единого. Интеллигенцию тоже туда же, профессоров, академиков — туда же всех в одно место. Пусть все идут к своему Богу. А мы взрастим и воспитаем своих ученых, они у нас даже в колониях могут воспитываться: они будут проводить опыты над своими…своими….открытиями, а мы над ними, такую их мать.

— Но, Володя, не жестоко ли это?

— Что ты, Надя? Чем больше мы расстреляем этих сволочей, тем лучше. Это весьма гуманно, это будет социалистический гуманизм, но не буржуазный. Мы наш, мы новый мир построим, — разве ты не помнишь эти строки? Давай спляшем! И споем: кто был ничем, тот станет всем!

— У меня не сгибается колено, Володя. Потанцуй один, а я тебе похлопаю в ладоши.

— Враги революции должны быть уничтожены: повешены, расстреляны. Не разделяющие прелести советской власти — сосланы в Сибирь или отправлены за границу. Все архивы уничтожить, землевладельцев ликвидировать, владельцев фабрик и заводов сгноить в Сибири, их дома отдать…, кому же отдать, а?

— Пролетариату.

— Ах да, пролетариату всех стран и, прежде всего пролетариату Германии. Писателей и поэтов, отказывающихся восхвалять социалистический строй, выслать из страны. Мне нужна новая Россия. Со старой все покончено. Ат…та…та, ат…та…та!

— Ты гений, Володя.

— Если я умру раньше времени, ты постарайся, чтобы эти русские дураки наставили мне такое количество памятников, чтобы никакая машина не смогла посчитать. Я заслужил, я памятник себе воздвиг нерукотворный… кто это сказал? А, вспомнил. Маркс это сказал. У нас уже есть памятник Марксу? У Большого театра? Закрыть Большой театр, как рассадник буржуазной культуры.

— Володя, ты не умрешь.

— В сердцах людей — никогда. Пусть меня забальзамируют и выстроят мавзолей. Человечество должно лицезреть своего гения.

— А этой сучке Инессе надо ставить памятник?

— Ну, Надя, зачем так? Это же мой партийный товарищ.

— А кто она тебе была и есть в постели?

— Только товарищ по партии — га…га…га!

28

Гражданская война на огромных просторах царской России, развязанная большевиками и лично Лениным, велась с переменным успехом.

Запад, должно быть, с удовольствием смотрел, как Россия истекает кровью. Никому в дурную голову не могла прийти умная мысль о том, что спустя всего лишь два десятилетия, вооруженная до зубов армия Советского Союза, будет представлять серьезную угрозу самому существованию запада. Ленин щедро отблагодарил немцев за оказанную помощь при захвате власти тем, что тут же, той же Германии стал показывать зубы, его наследники послали ее в нокаут. Возможно, Гитлер для того и покорил Европу, чтобы убедится в мощи и непобедимости своей армии и только потом двинул свои полчища на Россию. Против кого Гитлер двинул свою армию — против России или против коммунистической России, гадать не будем, дабы не споткнуться о кочки необоснованных предположений.

Пока ясно одно: фюрер крепко наколбасил со своим национал- социализмом, с евреями, арийской расой и с тем, что нарушил договор о ненападении, за что поплатился собственной жизнью, а его народ — городами, стертыми с лица земли. Если бы Германия, родина фюрера, не торопилась поставить Россию на колени в Первую мировую войну, если бы она не финансировала ленинский переворот 17 года, вполне вероятно, что катастрофических разрушений с обеих сторон во время Второй мировой войне удалось бы избежать. Возможно, этой войны бы и не было.

А пока, озабоченный положением дел в Крыму, вождь долго искал, кого бы послать вдогонку за отступающими армиями белых, которым ничего не оставалось, как ждать счастливой возможности навсегда покинуть Родину и найти приют в гостеприимной Франции и других странах.

Он просто не хотел оставлять их живыми, хотя они никакой опасности для него больше не представляли. Он мстил им за жизнь. Как это так? они родились в России, ненавистной ему России, и посмели поднять руку на него как на поработителя России? Они должны были примкнуть, а они отвернулись от него.

Головорезов, в основном еврейской национальности у него было много, но и страна огромная: все бандиты надели кожаные тужурки, вооружились маузерами и отправились на фронты, имея неограниченные полномочия. Они и там, среди красных, без суда и следствия расстреливали командиров дивизий, в основном выходцев из рядов царской армии, вешали их на площадях для устрашения. Грузин Коба Джугашвили соревновался с Бронштейном (Троцким) по количеству уничтоженных бывших царских офицеров, которые якобы плохо служили делу революции. Ленин знал об этом и молчал, в своей неадекватной душе поощрял это соревнование, хорошо зная о массовых экзекуциях, так называемых контрреволюционеров. Вообще, Ленин с прытью маньяка поощрял убийства, особенно массовые, грабежи церквей и монастырей, называя это экспроприацией. В этом его бессмертная заслуга перед русским народом.

А тут бурлящий Крым. Да этот Крым надо полностью уничтожить: часть расстрелять, часть повесить на фонарных столбах и деревьях, даже на памятниках, а потом и памятники уничтожить. Только нужно послать туда стойкого, мужественного революционера, не знающего, что такое жалость.

И вот однажды, когда зашел к нему председатель ВЧК Дзержинский, бывший варшавский бандит, только что расстрелявший тридцать человек заложников в подвале, где были женщины и дети, чтоб доложить о выполненной работе на благо революции и всего народа, но Ленин не стал его слушать.

— Феликс, да я знаю: нет человека преданнее тебя мировой революции. Сто буржуев ты расстреливаешь в подвалах лично. Молодец. Наша власть, власть народа опирается на насилие и не подчинена никаким законам. Я думаю, кого бы направить в Крым. Там… надо очистить Крым от мировой буржуазии. Она скопилась в Крыму, они намерены уехать за границу и там поселиться, а пока что они, эти офицеры, представляют опасность… для революции и меня лично, вождя будущий мировой революции. Всех расстрелять, повесить, сбросить в море живыми, завязав им руки и ноги колючей проволокой. Кто мог бы справиться?

— У меня есть Демон…в юбке. Теперь она носит другое имя — Землячка. Она настоящая революционерка с садистскими наклонностями.

Рекомендую, Владимир Ильич. К тому же, она еврейка, нет, она жидовка, как и вы, Владимир Ильич. Лучшей сволочи не отыскать

— Это Розалия Залкинд, наша коренная, больше известная под именем Землячки, ай да Землячка, надо нам встретиться, поговорить. Я же знаю ее уже двадцать лет. И как это не пришло мне сразу в голову. Эти расстрелы на фронтах, они так возбуждают, я слышу их и сравниваю с музыкой Бетховена. У него нечеловеческая музыка, как и выстрелы в голову детей. Ты согласен, Феликс? А Землячка, она моя дальняя родственница по крови, я ведь тоже еврей и даже горжусь этим. Подать сюда Землячку и немедленно. Это архи важно.

— Да, Владимир Ильич, я только что вернулся из подвала. Вопли матерей, предсмертные крики младенцев все еще звучат в моих ушах, как музыка Шопена. Как и вы, я люблю музыку…выстрелов.

— Почему не позвал, Феликс? Ну да ладно. Так вот о Землячке. Она подстерегла одного русского дурака-капиталиста, пленила его и умертвила. Сначала выколола один глаз, потом отрубила один палец на руке, а когда облила голову бензином и подожгла, тут все и кончилось. А она стояла, хлопала в ладоши и произносила: вот так делается революция. Феликс, давай сюда Землячку! Это особая женщина, я ее давно знаю, в ее глазах горит месть за страдания пролетариата.

— Да она в приемной, умоляла меня замолвить словечко.

Землячка, то есть Розалия Залкинд, вошла строевым шагом, и не садясь в предложенное кресло, начала с приветствия. Но Ленин поднял палец кверху, приказывая ей молчать.

— Именем мио. вой…еволюции, выслушайте вождя, товарищ Залкинд. Чрезвычайно рад встрече, это архи важно, това…ищ Залкинд. Встреча двух одинаково мыслящих людей — это сила. У нас в Крыму… засела буржуазия, а буржуазия, согласно моему учению, подлежит ликвидации как класс самым жестоким образом. Воспитывать ее бесполезно, жалеть преступно. И как вы знаете… революция не знает снисхождения. Жалость — это слюнтяйство, това…ищ Залкинд.

— Демон, Владимир Ильич, Демон. Демон революции! — произнесла Залкинд и стала шагать в кирзовых сапогах по кабинету Ленина, как солдат на плацу. — Ать-два, ать-два! Трррр… именем революции, тррррррр… по буржуазии. Владимир Ильич, я буржуев еще пытать буду. Я знаю много видов пыток. Например, мужчинам я буду вырезать половые органы задолго до расстрела. Или такой вид: связать живого по рукам и ногам, привязать тяжелый булыжник к шее и с баржи в воду. Жертва будет висеть в воде вниз головой, как свеча… в мертвом виде, если булыжник прикрепить к шее.

— В море?

— В море, в море, а где же еще.

Ленин захлопал в ладоши.

— Получишь орден Красного знамени, Залкинд. Ты истинная еврейка, сестра моя по крови. Только не я тебя посылал, я человек гуманный и таким хочу остаться в умах потомков. Ты…сама, по дорой воле, появилась в Крыму, а я буду за тобой следить.

— Я знаю, потому и пришла к вам на прием. А имя Демон… Такое имя подходит мне и только такое. Женское сердце может быть безжалостным как никакое другое. Хотите, я могу доказать это прямо сейчас.

— Как, товарищ Залкинд?

— Я вам вырежу яйца и запихну в рот, и вы их проглотите, потому что следующим движением, будет отрезание уха, потом носа, потом языка, потом пальцев на обеих руках. И на ногах.

— А вы мне все больше и больше нравитесь, товарищ Залкинд. В вашем голосе слышатся нотки Бетховенской нечеловеческой музыки. Такие звуки издает человек, когда отходит в иной мир, получив революционную пулю в буржуазный затылок.

Залкинд подскочила и захлопала в ладоши. Она все чаще стала поглядывать на брюки вождя и клацать зубами. Ленин готов был на жертву, но тут вошла Надежда и сказала, что ей плохо.

— Жду донесений, Залкинд! Особенно про уши, яйца, буржуазные яйца ха…ха…ха!

— У меня уже есть кое-какой опыт, Владимир Ильич, — сказала Землячка, еще выше задрав голову, — но знаете, не тот масштаб. У меня какой-то бред в голове: я хочу, чтоб лилась река крови, буржуазной крови, разумеется, а в камерах Феликса Эдмундовича уже обреченные, они знают, что не сегодня — завтра будут убиты и психологически готовы к смерти. И даже как будто просят поскорее кончить дело. А я требую неожиданности, я хочу, чтоб матери с грудными детьми на руках получали пулю не в лоб или в грудь, а в живот, чтоб они корчились в предсмертных муках, а дети плакали, ползая по их трупам, звали, просили кушать, искали грудь, чтоб сам Бог не смог им помочь.

— Това…ищ Демон! Бога нет. Есть один бог, это бог революции и имя ему — Ленин. Это архи важно, товарищ Демон. Ну, да хорошо! Вы получите назначение в Крым. В качестве Первого секретаря обкома партии, партии моего имени. Полномочия у вас неограниченные. Можете расстреливать и вешать… детей, стариков и контрреволюционеров. Никакой пощады, никакой жалости. Жалость — это буржуазное понятие. Наслаждайтесь запахом крови, това…ищ Землячка. Экая у вас фамилия красивая. И… вы — русская, а не жидовка, то есть не еврейка, упаси боже, Розалия. Моя мать тоже чистокровная еврейка, но я об этом не распространяюсь.

— Владимир Ильич, я буду расстреливать, вешать, топить в море, пока в Крыму не останется ни одной живой души, буржуазной души, разумеется. Методы умерщвления буржуев самые разнообразные, — я вас потом с ними ознакомлю. Спасибо вам, что создали условия для мести.

— Настоящая революционерка. Нарком просвещения Луначарский (тоже еврей) сказал: «Долой любовь к ближнему! Мы должны научиться ненависти». И я с ним полностью согласен. А вы срочно, сегодня же отправляйтесь в Крым, он вас ждет. Ваше нетерпение — это большое подспорье мировой революции.

Белый генерал Врангель бросил свою разрозненную армию в Крыму. Часть солдат белой гвардии подались на запад, а значительная часть осталась в Крыму не без агитации большевиков, дескать, всех простили, народная власть их не станет преследовать.

Ленинская грязная ловушка возымела действие. Огромное количество офицеров, солдат и морской пехоты остались в Симферополе и были готовы присягнуть новой власти, но Ленин, заманив в ловушку, решил всех их лишить жизни, а точнее наградить мученической смертью.

В Крыму на тот период насчитывалось всего с учетом солдат, офицеров и генералов белой гвардии 800 тысяч человек. Примерно восемьдесят тысяч было уничтожено большевиками и конкретно — Залкинд и венгерским головорезом Бела Кун, посланным Землячке на подмогу.

Едва Демон в юбке Розалия Залкинд прибыла в Симферополь в качестве секретаря обкома партии, как тут же собрались вооруженные до зубов чекисты, перед которыми она выступила с пламенной речью.

— Обстоятельства требуют максимальной бдительности, максимального сплочения вокруг вождя нашей партии Ленина, я только что от него, и он требует немедленного уничтожения врагов советской власти. Врангель бежал, но Врангель еще может вернуться, а здесь его ждет белая армия в количестве ста тысяч человек. Тут так: либо они нас, либо мы их. Генерал Мосиондз, сколько у нас оружия, сколько врагов мы можем перестрелять за эту ночь? В ход должны пойти и штыки, и веревки, и крюки.

— Вешать будем? — кто-то выдал из зала.

— Подвешивать на крюки. Любой революционер не знает жалости. Есть ли вопросы?

— А клубничкой побаловаться можно?

— Можно, почему бы нет. Если вы войдете в дом к белому офицеру и у него молодая жена или взрослая дочка, пользуйте ее, сколько угодно, а потом штык в живот или в то грешное место, которым наслаждались. На виду у мужа, отца. А потом всех прикончить. Можно повесить трупы на фонарные столбы, если они есть перед домом.

— Что мы, звери что ли?

— Кто это сказал? Подойдите к столу. Именем революции, именем Ленина! — произнесла Залкинд, всаживая три пули в грудь жалостливого бойца.

По залу прошел гул, но Залкинд выстрелила в воздух.

— Молчать, контра! Половину перестреляю, а половина останется. Это будут ленинцы, демоны.

При слове «контра» все втянули головы в плечи и в зале воцарилась зловещая тишина. Все поняли, что Залкинд истинная революционерка, преданная делу великого Ленина.

Уже вечером, с наступлением темноты, Черное море стало краснеть от человеческой крови вдоль берега; всю ночь работали пулеметы. При беглом подсчете в эту ночь в Симферополе расстреляли 1800 человек, в Феодосии — 420, в Керчи — 1300.

Уже на следующий день была послана шифрограмма великому кровавому вождю Ленину.

Пулеметы в Крыму работали, не переставая, пока стали таять патроны. Как Землячка не умоляла Ильича прислать несколько вагонов патронов и хоть еще сто пулеметов для наведения порядка в Крыму, Ленин только улыбался. Он прислал короткую записку, в которой обещал Демону в юбке награду — орден Красного знамени. Кровь красная и знамя красное.

Но товарищ Демон нашла выход: надо пустить в ход ножи, веревки, связывать ими ноги и руки, грузить на баржу и сбрасывать в море.

— Живыми? — спросил заместитель по политчасти чекист Мосиондз.

— А как ты думал?

— Как это?

— А так. Мы к ногам будем привязывать булыжники. Они и будут под водой стоять. А когда к голове, то будут висеть вниз головой.

— Ну и сука же ты кровавая. Я тоже еврей и ты еврейка, но ты… не еврейка. А жидовка… вонючая, подлая, таких наша нация не знала. Я тебя сейчас пристрелю!

— Только попробуй… завтра мы идем в госпиталь. Там лежат не только больные, но и симулянты. Прячутся от возмездия. А мы заодно и тех и других прикончим. Ты будешь работать штыком, а я серпом. Я буду отрезать яйца вместе с членом, запихивать им в рот, а солдаты начнут завязывать руки и ноги колючей проволокой, грузить на баржу и в море.

На второй день вечером, взяв с собой еще пять головорезов сели на лошадей и отправились в госпиталь.

— Именем мировой революции! — произнесла Розалия Залкинд и первая выпустила несколько пуль в лежачих больных. Начали палить и остальные.

— Всех вытащить и сбросить в общую яму, — приказала она обслуживающему персоналу. — Если к утру мой приказ не будет выполнен, все вы будете расстреляны. — А вы, ребята, упражняйтесь! — давала команду Розалия Залкинд своим головорезам-помощникам. — Есть в Симферополе детские сады, детские приюты? Провести санобработку в детских приютах и детских садах. Это дети буржуазии, им не должно быть места в стране советов.

Сначала пострадали дети и взрослое мужское население.

— А почему обходят женщин? Я вас спрашиваю, почему? Мосиондз, расстрелять майора НКВД Цветкова, который щадил женщин, буржуазных женщин. Постройте роту и на глазах у всех расстреляйте. Он щадит женщин. А у нас равноправие: если расстреливают мужчину, надо расстрелять и женщину. Я обещала вождю мировой революции Ленину… Ленин мой бог, мой духовный наставник. Я думаю, и все мы должны думать, как сделать так, чтоб Ильич остался нами доволен.

— А может повесить Цветкова вниз головой?

— Разрешаю, — сказала Землячка, скаля зубы. — Только голову сначала отрубить, но от туловища не отделять, пусть болтается.

Майор Цветков был зверски изуродован, потом ему отрубили голову, а затем повесили на глазах у бывших товарищей. Так закалялись головорезы, которые в будущем никого не жалели, никому не сочувствовали, никого не щадили.

— Сегодня охота на женщин желательно с маленькими детьми. Вам должно нравиться, когда дети плачут, ползая по трупам матерей. Эта мелодия лучше любой симфонии Бетховена. Вперед бойцы мировой революции!

— Детей тоже будем уничтожать? — спросил один боец.

— Пуль жалко, дети сами подохнут. А завтра… будем вешать, экономить патроны. Вешать на уличных фонарях, на памятниках, на придорожных деревьях, — патетически наставляла Землячка. Революция не знает жалости.

— И евреев тоже, — вынес себе приговор один солдат.

— Что? что ты сказал? Кругом! Еще раз кругом!

Она уже держала маузер наготове и сделала два выстрела в живот жертве.

— Мосиондз! повесить на фонарный столб, сейчас же. В форме, пусть знают все: пощады не может быть никому, даже работникам НКВД.

— Но он еще жив, вон корчится весь.

— Давайте, я ему отрежу то, что болтается у него между ног. Снимите с него брюки.

Свою работу Залкинд выполнила за пять минут. Когда ему запихивала половые органы в рот, он уже был мертв.

— Повесить на столб, — приказала Демон.

За две недели было зверски убито свыше ста тысяч крымчан. Горы трупов свозились на окраины, их плохо закапывали в землю. Почерневшие трупы как бы вырастали из земли, представляя собой дикую картину. Среди них были и живые. Они выползали, ползком добирались до домов, где еще горел свет, и просили помощи. Но те, кто пока оставался жив, прятались за закрытыми дверями при выключенном свете и не могли оказать помощь кому бы то ни было.

— Патронов не хватает, — пожаловался комиссар Мосиондз, — что бум делать? Москва далеко; Ленин, он все еще не может оправиться после ранения, кто нам поможет?

— Сами себе поможем, — сказала Розалия, глядя на своего зама звериными глазами. — Я прикажу тебя расстрелять, — пригрозила Землячка.

— За что? Я перед вами ни в чем не провинился. Надо перейти к другим методам умерщвления врагов революции. К нам Бронштейн (Троцкий) должен приехать. В честь его приезда необходимо придумать что-то новенькое. Простые расстрелы, вспарывание животов, расстрелы в голову младенцев на глазах у матерей, слишком быстрое сведение счетов с врагами революции: они тут же дохнут, а надо, чтоб корчились, просили смерти у своего бога. Наш гость — великий революционер и второй человек в государстве, смотрел бы на этот спектакль и смеялся подобно Ильичу. Может, прижигать конечности ног?

— Я уже придумала, — воскликнула Землячка и наградила своего головореза поцелуем в щеку. — Надо достать веревки, крепкие и прочные веревки. Как можно больше веревок. Знаете, в море должны водиться акулы, им нужен корм. Этими веревками мы будем связывать руки и ноги врагам революции и живыми кидать в море. Посадим на баржу, начнем связывать и сбрасывать. Попейте водички, буржуи проклятые. А еще надо груз привязывать к ногам, чтоб сразу шли ко дну, а поверхность моря останется гладкой.

— А детям будем связывать руки-ноги?

— Жалко веревки. А потом дети не умеют плавать. Можно привязать ребенка к матери той же веревкой и скинуть в море.

Второй ленинец Бронштейн (Троцкий), которого впоследствии на западе представляли, как борца с не менее жестоким головорезом Иосифом Джугашвили (Сталиным) в последние минуты отказался от поездки в Крым. У него были свои экзекуции. А Землячка пришла в ярость: она целую неделю сбрасывала людей в море со связанными руками-ногами, хорошо зная, что Ильич, когда об этом узнает, придет в неописуемый восторг.

Демон в юбке Розалия Залкинд по прозвищу Землячка внесла большой вклад в развитии большевистского Красного Террора в России 1918-23 годов в страшной, братоубийственной резне, затеянной инквизитором Лениным после Октябрьского переворота 17 года.

Среди Крымских головорезов в кожаных тужурках были и те, кто вздрагивал от бесчеловечных экспериментов Демона в юбке. Они ее боялись и посылали письма Ильичу. Ильич читал эти письма и хохотал.

— Заготовьте указ о награждении великой, несгибаемой революционерки Землячки Орденом Красного знамени и вызовите ее в Москву. Я лично буду вручать ей эту награду. А ты, Коба, учись, как бороться с врагами революции. Фотиева, давай Указ, срочно, — приказал Ильич своему секретарю Фотиевой.

— У менэ ест азиатский метод борьбы с контрреволюционерами: сверлишь дырка в доска, в этот дырка враг сует палец, ти берешь строганный клинышек и забиваешь молоток. Ти слышал такой метод?

— Ай, да Коба, ты мудрый человек.

— Мой предлагает еще жечь волос на голова.

— Ай, да Коба, великий революционер!

— Я благодарит тебя, Ильич.

Звериная жестокость психически неуравновешенной революционерки, зверски уничтоживший свыше ста тысяч человек в Крыму, заслужила бессмертье у покоренной нации за свои злодеяния. Десятки тысяч улиц названы именем убийцы. Ее похоронили на еврейском кладбище в Москве на Красной площади, которую все еще оскверняет труп самого жестокого, самого безнравственного отца и учителя Ленина. Землячка уничтожила почти все население Крыма, а Ленин — тринадцать миллионов. Рукоплещите ему, русские духовные рабы!

29

Тысячи безвинных женщин и мужчин, стариков и детей были убиты по приказу Дзержинского, а то и им лично. Он исполнял волю Ленина, а потом вошел в раж и уже не мог остановиться; и дня не мог прожить без того, чтобы не расстрелять десятка два обреченных.

За заслуги перед отечеством в деле уничтожения граждан собственной страны, после смерти варшавского бандита, в Москве был сооружен огромный памятник в самом центре города, и площадь долгие годы носила имя преступника.

Диву даешься, как это русские так благодарили своего убийцу, а их дети, внуки и правнуки соблюдали эту традицию долгие годы. Да, есть что-то загадочное в душе русского человека. Эта загадочность непонятна любому человеку, живущему в цивилизованной стране. Сколько столетий нужно, чтоб мы, русские Иваны, стали как все, чтоб называли белое белым, а черное черным, а не наоборот. В том, что какой-то коротконогий человечек с бородкой, который нас так ненавидел и называл дураками, так легко завладел нашей психикой, нашем сознанием, без особого труда сделал нас духовными рабами, есть что-то загадочное, нечто необъяснимое, такое — над чем не желают работать наши социологи, философы. Должно быть, боятся не справиться, либо сами еще не освободились от бацилл красной чумы.

Тысячи книг были написаны, в которых варшавский бандит Дзержинский слыл добрым, благородным, принципиальным революционером с «горячимсердцем и чистыми руками».

Как всякий великий человек, он, бедняжка, страдал недугами и поэтому рано отдал дьяволу душу. Земля-матушка приняла его преступные кости. Но наши современники все еще тоскуют по нему, требуя вернуть ему памятник на место и название площади в центре столицы. Рабы всех стран, объединяйтесь! верните памятник мастеру расстрельных дел на место, авось он вдруг оживет и будет в каком-нибудь грязном подвале пускать вам пулю в затылок!

Вам не хочется верить в то, как ему, мастеру расстрельных дел, еще при жизни стали сниться кошмарные сны: отрезанные головы укладывались вокруг его тела, обнажали зубы и пытались съесть великого революционера. Он кричал, размахивал руками, звал на помощь. Все утихало и он, укрывший голову подушкой, пытался заснуть хоть немного. Но… повешенные открывали дверь и лезли к нему в кровать. Словом, не было покоя. Он не высыпался, приходил на работу злой, хватался за кобуру и спрашивал своего зама прибалтийского еврея Уншлихта, сколько человек ожидает расстрела в подвале?

Обычно Уншлихт старался содержать в подвале менее тридцати узников, потому что, если было больше тридцати, то железный Феликс брал и его с заряженным револьвером, а если меньше, то справлялся сам.

— У вас такой вид, будто вы не выспались, Феликс Эдмундович, — сказал однажды Уншлихт, приседая.

— Я сплю всего четыре часа в сутки. Это должно войти в учебники. Опубликуйте в прессе, пусть советская молодежь подражает. Так сколько в подвале контрреволюционеров?

— Двадцать девять.

— Патроны где? Где патроны? я спрашиваю.

— В коробке, Феликс Эдмундович. В коробке, в двух коробках и обе коробки полные.

Мастер расстрельных дел в этот раз проявил неосторожность. Целясь в голову бывшему министру царской России, прострелил себе руку выше запястья, но в министра не попал. Охранник посетовал на такую неудачу и присел на один поваленный труп. А железный Феликс отдал ему свой пистолет и произнес:

— Выброси его к чертовой матери.

Он был очень зол и даже от врачебной помощи отказался.

— Я отлучусь на недельку, — сказал он Уншлихту, — мне надо продолжить мемуары. Ты понимаешь, меня преследуют эти убитые мною враги по ночам. Такое чувство, будто они меня жрут. Может такое быть? может. А я хочу оставить свое жизнеописание для истории — письма, дневники, рассказы. В них я буду таким, каким я был в Варшаве до того, как зарезал кухонным ножом одного мальчика, я был добрым, тихим, милым. И…что я только четыре часа в сутки отдыхал, а двадцать работал. Потрудись за меня в подвале. Только будь беспощадным, иначе Владимир Ильич освободит тебя от должности. Я-то ему каждый день докладываю, сколько уложил. А он подпрыгивает от радости, как мальчик, хотя мне кажется, ему тоже уже трупы снятся и он, как и я не спит по ночам. Он как-то уменьшился в размере, скрючился весь, страдает от какой-то болезни. Сильно переживает в связи с потерей подруги. Может удвоить количество расстреливаемых, и это благотворно скажется на его болезненной психике. Я его иногда приглашаю в подвал, но он не умеет целиться и держать пистолет в руках, они у него постоянно дрожат. Ленин стреляет языком, его язык — страшное оружие. Он может приказать, чтоб меня расстреляли. И расстреляют тут же без суда и следствия. В нем сидит бес. Кажется, он уже и сам от этого страдает, хотел бы избавиться, но уже поздно, поезд ушел, как говорится.

Уншлихт низко склонил голову перед шефом, а когда шеф ушел, стал напряженно думать, как найти повод для аудиенции с главным чекистом страны — Лениным. Но нужен был повод. Идти с докладом, сколько ты расстрелял в подвале за один день или за неделю, было просто глупо: Ленину ежедневно докладывали о тысячах повешенных и расстрелянных. А тридцать человек контрреволюционеров, расстрелянных в подвале, не произведет впечатления на вождя мировой революции. И хитрый Уншлихт вспомнил свое недавнее посещение храма, где ему было поручено арестовать настоятеля и проводить его в подвал смерти. Но настоятеля не оказалось. Зато в глаза бросились церковные ценности, они сверкали — больно смотреть. А что если ограбить и послать братьям революционерам в Германию или Францию. Не откладывая в долгий ящик, он снял трубку.

— Первый слушает.

— Владимир Ильич, у меня чрезвычайно важное предложение. Если оно будет реализовано, мировая революция получит новый импульс, а то она как-то незаслуженно затухла. Дело в том, что Феликс Эдмундович…

— Знаю, знаю. Сколько ты уложил, Уншлихт?

— Девяносто восемь контрреволюционеров, Владимир Ильич. Можно было бы еще больше, но…

— Знаю, знаю, можешь не продолжать. Завтра в восемь вечера я тебя жду.

Раздались гудки, а Мойша долго не выпускал трубку из рук, а потом трижды поцеловал телефон и пустился в пляс. Если Феликс…, если Ленин…, то почему бы навечно не занять главное кресло? Уншлихт все бросил, сел в автомобиль и объехал почти все церковные храмы Москвы. Впечатление было такое, что Уншлихт, как и железный Феликс почти всю ночь не спал и как это не удивительно, но, ни трупы, ни отрубленные головы, не беспокоили: перед его глазами было желанное кресло второго палача страны Дзержинского.

Едва рассвело Мойша умчался на работу, проверил подвал, но там томились в ожидании смерти только три человека. Мойша не стал руки пачкать, а просто велел охраннику прикончить контрреволюционеров, а трупы увезти загород и бросить бездомным собакам.

И вот вожделенный кабинет Ильича-палача.

— Садись, Мойша, докладывай, — произнес Ленин, не глядя на него.

— Не могу.

— Садись, садись, в ногах правды нет. Революционеры всю дорогу трудятся: устают ноги, руки, вот и ты работаешь, порохом от тебя несет, значит работаешь.

— Не могу, Владимир Ильич, ноги не сгибаются. Передо мной гений, человек, который получил десять пуль в живот и пять в шею от эсерки Каплан и выжил на счастье мировой революции и всего человечества.

— Ладно, Мойша, докладывай, зачем пришел, можешь и стоя, если ноги у тебя — ноги революционера.

— В целях оживления мировой революции предлагаю национализировать все церковные храмы и вагоны с золотом отправить пролетариату западной Европы для возобновления борьбы с капитализмом. Но…, сейчас одну минуту. — Мойша порылся в карманах брюк и извлек бумажку. — Тут написано следующее: «Мы требуем полного отделения церкви от государства, чтобы бороться с религиозным дурманом чисто идейным и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом». Какой контрреволюционер мог такое написать?

— Это я написал, Мойша, — расхохотался Ленин.

— Это написал сам Ленин? Не может быть. Но если это сам Ленин…

— Мойша, ты не знаешь Ленина. Согласно историческому материализму, детерминизму и всякого «изму» мы думаем так, как складывается ситуация. Уже завтра Ленин откажется от этого лозунга и выдвинет новый — беспощадная борьба с поповщиной, национализация имущества церквей и передачи этого имущества немецкому и французскому пролетариату. А ты, однако, хитрый Мойша и умный как всякий еврей. Как ты до этого дошел? В данном конкретном случае ты мыслишь параллельно со мной. Готовь свою банду, которая могла бы собрать все золото церквей. Га…га…ага…аа! Все, Мойша, я очень занят.

Да, действительно Ленина мало кто знал. Даже соратники не знали его и потому дрожали перед ним всякий раз, зная, что уже через час он может изменить любое свое решение. Для вождя не было ничего святого. Ни Россия, ни ее национальные традиции и культура его не интересовали, они просто для него не существовали.

А церковь вела себя тихо. Ни в одном храме, ни один священник не произнес худого слова в адрес коммунистической инквизиции. Мало того, сам Патриарх Тихон отказался благословить белое движение, против кого так яростно воевали большевики. Тихон хотел встретиться с Лениным по поводу Троице-Сергиевой лавры, которую вождь превратил в музей атеизма. Ленин с попами не возился, за исключением попа Гапона, которого снабдил оружием еще в 1905 году для дебоша на Дворцовой площади в Петрограде.

Ленин знал, что в России 80 тысяч храмов с огромными богатствами. Он выжидал благоприятного момента, чтоб нанести по церкви решительный удар. И тут, к великой радости вождя, грянул голод. После уничтожения так называемых кулаков, ожидать иного было глупо. Великий народ стал расплачиваться за то, что в 17 году поверил обещаниям маразматика с бородкой о рае на земле. Ученик Ленина Сталин тоже организует голод лет десять спустя, но скроет это от мировой общественности, а голод организованный Лениным был, как на ладони. Тем более, что он охватил 25 миллионов человек. Мировая общественность забеспокоилась и проявила готовность помочь несчастным. Не остался в стороне и Патриарх московский и всея Руси Тихон. Он обратился с воззванием к России. «Падаль для голодного населения стала лакомством, но и этого лакомства нельзя достать. Стоны и вопли несутся со всех сторон. Доходит до людоедства».

Инициативу Патриарха стали обсуждать в партийной верхушке, вроде хорошее дело задумал главный поп. Только Ленин сидел и улыбался. Обсуждение в Политбюро 7 июля 1921 года ни к чему не привело. Во время обсуждения Ленин мило беседовал со Сталиным и Кацнельсоном, но сделать ему замечание никто из членов партийного архипелага не решился.

Ленин медлил недолго. Несколько позже на том же заседании ЦК по предложению вождя, передаются большие суммы денег, огромное количество ценностей зарубежным компартиям с целью разжигания не состоявшийся мировой революции. В разгар голода 1922 года было отправлено 19 миллионов золотых рублей. Так Ленин помогал тем, кто поедал трупы умерших в собственной стране. В это невозможно поверить, но материалы партийного архива свидетельствуют о том, что это так и было. А голод был страшным.

И вот здесь выходит декрет об изъятии церковных ценностей в пользу государства. 24 февраля этот декрет был опубликован в газетах по инициативе того же Ленина. Верующие даже голодные стали оказывать посильное сопротивление головорезам-чекистам. Чекисты по приказу того же Ленина расстреливали безоружных рабочих и крестьян.

В марте Ленину доложили, что в небольшом местечке Шуе под Ивановым при ограблении церковных ценностей верующими было оказано организованное сопротивление. Чекисты стали стрелять в верующих из пулеметов, и только тогда сопротивление было сломлено. Ленин пришел в бешенство. Если присмотреться более внимательно к вождю, то можно было заметить, что состояние бешенства практически не покидало его. Оно особенно усилилось после 1920 года, когда скончалась Инесса Арманд на юге России от «холеры», или от сифилиса. Это был нехороший знак для кровавого вождя. Он знал, что следующая очередь его и как бы старался мстить тем, кто останется после него.

30

30 декабря 1922 года был образован Союз советских социалистических республик. Ленин к этому времени значительно сдал, его мозг неумолимо разъедала пикантная болезнь.

Он отгонял эти мысли от себя, понимая, что время упущено, что никакие врачи уже не помогут, с презрением вспоминал проститутку Джулию, которая его отвергла и поплатилась за это жизнью, а вот, кто его наградил болезнью, никак не мог вспомнить.

И похороны Инессы Арманд вспомнил, и почему она так скоропостижно скончалась, тоже вспомнил, но, ни в чем не стал раскаиваться. Он уже набил руку в деле заказных убийств, поэтому убийство любовницы было настолько мастерски сработано, что он и сам верил в то, что Инесса, едва приехала на Кавказ в распоряжение Фрунзе, едва успев поселиться в гостинице, тут же заболела и тут же умерла. Как по заказу, будто выпила стакан не той воды. И диагноз был хорошо придуман: от холеры. А холера такая болезнь, она косит всех, кто мешает развитию мировой революции. И тело перевезти в Москву оказалось очень непростым делом, но он позаботился лично и выглядел среди своих соратников как порядочный человек.

Во время похорон Инессы Ленин усиленно тер глаза, чтоб выжать хоть одну слезу, но этого не получилось: у кровавого вождя не могло быть жалости даже к такому близкому человеку как Инесса Арманд. В душе он радовался, что ее больше нет в живых, и даже не подумал о том, что мог бы оставить ее во Франции доживать остаток лет, данных ей судьбой.

Единственная щедрость, на которую он был способен, это похороны у Кремлевской стены. Там его возлюбленная нашла последний приют. А может, надо было отпустить ее во Францию с сыном? она хотела отвезти сына и тут же вернуться, но вот это желание и подвело ее и лишило ее жизни; и это не он виноват, сама виновата. Надо вовремя уходить от такого человека как Ленин, гения всех рабов.

Но судьба распорядилась так, что наступила и его очередь отправиться в мир тьмы, и как рабы не рвали на себе волосы по случаю кончины вождя, ему уже было все равно.

В момент просветления, когда он вернулся в свой кабинет с бумагами, чернильницей, коврами и прозрачными занавесками, зашел Молотов и сказал:

— Владимир Ильич! вы наметили образовать Союз советских социалистических республик — СССР. Надо бы завершить это дело.

— Да, Союз, а что такое союз? а, батенька, вспомнил, это же приобщение других народов к России, хотя не мешало бы наоборот: Россию присоединить к другим, поскольку Россия страна дураков, бесхвостых обезьян, как там дальше, не помню, это Лейба знает. Спроси у Лейбы. Это архи…и…и…и…и. — Ленин впервые завыл, как волк, в присутствии своего сотрудника. Им стало трясти, потом он быстро пришел в себя. — Не волнуйтесь, товарищ Молотов! Со мной, после покушения иногда происходят странные вещи и это архи важ… нет-нет, ошибся. Ну, так вот, Малороссию надо отдать украинцам, что это за республика с таким маленьким населением? Отдать всю Малороссию и все! Россия слишком, слишком велика. К. Маркс ее не любил, а я ученик, великий ученик Маркса.

— Владимир Ильич, но это же, больше двадцати миллионов человек. Как можно так обижать Россию? Мы в России живем, мы в России победили царизм и установили царство свободы.

— Наплевать на Россию, товарищ Молотов! Это не мы живем в России, а Россия живет у нас в коммунистическом царстве пока на положении… рабы. Да-да, рабы, вы, това…ищ Молотов, не ослышались. Рабы — это новая формация, но не та, что была в Древнем Риме. Это советская, коммунистическая, ленинская формация. А когда мы победим Германию, там будет формация Карла Маркса. Потом я… ненавижу Россию и ее обитателей. Истинно русский человек, в сущности подлец и насильник, шовинистическая русская шваль, истинно русский держиморда, грубый великорусский держиморда, угнетающая или так называемая великая нация. А малороссы… Они вечно будут благодарны вождю мирового пролетариата за королевский подарок. И промышленность мы будем развивать в республиках, а Россия обойдется, пусть русские дураки чешут затылки. Где моего брата повесили? В России. Где произошло злодейское покушение на вождя мировой революции? в России. По чьей вине я вынужден был все время жить за границей? по вине России. Кто мне помог освободить этих дураков от капиталистического ига? Германия, но не Россия. Так что, товарищ Молотов, готовьте все документы о передаче Юга России в состав Окраины или Украины, как там назвать это болото?

Жарких споров на Политбюро по этому вопросу не было. Молотов проболтался, что был свидетелем необычного поведения вождя. Единственный, кто возражал, это был секретарь ЦК Джугашвили. Ему хотелось оторвать кусок земли русской для Грузии, но Ленин сказал:

— Коба, когда станешь руководить страной после меня, хотя я сомневаюсь в том, что потянешь этот тяжелый груз, переведешь столицу России в Грузию. Тифлис переименуй, пусть город станет Москвой. А пока один из городов может носить твое имя. Ты доволен, извращенец?

— Моя доволна.

Члены Политбюро на любом заседании уже стали вести себя несколько иначе. Меньше спорили, молча, соглашались с любой бредовой идеей Ленина, чтоб не завести его, не обидеть, а то он мог устроить такое…

Они чаще шептались или кивали головами в знак согласия, особенно, когда речь заходила о расстрелах. Только у Кобы горели глаза, он не отрывал их от лица Ленина, стараясь, чтоб соратники не заметили. Однажды произошел небольшой казус: после утверждения сноса монастыря в Подмосковье, Ленин пустился в пляс, высоко подпрыгивая, а потом упал на пол и у него пошла пена изо рта. Уже было собирались вызвать врача, но вождь полежал минут семь, вскочил и произнес:

— Давайте продолжим.

Как тут было не активизироваться Кобе как секретарю ЦК партии? Он быстро определил своего главного соперника Бронштейна-Троцкого, самого активного головореза после Феликса Дзержинского и старался куда-нибудь его отправить. Как можно дальше и на более длительный период.

Так Окраина вдруг превратилась в Украину, самую большую республику, и все последующие вожди вплоть до Хрущева, подарившего Украине Крым, укрепляли ленинский почин. Лучшие земли России, лучшие города России отошли навсегда младшему брату до тех пор, пока младший брат не возгордился и не стал плевать старшему в лицо… в знак благодарности за королевские подарки.

31

Патриарх московский и всея Руси Тихон не думал о судьбе многих тысяч священников, да и о своей собственной судьбе тоже, когда решил среагировать на грабеж церковных храмов большевиками. Он обратился ко всем верующим и мирской власти, точнее к тем, кто совершил насильственный государственный переворот и ополчился против церкви, с Воззванием.

«Мы допустили, в виду чрезвычайно тяжких обстоятельств, — писал он, — возможность пожертвования церковных предметов, неосвященных и не имеющих богослужебного употребления… Но мы не можем одобрить изъятие из храмов священных предметов, что запрещается Вселенской церковью».

Вождю мирового пролетариата не понравилось воззвание Патриарха. «Это вызов власти» — изрыгнул боженька. От расстройства и галлюцинаций, он удалился в один из многочисленных подмосковных санаториев, расположенный в селе Корзинкино.

Здесь он в тиши при воспаленном мозге написал свой самый кровавый опус под названием «О значении воинственного материализма». Этот опус размером в шесть страниц не вошел ни в одно из его многочисленных сочинений, ни в биографический очерк, а был упрятан в архив подальше даже от своих единомышленников-последователей бредового учения.

Сейчас, когда он сидел за столом и строчил бесчеловечный и антицерковный устав, его пером вел дух палача, инквизитора двадцатого века. Ничего подобного не найти в мировой истории. Ни один узурпатор так жестоко не воевал со своим народом и его духовной культурой как он, Ленин. Бессистемные наброски письма в тот же день 19 марта он продиктовал по телефону М. Володичевой с требованием передать Молотову для ознакомления с оставшимися в Москве своими денщиками, посоветовал созвать Политбюро, так как он по…состоянию здоровья не собирался принимать участия в этом заседании. На диктовку ушло более часа. Диктатор утомился, но, собрав все силы, дал еще ряд поручений.

«Ни в коем случае не снимать копий, ознакомить только членов Политбюро, если кто желает высказать свои соображения, разрешаю делать пометки на полях. После ознакомления письмо сдать в партийный архив на вечное хранение».

Володичева, уже привыкшая к кровавым распоряжениям вождя, на этот раз не выдержала и попросила уточнить то, что она записала под диктовку.

— Именно теперь и только теперь, — повторял вождь для Володичевой спокойным голосом, — когда в голодающих местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешенной и беспощадной энергией… Мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа, вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимы. Взять в свои руки фонд в несколько сотен миллионов рублей (а может быть и несколько миллиардов) мы должны, во что бы то ни стало.

Володичева перевела дух и спросила:

— Правильно, правильно, я так и записала, Владимир Ильич, будут ли дополнения?

— Допиши…Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше.

— А что такое реакционное духовенство?

— Все духовенство реакционное, вся буржуазия реакционная, впрочем, все члены Политбюро это хорошо понимают. Срочно передай Молотову, пускай собирает Политбюро.

Продиктовав последнюю знаменитую фразу, которая унесла свыше двадцати тысяч жизней священнослужителей, Ленин как всегда, когда изрекал знаменитые фразы, закрыл глаза и тихо произнес:

— Ай да Володя, ай да Ленин.

Скрипнула дверь. Тихо вошла товарищ Надя.

— Володенька, дорогой, что это так скрипел под тобой стул? Он уже старый, его надо выбросить. Почему ты не обеспечишь себя мебелью, ведь конфискованной мебели у зажиточных граждан — девать некуда. Все члены ЦК обеспечили свои дачи диванами, спальными кроватями, зеркалами в золотой оправе, а мы как бедные родственники…

— Товарищ Надя, я принял постановление о конфискации церковных ценностей. Скоро у нас будет золотых украшений столько, что девать некуда. Часть мы пошлем пролетариату других стран. Пусть активизируются, а мы придем на подмогу. Мировая революция должна совершиться. А попы-эксплуататоры пусть раскошеливаются. Но лучше их сначала расстрелять без суда и следствия, а потом спокойно проводить обобществление.

— А как же русские, что пухнут от голода и поедают трупы?

— Пусть подыхают русские дураки. Революция требует жертв, — выдал Ленин.

Тут раздался звонок. Вождь поднял трубку.

— Коба, ты? Знаешь, ты плохо владеешь русским языком, передай трубку Молотову, он у нас в Политбюро единственный русский, я ему все растолкую. Отвечу на все его вопросы. Молотов? Что вы там без меня не понимаете? Я же передал: стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Соберитесь, организуйте комитет по реквизиции, но еврея Бронштейна (Троцкого) официально не вводите, потому что надо громить и еврейские синагоги. А товарищ Троцкий пусть руководит комитетом. Как? Очень просто. Я же руковожу Политбюро, хоть на нем и не присутствую. Докладывайте каждый день, сколько попов расстреляно, сколько мешков золота собрано. Куда сдавать? Пока в Гохран, а потом начнем распределять. Немного оставляйте и местным комитетам, а то они бедные сидят на голодном пайке. Кулаки? Они уже все расстреляны. Это они устроили голод — они, они-они!

Вождь плюхнулся на пол, схватился за голову, пена пошла изо рта. Сифилис стал добираться до его мозга. Партийный товарищ Надя так перепугалась и растерялась, что не знала, кого звать на помощь. Но муж пришел в себя, на удивление довольно быстро.

— Товарищ Надя не беспокойся, все хорошо. Это атака империализма. Вождь мировой революции мешает им творить беззакония. Когда мировая буржуазия и все попы будут повержены, я совсем выздоровею.

— Володенька, по-моему, ты творишь беззакония, зачем ты расстреливаешь попов? Уже два года как ушла товарищ Инесса, холера сразила ее и ты один как мужчина, почему ты ко мне не проявляешь никакого интереса, я хоть и старая, дряхлая и не красавица, но все же, я твой друг и в любое время готова пожертвовать собой ради твоего удовольствия. Хочешь, отведаем кровать прямехонько сейчас, потому что потом я продолжу свои записки о коммунистическом воспитании подрастающего поколения. Я же тоже должна внести посильный вклад в развитии марксизма и ленинизма.

— Това…ищ Надя, Инесса не от холеры умерла, а от сифилиса, только партия об этом не должна знать.

— Так она, сука, и тебя заразила? Я об этом напишу в своем трактате.

— Товарищ Надя, не смей этого делать. Партия не должна знать от какой болезни умер ее вождь и его ближайшее окружение. Товарищ Инесса получила эту болезнь от меня, а вот кто меня наградил — архиважный вопрос. А может — ты, товарищ Надя? Но я молчу. Пролетариат отнесся бы к этому слишком неоднозначно, а потому оба будем молчать. Это архи важно.

Грабеж церковных ценностей едва начался, а Троцкий уже прислал радостную записку Ленину: «Владимир Ильич, главная работа до сих пор шла по изъятию из упраздненных монастырей, музеев, хранилищ… В этом смысле добыча крупнейшая, а работа далеко еще не закончена».

— Товарищ Троцкий. В монастырях надо откапывать гробы. Многих видных попов хоронили в серебряных гробницах. Так называемые мощи сжигать, а гробы на переработку, — тут же распорядился Ленин по телефону.

— Иногда попы оказывают сопротивление, и мы не успеваем их расстреливать, а ведь еще и хоронить трупы надо.

— Возле каждого храма поставить чекистов с пулеметами. Попов расстреливать при людно, трупы сбрасывать во рвы и закидывать землей или заливать водой, если это возможно.

— Благодарю за инструкцию, Владимир Ильич, — сказал Троцкий. — А что делать с Патриархом Тихоном?

— Пока не убивать, но арестовать и допрашивать с наступления темноты до рассвета. Он должен написать покаяние. Если откажется по немощи, сами напишите и дайте ему на подпись.

— Мы тут решили не всех убивать, патронов жалко, да и хоронить их противно. Политбюро под руководством Кацнельсона вынесло решение ссылать попов в самые голодные районы Поволжья, там они сами перемрут, никто в живых не останется.

— Эта мера слишком гуманная, так и передайте товарищам по Политбюро. Но я… не буду возражать. Какая разница, где и каким методом от них избавляться. Главная задача состоит в том, чтоб ни одного реакционного попа не осталось. Синод ликвидировать, арестовать, уничтожить.

Надо признать, что ленинское Политбюро не осталось равнодушным к советам вождя. Священнослужители повсеместно подвергались аресту и расстрелу, гробы откапывались, мощи, оскверненные ленинскими гвардейцами, выбрасывались, ценности свозились в Гохран. Уиншлихт требовал ареста и расстрела Патриарха Тихона. И Патриарх уже был арестован, его вроде бы ждал суд. Но тут возмутилась мировая общественность, в том числе социал-демократы Германии, известные ученые и писатели, и даже папа Римский. Палач дал команду не расстреливать Патриарха и посоветовал извести его как-нибудь допросами, голодом, психической атакой.

— И приказываю: примите постановление «О ликвидации мощей», запустите агентуру среди тех попов, которым удалось избежать народного гнева и возмездия, у Тихона добейтесь покаяния перед советской властью.

И такое покаяние, написанное рукой чекиста Тучкова, было подписано Патриархом 16 июня 1923 года, когда антихрист Ульянов-Бланк уже сам начал корчиться в муках. Смерть, которая к нему подбиралась все ближе и ближе как к любому палачу, он побороть не мог.

Тихон раскаивался в проступках против советской власти и просил о помиловании. Чекисты терпели его два года, а потом заставили также добровольно умереть на больничной койке 7 апреля 1925 года, о чем было извещено во всех советских газетах.

32

Рассказ об Инессе Арманд и ее взаимоотношениях с Лениным не стоило бы приводить, если бы последователи, зомбированные рабы, такие же лживые, как и сам боженька, не навязывали советским людям да и нам, утратившим веру в пресловутое царство свободы, равенства и братства о нравственной чистоте и высокой морали дутого земного божка. То, что он держал гражданскую жену Инессу рядом с Надеждой Константиновной, не абы какой грех, тем более для политического деятеля, поработившего такую страну.

Кстати, великие учителя Ленина — еврей Мордыхай Леви (Карл Маркс) и Энгельс имели побочных детей от своих служанок, экономок, вели активную двойную жизнь, а точнее содержали маленький гарем на глазах у законных супруг, и это считалось нормой. Но для советского читателя, чьи знания всегда были урезаны и стерилизованы, эта сторона жизни держалась в глубокой тайне, Маркс и Энгельс были эдакими безгрешными боженьками с бородами, видевшими из своих зашторенных кабинетов будущее человечества, как на ладони.

Пустомели-родоначальники бесперспективного учения, так называемого марксизма, были аморальными личностями, полагали, что на их учении будет держаться мир. Но этот мир был построен на еврейской хитрости, имеющий совершенно иные цели. Лейба Бронштейн не стесняясь, выразил их в одной из своих проповедей. Цель была одна, расширить территории для поселения евреев, собрать некое огромных размеров еврейское государство на костях русских варваров. Но русские варвары оказались слишком большой страной не по зубам кровавым маньякам Ленину и Троцкому.

Взаимоотношения Ленина с Инессой Арманд можно разделить на два этапа — до совершения переворота и после него, когда он по собственной воле постепенно становился мясником, и человек для него был простой мишенью, куда следовало выпустить несколько пуль или повесить. Если бы он прожил после переворота еще лет десять, то Россия превратилась бы в кусочек шагреневой кожи, так великолепно описанной Бальзаком.

Ленин познакомился с Инессой Арманд в 1909 году в Париже, когда ей было 35 лет. В отличие от бедной Наденьки, супруги Ильича, она была стройна, красива, элегантна, несмотря на то, что была матерью пятерых детей. Большую роль в знакомстве сыграло то, что француженка Инесса хорошо говорила по-русски, так как Ленин, вопреки лживому утверждению коммунистической пропаганды о том, что вождь знал 18 языков, по-французски не знал ни слова.

Инесса родилась во Франции в 1874 году, ее отец был оперный певец, красавец Теодор Стефан. Еще девочкой она с бабушкой уехала в Москву, получила блестящее образование, в том числе и музыкальное, свободно владела тремя языками (французским, русским, английским) и стала домашней учительницей. Обладая завидной внешностью и огромной культурой, она не могла засидеться в девушках и в 1893 году вышла замуж за богатого русского промышленника Александра Арманд. Родив четверых детей счастливому мужу, она вдруг влюбилась в его младшего брата и родила еще одного уже внебрачного ребенка.

Не будет грешно сказать и о том, что в Инессе дремало что-то авантюрное, что-то такое, что заставило ее перевернуть свою жизнь с ног на голову. Она не только оставила, без каких-либо причин мужа и четверых детей, но еще увлеклась революционной деятельностью, а за ней потянулся и ее гражданский муж. Они оба были судимы и отправлены в сибирские лагеря, откуда бежали во Францию, где ее муж умер от чахотки, Инесса овдовела и осталась матерью одиночкой.

Для Инессы, начитавшейся революционной, в том числе и марксистской литературы, семья как таковая, обязанности матери, ничего не значили, а для Ленина никакой морали не существовало, вообще, никогда. Вот и вышло: два сапога — пара.

Как всякая женщина, Надежда Константиновна встретила новую подругу в штыки и грозилась уйти из семьи, но для Ленина это оказалось неудобным: Инесса была создана для любви, но не для кухни, не для роли домохозяйки. Поэтому немного подумав, он подошел к Наденьке, погладил ее по голове и сказал:

— Не уходи, будем жить втроем. Будь моим партийным товарищем. Этого требует дело революции.

Товарищ Надя поплакала, сняла очки, вытерла глаза и только потом стала кивать головой в знак того, что она согласна.

Так начался короткий романтический период в жизни будущего палача России. Прогулки по горам Швейцарии, пикники, долгие беседы о будущей мировой революции покорили сердце Инессы настолько, что она уже не мыслила своей жизни без Ленина и готова была, если понадобиться последовать за ним на каторгу. В отличие от Нади, Инесса была женщиной опытной, бурной в постели и, несмотря на многочисленные роды, не шла ни в какое сравнение с флегматичной и холодной супругой будущего вождя. Ленин не мог не оценить этого: все было настолько романтично — не передать словами. И эта романтика могла бы сохраниться на долгие годы, если бы Ленин за полгода до встречи с Инессой не посещал дом терпимости, где одна из проституток наградила его тяжелой, неизлечимой в то время болезнью — сифилисом.

Но для двух революционеров-профессионалов такой пустяк как болезнь по имени сифилис, мало что значила. Несколько позже это начало сказываться, доставлять некоторые неудобства, но ведь и Володя, и Инесса были стойкими революционерами, — что там какие-то неудобства по сравнению с мировой революцией?

Ильич ко всему прочему стал внушать Инессе, что чем больше половых контактов, тем легче переносятся беспокойства и пройдет года два-три и этот проклятый сифилис вовсе должен исчезнуть. Инессе казалось, что это так и есть. Таким образом, обиды и обвинения никак не могли пробежать между двумя влюбленными, наоборот, буржуазная болезнь еще больше сблизила их. И тот и другой были счастливы. Такое может быть только в среде великих людей. Редко когда история узнает великих людей, кто они на самом деле, что собой представляют. Свидетельство тому — жизнь Инессы и Владимира Ильича. Семьдесят лет он у нас почитался святым, эдаким солнышком, которое взошло над Россией в 17 году и ни разу не заходило, вплоть до падения варварского режима.

Влюбленная парочка иногда разлучалась. Инесса уезжала в Париж, обращалась к врачам за помощью, но инкогнито, под чужой фамилией. Так требовал Ильич, любивший конспирацию. Ленин мог поменять место жительства, но тут же сообщал ей свое местонахождение. Иногда она писала ему длинные лирические письма, отличавшиеся хорошим слогом, большой душевностью, они всегда дышали любовью и преданностью. Ленин на это не был способен, он путано излагал свои мысли, замешанные на непонятных марксистских выражениях, хотя он очень стремился подражать Инессе. Но стиль Ленина был слишком сухим и бедным по сравнению со стилем Инессы. Это видно из письма.

«Телефон опять испорчен. Я велел починить и прошу ваших дочерей мне звонить о вашем здоровье (и далее): выходить с температурой 38 и до 39 это прямое сумасшествие… я прошу следить за вами и не выпускать вас никуда». Или… «Тов… Инесса, звонил вам, чтобы узнать номер калош для вас. Надеюсь достать. Привет! Ленин». Вот он ленинский стиль писем к любимой женщине.

Однако Инессе любая революционная риторика казалась чем-то возвышенным, грядущим, а автор сухих писем душой и сердцем — героем, революционером, который, судя по его все более возрастающему авторитету, может изменить мир, сделать его радостным и процветающим. И она была рада любой строчке, как бы коряво и сухо она не выглядела.

Восемь лет общения сблизили Инессу не только с Лениным, но и с его законной женой Надеждой Константиновной. Образовался некий семейный триумвират, на который партийные товарищи смотрели сквозь розовые очки. Ильич, правда, старался наделять Инессу качествами особо доверенного партийного товарища и как это ни удивительно, многие верили в надежде, что с доверенным партийным товарищем можно построить более близкие отношения.

Инесса очень обрадовалась, когда в 17 году Ильич пригласил ее в бронированный вагон, направлявшийся в Россию по заданию немецкой разведки для деморализации русской армии, с которой воевала Германия, для организации масс и последующего переворота.

Возлюбленный Инессы захватил власть без особого труда, без пролития крови, но он вдруг переменился и начал воевать с собственным народом. Он упивался кровью народа, и сама Инесса его уже как будто мало интересовала. Тяжелой болью это отдалось в сердце романтичной француженки: русский медведь показал силу и стал ходить по трупам, которые валялись на улицах, площадях, корчились в подвалах. А сподвижники палача как покорители мира, расхаживали в кожаных тужурках с наганами в карманах и ловили молоденьких аристократок, чтоб изнасиловать и надругаться над ними.

Переезд в Москву палача и его камарильи вселял Инессе надежды на изменения к лучшему. Но Ильич, ее Володя, как пес с цепи сорвался, дал команду чинить погромы не только по Москве, но и по всей стране, ему надо было задушить русскую интеллигенцию, поставить на колени имущих, а их имущество сжечь, национализировать, уничтожить. Вчерашние воры и уголовники стали править бал в стране. Возник голод и мор.

Она уже жила отдельно от Ильича и работала в Моссовете, зарабатывала себе на кусок хлеба. Впервые одиночество, равное духовной смерти, подкралось к ней и стало опустошать душу. То ли она ожидала от Володи?

«Пройдет ли это ощущение внутренней смерти, — пишет она в 1920 году. — Я теперь почти никогда не смеюсь. Как мало теперь я стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с теплым чувством. Теперь ко всем равнодушна. Я живой труп и это ужасно. Я хожу среди людей и стараюсь скрыть от них свою тайну, что я мертвец среди живых, что я живой труп. Сердце мое остается мертво, душа молчит и мне не удается укрыть от людей свою тайну».

Она сообщает Ильичу, что ей надо съездить в Париж отдохнуть и подлечиться, но Ильич не дает добро на это. Он настоятельно, почти в приказном порядке, советует ей поехать на юг и у нее нет выбора. Инесса отправляется на юг в свою последнюю поездку.

Ленин посылает Серго Оржоникидзе короткую записку с требованием принять и обустроить наилучшим образом «писательницу» Инессу Арманд. Серго получает еще одну секретную телеграмму и приказ: прочитать, изорвать на мелкие кусочки. Никто не знает и никогда уже не узнает, что было в последней телеграмме. Можно только предположить, что это был «совет» вождя лишить Инессу жизни.

Ее встречают и обустраивают. Но тут же она заболевает, якобы, холерой. Это произошло так быстро и так неожиданно, что Серго долго не может «поверить» в случившееся, ведь только вчера вечером он докладывал Ленину, что встретили партийного товарища хорошо. Был эскорт машин, лучшая гостиница, шесть номеров отвели Инессе, ресторанное питание и утвержденная программа экскурсий по Кавказу, который он, Серго, освободил от ига капитализма. И вот на тебе — сюрприз, за который можно поплатиться головой. Но надо докладывать Ленину, сообщить горькую правду. Что делать с телом, ведь еще тепло, а тепло требует срочного захоронения тела умершей. От чего она скончалась, никто «не знает», и так скоропостижно.

Серго вызвал врачей и стал советоваться. Те предложили самый лучший диагноз — холера. Этот диагноз неоспорим. И телеграмма летит в Москву. «Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось. Кончилась 24 сентября. Тело препроводим в Москву. Назаров».

Ленин был, якобы, потрясен, он почти ожесточился. Если нет Инессы…, нет проблем. А ведь и он может умереть неожиданно. Зачем оставлять этих русских дураков живыми? Пусть лучше уходят вместе с ним, вместе с ними, двумя партийными товарищами. Но эти мудрые мысли, едва вспыхнув, покинули его. Перед глазами снова возникла Инесса. Смирная, послушная, она уже признала, что революция выше всякой любви, выше личности, выше всякого чувства. Это он постоянно внушал ей, находясь рядом в кровати. Почему он не отпустил ее в Париж, возможно, в последний раз увидеть город, в котором она родилась и выросла. Да, это он виноват в ее преждевременной смерти. Это последствия сифилиса. Именно он наградил ее этой болезнью. А сейчас его очередь. Но надо успеть, как можно больше сделать во имя мировой революции. Надо все отобрать у богатых и передать нищим, ликвидировать церковь, уничтожить попов. А Инессу надо похоронить у Кремлевской стены в обычном гробу, чтоб никто не позарился на ценности и не осквернил ее прах.

Сразу же полетела телеграмма во Владикавказ…одна, другая, третья. Почему до сих пор праха великого товарища нет? Серго держал целую кипу телеграмм в руках и ничего не мог сделать. Не было теплушки. К смерти все привыкли, даже хоронили без гробов. Потребовалось вмешательство ЦК. Москва требовала вагон и гроб. Неслыханное дело. Уже две недели тело лежит и издает трупный запах. Серго боится расстрела и вагон, и гроб находят. Инесса скончалась 24 сентября, а в Москву доставлена только 11 октября, через три недели. Это невероятно. Ленину не открывают крышку гроба. Он идет за гробом мрачный, сгорбленный, подавленый, не чувствует себя диктатором, от одного взгляда, которого зависит судьба любого человека, он нагонит, возьмет свое в стократном масштабе, но не сейчас, не сегодня.

Похороны у Кремлевской стены состоялись без отпевания, без попов, в гробовом молчании, будто хоронили соратника, умершего внезапно. Ленин смотрел на величавую, незыблемую стену и думал, что неплохо было, если бы и его здесь похоронили рядом с Инессой, хотя, когда-то раньше он выказывал желание быть похоронен рядом с матерью в Питере. Но какая разница: слово дал, слово взял. И не это главное. Главное то, что… самому от этой проклятой смерти не уйти, следовательно, надо спешить, спешить и спешить — стрелять, стрелять и стрелять. У Ленина стали подкашиваться ноги. Товарищ Надя, она сейчас в трудную минуту была рядом, взяла его за руку и сама обняла его сгорбленные плечи, чтобы он не упал, не опозорился, и увела его в Кремль.

Если отбросить то, что товарищ Надя нарушила вековые традиции, в какой-то степени наплевала на свою гордость и мораль, согласившись жить втроем в одной семье, то ее можно считать образцом верности и преданности своему мужу. Такого образа трудно найти в мировой литературе. Это только у мусульман несколько жен, да у Соломона, как мы знаем, было сорок жен, только никто не может дать ответ на простой, пусть наивный вопрос: а как же он с ними со всеми справлялся? Должно быть, Надя все это знала, простила многоженство великому революционеру, и осталась верной ему до конца жизни. А сейчас, когда он остался один, стала проявлять еще больше заботы: из жены превратилась в мать, считая вождя мировой революции беспомощным ребенком.

Надежда Константиновна не отходила от койки, когда этот злой ребенок был парализован и только мычал. Она стала его учительницей, кстати, самой успешной, именно она научила его произносить два великих слова «так, так» и, опираясь на ее плечи, передвигать левую ногу, потому-что правая не работала. Именно она стояла рядом, когда палач России испускал дух, дабы стать ее кумиром.

33

За миллионы жизней, загубленных в Гражданской войне, за голод, организованный большевиками, за миллионы расстрелянных и повешенных, за грабеж церквей, монастырей, других богоугодных заведений, к палачу русского народа, рожденного большевизмом, стала приближаться неминуемая расплата. Того, ктопосылал эту расплату, нельзя было ни расстрелять, ни повесить: бой сатаны с Богом не мог закончиться победой сатаны.

Некоторые исследователи биографии кровавого вождя пытаются смягчить жестокость и бесчеловечность палача его болезнью, но нам, потомкам, совершенно безразлично, по каким причинам, что руководило убийцей, был он в отличном состоянии или у него болела голова, когда он требовал расстрела, ни в чем не повинных людей. Известно, что когда он отдавал команду «расстрелять, непременно расстрелять» безоружных, согнанных в подвал несчастных и тут же как ни в чем не бывало, шутил, смеялся, играл с кошкой или баловался с Инессой. Болела ли у него голова в это время, или он был на верху блаженства, никого не должно интересовать.

Надо полагать, что болезнь Ленина в возрасте чуть больше пятидесяти лет, состояли из двух частей — болезни духовной и потом уже физической. Боль духовная была не менее тяжкой. Она действовала на психику, на сердце, на мозг, а за этой болью потянулись и физические недуги.

Почти всю жизнь Ленин был жалким эмигрантом, жил на пенсию матери, на награбленные деньги и пожертвования меценатов, и даже на гонорары писателя Горького, довольно серого и скучного, чьи произведения, как и произведения Ленина, насаждались большевиками насильно во всех учебных заведениях, возносились пропагандой до небес. А так, редко кто их читал, движимый духовной потребностью. И все же Ленин мечтал о другом, а эти мечты, как ему казалось особенно в последние годы, отдалялись все дальше и дальше от реальной жизни.

И вдруг… победа над огромной страной, он стал ее вождем, успешно расправился с неверными. Что такое тринадцать миллионов безвинно повешенных, расстрелянных? Россия — великая страна. И соперников у него не было. Все шло к тому, что он слабый физически, трусливый от природы, больной сифилисом, постепенно превращался в коммунистического Фараона. Церкви разрушены, памятники царям и другим великим сынам русского народа снесены, а скоро повсюду появятся памятники ему — великому пролетарскому вождю. Многие города будут носить его имя, а Москва, обезумев, возвела ему свыше ста памятников в одном городе.

И вдруг глубокая трещина. Мировая революция, на которую он так надеялся, не состоялась. Мало того, ее замысел был наголову разбит. Народы западного мира отвергли ее, а вместе с ней и несостоявшегося вождя этой, так называемой, мировой революции.

А тут еще и болезнь начала прогрессировать. Возможно, сифилис стал поражать его мозг.

Все началось с нарушения сна: вождь стал плохо засыпать, а посреди ночи просыпался и больше не мог заснуть. А когда после снотворных таблеток засыпал, являлись кошмарные сны. Вот он в чем мать родила, погружается в красное море. Вода теплая, в некоторых местах горячая, оказывается, что это кровь убиенных, а он плавает легко, даже руками не машет. Поодаль отрезанные головы, одни смеются, плюют в его сторону, другие грозят возмездием. А он бесстрашный, плывет все дальше и громко произносит: ми…овая…эволюция. Тут окровавленные головы окружают его и скалят зубы. Это опасно для жизни, да и море крови его уже не держит на поверхности. Он кричит: Надя!!! и просыпается. Надя тут, как тут с полотенцем в руках бросается к кровати, вытирает влажный холодный лоб и спрашивает:

— Володя, что тебе приснилось? ты видел дурной сон. Все хорошо, успокойся, милый. Можешь не рассказывать. Рассказывать сновидение сразу же после сна нехорошо — сон может стать явью. Может, попьешь чаю, кофе тебе запретили, кофе нельзя. Даже я не пью. В знак солидарности.

Володя хочет поблагодарить супругу за ее внимание, но язык не повинуется, да и мысль ускользает, и вдруг в Надежде Константиновне он видит образ Инессы.

— И…и…и, — мычит он и глаза его начинают светиться и он тянет левую руку, чтобы к ней прикоснуться.

— Я не Инесса, я — Надя, твоя законная супруга, твой верный товарищ, а Инесса всего лишь любовница, тварь паршивая (два последних слова Надя произнесла шепотом).

— И…и…и, — пытается выговорить муж, но ничего не получается.

— Инесса…ее нет в живых, она умерла, мы похоронили ее.

— Пр…, пр…, Нннн.

— Прощаю, Маркс с тобой. Бога ты не признаешь и мне не велишь.

— М.М.М. Макс, Макс, — вдруг произносит Ленин, а Надя при этом хлопает в ладоши.

Володя выпил слабо заваренного чая, и его лицо озарилось улыбкой. Надя воспарила духом: ее Володя редко, когда улыбался. Он улыбался так, только слушая Вацетиса либо Троцкого, когда те докладывали как юнкеров живыми, связанными по рукам и ногам, кидали в паровозную топку или в доменную печь, но Надя при этом не присутствовала. А здесь — улыбка. Так радуется ребенок солнцу по весне. Она тут же побежала к аппарату и позвонила Сталину, чтоб изложить радостную новость. Коба опечалился, тут же собрался, прихватив с собой цианистый калий, и помчался в Горки.

— Мой рад Лэнын улыбка, очен рад, а то цианистый калий со мной, но нэ буду дават, нэт рэшэний Политбюро.

— Ты, Коба, коварный человек в чем-то похож на меня, только очень грубый и беспардонный. Это мне в тебе очень нравится, — вдруг заговорил Ленин на чистом русском языке. — Когда я прошу, ты не приносишь свой цианистый калий, а когда мне легче и я начинаю надеться, что смогу возглавить мировую революцию, ты несешь. Ты хороший политик, образования никакого, сколько дважды два не знаешь, а пролетарский политический деятель из тебя получится. А твоя грубость — свидетельство необразованности.

— Ти полэтический завещаний написал, обещал мне, — сказал Коба и ударил Ленина по плечу. Ленин сжался и набычился. — Ну, твоя простит Коба, Коба шутка — не далше. Моя приглашает на балкон на фото на история — Лэнын — Сталын в Горках.

Ленин снова ожил и позвал сиделку Надю.

— Лучший костюм, лучшего фотографа. Для истории. Коба, идем.

Ленин сделал попытку подняться, чтоб облачиться в костюм, но зашатался. Коба помог Наде одеть мужа, взял его на руки и вынес, усадил на скамейку. Фотографы уже стояли и клацали фотоаппаратами.

— Прогони всех, Коба, у тебя это хорошо получается. Меня беспокоит один вопрос, Коба, и я не знаю, кому его задать. Придется задать тебе. Троцкий ко мне не приходит, почему не приходит, Коба? вы там… заговор устроили против моего друга Троцкого. А Троцкий еврей, как и я. Ну да ладно, Маркс с вами. Так вот меня беспокоит один и тот же проклятый вопрос. Он архи важный: кем я останусь в истории? насколько будет благодарен мне социалистический мир и все человечество за вклад во всемирную историю? Почему до сих пор нет ни одного памятника вождю мирового пролетариата? Ты знаешь, почему я сбежал из Петрограда? там так много памятников царям, что надо было три года их выкорчевывать. А кто бы это мог сделать? Войска, конечно. Латышские стрелки, а латышские стрелки оказались нужны фронту. Да и пусть памятники царям останутся. В какой-то мере мы тоже цари, хоть и пролетарские, но все же, цари. Далее. Это архи важно. Когда мы начнем переименовывать города и называть их именами вождей мировой революции? Почему не издаются мои книги миллионными тиражами? Ведь это величайшее достижение мысли. Нет ни одного философа на земле, который бы написал так много, так понятно, так просто и в эту простоту вложил столько глубокой мысли. Ты тоже начни писать и членам Политбюро скажи, пусть берут перо в руки. Что это ты выпустил две жалкие статейки и в каждом предложении по пять-шесть стилистических ошибок, я уже не говорю о грамматике. Я знаю, что рабочие пишут мне пожелания скорейшего выздоровления, где эта почта? Вы там организуйте массы, пусть пишут — это бальзам на душу.

— Моя думат: нэлза Лэнын трэвожит. Тэпэр я вижю Лэнын живой, писма трудащихся ти будэш получат. Город Петрогоград будэт называтся город Лэнынград. Ми готовит такой матэриал. Ти готов полэтичэский завэщаний.

— Коба, не торопи события, — сказал Ленин. — Я уже передумал. Мне дня два-три и я сам выйду на работу, Коба, ты и так занимаешь высокую должность в партии, грех жаловаться, Коба. И еще, Коба. Может, это сифилис, а, Коба? Он сверлит мой мозг. Сифилис и моя болезнь — это тайна истории. Что будет, если пролетарии всех стран узнают, что вождь мировой революции обычный сифилитик, а, Коба?

— Это ест дурной новост, — произнес Коба и стал вытирать ладонью влажные усы. — Твой жэна знает, твоя с ней спал?

— Только с Инессой, а после смерти Инессы от сифилиса, бабы не знал: мой детородный орган весь в ранах. А теперь мозг.

Сталин улыбнулся, хоть на душе кошки скребли, он был не менее коварен своего учителя и не подал вида, что огорчен ситуацией, ведь стоит учителю отдать концы и вожжи государственного правления окажутся в его руках. Только этого паршивого Бронштейна-Троцкого надо подальше куда-то отправить на этот период. Что творилось в душе этого человека, не мог знать еще более коварный и прозорливый его учитель Ленин. Сталин поднялся первым, давая понять, что торопится. Ленин, и откуда у него взялось столько сил, тоже встал самостоятельно и они оба вошли в столовую.

Надежда Константиновна уже накрыла стол. Коба молниеносно смекнул: что если подсыпать? всему конец, но также, быстро в голову ударила другая, более правильная мысль: рано. Можно ведь попытаться убедить членов Политбюро, что у Ленина нет выхода, что он умоляет дать ему этот яд.

— Спасибо, моя обедат нэ будэт. Сэгодня в шэст засидание Политбюро. Владымыр Илыч, поедем со мной, нам будут рады, — говорил Сталин, а сам думал: твоя скоро умрет, тэбэ осталос всэго нэсколко днэй. Сифилис закончит свою работу.

— Нет, нет, упаси Боже, простите, упаси Маркс и Энгельс, я его никуда не отпущу. То, что он поправился, вдруг прозрел, еще ничего не значит. Это уже было и не раз, — горячилась Надежда Константиновна.

— С женшина нэвозможно спорит. Поправлайса, Илыч.

Коба очень быстро выскочил из столовой, тут же сел в машину американского производства и умчался в Кремль.

Ленин расстроился: Кобе можно, а ему нет, почему? Вдруг что-то ударило в голову так, что он громко вскрикнул. Выбежал на балкон и стал выть, как голодный волк. Он хотел вернуть Сталина, он его звал, но слова превращались в вой. Надя услышала и подумала, что это ее зовут, выскочила на балкон, обняла мужа за плечи и запричитала:

— Я здесь, твой верный друг здесь.

Она уложила его в постель. Ильич вел себя беспокойно, размахивал руками, пытаясь встать, слезы катились по искаженному гримасой лицу. Психическое расстройство затем переросло в страшные физические боли. Надежда Константиновна растерялась настолько, что не знала, кого звать, к кому обращаться, чем помочь знаменитому мужу и вспомнила, что две недели назад он рассказал ей, что Коба обещал достать цианистый калий, чтобы покончить раз и навсегда с безвыходным положением.

— Это он, он, он уже отравил его! помогите! помогите, где врачи, почему никого нет? Володя умирает.

34

В последнее время Ильич стал не только плохо спать, но и больше нервничать. Засыпал поздно после двенадцати, а в три ночи сна ни в одном глазу. То ему казалось жарко, он сбрасывал одеяло, то одолевал холод, потом вскакивал, ходил по ворсистому ковру из угла в угол, подходил к окну, смотрел на старые постройки, чувствовал ненависть к ним и решал, что их надо снести и построить новые на их месте с гербом, и его портретом. Потом тут же забывал об этом и думал, что с Инессой поступил нехорошо, ее все же надо было отправить во Францию, где она могла быть связующим звеном между революционной Россией и Францией, которую надо немедленно освободить от капитализма при помощи штыков и даже отравляющего газа.

Потом садился пить травяной чай с мятой и в пять часов утра ложился, и лежал с закрытыми глазами до тех пор, пока снова не погружался в тревожный кратковременный сон.

А в десять утра заседание Политбюро.

Это Политбюро будет вести кавказец Джугашвили, он говорит медленно, но логически и последовательно, хотя коверкает почти каждое слово. Ничего, пусть учится. А может… после того как пройдет двести лет, нет — пятьсот лет, нет — тысячу лет, он сможет заменить меня на посту лидера освобожденных стран всего мира от ига капитализма. А я буду сидеть в самом дальнем углу, не снимая кепки, будто меня нет на этом заседании. Но потом если надо, если я почувствую, что назревает уклон левый или правый, я поднимусь, сброшу кепку и на трибуну.

Эти мысли так обрадовали Ильича, что он сначала улыбнулся, потом рассмеялся и, не доев яичницу и не вытерев губы салфеткой, залпом выпил чай без сахара и приказал выдать ему новую рубашку и новенький костюм, оставив только старую кепку.

Без пятнадцати десять он уже был в зале заседаний Политбюро. Еще никого не было, а вот Джугашвили уже набивал трубку и встретил Ильича с улыбкой.

— Моя твоя ждат.

— Очень хорошо, Иосиф, это архи важно, — сказал Ленин, ища глазами, где бы пристроиться. — Тебе сегодня вести заседание Политбюро. А я хочу посмотреть, как у тебя получится. Знаешь, мне нужен наследник. Ты… подходишь. Только с речью у тебя проблема. Как ты будешь руководить этими дураками, не зная языка?

Джугашвили медленно вытащи браунинг из кармана брюк и положил на стол.

— Видиш этот штука? он мне поможет. Я половина члэн Политбюро перестрелять, остальной члэн будэт понимат свой вожд даже без слов, — сказал Джугашвили-Сталин, поглаживая усы.

— Ха…ха…ха, го…го…го! — расхохотался Ленин и почувствовал, как ослабевают и подкашиваются его ноги. Джугашвили моментально сориентировался: он схватил своего вождя на руки, как маленького ребенка, и отнес в дальний угол.

— Сидеть здэс! — приказал он и глубоко вздохнул. У него и самого потемнело в глазах. Великая мечта теперь загорелась яркой звездой, ухватилась за сердце и стала колотить его бешеным ритмом. Он тут же занял место за столом Президиума и незаметно смахнул слезу радости.

Зал начал заполняться членами Политбюро. Сталин, сидя в Президиуме, все держал указательный палец у губ, давая понять, чтоб никто не задавал вопросов, чтоб все сидели, молча, никто не высовывался и этот замысел как нельзя удался.

Бронштейн (Троцкий) заметил Ленина в углу, сгорбившегося, смирного, тихого, с бегающими глазами и успокоился.

— Заседаний Полытбюро приказано вести мне. У нас одын вопрос, усо тот же вопрос — борьба с врагами. Как учит товариш Лэнын: стрелять, стрелять и еще раз стрелять. Кто не согласэн, поднять рука. Кто согласэн тоже поднять рука.

Поднялся лес рук. Только Троцкий замешкался

Джугашвили только этого и ждал. Он прекрасно понимал, что Троцкий его единственный и самый опасный соперник.

— Троцкий ест правый уклон. Ми будэт судить товариш Троцкий.

— Протестую! — воскликнул Ленин, вскакивая с кресла и сжимая кепку в правой руке. — Ты, Коба, слишком жесток и несправедлив. Товарищ Троцкий — выдающийся революционер, на его счету миллионы поверженных врагов, в основном офицеров белой армии. Как так можно?

— Моя тоже воеват на Царицын. Моя тоже разоблачат врагов советская власт и всех их чик-чик! — в оправдание сказал Сталин.

— Товарищи, революция еще не победила окончательно и бесповоротно, — вещал Ленин уже с трибуны. — Мы должны взять столицу Китая Пекин, Америки — Вашингтон, Индии — столицу Дели. А когда мы возьмем Дели, мы вернемся в Москву и завоюем ее. Завоевав Москву, отправимся на небо и начнем войну с Богом. Ему не место на небе. А тебе, Коба, достанется подземелье. Я правильно говорю или нет? Инесса, где ты? Где…е…е…е?

Глаза у Ленина покраснели, лицо позеленело. Члены Политбюро пришли в ужас.

— Нада зват врач! — приказал Джугашвили и захлопал почему-то в ладоши.

Это была самая крупная поломка в психике великого стратега Ленина. Отныне каждый его соратник думал только о том, что будет завтра и только три человека думали, кому достанется золотое кресло. Это Бронштейн, Джугашвили и Апфельбаум.

— Зват врач, ваша мать! — громко произнес Джугашвили и взял Ленина на руки, тесно прижав к себе. Удивительно: Ильич притих, только пот выступил на лице.

Целая ватага врачей, в том числе и зарубежных, окружила Ильича, и его срочно увезли в Кремлевскую больницу, всего раздели, осмотрели и собирались делать укол. Но Гений вдруг пришел в себя.

Надя не осмелилась заикнуться о том, что на днях заходил Коба и они вдвоем с Ильичом пили чай и, возможно, такое неожиданное заболевание дело рук Кобы. Врачи в своих бюллетенях не давали настоящий диагноз, а отделывались общими фразами, дескать, нервная система, перегруженность, сужение сосудов с непременным пророчеством о поправке, о скорейшем выздоровлении. Они не могли определить настоящий диагноз заболевания. Для этого надо было комплексное обследование, которого в то время не существовало в мировой медицинской практике.

Любой читатель мог бы, если бы не был одурманен марксистскими талмудами, задать естественный вопрос: а могли ли врачи констатировать настоящий диагноз? Или они были убеждены, что именно в результате колоссального напряжения (бесчисленного количества расстрелянных) мозг гения начал давать сбои? Или была врачебная ошибка. Скорее, боязнь за свою жизнь. И обвинять врачей в этом лицемерии мы не можем.

Фактически диагноз был озвучен только в конце 2009 года и опубликован в одном из номеров газеты «Аргументы и факты», этот диагноз — сифилис. Именно от сифилиса врачи лечили Ленина.

Инесса угасла быстро, а палач умирал медленно, корчился в конвульсиях, как и положено палачу. Сифилис разъедал не только внутренние органы, но и мозг, который лечению не подлежал.

В Политбюро переполошились, хотя наиболее близкие и авторитетные члены втайне начали думать, как бы занять кресло вождя и править опустошенной, разоренной, покоренной страной в ленинском духе. Политбюро стало собираться гораздо чаще с обсуждением одного и того же вопроса: здоровье Ильича.

Вот уже начала действовать у Ленина правая нога и правая рука, восстановилась речь, — вещал любой член Политбюро, кому предоставлялось слово.

На заседания приглашались врачи, они обязаны были предоставлять любую попытку больного сделать шаг самостоятельно или произнести хоть какое-нибудь слово; и когда врач Крамер доложил, что больной произнес слово «так», раздавались аплодисменты, крики «ура» и начинался шабаш ведьм в мужском обличье. Каждый член Политбюро из тех кто претендовал на высший пост после смерти палача, выказывал свою преданность, свою любовь к Ильичу больше чем родному отцу и предлагал не жалеть средств на вызовы и содержания зарубежных врачей, приобретения дорогостоящих препаратов. В этом вопросе шло как бы соревнование друг с другом.

— Товарыш Лэнын должен имет покой, — произнес однажды генеральный секретарь ЦК Сталин.

— Правильно, покой, — добавил второй человек в государстве Троцкий (Бронштейн). — Я поддерживаю мнение товарища Сталина и прошу назначить его ответственным за настроение Ильича, а также за то, может ли Ильич произнести еще какое слово, кроме слова «так».

— Лэнын будэт произносит два слова — «так-так», толко его нада изолыроват от полытичэский дэятелност, чтений газет и журналов, музык, скрипка, пэсня. Я это сдэлат во имя револуци…, - на ломаном русском языке произнес Сталин, не выпуская трубку изо рта.

Сталин говорил твердо, ни на кого конкретно не смотрел, он всегда производил впечатление кавказца раннего средневековья, почти варвара, от одного вида, которого члены Политбюро испытывали нечто похожее на дрожь. Поневоле складывалось впечатление, которое позже стало убеждением, что именно он, Коба Джугашвили, достойный наследник Ленина. Вместе с тем какое-то странное нехорошее предчувствие будоражило их извращенные мозги. И это предчувствие позже сбылось: почти все члены ленинского Политбюро пятнадцать лет спустя, будут казнены Сталиным. Их имена станут нарицательными в советском искусстве и литературе. Троцкизм станет целым научным направлением в марксистской философии. Теперь уже известно: все члены ленинского Политбюро — евреи. Возможно, Сталин не любил евреев, но он в отличие от Ленина с почтением относился к русскому народу, поэтому их всех убрал, оставив одного Кагановича как бы на закуску.

А пока вождь был далеко от столицы, его упрятали в Горки, в будущем Ленинские Горки, вместе с Надей. Сталин навещал больного и однажды в несколько грубой форме выказал недовольство поведением Крупской: она слишком навязчиво предлагала мужу произвести арифметическое действие, умножить 2 на 2, чего гений всего человечества уже никак не мог выполнить. Коба попросил Надю оставить их вдвоем, помог ему выйти из дома, усадил на скамейку, подняв на руки как маленького ребенка. И потом разрешил фотографу дважды клацнуть аппаратом. На память. Коба уже был убежден, что Ленин мертв и теперь настал его звездный час. Остались считанные дни, а может недели, ну пусть месяцы. Вернувшись в свой кабинет в Кремле, он стал набрасывать тезисы речи, которые он произнесет на похоронах своего учителя. Управившись с тезисами клятвенной речи, он вдруг выскочил в коридор с надеждой зайти в кабинет Ленина для его тщательного осмотра, но кабинет оказался закрыт на два самых современных замка, подаренных послом Германии с полгода назад. Он стоял перед кабинетом, недовольно крутил головой и решил, что не мешало бы проучить Надежду Константиновну. Зайдя к себе, в свой кабинет, снял трубку и тут же позвонил в Горки. Трубку подняла Надежда Константиновна.

— Паслушай ти, сук, ест решений Политбюро о том, что вожд Лэнын должна находится в тишина, а ты, сук, все время тараториш возлэ нэго, не даеш иму покой. Будэш так дэлат, сук, я визват тебе на Политбюро. Ти понял, сук?

— Я сука? я… законная супруга, — расплакалась Надя, а потом грохнулась на пол и начала кататься по полу и рвать на себе волосы.

Ей самой стало дурно. Но больной муж в кровати вдруг стал икать и пытаться произнести слово «революция», но выходила только одна буква «е». Надя хорошо знала, что Володя не произносил букву «р» даже будучи совершенно здоровым, а если он произносит «е», значит, он хочет произнести «революция».

Она вскочила, подбежала к кровати, наклонилась к уху и произнесла:

— Да, да, Володенька, мировая революция уже совершилась, ты только поправляйся и становись у руля мировой революции. И врагов разгроми. У тебя под боком враги, а ты и не догадываешься.

— Ы, ы, ы, — то ли икнулось Ленину, то ли он что-то сказал.

Ленин едва заметно улыбнулся и провел ладонью ниже подбородка, что означало: всех расстрелять. Поскольку у Ленина и глаза были воспалены, он не увидел заплаканных глаз супруги. Но она ему рассказала об этом позже, гораздо позже, когда он немного пришел в себя. Она пожаловалась на Сталина, но тут же, пожалела о своем поступке, поскольку муж очень расстроился, потребовал ручку и бумагу. Пальцы, хоть и с трудом, но сжали ручку, а рука послушно скользила по листу бумаги. Но главное мозг. Мозг заработал.

«Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее, — писал Ленин своему ученику Сталину, — поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин».

Вождь действительно очень возбудился и разнервничался. Уже на следующий день ему стало плохо, никакого письма он уже написать не мог бы.

А пока он сел диктовать политическое завещание. Почти шесть страниц за несколько дней. Это просто чудо. Зло и желание отомстить Кобе руководило Лениным, но вскоре он успокоился. Будучи возбужденным, политического завещания не напишешь. Он назвал и охарактеризовал много фамилий, в том числе и Кобу Сталина и дал ему отрицательную характеристику. Характерно, что вождь не назвал ни одной фамилии, кого он рекомендовал бы после себя управлять государством и руководить партией. У каждого из перечисленных были недостатки. Даже сейчас прекрасно понимая, что его политическая карьера подошла к концу, он не смог, не хотел назвать имя своего приемника. Он до последнего дыхания видел себя в этой должности.

Ленин отдал Наде текст Завещания, а сам лег почивать. Вскоре пришло извинительное письмо от Сталина. Сталин не медлил с ответом. Но ответ был в неуважительной форме, как бы подчеркивал, что Джугашвили твердый орешек.

«Мой сказал, — пишет Джуга, — Над. Конст. ви нарушайт режим. Нельзя играть жизнью Ильича. Впрочем, если вы считаете, что для сохранения „отношений“ я должен взять назад сказанное выше слова, то я их возьму назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего собственно от меня хотят. И. Сталин».

Но этот ответ Ленин не смог осмыслить: приступ болезни возобновился с новой силой. Несколько раньше, когда больной был в полном сознании, он просил Сталина доставить ему цианистый калий, если нет надежды на выздоровление. Сталин обрадовался и стал думать, как бы осуществить задание, а точнее просьбу, но сейчас, когда Крупская пожаловалась, он вынужден был отказаться от этой просьбы. Мало того, он рассказал членам Политбюро о просьбе вождя.

Все запротестовали, замахали руками, ахали, охали. Да как можно? Гений не имеет права лишать себя жизни, поскольку его жизнь принадлежит пролетариату России и всего мира. Молодец Коба, что доложил, а не тайно от всех тут же бросился выполнить просьбу вождя, который намеревался лишить себя жизни, а пролетариат России и всех стран остался бы сиротой и над всем миром наступил бы беспросветный мрак на длительный срок, измеряемый тысячелетиями.

Сталин еще выше поднял голову. Он прекрасно понимал, что вождь никогда больше не встанет у руля социалистического государства, а, следовательно, ему Генеральному секретарю карты в руки. Вот только этот еврей Бронштейн стоит у него на пути. Надо его отодвинуть, а потом и устранить.

А пока что Ленин мучается бедный. Скорее бы эти мучения окончились и он, Сталин, возьмет руль государства в свои руки. А что касается изоляции, то эту изоляцию надо усилить. Ни одной газеты, ни одного сообщения. Вот Тухачевский не только разгромил мятеж в Тамбове и в окрестностях Питера, но совершил личный подвиг, — лично закалывал штыком раненых, находящихся на больничных койках. Они соревновались с латышом Вацетисом и Тухачевский хотел реабилитироваться за свою неудачу в Польше. Ленин, конечно, был бы несказанно рад такой информации. Но нет, его информировать об этом нельзя. Кроме того, маршал Тухачевский слишком много знает и в будущем сам нуждается в изоляции — вечной изоляции, рассуждал Коба.

Сказано — сделано. Кроме врачей и его, Генерального секретаря Сталина, к Ленину никого не допускали. Эта роль лежала на НКВД, который создал усиленную охрану вождя в Горках. Все в целях безопасности. В этих целях и произошел конфликт с Надеждой Константиновной.

А больной страдал. Когда хоть маленькие проблески сознания появлялись, Ленина интересовало то же самое, что и раньше, — сколько повесили, сколько расстреляли, как идет заполнение концентрационных лагерей врагами народа, где находится русская интеллигенция, как идет национализация хлеба у кулаков, все ли церкви и монастыри очищены от икон, золотых и серебряных украшений, все ли священнослужители расстреляны? У палача, даже больного, не могло быть других мыслей.

Такой информацией товарищ Надя не обладала, и потому ей приходилось сочинять всякие небылицы, дабы утешить воинственного мужа. После длинного рассказа муж только мычал и иногда произносил волшебное слово «так», а потом брал ручку в левую руку, потому что правая совсем не работала, и выводил какие-то каракули, совал Наде под нос, но разобрать это было совершенно невозможно.

Для палача наступили черные дни. Он создал рабовладельческое государство и не терял надежды на всемирную революцию и вот на тебе, все это достанется кому-то другому, а не ему. Трудно гадать, о чем он думал, но по свидетельству самого близкого человека, который не отходил от его кровати ни на шаг, он очень страдал… от беспомощности и от изоляции. Цианистый калий все-таки был проверкой на преданность самого близкого человека Сталина. Возможно, и Троцкий узнает об этом. Но Сталин выдержал это испытание с честью. Он хоть и обещал принесли спасительное лекарство, но не принес, Политбюро не одобрило.

Во второй половине лета ему полегчало, да так, что он выполнил одну очень важную для строительства коммунизма операцию — добился высылки интеллигенции из страны. Мозг нации был обескровлен. Теперь появилась возможность успокоить нервную систему и набраться сил. Об этом было доложено в Политбюро, все как будто восприняли эту новость с радостью, но никто не навестил выздоравливающего больного, дабы выразить восторг. Ленин решил сам съездить в Кремль. А его решение было для всех законом.

В Кремле он побывал, долго сидел в своем кабинете, мысленно прощался с ним и, чувствуя усталость от тряски, вернулся в Горки.

В январе 1924 года на тринадцатой партконференции Ленина заочно избрали членом Президиума. Об этом тут же докладывают партийному товарищу Ленина Крупской и просят поставить в известность вождя. Но вождь никак не реагирует на это известие. Тем не менее, на конференции докладывают, что вождь поправляется, хоть и медленно, но основательно.

«Он умирал от болезни мозга. Еще в 1920 году Герберт Уэллс, оставляя нам словесный портрет Ленина, писал: „…Слушая собеседника, он щурит один глаз. Возможно, это привычка, вызванная каким-то дефектом зрения“. Но оказывается, боль в глазах — верный признак болезни мозга. Незадолго до смерти Ленин жалуется на боль в глазах. Из Москвы в Горки доставлен глазной специалист, профессор Авербах. Он обследовал больного и высказал заключение: „Никаких болезненных изменений в глазах нет“. Этот отзыв специалиста сам по себе как будто благоприятный и обнадеживающий, прозвучал как приговор трибунала. Ведь если дело не в глазах — значит мозг. А глаза болят, в особенности перед очередным, с каждым разом все более жестоким приступом болезни под названием „прогрессивный паралич“, первый зафиксированный приступ которого произошел 22 декабря 1922 года: „Владимир Ильич вызвал меня (Сталина) в 6 часов вечера и продиктовал следующее: „Не забыть принять все меры доставить… в случае, если паралич перейдет на речь, цианистый калий как меру гуманности…““. Значит, он знал не только о том, что болен, но точное название болезни. Он ищет встречи с профессором Авербахом наедине. „Схватив меня за руку, Владимир Ильич с большим волнением вдруг сказал: „…скажите правду — ведь это паралич и пойдет дальше?““ Открываем „Советский энциклопедический словарь“ на букву „П“, читаем: „Прогрессивный паралич, сифилитическое поражение головного мозга, возникающее через 5-15 лет после заболевания сифилисом: характеризуется прогрессирующим распадом психики вплоть до слабоумия, расстройством речи, движений и др…“»

Сталин докладывает Политбюро о том, что Ленин просит у него яд. Остается неясным — дали ему, в конце концов, яд или нет. Скорее всего, не дали, ибо речь шла все время о цианистом калии, смерть от которого мгновенна, но Ленин умер после очередного приступа. За последние три часа его жизни около постели больного проведено три консилиума, температура 42,3. «Ртуть поднялась настолько, что дальше в термометре не было места». Эта картина не накладывается на отравление цианистым калием. Наркомздрав Семашко обмолвился вскоре, что мозг Ленина к моменту смерти и вскрытия превратился в «зеленоватую жижу». Патологоанатом расскажет о склерозированных сосудах мозга, ставших ломкими палочками почти без просветов для тока крови. Кто-то напишет «о больном левом полушарии, сморщенном и ссохшемся, размером с грецкий орех, висящем на ниточке, уходящей в здоровое полушарие мозга…». Дора Штурман («В.И. Ленин»): «Тему сифилиса стараются обойти… Определение прогрессивного паралича слишком категорично — „сифилитическое поражение мозга“ и никаких гвоздей». «По заключению доктора В.М. Зернова, мозг Ленина представлял собой характерную ткань, переродившуюся под влиянием сифилитического процесса». Такого же мнения был и академик И.П. Павлов. Он утверждал, что «Ленин был болен сифилисом, и что об этом было запрещено говорить под угрозой смерти. Не вызывает сомнения, что материалы анализов крови были изъяты из архива и уничтожены для того, чтобы скрыть истинный диагноз» Добавим: попытаться скрыть. Но шила в мешке все равно не утаишь: «Художник Ю. Анненков, которому поручили отбор фотографий и зарисовок для книг, посвященных Ленину, в Институте им. В.И. Ленина увидел стеклянную банку. В „ней лежал заспиртованный ленинский мозг… одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое как бы подвешено на тесемочке — сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха“». То есть подтверждений более чем достаточно.

Еще в 1921 году Ленин жалуется на головные боли… но болезнь не оставляет его а даже прогрессирует. Принимаются все меры д ля его излечения. Из-за границы выписывают знаменитых профессоров, светил медицины… Болезнь развивается, появляются тяжелые приступы, немеют руки и ноги, временами больной приходит в необъяснимое возбуждение, кричит, машет руками… К концу года состояние его заметно ухудшается, он теряет способность говорить, вместо членораздельной речи издает какие-то неясные звуки… раздается мычание или бессвязные слова; взгляд… становится невыразительным и отупевшим; приглашенные из-за границы за большие деньги немецкие врачи… снова в полной растерянности. На фотографии, сделанной в Горках его сестрой Марией Ильиничной, мы видим похудевшего человека с одичавшим лицом и безумными глазами. Таким был Ленин за полгода до смерти. Он не мог говорить, ночью и днем его мучили кошмары; временами он кричал, размахивая руками, но чаще выл, как волк. Он видел своих жертв: Николая Второго, его малолетнего больного сына, немецкую принцессу — русского белого ангела Елизавету Федоровну. Все они стояли перед ним с вилами, исключая Елизавету Федоровну, и в глазах у всех мучеников был один вопрос: за что? откуда ты взялся, дьявол? Ты уже погубил Россию, теперь твоя очередь отправиться в шахту. Мы тебя проколем вилами, затем обольем кислотой и сбросим твой труп в заброшенную шахту.

— Помилуйте его, — умоляла Елизавета Федоровна, сохранившая свою божественную красоту, не вытирая слез, — он не знал, что творил.

— Так ты выжила в шахте? — хотел спросить Ильич, но у него не получилось, он только мычал, потом стал выть, а потом упал на пол и стал в конвульсиях бить ногами.

Вечером двадцатого января больного осматривал профессор Авербах и ничего как будто не нашел. На следующий день после обеда профессора Ферстер и Осипов тоже осматривали больного и констатировали удовлетворительное состояние, которое вот-вот даст положительный результат, но после их ухода у больного началось подозрительное клокотание в груди, бессознательным становился взгляд. Он снова стал выть то ли от боли, то ли от галлюцинаций, то ли от чего-то еще, один дьявол знает. Он выл так, что Надежде Константиновне пришлось затыкать уши. Санитар и начальник охраны взяли его на руки, держали на весу. Судороги пробегали по его телу как у тех, кто корчился с простреленной грудью: палач на такие пули был щедр.

На подставленный белый платок полилась кровь из горла. Срочно вызванные профессора Ферстер и доктор Елистратов впрыскивали камфару, старались поддержать искусственное дыхание, но помочь мастеру расстрельных дел было невозможно. Он вскоре отдал дьяволу душу.

Ленина свел в могилу сифилис, а его любовницу Инессу Арманд — «холера» по заданию Ленина, которую он похоронил в Кремлевской стене.

Поскольку в Советский период Ленин смотрел на своих рабов с иконки, подмалеванной художниками, он всегда выглядел привлекательным. На деле же Ленин был тщедушным с выпученными глазами. Остатки волос на висках, а также борода и усы свидетельствуют, что в молодости он был отчаянно, огненно рыжим (как любой еврей). Руки у него большие, неприятные…

Ленин никогда не был красавцем, но сейчас изгрызаемый, точнее догрызаемый последней, судорожной хваткой сифилиса, он был отвратителен. Он, желавший, чтобы вся Россия жила на коленях, сам превратился в животное. «Он уже не мог говорить по-человечески. С губ срывалось какое-то бульканье, и нельзя было разобрать ни одного слова. Ни одной человеческой мысли и, вообще, ничего человеческого в узеньких, мутных, заплывших глазках». (Н.Брешко-Брешковский. Мировой заговор. София, 1924). Бог лишил его разума и языка. Оставил этому чудищу лишь несколько слов: «вот-вот», «иди», «вези», «веди», «аля-ля», «гут морген». С таким лексиконом уже нельзя было отдавать людоедских приказов.

35

Впервые за время коммунистического эксперимента, для которого, в основном немцы, а точнее Мордыхай Леви (К. Маркс и Энгельс) выбрали Российскую империю и русского еврея Ленина-Бланка, достаточно научно со ссылками на архивные документы показана хронология семьи Ульяновых, породившей марксистского «вождя мирового пролетариата» В.И.Ленина (Ульянова).

Негоже копаться в чужом дерьме, простите, в чужой семье, мы можем лишь перечислить всем известные факты. Все братья и сестры были революционерами, словно мать Мария Срульевна (Александровна) штамповала революционеров, все они, исключая старшего брата Дмитрия были бесплодными, то есть не имели потомства, словно рок запрограммировал эту семью на вымирание. Все хорошо учились, сказывалась национальная принадлежность (ве евреи прекрасно осваивают науки), но далеко не все доучивались, как и брат Володя — один из самых ярких террористов в мировой истории.

Все Ульяновы занимали жалкие должности по службе до тех пор, пока брат не захватил власть, а потом, сразу же, поднялись по служебной лестнице на недосягаемую высоту. Этой лестницы даже не было, они ее просто перепрыгнули, перелетели, аки птички, выпущенные из клетки.

Невероятное количество преступлений совершил Ленин перед своим народом, против России, но эти преступления до сих пор скрываются: власти боятся даже мертвого вождя. А этих преступлений бессчетное количество. За пять лет этот боженька, этот раввин в человеческом обличье натворил такого, что нам нужно несколько веков, чтоб разобраться, очистить свои мозги от скверны. Посудите сами. Ленин, это маленький, коротконогий человечек, получивший заушное образование и ставший никудышным юристом, и проработавший где-то неделю, сматывает удочки заграницу, живет на пенсию матери, становится немецким шпионом, а потом руководителем русского государства.

Сначала Ленин активно занимается разложением солдат русской армии в тот самый момент, когда армия могла полностью разгромить Германию.

А потом на немецкие деньги с кучкой евреев совершает государственный переворот в Петрограде.

Экий скачок из подворотни на царский трон! Вырезав имущих в Петрограде, становится полновластным хозяином великой России, которую он ненавидел всеми фибрами своей души.

Даже краткое перечисление его преступлений перед Россией приводит в ужас.

Это: позорное для России заключение Брестского мира с огромными потерями ее территории. Уничтожение и полное ограбление целых слоев населения России варварским образом, когда на рынках в 1918 году Петрограда продавалось мясо расстрелянных.

Это ограбление монастырей, зверские расстрелы десятки тысяч священников, создание исправительно-трудовых лагерей; изгнание и уничтожение в России русской интеллигенции; организация сугубо тоталитарного государства; уничтожение царской семьи вместе с малолетним наследником; искусственный голод 1918–1922 года; насильственная диверсификация в 20-е годы…. Список преступлений может быть продолжен. Должно наступить прозрение, которого на сегодняшний день нет. Ниже приводятся выдержки из его сумбурных выступлений, писем, телеграмм, устных накачек. Часть из этой жуткой белиберды вошла в различные тома его «бессмертных» произведений, эти тома и страницы по возможности указаны. Современные зомбированные почитатели дутого гения могут убедиться, заглянув в любой, указанный здесь том и оценить гуманное пророчества своего учителя.

Это выдержки из многотомных сочинений Ленина и рассекреченные телеграммы Ильича.

«Война не на жизнь, а на смерть богатым и прихлебателям, буржуазным интеллигентам… с ними надо расправляться, при малейшем нарушении… В одном месте посадят в тюрьму… В другом — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами… В четвертом — расстреляют на месте… Чем разнообразнее, тем лучше, тем богаче будет общий опыт…»

24 — 27 декабря 1917 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 200, 201, 204. — Из работы «Как организовать соревнование?»).

* * *

Ленинское рукописное распоряжение председателю Бакинской ЧК С. Тер-Габриэляну:

«…Можете ли вы еще передать Теру, чтобы он всё приготовил для сожжения Баку полностью, в случае нашествия, и чтобы печатно объявил это в Баку».

* * *

«Пенза, Губисполком…провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города».

9 августа 1918 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 143–144).

* * *

(Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996. С. 57.).

«Товарищам Кураеву, Бош, Минкину и другим пензенским коммунистам. Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь взят „последний решительный бой“ с кулачьем. Образец надо дать. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. Опубликовать их имена. Отнять у них весь хлеб. Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков. Телеграфируйте получение и исполнение.

Ваш Ленин».

Саратов, (уполномоченному Наркомпрода) Пайкесу.

«…советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты».

22 августа 1918 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 165).

class="book">* * * Свияжск, Троцкому.

«Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление…»

10 сентября 1918 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.50. С. 178).

* * *

«Насчет иностранцев советую не спешить с высылкой. Не лучше ли в концлагерь…»

(Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996, С. 56).

«Всех, проживающих на территории РСФСР иностранных поданных из рядов буржуазии тех государств, которые ведут против нас враждебные и военные действия, в возрасте от 17 до 55 лет заключить в концентрационные лагеря…»

3 июня 1919 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 335).

* * *

«Прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом „зелёных“ (мы потом на них свалим) пройдём на 10–20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100.000 р. за повешенного…»

Литвин А. Л. «Красный и Белый террор в России в 1917–1922 годах».

* * *

«…я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

19 марта 1922 г. (Известия ЦК КПСС. 1990. N 4. С. 190–193).

«Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас».

17 мая 1922 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 190).

* * *

«… крестьяне далеко не все понимают, что свободная торговля хлебом есть государственное преступление. „Я хлеб произвел, это мой продукт, и я имею право им торговать“ — так рассуждает крестьянин, по привычке, по старине. А мы говорим, что это государственное преступление».

19 ноября 1919 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 315).

* * *

«Принять военные меры, т. е. постараться наказать Латвию и Эстляндию военным образом (например, „на плечах“ Балаховича перейти где-либо границу на 1 версту и повесить там 100 -1000 их чиновников и богачей)».

Ленин, август 1920 г. (Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. М., 1996).

* * *

Т. Луначарскому.

«…Все театры советую положить в гроб. Наркому просвещения надлежит заниматься не театром, а обучением грамоте».

Ленин, 26 августа 1921 г. (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 142.).

36

Со смертью Ленина завершился первый этап духовного порабощения и возрождения крепостничества сельских тружеников, кормивших Россию хлебом и продававших излишки за границу.

К 1924 году это уже была не та Россия, что была до 1917 года. Так и напрашивается вывод, что это был грандиозный всемирно-сионистский заговор против великой страны, которую запад никак не мог покорить. Леви Мордыхай и Энгельс были умные и талантливые представители этого всемирного иудейского заговора. Мы помним, как Маркс и Энгельс мучительно искали средство порабощения России, пока, наконец, Энгельс не выдал: эту варварскую страну победить невозможно, разве что запустить ей какую-нибудь идеологию. И идеология была запущена. Отцом вдохновителем и руководителем этой идеологии стал русский еврей Ульянов- Бланк, будущий Ленин. Ленин — это историческая находка сионизма. То, что он так просто, так легко совершил государственный переворот, еще полбеды. Основная его победа состоит в том, что он сломил хребет русской нации, заставил эту нацию забыть прошлое и принять его, жестокого диктатора, за земного бога, а истинного бога окончательно забыть и стыдиться произносить его имя.

Он попытался сделать это при помощи страха, но этот метод оказался пока безуспешным. Потом он организовал голод как инструмент и это сработало. Ленинская жидовская камарилья вырезала свыше 13 миллионов человек, но не всю Россию. Но те, что остались в живых, притихли, ушли в глубокое подполье, пытались забыть свою родословную, молчаливо выполняли работу бывших слуг и служанок, и только гопники, только пролетариат торжествовал, пьянствовал и занимался распутством. Первые самые мягкие кресла во всех властных структурах достались евреям, а остальные заполнила беднота.

К этому времени с интеллигенцией было покончено и с каким-либо сопротивлением тоже. Страна притихла. Страна сдалась на милость своего земного божка. Страна смирилась с разрушенной, а точнее запрещенной православной верой и начала верить в земного бога Ленина. Но оказалось, что бог… скончался. Это был сигнал того, что есть еще один Бог, тот, в которого запрещено было верить.

Лживая коммунистическая пресса утверждает, что смерть вождя была величайшей трагедией для России и всего человечества. Но это верно лишь частично. Это было горе для пролетариата и для головорезов. Их было много. И своих, и понаехавших из других стран, особенно евреев. Они шли в нищую Россию за большим куском хлеба, и такой кусок им был предоставлен.

Ленинские единоверцы-евреи приказали себе и всем рабам советского союза не разглашать таинственную смерть своего божка.

Диагноз, что Ленин умер от сифилиса мозга, был запрещен под угрозой смерти. Его сделали абсолютно гусским, и ни один раб даже не сомневался в этом.

Вечером 21 января 1924 года Сталин, Зиновьев, Бухарин, Каменев и Томский приехали в Горки. Отдав дань уважения мертвому руководителю, поспешили в Москву на заседание ЦК партии. Через два дня они вернулись в Горки, чтобы отправить тело Ленина в Москву, где гроб с умершим был установлен в Колонном зале. В течение четырех последующих дней массы народа часами стояли на холоде (а зима 1924 года была исключительно суровой), чтобы отдать дань уважения Ленину, так же как ранее это делали их предки, поклонявшиеся усопшим царям.

Эмоциональная волна охватила страну. Глубокое религиозное чувство русских нашло выражение в погребальных традициях, стихийно родился культ Ленина. Настроение народа отразилось в решениях ЦК.

Дата смерти вождя объявлена днем траура. Петроград переименовали в Ленинград. В Москве и других городах устанавливаются памятники вождю. Было решено бальзамировать тело Ленина и соорудить мавзолей у Кремлевской стены на Красной площади. «Правда» от 24 января 1924 года опубликовала статью Бухарина «Осиротевшие». Название, так же как и содержание, было чисто русским по духу.

Троцкий находился на Кавказе и не присутствовал на похоронах, но прислал телеграмму с такими же, как у Бухарина, выражениями скорби и поклонения. В обращении ЦК звучали те же интонации и выражения о вожде мирового коммунизма, любви и гордости международного пролетариата: «его физическая смерть не является смертью его дела». Но особое впечатление на народные массы произвела прощальная речь Сталина на траурном заседании II Всесоюзного съезда Советов 26 января, которая через четыре дня была напечатана в «Правде». Эта клятва верности и преданности партии Ленина, коммунистическая по терминологии, она была православной по духу, вызывала в памяти повторы и ритмы литургии. Партийным руководителям-евреям речь казалась театральной и фальшивой. Но другим руководителям, а особенно народным массам, поэзия и музыка православной службы были понятны и являлись частью их жизни.

«Товарищи! Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии. Нет ничего выше как звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин…

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам высоко держать и хранить в чистоте великое звание члена партии. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!..

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство нашей партии как зеницу ока. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь!..

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить и укреплять диктатуру пролетариата. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы не пощадим своих сил для того, чтобы выполнить с честью и эту твою заповедь!..

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам укреплять и расширять союз республик. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы выполним с честью и эту твою заповедь!..»

Близкие товарищи, которые знали о неприязненном отношении Ленина к Сталину, особенно в последние месяцы, могли поставить под сомнение искренность его прощальной речи. Но он действительно был искренен в своей преданности партии и делу Ленина. Он глубоко уважал Ленина — толкователя марксизма, руководителя, создавшего партию и захватившего власть.

Поведение Ленина в последние месяцы его жизни глубоко обижало и удивляло Сталина. Он еще ничего не знал о завещании, оно хранилось в секрете, но ему было известно о личном враждебном отношении Ленина к нему. Прослужив верой и правдой Ленину и делу большевизма двадцать лет, он десять лет работал совместно с Лениным как член ЦК партии. Иногда он выражал несогласие, так же как Троцкий и другие. Ленин никогда не предъявлял обвинений. Их отношения основывались на доверии и преданности общему делу, он никогда не думал сместить Сталина или подорвать его авторитет. А наградой за преданность оказалась злобная кампания, направленная на подрыв его положения в партии. Для Сталина это казалось страшным предательством. Ни в то время, ни позднее, он не отвечал Ленину тем же. Тем не менее, у Сталина была хорошая память, и это предательство старого руководителя, возможно, сыграло свою роль в его подозрительности и недоверии в последующие годы.

Каждый член Политбюро, особенно из тех, кто претендовал на золотое кресло, старались предать этому событию максимально торжественный, максимально траурный характер.

Траурная музыка со всех радиоточек неслась круглые сутки, народ без какой-либо команды оделся в траурные одежды, производство замерло, заводы и фабрики остановились, в школах и высших учебных заведениях прекратились занятия, на траурных митингах ораторы не могли вымолвить ни слова, их душили спазмы, мешали льющиеся слезы из глаз. Короче, все ждали землетрясения, были готовы к этому. В любом уголке советской империи хоронили вождя.

Не захоронив своего кумира по православному обряду, большевистское руководство сделало первый шаг к обожествлению Ленина. Затем началась борьба за первенство. Вопрос, кто станет первым лицом государства, волновал каждого члена ленинского Политбюро.

В осиротевшем большевистском архипелаге некоторые члены задолго, но тайно стали претендовать на роль первого ученика и наследника вождя Ленина. В их числе: Бронштейн (Троцкий), Каменев, Зиновьев и Джугашвили (Сталин). Среди этой четверки победить мог только тот, кто в глазах остальных выглядел ближе к Ленину. Одним из первых эту истину усвоил хитрый и коварный Джугашвили. Именно он сунулся с клятвой к гробу вождя, именно он не брезговал ни одной цитатой, требующий крови, именно он страстно возражал против захоронения вождя как человека, хоть и есть подозрение, что именно он, Джугашвили, отравил учителя цианистым калием.

Хитрый кавказец обошел всех и выиграл битву за власть.

Даже когда стало известно письмо Ленина

«К Съезду», где Сталин подвергся жесткой критике и был, как говорится, разложен по косточкам, соратники простили ему маленькие грешки, еще не зная, что пройдет чуть более десяти лет и все они, до одного будут расстреляны или повешены Сталиным. Таковы нравы, такова методология ленинской философии, которую он оставил после себя. И эти нравы никогда не менялись и не следовали по пути цивилизации.

Ленинское Политбюро сделало все возможное, чтобы возвести кепку с бородкой до небес. Правда, ленинизм не мог долго жить без крови. После ликвидации кулачества как класса в начале сороковых годов начался голод. Теперь уже стали страдать те, кто был никем и ничем, те, кто по приказу Ленина воевал против своих братьев и сестер, те, кто будто бы воевал с мировой буржуазией за свое счастливое будущее. Голь опустила голову и стала спрашивать себя: за что мы воевали, чего добились, но уже тогда никто не смел пикнуть, потому что тут же, превращался во врага народа.

Сталин как верный ученик Ленина, никак не мог отстать от своего учителя. После небольшой передышки появились враги, начались судебные процессы, вернее, видимость судебных процессов, расстрелы в затылок. Ленинская колючая проволока вновь пригодилась, и ее требовалось все больше и больше. Откуда-то появились миллионы заключенных, а перед началом Второй мировой войны Сталин обезглавил армию, посадил ученых за решетку, уничтожил всех своих соратников по ленинскому Политбюро. Появился ГУЛАГ — государство в государстве: Сталин выполнял заветы Ленина с кавказской прытью, он ссылался на Ленина, благо было на кого. А далее, как великий ученый, доктор всех наук, он расширил ленинское учение, вывел известную формулу: с развитием социализма количество врагов не уменьшается, а наоборот увеличивается.

Сталин правил дольше, ему и положено было больше обезвредить врагов. И он с этой задачей успешно справился. Если на совести, правда, ее не было у Ленина, тринадцать миллионов загубленных жизней, то у Иосифа Джугашвили около ста. Это не точные данные, но можно смело сказать: не меньше, а может, и больше. Радуйтесь все, кто помнит и почитает двух великих вождей.

Как и Ленин, Сталин воевал с собственным народом и стал любимцем этого народа. Если бы, на какого раба он чихнул, тот всю жизнь рассказывал бы людям, какой это был ответственный и незабываемый момент в его жизни. Сталин стал самым жестоким диктатором в истории человечества. Если Ленин давал команду стрелять, стрелять и еще раз стрелять, то это как будто были его враги. А у Сталина не было и не могло быть врагов, не в кого было стрелять, и он от скуки их выдумывал и упражнялся, руководствуясь заветами Ленина.

37

Возможно, это будет самая скучная глава, но от нее отказаться невозможно. В ней речь пойдет о величайшем историческом документе, о гениальном предсмертном труде Ленина с точки зрения коммунистов, разумеется, о завещание Ленина.

Оно долгие годы томилось в архивах, покрываясь плесенью, это была государственная тайна в коммунистическом архипелаге до 1956 года, когда Хрущев выступил с критикой культа личности Сталина.

Как любой талмуд Ленина, Завещание совершенно бестолковый итог больного воображения вождя трудящихся.

В нем речь идет о щекотливом вопросе, точнее о том, кто же станет наследником вождя. Если прочитать скучные параграфы до конца, то окажется, что никто не достоин золотого коммунистического кресла после Ленина. Он никого не рекомендует на этот пост из числа своих последователей-единомышленников. Даже его лучший друг, который иногда заменял ему Инессу, второй головорез Бронштейн не достоин занимать должность, которую занимал он, Ленин.

Основными в вопросе устойчивости являются такие члены ЦК как Сталин и Троцкий.

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью.

Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу

Товарищ Троцкий, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела», — пишет он.

Конфликт Сталина с Крупской, требовавшего беречь Ильича от волнений, заставил Ленина пересмотреть его назначение, и в добавлении к «Письму к Съезду» от 4 января 1924 года Ленин указал:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.

Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики).

Пятаков — человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством, чтобы на него можно было положиться в серьёзном политическом вопросе.

Октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью».

Перед началом XIII съезда РКП(б) (май, 1924) Н. К. Крупская передала ленинское «Письмо к Съезду». В ответ Сталин, по утверждению Троцкого, впервые заявил об отставке:

— Что ж, я действительно груб… Ильич предлагает вам найти другого, который отличался бы от меня только большей вежливостью. Что же, попробуйте найти.

— Ничего, — отвечал с места голос одного из тогдашних друзей Сталина. — Нас грубостью не испугаешь, вся наша партия грубая, пролетарская.

Впервые «Письмо к Съезду» было обнародовано на XX съезде КПСС в 1956 году. В своей речи «О культе личности и его последствиях» Н. С. Хрущёв использовал ленинские оценки Сталина для дискредитации последнего.

Тем не менее, Ленин не предложил другой кандидатуры, а также резко высказался по поводу ряда других партийных деятелей (возможных соперников Сталина), в том числе по поводу «небольшевизма Троцкого». Но в письме не было указано на «небольшевизм Троцкого», наоборот, он характеризовался как «самый способный человек в настоящем ЦК». Эти обвинения были более серьёзными для члена РКП(б), чем грубость (но Сталин был единственным человеком (упоминавшийся в письме), которого Ленин желал отстранить с занимаемого поста.

Культ Ленина набирал силу и продолжал расти.

К 1929 году на Красной площади было закончено строительство Мавзолея, который стал местом паломничества — религиозным центром Советской России. Памятники, портреты, бюсты, статуи можно было увидеть по всей стране. В школах, домах культуры, библиотеках и других заведениях были созданы «Ленинские уголки». Даже в убогих крестьянских избах далеко от городов можно было увидеть изображение Ленина вместо иконы. Ленин стал новым божеством, а каждое сказанное им слово — священным, его имя — символом единства советских граждан. Поддерживали культ и другие большевики, например Троцкий, но из практических соображений. Любовь народа к Ленину усиливала и укрепляла саму партию.

Сталина часто обвиняли в том, что он начал кампанию по созданию культа Ленина, но как сказано выше, культ этот возник как стихийное выражение чувств тех, кто ранее был никем и ничем. Просто Сталин понимал это. Православное учение оставило глубокие корни в нем. Хотя он не был верующим в обычном смысле этого слова, но и не был до конца атеистом, видимо сказалось его обучение в детстве в церковно-приходской школе. Сталин верил в судьбу. Была какая-то религиозность в его вере в большевизм.

Как и во время болезни Ленина, тройка — Зиновьев, Каменев и Сталин — продолжала осуществлять руководство. Пока еще никто из них не сделал открытого шага к принятию руководства на себя. Коллективное руководство всегда считалось идеальным. Однако между ними уже начали появляться трения.

Зиновьев принимал как должное, что, возглавляя Коминтерн и будучи ближайшим помощником Ленина в течение многих лет, он является его преемником. Это был еврей, крупный мужчина, сочинитель пустых опусов, как и Ленин, такой же оратор-крикун. Каменев — бородатый, с прилизанными пейсами был тоже способным человеком, причем намного мягче характером Зиновьева, которого он поддерживал. Рыков, старый большевик, ставший председателем Совнаркома после Ленина и которого уважали все члены партии, не был, однако, волевой, сильной личностью, и никто не считал его потенциальным руководителем.

Троцкий был как бы в стороне, потому что он не был старым большевиком, вступил в партию недавно. Но это не играло бы роли, если бы его не боялись. Его не любили за редким исключением почти все, кто с ним работал. Все признавали его способности, но понимали и опасность для партии его методов. Многие евреи-революционеры видели в Троцком возможного Бонапарта, который в своем стремлении к власти может уничтожить их всех. Боязнь объединила Зиновьева, Каменева и Сталина против Троцкого, и пока держала их вместе.

Сталин в то время не считался соперником. Ненавязчивый, спокойный, скромный, он был партработником, отвечающим за административно-организационные вопросы. К нему очень легко было попасть на прием, он внимательно и терпеливо выслушивал посетителей, спокойно попыхивая своей трубкой. Терпение его было огромным, за что ему были благодарны многие члены партии. Он был очень сдержанным, немногословным человеком, который всегда выполнял то, что обещал. Только изредка Сталин делился своими впечатлениями и мыслями с ближайшими друзьями. Он в большой мере обладал талантом не многословия, и в этом отношении был уникальным человеком в стране, в которой все слишком много говорили.

Во время гражданской войны он нес на своих плечах большую ответственность, подвергая жизнь опасности, и за это партия оказала ему доверие. Он был справедливым и жестоким, но не таким грубым, как Ворошилов и Буденный. Он воспринимал критику с чувством юмора и, даже борясь с оппозицией, был менее суров, чем Ленин или Зиновьев. При обсуждении вопросов в Политбюро он всегда стремился к нахождению приемлемых для всех решений. Даже Троцкий отзывался о нем в то время, как о «храбром и искреннем революционере».

Все известное о жизни Сталина в тот период не предвещало, что он станет таким бесчеловечным диктатором. Изменения произошли, видимо, за время болезни Ленина, когда, вероятнее всего, он впервые начал думать о себе как о преемнике Ленина. До 1921 года он не предъявлял прав на лидерство. Был горд, легко поддавался раздражению, но не имел личных амбиций. После отхода Ленина от дел у него, как и у многих других, появляются мысли о будущем партии. Где-то в 1922 или 1923 году Сталин начал серьезно думать, что ему необходимо взять руководство на себя в интересах будущего партии. А приняв такое решение, он добивался своей цели настойчиво, методично и упорно. Борьба за власть приняла форму идеологических споров и дискуссий, в которых каждый участник пытался доказать, что только он является истинным ленинцем. Первой задачей «тройки» было отстранение Троцкого от власти. А затем развернулась борьба с таким «идейным течением как троцкизм».

Сталин прочитал ряд лекций в коммунистическом университете имени Свердлова в Москве, вошедших в его работу «Об основах ленинизма», в которых подчеркивалась важность единства партии и партийной дисциплины, роль партии как вождя масс и необходимость укрепления союза рабочих и крестьян. То есть те же принципы, что и в клятве Ленину. Сталин доказывал, что идейный разгром троцкизма является необходимым условием дальнейшего движения к социализму.

Сталиным был проведен, так называемый «ленинский призыв» в партию новых людей.

Численность партии увеличилась на двести тысяч человек. В основном, это были молодые, послушные парт секретарям люди.

Поддержка большинства ЦК и ЦКК и контроль над деятельностью парт аппарата делали позицию Сталина, бесспорно, очень прочной. Но за шесть дней до открытия XIII Съезда партии случилось то, что поставило под угрозу его дальнейшую карьеру. Крупская отнесла Каменеву записки Ленина, продиктованные им в период между 23 декабря 1922 и 23 января 1923 года с сопроводительным письмом, в котором объясняла, почему она придержала эти записки, известные как «Завещание». Мол, Ленин выражал «определенное желание», чтобы они были представлены на рассмотрение следующего партсъезда после его смерти. В действительности же настоящие причины, по которым она так долго держала их у себя, не были названы. Делая записки достоянием гласности в то время, Крупская явно хотела дискредитировать Сталина политически.

После получения записок Каменев раздал копии шести видным большевикам, включая Зиновьева и Сталина. Было решено «представить их на рассмотрение ближайшего съезда партии». Однако этого не сделали. Накануне съезда 22 мая 1924 года они были лишь зачитаны группе из сорока делегатов. Зиновьев и Каменев не хотели, чтобы Сталин ушел со своего поста. Он был их верным союзником в борьбе с Троцким и оппозиционерами. Сам Троцкий практически не принимал участия в обсуждении. Наконец тридцатью голосами «за», десятью — «против», было принято решение не публиковать «Завещание», а довести содержание до отдельных делегатов, которым надо было объяснить, что Ленин писал его, будучи серьезно больным.

Для Сталина узнать содержание «Завещания» и получить непосредственное подтверждение личной враждебности Ленина к нему, должно быть, было страшным ударом. Он пережил унижение от обвинений Ленина и от того, что принимал участие в обсуждении мер, которые необходимо было принять. Его положение оказалось под угрозой, так как съезд вряд ли проигнорировал бы мнение вождя, которого все боготворили. И должно быть, он с облегчением вздохнул, когда было принято решение не зачитывать записки на съезде и не публиковать их. Тем не менее, Сталин подал заявление об отставке на заседании вновь избранного ЦК партии. Он был уверен, что им самим же тщательно отобранные члены ЦК не примут ее. Так и случилось. Все члены ЦК, включая и Троцкого, единодушно не приняли его отставку.

38

Всего пять лет понадобилось Ленину, чтобы не только свалить Россию в яму, но внедрить в сознание бесхвостых обезьян крепостнический строй, духовное рабство в умы рабочего класса, новой советской интеллигенции и управленческого аппарата. Это уникальное событие в истории человечества. Ни одному завоевателю в результате опустошительных войн этого не удавалось сделать.

Гораздо позже того, как он физически провалился в ад, он оставался жить в чисто духовном плане как некий мессия в странах с низким экономическим, духовным и общеобразовательным уровнем. Бедные страны Азии и Африки с радостью восприняли заманчивую философию всеобщего равенства в чисто экономическом плане. Из своей среды выделялся азиатский или африканский шах, он становился вождем, а когда он отдавал концы, хотя и считался бессмертным, его труп не сжигали, не предавали земле, как в России, а бальзамировали, портреты божка хранили как реликвию в каждой семье. Такой парадокс объясняется очень просто. Люди, лишенные материальных благ, тянулись к тому, кто проповедовал равенство и братство, кто призывал к уравниловке, обещал светлое будущее — коммунизм.

Однако этот коммунизм скорее наступал в капиталистической стране, где подобного марксистского учения не было и не могло быть.

Немецкие евреи безошибочно определили, что в России, этой варварской стране, как они ее называли, подобное учение может быть запущено и тогда Россию можно будет победить. Надо отдать им должное, они редко ошибались. Я не берусь судить марксистский коммунизм, но думаю, что он был далеко не таким, как его представил и внедрил Ленин. Ленинский коммунизм — это азиатский коммунизм с примесью того же азиатского фашизма. Этот коммунизм исподволь предусматривал уничтожение человека не только физически, но и духовно. Да, мое поколение не питалось крапивой, не поедало собственных детей, не ходило с повязками на бедрах, оно получало бесплатное образование и медицинское обслуживание. Мы читали одни и те же книги, славившие вождя, молились на его портрет, не выезжали за границу, жили за железным занавесом, даже не зная о его существовании. Мы не думали, что нам делать завтра, за всех думала КПСС, с нами всегда был Ленин. Но все было в урезанном виде, как в колонии, где все ходят строем, едят одну баланду, где все одинаково, в одно и то же время, ложатся по команде почивать и по команде же встают по утрам.

Зомбировав граждан огромной страны, Ленин спокойно лег в Мавзолей и погрузился в вечный сон, поскольку его идеи до сих пор живы в сознании огромного количества граждан, живущих сегодня после развала коммунистической империи.

Перечитывая многочисленные материалы на ленинскую тему, я наткнулся на замечательную статью историка Евгения Колесникова о том, что дал России Октябрьский переворот.

При Ленине все население России было разбито на 4 категории, которые определяли уровень жизни человека в зависимости от занимаемого им социального положения, т. е. должности.

«Паёк» выдавался человеку в соответствии с категорией, к которой он был отнесен. Четвертая категория была самой низкой и включала в себя тех, кто жил на доходы от своих капиталов (непревзойдённый образец лицемерия — к тому времени все частные капиталы были уже национализированы). По этой категории человек на день получал 100 грамм хлеба, 17 грамм мяса, 20 грамм крупы, 5 грамм соли… Но и эти «пайки» выдавали нерегулярно. Многим, вообще, ничего не выдавали. Таким образом, эти люди во имя «справедливости и равенства» злонамеренно обрекались на голодную смерть. В то время, когда во многих областях голодающей России были отмечены массовые случая людоедства, принимались партийные постановления об усиленном питании партийной верхушки. В архивах найдено немало поимённых накладных, в соответствии с которыми аскетически скромные вожди революции, включая Ленина, получали продукты и дополнительные пайки. Разнообразие и изобилие продуктов поражает даже сегодня. Но пламенные поборники равенства и братства требовали себе ещё больше. Вот что, к примеру, пишет Калинину супруга Сталина Надежда Аллилуева 15 марта 1921 года. В месячный продуктовый паек, помимо прочего, входят: 15 куриц «исключительно для Сталина», 15 фунтов картофеля и одна головка сыра. «Уже 10 куриц израсходовано, а впереди ещё 15 дней». Аллилуева просит в списке продуктов «увеличить количество кур до 20 штук, картофеля до 30 фунтов, а сыра не одну головку» (Центральный Партийный Архив, ф. 78, оп. 1, д.46, лист 2). И это — на один месяц! А ведь в 21-м году Сталин был ещё не на самом верху партийной иерархии. Потому и нет в его пайке молочных поросят, чёрной и красной икры, как у Ленина и Троцкого. Если заглянуть в бухгалтерские ведомости Управления делами ЦК РКП (б) за ленинские годы страшного голода в России, то создается впечатление, что в стране сказочное продовольственное изобилие. День начинался с записок и распоряжений в различные продовольственные инстанции. К штабам партии двигались подводы и грузовики с продуктами. В июне 1921 года Управделами ЦК пишет на имя секретаря ВЦИК Енукидзе о необходимости установить для работников секретариата ЦК, помимо питания в столовой, регулярную месячную выдачу продуктов питания. Сметой на одного человека предусмотрено: сахару — 4 фунта, чаю — 4 фунта, муки ржаной — 20 фунтов, мяса — 10 фунтов, масла сливочного — 3 фунта, сыру или ветчины — 4 фунта, сушеных овощей — 5 фунтов, соли — 1 фунт, мыла простого — 2 куска, туалетного — 2 куска, папирос — 500 штук, спичек — 10 коробков. В накладных мелькают ящики с вином, коньяком, буженина, иные деликатесы — бедственное положение народа никогда не умеряло изысканных вкусов советских правителей. Вот такое ленинское социальное равенство. «Бесплатная медицина и бесплатное образование» — заслуга Ленина. Чушь. Медицина была бесплатной ещё в царской России на основе земских, фабричных и сельских врачей, а также многочисленных приютов для бездомных — богаделен. Образование в России стало бесплатным с самого начала царствования Николай II, когда вышел Закон об обязательном начальном обучении. В 1895 году был издан Указ о выделении значительных средств на помощь учёным, писателям, их вдовам и семьям, в Киеве открыт Политехнический институт, открыты университеты в Ростове и Саратове. Всего в России к 1916 году насчитывалось 16 университетов. В Московском университете, например, половина студентов обучалась бесплатно, а 25 % были государственными стипендиатами. До Ленина Россия была самой образованной страной мира. В 1903–1904 годах К. Э. Циолковский издает свой труд «Исследование мировых пространств реактивными приборами». А. С. Попов в 1895 году демонстрирует изобретенный им радиоприемник. В 1908 году создан первый в мире телефакс. В 1909 году Г. А. Тихов получает фотографию планеты Марс в различных участках спектра. Эти годы ознаменованы деятельностью таких великих учёных как: Менделеев, Бекетов, Семенов-Тянь-Шанский, Калашников, Попов, Лебедев, Бехтерев, Павлов, Вернадский, Тимирязев и многих-многих других. Менее чем за двадцать лет правления Николая I I население империи возросло на 50 миллионов человек. Перед революцией естественный прирост населения превысил 3 миллиона человек в год — убедительный признак повышения общего уровня благосостояния. В 1902 году было образовано «Особое совещание о сельскохозяйственных нуждах». К 1914 году, благодаря последовательности аграрной и промышленной политике, а также реформаторской энергии П. А. Столыпина, урожай зерна в России увеличился на 78 % по сравнению с 1892-м и был на треть больше, чем в Соединённых Штатах, Канаде и Аргентине вместе взятых. По всем земледельческим и животноводческим показателям Россия была на одном из первых мест в мире. Более 80 % пахотной земли находилось в руках крестьян (после Октябрьского переворота большевики отобрали землю у крестьян, загнав их в колхозы). А на сколько человек уменьшилось население России в результате ленинских экспериментов над русским народом? На многие десятки миллионов. Это был геноцид русского народа, объясняемый только тем, что сам Ленин имел еврейские корни: дед по отцу — торговец галантереей Израиль Бланк, родственники по матери — Гросшопф (бабушка), Готлиб (прадедушка), Эстедт (прабабушка), один из родственников Ильича по фамилии Модель дослужился в нацистской Германии до звания фельдмаршала. Сам же Владимир Ильич Ульянов родными языками называл русский и немецкий, но по национальности считал себя, естественно, русским. Кстати, при Ленине из 556 руководящих постов во всех отраслях администрации в годы революции 447 — занимали евреи, и только 79 — русских. Это ли не геноцид русского народа?

39

Сразу же после захвата власти в банде Ленина началась грызня за царское кресло. Сам вождь даже не догадывался об этом и только, когда почувствовал, что его дело безнадежно, задумался и даже сочинил послание, в котором…никого не рекомендовал на свой пост. Будучи подозрительным и неблагодарным, он ненавидел каждого своего соратника, и не задумывался о том, что почти каждый соратник отвечает ему тем же и ждет его смерти в надежде занять его кресло. Первым был махровый еврей из западной Украины Лейба Бронштейен. Он был почти равен Ленину, а в некоторых вопросах даже выше своего патрона.

Грубо говоря, Лейба просто обнаглел и некоторые члены Политбюро стали его побаиваться. Так возник триумвират — Сталин, Апфельбаум, Розенфельд (Каменев). Триумвират добился устранения самого могущественного, самого влиятельного претендента на пост главы государства Троцкого, который был изгнан из партии, выслан из страны и убит в 1940 году далеко от России топором по голове.

Но триумвират вскоре распался. И Апфельбаум и Розенфельд-Каменев были расстреляны Сталиным, когда он стал гением русского народа и всего человечества. Еврей Апфельбаум был неординарной и довольно гадкой личностью. Как и Ленин он был лжив, труслив и необыкновенно жесток.

Оставшись хозяином Петрограда после того, как Ленин сбежал со всей еврейской камарильей в Москву, он добивал оставшихся в живых Петербуржцев с особой жестокостью.

…Зиновьев применил массовый террор и было истреблено много людей, которые заведомо не могли принимать участия в террористических актах против Советской власти, но просто по своей принадлежности к господствующим ранее классам были намечены к уничтожению. Тогда в Петрограде было уничтожено очень много людей, гораздо больше, чем в других городах. Мне кажется, что эта агрессивная активность Зиновьева не была продиктована спокойным анализом, убеждением, что другого выхода нет…, Зиновьев впал в паническое настроение. Именно это настроение объясняет те чрезмерно широкие меры репрессий, которые он применил в Петрограде и которые далеко выходили за пределы мер, применяемых Дзержинским в Москве. Зиновьев пришел к этим мерам в состоянии отчаяния, ему казалось, что революция гибнет. Все это было проявлением малодушия, которое будет проявляться у него не раз, если мы проследим его историческую судьбу…

Его супруга Злата Бернштейн вывозила за границу драгоценности в несколько десятков миллионов рублей и была поймана на границе в Литве.+++

«…В моей душе горит желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял всё, что я готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение…» 1.12.35 г.

Рассказы свидетелей о казни Зиновьева различны. Некоторые утверждают, что он униженно молил сохранить ему жизнь, тогда как более стойкий Каменев убеждал его успокоиться и умереть с достоинством. Прежний вдохновитель Красного террора Зиновьев перед лицом собственной гибели проявил отвратительную трусость. Утверждают, что он даже обнимал сапоги палачей, прося позволения поговорить с «Иосифом Виссарионовичем». Как говорят, под конец бывший вождь атеистического Коминтерна стал громко призывать иудейского Иегову на еврейском языке. Страх неожиданно придал Зиновьеву такие силы, что палачи не смогли довести его до камеры, предназначенной для казни, втолкнули в соседнюю и расстреляли там.

В течение пяти лет Ленин занимался резней собственного народа, морил его голодом, отбирал землю, грабил церковные храмы, высылал интеллигенцию, а когда умер, голь осталась тет-а-тет с новым вождем. Этим вождем стал Иосиф Джугашвили-Сталин. В своих размышлениях как стать таким же авторитетным вождем, он пришел к выводу, что это можно сделать, повторяя методы Ленина. Вся беднота Москвы, особенно еврейской национальности, стала возводить Ильича-палача до небес. Это были не только рабочие, но и нарождающаяся новая интеллигенция. Появились и так называемые научные кадры. А непокорных ученых Сталин сажал в каталажку. Даже продажные писатели туда попали. Говорят, что кацо уничтожил писак около десяти тысяч.

Постепенно он становился гением русского народа, «выиграл» войну с Гитлером и стал гением всего человечества. Кровавый Ильич лежал себе спокойно на парчовых подушках в Мавзолее и его никто не трогал и редко кто о нем вспоминал.

Но смерть явилась и за гением всех народов, а потом новый вождь Хрущев развенчал так называемый культ личности, дабы самому стать этим культом. Снова вернулись к Ленину.

В мои молодые годы, когда я изучал талмуды Ленина и ничего в них не понимал, мне подсказали: надо пойти в библиотеку имени Ленина, которая находилась на улице Ленина. Я стал рыскать, всматриваясь в каждый дом, но библиотеки имени Ленина не было.

— Вы не знаете, как пройти на улицу Ленина, там находится библиотека имени Ленина.

— Так это и есть улица Ленина, мы на ней стоим, — был ответ.

— Да, но тут библиотеки нет.

— Значит, поверните направо на проспект Ленина, пройдите тупик имени Ленина, поверните налево на улицу Ленина. Возможно, там.

Я так и сделал. Но на той улице Ленина библиотеки не было. Я снова обратился к старушке.

— А Бог его знает, — сказал она. — Теперь в нашем городе все улицы носят название имени Ленина. Путаница получается. Все старые наименования убрали и всем улицам присвоили одно имя, имя Ленина. Поди, разберись.

Я все же библиотеку нашел, но на третий день.

Тогда модными были лекторские группы. К нам на курс прибыла второй секретарь Московского Горкома комсомола Звонарева. Она стала читать нам лекцию на тему: Ленин — гений всего человечества. Она доставала листочки и всматриваясь в них, громко произносила пустые цитаты, а потом стала говорить от своего лица, перейдя к устному изложению. Первое, ленинский лоб. Он высокий, широкий, мудрый, вечный, неповторимый. Ленинский лоб весит пять килограмм. Такого лба не знает история. А, вот забыла. Однажды Ленин пошел по улице и завернул в тупик и столкнулся с тем, что надо возвращаться обратно. Как он вышел из этого тупика, надо разобраться. Если у вас найдется такой талантливый студент, что докажет куда Ленин повернул, приходите в Горком к Звонаревой.

— Простите, а если я докажу, что Ленин в тупике облегчился, то это тоже будет величайшим открытием.

— Ну, вы сами понимаете. Это же все равно связано с Лениным — гением всех народов. Я могу уточнить. Позвоню в ЦК КПСС и доложу. Как там отнесутся к такому открытию. Думаю, положительно. И только так. По-другому и быть не может.

40

«Ленин философски и культурно был реакционер, человек страшно отсталый, он не был даже на высоте диалектики Маркса, прошедшего через германский идеализм. Это оказалось роковым для характера русской революции: революция совершила настоящий погром высокой русской культуры» Н. Бердяев.

А великий русский поэт Иван Бунин, уже находясь в это время за границей, так писал о Ленине: «Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в самый разгар своейдеятельности нечто чудовищное, потрясающее; он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек — и все-таки мир уже настолько сошел с ума, что среди бела дня спорят, благодетель он человечества или нет?»

Ленин заочно окончил юридический факультет, но был малограмотным юристом. Проработал несколько месяцев адвокатом, но, ни одного дела не выиграл. Возможно, это побудило его заняться политической деятельностью. Он знал, что Россия славится спонсорами и сделал на них ставку. И тут он не ошибся.

Русские рабы, те, кто был внизу и мог позволить себе побаловаться только дешевым вином боготворили его, будучи воспитаны в семье рабов. Средний класс, так называемая советская интеллигенция, прославляла вождя, лишь бы добраться до маленькой красной книжечки с изображением Ильича и стать в ряды КПСС, так как это автоматически означало, что ты одной ногой уже в коммунистическом раю.

Историки и прочий ученый люд копались в мути ленинских трудов, их задача состояла в том, чтобы обязательно отыскать какое-нибудь несогласованное длинное предложение и выдать это как выдающееся открытие философской мысли в свете марксистской науки. Ученые технических наук обязаны были упоминать, ссылаться на талмуды Ленина, поскольку он считался великим математиком, химиком, физиком и т. д.

И все это начиналось с восьмого класса, когда наступал комсомольский возраст, и заканчивалось похоронами — бедными, без церковного обряда, как хоронили рабов в древности. Вместо этого, у гроба произносились скучные речи — заверения в том, что учение будет продолжаться и развиваться. В моей коммунистической жизни все было настолько гладко, что даже в голову не приходила мысль о том, что что-то не так в этом темном царстве. И только один сотрудник однажды сказал: вы не знаете, какая это сволочь…

— Что, что вы сказали? — испугался я и, видя, что он собирается повторить, я тут же стал его останавливать: нет, нет, вы мне ничего не говорили, я ничего не слышал, голубчик прошу вас. Все, все, вы свободны и… не произносите больше такие слова. О, Боже. О, Ленин мой!

Великому русскому мыслителю Бердяеву можно было говорить то, что он думал, потому что он жил за железным занавесом, а если бы он жил в стране социализма, его бы тут же расстреляли без суда и следствия, как врага народа.

Ленин не был совершенным внутренне, не был привлекателен и внешне. Я повторю описание его внешнего облика еще раз.

Ленин — «маленького роста, широкоплеч и сухощав. Ни отталкивающего, ни воинственного, ни глубокомысленного нет в наружности Ленина. Есть скуластость и разрез глаз вверх… Купол черепа обширен и высок, но далеко не так преувеличенно, как это выходит в фотографических ракурсах… Остатки волос на висках, (пейсы), приглажены, а также борода и усы свидетельствуют, что в молодости он был отчаянно, огненно, красно рыж. Руки у него большие и очень неприятные. Глаза от природы узкие; кроме того, у Ленина есть привычка щуриться, должно быть, вследствие скрываемой близорукости, и это вместе с быстрыми взглядами исподлобья придает им выражение минутной раскосости и хитрости. Но не эта особенность поражает, а цвет их зрачков. Золото-красные глаза обезьяны-лемура — вот цвет ленинских глаз! Разница только в том, что у лемура зрачки большие, беспокойные, а у Ленина они точно проколы, сделанные тоненькой иголкой, а из них точно выскакивают синие искры».

А нам, советским рабам, всегда представляли Ленина благородным красавчиком, который мухи не обидит, но который зовет к светлому будущему всех, начиная от тех, что находится на самом дне общественного бытия. Тут характерен один очень важный случай. Когда большевистское духовное рабство пало, и коммунистическая голь тут же забыла заповеди своего божка, а получив материальные блага, возомнила себя королями. И пошли убийства, поджоги, ложь. И советские тузы-богатеи снимали целые залы в ресторанах для своих любовниц, особенно в западных странах.

Оставшиеся зомбированные старики до сих пор требуют:

— Верните Ленина! Верните Сталина! Тогда был порядок, а сейчас загнивающий капитализм. Это предательство, это враги народа. А кто предатели, кто враги народа? — возникает вопрос.

— Да это же вчерашние коммунисты, у которых Ленин отобрал совесть, честь, порядочность, веру в Бога. Вот в чем вопрос.

Ленин набросился на матушку Россию и разрушал ее денно и нощно по строго задуманному плану, хотя в процессе экзекуции этот план ужесточался, усовершенствовался и принимал уродливые формы. В плане разрушения ценностей Ленин гений, он гений зла. Судьба отвела ему пятилетний срок для разрушения России и порабощения ее народа. И эти пять лет были адекватны пятистам лет созидания.

Занятый с утра до вечера государственными делами, Ленин ухватился за церковь и стал разрабатывать все новые изощренные методы уничтожения всего, что копилось веками.

Он испытывал патологическую ненависть к России, ее народу и к православной церкви.

— Истинно русский человек — в сущности подлец и насильник, шовинистическая русская шваль, истинно русский держиморда, грубый великорусский держиморда, угнетающая или так называемая великая нация. (Ленин. 1922 год. К вопросу о национальностях или автономизации).

Лучше не скажешь. Подлец Ленин считает, что все русские, кроме евреев, подлецы.

22 октября 1918 года при разграблении церковного имущества в Александро-Свирском монастыре Олонецкой губернии впервые в истории православной России были вскрыты мощи святых. Ленинский эксперимент принес успех: было реквизировано 40 пудов чистого серебра.

Когда ему доложили, он захлопал в ладони и пустился в древнееврейский танец. Бронштейн поднял его на раки и посадил на плечи.

— Держи, а то упаду. Сорок пудов чистого серебра, это архи важно, архи хорошо. Лейба, это твоя работа. Дай, я тебя поцелую. Впрочем, посади меня в кресло, надо наметить следующий объект. Я сейчас издам Указ — организовать в монастырях и храмах публичные вскрытия могил видных деятелей русской Православной Церкви.

28 января 1919 года в 4 часа дня состоялось вскрытие гроба святого отца Тихона в Богородицком монастыре Воронежской губернии. Поскольку все жители были перебиты, посажены в Сибирские лагеря, пришлось собирать всякую голь под видом представителей народа.

8 февраля в 4 часа 15 минут в Митрофановском монастыре в Воронеже было произведено вскрытие гроба святого Митрофания. И здесь это, с позволения сказать, мероприятие не прошло без возмущения народа.

Процесс вскрытия был снят киношниками, а фильм демонстрировался в Москве и по всей стране.

Ленин строго следил за выполнением своих указаний. «Неужели у нас нет сил… разработать всевозможные сюжеты для борьбы с религией… Снимают ли киноленты, когда вскрывают мощи различных святых? Показать то, чем были набиты эти чучела, показать, что покоилось, какие именно „святости“ в этих богатых гробах, к чему так много веков с благоговением относился народ и за что так умело, стригли шерсть с простолюдина служители алтаря, — этого одного достаточно, чтобы оттолкнуть от религии сотни тысяч лиц».

— Вскрыть могилу Сергия Радонежского (1321–1391), основателя и игумена Троице-Сергиевой Лавры. Он благословил князя Дмитрия Донского перед битвой на Куликовом поле в 1380 году? Ну что же? правильно сделал. Но золото все равно отдай, честно…, хотя у нас нет и не должно быть чести, га…га…га!

Этот, мягко выражаясь, непристойный и безнравственный акт был совершен большевистскими фанатиками 11 апреля 1919 года с 20 часов 50 минут до 22 часов 50 минут. Вскрытие древней гробницы с мощами святого отца Сергия проводилось на виду рыдающего народа. Во время этой низменной процедуры снимался заранее запланированный отделом Наркомпроса фильм «Вскрытие мощей Сергия Радонежского». О чудовищном надругательстве над останками отца Сергия свидетельствует также запись в протоколе вскрытия: «Нижняя челюсть отделилась, в ней семь зубов… Всюду много мертвой моли, бабочек и личинок».

На следующий день во время заседания Совнаркома, П. Красиков:

«Владимир Ильич, Сергия Радонежского в Троицкой Лавре благополучно вскрыли. Ничего, кроме трухи и старых костей, не оказалось. Монахи присутствовали, доктора, кинематографисты, понятые от волостей и представители жителей и толпы, собравшейся у лавры. Протокол и киноленты будут готовы к опубликованию. П. Красиков». На обороте этой записки Ленин начертал поручение секретарю: «Надо проследить и проверить, чтобы поскорее показали это кино по всей Москве». Маньяк торопил, будто завтра придет за ним та, которая с косой…

— Фотографии, дайте мне фотографии, я погляжу на Сережу. Эх, знал бы он, что придет великий Ленин и будет держать в руках снимки через 500 лет.

Бонч-Бруевич принес фотографии из киноленты…

— Ай, да молодцы, ай, да молодцы. А до могилы Иисуса мы сможем добраться? Нет? ничего, доберемся.

16 июня 1920 года было принято Постановление: «Поручить Наркомюсту разработать вопрос о порядке ликвидации мощей во всероссийском масштабе».

1 февраля 1919 года по 28 сентября 1920 года в Архангельской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Московской, Новгородской, Олонецкой, Псковской, Тамбовской, Тверской, Саратовской и Ярославской губерниях было совершено 63 вскрытия.

Кощунственные деяния большевиков не прекращались.

12 мая 1922 года в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры в Петрограде было произведено вскрытие гроба легендарного великого князя Александра Невского, причисленного к лику святых. Вскрытие осуществили два еврея Урбанович и Наумов.

Варварскому грабежу подверглась и сама Александро-Невская лавра. Оттуда было вывезено 4 пуда золота, более 41 пуда серебра, 40 бриллиантов различных величин.

Грабители пошли за добычей и в Новодевичий монастырь. Вот циничная публикация «Петроградской правды» от 5 мая 1922 года об этом походе: «…изъято всего 30 пудов. Главную ценность представляют две ризы, усыпанные бриллиантами. На одной только иконе оказался 151 бриллиант, из которых 31 крупных…, кроме того, на ризе были жемчужные нитки и много мелких бриллиантов. На другой иконе оказалось 73 бриллианта… 17 рубинов, 28 изумрудов, 22 жемчуга. Большую ценность… представляют венчики икон, почти сплошь усыпанные камнями… По определению оценщиков Губернского финансового Отдела, все эти камни представляют крупную ценность, так как один бриллиантовый карат теперь оценивается в 200 миллионов рублей. Таким образом, изъятые ценности Новодевичьего монастыря стоят в общей сложности около ста миллиардов». Значительную часть этих богатств осели у главного погромщика Ленина.

Был совершен поход и в Исаакиевский собор. О его результате та же газета 22 мая сообщала: «18 мая проходило изъятие ценностей из Исаакиевского собора. Изъятые ценности вывезли на 2-х грузовых автомобилях. При изъятии присутствовало много публики, содействующей в работе членам комиссии. Ценности доставлены непосредственно по назначению, где производится точная опись и взвешивание их».

Не отставали от питерских реквизиторов и их московские коллеги.

Берлинская газета «Накануне» 11 мая подробно сообщала о вывезенных ценностях из столичных храмов. Вот основные цифры награбленного: более 2-х пудов золота, 3 тысячи пудов серебра в изделиях, 3658 бриллиантов и алмазов, 1178 рубинов, 1387 изумрудов, 902 других драгоценных камня, прочих дорогих камней общим весом 1 пуд и 72 золотника.

Реквизиция церковных ценностей вызвала возмущение широких слоев населения. Начались массовые волнения верующих во Владимирской, Вологодской, Ивановской, Костромской, Олонецкой, Рязанской, Северо-Двинской, Тверской, Ярославской и других губерниях. Пресса отмечала, что к концу правительственной кампании по изъятию церковных ценностей было зафиксировано более 1400 столкновений между представителями власти и прихожанами церквей. Власти беспощадно расправлялись со священнослужителями и верующими людьми. К концу 1922 года число жертв от большевистских судебных расправ над священниками и верующими гражданами России составило более 6 тысяч человек.

2 октября 1922 года Ленин после первого приступа болезни, приведшего к частичному параличу правой руки и правой ноги и расстройству речи, возвращается из Горок в Москву и приступает к работе. А 13 октября Оргбюро ЦК РКП(б) принимает решение «О создании комиссии по антирелигиозной пропаганде». Нетрудно догадаться, какими методами и средствами собиралась вести партия «меченосцев» антирелигиозную пропаганду, если учесть, что этим решением в состав комиссии вводились руководители и ответственные сотрудники ГПУ. Именно они в первую очередь были организаторами вандализма и террора против Православной Церкви!

В своей последней речи головорез призывал:

— Поа нам рассесссс тттттуман, кккотоый ббббужуазия на нас напппустила. Долой, дооой эту сссволочь, эту елигию!

В журнале «Безбожник», на страницах которого печатались всякие грязные и пошлые статьи и стихи Д. Бедного против Церкви и священнослужителей, типа: «Богослужение — инструмент массового убийства». «Богородица — покровительница разбойников».

И ни одного слова о главном разбойнике, что лежит на парчовых подушках в Кремле.

«Бросим шутить с попами шутки, в яму богов и чертей и все предрассудки».

В партийной печати продолжали публиковаться статьи, в которых оскорбляли Патриарха Тихона и других деятелей Православной Церкви. Так, например, в статье, опубликованной в «Известиях» 17 февраля 1924 года после того, как умер главный инквизитор, говорилось: «Тихон — большое поповское чучело, набитое магизмом, рутиной, ремеслом и червонцами…»

Главный раввин после Ленина Луначарский (Баилих Мандельштам) как нарком просвещения, пописывал нравоучения в ленинском стиле. «Икона, — писал он, — перед которой висит лампада в функционирующей церкви, в десять тысяч раз опаснее, чем икона в собрании Остроухова» (бандита).

Воинствующие атеисты торжествовали. Вручив безбожникам лозунг «Борьба с религией — борьба за социализм», они тем самым провозгласили открытое наступление на церковные организации и попрание религиозных настроений широких слоев населения, деятельность и взгляды которых со временем стали все более откровенно рассматриваться как контрреволюционные и антисоветские.

41

Если бы немцы и русские знали, какую историческую ошибку они совершают и во что обойдется Октябрьский переворот, то они не финансировали бы, не посылали бы Ленина вместе с его командой через линию фронта для совершения этого переворота в России. А россияне не поверили бы в его бредовые идеи, хотя многие из его идей были дьявольски привлекательны и заманчивы. Ну, кому могли не понравиться идеи равенства и братства, или такой заманчивый лозунг как: мир — народам, фабрики и заводы — рабочим, земля — крестьянам? Трудно было предположить, что это лишь хитрая и коварная уловка мракобеса. Как говорят в России: долг платежом красен. За свое головотяпство великая страна поплатилась жизнью миллионов граждан: землю крестьяне получили лишь в цветочных горшках, на фабриках и заводах тут же было возрождено крепостное право — право трудиться за гроши. Рабочий не мог содержать семью, он едва сам выживал на нищенскую зарплату. Мир народам тут же был нарушен профашистским лозунгом: освободим человечество от ига капитализма, разумеется, силой оружия. За свое короткое кровавое правление Ленин уничтожил свыше тринадцати миллионов человек, а его верному ученику Иосифу Джугашвили (Сталину) приписывают сто миллионов, включая и погибших во время Второй мировой войны с фашистской Германией. Во время отечественной войны погибли 21 миллион бойцов Красной армии. Ни один главнокомандующий в мире, начиная с древних времен, не потерял столько солдат, сколько малограмотный стратег Сталин.

И Германия понесла тяжелейшее поражение в этой войне, расплатилась не только жизнями, но и разрушенными городами, многие из которых были стерты с лица земли. Кто знает, появился бы Гитлер, если бы не было Ленина и его наследия? Это не знак равенства между ними, это историческая причина и следствие. Хотя следует отметить, мимо этого невозможно пройти, Гитлер в отличие от Ленина и Сталина, не воевал с собственным народом, у него не было концлагерей в таких масштабах, он не разрушал церкви, не отбирал землю у крестьян, не пытался стать земным богом, не вводил рабство в Германии. Как бы ни вещали коммунистические кликуши, но это так, это исторический факт.

Ленин успел обезглавить Россию, лишить ее генофонда — интеллигенции, ввел духовное рабство и крепостничество в селе. Что касается духовного рабства, то в этом вопросе он одержал решительную победу, оно въелось в русскую душу и надо как минимум пятьсот лет, чтобы выкорчевать это зло.

Да, Сталин расстрелял, повесил, сгноил в лагерях гораздо больше невинных, чем Ленин. Но когда он приказал долго жить, то есть отошел в мир иной, на этом как бы была поставлена точка, а рабство, ложь, отказ от нравственности и веры в Бога, разрушение храмов, глумление над вековыми традициями, так успешно внедренных Ильичем-палачом, стали сходить на нет.

Вот в этом его тягчайшее преступление. Он сумел заморочить мозги будущим поколениям. Даже сегодня в 21 веке его мумия красуется в Мавзолее как свидетельство того, что Россия не может отказаться от духовного рабства и в глазах всего мира выглядит забитой азиатской страной сродни Северной Кореи, где вождь это альфа и омега всего, что дышит на земле.

Вроде бы у нас давно нет коммунистического правления, а тысячи улиц по всей России носят его имя и даже его любовницы Инессы Арманд, и всех убийц царской семьи.

Московский генерал-губернатор не так давно затеял опрос населения: переименовать станцию метро «Войковская» или оставить старое название?

А кто такой Войков? Какие у него заслуги перед Москвой, перед Россией? Не знаете? Так вот они. Войков — это один из евреев ленинской элиты, совершившем государственный переворот в России в 1917 году. Он стал русским в результате отказа от своей настоящий фамилии Вайнера Пихнуса Лазаревича, который по заданию Ленина дал санкцию на злодейское убийство Николая Второго, его детей, его невинных дочерей, больного сына, врача и остальных приближенных.

Трудно поверить в то, что москвичи, возможно, с криками «ура» стали стеной за карателя своей нации еврея Вайнера. И станция московского метро сохранила свое прежнее название — «Войковская».

После этого стоит ли удивляться, что западная цивилизация даже сквозь розовые очки, не может увидеть Россию, способную стать в ее ряды?

Наши государственные мужи, ученые, пресса, телевидение, трубят об одном и том же: дескать, памятники вождю мирового пролетариата — дань истории. Нельзя забывать свою историю, а то получается: Иваны, не помнящие родства. Нет, это противоестественно. И эти доводы прекрасно работают в стране с зомбированным населением. Почему? Да потому, что это коммунистическая утка, запущенная теми, кто потерял власть над огромной страной. И на удивление, она хорошо работает. Вчерашние рабы, не порвавшие с рабством этому рады как манне небесной. А вдруг что, а вдруг пролетариат организуется?

Но этой лживой пропаганде можно противопоставить убедительные доводы. А почему, скажем в Германии нет памятников Гитлеру, почему не названа его именем ни одна улица, ни один проспект, ни один город, ни одна станция метрополитена? Ведь Гитлер тоже реальная личность. Что, немцы такие «тупоголовые»? Ничего подобного. Просто немцы определились, они отказались не от прошлого, а от узурпаторов прошлого. А мы — нет. Мы тоскуем по пуле, полученной в затылок нашими дедами, по ленинскому раю — концлагерям.

Возьмем такую ситуацию. Если в ваш дом, увешанный портретами Ленина, Сталина, Войкова и прочими головорезами, ворвались работники НКВД, расстреляли вашего отца на ваших глазах без суда и следствия, а вы случайно остались в живых, — вы что должны всю жизнь лицезреть портреты убийц только потому, что расстрел — это исторический факт?

Нет, не клевещите продажные шкуры, ибо ваша ложь может дорого обойтись русскому народу, который все еще наивен и доверчив.

Ленину, этому кровавому маньяку, за сравнительно короткий период, удалось вытеснить веру в Бога, зомбировать многомиллионный народ и как бы самому занять священный престол. С этой целью он разграбил, а потом и стал разрушать церкви, монастыри и другие богоугодные заведения, расстрелял десятки тысяч священников и монахов, уничтожил миллионы икон, зато его фотографии и портреты висели везде и повсюду. Велики заслуги перед русским народом этого кровавого маньяка, не правда ли? Ленин узаконил беззаконие, поставил Россию с ног на голову. Кто был никем, тот стал всем. А чтобы выполнить этот марксистский постулат, надо было уничтожить имущих, отобрать у них все, занять их жилье силой оружия.

Для того чтобы безнаказанно проводить эксперименты, Ленину надо было убрать интеллигенцию — мозг нации. Он сначала обозвал ее говном, а потом выслал из страны. Это помогло ему избавиться от великих деятелей России. Поражает пещерная жестокость по отношению к поверженным, к беззащитным, чья жизнь должна закончиться в короткий период времени. Бывшая жена московского генерал-губернатора, убитого в 1905 году, Елизавета Федоровна была замучена большевиками по приказу гения зла в 1918 году. К этому времени она уже была монахиней. Ее бросили живой в шахту ленинские латышские стрелки.

— Прости их Господи, ибо они не знают, что творят, — громко повторяла Елизавета слова Иисуса Христа, сказанные им перед распятием. Елизавета Федоровна, подобно Иисусу приняла мученическую смерть на дне шахты без воды и пищи как бы выказала величие человеческого духа над пещерными палачами, каким был Ленин. И она победила сатану, она стала святой, а кровавый маньяк останется в веках гением зла.

Безжалостным и подлым был и расстрел царской семьи, ведь царь уже не был царем, он отрекся от престола еще до государственного переворота. Но уж если Ленину так хотелось отомстить за брата, а он был необыкновенно мстительным человеком, он мог судить Николая Второго судом и по приговору расстрелять его. Но Ленин как подлый, кровавый изувер хотел провести это тайно, чтоб никто никогда не узнал. Потом, зачем было убивать детей царя и прислугу? Что выиграл этот палач? Славу, поклонение. Если поклонение, то поклонение рабов, которых он породил.

Для очень многих Ленин не умер. Ленин жив; и это так. И если подвести краткий итог…., впрочем, он хорошо всем известен, стоит ли в который раз повторять одно и то же?

Тогда, в холодные январские дни 24 года, великого инквизитора, успевшего заложить фундамент тоталитарного режима и рабского поклонения вождям, хоронили при огромном стечении вчерашней голи, дорвавшейся до власти и до чужих благ. Ничего удивительного, что похороны прошли организовано: без давки, без смертей, без происшествий. Это были обиженные имущими классами люди, кому была дарована власть — вчерашние босяки, алкоголики, бездомные, уголовники, грабители, бывшие заключенные, которых вождь пригрел и дал им власть, да и просто рабочий люд. Они еще не успели стать духовными рабами, и смерть своего кумира восприняли как обычное человеческое горе, не больше. Это позже, когда умер духовный приемник Ленина, кавказский бандит Иосиф Джугашвили, люди давили друг друга и умирали в толпе под копытами лошадей. А северные корейцы, когда провожали в последний путь Ким Чир Ина, разбивали головы об углы гранита, выказывая, таким образом, свою скорбь, хотя Северная Корея — самая нищая страна в мире.

Ленинское Политбюро стало творить чудеса, дабы превратить своего кумира в сверхчеловека. Сразу же стал вопрос: где, как и когда хоронить? Конечно, все члены Политбюро были бесконечно благодарны Ильичу. Это он вытащил их из грязи и назначил на высокие должности. Кто такой был Дзержинский? Обыкновенный варшавский бандит, а тут председатель могущественной ВЧК. А Сталин? — кавказский бандит, не имеющий даже школьного образования. Какая у него раньше была перспектива? Тюрьма, пожизненное пребывание за решеткой. Работать-то он не хотел и не умел. Он никогда не держал молотка в руках.

Кроме того, в ленинском Политбюро основную часть составляли евреи — жалкие, неприкаянные, не имеющие постоянного пристанища люди. А тут на тебе… руководители великой России и других обманутых и насильно завоеванных народов. Да они просто не могли предать земле своего кумира. Он же привел их на Олимп. Может их и не следует обвинять в слепом поклонении вождю и создании культа личности самого кровавого правителя на земле.

Не могло быть и речи о том, чтобы вождя хоронили по церковному обряду. Каждый из членов ленинского Политбюро в глубине своей души мечтал быть захоронен в Мавзолее, как Ленин. Но это удалось только кавказскому бандиту, великому сыну русского народа, Иосифу Джугашвили и то ненадолго. Правда, города и улицы несколько позже были переименованы и носили имена Кацнельсона-Свердлова, Кирова, Фрунзе, Молотова и других коммунистических ортодоксов.

Постскриптум

1

К январю 1924 года, когда Ленин отошел в скандальную и противоречивую для него вечность, Россия уже была сломлена, как еще живая не обсохшая хворостина во многих местах, это была уже совершенно другая страна. Это была территория, с которой были согнаны насильно прежние обитатели, как правило, умерщвленные разными способами. Их вытеснили те, лишив жизни, кто еще недавно находился в их услужении, кто кланялся и почитал их, прежних, в глубине души испытывающих ненависть.

Ни одному узурпатору в мировой истории не удавалось произвести что-то подобное с народом в течение такого короткого периода. За семь неполных лет Ленин выжег каленым железом имущий класс, начиная от мелкого служащего клерка и кончая свергнутым императором и всеми его родственниками до десятого колена. Говорят, что на его совести, правда, совести у него небо, 13 миллионов жизней, но это цифра слишком занижена и не подтверждена архивными данными. Развязанная Лениным гражданская война унесла гораздо больше обреченных.

Он сломал вековые традиции христианства под выжидающий молчаливый взгляд христиан западного мира, лишил его веры в Бога, изгнал интеллигенцию, поставил все с ног на голову, извратил его душу и полностью, при диком восторге гопников и прочего пролетариата, деформировал мышление, зомбировавший это мышление с чрезвычайной легкостью в течение короткого периода времени.

Все, что раньше считалось аморальным, все, что подлежало осуждению, отныне было обычным явлением; любой пролетарий освобождался от всякой морали, чести и порядочности, от вековых традиций, поскольку мораль старого мира, стала считаться неприемлемой, как наследие эксплуататорских классов, буржуазной выдумкой, фальшивкой в качестве одурманивания пролетариата. Даже заключение браков было ликвидировано, как проклятое прошлое.

Не будем анализировать, почему это произошло, какие плоды оно принесло революционерам. Это отдельная тема.

Финансируемый Германией, Ленин со своими единомышленниками еврейской национальности вернулся в столицу России в марте 1917 года и тут же попытался захватить власть. Но эта попытка захвата власти 3–4 июля не удалась: большевики были наголову разгромлены. И вот тут-то, с этого момента и начинается мудрость Ленина, возведенная его почитателями на недосягаемую высоту. Нельзя не признать, что тактически это был безошибочный шаг. И этот шаг сделал он, Ленин, вопреки мнению членов Политбюро, которые так испугались июльского поражения, что ни за какие блага не хотели рисковать во второй раз.

К этому времени каждый член Политбюро получал огромную зарплату в десятки раз превышающую зарплату царского министра. Жены, любовницы, уютное жилье, как все это можно поменять на очередную авантюру? Ленин, похоже, стал мириться с таким положением, но в то же время не уставал заниматься организацией будущего восстания единолично, в победе которого он был совершенно уверен.

Он разослал циркуляры во все еврейские организации Западной Европы с призывом немедленно приехать в Петроград и возглавить революционные отряды. И его братья по крови откликнулись. Десятки тысяч евреев запада, как тараканы, хлынули в Петроград и стали ждать команды. Это обрадовало вождя.

Он вспомнил, что все еще числится немецким шпионом, и после такого доверия со стороны Германского правительства, как выделение огромной суммы денег на переворот, и бронированного вагона для его команды, он справедливо решил, что есть шанс обратиться за помощью в самый ответственный момент. По своим каналам Ленин послал немцам такую просьбу, изложив ее в короткой записке, но по существу. И немцы откликнутся на его мольбу. Благодаря все еще не разорвавшимся связям, он попросил пятьсот тысяч немецких солдат для помощи революции в России. Солдаты должны были иметь форму солдат русской армии, дабы создать впечатление, что это русская армия переходит на сторону большевиков.

Вскоре был получен положительный ответ через дипломатические представительства.

Следующим важным шагом было освобождение из тюрем всех преступников, включая и уголовников, судимых за убийство и изнасилование. Это была огромная армия, около 320 тысяч уголовников.

— Как настроение в армии, Лейба? Докладывай, давай. Мне нужны эти 320 тысяч солдат верных революции. Ты занимаешься разложением царской армии, а подсчет не ведешь.

— Как не веду? Да у меня не триста двадцать тысяч, а 450 тысяч солдат, готовых стать под ружье, — ответил Троцкий, поглаживая пейсы.

— Это архи важно, Лейба. Как ты думаешь, мой земляк премьер Керенский, он опасный противник?

— Барахло. К тому же он симпатизирует тебе.

— Откуда ты знаешь, Лейба?

— Да это все знают. Помнишь, было решение арестовать тебя после июльских событий, но тут же было секретное указание не трогать…за подписью того же Керенского.

— Гм, не знал. Передай ему: как только мы возьмем власть, ему ничего не грозит. Я Керенскому найду место сторожа в одной из пролетарских бань. Итак, у нас кое-что есть, но этого явно недостаточно. Сколько гопников и прочего пролетариата мы можем собрать для свержения временного правительства?

— Восемьсот тысяч наберется. А, совсем забыл, — почесал лысину Лейба. — Латышские стрелки…, это же головорезы. Золотой фонд.

— Латыши получат независимость. Но латышские стрелки должны составить мою личную охрану. Если что останется, можно будет бросить в бой с мировой буржуазией и остатками войск царской армии.

— Армии не стоит бояться, Ильич, — сказал Лейба. — Твой друг и земляк Керенский перессорился с командующими войск Петрограда, лишил их должностей и мне кажется не без твоей помощи, Володя. Я долго думал об этом, но ни к чему не пришел. Признавайся, давай.

— Конспирация, конспирация, Лейба. Не задавай мне больше таких вопросов. Лучше скажи, почему эти жирные коты так сопротивляются назначить дату восстания в Петрограде, ведь когда эта армада соберется здесь у нас в городе, мы подберем власть, как валяющийся кошелек на дороге. Или ты думаешь иначе?

— Не обращай на них внимания. Это не они возражают как можно быстрее броситься в жерло революции, а их жены, любовницы: боятся, что их убьют. Мы с тобой сами завоюем власть. Как только приедут немцы, евреи, как только соберутся гопники воедино, мы должны об этом знать. Тогда и назначай штурм Зимнего дворца.

* * *

И октябрьский переворот удался, он был похож на свадебный обряд. Но это был только первый шаг, но это был важный шаг. Он состоял в том, что власть оказалась в руках той части общества, которая находилась до этого в униженном положении, либо считала себя таковой. Это был тот, кто раньше был никем, ничем по многочисленным разным причинам, это был тот, кто всегда завидовал имущим, будто крестьянин, у кого были две коровы и две овцы, либо те, кто содержал торговую лавку, был начальником цеха, директором завода, а то его собственником.

Мудрость Ленина состояла в том, что он увидел эту разницу, ухватился за нее, и она, эта мудрая мысль сработата, принесла ему плоды.

Это часть гениальности Ленина. Вторая часть беспардонная ложь и невероятная жестокость, — вот и все, что нужно для гения. После захвата власти, все гопники, весь пролетариат, все уголовники с бешеной прытью бросились уничтожать имущих, овладевать их имуществом, насиловать дочерей и всаживать им штык в живот на глазах у матерей и отцов, а матерей и отцов хватали, засовывали головы в мешки и живьем сбрасывали в холодную Неву. Варфоломеевская ночь в Петрограде была первым боевым крещением ленинских головорезов. Имущие, как в Петрограде, так и далеко за пределами, растерялись, как перед наводнением, от которого спастись невозможно.

Однако многие воинские части, особенно офицеры и все те, кто относился к дворянскому сословию, кто выжил и спешно покинул столицу, стали оказывать сопротивление головорезам.

Так началась гражданская, кровопролитная война, развязанная большевиками.

Восстало и крестьянство России. Ленинское обещание: земля — крестьянам, оказалось блефом. Мало того, у крестьян стали изымать хлеб, даже то зерно, которое предназначалось для сева под будущий урожай.

Ленинская команда стрелять, вешать, травить газом крестьян для головорезов, в том числе и латышей, была как манна небесная. У каждого было одно верное убеждение: чем больше ликвидируешь имущего люда, тем больше достанется пролетариату.

2

Ленин оставил страну в кровавых ранах, но жизнь продолжалась, раны постепенно заживали и счастливы пролетарские массы, они же гопники, ничего особенного не получили, их материальное положение нисколько не улучшилось. Единственное, что их утешало и помогало сносить тяготы жизни и благодарить своего мертвого божка, это сознание того, что они теперь хозяева жизни, без помещиков и капиталистов непременно сделают страну богатой, а ее обитателей счастливыми. Даже будучи голодны и раздеты, ходили, высоко задрав голову, распевая революционные песни.

Гопники и прочий бездомный люд, те, кто ночевал, где попало в стужу, в слякоть, в грязи, могли перебраться в уютные, богато обставленные квартиры, предварительно лишив жизни настоящих владельцев от маленького ребенка до больного, немощного подслеповатого, хромого старика и занять его уютное жилье, точнее, поселиться в одной из комнат. Такое благо подарил им советская власть и вождь Ленин. И они на него молились, и их дети молились, и внуки молились, и эта традиция продолжается по сегодняшний день.

Но коммунистический рай, называемый общагой, нес с собою много неудобств. В квартире из шести — восьми комнат, проживало восемь семей. Гопники плодились, семьи разрастались, а в квартире один туалет, одна ванная, одна кухня и везде очередь, особенно по утрам, по вечерам, когда гопники возвращались с работы, выкрикивая лозунги, особенно находясь под мухой. У туалета некоторые не выдерживали, особенно дети и мочились просто на пол, а пьяные могли и присесть, чтоб облегчиться, как когда-то в городском общежитии пролетариата. Грязь, вонь, к которой понемногу привыкали гопники, несла с собой и всевозможные болезни.

Общая кухня, где выше человеческого роста, как шиш торчали закуренные изображения Ильича для каждой семьи отдельно, тоже было много проблем. Завернутые в газету куски хлеба, печенья, а то и конфет, остатки котлет пополам с хлебом, издавали щекочущий запах и похищались голодными детьми, а то и старушками, которые нигде не работали и не получали никакого пособия от государства. Воровались не только съестные остатки, но и крупы для горохового супа, а то и гречки в зависимости от занимаемой должности хозяина — гопника.

Гражданская жена Клара Козюлькина, чей муж служил охранником у одного видного начальника карательного батальона Мордуленко, всегда вела себя вызывающе на кухне. Она занимала две конфорки плиты в то время, когда другие случайные жены, стояли в очередь, чтоб занять одну конфорку и сварить кашу гопнику, которому полагалось быть на работе в восемь утра.

— Ты Клара — сука и муж у тебя сук с большой дороги, откель вы только взялись такие? Говном от тебя несет на километр, но ты воображаешь себя госпожой, — укоряла Глафира Бомбулаева, сверкая голыми ногами гораздо выше колен. — А могет ты из этих, как их называют? А грефинь и тады тебе каюк, паскудь проклятая.

— Не торопись, я тебе покажу, кто я такая и кто есть мой муж.

«Жены» гопников умолкли, испугались, должно быть. Козюлькина бросила сковородку, где жарилась картошка и побежала на самый верхний второй этаж к мужу Мордуленко. Он в это время брился тупой бритвой и никак не мог добиться гладкой сверкающий кожи лица.

— Васька, одень на себя военный костюм и спустись на кухню, покажи бабам, кто ты есть такой, а то они мене покоя не дают.

— Где картошка, почему нет картошки, мне через десять минут уходить на работу? Дрыхла, небось, до семи тридцати, корова. Дуй за картохой.

Клара задрожала не то от злости, не то от испуга и спустилась вниз, к сковороске, откуда уже валил дым. Вдобавок бабы насыпали ей соли целых четыре порции, а одна даже умудрилась забросить пять капель уксуса.

Муж понюхал, поморщился, схватил сковороску и хотел надеть Кларе на голову, но она успела увернуться и расплакалась.

— Ну, хорошо, убирайся вон, я сегодня приведу себе другую суку, получше тебя, — сказал Мордуленко, набросив китель на худые плечи и ушел на работу не завтракая.

На первом этаже в комнате размером 16 квадратных метров жила семя в количестве семи человек. Самый маленький ребенок орал круглые сутки, мешая спать соседям, проживающим в той же квартире, но в других комнатах. Мать переодевала их раз в месяц и то не всегда в чистое шмате, потому что невозможно было дождаться очереди в ванную, особенно в те два дня в неделю, когда с шести и до восьми вечера подавали горячую воду.

В результате отсутствия бытовых удобств, завелись клопы. Клопы были крупные, жирные, чрезвычайно кусачие. Они набрасывались на детей, как муравьи на добычу. И мать Таня Мурзилкина, никак не могла избавиться от непрошенных гостей.

Когда клопов было очень много, они стали искать свежатины. По трубам и по дымоходу основной большой печи, которая не отапливалась из-за отсутствия топлива, стали перебрать на второй этаж и ночью, когда все гопники спали и нещадно храпели, какими-то своими путями атаковали все комнаты трех верхних комнат.

Таня Мурзилкина обрадовалась и облегченно вздохнула: часть клопов покинула ее комнату, и перебралась к другим.

* * *

В одну из суббот нагрянула комиссия в составе уполномоченного ВЧК Шпильки, домкома Мошонкиса и секретаря Вейнбаха.

Шпилька Моисей Аронович предложил начать с кухни. Кухня — это свидетельство преданности, любви гопников, проживающих в этом доме к вождю мирового пролетариата. На кухне валялись объедки, следы пролитого супа, луковая шелуха и даже дефицитная соль. Но комиссию это не интересовало. Они сразу же, как только вошли стали подсчитывать портреты Ильича, висевшие на гвоздиках. Таких портретов оказалось восемнадцать. После тщательного протоколирования, домком Мошонка дал команду всем гопникам собраться на лестничной клетке, поскольку свободного места больше не было. Шпилька выступил с короткой речью, а домком Мошонка раскрыл домовую книгу и сделал перекличку.

— Слава Ленину! — воскликнул Моисей Аронович.

— Ленину слава! — стоя воскликнули гопники.

— Садитесь, товарищи, — продолжил Моисей Аронович. — Я очень рад, что…и от имени партийной ячейки квартала номер 19, что находится в круге 34, выношу благодарность жителям этого дома за то, что каждая семня приобрела портрет Ильича и повесила этот патрет на кухне на небольшой гвоздик. Наш активист сообчил в ВЧК, что в некоторых семьях пропадают маленькие дети, будущие бойцы Красной армии. В горшке семьи Перепелкиных обнаружена ножка ребенка, которую варила Алла Перепелкина, стараясь это скрыть от посторонних глаз. Алла Перепелкина, встаньте, пожалуйста! Пожалуйста, руки по швам, вот-вот, так теснее к бедрам и не дрожите так. Объясните, что вас заставило пойти на такой шаг? Может, ребенок у вас болел, и вы потеряли надежду на то, что он вылечится или ваш муж пропил всю получку и вам нечем было кормить семню?

— Так точно, так точно. Слава Ленину, — произнесла Алла Перепелкина, обливаясь слезами.

— Простите ее, простите, — заревели гопники, — мы прахтически все в таком положении. Кроме патретов Ленинана на кухне у нас ничего нет. Иногда крупа появляется и то ее нельзя там оставить: своруют.

— О, Ленин, прости рабу свою Передпелкину Аллу, — произнес секретарь парткома Моисей Арнонович, извлекая образок Ленина из-за пазухи. — Алла Перепелкина, подойдите ко мне, живо!

Алла, думая, что ее поведут на расстрел, негромко произнесла: прощайте, мои дорогие гопники и подошла ко всемогущему Моисею Ароновичу.

— Вот, товарищ Ленин выделил вам один талон на продухты для всей вашей семьи. Здесь все расписано, сколько грамм хлеба на душу, сколько муки, сколько соли, сколько мяса домашних животных — кошек, крыс и даже пролетарских клопов.

— Слава великому Ленину, — произнесла Алла и обняла Ароновича.

— Знацца так. Мы изучим списочный состав всех жильцов, сколько мальчиков, сколько девочек, возраст каждого и после согласования подадим заявку в ревком на согласование, а ревком отправит в СиКа на согласование, а мы будем ждать ответа. На это уйдет две недели, а может и два месяца. Как только согласованные согласования получат одобрение, они обратят силу закона. Тогда вы получите талоны на продухты. Контроль за исполнением нашего согласования возлагается на домкома Мошонко Сеню и секретаря Вейнбаха. Ежели кто помрет за эти два месяца, его талон возвращается в СиКа. Есть ли вопросы? Нет? Тогда бывайте, как говорится.

3

Когда начали громить двухэтажный особняк на Набережной, внучка русского магната Колокольцева Светлана сидела в потайной комнате на первом этаже вместе со служанкой Машей Шпилькиной.

Приблизительно в девятом часу вечера раздался грохот во входной двери, и Маша тут же вскочила, придавив левой рукой Светлану, давая ей понять, чтоб оставалась на месте. Но Светлана сама спохватилась, словно на пожар.

— Сиди. Не выходи отсюда, я скоро вернусь.

Сразу же раздались,крики, выстрелы, стало понятно: это гопники пришли убивать. Светлана, дрожа от страха и ужаса, притаилась, как мышка в норке и не пыталась больше выходить. Страх потерять жизнь в возрасте двадцати лет оказался сильнее ее любопытства и необходимости за кого-то заступиться.

Во время погрома гопники убивали всех подряд, в том числе и прислугу. Служанка Светланы Маша Шпилькина была изнасилована и зверски убита — проколота штыком в то место, куда ее насиловали, а потом еще два прокола в грудь. А до потайной комнаты никто не дошел: пьяные гопники насытились еще двумя сестрами Светланы на глазах у матери и отца; и даже мать попытались насиловать, но она умерла в их руках.

Светлана вышла из своей клетки уже на рассвете и обследовала весь дом, а когда увидела Машу с разбросанными руками и ногами, ее словно током ударило.

— Я буду Машей, — сказала она себе. — Я покупаю себе жизнь ценой унижения и низведения образа женщины до образа рабыни. Я — служанка Маша Шпилькина и никто не сможет доказать, что я — Светлана Колокольцева.

Она пошла, переоделась, растрепала волосы, выпачкала лицо, руки и колени и перевязала челюсть, будто у нее воспалилась десна, потом вышла в надежде оказать кому-то помощь, но уже все были мертвы.

Едва рассвело, группа вооруженных людей в кожаных тужурках ворвалась в дом, кто с пистолетом на боку, кто с отомкнутым штыком.

— Кто ты, сучка? — спросил одноглазый гопник, поднимая дуло пистолета. — Подойди. Ты кто есть?

— Я Маша Шпилькина, служанка бывших господ. Я только что пришла убраться. Где мое ведро и швабра? А вот они. Но тут такое натворили…бандюги проклятые. Чего было невинных стариков и девушек убивать. Вы, надеюсь, ищете их, чтоб с ними расквитаться.

— Не болтай Шпилькина. У тебя, что зубы болят. Получишь прикладом, зубы вылетят и больше болеть не будут. Но это все потом. А пока мы трупы уберем, обшарим карманы в поисках буржуазных прокламаций, а ты промоешь лестницу и все комнаты, шоб блестели…

— Как у кота яйца, — сказала Маша и расхохоталась каким-то истерическим смехом.

— А ты, баба то, что надо, может, того, поладим, а? Только не чичас, чичас некада, время такое. Эй, братва, тащите трупы и в реку. Одежку хорошую сдирайте, кольца и всякие там украшения тоже. Они подлежат национализации. Если с пальца не слазит, рубите палец, им теперя уж все равно.

Гопники работали быстро, больше не подходили к Маше, и через десять минут трупы уже плавали в реке. Маше пришлось мыть полы, собирать окровавленное белье во всех комнатах. На это ушло два дня.

Первую ночь сон не шел, шли одни слезы. В районе трех ночи она набросила на себя рваную одежду, напялила материнские очки и спустилась к реке, освещенной луной. Ни отца, ни матери, ни сестер ей увидеть не удалось, а вот Машу она увидела почти на той стороне реки, с высоко поднятой левой рукой. Ее волосы рассыпались в воде полукругом, а голова находилась в воде.

— Прощай Маша, ты будешь жить во мне. Сколько смогу, буду носить твое имя, и гордиться им. Ты спасла меня своей жизнью.

Она трижды перекрестила ее и вернулась в пустой, еще не убранный до конца родной дом.

К вечеру второго дня стали появляться жильцы — восемь семей на восемь комнат.

— Чисто тут, сказал один гопник по имени Васька Перевертайло. Как звать тебя, красавица? Откель ты такая…симпатяга?

— Машей звать. Да здравствуют гопники, слава Ленину! Ленин — вошь мировой революции и мой вошь, — сказала она наклонив голову.

— А ты подкована политически, это похвально. Надо будет выступить с речью на курсах младшего обслуживающего персонала. Как ты? Согласна? Какие у тебя просьбе, Маша? Вася Перевертайло, то бишь я, их тут же решит, он все может.

— Когда были живы господа, они меня хорошо кормили, а теперича, кто будет кормить?

— Муся, поделись с товарищем, — приказал Вася своей излишне накрашенной подруге.

— Вот еще! — фыркнула Муся, задевая шпилькой тухли за ступеньку.

— Я чо те сказал? Что? Чичас как дам в рыло, ногами накроешьси. Нуко-ся выполняй приказание. Ать- два…

Слова «ать-два» привели Мусю в повышенное, почти революционное рабочее состояние. Она тут же достала из сумки пирог и большую шоколадку и протянула Маше, награждая ее взглядом злых глаз, каким обычно награждают врагов народа.

Маша схватила сладкий пахнущий непонятно каким запахом пирог и ничего не соображая, стала запихивать его в рот, а потом еще и присела…перед могущественным человеком Васькой Перевертайло. Он тут же моргнул ей, но в ответ она только расплакалась.

— Ты чаво? Поладим, не переживай.

— Да я сама думаю об этом, но…чичас это никак не озможно. До революции я лечилась у врача… сифилис подцепила с барином и вылечить не успела. Врача расстреляли в первую же ночь. Ты подожди, милок, болезня сама пройдет. Как только я это почуйствую, сама тебя разыщу. Ты только не дай мне умереть с голоду.

Она впервые поняла, что голод — это ужасная штука и человек не в силах его победить. Она почувствовала прибавление сил и взялась за швабру.

Едва Васька Переверайло об устроился в самой большой комнате, как буржуй, стали приходить другие семьи с бумажкой в руках. Эта бумажка вручалась Васе Перевертайло, а он долго крутил ее в руках, отыскивал подпись и обычно задавал один и тот же вопрос:

— Кто такой вошь мирового пролетариата?

— Ммм…

— В таком разе озращайся обратно, запишись в политический кружок, наберись грамоты и приходи, поможем. Партия своих не оставляет в беде. Давай, топай.

— Но как же? у меня внизу баба на сносях, куды ее девать прикажешь?

— Следующий! — громко произносил Перевертайло и следующий плечом выталкивал просителя, стоящего впереди.

— Кто такой есть вошь мирового пролетариата? — задавался тот же вопрос следующему просителю.

— Он наш отец, наша мать, наше все, он завоевал власть и преподнес ее нам на блюдечке с голубой каемочкой. Вот кто такой наш вошь, а фамилие Ленин-Бланк, еврей по матери, и я тоже еврей и горжусь этим. Я из Ермании приехал. Выдели мне две комнатухи: жена приедет, дети за ней последуют, будь другом. Шалом.

— Шалом, — произносил Перевертайло Васька, именовавшийся раньше Перевертайлес Хаим. — Да здравствует вошь мировой революции! Твоя комната слева от меня, занимай, пока не заняли другие. И еще одна буквально рядом. Шалом, друг.

Когда все восемь комнат были заселены, прибыли еще пять семей.

— Не могу. На кухне? Нет, кухню мы занимать не собираемся. Уж если того, уж если некуда, могу дать совет. Найдите благополучный дом в городе, умертвите всех и занимайте дом, поселяйтесь в нем на благо мировой революции.

— А так можно?

Можно, отчего же нельзя. Товарищ Ленин, царствие ему небесное, нам все разрешил.

* * *

Маша Шпилькина очень поздно закончила уборку и ушла в маленькое помещение без окон, без обогревательных приборов, легла, не раздеваясь, и крепко заснула.

Утром все гопники уже отправились на работу, но лестничная клетка вся была в моче, а два ведра с фекалиями переполнены настолько, что на полу оставались брызги. От этого шл дурной запах и Маша, чтоб ее не вырвало, широко открыла рот, чтобы не дышать носом, а потом, по возможности открыла все окна.

Во время выноса второго ведра Маша поскользнулась на ступеньках, и часть дерма выпачкало ее ноги до колен. Пришлось вставать, оттирать тряпкой ноги, потом руки, адаптироваться к запаху и уносить ведро еще сто метров к общественному туалету.

Дорого приходилось платить за жизнь, она это хорошо понимала, и это понимание поддерживало ее, как никогда раньше.

Недалеко от общественного туалета из небольшого диаметра трубы хлестала вода. Это обрадовало ее. Она подошла, сполоснула ведро, сняла обувь и вымыла ноги и руки до локтей.

Набрав воды, вернулась в дом, промыла лестницу, полы и только потом взялась за второе ведро и уборку грязного пола вокруг ведра и даже того, с которым она споткнулась.

Когда она во второй раз отмывалась у колонки, мимо проходил мужчина. Он ее уже миновал, но вдруг повернулся и спросил на французском языке, какая это улица. Маша ответила почти без акцента. Иностранец заинтересовался, повернулся к ней лицом, а потом подошел ближе.

— Подождите, я сейчас вернусь, — сказала она, не глядя на него и быстро убегая к дому, чтобы оставить там ведро.

— Расскажите о себе, кто вы такая? — спросил незнакомец, когда Маша вернулась.

Француз выслушал ее и сказал:

— Срочно соберите свои вещи, закройте дом, я вас буду ждать вот за этим домом. Вас не должны увидеть ваши начальники или жильцы. Я отведу вас в французское посольство, вас возьмут на работу, а там посмотрим.

Она вернулась в дом около пяти часов пополудни, достала небольшой чемодан и загрузила его своими вещами и ценностями, а так же фотографиями родителей и сестер. У нее не дрожали пальцы на руках, не дрожали колени, эта дрожь началась только тогда, когда она закрыла за собой входную дверь дома, в котором она выросла и снова стала Светланой Колокольцевой. В последний раз стала перед запертой дверью, трижды перекрестилась и, не вытирая слез, бросилась догонять своего спасителя, посланного ей самим Богом.

— Трудно поверить, что все это происходит со мной, ведь я, обесчещенная, должна была лежать на дне реки и ждать, когда эти уроды вытащат мое тело, чтобы похоронить в общей могиле. Простите меня мои родные. Бог не оставил вам шансов на жизнь, а мне продлил. Слава тебе всевышний!

4

Ленин полностью, словно карточный домик, развалил Россию за не полных семь лет своего хаотического правления. Он начал уничтожать имущий класс, в руках которого находились бразды правления во всех сферах, во всех областях хозяйственной и политической жизни. И в этом немалая заслуга тогдашнего правителя России Керенского. Приходится признать, что это были слабые, неумелые руки случайно появившегося бестолкового горлопана который невольно помог Ленину захватить власть, а потом удрал в Америку, переодевшись в женскую одежду.

Ленин полностью уничтожил сельское хозяйство страны, вырезал 3, 7 миллиона зажиточных крестьян, ошибочно полагая, что они враги советской власти; он расстрелял священников и разграбил монастыри, устроив в них конюшни.

Как в городе, так и на селе остались одни гопники. Они не желали и не умели работать. Так впервые советская власть подарила тому же бедному люду, гопникам, пролетариям всех мастей голод, начавшийся в 1918 и длившийся до 1922 года. Гопники начала поедать своих детей, перестали хоронить друг друга, поедая человеческое мясо.

Такой Россия досталась малограмотному, но довольно смышленому Иосифу Джугашвили — Сталину в 1924 году. Малограмотный, физически уродливый, он обладал азиатской мудростью, хитростью, изворотливостью. Эта мудрость и таинственность и привела его на вершину власти. Никто никогда не узнает, как он умудрился так быстро подвинуть своего шефа и занять его золотое кровавое кресло. Эта мудрость, хитрость, которые не дается никаким образованием, помогли ему выдержать то направление, которое разработал его отец Ленин. Он даже перещеголял Ленина по челобитным своих рабов.

И то, что Сталин не кончал вузов, как это ни странно, не мешало ему стать незаурядным коммунистическим божком огромной страны, в которой воцарилось большевистское крепостное право, отмененное еще в 1864 году.

Перед Сталиным, вернее в его руках, оказался огромный Советский союз, населенный духовными рабами, наделенными правом молчать, славить вождя и строить коммунизм в разоренной до основания стране.

Сталин ничего не стал менять, да и нельзя было что-то изменить. Гопники и весь остальной пролетариат с восторгом восприняли ленинские изменения в быту и государственном устройстве. К тому же не стоило ничего менять: руководить страной духовных рабов, которые целуют твои следы, и кричат «Да здравствует товарищ Сталин» у бруствера прежде, чем проститься с жизнью, когда вот-вот прозвучит роковой выстрел, — какому узурпатору это может не понравиться?

Похоже, по началу Сталин все же растерялся и пустил все на самотек, за исключением политических интриг в высших эшелонах власти. Сталин сам был мастер интриги. Если внимательно проанализировать витиеватые шаги, то невольно придем к заключению, что Сталин ненавидел еврейскую когорту Ленина, а возможно и самого Ленина, но никогда не решался это высказать вслух. Путем политических манипуляций и интриг, он каждого ленинского соратника-еврея, члена Политбюро, объявлял врагом народа и безжалостно расстреливал, как собаку зараженную холерой. В этом его неоспоримая заслуга перед русским народом.

Несколько позже он произнес тост за великий русский народ, признал русский язык языком межнационального общения, положив тем самым конец еврейской мечте Троцкого и Ленина-Бланка полностью уничтожить русских — белых бесхвостых обезьян и заселить образовавшуюся пустыню евреями. Эта была длительная борьба, даже несколько медлительная в Сталинском духе.

Медленно, но все же, происходили и другие изменения. Прежде всего, Сталин, не торопясь, каких-то десять лет спустя, стал приводить дела страны в порядок, которые были полностью разрушены его предшественником. В 1935 году была восстановлена Тамбовская область и название города Тамбова, убранного с географических карт по приказу Ленина. Вернулись к системе бракосочетания, возникла новая советская семья, которую тоже разрушил его учитель. И самое главное, (повторимся) Сталин расстрелял всю еврейскую элиту, собранную вокруг себя евреем Лениным, осторожно намекая на то, что с международным сионизмом, замыслившим полностью уничтожить русских бесхвостых обезьян, которых почему-то называют людьми, а освободившуюся территорию (пустыню) заселить евреями, раз и навсегда покончено. Почти все жиды, кроме Ленина, были объявлены врагами народа.

Но Сталин до конца своих дней оставался жестоким диктатором. Возможно, он был убежден, что рабами можно править только диктаторскими методами, возможно, благодаря своей недальновидности и малограмотности, он не видел, что его страна никогда не сможет построить этот коммунизм. Он так же не сумел определить, что западные страны, которые согласно ленинской теории, должны быть освобождены силой оружия от капиталистического ига, давно оставили позади его страну в экономическом развитии, что угнетенные рабочие и крестьяне в капиталистических странах, живут в пять раз лучше, богаче, чем его рабы.

Возможно, он ненавидел гопников за их собачью преданность, доведенную до абсурда. Возможно, он радовался отдельными достижениями в промышленности, которая могла производить танки и другое вооружение. И, конечно же, пример его духовного отца Ленина, который плавал в крови своих рабов и получал от этого невероятное удовольствие, не мог пройти даром. Как и великий Ленин, он относился к человеческой личности, как к назойливой мухе и обычно уничтожал эту муху.

Уже к 1934 году диктатура Сталина была неоспоримой. Любой гопник, стоящий у бруствера и ожидающий выстрела в грудь, успевал выкрикнуть, от всей души от всего сердца свое последнее желание, симфонию своего мирового бытия: «Да здравствует товарищ Сталин!» и только после этого восторженного крика, несколько секунд спустя, возможно эти секунды были растянуты обреченным на недели, на месяцы, раздавался выстрел и приговоренный в последний раз сгибал колени, чтобы больше никогда не подняться.

В том же 1934 году, в начале февраля проходил 17 съезд — съезд победителей. Из 1966 делегатов Сталин расстрелял 1108 человек, точнее 848, остальные 260 были отправлены в коммунистический рай — ГУЛАГ, откуда никто живым не вернулся. Этот дикий кураж азиатского богдыхана мог проститься только земному богу Сталину, который уже становился впереди Ленина в смысле повсеместного рабского поклонения подданных. Сталин уже играл мнением своих рабов, как детскими мячиками и должно быть испытывал при этом кайф.

Сталин допусти и много других ошибок: он выселял целые народы в пустыни Казахстана, где они погибали в невероятных муках, он уничтожил цвет русской армии накануне войны с Гитлером, по его инициативе были введены заградительные отряды, которые убивали тех, кто пытался сохранить свою жизнь бегством от превосходящих сил врага.

5

В начале сороковых годов в стране возник голод, который по своим масштабам намного превосходил голод 18–22 годов по вине большевиков.

Надо было что-то делать с народным хозяйством.

Сталин понимал проблему, но не знал, как ее решить и ничего лучшего не придумал, как насильно загнать крестьян, тех же вчерашних сельских гопников, не желавших трудиться на земле, в маленькие рабовладельческие колонии под названием колхоз (коллективное хозяйство) с помещиком во главе под названием председатель колхоза. Партией подавалось это, как добровольное вступление крестьян на основе энтузиазма. Но поскольку такого энтузиазма нигде, ни в одной волости не возникало, крестьян просто записывали в члены колхоза, не спрашивая, согласны ли на это крепостные.

Реакция сельского пролетариата сказалась немедленно. Крестьяне стали покидать деревни и поселяться в городах. Города и без этого были перенаселены пролетариатом, а тут еще эти массы гопников.

Никто, кроме вождя народов не мог решить эту проблему. И даже не пытался. Теперь уже все привыкли: без указания товарища Сталина можно ничего не делать и даже не следует что-то делать, можно напороться, поплатиться жизнью. Вот, чихнет вождь — работа закипит, молчит вождь и всем следует молчать.

И диктатор, он любил диктаторов, роясь в указах Петра Первого, обнаружил загадочное слово «паспорт». Тут же был вызван крупный ученый, обитавший в это время в ГУЛАГе, и потребовал растолковать это загадочное слово «паспорт».

— Будэт, хватит, усо понял, — изрек гений всех народов и показал ученому на дверь.

Компания по выдачи паспортов в городах и отказ от выдачи паспорта крестьянам был проведен в коммунистическом духе — скоропалительно, с применением насилия и закреплением крепостничества в сельской местности на вечные времена.

Например, в Петрограде, никто не мог получить паспорт, если он был прописан до 1916 года. Такому гражданину, даже гопнику было отказано с последующим выселением из города.

Огромное количество сельского пролетариата вынуждено было вернуться в сельскую местность, в колхозы и трудиться совершенно бесплатно до конца своей счастливой жизни.

Эта акция проходила очень тяжело, милиция не справлялась с нарушителями закона, в результате чего властям пришлось возобновить работу знаменитых «троек», работающих вне закона. Насколько известно, тройки приговаривали гопника к двум годам лишения свободы, а иметь судимость в советском союзе, все равно, что не иметь правой руки и левой ноги.

Главной особенностью паспортной системы 1932 года было то, что паспорта вводились только для жителей городов, рабочих поселков, совхозов и новостроек. Колхозники были лишены паспортов, и это обстоятельство сразу ставило их в положение прикрепленных к прежнему месту жительства, к своему колхозу. Уехать за пределы районной столице никто не имел права, в город тем более. Согласно п. 11 постановления о паспортах такие «беспаспортные» подвергаются штрафу до 100 рублей и «удалению распоряжением органов милиции». Повторное нарушение влекло за собою уголовную ответственность.

Введенная 1 июля 1934 года в УК РСФСР 1926 года статья 192а предусматривала за это нарушение лишение свободы на срок до двух лет.

Таким образом, для колхозника ограничение свободы места жительства стало абсолютным. Не имея паспорта, он не мог не только выбрать, где ему жить, но даже покинуть место, где его застигла паспортная система. «Беспаспортный», он легко мог быть задержан где угодно, даже в транспорте, увозящем его из села.

В таком виде паспортная система и система прописки просуществовали до 70-х годов, почти до развала коммунизма.

В 1970 году возникла небольшая лазейка для не паспортизированных, приписанных к земле колхозников. В принятой «Инструкции о порядке прописки и выписки граждан исполкомами сельских и поселковых Советов депутатов трудящихся», утвержденной приказом МВД СССР, была сделана внешне незначительная оговорка. Она гласила: «В виде исключения разрешается выдача паспортов жителям сельской местности, работающим на предприятиях и в учреждениях, а также гражданам, которым в связи с характером выполняемой работы необходимы документы, удостоверяющие личность».

Этой оговоркой и стали пользоваться все те — особенно молодежь, — кто любыми средствами готов был бежать из разоренных деревень в мало-мальски обеспеченные города Советского союза.

И только в 1974 году началась поэтапная законная отмена крепостного права в СССР.

Новое «Положение о паспортной системе в СССР» было утверждено постановлением Совета Министров СССР от 28 августа 1974 года за N677.

Самое существенное отличие его от всех предыдущих постановлений — это то, что паспорта стали выдавать всем гражданам СССР с 16-летнего возраста, впервые включая и жителей села, то бишь, крепостных колхозников.

Полная паспортизация закончилась 31 декабря 1981 года. За шесть лет в сельской местности было выдано 50 миллионов паспортов.

Гопники, как при жизни своего кумира, так и сейчас, почти сто лет спустя, твердят, что Сталин гениальный военный стратег, что он выиграл войну, и никто из них не желает слушать, что Сталин уложил 27 миллионов солдат(некоторые источники дают цифру 21 миллион) на поле брани лишь потому, что солдаты для него были не более, чем пушечное мясо.

Уже, будучи дряхлым стариком, он понял, что мухи будут славить его тем сильнее и активнее, чем больше он их будет давить. И он эту работу выполнял блестяще.

При его жизни не было ни одного писателя, который не упомянул бы его имя в каком-нибудь своем жалком опусе. И, тем не менее, нет числа писателям и поэтам, погибшим в сталинском ГУЛАГе.

Сталин довел свой народ до безумия. Когда он отдал дьяволу душу, народ плакал от мала до велика. Рабы утверждали, что теперь наступит конец света, женщины рвали на себе волосы, мужчины рыдали, будто у них отобрали последнее и ведут их на расстрел.

Если похороны жиденка в 1924 году прошли без особых происшествий: гопники вереницей шли к Дому Союзов, чтобы проститься со своим кумиром, вытирая мокрые глаза, то похороны Джугашвили не обошлись без жертв. В Москве, в результате давки, погибло (возможно) свыше тысячи человек. В других городах тоже имели место подобные эксцессы.

Едва похоронив величайшего гения всех народов рядом с первым гением всех народов Лениным, советский народ ждал землетрясений. Рабская страна замерла, народ потерял аппетит, интерес к работе, загсы пустовали, даже расстрелы врагов народа не производились.

Нельзя не признать, что Сталин брал в руки перо, хотя трудно поверить в то, что малограмотный Джугашвили способен был накарябать тринадцать томов сочинений, которые, в отличие от ленинских талмудов, были логически и стилистически последовательны и понятны. Злые языки утверждают, что Сталин присваивал, понравившиеся работы ученых, а авторов расстреливал, или отправлял в ГУЛАГ.

Мы в этом копаться не будем, это не наша тема. Облик Сталина детально описан другими авторами, в том числе и такими, кто не может найти понимания у коммунистов, считающих Сталина безгрешным, мудрым, великим, осчастливившим советский народ, несмотря на то, что погубил свыше шестидесяти миллионов человек.

6

Вся прелесть коммунистического рабства-царства состояла в том, что советский народ никогда не оставался без руководящей, направляющей силы в…лице вождя.

Вождь и жизнь, вождь и будущее каждой семьи, каждого гопника были связаны на генетическом уровне, как чувство матери к своему ребенку, а ребенка к матери. Едва представился гений всех народов, гнилозубый, небольшого роста, с усохший рукой человек, чье имя знал любой ребенок едва научившийся говорить, как тут же возникло Политбюро во главе с Хрущевым, Маленковым и… Берией. Были названы и другие выдающиеся сыны, осиротевшего советского народа. Политбюро тут же призвало советских людей сплотиться вокруг центрального комитета КПСС. И тут же страх перед всемирной катастрофой, как ветром сдуло. Советский народ облегченно и радостно вздохнул, и продолжил строительство коммунизма во главе с верным ленинцем Никитой Хрущевым.

Правда, некоторое время один из верных сынов-ленинцев Лаврентий Берия оказался американским шпионом по совместительству. Бедняга, вскоре был расстрелян.

— ЦК КПСС торжественно заявляет, — пообещал Первый секретарь ЦК партии Никита Хрущев, — в 1980 году коммунизм будет построен.

Я в это время был студентом и часто падал в обморок от постоянного недоедания.

— Это хлеб будет бесплатно и гороховый суп тоже, — едва я выдавил из себя, не вставая, потому что встать не было сил.

— Да, да, а как же! Вы только потерпите, осталось недолго ждать, каких-то двадцать лет и…и наступит рай на земле. А что такое двадцать лет? Тьфу! Ничего не значит.

— Товарищи комсомольцы, не обращайте на нашего студента никакого внимания, он разоружился, — громко сказала комсомолка Сидорина. — Вон Эдик, он в обморок не падает. А почему? Да потому, что у него всегда под левой рукой шесть томов Маркса (Мордыхая), а под правой восемь томов Ленина, он так с ними и ходит по городу. Эдик только на лекциях сидит нормально, разложив тома на парте. Но, почему-то никто с Эдика не берет пример.

— Как это? А Неля Красик? да они оба носят, даже соревнуются, кто больше.

— И в обморок не падают? — произнес профессор лженауки. — Я доложу на парткоме университета об этом почине. А пока продолжим изучать мозг Владимира Ильича.

* * *

Малограмотный Хрущев был довольно забавной и интересной личностью. Он говорил без бумажки, что другие вожди себе не позволяли, он говорил хорошо, снабжал свою речь пословицами и поговорками, довольно часто смешил аудиторию и…его речь могла звучать от двух до четырех часов без устали.

Он корчил из себя реформатора. Сначала повысил цены на продукты первой необходимости на 35 процентов…в интересах народа. Собрания рабочих по всей стране показали, что народ поддерживает политику КПСС и лично товарища Хрущева по вопросу повышения цен на продуты питания и первой необходимости.

У крепостного крестьянства он отрезал подсобные земельные участки по углы и отобрал коров: зачем крестьянину работать у себя дома, вести свое личное хозяйство, когда он должен работать в колхозе и там же получить ложку перловой каши на обед и запить все это богатство мутным едва подслащенным чаем.

И это реформаторское новшество было повсеместно поддержано.

Единственный минус состоял в том, что крестьяне стали забывать, как пахнет молоко, свежий хлеб, а колбаса считалась буржуазным снадобьем. В любом селе в единственном магазине продавалась в изобилии водка. Бери — не хочу.

Хрущев, первый из лидеров, съездил в Америку. Ему понравилась кукуруза и после его возвращения кукуруза появилась на полях огромных посевных площадей.

При всем его метании из одной стороны в другую, детализировать это нет смысла, невозможно не признать, что при Хрущева стало дышать легче не только крепостному люду в деревне (за колосок пшеницы, спрятанный за пазуху, уже не отправляли на перевоспитание в сталинский ГУЛАГ), появились поэты и писатели, скульпторы и художники, чьи произведения умножали национальное достояние России. И самое главное. Хрущев запустил массовую застройку пятиэтажек, чтоб расселить счастливый народ десятилетиями томившийся в бараках, где по замыслу Ленина пролетариат должен был воспитываться в коллективе, даже в домашних условиях, с одной общественной кухней, общественным туалетом, где всегда была очередь, свары и драки. Но советский пролетариат, особенно те, кому удалось сбежать с крепостной деревни и этому был рад. Это был подарок Ленина гопникам за свержение прежнего режима. А Хрущев впервые начал строить отдельные квартиры для советских семей.

Люди были бесконечно рады этому новшеству и троекратно славили КПСС и лично Никиту Хрущева. Они из поколения в поколение жили в бараках (коммунистическом раю), а тут их переселяли в отдельные квартиры.

* * *

На знаменитом 20 съезде КПСС Никита Хрущев выступил с докладом «О культе личности товарища Сталина». Доклад произвел впечатление разорвавшийся бомбы. Но не это важно. Важно то, что советский народ воспринял это как должное, покорно согнув голову и молча, на голодный желудок продолжал строить коммунизм. И члены ЦК и члены Политбюро, за исключением некоторых, покорно сказали: да.

Это был удар по ленинско-сталинской системе, в которой дотоле никто и во сне не сомневался.

Никита сразу сообразил, что советский народ нельзя оставить без кумира, а так как сам он на кумира еще не тянул, он призвал вернуться к Ленину, слегка и несправедливо подзабытому. И это действительно было так. Любой выступающий перед публикой, приводил, точнее, начинал свое выступления не с цитаты ленинских талмудов, а ссылался на товарища Сталина.

В каждом городе на центральной улице, на пересечение дорог возвышался памятник товарищу Сталину, но не Ленину. Многие города носили имя усатого, в то время как Ленина, только Ленинград. Любая передовица центральной газеты «Правда», начиналась примерно так: как сказал товарищ Сталин…

Теперь же, после доклада Хрущева, памятники Сталину, стали мазать красной краской, как символ крови. Это делалось под покровом ночи теми же гопниками, не знающими, что такое мораль, не помнящими своих родителей, не видевшие храма Божьего в своем городе, не знающими, что такое Пасха.

Какое-то время спустя памятники Сталину стали накрываться полотнами, а затем, так же, под покровом ночи, их начали валить и куда-то увозить. А потом пришло сообщение из Москвы, оно передавалось по громкоговорителям, установленным на площадях, о выносе тела гения всех народов из Мавзолея и захоронения у Кремлевской стены.

Местные партийные организации городов, поселков, краев, областей и сельских советов тут же выносили решение о сносе памятников вчерашнему корифею всех наук Сталину и переименованию улиц.

Известно, что коммунистическая пластинка имеет две стороны. Ее просто взяли, да перевернули на другую сторону, а там на той стороне Ленин. Рабы, увидев его изображение, воскликнули ура и продолжили строительство коммунизма. На месте памятников Сталину, появились памятники Ленину. Улицы, проспекты, переулки, закоулки, тупики носили имя великого воскресшего, безгрешного паши Ленина. Доходило до абсурда.

— Как попасть на улицу Ленина?

— Так вы стоите на улице Ленина.

— Но это не та улица. Мне нужна улица Ленина номер один, а это пятнадцатый номер.

— Ничем помочь не могу, — отвечала вам какая-нибудь молодая старушка. — Теперича все улицы носят его имя. А в пригороде даже тупики.

Ученые страны Советов снова сели за труды о Ленине. Изучался его мозг, кости, его прищур, его принципиальность, его мудрость. Молодежь не отставала от старших. Комсомольцы, не зная, что делать, с какой стороны подобраться к мертвому бессмертному Ильичу, стали изучать, какие, когда великий вождь посетил дома, в какой переулок ступала его гениальная нога.

Одна из секретарей московского горкома комсомола с обычной русской фамилией, которую никак не запомнить, выступая на совещание руководителей низовых комсомольских организаций, прямо заявила:

— Товарищи! Профессор Гвоздодер откопал, нет, не откопал, а нашел, а точнее пришел к выводу, что великий Ленин завернул в Коммунистический тупик. Ваша задача состоит в том, чтобы узнать, а что же дальше, он углубился в этот тупик, или вернулся обратно? Если, кто в результате кропотливого труда, при настойчивости, с комсомольским огоньком, узнает, что же было дальше, тот смело может считать, что он защитил кандидатскую диссертацию в области марксистских наук.

— Я знаю, что было дальше, — в мертвой тишине, сказал один молодой хулиган по имени Бланксруль.

— Что, что было? Не тяните резину, товарищ.

— Он, не заходя далеко, приспустил штаны и пописал. Тут установилась мертвая сцена, послышалось общее тревожное дыхание зала.

— Товарищи, нельзя так. Это вам не кто-нибудь, а…, кто, кто это сказал? Как можно? Ленин это…это все!

* * *

О Ленине написано невероятное количество исследований. Среди них русские и зарубежные авторы, которые представили свои исследования в несколько разной интерпретации, но, в основном, в хвалебных тонах. Ленин — вождь мирового пролетариата, Ленин — великий человек. Подавляющее большинство Ленина никогда не видели, Россию знают по бумажкам, а что творилось внутри этой страны, какие испытания прошел великий народ, как Ленин и его еврейское окружение согнули великую страну в три погибели, вовсе имели приблизительные понятия.

Исследования русских авторов, особенно советского периода, не отличаются и они все похожи друг на друга как две капли воды в рабском поклонении вождю.

Каждый шаг, даже каждый чих — гениален. Это пустые хвалебные панегирики, которые не представляют для современного читателя ни малейшего интереса. Это пыль истории. В основном, это словесная копия с иконы, так или иначе наполненная хвалебными эпитетами. Все, что делал Ленин — гениально. Его поступки, его взгляд, его прищур, его словесные выражения, типа «батенька, архи важно»; но никто не попытался изобразить его портрет как человека, памятуя о том, что и гений — человек, да еще ему могут быть присущи причуды, над которыми простому смертному следует задуматься. А это великое удовольствие.

* * *

Изображая Ленина в его коллективной семье, автор не считает это смертным грехом. Они втроем жили дружно. Плохо то, что коммунисты держали это в строгом секрете и если бы кто-то случайно обмолвился, что у божка была еще и гражданская жена, он загремел бы по ленинским местам лет на десять.

Вызывает сожаление и тот факт, что Ленин, когда ему Инесса уже стала не нужна как женщина, он послал ее на юг «отдохнуть». Инесса поехала на юг, тут же заболела и тут же скончалась. И диагноз тут же был придуман: холера. Имеет ли отношение Ленин к этой скоропалительной смерти? Думается: да, имеет.

Поскольку личная жизнь Ленина представлена через призму художественного воображения, автор оставляет за собой право на художественную корректировку, даже вымысел, который может вызвать бурю гнева у некоторых читателей. Хочу успокоить их. Авторитет Ленина от этого не уменьшится, а возрастет. Вместо иконы перед ним предстанет образ человека, которому ничего человеческое не чуждо. Не надо раздувать гениев, как воздушный шар, а то они лопаются. Они в древние времена были в моде. Что может сказать простой коммунист о своем божке? Великий, мудрый, гений, знал 18 языков, сделал Россию счастливой. Вот это и будет весь убогий лексикон, да еще сопровожденный матом, разумеется, в адрес автора.

Я не хочу умалять значение трудов великих марксистов. Это труды заблудших людей, возможно, они хотели добра людям, но выбрали не тот путь. Китайцы — это блестяще доказали. Они оставили боженьку Мао в покое, но в экономике, в которой Мао, как и Ленин, ничего не понимали, пошли по другому пути и достигли ошеломительных успехов, оставив теорию Мао для истории.

Высказывания ученых разного уровня зарубежных стран, которые не знали Ленина как человека, никогда с ним не встречались и он был для них как человек, победивший огромную страну, также слишком разнообразны.

Высказывание Уинстона Черчилля не вполне исчерпывающее, хотя наиболее точное о Ленине. Вот, как отозвался Черчилль о Ленине в 1929 году.

«Ни один азиатский завоеватель, ни Тамерлан, ни Чингисхан, не пользовались такой славой, как он. Непримиримый мститель, вырастающий из покоя холодного сострадания, здравомыслия, понимания реальной действительности. Его оружие — логика, его расположение души — оппортунизм. Его симпатии холодны и широки, как Ледовитый океан; его ненависть туга, как петля палача. Его предназначение — спасти мир; его метод — взорвать этот мир. Абсолютная принципиальность, в то же время готовность изменить принципам… Он ниспровергал всё. Он ниспровергал Бога, царя, страну, мораль, суд, долги, ренту, интересы, законы и обычаи столетий, он ниспровергал целую историческую структуру, такую как человеческое общество. В конце концов, он ниспроверг себя… Интеллект Ленина был повержен в тот момент, когда исчерпалась его разрушительная сила и начали проявляться независимые, само излечивающие функции его поисков. Русские люди остались барахтаться в болоте. Их величайшим несчастьем было его рождение, но их следующим несчастьем была его смерть». (Churchill W.S., The Aftermath; The World Crisis. 1918–1928; New York, 1929).

Хрущева сверг Брежнев, правивший страной 18 лет. Это был период развития социалистической думократии.

Потом пришел Горбачев, решивший раскрепостить духовных рабов. КПСС отреагировала на это полным развалом. Оказалось, что партия и свобода несовместимые понятия.

10 февраль 2010 — 10 февраля 2017

Приложение

Товарищ Демон

Почему большевичку Землячку боялись даже ее соратники

Минуло 65 лет, как из жизни ушла сухонькая старушка в пенсне — Розалия Залкинд-Землячка. В знаменитом Доме на набережной, где жила партийная верхушка, она была одной из самых титулованных особ.

Ей же принадлежал негласный рекорд времён Красного террора: под руководством этой женщины были казнены десятки тысяч людей. Тем самым она оправдала прозвище Демон, которым сама себя наградила задолго до революции. Другой её псевдоним — Землячка — станет официальным после 1917 года. Но любимым останется Демон.

Наука разрушения

…1903 год. Розалия спешит по питерским улицам на тайную встречу с рабочими. Представитель большевистского актива объявляет: «Товарищ Демон прибыл из Лондона. Он… она расскажет, как прошёл съезд нашей партии». О конспиративной деятельности Розалии уже в советское время написал Лев Овалов и рассказал о французских шляпках, английских плащах, дорожных зеркалах с двойным дном для провоза нелегальной литературы, царских тюрьмах, из которых она успешно сбегала.

(Еврейка, погань, вспомнила своих предков, что распяли Христа и проводила опыты на русских.)

Борясь за права рабочих и крестьян, Розалия не имела отношения ни к тем, ни к другим. Родилась в Киеве в 1876 г. в семье богатого купца Самуила Залкинда. Левыми идеями увлеклась в гимназии, по окончании которой отправилась учиться во французский университет. Последующие 20 лет до октября 1917 г., ни дня официально не работала. В этом её биография схожа со многими известными большевиками.

Деньги на одежду, еду, жильё и оплату визитов за границу брались в партийной кассе. В этом смысле революционеры представляли собой удивительную социальную группу, у которой была и своя чёткая психология, выраженная Михаилом Бакуниным: «В революционере должны быть задавлены чувства родства, любви, дружбы, благодарности и даже самой чести. Он не революционер, если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку — науку разрушения». Под этими словами Розалия могла подписаться кровью. Не своей, а десятками тысяч замученных по её воле людей. Речь, прежде всего о Крыме, куда Залкинд отправили наводить новый порядок в качестве секретаря обкома партии. После её появления Чёрное море у берегов покраснело от крови расстрелянных. «Бойня шла месяцами. Смертоносное таканье пулемёта слышалось до утра… В первую же ночь в Симферополе расстреляли 1800 чел., в Феодосии — 420, в Керчи — 1300 и т. д.», — писал историк Сергей Мельгунов, сам переживший Октябрьскую революцию, в работе «Красный террор в России. 1918–1923 гг.».

Пулемёты в Крыму работали, не переставая, пока товарищ Демон не скомандовала: «Жаль на них патронов. Топить. И всё». Приговорённых к казни собирали на баржу, привязывали к ногам камни и сбрасывали в море. Часто это делалось на глазах у жён и маленьких детей, которые стояли на берегу на коленях и молили о пощаде. Но как сказал нарком просвещения еврей Луначарский: «Долой любовь к ближнему! Мы должны научиться ненависти». Потом рыбаки, выходившие на лов, видели, как в воде стоит армия мертвецов. Розалия не только давала отмашку на уничтожение людей, но и активно принимала участие в казнях. Носилась в комиссарской кожанке с маузером на боку из города в город, из посёлка в посёлок — «фурия красного террора», как назвал её Александр Солженицын.

Ряд подчинённых Землячки, глядя на её садизм, пытались достучаться до Кремля: расстреливают всех подряд: врачей, учителей, медсестёр, больных в госпиталях, рыбаков, рабочих порта, бывших гимназистов, священников. В городах Крыма на фонарях, деревьях в парках и даже памятниках висели трупы. А вот прохожих не было — прятались. В пригородах трупы расстрелянных лежали, слегка присыпанные землёй. Многих хоронили заживо. По ночам недобитые подползали к жилым домам и стонали. Она вырезала половые органы живым и только потом топила их в море, привязав камень к шее, чтоб убитый висел вниз головой.

Но Ленин не думал прекращать вакханалию Землячки, ведь она воплощала в жизнь его слова о диктатуре, которая «есть власть, опирающаяся на насилие и не связанная никакими законами». В инструкциях по террору Ленин писал: «ищите людей потвёрже».

В твёрдости Землячки, которую он лично знал 20 лет, Ленин не сомневался. И благодарил за верность: Землячка стала первой женщиной, награждённой орденом Красного Знамени.

Отойдя от дел, Роза Самуиловна начала строчить жалобы на соседей по лестничной клетке. Жила Землячка в Москве, в так называемом Доме на Набережной, где обитала партийная верхушка. В музее «Дом на набережной» «АиФ» рассказали, что квартира Землячки N 201 располагалась в десятом подъезде, где жил Никита Хрущёв.

О её личной жизни сведения весьма скудные. Детей не было. Удивительно, что при активной работе на благо народа в архивах сохранилось не так много её фотографий. Словно поработала чья-то умелая рука, уничтожив снимки, связанные с казнями десятков тысяч людей.

Умерла Землячка в 70 лет. И сразу же, в 1947 г., её именем назвали улицу в центре Москвы. Правда, 20 лет спустя улице вернули прежнее название — Большая Татарская. Но в других городах России сотни улиц носят имя Землячки, а спешащие по ним люди не подозревают, что имеют дело сДемоном. Прах революционерки захоронен в Кремлёвской стене.

Ерли Раваж в большой статье «Признания еврея». («Confessions of a Jew» Marcus Eli Ravage, Century Magazine, January-February) 1928 приводит такую цитату, обращенную к не евреям: «Вы ещё не поняли глубины нашей вины. Мы — диверсанты. Мы — разрушители. Мы саботажники. Мы — террористы. Мы являемся причиной каждой вашей войны и революции, и не только русской, но и каждой большой революции в истории».

В 1923 году в своей речи в Палате лордов английского парламента лорд Сиденхэм сказал: «…уничтожение в России под еврейским руководством более 30 миллионов христиан — это наиболее ужасное преступление в истории».

* * *

Однако до сих пор фактически скрываются преступления Ленина против России, о которых известно лишь в общих чертах, такие как, например, за немецкие деньги разложение фронта в выигрываемой Первой мировой войной и заключение Брестского мира с огромными потерями; уничтожение и полное ограбление целых слоев населения России варварским образом, когда на рынках в 1918 году Петрограда продавалось мясо расстрелянных; уничтожение духовенства и православия в России; разграбление сотен и сотен православных храмов; создание ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь) в 1920 году совместно с Троцким и др.; изгнание и уничтожение в России русской интеллигенции; организация сугубо тоталитарного государства; уничтожение царской семьи вместе с малолетним наследником; искусственный голод 1918–1922 гг.; насильственная деруссификация в 20-е годы…. Список «революционных» преступлений может быть продолжен. Дай Бог, чтобы в этом многострадальном государстве победили, в конце концов, Разум и Прозрение.

10 февраля 2010 — 10 февраля 2017

Москва

Соратники

Далеко неполный перечень правящей элиты после октябрьского переворота. Отцы нации.

Ленин (Бланк), Троцкий (Бронштейн), Свердлов (Янкель Кацнельсон), Зиновьев (Апфельбаум), Каменев (Розенфельд), Володарский (Гольдштейн), Стеклов (Нахамкес), Мартов (Цедербаум), Гусев(Драбкин), Суханов (Гиммер), Лагецкий (Крахман), Богданов (Зильберштейн), Горев(Гольдман), Урицкий (Радомысльский), Володарский (Коган), Камков (Катц), Ганецкий (Фюрстенберг), Дан (Гуревич), Мешковский (Гольдберг), Парвус (Гельфанд), Розанов (Гольденбах), Мартынов (Зинбар), Черноморский (Черномордич), Пятницкий (Левин), Абрамович (Рейн), Звездич (Фронштейн), Радек (Собельсон), Литвинов (Финкельштейн), Маклаковский (Розенблюм), Лапинский (Левинсон), Бобров (Натансон), Глазунов (Шульце), Лебедева (Лимсо), Иоффе, Каминский (Гофман), Изгоев (Гольдман), Владимиров (Фельдман), Ларин (Лурье)) и так далее, и так далее — в основном состоятельные евреи-эмигранты, приехавшие из-за границы.

К середине 1920 года из 22 членов Совета народных комиссаров 17 человек были евреями. В Военном Комиссариате было 43 члена, из них евреев — 33; в Комиссариате Иностранных дел — 16 членов, евреев — 13; в Комиссариате финансов — 30 членов, евреев — 24; в Комиссариате просвещения — 53 члена, евреев — 42; в Комиссариате юстиции — 21 член, евреев — 20; в Комиссариате социального просвещения — 6 членов, евреев — 6; в Комиссариате труда — 8 членов, евреев — 7. Редакторы 12 центральных газет — все без исключения евреи. Из 40 видных журналистов — все евреи. Областные комиссары: всего — 23, евреев — 21.

Дополнения

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны.

Даёшь пятилетку за 4 года!

Воспитаем поколение, беззаветно преданное делу коммунизма!

Миру — мир!

Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!

Планы партии — планы народа!

Мир. Труд. Май!

Нет гонке вооружений!

Ни одного отстающего рядом!

Партия — это ум, честь и совесть нашей эпохи!

Животноводство — ударный фронт!

Партия — наш рулевой!

Победа коммунизма неизбежна!

Слава КПСС!

Землю — крестьянам! (в цветочных горшках)

Отстоим завоевания Октября!

От каждого по способностям — каждому по труду!

Да здравствует социалистическая революция!

К борьбе за дело коммунистической партии будь готов!

А ты записался добровольцем?

Под знаменем Ленина — вперед за Родину, за нашу победу!

Решения XXIV съезда — в жизнь!

Под знаменем Ленина, вперед, к победе коммунизма!

Народ и армия едины!

Победа будет за нами!

Учиться, учиться и еще раз учиться!

СССР — оплот мира во всем мире!

Все на выборы!

Трезвость — норма жизни!

Даёшь БАМ!

Догоним и перегоним! (кузькину мать)

Народ и партия — едины!

Пламенный привет строителям коммунизма!

Слава советскому народу!

Нынешнее поколение молодых людей будет жить при коммунизме.

Кадры решают всё!

Даём сверх плана!

Наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

Всё для блага человека, всё во имя человека!

Всё лучшее — детям!

Наша цель — коммунизм!

Советское — значит отличное

Все на борьбу с хищениями социалистической собственности!

Даёшь стране угля!

Слава великому Сталину!

Ударным трудом встретим XXVI съезд КПСС!

Партия Ленина — авангард строителей коммунизма

Молодые строители коммунизма! Вперед, к новым успехам в труде и учебе!

Трезвость — норма жизни!

Политику Партии одобряем!

Гибридные семена — залог высоких урожаев кукурузы.

Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!

Работать так, чтобы товарищ Сталин спасибо сказал!

Партия торжественно заявляет: нынешнее поколение будит жить при коммунизме!

Руки прочь от братского народа!

Будь зорким на посту!

Здоровье каждого — богатство всех!

Слава советским женщинам — активным строителям коммунизма!

Труженики полей! Проведём уборку урожая за 20 рабочих дней!

Дело Ленина живет и побеждает

Работать так, чтобы товарищ Сталин «спасибо» сказал

Советский суд — суд народа

Пионер! Учись сражаться за дело рабочего класса!

Кино в массы!

Мир отстояли — мир защитим!

Любимый Сталин — счастье народное!

Товарищи лесорубы! Сдержим слово, данное товарищу Сталину! Даем сверх плана!

Под знаменем Ленина, под водительством Сталина — вперед к победе коммунизма!

Великий Сталин — знамя дружбы народов

Всей семьёй — на новые места

Не умеешь — научим! Не захочешь — заставим!

Десятой пятилетке — ударный труд

Профсоюзы — крылья Советов!

Хлеба к обеду в меру бери, хлеб не солома, его береги!

На работу — с радостью, а с работы — с гордостью!

Кто не работает- тот не ест.

Русский с китайцем- братья на век!

Пионерам везде дорога открыта!

Больше товаров — хороших и разных!

Экономика должна быть экономной

Мы — не рабы, рабы — не мы

Работай так, как учит товарищ Сталин!

Изучайте великий путь партии Ленина-Сталина!

Великий Сталин — знамя дружбы народов СССР!

Советский суд — суд народа

Работать так, что бы товарищ Сталин спасибо сказал!

От первых декретов Великого октября к развитию социалистического сельского хозяйства!

Смело и безбоязненно критикуйте недостаток в работе!

Депутат — слуга народа!

Маленькая страна Ливия и ее ЛЕГЕНДАРНЫЙ ПРАВИТЕЛЬ КАДАФИ не знали коммунистических лозунгов, не были знакомы с учением Ленина, но что-то похожее на коммунизм у себя создали:

1. Бензин стоит дешевле воды. 1 литр бензина — 0,14 $

2. Новобрачным дарилось 64 000 $ на покупку квартиры.

3. Образование и медицина были полностью бесплатные.

4. На каждого члена семьи государство выплачивает в год 1 000 $ дотаций.

5. Пособие по безработице — 730 $.

6. Закрыл военные базы НАТО.

7. Зарплата медсестры — 1 000 $.

8. За каждого новорожденного выплачивается 7000$.

9. На открытие личного бизнеса единовременная материальная помощь — 20 000 $.

10. Крупные налоги и поборы запрещены.

11. ВВП на душу населения — 14 192 $

12. Образование и стажировка за рубежом — за счёт государства.

13. Сеть магазинов для многодетных семей с символическими ценами на основные продукты питания.

14. За продажу продуктов с просроченным сроком годности — большие штрафы и задержание подразделениями спец. полиции.

15. Часть аптек — с бесплатным отпуском лекарств.

16. За подделку лекарств — смертная казнь.

17. Квартирная плата — отсутствует.

18. Плата за электроэнергию для населения отсутствует.

19. Продажа и употребление спиртного запрещены — «сухой закон».

20. Кредиты на покупку автомобиля и квартиры — беспроцентные.

21. Риэлторские услуги запрещены.

22. Покупку автомобиля до 50 % оплачивает государство, бойцам народного ополчения — 65 %.

23. Придя к власти, он изгнал из страны международные корпорации.

Оглавление

От автора

Варфоломеевские ночи

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

Пляски на черепах

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

Постскриптум

  1

  2

  3

  4

  5

  6

Приложение

  Товарищ Демон

  Соратники

Дополнения