Верити значит истина (ЛП) [Колин Гувер] (fb2) читать онлайн

X ГЛАВА

Не знаю, почему я удивляюсь, когда кладу рукопись обратно в ящик. Содержимое ящика дребезжит, когда я сердито захлопываю его. Почему я злюсь? Это не моя жизнь и не моя семья. Прежде чем прийти сюда, я проверила отзывы о Верити, и в девяти из десяти рецензентов упоминалось, что они хотят бросить электронные книги через всю комнату.

Я, вроде как, хочу сделать то же самое с её автобиографией. Я надеялась, что она увидит свет с рождением девочек, но этого не произошло, она заметила только ещё больше тьмы.

Верити кажется такой холодной и жестокой, но я не мать. Многие ли матери поначалу так относятся к своим детям? Если это так, то они не честны с собой. Это, вероятно, похоже на то, когда мать утверждает, что у неё нет любимого ребёнка, хотя всё наоборот. Это невысказанная вещь между матерями. Я полагаю, что вы не осознаёте этого, пока не станете одной из них.

А может быть, Верити просто не заслуживала быть матерью. Иногда я думаю о том, чтобы завести детей. Скоро мне исполнится тридцать два, и я бы солгала, если бы сказала, что не боюсь, если мне никогда не представится такая возможность, но, если я когда- нибудь окажусь в отношениях с мужчиной, которого я хотела бы видеть отцом своего ребёнка, это будет кто-то вроде Джереми. Вместо того, чтобы ценить такого замечательного отца, каким Джереми казался, Верити обижалась на него.

Любовь Джереми к своим девочкам казалась искренней с самого начала. Это всё ещё кажется подлинным, и прошло не так уж много времени с тех пор, как он их потерял. Я всё время теряю это из виду. Джереми всё ещё, вероятно, проходит через стадии горя, имея дело с Верити и Крю, при этом обеспечивая их, поэтому он не останавливается. Только часть того, что он пережил, было бы слишком много для некоторых людей, но он справляется со всем этим сразу.

На этой неделе я нашла коробки с фотографиями в шкафу офиса Верити, когда рылась в её вещах. Я вытащила коробку, но ещё не просмотрела их. Это похоже на очередное вторжение в частную жизнь с моей стороны. Эта семья, по крайней мере Джереми, доверила мне закончить эту серию, и я продолжаю отвлекаться на свою одержимость Верити.

Но, если Верити вкладывает так много себя в свою серию, мне действительно нужно узнать её, как можно лучше. Это действительно не слежка. Это исследование. Обоснование завершено.

Я ставлю коробку на кухонный стол, открываю крышку, а затем вытаскиваю несколько фотографий, задаваясь вопросом, кто их сделал. Люди действительно не имеют много фотографий в настоящее время, благодаря изобретению смартфонов, но здесь так много фотографий детей. Кто-то взял на себя труд убедиться, что каждый снимок, который они сделали, был оформлен таким способом. Я думаю, что это Джереми.

Я беру фотографию Честин. Крупным планом. Мгновение я смотрю на её шрам. Я не могла перестать думать об этом вчера, поэтому погуглила, чтобы узнать, действительно ли попытки абортов могут привести к повреждению матки.

Это то, что я никогда не буду гуглить снова. К сожалению, многие дети переживают именно такие попытки и рождаются изуродованными гораздо хуже, чем просто маленький шрам. Честин действительно повезло. И она, и Харпер были такими же.

Пока их не стало….

Шаги Джереми приближаются к лестнице. Я не пытаюсь спрятать фотографии, потому что не уверена будет ли он возражать, что смотрю на них.

Когда он заходит на кухню, я улыбаюсь ему и продолжаю перебирать их. Он колеблется на пути к холодильнику, его взгляд падает на коробку, стоящую на столе.

— Я чувствую, что знакомство с ней помогает мне проникнуть в её мысли, — объясняю я. — Помогает с написанием. — Я отвожу от него взгляд и смотрю на фотографию Харпер, которая редко улыбается на фотографиях.

Джереми садится рядом со мной и берёт одну из фотографий Честин.

— Почему Харпер никогда не улыбалась?

Джереми наклоняется, забирая фотографию Харпер из моей руки. — Ей поставили диагноз синдром Аспергера*, когда ей было три года. Она была не очень выразительна.

Он проводит пальцем по её фотографии, а затем откладывает её в сторону, вытаскивая другую из коробки. На этой фотографии Верити и девочки. Он протягивает её мне. Все трое одеты одинаково, в одинаковые пижамы. Если Верити и не любила девочек, то на этой фотографии видно, что она точно хорошо умела притворяться.

— Наше последнее Рождество, — говорит он, объясняя фотографию. Он вытаскивает пригоршню и начинает листать их. Время от времени он останавливается на фотографиях девочек, и пролистывает фотографии Верити.

— Вот, — говорит он, вытаскивая одну из стопки. — Это моя любимая их фотография, редкая улыбка от Харпер. Она была одержима животными, поэтому мы устроили зоопарк и, сделали его на заднем дворе на их пятый день рождения.

Я улыбаюсь, глядя на фотографию. Но главным образом потому, что Джереми на фотографии с редким выражением радости на лице.

— А какими они были?

— Честин была защитницей, немного вспыльчивой, даже, когда они были маленькими, она чувствовала, что Харпер отличается от неё. Она заботилась о ней, пыталась научить меня и Верити быть родителями, и Боже, когда появился Крю, мы думали, что нам придётся передать его ей. Она была одержима. — Он кладёт фотографию Честин в стопку остальных, которые уже просмотрел. — Когда-нибудь из неё бы вышла отличная мать.

Он берёт фотографию Харпер.

— Харпер была особенной для меня. Иногда я не уверен, что Верити понимала её так, как я, но мне кажется, что я мог чувствовать её потребности, понимаешь? Ей было трудно выразить свои эмоции, но я знал, что заставляло её двигаться, что делало её счастливой, что заставляло её грустить, даже, когда она не знала, как открыться этому миру. В основном она была счастлива. Однако у неё не было непосредственного интереса к Крю. Пока ему не исполнилось три или четыре года, и он не смог играть с ней. До этого он с таким же успехом мог быть ещё одним предметом мебели. — Он берёт фотографию этих троих. — Он не спрашивал о них. Ни разу. Даже не упомянул их имена.

— Тебя это беспокоит? Он смотрит на меня.

— Я не знаю, должен ли я беспокоиться об этом.

— Наверное, и то, и другое, — признаю я.

Он берёт фотографию Верити и Крю, сразу после его рождения. — Он ходил на терапию в течение нескольких месяцев, но я испугался, что это всего лишь еженедельное напоминание о трагедиях, и перестал водить его туда. Если он покажет признаки того, что ему это нужно, когда он станет старше, я отведу его обратно, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.

— А ты?

Он снова смотрит на меня.

— А как же я?

— Как ты себя чувствуешь?

Он не прерывает зрительный контакт. Не пропускает ни секунды. — Мой мир перевернулся с ног на голову, когда умерла Честин, а потом, когда умерла Харпер, всё закончилось окончательно. — Он снова смотрит на коробку с фотографиями. — Когда мне позвонили насчёт Верити… единственное, что осталось во мне, — это гнев.

— По отношению к кому? Богу?

— Нет, — тихо отвечает Джереми. — Я был зол на Верити.

Он оглядывается на меня, и ему даже не нужно говорить, почему он на неё рассердился. Он думает, что она нарочно врезалась в дерево.

Тихо в комнате… в доме. Он даже не дышит.

В конце концов, он откидывается на спинку стула и встаёт. Я встаю рядом с Джереми, потому что чувствую, что это первый раз, когда он признался в этом кому-то. Может быть, даже самому себе. Я могу сказать, что Джереми не хочет, чтобы я видела, о чём он думает, потому что он отворачивается от меня и сцепляет руки за головой. Я кладу руку на плечо Джереми, а затем двигаюсь так, чтобы оказаться перед ним, хочет он того или нет. Я обнимаю его за талию, прижимаюсь лицом к его груди. Его руки обхватывают мою спину с тяжёлым вздохом. Он сжимает меня, крепко, и я могу сказать, что это объятие ему нужно было давно.

Мы стоим так дольше, чем должно длиться объятие, пока нам обоим не становится ясно, что мы не должны всё ещё цепляться друг за друга. Сила его объятий ослабевает, и в какой-то момент мы больше не обнимаемся. Мы держимся друг за друга. Чувствуя тяжесть того, как давно это было, каждый из нас, вероятно, чувствовал это. В доме тихо, так что я слышу, когда он пытается задержать дыхание. Я чувствую все колебания Джереми, когда его рука медленно поднимается к моему затылку.

Мои глаза закрыты, но я открываю их, потому что хочу посмотреть на него. Меня тянет, я откидываю голову на его руку и отрываю лицо от его груди.

Джереми смотрит на меня сверху вниз, и я понятия не имею, собирается ли он поцеловать меня или отстраниться, но в любом случае, уже слишком поздно. Я чувствую всё, что он пытался мне сказать в том, как он держит меня. По тому, как он перестал дышать.

Я чувствую, как он приближает меня к своему рту. Но тут его глаза вспыхивают, и рука опускается.

— Привет, приятель, — говорит Джереми, заглядывая через моё плечо. Джереми делает шаг назад, отпуская меня. Я хватаюсь за спинку стула, чувствуя, что теперь, когда он отпустил меня, я вешу вдвое больше.

Я смотрю на дверь, и Крю смотрит на нас. Никакое выражение. Сейчас он очень похож на Харпер. Его взгляд падает на коробку с фотографиями на столе, и он бросается к ним, почти падая.

Я поспешно отступаю назад, потрясённая его движениями. Он поднимает фотографии и сердито швыряет их обратно в коробку.

— Крю, — говорит Джереми мягким голосом. Он пытается схватить сына за запястье, но тот отстраняется. — Привет, — говорит Джереми, наклоняясь ближе к нему. Я слышу замешательство в голосе Джереми, как будто это та сторона Крю, которую он никогда раньше не видел.

Крю начинает плакать, когда кладёт все фотографии обратно в коробку.

— Крю, — говорит Джереми, не в силах скрыть своё беспокойство. — Мы просто рассматриваем фотографии. — Джереми пытается притянуть к себе Крю, но он вырывается из его рук. Джереми снова хватает Крю, прижимая его к груди.

— Положи их обратно! — кричит он в мою сторону. — Я не хочу их видеть!

Я хватаю остальные фотографии и запихиваю их в коробку. Закрываю крышкой, поднимаю, прижимая к груди, пока Крю пытается вырваться из хватки Джереми. Джереми подхватывает его и выбегает из кухни вместе с ним. Они поднимаются наверх, а я остаюсь стоять на кухне, потрясенная, обеспокоенная.

Что это было?

Наверху уже несколько минут тихо. Я не слышу, чтобы Крю дрался или кричал, поэтому думаю, что это хороший знак, но мои колени слабеют, а голова становится тяжёлой. Мне нужно прилечь. Может быть, мне не стоило принимать два ксанакса

сегодня вечером или, может быть, я не должна была приносить семейные фотографии и выставлять их на всеобщее обозрение перед семьёй, которая всё ещё не оправилась от своей потери. Или, может быть, мне не стоило почти целоваться с женатым мужчиной. Я потираю лоб, внезапно испытывая желание убежать, сбежать, и никогда больше не возвращаться в этот дом печали.

Что я всё ещё здесь делаю?

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Синдро́м Аспергера — общее (первазивное; англ. pervasive «обширный, глубокий, распространённый») нарушение психического развития, характеризующееся серьёзными трудностями в социальном взаимодействии, а также ограниченным, стереотипным, повторяющимся репертуаром интересов и занятий.

XI ГЛАВА

Даже в разгар дня, когда солнце наблюдает за этой частью мира, внутри этого дома всёравно жутко. Сейчас четыре часа дня. Джереми снова работает на причале, а Крю играет рядом с ним на песке.

Тревожная энергия гудит по всему дому. Она всегда здесь, и я не могу от неё избавиться. Кажется, что она ночью становится более интенсивной. Я уверена, что это всё в моей голове, но это не успокаивает меня, потому что вещи, скрывающиеся внутри ума, могут быть такими же опасными, как и осязаемые угрозы.

Я проснулась прошлой ночью, чтобы воспользоваться туалетом. Мне показалось, что я услышала шум в коридоре — шаги легче, чем у Джереми, и тяжелее, чем у Крю, а потом, вскоре после этого, послышался скрип ступенек, одна за другой, как будто кто-то крался по ним с намеренно лёгкой походкой. После этого мне потребовалось некоторое время, чтобы заснуть, потому что в доме такого размера шумы неизбежны, и с воображением писателя, каждый шум становится опасным.

Я резко поворачиваю голову к двери кабинета. Я нервничаю, даже сейчас, и всё, что я слышу, какЭйприл на кухне разговаривает с кем-то. Она говорит с Верити таким же успокаивающим тоном, словно пытается вернуть её к жизни. Я никогда не слышала, чтобы Джереми разговаривал со своей женой, но он признался, что сердится на неё. Он всё ещё любит её? Сидит ли он в комнате Верити и говорит ей, как сильно скучает по звуку её голоса? Это похоже на то, что он сделал бы или не сделал бы это. Но сейчас?

Он заботится о ней, иногда помогает кормить, но я никогда не видела, чтобы он говорил с ней напрямую. Это заставляет меня задуматься, если Джереми не верит, что она там вообще больше, как будто человек, о котором он заботится, больше не его жена.

Может быть, он способен отделить свой гнев и разочарование в отношении Верити от женщины, которая ему дорога, потому что Джереми больше не чувствует, что она один и тот же человек.

Я иду на кухню, потому что голодна, но также и потому, что мне интересно наблюдать, как Эйприл взаимодействует с Верити. Мне любопытно посмотреть, есть ли у Верити какая-то физическая реакция на её действия.

Эйприл сидит за столом с обедом Верити. Я открываю холодильник и смотрю, как она её кормит. Челюсть Верити двигается вперёд и назад, почти как у робота, после того, как Эйприл кормит её ложкой картофельного пюре. Это всегда мягкая пища. Картофельное пюре, яблочный соус, смешанные овощи. Больничные продукты, мягкие и их легко глотать. Я беру кусочек пудинга и сажусь за стол с Эйприл и Верити. Эйприл отвечает мне мимолётным взглядом и кивком, но больше ничего.

Съев несколько кусочков пудинга, я решаю попытаться завести светскую беседу с этой женщиной, которая отказывается общаться со мной.

— Как давно вы работаете медсестрой?

Эйприл вытаскивает ложку изо рта Верити и опускает её обратно в картофельное

пюре.

— Достаточно долго, чтобы получать больше 10 процентов до выхода на пенсию.

— Ясно.

— Но ты моя любимая пациентка, — говорит Эйприл Верити. — Намного. Она направляет свои ответы на Верити, хотя вопросы задаю я.

— Как долго вы работаете с Верити?

И снова Эйприл отвечает в сторону Верити.

— И как долго мы этим занимаемся? — спрашивает она, как будто Верити собирается

ей ответить. — Четыре недели? — Она смотрит на меня. — Да, меня официально наняли около четырёх недель назад.

— Вы знали эту семью? До несчастного случая с Верити?

— Нет. — Эйприл вытирает рот Верити и ставит поднос с едой на стол. — Могу я поговорить с вами минутку? — Она указывает головой в сторону коридора.

Я делаю паузу, удивляясь, почему мы должны покинуть кухню, чтобы она могла поговорить со мной. Однако, я встаю и следую за ней. Я прислоняюсь к стене и кладу в рот ещё один кусочек пудинга, пока Эйприл засовывает руки в карманы халата.

— Я не ожидаю, что ты это знаешь, особенно, если ты никогда не была рядом с кем- то в состоянии Верити, но это неуважительно — обсуждать таких людей, как она, котораянаходится прямо перед вами.

Я сжимаю ложку, собираясь вытащить её изо рта, замираю на мгновение, затем засовываю ложку обратно в тарелку с пудингом. — Мне очень жаль. Я не знала, что это то, что я делала.

— Это легко сделать, особенно, если вы считаете, что человек не может признать вас. Мозг Верити не работает так, как раньше, но мы не знаем, как много она понимает. Просто думайте, прежде, чем что-то говорить в её присутствии.

Я выпрямляюсь, отодвигаясь от своего обычного положения у стены. Я понятия не имела, что меня оскорбляют.

— Конечно — говорю я, кивая.

Эйприл улыбается, и на этот раз действительно искренне.

К счастью, наш неловкий момент заканчивается благодаря Крю. Он бежит через заднюю дверь, держа что-то в руках. Он бросается между мной и Эйприл на кухню. Эйприл следует за ним.

— Мама, — взволнованно говорит Крю. — Мам, мам, я нашёл черепаху.

Он стоит перед ней, держа черепаху так, чтобы она могла видеть. Крю проводит пальцами по еёпанцирю. — Мама, посмотри на неё. — Он поднимает её повыше, пытаясь заставить Верити посмотреть в глаза черепахе. Крю всего пять лет, так что он, вероятно, даже не может понять все причины, по которым она больше не может говорить с ним, смотреть на него или реагировать на его волнение. Мне сразу же стало больно за Крю, зная, что он, вероятно, всё ещё ждёт её полного выздоровления.

— Крю, — говорю я, подходя к нему. — Покажи мне свою черепаху. Он поворачивается и протягивает её мне.

— Она не кусачая черепаха. Папа говорил, что у таких есть отметины на шее.

— Ух ты, — говорю я. — Это действительно потрясающе. Давай выйдем на улицу и найдём что-нибудь, куда её можно положить.

Крю подпрыгивает от возбуждения, затем проносится мимо меня. Я выхожу вслед за ним из дома и помогаю ему обыскать всё вокруг, пока он не находит старое красное ведро, чтобы положить её, затем Крю плюхается на траву и ставит ведро себе на колени.

Я сажусь рядом с ним, отчасти потому, что мне становится очень жаль этого мальчика, но также и потому, что мы хорошо видим Джереми с этого места во дворе, когда он работает на причале.

— Папа сказал, что я не могу взять ещё одну черепаху, потому что я убил свою последнюю.

Я поворачиваю голову в сторону Крю.

— Ты убил? Как ты это сделал?

— Потерял её в доме, — говорит он. — Мама нашла её под своим диваном, и он был

мёртв.

Ооооо… Хорошо. Мои мысли с этим уходили куда-то в более зловещее русло. На

секунду мне показалось, что он намеренно убил черепаху.

— Мы можем отпустить её прямо здесь, в траве, — говорю я ему. — Так ты сможешь наблюдать и видеть, в каком направлении она ползёт. Она может привести нас к своей тайной черепашьей семье.

Крю поднимает её из ведра.

— Как ты думаешь, у черепахи есть жена?

— Может быть.

— У неё тоже могут быть дети.

— Наверно.

Крюкладёт её на траву, но, естественно, черепаха слишком напугана, чтобы двигаться. Мы наблюдаем за ней некоторое время, ожидая, когда она выйдет из своей раковины. Краем глаза я вижу, как приближается Джереми. Когда он подходит ближе, я смотрю на него, прикрывая рукой глаза от солнца.

— Что вы там нашли?

— Черепаху, — говорит Крю. — Не переживай, я её выпущу.

Джереми одаривает меня благодарной улыбкой, затем он садится рядом с ним на траву. Крю подбегает ближе, но, когда он хватает Джереми за руку, отстраняется. — Фууу. Ты весь вспотел.

Так и есть, но я не думаю, что это отвратительно.

Крю отталкивается от травы. — Я хочу есть. Ты обещал, что мы сможем поужинать сегодня вечером. Мы уже много лет не были в ресторане.

Джереми смеётся.

— Много лет? Прошла всего неделя с тех пор, как я водил тебя в "Макдоналдс". Крю говорит:

— Да, но мы всё время ходили поесть, пока мои сёстры не умерли.

Я наблюдаю, как плечи Джереми напрягаются от этого замечания. Он сам сказал, что Крю не упоминал о девочках с тех пор, как они умерли, поэтому этот момент кажется важным.

Джереми глубоко вздыхает, а затем похлопывает его по спине.

— Ты прав. Иди помой руки и приготовься. Нам нужно вернуться до отъезда Эйприл сегодня вечером.

Крю мчится к дому, забыв про черепаху. Джереми наблюдает за ним некоторое время, его глаза полны мыслей. Затем он встаёт и протягивает мне руку, чтобы помочь встать.

— Хочешь пойти? — спрашивает Джереми.

Он приглашает меня на дружеский ужин со своим ребёнком, но моё тоскливое сердце отзывается так, словно меня только что пригласили на свидание. Я улыбаюсь, стряхивая траву со своих джинсов.

— С удовольствием.

***

С тех пор, как я приехала в дом Джереми, у меня не было причин ухаживать за своей внешностью. Несмотря на то, что я всё ещё не прилагала особых усилий, прежде чем мы ушли, Джереми, должно быть, заметил тушь для ресниц, блеск для губ и тот факт, что мои волосы распущены в первый раз. Когда мы пришли в ресторан, и Джереми придержал для меня дверь, он тихо сказал: — Ты выглядишь очень хорошо.

Его комплимент поселился в моём животе, и я всё ещё чувствую его, даже, если мы закончили есть. Крю сидит на той же стороне кабинки, что и Джереми. Он рассказывал анекдоты с тех пор, как закончил есть свой десерт.

— У меня есть ещё один, — говорит Крю. — А что такое сокращение от М. Н.?

Джереми не пытается отвечать на шутки Крю, потому что он говорит, что слышал их миллион раз. Я улыбаюсь ему и притворяюсь, что не знаю ответа.

— Потому что у него маленькие ножки, — говорит Крю, со смехом откидываясь на спинку сиденья. Его реакция на собственные шутки заставляет меня смеяться больше, чем сами шутки.

А потом:

— Почему они не играют в покер в джунглях?

— Я не знаю, почему? — Говорю я.

— Слишком много гепардов!

Не знаю, перестала ли я смеяться с тех пор, как он начал рассказывать нам анекдоты.

— Твоя очередь, — говорит Крю.

— Моя? — Спрашиваю я.

— Да, теперь твоя очередь рассказывать анекдоты.

Боже. Я чувствую давление со стороны пятилетнего ребёнка.

— Ладно, дай мне подумать. — Через несколько секунд я щёлкаю пальцами. — Ладно, у меня есть один. Что такое зелёный, пушистый, и, если он упал с дерева, он может убить тебя?

Крю наклоняется вперёд, подперев подбородок руками.

— Ммм… Я не знаю.

— Пушистое зелёное пианино.

Крю не смеётся над моей шуткой и Джереми тоже. Сначала.

Затем, несколько секунд спустя, Джереми издает взрыв смеха, который заставляет меня улыбнуться.

— Я не понимаю, — говорит Крю.

— Джереми всё ещё смеётся, качая головой. Он смотрит на Джереми.

— Как это может быть смешно? Джереми обнимает его за плечи.

— Это не так, — говорит он. — Это смешно, потому что это не смешно. Крю смотрит на меня.

— Шутки не должны так работать.

— Ладно, у меня есть ещё один, — говорю я. — Что такое красное и по форме напоминает ведро?

Крю пожимает плечами.

— Синее ведро, выкрашенное в красный цвет.

Джереми сжимает челюсть, пытаясь сдержать смех. Видеть, как он смеётся, наверное, лучшее, что случилось с тех пор, как я здесь появилась.

Крю морщит нос.

— Ты не очень хорошо рассказываешь анекдоты.

— Ты что! Это было смешно.

Крю разочарованно качает головой.

— Надеюсь, ты не пытаешься шутить в своих книгах.

Джереми откидывается на спинку стула и хватается за бок, пытаясь сдержать смех, когда официантка подходит с чеком. Джереми забирает его у неё.

— Я угощаю, — с трудом выговаривает он.

Когда мы возвращаемся в дом, Крю заходит внутрь раньше нас.

— Беги наверх и скажи Эйприл, что мы вернулись, — кричит ему вслед Джереми.

Джереми закрывает дверь, ведущую в гараж, и мы оба останавливаемся, прежде чем пройти дальше в дом. Мы прячемся в неосвещённом углу возле лестницы, но поток света из кухни падает на его лицо.

— Спасибо за ужин. Это было весело. Джереми снимает куртку.

— Так и было. — Он улыбается, вешая куртку на вешалку рядом с дверью. Сегодня Джереми выглядит по-другому, как будто его жизнь отягощена меньше, чем обычно. — Мне надо почаще выходить с Крю.

Я киваю в знак согласия, засовывая руки в задние карманы. Следующие несколько секунд заполняет густая тишина. Это почти похоже на тот момент в конце реальных свиданий, когда вы не можете решить между поцелуем или объятием.

Конечно, ни то, ни другое не было бы уместно в данном случае, потому что это не было свиданием.

Почему это чувствовалось именно этим?

Наш зрительный контакт прерывается, когда Крю начинает спускаться по лестнице. Джереми на мгновение отводит взгляд к своим ногам, но прежде чем он уходит, я вижу, как он быстро выдыхает, как будто это прервало что-то, о чём Джереми собирался пожалеть, что-то, о чём я не уверена, что пожалела бы.

Я тяжело вздыхаю, иду прямо в кабинет Верити и закрываю дверь. Мне нужно отвлечься. Я чувствую пустоту — боль в животе, которая, как мне кажется, никуда не денется, как будто мне нужно больше времени с ним. Моменты, которые я не могу получить. Моменты, которые я не должна получать.

Я листаю страницы рукописи Верити, надеясь найти интимную сцену с Джереми.

Я не уверена, что это за человек, который заставляет меня быть собой в этот момент, потому что читать это неправильно, но это не так неправильно, как пересечь эту линию с ним физически.

Я не могу иметь Джереми в реальной жизни, но я могу узнать, как он выглядит в постели, чтобы помочь во всех моих фантазиях, которые я, вероятно, буду иметь о нём.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

ГЛАВА ПЯТАЯ

Я была на грани срыва. Я чувствовала это или, по крайней мере, приступы гнева, шипящий припадок. Впрочем, любой из этого был бы неуместен.

Я просто не могла больше этого выносить. Если одна из них не плакала, то плакала другая, если одна из них не была голодна, то другая — тоже. Они редко спали в одно и то же время. Джереми был большим помощником и делал половину работы с ними, но, если бы у нас был только один ребёнок, я бы по крайней мере получила перерыв, но их было двое, так что казалось, что каждый из нас был полноценным одиноким родителем ребёнка.

Джереми всёещё продавал недвижимость, когда родились девочки. Он взял две недели отпуска, чтобы помочь мне с девочками, но его две недели истекли, и теперь нужно было вернуться к работе. Мы не могли позволить себе нанять няню, потому что аванс, который я недавно получила за продажу моей первой рукописи, был небольшой. Я ужасно боялась остаться одна с детьми, когда его не было дома по девять часов каждый день.

Однако, как только Джереми вернулся на работу, это оказалось лучшим, что когда- либо случалось со мной.

Он уезжал в семь утра. Я просыпалась вместе с Джереми, чтобы он видел, как я ухаживаю за девочками. Когда он уходил, я укладывала их обратно в колыбели, отключала мониторы и возвращалась в постель. С того дня, как он вернулся на работу, я стала спать больше, чем когда-либо. Мы жили в угловой квартире, и их комната не примыкала ни к одной другой квартире, так что никто не мог услышать, как они плачут.

Я даже не слышала их, когда вставляла в уши затычки.

После трёх дней, проведённых Джереми на работе, я почувствовала, что моя жизнь возвращается в нормальное русло. Я так много спала в течение дня, но, прежде чем Джереми вернётся домой, я покормлю их, искупаю и начну готовить ужин. Каждый вечер, когда он входил в дверь, дети успокаивались от того, что за ними наконец ухаживали, из кухни доносился запах ужина, и Джереми был поражён тем, как хорошо я справлялась с жизнью.

Ночные кормления даже не беспокоили меня в этот момент, потому что моё расписание сна изменилось. Я почти всё время спала, пока Джереми был на работе, и девочки будут спать довольно хорошо ночью из-за усталости от плача весь день, но плач, наверное, пошёл им на пользу. Я могла писать почти каждую ночь, пока все спали, так что карьера пошла вверх.

Единственное место, которого мне не хватало, было в спальне. Врач всё ещёне разрешил заниматься сексом, так как прошло всего четыре недели с момента их рождения, но я знала, что, если я не сохраню эту часть моего брака живой, она может быстро распространиться на другие сферы нашего брака. Ужасная сексуальная жизнь похожа на вирус. Ваш брак может быть здоровым во всех других аспектах, но, как только секс умирает, это начинает заражать все остальные части ваших отношений.

Я была полна решимости не допустить, чтобы это случилось с нами.

Прошлой ночью я пыталась заняться с ним сексом, но Джереми боялся, что он причинит мне боль. Несмотря на то, что это было кесарево сечение, он всё ещё беспокоился о разрезе. Он прочитал в интернете, что не может даже пальцем меня тронуть, пока мы не получим разрешение от моего врача, а до назначенной встречи оставалось ещё две недели. Джереми отказался заниматься со мной сексом, пока это не одобрит врач.

Но я не хотела ждать так долго. Я не могла, я скучала по нему. Мне не хватало этой связи с ним.

Джереми проснулся той ночью в два часа ночи, потому что мой язык скользил вверх по его члену. Я почти уверена, что его член был твёрдым, как камень, прежде чем он полностью проснулся.

Единственная причина, по которой я знала, что Джереми не спит, это то, что его рука переместилась к моей голове, а пальцы скользнули по моим волосам. Это единственное движение, которое он сделал. Джереми даже не поднял голову с подушки, чтобы посмотреть на меня, и мне это почему-то понравилось. Я даже не уверена, что он открыл глаза. Он оставался неподвижным и молчаливым, пока я сводила его с ума своим языком.

Я лизала его, дразнила, прикасалась к нему в течение пятнадцати минут, даже не вставляя его в рот. Я знала, как сильно Джереми этого хочет, потому что он становился беспокойным и нуждался в этом облегчении, но я не хотела, чтобы он получал облегчение от моего рта. Я хотела, чтобы он получил это, трахнув меня в первый раз за несколько недель.

Его рука нетерпеливо сжимала мой затылок, прижимая меня к своему члену, когда он молча умолял меня взять его в рот. Я отказалась и продолжала бороться с давлением его руки, целуя и облизывая его, когда всё, что Джереми хотел сделать, это засунуть его мне в рот.

Когда я была уверена, что довела Джереми до такого безумия, что его желание перевесило заботу обо мне, я отодвинулась от него. Он последовал за мной. Я упала на спину, раздвинула ноги, и Джереми оказался внутри меня, не задумываясь о том, не слишком ли рано ему там оказаться. Он даже не был нежным, как будто мой язык довёл его до безумия, потому что Джереми вонзался в меня так сильно, что это действительно причиняло боль.

Это продолжалось почти полтора часа, потому что, как только он закончил, я отсосала ему, пока его член снова не стал твёрдым. Оба раза, когда мы трахались, мы не сказали ни слова, и даже после того, как всё закончилось и я была раздавлена под тяжестью его измученного тела, мы всё ещё не разговаривали. Джереми скатился с меня и обвился вокруг моего тела руками и ногами. Наши простыни были покрыты потом и спермой, но мы были слишком поглощены сном, чтобы обращать на это внимание.

Тогда я поняла, что всё в порядке. Мы были в порядке. Джереми всё ещё боготворил моё тело, как и всегда.

К тому времени девочки, возможно, многое отняли у нас, но я знала, что его желание всегда будет моим.

XII ГЛАВА

Эту главу было сложнее всего продолжить читать. Меня расстроило, что мать может спать в то время, как её дети плачут. Какая же она бессердечная.

Создалось впечатление, что Верити, возможно, была социопатом, но сейчас я больше склоняюсь к психопатии.

Я спрятала рукопись подальше от себя и включила компьютер Верити для того, чтобы освежить в памяти определённое значение «Психопатия». Я просматриваю каждое обозначение: патологический лжец, хитрый и манипулятивный, отсутствие раскаяния или вины, чёрствость и отсутствие сочувствия, поверхностная, эмоциональная реакция.

Верити отображает каждую черту из выше перечисленного. Единственное, что меня тревожит, действительно ли она была психологически зависима от Джереми. Людям с психологическими отклонениями сложнее найти любовь, и, если это происходит, то им сложно удержать её. Они стремятся переходить из отношений в отношения, но Верити не хотела уходить от Джереми. Он являлся центром её внимания.

Мужчина женился на психопатке, и он не имеет ни малейшего понятия, потому что она делала всё, что угодно, лишь бы скрыть это.

Прозвучал мягкий стук в дверь, и я закрыла вкладку на компьютере. Когда я открыла дверь, Джереми стоял в проходе. Его волосы были влажные и, он был одет в белую рубашку и чёрные пижамные брюки.

Это мой любимый его вид, когда он босиком, непринуждённо одет в домашнюю одежду. Это чертовски сексуально, и я ненавижу то, как меня к нему тянет. Интересно, привлёк бы он меня, если бы не те интимные подробности, которые я прочитала о нём в этой рукописи?

— Извини, что беспокою тебя. Мне нужна одна услуга.

— Что случилось?

Он жестом приглашает следовать за ним.

— Где-то в подвале есть старый аквариум. Мне просто нужно, чтобы ты придержала дверь открытой для меня, чтобы я мог пронести его наверх и почистить для Крю.

Я улыбаюсь.

— Ты позволишь ему, чтобы он ухаживал за черепахой?

— Да, это делает его счастливым. Кажется, сейчас он выглядит старше, и надеюсь, что он не забудет кормить её. — Джереми подошёл к подвалу и открыл дверь. — Смотри, дверь была поставлена задом наперёд, поэтому невозможно подняться держа что-то в руках или ты не сможешь открыть дверь для того, чтобы выйти.

Джереми включил свет, и начинает спускаться по лестнице. Подвал не кажется большим по сравнению с домом. Он выглядит заброшенным и неприбранным, как забытое дитя. Половицы скрипят под ногами и пыль на перилах сливается со стеной. У меня не было ни малейшего желания заходить в такой неприветливый подвал. Особенно то, что этот дом уже напугал меня, но этот подвал — это единственное место, которое я был хотела увидеть полностью. Какие вещи могла бы Верити складывать сюда?

Лестничный пролёт, ведущий в подвал, в темноте, потому что выключатель находится при входе, и только так можно включить свет. Когда я достигаю нижней ступени, с облегчением замечаю, что комната не такая жуткая, как казалось на первый взгляд. По левую сторону находится офисный стол, который, похоже, не использовали некоторое время. По всему столу разбросаны стопки папок и бумаг, но это больше похоже на угол, используемый для хранения, чем место, где человек может сидеть и работать.

По правую сторону, замечаю коробки вещей, которые были наполненные за годы их совместной жизни. Одни стоят запакованные, а другие — нет. На одной из коробок виднеется детский монитор, и я съёживаюсь, думая о той главе, которую я прочитала, и как Верити призналась, что спала весь день, не замечая плач своих детей.

Джереми перебирает стопку вещей позади меня.

— Ты работал здесь внизу? — спрашиваю я.

— Да. Я владел риэлторской компанией и мне приходилось много работать дома, и это был мой офис. — Он поднимает простыню и отбрасывает её в сторону, показывая аквариум, который был покрыт слоем пыли. — Бинго. — Он начинает копаться в содержимом аквариума, чтобы убедиться в его целостности.

Я всё ещё думаю о его карьере, которую ему пришлось бросить.

— У тебя была своя фирма?

Он поднимает аквариум и подносит его к столу, который находится в конце другой комнаты. Я освобождаю место, отодвигая бумаги и папки, чтобы он смог поставить его.

— Да. Я начал заниматься бизнесом в то время, как Верити стала писать.

— Тебе нравилось это? Он кивнул.

— Да. Было очень много работы, но от этого я получал удовольствие. — Он вставляет выключатель в розетку, проверяя, включается ли свет. — Когда вышла первая книга Верити, мы оба думали, что это просто хобби, но не настоящая карьера. Когда она продала все свои книги, мы всё ещё не воспринимали эту действительность, но потом пошли слухи, и стало продаваться всё больше экземпляров. Через несколько лет, её чеки стали увеличиваться с каждым разом, всё больше и больше. — Джереми засмеялся, как будто это его любимое воспоминание и совсем его не беспокоит. — К тому времени, когда она забеременела Крю, мы оба знали, что я работаю только ради работы, не потому что мой доход оказал реальное влияние на нашу жизнь, и единственный выбор — это увольнение, так как работа занимала очень много времени. — Джереми отключает свет в аквариуме, и когда он это делает, позади нас раздаётся хлопающий звук, сопровождаемый бегством единственного света, который у нас был в подвале.

Сейчас здесь кромешная тьма. Я знаю, что Джереми прямо передо мной, но я больше не могу его видеть. Мой пульс учащается, и чувствую его руку на моём запястье.

— Я здесь, — говорит он, кладя мою руку на своё плечо. — Должно быть щёлкнул выключатель. Иди за мной и, когда мы поднимемся, просто обойди меня и открой дверь.

Я чувствую, как напрягаются мышцы его плеч, когда он поднимает аквариум. Я продолжаю держать руку на плече Джереми, внимательно следя за ним, пока он идёт к лестнице. Он ступает очень медленно, таким образом, помогая мне. Когда он останавливается, его спина упирается в стену. Я проскальзываю мимо него и нащупываю дверную ручку. Открываю дверь и в комнату вливается поток света.

Джереми выходит первый, и как только он уходит с моего пути, я быстро захлопываю дверь, заставляя её закрыться. Он смеётся, когда я прерывисто вздыхаю.

— Не любишь подвалы? Я качаю головой.

— Не люблю находиться в темноте.

Джереми доносит аквариум до кухонного стола и смотрит на него.

— Как много пыли. — Он снова его подымает. — Как ты думаешь, помыть ли его в душевой кабине? Или будет легче, если я его помою в умывальнике?

Я качаю головой.

— Лучше не стоит выбирать второй вариант.

Джереми несёт аквариум в ванную. Часть меня хочет следовать за ним и помочь, но я этого не делаю. Возвращаюсь в кабинет, и делаю всё, что угодно, лишь бы сфокусироваться на серии, над которой я должна работать. Мысли о Верити продолжают отвлекать меня, и это происходит каждый раз, когда я заканчиваю читать главу её автобиографии. Я не могу остановиться от прочтения. Это похоже на крушение поезда, и Джереми даже не осознаёт, что он был искалечен в обломках.

Я предпочитаю работать над серией, чем больше читать рукопись, но я очень мало продвинулась к тому времени, когда Джереми заканчивает в ванной. Я решаю, что на сегодня хватит и возвращаюсь в спальню.

После того, как умыла лицо и почистила зубы, я смотрю на горсть рубашек, которые принесла с собой и, которые висят в шкафу. У меня нет желания одевать что-то из этого, поэтому начинаю копаться в рубашках Джереми. Рубашку, которую мне он одолжил, пахла им весь день, пока её носила. Я перебираю их, пока не нахожу одну футболку, достаточно мягкую, чтобы в ней спать. Мелким шрифтом на левой груди было написано: «Крауфорд Риэлти».

Я надеваю футболку через голову и затем иду к кровати. Прежде чем забраться, сосредотачиваюсь на следах укусов на спинке кровати. Я рассматриваю ближе, провожу по ним большим пальцем.

Смотрю вниз вдоль изголовья кровати и замечаю, что там больше одного отпечатка зубов. Есть пять или шесть мест, где Верити укусила изголовье, некоторые не так заметны, как другие, пока ты не приблизишься.

Я заползаю на кровать и встаю на колени лицом к изголовью. Я оседлала подушку и представила себя в этой позе — растянувшись на лице Джереми, хватаюсь за спинку кровати, закрываю глаза и просовываю руку под футболку Джереми, представляя, как его рука тянется вверх по моему животу и ласкает мою грудь.

Мои губы приоткрываются, и я втягиваю воздух, но шум над головой вырывает меня из этого мгновения. Я смотрю на потолок и слушаю, как больничная койка Верити начинает гудеть и двигаться.

Я вытаскиваю подушку из-под себя и ложусь на спину, уставившись в потолок, гадая, что, если вообще что-то происходит в голове Верити. Там что, совсем темно? Слышит ли она, что ей говорят люди? Чувствует ли она солнечный свет, когда он ласкает её кожу? Знает ли она, чьё это прикосновение?

Я упираю руки в бока и лежу неподвижно, представляя, каково это не иметь возможности контролировать свои движения. Я по-прежнему лежу на кровати, хотя с каждой минутой мне становится всё беспокойнее. Мне нужно почесать нос, и это заставляет меня задаться вопросом, беспокоит ли это Верити, не будучи в состоянии поднять руку, чтобы почесать зуд или, если её состояние даже позволяет ей чувствовать зуд.

Я закрываю глаза и думаю только о том, что Верити, возможно, заслуживает темноты, тишины и покоя, и всё же для психопатки у неё наверняка так много всего ещёобёрнуто вокруг её неподвижного пальца.

XIII

ГЛАВА

Когда я открываю глаза, запах становится другим, как и шум.

Меня не смущает, где я нахожусь. Знаю, что у Джереми дома, но сейчас я не в своей комнате.

Я смотрю на стену. Стена в главной спальне слева серая, но эта жёлтая. Жёлтые, как стены в спальне наверху.

Кровать подо мной начинает двигаться, но, это, не потому что на кровати находится кто-то ещё. Это что-то другое…будто механическое.

Я крепко зажмуриваюсь, моля Бога. Нет, нет, нет, прошу, только не говорите мне, что я в комнате Верити.

Теперь я начинаю дрожать. Медленно открываю глаза и поворачиваю голову. Когда я вижу дверь, а затем комод, потом телевизор, установленный на стене, я скатываюсь с кровати, падая на пол. Карабкаюсь к стене и поднимаюсь по ней, прислонившись спиной. Крепко зажмуриваюсь, едва могу держать себя в руках, я на грани истерики.

Моё тело так сильно дрожит, что могу слышать, как я дышу. Сначала я всхлипываю, но, как только открываю глаза и вижу Верити на кровати, я кричу.

Потом я прижимаю руку ко рту.

На улице темно. Все уже спят. Я должна вести себя тихо.

Прошло так много времени с тех пор, как это случилось. Годы, наверное, но это случается, и я в ужасе, и понятия не имею, почему оказалась здесь. Это потому, что думала о ней?

— Лунатизм не имеет никакого характера, Лоуэн. Это не имеет никакого смысла.

Я слышу слова своего терапевта, но не хочу их понимать. Мне нужно выбраться отсюда. Двигайся, Лоуэн.

Я скольжу по стене, стараясь держаться как можно дальше от кровати, пока добираюсь до двери спальни Верити. Я прижимаюсь к двери, слёзы текут по моим щекам, когда поворачиваю ручку и открываю её, а затем убегаю из спальни.

Джереми обнимает меня, заставляя остановиться.

— Эй, — говорит он, поворачивая меня лицом к себе. Он видит слёзы на моём лице, ужас в моих глазах. Он ослабляет хватку и, как только он это делает, я убегаю. Я бегу по коридору, вниз по лестнице и не останавливаюсь, пока не хлопаю дверью спальни и, не оказываюсь снова на кровати.

Какого чёрта? Какого чёрта?

Я сворачиваюсь калачиком на покрывале, лицом к двери. Моё запястье начинает пульсировать, поэтому хватаю его другой рукой и прижимаю к груди.

Дверь спальни открывается и закрывается за Джереми. Он без рубашки, в красных брюках.

Фланелевые пижамные штаны. Это всё, что я вижу, пятно красного пледа, когда он подходит ко мне. Потом он становится на колени, его рука на моей руке, его глаза ищут меня.

— Лоуэн, что случилось?

— Прости, — шепчу я, вытирая глаза. — Мне очень жаль.

— За что?

Я качаю головой и сажусь на кровати. Я должна объяснить ему это. Он только что застал меня в спальне своей жены посреди ночи, и в его голове наверняка роятся вопросы. Вопросы, на которые у меня нет ответов.

Джереми садится рядом со мной на кровать, чтобы посмотреть мне в лицо. Он кладёт обе руки мне на плечи и опускает голову, глядя на меня очень серьёзно.

— Что случилось, Лоу?

— Не знаю, — говорю я, раскачиваясь взад-вперёд. — Иногда я хожу во сне. Я уже давно не принимала лекарства, но выпила два ксанакса раньше и думаю, может быть… я

не знаю… — говорю я так же истерично, как и чувствую себя. Джереми, должно быть, чувствует это, потому что притягивает меня к себе, обнимает руками, пытаясь успокоить. Пару минут он больше ни о чём меня не спрашивает. Он успокаивающе проводит рукой по моему затылку, и как бы ни было приятно ощущать его поддержку, я чувствую себя виноватой, недостойной.

Когда он отстраняется, я вижу, что его вопросы практически вырываются из его

рта.

— Что ты делала в комнате Верити? Я отрицательно качаю головой.

— Даже не знаю. Я проснулась там. Мне было страшно, и я закричала и… Он хватает меня за руки, сжимает их.

— Всё будет хорошо.

Я хочу согласиться с ним, но не могу, как же мне после этого спать в этом доме?

Я не могу сосчитать, сколько раз я просыпалась в случайных местах. Раньше это

случалось так часто, что я пережила период, когда у меня было три замка на внутренней стороне двери спальни. Я не новичок в том, чтобы просыпаться в чужих комнатах, но почему из всех комнат в этом доме она должна была принадлежать Верити?

— Так вот зачем тебе понадобился замок на двери? — спрашивает он. — Чтобы не дать себе выйти?

Я киваю, но по какой-то причине мой ответ заставляет его рассмеяться.

— Господи, — говорит он. — Я думал, это потому, что ты боишься меня.

Я рада, что он находит это смешным в данный момент, потому что это не так.

— Эй, эй, — мягко говорит он, приподнимая мой подбородок, чтобы я посмотрела на него. — Ты в порядке. Всё нормально. Лунатизм безвреден.

Я качаю головой в глубоком несогласии. — Нет, нет, Джереми. Это не так. — Я прижимаю руку к груди, всё ещё сжимая запястье. — Я и раньше просыпалась на улице, включала во сне печи и духовки. Я даже… — я выдыхаю воздух. — Я даже сломала руку во сне и не почувствовала этого, пока не проснулась на следующее утро.

Прилив адреналина проносится по моему телу, когда я думаю о том, как теперь я могу добавить то, что только что произошло, к списку тревожных вещей, которые я сделала во сне, хоть и была без сознания, но всё же поднялась по лестнице и забралась в кровать. Если я способна сделать что-то настолько тревожное, то на что ещё я способна?

Я открыла дверь во сне или забыла её запереть? Я даже не могу вспомнить.

Я поднялась с кровати и направилась к шкафу. Я хватаю свой чемодан и несколько рубашек, которые я принесла с собой, которые висят.

— Мне пора идти.

Джереми ничего не говорит, и я продолжаю собирать свои вещи. Собираю туалетные принадлежности в ванной, когда он появляется в дверях.

— Ты уезжаешь? Я киваю.

— Я проснулась в её комнате, Джереми, даже после того, как ты запер мою дверь. Что, если это случится снова? А если я напугаю Крю? — Я открываю дверь душа, чтобы взять бритву. — Я должна была сказать тебе всё это ещё до того, как осталась здесь на ночь.

Джереми берёт бритву из моей руки. Он кладёт мою сумку с туалетными принадлежностями обратно на стойку. Затем он притягивает меня к себе, обхватывает рукой мою голову и прижимает к своей груди. — Ты ходишь во сне, Лоу. — Он целует поверх головы — Ты ходишь во сне. Это не такая уж и большая проблема.

Не такая уж и большая проблема?

Я беззаботно смеюсь, уткнувшись ему в грудь.

— Хотела бы я, чтобы моя мать чувствовала то же самое.

Когда Джереми отстраняется, в его глазах появляется беспокойство. Но волнуется ли он за меня или из-за меня? Он ведёт меня обратно в спальню, где жестом приглашает сесть на кровать и начинает развешивать рубашки, которые я запихнула в чемодан.

— Ты хочешь поговорить об этом? — спрашивает он.

— О чём именно?

— Почему твоя мать решила, что это очень важно.

Я не хочу об этом говорить. Должно быть, он заметил, как изменилось выражение моего лица, потому что остановился, потянувшись за другой рубашкой. Он бросает её обратно в чемодан и садится на кровать.

— Я не хочу показаться грубым, — говорит он, пристально глядя на меня. — Но у меня есть сын. Видя, как ты беспокоишься о том, на что ты способна, я начинаю волноваться. Почему ты так боишься себя?

Маленькая часть меня хочет защитить себя, но защищать нечего. Я не могу сказать ему, что я безвредна, потому чтоне уверена, что это так. Я не могу сказать ему, что больше никогда не буду ходить во сне, потому что это случилось двадцать минут назад. Единственное, что я могла бы сказать в своё оправдание — это, сказать ему, что я далеко не так ужасна, как его собственная жена, но я даже не уверена, что верю в это.

Я не доверяю себе достаточно, чтобы сказать, что никогда не буду делать это снова.

Я опускаю глаза на кровать и сглатываю, готовясь рассказать ему всё. Моё запястье снова начинает пульсировать. Когда я смотрю на него, то провожу пальцем по шраму на ладони.

— Я не почувствовала, что случилось с моим запястьем, когда это произошло, — говорю я. — Я проснулась однажды утром, когда мне было десять. Как только я открыла глаза, почувствовала сильную боль, пронзившую моё запястье до плеча, а потом в моей голове словно взорвался яркий свет. Я закричала, потому что мне было очень больно. Мама вбежала в мою спальню, и помню, как лежала на кровати, испытывая самую сильную боль в своей жизни, но в ту же секунду поняла, что моя дверь не заперта. Я знала, что заперла её накануне вечером.

Я поднимаю глаза от своей руки и снова смотрю на Джереми. — Я не могла вспомнить, что случилось, но всё моё одеяло, подушка, кровать, я сама были в крови, и грязь на моих ногах, как будто я была снаружи в течение ночи. Я даже не могла вспомнить, когда выходила из своей комнаты. У нас были камеры безопасности, которые следили за передней частью дома и несколькими комнатами внутри него. Прежде чем моя мать проверила их, она отвезла меня в больницу, потому что порез на моей руке нуждался в швах, а моё запястье нуждалось в рентгене. Когда мы вернулись домой позже в тот же день, она посмотрела записи с камер наблюдения нашего переднего двора. Мы сидели на диване и просматривали.

Я тянусь к тумбочке и хватаю свою воду, чтобы облегчить сухость в горле. Прежде чем я продолжаю, Джереми кладёт руку мне на колено, успокаивающе поглаживая большим пальцем. Я смотрю на него, когда заканчиваю рассказывать ему, что произошло.

— В три часа ночи на плёнке было видно, как я выхожу на крыльцо. Я взобралась на тонкие перила крыльца и остановилась. Это всё, что я сделала сначала. Я просто…стояла там. На час, Джереми. Мы смотрели весь час, ожидая, надеясь увидеть, если кадры были смонтированы, потому что никто не может оставаться в равновесии так долго. Это было неестественно, но я не двигалась. Я не сказала ни одного слова, а потом… я прыгнула. Должно быть, я повредила запястье при падении, но в кадре не показала никакой реакции. Я оттолкнулась от земли обеими руками и поднялась по ступенькам крыльца. Было видно, что кровь уже вытекала из моей руки и капала на крыльцо, но выражение моего лица было мёртвым. Я сразу же вернулась в свою комнату и заснула.

Мои глаза возвращаются к нему.

— У меня нет никаких воспоминаний об этом. Как я могу причинить себе такую боль и не осознавать этого? Как я могу стоять на перилах целый час, не раскачиваясь ни на йоту? Видео напугало меня больше, чем сама травма.

Он снова обнимает меня, и я так благодарна, что крепко прижимаюсь к нему. — После этого мама отправила меня на двухнедельную психиатрическую экспертизу, — говорю я ему в грудь. — Когда я вернулась домой, она прошла дальше по коридору, в свободную спальню, где поставила три замка на внутренней стороне двери своей спальни. Моя собственная мать боялась меня.

Джереми зарывается лицом в мои волосы и тяжело вздыхает.

— Мне жаль, что это случилось с тобой. Я крепко зажмуриваюсь.

— И мне жаль, что твоя мать не знала, как с этим справиться. Это должно было быть тяжело для тебя.

Всё в нём — именно то, что мне было нужно сегодня вечером. Его голос спокоен и заботлив, а руки защищают, и его присутствие успокаивает. Я не хочу, чтобы он отпускал меня. Я не хочу думать о том, чтобы проснуться в постели Верити. Я не хочу думать о том, насколько я не доверяю своему собственному разуму во сне, и даже, когда я бодрствую.

— Мы можем поговорить завтра, — говорит он, отпуская меня. — Я постараюсь придумать план, чтобы тебе было удобнее, а пока постарайся немного поспать, ладно?

Он успокаивающе сжимает мои руки и идёт к двери. Меня охватывает паника при мысли, что он оставит меня здесь одну, о том, чтобы снова заснуть.

— Что мне делать с оставшейся частью вечера? Просто запереть мою дверь?

Джереми смотрит на будильник. Сейчас без десяти пять. Он смотрит на часы, а потом возвращается ко мне. — Ложись, — говорит он, поднимая одеяло. Я забираюсь в кровать, и он забирается ко мне сзади.

Он обнимает меня одной рукой, прижимая мою голову к своему подбородку. — Уже почти пять, я больше не буду спать, но я останусь, пока ты не уснёшь.

Он не гладит меня по спине и никак не успокаивает. Во всяком случае, рука, которая держит меня, напряжена, как будто он не хочет, чтобы я неверно истолковала наше положение на этой кровати, но, даже с учётом того, как ему сейчас неудобно, я ценю, что он прилагает усилия, чтобы мне было удобно.

Я пытаюсь закрыть глаза и заснуть, но вижу только Верити. Всё, что я слышу, это звук её кровати наверху, двигающейся.

Это после шести, когда он предполагает, что я сплю. Его рука двигается, и его пальцы на мгновение оказываются в моих волосах. Это быстро, так же быстро, как поцелуй в волосы, но его действия задерживаются надолго после того, как он выходит из спальни и закрывает дверь.

XIV

ГЛАВА

Я так и не уснула, поэтому пью уже вторую чашку кофе, а сейчас только девять часов утра.

Стою у раковины, смотря в окно. Дождь начался около пяти часов утра, в то время, как я была в постели с Джереми, притворяясь спящей.

Машина Эйприл въезжает на грязную подъездную дорожку, а я всё ещё смотрю в окно, задавая себе один и тот же вопрос, а вдруг Джереми расскажет ей, что произошло этой ночью.

Я не видела его с раненного утра. Предполагаю, что он, как обычно, наверху, дожидается приезда Эйприл. Я не хочу находиться на кухне, когда она войдёт сюда, поэтому поворачиваюсь и иду в свой кабинет. Неожиданно натыкаюсь на Джереми, но он смягчает удар, делая шаг назад, хватая меня за плечи. Храни Господь его за то, что он уберёг мой драгоценный кофе, не разлив его.

Он выглядит уставшим, но я не могу судить его за это, потому что в этом моя вина.

— Доброе утро, — говорит он, как будто это не так.

— Доброе, — шепчу я, не знаю почему.

Он двигается так, что оказывается близко ко мне, наклоняясь вперёд, будто защищает кого-то от того, что он собирается сказать.

— Как бы ты себя чувствовала, если бы я запер дверь твоей спальни? Его вопрос смутил меня.

— Ты уже сделал это.

— На внешней стороне двери, — уточняет он.

— Оу.

— Я могу запереть их после того, как ты пойдёшь спать, и открою перед тем, как ты проснёшься. Если тебе нужно будет выйти — ты всегда можешь написать мне или позвонить, и я открою дверь за считанные секунды, но мне кажется, что ты будешь лучше спать, чувствуя то, что дверь заперта.

Я не уверена, что чувствую по этому поводу. Не знаю, почему это кажется более радикально, чем замки на внутренней и внешней стороне двери, которые будут использоваться для одной и той же цели: держать меня в моей комнате. Даже, если мысль об этом заставляет меня ощущать себя некомфортно, но будет хуже зная то, что я смогу снова выйти из комнаты.

— Мне нравится такая идея. Спасибо.

Эйприл заходит в дом и останавливается, проходя мимо кухни. Джереми всё ещё смотрит на меня, игнорируя её присутствие.

— Я чувствую, что тебе нужно взять перерыв на сегодня. Я перевожу взгляд с Эйприл на Джереми.

— Я предпочитаю заняться какими-то делами.

Он молча смотрит на меня перед тем, как кивнуть, понимая такую причину.

— Доброе утро, — говорит Эйприл, сбрасывая грязные туфли у двери.

— Доброе, Эйприл, — небрежно отвечает Джереми, словно ему нечего скрывать. Он проходит мимо неё к задней двери в то время, как она не двигается. Она пристально смотрит на меня, сдвинув очки на кончик носа.

— Доброе утро, Эйприл. — Я не выгляжу такой невинной, как Джереми. Я возвращаюсь в офис Верити и начинаю свой день несмотря на то, что не могу прийти в себя после того, что произошло ночью.

Я провожу свой день, сидя в интернете и читая сообщения. Кори отправил несколько интервью, чего я никогда не получала. Многие вопросы похожи тем, что все хотят знать почему Верити наняла меня, что планирую написать, как мой прошлый опыт поставил меня в положение написать для неё. Я копирую и отвечаю на все вопросы.

После обеда, я сосредотачиваюсь на разработке написания седьмой книги. Я отказалась искать часть этой книги у Верити, и решила начать всё с нуля. Это сложно, потому что я устала из-за прошлой ночи. Я не в себе, но пытаюсь не думать об этом.

После полудня, я чувствую запах тако. Это заставляет меня улыбнуться, зная о том, что он специально готовит их для меня. Я уверена, что он оставит мне одну тарелочку, как всегда. Просто я не в том положении, чтобы ужинать вместе с ними, когда Эйприл и Верити за столом.

Я провела следующие несколько минут, думая о Верити и почему так её боюсь. Я смотрю на коробку, в которой лежит её рукопись. Ещё одна глава, и я остановлюсь. Обещаю.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Прошло шесть месяцев с тех пор, как они родились, и я всё ещё хочу, чтобы их не существовало.

Но они есть, и Джереми любил их. Я так устала. Иногда я себя спрашивала, а стоит ли оно того. Иногда мне хотелось собрать чемоданы, уехать и никогда не возвращаться. Единственное, что меня останавливало — это он. Жизнь без Джереми — это не жизнь, в которой я хотела бы прожить. У меня было два варианта:

1) Жить с ним и с девочками, которых он больше любит, чем меня.

2) Жить без него.

В тот момент они были сделкой. Я ненавижу себя за то, что не использую противозачаточные средства, за то, что я думала, что смогу это сделать и всё будет хорошо. Всё было не в порядке. Во всяком случае, не со мной, как будто моя семья существовала в снежном шаре. Внутри всё было уютно и идеально, но я не была частью их; я была просто посторонним человеком, смотрящей внутрь.

Ночью на улице шёл снег, но в квартире было тепло, и всё же я проснулась из-за озноба. Я не могла перестать дрожать. Кошмар, который я видела, был настолько ярким, что я чувствовала его последствия в течение нескольких часов после того, как проснулась. Кошмарное похмелье.

Я мечтала о будущем, о девочках, о Джереми и обо мне. Им было лет по восемь- девять. Я не была уверена, потому что я не знала много о детях и о том, как они выглядят на каждом этапе. Я просто помню, как проснулась и почувствовала, что им было восемь или девять.

Во сне я проходила мимо их спальни. Я заглянула внутрь и не могла понять, что я вижу. Харпер лежала на Честин, накрыв голову подушкой. Я бросилась к кровати, испугавшись, что уже слишком поздно. Я оттолкнула Харпер от сестры и отодвинула подушку. Я посмотрела на неё и со вздохом закрыла рот рукой.

Там ничего не было. Лицо Честин спереди было гладким, как лысина на затылке, никакого шрама, ни глаз, ни рта. Нечего душить.

Я взглянула на Харпер, заметив её зловещее выражение лица.

— И что же ты сделала? А потом я проснулась.

Моя реакция была не на сон. Это было до такой степени похоже на предчувствие, и как сильно он меня потрошил.

Я обхватила руками колени, раскачиваясь взад-вперёд на кровати, гадая, что же это за чувство. Боль. Это была боль. И… душевная боль.

Я чувствовала боль в сердце во сне? Когда я думала, что Честин мертва. Мне хотелось упасть на колени и заплакать. Именно это я и чувствовала, когда думала о возможности смерти Джереми. Я бы потеряла все функции жизнеспособности.

Я сидела и плакала, чувство было настолько подавляющим. Неужели я, наконец-то, соединилась с ними? С Честин, по крайней мере? Разве это было чувство, когда ты мать? Любить что-то так сильно, что мысль о том, что это будет оторвано от тебя, причиняет физическую боль?

Это было самое сильное чувство, которое я когда-либо испытывала с тех пор, как девочки были зачаты. Даже, если я чувствовала это только к одной из них, это всё равно что-то значило.

Джереми перевернулся на кровати. Он открыл глаза и увидел, что я сижу, обняв колени.

— Ты в порядке?

Я не хотела, чтобы он спрашивал меня об этом, потому что Джереми хорошо разбирался в моих мыслях. Во всяком случае, в большинстве из них. Я не хотела, чтобы

он знал об этом. Как я могла признаться, что в конце концов полюбила одну из наших дочерей, не признавшись при этом, что никогда не любила ни одну из них?

Я должна была что-то сделать. Сделать так, чтобы он не задавал слишком много вопросов. Я знала по опыту, что Джереми не смог бы вытянуть из меня правду, если бы у меня был его член во рту.

Я поползла вниз по нему, и к тому времени, когда я оказалась над ним, мой рот был готов к работе, а он уже был твёрд. Я взяла от него столько, сколько могла взять.

Мне нравилось, когда он стонал. Он был тихим любовником, но иногда, когда я действительно застигала его врасплох, он не был таким тихим. В этот момент он был в эйфории, и задалась вопросом, прежде чем я появилась, сколько других женщин заставили его стонать? Сколько ещё пар губ было обёрнуто вокруг его члена? Я позволила ему выскользнуть из моего рта.

— Сколько женщин сосали твой член?

Он приподнялся на локтях и озадаченно посмотрел на меня.

— Ты серьёзно?

— Скорее любопытно.

Он рассмеялся, уронив голову на подушку.

— Даже не знаю. Я никогда не считал.

— Так много? — поддразнила я. Я взобралась на его тело и оседлала его. Мне нравилось, когда он дёргался подо мной и сжимал мои бёдра.

— Если это не немедленный ответ, значит, больше пяти.

— Определённо, больше пяти, — сказал он.

— Больше десяти?

— Возможно. Возможно. Да.

Странно, как это не заставило меня ревновать, но два ребёнка могли заставить меня кипеть. Может быть, это было потому, что девушки были в настоящее время в его жизни, но все его прошлые шлюхи были просто в прошлом.

— Больше двадцати?

Он поднял руки к моим грудям и обхватил их ладонями. Сжал их. У него было такое выражение лица, что я поняла, что меня сейчас трахнут. Жёстко.

— Наверное, это хорошая оценка, — прошептал он, притягивая меня к себе. Он приблизил свои губы к моим и просунул руку между нами, потирая меня.

— Сколько парней лизали твою киску?

— Двое. Я не такая шлюха, как ты.

Он рассмеялся мне в губы, а потом перевернул меня на спину.

— Но ты влюблена в ловеласа.

— Бывшего ловеласа, — уточнила я.

Я ошиблась насчёт взгляда, который был в его глазах. Он не трахнул меня в ту ночь. Он занимался со мной любовью. Целовал каждый дюйм моего тела. Заставил меня лежать неподвижно, пока он дразнил и мучил меня, когда всё, что я хотела сделать, это сосать его член. Каждый раз, когда я пыталась пошевелиться, взять верх, он останавливал меня.

Не знаю, почему я получала столько удовольствия, ублажая его, но мне это нравилось больше, чем быть удовлетворённой. Это, вероятно, определяется в языках любви или какой-то ерунде. Мой язык любви был актом служения. Любовный язык Джереми — это его член. Мы были идеальной парой.

Он был в нескольких шагах от кульминации, когда одна из девочек начала плакать. Он застонал, я закатила глаза, и мы оба потянулись к монитору, чтобы он посмотрел на них. Я — выключить его.

Я чувствовала, как он становится мягче внутри меня, поэтому я вытащила вилку из задней панели монитора. Мы всё ещё слышали крики, доносящиеся из коридора, но я

была уверена, что смогу заглушить их, если он продолжит с того места, где мы остановились.

— Пойду проверю, — сказал он, пытаясь скатиться с меня. Я потянула его обратно к кровати и забралась на него сверху.

— Я уйду, когда ты закончишь. Пусть поплачет несколько минут. Это хорошо для

них.

Он, казалось, не был доволен этим, но, как только мой рот вернулся на его член, он

принял это.

Я стала намного лучше глотать по сравнению с первой попыткой. Я чувствовала, что он готов кончить, поэтому притворилась, что меня тошнит. Не знаю почему, но это всегда выводило его из себя, думая, что я давлюсь его членом. Мужчины. Он застонал, и я загнала его ещё глубже в своё горло с очередным булькающим звуком, а затем всё закончилось. Я сглотнула, вытерла рот и встала.

— Ложись спать. Я могу с этим справиться.

Я действительно хотел разобраться с этим на этот раз. Это был первый раз, когда я почувствовала что-то, кроме раздражения, при мысли о необходимости кормить их, но мне хотелось покормить Честин, обнимая её, прижимаясь к ней, любить её. Я была взволнована, когда подошла к их спальне.

Но это волнение сменилось раздражением, как только я увидела, что плачет Харпер.

Какое разочарование.

Их колыбели стояли голова к голове, и я удивилась, что Честин спит, несмотря на крики Харпер. Я прошла мимо Харпер и посмотрела на Честин.

Мне было больно, как сильно я переживала за неё в тот момент. Мне было больно, как сильно я хотела, чтобы Харпер заткнулась.

Я вытащила Честин из кроватки и отнесла её в кресло-качалку. Когда я села на руках с ней, она зашевелилась в моих объятиях. Я подумала о своём сне и о том, как мне страшно было видеть, как Харпер пытается причинить ей боль. Я думала, что заплачу от одной только мысли, что когда-нибудь потеряю её. При мысли о том, что всё это однажды может сбыться.

Может быть, то, что я чувствовала, было маминой интуицией. Может быть, в глубине души я знала, что с Честин случится что-то ужасное, и именно поэтому мне была дана такая огромная и внезапная любовь к ней. Что, если это был способ вселенной сказать мне, чтобы я любила эту девочку так сильно, как только смогу, потому что её не будет так долго со мной, как с Харпер?

Может быть, именно поэтому я ещё ничего не чувствовала к Харпер, потому что Честин был тем, чья жизнь должна была оборваться. Она умрёт, и тогда останется только Харпер.

Я знала, что где-то внутри себя, должно быть, я хоронила свою любовь к Харпер.

Приберегаю её на время, проведённое с Честин.

Я зажмурилась, чувствуя головную боль от криков Харпер. Заткнись! Плачет, плачет, плачет! Я пытаюсь сблизиться со своим ребёнком!

Я пыталась не обращать на это внимания ещё несколько минут, но боялась, что придёт Джереми. В конце концов я уложила Честин обратно в постель, удивившись, что она всё ещё спит. Она действительно хороший ребёнок. Я подошла к кроватке Харпер и посмотрела на неё сверху вниз, переполняясь гневом. Мне почему-то казалось, что она виновата в том, что мне приснился этот сон.

Может быть, я неправильно истолковала свой сон. Может, это и не было предчувствием. Возможно, это было предупреждение, если я не сделаю что-нибудь с Харпер до того, как будет слишком поздно, Честин умрёт.

У меня вдруг возникло непреодолимое желание исправить то, что, как я знала, должно было произойти. Никогда в жизни мне не снился такой яркий сон. Я чувствовала,

что, если не сделаю что-нибудь в этот момент, то это сбудется в любой день. Впервые я не могла вынести мысли о потере Честин. Это было почти так же больно, как мысль о потере Джереми.

Я ничего не знала о том, как покончить с жизнью, не говоря уже о жизни младенца. В тот единственный раз, когда я попыталась, это не привело ни к чему большему, чем царапина, но я слышала о Сидах. Джереми заставил меня прочитать об этом. Это не редкость, но я не знала достаточно об этом, чтобы понимать, смогут ли они отличить удушье от Сидов.

Хотя я слышала, что люди задыхаются во сне от собственной рвоты. Это, вероятно, было бы труднее объявить преднамеренным актом.

Я коснулась пальцем губ Харпер. Её голова быстро двигалась взад и вперёд, думая, что это бутылка. Она вцепилась в меня и начала сосать кончик моего пальца, но это её не удовлетворило. Она отпустила мой палец и снова начала кричать, брыкаться. Я засунула палец ещё глубже ей в рот.

Она всё ещё плакала, поэтому я продолжила это делать. Она задыхалась, но почему- то продолжала плакать. Может быть, одного пальца было недостаточно.

Я засунула два пальца ей в рот и горло, пока мои костяшки не прижались к её дёснам, и она больше не плакала. Я наблюдала за ней с минуту, и вскоре её руки начали напрягаться между каждым сильным рывком её маленького тела. Её ноги сомкнулись.

Вот, что она сделала бы со своей сестрой, если бы я не сделала это с ней первой. Я спасаю Честин жизнь.

— Она в порядке? — спросил Джереми.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Я вытащила пальцы изо рта Харпер и взяла её на руки, прижимая её лицо к своей груди, чтобы Джереми не слышал, как она хватала ртом воздух.

— Не знаю, — сказала я, поворачиваясь к нему. Он зашёл в комнату. Мой голос был безумным. — Я не могу успокоить её. Я всё перепробовала. — Я гладила её по затылку, пытаясь показать ему, как я обеспокоена.

Тогда-то она и блеванула на меня. Как только её вырвало, она закричала. Вопила. Её голос звучал хрипло, и она задыхалась между криками. Это был крик, какого никто из нас никогда раньше не слышал. Джереми быстро схватил её и оттащил от меня, чтобы попытаться успокоить.

Его даже не волновало, что её стошнило на меня. Он даже не взглянул на меня. Он был полон беспокойства, его брови сошлись на переносице, лоб наморщился, когда он осмотрел её, но из всего того беспокойства, которое он испытывал, ни одно не касалось меня. Оно было направлено только в сторону Харпер.

Я задержала дыхание и пошла прямо в ванную, боясь вдохнуть этот запах. Это было единственное, что я ненавидела больше всего в том, чтобы быть матерью. Вся эта чертова рвота.

Пока я была в ванной, Джереми приготовил Харпер бутылку. К тому времени, как я вышла из душа, она уже снова заснула. Он лежал в нашей кровати, снова подключая видеомонитор.

Я замерла, забираясь в постель. Я уставилась на видеомонитор, с которого открывался прекрасный вид прямо на колыбели Харпер и Честин.

Как я могла забыть про этот чёртов монитор?

Если бы он увидел, что я делаю с Харпер, он бы покончил со мной.

Как я могла быть такой беспечной?

В ту ночь я спала очень мало, думая о том, чтобы сделал со мной Джереми, если бы он поймал меня, когда я пыталась спасти Честин от её сестры.

XV ГЛАВА

О, Боже, мой. Я согнулась пополам в кресле, схватившись за живот.

— Пожалуйста… пожалуйста… — говорю я вслух. Хотя я не знаю, почему и кому я это говорю.

Мне нужно выбраться из этого дома. Я чувствую, что не могу дышать. Я должна выйти подышать и попытаться очистить свою голову от всего, что я только что прочитала. Каждый раз, когда я читаю её рукопись, мой желудок сводит судорогой от времени, которое я провожу, сжимая её. Я просмотрела ещё несколько глав, кроме пятой, но ни одна из них не была столь ужасающей, как глава, в которой подробно рассказывалось, как

она пыталась задушить свою маленькую дочь.

В последующих главах Верити сосредоточилась на Джереми и Честин, вообще редко упоминая Харпер, что с каждым абзацем становилось всё тревожнее. Она рассказала о том дне, когда Честин исполнился год, и о том, как она впервые провела ночь в доме матери Джереми в возрасте двух лет. Всё, что первоначально было «близнецами» в её рукописи, в конце концов сократилось до "Честин". Если бы я не знала тебя лучше, то подумала бы, что с Харпер что-то случилось задолго до этого.

Только, когда девочкам исполнилось три года, она снова написала о них обоих, но, как только я начинаю главу, раздаётся резкий стук в дверь кабинета.

Я открываю ящик стола и быстро засовываю туда рукопись.

— Входите.

Когда Джереми открывает дверь, я держу одну руку на мышке, а другую небрежно кладу на колени.

— Я приготовил тако.

Я улыбаюсь ему.

— Уже пора есть? Он смеётся.

— Уже больше десяти. Три часа назад нужно было ужинать.

Я смотрю на часы на компьютере. Как же я потеряла счёт времени? Я думаю, что это происходит, когда вы читаете о психотической женщине, злоупотребляющей своими детьми.

— Я думала, что уже восемь.

— Ты здесь уже двенадцать часов, — говорит он. — Сделай перерыв. Сегодня метеоритный дождь, тебе нужно поесть, и я приготовил тебе маргариту*.

Маргарита и тако. Это не займёт много времени.

***

Я ела на заднем крыльце, пока мы сидели в креслах-качалках и смотрели на метеоритный дождь. Сначала их было не очень много, но теперь мы видим их каждую минуту, по крайней мере.

В какой-то момент я перешла с крыльца во двор. Я лежу на спине в траве и смотрю вверх в небо. Джереми наконец сдаётся и ложится рядом со мной.

— Я забыла, как выглядит небо, — тихо говорю я. — Я уже так долго живу на Манхэттене.

— Поэтому я и уехал из Нью-Йорка, — говорит Джереми. Он указывает налево, на хвостовую часть метеорита. Мы наблюдаем за ним, пока он не исчез.

— Когда вы с Верити купили этот дом?

— Когда девочкам было по три года. К тому времени вышли первые две книги Верити, и дела шли у нас очень хорошо, так что мы сделали решительный шаг.

— Почему в Вермонте? У кого-нибудь из вас здесь есть семья?

— Нет. Мой отец умер, когда я был подростком. Моя мать умерла три года назад, но я вырос в штате Нью-Йорк, на ферме альпака, если ты можешь в это поверить.

Я смеюсь, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него.

— Серьёзно? Альпаки? Он кивает.

— А как именно зарабатывают деньги, выращивая альпак? Джереми смеётся над этим вопросом.

— На самом деле это не правда. Именно поэтому я получил степень в области бизнеса и занялся недвижимостью. У меня не было никакого интереса брать на себя, обременённую долгами, ферму.

— Как ты думаешь, ты скоро вернёшься на работу? Мой вопрос заставляет Джереми задуматься.

— Я бы с удовольствием, но я жду подходящего времени, так, что это не будет сложностью для Крю, но кажется, что у меня никогда не будет времени на это.

Если бы мы были друзьями, я бы сделала что-нибудь, чтобы утешить его. Может, схватить его за руку и подержать, но слишком многое во мне хочет быть больше, чем его другом, а это значит, что мы вообще не можем быть друзьями. Если притяжение присутствует между двумя людьми, эти два человека могут быть только одной из двух вещей. Вовлечён или не вовлечён. Между ними нет никакого промежутка.

А поскольку он женат… я держу руку на груди и вообще не прикасаюсь к нему.

— А как насчёт родителей Верити? — спрашиваю я, нуждаясь в продолжении разговора, чтобы он не слышал, как он делает каждый мой вдох слышнее.

Он поднимает руки от груди в жесте "Я не знаю".

— Я их почти не знаю. Они почти не были рядом, пока не вычеркнули Верити из своей жизни.

— Они еёбросили? Почему?

— Это трудно объяснить, — говорит он. — Они странные. Виктор и Марджори, безумно религиозные до мозга костей. Когда они узнали, что Верити пишет триллеры и саспенс-романы, они повели себя так, словно она внезапно отказалась от своей религии, чтобы присоединиться к сатанинскому культу. Они сказали ей, что, если она не остановится, они никогда больше не заговорят с ней.

Это невероятно. Такие жестокие. На секунду я сочувствую Верити, задаваясь вопросом, не унаследовано ли у неё отсутствие материнского инстинкта, но моё сочувствие испаряется, когда я вспоминаю, что она сделала с Харпер в своей кроватке.

— Как долго длилось их отчуждение?

— Давай посмотрим, — говорит Джереми. — Она написала свою первую книгу тринадцать лет назад. Итак… тринадцать лет.

— Они всё ещё не поговорили с ней? Они вообще знают о том, что случилось? Джереми кивает.

— Я позвонил им после смерти Честин. Оставил им голосовое сообщение. Они так и не перезвонили. Потом, когда Верити потерпела крушение, к телефону подошёл её отец. Когда я рассказал ему, что случилось с девочками и Верити, он замолчал. Потом сказал:

«Бог наказывает нечестивых, Джереми». Я повесил трубку. С тех пор о них ничего не слышно.

Я прижимаю руку к сердцу и недоверчиво смотрю на небо.

— Поразительно.

— Да, — шепчет он.

Некоторое время мы молчим. Мы видим два метеорита, один на юге и один на востоке. Джереми показывает на них оба раза, но ничего не говорит. Когда в разговоре и метеоритах наступает пауза, Джереми приподнимается на локте и смотрит на меня сверху вниз.

— Как ты думаешь, может, мне снова начать лечить Крю?

Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на него. Мы всего в футе друг от друга, когда он лежит вот так. Может быть, полтора фута. Он так близко, что я чувствую исходящий от него жар.

— Это было бы замечательно. Похоже, он ценит мою честность.

— Хорошо, — говорит он, но не опускается обратно на траву. Он продолжает смотреть на меня, как будто хочет спросить что-то ещё. — Ты ходила на терапию?

— Да. Это было лучшее, что когда-либо случалось со мной. — Я снова смотрю на небо, не желая видеть выражение его лица после моей следующей фразы. — После просмотра видеозаписи себя на этих перилах, я волновалась, что в глубине души это означало, что я хотела умереть. Неделями я пыталась бороться со сном. Я боялась, что умышленно причиню себе боль, но мой терапевт помог мне понять, что лунатизм не связан с намерением и, после нескольких лет, когда мне это говорили, я наконец поверила в это.

— Твоя мать ходила с тобой на терапию? Я смеюсь.

— Нет. Она даже не хотела говорить со мной о моей собственной терапии. Что-то случилось той ночью, когда я сломала запястье, и это изменило её. Во всяком случае, наши отношения. После этого мы всегда чувствовали себя разъединёнными. На самом деле моя мать очень напоминает мне… — я замолкаю, потому что понимаю, что собиралась сказать: «Верити».

— Напоминает тебе о ком?

— Главную героиню из книг Верити.

— Разве это плохо? — спрашивает он. Я смеюсь.

— Ты действительно не читал ни одну из них?

Он снова ложится на траву, разрывая зрительный контакт со мной.

— Только первую.

— Почему ты остановился?

— Мне было трудно понять, что всё это пришло из её воображения.

Я хочу сказать ему, что он прав, беспокоясь, потому что мысли его жены жутко похожи на мысли её персонажа, но я не хочу, чтобы у него сложилось такое впечатление о ней в данный момент. После всего, через что он прошёл, он заслуживает того, чтобы, по крайней мере, сохранить позитивную память о своём браке.

— Она так сердилась на меня за то, что я не читал её рукописи. Она нуждалась в моём одобрении, хотя получала его отовсюду. Её читатели, её редактор, еёкритики. По какой-то причине моё мнение было единственной проверкой, которую она хотела.

Потому что она была одержима тобой.

— А где ты получаешь подтверждение от своих книг? — спрашивает он. Я снова поворачиваю к нему голову.

— На самом деле, нигде. Мои книги не пользуются популярностью. Когда я получаю положительный отзыв или получаю электронное письмо от поклонника, я никогда не чувствую, что они говорят со мной. Наверное, потому что я такой затворник и никогда не подписываю ничего. Я не выставляю свой образ там, хотя есть читатели, которые любят то, что я делаю, и это имеет значение для кого-то. — Я вздыхаю. — Чтобы чувствовать себя хорошо, я думаю. Чтобы кто-то посмотрел мне в глаза и сказал: «Твоё письмо важно для меня, Лоуэн».

Как только я заканчиваю фразу, по небу проносится Метеор. Мы оба следуем за ним и смотрим, как он скользит по воде, отражаясь в озере. Я смотрю на озеро, обрамляя голову Джереми.

— Когда ты приступишь к работе на новом причале? — спрашиваю я его. Сегодня он, наконец, полностью разобрал старый.

— Я не строю новый док, — говорит он, как ни в чём не бывало. — Мне просто надоело смотреть на него.

Я бы заставила его рассказать об этом подробнее, но он, похоже, не хочет.

Он наблюдает за мной. Несмотря на то, что мы с Джереми часто смотрели друг другу в глаза сегодня вечером, сейчас всё по-другому. Взгляд более тяжёлый. Я замечаю, как его глаза скользят по моим губам. Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Если бы он попытался, я бы его не остановила. Я даже не уверена, что буду чувствовать себя виноватой.

Он тяжело вздыхает и кладёт голову в траву, пока снова не смотрит на звёзды.

— О чём ты думаешь? — шепчу я.

— Я думаю, уже поздно, и мне, наверное, стоит запереть тебя в твоей комнате.

Я смеюсь над его выбором слов или, может быть, я смеюсь, потому что выпила две Маргариты. Какова бы нибыла причина, мой смех заставляет его смеяться. И то, что почти стало моментом, о котором он, вероятно, в конечном итоге пожалеет, превращается в момент, полный облегчения.

Я иду в офис, взять ноутбук, чтобы я могла работать в спальне после того, как он заснёт. Когда он выключает свет на кухне, я открываю ящик стола и хватаю небольшую горсть рукописи, чтобы взять её с собой в комнату. Я засовываю страницы между ноутбуком.

На внешней стороне двери спальни есть новый замок, который я не видела. Я не хочу исследовать его или выяснять, можно ли его каким-то образом открыть изнутри, потому что я уверена, что моё подсознание запомнило бы это, и я прошла бы мимо него.

Джереми стоит позади меня, когда я вхожу в комнату и кладу свои вещи на кровать.

— У тебя есть всё, что нужно? — спрашивает он с порога.

— Да. — Я возвращаюсь к двери, чтобы запереть её изнутри после того, как закрою.

— Тогда ладно. Спокойной ночи.

— Хорошо, — повторяю я с улыбкой. — Спокойной ночи.

Я иду, чтобы закрыть дверь, но он поднимает руку, останавливая меня от того, чтобы закрыть её полностью. Я снова открываю дверь, и за долю секунды с тех пор, как я почти закрыла её, выражение его лица изменилось.

— Тихо, — говорит он тихим голосом. Он прислоняется головой к дверному косяку и смотрит на меня сверху вниз. — Я солгал тебе.

Я стараюсь не выглядеть слишком обеспокоенной, но это не так. Его слова проносятся сквозь меня, и я вспоминаю наш сегодняшний разговор, разговоры, которые были до него.

— Ты солгал о чём?

— Верити никогда не читала твою книгу.

Я хочу сделать шаг назад, чтобы скрыть своё разочарование в темноте, но я остаюсь на месте, сжимая дверную ручку левой рукой.

— Почему ты так говоришь, если это неправда?

Он на мгновение закрывает глаза, вдыхая воздух. Когда он открывает их, он встаёт прямо на выдохе. Джереми поднимает руки и хватается за дверной косяк.

— Я, тот, кто читал твою книгу, и это было хорошо, феноменально. Вот почему я предложил твоё имя её редактору. — Он немного опускает голову, твёрдо глядя мне в глаза.

— Твоё письмо очень важно для меня, Лоуэн.

Он опускает руки, хватается за дверную ручку и закрывает дверь. Я слышу, как Джереми запирает замок, прежде чем его шаги исчезают наверху.

Я прислоняюсь к двери, прижавшись лбом к дереву.

И я улыбаюсь, потому что впервые в моей карьере кто-то, за пределами моего агента, дал мне положительный комментарий.

Я уютно устроилась в постели с книгой, которую принесла с собой. Джереми заставил меня чувствовать себя так хорошо сейчас, что я даже не возражаю, чтобы его жена немного побеспокоила меня, прежде чем я засну.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Курица и пельмени.

Это был пятый раз, когда я готовила после двух недель жизни в нашем новом доме. Это единственная еда, которую Джереми когда-либо швырял в стену столовой.

Я уже несколько дней знала, что он расстроен из-за меня. Я просто не знала почему. Мы всё ещё занимались сексом почти каждый день, но, даже секс казался другим. Как будто он был без эмоций. Джереми занимался со мной любовью, потому что это было нашей рутиной, а не потому, что он жаждал меня.

Вот почему я решила приготовить эти чёртовы пельмени в первый раз. Я пыталась быть милой, готовя одно из его любимых блюд. Ему было трудно приспособиться к новой работе. Что ещё хуже, он был недоволен тем, что я отдала девочек в детский сад, не посоветовавшись с ним.

Вернувшись в Нью-Йорк, мы наняли няню, как только мои книги начали продаваться. Она появлялась каждое утро, когда Джереми уходил на работу, чтобы я могла уединиться в своём кабинете и писать каждый день. Потом она уходила, когда Джереми приходил домой, а я выходила из своего кабинета, и мы вместе готовили ужин.

Это была отличная жизнь, я признаю. Мне никогда не приходилось заботиться о них, когда Джереми не было рядом, потому что у нас была няня, но здесь, в глуши, трудно найти няню. Первые два дня я пыталась сама найти её, но это было слишком утомительно, и я ничего не писала. Итак, однажды утром на прошлой неделе я была так сыта по горло, что отвезла их в город и записала в первый попавшийся детский сад.

Я знала, что Джереми это не нравится, но он понимал, что мы должны что-то сделать, если хотим продолжать работать. Я была более успешна, чем он, так что, если кто-то и собирался остаться дома и ухаживать за ними в течение дня, то уж точно не я.

Но его беспокоило не то, что девочки были в детском саду. Ему, похоже, нравилось, как они общаются с другими детьми, потому что он не мог заткнуться, но за несколько месяцев до этого мы обнаружили, что у Честин сильная аллергия на арахис, поэтому Джереми был осторожен. Он не хотел, чтобы кто-то заботился о ней, кроме нас. Он боялся, что в детском саду будут небрежно к ней относиться, хотя Честин была именно тем ребёнком, которого я любила. Я не была дурой. Я убедилась в том, что они знают всё о её аллергии.

Что бы ни раздражало его во мне, я была уверена, что тарелка пельменей и хороший секс помогут ему забыть об этом.

Я намеренно начала ужин поздно вечером, чтобы девочки были в постели, когда мы ели. Их было всего двое, так что, к счастью, их уложили в семь. Было почти восемь, когда я накрыла на стол и позвала Джереми, чтобы тот пришёл и поел.

Я старалась сделать это как можно романтичнее, но трудно приготовить цыплёнка и пельмени. Я зажгла свечи на столе и настроила свой плейлист через беспроводные динамики. На мне была одежда, но под ней нижнее бельё. То, что я делала не так часто.

Пока мы ели, я пыталась завязать с ним беседу.

— Я думаю, что Честин теперь полностью приучена к горшку, — сказала я ему. — Воспитатели помогли ей в детском саду.

— Это хорошо, — сказал Джереми, листая телефон одной рукой и поедая другой.

Я подождала немного, надеясь, что то, что было на его телефоне, отойдёт на задний план. Когда этого не произошло, я поудобнее устроилась в кресле и снова попыталась привлечь его внимание. Я знала, что разговор о девочках был его любимой темой.

— Когда я забирала их сегодня, воспитатель сказала, что на этой неделе она выучила семь цветов.

— Кто? — сказал он, наконец-то встретившись со мной взглядом.

— Честин.

Он уставился на меня, бросил телефон на стол и откусил ещё кусочек.

В чём, чёрт возьми, его проблема?

Я видела гнев, который он пытался подавить, и это заставляло меня нервничать. Джереми никогда не расстраивался, а когда расстраивался, я почти всегда знала, почему он расстроен, но сейчас всё было по-другому.

Я больше не могла этого выносить. Я откинулась на спинку стула и бросила салфетку на стол.

— Почему ты злишься на меня?

— Я не сержусь. — Он сказал это слишком быстро. Я рассмеялась.

— Ты жалок.

Он прищурился и наклонил голову.

— Что??

Я наклонилась вперёд.

— Просто скажи мне, Джереми. Хватит этого дерьмового молчания. Будь мужчиной и скажи мне, в чём твоя проблема.

Его кулаки сжались и разжались. Затем он встал и кинул тарелку через стол и, она разбилась об стену столовой. Я никогда не видела, чтобы он выходил из себя. Я застыла с широко раскрытыми глазами, когда он вышел из кухни.

Я слышала, как он хлопнул дверью нашей спальни. Я посмотрела на беспорядок и поняла, что мне придётся убрать его после того, как мы помиримся, чтобы он знал, как сильно я его ценю. Даже, если он был главным грёбаным придурком.

Я задвинула стул и пошла в спальню. Он расхаживал взад-вперёд. Когда я закрыла за собой дверь, он поднял голову и остановился. Он так старался в этот момент привести свои слова в порядок — всё, что ему нужно было сказать мне. Как бы я ни злилась на него за то, что он бросил еду, которую я так усердно готовила для него, мне было неприятно, что Джереми расстроился.

— Это происходит постоянно, Верити, — сказал он. — Ты постоянно говоришь о ней. Ты никогда не говоришь о Харпер. Ты никогда не рассказываешь мне, чему Харпер научилась в садике или, как у Харпер идут дела с приучением к горшку или, все те милые вещи, которые говорила Харпер. Это Честин, всё время, каждый день.

Дерьмо. Даже несмотря на то, как я стараюсь это скрыть, он всё равно это видит.

— Это неправда, — сказала я.

— Это правда, и я пытался держать рот на замке, но они становятся старше. Харпер заметит, что ты относишься к ней по-другому. Это несправедливо по отношению к ней.

Я не знала, как выбраться из этого затруднительного положения. Я могла бы защищаться, обвинить его в чём-то, что мне не нравится, но я знала, что он прав, поэтому мне нужно было найти способ заставить его думать, что он не прав. К счастью, Джереми отвернулся от меня, и это дало мне время подумать. Я посмотрела вверх, как будто я обращалась к Богу за советом. Глупо, девочка. Бог не поможет тебе выбраться из этого.

Я осторожно шагнула вперёд.

— Не то, чтобы мне больше нравилась Честин. Она просто… умнее Харпер. Он оборачивается, злясь ещё больше, чем до того, как я открыла рот.

— Честин не умнее Харпер. Они совсем другие, но Харпер очень умная.

— Я знаю, — сказала я, делая ещё один шаг к нему. Я старалась говорить тихо. — Любимый, я не это имела в виду. Я хотела сказать, что легче для меня, это то, что Честин делает всё, что любит. Она оживлена, как и я. Харпер нет. Я не делаю из этого шоу. Она похожа на тебя в этом смысле.

Его взгляд был непоколебим, но я была почти уверена, что он купился на это, поэтому я продолжила.

— Я не давлю на Харпер, когда она в таком настроении, так что да, я больше говорю о Честин. Иногда я больше сосредотачиваюсь на ней, но только потому, что я понимаю,

что это два разных ребёнка, с двумя разными наборами потребностей. Я должна быть двумя разными матерями для каждой из них.

Я хорошо умела говорить всякую чушь. Вот почему я стала писателем.

Гнев Джереми медленно таял. Его челюсть не была так напряжена, когда он провёл рукой по волосам, принимая во внимание то, что я только что сказала.

— Я беспокоюсь о Харпер, — сказал он. — Больше, чем следовало бы. Я не думаю, что относиться к ним по-разному — это правильная вещь, чтобы идти вперёд. Харпер может заметить разницу.

Месяц назад один из работников детского сада выразил мне беспокойство по поводу Харпер. Только в тот момент, когда Джереми выразил свою заботу о ней, я вспомнила, что она говорила мне об этом. Она сказала, что думает, что мы должны проверить её на синдром Аспергера. Я совсем забыла об этом, до этого момента во время моей борьбы с Джереми. И слава богу, я вспомнила, потому что это был идеальный способ поддержать мою защиту.

— Я не собиралась говорить об этом, потому что не хотела, чтобы ты волновался, — сказала я ему. — Но одна из их воспитательниц сказала мне, что мы должны проверить Харпер на Аспергер.

В этот момент беспокойство Джереми возросло в десять раз. Я постаралась, как можно быстрее подавить это беспокойство.

— Я уже вызвала врача. — По крайней мере, я позвоню завтра. — Они перезвонят, когда появится свободное место.

Джереми вытащил свой телефон, отвлекшись на потенциальный диагноз.

— Они думают, что Харпер страдает аутизмом? Я забрала у него телефон.

— Не надо, ты будешь волноваться до самой встречи. Давай сначала поговорим со специалистом, потому что интернет — это не то место, где мы должны искать ответы для нашей дочери.

Он кивнул и притянул меня к себе, чтобы обнять.

— Прости, — прошептал он, уткнувшись мне в голову. — Это была дерьмовая неделя.

Сегодня на работе я потерял крупного клиента.

— Тебе не нужно работать, Джереми. Я зарабатываю достаточно денег, чтобы ты проводил больше времени дома с девочками, если тебе так будет легче.

— Я сойду с ума, если не буду работать.

— Может, и так, но это будет очень дорого — отдать троих детей в детский сад.

— Мы можем позволить себе… — он сделал паузу, отступая назад. — Ты сказала…

три?

Я молча кивнула. Я, конечно, врала, но мне хотелось, чтобы настроение этой ночи

испарилось. Я хотела, чтобы он был счастлив. И он был так счастлив, когда я сказала ему, что снова беременна.

— Ты уверена? Я думал, ты не хочешь больше.

— Пару недель назад я была небрежна с таблетками. Ещё рано. Очень рано. Я узнала об этом сегодня утром. — Я улыбнулась. Потом я улыбнулась ещё шире.

— И ты этому рада?

— Ну конечно же. А ты?

Он немного посмеялся, потом поцеловал меня, и всё вернулось на круги своя. Слава

Богу.

Я сжала его рубашку в кулаке и ответила на поцелуй всем своим существом, желая,

чтобы он забыл о нашей ссоре. По моему поцелую он понял, что я хочу большего, чем просто поцелуй. Он снял мою рубашку, потом свою. Он поцеловал меня, пятясь к кровати. Когда он снял с меня брюки, то увидел лифчик и трусики, которые я надела для него.

— Ты носишь нижнее бельё? — спросил он. Джереми опустил голову мне на шею. — И ты приготовила моё любимое блюдо, — сказал он разочарованно. Я не понимала, почему

его голос звучал разочарованно, пока он не отстранился, убрал волосы с моего лица и сказал:

— Ты пыталась сделать сегодняшний вечер особенным, а я всё испортил.

Чего он не понимает, так это того, что он никогда не сможет испортить мне ночь, когда она закончится его любовью ко мне. Сосредоточившись на мне.

Я покачала головой.

— Ты ничего не испортил.

— Я так и сделал. Я бросил свою еду и кричал на тебя. — Он приблизил свои губы к моим. — Я всё тебе компенсирую.

И он это сделал. Он трахал меня медленно, целуя всё время, по очереди посасывая каждый сосок. Если бы я кормила грудью, он бы так же наслаждался ей?

Я сомневалась в этом. Даже после близнецов, моё тело было почти идеальным. Если не считать шрама на животе, самые важные части меня всё ещё были в порядке. Всё ещё довольно твёрдо. А Джереми между моих ног всё ещё был крепким и тугим.

Когда он подвёл меня к самому краю, он вышел из меня.

— Я хочу попробовать тебя на вкус, — сказал он, двигаясь вниз по моему телу, пока его язык не раздвинул меня.

— Конечно, ты хочешь попробовать меня на вкус. — сказала я. Пожалуйста.

Он оставался между моих ног, пока я не кончила. Дважды. Когда он начал ползти вверх по моему телу, он остановился у моего живота и поцеловал меня там. Потом он снова был внутри меня, его губы на моих. — Я люблю тебя, — прошептал он между поцелуями. — Спасибо тебе.

Он благодарил меня за то, что я беременна.

Он занимался со мной любовью с такой заботой, с таким состраданием. Почти стоило притвориться беременной, чтобы он снова полюбил меня. Чтобы вернуть нашу связь.

Если и было что-то хорошее, что девочки внесли в нашу жизнь, так это то, что Джереми, казалось, любил меня больше всего, когда я была беременна. Теперь, когда он думал, что я собираюсь подарить ему третьего ребёнка, я уже чувствовала, как его любовь снова умножается.

Была небольшая часть меня, которая была обеспокоена неправдивой беременностью, но я знала, что у меня есть варианты, если я не забеременею на этой неделе. Выкидыши так же легко подделать, как и беременность.

XVI

ГЛАВА

Шла неделя за неделей в автобиографии Верити, и, читая её, я страдала от скуки из- за этой монотонности. Глава за главой повторялось детальное описание секса с Джереми, и мало что было написано о детях. Несколько предложений она написала о рождении Крю, но потом она снова писала о том, какой был секс с Джереми после рождения ребёнка.

Дошло до того, что я стала ревновать. У меня нет особого желания читать о том, как Джереми хорош в постели. Сегодня утром я быстро взглянула на одну главу, и, в конце концов, решила всё-таки приступить к работе. Закончила писать план по первой книге и показала его Кэри для того, чтобы он проверил. Он сказал, что отправит редактору

«Пантем», потому что он ещё не читал ни одну книгу Верити и не знает, достаточно ли этого. Пока я не узнаю от них ответ, я действительно не хочу начинать кидать наброски по второй книге. Если редактор захочет изменить что-либо, это будет напрасная работа с моей стороны.

Я здесь практически две недели. Кэри говорит, что они посмотрели на план, и на днях я должна получить аванс. Как только я получу известие от «Пантем», мне, вероятнее всего, придётся работать дальше. Я сделала всё, что могла в кабинете Верити. Я бы уже ушла куда-то дополучение моего аванса, а так мне идти некуда.

Сегодня я зашла в тупик из-за того, что работа исчерпала мои силы на протяжении этих двух недель. И я могла бы прочитать больше о Верити в её автобиографии, но я сейчас не в настроении читать, как она делает минет своему мужу.

Я скучаю по телевизору. Я не ступала в их гостиную с того момента, как приехала сюда две недели назад. Выхожу из кабинета Верити, и готовлю себе большой стакан попкорна, затем сажусь на диван в гостиной и включаю телевизор. Я заслуживаю немного побыть ленивой, потому что завтра мой день рождения, но я не планирую говорить об этом Джереми.

То и дело поглядываю на лестницу, потому что со стороны гостиной открывается отличный вид, но Джереми нигде нет. Я почти не видела его последние пару дней, и мы оба знаем, как мы были близки к поцелую в ту ночь, и как неуместно это было бы, поэтому мы избегаем друг друга.

Я переключаю канал на HGTV* и устраиваюсь на диване. Я уже минут пятнадцать смотрю, как ремонтируют дом, и вдруг вижу Джереми, спускающегося по лестнице. Он останавливается на полушаге, увидев меня в гостиной. Затем он спускается, подходит ко мне, садясь на диван. Джереми сидит достаточно близко, чтобы протянуть руку и взять несколько штук попкорна, но достаточно далеко, чтобы нам не угрожало прикоснуться кдруг другу.

— Ну и что? Нашла что-то интересное? — говорит он, положив ноги на кофейный столик.

— Конечно! Разве не видно? — смеюсь я.

На этот раз он хватает больше попкорна, держа их в руке.

— Верити смотрела телевизор, когда вела блог писательницы. Она говорила, что это иногда рождало новые идеи в её голове.

Я не хочу говорить о Верити, поэтому быстро меняю тему.

— Сегодня, я закончила делать наброски. Если они будут одобрены завтра, то, вероятно, уеду через пару дней.

Джереми перестал жевать и взглянул на меня.

— Да?

Кажется, он не выглядит счастливым из-за моего отъезда отсюда.

— Да. Спасибо, что разрешил мне остаться дольше, чем требовалось. Он не отводит взгляд.

— Дольше, чем требовалось? — Он снова начинает жевать и смотреть телевизор. — Не думаю, что прошло достаточно много времени.

Я не понимаю, что он имеет в виду. Если он думает, что я недостаточно поработала, находясь здесь всё это время или, он думает довольно-таки эгоистично, так как провёл мало времени со мной.

Иногда, особенно сейчас, я чувствую, как сильно его тянет ко мне, но, с другой стороны, кажется, что он изо всех сил старается отрицать любое притяжение между нами. И я это понимаю. Но, так ли он собирается провести всю оставшуюся жизнь? Отказаться от заботы женщины, которая является лишь оболочкой, на которой он женился?

Я понимаю, что он давал клятвы, но какой ценой? Всю свою жизнь? Люди женятся, предполагая, что они будут жить долго и счастливо. Что происходит, когда одна из жизней обрывается, но другая продолжает сосуществовать всю оставшуюся жизнь?

Это несправедливо. Я знаю, если бы вышла замуж за Джереми, и он был бы в затруднительном положении, я бы не хотела, чтобы он чувствовал себя никем. Но я не уверена, что была бы так зависима от человека, как Верити.

Шоу заканчивается и начинается другое. Несколько минут никто из нас не издал ни звука. Дело не в том, что мне нечего сказать, а наоборот. Я просто не знаю, моё ли это место.

— Я не так много знаю о тебе, — говорит Джереми. Его голова откинута на спинку дивана, и он небрежно смотрит на меня.

— Ты когда-нибудь была в браке?

— Нет, — говорю я. — Я была близка к этому, но этого не случилось.

— Сколько тебе лет?

Конечно, он спросил бы меня об этом, когда я стану старше через час.

— Ты не поверишь мне, если я скажу. Он стал смеяться.

— Почему это?

— Мне будет тридцать два. Завтра.

— Ты лжёшь.

— Я не лгу. Могу показать водительские права.

— Хорошо, но я тебе не верю.

Я закатываю глаза и иду в спальню для того, чтобы взять свой кошелёк. Я беру водительские права и отдаю их ему.

Джереми смотрит и качает головой.

— Какой дерьмовый день рождения, — говорит он. — Тусуешься с людьми, которых едва знаешь, и работая целый день.

Я пожимаю плечами.

— Если бы я не была здесь, то осталась бы одна в квартире.

Он ещё мгновение смотрит на мои водительские права. Когда Джереми проводит большим пальцем по моей фотографии, меня бросает в дрожь. Он даже не прикоснулся ко мне — он прикоснулся к моим грёбаным водительским правам, и это меня возбудило.

Джереми возвращает их мне и встаёт.

— Куда ты идёшь?

— Иду испечь тебе торт, — говорит он, выходя из гостиной.

Я улыбаюсь, а затем следую за ним на кухню. Джереми Крауфорд выпекает торт — это та вещь, за которой я буду скучать.

***

Я сижу посреди кухни и смотрю, как он кладёт глазурь на торт. За все те дни, что я здесь, это всего лишь второй раз, когда мне действительно было весело. За последний час мы не говорили ни о Верити, ни о наших трагедиях, ни о контракте. Пока пирог пёкся, я

сидела на барной стойке, свесив ноги с края. Джереми прислонился к стойке напротив меня, и мы говорили о фильмах, музыке, наших симпатиях и антипатиях.

Мы действительно начали узнавать друг друга вне всего, что связывает нас вместе. Он был расслаблен в тот вечер, когда мы пошли ужинать с Крю, но я не видела его таким непринуждённым в этих стенах с тех пор, как приехала.

Я почти понимаю такую привязанность Верити к нему.

— Возвращайся в гостиную, — говорит он, доставая свечи из ящика стола.

— Почему же?

— Потому что я должен войти с твоим тортом и спеть тебе «С Днём Рождения». — Тебе это очень понравится.

Я поворачиваю голову и спрыгиваю со стойки, затем возвращаюсь на диван. Выключаю телевизор, потому что хочу услышать, как он поёт мне с «Днём рождения» без перерывов. Я продолжаю нажимать кнопку на пульте, проверяя время. Он ждёт, когда наступит полночь, чтобы сделать это официально.

Как раз, когда пробивает полночь, я вижу мерцание свечей, когда он выходит из-за угла. Я смеюсь, когда он начинает тихо петь, чтобы не разбудить Крю.

— С Днём Рождения тебя, — шепчет он. Джереми отрезал один кусок пирога и воткнул в него свечу. — С Днём Рождения тебя.

Я всё ещё смеюсь, когда он подходит к дивану, медленно опускаясь на колени, чтобы не упустить торт и не задуть свечу, когда он садится рядом со мной.

— С Днём Рождения, дорогая Лоуэн, С Днём Рождения тебя.

Мы сидим лицом друг к другу на диване, так, что я могу загадать желание и задуть свечу, но я не знаю, что пожелать. Мне посчастливилось получить действительно отличную работу. Я собираюсь получить больше денег, чем у меня когда-либо было на моём банковском счёте в одно время. Единственное, чего я сейчас хочу, чего у меня нет — это он. Я смотрю ему в глаза, потом задуваю свечу.

— А чего бы ты хотела?

— Если я скажу тебе, это не сбудется.

То, как он улыбается мне, кажется очень милым.

— Может быть, ты расскажешь мне, когда это сбудется.

Джереми не протягивает мне торт. Он делает из этого шоу, нарезая его вилкой.

— А ты знаешь какой секретный ингредиент есть для приготовления такого торта? Джереми протягивает мне вилку, и я беру её у него.

— Что это?

— Пудинг.

Я откусываю кусочек торта и улыбаюсь.

— Очень вкусно, — говорю я с набитым ртом.

— Пудинг, — повторяет он. Я смеюсь.

Он держит тарелку, и я немного откусываю. А ещё мне хотелось бы знать, похож ли он на шоколад.

Джереми поднимает руку.

— У тебя глазурь на… — он указывает на мой рот. Я отмахиваюсь, но он качает головой. — Прямо здесь. — Джереми проводит большим пальцем по моей нижней губе.

Я проглатываю кусочек торта.

Его большой палец не отрывается от моей губы. Он задерживается там. Чёрт. Я не могу дышать.

У меня всё болит, потому что он так близко, но я не знаю, что мне с этим делать. Я хочу уронить вилку, хочу, чтобы он уронил тарелку с тортом, хочу, чтобы он поцеловал меня. Я не хочу делать первый шаг, и он не должен делать первый шаг, но я отчаянно нуждаюсь в нём.

Он не роняет торт. Вместо этого Джереми наклоняется через меня и кладёт его на край стола. Тем же плавным движением он подносит руку к моей голове и прижимается губами к моим. Даже после всех ожиданий, которые я думала до этого момента, он всё ещё чувствуется таким совершенным.

Я закрываю глаза и роняю вилку на пол, откидываясь на спинку дивана. Джереми следует за мной, ползёт на мне, наши губыне разъединяются. Я приоткрываю губы, и он просовывает свой язык мне в рот. Медлительность поцелуя длится недолго. Как только мы впервые чувствуем вкус друг друга, поцелуй становится маниакальным. Это всё, что я представляла, целуя его: радиация, взрывчатка, динамит.

Мы на вкус как шоколад, когда обмениваемся поцелуями, взад и вперёд, толкаем и тянем. Его рука запуталась в моих волосах, и с каждой секундой этот поцелуй продолжается, мы сливаемся с диваном под нами, он расслабляется, а я растворяюсь в подушках.

Его рот покидает мой в поисках других частей меня, которые он, кажется, жаждет попробовать. Моя челюсть, моя шея, верхушки моих грудей. Как будто он морил себя голодом из-за меня. Джереми целует меня и прикасается ко мне с голодом человека, который постился всю свою жизнь.

Его рука скользит вверх по моей рубашке, и его пальцы тёплые, стекают по моей коже, как капли горячей воды.

Он снова у моего рта, но только на мгновение. Достаточно долго, чтобы найти мой язык, прежде, чем он отстраняется и снимает рубашку. Мои руки тянутся к его груди, как будто они там и должны быть, прижатые к изгибам его живота. Я хочу сказать ему, что именно об этом я мечтала, когда задувала свечу, но боюсь, что любой разговор заставит его задуматься о том, что мы делаем и, как мы не должны этого делать, поэтому я молчу.

Я откидываю голову на подлокотник дивана, желая, чтобы он исследовал меня ещё больше.

Он так и делает. Джереми стягивает с меня рубашку и видит, что под пижамой у меня нет лифчика. Он стонет, и это прекрасно, а потом берёт мой сосок в рот, заставляя всхлип сорваться с моих губ.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, но кровь стынет в жилах, когда я смотрю на фигуру, стоящую на верхней ступеньке лестницы. Она просто стоит там, наблюдая за мужем, пока его рот блуждает по моей груди.

Всё моё тело напрягается под Джереми.

Верити сжимает кулаки, прежде чем броситься обратно в сторону своей комнаты. Я задыхаюсь, толкаю его, и толкаю.

— Верити, — говорю я, задыхаясь. Он перестаёт целовать меня и поднимает голову, но не двигается. — Верити, — снова говорю я, желая, чтобы он понял, что ему нужно отвалить от меня.

Он приподнимается на руках, сбитый с толку.

— Верити! — повторяю я, но уже более настойчиво. Это всё, что я могу сказать. Мой страх овладел мной, и я изо всех сил пытаюсь вдохнуть, выдохнуть.

Какого чёрта!

Теперь Джереми стоит на коленях, вцепившись в спинку дивана, и уходит.

— Мне очень жаль.

Я подтягиваю колени и ползу к дальнему концу дивана, подальше от него. Я прикрываю рот рукой.

— Боже, — слова произносятся неразборчиво из-за моих дрожащих пальцев. Он пытается ободряюще коснуться моей руки, но я вздрагиваю.

— Прости, — повторяет он. — Мне не следовало целовать тебя.

Я качаю головой, потому что он не понимает. Он думает, что я расстроена и чувствую себя виноватой, что он женат, но я видела её. Она стояла. Я указываю на верхнюю ступеньку лестницы.

— Я видела её. — Я шепчу это тихо, потому что мне страшно говорить громче. — Она стояла на верхней ступеньке лестницы.

Я вижу замешательство на его лице, когда Джереми поворачивается, чтобы посмотреть на лестницу. Он снова смотрит на меня.

— Она не может ходить, Лоуэн.

Я не сумасшедшая. Я встаю и отодвигаюсь от дивана, прикрывая рукой обнажённую грудь. Я снова указываю на лестницу, на этот раз обретая дар речи.

— Твоя грёбаная жена стояла на грёбаной лестнице, Джереми! Я знаю, что я видела!!!

Он видит по моим глазам, что я говорю правду. Проходит две секунды, прежде чем он вскакивает с дивана и бежит вверх по лестнице, к её спальне.

Он не оставит меня здесь одну.

Я хватаю свою рубашку, натягиваю её через голову и бегу за ним. Я отказываюсь оставаться одна в этом доме ни на секунду.

Когда я поднимаюсь по лестнице, он стоит в дверях её комнаты и смотрит на меня. Джереми слышит, как я приближаюсь. А потом он просто… уходит. Он протискивается мимо меня, не глядя в глаза, и топает вниз по лестнице.

Я делаю несколько шагов, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы заглянуть в её комнату. Я заглядываю туда всего на секунду. И всё, что мне нужно видеть, что она в постели. Под одеялом. Спящая.

Я качаю головой, чувствуя, как у меня подгибаются колени. Этого не может быть. Я кое-как добираюсь до лестницы, но успеваю спуститься только до половины, прежде чем мне приходится сесть. Я не могу пошевелиться. Я едва могу дышать. Моё сердце никогда не билось так быстро.

Джереми стоит у подножия лестницы и смотрит на меня. Он, наверное, не знает, что и думать о том, что только что произошло. Я не знаю, что и думать. Джереми ходит взад и вперёд перед лестницей, то и дело поглядывая на меня, и уверена, что он ждёт, когда я начну смеяться над своей безвкусной шуткой. Это была не шутка.

— Я видела её, — шепчу я.

Он слышит меня. Он смотрит на меня, но не со злостью, а с извинением. Джереми поднимается по лестнице, помогает мне подняться, потом обнимает меня и ведёт вниз. Он ведёт меня в спальню и закрывает дверь, затем обнимает меня. Я зарываюсь лицом в его шею, желая выбросить её образ из головы.

— Прости, — говорю я ему. — Я просто… может быть, я не выспалась… может быть,

я…

— Это моя вина, — перебивает меня Джереми. — Ты работаешь уже две недели без

перерыва. Ты очень устала. А потом, мы. Это всё чувство вины. Я не знаю. — Он отстраняется, держа моё лицо обеими руками. — Я думаю, нам обоим нужно поспать.

Я уверена в том, что видела. Мы можем винить в этом усталость или чувство вины, но я видела её. Я всё видела. Её кулаки сжались по бокам. Гнев на её лице, прежде чем она бросилась прочь.

— Хочешь немного воды?

Я отрицательно качаю головой. Я не хочу, чтобы он уходил. Я не хочу быть одна.

— Пожалуйста, не оставляй меня одну, сегодня вечером, — прошу я.

По выражению его лица совершенно не видно, о чём он думает. Джереми кивает, немного, потом говорит:

— Хорошо. Но мне нужно выключить телевизор и закрыть двери. Поставить торт в холодильник. — Он направляется к двери. — Я вернусь через несколько минут.

Я иду в ванную и умываюсь, надеясь, что холодная вода поможет мне успокоиться.

Когда я возвращаюсь в спальню, Джереми задвигает замок на верхней части двери.

— Я не могу остаться на всю ночь, — говорит он. — Я не хочу, чтобы Крю испугался, если он проснётся и не сможет меня найти.

Я забираюсь в кровать и смотрю в окно. Джереми забирается ко мне сзади и обнимает меня. Я чувствую, как бьётся его сердце, и оно бьётся почти так же быстро, как моё. Он делит со мной подушку, находит мою руку и скользит пальцами по моим.

Я пытаюсь подражать его дыханию, чтобы моё замедлилось. Я дышу через нос, потому что моя челюсть зажата слишком сильно, чтобы сделать нормальный вдох. Джереми целует меня в макушку.

— Расслабься, — шепчет он. — Всё хорошо.

Я пытаюсь расслабиться. И может быть, я так и делаю, но это только потому, что мы оба лежим здесь так долго, и от этого мышцам трудно сохранять такое напряжение через некоторое время.

— Джереми? — шепчу я.

Он проводит большим пальцем по моей руке, давая понять, что слышит меня.

— Есть ли шанс… что она симулирует свои травмы?

Джереми отвечает не сразу. Как будто он должен обдумать этот вопрос.

— Нет, — наконец говорит он. — Я видел снимки.

— Но людям становится лучше. Раны заживают.

— Я знаю, — говорит он. — Но Верити не стала бы подделывать что-то подобное.

Никто бы не стал. Это было бы невозможно.

Я закрываю глаза, потому что он пытается убедить меня, что знает её достаточно хорошо, чтобы понять — она не сделает ничего подобного. Но, если есть одна вещь, которую я знаю, а Джереми не знает.

XVII

ГЛАВА

Я легла спать, уверенная в том, что видела Верити на верхней площадке лестницы прошлой ночью.

Я проснулась, полная сомнений.

Я провела большую часть своей жизни, не доверяя себе во сне. Теперь я начинаю не доверять себе, когда просыпаюсь. Видела ли я её? Была ли это галлюцинация из-за стресса? Чувствовала ли я себя виноватой за то, что была с её мужем?

Сегодня утром я немного полежала в постели, не желая выходить из комнаты. Джереми покинул мою кровать около четырёх утра. Я услышала, как он запер дверь, а через минуту он написал мне, чтобы я его звала, если он мне снова понадобится.

Сегодня после обеда Джереми постучал в дверь кабинета. Когда он вошёл, то выглядел так, будто не спал всю ночь. Он почти не спал всю эту неделю из-за меня. С его точки зрения, я — истеричная женщина, которая просыпается в постели его жены посреди ночи, а затем утверждает, что я вижу его жену, стоящую на верхней ступеньке лестницы после того, как он, наконец, целует меня.

Я думала, что он зашёл в кабинет, чтобы попросить меня уйти, и, честно говоря, я более чем была готова уйти, но деньги всё ещё не пришли на мой счёт. Я вроде как застряла здесь, пока это не произойдёт.

Он пришёл ко мне в офис, чтобы сообщить, что у него есть ещё один замок. На этот раз к двери Верити.

— Я подумал, что это поможет тебе уснуть. Зная, что она не сможет выйти из комнаты, если это вообще возможно.

Если это вообще возможно.

— Я запру её только на ночь, когда мы будем спать, — продолжает он. — Я сказал Эйприл, что её дверь открывается по ночам из-за сквозняков в доме. Я не хочу, чтобы она думала, что он там по какой-то другой причине.

Я поблагодарила его, но после того, как он ушёл, я совсем не чувствовала себя спокойной, потому что часть меня переживала, что он поставил туда замок из-за его волнения. Конечно, я хотела, чтобы он поверил мне, но, если это так, то это означало, что это может быть правдой.

В этом случае я скорее буду неправа, чем наоборот.

Я сейчас ломаю голову над тем, что делать с рукописью Верити. Я хочу, чтобы Джереми понимал свою жену так, как сейчас понимаю её я. Я чувствую, что он заслуживает знать, что она сделала с его девочками, особенно с тех пор, как Крю проводит с ней так много времени, и я всё ещё полна подозрений с тех пор, как он сказал, что Верити разговаривала с ним. Я знаю, что ему всего пять, так что есть шанс, что он был смущён, но, если есть хотя бы отдалённая возможность того, что Верити могла притворяться, Джереми заслуживает это знать.

Но я ещё не набралась смелости отдать ему рукопись, потому что это всего лишь подозрение на то, что она притворяется. Было бы более правдоподобно полагать, что я видела те вещи из-за усталости и недосыпания, чем задумываться о том, что Верити может симулировать болезнь в такой степени в течение последних месяцев, без всякой определённой причины.

Так же факт состоит в том, что я ещё не закончила работу, и не знаю, когда это всё прекратится. Я не понимаю, что произошло с Харпер и Честин, и рассказываются ли все эти события в автобиографии Верити.

Осталось прочитать совсем немного. Вероятно, я смогу прочитать ещё одну главу перед тем, как пережить весь этот ужас. Я уверена, что дверь в офис закрыта, и начинаю следующую главу, решая пропустить её вместе с другими. Я даже не хочу читать про поцелуи, не говоря уже о сексе. Я не хочу разрушать тот поцелуй, который произошёл между нами, читая о том, как Джереми это делает с другой женщиной.

Когда я пропустила постельные сцены, я добираюсь до главы, которая, как я чувствую, может быть объяснением смерти Честин. Я ещё раз проверяю закрыта ли дверь, и начинаю читать.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Я забеременела Крю после двух недель, как солгала Джереми о беременности. Судьба была на моей стороне. Я благодарила Бога, хотя я не верила, что он приложил к этому руку.

Крю был хорошим ребёнком (я предполагаю). К тому времени, я зарабатывала так много денег, что могла себе позволить нанять няню на полную ставку в нашем новом доме. Джереми проводил всё своё время с детьми после увольнения, и он считал, что няня совсем необязательна, поэтому я назвала её нашей домохозяйкой, хотя это была неправда.

Она позволяла работать Джереми на нашем участке каждый день. Мне поставили новые окна в моём офисе, поэтому я могла наблюдать за ним.

Какое-то время жизнь была замечательной. Я познала суть материнства, но Джереми и няня делали за меня всю самую сложную работу. Я много путешествовала. У меня был тур по городам, интервью, на которые мне не очень нравилось приходить без Джереми, но он предпочёл остаться дома с детьми. Я ценила эту свободу. Я заметила, когда я возвращалась домой после недели отсутствия, что всё внимание Джереми переходила на меня, сразу вспоминая совместную жизнь без детей.

Иногда я лгала, что мне нужно уехать в Нью-Йорк, но я отсиживалась в AIRBNB* в Челси и смотрела неделю телевизор. Затем, я снова возвращалась домой, и Джереми занимался сумасшедшим сексом со мной. Жизнь была отлична.

Пока это не случилось.

Это произошло в одно мгновение, как будто солнце замёрзло, и темнота сгустилась над нашими головами, и неважно, как мы усердно пытались, лучи солнца так и не дотянулись до нас.

Позвонил телефон. Я мыла цыплёнка.

Джереми ответил. Я всё ещё мыла цыплёнка.

Его голос зазвучал сильнее. Всё ещё мою этого чёртового цыплёнка.

А потом этот звук… гортанный, болезненный. Я услышала, что он сказал: «НЕТ, и, как и где она, и мы будем прямо там». Когда он закончил звонок, я могла заметить его реакцию в отображении в окне. Он был в коридоре, держась за дверной косяк, как будто собирался упасть на колени, но он этого не сделал. Я всёещё мыла цыплёнка. Слёзы бежали по моим щекам, колени подкашивались. Мой желудок начал переворачиваться.

Я вырвала на цыплёнка.

Вот так я всегда буду помнить самый ужасный момент в моей жизни.

Всю дорогу до больницы я гадала, как Харпер это сделала. Неужели она задушила её, как в моём сне? Или она придумала более хитрый способ убить свою сестру?

Они были на ночёвке в доме своей подруги Марии. Они уже бывали там несколько раз. А мать Марии, Китти, какое глупое имя, знала всё об аллергии Честин. Честин никогда не путешествовала без Эпипена, но в то утро Китти застала её без него. Она набрала 911, а затем позвонила Джереми, как только её забрала скорая.

Когда мы приехали в больницу, у Джереми всёещё была слабая надежда, что они ошиблись и, что с Честин всё в порядке. Китти встретила нас в коридоре и всё повторяла:

«Мне очень жаль. Она не проснётся».

Это всё, что она нам сказала. Она не проснётся. Она не сказала, что умерла. Просто она не просыпалась, как будто Честин была каким-то избалованным ребёнком, который хотел спать.

Джереми побежал по коридору в приёмный покой отделения скорой помощи, где его выпроводили и сказали, что нам нужно подождать в общей комнате. Все знают, что это комната, куда помещают выживших членов после того, как кто-то умер, и тогда Джереми понял, что она ушла.

Я никогда не слышала, чтобы он так кричал. Взрослый мужчина, стоящий на коленях и рыдающий, как ребёнок. Мне было бы стыдно за него, если бы я не была рядом с ним.

Когда мы наконец увидели её, она была мертва меньше суток, но от неё не пахло Честин. От неё уже пахло смертью.

Джереми задавал так много вопросов. Все эти вопросы. Как это случилось? Есть ли у них в доме арахис? В котором часу они легли спать? Её Эпипен вообще достали из сумки?

Все правильные вопросы, все убийственно правильные ответы. Прошло больше недели, прежде чем причина её смерти была подтверждена. Анафилаксия.

Мы были очень бдительны по поводу её аллергии на арахис. Куда бы они ни пошли и с кем бы ни остались, Джереми потратил полчаса, рассказывая матери об их распорядке дня и объясняя, как пользоваться Эпипеном. Я всегда думала, что это перебор, так как мы буквально использовали его только один раз за всю её жизнь.

Китти прекрасно знала об аллергии и держала орехи подальше от них, когда девочки были там. Чего она не знала, так это того, что девочки пробрались в кладовку и схватили пригоршню закусок, чтобы забрать их в свою комнату посреди ночи. Честин было всего восемь лет; когда девочки решили перекусить, было уже поздно и темно. Харпер сказал, что они не понимают, что всё, что они едят, содержит арахис, но, когда они проснулись на следующее утро, Честин не проснулась.

Джереми прошёл через период отрицания, но он никогда не сомневался, что Честин неосознанно съела орехи, но я это понимала. Я знала. Я знала.

Каждый раз, когда я смотрела на Харпер, я видела её вину. Я ждала, что это произойдёт в течение многих лет. Годы. Когда им было по шесть месяцев, я знала, что Харпер найдёт способ убить её, и какое совершенное убийство она совершила. Даже её собственный отец никогда бы не заподозрил её.

Впрочем, её мать. Меня было немного труднее убедить.

Очевидно, я скучала по Честин и была опечалена её смертью, но было что-то неприятное в том, как тяжело Джереми это воспринял. Он был опустошён. Онемевший. После того, как она умерла три месяца назад, я начала терять терпение. После её смерти мы занимались сексом всего два раза, а он даже не целовал меня, как будто он был отключён от меня, использовал меня, чтобы почувствовать себя лучше, чтобы получить быстрый прилив чего-то другого, кроме агонии. Я хотела большего. Я хотела вернуть прежнего Джереми.

Я попыталась однажды ночью. Я перевернулась и положила руку на его член, пока он спал. Я провела рукой вверх и вниз, ожидая, что он затвердеет. Вместо этого он оттолкнул мою руку и сказал: «Всё в порядке, Верити. Тебе это не нужно».

Он сказал это так, словно делал мне одолжение. Как будто он отказал мне в утешении.

Я не нуждалась в утешении.

Только не я.

У меня было больше восьми лет, чтобы принять это. Я знала, что это произойдёт — я мечтала об этом. Я отдавала Честин всю свою любовь каждую минуту, пока она была жива, потому что знала, что это случится. Я знала, что Харпер сделает с ней что-то подобное, но доказать, что Харпер замешана в этом деле, было невозможно. Даже, если бы я попыталась доказать ему это, Джереми никогда бы мне не поверил. Он слишком сильно её любит. Он никогда бы не поверил в такую ужасную вещь, что близнец может так поступить со своей собственной сестрой.

Часть меня чувствовала себя ответственной. Если бы я снова попыталась задушить её в младенчестве, или оставила открытую бутылку отбеливателя рядом с ней, или протаранила пассажирскую сторону моей машины в дерево, когда она была отстёгнута с

выключенной подушкой безопасности, всего этого можно было бы избежать. Так много потенциальных несчастных случаев я могла бы инсценировать. Надо было это сделать.

Если бы я остановила Харпер до того, как она начала действовать, у нас всёещё была бы Честин.

И тогда, возможно, Джереми не был бы таким чертовски грустным всё время.

XVIII

ГЛАВА

Верити в гостиной. Эйприл спустила её вниз с помощью лифта прямо перед тем, как уехать вечером.

Эйприл сказала: «Сегодня вечером она не спит. Я решила, что позволю Джереми уложить её в постель сегодня». — Она оставила её перед телевизором, а инвалидное кресло поставила рядом с диваном.

Верити смотрит «Колесо Фортуны».

Или… смотрела в ту сторону, во всяком случае.

Я стою в дверях гостиной и смотрю на неё. Джереми наверху с Крю. Снаружи темно, свет в гостиной не горит, но света от телевизора достаточно, чтобы разглядеть бесстрастное лицо Верити.

Я не могу себе представить, чтобы кто-то пошёл на такие большие жертвы, чтобы подделывать травму так долго. Я даже не уверена, что кто-то может это сделать. Вздрогнет ли она от громкого звука?

Рядом со мной, у входа в гостиную, стоит ваза, полная декоративных стеклянных шариков вперемешку с деревянными. Я оглядываюсь по сторонам, затем вытаскиваю один из деревянных шариков из вазы. Я бросаю его в её сторону. Когда он падает на пол перед ней, она не вздрагивает.

Я знаю, что она не парализована, так почему же она даже не вздрагивает? Даже, если её мозг повреждён слишком сильно, чтобы понимать английский язык, она всё равно будет встревожена шумом, верно? Есть какая-то реакция?

Если только она не приучила себя не реагировать.

Я наблюдаю за ней ещё немного, прежде чем снова начинаю путаться в своих мыслях.

Я возвращаюсь на кухню, оставляя её наедине с Пэт Сейджак и Ванной Уайт.

В рукописи Верити осталось всего две главы. Я молюсь, чтобы не найти вторую часть где-нибудь, прежде чем я уйду отсюда, потому что не могу принять взлёты и падения всего этого. Беспокойство, которое я получаю после каждой главы, хуже, чем то, что я получаю после того, как хожу во сне.

Я рада, что она не имеет никакого отношения к смерти Честин, но всё это время меня беспокоил её мыслительный процесс. Она казалась такой отрешённой. Она потеряла свою чёртову дочь, но думала только о том, как ей следовало убить Харпер, и ей надоело ждать, когда Джереми оправится от горя.

Тревожно, мягко говоря. К счастью, это скоро закончится. Большая часть рукописи подробно описывает события, произошедшие много лет назад, но эта последняя глава была более поздней. Меньше года назад. За несколько месяцев до смерти Харпер. Её смерть.

Это то, что я планирую сделать в следующий раз. Может быть, сегодня вечером. Я не знаю. Я плохо сплю в последнее время, и я беспокоюсь, что после того, как закончу читать рукопись, я вообще не смогу спать.

Сегодня я готовлю спагетти для Джереми и Крю. Я стараюсь сосредоточиться на ужине, а вовсе не на отсутствии души у Верити. Я специально рассчитала время приема пищи, чтобы Эйприл ушла до того, как ужин будет готов, и я надеюсь, что Джереми отведёт Верити в постель до того, как придёт время ужинать. Мой день рождения почти закончился, и будь я проклята, если съем свой праздничный ужин, сидя рядом с Верити Крауфорд.

Я помешиваю соус для пасты, когда понимаю, что уже несколько минут не слышу телевизор. Я осторожно ослабляю хватку на ложке, кладя её на плиту рядом с кастрюлей.

— Джереми? — Говорю я, надеясь, что он в гостиной. Надеясь, что именно из-за него из телевизора больше не доносится ни звука.

— Я спущусь через секунду! — он кричит мне со второго этажа.

Я закрываю глаза, уже чувствуя, как учащается мой пульс. Если эта сука выключила этот чёртов телевизор, я выйду через парадную дверь без обуви и никогда не вернусь.

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как устаю от этого дерьма. Этот дом. И эта чёртова жуткая, психованная женщина.

Я не крадусь на цыпочках в гостиную. Я топаю.

Телевизор всё ещё включён, но он больше не издаёт шума. Верити всёещё в том же положении. Я подхожу к столику рядом с её инвалидным креслом и беру пульт. Телевизор теперь выключен, и я больше не могу говорить об этом. Я покончила с этим. Телевизор не отключает звук!

— Ты чёртова шлюха, — бормочу я.

Мои собственные слова шокируют меня, но не настолько, чтобы уйти, как будто каждое слово, которое я читаю в её рукописи, разжигает во мне огонь. Я включаю телевизор и бросаю пульт на диван, подальше от неё. Я опускаюсь перед ней на колени, располагаясь так, чтобы быть прямо в поле её зрения. Я дрожу, но на этот раз не от страха. Меня трясёт от злости на неё. Я злилась на то, какой женой она была для Джереми. Какой матерью она была для Харпер, и я злюсь, что всё это странное дерьмо продолжает происходить, и я единственная, кто это видит. Я устала чувствовать себя сумасшедшей!

— Ты даже не заслуживаешь того тела, в котором оказалась, — шепчу я, глядя ей прямо в глаза. — Надеюсь, ты умрёшь с горлом, полном блевотины, так же, как пыталась убить свою маленькую дочь.

Я жду. Если она там… если она услышала меня… если она притворяется… мои слова дойдут до неё. Они заставят её вздрогнуть, или наброситься, или ещё что-нибудь.

Она не двигается. Я пытаюсь придумать что-нибудь ещё, что заставило бы её отреагировать. Что-то, что она не сможет сохранить самообладание после того, как услышит. Я встаю и наклоняюсь к ней, прижимаясь губами к её уху.

— Джереми собирается трахнуть меня сегодня в твоей постели. Я снова жду… шума… движения.

Единственное, что я замечаю, это запах мочи. Он наполняет воздух. Мои ноздри. Я смотрю на её брюки, как раз, когда Джереми начинает спускаться по лестнице.

— Я тебе был нужен?

Я отступаю от неё, случайно пну в деревянный мяч, который я бросила ей ранее. Я двигаюсь к Верити, наклоняясь за мячом.

— Она просто… её нужно переодеть, я думаю.

Джереми хватает её за ручки инвалидного кресла и выталкивает из гостиной к лифту. Я подношу руку к лицу, прикрывая рот и нос, когда выдыхаю.

Не знаю, почему мне никогда не было интересно, кто её купает или переодевает. Я предположила, что медсестра позаботилась о большей части этого, но она, очевидно, не делает.

То, что Верити страдает недержанием мочи, что Джереми приходится носить подгузники и купать её, заставляет меня ещё больше жалеть его. Джереми сейчас везёт её наверх, чтобы сделать обе эти вещи, и это меня злит.

Злость на Верити.

Конечно, её нынешнее состояние — это результат ужасного обращения с детьми и Джереми. Теперь всю оставшуюся жизнь Джереми придётся страдать от последствий кармы Верити.

Это неправильно.

И хотя она вздрогнула от того, что я сказала, тот факт, что я, казалось, напугала её, убедило меня, что она там. Где-то. И теперь она знает, что я её не боюсь.

***

Я ужинала за столом с Крю, который всё это время играл на своём айпаде. Я хотела дождаться Джереми, но знала, что он не хочет, чтобы мы ели в одиночестве, а ему уже давно пора спать. Пока Джереми ухаживал за Верити, я уложила Крю спать. К тому времени, как Джереми принял душ, переоделся и уложил её в постель, спагетти уже остыли.

Джереми наконец спускается вниз, пока я мою посуду. После нашего поцелуя мы почти не разговаривали. Я не уверена, какая атмосфера будет между нами, или будем мы чувствовать неловкость и пойдём каждый своей дорогой после того, как он поужинает. Я слышу, как он жуёт чесночный хлеб, а я продолжаю мыть посуду.

— Извини, — говорит он.

— Что?

— Пропустил ужин.

Я пожимаю плечами.

— Ты его не пропустил. Ешь.

Он достаёт из шкафа тарелку и наполняет её спагетти. Он ставит её в микроволновку и наклоняется к стойке рядом со мной.

— Лоуэн.

Я смотрю на него.

— Что случилось?

Я отрицательно качаю головой.

— Ничего, Джереми. Мне здесь не место.

— Ты снова это говоришь.

Я не хочу вести с ним этот разговор. Это действительно не моё место. Это его жизнь. Его жена. Его дом, и я пробуду здесь самое большее два дня. Я вытираю руки полотенцем как раз в тот момент, когда пищит микроволновка. Он не двигается, чтобы открыть её, потому что слишком занят тем, что смотрит на меня, пытаясь вытянуть из меня больше этим взглядом.

Я прислоняюсь к столу и вздыхаю, откидывая голову назад.

— Я просто… мне жаль тебя.

— Не надо.

— Я ничего не могу поделать

— Можешь.

— Нет. Не могу

Он открывает микроволновку и достаёт свою тарелку. Он ставит её на стойку, чтобы она остыла, и снова поворачивается ко мне лицом.

— Это моя жизнь, Лоу, и я ничего не могу с этим поделать. То, что ты меня жалеешь, не помогает.

Я закатываю глаза.

— Но ты ошибаешься. Ты можешь что-то с этим сделать. Тебе не обязательно жить так изо дня в день. Есть учреждения, места, которые могут позаботиться о ней гораздо лучше. У неё будет больше возможностей. И вы с Крю не будете привязаны к этому дому каждый день … всю оставшуюся жизнь.

Челюсть Джереми напрягается. Я знала, что не должна была говорить это.

— Я ценю, что ты считаешь, что я заслуживаю лучшего, но поставь себя на место Верити.

Он понятия не имеет, как далеко я зашла на месте Верити за последние две недели.

— Поверь мне, так оно было бы лучше. — Я в отчаянии сжимаю кулак и стучу им по столу, пытаясь найти лучший способ выразить всё это словами. — Она не хотела бы этого для тебя, Джереми. Ты пленник в собственном доме. Крю — пленник в этом доме. Ему нужно убраться из этого дома. Возьми его в отпуск. Вернись к работе и помести её в учреждение, где она может получить полный уход.

Джереми качает головой, прежде чем я успеваю закончить фразу.

— Я не могу так поступить с Крю. Он потерял обеих своих сестёр. Он не может пережить ещё одну такую потерю. По крайней мере, если она здесь, Крю всёещё может проводить с ней время.

Он не выразил своего желания видеть её здесь. Только Крю.

— Тогда не торопись, — говорю я ему. — Ты можешь поместить её в лечебницу на полставки, чтобы она тебя не тяготила. Привози её домой на выходные, когда Крю не ходит в школу. — Я подхожу к нему и беру его лицо в свои руки. Я хочу, чтобы он увидел, как сильно я волнуюсь за него. Может быть, если он увидит, что кто-то действительно заботится о его благополучии, он отнесётся к этому разговору более серьёзно.

— Не торопись, Джереми, — тихо говорю я. — Ты заслуживаешь жить жизнью, в которой у тебя есть моменты, которые не имеют ничего общего с ней и всё, что связано с тобой и тем, что ты хочешь.

Я чувствую, как его зубы сжимаются под моими ладонями. Он отстраняется от меня и прижимает руки к граниту, уронив голову на плечи.

— Чего я хочу? — говорит он тихо.

— Что тебе надо?

Его голова откидывается назад, и он смеётся, как будто это был глупый вопрос. Затем он произносит одно слово, как будто это самый простой вопрос, на который он когда-либо отвечал.

— Ты.

Он отталкивается от стойки и направляется ко мне. Он обхватывает мою талию обеими руками и прижимается лбом к моему лбу, глядя мне в глаза с одной лишь потребностью.

— Я хочу тебя, Лоу.

Моё облегчение встречено поцелуем. Это отличается от нашего первого поцелуя. На этот раз он терпелив, его губы лениво скользят по моим губам, а рука обнимает меня сзади за шею. Он смакует мой вкус, возбуждая моё желание каждым движением своего языка. Он слегка наклоняется, поднимая меня, а затем поднимает мои ноги, и я обхватываю его вокруг талии.

Мы выходим из кухни, но я не хочу открывать глаза, пока мы не окажемся одни за запертой дверью. На этот раз Верити мне ничего не испортит.

Как только мы оказываемся в главной спальне, он отпускает меня, и я соскальзываю вниз, наши губы отстраняются. Он оставляет меня стоять рядом с кроватью и направляется к двери моей спальни.

— Снимай свою одежду. — Он говорит это, не глядя на меня, когда запирает дверь моей спальни.

Это приказ. Тот, за которым мне не терпится последовать теперь, когда дверь заперта. Мы смотрим друг на друга, пока раздеваемся. Он снимает джинсы, когда я снимаю рубашку, а потом его рубашка оказывается вместе с моими джинсами. Я снимаю лифчик, когда его взгляд скользит по мне. Он не прикасается ко мне, не целует меня, просто наблюдает за мной.

Когда я снимаю трусики, меня переполняют эмоции: страх, возбуждение, раздражение, желание, трепет. Я стягиваю трусики вниз по бёдрам, по ногам, а затем сбрасываю их. Когда я выпрямляюсь, я становлюсь полностью голой.

Он окидывает меня взглядом, снимая последнюю одежду. Что-то внутри меня меняется, потому что независимо от того, насколько точными были физические описания его Верити, я не была подготовлена к полному размеру его тела.

Мы оба стоим там, голые, наши вздохи прерывисты.

Он делает шаг ближе, не сводя глаз с моего лица. Его тёплые руки скользят по моим щекам и волосам, когда он снова прижимается губами к моим губам. Он целует меня, нежно и сладко, просто дразня языком.

Его пальцы скользят по моему позвоночнику, и я дрожу.

— У меня нет презерватива, — говорит он, беря меня за задницу и притягивая к себе.

— Я не принимаю таблетки.

Мои слова не мешают ему поднять меня и опустить на кровать. Его губы на мгновение обхватывают мой левый сосок, затем касаются моего рта, когда он нависает надо мной.

— Я выйду вовремя.

— Хорошо.

Это слово вызывает у него улыбку.

— Хорошо, — шепчет он мне в губы и начинает толкаться в меня. Мы оба так сосредоточены на соединении, что даже не целуемся. Просто дышали друг другу в рот. Я зажмуриваюсь, когда он пытается втиснуть в меня всю свою длину. Несколько секунд мне больно, но, когда он начинает двигаться, боль сменяется приятной полнотой, которая заставляет меня стонать.

Губы Джереми встречаются с моей щекой, а затем снова с моим ртом, прежде чем он отстраняется. Когда я открываю глаза, то вижу человека, который в кои-то веки не думает ни о чём, кроме того, что находится прямо перед ним. В его глазах нет отстранённости. В этот момент есть только он и я.

— Ты хоть представляешь, сколько раз я думал о том, чтобы быть с тобой? — Это риторический вопрос, я полагаю, потому что его поцелуй, который следует сразу же, мешает мне ответить на него. Он обнимает мою грудь и целует меня. Примерно через минуту такого положения он выходит из меня и перекатывает меня на живот. Джереми входит в меня сзади, а потом опускает свой рот к моему уху, когда выходит.

— Я собираюсь взять тебя в любом положении, в котором я представлял нас.

Его слова словно оседают у меня в животе и загораются огнём. — Пожалуйста, — только и говорю я.

С этими словами он кладёт ладонь мне на живот и тянет меня на колени, прижимая мою спину к своей груди, не выскользнув из меня.

Его тёплое дыхание касается моего затылка. Я поднимаю руку и хватаю его за голову, притягивая его губы к своей коже. Это положение длится около тридцати секунд, прежде чем его руки скользят к моей талии. Он поворачивает меня так, что мы оказываемся лицом друг к другу, а затем снова усаживает на себя.

Я чувствую слабость против его силы, его руки легко перемещают меня по кровати каждые несколько минут. Я понимаю, что во всех случаях, когда я читала о его близости с женой, она всегда должна была иметь какую-то форму контроля над ним.

Я отдаю ему весь свой контроль.

Я позволяю ему взять меня, как он хочет.

И он делает это больше получаса. Каждый раз, когда он кажется близким к освобождению, он вырывается из меня и целует, пока не берёт меня снова, целует меня, перемещает меня, берёт меня, целует меня, перемещает меня. Это цикл, который я никогда не хочу заканчивать.

В конце концов мы оказываемся в одной из его любимых поз — он на спине, его голова на подушке, мои бёдра по обе стороны от его головы, но я не уверена, что мы оказались в таком положении из-за него или из-за меня. Я всё ещё не опустилась на его рот, потому что я смотрю на следы зубов на его изголовье.

Я закрываю глаза, потому что не хочу их видеть.

Его ладони скользят вверх по моему животу, к груди. Он обхватывает руками мои груди, а потом начинает медленно раздвигать языком внизу. Я откидываю голову назад и стону так громко, что мне приходится прикрыть рот рукой.

Кажется, ему нравится этот шум, потому что он снова проделывает то же самое языком, и экстаз, пронизывающий меня, толкает вперёд, пока я не хватаюсь за спинку кровати. Я открываю глаза, мой рот в нескольких дюймах от изголовья кровати. В

нескольких дюймах от следов укусов, которые Верити оставляла после всех тех раз, когда он держал её в таком положении.

Когда пальцы Джереми скользят вниз по моему животу и сопровождают его рот, мне некуда девать свои крики. В таком положении, в котором он меня держит, я вынуждена наклониться вперёд и заглушить звуки своего оргазма.

Я кусаю дерево, лежащее передо мной.

Я чувствую следы зубов Верити под своими. Разные. Не вровень с моими собственными. Я сильнее вгрызаюсь в дерево, когда кончаю, решив оставить более глубокие следы, чем она когда-либо делала. Я твёрдо решила думать только о Джереми и обо мне каждый раз, когда буду смотреть на это изголовье кровати в будущем.

Верити в основном ограничена одной комнатой, но её присутствие маячит почти в каждой комнате в этом доме. Я больше не хочу думать о ней, когда нахожусь в этой спальне.

После того, как я кончаю, я отрываюсь от изголовья кровати и открываю глаза, видя свежие следы, которые я оставила позади. Как только я провожу по ним большим пальцем, чтобы вытереть слюну, Джереми толкает меня на спину, и я снова оказываюсь под ним. Ему даже не нужно входить в меня, чтобы достичь своей кульминации. Он прижимается к моему животу, и я чувствую, как тепло разливается по моей коже, когда его губы находят мои.

По его неистовому поцелую я могу сказать, что это будет долгая ночь.

XIX

ГЛАВА

Наш второй раунд состоялся в душе полчаса спустя. Наши руки были повсюду, мы были единым целым, а затем Джереми снова оказался внутри меня, мои ладони прижались к стенке душа, когда он вошёл в меня под струями воды.

Он вышел и кончил мне на спину перед тем, как вымыть меня.

И мы снова в постели, но уже почти три часа утра, и я знаю, что скоро Джереми начнёт собираться, чтобы идти в свою комнату. Я не хочу, чтобы он уходил. Быть с ним — это всё, что я себе представляла, так или иначе, я чувствую себя хорошо, находясь в этом доме, когда я заключена в его объятия. Джереми заставляет меня чувствовать себя в безопасности от вещей, о которых он даже не подозревает.

Он прижимает меня к себе, обнимая одной рукой, а я лежу у него на груди. Его пальцы скользят вверх-вниз по моей руке. Мы боролись со сном, задавали друг другу вопросы. Вопросы были более личными, потому что он только что спросил меня, каковы были мои последние отношения.

— Это были недолгие отношения.

— Почему же?

— Я даже не уверена, что это были отношения, — говорю я. — Они вращались только вокруг секса. Мы не могли понять, как вписаться в жизнь друг друга за пределами спальни.

— И как долго это продолжалось?

— Некоторое время. — Я приподнимаюсь и смотрю на него. — Это было с Кори. С моим агентом.

Пальцы Джереми задерживаются на моей руке.

— Агент, которого я встретил?

— Да.

— И он всё ещё твой агент?

— Он хорош в своей работе. — Я снова кладу голову ему на грудь, и пальцы Джереми возобновляют своё движение вниз по моей руке.

— Это просто заставило меня немного ревновать, — говорит он.

Я смеюсь, потому что чувствую, что он делает тоже самое. Немного помолчав, я задаю ему вопрос, который меня давно интересует.

— Какие у вас были отношения с Верити?

Джереми вздыхает, и моя голова двигается вместе с его грудью. Затем он поднимает меня так, что я оказываюсь на подушке, а он на боку, устанавливая зрительный контакт со мной.

— Я отвечу на твой вопрос, но не хочу, чтобы ты думала обо мне плохо.

— Не буду, — обещаю я, качая головой.

— Я любил её. Она была моей женой, но иногда я не был уверен, что мы действительно знаем друг друга. Мы жили вместе, но, как будто наши миры не были связаны.

Он приближается ко мне и дотрагивается до моих губ, обводя их кончиками пальцев.

— Меня безумно влекло к ней, я понимаю, что ты не хочешь это слышать, но это было действительно так. Наша сексуальная жизнь была замечательной, но всёостальное…. Я не знаю. Мне казалось, что чего-то не хватает, но я всё равно остался и женился на ней, и мы создали нашу семью, потому что я верил, что протянулась глубокая связь между нами. Я думал, что однажды проснусь и посмотрю ей в глаза, а потом что-то щёлкнет, как будто этот мифический кусочек головоломки наконец встанет на место.

От меня не ускользнуло, что он говорит о любви к ней в прошедшем времени.

— Так ты смог найти эту нить взаимопонимания?

— Нет, но я надеялся. Но я почувствовал нечто близкое к этому — мимолетную искру, которая доказала, что глубокая связь может существовать.

— Когда это произошло?

— Несколько недель назад. — тихо отвечает он. — В случайном туалете кофейни с женщиной, которая не была моей женой.

Он целует меня, как только эта фраза ускользает от него, как будто не хочет, чтобы я отвечала. Может быть, он чувствует себя виноватым за то, что сказал это. За то, что на мгновение почувствовал связь со мной после того, как столько лет пытался ощутить эту связь со своей женой.

Даже, если он не хочет услышать от меня признание, я чувствую, что что-то растёт внутри меня, как его слова влияют на меня. Джереми притягивает меня к себе, и я закрываю глаза, прижимаясь головой к его груди. Мы больше не разговариваем, пока не засыпаем вместе.

Я просыпаюсь примерно через два часа от его шёпота.

— Чёрт. — Он садится, и большая часть одеяла перетягивается на него. — Чёрт. Я тру глаза и поворачиваюсь к нему.

— Что случилось?

— Я не хотел засыпать. — Джереми поднимается с кровати и начинает одеваться. — Я не могу быть здесь, когда Крю проснётся. — Он дважды меня целует, а потом подходит к двери. Джереми отпирает и открывает её.

Дверь не поддаётся.

Он дёргает ручку, когда я сажусь в постели, натягивая одеяло на обнажённое тело.

— Чёрт, — снова говорит он. — Дверь заклинило.

Что-то внутри меня обрывается, и я резко забываю об удовольствии прошлой ночи. Я вернулась в тот момент, когда я чувствую себя опустошённой в этом жутком доме. Я качаю головой, но Джереми стоит лицом к двери и не видит меня.

— Дверь не заклинило, — тихо говорю я. — Она заперта. Извне.

Джереми поворачивает голову и смотрит на меня, на его лице появляется беспокойство. Затем он пытается потянуть дверь обеими руками. Когда он понимает, что я права, и что дверь заперта снаружи, он начинает колотить в неё. Я остаюсь на месте, боясь того, что он может обнаружить, когда наконец откроет эту дверь.

Он пробует всё, чтобы открыть её, но затем он слышит голос Крю.

— Крю! — Кричит Джереми, колотя в дверь спальни. Что, если она заберёт его?

Я не уверена, что она бы это сделала. Она даже не любит своих детей, но ей нравится Джереми. Она любит его. Если бы она знала, что он был в этой комнате со мной прошлой ночью, она, вероятно, взяла бы его из злости.

Джереми ещё не осознал всю ситуацию. В его голове Крю разыгрывает нас или замок каким-то образом случайно защёлкнулся, когда он закрывал дверь прошлой ночью. Это единственно правдоподобные объяснения для него. Прямо сейчас, он очень злится.

Джереми бросает взгляд на будильник на тумбочке и снова стучит в дверь.

— Крю, открой дверь! — Он прижимается к ней лбом. — Скоро придёт Эйприл, — тихо говорит он. — Она не может найти нас здесь вместе.

Так вот о чём он думает?

Я думаю, что его жена похитила его сына посреди ночи, а он боится, что его поймают с гостьей в постели.

— Джереми.

— Что? — говорит он, снова колотя в дверь.

— Я знаю, ты считаешь это неправдоподобным. Но… ты запер дверь Верити прошлой ночью?

Кулак Джереми останавливается у двери.

— Я не могу вспомнить, — тихо говорит он.

— Если по какой-то странной случайности именно Верити заперла нас здесь… скорее всего, Крю здесь больше нет.

Когда Джереми смотрит на меня, его глаза полны страха. Затем одним быстрым движением он пересекает спальню и открывает окно, но там их два. Второе не так легко поддаётся, как первое. Не раздумывая, он тянется к кровати и снимает с подушки наволочку. Он засовывает руку в ткань, пробивает стекло, а потом вылезает из окна.

Несколько секунд спустя я слышу, как он открывает дверь моей спальни, проходя мимо неё и направляясь к лестнице. Он уже в спальне Крю, прежде чем я успеваю выйти из комнаты. Я слышу, как Джереми бежит через холл к комнате Верити. Когда он добирается до верха лестницы, моё сердце застревает в горле.

Он качает головой. Джереми наклоняется, обхватив руками колени, задыхаясь.

— Они спят.

Он садится на корточки, как будто его колени вот-вот подогнутся, и проводит рукой по волосам.

— Они спят, — снова говорит он с облегчением. Я чувствую облегчение, но я ошибаюсь.

Моя паранойя начинает доходить до Джереми.

Я не делаю ему никаких одолжений, рассказываю о своих проблемах. Эйприл входит в парадную дверь несколько мгновений спустя. Она смотрит на меня, потом на Джереми, сидящего на корточках на верхней ступеньке лестницы. Он поднимает глаза и видит, что Эйприл смотрит на него.

Он встаёт и спускается по лестнице, не глядя ни на меня, ни на Эйприл, направляется к двери, открывает её и выходит наружу.

Эйприл переводит взгляд с меня на входную дверь. Я пожимаю плечами.

— Тяжёлая была ночь с Крю.

Я не знаю, поверит ли она в это, но она поднимается по лестнице, как будто ей плевать, говорю я правду или нет.

Я иду в кабинет и закрываю дверь. Я достаю оставшуюся часть рукописи и начинаю читать. Я должна дочитать это сегодня. Мне нужно знать, как это закончится, если у этого вообще есть конец, потому что сейчас я чувствую, что мне нужно показать эту рукопись Джереми. Он должен знать, что был прав, когда чувствовал, что они никогда не были по-настоящему связаны, потому что на самом деле он её не знал.

В этом доме что-то не так, и пока он не доверяет этой женщине наверху так же, как и я, у меня есть предчувствие, что произойдёт что-то ещё. Другой ботинок сейчас спадёт.

В конце концов, это дом, полон загадок. Следующая трагедия уже давно назрела.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

То утро я никогда не забуду, когда погибла Харпер, потому что это случилось пару дней назад. Я помню, как она пахла, как топлёное молоко. Она не мыла голову уже два дня. Не переодевалась в розовые лосины, в чёрную футболку, и в вязаный свитер. Что бы она делала, если бы была здесь? Рисовала бы с Крю, сидя за столом? Последние слова, которые она услышала от Джереми — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ХАРПЕР.

В тот день Честин не было уже полгода. В тот день… А это означало, что я потратила сто восемьдесят два с половиной дня на то, чтобы возненавидеть ребёнка.

Прошлой ночью Джереми спал наверху. Крю плачет почти каждую ночь, так что последние два месяца он спал в гостевой спальне. Я пыталась поговорить с Джереми, что это будет плохо для Крю, что он его балует, но он меня больше не слушает. Его основное внимание было сосредоточено на двух оставшихся детях.

Странно, что у нас на одного ребёнка меньше, но теперь дети требуют ещё больше внимания от него.

У нас был секс всего лишь четыре раза после смерти Честин. Кажется, у него даже не встаёт, хотя я пытаюсь, даже, если я делаю минет. Самое ужасное в этом — это то, что Джереми не беспокоится об этом. Он мог бы принять Виагру, но он отказывается. Он говорит, что ему нужно больше времени, чтобы приспособиться к жизни без Честин.

Время.

Знаешь, кому не нужно было время? Харпер.

Она даже не прошла через период адаптации после смерти Честин. Она никогда не плакала, ни единой слезинки. Это странно. Это ненормально. Даже я плакала.

Я понимаю, почему Харпер не плачет. Вина заставляет не делать этого.

Может быть, именно из-за чувства вины я всё это и записываю, потому что Джереми должен знать правду. Когда-нибудь, так или иначе, он поймёт это, и тогда он начнёт осознавать, как сильно я его любила.

Вернёмся к тому дню, когда Харпер получила то, что ей причиталось.

Я стояла на кухне и смотрела, как она краснеет. Она показывала Крю, как красить поверх другого цвета, чтобы получился третий цвет. Они смеялись. Смех Крю был понятен, но смех Харпер? Непростительно. Я устала сдерживать свой гнев.

— Ты хоть расстроена из-за того, что Честин мертва?

Харпер подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Она притворялась, что боится меня.

— Да.

— Ты даже не плакала, ни разу. Твоя сестра умерла, а ты ведёшь себя так, будто ничего не произошло.

Я видела, как слёзы наворачиваются на её глаза. Забавно, как ребёнок, которого Джереми считает неспособным выразить эмоции, может плакать, когда ей такое говорят.

— Мне не всё равно, — сказала Харпер. — Я скучаю по ней.

Я рассмеялась. Мой смех вызвал настоящие слёзы. Она отодвинула стул и побежала в свою спальню.

Я посмотрела на Крю и махнула рукой в сторону Харпер.

— Теперь она плачет.

Джереми, должно быть, прошёл мимо неё наверх, потому что я слышала, как он стучит в её дверь.

— Харпер? Милая, что случилось?

Передразнила я его писклявым детским голоском.

— Милая, что случилось?

Крю захихикал. По крайней мере, я смешна для четырёхлетнего ребёнка. Через минуту в кухню вошёл Джереми.

— Что случилось с Харпер?

— Она сегодня странная, — солгала я. — Я не отпустила её играть на озеро.

Джереми поцеловал меня в макушку. Он был искренним, и это заставило меня улыбнуться.

— Сегодня хороший денёк, — сказал он. — Ты должна отвести их на берег.

Он стоял позади меня и не видел, как я закатила глаза. Я должна была придумать лучшую ложь, чтобы оправдать слёзы Харпер, потому что теперь он хотел, чтобы я взяла их на улицу и поиграла с ними.

— Я хочу пойти к озеру, — сказал Крю. Джереми схватил бумажник и ключи.

— Иди искажи Харпер, чтобы она надела туфли. Твоя мама отведёт тебя. Я вернусь до обеда.

Я повернулась, и посмотрела ему в лицо.

— Куда ты идёшь?

— За продуктами, — сказал он. — Я же говорил тебе сегодня утром. Крю побежал наверх, и я вздохнула.

— Я лучше пойду за покупками. Ты останешься и поиграешь с ними.

Джереми подошёл ко мне и обнял за плечи. Он прижался своим лбом к моему, и я почувствовала, как этот жест проник прямо в моё сердце.

— Ты не писала уже шесть месяцев. Ты не выходишь на улицу. Ты с ними не играешь. — Джереми притягивает меня к себе, чтобы обнять. — Я начинаю волноваться за тебя, детка. Просто погуляй с ними полчаса. Получишь порцию витамина D.

— Ты думаешь, у меня депрессия? — cказала я, отстраняясь. Мне стало смешно, потому что всё было наоборот.

Джереми положил ключи на стойку, чтобы удержать моё лицо обеими руками.

— Я думаю, мы оба в депрессии, и так будет ещё некоторое время. Мы должны присматривать друг за другом.

Я улыбнулась ему. Мне нравилось, что он думал, будто мы проходим такой период вместе. Он поцеловал меня тогда, и впервые за долгое время, он поцеловал меня с языком. Это было как в старые добрые времена. Я притянула его к себе и приподнялась на цыпочки, углубляя поцелуй. Я почувствовала, как он стал жёстче, на этот раз без принуждения.

— Я хочу, чтобы ты сегодня спал в нашей комнате, — прошептала я. Он улыбнулся мне в губы.

— Хорошо, но придётся лечь поздно.

Его тон голоса, его горячие глаза, эта ухмылка. Вот ты где, Джереми Крауфорд.

Я скучала по тебе.

После того, как Джереми ушёл, я взяла его проклятых детей поиграть у воды. Я также взяла последнюю книгу, которую написала. Джереми был прав, я уже полгода ничего не писала. Мне нужно было вернуться в ритм. Я уже пропустила крайний срок, но Пантем был снисходителен, благодаря трагической «случайной» потере Честин.

Они, вероятно, были бы ещё более снисходительны к моему сроку, если бы знали, что на самом деле произошло с ней.

Крю выбежал на причал и направился к каноэ. Я напряглась, потому что причал старый, и Джереми не нравилось, что они на нём сидят, но Крювесил не так уж много, поэтому я немного расслабилась. Я сомневалась, что он может провалиться.

Он сел на край причала и сунул ноги в каноэ. Я была удивлена, что он ещё не упал.

Каноэ держался на тонкой верёвке.

Крю этого не знает, и, может быть, когда-нибудь поймёт, что он был зачат в этом каноэ. В ту неделю, когда я солгала и сказала Джереми, что беременна, была самой плодовитой неделей секса, которая у нас была, но я почти уверена, что это было в каноэ. Вот почему я хотела назвать его Крю. Мне нужно было название на морскую тематику.

Я скучала по тем дням.

На самом деле, было много вещей, которых мне не хватало. В основном я скучала по нашей жизни до того, как у нас появились дети.

Сидя в тот день на берегу и наблюдая за Крю, я гадала, каково это иметь только одного ребёнка. После смерти Честин от меня было мало толку, потому что какое-то время я тоже горевала, но, если Харпер умрёт, я смогу больше помочь Джереми с его депрессией.

На этот раз с моей стороны будет очень мало горя, так как всё моё горе предназначалось для Честин.

Может быть, большая часть утраты Джереми тоже предназначалась Честин. Это была такая возможность сейчас, которую не стоит упускать.

Раньше я предполагала, что индивидуальная смерть чьих-то детей будет одинаково трудной для них. Потеря второго или даже третьего ребёнка причинит такую же боль, как и первый опыт.

Но это было до того, как мы с Джереми потеряли Честин. Её смерть заставила нас умирать от горя. Оно заполнило каждую щель внутри нас, каждую конечность.

Если каноэ перевернётся вместе с детьми, если Харпер утонет, у Джереми, возможно, не останется места для горя.

Когда вы уже потеряли одного ребёнка, вы могли бы потерять их всех.

Без Харпер, мы втроём могли бы стать идеальной семьёй.

— Харпер.

Она стояла в нескольких футах от меня, играя на песке. Я встала и вытерла тыльную сторону джинсов.

— Ну же, милая. Давай прокатимся на каноэ с твоим братом.

Харпер вскочила, не подозревая, что, ступив на причал, никогда больше не узнает, что такое земля под ногами.

— Я иду впереди, — сказала она. Я последовала за ней к краю причала. Я помогла Крю забраться первым, потом Харпер. Потом я села, и осторожно опустилась в лодку. Я использовала весло, чтобы оттолкнуться от причала.

Я была в задней части лодки, а Крю — по середине. Я приплыла на середину озера, в то время, как дети перегнулись через край и запустили пальцы в воду.

Озеро было спокойным, когда я огляделась. Мы жили в бухте с 2000-футовой береговой линией, так что не было никакого движения в озере. Это был тихий день.

Харпер выпрямилась в каноэ и вытерла руки о штаны. Она повернулась ко мне спиной, а я — к Крю.

Я наклонилась вперёд, к уху Крю. Я закрыла ему рот рукой.

— Крю, милый, задержи дыхание.

Я ухватилась за край каноэ и всем своим весом наклонилась вправо.

Я услышала тихий вскрик. Я не был уверена, кто это: Крю или Харпер, но после визга и первого всплеска я ничего не услышала. Просто давление. Тишина давила на мои уши, когда я брыкалась руками и ногами, пока не вырвалась на поверхность.

Я слышала плеск воды. Крик Харпер и Крю. Я подплыла к нему и обняла его. Я посмотрела в сторону дома, надеясь, что смогу вернуться на берег вместе с ним. Мы оказались дальше, чем я предполагала.

Я начала плыть. Кричала Харпер.

Плеск.

Я продолжала плыть. Она продолжала кричать. Ничего.

Я услышала ещё один всплеск.

Больше ничего.

Я продолжала плыть и отказывалась оглядываться, пока не почувствовала, как грязь просачивается между пальцами ног. Я вцепилась в поверхность озера, как в спасательныйжилет. Крю задыхался и кашлял, подпрыгивая вверх и вниз, цепляясь за меня. Удержать его на плаву оказалось труднее, чем я думала.

Джереми поблагодарил бы меня за это. За спасение Крю. Конечно, он будет опустошён, но и благодарен тоже.

Интересно, будем ли мы спать в одной постели этой ночью? Он будет измотан, но захочет спать со мной в одной постели, обнимать меня, убеждаться, что я в порядке.

— Харпер! — Крикнул Крю, как только прочистил лёгкие от воды.

Я закрыла ему рот и потащила к берегу, посадив его на песок. Его глаза расширились от страха.

— Мамочка! — воскликнул он, указывая мне за спину. — Харпер не умеет плавать!

Песок был повсюду, прилипал к моим рукам, ногам, бёдрам. Крю попытался подойти к воде, но я дёрнула его за руку и заставила сесть. Рябь от волнения воды всё ещё плескалась у моих ног. Я посмотрела на озеро, но там ничего не было. Никаких криков. Никаких брызг.

Крювсё больше впадал в истерику.

— Я пыталась спасти её, — прошептала я. — Мама пыталась спасти её.

— Иди и спаси её! — закричал он, указывая на озеро.

Тогда я задумалась, как бы это выглядело, если бы он сказал кому-нибудь, что я не вернулась в воду. Большинство матерей не выходили из воды, пока не находили своего ребёнка. Мне нужно было вернуться в воду.

— Крю. Мы должны спасти Харпер. Ты помнишь, как использовать телефон мамы, чтобы позвонить папе?

Он кивнул, вытирая слёзы со щёк.

— Иди в дом и позвони папе. Скажи ему, что мама пытается спасти Харпер, и ему нужно позвонить в полицию.

— Ладно! — сказал он, подбегая к дому.

Он был таким хорошим братом.

Я замёрзла и задыхалась, но всё же поплелась обратно к озеру.

— Харпер? — я тихо произнесла её имя, боясь, что, если буду звать слишком громко, у неё откроется второе дыхание и она выскочит из воды.

Я не торопилась. Я не хотела заходить слишком далеко илидотронуться, или наткнуться на неё. Что, если она всё ещё была жива? Пыталась бы она затащить меня под воду?

Я знала, что мне нужно быть здесь, когда появится Джереми. Мне нужно было плакать. Быть на грани переохлаждения. Бонусные баллы, если меня увезут на скорой.

Каноэ было перевёрнуто вверх дном, ближе к берегу, чем, когда оно перевернулось. Мы с Джереми уже пару раз перевернули каноэ, так что я знала, что там есть воздушные карманы, когда оно было расположено так, как оно было расположено сейчас. Что, если бы Харпер подплыла к нему? Что, если она вцепилась в него и спряталась под ним? Ждала, чтобы рассказать папе о том, что я сделала?

Я пробралась к каноэ. Я двигалась осторожно, не желая прикасаться к ней.

Добравшись до перевёрнутой лодки, я затаила дыхание и ушла под воду.

Слава богу. — подумала я. Её там не было.

Слава Богу.

Я услышала, как Крю издалека зовёт меня по имени. Я нырнула под воду и выскочила из каноэ. Я выкрикнула имя Харпер, полная паники, как настоящая опустошённая мать.

— Харпер!

— Папа идёт! — Крикнул Крю с берега.

Я начала выкрикивать имя Харпер ещё громче. Полиция скоро будет здесь, раньше Джереми.

— Харпер!

Я несколько раз проваливалась под воду, чтобы не запыхаться. Я делала это снова и снова, пока не смогла удержаться на плаву. Я выкрикнула её имя и не останавливалась, пока полицейский не вытащил меня из воды.

Я продолжала выкрикивать её имя, время от времени бросая:

— «Моя дочь! и «Моя малышка!»

Один человек был в воде и искал её. Потом два. Потом три. Потом я почувствовала, как кто-то пробежал мимо меня на причал. Он добежал до конца и прыгнул головой вперёд. Когда он появился, я увидела, что это был Джереми.

Я не могу описать выражение его лица, когда он звал её. Это был взгляд решимости, смешанный с ужасом.

В этот момент я плакала по-настоящему. У меня была истерика. Мне хотелось улыбнуться, увидев, как я впадаю в подобающую истерику, но я этого не сделала, потому что часть меня знала, что я всё испортила. Я видела это по лицу Джереми. От этого ему будет ещё труднее оправиться, чем от Честин.

Я этого не ожидала.

Она пробыла под водой больше получаса, когда он, наконец нашел её. Она запуталась в рыболовной сети. С того места, где я сидела на пляже, я не могла сказать, была ли она зелёной или жёлтой, но я вспомнила, что Джереми потерял жёлтую рыболовную сеть в прошлом году. Какова вероятность, что я опрокинула каноэ именно в том месте, где она запуталось под водой? Если бы там не было рыболовной сети, она, вероятно, добралась бы до берега.

После того, как её распутали, мужчины помогли Джереми поднять её на причал. Джереми пытался сделать искусственное дыхание, пока фельдшер не добрался до края причала, и, даже тогда он не остановился.

Он не остановится, пока у него не останется выбора. Причал начал прогибаться, и Джереми скатился с его края, подхватив Харпер на руки.

Интересно, будет ли этот момент преследовать его? Ему пришлось подхватить тело своей мёртвой дочери, когда она упала на него сверху в воду.

Джереми не отпускал её. Он нашёл опору в воде и понёс её до самого берега. Добравшись до песка, он рухнул, всё ещё держа её. Он уткнулся лицом в её мокрые волосы, и я услышала, как он что-то шепчет ей.

— Я люблю тебя, Харпер. Я люблю тебя, Харпер. Я люблю тебя, Харпер.

Он повторял это снова и снова, обнимая её. Его печаль заставила меня страдать за него. Я подползла к нему, к ней, и обняла их обоих.

— Я пыталась спасти её, — прошептала я. — Я пыталась спасти её.

Он не отпускал Харпер. Врачам пришлось вырвать её из его рук. Он оставил меня там с Крю, а сам забрался на заднее сиденье Скорой помощи.

Джереми не стал спрашивать, что случилось. Он не сказал мне, что уезжает. Он вообще не смотрел на меня.

Его реакция была не совсем такой, как я планировала, но я поняла, что он был в шоке. Он приспособится. Ему просто нужно было время.

XX

ГЛАВА

Я хватаюсь за унитаз, когда меня рвёт. Я стала сходить с ума, ещё не закончив читать. Меня трясёт, как будто я была там. Как будто я воочию видела, что она сделала со своей дочерью. С Джереми.

Я прижимаю руку к моему лбу, не зная, что делать.

Я смогу рассказать такое кому-нибудь? Расскажу ли я Джереми? Позвоню ли я в полицию? Чтобы сделала полиция с ней?

Они бы заперли её где-нибудь, например, в психиатрической больнице. И Джереми забыл бы о ней.

Я чищу свои зубы, глядя на своё отражение. После я прополоскала рот, встала и вытерла рот. Когда моя рука скользит по лицу, я могу увидеть шрам на лице. Я никогда не думала, что шрам может что-то означать для меня. То, что я пережила со своей матерью, никак не сравнится с этой ситуацией.

То, что произошло между нами — это не было контакта. Разорванная связь. А это было убийство.

Я хватаю свою сумку и ищу свой Ксанакс. Таблетка зажата в кулаке, когда я иду на кухню. Я достаю из шкафа рюмку и наливаю в неё Crown Royal, до самого верха. Я беру рюмку, как раз, когда Эйприл сворачивает за угол. Она замолкает, глядя на меня.

Я смотрю прямо на неё, когда я кладу таблетку в рот и выпиваю её.

Я возвращаюсь в свою комнату и закрываю дверь на замок. Я опускаю жалюзи на дыру в окне, чтобы не видеть солнца.

Я закрываю глаза и натягиваю одеяло на голову, размышляя, что же мне, чёрт возьми, делать.

***

Через некоторое время я просыпаюсь, чувствуя, как по телу разливается тепло. Что- то дотрагивается до моих губ. Я резко открываю глаза.

Джереми.

Я вздыхаю напротив его рта, когда он опускается на меня сверху. Я приветствую утешение его губ. Мало ли он знает, что каждая унция печали, которую устраняет его поцелуй, это печаль, которую я чувствую к нему. Для ситуации, о которой он ничего не знает.

Я поправляю покрывало, вытаскивая его из-под нас, чтобы не было никакого барьера. Он всё ещё целует меня, перекатываясь на бок и притягивая к себе.

— Сейчас два часа дня, — шепчет он. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, — вру я. — Я просто устала.

— Я тоже. — Он проводит пальцами по моей руке, потом хватает меня за руку.

— Как ты сюда попал? — Спрашиваю я, зная, что дверь заперта изнутри. Он улыбается.

— Через окно. Эйприл отвезла Верити к доктору, а Крю вернётся из школы только через час.

Остальная часть напряжения, накопившегося внутри меня, каким-то образом просачивается наружу с этой новостью. Верити нет в этом доме, и я мгновенно обрела покой.

Джереми кладёт голову мне на грудь, лицом к моим ногам, а его пальцы исследуют линию моих трусиков.

— Я проверил замок. Похоже, если ты достаточно сильно хлопнешь дверью, то она может защёлкнуться на месте.

Я не отвечаю на это, потому что не уверена, что верю в это. Я уверена, что есть шанс того, что это была Верити.

Джереми поднимает мою рубашку. Он целует место между моих грудей.

— Мне нравится, когда ты носишь мои рубашки. Я провожу пальцами по его волосам и улыбаюсь.

— Мне нравится, когда они пахнут тобой. Он смеётся.

— А чем я пахну?

— Петрикором.

Он губами провёл вниз по моему животу.

— Я даже не знаю, что это значит.

Его голос — это бормотание над моей кожей.

— Это слово описывает запах свежего дождя после тёплой погоды. Он двигается, пока его рот не оказывается рядом с моим.

— Я понятия не имел, что для этого есть слово.

— Всему есть своё слово.

Он коротко целует меня, потом отстраняется.

— Есть ли какое-нибудь слово для того, что я делаю?

— Наверное. Что ты имеешь в виду?

Он проводит пальцем по моей челюсти.

— Это, — тихо говорит он. — Влюбляюсь в женщину, когда не должен.

Моё сердце замирает, несмотря на его признание. Я ненавижу, что он чувствует себя виноватым за то, что он чувствует, но я всё понимаю. Независимо от состояния его брака или жены, он спит в их постели с другой женщиной. Этому нет особого оправдания.

— Ты чувствуешь себя виноватым? — Я спрашиваю его.

— Да. — Он молча смотрит на меня с минуту. — Но не настолько виноватым, чтобы остановиться. — Он кладёт голову на подушку рядом со мной.

— Но это прекратится, — говорю я. — Мне нужно вернуться в Манхэттен, а ты женат. Его глаза, кажется, защищают мысли, которые он не хочет говорить вслух.

Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. В конце концов, он наклоняется, чтобы поцеловать меня, прежде чем сказать:

— Я думал о том, что ты сказала на кухне прошлой ночью.

Я не говорю, боясь того, что он собирается сказать. Был ли он открыт для всего, что я должна была сказать? Согласен ли он с тем, что качество его жизни так же важно, как и качество жизни Верити?

— Я позвонил в больницу, где её будут принимать в течение недели, начиная с понедельника. Она будет приезжать домой три выходных в месяц. — Он ждёт моей реакции.

— Я думаю, что так будет лучше для вас троих.

Как будто я вижу, что это происходит в реальном времени, горе начинает испаряться. От него, от этого дома. Ветер дует в окно, в доме тихо, Джереми смотрит на мир. Именно в этот момент я решаю, что делать с рукописью.

Я не собираюсь ничего делать.

Доказательство того, что Верити убила Харпер, не заставит Джереми чувствовать себя лучше. Ему бы стало только хуже. Это откроет так много ран. Это разорвало бы свежие раны ещё шире.

Я не уверена, что Верити безопасно находиться рядом, но есть способы раскрыть это со временем. Я думаю, Джереми просто нужна лучшая охрана. Монитор в комнате Верити, подключённый к датчику движения в выходные дни, когда она здесь. Если она действительно симулирует свои травмы, он узнает, и, если он узнает, то больше никогда не позволит ей находиться рядом с Крю.

И теперь, когда она отправится в лечебницу, за ней будут следить ещё более пристально.

Сейчас всё в порядке. Безопасно.

— Останься ещё на неделю, — говорит Джереми.

Я планировала уехать утром, но теперь, когда я знаю, что Верити скоро уедет, я взволнована идеей быть здесь с ним всю неделю, без Эйприл, без Верити.

— Хорошо.

Он приподнимает бровь.

— Ты имеешь в виду, Да? Я улыбаюсь.

— Именно.

Он прижимается губами к моему животу, целует меня и снова забирается на меня.

Он не снимает рубашку, которую я ношу, когда скользит в меня. Он так долго занимается со мной любовью, что моё тело становится гибким от его движений. Когда я чувствую, как мышцы его рук начинают напрягаться под моими пальцами, я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы он покидал моё тело.

Я крепко обхватываю его ногами и прижимаю его рот к своему. Он стонет, погружаясь в меня ещё глубже. Он целует меня, когда кончает, его губы напряжены, дыхание поверхностное, он не пытается вырваться. Он падает на меня сверху.

Мы молчим, потому что оба знаем, что только что сделали, но мы это не обсуждаем.

Когда Джереми переводит дыхание, он выскальзывает из меня и опускает руку, скользя пальцами между моих ног. Он наблюдает за мной, когда касается меня, ожидая, когда я достигну кульминации. Когда я это делаю, я не беспокоюсь о том, насколько громко я кричу, потому что мы единственные здесь, и это блаженство.

Когда всё кончается, и я расслабляюсь на кровати, он целует меня в последний раз.

— Мне нужно уйти сейчас, пока все не вернулись домой.

Я улыбаюсь ему, наблюдая, как он одевается. Он целует меня в лоб, прежде чем пересечь комнату и вылезти обратно в окно.

Я не знаю, почему он не воспользовался дверью, но это заставляет меня смеяться.

Я натягиваю подушку на лицо и улыбаюсь. Что на меня нашло? Может быть, этот дом треснул меня по башке, потому что половину времени я готова была свалить отсюда к чёртовой матери, а половину — вообще не хочу уезжать.

Эта рукопись определённо долбит мне голову. Я чувствую, что влюбляюсь в этого человека, а я знаю его всего несколько недель, но я влюбляюсь в него не только в реальной жизни. Я влюбилась в него из-за слов Верити. Всё, что она рассказала о нём, дало мне представление о том, какой он человек, и он заслуживает лучшего, чем то, что она дала ему. Я хочу дать ему то, чего она никогда не делала.

Джереми заслуживает того, чтобы быть с кем-то, кто поставит его любовь к его детям превыше всего.

Я убираю подушку с лица и кладу её под бёдра, приподнимая их так, чтобы всё, что он только что оставил внутри меня, не просочилось наружу.

XXI

ГЛАВА

Когда я снова уснула, мне приснился Крю. Он был старше, лет шестнадцати. В моём сне не произошло ничего особенного, или, по крайней мере, если и произошло, я не могла вспомнить этого. Я помню только то чувство, которое испытала, когда посмотрела ему в глаза, как будто он был злом. Казалось, всё, через что его заставила пройти Верити, всё, что он видел, было вложено в его душу, и он пронёс это с собой через детство.

С тех пор прошло уже несколько часов, и я не могу не задаться вопросом, винтересах ли хранить молчание о рукописи. Крю видел, как тонет его сестра. Он видел, что мать очень мало помогает ей, и пока он очень маленький, есть вероятность того, что память останется с ним, что он всегда будет знать, как она велела ему задержать дыхание, прежде чем нарочно опрокинуть каноэ.

Я с ним на кухне, только Крю и я. Эйприл ушла около часа назад, а Джереми наверху укладывает Верити спать. Я сижу за кухонным столом, ем крекеры «Ritz» с арахисовым маслом и смотрю, как Крю играет на своём айпаде.

— Во что ты играешь? — спрашиваю его я.

— Игрушечный Взрыв.

По крайней мере, это не Fallout или Grand Theft Auto. Для него ещё есть надежда.

Крю смотрит на меня, видя, как я откусываю кусочек крекера. Он кладёт свой айпад и говорит:

— Я тоже хочу.

Я смеюсь, глядя, как он ползёт через стол, чтобы достать арахисовое масло.

Я протягиваю ему нож для масла. Он намазывает огромный шарик на крекер и откусывает кусочек, откидываясь назад. Его глаза наполняются радостью.

— Как вкусно.

Крю слизывает арахисовое масло с ножа, и я морщу нос.

— Ты не должен лизать нож.

Он хихикает, как будто ему стало смешно.

Я откидываюсь на спинку кресла, любуясь им. Несмотря на всё, через что он прошёл, Крю хороший ребёнок. Он не жалуется, спокоен, всё ещё как-то находит юмор в мелочах. Я больше не считаю его засранцем. Не так, как в первый день нашей встречи.

Я улыбаюсь Крю из-за его невинности, и снова начинаю сомневаться, помнит ли он тот день. Интересно, определит ли память Крю, какая терапевтическая программа лучше для него? Поскольку его собственный отец не знает, черезчто ему пришлось пройти из-за Верити, и только я знаю это, так как у меня есть рукопись. На мне лежит ответственность сказать Джереми, если я думаю, что его сын пострадал больше, чем он думает.

— Крю, — говорю я, протягивая руку к банке с арахисовым маслом и вращая её пальцами. — Могу я задать тебе один вопрос?

Он кивает мне.

Я улыбаюсь, желая, чтобы он чувствовал себя комфортно из-за моих вопросов.

— Ты плавал в каноэ?

На мгновение он останавливается, облизывая нож для масла. Затемговорит:

— Да.

Я наблюдаю за его выражением лица, в поиске подсказки, что я должна остановиться, но этого не происходит.

— Ты когда-нибудь играл в нём? На воде?

— Да.

Крю снова слизывает масло, и я чувствую облегчение от того, что его не слишком сильно беспокоит наш разговор. Может быть он ничего не помнит. Ему всего лишь пять. Его восприятие реальности отличается от взрослой.

— Ты помнишь, как ты был в каноэ? С твоей мамой? И Харпер?

Крю не говорит да или нет. Он смотрит на меня, и я не могу сказать боится ли он ответить на мой вопрос или просто не помнит. Крю опускает взгляд на стол, теряя зрительный контакт со мной, снова засовывая нож в банку и потом кладя себе его в рот.

— Крю? — говорю я, продвигаясь ближе к нему и нежно кладя руку ему на колени. — Почему лодка перевернулась?

Взгляд Крю снова возвращается ко мне, и он вытаскивает нож из своего рта для того, чтобы сказать:

— Мама сказала, что я не должен тебе говорить, если ты задашь мне этот вопрос.

Я чувствую, как кровь отливает от моего лица, когда он небрежно облизывает нож для масла. Я хватаюсь за край стола так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Она… Твоя мама разговаривает с тобой?

Крю снова смотрит на меня несколько секунд, не давая мне ответа, а затем качает головой с таким выражением в глазах, как будто он собирается молчать после этого.

— Крю? Твоя мама притворяется, что не может говорить?

Крю стискивает зубы, пока нож находится в его рту. Я вижу, как нож скользит между ними.

Кровь начинает стекать по его передним зубам на губы. Я толкаю свой стул назад так сильно, что он падает на пол, когда я хватаю ручку ножа для масла и вытаскиваю его изо рта Крю.

— Джереми!

Я прикрываю рот Крю рукой, оглядываясь в поисках полотенца, которое могло бы быть в пределах досягаемости, но ничего нет. Крю не плачет, но его глаза полны страха.

— Джереми! — Я кричу сейчас, отчасти потому, что мне нужно, чтобы он помог мне с Крю, а отчасти потому, что то, что только что произошло, напугало меня.

Джереми сейчас здесь, перед Крю, запрокинув голову и заглядывая в рот.

— Что случилось?

— Он… — я даже не могу это сказать. Я хватаю ртом воздух. — Он положил нож в рот.

— Ему нужно наложить швы. — Джереми подхватывает его на руки. — Возьми мои ключи. Они в гостиной.

Я бегу в гостиную и хватаю со стола ключи Джереми. Я иду за ними в гараж, к джипу Джереми. У Крю слёзы на глазах, как будто начинается боль. Джереми открывает заднюю дверцу и сажает его на заднее сиденье. Я открываю переднюю пассажирскую дверь, чтобы забраться в джип.

— Лоуэн, — говорит Джереми. Я оборачиваюсь как раз в тот момент, когда он закрывает дверь. — Я не могу оставить Верити здесь одну. Мне нужно, чтобы ты осталась. Моё сердце падает глубоко в желудок. Джереми помогает мне выбраться из джипа,

прежде чем я успеваю возразить. — Я позвоню тебе, когда врач осмотрит его. — Он выхватывает ключи из моей руки, и я застываю на месте, наблюдая, как машина выезжает из гаража. Он разворачивает джип и уезжает с подъездной дорожки.

Я смотрю вниз на свои руки, которые покрыты кровью Крю.

Я больше не хочу здесь находиться, ненавижу эту работу.

После нескольких секунд, прежде чем я понимаю, что не важно, чего хочу. Я здесь, и Верити тоже, и мне нужно убедиться, что её дверь заперта. Я бросаюсь обратно в дом, вверх по лестнице в её комнату. Её дверьраспахнута настежь, вероятно, потому, что Джереми в спешке бросился вниз. Она в своей постели. Одеяло наполовину снято с её тела, и одна из её ног болтается, как будто Джереми услышал мой крик, прежде чем он успел уложить её в постель.

Это не моя проблема.

Я захлопываю дверь и запираю её, а затем думаю о том, что я могу сделать дальше, чтобы обеспечить свою собственную безопасность. Я бросаюсь вниз, когда вспоминаю, что видела радио няню в подвале. Последнее место, где я хочу быть, — это подвал, но я преодолеваю свой страх, используя свет на своём мобильном телефоне, и спускаюсь по

лестнице. Когда я была здесь с Джереми, я не очень внимательно осматривала подвал, но знаю, что некоторые из ящиков, которые были сложены, были закрыты.

Посветив фонариком по комнате, я замечаю, что почти все ящики сдвинуты и открыты, как будто кто-то копался в них. Мысль о том, что это могла быть Верити, делает мою миссию ещё более неотложной. Я не хочу оставаться здесь дольше, чем нужно. Я направляюсь туда, где из коробки торчит радионяня. Она была прямо наверху, когда я заметила её в первый раз — в одной из немногих нераспечатанных коробок, которая была передвинута.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь бросить свои поиски из страха оказаться здесь, внизу, я вижу коробку на полу в нескольких футах от себя. Я хватаю монитор и приёмник и, направляюсь обратно к лестнице, моёсердце тяжело стучит в ногах, когда я пытаюсь подняться по ступенькам.

Облегчение охватывает меня, когда дверь открывается и я убегаю.

Я распутываю шнуры, затем подключаю пыльный монитор к розетке рядом с компьютером Верити. Я бросаюсь обратно наверх, но прежде чем добежатьдо верха, останавливаюсь. Я оборачиваюсь, иду на кухню и беру нож.

Добравшись до комнаты Верити, я сжимаю в руке нож и отпираю дверь её спальни. Она даже не пошевелилась. Её нога всёещё свисает с кровати. Прижавшись спиной к стене, я подхожу к комоду и ставлю на него вторую половину монитора. Я направляю его на её кровать и включаю.

Я возвращаюсь к двери и, поколебавшись, выхожу из её комнаты. Я делаю шаг вперёд, всёещё сжимая нож, затем поднимаю её ногу так быстро, как только могу, и бросаю на кровать. Я набрасываю на неё одеяло, поднимаю перила кровати и захлопываю дверь, когда снова оказываюсь в коридоре.

Я запираю её.

К чёрту всё это.

Я задыхаюсь, когда добираюсь до кухонной раковины. Я смываю кровь срук, которая высохла на моей коже. Я провожу несколько минут, убирая кровь со стола и пола. Затем я возвращаюсь в офис и сажусь перед монитором.

Я удостоверяюсь, что моя камера мобильного телефона находится в режиме видео на случай, если она двинется. Если она шевельнётся… Я хочу, чтобы Джереми увидел это.

Я жду.

Жду целый час. Я смотрю на свой телефон, ожидая звонка Джереми. Я смотрю на монитор в поисках лжи Верити. Я слишком боюсь выходить из офиса и делать что-то ещё, кроме как ждать. Кончики моих пальцев болят от постоянного постукивания по столу.

Когда проходит ещё полчаса, я понимаю, что снова начала сомневаться всебе. Она сейчас двинется. С того момента, она даже не открывала глаза.

Она не видела, как я установила монитор, потому что её глаза были закрыты, так что она даже не заметила моего присутствия.

Если только она не открыла их, когда я бежала вниз по лестнице. Если это так, то она видела монитор и знает, что я наблюдаю за ней.

Я отрицательно качаю головой. Это сводит меня с ума.

В её рукописи осталась одна глава. Мне нужно покончить со всем этим, если я собираюсь остаться в этом доме ещё на неделю. Я не могу продолжать ходить взад и вперёд, думая, что я в опасности и, думать о том, что я сумасшедшая. Хватаю последние несколько страниц и передвигаю свой стул к видеомонитору. Я буду читать, следя за её движениями.

ПУСТЬ БУДЕТ ТАК

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Прошло пару дней с тех пор, как Харпер умерла, но я чувствую, как мой мир изменился в последнее время, чем за все мои последние годы.

Полиция собрала у меня сведения. Дважды. Это понятно, что они хотели убедиться, что в моей истории нет лжи. Их вопросы были достаточно просты, на которые можно было легко ответить.

— Не могли бы вы нам объяснить, что произошло?

— Харпер перегнулась через край каноэ, которое опрокинулось. Мы все были под водой, но Харпер не смогла вынырнуть. Я пыталась найти её, но у меня закончился воздух, и мне нужно было спасти Крю.

— Почему ваши дети не были в спасательных жилетах?

— Я думала, что мы находимся на мелководье. Мы были так близки к причалу, но затем… мы отдалились.

— Где был ваш муж?

— Он поехал за продуктами. Он сказал мне, чтобы я взяла детей и погуляла с ними возле воды.

Я ответила на все их вопросы в приступах рыдания. Иногда, я сгибалась пополам, как будто её смерть физически повлияла на меня. Я думаю, что моё выступление было настолько хорошим, что им было неудобно задавать мне столько вопросов.

Я надеюсь, что Джереми сказал тоже самое. Он был ещё хуже, чем детектив.

Он не выпускал из поля зрения Крю, после того, как Харпер погибла. Мы втроём спали внизу в комнате Крю, но сегодняшний вечер был другим. Сегодня я сказала Джереми, что хочу, чтобы он держал меня в своих руках, и он положил меня с одной стороны, а Крю — с другой. Я вцепилась в него, надеясь на то, что мы могли бы уснуть, но он не прекращал задавать мне эти чёртовые вопросы.

— Почему ты повела их к каноэ?

— Мы хотели пойти туда, — сказала я.

— Почему они не были в спасательных жилетах?

— Я думала мы были близки к берегу.

— Какое последнее слово она сказала?

— Я не могу вспомнить.

— Была ли она ещё над водой, когда вы были с Крю на берегу?

— Нет, думаю, что нет.

— Ты знала, что каноэ может перевернуться?

— Нет, это произошло слишком быстро.

На какое-то время вопросы прекратились, но я знала, что он начнёт задавать их снова. После нескольких минут он сказал:

— Это просто не имеет смысла.

— Что ты имеешь ввиду?

Джереми отстранился, оставив место между моим лицом и его грудью. Он хотел, чтобы я посмотрела на него, поэтому я подняла голову.

Он притронулся к моей щеке тыльной стороной пальцев.

— Почему ты сказала Крю задержать дыхание, Верити? В этот момент я поняла, что всё кончено.

В этот момент он понял, что всё кончено.

Для человека, который думал, что знает свою жену… это был первый раз, когда он действительно понял выражение моих глаз, и я знала, как бы я ни старалась убедить его… Джереми никогда не поверит мне из-за Крю. Он не был таким человеком. Он ставил своих

детей на первое место перед собственной женой, и это единственное, что мне в нём не нравится больше всего.

Хотя я пыталась. Я пыталась убедить его. Трудно быть убедительной, когда слёзы текут по твоим щекам и твой голос дрожит, когда ты говоришь.

— Я сказала это, когда мы тонули. Не раньше.

Какое-то мгновение он смотрел на меня. А потом отпустил меня. Джереми отстранился от меня, и я знала, что это будет в самый последний раз. Он перекатился на спину и обхватил руками Крю, как будто это был его личный бронежилет.

Его защитник. От меня.

Я попыталась лежать неподвижно, не реагируя, чтобы он подумал, что я заснула, но всё, что я сделала, это тихо плакала. Когда я стала плакать сильнее, я пошла в свой кабинет и закрыла дверь, прежде чем Джереми услышал мои рыдания

Добравшись до своего кабинета, я создала документ и стала печатать. Он чувствует, как будто там ничего не осталось сказать. Нет будущего, о котором можно было бы писать. Нет прошлого, чтобы искупить.

Я в конце своей истории?

Я не знаю, что будет дальше. В отличие от моего предсказания убийства Честин, я не знаю, чем закончится моя жизнь.

Будет ли это от рук Джереми? Или это будет сделано моей собственной рукой?

Или, может быть, это не закончится вообще. Может быть, Джереми проснётся завтра и увидит, что я сплю рядом с ним. Может быть, он вспомнит все хорошие времена, все минеты, все глотания, и он поймёт, сколько ещё времени у нас будет на всё это теперь, когда у нас только один ребёнок.

Или… может быть, он проснётся и поймёт, что смерть Харпер не была несчастным случаем. Может, он заявит на меня в полицию. Может быть, он захочет увидеть, как я страдаю за то, что сделала с ней.

Если дело в этом… так и будет.

Я просто въеду на своей машине в дерево.

КОНЕЦ

XXII

ГЛАВА

Я даже не успеваю переварить эту концовку, как слышу, что джип Джереми въезжает в гараж. Я складываю страницы в стопку и смотрю на монитор. Верити всё ещё не двигалась.

Он подозревал её?

Я сжимаю шею, пытаясь ослабить напряжение, которое вливала в мои мышцы последняя глава. Как он мог всё ещё заботиться о ней? Купать её и заботиться всю оставшуюся жизнь? Чувствует, что должен ей обещание своих клятв?

Если он действительно думал, что она убила Харпер, как он мог находиться водном доме с ней?

Я слышу, как открывается дверь гаража, подхожу к двери офиса и выхожу в коридор. Джереми держит Крю на руках у подножия лестницы.

— Шесть швов, — шепчет он. — И много обезболивающих. Он будет без сознания всю ночь. Он несёт его наверх, чтобы уложить спать. Я не слышу, как он проверяет Верити, прежде чем снова спуститься вниз.

— Хочешь кофе? — спрашиваю его я.

— Давай.

Он следует за мной на кухню, где обнимает меня сзади, вздыхая в мои волосы, пока я завариваю кофе. Я прислоняюсь к нему головой, переполненная множеством вопросов, но я ничего не говорю, потому что даже не знаю, с чего начать.

Я поворачиваюсь, пока варится кофе, и обнимаю его. Мы держимся друг за друга в течение нескольких минут, пока он не отпускает меня и не говорит:

— Мне нужно принять душ. У меня засохшая кровь на всём теле.

Тогда я это замечаю. Капли на руках, пятна на рубашке. Я рада, что не суеверна.

— Я буду в кабинете.

Мы целуемся, а потом он бежит наверх. Я жду, пока кофе заварится, чтобы сделать себе чашку. Я всё ещё не знаю, как подойти к нему со всеми моими вопросами, но после прочтения последней главы у меня их так много. Я думаю, что это может быть долгая ночь.

Я слышу, как он принимает душ, когда наливаю себе чашку кофе. Я несу его с собой в кабинет, а потом выливаю на пол. Чашка разбивается вдребезги. Горячая жидкость забрызгивает мои ноги и начинает просачиваться под пальцы, но я не могу пошевелиться.

Я застываю на месте, глядя на монитор.

Верити лежит на полу. Она стоит на четвереньках.

Я бросаюсь к телефону, одновременно выкрикивая имя Джереми.

— Джереми!

Верити склонила голову набок, как будто услышала мой крик сверху. Прежде, чем я успеваю дрожащими пальцами открыть приложение для камеры, она заползает обратно в постель.

— Джереми! — снова кричу я, роняя телефон. Я бегу на кухню и хватаю нож. Я бегу вверх по лестнице, прямо в комнату Верити. Я отпираю её дверь и распахиваю её настежь.

— Вставай! — кричу я.

Она не двигается. Даже не вздрагивает. Я срываю с неё одеяло.

— Вставай, Верити. Я видела тебя. — Я полна ярости, когда опускаю край её больничной койки. — Тебе не сойдёт это срук.

Я хочу, чтобы Джереми увидел её такой, какая она есть на самом деле, прежде чем у неё появится возможность причинить ему боль, чтобы навредить Крю. Я хватаю её за лодыжки и тяну за ноги. Я уже наполовину вытащила её из постели, когда почувствовала,

что кто-то оторвал меня от неё. Меня разворачивают и несут к двери. Он ставит меня на пол коридора.

— Какого чёрта ты делаешь, Лоуэн? — Лицо и голос Джереми полны гнева.

Я делаю шаг вперёд, прижимая руки к его груди. Он убирает от меня нож и хватает меня за плечи.

— Остановись.

— Она притворяется. Я видела её, клянусь, она притворяется.

Он возвращается в её комнату и захлопывает дверь у меня перед носом. Я открываю дверь, и он поднимает ноги Верити обратно на кровать. Увидев, что я снова вхожу в комнату, он набрасывает одеяло на Верити и выталкивает меня в коридор. Он поворачивается и запирает дверь, потом хватает меня за запястье и тянет за собой.

— Джереми, нет. — Я хватаю его за запястье, которое крепко сжимает моё. — Не оставляй здесь с ней Крю. — Мой голос умоляет, но он не слышит беспокойства. Он может видеть только то, что, как ему кажется, он знает.

Когда мы добираемся до лестницы, я отступаю назад, качая головой, отказываясь спускаться по ней. Ему нужно отвести Крю вниз. Он хватает меня за талию, перекидывает через плечо и несёт вниз по лестнице, прямо в мою комнату. Он осторожно опускает меня на кровать, даже в разгар своего гнева.

Он подходит к моему шкафу. Хватает мой чемодан. Мои вещи.

— Я хочу, чтобы ты уехала.

Я поднимаюсь и подхожу к изножью кровати, где он запихивает все мои вещи в чемодан.

Ты должен мне поверить.

— Чёрт возьми, Джереми! — Я показываю на верхний этаж. — Она сумасшедшая! Она лгала тебе с того самого дня, как ты её встретил!

Я никогда не видела столько недоверия и ненависти, исходящих от человека. То, как он смотрит на меня, приводит меня в такой ужас, что я убегаю от него.

— Она не притворяется, Лоуэн. — Он вскидывает руку в сторону лестницы. — Эта женщина беспомощна. Практически безмозглая. У тебя были видения с тех пор, как ты попала сюда. — Он запихивает ещё одежду в мой чемодан, качая головой. — Это невозможно, — бормочет он.

— Это не так. И ты знаешь, что это не так. Она убила Харпер, и ты это знаешь. Ты подозревал её. — Я слезаю с кровати и бросаюсь к двери. — Я могу это доказать.

Он следует за мной, когда я бегу в кабинет Верити. Я хватаю рукопись, каждую страницу, и поворачиваюсь, когда он подходит ко мне, и прижимаю её к его груди.

— Прочитай это.

Он ловит страницы. Смотрит на них сверху вниз. Снова смотрит на меня.

— Где ты нашла это?

— Это её. Всё её. С того дня, как ты встретил её, и до её автокатастрофы. Прочитай. По крайней мере прочитай две последние главы. Мне всё равно. Просто, прочти. Я умоляю тебя. Пожалуйста, для твоих девочек.

Он всё ещё смотрит на меня так, словно не верит ни единому моему слову. Ему и не нужно этого делать. Если бы он просто прочитал эти страницы, увидел, что на самом деле думает его жена в те моменты, когда она была с ним, он бы понял, что я не та, о ком ему нужно беспокоиться.

Я чувствую, как во мне поднимается страх. Страх потерять его. Он думает, что я сумасшедшая, что я пыталась причинить боль его жене. Он хочет, чтобы я покинула его дом. Он хочет, чтобы я ушла отсюда, и больше никогда не хочет меня видеть.

Мои глаза щиплет, когда слёзы начинают стекать по щекам.

— Пожалуйста, — шепчу я. — Ты заслуживаешь знать правду.

XXIII

ГЛАВА

Я ожидаю, что ему нужно немного времени для прочтения. Сижу на кровати и жду.

В доме сейчас так спокойно, чем когда-либо. Тревожно, будто затишье перед бурей.

Я смотрю на свой чемодан, думая, что, захочет ли он выгнать меня из своего дома. Всё время пока я здесь была, держала и скрывала эту рукопись. Возможно, он никогда не простит мне.

Знаю, что он никогда не забудет Верити.

Я поднимаю глаза к потолку, когда слышу грохот. Он не был громким, но звучал так, будто доносился из комнаты Джереми. Он пробыл там совсем недолго, но было достаточно времени, чтобы прочитать рукопись, и он понял, что Верити — это не та женщина, которую он всегда знал.

Слышу плач. Он тихий, но я его слышу.

Я ложусь на бок, обнимая подушку, и крепко зажмуриваю глаза. Это меня убивает, зная о том, как сильно ему сейчас больно, когда он читает страницу за страницей.

Теперь надо мной раздаются шаги, кто-то поднимается по лестнице. Он не пробыл там достаточно долго, чтобы прочитать всё целиком, но я могу это понять. На его месте я бы прочитала до конца, чтобы посмотреть, что же на самом деле случилось с Харпер.

Я слышу, как открывается дверь. Я бегу через холл в кабинет и смотрю на монитор. Джереми стоит в дверях комнаты Верити и смотрит на неё. Я вижу их обоих.

— Верити.

Очевидно, она не отвечает ему. Она не хочет, чтобы он знал, что она представляет угрозу или, может быть, она притворялась, потому что боялась, что он отправит её в полицию. Каковы бы ни были её причины, у меня такое чувство, что Джереми не уйдёт из комнаты, пока не получит ответа.

— Верити, — говорит он, подходя к ней ближе. — Если ты не ответишь, я вызову полицию.

Она всё ещё не отвечает ему. Джереми подходит к ней, наклоняется и открывает одно из её век. Он пристально смотрит на неё, потом идёт к двери. Он не верит мне.

Но потом он делает паузу, как будто сомневается в себе. Сомневаясь в том, что он читал. Он поворачивается и подходит к ней.

— Когда я выйду из этой комнаты, я отнесу твою рукопись прямо в полицию. Они упрячут тебя, и ты никогда больше не увидишь ни меня, ни Крю, если не откроешь глаза и не расскажешь мне, что происходит в этом доме.

Проходит несколько секунд. Я задерживаю дыхание, ожидая, когда она пошевелится. Надеясь, что она двинется так, чтобы Джереми понял, что я говорю правду.

Когда она открывает глаза, из моего горла вырывается всхлип. Я закрываю ладонью рот, прежде чем он превращается в крик.

Я боюсь, что разбужу Крю, а это не то, что ему нужно.

Всё тело Джереми напрягается, а затем он обхватывает голову обеими руками, отступая от её кровати. Он встречается со стеной.

— Какого чёрта, Верити?

Верити начинает решительно качать головой.

— Я должна была, Джереми, — говорит она, садясь на кровати. Она принимает оборонительную позу, как будто боится того, что он может сделать.

Джереми всё ещё не верит, его лицо полно гнева, предательства и замешательства.

— Всё это время… ты была… — Он пытается говорить тише, но выглядит так, будто вот-вот взорвётся от ярости. Джереми поворачивается и выпускает свой гнев, ударив кулакомв дверь. Это заставляет Верити вздрогнуть.

Она поднимает руки вверх.

— Пожалуйста, не делай мне больно. Я всё объясню.

— Не причинять тебе боль? — Джереми оборачивается и делает шаг вперёд.

— Ты убила её, Верити.

Я слышу гнев в его голосе, и он звучит прямо над монитором, но у Верити есть местов первом ряду. Она пытается спрыгнуть с кровати, чтобы убежать от него, но Джереми не позволяет. Он хватает её за ногу и тянет обратно на кровать. Когда она начинает кричать, он закрывает ей рот.

Они борются. Она пытается его пнуть. Он пытается удержать её. Затем его другая рука хватает её за шею.

Нет, Джереми.

Я бегу прямо к комнате Верити и резко останавливаюсь, когда подхожу к двери. Джереми лежит на ней сверху. Её руки зажаты под его коленями, ноги бьют по кровати, ноги впиваются в матрас, когда она хрипит.

Она пытается сопротивляться, но он подавляет её всеми способами.

— Джереми! — Я бросаюсь к нему и пытаюсь оттащить его от неё. Всё, о чем я могу думать — это о будущем Крю и Джереми, и о том, что его гнев не стоит жизни. Его жизни.

— Джереми!

Он меня неслушает. Он отказывается отпускать её. Я пытаюсь заглянуть ему в лицо, успокоить, вразумить.

— Ты должен остановиться. Ты раздавишь ей трахею. Они узнают, что ты убил её. По его щекам текут слёзы.

— Она убила нашу дочь, Лоу. В его голосе слышна боль.

Я хватаю его за лицо, пытаюсь притянуть к себе.

— Подумай о Крю, — говорю я, понизив голос. — У твоего сына не будет отца, если ты сделаешь это.

Я вижу, как он медленно меняется, когда до него доходят мои слова. В конце концов он убирает руки с её горла. Я сгибаюсь пополам, хватая ртом воздух не меньше, чем сейчас Верити. Она бормочет, пытаясь вдохнуть. Она пытается заговорить или закричать. Джереми прикрывает рот рукой и смотрит на меня. В его глазах мольба, но это не просьба позвать на помощь. Это мольба помочь ему найти лучший способ покончить с ней.

Я даже не спорю с ним. В её теле нет ни одной клетки, которая заслуживала бы жить после всего, что она сделала. Я делаю шаг назад и пытаюсь думать. Если он её задушит, они узнают. Его отпечатки будут на её горле. Если он задушит её, частицы с подушки окажутся в её лёгких, но мы должны что-то сделать. Если он этого не сделает, ей это как-нибудь сойдёт с рук, потому что она умеет манипулировать. Она в конечном итоге причинит боль ему или Крю. Она убьёт его так же, как убила свою дочь.

Точно так же, как она пыталась убить Харпер в детстве.

— Ты должен сделать так, чтобы это выглядело как несчастный случай, — говорю я тихо, но достаточно громко, чтобы быть услышанным сквозь шум, который она издаёт под его ладонью. — Пусть её вырвет. Закрой ей нос и рот, пока она не перестанет дышать. Это будет выглядеть так, будто она задохнулась во сне.

Глаза Джереми широко раскрыты, когда он слушает меня, но в них есть понимание.

Он убирает руки от её рта, а затем просовывает пальцы ей в горло.

Я поворачиваю голову, так как не могу смотреть на это.

Я слышу рвотные позывы, а потом удушье, и мне кажется, что это будет продолжаться вечно. Всегда.

Я опускаюсь на пол, всё моё тело сотрясает дрожь. Я прижимаю ладони к ушам и пытаюсь не обращать внимания на последние вздохи Верити, её последние движения. Через некоторое время звук лёгких трёх человек превращается в два.

Сейчас дышим только мы с Джереми.

— О Боже. О Боже. О Боже… — Я не могу перестать шептать снова и снова, когда чудовищность того, что мы только что сделали, начинает осознаваться. Джереми молчит,

если не считать осторожных вздохов, которые он делает. Я не хочу смотреть на неё, но мне нужно знать, что всё кончено.

Когда я поворачиваюсь к ней лицом, она смотрит на меня. Только на этот раз я знаю, что она не там, не прячется за этим пустым взглядом.

Джереми стоит на коленях у кровати. Он проверяет её пульс, затем его голова наклоняется вниз. Он садится спиной к кровати и переводит дыхание. Джереми подносит обе руки к лицу, пряча свою голову. Я не знаю, собирается ли он плакать, но я бы поняла, если бы он это сделал. Он был поражён тем фактом, что смерть его дочери не была несчастным случаем, что его жена, которой он посвятил столько лет своей жизни, совсем не та, за кого он её принимал, что всё это время она манипулировала им.

Все хорошие воспоминания, которые он когда-либо имел со своей женой, умерли вместе с ней сегодня вечером. Её признания разорвали его на части, и я вижу это по тому, как он согнулся пополам, пытаясь осмыслить последний час своей жизни, последний час жизни Верити.

Я закрываю рот рукой и начинаю плакать. Я не могу поверить, что только что помогла ему убить её. Мы просто убили её.

Я не могу перестать смотреть на неё.

Джереми встаёт и поднимает меня на руки. Мои глаза закрыты, когда он выносит меня из комнаты и спускается по лестнице. Когда он кладёт меня на кровать, я хочу, чтобы он заполз ко мне. Обхватил меня руками. Он начинает расхаживать по комнате, качая головой и бормоча что-то себе под нос.

Я думаю, мы оба в шоке. Я хочу успокоить его, но слишком боюсь говорить, двигаться или признать, что всё это реально.

— Чёрт, — говорит он. А потом ещё громче. — Чёрт!

И вот оно. Каждое воспоминание, каждая вера, всё, что он думал, что знает о Верити, погружается в него.

Он смотрит на меня и подходит к кровати. Его дрожащая рука откидывает мои волосы назад.

— Она умерла во сне, — говорит он, его слова тихие и спокойные. — Ладно? Я киваю.

— Утром… — его голос смешивается с дыханием, когда он пытается оставаться спокойным. — Утром я позвоню в полицию и скажу, что нашёл её, когда пошёл будить. Это будет выглядеть так, будто она задохнулась во сне.

Я не перестаю кивать. Он смотрит на меня с беспокойством, сочувствием, извинением.

— Прости, — говорит он. — Мне очень жаль. — Он наклоняется и целует меня в макушку. — Я сейчас вернусь, Лоу. Мне нужно привести в порядок комнату. Мне нужно спрятать рукопись.

Он опускается на колени и смотрит мне прямо в глаза, словно хочет убедиться, что я всё поняла, что я его понимаю.

— Мы легли спать как обычно. Мы оба, около полуночи. Я давал ей лекарства, а потом, проснувшись в семь, чтобы подготовить Крю к школе, обнаружил, что она не реагирует.

— Хорошо.

— Верити умерла во сне. — Повторяет во сне. — И мы больше никогда не будем обсуждать этот вечер.

— Ладно, — шепчу я.

Он медленно выдыхает.

— Хорошо.

После он покидает комнату, я слышу, как он передвигает вещи, ходит в зад и вперёд, сначала в свою комнату, затем в комнату Крю, потом к Верити, а вследующий раз

— в ванную.

Он заходит в кабинет, и идёт в кухню.

Теперь он снова в постели со мной, крепко держа в своих руках. Мы не спим. Нам обоим страшно, что же произойдёт следующим утром.

XXIV

ГЛАВА

СЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Верити задохнулась во сне семь месяцев назад.

Для Крю — это было ударом, как и для Джереми. Я уехала в то утро, когда она умерла и вернулась в Манхэттен. У Джереми было много дел на этой неделе, и я уверена, что было бы ещё подозрительнее, если бы я осталась в их доме после смерти жены.

Мой план был одобрен, как и два последующих. Я сдала черновик первого романа две недели назад, и попросила продлить срок сдачи следующих двух романов. Это будет тяжёлая работа начинать всё сначала.

Наша дочь ещё не появилась на свет. Она родится только через два с половиной месяца, но я уверена, что с помощью Джереми смогу наверстать упущенное время в работе. Он отлично ладит с Крю, и он был великолепным отцом с девочками, поэтому я знаю, что он будет лучшим для нашей, когда она появится на свет.

Сначала мы были шокированы, хотя и не удивлены. Такие вещи случаются, когда вы не осторожны. Я беспокоилась, как Джереми воспримет это, снова став отцом после потери двух детей, так близко стоящих друг к другу, но, увидев его волнение, я поняла, что Верити ошибается. Потеряв одного ребёнка, или даже двух, не означает, что вы потеряли их всех. Горе Джереми по поводу смерти его дочерей отделено от его радости предстоящего рождения новой.

Даже после всего, через что он прошёл, он всё ещё лучший человек, который когда- либо был в моей жизни. Он терпелив, внимателен и гораздо лучший любовник, чем могла бы описать его Верити. После её смерти, когда мне пришлось вернуться в Манхэттен, Джереми звонил мне каждый день. Я отсутствовала две недели, пока всё не начало налаживаться. Когда он попросил меня вернуться, я была там в тот же вечер. С тех пор я была с ним каждый день. Мы оба понимали, что торопим события, но нам было тяжело расставаться. Я думаю, что моё присутствие принесло ему утешение, поэтому мы не беспокоились о сроках или о том, что наши отношения так быстро развиваются. На самом деле, мы даже не обсуждали это. Определение наших отношений невозможно объяснить. Мы влюблены, и это всё, что имеет значение.

Он решил продать дом вскоре после того, как мы узнали, что я беременна.

Он не хотел оставаться в том же городе, где они жили с Верити, и честно говоря, я не хотела оставаться в этом доме со всеми этими ужасными воспоминаниями. Мы начали всё заново три месяца назад в Северной Каролине.

С помощью аванса и страховки Верити мы смогли заплатить наличными за дом рядом с пляжем в Саутпорте. Каждый вечер мы втроём сидим около нашего нового дома и смотрим, как волны разбиваются о берег. Теперь мы семья. Мы не состоим из всех членов семьи, в которой родился Крю, но я знаю, что Джереми благодарен за то, что у его сына есть я, и скоро он станет братом. Крю, кажется, хорошо приспосабливается. Мы действительно лечили его, и Джереми иногда беспокоится, что это принесёт больше вреда, чем пользы, но я уверяю его, что хорошее лечение в детстве помогло мне. Я верю, что он легко забудет плохие воспоминания, если мы дадим ему достаточно хороших, чтобы скрыть другие.

Сегодня мы впервые за несколько месяцев переступили порог их старого дома. Это жутко, но необходимо. Я слишком близка к назначенному сроку, чтобы снова путешествовать, поэтому мы используем эту возможность, чтобы убрать дом.

Джереми уже получил два предложения о покупке дома, и мы не хотим, чтобы я возвращалась сюда на последнем месяце беременности.

Кабинет был самой трудной комнатой. Там было так много вещей, которые, вероятно, можно было бы забрать, но мы с Джереми потратили полдня, пропуская всё через измельчитель. Я думаю, мы оба просто хотим, чтобы эта часть нашей жизни закончилась. Была забыта.

— Как ты себя чувствуешь? — Спрашивает Джереми. Он заходит в кабинет и кладёт руку мне на живот.

— Я в порядке, — говорю я, улыбаясь ему. — Ты уже закончил?

— Да. Ещё несколько коробок на крыльце, и всё. — Он целует меня, как раз, когда Крю вбегает в дом.

— Прекрати бегать! — Крикнул Джереми через плечо. Я вылезаю из кресла и следую за Джереми. Он хватает одну из десяти коробок, оставшихся на крыльце, и начинает нести к машине. Крю пробегает мимо меня, чтобы выбежать на улицу, но останавливается и возвращается в дом.

— Чуть не забыл, — говорит он, бросаясь к лестнице. — Мне нужно забрать свои вещи с маминой комнаты.

Я смотрю, как он бежит наверх, к старой спальне Верити. Последний раз, когда я проверяла, она была пуста, но мгновение спустя он спускается вниз с бумагами в руках.

— Что это такое? — Спрашиваю его.

— Картины, которые я рисовал для мамы. — Он суёт их мне в руки. — Я и забыл, что она держала их в полу.

Крю снова выбегает на улицу. Я смотрю на фотографии в своих руках.

Старое знакомое чувство, которое я носила с собой, оставаясь в этом доме, вернулось. Страх. Всё начинает мелькать в моей голове. Нож, который лежал на полу в комнате Верити. В ту ночь, когда я увидела её на мониторе, она стояла на четвереньках, как будто копалась в полу.

Я и забыла, что она держала их в полу.

Я бросаюсь вверх по лестнице, и, хотя я знаю, что она мертва и её там нет, я всё ещё в ужасе иду по коридору к её комнате. Мой взгляд падает на пол, на кусок дерева, который не удалось поставить на место после того, как он достал свои фотографии. Я опускаюсь на колени и поднимаю кусок пола.

В полу есть дыра.

Там темно, поэтому я протягиваю руку внутрь. Я достаю что-то маленькое. Фото девочек. Я достаю что-то холодное. Нож. Я снова протягиваю руку и нащупываю конверт. Я открываю его и достаю письмо, затем бросаю пустой конверт на пол рядом со мной.

Первая страница пуста. Я делаю ровный вдох и открываю вторую страницу. Это письмо к Джереми. И я со страхом начинаю читать.

Дорогой Джереми,

Надеюсь ты найдёшь это письмо. Если это не ты, я надеюсь, что это как-то дойдёт до тебя, потому что мне есть что сказать.

Я хочу начать с извинений. Я уверена, что к тому времени, как ты прочтёшь это, я уже уйду посреди ночи с Крю. Мысль о том, что я оставлю тебя одного в доме, где у нас было столько общих воспоминаний, заставляет меня тосковать по тебе. У нас была такая хорошая жизнь с нашими детьми. Мы должны были знать, что наша душевная боль не закончится со смертью Харпер.

После многих лет, когда я была идеальной женой для тебя, я никогда не ожидала, что эта карьера, которую я люблю и посвящаю большую часть своего времени, в конечном итоге будет тем, что разлучит нас.

Наши жизни были идеальны, пока мы каким-то образом не перешли в другое измерение — в день смерти Честин. Воспоминания преследуют меня, как бы я ни старалась забыть.

Мы были на Манхэттене, ужинали с моим редактором Амандой. На тебе был тот тонкий серый свитер, который я так любила — тот, что твоя мама купила тебе на Рождество. Мой первый роман только что вышел, и я подписала новый контракт на две книги с Пантем. Я обсуждала с Амандой свой следующий роман. Я не знаю, настроился ли ты на эту часть разговора, но я предполагаю, что это не так, потому что писательские разговоры всегда утомляли тебя.

Я высказывала свои опасения Аманде, потому что не была уверена, под каким углом смотреть на новую книгу. Должна ли я написать что-то совершенно другое? Или мне следует придерживаться той же формулы письма с точки зрения злодея, которая сделала мой первый роман таким успешным?

Она предложила мне придерживаться той же формулы, но также хотела, чтобы я ещё больше рисковала со второй книгой. Я сказала ей, что мне трудно заставить голос в моём романе звучать подлинно, когда это совсем не так, как я думаю в своей повседневной жизни. Я боялась, что не смогу улучшить своё мастерство со следующей книгой.

Именно тогда она сказала мне попробовать упражнение, которое она изучала в аспирантуре, называемое антагонистическим журнализмом.

Это было бы отлично, если бы ты обратил внимание на тот ужин, но ты сидел в телефоне, вероятно, читал электронную книгу, которая не была моей. Ты поймал мой взгляд и посмотрел на меня, но я только улыбнулась. Я не злилась. Я была счастлива, что ты был со мной и был терпелив, пока я получала советы от моего нового редактора. Ты сжал мою ногу под столом, и я снова переключила свой взгляд на Аманду, но моё внимание было сосредоточено на твоей руке, которая описывала круги вокруг моего колена. Я не могла дождаться, чтобы вернуться к нам домой в тот вечер, потому что это была наша первая ночь вдали от девочек вместе, но я также была очень заинтересована в совете, который сказала мне Аманда.

Она сказала, что антагонистический приём — это хороший способ улучшить моё ремесло. Она сказала, что мне нужно проникнуть в сознание злого персонажа, написав дневниковые записи из своей собственной жизни… то, что случилось на самом деле… но, чтобы мой внутренний диалог в дневниковой записи был противоположен тому, что я на самом деле думала в то время. Она велела мне начать с того дня, когда мы с тобой познакомились. Она сказала, что я должна записать, во что я была одета, где мы встретились и о чём мы говорили в тот вечер, но, чтобы сделать мой внутренний диалог более зловещим, чем он был на самом деле.

Это звучало просто. Безвредно.

Я приведу тебе пример из абзаца, который я только что написала выше.

Я смотрю на Джереми, надеясь, что он обратит на меня внимание. Он снова уставился в свой грёбаный телефон. Этот ужин очень важен для меня. Я понимаю, что

это не для Джереми — эти модные ужины и встречи в Манхэттене, но я не заставляю его делать это всё время. Вместо этого он читает чужую электронную книгу, проявляя полное неуважение ко всему другому.

«Он всё время читает, но ему не нравится читать мои книги? Это оскорбление в высшей степени. Мне так стыдно за его дерзость, но я знаю, что должна скрыть своё смущение. Если Аманда заметит раздражение на моём лице, она может заметить неуважение Джереми.

Джереми смотрит на меня, и я заставляю себя улыбнуться. Я могу приберечь свой гнев на потом. Я снова обращаю своё внимание на Аманду, надеясь, что она не заметит его поведения.

Через несколько секунд Джереми сжимает мою ногу, прямо над коленом, и я напрягаюсь от его прикосновения. Большую часть времени я жажду этого. Но в данный момент единственное, чего я жажду, — это мужа, который поддерживает мою карьеру».

И вот как легко писателю притвориться тем, кем он не является.

Как только мы вернулись домой, я сразу же села за ноутбук и написала о нашей первой встрече. Я притворилась, что моё красное платье было украдено в моей альтернативной версии. Я притворилась, что пришла сюда, чтобы трахаться с богатыми мужчинами, что было абсолютной неправдой. Ты должен знать меня лучше, Джереми.

В первый раз мне не очень-то удавалось изображать из себя злодея, поэтому я взялась за привычку записывать наши важные моменты. Я писала о той ночи, когда ты сделал мне предложение, о той ночи, когда я узнала, что беременна, о том дне, когда родила девочек. Каждый раз, когда я писала о новой вехе, мне всё лучше и лучше удавалось проникать в сознание злодея. Это было волнующе.

И это очень помогло, вот почему я смогла создать таких реалистичных, ужасающих персонажей в своих романах. Вот почему книги были проданы, потому что я была хороша в этом.

К тому времени, когда я закончила свой третий роман, я почувствовала, что овладела искусством писать с точки зрения, которая вовсе не была моей. Упражнения так помогли мне, что я решила объединить все свои дневниковые записи в автобиографию, которая могла бы быть использована для обучения других авторов, как овладеть своим ремеслом. Мне нужно было связать главы вместе с общей сюжетной линией, чтобы автобиография была более сплочённой.

Я не жалею о том, что написала её, потому что моим единственным намерением было в конечном итоге помочь другим писателям, но я сожалею о том, что написала о смерти Харпер через несколько дней после того, как это произошло. Мой разум был в таком тёмном пространстве, хотя, иногда, как писатель, единственный способ очистить свой ум — это позволить темноте выплеснуться на клавиатуру. Это была моя терапия, как бы трудно тебе это ни было понять.

Кроме того, я никогда не думала, что ты это прочтёшь. Кроме этой первой рукописи, ты никогда не читал ничего из того, что я написала.

Так почему ты решил прочесть именно это?

Она никогда не предназначалась для того, чтобы кто-то читал и верил. Это было упражнение. Вот и всё. Способ проникнуть в тёмную скорбь, снедавшую меня и устранявшую её с каждым ударом клавиатуры. Возложить всю вину на вымышленного злодея, которого я создала в этой автобиографии, был одним из способов, который помогал мне.

Я знаю, что тебе трудно читать это письмо, но оно не может быть сложнее, чем рукопись в ту ночь, когда ты её нашёл, и, если мы когда-нибудь придём в место прощения, тебе нужно продолжать читать, чтобы узнать абсолютную правду о той ночи. Не та версия, которую ты обнаружил через несколько дней после смерти Харпер.

Когда я взяла Харпер и Крю на озеро в тот день, я пыталась быть хорошей для них. В то утро ты упомянул, что я больше не играю с ними, и ты был прав. Это было так тяжело, потому что я очень скучала по Честин, но у меня также было двое прекрасных детей, которые всё ещё нуждались во мне, и Харпер действительно хотела пойти к воде в тот день. Вот почему она убежала наверх в слезах, потому что я сказал ей: «Нет». Я никогда не ругала её за отсутствие эмоций, как это было сказано в рукописи. Я использовала художественную свободу для развития сюжета. Это оскорбление, что ты веришь, что я буду так разговаривать с одним из наших детей. Это оскорбление, что ты веришь в эту рукопись или что я была способна причинить им вред.

Смерть Харпер была несчастным случаем. Её смерть была несчастным случаем, Джереми. Они хотели поплавать в каноэ, и в тот день было так красиво. И да, я должна была надеть на них спасательные жилеты, я понимаю это. Но сколько раз мы плыли в этой лодке без них? Озеро не было таким глубоким. Я понятия не имела, что рыболовная сеть находится под водой.

Если бы не эта чёртова рыболовная сеть, я бы нашла её и помогла выбраться на берег, и мы бы все смеялись над тем днём, когда лодка перевернулась.

Я даже не могу выразить, как мне жаль, что в тот день я не сделала всё по-другому.

Если бы я могла вернуться, я бы вернулась, и ты это знаешь.

Когда ты добрался туда, вытащил её из воды и обнял, мне захотелось вырвать своё сердце и скормить его тебе, потому что я знала, что у тебя больше нет своего. Я не хотела жить ни секунды после того, как увидела твою боль. Боже Мой, Джереми. Потерять их обоих…

Я видела, как твоё подозрение пришло в голову через несколько ночей после смерти Харпер. Мы были в постели, когда ты начал задавать мне все эти вопросы. Я даже не могла поверить, что ты думаешь, будто я сделала что-то подобное специально, и даже, если это была мимолётная мысль, я видела, как любовь, которую ты испытывал ко мне, покинула твоё тело и улетела, словно её никогда и не было. Всё наше прошлое… все важные моменты, которые мы разделили вместе. Это просто ушло.

Потому что, да, я сказала Крю задержать дыхание. Я велела ему задержать дыхание, когда каноэ перевернулось. Я пыталась помочь ему. Я думала, что Харпер будет в порядке, потому что мы играли в этом озере много раз раньше, поэтому я сосредоточилась на нём после того, как мы упали в воду.

Я схватила его, и он запаниковал, поэтому я попыталась вернуться на причал как можно быстрее, пока он не заставил нас обоих тонуть. Не прошло и тридцати секунд, как я поняла, что Харпер не рядом с нами.

И по сей день я виню себя. Я была её матерью. Её защитницей. И я решила, что с ней всё будет в порядке, поэтому сосредоточилась на Крю на тридцать секунд дольше, чем следовало. Я тут же попыталась отплыть назад и найти её, но каноэ отодвинулось ещё дальше из-за всплеска воды. Я даже не могла найти, куда она ушла под воду, а Крю всё ещё боролся с паникой. Я знала, что, если не вытащу его на берег в этот самый момент, то мы все трое утонем. Я искала её всем своим существом, Джереми. Ты должен мне поверить. Каждая частичка меня утонула в этом озере вместе с ней.

Я не виню тебя за то, что ты подозреваешь меня. Я, вероятно, позволила бы своему разуму исследовать все возможные сценарии, если бы роли поменялись местами, и она утонула под твоим наблюдением. Это естественно, предполагать худшее в людях, даже, если это предположение только на долю секунды.

Я думала, что ты проснёшься на следующий день после нашего разговора в постели и поймёшь, как нелепо было твоё косвенное обвинение. Я даже не пыталась изменить твоё мнение той ночью, потому что была слишком полна горя, чтобы спорить с тобой. Прошло всего несколько дней с тех пор, как она умерла, и я, честно говоря, просто хотела умереть. В тот вечер я хотела зайти в озеро и присоединиться к ней, потому что её смерть

была моей виной. Да, это был несчастный случай, но, если бы я заставила её надеть жилет, если бы я смогла схватить её и Крю вместе, она всё ещё была бы жива.

Я не могла уснуть, поэтому пошла в свой кабинет и открыла ноутбук впервые за последние полгода.

Представь себе это на мгновение. Мать, оплакивающая потерю обеих своих дочерей, пишет вымышленное сочинение, в котором обвиняет одну из них в убийстве другой.

Это было более, чем тревожно. Я это понимаю, поэтому и плакала всё время, пока печатала, но я подумала, что, может быть, если я выплесну свою вину и своё горе на этого вымышленного злодея, которого я создала, мне это поможет.

Я написала всё о смерти Честин. Я написала всё о Харпер, даже вернулась к началу рукописи и добавила предзнаменование, чтобы всё это соответствовало нашей новой мрачной реальности. В некотором смысле, это помогло облегчить небольшую часть моей вины и боли, будучи в состоянии обвинить эту вымышленную версию себя, а не принять вину в реальной жизни.

Я не могу объяснить тебе ум писателя, Джереми. Особенно ум писателя, который пережил больше потерь, чем большинство писателей вместе взятых. Мы способны отделить нашу реальность от вымысла таким образом, что кажется, будто мы живём в обоих мирах, но никогда в обоих мирах одновременно. Мой реальный мир стал таким тёмным, что я не хотела жить в нём этой ночью. Вот почему я сбежала от тебя и провела ночь, сочиняя о мире, более тёмном, чем тот, в котором я жила, потому что каждый раз, когда я работала над этой автобиографией, я находила облегчение в закрытии ноутбука. Я почувствовала свободу, выйдя из своего кабинета и закрыв дверь перед созданным мною злом.

Вот и всё, что было. Мне нужно было, чтобы воображаемая версия моего мира была темнее, чем мой реальный мир. В противном случае, я бы хотела оставить их обоих.

Проведя всю ночь и часть утра за работой над рукописью, я наконец добралась до последней страницы. Я чувствовала, что рукопись была сделана в этот момент, потому что, действительно, что ещё я могла добавить? Казалось, что наш мир рухнул. Конец.

Я распечатала его и засунула в коробку, думая, что когда-нибудь в будущем вернусь к нему. Может быть, добавить эпилог. Может быть, я сожгу его. Каким бы ни был план, я не ожидала, что ты каким-то образом прочтёшь его. Я не ожидала, что ты поверишь в это.

После того, как я всю ночь писала, я проспала большую часть дня. Когда я, наконец, проснулась, я не могла найти тебя. Крю уже спал, но тебя там с ним не было. Я стояла в коридоре, гадая, куда ты исчез, когда услышала шум в своём кабинете.

Шум был от тебя. Я не знаю, какой звук ты издавал, но это было хуже, чем в тот день, когда мы узнали, что девочки умерли. Я направилась к своему кабинету, чтобы утешить тебя, но остановилась, прежде чем открыть дверь, потому что твои крики превратились в ярость. Что-то ударилось о стену. Я отскочила назад, не понимая, что происходит.

И тут я вспомнила о ноутбуке. Автобиография была последним файлом, который я открывала.

Я распахнула дверь, чтобы объяснить то, что ты только что прочитал. Я никогда не забуду выражение твоего лица, когда ты стоял там и смотрел на меня с другого конца комнаты. Это было полное и абсолютное… страдание.

Не то, что печаль человека, который только что узнал, что один из его детей умер. Это была всепоглощающая печаль, как будто каждое счастливое воспоминание, которое мы когда-либо имели в семье, стиралось с каждым новым словом той рукописи, которую ты читал. Внутри тебя не осталось ничего, кроме ненависти и разрушения.

Я покачала головой и попыталась заговорить. Мне хотелось сказать:

«Нет. Это неправда, Джереми. Всё в порядке, это неправда». Но всё, что я смогла выдавить из себя, это испуганное и жалкое «Нет».

Следующее, что я помню, это то, что ты тащишь меня за горло в спальню. Я не могла противостоять твоей силе, когда ты прижал мои руки коленями и сжал моё горло ещё сильнее.

Если бы ты дал мне пять секунд. Всего пять секунд на объяснения, и я могла бы спасти нас. Я так старалась сказать: «Просто позволь мне объяснить», но не могла дышать. Я не уверена, какова была последовательность событий после этого. Я знаю, что потеряла сознание. Может быть, ты запаниковал, потому что понял, что чуть не убил меня.

Если бы я умерла на этой кровати, тебя бы арестовали за моё убийство и у Крю не было бы отца.

Я проснулась на пассажирском сиденье своего Рендж Ровера, а ты сидел за рулём. Рот у меня был заклеен скотчем, а руки и ноги связаны вместе. Опять же, я просто хотела объяснить, что, то, что ты читал, было неправдой, но я не могла говорить. Я посмотрела вниз и поняла, что на мне нет ремня безопасности, и в этот момент я поняла, что ты делаешь.

Это было одно простое предложение в моей рукописи, о том, как я должна отключить пассажирскую подушку безопасности и загнать свою машину в дерево, в то время, как Харпер была отстёгнута, чтобы её смерть выглядела как несчастный случай.

Ты собирался убить меня и представить мою смерть как несчастный случай.

Я бессознательно написала свою собственную смерть в последних двух предложениях моей рукописи: «Пусть будет так. Может быть, я просто въеду на своей машине в дерево».

В тот момент я осознала, что, если тебя когда-нибудь заподозрят в моей смерти, то всё, что тебе нужно сделать, — это предоставить рукопись. Если бы я умерла, это было бы идеальное предсмертное письмо.

Конечно, мы оба знаем, чем закончилась эта часть истории. Я предполагаю, что ты снял ленту с моих рук и ног, поместил меня на водительское сиденье автомобиля и пошёл домой, где ты ждал, когда полиция сообщит, что я умерла.

Однако твой план не совсем удался. Я не уверена, что я рада, что это не удалось. Было бы почти легче, если бы я погибла в той аварии, потому что притворяться раненной было трудно. Я уверена, ты удивляешься, почему я так долго обманывала тебя.

Я почти ничего не помню о том первом месяце после смерти Харпер. Я предполагаю, что я была в медикаментозной коме из-за опухоли в моём мозге, но я очень хорошо запомнила тот день. Слава богу, я была одна в комнате, и это дало мне время обдумать то, что должно было произойти дальше.

Как бы я объяснила тебе, что каждое негативное слово, которое ты читал, было ложью? Ты не поверил бы, если бы я попыталась опровергнуть эту информацию, потому что я её написала. Эти слова были моими, какими бы неправдивыми они ни были. Потому что кто поверит, что это ложь? Конечно, не тот, кто не понимал процесс написания, и, если бы ты знал, что я вылечилась, ты бы сдал меня в полицию, если уже не сделал этого. Я уверена, что расследование последовало бы за смертью Харпер, если бы у меня не было этой аварии, и, если мой собственный муж будет против меня, я не сомневаюсь, что меня осудят за её убийство, потому что это будут мои собственные слова, использованные против меня.

Три дня я притворялась, что всё ещё в коме, когда кто-нибудь входил в мою комнату. Врачи, медсёстры, ты, Крю. Но однажды я была неосторожна, и ты застал меня с открытыми глазами, когда входил в больничную палату. Ты уставился на меня. Я смотрела на тебя в ответ. Я видела, как ты сжал кулаки, словно злился, что я проснулась. Как будто ты хочешь подойти и снова обхватить пальцами моё горло.

Ты сделал несколько шагов в мою сторону, но я решила не смотреть тебе в след, потому что твоя ярость ужаснула меня. Если бы я притворилась, что не замечаю окружающего в тот момент, был бы шанс, что ты не попытаешься снова покончить со мной. Есть шанс, что ты не пойдёшь в полицию и не скажешь им обо мне.

Так что я притворялась неделями, потому что чувствовала, что это мой единственный способ выжить. Я собиралась притвориться, что у меня травма мозга, пока не придумаю, как исправить ситуацию, в которой я оказалась.

Не думай, что это было легко. Временами это было унизительно. Я хотела сдаться. Убить себя. Убить тебя. Я была так зла на то, чем закончилась наша жизнь, и после стольких лет брака ты мог бы даже на секунду поверить, что всё это правда. Я серьёзно, Джереми. Неужели мужчины действительно верят, что женщины настолько одержимы сексом? Это была выдумка! Конечно, мне нравилось заниматься с тобой любовью, но чаще всего это делалось для того, чтобы доставить тебе удовольствие, потому что именно это делают пары друг для друга, а не потому, что я не могу жить без этого.

Ты был хорошим мужем для меня, и веришь ли ты в это, я была хорошей женой для тебя. Ты всё ещё хороший муж. В глубине души ты веришь, что я убила нашу дочь, но всё равно заботишься обо мне. Может быть, это потому, что ты думаешь, что меня здесь больше нет, что все злые части меня умерли в той аварии, и я просто та, кого ты сейчас жалеешь. Я думаю, что именно поэтому ты привёл меня домой, потому что после всего, через что прошёл Крю, твоё сердце слишком доброе, чтобы держать его подальше от меня. Ты знал, что после потери обеих его сестёр, полная потеря его матери нанесёт ему ещё больший ущерб.

Несмотря на то, что говорилось в моей рукописи, твоя любовь к нашим детям — это то, что я всегда ценила в тебе больше всего.

За последние несколько месяцев были моменты, когда мне хотелось сказать тебе, что я здесь, что это я, что я в порядке, но это было бы пустой тратой времени. Мы не можем пройти мимо двух попыток убийства, Джереми, и я понимаю, что, если ты узнаешь, что я притворяюсь, прежде чем я смогу уйти, твоя третья попытка убить меня будет успешной.

Я не собираюсь прилагать все эти усилия в надежде, что в конце концов изменю твоё мнение и докажу тебе, как ты ошибался. Ты никогда больше не будешь полностью доверять мне.

Всё, что делаю, я делаю для Крю. Всё, о чём я могу думать — это мой маленький мальчик. Всё, что я делала с того дня, как очнулась в больнице, было сделано для него. Как бы я не хотела отнять у тебя сына, у меня нет выбора. Он мой ребёнок и он должен быть со мной. Он единственный, кто знает, что я всё ещё здесь, что у меня всё ещё есть мысли, голос. Я чувствую себя в безопасности рядом с ним, потому что ему всего пять лет. Я знаю, если бы он сказал тебе, что я разговариваю с ним, ты бы выдал это за активное воображение или даже травму от всего, через что он прошёл.

Именно из-за него я так упорно искала эту рукопись. Я знаю, если ты когда-нибудь найдёшь нас после того, как я уйду отсюда, ты попытаешься использовать это против меня. Ты захочешь, чтобы он поверил в это так же, как и ты.

В первую же ночь после того, как ты привёз меня домой, я пробралась в кабинет, чтобы удалить рукопись из ноутбука, но ты уже удалил её. Я попыталась найти ту, что напечатала, но не смогла вспомнить, где она была. После крушения в моей памяти остались пустые места, и это было одно из них. Но я знала, что мне нужно избавиться от них обоих, чтобы ты не смог использовать это против меня.

Я искала везде, при малейшей возможности, эту рукопись, так тихо, как только могла. Мой кабинет, подвал, чердак. Я даже несколько раз обыскивала спальню, пока ты спал в кровати. Я просто знала, что не смогу уйти с Крю, пока не уничтожу доказательства, которые ты бы использовал против меня.

Мне также пришлось подождать, пока я не смогу получить деньги, но я не была уверена, как это сделать, так как я не могла доехать до банка.

Когда я подслушала ваш разговор с Пантем Пресс об их блестящей идее продолжения серии с новым автором, я поняла, что это был мой выход. Когда ты нанял

ночную медсестру и уехал на встречу с ними в Манхэттен, я пробралась в свой кабинет и открыла новый счёт в интернете.

В течение нескольких дней после этой встречи новый соавтор переехал в дом, чтобы начать серию. А это значит, что деньги за оставшиеся три книги, наконец, окажутся на моём счету, и я смогу перевести их на свой новый счёт и вытащить Крю отсюда.

Всё, что мне нужно было сделать — это выждать время, но новый соавтор всё усложняет. Она каким-то образом добралась до печатной рукописи, которую я искала. Я уверена, что ты думал, удалив файл, ты избавляешь дом от него. Но ты этого не сделал, теперь двое против одного. В данный момент я даже не собираюсь уничтожать рукопись. Я забочусь только о том, чтобы выбраться отсюда.

Я признаю, это моя вина, что она становится подозрительной. Я знаю, что её бесит, когда она ловит на себе мой взгляд, но ты не можешь винить меня. Эта женщина вошла в твою жизнь, завладела моей карьерой, влюбилась в тебя, и насколько я могу судить, ты тоже в неё влюбляешься.

Я слышала, как ты трахал её в нашей спальне пару часов назад. Как бы мне ни было больно, я в равной степени зла. Однако сейчас ты так занят ею, что я считаю, что сейчас самое безопасное время для написания этого письма. Я заперла дверь спальни, чтобы слышать, как ты пытаешься выбраться. Это даст мне достаточно времени, чтобы спрятать это письмо и вернуться на место, прежде чем ты успеешь подняться наверх.

Это было тяжело, Джереми. Не буду врать. Всё это. Зная, что ты веришь моим словам больше, чем моим действиям в течение всего нашего брака.

Зная, что мне пришлось прибегнуть к этому уровню обмана, чтобы спасти себя от осуждения за одну из самых ужасных вещей, которые могла сделать мать. Зная, что ты влюбляешься в другую женщину, я изо дня в день притворяюсь, что не знаю, во что превратилась наша жизнь.

Но я продолжаю настаивать, потому что я уверена, что выберусь отсюда, как только эти деньги придут, поэтому я оставляю тебе эту записку.

Может, ты найдёшь её, а может, и нет.

Я надеюсь, что ты это прочтёшь. Я действительно надеюсь.

Потому что, даже после того, как ты пытался задушить меня и разбить мою машину о дерево, я не могу найти в себе силы ненавидеть тебя. Ты всегда был жесток в защите наших детей, и именно такими должны быть родители. Даже, если это означает устранение родителя, который стал угрозой для них. Ты искренне веришь в своё сердце, что я представляю угрозу для Крю, и даже, если это убивает меня, зная, что ты веришь в это, это также даёт мне жизнь, зная, как сильно ты его любишь.

Когда мы с ним, наконец, выберемся отсюда, я как-нибудь позвоню тебе и скажу, где найти это письмо. После того, как ты прочтёшь его, я надеюсь, что ты найдёшь в себе силы простить меня. Надеюсь, ты найдёшь в себе силы простить себя.

Я не виню тебя за то, что ты сделал со мной. Ты был замечательным мужем. И ты был лучшим отцом в мире.

Я люблю тебя. Даже сейчас. Верити.

XXV

ГЛАВА

Я роняю письмо на пол.

Хватаюсь за живот, когда чувствую боль.

Она не делала этого?

Не хочу верить в то, что сейчас прочитала, а хочу верить в то, что Верити ужасная и заслуживает того, что она сделала со своей дочкой, хотя я не уверена правда ли это.

О Боже! А если это правда? Эта женщина потеряла дочерей, а затем её муж пытался убить её, а потом… мы убили её.

Я села, уставившись в письмо, как будто это оружие, которое снаряжено силой уничтожения моей жизни и Джереми.

Так много мыслей было в моей голове, что мои виски стали пульсировать.

Джереми уже знал о рукописи?

Он уже читал её перед тем, как я ему отдала? Он врал мне?

Нет. Он никогда не знал о существовании её автобиографии. Но, факт в том, что сейчас я вспомнила его слова, которые он сказал: «Где ты это нашла?»

Это слишком тяжело принять. Я не могу поверить в то, что она сказала и как всё происходило на самом деле. Я так долго смотрела на это письмо, что забыла, где нахожусь, а Джереми с Крю могут зайти в любую минуту ко мне.

Я опускаюсь вниз, и хватаю листы. Засовываю нож и картину обратно в пол, затем закрываю дыру половицей. Собрав все бумаги, направляюсь в ванную и закрываю дверь.

Опускаюсь на колени перед туалетом, и начинаю рвать бумагу на мелкие кусочки, смывая их, чтобы никто не прочитал это снова.

Джереми никогда себе этого не простит. Никогда. Если он узнает, что рукопись была ненастоящей и, что Верити никогда не причиняла вреда Харпер, он не сможет пережить такую правду. Правду о том, что он убил свою невинную жену. Что мы убили его невинную жену.

Даже, если это правда.

— Лоуэн.

Я смываю остатки бумаги, и повторяю снова, чтобы ничего не упустить. Джереми стучится в дверь.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я включаю воду и пытаюсь успокоиться.

— Да.

Мою руки, затем делаю глоток воды, чтобы облегчить сухость во рту.

Смотрю в зеркало и замечаю ужас в моих глазах. Закрываю их, в попытке убрать страх. Эта самая страшная история, которой я стала свидетелем в тридцать два года.

В ту ночь я стояла на перилах.

В тот день, увидела мужчину, охваченного болью. Рукопись.

В ту ночь увидела Верити стоящую на верхней ступеньке лестницы. В ту ночь она умерла.

Я забываю об этом, как и письмо.

Делаю глубокий вдох и открываю дверь Джереми с улыбкой на лице. Он протягивает руки и проводит ладонью по моим волосам.

— Ты в порядке?

Я проглатываю свой страх, чувство вины и грусть. Прячу свои мысли утвердительным кивком.

— Всё хорошо со мной. Джереми улыбается.

— Ладно, — отвечая спокойно, переплетая свои пальцы с моими. — Давай уходить отсюда и никогда не возвращаться.

Он, держа мою ладонь, ведёт меня по дому, и не отпускает, пока не открывает дверь и не усаживает меня в джип. Пока мы уезжали оттуда, я наблюдала за домом из окна, пока он вовсе не исчез.

Джереми протягивает руку через сиденье и гладит меня по животу.

— Ещё десять недель.

В его глазах читается волнение. Одно я точно знаю, что принесла свет в его тёмную жизнь, и я продолжу это делать, пока он не забудет тень своего прошлого.

Он никогда не узнает этот секрет. Я позабочусь об этом. Я унесу тайну с собой в могилу.

Я даже не знаю во, что верить, так зачем подвергать его ещё большим мучениям? Верити могла написать письмо, чтобы замести свои следы. Это могло быть ещё одной уловкой для манипулирования ситуацией, кто в ней участвовал.

Даже, если Джереми являлся причиной её гибели, я не могу винить его. Он считал, что Верити намеренно убила своегоребёнка. Я даже не могу винить его за то, что он до конца совершил убийство, когда он узнал, что она обманывала его. Любой родитель на его месте совершил тоже самое. Мы оба в глубине души верили, что она являлась угрозой для Крю. Для нас.

Не важно, как я смотрю на эту ситуацию, это и так ясно, что Верити была мастером манипулировать правдой. Остаётся только один вопрос: Как она этой правдой манипулировала?

КОНЕЦ

ПРИМЕЧАНИЯ

Crown Royal — Канадский виски (Canadian whisky) — это самостоятельный тип виски, который выпускается в Канаде.

Ipad — интернет-планшет, выпускаемый корпорацией Apple.