Коллекционер насекомых [Иван Дончевич] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Иван Дончевич
Коллекционер насекомых

Мое имя Мариян Лешняк, но еще в школе мне прилепили прозвище «Сулейман», и с тех пор меня никто иначе не называет, хотя с турецкой верой я никогда ничего общего не имел. Прозвище не обидное, в нем нет ничего оскорбительного, даже наоборот, говоря «Сулейман», всегда добавляют «великий», и это, надо честно признаться, совсем неплохо. К тому же я всегда питал симпатию к туркам, невзирая на «турецкую пяту» и всякие прочие вещи, о которых обычно поют слепые гусляры (хотя меня могут и заклеймить за недостаток национального самосознания). Наперекор всем я и теперь твержу: турецкая вера - разумнее, лучше и красивее всех других, мне известных. Так что сержусь я не за прозвище! Меня злит то, что ни я и никто из бывших моих школьных товарищей не можем вспомнить, почему меня наградили этим именем. Но злюсь я на самого себя, а в этом нет ничего предосудительного, поскольку вреда никому не причиняет.

Но все же я злюсь. Таков мой характер. А характер у меня далеко не простой. Впрочем, есть ли на этом свете простые характеры? Во всяком случае, я несомненно человек не простой, а, напротив, сложный, даже слишком сложный, но именно потому незаурядный и интересный. Хотя, кажется, никто из окружающих так не думает. Напротив, окружающие считают меня соней и тюфяком, чуть ли не блаженненьким, который в трех соснах заблудится или‘ что-то в этом роде. А я позволяю им думать как угодно и твержу про себя: «Ладно, ладно! Идите вы, господа, куда подальше. Не так все просто, придет время, вы меня узнаете…» Успокаивать себя я мастер, что правда, то правда. И только когда я один, дома, с моими насекомыми, я даю волю гневу уже без оглядки. Посмотрю в зеркало, а там мрачное, страшное лицо, искры из глаз сыплются, иной раз сам пугаюсь своего взгляда. И тут наступает черед моей коллекции. Браво, насекомые! Иными словами, у меня отличная коллекция заспиртованных насекомых, хотя я не специалист, не энтомолог, и занимаюсь этим как любитель, правда, с детства. Моя коллекция аккуратно разложена в одинаковых картонных коробках с прозрачными целлофановыми крышками, я их делаю сам, и сквозь них хорошо видны букашки на своих булавках. Я горжусь этой коллекцией, пусть в ней и нет ни одного редкого экземпляра из тех, например, которые водятся в пещерах и никак еще не названы. Моя коллекция состоит из самых обычных, так сказать, отечественных насекомых: мух всех размеров и видов, бабочек, ос, пчел, шмелей, шершней, кузнечиков, богомолов, оводов, стрекоз, тараканов, уховерток, колорадских жуков, божьих коровок, навозных жуков, в том числе вонючих клопов, пауков, хрущей, майских жуков и сотен других. Какой бы она ни казалась примитивной, для меня, это чудесная коллекция. Что бы я без нее делал? Я живу ею, она — главное мое развлечение: ведь у меня нет ни жены, ни детей, ни друзей, ни любовницы. Я осужден на одиночество и на них, моих букашек. И когда люди меня разозлят, оскорбят или унизят, я спешу к своим насекомым, на них я вымещаю злость, и мне сразу становится легче. Взять хотя бы нашего директора, человека грубого и вздорного. Вот он, сверкая из-под очков выпученными глазами, входит в комнату, где мы работаем, останавливается у моего стола и начинает реветь мне в ухо: «А вы переверните хоть страницу! Проведите черту! Сложите! Вычтите! Посадите наконец кляксу! Что угодно, только не спите! Какого черта вы делали ночью?» Наорет и выйдет. А ведь я со всем тщанием складываю колонки цифр, вывожу сальдо, весь ухожу в работу, но разве я виноват, что мое лицо всегда кажется заспанным? Какая же скотина, наш директор! Но я ему отомщу, 6удет и на моей улице праздник, узнает он почем фунт лиха. Однако спокойствие, главное, братец, не торопиться и нужно держать себя в руках и не делать глупостей, чтобы не испортить все раньше времени. Дома я первым делом отыскиваю коробку с шершнем — шершень вылитый директор, такой же толстый и рыжий. Значит, так! Беру шило и с величайшим, какое можно только вообразить, наслаждением начинаю: «Получай шилом в зад, еще и еще, чтоб не говорил, будто я сплю, когда я не сплю. Ненавижу тебя, вот тебе еще!» Утолив гнев, я успокаиваюсь. Вот каков я в гневе (действительно, мой гнев страшен), и вот как букашки помогают мне умерить злость. Все мои обидчики сидят заспиртованные и аккуратно наколотые на булавки. Домоуправша, к примеру, отвратительная злобная баба — овод, неповоротливый официант в нашей столовой — навозный жук, а кассирша — оса. Майский жук — наш главный бухгалтер, а вонючий Мартин (как у нас называют травяных клопов) — заведующий счетной частью, его так и зовут Мартин, и он курит трубку с самым вонючим табаком. И так далее. Каждый из них хотя бы однажды почувствовал укол моего шила.

Как люди ошибаются! Все считают меня робким, убогим тихоней, готовым сносить любые обиды со смирением первых христиан. Все думают, у меня нет ни ума, ни силы и я создан для того, чтобы из меня делать шута. Но как они ошибаются, как они ошибаются! У меня ума и силы больше, чем у них у