День триффидов (неопубликованные отрывки из романа) [Джон Уиндэм] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Уиндем Джон ДЕНЬ ТРИФФИДОВ (неопубликованные отрывки из романа)

Вряд ли кто-нибудь из новых фэнов (я уж не говорю про старых!) не слышал о романе английского писателя Джона Уиндема (John Wyndham) «День триффидов» (The Day Of The Triffids). Прекрасно переведённый на русский язык чуть менее тридцати лет назад (1966) С. Бережковым (А. Н. Стругацкий), роман стал знаменит в нашей стране. Как только стало можно издавать то, что хочется, его сразу же несколько раз переиздали — и наверняка переиздадут ещё… Но! С тех самых пор — с 1966 года — и по сей день мы с вами читаем кастрированный роман. Почему же так?

Джон Уиндем родился в 1903 году. Писать на продажу начал в 1925, но основной пик его творчества — и известности — пришёлся на 50-е-60-е годы. Были написаны «День триффидов», «Кракен пробуждается» (The Kraken Wakes), «Хризалиды» (The Chrysalids), «Мидвичские кукушки» (The Midwich Cuckoos) — наиболее известные его романы — и другие произведения. Кстати, с романом «Хризалиды» (другой перевод — «Отклонение от нормы») у нас вообще была интересная история. С небольшими изменениями в исходном тексте и под названием «Христо-люди» этот роман долгое время ходил в компьютерном самиздате и приписывался братьям Стругацким. И некоторых людей ещё до сих пор приходится разубеждать в этом!

Время создания этих произведений пришлось на период «холодной войны» и не могло не отражать тогдашних умонастроений. Сам же Уиндем всегда без особых симпатий относился к стране за «железным занавесом», Стране Советов… Поэтому во многих его произведениях Советский Союз как одна из сверхдержав играет отнюдь не приглядную роль — если не виновника всех бед, то одного из инициаторов катаклизма. Наши цензоры тогда, в 1966 году, конечно же не могли пропустить в печать упоминание СССР в негативном контексте. Поэтому все упоминания о Советском Союзе из текста перевода «Дня триффидов» были аккуратно удалены — не зная, практически невозможно заметить! Все же предпринятые сейчас переиздания романа просто копируют текст старого — и в результате страдают тем же недостатком. Неполнотой.

В Буржуиндии по роману был поставлен фильм — недавно его несколько раз показывали по московскому коммерческому каналу «2x2». Мнение моё и моих коллег — убогое кино с примитивной морализаторской концовкой: оставшиеся в живых раскаялись в грехах и все как один ринулись в гостеприимные объятия Святой Римской Католической Церкви. Тут-то и наступило наконец всеобщее повальное благоденствие… От великолепного произведения остались рожки да ножки.

В своё время нам очень нравился этот роман. И, обуреваемые ностальгическими чувствами, мы решили восстановить справедливость — хотя бы и через тридцать лет! Вашему вниманию предлагаются неопубликованные на русском языке отрывки из романа Джона Уиндема «День триффидов». Привязка по страницам дана к первому изданию его на русском языке: Уиндем Д. День триффидов: Роман; Рассказы / Пер. с англ. — М.: Мол. Гвардия, 1966. - (Б-ка современной фантастики в 25 т. Т. 8) На английском языке роман выдержал 44 репринтных издания в одном только издательстве «Penguin Books» (по состоянию на 1989 год)! По одному из них и был осуществлён перевод.

Джон Уиндем скончался в марте 1969 года. Переводчик «Дня триффидов» Аркадий Натанович Стругацкий — в октябре 1991. Они были талантливыми писателями. Их книги — лучшая память о них…

Стр. 39 (абз. 2)

…в результате серии биологических экспериментов и, по всей вероятности, совершенно случайно. Откуда бы они ни взялись, где-то несомненно существуют их хорошо описанные предки.

Стр. 40 (абз. 2)

Это смещение интересов с мечей на орала было, вне сомнения, социальным прогрессом, но в то же время оптимисты ошибались, когда утверждали, что оно связано с изменением человеческой натуры. Человеческая натура оставалась прежней — девяносто пять процентов людей желали жить в мире, а остальные пять процентов только и ждали случая заварить какую-нибудь кашу. Затишье продолжалось лишь потому, что такого случая не представлялось. Между тем, при появлении ежегодно порядка двадцати пяти миллионов новых ртов, требующих пищи, проблема продовольствия постепенно обострялась, пока, после многих лет неэффективной пропаганды, пара неурожаев не заставила людей осознать её важность.

Одним из факторов, которые удерживали милитаристские пять процентов от безобразных выходок были искусственные спутники. Была достигнута одна из целей интенсивных исследований в области ракетной техники: появились снаряды «с отсрочкой». Действительно, была возможность запустить ракету так высоко, чтобы она вышла на околоземную орбиту. Там она продолжала обращаться как крохотная луна совершенно пассивно и вполне невинно, пока нажатие кнопки не дало бы ей импульс, чтобы упасть с опустошительным эффектом.

Большую общественную озабоченность вызвало триумфальное заявление одной страны о том, что она первой успешно создала спутниковое оружие. Ещё большую обеспокоенность вызывало отсутствие всяких заявлений других стран, даже известных своими успехами. Было неприятно осознавать, что угроза, в неизвестном количестве, тихо вращается над головой, пока кто-нибудь не прикажет ей упасть. Но поделать с этим было нечего. Тем не менее жизнь должна была идти своим чередом, волей-неволей приходилось свыкаться с этой идеей, а новизна, как известно, живёт очень недолго. Время от времени появлялись сообщения о том, что кроме спутников с ядерными боеголовками, над нашими головами носятся спутники, начинённые гербицидами, эпизоотиками, радиоактивной пылью, инфекционными болезнями — новенькими, с иголочки, только что из лабораторий. Трудно сказать, действительно ли существовало это ненадежное и по сути своей предназначенное для истребления без разбора оружие. Но надо иметь ввиду, что границы человеческой глупости — особенно глупости, вызванной давящим страхом, — определить трудно. И не исключено поэтому, что в каких-нибудь генеральных штабах набор вирусов, очень неустойчивых и делающихся безвредными уже через несколько дней, мог считаться стратегическим оружием.

Наконец правительство Соединенных Штатов восприняло эти намеки столь всерьёз, что стало эмоционально отрицать свой контроль над какими-либо спутниками — носителями биологического оружия. Одно или два малых государства, у которых наличия каких-либо спутников вообще никто не предполагал, поспешили сделать аналогичные заявления. Остальные хранили молчание… Перед лицом такой зловещей скрытности публика стала требовать объяснений, почему Соединённые Штаты пренебрегли подготовкой к новым видам боевых действий, когда другие были уже готовы к ним. Потом все партии молчаливо перестали отрицать или подтверждать что-либо насчёт спутников и приложили интенсивные усилия, чтобы повернуть общественный интерес к не менее важной, но гораздо менее острой проблеме продовольствия.

Закон спроса и предложения подталкивал наиболее предприимчивых к созданию товарных монополий, но мир, в большинстве своём, отвергал декларированные монополии. Однако на самом деле система взаимосвязанных компаний работала очень гладко и безо всяких деклараций. Широкая публика едва ли слышала что-либо о тех мелких трудностях, которые приходилось преодолевать внутри этой системы. Едва ли кто-нибудь слышал, к примеру, и о существовании Умберто Кристофоро Палаганца. Я сам узнал о нём лишь годы спустя, когда работал в компании.

Умберто был латиноамериканцем. Его роль в мировом производстве продуктов питания началась с того момента, когда он вошёл в контору «Arctic & European Fish-Oil Company» и показал там бутыль с бледно-розовым маслом.

В «Arctic & European» не проявили никакого энтузиазма. Дела её шли не совсем хорошо. Тем не менее со временем они всё же удосужились подвергнуть оставленный образец анализу.

Прежде всего обнаружилось, что это не является рыбьим жиром: это было масло растительного происхождения. Вторым откровением явилось то обстоятельство, что в сравнении с этим маслом лучшие рыбьи жиры казались дрянной машинной смазкой…

[Умберто опять пришёл в офис «Arctic & European» и в ходе переговоров стал делать такие намеки о источнике происхождения этого масла, что директор в течение нескольких секунд внимательно глядел на него (текст от переводчика)].

— Понятно, — сказал он наконец. — Хотелось бы знать… Вы не из Советского Союза, мистер Палаганец?

— Нет, — сказал Умберто. — Как правило я жил в странах западного мира. Но у меня есть различные связи…

Обратим теперь наше внимание на шестую часть мира, часть которую нельзя было посетить так же просто как остальные. Действительно, разрешение на посещение Советского Союза было почти недоступно, а перемещения тех, кто всё-таки его получал, тщательно контролировались. Была намеренно создана Страна Тайн. Совсем немногое из того, что происходило за завесой секретности, которая была почти патологической, было известно остальному миру. Факты обычно заменялись предположениями. За спиной специфической пропаганды, которая распространяла глупости, скрывая всё, что могло иметь хоть малейшее значение, несомненно существовали достижения во многих областях. Одной из этих областей была биология.

Россия, имея, как и остальной мир, проблему увеличения производства продовольствия, была известна своим сильным интересом к попыткам освоить пустыни, степи и северную тундру. В те дни, когда ещё существовал обмен информацией, становилось известно о некоторых успехах. Однако, после раскола по поводу взглядов и методов, под руководством человека по имени Лысенко был принят другой курс. Всё стало окончательно засекреченным. Новая линия руководства была неизвестна, по ненадёжным сведениям там происходили то ли очень успешные, то ли очень глупые, то ли очень странные вещи, если не всё одновременно.

— Подсолнечники, — сказал директор рассеянно, как бы размышляя вслух. — Мне случайно известно, что они там сумели увеличить выход подсолнечного масла. Но ведь это не совсем то.

— Да, — согласился Умберто. — Это не совсем то.

[И вот, после некоторых переговоров, с Умберто заключили соглашение, по которому за хорошую сумму он брался достать семена нового растения (текст от переводчика)].

С ним заключили соглашение: уж очень убедительно выглядел образец масла, хотя всё остальное и представлялось несколько туманным.

Фактически всё обошлось «Arctic & European» гораздо дешевле, чем она соглашалась заплатить, потому что Умберто исчез со своим самолетом, и больше его никогда не видели. Но нельзя сказать: «Ни слуха, ни духа».

Несколько лет спустя некто, назовем его для простоты Фёдором, явился в офис «European and Arctic Oils» (к тому времени «Fish» было отброшено и из вывески, и из производства) и заявил, что он русский и хотел бы получить некоторое количество денег, если любезные капиталисты будут столь добры, чтобы уделить ему немного.

Фёдор поведал свою историю. Он поступил на экспериментальную триффидную станцию недалеко от Еловска на Камчатке. Это богом забытое место ему не понравилось. Вожделение покинуть это место стало причиной тому, что он принял предложение одного из работавших там (чтобы быть точным — товарища Николая Александровича Балтинова), к тому же это предложение было подкреплено несколькими тысячами рублей.

За это не требовалось великих дел. Сначала он просто берёт с полки коробку отсортированных всхожих семян триффидов и ставит вместо неё такую же коробку с невсхожими семенами. Похищенная коробка должна быть оставлена в определённое время в определённом месте. Риска практически никакого. Могли пройти годы, прежде чем подмена была бы замечена.

Дальше однако надо было сделать кое-что похитрее. Он устанавливает световой маяк на большом поле в миле или двух от плантации и должен сам дежурить там в определённую ночь. Услыхав прямо над собой самолёт, он включает маяк. Самолёт должен приземлиться. Наилучшая вещь, которую он может сделать после этого — это убраться оттуда как можно скорее, прежде чем кто-либо прибудет для расследования.

За это его ждёт не только хорошее вознаграждение в рублях, но и — если он сумеет выбраться из России — он нашёл бы много денег, ожидающих его в офисе «Arktic & European» в Англии.

По словам Фёдора операция прошла точно по плану. Фёдор, не ожидая пока самолет сядет, выключил огни и уничтожил маяк.

Самолёт остановился только на короткое время, наверное менее десяти минут, прежде чем взлетел опять. По звуку двигателя он решил, что самолёт круто пошёл вверх сразу после взлета. Где-то через минуту после того, как звук стих, он опять услышал звук двигателей. Несколько самолётов прошло над его головой на восток вслед за первым. Сколько их было — два или более — он не мог сказать. Но они шли очень быстро, с пронзительным звуком турбин. На следующий день товарищ Балтинов пропал. Это вызвало волнения, однако в конце концов решили, что он должно быть работает в уединении. Таким образом для Фёдора все прошло вполне безопасно.

Из осторожности он выждал год, прежде чем двинуться. Он потратил почти все свои рубли, купив себе путь через последний препон. Потом, меняя множество занятий в поисках пропитания, он провёл долгое время в пути до Англии. А теперь он хотел бы некоторое количество денег.

К тому времени кое-какие слухи о Еловске достигли Англии, данные Фёдора о посадке самолёта были правдоподобны. Поэтому ему дали денег и работу, а так же приказали держать язык за зубами. Таким образом становится ясным, что Умберто, хотя и не доставил товар лично, но как минимум радировал о ситуации.

«Arctic & European» не сразу связала появление триффидов с Умберто. Полиция нескольких стран разыскивала последнего от их имени. Ничего не было, пока несколько исследователей не получили образец триффидного масла для своих исследований и не установили, что он в точности соответствует тому, что показывал Умберто, и именно семена триффидов он собирался добыть.

Что случилось с Умберто в точности никогда не узнают. Я догадываюсь, что где-то над Тихим океаном, высоко в стратосфере его и товарища Балтинова атаковали те самые самолёты, которые слышал Фёдор. Возможно они поняли это только тогда, когда снаряды русских истребителей начали крушить их машину. Я думаю, также, что один из этих снарядов разбил вдребезги некий двенадцатидюймовый фанерный куб — вместилище, подобное чайному ящику, где, по рассказу Фёдора, были упакованы семена.

Может быть самолёт Умберто взорвался, может быть он просто развалился на куски. Как бы то ни было, я уверен, что когда обломки начали своё долгое падение в океан, на их месте осталось в небе лёгкое облачко, похожее на клуб белого пара.

Но это был не пар. Это были семена, такие бесконечно лёгкие, что они плавали даже в разреженном воздухе.

Стр. 249 (абз. 1)

[Однажды летом шестого года после катастрофы Вильям Мейсон с Джозеллой отправились вдвоём на морское побережье. Там у них завязался разговор о шансах человечества в борьбе с триффидами, потом разговор перешёл на другую тему — как объяснить новым поколениям то положение, в котором ныне оказалось человечество? (текст от переводчика)].

— Будь я сейчас ребёнком, — сказала она задумчиво, — я бы наверное спросила — в чём причина. Если бы мне не ответили… то есть если бы мне разрешили думать, что меня произвели на свет в мире, который был разрушен совершенно бессмысленно, я бы сочла бессмысленной и саму жизнь. Самое трудное здесь в том, что это так и представляется…

Она помолчала, размышляя, затем добавила:

— Ты не считаешь, что нам стоит… Ты не считаешь, что мы должны создать миф, чтобы помочь им? Сказку о мире, который был чудо каким разумным, но таким злым, что его пришлось разрушить… или он случайно разрушил себя? Снова что-нибудь вроде Великого Потопа. Это не подавило бы их комплексом неполноценности; это могло бы побудить их к тому, чтобы строить, и строить на этот раз что-нибудь лучшее.

— Да… — проговорил я, подумав. — Да. В большинстве случаев лучше говорить детям правду. Это как бы облегчает им жизненный путь… Только зачем притворятся, будто это миф?

Джозелла с сомнением взглянула на меня.

— Что ты имеешь в виду? Триффиды… ну, я признаю, триффиды были чьим-то злым умыслом или ошибкой. Но всё остальное…

— За триффидов, мне кажется, никого винить не стоит. Триффидные масла были очень ценным продуктом. Никому не дано знать, к чему ведёт великое открытие, всё равно какое — новый вид двигателя или триффид, и до катастрофы мы управлялись с ними превосходно. Они являлись для нас благословением, пока обстоятельства не сложились в их пользу.

— Да, но обстоятельства изменились не по нашей вине. Это было… ну, вроде землетрясения, урагана, — то, что страховые компании определили бы как стихийное бедствие. А возможно, это был страшный суд. Ведь не сами же мы сотворили комету.

— Не мы, Джозелла? Ты вполне уверена в этом?

Она повернулась ко мне:

— Что ты подразумеваешь, Билл, как мы могли?

— Что я подразумеваю, моя дорогая, — была ли это вообще комета? Ты понимаешь, что существуют старые суеверные глубоко укоренившиеся подозрения насчёт комет. Я знаю, мы были достаточно современны, чтобы не молиться им, упав на колени на улице, но всё равно эта фобия пережила века. Они служили предзнаменованиями и символами гнева небес, предостережениями, что конец в руках Господних, а также фигурировали в некоторых историях и пророчествах. Таким образом, когда вы имеете загадочное небесное явление, что может быть естественнее, чем связать его с кометой.

Отказ от этого заблуждения потребовал бы времени, но времени как раз и не было. А когда последовало всеобщее бедствие, это только подтвердило для всех, что то была комета.

Джозелла посмотрела на меня очень пристально:

— Билл, хочешь ли ты сказать, что не думаешь, что это была комета?

— Именно это.

— Но я не понимаю, чем иным это могло быть?

Я вскрыл вакуумированную упаковку сигарет и зажёг по одной для нас.

— Ты помнишь, что говорил Микаэль Бидли о канате, по которому мы шли в течение многих лет?

— Да, но…

— Я думаю, что случилось — так это то, что мы свалились с него, и только немногие из нас ухитрились пережить катастрофу.

Я затянулся, глядя на поле и на бесконечное голубое небо над ним.

— Там наверху, — продолжал я — наверху было, и может быть есть неизвестное количество боевых спутников, вращающихся вокруг Земли. Как множество спящих смертей, ожидающих кого-либо или чего-либо чтобы осуществиться. Что было в них? Ты не знаешь, я не знаю. Высокосекретная начинка. Всё, что мы слышали — это догадки — расщепляющиеся материалы, радиоактивная пыль, бактерии, вирусы… Теперь представь себе, что один тип был сконструирован специально, чтобы испускать излучение, непереносимое нашими глазами, что-то обжигало их или, как минимум повреждало оптический нерв?

Джозелла сжала мою руку.

— О, нет, Билл! Нет, они не могли… Это было бы дьявольским… О, я не могу поверить… О нет, Билл!

— Моя сладкая, все эти штуки над нами были дьявольскими. Теперь представь себе ошибку, или может случайность, может быть такую случайность, как действительно неожиданный ливень кометных осколков, которые заставили некоторые из этих штук сработать. Кто-то начал говорить о комете, возможно опровергать это тогда было неразумно…

Ну, естественно, они были предназначены для срабатывания вблизи земли, где эффект распространился бы только на точно определенные территории, но они сработали в космосе, или когда входили в атмосферу, в общем так высоко, что люди во всём мире смогли получить прямое излучение.

Теперь это только догадки, но в одном я вполне уверен — что мы сами обрушили на себя эту кару. И также не было эпидемии, это был не тиф, ты знаешь.

Я нахожу, что было бы ошибкой верить в совпадения, когда разрушительная комета, имевшая возможность прилететь на протяжение тысяч лет, появилась именно через несколько лет после того, как мы преуспели в создании спутникового оружия. Не так ли? Нет, я думаю, что мы довольно долго балансировали на проволоке, понимая, что может произойти, но рано или поздно нога должна соскользнуть.

— Ну, когда ты говоришь так… — пробормотала Джозелла. Её голос прервался, и она молчала довольно долго. Потом она сказала:

— Я думала, что это было бы более ужасным, чем идея о естественном происхождении слепоты. Но теперь я так не думаю. Это делает мои чувства по поводу произошедшего менее безнадежными, поскольку делает всё как минимум понимаемым. Если всё это было именно так, тогда как минимум можно предотвратить повторение этого, как наибольшей из ошибок, которых должны избежать наши пра-правнуки. Но дорогой, было так много ошибок! Но мы их можем предупредить.

— Гм… Ну что же… — сказал я. — Впрочем, когда они справятся с триффидами и выберутся из этого дрянного положения, у них будет возможность делать свои собственные — новые, с иголочки — ошибки.