Королева Мэг [Наталья Свидрицкая] (fb2) читать онлайн

Королева Мэг

История Нордланда, – утверждает её историк, Гай Гэролд Хлоринг, – таинственным и роковым образом тесно переплетена с историей рода Хлорингов». Он так и назвал свою книгу: «История Нордланда и Хлорингов»; Это был труд всей его жизни, ради создания которого он изучил сотни рукописей, побывал во всех уголках острова и отыскал множество забытых могил и надписей. Он слыл беспристрастным историком, и в его книге равно отражены как страницы семейной славы, так и семейного позора. Он, первый из Хорингов, посмел признать, что вся история этого рода – это цепь бесконечных преступлений против собственной крови. На протяжении трёхсот лет до его рождения Хлоринги истребляли друг друга, с умыслом либо случайно, пока Генрих Фрэнсис и его сводный брат Арне Гуннар Хлоринги не разорвали этот порочный круг и не сняли со своей семьи старинного проклятия. Недрогнувшей рукой писал Гай Гэролд об убийствах, предательствах и изменах, свершённых своими дальними и близкими предками; он писал о том, как век от века росло и возвеличивалось Зло, и в конце концов едва не погубило Остров.… Но одну историю в свою книгу он не включил. Мало того. Найдя древнюю рукопись с описанием тех событий, он не колеблясь, уничтожил её; та же участь ожидала и надпись на старинной могильной плите. Вместо древней надписи он велел вырезать просто имя: «Мэг», – и год: «1078 от РХ». Остаток времени перед своим последним отплытием в Ирландию он посвятил тому, чтобы отыскать оставшиеся на острове упоминания о Мэг и уничтожить их. И только много позже, по просьбе Генриха Фрэнсиса, он по памяти записал эту историю и прислал ему с просьбой сохранить её в величайшей тайне. Ни он, ни брат его так и не рискнули обнародовать её и бросить тень на священные для Нордланда имена святого Аскольда и Карла II Основателя.

Глава первая: Берсерк 

1. 

Элодис готовился встречать свою будущую королеву. Прошло восемь месяцев с тех пор, как Скульд, дядя короля, уехал в Ирландию; за это время он заключил союз с королём Колем и сосватал юному принцу Элодиса дочь Коля, Моргаузу. Прибытие Скульда и невесты ожидалось со дня на день, и на высоких белых утёсах Элодиса круглые сутки дежурили часовые, поджидая корабль. Не так давно пришли вести от Скульда: невесте пятнадцать, она отличается добрым нравом и не дурна собой. Но, кажется, обрадовались только король и королева, что же касается принца, Карла, то он вёл себя демонстративно безразлично.

Дети Аскольда и Зуры несколько лет умирали один за другим, и мальчики, которых было больше, и девочки, пока однажды отчаявшемуся королю не пришло видение: дважды он увидел на рассвете белую голубку, стучавшуюся в окно. На третий раз голубку увидала и Зура; а через день она призналась королю, что вновь беременна. Ей было уже двадцать девять лет – в этом возрасте женщины Элодиса уже ожидали первых внуков. Король и королева вместе приняли христианство, и свято уверовали, что именно благодаря этому мальчик не только родился, но и вырос здоровым и крепким. Карл с рождения привык думать, что он Наследник, главное сокровище семьи и королевства, и даже, как прямой потомок Бъёрга Чёрного, всего Острова, и вёл себя соответственно. Впрочем, держаться с достоинством ему было не трудно: как почти все мужчины в роду Хлорингов, он был высок ростом и силён, а после того, как его дед, король Карл Первый, взял в жёны эльфу Дрейдре из Элодисского леса, к достоинствам Хлорингов добавилась и редкостная красота. В это лето Карлу должно было исполниться девятнадцать, он мужал и становился причиной девичьих слёз и грёз всего Элодиса. Но мечты стольких девушек были тщетны: Карл должен был достаться ирландской принцессе.

Нельзя сказать, что Карл был совершенно равнодушен в момент свершения его судьбы; но родителям его казалось, что гораздо больше волновало принца, будут ли среди приданого Моргаузы знаменитые ирландские волкодавы? Он особо напоминал Скульду о них перед отплытием того в Ирландию, и теперь всё гадал, не забыл ли своё обещание дядя. Королева даже попрекнула сына тем, что он совершенно не понимает важности происходящего, а король счёл нужным напомнить, до чего важен и почётен для Элодиса союз с таким сильным и могучим королевством, как Ирландия. Ведь вокруг Элодиса враги, главный из которых – король Анвалона Эрик Одноглазый, когда-то захвативший власть в Нордланде после смерти Карла Первого и много лет охотившийся на маленького Аскольда. Сейчас Элодис – большое королевство; но две трети его населения – это дикие, враждебные Хлорингам племена, и почти все земли заняты непроходимым Элодисским лесом. Лучшие земли Нордланда, Междуречье Снейка, Лав и Вопли, принадлежали Одноглазому, и вот уже десять лет Аскольд вёл с Одноглазым войну за эти земли.

– Золото, которое принесёт Моргауза, поможет нам выиграть войну. – Внушал сыну Аскольд. Карл сидел боком на стуле с высокой резной спинкой по правую руку от королевы, и, слегка выпятив нижнюю губу, катал хлебные мякиши. Рот у него был крупный и красивый, но несколько капризный, а когда он ещё и кривил его, вид его становился прямо – таки вызывающе высокомерным. Принц был настолько уверен в себе, что даже его лёгкая картавость ничуть ему не мешала.

– Я уже много раз слышал, насколько все здесь рады союзу с Ирландией, и как это выгодно. – Упрямо произнёс принц, когда отец потребовал, чтобы тот хоть что-то сказал. – Но никто ещё не заикнулся, чем это выгодно лично мне! Что я получу?

– Чем ты слушаешь! – Возмутился король, а королева мягко сказала:

– Ты получишь молодую красивую жену!

– Спасибо, мама. – Карл бросил хлебным мякишем в собаку. – Мне никакой пока не хочется! – И, не дожидаясь новых родительских поучений, перемахнул прямо через стол и побежал к выходу, сопровождаемый сворой собак и двоюродным братом, Олле Ульвеном, всюду с самого рождения сопровождавшим принца. Олле, чуть замешкавшись, чтобы проглотить кусок и запить его, побежал вслед за Карлом.

Тот уже был во дворе.

– Пошла она к дьяволу, эта принцесса! – Заявил подбежавшему Олле. – Поехали к Юне!

– Король будет не доволен!

– А мне по фигу!

Юна была дочкой Аши, женщины, сбежавшей из Леса в Гранствилл, как десятки таких женщин в те дни. Законы диких племён в отношении женщин в те дни были страшно суровыми; не зная другого закона, они терпели, но как только появились первые завоеватели-викинги и построенные ими города, как женщины стали массово бежать к ним из леса. Аша появилась в Гранствилле уже с дочкой, и теперь жила с небогатым саксонским рыцарем Торкиллем, чей каменный дом стоял в конце единственной улице Гранствилла.

Триста лет спустя, во времена Гая Гэролда и Генриха, Гранствилл был большой столичный город, славный своими колоколами и ювелирами, и находился уже на правом, а не на левом берегу Ригины, далеко от замка. Во времена Аскольда же город был намного меньше и располагался прямо под замком, вдоль дороги к Фьяллару. Скульд ещё в юности, завоёвывая для своего брата Карла Первого Элодис, наткнулся на заброшенную эльфийскую дорогу в Элодисском лесу, мощёную местным желтовато-белым известняком. Дорога привела Скульда в глубь Элодисского леса, к огромной круглой башне, неведом, кем и зачем выстроенной здесь. Ведь эльфы Элодис не строили из камня, и не жили в каменных строениях. Дикари тоже не строили таких башен; одни из них рыли себе землянки, другие плели на деревьях хижины, а на островах, образованных протоками Фьяллара на южной оконечности Нордланда, племена пастухов устраивали себе жилища меж гигантских валунов, издавна стоявших группами на равнинах, поросших вереском. И ни одно из этих племён не способно было не то что башню, но даже крепкий каменный дом выстроить.

Скульду полюбились и башня, и река, и лес. В Элодисском лесу были какие-то чистота, и ясность, и свежесть, хотя это был настоящий дикий лес. После страшной войны с драконами эльфы Нордланда находились на грани исчезновения, и помощь Карла Первого была им очень кстати; само собой, они не препятствовали завоеваниям Скульда, заключив негласное соглашение не вторгаться в чащобы Элодиса. Впервые увидев Ригину, Скульд в тот же миг поклялся себе, что присоединит Элодис к королевству Карла Первого и станет герцогом этого края, а замок построит здесь: вокруг этой невиданно-высокой башни, золотистой при солнечном свете, и призрачно-белой при лунном.

Случилось так, что королевство распалось, смута и чума погубили большинство новых городов. Вместо одного королевства на Острове стало три, враждующих друг с другом. Скульд много лет скрывался при помощи эльфов в Элодисском лесу, копя силы, растя племянника, собирая по крупицам людей, золото, силы, земли. Он мечтал сохранить род Хлорингов и вернуть ему силы и влияние, а там и весь Остров. Практически из ничего Скульд в короткий срок создал королевство, способное соперничать с сильным Анвалоном, но сам предпочитал держаться в тени, приписывая заслуги Аскольду. Не ради него, ради славы рода, ибо род, кровь, семья были понятиями, священными для Скульда, на совести которого тяжким грузом лежало убийство родного брата, Хельга. Под его опекой Гранствилл, который двадцать лет назад был населён крысами, истлевающими чумными трупами да горсткой выживших людей, сейчас по тем меркам был вполне приличным городом, вёл выгодную торговлю мехами, воском и лесом, выстроил у себя постоялый и торговый дворы, имел каменную христианскую церковь, первую в Нордланде, и конечно же, замок, самый красивый замок Острова, который Хлоринги приобрели, потеряв Урт в Блэкбурге; величественный белый замок, с вершины древней башни которого виден был весь Элодисский лес… 

2. 

Торкилль радушно встретил принца и Олле. Не то, чтобы ему нравилось, что принц волочится за его приёмной дочкой, но выбора у него всё равно не было, и, взвесив плохое и хорошее с чисто саксонской рассудительностью, Торкилль решил остановиться на хорошем: принц был щедр. Правда, он унаследовал порок мужчин из рода Хлорингов, берсеркское бешенство; порой на принца накатывала чёрная ярость, и тогда он не понимал, что делает, кроша и ломая всё перед собой, как бешеный бык. А Юна как раз умела, как никто, спровоцировать эти приступы, так как была вздорной, избалованной и не особенно умной красавицей. Светловолосая, пепельная, с серыми глазами, которые при определённом освещении казались лиловыми, стройная, немного сухопарая, как большинство уроженок Леса, грациозная, с кудрявыми волосами, которые вечно выбивались из причёски и вились по длинной шее соблазнительными прядями, Юна крепко знала себе цену, очень гордилась тем, что Карл выбрал её, и отнюдь не считала, что он сделал ей одолжение – скорее, наоборот. Не смотря на уговоры Торкилля и Аши, Юна ни в какую не желала стать благоразумной, не смотря даже на то, что уже не раз Олле выхватывал её из-под носа принца буквально в последний момент. Да и выгодно оно было: после такой вспышки Карл всегда раскаивался, и заваливал Юну и её семью подарками. На зависть всему Гранствиллу, Юна щеголяла золотыми украшениями и дорогими тканями; в доме не переводилось дорогое вино, дичь и экзотические сласти; но чем сильнее баловал принц свою подружку, тем чаще дулась и выделывалась Юна.

Сейчас она дулась из-за того, что Карл собирается жениться. У неё уже были по этому поводу разговоры и с отчимом, и с матерью, но Юна категорически не желала принимать всё, как есть. Сначала она вообще не хотела выходить и накрывать на стол гостям; а когда Торкилль приказал ей всё же выйти, она так фыркала, швыряла на стол посуду и блюда и огрызалась, что Карл сам начал закипать. Но держался до последнего – именно сегодня ему хотелось доказать самому себе и семье, что он сам выбрал себе женщину; и пока что надеялся, что после небольшого отпора Юна всё таки подарит ему то, ради чего принц сюда и ходил.

– Все твои предки женились на местных женщинах. – Быстро и ловко двигаясь по комнате, передёргивая выразительными плечами, с восхитительным местным акцентом говорила Юна. – Один ты не таков! Какой король был Карл Первый, другого такого не было и не будет, а он взял в дом Дрейдре из Леса!

– Юна, я не ссориться пришёл.

– А зачем? Зачем ты вообще ко мне ходишь? Девушки твоей родины тебе ведь уже нехороши! Тебе подавай лебединую кровь, хоть сам ты был и будешь сын волчицы из Леса!

– Не нужна мне ирландка! – Обиделся Карл. – Ты прекрасно знаешь, что я не хотел…

– Как же – как же!!! Вся семья тебе пятки лижет, и тут вдруг насильно женят тебя! Ха-ха! – Юна перебросила косу на спину. – Ха-ха-ха! Расскажи это Зуре!

– Дрейдре эльфа. – Ревниво заметил Олле. – А не дикарка.

– И что?! – Запальчиво возразила Юна. – Сам-то ты кто? Карлова шестёрка, кто твой отец?! Ульвен, мама дорогая! Да у неё пузо на глаза лезло, когда она с Ульвеном на…

– Заткнись! – Вспыхнул Карл. – Не тронь мою родню! Я сто раз говорил – не тронь мою мать!!!

– А я не прошу, чтобы ты меня трогал! – Тоже вспылила Юна. – Если я тебе не хороша, то и не надо; я не служанка, и не подстилка на ночь!!! Если думаешь, что я буду ублажать…

– Юна, иди к себе! – Мягко, так как заметил первые признаки, произнёс Торкилль. – Давай, девочка.

– Ненавижу эту дуру! – Крикнул Карл, швырнув о стол медный кубок так, что тот погнулся, а вся посуда на столе попадала. Тёмно-красное вино попало на светлую юбку Юны, как кровь. Олле мгновенно схватил Юну за плечи и вытолкнул за дверь, а Торкилль осторожно отодвинулся в угол.

– Ненавижу эту невесту!!! – Бесился Карл. – Всё это ненавижу, всё!!!

– А не съездить ли нам лучше к Енсену? – Как ни в чём ни бывало предложил Олле. – У них в этом году эль лучше всех!

– Пошёл ты… и эль туда же!

– А ты не ори на меня! – Тоже рявкнул Олле, и Карл вдруг успокоился. Иногда это срабатывало: если сохранять хладнокровие, принц впадал в ярость, если же так же разозлиться, то Карл странным образом успокаивался сам. Сработало и теперь: он успокоился, дал Торкиллю серебро за помятую посуду и поехал с Олле пить эль.

– Какая же она дура, а?! – Запальчиво и чуть больше обычного картавя, говорил Карл. – Нет, я порой убить её готов! Большей дуры я в жизни не видел!!! Не будь она так красива… Красивая ведь, да? – С тоской признал он, жалея, что не получил ласки от Юны, которой по-прежнему хотел. – Вот была бы королева!

– Юна? Брось! – Олле сделал губами пренебрежительный звук. – Юна – королева! В ней никакой породы нет, никакого величия. Соблазнительная и никчёмная… Она не достойна занять место Зуры!

– Скажи, – мгновенно завёлся Карл, – как она смеет трогать мою мать?!

Королеву Карл безумно любил. Не смотря на возраст, Зура была по-прежнему красива и преисполнена достоинства; многие признавали, что с возрастом она становилась только красивее. Аскольд получил Зуру в качестве военного трофея, после того, как убил вождя одного из диких племён и захватил в плен его семью. Дочь вождя, гордая и строптивая красавица, встретила Аскольда дикой ненавистью и попыткой убить… Но не прошло и года, как она полюбила полуэльфа, сына Белой Волчицы Элодиса, всем сердцем, всей душой. Аскольд отвечал такой же любовью и преданностью жене: как ни требовал Скульд, чтобы король избавился от бездетной королевы, тот, обычно беспрекословно подчиняясь дяде, здесь оказался твёрд, как скала. Карл гордился родителями, гордился своим родом, собой, и задевать его гордость было рискованно. Несмотря на юность, он уже давно показал себя и свой характер; даже со Скульдом принц уже начал понемногу делить власть, хотя Хозяина Элодиса боялся даже король. Так что Юна действительно рисковала, касаясь святых для Карла вещей.

У Енсена их нашёл гонец короля. На побережье развели костёр: высоко над лесом поднялся столб жёлтого дыма, и это значило, что пора было встречать корабль из Ирландии со Скульдом и невестой для принца. Почти против его воли, Карла известие это взволновало. Аскольд ждал какой-нибудь подлости со стороны Одноглазого, и Карла сопровождал большой отряд копьеносцев; ехать предстояло долгим кружным путём – хорошей дороги через Элодисский лес не было. Путь лежал по древней дороге к Фьяллару, потом по опушке леса вдоль спорных территорий, за которые воевал Элодис, к эльфийскому побережью, которое до сих пор ещё не восстановилось после войны с драконами. Карл надеялся встретить невесту где-нибудь на середине пути.

Собрались и выехали в тот же день, и ехали быстро. Ночевали уже на опушке леса, на берегу широко разнившегося в этом месте Фьяллара. Карл нервничал, и не умел это скрыть. Олле пытался спать – ему было любопытно, но не более того, – а Карл спать не мог.

– Я не хочу жениться. – Жаловался он. – Ну, по крайней мере, не так. Мне нравится моя жизнь! А жена, она будет что-то требовать от меня…

– Что-то весьма приятное! – Захихикал сонный Ульвен. – Не понимаю, чего ты страдаешь? Она молодая и красивая, как говорят, а жениться тебе всё равно нужно. Или ты из-за Юны?

– А если и из-за неё?! – Обиделся Карл. – Мой прадед, мой дед, мой отец – все женились на местных женщинах, и все по любви, один я, как дурак, должен жениться на политике! Кто она такая, эта Моргауза, а?! Скульд сказал, что она красивая… Старый чёрт! Это он так решил, не я! А Юна… Она красавица, как раз такая, как я люблю, согласись?

– Угу…

– Когда вижу её, у меня мурашки такие, и внизу, ну, ты знаешь, щекочется так приятно. А когда долго её не вижу, у меня тошно на сердце, вот и всё. – Карл лёг навзничь, закинув руки за голову. – Как некстати она появилась, эта принцесса… Только всё стало получаться с Юной…

– Будешь спать и с той, и с той, делов – то. Все так делают.

– А если она не пустит?

– Пустит.

– Она гордая… – Усомнился Карл, который искренне так думал.

– Она просто вредная.

– Знаешь, чего я хочу? – Сказал вдруг Карл, когда Олле уже засыпал.

– Ну? – Вымученно спросил Олле.

– Чтобы Одноглазый украл Маргаузу и сам на ней женился! Я даже хотел помолиться, чтобы корабль затонул, но там же Скульд…

– А вот теперь ты фигню какую-то собираешь, опасную! Спи! 

3. 

Едва рассвело, как все были в сёдлах и уже спешили на восток. Край был разорён войной; богатейшие земли Острова, словно свежие раны, зияли пожарищами. Ближе к Фьяллару, где восстанавливались замки, деревни, пашни, всё выглядело уже вполне пристойно, но чем дальше, тем более запущенным становился край. На реке Омь, где сделали ещё одну ночёвку, были уже совершеннейшие дичь и глушь, а на озере Зеркальном было просто жутковато: здесь разгорелась самая страшная битва, за всю историю Острова. Здесь находился дворец эльфийских королей – когда-то, и драконы выжгли местность эту практически дотла. Дома и крепости превратились в оплывшие и обугленные скалы странных очертаний, ни на что не похожие, которые медленно, очень медленно зарастали травами и деревьями. Карл с большим волнением всегда смотрел на эти места, потому, что это была его история, его семья. Если бы не его дед, Карл Первый, драконы бы победили, и сейчас вся история Острова шла бы совсем иным путём, и Карл очень гордился этим. Теперь он думал, что сейчас расскажет это неведомой принцессе, и против воли чувствовал приятное волнение от этого, которое всё возрастало по мере того, как приближалась их встреча. Зеркальное ещё не скрылось из глаз, а Карл уже увидел двигавшуюся навстречу большую процессию и узнал Скульда. Сердце Карла бешено забилось. Не оглядываясь, он пришпорил коня и помчался вперёд, уже на скаку пытаясь рассмотреть принцессу.

Она ехала рядом со Скульдом. Карл увидел её, и больше не видел какое-то время уже больше никого. Моргауза была дивно красива! Тонкая, узкая в кости, изящная, белокожая и черноволосая, с чёрными тонкими бровями вразлёт, большими карими прекрасными глазами, с пухлыми губами, она сидела в седле, выпрямившись, как язычок пламени, и тоже не сводила с него глаз. Первой мыслью Карла даже было: «Не может быть, чтобы она приехала сюда из Ирландии для меня!».

Моргауза смотрела на него почти с таким же самым чувством. Всю дорогу Скульд интриговал её, ничего не рассказывая о женихе, как ни старалась она, как не пыталась выпытать всякими хитростями, и совершенно её измучил за время пути. Но теперь она всё поняла: Скульд дразнил её, потому, что Карл оказался молод и красив, и Скульд заставил её понять это вот так, сразу, просто огорошив принцессу его внешностью. Это вышло, как удар, как вспышка! Ей понравилось именно то, что не нравилось другим: его большой, капризный рот, его выражение высокомерного и избалованного мальчишки. Горячий конь под ним гарцевал и крутился, и Карлу приходилось поворачиваться в седле, словно нарочно, рисуясь перед Моргаузой, которой ещё не приходилось видеть такого красивого юноши. Эльфийская кровь давала себя знать: Карл был стройный, гибкий, но уже сильный и мужественный.

– Познакомься с принцессой Моргаузой, Карл. – Усмехнулся Скульд, довольный произведённым эффектом. Девушка улыбнулась, и у Карла мурашки побежали по спине, столько вызывающей чувственности было в дрожании её изящных ноздрей, в том, как шевельнулись и раздвинулись её пухлые тёмные губы, обнажив ряд белых зубов… Но в тот же миг она и потеряла его, потому, что Карл не любил слишком чувственных женщин, и не выносил женщин доступных. Ему нравились женщины, пусть даже глупые и вздорные, но чтобы их нужно было добиваться, с которыми нужно было воевать. Моргауза обещала сразу так много, что Карл утратил к ней интерес, даже не прикоснувшись, не смотря на всю её красоту.

Поехав рядом с дядей, которого столько не видел, Карл сразу же начал с вопросов, и тут стало ясно, что Моргауза обладала и ещё одним совершенно невыносимым недостатком: она не давала рта открыть без того, чтобы не высказать своё мнение и не перебивать окружающих самым бесцеремонным образом. Правда, Скульд умел её держать в руках, -Скульд умел держать в руках кого угодно, – но это неприятно задело Карла, который не выносил, когда его перебивали. Мгновенно заметив недовольство, Скульд отвлёк Карла разговором об Ирландии. Оглядываясь на свиту Моргаузы, Карл заметил трёх странных женщин. Одна из них была ровесница его матери, а две другие – совсем юные, в одинаковой коричневой одежде, в платках…

– А это кто? – Спросил Карл.

– Монашки. – Пренебрежительно фыркнула Моргауза. – Они прослышали, что большинство здешних – язычники, и собираются основать здесь женский монастырь.

– Кто такие монашки? – Искренне удивился Карл, и Скульд суховато засмеялся:

– Ну же, Карл! Это невесты Христа. В этой жизни они не знают греха, чтобы нетронутыми уйти в рай.

Карл с новым интересом оглянулся на женщин, и встретился взглядом с одной из них. У девушки, совсем юной, едва ли не моложе Моргаузы, были удивительные глаза, синие, как небо осенью, чистые, большие и очень блестящие. Карл увидел только глаза, лицо совершенно потерялось перед дивной красотой этих глаз. Миг, и она, покраснев, низко потупилась, спряталась за своих товарок, а Карл продолжал видеть внутренним взглядом сияющие эти глаза, и на какое-то время совершенно выпал из реальности.

Справа и сзади осталось огромное Зеркальное озеро, и удивительная история этого места. Равнодушие Моргаузы, с которым принцесса отнеслась к ней, Карла оскорбило. Она не сочла нужным даже сделать вид, что ей интересно, и очень скоро Карл понял, что Моргауза презирает королевство, которым собирается править, считает их всех дикарями, и очень гордится своим происхождением.

– Хлоринги происходят от бога Тога, полюбившего смертную женщину. – Обидчиво заявил Карл. – Скульд подтвердит!

– Он уже рассказывал. – Пренебрежительно фыркнула Моргауза. – И про три дара, которые больше на проклятия похожи! Что там?.. Меч, который вы потеряли, неуязвимость в бою, которая больше на бешенство похожа, и что ещё?.. Ах, бессмертная любовь! А я слышала, что Хлоринги прокляты. Правда, я в это не верю. А ты любил, Скульд? Если всё это правда, ты должен был любить.

Карл с любопытством глянул на Скульда. Представить этого хитрого, хладнокровного и равнодушного человека влюблённым – это было что-то!

– Я Хлоринг. – невозмутимо возразил Скульд. – Я любил… Только давно. Она умерла, и больше я не встречал достойной женщины.

– Как в песне! – Смех Моргаузы, на взгляд Карла, прозвучал как-то обидно. – Только нельзя забывать, что ваш Тор – просто деревяшка, а значит, вся эта история – чушь и бред для последнего слова. Вот великие короли в Таре…

Карл и часа не провёл рядом с Моргаузой, но уже не мог слышать про великих королей в Таре, а потому просто отвернулся и вновь оглянулся на синеглазую девушку. Она явно пряталась от него, и ему было досадно… Так хотелось взглянуть хоть разочек ещё на эти удивительные глаза! Девушка была худенькая, хрупкая, с выступающими ключицами, тонкими запястьями, обычная тоненькая девушка – подросток, светлокожая, с редкими веснушками, и очень тёмными бровями и ресницами. Бесформенное коричневое платье и передник делали её некрасивой, да по большому счёту, ничего сильно красивого в ней и не было, если не считать глаз и удивительной, пронизывающей нежности. Карла обволакивала эта нежность, окружала в его глазах девушку каким-то удивительным сиянием, которое он постоянно ощущал, даже не видя её. Ему хотелось защитить эту девушку от всего зла мира, от обид и страхов, и это чувство, такое новое для него, делало его другим. Карл чувствовал себя старше, взрослее; благодаря этой нежности и стремлению защитить он вдруг ощутил себя мужчиной в самом лучшем смысле этого слова. Это было такое удивительное ощущение! Только что он был мальчишкой – так ему казалось, – и вдруг он в один миг сделался взрослым! Карла не оставляло ощущение происходящего прямо теперь, с ним, чуда, он даже напрочь забыл, куда и зачем едет. Всё стало каким-то неважным. Ведь с ним такое произошло!

– Совсем забыл. – Скульд заметил, что общаются только он и Моргауза, а Карл витает бог, весть где. – У меня есть подарок для тебя лично от короля Коля, Карл. – Он сделал знак рукой, и слуга, взяв в одной из повозок корзину, подал её Карлу. В корзине оказались два толстых сонных щенка; ещё пару часов назад Карл был бы счастлив, как мальчишка, но теперь лишь усмехнулся довольно. Новые переживания совершенно затмили то, что когда-то ему было так важно.

– Это настоящие ирландские волкодавы? – С тенью прежнего интереса поинтересовался он.

– Кобель и сучка от двух лучших помётов! – Гордо подтвердила Моргауза. – Король сам выбрал их для тебя! – И это слегка растопило его лёд в отношении невесты.

После обеда Карл заметил далеко на северо-западе, примерно над Лосиным Островом, на котором располагался город Лионес, стаю птиц в чистом небе. Скульд проследил за его взглядом и спросил серьёзно:

– И кто же, по-твоему, их спугнул?

– Не знаю… – Задумчиво произнёс Карл. – Они гнездятся на юге острова, сам знаешь, там люди не бывают, там нечисто.

– Что там?! – Тут же услышала Моргауза, испуганно глядя на чёрные двигающиеся точки.

– Захоронение. – Пояснил Скульд. – Мёртвых эльфов нельзя зарывать в землю; их надо либо сжигать, либо оставлять лесу, но не зарывать. А этих зарыли, и теперь они не могут найти покой.

Моргауза быстро перекрестилась. Суеверная, она сильно боялась всего потустороннего, хоть сама баловалась колдовством, и это была одна из причин, по которой ирландский король выдавал её замуж в неведомый Элодис. Вторая причина была ещё серьёзнее: она заключалась в мёртвом младенце, которого Моргауза родила от норвежского наёмника. Она клялась, что это было насилие, но поговаривали, что этот младенец был не первым её грешком. Колю едва удалось замять огласку, но не без крови. Моргаузу нужно было срочно сбыть с рук, и простаки из Элодиса подвернулись как нельзя более кстати: Моргауза думала, мечтала и говорила только о мужчинах, и вела себя так, что краснели самые раскованные и бывалые бабы. Король Коль справедливо считал, что некая сумма золотом и серебром, украшения, ткани, дорогая посуда, породистые лошади и два щенка были не такой уж большой ценой за возможность сбыть с рук это красивое и червивое яблочко.

С виду, конечно, всё выглядело очень пристойно. С Моргаузой прибыла достойная её положения свита: кормилица, горничные, отряд воинов в тридцать человек, даже два мавра – пажа, совершенно диковинная вещь для Нордланда, на которых с боязливым удивлением поглядывали местные воины.

А Моргауза не сводила глаз с Карла. Её жених оказался привлекательнее, чем она ожидала, чем могла предположить, и это было всё, что её интересовало. Она не замечала дикой красоты мест, по которой они ехали, не видела благородных оленей меж деревьями близкого леса, стада зубров вдалеке, исчезнувшего в высоких серебристых травах… А здесь было дивно красиво! Ближе к Фьяллару шрамы, оставленные войнами, были уже почти не видны, и здесь было удивительно хорошо. Из серебристых трав на равнине вставали известняковые скалы, на вершинах которых находили приют коршуны; а с лева под порывами тёплого ветра вздыхала листва огромного леса.

– Какая огромная и дикая земля! – Вздохнула матушка Анна, оглядываясь. Две её спутницы, уставшие от жары и езды в тряском возке, тихонько вздохнули. Потом Мэг сказала:

– Здесь прекрасно… Как в сказке. Мне просто не верится, что мы уже здесь. А знаете, что мне сегодня снилось?

– Что, Мэгги?

– Мне снилось, что я вынула из силков хорошенькую синюю птичку. На крыльях её была кровь. Я грела её в своих ладонях, но она всё равно умерла. И мне так её жалко, и так печально было весь день! Тяжело на сердце. Мне так жаль, что это был мой первый сон в Элодисе!

– Почему жаль, дорогая?

– Не знаю, матушка. Мне кажется, что это вещий сон, и что эта птичка – это моя жизнь.

– Ты просто устала, милая. – Ласково пригладила Анна волосы Мэг, влажные у висков. – Голубая птичка – это добрый знак. Не переживай!

Мэг вдруг залилась краской: это Карл неожиданно подошёл к монашкам и спросил:

– Это правда, что вы хотите основать здесь монастырь?

– Чистая правда, принц. – С певучим акцентом ответила Анна. – Говорят, что здесь много язычников.

– О, этого здесь сколько угодно, и каких хотите! – Весело улыбнулся Карл. Улыбался он ярко и весело, как-то даже трогательно, опасной улыбкой… Очень опасной. – Как вам нравится Элодис, леди?

– Такой дикий, роскошный край! Здесь так легко дышится.

– Я уверен, вы полюбите Элодис, когда поживёте здесь подольше. И можете рассчитывать на меня, если нужны будут помощь и защита, ведь… – Карл загляделся на склонённую макушку Мэг, на миг утратил нить разговора, но нашёлся:

– Ведь я христианин, как и вы.

Мэг упорно не смотрела на него, но принц видел, что она полна внимания и сильно напряжена. Было такое ощущение, что ей очень-очень страшно, но чего она боится, Мэг не понимала. Она только знала, что более красивого и удивительного мужского лица она никогда в жизни не видала, но дело было не в красоте. Как Карл с ума сходил от разлитой во всём существе Мэг нежности, так Мэг казалось, что Карл наделён всем, что только могло быть лучшего и привлекательного в мужчине. И просто удивительно, как она разглядела всё это, ведь смотреть на него ей по-прежнему было страшно! Карл заговорил с Анной, не смея обратиться к Мэг, но в мыслях его, сердце и языке была девушка – ангел… Иногда он начинал чуть-чуть заикаться от волнения, и это было так мило, так мило! «Он, наверное, переживает от того, что картавит. – Думала Мэг, почти не дыша слушая, как говорят Анна и Карл. – Интересно, кто-нибудь говорит ему, как чудно звучит его голос именно из-за картавости, и каким удивительным образом порок становится…достоинством?..». Ею овладела опасная иллюзия: девушке казалось, что никто не понимает и не чувствует его так, как она. Мэг погибала просто катастрофически быстро, у неё просто не оставалось ни единого шанса. И оба они не думали, что всё, что происходит, опасно и не нужно им обоим. Они вообще ни о чём не думали. Ему было восемнадцать, а ей – только-только исполнилось пятнадцать…

А вот Анне было тридцать три, и голова у неё на плечах была толковая. Но случилось так, что она не поняла Карла, не разглядела истинной причины того, что он краснеет, заикается и пользуется любым предлогом, чтобы очутиться рядом с монашками, причём это мигом заметили все, кому не лень. При этом Карл на Мэг не смотрел, не обращался к ней и не спрашивал про неё. Как Анне было не обознаться?.. Она была ещё не стара и довольно красива. В первые минуты она ещё отказывалась сама себе верить, и строго разбранила себя за суетные мысли, но всё складывалось так, что мысли эти крепли и подтверждались сотнями мелочей. Ведь поверить в это было так соблазнительно и лестно! Принц был так красив и молод… Так молод! 

4. 

К ночи все устали от жары и духоты, и вечер не принёс облегчения. Духота только ещё сгустилась; неровный ветер, налетающий порывами, был горячим и душным. Горячими были вода и даже тень; все просто попадали на привале, люди двигались вяло и то и дело огрызались друг с другом.

– Здесь всегда так? – Простонала Моргауза, которую обмахивала веткой кормилица Морлан. – И комары… Мерзость!!!

– Только перед грозой, моя леди. – Ответил Скульд. Ответил несколько рассеянно: Карл и Олле были на ногах, и вновь следили за птицами и рекой. Не смотря на юность, они были уже опытными бойцами – война, которую вели Элодис и Анвалон, превращала мальчиков в мужчин очень быстро и очень рано.

– Да всё нормально, Карл. – Говорил Олле вполголоса. – Зверь или охотник…

– Король говорит, что Одноглазый такого случая не упустит. – Возражал Карл. – И я так считаю, и Скульд.

– Ты же хотел что-то в этом роде! – Не упустил случая, подковырнул Карла Олле. – А тут такой случай!

– Дурак ты. – Фыркнул Карл. – Вот теперь ты чушь несёшь, а не я!

– Что, красивая, а? – Подмигнул Олле. – Юна ей и в подмётки не годится! Я такой красавицы в жизни не видел!

– Слишком красивая. – Карл нахмурился. Заметил, что монашки уже устроились на ночлег, и вновь направился к ним – это провожали уже усмешки и подмигивания, и Скульду это не нравилось. Но он пока делал вид, что ничего не происходит. Скульд не мог поверить, что Карлу может понравиться женщина возраста его матери – принц слишком почтительно относился к возрасту. Скорее всего, думал Скульд, Карлу понравилась Моргауза, но принц был слишком своенравен и самолюбив, чтобы просто признать это; он мог делать это просто на зло, чтобы позлить дядю, заставить невесту ревновать. Мало ли.

– У вас всё есть, что нужно? – Спросил Карл, приветливо улыбаясь. – Душновато, а?.. Гроза будет, после этого будет легче.

– На всё воля Божья. – Бодро улыбнулась Анна. – И гроза – только одно из проявлений Божьей воли.

Олле остановился рядом с Карлом, молчаливый и неслышный, как тень. Он тоже думал, что Карл просто дразнит Моргаузу и Скульда; только, в отличие от Скульда, был полностью на стороне брата и друга, и готов был поддержать любую его игру.

– Я послал за ключевой водой. – Пообещал Карл. – И как только её принесут… А, вот! – Он взял кувшин с водой, протянул Анне. Та спросила, у всех ли есть вода, и только после этого дала пить Мэг и Пегги, второй девушке. Карл, замирая от сладкого страха, рискнул взглянуть на Мэг, пока та пила, быстро, очень быстро, но ему хватило впечатлений на всю ночь. Он заметил и влажную кожу ключиц, и блеск воды на губах, и чуть учащённое дыхание… Всё это было так важно, так необыкновенно, так ему нравилось! Девушки смочили виски и ключицы, переглядываясь и чему-то тихо смеясь, и Карл, вновь испугавшись чего-то, отвернулся к Анне.

– Скажите, – сказал он, присев на траву рядом с Анной, – ведь Ирландия – в самом деле очень большое и сильное королевство?

– Да, принц. Союз с ним…

– Да, я уже понял. Я слышал, что у короля Коля есть ещё дочери?

– Двое, принц.

– Они такие же красивые, как Моргауза?

– Они хороши, но твоя невеста была самой красивой!

– Она же не старшая дочь?

– Она младшая из всех детей короля.

– Наверное, она очень сильно захотела поехать в Элодис, а? – Вдруг прямо взглянул на Анну Карл. – Такую красивую дочь, да еще и младшую, Коль мог выдать за кого угодно?

– Я не настолько хорошо… не настолько… – Растерялась Анна, закашлялась:

– Эти комары!.. Я хотела сказать, что не могу судить, как там, в королевской семье… Одно могу сказать: Скульд просто очаровал всех в Маллингаре. Мы просто влюбились в него, и король – не исключение.

– Да… – Рассеянно подтвердил Карл. – Скульд – это нечто.

– А правда, – поспешила Анна, – что женщины Элодиса живут не венчанные, не крестят детей и меняют мужей?

– Правда про венчание и крестины, но не про мужей. – Покачал головой Карл. – Женщины Элодиса обязаны хранить верность мужу даже после смерти. А на севере женщину и вовсе закапывают живьём в землю вместе с мёртвым мужем.

Монашки ахнули, все трое, но Карл услышал лишь один возглас, и посмотрел лишь на одну девушку, когда улыбнулся нежно и ободряюще:

– Вам бояться абсолютно нечего. Мы здесь христиане, и законы наши – христианские.

Мэг впервые посмотрела на Карла прямо, и он ощутил острую, на грани мучения, радость от того, что увидел, наконец, опять её взгляд. Глаза Мэг показались ему даже более блестящими, синими и прекрасными, чем ему помнилось!

– Но разве вы не пытаетесь что-то сделать, чтобы это изменить? – Воскликнула Анна. – Это же чудовищно, принц!

– Да. – Откровенно ответил Карл. – Я не думаю, как викинги, что дикарей надо уничтожить, как бешеных псов; я всё-таки на две трети сам – такой дикарь. Я считаю, что это тоже мои подданные, и следует как-то убедить их. Я очень надеюсь на церковь. Много женщин из Леса уходят к викингам; женщина женщину поймёт скорее, правда?

Когда Карл ушёл, Анна всё не могла прийти в себя.

– До чего умный мальчик! – Наконец, смогла сказать она. – Как ужасно… Как ужасно!

– Ты думаешь, матушка, он догадался, что она…

– Думаю, он догадывается. – Анна покаянно перекрестилась. – Стыдно, что хоть косвенно, но мы замешаны в этом! Помоги, Господь, ей и ему тоже… Он не похож на тех, кто прощает!

Ветер налетел сначала с одной стороны, потом с другой, потом – со всех сторон сразу. Гроза, с ливнем, громом и молниями, налетела стремительно, и так же стремительно промчалась, и деревья отряхивали с листьев тяжёлые капли, а в лесной глубине что-то вздыхало и шепталось. Воздух посвежел, и все оживились, заговорили; кто-то запел. То, что все промокли, не особенно тревожило привычных к походным условиям людей. На небе скоро не осталось ни единого облачка, и оказалось, что, не смотря на время около полуночи, небо всё ещё светлое, какое-то белёсое, с остатками нежно-сиреневых облачков-пёрышек.

Зато в лесу стоял мрак и странные звуки и шелесты. Далеко в степи выли волки. Скоро почти все стихли; у костра разговаривали мужчины, и туда же пришла, неслышно ступая, Моргауза. Она не выносила, если мужчины собирались где-то, а она не участвовала!

Присев у костра, Моргауза тут же завладела разговором и вниманием мужчин, и от костра только и слышно было: «Я… А вот у меня… Мне…». Те, кто расположился в стороне от костра, притихли и грустили. Это было первое время вдали от дома, от Ирландии, в чужой стране. Вдали по-прежнему выли волки.

– Мэгенн, спой нам. – Попросила Анна. Мэг не ломалась и не кокетничала. Чуть изменив позу, она тихонько запела гимн на латыни; постепенно голос её окреп и поднялся, и зазвучал, и люди потянулись в её сторону, очарованные пением и мелодией. Неведомо, где таилась такая сила голоса, потому, что сама Мэг была худенькая и хрупкая, но голос у неё был в самом деле сильный и красивый. Никто не занимался с нею, никто не ставил ей голос, это был талант от Бога, и такой, какой еще не видали в Элодисе! Пока Мэг пела, стояла мёртвая тишина; лишь замолкнув, девушка заметила, что все собрались вокруг неё, и страшно смутилась… А Карл, первым придя в себя, подошёл, отдал ей гривну с золотыми украшениями, попытался что-то сказать, но волнение и ком в горле помешали; но все вокруг нестройным гулом выразили восхищение поступком принца. А если бы в этот миг Мэг поймала взгляд Моргаузы, ревнивый и подозрительный, то испугалась бы по-настоящему… 

5. 

На другой день наконец-то достигли обжитых мест. Фьяллар был более километра шириной в этом месте, с галечными отмелями и плёсами, с группами лесистых островов, и Карл постоянно ждал неприятностей, хотя с виду было всё прекрасно. Вдоль реки появились деревни и замки, покосы, поля и сады, и привалы теперь были куда комфортнее… Люди выбегали посмотреть на ирландскую принцессу, поражаясь её редкостной красотой, а ещё – столь же редкостным высокомерием, с которым она смотрела поверх их голов. Карл тоже был высокомерным, но он-то был свой, и его высокомерие не так оскорбляло, как презрение Моргаузы. Еще сильнее дивились все маврам, их кофейным лицам и ослепительным зубам, их экзотическим клинкам… Были даже такие, кто откровенно спрашивали, чем они рожи так поизмазали?.. Но мавры игнорировали любопытных совершенно, словно их здесь и не было. Рыцари, владельцы замков и поместий, встречали принцессу со всеми положенными почестями, но та только кривила нос, не стесняясь поминутно заявлять, что страна эта «варварская». Ей в Элодисе нравилось. Можно было драть перед всеми нос и ощущать себя высшим существом – приятное ощущение! А главное, дать, наконец, Карлу понять, до чего ему повезло, а то он, кажется, пока что это не до конца понял. Принц так все ещё и не попытался ни приблизиться к Моргаузе, ни прикоснуться к ней, и её это оскорбляло. Не смотря на её красоту и происхождение, мужчины принцессу, инстинктивно чувствуя, с кем имеют дело, презирали. Ухаживания их были самые примитивные и самые недвусмысленные, но ей это нравилось, она других всё равно не понимала. Если мужчина не пытался сразу же грубо её облапать, не бросал сальных комплиментов и не делал известных предложений, принцесса считала его равнодушным и обижалась. Попытки как-то урезонить её и попытаться дать ей хоть какое-то представление о женской гордости и достоинстве она принимала в штыки, считая, что это просто зависть. В самом деле: мужчины хотят её и восхищаются ею, и что в этом плохого?.. А то, что остальные бабы на неё злятся и осуждают, так на то они и бабы. Карл ей ужасно нравился, и равнодушие, с которым он относился к её красоте, сильно принцессу уязвляло. Он продолжал общаться с мужчинами да с этой монашенкой… Моргауза видела соперниц во всём, что двигалось и при этом не было мужчиной, поэтому то, что она монашка, и даже то, что ей большетридцати, не помешало принцессе принять меры. После обеда, когда все седлали коней и готовились продолжить путь, Моргауза подошла к Анне и вполголоса заговорила:

– Ты, старая сука, если ещё раз подойдёшь к моему жениху, пожалеешь, поняла?!

– Моя леди… – Растерялась Анна, кровь бросилась ей в лицо, но Моргауза и глазом не повела:

– Ты меня слышала!

– Я монахиня, леди, и ваши подозрения…

– А мне плевать, кто ты, кошка старая! – Моргауза заметила, что к ней спешит кормилица, и пошла прочь, а Анна осталась, в полнейшей растерянности. До этого мгновения она старалась не допускать до себя суетные мечты о любви молоденького принца; довольно здраво полагая, что он слишком молод, что она слишком стара для него, Анна просто наслаждалась лестным для неё вниманием. Моргауза всё расставила на свои места. Анна больше не собиралась бороться. Да и зачем?.. Если вот она, принцесса, подтверждает все её мечты и чаяния! И по пути Анна отдалась мечтам, горьким и сладким, как полынь. Конечно же, нечего и думать, чтобы она позволила принцу лишнее. Она монахиня… Он – принц. Они должны помнить свой долг. Но сами мечты эти были такие сладостные, такие упоительные! Как они объяснятся, как она скажет: нам не быть вместе, как он будет настаивать, и что при этом скажет, и как трудно ей будет устоять – а устоять надо… Это были лучшие моменты её жизни! И разве так уж она была виновата, что ошиблась?.. Ей невдомёк было, что в то же самое время о принце грезит и Мэг.

«Почему, – думала девушка, – я не могу поговорить с ним?.. Он часто обращается к нам, и я могла бы спросить его, как матушка, или Пегги, но я не могу! Мне страшно! Но от чего?.. Вот О’Мелли: красивый, стройный, храбрый. Я спокойно смотрю на него, мне не стыдно, не страшно, я просто смотрю, а могу и не смотреть, мне всё равно! Почему же на него мне смотреть и так хочется, и так страшно?». Набравшись решимости, Мэг спросила Карла, долго ли им ещё ехать. Страшно сказать, каково ей было при этом! И Карл чувствовал себя не лучше. Он покраснел, начал заикаться, страшно разозлился на себя и сбежал; но сразу после этого его охватило такое ощущение счастья, какого Карл до сих пор не видывал. Она заговорила с ним сама! Она сама посмотрела на него и заговорила с ним!!! Карлу хотелось носиться вокруг и хвастать об этом, и он еле сдерживался, чтобы прямо сейчас не рассказать всё Олле. Он дурачился, смеялся, тут же делался задумчив, рассеян, и вновь веселился… Чем очень порадовал Скульда, который верно распознал признаки влюблённости, вот только с объектом не угадал.

Наконец, миновав перелески, все въехали в лес, и стало сумрачно, прохладно, и запахло прелью. В мелькании золотых пятен и пятен солнечного света все ехали по Элодисскому лесу, огромному, загадочному, опасному, но прекрасному. Чем дальше оставалась опушка, тем гуще становились заросли вокруг тропы, тем плотнее смыкалась листва над головой… Вдруг Карл поднял руку, и все остановились. Он напряжённо прислушивался к чему-то; потом расчехлил лук и устроил его поперёк седла.

– Что такое? – Резко спросила Моргауза.

– Птицы. – Коротко пояснил Скульд. – Они молчат, моя леди. Принц знает лес, доверься ему!

Через несколько минут первый всадник выехал на широкую поляну, спускавшуюся прямо на берег Фьяллара, и здесь они попали в засаду.

– О-Э!!! – Протяжно крикнул Карл, оскалившись и ударяя мечом по щиту. А потом вдруг сорвал куртку и рубашку…

– Что он делает?! – Вскрикнула Мэг, прячась с Анной и Пегги за возок.

– Помоги, Господь, нашей принцессе! – Перекрестилась Анна. – Он берсерк! 

6.

Меж анвалонцами оказались и люди из Далвегана, и Скульд и Карл горячо обсуждали новость о том, объединились ли их давние враги, или просто наняли несколько человек в качестве проводников. Монахини были заняты ранеными, а Мэг то и дело отвлекалась, заглядываясь на Карла. Он был невредим, но выглядел подавленным и несчастным, и сердце Мэг ныло и томилось. Ей казалось, что Карл несчастен, что приступ буйства, которой так перепугал её в первый момент, его самого делает больным… Нельзя ли, – мечтала Мэг, – как-то излечить его от них, спасти его?.. – и не подозревала, что об этом же в этот самый момент мечтают втихомолку Моргауза и Анна.

А Карл понятия не имел, что его мечтают спасти, что он несчастен, и тому подобное. Да, боевое бешенство отнимало много сил, и после он чувствовал себя выжатым, но принц гордился этим, хоть и опасался своего буйства в частной жизни. Зато он заметил, что Мэг поглядывает на него чаще, и глаза её блестят сильнее, когда они встречаются взглядом, и естественно, слегка возгордился. Ему казалось, что это благодаря его боевой удали. Карл так осмелел, что впервые за всю дорогу обратился к Мэг.

У принца был ещё один, и очень серьёзный, недостаток: он не умел красиво говорить. Собственно, волнуясь, он вообще не умел говорить. Карл знал, что заикается, стоит ему разволноваться, и начинал злиться, замолкал и сильно страдал от этого. Обычно его выручал Олле, говоря за него, особенно в любовных делах; но сейчас Карлу хотелось бы, очень хотелось, обойтись без него. И сегодня ему показалось, что сейчас это получится. Всю дорогу принц мучился от мысли, думает ли о нём Мэг, занято ли им сердце девушки, или он ей безразличен? То ему казалось, что да, а то – нет. Это казалось ему таким важным, что выяснение этого вопроса стало практически, вопросом жизни и смерти для него. Отсюда и страх, и волнение, и несвойственная Карлу робость… Но принц был человеком действия, и долго колебаться просто физически не умел.

Мэг, мысли которой в этот миг полны были только Карлом, даже не удивилась, что он подошёл. Она была абсолютно уверена, что он подойдёт, ждала этого, и испытала страх и радость при его приближении, но не потупилась. Её переполняли сочувствие и нежность, и Карл, увидев эту нежность в синих глазах, совершенно потерялся. Они точно знали, что никто и никогда не испытывал ничего подобного тому, что стало с ними! Это было волшебство, самое настоящее, это было счастье, самое истинное, и важнее этого не могло быть ничего на земле. И неважно было, что это вновь были какие-то минуты, мимолётные, со стороны совершенно не важные.

– Не испугалась? – Спросил он, с лёгкой полуулыбкой, весь охваченный какой-то лихой радостью.

– Испугалась. – Сказала она.

– Не бойся. – Пообещал он. – Я не дам тебя обидеть. Никогда. 

7. 

К середине пятого дня наконец-то принцесса Моргауза прибыла в Гранствилл. Король и королева встретили будущую невестку за милю от замка, на обрывистом берегу Ригины, у деревни Старое Место, с которой открывался великолепный вид на замок за рекой. Даже принцесса была поражена красотой и величиной замка; массивный, он не был громоздким. Все пропорции пятиэтажного строения поражали стройностью и гармонией, даже каким-то изяществом. Пока принцесса любовалась замком, король и королева любовались принцессой. Особенно королева – она просто глаз не могла оторвать от девушки, чувствуя огромное облегчение. Она безумно любила своего позднего сына, и беспокоилась, глядя, как он злится и переживает из-за своей женитьбы. Зура понимала, что это каприз мальчишки, привыкшего всё делать по-своему, но любовь её была слаба: она жалела его именно за то, что он так капризен и эгоистичен. Ей казалось, что люди меньше будут любить его за это… Королева не знала, как научить его быть более гибким, способным на компромисс, как заставить его слушать других людей?.. Теперь ей стало спокойнее. Она заметила, как переменился Карл, мгновенно подметила, каким новым светом засияли его глаза, и грустила, и радовалась, и ревновала немножко: мальчик стал взрослым.

– Как она хороша! – Шепнула она королю. Тот кивнул, улыбнувшись.

– Я так рада. Он полюбит её. Всё будет хорошо.

– Скульд никогда не ошибается.

– Он тоже любит Карла… Он не выбрал бы ему дурную невесту. Господи, как я рада!

На пиру в честь Моргаузы и новой победы Элодиса Карл и Олле в лицах изображали сражение, высмеивали при этом своих врагов, много пили, много ели, хвастались – короче, здорово повеселились. В разгар веселья принц утащил Олле в угол и долго и бессвязно рассказывал другу, в какое сложное попал положение, и про «друга, который всё думает, думает об одной девушке, а думать-то про неё и нельзя, и что мне, Олле, теперь делать?»

– Ну, пусть у этого друга голова и болит, ты-то при чём? – Удивился Олле.

– Ну… При всём. – Непонятно ответил Карл.

– Так поговори с ней.

– С кем?

– С девушкой. Если он сам поговорить с нею боится, поговори ты. Или я давай поговорю, ты-то говорилка тот ещё. Только давай, завтра? И, это, что это за друг у тебя объявился?

– Потом расскажу. – Пообещал Карл. – Иду, мам!

Королева не знала, как приласкать Моргаузу, и тем ласковее, чем сильнее глодал её червячок ревности: ей было совестно. В общем ликовании Зура не заметила безразличия Карла, и потом, ночью, даже поплакала от радости за сына и гордости за него.

– Наш мальчик ведь тоже не абы кто! – Похвасталась мужу. – Где она, при всей своей красоте, такого ещё найдёт? И молодой, и красивый, и статный!

– Не загордись. – С нежной насмешкой заметил Аскольд. – Сына ты мне подарила хорошего, мать, но помни, в чьей это было власти, и Кто на самом деле даёт и отнимает, не гневи Бога.

– Так ведь я разве что чуть-чуть. – Приласкалась к королю Зура. – Я так счастлива!

– Девочка-то не особо умна. – Заметил Аскольд немного погодя.

– Ну, и что? Так даже лучше. А понравится телом – понравится и делом, делов-то!

– Это да… – Аскольд поморщился, повернулся на другой бок, затаив дыхание, и Зура погладила его плечо:

– Опять?..

– Пройдёт. – Возразил он. – Вот, уже и прошло.

– У тебя сердце колотится.

– Это от вина. Пройдёт. Спи.

Моргауза в этот момент беседовала со своей кормилицей совсем в другом ключе. Она была уверена, что свекровь её сразу невзлюбила, а король, ну, тот и вовсе полуэльф, а значит, ведьмак, и ухо с ним надо держать востро.

– И правильно, – расчёсывая роскошные волосы принцессы, поддакивала кормилица. – Местные бабы все, через одну, ведьмы и дикарки. Я тут кое-что приготовила, от сглаза и порчи – не ровен час, сглазят, при твоей-то красоте небесной, моя сладкая ягодка! А особенно бойся королевы, не к добру это – когда свекровь так красива! Я слышала, женщины говорили, что у неё семеро детей умерло один за другим, и всё на праздник их местный, бесовский, тьфу!

– Да неужто?! – Испугалась суеверная Моргауза. – Когда же?!

– Да Ель какую-то они почитают, да так, что говорят, весь Остров их в эти дни горит огнём, светло, как днём, от огней, и людей живых, – они обе перекрестились, – в огонь бросают и пляшут! В дикое место отослал тебя твой батюшка, бедная моя ягодка, в страшное! Ну, да с Божьей помощью, мы выдюжим, ты даже не сомневайся! Господь и святой Патрик не оставят тебя, и я не оставлю. И другие ирландцы все за тебя, ты не сомневайся, и в обиду мы тебя не дадим!

Замок, после буйного веселья, затихал и успокаивался. Мэг сидела в своей комнате, которую делила с Пегги, и смотрела на Золотую Башню. На самом деле помещение было большое, и постелей – самых простых, деревянных, с соломенными тюфяками, – было больше, но сейчас они здесь были только вдвоём. Пегги уснула, и Мэг была рада этому. Местный священник, отец Марк, был рад единоверкам, и долго рассказывал Анне, как им здесь живётся. Христианских семей здесь было всего шестеро, включая королевскую, а истинных христиан и того меньше – пожалуй, только сам король да его супруга соблюдали все посты и правила. Принц, например, тот вроде и христианин, а якшается с язычниками, и посещает их бесовские праздники; а дядя короля, Скульд – тот вовсе верует только в золото и власть, и что ему сейчас выгодно, то и будет. А власть у него огромная, что есть, то есть, и король и королева против него слова молвить не смеют. Женщины в Гранствилле, что бежали из леса, вот на кого сильно рассчитывал отец Марк. Уже двое из них, в том числе и Аша, обратились в новую веру, а с ними и их мужья, викинги. И как кстати будут здесь Анна и её девочки!.. А Мэг, не подозревая, какая на неё возложена честь, грезила о принце. Она была сирота, с тёмным каким-то происхождением – Анна не распространялась на эту тему, а сама Мэг ничего о себе не помнила, – и знала только монастырь. Собственно, таких юных девочек не постригали так рано, давали время, воспитывая при монастыре; такое происходило только в том случае, если кому-то очень нужно было, чтобы девочка как можно скорее исчезла, погибла для мира. Возможно, потому её увезли и из Ирландии? Анна не собиралась распространяться и на эту тему. А Мэг пока не спрашивала. Она была набожна, и была довольна своим положением, верила, что это честь. Сердце её было чисто, и страстей она не знала… И вдруг страсть настигла её, вот так, вдруг, и Мэг потеряла покой и сон, не понимая, что с ней. Вроде бы это было плохо, вроде бы, она грешила, но сердце не верило, что это грех – что она такого сделала?! Мэг ведь не знала даже, что такое страсть, что происходит между женщиной и мужчиной, и от чего на самом деле так бьётся её сердце и пылает кровь. А главное – она не верила, что грешен может быть Карл… Нет-нет, только не он! Даже думать о нём так было преступление, он был… Самый-самый лучший… Как солнце, или святой… Мэг мечтала, что будет встречать его каждый день, в церкви, или в городе, и будет помотать ему – как сегодня говорила матушка, и служить ему, как принцу и королю, и ничего более греховного в её мечтах, видит Бог, не было! Разве что ей, как и Карлу, было почему-то страшно важно, думает ли он о ней, и если думает, то как?.. И когда она снова его увидит – завтра, с утра, вечером?.. И какой будет эта встреча? «Не бойся. – Лелеяла она в сердце его слова, голос, взгляд, – я не дам тебя обидеть. Никогда».

Проанализировав всё, что говорил и делал в этот день Карл, Олле, протрезвев, вдруг разбудил двоюродного брата на рассвете и огорошил вопросом:

– Эй, ты что, влюбился в монашку?!

Карл некоторое время смотрел на него мутными спросонок глазами, потом кивнул.

– Я думаю только о ней всё время.

– Но… Она же старая!!!

– Эй, ты о ком?! – Мгновенно проснулся Карл.

– Ну… О той монашке, возле которой ты вертелся всё время. Разве…

– Нет! – Карл рассердился и покраснел. – Другая… Мэгенн. Та, что с синими глазами.

– Но ты же с нею не разговаривал! Нет, я видел, как ты к ним клеишься, но я думал, что ты вызнаёшь у них про Моргаузу. Я и не подумал… Нет, ты здорово всех провёл, а я то думал, ты скрытничать не умеешь! Надо же, а?

– Да я не скрытничал… – Взъерошил волосы Карл. – Просто… Я боялся. Не знаю, чего, честно, просто страшно было. Я и сейчас боюсь. Мне страшно было даже посмотреть на неё, а говорить с нею я и вовсе не могу.

– Вот глупости! Ты никогда не был таким. Девчонки на тебя гроздьями вешаются, только успевай, отбивайся!

– Не сравнивай, – в священном негодовании воскликнул Карл, – этих дур, и Мэг!!! Она… чистая, нежная, она… Не такая!!!

– Оба! – Озадаченно уставился на Карла Олле. Карл изменился, да так сильно, что Олле только что не ущипнул себя. Он заметил синеглазую монашку, но она показалась ему какой-то тощенькой, простенькой, только глаза и есть, да и те вечно прячутся за ресницами. То ли дело Моргауза… Да и Юна, чего там, казалась Олле куда эффектнее и желанней. А вот Карл, кажись, думал иначе.

– Да ты когда успел-то? – Недоумевал Олле. – Ты же с ней двух слов не сказал, я всё время с тобою был! Ты даже не смотрел на неё!

– Мне страшно было. – Сознался Карл. – Хотел, и не смел… Но мне кажется, что я любил её всегда, всю жизнь. Я не знаю, как жил без неё, всё переменилось, навсегда, понимаешь?

– Не очень. А Юна? Ты же вот только что чуть не бредил ею!

– Забудь. – Равнодушно возразил Карл. – Она никто для меня. И принцесса, и прочие бабы – все никто. Понимаешь, это… больше меня самого, это как мои припадки – только что я всё понимаю, и контролирую, и вот я уже что-то натворил, и с этим жить. Я словно… лечу, мне воздуха не хватает, я… Счастлив. Я порвать готов за эту девушку, мне страшно, что кто-то сделает ей больно, расстроит её, обидит – за её обиду я убить готов, клянусь! Я не знаю, как, не знаю, когда, но мы будем с нею вместе, и весь мир мне не помешает в этом! А ты? – Он взглянул в глаза Олле. – Ты – со мной?

– Всегда. – Не колеблясь, ответил Олле. – Ты же знаешь. 

8. 

По дороге в трапезную их перехватила Стил, девушка из свиты королевы, и сказала, что та просит сына к себе. Карл пошёл к матери, а Стил задержалась построить глазки Олле.

Королева сидела в своих огромных покоях и занималась обычным делом королев: шила. Увидев сына, она расцвела, отложила шитьё и расцеловала Карла в обе щёки и в лоб. Карл привычно уселся у её ног и положил голову ей на колени.

– Тебе нравится невеста, сын? – Спросила королева, нежно перебирая его густые коричневые волосы.

– Красивая. – Небрежно обронил Карл.

– И такая внимательная! Привезла подарки мне и королю, спросила, чем может помочь мне. Мы с женщинами уже шьём для вас бельё из самого тонкого полотна. Но что ты хмуришься? Ну–ка, посмотри на меня, Чарли! Что с тобой? Она тебе не нравится?!

– Она красавица, мама.

– Значит, ты её полюбишь! Король завтра назначит день свадьбы…

– Свадьбы? – Дрогнул Карл.

– Да что с тобой такое?

– Мама, я не люблю Моргаузу и не женюсь на ней. – Равнодушно произнёс Карл. – Никакой свадьбы не будет.

– Что ты такое говоришь?! – Ужаснулась королева. – Разве ты сможешь поступить так с девушкой, которая проделала такой путь ради тебя?! Ты не унизишь так её и короля Коля! Поздно что-то менять!

– Она красавица, мама, и легко найдёт себе другого жениха. Если с нею, конечно, всё в порядке.

– О чём ты?

– Мне странно, вот и всё. – Нахмурился Карл. – Почему она приехала так вот, просто, без долгих переговоров, торгов, посольства? Ты разве не понимаешь, что Элодис не может быть для Ирландии так уж выгоден, и нужен? У меня такое чувство, что её просто сплавили сюда, подальше, чтобы… Ну, не знаю. Может, она дура конченая, может, ещё что похуже. Короче: она мне не нужна. А если Скульд так хочет породниться с ирландцами, пусть сам на ней и женится.

– Ты зря так говоришь! – Вступилась за Элодис королева. – Элодис быстро меняется! И эти новые земли, что завоевал уже твой отец, уже приносят доход. Ты не видел, каким был Элодис до твоего рождения! И это не предел. С деньгами Моргаузы, и с ирландскими наёмниками, королевство наше станет ещё сильнее. Думаю, Скульд просто сумел объяснить всё это королю Колю, вот и всё. Ты знаешь, как он это умеет! Подумай…

– Мама, ты предлагаешь мне подумать о Моргаузе, об Элодисе, о чём угодно, только не о себе самом! – Вспыхнул Карл.

– Но ты же не обычный человек! Ты принц, и обязан думать о своём королевстве всегда! Я люблю тебя даже больше, чем ты сам себя любишь, и если я говорю тебе: «Ты должен!», – значит, ты в самом деле должен!

– Я женюсь, но только на другой.

– А что, есть другая?.. Эта Юна?!

– Нет. На ирландке. Так что я не очень обижу Ирландию.

– Это монашка, о которой мне говорили?! Господь милосердный, да она моя ровесница! Карл!!!

– Мама, нет!! Это не она, это другая… Тоже монашка.

– Тогда забудь её сразу же, сынок! – Взволнованно взмолилась королева, уже сейчас в ужасе от того, как отреагирует король. – Она невеста Христа, и с Таким женихом ты соперничать не можешь, не смеешь! Ты большие беды на нас навлечёшь, ты слышишь? Ты понимаешь?!

– Да-да. – Равнодушно согласился Карл, и это новое в нём, это несвойственное ему равнодушие, сильно покоробило её. Королева вдруг впервые в жизни почувствовала себя для него чужой. Она чувствовала, что он не согласился с нею и не передумал, и это очень её испугало.

А Карл, выйдя от матери, позвал Олле и сказал:

– Я сказал матери, что не женюсь на Моргаузе. Щас она наябедничает отцу, и тут начнётся! Я должен поговорить с Мэг, как можно скорее. Я должен знать, сама она любит меня, и пойдёт за меня, если я попрошу? Если да, я на всё пойду и ничего не испугаюсь! Устрой нам встречу, ладно?

– Ты хоть понимаешь…

– Понимаю. Мой дед так же женился на Дрейдре, и его даже сослали на Север за эту женитьбу. Они пять лет жили в ссылке. Но он считал, что дело того стоит… Считаю и я!

– А ирландцы?

– Скульд всё уладит. Он это устроил, он пусть и расхлёбывает! Я Колю ничего не обещал, а его дочке – и подавно. Будут знать, как без меня меня женить!

– Ты знаешь, – засомневался Олле, – мне кажется, что в этот раз…

– Куда они денутся? – Самоуверенно и горячо заговорил Карл. – Я понимаю, что будет шум, будет скандал, я не пацан! Пройдёт время, все успокоятся, и мы будем счастливы, вот и всё. Только устрой нам встречу, сделай это, Олле!

– Хорошо. – Пообещал Олле. – Если она не захочет, я на руках её к тебе принесу! – Он отправился в Гранствилл, а Карл, охваченный радостным возбуждением, поспешил в трапезную, где уже собралась на завтрак вся семья.

– А где Олле? – Ответив на его приветствие, спросила королева. – Вы так неразлучны!

– Отправился по делу, поест после. – Карл чуть ли не напевал, усаживаясь за стол. Король и королева переглянулись, и король, которому она ещё ничего не сказала, улыбнулся довольно, взглянув на Моргаузу, сидевшую по правую руку от принца.

Во время трапезы Моргауза время от времени невзначай касалась Карла, и всякий раз по её нежной коже разливался румянец. Принц невольно бросал на неё косые взгляды: она всё-таки привлекала его. Он рассматривал её руки, маленькие, с тонкими пальчиками, заканчивающиеся острыми, загнутыми вниз коготками, которые придавали её рукам какой-то неприятно-хищный вид. Когда она брала кусок мяса и ела, принцу делалось неприятно, а почему – Бог, весть? От неё шёл запах молодого зверя в гоне, еле слышный, но отчётливый, Карла это и волновало, и злило. Этот запах будил в нём то же дикое и жестокое, что заставляло его становиться неуправляемым; ему легко было представить, как он грубо рвёт на ней одежду и валит на стол, и он боролся с этими фантазиями, чувствуя себя не чистым, как и она. Принц не мог сказать, что не хочет её, наоборот. Но от чего-то в ней, что он не смог бы объяснить, отталкивался всем своим существом, и это, как и влечение к Мэг, было сильнее него. Когда Моргауза касалась его, Карлу хотелось отстраниться, и он еле сдерживал себя. Помогало ему предвкушение встречи с Мэг. Ожидая её, Карл мог вытерпеть что угодно!

Олле не было до самого обеда. Карл отнёс другу кусок пирога и кружку пива в их общую комнату, и ждал там, изнывая от нетерпения. Когда на лестнице раздались шаги Олле, – а принц знал их наизусть, – он как раз лежал на постели навзничь, раскинув руки, и представлял, как объясняется с Мэг. Одним движением сорвавшись с постели, он бросился навстречу Олле:

– Говори!!!

Тот кивнул:

– Сегодня, после захода солнца, под старым вязом у рва.

– Почему так долго?

– Она боится, что её увидят.

– Она сразу согласилась?

– Как бы ни так! Только после того, как я пообещал, что украду её и притащу к тебе силой!

– Ты так ей и сказал?!

– Она ни за что не соглашалась. Я бы и в самом деле сделал то, что говорил, и она поверила.

– Я бы не хотел, чтобы она боялась меня. – Пробормотал обескураженный Карл. Олле, уже жадно набросившийся на еду, возразил:

– Чего ты хочешь?.. Иначе она бы не пришла!

– Ты думаешь?

Олле ел, а Карл смотрел в решетчатое окно на бесконечные волны лесных листьев, слабо колышимых тёплым юго-западным ветром и отливающих серебром.

– Моргауза красивее. – Вдруг невпопад сказал Олле. – Но в этой Мэг есть что-то такое… Был момент, когда мне стало так стыдно за себя! И я за все сокровища мира не соглашусь сделать ей в самом деле что-то дурное.

– Значит, ты понимаешь меня? – Глаза Карла засияли от радости. – Ты за меня?

– Да. – Кивнул Олле. – Я понимаю. И я за тебя. 

Глава вторая: Свадьба.

1. 

Солнце клонилось к закату удручающе медленно. Карл сидел с ногами на сундуке, одном из тех, что служили и украшениями, и сиденьями, и хранилищем всевозможных вещей, и смотрел на запад, на коварное солнце, неподвижно повисшее над верхушками деревьев. Лиственные волны теперь отливали смуглым золотом, а небо, с редкими перьями лёгких облаков, неуловимо начало отдавать лиловым. Место, которое неведомые строители выбрали для замка, было идеальным и с точки зрения обзора и обороны, и красоты: Карл безумно любил Гранствилл и Хефлинуэлл. Небольшие меловые холмы, поросшие лиственным лесом, окружали здесь две скалы, одну больше – на ней стояли замок и город, – и одну меньше, на ней стояли две деревни, Старое Место и Белая Горка. Почему Старое Место, никто не знал – может быть, в честь тех, кто когда-то построил Золотую Башню?.. Со скалы, на которой стоял замок, видна была вся округа, вплоть до Фьяллара, острова и, в солнечную погоду, даже Далвеган. За скалой вставал Элодисский лес, дикий, сумрачный, волшебный – там даже охотники не смели показываться, лесные эльфы ревниво оберегали свои владения. Хлоринги получили Золотую Башню и Ригину только благодаря браку Карла и Дрейдре; но не больше того. Люди селились по пойме Ригины и у Фьяллара, но как ни были те места плодородны и красивы, там было слишком опасно благодаря дикарям, словно призраки, возникающим из леса, убивающим и вновь исчезающим. Жрецы Голубой Ели, главные враги Хлорингов, поклялись, что очистят Остров от проклятых Людей Железа; а после того, как верховный вождь был убит Аскольдом, убийства Хлорингов и его людей стали для дикарей делом чести. На юге Острова было множество земли, которая теперь, когда эльфы не могли претендовать на неё – их осталось слишком мало, – номинально принадлежала Элодису, но по факту Хлоринги и носа туда сунуть не смели. Скульд и король считали, что дикарей следовало уничтожить, а кто остался – превратить в рабов и использовать, пока и духу от них не останется. Скульд, чистокровный норвежец, не верил, что дикари могут когда-нибудь стать нормальными людьми, такими же, как он и его соплеменники. Но Карл считал иначе, и уже не раз вступал в яростные споры с королём и Скульдом из-за этого. Именно поэтому они держали его в стороне от военных действий, полагая, что он ещё не перебесился и не набрался ума. На днях Скульд прозрачно намекнул ему, что женитьба изменит его статус и позволит говорить с ними на равных… Это было заманчиво, но не могло поколебать решение Карла. Он женится на Мэг! Он женится на Мэг!!!

Но как же медленно идёт время!.. Солнце не двигалось назло ему, птицы пели, несомненно, составив какой-то вселенский заговор, и даже Оле, то появлявшийся, то исчезавший, его бесил тем, что утверждал, что ещё рано. На крепостной стене играли дети, и это Карла тоже раздражало… Но самое ужасное – когда сгустились сумерки, и Карл уже готов был мчаться к вязу, его позвал отец. Ему, видите ли, срочно приспичило узнать что-то! Боясь, что речь пойдёт о свадьбе, Карл просто сбежал. Они с Оле давно имели секретный выход из замка, с секретным лазом и незаметным спуском к самым кустам сирени над обрывом. Надо было только подтянуться на руках и спрыгнуть – и он… Ну, или удачно спустился, или нет. Когда как. Отряхнувшись, Карл шуганул пару собак, которые подняли было лай, но тут же узнали своего и проводили его до рва. Там рос старый узловатый вяз, ещё мощный, не смотря на явно почтенный возраст, и находилось очень удобное место для встреч и уединения, просто идеальное. Карл очутился здесь задолго до появления Мэг, и привычно устроился в ветвях над самой водой. Шпили низких башен Гранствилла засияли на закатном солнце нестерпимым блеском и погасли; а Мэг всё не было… Карл провёл под вязом больше часа, слушая стоны лягушек и пение сверчка. Изо рва несло тиной, а от отцветающей сирени – слабым запахом тления. Карл перебрался на камень под вязом, в слабой надежде, что Мэг просто не заметила его, но уже почти не верил в своё счастье и просто переживал разочарование. И вдруг она пришла. Карл вскочил, сияя, но тут же и напрягся: Мэг выглядела несчастной и испуганной. Остановилась в нескольких шагах от него, явно готовясь бежать, если что.

– Ты что, Мэг? – Спросил он. – Что случилось, тебя кто-то обидел?

– Конечно, сэр! – С чувством произнесла Мэг. – Я никак не ждала, что принц, который показался мне таким хорошим, окажется обыкновенным…

– Кем? – Нахмурился Карл.

– А как ещё это назвать! Твой слуга пришёл, угрожал мне…

– Он не слуга! Он друг и брат! Он обещал, что устроит наше свидание, и сдержал слово, хоть и… – Карл запнулся, мучительно подыскивая слово, заметил, что Мэг смотрит на него в ожидании, и в бешенстве от своей беспомощности пнул камень, схватил с земли палку, сломал и отшвырнул её в воду, а сам отошёл в тень вяза. Остановился, чувствуя себя глупо и обижаясь на Мэг.

– Хоть и что? – Не дождавшись продолжения, спросила Мэг.

– Ничего. – Глухо ответил Карл. – Иди! Я не собираюсь тебе уг-г… – Поняв, что заикается, страшно покраснел, больно прикусил губу. И Мэг его поняла. Может быть, от своей природной чуткости и деликатности, а может и потому, что он ей так нравился.

– Ты хотел сказать, что вовсе не просил своего друга угрожать мне? – Спросила она мягко. – Да?

Карл пожал плечами, не глядя на неё, но уже оттаивая.

– Тогда прости мне мою злость. – Попросила Мэг, подходя чуть ближе. – Пожалуйста.

Он обернулся и улыбнулся ей. Так это искренне получилось, так хорошо! Мэг чувствовала, что Карл прекрасен, и она готова на всё ради него, абсолютно на всё… Ей вновь стало страшно, но это был сладкий страх, страх – предвкушение чего-то необыкновенного и очень – очень важного.

– Я просто… – Он посмотрел ей в глаза, и впервые в жизни перестал бояться быть глупым в такой важный момент. Он почувствовал, что как бы он ни говорил, как бы ни выглядел, это неважно для Мэг. Это было такое волшебное чувство! – Я п-просто вот… т-так заикаюсь, – он смущённо усмехнулся, – когда волнуюсь, ничего п-поделать не могу.

– А мне нравится, как ты заикаешься. – Хихикнула Мэг. – Это так мило. Правда-правда.

Он приблизился ещё, и по коже Мэг побежали мурашки от его близости.

– Тебе здесь нравится? – Спросил Карл. Он волновался страшно, не зная, что говорить, и произнося какие-то глупости. От Мэг сладко и нежно пахло, он чувствовал её тепло, и у него дыхание перехватывало. Ни за что на свете он не посмел бы грубо прикоснуться к ней, испугать её, не дай Бог обидеть!

– Да. – Мэг чуть дрожала, от волнения, напряжения. – Такой прекрасный замок! Я никогда такого не видела. Вот бы побывать там внутри…

– Побываешь. – Обрадовался Карл. – И очень скоро. Если только захочешь…

– О чём ты? – Глаза Мэг расширились, когда он подошёл совсем близко.

– Мэг… – Он сглотнул, набираясь решимости, словно прыгнул в ледяную воду. – Мэг, я влюбился в тебя. С п-первого мига, клянусь, это не каприз, не шутка, я т-тебя люблю, я… Т-ты всё для меня!

– Но я… – Мэг сама не смогла говорить, покраснела сильнее, ноги ослабли. – У тебя… ты…

– Невеста?.. Д-да п-плевал я на н-неё! Она м-мне не нравится! Я её н-не выбирал, и не п-просил её привозить! Я женюсь на тебе. Если ты х-хочешь. Скажи. – Он заговорил тише, нежнее, Мэг вся оцепенела, с гибельным томлением глядя ему в глаза. – Видишь, ничего дурного у меня на уме нет… Это судьба, Мэг, неужели ты этого не чувствуешь? Ты не чувствуешь?.. – Он говорил чуть слышно, почти касаясь губами её губ, и Мэг слышала каждое слово, чувствуя его дыхание на своих губах. Соловьи надо рвом пели так, словно деревья сошли с ума, одуряюще пахла сирень. Губы Карла коснулись губ Мэг в первом в её жизни поцелуе, и она чуть не упала от внезапной слабости. Карл подхватил её и поцеловал вновь… Спросил чуть срывающимся голосом:

– Что дрожишь?

– Мне страшно. – Жалобно прошептала Мэг. Она не могла ни сопротивляться, ни даже отстраниться, наоборот, всё тело её неосознанно тянулось к нему. Карл сам отстранился, бережно поддерживая девушку.

– Не бойся. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, клянусь.

– Я знаю… – Мэг перевела дух, в тайне жалея, что он больше не целует её, и не смея прикоснуться к нему сама. – Я знаю, что ты самый лучший.

– Значит, ты согласна, да? – Обрадовался Карл. – Ты тоже меня любишь, правда, Мэг?

– Я не могу. – На глазах Мэг заблестели слёзы. – Я монахиня…

– Тебя неправильно сделали монахиней. – Быстро возразил Карл. – Я узн-навал! Ты ещё слишком молода, тебе н-надо было п-подождать, узнать своё сердце. Я знаю, чт-то твоё сердце стремится к-ко мне!

– Это грех!

– Л-любовь не грех! Я жениться хочу, не бл-лудить! Мэг! – Он старался быть убедительным изо всех сил, так, что даже перестал заикаться и не заметил этого. – Ты не знала меня, и я не знал… Но я не верю, что Господь дал нам встретиться только для того, чтобы посмеяться над нами, я не верю, что Он такой мелочный и злобный! – Не сдержавшись от её близости и волнения, вновь поцеловал её, и на этот раз они целовались дольше и нежнее; переводили дух и снова целовались. Карл не смел коснуться её помимо плеч и губ, хоть её тело было таким горячим, податливым и нежным, что для него это было почти подвигом.

– Так нельзя… – Мэг боролась изо всех сил, но безуспешно: она могла только на словах отрицать, тело же, покорное и дрожащее, млело от наслаждения. – Так нельзя…

– Но ты же меня любишь, не отрицай!

– Я не знаю… Наверное, люблю, я не знаю! Я никогда… Меня никто не касался так, пожалуйста… Дай мне время! – Они отстранились вновь. – Пожалуйста, дай мне время, дай мне прийти в себя, понять, что со мной! Мне кажется, я погибаю…

– Я не зверь, Мэг! – Карл ликовал. – Тебе только стоит сказать, и я покорюсь!

– Я же не сделала ничего дурного? – Жалобно спросила Мэг. – Я не ворую чужого жениха, не совершаю что-то…

– Я ничего Моргаузе не обещал и ничего у неё не просил. – Твёрдо сказал Карл. – Я даже не знал, что Скульд сватается к ней от моего имени! Вот пусть сам на ней и женится. А ты вообще не должна об этом думать, это не твоя забота! Я возьму все твои заботы себе, ангел мой, ты только люби меня и больше ничего!

– Я так… мне так страшно… но я так счастлива! – Призналась Мэг. – И ты единственный, кто так прикасался ко мне, и будешь единственный, до самой смерти.

– Не думай о смерти. – Засмеялся Карл. – Мы с тобой, как мои родители, будем любить друг друга долго-долго, пока не состаримся. Так мы с тобой договорились, да, Мэг?.. Завтра я приду сюда снова, и ты скажешь мне своё решение?

– Нет, не завтра. – Испугалась Мэг. – Завтра я не смогу. Через три дня.

– Зачем так долго?

– Так надо. – Мэг не смогла устоять от искушения, вновь позволить Карлу припасть к её губам. – Я буду думать о тебе… А если придёшь в церковь, то увидишь меня… А я – тебя. Только, умоляю, не подавай вида, что мы…

– Ладно. Я подожду… Если смогу. – Прощаясь, Карл всё не мог оторваться от Мэг и отпустить её; провожая её, он то и дело останавливался и вновь её целовал, так что пришли на задворки церкви они уже на рассвете. Опасаясь, что её увидят, Мэг наконец-то вырвалась и убежала, а Карл ещё бродил вокруг церкви, весь во власти счастливых грёз, ликования и тоски: три дня без Мэг!!! Карл не верил, что сможет вытерпеть столько. Восторгу его не было конца, так же, как тоске, любви и гордости. С помощью Оле, поджидавшего его в замке, Карл вернулся к себе, и там на Оле обрушились восторги влюблённого. Он так и не уснул; воображение и влюблённость внушали ему, что были какие-то особые взгляды, и вздохи, и какой-то иной смысл в словах… Карл не смел рассказать о том, что было слишком интимным, коснуться того, что принадлежало только ему и Мэг, и это было так непохоже на его прежнее хвастовство! Оле всё выслушал, резюмировал: «Она без ума от тебя, это ясно!», – и Карл возлюбил и его за эти слова.

После бессонной ночи, как это бывает только в юности, Карл не чувствовал себя ни вялым, ни сонным. До завтрака он успел появиться в церкви, где увидел Мэг, которая молилась вместе с Анной и Пегги, заметил, что девушка выглядит счастливой, и вознёсся на седьмое небо от счастья.

Во время завтрака королева всё время заговаривала с Моргаузой и пыталась вовлечь в разговор и Карла. Принц отвечал коротко, но не враждебно; со стороны казалось, что он просто смущён. Король и Моргауза так и думали, но Скульд то и дело бросал на племянника и на королеву задумчивые взгляды. Карл старался не касаться принцессы и не отвечал на её томные взгляды, и это больше не казалось Скульду капризом мальчишки. Тут всё было куда опаснее…

И это действительно, было опасно для планов Скульда, так как Карл, единственный в Элодисе, не признавал власти Скульда и не позволял собой командовать. Скульду приходилось использовать обходные пути и манипуляции, чтобы добиться своего; но это становилось всё сложнее делать, так как мальчишка был не глуп. Если Карл открыто восстанет против власти Скульда и скажет «Нет», сделать что-либо будет нельзя… Если, конечно, не поможет королева. А это будет возможно только в том случае, если не вмешается какая-нибудь неприятность в виде какой-нибудь девчонки, которую Карл вообразит своей возлюбленной. И Скульд понял, что нужно выяснить немедленно, не та ли дикарка Юна помеха его планам, а если не она, то кто?..

Карл об этом вовсе не думал. Его мучило другое: ему было жаль Моргаузу. Любовь, переполнившая его до краёв, делала принца добрым ко всем вокруг, в том числе и к принцессе Моргаузе. Она не виновата, думал Карл, что её сделали игрушкой чужих интриг; поэтому вёл себя с принцессой гораздо приветливее, чем до сих пор. Моргауза торжествовала, и даже королева почувствовала надежду… Хотя видела, как старательно он не флиртовал с нею. Карл просто не хотел её обижать. В конце концов, если бы не Мэг, он, наверное, женился бы на принцессе, раз это так важно для королевства! Но в неполные девятнадцать лет нет ничего важнее любви, и Карлу казалось почётным, даже величественным принять ради любимой любые страдания… Тем более, что баловень семьи и судьбы, цены страданиям он не знал вовсе. Влюблённость сыпала перед ним жемчуг и розы, и дарила крылья за плечами… И ради этого ощущения, ради этого чувства полёта, Карл был готов на всё.

Умчавшись из трапезной, Карл смотрел со стены замка на Гранствилл, залитый полуденным солнцем, звоном кузниц и дымом. Город лежал перед ним, прекрасный, как шкатулка с драгоценностями… Надо ли говорить, какую драгоценность Карл имел в виду! Сердце его стало огромным и вместило всё, видимое и невидимое; никогда ещё он так остро не чувствовал, так полно не жил, как в эти часы! И никогда так не ощущал красоту видимого мира, как сейчас, когда высматривал в городе церковь, в которой сейчас находилась Мэг…

Оле позвал его, и следующие полтора часа они с криками гонялись друг за другом по двору и лестницам, сражаясь то с длинными шестами, то с секирами, то на топорах, то на мечах. В разгар шуточного сражения на низкой внутренней стене, отделявшей чистый двор от хозяйственных построек, появилась Моргауза с полной чашкой лесной клубники. Заинтересовавшись поединком, она устроилась на парапете, похожая со стороны на гибкого и мягкого зверя – горностая или ласку. Обоим молодым людям она показалась очень красивой. Чёрная толстая коса изящной змеёй спускалась по плечу как раз в ложбинку между грудей, белая кожа была прозрачной и нежной, как воск, нежные мохнатые тени пролегли под огромными глазами… С её появлением поединок стал настоящим: они не могли не рисоваться перед прекрасной женщиной. Карл, заметив, что и Оле рисуется перед принцессой, против воли ощутил ревность и потерял всякую осторожность. Несколько минут они дрались всерьёз, и это не могло не кончиться так, как кончилось: более гибкий и быстрый, Карл ударил по запястью Оле, защищённому клёпаной кожей, и сильным ударом распорол ему куртку и кожу на груди, до самой ключицы. Оле выронил меч, отступая и глядя на свою грудь и не веря своим глазам. Карл, сам потрясённый тем, что сделал, быстро взглянул на Моргаузу: та стояла, оставив чашку; на тонких пальчиках её был клубничный сок – как кровь, в глазах – торжество. Ей нравилось, что они подрались, она была возбуждена видом крови; тонкие ноздри дрожали с видом жадным, даже хищным. Карл посмотрел на Оле. Тот отнял от раны руку, всю в крови, поднял глаза на Карла. В его взгляде были страх, недоумение, обида… Карл быстрым движением дёрнул ворот куртки и сам себе ножом порезал грудь – как у Оле, до самой ключицы. Оле вскрикнул, а Карл, прижав к ране ладонь, сжал этой ладонью руку Оле. 

3.

Моргауза была потрясена. Карл нравился ей всё больше и больше; порой у неё мурашки бежали по телу и наливались горячей тяжестью бёдра: когда он ударил по щиту там, в лесу; когда он порезал себе грудь, пролив кровь двоюродного брата… Когда она вспоминала это, принцессу начинала бить дрожь. Она сгорала от страсти. Карл был нужен ей прямо сейчас; она хотела его и готова была выть и ползти по постели от желания, как кошка. Перевернувшись на спину и подтянув к животу колени, Моргауза смотрела в темноту сухими глазами, и видела Карла: его гладкие щёки, его капризный рот, ключицы и кожу на груди… Ей хотелось дотронуться до него, прижаться, всё горело внутри. Рядом спала кормилица, в коридоре у двери – её телохранители. Если бы не это, девушка давно сама бы пошла к Карлу. Почему не назначают свадьбу, почему Карл ни разу не встретился с нею наедине и не поговорил?! «Я умру до свадьбы!» – Томилась она, поднималась, смачивала холодной водой тело, и мокрая её грудь блестела в лунном свете, когда она смотрела из окна на редкие огоньки замка и Гранствилла, бездумно поглаживая саму себя. Кроме сладостных грёз о грехе были у Моргаузы ещё какие-то смутные грёзы: о сражениях ради неё, смерти, крови, вид которой принцессу и пугал, и возбуждал, о мести и жертвах… Она была из тех женщин, которые стравливают мужчин между собой, как диких зверей, и находят в этом высшую радость и полноту бытия. 

4. 

Скульд в этот момент говорил с королевой. Стоило Скульду прямо спросить её, как она тут же во всём призналась: она боялась деверя. Рассказав ему о неизвестной девушке, королева призналась:

– Я не знаю, что делать, дядя. Мне кажется, что сын не слышал ничего из того, что я говорила. Не знаю, почему он медлит, но мне очень тревожно. Королю всё хуже, он не признаётся, но я–то вижу… Что мне делать? Ты же знаешь, что силой с Карлом не сладить. Может, надо было всё-таки приготовить его перед сватовством?..

– Об этом не было и речи. – Досадливо поморщился Скульд. – На такую удачу, как брак с лебединой кровью, я и рассчитывать не мог… Нам просто очень повезло. Нужно было ловить момент. Ты же понимаешь, ты не глупа.

– Да, японимаю. Но Карл… Может, выяснить, кто эта девушка, и дать ей денег? И отправить обратно в Ирландию?

– Ни в коем случае. – Уверенно возразил Скульд. – Ты только представь себе, что Карл узнает об этом?

– Нет!!! – Ужаснулась Зура, перекрестившись.

– И я об этом. Мы вообще не будем напрямую пересекаться с этой девушкой, кто бы она ни была. Мы дадим денег Анне. Она желает основать женский монастырь? Ради Бога. Отдадим ей старую маслодавильню на острове Торхевнен – это достаточно далеко от этой… девицы. А взамен Анна вынудит эту девушку отвергнуть Карла. Я уверен, что Анна найдёт рычаги давления и убедит девчонку. А нам не придётся с ним ссориться. Ты можешь даже сделать вид, что поддерживаешь его…

– А если она в самом деле его любит и откажется оставить его?

– Если правильно повести дело, она ещё гордиться будет, что оставила его.

– Я вот думаю… – Рискнула королева, – а если… вдруг мы рушим счастье Карла? Не можем ли мы рискнуть? Я люблю сына, и мне не безразлична его судьба!

– Подобные сетования имели бы место, если бы мы подсовывали принцу вместо юной и красивой девушки отвратительную стерву. Но никто не станет отрицать, что Моргауза – самая прекрасная девушка, какой только может пожелать мужчина. И потомство от неё будет отличное, можешь мне поверить. А Карл – ты же его знаешь. Его увлечение – каприз, желание доказать нам свою самостоятельность.

– Похоже на то, – кивнула Зура, – Карл именно такой. Так что же делать?

– С утра поговори с ним. Я возьму на себя Анну, а ты поговори с ним. Узнай, как зовут эту девушку, остальное уже моя забота. И ты права: не говори королю. Постараемся уберечь его от переживаний. Нельзя нам и ссориться с королём Колем, когда наше положение такое шаткое. Перед нами Одноглазый, а за спиной – орды дикарей… Нам только ирландцев не хватало! Да и не гоже обижать Моргаузу. Отослав девочку обратно в Ирландию, мы опозорим её и разобьём её жизнь.

– Сохрани Господь! – Испугалась королева. – Бедное дитя не заслужило того!

– Ей, как и королю, вовсе не нужно говорить ничего об этом… пустяке.

Рано утром, когда Карл вновь помчался под благовидным предлогом повидать Мэг, Скульд послал за Анной. После недолгой прелюдии по поводу планов основания монастыря, Скульд, убедившись, что Анна именно такая, как он и думал, приступил к делу.

Анна отлично держала удар. Она не подала виду, какой ад творится в её душе, вежливо выслушивая Скульда. А в самом деле там было черно, как в могиле. До этого момента Анна искренне верила, что принц увлечён ею, и невозможно высказать, какие приятные и сладостные грёзы бередили её душу! Она успела заметить, что принц уже не раз появился, как бы невзначай, вблизи от церкви, и была убеждена, что это ради неё… А оказалось – нет. Мгновенно Анна поняла всё. Ничего не ради неё здесь был принц! Он волочился за этой девчонкой, а её, Анну, использовал для отвода глаз. Усугубляя боль от разочарования, Анна решила, что принц и Мэг выставили её идиоткой, и наверняка здорово посмеялись над старой дурой. Не думала же она, что они вообще о ней не думали! Да и что бы это изменило?!

Но держалась Анна, как и было сказано, великолепно. Она слегка нахмурилась, услышав, что юному принцу приглянулась одна из её девушек, сказала, что ничего ещё об этом не знает, но, конечно же, сделает всё, от неё зависящее, чтобы вернуть девушку на путь истинный.

– Это искушение; принцем сейчас руководит не сердце, а Лукавый, смутивший его ум. Я знаю свой долг, вы можете на меня положиться.

Пообещав землю на острове и всяческое содействие, Скульд отпустил Анну со щедрым пожертвованием. Он не стал даже больше об этом думать – дело не казалось ему важным.

А королева, вызвав до завтрака к себе сына, заговорила с ним ласково и доверительно:

– Ты не передумал насчёт Моргаузы, сынок?

– Нет. – Настороженно глядя на мать, от чего ей на миг стало больно, ответил Карл.

– Что же это за девушка, расскажи мне о ней? – Она нежно перебирала его густые коричневые волосы.

– Зачем, мать? – По-прежнему настороженно спросил Карл. – Чтобы вы что-нибудь ей сделали?

– Что ты говоришь! – Воскликнула королева. – Я хочу тебе счастья! Я не заставлю тебя жениться насильно, хоть Моргауза мне и нравится. Твоё счастье мне важнее! Что бы ни сделал и не думал твой дядя, я на твоей стороне. – Она вновь привлекла сына к себе, и Карл поцеловал её руку с нескрываемым облегчением, одновременно старательно прикрывая от любящего взгляда матери рану на ключице.

– Расскажи мне о ней! – Вновь попросила королева. – Какая она?

– У неё волосы коричневые и гладкие, как шёлк, – увлечённо заговорил Карл – он никогда не заикался, разговаривая с матерью. – А волосы синие-синие, как небо осенью. Взгляд её такую радость рождает в сердце, что я сказать не могу, это такие глаза, мама… Они меня и ранят, и лечат, и всё в один миг. Я не могу рассказать, что со мной происходит, знаю только, что она и я – это одно, только она – это моя лучшая часть. Она чистая, откровенная, честная. Только такую женщину я могу любить, и только с такой женщиной я могу быть счастлив!

– А она? – Сдерживая слёзы, спросила королева.

– Она?.. Она обещала дать мне ответ, завтра, поздно вечером. Но я уверен, что она согласна! Я видел её глаза, я знаю, что она счастлива, и уверен, что это из-за меня. Боже, самое трудное – это сдерживаться и не подходить к ней до этого! Но я обещал ей, и хочу быть достойным её.

Королева, в душе которой шла мучительная борьба, едва не воскликнула: «Поговори с ней прямо сейчас, пока не поздно, и будь что будет!» – но, потянувшись к сыну, наконец заметила, как он ни скрывал, рану, вокруг которой уже успела покраснеть и опухнуть кожа, и испуганно ахнула:

– Что это?! Это же не в бою!

– Дрался на мечах с Олле. – Досадливо отмахнулся Карл.

– С Олле?.. Он посмел пролить королевскую кровь?!

– Это случайность, мама. На самом-то деле это я его ранил…

– А это что?!

– А это… Я, сам.

– Ты выгораживаешь его! Опять, как и в детстве! Но теперь это ему с рук не сойдёт…

– Мама, это сделал я сам! – Вскочил Карл. – И Олле за это ничего не будет! Я не позволю, потому, что вина моя! Я сам ранил его, и испугался, что он обидится на меня…

– Он?! – Зура тоже встала. – Он посмел бы затаить зло на своего принца?!

– Мама, мне не это нужно! Он мой друг, а не слуга! В конце-то концов, он ведь мой двоюродный брат, и я сам его ранил! Ты же знаешь, я его люблю…

– Да, знаю. – Слегка успокоилась королева. – Пусть лекарь посмотрит твою рану!

– Он уже смотрел. Это пустяк, царапина. – Карл поцеловал мать в щёку. – К завтраку звонят, мама.

– Подожду, – Зура уже овладела собой. – Обещай мне одну вещь!

– Что угодно, мама!

– Не говори ничего королю и Моргаузе, пока не получишь ответ твоей девушки.

– Но, мама! – Смутился и вновь насторожился Карл. – К чему это? Ведь я всё равно всё решил!

– Мне так будет спокойнее. Я понимаю, ты всё для себя решил, но я волнуюсь за твоего отца. Мне не по себе. Пообещай мне, сынок, успокой меня! Для тебя это ничто не значит, а мне будет легче…

– Хорошо. – Карл хмурился, но пообещал, полагая, что никакого вреда, в самом деле, от этого не будет. – Как хочешь… Хоть смысла и не вижу.

5. 

Мэг вставала рано, по привычке почти всех людей того времени, и сразу начинала обычные свои дела: выпускала птицу, наливала воду животным в выдолбленную колоду, доила коз. Все эти дни она пребывала где-то в раю: двигалась и действовала на автопилоте, а сама грезила о том, что было, и ещё сладостнее – о том, что будет. Да, она нарушит обет… Но Карл ведь прав: она слишком молода для пострига, и не могла знать своё сердце, принимая его! И сколько она сможет сделать хорошего и правильного, став королевой, подумать только! Она будет помогать Карлу, как делают это все христианские государыни, примером своим, благотворительностью, пожертвованиями, конечно же, и помилованиями… Мэг, уносясь в мечтах уже бог весть, как далеко, убеждала диких людей, о которых говорили отец Марк и матушка Анна, добровольно принять христианство и покинуть лес и идолов… И всё это ради Карла, потому, что он затмил в её сердце всё и всех. Он не только сорвал первый поцелуй с её губ, он разбудил её сердце, душу и тело, до этого пребывавшие в девственном покое и неведении. Она просыпалась девочкой, а ложилась спать девушкой, и столько всего произошло за эти часы, что Мэг казалось, будто прошли годы, и она уже никогда не будет прежней… Она отдала себя Карлу сразу и вся, целиком, и пути назад для неё не было. Она не поверила бы и не захотела такого пути, не приняла бы его, её любовь была абсолютной и в чём-то роковой. Она была из тех цельных, чистых и простых натур, которые всё воспринимают буквально и для которых разочарование так страшно, и так трудно, порой невозможно принять и пережить.

Но и Карл был такой же. Он не признавал ни полутонов, ни компромиссов в дружбе и любви, и самое страшное, что могло бы с ним случиться – это предательство тех, кого он любил. Он полюбил Мэг точно так же, без оглядки, и готов был в самом деле на любые жертвы ради неё и своей любви. И Мэг это чувствовала всем сердцем. Она была так счастлива, что даже немножко жутко было, но радостно до дрожи. Вот она избавляет его от бешенства, и они правят мудро и правильно, и скоро уже другие короли признают Карла и Элодис великим королевством… А потом у них появляется сын. Дальше появления ребёнка Мэг не заходила: фантазии не хватало, и всё начиналось по новой, ещё увлекательнее и прекраснее. О Моргаузе она и не думала, словно её вовсе не было, и в каком-то смысле так оно и было: Вселенная вращалась вокруг них с Карлом, и все остальные были просто мелкой звёздной пылью, фоном их счастливой любви.

Что матушка Анна запретит ей нарушить обет, Мэг побаивалась, но была готова к буре. Ей даже хотелось, чтобы Карл увидел, как Мэг тверда и на что готова ради него! Но девушка не подозревала, что её тайна уже раскрыта, когда Анна звала её к себе. Был скоромный день, и настоятельница поймала курицу для вечерней трапезы. Когда Мэг подошла к ней, Анна как раз ловким и точным ударом топора отсекла курице голову и подняла за лапы содрогающуюся тушку, давая стечь крови. Мэг опустила голову: кровь густым алым ручьём извивалась в изумрудной траве, которой был покрыт двор, и бродившие вокруг куры и цыплята исподтишка склёвывали алые капли.

– Возьми. – Анна отдала курицу девушке, стёрла мелкие капельки куриной крови с розовой щеки. – Ощиплешь и выпотрошишь. А после службы мне надо с тобой серьёзно поговорить.

Говорила она сухо, как-то неприязненно, и Мэг ощутила смутную тревогу. Никакой вины, кроме одной, она на себе не чувствовала; перемена в настоятельнице её испугала. Это была единственная семья Мэг, единственные близкие люди, каких она знала, и если пока что всё, что связано с Карлом, было мечтой, то монастырь и Анна с Пегги были реальностью и надёжным тылом. Девушка побаивалась, конечно, реакции настоятельницы, но никак не ждала, что встретит такую враждебность, почти ненависть. Она же не понимала, что это была просто женская ревность, разочарование и боль от собственной глупости! Да и кто мог такое заподозрить?! Возможно, это был тонкий расчёт Анны: заставить Мэг бояться, сомневаться и мучиться… А может, просто месть. Анна не думала о мести сознательно, она была христианка, но вся её душа была одержима этой местью, тем более страшной, что неосознанной. Анна убеждала себя, что возмущена не любовью Карла, не тем, что Карл воспользовался ею, чтобы посмеяться над ней, нет! Она его простила, и верила в это. А возмущена она тем, что в такой миг, в такой ситуации, Мэг предала её, зарождающийся монастырь, самое христианство в этой дикой стране, ради похоти. Да, именно похоти! Анна именно так говорила мысленно, и именно так собиралась говорить с Мэг. Не было грязи, которую не готова была вылить она на голову ничего не подозревающей девушке! Мэг ещё не понимала, что происходит, но уже боялась и переживала. На вечернюю службу девушка шла уже сильно взвинченная и расстроенная; но не идти было нельзя, её уже ждали. Слух о пении Мэг уже распространился по Гранствиллу и даже по округе, и к службе собрался народ и с Белой Горки, и со Старого Места, и из Омок, даже из Брыля и Овражков. Некоторые шли с утра, чтобы попасть в церковь. Такого аншлага отец Марк и не чаял дождаться! В ожидании люди глазели на цветной витраж с голубем, икону Божьей Матери и вышивки, которыми королева и её сестра Эве, мать Олле, украсили храм. Отец Марк, сильно волнуясь, сказал проповедь, надеясь, что хоть кто-то здесь, придя из любопытства, что-то услышит и останется. В полном составе пришла и королевская семья, вместе с принцессой. Вообще, прихожан храма прибавилось довольно значительно благодаря и ирландцам, и даже маврам – они оба тоже были христианами… И в церкви было почти тесно.

Наконец, настал момент, кого все ждали: запела Мэг. При этом девушка совершенно преображалась, и то, что видел по большей части только Карл, начинали вдруг видеть все: одухотворённость Мэг, её нежность и хрупкую красоту. Глаза её сияли в полумраке, словно две синие звёздочки; так бывает, когда они сияют во влажном густеющем вечернем сумраке поздней весной. В этот день Мэг пела, как никогда. Присутствие Карла её радовало и мучило, волновало и вдохновляло; её пугало, что здесь семья Карла, которая, наверное, скоро узнает об их тайне, и как-то они её примут?.. Но она уже решилась, и в голосе её звучало ликование. Карл даже не замечал, как следят за ним мать и Скульд – он вообще ничего не замечал; летая где-то вслед за переливами волшебного голоса, где-то в иных мирах, принц чувствовал дрожь и счастье, переполнявшие его до краёв. Он видел, что Мэг любит его, верил, что она говорит «да», и не мог дождаться, когда услышит это от неё воочию. Боже, как он был счастлив! Всей душой, со всем безумием восемнадцати лет, со всей страстью горячего и безрассудного сердца, он полюбил Мэг; и что бы ни произошло после, как бы ни страдала она, в том числе и по его вине, как бы не поворачивалась его судьба, принц продолжал любить её с прежней силой. Чуткая душа Карла в мгновения экстаза угадала грядущую боль, но это не вызвало в нём ни страха, ни сомнений. Стальной стержень его натуры, гордость и высокомерие никогда не позволили бы ему поддаться суеверным страхам.

Скульд мрачно кусал губы, глядя на Мэг. Вот не было печали! Лучше, чем кто либо, лучше даже, чем королева, Скульд понимал Карла, и вполне осознавал, до чего опасна для Карла Мэг. Он даже думал, что проще всего, наверное, просто уничтожить эту девочку, при чём как можно скорее, пока не произошло что-то непоправимое… И обещал себе, что если не удастся вариант с Анной, он так и сделает. И в любом случае, её нужно убирать из Гранствилла, и как можно дальше и скорее!

Примерно с такой же, а может, и большей жестокостью смотрела на Мэг Анна. Чары Карла действовали на неё со страшной и роковой силой. До чего он был красив, молод и соблазнителен, с ума сойти! С каким тоскливым и бессильным любованием она заглядывалась на него, понимая тщетность своих мечтаний и глупость своих надежд! И как же ненавидела Мэг, юную, свежую, желанную!!! Даже смерть Мэг, наверное, не утолила бы эту ненависть! Встретив взгляд Скульда, Анна чуть заметно кивнула ему, и Скульд вновь перевёл взгляд на Мэг. Удачно используя слабости и чувства окружающих, сам Скульд презирал их абсолютно. Голый прагматизм и политика – вот, чем много лет жил Скульд Хлоринг; однажды сложив к подножию трона своего любимого брата свой меч и свою душу, поклявшись вернуть Хлорингам свои права и королевство, Скульд жил этой клятвой. Никто, в том и числе и он сам, не помнил, когда интриги и манипуляция людьми превратились в самоцель, то, без чего уже не мыслил свою жизнь дядя короля. И в любом случае, в планы Скульда не вписывалась Мэг. Зато золото, родство и природное коварство Моргаузы вписывались в его планы идеально, и на всё остальное Скульду было плевать. Он давно забыл, что такое страсть, что такое любовь и прочая чушь, и искренне считал, что это безответственность, потакание своим капризам и праздные фантазии. И более всего подвержен был всеми этими недостатками внучатый племянник! Карла трудно было понять и ещё труднее контролировать; он был из тех, кто в один миг опрокидывает расчёты и рушит планы; на которого ставить в крупной игре было рискованно. Эмоции и неосознанные порывы бродили в нём, как дрожжи в молодом вине, грозя взрывом от любого неосторожного движения. Скульд мало видел в жизни людей, способных так, как Карл, забывать обо всём и бросаться в бой или страсть с истинно берсеркским бешенством, забывая о риске. В нём не срабатывал инстинкт осторожности, благодаря которому с людьми легко было иметь дело. Карл был опасен и непредсказуем, как стихии, но другого не было. Принц был единственным прямым потомком Хлориди на этом Острове, и его следовало беречь… Хотя бы до тех пор, как не подрастёт сын Моргаузы и не станет гарантом сохранения рода и трона!

Анна казалась не просто недовольной – разгневанной. Когда Мэг созналась во всём, она была ошеломлена и перепугана реакцией настоятельницы настолько, что совершенно утратила всякую волю к сопротивлению. Особенно шокировало её, какими словами называла матушка Анна то, что происходило с нею и Карлом. То, что для Мэг было, как откровение, преисполненное нежности и интимности, то, что для неё было ещё таким чистым и важным, безжалостно вываляли в грязи, и от этого было не просто больно – это было жутко, это был такой шок, что Мэг не могла произнести ни слова, не могла даже плакать, только съёжилась вся, беззвучно шевеля губами: «Нет, это неправда… не нужно так…» – но кто её слушал! Дав волю своей ненависти, Анна через слово повторяла: «Валялась, шлюха, развратница, лезла на него, слюнявилась с ним, тискалась с ним» – и тому подобное. С ожесточением повторяя эти мерзости, Анна прекрасно понимала, что девочка чиста и не заслужила всего этого; понимала она и то, как больно делает Мэг. Но она хотела сделать ей больно, так сильно, что ей было мало даже этого, и Анна никак не могла утолить эту ненависть, как бы не старалась.

– Ты успела с ним …., или нет?! – Жестоко спросила настоятельница. – Спрашиваю, успела, или нет?!

– Нет. – Чуть слышно выдавила Мэг. – Он не такой… И я не такая… зачем вы так, матушка, за что? Пожалуйста…

– А ты знаешь, что он женится через несколько дней?! И кто ты после этого, поблядушка?! В церкви!!! Да как земля носит после этого такую, как ты?!

– Он женится на мне! – Мэг, наконец-то, заплакала. – Он просил моей руки!

– Ещё не лучше! – Слёзы немного успокоили Анну. – Ты что, совсем от похоти ума лишилась?

– Я… – Мэг не в состоянии была сказать, что она любит Карла, а он её. Сказать это после того, что говорила Анна, было невозможно. Мэг впервые в жизни прикоснулась к грязи, и этот опыт вот так, без какой-либо защиты, без подготовки, едва не убил её. Ей казалось, что она сама вся в грязи, и что никогда ей не избавиться больше от этой грязи.

– Что – ты?! – Настаивала Анна. – Что, совесть проснулась?! Ну, надо же! Оказывается, что-то в тебе ещё осталось, а?! – И она заговорила, нарисовав Мэг в красках все последствия её рокового решения: позор и гибель несчастной Моргаузы, войну Элодиса с Ирландией и гибель невинных людей, гибель самого Карла и, наконец, страшную кару, которой завершится всё для самой Мэг. Всё это в изложении Анны выглядело таким неизбежным, таким реальным, что Мэг испугалась до полусмерти. После этого Анне оставалось только вырвать из неё слабое «Да» в ответ на страшный вопрос: «Теперь ты понимаешь, что ты едва не сделала?», и обещание, что она скажет Карлу твёрдое «Нет». Опасаясь, что Мэг не сможет быть достаточно твёрдой, Анна сама пошла с девушкой. По дороге Анна продолжала дрессировать её, рисуя перед Мэг кошмарные картины: погибшие и несчастные люди, война, кошмарные видения крови и страданий. Карл не хочет думать об этом, он, как любой мужчина, желает только получить своё любой ценой. Его увлекло то, что Мэг монашка и кажется ему недоступной; но, насладившись её телом, он забудет её. Зачем она ему?! Что в ней есть такое, что может прельстить принца? Только такая дурочка, как она, и может искренне рассчитывать на это! И всё бы ничего, но он не просто мальчик, он принц, и последствие его слабости может быть роковым. Из них двоих кто-то ведь должен думать о будущем! Бог выбрал её, значит, твёрдость должна проявить она.

– И не стоит говорить с ним о своей непристойной страсти! – Напоследок припечатала Анна. – Этим ты лишь усугубишь и без того тяжёлое положение. И облегчишь ему разлуку с тобой. Ты же не хочешь, чтобы он страдал?

– Нет. – Тихо сказала Мэг. – Но что мне сказать ему, матушка?

– Скажи, что за эти дни ты много раз спрашивала своё сердце, и окончательный твой ответ был: ты не любишь никого, кроме Бога, и до конца своих дней будешь принадлежать только ему. Ведь это так? Так, Мэгенн?!

– Так. – Сердце Мэг упало, едва она представила, как примет Карл её слова. Но она понимала, что это единственный правильный вариант. Если она его не любит, то нет смысла и настаивать. И так ему легче будет вырвать Мэг из сердца… Несчастную Мэг, которая никогда не забудет его! 

6. 

Сумерки принесли прохладу, которая, стелясь по траве, холодила ноги. В сумеречном небе стремительно носились ласточки, сильно пахло травой и свежестью. У крепостной стены девочка забрала телёнка и, что-то напевая, тащила его домой, а телёнок, поспешая, задирал белоносую мордочку и то и дело переходил на галоп. Мэг подошла к вязу и, заметив Карла, немного попятилась. Он кинулся к ней, счастливый, возбуждённый:

– А я опять раньше… Еле дождался! Ты знаешь, я сегодня…

– Карл, погоди! – Взмолилась Мэг. – Не трогай меня! Я, может быть, разочарую тебя, не мне судить, насколько сильно, но…

– Не понимаю? – Напрягся Карл.

– Ты просил ответа, помнишь? А я обещала подумать и ответить.

– Конечно, помню! А ещё я помню, что ты призналась, что не равнодушна ко мне!

– Это так, и в моём глупом сердце ненадолго возникла склонность к тебе. Но это прошло. Вот мой ответ: я хочу остаться в церкви.

– Нет. Это не твой ответ! – Карл был потрясён и разочарован. – Ты н-не понимаешь сейчас, что д-делаешь! Я знаю, что т-ты меня любишь, я эт-то з… зн… зн-наю!!! Тебе кто-то что-то с-сказал, да? Т-ты ведь… н-не сама это прид-думала!!!

– Я сказала, как есть. – Слёзы закипали в груди Мэг, и она держалась изо всех сил. – Пожалуйста, прими это, и опусти меня! А я буду молиться о тебе…

– Мэг, если ты сейчас скажешь «Нет», я…

– Но я уже сказала «Нет»! – Закричала Мэг. – Как ещё тебе сказать?! Не надо больше ни клятв, ни угроз, пожалуйста!!!

– И тебе плевать, что я несчастен?

– Нет! Нет, не плевать! Я буду молиться о тебе и твоей жене, чтобы у вас всё было хорошо!

– Значит, ты о моей жене беспокоишься? – Глаза Карла полыхнули жёлтым, тигриным огнём. – Вы в-все так о ней б-беспокоитесь! А я её н-ненавижу!!! Вы все за меня хотите выд-дать… Хорошо! Но видит Бог – для неё было бы лучше прямо сейчас уд-драть в в-вашу п-поганую Ирландию!!! Вам, обеим!!!

– Не надо, Карл! – Испугалась Мэг. – Она ни при чём! Если я тебя разочаровала, никто кроме меня не должен страдать!

– А мне п-плевать! – С яростью произнёс Карл. – Если м-мне больно, я б-бью, а кого – плевать!!! Говори: ты окончательно р-решила?!

– Да! – Выкрикнула Мэг. Слёзы брызнули у неё из глаз, но Карла её слёзы уже не тронули.

– Хорошо. Вали куда хочешь, я т-тебя н-не д… Вали!!! И помни, что всё, ч-что плохого с Моргаузой случится, всё из-за тебя!..

– Карл, не надо! – Перепугалась Мэг. – Ты не можешь быть таким жестоким!!!

Но ни мольбы, ни слёзы до Карла больше не доходили. Ему казалось, что Мэг посмеялась над ним, предала его, а почему, бог весть. В ярости он повернулся и пошёл прочь – сначала пошёл, потом побежал. Столько всего бушевало в нём, что он мчался через лес, пока не свалился без сил. Но и свалившись, не получил успокоения: боль, обида, ненависть и отчаяние сплелись в нём в такой узел, разделаться с которым вот так, с размаху, было невозможно. В замок вернулся он только на рассвете, на звук колокола. В замке его уже искали; особенно переживала королева. Карл отрывисто бросил в ответ приглашавшей его к матери Стил:

– Передай королеве, что я женюсь на Моргаузе завтра, пусть готовится! – И заперся у себя, прогнав даже Олле.

Не открывал весь день. Мрачные мысли, бродившие в нём, были примерно об одном и том же: они все пожалеют, и Мэг особенно! Они ещё узнают его! Они думают, что победили его! Ну, так они пожалеют, что это сделали, они все пожалеют!!! А пока пусть готовятся к своей свадьбе… Он к этой… пальцем не притронется! И что они сделают тогда, интересно?!

Он даже не ел – был сыт по горло своей злостью. Вечером открыл королеве, которая весь этот день не находила себе места, не зная, радоваться ей или пугаться? Увидев сына, она склонилась к последнему. Спросила тревожно:

– Что с тобой, Чарли? Что тебе сказала твоя девушка?

– Не говори со мной о ней! – Вспыхнул Карл. – Я её ненавижу! Пусть пропадёт… Исчезнет!!!

– Хорошо! – Королева чуть не плакала, впервые в жизни видя сына в таком состоянии. – Я не буду… Раз она так поступила с тобой, то и не надо думать о ней… Но свадьба! Завтра – слишком рано, милый!

– Или никогда! – Отрезал Карл. – Понятно?! Или я женюсь завтра, или вообще не женюсь!

– Дай нам хотя бы три дня, сынок! Приданое не готово…

– Кто-нибудь здесь понимает меня?! – Закричал Карл. – Зачем длить мою пытку, мать?! Я ненавижу эту девку, и плевать мне на её приданое!!! Пусть хоть голая идёт, мне всё равно! Пусть всё кончится скорее, иначе я… сбегу отсюда!

– Разумно ли тебе вступать в брак с такими мыслями? – Засомневалась королева.

– Ну, и слава Богу! Значит, отправляйте её обратно!

– Да как ты можешь!!! – Не выдержала королева, которой в эти дни тоже сильно досталось. – Ты совсем ещё ребёнок – злой, капризный ребёнок! Ты тешишь свою прихоть, а я мучаюсь! Моргауза юная, прекрасная, желанная, а ты ведёшь себя так, словно мы каргу кривоногую предлагаем! В жертву тебя предлагаем… Ты заставляешь меня чувствовать себя чудовищами, а мы ведь желаем тебе добра!

– А ты заставляешь меня притворяться, только бы тебе было хорошо! – Огрызнулся Карл.

– А если и так – неужели спокойствие твоей матери не стоит небольшого притворства?! – Со слезами на глазах королева встала. – Мы оба знаем, что этот брак неизбежен, и ты стараешься в отместку уязвить кого-то побольнее… И этим кем-то, конечно, являюсь я – всегда являюсь я!

– Мать, только не плачь! – Сердито воскликнул Карл.

– Мужчины этой семьи все свои неприятности всегда срывают на мне! Я как кукла, в которую вы тычете булавками своей злобы; на кого бы она ни была направлена, страдаю я! Я все пальцы исколола, готовя приданое, я успокаиваю Скульда, эту девочку, тебя, и теперь ещё ночь не спать, чтобы хоть что-то успеть…

– Ну, хорошо, мать, хорошо! – С сердитым и капризным, но ласковым выражением обнял королеву Карл. – Три дня, так три. Только не плачь и не говори мне всё это!

– Чарли, милый, ты полюбишь Моргаузу! – Убеждённо произнесла королева. – Разве её можно не полюбить? – И она искренне в это верила. – Сколько браков родители заключают против воли своих детей ради их же пользы! И дети потом благодарят своих родителей!

– Да, мать. Конечно. – Карл потихоньку вывел мать из комнаты и проводил на женскую половину. 

7. 

Вернувшись, Карл увидел Олле, который тоже сильно переживал, и сказал, навалившись спиной на дверь:

– Олле, пожалуйста, сходи к ней. В последний раз.

– К Мэг?

– Да. Скажи, что если она передумала, я её прощу, и никогда ни словом её не попрекну. Только пусть скажет, что любит меня… И намерения мои не изменились – я люблю её и хочу в жёны. Но если она упорствует – пусть пеняет на себя! Скажешь?

– Да. Иду…

Не было Олле довольно долго. Дело в том, что Мэг тщательно охраняли, и Олле пришлось проявить изобретательность, чтобы добраться до неё, а потом утешать Мэг, объясняя ей, что Карл – принц, берсерк и лучший на свете друг, но очень вспыльчив и резок, и часто бывает не прав, о чём потом жалеет; и чаще всего это происходит из-за его несдержанности. А Мэг плакала и в тысячный раз повторяла, что всё делала ради мира и спокойствия в Элодисе. «Понимаю, – возражал Олле, – но с Карлом так: не угадаешь, где промахнёшься, где нет. Теперь он несчастен и способен на всё, и это очень опасно». Прервала их тет-а-тет Анна, сильно волновавшаяся за неё… Но волновалась она зря. Мэг оставалась тверда, хоть известие о том, что через три дня свадьба принца, разбило ей сердце.

Олле, тоже переживавший за друга, по-своему попытался ему помочь, и всё рассказал королю. Тот был удивлён и раздосадован, но большой беды в нелюбви Карла к невесте не увидел.

– Я ожидал чего-то подобного. – Пояснил он. – Карл капризный, своенравный и характерный мальчик; до сих пор всё происходило в его жизни так, как он хотел, вот он и нервничает, и злится. Я хорошо его знаю! Ему пора повзрослеть, и женитьба – самая лучшая возможность для этого.

– Он может отомстить Моргаузе, и чем это кончится, подумать страшно! – Не унимался Олле. – Ну, как вы этого не понимаете?!

– Ну, что ты! – Усмехнулся король. – Как бы ни было, а мой сын – нормальный, здоровый мужчина. Ты же меня понимаешь! Не может никто, обладая такой красавицей, не увлечься ею! После первой же брачной ночи всё наладится. Вот увидишь! Я прожил на свете не один день; я старше тебя и кое-что знаю о жизни и любви. Ты молод и полон романтики… А жизнь намного проще и мудрее. Хорошо, что ты любишь своего принца, и не в обиде на тебя за твою попытку, наоборот – благодарен тебе за неё. Мы же не скажем ничего, ни Карлу, ни королеве, верно? – Король подмигнул Олле, и тот был вынужден принять предложение.

Чтобы помучить Мэг, Карл потребовал, чтобы она пела на его свадьбе, и именно поэтому она не поехала в Торхевнен. Получилось же, что он мучил и себя самого… В пении Мэг было столько щемящей душу боли, столько чувств, что многие выходили из церкви со слезами на глазах. А сама Мэг пережила такой надрыв, что из церкви бросилась прямиком к обрыву, поросшему сиренью. И случилось так, что в этот момент Юна, тоже всплакнувшая из-за свадьбы Карла, поймала Мэг в последний момент, удержав на самом краю.

– Дура! – Толкнула Юна девушку. – Совсем сдурела?! – Но Мэг разрыдалась так, что у Юны защипало в носу, и она неожиданно для самой себя обняла Мэг и тоже заплакала. Несколько минут они ревели, даже не подозревая, что оплакивают одного мужчину.

– Я вот любимого потеряла, – сердито вытирая слёзы, призналась Юна, – и то не прыгаю с обрыва! Подумаешь, переживу. Он ещё тыщу раз пожалеет, что так поступил, только поздно будет!

– Он тоже женился? – Всхлипнула Мэг.

– И прямо сегодня! Нет, каково, а? Ведь ещё недели не прошло, как он клялся, что от меня без ума, и ни за что не женится, бла-бла-бла. И вот он женился, и со мною и словечком не перемолвился! Словно я никто…

Мэг вся помертвела. Сегодня женился только Карл… Только Карл. И вот эта девушка, и она, Мэг, обе они пережили одно и то же… И получили удар в самое сердце от одного и того же человека! Он обманул её, вот и всё. Как Юну… Как много, кого ещё. И матушка была права, и вовремя спасла её, Мэг, от падения. Он не любил её, просто хотел похитить её девственность и бросить. Мэг не плакала больше. Она словно умерла – хоть и не думала никогда, что такое бывает, если человек ещё жив!

Карл убеждал себя, что ненавидит Мэг и никогда не простит её; он хотел сделать ей больно, и только об этом думал, произнося слова обета Моргаузе. В его словах звучало злое торжество; но когда всё было кончено, он вдруг осознал, что натворил, и стало страшно. Он навеки связал себя с женщиной, которая была ему не нужна!

Моргауза ничего не знала о Мэг и страданиях Карла. В поспешности, на которой настоял принц, она увидела доказательство его страсти, и была счастлива, нетерпеливо дожидаясь конца церемонии. Для неё все происходило слишком медленно! Она не сочла нужным, не смотря на советы кормилицы, изобразить смущение и невинность при поцелуе молодого мужа, а точнее – просто забыла об этом, так велика была пожирающая её страсть. Положенную церемонию поздравления, во время которой вассалы Аскольда приветствовали молодую чету, проходя вереницей по парадной зале, принцесса еле вытерпела. А гости дивились необычайной красоте юной принцессы и признавались друг другу, что не видывали более красивой девушки. В костюме и уборе невесты, украшенная золотом и драгоценностями, в мантии, подбитой горностаем, тонкая и изящная, она была, по признанию отца Марка, как сама Невеста в Песне Песней! Никогда ещё и молодые, и старые мужчины так дружно не завидовали принцу Элодисскому! И все сомнения его родных улеглись при этом: невозможно было поверить, что можно отвергнуть такую девушку. Только Олле был начеку, и когда новобрачные по окончании церемонии ушли в отведённые им покои, он с несколькими людьми расположился у их дверей.

И это спасло принцессе жизнь: когда Карл убедился, что она порочна, он едва не убил её. Услышав её крики, Олле ворвался внутрь и, рискуя жизнью, отнял у Карла новобрачную. С порванной одеждой, с синяками и кровью на губе, она спряталась в покоях королевы, насмерть перепуганная и растерянная… Карл же, у которого отняли его жертву, впал в бешенство, и голыми руками покалечил одного из воинов, пытавшегося его удерживать. Им пришлось запереть дверь снаружи и оставить Карла бесноваться в одиночестве. Даже его берсеркское бешенство оказалось бессильным перед дверью из морёного дуба и железным засовом. Выбившись из сил, Карл рухнул на пол и уснул.

Эта ночь была тяжёлой для обитателей Хефлинуэлла. Кормилица Морлан, и даже королева утешали принцессу и говорили, что Карл со временем успокоится, но она испытала на себе его бешенство и неистовство, и не могла уже его не бояться. Сама мысль о Карле приводила её в ужас.

День пришёл, но напряжение не спало. Первым к Карлу вошла королева со словами увещевания и упрёка; но Карл не изъявил ни сожаления, ни раскаяния, ни сострадания. Напротив – заявил, что убьёт Моргаузу, как только увидит, не простит оскорбления и бесчестья ни ей, ни Колю, и хочет, чтобы её с заслуженным позором отправили к отцу вместе с её поганым приданым. Положение казалось достаточно безнадёжным… Даже Скульд впервые в жизни здесь оказался абсолютно бессилен. 

Глава третья: Прощение.

Ничего не смогли сделать ни Скульд, ни королева: Карл стоял на своём, и был в своём праве. Он имел право, ещё языческое, старое право, изгнать невесту, оказавшуюся порченой, с позором вернуть её отцу вместе с приданым, и Коль не имел оснований оскорбиться и начать с Элодисом свару из-за этого. Принц так же имел право убить Моргаузу, за причинённое бесчестье, чем и грозился, вынуждая принцессу безвылазно прятаться у королевы. В своей извечной привычке врать и изворачиваться, принцесса попыталась клясться, что невинна, и Карл клевещет на неё, но тут сама королева одёрнула её, пригрозив, что этим только сильнее взбесит Карла. Моргауза теперь так боялась Карла, что самый слабый намёк на его гнев усмирял её, как овечку. Принцесса боялась мужа, боялась позора, до смерти боялась возвращаться домой с такой оглаской, и считала себя самой несчастной на свете. Королеву она смягчила, рассказав старую сказочку о насилии; но Карл об этом даже слушать не захотел, когда мать робко заикнулась об этом.

Весь Гранствилл гудел, обсуждая произошедшее, и Карл это знал. Гордость его страдала страшно; все эти дни он пил и не выходил из замка, втайне строя планы, как достать Моргаузу в покоях матери и прикончить её. Олле здесь ему был не помощник: он настаивал, что её надо прогнать к отцу, в конечном счёте, для них обоих так будет только хуже. Может, и хуже, – соглашался Карл, – но я так эту тварь ненавижу, что пока она жива, мне житья не будет.

– За что. – Тупо твердил он. – За что они так поступили со мной?.. За что они меня так предали, Олле?! За золото? За землю?!

– Я не верю, что они знали. – Олле был так же потрясён и целиком и полностью на стороне друга, но лучше владел собой и не утратил способности здраво рассуждать. – Нет, Карл, я поверить в это не могу! Король тоже в ярости, и тоже слушать о принцессе не хочет; да и королева… Эта… твоя… она наплела королеве, что якобы её изнасиловали, и королева жалеет её, но на деле-то никто этому, кроме королевы, не верит. Все же видели, как она вела себя, и как…

– Хватит!!! – Зарычал Карл. – Ни слова об этой твари, иначе я себя не помню!!! А Скульд… О-о-о, как я ему отомщу!!! Отец-то не знал, это точно, он так со мной бы не поступил… Но Скульд знал, я точно знаю, он знал!!! Моя честь, моё сердце… Всё это – за его поганые планы и золото!!! Ненавижу… Ненавижу!!! Сунул мне потаскуху в постель!.. – Карл чуть не плакал. – Как мне теперь смыть эту грязь, Олле, как?!

– Выгнав её с позором. – Олле не колебался ни секунды. – Вместе с её приданым! И пусть этот Коль только посмеет что-то возразить!

И так думал буквально каждый в Элодисе. Буквально каждый был на стороне Карла, и никто не сомневался, что порочная принцесса скоро отправится обратно в Ирландию. И никто не злословил и не радовался этому больше, чем Юна! Она прямо-таки торжествовала и разносила по Гранствиллу сплетни: принцесса прячется, Карл грозится её убить, в замке смятение… Захотели породниться с великим королевством! То-то сейчас потешаются в Далвегане и Анвалоне! Разве, в самом деле, отдал бы кто красавицу-принцессу, будь всё по чести?! Уж конечно, чистенькую девочку отдали бы за кого познатнее! Да это же было сразу видно!

Но в королевском замке молчали, и разговоры и сплетни не выходили за пределы женских половин. Неделя после свадьбы шла к концу, а Моргаузу пока что никто не выгонял с позором. В городе заволновались. Прибывшие с принцессой ирландцы ходили мрачные, и чуть что, хватались за оружие… Обстановочка была та ещё. В воздухе прямо-таки ощутимо витал запах крови, которая должна была неминуемо пролиться.

Аскольд в первые дни безоговорочно принял сторону сына, и слышать не хотел о том, чтобы замять скандал. Скульду пришлось не сладко: сначала ему пришлось доказывать, что он не знал о порочности принцессы, а потом – что им не нужны ни месть, ни конфронтация с Колем.

– Ты женил сына не на женщине, а на Ирландском золоте. – Втолковывал Скульд королю, который сидел, подперев рукой тяжёлую голову, и казался постаревшим в один день, но суровым и непреклонным. Скульд ходил перед ним по круглому помещению на четвёртом этаже Золотой Башни: на подоконнике раскрытого по случаю жары окна голуби, которых очень любил Аскольд, толкаясь и то и дело взлетая и снова садясь, клевали пшено. Их страстное воркование успокаивало короля, в эти дни сильно злившегося на Скульда. С раннего детства Аскольд привык делать так, как говорил Скульд, хитроумный, дальновидный и хладнокровный. Заслуги его перед Элодисом были громадны; в сущности, Элодис и существовал-то благодаря Скульду, и только ему! Аскольд прекрасно осознавал, что истинным правителем Элодиса был именно Скульд, и давным-давно смирился с этим. Даже не так: он никогда не оспаривал это, привык к этому и верил, что так надо… Единственный его бунт, первый и последний, был во имя Зуры, о чём Аскольд не пожалел ни единого мига их совместной жизни… Да, даже тогда, когда Зура не могла дать ему сына, и Скульд настаивал, что они должны развестись. Но чего это стоило Аскольду! Именно тогда он, полуэльф, которые обычно жили намного дольше людей, начал страдать сердечными болями, одышкой и сердцебиениями. Король сдал, а Скульд, напротив, почти не менялся внешне, и теперь, когда королю было пятьдесят, а Скульду семьдесят, они выглядели ровесниками. Старые, но жилистые, покрытые веснушками руки Скульда ещё способны были держать меч, а король начал быстро уставать и старался не покидать замок. Да, Скульд командовал Аскольдом, как хотел… Но не в этот раз! Коль нанёс страшное оскорбление Элодису, и заслуживал только одного: чтобы его дочь вернули обратно, как испорченный товар, и тем опозорили их обоих. И даже великие короли в Таре признают право Карла подлинным! Аскольд думал только об этом, Скульд же говорил о другом.

– Нам нужны были золото и наёмники, и мы их получили. Нам нужно было родство с королевской кровью великой державы – мы получили и его. А что принцесса оказалась с изъяном, так такое маленькое королевство, как Элодис, и не могло рассчитывать на иное! Нам просто несказанно повезло, что у них оказалась такая принцесса, это шанс, Аскольд! И мы не имели права его упустить!

– Но позор!!!

– Если бы твой сын не устроил бы всё это представление, никто не узнал бы ничего! Бог мой, да сколько таких историй и скандалов так и не выплывают на свет! Половина всех девиц не сохраняет свой веночек до замужества, и сколько мужчин кормят не своего поскрёбыша, кто знает?! И нечего так сверкать глазами на меня, Зура тоже досталась тебе початой, разве нет?! Кто сказал, что девчонка не врёт, и её не обесчестили силой?.. Если мы сейчас будем махать своей гордостью, как флагом, то от неё и погибнем, и будет наша гордость нашим надгробным камнем. Король Коль войны нам объявить не посмеет, но и оскорбления не стерпит, а его гордость, в отличие от нашей, питается золотом и мощью Ирландии. Что бы ты сделал на его месте? Молчишь? А я скажу, что сделал бы я! Я бы заключил союз с Анвалоном, королевством куда как сильнее и богаче Элодиса, и вместе они раздавили бы нас, как пустой орех! Разве я не догадывался, что девочка не без греха?.. Именно поэтому я взял за ней приданое равное двум обычным; и мало того: теперь я с лёгким сердцем могу забыть о всех обязательствах, что взял на себя при заключения союза. Если Коль напомнит нам о них, мне есть, что возразить. У нас развязаны руки, как бы Коля не разозлило это, Моргауза и её потомство будут нам защитой против любых его враждебных намерений.

Конечно, жаль, что Карл предал всё это такой огласке! Но мы можем сделать вид, что ничего не произошло, спрятать свою гордость в сундук и заняться главным. У нас есть зато теперь повод для возобновления войны с Анвалоном – надо только дать им возможность публично оскорбить нашу принцессу, и война начата, причём самым благородным образом!

– Кого мы обманем этим? – Устало спросил король. Скульд искоса глянул на него и довольно усмехнулся жёстким ртом: король сдался!

– Дураков, Аскольд. А умные поймут, оценят и поаплодируют нам – в душе. Мы можем сколько угодно возмущаться коварством ирландцев, можем считать свои обиды, как долги, чтобы в нужное время предъявить счёт. Мы вернём себе всё, что потеряли, и наследиеХлориди по праву будет нашим! А тогда уже сами ирландцы приползут к нам на пузе, умоляя хоть крошку с нашего стола!

– Ты, как всегда, усмирил меня, Скульд. – Король сказал это, и вдруг рассмеялся:

– А теперь иди, и скажи всё это Карлу!

Скульд уже ушёл, а король всё смеялся, пока его не начал давить кашель. Но и тогда он продолжал хихикать, вспоминая выражение лица Скульда при этих словах. Мысль о сыне, на которого он рассчитывал больше, чем на себя, утешала и поддерживала его. О силу Карла даже воля Скульда уже не раз разбивалась, как о скалу! Сын должен был сделать то, чего не смог Аскольд: уничтожить, наконец, это чудовище, и зажить по-своему, к чему бы это не вело! 

2. 

В этот раз Карл в полной мере оправдал надежды короля: Скульд не смог его ни убедить, ни даже слегка поколебать. Карл был слишком молод, уверен в себе и горд, чтобы его можно было запугать возможной местью короля Коля со всеми ирландцами, какие ни есть. Он был согласен, чтобы его гордость стала его надгробным камнем, и считал, что такое надгробие сделает ему честь. О Моргаузе он слушать не желал; Скульд не посмел сознаться, что знал о её порочности, даже он не посмел – и это взбесило его.

– Хочешь спасти её честь? – Карл вызывающе картавил больше обычного, рот его, ещё молодой, полногубый и свежий, но точно такой же жёсткий, как у Скульда, привился презрительно и жестоко. – Покрыть её распутство? Так женись на ней сам! Я готов был пожертвовать собой ради твоей поганой политики, но честь свою я не продам за всё ирландское золото! Ты и так осквернил моё ложе, сунув мне проститутку в постель! Можешь хоть убить меня, и тем замажь глаза своему Колю!

– Если бы на этом острове был ещё один потомок Хлориди, помимо тебя, хоть один, я так и сделал бы! – Не выдержал Скульд. Его душила бессильная злоба, и он потерял всякую осторожность. – Но ты единственный, и в этом наше проклятие! Хочешь убить Моргаузу? Убей! Я глазом не моргну; ничего другого она и не заслуживает! Но не будь идиотом, возьми сначала от неё всё, что можно: приданое и наследника! А потом можно сделать так, чтобы она скончалась родами…Ну, не полный же ты идиот, в конце-то…

– А я и есть полный идиот. – Глаза Карла запылали жёлтым тигриным огнём, и в такие моменты он был по-настоящему страшен; даже маленьким мальчишкой он обращал в бегство противников сильнее и многочисленнее себя, когда глаза его начинали пылать от ярости. – Ты мне сейчас такое предложил, что мне блевануть хочется! Да, я её ненавижу, но я не подонок! А ты… Ты! Холодная, ядовитая гадина, ты!!! Я знаю теперь, кто ты есть… И берегись меня!

– Никогда в жизни я не боялся ничего на свете! – Бестрепетно глядя стальными серыми глазами в тигриные глаза внучатого племянника, холодно сказал Скульд. – Ни нечисти во тьме, ни вражьей угрозы, ни клинка у горла. Многие мне грозили, и все мертвы, а я жив. Ты назвал меня змеёй и сам не понимаешь, сколько в этом правды! Змея, в отличие от тебя, умеет ждать, и нанести один удар, зато смертельный! Лучше бы тебе не угрожать мне, а заняться более приятными делами с молодой женой! Потому, что всё, на что вы пригодны, ты и твой отец – это плодить потомство… Тем более, что даже это у вас плохо получается!

– Кончилось т-твоё время, старик. – Изо всех сил сохраняя контроль над собой – всё же он был старик, и он был дядей короля! – пообещал Карл. – Ты б-больше не будешь мне с-советовать, и к-командовать мною. Что ты с-сделаешь? Убьёшь м-меня?! Тогда тебе придётся убить и отца м-моего, и м-мать. А п-потомство у нас, м-может, и не ахти, но у т-тебя и такого нет!!!

– Да ты и дня не продержишься без моих советов, заика чёртов! – Теперь Скульд орал, едва ли не впервые в жизни, весь побагровев в гневе. – Ты ещё будешь умолять меня, щенок, чтобы я взял всё обратно в свои руки!!!

– Давай, – весело фыркнул Карл, – д-дожидайся!!! А пока это не случилось – нет б-больше у тебя власти надо мной!..

Карлу легко было вести себя и действовать именно так. У него было ощущение, словно он летит под откос во весь опор на бешеной скорости, и будь что будет. Злость на Мэг и желание отомстить ей ушли, он понял, что потерял её, и не мог это пережить, и не знал, как исправить. Ему казалось, что жизненно важно, чтобы после всего случившегося она сделала первый шаг; почему? Кто знает! Но Карл так свято в это верил, что и не думал попытаться встретиться с нею, только ждал и истово мечтал о ней. Все его предали, кроме Олле; уютный детский мир, в котором было столько любви и безопасности, рухнул, и на его обломках Карл чувствовал себя совершенно раздавленным. Все стали другими, чужими, коварными, даже мама, которая защищала ту, кого он ненавидел… Кому было верить, кого любить?! И Карл сидел у себя и накачивался вином, не в силах выйти из замка и взглянуть на людей, знавших о его позоре. А в сердце зрели горечь и злость; злость, которую он пронёс потом через всю свою жизнь. 

3. 

Моргауза бросила шитьё, встала и, обняв себя, подошла к окошку. Оно было открыто; внизу шелестела и серебрилась листва огромного леса. Моргауза перевела взгляд на шпили низких башен Гранствилла. Смотрела с ненавистью.

– Почему? – Упрямо спросила она, как спрашивала уже не в первый раз. – Почему всё так? Что я сделала?

– Это какое-то злое колдовство, детка. – Морлан была одна с Моргаузой с этот послеполуденный час. – Не может молодой, здоровый мужчина сам по себе возненавидеть такую красавицу! Ведь это жизненное дело, бог ты мой! Когда только такое не происходило, не он первый, не он последний! Ну, поколотил немножко, покричал, да и дело с концом… А тут – ну!

– Ненавижу этот мерзкий остров. – Монотонно заговорила Моргауза, не слушая кормилицу. – Ненавижу это мерзкое королевство. Ненавижу этот мерзкий город. Ненавижу этот мерзкий замок!!! – Неожиданно она взвизгнула, взметнула стиснутые кулаки вверх и так застыла на какое-то время, усмиряя бешенство. Потом опустила руки и прошлась по комнате.

– Почему ничего не происходит? – Спросила в тоске. – Я так больше не могу! Зачем я согласилась поехать в это занюханное королевство?! Это всё ты! – Обернула она к Морлан. – Говорила, что мне лучше всего поехать сюда, что они будут счастливы до небес, что они на руках меня будут носить… В итоге я чуть не умерла!!! И опасность ещё есть! Он меня убьёт… Ты бы его видела! Это не мужчина, это бешеный зверь! Я никогда в жизни… ни за что на свете к нему не подойду, даже если он будет спать, связанный!

– А я говорю тебе, детка, это колдовство! – Гнула своё Морлан. – Кто-то украл его у тебя, моя ягодка. Я слушаю все разговоры очень внимательно, и вот что я тебе скажу… Здешние женщины – они все из эльфов. В них во всех течёт кровь Народа Холмов. И потому все они – ведьмы. Одна из них и опоила твоего мужа… – Морлан говорила и говорила, перечисляя различные способы колдовства, рецепты приворотных зелий, различные случаи жизни различных женщин, и осуждая коварство местных ведьм. Моргауза напряжённо слушала её. Она и сама немного баловалась колдовством, полусерьёзно, полушутя, и теперь ухватилась за эту идею, как за слабенькую ниточку надежды.

– А что я раньше говорила, то говорю и теперь. – Гнула своё Морлан. – Ты сама по себе так хороша, что у каждого гостя слюни текли при виде тебя! Если бы твой муж не был околдован, стал бы он обращать внимание на всякие мелочи, заполучив в постель такую красавицу! Дело то житейское! Кто без греха? В наше время непорочную невесту днём с огнём не сыщешь! А сколько из них остаются опозоренными?.. Вот то-то и оно! Поверь, я жизнь прожила, и всякое насмотрелась! Нет, детка, без злого колдовства здесь не обошлось. У тебя есть соперница, из местных, и она – ведьма!

– Мне бы только узнать, кто она! – Прошипела Моргауза. – И тогда она пожалеет, что на свет народилась! 

4. 

Снова, теперь уже в который раз, королева попыталась повлиять на Карла. Использовала слёзы, шантаж: «Ты делаешь меня волосы седыми и приближаешь мою смерть!», попробовала давить на жалость, в красках изобразив, как погибает Моргауза, – всё тщетно. Карл стоял на своём, а под конец добавил:

– Вот если бы я женился на своей Мэг, всё было бы иначе! Такое возвращение в Ирландию Моргауза бы пережила. Со временем король простил бы меня, и все были счастливы… А что теперь?!

– Ты рассуждаешь, как мальчик! И эта девушка всё равно тебе отказала, верно?..

– Она уже пожалела об этом! – Опрометчиво выпалил Карл.

– О чём ты, Чарли?

– Она знает! – Карл уже жалел, что проболтался, и хотел только одного: замять этот разговор. Но королева за эти слова зацепилась. С осторожничав, она не стала обсуждать это с Карлом, но Скульду рассказала. Тот, почти не раздумывая, с торжеством произнёс:

– Слава Небесам, мы нашли выход, Зура!

Королева в этой ситуации хотела только одного: чтобы все были целы, здоровы, помирились и никто не погиб. Зура знала точно, что Скульд умеет находить выход из самых запутанных ситуаций, и верила, что он старается во благо семьи и королевства. Во всех критических ситуациях, во время любого кризиса, она обращалась к нему, и не ошибалась… Поступила она так и теперь. После того, как Скульд пообещал, что всё будет хорошо, Зура впервые за последнее время вздохнула с облегчением… Дай-то Бог, чтобы всё разрешилось! 

5. 

Мэг сидела на бревне через быстрый и мелкий ручей, впадающий в Ригину, и, разрезая большим и острым ножом, полоскала в реке гусиные потроха. Несколько дней она была серьёзно больна – так сильно потрясло её всё, что случилось, – и только вчера вечером впервые покинула постель. Всё время ей не покидало чувство, что матушка ждёт её смерти и считает, что это лучший исход… Во всяком случае, никто не пытался ни утешить её, ни помочь. Только Юна дважды заходила к ней, своей подружке по несчастью, и приносила творог, сливки и мёд. Мэг и сама понимала, что умереть ей будет лучше всего; но молодость и здоровый организм победили болезнь. На следующий день был назначен отъезд на остров Торхевнен, и даже той крохи утешения, которую дали бы ей встречи с Карлом, Мэг была отныне лишена. Никто не говорил ей, что происходит в замке, но кое-что она знала, и то, что она знала, внушало ей ужас. Ничему она не помогла, и никого не спасла! Да и что она могла?.. Карл ни разу не попытался поговорить с нею, не послал Олле, не спросил, что с нею… Из чего Мэг сделала логичный вывод, что она больше ему не нужна. И всё же ей было больно, что она больше не увидит его! Ему было плевать на неё, но Мэг-то по-прежнему любила его! И знала, что будет любить до самой смерти. Когда бы она не пришла.

Хоть Мэг и поправилась, но всё случившееся далось ей очень тяжело. Она похудела – хоть вроде бы и так была худенькой, – замкнулась в себе и погрустнела. Погружённая в себя и свои мысли, она двигалась и действовала почти машинально, не замечая ничего вокруг: ни весёлого бормотания ручья, ни снующих в прозрачной воде мальков, ни цветущих над ручьём весёлых жёлтеньких цветов, ни мотыльков, небесно-голубых и рыжих, сосущих влагу из мокрой земли… Очнулась Мэг при звуке шагов, подняла голову: на противоположном берегу стоял и смотрел на неё пожилой мужчина, почти старик – хотя назвать его стариком захотел бы не всякий, столько в нём было жизни и силы. Одет он был богато и очень опрятно; чувствовалось, что это врождённое качество, и он будет опрятен, что бы ни случилось, и где бы он ни был. Мэг сразу же узнала его: это был дядя короля, о котором здесь говорили, что он и есть истинный хозяин Элодиса. Сердце Мэг сжалось в предчувствии какой-то беды. А человек улыбался задумчиво, оценивая, или изучая? Мэг занервничала, и упустила гусиное сердце.

– Ты палец порезала? – Заметил Скульд. На указательном пальце Мэг и вправду была кровь, и Мэг сунула палец в рот, не сводя с него глаз. Скульд присел на корточки, не сводя с неё глаз. Сухой и жилистый, он двигался свободно, почти не чувствуя гнёта лет; это удивляло Мэг. Он пугал её, но нравился – Скульд Хлоринг был необыкновенный человек, такой, какие встречаются один на тысячу.

– Когда чистишь внутренности, опасно ранить руки.

– Я знаю. – Чуть слышно возразила Мэг.

– Знаешь, кто я? – Он не спрашивал, скорее, констатировал факт. И Мэг ничего не ответила. Она вновь опустила палец в воду, и смотрела, как вода быстро смывает кровь.

– Знаешь, почему я тебя ищу?

– Из-за Карла. – Так же тихо призналась Мэг. – Но вы зря беспокоитесь, я знаю своё место.

– Ты удивительная девочка. – Признался Скульд. Поднялся, перепрыгнув через пару камней, забрал её руку и, промыв ранку, залепил её кусочком мать-и-мачехи. – Почему ты ему отказала?

– Я служу Богу.

– Мне ты можешь сказать правду, девочка.

– Да, я его люблю! – В отчаянии призналась Мэг, словно вырвав эти слова из самого сердца. – Ну, и что? Он меня не любит, и я это знаю. Я просто буду молиться о нём…

– Карл капризный, самолюбивый, своенравный мальчик, который привык, что всё на свете происходит так, как он хочет. Он не привык отказывать себе. А ты ему отказала… Пока я не видел тебя, я хотел использовать это, но теперь не хочу.

– Я не понимаю? – Испугалась Мэг.

– Не волнуйся. – Скульд тепло улыбнулся девушке. – Ради такого сердечка, как твоё, можно и рискнуть.

– Вы очень добры ко мне. – Призналась потрясённая Мэг. В последнее время никто не был с нею так добр! Она была просто нежной, доверчивой и чистой девочкой, и против такого умного, циничного и опытного интригана, как Скульд, у неё не было ни единого шанса. Мэг потянулась к нему, обманутая расчётливой и безжалостной теплотой; вдобавок, он польстил ей, так умело и тонко! Мэг почти влюбилась в него, и Скульд прекрасно это понял: девочка была для него открытой книгой. И инструментом, на котором он с лёгкостью играл.

– Это легко. – Мягко возразил Скульд. – Если бы на месте Моргаузы была ты, как было бы легко всем нам! Почему я тебя сразу не рассмотрел?.. Уезжай отсюда скорее, мой тебе совет. Скоро здесь будет очень плохо.

– Но почему? – Искренне удивилась Мэг. – Ведь Карл и вы ни в чём не виноваты! Это король Коль виноват!

– Ах ты, моя маленькая! – Умилился Скульд. – Ты такая же наивная, как и Карл! Коль прекрасно знал, кого нам прислал, и с его точки зрения, он откупился от нас, дав Моргаузе очень большое приданое. Войны он нам не объявит, это правда, но Элодис очень уязвим, у него много врагов. Колю достаточно объединиться с ними и поддержать их золотом, и всё, нам конец. Если ты меня понимаешь.

– Я понимаю. – Кусая губы, возразила Мэг. Она была наивна, но не глупа. – Но ведь можно что-то сделать!

– Карл не управляем. – С горечью покачал головой Скульд. – Он в бешенстве, и ему безразлично, что будет дальше. Так что выхода у нас нет. – Скульд бережно убрал с виска Мэг веточку.

– Но вы сказали, что хотели меня использовать… Значит, знаете, что делать?

– Забудь об этом. – Скульд встал, отряхнул штаны. Подал Мэг руку. – Я не могу так с тобой поступить.

– А всё-таки? – Настаивала Мэг. Немного поломавшись – самую малость, – Скульд сказал:

– Карл очень настойчив, и не привык отступаться от своего. Если бы он получил тебя, в обмен для прощение для Моргаузы, он мог бы уступить…

– Получил… Меня?.. В каком смысле?

– В прямом, моя девочка. Но это погибель для тебя, и я этого не хочу. Оставь нас нашей судьбе… Я бы на вашем месте, пока не поздно, вообще убрался обратно в Ирландию, потому, что здесь будет настоящий хаос. На Элодис пойдут не только Одноглазый, но и дикари, а это куда страшнее. Они живых не оставляют…

Мэг его больше не слушала. Ей внезапно стало очень страшно; нахлынуло вдруг непостижимое чувство рока.

– Если он её простит… – Она вся похолодела, – получив меня, то она останется его женой, а… я?!

– Если бы не то, что ты дала обет, то всё это не было бы на самом деле так фатально. – Пожал плечами Скульд. – Ты стала бы его фавориткой, и на деле имела даже больше власти и возможностей, чем у принцессы. Используя своё влияние, ты могла бы помогать церкви, не говоря уже о больных и сиротах.

– Но я погибну. – Прошептала потрясённая Мэг. – Я буду… блудницей?!

– У королей всё иначе. – Возразил Скульд. – Все понимают, что брак для них – это политический и финансовый союз, и любовь тут ни при чём. Поэтому королевская фаворитка очень важная фигура, гораздо важнее, чем сама королева. Никто не назовёт такую женщину блудницей!

– Но это же не важно. – Онемевшими губами возразила Мэг. У неё ослабли ноги, она вновь села. – Не важно, назовут, или нет… А я сама… А Карл?.. А если он не согласится, если я ему не нужна?..

– О чём мы говорим? – Возразил Скульд. – Я не хочу поступать с тобой так. Забудь об этом, и бегите обратно в Ирландию… Оставьте нас нашей судьбе.

– Но я… – Скульд приложил палец к губам девушки, улыбнулся ласково и печально. Они с Карлом очень похоже улыбались, и эта улыбка разбивала ей сердце! Скульд ушёл, а Мэг продолжала сидеть, вся оцепенев. Ловушка была расставлена так искусно, что Мэг попалась в неё целиком и полностью… Без малейшей надежды на спасение. 

6. 

Это был воскресный день, ровно неделя со дня свадьбы. Карл всё ещё не выходил из своих покоев, и всё это время пил и почти не ел. И священник Марк, и королева, и король – все пытались образумить его, и всё потерпели неудачу. Королева пыталась добраться до сына с помощью Олле, но Олле оказался столь же неуступчив: его так же возмутило оскорбление, нанесённое другу, и он был целиком и полностью на его стороне. Он даже поссорился с королевой по этому поводу, обвинив её и короля в том, что они продали Карла, и теперь они не разговаривали. В замке сохранялась мрачная и нервозная обстановка; ирландцы ждали только повода, чтобы схватиться за мечи – многие из них считали, что элодисцы не заслуживали даже и такой чести, которой их король удостоил их, выдав за них принцессу лебединой крови, пусть и малость бракованную. В городе практически все поддерживали принца. Многим было невыносимо видеть, как презирают их и их страну ирландцы, и от резни Гранствилл отделяло одно неверное слово.

Карлу это было безразлично. Он не знал, как жить; сознавая позор, он считал, что весь город смеётся над ним. Для человека настолько гордого и самоуверенного, как Карл, это было настоящее мучение. Он пил, но ему это мало помогало – в первые дни принц даже не чувствовал хмеля, его поглощал шок. Есть он тоже не хотел, и если бы не Олле, почти силой заставлявший его есть, Карл не проглотил бы в эти дни ни крошки. Прислугу он к себе не пускал, и комната превратилась в настоящий свинарник: остатки еды, подсыхающие винные и пивные лужи, грязь… Не говоря уже о запахе перегара. Королева не позволяла приносить ему самогонку, но Карл придумал мешать крепкое вино и пиво – пойло получалось отвратное, зато забористое. В этот день сам Скульд позаботился о том, чтобы у Карла был самогон. Ему не нужна была Мэг в Гранствилле, она вообще ему была не нужна. Девочка была слишком опасна; она была, во-первых, не глупа, а во-вторых, истово любила Карла, и управлять ею будет сложно. Если она решит, что действует во благо принцу, с нею будет не сладить, как и с ним самим, и Скульд предпочёл не рисковать. Следовало использовать её, а потом убрать – как угодно, каким угодно способом, только надёжно и далеко. Для этого Скульд использовал Анну… И самого Карла.

7. 

Уснув в воскресенье после обеда с бутылкой в руке, Карл уснул, и увидел удивительный сон, который помнил потом всю жизнь. Снилось ему, что он держит в руках щенка, белого, в рыжей головой, который вдруг превратился в ангела с телом птицы и человеческой головой, и улетел, оставив принцу в руках горсть яиц, прекрасных, как крупные жемчужины, только очень хрупких. Яйца начали тут же рассыпаться в ладонях, и поняв, что это от холода, Карл взял их в рот, чтобы показать самым дорогим своим людям: маме, отцу, Олле и Мэг. Он так оберегал их, но Олле нечаянным движением раздавил их в тот же миг. Карл не рассердился, лишь расплакался от непонятной и острой жалости, и поспешил к матери. «Ах, ангел! – Сказала королева, когда сын пришёл к ней со своими сокровищами. – Их здесь много; от них мусора больше, чем от голубей твоего отца. Выброси эту дрянь, Чарли, и вымой руки!». Кормилица, которую Карл почти не помнил, попыталась отнять у него жемчужины, и он убежал от неё к отцу, но дверь того оказалась заперта на засов, и Карл так и не смог к нему достучаться. В итоге, когда принц прибежал к Мэг, все жемчужины превратились в серый неприятный пепел – у него не осталось ничего. «Мэг, я ничего не сохранил!» – Признался Карл в отчаянии. Ему снова хотелось плакать. Он хотел утешения и сочувствия, но Мэг сторонилась его, казалась ужасно холодной и печальной. «Не будь со мной такою! – Взмолимся Карл. – Что мне сделать для тебя?». «Прости свою жену. – Сказала Мэг. – И навсегда забудь про меня». «Я не могу тебя забыть! – Возразил Карл. – Это не возможно. Ты судьба, Мэг, ты моё сердце. Только я не сохранил подарок своего ангела… Прости меня!».

От собственного крика он проснулся, с дикой головной болью, потянулся к вину и нашёл кувшин с самогонкой. Приложился к ней, откинулся навзничь на постели… Сон не шёл из головы. Карлу казалось, что он вещий, только как понять, что он значит?.. В дверь тихо постучали, раз, другой, и Карл зарычал:

– Пошли вон!!!

– Карл, это я. – Олле приоткрыл дверь, едва принц отодвинул засов. – Она искала тебя, и я привёл её к тебе, но её могут увидеть.

Увидев Мэг, Карл онемел. Это было так неожиданно и чудесно, что он не верил своим глазам, и тупо смотрел на неё, не произнося ни звука, только сильно вцепившись в косяк.

– Я хочу поговорить. – Сказала Мэг, взглянув ему прямо в душу своими непостижимыми глазами, и Карл сглотнул, но вновь промолчал.

– Это важно! – С мольбой призналась Мэг, а Олле повторил:

– Карл, её могут увидеть!

Только тогда, немного придя в себя, Карл посторонился, пропуская её.

– Прости. – Сказал, закрывая дверь перед Олле у самого носа. – Я не знал… Не ожидал…

Мэг испуганно и несколько ошеломлённо огляделась, и Карл, вдруг осознав, где они, мучительно покраснел. Пыль, грязь и перегар, остатки протухшей еды, всюду крошки и огрызки… Не так Мэг представляла себе покои принца! Он поспешно запинал под кровать самый заметный мусор, красный, как рак, бормоча что-то невразумительное, набросил покрывало на постель, предложил Мэг сесть. Она села – не потому, что хотела, просто ей было так страшно, и так сильно она волновалась, что у девушки слабли ноги.

– Я только что тебя во сне видел. – Признался Карл. – Я… не знаю, рад я, или нет – мне в груди больно от того, что ты здесь. Нет, не уходи! – Возразил быстро, когда она сделала движение, чтобы уйти. – Пожалуйста! Я уже спокоен… Честно.

– Я пришла с просьбой. – Чуть слышно произнесла Мэг. Это было ужасно: красные и мутные глаза, тяжёлый запах, изменённый голос… Но она так его любила, что даже это не отталкивало девушку, только пугало и печалило.

– Я сделаю всё, что попросишь, клянусь. – Быстро сказал Карл.

– Но тебе не понравится моя просьба…

– Это не важно. – Так же решительно возразил Карл. – Проси что хочешь, я всё сделаю. Хочешь чего-нибудь? Ты не голодна? – Он беспомощно посмотрел на стол, где во всей красе буйствовал разгром. – Где-то печенье было…

– Я не хочу, спасибо! – Поспешно возразила Мэг, и Карл, успев перехватить её взгляд, вновь мучительно покраснел.

– Я поймаю тебя на слове, принц. – Дрожа, но собрав всю свою решимость, сказала Мэг. – Я хочу просить не за себя.

Карл сел напротив неё на постель, поджав одну ногу, и странно глядя на неё. Не с гневом… скорее, с удивлением, даже замешательством.

– Пожалуйста, – собрав всю силу убеждения и всю мольбу, на которую была способна, попросила Мэг, – прости свою жену!

– И забыть тебя? – Так же странно, бег тени гнева, спросил Карл. Теперь покраснела Мэг, мучительно, до самых ключиц. Покачала головой, не в силах произнести то, что должна была произнести.

– Но мы не сможем быть вместе, пока она здесь.

– Мы можем… – Чуть слышно произнесла Мэг, – если ты её простишь… так…

– Так? – Взгляд его тяжелел прямо на глазах, приобретая какой-то циничный, даже презрительный оттенок, и это было так мучительно для Мэг, что она низко опустила голову. – Ты отдашься мне прямо сейчас, если я прощу эту проститутку?

Девушка кивнула, не в силах выдавить ни слова. Ей вновь стало страшно, так страшно, что её даже затошнило. Карл резко встал, приложился к кувшину, вытер рот, нагнувшись и тяжело опершись о стол обеими руками. Усмехнулся:

– Да есть здесь хоть одна чистая девушка, а?.. – Неожиданно хрипло и зло рассмеялся, резко выпрямился. Он думал выгнать её с проклятьями, но не смог. Что ж, Мэг тоже не образец чистоты… Тогда какая разница – эта или та?..

– Я поклялся. – Сказал горько. – И сдержу клятву. – Плотно сел рядом, так же поджав ногу, обнял Мэг. – Но и ты обещала! – И, не дождавшись какого-то ответа, начал жадно целовать её, всё жарче и жарче, всё бесстыднее. Повалил на постель, наваливаясь… Мэг терпела из последних сил. Ей было стыдно, так стыдно, что она вся вспыхнула огнём и помертвела, зажмурясь и больно прикусив губу. Не об этом она мечтала, не этого хотела! Девушка была не готова расстаться с невинностью так, и всего её мужества, и всей жертвенности оказалось не достаточно: когда Карл оголил её бёдра, трогая там, где она сама себя трогать стыдилась, Мэг закричала и рванулась прочь. Не будь он так пьян, он понял бы её, но принц не сознавал ничего, кроме вожделения. Она рыдала, вырывалась, – он не видел, охваченный страстью и хмелем, даже азартом, с которым пытался подавить сопротивление, заламывая девушке руки. В комнату ворвался Олле и попытался оттащить его от Мэг – Карл, в бешенстве, что ему помешали, изо всех сил ударил Олле по лицу и вновь набросился на Мэг, порвав на ней юбку… Мэг завизжала. Олле тоже ударил Карла со всех сил, стулом, закрыл Мэг собой, крича:

– Посмотри на неё!!! Посмотри на неё, Бога ради!!!

– Уйди, убью!!! – С диким взглядом налитых кровью глаз зарычал Карл.

– Посмотри на неё! – Продолжал молить Олле. – Ты же сам себе этого не простишь!

Мэг рыдала в голос, пытаясь прикрыться и не попадая в порванные рукава. Карл, очнувшись, с ужасом уставился на неё. Отвращение, ужас, боль, отразившиеся на лице и в глазах девушки, потрясли его. Её трясло, всю, с головы до ног, ноги подламывались.

– Но ты же сама! – Произнёс он, мгновенно протрезвев. – Ты сама пришла и… Ты сама пришла!!!

Мэг не отвечала, не смотрела на него, вся сжавшись и дрожа от рыданий.

– Олле… – Карл отошёл, пошатываясь, к окошку, не в силах видеть отвращение в глазах Мэг. – Убери её отсюда… Я не хочу больше её видеть – никогда!!! Пусть пропадёт пропадом, пусть сдохнет – ненавижу её!!! Ненавижу!!..

Олле помог Мэг привести себя в порядок, вывел прочь. Он хотел провести её из замка по возможности тайно, но в планы Скульда и Анны это не входило. Настоятельница вытащила девушку, как есть, в порванной одежде, надавала пощёчин и прямо здесь, при всех, дала волю своей ярости, понося и позоря её, на чём свет стоит. Олле попытался вступиться за неё, но получил тоже: за то, что блудил с монашкой, Анна пообещала ему отлучение от церкви и проклятие. Его слабые возражения: дескать, ничего не было, её никто не тронул, – потонули в воплях и проклятиях Анны. Всё вышло настолько гнусно и безжалостно, насколько только можно было желать. Карл этого не слышал – тяжёлая дверь заглушала крики, а окно принца выходило на другую сторону. Он занят был собственным страданиям, и на остальное ему было просто плевать… Анна с позором протащила Мэг почти по всему городу, и привязала на весь день к столбу на хозяйственному дворе в испачканной дёгтем рубашке. Молва мгновенно увеличила любовников Мэг от принца и Олле до половины замка, и мужчины, ребятня и женщины приходили потаращиться на неё, осуждая и глумясь… К вечеру у Мэг открылся жар и бред, и экзекуцию пришлось прервать. Скульд приказал увести её в Торхевнен не смотря на болезнь; в тряском возке, умирая от жажды, Мэг отправилась в монастырь… Даже не зная об этом.

Карл тоже не знал. Когда Олле попытался заговорить с ним о Мэг, тот так оборвал всякие разговоры, что Олле, хорошо его знавший, не рискнул продолжать. Да и столько всего происходило в эти дни, что им было не до Мэгенн. 

8. 

Весь день Карл просидел в своей комнате, о чём-то напряжённо размышляя. Вечером он вылил всё вино и приказал служанке убраться в комнате и поменять постель, а утром, бледный и напряжённый, но спокойный, уселся на своё место в трапезную и сказал высокомерно:

– А потаскуха где?.. Пусть садится на своё место, я её не трону. Пусть живёт.

– Сынок… – Чуть не заплакала от облегчения королева, потянувшись к нему, но Карл отстранился:

– Я хочу, чтобы мы понимали друг друга. Как принц и будущий король, я вас понимаю и даже где-то одобряю, я не дурак. Но как сын, я никогда вас не прощу, и хочу, чтобы вы это понимали. Я не притронусь к этой твари, я брезгую ею, и о наследнике от неё даже не мечтайте – это моё последнее слово, и его я не отменю. Надеюсь, она так высохнет, что поскорее сдохнет – плакать я не буду. С кем мне спать и как, это не ваше дело, и чтобы я не слышал никаких попрёков, советов и пожеланий по этому поводу. А теперь главное. – Он отставил в сторону вино – принц сдержал слово и не пил больше никогда в жизни, – и велел налить себе лёгкий русинский мёд, – Вы продали меня за ирландское золото, и я хочу знать, сколько я стою.

– Сынок, что значит – про… – Заикнулась королева, но король оборвал её.

– Я разделяю с тобой твой позор, сын. – Сказал тяжко. – И согласен с тобой, во всём согласен. Если у тебя есть условия, говори.

– Я уже не мальчик; у меня есть… – Карл сделал паузу, презрительно скривился, – жена. Я помню, кто-то обещал, что как только я женюсь, вы дадите мне больше власти и свободы?

– Пока нет наследника… – Уверенно заговорил Скульд, и тут его ждал сюрприз.

– Замолчи, Скульд. – Сказал король. – Я говорю с сыном.

Тут замолчали все. Скульд почернел, как туча, но сдержался. В гробовой тишине Карл продолжил:

– Я хочу продолжить войну с Анвалоном, и не так, как раньше, а по-своему. Мне не нужны советчики, я буду действовать сам. Вам хватит дел на юге, в Гранствилле.

– Мы давно воюем с крепостью Чёрная Коя. – Подумав, сказал король. – Если через месяц ты сможешь захватить её, так и быть, я развяжу тебе руки.

– И ты отпустишь мальчишку вот так, – с раздражением набросился на короля Скульд, – одного?!

– Твои советы мне вот где! – Парировал Карл, вся холодность которого тут же улетучилась, как дым. – Это ты мне потаскуху эту в постель сунул!!!

– Карл! – Предостерегающе подняла руку королева: в трапезную вошла принцесса. Карл скривился:

– И что? Она что, не в курсе, кто она? Так я напомню: она потаскуха! Курва затраханная! Сидеть! – Рявкнул он, когда Моргауза, заплакав, попыталась броситься прочь. Она так его боялась, что не посмела перечить, села, ни жива, ни мертва, не поднимая глаз и молча обливаясь слезами. – И это так и будет, и другого названия она от меня не дождётся! Лучше всего будет не поднимать этот вопрос, и всем будет спокойно.

– Мы ещё поговорим насчёт Чёрной Кои. – Зловеще пообещал Скульд, и Карл отсалютовал ему кубком:

– На здоровье!

Они втроём – Карл, Скульд и король Аскольд, – в самом деле долго спорили уже после того, как покинули трапезную. Но король был твёрд, а Карл – и подавно. Он вообще больше не собирался уступать, и скоро Скульд просто вынужден был сдаться: по крайней мере, внешне. Король сильно был потрясён словами Карла о том, что они его продали, и что сын его не простит – как мужчина, он остро сознавал, какое оскорбление было нанесено мальчику, и мучился стыдом. Он должен был бороться за сына, как когда-то боролся за жену, он обязан был это сделать! И готов был на всё, чтобы исправить хоть что-то.

Королева же, как женщина, в громкие слова и проклятия Карла не верила. На одну уступку он уже пошёл; даст Бог, пойдёт и на другие – со временем! Если Моргауза будет вести себя благоразумно и покажет Карлу, что верна ему, то рано или поздно молодость своё возьмёт. Есть масса женских способов и штучек… А там и ребёнок появится, и боль уляжется, и всё забудется, и всё будет хорошо. И их он простит – Карл такой любящий и хороший мальчик, и просто не может не простить, ведь он сам знает, как сильно они его любят! «Всё будет хорошо!» – как заклинание, повторяла королева, помолившись и укладываясь спать. Как стало всё хорошо, не смотря на весь гнев и раздражение короля, который поначалу даже говорить с женой не хотел.

Поправившись, Мэг обнаружила, что уже находится в Торхевнене: большом острове посреди озера Ригс, на котором находились старая крепость, в которой когда-то, во время чумы, жили Хлоринги, и маслодавильня, которая давно заглохла. Именно эти постройки, надо сказать, почти заброшенные, и отдали Скульд и король монашкам. Сам Торхевнен был дивно красив. Он находился на острове, окруженном горами; на остров можно было попасть только на лодке. Здесь стояли хрустальная тишина и какой-то первозданный покой, пронизывающий здесь всё. Городок, почти деревня, находился на дальнем конце острова, и городской шум почти никогда не был слышен. Только изредка, в безветренные дни, слышен был звон кузницы, отсюда, издалека, похожий на музыку. Мэг была бы счастлива здесь, не будь всего, что произошло с нею! Но Анна не могла её простить. Женщина так и не смогла излечиться от пагубной страсти к принцу, и ненависть к Мэг была сильнее неё самой. Глядя на Мэг, Анна остро чувствовала, до чего они оба молоды, как они подходят друг другу – в отличие от Анны! – и какая Мэг нежная и женственная. Он хотел жениться на ней – подумать только! Принц хотел жениться на маленькой нищей девчонке! И хоть Анна успешно внушила Мэг, что она ему не нужна, сама настоятельница забыть об этом не могла… И мстила Мэг за это при каждом удобном случае.

Хотя, что там было мстить! Мэг и так была почти уничтожена. С Анной, Мэгенн и Пегги приехали две женщины, захотевшие жить в монастыре, и естественно, с ними приехал и позор Мэг, о котором Анна забывать не собиралась и не давала забыть другим. Местный барон, человек недалёкий, но спесивый, услышав, что юная синеглазая монашка из легкодоступных, начал домогаться Мэг, не выбирая средств и слов, злясь на упорное сопротивление. И жаловаться и умолять было бесполезно – скоро все в Ригстауне знали, кто она такая, и никто не собирался за неё заступаться. Что только не вытерпела девушка в первый месяц в Ригстауне и Торхевнене! Чудом каким-то Мэг избежала насилия, но грязных слов и позора избежать не могла; в Ригстауне её лапали, унижали и не давали прохода, пока Мэг на коленях не взмолилась Анне, чтобы та оградила её от этого. Настоятельница согласилась… И Мэг не отправляли с острова, что сильно упростило ей жизнь. К осени монастырь был готов пережить зиму. Анна обладала кипучей энергией и недюжинным организационным талантом, и монастырь строился практически на глазах. Монашки и послушницы, к которым присоединялись всё новые женщины, лишившиеся крова, семьи, беглые из Леса, ткали, шили, вышивали, доили коз и коров, завели домашнюю птицу, меняли ткани и холсты на продукты. Анна была хорошей лекаркой, и использовала свой талант на благо города и монастыря. Зиму женщины встретили во всеоружии.

Всё это время Мэг, до которой не доходили никакие сведения о Карле – Анна тщательно следила за этим, – постоянно думала, как будет, когда они встретятся. Что она ему скажет, и как… Пока не узнала, что принц воюет где-то на севере, и что в Гранствилл он даже не возвращается. Тогда Мэг поняла, что они больше не увидятся. Никогда. 

9. 

Добравшись до границы, Карл не стал поворачивать на Чёрную Кою. Остановившись для привала в том самом месте, где когда-то впервые услышал пение Мэг, Карл позвал к себе норвежца Тессена, который формально служил королю, но все знали, в том числе и король, что служил норвежец только Скульду. Сложность была в том, что Тессен обладал безграничным авторитетом среди воинов, и для Карла это было жизненно важно. Ему не нужен был шпион Скульда в своем войске! Он твёрдо намерен был всё изменить, а главное – принц собирался избавиться от хозяина Элодиса, чего бы то ни стоило. Когда Тессен подошёл к принцу, тот смотрел на скалы вдоль Фьяллара. Повернулся к норвежцу.

– Я не собираюсь брать Кою. – Сказал без обиняков. – Мне она не нужна. Это занюханная крепость, которая никому не нужна.

– И какова же твоя цель, принц? – Спросил Тессен.

– Это я скажу тебе после того, как выясню твои цели. – Откровенно ответил Карл. Он с юности уважал Тессена, и не хотел вражды с ним.

– Что ж. – Спокойно ответил Тессен. – Я предан Элодису и королю, и не скрываю этого.

– Ты предан Скульду, а не королю.

– Я предан Элодису. – С нажимом повторил Тессен. Карл помолчал, кусая губы. Потом сказал:

– Правильно ли я тебя понял?

– Надеюсь, что так.

– Что ты сделаешь, если я сейчас поверну не туда, куда разрешил мне Скульд?

– Я не позволю тебе наделать глупостей. Ты ценен для Элодиса.

– Придётся мне убедить тебя, а, Тессен? – Усмехнулся Карл.

– Это не так-то легко.

– А я не боюсь. – Оскалился Карл.

Когда начался поединок между принцем и Тессеном, все воины побросали свои дела и мгновенно образовали плотный круг, живо реагируя на происходящее. Тессен был кумиром, но принц уже успел, не смотря на молодость и неопытность, зарекомендовать себя, и поединок должен был стать интересным.

И он таким стал. Тессен был хладнокровным и опытным бойцом; бился он двумя руками, используя эльфийские топоры с золочёными рукоятками, лёгкие и смертоносные. Карл бился чем угодно, практически, с равным мастерством, используя всё, что подворачивалось под руку, но предпочитал большой топор, веря в легенду о Торе. В этот бой принц вложил всего себя, полный решимости даже убить Тессена, если будет необходимо. К счастью, убивать норвежца не пришлось… В какой-то момент казалось, что Тессен берёт верх, но Карл справился. И считал всю оставшуюся жизнь эту победу одной из самых главных в своей жизни. Тессен сложил оружие к ногам принца, и не спорил больше, когда Карл с ходу, почти не отдыхая, напал на крепость Миствейл – и захватил её в тот же день. Он показал себя дерзким, умным и смелым, но расчётливым вождём; у него было редкое качество: Карл умел влюбить в себя людей. В отличие от Скульда, который тоже обладал этим качеством, принц был страшным врагом, но преданным другом, и помнил всех, с кем хоть как-то соприкоснулся; помнил и в лицо, и по имени, и простые люди обожали его за это. Каждый был уверен, что если принц обещал что-то, то обязательно сделает, и каждый боец готов был умереть за него… Это очень пригодилось тогда, во время первого большого сражения Карла, когда он, с небольшими силами, осадил большой по тем меркам город Гармбург. Это была не просто дерзость – это была наглость, и Карл в глубине души сам поражался уверенности, с которой пошёл на этот город… И захватил его. И здесь он совершил очередной свой гениальный ход. Принц Элодисский пообещал, что никто в городе не пострадает, и избежит грабежа и насилия, если жители города выкупят свою жизнь и признают его своим владельцем. Не смотря на недовольство норвежцев, которые привыкли воевать, как викинги, то есть, грабители, Карл сумел удержать их от грабежа и бесчинств. Военная добыча и без того получилась достойной; а когда Карл пообещал, что время стариков, которые боятся шагу ступить, не просчитав всё наперёд и теряя время, ушло, воины, и норвежцы, и ирландцы, встретили это обещание ликованием.

Карл и дальше поражал всех своей дальновидностью, каким-то непостижимым образом сочетающейся с отвагой и безрассудством. Он был гениален, и, как всякий гений, был непостижим, вот и всё. После взятия Гармбурга Скульд поскакал туда, взбешённый. Он твердил, что Карл не удержит город, что он всё испортил, что он погубил их всех… Карл не стал его слушать и приказал отправляться обратно в Гранствилл. Вот тогда Скульд впервые почувствовал, что власть ускользает от него. Что он больше не Хозяин Элодиса. И выбора у него, по большому счёту, нет – пока нет наследника, Скульд связан по рукам и ногам. Но Скульд Хлоринг не собирался сдаваться. Он не был бы самим собой, если бы сдался! По его собственному утверждению, ждать он умел. 

10. 

В Гранствилл Карл вернулся только следующей осенью, в начале сентября, перед равноденствием. Он не оставлял мысли сделать лесные племена своими союзниками, но в Гранствилле в сотый раз услышал, что это не возможно.

– Но вы же не пробовали! – Вспыхнул Карл. На границе он привык, что его слова и приказы принимают беспрекословно, и с трудом удерживался от гнева, находясь перед королём.

– Дикари никогда, – Скульд подчеркнул последнее слово, – не заключат с нами союз. Их обычаи и вера настолько чужды нашим, что они могут только воевать с нами, постепенно умирая под ударами наших мечей, но продолжать цепляться за свой кровавый культ. Наша вражда прекратится только тогда, когда последний дикарь умрёт либо собственным законом, либо нашим мечом

– Моя мать – такая же дикарка! – Рассердился Карл. – А что касается культа, то культ Голубой Ели вовсе не кровавый, всё это ложь. Большинство того, что говорят викинги о жителях Леса, ложь. В отличие от тебя, я знаю, о чём говорю, я бывал на их праздниках, видел их быт, я их знаю! У меня уже воюют лесовики, поверившие мне, и это великолепные воины – все они эльфийские полукровки или кватронцы Ол Донна, лучшие бойцы, которых я видел в своей жизни! Нам катастрофически не хватает людей, и если я…

– У тебя есть деньги, на которые можно нанять целую армию. – Перебил принца Скульд. – Но твоя детская обида…

– Я не прикоснусь к этим деньгам! – Яростно оборвал его Карл. – Ты можешь называть мою обиду хоть детской, хоть какой, но это тебе не поможет!!! Это плата за мой позор, и ты можешь п-подавиться этим золотом, можешь его ж…й жрать, но мне оно не н-нужно!

– Умоляю, Карл, Скульд! – Поднял руку король. – Это безнадёжно. Вы оба – страшные упрямцы и стоите друг друга. Вы сами себя не видите – у вас даже лица одинаковые становятся, когда вы ругаетесь. Я согласен со Скульдом: дикари не способны измениться.

Тебе хватит дел на Севере, а здесь – наши заботы. И хватит об этом! Карл, мы соскучились по тебе, просто: побудь с нами. Твоя мать соскучилась безумно, она совсем измучилась от тоски по тебе. Отдыхай; веселись! Мы затеяли пир. Твои победы и успехи стоит широко отметить, сынок. Мы так тобой гордимся!

Карл смягчился. Как бы ни была сильна его обида на родителей, он любил их и тоже скучал; и естественно, он был ещё слишком юн, чтобы не радоваться ихгордости. Слова короля были бальзамом на его сердце. Карл оставил на время все споры – хоть и не отступил, – и окунулся в развлечения и веселье. Юна была ещё не замужем, хоть желающих взять в свой дом своенравную красавицу было хоть отбавляй, и Карл после некоторого отпора, за который он её и ценил, возобновил их отношения, без стеснения демонстрируя их всему Гранствиллу. Юна вновь щеголяла дорогими тканями, золотыми и драгоценными украшениями, роскошной обувью. И это просто убивало Моргаузу.

Сентябрь выдался пасмурный. Весь день небо было затянуто серым одеялом; лишь поздно вечером солнце показывалось на чистой полоске неба между облаками и деревьями, расцвечивая облачный потолок мира дивными красками. Над тёмной лентой реки золотым туманом окутаны были деревья, белый туман скапливался в оврагах над ручьями. Такой же золотой дым окружал крыши и башни Хефлинуэлла, местами, как мхом, заросшие зелёным и пурпурным плющом. Но Моргауза, вот уже полчаса смотревшая в окно, золотой красоты мира не замечала. Она злилась. Все молодые мужчины, в том числе и ирландцы, с которыми можно было бы пофлиртовать, уже год пропадали на войне, не с кем было даже поговорить. Дни идут, ей уже восемнадцатый год – ещё немного, и она двадцатилетняя старуха! Карл вернулся наконец-то; такой другой: загорелый, суровый, повзрослевший, мужественный. Победы и привычка приказывать наложили на него свой отпечаток; Моргауза воспринимала своего супруга уже совершенно иначе. Сама она сроду бы не сообразила, что Карл чего-то стоит, но все говорили, что он гений, и Моргауза не могла не верить людям. Она давно забыла их кошмарную свадьбу и то, что сама её жизнь висела на волоске – она вообще была не из тех, кто помнит. Принцессе вновь хотелось завлечь мужа, и она только и делала, что прихорашивалась и расчёсывала свои чудные чёрные волосы. Только Карл на неё даже не смотрел!

Две чайки с криками летали в золотой пыли над рекой, словно наполненной жидким золотом, над лодкой с тремя людьми.

– Святые небеса, ну, для кого я пропадаю?! – С тоской спросила Моргауза, обняв себя руками и напрягшись. – Он даже не посмотрел на меня на пиру, и вино твоё не помогло, он не пьёт! А ночь опять провёл с этой ведьмой… И ничего не помогает твоё колдовство: эта тварь, Юна, жива и здорова!

– Против местных ведьм нужно особое колдовство, детка. – Пояснила Морлан.

– Ну, и где же оно? – Капризно и зло спросила Моргауза, повысив голос. – Ты говорила, что руны мне любовь обещали, где она?!

– Я сколько раз тебе говорила про Вёль, а ты боишься.

– А ну тебя! – Моргауза перекрестилась. – Эта Вёль кожу и волосы мертвецов добывает, в могилах роется! Она чёрная ведьма! Я погублю душу, если к ней пойду!

– А что такого? Мне про Вёль Скульд сказал, рассказывал, как она семьи сохраняет, спасает мужей и жён…

– Ох, он опять уезжает! – Перебила её Моргауза, вновь высовываясь в окно на звук рога. – Ну, на этот-то раз не к Юне, а на охоту! В чёрной куртке… Ну, никогда бы не подумала, что мужчина может быть так хорош в чёрном! И подсирала этот, Олле, с ним… А собак этих мой отец мне подарил, я их с рук не спускала, они мне весь подол пообоссали! Поспорить готова, что ему на это плевать! Чего бы я не сделала, чтобы он меня хоть немножечко любил… Я ведь ему ничего плохого не сделала, а, Морлан?

– Люди сделали, детка, из зависти к красоте твоей небесной.

– Я всём нравлюсь, кроме него! – Всадники выехали за ворота, и принцесса погасла, отошла от окна. В её комнате было жарко – Моргауза любила тепло, – полно было всяких снадобий для привлечения мужчин и сохранения красоты, от притираний и мазей до лёгких наркотиков, руны, прочие гадальные штучки: принцесса требовала, чтобы Морлан гадала для неё по нескольку раз на дню. Ей было безумно скучно: королева и её сестра, леди Эве, следили за Моргаузой денно и нощно, проходу не давали, заставляли работать, вышивать эти поганые скатерти, как принцесса их ненавидела!

Охота – это надолго. Теперь принц вернётся не раньше ночи, и ужинать придётся с королём и королевской семьёй, и этим отвратным стариканом Скульдом, который и привёз её сюда – гад ползучий!

– А далеко ли она живёт, эта Вёль? – Рассеянно водя тонким пальчиком по стеклу, спросила Моргауза.

11. 

– Ничего не говори, красотка. – Ведьма, очень высокая и странно-красивая женщина неопределённых лет, крепко и больно сжала руку принцессы. – Лебединая кровь, смазливое личико… Все тебя хотят, а? Кроме одного – а он потому и не хочет, что ты так желанна. Я не могу тебе помочь – он не будет тебя любить. Если я заколдую его, он сойдёт с ума, но твоим не будет.

– Я дам тебе золото. Много. – Холодно, чтобы скрыть страх, пообещала Моргауза. В доме Вёль, стоявшем на отшибе, у сырого, болотистого оврага, было темно и душно. И страшно. Чего стоили чёрные и толстые свечи, или чучело настоящей гарпии, с блестящими и острыми зубами!

– Про здешнюю свою соперницу забудь – она никто. Настоящая далеко… Не вижу её. Но он одержим ею, она всё для него.

– Скажи мне, кто она! – Теперь Моргауза сама вцепилась в руку ведьмы. – Сколько хочешь, дам золота, мне ничего не жалко! Где она?!

– Слишком далеко. – Повторила Вёль. – Но помочь я тебе смогу. Он сам назовёт тебе её. А ты получишь от него то, что хочешь. Придёшь завтра, принесёшь мне красную медь, перо белого гуся и кровь только что убитого чёрного козла. Иди!

Когда Моргауза возвращалась в замок, её терзали страх и любопытство. Она была религиозна – в меру своего разумения, – и боялась всего, что касалось потусторонних сил, но при этом сама баловалась колдовством. Правда, именно баловалась, и когда что-то делала, то никогда не знала точно, получилось у неё что-то, или нет. Вёль внушила принцессе суеверный страх, и веру в своё мастерство. Моргауза была полна решимости заполучить Карла и узнать, кто та тварь, которая украла его у неё!

Выйти тайно из замка и вернуться в него Морлан помог Скульд. Он же помог раздобыть ей все необходимое для колдовства, и поздно вечером принцесса вновь была у Вёль.

Та забрала у неё все необходимое и спрятала в стенном тайнике. Потом поставила на алтарь, покрытый чёрной тканью, на которой была изображена египетская звезда, на семи оконечностей которой стояли семь кубиков из разных металлов, зеркало и жаровню, в которую, нараспев читая молитвы, налила воду. Простерев над водой руки, ведьма шёпотом трижды произнесла какое-то длинное имя, затем подожгла какой-то чёрный порошок, от дыма которого у Моргаузы защипало и запершило в горле.

– Заклинаю тебя, тварь воды, – доносилось до принцессы через дым, – чтобы ты для меня была соль и зола… Михаэль, Самаэль… – Бормотала ведьма, бросая в огонь соль, камфару и серу, от чего запах делался всё более удушающим. Вода в жаровне заклокотала, а дым над головой ведьмы расцвёл зелёным, мутно-красным и жёлтым. Продолжая петь заклинания, ведьма бросила в воду семь щепоток от разных порошков, а затем, взяв принцессу за руку, уколола её палец большой чёрной иглой. Моргауза, и без того напуганная, громко вскрикнула. Кровь капнула в бешено бурлящую жидкость, и та окрасилась в винно-красный цвет.

– Завтра, – сунув в руку ошеломлённой и одурманенной Моргаузы стеклянную бутылочку с полученной жидкостью, сказала ведьма, – в течении дня, дай ему выпить это, смешав с тем, что он пьёт, из твоих рук. Вечером тебе принесут вещь, завёрнутую в ткань. Надень её, не открывая, себе на шею и иди в его спальню. Он увидит в тебе ту, которую хочет и назовёт тебе её имя. Если захочешь – у вас будет любовь, и потом, с помощью тех же чар – когда пожелаешь, только не произноси ни звука. И не разворачивай ту вещь, иначе она потеряет свою силу и навлечёт на тебя беду. Иди!

Весь следующий день Моргауза не могла придумать, как бы дать Карлу вино из своих рук – он ведь даже не смотрел в её сторону. Под вечер, когда Карл вернулся с неразлучным Олле из Гранствилла, принцесса решилась. Ей так хотелось мужской любви, что она готова была уже практически на всё; и когда принцесса услышала его голос:

– Пить как хочется, аж горло горит! – Она опрометью кинулась к нему на встречу.

Сердце её билось, как сумасшедшее. Карл смерил её взглядом, и Моргауза испугалась, что он просто оттолкнёт её, как всегда. Но то ли он правда сильно хотел пить, толь чары уже действовали, но Карл взял из её рук кубок с напитком и выпил до дна.

Поздно вечером женщина принесла обещанную вещь, зашитую в мягкую ткань, на кожаном шнурке. Моргауза долго не решалась надеть её. Уже красная луна стала золотой, прошла по небу и спряталась за южной башней, а принцесса всё медлила. Что, если чары не подействуют? Что, если Карл её убьёт? Но она ведь молодая женщина, которая мечтает о любви, а вместо этого сохнет и чахнет в одиночестве! Всё тело горело в предвкушении, так сильно, что принцесса решилась: надела на шею вещь, которая вызывала в ней дрожь отвращения, и решительно вышла в коридор.

Дверь Карла была не заперта. Моргауза знала, что Олле сейчас развлекается со Стил, и принц один… Он спал на животе, одну руку закинув за голову, а другую уронив с постели. Моргауза, дрожа, коснулась этой руки, и он мгновенно – выучка воина, – проснулся и сел, вглядываясь в её лицо, еле видное в полумраке. Принцесса затаила дыхание в страхе и надежде.

– Мэг? – Шёпотом спросил Карл, по лицу его скользнула тень недоверия и жадной надежды. – Мэг?! Откуда?!

Помня, что говорить нельзя, Моргауза молча поцеловала его… Истосковавшись по мужской ласке, она согласна была быть для него кем угодно, лишь бы украсть у этой неведомой Мэг хоть немного любви. 

Глава четвёртая: Город влюблённых.

1.

Рано утром Карл проснулся с жуткой головной болью и, как ни несовместимо это выглядело, с ощущением счастья. Вспомнив, с чём это ощущение было связано, принц, не открывая глаз, протянул руку, чтобы найти Мэг подле себя, но нашёл лишь холодную постель. Он открыл глаза и сел: постель была пуста, золотисто-розовый свет из окна растекался по складкам покрывала. От резкого движения усилилась головная боль, и Карл снова лёг, ожидая, когда она утихнет. Неужели приснилось?.. Карл повернулся и понюхал подушку. Ткань слабо пахла каким-то незнакомым ароматом и дымом… Тут же вспомнилось, что так пахли волосы Мэг этой ночью, и от смолистого привкуса кружилась голова. Карл обнял подушку: голова кружилась и снова болела. Запах немного похож был на запах в церкви… Конечно! Он улыбнулся вернувшемуся ощущению счастья. Ему не приснилось – она была здесь, и убежала пораньше, чтобы её не увидели. А принц и не знал, что она вернулась с Торхевнена! «Нет, – с внезапным беспокойством прогнал он прочь мысли о странностях ночного визита, – всё, должно быть, очень просто объясняется, и нечего об этом думать!».

Стукнув в дверь, вошёл Олле с кувшином для умывания и прибором для бритья.

– Ха! – Сказал, понюхав воздух в комнате – с непривычки он ощущался острее, – у тебя был священник?

– Почти! – Довольный, Карл не обращал внимания на головную боль. Олле присмотрелся к нему. Карл был какой-то странный. Если бы не полное отсутствие запаха алкоголя, он решил бы, что Карл навеселе. Может, настойку из мухоморов того?.. Норвежские берсерки, говорят, этим баловались… Но зачем ему это, да и не похоже. Но что-то с принцем определённо было не то: расширенные зрачки, учащённые пульс и дыхание и не координация движений говорили за то. Карл порой как-то странно дёргал головой и терялся в пространстве, но злился и мгновенно весь ощетинивался, когда Олле попытался спросить его об этом.

– Я счастлив. – Отрезал он. – И хватит об этом! Дошло?

– Нет. Кто у тебя был?

– Мэг. – Понизив голос, признался Карл. – Ясно тебе?

– Она в Гранствилле? – Усомнился и Олле. – Я не слышал о её возвращении.

– Ну, и что? – Резко возразил Карл. – Почему кто-то должен об этом знать?

– После того, что произошло тогда, весь Гранствилл говорил о ней. Если бы она вернулась, это вызвало бы новые разговоры…

– А что тогда произошло? – Напрягся Карл. Он запрещал Олле упоминать о Мэг, и до сих пор не знал, как она уехала, не знал, как её поставили к позорному столбу, испачкав дёгтем. Олле не решился сказать и теперь. Уклончиво ответил:

– Ну… Ты здорово кричал на неё.

– Ерунда. Там не слышно. Если ты не сказал, никто… Погоди. Кажется, ты говорил, что она… её… – Карл мучительно покраснел, головная боль усилилась. – Что я ей одежду п-порвал? Ты что, ей д-другую н-не дал?..

– Дал. Слушай, мы никогда об этом не говорили… Ты тогда сказал, что ненавидишь её, и всё это время я даже заикнуться о ней боялся.

– Если б-бы я её хоть на минуту не перестал ненавидеть, – тихо признался Карл, – то в т-ту же секунду умер бы от любви. Ничего не изменилось, Олле. Столько времени прошло, а я по-п-прежнему её обожаю! Это как незаживающая рана в сердце: я всегда помню о ней, каждую секунду. Даже когда не думаю о ней, она всегда со мной. Знаешь, как больно мне знать, что я ей не нужен… Что я вызвал в ней такое… отвращение?.. Я всё, что тогда было, п-помню так, словно всё это к-калёном железом выжжено. Каким она меня увидела? П-пьяным, вонючим, г-грязным… Ч-чуть не изнасиловал её!!!

– Может, – в замешательстве предположил Олле, – ты просто во сне её увидел?..

– Я похож на ненормального?! – Рассердился Карл.

– Нет…

– Я был с ней этой ночью! Я запах её чувствую, моё тело ещё чувствует женщину! Она была здесь!

– И где она теперь?

– Не знаю. Пока я спал, она исчезла.

Олле смотрел на Карла со всё возрастающим недоумением. Карл не был похож на ненормального, но что-то с ним определённо было не так, и Олле обязан был это выяснить.

Во время ужина, просматриваясь к принцу, Олле обратил внимание на принцессу, поймав жадный взгляд, с которым она провожала и словно подсчитывала каждую каплю, выпитую Карлом. Чувствуя, что здесь что-то важное, Олле прошёл мимо Моргаузы, словно невзначай задержался у её кресла и уловил слабый запах от её волос. Он знал, что церковные курения используют ведьмы, и слышал, что Моргауза во всю гадает и ворожит. «Дура! – Была его главная тревожная мысль. – Совсем жить надоело, идиотка!!!».

Олле ещё не был уверен; ночью он спрятался в нише у комнаты Карла и видел Моргаузу. Сомнений не было. Дождавшись, когда она выскользнула из комнаты принца, Олле догнал её на лестнице и затащил к себе.

– Дура! – Залепил ей сочную затрещину. – Ты забыла свою свадьбу?! Ты хочешь, чтобы принц убил тебя, как ведьму?!

– Пусти! – Злобно зашипела Моргауза, царапая руку Олле, чтобы вырвать её и освободиться. – Чего тебе надо, шестёрка Карлова, я закричу!

– Только попробуй! Хочешь, чтобы Карл всё узнал? Знаешь, что с тобой будет, если это произойдёт?!

– Что это – всё? – Моргауза уже знала ответ, и перепугалась страшно.

– Чем ты опоила принца?

– Ни чем!

– Не ври!!! – Он снова залепил ей пощёчину. – Ты околдовала его, колдовством до сих пор пахнет от твоих волос! Я видел, что ты у него была!

– Мы муж и жена, понял?! Я могу быть у своего мужа, когда захочу!

– Пошли, у него спросим. – Олле потащил её из комнаты, и Моргауза сломалась.

– А как мне быть, – черты её исказились в искреннем приступе горя, – если мой муж меня не хочет?! Я молода, а пропадаю, как старуха, как уродка какая-то!!! Хорошо ему: он идёт в Гранствилл, к любовнице, а я?! Скажи мне, добренький Олле, что мне делать, когда всё моё тело горит и требует любви, а любви нет?!! Я скоро помешаюсь от этого!!!

– Это тоже не выход. – Твёрдо сказал Олле, не в силах не видеть, как она хороша и как несчастна, и испытывая, против воли, сострадание к ней. – Карл не дурак; что ты делать будешь, когда он поймёт, как ты над ним посмеялась?

– И что мне делать? – Сообразив, испугалась Моргауза.

– Отдай мне всё, с помощью чего ворожила, и молчи.

– Ты не скажешь мужу?

– Скажу. Но не здесь, не в Гранствилле… Вдали от тебя его гнев перегорит сам собой.

– Я так и знала: ты шестёрка, предатель!..

– Идиотка! А если ты понесёшь?.. Так он хоть признает ребёнка своим и не убьёт тебя за измену!

Моргауза подумала – и зарыдала, заламывая руки. Она признала правоту Олле и запоздало сообразила, чего только что избежала. Олле отвёл её на женскую половину, и принцесса немного погодя принесла ему полупустую бутылочку. У себя Олле бросил её в огонь – и ему пришлось убежать из комнаты, потому, что из очага повалил вонючий чёрный дым. Олле готов был поклясться, что в дыму этом промелькнуло злобное нечеловеческое лицо, а тонкий злобный визг слышал не он один. С ужасом он подумал о силах, которые посмела привлечь Моргауза, и о том, что может теперь случиться с Карлом, да и со всеми ними…

Отнеся Карлу воду рано утром, Олле с тревогой присматривался к нему. Принц по-прежнему выглядел счастливым, но под глазами пролегли тёмные тени, а признаки того, что с ним не всё ладно, стали ещё заметнее. Карл отрицал, что ему плохо, но к обеду стало ясно, что он ничего не ест и не желает выходить на солнце, наконец-то пробившееся через облака. А к вечеру принцу стало так плохо, что он уже не мог отрицать этого, но запретил Олле запирать свою комнату.

– Я лекаря позову. – Сказал Олле. – Это похоже на колдовство…

– Чёрт возьми, НЕТ! – Воскликнул Карл. – Я хотел увидеть её, и увидел… Ты знаешь, что значит: ждать то, чего никогда не будет?! Если сюда её привело колдовство, пусть это будет колдовство, потому, что я больше не могу без неё, слышишь, не могу!!!

– Я могу…

– Нет! Если за столько времени она никак не дала знать о себе, не позвала меня, значит, я ей не нужен, и нечего унижаться! У меня есть гордость, чёрт побери, понятно?!

– Но ты сам сказал, что ненавидишь её! Может, она, как и ты, тоже гордая?.. Я ведь могу просто съездить в Торхевнен, не к ней, просто, чтобы посмотреть, как там оно в целом.

– Какого… если она и так здесь! – Вновь разозлился Карл. – Хватит об этом! Всё!

Ночью никто больше не пришёл. Карлу снились кошмары, когда он задрёмывал, уставая ждать. Утром он встал совсем больным, и лекарь-таки добрался до него, но поделать ничего не смог. Недуг принца был необъяснимым и сильным, и вся королевская семья была не на шутку перепугана… Но не успели король и королева по-настоящему испугаться, как Карл выздоровел. В один прекрасный день он просто встал и проснулся совершенно здоровым, и этот непонятный недуг скоро забылся. В октябре Олле и Карл отправились обратно на границу. В Сае Олле наконец-то решился принцу о проступке Моргаузы. Реакция была ожидаемой: Карл пришёл в ярость. Будь Моргауза под рукой, ей бы не поздоровилось; но времени разбираться с постылой супругой не было, и скоро Карл успокоился. Когда ещё через месяц Карлу сообщили, что принцесса ждёт ребёнка, он принял сообщение спокойно. Ребёнок не интересовал его, но и отрекаться от него, и как-то мстить жене он тоже не спешил, и уже и это казалось его родне чудом. «Представляю, как рад Скульд». – Вот и всё, что сказал Карл, когда в мае Моргауза родила мальчика, но сам повидать ни жену, ни первенца не спешил, вообще не торопился в Гранствилл. Одноглазый яростно бился за Валену и Дворы, и Карл был занят на границе. Все окрестности Зеркального и земли Ол Донна уже принадлежали Элодису; Карл мечтал о Лионесе, хоть пока этот город казался ему недостижимым. Занятый войной, Карл увидел своего сына Генриха, или просто Генри, только когда тому исполнилось почти два года. В эти дни у дикарей появился новый вождь, родственник Зуры и, следовательно, самого Карла, который ухитрился объединить несколько малочисленных племён и серьёзно угрожал Хлорингам, нападая на поселения и города. Карл оставил Олле вместо себя на севере, а сам поспешил на Юг.

Королева, разумеется, сразу же показала ему внука. Она обожала мальчика, и не скрывала этого: светловолосый, толстощёкий и молчаливый мальчик был копия Аскольда. Карл принял сына равнодушно. Он никак не отреагировал на попытки королевы сблизить его с мальчиком… И мечтам Зуры как-то это изменить не суждено было сбыться. Не успел Карл отдохнуть и отоспаться, как пришли вести о нападении на Ригстаун. 

2. 

Карл был в Ригстауне уже вечером следующего дня. Он так гнал людей и лошадей, что в городке они оказались скоро, но уставшие, на загнанных лошадях… К счастью, ригстаунцы уже отразили нападение собственными силами, и на озере воцарилось временное затишье.

– А монастырь на острове? – Спросил Карл у местного лорда. Тот пожал плечами:

– У них всё в порядке. Да двое из них сейчас здесь, спросите у них.

Карл прошёл вместе с лордом в помещение, смежное с кухней, дымное, но тёплое: там сидели и ели две женщины.

– Перед вами принц Элодисский, сёстры. – Провозгласил лорд, и монашки встали и поклонились высокому гостю. Сердце Карла комом встало в горле, а в руках и ногах появилась забытая дрожь: он узнал Мэг. Мгновенно, словно не было этих лет, словно сама Мэг так не переменилась, словно сам он не изменился тоже.

Она похудела: ключицы резко выделялись в вырезе коричневого платья, запястья были такие тонкие, что казалось, их ничего не стоит сломать неловким движением. Лицо Мэг потеряло девчоночью пухлость, но взамен приобрело женственную грацию, которую не в силах были скрыть ни худоба, ни уродливое платье, ни грубая обувь. Она по-прежнему излучала нежный свет, чистоту и неизъяснимое очарование, которое действовало на Карла с прежней, а может, и с большей, чем прежде, силой.

– Что принц хотел бы знать про Торхевнен? – Спросила она, отводя взгляд. Карл подошёл и сел напротив неё, не обращая больше внимания ни на что вокруг.

– Я услышал, что Ригстаун в беде и помчался сюда. А монастырь не пострадал?

– Нет, благодарение Богу, всё хорошо. Много раненых, и с той, и с другой стороны, а так всё хорошо.

– А как у вас с едой?

Мэг опустила глаза, а вторая женщина сказала:

– Раненые и выздоравливающие едят много, нам едва хватает.

– Я распоряжусь, чтобы из Гранствилла доставили провизию и хлеб. – Помолчав, сказал Карл, пытаясь поймать взгляд Мэг. Обида росла в его душе. Он мчался сюда ради неё! Пусть он ей не нужен, пусть он ей неприятен, но можно же было поговорить, просто поговорить! В Мэг не было не только радости, но даже простой вежливости, и это было так больно, что Карл с трудом сохранял самообладание. Принц понимал, что если он рассердится, он потеряет последний шанс, если тот, конечно, есть. Поговорить, – беззвучно молил Карл, – поговорить, только поговорить, сказать ей, что он изменился, что он стыдится своего поведения… Что никогда в жизни он больше не выпьет ни капли! Но как поговорить, если она даже не смотрит!!!

– Когда вы возвращаетесь на остров? – Спросил Карл, совсем отчаявшись.

– Утром. – Голос Мэг был таким бесцветным!

– Можно мне побывать у вас? – Не отступал Карл.

– Это честь для монастыря.

– Значит, решено. – Карл медлил, жадно глядя на Мэг, стараясь запомнить её всю, какая она есть сейчас, ведь время почти стёрло из памяти её лицо! Жаль только, что не забрало любовь из его сердца, не погасило желание быть с нею. Карл привык жить с тихой тоской в сердце, свыкся с нею, как с затяжной болезнью. Но увидел Мэг, и понял, что больше так не сможет. Ведь можно же что-то сделать, – метался принц в своей комнате, оставшись один, – что-то сказать, чтобы она поняла, чтобы всё вернулось, ведь не может же быть, чтобы всё вот так кончилось! Я так её люблю, я умираю без неё, Господи, дай мне её, одну её, больше ничего! Она так мне нужна! – И не знал, что в этот самый момент Мэг сидела, скорчившись, и тихо плакала, чтобы не разбудить свою соседку, плакала так, словно у неё разрывалось сердце. Ей казалось, что Карл приехал сюда так поздно! Они все наверняка наговорили ему все эти мерзости о ней, и она ему противна даже больше, чем прежде… И такой холодной Мэг была только потому, что у неё тоже была гордость, но помимо этой проклятой гордости у неё была любовь, ни капли не изменившаяся, ни капли не угасшая. Мэг продолжала любить Карла так же искренне, сильно и преданно, как и раньше, а может, сильнее, только не видела ни малейшего шанса что-то изменить… И потому так горько и безнадёжно плакала сегодня. Зачем он приехал! Чтобы стало больнее?! Чтобы стало хуже?! Что она им всем сделала, Боже, что она им всем сделала?! Зачем он едет в монастырь – чтобы там увидеть, как она опозорена, как там к ней относятся?! Это было хуже смерти, хуже всего, что могло бы быть! Разве она это заслужила?!

Ноябрьская ночь была длинной и промозглой. После полуночи утих ветер, дувший весь день, и пошёл снег, крупный и пушистый. Отчаяние, царившее в сердце и Карла, и Мэг притихло; они просто лежали и смотрели, как снег преображает мир, превращая унылое и скучное пространство в волшебную сказку.

На рассвете мир уже совершенно преобразился. Снег всё ещё шёл; и со снегом вернулись дикари. Ригстаунцы укрылись в крепости, и дикари рассыпались по опустевшим улицам, в поисках врага и добычи. Дикари, измазанные сажей и жёлтой краской, в треугольных шапках из волчьего меха, бросались в бой с отчаянной свирепостью, не уступавшей бешенству самого Карла. Их ненависть к людям Железа, как они называли викингов, была беспредельна. Принцу и его людям с трудом удалось отбить первую атаку, но Карл, хорошо знавший дикарей, не обольщался: они будут кидаться на Ригстаун снова и снова, пока либо не перебьют здесь всех, либо не умрут сами. Карл не хотел ни того, ни другого – он продолжал верить, что это его подданные, только ещё сами не знают об этом. И чтобы прекратить кровопролитие, Карл вызвал их предводителя на поединок.

Ожидая поединок на льду озера, Карл был поражён: им оказался никто иной, как сам Курт, новый вождь, о котором Карл уже столько слышал! Карл узнал его по синей краске и золотому орлу, которому дикари покланялись, как святыне. Курт был младшим братом королевы Зуры и дядей Карла. Он лично проклял сестру и её потомство; Карл подозревал, что именно ему обязан честью своего появления. Вооружённый медным топором и ножом, Курт взмахнул оружием и издал хриплый рёв в подражание зубру, чьи рога венчали его косматую голову, и на своем языке обозвал Карла недоноском и выродком.

– Побереги силы, брат матери. – На том же языке возразил Карл. – Ты меня ещё не одолел!

– Я тебя раздавлю одним пальцем, как мокрицу! – Похвалялся Курт. – И подземные духи будут поить тебя козлиной мочой!

– Это не тем ли пальцем ты меня раздавишь, которые отрубил тебе мой отец? – Начинать поединок руганью было в обычае у дикарей, и Карлу этот обычай не был в тягость. Курт побагровел при намёке на свое увечье, полученное в бою с Аскольдом, а Карл продолжал:

– И сдаётся мне, что это твоё имя стоит на чашке с той мочой! Я убью тебя, мой железный топор выпьет твою кровь, и золотой орёл будет моим!

– Хватит!!! – Рассвирепел Курт. – Сражайся, ты, выродок вонючей подстилки!

– За каждое слово о моей матери ты ответишь! – Тоже рассвирепел Карл. Курт заржал и сделал неприличный жест… И Карл ринулся в бой.

Очнулся он, когда всё было уже кончено: Курт лежал в луже алого растаявшего снега, голова его была разрублена, и тело жестоко порублено тоже. Золотой орёл тускло мерцал, наполовину утонув в крови. Дикари ушли. Карл сорвал орла с кожаного ремня, чувствуя, что тоже ранен, что кровь его липкими и горячими ручейками бежит по плечу, груди и руке… Неожиданно для всех, Карл улыбнулся счастливой улыбкой, которая не угасла даже тогда, когда принц упал без чувств кому-то на руки. 

3. 

Очнувшись, Карл увидел Мэг: она стирала кровь с его груди, и тихонько плакала.

– Не плачь. – Сказал он, поймав её пальцы. – Всё хорошо.

– Ты был весь в крови, и звал меня. – Прошептала девушка. – Тебе больно?

– Больно?.. – Карл, не отрываясь, смотрел ей в глаза, которые, встревоженная, Мэг не отводила. Синие, блестящие и прекрасные, глаза эти были полны тревоги, сострадания и чего-то ещё, что наполняло сердце Карла ликованием и надеждой. – Больно без тебя. С тобой всё проходит.

– Значит, ты перестал меня ненавидеть? – Спросила Мэг тихо. Карл искренне удивился:

– Разве я когда-нибудь ненавидел тебя?

Он был совершенно искренен: принц был горячим, скорым на гнев и буйство, но слова никогда не были для него сколько-нибудь значительной ценностью. Он мог накричать и нагрубить, но сам не придавал этому большого значения, и не думал, что это важно для тех, кого любит. Ведь Мэг не могла не понимать, что он безумно любит её, и это было главное, а вовсе не какие-то слова, мусор, шелуха!

– Ты сам сказал. – Глаза Мэг налились слезами. – Ты так кричал на меня…

– Я?.. – Карл сел, превозмогая боль, кстати, не такую уж и сильную. – Ты с ума сошла, я?! Подожди! – Остановил он девушку, отстранившуюся от него. – Ты что… Всё это время думала, что я…

Мэг попыталась освободиться, и Карл, почувствовав это, шарахнулся от неё, словно обжёгшись. Улёгся обратно и отвернулся, попытавшись выглядеть безразлично.

– Они ушли?

Мэг поняла, о ком он, сказала:

– Да, забрали мёртвых и ушли в лес. Здесь все говорят, что ты забрал их драгоценность, и это очень опасно для тебя.

– Не очень. Этот дикарь был моим родным дядей, и у меня есть право носить на груди золотого орла. У меня даже больше прав, чем у него. – Карл так и не смотрел на неё, глядя в потолок. – По закону Леса, сын старшей дочери имеет прав больше, чем даже старший сын. И другие наследники Курта должны будут биться со мной, чтобы завладеть орлом по праву.

– Но это же опасно! – Дрогнула Мэг. – Они же жестокие, и…

– Я тоже жестокий? – Перебил её Карл. – Я тоже наполовину дикарь! Я животное, да, Мэг? Я зверь? Я противен тебе, разве нет?!

– Я не… – Так же сильно удивилась Мэг. – О чём ты, зачем?!

– Хватит! – Оборвал Карл. – Я здоров, мне не нужна сиделка! Уходи!

– Я буду молиться за тебя. – С мольбой взглянула на него Мэг. – Каждый день!

– Не нужны мне твои молитвы. – Отвернулся Карл. – Ничего не нужно!

– Я пойду. – Прошептала Мэг.

– Иди!

– Может быть, – с тоскливой безнадёжностью взглянула на него девушка, – тебе что-то нужно?

– Нет. – Отрезал Карл. – Не от тебя! – И, откинувшись на подушки, прикрыл лицо локтем здоровой руки. Мэг несколько секунд медлила, заглядывая ему в лицо, потом пошла к двери. Чувство катастрофы и безнадёжности нарастало; выйдя из комнаты, Мэг прислонилась к холодной стене, уверенная, что видит Карла в последний раз. И ей стало так страшно, так горько и больно, что всё остальное вдруг стало не важно. Что угодно, – поняла она, – любое унижение, любой позор, только бы уцепиться за малейший шанс… Сама не знала, на что. Решительно шагнув обратно, Мэг заперла дверь на засов и вновь прислонилась к стене без сил. Карл повернулся к ней и сел, напряжённо глядя на неё.

– Прости меня. – Попросила Мэг. – Я не знаю, за что ты меня ненавидишь, я не понимаю, за что все меня ненавидят, и мне всё равно… На остальных. Но ты… Прости меня, что бы я ни натворила… Я не со зла, клянусь! Я не понимала, что творю, и прошу тебя, будь милосерден, прости меня! – Губы её затряслись. – Я столько вытерпела, может, это хоть немножко тебя смягчит…

– Мэгенн, остановись! – Она залилась слезами, и Карл потянулся к ней. – О чём ты, глупенькая, какая ненависть, что с тобой?..

И так он это сказал, с такой искренней нежностью, с такой тревогой за неё, что Мэг бросилась к нему и, упав на колени, поцеловала его руку, прижалась к ней щекой и губами.

– Все ненавидят меня, – рыдала она, – все! Я каждый день вижу, что все ждут, когда я умру, а я всё не умираю и не умираю… Всё живу и живу… Но это ничего, я стерплю всё, кроме одного: что ты тоже меня ненавидишь! Я люблю тебя, Карл, больше жизни люблю! – Она с мольбой взглянула на него. – Мне ничего не нужно от тебя, ты не бойся! Только бы знать, что ты не злишься на меня больше, и…

Карл заставил её подняться, сесть на постель, оборвав её торопливую речь. Заглянул в глаза:

– Что с тобой? О чём ты? Мэг, Мэг, успокойся! Не плачь, умоляю, я не могу видеть твоих слёз, мне убить кого-нибудь хочется! Ещё немного, и я… В окно выпрыгну! – Он говорил так искренне, что Мэг поверила, поспешно утёрла слёзы. Карл вновь потянулся к ней, и вновь замер, едва прикоснувшись. Мэг в этот миг смотрела ему в глаза, и вдруг до неё дошло… Девушка поняла, так ясно, словно он прямо сказал ей об этом, что принц до сих пор помнит её отвращение к себе в тот ужасный день; что это отвращение с тех пор не только мучает его, но и стоит между ним и другими женщинами; что он ни разу не был счастлив с тех пор… Поняла, и ужаснулась тому, что сделала, вновь целуя его руку.

– Поцелуй меня. – Сказала просто.

– Я с ума схожу, так сильно мне хочется этого. – Хрипло признался Карл. – Но если ты вновь меня оттолкнёшь, я больше жить не смогу, понимаешь.

– Понимаю. – Прошептала Мэг. – Теперь понимаю… Но я не оттолкну. – Девушка взяла его руку и положила себе на грудь. – Никто не ворвётся, чтобы меня спасти, я дверь заперла… 

4. 

– Забери меня отсюда. – Попросила Мэг шёпотом. Уже давно стояла глухая ночь; замок был погружён в тишину. Небольшое окошко залито было лунным светом: только что очистилось небо, и снежная целина замерцала и засияла таинственным и сказочным свечением. Карл, прижав к себе девушку, посекундно легко целовал её то в глаза, то в губы, то в лоб, чувствуя такое счастье! После неизбежного страха и нерешительности, и стыдливой уступки, и тихого короткого стона, и облегчения – не так это было и больно! – и мгновений экстаза, свершилось новое волшебство: Мэг изменилась так, что сама себе не верила. Всё в ней стало иным, новым; девушка совершенно иначе ощущала и себя, и своё тело. То, что она познала себя с любящим её мужчиной, несомненно, стало бесконечно важным опытом; спрятавшись в объятиях Карла и под тёплое покрывало, Мэг, стесняясь, но уже доверчиво и податливо разрешала ему ласкать и трогать себя, и это больше не вызывало внутренний протест и испуг.

– А я боялся, что ты меня об этом не попросишь. – Карл тихо засмеялся. Ему было легко и так хорошо, что он чувствовал себя слегка хмельным без всякого хмеля. Он испытывал счастье, торжество и некоторую долю тщеславия, но и нежность, такую нежность! Это была его девушка, только его; то, что Мэг отдала ему в эту ночь, переполняло принца благодарностью и искренним желанием заботиться о ней, защищать её… Она была такая чудесная! Тёплая, мягкая, ещё скованная, ещё застенчивая, но уже такая доверчивая! Карл всем сердцем чувствовал, какие драгоценные эти часы, какие… важные! И он ласкал и лелеял её, и не знал, как ещё выразить ей своё счастье и свою заботу.

– Правда? – Обрадовалась Мэг. – А я как раз думала, что если ты меня оставишь после нашей любви, у меня сердце лопнет, и я умру…

– Я тебя оставлю?.. Ни за что, Мэг. Я слишком долго тебя ждал. Если ты не поедешь со мной сама, я тебя увезу силой. У меня тоже есть сердце!

– Ох, Карл! – Мэг вновь прижалась к нему. – Почему мы были такими глупыми, такими несдержанными? Почему столько нашего времени было потеряно зря?!

– Потому, что я дурак, Мэг. – Горько признался Карл. – Всегда таким был! Я не совсем дурак, – поправился он, – просто замыкает что-то, и я говорю и делаю чушь какую-то. Я ведь думал, что это ты меня ненавидишь; гордость меня одолела… Думал, что я тебе противен, и не хотел даже говорить об этом. А надо было всего лишь посмотреть тебе в глаза и услышать тебя… Ты – моя жизнь, Мэг; это больше, чем любовь и больше, чем болезнь. Я ведь не забывал тебя ни на секунду; раньше я и не подозревал, что такое возможно. И чем дольше от тебя, тем больнее… Поэтому ты теперь будешь со мной всегда.

– И куда ты меня повезёшь?

– В Хорт.

– А где это?

– На границе Далвегана и Анвалона. На острове вблизи Фьяллара. Это мой замок, я его приказал построить в этом году, чтобы быть поближе от Лионеса. Не знаю, почему; но я мечтаю об этом городе с детства, и вот он, рукой подать… Я его вижу, как на ладони, когда тумана или дождя нет. Вот увидишь, какой он красивый. Он небольшой, но такой… как игрушечный, чистый, уютный… Я думал, чтобы сделать его столицей, но это плохая идея.

– Почему? – Мурлыкнула Мэг, очарованная тем, что настоящий принц запросто, как равной, рассказывает ей о таких важных вещах.

– Потому, что столица должна быть южнее, и лучше всего – у моря. – Карл увлёкся. – Море свяжет нас с остальной Европой, и Элодис станет куда более важным государством, чем Далвеган и Анвалон, вместе взятые. Выход к морю – это всё, это торговля, это союзники, это влияние! А в Гранствилле, в лесу, мы так и будем сидеть, как лешие. Мы с тобой построим город у моря, Мэг, и ты будешь первой правительницей этого города! – Карл пылко поцеловав её, и Мэг застенчиво, но доверчиво раскрылась перед ним, вся затрепетав от сладкого и тяжелого томления.

– Всё теперь будет по-другому, Мэг! – Обещал Карл, крепко целуя её. – Вот увидишь, моя красавица, мой ангел, вот увидишь… – Он ласкал её всю, и Мэг задыхалась и плавилась, уже не слыша ни слова и не сознавая ничего. Когда они сливались в одно целое, девушка испытывала такие новые, острые, упоительные ощущения, что никогда не смогла бы попытаться передать их в словах, даже понять их; но до чего же это было прекрасно, грешно и восхитительно! Она и потом любила Карла, и испытывала экстаз от близости с ним, и со временем научилась испытывать и нечто большее; но только в эту, первую, ночь, когда всё это было ещё так ново и удивительно, так страшно, грешно и упоительно, Мэг пережила такие сокровенные и изумительные вещи! Чисто физические, плотские вещи в ту ночь ускользнули от неё; Мэг не запомнила ни боли – если она была, – ни физического наслаждения, если оно тоже было. Это волшебное упоение было вызвано именно новизной и остротой неведомого, сладостной, до жути, до дрожи во всём теле, до слабости и головокружения. То, что девушка должна была воспринимать, как кощунство и бесстыдство, оказалось таким сладким и прекрасным! И Мэг страдала от угрызений совести и упивалась от счастья в одно и то же время… Их вновь окутал мрак: снова сгустились тяжёлые снеговые тучи; короткий порыв ветра сменился тишиной, волшебной, абсолютной тишиной – только где-то очень далеко, за озером, выли волки, – и в тишине этой неслышно, густо, валил снег. А посреди снегопада этого, в тишине, в темноте, Карл самозабвенно любил Мэг; тишина прерывалась лихорадочными поцелуями, прерывистыми вздохами, тихими стонами и задыхающимся смехом, тяжёлым дыханием, всё более частым, сладкими долгими стонами и выдохами облегчения и наслаждения… И откровения, интимные и прекрасные в своей раскованности – что не сделаешь, не потрогаешь и не позволишь в кромешной темноте! – и признания, и ласки, и вновь поцелуи… Ночь была долгой и счастливой, очень счастливой. Карл потом всю свою жизнь обожал снегопад. 

5. 

Утром с острова прибыла настоятельница, встревоженная присутствием в Ригстауне принца и отсутствием в монастыре Мэг. Новости её поджидали те самые, каких Анна и боялась: Мэг ночевала в комнате раненого принца, раны которого были не настолько серьёзны, чтобы ему требовалась сиделка. Анна, преисполненная гневом, ревностью и решимостью, отправилась за Мэг.

Принцу принесли завтрак, и он скармливал его девушке, с умилением наблюдая, как она ест. Когда Анна вошла, он как раз, засмеявшись, сказал:

– Ты толстеешь прямо на глазах!

Мэг тоже улыбнулась, и вдруг поперхнулась, увидев прямо перед собой разгневанную настоятельницу.

Посмотреть Анне было, на что. Преступники ещё не покидали постели; на Мэг была льняная сорочка, из-под которой выглядывали голые коленки, а Карл вообще только немного прикрылся одеялом, чтобы прикрыть то, что не стоило показывать даже любовнице.

– Распутница! – Анна покраснела до корней волос. – Бесстыжая, неужели тебя ничто не исправит?! Не успел принц появиться, и ты уже запрыгнула на него, по…

– Ты вошла без моего позволения. – Перебил её Карл. – Или ты не знаешь, кто я?

– Кто бы ты ни был, – с пафосом возразила Анна, – ты не имеешь права распутничать с монашкой! А ты – быстро прикрылась и пошла со мной!

– Она не пойдёт. – Глаза Карла сощурились, и в них заблестели тигриные огоньки. – Я уважаю церковь, но не уважать себя не позволю, будь ты хоть самой святой Матильдой. Вон из моей спальни!

На какой-то миг Анна растерялась. Она имела большую власть в своём маленьком мирке, и привыкла к почтительному трепету даже со стороны местного лорда. Она крайне редко пугалась, ещё реже плакала, и привыкла никогда, никому и ни в чём не уступать. Только с таким характером и можно было держать монастырь в языческой стране! Идя сюда, Анна не сомневалась в своих праве и власти забрать Мэг и наказать её – а наказание она уже готовила ей страшное! Настоятельница на полном серьёзе ожидала, что преступники испугаются, смешаются, пойманные на месте преступления… И её ждал серьёзный шок, а затем Анна осознала, что принц практически обнажён, и ничуть этого не стыдится, словно рисуется перед ней – или издевается?.. Анна поспешно отвернулась, чувствуя, как запылали уши, сказала быстро:

– Я жду тебя снаружи! – И выскочила прочь.

Долгое время Анна старалась не верить в то, что неравнодушна к принцу, и что ненависть к Мэг связана именно с этим. Сегодня словно щёлкнуло что-то в голове женщины; она ясно-ясно поняла, что влюблена в Карла. Его молодость и ярко выраженная мужественность и пугали, и страшно влекли её. О да, она ненавидела Мэг! Бешено, страшно ненавидела её все эти четыре года, и хотела, чтобы она умерла! Именно поэтому настоятельница отправила Мэг в Ригстаун нынче, якобы чтобы та помогала раненым, а на самом деле – надеясь, что её убьют или хотя бы надругаются! Она всё это время надеялась на смерть Мэг! И в этом было всё дело?.. В ревности? В том, что она запала на мальчишку?.. Он ведь так молод… Так непристойно красив! Анне было почти сорок, и она не желала чувствовать и считать себя старой; только кто ж её спрашивал?.. Молодость ушла, как сон, ничем не сгодившаяся, ничем не наполненная. Она совершенно не реализовала себя, как женщина, ни любовника, ни ребёнка у неё не было. И женское, и материнское в ней вцепилось в этого мальчика мёртвой хваткой. У неё больше ничего не было. Ничего!!! Эта тварь, Мэг, она и так молода, и так могла бы найти себе, кого угодно, а у Анны было только это!!!

Настоятельница ни на минуту не усомнилась, что Карл поиграется с Мэг и оставит её здесь, и до последнего ждала, чтобы забрать эту… тварь, чтобы отомстить ей. В награду Анна вынуждена была смотреть, как принц заботливо усаживает Мэг, уже закутанную в богатый плащ, в седло каурой лошадки, как бережно и трепетно ухаживает за девушкой, и понимать, что Мэг не игрушка, не забава, она – возлюбленная, и что у этой твари есть то, чего нет, не было и уже никогда небудет у Анны. Заметив настоятельницу, Мэг воскликнула:

– Матушка, простите меня! – И Анна ответила, вне себя от бешенства:

– Будь ты проклята, блудница! Нет тебе прощения, поняла?! Нет, и никогда не будет!!! – И плюнула в её сторону. Карл среагировал мгновенно. Наезжая конём на настоятельницу, он зашипел страшно, горя глазами:

– Если ты, сука старая, обидишь мою Мэг, я не посмотрю, что ты баба и монашка, я тебе нос сломаю, ты меня поняла?! Ты меня поняла?!! Мэг мне всё рассказала, паскуда; я знаю, как ты чистую и невинную девочку позорила и гнобила!!! Сколько тебе Скульд платил за это, а?! Как ты её ещё не продала никому, старуха бесстыжая!

– Да как ты смеешь… – Жалко произнесла Анна. Сама так жестоко поступая с Мэг, она оказалась не готова проглотить собственное лекарство. В глубине души она стремилась очернить Мэг и произвести-таки впечатление на Карла. И его отношение, слова страшно испугали её, так, что она даже ощутила страх, даже жуть, по телу сошла волна шока.

– Карл, не надо! – Остановила принца Мэг. – Я её простила…

– А я нет! – Яростно возразил Карл, хоть и оставил Анну. – Никогда не прощу тех, кто обидел моих любимых!

Они уже уехали, а Анна сидела в трапезной, чувствуя себя дурно; несколько дней после этого её мучили страшные головные боли. После этого дня у настоятельницы появились проблемы с речью, и порой она начала заговариваться. Но монастырём управлялась по-прежнему, железной рукой. 

6. 

Возвратившись в Гранствилл, Карл привёл Мэг к Енсену, огромному рыжему шведу, что жил на окраине Гранствилла, на самом отшибе, в длинном приземистом каменном доме вместе с домочадцами и скотом. Енсен варил отличный эль и большие жёлтые сыры, которые славились по всему Элодису. Карл и Олле частенько запросто заглядывали к Енсену, чтобы выпить пива, попробовать сыр и поболтать: Енсен знал множество удивительных вещей; помнил массу удивительных историй. Он помнил не только молодого Скульда, но и самого Бъёрга Чёрного, легендарного прародителя Хлорингов, помнил роковой пир, на котором Хельг отравил Карла Первого, а Скульд убил Хельга, мстя за Карла, после чего последовали Смута, Чёрная смерть и раздел Острова на три королевства; и не только помнил, но и умел красиво рассказать об этом. Карл любил старика, и только ему, в отсутствие Олле, мог доверить своё сокровище. Он так и сказал Енсену: «Это самое дорогое моё сокровище, Енсен; береги её!» – и Мэг чуть не расплакалась от счастья. А Карл отправился в Хефлинуэлл, чтобы получить выговор за риск.

– В Ригстаун достаточно было отправить небольшой отряд. – Упрекнул король.

– Чёрта с два. – Возразил Карл. Он был так счастлив, что даже Скульд казался ему симпатичным. – Там был Курт, помнишь его? Он пришёл уничтожить Ригстаун, и рано или поздно пришёл бы в Гранствилл.

– Пришёл бы? – Нахмурился Скульд. – Ты хочешь сказать, что убил вождя дикарей?

– Вождя и верховного жреца, так точно. – Легкомысленно ответил Карл, и показал всем золотого орла.

– Ты хоть понимаешь, что натворил? – Скульд был в замешательстве и в гневе. – Дикари преклоняются перед этим орлом, они не простят нам кощунства!

– Какого кощунства? – Возразил Карл. – Я имею право бороться за сан вождя, я сын Зуры и внук предыдущего вождя и жреца!

– Расскажи это дикарям! – Скривился Скульд, на что Карл дерзко ответил:

– Расскажу, не сомневайся! То, что они признали моё право на поединок, и беспрекословно убрались, когда я победил, доказывают то, что они признают мои права. После нового года я созову совет племён, и поборюсь с другими претендентами.

– Ты хоть понимаешь, какой это риск? – Воскликнул Аскольд.

– У Элодиса есть Генрих.

– Люди сомневаются, что это твой сын. – Заметил Скульд. – Ты совершенно не замечаешь его, а мужчина не может так относиться к своему первенцу! Случись что с тобой и с нами, и Моргауза не удержит королевство, пока он мал!

– И если уж речь об этом зашла, – решительно заговорил король, – то зачем ты похитил монашку из монастыря? Ты ведь не проклятый язычник, ты христианин! Ты же понимаешь, какой великий грех ты совершил?

– Нет. Не понимаю. – Холодно и настороженно возразил Карл.

– Зачем тебе нужна монашка, Карл? Ведь христианство сейчас, как новорожденный ребёнок, его нужно оберегать, опекать и лелеять! А ты… движимый простым распутством, наносишь ему такой удар!

– Раз и навсегда вам заявляю: забудьте грязные слова, когда говорите о Мэг! Я люблю её, больше жизни, и не расстанусь с нею, пока жив. Пока я с нею – я ваш. Я даже готов создать видимость того, что всё в порядке в моей семье, ходить в церковь с потаскухой и её отродьем, если в ответ вы не будете лезть в мои отношения с Мэг.

– Но почему именно монашка! – Упорствовал король. – Разве мало других красивых женщин? Никто не против твоей Юны, и любой другой! Но монашка!

– Почему небо – голубое? – Пожал плечами Карл. – Почему птица – летает? Почему соль – солёная? Почему я – люблю Мэг? Я не знаю, король. И уж от тебя-то я этого не ожидал! Кто, как не ты, должен понять, что я не уступлю!

В наступившей тишине Скульд жёстко усмехнулся, король нахмурился, а Карл, не дожидаясь их реплик, вышел: он любил оставлять последнее слово за собой.

Вспомнив упрёки короля и Скульда, Карл отправился на половину королевы. Ему хотелось быть добрым ко всем, и даже принцессу он почти готов был заметить и что-нибудь ей сказать. Ну, не называть её при слугах потаскухой, например. Карл требовал, чтобы Моргаузу не оставляли без присмотра ни днём, ни ночью, чтобы исключить новый позор, и принцесса сильно злилась на это унизительное требование… Влюблённый и счастливый, Карл готов был даже дать некоторое послабление для своей постылой жены. Ну, и посмотреть на сына наконец-то не мешало.

Счастливая Зура встретила сына со словами упрёка, но и с ласковой улыбкой:

– Как ты мог так рисковать собой, сынок!

– Но всё же обошлось. – Карл привычно устроился в ногах матери, намеренно не замечая, что Моргауза так разволновалась, что уколола палец и испачкала кровью светлое платье.

– Посмотри, кто здесь. – Королева ласково повернула его голову в сторону принцессы. Карл нахмурился, ожидая увидеть Моргаузу, но тут же понял, что мать имела в виду не её, а мальчика. Тот сидел на сундуке, обложенный игрушками, сосал кусок сахара и смотрел на Карла во все глаза. В нём не было ни капли сходства с принцессой. Мальчик был копия деда, такие же зелёные эльфийские глаза, светло-русые волосы и ангельская внешность. Это смягчило Карла. По крайней мере, как бы там ни было, а ребёнок вне всякого сомнения был Хлоринг! При таком явном сходстве, кто посмеет сказать, что он выблядок и тому подобное?.. Принц подмигнул мальчику и присел на сундук, поджав одну ногу:

– И кто это у нас здесь?

Мальчик, обескураженный, посмотрел на бабушку и мать, ища поддержки. Не смотря на то, что маленький Гарри был настоящим божеством и кумиром всего замка, он был робким и нервным ребёнком; он боялся буквально всего на свете, и к нему было очень сложно найти подход.

– Хочешь прокатиться верхом? – Не подозревая об этом, Карл уверенно подхватил мальчика на руки. Гарри, испуганно уставившись на чужого человека, скуксился и захныкал. Карл недовольно отступил:

– Чего он хнычет?

– Он боится. – Мягко сказала королева, и принялась утешать Гарри:

– А кто это у нас здесь? А?.. А это папа! Это наш папа! Посмотри, какой папа сильный и добрый!

– Принц думает, – с вызовом заявила Моргауза, – что можно бросить ребёнка на долгие годы, а потом упасть, как снег на голову, и все будут счастливы!

– А тебе кто рот открывать позволил? – Тут же отрезал Карл. – Если я тебе разрешил здесь сидеть, это не значит, что ты можешь выделываться! Поняла?!

– Чарли, – умоляюще коснулась сына Зура, – ты пугаешь его!

– Пусть привыкает! – Сухо возразил Карл. Не стоило забирать ему ребёнка в этот миг, но он чувствовал себя глупо и злился от этого. Забрал мальчика и унёс, не смотря на его отчаянный плач. Моргауза вскочила:

– Он перепугает Гарри до смерти, а малыш и так всего боится! Мама, почему вы это терпите?! Почему вы ему это позволяете?!

– Ты ведёшь себя глупо! – Сердито сказала королева. – Ты опять разозлила его, а от меня теперь чего ждёшь? Нужно радоваться, что принц проявил интерес к сыну, помочь им обоим, а ты опять всё испортила!

– Ах, радоваться! – Фыркнула Моргауза. – После побоев, и унижений, после всего, что я вытерпела, мне ещё и пресмыкаться перед ним?!

– Не пресмыкаться, а стараться на благо своему сыну! Весь Гранствилл болтает, что это не его сын! Если в городе будут видеть их в месте, слухи утихнут. Неужели ты так безнадёжно глупа, что не понимаешь этого?!

– И вы, мама? – Всхлипнула Моргауза. – Все здесь ненавидят меня, все!!! – И с этим криком принцесса опрометью бросилась прочь. Зура и Эве переглянулись.

Карл вышел во двор с отчаянно ревевшим мальчишкой на руках, уже жалея, что затеял всё это, но из упрямства не собираясь отступать. Леди Эве догнала его и, запыхавшись, прошептала:

– Покажи ему что-нибудь яркое!

– Эй, Гарри! – Тут же позвал Карл, – Если перестанешь реветь, я покажу тебе золотого орла!

Мальчик, не прекращая реветь, всё же немного заинтересовался и чуть повернул голову. Принц высоко поднял на цепи орла, и тот тускло заблестел благородным блеском старого золота.

– Я отнял его у вождя дикарей, злого и страшного! – Похвастал Карл. Мальчик сосредоточенно и не совсем по-детски уставился на орла, потянулся к нему обеими руками.

– Когда ты вырастешь, он станет твоим. – Пообещал Карл. – Потому, что теперь он принадлежит Хлорингам, отныне и навеки! Хочешь стать взрослым?

Гарри кивнул. Сосредоточенно сопя и всё ещё всхлипывая, он сунул орла в рот, уронил – драгоценность была велика, – и вдруг повернулся к отцу и спросил, трогательно коверкая слова:

– Ты убил злого старика?

– Запросто. – Похвастал Карл.

– Убей собаку? – Попросил его сын.

– Собаку? – Вскинул бровь Карл. – Зачем убивать собаку?

– Она плохая.

– Ты боишься собак?

– Одной собаки.

– Какая она?

– Чёрная. – Прошептал Гарри страшным шёпотом прямо в ухо отцу. Карл вновь нахмурился:

– Она пугает тебя ночью?

– Всегда. – Признался мальчик. – Мама её не видит, и бабушка, и деда.

Карл хотел спросить ещё, но тут прибежала Моргауза, наспех одетая, и потребовала, чтобы Карл отдал ей сына:

– Он напуган!

– Он уже успокоился. – Возразил Карл. – Мы разговаривали!

– Ты пугаешь его! – Моргауза решительно подошла ближе. – Оставь моего сына, пожалуйста!

– Не делай трагедию из ерунды! – Нахмурился Карл. – Чего ты выскочила, дура?.. Мы собирались покататься, и он уже успокоился!

– Он ещё слишком маленький! – Не уступала Моргауза. Гарри, видя реакцию матери, вновь заплакал и потянулся к ней.

– Видишь?.. Он боится!

– Дура! – В сердцах повторил Карл и отдал ей ребёнка. – Да вали ты…Идиотка!

Моргауза схватила сына и побежала в башню.

– Ты слышала? – Повернулся Карл к леди Эве. – О чём он, интересно?

– Я бы на твоём месте поговорила с матерью. – Покачала головой та. – Гарри очень нас беспокоит. Ты же не забыл, что он был зачат с помощью злого колдовства?.. Мальчика пальцем никто не тронул ни разу в жизни, весь Хефлинуэлл на него только что не молится, а он всего на свете боится и плачет день и ночь!

Карл крепко выругался, кусая губы. Вернул поводья слуге и пошёл к матери.

– Ты прав, Чарли. – Королева крепко переплела пальцы, сильно переживая. – Мы с Эве обращались к эльфийской колдунье, и та сказала, что на Гарри сильные чары. Это человеческие чары; ведьма, которая их наложила, использовала некромантию, а эльфы не имеют дела с такими вещами. Ты, сын, оказался сильнее, и победил чары, хоть и был страшно болен… – Зура нежно поцеловала его. – А вот малышу досталось. Он ведь такой маленький!

– Тупая… сука! – Карл вскочил, заходил по комнате. – Я так и знал, что от неё одни проблемы! Какого чёрта ты не дала мне убить её ещё тогда?!

– Чарли, – жалобно сплела пальцы Зура, – я так люблю этого малыша! Он так похож на нашего короля, а порой и на тебя, так похож! Мне иногда так его жалко, что у меня сердце разрывается! Моргауза хорошая мать; что бы ты ни думал, она любит сына. Но она не в силах ему помочь… Никто не в силах, только ты. В тебе столько силы и отваги!

– А я-то что могу? – Карл взъерошил волосы, озадаченно почёсывая в затылке. – Я вообще никаких этих колдунств не понимаю и не признаю!

– Ты можешь забрать мальчика с собой. – С мольбой произнесла королева. – Находясь с тобой рядом, он сможет успокоиться, не будет таким пугливым, так бояться… Ты можешь помочь ему вырасти мужчиной, ведь сам ты – настоящий мужчина, Чарли.

Карл против воли приосанился, а воображение уже заработало во всю. А в самом деле, почему бы ему и не забрать мальчишку с собой? Мэг позаботится о нём, и они втроём очень даже не дурно заживут… И лишний раз Скульду и потаскухе нос утрёт…

– Единственная проблема, – робко произнесла королева, – твой отец. Он наотрез отказался отдать мальчика этой твоей… девушке. Пока с тобой беглая монашка, он…

– Ах, вот оно что. – Усмехнулся Карл. Помедлил, глядя на снеговые шапки за окном боковой башенки, где спали Моргауза и Гарри.

– Почему, – после мучительной паузы спросил Карл, – вы все так ненавидите меня?

– Что ты говоришь!

– А как ещё я должен это понимать?.. Вас устраивает тварь, опозорившая меня, вы готовы её принять и терпеть, и плевать, что я чувствую, не спорь, вам с самого начала на мои чувства было плевать! Но девушку, которую я люблю, без которой жить не могу, любой ценой готовы отнять у меня!

– Дело не в ней, Чарли; я же тебе всё объяснила!

– Угу. – Скептически кивнул Карл. – И почему-то опять всё клином на мне и Мэг сошлось! Почему-то не от Моргаузы надо избавиться, а от неё! Ну, как так, а?..

– Чарли, я не говорю, что нужно…

– Нет, мама. – Перебил её Карл. – Хватит. Я поехал. Переночую у Енсена, и утром поеду в Хорт. Прощай. – Сказал тихо, и быстро вышел. Королева помедлила… И села, словно сломалась, заливаясь слезами. Она понимала, что сейчас теряет единственный шанс помочь своему внуку, запуганному, маленькому мальчику. Только она понимала, как всё серьёзно, и ничего не могла сделать! Ничего!.. Королева уронила голову на стол и зарыдала. Она не хотела понимать, что Карл и его любовь к Мэг были не единственной возможностью; просто добиться, как ей казалось, своего в этом случае было проще всего… А ещё – и это сознавать Зура вообще не желала, – королева ревновала к сыну и готова была на всё, чтобы вернуть всё, как есть, без этой… Мэгенн!

Морлан, запыхавшись, и то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух, забежала к принцессе и, не стесняясь женщин – так как говорила по-гаэльски, – зачастила:

– Сладкая моя, что я тебе скажу! Твой муж, бесстыжий этот, привёз к Енсену любовницу!

– Да что ты! – Вскочила Моргауза. – Ещё одну?!.

– А знаешь, как звать эту бесстыдницу?.. – Морлан сделала страшные глаза и понизила голос. – Мэгенн!!!

– Нет… – Внезапно сильно побледнев, осела в кресле Моргауза. – Нет… НЕТ!!! – Завизжала от непонятного ужаса, вцепилась в волосы в истерике, и Гарри закричал от страха, наблюдая, как мать бьётся в припадке и рвёт на себе волосы… 

7. 

Мэг, не привыкшая к праздности, постоянно пыталась помочь хозяину дома, а Енсен твёрдо, хоть и ласково, останавливал её, пока не нашёл выход: попросил девушку спеть им. Мэг, как обычно, ломаться не стала, а устроилась поудобнее и запела длинную ирландскую балладу. Карл вошёл, сметя снег, и затаился, слушая: ему так нравилось пение Мэг! Баллада была длинная и очень, очень печальная, но невероятно красивая. Когда Мэг умолкла, воцарилась тишина; гудел огонь в огромном очаге; служанки, украдкой утирая слёзы, исправно поворачивали вертел, на котором жарился целый барашек. Вкусно пахло дымом, жарящимся мясом и навозом: здесь же, в огромном низком доме, хрустели жвачкой две коровы, бык и телята, сонно моргали овечки, то и дело начинали суетиться и возиться куры и гуси. Снаружи темнело; вновь шёл снег, поскрипывая под ногами. Карл подошёл к Мэг и поцеловал её, нежно-нежно, долго, бережно. Енсен, усмехаясь и умиляясь, шикнул служанкам, заставляя их заниматься своими делами. Те, смущённо и довольно хихикая, переглядывались и украдкой заглядываясь на принца и его девушку… Потому, что все чувствовали: это настоящее. Самое, что ни на есть, настоящее. Это любовь…

– Выпьем, принц, – предложил Енсен немного погодя, – за прекрасную ирландскую девушку, нежную, смелую и чистую, как озёра Эрина! Когда такая девушка отдаёт мужчине своё сердце, мужчина должен гордиться этим, беречь её и лелеять, потому, что другого такого подарка судьба ему никогда не сделает! Люби эту девушку, принц, будь достоин её любви, береги её, и будьте счастливы здесь и сейчас!

Улыбаясь друг другу, принц и Енсен, высокий, мощный, осанистый старик, с седой гривой и пышными усами, держа кружки с элем обеими руками, выпили за Мэг… 

8. 

Через день Карл отправился на границу, в Хорт. И затем три чудесных месяца: декабрь, январь и февраль, – он провёл в этом замке с Мэг.

Маленький пограничный замок, выстроенный только в этом году, ещё пахнущий стружкой и опилками, маленький, с главной башней, чем-то похожей на Золотую, только в миниатюре, словно нарочно создан был, чтобы стать любовным гнёздышком. Заснеженный и уединённый, маленький, и поэтому тёплый и уютный, Хорт был идеален… Здесь было мало прислуги, и уединения влюблённых никто не нарушал. Карл баловал и лелеял Мэг, стараясь компенсировать ей то, что пришлось девушке вытерпеть по его вине, из-за его несдержанности и недальновидности. Принц кормил Мэг самыми вкусными и редкими деликатесами, какие только мог предложить Нордланд в те времена, дарил ей драгоценности и меха, носил её на руках: Мэг была такой лёгкой, что это было не трудно, и Карл носил её в их общих покоях на верхней комнате башни часами, наговаривая ей всякие глупости, какие обычно говорят влюблённые, целуя и лаская её. Жаркий огонь бушевал в очаге; за узкими зарешёченными окнами весь декабрь шёл снег. Первое время Мэг всё переживала, всё пыталась делать что-нибудь, чем-то заняться, неуверенно чувствуя себя вне привычной рутины. Но Карл решительно препятствовал этому, а потом и сама Мэг, привыкнув, вошла во вкус. Девушку захватили открытия в неведомом прежде чувственном мире вещей, прикосновений и желаний. Как это было восхитительно: целовать, трогать, рассматривать и ласкать друг друга, часами сидеть, обнявшись, и изучать тело любимого мужчины, вдумчиво, подробно и с наслаждением! Мэг научилась не просто отвечать на его ласку, но и ласкать Карла сама, и чувственность её расцвела, как цветок, научив любить и наслаждаться. Девушке приятен был даже его запах, а его голос, раздающийся в коридоре после недолгой разлуки, заставлял мурашки бежать по её коже… Они вместе мылись, вместе ели и спали, вместе ездили в Ейсбург, когда Карлу нужно было туда по делам, вместе принимали гостей. Авторитет принца был так беспрекословен, что ни одной живой душе и в голову не приходило проявить неуважение к его возлюбленной. Мэг скоро приняла это: ведь раньше она до смерти боялась, что ей будут припоминать её позор! Но Карл спас её от этого позора, восстановив справедливость. Скоро Мэг заняла место Моргаузы. К ней обращались те, кто чего-то ждал или хотел от принца, но не решался обратиться к нему напрямую, и обычно у Мэг всё получалось, потому, что Карл обожал возлюбленную и не мог ей отказать. Мэг была умной девушкой и сама не злоупотребляла своей властью; а главное: она никогда не поступила бы во вред принцу, потому, что тоже обожала его. Мэг привыкла к хорошей еде, красивой одежде, к уважению и власти; щёки её округлились и порозовели, руки стали гладкими и нежными, волосы заблестели, движения стали плавными, женственными и грациозными. Мэг изменилась не только внешне, но и внутренне. Женское чувство собственности заставило её ревновать Карла к Гранствиллу. Она знала, что Карл не любит Моргаузу, и всё же боялась её: та была его законной женой, у них был сын… Как мужчина, Карл абсолютно не понимал страха Мэг; а вот любая женщина поняла бы её мгновенно! Принц рассказал Мэг, как Гарри появился на свет, и суеверная, как большинство ирландцев, девушка боялась за своё счастье.

Страх поселился в её душе вместе с приходом февраля. Злые восточные ветра выдували тепло из коридоров, превращали снежное волшебство в толстую твёрдую корку. В голых ветвях деревьев острова с утра горланили вороны, а по ночам со всем близко на все голоса выли волки. Мэг куталась в меха, стараясь пристроиться поближе к огню; чаще всего одна, потому, что в конце февраля Карл начал уезжать из замка один, и отлучки его становились всё длиннее. Возвращаясь, принц торопился скорее увлечь Мэг в постель, и они больше не беседовали часами о будущем, о его планах и проектах. Карл не чувствовал за собой перемены: он просто вернулся к обычной жизни после восхитительных каникул; Мэг же, вся жизнь которой отныне заключалась в его любви, чувствовала себя обделённой. Любимый уезжал, и ночи становились длиннее, а дни – совсем серыми. Мэг и тосковала, и обижалась, и страшно боялась за Карла, убедившись в его лихой и наглой отваге, в его любви к риску и провокациям. Ведь случись что, и Мэг погибла, потому, что она никому не была нужна, кроме него!

Карл не подозревал о её страхах, потому, что больше не говорил с нею о ней. Его речи превратились в бесконечный монолог, и всё чаще Мэг казалось, что он говорит сам с собой. И чаще всего Карл мечтал о своём городе. Он придумал всё, до мелочей: и название: «Элиот», и план, и окрестности…

– Ты будешь первой королевой Элиота! – Заявил Карл однажды, и Мэг печально возразила:

– У тебя есть другая на эту роль!

– Я когда-то, – дерзко возразил Карл, – когда впервые тебя увидел, сказал: «Не знаю, как, не знаю, когда, но она будет моей!», – и оказался прав! И скажу теперь: ничто не помешает мне положить корону на твою голову! И верь мне, Мэг: будет так! Слышишь? Будет так!

В начале марта, когда языческий Элодис готовился к встрече нового года, Карл и Мэг впервые поссорились: именно из-за этого праздника. Карл не был особенно ревностным христианином; он просто привык, что его семья исповедует не ту веру, которой придерживается большинство элодисцев. Христианская вера не мешала Карлу отмечать языческие праздники и участвовать в языческих обрядах, а Мэг восприняла это, как кощунство. Девушка начала упрекать возлюбленного в отступничестве, и сама не поняла, каким образом это перешло в упрёке вообще.

– Если не хочешь, я съезжу один. – Пожал плечами Карл.

– Если я наскучила тебе, только скажи! – Вспыхнула Мэг.

– С чего ты это взяла? – Искренне удивился Карл.

– Ты бросаешь меня одну!

– Если ты скучаешь, я приглашу к тебе жонглёров, и компаньонок…

– Ты знаешь, о чём я!

– Да не знаю я! Как я могу что-то знать, когда ты не говоришь ничего?

– Нет, ты знаешь! Или знал бы, если бы тебе было не всё наплевать на меня!

– Мне никогда не было наплевать на тебя! – Обиделся Карл.

– Значит, кто-то из нас обманывается в тебе: я, или ты сам!

– И ты уверена, что я! – Саркастически скривил крупный рот Карл.

– Не кричи на меня! – Залилась слезами Мэг.

– Да ты сама на меня кричишь! Я просто пытаюсь тебя понять, но, по ходу, ты сама себя не понимаешь!

– Понимаю, не надо дуру из меня делать!

– Ненавижу женские истерики. – Решил Карл. – Я поехал. Вернусь, когда успокоишься! – И ушёл… Мэг расплакалась навзрыд. Потом бросилась к окну – Карл в самом деле уезжал!

Девушка просто хотела сказать ему наконец, что скучает, что обижается, что ей одиноко… Почему у неё ничего не получилось?! Если Мэг будет ссориться с ним, Карл разлюбит её. Но если она будет молчать, ничего не изменится, и тогда… она сама разлюбит его!..

Карл чувствовал себя скорее озадаченным и расстроенным, чем рассерженным. Когда он мечтал о близости с Мэг, принц не предвидел ссор, он и не предполагал, что они с Мэг могут поссориться. Эта размолвка сильно подействовала на него. Немного погодя Карл уже жалел, что оставил Мэг в одиночестве с такими мыслями и настроениями. Он в самом деле любил эту девушку, и не просто злился – он пытался понять. В разгар праздника Карлу показалось, что он понял: Мэг скучала и чувствовала себя ненужной! Он даже хотел тут же поехать к ней, но Олле его отговорил, напомнив, что лёд становится ненадёжным, и путешествие в темноте становится опасным; вдобавок, ночами в окрестностях рыскали волки. Карл попытался окунуться в любимый праздник, и это ему с трудом, но удалось; всю ночь про веселившись, Карл проспал до обеда, пока не примчался раненый гонец из Хорта и не сообщил, что под утро на Хорт напали люди барона Акселя Лионессого. Людей перебили, замок подожгли, а Мэг увезли в Лионес… Услышав об этом, даже раньше: увидев раненого человека из Хорта, – Карл сначала совершенно потерял голову. Первым его побуждением было: убить кого-нибудь, разорвать, порушить… А позже гнев со страшной силой обрушился на него самого. Он бросил Мэг, испугавшись её слёз; проспал, как последний урод, и снова предал её! Мысль о том, что сейчас переживает Мэг, причиняла Карлу невыносимые страдания. И это была не столько ревность, не столько бешенство собственника – хоть и это было, было в его сердце! – но гораздо больше в принце было страха за неё и жалости к ней. Он так боялся её боли, муки и отчаяния! Карл явственно слышал, как она кричит и зовёт его, и картины происходящего рвали его душу в клочья.

Но совладал со своим отчаянием он быстро. Мэг нуждалась в помощи, и Карл понимал, что никто, кроме него, ей не поможет. Олле предлагал как можно скорее отправиться к Акселю и предложить выкуп за Мэг, но Карл, не смотря на всю соблазнительность этой идеи, её отверг. Главное – это было долго, это была потеря времени, а Карл физически ощущал, как оно тает. Вряд ли Аксель понимал, до чего драгоценна для него Мэг; скорее всего, барон потешится ею и убьёт, чтобы досадить ему. И возможно, именно сейчас это и происходит… Стиснув зубы, Карл заставил себя думать. Он взял бы Лионес, принц ни секунды не сомневался в этом, но ему не нужна была месть, ему нужна была Мэг! Олле, тоже переживавший, предлагал свои варианты, и некоторые даже толковые, но Карл почти не слушал его: все они требовали времени, которого не было у Мэг. На какие-то мгновения Карл даже пожалел, что не может спросить совета у Скульда…

Вспомнив Скульда, Карл вспомнил и его слова: «Многие вещи люди не делают не потому, что это невозможно, а из лени и страха, из предубеждения; наконец, просто потому, что никто ещё этого не делал». Сам Скульд с лёгкостью перешагивал через любые препятствия, воздвигаемые как обстоятельствами, так и обычаями, традициями, даже здравым смыслом. «Чего ни один нормальный человек не сделал бы на моём месте?» – Задумался Карл. Мысль, пришедшая ему в голову, была и сумасшедшей, и восхитительной. Он мог погибнуть; на самом деле, возможностей погибнуть у него было раз в десять больше, чем спастись. Но если всё получится…

– Олле, – сказал Карл, блестя глазами, – ты должен поклясться, что сделаешь всё так, как я скажу. И главное – ты позаботишься о моей семье и Гарри, если что.

– Ты что задумал? – Насторожился Олле.

– Поклянись! – Карл тряхнул его. – Я умру, если с ней что-то случится; я не смогу жить! Смотри, меня всего трясёт!

– Ты с ума сошёл из-за этой девушки.

– Да! – Признался Карл. – Все эти годы, что мы были не в месте, я понял одну вещь… Главную вещь. Многое можно завоевать, ещё больше можно купить, но то, что даётся просто так, драгоценнее всего! Понимаешь?.. И единственное, за что можно отдать жизнь – это другая жизнь. Хотя, – отпустив друга, добавил Карл, – погибать я, конечно, не собираюсь. И поэтому мне нужно, чтобы ты сделал всё в точности! 

9. 

Принц не зря так спешил на помощь к Мэг: девушка держалась из последних сил. Воспользовавшись счастливым стечением обстоятельств, она вырвалась из рук своих похитителей, и, подстёгиваемая отчаянием, вкарабкалась на городскую башню Лионеса, ту, что у городских ворот, ведущих в замок барона. Скорчившись в бойнице, Мэг поклялась своим преследователям, что прыгнет вниз, как только к ней кто-то приблизится. Ей была невыносима мысль, что кто-то дотронется до неё; девушка была горда и щепетильна не меньше, чем сам Карл. Ей угрожали, уговаривали, обещали отпустить, – Мэг держалась. Приехал сам Аксель, тучный, крупный мужчина с толстыми губами и глазами навыкате, при виде которого Мэг едва не стошнило.

А Мэг ему понравилась. Не смотря на порядочную высоту, глаза девушки даже отсюда сверкали синевой; лицо раскраснелось, грудь вздымалась… Подружка принца Элодисского оказалась прехорошенькой!

– А губа у этого Хлоринга не дура. – Рассмотрев Мэг, заметил Аксель. – Не суетитесь. Щас замёрзнет, и слезет, как миленькая. Сразу ко мне, и не пугайте, уроды! Девочка хорошенькая, мне она приглянулась.

Барон уехал в крепость, а Мэг, немного успокоившись, устроилась в бойнице. На её счастье, день выдался солнечный. Скоро на солнцепёке закапали сосульки; внизу, на конце кривой улочки, собирался народ: люди пялились на Мэг и обсуждали её. Ближе не подходили: барон выставил стражу. Постепенно Мэг, не смотря на тёплую одежду и мех, начала замерзать. Как только солнце пряталось под то и дело набегающие на него облачка, как девушка начинала сильно дрожать и корчиться сильнее. Это сильно веселило стражников, которые предлагали ей спуститься, пока не свалилась, и красочно описывали Мэг, что с нею будет. Мэг затыкала уши и с тоской смотрела на небо, ожидая, когда выглянет солнце и станет теплее. По дороге она слышала, как её похитители обсуждали, станет ли принц платить за свою девку выкуп, и сколько можно с него потребовать; веря, что Карл её не бросит, Мэг собрала всё своё мужество, чтобы дождаться этого. Мужества у неё было достаточно, а вот сил… Солнце постепенно уходило в сторону от башни, и Мэг, и без того замёрзшая, с ужасом предчувствовала, что скоро совсем окоченеет.

Шум внизу на время отвлёк девушку. Люди, глазевшие на Мэг, вдруг все бросились дальше вниз, к невидным отсюда внешним воротам; обгоняя горожан, туда уже скакал барон и его свита, и сердце Мэг бешено забилось: она поняла, что за ней пришёл Карл! К этому моменту она уже крупно дрожала и тряслась всем телом, плача от отчаяния; всплеск надежды придал ей сил. Как она была в эти мгновения благодарна ему; как она его любила! Заливаясь слезами, и истерически смеясь, Мэг пыталась хоть что-то рассмотреть сквозь зубцы башен… Она не видела, что стражники тоже побежали к воротам, оставив только парочку; не видела, как и эта пара вдруг куда-то исчезла. Услышав вдруг совсем рядом чьё-то тихое «П-с-т!», Мэг быстро развернулась, и, увидев высокую эльфийку, распласталась по стене:

– Не подходи ко мне! – Пригрозила девушка, не обращая внимания на крупную дрожь. – Я прыгну вниз! Прыгну!!!

Эльфийка, в которой было что-то странно знакомое, воровато оглянулась, и вновь поманила её, хрипло прошептав:

– Да быстрее, дурочка! Пока никого нет!

– Вы меня не обманете! – Гордо возразила Мэг. – Понятно?! Мой принц уже пришёл за мной, и вы пожалеете, ясно?! Пожалеете, что вообще меня тронули!!!

– Да… – Эльфийка не по-эльфийски выругалась и вдруг так стремительно и ловко скрутила Мэг и затащила под защиту парапета, что Мэг и пикнуть не успела. Но уже там бросилась в драку, царапаясь и кусаясь, как одержимая.

– Мэг… – Любимый голос с трудом, но пробился сквозь панику девушки. – Мэг, я уже весь ободранный!!!

– Карл?.. – Прошептала Мэг, и даже укусила себя, не в силах в это поверить. Карл переоделся в женщину?! Это было не так уж и странно, учитывая то, что эльфийки Ол Донна были высокими, гибкими и сильными существами; к тому же, и одевались они гораздо удобнее, чем женщины людей, и оружие в их руках никого бы не удивило. Где Карл достал парик с косами и эльфийскими амулетами, была отдельная история, не важная сейчас. Принц зажал Мэг рот и покрыл её поцелуями, шепча:

– Храбрая моя девочка, отважная, любимая моя девочка!!!

– Но как… – Мгновенно обессилев от неожиданности и облегчения, прошептала Мэг. – Откуда…

– Сам не знаю! – Хихикнул Карл. – Прикинь!

– И что теперь? – Доверчиво глядя на него, спросила Мэг, и широкая улыбка Карла чуть по увяла. Он прикусил губу чуть набок, как делал всегда, когда что-то его озадачивало.

– Надо спрятаться. – Сказал наконец. – И что-нибудь придумать… – Он сжал и расцеловал руки Мэг. – Ты совсем окоченела, моя синеглазая звёздочка!

Они довольно легко выбрались из башни. Карл убил стражников, и спрятал их тела внутри; все были так заняты, разглядывая армию Элодиса у своих стен, что у Карла и Мэг появился отличный шанс… Который они использовали.

Лионес находился на большом Лосином Острове посреди Фьяллара, скалистом и обрывистом. Это был старый эльфийский город – здесь были прекрасные башни, мосты и каналы; то, что достроили со временем люди, удачно вписалось в облик города. Три брата, сыновья легендарного Бъёрга Чёрного: Хельг, Карл и Скульд, – построили три города: Клойстергем, Гранствилл и Лионес, и последний по праву считался самым прекрасным. Говорили, что Карл построил Лионес для своей возлюбленной, эльфы Дрейдре… Что казалось почти невозможным теперь. Когда Лионес стал вдруг пограничным городом, Эрик Одноглазый отдал его барону Акселю, человеку безжалостному, жадному и одержимому, и город буквально за год было не узнать: штрафы, поборы, казни и наказания, насилие и беззаконие стали обычным делом. Виселицы и дыба не то, что не простаивали – каждую неделю строилась новая, на обрыве над городом, и всё равно была очередь. Карл об этом слышал, и обдумывал, как использовать это, хоть и не прямо сейчас. Пробираясь к окраине, принц Элодисский отмечал, как много здесь заколоченных домов, в каком запустении находятся целые улицы… Так же, как и то, что дома и улицы эти куда красивее и богаче, чем Гранствилл. Буквально на ходу, утешая и подбадривая Мэг, у Карла родился новый безумный план. Смерти он не особо боялся: принцев так просто не убивают; скорее всего, Аксель или потребует за него выкуп, или передаст его Одноглазому. Но был и третий вариант, безумный, наглый, как и многие другие его планы… Надо было только устроить Мэг в тепле и безопасности, и переодеться, конечно.

Улицы, помогая им с Мэг, опустели: весь город был на крепостных стенах. Построенный на скалах, Лионес весь состоял из отдельных улочек, переулков и тупичков; здесь много было башенок и арок, садиков и лестниц. Переживая за дрожащую Мэг, которая, расслабившись и передоверив свою жизнь принцу, находилась в полуобмороке, Карл плутал в этих улицах, нервничая и злясь. В конце концов, они очутились в каком-то тупике. Здесь уже видны были острова Далвегана и ветряные мельницы на них. Мэг лишилась чувств, и Карл просто вломился в первый же попавшийся дом. Это была мастерская белошвеек; здесь оставались только три женщины, из Леса, и Карл заговорил с ними на своём языке.

– Что с нею? – Склонилась над Мэг та женщина, что постарше.

– Замёрзла. Она несколько часов просидела на башне…

– Так это та девушка, о которой все говорят! – Сообразили женщины. – Бедная, да она вся холодная! А ты, я смотрю, мужчина! Ну, это надо же!

– Дайте мне одежду. – Карл не отрывался от Мэг. – Она дышит?! С ней всё будет хорошо?..

– Не волнуйся, юноша. – Они так и говорили на языке леса. – Как вышло, что ты говоришь по-нашему?

– Потому, что я на половину ваш, и на четверть эльф.

– Не волнуйся. Мы своих не выдаём; твоей девочке ничто не угрожает!

– Если поможете и не продадите мою Мэг, – пообещал Карл, – я награжу вас! А сейчас мне пора. – Он вновь поцеловал Мэг, заметив, что она приходит в себя. – Если я не вернусь за ней, дайте о ней знать Олле Ульвену, он сам вас наградит. – Карл переоделся и наконец-то смог оторваться от девушки.

В эти мгновения, напрягшись, барон Аксель задумался о том, что происходит. Не думали же, в самом деле, принц и его брат напасть на Лионес! Город был неприступен… Значит, что-то было задумано. Аксель приказал проверить, что происходит на башне, где сидит девушка, и несколько минут спустя узнал, что стража убита, а девушки нет. Барон пришёл в бешенство, и приказал немедленно обыскать весь город, снизу доверху, но найти девчонку и тех, кто пришёл за ней! А сам поднялся на стену и пригрозил принцу, что его девку уже тащат к нему, и ежели они не отступят немедленно, то…

– У меня встречное предложение. – Одетый в его одежду и великолепно подражая выговору принца, заявил Олле, – ты мне отдаёшь мою девушку, извиняешься, отдаёшь мне выкуп за неё в размере пятьсот золотых монет, и я тебя помилую… Ну, а если ты причинил ей какое-то зло, то можешь сам повеситься, так и быть, тебе это зачтётся!

– Ты с этим быдлом собираешься Лионес брать?! – Разъярился Аксель. – Силёнок-то хватит?!

– Остальные силы на подходе, барон, за ними дело не станет. Так как?..

– Пошёл на …., Карл! – Заорал Аксель. – Хочешь Лионес?! Иди и возьми!

– Это легче, чем ты думаешь! – Раздался совсем рядом, на соседней башне, знакомый голос, и Аксель повернулся к Карлу. И вместе с бароном повернулся весь город, собравшийся на привратной площади, башнях, лестницах и стенах. Повисла тишина, в которой Аксель, соображая, что Карл Элодисский здесь, что он один, и что ведёт себя нагло и безумно одновременно, наливался гневом в буквальном смысле, становясь багровым от бешенства.

– Я поражаюсь жителям Лионеса! – Нагло говорил между тем Карл. – Шибеницы, дыба – на каждой улице, целые улицы разрушаются, про то, что этот жирный хрен с женщинами делает, я вообще молчу!

– Заткните ему пасть! – Заорал Аксель. – Взять его, стража!!!

– А ты чем лучше?! – Крикнул кто-то из толпы.

– Я дарую Лионесу статус вольного города и торговые привилегии! – Забравшись повыше, громко крикнул Карл. – И амнистию тем стражникам и бойцам, кто сейчас примет мою сторону! Клянусь, если город примет меня добровольно, войско в город не войдёт, и ни один волос не упадёт с головы самого последнего мальчишки!

– Заткните его!!! – Орал барон. – Что вы его слушаете?! Взять его!!!

– Вам решать, полуэльфы! – Крикнул Карл весело, напоминая, что в Лионесе испокон веку жили эльфы и полукровки. – Или свобода и выгода, или шибеница и толстожопые ублюдки вместо законных детей!

– Стоять! – Крикнул какой-то эльфийский кватронец, первым бросаясь на защиту принца. – Хлоринг дело говорит, что?! – И этого оказалось достаточно, чтобы сторонники принца Элодисского окружили его в тот же момент сплошной стеной. Стражники, и те засомневались – Аксель многим стоял поперёк горла… Барон, понимая, что ещё несколько мгновений, и всё для него кончено, вскочил в седло и с мечом и топором в руках бросился на Карла. Тот, одетый в эльфийскую кожаную броню и вооружённый длинным эльфийским кинжалом, пеший, вызов принял. Уворачиваясь от коня и всадника, Карл пытался достать барона, пока не подрезал бабки коню и не спешил своего противника. В следующий миг кинжал Карла навис над Акселем:

– Вставай и сражайся!!!

– Будь ты проклят, Хлоринг! – Стонал барон, у которого была сломана нога. – Будь проклят!

– Проклинай, сколько хочешь. – Карл достал из-за голенища кинжал, каким рыцари добивали побеждённых. – Больше тебе ничего не осталось!

– Карл!!! – Отчаянно закричала Мэг, и толпа загудела и заволновалась. – Не убивай побеждённого, умоляю!.. Ты победил… Будь милосерден!..

– Всё, что хочешь. – Сказал Карл. – Я дарю этот город тебе и твоим детям, моя красавица. Все слышали?! – Хрипло закричал, озираясь. – Отныне это ваша госпожа, Мэгенн Лионесская, жители вольного города!!! – И поцеловал Мэг, крепко, в губы, под всеобщее ликование толпы. – Теперь ты знаешь силу моей любви, веришь мне, веришь, дурочка?! – Он смеялся и вновь целовал её, опьянённый любовью и победой, всеобщим восторгом и безоговорочной поддержкой. Ему не хватало слов, чтобы высказать всё, что творилось в его душе; он называл себя то безумцем, то героем, снова и снова целуя Мэг, а её – своей овечкой, своим ангелом, то сетуя, что она слишком хороша для него, то уверяя, что они просто созданы друг для друга, и их имена в вечности сольются в одно… Многие его слова в эту ночь оказались пророческими: Лионес преобразился силой его любви, и с этого дня в веках остался особым городом, Городом Влюблённых, жемчужиной в короне Нордланда, отринув мрачные времена барона Акселя и презрев ужас перед Стоячими Камнями. Это был миг безграничного, блистательного, абсолютного счастья, не омрачённого ничем; это была любовь, о которой рассказывают сказки и слагают песни, которые по сей день поют в Нордланде. И они знали это, Карл и Мэг, и ничто в эту ночь не омрачало их торжества. 

Глава пятая: Король.

1. 

Триумф Карла кончился, и скоро для Элодиса настали трудные времена. Взбешённый потерей Лионеса и богатейших земель Острова, Одноглазый перешёл в наступление, заключив союз с Далвеганом, а на Юге жрецы Голубой Ели объявили Хлорингам священную войну. И как будто этого было мало, Элодис потрясла новая беда: заболел король Аскольд. Давняя сердечная боль стала постоянной, и король практически не вставал с постели. Гранствилл и все дела королевства прибрал к своим рукам Скульд, который вновь не позволил Карлу попытаться заключать союзы с дикарями. Он сам купил славянских и финских наёмников на золото Моргаузы, чтобы воевать на юге, и принялся интриговать, натравливая дикарей на Далвеган.

Карл в это время бился на Севере с Одноглазым, не жалея ни сил, ни людей. Борьба шла с переменным успехом, поглощая его целиком; принц вообще больше не появлялся Гранствилле, живя у Мэг, в Лионесе. В Гранствилл выбирался время от времени только Олле, привозя в столицу новости о принце и войне, а Карлу потом сообщая о делах в Гранствилле. Карл не замечал перемен в лучшем друге, а Олле измучился стыдом и чувством великой вины… Ибо он осквернил постель своего принца и друга, согрешив с его женой.

Сделал Олле это не из похоти, а из сострадания. Обладая острым чувством справедливости, Олле давно жалел Моргаузу, хоть умом и понимал её вину. Он ещё отчётливее, чем Карл, который никогда даже не пытался понять свою жену или поговорить с ней, видел её порочность и глупость, замаскированные её природной хитростью, но, в отличие от Карла, готов был простить принцессе это ради её изысканной красоты, которая с первых мгновений поразила его воображение. Не смотряна свой брак со Стил, девушкой королевы Зуры, не смотря на чувство долга и искреннюю преданность Карлу, Олле не мог устоять перед Моргаузой, влечение к которой усугублялось искренним состраданием: на его глазах прекрасная молодая женщина пропадала, чахла от пренебрежения со стороны мужа. Когда Олле привёз рассказ о том, как Мэгенн стала баронессой Лионесской, Моргауза рухнула на постель и зарыдала. Последняя надежда на счастье умерла в этот миг в её сердце: разве теперь могли быть сомнения в любви Карла и той монашки?! Представляя, как им сейчас хорошо, как они счастливы и как сейчас милуются в Лионесе, Моргауза выла в голос, царапая себе кожу и дёргая свои холёные волосы в бессильной ненависти. Если бы только она могла добраться до Карла и Мэгенн, она бы голыми руками им глаза вырвала, кожу бы содрала!!! Олле не в силах был утешить её, и не в силах был спокойно смотреть на неё, и потому случилось то, что случилось. После этого Олле страшно мучился, клялся себе, что никогда не сделает ничего подобного, и пал, едва только вернулся в Гранствилл, не в состоянии противиться порыву нерастраченной страсти пылкой женщины. Он хотел покаяться Карлу, и не смог. Ведь этим он ставил под удар не столько себя самого, сколько немилую принцу, но желанную для него, женщину. Моргауза, заведя любовника и возможность хоть изредка, но иметь мужчину в своей постели, успокоилась и похорошела; вцепившись в Олле, она уже не собиралась отпускать его. Каким-то образом она ухитрялась узнавать всё, что касалось его дел, писала ему письма на плохой латыни и больше не заботилась об отношениях Карла и Мэг, почти искренне уверяя Олле, что на самом деле всегда любила только его одного.

Но известие о том, что Мэг скоро родит, неожиданно вновь взбесило принцессу. Какой бы она ни была, но материнский инстинкт в ней был силён, и она, как умела, любила своего сына. В ребёнке Мэг Моргауза увидела угрозу своему Гарри, и это превратило её в волчицу.

Июльской ночью Моргауза и Морлан вновь посетили ведьму Вёль. Снова вился над египетской звездой разноцветный дым, и ведьма заклинала духов тьмы. Полученное снадобье Моргауза с верным человеком, тайком от Олле, ненавидевшего колдовство, отправила в Лионес, к Мэг. 

2. 

Мэгенн переживала лучшую пору своей жизни. В Хорте она, когда Карл уезжал, оставалась одна, и от скуки только и делала, что обижалась. В Лионесе было иначе. Уединение Лосиного Острова, защищённого водой Фьяллара, позволяло горожанам, не смотря на военное время, устраивать пикники на скалах, охотиться и развлекаться, и возлюбленной Карла отводилось в этих развлечениях главная роль. Ибо Лионес обожал Мэг, спасшую, как тут считали, город от разорения и давшей Лионесу привилегии вольного города. Как все города Анвалона, Лионес был языческим городом, и некому было проклинать Мэг за то, что она нарушила обет и живёт, невенчанная, с чужим мужем. Так жили почти все дворяне Анвалона, и никто не видел в этом ничего ни удивительного, ни непристойного. Смирившись с тем, что жители Лионеса не желают слушать её робкие проповеди, Мэг утешилась тем, что они зато благоговейно слушают её пение, и наконец-то обрела гармонию с миром – как раз, когда узнала, что беременна.

Ожидаемое рождение ребёнка в очередной раз, и уже гораздо сильнее, изменило Мэг. В эти месяцы мир для неё был переполнен любовью; сам мир был любовь для Мэг. Карл был счастлив, увлечённо гадая, кто будет их первенец, мальчик или девочка, и на кого будет похож, и сколько ещё у них будет детей, и в какой день он родится… Мэг и её ребёнку досталось то, чего была лишена Моргауза, и иногда несправедливость этого расклада слегка царапала душу Мэг, но она уже давно научилась видеть в принцессе порочную и коварную соперницу, причинившую её возлюбленному много зла. Моргауза расплачивалась за свой собственный грех, а потому совесть Мэг была чиста. Среди новых друзей Мэг было хорошо, даже когда принц уезжал, и тревога за него, воюющего где-то с противным одноглазым королём, гасла среди незатейливых ежедневных забав: болтовни с придворными дамами об ожидаемом рождении ребёнка и о том, как каждая из них переносила это событие и предшествующую беременность; песен и сплетен, которые переносили странствующие музыканты; пикников на скалах, домашних игр и ужинов в ратуше, с городскими старостами. Жизнь в Торхевнене забылась, как страшный сон, и теперь девушке казалось, что она и не сможет жить иначе, чем сейчас. Мэг остро сознавала теперь, как жестоко с нею обошлись, как несправедливо и подло; ей страшно было даже подумать, что ребёнка, который сейчас шевелится в её чреве, могло не быть, и она могла никогда не узнать, как это происходит!

И всё же известие о том, что и Ригстаун, и монастырь разрушены дикарями, внушило девушке ужас. На какое-то время Мэг была выведена из равновесия, маялась чувством вины, молилась и просила у Бога прощения за свою слабость и греховность. Карла не было; он бы сразу успокоил её и избавил всех терзаний. Без него Мэгенн чувствовала себя беззащитной. Оплакивая своих былых товарок, и даже тех, кто в своё время был так жесток и несправедлив к ней, Мэг утешилась тем, что отказалась от всех развлечений и сладостей, постясь, молясь и вспоминая. Срок подходил, ребёнок шевелился в её чреве, пугая её предчувствием какой-то неминуемой беды, как платы за незаконное счастье.

В это самое время посланец Моргаузы добрался до Лионеса. 

3. 

Мэг молилась о матушке Анне, невольно предавшись воспоминаниям о своём детстве, о том, как Анна и монастырь заменили ей семью; о том, как страшно и радостно было Мэг плыть в неведомую землю, и как девушка мечтала, тайком от Анны, стать мученицей за веру! Мысли эти растрогали Мэг до слёз. Она плакала и вспоминала: жаркий день, высокие, колышимые горячим ветром травы, и возникший из трав, на волне степных ароматов, прекрасный принц на горячем вороном коне… Принц, который отвернулся от ослепительной принцессы и улыбнувшийся невзрачной монашке! С этого мгновения жизнь Мэг стала сказкой, то страшной, то грустной, то прекрасной… Как она была глупа, когда мечтала, и мечты её заканчивались первой брачной ночью! Жизнь только начиналась, зрея у неё внутри и пробуя силы, и Мэг, морщась и счастливо улыбаясь, гладила свой живот и нежно разговаривала с ним. Она легко переживала беременность и по-настоящему расцвела нынче, утратив угловатость и обычную свою худобу. Карл откровенно любовался ею, уверяя, что не считает беременность Мэг недостатком – и он совершенно искренне так считал. Да, они частенько ссорились; Мэгенн считала, что он забывает о ней и нередко пренебрегает ею, и очень обижалась, да мало ли случается недоразумений меж влюблёнными… Но Карл был всем сердцем предан ей, и Мэг это знала. И так же была предана ему она. Все их ссоры происходили дома, за закрытыми дверями; для других они неизменно были вместе, как того требовало их сердце: в горе и радости, в болезни и здравии. Они любили друг друга, очень, очень любили друг друга. Думая о своей любви, Мэг порой начинала испытывать мистический страх: разве может быть всё так прекрасно?!.. – и начинала молиться о тех, кого любила больше жизни: её принц и будущий ребёночек… И, как всё чаще с нею случалось в последнее время, молитвы перешли в слёзы и головную боль. В этот миг, постучавшись, вошла девушка из тех, что прислуживали ей, и, поклонившись, сказала:

– Миледи, вам принесли фрукты в подарок! Принести?

– Нет. – Утёрла слёзы Мэг. – Я не хочу. Я лучше посплю; а вы съешьте их за меня!

– Ну, хоть посмотрите, миледи! Вы такая бледная сегодня, плачете и плачете, как бы это не повредило ребёночку!

– Лучше я высплюсь. – Мэг с наслаждением улеглась, устроив тяжёлые ноги повыше. Тэсс укрыла её покрывалом и задёрнула полог, оставив её в приятном полумраке.

– Я тогда вам оставлю, фрукты-то, проснётесь и покушаете…

– Нет, я не буду. – Повторила Мэг сонно. – Ты же знаешь, у меня губы стали чесаться от фруктов. Ешьте!

Тэсс тихонько вышла, прикрыв дверь, и Мэг быстро задремала, убаюканная щебетом птиц и шелестом деревьев за окном. И снилось ей, что лежит она в воде, и вода вот-вот поглотит её. И что, лёжа в воде, Мэг в то же самое время смотрит на себя сверху, и видит себя мёртвой: синие глаза широко открыты, волосы полощутся в воде, как водоросли, руки скрещены на груди, а на голове – золотая корона… Мэг бесстрастно отметила про себя, что никогда ещё не казалась себе такой красивой, и что Карл был прав: она королева. Девушка смотрела и удивлялась, почему ей совсем-совсем не жаль себя? Беспокойство шевельнулось лишь при мысли о ребёнке: живота не было. И тут же Мэг увидела и ребёнка: мальчик шёл от неё прочь по берегу реки. Счастливая, она устремилась к нему и тут же поняла, что не в силах стронуться с веста – а мальчик всё уходил и уходил… В последний миг Мэг почудилось, что это уже не ребёнок, а высокий и стройный юноша, и у него тоже корона на голове.

Карл вернулся неожиданно. Девушки на женской половине, доедая соблазнительные на вид сливы, ему сказали, что Мэг спит. Карл без стука вошёл в покои Мэг и, обойдя постель, остановился ненадолго, любуясь её.

И вдруг сердце его сжалось. Принцу почудилось, что Мэг где-то далеко-далеко от него; и на лице её, спокойном, даже отрешённом, лежит голубоватая тень. Страх, внезапный и непонятный, охолодил душу; Карл поторопился разбудить девушку, взяв её ладонь и поцеловав.

– Мэгенн, милая, проснись! – Позвал тихо, и она открыла глаза, улыбнулась, от счастливой неожиданности.

– Здравствуй, Мэг. – Улыбнулся Карл. – Здравствуй, Животик! – И поцеловал живот Мэг. – Как Животик вёл себя сегодня?

– Мне сон снился. – Сонно улыбнулась Мэг.

– Страшный?

– Нет?.. – Мэг сама не могла сказать, что чувствует. – Я сына своего видела во сне. У него была корона на голове…

– Я всегда знал, что это мальчик. – Обрадовался Карл, положил руку на горячий живот Мэг, и она накрыла его ладонь своей.

– Женщины умирают родами, Карл.

– Молчи! – Гневно возразил Карл, и Мэг приложила палец к его губам:

– Если я умру, ты будешь любить моего сына, ты не оставишь его, как…

– Как? – С вызовом продолжил Карл. – Ну, как?!

Мэг умоляюще прижала вновь пальцы к его губам, но Карл завёлся.

– Ты осуждаешь меня за то, что я не ласков с сыном той потаскухи? Ты тоже меня осуждаешь?!

– Грех её, а платит ребёнок… Разве это справедливо? Он ведь и твой тоже. Ты так легко отторгаешь часть себя самого, и мне страшно, Карл.

– Я не отторгаю. – Карл отвернулся и сел, опершись локтями о колени. – Я же не зверь, Мэг, и пацана мне жалко… Я хотел забрать его к себе, но кодла эта гранствиллская не дала… Бабы эти, во главе с потаскухой, вцепились, как пиявки. А в Хефлинуэлле, стоит мне только взглянуть на него, и все вокруг начинают следить за нами, с такой алчностью, что я в бешенство впадаю. И ничего не могу поделать! Они из несчастного пацана сделали разменную монету какую-то. Так и ждут, чтобы шантажировать меня им… Только не тут-то было!

Мэг тоже села, одной рукой поддерживая живот, а другой погладив затылок Карла:

– Я не сужу тебя. Я люблю тебя. Ты мой свет, моя вода, мой хлеб… Я всегда с тобой, что бы ни произошло.

Карл, не оборачиваясь, погладил и поцеловал её руку.

– А я сегодня вспоминала, как впервые тебя увидела. – Ласкаясь к нему, шепнула Мэг. – А ты помнишь?

– Ещё бы. Это был знаменательный день!

– Что ты подумал, когда увидел меня?

– Что ты ангел. – Карл рухнул на постель, с наслаждением расслабился. – Который оказался среди людей по ошибке, и вот-вот сбросишь свою жуткую коричневую одежду, и улетишь. А когда ты впервые запела, я подумал, что я в раю… А что подумала ты?

– Что ты самый прекрасный принц на свете… И что я никогда не стану достойной тебя. – Призналась Мэг. – Я мечтала всего лишь, что буду время от времени тебя встречать в церкви. Мне и это казалось таким счастьем!

– Какой я был дурак, Мэг. – Прошептал Карл. – Я столько… глупостей наделал! Столько ошибок… Я столько сделал тебе зла.

– Карл! – Горячо возразила Мэг. – Я не о чём не жалею! Ни о чём! Клянусь! Может быть, так было нужно, кто знает?..

– Нужно? – Возразил Карл. – Нужно?! Нужно, чтобы они так издевались над тобой?! Чтобы ты, моя Синеглазка, всё это терпела?! За что? – Он сел, глаза засверкали. – Господи, да когда ты мне рассказала об этом, я…

– Я помню, как ты злился! – Захихикала Мэг, останавливая его. – Перестань! Ой! – Схватилась за руку Карла. – Даже маленький толкается, смотри! – И они склонились над животом Мэг, Карл прижался к нему щекой.

– Женщины говорят, что срок близко уже. – Призналась Мэг. – Мне страшно… немножечко. Они как начнут рассказывать, кто что пережил, – девушка смущённо хихикнула, – у меня голова кругом!

– А ты не бойся. Я молюсь за тебя. Всё время.

– Знаешь, – призналась Мэг, – я понимаю, что ты занят, и как всё это важно. Но если бы ты ко мне приехал… Мне было бы настолько легче!

– Я приеду, как только смогу. – Пообещал Карл. И начал рассказывать о том, что происходит на границе, теперь очень близкой. Мэг безоговорочно поддерживала всё, что делал и чего добивался Карл; особенно гордилась она тем, что Карл стремится принести мир на юг острова, и сама делала всё, что могла, чтобы помочь ему. Мэг стремилась изменить общественное мнение, которое изначально рисовало южан дикарями, убийцами и извращенцами. Карл, хорошо знавший обычаи Леса, изо всех сил боролся с этими предрассудками, но у Мэг это получалось лучше. В Лионесе баронессу любили и уважали, и её мнение много значило здесь. Так что Карл обрёл в своей Мэгенн не только возлюбленную, но и преданного друга, и помощницу во всём, и это было особенно важно для него после того, как его семья так поступила с ним. Принц по-прежнему страдал из-за того, что считал предательством с их стороны, и пропасть только увеличивалась со временем. В Хефлинуэлле были уверены, что виною в этом, конечно же, Мэг. Его семья считала, что если бы не Мэг, всё со временем бы наладилось само собой; ни королева, ни тем более Моргауза, не хотели помнить своей вины перед ним. Чисто по-женски, они и не верили в то, что Карл сам помнит эту вину, и искренне полагали, что это Мэг интригует и настраивает его против них, чтобы, конечно же, не упустить его из рук. Получила Лионес, стала баронессой, собирается родить ребёнка, чтобы крепче привязать его к себе! И Моргауза, и королева искренне переживали за Гарри. Если Мэг родит мальчика, она, уж конечно же, постарается избавиться от соперника в лице старшего наследника! Карл не любит мальчика – уж эта монашка постаралась даже не подпустить его к нему! – и женщины верили, что мальчик в смертельной опасности. Тут уж, разумеется, все средства казались хороши. Хуже всего было то, что женщины были абсолютно искренни, и сами верили в то, что всё обстоит именно таким образом. А когда женщинами движет любовь, и особенно любовь к ребёнку… 

4. 

Утром Карл уже уезжал. После последней успешной битвы с анвалонцами он продвинулся на территорию герцогства Белых Скал почти до самой Виверриды. Предстояла последняя, решительная битва; Карл прощупывал почву для заключения мира с Одноглазым: юг тревожил его больше. Жрецы Голубой Ели сожгли Ригстаун и ещё несколько поселений на юге Элодисского леса. Вот-вот они могли нагрянуть в Гранствилл. Карл боялся не только за свою семью, но и того, что Скульд, руководивший всем, начнёт репрессии против Леса. Добиться мира с Одноглазым Карл рассчитывал с помощью эльфов Ол Донна, которых осталось не больше трех тысяч, но это была внушительная сила. И эту силу Ол Донна обещали Карлу, если тот оставит им их владения на юго-востоке. Скульд считал, что можно оставить Одноглазому Виверриду и Олджернон, но юго-запад эльфам, обескровленным войной, отдавать нельзя – это очень богатые земли, побережье, прекрасные уцелевшие эльфийские города. Карл мечтал построить столицу на юге, а Скульд считал, что можно разбить остатки эльфов и заполучить готовую столицу на юго-востоке. Карл понимал выгоду того, что предлагал Скульд; но ему претила сама мысль о подобном предательстве: ведь именно эльфы спасли и прятали Скульда и Аскольда, когда Одноглазый по всем Острову разыскивал последнего потомка Бъёрга, чтобы убить! Эльфийские земли и в самом деле были ценным приобретением для Элодиса, и Карл переживал о том, как быть, несколько недель. Помогла Мэг: она без малейших колебаний поддержала Карла в том, к чему и без того склонялось его сердце. И сегодня Карл уезжал с твёрдым решением, и на сердце его было легко.

Стоял конец августа, и вид с холма от замка на Лионес сильно отличался от мартовского. Город был погружён в золотой покой. Отяжелевшая листва одела роскошные сады, в которых созревали фрукты; в домах варили компоты и варенья, и над улицами стоял сладкий медово-фруктовый дух. Повсюду в городе продавали яблоки, сливы, абрикосы и груши; овощи стали так дёшевы, что их ели даже коровы и лошади. Солдаты Карла на ходу, бросая торговке мелкую монету, подставляли под фрукты каски, и сам Карл беззаботно грыз спелую грушу. Изделие местного мастера, сделанное совсем недавно, две бронзовые фигуры на воротах, мужчина с непокрытой головой и женщина с лавровой ветвью в руке, изображающие, само собой, Карла и Мэг, расстались, когда ворота открылись и выпустили принца, и вновь соединились несколько секунд спустя. Карл обернулся с парома: над крышами замка кружила стая голубей. Почему-то они заставили Карла вспомнить Мэг, и сердце его сжалось. «Боже, – подумал он, – если есть грех в нашей любви, пусть он будет только мой! Я не оставил ей выбора, я виноват во всём, я забрал её, и пусть меня и настигнет Твоя кара!».

Мэг, проводив взглядом своего принца, пока могла видеть его алый плащ с парома, вернулась с балкона к себе. Девушки шили; взглянув на них, Мэг заметила:

– А где Тэсс?

– Ей не хорошо. – Ответила одна из девушек. – Наверное, съела что-то.

– Да к ужину очухается! – Добавила вторая.

Но ни к ужину, ни к утру Тэсс лучше не стало. Девушка уверяла, что у неё что-то шевелится в животе, и что это причиняет ей боль. Вызванный лекарь предположил, что Тэсс пила сырую воду, и с водою ей во внутренности попала живая жаба, которая теперь растёт и сосёт её, дал какие-то порошки, но Тэсс легче от них не стало.

К вечеру все заметили, что живот Тэсс в самом деле вырос, и что там в сам деле что-то двигается, заставляя девушку кричать и изгибаться от боли. Кто-то предложил позвать колдунью Эрку, живущую за стенами Лионеса, которая, по слухам, была эльфийской кватронкой и очень сильной белой ведьмой. За нею послали, не смотря на поздний час. Эрка была похожа на большинство местных уроженок: сухопарая, высокая, светловолосая и сероглазая, она казалась одновременно и молодой, и старой. Только взглянув на Тэсс, она казала:

– Она умирает; помочь ей уже нельзя. Это некромантия; с этим злом мы дел не имеем. То, что сидит у неё в животе, жрёт её изнутри, но предназначалось это не ей, а ребёнку, которого носит одна из вас. От этого ребёнка произойдут великий король и могущественный волшебник…

Мэг машинально прикрыла руками живот, почему-то страшно напуганная пророчеством Эрки. А ведьма, велев Мэг уйти подальше, приказала разжечь огонь в очаге. Тэсс больше не кричала, только стонала. Глаза её закатились так, что видны были только полоски белков. Зато то, что находилось в животе несчастной девушки, билось и корчилось перед Эркой. Эрка бросила в огонь пучок трав, а потом, велев всем отойти подальше, стала нагревать серебряный нож.

Никто толком не видел, что именно извлекла из живота Тэсс ведьма, но слышали, как это существо шипит, визжит и рычит. Эрка почти мгновенно швырнула его в огонь, и от очага повалил удушающий смрад. А Мэгенн Эрка сказала перед тем, как уйти:

– Та, что открыла дорогу в мир такому злу, проклята, и проклято всё её потомство, ему суждено вовсе прекратиться на Острове. Не жалей их: то, чему дало жизнь злое колдовство, не может длиться вечно. 

5. 

Мэг была потрясена всем произошедшем так, что роды её начались почти на две недели раньше срока, назначенного повитухой; но, не смотря на мрачные предчувствия самой Мэг, она родила быстро, роды, по утверждению всех, были лёгкими, и в тот же день Мэг чувствовала себя хорошо и сама кормила ребёнка грудью: здорового, большого мальчика, как говорили женщины – настоящего великана. Волею судьбы, именно в день рождения своего сына Карл разбил с помощью Ол Донна Одноглазого, взял его в плен и вынудил заключить крайне выгодный для Элодиса мир, забрав в заложники его старшего внука. Поэтому мальчика назвали в честь другого великого победителя, Александром. Карл опередил своё войско на два дня, спеша увидеть Мэг и младенца, и ворвался в её покои ночью, под утро, разбудив её, совершенно хмельной от счастья. Он целовал и тискал её, снова и снова, убеждаясь, что она в порядке, что ей хорошо, что у неё ничего не болит… А потом склонился над ребёнком, изумляясь, какой он маленький, какой красный и сморщенный, и в то же время – какой трогательный и удивительный! Ребёнок, злобно орущий на руках у Мэг, вдруг крепко ухватился за палец Карла, и принц был покорён и сокрушён окончательно, влюбившись в этого малыша окончательно и бесповоротно. Алекс родился с двумя крохотными зубками, и Карл потом с гордостью говорил всем, кто только его слушал, что мальчик настоящий Хлоринг, горластый и зубастый. Мэг была счастлива до слёз, чувствуя такие гордость и радость! Карл не скрывал, что это его настоящая семья, что это его любимый сын, и что всё, что происходит где-то ещё, его не трогает абсолютно. Это не значило, что Карл собирался как-то ущемлять права своего старшего сына; он с самого начала собирался сделать Алекса герцогом, не принцем. Но своим родственникам он сообщать это не торопился. Его вообще мало волновало, что думают по этому поводу в Хефлинуэлле… Принц был горд и счастлив, и весь мир, после заключения мира, был у его ног.

У Моргаузы в эти дни, пока её муж праздновал и выкатывал горожанам одну бочку эля за другой, не осталось никаких сомнений: она забеременела от Олле. И иллюзий по этому поводу никаких она не питала: Карл этого не простит и не спустит. На Олле принцесса не надеялась совершенно: он был по-прежнему предан Карлу и уже замучил её своими угрызениями совести. Моргауза же их не испытывала совершенно. Она ничем не была обязана мужу: он не любил, не уважал, не жалел её; он не исполнял ни супружеский, ни человеческий долг по отношению к ней, и даже те крохи, которые она получила, Моргауза получила обманом. Так чего ей стыдиться?.. Она взяла, что могла. Пусть бы он сам попытался вынести многолетние страдания плоти, обречённой на бесплодное увядание! Но нет, он утешался Юной, а потом обрёл свою драгоценную Мэгенн, Мэгенн-ни-кожи-ни-рожи, чтобы показать ей, Моргаузе, до чего он презирает её! Пусть так; Моргауза тоже утешилась, и теперь ни о чём не жалеет! Моргауза вообще обладала удивительной способностью самой верить в то, что сочиняла просто на ходу, и теперь ей казалось, что не было никакого романа с Олле, не было ревности, слежки и клятв, что она любила вовсе не Карла, а его. Теперь она верила, что всегда любила одного Карла; в мире существовали только он и она, и их смертельный брак, заключённый в аду. Умирая от неудачного аборта и не смея никому в этом признаться, Моргауза знала только одно: он всё равно, всё равно был её мужем, и принадлежал ей! На смерть и на горе они были связаны друг с другом, и он в своей ненависти к ней топтал своих родных и своего сына, а она в своей страсти к нему загубила свою душу.

Но умереть, чтобы открыть дорогу к короне и счастью для ненавистной Мэгенн, она не хотела. Пока ещё были силы, принцесса отправилась на исповедь и, ясно понимая, что окончательно губит свою душу ложью, сказала отцу Марку:

– Я умираю от порчи, святой отец… любовница моего мужа, бывшая монашка, извела меня! 

6. 

Известие о смерти Моргаузы встретило Карла на пути в Гранствилл. Сначала он не поверил; потом появилась растерянность: что же он чувствует?.. Принц задержался в Гранствилле, оставив человека за подтверждением. Вечером посланный вернулся и сообщил, что принцесса Моргауза Ирландская действительно скончалась; по словам лекарей – от чёрной меланхолии, по слухам – от порчи. Час Карл метался по своим покоям, не зная, что предпринять, и стыдясь своего нечестивого облегчения. А потом, решившись, велел седлать коня и один, на ночь глядя, помчался в Лионес.

Мэг спала, и рядом мирно посапывал её сын, когда Карл ворвался в её спальню, пахнущий лошадью и осенью, гремя шпорами. Мэг встала и едва не задохнулась в его объятиях.

– Карл, – взмолилась она, – что случилось, что с тобой?..

– Мэгенн, ты же помнишь, как я просил тебя стать моей женой?

– И что? – Задрожала Мэгенн.

– Выйди за меня, Мэгенн, прямо сейчас!

– Выйти за тебя?..

– Сейчас! Сию секунду! Священник внизу, в рыцарском зале!

– Карл, у тебя есть жена, очнись!

– Она умерла, упокой, Господь, её душу. Она никогда не была мне настоящей женой, я всегда хотел одну тебя, и я не вернусь в Хефлинуэлл, пока не стану твоим мужем!

– Она умерла?.. Но как же…

– Однажды ты отказала мне. – Пригрозил Карл. – Помнишь, что было?!

– Карл, но…

– Сейчас! – Настаивал Карл, и Мэг сдалась.

– Да. – Прошептала она, и принц снова поцеловал её, прижав к груди крепко-крепко.

Мэг была, словно во сне. Не наяву звучали слова обряда, соединяющего их навеки, не наяву клялся Карл любить её вечно. «Алекс не вырастет бастардом!» – Была её первая мысль. И ещё потом: «Я стану королевой… Это безумие, и это правда!».

Это была правда. На пальце её было золотое кольцо с огромным алмазом, и Карл нёс её по лестнице, а потом, жарко обнимая в спальне, снова говорил ей безумные и пьянящие вещи: что мечтал об этом пять лет, что любит её ещё сильнее с каждым днём, что их души, их тела и имена навеки стали одним целым, и уже никому на свете этого не изменить… А утром, не смотря на страх и протесты Мэг, Карл уже вёз её и сына в Гранствилл, чтобы его настоящая и единственная жена по праву заняла место навязанной выгодой, постылой женщины.

Мэг не хотела ехать. Ей было хорошо в Лионесе. Гранствилл пугал её, и больше всего её пугало, как примут её родные Карла и люди, когда-то поставившие её к позорному столбу. Ну, и само собой, Мэг казалось чудовищной поспешность, с которой они заявятся туда, когда Моргаузу ещё не зарыли в землю. Поэтому Мэг с трудом, но уговорила Карла не говорить сразу об их венчании, выждать хотя бы месяц.

Мэг не зря боялась холодного приёма. Во дворце не верили в порчу; все знали, что Моргауза заполучила мужа с помощью колдовства, и считали, что колдовство в конце концов и сгубило её. Но Моргауза была своя: злая, капризная, непоследовательная, и всё же своя. Она все эти годы была рядом с королевой, и их объединяло множество проведённых вместе дней, множество сказанных слов, радость и горе, пережитые вместе, рождение любимца семьи Гарри, и множество связанных с его ростом радостей и волнений. И Мэг они ненавидели вместе, ненавидели и ревновали, и боялись за Гарри… Сколько в Хефлинуэлле было сказано, что Карл побалуется с нею, потешит своё капризное сердце запретным плодом, и выбросит её, как пустышку! Прогнозы мудрецов и вещуний не сбывались, и это раздражало ещё больше. Карл привёз свою Мэгенн, не успев похоронить жену, словно мало он поиздевался над своей семьёй с помощью этой Мэг! Даже королева была холодна и враждебна.

– Приготовьте для Мэг и моего сына покои Моргаузы. – Велел Карл экономке, но Зура, стоявшая тут же, ледяным тоном сказала:

– Пока я жива, этого не будет!

Карл быстро глянул на неё, глаза его на миг полыхнули жёлтым огнём, но он быстро взял себя в руки и сказал:

– Отлично. Тогда приготовь покои над королевскими. Там будем жить я и Мэг с сыном. Пусть у неё будет всё, что нужно для младенца: горячая вода, пелёнки, пудра…

– Ты стал отлично разбираться в нуждах младенцев, Карл! – Гневно заметила королева.

– Да. – Не остался в долгу Карл. – Ведь этот ребёнок родился от любви, а не от колдовства и обмана! – И пошёл прочь. Всё в нём кипело от возмущения и гнева. Принц понимал природу неприязни, питаемой его близкими к Мэг, и злился на них за это. Им проще было жалеть Моргаузу за то, что он её ненавидел, чем принять Мэг за то, что он её любит!

Злой, как чёрт, он вошёл в королевские покои, и был встречен вопросом короля:

– И что ты собираешься делать дальше, мой сын?

Король сидел, глубоко утонув в подушках, и цвет его лица, землисто-серый, встревожил Карла. Он понял, что имел в виду король, но ответил иначе:

– Я собираюсь заняться жрецами Голубой Ели, отец.

– Здесь всё под контролем, принц. – Тут же ревниво заметил Скульд.

– Я спросил о женщине, которую ты привёз с собой! – Рассердился король. – Что ты собираешься делать?

– Выжду время и женюсь на ней.

– Ты, наверное, не знаешь, что о ней говорят в Гранствилле?..

– Я знаю о ней всё, что нужно.

– В городе говорят, что она блудница и ведьма, что она порчей извела твою жену! Отец Марк намерен отлучить её от церкви!

– Это ложь, которую распустил Скульд. – Вспыхнул Карл. – Моя Мэг была невинна, как овечка, когда я взял её! В отличие от потаскухи, которую вы, мои родные, сунули мне в постель! А я ведь тоже был чист… Тогда.

– Не Скульд. – Возразил тот. – А эта блаженная, Анна. Она до сих пор ненавидит твою Мэгенн лютой ненавистью, уж не знаю, за что. Я бы на твоём месте не обращал на это внимания. В языческом королевстве отлучение от церкви страшно скорее церкви, чем принцу!

– Не смешивай свои грязные интриги с истинной верой! – Король неожиданно вспыхнул и повысил голос; подобная вспышка неподдельной страсти у тихого и апатичного человека так удивила Карла и Скульда, что даже последний не сообразил, что сказать; а король продолжил, всхрапывая и задыхаясь, но с прежней страстью:

– Мы – христиане! Мы зажгли на этом острове светильник истинной веры, и должны высоко держать его над тёмной варварской толпой! Наша семья – паладины Христа, и мы сами должны быть чисты и светлы перед миром! Мы достаточно опозорились с твоей женитьбой, но нам дан шанс очиститься, покаяться и стать ещё чище! Я всё терплю, я закрываю глаза на гнусные вещи, но в вере я твёрд!!! Взять женщину, проклятую церковью – значит, уронить светоч веры, попрать крест, который одни мы держим ныне!

– У фанатизма одно и сомнительное достоинство, и тысячи недостатков. – Скривил рот Скульд. – Карл прав: только намекнуть Марку, и он сам приползёт сюда на коленях, чтобы благословить невесту принца, будь она хоть сама шлюха вавилонская!

– Повторяю: я не уступлю! Эта женщина нарушила святой обет, бросила монастырь и осквернила себя колдовством! Она не войдёт в нашу семью!!!

– Король, успокойся. – Опережая реплику Скульда, поднял руки Карл. – Спорить с тобой я не могу. Навязывать вам мою Мэг – не буду. Закончив со жрецами, я уеду назад, в Лионес, навсегда.

– Ты не понял! Дело не в том, что мы не хотим её, а в том, что её не имеешь права держать у себя ты! Ты, мой сын и христианин!

– Да я лучше покончу с христианством… – Карл заметил знак Скульда, опомнился, повернулся и пошёл к выходу, но всё же не удержался и сказал у порога:

– С тем же успехом, король, ты можешь потребовать, чтобы я отрезал себе ногу. 

7. 

Отправившись в Гранствилл, Карл на миг зашёл взглянуть, как утраивается Мэг. В большой круглой комнате, завешенной гобеленами и застеленной коврами, служанки стелили заново огромную постель. По комнате гулял сквозняк из распахнутых настежь окон, на полу грудами лежали покрывала с кровати, выбитые пуховые подушки. Карл приказал принести византийское зеркало и несколько дорогих кресел, подошёл к одному из окон и посмотрел на Гранствилл.

Стояли последние тёплые дни осени. Солнце освещало пожелтевшие деревья и крыши города, соломенные и черепичные. Небо было густой, осенней, холодной голубизны, прекрасной, той самой, что так поразила Карла когда-то, засияв ему впервые из глаз Мэг.

«Всё начинается и заканчивается в Гранствилле». – Некстати подумалось вдруг принцу. И предчувствие: он не был здесь счастлив, и никогда не будет.

Стая голубей с треском сорвалась с башни и промчалась мимо окна, пролетая в сторону Гранствилла. Карл щелчком сбил с подоконника высохший голубиный помёт, упрямо отвергая мрачные предчувствия. Если понадобится, он силой заставит этот город любить Мэг, вобьёт эту любовь им в глотки! Он заставит их поклониться той, кого сделает королевой, нравится это им, или нет!

Да, так он и сделает. Лёгкий порыв ветра взволновал листву деревьев на пологом берегу Ригины, с детства любимых им деревьев. Золотые листья полетели на тёмную воду. Далёкий звон доносился из кузницы. Карл оторвал взгляд от панорамы за окном и пошёл из комнаты, переступая через подушки. Служанки тихо зашушукались, едва принц вышел – при нём они шушукаться не смели. Мэг была в бывшей комнате Карла: ходила по ней и, прижав к себе сына, ласково поглаживала его, что-то напевая. Карл стоял на пороге, любуясь ими; Мэг глянула на него поверх головы младенца, и улыбнулась чуточку печально.

– Наша комната почти готова. – Сказал Карл.

– Хорошо. – Откликнулась Мэг.

– Я еду в Гранствилл. Когда вернусь, всё будет уже готово.

– Возвращайся поскорее. – Как-то нерешительно попросила Мэг. Карл, ни слова не говоря, прикрыл дверь и пошёл прочь.

В сопровождении Тессена принц вихрем промчался от замка по единственной улице города до церкви, и, бряцая шпорами, вошёл внутрь. Взглянул свысока на отца Марка.

– Я собираюсь венчаться, святой отец. Моя невеста – Мэгенн, из Лимерика. Ты должен её знать.

– Я знаю её, и должен предупредить тебя, принц…

– Это я предупреждаю тебя. – Оборвал его Карл. – Я слышал, какую клевету вы возводите на мою возлюбленную. – Он особо выделил последнее слово. – Если чья-то зависть и ревность возжелала погубить Мэг, тебе не к лицу способствовать этому! Мэг – ангел, и мать моего сына, не ссорьтесь с нею!

– Весть Гранствилл встанет против неё! – Нахмурился священник.

– Тогда весь Гранствилл об этом пожалеет. – Холодно пообещал Карл. – Весь, до последней собаки!

Даже норвежцы были удивлены этим неслыханным хвастовством. Карл много добился в последнее время, и заставил уважать себя, но не мог же он полагать, что в силах отомстить родному городу! Карл покинул церковь, вне себя от ярости. Отец Марк изменился в лице, едва пошла речь о Мэг, и Карл уже успел научиться узнавать выражение упёршегося фанатика. «Узнать бы, какая тварь оклеветала мою Мэг! – Думал Карл. – Если это Юна, она поплатится за это!!!».

– Я?! – Поразилась Юна. – Я – оговорила твою… как её?! Да я и думать о ней не думала! Я и не верю этим слухам, – Юна передёрнула плечами, убрала от шеи прядь волос, – я бы сказала, что принцессу сгубило нечто более житейское, чем порча, но боюсь, что ты всё же придушишь меня за эти слова!

– Говори. – Напрягся Карл, слегка набычившись. Юна быстро глянула на него, как бы ненароком отошла за стол.

– Моя мать повитуха, и меня учит этому ремеслу. Месяц назад ирландка Морлан приходила к нам и спрашивала мать, нельзя ли избавить от плода якобы девушку из свиты Зуры, но пусть она всё скажет, а сделает всё сама Морлан. Ну-ну! Мать сказала, что не занимается такими делами. А через неделю пошёл слух, что принцесса ужасно больна. Только вот сама принцесса отрицает свою болезнь, лекарей гонит, и, не смотря на серый цвет лица, держится на ногах из последних сил. Разве здесь есть что-нибудь подозрительное? Нет-нет! – Юна хихикнула. Карл побледнел, потом его бросило в жар.

– Что ещё ты знаешь? – Спросил хрипло. Юна вновь нервно передёрнула плечами, волнуясь, но не сбавляя гонору:

– Я? Ничего я не знаю. Я сказала, как было, но разве я что-то сказала? Ничуточки. Спроси лучше эту Морлан, уж она-то знает, какой девушке надо было избавиться от плода! А я ничего не знаю. На меня ведь могут сказать, что я мщу тебе за то, что ты бросил меня, хотя мне, – Юна гордо вздёрнула подбородок, – всё равно. Я слишком хороша, чтобы тосковать в одиночестве! Кое-кто давно зовёт меня в свой дом, да я пока выбираю. Я не из тех крыс, которые оговаривают своих соперниц, да-да!

Карл, больше не слыша её, как лунатик, двинулся к двери. Известие о новой измене Моргаузы наполнило его запоздалым бешенством. Эта тварь вешала ему рога. Мало ей было позора, который она навлекла на него, и который он смывал столько лет кровью своих врагов и друзей! Она продолжала валяться по углам с наёмниками и ржать над ним, грязная тварь!!!

Карл лелеял своё бешенство по дороге в Хефлинуэлл, не растеряв ни капли. Ворвался к королеве, где Морлан играла с маленьким Гарри, и, не видя никого, кроме неё, спросил с жёлтым огнём в глазах:

– От чего умерла твоя принцесса?

– Карл! – Резко встала королева. – Прекрати сейчас же, здесь ребёнок!

– Говори, старая сводня, с кем вешала мне рога эта шлюха!!! – Заорал Карл.

– Бедняжка была верна тебе, хоть ты того и не стоил! – Без тени страха, злобно прошипела Морлан. – Сколько она мучилась, бедняжка, и плакала, и страдала, пока ты развлекался с потаскухой своей! Она умерла по твоей вине, и кровь её на твою голову!

Карл готов был ударить её, но вдруг увидел Гарри: мальчик смотрел на него с таким ужасом! И у Карла опустились руки.

– Убирайся из Элодиса. – Сказал Карл, глядя на Морлан с нескрываемой ненавистью. – Сводня, ты всегда знала о том, что эта тварь таскается со всеми, кто ни попадя! Ты и о том, что она едет ко мне, затраханной, как последняя кабацкая девка, знала! Что, свечку им всем держала?! Увижу тебя ещё раз, порву в клочья, мразь!!! Вон!!! Я не хочу, чтобы моего сына воспитывала такая, как ты!!!

– Карл!!! – Глаза Зуры были тоже полны гнева. – Ты забыл о всяком почтении! Ты ворвался к своей королеве без позволения, ты угрожал моей женщине, что это значит?!

– Это значит, мать, что ты либо слепа, либо с ними за одно и против меня! Моргауза умерла от того, что неудачно избавилась от плода, и весь город сплетничает об этом! А вы ополчились против Мэг, словно на ней свет клином сошёлся! – Карл стиснул зубы. – Я не дам её тронуть никому, даже тебе, ты поняла?! – И вышел, выместив часть злобы на дубовой двери. 

8. 

Мэгенн пришлось нелегко в Хефлинуэлле. Женщины вели против неё хитрую женскую войну, против которой были бессильны весь гнев и вся мощь Карла. Мэг не могла даже пожаловаться ему: всё это были такие мелочи, досадные и в то же время бессмысленные; о них, вроде бы, не стоило и говорить, но они убивали Мэг, вытравляли из неё покой и счастье, выводили из себя, как блошиные укусы. Она стала нервной, быстрой на слёзы и неосмотрительной: где уж тут быть рассудительной, терпеливой и ласковой, если горничные никогда не приходят вовремя, если в пелёнках Александра попадаются колючки, если молоко или подгорает, или сворачивается, пищу подают или сырую, или подгоревшую, служанки поднимают пыль во время уборки, платья и чулки становятся то сырыми, то грязными… Уцелевшая в Торхевнене матушка Анна, которую Мэг так жалела, стала частой гостьей в покоях королевы, её даже считали святой, и эта святая так позорила и клеймила Мэг, что даже те, кому было, в общем-то, всё равно, видели в Мэг хитрую, неприятную и порочную тварь. Мэг, гордая и скрытная, в свою очередь замыкалась в себе и сторонилась всех, кто не любил её. А через неделю сам Карл накричал на Мэг и ушёл, хлопнув дверью. Накричал он потому, что закричала она, а Мэг закричала потому, что боялась за ребёнка. Ночи становились холодными, а заставить служанок нормально затопить очаг почти невозможно… А когда он всё-таки начинал топиться, дым ел глаза, дрова оказывались сырыми, и Мэг боялась за маленького Алекса безумно! Карлу было проще, он был свободен в своих передвижениях, и его боялись; ему плевать было на женскую войну, принц хотел, чтобы Мэг любила его и была с ним мила. А Мэг не могла быть милой, сгорая от бессильной обиды и пустого гнева, который обречён был оставаться в ней и точить её душу. У него на уме были поцелуи и ласки, а у неё – испорченные вещи, красные глазки младенца и постоянные шпильки в её адрес, на которые нельзя было ответить, чтобы не унизиться при этом.

Но куда ей было уйти?.. С младенцем, одинокой, чужой и ненавидимой всеми?.. Мэг рыдала от отчаяния, обиды и страха, а на женской половине торжествовали победу: принц сделал разнос своей подружке, и не далёк тот день, когда он с позором выставит её вон!

Карл пришёл поздно вечером, спросил хмуро:

– Почему ты не вышла в трапезную на ужин? Я же велел тебе ужинать со всеми. – Сел на край постели, стянул сапоги, зашвырнул их в угол. – Ты никогда не уживёшься с Зурой, если будешь так себя вести.

– Как?! – Вспыхнула Мэг, повернувшись к нему, и Карл увидел, что она заплаканная, измученная и выглядит больной. Встал: видеть Мэг такой ему было непривычно и тревожно. Он, всё-таки, очень любил её, по-настоящему любил. Сказал мягче, чем собирался:

– Я говорил с матерью сегодня, и она говорит, что ты держишься вызывающе и гордо, не снисходишь до нормального разговора…

– Нормального?! – Мэг затрясло от злости и обиды. – Нормального! Что значит: нормального?!

– Она прислала к тебе Стил, чтобы узнать, не нужно ли чего Алексу, а ты выгнала её вон.

– И снова выгоню!!! – Вне себя, закричала Мэг. – Я бы убила их всех за моего ребёнка, если бы только могла!!! – Слёзы вновь хлынули у неё из глаз. – Сначала они… – Рыдания душили её, мешая высказаться внятно, – потом приходят… у него кашель и глазки… а они… а потом приходит, как ни в чём… не надо ли чего!!! Я не могу так больше!!!

– Я тоже так не могу! – В сердцах воскликнул Карл. – Что мне, разорваться между матерью и тобой?!

– Тогда отпусти меня в Лионес! – Плача, попросила Мэг. – Я уеду, и всё у вас будет хорошо… Лучше быть швеёй, чем терпеть издевательства… И твои попрёки!

– Ты понимаешь, что говоришь?! – Карл вскинулся, как ужаленный. – Ты моя жена и мать моего сына, ты должна быть со мной!

– Посмотри на своего сына! – Крикнула Мэг. Ребёнок проснулся и заплакал. Мэг притянула к нему Карла. – Смотри, какие у него глазки, смотри! Это от дыма, который… который… всё время!!! Они нарочно так очаг топят, нарочно!!! Он кашляет и плачет, потому, что здесь то дымно, то холодно… Когда я говорю им об этом, они дерзят и оскорбляют меня и моего сына… Говорят, что он… он… выблядок ирландской ведьмы!!!

– Что?! – Крикнул Карл. – Повтори!!!

– Пусть они тебе это повторят! – Мэг села рядом с плачущим ребёнком, сломавшись и обхватив себя руками. – Я не могу тут больше, не могу, не могу!!! Они меня ненавидят… Что я им сделала?! Зачем я ушла из монастыря?! Зачем?1 Лучше бы я умерла тогда! И ты веришь им,а не мне, и тоже меня ненавидишь!!!

Карл, потрясённый до глубины души, сел рядом с ней, обнял, преодолевая её несильное сопротивление. Он не мог говорить – не знал, что говорить. Жалость к Мэг и сыну, гнев, желание немедленно навести порядок, кипели в нём, но главное, всё же, сейчас была Мэг.

– Карл, прости меня! – Жалобно попросила она, уткнувшись ему в грудь. – Я так измучилась… Меня так изводят здесь… Я боюсь, боюсь, что твои родные заставят тебя бросить меня!!! А я так тебя люблю… Так тебя люблю!!! Ты вся моя жизнь…

– Потерпи. Что я могу тебе сказать?.. Я люблю тебя, но она – моя мать. Я не могу простить её, но и оскорбить или тронуть её не могу тоже. Потерпи совсем немного, несколько дней, и я увезу тебя отсюда. Король умирает, и я не могу нанести ему последний удар, я люблю их, какие бы они ни были, они – моя семья… Как ты и Алекс. Мы уедем навсегда, и будем снова счастливы, ты, я и наш Алекс. Потерпишь?.. – Он поцеловал её в макушку. – Хорошо?..

– Ты меня любишь?– Прошептала Мэг.

– Дурочка, как можно сомневаться? – Он почувствовал, что она успокаивается, и улыбнулся от облегчения. – Ты – такая же часть меня, как рука, сердце или печень. Я не просто тебя люблю, я дышу тобой, я живу тобой! – Он убаюкивал её, как ребёнка, спрятавшую лицо у него на груди. – Помни это и будь храброй и терпеливой! Мне нужно воевать с дикарями, а не с женщинами Хефлинуэлла!

– Ты меня люби. – Прошептала Мэг, успокаиваясь. – Будь со мной справедлив и ласков, а я потерплю.

Выплакавшись, Мэг уснула, и уснул ребёнок, которого Карл положил ей на грудь. А Карл уснуть не мог. Его презрение и неприязнь к женщинам и всему женскому, зародившись после его нелепой свадьбы, окончательно оформилась в эти ночные часы. Принц любил Мэг по-прежнему, к его любви это презрение не имело никакого отношения. Мэг для него была иное, высшее, любимое, почти святое; но все остальные женщины всю его оставшуюся жизнь ничего, кроме пренебрежения и презрения, в нём не вызывали. Пол ночи, маясь в их широкой постели, и правда, неуютной и пропахшей дымом, Карл думал о том, что сегодня произошло, и принял единственно верное решение: покинуть Хефлинуэлл, покинуть семью, навсегда.

Когда наутро он сказал о своём решении королеве, та уронила шитьё. Признаться, она ожидала несколько иного от этого дня, торжествовала, раздумывала, как закрепить успех, сочинила целую речь, которая должна была укрепить сына в его неприязни к этой… Нет, разговора об отъезде она не ожидала!

– Ты опять уезжаешь? Надолго?

– Ты не поняла меня, мать. Я уезжаю из Гранствилла насовсем. Я не могу остаться в месте, где оскорбляют моего сына и издеваются над моей возлюбленной.

– Это она тебе сказала? – Королева была готова к этому и приготовила неплохие, с женской точки зрения, контраргументы, но Карл не стал её слушать, перебив на полуслове:

– Не имеет значения, кто и что сказал. Я не баба, и бабские сплетни и наговоры ни слушать, ни разбирать не хочу. Я знаю одно: я люблю Мэг и хочу, чтобы она была счастлива, и чтобы мой ребёнок был здоров и рос счастливым. Здесь это невозможно, поэтому мы уедем. Живите здесь, как сами умеете.

– А о первенце своём ты хоть изредка помнишь?! – Гневно вспыхнула королева. Когда она гневалась, в её глазах, точно такого же цвета, как у Карла, загорались точно такие же тигриные огонёчки.

– Помню. – Отрезал Карл. – Помню, как хотел взять его с собой, чтобы любить его и воспитывать мужчиной. Но он остался с кучей бабья, которое засирает ему голову и лишает мужества с самого рождения! Но я с этим покончу. Я заберу его с собой, как только король… – Карл спохватился, закончил иначе:

– Как только король прекратит упрямиться и позволит мне это. Гарри будет принцем и королём, и его нужно спасти из вашего бабьего царства.

Вообще-то, королева страдала именно потому, что боялась, не ущемит ли в правах своего первенца принц ради сына Мэг. Но в этот миг, вроде бы, получив желанное подтверждение того, что Гарри ничто не угрожает, королева обмерла от иного страха. Отнять у неё Гарри! Её маленького мальчика, её утешение и радость, её сыночка! Отдать его этой… которая научит его ненавидеть свою бабушку, заставит забыть её!

– Ты стал жестоким и равнодушным, Карл! – С горечью и ядом в голосе заговорила она. – Ты изрубил в крошево собственного дядю, ты рисковал будущим Элодиса и семьи ради женщины, которая даже не красива! Ты ненавидишь собственную мать – и она не ведьма?!

– Ведьмой, – оскорбился Карл, – была тварь, которую ты ласкала и покрывала, пока она позорила меня!!! Ты хочешь, чтобы я это забыл и простил?! Я прощу – но только если ты примешь Мэг!

– Король никогда её не примет, и ты это знаешь!

– Вот потому мы и уезжаем. – Гнев и яд матери больно задели Карла. Это была его большая и неизбывная боль: предательство королевы, её поддержка Моргаузы и неприязнь к Мэг. Каждый раз это было, как прикосновение к свежей ране, и обида на то, что мать нисколько не раскаивалась и даже считала себя правой, вновь и вновь жгла душу. Как бы принц ни злился, но если бы королева сказала, что он прав, а она поддерживала эту тварь просто ради… чего угодно, мира в семье, внука, хоть чего – он с радостью простил бы её, потому, что больше всего на свете с самого младенчества он любил именно мать. Всякий раз, заводя речь о том, что он уезжает, покидает её, Карл в глубине души ждал, что она раскается и признает свою вину, признает Мэг… И чем сильнее было его разочарование, тем сильнее он злился и тем жёстче действовал.

Он ушёл, а королева не находила себе места. Угроза забрать Гарри от неё навсегда ужаснула её. И не важно, что какой-то частью своего рассудка – ведь она была не глупой женщиной, – Зура понимала, что Карл прав. Когда-то она сама хотела, чтобы мальчик рос с отцом! Стремление удержать возле себя свою единственную радость, пусть и в ущерб самому Гарри, было сильнее, инстинкт побеждал рассудок. Как обычно в минуты кризиса, Зура побежала к Скульду. Что бы она ни чувствовала к нему, как бы порой не ненавидела, как бы ни боялась, но Скульд давно был главной силой в их жизни.

Выслушав Зуру, Скульд какое-то время молчал и покусывал краешек губы. Потом сказал:

– По моему, так пускай бы принц жил со своей потаскушкой, мне всё равно, что она бежала из монастыря, я не фанатик. Но ты права, король не смирится, и это всё сильно подрывает его здоровье. Если Карл станет королём сейчас, это будет катастрофа для Элодиса. Его нужно усмирить, иначе он погубит всё, что я создал. Король должен жить, а пока существует эта девка, его жизнь и сердце в постоянной опасности. Они должны исчезнуть, девка и её поскрёбыш.

– Нет, дядя, не так! – Ужаснулась королева. – Я не желаю зла…

– Кто говорит о зле? – Усмехнулся Скульд. – Карл ревнив, как демон, сама знаешь. Если, к примеру, он приедет в неурочное время и застанет свою девку спящей с другим мужчиной в их постели, как думаешь, что произойдёт?

– Он убьёт их! – Дрогнула королева, но без настоящего ужаса и неприятия. Может, и не убьёт… Если его вовремя остановят.

– Придумай другой план. – Пожал плечами Скульд. Кого-кого, но королеву он видел насквозь.

– Главное, чтобы ребёнку не причинили вреда. – Взмолилась королева. – Он, всё-таки, мой внук… Барон Лионесский.

– Я тебя умоляю. – Засмеялся Скульд. – Даже Карл, как бы ни был буен в гневе, не тронет ребёнка! Тут абсолютно нечего бояться.

– Но она не ляжет в постель с другим мужчиной, она…

– Есть масса зелий, Зура, которые дадут любой нужный эффект. Девка будет казаться даже не сонной, и в то же время абсолютно невменяемой. А мы потом потихоньку позаботимся о ней и младенце, мы же не звери. Сделаем, чтобы они ни в чём не нуждались… Где-нибудь подальше.

– Конечно. – Уцепилась за это обещание королева. Так и волки будут сыты, и овцы целы… Карл убедится, что его девка ничуть не лучше Моргаузы, даже хуже, и перестанет ненавидеть мать из-за принцессы – получится ведь, что права была всё-таки королева! Нет, всё-таки, Скульд – гений. А что касается того, что их деяние не очень-то праведное, так в стремлении защитить семью и своих детей все средства хороши! Она борется за любимых – кто её осудит?! 

10. 

Карл был уверен, что дикари не нападут на Гранствилл раньше, чем закончатся их священные равноденственные праздники, но к концу второй недели его пребывания в Хефлинуэлле в замок вдруг примчался гонец из Блумсберри, деревни на берегу Фьяллара, находящейся к западу от Гранствилла, с сообщением о том, что дикари напали на них, придя на лодках с далвеганских островов, и устроили резню. Замок, по словам гонца, ещё держится, но ему нужна помощь… Карл с большим отрядом через час уже мчался на запад.

По обычной дороге до Блумсберри был день пути. Но Карл спешил – тяжкое предчувствие какой-то беды томило его душу уже несколько дней. Принц оставил Олле в Хефлинуэлле, а сам с норвежцами Тессена рискнул поехать прямиком через Ригину по опасной тропе, которая зато сокращала его путь почти на полдня. В замке Карл не стал говорить об этом, чтобы не тревожить и без того взволнованного короля; поцеловал Алекса, наскоро простился с Мэг, ставшей гораздо спокойнее в эти дни, и отправился в путь.

Осенний лес, потерявший большую часть своего пышного наряда, казался каким-то сиротливо-враждебным. Ажурные папоротники, ставшие жёлто-красными и малиновыми, сильно поредели, ветер, злорадно посвистывая, срывал нарядные листья клёнов и буков, усыпая ими овраги. Только вязы на полянах у ручьев ещё стояли зелёные… Карл, лучше всех знавший Элодисский лес, ехал впереди отряда: у него было чутьё на засады и скрытую опасность.

Но в лесу было неприветливо и неуютно, но спокойно. Осень совершала в нём свою вечную работу, и не было слышно ничего иного: ни тревожных птичьих криков, ни треска сучьев, ни шелеста ветки, неосторожно задетой… Дикари не оставили засад на тропе, а в душе Карла росло и росло предчувствие беды, томило и давило сердце, и он то и дело подгонял коня.

Солнце коснулось вершин самых высоких деревьев, когда Карл и его воины достигли обжитых мест. И по мере того, как они миновали огороженные пастбища, возделанные участки земли и фруктовые деревья, тревога Карла всё возрастала. Увидев паренька и девчонку, пасших коз и телят, принц окликнул их:

– Эй, вы из Блумсберри?

– Да, милорд. – Ответил парень, поднимаясь с колоды, сидя на которой он учил свою девчонку плести какие-то ремешки, невзначай целуясь с нею.

– Разве на деревню не напали дикари? – Спросил Карл, всё больше и больше волнуясь. Парень удивлённо вздёрнул домиком светлые брови:

– Дикари, милорд?.. В это время? Да они же празднуют сейчас. В тихую погоду аж здесь слышно, как барабаны бьют…

Карл не слушал больше. Тревога превратилась в страх, ледяной иглой вонзившийся в сердце. Его убрали из Гранствилла, как предполагалось, больше, чем на сутки, и причина для этого могла быть только одна… Карл развернул коня и вонзил шпоры в его бока. Конь прянул с места в галоп; осенняя сырая земля вместе с листьями полетела из-под подкованных копыт, рвущих её в бешеной скачке.

Олле сидел у себя и пил. После смерти Моргаузы он остался между небом и землёй: жизнь его развалилась на куски, и он никак не мог собраться с силами и собрать её обратно. Накачиваясь вином, он клял то себя, то Карла, по-прежнему любившего его и тем причинявшего страшные муки его преступному сердцу, то Моргаузу, которая порушила и испоганила за свою короткую жизнь всё, что могла, и которую он всё же продолжал жалеть и любить… Олле не знал, как ему быть: открыться Карлу и навеки потерять его дружбу, молчать, оберегая честь мёртвой, бежать от Карла и вины?..

Тихонько поскребшись в дверь, заглянула Стил. Олле три года назад женился на ней, чтобы оправдать свои частые посещения Хефлинуэлла, и даже имел от неё двух детей.

– Всё пьёшь?

– Иди отсюда. – Грубо ответил Олле и налил себе ещё вина. Вино было хорошее, густое и тёмно-красное, как кровь, но Олле выпил уже столько, что не понимал его вкуса.

– Да нет, – тревожно произнесла Сил, скользнув внутрь и прикрыв дверь, перед этим воровато обернувшись, – ты послушай, в замке что-то неладное происходит…

– Ты что, слов не понимаешь?! Я хочу быть один!

– Да и чёрт с тобой! – Разозлилась Стил. – Сиди, нажирайся, мне-то что! А если случится что-то дурное с принцевой подружкой, не говори, что тебя не предупреждали!

– О чём ты, дура? – Напрягся Олле.

– О Мэгенн, ясное дело! – Дёрнулась Стил. – Не знаю, что творится, но королева плачет с утра. Она три раза пыталась под разными предлогами младенца у неё забрать, даже меня подсылала, и нервничает, ужас. А сейчас там Скульд и не даёт ей уйти, они ругаются, я сама слышала, что она говорила что-то об опасности для младенца. Женскую половину ирландцы стерегут, я еле улизнула. Всё это не спроста! Не знаю, что они на эту Мэг так взъелись, не такая она и дурная, а на младенца они умышляют и вовсе зря, Бог им этого не…

Олле швырнул кубок с остатками вина на стол, и вино кровавой кляксой выплеснулось на светлое платье Стил. Она досадливо вскликнула, а Олле, оттолкнув её, вышел в коридор.

У лестницы дорогу ему преградили двое ирландцев:

– Куда-то спешишь, Ульвен?

– Дорогу, Мэйхью! – Выхватил меч Олле, печёнками ощутив: Стил права, и всё плохо. Ирландцы тоже схватились за оружие. Но Олле не зря с детства тренировался с Карлом, одним из лучших воинов, каких знал Остров. Не смотря на хмель, Олле хватило пары ударов, чтобы избавиться от противников, и, не медля, он бросился наверх, в комнату Мэг, которая была одна и укачивала младенца. Вскрикнула, увидев Олле: тот был в крови, лицо страшное, мертвенно бледное.

– Это не моя кровь. – Хрипло сказал он. – Скульд и королева задумали что-то, а Карла нет, и вернётся он только завтра. До того времени мы укроемся у Енсена. Одевайся. Ребёнка оставь здесь, Стил за ним присмотрит.

– Нет! – Содрогнулась Мэг. – Я сына не оставлю!

– Его никто не тронет! – нетерпеливо крикнул Олле. – Ну же!

– Я не оставлю его! – Тоже крикнула Мэг. – Они его ненавидят, называют отродьем ведьмы! Я не брошу моего сына!

– Чёрт с тобой! – Отмахнулся Олле. – Живей, не время наряжаться! Я не знаю, есть ли у нас шанс покинуть замок…

Мэг торопливо накинула на себя что-то, завернула ребёнка в тёплый платок. Поспешила за Олле. В коридорах ещё было пусто, но на парадной лестнице Олле заметил О’ Мелли, капитана ирландской стражи короля, и увлёк Мэг в тёмный проход.

Пришлось им выбираться из замка через потайную калитку, которой они с Карлом частенько пользовались в детстве и юности. Олле хотел спрятать Мэг в их потайном месте и попросить помощи и лошадей у Енсена, но ребёнок начал плакать, а Мэг побоялась остаться в овраге одна, и Олле решил рискнуть: вместе с Мэг задворками поторопился в Гранствилл. Город, находившийся тогда на известняковой скале над Ригиной, весь вытянулся вдоль единственной улицы, следуя изгибам и прихотям скалы; дом Енсена, куда стремился увести Мэг Олле, стоял в самом конце улицы, но если идти задами, через огороды и сад, то можно было срезать путь… Только в саду на них бросились собаки, уже спущенные на ночь хозяевами, и Олле увёл Мэг с плачущим младенцем через узкий переулок на главную улицу. От Хефлинуэлла к ним мчались четыре всадника; узнав мавров, бывших пажей Моргаузы, а теперь телохранителей короля, Олле схватил длинную жердь и крикнул:

– Беги к Енсену, Мэгги! Беги быстрее, если хочешь жить!

У него не было ни единого шанса против четырёх всадников, и он это понимал, но погибнуть, спасая Мэг и её сына, было единственным, что Олле мог сделать во имя искупления своей вины перед Карлом. Мэг побежала по улице, прижимая к себе ребёнка, а Олле, торопясь, толкал на середину улицы сломанную повозку, без колёс стоявшую возле одного из домов. Гранствилл словно вымер, хоть было ещё не так уж и поздно, и Олле проклял в душе этот город, с самого начала невзлюбивший Мэг. Всадники приближались, и Олле, вскочив на телегу, длинным шестом заставил одну лошадь шарахнуться прочь и отпугнул вторую. Но силы были не равны. Достав мечом одного из убийц, он получил удар от другого, узнав О’ Мелли перед тем, как упасть. Мавр швырнул факел в повозку, и с пронзительным криком заставил коня прыгнуть через оглобли.

Мэг побежала не к дому Енсена, который был слишком далеко, а туда, куда побежала бы любая её соотечественница: к церкви. Отец Марк, давно уже наблюдавший за происходящим изнутри, открыл бы ей, но Анна, пережившая резню в Торхевнене, и теперь слывшая святой, крестом закрыла перед ним дверь:

– Никогда! Никогда эта тварь не переступит порог дома Божьего!!!

– Но младенец! – Ужаснулся отец Марк. – Он же безгрешен!

– Это подменыш! Все знают, что едва появившись на свет, он сожрал повитуху! Не дам!!!

Мэг продолжала стучать и умолять о помощи; не дождавшись, она обернулась и увидела, как Олле проткнули мечом и он упал. Всадник, перемахнувший через пылающую повозку, показался ей гигантским, как сказочное чудовище… Закричав, Мэг бросилась к первой же попавшейся двери и забарабанила в неё, потом к другой…

– Сюда! – Крикнула женщина с другой стороны улицы. Вспыхнувшая надежда придала Мэг сил, она со всех ног бросилась на голос, настигаемая топотом копыт.

– Скорее!!! – Закричала Юна, протягивая руки. Всадник, поняв, что жертва вот-вот ускользнёт, приподнялся на стременах и метнул нож, сверкнувший красным в отблесках огня. Мэг, споткнувшись, начала падать, и Юна, решившись, метнулась и подхватила ребёнка из её рук. Дитя Леса, быстрая и гибкая, как кошка, она сделала обманное движение, увернулась из-под копыт и, отрезанная всадником от своего дома, скользнула в переулок. Буквально из-под лошадиного носа она нырнула в овраг, уцепившись за ивовые косы и, слыша погоню за собой, побежала по воде. Спешившийся мавр догонял её, шумно дыша, и Юна решилась: положила ребёнка на траву у ручья, а сама притаилась в темноте, невидимая в своём тёмном платье. И когда появившийся на детский плач убийца возник рядом, она ударила его в спину длинным и узким женским ножом, который женщины её племени всегда носили при себе и отменно умели пользоваться с самого детства. А после, ополоснув нож, Юна подняла ребёнка и начала баюкать и успокаивать его, сама ещё вся дрожа от пережитого ужаса. 

11. 

Появившись на городской улице, Карл сразу увидел полыхающую повозку и трёх всадников, которые кружили вокруг чего-то, лежавшего на земле. При виде принца они тут же рванули к лесу. В лежащем у огня человеке принц узнал Олле; отблески пламени отражались в густой луже крови вокруг него. Но Карл не успел ужаснуться гибели брата. Он увидел женщину посреди улицы и понял, кто это, ещё до того, как подбежал к ней, бросив покрытого пеной, хрипящего коня. Мимо пронеслись Тессен и его люди, преследующие убийц, но Карлу было не до них. Он перевернул и поднял Мэг, в спине которой глубоко сидел нож, каким-то краем сознания отметив, куда он воткнулся, и констатировав, что рана смертельна. Он весь день знал об этой беде, но не опознал её голос!..

Мэг дышала, и безумная надежда вспыхнула в Карле вопреки всему. Енсен со своими вооружёнными домочадцами подбежал к ним, сокрушаясь:

– Ах, какая беда! А я сижу у себя на отшибе, и понять не могу, что такое загорелось! Ах, беда какая! Милая ты девочка!

– Она дышит. – Ровным голосом произнёс Карл. – Нужен лекарь… Она дышит. – Он держал Мэг так, словно от этого зависела её жизнь. – Нужен лекарь. Нужно вытащить нож. Ей больно!

– Не трогай нож! – Предупредил Енсен. – Кровь ручьём побежит!

– Ей больно! – Карла коробило так, словно больно было и ему. – Время уходит!

– Олле Ульвен умер. – Сказал Тессен, с непокрытой головой подходя к принцу. – Умер, как мужчина, пытаясь всадников остановить и спасти её.

– Я отнесу её к тебе. – Словно не слыша, сказал Карл, поднимаясь с колен осторожно, чтобы не причинить Мэг новой боли.

– Ясно, как день. Я за лекарем пошлю.

– Она не умрёт. – Сам себе сказал Карл. – Так нельзя, так не может быть, она не умрёт!..

Его люди стояли поодаль в молчании, обнажив головы.

Его безумная надежда, возможно, длила жизнь Мэг – она дышала до утра, не смотря на то, что кровь, не переставая, текла из раны вопреки стараниям лекаря, а та, что не вытекала наружу, заполняла лёгкие. Мэг умирала в Гранствилле, а в Хефлинуэлле умирал Аскольд. Он сам отдал приказ прикончить Мэг и её сына; после чего его сердце не выдержало. Бившейся в истерике королеве он сказал только:

– Я спас сына… – После чего уже не произнёс ни слова. Скульд, стоя поодаль, кусал губы. Произошедшее было худшим его поражением за всю его богатую на события жизнь. Ничего хуже того, что произошло сейчас, просто быть не могло, по его разумению. Как не вовремя вернулся Карл! И Скульд совершенно не понимал поступка короля. Зачем было посылать к этой… убийц?! Да ещё вот так, посреди улицы, на глазах у всего города?! Если бы они убили её где-нибудь в овраге, можно было бы списать всё на дикарей, направив гнев Карла в нужное русло! «Я спас сына»?! От чего?!

– От нас! – Простонала королева, подняв залитое слезами лицо. – Боже милосердный, Аскольд, любовь моя!!! Он спас его от нас… Карл убил бы эту девку, если бы мы выполнили свой план, убил бы, дядя, и мы оба это знали!!! Любимый мой, он спас сына от этого греха… Господи!!! Кто спасёт нас?! – Она повернулась к Скульду, лицо исказилось от горя, ненависти и отчаяния:

– Это всё ты!!! Ты, ты… дьявол!!! Ради власти, ради твоих интриг… Ты привёз этих ирландок, которые отняли у меня и сына, и мужа!!! Будь ты проклят!!! – Она бросилась на Скульда, и тот безжалостной пощёчиной отшвырнул её на пол, где она и осталась подле ложа короля, безудержно рыдая. Скульд поморщился, потирая руку, и вышел прочь. Придворные смотрели на него с нескрываемым злорадством, хотя многие всё-таки опускали глаза. Король умер – да здравствует король! Они уже готовились лизать задницу Карла, хотя и не знали, во что выльется гнев нового короля – а виновны были все.

Мэг не сказал ни слова. Только однажды она посмотрела на Карла вполне осмысленно, с жалостью и нежностью, и он позвал её, с новой надеждой в сердце, но она закрыла глаза и больше уже не открывала их до самого рассвета. Самым ужасным было ощущение того, как она уходит: как жизнь утекает из неё по капле, как изнутри её тела подступает холод, совсем иной, нежели холод в озябших руках, совсем иной! Карл держал её, пытался согреть, в безумной надежде отдать ей часть своей силы, часть своей жизни, звал её, умолял не оставлять, не стыдясь слёз и дрожащих губ. В эти часы не было ни стыда, ни сожалений, ни гнева, ни мести, ничего, кроме Мэг. А потом не стало и её.

Утром в дом Енсена пришла леди Эве, бледная, со следами рыданий и отчаяния, и сказала Карлу, что Аскольд скончался, что Карл теперь – король, и его подданные ждут его. Карл слушал её и, не отрываясь, смотрел на Мэг.

– Мне нечего сказать тебе. – Произнесла она после ужасной паузы. – Я потеряла сына и зятя, и всё по своей вине. Я знала, что задумали Скульд и Зура, и не вмешалась. Не вмешалась – и мой сын мёртв. По моей вине. Я готова ответить за свою долю того, что случилось. Все боятся тебя, но мне бояться нечего. Самое страшное уже произошло… И мне всё равно, что будет теперь. Идём в замок, Карл. Ты нужен там.

– Священник не пришёл. – Мёртвым голосом произнёс Карл. – Она умерла без причастия.

– Это ужасно, Карл. – Голос Эве сорвался. – Мой сын тоже… Тоже умер без покаяния.

– Если она в аду, на небе нет справедливости. – Эве задрожала: таким жутким был спокойный голос Карла. – Если она в раю, я ей не нужен. Но если в аду, я должен пойти к ней.

– Карл! – Вскричала Эве, вновь заливаясь слезами и протягивая к нему руки. – Не надо, не надо!!!

– Ей будет страшно там. – Продолжал Карл, не глядя на неё. – Я должен прийти и помочь ей. Это всё, чего я хочу.

Весь день он просидел возле Мэг, не отрывая взгляда от её лица. Под её глазами легли тени, на губах запеклась кровь, она была бледной до голубизны, и всё-таки красивой. К Карлу приходили Тессен, даже отец Марк, но Карл приказал Енсену не пускать никого, а Марка гнать прочь без всякой жалости. Когда норвежец, опасаясь, что у принца от горя помутился разум, сам осторожно приблизился к нему и заговорил, Карл сказал:

– Я всё знаю, Енсен. Я всё помню. Это в последний раз, когда я вижу её… Ты же понимаешь. Я хочу посмотреть на неё, только посмотреть. – Голос его сорвался. – Я всё ещё чувствую её… Она всё ещё со мной.

– Ты король. – Напомнил Енсен. – В замке тебя ждёт твоя корона. Ступай… А мы позаботимся о бедной девочке.

– Корона. – Сказал Карл.

В замок он пришёл пешком, неся Мэг на руках. И все были потрясены тем, что он сделал: он посадил её в кресло королевы и, забрав из рук сенешаля корону, сам опустил её на голову Мэг. И приказал собравшимся приветствовать своих новых короля и королеву.

– Ты сошёл с ума. – Сказал Скульд. – Она тебе даже не жена!

– Жена. – Сказал Карл. – Мы обвенчались с нею в Лионесе перед тем, как я привёз её сюда. Она моя законная жена и ваша королева. – В гробовой тишине он обнажил меч. – Я убью каждого, кто попытается проявить неуважение к ней.

– Но это же невозможно! – Воскликнул сенешаль и Карл, даже не переменившись в лице, воткнул меч ему в горло. Ногой отпихнул содрогающееся тело от ступеней трона и сел на него подле Мэг. После этого никто уже не посмел проявить хоть какой-то протест. Придворные целовали руку мёртвой женщине, принося слова клятвы королю, и даже Скульд присоединился к этой церемонии, прочитав в глазах Карла обещание сделать то же, что он сделал с сенешалем.

Карл думал, что после этого боль утихнет, и он сможет подумать о чём-то другом, но думал он только об одном: как Мэг стучится в двери Гранствилла, сходя с ума от страха, а эти двери остаются запертыми перед ней. Это рассказал ему Енсен, пока Карл сидел рядом с Мэг в его доме… Он не мог есть, не мог спать. Сидя в пустых покоях, где всё напоминало о Мэг и Алексе, он пытался собраться, успокоиться и подумать, но не мог. «Мне нужно время. – Успокаивал он сам себя. – Нужно время; нельзя так страдать вечно. Я перетерплю».

Обернувшись на скрип двери, он, вопреки собственному рассудку, не сдержал радостного восклицания при виде силуэта женщины с младенцем на руках. Был миг, сладостный до боли, когда он поверил в чудо и испытал такое счастье и облегчение! Но в следующий миг на свет ступила Юна, с расцарапанной щекой, с хвоей в волосах. Но Карл смотрел не на неё, а на ребёнка.

– Я бы раньше пришла, да не знала, что тут и как, вот и пряталась в лесу, пока подружка не прибежала и не помогла мне пробраться к тебе.

– Господи, Юна… – Хрипло произнёс Карл, руки его тряслись, когда он потянулся к сыну. Гибель этого крохотного человечка терзала его едва ли не страшнее, чем смерть Мэг. Он не прикоснулся к младенцу, мирно посапывающему на руках Юны, только трясущимися пальцами погладил край платка Мэг, в который тот был укутан.

– Я убила его – того самого, что нож бросил. – Гордо улыбнулась Юна. – Он за нами в овраг спрыгнул, ну, и напоролся на мой женский нож – ты знаешь наши ножи! На что хошь, поспорю, что он помучился, пока подыхал! Жаль только, что не успела твою Мэг спасти. Ежели бы она не в церковь побежала, а сразу ко мне! Правда, жалко, честно. Это не просто слова. Я ведь не каменная. То, что она заняла моё место… Да всё равно! И не моё место это было. – Весь её обычный гонор вдруг слетел с неё, она всхлипнула и, опустив младенца на постель, крепко обняла Карла и прижалась щекой к щеке. И Карл, зажмурясь, прижался к ней сам, прижался изо всех сил, чувствуя, что именно это ему и было нужно: чтобы его обнял кто-то, кому не всё равно, кто тоже скорбит о Мэг, кто его понимает… И кто плачет вместо него.

– Как мне быть, Юна?.. – Простонал он немного погодя. – Как жить дальше?! Я всё ещё слышу её возле себя…

– Не знаю, милый. – Всхлипнула она. – Попробовать-то надо. 

12. 

Когда Карл похоронил отца и Олле и казнил убийц Мэг, Гранствилл приготовился забыть свой страх перед новым королём и зажить своей обычной жизнью. Карл не разговаривал с матерью и Скульдом, запретив им вообще появляться у него на глазах. Юну он оставил в замке, и она взяла на себя заботу о нём и об Алексе, наслаждаясь домашней войной с женщинами: в отличие от Мэг, она не боялась ни словесных шпилек, ни мелких подлянок, а в искусстве портить другим жизнь ей не было равных. У неё хватило и мужества, и великодушия, чтобы совершить подвиг, но в быту она осталась злоязыкой стервой, мелочной и мстительной.

Мэг король хоронить не позволил. Он велел поставить её гроб в главном зале, и когда его пытались спросить, чего он хочет, Карл выходил из себя. Дни шли, а он ничего не предпринимал, сидя на троне напротив гроба, и видно было, что душа его бродит где-то далеко отсюда. Как-то вечером он вдруг потребовал доски и гвозди и сам заколотил дверь в комнату, где так недолго жил с Мэг. Но это тоже ничуть не облегчило его душевной муки. Только стало ещё больнее, когда он осознал, что это бесповоротно.

Что его особенно страшило, так это разговор с матерью. Из слов Эве выходило, что Мэг погубили Скульд и королева, и Карл не знал, как ему быть. Мстить матери он не мог, но оставить это так он не мог тоже, и душевная мука усугублялась стократно. В первые дни Карл думал, что она придёт, плача и каясь, и он… наверное, скажет ей много горьких слов, может быть, наложит на неё какое-то наказание, может, есть какие-то обстоятельства, снимающие с неё вину, или хотя бы часть вины… Не могла она поступить с ним так! Виновен Скульд, и Карл, которого душили ненависть и бешеная злоба, намеренно не желал его видеть, чтобы не убить в приступе ярости и не дать ему отделаться так легко и быстро. Но вот мать… Король, конечно, сам не хотел её видеть, но она могла бы пренебречь его запретом, если бы ей было, что сказать. Так он думал.

Зура… Оплакивала Аскольда. Она любила его искренне, пламенно, так, как только может любить женщина, любила до сих пор, и перед его смертью даже сын и внук отступили на второй план. Зура привыкла думать, что полуэльф переживёт её, и часто в шутку говорила ему, чтобы он не вздумал жениться на другой, когда её не станет… И вот – не стало его. Он ушёл так внезапно, так рано, так жутко! И она рыдала дни напролёт, и не находила в слезах облегчения. Вся в чёрном, она, как Карл, часами просиживала у могилы мужа, не находя в себе сил взять себя в руки. В эти несколько дней Зура из женщины средних лет, цветущей и довольно красивой, превратилась в старуху. Она тоже знала виновного, и как-то вечером пришла к Скульду, держа нож за пазухой: она тоже была из Леса.

– С ножом пришла? – Насмешливо глянул на неё Скульд. – Ну-ну. Нашла виновного?

– А ты не виновен?! – Яростно спросила Зура, краснея от гнева и разочарования. – Ты погубил моего мужа и сына сделал несчастным! Ты разрушил мою жизнь…

– С твоего соизволения. – Жестоко напомнил Скульд. – Ты передоверила мне свою жизнь и предоставила действовать по своему усмотрению, слишком глупая и нерешительная, чтобы жить самой! Что теперь тебе не нравится, Зура?.. Как я распорядился вашими жизнями?.. А чего ты хотела? Да, я вас использовал. И что?!.. Кто ты такая, чтобы я действовал в твоих интересах в ущерб своим?! Ты овца, дорогая, а овцы существуют, чтобы их стричь и есть. Если хочешь, чтобы с тобою считались, не будь овцой, живи своим умом и САМА владей своей судьбой. А то ишь… Много хочешь! Твой сын, хоть и наглый и сумасбродный щенок, а всё же достоин уважения и со временем будет хорошим королём – я верю в это, иначе он давно бы уже выпил яд или повесился бы в своих покоях, не вынеся смерти своей девки.

– Если бы ты это сделал, – прошипела Зура, обнажая нож, – я зарезала бы тебя во сне, и даже совесть не мучила бы меня!

– Не зарезала бы. – Усмехнулся Скульд, с презрением глядя на неё. – Иначе осталась бы совсем одна с твоим обожаемым внучком, который погиб бы, через неделю, самое большее.

– Ничего. – Глаза Зуры полыхали бессильным бешенством. – Мой сын скоро решит твою судьбу!

– А я не боюсь. – Гордо поднял голову Скульд. – Я добился того, чего хотел, я создал новое королевство взамен утраченного, и нового короля, не хуже его великих предков! Я сам ковал свою судьбу и судьбы тех, кто копошился вокруг меня, я правил вами, и не жалею ни о чём!

То же самое он сказал и Карлу, когда тот всё-таки приказал ему явиться. Карл, сильно повзрослевший и осунувшийся за эти дни, смотрел на него спокойно и холодно.

– Зачем ты убил мою жену? – Спросил негромко. – Какая в том была нужда для твоего королевства? Чем она мешала тебе?

– Твою жену приказал убить твой отец. У меня был другой план. Я не знал, что вы обвенчаны… Если бы знал, не тронул бы её. Это ты, по большому счёту, убил её, король.

– И каков был твой план? – Так же спокойно спросил Карл.

– Дать ей зелье, чтобы она перестала что-либо соображать, и подложить в её постель другого мужчину. – Откровенно сказал Скульд. – Опозорить её, чтобы ты сам её выгнал.

– Ты знал, – после паузы, во время которой Карл, стиснув кулаки так, что ногти впились в кожу, боролся с бешенством, которое едва не овладело им, – что я убил бы их обоих, если бы застал её с другим, и никто меня бы не остановил! Вот о чём были последние слова отца… Он спас меня от этого убийства и этого позора!

Скульд смотрел на Карла, слегка опешив. Он ждал взрыва ярости и скорой смерти, был готов к этому и сам провоцировал Карла, и не ожидал этого жуткого спокойствия. Впервые в жизни сам Скульд испытал растерянность и страх. Перед ним был король, а не мальчик, к которому Скульд привык относиться, как к злому и неуправляемому псу. Он понял, что Карл заметил и понял его состояние, но в глазах короля не мелькнуло и тени торжества или злорадства.

– Ты как-то сравнил себя со змеёй. – Сказал Карл. – Ты и есть змея. Холодная, бездушная тварь, которая привыкла ползать в пыли и жалить из-за угла. Все твои интриги, с помощью которых ты пытался управлять мною и добиваться своего, были не нужны – я стал бы тем, чем стал, и без ирландского золота, и без Моргаузы… Но тебе этого не понять – гадюка никогда не поймёт льва. Ты не поймёшь моей отваги и моих поступков, потому, что сам чужд этому. Проще всего было бы убить тебя… И никто не осудит меня, все ждут, что я именно так и поступлю. Но я не стану тебя убивать. Я прикажу отрезать тебе язык и кончики пальцев, и оставить доживать свой век на женской половине.

– И это – поступок льва?! – Попытался презрительно усмехнуться Скульд. Карл небрежно двинул ладонью:

– Я всё сказал. Ступай.

После этого король встал и сам пошёл к матери.

– Господи, Чарли! – Зура увидела лицо и глаза сына, и жалость и раскаяние охватили её. Она потянулась к нему, но Карл отстранился:

– Не надо меня жалеть. Что сделано, то сделано… Не знаю, за что ты так взъелась на меня, почему ты отняла у меня возможность быть счастливым, за что ты отняла у меня… отняла любовь. Мстить тебе я не буду.

– Ты ещё молод, сын. – Умоляюще произнесла королева. – Тебе нет и тридцати! Ты ещё встретишь любовь, и клянусь, я никогда…

– Так, как я любил Мэг, я никогда уже не полюблю. Не будет больше в моей жизни ни радости, ни любви, ни счастья… А ведь мне и вправду, нет ещё и тридцати! И знаешь, что меня терзает сильнее всего?.. Что это было бессмысленно всё. Никакой выгоды, никакого навара никому… Прекрасная, невинная и любящая, она мертва, а ради чего?! – Губы Карла скривились на пару мгновений, как бы не научился он владеть собой. – У моего сына нет матери, у меня нет жены, а что есть?! Что есть, мать?! Что вы выгадали?! Чего добились?! А?!

– Я виновата! – Воскликнула Зура. – Но жизнь продолжается… Я тоже потеряла любимого мужчину! Но мы же остались друг у друга… И дети, у тебя двое прекрасных сыновей! И любовь будет, Чарли, любовь будет! Я столько живу на свете, поверь мне! Господи, кто не ошибается?! Я действовала из лучших побуждений, и смерти её никто не хотел… Я скорблю о ней, поверь! Мы же нужны друг другу, сынок… Мы оба потеряли тех, кого любили…

– Говоришь, любовь ещё будет? – Странно глядя на неё, сказал Карл. – Хорошо. Как только это случится, я позову тебя к себе и прощу. Клянусь, прощу. А пока – я не желаю тебя видеть. Прощай, мама.

Зура открыла рот, подавшись к сыну, но тут мимо окна пролетело что-то большое и тёмное, и тут же со двора донёсся истошный женский визг… Карл поспешил наружу, где оказалось, что Скульд бросился с Золотой башни и разбился насмерть.

Миновало осеннее равноденствие, и Гранствилл содрогнулся от страха перед лесом: сразу пять племён, объединившись, шли на город, сжигая всё на своём пути. Все ждали, что король разобьёт их на подступах к городу, но… Хефлинуэлл поднял мост и запер ворота. Без всяких объяснений горожанам было отказано даже в праве укрыться за стенами замка. Тщетно Зура, Эве и даже Тессен умоляли короля изменить решение и спасти город – Карл никого не желал слушать и обещал убить всякого, кто попытается самовольно открыть ворота. Этого было довольно, Карла боялись, как огня. Кто мог, смотрел на гибнущий город. Укрыться в замке король позволил лишь семье Юны и Енсену, но швед остался дома, только и это не тронуло Карла. Он позволил дикарям бесчинствовать в Гранствилле до самых сумерек, и только небу известно, что творилось в его душе, когда он смотрел из окна Золотой башни на мечущихся по пылающим улицам людей, слышал их вопли и визг. Он никогда и ни с кем не говорил об этом, и никто так и не узнал, сгорело ли вместе с городом его горе или осталось с ним навсегда? Жалел ли он, раскаивался ли?.. Когда сумерки опустились на землю, и ярче запылали огни, Карл сам повёл своих людей на дикарей, уставших от резни и пресытившихся кровью и разрушением. После недолгой стычки, окружённые, они столпились, ощетинившись ножами и дротиками, на открытом месте, угрюмо ожидая своей судьбы. Они не ожидали, что гарнизон замка так велик и силён! Карл выехал вперёд с золотым орлом на груди. Он сам не замечал, что пользуется интонациями и приёмами Скульда, чтобы заставить напряжённо прислушиваться к себе.

– А теперь послушайте меня. – Сказал он спокойно на языке Леса, и предводитель, человек с выкрашенным тёмно-красной краской лицом и рогами зубра, надменно спросил:

– Почему мы должны тебя слушать?

– Потому, что я сильнее вас. – Сказал Карл. – Потому, что у меня золотой орёл, потому, что я – один из вас, я сын Зуры! Я не чужой вам, как люди Железа из-за моря, и мне не нравится, что они убивают вас, отнимают ваши земли и ваших женщин. Но ваши обычаи губят вас сами по себе; пока вы не изменитесь…

– Мы лучше умрём! – Встрепенулся жрец – его лицо было выкрашено голубой краской.

– Так иди и умри, болван!!! – Зычно крикнул Карл. – А те, кто присоединится ко мне, получат новый закон и новую жизнь!

– Ты хочешь, чтобы мы стали рабами людей Железа? – Спросил вождь.

– Я хочу, чтобы вы стали равны им! – Повысил голос Карл. – Видишь этого орла?.. Я получил его по праву, по праву крови и победы нал Куртом! Я – ваш новый вождь; кто против – пусть выйдет против меня, но если проиграет, уйдёт из Элодиса навсегда! 

13. 

Карл изгнал Жрецов Голубой Ели на север, в Синие горы. Вскоре он заключил союз и со степными племенами пастухов на юге, расширив королевство и усилив его настолько, что слава Анвалона окончательно и бесповоротно померкла. За год он построил Элиот, новую столицу Элодиса в устье Фьяллара, и там, наконец, обрела покой и Мэг, саркофаг с которой Карл велел поставить в мавзолее на острове, перед королевским дворцом. На крышке саркофага была вырезана лежащая женская фигура с закрытыми глазами и скрещёнными руками; со временем история Мэг забылась, но саркофаг остался, и Элиот остался в веках городом Мёртвой Королевы.

Сразу после похорон Карл женился на Юне. Королева она была никакая, как сказал когда-то Олле Ульвен, но Карл неизменно испытывал к ней непонятную другом слабость: что бы она ни выкинула, чтобы ни сделала, как бы не ошиблась, но король, скорый на гнев и безжалостный на расправу, даже голоса на неё не повышал. Юна любила и баловала Алекса, как собственного сына – у неё и у короля была только одна дочка, – и ненавидела свою свекровь. Карл так и не позвал мать. Она прожила долго; но зова от сына она ждала тщетно. В Хефлинуэлл Карл так ни разу и не вернулся, и запретил строить город на прежнем месте – новый со временем возник на другом берегу Ригины. Никогда и ни с кем Карл не говорил о Мэгенн. Даже Юна не знала, вспоминает ли он её. Бывать в Лионесе он тоже избегал, и потому многие считали, что король раскаивается в том жутком преступлении, которое совершил из мести за Мэгенн, и ненавидит самую память о ней. Но его сын Алекс считал, что отец не возвращается в Лионес именно потому, что и память, и любовь слишком сильны в нём, и он не хочет, чтобы этого города, на створках ворот которого Мэг и Карл, по-прежнему любящие, и сотни лет спустя улыбались друг другу, коснулась смерть.

Сто лет спустя церковь Нордланда канонизировала Аскольда, принёсшего христианство Острову, и Анну, мученицу за веру, и тогда же церковь запретила балладу о Мэг и всякие упоминания о ней. Но Лионес не забыл, только заменил Мэг на принцессу, а Карла – на влюблённого рыцаря. День, когда Карл спас свою возлюбленную и даровал городу привилегии и свободу, остался в веках праздником Принцессы, а город со временем стал общепризнанным городом влюблённых, жемчужиной Нордланда, его гордостью. Триста лет спустя потомок Карла и Мэг, Гай Гэролд Хлоринг, сделал список со старинной летописи, чудом уцелевшей в архивах Хефлинуэлла, для своего брата, и закончил её словами: « Содрогаясь перед совершённым им злодейством, и осуждая его мстительность вместе со старинным монахом, написавшем о нём, не могу я в глубине души не сострадать ему. Ибо в любви скрыта сила более роковая, чем в ненависти и иных чувствах, известных сердцу; пример тому – самая наша жизнь. Со стыдом и прискорбием сознаюсь тебе, что, будучи верным христианином, я в иные моменты склонен оправдывать Карла, и желать, чтобы свершилось невероятное его желание: чтобы душа его соединилась с душой его возлюбленной, оберегая её от ужасов Ада. Таково моё несовершенство, и такова моя непоколебимая вера в силу любви».

Г. Минусинск, 1996 г.

Оглавление

Королева Мэг

Глава первая: Берсерк 

Глава вторая: Свадьба.

Глава третья: Прощение.

Глава четвёртая: Город влюблённых.

Глава пятая: Король.