Триптих (СИ) [inamar] (fb2) читать постранично

========== Liberi! ==========

Земля ускользает.

Навстречу мне небо стремится —

Кружевной волной облаков накрывает.

Арм-Анн

— Не смей умирать, слышишь! Борись! Борись, говорю! Если ты сейчас умрёшь — я тебя оживлю и убью самолично!

***

Дракон парит, ловит широкими перепончатыми крыльями теплые воздушные потоки. Воздух всегда был ему другом. Воздушный простор всегда помогал ему и поддерживал его. Неоглядная ширь принимала его, как родного, баюкала и утешала. Когда он был совсем ещё юным, он улетал от сурового деда, который всегда был недоволен им, и печального отца, который любил и жалел его, улетал прочь, как можно дальше. Он знал, что его всегда ждёт небо.

Небо, которое не обвиняет ни в чем, не упрекает никогда, но и похвалить не способно, совсем как магическое зеркало. Поэтому со временем он перестал так сильно радоваться полётам. Это стало просто необходимостью, привычкой и не более того. Дракон растерял свежесть восприятия и радость от созерцания простора над головой и под чешуйчатым брюхом. Восторг перед новым и неизведанным прошёл.

А спустя много лет всё вернулось вновь — и восторг от простора, и чувство нового и неизведанного, и радость от созерцания…

Он скользит вниз, вниз туда, где раскинулся атласный лоскут моря. Сейчас оно очень красиво: глубокий тёмно-синий цвет его поверхности слегка искрит в лучах заходящего солнца. Малиновая золотистая дорожка бежит следом за драконом, волнуется. Берег недалеко и белоснежные чайки, поймав на крыло тот же малиновый отблеск заходящего солнца, стремительно падают, острым глазом заметив нечто в глубине, и после взмывают вверх, чтобы снова парить в поисках добычи. Дракон тоже хочет взмыть вверх со скоростью, которая обожжет морозным ветром его гортань, приглушит пожар, рождающийся в ней. Но не хватает сил.

Дракон следит за берегом моря, что дугой уходит за горизонт. Отсюда, сверху, береговые скалы представляются сложным узором, сработанным искусным резчиком по краю невиданного голубого блюда. В скалах копошатся белые точки — калидоны — шумные и беспокойные птицы. У них что ни группа, то скандал — носятся от гнезда к гнезду, кричат, машут крыльями — птичий базар большой и одноцветный.

Калидоны…

Белый пух запутался в волосах, прилип к одежде…

Ящер отрывает взгляд от калидоньих гнёзд, не давая человеку внутри себя погрузиться в воспоминания.

Дракон устал. Он слишком долго летел. Почему-то ломит крылья-руки. И немного кружится голова. Но ему нужно долететь и он приложит все силы к этому. Он доберётся туда, где его ждут.

Ещё один вираж над замком — слишком крутой для уставшего дракона — и он устремляется внутрь. Навстречу судьбе, навстречу приговору. Величие ритуальной комнаты обрушивается на него. Шипастая голова ящера клонится к земле и он, неосторожно процарапав когтями пол, опускается и устало складывает крылья.

Там, за стенами замка, наступает вечер, и прохлада сменяет жар полуденного солнца. Светило устало и стремится на покой за линию горизонта. И здесь, в ритуальном зале, становится темно — ночью нечему освещать зал, да и не нужно — ночами здесь никого не бывает. В соответствии с древним Законом ритуал совершается днем, когда яростный столп солнечного света горит на жертвенном столе огненным обручем и сторожит несчастную пленницу, которой не повезло. Сейчас тьма густая и плотная выползала из-за углов, чтобы накрыть алтарь черным покрывалом, скрыть с глаз все приспособления, грудой лежащие рядом с ним, должно быть, с начала времен. Никто не помнит, для чего нужны были эти инструменты и когда они использовались. Испокон века драконы для исполнения Ритуала пользовались когтями и зубами. И иного способа им не требовалось.

Он прилетел на зов. Двести поколений предков воззвали к своему непутёвому потомку и потребовали встречи. И сейчас они были здесь все: от доблестного Сам-Ара до его деда. Отца здесь не было. Во всяком случае, Арм-Анн его не видел. Все смотрели на него молча и, как казалось, осуждающе. Он чувствовал это всем телом.

Миг — и перед алтарём, покрытым замысловатой вязью старинных букв, стоит человек. Нечеловеческая усталость клонит его к земле и, чтобы не упасть, он опирается о жертвенный камень. Арман окидывает взглядом ритуальный зал. Воображение угодливо предоставляет его глазам образы его предков. Они сурово молчат, осуждая или, может быть, вопрошая его о том, что он намерен делать со своей жизнью, и намерен ли вообще.

Его голова склоняется в упрямом отрицании — нет, не намерен. Все будет идти так, как идет. Он выбрал свой путь — с тех пор не прошло и года. Древний закон и Ритуал для него — в прошлом. Возможно, он не достоин своих величественных