Дом с привидениями (СИ) [Светлана Оплачко иничка] (fb2) читать онлайн

― Высокие технологии неотличимы от магии, ― повела рукой с тяжёлым браслетом Ирина. ― Тысячи лет назад ЗИЛок показался бы первобытному человеку колесницей богов. Хотя мёртвые цивилизации творили и не такое. Вспомни саркофаг Ледниковой Принцессы.

― Цветок п-папоротника ― это антинаучно, ― упрямо произнёс Ильинский. Он рассеянно провёл пятернёй по отросшей за лето в тайге медного цвета бороде. ― Вы, как эколог, знаете это. Папоротники ― споровые растения.

― Разве я сказала, что древние подразумевали под папоротником то же, что и учёные? ― Ирина смотрела прямо на Ильинского, отчего тот опускал голову всё ниже. На его загорелых щеках вспыхнул предательский румянец. Альфред понимал, что испытывает Ильинский, поглядывающий украдкой на Ирину. Эти чувства к ней он сам давным-давно перерос.

― Всё равно это чепуха, ― пробормотал себе под нос Ильинский. ― Где доказательства? Покажите мне цветок папоротника.

― Не ты ли, Вадим Борисыч, говорил, что если чего-то в «Тайге» нет, значит, плохо искали? ― спросила, продолжая улыбаться, Ирина.

― Это не одно и то же, ― буркнул Ильинский. Он покраснел уже до корней волос. Устроившийся на нарах Рыжий изо всех сил делал серьёзное лицо и едва сдерживал смех.

А вот Альфреду было невесело. Он видел, что Ильинский испытывает к Ирине сильные чувства. Она неизменно вызывала такие. Альфред также видел, что и Ирина знает об этом. И жалел их обоих. Для сорокадевятилетней Ирины Ильинский был молодым мальчиком, который совершенно не вписывался в её мир. Она чтила закон и не позволила бы себе измену.

― Если я покажу тебе цветок папоротника, ты погадаешь со мной? ― Ирина наклонилась к Ильинскому и положила маленькую смуглую ладонь на его предплечье, закрытое рукавом рубашки. ― Давай вместе пойдём и поищем огнецвет? ― Ирина погладила Ильинского по руке. Её пальцы унизывали витые перстни с полудрагоценными камнями. В этом прикосновении не было ничего эротического, но Ильинский заметно напрягся. Альфред догадывался, почему тот упорно не желает вставать из-за стола: было, что скрывать.

― Я никуда не пойду, ― мотнул головой Ильинский. ― Зачем? Что я, адонис не видел?

― За цветком папоротника. ― Ирина снова погладила руку Ильинского, которую он поспешил отдёрнуть. Альфред видел, что ему не противно, этот жест скорее защитная реакция. Желание скрыться и ничем не выдать своих истинных чувств.

― Мне не нужен цветок папоротника. Его нет.

― Ты многого не знаешь, Вадим Борисыч, ― покачала головой Ирина.

― Я знаю достаточно, чтобы руководить практикой, ― дёрнулся Ильинский. ― Я не говорю, что я лучше других, но…

― Тщеславие, ― усмехнулась Ирина. ― Вадим Борисыч, ты болен гордыней!

― Если я сейчас пойду с вами за цветком папоротника, вы от меня отстанете? ― Из уст Ильинского это прозвучало, как «Пожалуйста, не оставляйте меня одного».

― Да, конечно, ― Ирина улыбалась.

― Пойду, схожу за фонариком. ― Ильинский тоже поднялся и, не глядя на Рыжего и Альфреда, вышел из домика в ночь. ― Цветок папоротника, ― раздалось снаружи удаляющееся бормотание, ― тьфу!..

― Он не верит. Не хочет поверить, ― опустив голову на грудь, глухо произнесла Ирина. Силы разом покинули её. Альфред поспешно подошёл к ней и протянул кружку с горным хмелем. ― Спасибо, Алек, ― Ирина слабо улыбнулась, делая глоток. ― Впрочем, и к лучшему, что Вадим Борисыч не верит. Так ему будет легче жить со всем этим.

― Мне снова стереть ему воспоминания? ― Рыжий вклинился в разговор прежде, чем Альфред успел спросить, с чем именно Ильинскому будет легче жить.

― Сотрёшь на рассвете. ― Ирина вздохнула и легко поднялась с места. При движении браслеты и серьги мелодично звякнули. ― Все зеркала я отдам тебе, Альфред, ― вдруг произнесла она, остановившись в дверях. Одна её ступня уже коснулась крыльца, вторая всё ещё стояла на коврике. ― Муж будет кидать в них бокалы и стопки, а сын любоваться собой и мучить женщин. Я плохая мать и жена. Но постараюсь быть хорошей предсказательницей и другом. И шкатулку с Серебряным Ключом тоже забери. И помни, что волк колдуну в серебре и страхе до конца верен будет. А от крови венчанного смертью родится птица-счастье Алконост. ― Не успел Альфред и слова произнести, как за Ириной захлопнулась дверь.

После таких слов Ирины Альфреду стало неловко. Как будто он отобрал то, что должно было достаться по праву Паше. Он рассеянно взял со стола кружку и сделал глоток.

― Если бы меня ночью позвала в лес за цветком папоротника такая знойная женщина, как Ирина Дорохова, я бы оставил трусы дома, ― захохотал Рыжий, давая волю веселью. Он уже был изрядно пьян. ― Но думаю, что Борисыч покраснеет и сольётся в кусты. Или на кусты.

― Ты думаешь, что он тридцатичетырёхлетний девственник? ― рассеянно спросил Альфред, продолжая гипнотизировать дверь.

― Навряд ли, ― пожал плечами Рыжий. ― У него была невеста. Хотя его никто как мужика особо не воспринимает. Но вот Ирина… Не просто так они себя ведут, вот что я тебе скажу.

― Они что, любовники? ― У Альфреда не укладывалось в голове, что Ирина могла изменить мужу, пусть и такому дрянному, как Константин Львович. Это было против её моральных принципов прорицательницы. Хотя в Вадиме Ильинском Ирина находила странное вдохновение.

― Не совсем.

― Но у них что-то было?

― Почти. Борисыч в очередной раз влюбился и страдает. Кажется, даже пытался её поцеловать. Впрочем, не знаю я, свечку не держал.

― Это радует. Слушай, сколько раз ты заставлял Ильинского забывать разные вещи?

― Я не считал, ― пожал плечами Рыжий и налил себе водки. ― Он же всё лето околачивается на стационаре. И слишком многое видел. По-хорошему, его следовало убить, ― нарочито кровожадно усмехнулся он. ― Но Тайга против, да и мне он нравится.

― А у него не будет рака мозга или инсульта от твоих трав?

― Поживём-увидим. Я даю ему проверенные средства. Натуральные органические ингредиенты. ― Рыжий говорил ещё что-то, но Альфред уже не слушал. Его не покидало беспокойство. Словно что-то должно было произойти. Что-то плохое.

― Мне кажется, или их подозрительно давно нет? ― Напряжённый голос стоявшего возле окна Рыжего выдернул Альфреда из полудрёмы.

― Папоротник растёт в чаще. ― Он поднялся и подошёл к Рыжему. ― Идти далеко.

― Ерунда! ― отмахнулся Рыжий. ― Пошёл на ловчие канавки для грызунов ― вот тебе и лесная чаща. ― Он замолчал, прислушиваясь. Альфред напряг слух, но прежде, чем уловил шуршание мягких перьев, почувствовал сполох магии. Бесшумно рассекая воздух, на подоконник опустился большой филин. Его огромные глаза полыхали огнём. В них отчётливо читался разум. Филин что-то ухнул и тут же улетел. На деревянном подоконнике остались чёткие следы когтей.

― Дело дрянь! ― Рыжий резко поднялся. ― Тайга говорит, что Дороховы в лесу. Некроманты. ― Он схватил куртку, нырнул в резиновые сапоги и выскочил из домика.

Фонарики им были не нужны. Рыжий знал дорогу, а тяжёлый дурманивший след мёртвой силы ни с чем спутать невозможно. Они быстро пересекли стационар и нырнули в прибрежные кусты, окружавшие Тайгинку. Они всё шли и шли, казалось, под ногами Рыжего тропинки сами сплетаются в широкий путь, а упавшие ветки бурелома убираются с пути. Перешагнули неглубокую ловчую канавку, и словно остался позади некий рубеж. Альфред с головой окунулся в ночной лес колдовской ночи. Но не успел он наполниться пряными ароматами и почувствовать фей и мелких духов, как Рыжий остановился, как вкопанный. В темноте, нарушаемой лишь светом крупных звёзд, его волосы казались переплетением трав.

― Вон там, ― шепнул он. ― Ирина!

Она действительно была там. Стояла, запрокинув голову, рядом с Ильинским. Их руки сплелись, а между пальцев летели огненные искры. Ильинский склонился над Ириной.

Альфред не успел понять, целовались ли они, потому что тьма вокруг него сгустилась, а магия потянула кости так, что всё тело скрутило от боли. Пространственные порталы всегда обходились колдунам дорого, буквально разрывая их тела на атомы. Но Дороховы решили появиться эффектно. Они стояли между деревьями ― отец и сын ― и с каменными лицами взирали на Ильинского с Ириной и Альфреда и Рыжего.

― Так вот, как вы отблагодарили меня за доброту! ― В голосе Дорохова слышалась неприкрытая издёвка. ― Ирина, от тебя я ожидал большего. ― Он повёл рукой, поднимая мёртвых стрекоз, но насекомые тут же упали обратно. Из мрака выступила Тайга, похожая на сгусток тумана в своём светлом платье.

― Белая Женщина! ― прошептал Ильинский. ― Так это правда.

― Я встретила тебя у ив, ― произнесла Тайга. ― Помни, что я всего лишь лунные лучи в каплях воды на их ветках.

― Ты не просто Белая Женщина, ― произнёс Паша. ― Ты ― моя. ― Тайга не удостоила его ответом. Паша усмехнулся и резко повернул ладонь. Душистые стебли эхиноцистиса блеснули чёрным и метнулись под ноги Тайге. Она упала без единого крика. Побледневшая Ирина отпрянула от Ильинского и опустилась рядом с ней.

Паша шагнул вперёд и наотмашь, с оттяжкой, ударил Ильинского по лицу, а когда тот рухнул, с видимым наслаждением пнул его несколько раз по рёбрам. Раздался отвратительный хруст. Альфред поморщился.

― Маму мою трахал, говоришь? ― Паша ещё раз пнул Ильинского, который скорчился ещё сильней и застонал. ― Не говоришь? Может, ты этого и не делал. Но желания достаточно. А вы, ― он посмотрел на Альфреда и Рыжего, ― всё знали, но молчали.

― Соучастники прелюбодеяния, ― довольно кивнул Константин Львович. ― Ты пригрела на груди змей, Ирина!

― Не ломай комедию, некромант, ― отрывисто произнёс Рыжий. Трава у его ног подрагивала, мелкие листочки заострялись. ― Тебе плевать на Ирину. Вы хотели скомпрометировать её, чтобы замолчать результаты исследований!

― Ты никак не угомонишься, Леший. ― Глаза Паши в темноте казались чёрными провалами. ― Ты всегда был лишним. ― Прежде, чем Альфред успел высвободить покалывающую на кончиках пальцев магию, в траве под ногами Рыжего прошуршала змея. Мёртвая гадюка, раздавленная лесовозом, сохранила в зубах яд. Метнувшись чёрной молнией по ноге Рыжего, она укусила его выше сапога.

― Борисыч… сука… ― прохрипел, бледнея, Рыжий. ― Ты говорил, что здесь нет ядовитых змей. ― Его глаза закатились, и он повалился рядом с Ильинским.

― Ты был мне как брат, Альфред, ― произнёс Паша, глядя на поверженного Рыжего. ― Тебя она любила больше, чем меня. ― Он кивнул на Ирину, которая, тяжело дыша, сидела, придерживая за плечи бледную Тайгу.

― Я не хочу драться с тобой, Паша. ― Альфред наклонился над Рыжим и украдкой проверил его пульс: живой. ― Давай поговорим.

Паша только усмехнулся, а в следующую секунду тьма ив поглотила его. Альфред вскинул руку, и на пальцах заплясали огоньки пламени. Он не успел обернуться, как оказался в железных тисках рук Паши. Лезвие коснулось шеи. Паша резко провёл острием по коже. Крови выступило чуть-чуть, но Альфреду оказалось достаточно. Воспоминания о ночи на Востоке нахлынули с убойной силой.

Альфред опёрся спиной о дерево, чтобы не упасть. Кровь тёплыми струйками стекала по шее, перед глазами качалась река. Огоньки на пальцах погасли. Словно лунатик, он побрёл вперёд. Ивовые ветки и галька хрустели под ногами, а крапива обжигала голые лодыжки. Константин Львович и Паша стояли на камнях, а Ирина и Тайга успели подняться.

― Вы с Лешим всё время были правы, Тайга. ― Губы Ирины дрожали, а в голосе слышались слёзы. ― Из-за моего предсказания деревня и лес погибают. Над тобой надругался мой сын, и я упала в позоре к твоим ногам! Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

― Спасите мальчиков, ― тихо произнесла Тайга. ― А я сохраню ваши предсказания.

― Как трогательно: прорицательница извиняется перед духом леса, ― жёстко усмехнулся Дорохов. ― А я ведь поначалу тебя даже любил. ― Он наклонился к самому лицу Ирины. ― Но потом твоё предсказание не сбылось: от моей крови ― крови венчанного смертью ― не родился Алконост! Твой сын хотел, чтобы лесная ведьма, ― он кивнул на Тайгу, ― родила ему ребёнка-птицу Ирия. Но глупая девка предпочла Лешего.

― Если так вы толкуете предсказание, то оно не сбудется и через тысячу лет! ― хрипло воскликнула Тайга. ― И если на то пошло, вам никогда не получить цветок папоротника!

― Тайга, ― произнёс Паша, подходя к ней, сжимая кинжал. ― Мне не нужен огнецвет. Мне нужна ты. ― Он протянул свободную руку и коснулся пальцами лица Тайги.

― Отвали от неё, сука! ― Бледный Леший стоял за спиной Паши. Ивовые ветки зловеще колыхались, а колючие волоски крапивы опасно блестели.

В следующую секунду Паша развернулся и размахнулся кинжалом, целясь в Лешего, и в этот же миг перед ним возникла Ирина. Она вскинула руку со звенящим браслетом и, перехватив запястье сына, отвела кинжал в сторону. Звёздный свет полыхнул в золоте, и тут Паша бросился вперёд. Лезвие соскользнуло по браслету и ударило точно в грудь Ирины под сердцем.

Она широко распахнула глаза, её губы приоткрылись, как от удивления. Ирина из последних сил вцепилась в руку Паши, которой он продолжал сжимать рукоять кинжала. Кровь струилась по смуглой коже матери и сына. Ирина обмякла и, едва с её губ слетел последний вздох, повалилась на камни. Тёмная вода тут же подхватила её выбившиеся из причёски волосы, лизнула ботинки, пропитала одежду. Ирина Дорохова лежала в реке с кинжалом в сердце и горькой усмешкой на губах.

Альфред стоял и смотрел, словно заворожённый. Он не мог осознать, не мог принять того, что Ирина Дорохова мертва. Эта женщина не могла просто так умереть. Перед глазами мелькали воспоминания. Нет, целая жизнь, связанная с Ириной, той, что научила его всему. Подчиняла кипевшую магию в его крови. Тихо напевала заклинания, когда Альфреду становилось особенно тяжело. Терпеливо вела по тропам сомнения и боли. И теперь она мертва. Пожертвовала собой, чтобы жили они: Альфред, Ильинский, Леший и Тайга. Нечестный обмен.

― Так что ты выбираешь, Альфред? ― Голос Константина Львовича трещал. ― Духов леса: лучшего друга и призрак былой деревни или тех, кто заменил тебе семью? Тех, кто вырастил тебя, кто помог обуздать и принять текущую в твоих венах силу? Власть, деньги и сила даны нам для того, чтобы ими пользоваться! Чего ты добьёшься с прикованными к лесу жалкими созданиями?

― Не стану таким, как вы. ― Альфред даже не узнал свой голос. ― Гасящий вернул меня с того света не для того, чтобы я выкачивал с помощью магической плотины энергию из погребённых и осквернённых мертвецов. Я не буду ходить по костям и говорить, что так и надо. Не буду насиловать женщину, которую люблю. Хотя сомневаюсь, что человек, убивший собственную мать из-за того, что в своём пророчестве она указала на другого, может любить.

― Тайга, ― обратился к замершей молчаливой Тайге Паша, ― перед тобой выбор не стоит. Идём со мной. Мы будем вместе вечность. ― Он протянул к ней могучие руки, с которых стекала на камни кровь его матери.

― Сожги себя, чтобы смыть позор. ― Лицо Тайги было непроницаемо, словно маска.

― Так, значит, ― произнёс Паша. В его тёмных глазах горел безумный огонь. ― Если ты выбираешь его, ― он кивнул на замершего от потрясения Лешего, ― тогда будь с ним.

Павел сделал неуловимое движение рукой. Вырвавшаяся на свободу сила выбила из Альфреда дух. Краем глаза он увидел, что Леший согнулся пополам от боли. Жёсткие тёмно-зелёные стебли, лежавшие на камнях, ожили. Извиваясь точно змеи, они ринулись в сторону Тайги. Она не шелохнулась, глядя на то, как ползучее растение подбивается к её голым ступням.

Эхиноцистис, понял Альфред. Скверна, которую вырывал днём Леший.

Закрученные усы растения выпрямились, и на их кончиках показались белые корешки. Секунду спустя кокон из листьев и побегов метнулся вверх, вцепляясь в запястья и лодыжки Тайги. Она не вскрикнула, когда корешки вонзились в её кожу, вспарывая и проникая внутрь. Её лицо оставалось спокойным, лишь губы побелели, а глаза горели золотистыми отсветами.

А растение с резными треугольными листьями продолжало оплетать её. Корешки ушли вглубь, утягивая за собой часть стеблей с листьями. Под кожей обозначились контуры побегов и листьев, уходившие всё выше и выше. Раны на руках Тайги закрылись, но Альфред чувствовал, как невидимые цепи из эхиноцистиса приковали её к этому месту.

― Видишь, Тайга, ― негромко произнёс Павел, наклоняясь к самому уху Тайги и с шумом втягивая запах её волос. Альфред видел, как раздуваются крылья его носа. ― Ты не пойдёшь со мной. Ты вообще никуда не пойдёшь. Оставайся с Лешим сколько угодно, но помни, что ты всегда со мной. ― Он подхватил невидимые цепи. ― Ты будешь жить, пока о тебе помнит хоть один человек. Помнит так, что любит. Леший ещё человек, но пройдёт время, и он станет частью леса. Таким же, как ты. Пока у тебя есть стационар и студенты, но водохранилище всё же построят. И тогда ты останешься жива только благодаря мне. ― Его губы почти касались волос Тайги. ― Ты выбрала его, но останусь с тобой я. ― С этими словами он отошёл от Тайги и посмотрел на отца.

― Очень хорошо, Паша, ― одобрительно усмехнулся Дорохов, опираясь на трость. ― Теперь разберись с предателем. Покажи, что бывает с теми, кто выбирает правду и Лешего!

Альфред заставил себя выпрямиться. Порез саднило, в голове гудело, но магия в крови закручивалась и рвалась наружу. Он не позволит безнаказанно убить ещё и Тайгу с Лешим.

По позвоночнику прошла электрическая волна, сконцентрировавшись в груди. Альфред щёлкнул пальцами. В эту же секунду рана на шее открылась, и горячая кровь хлынула наружу. Но не пролилась на рубашку, а поднялась в воздух, мерцая в темноте тяжёлыми каплями. От стука собственного сердца Альфред почти оглох.

Дорохов перехватил трость, набалдашник вспыхнул мертвенным светом: некромант призывал мёртвых. Мелкие птичьи кости, разбросанные по берегу, начали сплетаться в смертоносный клубок, но Альфред щёлкнул пальцами ещё раз. Кровь Ирины, тёкшая тонкими струйками из раны в реку, всколыхнулась. Спиралью она влилась в поток крови Альфреда.

Дорохов вскрикнул, заслоняясь рукой, кости рассыпались с дробным стуком. Паша шагнул вперёд, закрывая отца, но дёрнулся, издав крик боли. Его собственная кровь и кровь его матери, испачкавшая руки, соскользнула к закрутившейся в воздухе алой спирали. Капли крови Ирины рассекли руки Паши, сорвали кожу тонкими лоскутками. Тяжёлая взвесь сгустилась и вытянулась, изгибаясь, во вторую цепочку спирали.

― Кровь Ирины навсегда останется на твоих руках, Павел Дорохов. ― Альфред говорил чётко и сурово. ― Я дам вам уйти. Попытаетесь драться, и сила кровавой спирали разорвёт вас на куски. Ирину вы не тронете больше. И Тайгу ― тоже.

― А ты не такой дурак, как я думал, ― прошипел Дорохов, цепляясь за твёрдую руку Паши. ― Ты выиграл сражение, но не войну. И понёс тяжёлые потери. ― Его губы скривились. ― А когда здесь будет водохранилище…

― Водохранилища не будет, ― отрезал Альфред. ― Я и Леший добьёмся остановки строительства плотины. Все материалы исследований Ирины Илларионовны будут опубликованы. Дело об убийстве не дойдёт до суда, но её кровь навсегда останется на твоих руках!

― Мы ещё вернёмся. ― Голос Дорохова становился всё тише: сын и отец растворялись во мраке. ― Мы всегда будем напоминанием, что ты не можешь защитить тех, кого любишь. Мы ― твои демоны! ― И Дороховы исчезли под шелест костей о камни.

Капли крови упали в воду, и их тут же унесло течением. Не в силах больше сдерживаться, Альфред упал и его стошнило. Он лежал, слушал гул крови в ушах и сотрясался от рвотных позывов, ночного холода и рыданий. Магия отхлынула и едва теплилась. В голове не осталось хмеля, и Альфред сомневался, что отныне возьмёт в рот хоть каплю алкоголя. Заглушить пустоту в его душе не могло ничто.

Раздался звук падения и рядом с ним на камни повалился Рыжий. Судя по звукам, его тоже рвало. Послышались лёгкие шаги. Тайга опустилась рядом с Лешим и молча обняла его за плечи.

― Ирина! ― Пустынный берег, тишину которого нарушал только тихий плеск воды, огласил крик. Альфред быстро сел. Он напрочь забыл об Ильинском, который морщился, держась за бок, и ковылял по берегу. Спотыкаясь, он добрёл до Ирины, лежавшей в воде.

― Нет! ― Ильинский упал на колени рядом с Ириной. Он сжимал в объятиях её тело, а Альфред почти слышал, как хрустят и ходят ходуном его треснутые рёбра. Сделав неимоверное усилие, Ильинский вытащил Ирину на берег. Его лохматые волосы взмокли от пота и слиплись, лицо было исцарапано и в крови. ― Ты говорила, что река унесёт одну женщину и принесёт другую, ― пробормотал он, закрыв дрожавшей ладонью глаза Ирины. ― Что ты имела в виду? И причём здесь камни в холодной воде?! ― взвыл Ильинский и, собрав пригоршню камней, бросил их в воду. ― Ты говорила, что ты предсказательница! Почему ты не увидела собственную смерть?!

― Она увидела. ― Тайга вскинула голову. По её щекам катились слёзы, смазывая золу. ― И привела нас сюда. Она спасла всех нас. И не проси Лешего воскресить её. Прорицатели умирают навсегда. Их свечи гаснут безвозвратно. Такова плата за взгляд в будущее.

― На, дорогой друг, покури. ― Леший спешно вытряхнул из сигареты заводской табак и затолкал туда терпко пахнувший травяной сбор. ― Полегчает. ― Он силой запихал сигарету в руку Ильинского. ― Завтра уже всё забудешь.

― Это невозможно забыть. ― Ильинский давился слезами и дымом. ― А ведь мы нашли его. Цветок папоротника. ― Он пошарил за пазухой, а когда вытащил то, что искал, у Альфреда перехватило дыхание, несмотря на горечь и боль.

Ильинский держал в ладони цветок, похожий на горячий уголёк. Лилию, рассыпавшую вокруг себя снопы рдеющих искр. Альфред сглотнул подкативший к горлу комок. Ещё одно чудо, которое произошло не к месту. Тайга неслышно подошла к Ильинскому и протянула руку.

― Дай его мне. И тебе станет легче. Нам всем станет легче. ― Горящий огнецвет лёг в её ладонь. Тайга подошла к коряге и резким движением сорвала три куска коры. Зачерпнула плошками речную воду и сомкнула на цветке пальцы. Огонь горел сквозь её кости и жилы, пока Тайга растирала цветок. Затем провела рукой над каждой плошкой, высыпая туда искры лепестков. Тайга протянула Лешему, Альфреду и Ильинскому плошки.

― Хмель огня и гнева, ― тихо произнесла она. ― Напейтесь им пьяные сегодня.

Альфред без слов принял у Тайги мокрую плошку и жадно припал к ней. Холодный до ломоты в зубах хмель со вкусом огнецвета пролился в желудок. Боль в сердце не исчезла, только стала тише, уравновешенная гневом. Живое тепло огнецвета разливалось по венам, навевая грустную лёгкость.

Ильинский уже осушил свою плошку и теперь курил, глядя в пустоту. Он плакал, но с каждой затяжкой его взгляд затуманивался. Когда сигарета прогорела до фильтра, он уже спал.

― Положу его утром возле сети через речушку Тайгинку, ― произнёс Леший. ― Скажу, что он бухой пошёл за птицами и поскользнулся.

― Я бы тоже хотел забыть, ― заметил Альфред.

― Как и я, ― кивнул Леший. ― Но мы должны помнить. Где мы… похороним Ирину? ― Он старался не смотреть на Альфреда. Будто тоже чувствовал себя виноватым в том, что случилось.

― Там, где её сердце и сила нашли последнюю радость. ― Тайга положила им на плечи горячие, пахнувшие дикими травами и звериным мехом ладони. ― Под огнецветом.

========== Демоны: Грехи и долги ==========

Дом Тайги и Лешего на границе заливного луга и черневой тайги остался неизменным. Переплетение могучих стволов сосен и тонких лиственниц, закалённых природой и магией не хуже металла. Хвоя закрывала щели, а первые весенние побеги оплетали стены.

Внутри тоже всё было знакомо: большая прялка с поблёскивающей иглой веретена, русская печь, в которой жарко горел огонь. Деревянную мебель покрывала защитная рунная вязь, а отделявшие спальню от общей комнаты занавески были расшиты славянскими узорами.

― Дороховы вернулись. ― Это первое, что Альфред сказал, едва переступил порог. Леший отвлёкся от починки рыболовных сетей и перевёл на друга взгляд зелёно-золотых глаз.

― Паша голову не вылечил? ― Леший усмехнулся, но Альфред видел, как тот напрягся. Не каждый день старый друг приносит дурную весть о том, что демоны прошлого живы.

― Наоборот, ещё хуже стало. ― Альфред опустился на стул. Леший молча налил ему родниковой воды. Альфред отхлебнул холодной до боли в зубах жидкости и почувствовал, как по телу, будоража магию, разливается весенняя сила пробуждения.

― Это плохо. ― Леший налил себе самогона. Выдохнул, залпом выпил и поморщился. ― Алек, тебе налить? На смородине настаиваю, градусов пятьдесят будет.

― Давай. ― У Альфреда мелькнуло воспоминание, что тогда, двадцать шесть лет назад, они тоже пили без меры. А потом не сумели спасти Ирину и Тайгу от Паши.

― Давно они объявились? ― Леший отбросил остатки веселья. Его заросшее огненной бородой загорелое лицо стало жёстким. Как много лет назад на Востоке, когда думать особо не надо было. Одно дело ― стрелять без промаха.

«Вот бы и сейчас снова так, ― подумал с горечью Альфред. ― Быстро и просто. И никаких сомнений. Нечего терять, никто не ждёт, один миг, на смерть наплевать».

Теперь у него были Анна и ребёнок. И им угрожали Дороховы.

― Вчера. Прорвали защитные заклинания, припоминали прошлое, сказали, что собираются возобновить постройку водохранилища. А напоследок объявили, что призовут против нас Семиголового Дракона. Да, Рыжий, они про вас с Тайгой не забыли.

― Уверен, что Паша помнил о Тайге каждый прожитый день, ― криво улыбнулся Леший. ― Я никогда не забуду его взгляд. Вот же сука! ― Он налил себе и Альфреду ещё самогона, расплескав на стол. ― Не могу я его вспоминать, тошно становится. Как Аннушка твоя?

― Рожать ей скоро. ― При мысли о жене Альфред почувствовал, как слабое тепло разливается в груди, чуть-чуть, но растапливая острый ком страха, поселившийся в нём с того момента, как он увидел некромантов в своём доме. Дороховы отравляли всё, к чему прикасались. ― Я не повёз её с собой по размытой дороге.

― Правильно сделал, ― кивнул Леший и тут же посерьёзнел. ― Но вдруг Паша решит, что нет лучше заложника, чем женщина на сносях?

― Рыжий, вот не надо, ― поморщился Альфред. За ночь он передумал столько подобных мыслей, что слышать их от Лешего было невыносимо. ― Паша не мог стать настолько… некромантом.

― Он убил родную мать и искалечил Тайгу, ― напомнил Леший. ― И чуть не убил нас. На кого тогда ты оставил Анну? Мало ли что.

― На Лию Ильинскую.

После долгих раздумий и бессонной ночи Альфред оставил Анну с Лией, клятвенно заверившей, что сбережёт его жену, даже если её противниками будут боги Кадата. После встречи с Серафимой Лия стала спокойнее, а из её глаз исчезло выражение полнейшего отчаяния.

― Хороший выбор, ― одобрительно кивнул Леший. ― И ещё одно предсказание Ирины сбылось. Всё же родилась та, что полюбила нашего Вадика. Как она, Лия?

― С переменным успехом, ― вздохнул Альфред. ― Я иногда думаю о том, через что ей пришлось пройти на пути к обладанию силой Серебряного Ключа. Звание Хозяйки досталось дорогой ценой. А ведь о своей истинной силе она даже не подозревала.

― О своей истинной силе она ещё даже не ведает, ― пробормотал себе под нос Леший. ― Так что ты будешь делать с некромантами?

― Я у тебя хотел спросить, ― невесело откликнулся Альфред. ― С кем мне идти против Дороховых?

― Собери команду, ― пожал плечами Леший, возвращаясь к сети. Альфред с удивлением отметил, что в волосах друга расцветают теперь не только белые весенницы, но и фиолетовые прострелы.

― Как ты себе это представляешь? ― Альфред с раздражением посмотрел на друга. Тот, казалось, совершенно не желал вникать в ситуацию. Не к нему же заявились Дороховы с угрозами. Пока дело не коснётся его или Тайги, он даже не пошевелится. ― Приду я на шабаш в Вальпургиеву ночь и брошу клич: «Кто со мной против двух могущественных некромантов? Кстати, у них ещё в распоряжении демон-дракон». Так, что ли?

― А мне не хватает этих шабашей, ― улыбнулся Леший. ― Весёлая компания, цветные костры, песни, замечательные истории, море выпивки и оргии. Алек, ты же первый взбирался на камень и кричал: «А теперь ― оргия!»

― Я был молод и свободен. ― Раньше Альфреда одолевали приступы ностальгии, когда Леший заводил разговор о шабашах. Теперь он думал о том, что его ребёнок наверняка родится магом.

Стоило Альфреду представить, что его сын или дочка когда-то будут оставаться с этими людьми, как его охватывал ужас осознания. Потому что он прекрасно помнил, что на шабашах делают, уединяясь и развлекаясь, молодые колдуны с хорошенькими ведьмами.

― Ведьмочки и колдуньи тебя любили, ― протянул Леший. Альфред вдруг понял, что своими шутками друг пытается отвлечь его от грызущих мыслей. ― Я ходил с Маргаритой на шабаш в ту весну, когда мы были вместе. Причём я даже не врал ей. Она ведь знала, что я ― леший. Но бузинный дым и взгляд в зеркало помогли ей об этом забыть.

― Так, мужички. ― Тайга вошла в дом, неся на коромысле воду из колодца. Стоило ей поставить бадьи, как вся комната наполнилась чудесным ароматом лесной земли. ― Я вам сейчас покажу, как на шабаши ходить. И как женщин менять. ― Она строго посмотрела на Лешего. В её изумрудных глазах с вкраплениями золота плясали отсветы огня и заходящего солнца. ― Здравствуй, колдун Альфред. Рада тебя видеть. ― Тайга присела рядом с Лешим. Альфред про себя удивился, как её босые тонкие ноги не мёрзнут. И тут же вспомнил, что Тайга не человек ― дух леса. За прошедшие годы она постепенно обретала всё больше человеческих черт, в то время, как Рыжий безвозвратно превращался в лешего.

― Я принёс дурную весть, Тайга, ― произнёс Альфред. ― Дороховы ничего не забыли.

― Знаю, ― кивнула Тайга. ― Демоны прошлого всегда возвращаются. Что ты предпримешь, чтобы защитить Анну и ребёнка?

― Не знаю. ― Альфред ощутил себя жалким и убогим. Престарелым колдуном с тёмным прошлым, которое он старался не показывать Анне. ― Я хотел спросить совета у Лешего. Он говорит, что надо собирать команду. Я с ним согласен. Один против двух некромантов, на одном из которых лежит проклятие убийства родной крови, я не выйду. И мне не даёт покоя Семиголовый Дракон. Он-то идёт за семерых.

― Я бы тоже беспокоилась о демоне-драконе, ― медленно произнесла Тайга. ― Он древний. Очень древний. Не такой, как я, ― она усмехнулась, ― но старше многих цивилизаций. По земле бродили динозавры и росли древовидные папоротники, а демоны-драконы уже жили. Семиголовый ― последний, кто остался.

― А ты не можешь выйти и обратить в пыль этого демона? ― На миг сердце Альфреда кольнуло надеждой.

― Поздно, ― покачала головой Тайга. ― Я уже слишком человек, чтобы сражаться с демонами. От духа природы во мне осталось столько же, сколько в Лешем ― от Вадима Ильина.

― И где мне взять тех, кто пойдёт со мной, даже если лучшие друзья переродились и сычуют? ― буркнул Альфред. ― Сами знаете, как наши колдуны дистанцируются друг от друга. Им далеко до сплочённого коллектива стаи оборотней. ― На секунду ему подумалось, что попросить помощи у оборотней ― не такая уж плохая идея. Мысль додумать Альфред не успел, Леший заговорил:

― Каких ты хотел бы союзников? Вообще, чего ты хочешь сам?

Альфред глубоко вздохнул, подавляя раздражение. Друг хотел помочь ему, а он ждал чуда, что вот прямо сейчас ему дадут команду, с которой он остановит Дороховых. Он не позволит демонам прошлого запугать себя.

― Мне нужен кто-то, ― начал Альфред, ― кто владеет стихийной магией и близок по характеру силы к некромантам. Тот, кто сможет перейти грань между жизнью и смертью. А также тот, кто умеет создавать порталы без колоссальных затрат энергии. Хорошо бы это был кто-то старой закалки или дух природы. Или… ― Альфред осёкся. Он понял, к чему клонит друг. ― Ты хочешь, чтобы я позвал на помощь райскую птицу? Сирин?

― И Гамаюна. ― Леший довольно откинулся на спинку стула. ― Сирин свободно переходит между Навью и Явью, а Гамаюн постоянно имеет дело со смертью.

― Не ты ли кричал, чтобы я не ляпнул ничего об истинной природе твоей Маргариты? И где я найду Гамаюна?

― Сирин танцует с Гамаюном, ― произнесла Тайга. ― Маргарита Громова замужем за Евгением Лащенко, который и есть воплощение смерть-птицы.

― Лащенко? ― Альфред во все глаза смотрел на Тайгу. ― Палеонтолог с мировым именем? Погодите, я совсем недавно слышал его фамилию… Он был на свадьбе у Лии и Вадима! Что это за сборище тайных личностей: Хозяйка Серебряного Ключа, Сирин, Гамаюн, и ты, Леший!

― Подобное притягивается к подобному, ― заметил друг. ― А ещё не забывай, что птицы ― древние враги динозавров и драконов.

― Почему?

― Потому что птицы выжили во время вымирания, а динозавры и драконы ― нет. Семиголовый полон злобы и осознания своего эволюционного ничтожества. А ущербность ведёт к зависти и ненависти.

― Ты говоришь как учёный.

― Я кандидат биологических наук и двадцать лет преподавал в университете.

― Опыт не пропьёшь, ― заметил Альфред. ― Но райские птицы в человеческих телах могут действовать не в полную силу. ― Если только магия не освободит их. ― Мне нужен ещё один древний маг с умением обойти жизнь и смерть. А лучше два.

― Ну и запросы у тебя, друг! ― воскликнул Леший. ― Как будто я всемогущ и всех знаю! Я сижу в лесу и почти ни с кем из наших не общаюсь. Разве только они приезжают порыбачить и спросить совета у Матушки-Тайги. Ты у меня ещё Ледниковую Принцессу и Оловянную Армию попросил бы!

У Альфреда перехватило дыхание. Он почувствовал, как по спине словно прошлись ледяными пальцами. У него было всё для того, чтобы заткнуть за пояс змей-Дороховых. Оставалось только убедить Громову и Лащенко в том, что он не сумасшедший идиот. А ещё заставить Принцессу и Генерала вспомнить о том, кто они.

Но сначала ему предстоял нелёгкий разговор с Анной. Альфред слишком мало рассказывал ей о чёрных пятнах своего прошлого. Пришло время показать, какой он на самом деле. И Альфред молил всех богов, каких знал, чтобы после этого Анна не хлопнула дверью. Он сумеет защитить её и нерождённого ребёнка. Чего бы ему это ни стоило.

***

Два дня без Альфреда показались Анне вечностью. Она не находила себе места и, если бы не Лия, развлекавшая её разговорами и заставившая вместе с ней испечь сложный торт, совсем бы раскисла. Ребёнку передалось её беспокойство. Он то затихал надолго, да так, что Анна начинала бояться, то будто хотел сломать ей все рёбра. Потирая поясницу и уговаривая малыша успокоиться, Анна смотрела, как Лия сосредоточенно обмазывала кремом торт.

Движения Лии были спокойными и быстрыми, кончик высокого «хвоста» то и дело норовил залезть в крем. Лия отбрасывала волосы одним движением и рассказывала о том, как на Хэллоуин она надевала магическую лисью шкуру и бегала по «Тайге». Анна старалась сосредоточиться на её голосе, но всё время проваливалась в свои мысли и прислушивалась. Она ждала чего угодно: звонка телефона, стука в дверь, даже тяжёлого запаха смерти. Чего угодно, лишь бы знать, где сейчас Альфред. Она убеждала себя, что в тайге с другом с мужем ничего не случится, но получалось плохо.

В самом начале отношений она считала Альфреда всесильным и почти бессмертным. Чумной Доктор и Дороховы показали, что на каждого зверя найдётся свой волкодав. И теперь Анна боялась, что с Альфредом может что-то случиться.

«Я всегда за него боялась, ― подумала Анна, рассеянно поглаживая живот и ковыряя ложечкой торт. Лия что-то говорила, но она только кивала и вставляла междометия. ― А потом увидела, на что он способен. И на что способны другие».

В этот момент хлопнула входная дверь. Анна вздрогнула и выронила ложечку, которая со звоном упала на пол. Лия нырнула за ложкой под стол. В кухню зашёл Альфред. Правый глаз, видевший мерцание, муж щурил.

― Здравствуй! Как съездил? Торт будешь? ― скороговоркой выпалила Анна, поднимаясь навстречу Альфреду.

― Позже, ― ответил Альфред, быстро поцеловав Анну в щёку. Взгляд его янтарных глаз обратился к Лие, так и застывшей с ложечкой в руке и явно чувствовавшей себя лишней.

― Я, наверное, пойду, ― произнесла Лия. ― У меня ещё одно неотложное дело на другом конце города…

― Останьтесь. ― В голосе Альфреда проскользнули командные тяжёлые нотки. Анна заметила, что муж как будто посерел и вытянулся, между бровей залегла складка. ― Пожалуйста. Лия, мне надо с вами поговорить о госпоже Громовой и её супруге. Это очень важно. ― Муж взял Анну за локоть и прошептал, склонившись к самому её уху: ― Мне надо тебе кое о чём рассказать…

― …и таким образом я косвенно виноват в смерти Ирины Дороховой и в том, что случилось с Тайгой и продолжает происходить сейчас. То, что Дороховы вернулись, было делом времени. Я старался забыть прошлое. Забыть о них. Но тень Ирины всегда стояла за моей спиной. А перед глазами маячили Паша и Константин Львович. ― Альфред закончил рассказ, а Анна только и могла, что комкать в пальцах край шали и слушать мужа.

Истории о травах и грибах, которыми Альфред глушил боль от рвавшей кровь магии, выбили Анну из колеи. А рассказы о разнузданных шабашах и вовсе заставили покраснеть и почувствовать, как сердце учащённо забилось. Теперь она поняла, откуда у Альфреда такое резкое отношение к вечеринкам и алкоголю: он сам проходил через всё это. Смотрел на спокойные рисунки, когда бывал под травами, блевал на руках у друга, менял партнёрш и вообще наворотил много дел.

Анна не осуждала его: все когда-то были молоды. Но то, что произошло между ним и Дороховыми… Она понимала, что муж поступил правильно, защитил друзей, но одна мысль терзала её. Когда бы он ей это рассказал? Когда Альфред собрался бы с силами и сообщил, что его предали те, кого он считал семьёй, что и он в какой-то степени предал Дороховых и лучшего друга? Что из-за его медлительности погибла женщина, а целый лес оказался под угрозой?

― Так вот почему ты всё время искал то самое дело, ― негромко произнесла Анна. ― Ты хотел так замолить свои грехи. ― Они сидели на веранде и воздух весенней ночи холодил ноги. Анна поёжилась. Ребёнок больно пихнул её под рёбра, и она поморщилась.

― Да, ― ответил Альфред. Он не смотрел на Анну, а с его пальцев то и дело слетали тёплые янтарные искры. ― Гасящий вернул меня, а что хорошего я сделал? Позволил водить себя за нос и не уберёг женщину, которая была мне как мать.

― Оставь свою войну, Алек. ― Анна протянула руку и дотронулась кончиками пальцев до плеча мужа. А про себя подумала:

«Сколько ещё таких некромантов Дороховых стоит за спиной Альфреда? О чём ещё он мне не рассказал?»

Эти мысли, должно быть, отразились у неё на лице, потому как муж невесело усмехнулся.

― Иди, поговори с Лией, ― рассеянно произнесла Анна. Она смотрела на мужа украдкой. ― Она тоже хочет домой.

― А ты? ― Альфред не сводил с неё пристального взгляда, прожигавшего насквозь.

― Я пойду, прогуляюсь, мне нужно подумать. Осмыслить всё, что ты сказал. Алек, пожалуйста, дай мне немного времени. ― Анна поднялась из кресла и направилась вглубь вишнёвого сада, разбитого на заднем дворе.

Это был не совсем сад, а скорее несколько вишен, посаженных ещё прежними владельцами дома. Стараниями Альфреда к одиноким деревьям добавились кусты снежеягодника, бузины и рябины, а также кусты шиповника. Первые листочки только начали появляться на ветках, прошлогодние ягоды висели, и ими часто лакомились воробьи и толстые дрозды. Анна медленно шла между деревьями, с наслаждением ступая по мягкой земле. Пахло терпкими ягодами, птичьими перьями и далёким лесом. Близилось полнолуние, и если бы не беременность, Анна, обратившись, рванула бы в лес.

Она протянула руку и хотела сорвать горсть рябины, чтобы облегчить птицам ужин, но вдруг замерла. Крикливые птахи замолкли, а стайка воробьёв скрылась на соседнем участке. Холодный пот прошиб Анну, а в следующую секунду её ноздри наполнились до жути знакомой смесью запахов бальзамических трав и сырой земли. Воздух на миг стал горячим и тягучим. Она резко обернулась и увидела прямо перед собой Павла Дорохова. Тот стоял и молча смотрел на неё. В свете уличного фонаря его глаза казались чёрными провалами, не выражавшими ничего. Как будто перед Анной стоял мертвец.

Она хотела закричать, но заметила, что Дорохов стоит у ограды неестественно прямо, как будто что-то прижимает его к камням. Защитные заклинания Альфреда действуют, поняла она.

― Что вам нужно? ― произнесла Анна. Её трясло, но страх постепенно отступал. Альфред сотворил мощные заклинания, она была уверена. ― Я же сказала, что не хочу вас больше видеть.

― Я пришёл принести извинения за поведение моего отца. ― Дорохов говорил спокойно, но Анна всей кожей ощущала напряжение. На него давили заклятия. ― Он вчера был не всебе.

― Мне не нужны ваши извинения, ― бросила Анна. ― Что-то ещё?

― Да. ― Смуглое лицо Дорохова дёрнулось, как от боли. ― Зеркала моей матери удерживают меня на месте. Так бы я подошёл ближе.

― Не смейте подходить ко мне. Говорите, зачем пришли, и убирайтесь!

― Я хотел рассказать вам одну историю. Совсем маленькую историю о том, что значат для некроманта, вроде меня, черневая тайга и её Матушка. ― И прежде чем Анна успела остановить его, Дорохов заговорил.

Его голос обволакивал, совсем как голос Альфреда. Запах трав и курений проникал в мозг, впитывался через кожу. Анне показалось, что она стоит внутри пирамиды Египта, а от стен отражаются слова Дорохова. Она не могла не слушать его. А Павел между тем рассказывал.

***

Впервые Павел Дорохов увидел её, когда она купалась с русалками в Чёрном Озере. Глубокое, оно, казалось, не имело дна. По заболоченному берегу росли пятнистые говорящие грибы, зазывавшие проходивших в лунные ночи лесорубов и студентов заманчивыми предложениями.

В ту Вальпургиеву ночь шабаш устраивали в ложе будущего Тайгинского водохранилища, и Паша вызвался сходить за волшебными грибами для всей компании. Он шёл через наполненный шорохами и огнями фей-светляков лес и уже почти приблизился к озеру, как вдруг увидел три женских фигуры, плескавшихся в озере.

Павел замер в тени кустарников и подкрался ближе. Две русалки с водяными цветами в волосах тихо хихикали, напевая что-то грудными голосами, и расчёсывали костяными гребешками волосы третьей.

Павел потянул носом воздух и ощутил покалывание силы на кончиках пальцев и в позвоночнике. От русалок пахло илом, тёплой весенней водой и смертью. Паша хорошо знал этот запах: он сопровождал его повсюду. Паша видел и чувствовал смерть с пяти лет, и с каждым прожитым годом его способности усиливались.

Отец-некромант гордился им, а мать-предсказательница ласково улыбалась, трепала по волосам унизанными перстнями пальцами и говорила, что он вырастет великим. Паша не родился райской счастьем-птицей Алконостом, как мечтал отец, но ему нравилось и так.

Две русалки закончили с причёской третьей и теперь, усадив товарку на трон из листьев кувшинок, принялись растирать её стройное красивое тело озёрной водой, смешанной с остро пахнувшими растениями.

И тут Паша понял, что третья не была русалкой. В ней не чувствовался дух смерти, но била жизнь. Горячая и солёная, как кровь, эта жизнь закручивалась двойными спиралями и пронизывала всё существо третьей. Она отбросила на спину густые медового цвета волосы, и до Паши долетел аромат свежей хвои, чернозёма и звериного меха. Он облизнул пересохшие губы и почувствовал на языке вкус берёзового сока и первых лесных ягод.

― Тайга, ― негромко произнёс он, словно пробуя имя. ― Матушка-Хозяйка. ― Это был тот самый дух леса, олицетворявший старую деревню и всё, что её окружало. И скоро эта местность окажется под водой.

Когда он увидел Тайгу в следующий раз, она прогуливалась по берегу большой реки. Галька перекатывалась под её босыми ногами, а зелёные глаза с отблесками золота смотрели отрешённо. Она перебирала в пальцах венок горицветов.

― Тайга, ― Паша окликнул её, когда она прошла мимо него. Он сидел на коряге и наблюдал за тем, как распускаются вербы. ― Подойди.

― Некромант. ― Тайга обернулась к нему. Её загорелое лицо ото лба до подбородка пересекали тёмные линии золы, проходившие точно по глазам. ― Зачем вам с отцом водохранилище?

― Такой госзаказ, ― пожал плечами Паша. Ему не хотелось говорить о водохранилище. Его интересовала Тайга. ― В воде будет сила.

― Ты затопишь всё, что мне дорого, ― по губам Тайги скользнула горькая усмешка. ― Нам с тобой не о чем говорить. ― Она развернулась и пошла дальше.

Кровь ударила Паше в голову, а сила закипела в крови. Быстрым змеем он пересёк разделявшее их расстояние и стал перед Тайгой. Он мог бы схватить её за плечи, привлечь в себе. Почувствовать, как по нечеловеческим жилам течёт, словно сок деревьев, подобие крови, но не смог и пальцем дотронуться до Тайги. Паша знал смерть, убивал безжалостно и не жалел никого, но одна мысль о том, чтобы прикоснуться к Тайге, вызывала в нём приступ странного трепета.

Павел Дорохов не останавливался ни перед чем, но глаза Тайги лишали сил. Он хотел сделать её своей, но не собирался делать этого силой. Единственный раз в жизни Паша желал, чтобы та, которую он любит, пришла к нему добровольно.

― Я дам тебе тысячу лесов, где не ступала нога человека. ― Обсидиановые глаза смотрели в изумрудно-золотые. Обоюдное пламя жгло обоих. ― Пойдём со мной, Тайга.

― Это мой дом, ― ответила Тайга, обходя Пашу. ― А ты здесь ― незваный гость. И если на то пошло, во мне больше человеческого, чем в тебе и твоём отце вместе взятых!

Она пошла дальше, бросив в воду венок горицветов, тут же утонувший, а Паша только смотрел на то, как Тайга удаляется и растворяется в ветвях молодых ив. От осознания собственной слабости в груди поднялась тёмная, обволакивающая чернотой сила. Паша взмахнул рукой, и из кустов, подрагивая на полусгнивших ногах, вышла косуля. Паша посмотрел на пустые глаза мёртвого зверя и сжал кулак. Зомби разлетелся на куски.

Паша знал, кто его враг, претендент на сердце Тайги. Леший. Вездесущий рыжий Леший с точно такими же светлыми глазами, как у Тайги. Все духи леса имели такие глаза. Смерть же смотрела чернотой.

Паша не заметил в тяжёлых раздумьях, как оказался на берегу озера. Сидевшие в зарослях, неподвижные, словно коряги, русалки тут же оживились и подплыли к нему. Хвостов, как в мультиках, у них не было. Обычные человеческие ноги.

― Ты наш, некромант, ― произнесла русалка с кувшинками в русых волосах. ― Намного больше, чем мальчики-лешие или студенты, забредающие сюда в поисках редких растений. Оставайся с нами. ― Она плавно повела рукой, указывая на глубокие воды Чёрного Озера. ― Будешь нашим королём! ― русалка засмеялась, обнажая острые мелкие зубки.

― Я собираюсь стать королём водохранилища, ― усмехнулся Паша. ― А не вашего озерца, которое всё равно скроется под большой водой.

― Ну хоть искупайся с нами, ― надула полные губы вторая шутовка, чьи густые волосы ниспадали на сочную грудь. ― Обещаем не топить и не щекотать! Правда, подружка? ― Она плеснула водой в товарку, и обе залились смехом, в котором явственно слышалось журчание родников.

― Искупаюсь, ― усмехнулся Паша, стаскивая рубаху.

Вид полногрудых русалок, которые были не прочь поразвлечься, отгонял мрачные мысли о Тайге. Матушка-Хозяйка оставалась холодной, как жизнь за полярным кругом. Так пусть хоть русалки согреют его.

Паша нырнул, услышав, как рядом с ним пронзили воду две стремительные тени. Его чёрные волосы облаком окружили голову, а русалки продолжали скользить вокруг. Паша погружался всё глубже во тьму озёрной воды.

Русалки обнимали и ублажали его, а Паша, почти поднимая сам себя без доступа воздуха, смотрел на далёкое, размытое озёрной водой небо. Когда-нибудь он заглянет в глаза Тайги и увидит в них то, о чём давно мечтает. Любовь.

***

― Я не знал, что через несколько лет увижу в глазах Тайги только ненависть. ― Дорохов не смотрел на неё, но Анна не могла оторвать взгляда от его профиля, темневшего на фоне кустов бузины.

― Зачем вы мне всё это рассказали? ― тихо произнесла Анна, кутаясь в шаль.

― Чтобы вы, Анна, понимали, что не всё в этом мире делится на чёрное и белое. ― В голосе Дорохова проскользнула усмешка. ― И что я не настолько ублюдочен и жалок, как хочет представить Альфред.

― Муж мне всё рассказал. ― Анна выпрямилась. ― Я больше не хочу видеть вас рядом с моей семьёй. Убирайтесь отсюда! Мне плевать, кто вы: некромант, демонолог, губернатор, да хоть сам Господь Бог! Когда я рожу ребёнка и снова смогу обращаться в волка, молитесь, если умеете, чтобы не оказаться на моём пути!

― Волчица показывает зубы и защищает своё логово, ― усмехнулся Дорохов. ― Похвально.

― В вашем одобрении я не нуждаюсь. ― Она вскинула голову, распущенные волосы упали тяжёлой волной на спину. ― Надеюсь, мы больше не увидимся.

― Ошибаетесь. ― Некромант взмахнул рукой и за его спиной возник портал. Кусты бузины причудливо искажались и как будто подтекали от разрыва пространства. ― Берегите ребёнка. ― Портал поглотил Дорохова, а на ветвях остались едва заметные подпалины.

Волчица внутри неё взвыла и хотела броситься за врагом, но Анна шагнула назад. И врезалась в кого-то спиной. Она хотела закричать, но в нос уже ударил запах вербены. Альфред.

― Это я, ― негромко произнёс Альфред, обнимая Анну со спины и смыкая руки у неё на животе. ― Паша не смог пробиться сквозь барьер?

― Нет, ― Анна подалась назад, прижимаясь к мужу. ― Сила зеркал Ирины не пускала его.

― Что он сказал? ― Она уловила в голосе мужа настороженность и повернулась к нему.

― Про свою встречу с Тайгой и то, что он к ней чувствует. Ничего такого, о чём ты мне не говорил. Хорошо, что ты рассказал всё сам. Мне было бы неприятно услышать эти истории от других.

― Аня. ― Лицо Альфреда в свете фонарей казалось серо-белым, как у мертвеца. ― Прости меня за всё то, что я тебе не рассказывал. Я думал, что так будет лучше. ― Я боялся, что ты бросишь меня ― читалось у него в глазах. Анна улыбнулась. Не думала она, что когда-нибудь получит такое признание от Альфреда Дрелиха.

― Неважно, ― покачала головой Анна, кладя руку на щёку Альфреда. ― Мы справимся.

Альфред накрыл её руку своей и, прикрыв янтарные глаза, произнёс:

― Я поговорил с Лией. Она согласна помочь нам. И постарается убедить госпожу Громову и господина Лащенко в том, что мы не психи. Она говорит, что должна нам столько же, сколько райским птицам.

«Все мы кому-то должны, ― подумала Анна. ― Кажется, пришло время отдавать долги».

Комментарий к Демоны: Грехи и долги

Рассказ Павла Дорохова о Тайге был написан в рамках челленджа #гетябрь и входит в сборник «Тридцать один день октября» (зарисовка «Некромант»): https://ficbook.net/readfic/8688081

За вдохновение и идею рассказа Альфреда Анне о своём прошлом спасибо ** Langsuir**.

========== Демоны: Певчие и Древние ==========

Сладковатый дым стика для айкоса заползал в ноздри. Анна перекатывала в ладонях кружку с остывшим лимонным чаем и смотрела, как Маргарита Громова курит, глядя в пространство. По словам Лии, сидевшей рядом, Дрелихам повезло застать Громову и Лащенко в городе, куда они приехали навестить маму Маргариты. Супруги принимали гостей в старой квартире Громовой, а их годовалая дочка спала в соседней комнате.

Анна молчала, давая Альфреду возможность рассказать Маргарите и Евгению всю правду. С замиранием сердца она наблюдала за тем, как вытягивались их лица и округлялись глаза. Лащенко то и дело вставлял ругательства, а Маргарита под конец и вовсе достала айкос.

― Я требую доказательств, чёрт возьми! ― воскликнул Лащенко, когда Альфред замолчал. Сапфировые глаза палеонтолога с мировым именем горели внутренним огнём. Анна явственно ощутила, как через пелену дыма стики просачивается запах перьев и винограда. Альфред сидел рядом, и Анна чувствовала, что он натянут, как струна. Правый глаз муж прищурил, и Анна не сомневалась, что он видит мерцание Маргариты и Лащенко.

― Каких именно? ― Альфред откинулся на спинку стула. В солнечном свете его янтарные глаза казались удивительно светлыми. ― Евгений, я более чем уверен, что в вашей жизни хватало доказательств того, что вы несколько не от мира сего.

― По-вашему, я и Маргарита ― блаженные и чокнутые?

― Скорее почти святые. ― Альфред не улыбался, перебирая пальцами кружку с чаем. ― Я полагаю, что нет смысла объяснять значение этого выражения двум докторам наук. Вспомните, Евгений, просто вспомните и скажите, было ли такое, что вы близко соприкасались со смертью? Вы ведь служили?

― Замолчите лучше! ― Красивое лицо Лащенко на миг перекосило, а глаза полыхнули так, что Анна почти ощутила горячее синее пламя прикосновений перьев смерть-птицы Гамаюна. ― Вы оторвали меня и мою жену от выходного, наговорили кучу всякого бреда, откуда-то узнали про то, как Риту и меня называли в девяностых, и то, что было на Вост… ― Лащенко запнулся и сжал кулаки. Слова Альфреда, судя по всему, разбудили давно похороненные воспоминания. ― Выкладывайте, откуда вы узнали, что студенты прозвали меня Гамаюном, а Риту ― Сирин? Это розыгрыш, да, вас Мишка Генрих подослал?

― Никто нас, Евгений, не подсылал, а о господине Генрихе вы вспомнили очень кстати. ― Альфред держался на удивление уверенно. Анна давно потерялась бы в аргументах и не сумела донести до супругов правду о том, что они ― райские птицы.

― Ещё скажите, что он тоже какой-то волшебный птиц! ― раздражённо усмехнулся Лащенко.

― Волшебный, но не птица, ― откликнулся Альфред. ― У меня есть предположение, что раз вы с Маргаритой Гамаюн и Сирин, то ваша дочь ― воплощение Алконоста.

― Только дочь мою сюда не впутывайте, ― мрачно произнёс Евгений. ― Ну показали вы мне искры на пальцах, серебряный ключ Лии, раскурили дымок. Где гарантии, что это не розыгрыш или что вы не психи. Да, я читал про вас в интернете, но ваша жена отличный психолог, поэтому… Я не могу вам просто поверить.

― А ты поверь. ― Анна и забыла, какой у Маргариты приятный и красивый голос. Громова затянулась, отчего на её щеках образовались ямочки, и выдохнула ароматный дым. ― Как поверил в то, что нашёл меня спустя двадцать лет. И вспомни, как говорил мне летом на практике, что я нереальна. Как называл Сирин. Не задумывался, что не просто так постоянно всплывают эти прозвища? Лия, дорогая, ― Маргарита чуть улыбнулась смущённой, не знающей, куда себя деть, Лие, ― что ты видела тогда, у костра?

― Чёрные крылья за вашей спиной, Маргарита Алексеевна. ― Лия подняла на Громову взгляд расширенных карих глаз. ― Можете назвать меня сумасшедшей, меня давно считают дурной из-за того, что я люблю Вадима Борисовича…

― Ты не сумасшедшая, ― покачала головой Маргарита. Её рыжие волосы плавились в солнечном свете. ― Я тоже однажды видела эти крылья. В тот день, когда умер твой отец.

― Мой папа не умер тогда. ― Голос Лии стал высоким. ― Вы его спасли.

― Дима Лазарев был мёртв до приезда «скорой». ― Маргарита произнесла это так уверенно, что у Анны всё похолодело внутри. ― Я рассказала врачам и полиции далеко не всю правду…

***

Середина 90-х

Поселять в квартире трёх арендаторов, определенно, было не лучшей идеей. Рита Громова поняла это, как только поднялась на лестничный пролет второго этажа и увидела открытую дверь своей квартиры. Шло третье января, в подъезде пахло перегаром и петардами. Наверняка большой вклад в это амбре внесли её квартиранты.

― Что это у нас двери открыты? ― медленно и громко произнесла Рита, заходя внутрь. На полу раскиданы пустые бутылки из-под шампанского, пива и водки. На тумбочке в беспорядке валялась обувь. ― Здра-асте! ― Из гостиной вышел, пошатываясь, помятый и растрёпанный Виталик. Его тёмные волосы были взлохмачены, и он явно недавно блевал. Рита скривилась от отвращения. В туалете, судя по звукам, тошнило кого-то ещё, а в ванной лилась вода.

― Ой, Ритка, привет! ― Виталик смущённо почесал за ухом. ― А что ты здесь делаешь, ты же должна быть на горнолыжном курорте?

― Правда? ― ошалело и зло усмехнулась Рита. Она поставила сумку на тумбочку и скрестила на груди руки. ― Ничего я не должна. У меня путёвка вчера закончилась.

― Там была марихуана? ― попытался улыбнуться и задобрить Риту Виталик.

― Нет, ― отрезала Рита. ― Что вы здесь устроили?

― У нас вчера маленький пикничок был, ― пробормотал Виталик. ― Выпивка, закуска, девчонки приходили…

― И принесли с собой дурь. ― Рита подняла с пола пустой пакетик и помахала им перед носом Виталика. ― Что это за дрянь? Марихуана? Конопля? Вы понимаете, что если вас примут за это дерьмо, то меня тоже загребут как хозяйку квартиры? В общем, так: ещё один косяк и можете выметаться к чёртовой матери!

― Кто-то сказал «косяк»? ― Из дальней комнаты показалась Ленка в ставшей уже привычной замызганной рокерской одежде и шипастых браслетах. ― Рита?.. ― В глазах Ленки, покрасневших от дыма и пьянки, промелькнуло смущение.

― Рита, ― кивнула Рита, расстегнув тёплую куртку, запарившись. ― Я уже наслышана о ваших художествах. Где Ваня?

― В туалете, ― промямлила Ленка, отводя взгляд и ковыряя прожжённую в ковре дыру. Рита выдохнула. Хотелось набить морду всем троим. Троим?.. Рита прислушалась: вода в ванной литься не перестала.

― Так, стоп. ― Она размотала шарф и вытащила из кармана куртки пачку сигарет. ― Вы двое здесь, Ваня зовёт Ихтиандра. Кто тогда в ванной?

― Диман, ― с готовностью ответил Виталик.

― Какой Диман? ― Рита едва сдерживалась. У её квартирантов была куча знакомых, и любой из них мог оказаться Диманом. Рита не запоминала имён тех, кого выгоняла из квартиры, когда возвращалась с работы после учёбы под ночь и обнаруживала очередную компанию.

― Лазарев.

Рита почувствовала, что сердце ухнуло куда-то вниз. Она думала, что разгромленная квартира и пакет конопли ― это самое страшное, что могло произойти, но ошиблась. Закрывшийся в ванной Дима Лазарев оказался куда ужаснее. Он похоронил в октябре жену, да так и не оправился. Отправил двухлетнюю дочку к матери, а сам шатался по друзьям и знакомым, пил и прожигал жизнь. Рита вспомнила изрезанные руки Димы, и тошнота тут же подкатила к горлу.

― Сколько он уже там? ― отрывисто спросила она.

― Минут десять.

― Вот же блядь! ― Рита, как была в обуви, кинулась к запертой ванной. ― Там же лезвия! Скорую вызывайте! ― Она прижалась ухом к щели, из которой отчётливо слышался плеск воды. ― Дима, открой! ― прокричала Рита и забарабанила по двери. ― Открой, я тебе сказала!

― Рита, нет. ― От звука Диминого голоса у Риты всё внутри похолодело. Казалось, он говорил уже из могилы. ― Ты даже сейчас меня не останавливай. ― Короткий истеричный смешок выбил из Риты дух.

― Нужно отжать чем-то дверь! ― крикнула Рита, безуспешно дёргая старую прочную дверь. ― Торчок ебаный! ― Рита со злостью и отвращением посмотрела на трясущегося Виталика. ― Тащи свой зад на балкон, там лом есть! ― Сердце скакало в груди, руки тряслись, но Рита понимала, что если впадёт в ступор, Дима умрёт в её ванной.

― Но ведь дверь сломается, ― начал Виталик. ― Ты же ругаться будешь…

― Это моя дверь, захочу ― сломаю! ― огрызнулась Рита. ― Ленка, блядь, ноги в руки и встречать во дворе скорую! ― крикнула она Ленке, которая уже объясняла что-то диспетчеру по телефону. ― Ваня, сюда иди, помогать будешь!

― Что случилось? ― Тощий долговязый Ваня вышел из туалета зелёный и испуганный.

― Дима Лазарев вскрыться хочет! ― С этими словами Рита отобрала у Виталика лом и, вставив один конец в щель, налегла, как на рычаг. Виталик и Ваня поспешили присоединиться.

Старая советская дверь была сделана на совесть. Дерево трещало, косяк ходил ходуном, но не поддавался. Рита зарычала от бессилия и навалилась всем весом. Рядом с ней пыхтели парни. Раздался оглушительный треск: щеколда вырвалась, и дверь распахнулась. Отбросив лом, Рита заскочила в ванную.

― Дима!

Лазарев был там. Он лежал в промокшей насквозь одежде, завалившись на борт ванны. Чёрные густые волосы завивались от влаги, щетина покрывала заострившееся лицо. Из его распоротых предплечий лилась кровь. Вода окрасилась в алый, комната заполнилась паром и удушливым дымом марихуаны. Капли крови стекали по белой эмали, на полу образовалась лужа, в которой лежало лезвие «Нива». С криком викинга Рита кинулась к Диме и, обхватив его поперёк туловища, рывком вытащила из ванны.

«Боже, как он похудел: кожа да кости!» ― лихорадочно подумала Рита, приподнимая руки Димы. Брызги остывающей воды залили её куртку и волосы. Края порезов расходились в стороны, металлический запах жёг ноздри. Глаза Димы были закрыты и едва подрагивали под веками.

― Дима?! ― Она ударила его по щеке и начала рвать рубашку, висевшую на змеевике.

Рита замотала порезанные руки Димы, затянула скрученные жгутами полосы выше порезов, чтобы остановить кровь. Если она ещё осталась в его теле. Где же чёртова скорая? Рита смотрела на Диму, распростёртого на мокром полу, белого, окровавленного и… бездыханного. Не веря себе, она наклонилась над ним. Дима не дышал. Рита приложила пальцы к его шее, нащупывая пульс на сонной артерии. Бесполезно. Дима Лазарев был мёртв.

«Но смерть может быть клинической!» ― Рита сложила ладони, как учили, и надавила на грудную клетку. Вздохнула и, запрокинув голову Димы и набрав в лёгкие побольше воздуха, прижалась ртом к его рту.

Рита потеряла счёт времени, столько делала искусственное дыхание и массаж сердца. Она и сама начала задыхаться, когда упала, мокрая, обессиленная рядом с Димой в лужу крови. Рита запустила пальцы в рыжие волосы. Грудь сдавило рыданиями, и она заплакала. Всхлипывая, она приподнялась и взяла лицо Димы в ладони. Горячие слёзы катились по щекам и падали на приоткрытые губы Димы. Не соображая, что делает, Рита прильнула к губам Лазарева в поцелуе.

Мир расслоился. Рита отчётливо увидела себя, целовавшую Диму, и Громову, соскальзывавшую в темноту. Миг ― и Рита провалилась во мрак. Она лежала, зажмурившись, только чувствовала под руками шероховатый камень. Провела по нему ладонью: что-то подсказывало, что это ― базальт. Перед закрытыми веками засиял неясный свет, и Рита, усилием воли заставив себя сесть, открыла глаза. У неё перехватило дыхание: она сидела посреди огромной пещеры, заполненной миллионами свечей. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались целые поля горевших огоньков. Чёрные стены уходили вверх, потолка и вовсе не видно. Опираясь руками о пол, Рита встала. Что-то щекотало плечи, но она не обратила на это внимания. Свечи горели ровно, будто её здесь и не было. В следующее мгновение одна свеча погасла, а на другом конце пещеры вспыхнула новая. Свечи гасли и вновь загорались, сияли, словно новогодняя гирлянда. Рита смотрела на огоньки и не могла оторвать взгляд.

― Так вот ты какая, пещера Гасящего! ― прошептала Рита. Она не могла сказать, откуда к ней пришла эта мысль. Она просто знала. ― Охренеть!

Что-то прошуршало по каменному полу. Рита опустила взгляд и застыла. Её прежняя одежда исчезла, тело покрывал тёмный балахон, полы которого сливались с тенями пещеры.

― Ты пришла просить за Лазарева? ― Звук этого голоса заставил Риту вздрогнуть. Потому что это был её собственный голос.

Из темноты пещеры, мягко ступая, вышла… Маргарита Громова. Невысокая, рыжеволосая и кареглазая с большой грудью. Рита на миг подумала, что выглядит она неплохо. И тут же судорожно вздохнула: от запястья и выше руки другой покрывали перья. Гладкие и чёрные, они поглощали отсветы огня, искажённая тень, ложившаяся на пол, была тенью гигантской птицы с загнутым хохолком на голове.

― Ты ― Гасящий? ― выдохнула Рита. Хотя уже знала, какую птицу можно встретить здесь.

― Я ― это ты, ― ответила другая. ― Твоё второе я, то тёмное начало, которое ты глушишь песнями и спиртом. Я то, с чем ты остаёшься, когда уходишь покурить, с кем засыпаешь одинокими ночами и кого слышишь в поле. Я то, что скрыто в тебе. Я ― Сирин.

― Дима умер, ― произнесла Рита. ― Я хочу увидеть его свечу. ― Откуда-то пришла уверенность, что ей дозволено не просить, а приказывать.

― Вот она. ― Рыжие волосы Сирин завивались наподобие перьев. ― Смотри.

Рита посмотрела туда, куда указала Сирин. Погасшая свеча стояла в луже не успевшего застыть воска, а над фитилем вился едва заметный дымок. Рита наклонилась ближе и увидела, что огонёк догорает на кончике фитиля. Сирин не говорила ей ничего, но Рита поняла, что надо делать. Она провела пальцами по лицу, собирая слёзы, и поднесла руку к свече. Солёная капля сорвалась и упала на фитиль. Миг, и свеча вспыхнула, взметнув пламя вверх. Птица Сирин плачет на яблоки, вспомнила Рита, снова проваливаясь во тьму. И они становятся целебными.

― Маргарита. ― Раздавшийся над ухом голос заставил вздрогнуть и открыть глаза. Она сидела, прислонённая к стене, в расстёгнутой кофте, а в носу ощущался резкий запах аммиака. Рита моргнула и сфокусировалась на медсестре скорой помощи ― черноволосой девушке, склонившейся над ней со склянкой нашатыря. ― Как вы себя чувствуете?

― В-всё н-нормально, ― произнесла Рита. Её трясло. Она валялась в обмороке и всё пропустила. ― Где Дима? Он жив?

― Да, ― кивнула медсестра. «Алиса Константиновна Князева», ― прочитала Рита, скосив глаза на тетрадь с записями. ― Хотите поехать с ним?

― Я ему не родственница, но я поеду. ― Рита поднялась. ― Я, чёрт возьми, за него отвечаю! ― Перед кем, Рита не хотела думать. Она ещё раз вдохнула нашатыря и, держась за стену, но с каждым шагом ступая всё уверенней, нагнала санитаров, которые несли на носилках Лазарева.

― Сима? ― Дима чуть приоткрыл мутные глаза. ― Сима, это ты? ― Его бледные губы почти не шевелились. Он попытался приподнять забинтованную руку, но силы оставили его.

― Нет, Дима, ― Рита не собиралась ему врать, ― это я ― Маргарита. Ритка-Два-Стакана.

― А я думал ― Серафима. ― В голосе Димы проскользнула обречённая усталость. ― Но я рад тебя видеть, Рита.

― Послушай, Дима, ― быстро заговорила Рита, беря его холодные пальцы в ладонь. ― Серафимы больше нет. И убивая себя, ты её не вернёшь. У тебя есть дочь ― Лия. Живи ради неё. В память о Серафиме. Она бы этого хотела. И о себе не забывай. Женись, роди ещё детей.

― Спасибо, ― прошептал Дима. ― Щекотно. Перья твои щекочут.

― Какие перья? ― Рита недоумённо посмотрела на него. Холодок пополз по рёбрам: она в отключке видела… себя? Сирин? Сирин её считал только один человек. Женя. Евгений Лащенко. Тот, кому она не позвонила. Дура.

― Бредит, ― пожал плечами санитар.

― Да, ― согласилась Рита. ― Бред какой-то.

***

― Я никому не говорила об этом. ― Голос Маргариты звучал глухо. ― Потому что не хотела, чтобы меня приняли за чёртову наркоманку. Я надышалась тогда дыма марихуаны, устала и сорвалась. Но я видела ту пещеру, видела Сирин. И тень того, кто гасил свечи. ― Она посмотрела прямо на Альфреда. ― Я верю вам.

― Рита, ты что? ― Лащенко во все глаза смотрел на Громову.

― Не кричи, Еву разбудишь, ― спокойно ответила Маргарита. Послышался детский плач и постукивание погремушек. ― Ну вот, разбудил! ― Она поднялась и быстро вышла из комнаты. Пока супруги не было, Лащенко быстро докурил её стик и спрятал айкос в чехол.

― Рита поверила, ― протянул Лащенко. ― Повторите ещё раз пророчество! Пожалуйста.

― В костях и песке свила гнездо бескрылая птица Гамаюн с синими глазами. Пестрокрылая птица Сирин поёт дивные песни и плачет по своим должникам. От крови венчаного смертью родится птица-счастье Алконост. ― Альфред смотрел на Лащенко. Анна переводила взгляд с палеонтолога на мужа. После рассказа Маргариты её всё ещё трясло. Когда Альфред впервые рассказал ей про пещеру Гасящего, она потом видела огни свечей в кошмарах.

― Венчаный смертью, ― повторил Лащенко. Казалось, он говорит сам с собой. ― Со смертью я не раз встречался с глазу на глаз. На раскопках, в музеях, на Востоке… Я тоже умирал, Альфред, ― вдруг произнёс он. ― Если только смерть-птица может умереть, ― Лащенко усмехнулся. ― Когда-нибудь я расскажу вам эту историю. Вы оцените.

Альфред открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент в комнату вернулась Маргарита с дочерью на руках. Анна с улыбкой отметила, что у Евы точно такие же карие глаза, как у Громовой. Маргарита села за стол, держа дочку, и тут Анна заметила, как Альфред, не отрываясь, смотрит на Еву Лащенко. Его глаза застыли, словно настоящий янтарь, а с губ сорвалось тихое:

― Не может быть!..

― А зачем ты здесь, Лия? ― вдруг спросила Маргарита. ― Я не хочу никого обидеть, но не могу понять твою роль в этом… мероприятии. Анна и Альфред хотят защитить свою семью, некроманты Дороховы… Кстати, а чего конкретно хотят ваши враги? Они выдвигали какие-то требования, ставили условия?

― Если бы всё было так просто, я бы не переживал, ― отозвался Альфред. С его лица не сходило каменное выражение. Казалось, что-то потрясло его настолько, что он не до конца осознавал происходящее. ― А Дороховы хотят вызвать Семиголового Дракона, чтобы с его помощью заполучить всю магию Тайги. Использовать его как сосуд.

― Научно-исследовательского стационара? ― удивлённо спросила Маргарита. ― Что такого важного может быть на простой маленькой биостанции, каких десятки в стране?

― А вы разве никогда не чувствовали в ней жизни? ― вопросом на вопрос ответил Альфред. ― Вам никогда не казалось, Маргарита, что Тайга ― живая?

― Перестаньте говорить загадками! ― вскипел Лащенко. ― Говорите прямо, чёрт подери, или я вас сейчас ударю!

― Место бывшей деревни Тайга насыщенно не только силой мёртвых с так и не перенесённого кладбища, но ещё и силой жизни, ― произнёс Альфред. И было в его голосе что-то, от чего даже Лащенко присел. ― И у этого места есть дух-хранитель, дух природы.

― В человеческом обличии? Как Сирин и Гамаюн? ― Лия выпрямилась с широко открытыми глазами.

― Можно и так сказать, ― кивнул Альфред. ― В любом случае, она сейчас уже больше человек, чем дух. А Леший ― больше часть леса, чем человек.

― И что будет, если они получат силу Тайги? ― Маргарита сидела прямо, словно мраморное изваяние. Дочка у неё на руках затихла и с интересом смотрела на Альфреда.

― Убьют Лешего. И меня, скорее всего. А Тайгу Павел Дорохов заберёт себе. ― Уголок рта Альфреда дёрнулся вниз. ― Будь я один, то только задумался, а не пора ли начать волноваться. Но у меня есть семья.

― Я сказала, что верю вам, ― произнесла Маргарита, ― но ещё не согласилась помочь. Я вас помню по «Тайге». Мне сразу стало понятно, что вы, Анна и Альфред, неравнодушны друг к другу. Скажите, Вадим Ильин, он ведь и правда леший? Его спину я так и не увидела. ― Казалось, Маргарита говорила сама с собой. ― Странное лето. В городе он был совсем другим. А в лесу… Не будем об этом. Я сочувствую вам и хочу помочь, но где гарантии, что мы с Женей вернёмся со щитом и в серебре? За себя я бы не волновалась, я бывалая, Женя тоже, но у нас есть дочь. И долг перед ней.

― А у меня есть долг перед вами, ― отрывисто произнесла Лия.― И я клянусь Серебряным Ключом, что вы вернётесь домой. Моя семья задолжала вам две жизни, Маргарита Алексеевна. Я хочу вернуть долг.

― Лазаревы всегда платят долги? ― усмехнулся Лащенко. ― А как же твой муж?

― Вадим Ильинский тоже засветился в этой истории, ― напомнил Альфред. ― Так что за ним тоже придут: по слухам, он был любовником жены Дорохова-старшего. Да и за вами, Маргарита, Евгений, могут.

― Зачем мы некромантам? ― насторожился Лащенко. ― Перспектива иметь врага в лице без пяти минут губернатора края меня не очень радует.

― Райские птицы представляют собой источники энергии такой мощи, что даже Семиголовый Дракон и Тайга по сравнению с ними меркнут. А если собрать всех трёх ― Сирин, Алконоста и Гамаюна ― то можно запросто положить к ногам весь мир. Но Дороховы просто хотят отомстить: Паша ― Тайге, Лешему и мне, а Константин Львович ― Ирине и Старому Лешему. Доказать, что он способен сочетать силу жизни и некромантию.

― А зачем тогда водохранилище? ― поинтересовался Лащенко. ― Оно в эту схему не совсем вписывается.

― А водохранилище для денег, пиара и души, ― пожал плечами Альфред. ― Вода ― средоточие жизни и смерти.

― Разрушить из-за личных обид экосистему, а заодно несколько жизней, ― кивнул Лащенко с усмешкой. ― Как это по-нашему.

― Так вы поможете нам? ― Анна так долго молчала, что собственный голос показался ей каким-то искусственным. Спина затекла, но дышать стало как будто легче. Ребёнок, кажется, волновался вместе с ней, потому что затих и не сильно пинался.

― Да, ― веско произнёс Лащенко. ― Это не абстрактная угроза «люди всего мира в опасности». Это конкретика. Что от нас требуется, Альфред?

― Не дать Дороховым вызвать демона. ― Альфред выпрямился и подался вперёд. ― Они собираются сделать это на Вальпургиеву ночь. Проще предотвратить беду, чем бороться с последствиями.

― И как мы это сделаем? ― Лащенко тоже наклонился. ― Вообще как вызывают демона?

― Обряд долгий и сложный, ― ответил Альфред. ― А сделаем мы просто: выкрадем из дома Дороховых печать призыва.

― То есть вы предлагаете вломиться в дом губернатора края, выкрасть кусок глины и сломать его? ― Лащенко улыбнулся. ― План ― дерьмо, но я буду в нём участвовать. У нас в армии и не такое бывало.

― У нас тоже, ― отозвался Альфред. ― Теперь нам надо найти господина Генриха и госпожу Лукину.

― Я позвоню Мишке, ― произнесла Маргарита, поднимаясь. Маленькая Ева смотрела через её плечо на происходящее и неожиданно улыбнулась Анне. ― Расскажу всё, как есть, а то он последнее время вместе с Тамарой ударился в изучение древних легенд.

― Это потому, что мы уже с ними говорили на эту тему.

***

Тамара и Генрих то бледнели, то краснели, пока Альфред спокойным тихим голосом рассказывал им о том, что сказал он о Ледниковой Принцессе и Генерале не всё. А когда вытащил из конверта фотографии, Тамара и вовсе закрыла лицо руками. Тонкие чёрно-зелёные стебли вытатуированных роз оплетали её предплечья, скрывались за рукавами кофты. Генрих сидел, откинувшись на спинку стула, и переводил взгляд с Альфреда на Тамару и обратно. В его синих до черноты глазах тонул догоравший день.

― Так мы с Тамарой что, не те, за кого себя выдаём? ― Его картавый голос звучал хрипло. ― Наши жизни ничего не стоят? ― Тамара сухо всхлипнула, и Генрих взял её за плечи.

― А ведь я тогда сказала, ― глухо произнесла Тамара, не отнимая ладони от лица, ― что Ледниковая Принцесса когда-то жила и любила. Выходит, я была права? И с Михаилом мы сейчас не потому, что любим друг друга, потому что так надо? Так сказали давным-давно? И нашу жизнь живут сейчас какие-то древние колдуны? Или мы живём их жизнь? Господи, я ничего не понимаю!

― Сейчас поймёте, ― отозвался Альфред. ― Но для начала вам надо вспомнить.

― Что вспомнить?

― Что было.

Альфред перебрал в воздухе пальцами, и на их кончиках зажглись крохотные огоньки. Он поднёс пламя к травяному сбору, лежавшему в металлической чаше, и поджёг. Тонкие струйки ароматного дыма веточек розмарина и коры рябины поднимались в воздух, заползали в ноздри. Мятно-шалфейный отвар в кружках Тамары и Генриха благоухал, а они пили его, не сводя взгляда с Альфреда, готовившего зеркало.

Анна не спрашивала Альфреда, откуда он взял зеркала, хранившиеся в подвале. Раньше ей было интересно, почему муж в своей практике не пользуется магией отражения, но Альфред всегда старательно переводил тему. Теперь всё встало на свои места: зеркала принадлежали Ирине Дороховой. Они были её наследством, тем, что предсказательница завещала тому, кто стал для неё вторым сыном. Анна никогда не считала зеркала в подвале, да и спускалась туда редко. Видела только большое высокое зеркало в чехле и много небольших: круглых или прямоугольных. Тусклые рамы казались запылёнными, но когда Альфред поставил зеркало на стол, Анна увидела, что это не грязь, а сколы. Как будто кто-то неоднократно ронял зеркало, царапал, но не мог разбить.

Сегодня Альфред принёс небольшое зеркало с вычурной рамой, состоящей как будто из оплавленных металлических прутьев. Поверхность была идеально чистой, но Анне казалось, что отражение получается мутным. И почему-то ей очень не хотелось заглядывать в это зеркало. А комната между тем наполнялась дымом, прозрачная благовонная завеса стлалась по полу, заполняла собой всё вокруг.

― Посмотрите в зеркало. ― Голос Альфреда долетел до Анны как будто издалека. На секунду ей показалось, что она провалилась куда-то в дымную тьму. Тамара и Генрих медленно присели на стулья, поставленные Лащенко и Альфредом перед зеркалом. Они вглядывались в собственные отражения, Анна видела их застывшие, словно серебряные маски, лица.

А потом раздался надрывный высокий крик, вспоровший тишину. Тамара вскочила со стула, отшатнулась, упала, стала отползать от зеркала, не переставая кричать. Её глаза были широко распахнуты, а радужка стремительно мутнела, словно покрывалась ледяной коркой. Она забилась в угол, закрываясь руками, с её губ слетали невнятные слова, русский мешался с каким-то странным наречием. Секунду спустя с воплем вскочил Генрих и рухнул на пол. Анна застыла, боясь пошевелиться. Сердце отчаянно колотилось, живот свело. Она хотела позвать мужа, но язык не повиновался. В эту же секунду Тамара отняла руки от лица. Анне показалось, что она проваливается под лёд глаз Лукиной. Нет, Ледниковой Принцессы.

***

Кая не чувствовала холода, только боль. Тупая ноющая боль разливалась тяжёлым жаром под левой лопаткой: стрела не достала до сердца на два пальца. Анре ― её генерал ― тащил на себе свою принцессу, а она только и могла, что еле передвигать ноги. Они спотыкались средь дымящихся серой луж горячих источников, пробирались через осколки зачарованного льда. Острые зеркальные края рвали даже плотную ткань серебристо-серого платья Каи, в котором она вышла на поле боя с Оловянной Армией. Кая задыхалась от боли, ледяной ветер резал лёгкие не хуже кинжала, но всё равно шла, как могла, по снегу. Один раз она обернулась и увидела, как за ней и Анре тянется цепочка следов и алых капель крови. Кая на миг прикрыла глаза и тут же снова их распахнула. Нельзя засыпать, иначе она не проснётся. Королевство Полярной Звезды ― гордость народов северного мира у самой границы ледяных гор ― пало под натиском злобных низкорослых врагов, пришедших с Запада. В народе говорили, что всё это ― происки древних богов, но Кая знала, что враги её Королевства ― люди. Суровые смелые люди, искушённые в магии. Иначе было не объяснить того, что наконечник стрелы, поразившей Каю, изготовлен из хладного железа.

Кая, глотая горячие слёзы, обжигавшие заледеневшие щёки, вспомнила, как Анре говорил ей о том, что их Оловянная Армия будет биться за них до конца. Вместе они создали воинов ― личная гвардия принцессы и генерала и ещё тысячи солдат с радостью согласились стать последней надеждой Королевства. Кая помнила, как, раскрыв древние манускрипты, читала заклинания, а с кончиков её пальцев срывались витки облечённой в форму силы. Анре же вырезал на доспехах Армии руны, даровавшие воинам нечеловеческую силу. Бессмертие дала им Кая. Вязь рун легла поверх знаков Анре. Спи, пока пройдут на свете двадцать шесть тысячелетий. С этим заветом Армия, Кая и Анре пошли в бой. И проиграли.

Кая не помнила, как они выбрались. Помнила только семь знамён врага внутри столицы и белое дыхание непобедимых воинов, потерпевших поражение. Кая видела, как из их ран лилась алая, человеческая кровь, и понимала, что она ошиблась. Заклинание не сработало, или же она оказалась слабее чародеев врага. Сейчас это всё было неважно. Принцесса Кая умирала, а вместе с ней и надежда Королевства на возрождение. Кая почти ничего не видела в поднявшемся буране. Высокие сосны обступили её и Анре со всех сторон, тёмный в зелёно-синих зимних северных сумерках лес казался бесконечной стеной. Только когда Анре остановился и осторожно опустил её на мягкий снег, Кая смогла прошептать:

― Мой генерал, где мы?

― Мы почти дома, моя госпожа. ― С этими словами Анре приложил белую обмороженную ладонь к сплошной каменной стене. Кладка бесшумно разъехалась, и Кая уловила запах дыма и брусники: они пришли к одному из пяти старых замков Королей Полярной Звезды. В заброшенных, покрытых паутиной покоях было холодно. Анре немного повозился, и вскоре в камине горел, потрескивая, колдовской огонь. Кая полулежала в старом кресле и уже не чувствовала ног и кончиков пальцев. Колдовать она не могла. За закрытыми окнами выл ветер, милосердная вьюга, заметшая следы беглецов.

― Льётся кровь неизменно алая, ― прошептала Кая, пытаясь пошевелить рукой. Пальцы не слушались. ― Нашей армии, армии. Где мы ошиблись? ― Она посмотрела на Анре, но взгляд смазывался и расплывался. Кая чувствовала, как из неё утекает жизнь. Анре вытащил стрелу, но она успела сделать своё дело: забрала магию и жизнь последней принцессы северных народов.

― Наши воины готовы были умереть за нас. ― В тёмно-синих, как небо, глазах Анре отразились печаль и огонь. ― Тот, кто верит и любит, колдовству зачарованной смерти не подвластен. Мы забыли о преданности наших воинов. Но она одна и помогла нам уйти. Мы бы всё равно проиграли, моя госпожа. ― Анре опустился на одно колено и взял Каю за руку, растирая потрескавшимися от мороза пальцами её ладонь. Кая ощутила, как он пытается своим колдовством излечить её. Анре всегда шёл до конца, даже когда становилось очевидно, что победы и пощады не будет.

― Я умираю, мой генерал, ― произнесла Кая. Говорить было трудно, мысли путались, а бледное лицо Анре как будто накрылопеленой тумана. Древние боги, подумала, цепляясь за воспоминания, Кая, как же красив её генерал!

― Я знаю, ― Анре никогда не отрицал очевидного. Он поднял руку и нежно провёл по белым спутанным волосам Каи. ― Но я не дам вам умереть. Не здесь и не сейчас. Этот конец не станет для вас последним.

― Что ты хочешь сделать? ― Несмотря на слабость, Кая приподнялась в кресле, опираясь на немеющую руку. ― Как ты хочешь обмануть Того-Кто-Гасит-Свечи?

― Никак, ― просто ответил Анре. ― Ваша свеча в пещере погаснет. И тут же вспыхнет вновь. Помните заклинание про двадцать шесть тысячелетий, что вы вывели на доспехах Армии? Это только начало древнего заклятия.

Спи, пока пройдут на свете

Двадцать шесть тысячелетий,

И тогда вернусь туда,

Где сияла я, звезда.

А меж тем оси земной

Звёзд иных коснётся строй,

Чей безмолвный сонный взгляд

Льёт забвенья сладкий яд.

И когда свершу свой круг,

Прошлое припомнишь вдруг.

― Ты хочешь замкнуть цикл возрождения? ― прошептала Кая. ― Такое не проделывал ещё никто.

― Значит, я буду первым. ― Анре поднялся и, подхватив на руки Каю, осторожно понёс её вниз по каменной винтовой лестнице.

Саркофаг из небесного метеоритного железа холодил и без того ледяные руки и спину. Кая лежала внутри и смотрела на то, как её гробница наполняется светло-алой драконьей кровью.

― Наша армия, ― прошептала Кая, соскальзывая в темноту. ― Армия, армия, армия… До последнего, до единого…

***

― Тамара, Тамара, посмотрите на меня! ― Альфред присел на корточки напротив забившейся в угол Тамары. Из её носа текла кровь, бледное лицо казалось вылепленным из снега. Глаза всё ещё оставались затуманенными, она смотрела прямо перед собой и ничего не видела. Анна вздрогнула, когда за её спиной пошевелился лежавший до этого без движения Генрих. У него тоже пошла носом кровь. Опираясь на руки, он приподнялся и посмотрел на Лукину.

― Кая! ― вырвалось у него, а у Тамары почти одновременно:

― Анре!

Они неловко кинулись друг к другу, плохо ориентируясь и сшибая по пути стулья, цепляясь за скатерти и разбрасывая травяные сборы. Генрих сгрёб Тамару в охапку, обхватил её лицо ладонями, его тёмно-синие глаза горели, словно северное небо.

― У тебя получилось, Анре! ― шептала Тамара, плача и покрывая лицо Генриха поцелуями. ― Прошло двадцать шесть тысяч лет, и мы вернулись друг к другу. А ты помнишь?..

― Я помню. ― Генрих прижал Тамару к себе. ― Любовь моя, я помню всё. Каждую из жизней после смерти генерала Анре. Как был рыболовом-эвенком, сибирским шаманом, чернокнижником в Средние века, художником Ренессанса, антропологом среди шестерёнок и пара, солдатом Белой Гвардии, натуралистом в джунглях Амазонки.

― У меня сейчас голова взорвётся! ― пробормотала Тамара, прикрывая глаза. ― Я уже не понимаю, кто я ― принцесса Кая или Тамара Лукина? И кто ты ― Анре или Михаил?

― Вы те, кто вы есть сейчас. ― Альфред положил ладони на плечи Генриху и Тамаре. С его пальцев сорвалось золотистое сияние. ― Заварите кто-нибудь шиповник, пожалуйста.

Анна начала неловко подниматься, но Маргарита остановила её, положив на плечо маленькую, но удивительно твёрдую руку.

― Отдыхайте, Анна. ― В её голосе звенели серебряные колокольчики. За спиной Маргариты Альфред что-то тихо говорил Лащенко и Лие, а Тамара и Генрих, пошатываясь, отправились умываться. ― Я заварю.

Когда Тамара с Генрихом вернулись, Анна сразу ощутила, как что-то в них неуловимо изменилось. Генрих больше не сутулился, а Тамара распустила до странности светлые, почти белые волосы, падавшие ледяной волной вдоль спины. Лица их как будто застыли, и Анна, вглядевшись, поняла, почему: тёмно-синие глаза Генриха и светло-голубые Тамары заволокло едва заметной снежной пеленой.

― Всё в порядке? ― негромко спросил Альфред. Тамара и Генрих пили отвар шиповника, и с каждым глотком пелена светлела.

― Да, ― спокойно отозвался Генрих, глядя прямо перед собой. ― Генерал Анре в моей памяти рвался наружу, но сейчас успокоился. Если бы я провёл за гранью тысячи лет, тоже сходил бы с ума. Но пока мне удаётся сдерживать его.

― Это радует, ― серьёзно произнёс Альфред. ― С разбуженными воспоминаниями вы рискуете потерять свою личность. После того, как мы одолеем Дороховых, я верну всё как было. Обещаю. ― Муж замолчал, и Анна почувствовала, как он собирается с силами, чтобы сказать что-то ещё. ― В особняк Дороховых мы пойдём впятером: я, Евгений, Маргарита, госпожа Лукина и господин Генрих. Лия и Аня отправляются в безопасное место.

― Куда? ― вырвалось у Анны. Она так привыкла повсюду следовать за Альфредом, что не могла представить, как будет без него.

― Туда, куда Дороховы точно не сунутся, ― с мрачным торжеством ответил Альфред. ― В «Тайгу». Заклинание кровавой спирали закрывает им путь. Без демона его не разрушить.

― Но ведь там плохая дорога! ― воскликнула Анна. Она любила природу в полнолуние, сейчас тёмный лес представлялся ей западнёй. ― И ребёнок…

― Тебе рожать через месяц, ― ответил Альфред. ― И в «Тайгу» мы не поедем. ― Он улыбнулся. ― Сирин отнесёт тебя туда. Тайга, Леший и Хозяйка Серебряного Ключа защитят тебя.

Они стояли в лесопарке на пересечении двух проспектов. Зашли довольно далеко в тень деревьев, чтобы случайные прохожие не увидели того, что произойдёт. Анна куталась в широкое пальто, Лия стояла рядом с ней ― маленькая и худенькая ― настороженная лиса, почуявшая гончих. В острых чертах её лица всегда ощущалось нечто звериное, но сейчас, в лесопарке, это особенно бросалось в глаза. Тамара и Генрих застыли, словно статуи. Лащенко поднял воротник куртки и замотался в шарф. Волосы Маргариты тускло горели в свете далёких фонарей. Альфред стоял рядом с Анной, она чувствовала его тепло.

― Я приду за тобой, когда всё закончится, ― наконец произнёс он, осторожно кладя руки Анне на талию. ― Ты была со мной все эти годы. Я даже не представляю, что бы без тебя делал. Ты была моей поддержкой и защищала от меня самого. Я… ― Альфред запнулся.

― Не говори ничего, ― замотала головой Анна, чувствуя, как подступают слёзы. ― Мы не прощаемся. Ещё рано. Ты победишь некромантов. Ты же Альфред Дрелих, исследователь паранормального! ― Альфред поцеловал её. Нежно, горячо, почти страстно. Анна вздохнула и обвила руками шею мужа. С внезапно нахлынувшим нежеланием отпускать его от себя, она прижала ладони Альфреда к своему животу.

К ним подошла Маргарита. Она натянула на рыжие кудри ярко-зелёную шапку и казалась в тёплом спортивном костюме девочкой-подростком. Анна задержалась взглядом на красивом лице Маргариты. На миг ей показалось, что она смотрит на сложившую крылья птицу. Прошуршав прошлогодними листьями, рядом возникла Лия.

Маргарита отвернулась от них и сделала шаг. Затем другой и подняла руку. Провела ладонью в воздухе, и Анна едва сдержала вскрик: в месте, которого коснулись пальцы Маргариты, осталась рябь, как бывает в жару. Сперва едва заметные волны расходились в стороны, искажая пространство. Нагретый воздух колыхался, а волны набирали силу, расходясь всё дальше в стороны и образуя подобие арки. Рука Маргариты легко вошла в искажение, и пространство неожиданно успокоилось. Но на той стороне арки был не лесопарк, а уходящие в тёмное звёздное небо деревья.

Маргарита плавно положила руки Анне на плечи и подтолкнула к арке. С замиранием сердца Анна вошла в искажение. Шаг, и она стояла на самом краю поляны, прямо напротив странного дома, переплетавшегося с чернеющими стволами деревьев. За спиной послышался шорох. Анна вздрогнула и обернулась: из арки вышла Лия. Секунду Анна смотрела на оставшихся по ту сторону, а потом волны снова разогрели воздух, и арка исчезла.

Дверь дома открылась, и на порог вышла высокая стройная женщина в длинном светлом платье, расшитом алыми узорами. В ноздри тут же ударила невообразимая смесь запахов: мокрый звериный мех, сухая земля, прелые прошлогодние листья, ключевая вода, кислые весенние ягоды, берёзовый сок, тлеющий торф, болотная тина, грибы, сладковатый запах тлена, но не густой, как от некромантов, а вплетающийся наравне со всеми в поток.

Женщина спустилась с крыльца и подошла ближе. Анна вглядывалась в её загорелое лицо с высокими скулами и плавной линией подбородка, острый нос с резко очерченными крыльями и чувствовала, как сердце начинает трепетать. Она смотрела не на простую колдунью, а на дух леса. Матушку-Хозяйку Тайгу. Длинные и густые, как будто с начёсом волосы Тайги цвета гречишного мёда падали вдоль спины и на грудь, пёстрые перья соколов и сов в них едва слышно шуршали. На дне зелёных глаз разливалось золото. Тёмные полосы от золы пересекали лицо Тайги ото лба до подбородка, под кожей голых кистей и лодыжек словно двигались стебли растений с резными листьями.

Эхиноцистис, поняла Анна. Лия за её спиной почти не дышала, только её сердце колотилось, как бешенное. Взгляд воплощения места, которому отдала душу, не каждый выдержит.

― Будущая матушка и Хозяйка Серебряного Ключа, ― хрипло произнесла Тайга. Дверь дома за её спиной распахнулась, и высокий огненно-рыжий Леший с улыбкой поклонился, приглашая войти. ― С тобой, Анна, приятно познакомиться. Лия, ― Тайга наклонила голову, и тяжёлые волосы прошуршали перьями и веточками, ― рада снова тебя видеть. Ирина Дорохова была права: ты родилась. И полюбила Ильинского. Хотя, видят боги Кадата, это сложнее, чем кажется.

***

Анна и Лия скрылись в арке, пространство снова стало прежним, а Альфред всё стоял и не мог оторвать взгляда от места, где только что исчезла жена. Он понимал, что она в безопасности, но странное покалывание в рёбрах, ощущение какой-то неправильности происходящего не отпускало. Альфред тряхнул головой. От резкого движения застывшие в одном положении кости позвоночника хрустнули так, что Альфред вздрогнул. Он обернулся и посмотрел на свою команду. Гамаюн, принцесса Кая, генерал Анре и Сирин. Они должны справиться. Просто обязаны. Иначе Анна останется один на один с демоном и некромантами. Альфред глубоко вздохнул. Чумной Доктор был просто разминкой. Настоящее Дело ― сейчас.

― Вперёд. ― Альфреду вдруг захотелось сказать что-то пафосное: ― На штурм Цитадели смерти.

========== Демоны: Цитадель смерти ==========

Ковш Большой Медведицы чётко выделялся в ночном небе, приглушённый искусственным освещением особняков и резиденций, раскинувшихся вокруг. Альфред вышел из внедорожника, припаркованного за чертой коттеджного посёлка, и стоял, глядя на вычурные добротные дома, соревновавшиеся друг с другом в роскоши. Среди этих замков политиков высился на самом краю особняк Дороховых, прилегавший почти вплотную к густому лесу: останкам древнего массива, деревья которого шли на мачты кораблей.

Альфред вздохнул и прислонился к машине. Прохладный ветерок забирался под просторную камуфляжную куртку и доносил со стороны посёлка невообразимую смесь ароматов иноземных растений, наполнявших оранжереи сильных мира сего. Альфред усмехнулся, представив, как кривилась бы и смешно морщила нос Анна, доведись ей оказаться здесь.

При мысли о жене причиняющее почти физическую боль чувство страха пролилось холодом по спине. Альфреду показалось, что от этого давления у него сейчас треснет позвоночник. Он до сих пор сомневался, правильно ли поступил, отправив Анну с Лией к Тайге и Лешему.

«Не будь дураком, ― подумал Альфред, усилием воли отводя глаза от огней коттеджного посёлка. ― Она под защитой заклинания кровавой спирали. Дороховы не пробьются через него. Никогда».

И ещё тысяча и один способ себя успокоить, тоненько, словно иглой, кольнула под лопатку предательская мысль.

«Только не сейчас. ― Альфред прикрыл глаза. ― Если я засомневаюсь сейчас, то Анне точно станет небезопасно в «Тайге».

Он посмотрел в звёздное, несмотря на световое загрязнение, весеннее небо. Прямо над посёлком висело созвездие Льва. Бело-голубой Регул светил так ярко, что, казалось, царь насмехался над другими звёздами, тонувшими в пыли и рассеянном свете электрических ламп.

«Вот и мне предстоит встреча с царём, ― усмехнулся про себя Альфред, закрывая машину и неспешно, чтобы не выдать волнение, направляясь к ожидавшей его команде. ― Дороховы точно себя считают царями колдунов. Что ж, на каждого немейского льва найдётся свой Геракл». ― Он старался мыслить позитивно, но получалось иронично и самонадеянно.

Альфред Дрелих с уверенностью мог сказать, что боится.

Тамара стояла чуть поодаль от остальных и тоже смотрела в небо. Её бледный профиль в темноте казался вырезанным изо льда. Альфред подошёл к ней. Всё же Тамара ― и принцесса Кая ― самая сильная колдунья среди них.

― Вас мучают воспоминания о прошлой жизни? ― негромко спросил Альфред. Тамара вздрогнула и повернулась к нему. Чёрные линии татуировок создавали на её коже причудливые очертания, будто снежник пошёл трещинами.

― Немного, ― отозвалась Тамара. Её светлые глаза казались почти белыми и едва ли не светились, подобно звёздам. Альфреду стало немного не по себе. Тамара и Генрих мерцали мощно и ярко, как будто сами были звездами первой величины. ― Я слышу принцессу Каю ― её воспоминания. Но думаю сейчас я. Я существую, а она как будто часть меня самой.

― Нелегко привыкнуть к тому, что в прошлом ты был кем-то другим, ― понимающе кивнул Альфред, вспомнив, как после воскрешения не мог отделаться от мысли, что крадёт у судьбы свою жизнь. ― Пойдёмте, Тамара, ― он тронул её за плечо, ― нам пора.

Когда они подошли к Маргарите, Генриху и Лащенко, последний поинтересовался:

― Альфред, скажите, почему мы не можем просто переместиться в особняк ваших приятелей-некромантов, как это проделала Рита с «Тайгой»?

― Потому что для этого Маргарита должна чётко представить место, куда надо переместиться. ― Альфред на секунду прикрыл глаза. Дотошный и придирчивый Лащенко как будто экзаменовал его или выступал оппонентом на защите. Вот только целью кандидатской диссертации была жизнь. ― Находись особняк в Нави, проблем бы не возникло. Но Дороховы крепко стоят ногами на земле, в нашем случае фундаменте. К тому же их резиденция защищена огромным количеством заклинаний. Даже я сейчас точно не уверен, какие именно заклятия они применяют.

Альфред умолчал о том, что много раз, особенно раньше, порывался съездить в особняк. Зачем, он не представлял, не хотел давать себе ответ на этот вопрос. Особенно сильное желание повидаться он испытывал сразу после смерти Ирины. Альфред даже приехал к особняку, постоял немного в тени вязов и дубов, но потом решил, что не стоит видеться с Пашей. Что бы он ему сказал? Им больше не о чем было говорить.

― Сложно. Непонятно, ― усмехнулся Лащенко. ― Разве Рита не может просто обойти эти… заклинания? ― Лащенко всякий раз кривился, когда речь заходила о магии. Альфред понимал его: сам сначала всё отрицал. Наивно надеялся, что игнорирование решит проблему.

― Человеческое обличие накладывает определённые ограничения, ― терпеливо ответил Альфред, ощущая лёгкое раздражение. С Анной поначалу было так же: приходилось объяснять элементарные вещи. Он уже отвык от того, каково это, учить кого-то. ― К тому же Сирин и Гамаюн обычно не помогают людям.

― А как можно обойти эти ограничения? ― с интересом спросил Лащенко.

― Умереть, ― бросил Альфред. ― Или же попасть в место, где сосредоточенно огромное количество энергии, высвобожденное из-под контроля. Но мы как раз хотим это остановить.

― У меня сейчас был вьетнамский флешбэк, ― произнёс молчавший до этого Генрих. Его тёмно-синие глаза вбирали в себя свет фонарей и звёзд. ― Я уже стоял так: на краю бескрайнего моря огней, готовый к битве. ― Тамара неслышно подошла к нему. Альфред заметил, как она взяла Генриха за руку и их пальцы переплелись. ― Не хочу вспоминать, что было потом.

― Тогда вы проиграли, ― заметил Альфред. ― Сейчас будет по-другому.

― Надеюсь, ― отозвался Генрих. ― Дороховых точно не будет дома? А то мы будем бледно выглядеть, если придём и наткнёмся на жильцов.

― Павел Константинович и Константин Львович сейчас на банкете по случаю открытия нового НИИ, ― произнесла Маргарита, глядя на экран своего айфона. ― Я смотрю прямую трансляцию и вижу их. А верю я только своим глазам.

― Значит, всё в порядке, ― кивнул Альфред. Он не позволит сомнениям завладеть собой. ― Выдвигаемся.

― И мы просто так пойдём по улице? ― вопросительно поднял бровь Лащенко.

― Не совсем, ― улыбнулся Альфред. ― Это будет ещё одним доказательством реальности магии, которое вы, Евгений, так отчаянно требовали.

Лащенко открыл рот, собираясь, должно быть, сказать какую-то едкую гадость, но Альфред уже поднял руку, соединив кончики пальцев.

По костям и сухожилиям прошла тёплая волна магии. Кровь стала проводником силы, каждая клетка тела отозвалась, высвободив в общий поток крохи энергии. Тут же закололо в висках, заболели глаза, особенно правый, которым Альфред видел мерцание. Чёртово мерцание! Порой он хотел пойти в ванную, взять скальпель и вырезать этот глаз к Дьяволу! Когда один глаз воспринимал мир таким, какой он есть, а другой то и дело показывал мерцание, Альфред готов был выть и предпочитал щуриться. Так мерцание становилось не особо заметным, да и голова болела в разы меньше. Вот и сейчас бело-голубое, как свет далёких старых звёзд, мерцание исходило от его спутников. Маскировочное заклинание должно было скрыть и этот недостаток.

Мягкие завихрении магии, словно клубы дыма, соскользнули с ладони Альфреда, когда он разжал пальцы. Раскручиваясь, словно спирали, они заполняли всё кругом, а когда достигали того, на кого были направлены, заворачивались в плотный кокон.

Лащенко хрипло выругался, когда молочно-белые, стремительно темнеющие сполохи магии обвились вокруг него. Он поднял руку и коснулся сплетавшегося кокона. Пальцы легко прошли сквозь рябившую магию, но как только оказались за пределами оболочки, пропали из виду. Лащенко быстро отдёрнул руку и поднёс пальцы к глазам, словно желая удостовериться, что они на месте. Даже прикусил костяшку для верности.

Альфред тихо усмехнулся:

― Не бойтесь, Евгений, заклинание мимикрии безопасно.

― Ваша магия доведёт меня до инфаркта, ― сообщил Лащенко. ― Получается, снаружи нас не видно?

― Абсолютно, ― подтвердил Альфред. ― Выдвигаемся.

― Вы точно знаете дорогу? ― полюбопытствовал Генрих.

― Я ходил этим путём тысячи раз, ― ответил Альфред, почувствовав, как всё внутри наливается тяжестью. Он слишком хорошо знал эту дорогу.

Они прошли мимо контрольно-пропускного пункта, где Альфред с удивлением обнаружил, что сидевший в «будке» сурового вида сотрудник частного охранного предприятия ― оборотень. Светловолосый и голубоглазый, должно быть, один из стаи Зейгеров. Альфред пригляделся: на бейджике и правда была знакомая до боли фамилия. Альфред тряхнул головой: ностальгия ностальгией, но оборотень легко мог почуять их запах. Маскирующее заклинание укрывало от чар и колдунов, отводило глаза, но не стирало все следы пребывания того, кого укрывало.

Сердце забилось, тошнота подступила к горлу. Альфред не успел сощуриться, и мерцание оборотня затопило сознание. За глазами заломило, словно выворачивали арматуру из бетонных стен. Альфред стиснул зубы и подумал, что скоро начнёт носить повязку, как пират.

Но сейчас главной проблемой был охранник-оборотень. Если он их учует, придётся применять силу, а Альфреду этого не хотелось. Но оборотень не повёл ни ухом, ни носом, продолжая смотреть какой-то сериал на смартфоне. Десятый сезон «Игры тронов»¹, кажется.

Выждав минуту, Альфред махнул остальным: Тамара, Генрих, Маргарита и Лащенко, скрытые заклинанием и обвитые то светлевшими, то темневшими коконами магии, последовали за ним.

Коттеджный посёлок заметно разросся с тех пор, как Альфред был здесь в последний раз. Он шёл впереди выстроившейся в колонну команды и внимательно следил за тем, чтобы они ни на кого не наткнулись. Удивительно, но очень многие дома мерцали. Некоторые сильнее, некоторые слабее, но в каждом из таких особняков жил маг, оборотень, вампир или ещё кто-нибудь. Альфред всегда знал, часто видел, что таких, как он и Анна, много, но впервые оценил, каково это ― видеть жилища колдунов. Когда они собирались на шабашах, это было другое. А большинство между тем жило обычной жизнью: ходили на службу, ездили в отпуска, растили детей, умирали. И только он, Альфред Дрелих, всё гнался за призраками собственных амбиций и желанием доказать, что Гасящий вернул его не напрасно.

Возвыситься хотел, кажется, только он. Да ещё отец и сын Дороховы.

«Я больше похож на них, чем хотел бы, ― подумал Альфред. ― Даже в обычной жизни».

Темнота между тем сгущалась, а коттеджи отстояли всё дальше друг от друга. Заборы и ограды становились выше, а горевших фонарей заметно поубавилось. Альфред углублялся в эту тьму, и с каждым шагом казалось, что он идёт в воде. Очень солёной и плотной воде. Кожу на спине жгло огнём, шея ныла, сердцебиение зашкаливало. Альфред, стиснув зубы, ждал, когда можно будет снять маскировочное заклинание. Всё же у силы его спутников был минус: чтобы скрыть её, уходило огромное количество его энергии. И не только магической.

И когда ему померещились тёмные тени в уголках глаз ― предвестники смерти, о которых любил толковать Паша, Альфред увидел, что они на месте.

Особняк Дороховых практически не изменился с тех пор, как Альфред видел его в последний раз. Разве только вязы разрослись, заполняя теперь всё свободное пространство за высокой кованой оградой. Вычурные железные ворота представляли собой переплетение стеблей дикого ядовитого плюща, в котором Альфред с отвращением узнал эхиноцистис. Он уже хотел подойти к воротам, но настороженно замер. Вся ограда лучилась странным нехорошим кроваво-красным светом. Мучимый догадкой, Альфред всё же приблизился и почти коснулся изогнутых, словно живых, стеблей. Так и есть: гематит. Хотя кому-кому, а не Дороховым использовать кровавик для защиты своего жилища. Холодком по разгорячённой спине пролилось нехорошее предчувствие: если Дороховы, скорее всего, Паша, разобрались в магии крови, значит, слом заклинания кровавой спирали для них не так уж и невозможен. Альфред передёрнул плечами и опустил руку. Если он коснётся кровавика, очень может быть, что падёт и заклятие Спирали. Проверять свою гипотезу у него не было никакого желания.

Рядом неслышно возникла Тамара. В темноте, нарушаемой только светом редких фонарей, её глаза стали совершенно белыми. Даже зрачок как будто затянуло снежной дымкой.

― Принцесса Кая помнит, что надо делать в таких случаях. ― С этими словами Тамара протянула руку и схватила пальцами кованую ветвь плюща.

На самой границе слышимости раздался треск. Ворота вспыхнули ярким мерцанием, по створкам пошли трещины. На глазах тёмный металл белел, как будто покрывался инеем. Миг ― и ворота разлетелись в пыль. Только взвесь ледяных крошек осталась в воздухе.

Тамара отступила и уставилась на свою руку широко распахнутыми глазами. Её ладонь тускло светилась в темноте, по сосудам словно тёк тёмный лёд. Тамара что-то беззвучно шептала. Генрих подошёл и обнял её.

― Проходим. ― Альфред усилием воли вернул себе дар речи. Он видел много магии, но мгновенной трансформации без особых усилий для колдуна ― никогда. ― У нас ещё много работы.

Лащенко и Маргарита уверенно прошли в образовавшийся проём. На лице Лащенко застыла гримаса удивления, Громова была насторожена, но как будто спокойна. Последней на территорию резиденции ступила Тамара. Она остановилась перед неспешно кружившейся в воздухе заледеневшей металлической пылью. Вытянула руку и сжала кулак. Со звоном и шелестом ворота собрались обратно, как будто не распались минуту назад.

― Спасибо, ― кивнул Альфред. И добавил: ― За мной.

Они шли по территории особняка к широким мраморным ступеням лестницы главного входа, как вдруг Альфред почувствовал неладное. Подал знак, и команда остановилась. В тени раскидистых вязов притаились мерцавшие едва заметным красноватым цветом фигуры. И они приближались. Пятеро. Судя по форме, охранники Дороховых. Да к тому же ещё и вампиры. Альфред мысленно выругался: маскировочный кокон растворялся: силы он рассчитал только до ворот особняка. А охранники приближались. Альфред видел их резкие движения, быструю поступь. Вампиры и на земле двигаются быстро, а уж когда взлетят…

Словно в ответ на его мысли, первый вампир присел и оттолкнулся от земли, раскинув руки. В прорезях униформы мелькнули стремительно расправлявшиеся кожистые перепончатые крылья. Взмыв вверх, вампир скрылся в кронах вязов.

― Биологическое крыло не может поднять вес больше шестнадцати килограммов! ― воскликнул Лащенко, настороженно вглядываясь в тени деревьев. ― Шах и мат, Вадик!

О каком Вадике шла речь, Альфред не успел узнать. Остальные вампиры тоже взмыли в воздух и стали кружить вокруг вставших спина к спине магов. Рядом с Альфредом оказались Маргарита и Генрих. Громова подняла глаза на Альфреда: в её чёрных расширенных зрачках плясало тёмное пламя. Раздался щелчок: в руке Маргариты блеснуло лезвие ледоруба. Генрих с другой стороны что-то активно встряхивал в руке. Альфред скосил взгляд: перцовый баллончик. Высказать свои соображения по этому поводу он не успел: с неба обрушился вампир.

Кожистые крылья закрыли свет фонарей. Альфред привычно вскинул руку. Вены обожгло огнём, в пальцах вспыхнуло пламя. Резким броском он отправил огненный шар в противника. Вампир увернулся и пошёл на второй круг.

Другой спикировал прямо на Генриха, но тут же с воплем боли упал на землю: тот выпустил струю из своего баллончика. По резкому запаху Альфред всё понял: чеснок.

Вампир с подпаленными крыльями снова ринулся вниз, но тут вперёд вышла Маргарита. Резким взмахом руки она раскрутила ледоруб и отправила его прямо в летевших вампиров. Лезвие вонзилось в воздух, оставшись висеть. Пространство пошло волнами, рисунок созвездий немного сместился, а вампиров уже затягивало в открывшуюся арку. С неба сыпались проклятия и пожелания сгореть в аду. Не желая расстраивать охранников, Альфред послал им вдогонку огненный шар, и арка тут же закрылась, напоследок донеся до команды вопль ужаса и боли.

― Куда вы их отправили? ― спросил Альфред, вытирая пот со лба.

― На дачу к моему отцу-генералу, ― ответила Маргарита. Её щёки покраснели, она тяжело дышала и, кажется, не совсем осознавала происходящее. ― Это под столицей. Они нескоро вернутся.

― Я женился на воительнице, ― пробормотал Лащенко. ― Хочешь, я всегда буду мыть посуду?

― Пойдёмте в дом, ― резко произнёс Альфред. Он был уверен, что, помимо кровавика и вампиров, Дороховы оставили ещё сюрпризы для незваных гостей.

Альфред удивился, что двери особняка открылись простой отмычкой, которую Лащенко на немой вопрос Маргариты поспешил убрать в карман. Притворив за собой дверь и проверив коридор на наличие ловушек в полу и стенах, Альфред двинулся вперёд.

Каждый шаг давался ему с трудом, и дело было далеко не в головной боли и ломоте в рёбрах. Он провёл в этом особняке годы, которые по праву мог назвать лучшими. Когда-то резиденция Дороховых стала для потерянного почти наркомана-колдуна Альфреда Дрелиха домом.

«Ты можешь приходить, когда захочешь, ― сказал Паша после Нового года, который они встретили вчетвером: Альфред, Леший, Паша и Маша Зейгер ― тогда молодая волчица, а после ― супруга Дорохова-младшего. ― И оставаться, сколько угодно. Это и твой дом тоже, брат».

Альфред хорошо помнил, как у него ― юного двадцатилетнего обращённого мага ― защипало тогда глаза. И дело было не в выпитом хмеле. Никто и никогда не называл его братом. Даже Леший. Лучший друг. Паша же словно был его отражением, вот только в более тёмных тонах. Ян, как сказали бы китайские колдуны. Альфред же по словам старой Софьи Вальдемаровны был светлым Инем.

«Янтарный мой, ― хрипло и сухо говорила старая мать Константина Дорохова, но в её серых глазах вилось тепло. ― Сколько же в тебе всего скрыто. Ты похож на моего внука. Может, ты и правда его брат? Сынок-то у меня был тем ещё казановой в юности!»

Альфред криво усмехнулся, вспомнив Софью Вальдемаровну. Именно на ней так и не женился Старый Леший дядя Ваня. После несостоявшегося замужества она снова вернулась к первому мужу ― смуглому черноглазому заклинателю змей с пустынного Востока, который сам напоминал змею. Тощий, как будто высохший: Альфред видел Льва Михайловича всего несколько раз до того, как тот умер.

«Заносчивый старик, ― бурчал на похоронах Константин Львович, наливая очередную стопку водки. ― Свёл себя в могилу, да и мать заодно».

Софья Вальдемаровна умерла вскоре после мужа, буквально на следующий день. Альфред вдруг вспомнил, что она была сильным демонологом, и мороз пробежал по коже. Старую Дорохову нашли в её комнате для вызовов. Она лежала на полу, раскинув руки, а кровь из её носа проливалась в вырезанные на полу узоры рун. Оставшиеся без хозяина змеи ползали вокруг. Уж не пыталась ли она вернуть мужа с того света? Альфред и Паша тогда думали о чём-то таком, но так и не высказали предположений вслух.

Как Альфред был близок с Дороховыми тогда, так же он оказался далёк от них сейчас.

Альфред чувствовал, как ностальгия, порывистое желание вернуть всё назад захватили его, затуманили разум. Но была в этой душевной боли и хорошая сторона: он вспомнил про комнату для вызовов. Если Дороховы собирались вызвать демона-дракона, то только там. По старым записям Софьи Вальдемаровны. После её смерти Константин Львович всё порывался их найти, но так и не преуспел. Видимо, за столько лет всё же ему улыбнулась удача. Кто ищет, тот всегда найдёт.

Альфред с каждым шагом всё уверенней вёл команду. Коридоры особняка были широкими, часто встречались мраморные колонны, державшие высокий потолок подобно атлантам. Альфред вспомнил, что, чтобы быстро пройти к комнате вызовов, нужно пересечь галерею с портретами. Которую он боялся, но мучительно хотел увидеть.

Сначала они наткнулись на Софью Вальдемаровну. Альфред тихо выругался, когда из-за поворота возникло чёткое, словно живое изображение сухощавой пожилой женщины, встретившее их пронзительным, но удивительно спокойным взглядом серых глаз. Её седые волосы были убраны в старомодную высокую причёску, а платье напоминало чёрный погребальный саван. Кажется, в нём её и похоронили.

Следующий портрет изображал миловидную блондинку с узкими голубыми глазами и острым носиком, придававшими ей сходство с лисой. На коленях у блондинки сидел черноволосый мальчик. Альфред тяжело вздохнул, узнав Марию Зейгер и Лёву ― сына Паши. Он помнил, как неистово Паша и Мария любили друг друга. Даже поженились, хотя союз оборотня и некроманта считался довольно необычным. Вот только их семейное счастье было недолгим. Паша убил Ирину, Мария об этом узнала и ушла, забрав сына. Альфред несколько раз видел бледную и напряжённую Марию после развода: без охраны она и сын никуда не ходили очень долго.

Альфред уже готовился облегчённо выдохнуть. Портреты заклинателя змей и Павла с Константином Львовичем его не задевали, но на повороте из галереи Альфред встал, как вкопанный. В его спину врезался Лащенко.

Альфред даже не услышал того, что гневно клекотал Гамаюн. Он чувствовал, что здесь и сейчас его сердце остановится. Воспоминания о былой дружбе, картины Марии и Софьи Вальдемаровны ― всё это блёкло и меркло перед тем, кого он видел сейчас. У Альфреда бы не повернулись ни язык, ни мысль назвать ту, что стояла перед ним, словно живая, что. Потому что прямо на него смотрела с портрета в полный рост Ирина Дорохова.

― Кто это? ― спросил Лащенко, выходя из-за спины Альфреда и глядя на портрет. Звук его голоса вывел Альфреда из транса.

― Это Ирина Дорохова. ― Альфред удивился, как твёрдо звучит его собственный странно высокий голос. ― Прорицательница, предсказавшая появление трёх райских птиц. Жена Константина Дорохова и мать Павла.

― И что с ней произошло? ― Лащенко вглядывался в тёмно-ореховые глаза Ирины.

― Павел убил её, когда она встала между ним и Тайгой. ― Альфред поразился, как просто у него получилось сказать это. А ведь когда-то он боялся даже подумать о том, что произошло.

― Псих, ― заключил Лащенко и размял шею. ― Пошли?

― Да, ― кивнул Альфред, с трудом отводя взгляд от портрета. ― Идёмте.

Как Альфред и предполагал, портретная галерея оказалась самым страшным для него испытанием. Остальные же просто озирались по сторонам, иногда шёпотом переговариваясь. Они миновали ещё один коридор и свернули в жилую часть особняка. Альфреду казалось, что они идут уже много часов, да и сами коридоры как будто вытягивались, удлинялись и путались, заставляя петлять. Один раз Альфреду даже померещилось, что они идут по кругу, но он отогнал эту мысль: закольцевать пространство наподобие ленты Мёбиуса² даже Дороховым не под силу. Больше Альфреда волновало другое: он никак не мог вспомнить, какая из множества комнат Софьи Вальдемаровны использовалась ею для настоящих вызовов, а не простого обучения.

«Вряд ли Константин Львович выбросил вещи матери, ― подумал Альфред. ― Её память он чтил».

Память… В следующую секунду он вспомнил, куда надо идти. Кроме портретной галереи у Дороховых в особняке был особый Зал Памяти, располагавшийся на цокольном этаже. Нечто вроде маленького колумбария, куда старый заклинатель змей перетащил все привезённые с собой урны с прахом предков.

А лестница туда была недалеко. Буквально за поворотом. Альфред не ошибся, когда повернул: прямая, как стрела, лестница уходила массивными каменными ступенями вниз. Сделав знак спускаться, он первый пошёл вниз.

Зал Памяти встретил его тишиной. Низкий потолок словно давил на плечи, поддерживаемый неизменными в архитектуре особняка колоннами. Зал освещался коваными светильниками, вделанными в камень стен. За стеклом горели вечные свечи из Атлантиды. Такие же, как дома у Альфреда. Вымощенный желтоватыми мраморными плитками пол казался покрытым выщерблинами. У дальней стены высился весь в старых тёмных потёках, местами словно обугленный алтарь для вызова демонов. А у подножия алтаря лежало крупное чёрное, всё в алых росчерках драконье яйцо.

У Альфреда перехватило дыхание, а сердце забилось ещё сильней. Если яйцо всё ещё лежит, а свечи горят обычным пламенем, значит, они пришли вовремя. Ритуал не проводился, Семиголовый дракон ещё в яйце. И никогда не вылупится, если они всё сделают правильно. Альфред вдруг чётко вспомнил, что говорила Софья Вальдемаровна про подготовленное для вызова демона вместилище: если ритуал не совершён, то надо только сломать сосуд и сущность в него не заселится. Альфред на секунду прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Ему оставалось только подойти к алтарю и разбить чёрное яйцо. Всё гениальное ― просто. Подчас не нужно ничего усложнять и изобретать: всё уже придумали до тебя.

Негромко приказав команде следить в оба и рассредоточиться, Альфред двинулся вперёд. Его шаги эхом отдавались от стен зала, но за грохотом крови в ушах он не слышал ничего. Он шёл и удивлялся, как это не пришло ему в голову раньше: с чего он так испугался угроз Дороховых вызвать Семиголового Дракона, если этот демон принадлежал к числу немногих Невызываемых? Даже Софья Вальдемаровна не стала бы вызывать подобное существо. Ведь для того, чтобы этот демон явился, его следовало соединить с другой, похожей сущностью. Интересно, кого Дороховы собирались использовать в качестве вспомогательного демона, которого можно вызвать? Наверняка Герцога Буне³, Трёхглавого дракона… Альфред бросил эту мысль на середине, не став вспоминать, сколько легионов ведёт за собой двадцать шестой демон «Гоетии». Он уже был в двух шагах от алтаря. Оставалось взять сосуд-вместилище и с силой ударить его об пол.

И Альфред это сделал. Протянул руку за яйцом. Его пальцы коснулись шероховатой чёрной скорлупы со вставленными в неё яркими рубинами. Послышался треск, и яйцо развалилось, разбросав по алтарю куски скорлупы. Пустой.

Альфред почувствовал, как на границе сознания что-то ломается. Кажется, это хрустнул его мир. Сердце почти остановилось, воздуха не хватало. Плохо осознавая, что происходит, Альфред упал на колени перед алтарём и стал расшвыривать в стороны скорлупу. Яйцо было пустое. Уже пустое.

Альфреда колотила дрожь, и он не сразу понял, что трясёт весь зал. Он уже хотел закричать команде, чтобы они уходили, но сдавленный крик прорезал затхлую тишину Зала Памяти. Словно пронзённый молнией, Альфред повернулся. Тамара и Генрих застыли, как вкопанные, посреди зала. А с обеих сторон с потолка спускались узкие зеркала в изогнутых рамах. Зеркала-Чтобы-Помнить.

Альфред хотел крикнуть, чтобы они закрыли глаза, не смотрели, но было поздно. Тамара и Генрих зачарованно смотрели в нестерпимо блестевшую поверхность отполированных зеркал. Даже со своего места Альфред видел, как затуманились их глаза: оба провалились в воспоминания принцессы Каи и генерала Анре.

Он судорожно искал глазами Маргариту и Лащенко. И увидел их. Райские птицы повисли, изогнувшись под невообразимыми углами, в висевших в воздухе ― от пола до потолка ― ловчих паутинных сетях. На секунду Альфреду показалось, что он видит перья крыльев и слышит возмущённый клёкот. Сколько раз он видел в «Тайге», как ловятся птицы, и вот теперь наблюдал за тем, как в сетях барахтаются его друзья.

Альфред хотел вскочить и броситься им на помощь, но не смог подняться с колен. Всё тело словно пронзили железные штыри, и он, мучимый догадкой, посмотрел вниз: на полу растекалась лужа крови ― он так сильно ударился коленями, что распорол ткань брюк и рассёк кожу. И теперь его кровь впитывалась в змееподобные трещины на мраморном полу.

― Ты же не думал, что всё будет так просто? ― произнёс насмешливый голос. Альфред повернул ставшую вдруг неимоверно тяжёлой голову в сторону звука. В дверном проёме Зала Памяти стоял, гадко улыбаясь, Константин Львович. За его спиной маячил немой тенью Паша.

― Знаете, ― горько усмехнулся Альфред. Голова кружилась: кровь не желала останавливаться. ― На секунду ― да, так и думал⁴.

― Не всё коту масленица, ― отозвался Дорохов-старший, прикладываясь к фляжке. Несколько капель потекло по его длинным усам. Коньяк. ― В твоём случае: не всё Альфреду Дрелиху кровавая спираль.

― Константин Львович, ― произнёс Альфред. Из-за потери крови на него вдруг накатила неимоверная усталость. ― Вы добиваетесь чего? На что вам Невызываемый Дракон?

― Если ты знаешь гравюру Альбрехта Дюрера, то помнишь, как Семиголовый Дракон явился за «женой, облечённой в солнце», кричавшей «от болей и мук рождения», ― ответил Константин Львович, довольно щурясь. Его руки, лежавшие на трости, подрагивали. ― Угадай, за чьей женой явится наш Дракон?

― Анна под надёжной защитой. ― Альфред старался говорить уверенно, но чувствовал, что скоро сорвётся. ― Вам до неё никогда не добраться. И рожать ей ещё не скоро.

― Кстати, я был удивлён, что ты не взял с собой Хозяйку Серебряного Ключа, ― отозвался как ни в чём не бывало Дорохов-старший. ― Мы и для неё приготовили сюрприз… Теперь придётся взять его с собой в «Тайгу», чтобы вручить ей лично.

― Что вам нужно от моей жены?! ― Альфред уже не мог сдерживаться. Насмешливый, полный презрения тон Константина Львовича выводил из себя. Голова кружилась. ― Если вам хочется поквитаться за старые обиды, заберите меня!

― Дело не в твоей жене, а в ребёнке, которого она носит, ― терпеливо, словно нерадивому ученику, втолковывал Константин Львович. ― Моя дорогая Ирина, ― он поморщился, ― предсказала рождение трёх райских птиц. Две из них барахтаются в паутинных сетях перед тобой. Оставалась ещё одна, самая сильная ― Алконост. Я всегда считал, что Алконост должен родиться от моей крови, но ошибался. Венчаный смертью, как говорится в одной из записей покойной Софьи Вальдемаровны ― как ты помнишь, она записывала все предсказания Ирины Дороховой ― это тот, кто побывал на той стороне и вернулся. Тот, кто видел Гасящего. И это ты, Альфред.

Альфред только и смог, что выругаться и попытаться встать. Он знал. Знал с того самого момента, как не увидел никаких признаков райской сущности в дочери Маргариты и Лащенко. Но тогда он решил, что девочка просто сливается мерцанием с матерью. Отодвинул мысль на задний план. Ведь под венчаного смертью идеально подходил Гамаюн.

― Всегда тщательно собирай информацию, ― назидательно произнёс Дорохов-старший. ― Не повторяй моих ошибок. Но хватит о тебе. Паша, сынок, покажи Альфреду нашего Дракона! ― Константин Львович неловко посторонился. Паша шагнул вперёд.

Альфред едва сдержал вскрик. На руках Паши, словно младенец, лежал семиголовый дракончик. Его чёрная чешуя лоснилась в свете свечей Атлантиды, а вставленные рубины горели алым огнём.

― Он ещё вырастет. ― Константин Львович протянул дрожавшую руку и погладил дракончика. ― Пока мы доберёмся до «Тайги»,он станет огромным. Честь имею! А тебя, пока мы не вернёмся, будут сторожить любимые змеи моего покойного отца. ― Дорохов-старший взмахнул рукой. Тут же из-за колонн, из трещин в полу стали собираться и выползать змеи. Кобры, анаконды, гадюки с чешуёй, усыпанной неогранёнными алмазами. Удостоверившись, что змеи окружили Альфреда, Константин Львович заковылял вверх по лестнице.

Когда отец скрылся из виду, Паша выглянул в проём, будто удостоверившись, что его никто, кроме Альфреда, не услышит.

― Чужое не трогай, своё не отдавай, ― вдруг произнёс он, устраивая на плече дракончика. ― Отец может сколько угодно желать власти над силами Жизни и Смерти и ненавидеть Старого Лешего, но главного ему не понять. Того, что я помогаю ему в его безумном плане не просто так. Но тебе я скажу, Алекс. ― У Альфреда заныло сердце: Паша всегда называл его так. Давным-давно, в дни их дружбы. ― Потому что ты всегда был мне братом. Я хочу вернуть свою мать ― Ирину Дорохову. Я убил её, я её и верну. Предсказатели не воскресают, но с силой Алконоста я попытаюсь. Даже если на это уйдёт вся энергия райских птиц, Лешего и моего отца. Ты думал, что я не жалел о смерти матери. Посмотри в глаза змей. И ты увидишь, как я сожалел на самом деле.

Паша развернулся и поднялся вверх по лестнице. Когда его шаги затихли вдали, Альфред уронил голову на руки. Он попался в кровную ловушку: такую же, какой окружил «Тайгу». Где сейчас Анна. И Дороховы направились туда. Чувствуя, как отчаяние захлёстывает его, Альфред поднял голову и посмотрел в глаза ближайшей королевской кобре.

***

Обожжённые ступни пронзало болью при каждом шаге, но Павел Дорохов упрямо шёл вперёд, не останавливаясь и не сбавляя шаг. Раскалённые докрасна угли, рассыпанные на полу особняка, вели Пашу путём покаяния, который он сам себе назначил.

Угли дышали жаром, пахло палёными волосами и горелым мясом, но Паша, обливаясь потом и кровью, продолжал идти. Тени обступали со всех сторон, льнули к ногам и груди, но Паша отгонял их пощёлкиванием пальцев. Золотистые сполохи то и дело слетали с ладоней и возвращались в тело.

Некромант раз за разом поднимал сам себя.

Сердце гулко билось в груди, боль горячими иглами колола ноги, взбиралась по позвоночнику и отдавалась в голове. Стены коридора мерцали в горячем воздухе, лёгкие словно забились пеплом.

Он уже висел на крючьях и лежал на гвоздях. Остались только угли. Он сильный. Он должен вытерпеть, чтобы показать, что достоин, несмотря ни на что, называться сыном Ирины Дороховой.

Паша ступал по углям, стиснув зубы, и смотрел только вперёд. Длинные чёрные волосы взмокли и липли к голым окровавленным плечам, но он не обращал на это внимания. Он приведёт себя в порядок позже. Ляжет в ванну с густой пеной и благовониями и позовёт к себе в постель какую-нибудь интердевочку, которая не откажется от благосклонности родившегося в золоте сына депутата. Но сейчас он должен дойти.

Шаг. Ещё один. Паше начало казаться, что и без того большой особняк раздался в стороны, коридор вытянулся и сделался бесконечным. Изорванная остриями крюков мускулистая спина горела болью, и будь Паша послабей, давно бы свалился без чувств. Но он обязан пройти свой позорный путь проклятого.

Паша сделал шаг, и угли неожиданно закончились. Изуродованные ступни коснулись холодного пола, и он едва не закричал от дикой боли, пронзившей точно кинжал. Глубоко вдохнув несколько раз, Паша постарался сосредоточиться. Тени отступили.

Перед ним на стене висел большой ― во всю стену ― портрет матери в полный рост. Это был подарок отца на юбилей: один из тех пафосных знаков внимания, которые Дорохов-старший презрительно называл «подачками твоей дорогой матушке».

Портрет был прекрасен. Мать на нём стояла, опираясь рукой на увитую лозами чёрного винограда тумбу, и смотрела открыто и прямо. Тяжёлые складки парчового алого с золотым платья ниспадали с её округлых плеч и высокой груди. Чёрные волосы с осветлёнными прядями были забраны наверх в пышной причёске. Ирина Дорохова стояла, как живая, и смотрела на сына.

Ноги отказались держать его, и Паша безмолвно опустился на колени перед портретом матери.

― Больше всего на свете я хотел быть достойным тебя, ― произнёс он срывающимся голосом. В груди, смешиваясь с болью, клокотала горечь. ― Прошу тебя: я не хотел тебя убивать! Кинжал сам соскользнул, сам!

Он смотрел в тёмно-ореховые глаза матери, густо подведённые, будто очерченные углём. Художнику удалось невозможное: запечатлеть ту самую теплоту во взгляде, которой пленяла Ирина Дорохова. В её глазах горели мягкие огни, а когда Паша улавливал в них отрешённость, то понимал, что в этот самый миг она видела будущее.

Мать говорила, что будущее видеть просто. Ты замечаешь событие, и разум сам собой выстраивает цепочки возможностей. Это увлекательно, говорила она. У тебя получится.

И маленький Паша до слёз в сухих глазах смотрел, не моргая, в зеркало или пламя свечи, но не видел там ничего. Только тёмные тени на самой границе зрения. У этих теней, как сказал потом отец, было имя ― смерть. После смерти матери отец хотел снять её портрет. Даже отдал приказ слугам и с очередным стаканом виски наблюдал за тем, как отвинчивают от стены тяжёлую раму. Тогда хватило одного взгляда Паши, чтобы слуги в испуге убрались с дороги.

― Я хотел снять портрет твоей дорогой матушки, ― скривился тогда отец. ― Паша, я тебя не узнаю. Неужели ты хочешь всю жизнь смотреть на её красивое надменное лицо?

― Если ты хоть пальцем тронешь портрет матушки, я забуду тот факт, что ты ― мой отец, ― произнёс Паша. Его накрыла злость. Лютая чёрная ненависть поднялась из самых глубин души и захлестнула сердце. ― Я убил её. И не тебе снимать её портрет.

― За что вы все её так любите?! ― ощетинился отец. Он покачивался и, судя по всему, выпил уже немало. ― Ты, этот щенок Альфред, немытый Леший, дурачок Ильинский! Объясни мне, что такого скрыто в твоей покойной матушке, что ты не хочешь снимать со стены эту бездарную мазню?

― Ты прекрасно знаешь, что скрыто в маме, ― произнёс Паша, глядя на отца сверху вниз. ― Потому что сам её любишь. И слово её было твёрже камня. Твоё же не более, чем песок. Иди спать, папа.

Отец в ответ только грязно выругался и, размахнувшись, бросил бокал с недопитым виски в портрет. Стекло со звоном раскололось, а виски оставил на холсте и красках тёмные потёки. Паша точно знал, где на портрете следы от пролитого алкоголя. Отец часто кидал в изображение матери бокалы и фужеры, когда бывал пьян. Но всегда делал это, когда её не оказывалось рядом. При ней отец мог только говорить на первый взгляд мудрые речи и изводить ценными советами. Паша уважал отца, считал себя его преемником, боготворил, но мать оставалась недосягаемой высотой, до которой невозможно было дотянуться.

Он помнил, как она умерла. Стоило Паше закрыть глаза, как память возвращала его на берег полноводной реки, где мать встала на защиту духов леса. Паша тогда хотел убить Лешего ― заклятого соперника за сердце прекрасной Тайги, ― но мать встала между ними. Она отвела кинжал в руке Паши, но лезвие соскользнуло с её массивного золотого браслета и вошло в грудь до рукояти. Паша помнил взгляд матери, её отчаянную полуулыбку и какое-то странное обречённое смирение в глазах. И в тот миг он понял, что она знала. Предвидела такой исход давным-давно.

Он не успел забрать тело матери: отец утянул его в портал, стоивший им обоим последних сил: взбунтовавшийся Альфред Дрелих, который, наконец, понял, что к чему, призвал на их головы заклинание кровавой спирали.

Паша посмотрел на свои руки. Изодранные в лохмотья острыми гранями капель крови его матери. Ладони снова кровоточили, раны открывались раз за разом и не желали заживать. Он снова посмотрел на портрет, с которого улыбалась мать.

Проклятие сработало: её кровь останется на его руках вечно.

Комментарий к Демоны: Цитадель смерти

¹ ― аллюзия на сериал «Игра Престолов».

² Лента Мёбиуса ― топологический объект, простейшая неориентируемая поверхность с краем, односторонняя при вложении в обычное трёхмерное евклидово пространство.

³ Герцог Буне ― двадцать шестой дух демонов «Гоетии», сильный, великий и могущественный герцог. Появляется в форме дракона, имеющего три головы. Дух богатства и некромантии.

⁴ ― фраза из фильма Квентина Тарантино «Убить Билла».

========== Демоны: Клин клином. Часть 1 ==========

Комментарий к Демоны: Клин клином. Часть 1

Глава получилась бессовестно большой, поэтому делю её на две части. Всех с Наступившим Новым Годом, у героев сейчас тоже 2020!

¹ — отсылка к произведениям Г.Ф. Лавкрафта.

² — отсылка к книге Адама Нэвилла «Ритуал».

***

Смоляные кудри мягкими тяжёлыми завитками ложились на плечи. Ирина Петрова сидела в маленькой душной комнате и смотрела, как капли воска падали в воду. Нечёткие обрывки будущего мелькали на границе сознания, но Ирина давно научилась задвигать их подальше. И всё же лёгкий туман вероятностей и разнообразных исходов постоянно застилал всё вокруг. Ирина ещё девочкой умела не путать настоящее с будущим, а сейчас, в двадцать два, пожимала плечами на вопросы колдунов о том, как она живёт со своим даром.

Воск застывал на поверхности воды, образовывал волнистые корочки, но не для предсказаний. Сейчас она просто отвлекалась, вдыхая ароматный дым. Через два часа она должна выйти замуж за Константина Дорохова ― молодого некроманта. Семья Дорохова ― известная и уважаемая ― выбора у Ирины особо не оставалось. Да и не хотелось оспаривать мнение отца. Она видела дальше и больше, вот только рассказывала родителям далеко не всю правду.

А видела она последствия брака с Дороховым. Но разобрать в водовороте мелькающих образов истинный исход было невозможно. Потому что его не существовало. Ирина только улыбалась на просьбы предсказать судьбу. Она могла дать набор исходов, зависящих от того, какой выбор сделают. Одно решение влекло за собой другое, и вот уже целая паутина охватывала Ирину. Она видела несколько вариантов, и каждый мог воплотиться. Оставшиеся же становились жутковатой вещью ― невоплощёнными реальностями, существовавшими за пределами пространства. Мистики называли их тонким миром, физики ― параллельными вселенными.

Ирина жила среди вероятностей и привыкла к ним. Отсроченное стихийное предсказание стало открытием. Подобные видения являлись не из переплетений параллельных реальностей. И всегда сбывались. Как объясняли учителя, это ― константы, которые произойдут независимо от того, какая развилка событий воплотится в жизнь и станет окончательной реальностью.

Ирине приходилась по душе математика, объяснявшая многое. Но только не отсроченные предсказания, которые, словно приказы, спускались откуда-то… свыше? Никто не знал точно, откуда они приходят. Ирина считала, что от богов, имевших свои планы на этот счёт. До свадьбы ни одна прорицательница не получала стихийных предсказаний. И Ирина в этом убедилась.

Костя был красив. Прямые чёрные волосы до плеч, ониксовые глаза, смуглая кожа, прямая спина, широкие плечи и… увечная с рождения нога. Дорохову, как и ей, едва исполнилось двадцать два. Сильный некромант, Костя подарил в день знакомства стеклянный купол с вечным летом. Поднятые и замороженные заклинаниями бабочки летали над мёртвыми цветами. Ирина смотрела на подарок со смесью ужаса и благоговения: она не владела магией.

Они расписывались в ЗАГСе: колдуны жили в реальном мире, где действовали обычные законы. Ирина стояла ― юная и цветущая, с вплетёнными в волосы душистыми розами, и, кажется, впервые улыбалась не для того, чтобы отогнать видения. Костя аккуратно и нежно развернул Ирину к себе, откинул с её лица кружевную фату и коснулся поцелуем губ. От него пахло специями, красным вином и бальзамическими травами, навевавшими мысль о далёком пыльном востоке с яркими красками и горячей кровью.

А кровь у Дорохова и правда была горячей. Когда они остались одни в спальне, он не стал медлить, но делал всё так нежно и бережно, что Ирина трепетала в его руках. Она и подумать не могла, что молодой некромант может быть так нежен. Он взял её быстро и почти безболезненно, не переставая ни на миг покрывать шею и грудь поцелуями. Сильные руки скользили по телу, и Ирина даже не замечала, что Дорохов чуть заваливается из-за больной ноги.

И в тот момент, когда Костя достиг пика, а Ирина перестала сдерживать стоны, в позвоночник словно вогнали стилет из хладного железа, прошивший спину и воткнувшийся в мозг. Ирина стремительно теряла контроль. Всё тело свело судорогой, выворачивавшей кости, ослепляющая боль затопила гаснувшее сознание. И тут, на самой границе жизни и смерти, Ирина услышала голос. Он не имел интонаций, просто произносил слова. Снова и снова, пока Ирина не запомнила. Она слушала, цепляясь за голос, пришедший из-за грани мира, и вдруг поняла, что он говорит за неё. В то же мгновение боль исчезла. Не видя ничего, Ирина выпалила на одном дыхании пророчество, повторяя слово в слово то, что пришло ей оттуда:

― В костях и песке свила гнездо бескрылая птица Гамаюн с синими глазами. Пестрокрылая птица Сирин поёт дивные песни и плачет по своим должникам. От крови венчаного смертью родится птица-счастье Алконост!

― Ира, Ира! Что с тобой? ― Костя держал её в объятиях, на его лице читалась тревога. Ирина цеплялась дрожавшими пальцами за шёлковое покрывало, которым Дорохов быстро накрыл её. Между ног саднило, по бедру текла кровь, смешанная с семенем.

― Отсроченное пророчество, ― выдохнула Ирина, схватив Костю за руки и глядя в его расширенные от страха, возбуждения и темноты глаза. ― То, что наверняка случится!

― Венчаный смертью, ― повторил Костя, садясь на кровати и наливая себе вина. ― Речь же о некроманте, да?

― Не знаю. ― Ирина постаралась говорить уверенно. ― Отсроченные пророчества воплощаются непременно, но всегда странным образом.

― Кто ещё, кроме некроманта, может быть венчаным смертью? ― довольно улыбнулся Дорохов. На его губах блестели капли вина. ― За Алконоста, нашего сына! ― произнёс он тост и пригубил ещё.

Ирина знала, что Дорохов произнесёт эти слова, и боялась этого. Она знала, во что начнёт превращаться муж, когда родится сын, в котором не будет ни капли магии райских птиц. Но не сказать пророчества не могла. Слова шли извне, говорили сами себя. Ирина была только посредником. Она положила голову на плечо Косте. Девять месяцев у них есть. Потому что Ирина знала, что в эту ночь они зачали сына ― будущего великого некроманта Павла Дорохова.

Её убийцу.

***

Анна проснулась. На секунду ей показалось, что она дома, и, если повернётся, то уткнётся лицом в широкую спину Альфреда. Прижмётся к нему, насколько позволит живот, и снова уснёт. Но иллюзия быстро прошла. Она лежала на пахнувшей свежей листвой постели, а стена прямо перед ней сплеталась из стволов лиственниц и ветвей осин. Перед глазами стояло красивое испуганное лицо женщины из сна. Анна видела её на фотографиях и точно знала, что это — Ирина Дорохова. Но удивительно молодая, а юный Костя, несомненно, Константин Львович.

Со вздохом, Анна неуклюже перевернулась на другой бок. Дышать было удивительно легко, но живот странно тянуло. Ребёнок, словно почувствовав пробуждение матери, зашевелился. Анна улыбнулась, поморщилась и села на постели. Она и не заметила, что проспала так много времени. Лес за окном окутали весенние сумерки, птицы пели далеко в чаще, порывы ветра доносили со стороны реки звуки и запахи крадущейся ночи.

Просторную комнату дома Тайги заливал свет десятков свечей, в большой печи трещал огонь. Сама Тайга сидела за прялкой и под жужжание веретена о чём-то тихо беседовала с Лией. Та — прямая и бледная — слушала Тайгу, изредка что-то отвечая. Анна напрягла острый слух и до неё долетели обрывки разговора:

— … он так и не вырос. Как бы я хотела с ним встретиться. — Хриплый голос Тайги приносил издалека журчание ручьев и стук камней.

— Он как-то сказал, что были бы у «Тайги» глаза, с удовольствием посмотрел бы в них. — В голосе Лии слышалось такое благоговение, что, явись боги Кадата, она не была бы так вежлива.

— Видят боги, лучше, чтобы это его желание никогда не сбылось. Однажды он видел меня, но Леший заставил его забыть. Некоторые вещи лучше не знать, не видеть и не помнить.

— Почему вы сказали, что Ирина Дорохова была права в том, что я родилась?

— Потому что она говорила Вадиму: цвет глаз его любви — камни в холодной воде. Ты повторяла эту фразу, словно молитву, когда казалось, что ты потеряла всё без остатка.

Потянувшись нарочно громко, Анна поднялась с постели. Она не хотела подслушивать, но невольно стала свидетельницей столь личного разговора. Всё же Тайга и Лия были невероятно близки, а их судьбы переплетались, словно стебли растений. Анне казалось, что здесь, на стационаре и в этом странном полубезумном лесу все повязаны прошлым, предсказаниями и кровью, а она и ребёнок в её утробе здесь лишние. Но стоило ей заглянуть в зелёные с золотом глаза Тайги, как Анна поняла, что вот она — Матушка.

— Жужжание прялки спать не даёт? — с неожиданной теплотой спросила Тайга.

― Что вы прядёте? ― поинтересовалась Анна, неуклюже присаживаясь в кресло-качалку. Рядом с прялкой высились стопки ткани из крапивы и шерсти. Но сейчас в пальцах Тайги мелькала странная серебристая нить с едва различимым запахом полыни.

― Кто-то прядёт лён, кто-то шерсть, страсть или месть, а я пряду его смерть. Смерть Павла Дорохова, ― отозвалась Тайга, не отрывая взгляда от нити. ― Сушу отмирающие стебли эхиноцистиса и пряду. За двадцать шесть лет я напряла много. Он сотворил цепи из смерть-травы, а я готовлю ему верёвку из ненависти и золы!

— Вы думаете, что Дороховы придут? — Анна поёжилась. Поясницу тянуло, живот был как камень. Она отлично понимала, что именно это значит, но боялась признаться в этом самой себе.

— Одна ночь за плечом, другая на подходе. — Тайга оторвалась от прялки. Её спокойное лицо застыло, взгляд зелёных глаз стал напряжённым. — Леший!

Поднявшись, Тайга распахнула дверь. В комнату, всколыхнув пламя свечей, ворвался свежий вечерний воздух. Тайга застыла, натянутая, как струна. Пока в окне не показался Леший, она не сходила с места, как будто закрывала собой Анну.

— Что? — спросил он. Весенники в его бороде горели белыми огоньками. — Ты что-то услышала? Я здесь. — Леший подошёл к Тайге и положил покрытые корой руки на её узкие плечи.

— Полярная Звезда сегодня очень яркая, — отозвалась Тайга. — Она зовёт кого-то с той стороны сна. Знать бы, кого и зачем. Такого не было уже двадцать шесть тысяч лет, с того дня, когда у границ ледников полегла Оловянная Армия.

— Тогда нам остаётся только разжечь ярче огонь и поджидать гостей. — Губы Лешего тронула кривая улыбка. — Много ты напряла? Что напевает тебе твоё колесо?

— Колесо гонит по жилам кровь, колесо в губы вливает яд, колесо вертится, прямо как я.

Затаив дыхание, Анна слушала Тайгу и Лешего. Лия пересела поближе и обняла Анну за плечи. В тонких пальцах Лия вертела Серебряный Ключ. Зловещие арабески на поверхности Ключа переливались при свечах и казались живыми. Под пальцами Лии они перетекали одна в другую, показывая Анне странные сцены. Должно быть, даже Рэндольфу Картеру Ключ не открывался так, как Лие Лазаревой.

В эту же секунду низ живота и поясницу свело особенно сильно, точно в спазме, и Анна не сдержала вскрика. Она столько прочитала в книгах и на форумах, считала, что морально готова, но оказалось, что нет. В голове билась одна-единственная мысль: ещё слишком рано. Она должна ходить ещё три недели. Но ребёнок или неведомые силы решили за неё. Анна провела рукой по животу, потёрла поясницу. Сердце колотилось, щёки горели. Тайга тут же оказалась рядом и заглянула Анне в глаза, положив терпко пахнувшие ладони ей на плечи.

— Птенец хочет вылупиться. Пришло время Алконосту расправить крылья. Так вот, кого нынче зовёт на эту сторону Полярная Звезда. — Тайга отняла руки Анны от округлого живота и коснулась его пальцами. На секунду стало легче, а затем вновь вернулась боль.

— Алконост? — До Анны только сейчас дошёл смысл слов Тайги. — Но разве это не дочь Сирин и Гамаюна?

— Ты носила третью райскую птицу под сердцем девять месяцев, — покачала головой Тайга. — Твой ребёнок родится здесь — в месте, где переплетаются жизнь, смерть, боль, гнев и любовь. Я помогу тебе. Знала бы ты, сколько младенцев я приняла, когда люди шли ко мне за силой леса. Поднимайся. Леший, натаскай и согрей воды, Лия, помоги мне с приготовлениями. Нам выпала великая честь — присутствовать при рождении Алконоста. Походи пока, Аня, так будет легче.

Анна, придерживая живот и рассеянно потирая поясницу, вышла на крыльцо дома. В синем небе зажигались первые звёзды, а над верхушками деревьев пробегало алое мерцание.

«Альфред, — подумала Анна, прислонившись к дверному косяку и почувствовав, как зелёные листочки тянутся к ней. — Пожалуйста, вернись ко мне. Как можно скорей!»

***

Отчаяние наполняло Альфреда, а кровь медленно покидала тело. Голова кружилась, руки ослабли, спину ломило. В подвале было душно, огни свечей отражались от чешуи окруживших Альфреда змей. Он опёрся ладонями об алтарь, пробовал стереть и отчерпать кровь кусками скорлупы драконьего яйца, но только изрезал пальцы.

Он проиграл. Недооценил врага, который когда-то был другом, и теперь Дороховы на пути к Анне. Заклинание кровавой спирали должно защитить дом Тайги и Лешего, но надолго ли его хватит, когда вырастет Дракон? Демон питался силой одного из Дороховых, скорее всего Константина Львовича или же обоих. А это значит, на сотворение портала не хватит энергии. Сквозь пелену духоты и потери крови Альфред ещё вначале слышал звук машины Дороховых.

Кровь. Как ловко они подловили его на крови. И не зря ездили на стационар — запомнили, как ловить птиц. А зеркала для замкнутых в кругу воскрешения душ — самое простое. Альфред выругался. История Чумного Доктора ничему его не научила. И теперь пострадает Анна. Его Анна. И ребёнок в её утробе. От одной мысли, что Дороховы могут сделать с его беременной женой, Альфреда затошнило. Он ударил кулаком по алтарю.

— Должно же было в некромантах остаться хоть что-то человеческое! — воскликнул он. Эхо отразилось от стен, захлестнуло волной бессилия.

— Отставить отчаяние, боец! — Охрипший, но громкий голос Лащенко прорезал тишину. — Не после того, как ты затащил нас сюда! Куда собрались твои Дороховы?

— В «Тайгу», — глухо ответил Альфред. — Они хотят забрать ребёнка. Чтобы пробиться через заклинание, им надо подождать, когда вырастет дракон. Поэтому они пустят его летать над машиной, а сами поедут к Тайге.

— Сколько у нас времени? — Лащенко перешёл на командные ноты. Альфред невесело усмехнулся. Откуда у спутанного зачарованными сетями, изрезавшими ему руки и тело, Лащенко такая уверенность, что они вообще выберутся?

— Дракон войдёт в полную силу после полуночи, — устало произнёс Альфред. Он даже не мог облокотиться об алтарь. Колени намертво приросли кровавыми потёками к полу. — Дьявол, я даже не знаю, сколько времени!

— Как именно они должны получить Алконоста? — Сухие, на грани безразличия вопросы Лащенко никак не вязались с его взрывным темпераментом. Альфред посмотрел в его глаза, и холодок пробежал по коже. Радужка почти исчезла за расширенными зрачками, тонкие губы сжаты. Морщина на лице Лащенко вдруг обозначились удивительно чётко. Альфреду почудилось, что на него смотрит старый шаман, встреченный им на просторах северного края.

— Анна должна родить ребёнка, а они — забрать его себе. Если они вызовут у неё роды… — Альфред не смог произнести вслух то, что подумал. Это было слишком страшно. Потерять Анну и ребёнка. — При этом Дракон нужен, чтобы пробить барьер. Тайгу Паша оставит себе. Константин Львович тогда сможет сколько угодно сочетать жизнь и смерть. А Паша, — у Альфреда ёкнуло сердце, — даже я не представляю, как он хочет воскресить Ирину. Предсказатели не возвращаются. Никогда. О боги! — простонал он. — Паша может попытаться с помощью Сирин пробиться в Навь! Дурак! А твоей энергией смерти вытянуть пламя свечей сюда. А с помощью Алконоста — его слёз — оживить тело Ирины. А Леший пойдёт на трут для пламени фитиля. Паша, Паша! — Альфред ударился лбом об алтарь и рассёк кожу. Ещё кровь.

— Раскол в стане врага — это хорошо. — Голос Лащенко трещал, Альфреду казалось, что вот-вот он сорвётся на клёкот гигантской птицы. — В любой момент Павел может предать отца.

— Он не такой. Я его знаю. Да и что толку говорить: мы здесь, а они там. Нам остаётся только ждать их возвращения.

— Ну уж нет, — чеканя слова, произнёс Лащенко. — Я просто так не сдамся. И тебе не позволю. Я видел смерть так же близко, как и ты. Я говорил, что умирал, и обещал рассказать, так вот, слушай…

***

Женя Лащенко резко открыл глаза и… ничего не увидел. Первые секунды он не понимал, где находится, но блаженное неведение ушло. Он вспомнил. Сердце скакануло в груди и учащённо забилось. Женя хотел сесть и вдохнуть, выбраться, но со всех сторон его давили, тянули к земле тела боевых товарищей. Его взвод, все, кто был с ним, все тридцать два человека лежали в уродливой земляной яме. Пойманные в засаду и расстрелянные отрядом врагов. Задыхаясь от тяжёлого запаха грязи, пота, крови и мочи, Женя с тихим ужасом вспомнил, как стоял плечом к плечу, обезоруженный, и смотрел, словно в замедленной съёмке, как падают, сгибаются и харкают кровью его друзья. А ведь они почти дембельнулись…

Женя пошевелился, высвобождая руки. Прижал их к груди, попытался подышать. Вдох-выдох. Голова раскалывалась, в горле пересохло, висок, щека и шея чесались, придавленные телами ноги отзывались тупой болью на грани онемения. Он понимал, что надо выбираться, но что-то, помимо тел товарищей, прижимало его к земле. Странное, пугавшее чувство заползло змеёй в сознание. Он должен был сдохнуть. Пули чуть ли не горстями летели в них. Все падали, поймав свинец, и Женя тоже упал, когда рядом с ним повалился в яму теперь уже мёртвый товарищ. Он не мог выжить, не мог отделаться оцарапанным виском и лёгкой контузией. Ранение в плечо, руку, ногу: куда угодно, но не простая царапина.

Словно смерть по каким-то одной ей ведомым причинам обошла его стороной. Сердце колотилось как бешенное, Жене казалось, что ещё миг, и он сдастся. Ляжет спокойно и уснёт вечным сном в братской могиле. Это было бы честно: все вместе, все до конца.

― Да идите же вы нахуй! ― возглас вырвался из сдавленной груди. Женя испугался собственного голоса: будто закаркала ворона, прилетевшая на смерть.

Вот и он такая же смерть-птица. Лежит себе и жалеет о том, что не умер. Женя не жалел. В это самое мгновение ему остро захотелось жить. Понимая, что если не поторопится, то задохнётся, Женя неимоверным усилием вытащил затёкшие ноги из-под тяжёлых тел и быстро задвигался. Работая руками, всем телом, он прокладывал себе путь наверх. Пробирался вслепую, точно крот в земле. В один миг рука оказалась на свободе. Женя пошарил кругом, подтянулся и высунулся наружу. Стояла глубокая ночь. Вдалеке чернели хребты гор, на небе сияли звёзды и растущая луна. Прохлада восточной полупустыни с редкими кустарниками тут же вцепилась во взмокшего Женю клещами. Ободрённый успехом, Женя вылез из ямы, хватаясь за толстые корни, торчавшие из краёв. Яма оказалась не такой уж глубокой, их тела даже не присыпали землёй.

Женя лежал, глубоко вдыхая холодный ночной воздух, и смотрел мутным взглядом на небо. В голове билось осознание того, что он живой. Как и почему ― непонятно, но главное, что живой. Теперь оставалось дойти до базы. Если повезёт, его подберёт разведотряд на подступах. Женя поднялся и уже собирался идти, как вдруг что-то странно выбивающееся из общего пейзажа привлекло его внимание. Он обернулся, рука сама собой метнулась к отсутствующему ножу. Ничего необычного, до самого горизонта одна только полупустыня. Стараясь унять биение сердца и справиться с обострившимися ощущениями, Женя уже хотел продолжить путь, как вдруг заметил то, что смутило его. Тень. Его собственная тень причудливо исказилась в лунном свете и теперь на кустарники ложились очертания жуткой бескрылой птицы.

«Нужно уходить, ― подумал Женя, облизнув пересохшие губы. ― Иначе от жажды я сойду с ума и тогда точно сдохну».

***

— Когда в меня летели пули, я не мог поверить, что это — конец, — Лащенко говорил отрывисто, но в его словах ощущался жутковатый ритм. — Я не поверил и выжил. Ты всё просил нас поверить! Так вот, я не хочу верить! — С этими словами Лащенко напрягся и притянул к себе спутанные руки и ноги.

В эту же секунду паутинная сеть вспыхнула. Загорелась синим огнём и в мгновение ока исчезла. Лащенко повалился на каменный пол, выругался от наверняка болезненного удара, перекатился и успел поймать рухнувшую из стёртой из бытия ловушки Маргариту. Растрёпанная, в местами разорванной одежде, она лежала на Лащенко и тяжело дышала.

— Мы должны остановить некромантов, — кашляя и потирая шею, произнесла Маргарита. — Я сейчас говорю не как птица Сирин, а как мама. Нельзя, чтобы Анна и ребёнок оказались у них.

Она явно хотела сказать ещё что-то, но окружавшие Альфреда змеи нехорошо оживились. Извиваясь длинными блестящими телами, они повернулись к застывшим на полу Лащенко и Маргарите. Кобры раздували чешуйчатые капюшоны, гремучие змеи трещали костяными хвостами. Часть держала Альфреда в кольце, другие поползли к освободившимся противникам.

Дурман отчаяния как рукой сняло. Адреналин закипел в крови. Альфред выпрямился и, схватив кусок скорлупы, зачерпнул разлитую по полу кровь. Повернул руку и окатил змей дождём капель крови. Казалось, стены Зала Памяти содрогнулись. Гады шипели, сворачивались в огромный клубок и отползали. Там, где чешуи коснулись капли, дымились прожжённые дыры.

— Прочь, гады! — Альфред упёрся окровавленными руками в пол. Он обломал ногти и стёр подушечки, но покалывание в костях и жилах отдалось музыкой. Магия возвращалась.

Альфред напряг все мышцы и, обливаясь потом и сходя с ума от головокружения и тошноты, поднялся с колен. Суставы хрустнули, ноги едва не подломились снова и казались ватными. Хватаясь руками за алтарь, Альфред сел на него.

Тут же рядом оказалась Маргарита. На её шее багровели тонкие полоски от нитей сети, но влажные карие глаза смотрели уверенно. Маргарита провела ладонями по лицу, собирая слёзы, и приложила пальцы к истерзанным коленям Альфреда.

— Мои слёзы воскрешали мёртвых, — она улыбнулась. — Колени заживут.

— Нужно освободить Генриха и Тамару, — произнёс Альфред, вставая. — Зеркала-Чтобы-Помнить вскрывают глубины подсознания и сводят с ума воспоминаниями.

Тамара и Генрих застыли, точно марионетки, висящие на нитях кукловода. Бледные, с затуманенными глазами, они что-то беззвучно шептали, глядя невидящими глазами в зеркала. Черты их лиц заострились, и теперь Альфред видел, что они много старше, чем кажутся. Кая и Анре брали верх над Тамарой и Генрихом, заполняя их разум своим сознанием. Альфред даже не хотел думать, что уже поздно.

Они с Маргаритой одновременно ударили в гладкие поверхности зеркал, отскочив от града осколков. С треском рухнули чары, и Генрих с Тамарой повалились на пол. Лащенко успел подхватить Лукину, Михаилу повезло меньше.

Осколки хрустели под ногами, когда Альфред, тихонько напевая заклинание, поочерёдно сжимал в ладонях головы несчастных, решивших помочь ему. С кончиков пальцев срывались искры. Кисти рук ныли, точно в суставы насыпали песок. Альфред стискивал зубы и продолжал выводить Тамару и Генриха из лабиринтов памяти Принцессы и Генерала.

Он старался не смотреть в осколки зеркал, блестевших на полу. Каждый брошенный взгляд наполнял его ужасом, показывая последние часы жизни генерала Анре и принцессы Каи. Альфред знал легенду, удивлялся тому, что Оловянная Армия пала под натиском обычных людей. Теперь он знал правду. Воспоминания шли не только из осколков, они наполняли Альфреда обрывочными видениями от каждого прикосновения.

― До встречи в другой жизни, Кая, ― прошептал Анре, глядя на то, как тело его возлюбленной погрузилось в кровь, а последние пузырьки воздуха растаяли на поверхности. С тяжёлым сердцем он задвинул крышку саркофага и прошептал слова, прочитал заклинание полностью.

Его госпожа останется здесь. И он сам тоже скоро умрёт. Анре был в этом уверен. Он вздохнул, надел исцарапанные покорёженные доспехи и, выйдя из старого замка, направился на поле боя, где его ждала Армия. Анре не смотрел на небо, потому как точно знал, что увидит там огромную крылатую тень, проносившуюся над полчищами врагов с запада. Тень с семью головами. Искусные колдуны врага обхитрили Принцессу Каю.

Оловянная Армия и Анре полегли все, но последние воины успели прочитать над саркофагом своего генерала те же слова, что он ― над своей принцессой.

Альфред задыхался в спёртом воздухе и пачкал волосы Тамары и Генриха кровью. По углам шипели недовольные змеи, но не показывались. Змеи. Альфред распрямился и щёлкнул пальцами. Тут же из-за колонны показалась гюрза. Она извивалась и ползла против своей воли. Альфред ловко поймал гюрзу, вспомнил всё, чему его успел научить старый заклинатель змей, поднёс треугольную голову гадины к Генриху. Гюрза будто поняла, что от неё требуется, и резким выпадом укусила Михаила. Тот резко дёрнулся, распахнул глаза. Из носа у Генриха закапала кровь. Альфред облегчённо вздохнул и проделал то же самое с Тамарой. Вышиб клин клином.

— Это всё ещё вы? — спросил он, когда Лукина и Михаил поднялись на ноги. — Или мне стоит обращаться к вам как-то иначе?

— Не дождётесь, — отозвался Генрих.

— Надеюсь, что Лия и Леший смогут продержаться до нашего прихода, — заметила Маргарита.

— И как ты себе представляешь сражение против тридцати легионов духов, которых ведёт этот самый Герцог Буне? — усмехнулся Лащенко. — Для этого нужна целая армия!

— У нас есть армия, — произнёс Альфред. — Она спит вечным сном под великими болотами и ждёт, когда придут те, кто их освободит — Ледниковая Принцесса и её Генерал. Оловянной Армии предстоит битва с врагом, для сражения с которым она и была создана. В прошлый раз воины проиграли, но сейчас возьмут реванш.

— Я бы отдал всё, чтобы этого не помнить, — произнёс Генрих, сжимая руку Тамары.

— А я и не помнила, — отозвалась Тамара, глядя на Михаила посветлевшими глазами. — Мой генерал дал принцессе Кае это забыть.

— Всё это очень хорошо, — вклинился в разговор Лащенко. Суровость смерть-птицы оставила его, вернулся прежний скептицизм. — Но как нам поднять эту Армию?

— Наши посохи, — тут же ответила Тамара. — Жезлы из метеоритного железа, они покрыты теми же рунами, что и доспехи воинов Армии. И саркофаги.

— А где искать саркофаги?..

— Они здесь, — веско произнёс Альфред. Все взгляды тут же обратились к нему. — В подвале особняка. Их забрали Дороховы — заклинатель змей и совсем юный тогда Константин Львович. Старый Дорохов собирал редкости и был одним из тех колдунов, что забрали саркофаги.

— Тогда почему они не воспользовались силой Полярной Звезды? — спросила Маргарита.

— Потому что никто, кроме воплощений Принцессы и Генерала, не может совладать с мощью посохов. Не каждому под силу обмануть Гасящего, — ответила Тамара. — Господи, я никак не привыкну к этим знаниям!

— Нам надо найти саркофаги, — беря дело в свои руки, произнёс Альфред. Достаточно он пребывал в отчаянии, пришла пора действовать.

Коридоры больше не искривлялись в пространстве, словно особняк был живым существом и признал власть незваных гостей над собой. Альфред уверенно вёл за собой свою команду. В подвал вела винтовая лестница, и ему казалось, что он спускается по огромной раковине улитки.

Огромный, как сам дом наверху, подвал раскинулся далеко за пределами фундамента. Сюда поколения колдунов, заклинателей змей, демонологов и некромантов стаскивали артефакты, привезённые из разных уголков мира. Альфред постарался обогнуть зловещий Могильный Камень, стоявший в начале прошлого века на безымянном островке посреди Мискатоника¹. Прошёл мимо тотема с изогнутыми, наподобие рогов, руками, поднятыми над головой². С горькими воспоминаниями проводил взглядом чучело грифона, пойманного, когда он и Паша ещё были друзьями. Артефакты стояли в строгом порядке и снабжённые этикетками.

Альфред помнил, что саркофаги располагались в самом дальнем углу. Дороховы редко показывали их гостям, ещё реже ходили к ним сами. От монолитов исходила тяжкая мощь, витавшая в воздухе и заползавшая под кожу. Даже фотографироваться с ними было неуютно, а уж дотрагиваться до серебряных масок Принцессы и Генерала — тем более.

Альфред глубоко вдохнул, заворачивая за угол. Он уже ощутил давящую энергию. За спиной тихо охнула Тамара. Холод кольнул кожу, ворвался в лёгкие. Альфреду показалось, что он ступил в лес ледниковой зимы. Саркофаги не изменились, только руны на них, прежде тусклые, переливались бело-голубым светом. За пределами, там, где высоко, пульсировала Полярная Звезда. Альфред представил небо: звезда располагалась точно над особняком.

Тамара и Генрих вышли вперёд и молча подошли к саркофагам. Вместе подняли руки и коснулись гладкой поверхности. Крышки соскользнули в стороны, открывая погружённых в розоватую жидкость Принцессу и Генерала. Серебряные маски на их лицах придавали телам сходство с древними мумиями. В скрещенных на груди руках они сжимали длинные тонкие посохи, перевитые острыми спиралями.

Тамара первая погрузила руку в драконову кровь и коснулась белых ладоней Принцессы.

— Вы сотворили нас, — негромко произнесла она, осторожно разжимая пальцы Принцессы и вынимая посох. Лунные камни, вставленные в спирали, засветились. — Мы — это вы. — Тамара подцепила кончиками пальцев серебряную маску и сняла её с лица Принцессы. — Нам нужны ваши вещи для достойного дела. — К ней подошёл Генрих.

«Умная девочка, — подумал Альфред. — Спрашивает разрешение у магии».

Они выбрались из особняка, и Тамара, сжимая в руке посох Ледниковой Принцессы, вновь разнесла ворота в пыль. Альфред уже хотел зачаровать команду и двинуться на выход из коттеджного посёлка, как вдруг на подъездной дорожке вспыхнули фары внедорожника. Альфред жестом остановил команду. Щёлкнул пальцами, приготовил пламя. Каково же было его удивление, когда из машины вышел тот самый охранник-оборотень. Альфреду показалось, что он раньше видел его. Впрочем, все родичи Марии Зейгер были на одно лицо и светлые волосы.

— Забирайтесь! — Оборотень махнул рукой на внедорожник. — Подброшу до выезда. Чёртовы некроманты заслужили смерть за то, что сделали с моей родственницей.

Они ехали во внедорожнике юного Зейгера, а у Альфреда не шёл из головы один вопрос: какой сюрприз приготовили Дороховы Хозяйке Серебряного Ключа?

========== Демоны: Клин клином. Часть 2 ==========

Комментарий к Демоны: Клин клином. Часть 2

¹ Болотные люди или болотные тела — полностью или частично сохранившиеся человеческие останки, обнаруженные в торфяных болотах на севере Европы.

² — в рассказе «Ужас Данвича» жители города Данвич верили, что козодои ловят души умерших.

³ Виверна или виверн — мифологическое существо, во многом сходное с драконом, но, в отличие от геральдического дракона имеющее одну пару лап и одну пару крыльев. В современном фэнтези-искусстве являются весьма популярными персонажами и именуются именно «драконами».

***

Иногда она желала стать человеком. Обычным человеком с радостями и горестями, присущими этой форме жизни: рождение, смерть, ощущение мимолётности существования. Но то было давно.

Тайга вздохнула и продолжила прясть. Большая прялка поскрипывала, нить вилась в пальцах, а педаль под босой ногой тихонько лязгала. Надо бы попросить Лешего достать немного масла на стационаре, чтобы смазать железные шестерёнки. Она пряла, глядя на то, как осыпались с деревьев сухие листья. Осень в этом году пришла рано, и когда Тайга выходила утром в лес, то шагала по скованной инеем земле. Всё начинало засыпать, готовясь к зиме.

Так было, так есть, и так будет.

Нить мелькала в руках Тайги, а в зеркале она видела своё отражение. Она не всегда была такой. Лишь с появлением первых людей стала оформляться в нечто, им подобное. Люди молились лесам, воздавали хвалу солнцу и небу, их вера наполнила Тайгу новой, неизвестной раннее силой. Принимала их дары, не замечая, как всё больше становится подобием человека.

Первым изменилось тело, затем мысли и, наконец, чувства. Она обрела силу любви и ненависти, обернувшиеся в определённый момент слабостью. Раньше бы постройка водохранилища не затронула Тайгу: она пережила и не такое. Глядя на колесо прялки, Тайга уносилась в шелесте и вращении спиц в далёкое прошлое.

Раньше её звали Море. Бескрайнее море покрывало молодую планету, а она уже была. Растворённая в тёплой воде, она видела, как зарождались в океане бактерии. Смотрела, как животныеобретали скелет. Следила за тем, как первые растения тянули к солнцу тонкие стебли. Чувствовала, как воздух насыщался кислородом, и вышла на сушу с хвостатыми амфибиями. Видела зарю и закат эпохи динозавров, наблюдала, как крохотные млекопитающие осваивали доставшийся им в наследство мир, а настоящие птицы взмывали в небо. Дышала ароматами заполонивших всё цветковых растений, но пропустила момент, когда первобытные обезьяны слезли с деревьев и начали строить цивилизации.

Тайга видела разные цивилизации, зародившиеся, достигшие расцвета и исчезнувшие задолго до дат, поставленных учёными. Тайга знала могучих атлантов, оставивших вечно горевшие свечи. Беседовала с почтительными жителями острова Пасхи: настоящими, с образа которых высечены в камне маои. Видела жителей Пацифиды, наивно утверждавших, что на их континенте зародилось человечество. Щедро делилась знаниями с высокими беловолосыми и белоглазыми обитателями Гипербореи, жившими у самых краёв ледяных гор.

Тайга не говорила, что все их города и королевства не более, чем временные победы над силой, господствовавшей на планете, частью которой была и она. Смерть следовала за жизнью, но люди всех цивилизаций старались обратить жизнь в вечность. Тайга только усмехалась таинственно и печально на просьбы научить секрету бессмертия. Секрета никакого не было, просто она не была живой. В том смысле, что и другие организмы. Да и организмом не была.

Дух леса, дух природы ― так её стали называть Homo sapiens. Потом они придумали и другое имя, но Тайга предпочитала то, каким называлась сейчас.

Теперешние люди не подстраивались под мир, а старались подстроить мир под себя. Тайга считала это стремление похвальным. Она была бы не против снова стать водой, скрыться под толщей и почувствовать себя в начале зарождения мира. Но она уже во многом переняла человеческую сущность, и это обернулось бедой. Любовь и ненависть. Тайга полюбила рыжего Вадима Ильина ― Лешего, его друга-колдуна Альфреда Дрелиха, пугливого биолога Вадима Ильинского и предсказательницу Ирину Дорохову. И возненавидела некромантов Дороховых ― отца и сына. Тайга хотела стать человеком и почти вышло. Но не полностью: человек волен выбирать, уйти или остаться. Тайга же была прикована к лесу. Раньше только происхождением, а теперь ещё и цепями. Жёсткие стебли эхиноцистиса кололись под кожей, а листья просвечивали и насыщались кровью. Некромант, любивший её жестоко и странно, оставил о себе вечную память.

Дверь дома бесшумно отворилась, и на пороге возник Леший. Тайга улыбнулась и остановила колесо прялки. Рука дрогнула, и палец соскользнул на иглу веретена.

― Ай! ― стиснув зубы, пробормотала Тайга. ― С чем пожаловал, Леший?

― Пришёл сказать, что остаюсь навсегда. ― Леший уселся напротив и взял её за руку. ― Твой лес больше не отпускает меня.

― Наш лес, ― поправила Тайга. Ей нравилось смотреть на Лешего. С годами он изменился, всё же, изначально был человеком. Рыжие волосы потускнели, но густая борода горела, словно поляна купальниц. А глаза, такие же, как и у неё, светились золотистыми и зелёными огоньками. ― Ты тоже отдал ему жизнь. Ты становишься человеком всё меньше, а я ― всё больше.

Тайга провела ладонью по щеке Лешего, замечая в бороде крохотные цветки. Леший перехватил её руку и прижался губами к пальцам. Тайга увидела, как по ладони стекала кровь. Что ж, Леший, становясь частью леса, передал ей немного своей прежней людской сущности. Всё менялось. Тайга запомнила и приняла это давно. Другие духи полей и лесов тоже смирились. Ведь у всех них, как и у неё, было и другое имя, придуманное людьми, ― Эволюция.

***

Анна слушала Тайгу — это помогало отвлечься. Потирала поясницу, старалась правильно дышать, но только хриплый голос Тайги отвлекал. Промежутки между схватками неумолимо сокращались.

Тайга снова села за прялку, а Анна, повернувшись на другой бок, посмотрела в окно. Вокруг всё белым бело. Анна моргнула. Заканчивался апрель, стояла тёплая погода, для снегопада поздно. Схватка отпустила, и Анна приподнялась, чтобы видеть происходящее. Приглядевшись, она поняла, что ошиблась. Не снег — тёмный лес застилал молочно-белый туман.

Анна нахмурилась. Может, она промучилась в схватках и пропустила момент, когда из поймы полноводной реки поднялся туман? Или он спустился с покрытых лесом кряжей? Анна хотела спросить у Тайги, когда лёг туман, но вдруг зацепилась взглядом за что-то в белом полотне. Поднялась, прильнула к окну и пригляделась. В тумане на границе с лесом что-то мелькало. Какие-то чёрные и белые силуэты то появлялись, то исчезали, но с каждым разом приближались.

Схватки вернулись с новой силой и гораздо раньше, чем ожидала Анна. Стиснула зубы и глубоко вдохнула. В эту секунду по спине пробежал холодок. Туман заглушал звуки, но не мог скрыть запах. Сладковатая трупная гниль. Невообразимая какофония вони разных степеней разложения ударила в нос, вышибая слёзы.

За стеной деревьев послышался шум машины. Анна ухватилась за кованую спинку кровати. Мелькнула дикая мысль, что приехал Альфред. А затем запахло формалином, щелочью и хлористым цинком. Анна прижала ладони к животу. Она знала, зачем пришли некроманты. В голове испуганной птицей билась мысль — что же случилось с Альфредом? И Маргаритой. И Евгением с Тамарой и Генрихом. Картины, одна страшней другой, вставали перед внутренним взором, словно нарисованные быстрым безжалостным художником. Анна зажмурилась до искр в глазах. Не представлять, не думать, не обличать в слова ужасное — то, что Альфреда больше нет.

Тайга тоже почувствовала приближение Дороховых. Поднялась из-за прялки, наклонилась над Анной и резко задёрнула занавески. Анна вцепилась в грубую ткань и только тут поняла, что занавески, одежда Тайги и Лешего — всё в древесном доме соткано из мёртвого эхиноцистиса.

— Наденьте это, — Тайга сунула Лие и Анне домотканые рубашки. — Они сплетены из смерть-травы. Я-то только такую одежду и ношу. Не так больно от стеблей.

«Растение двигается у неё под кожей, — подумала Анна, неловко стянув платье. Она взмокла, тело ломило, кости выворачивало хуже, чем при обращении. — Я никогда об этом не думала. Боги, как же ей должно быть больно всегда. И Павел Дорохов что-то говорил про великую любовь?!»

— Дракон и духи не пройдут через защиту кровавой спирали, а мёртвые — легко, — произнесла Тайга и распахнула дверь. Её высокая фигура чернела в тумане, тонкая струйка которого нырнула в проём со смесью трупных запахов. Тайга взмахнула рукой, и струйка распалась. — Попытались обратить родной туман против меня. От моей реки и с моих гор.

Анне показалось, что фигура Матушки смазалась и поплыла. Будто нечто вышло из её тела и улетело туда, в туман. А потом на границе видимости показались мертвецы. Медведи, лоси, лошади и волки неловко, будто марионетки, шли вперёд. На земле возле лап копошились мыши и ещё какие-то мелкие животные. Анна слышала, как стучали по скованной заморозками земле коготки. В верхних слоях тумана мелькали силуэты мёртвых птиц. Но страшнее зверей были зомби-люди. Они шагали медленно, но неумолимо приближались. Анна задёрнула занавески и зажмурилась. Боль разрывала тело, страх терзал гулко бившееся сердце.

— Вот и походили по костям, — произнесла Тайга. — Переступи, переступи порог заклинания. — Тайга тряхнула головой, и из волос вылетели пёстрые перья, запахло хвоей и болотом. Колесо прялки завертелось. Сначала медленно, но стремительно набирая обороты. Спицы мелькали и рдели. Тайга обернулась. Её глаза горели огнём, вырывавшимся из-под ресниц. Огонь растекался по венам, заставлял кожу светиться. — Ты разлейся в смерть кипящей смолой! Разлетись сотней пепла лепестков! — И выставила руку.

Волна пламени сорвалась с прялки и вылетела в открытую дверь. Мертвецы шагнули за порог заклинания. Пламя с рёвом пронеслось по лесу, взметнулось выше елей и сосен, озарив всё кругом нестерпимо жёлтым светом. В открытую дверь дохнуло жаром, и Анна инстинктивно отпрянула, заслоняя рукой глаза.

Марионетки некромантов падали молча — даром речи их обделили. Нежить — животные и люди — сгорали в огне прялки Тайги окончательно, их останки больше не поднимались. Эволюция умела не только давать жизнь, но и забирать. Огонь сплетался с туманом, языки пламени взметались до небес, словно хотели достать звёзды. Струи огня разливались по белой стене, выхватывая новых мертвецов. Удушливо пахло палёным, Анна закашлялась. Утирая слёзы, она смотрела, как пламя затихало, забирая поднятую нежить. Этой ночью тайга горела не зря.

Матушка опустила руку. Её бледное лицо словно высекли из камня. Полосы золы казались чёрными разломами, уходившими в глубины мироздания. Огонь умирал, туман рассеивался, открывая взору обугленную землю и почерневшие стволы деревьев. Анна уже хотела радостно выдохнуть, но тут увидела то, отчего сердце остановилось. А затем забилось болезненно и часто.

Посреди выжженной поляны стоял Семиголовый Дракон с чешуёй, казавшейся черней ночи. Рубины в ней горели, словно демонические звёзды, сложенные крылья придавали костлявому телу странный противоестественный объём. Весь облик этого существа говорил о том, что ему не место на этой стороне мира. Головы с изогнутыми рогами, поднимавшиеся до верхушек елей, венчали золотые диадемы. За спиной дракона клубилась тьма.

Анна хотела вскрикнуть, но крик застрял в горле. Чудовище подняло семь голов и взревело. Гулкий рёв, переходящий в надрывный рык, прокатился по лесу. Казалось, даже стены дома содрогнулись, а зелёные листочки, оплетавшие балки крыши, увяли.

Анну скрутила боль, откинувшись на постели, она глухо застонала, вцепившись в простыни.

— Тайга, уберите его отсюда! — воскликнула Анна, едва не воя. — Сожгите его!

— Я не могу уничтожить то, чего не создавала! — Тайга резко обернулась и захлопнула дверь. — Дракон — не живое существо!

***

Болото встретило Альфреда топкой грязью, осоковыми кочками и густым запахом кабанов. Земля истоптана, под ногами хлюпало. Вдалеке кричали высокими голосами журавли. Глядя на расстилавшееся от края до края болото, поросшее кустарником и лиственным лесом, он не мог до конца поверить, что под слоем воды и залежами торфа ждала своего часа Оловянная Армия.

Маргарита перенесла их на болото без труда — она проводила в Мамонтовских шахтах студенческую практику. Сейчас она и Лащенко стояли на границе заболоченного луга и топи. Окутывавшее их мерцание сверкало и расползалось во все стороны. Бело-голубые искры смазывали фигуры, вытаскивая наружу запертые в человеческих телах сущности. Длинные нечёткие перья прорезались и вытягивались из рук, образовывали расплывчатые хохолки на головах. Но когда Маргарита и Лащенко подошли ближе, Альфред увидел, что они по-прежнему люди. Уставшие, с изрезанными магической сетью руками и лицами, растрёпанные и перепачканные болотной грязью, люди. За плечом у Лащенко висела винтовка, одолженная Зейгером. Заговорёнными патронами с рунами он тоже поделился.

«Многие из нашей семьи мечтают перегрызть лунной ночью Паше Дорохову глотку, — мрачно сказал оборотень-Зейгер, протягивая Лащенко винтовку. — Поэтому держите».

Альфред поблагодарил Зейгера крепким рукопожатием. Говорить не было сил. Сейчас он просто смотрел, как крупные звёзды отражались в бочагах, тонули в трясине и прошивали тонкими лучами ветви деревьев. Полярная Звезда тускло светила в чёрно-синем небе. Скоро рассвет, пронеслось в мыслях. А мы ещё здесь.

Альфред сжал кулаки, обернулся и увидел Генриха с бледным и невозмутимым, словно маска, лицом. Альфред неимоверным усилием воли подавил желание схватить Михаила за куртку и встряхнуть. Закричать, давясь слюной и гневом, что пока Генрих созерцает просторы, а генерал Анре в его голове предаётся горестным воспоминаниям, его, Альфреда, жена рожает в окружении духов, некромантов и демона. Магия прожгла вены, разливаясь по телу. Виски пронзило болью, кончики пальцев запылали. Альфред уже хотел открыть рот, но Генрих заговорил первым:

— В болотах часто находят хорошо сохранившиеся мумии. Болотных людей¹. Я сомневаюсь, что все они обычные. Я теперь сомневаюсь во всем. Но только не в том, что могу.

К Генриху подошла Тамара. Белые волосы переливались в звёздном свете, светлые глаза заволокло туманом. Губы чуть искривились, и она протянула Генриху его посох. Тот молча принял из рук Тамары оружие и склонил голову. Не учёный-археолог — генерал Анре готовился к тому, чего ждал двадцать шесть тысяч лет, перерождаясь в разных временах и телах.

Пальцы Тамары и Генриха соприкоснулись, и едва заметная рябь прошлась по водной глади болота. Они посмотрели друг другу в глаза — тихий шелест прошёл по верхушкам деревьев, ритмично спускаясь по ветвям и стволам к корням, а оттуда в топкую землю. И дальше вниз.

Альфред всей кожей ощутил, как содрогнулось, пришло в движение болото. Тамара и Генрих одновременно подняли руки с серебряными масками и надели их. Гулкий рокот прошёлся по топи, заходили ходуном осоковые кочки. Кроны деревьев тряслись, словно рвались к небу, из почвы с треском показывались корни. Тамара и Генрих подняли посохи, и лунные камни на концах поймали свет Полярной Звезды. Они застыли на миг, а затем резко ударили посохами о землю.

Раздался оглушительный треск. Лопалась разрываемая корнями земля, бугрилась, изгибаясь, словно что-то рвалось наверх. Падали деревья, расплёскивалась вода. Расползались в стороны травы и кустарники, рассыпался торф.

А потом из-под земли показались головы в шлемах. Болота выталкивали из себя погребённых тысячелетия назад воинов. Потускневшие, все в царапинах доспехи мерцали, выбитые руны переливались. Мечи, копья, арбалеты, луки, полные колчаны стрел, булавы и топоры сверкали, лица воинов были закрыты сталью, но Альфред чувствовал, что все они — до единого — смотрели на Тамару и Генриха. Нет, Принцессу Каю и генерала Анре.

Топь скрылась за полками Армии, казавшимися бесчисленными. Кая и Анре стояли перед ними. В серебряных масках и с посохами в руках, на концах которых светились лунные камни. Миг, и море воинов пришло в движение. Лязгая доспехами, все они — до последнего — опустились на одно колено. Кая шагнула вперёд, подняв руки над головой.

— Семиголовый Дракон вернулся. Однажды враги одолели вас, призвав на помощь Невызываемого Демона. Пришло время расплаты!

Воины поднялись, словно на плечи им не давила тяжесть доспехов. С запозданием Альфред вспомнил, что они не совсем живые. В небо взметнулись копья и мечи, поймав сталью отблески звёзд. Неистовое мерцание буквально выжигало глаз.

Оловянная Армия восстала.

***

Легионы духов — человекоподобные тени в тусклых золотых доспехах — кружили вокруг дома, но натыкались на заговорённый купол. Анна тяжело дышала, комкая в пальцах мокрую тряпицу, которой протирала потное лицо. Схватки участились, передышки почти не было. Анне хотелось свернуться клубком и заскулить, как раненная волчица. Она смотрела на Тайгу — прямую и спокойную, с ярким пламенем на дне зрачков — и страх немного отпускал. Она потеряла счёт времени, знала только, что давно перевалило за полночь. За стенами дома Дракон бился о полог заклинания огромными кожистыми крыльями с изогнутыми когтями. Каждый удар сопровождался треском, а прорехи вспыхивали алым огнём. Каждый раз всё ярче.

Боль пронзила с новой силой, и Анна застонала. Распущенные волосы потемнели от влаги и липли к разгорячённому лицу, щекотали шею.

— Матушка, — Анна облизнула пересохшие губы, — есть что-нибудь, чтобы было не так больно-о? — Схватка накатила с необычайной силой, заглушая все чувства.

— Сейчас, Анечка, сейчас, — тихо произнесла Тайга, снимая с верёвки под потолком пучок зверобоя. — Плавится нить и близок срок, — приговаривала она, перевязывая веточки красной шерстяной нитью. Пошарила на полке и вытряхнула из мешочка сухую калину. Положила зверобой и ягоды в другой мешок и затолкала под подушку. Легче не стало.

— Спасибо, — прошептала Анна.

Она провела ладонями по животу. Влажные пальцы оставляли на ткани тёмные следы. За стенами дома слышались глухие удары, алых прорех становилось всё больше. А когда Анна посмотрела в окно ещё раз, то увидела, как на обгорелых ветках бесшумно расселись какие-то тени. То тут, то там вспыхивали в темноте белые пятна. А потом раздался треск. Сухая монотонная трель, изредка прерываемая посвистами, была птичьим голосом, вот только никто из знакомых Анне птиц так не кричал. Мучимая неизвестностью и липким удушливым страхом, заставлявшим сердце лихорадочно колотиться, она посмотрела на Лию.

— Козодои, — произнесла Лия, проследив её взгляд. — Они всегда поют от заката до рассвета. Лавкрафт писал, что они…²

— …проводники в мир мёртвых. — Тайга вслушивалась в жуткое пение козодоев. — Слышите, как кричат? Тёплая ночь, как раз для их песен. Но почему они запели только сейчас?.. Словно свистят в унисон с чьим-то дыханием. В последние ночи их становилось всё больше и больше, но сегодня уж больно их много. Хотела бы я знать, по чью душу они пришли…

— Мой ребёнок… — Анна приподнялась на локтях, часто дыша. — С ним что-то не так?

— Нет, — произнесла Тайга. — За всеми нами на рассвете прилетят соловьи. Я слышу, как бьётся сердце Алконоста. И не только его. — Матушка застыла, вцепившись жилистыми руками в кованую спинку кровати. Анна с содроганием смотрела, как двигались стебли под кожей Тайги. Извиваясь, точно змеи, выпускали новые листья. Тонкие белые усы прорывали кожу.

— Что случилось? — Анна испуганно подалась вперёд, прикрывая живот. К Тайге подошёл Леший. Поднял древесную руку и коснулся её плеча. Тайга вздрогнула и обернулась.

— Выгляни на улицу, Леший. — Её голос стал низким. — К нам пожаловали гости.

— И дракон больше не бьётся. — Леший выглянул в окно. Пронзительные крики Демона и правда не прорезали ночной воздух, а полог защитного заклинания не рассыпал зловещие искры. — Идут с белым флагом. Переговоры? Да они смеются над нами!

— Они — политики, — мрачно отозвалась Тайга. — Хотят соблюсти формальности. Сейчас будут говорить о нашей безоговорочной капитуляции и выдвигать ультиматум. Я уже слышу голос старого некроманта. Чтоб его козодои унесли!

— Что? — Анна не понимала ничего. Знания о тайнах птиц улетучились из головы.

— Козодои прилетают к тем, кто должен умереть, — ответила вместо Тайги Лия. Она была так бледна, что казалась ещё одним мертвецом. Карие глаза блестели на осунувшемся лице. — Сидят на ветках, поют и ловят душу. Если поймают, то будут петь и смеяться до самого рассвета. А если нет — затихнут. Кто-то умрёт, как настанет рассвет.

— А я не могу просто выйти и раскроить им черепа? — Леший спустился к дровянику, где без труда выдернул из колоды топор. Высокий, в расшнурованной рубахе, рыжий и всклоченный, он показался Анне богатырём. — Силушку-то свою они на Демона извели.

— Мы до сих пор не знаем, кто призвал Дракона, — отрывисто бросила Тайга. Она смотрела в окно. Анна тоже выглянула, чтобы хоть как-то отвлечься. По обгорелой земле шли некроманты. И ещё один человек с мешком на голове, которого вёл на верёвке Павел. Человек клонился на бок и спотыкался. Тайга задёрнула занавески и отвернулась, но Анна увидела, как лицо Матушки исказила боль. — Если ты, Леший, выйдешь за полог заклинания, то назад уже не вернёшься. Защита нарушена, заклятие теперь не пустит никого. Пока держится само.

— Оно может рухнуть? — пролепетала Анна, обессиленно падая и закрывая лицо руками.

Тайга не ответила, а Лия встала плечом к плечу с Лешим, заплетая косу. За пояс она заткнула шпагу. Причудливый серебряный эфес покрывали искажённые, но всё ещё узнаваемые арабески. Серебряный Ключ так сроднился с Хозяйкой, что принял странную форму. Леший подпоясался и взвешивал в могучих руках топор. Весь его облик напоминал Анне медведя. Рядом с ним маленькая Лия казалась лисой.

— Идите, — произнесла Тайга, беря лицо Лешего в ладони и прислоняясь лбом ко лбу. — Постарайся не убить их, Леший. Иначе нам Дракона на ту сторону не отправить. Почему шпага, Лия? Отчего Ключ выбрал именно эту ипостась?

— Я занималась фехтованием в школе, — ответила Лия. — У меня есть кубки.

— Помолимся всем богам, чтобы из них пили мы, а не за нас. — С этими словами Тайга распахнула дверь. Пахнуло смесью гари и сладковатого тлена. Крики козодоев стали громче. Птицы, казалось, застрекотали чаще и быстрей. Их не пугали ни пожар, ни дракон, ни некроманты.

Дороховы шагали по пепелищу. Павел с непроницаемым лицом вёл пленника. Дорохов-старший хромал, опираясь на трость, и тяжело дышал. Прогулка по лесу давала о себе знать. Некроманты остановились на самой границе полога заклинания. У Анны потемнело в глазах, когда она увидела, что защитное заклятие почти разорвано в клочья и висело алым сверкавшими лохмотьями, словно искрящая проводка.

Леший и Лия остановились напротив некромантов, Тайга встала в дверном проёме. Анна, превозмогая боль, выглянула в окно. Оставаться в неведении она не могла.

— Чудесная ночь! — поприветствовал Дорохов-старший. Павел застыл молчаливым изваянием. Облачённые в золото и тьму духи выстроились за их спинами. Дракон свернулся клубком на испепелённой поляне, устремив взгляд семи пар глаз на своих хозяев. Раздвоенные языки высовывались из пастей, обнажались острые, как бритва, зубы.

— Не спеши с выводами. — Анна не видела лица Лешего, но чувствовала терпкий запах ненависти и хвойного леса, исходивший от него. Руку он как бы невзначай положил на заткнутый за пояс топор. — Ты бы так близко не стоял, а то не ровен час, топориком зашибёт. Из руки, понимаешь, выскользнет, да так неудачно, прямо на седую голову.

— Угрожаешь? — сощурился змеёй Дорохов. — Мне? Леший, готовый убивать? Какая тебе выгода от того, что ты защищаешь дитя венчаного смертью и обращённого оборотня?

— Не всё строится на выгоде, некромант, — выплюнул Леший. Его мощные плечи напряглись. — Но тебе этого не понять.

— Куда уж мне, — усмехнулся в усы Дорохов. — Однако время не ждёт. Чтобы не стоять здесь в пепле, я предлагаю вам: сдавайтесь. Отдайте нам Анну Дрелих. Рожать ей лучше в больнице. А мы приглядим. Убери шпагу, девочка, — обратился ласково к Лие. — Не тебе ходить по костям и сражаться с духами. Древний артефакт ещё не делает тебя могущественной. Уходи.

— Я пообещала Альфреду Александровичу, что не оставлю Аню, даже если моими противниками будут боги Кадата, — произнесла Лия. Её голос звенел. — А вы — не боги!

— Маленькая храбрая девочка танцует на краю пропасти. Вчерашняя студентка! — Из голоса Дорохова пропала нежность. — Ты всё ещё живёшь в мире сказок и грёз! Хах! Посмотрим, как ты будешь танцевать с мертвецами и Драконом. Сила твоего Ключа бесполезна. Ты и близко не Рэндольф Картер. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь сюрприз, который мы тебе приготовили. Паша, сын! Покажи ей!

Губы Павла дрогнули. С непроницаемым взглядом обсидиановых глаз он вытолкнул вперёд пленника и сдёрнул с его головы мешок. У Анны перехватило дыхание — она узнала Вадима Ильинского. Она не видела лица Лии, но слышала, как та вздохнула — почти всхлипнула. Если бы не тяжёлая рука Лешего на плече, Лия рванулась вперёд. Но она лишь вздрогнула и стояла прямая, как палка. Анна не могла её осуждать. Сознание пронзило воспоминаниями, как Альфред стоял на костре, а над ним насмехался Чумной Доктор.

Ильинского оплёл эхиноцистис. Из сонных артерий, запястий и лодыжек тянулись стебли, по которым стекали кровь и жёлто-зелёный яд. Сок смерть-травы пах приторно и страшно. Анна слышала, как колотилось сердце Ильинского, перегоняло отравленную кровь по измотанному телу. Под глазом Ильинского багровел синяк, кровь из рассечённой губы запеклась в бороде, костяшки пальцев разодраны. Явно просто так Дороховым не дался.

— Скажи своей любимой что-нибудь на прощание, — произнёс Дорохов. — Ирине Илларионовне не успел, так хоть Лиеньку уважь. Говори! — Он рванул намотанные на кулак стебли эхиноцистиса, вспоровшие кожу на руках Ильинского.

— Не сдавайся. Лучше я умру. Не спасай меня. Я всё равно чувствовал, что не доживу до лета. — Анна видела глаза Ильинского. На секунду отпустила из тисков боль. — Лия, я люблю тебя.

— Правильно, люби её, — прошипел на ухо Ильинскому Дорохов. — Запоминай последние минуты. Радуйся: за свою никчёмную жизнь ты сделаешь одно полезное дело — умрёшь достойно. — Ильинский опустил голову. Кровь стекала по стеблям смерть-травы.

— Забирайте свою изнасилованную селекцией виверну³ и валите отсюда подобру-поздорову! — взорвался Леший. Он не убирал руку с плеча Лии. Казалось, чтобы не было соблазна дотянуться до заткнутого за пояс топора. — Устроили тут цирк с конями! Подняли бедных лошадок лесорубов, сгинувших по вашей же милости в ночь Ивана Купалы.

— А ведь мы давно не виделись, леший, — казалось, Дорохов не услышал его слов. — Сколько лет прошло?

— Не считал. И не видел бы тебя ещё столько же, некромант. Странная у тебя страсть мучить людей смерть-травой. Что тебе сделал Ильинский?

— Он любит Хозяйку Серебряного Ключа. А она — его, — презрительно скривил губы под усами Дорохов. — Для вас хуже не придумаешь. Для нас это подарок судьбы. Пророчество Ирины Илларионовны исполнится: Алконост будет принадлежать нам!

От услышанного у Анны зашумело в голове. Этот возомнивший себя богом некромант уверен, что получит её ребёнка! Она видела его глаза — чёрные, пьяные и абсолютно безумные. Козодои на ветвях затрещали ровней. Анна не успела это понять. Между схваток, казалось, совсем не осталось времени. Анна больше не могла не кричать.

— Господи, как больно! — Она закусила руку, но её услышали.

— Мы могли бы отвезти вас, Анюта, в больницу, — задушевно произнес Дорохов. — Анестезия, чистая палата, а не дом лешего и повитуха-Тайга. Ваш ребёнок заслужил большего.

— Он никогда не станет вашей марионеткой, — выдохнула Анна, стараясь подняться. Тайга метнулась к ней ураганом пепла и листьев, заставив лечь. — С моим ребенком не случится того, что вы сделали со своим родным сыном!

Дорохов-старший снисходительно усмехнулся. Павел, не отрываясь, смотрел на Тайгу.

― Обещаю тебе, Тайга, — тяжело роняя слова, произнёс он. — К рассвету из всех, кого ты могла любить или ненавидеть, останусь лишь я. — На миг Анне показалось, что он говорит через силу. Мелькнула сумасшедшая мысль, что, быть может, Павел смертельно устал от своего отца?

― Слово твоей матери было твёрже камня в холодной воде. — Тайга звенела, как натянутая струна. — Твоё же слово подобно песку.

— Ну что ж, — медленно произнёс Дорохов. — Я предлагал решить дело миром. Вы отказались. За последствия вините только себя. — Он вскинул руку с тростью. Набалдашник повернулся к Дракону. — Разрушь заклятие! Принеси роженицу! Остальных — убей.

Анна не успела вздохнуть и испугаться, как Демон взмыл в небо. Хлопая крыльями, он описал круг, а через секунду обрушился на алый полог. Заклятие прогнулось, зазвенело и распалось. Красные искры брызнули в стороны. Козодои застрекотали ещё быстрее. Дракон всей тушей приземлился на крышу дома Тайги. Раздался оглушительный треск, вывороченные с корнем деревья, рассыпая комья земли, взлетели, оставшись в когтях Дракона. Поднялся столб пыли, Анна изо всех сил вцепилась в спинку кровати. Только сейчас она поняла, что кованые части сделаны из хладного железа. Под стук сердца и боль начавших переходить в потуги схваток рассеянно пожалела, что не может обратиться, сломать кровать и насадить некромантов на железные пруты, как на вертел. Демон метнулся в сторону, рассыпая падавшие вниз стволы.

Тайга — вся в земле и древесных щепках — подползла к Анне. Перья в её волосах опалились и чадили, зола размазалась по лицу, платье порвалось. Она делала руками странные пассы — как будто возводила что-то, одновременно разрушая. Вдалеке послышался треск, будто ломались сотни деревьев.

— Видят боги, они сюда не пройдут! — яростно зашептала она, споласкивая руки в чудом уцелевшей бадье. — Поднимайся, тебе надо лечь поперёк кровати. Вот простыня — накроем тебя.

— Что ты сделала? — Анна ухватилась за спинку кровати. Лицо заливало потом.

— Строю плотину выше по течению. — Тайга была бледна и решительна. — Выпущу реку из берегов. Затоплю здесь всё к чертям! Сила леса во мне ещё есть, хоть я уже почти человек. Чую, изведу её всю без остатка. Подгоню воду и сломаю плотину. Волна будет такая, что всё смоет.

Анна слушала и почти перевернулась, но увиденное заставило застыть. Некроманты наступали. Духи за их спинами волновались. В пальцах Павла соткался из пепла и костей топор на длинной рукояти, Леший поднял свой и с рёвом кинулся вперёд. Лезвия со звоном столкнулись.

Дорохов-старший только усмехнулся, и тут перед ним встала Лия, выхватившая шпагу. Анна поразилась произошедшей в ней перемене. Оружие было продолжением руки, а Лия словно танцевала смертельный танец.

— В Стране Снов у тебя не будет города! Ты умрёшь так же, как Ирина Дорохова — навсегда! — Дорохов перехватил трость на манер клинка и отвёл руку. Лезвие блеснуло. Одной рукой он держал шпагу, второй опирался на Ильинского, используя, как живой щит.

Анна опустилась на постель и с ужасом смотрела, как Дракон летал в звёздном небе, ещё не начавшем светлеть. Сорванная крыша дома, покорёженные стены-стволы, сломанное колесо прялки — все завертелось перед глазами, а новая боль принесла странное облегчение. Яростно стрекотали козодои, вдалеке ломались и падали в реку стволы вековых деревьев.

========== Демоны: Алконост ==========

― Господи, — взмолилась Анна, вцепившись в успокаивающе прохладную спинку кровати. Согнула колени, и Тайга накрыла её простынёй. — Дай моему ребёнку встретить рассвет!

― Вы не умрёте на рассвете! ― хрипло бросила Матушка, хватая Анну за лодыжки и разводя её ноги в стороны. ― Береги силы, они тебе пригодятся! И не смотри вверх!

Анна не успела ничего ответить. Крылатая тень закрыла звёздное небо, погрузив покорёженный дом во тьму. Анна видела перед собой только зелёные глаза Тайги. Потуги тянули живот, сердце колотилось. Анна подняла голову. На неё смотрели семь голов Демона. С белоснежных клыков капала слюна, в жёлтых глазах горел первобытный огонь.

Дракон склонил одну из голов к Анне, упёрся крылом в застонавшую от напряжения стену. Огромная когтистая лапа потянулась к ней.

― Не отдавай ему моего ребёнка! ― вскрикнула Анна. ― Он мой, слышите, мой!

Тайга развернулась к Дракону, встала между ним и Анной. Эхиноцистис разорвал её кожу, кровь капала на пол, тяжело пахло металлом. Скрежет валившихся деревьев отдавался в ушах, река грохотала, встречая препятствие.

Дракон открыл одну из пастей и взревел. Анна едва не оглохла от вопля Демона, а в следующую секунду тот наклонил голову, целясь острыми изогнутыми рогами в Тайгу.

― Нет! ― вырвалось у Анны. Она подалась вперёд, чтобы притянуть к себе Тайгу, увести из-под удара.

А в следующую секунду вверху ― за спиной Дракона, там, где светили звёзды, ― послышался шелест крыльев. У Анны перехватило дыхание, сердце остановилось. Так могли шуршать только перья.

Гигантская птица падала на Дракона. Чёрные жёсткие перья мерцали, переливались белым и голубым так ярко, что у Анны заслезились глаза. И она увидела то, отчего сердце учащённо забилось, но уже не от страха. В искажённых магией и призрачным мерцанием чертах лица птицы она узнала Маргариту.

Дракон взревел и отпрянул, взмыв в воздух. Он мотал головами, хлопал крыльями, желая отогнать Сирин, когти которой оставляли на его чешуе глубокие борозды. Демон взмыл в небо, резко развернулся, стараясь зацепить Сирин, но оказался прямо перед второй птицей, показавшейся из-за леса, оттуда, где шумела запираемая плотиной река. Бескрылый силуэт, державшийся в воздухе взмахами длинного хвоста, показался Анне самым прекрасным зрелищем на свете. Сирин и Гамаюн нападали на Дракона, заставляли извиваться, уворачивались от выпадов смертоносных пастей и рогов. Гнали Демона, словно старались придавить к земле.

― Сирин танцует с Гамаюном, ― прошептала Тайга со слезами на глазах.

Анна хотела ответить Матушке, но смогла только слабо улыбнуться. Перед глазами всё плыло, и удушливым маревом от усталости это не было. Духи в золотой броне ― легионы Дракона ― лезли через проломы в стенах. Ближние уже подступали, тёмные, сотканные из дыма тела, поглощали свет.

Тайга поднялась во весь рост. Колесо сломанной прялки завертелось. Анна ждала залп огня, но вместо этого воздух прорезал свист, а звёзды на миг заслонила туча коротких росчерков, словно стая козодоев поднялась в воздух. Духи распадались, едва стрелы пронзали их тела. Анна вскинула голову и, не обращая внимания на недовольные выкрики Тайги, заглянула за её спину.

Со стороны реки, из-за поваленного для плотины леса шли полки. Тусклые отблески сияли в их серебряных доспехах, а лучники и арбалетчики заряжали оружие заново. Волна духов всколыхнулась и обратилась в сторону неожиданных противников. Легионы Семиглавого Демона и Оловянная Армия народов Северного мира снова встретились.

Кровь стучала в голове, потуги накрывали, боль не прекращалась ни на секунду. Анна отвлеклась, отключилась от неё, пока смотрела на райских птиц и Армию, но сейчас всё вернулось с новой силой. Силы наблюдать и сражаться разом покинули Анну, сосредоточившись на одной-единственной задаче ― родить этого ребёнка. Невдалеке сухо затрещал выстрелами карабин.

Чудом уцелевшая дверь дома распахнулась. Анна повернула голову. И не смогла сдержать всхлипа. Перед ней стоял исцарапанный, взлохмаченный, заляпанный грязью, пропахший болотом и кровью, но живой Альфред.

***

Колеблющаяся рябь портала пересекла, казалось, весь горизонт. Маргарита вышла вперёд, оставив позади даже Принцессу Каю с генералом Анре, за которыми стояли полки Оловянной Армии. Мерцание, охватившее её и Лащенко, едва они прибыли на болота, ширилось, расползалось в стороны, а фигура на фоне смыкавшихся степи и неба словно расслаивалась. Сущность райской птицы вырывалась наружу, бело-синие сполохи становились нестерпимыми, как будто притягивая и усиливая свет звёзд.

Мерцающий силуэт разрастался. Уже чётко оформились большие крылья. Голова с хохолком и смазанными чертами возвышалась на два человеческих роста. Словно гигантская хищная птица кайнозоя ― фороракос¹ ― воскресла, обретя крылья и человеческое лицо.

Гамаюн выглядел ещё величественнее Сирин. Бескрылая и безногая птица с синим, как глаза Евгения Лащенко, оперением зависла в воздухе на манер колибри, поддерживаемая взмахами длинного хвоста с блестящими тонкими перьями. Их концы казались острее бритвы.

Сирин повернула к Альфреду женскую голову на птичьей шее. Она походила на Громову, но язык не поворачивался назвать её Маргаритой.

― Вот мы и встретились снова, ― гулко произнесла Сирин. ― Иди сюда. Я отнесу тебя.

Альфред подошёл к ней на негнущихся ногах. Как зачарованный, он смотрел на спокойное лицо девы-птицы, однажды уже нёсшей его на могучих крыльях из Нави в Явь. Теперь им предстояло более короткое путешествие.

Сирин взмыла в воздух, оттолкнувшись птичьими лапами от земли. Крылья с громким шорохом взрезали тёмный воздух, а Альфред ощутил, как острые когти холодят кожу. Сирин схватила его за плечи ― сильно, но аккуратно, однако он всё равно почувствовал, как струится по груди кровь из проколов. Он потерпит. Анне сейчас во сто крат хуже.

Маргарита и Лащенко ― бледные, но решительные ― проводили взглядом Альфреда. Сейчас они были просто людьми, но мерцание их не покинуло. Они могли ещё очень многое. Лащенко перезарядил карабин с серебряными пулями, поправил на плече охотничье ружьё. Маргарита взвесила в руках ледорубы со светящимися лезвиями. Сила Ирия дала простому железу мощь хладного.

Сирин поднималась всё выше. Потоки воздуха хлестали по лицу, было трудно дышать. Магия в крови пела флейтой, казалось, ещё немного, и она вырвется наружу, пронесётся звонкой мелодией над болотами, сплетётся с мерцанием и взорвётся сверхновой. Сила жгла кровь, но боли не было. Альфред сжал зубы, а Сирин, размяв крылья после долгого пребывания в клетке человеческого тела, резко развернулась и полетела прямо к порталу, открытому Маргаритой.

Воздух словно вскипел, растворяя, будто кислота, окружающее пространство. Степи, небо и болота сворачивались, отступали, стираемые волнами разрыва. На той стороне Альфред увидел полноводную реку с тёмными глубинами, бескрайнее море тайги и… плотину.

У него перехватило дыхание. Огромные валуны долины реки вырывались из земли, откатывались в стороны с гулким грохотом, а деревья ― корабельные сосны, стройные пихты и могучие кедры ― вырывались с корнями и буквально шли к реке. Они падали в воду одно на одно, а ковёр тёмно-зелёного живого мха затыкал щели между стволами. Камни перекатывались, вода бурлила, берега углублялись. Там, где раньше стоял лес, была река. Деревья карабкались наверх по упавшим собратьям, цепляясь корнями за ветки, сучья и валуны. Воды за плотиной было так много, что, казалось, одна трещина в стене деревьев, и рокочущий поток хлынет вниз, смывая всё на своём пути.

«Кто-то очень постарался запереть реку, ― подумал Альфред. Сирин, набирая скорость, летела вперёд. Он не мог дышать, глаза слезились, но не смотреть было выше его сил. ― Кто мог сотворить такое?» ― Ответ пришёл незамедлительно, и горячая магия на миг схлынула, оставив только человеческую кровь с её страхами.

― Тайга! ― Альфред силился перекричать ветер, свистевший в ушах и заталкивавший слова обратно в глотку. ― Тайга заперла реку!

Сирин не ответила, а только сильно взмахнула крыльями. Когти больно впились в плечи, но Альфред терпел. Райская птица на огромной скорости влетела в портал. Разрыв пространства опалил не хуже адского пламени, на секунду Альфред решил, что ему выжгло лёгкие. Он успел зажмуриться, но глаза под веками пылали, словно в них насыпали песок.

Он обернулся: края портала вибрировали и волновались, а через прореху шла Оловянная Армия. Воины двигались на удивление быстро, простые люди так ходить не умели. А впереди них скользили по земле серебряные тени ― Кая и Анре. С высоты птичьего полёта они и Маргарита с Лащенко казались маленькими, а полки Армии напоминали тусклый металлического цвета шёлк.

Альфред попытался вздохнуть и вдруг понял, что видит мерцание обоими глазами. Мир не двоился, ему не приходилось щуриться. Всё вокруг сияло нестерпимым бело-голубым светом, в котором то и дело проскальзывали жёлтые сполохи. С перекошенным лицом он смотрел на мерцание, охватившее лес, реку и Армию.

― Это мерцание ― то, что я думаю? ― выкрикнул Лащенко внизу. Альфред скорее почувствовал, чем услышал, как щёлкнул затвор карабина.

― Да! ― прокричал он. ― Здесь всё фонит магией! И она стала видимой!

― Это плохо? ― Маргарита подняла голову, и Альфред вдруг подивился, как она красива.

― Не знаю! ― Больше Альфред говорить не мог: Сирин круто пошла на снижение.

Ветер свистел в ушах, Альфред захлёбывался собственным дыханием. Лицо горело, словно по нему прошлись наждачной бумагой. Земля стремительно приближалась. От открывшегося зрелища у него заныло сердце.

Лес между заливным лугом с домом Тайги и рекой сгорел дотла. Полоса гари тянулась острым языком к воде так, что почернела даже галька берега. Древесный дом был зверски разорён, крыша сорвана и застряла по частям в кронах обугленных деревьев. Ещё на подлёте Альфред слышал стрёкот, но только сейчас понял, что это кричали полчища козодоев. Птицы-проводники ждали кого-то, заливаясь свистящим хохотом.

Альфред стиснул кулаки, и в следующую секунду Сирин разжала когти. Альфред полетел вниз. Он успел сгруппироваться, застонал от глухого удара о землю, перекатился и быстро встал на одно колено, взводя курок «Стечкина».

Он выстрелил в ринувшегося к нему одинокого духа и удивился, куда подевались легионы. А потом увидел: Оловянная Армия сражалась с духами. Светящееся серебро доспехов воинов смешивалось с тьмой и золотом легионеров. Казалось, звёздное небо упало за землю. А над выжженной пустошью летал, извиваясь и бодаясь, Семиголовый Дракон. Сирин и Гамаюн атаковали его с воздуха, а внизу в пепле и копоти Альфред рассмотрел две серебряные фигуры ― Каю и Анре. Лунные камни на посохах горели, нестерпимо яркие молнии летели в дракона.

Сзади послышался звон клинков. Константин Львович Дорохов и Лия Лазарева танцевали на каменистом берегу, лезвия шпаг мелькали в воздухе. Альфред выругался: он совершенно забыл, что Дорохов носил внутри трости шпагу. Но ещё хуже стало, когда Альфред увидел, кем некромант прикрывался. Вадим Ильинский ― бледный, с расползавшимся под кожей эхиноцистосом, ― проносился в одном вздохе от острия шпаги Лии, которая старалась обойти Константина Львовича. Альфред не знал, сколько они так сражались, но видел, что Лия не выдерживает схватки с опытным фехтовальщиком.

Он вспомнил упорные тренировки Дорохова-старшего и едва не застонал от бессилия. Прицелился в некроманта, но в следующуюсекунду дикий рёв оглушил его. Голос, почти нечеловеческий, кричал что-то нечленораздельное, больше похожее на рык медведя.

Леший и Паша бились на топорах. Оба вошли в раж и не видели никого и ничего вокруг себя. Комья земли летели из-под ног, лезвия со скрежетом сталкивались. Они дрались не на жизнь, а насмерть, не используя магию. Всё ушло на Демона и плотину.

Что-то шевельнулось рядом с Альфредом, и он резко обернулся. Лащенко и Маргарита выскочили из-за обгорелых деревьев. Маргарита, вся в саже, бежала вперёд, туда, где Кая и Анре вместе с Сирин и Гамаюном гоняли Демона, не давая ему соединиться с легионами. Лащенко в несколько широких прыжков оказался рядом и припал на одно колено, загоняя в охотничье ружьё патроны. Карабин с серебряными пулями болтался у него на плече.

― Ты попадёшь? ― Маргарита повернулась, рыжие волосы описали огненный полукруг.

Альфред понятия не имел, что они задумали, но холод пробежал по позвоночнику.

― Я выбивал на соревнованиях в институте сорок девять мишеней из пятидесяти. ― Голос Лащенко полнился бесшабашным злобным весельем. ― И на Востоке всегда возвращался живым. Я не верю в магию, Рита. ― Он вскинул ружьё. ― Я верю вот в это!² ― И Лащенко, прицелившись, выстрелил.

Альфред почти видел, как летела обычная дробь, как она вошла в мерцание Дракона и разошлась в одном из его черепов смертоносным «стаканом».

Чёрная дымящаяся кровь брызнула во все стороны. Дракон взревел от боли и ярости, одна голова безвольно повисла. Тяжёлая золотая диадема упала на землю и со звоном покатилась по камням речного берега. Зашипела вспененная жаром металла вода, в воздухе запахло серой.

Диадема пролетела на ничтожном расстоянии от Лии, Альфред на секунду заметил ужас, мелькнувший в глазах Ильинского, и услышал хриплое ругательство Дорохова. Альфред горько усмехнулся: от этой противницы Константин Львович просто так не отделается.

И тут он услышал слабый стон. За короткий миг в голове не осталось ничего, только одна мысль ― Анна! Альфред вскочил и бросился к уцелевшим стенам дома Тайги. Взбежал на крыльцо и распахнул чудом уцелевшую обугленную дверь.

Раскрасневшаяся, в мокрой рубашке с потемневшими от пота волосами, Анна смотрела на него расширенными от боли глазами. Густо пахло кровью, землёй и травами. Тайга стояла перед Анной. Эхиноцистис вырывался из-под кожи Матушки, оплетал руки и ноги, наверняка причиняя страшную боль, но глаза смотрели решительно.

― Ты! ― Тайга указала на Альфреда. ― Иди сюда!

Альфреда не надо было просить. Со всех ног он бросился к Анне и упал перед ней на колени, взял за руку и припал губами к горячему лбу.

― Аня, Аня моя! ― лихорадочно прошептал он. ― Прости меня! Прости, что шёл так долго и не смог удержать Демона!

― Я так устала, ― выдохнула Анна. Казалось, что у неё даже на разговоры сил не хватает.

Альфред, не отпуская руки Анны, схватил из бадьи с водой полотенце и промокнул пот со лба жены. Звуки битвы ― лязг оружия, клёкот Дракона, стрёкот козодоев, треск карабина и хриплые крики ― на миг отошли на второй план. С ужасом он увидел и быстро отвёл взгляд от таза с окровавленной водой.

― Тебе нужно поддержать её, ― сказала Тайга, встав между ног Анны и положив ладони на её согнутые колени.

Альфред сел на кровать так, чтобы Анна смогла упереться спиной в его живот и колени. Она сделала глубокий вдох и вскрикнула. Он чувствовал, как она дрожала и напрягалась. Гладил плечи, целовал в висок, щёку, но даже слова не мог выговорить. Сердце сжималось, голова кружилась. Альфред видел разное, но сейчас боялся свалиться без чувств. Анна дышала, и каждый вдох отдавался в начавших затекать ногах Альфреда.

Он молча молился. Всем и сразу. Тайга сосредоточенно смотрела под простыню.

— Тужься вниз, а не в голову, — отрывисто произнесла Матушка. — Уже скоро.

Казалось, слова не успели сорваться с губ Тайги, как Демон неистово закричал. Альфред вскинул голову и инстинктивно крепче обнял Анну. Магия в крови почти светилась, кончики пальцев горели.

Он увидел, как Дракон, сбросив Сирин и Гамаюна, выцарапавших глаза ещё двум головам, полетел к дому Тайги. Брюхо Дракона утыкали стрелы, кровь с шипением капала на землю. Порванные когтями и копьями крылья пропускали свет тускнеющих звёзд. Козодои хохотали.

У Альфреда перехватило дыхание ― скоро, совсем скоро наступит рассвет. Небо на востоке светлело, первая заря занималась.

― Давай ещё немного! ― Голос Тайги звенел. ― Анна, давай!

Анна застонала, прижав подбородок к груди. Она вцепилась в его руку до хруста, с треском выкручивала простыни. Альфред держал Анну, безотчётно гладил по мокрым волосам. Казалось, что ещё секунда этих мук и полного бессилия, и он сойдёт с ума. Он видел, как в гало нестерпимого золотого сияния приближается Дракон, гонимый приказом хозяина. С запозданием мелькнула мысль, что всё же именно Константин Львович вызвал демона.

― Аня, дыши! Идёт, идёт… ― Тайга почти исчезла в простынях, тьме и хлопанье крыльев Дракона, райских птиц и козодоев.

Где-то далеко ругался Лащенко, у которого кончились патроны, выкрикивали заклинания Кая и Анре, смешались в битве воины легионов и Армии, и бились Леший, Лия и некроманты.

― Ещё!.. ― Лицо Тайги исказилось, Анна взвыла, а Альфред стиснул её в объятиях.

Первый луч солнца пронзил остатки звёзд, и руины дома Тайги огласил крик новорожденного ребёнка. Алконост пришёл в этот мир с рассветом.

― Боги, ― прошептала Тайга, перерезая пуповину и оборачивая ребёнка в полотенце.

― Кто?.. ― едва слышно выдохнула Анна, откинув голову на грудь Альфреда. Она тяжело дышала, он чувствовал, как колотится её сердце.

― Девочка. ― Матушка баюкала свёрток, на секунду забывшись. Словно нянчила ребёнка, которого у неё никогда не было. ― Рассветная девочка. ― Тайга встала во весь рост и подняла ребёнка над головой. ― Сирин танцует с Гамаюном, а следом прилетает Алконост!

Её слова, словно голос гигантского гонга, разнеслись по лесу. Дракон заревел, захлопал крыльями, головы щерились пастями, кровавые провалы глазниц уставились на Тайгу.

Матушка отпрянула вглубь дома. Эхиноцистис оплетал её руки, добирался до плеч, переползал на шею, а нижние побеги тянулись к ребёнку. Тайга быстро склонилась над Анной и передала ей свёрток. Быстро поцеловала в лоб и прошептала:

― Спасибо.

Анна держала дочку, а Альфред не мог сказать ничего. Он совершенно не представлял, как всё будет происходить. Сердце билось в горле, руки тряслись, искры срывались с пальцев. Дочка на руках Анны казалась крошечной. Альфред до безумия хотел взять её на руки, но и боялся дотронуться. Причинить вред, как-то обидеть. А больше всего хотел защитить от всего на свете.

Он совершенно забыл о некромантах. Паша и Леший в пылу битвы сломали свои топоры. Рукояти переломились, лезвия воткнулись в землю. Совершенно обезумевший, избитый, ревущий медведем Леший сидел на груди у Паши и ударами кулаков вбивал его в землю. Лицо Паши заливала кровь, руки тянулись к топорам.

Альфред дёрнулся. Магия в крови забурлила, готовясь к драке.

Опыт победил молодость. Именно в этот миг Константин Львович сделал выпад и пропорол шпагой бедро Лии. Вся белая и в порезах, она не удержалась на ногах и рухнула на колени. Хотела опереться на шпагу, но в ту же секунду оружие потекло серебром, уменьшилось и снова превратилось в Ключ.

Дорохов торжествующе осклабился и подтянул эхиноцистис, связывавший Ильинского. Тот был ещё бледнее Лии. Константин Львович повернулся и посмотрел на дом Тайги. Взгляд его чёрных глаз встретился со взглядом Альфреда.

― Так даже проще, ― прошипел Дорохов. ― Не придется возиться с матерью. Заберём дитя и вырастим. Что, маленькая девочка со взглядом лисицы, протанцевала со смертью и походила по костям? ― Константин Львович, сильно хромая и тяжело дыша, сделал шаг к Лие.

Она подняла на него взгляд и короткий, почти истерический смех сорвался с её губ. У Альфреда остановилось сердце. Он понял, что произошло, за секунду до того, как это случилось.

Дорохов оказался на шаг впереди Ильинского, и этого оказалось достаточно. Вадим перехватил стебли эхиноцистиса и резко дёрнул. Растения выскользнули из рук взвывшего от боли Дорохова, распоров кожу. Миг ― и Ильинский набросил петлю из смерть-травы Дорохову на шею.

Константин Львович захрипел, вцепился окровавленными пальцами в стебель, но Ильинский держал крепко. Дорохов дёргался, шпага упала на землю. Он взмахивал руками, с ладоней слетали золотые искры. Поднимались оставшиеся мертвецы. Крошечные бурозубки и птички ― полуразложившиеся трупы и скелеты ― сложились в огромный бесформенный голем и терзали Ильинского, но он не отпускал Дорохова.

― Лия! ― сорвалось с его разбитых губ. ― Девочка моя!

Лия поднялась с колен. Альфред боялся даже представлять, каких усилий ей это стоило. Из раны на бедре лилась кровь, рука висела плетью. Лия сжимала в пальцах Серебряный Ключ. Неизмеримо долгое мгновение она смотрела на Ильинского, Армию, райских птиц в небе и Демона, а затем вскинула руку и повернула Ключ.

Невиданной силы порыв ветра качнул деревья. Козодои закричали так, что, казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки. Всё вокруг на миг погрузилось в полумрак, как при затмении. Восток разрывался рассветом, но лучи не могли развеять всколыхнувшуюся тьму.

Ветер рванул кроны, вспенил воду в реке. Запахло терпкими специями, а через секунду ― невообразимой гнилью. Альфред задохнулся, тошнота рванулась к горлу. Анна качала плакавшую дочку, прижимая её к себе. Тайга почти повисла на разросшемся эхиноцистисе.

Армия и духи замерли, Лащенко и Громова застыли, словно статуи. Кая и Анре опустили посохи. Дракон завис в воздухе, Сирин и Гамаюн отлетели к лесу. Леший перестал избивать Пашу и смотрел на то, что показалось в наступившей противоестественной тьме и тишине.

Тьма разрасталась и поглощала свет. Словно распахнулись огромные врата, ведшие на ту сторону сна. И в глубине этих врат что-то шевельнулось. Нестерпимый свет прорезал тьму. Беспорядочное нагромождение сияющих солнц, перемешанных и сплетённых воедино, двигалось, словно хотело, но не могло выйти из времени и пространства³.

Свет этих ужасных солнц, рвущихся вперёд, заливал Лию. Скопление рвалось к ней, протягивало нити тонких бусин. Одна нить хлестнула её по груди. Лия не издала ни звука, но закричал Ильинский. Его крик прорезал тишину, и время запустилось. Дракон рванулся вперёд, а Ильинский оттолкнул Дорохова и бросился к Лие.

Константин Львович упал и закашлялся. Ильинский подбежал к Лие и отвернул её от слепящего света. Прижал к себе, не давая смотреть, встал между ней и опаляющим жаром огненного скопления. Нити с крохотными солнцами вились вокруг, пытались достать Лию, но Ильинский каждый раз уворачивался вместе с ней. Эхиноцистис оплетал его, как и Тайгу. У Альфреда мелькнула мысль, что они продолжают танцевать.

Дракон бил хвостом, ревел и летел к Дрелихам. Альфред быстро и осторожно слез с кровати и уложил, придерживая за плечи, жену. Их взгляды встретились. В глазах Анны стояли слёзы, но смотрела она решительно. Анна протянула руку, и Альфред, не колеблясь, протянул ей «Стечкина». Подрагивавшие пальцы жены сомкнулись на рукояти пистолета. Альфред развернулся и подскочил к Тайге. Магия рвалась наружу, и он не стал её удерживать.

Сила взметнулась с кончиков пальцев и исчезла в сплетении эхиноцистиса. Тайга рванулась вперёд, тяжело переставляя ноги. Она вцепилась сильными пальцами в Альфреда, оставляя синяки. Ему показалось, что Тайга хотела что-то сказать, но вместо этого она резко развернула его к слепящему свету.

Скопление оставило Лию, продолжавшую держать Ключ в вытянутой руке, и обратилось к Дракону. Солнца словно встретили переплетением бус-нитей, которые, извиваясь, настигли Дракона. Намертво прикипели к его чешуе. Рубины трескались и плавились.

― Надо помочь… Ему! ― прохрипела Тайга. Эхиноцистис душил её. ― Сломать плотину… Но я не могу… Использовать полную силу… из-за смерть-травы… Помоги!

― Я не могу снять это проклятие! ― выкрикнул Альфред, глядя в полные боли глаза Тайги. Его магия боролась с эхиноцистисом, светилась и жгла, но не могла побороть. ― Только тот, кто заклял тебя, может это сделать!

Тайга застонала, в её глазах отразился свет, а в следующую секунду из истерзанного горла вырвался радостный возглас. Из-за деревьев, ловя крыльями отблески рассвета, летела третья птица. Алконост казался призрачным и размытым, Альфред не мог рассмотреть черты его лица, но на миг увидел глаза ― светло-светло зелёные с расплавленным янтарём на дне.

«Дочка! ― успел подумать он. ― Все уже здесь. Сирин, Алконост, Гамаюн».⁴

Дракон чернел и обугливался, но не сдавался, упорно извивался, сбрасывая и разрывая бусы-нити. Крохотные солнца тут же гасли, а на землю лилась чёрная плазма.

Альфред собирал силы по венам, закручивал магию в спираль в попытке ещё раз освободить Тайгу, но вдруг боковым зрением зацепил какое-то движение. Константин Львович завозился на земле и вскинул руку. Потоком удушающей гнилостной магии Лешего сшибло с Паши. Он прокатился по земле и врезался головой в дерево. В тот же миг голем навалился на Лешего, погребая под горой разложившегося мяса и костей.

Паша поднялся на локтях, глядя на происходящее одним глазом ― второй заплыл и посинел.

― Паша! ― прохрипел Дорохов. ― Разорви суку-Тайгу и ублюдка-Ильинского эхиноцистисом! Уничтожь их!

― Нет, папа, ― Паша страшно улыбнулся окровавленными губами, обнажив выбитые зубы. ― Нет. ― И взмахнул рукой.

Тайга и Ильинский закричали, но их голоса потонули в ругательствах Дорохова и рёве Дракона, терзаемого райскими птицами. Эхиноцистис стремительно увядал, желтел и рассыпался в труху. Кровь капала из ран, но смерть-трава больше не сковывала. Матушка подняла голову.

У Альфреда перехватило дыхание. Тайга стояла перед ними: древнее существо, пережившее цивилизации. Волосы струились по спине, лицо пересекали тёмные линии. Она раскинула руки, словно хотела обхватить целый мир, а затем резко хлопнула в ладоши.

Альфреду показалось, что он оглох ― такой силы треск прошёлся по лесу: ломались сотни вековых деревьев. А потом он увидел: из-за стены уцелевшего обугленного леса нёсся рокотавший, бурливший речной поток. Тайга сломала плотину.

«Нас смоет!» ― промелькнула у Альфреда мысль. Он щёлкнул пальцами, искры заплясали на ладонях, а воздух завибрировал и начал сплетаться в защитный купол. Он обернулся. Анна держала дочку, сжимая рукоять пистолета. Слёзы катились по её щекам.

Тайга воздела руки к небу. Волна, ломавшая деревья, встала на дыбы и, закручиваясь спиралью, устремилась к Дракону. Демон завыл и рванулся вверх, но райские птицы не позволяли ему подняться. Скопление тянуло к Дракону нити-бусы. Миг ― и поток ударил Демона, смыл его в черноту Врат, прямо к мешанине сияющих солнц.

В чёрных глазах Паши отражался свет, рвавший Дракона на части. Черты лица заострились, и на секунду Альфреду показалось, что он снова видит прежнего Пашу, каким тот был на шабашах.

― Вырастил змею! ― завопил Константин Львович, поднимаясь с земли. Трясущимися руками он вытащил фляжку и сделал глоток. ― Весь в мать! К ней тебе и дорога! ― Захлёбываясь алкоголем, Дорохов рванулся к Паше.

Константин Львович не успел сделать и шага. Застыл, как вкопанный, глядя расширенными глазами за спину сына. Губы Дорохова беззвучно шевелились, смуглое морщинистое лицо покраснело, фляжка выпала из ослабевших пальцев. Стрекочущий хохот козодоев не замолкал ни на секунду. Сухая песня слилась в одну сплошную ноту, резавшую слух.

Альфред чувствовал, что не надо туда смотреть, но не смог совладать с собой. Повернул голову, словно марионетка на шарнирах, и увидел то, что не забудет потом никогда.

Последним всплеском магии Дорохов поднял всех мертвецов в округе. И со стороны Чёрного Озера, заросшего травой и ставшего болотом, к нему нетвёрдым шагом, точно кукла в театре, шагала Ирина Дорохова. Генрих говорил про то, что болотные люди хорошо сохраняются, и не обманул. В местами истлевшей одежде, с потемневшим лицом и ужасными пустыми чёрными глазами. Спутанные волосы свисали на плечи.

Константин Львович, видимо, хотел что-то сказать, но не смог. Он словно налетел на препятствие. Дёрнулся, как будто хотел побежать, но остался на месте. Ирина сделала ещё шаг ― всё, на что хватило магии Дорохова.

Константин Львович рухнул на землю, как подкошенный. Миг спустя осела, сложилась пополам и упала Ирина. Козодои закричали так, что стало больно. Альфред открыл рот и, подбежав, быстро закрыл ладонями уши Анны. В дьявольском смехе проводников в мир мёртвых слышалось торжество. Козодои поймали причитавшуюся им душу.

Оглушённый Альфред не сразу понял, что происходит: поднятая Ирина отпечаталась на сетчатке. А когда сбросил морок, увидел, как солнца выжигали дыры в теле Дракона. Через прорехи плоти рвалось сияние. Нити утягивали Дракона во Врата, а заодно и всё вокруг. Река, плывущие деревья разрушенной плотины, камни ― всё стремительно исчезало в черноте.

«Нужно закрыть Врата Серебряного Ключа!⁵» ― пронеслось в голове. Дракон сгорал, вода испарялась, земля нагрелась, а солнца уходили вглубь, утаскивая за собой то, что осталось от Демона. Один за другим оседали, распадаясь золотой пылью, духи легионов.

Ильинский продолжал держать Лию в объятиях. Мгновение ― и её рука опустилась, Серебряный Ключ выскользнул из пальцев и со звоном упал на камни берега. В ту же секунду засияло восходящее солнце, а Врата захлопнулись так же бесшумно, как и открылись. С шумом поднялись в воздух козодои.

Лия подняла голову и посмотрела на Ильинского, а затем обмякла в его руках. Мерцание вокруг неё начало стремительно тускнеть. Сердце Альфреда ухнуло вниз. В рассветной тишине крики козодоев сменились испуганным криком Ильинского:

― Лия!

Комментарий к Демоны: Алконост

¹ Фороракос ― род вымерших птиц семейства фороракосовых («ужасных птиц»), обитавших в эпоху миоцена в Южной Америке.

² ― фраза Локи из фильма «Догма».

³ ― намёк на Йог-Сотота ― божество пантеона Г. Ф. Лавкрафта.

⁴ ― отсылка к песне группы «Аквариум» «Сирин, Алконост, Гамаюн».

⁵ ― отсылка к рассказу Г. Ф. Лавкрафта «Врата серебряного ключа».

Авторский коллаж: https://sun9-30.userapi.com/c206816/v206816720/5613d/gDTqxZJlaZg.jpg

========== Демоны: На рассвете ==========

Комментарий к Демоны: На рассвете

Музыка:

Аквариум ― Вызываю огонь на себя

¹ Карлос Кастанеда — американский писатель, доктор философии по антропологии, этнограф, мыслитель эзотерической ориентации и мистик, автор 12 томов книг-бестселлеров, разошедшихся тиражом в 28 миллионов экземпляров на 17 языках и посвящённых изложению эзотерического учения о «Пути знания».

Поднимающееся над обгорелыми деревьями солнце выхватывало всё новые подробности битвы Дракона и Оловянной Армии. С исчезновением Демона золотые легионы распались. Единственным напоминанием о них остались только павшие воины. Их залитые алой кровью доспехи серебрились в лучах восходящего солнца, казалось, что жаркое марево окутало воинов. От них шёл пар, застилавший всё вокруг, словно туман от вернувшейся в русло реки.

Бело-голубое мерцание становилось всё ярче. Альфред прикрыл глаза рукой. Магия в крови разгоралась, ловила отзвуки древней силы воскрешающих рун. Альфред всем существом ощущал, как всё вокруг наполнялось магией. Усилием воли он отнял ладонь и посмотрел.

Кая и Анре ― в разодранных клинками духов и силой Демона одеждах ― стояли перед Оловянной Армией, почти скрывшейся в мареве. Кая сделала шаг вперёд и подняла руку с посохом. Миг спустя её движение повторил Анре.

― Вы храбро сражались, ― произнесла Кая. Говорила она негромко, но её голос заполнял собой всё вокруг. ― Теперь вы свободны. Свой долг Королевству вы отдали.

Воины безмолвно подняли руки и приложили к груди там, где тысячелетия назад бились живые сердца. Металл ударил о металл, и в следующую секунду Армия начала таять. Становились прозрачными серебряные доспехи, поднимавшийся над воинами пар закручивался спиралями и устремлялся в светлеющее небо, туда, где ещё угадывался свет Полярной Звезды.

У Альфреда перехватило дыхание. Оловянная Армия уходила. Кая и Анре стояли и смотрели в небо, и тут пар окутал их. На глазах исчезали великолепные одежды, а когда оба, дёрнувшись, точно в судорогах, резко повернулись, Альфред увидел, как из глаз уходил белый мерцающий цвет. Ему показалось, что призрачные фигуры отделились от тел Тамары и Генриха, чтобы, задержавшись на секунду, взмыть к небесам следом за Армией.

Он моргнул, чувствуя, как гулко билось сердце, и текла по венам магия, а перед ним уже стояли Тамара и Генрих. Бледные, с кровью, тёкшей из носа, они нетвёрдо шли в сторону разрушенного дома Тайги, в проёме которого и застыл Альфред. Тамара выглядела много хуже Генриха и едва не падала. Он почти нёс её, поддерживая и даже что-то приговаривая. А когда взглянул на Альфреда, тот увидел, что капилляры в глазах Генриха основательно полопались.

― Они ушли, ― прохрипел Генрих, передавая совершенно обессиленную Тамару Альфреду. ― Кая и Анре. Их больше нет. Что с Тамарой? ― Михаил тяжело опустился на остатки крыльца, привалившись к стене и прерывисто дыша.

― Она пропустила через себя слишком много энергии. ― Альфред подхватил едва не теряющую сознания Лукину, тускло мерцавшую. Он чувствовал, как она дрожала в его руках. ― Человеческое тело не рассчитано на такое магическое воздействие. ― Он склонился над Тамарой. На кончиках пальцев заколола сила, позвоночник привычно обожгло, нервы оголились. Сила вливалась в Тамару, у которой перестала идти носом кровь, а алые полосы начали подсыхать.

― Так что теперь с Каей и Анре? ― подала голос Анна. Альфред обернулся: жена приподнялась на кровати. Она положила пистолет рядом и теперь покачивала дочку.

― Они вышли из цикла перерождений, ― отрывисто ответил Альфред. Голова начинала привычно болеть, но он всё же опустил Тамару на руки Генриху и положил руку тому на плечо. Магия вновь сорвалась с пальцев.

― Навсегда? ― Анна не выглядела испуганной, но в её словах отчётливо звучало беспокойство. Она смотрела на Альфреда блестящими от совсем недавно пролитых слёз глазами, и он только сейчас сумел осознать, как она прекрасна с ребёнком на руках.

― Я не знаю, ― покачал головой Альфред. ― Трудно сказать, насколько добр Гасящий сегодня. ― Он посмотрел на Тамару и Генриха. Они уже не собирались умирать, но выглядели всё ещё плохо. Мелькнула мысль попросить у Тайги хмель силы.

В груди тугим комом скрутился страх. Альфред резко обернулся, ища глазами Тайгу. Не хотелось думать, что она могла не пережить такую древнюю и сильную магию в человеческом обличии. Но Матушка стояла там же ― в проломе разрушенной стены. Пол под её окровавленными босыми ногами был усеян жёлтой трухой ― всё, что осталось от эхиноцистиса.

― Тайга! ― Леший выбрался из-под груды костей и тухлого мяса, бывшей големом, и теперь бежал к Тайге. Рубаха на нём была изодрана, лицо всё в порезах, рыжая борода и волосы всклокочены. ― Тайга, что с тобой? ― Он схватил её за плечи, неожиданно нежно отвёл с лица спутанные волосы и посмотрел в глаза.

― Не обо мне сейчас беспокоиться надо, ― мотнула головой Тайга. Альфред увидел, как её руки скользнули по груди Лешего, словно проверяя, не ранен ли он серьёзнее, чем пытается показать. ― А о Лие.

Лия. Это имя отозвалось в сознании Альфреда яркой вспышкой почти первобытного ужаса. До конца жизни он не забудет скопление солнц, бесшумно вырвавшееся из Врат Серебряного Ключа. И самое ужасное, что Альфред отлично понимал, какая энергия потребовалась для открытия Врат, и что пережила в эти растянувшиеся вечностью минуты Лия. Он обернулся к Анне и встретился с ней взглядом. Она кивнула.

― Иди. Со мной всё в порядке. ― Анна попыталась улыбнуться. Под глазами у неё залегли тени, промокшая сорочка липла к телу. ― Я присмотрю за Тамарой и Генрихом.

― А мне лучше присмотреть за вами. ― Маргарита спешила к дому вместе с Лащенко. Она на ходу стащила изорванную куртку. Её лицо под венцом рыжих волос казалось особенно бледным, а следы копоти на руках и шее ― непроницаемо чёрными.

― Не мне об этом говорить, ― произнёс не менее грязный Лащенко, бросая на траву ружьё и винтовку и разминая явно затекшие плечи, ― но у тебя грязь на шее.

― Не тебе, ― кивнула Маргарита, пытаясь оттереть сажу. ― Так нормально?

― Где Сирин и Гамаюн? ― вырвалось у Альфреда. Только сейчас он понял, что три огромные птицы больше не летали в светлеющем небе. ― И Алконост.

― Перед тобой, ― буркнул Лащенко. ― Они снова часть нас.

Прищурив правый глаз, Альфред пригляделся. И увидел, как контуры перьев смазываются, истончаются и всё больше втягиваются внутрь тел Маргариты и Лащенко. С бешено колотящимся сердцем, Альфред широким шагом подошёл к Анне и присел на кровать. Она на миг подняла на него глаза, а затем передала дочку.

Альфред почувствовал, что умрёт прямо сейчас, если что-то пойдёт не так. Придерживая дочери головку, он аккуратно взял её на руки. Малышка приоткрыла глаза и посмотрела на него. Зелёные, с вкраплением янтаря у самой радужки. Те же, что он видел у летящего на помощь Алконоста. Вокруг дочери угадывались очертания мерцающих перьев райского птенца. Он смотрел на дочь, как завороженный. Просидел бы так вечность, но Анна неожиданно сильно сжала его плечо. Полнолуние скоро, вспомнил он. Сила волка возвращалась к ней.

― Помоги Лие, ― она говорила уверенно. ― Я уже почти не слышу её сердцебиения. И соловьи запели.

Вздрогнув, Альфред почувствовал, как горечь и стыд заливают его. Он так просто отвлёкся. Хотя должен бежать со всех ног спасать ту, благодаря которой мог держать на руках дочь, не боясь, что в следующий миг когтистые лапы Дракона унесут её прочь. Быстро поцеловав лоб дочери с тонким завитком волос, он передал её Анне и поспешил к Тайге и Лешему. Матушка шла неуверенно, хоть и старалась держаться. Ступала тяжело, будто из её тела исчезла лёгкость. Не сговариваясь, Альфред и Леший подхватили её под руки. Под ногами захрустела галька, и Тайга поморщилась, точно от боли.

Сидевший на берегу Ильинский баюкал Лию. От одного взгляда на неё, распростёртую на камнях в холодной воде, Альфреду стало не по себе. Анна права: сердце Хозяйки билось всё медленней. Лия не была ранена, но жизнь стремительно угасала в ней. Мерцание тускнело, а из лица уходила краска. Её правая рука погрузилась в воду, но Альфред видел, как по белой коже расползается ожог, напоминающий ключ. Словно артефакт выжег свой контур на её теле.

Когда Альфред, Леший и Тайга приблизились, Ильинский поднял голову и посмотрел на них. В лучах рассвета особенно чётко были видны морщины, покрывавшие его лицо. Седые волосы серебрились, последние рыжие огоньки в бороде, казалось, сгорали с каждой секундой. В светло-голубых глазах сквозили пустота и отчаяние.

― Лия… Лиенька. Ты же слышишь меня, ― горестно пробормотал Ильинский, гладя Лию по голове. ― Я знаю, ты всегда меня слышала…

Присев рядом, Альфред вытащил из воды руку Лии. Серебряный Ключ почти обуглил кожу, а от ожога вверх по предплечью ползли алые полосы. Они уже пересекли локоть и поднимались всё выше.

«Если они дойдут до сердца, то Лия умрёт», ― подумал Альфред.

Он всколыхнул магию в крови и, дождавшись, пока искорки начнут пробегать между пальцев, провёл по шее и груди Лии. Жизнь в ней едва теплилась, но она не умирала. Просто угасала. Альфред сощурился, пытаясь рассмотреть мерцание. Нечёткие сполохи исчезали, рассеивались в пространстве, но куда именно, он понять не мог.

«Она как будто спит, ― подумал он. ― И не может проснуться». ― Альфред застыл, как молнией поражённый. Сила обжигала, но он не обращал на это внимания. От осознания происходящего ему стало дурно: Альфред почувствовал, как бунтует пустой желудок.

Он понял, что произошло с Лией. Точнее, знал с самого начала, но не хотел об этом думать. Потому что поделать ничего не мог. Альфред поднял голову и посмотрел на Тайгу. В её зелёных глазах он увидел подтверждение своей невысказанной мысли.

― Она в Стране Снов, ― когда Тайга произнесла это, правда стала на удивление реальной.

― Хоть у тебя хватает смелости называть вещи своими именами, ― усмехнулся Альфред горько. Он ощущал, как неуверенность заполняла душу. ― Лия действительно на той стороне сна.

― Что это значит? ― Ильинский сильней прижал к себе Лию. ― Я плохо помню её истории о Стране Снов…

― Сновидцы могут зайти в сон так далеко, что остаются там душой, а здесь умирают телом, ― ответил Альфред. ― Так случилось с тем, кто ныне правит Селефаисом и называет себя Куранесом. Раньше у него было другое имя, неважно, какое. Подобное же случилось с Рэндольфом Картером после того, как он воспользовался Серебряным Ключом. Они оба живы во снах. Но сюда уже не вернутся.

― Здесь ― это реальность? ― Ильинский посмотрел на Лию. По его щекам катились слёзы. ― Девочка моя, ― он поцеловал её вымокшие в реке волосы, ― вызвала огонь на себя.

Альфред не успел ответить на вопрос. Тайга склонилась над Лией и прошептала:

― Она зашла слишком далеко. Я не смогу её позвать. Никто не сможет. Даже Сирин.

― Дайте мне.

От звука этого голоса Альфред вздрогнул и вскочил так резко, что закружилась голова. Позади него стоял Паша: избитый, с растрёпанными чёрными с проседью волосами, с заплывшим глазом и разбитыми губами. Но держался он прямо, словно стоял на депутатской трибуне.

― Не трогай её! ― вырвалось у Лешего.

― Уйди, урод! ― В высоком голове Ильинского сквозила ненависть.

Леший вставал между Лией и Пашей. Он хотел заслонить ещё и Тайгу, но она молча покачала головой.

― Что ты хочешь сделать, Паша? ― Альфред поднялся и медленно подошёл к Дорохову на расстояние вытянутой руки. ― И, главное, зачем? ― Он смотрел на Пашу, крохотные искорки на пальцах потрескивали. Альфред пытался уловить подвох, малейший намёк на то, что сейчас Паша начнёт убивать. И не находил.

― Воскресить несложно. ― Паша обнажил в горькой, но до дрожи серьёзной усмешке прорехи в белоснежных зубах. ― Поднять ― тоже. ― По его смуглому лицу прошла тень. В рассветных лучах он казался бронзовой статуей вождя, сошедшей с древней монеты. ― А вернуть с той стороны сна ― искусство. Среди вас нет сновидцев, так что довольствуйтесь некромантом.

― А как же Сирин? ― встрепенулся Ильинский. Он попытался приподняться и завертел головой, словно искал Маргариту.

― Сирин может прийти, только если её позвать, ― подала голос Тайга. Она не отводила взгляда от Паши. ― А Лия не позовёт. Перестань надеяться на райских птиц.

― Почему? ― взвыл Ильинский. Казалось, что всё это время он полагался только на Маргариту. Если не всю жизнь.

― Потому что она хочет, чтобы за ней пришла не Сирин, ― отрывисто произнёс Паша. ― Так я могу взглянуть на неё? ― Его обсидиановые глаза обратились к Лие.

― Ты не ответил на мой вопрос, ― произнёс Альфред. Он мучительно не хотел верить Паше. Не хотел сдаваться и допускать, что Дорохов, бывший когда-то его названным братом, способен снова им стать. И чувствовал, что в глубине души больше всего желал этого.

― Пусть его задаст он, ― Паша кивнул на Ильинского, который, точно дикий кот-манул, ощетинился и, кажется, приготовился сражаться до последнего вздоха.

― Зачем ты хочешь помочь? ― выдохнул Ильинский. Из его голоса испарилась злость, осталась только бесконечная усталость.

― Потому что я не могу вернуть свою мать, но твою жену спасти мне по силам. Надеюсь, твоя любовь стоит того, чтобы за неё бороться. О цене не спрашивай, я слишком много должен. ― Паша шагнул вперёд.

― Почему мы должны тебе верить? ― Альфред преградил ему путь и, прежде чем успел осознать, что делает, взял Пашу за запястье.

― Разве я когда-нибудь лгал тебе? ― произнёс Паша. Но Альфред увидел, как его губы шевелились ещё секунду, словно Паша хотел, но побоялся произнести вслух слово «брат». Сердце Альфреда заныло. Слишком поздно, слишком много они оба совершили. Он не отпускал руку Паши, чувствуя, как под пальцами бьётся ровная и ритмичная жила пульса.

― Ты не говорил мне всей правды. ― Альфред чувствовал, что сказать это нужно было давным-давно. Тогда, быть может, ничего и не случилось бы.

― Ты не спрашивал. ― Паша смотрел ему в глаза. Альфред чувствовал, как сгорали от закручивающейся магии нервные окончания и плавились кости. Он едва смог выдержать прямой взгляд Паши в своём доме, сейчас же ощущал, как память высвобождает наружу всё передуманное и прожитое за долгие годы.

― А если бы спросил, сказал?

― Да.

Они смотрели друг на друга ещё секунду, а затем Альфред молча шагнул в сторону. Леший за его спиной шумно вдохнул, Тайга, не отрываясь, следила за действиями Паши. Она стояла по щиколотку в реке, Леший не отходил от неё. Альфред и сам чувствовал, как промокли ботинки.

Паша опустился на колени рядом с Ильинским и Лией. Держался он прямо, хотя Альфред видел, каких усилий это стоило Дорохову: Леший изрядно потрепал его. Паша оголил предплечья, шею и лодыжки Лии, избавил её от обуви и быстрым движением расплёл косу. Тёмные волосы тут же скользнули в воду и тяжёлыми прядями зазмеились по течению. Альфред хотел закрыть глаза, но не смог оторвать взгляда от Лии. Точно так же лежала в этой реке Ирина Дорохова.

Паша перебрал в воздухе над лицом Лии пальцами, и тут же у его висков проскользнули тени. Нечёткие, видимые только боковым зрением, они сгущались вокруг, льнули к рукам Паши и норовили соскользнуть к Лие. Дорохов не моргал, словно следил за тенями, а когда они подобрались слишком близко, с кончиков его пальцев сорвалось золотистое мерцание. Искры осели на тенях и, мигнув, утонули в них, расцвечивая золотыми прожилками. Тени заволновались, начали отходить, а затем и вовсе пропали.

Альфред знал, что эти тени, вечно следовавшие за некромантами, ― смерть, и порывисто шагнул вперёд, но Паша жестом остановил его:

― Не подходи. Я сам. ― И, обращаясь к Ильинскому, отрывисто произнёс: ― Пой.

― Что? ― Ильинский вздрогнул и посмотрел на Пашу. ― Что петь?

― Ту песню, которую она любит. ― Паша закатал рукава и легко коснулся пальцами висков Лии. ― Позови её обратно. Навсегда. Йог-Сотот коснулся её.

― Кто такой Йог-Сотот? ― простонал Ильинский.

― Древнее божество, охраняющее Врата Серебряного Ключа, ― быстро произнёс Альфред. Он чувствовал, что Вадим сейчас забыл все песни на свете.

― Это не поможет, ― отрешённо прошептал Ильинский, глядя вдаль на реку.

― А ты поверь. ― С этими словами Паша поднял руки раскрытыми ладонями к своему лицу и, описав ими мягкие полукруги, взял голову Лии и прислонился лбом к её лбу. Ильинский облизнул губы и тихо запел:

― Давай не будем играть в слова, на это мы давно мастера. Не зря мы ставили все на перо, в противовес топора.― Он пел, срываясь, но с каждым словом всё уверенней. А потом закрыл глаза. ― Но что мне делать с женщиной, которая приходит ночью ко мне. Она горит, как звезда, она глядит на меня, как судья. Она точно знает, как вызвать огонь на себя..

Речная вода просочилась сквозь ботинки и лизнула горячую кожу ступней. Повинуясь внезапному зову силы, Альфред быстро скинул ботинки. Холодная вода обожгла, а в следующую секунду Альфред увидел. Словно неясные грёзы, как лёгкий туман или пустынный мираж.

Он видел призрачные города, прекраснее которых не было на свете. Видел ускользающие поля, крохотные деревушки, широкие алмазные реки и ужасные в своём величии горные хребты. Галеры, уходящие к луне по бескрайнему морю, и караваны верблюдов, вёзших пряности и шелка через пустыню под крики темнокожих погонщиков. Увидел зловещее заснеженное плато и странных существ в пещерах. А в следующее мгновение он уже стоял на огромной равнине, пересечённой рекой, один из берегов которой круто уходил ввысь. И на этом берегу строился город. Альфред никогда бы не смог рассказать, как воздвигался этот город. Дома и мосты, галереи и мостовые, фонтаны и парки парили и переливались, складываясь воедино. И под стенами строящегося города стояла Лия. Походная одежда сменилась на алые шелка, тёмные волосы едва прикрывали шею. Она смотрела, как воздвигался нерукотворный город грёз. Альфред хотел окликнуть её, но понял, что он всего лишь наблюдатель. Зато перед Лией ― между ней и городом ― стоял Паша. Он держал её голову так же, как там, на другой стороне сна. Они о чём-то говорили, Альфред слышал смятённый голос Лии и уверенный и спокойный ― Паши.

― Что это? ― Лия не пыталась вырваться, только смотрела в глаза Паше.

― Единение магических сил.

― Почему ты это делаешь?

― Они любят тебя. А он ― зовёт. Ты слышишь его.

― Я знаю твои мысли. ― В голосе Лии проскользнул испуг. ― И знаю, что будет с тобой.

― Не сопротивляйся. Прими.

Он не услышал, что ответила Лия. Город внезапно подёрнулся пеленой, и вот Альфред уже стоял в воде. Паша не отрывал ладоней от висков Лии, по его лицу градом катился пот, рубашка на спине промокла. А Ильинский пел:

― И мне хотелось бы петь, как ты, ― смеясь и любя. Но, чтобы здесь был огонь, нужно чтобы кто-то вызвал его на себя..

Едва с его губ сорвалось последнее слово, как Паша отпрянул от Лии, отброшенный силой. Дорохов тяжело дышал и на миг приложил ладонь к груди. Слабые золотые искры соскользнули с его пальцев и ушли в тело. Паша постарался выпрямиться и произнёс, обращаясь к Ильинскому:

― Попав однажды в Страну Снов, назад уже не вернёшься. Теперь она будет там каждую ночь. И будет это помнить: кошмары не отпустят её никогда. Единственное, что сможет их сдерживать ― твоя любовь.

― Лия… ― начал Ильинский.

― Проснётся, ― перебил Паша, глубоко вздохнул и поднялся. Даже на смуглом лице было заметно, как он побледнел. Паша обошёл Ильинского и посмотрел на Тайгу. ― Никакими словами нельзя попросить прощения за то, что я сделал с тобой. Я попытаюсь делом: закрою проект водохранилища, когда стану губернатором. Прими мои извинения.

Тайга с каменным лицом едва заметно кивнула. Солнце поднималось всё выше. Розовые тона уступали жёлтым, а соловьи пели мелодично и громко. Паша прикрыл глаза и произнёс:

― Мне надо похоронить мать и отца. ― Нетвёрдым шагом он вышел на берег и склонился над Ириной и Константином Львовичем.

― Поверить не могу, что этот чёртов некромант сделал что-то хорошее! ― воскликнул Леший. ― Неужели ты простишь его, Тайга?

― А разве это не прерогатива человека ― прощать врагов своих? ― улыбнулась Тайга, с неожиданной нежностью глядя на Лешего. Полосы золы с её лица смылись, зубы белели. Альфред чувствовал, что нечто в ней неуловимо изменилось. Короткие вспышки мерцания шли от сердца Тайги. В зелёных глазах плескалось золото солнца.

― Прощение ― дело такое, ― замялся Леший. В следующий миг он посмотрел на Тайгу расширенными от страха и удивления глазами. ― Постой, ты сказала: человек?..

― Да, ― наклонила голову Тайга. ― Этой ночью я потратила слишком много сил. Я почти сожгла свои владения, готова была смыть лес к чертям ради спасения тех, кто мне дорог. Это не поступок бездушного духа природы.

― И что теперь? ― Леший смотрел на Тайгу, как будто боялся, что его сейчас прогонят. ― Со мной-то всё понятно…

― Что с тобой понятно?

― Я могу уйти, ― просто ответил Леший. ― Ещё один цикл перерождения завершён. Я теперь ещё один Старый Леший. Я могу обращать других. Ездить по лесам и искать новичков. Таких, каким был и я когда-то.

― А я проживу в этом теле всю человеческую жизнь, ― произнесла Тайга. ― И вернусь сюда. Ты теперь свободный, Леший. Ты волен выбирать дорогу.

― Меня зовут Вадим Ильин, ― произнёс Рыжий, взяв Тайгу за руку. ― И я уже выбрал.

Альфреду стало неловко, и он отвернулся. Поискал свои ботинки, рассеянно надел их и протянул руку Ильинскому, неловко поднимавшемуся из воды вместе с Лией. Она всё ещё была во сне, но нездоровая бледность исчезла, а щёки наливались румянцем. Пробормотав что-то успокаивающее и похлопав Ильинского по плечу, Альфред вышел на луг.

У Альфреда сжалось сердце, когда в лучах яркого рассветного солнца он смог наконец рассмотреть, что стало с домом Тайги. Крыша отсутствовала, края пробоев в стенах висели лохмотьями коры и острыми щепками. Пол усеивали листья, куски раскрошенного дерева и капли крови: Тайги, Анны, самого Альфреда, Лащенко и Маргариты. Альфред невольно подумал, что земля в эту ночь получила вдоволь свежей крови.

Маргарита привела Анну в порядок: расчесала гребнем волосы и заплела косу, сменила ей сорочку, вылила окровавленную воду и убрала с глаз долой истерзанныеперепачканные простыни. На уцелевшем столе лежало вычищенное ружьё, а Лащенко, судя по неразборчивым ругательствам, доносившимся из-за заливного луга, мыл бадьи в речушке Тайгинке.

Анна — переодетая и прибранная — подалась вперёд и взяла Альфреда за руку, как только он подошёл к ней. Не говоря ни слова, он опустился на кровать и обнял Анну с дочкой. Его трясло, как в лихорадке, по спине бежали струйки холодного пота. Горло свело, глаза щипало, а в душе разливалось облегчение, смешанное с ликованием и ноткой лёгкого страха – а что теперь? Прежняя жизнь ушла ещё раз, растаяла в лучах рассвета. Прошлое, его скелеты и призраки, демоны и грехи – всё ушло, растворилось и отпустило. Альфред вздохнул. Дышалось на удивление легко, прохладный, приятно освежающий утренний воздух наполнял лёгкие.

— Аня, спасибо. — Альфред крепко прижал к себе жену, поцеловав её в висок. Нос заложило, голос дрожал. — Спасибо за чудо, за дочку, за то, что дождалась меня. – Он уткнулся Анне в грудь. Хотелось отпустить всё и расплакаться. Тайга, Леший, Ильинский с Лией ещё не дошли до дома, Маргарита, собрав ветошь, отправилась полоскать её в реке. — Я едва не сдался, Аня. В том подвале в особняке Дороховых мне казалось, что всё кончено. Это я виноват в том, что тебе пришлось пережить и родить её среди всего этого кошмара. Прости меня, если сможешь.

— Ты пришёл за мной, и это — главное, — ответила Анна, коснувшись поцелуем мокрых седеющих волос Альфреда. — Наша дочка с нами, Дракона больше нет, а Дороховы… Господи, что Павел сделал с Лией? Я слышала, как вы ругались на берегу.

— У тебя слух, как у волчицы, — усмехнулся Альфред. — А Паша… он передал Лие всю свою силу. Самый страшный и высший дар, который может дать колдун. — Альфред почувствовал, как горечь кольнула сердца. Он не желал Паше зла, но он сам выбрал свой путь. Альфред не знал, что чувствовал, когда понял, что Паша совершил обряд единения. Наверное, облегчение. Его названный брат вернулся. Но как прежде уже не будет.

— Он поступил достойно, — заметила Анна. — Мне его даже немного жаль. Я не хочу знать, что было бы, забери они нашу дочь. Я бы убила его, если бы смогла. И если бы не смогла — тоже.

— Всё-таки девочка, — улыбнулся он. В свете солнца волоски дочки казались белыми.

— Рассветная девочка, — отозвалась Анна. — А ведь мы так и не выбрали имя. — Она подняла взгляд. Её щёки порозовели. — Я прочитала столько книг о значении имён, а теперь не помню ни одного подходящего для девочки-Алконоста, родившейся на заре. Если только не…

— …Аврора!

Они произнесли это вместе, и словно в ответ на деревьях громко запели соловьи. Птичьи тени мелькали среди листвы, и только тут Альфред заметил, что поломанные стены-стволы дома Тайги ещё живы. Древесный сок перестал течь, а зелёные побеги разворачивали к солнцу листья. Скрипнуло крыльцо, дверь распахнулась, и в дом вошли Тайга и Рыжий. Следом протиснулся Ильинский с Лией на руках. Он аккуратно уложил её на свободную кровать и присел рядом. Альфред подумал, что Лия сейчас похожа на Спящую Красавицу, за которой приехал принц.

Со стороны речушки послышались голоса, и Маргарита с Лащенко зашли в дом, явно не рассчитанный на такое количество гостей. Лащенко окинул Альфреда и Анну с Авророй пристальным взглядом синих глаз, улыбнулся и незаметно показал большой палец. Маргарита подошла к Лие и Ильинскому. Вадим смотрел на неё, как на божество.

― Не могу поверить, что всё закончилось, и я получила ответы на все свои вопросы, ― она с лёгкой улыбкой погладила Лию по голове. ― Её отец никогда не мог накуриваться в моём обществе. Всегда говорил, что после косяка марихуаны он начинает видеть у меня крылья и перья.

― Сместил точку сборки, ― с пониманием дела кивнул Лащенко.

― Женя! ― воскликнула Маргарита. ― Ты что, читал Карлоса Кастанеду¹?

― Было дело, ― отозвался Лащенко. ― Его все читали. Больше одной книги я не осилил.

― На шабашах он любил бывать… ― пробормотал себе под нос Альфред, вспоминая разухабистого антрополога в больших очках.

Маргарита отвернулась от Лии и посмотрела на Рыжего. Он повернул голову, и их взгляды встретились. Альфред вдруг вспомнил, что у них был когда-то, кажется, в прошлой жизни, недолгий роман. Первым заговорил Рыжий:

— Спасибо, что спела им, Сирин. ― Он кивнул на Ильинского и Лию. ― И поругала на свадьбе. На банкете я не успел тебе этого сказать.

— Спасибо, что показал им «Тайгу», Леший. ― В карих глазах Маргариты отражалось солнце. ― Надеюсь, ― громко произнесла она, ― что ты, Вадим Борисович, оценишь и поймёшь то, что произошло. И сделаешь выводы. А вообще послушайте, как поют соловьи!

― Горихвостки, ― бросил Ильинский. ― Так поют горихвостки.

― Как же их много! ― воскликнула Анна, глядя на лес. ― Вы только посмотрите!

Когда Альфред повернул голову, и у него перехватило дыхание. К дому Тайги со всех сторон летели птицы. Восточные и западные, синие соловьи, красношейки, варакушки и горихвостки ― пёстрая туча закрыла небо и в шелесте крыльев села на стропила и уцелевшие кустарники вокруг.

― Я обещала, что на рассвете за нами прилетят соловьи, ― произнесла Тайга. ― Сила уходит, но одно последнее волшебство я сотворить могу: мои птицы отнесут вас домой.

― Ну вот и всё, ― Альфред поднялся, не отпуская руки Анны. Он обращался сразу ко всем. Лащенко, Маргарите, Рыжему, Тайге, Тамаре, Генриху, Ильинскому и Лие. ― Вы не обязаны были мне помогать, но пришли. И я благодарен вам. Если потребуется помощь, приходите в любое время. А лучше не приходите, ― он усмехнулся, ― счастливые люди в Бюро не приходят. Зато на чашечку чая ― пожалуйста.

― Если кто-то из нас вспомнит, что было, ― негромко произнёс Лащенко. Он стоял в лучах взошедшего солнца. Варакушки и горихвостки сидели у него на плечах. ― Если взять меня, то я смутно помню, как зде… ― Он не договорил. Ещё несколько птиц подлетело к нему. Вцепились лапками в одежду и подняли в воздух. Лащенко склонил голову и тихо задышал. Он спал. Маргарита кинулась к нему, но отключилась на ходу.

Соловьи подхватывали остальных и поднимали их всё выше. Солнце сияло в тёмных волосах Лии, в седине Ильинского, золотило локоны Тамары и Генриха. Миг, и соловьи круто развернулись, устремившись прочь вместе солнечными лучами.

― Проспятся и даже не вспомнят, что было, ― произнёс Рыжий, положив руку на плечо Альфреда. ― А Вадику Борисычу я подкинул напоследок пачку сигарет с особым травяным сбором. Так что пара ночей реалистичных снов о «Тайге», Лие и эхиноцистисе ему обеспечена. Чтобы получше запомнил, ― Рыжий усмехнулся. ― Алек, Аня, ― он несколько смущённо переступил с ноги на ногу, ― мы с Тайгой можем перекантоваться у вас день-другой? В моей квартире живут квартиранты, в деревенском домике ― тоже. Я понимаю, ребёнок и всё такое, если что, вломимся к Вадику Ильинскому. Доеду на автобусе и навру, что вернулся с Востока. Он поверит.

― Если не поселитесь навеки, то добро пожаловать, ― улыбнулся Альфред.

― Мы забыли ещё кое о ком, ― вдруг помрачнел Рыжий. ― Некромант всё ещё сидит на земле. Когда я проходил мимо он, кажется, плакал. ― Рыжий замолчал и отвернулся. Альфреду стало не по себе. Паша остановил Константина Львовича и спас Лию, но просто забыть прошлое было невозможно. Оставалось только жить дальше.

― Аня, Аврора, я сейчас вернусь, ― быстро произнёс Альфред. ― Всего одну минуту. ― Он быстро вышел из дома и направился к Паше. Дорохов уже поднялся с земли и выглядел не таким бледным. Но тёмные прорехи в мерцании и льнущие к его ногам густые тени не давали обмануться. ― Тебе нужны соловьи?

― Я вызвал вертолёт по спутниковому телефону, ― отозвался Паша. ― Сказал, что отец напился в приступе ностальгии и умер, упав в болото. А пока я его вытаскивал, нашёл матушку.

― Ты так хладнокровно лжёшь, ― произнёс Альфред.

― Я ― политик, ― невесело усмехнулся краем губ Паша. ― Мне надо носить маску.

― Ты когда-нибудь её снимаешь?

― Пока никто не видит. Иди к своей семье. И передай Анне мои извинения.

Кивнув, Альфред вернулся в дом. Соловьи смотрели на него глазками-бусинками и тихонько напевали. Он позволил соловьям подхватить себя и внимательно следил, чтобы Анну с Авророй на руках птицы несли ровно. Он уже летал с Сирин, но соловьи несли его мягко и плавно, а лучи солнца пригревали. После безумной ночи и фантасмагории сражения клонило в сон, а Анна так вообще задремала, пока соловьи летели по солнечным лучам.

Он прикрыл глаза всего на секунду, а перед ним уже высился его коттедж. Птицы легко преодолели магический барьер и осторожно опустили Альфреда, Анну, Рыжего и Тайгу на землю. Анна стояла неуверенно, даже решила сама дойти до дома, но Альфред решительно подхватил её на руки. Анна бережно передала Аврору Тайге, а Рыжий, повозившись с ключами, открыл дверь.

― Я, например, безумно хочу жрать, ― произнёс он, когда Альфред устроил Анну на диване и отправился звонить с домашнего телефона в частную клинику, где работал заведующим сын сердобольной жены ювелира Ольги Петровны.

― Я приготовлю ужин, ― произнесла Тайга. ― А если Альфред даст денег, схожу в магазин. Мне нужно учиться жить в обществе.

― Главное, чтобы в ближайший месяц никто не звонил в Бюро, ― произнёс Альфред и лёг на пол. Степень его усталости не поддавалась исчислению.

«После 26 лет неизвестности найдено тело Ирины Дороховой. Павел Дорохов избран губернатором края и выступает против строительства водохранилища».

«Константин Дорохов умирает от обширного инсульта в своём особняке».

«Возвращение в науку: известный этолог Вадим Ильин вернулся с Востока, где посвятил десять лет изучению буддизма».

«Невероятной силы лесной пожар потушен аномально разлившейся рекой. Учёные говорят о глобальном потеплении».

«Известный маг, ясновидящий и целитель Альфред Дрелих стал отцом в Вальпургиеву ночь. Эксклюзивное интервью с супругой экстрасенса ― ниже по ссылке».

Альфред лежал в гамаке, читал новости и смотрел, как Анна качала колыбельку Авроры, что-то тихо напевая дочке. Давно, а, кажется, никогда он не был так счастлив. Главное, чтобы никто не позвонил, а то ему уже мерещился настойчивый звонок рабочего смартфона Анны.

========== Приворотное зелье ==========

Комментарий к Приворотное зелье

Настя Лебедева и Александр Малиновский ― герои зарисовок «10. Моралист» и «10. Огонь и звёзды»; Ксения Бутенко ― героиня зарисовки «13. Песочные часы» сборника «Мгновения любви»: https://ficbook.net/readfic/6473021

¹ ― «Чудесный вальс», песня Булата Окуджавы.

Полная луна озаряла редкий лес призрачным светом. Густой воздух июля проникал в лёгкие, принося ароматы природы и человеческого жилья. Анна огляделась и, потянувшись, прилегла на не успевшую остыть после жаркого дня землю. Чтобы не простудиться, набросила на плечи вязаный кардиган и сейчас совсем не боялась испачкаться. Она давно не обращалась, но тело не подвело, а волчьи инстинкты мягко толкнулись из глубин памяти, словно ребёнок в утробе. Ребёнок… Анна улыбнулась Луне. Дочка не пошла в породу оборотней, и Анна была даже рада, что Аврора не будет бегать под полной луной и бояться первого обращения. Оборотням лучше жить в стаях, а не одиночками.

Мир полнился запахами и звуками, а краски привычно схлынули, оставив оттенки чёрного и серого. Анна посмотрела в сторону редевших по мере приближения к дому деревьев. Крыша коттеджа казалась странно плоской, будто Анна смотрела на всё снизу и под немыслимым для человеческого восприятия углом. Но чётко понимала, что там ― её дом. И стая. Вожак-альфа и маленький волчонок, терпеливо ждущий, когда мать-волчица вернётся с прогулки. И хоть Анна не собиралась охотиться, волчьи инстинкты так и подмывали на поиски заночевавшего между корней осины зайца-русака.

Мелкие листочки дрожали под лёгким ветром, луна клонилась за редколесье, и Анна понимала, что пора домой. Она поднялась с земли и зашагала в сторону темневшего впереди коттеджа. Тихонько прикрыла за собой дверь, сбросила кардиган и поднялась на второй этаж. На секунду Анна застыла на пороге спальни, чувствуя, как яркое тепло затопило сердце. Вспышка поселившегося в душе счастья озарила всё кругом, и цвета начали понемногу возвращаться.

Альфред спал на боку на своей половине кровати, а рядом с ним, практически посередине, в точно такой же позе посапывала Аврора. Тонкие светлые волосики покрывали её голову, а нежно-жёлтый комбинезон из экологически чистой хлопчатобумажной ткани придавал дочке сходство с маленьким древесным эльфом.

Анна, тихо ступая, подошла к кровати и осторожно, чтобы не потревожить Аврору и Альфреда, легла рядом. Дочка завозилась во сне, и у Анны ёкнуло сердце. Она улыбнулась, протянула руку и легко, стараясь не разбудить, погладила пухлый плотный бок Авроры. Прошло больше двух месяцев после драматичного рождения Авроры посреди горящей тайги и битвы мёртвых, а Анна всё никак не могла до конца осознать, что у неё есть ребёнок.

Анна с радостью растворилась в дочке, охотно занималась новыми делами и приняла обязанности мамы. Она не могла облечь мысли и ощущения в слова, а только удивлялась, какое маленькое существо теперь у неё есть. Беззубая улыбка дочки для Анны была сродни чуду, намного чудеснее всех магических практик Альфреда. Аврора оказалась на удивление спокойным ребёнком, и Анна даже пробовала заниматься с дочкой ранним развитием: показывала карточки с цветами. Но Аврора науку не усвоила и просто обслюнявила пособие.

Отодвинувшись и убрав руку, Анна закрыла глаза. Спать совсем не хотелось, голова кружилась, но она понимала, что отдохнуть необходимо ― утром ожидалась очередная куча дел. Сидеть дома оказалось не так спокойно и весело, как выглядело в мечтах. Быт поглощал, а телевизор и онлайн-трансляции иногда становились лучшими друзьями. И когда Анна через месяц почувствовала, что становится тяжеловато и она пропадает, Альфред взял отпуск в Бюро и решительно забрал добрую половину забот. Особенно радовало, что муж готовил еду. Милена завидовала белой завистью на фразы о том, что «Алек сварил сегодня мне суп».

Пробежка в полнолуние стала отдыхом. Первый месяц, да и второй, они с Авророй особо не гуляли, и теперь Анна чувствовала, что ей просто необходимо куда-то выбраться. Не хотелось признаваться себе, но она отчаянно скучала по работе. Не хватало той самой толики авантюр и адреналина, что преследовали любые, даже самые мелкие дела Альфреда. Ведь каждый клиент мог оказаться тем самым и принести долгожданное Дело всей жизни. Усмехаясь, Анна начинала понимать Альфреда. Теперь дела хотела она.

«Будь осторожна со своими желаниями, Аня Дрелих, ― подумала Анна, засыпая. Она вытянула руку, и Альфред во сне тихонько сжал её пальцы. ― Они же сбываются».

Утром, ближе к обеду, Анна как раз нарядила Аврору и уложила на красивую простынку, когда на пороге спальни возник Альфред.

― Аня! ― Анна с удивлением отметила, что он оделся, как будто куда-то собрался. ― Когда ты в последний раз выбиралась в город? ― Альфред прислонился к дверному косяку, а в его янтарных глазах отражались солнечные лучи и веселье. От ощущения этой смешинки и запаха вербены перехватило дыхание. Подобное настроение мужа предвещало что-то интересное.

― Когда мы собирали команду славянских Мстителей, ― улыбнулась Анна, подходя к Альфреду. ― А что?

― Мне нужно съездить в Бюро, ― ответил Альфред. ― Я посадил вереск в канун Вальпургиевой ночи, а как ушёл в отпуск, совсем про него забыл. Надо забрать его, чтобы он не заполонил собой всё.

― Ты думаешь, что он ещё не завял? ― Анна поправила воротник светлой рубашки мужа с чёрным геометрическим рисунком.

― Это волшебный вереск, Аня, ― улыбнулся Альфред. ― Он питается магией, вода и минералы ему не так нужны. Поедешь со мной?

― Ты хочешь, чтобы я поехала?

― Я тебя спрашиваю. ― Ладони Альфреда легли Анне на талию. Муж привлёк её к себе и зарылся лицом в выбившиеся из причёски волосы.

― Поехали, ― выдохнула Анна, прикрывая глаза и смыкая руки на плечах Альфреда. За спиной что-то булькнуло, а Аврора радостно загулила. Анна обернулась и вздохнула: дочка срыгнула молоко на всю красоту ― комбинезон и простынку. Альфред нехотя выпустил Анну из объятий. Румянец на щеках и блеск в глазах говорили, что он не отказался бы от продолжения.

― Я переодену Аврору, ― произнёс муж, беря дочку на руки. ― Ты пока собирайся.

Анна открыла шкаф и улыбнулась отражению в большом зеркале. Она едет в Бюро. Пусть даже не работать, но атмосферы магического салона ей не хватало.

Пыль Альфред, судя по всему, не вытирал с Вальпургиевой ночи. Анна провела рукой по каминной полке и поморщилась. По углам и по полу катались комочки. Уезжая, Альфред забыл закрыть окно, и теперь по всему Бюро попадались тополиный пух, берёзовые серёжки и кленовые листья, сорванные во время дождей.

Судя по недовольной гримасе Альфреда, через открытое окно сквозь обереги из терновых веток пролезла какая-то малопонятная сущность. Правда, как заметила Анна, тут же об этом пожалела, запутавшись в жёстком, невероятно разросшемся вереске, стелившемся по полу и подоконникам. Тихо ругнувшись, Альфред полез искать в шкафах серебряный топорик: обычной магией волшебный вереск не взять.

― Как ты без меня поддерживал здесь чистоту? ― Анна ходила по большой приёмной и покачивала Аврору. При любом удобном случае она освобождала руку и старалась протереть пыль хотя бы немного.

― Я работал без тебя всего полгода, ― отозвался Альфред. ― Смотри, что я нашёл, ― он протянул Анне пузырёк из голубоватого горного хрусталя.

Что это такое, она спросить не успела: по Бюро разнёсся настойчивый треск звонка. Анна вскинула голову, чувствуя, как сердце на миг остановилось, а потом забилось быстрее. Кто-то пришёл, несмотря на отпуск Альфреда. А значит…

― Ну что опять? ― воскликнул из смежной комнаты Альфред. ― Я заехал на работу на пять минут! А они уже ломятся! ― Муж высунул голову в дверной проём. Судя по звукам и выражению лица, он был завален магическим скарбом по колено. ― Аня, открой, пожалуйста. Я так чувствую, что нескоро отсюда выберусь.

С Авророй на руках, Анна спустилась по лестнице и распахнула дверь. Она увидела две пары глаз ― голубые и карие. В эту же секунду окружающий мир исказился и сгинул. Всё стало плоским, а она смотрела в голубые глаза. И услышала ― не мысль, скорее эмоцию, оттиск чувства. Ощущение страха и растерянности шло откуда-то со стороны и сверху, а обладатель глаз молчаливо просил о помощи Ликею. Надеялся на понимание и обращался к волчице.

― Анна Андреевна! — Звук голоса гулом отозвался в голове. Она даже не сразу осознала, что зовут именно её. Анна моргнула и только теперь поняла, что замерла, неотрывно глядя на собак ― хаски и овчарку, стоявших у ног её бывшей пациентки Насти Лебедевой. ― Здравствуйте! — Настя покраснела от смущения и напряжения.

Анне показалось, что Лебедева всю дорогу бежала. Собаки свесили языки на плечи, но держались с поразительным и странным достоинством. Словно понимали, что происходит. А они и понимали. Хаски, так точно. А овчарка интуитивно перенимала эмоции соседки.

― Здравствуйте, Настя! ― Анна постаралась сфокусировать взгляд на Лебедевой и улыбнуться как можно естественней. Мысли ускользали, а мир воспринимался скорее на уровне эмоций и ароматов. ― Какая неожиданность. Пожалуйста, предупреждайте в следующий раз о своём визите заранее. Сегодня мы с Альфредом Александровичем случайно заехали на работу.

― Я понимаю, что не вовремя, ― замялась Лебедева, уставившись в пол. Невысокая поджарая Настя с короткими, выбритыми на затылке и висках волосами платинового цвета и большими ярко-голубыми глазами походила на свою собаку ― ладную белую хаски. ― Но то, что произошло с нами, так ужасно! Этого просто не может быть! ― Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Анна поудобней устроила дочку на руках. Если начать жалеть Настю, она расплачется, запаникует, и Анна точно ничего конкретного из неё не вытянет. А она чувствовала, что Лебедева держится из последних сил, и той самой каплей в полной чаше может стать всё, что угодно.

― Что вы отрицаете? ― Анна вспомнила, как несколько лет назад Настя рыдала и рассказывала про постоянные истерики. Тогда она занялась ездовым спортом, переключилась на собак и соревнования, а Анна благополучно завершила терапию.

― Ничего… ― быстро ответила Настя. И выпалила: ― Я столкнулась с чертовщиной! Моего Сашу опоили приворотным зельем!

― Что значит «опоили»? ― Анна мысленно вздохнула: отрицание происходящего, свойственное Насте, никуда не делось.

― Он бросил меня, ― Настя быстро намотала на руку поводки собак, когда овчарка потянула хозяйку в сторону. ― Рядом, Алтай! Просто не вернулся домой из университета пару дней назад. Я почувствовала неладное и позвонила ему, а Саша сказал, что л-любит другую-ю!

― Поэтому вы пришли ко мне?

― К Альфреду Александровичу, ― Настя с горечью смотрела на Анну. Её трясло.

― Он здесь, ― улыбнулась Анна. ― Проходите.

Пока Настя поднималась на второй этаж, у Анны в памяти всплывала карточка пациентки. Анастасия Лебедева ― тогда двадцати лет ― пришла к ней с тревожным состоянием и созависимостью. Она была безответно влюблена в своего начальника ― Александра Малиновского. Тогда слова «научно-исследовательский стационар «Тайга» на берегу реки» не сказали Анне ничего. Теперь значили слишком много. И она понимала, что заставляло Настю отдавать энергию разъедающему чувству. По её словам Малиновский был бабником, хорошим специалистом и мизантропичным начальником, которого это начальство достало, хотя лет ему было немного ― сейчас слегка за тридцать. Настя говорила, что у Малиновского есть жена, но за прошедшие годы их отношения, судя по всему, изменились.

― Лорка, фу! ― воскликнула Настя, когда хаски, едва не повиснув на шлейке, собиралась сунуть нос в корзину с вяленым лосиным мясом, которую Альфред выгреб откуда-то из недр шкафа. ― Сидеть! ― Лорка послушалась и чинно уселась. Овчарка примостилась рядом.

― Здравствуйте, Анастасия, ― Альфред показался из соседней комнаты. Жестом пригласил Настю присесть в глубокое кресло, а сам опустился напротив. ― Расскажите, что у вас случилось? Не бойтесь показаться смешной или безумной ― я слышал и не такое.

Анна устроила дочку в переноске, а сама подвинула стул так, чтобы видеть и Альфреда, и Настю. Приятные ощущения.

― Саша выпил какой-то эликсир ― приворотное зелье! ― быстро заговорила Настя, глотая окончания слов. ― Понимаете, к ним на кафедру зоологии позвоночных вернулся старый преподаватель ― Вадим Сергеевич Ильин. ― При этих словах Альфред заметно напрягся. Анна увидела, как он плотно сжал губы и подался вперёд. ― А наша Ксень Максимовна Бутенко, оказывается, была влюблена в него, как кошка, ещё со своего студенчества. То есть больше двадцати лет уже, представляете! И когда он вернулся, она подлила Ильину в чай приворотное зелье. А Саша по ошибке кружку взял и чай в-выпил. И теперь бегает за Ксень Максимовной, а она ― за Вадимом Сергеичем с новой порцией отравы. Это как у Булата Окуджавы в песне: «Я гляжу на вас, вы глядите на него, а он глядит в пространство»¹.

― Расскажите о Ксении Максимовне, ― попросил Альфред. Он сцепил пальцы и неотрывно смотрел на Настю. Овчарка у ног не сводила взгляда с корзины мяса, хаски же смотрела на Альфреда.

― Это наша преподавательница зоогеографии и практикума в виварии. У неё есть сестра-близнец, она тоже работает на кафедре. Они постоянно ссорятся, потому что Ксень Максимовна считает, что сестра её «заслоняет» и не даёт нормально работать. Ксень Максимовна вообще странная женщина, а как Ильин появился, стала совсем неадекватной.

― Вы сказали, что Ксения Максимовна что-то подлила в чай, ― произнесла Анна. ― Поясните.

― Просто взяла и подлила жидкость из синей коньячной бутылки! ― воскликнула Настя.

― Бутенко, говорите, ― пробормотал Альфред. ― Значит, мой старый эликсир девяностых всплыл. Это плохо.

― Почему ты решил, что это твой эликсир? ― Анна обернулась к мужу. ― Разве ты не говорил, что со временем зелья выдыхаются?

― Только не приворотные, ― раздражённо передёрнул плечами Альфред. Настя тонко вскрикнула. ― С возрастом они крепчают. Есть, конечно, шанс, что господин Малиновский просто решил от вас сбежать, а в бутылке ― простой коньяк. Какого цвета была жидкость?

Настя едва не задохнулась от возмущения, но всё же ответила:

― Я не знаю. Я уже результат видела и то, как Ксень Максимовна с бутылкой манипулировала. Что же теперь делать? ― обнимая себя, растерянно произнесла Настя. ― Я ведь не знаю, сколько Саша выпил, и когда вообще это началось. Только по догадкам восстановила картину. Там же никого не было на кафедре в тот момент…

― Совсем никого? ― Альфред пристально посмотрел на Настю. Под взглядом его янтарных глаз Лебедева застыла и выпрямилась.

― Только Лорка. Вы не подумайте, что собаки целый день в университете без дела сидят. У меня Лорка спортивная, не диванная подушечка. А Алтай обучен искать средства сотовой связи, но живёт в питомнике на службе. Вот только у собаки ведь не спросишь…

― Спросим, ― уверенно произнёс Альфред. ― У вас не простая собака, Анастасия. Хаски ― волшебная собака. Вы ведь знакомы с Марией Зейгер? ― Альфред так резко задал вопрос, что Настя не успела закрыться в себе от обрушившейся информации.

― Это моя научная руководительница, ― растерянно ответила Настя. ― Она и позвала меня в ездовой спорт.

― В определённых кругах питомник их семьи известен под названием «Зейгерские волшебные собаки». Эта семья ― заводчики только магических собак. И дают их не каждому.

― И как мы спросим у Лорки о том, что случилось? ― Настя опасливо косилась на собаку, которая, сложив морду на лапы, смотрела на Альфреда.

― Анна спросит. Аня, ― взгляд зелёно-карих глаз Анны и янтарных Альфреда встретился. ― Сегодня второй день полнолуния. Ты сможешь.

― Я знаю, ― ответила Анна, опускаясь на колени напротив собаки. Глубоко вздохнула и, на секунду зажмурившись, посмотрела хаски в глаза.

По сознанию словно прошлись гигантской метлой. Все чувства и эмоции вымели из углов, а пыль воспоминаний растворялась, уступая место серо-чёрным картинам.

Она лежала в аудитории, смежной с кафедрой. Нос наполнился запахами перьев, костей, сухого мяса, бумаги, спирта и цветов. Намордник лез под самые глаза, но снимать нельзя: хозяйка расстроится. В шлейке жарко, но она терпела и, положив морду на лапы, ждала хозяйку.

Вдруг в комнату ворвался ещё запах ― страсти, страха и соли. Она подняла голову. Женщина с растрёпанными волосами пыталась красться, но не получалось. Женщина огляделась и достала из сумки тёмную бутылку, и трясущимися руками отвинтила крышку.

Она чихнула от резкого запаха диких роз и вина. Женщина сказала: «Так будет лучше» и плеснула в кружку с чаем воду из бутылки. Запахло прелыми яблоками. Она ещё чихнула. Вода в бутылке явно не простая. Надо проверить, но хозяйка наказала ждать. Она заскулила, позвала. За дверью послышался голос хозяйки. Сердце стучало, как на гонках. Женщина быстро убрала бутылку. Она чувствовала, что случилось что-то плохое. Нужно рассказать хозяйке, но та ведь не поймёт просто так. Люди так много не понимают…

Анна вынырнула из воспоминания-рассказа хаски, плохо понимая, где заканчивается она, а начинается Ликея. Сознания спутались воедино, и только тёплая ладонь Альфреда на плече не позволила провалиться в волчьи мысли.

Она помотала головой и поймала себя на мысли, что её движения напоминают собачьи. Глубоко вздохнула и посмотрела на Настю. Та выглядела бледной, но не испуганной. Мелькнула мысль, что Настя тоже имеет какую-то связь с волшебной хаски. Только не осознаёт её.

Анна заметила, что во время всего разговора Настя рассеянно прикасалась к своему животу и поглядывала на Аврору. Она тут же озвучила подозрение, мягко подведя беседу:

― Анастасия, я могу задать вам вопрос?

― Конечно, ― отозвалась эхом Настя.

― Когда вы узнали о беременности, что вы почувствовали?

― Я испугалась, ― честно ответила Настя. ― А потом обрадовалась. А потом снова испугалась, потому что не знаю, как на это Саша отреагирует. Я хотела устроить ему сюрприз, а потом он выпил приворотное зелье и больше не появился.

― Вот что мы с вами сделаем, ― произнёс Альфред, поднимаясь. ― Господин Малиновский сейчас на работе? ― Получив утвердительный ответ Насти, Альфред кивнул каким-то своим мыслям: ― Хорошо. Сейчас мы все вместе поедем в университет. Аня, где флакон, который я тебе дал? ― Анна протянула Альфреду пузырёк, тут же убранный им в карман рубашки. ― Спускайтесь пока вниз, Анастасия. Об оплате поговорим позже.

― Когда ты успел продать этой Ксении Максимовне приворотный эликсир? ― шёпотом спросила Анна, когда Настя уже спустилась вниз. ― Ты же утверждал тому же Дмитрию Лазареву, что алхимией уже давно не занимаешься.

― Это было в самом конце моего общения с Дороховыми, ― в тон ей ответил Альфред. ― Наварил ящики зелий и частью до сих пор пользуюсь. А потом ко мне пришла эта Ксения и попросила флакон приворотного зелья. Фамилии я тогда ни у кого не спрашивал, на род занятий тоже не обращал внимания.

― И ты даже не видел её в «Тайге»? ― удивилась Анна.

― В «Тайге» я в основном пил, ― отрывисто произнёс Альфред. ― А после смерти Ирины и вовсе запечатал часть воспоминаний. Конечно, я видел близнецов Бутенко ― студентку Лешего Нюрку ― и Ксению. Я их даже тогда хорошо различал. Но особо не присматривался, кто к кому неровно дышит. Этическая сторона вопроса меня тогда мало интересовала. Были девяностые, я поссорился с богатыми друзьями, и мне нужны были деньги.

В студенчестве Анна редко заглядывала в естественно-научный корпус университета. Она с интересом разглядывала попугаев и рыб, живших во встроенных в стены переходов вольерах и аквариумах. Даже чучела и книжные стеллажи произвели на неё меньшее впечатление, а телевизоры и интерактивные экраны и вовсе не привлекли внимания.

Настя уверенно вела их к этажу кафедры зоологии позвоночных, и Анне показалось, что она уловила запахи знакомых людей, но не стала обращать на это внимания. Они пришли по делу, а не в гости. Многие сотрудники были на занятиях, поэтому в преподавательской никого не было. Настя быстро поставила чайник и от души налила в кружку терпкой заварки.

Альфред открыл хрустальный флакон и уронил несколько капель прозрачной, как слеза, жидкости в тёмный листовой чай. Как только он вынул пробку из пузырька, по кабинету разлился едва уловимый запах мяты и мелиссы. Смешиваясь с бергамотом и резким запахом цедры, он впитывался во всё кругом. Анне показалось, что даже Аврора у неё на руках засопела ровней.

Дверь преподавательской открылась, но на пороге возник не Малиновский. Среднего роста светло-русая Ксения Максимовна явно нервничала и, едва завидев Настю, поманила её к себе.

― Настенька, ― отрывисто произнесла она. ― Мне не твой Саша был нужен. Забери его назад, сил больше нет!

― Сами кашу заварили, Ксень Максимовна, сами и расхлёбывайте! ― воскликнула Настя. ― Объясните гражданам, ― она кивнула на Анну и Альфреда, ― что вы с ним сделали.

― Твой эликсир, Алек, тогда всё же подействовал на Вадима, ― с горечью произнесла Ксения Максимовна. ― Он был со мной всего несколько месяцев. ― Она усмехнулась, отчего уголки её губ дёрнулись, а круговые морщины обозначились чётче. ― Принцип у него был ― не спать со студентками. Как будто я не знаю, что он спал с Нюркой уже тогда…

― Давайте обсудим это позже, ― негромко произнесла Анна. ― А сейчас отдайте, пожалуйста, эликсир. ― Ксения Максимовна открыла рот, но не успела ничего ответить. В этот момент дверь снова открылась, и на пороге показался молодой парень.

― Мам, поехали, ― произнёс он. И, заметив Альфреда и Анну, добавил: ― Здравствуйте.

― Это Альфред Дрелих, Тёма, ― отрывисто бросила Ксения Максимовна. ― Друг твоего отца. Пойдём, сынок, а то место на парковке занимаем.

― Мама, пожалуйста, ― произнёс Тёма. Ксения Максимовна дёрнулась и посмотрела на сына. ― Отдай Альфреду остатки эликсира и обратись, наконец, к специалисту, а то у тебя беда совсем с головой.

― Не хами матери! ― воскликнула Ксения Максимовна. ― Эликсир я не отдам ― там осталась последняя доза! Всего одна и всё! Ты не понимаешь, Тёма. Ты тоже полюбишь так, что не сможешь отпустить.

― Вот ваш эликсир, ― Тёма вытащил из внутреннего кармана ветровки синюю бутылочку. Ксения Максимовна кинулась вперёд, но сын мягко, но крепко перехватил её. Она вцепилась в его руку и с отчаянием смотрела, как Альфред убирает эликсир.

― Быстро домой, ― выдохнула Ксения Максимовна. ― Дома мы поговорим!

― Как скажешь, мам, только не здесь. ― Тёма обнял мать за плечи и повёл по коридору.

― Несчастная женщина, ― покачал головой Альфред. ― Ты сможешь помочь ей, Аня?

― Зависит от того, хочет ли она себе помочь, ― отозвалась Анна. Она почти не чувствовала плечи и кисти: дочка хорошо росла и набирала вес. Секунду спустя Малиновский ― высокий и широкоплечий с серебром в чёрных волосах и безумным огнём в агатовых глазах ― вошёл в кабинет. Увидел Настю и чуть поморщился.

― Я тебе всё сказал, Анастасия, ― грубо произнёс он. ― Добавить больше нечего.

― Выпей чайку напоследок, ― тихо произнесла Настя. ― Мы с тобой всегда пили чай.

― Только из уважения к традициям, ― бросил Малиновский и почти вырвал из рук Насти кружку. Анна видел, как та старалась коснуться его ладони, но Малиновский был неумолим. Он сделал несколько глубоких глотков. И, пока он пил, с него словно снимали слой за слоем маску. А когда чая в кружке не осталось, его широкая, но изящная ладонь дрогнула.

― Что я тебе только что наговорил? ― Он, не отрываясь, смотрел на Настю. ― Анастасия, не молчи.

― Я хотела сделать тебе сюрприз! ― воскликнула Настя, глядя снизу вверх на Малиновского. По сравнению с ним она казалась крохотной птичкой. ― Купила открытку и речь приготовила. Но ты решил всё испортить даже сейчас. Я беременна, Саша! Вот так-то.

― Узнавать новости из скандалов скоро войдёт у меня в привычку, ― поморщившись, ответил Малиновский. ― Ну, иди сюда и не начинай плакать!

Анна отвернулась и поспешила удалиться, утягивая за собой Альфреда: Настя прижалась к Малиновскому и начала что-то сбивчиво объяснять, то и дело повышая голос. А тот только гладил её по голове и смотрел на успевший измяться снимок ультразвукового исследования. Здесь они сделали всё, что могли.

Когда Анна и Альфред вышли в фойе университетского корпуса, то увидели Тёму, явно дожидавшегося их и шагнувшего вперёд, когда Дрелихи подошли ближе.

― Альфред, ― произнёс Тёма. ― У мамы своя правда, а мне важно знать: мой отец и правда Вадим Ильин?

― Нет, Артём, ― спокойно ответил Альфред. ― Ваша мама и Вадим Сергеевич расстались за несколько лет до вашего рождения. Вот, возьмите это, ― он протянул Тёме хрустальный пузырёк. ― Моё изобретение ― капли умиротворения. Несколько капель на чашку чая, дать выпить, кому надо, и человек умиротворённый, добрый. Даже Малиновский как ангел сейчас.

― Спасибо, ― поблагодарил Артём, пряча пузырёк. Анна смотрела на него и не могла найти ни малейшего сходства с Лешим. Глаза у Артёма были карие, квадратный подбородок, светлые, явно унаследованные от матери, волосы непослушно торчали во все стороны. Да и молчание ему шло. ― Я пойду, а то мама волнуется.

Тёма поравнялся с Анной, и в этот момент Аврора открыла глаза. Тёма остановился и улыбнулся малышке. Анна почувствовала, как что-то мягко толкнуло её в грудь. Словно сейчас произошло нечто важное, а она этого не понимает. Ощущение исчезло так же быстро, как и возникло. Тёма помахал Авроре и скрылся за стеклянными дверями выхода.

― Лешие не могут иметь детей, ― пробормотал Альфред, вырывая из раздумий смотревшую Тёме вслед Анну. ― А я всё удивлялся, как у Лешего хватило ума связаться с Ксенией.

― Зато она записалась на приём, ― заметила Анна, устроив в машине дочку и проверив почту. ― Дочка так посмотрела на Артёма: ты бы видел её глаза. Как будто оценивала.

― Она ― Алконост, ― отозвался с улыбкой Альфред, поправляя одежду проснувшейся дочки. ― И видит дальше и больше, чем разум взрослого человека может представить. Райские птицы живут вне привычного пространства и времени. На меня она тоже так пристально смотрела, когда я в Доме Тайги взял её на руки. А я с понедельника выйду на работу. Сейчас все увидят, что госпожа Лебедева приходила, и ломанутся.

Анна кивнула и пристегнула ремень безопасности. Глядя в зеркало заднего вида на уснувшую дочку, она думала, что поездка удалась. Из головы всё никак не шёл взгляд Авроры на Тёму Бутенко. Интересно, что бы это значило.

========== Оборотень: Петроглиф ==========

Работать без Анны оказалось тяжело. Практически невозможно. Альфред понял это в середине первой же недели, когда запутался в клиентской базе Бюро и бухгалтерской книге «сувенирной лавки». Злой и голодный, он решил всё же разобраться со всем сам, а не звонить жене по любому поводу, и в конце концов заработал головную боль.

Лето принесло жару и кучу мелких дел, которыми Альфред занимался почти с радостью. Ненавистные все годы духи умерших, порчи и суеверные граждане теперь казались чудом. Тишина и спокойствие понемногу сглаживали в памяти пережитое на Вальпургиеву ночь. Он почти перестал просыпаться с огнём на пальцах и чувством, что за дверью стоят легионы золотых духов, а Паша Дорохов вновь смотрит непроницаемыми глазами некроманта.

Альфред вздохнул. Он много думал о Паше за конец весны и лето. Когда засыпал и когда просыпался, днём времени на воспоминания не оставалось. Альфред знал, что Пашу избрали губернатором, хотя сам на выборы никогда не ходил. Изредка ему попадались интервью и статьи с провокационными заголовками, а в июле Анна сказала, что водохранилище не построят. Он тогда только кивнул и привлёк к себе жену. Говорить не хотелось, только чувствовать рядом тепло Анны. На работе он старался не задерживаться, если приезжал рано утром, то уходил, едва солнце начинало клониться к закату. А когда прибывал ближе к обеду, то успевал приготовить жене завтрак и постирать бельё. И, подъезжая вечерами к дому, точно знал, что его встретят.

Сегодня он засиделся в Бюро дольше обычного за это лето. Клиенты валили валом, несли хорошие деньги, и Альфред решил не отказывать в услугах. Когда за Настей Лебедевой ― уже заметно беременной и с улыбкой сообщившей, что будет девочка, ― закрылась дверь, Альфред полил вереск, присел на диван и посмотрел на залитую закатным солнцем улицу. Он специально выбрал офис в старинном квартале, и сейчас казалось, будто мир вернулся лет на сто назад.

Голова наливалась тяжестью от духоты. Альфред понял, что не проветривал комнату с самого утра. Хотел открыть окно, но почувствовал, что даже моргает с трудом. Жара навалилась, горячие солнечные лучи припекали.

«Полчаса полежу и поеду, ― подумал он, устраивая голову на маленькой жёсткой подушке и поджимая ноги. ― Полчаса…»

Он провалился во тьму. В очередной кошмар, ни один из которых никогда не повторялся. Неизменным оставалось только одно: он терял их. Анну и Аврору. И никогда не был так близок к отчаянию. Ни на костре Чумного Доктора, ни в Зале Памяти Дороховых.

В этот раз он шёл по тёмному дождливому лесу. Капли шуршали по осыпавшимся листьям, ветер завывал в ветвях. Он шёл и ощущал всей кожей, что за ним кто-то идёт. Скользит за пределами видимости и обычного человеческого восприятия.

Во снах у него не было магии. Ещё один страх, побеждённый в реальности и загнанный в подкорку, но выпускавший щупальца в мире грёз. Он шёл по лесу, мокрый и натянутый, как струна, а перед внутренним взором стоял Паша Дорохов. Всякий раз разный: молодой некромант с шабашей, начавший терять человечность Павел, смотревший, как падает в реку Ирина, взрослый мужчина с пустыми глазами, ставший тенью своего отца. И, наконец, являвшийся чаще всего, окровавленный, избитый, но несломленный и спасший всех Паша на Вальпургиеву ночь в тайге. И всякий раз ― друг.

Альфред не нашёл в себе силы подойти к Паше на похоронах его отца. Просто сидел в машине возле кладбища и смотрел, как копатели несли чёрный гроб с едва заметной золотой вязью рун на покрывале. Ирину хоронили в закрытом гробу. Таком же непроницаемо чёрном, как и Константина Львовича, но Альфред безошибочно понял, кто где. Супругов похоронили в одной ограде с родителями Константина Львовича, и Альфред хорошо видел, что там осталось место для ещё одной могилы.

На этих похоронах никто не плакал, не кричал возле гроба. Только Паша, поцеловавший отца в лоб, прошептал: «Прости меня». Он не увидел это, припарковался слишком далеко, скорее почувствовал. Потому что хорошо знал Пашу. И ощущал его даже после стольких лет. Они были назваными братьями, а даром такой обряд не проходит.

Он помнил, как Паша потом ― ещё досмерти матери ― просил его позаботиться о своей жене Марии и сыне Лёве. Как будто чувствовал, что случится что-то. Паша всегда чувствовал, а иногда даже видел. Он тоже ощущал.

Внезапно Альфред понял, что таинственный спутник стал ближе. Прошуршали листья, и в непроглядной тьме за деревьями вспыхнули жёлтые огни. Острые когти зашелестели по коже.

Альфред резко сел и выбросил вперёд руку. Волна магии прошлась по Бюро. Жалобно зазвенели хрустальные шары, закачались музыка ветра и ловцы снов, а сиреневый вереск, потрескивая, поглотил искры магии. Склонившийся над Альфредом мужчина с рыком упал на пол, прикрывая голову руками, как от взрыва.

― Дьявол! ― воскликнул нежданный гость.

― Вы кто такой? Что вы здесь делаете? ― Альфред старался выровнять сбившееся дыхание. Сердце бешено колотилось, кровь шумела в ушах. Деревянное окно было распахнуто, ветер колыхал занавески. В углах комнаты собрались тени, улица утопала в густых сумерках. На синеющем небе проступала бледная, почти полная луна.

― Я пришёл где-то час назад, ― произнёс гость, поднимаясь. Альфред настороженно рассматривал его. Высокий, спортивного вида, лет тридцати с лишним. Курчавые волосы нещадно выбелены, голубые глаза чуть раскосы. ― Вы спали, я не хотел вас будить. ― Гость потупился. ― А потом вы начали метаться во сне, говорить что-то про тёмный лес, затаившийся страх и… ― он на миг замолчал, ― Павла Дорохова.

В голове словно вспыхнул свет, когда гость произнёс имя Паши. Альфред усмехнулся: не ожидал он увидеть этого человека здесь и сейчас после стольких лет.

― Вы забыли представиться, ― напомнил Альфред, хотя уже знал ответ.

― Меня зовут Лев Зейгер, ― произнёс гость. ― Я сын Марии Зейгер и, ― он сделал паузу, ― губернатора Дорохова. ― Имя друга повисло в остывавшем вечернем воздухе.

― Я почти сразу это понял, когда увидел вас, ― Альфреду и правда так казалось. Словно Лев пробился к нему через кошмар и вытащил в явь вместо Паши. ― Вы похожи на Машу. ― Он решил пока не упоминать отца Льва. Разводились Маша и Паша скандально, лично не встречались, а оборотни Зейгеровской стаи и вампиры Дороховых ещё несколько лет воевали под предлогом «передел территории».

― На отца я похож больше. ― По лицу Льва прошла тень, или это играло светом заходящее солнце. ― Но пришёл поговорить не о нём.

― А о ком же тогда? ― Альфред встал с дивана и плеснул в стакан воды из хрустального графина. Жестом предложил Льву. Тот не отказался. ― Странно, что вы пришли так поздно, ― он кивнул на растущую луну за окном, ― разве вашим братьям не положено за две ночи до полнолуния начинать сбиваться в стаи?

― Об этом я и пришёл поговорить, ― произнёс Лев. Из его голоса исчезла неловкость, осталось место решительности и странной горечи. ― Наша стая не может собраться, потому что мы потеряли несколько наших воинов¹ и… одну из матерей².

― Расскажите, как они погибли. ― Магия текла в крови, скребла мозг: Альфред чувствовал, что Лев сказал ещё не всё. И добавил: ― Соболезную вашей утрате.

― Я не сказал, что они погибли, ― резковато ответил Лев. ― Мы все надеемся на то, что они живы. Но надежды на это с каждым днём всё меньше.

― Так что же случилось? ― Альфред начинал терять терпение. Стойкое ощущение опасности, липкий шелест мокрых листьев из сна не желали отпускать. ― И какой помощи хотите от меня? Как я понимаю, вы, Лев, сейчас просите от имени всей стаи Зейгеров.

Лев поднял на Альфреда глаза и кивнул. Он одновременно походил на молодого Пашу ― такого, каким тот был перед самой смертью Ирины, ― но в то же время разительно отличался. Когда Лев опускал голову, становились видны иссиня-чёрные корни отраставших волос.

― Около месяца назад в Швеции на границе с Норвегией стало неспокойно, ― начал Лев. ― Всё больше стай наших братьев и сестер сообщали тревожные новости о том, что в лесах национального парка завелась химера. Пропадали волки, лоси и олени, и их находили подвешенными на деревьях и изуродованными. Мы предполагали, что химера живёт там давно, но довольствовалась жертвоприношениями. Видимо, что-то случилось с теми, кто поклонялся ей, и химера стала сама добывать себе пищу. Поэтому мы просим вас, Альфред Александрович, помочь нам убить химеру. И забрать её шкуру в доказательство окончательной победы над чудовищем. Это будет вира за наших братьев, ― Лев говорил явно заученные слова. Альфред отчётливо видел, как шевелились его губы, слышал звуки, но в глазах стоял лёд. Его не волновали шведские волки и олени, даже оборотни. Его терзала какая-то другая боль.

― Но ведь это не всё, Лев, ― произнёс Альфред. Не смотреть на молодого Зейгера не получалось. Уж слишком он походил на Пашу, только белой масти. ― Говорите прямо, старших волков тут нет, никто вас не осудит.

― Моя матушка была в Швеции со своей командой по ездовому спорту, ― Лев говорил тихо, низко опустив голову и не глядя на Альфреда. Выбеленные кудри падали на лоб. ― И в их культурную программу входил пеший тур по Королевской тропе. И неделю назад они не вернулись. Она, ещё шесть наших братьев и сестёр, и тотемы-хаски.

― Почему скандинавские оборотни сами не убьют химеру?

― Она в какой-то степени тоже оборотень и, по словам очевидца, умеет насылать кошмары. Она убила уже много кого ― людей, волков и оборотней. Самим нам не справиться. Альфред Александрович, я готов отдать любые деньги, если надо, быстро оформлю вам визу. Счёт идёт на дни.

― Просто Альфред, ― мотнул головой он. ― Я всё же друг вашего отца. Понимаю, в ваших глазах это явно сомнительная рекомендация, но хорошие поступки не обеляют плохих, а дурные не чернят добрые дела. На кого похожа химера? ― Альфред быстро перевёл тему.

Он перебирал в памяти всё, что ему известно о химерах. И пришёл к неутешительному выводу, что не так уж и много. Химеры были непредсказуемыми, подчас весьма причудливыми созданиями, чаще всего носившими отпечаток магического существа, которого на самом деле хотели вызвать культисты. Альфред невесело усмехнулся: вызвать химеру, да и любую другую сущность было проще простого. Другое дело, отправить её потом обратно.

― Из леса вышел живым пока только один человек ― турист из Альбиона³. Его группа решила срезать дорогу лесом. Трое его товарищей погибли. ― Лев явно старался говорить спокойно, и это ему удавалось. Но Альфред видел залёгшие под его глазами тени, явно не бывшие игрой сумерек. Боги, да ведь мальчик так переживает за мать, что готов отвлечься на что угодно! У Альфреда пока плохо укладывалось в голове, как Маша Зейгер с её подготовкой могла стать жертвой химеры. Тонкое лезвие сомнения обнажало нервы, выводя слово «легко».

― И что же он сообщил? С ним можно побеседовать?

― Он у лондонских собратьев и не в себе, ― коротко пояснил Лев. ― Заставить его забыть не удастся: химера и так хорошо покопалась в его сознании. Его описания чудовища получилось довольно размытым: он видел химеру только ночью. Сказал, что у химеры ветвистые рога, как у лося, четыре конечности с копытами, длинная шерсть на костлявом теле и что-то про хищную морду, а потом впал в беспокойство, и больше ничего внятного от него добиться не сумели.

― Лосиные рога, говорите, ― пробормотал Альфред. ― Это может быть какая угодно химера. ― Его не покидало ощущение, что нечто подобное он уже где-то видел. Не лицом к лицу, а на изображениях. Что-то настолько старое, что не попало даже в книги. Эта химера явно не принадлежала к привычным «магическим соседям» людей в Скандинавии.

― Я тоже не сидел сложа руки, ― кажется, впервые за весь рассказ о стае и химере Лев назвал себя «я». ― И мне удалось найти вот это, ― Лев протянул Альфреду айфон, ― самое близкое по описанию в этой части света существо.

Альфред взял айфон и сощурил левый глаз: перед правым всё плыло и мерцало, в полнолуние оборотни нестерпимо сияли силой. На экране отображались снимки пещерной живописи, рядом помещались реконструкции. Одного взгляда Альфреду хватило, чтобы шёпотом выругаться: он бы узнал эти петроглифы⁴ из тысячи. Загадочные существа Пещеры Трёх Братьев⁵.

― Вы узнали химеру? ― Лев подался вперёд и заглянул Альфреду в глаза. На миг тому показалось, что в глубине зрачков Зейгера полыхнул жёлтый цвет. Город окончательно утонул в ночи, Бюро освещал только экран айфона, льющийся в окно лунный свет и слабо искрящийся вереск.

― Лучше бы не узнавал, ― махнул рукой Альфред, откидываясь на спинку кресла. ― Вы знаете, что это такое? ― Он указал на петроглифы.

― Изображения колдунов, нарядившихся животными, ― неуверенно ответил Лев. ― Так их толкуют археологи.

― И напрасно, ― пробормотал Альфред. ― Это, Лев, химеры. Самые настоящие. И их изображениям пятнадцать тысяч лет. Посмотрите повнимательней, ― он увеличил картинку, изображение пошло зерновкой, ― это не люди.

Лев склонился над айфоном. У Альфреда мелькнула мысль, что Зейгер сейчас не видит половины цветов, но петроглифы были нарисованы в смешанной технике и наполовину раскрашены охрой. Альфред увидел этих «ряженных» и «фантастических существ» ещё в юности, когда вместе с Пашей разбирался в колдовстве первобытных людей. Можно было бы понадеяться на обман зрения и фантазию художника, но правила были непреложны: люди пещер рисовали только то, что видели собственными глазами.

Первый петроглиф изображал странное создание. Явно четвероногое, но застывшее на двух задних лапах. Его голову венчали ветвистые рога, а морда оказалась затёрта то ли краской, то ли временем. Или же художник специально не стал рисовать лицо таинственного существа.

На втором изображении олени убегали от создания, похожего на получеловека-полубыка. На первый взгляд казалось, что охотник просто набросил на плечи шкуру бизона, но тонкие странные рога не вписывались в эту картину. Казалось, существо было вылеплено из совершенно не подходящих друг другу частей, но каким-то образом закрепившихся вместе.

― Вы ведь не думаете, что изображения ― мистификация? ― осторожно поинтересовался Лев, убирая айфон.

― К сожалению, нет, ― передёрнул плечами Альфред.

Он уже прикидывал, сколько придётся потратить времени и сил на поиски в огромном лесу, где не ступала нога человека. Химера наверняка хитра и хорошо прячется, нападает в ночи, а днём пугает неопределённостью и держится на расстоянии. Загоняет добычу и лишает её покоя. Альфред был уверен, что химера неразумна, а ведут её инстинкты. В основном, конечно, голод.

Альфред молча усмехнулся. Ещё год назад он бы лопался от предвкушения предстоящей ловли опасной химеры. Всё же, она наносила вред: убивала без разбору и вообще была явно чужеродна этому миру. Неплохо бы найти тех, кто её вызвал, или, по крайней мере, их останки. В том, что культисты мертвы, он почти не сомневался. Но Маша Зейгер… Альфред упорно гнал от себя мысль, что она, возможно, уже мертва и её тело насажено на острый слом ветки дерева.

Лев, должно быть, почувствовал его напряжение или даже уловил мысли: Анна ближе к полнолунию становилась сильным эмпатом. Альфред не мог смотреть в беспокойные голубые глаза молодого Зейгера, поэтому спросил:

― Ваша стая явно переживает за Марию. Отчего они не соберут отряд и не отправятся ей на выручку? Помнится, оборотни и Дороховские вампиры воевали несколько лет, чтобы защитить вашу матушку. Почему выбор пал на вас? Только потому, что вы ― её сын?

― Я ― переярок⁶. Чтобы утвердиться, мне нужна шкура химеры ― показать, что я достоин занять место вожака после деда, ― совсем по-волчьи мотнул головой Лев. Его голос стал глуховатым, в нём проскальзывали лающие нотки. ― Что касается матушки… Сами понимаете, как оборотни относятся к бракам вне нашего вида.

― Значит, для выделки шкуры нам нужен таксидермист с колдовскими силами, ― хлопнув ладонями по коленям, произнёс Альфред, поднимаясь. ― У меня есть одна знакомая ведьма.

― Когда мы к ней поедем? ― Лев встал следом. Лунный свет серебрил его обесцвеченные волосы, черты лица заострились. Зейгер был на грани обращения, но до полнолуния оставалась ещё пара дней.

― Прямо сейчас. ― Альфред запер Бюро и незаметно активировал охранные руны. ― Если хотите, я повезу вас на своей машине. Выглядите вы, прямо скажем, плоховато.

― Перед полнолунием всегда так, ― усмехнулся Лев, пристёгиваясь. ― Да я бы и не сел за руль: не вижу уже почти никакие цвета. Только красный и остался.

― Любимый цвет моей Ани, ― пробормотал Альфред и выехал на трассу. Потянулся к смартфону и набрал жену.

― Да, Алек, ― судя по звукам на заднем фоне, Анна что-то готовила. ― Ты где?

― Аня, я сегодня приеду поздно, ― произнёс Альфред, чувствуя себя ужасно неловко и почти виновато. ― Ко мне пришёл Лев Зейгер, Пашин сын. Его мать пропала в шведском лесу, в котором живёт химера.

― Какая химера? ― Анна заговорила деловито.

― Почти первобытная, ― ответил Альфред. ― Я приду домой и всё тебе расскажу. Поцелуй дочку.

― Хорошо. ― Анна отключилась, а он немного успокоился. Временами Альфред поглядывал на Зейгера, уставившегося невидящими глазами на раскрашенную бесцветными огнями магистраль. Интересно, о чём он думал?

Альфред не успел закончить этот вопрос в голове, как Лев повернулся к нему.

― Ненавижу красный цвет! ― выпалил он. ― Именно он окончательно доказал, что мой отец ― убийца. Я никому не рассказывал о том дне, когда узнал об этом. Просто не смог. Даже матушке. Но вам расскажу. Наверное, вы чувствовали что-то подобное.

И Лев, глядя перед собой, начал рассказ.

***

Середина 90-х

Лёва Зейгер стоял в новеньком сером костюмчике, белоснежной рубашке, с праздничным колпаком на непослушных чёрных кудрях и принимал подарки. Сегодня его день рождения, и он почти стал взрослым: ему исполнилось семь лет. Лёва с восторгом разворачивал железную дорогу, почти как настоящую, радиоуправляемый вертолёт, большой-пребольшой конструктор «Лего», приставку с видеоиграми.

Торт от Лёвы пока прятали, но нюх у него самый лучший, и он знал, что угощение из бисквита с белковым кремом. При мысли о сладостях у Лёвы чуть слюнки не потекли, но он дал себе слово дождаться торта. Многочисленная родня ― его стая ― обступила именинника. Все улыбались, смеялись и даже не говорили Лёве, что взрослый волк-оборотень должен вести себя прилично. Сегодня его день.

Лёва принял подарок от бабушки Наины ― маминой мамы ― и стерпел, пока она взъерошивала ему волосы и называла своим маленьким волчонком. Развернул водный пистолет и покосился на маму. Она стояла рядом нарядная и улыбалась, но Лёва всё равно видел, что мама чем-то расстроена. Лёве и самому тут же стало как-то грустно, даже красочное украшение поблёкло. Он чувствовал, что мама грустит из-за папы, но не понимал, что происходит.

Вылезая ночами из кровати и вместе с двоюродными братьями и сёстрами бегая по огромному особняку дедушки Вити, Лёва часто видел, как дедушка, бабушка и мама разговаривают в кабинете. Иногда удавалось неслышно, прямо как настоящий волк, подкрасться к дверям и послушать, о чём они говорят. Лёва знал, что подслушивать нехорошо, но ему важно было знать, почему они с мамой теперь живут у дедушки с бабушкой, а не дома, с папой.

Мысль о папе заставила Лёву потупиться и пропустить поздравление тётушек. Он старался улыбаться, продолжал принимать подарки, но ни аквариум с рыбками, которых он давно хотел, ни кроссовки больше не радовали его. Всё, чего Лёве хотелось сейчас, так это чтобы к нему на день рождения пришёл папа. За это Лёва отдал бы всё, даже турник, шведскую стенку и книжку про космос с картинками.

Они уехали из дома так внезапно, что Лёва ничего не успел понять. Папа с дедушкой Костей вернулись из командировки, всё было хорошо, вот только бабушки Ирины с ними не было. Хотя Лёва хорошо помнил, что уезжали они втроём. И что бабушка как-то особенно грустно улыбалась и сказала напоследок, потрепав Лёву по голове:

― Береги маму, Лёвушка. Я больше этого делать не смогу.

Лёва тогда едва не заревел, потому что почуял ― не увидел ― как бабушка плачет. Он бросился за ней и обнял. От неё пахло духами вербены, пудрой и… смертью. Если бы у Лёвы спросили, он никогда в жизни не описал бы, как пахнет смерть. Горькими лекарствами, травой-полынью, горелым деревом и старыми книгами. Так пахло от папы и дедушки Кости, но никогда ― от бабушки.

А потом, когда папа с дедушкой вернулись, мама разбудила Лёву посреди ночи и быстро собрала в дорогу: сама она уже оказалась готова. Лёва стоял растерянный, пока мама, чего не было давно, сама его одевала. Он попытался спросить, что происходит, но мама только сказала, что они уезжают. Её длинные светлые волосы растрепались, голубые, такие, как у Лёвы, глаза горели, а на щеке наливался синяк. Мама подхватила Лёву на руки и выскользнула через чёрный вход, как волчица, убегающая с волчонком. Посадила его в чёрную «Волгу» и выехала за ворота особняка Дороховых. Лёва прилип к окну машины, глядя на то, как исчезает за поворотом его дом. Ему хотелось плакать, но каким-то внутренним чувством он понимал, что если заплачет сейчас, мама тоже расстроится. А расстраивать водителя на дороге ― опасно.

― А теперь ― торт для именинника! ― воскликнул улыбающийся дедушка Витя: высокий, светловолосый, с добрым морщинистым лицом. Глядя на него, порой сложно было поверить, что он ― вожак самой большой и сильной в стране стаи волков-оборотней. ― Сколько тебе лет исполнилось, молодой человек, напомни?

― Семь! ― Лёва постарался улыбнуться.

― Загадаешь желание и задуешь свечи, ― прошептала мама ему на ухо. ― И оно обязательно сбудется!

Лёва кивнул, и в следующий миг у него перехватило дыхание: открылась дверь, и в комнату вкатили на маленьком железном столике торт. И не просто кто-то из слуг, а самый настоящий клоун! Высокий, в разноцветной пышной одежде, огромных ботинках, с ярко-рыжими ненастоящими волосами, разрисованным белым лицом и красным носом-шариком. Всё, как хотел Лёва. Когда у него перед праздником спросили, какого героя он бы хотел в гости на день рождения, Лёва попросил клоуна. При этом его двоюродные братья и сёстры округлили глаза и завопили, что боятся клоунов. А Лёва вздёрнул нос и заявил, что волка не испугать.

Лёва не боялся клоунов. Сильнее всего он боялся, что больше никогда не увидит папу.

Клоун тем временем подкатил к Лёве столик с тортом. Лёва посмотрел на угощение: белый и красный белковый крем, а внутри точно будет пропитанный сладким сиропом бисквит.

«Я хочу, чтобы ко мне пришёл папа!» ― зажмурившись, подумал Лёва и задул свечи. Он надеялся всем сердцем, что когда откроет глаза, увидит папу, но перед ним так и стояли родня и клоун. Лёва вздохнул. Волшебства в его мире много, но вот чудес не бывает.

Праздник продолжался. Клоун играл с волчатами, которые, позабыв свой страх, с радостными криками веселились. Лёва тоже играл, ел торт и таскал с собой фигурку Человека-Паука. То и дело он поглядывал на дверь: не зайдёт ли в дом прямо сейчас папа. В какой-то момент Лёва отвлёкся, отошёл в сторону, уставившись в пол, а когда поднял глаза, перед ним стоял клоун. Стоял и просто смотрел на него.

Лёва почувствовал, как невидимая шерсть на загривке, оставшаяся от первобытных предков-волков, встаёт дыбом. Лёва втянул носом воздух: пахло старыми книгами и полынью. Он сделал шаг назад и посмотрел в глаза клоуну. Чёрные, как самоцветы-агаты, эти глаза могли принадлежать только одному человеку.

― Папа! ― Лёва со всех ног кинулся к клоуну и обнял его. Клоун, нет, папа, присел и прижал к себе Лёву.

― Да, сынок, это я, ― произнёс папа, беря Лёву за плечи. Лицо у него было по-прежнему, как у клоуна, но Лёва теперь видел, что это точно папа. ― С днём рождения.

― Я знал, что ты придёшь! Я загадал желание! ― Лёва улыбался. ― Мама сказала, что если задуть свечи, то желание обязательно сбудется.

― Паша? ― Напряжённый голос мамы раздался за спиной так неожиданно, что Лёва вздрогнул и обернулся. Мама быстро шла по коридору, стуча высокими каблуками. ― Что ты здесь делаешь? Лёва, сыночек, иди, поиграй с братьями! ― В её добрых глазах промелькнуло что-то, чему Лёва не смог подобрать название. Он посмотрел на папу.

― Беги, малыш, играй. ― Папа поднялся. Лёва почувствовал, как тонкие ниточки волшебства зазвенели. Ему вдруг стало страшно. ― Поговорим, Мария?

― В моём кабинете. ― Мама пропустила вперёд себя Лёву, словно хотела убедиться, что он и правда пошёл играть. Лёва притворился, что уходит, а сам прокрался следом за родителями и затаился возле двери кабинета. Острый волчий слух легко позволил ему услышать, о чём говорят мама и папа. Много позже Лёва думал, что лучше бы он этого никогда не слышал.

― Дай мне видеться с сыном, ― папа говорил спокойно, но Лёву затрясло от страха.

― Близко к нему не подпущу. ― Мама слышалась настоящей волчицей. ― После того, что ты сделал с Ириной. ― Что случилось с бабушкой?!

― Я не хотел этого делать.

― Конечно, так просто получилось.

― Ты и фамилию сменила. Себе и Лёве. Не говорила сыну, почему он теперь Зейгер?

― Лёве всего семь. Не нужно ему знать, что его отец убил собственную мать.

Лёва прислонился лбом к двери. Его сердце готовилось выпрыгнуть из груди. Так вот почему они с мамой ушли. Папа убил бабушку. Лёва почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Запрокинул голову, чтобы не дать слезинкам упасть с ресниц. Дедушка Витя всегда говорил, что волку не пристало плакать. А Лёва уже взрослый. Он не волчонок. Лёва хлюпнул носом и вытер лицо рукавом. И тут же спохватился: он весь перепачкался в креме от торта, бабушка будет ругаться. Он попытался оттереть крем, но только размазал. Вздохнув, Лёва оставил это занятие. Он был слишком расстроен, чтобы переживать из-за пятна.

А мама и папа продолжали ругаться:

― После того, как Лёва оказался оборотнем, а не Алконостом, даже не некромантом, Константин Львович возненавидел меня! А ты втемяшил себе в голову, что должен исполнить предназначение, которое твой отец непонятно почему отнёс к своей семье! Кто эта женщина, которую ты теперь любишь?

― Она не женщина, Маша, Тайга ― дух леса. А отец тебя не ненавидит. Скорее презирает.

― Волчица не стоит даже ненависти? Как это похоже на твоего отца-алкоголика!

― Ты переходишь черту, Мария Зейгер.

― А ты давно оставил её позади, Павел Дорохов! Когда убил свою мать, поработил духов природы и поднял на меня руку!

Лёва в отчаянии схватился за свои чёрные кудряшки, ставшие вдруг ненавистными. Папа убил бабушку, ударил маму и нашёл себе другую женщину. А дедушка Костя злился на него, Лёву, за то, что мама родила его не волшебной птицей. Лёва сжал кулаки, сердце захлестнуло негодованием. Он никому не позволит обижать маму, он пообещал бабушке, что будет защищать её! Лёва глубоко вздохнул и вытер слёзы. Волки не плачут. Только не в свой день рождения.

Лев Зейгер получил свой настоящий подарок ― стал взрослым.

Комментарий к Оборотень: Петроглиф

Арка вдохновлена фильмом «Ритуал» 2017 года, одноимённым романом Адама Нэвилла, а также петроглифами из пещеры Труа-Фрер во Франции. Изображения приводятся в книге Я. Елинека «Большой иллюстрированный атлас первобытного человека» (1982 г.) (308 стр., 369 стр.).

¹ Воин ― ранг в стае волков. Воины ― это команда вожака, обеспечивающая безопасность и пропитание стаи. В случае нападения на защиту встают только воины

² Мать ― взрослая волчица, которая имеет опыт воспитания волчат.

³ ― отсылка к фильму Дэвида Брункера «Ритуал» (2017).

⁴ Петроглиф ― выбитые или нанесённые краской изображения на каменной основе.

⁵ Пещера Труа-Фрер или пещера Трёх Братьев.

⁶ Переярок ― волки предыдущего года рождения, оставшиеся на участке родителей.

Воспоминания Льва Зейгера существуют также в виде зарисовки в сборнике «Праздник», написанного в рамках челленджа «Брось себе вызов»: https://ficbook.net/readfic/8811286/22537211#part_content

========== Оборотень: Руны ==========

До освещённого дежурными лампами этнографического музея они добирались в молчании. Зейгер, кажется, истратил все душевные силы на рассказ и теперь просто шёл за Альфредом по пустым гулким коридорам. Музей был маленьким, старые экспозиции в диарамах навевали неясную тоску. То ли по прошлому, то ли по неопределённому будущему. Волна сокращений в научной сфере схлынула, но чувствовалось, что ничто уже не будет прежним.

Альфред скользил взглядом по реконструированной на довольно высоком уровне стоянке человека тагарской культуры, коллекции оружия одиннадцатого века, стилизованным картам, таинственно обрывавшимся у берегов Ледовитого океана. Экспонаты едва заметно дышали, а лёгкий шелест и сполохи мерцания говорили о том, что всё здесь ― почти живое.

Этнографический зал сменился экологическим. Добротно сделанные чучела несли отпечаток времени и хорошо заметные вблизи следы начавшегося упадка. У изготовившейся к прыжку рыси было странное выражение морды, а её соседку-лису перекосило и того сильнее. Альфред повёл плечами: он занимался древностями, но в такой компании предпочитал не находиться. Ночные бабочки были закрыты от солнечного света чёрной тканью, дневные и другие насекомые застыли в явно новых энтомологических коробках.

Альфред в очередной раз убедился, что естественники и полевики ― странные люди.

― На кладбище и то приятнее, ― явно невольно понизив голос, произнёс Зейгер. ― Так и ждёшь, что следующий экспонат окажется химерой. Мы не жалуем таксидермистов. Они почти некроманты.

― Но прибегаете к их помощи, ― возразил Альфред. ― И они так же далеки от магии мёртвых, как и обычные колдуны. И они в основном просто люди.

― Но явно не та ведьма, к которой мы идём. ― Лев распрямил плечи и отвёл с лица выбеленные сухие на вид пряди. ― Кто она?

Вместо ответа Альфред молча кивнул на табличку, прикрученную к массивной деревянной двери с тусклой металлической ручкой. Тёмными, почти затёртыми буквами было выбито имя штатного таксидермиста музея, ставшее с годами нечитаемым. А ниже крепился лист простой бумаги с надписью: Морозова С. М., таксидермист.

Лев что-то глухо заворчал по-волчьи и резко провёл по волосам пальцами. Альфреду показалось, что у Зейгера даже засветились глаза. Усмехнувшись про себя, он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл в мастерскую.

Лана Морозова ― плотная коренастая шатенка с выкрашенными в красный цвет кончиками волос и карими глазами ― возилась со шкуркой селезня-кряквы. Рядом лежали фрагменты проволочного каркаса, издали похожего на железный контур скелета. Пахло уксусом, хозяйственным мылом и формалином. Эту ведьму Альфред заприметил ещё несколько лет назад, когда она училась на естественно-научном факультете в университете. Свои способности она знала и не скрывала, оставалось только подтолкнуть её в нужном направлении.

Альфред притворил дверь. Лана вскинула голову и вытащила капельки ампушуров из ушей. Большой карман её фартука из плотной ткани оттягивал наган, к которому, Альфред успел заметить, потянулась Лана.

― Здравствуйте, Альфред Александрович, ― быстро стянув на подбородок защитную маску, произнесла она с улыбкой.

― Лана, у тебя так душно! ― покачал головой Альфред, невольно улыбаясь деятельной Морозовой, спешно убиравшей шкуры со столов и освобождавшей для гостей табуреты. Во всём её облике то и дело проскальзывало нечто звериное, тёмное, но не имевшее к смерти никакого отношения. Другая сила, почти природная, сродни духам лесов и холмов стлалась за ней мерцанием, в котором то и дело проскальзывали зелёные вспышки.

Лев явно не разделял его отношения к Лане. Он не отводил от неё взгляда и коротко произнёс, почти рыкнул:

― Сколько шкур нашей стаи ты выделала, шкурница?

Лана дёрнулась, загорелые щёки пошли краской, но в долгу она не осталась:

― Как будто не ты, Лёва, приходил ко мне в столице, приносил гонорар и требовал коврик из шкуры тотемного волка вашего врага!

― Вы знакомы? ― Альфред смотрел на напряжённого ощетинившегося Льва и на недоумевающую Лану.

― Я выделываю шкуры для Зейгеровской стаи уже три года, ― резковато отозвалась Лана. ― И с Лёвой мы были хорошими приятелями. Он даже забегал к нам с мужем в гости: на коллекцию насекомых посмотреть. Что с ним сейчас ― не знаю. Демоны с потолка полезли, да?

― Лана Михална, извини. ― Альфред видел, каким усилием воли Лев взял себя в руки. ― Послезавтра полнолуние: у меня начинает перестраиваться психика.

― Ты поглупел за последнее время, ― уже дружелюбнее произнесла Лана. ― Что случилось?

― Моя мать пропала в шведском лесу, ― произнёс Лев. ― А в лесу живёт химера, вызванная культистами и убивающая всех, кто заходит в лес. Стая потребовала у меня шкуру чудовища, чёрт бы их побрал! Даже не мать спасти, а химеру убить… и отчёт предоставить!

― Хорошо бы без покадрового фотографирования процесса, ― невесело усмехнулась Лана, покачиваясь на табурете. Она смотрела на так и не присевшего Льва широко открытыми глазами, в которых то и дело проскальзывал едва заметный красный отблеск. Это могли играть светом бордовые шторы на окнах, но Альфред понимал, что Лана гораздо ближе к «соседям» человека по планете, чем могло показаться на первый взгляд. ― Мария Зейгер ― суровая тётка с тяжёлым взглядом, ― пробормотала Морозова. ― Помню, как она вела у нас кинологию в университете. Железная женщина. Я много разговариваю, я знаю, ― она качнула головой, и крашеные волосы упали на лицо. ― Вообще, о какой химере идёт речь? Классика из мифов?

― Нет. ― Альфред и сам вдруг почувствовал, как просто было бы разобраться с известной с давних времён химерой. ― Это вызванная химера. Выживший свидетель упоминал лосиные рога у существа. Один из тех случаев, когда не знаешь точно, во что вылились невежество и жадность призывающих. Лев, ― обратился Альфред к Зейгеру, который тут же выпрямился и подобрался, ― покажи госпоже Морозовой фотографии наскальных рисунков.

Лев быстро нашёл изображения и протянул айфон Лане.

― Господи, помилуй! ― вырвалось у Морозовой при виде петроглифов. Она подняла взгляд на Альфреда и Льва. ― За выделку таких шкур платят даже не фунтами стерлингов, а золотом. Это же неведомая древняя хе.. химера. Я задохнусь от количества раскуренного ладана, и лампадное масло тоже не бесконечное.

― Ты стала окуривать шкуры ладаном? ― поинтересовался Альфред. Лана всегда ходила по тонкой грани веры и суеверий, умудряясь сочетать неподходящие друг другу вещи.

― Только по-настоящему магических существ. Колдовские лисы, волки и олени с медведями не нуждаются в такой обработке.

― А зачем тогда наган? ― поинтересовался Альфред, кивнув на рукоять револьвера, выглядывавшего из кармана фартука Морозовой.

― Я всегда с собой беру заряженный наган. Времена нынче неспокойные, а звери бешеные. Я как бы выделываю шкуры не обычных животных. Тотемы по заказу оборотней, вампиров, мелких бесов и чертей с рогами в обличии животных. Наган для них ― любят иногда подниматься. Вообще нечисти и нежити намного больше, чем кажется даже опытным магам. На селезня посмотрите ― да разве ж это утка?

Альфред внимательно посмотрел на распластанную шкурку кряквы. «Сито» клюва было явно длиннее и острее, чем надо.

― Так мы договорились? ― Альфред повернулся к Лане. Лев, не отрываясь, смотрел на них. По его бледному лицу и плотно сжатым губам Альфред понял, что того может вот-вот стошнить от обилия запахов, плохо переносимых смешанной физиологией и психикой оборотней. Мелькнула мысль, что химера оборотень в такой же степени, как Зейгер ― химера. ― Лана, ты сможешь выделать эту шкуру?

― Главное ― таксидермистке заплатите чеканной монетой!¹ ― воскликнула Лана.

― Как будто у депутата Виктора Зейгера в подвале особняка хранятся сундуки с золотом. Вечно все меня дедом попрекают, ― огрызнулся Лев. ― Сын некроманта не самый уважаемый волк в стае. Когда принесу шкуру химеры, будут деньги. ― Зейгер говорил уверенно, но Альфреду в его словах почудилось отчётливое «если».

Лана, должно быть, тоже уловила затаённое сомнение в голосе Льва и поторопилась перевести тему:

― Шкуру вам надо довезти в целости, и чтобы не поймали, как с контрабандой на таможне. Поэтому слушайте, а лучше запишите, что делать. Лёва, свежевать умеешь?

― Каждый уважающий себя оборотень умеет, ― отозвался Зейгер.

― Замечательно, ― ободряюще улыбнулась Лана. ― Тогда возьмите вот это, ― она сунула руку в ближайший ящик с химикатами и достала небольшой пакет. ― Бертолетова соль². Знаю, что взрывоопасна, но для шкуры подобной твари самое оно. У неё широкий спектр воздействия. Да и соляные круги можно поджигать. Главное следите, чтобы шкура была хорошо просолена и не высыхала. Поэтому лучше возьмите большой полиэтиленовый пакет для мусора. И ни пуха, ни пера вам, ― негромко, но веско добавила Лана. ― И с Богом.

― Выбери кого-то одного, ― усмехнулся Лев.

― А это чтобы все сразу на страже были, ― в тон ему ответила Морозова. ― Вы идёте туда, где правят свои старые боги. Поэтому не промахнись, Акела. Анне Андреевне привет передавайте, Альфред Александрович, и дочке тоже. ― Лана снова натянула маску, и слова звучали невнятно. ― Хотя непонятно, как они повезут шкуру химеры в багаже самолёта…

Лев пулей летел по коридорам музея и, оказавшись на улице, тут же скрылся за углом. Альфред не спеша шёл следом и слышал, как Зейгера рвало. Бедный мальчик, подумал Альфред, он пережил столько, что на десять жизней хватит. Одинокий в огромной стае ― не зря же постоянно упоминает отношение к детям не-оборотней ― потерявший отца и боящийся лишиться матери. Наполовину свихнувшийся от ненависти и приближавшегося полнолуния.

Альфред понимал, что легко мог отказать Льву, сославшись на семейные обстоятельства, но всё в облике Зейгера кричало, что ему нужна помощь. Не столько ловить химеру, хотя и это тоже, а поддержка. И ниточка, связывающая с отцом.

Альфред вздохнул. Он и сам много думал о Паше. Казалось бы, всё решилось в Вальпургиеву ночь, но чувство незавершённости не покидало. Словно у них всех ― Льва, Паши, Марии и него ― остался огромный незакрытый гештальт. Альфред на миг прикрыл глаза. Он отчётливо помнил, как познакомился с Пашей. Давным-давно, в ещё одной прошлой жизни.

***

Начало 80-х

Корабельные сосны пронзали звёздное небо. Оранжевые искры огромных йольских костров взлетали вверх, озаряя заметённое снегом поле. Вокруг костров танцевали в ярких летящих шелках колдуны и ведьмы.

Альфред стоял на самом краю освещённого круга и медленно затягивался косяком. Сладковатый дым проникал в лёгкие, обволакивал истерзанный бессонницей мозг и самое главное ― успокаивал магию в крови. Прошло больше года с тех пор, как он вернулся с Востока, где прослужил два года, умер и воскрес, но контролировать своё проклятие так и не научился.

Магия выжигала вены, ломала кости и не давала спать. Рыжий, упросивший Гасящего зажечь свечу Альфреда заново, мог помочь только притупить боль. Магию колдуны обретали редко. Обычно с ней просто рождались. И что делать с «обращённым» колдуном, никто не знал. Альфред докурил косяк и тут же начал шарить в карманах просторных ярких шаровар в поисках нового. Нашёл, поднёс к губам и зажёг крохотным огоньком, вспыхнувшим на кончиках пальцев. Почти единственное, чему научился ― контролировать огонь. На остальное его уже не хватало.

Стояла середина зимы, но Альфред не мёрз. Магия грела его изнутри, а терпкие, пахнувшие летом травы ещё сильнее разжигали кровь. Широкий цветастый свитер ручной вязки спускался почти до колен и был не по размеру, но традиция оставалась традицией. Никто не хотел, чтобы за ним пришёл Йольский кот. Хотя Альфред с удовольствием отдался бы на съедение гигантскому коту. Пока же отдавались только ему. И преимущественно хорошенькие ведьмы.

На шабашах, подобным йольскому, все любили друг друга. Девиз хиппи ― занимайтесь любовью, а не войной ― вызывал у Альфреда усмешку и надежду. Быть может, в эту ночь с этой ведьмой он забудет о тёмной пещере с мириадом свечей и прежней жизни, когда его глаза ещё были голубыми. Альфред нравился ведьмам. Из армии он вернулся в хорошей форме, а густые светлые волосы и янтарного цвета глаза делали его неотразимым. А боль и грусть на лице заставляли колдуний проникаться образом и трепетать. Колдуньи любили Альфреда, а он отвечал им взаимностью, когда забирался на камень и кричал: «А теперь ― оргия!»

На границе поля и леса началось какое-то оживление. Колдуны и ведьмы суетились, смеялись и что-то одобрительно выкрикивали. Альфред выкурил уже достаточно, чтобы твёрдо стоять на ногах, поэтому отправился к толпе посмотреть, что происходит. Венок из омелы то и дело сползал на глаза, но Альфред всё же успел разглядеть в темноте леса очертания чего-то большого и странного. Нечто стремительно приближалось, и миг спустя на поле выскочил грифон. Существо вставало на дыбы, било себя по бокам львиным хвостом с кисточкой на конце, хлопало гигантскими крыльями.

― Машка, ты сделала это! ― прокричал хмельной химеролог. Имени его Альфред не помнил. ― Так держать!

Машка ― Мария Зейгер ― быстро и легко обогнула ярившегося грифона, которого только что выгнала из леса. Она встала рядом с Альфредом. Так близко, что он всей кожей ощущал жар её вспотевшего тела под жёлтыми и зелёными шелками. Лоб Маши перехватывал плетёный ремешок, в светлых волосах шуршали пёстрые ленты. По напряжённой тонкой фигуре и заострённым клыкам Альфред понял, что Машка решила сегодня дать себе волю и обратиться. Она почувствовала на себе его взгляд, повернулась и улыбнулась. Альфред хотел сказать что-то весёлое, но в этот момент раздался крик:

― Вот черти! ― А следом его обдало волной разорвавшегося защитного заклинания.

Грифон метался по полю, бросался на вмиг протрезвевших химерологов и готов был убивать. С диким рёвом он бросился в толпу убегавших врассыпную колдунов, и тут вдруг оказалось, что у грифона есть противник.

Напротив существа возник из тьмы парень. Совсем молодой, не старше шестнадцати лет, но высокий и широкоплечий. Его смуглое тело под распахнутой шёлковой рубахой бугрилось мышцами. Парень, наклонив голову, бросился вперёд, выставил руки и врезался в зверя. Толпа ахнула, а молодой колдун продолжал бороться с грифоном, как будто укрощал его. Существо било крыльями, но силы у парня оказались поистине нечеловеческими. Он прижал грифона к земле и явно ждал помощи, но оторопевшие одурманенные и захмелевшие колдуны только смотрели.

Альфред застыл вместе со всеми, а потом дым в голове стал неожиданно ясным. Он подскочил к костру, загрёб прогоревших углей и, пачкая руки в золе, кинулся к укротившему грифона парню. Навалился на существо всем телом, быстро рисуя на боках и спине грифона охранные знаки. Тот заклокотал, но вырваться больше не пытался.

Альфред, израсходовав силы, сел, прислонившись к тёплому боку поверженного грифона. Он сомневался, что сможет встать. Послышались шаги, кто-то остановился рядом с ним. Альфред моргнул, сфокусировался и увидел того самого храброго парня. Чёрные волосы того взмокли, тёмные глаза горели огнём. Парень протянул Альфреду руку:

― Паша Дорохов, ― произнёс он. ― Некромант.

― Альфред Дрелих. ― Он ухватился за протянутую руку и поднялся. ― Обращённый колдун. Где твой свитер? Не боишься йольского кота?

― Это он должен бояться меня, ― усмехнулся Паша. ― У Маши Зейгер много полевого хмеля. Будешь?

Альфред кивнул. Уже на рассвете, накуренный, пьяный и в компании Рыжего, Машки и Паши он почувствовал, как выжигающее пламя в его жилах чуточку укротилось.

***

Первое, что Альфред увидел, открыв глаза, была стенка палатки. За пределами крохотного мира тепла спального мешка и запаха носков шуршал по листве мелкий дождь. Внутрь врывался аромат костра и жарящейся тушёнки. Альфред подавил подкатившую к горлу тошноту. Было чёткое ощущение, как будто он вчера перепил, а сегодня проснулся с похмельем.

Спальный мешок тут же соскользнул с плеч, когда Альфред сел. Тело обдало утренней прохладой, часы показывали пять утра. Альфред запустил пальцы в растрёпанные со сна волосы и попытался вспомнить, что произошло за последние тридцать шесть часов. Мысли упорно ускользали, смешанные пришедшим во сне воспоминанием. Ему казалось, что он так и провёл всю жизнь с того йольского шабаша в палатке в лесу.

За стенкой послышались шаги, а затем мерные удары: Лев помешивал что-то в котелке. Альфред потянулся, разминая плечи. Память начинала возвращаться. По крайней мере, он вспомнил, как они вчера ставили палатку. Лев клялся капитолийской волчицей³, что имеет корочки инструктора по туризму и отлично выбирает место для бивака. И не соврал: ночью в спину почти не впивались корни.

Альфред лёг обратно и уставился в стенку. Перед глазами до сих пор стояла Маша, выскочившая из леса. Альфред старался успокоить себя тем, что если в шестнадцать она гоняла грифона, то сейчас уж точно противостоит химере, но в сознании неумолимо воскресали обрывок другого сна, увиденного в Бюро. Липкий страх, заставляющий сердце колотиться на пределе, отупляющий и дурманивший разум. Словно нечто бродило вокруг, заставляя забывать и сомневаться. Иначе как объяснить то, что он не помнил ничего из случившегося за последние два дня?

Альфред хотел выбраться из палатки, как вдруг застонал и громко выругался: свело ногу. Чертыхаясь и проклиная всё на свете, чувствуя, как простая, отрезвляющая и суживающая мир до икроножной мышцы боль разливается по ноге, он вылез из палатки и, хромая, начал расхаживать вокруг стоянки. Голень окаменела, но судорога начала отпускать. Альфред осторожно опустился на походный раскладной стул. Лев, скорчившись на другом сиденье, помешивал завтрак в котелке. Судя по красным глазам и тёмным мешкам под ними, Зейгер не спал всю ночь. Растрёпанный, всклоченный, он двигался резко и настороженно, словно испуганный и одновременно готовый к нападению волк.

Порывшись в рюкзаке, стоявшем рядом, Альфред с удивлением нашёл GPS-трекер. Повертел в пальцах, прищурился, рассматривая правым глазом. Ничего необычного, обычный навигатор, наверняка о нём позаботился Лев, чтобы не потеряться в лесу. Настораживало то, что на популярном туристическом маршруте совсем не было связи. Или они уже настолько сильно отклонились от Королевской Тропы? Выпавшие дни раздражали, заставляли сердце сжиматься. Как там Анна? Что он ей сказал? Альфред не допускал мысли, что уехал просто так, не предупредив жену. Это было немыслимо. Да и вещи при нём.

― Лев, ― позвал он. Зейгер вскинул голову и вытер рукавом лицо. ― Извините, что отвлекаю, но что вчера было? И позавчера тоже…

― Вы тоже не помните? ― Лев высморкался и повёл носом по-собачьи. ― Я точно уверен, что мы поставили палатку. Потом вы рухнули спать, снова метались во сне, хорошо, что не орали. Я глаз не сомкнул до рассвета и сварил еды. Думаю, ― Лев почесал за ухом, ― всё дело в рунах.

― Каких рунах? ― Альфред насторожился. ― Где они?

― Да везде! ― Лев обвёл половником лес. ― Почти на каждом дереве вырезаны старые знаки. Я не умею их читать, но вроде скандинавские.

Лев не ошибся: все деревья вокруг оказались покрыты грубо вырезанными, но вполне узнаваемыми рунами. Альфред переходил от ствола к стволу и старательно перерисовывал знаки в блокнот, скорописью отмечая, что каждая руна обозначает.

Кеназ ― что-то здесь было явно скрыто, и он не сомневался, что это ― химера. Факел, свет ― несчастный из Альбиона говорил о том, что чудовище приходило во тьме. Гебо ― союз, единение энергии и ещё что-то неопределённое, связанное с даром. Хагалаз ― Альфред почувствовал, как магия царапала позвоночник ― разрушение отжившего. Толковать можно было как угодно. Эйваз ― преодоление препятствий и туманный намёк на защиту. Альфред криво усмехнулся и едва не зашипел от боли: в мозг словно воткнули раскалённую иглу. Он посмотрел на небо: тучи сгущались всё сильнее, но дождя пока не было. Альфред искренне надеялся, что если у него окончательно упадёт давление, он сможет его поднять лекарствами ― всё же дома он явно был, и Анна упаковала ему аптечку. Размяв шею, он вернулся к изучению рун.

Эваз ― познание себя. Он слышал, как Лев гремел черпаком, разливая по мискам перловый каше-суп с мясом. Зейгеру это как раз подходило. Отала ― глубинная связь со своей семьёй. Ещё один знак того, что Льву предстояло здесь оказаться. Альфред вздохнул: оставались ещё пустые руны ― просто пропуски между остальными. То, чего пока не следует знать.

Закончив с рунами, Альфред вернулся к стоянке и взял свою порцию. Лев ел жадно, налегая на тушёнку и тщательно выскребая куском хлеба остатки еды со стенок миски. Глядя на него, Альфред невольно удивился тому, как раньше не замечал подобного поведения оборотней. Анна долгие годы принимала аконитовую настойку, потом была беременна и не обращалась. Быть может, дело в том, как человек воспринимал свою вторую сущность. Анна старалась сродниться, но всё же оставалась обычной женщиной, а вот Лев точно был волком. Со всеми вытекающими последствиями.

― Вы что-нибудь чувствуете? ― Лев умял вторую порцию и ополоснул миску из фляги. Протянул покрасневшие ладони к огню и блаженно потянулся, словно хаски.

― Ничего, ― покачал головой Альфред. ― Только то, что мы здесь находимся, кажется, тысячу лет. Это древний лес, но не волшебный. Пустой. Словно в нём ― деревьях, травах, животных ― ничего нет. Вы правы, Лев, всё дело в рунах. Они могут заставить забыть, водить по кругу и загонять в ловушку.

― Тогда нам нужно идти. ― Зейгер быстро затушил костёр и молниеносно свернул палатку. ― Выживший говорил, что после того, как они свернули с Тропы, то через четыре километра наткнулись на насаженного на дерево лося, а потом и хижину с рогатым идолом.

― Они долго петляли, ― бросил Альфред, взваливая на плечи рюкзак и проверяя кобуру с «Стечкиным» на поясе. ― Нам нужно найти деревню культистов: химера будет неподалёку. Вызванная сущность всегда привязана к определённому месту, и если мы хотим остановить её, то должны поторопиться. И добавил: ― А вы, Лев, что-то ощущаете?

― Я чувствую запах гари, ― негромко произнёс Зейгер, глядя куда-то в чащу. Его рюкзак повис на вытянутой руке. Лев всматривался в лес, напряжённо застывший и готовый броситься. Неясно только бежать или нападать. ― Разложения и дерьма. И не все эти запахи принадлежат лесу. Альфред! ― Голос Зейгера сбился до рычания. ― Вы видите? Там, между деревьев! ― Прежде, чем Альфред успел ответить, Лев сгрёб его за плечи и развернул в нужную сторону. ― Вон там, ― выдохнул он на ухо с запахом каши и крепкого чая, ― левее палатки.

Альфред посмотрел и с удивлением обнаружил, что не видит мерцания. Никакого. Закрыл левый глаз и едва сдержал возглас досады: правый впервые после ранения перестал улавливать магию. Чувствуя, как в груди ширится и разрастается беспокойство, грозящее перейти в страх, Альфред щёлкнул пальцами. На кончиках тут же вспыхнул огонёк. Альфред снова посмотрел в чащу и коротко вздохнул: на долю секунды показалось, что он увидел тёмный горбатый силуэт, мелькнувший между стволов деревьев.

― Не знаю, ― негромко и отрывисто бросил Альфред, помогая Льву надеть рюкзак. ― Мы пойдём на запах гари и гниения. Я уверен, что именно там сожжённая деревня культистов.

Они поняли, что находятся на верном пути, когда нашли первый труп. Тропа, очевидная для следопыта-Зейгера, но незаметная для Альфреда, повернула, и взгляд тут же упёрся в истерзанное, разорванное в клочья существо, с чудовищной силой насаженное на обломанную ветку дерева. Лев резко остановился, попятился назад и врезался в Альфреда. По его посеревшему лицу было видно, что сейчас Зейгер выблюет на тропу свой завтрак. Не хотелось думать, как он ощущал сладковатый вездесущий трупный запах, который словно затаился, а теперь нахлынул с убойной силой.

Прикрыв нос рукавом, Альфред подошёл ближе. Подвешенное существо оказалось лосем. Ветвистые рога обломаны, шкура распорота, внутренности вывалились наружу. Вся трава под ногами оказалась залита засохшей кровью, а мухи кружили над трупом. Едва сдерживая рвотные позывы, Альфред чуть сдвинул лося подобранной палкой. Ствол дерева оказался покрыт рунами.

С каждым пройденным километром пустых рун, как он отметил, становилось всё больше. При этом чаще стал встречаться эйваз и, что удивляло и беспокоило, хагалаз. Альфред не успел озвучить едва оформившееся предположение Льву: тот остановился как вкопанный и почти заскулил. Заглянув ему через плечо, Альфред понял, почему, и сердце у него сжалось. На ближайшем дереве висели собаки ― в точно таком же виде, как лось. Но свежее. Намного.

А за следующим поворотом их ждал уже человек. Альфред не запомнил имени, которое выкрикнул Лев, бросившийся к телу, понял только, что покойный ― его двоюродный брат. Полуобезумевший Лев стоял возле дерева, порывался снять тело, но Альфред оттащил его. Не время. Поставил заметку в навигаторе: отметил местоположение кузена Зейгера. Так же, как отметил до этого трёх собак, а потом ― ещё двоих оборотней. Альфред помнил, что Лев говорил о шестерых собратьях, и понимал, что боится увидеть Зейгер за каждым новым поворотом.

Они шли, казалось, целую вечность. День растянулся смолой, низкие грозовые тучи серой рваниной плыли по небу, но дождь больше не принимался. В лесу парило, жар, который не должен ломить кости, пробирался под свитер и куртку. Ночь была холодной, а ведь ещё даже не осень. Альфред шёл по тропе за Зейгером и чувствовал, как гудели усталые ноги. Лямки рюкзака натирали плечи, пот струился по лицу. Альфред неимоверным усилием воли заставлял себя дышать носом. До этого похода он считал, что находится в прекрасной физической форме, но сейчас начал понимать, что возраст даёт о себе знать. Ему уже не двадцать лет, чтобы бегать по плоскогорью Востока с грузом и в армейском защитном костюме. Зейгер впереди шёл не в пример легче, но по напряжённой спине и опущенной голове было видно, что ему тоже тяжело.

До безобразия однообразный, почти мёртвый лес сливался в сплошное полотно кустарников и деревьев. Они делали короткие привалы, но Лев с упорством гончей, взявшей след, вёл их вперёд. Коварные летние сумерки северных широт сгущались, но упали на лес неожиданно: в какой-то момент Альфред понял, что без фонарика они не пройдут и ста метров. Зейгер старался обходить буреломы, но временами тащил молча сжимавшего зубы Альфреда напрямик. Сейчас они как раз выбрались из очередных зарослей колючего малинника. Альфред чувствовал, как длинная царапина от хлестнувшей осиновой ветки на щеке горит и кровоточит.

― Лёва, ― хрипло произнёс он, останавливаясь и наклоняясь, опершись ладонями в колени. ― Надо останавливаться на ночлег. Дальше мы не пройдём.

― А мы уже пришли. ― Зейгер повернулся к нему. Его раскосые глаза горели в темноте желтоватым огнём. ― Это и есть та деревня. ― Он отошёл в сторону, давая Альфреду взглянуть.

Лев оказался прав: они вышли к пепелищу, бывшему совсем недавно деревней культистов. Об этом говорили покосившиеся обугленные дома и столб с остатками разорванных верёвок ― не так давно к нему привязывали жертв для дани химере. Альфред медленно шёл по пепелищу, ощущая жар отгоревшего пламени. Внутри некоторых домов оказались трупы. Как Альфред и предполагал, погибли все: некому даже было захоронить останки. Не все жители сгорели, некоторые тела носили явные следы длинных зубов и рваные раны, точно их насадили на рога. Альфред вглядывался в сморщенные лица: почти все они были глубокими стариками, неизвестно как ещё державшимися за жизнь. Должно быть, невесело подумал он, культисты верили, что химера дарует им вечную жизнь. И она её действительно давала: иллюзорную, но затягивающую, как всё в этом лесу.

Краем глаза Альфред заметил, что Лев ставит палатку. Решив, что Зейгер справится, а территорию важно осмотреть, Альфред медленно побрёл вдоль кромки леса, стараясь не терять попутчика из виду. Беспокоило одно: неосязаемое, неясное для обычного человека, но чётко ощутимое для колдуна ощущение чьего-то присутствия. На первой стоянке оно было особенно явным, в пути отступило, но на каждом привале возвращалось, скребло душу и маячило тенью на краю сознания.

Альфред взял фонарик, но пока не включал свет: не хотел тревожить то, что, он был уверен, затаилось и наблюдало за ним из чащи. Он чуть углубился в лес и на первом же стволе увидел странные белые отметины: луна вышла из-за туч и залила всё вокруг бледным светом.

Так и есть. На стволах были вырезаны руны. Казалось бы, знаки здесь повсюду, но когда Альфред подошёл ближе, то понял, что привлекло его внимание: руны были свежими. Лагуз ― женская защита, ингуз ― мужское разрешение ситуации и много, огромное количество оталы. Кончики пальцев закололо. Альфред, почти не дыша и не чувствуя ударов сердца, протянул руку и коснулся ладонью символов.

Раздался оглушающий скрежет деревьев, как будто через буреломы в чаще ломилось что-то огромное. Альфред отпрянул от дерева и выставил вперёд руку. В пальцах заплясали языки пламени. Отступая, он вышел к пепелищу. Обернулся, и сердце упало: Льва нигде не было видно. Палатка стояла собранная, костёр отбрасывал на землю причудливые тени, но Зейгер исчез.

Альфред взмахнул рукой, пощёлкивая пальцами: занялись и запылали нетронутые прошлым огнём хижины и столб. Магия жгла вены, разливалась по телу, в кости словно вогнали железо. Альфред сунул руку в карман и нашарил пакет. Горсть бертолетовой соли полетела в огонь. Пламя взметнулось ввысь, и в его свете Альфред увидел то, ради чего они пришли.

Костлявый, покрытый короткой шерстью остов неимоверно искривлённого лося с головой, приблизительно напоминавшей волчью, и ветвистыми рогами и мощными копытами двигался к нему между деревьев. Отсветы пламени скользили по телу химеры, картина складывалась из мазков полутеней, а выхваченные подробности заставляли застыть и выпрямиться.

Культисты, должно быть, хотели вызвать Эктюрнира⁴, но получилось… как обычно. Химера возвышалась на три человеческих роста, длинные саблевидные клыки неясно желтели.

Огромные глаза уставились на Альфреда. В них не было ни капли привычного человеку разума. Альфред выхватил «Стечкина».

Ломались кусты. Химера приближалась гигантскими скачками.

Комментарий к Оборотень: Руны

¹ ― отсылка к песне «Ведьмаку заплатите чеканной монетой».

² Бертолетова соль ― калиевая соль хлорноватой кислоты. Взрывоопасна, ранее использовалась в медицине в качестве антисептика.

³ Капитолийская волчица ― легендарный символ Рима.

⁴ Эктюрнир ― в скандинавской мифологии — волшебный олень.

Лана Морозова ― героиня зарисовки «17. Жуки и бабочки» сборника «Мгновения любви»: https://ficbook.net/readfic/6473021

Также появляется в зарисовке «Лисица» сборника «Тридцать один день октября»: https://ficbook.net/readfic/8688081

========== Оборотень: Химера ==========

Альфред выстрелил. Пуля попала в один из отростков рогов химеры и начисто снесла его. Химера взревела трубным голосом, который просто не мог идти из глотки живого существа, но замедлилась. Альфред выстрелил снова. На этот раз точно в шею. Чудовище замотало головой, разбрызгивая кровь, и снова бросилось вперёд.

Он отступал, стреляя, не успевая сконцентрироваться на магии, царапавшей пальцы изнутри, словно удлинялись фаланги. Химера приближалась, выставив вперёд массивные рога. Один выстрел, и он вышибет ей мозги. Альфред прицелился и нажал на спусковой крючок.

Ответом послужил глухой щелчок. Альфред с негодованием посмотрел на «Стечкина». Кончились патроны. Он отбросил пистолет и потянулся за ножом. Поднял взгляд и столкнулся нос к носу с химерой. Он увернулся, но чудовище успело боднуть его.

Альфред отлетел в сторону и врезался во что-то. Тело прошила боль, рука онемела, нож выпал из ослабших пальцев. Задыхаясь от застрявшего в груди воздуха, Альфред вскинул голову. Химера, перестукивая копытами, приближалась неспешным шагом, словно решила, что жертва никуда не денется. С саблевидных клыков чудовища капала слюна.

Альфред попытался отодвинуться и упёрся в преграду. Поднял глаза и увидел уходивший в небо жертвенный столб. Он усмехнулся. Снова столб, как тогда, в Испании. И тоже летом. Не тратя время на поиски ножа, Альфред ухватился за пропитанное кровью мёртвое дерево. Столб был скользкий и грязный, но Альфред вскарабкивался всё выше. Плечи и бёдра ныли, руки подрагивали, физические силы были на исходе. Но Альфред всё равно долез до самого верха и оказался даже выше головы химеры. Её ветвистые рога покрывала запёкшаяся кровь.

Из пасти чудовища невообразимо несло мертвечиной, между зубов застряли куски мяса и обломки костей. Химера скалила острые зубы, ревела и принялась трясти столб. Тяжёлое дыхание чудовища отравляло воздух, мешало сосредоточиться и вызвать огонь. Химера, боднув столб очередной раз, вскинула голову. Вопреки всем законам природы у плотоядной твари глаза, налитые кровью и навыкате, располагались по бокам головы. Альфред встретился с ней взглядом.

Показалось, что он проваливается в ад. Время застыло, а химера смотрела на него. Краем глаза Альфред успел заметить, как засверкали на стволах деревьев руны, и почувствовал, как обожгло руки. Движения сковывались, даже моргание растягивалось на вечность. Магия разрывала кости, но только благодаря ей Альфред смог чуточку скосить глаз и заметить, что столб под ним также покрыт рунами. Теми самыми пустыми рунами, знать которые не положено.

Тело наливалось тяжестью, конечности немели. Он почувствовал, что скоро, совсем скоро соскользнёт со столба прямо вниз, на рога химеры. На границе сознания мельтешили странные, порождённые противоестественной силой химеры, образы. За них невозможно было зацепиться. Вспомнилось, что выживший говорил о миражах. С запозданием Альфред подумал, что плохо быть колдуном: полностью осознаёшь, что с тобой происходит. А образы заполняли голову. Он видел Анну. Казалось, что она стояла под столбом и звала его, просила спуститься. Так хотелось послушаться её, что пальцы сами собой разжимались. А в следующий миг всё поглотил огонь.

Ладони обожгло, и Альфред понял, что это с пальцев сорвалось копившееся пламя, успевшее разрушить морок в ту секунду, когда он почти соскользнул со столба. Химера взревела и отступила, а волна огня прошла вниз по столбу. Альфред понял, что сейчас загорится сам. Нужно было прыгать, но только сейчас стало очевидно, как высоко он забрался. Падать будет больно, он, скорее всего, переломает ноги, если не позвоночник и не шею. Оставалось только соскальзывать с горящего столба прямо по огню.

Альфред послал в химеру ещё залп огня, выжегший ему вены, но чудовище отпрянуло. Запахло палёным: длинная шерсть на костлявом хребте занялась. Химера выла и крутилась, а Альфред, задыхаясь от дыма и жара, осторожно сползал вниз. В лицо летели языки пламени, куртка загорелась, но сбросить её он не мог. Ещё немного, и он будет внизу.

Удар сотряс столб, и Альфред едва не сорвался. Химера снова приблизилась и пыталась стряхнуть добычу рогами на землю. Теперь он не мог даже послать в неё огонь.

Поляну огласил протяжный вой. Высокий, грозный и шёл он явно из человеческого рта. Химера дёрнулась на звук, а через миг из темноты на неё вылетел человек. Но с такой скоростью, с которой не могли двигаться люди. Он узнал Льва. Так вот куда делся Зейгер ― обратился.

Языки пламени выхватывали покрытый потом голый торс Льва, под кожей бугрились мышцы. Волосы взмокли и падали на лицо. Зейгер кружил вокруг химеры, точно волк вокруг лося, то бросаясь вперёд, то отступая. Альфред позавидовал его ловкости: Лев был везде.

Руки обожгло, Альфред не удержался и рухнул вниз, было не высоко, но дух вышибло. Он хотел повернуться и почувствовал рядом дыхание. Запахло псиной. Влажный холодный нос ткнулся в глаз, мягкий язык прошёлся по лицу.

― Хась, ― произнёс Альфред, заслоняясь от собачьей заботы. ― Отстань! И спасибо. ― Он погладил жёсткую густую шерсть собаки. Раздался свист. Хаски напряглась, взвизгнула и умчалась во тьму. На белой шерсти собаки отчётливо виднелись следы копоти и засохшей крови. Альфред хотел последовать за собакой, но в ту же секунду увидел, как из леса на полыхавшую поляну начали выступать фигуры. Альфред насчитал в неверном свете четверых.

Странные силуэты двигались с грацией приготовившихся к нападению хищников, у их ног сновали тени собак. Альфред присмотрелся и понял, что его смутило в новоприбывших: на плечах людей, а это, несомненно, были люди, лежали тяжёлые свежие оленьи шкуры. От них исходил тяжёлый густой запах. Так пахли жертвы химеры, развешенные на деревьях.

Замаскированные оборотни рассеялись по поляне, окружая химеру и приближаясь. Лев продолжал нападать и огрызаться, подбадривая себя и собратьев рыком и грозными криками. Собаки нападали на химеру, подбегали и кусали за ноги, отвлекали от хозяина.

Альфред взмахнул рукой. Пальцы горели, казалось, кожа скоро обуглится. Волна огня взметнулась, сорвалась с ладони и обрушилась на химеру секущими осколками горящего дерева.

― Не попорти шкуру! ― прорычал Лев, отскочивший от химеры и оказавшийся рядом.

Лев приземлился, подобрался и прыгнул. Схватился за длинную шерсть химеры и начал карабкаться ей на спину. Чудовище моталось из стороны в сторону, выло, желая сбросить наглого оборотня, но Лев вцепился намертво. Подтянулся и оказался между горбатых лопаток чудовища.

Химера подогнула ноги и упала на запястья, стараясь стряхнуть Льва, схватившегося за отростки длинных рогов, чтобы не упасть. Альфред опустил руку. Теперь он не мог послать в химеру огонь, опасаясь попасть в Зейгера.

«Нож! ― подумал Альфред, шаря непослушными обожжёнными пальцами по поясу. ― Где же чёртов нож!» ― Он обернулся: нож валялся на земле, поблёскивая широким лезвием в неверном свете пламени.

Со всех ног Альфред бросился к ножу, и в этот миг из темноты рядом с ним выскользнула фигура. В нос ударил тяжёлый запах крови и начавшегося разложения. Альфред дёрнулся, зажёг пламя, а потом посмотрел в лицо той, что стояла напротив него. И узнал безошибочно.

Мария Зейгер наклонилась, подхватила нож и кинулась к химере, пытавшейся кататься по земле, чтобы сбросить Льва. Мария оказалась так близко, что на миг Альфреду показалось, что химера сейчас сшибёт её рогами. Но Мария отпрыгнула в сторону, размахнулась и метнула нож.

У Альфреда перехватило дыхание: лезвие воткнулось возле руки Льва в хребет химеры. Зейгер выдернул нож, подтянулся одной рукой за рога и со всей силы всадил лезвие по самую рукоять в глаз чудовища. Яростно закричал, повернул руку и погрузил в глазницу всю кисть.

Химера издала протяжный хрип, глазное яблоко потекло смесью крови и раскрошенных мозгов на землю, а Лев, выдернув нож, скатился на землю. Мария оттащила сына в сторону и как раз вовремя: издыхающая химера завалилась на бок, дёргая ногами и ударяя копытами землю. По её костлявому горбатому телу прошла судорога агонии, и чудовище затихло.

Сердце колотилось, как бешенное, но адреналин медленно покидал кровь. Альфред начинал чувствовать жаркую боль в обожжённых ладонях. Лицо горело, по спине стекало что-то липкое: то ли пот, то ли кровь, или всё вместе. Саданулся он о столб хорошо. Ноги гудели и плохо слушались, но Альфред всё же подошёл к тяжело дышавшей Марии, так и не выпустившей сына. Лев стоял, глядя на химеру из-под упавших на лоб волос, и продолжал сжимать нож.

― Пачкаться было лишним, ― произнёс Альфред. ― Мой нож из хладного железа.

― Я же не знал, ― невнятно отозвался Лев. Он встряхнулся и, кажется, только сейчас понял, что рядом с ним мать. ― Матушка, ты жива! ― Лев обнял Марию. ― Что это за гадость? ― Он провёл ладонью по меху оленьей шкуры. ― Зачем она тебе? Снимай скорее! ― Зейгер с отвращением сбросил с плеч и головы Марии шкуру.

― Тише, тише, Львёнок, ― хрипло отозвалась Мария, убирая с лица сына светлые пряди. ― Со мной всё нормально. А шкура для того, чтобы маскировать наши запахи: химера тупа как пробка, но нюх у неё посильнее нашего.

― Мам, ну какой я Львёнок, ― как показалось Альфреду, смущённо отозвался Зейгер. ― Я ― волк, я убил химеру. Дьявол, я убил химеру! ― Его смех больше походил на рык.

― И тебе предстоит её свежевать, ― произнёс Альфред. Влезать в семейную сцену не хотелось, но выбора не было. ― Надо управиться до рассвета, немного поспать и выдвигаться.

Мария медленно повернула к Альфреду голову и чуть склонила её набок. Тонкой смешливой Машки Зейгер больше не было. На Альфреда смотрела суровая блондинка с лицом, изборождённым морщинами и тяжёлым взглядом раскосых голубых глаз. Высокая, жилистая, вся в грязи, крови и саже.

― Алек, ― неожиданно произнесла она. Альфреду показалось, что у него гора с плеч упала: она признала его. Назвала так же, как и много лет назад. ― Алек, вот кого не ожидала и рада увидеть, так это тебя. Лёва всё же нашёл тебя.

― Я и не терялся, ― пожал плечами Альфред. В спину словно вогнали арматуру, он боялся пошевелиться. ― Лев попросил помочь, я и помог.

― Спасибо тебе, ― кивнула Мария и повернулась к сыну, который набросил на плечи рубашку, вытащил из рюкзака инструменты для свежевания и полиэтиленовые мешки.

― Рог обломан, ― с сожалением произнёс Лев, наклоняясь над химерой.

― Наплевать, ― бросил Альфред. ― Лана приклеит. Главное подбери и не потеряй.

Сил осталось так мало, что он даже не мог говорить. Непослушными руками стащил куртку и присел на раскладной стул: Лев мастерски установил палатку вдалеке от горевшей части поляны. Лес и трава всё ещё тлели, и Альфред, стиснув зубы от боли, щёлкнул пальцами. Пламя унялось, а он обессиленно уронил голову на руки.

Прохладная ладонь легла ему на плечо, а голос над ухом произнёс:

― Ты хорошо поработал сегодня. Отдохни. Пока мы жили в лесу, я нарвала много целебных трав, сейчас будем тебя лечить. ― Хрустнули ветки: Мария присела рядом с ним на корточки и отвела его руки от лица.

― Маша, прости, я не позаботился о тебе тогда должным образом. Я ведь обещал Паше, что присмотрю за вами, ― выдавил Альфред, глядя в лицо Марии.

― Не надо сейчас про Пашу, ― покачала головой она. ― Просто не надо. Поднимайся и пойдём в палатку: посмотрим, что с твоей спиной и руками.

Альфред благодарно кивнул. Тёплая, не обжигающая магия разлилась по телу, согревая. Тяжесть, поселившаяся в голове с самого пробуждения утром, начала растворяться. Химера погибла, а руны на деревьях обгорели. За спиной раздался треск: рухнул жертвенный столб.

Пока Мария колдовала над его ободранной спиной, промывая ссадины отваром тысячелистника, и заматывала бинтами из аптечки покрасневшие, все в волдырях, ладони, предварительно обработав их пантенолом, Альфред наблюдал, как Лев и ещё трое молодых оборотней ― парень и девушки, именами которых он не поинтересовался, ― свежуют химеру.

― Надо сжечь все останки, ― произнёс он на рассвете, когда тяжёлая, не меньше пятидесяти килограммов шкура химеры была упакована в пакеты и щедро пересыпана солью ― одни рога причудливо и жутковато торчали наружу. ― И культистов, и тушу твари.

Лев и молодняк стащили в кучу все тела, а Альфред поджёг их. Удушливый дым поднимался над горой трупов, а они стояли и смотрели. Хаски недовольно поглядывали на хозяев: они уже приметили тушу химеры в качестве награды за труды.

Когда тела достаточно прогорели, было уже совсем светло. Колдовской огонь сделал своё дело, разрушив связь химеры с этим миром, а культисты настолько истлели при жизни, что сгорели, как сухостой. Солнце ещё не успело подняться над деревьями, а Альфред и оборотни двинулись в путь. В уцелевшем сарае обнаружились старые сани, которые каюры приспособили под нарты. Все три хаски, запряжённые в шлейки, упорно тянули за собой лежавшую на санях шкуру химеры. Лев то и дело подхватывал свободную шлейку и помогал собакам.

― Своя ноша не тянет, ― говорил он брату и сёстрам, которые шли рядом с ним. Бледные, измождённые, исцарапанные с грязными серыми лицами, они казались Альфреду одинаковыми. Сам он шёл позади и смотрел на напряжённую спину Марии. Память вернулась к нему, и Альфред не знал, как сказать ей о том, что их ждёт.

― Как ты? ― Альфред поравнялся с Марией и посмотрел на её сосредоточенное лицо.

― Иду, ― коротко ответила она. На щеках и в волосах засохла кровь с оленьих шкур.

― Сейчас мы выйдем на одну из непопулярных туристических троп, ― начал Альфред. ― По ней мы выйдем к реке Луле, несколько часов быстрым ходом на восток и окажемся в небольшом городке. Там нас будет ждать помощь с родины. Этот GPS-трекер, ― он показал Марии навигатор, ― показывает, где мы, Паше Дорохову. ― Мария запнулась. Альфред поддержал её и сделал паузу. Чтобы Мария привыкла к мысли о встрече с бывшим мужем. ― Я сказал, что если мы не вернёмся к завтрашнему утру, надо организовать поиски.

― Почему он не пошёл с тобой? ― хрипло спросила Мария, сжав в пальцах куртку Альфреда так, что затрещала ткань.

― Я попросил его. Потому что тогда уже подозревал, что нас ждут руны. ― Они довольно сильно отстали от поскрипывающих саней и молодняка, но Альфреду не было до этого дела. Теперь они найдут дорогу. Потому что он всё вспомнил: и сборы, и разговор с Пашей.

***

Лев давно уехал на такси, а Альфред всё сидел в машине, припаркованной возле музея, и думал. Происходящее понемногу вырисовывалось, и чем больше фрагментов паззла вставали на места, тем меньше нравилось то, во что он ввязался. В шведском лесу властвовала магия пустых рун, водящая по кругу и заманивающая к химере. Культисты явно почитали её как божество.

Альфред невесело усмехнулся. Сердце ныло от переживаний. Отчаянно не хотелось впутывать в это дело Анну, но он понимал, что ему будет жизненно необходим кто-то на той стороне, когда он и Лев войдут в лес. Человек, который откликнется на просьбу и не подведёт. Тот, кому Альфред доверял. Он вздохнул. Такой человек у него был. Похоже, момент настал.

Альфред схватил телефон и быстро открыл присланные сообщения, нашёл в письме нужный номер и, чувствуя холод в сердце, нажал вызов. Длинные гудки оглушали, и Альфред даже хотел, чтобы трубку не взяли, но в следующую секунду абонент ответил:

― Алло. Павел Дорохов слушает.

― Паша, это я, ― произнёс Альфред, не узнав собственный голос, настолько уверенно он звучал. ― Альфред.

― Я узнал тебя, ― отозвался Паша. Альфред почти видел, как тот стоял на веранде особняка и смотрел в ночь. ― Доброго вечера, Алек. Как здоровье жены и дочери?

― Всё хорошо, ― ответил Альфред. ― Паша, у меня к тебе разговор.

― Слушаю.

― Несколько часов назад ко мне пришёл твой сын. ― Альфред услышал, как Паша резко вздохнул. ― Он попросил помощи: Мария пропала в шведском лесу, в котором обитает химера, оставшаяся без хозяев. Она убила многих, и убьёт ещё. И способна наводить мороки. Об этом рассказал чудом спасшийся турист из Альбиона.

― Ты веришь этим рассказам?

― А почему, собственно, я не должен им верить?

― Что надо делать?

― Пришло время закрыть старый гештальт, Паша. Нам всем. Мне нужно, чтобы ты подготовил спасательную и поисковую группы, которые будут ждать нас в небольшом городке в верхнем течении Луле через три дня. Если к рассвету четвёртого дня мы не вернёмся, отправляйся за нами в лес. GPS-трекер укажет путь.

― Почему я не могу пойти с вами?

― Я подозреваю, что в деле задействована рунная магия. ― С Пашей Альфред мог быть откровенен. ― Именно она заставляет путников плутать и заманивает в ловушку. Если мы все войдём в лес, то не выйдем оттуда, силу коллективного обряда почти невозможно разрушить, как ты помнишь. Ты поможешь?

Паша помолчал немного, а затем сказал ― уже деловито, так, как говорил раньше:

― Конечно.

***

Они шли вдоль порожистой реки, и с каждым шагом дышать становилось легче. Безумный лес остался позади, а полосы стелившегося над ним тумана уже не могли повлиять на разум. Едва они вышли на поляну, как головная боль улетучилась, по словам товарищей, у всех. Рунная магия и тлетворное влияние химеры путали мысли и не выпускали из леса. Теперь путь был открыт.

Оборотни решили не нагружать хасок, давали собакам отдохнуть и сами впрягались в упряжку. Альфред и Мария шли сзади, изредка переговариваясь, но в основном молчали. Альфред смотрел на реку, на тёмный лес вдалеке и уплывал мыслями в город к Анне и Авроре. Из раздумий его выдернул странный непривычный звук: мерное гудение и металлический стрёкот.

― Смотрите! ― опередил вопрос Альфреда Лев, указывая вперёд. ― Вертолёт.

К ним и правда приближался вертолёт со шведским флагом, а невдалеке показались первые дома окрестностей городка. Зейгеры, перекрикиваясь и улыбаясь, прибавили ходу, хаски с удвоенной силой потащили упряжку. Вертолёт же сделал круг и сопровождал их всю дорогу до домов. В одном из них уже развернули что-то вроде временного спасательного пункта.

К ним бросились спасатели в форменной одежде и сотрудники комитета по охране окружающей среды. Они что-то говорили на шведском, но Альфред понимал хорошо если одно слово из пяти. Рядом с вертолётами со шведским флагом Альфред увидел триколор Федерации. А возле вертолёта ― Пашу Дорохова в сопровождении нескольких крепких мужчин с невыразительными бледными лицами вампиров.

― Алек, ты как? ― Паша махнул вампирам, и те послушно отошли в сторону. Сам Дорохов вытащил из внутреннего кармана камуфляжной куртки флягу и подал Альфреду.

― Жив, ― отозвался Альфред, сделав глоток коньяка. ― Спасибо, что встретил.

― Если бы вы пришли на час позже, я дал бы команду выжигать лес. ― По губам Паши скользнула улыбка, но Альфред понял, что он не шутил.

― Узнаю тебя, Павел Дорохов, ― раздался сзади голос Марии. Альфред обернулся: она сидела в раскрытом кузове машины скорой помощи, вокруг неё хлопотали врачи и спасатели, с которыми она отрывисто изъяснялась на шведском. ― Тебе лишь бы всё сжечь. ― Она говорила резко, но Альфред видел по её бледному лицу и теням под глазами, что она устала и истощена.

― А тебе лишь бы ввязаться в неприятности и застрять в глуши. ― Паша подошёл к ней. ― Ты же помнишь, как нас тогда забыли после инициации твои сородичи.

― Помню, ― огрызнулась Мария. ― Даже могу рассказать, ― уже тише добавила она.

***

Ситуация была смешная и страшная одновременно. Машу и Павла Дорохова забыли забрать из деревни на берегу реки, где проходили инициацию молодые волки-оборотни. Маша поехала просто так: поболеть за младших братьев. Некромант Дорохов увязался за ней и сейчас ходил по берегу мрачнее тучи, пиная камни и ругаясь. Маша смотрела на него и думала, что некромант остаётся сдержанным, как будто вырванным из жизни, даже в гневе. Тонкие косточки рыб парили вокруг Паши, и казалось, будто по берегу стелется белая мантия.

Маша едва сдерживала смех, больше походивший на истерику. Завтра экзамен, и если она на него не явится, то вылетит из университета. Оставалась, правда, надежда на заступничество отца-депутата, но Виктор Зейгер ясно дал понять Маше ещё в детстве, что гранит науки и коммуникабельности ей придётся грызть самой. Единственное, на что влияло положение дочери вожака самой крупной за Уралом стаи оборотней, так это то, что вопреки правилам её взяли с собой на инициацию. Да ещё не прогнали Пашу, смотревшего мрачно и тёмно.

«И всё вышло боком», — подумала Маша. А вслух произнесла, стараясь не смеяться: — Ты такой молодой, а у тебя уже столько проблем. ― Внутри всё распирало от хохота и осознания нелепости ситуации. — Нервные клетки не восстанавливаются. Почему ты такой нервный?

— Поживи с матерью-предсказательницей, выговаривающей тебе за проступки, которые ты ещё не совершил, и отцом, мнящим себя великим демонологом-некромантом, узнаешь! — бросил Паша, садясь на берег и обречённо пуская по воде плоский камешек.

Камешек отскочил от воды и пропрыгал «блинчиками» двадцать раз. Чёрные, словно ониксы, глаза Паши округлились, а губы, казалось, впервые изогнулись в настоящей улыбке.

— Ты видела? — В спокойном голосе проскользнуло… веселье.

— Видела. — Маша подошла ближе и присела рядом с Пашей. Она бросила камень в воду, но тот утонул. — Прямо как моя учёба, — усмехнулась Маша. — Если меня не заберут сегодня, я пропущу экзамен и меня отчислят.

— А как же твой отец-депутат? — усмехнулся Паша.

— Да что вы меня все отцом попрекаете! — воскликнула Маша, поднимаясь. — Знаешь, как тяжело жить с отцом-трудоголиком, который заставляет работать других, но при этом всё время обесценивает твой труд!

— Я в твои годы поднимал стада мёртвых оленей в тундре, а ты дальше шабашей не ходишь, — с усмешкой произнёс Паша, явно цитируя отца.

— Зачем ты вообще увязался за мной? — Маша вдруг осознала, что Паша тоже поднялся и теперь стоит за её спиной. Она чувствовала на шее его горячее дыхание. Миг спустя прохладные, пахнувшие речной водой пальцы Дорохова отвели в сторону её светлые кудри. Маша не успела вздохнуть, а Паша уже прижался горячими губами к её шее.

— Паша, ну не надо! — воскликнула Маша, пытаясь отодвинуться. Получилось не очень: она тут же угодила в капкан из сильных крепких рук.

— Волчица не обязательно должна быть только с волком, — тихо произнёс Паша. Бархатный густой голос лишал воли. Он наклонился к Маше, и его чёрные, как смоль, длинные волосы смешались с её кудрями.

Маша с шумом втянула носом воздух, но лучше бы она этого не делала. Смесь запахов — пепел, воск, старые кости, свежая земля — ударила в голову, вскипятила кровь, расплескав по артериям и венам жидкий огонь. Маша сделала ещё шаг вперёд, но Паша резко притянул её к себе. Спиной она почувствовала, как он напряжён.

В следующее мгновение она задохнулась. Липкий чёрный туман сдавил, вышиб дух, а потом взорвался калейдоскопом цветных осколков. Портал, поняла она. Дорохов, как и все некроманты, умеет создавать пространственные порталы. Не хотелось думать, сколько сил он на это тратит, и как разрывает и скручивает кости потревоженная ткань мироздания.

Неожиданно всё закончилось. Липкие нити не хотели отцепляться от ног и рук Маши, но Дорохов едва ли не вытянул её из портала. И прижал к себе так сильно, что захрустели рёбра. Маша подняла на него взгляд. Голубые глаза встретились с чёрными, и она поняла, что уже никуда не денется. По губам Паши скользнула усмешка, а миг спустя он уже уложил её на постель. Пахло скошенной травой, клевером и страстью. Солоноватый запах въедался в ноздри, а Паша уже раздвигал её ноги. На миг Маша удивилась, как смуглая кожа Дорохова контрастирует с её белыми ногами, а затем глухо застонала: Паша решил взять своё сразу.

Он тяжело дышал, двигался в ней, а Маша гладила его по голове и думала о стае. Что они скажут, когда узнают, что она отдала себя без остатка некроманту? Не так она представляла себе это. Не так. Но с тем человеком. Паша был горяч, но нежен, хотя Маша не могла с уверенностью сказать и сравнить. Она очерчивала ладонями мускулы его сильного рельефного тела, зарывалась пальцами в пахнущие бальзамическими травами волосы. Ей было странно. Когда они закончили, Паша ушёл переодеваться и внезапно нашёл спутниковый телефон. Маша усмехнулась.

— Теперь ты, как порядочный человек, обязан на мне жениться, — произнесла она, садясь на продавленной кровати. Ноги дрожали и не слушались. Она прижала к голой груди, которую так усердно мял Паша, скомканное платье.

— Ради этого я всё и затеял, — отозвался он. — Иначе некроманту не получить волка.

***

― Сколько у нас всего было хорошего. С тех пор много воды утекло: ты изменился, я тоже, моя мать и твой отец умерли, Лёва вырос. А ещё я скучаю по тебе, Паша. ― Мария цеплялась покрасневшими обветренными пальцами за край пледа. Спасатели молча отступили в стороны. ― Паша, я скучаю по тебе! ― Губы Марии задрожали, на глазах выступили слёзы. Она судорожно проглотила рыдание и подняла взгляд на Пашу, подошедшего к ней вплотную.

Они смотрели друг другу в глаза. А затем Мария схватила Пашу за руку. Плед соскользнул с её плеч. Лёва, отделавшийся от спасателей, дёрнулся, чтобы поднять одеяло и укрыть мать, но Альфред жестом остановил его. Плед не успел упасть: его подхватил Паша и быстро набросил обратно на Марию. Закутал, словно маленькую девочку, и на миг запустил пальцы в свалявшиеся светлые с сединой волосы. Отнял руку и провёл по лицу Марии, стирая копоть и грязь. Она смотрела на него затуманенным взглядом и, казалось, вот-вот упадёт в объятия.

― Нам надо собрать тела. ― Мария взяла себя в руки. Альфред видел, как её ладонь замерла на полпути, едва касаясь кончиками пальцев руки Паши, которую он так и не убрал. ― Три воина и столько же хасок. Мои хаски и братья! ― Она на секунду прикрыла глаза.

― Я отправлю людей на поиски, ― произнёс Паша. ― Ситуация под контролем. Они вылетят на родину следующим рейсом.

― Каким рейсом? ― Мария настороженно посмотрела на Дорохова.

― Я арендовал частный самолёт.

Альфред никогда не летал с таким комфортом. Он вышел по трапу отдохнувший и даже как будто посвежевший. Чем дальше от Швеции, тем легче становилось на душе. А как только появилась возможность, он позвонил Анне и сказал, что жив-здоров, помог одержать победу и скоро будет дома. Паша предложил, чтобы его личный водитель отвёз Дрелиха домой, но Альфред отказался: он оставил машину на оплачиваемой парковке возле аэропорта.

Всю дорогу Мария, Паша и Лев тихо о чём-то проговорили. Альфред и молодые оборотни постарались максимально дистанцироваться, поиграли в карты и посмотрели фильм. Однако Альфред забыл их имена, как только сел за руль. Ведя машину по загородному шоссе по направлению к коттеджной застройке, он представлял, какое лицо будет у Ланы, когда она увидит шкуру химеры. Наверняка будет ходить вокруг с горящими глазами, радоваться, словно девочка кукле, а по углам мастерской будут клубиться зеленоватые тени и мерцать огоньки.

Альфред усмехнулся: он был уверен, что Лев наверняка извинится перед Ланой за грубость, а молчаливый Паша, который придёт с сыном к таксидермистке, осыплет Морозовучеканными золотыми монетами. Но с каждым метром образы Зейгеров, Паши и Ланы стирались. Отодвигались, уходили так же, как тупое ноющее ощущение незавершённости в душе. Когда он наконец подъехал к дому, августовские сумерки заполнили всё вокруг, цепляясь за кусты шиповника и отцветшую сирень. Из открытого окна кухни раздавались звонкие голоса.

― Кто папу встречает? ― с улыбкой произнёс Альфред, переступая порог. Голоса на кухне тут же смолкли, послышался звук отодвигаемых стульев. В дверном проёме возникла Анна в цветастом платье с повязанным поверх него фартуком. За ней вышла Милена, тонкие волосы которой были выкрашены в бело-фиолетовый цвет и собраны в высокий хвост. Из прорех на джинсах выглядывала свежая татуировка. На руках Милена держала Аврору.

― Мы, ― улыбнулась Анна. Она подошла к Альфреду и обняла, прижавшись прохладной щекой к его щеке. ― Сейчас провожу Милену, и отправишься в душ. Но сначала поужинаем.

За ужином Альфред говорил мало, только с улыбкой слушал рассказы Милены о новом приюте для животных, в котором она работала ветеринаром. Анна тоже в основном молчала и то и дело протягивала руку к кроватке Авроры, покачивая колыбель. Когда Милена ушла, Анна, на миг прислонившись спиной к стене и прикрыв глаза, отправила Альфреда в ванную.

― О чём ты думаешь? ― тихий голос жены вывел Альфреда из раздумий. Он сидел в домашних штанах на краю кровати перед открытым окном и смотрел, как восходила луна.

― О том, что прошлое меня, кажется, отпустило. ― Он протянул руку и обнял Анну, присевшую рядом. ― Как вы здесь?

― Это были страшные три дня, ― чуть улыбнулась Анна. ― Мне звонил Павел Дорохов, ― добавила она. ― Извинялся за неудобства, предлагал посильную помощь и говорил, что всё под контролем. Знаешь, я ему поверила. ― Анна подняла голову и посмотрела на Альфреда. В её зелено-карих глазах отражалась начавшая убывать луна. ― А ещё я съездила в Бюро, забрала разросшийся вереск и высадила на заднем дворе. Он начинает светиться в сумерках. Можешь выглянуть в окно и посмотреть. Вчера было пасмурно, и над ним летали феи-светляки.

― Он же волшебный, ― улыбнулся Альфред. Они давно не проводили время просто так вдвоём. Альфред скользнул взглядом по лицу Анны и задержался на её губах. Осторожно положил ладонь ей на колено и провёл вверх по бедру. Анна шумно вдохнула.

― Давно мы с тобой…

― Боже, я и не заметила, ― улыбнулась Анна, пододвигаясь ближе и запуская пальцы в его влажные после душа волосы. Прильнула ближе и невесомо поцеловала в щёку, провела кончиком языка по скуле и уткнулась носом в ухо, жарко задышав.

Это было то, чего ему, как Альфред понял, так не хватало. Не говоря больше ни слова, он притянул к себе Анну и мягко повалил её на кровать, забираясь следом. Он комкал и задирал подол её платья, оглаживая стройные ноги, пока Анна расстёгивала мелкие пуговицы лифа. Альфред целовал её влажные припухшие губы, шею, а потом спустился ниже, стягивая с плеч Анны платье. Она проводила пальцами по его спине, разминая затекшие уставшие мышцы, и шептала на ухо что-то нежное и неразборчивое.

Он вошёл в неё, и она выгнулась ему навстречу, зарываясь пальцами в волосы и прикусывая мочку уха. По телу словно пустили электрический ток, Альфред двигался, чувствуя, как измученное химерой сознание постепенно отключается, а тревоги уступают место наслаждению.

Анна подстроилась под его ритм, и теперь они двигались в такт друг другу. Искры взрывались перед глазами, Альфред зарылся лицом в разметавшиеся по подушке волосы Анны, провёл носом по её шее, задыхаясь от сводившего с ума запаха.

Чувствуя, что завершающий миг не за горами, он ненадолго вышел из Анны, смотревшей на него затуманенными томными глазами, а затем снова быстро вошёл в неё. Она застонала, а он довольно усмехнулся. Впереди у них была целая ночь. Он ощущал себя воином, вернувшимся разгорячённым после битвы. Ведь он сражался. Не только с химерой, но и с самим собой.

Альфред Дрелих закрыл этот гештальт. За раскрытой дверью в детской сопела во сне дочка, а в свете луны поблёскивал бледными огнями сиреневый вереск, над которым порхали феи.

========== Вересковый мир: Город Громов. Часть 1 ==========

Комментарий к Вересковый мир: Город Громов. Часть 1

Арка вдохновлена потрясающим фильмом «Территория» (2014 год) и одноимённым романом Олега Куваева. А также сериалом «За гранью» Дж. Дж. Абрамса.

¹ По чукотской легенде Творец создал всех людей из нерпичьих костей, а русского — из огнива.

² Кэле — в чукотском и корякском фольклоре духи-оборотни, носители злой силы.

³ Банши ― в ирландском фольклоре и у жителей горной Шотландии, особая разновидность фей, опекающих старинные роды. Издают пронзительные вопли, в которых будто сливаются крики диких гусей, рыдания ребёнка и волчий вой, оплакивая смерть кого-либо из членов рода.

⁴ Кухлянка — верхняя меховая одежда.

⁵ Метод «дикой кошки» ― поиск нефтяных месторождений бурением скважин «на удачу».

Эстетика от **Белого льва**: https://sun9-45.userapi.com/c858532/v858532096/184026/ITqTdJeRWiM.jpg

Лето 2050 года

Огромное тускло-жёлтое солнце падало в холодное море, разбрасывая туманные лучи по тёмно-синему небу. Облака растушёвывали свет, а лёгкие перистые росчерки сиреневого цвета уходили резкими штрихами за горизонт в сторону Берингова пролива.

Аврора Дрелих заправила за уши рыже-русые волосы и потянулась за второй сигаретой ― первая уже лежала в пепельнице. Курить можно было только в одной маленькой комнате без окон, но Аврора видела закат столько раз, что казалось, будто его выжгли в памяти.

Её двенадцатичасовая смена геолога на нефтяной буровой платформе «Арктикнефть» закончилась, впрочем, как и вся вахта. Три недели Аврора вела отбор оставшихся от бурения горных пород, обсчитывала статистические данные и разливала образцы густой, с ярким отливом, нефти, которую выжимали из пористых песчаников, как воду из губки.

По-хорошему стоило пойти спать. Завтра утром прибывали сменщики, а в геологическом управлении в Громове ждала бюрократическая волокита. Аврора усмехнулась, затянувшись. Не всё в этом мире получилось оцифровать, несмотря на стремительно сокращающиеся под натиском магического вереска леса.

Час назад ещё хотелось спать. Аврора ложилась рано, когда позволяли смены, и поднималась с первыми лучами северного солнца, за что и получила прозвище Заря. Она прикрыла глаза, а грудь словно сдавили тисками, но болело не сердце. О нём Аврора старалась не думать. Заря ― коллеги и отец называли её так. Муж звал Амон-Ра.

Аврора передёрнула плечами. Вычурное, совершенно дикое прозвище, как будто она героиня и способна ставить на колени вселенные. Героиней себя Аврора точно не чувствовала. Скорее, дочерью, ничего не успевшей сказать отцу перед его смертью, и матерью, видевшей детей хорошо, если зимой. И той самой райской птицей, появление которой не ознаменовало собой ничего. Потому что всё плохое случилось потом.

Она вышла из курилки и отправилась в комнатку, которую делила со вторым геологом платформы, бывшем сейчас на смене. Аврора вместо сна включила голографический планшет: стационарные компьютеры потребляли слишком много драгоценного электричества. Она писала отчёт о проделанной сменой работе, глаза сохли от столбцов цифр и три-дэ графиков. Данные ей не нравились, а говорить о чём-то было пока рано. Но сказать всё же стоило.

Мерные удары металла о металл Аврора почти не замечала: привыкла. Иногда хотелось вернуться на землю, почувствовать под ногами каменистую зелёную тундру, посмотреть на летящих в низком небе гусей и послушать токование куропаток. Ощутить течение странной северной магии, пропитавшей нагорья и порожистые ледяные реки. Походить в каплях тяжёлого тумана и почувствовать, что она, Аврора, по-настоящему сделана из огнива, а не из нерпичьих костей¹. Даже кэле² не пугал её больше.

Секунда, и сознание резанула вспышка воспоминания. То, что случилось шесть лет назад, встало перед глазами. Аврора едва сдержалась, чтобы не обнять себя и не отбросить планшет.

Запасы нефти в тундре иссякли ещё пять лет назад, так что Аврора всё равно перешла бы на платформу. Её перевели, точнее, главный геолог управления «Арктикстроя» Артём Бутенко ― муж Авроры ― отослал жену сюда. Она упиралась, но потом согласилась: Федерация и президент Дорохов требовали топлива. Потому что ничего другого в мире уже почти не осталось.

После магнитной бури в две тысячи двадцать четвёртом году ничто не осталось прежним. В конце июня орбиту планеты пересёк метеоритный поток, названный Немезидами. События совпали, СМИ кричали о конце света, а потом начали разрастаться верещатники. Гектар за гектаром заполоняли сначала свои исконные территории на холмах северных широт, а потом поползли на юг, где встретились с собратьями, выросшими на опустошённых землях. Магия прорвалась в мир, принеся с собой страшные дары и вересковые пустоши.

Аврора задремала, но ей снилось, что она не спит. Спину ломило от неудобной позы, и проспала она всего часа четыре. Рация забормотала, закашляли помехи, Аврора дёрнулась и подняла голову. В крохотное окно светило солнце.

― Аврора Альфредовна, ― прозвучало непроизносимое имя-отчество, ― только вас ждём.

― Иду, ― ответила она и, не оборачиваясь, закрыла за собой дверь. Не прощалась: через три недели снова будет спать под тусклыми ночниками.

Сидя на ящиках с образцами, Аврора наблюдала за товарищами. Гремели взрывы хохота, то тут, то там проскальзывали снопы искр: половина вахтовиков были колдунами и ведьмами. Холодный солёный ветер дул в лицо, принося запахи рыбы и солярки: в ангарах ремонтировали вездеходы, бараки уже ждали своих обитателей. Аврора подняла воротник куртки.

«Вот такое лето у нас в Громове, ― подумала она. ― Хорошо партиям, у них в горах уже лиственницы распустились».

Она вдруг поняла, что подумала словами Артёма, которые он сказал двенадцать лет назад, когда впервые привёз её в Громов. Город назывался тогда по-другому, а Аврора уже носила под сердцем детей.

Аврора и Артём поженились, едва ей исполнилось восемнадцать. Мирослава и Илья родились на следующий год. Она до сих пор не знала, чего боялась тогда больше: пробуждения дара у детей или его отсутствия. Мирослава оказалась банши³, впервые увидевшей смерть прабабушки-Дрелих, а Илюша уже в три года проявился как сильный колдун. Аврора плакала от горя и гордости: сын пошел в её отца.

Сойдя с баржи, Аврора уверенно похрустела галькой в сторону серого здания управления, обнесённого заградительной стеной от пронизывающих мощных ветров. Она шла неспешно, чуть покачиваясь, словно под ногами была палуба баржи. Вдалеке то тут, то там горели фиолетовым заросли ползучей гвоздики ― типичного растения побережья морской губы, где находился Громов. Аврора остановилась закурить перед входом в управление и увидела на парковке среди снабженских «ГАЗов» припаркованный «УАЗик» с колёсами, обмотанными цепями.

«Николай приехал, ― подумала Аврора, засунув руки в карманы и сделав затяжку. ― Не хочу его видеть». По правде говоря, в первые часы нахождения на земле она не хотела видеть никого. Вздохнула, затушила окурок и поднялась по сбитой тысячами ног лестнице в здание.

Конечно, первым она встретила именно Николая. Оленевод шёл вразвалку, в расстёгнутой кухлянке⁴, под которой виднелась красная клетчатая рубашка. Словно почувствовав настроение Авроры, Николай просто кивнул ей, когда они поравнялись. Получив кивок в ответ, он удалился по коридору. Явно договорился о поставке продовольствия для оленеводов перегоняемых стад. Взгляд его гетерохромных глаз ― правый синий до черноты, а левый изумрудно-зелёный ― всегда пугал Аврору, но вообще мужиком он был неплохим. Бронзовый от загара, Николай был даже старше её покойного отца.

Аврора усмехнулась. Именно с дела Николая о проклятом черепе и началась череда ярких событий, которая привела к тому, что она шла сейчас по коридорам управления расписываться в документах «пост сдал, пост принял» и сдавать полученный под расписку карабин. Оружие раньше выдавалось только тем, кто отправлялся в партии на земле, но после случая шесть лет назад, в результате которого Аврора оказалась на буровой, стали выдавать и нефтяникам.

― Ордынцы совсем обнаглели, Дикая Охота их забери! ― пожаловался Авроре дядя Лёша Орлов ― широкоплечий низкорослый начальник снабжения, когда убирал в сейф её карабин. ― Видели отряд недалеко от базы Московкиной. Чуют золото, ублюдки.

― А я слышала, что вересковый чёрт им брат, ― отозвалась Аврора, оставляя подпись.

Под недовольное бормотание дяди Лёши она вышла из комнаты снабжения. Из-за двери кабинета начальницы управления доносились голоса. Белоснежка, судя по всему, разговаривала по спутниковой видеосвязи на очередном конференец-колле, а попадаться на глаза людям из столицы Аврора не собиралась. Она постояла немного у лестницы на второй этаж, а затем поднялась к кабинету с надписью «Главный геолог управления «Арктического строительства» Бутенко А. И.» Остановилась, едва не прислоняясь ухом к двери, но передумала. Развернулась на каблуках и сбежала вниз по лестнице, как будто за ней гнались всадники Дикой Охоты.

Во дворе управления ей нашлось место в кузове «ГАЗа», ехавшего как раз в спальный район Громова. В пятиэтажных блочных домах за защитными стенами жили коренные жители города, а в точно таких же общежитиях ― семейные вахтовики. «ГАЗ» остановился возле первого общежития, и Аврора легко спрыгнула на землю, приняв поданную водителем сумку.

Небо прочертил белый след самолёта. Аврора сплюнула на землю и поджала губы. Вересковый чёрт побрал бы этих ордынцев: мафиози-монополистов на все гражданские авиасообщения, да и вообще на транспорт. А на деле просто бессердечные бандиты и уголовники. Именно отряд Золотой Орды напал на базу партии Бутенко шесть лет назад. Артём тогда получил второй инфаркт и с трудом выжил. Авроре казалось, что она ждала самолёт с помощью вечность.

Оловянные, золотые прииски, дышащие на ладан угольные шахты ― вот и всё, что осталось от великих свершений столетней давности. Требовались новые месторождения, гипотезы и данные приборов проверялись на практике тремя партиями. А вересковые пустоши подступили вплотную к тундре, погребая под собой недра.

В комнате общежития было идеально чисто, выделялась только гора окурков в пепельнице. В морозилке нашёлся кусок оленины, а в зимнем холодильнике ― гора лука. Аврора усмехнулась: без неё Артём жил по-спартански. Как и она без него.

Оленина шипела и белела на сковороде, лук пах так аппетитно, что Авроре стало тошно. Она поела и вдруг обнаружила, что чай не заварен. Потянулась к шкафу с крупами, но вместо заварки в руки посыпались лекарства. Упаковки упали на пол, но одну Авроре удалось ухватить.

― «Валокордин», ― прочитала она. ― Голодные боги, сколько же ты его пьёшь!

Она быстро собрала упаковки, закинула обратно в шкафчик, не глядя заварила чай и отправилась в ванную, хлопнув дверью. Прислонилась лбом к стене и закрыла глаза. Наверное, стоило успокоиться и позвонить детям, но что-то глубоко внутри восставало против этой идеи. Оторвавшись от стены, Аврора залезла под душ. Вода была тёплой, что радовало: меньше народу, больше кипятка.

Нагая Аврора лежала под стёганными одеялом, свернувшись калачиком. Сердце гулко билось в груди от недосыпа и странного тянущего беспокойства. Аврора хотела спать, но не могла даже закрыть глаза. Лежала в темноте и смотрела в потолок.

Щёлкнул, выключившись, холодильник, из которого Аврора предусмотрительно всё вытащила. В Громове в одиннадцать часов отключалась подача электричества на ТЭЦ: из экономии. У семьи Бутенко был генератор, но доставать и заводить его не хотелось. А через секунду в замке повернулся ключ.

Аврора слышала, как Артём разувался в прихожей. Она уловила его тяжёлое дыхание, а потом он возник возле кровати непроницаемо-чёрным силуэтом. Матрас протяжно скрипнул пружинами, когда Артём опустился на него, чуть склонив голову.

Она поднялась на локтях и смотрела на чётко очерченный профиль мужа. Квадратный подбородок, прямой нос, густые брови, торчащие в стороны пегие волосы и точно такая же короткая борода. Кожаную куртку с тёплой подкладкой он уже снял, оставшись в свитере, в котором ходил на совещания в столице, сидел в управлении и ездил в партии.

Она смотрела на мужа, а по телу разливалась дрожь, тяжёлая сладкая истома, тянувшая живот и бёдра. Артём повернулся к ней, и Авроре показалось, что он усмехнулся в темноте. Она чувствовала исходившую от него магию, ощущавшуюся мокрыми от капель тумана горами, кедровым стлаником и голубикой. Магия, расцвеченная зелёным и красным, обволакивала, а в глубине карих глаз поблёскивала спокойная сила.

― Княже мой, княже, ― промурлыкала Аврора слова старой песни и потянулась к Артёму, ― грозна твоя стража, что ж от меня-то не уберегла? ― За Артёмом ещё в юности закрепилось прозвище Князь. С годами оно только подтвердилось.

Аврора обняла мужа за плечи и, долгую секунду посмотрев в глаза, поцеловала. От него пахло табаком самокрутки, крепким чаем и ягодами. Молча, отстранившись на миг, чтобы стянуть свитер, Артём подмял под себя Аврору, придерживая за талию и плечи.

Она плавилась в его руках, выгибалась навстречу уверенным чувственным ласкам. Ловила губами обветренные губы, прижималась щекой к мягкой бороде. Сухие горячие ладони скользили по её выбеленной морозом коже, а сильные пальцы зарывались в волосы.

Общежитие было семейное, поэтому Аврора глухо стонала в полный голос, не заботясь о том, что их кто-то услышит. Она и сама не раз слышала интимные стоны соседей, вернувшихся с вахты на буровой или в тундре. Возвращение из далёких маршрутов стало достижением.

― Я сверху, ― пробормотала она, ловко повернувшись и оседлав бёдра Артёма. ― Отдыхай. ― Аврора упёрлась ладонями в кровать по обе стороны головы мужа и, склонившись, целовала его губы, шею, широкую грудь и атлетические точёные плечи. Спустилась поцелуями на живот, чувствуя, как Артём, наматывая на ладонь её влажные локоны, плавно направляет её голову ниже. Аврора усмехнулась и не стала противиться.

Тусклый блеск в полуприкрытых глазах мужа подсказал ей, что стоит продолжить. Аврора выгнулась, приняв в себя Артёма, запрокинула голову, позволяя волосам рассыпаться по спине. Артём придерживал её за бёдра, поднимался грубоватыми пальцами по спине, задерживался на роговых выростах, протянувшихся от плеч до нижних рёбер, располосовавших лопатки Авроры. Каждое прикосновение к ним взрывалось внизу живота кометой, она чувствовала, как вся сжимается, и принималась двигаться быстрей.

Артём подмахнул её под бёдра и приподнял в предпоследний момент. Аврора перекатилась в сторону и распласталась на кровати морским котиком. Рядом тяжело и гулко выдохнул Артём: всё. Он поднялся и отправился в крохотную ванную.

Аврора сбила под себя подушку. Всё внизу приятно ныло, но как всегда после близости, накатило щемящее чувство конечности происходящего. Она уснёт, пройдёт ночь, а наутро Артём снова станет главным геологом.

― Дочка не звонила? ― спросила она, когда Артём вернулся из ванной и лёг рядом поверх одеяла. Она видела даже в темноте, как вздымаются его грудь и живот, ощущала острый аромат брусники и далёких костров. Даже в постели с ней Артём был частью тундры и гор.

― Если Мира не звонит, значит, все у неё хорошо. ― Глухой голос Артёма обволакивал. ― Было бы плохо, уже сообщила бы и не раз. До меня бы дозвонилась точно. Ты же знаешь Мирославу. ― Его губы тронула улыбка.

― Знаю, ― невольно улыбнулась Аврора. ― И переживаю за неё. Она прямо как ты: держит всё в себе, старается казаться сильной. Пытается быть лучшей старшей сестрой. Хотя разница у них с Ильёй всего две минуты.

― Сын ― колдун, скоро он будет защищать сестру-банши от желающих узнать, когда же умрут их враги, ― усмехнулся Артём.

― А я всегда боюсь, что при разговоре с тобой она закричит. ― Когда Аврора сказала то, что мучило её последние три недели, стало легче. Но не проще.

― Когда-нибудь это случится, ― отозвался Артём. ― Все люди смертны. И нелюди тоже.

― Ты болеешь, ― произнесла Аврора. ― И совсем себя не бережёшь. Я видела, сколько у тебя лекарств, которые ты от меня прячешь. Я могла бы попробовать договориться в столице об операции… ― Она села. Одеяло сползло с груди, но это не волновало. Темно, а окна занавешены.

― Нет, Амон-Ра, ― глухо отозвался он.

― Другие называют по-простому ― Заря.

― Потому что ты только моё солнце.

― И я не хочу, чтобы в мире не стало того, кто называл бы меня именем старого бога. ― Аврора пододвинулась к Артёму и погладила его пегие волосы: он рано поседел. ― Чего ты хочешь, Артём? Ради чего гробишь здоровье, выезжая в поле с проверками?

― Я хочу найти ещё нефть, ― ответил Артём. ― Пока ты молчишь в управлении о том, что шельфовые скважины иссякают, я отправляю лучших инженеров с квадрокоптерами на поиски. Я знаю, что нефть есть на верещатниках.

― Ты приказал отправить кого-то на верещатники? ― Аврора во все глаза смотрела на мужа. Захотелось расплакаться и надавать ему пощёчин.

― Попросил. ― Артём внимательно смотрел на неё.

― И кого ты выбрал на роль «диких кошек»⁵? ― У неё было плохое предчувствие.

― Тебе это известно.

― Вересковый чёрт тебя возьми! ― подскочила Аврора. ― Обязательно было отправлять к мёртвым огням моих друзей?

― Они сообщили, что Альфред Александрович умер. ― Артём тоже сел. Повёл в темноте пальцами, и образцы гранита на столе засветились ровным красноватым светом.

― Да, Артём, никого ты не жалеешь, ― произнесла Аврора, отвернувшись. Сейчас выдержать прямой открытый взгляд карих глаз мужа, напомнивших о далёкой золотоносной тундре, она не могла. Да и раньше не всегда получалось. ― Ни своих геологов, ни меня.

― Начал я с себя, ― усмехнулся Артём.

Они сидели, каждый на своей половине кровати, но Аврора могла бы протянуть руку и потрогать ту связь, что была между ними. Отец называл это явление родственными душами и без колебаний согласился на брак, когда Артём попросил руки Авроры. А она только смотрела на Бутенко влюблёнными глазами и улыбалась. Тогда она ещё не знала, что у него уже есть проблемы с сердцем, репутация бескомпромиссного Князя управления и только дала ему своё прозвище. Услышала в старой песне и никому, даже мужу, не говорила.

Пододвинувшись к Артёму, Аврора положила голову ему на левое плечо и взяла за руку. Очертила костяшки пальцев и незаметно посчитала пульс. Сейчас сердце отстукивало свои положенные удары, но казалось, что она слышит гулкие аритмичные сокращения. Словно каждая пядь нагорий, заполненная сиреневым вереском, сжигала свечу Артёма с удвоенной силой.

― Не подслушивай. ― Артём мягко развернул Аврору спиной к себе и коснулся губами роговых выростов. ― Ты всё ещё не можешь спать на спине после того, что случилось?

― Никогда не смогу, ― отозвалась Аврора, чувствуя поцелуи Артёма. ― Прямо как во время беременности.

― Хочешь третьего ребёнка? ― Муж усмехнулся в темноте, продолжая целовать.

― Зачем приводить ещё одного ребёнка в мир, где в одиннадцать лет его заберут в кадетские казармы, которые заменят ему отчий дом? ― прошептала Аврора. ― Причём неважно, колдун он или нет. Как ты думаешь, ― она повернулась к нему, ― я излишне драматизирую?

― Я думаю, что из-за наших детей ты стала слишком ранимой. ― Артём приподнялся и крепко поцеловал её в скулу. ― Спи, Амон-Ра, впереди у тебя три дня отгулов. Можешь даже выпить кружку спирта. Я тебе как главный геолог разрешаю.

Аврора проснулась по привычке рано, но не настолько, чтобы застать мужа дома. Она так и лежала нагая по диагонали кровати, только на высунувшиеся из-под одеяла ноги были надеты тёплые гольфы из начёсанной с лаек шерсти. В микроволновке ждал завтрак.

Она улыбнулась, набросила рубашку и уже потянулась за сигаретами, как вдруг на планшете заиграла булькающая мелодия видеосвязи. Аврору что-то кольнуло в спину. С нехорошим предчувствием она приняла звонок.

На экране появилась зарёванная Мирослава. Сердце скакануло к горлу, по лопаткам и рёбрам полоснули ножом. Спина стала липкой: кровоточили выросты. Мира ― худая, длинная, нескладная, как настоящий одиннадцатилетний подросток. Перед кадетским корпусом она подстриглась, и светло-русые, как у Артёма в молодости, прямые волосы так и не отросли.

― Мира, что случилось? ― выдохнула Аврора. Протянула руку к экрану, но опустила.

― Я разговаривала вчера вечером по видеосвязи с папой, ― всхлипнула Мира. ― И как только я его увидела, захотелось кричать! ― Дочь захлёбывалась слезами, а у Авроры от бессилия рвалось сердце. ― Я брату не сказала, и ты не говори! Мамочка, пожалуйста!

― Не скажу, доченька, ― с комом в горле, коротко и хрипло ответила Аврора. ― Как ты сама, Мира?

― Теперь уже плохо, ― шмыгнула носом дочь. ― Вчера сдала на «отлично» итоговую контрольную по матеше.

― А Илья? ― быстро спросила Аврора. Слёзы жгли глаза, но при дочери она не могла плакать. Как и курить.

― Разбил колени на футболе и хвастал шрамами полдня. ― Губы Мирославы искривились в вымученной, но доброй улыбке. ― На нём же всё заживает, как на оборотне.

Хотелось обнять дочь. Прижать к себе крепко-крепко, сказать, что всё будет хорошо, и никогда не отпускать. Слова об оборотне добили её окончательно. Сначала у неё умер отец, теперь Мира почувствовала смерть Артёма. А ещё раньше у Авроры пропала мать. Анна Дрелих, увековеченная гранитной статуей и прозванная Исчезнувшей.

Аврора потянулась за брюками. Надо срочно что-то делать. А потом, наконец, разобраться, кто виноват.

========== Вересковый мир: Город Громов. Часть 2 ==========

Комментарий к Вересковый мир: Город Громов. Часть 2

Музыка: Мельница ― Господин горных дорог

¹ ― на Яблочный Спас Алконост прилетает в сад и смахивает с крыльев живую росу, которая, попадая на яблоки, наделяет их целительной силой.

² «Кто там, в толще скал?» ― повесть Клиффорда Саймака, в которой главный герой после ДТП приобрёл способность перемещаться по геологическим эпохам.

³ ― стихотворение замечательного автора **Таня Гусёна** «Огради!»: https://ficbook.net/readfic/9190624

Эстетика персонажа от **Белого льва**: https://sun4-16.userapi.com/W9iPtYc4ZkQl5HPwQBIoGHnLMOs6ON1zbi64ig/gXErDDy88u8.jpg

Лист персонажа от **Langsuir**: https://sun4-15.userapi.com/oZRPtdOPuYGsMvCApG4TWmmP615E32W81Nh1pw/1JPGvRcFR4A.jpg

Лето 2050 года

Кира Сергеевна ― миниатюрная секретарша Артёма ― заполняла ведомость, когда Аврора шагнула в её «карман» при кабинете главного геолога. Она сидела боком к двери, но Аврора успела рассмотреть служебную записку, подтвердившую её худшие опасения.

― По какому вопросу к главному геологу? ― осведомилась для проформы и усмехнулась уголком ярко накрашенных губ Кира Сергеевна.

― По личному. ― Аврора не была настроена на веселье. ― Извините, Кира Сергеевна. ― И вошла в кабинет, успев заметить настороженный взгляд секретарши.

Артём сидел за идеально чистым столом с планшетом. Высокая спинка ортопедического стула возвышалась над головой главного геолога подобно трону. Одет он был по-полевому.

― Ты вовремя, ― произнёс Артём, подняв глаза на Аврору. ― Через час я выезжаю на вездеходе в партию Московкиной. Проверить, всё ли в порядке, ― он улыбнулся.

― Другими словами забрать геологов, вышедших по твоей просьбе на маршрут по верещатникам, ― тихо произнесла Аврора, опираясь руками о стол и наклоняясь через столешницу к самому уху Артёма. Со стороны могло показаться, что она шептала ему приятные гадости. ― Я видела служебку у Киры Сергеевны. Ты даже факсимиле Белоснежки раздобыл. Когда ты собирался мне сказать? Что уезжаешь? К чему этот фарс, Артём?

― Боялся, что ты начнёшь меня отговаривать. ― Артём откинулся на спинку стула и положил ладонь на щёку Авроры.

― Правильно боялся. ― Аврора скрестила руки на груди. ― Я говорила сегодня с Мирославой. Она сказала, что почувствовала твою смерть, ― она произнесла это так быстро, как только могла. Словно надеялась обогнать Гасящего.

― Я знаю об этом. ― Артём провёл большим пальцем по губам Авроры, но она этого даже не почувствовала. Только смотрела на мужа и ощущала, как в душе разрастается арктический холод. В эту секунду она как никогда любила его.

― Знал? ― Она отстранилась и во все глаза смотрела на него. Точно упрямый князь на престоле. ― Откуда? Не Мира же тебе сказала…

― Не сказала, ― подтвердил Артём. ― Я догадался по её глазам. У неё же, как у тебя, всё на лице написано…

Аврора растерянно замолчала и опустилась на стул. Плакать не хотелось. После смерти отца в конце весны она ходила с наполовину отключенными эмоциями. Не чувствовала почти ничего, только огромную дыру в сердце.

― Давай я поеду с тобой, ― негромко произнесла она, кладя ладонь на руку Артёма, лежавшую на подлокотнике. ― Я не хочу упустить твой последний вздох. Боги, давайте, никогда!

― Сорок дней у меня ещё есть, ― напряжённо и весело отозвался Артём, накрывая ладонью пальцы Авроры.

― Почему ты так уверен, что именно сорок? Это ― максимум, который тебе остался. Ты можешь умереть в вездеходе, на руках Московкиной, на…

― … на вечере полевиков, ― вставил Артём. ― Он, кстати, будет послезавтра. Приходи. И я тоже приду. Нам нужна нефть, Аврора. И я хочу сделать как можно больше, или, по крайней мере, постараться.

― Сообщи, когда вернёшься, ― попросила Аврора. ― Пожалуйста. Иначе я напишу на тебя донос, что ты халатно относишься к своему здоровью.

Артём молча кивнул в ответ, поднялся и вдруг привлёк к себе Аврору. Зарылся пальцами в короткие волосы, проследил ладонью контур позвоночника. Она обнимала в ответ, слушая гулкие удары его сердца. Хотелось взять предательский орган в ладони и сделать всё, чтобы он бился. Артём несколько долгих секунд смотрел ей в глаза, потом чуть улыбнулся и поцеловал.

― Я сделаю для вас всё, что смогу, ― произнёс он, оторвавшись от её губ. ― Я тебя люблю. ― А затем набросил на плечи брезентуху и вышел за дверь. В проёме мелькнуло озадаченное лицо Киры Сергеевны, отдававшей служебную записку Артёму.

«Привыкать нельзя», ― с горечью подумала Аврора, с тяжёлым сердцем глядя на удалявшегося Артёма. Зажмурилась и смяла в пальцах пачку сигарет. Курила она прямо в кабинете, сил выйти не было. Губы горели от поцелуя, а тело ещё чувствовало прикосновения. Биение сердца замирало в душе.

Спирт горячей волной пролился в желудок, и Аврора, не дыша, закусила олениной. Она сидела на кровати и вертела в пальцах накопитель. Микросхемы были странным образом впаяны в янтарь, от вида которого у Авроры сжалось сердце: глаза её отца были такого же цвета. Альфред Дрелих оставил дочери огромное количество дневников и запасы сушёных диких трав на все случаи жизни. Всё это лежало в столичной квартире, куда Аврора не могла зайти. Не было сил видеть его, слышать голос, прикасаться к вещам, находиться там, где он жил.

Вздохнув, Аврора подключила к планшету накопитель. Она должна знать, что ей хотел сказать отец, но не успел. Она помнила глаза Серого, когда тот протянул ей накопитель со словами: «Мы не успели, его больше нет», как будто это было вчера. Потом она билась в истерике в объятиях Артёма и умоляла Еву вернуться в прошлое и спасти отца. Невыполнимая просьба: перемещаться Путешественница умела только по геологическим эпохам.

Накопитель активировался, а затем попросил подтверждения силы: кровь. Клубы густого дыма рассеялись, и перед Авророй предстал отец, сидевший на диване в их старом доме. У неё перехватило дыхание: боги, как он сумел туда добраться? А главное ― выбраться. Она знала его как отца и пожилого мудрого колдуна, но забывала, что в первую очередь он ― боец.

― Здравствуй, солнышко.

Аврора готова была зареветь, как Мирослава. Отцовский голос рождал тысячи воспоминаний. Яркие картины ушедшего навсегда прошлого. Этот мир потерял целую эпоху.

― Если ты смотришь это видео, Гасящий наверняка потушил мою свечу. Однажды он уже отпустил меня, но все равно я оказался у него. Но ты эту историю знаешь. ― Отец немного помолчал. ― Я хотел поговорить с тобой о маме. Я не любил говорить на эту тему, а в твоих глазах видел её. Я убеждён, что Аня пропала не просто так. Да, я не нашёл следы магического вмешательства, а Паша, то есть президент Дорохов, не обнаружил её нигде. Мы добрались с ним до пещеры Гасящего, но… ― Отец на секунду прикрыл глаза, сложив руки на набалдашнике трости. ― Не будем об этом. Я прошу тебя: найди её. Обещаешь?

― Обещаю, папочка, ― прошептала Аврора, махнув вторую стопку и даже не заметив. Голос отца сделался гулким, а изображение ― удивительно ясным. Казалось, Аврора видела и слышала много дальше, чем сильнейшие оборотни и вампиры. ― Я всегда держу слово, ты же знаешь. ― В это мгновение она была уверена, что выполнит обещание.

― Спасибо. ― Отец как будто вёл с ней диалог. ― А ещё я расскажу тебе одну вещь, от знания которой на твоих плечах будет лежать судьба целого мира. Ты ведь знаешь, как удачно совпали два события: магнитная буря и метеоритный поток? Так вот, что я тебе скажу: ни черта они не совпали! Буря стала следствием прохождения метеоритного потока через орбиту планеты. Железные метеориты всегда обладали мощной магической энергией, но в этот раз их было слишком много. Космические службы ещё двадцать шесть лет назад должны были уничтожить обломки. Ты должна помнить, что выпали они в Арктике. И знаешь, что? ― отец невесело усмехнулся и сделал паузу. ― Оказалось, что все обломки пропали из хранилища и, судя по всему, очень давно. Паша нашёл тех, кто вёл записи. Чтобы знать, что он с ними сделал, ты ещё маленькая. А выяснил он то, что обломки забрал Руслан Султанов. Да, дочка. Тот самый Хан.

Авроре показалось, что она проваливается в пропасть, на дне которой ждали верещатники. Копыта призрачной кавалькады топтали череп, болотные огни вытягивали остатки души, чтоб им подавиться, а жёсткий вереск с хрустом ломал кости. По спине потекла кровь. Перед глазами встало спокойное, будто высеченное из камня, совсем как у степного менгира, лицо, являвшееся ей в кошмарах. Раскосые тёмные глаза смотрели насмешливо, а из мешка в пальцах высыпался золотой песок. Прямо на лежавшего возле его ног Артёма.

― Жаль, я не смогла убить его тогда, ― прошипела Аврора. ― Хану тысячи смертей мало.

― Аврора, ― голос отца вывел её из тумана ярости, ― прямо сейчас ты не сможешь добраться до Хана. Но если послушаешь, что тебе скажет Паша, сможешь поквитаться. Ещё Константин Львович говорил, что надо ждать. ― Лицо отца приобрело задумчивое выражение. Аврора улыбнулась. Сколько раз он вот так начинал на середине разговора говорить о былом, не сосчитать. Временами Аврору это раздражало, теперь она это ценила. ― При всех недостатках дед Дорохов был интересным человеком. А ещё панически боялся есть грибы. Я ему говорю: «Ладно, Константин Львович, я поем. Если за мной «скорая» не приедет, начинайте и вы есть», ― отец улыбнулся. ― Всё, молчу, ― он зажмурился, а Аврора заплакала. ― Паша, меняемся!

Отец встал с дивана и неспешно, величественно опираясь на трость, ушёл куда-то за поле зрения камеры. На диван уселся президент Дорохов. Полностью седой, с лицом, изборождённым морщинами, он походил на старого ворона. Обсидиановые глаза смотрели цепко.

― Здравствуй, Аврора, ― сухо и деловито произнёс Дорохов. Она чувствовала, что тот ощущал её даже через запись. ― Золотая Орда сильна тем, что она, подобно своей исторической прародительнице, берётся ниоткуда и исчезает в никуда. Ордынцы приходят, как настоящие кочевники, берут, что хотят, и держат всех в страхе. А я уже не в том возрасте, чтобы с ними бороться. Тени всё чаще приходят ко мне, густые и плотные. Совсем как нефть. Хорошая шутка. ― Аврора усмехнулась, а Дорохов продолжал: ― Ты никогда не задавалась вопросом, где кончаются сиреневые перистые облака? Помню, ты говорила, что тебе кажется, будто они падают в Берингов пролив. Так и есть. В проливе, точнее, по всему побережью перемещается атомный ледокол, на котором находятся украденные Немезиды. Очередная отличная ирония.

― За каким чёртом Хан их хранит? ― недоумённо пробормотала Аврора. Лёгкая паранойя, что её подслушивали, царапала сознание. Поставила на паузу и шагнула к двери: никого.

― Султанов хранит Немезиды, потому что они притягивают магию, просачивающуюся в мир, ― продолжил, как ни в чём ни бывало, Дорохов. ― Невызываемый Демон и Врата Серебряного Ключа, конечно, создали прорехи, но Немезиды решили всё окончательно.

― Дикая Охота его задери! ― воскликнула Аврора. ― Зачем ему это?

― Мало что в мире осталось неизменным, кроме человеческой жадности, ― усмехнулся Дорохов. ― Если уничтожить Немезиды, магия перестанет рваться в мир. Вересковые пустоши отступят, и цивилизации не придётся жить в горах и на холодных побережьях. Золотой Орде это не выгодно. ― Дорохов замолчал и посмотрел Авроре в глаза так, что захотелось встать по стойке смирно. ― И помни: ни ты, ни кто-либо из живущих в вересковом мире не найдёт ледокол. Просто не увидит. Султанов и его приближённые имели дело с Немезидами, поэтому видят его. Мы же с твоим отцом о нём только догадываемся. Вычислили по совокупности косвенных признаков. Колебания силы и магнитного поля, ничего особенного, но размах поражает. Константин Львович позавидовал бы. Дерзай, Аврора. ― Дорохов поднялся, а его место снова занял отец.

― Через пару дней должны заглянуть твои друзья, ― произнёс он. ― Я постараюсь их дождаться. ― Он посмотрел куда-то вверх. ― Лезут черти, ― пробормотал он тихо, но Аврора услышала. ― До свидания, дочка. ― Отец наклонился к экрану. ― Я очень сильно тебя люблю.

Аврора разрыдалась в голос, повалившись на кровать. Она плакала навзрыд, как ребёнок, захлёбываясь и сотрясаясь всем телом. Икала, задыхалась и плакала, выла что-то бессвязное и даже не запоминала, что именно.

― Черти гнались за ним, но не поймали. Он убежал и спасся, ― тихо произнесла Аврора, глядя в стену. ― Папочка мой, зачем ты это сделал? Зачем Гасящий забрал тебя? ― Она понимала, что осталась одна. Кем бы она ни была, как бы ни любил её Артём, отец всегда стоял за спиной с огнём на кончиках пальцев, готовый подхватить при падении и испепелить того, кто обидит дочь.

Она лежала, а мысли пчёлами роились в голове. Отец и Дорохов раскрыли ей карты, но что конкретно делать, не сказали. Словно боялись, что запись скопируют. Или не знали, что делать. В детстве Аврора считала отца всемогущим, а потом пропала мама. Мама…

― Говорите, никто из тех, кто живёт в вересковом мире, не может найти ледокол, ― пробормотала Аврора, сжимая виски и чувствуя, как дрожь разливается по телу. Она ухватила мысль за хвост Уробороса. ― Тогда мне нужен тот, кто в этом мире никогда не жил!

Аврора шла по коридору управления. Алкоголь ещё не вывелся из крови, и действовать надо быстро. Быть может, она даже спасёт Артёма, если поторопится. Она не Сирин, но Алконост ещё смахнёт с крыльев живую росу¹.

― Оливия Александровна у себя? ― поинтересовалась Аврора у Киры Сергеевны, вышедшей откуда-то сбоку. Получив утвердительный ответ и долгий взгляд в спину, она быстро постучала и вошла в кабинет начальницы управления.

Оливия Малиновская сидела за столом, закинув ногу на ногу, и строчила что-то на сенсорной клавиатуре. За её спиной висели две фотографии в рамках. Портрет президента Дорохова смотрел твёрдо и чуть укоризненно, а Маргариты Громовой ― тепло и ободряюще. Элегантная и в чёрном платье, Белоснежка повернулась к Авроре. Выступающий подбородок придавал ей сходство с бульдогом, но скрадывался прядками густых волос, обрамлявших лицо.

― Слушаю вас, Аврора Альфредовна, ― вежливо произнесла Оливия.

― Мне нужно моё личное дело, ― без обиняков произнесла Аврора. ― Хочу предаться детским воспоминаниям. Сегодня сорок дней отцу. ― Мучительно больно прикрываться отцом, но говорить правду Белоснежке она не собиралась. Из глубин памяти выплыло полустёртое воспоминание: мама развешивает бельё и говорит, улыбаясь: «Вали всё на нас с папой».

― Личные дела запрещено выдавать на руки сотрудникам по уставу «Арктикстроя», ― педантично отозвалась Оливия.

― Да тебя следовало назвать не Белоснежка, а женщина-инструкция.

― Мой отец одобрил бы мой ответ.

― А мой ― просьбу. Мы обе потеряли родителей. И вообще за тобой должок: мой отец помог твоей маме спасти Александра Владимировича от приворотного зелья.

― Которое ему подлила твоя свекровь Ксения Максимовна, ― парировала Оливия.

― Дело прошлое. ― Аврора подняла ладони. ― Оливия, пожалуйста. Мне это важно.

― Из здания управления выносить дело не разрешаю, ― строго и резко бросила Оливия, поморщившись. ― Бери голо-проектор, я сейчас подпишу заявление. ― Белоснежка сжала губы в такую тонкую линию, что её и без того крупная тяжёлая челюсть стала ещё массивнее.

― Какое заявление?

― Которое тымне подашь, ― поморщилась Оливия. ― Вы с Князем одной пустоши вереск ― никогда никого не слушаете. Вам наплевать на проекты и протоколы. Вы идёте напролом. Риск напополам с самоуверенностью. Не страшно так жить?

― Я привыкла, ― пожала плечами Аврора, поставив подпись. ― Нормально?

― Сойдёт. ― Оливия быстро поставила печать и вдруг спросила: ― Ты не хочешь в декрет?

― А должна? ― удивилась Аврора.

― За третьего ребёнка полагается хорошее пособие, ― заметила Оливия. ― Подумай. И в дальнейшем воздержитесь с Бутенко от курения на рабочем месте. И от интима тоже.

― Спасибо за совет. ― Аврора быстро забрала заявление, а про себя подумала:

«Слить меня хотят? Князя свергнуть собираются? Тут им даже чёрт не помощник».

Подключая проектор, Аврора вдруг подумала: а что, если Белоснежка, в общем, права? Что, если не стоит испытывать судьбу, а молча принять её удар? Претерпевший до конца спасётся. Быть может, стоит дождаться Артёма и просто захотеть третьего ребёнка? Чтобы осталась в вересковом мире ещё одна часть мужа, ребёнок, с которым она пробудет одиннадцать лет.

Она остановилась и порывисто приложила ладонь к животу. Снова почувствовать себя беременной, ощутить, что жизнь продолжается… Необычайная лёгкость захватила её, а душа затрепетала, сила в крови потекла быстрее. В эту секунду всё казалось так просто.

Аврора мотнула головой. Не иначе кэле водил её по болотинам, опасаясь, как бы она не выкачала из недр всю нефть. Дурацкая мысль дурной Белоснежки, которую высокое начальство спустило сюда в противовес Князю. Аврора хотела не ребёнка, а пожалеть и успокоить себя. Морок, не иначе. Она провела ладонью по лицу, постаравшись напеть мотивы северного заклинания, которое Николай использовал, когда духи тундры норовили завести стадо оленей в топь или весной на лёд. Древнее шаманское горловое пение иногда помогало даже отогнать обитателей вересковых пустошей, просачивавшихся всё чаще в горы и тундры.

«Я переверну весь мир, чтобы спасти его!» ― С этой мыслью Аврора запустила запись.

Она не помнила день, когда пропала мама, но знала, что это были не ночь и раннее утро, а летний ясный полдень. Помнила только колыхавшиеся на тёплом ветру простыни, дышавшие влажной прохладой. Мама развешивала бельё, улыбалась и что-то рассказывала.

Аврора помнила нечеткие кадры, отпечатавшиеся в сознании. Высаженные мамой кусты бересклета и то, как завороженно помогала в саду, глядя на кроваво-красные листья. Она была уверена, что запах лета и ощущение мокрой ткани додумала потом. Осталось только чувство какой-то неправильности, того, что не должно быть совершенно. Вот только вспомнить не могла. Надежда оставалась только на то, что та четырехлетняя девочка знала много больше.

Запись запечатлела допрос, датированный летом две тысячи двадцать четвёртого года. Немезиды упали с неба, а магнитная буря пронеслась ураганом по планете. Когда пропала мама, отец сначала пытался найти её сам. Но потом всё же обратился в полицию. Допрашивали тогда всех едва ли не с пристрастием ― ещё бы, такое событие ― пропажа жены известного экстрасенса и друга губернатора. Соседи и друзья честно ничего не знали, отец ходил мрачнее тучи, а Аврора как могла пыталась помочь, но явно только мешалась под ногами. Её выслушали, но и только.

Она не помнила этот допрос так же, но ощущение, что именно тогда знала нечто важное, что все упустили, не покидало. Она всматривалась в собственное детское лицо ― растерянное и угрюмое от того, что ей не верили, ― и пыталась вытащить на поверхность хоть обрывки памяти.

― А ты видела в этот день кого-нибудь ещё? ― Следовательница ― красивая девушка с участливой полуулыбкой смотрела на Аврору, сидевшую на коленях у отца. Детский психолог, как орлица, следила за девочкой и следователем.

Аврора дёрнулась, как от удара, чувствуя, как застыла в венах кровь. Она не вспомнила, но разрозненные факты, подслушанные обрывки разговоров и странные переглядывания следователей начали вставать на места. С хрустом собиралась мозаика, и Аврора, глядя перед собой, слушала детский голос. Хотелось отвернуться, но взгляд невольно притягивался. Отец казался таким молодым, несмотря на то, что ему уже тогда было за шестьдесят.

― Маму забрала тётя, ― уверенно принесла маленькая Аврора, теребя рога мягкой игрушки-оленёнка, которую держала в руках.

― А ты помнишь, как эта тётя выглядит?

― Мы же уже её рисовали, ― напомнила Аврора.

― Точно, ― улыбнулась следовательница и обратилась к её отцу: ― Альфред Александрович, вам знакома эта женщина? — И показала фоторобот.

― Я с ней не знаком, ― спокойно и тяжело ответил отец.

У Авроры перехватил дыхание, а сердце почти перестало биться. Вот она, та самая неправильность, дефект, не дававший покоя. С черно-белого рисунка смотрела Ева.

Путешественница Ева. Аврора никогда бы не спутала черты лица подруги даже на фотороботе. Широкие скулы, округлые щёки, острый подбородок, полные губы и большие глаза. Переброшенная через плечо коса, перевитая нитями оберегов, и вовсе не оставляла сомнений. Аврора понимала, почему ребенком запомнила вплетенные в локоны Евы амулеты: они буквально гипнотизировали.

Сердце бешено колотилось от осознания того, что произошло. Аврора запустила пальцы в волосы и склонила голову. Так значит, вот разгадка. Её мама не пропала: Анну Дрелих забрали. И сделала это Ева Лащенко.

Ещё никогда Аврора так не ждала вечера полевиков. Даже в семнадцать, когда хотелось выпить спирт и поговорить с взрослыми. Сейчас она сама была по ту сторону стола и бутылки. Авроре было немного стыдно за то, что она взяла на слабо пилота Геру Малиновского: сумеет он посадить грузовой самолёт на вересковую пустошь или нет. С условием, что Аврора сделает свои дела до захода солнца. И что начальница управления об этом не узнает. Белоснежка отсутствовала на вечере: распитие спиртных напитков в здании было строго запрещено.

На вечер Аврора почти не опоздала. Стояла в дверях, засунув руки в карманы брюк, и смотрела на длинные, но не настолько, как в конце полевого сезона, столы, заставленные простой и понятной едой. Как всегда было много зелени: многоуровневые гидропонные установки аграриев хорошо справлялись со своей задачей.

Она смотрела на сидевших за столами инженеров, рабочих, операторов буровых установок, геологов. Течения потоков силы наполняли её, заставляя распрямить плечи и поднять голову. Тёплые мягкие волны захлёстывали, терпкость природной магии ощущалась на языке вкусом родниковой воды, сваренного в молоке ягеля и ухи из хариусов. Это чувство, проникавшее в самые дальние уголки души, заставило Аврору улыбнуться. Все же она любила всех этих людей.

Сегодня Аврора, как и полагалось на всех вечерах, оделась красиво. Короткий чёрный приталенный жакет, брюки, оставлявшие открытыми лодыжки, ожерелье с розовыми халцедонами. Она даже нашла туфли на шпильке, жутко жавшие теперь.

Рекреация тонула в полутьме, половина ламп была выключена из экономии. Из незанавешенных окон открывался вид на Ледовитый океан и растворявшееся в нём солнце. Ветер колыхал флаг Федерации, а на горизонте вырисовывалась красно-жёлтая платформа.

Геологи смеялись, ели, пили, переговаривались друг с другом, но Аврора скользила по ним взглядом, даже не замечая лиц. Наконец, она нашла тех, кого искала: друзей, вернувшихся с верещатников. Увидела и на миг прикрыла глаза. Связывало их куда большее, чем «Арктикстрой». Едва не с самого детства они были повязаны кровью, магией духов природы и тайгой, забытой за бескрайними вересковыми пустошами.

Ева Лащенко явно радовалась возвращению. Но она улыбнулась одними губами, и Аврора видела, как в карих глазах полыхнуло веселье напополам с едкой горечью. Родители Евы ― Сирин и Гамаюн ― три года назад окончательно перевоплотились в райских птиц, и теперь Аврора изредка слышала их песни на Яблочный Спас, или когда умирал очередной политик. Каждый раз она надеялась, что сине и хрипло Гамаюн запоёт о Хане.

Ева, как и многие дети, после магнитной бури обрела способность, обусловленную профессиями родителей. Дочь геолога и палеонтолога умела путешествовать во времени. Видела другие эпохи, шагала по призрачной реальности, как по твёрдой земле. И могла брать с собой других колдунов, да и забирать из прошлого предметы ― тоже. По мнению всех, способность Евы была похожа на ту, которой обладал герой Саймака в повести «Кто там, в толще скал?»²

Аврора отвлеклась, казалось, на секунду, а геологи уже тянули середину песни:

― …Зароди в ней мечту, что сияет на дне, точно в серых глазах запоздалый рассвет — птичьей трелью и нежностью тысячи дней, сердца стоном и яростью тысячи лет…³

«Нашли, что петь. Серый сейчас начнёт столы переворачивать!» ― Геологи делали это не со зла, им просто нравилась песня, но для Серого она имела особое значение.

Серёга Ильинский, называемый в партиях просто Серый, сидел слева от Евы и безуспешно пытался сделать вид, что песня его не касается. Он резко снял с головы бандану, и тёмно-рыжие кудри тяжело упали ему на плечи.

― Давайте споём что-нибудь винтажное, ― вклинился в гомон подвыпивших геологов Алексей Вениаминович Дружинин, сидевший рядом с Евой и заметивший состояние Серого. ― Нашу рабочую песню-талисман! ― Вениаминыч запел, а Аврора прошептала одними губами:

― …ты травы завязал узлом и вплёл в них прядь моих волос. ― Она не умела петь, но в сознании лилась чистая и звонкая музыка, а образы нагорий и расстилавшихся тундровых долин, изрезанных реками, вставали перед глазами. Аврора обвела взглядом рекреацию. Где же её Господин горных дорог?

Она решительно тряхнула головой и посмотрела на Вениаминыча. Он в кои-то веки сменил потёртую кожаную куртку на пиджак, но всё же подвернул рукава. Забитые татуировками предплечья перехватывали амулеты с камнями, костями и ещё боги ведали чем.

Аврора глубоко вздохнула и помахала рукой друзьям.

― Здравствуйте, ребятки. ― Она с улыбкой втиснулась между Евой и Серым, который тут же плеснул ей коньяку. ― Как сходили?

― Ну как сходили, скорее, сбегали, ― отозвался Серый и демонстративно закатил глаза. ― Тундровый чёрт водить пытался, золото показать предлагал. Знаю я его золото, ― усмехнулся он и, обернувшись, обратился к кому-то за спиной Авроры: ― Коньяк будешь?

― А тогда для чего ты бутылку взял? ― усмехнулся Артём, подойдя ближе и внимательно глядя на Серого. Аврора чувствовала, что видел муж только её. ― Просто так, или пить?

― В золотом кубке подносить, как князю, не буду, ― в тон Артёму отозвался Серый. ― После мраморных садов Селефаиса и вин из-за лунных морей местную выпивку пить почти не могу. ― Серый на миг помрачнел, а затем пододвинул Артёму стакан.

Артём поблагодарил его одобряющим кивком и подошёл вплотную к Авроре. Положил руку ей на плечо, и она почувствовала, как по телу заструилось мягкое тепло. Она не сдержала улыбку и незаметно потёрлась щекой о предплечье мужа под тактично отведённые взгляды полевиков. Артём взял её руку, быстро коснулся пальцев губами и высыпал Авроре в ладонь горсть необработанных зёрен алмазов. На ребре его ладони осталась размазанная пыльца фей-светляков. Она поняла, что Артём ходил за границу вересковой пустоши, и едва не задохнулась от возмущения напополам со страхом.

Аврора безотчётно сжимала горсть алмазов. Хотелось швырнуть их, чтобы кристаллы углерода разлетелись по управлению. Зачем Артём принёс ей алмазы? Она ведь не сможет откупиться ими от Гасящего.

― Ой! А тебе тут и не сесть никак, ― воскликнула Аврора, постаравшись взять себя в руки. ― Мы с Евой сходим в дамскую комнату, а вы, мальчики, пока поищите стул для Артёма Ивановича. ― Она поправила отворот пиджака Артёма и стёрла остатки пыльцы. ― Нет-нет-нет, больше на коленях у тебя я сидеть не буду! ― Она постаралась улыбнуться как можно легче и, дождавшись, пока Ева выберется из-за стола, направилась с подругой в сторону туалета.

Аврора чувствовала пристальный взгляд Артёма и отрешённо гадала, в какой ярости будет муж, когда поймёт, что она задумала. В том, что он обо всём догадается, Аврора не сомневалась. Было очевидно, что Белоснежка при первом удобном случае кинет камень в огород четы Бутенко, но не сразу. Значит, Аврора успеет, как минимум, оказаться в воздухе, прежде чем тайное станет явным, а письмо, поставленное на таймер, отправится. Мелькнула мысль, что стоит вернуться и рассказать всё Артёму, но Аврора тут же отмела её. На такое муж никогда не отпустит.

Аврора долго и тщательно пудрила нос и щёки, а Ева, опершись о стену, следила за ней взглядом. Аврора чувствовала, как звенящая сила Евы колебала ткань пространства и времени. Даже воздух в присутствии Путешественницы иногда подёргивался едва заметной рябью.

Аврора стояла, сжав пальцами край раковины и посмотрев в зеркало на Еву. Сомнений не было. В косе подруги шелестели обереги из костей оленей, перьев и сердолика. Точно такие, как на фотороботе.

― Аврора, ― Ева не сводила с неё глаз, ― что-то случилось? Помощь нужна?

― Да, ― резко и прямо произнесла Аврора. ― Ты же умеешь забирать из геологического прошлого предметы? ― и, получив утвердительный кивок, выпалила: ― А человека сможешь?

========== Вересковый мир: Исчезнувшая ==========

Лето 2024

Тонкий сладковатый аромат отцветающей черёмухи примешивался к густому, приторно-терпкому запаху сирени. Пышные соцветия с крохотными лепестками шуршали на ветру, а листья колебались, показывая тёмную изнанку.

Анна развешивала выстиранное постельное бельё на заднем дворе. В одном тазу лежали белоснежные рубашки Альфреда, в другом ― пёстрые платьица Авроры, стоявшей рядом с мамой и подававшей ей цветные прищепки. Анна любила лето за то, что можно всего за несколько часов получить полностью высохшие, пахнущие солнцем и травами вещи. Синтетические кондиционеры не давали вздохнуть свободно, а засушенные розы Анна берегла для зимы.

Сегодня она поднялась рано. Альфред уехал в Бюро, а Анна решила устроить большую стирку. Дочка проснулась и того раньше, пару раз заглядывала в спальню родителей, но не будила их. Анна сквозь сон слышала, как Аврора бродила по коридорам, волоча за собой мягкую игрушку ― забавного экологически чистого оленёнка с красными рогами. Оленёнок стал подарком на день рождения: в этот раз Анна и Альфред решили, чтобы дочка сама выбрала то, что хочет. И когда Аврора вцепилась в игрушку, не желая отпускать, стало ясно, что затея удалась.

Поправив сползшую лямку топа, Анна повернулась к дочке, чтобы взять ещё прищепок. Так они и ходили вдоль натянутых Альфредом прочных верёвок, развешивая вещи.

― Мам, ― вдруг произнесла сосредоточенно молчавшая и явно что-то обдумывавшая Аврора, ― расскажи мне сказку о Девочке с Ключами от Лета.

― Опять? ― Анна не сдержала улыбку при виде замершей в ожидании и какой-то даже одухотворённой дочки. В светло-светло зелёных глазах Авроры на самом дне, точно под прозрачной водой, сияли вкрапления янтаря.

― Мне интересно, почему Мальчик-Который-Ловил-Птиц сразу не сказал Девочке, что ему нужны Ключи от Лета, ― важно произнесла Аврора. Дочка остановилась и опустила на траву связку прищепок. Она старалась удержать и оленёнка, и прищепки, и что-то всё время падало.

― Он боялся, что она не захочет с ним дружить, ― произнесла Анна. Присев на корточки перед Авророй, она вытащила из снова спутавшихся рыже-русых волос дочки цветки сирени и листья бересклета. С момента покупки оленёнка Аврора всё пыталась воссоздать его красные рога на себе, поэтому Анна постоянно обнаруживала в волосах дочери ветки. Зелёный цвет листьев Аврору не смущал: осенью-то они станут красными.

Бересклет Дрелихи посадили прошлой весной, и дочка всю осень зачарованно смотрела на раскидистые ветви с шуршавшими на ветру кроваво-красными листьями. А потом помогала в саду так усердно, что пачкалась в земле, песке и перлите по самую макушку.

Анне нравился этот кустарник. Особенно в осенние полнолуния, когда луна начинала стареть, а Анна возвращалась домой после ночных прогулок, ориентируясь по расцветавшим алым листьям. Бересклет очищал воздух, а Альфред говорил, что помимо лечебных свойств кустарник обладал защитной магической силой. От кого им защищаться теперь, Анна не знала, а Альфред, пожимая плечами, использовал листья, ветки и семена для оберегов и амулетов.

― Так ты расскажешь мне сказку? ― Аврора нетерпеливо потянула Анну за карман спортивных штанов. ― Пожалуйста! ― Солнце в этот момент выглянуло из-за облаков, и янтарь в глазах дочки вспыхнул, словно расплавился.

― Расскажу, ― улыбнулась Анна, поднимаясь и беря в руки простынь. Мокрая ткань пахла порошком, испарениями от земли и мужем. ― Давным-давно в волшебной школе училась Девочка, у которой были Ключи от Лета…

Аврора затихла и, не сводя с мамы глаз, шагала за ней, пока Анна, с каждым словом воодушевляясь всё сильнее, рассказывала переложенную в сказку историю Лии и Ильинского.

Она рассказывала и с лёгкой нежностью вспоминала те моменты, когда она с Альфредом, Маргаритой, Евгением и остальными товарищами сражалась с Семиголовым Драконом, Дороховыми и самими собой. Альфред сдержал обещание, данное ещё старым липовым летом ― не лезть на рожон. Правда, потом были демон и химера, но муж, казалось, завязал с поиском того самого Дела. А Дорохов время от времени даже появлялся в их доме. Что-то подсказывало Анне, что Павел, как и Альфред, закрыли старые долги и пошли дальше. Она не препятствовала, а дочка так вообще была в восторге от дяди Паши, приносившего занятные игрушки, с которыми Аврора возилась целыми днями, давая Анне отдохнуть.

Дрелихи вернулись к работе, и четыре года с дочкой и мелкими, но интересными делами в Бюро пролетели как один миг. Анна закрепляла простыни и удивлялась тому, как изменилась жизнь. Тогда, ещё до рождения Авроры, ей казалось, что скоро всё вот-вот переменится, и она не ошиблась. Но ничего плохого не случилось: они просто были, наконец, спокойны и счастливы.

― …и когда Мальчик позвал Девочку с собой за птицами в лето, она не отказалась и спросила: «Почему ты не сказал мне об этом раньше?» ― Анна рассеянно взяла рубашку Альфреда и прицепила к верёвке. Она почти закончила сказку, как вдруг запнулась на полуслове.

Что-то было не так. Солнце вышло из-за облаков, а неожиданно сильный порыв ветра колыхнул висевшие простыни. Тяжёлая влажная ткань окутала Анну, а воздух вокруг, как она успела заметить боковым зрением, пошёл странной волнистой рябью. Путаясь в простынях, Анна настороженно раздвинула бельё и никого не увидела. Но ощущение взгляда в спину, острое чувство чего-то инородного, того, чего не должно быть, не покидало.

Анна обернулась: снова никого. Только ветви бересклета качались, а кисти сирени пахли так сладко, что кружилась голова. Запах. В сознании словно чиркнули спичкой. Анна принюхалась. К ароматам лета примешивался запах гари и машинного масла. И пахли так точно не соседские сады. Анна вдохнула так глубоко, что засвербело в носу. Она чётко ощущала: в саду есть ещё кто-то. И самое странное, что запах неизвестного, точнее, неизвестной, казался смутно знакомым. Изменившимся, но всё же узнаваемым. Вот только вспомнить она не могла.

― Аврора, ― Анна постаралась не выдать напряжения, ― сходи в дом, принеси, пожалуйста, ещё прищепок.

― У меня ещё много, ― возразила дочка. ― И сказка не закончилась…

― Нет, иди, ― Анна развернула дочку к открытой двери чёрного входа. ― Бегом!

Дочка нехотя поплелась в сторону кухни, а Анна напряжённо вслушивалась в тишину. Звуки с участков соседей отошли на второй план, а запах неизвестной стал ближе.

Анна резко развернулась в ту секунду, когда за спиной хрустнула ветка сирени. Вскинулась и оказалась лицом к лицу с незнакомой девушкой. Около тридцати, среднего роста, спортивная и крутобёдрая, с необычным бронзовым загаром на широкоскулом лице ― всё это Анна успела заметить до того, как незнакомка заговорила:

― Анна, послушайте, некогда объяснять, просто доверьтесь мне. Меня зовут Ева, Ева Лащенко. ― И, не дав ей опомниться, Ева схватила Анну за предплечье.

Анна вздохнула, попыталась отдёрнуть руку, но Ева держала крепко. Воздух вокруг пошёл рябью, словно стремительно нагревался. Анна качнулась назад, но не сумела вырваться, даже поднять кулак и замахнуться. В спину дохнуло жаром, а очертания дома, кустов подёрнулись дымкой, с каждой секундой становившейся ярче. Мерцание переливалось и дрожало, показалось, что Анна внутри огромного мыльного пузыря. Сердце бешено стучало в висках, адреналин зажигал кровь. Анна во все глаза смотрела на Еву, в светлой косе которой шуршали амулеты. Вырезанные из зелёного енисейского нефрита большеглазые человечки словно танцевали невиданный танец. А миг спустя мерцание схлынуло, уступив место густой полутьме.

Ева наконец отпустила Анну, которая покачнулась, хватая ртом воздух, и едва удержалась на ногах. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, растрепавшиеся волосы лезли в лицо. Мерцание отпечаталось на сетчатке, от гулких ударов сердца дрожало тело. Но хуже всего было то, что Анна с ужасающей интуитивной точностью понимала ― она не дома. Не ощущалось привычных запахов коттеджного посёлка: выхлопных газов, удобрений, инсектицидов для сада, костров, а медвяный аромат, разлившийся в воздухе, был незнаком.

Желудок скрутило, и Анна согнулась: её стошнило. Мелькнула мысль, что надо убрать волосы, но руки налились свинцом и не слушались. Но в ту секунду, когда Анна содрогнулась от накатившего рвотного позыва, чьи-то руки перехватили волосы и приобняли её, придерживая. Анна зажмурилась и глубоко вздохнула, а когда открыла глаза, Ева протягивала флягу. Анна с сомнением покосилась на неё, и в этот момент раздался голос той, что поддержала её:

― Первые разы путешествовать по времени всегда тяжело. Это учитывая, что меня укачивает и вообще хронически не везёт с транспортом.

От звука этого голоса Анна дёрнулась и резко выпрямилась. Не переставая придерживать её за плечи, к ней повернулась девушка с рыже-русыми волосами, собранными в хвост, одетая в просторную куртку и походные брюки с множеством карманов. Бледная, с точёным подбородком и высокими, резко очерченными скулами, она улыбнулась, и Анна увидела, что у неё недоставало верхнего зуба слева рядом с клыком. А потом Анна заглянула в её глаза, и ей показалось, что она сейчас сойдёт с ума. Просто рехнётся, потому что этого не могло быть. Не должно. Она видела эти светлые глаза с расплавленным янтарём на дне секунды назад у своей маленькой дочки.

― Мама, ― глухой хрипловатый голос этой девушки прорезал сгустившийся сумрак. ― Мама, не бойся. Ты в порядке?

― Глупый вопрос, ― сглотнув, отозвалась натянутая, как струна Анна.― Кто вы? Почему зовёте меня мамой? ― Она говорила это, но в глубине души уже знала ответ.

― Я Аврора Дрелих, ― секунду помолчав, ответила девушка. ― Сейчас, в две тысячи пятидесятом году, мне тридцать лет. Я понимаю, что ты знаешь меня маленькой девочкой, но я помню тебя точно такой. ― Аврора протянула руку и коснулась кончиками пальцев щеки Анны.

От этого прикосновения у Анны чуть не разбилось сердце, к глазам подступили слёзы. Даже в мозолях и шрамах, она узнала и этот жест, и эти прикосновения. Так ― простодушно и искренне ― могла трогать только её дочка.

Анна коснулась волос дочери, провела по скуле и взяла за подбородок, чуть повернув лицо Авроры. Вдохнула полной грудью аромат жареной оленины, горящей тундры, солярки, молока, ягеля и торфа, холодных рек, табака и бумаг. Ощутила на границе сознания, заглянув в глаза Авроры, страх, растерянность и просьбу о помощи.

― Аврора… дочка… ― Анна не узнала собственный голос. ― Что происходит? И повтори, ― она на миг замялась, ― какой сейчас год.

― Две тысячи пятидесятый, ― ответила Аврора. ― Я всё тебе объясню в самолёте, но нам надо торопиться, ― она оглянулась. ― Луна растёт, а вместе с ней приходят обитатели пустошей.

Только теперь Анна поняла, что полутьма, обступавшая их и густевшая с каждой минутой, была не чем иным, как вечером. Она вытерла слезившиеся глаза и огляделась. Налетевший порыв ветра заставил поёжиться, и Аврора, заметив, как вздрогнула Анна, протянула ей свою куртку.

На пригород, в котором располагался коттеджный посёлок, опускались сумерки. Вернее, как с ужасом поняла Анна, на то, что когда-то было пригородом. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась бескрайняя вересковая пустошь. Знакомый до боли лес темнел изломанной грядой, но казался таким мрачным, что Анна отвернулась. Теперь она поняла, что пахло так сладко и настораживающе. Вереск. Сиреневый, розовый, фиолетовый, его заросли тянулись до самого горизонта. Анна прищурилась и сумела различить вдалеке черневшие высотные здания.

― Культурная столица, ― произнесла Аврора. Без куртки она казалась более юной и хрупкой, но точёные плечи и мышцы, и заплечная кобура не оставляли сомнения, что к нагрузкам она привычна. ― То, что от неё осталось. ― Аврора направилась к блестевшему металлическим боком грузовому самолёту, Ева последовала за ней.

Анна шла, кутаясь в тёплую кухлянку Авроры, и вдруг нечто, замеченное краем глаза, привлекло внимание. На далёких холмах, резко выделявшихся на фоне закатного неба, покрытого странными перистыми, будто мерцавшими облаками, засветились бледные огни. Едва заметные и тусклые, они казалась погасшими звёздами, упавшими в вереск. Анна моргнула и с удивлением заметила, что огни как будто стали ближе.

― Аврора, ― негромко позвала она. Имя дочки перекатывалось на языке странной сладковатой горечью. ― Что это?

― Твою мать! ― Аврора на миг застыла, её профиль резко обозначился в сумерках. ― Это мёртвые огни. Надо сматываться! ― Аврора схватила Анну за руку, совсем как в далёком детстве. Для неё далёком, на миг подумала Анна.

― Мёртвые огни? ― Из-за самолёта показался высокий развинченный мужик в шапке-ушанке и бортовыми наушниками на шее. ― Я не хочу к мёртвым огням на верещатниках.

― Никто не хочет, ― бросила Ева, забираясь в грузовой отсек самолёта и пристёгиваясь. ― Вениаминыч устроит скандал, если узнает, что мы столкнулись с мёртвыми огнями. Все помнят, что случилось с отцом Серого, ― уже тише добавила она.

― Когда узнает, ― поправила её Аврора, жестом указывая Анне, куда сесть и как пристегнуться. ― И поскандалишь ты с ним только после меня и Бутенко.

У Анны голова шла кругом. Они смотрела на Еву и Аврору и понимала, что у этих двух уже взрослых женщин, которых она помнила маленькими девочками, в этом странном мире прошла целая жизнь. И, кажется, ей предстоит со всем этим разобраться.

Когда они взлетали, Анне почудилось, что по вересковой пустоши под крыльями самолёта разнёсся звук охотничьего рога. Она выглянула в иллюминатор, и на миг на холмах мелькнули фигуры всадников. Анна сглотнула и плотнее запахнула куртку, рассеянно ухватившись рукой за ремень безопасности. Её мучили тысячи вопросов, и она собиралась их задать.

― Что произошло за двадцать шесть лет? ― произнесла Анна. Ева и Аврора переглянулись, словно решая, кто будет рассказывать. Сыграли в камень-ножницы-бумага. Аврора проиграла. Анна не сдержала улыбки, ощущая, что для них это одна из немногих возможностей расслабиться.

― Магия прорвалась в мир, ― просто ответила Аврора, наклоняясь вперёд, насколько позволяли ремни. ― В две тысячи двадцать четвёртом году планета столкнулась с метеоритным потоком ― Немезидами, который вызвали магнитную бурю. С каждый годом магия заполняет мир всё больше, а цивилизация медленно угасает. У нас почти не осталось территорий, на которых мы можем добывать полезные ископаемые, а на альтернативные источники энергии нет времени и средств. Теперь мы все живём в горах и по берегам холодных морей.

― Откуда в пригороде культурной столицы вересковая пустошь? ― нехорошее предчувствие царапнуло душу.

― Верещатник, с которого мы взлетели, всего лишь один из множества разросшихся пустошей. Магический вереск заполняет все свободные пространства. Прорастает в здания, заполняет берега рек. Пока он не добрался только в горы, но всё больше нагорий покрываются в последние годы верещатниками. ― На словах о горах почудилась горечь в голосе Авроры.

― Кто на них живёт? ― осторожно спросила Анна. Вид бледных огней на холме пугал.

― Обычные звери и птицы с насекомыми, если говорить о животных, ― усмехнулась Аврора. ― А если об обитателях холмов и пустошей… Феи-светляки, вблизи болотин ― болотные огни, и то, что ты видела ― мёртвые огни. А при свете луны на верещатники выходит Дикая Охота. Она забирает тех, кто умер во сне или оказался храбр сердцем для того, чтобы мчаться в кавалькаде духом. Иногда и тех, кто просто встанет у неё на пути или попробует увести добычу. ― По лицу Авроры прошла тень. Анне показалось, что она вспомнила то, что хотела забыть. Какая-то затаённая боль сквозила во всём облике её дочери. ― Жаль, что до Хана она пока не добралась.

― С вереском пытались бороться? ― Она лихорадочно соображала и чувствовала, что спрашивала совсем не то, что нужно. ― Сжечь, уничтожить?

― Даже водородные бомбы сбрасывали, ― скривилась Аврора. ― Первые ещё рвались, а потом стало ясно, что вереск выводит из строя всю электронику, да и в принципе жрёт энергию только так. Сейчас всё, что у нас осталось, это спутниковая связь, хотя ракеты мы давно не запускаем, ГЭС на горных реках, АЭС в предгорьях. Много станций мы уже потеряли, но хотя бы второго Чернобыля не случается ― вереск глушит всё, в том числе и атомные реакции.

― А колдуны?

― А что колдуны? ― невесело и напряжённо вклинилась Ева. ― Я умею путешествовать во времени, Аврора вообще Алконост, мой муж ― химеролог, Серый ― сновидец, а Князь наш Бутенко владеет силой горных пород. Но толку с нас, как и всех остальных, чуть. Магии слишком много, настолько, что цена ей грош. Мы не в силах остановить вереск, потому что он сама магия.

― А с лесами что? ― Анну потряхивало. Она вспомнила глаза Тайги, когда та сказала, что теперь совсем человек. Господи, как сейчас не хватало её мудрых советов и хриплого голоса! Анна чувствовала, как терялась. ― Я видела лес на окраине. Выглядит он… странно.

― Они все так выглядят, ― помотала головой Ева. ― Леса, в которых нет духов, давно мертвы. И те, кто по ним ходит… лучше с ними не встречаться. А начнёшь вырубать, всё тут же заполнится вереском. За это Дорохов дерёт три шкуры. Поначалу ничто не предвещало беды, но когда мёртвые огни стали опустошать города… стало ясно, что начинать волноваться уже поздно.

― Ты назвала способности. ― Анна старалась уложить всё в сознании, как-то систематизировать и упорядочить. Имена названных Евой людей пока не говорили ничего. ― Как они… распределяются? Почему так много одарённых?

― После магнитной бури многие дети обрели магические силы, обусловленные профессиями родителей, ― отозвалась Ева. ― Мой Вениаминыч ― сын генетиков ― вот и может сотворить с геномом любой твари что угодно, а каких существ он вызывает ритуалами…

Ева пустилась в длинный и пространный рассказ о муже, о маленьком сыне, оставшемся с бабушкой, начала спрашивать что-то про воспитание детей, делиться какими-то историями. Анна слушала, но с каждым словом уплывала в сон. Силы оставили, а голос Евы зачаровывал, точно ей досталась капля магии Сирин. Анна заснула на том моменте, когда Ева рассказывала, что любит уходить в кембрий, отдыхать от верещатников и партий.

Анну разбудило то, что у неё заложило уши. Она вздрогнула и открыла глаза: самолёт снижался, пилот Гера передавал запрос на посадку, матеря тех, кто не удосужился поднять флагшток, по которому он определил бы, есть ветер или нет.

Аврора и Ева выглядели помято, зевали в локти и передавали друг другу мятные конфеты. Аврора, заметив, что Анна проснулась, улыбнулась и передала кулёк. Закинув в рот карамельки и стараясь отвлечься от тянущего чувства перепада давления, Анна смотрела в иллюминатор.

Они летели над побережьем Ледовитого океана, а внизу тонкой полосой простирался город, расположившийся в губе. В голубом море желтела нефтяная платформа. Анна никак не могла вспомнить название самого северного города Федерации, но была уверена, что это он. А вдаль, насколько хватало глаз, уходило каменистое нагорье, рассечённое реками. За мысом располагался какой-то колхоз, скорее всего, что-то оленеводческое. А потом они снизились ещё сильнее, и вскоре самолёт подбросило: шасси коснулись посадочной полосы.

― Интересно, ― меланхолично произнесла Аврора. ― Белоснежка сразу потребует рапорт об увольнении или даст главному геологу возможность высечь меня лично?

― Второе, ― ответила Ева. ― Нас ожидает «ГАЗ», а в нём ― Артём Иванович.

― Всё плохо, всё очень плохо, ― ухмыльнулась Аврора, но Анна отчётливо видела, что она и правда нервничала, и чтобы отвлечь дочь, спросила:

― Кто такой Артём Иванович?

― Главный геолог «Арктикстроя», ― отозвалась Аврора, неотрывно глядя в иллюминатор. ― Мой муж, Князь. Бутенко его фамилия.

Анна порывисто вздохнула, чувствуя, как холод напополам с жаром расползается в груди. Так вот, что значил тот взгляд Авроры на Артёма в университете. Её дочка избрала себе спутника жизни ещё в младенчестве. Голова шла кругом от всего, что произошло.

Когда они вышли из самолёта, Артём молча кивнул и подал руку сначала Авроре, а потом Анне с Евой. Задержался взглядом карих глаз на лице Анны и тихонько усмехнулся своим мыслям. Анна, выпрямившись и глядя в открытое, заросшее бородой лицо, выдержала этот взгляд, подумав, что, должно быть, многие терялись от пристального внимания главного геолога. Запах кедра витал вокруг него, смешиваясь с густым ароматом трав и камней.

Артём сам вёл «ГАЗ», поэтому места в кабине хватило всем. Ехали молча, Аврора курила, глядя вдаль, а Анна рассматривала всё вокруг. Город с однотипными зданиями, фиолетовые заросли гвоздик на каменистом берегу, высокое небо и белёсая дымка от тундрового пожара. А ещё аномальная, тяжёлая жара, хорошо, что без комаров, относимых ветром. Пахло йодом, бензином, гарью и столовой. Вдруг в глаза бросилась чугунная стела, изображавшая поток воды, захлестнувший группу людей с непроницаемыми лицами.

― Это памятник жертвам аварий на каскадных ГЭС на Енисее шесть лет назад, ― тихо произнесла Ева, проследив за взглядом Анны. ― Тогда погиб отец Геры и Белоснежки Александр Малиновский. И его вторая жена Анастасия. И ещё много людей.

Из Анны словно вышибли дух. Она отчётливо помнила, как Настя Лебедева говорила Малиновскому, что ждёт ребёнка. Теперь она мертва, а к её дочери тёплых чувств явно не питали.

В управлении Артём и Аврора молча скрылись в кабинете, оставив Анну и Еву в коридоре.

― Почему ты мне сразу не сказала, куда и зачем летишь? ― тихо спросил Артём. Анна затаила дыхание. Подслушивать она не хотела, но волчье ухо улавливало всё вплоть до вздохов и тяжёлых ударов сердец Бутенко и её дочери. ― Я прочитал твоё письмо и понял, зачем ты хочешь вытащить из прошлого мать. Занятный парадокс: ты росла без неё, потому что сама же и забрала.

― Ты бы не отпустил меня, ― Аврора, кажется, улыбнулась. ― Да и отсутствие самолёта со мной и тобой вызвали бы подозрения. И нас у трапа ждал бы полицейский «бобик» с омоновцами. Белоснежка что-нибудь говорила?

― Не ходил к ней, ― отозвался Артём. ― Я думал о предложенном тобой маршруте. Какую бы сложность ты в него ни заложила, всё окажется намного хуже и труднее. Вездеход не вариант, придётся идти пешком. Такой огромный расход солярки не сможет списать и оправдать даже Белоснежка. Мы доедем до партии Московкиной, а дальше ― пешком по бездорожью. Наш поход я прикажу оформить как многодневную рекогносцировку.

― Наш? ― переспросила Аврора. ― Ты не идёшь, Артём. Князь не ходит в поле.

― Я не пойду, никто не пойдёт! ― яростно ответил Артём. ― Я не отпущу тебя одну, Амон-Ра. Скорее сам сдам тебя прокуратуре, но без меня ты никуда не пойдёшь.

― Я не хочу, чтобы ты снова умирал у меня на руках, а Хан смеялся мне вслед. Не хочу вызывать по рации Николая, не зная, ответит он, или далеко в тундре. Не хочу впрягаться в сани вместо загнанных до смерти оленей. Не хочу видеть, как ты смотришь в небо и не видишь его. Не хочу надеяться на Оленя-С-Красными-Рогами. Чёрт, Артём, подумай о детях! Что я им скажу?

― Что их отец погиб в борьбе с мафией Золотой орды и спас мир.

― Ты так в себе уверен? ― с горечью спросила Аврора. ― Вспомни, что тогда сделал Хан.

― Я уверен в тебе, ― вздохнул Артём.

― Ты погибнешь зря! И я не смогу тебе помочь. Я не хочу, чтобы ты умирал!

― Этого не будет. Когда меня хватит третий инфаркт, мы будем на месте. Я обещаю.

Послышался шумный вздох Авроры, а затем металлический щелчок затвора, от которого у Анны перехватило дыхание.

― Я сейчас прострелю тебе колено, чтобы ты никуда не пошёл!

― Я доеду с вами до базы Московкиной. А дальше ― посмотрим.

― Ты меня обманешь, ― устало произнесла Аврора. Скрипнул отодвигаемый стул. Послышались тяжёлые шаги Артёма и его вздох: Анна подумала, что он, должно быть, опустился на корточки рядом с Авророй.

Анна сидела, вслушивалась, но несколько минут не улавливала ничего, кроме дыхания и лёгкого шелеста ладоней, время от времени перекрываемого сбивчивым от поцелуев дыханием. Эти размеренные звуки погружали в какой-то странный транс, и Анна внезапно поняла, что совершенно ничего не понимает в ситуации. И своей роли в ней. Словно выброшенная на берег рыба. Задавала вопросы, но не воспринимала половину ответов. И когда уже хотела прямо узнать у Евы, какого дьявола происходит, из кабинета вышли Бутенко и Аврора.

― Куда мы теперь? ― спросила Анна, внимательно глядя на Артёма. Облик молодого взъерошенного парня, уводившего под руки больную мать, никак не бил с образом монументального седовласого Князя в тяжёлых сапогах.

― На первый этаж к Оливии Александровне, ― ответил Артём. ― Любую простую задачу можно сделать невыполнимой, если провести достаточное количество совещаний. К счастью, совещание ― это единственное, чем Белоснежка не страдает.

========== Вересковый мир: Белоснежка и сновидец ==========

― Кира Сергеевна, ― с вежливой улыбкой обратился Артём к невысокой женщине средних лет с пепельными волосами и правильными чертами лица, сидевшей в «кармане» перед кабинетом начальства за сенсорным планшетом и что-то печатавшей, ― спросите, не примет ли нас Оливия Александровна для экстренного совещания?

― Просите приёма у Оливии Александровны? ― лукаво и удивлённо отозвалась Кира Сергеевна, посылая запрос. ― Вы ли это, Артём Иванович?

― Вне всякого сомнения, ― усмехнулся краешком рта Артём. ― И вызовите в кабинет к начальнице управления Ильинского и Дружинина.

― Всё, как вы скажете, Артём Иванович, всё как вы скажете.

Анна переводила взгляд с монументального Бутенко и улыбающейся Киры Сергеевны на сложившую руки на груди Аврору и смотревшую в сторону Еву. Не покидало ощущение, что все присутствующие играют в только им известную игру. Словно фигуры расставлены давным-давно, а Анна включила турнир на середине. Происходящее напоминало нарды, в которых она ничего не понимала. Казалось, геологи знали друг о друге всё и временами этим пользовались.

― У меня, Артём, диарея, ты меня с низкого старта сорвал. Что надо? Помощь?

Обернувшись, Анна увидела рыжеволосого мужчину в клетчатой рубашке и армейских штанах, заправленных в кирзовые сапоги. Его загорелое лицо было наполовину скрыто дикой рыжей бородой, а в уголках карих глаз прятались морщинки. Весь его облик, уверенная походка и ещё не прошедшие следы от комариных укусов на лице говорили, что он привык к жизни на природе. Пахло от него табаком, травами и почему-то гвоздиками. А фамилия… Анне казалось, что она не перестанет удивляться и вскоре устанет от потрясений. У Лии и Вадима Борисовича родился сын осенью через год после битвы у дома Тайги, и Анна помнила, что его звали Сергеем.

― У тебя нет дисциплины, Сергей, ― кротко отозвался Артём. ― Вот и диарея.

― Зато в дальних маршрутах мне нет равных, а это я так ― капустки переел, ― заметил Сергей. ― И вообще: по какому поводу совещание? Оливия, то есть, Белоснежка, их дважды в год проводит: перед весновкой¹ и после завершения полевого сезона.

― Что ты думаешь о маршруте до залива, Сергей? ― Артём смотрел на Сергея, и Анна отчётливо увидела, как тот смешался. Старший товарищ перекинулся в главного геолога.

― Можно сделать, в принципе, ― медленно ответил Сергей. ― На вездеходах до базы Московкиной, потом пешком по тундре, через реку переправиться, в нагорье углубиться, чтобы не идти по верещатникам, если повезёт, проедем их и пробежим, ― он помрачнел, ― а зачем?

― Это я тебе потом расскажу, ― произнесла Аврора. ― А пока я хочу тебя кое с кем познакомить, ― она кивнула на Анну, ― Серый, это моя мать ― Анна Дрелих. Мама, это ― Сергей Ильинский, но он любит, чтобы его называли просто Серым.

― Земные идругие боги! ― вырвалось у Серого. Он повернулся к Анне и, помявшись, протянул ей руку. ― Очень приятно познакомиться. Я видел вас на фотографиях и памятник, но в жизни вы намного красивее, ― он неловко улыбнулся, ― и совсем не изменились. Аврора, что происходит? Что вы с Евой наделали?

― Здра-асте, ― протянул неожиданно раздавшийся голос над ухом Анны, ― мне тоже интересно, где была моя жена. ― Анна обернулась и увидела бритоголового мужчину с открытым лицом, носом-картошкой и пронзительными голубыми глазами. Широкоплечий и низкорослый, он был одет в потрёпанную куртку, а забитые татуировками и перевитые амулетами руки держал в карманах. На Анну пахнуло соляркой и столовскими котлетами.

― Я тебе потом всё объясню. ― Ева подошла к Дружинину, а это, очевидно, был именно он, и положила ладони ему на грудь. ― Ты созванивался с матерью? Как наш сын? ― Анна успела заметить, как Ева закусила губу, прикрыла глаза и отвернулась.

― Всё в порядке, ― ответил Дружинин и, проведя ладонью по растрёпанным волосам Евы, поцеловал её в лоб. А затем повернулся к Анне и поздоровался. ― Мне надо проверить, ошибаюсь я или нет, вы Анна Дрелих? ― он старался говорить спокойно, но окончания слов отрывисто улетали, а терпкий аромат страха, смешанного с восторгом, заполнял всё вокруг.

― Да, ― кивнула Анна. ― А вы ― сын Ульяны Дружининой? ― Она хорошо помнила Ульяну: бледную вдову, уходившую из Бюро с прямой спиной королевы.

― Оливия Александровна готова вас принять и уже ждёт! ― вклинилась в разговор Кира Сергеевна. Беседовали они тихо, так что вряд ли секретарша что-то услышала. Да и по её спокойному лицу можно было подумать, что происходящее её не касается. Чувствовалось, что эти стены и люди в них повидали многое, и возвращением пропавшей много лет назад женщины их нельзя было удивить. И какой ещё памятник?..

Анна успела передумать много мыслей, пока они располагались за прямоугольным столом в кабинете Оливии Малиновской, которую все звали Белоснежкой. Внешне Оливия соответствовала принцессе: чёрные волосы, благородное лицо с тяжёлым подбородком и алыми губами. Анна догадывалась, что прозвище связано с её способностями, но решила уточнить позже. Сейчас её внимание приковывали Оливия и Артём, сидевшие напротив друг друга.

― Слушаю вас, Артём Иванович. ― Голос у Белоснежки был приятным, но в нём слышались стальные нотки. Агатовые глаза холодно смотрели на Артёма. ― Чего вы хотите? ― Пахла Оливия гвоздиками и норадреналином.

― Я отправляюсь с группой в многодневный дальний маршрут, ― просто и весело сообщил Артём, не сводя с неё взгляда. ― Если вы читали мою служебную записку, то знаете.

― Когда меня сюда назначили, ― с яростной официальностью начала Оливия, ― а вы решили остаться вопреки медицинским рекомендациям, мы договорились, что я не играю за вашей спиной! Два года я полагала, что это обоюдный договор. И что же я вижу на деле? Я и так слишком часто включаю дуру, Артём Иванович.

― Оливия Александровна, а спорить ведь не о чем, ― вклинившись в паузу, пока Оливия и Артём сверлили друг друга взглядами, произнёс Серый. ― Я, Дружинин и Лащенко прикреплены к партии Московкиной. А она может от своего имени отправить нас в маршрут. И документы будут в порядке, и план выполнен.

― Мне и так пришлось получить ногу в задницу на прошедшем конференц-колле за то, что из-за ваших маршрутов едва не слетел план! ― отрезала Оливия. Но Анне послышались в её голосе благодарность. ― Начальник дальней партии Греков такой отчёт написал, что меня отымели во все дыры без вазелина.

― План Греков выполнил, ― поморщился Артём. ― И я ― тоже.

― А осадок и отчёт остались! Какого хера вы лезете в авантюры и людей паровозом тащите? ― Оливия, как и все администраторы, сочетала ледяную официальность с площадной бранью. ― Никто не добывает ничего на верещатниках. Живым там нечего делать.

― Съёмщики и ордынцы ходят туда, ― усмехнулся Артём. ― И даже возвращаются.

― Первые делают это не от хорошей жизни, а вторые просто отмороженные на всю голову ублюдки, ― возразила Оливия. ― И вообще нас слишком много, ― она обвела взглядом присутствующих и остановилась на Анне, сидевшей за Серым. ― Не поняла…

― Здравствуйте, Оливия, ― мягко и вежливо произнесла Анна.

― Поняла!.. ― выдохнула Белоснежка и на секунду утратила холодность. В её глазах плескалось изумление, а бледные щёки покрылись румянцем. ― Почему вы мне не сказали, что здесь Анна Андреевна? Чёрт, почему я последней узнаю такие вещи?!

― А что бы это изменило? ― осторожно спросила Анна. ― И почему вы все меня узнаёте?

― Альфред Дрелих поставил вам памятник возле своего дома в горной столице, ― отчеканила Оливия, но на последних словах её голос сорвался. ― А ещё о вас мне рассказывали родители. Как я понимаю, ― Оливия сверкнула глазами на откинувшуюся на спинку стула Аврору, ― Аврора Альфредовна сожгла запас горючего и подговорила дезертировать Еву Евгеньевну ради этого. Что ж, хотя бы на два вопроса есть ответ.

― Сообщите в столицу, что нашлась Исчезнувшая? ― осведомился Серый.

― Я себе не враг и не играю за спиной Артёма Ивановича, ― устало отозвалась Оливия. ― Раз временная петля закрылась здесь и сейчас… И если ваш бредовый маршрут и появление Анны Андреевны помогут чему-то ― хотя бы засадить Хана в тюрьму, так тому и быть. Кира Сергеевна! ― позвала она тут же материализовавшуюся на пороге секретаршу. ― Вызовите начальника снабжения Орлова. ― Когда Кира Сергеевна исчезла, Анна задала мучивший её вопрос:

― Извините за серость, но кто такой Хан?

― Глава Золотой Орды и редкостный негодяй, ― бросила Оливия, не глядя на коллег. ― Виновный в авариях на каскадных ГЭС в две тысячи сорок четвёртом и завладевший транспортом.

― А ещё убийца, садист и настолько сильный целитель, что может силой мысли вырвать позвоночник и выжечь к чертям половину нервной системы, ― негромко произнесла Аврора.

― Я надеюсь, что Золотая Орда ― это… ― Анна ожидала уже всё, что угодно.

― Пафосное название и фигура речи, ― успокоила её Аврора. ― Видимо, Хан считает, что так внушительнее. Тоже мне Тамерлан.

― Если он так опасен, то разве нельзя вернуться в прошлое и что-то с ним сделать? ― Анна плохо разбиралась в путешествиях во времени. Любила фильм «Назад в будущее», но с магической точки зрения никогда не рассматривала. И Альфред тоже. В душе разлился холод. Что-то не так. Совсем не так. Если здесь Аврора, то где-то должен быть и Альфред. Добровольно он не оставил бы дочь, даже взрослую. Сидел бы рядом, готовый прийти по первому зову. Анна постаралась взять себя в руки и прослушала половину ответа Оливии:

― …не умеет путешествовать по времени просто и легко. Она не всегда попадает в миллионы лет, не то что в конкретные года и дни. Забрать вас она сумела только потому, что от магнитной бури геологи теперь отсчитывают новый период кайнозоя ― эрикоген². ― Оливия строго посмотрела на Еву, которая ответила долгим немигающим взглядом и полуулыбкой. ― А так ― геологические периоды и их границы, максимум свиты³. Так что молодого Альфреда Александровича достать никак нельзя.

Сердце Анны пропустило удар. Почему Белоснежка сказала именно про Альфреда, а Аврора побледнела. Сколько сейчас её мужу? Под девяносто? Анна никогда не помнила, сколько лет Альфреду и сейчас страх душил её, а запахи терзали.

Когда Анна почувствовала, что уже не выдерживала и сейчас сорвётся, в кабинет вошёл Алексей Орлов ― невысокий пожилой мужчина в очках и с улыбкой на серьёзном лице. Анна тонко выдохнула ― знакомое лицо среди хаоса.

― Вызывали, Оливия Александровна? Здравствуйте! ― громко и картаво произнёс он.

― Вызывала, ― кивнула Оливия. ― Чтобы вы понимали, Артём Иванович, Аврора Альфредовна ― вся ответственность лежит на вас. Если ваши люди погибнут, я отдам вас под суд.

― Ты жестокая женщина, Белоснежка, ― усмехнулась Аврора.

― Я просто сразу обозначаю границы своего альтруизма, ― отозвалась Оливия. ― Чтобы не возникло вопросов, я отправлюсь на грузовом самолёте на базу Грекова. Сброшу вам бочки с продовольствием по маршруту, насколько смогу и хватит горючего. Дядя Лёша, ― обратилась она к Орлову и поморщилась, видимо, называть панибратски начальника снабжения было для неё костью в горле, ― выдайте главному геологу всё по списку.

― Замуж вам надо, ― беззлобно вклинился Серый. ― И детей побольше.

― Своё время я трачу на вас ― паразитов неблагодарных, ― в тон ему отозвалась Оливия. ― Все могут быть свободны, уважаемые коллеги. Совещание окончено. ― Задвигались стулья, все потянулись к выходу. Первыми вышли Ева и Дружинин, следом двигался, низко опустив голову, Артём. Аврора шла, засунув руки в карманы и едва заметно касаясь локтем руки Бутенко. Анна старалась не отставать, как вдруг услышала за спиной слова Оливии:

― А вас, Сергей Вадимович, я попрошу остаться ещё на одну минуту⁴, ― сказано это было так тихо, что даже Анна едва расслышала.

Орлов тут же разразился тирадой насчёт снабжения, подлецов-ордынцев и ещё чего-то, что показалось Анне, обессиленно прислонившейся к стене, потоком сознания. Сетуя, что нехорошо заставлять начальника партии, да ещё самого Бутенко, тащиться на склад лично, Орлов отправил с накладными Еву и Вениаминыча, а сам распахнул окно. В открытый проём под скрип крепежей тут же ворвались солёное море и горящий стланик. Орлов закурил самокрутку, а когда заговорил, на Анну дохнуло мятой и перцем:

― По краю ходишь, Артём. ― Орлов стряхнул нагоревший пепел, и Анна заметила у него на пальцах следы пыльцы с крыльев насекомых. ― Ордынцы шныряют, как крысы, а в небе с вертолётами видели тени. Московкина камлает сутками, Николай говорит, аж воздух стынет, а темно становится за кострами, как у верескового чёрта в заднице.

― Мать Московкиной из эвенков, ― произнесла Аврора. ― Говорят, её даже в город шаманов отправляли учиться. И поёт она свою песнь льда и огня.

― Она ― сильная ведьма, ― бросил Орлов. ― Почти как моя Ланка. Ну ты её знаешь, Аня. Приветствую! ― он широко улыбнулся, обнажая крепкие желтоватые зубы. ― С возвращением!

― Привет, Алексей, ― улыбнулась Анна. Было непривычно видеть Орлова ― энтомолога Академии и мужа таксидермистки Ланы ― мощным стариком. ― Как супруга?

― Преподаёт естествознание в кадетском корпусе. ― В голосе Орлова проскользнула нежность. ― В лес рвётся, да не всегда выходит. Чахнет, ведьма всё-таки. Прямо как Артём без гор. Я видел список: вы как на войну собрались. ― Дядя Лёша не сводил взгляда с Бутенко, смотревшего на океан. ― Поэтому вот, ― Орлов оглянулся, распахнул куртку и, отстегнув от пояса потёртую кобуру, протянул её Артёму. ― Держи, Князь, дарю. Стреляет без промаха. Старый геологический. Ланка всё для шкур чертей держала, поднимались иногда, а теперь говорит, чтоб тебе отдал. Вы же с ней одной крови природных колдунов.

― Спасибо, дядя Лёша, за наган. ― Артём пристегнул кобуру к поясу. ― И что не спрашиваешь, зачем мне надо в этот маршрут, ― он усмехнулся в усы, прикуривая. ― Если меня будут судить, то не здесь. В Громове и тундре я Князь.

― Кстати, о маршруте. Где Серёга? Мне надо перетереть с ним кой о чём. ― Орлов посмотрел на дверь кабинета и решительно шагнул вперёд. ― Опять у Белоснежки застрял?

― Нет, нет, дядь Лёш, уж лучше мы с мамой пойдём, так будет тактичнее. ― И Аврора, снова взяв Анну за руку до боли знакомым жестом, утянула её в кабинет начальницы управления.

Их взгляду предстал Серый, прижавший к стене раскрасневшуюся растрёпанную Оливию и уперший руки по обе стороны её головы. Анна улыбнулась: так вот, что значил запах гвоздик, благоухавших сейчас на столе Белоснежки.

― Что, Оливия Александровна, нарушаем собственные протоколы? ― Аврора старалась сохранить серьёзное лицо, но губы против её воли расползались в хитрой улыбке.

― Это не то, что ты думаешь. ― Оливия выпрямилась и пригладила волосы. Серый не убирал рук с её плеч и добавил:

― Аврора, я сейчас, скажи дяде Лёше, чтобы подождал. Я приду через минуту.

Серый и правда явился быстро, поздоровался с Орловым за руку и спросил, что нужно.

― Серёга, ты помнишь, как правильно ловить и держать фей-светляков? ― строго поинтересовался Орлов, но глаза его улыбались.

― Нет, я всё забыл, ― усмехнулся Серый. ― Конечно помню. Световой экран ночью, сачком перед сумерками, а в банку капнуть сок бересклета, тогда они долго живут.

― Умница, ― довольно сощурился Орлов. Он хотел сказать ещё что-то, но в этот момент из кабинета вышла собранная и строгая Оливия.

― Дядя Лёша, радируйте ещё Московкиной, пусть Николай ждёт там с оленями. Лучше проехать часть пути на них, Артём Иванович, ― обратилась она к Бутенко, ― чем ногами.

― Я знал, что мы сработаемся, ― улыбнулся благосклонно Артём. ― А сейчас давайте сходим на склад. Дядя Лёша говорит, что после сборов на весновку там валяется много полезного.

― Валяется, значит, не нужно. Не нужно, значит, сжечь, ― поджала губы Оливия.

― Расходимся по одному, ― ухмыльнулся Орлов. ― Если что, мы ― геологи⁵.

― Мой отец говорил, что геологи ― не люди, ― вдруг эхом отозвался Серый. ― Он был прав. Идите, я догоню.

― Серый, старик, а мы о тебе беспокоились! ― улыбаясь, Аврора толкнула Серого плечом. ― Ох, Серёжа, Серёжа!

― А я не знаю, мне нравится, ― пожал плечами Серый. ― Прекращайте с Князем её донимать, она вон какая сегодня добрая.

― Догадываюсь, почему, ― засмеялась Аврора. ― А вообще, у нас это взаимно. Мы слишком разные.

― Я ушёл и не слышу, что ты говоришь! ― громко произнёс Серый. ― Я удаляюсь!

― Эти родственные души, ― тихо сказала Аврора. ― Жаль, что папа мало о них говорил.

Нехорошее предчувствие кольнуло под лопатку, заставив волчью сущность едва не заскулить. Боясь узнать ответ, Анна задала вопрос:

― Где твой отец? Где Альфред?!

Из-за тундровых пожаров воздух казался белёсым. Дым застилал горизонт, расцвечивал всё на километры окрест в сиреневые тона. Анна лежала в кукуле и вдыхала горький дым спиральки от комаров. Вообще, спиральку нельзя было раскуривать и оставлять тлеть в палатке, но Серый на замечание ответил простое: «Можно». Сам так и не лёг, а ушёл в сторону видневшихся между невысоких холмов языков вересковой пустоши.

Обласканные Белоснежкой лайки спали возле прицепа, в котором ехали, пахло псиной, сухим мясом и перловой кашей. Анна почти не удивилась, когда Аврора рассказала, что способность Оливии Малиновской ― призывать зверей и птиц. Даже насекомые, по словам дочери, слушались Белоснежку, откликались на её зов. И теперь Анна упорно не могла отогнать образ Оливии, одетой как Белоснежка Диснея, с птичками и белочками на тонких белых плечах.

Этот образ, как и присутствие собак успокаивал, будто Ликея под растущей луной тянулась к собратьям и другим диким животным. Терпко и остро пахла соль, смешанная с крапивой, чесноком и зверобоем, которую натолок Вениаминыч. В костёр он бросил горсть рябины, взвившейся алыми сполохами, и окурил полынью палатки и вездеход, который до самых сумерек вёл по долине.

Анна видела, как Альфред проводил подобные ритуалы, и у неё защемило сердце, да так, что она вскочила и попросила у Вениаминыча смесь. От себя щедро всыпала туда терновник и неспешно направилась по большому кругу вокруг лагеря. Оставался ещё один переход, можно было добраться за ночь, но Серый замотал головой, сказав, что чует Дикую Охоту на пустоши.

Шаги успокаивали, кухлянка грела. Анна завершила обход, рассыпая соль с травами по земле, и застала Вениаминыча, выставлявшего странные фигурки за камнями. Точно такие она видела в волосах Евы. Когда Анна спросила, что это, Вениаминыч выдал непереводимый набор звуков, который для Анны прозвучал как «умулюхы»⁶. Услышавшая разговор Ева загадочно заявила, что горе тому, кто свяжется с «правильным» умулюхы.

На светлом небе над восточным горизонтом висело холодное бледное солнце. Анна хорошо знала белые ночи, но здесь, на берегу Ледовитого океана, странно давило виски. Было так светло, что можно читать, но Анна лежала, вдыхая запах костра, горящего ягеля, сырости и выхлопных газов вездехода.

Сон не шёл, и дело было не в полярном дне. Анне не хватало шума леса за окном, ароматов сушёных трав и вербены, которой неизменно пах Альфред. Альфред… Анна закрыла лицо руками и сухо всхлипнула. Она старалась не показывать эмоций и держаться, но сейчас её трясло. Хотелось свернуться калачиком, пригреться в оленьем меху и всё забыть, раствориться в дыме, стать частью тундры. Чтобы успокоиться, Анна глубоко вздохнула и повернулась на бок, подтянув колени к груди, но соскользнула с меха и прижалась ухом к каменистой земле.

Мир расширился и наполнился запахами, хотя до полнолуния было ещё несколько дней. Почудился плеск ручья вдалеке и шелест по гальке легконогих коней Королевских Охотников, разминавшихся перед тем, как загнать стоящую дичь или отправить очередного неприкаянного духа на ту сторону.

В банках подрагивали неверным светом феи-светляки, а в тундре то тут, то там вспыхивали мягкие живые огоньки. Серый быстро наловил перед сумерками с десяток этих странных тонких насекомых, и теперь Анна ощущала исходившее от них спокойное тепло. Она глубоко дышала, стараясь унять биение сердца, и думала о том, что рассказала ей Аврора.

Дочка не была многословна, а после совместного просмотра видео и вовсе разрыдалась, уронив голову матери на грудь. Анна тоже плакала, прижимала к себе Аврору, задыхалась от слёз и осознания, что Альфреда…

― А что ещё говорит Дорохов? ― Анна спросила на удачу, потому что приблизительно уже знала ответ. Единение магической силы с Лией явно не прошло просто так для Паши. Когда она видела его у себя в доме, то чувствовала, что с каждым разом запах бальзамических трав и кедрового масла усиливается. Поражало, что Паша продержался столько лет.

― Дорохов уже сказал, что делать. ― Аврора, часто дыша, попыталась закурить. Её руки дрожали так, что пришлось зажечь ей сигарету. Поколебавшись, Анна взяла и себе. ― Да и не сможет он помочь. Это же путь в никуда, пальцем в небо. Ледокол не найти и не увидеть, а предавать такое дело огласке ― себе дороже. Никакой секрет нельзя хранить долго, даже если послать флот, мобилизация выйдет боком. И придётся принимать бой с Золотой Ордой, а ресурсов у них… Много. Это удобно. К нынешней ситуации привыкли. И бросать все в надежде на слепую удачу ― игра не стоит свеч. ― Аврора, заметив, что Анна тоже курит, усмехнулась. ― Я сейчас иду сама. Я все решила и несу ответственность. И в случае провала пойду под трибунал как диверсантка. Вот такой у нас мир, мама.

― Аврора, ― Анна заглянула в покрасневшие глаза дочери, вытирая её слёзы, ― что нужно от меня? Чего ты хочешь? Попроси, я всё сделаю. ― Она понимала, что не может ничего. Она не была колдуньей, всего лишь зависимым от луны оборотнем, но говорила так, словно невозможного для неё мало.

― Мы пойдём до побережья пролива, ― затягиваясь, отозвалась Аврора. Слёзы катились по её щекам. ― Там нас встретят эскимосские лодки, и мы будем ждать, когда ледокол окажется в зоне видимости. И увидеть его должна будешь ты. Ты не жила в вересковом мире, его магии нет в тебе. А потом мы уничтожим Немезиды и… и будь, что будет. Надеюсь, ― чуть тише добавила Аврора, ― Хан сдохнет, когда лишится их силы. Уползёт в курганы, откуда вылез. ― Её лицо исказилось, на миг Анне показалось, что в нём мелькнуло что-то птичье. ― Придушила бы прямо сейчас цветными обрядовыми лентами: отплатила бы его же монетой.

― Тогда я буду вашими глазами, доченька. ― Анна стиснула руки Авроры. Она уже была глазами Альфреда после ранения осколком зеркала в Испании. Вела под руку, ощущая, как подрагивали его пальцы на её руке. Тогда он был обессиленным, почти поверженным, но несломленным. Анна видела мужа ещё вчера, а сегодня узнала, что его больше нет.

Рыдания раздирали горло, грудь сдавило, лицо горело огнём. Её Альфред, тот, кого она любила, за кем всегда стояла, покинул этот мир. Анна закусила костяшки так, что по губам и пальцам потекла кровь.

― Как он умер? ― Ей нужно знать. Не хотелось, но было необходимо.

― Мы не уверены. ― Аврора вытерла глаза и икнула. Её губы дрожали. ― Серый, Ева и Вениаминыч нашли дом разгромленным, все стены были в подпалинах и копоти. Папа говорил про чертей, возможно, они прорвались к нему. Это были точно не мёртвые огни, они не оставляют следов. И Ева почувствовала мать. Скорее всего, папу увела в Навь Сирин. Серый утверждал ещё, что слышал, как пел Гамаюн.

― А твоя дочь Мирослава не чувствовала его смерть? ― Анна видела внучку, хотя сама с ней не разговаривала: нагружать ребёнка такой информацией казалось слишком жестоким. Мира ― высокая, угловатая и ясноглазая ― напоминала Артёма и неуловимо ― Альфреда. ― Она ведь банши? Как у неё это получается?

― Она кричит от страха. Потому что видит Гасящего.

Видеть Гасящего… Анна зажмурилась. Бедная девочка, Мира, её внучка, такого бремени и взрослому с лихвой хватит, не то что подростку. Она вспомнила легенду о Сирин, одарившей дровосека способностью видеть Гасящего. Тот после ослеп. Анна невольно усмехнулась: кто-то точно дёшево отделался.

Недавние воспоминания пронеслись в мыслях, и Анна резко поднялась. Они разбили лагерь на равнине, вдалеке чернели редкие лиственницы, а холмы словно играли со временем, заглушая звуки тундры. Расположились в палатках по двое: Артём долго ворочался и тяжело дышал, Аврора тихим голосом втолковывала ему что-то, Ева и Вениаминыч затихли почти сразу. После того, как Серый ушёл, Анна не могла лежать в одиночестве.

Она осторожно ступала, неся на себе кукуль, и вдыхала ароматы тундры. Заглушённый вездеход темнел чужеродным массивом техники на первобытной земле, казалось, что всё смешалось в этом забытым богами северном краю, где суровые люди качали нефть и боролись за жизнь с не меньшим усердием. Сто лет назад с таким же рвением искали золото, теперь этот металл трансформировался в нефть, а люди всё так же гибли за него и вопреки всему.

Мысли путались, думалось о всякой ерунде, а сердце и душа рвались в клочья. Чудились запахи пороха, масла и какой-то животный аромат, казавшийся знакомым. Анна старалась понять, что же это, но воспоминания ускользали. Словно не было у неё жизни до этой ночёвки в тундре. Лайки возле прицепа заворчали: где-то шныряли песцы, в невысокой траве пробегали мыши.

― Тише, тише. ― Анна провела неожиданно твёрдой рукой по жёсткой длинной шерсти ближайшей лайки. ― Потом сниму цепи, побегаете. ― Она прижалась горящим лицом к собаке. Звякнул металл, и в раскрытую ладонь ткнулся прохладный мокрый пёсий нос: ещё одна лайка подошла к ней. Анна погладила её, а собаки завозились и приподнялись, освобождая ей место. Усмехнувшись про себя, Анна залезла в кукуль. Альфред рассказывал про военных кинологов, которые спали со своими собаками, ели и вообще жили, чтобы сродниться к бою.

Она не заметила, как задремала, но встрепенулась: послышались шаги. Пахнуло мёдом и красным вином ― вернулся Серый. Его хорошо было видно в полутьме. Он опустился на землю возле недогоревшего костра, поворошил угли и отхлебнул из фляги на поясе.

В этот момент Анна ощутила присутствие. Липким потом по спине, привкусом горечи на языке и запахом вереска. Она не могла описать это чувство, но чётко осознавала: кто-то шёл со стороны пустоши. Нечто скользило по траве и камням, отделилось от далёких горных лиственниц, сиреневых зарослей и пришло сюда. Не к ним, к Серому, который, глядя на сопки, весь подобрался. В сапоге нож, за поясом ― пистолет.

А со стороны пустоши двигался странный огонёк. Летел, едва касаясь жёсткого вереска. Не бледный огонь, как в пригороде, а… живой. Огонёк приблизился, завис на границе верещатника, а затем пересёк её. Анна задержала дыхание: стало понятно, что по тундре шёл человек. Дух. Не отбрасывая тени от солнца и нарождавшейся луны, дух подходил всё ближе к Серому, продолжавшему сидеть спиной к пустоши и смотреть в пахнувший полынью огонь. Серый что-то сжимал в руке, и когда пошевелился, серебро блеснуло между его пальцев. Анна выдохнула: Ключ. Потерявшийся в суматохе боя с Демоном, но вернувшийся в мир.

― Серёжа! ― Было в этом глухом голосе нечто надрывное, и холодок пополз по спине.

― Что тебе надо? ― резко ответил, не поворачиваясь, Серый. ― Я не в настроении ругаться, лучше уйди отсюда.

― Я увидел тебя на пустоши, ― опустив голову, произнёс Ильинский. ― И решил прийти. Луна растёт, мои силы тоже. Почему ты не спишь?

― Боюсь, ― ответил Серый просто, но густой запах страха пригвоздил Анну к земле. ― Я последние время все чаще ухожу в сон далеко. И трудно возвращаюсь.

― Она называла такие сны пепельными кошмарами. Знал бы ты, как я боялся её слёз…

― Много ты понимаешь! Где был ты, когда плакала мама? Курил на пустоши! А потом сгинул с болотными огнями и эльфами. Я помню тебя сильным и добрым. Что с тобой стало?

― Ты просто стал больше видеть. Я никогда не был бойцом. А твоя мама всегда была воительницей.

― Я так хорошо её помню. Три года прошло, а все так же пусто.

― Лия умерла, как истинная сновидица.

― Но Страна Снов не приняла маму, её забрала Дикая Охота. Как и всех храбрых сердцем, кто… ― Он не договорил. ― Теперь она мчится с кавалькадой призраков по пустошам… Однажды я встретил её, и она… ― Серый замолчал, поджал губы и зажмурился.

― Я виделся с твоей мамой, ― словно желая ободрить сына, произнёс Ильинский. ― Она подстрелила меня на прошлой охоте.

― Почему тогда ты ещё здесь? ― хмуро отозвался Серый, но Анна ясно слышала в его голосе слёзы и немую мольбу остаться. ― Дикая Охота легко отправляет одним болтом за грань.

― Лия не смогла. И я ― тоже.

― Мне не хватает её, ― глухо отозвался Серый. ― Наверное, так же, как и тебе. Ты ― дух пустоши, она ― Королевская Охотница, а я ― живой сновидец. Если бы ты знал, как тяжело видеть её город в Стране Снов за Селефаисом, ходить по улицам и нюхать черёмуху. Там всё застыло ― жители ждут свою царицу. Пытались меня величать царевичем. Да только мне такого счастья не надо. Не могу я видеть это каждую ночь.

Ильинский шелохнулся, будто хотел дотронуться и утешить сына, но передумал и спросил:

― Зачем вы идёте к проливу, сын?

― Чтобы положить конец всему этому беспределу. А откуда ты знаешь, куда мы идём?

― Слухи по пустошам быстро разносятся. Сплетничать любят даже духи и мертвецы. И с вами Анна Дрелих. Я чувствую её. А если знаю я, что вы здесь, могут знать и другие.

― У нас конспирация на высшем уровне, ― огрызнулся Серый.

― Тогда почему я ощущаю огонь и хлопанье крыльев?

― О, чёрт! ― Серый вскочил, запнулся и едва не упал в костёр. Быстро сунул Ключ за пазуху и произнёс: ― Отец, мне пора.

― Я тебя не оставлю. Держись Анны. И не потеряй Ключ. Я не для того дарил его твоей маме, чтобы ты потерял его. И помни: я приду к тебе на помощь.

Анна вскинула голову и услышала: к ним летел вертолёт. И три рваных силуэта. Она хотела что-то сказать Ильинскому, но огонёк уже улетел за холмы.

― Вставайте! ― Серый рванулся в палаткам. ― Ордынцы летят! ― Показались лысая голова Вениаминыча, сжимавшего ритуальный нож, и Ева с карабином. Вход в другую палатку откинулся, и наружу вылез Артём, державший автомат Томпсона. За его спиной маячила Аврора. Её движения казались размытыми, словно она делила тело с какой-то сущностью.

― Где моя мама?

― Я здесь. ― Анна поразилась сама себе: быстро поднялась, на ходу отцепляя собак с поводков. Лайки ворчали, жались к её ногам, но уже озирались и принюхивались. ― Что это? ― Она указала на небо, машинально наматывая на ладонь цепи собак.

― Драконы. ― Лицо Артёма казалось высеченным из гранита на фоне мертвенного солнца и светлого неба. ― Огнедышащие драконы. Чувствуете гарь?

Анна втянула носом воздух. Пахнуло горячим металлом, маслом и паленой кожей. Стрекот лопастей вертолёта заглушал рык паривших в небе драконов. В открытой кабине Анна рассмотрела авиапушку. Но не это приковало внимание, заставило зачарованно застыть. Прямо на них летели три дракона. Не таких огромных, как Демон, и с одной головой, но заставлявших не дышать и лишавших голоса.

«Рептилии, ― подумала Анна. ― Это просто животные». Но бешеный лай захлёбывавшихся собак заглушал мысли. Чешуйчатые тёмные брюхи и длинные шеи светились внутренним светом. Один из драконов с рыком вырвался вперёд, подгоняемый наездником, и открыл пасть: в чёрной глотке клокотало пламя.

Секунда и с неба ударил фонтан огня.

Комментарий к Вересковый мир: Белоснежка и сновидец

¹ Весновка ― понятие, принятое среди геологов на Севере. Это самый начальный этап полевого периода, когда к месту будущих работ по зимнику в феврале-марте забрасывали груз и с окончанием половодья начинали работу.

² Эрикоген ― название условного геологического периода в авторской вселенной, образованное от греческого ερείκη ― вереск.

³ Геологическая свита ― основная единица местных стратиграфических подразделений, набор пластов горных пород, объединённых спецификой состава.

⁴ ― фраза из фильма «Семнадцать мгновений весны» режиссёра Татьяны Лиозновой.

⁵ ― фраза из книги Никиты Михалкова «Мои дневники».

⁶ Умулюхы ― амулеты эвенкийских шаманов из зелёного енисейского нефрита. Мельком описаны в книге А. А. Бушкова «Сибирская жуть».

О взаимоотношениях Серого и дяди Лёши Орлова подробнее в зарисовке «Феи» сборника «Тридцать один день октября»: https://ficbook.net/readfic/8688081/22301532#part_content

========== Вересковый мир: Драконы и шаманы ==========

Всё вокруг оказалось объято пламенем. Огонь плавил вездеход, жар сдавливал грудь и обжигал лицо. Анна отшатнулась, когда дракон дыхнул пламенем, но в ушах стояло хлопанье кожистых крыльев. Рептилия пролетела так низко, что Анна сумела рассмотреть наездника в пластинчатой броне и остроконечном шлеме, похожего на воина времён Чингисхана. Лайки приткнулись рядом, Анна чувствовала их тепло, продолжая сжимать цепи.

«Везде Хан! ― промелькнуло в мыслях, когда Анна, увлекаемая Авророй вниз, уткнулась лицом в жёсткий, остро пахнувший мох. ― Как он узнал, что мы здесь?..»

Не успела она подумать, как рядом упало что-то тяжёлое. Анна вскинулась, но увидела, что это Артём. На миг их взгляды пересеклись, а потом Вениаминыч сбоку крикнул:

― Ложись! ― В следующую секунду с вертолёта открыли огонь.

Анна вжалась в землю, мешанина водяники и мха, пачкавшая лицо и руки, заполняла нос прелым запахом, а над головой свистели пули. Лопасти вертолёта пощёлкивали, а стрелок на миг сделал перерыв. Приподнявшись, Анна увидела драконов, державшихся подальше от вертолёта и заходивших на второй круг. В их глотках клокотал огонь.

― Гады! ― выдохнул Анне в ухо Вениаминыч. ― Ничего, скоро выдохнутся, если будут давать залпы такой мощности, они же в природе так мясо поджаривают, и вообще пламя появляется только при взаимодействии с кислородом воздуха…

― Не время для ликбеза, Дружинин! ― отрезал Артём. Он отбросил в сторону автомат и поднялся. Аврора сдавленно вскрикнула и протянула руку, ухватившись за край его кухлянки, но Артём расцепил её пальцы, повернулся к приближавшимся драконам и вскинул руки.

Воздух колом встал в лёгких, Анне показалось, что она задохнётся. Порыв ветра пронёсся над долиной, всколыхнув чахлые берёзки и ели, а камни под ними протяжно застонали, заходили ходуном. Горевший вездеход жалобно заскрипел и рухнул в разлом, пахнуло горячо и остро.

Подняв голову, Анна, сощурившись от пыли, рассмотрела спускавшегося с сопок человека. Пахнувший льдом ордынец выбросил руку вперёд, и порыв ветра, закрученный поворотом запястья Артёма, обернулся снежным смерчем. Поток острых снежинок, в полёте превращавшихся в ледяные глыбы, ринулся в сторону Артёма. Анна почти оглохла от стука сердца, но не могла оторвать взгляда от загорелого, словно вытесанного из камня лица Бутенко. Казалось, он рос из земли, был частью горных массивов. Анна чувствовала, что может он много больше, но не здесь, в долине, а в родных горах.

Под руками Артёма плясали ветер и камни. Склоны холмов вздымались, ломалась земля, обнажая древние граниты. Взметнулась вода ручья, закручиваясь в воздухе, и тут же леденея под натиском силы ордынца. Но своё дело она сделала, и струйки песка, золотые россыпи складывались в тугие нити, рвавшиеся стрелами вверх, пронзая крылья ревевших драконов. Часть золотых стрел устремилась к вертолёту, старавшемуся уйти из-под обстрела. Пилот стал набирать высоту, стрелок прекратил огонь, и тут Ева прокричала:

― Нам бы в небо! ― Воздух вокруг неё шёл рябью, а знакомый жар пробирался под грязную разорванную кухлянку Анны. ― Я переброшу их в прошлое, пускай там полетают! ― Ева двигалась быстро, но казалось, что её движения растягиваются, оставляя в пространстве призрачный след. ― Быстрее, я скоро перемещусь! ― Ева бросила умоляющий взгляд на Аврору, и только тут Анна заметила, что дочь пристально смотрела на светлое небо, а её лицо становилось всё белее, черты заострялись. Не моргая, она поднялась на ноги и стянула куртку.

― В небо, так в небо! ― И Аврора рванула на себе рубашку.

Оглушивший Анну крик принадлежал ей самой. По лицу Авроры она видела, что та готова идти до конца в своей решимости ― хоть на плаху. Но то, что случилось потом, отпечаталось на сетчатке намертво. Жилистую спину Авроры покрывали острые роговые выросты. Словно птерилии, из которых у птиц росли перья. Выросты были воспалёнными, кожа вокруг них покраснела, основания сочились кровью и сукровицей. Аврора резко вдохнула: Анна видела, как обозначились и поднялись её рёбра, а затем из птерилиев начали расти перья.

Чёрные и жёсткие, они сперва выглядели просто стержнями, но с каждым ударом сердца удлинялись, покрывались мощными опахалами. А затем Анна увидела, как следом за перьями из спины Авроры, согнувшейся так, что обозначились позвонки, полезли крылья. Фаланги длиннющих тонких пальцев, предплечья, плечи ― третья пара конечностей отрастала быстро, но Анне показалось, что прошла вечность.

Не дыша, она понимала, как Авроре больно сейчас, но не знала, не понимала, как помочь дочери. Артём послал в ордынца россыпь замёрзших в полёте камней, и пока тот уворачивался от обстрела, подбежал к Авроре. Подхватил её под руку, пошарил в кармане её широких штанов и, вытащив шприц, вколол Авроре в плечо.

― Ты что, собиралась расчехлять крылья? ― Его губы изогнула болезненная улыбка. Аврора подняла на него налитые кровью глаза и улыбнулась в ответ:

― Нет. ― И отстранила Артёма резким движением руки.

Окровавленные мощные крылья за спиной выпрямившейся Авроры смотрелись гротескно и почти органично. Словно она родилась такой, хотя Анна помнила, словно это было вчера, как держала на руках дочку, готовая защитить её от демона. Теперь пришла очередь Авроры защищать мать от драконов.

― Ты готова? ― резко и чётко бросила Аврора подбежавшей Еве, закреплявшей на себе альпинистское снаряжение. Ева кивнула. ― Тогда вперёд! ― Аврора притянула Еву к себе, схватив за портупею. Амулеты в волосах Евы колыхнулись, и Анне почудилось, что умулюхы ухмыляются своими большими ртами.

Резко присев, Аврора взмыла в небо. Она летела вверх соколом, выше драконов, и зависла в трепещущем полёте над долиной. В лучах полярного солнца Анна видела бледное лицо дочери. Из её прокушенной губы на подбородок капала кровь. Ева нацепила респиратор и сосредоточенно смотрела на приближавшийся вертолёт. Пилот явно был не готов к появлению Алконоста, поэтому ушёл влево, поворачиваясь боком без стрелка. В этот момент Аврора парой взмахов крыльев подлетела к машине и, стараясь не напороться на винт, бросила Еву вперёд.

Мерцание охватило Еву, а когда она вцепилась в кабину и начала забираться внутрь, пристёгиваясь карабинами снаряжения, перекинулось на машину. Стрелок повернулся к ней, но Ева оказалась быстрей: Анна услышала выстрелы, а затем вертолёт поглотило сияние. Раскалённый воздух дрогнул, и в следующую секунду вертолёт исчез.

Звук затвора Анна услышала до того, как некто за ближайшей сопкой его передвинул. Она дёрнулась к автомату, чувствуя себя совершенно бесполезной. Не ведьма, не одарённая, она не могла даже обратиться. Анна схватила автомат, растерянно не понимая, что делать ― стрелять она умела только из пистолета, ― как вдруг рядом оказался Серый. Он замотал головой и вскинул винтовку с оптическим прицелом. Серый уже явно лежал в другом месте, был весь в земле и копоти.

― Матушка с отцом научили! ― выдохнул Серый, отбегая в сторону, укладываясь на землю и ставя винтовку на опору. ― Спускайте собак! ― И припал к прицелу.

Рвавшиеся с цепей лайки захлебывались диким лаем. Они боялись драконов, Анна чувствовала их терпкий страх, но тут же унеслись в тундровый сумрак. Лайки кружили у лагеря, проскальзывали гибкими тенями между умулюхы, скалились и скулили. Ждали противника.

И дождались. Ордынцы приближались: Анна насчитала человек десять, надвигавшихся кольцом. Некоторые были в чёрных полумасках, другие просто в камуфляже, а один ― в шаманских одеждах и с бубном. Этот шёл позади всех, его лицо скрывала бахрома из полос кожи и бус, свешивавшихся с шапки, а за ним шли…

У Анны перехватило дыхание. Она видела много разного за время работы в Бюро, неплохо знала мифологии различных народов своей необъятной родины, но сейчас это знание обернулось удушающим страхом. Потому что рядом с шаманом ордынцев шагали кэле. Высокие и тощие, с длинными ногтями и зубами, они походили на остроголовых одноглазых людей, но один взгляд, брошенный на них, вызывал жгучее, почти непреодолимое желание припасть к земле, поджать хвост и заскулить. Тут же метались чёрные потусторонние собаки, а сами духи забирали влево, стремясь просочиться между умулюхы.

Вениаминыч не терял время зря. Зачерпнув голыми руками угли и золу из костра, он быстро и точно, не переставая шептать рубленные, казалось, бессвязные гортанные фразы, чертил на земле и камнях изображение медведя.

― Духи! ― рыкнула Анна, мотнув головой в сторону кэле. ― Взять!

Устремившиеся вперёд лайки перепрыгивали трещины в земле и поскальзывались на обледенелых камнях. Северный шаман двигался плавно, непрерывно постукивая в бубен. Кэле и их чёрные собаки вырвались вперёд, и тут же столкнулись с лайками. С рычанием и визгом звери сцепились, покатились по земле, а кэле, не обращая на них внимания, поравнялись с умулюхы.

Казалось, амулеты только этого и ждали. Енисейский нефрит вспыхнул нестерпимым зелёным светом, а в следующую секунду в нос Анне ударила невообразимая смесь удушавших запахов: торф, гниль, мертвечина, плесень и прелая хвоя. Вытерев слезившиеся глаза, она увидела, как умулюхы увеличивались. Крохотные человечки превратились в огромных идолов, сомкнувших ряды и стеной вставших против кэле.

Визг дерущихся собак оглушал, духи боролись с умулюхы в мертвенном свете полярного солнца и нефрита. Духи носились тенями вокруг идолов, а сами умулюхы не шевелились. Вскинув голову, Анна посмотрела на ордынцев: как только ожили идолы, противники остановились, позволяя кэле и собакам бороться.

Анна не находила себе места. Духов было слишком много. Шаман ордынцев бил в бубен и тихо напевал, но Анне казалось, что его грубая песня раздавалась в её голове. Она не могла пошевелиться, точно впадала в транс. Кэле кричали высокими голосами, а умулюхы отзывались протяжным гулом. Земля колебалась от мерного гудения идолов и песнопений. Даже Артём опустил руку, а Вениаминыч рисовал медведя и бормотал заклинания всё медленней.

Чугунная голова вдруг показалась Анне неожиданно лёгкой, и в этот миг загустевший воздух прорезал рык дракона. А следом раздался звонкий, точно мелодия ветра, возглас, походивший на песню.

Вскинув голову, Анна увидела: Аврора вела за собой драконов, наездники которых явно вознамерились загнать её. В глотках рептилий клокотало пламя, и в ту секунду, когда струи огня вырвались из раскрытых пастей, Аврора резко ушла в сторону, едва не коснувшись земли. Секунду она была совсем близко, и Анна рассмотрела кровавые росчерки у неё на спине. Драконы не успели сдержать пламя, и гневные вопли наездников утонули в рёве огня. Пламя красно-чёрной волной ударило прямо в кэле, круживших вокруг умулюхы.

― Назад! ― в ужасе заорала Анна. Почти все лайки успели отскочить, но нескольких пожрал огонь. Хотелось заткнуть уши и не слышать лая, перешедшего в скулёж, но когда Анна ощутила под пальцами жёсткую шерсть спасшихся лаек, на сердце потеплело. ― Хорошие! ― выдохнула она и тут же снова посмотрела вверх.

Летавшая Аврора вела драконов, вынуждая их тратить пламя. Рептилии слушались наездников, старавшихся экономить огонь, но понимавших, что Алконост серьёзный противник. С замирающим сердцем Анна смотрела, как Аврора летала юркой птицей, но чувствовала, что силы дочери на исходе. Виражи давались Авроре всё тяжелей. А когда она ушла в пике и на выходе оказалась слишком близко кземле, её поймал подоспевший Артём.

― Ты себя в гроб загонишь! ― выдохнул он, вкалывая Авроре лекарство и укладывая её на уцелевший кукуль. ― Чокнутая. ― Даже слово «любимая» он не смог бы произнести нежнее.

― На заре я выйду в туман… ― прошептала Аврора и отключилась.

Рядом послышался шум мотора, заревел и попытался выехать из разлома готовый взорваться вездеход, охваченный искрами. Артём взмахом руки запечатал его в недрах тундры.

― Мой вездеход! ― проорал Вениаминыч, закончивший рисунок и начавший делать руками пассы, словно бил в невидимый бубен. ― Белоснежка нас убьёт!

Аврора лежала без движения, но дышала. Драконы, истратившие пламя и по ошибке сжёгшие собственных кэле вместе с умулюхы, кругами снижались. Серый припал за камнями, отстреливаясь от прятавшегося за холмом снайпера ордынцев.

― У них техник! — прокричал он, отбрасывая заискрившую магией винтовку. ― Твою мать! Чёртов ублюдок заклинил нам оружие. Хорошо, что и себе тоже! ― Анна поняла, что снайпер больше не стрелял, и с усмешкой подумала, что за короткое время привыкла к свисту пуль.

В наступившей тишине, нарушаемой лишь угрожающим рычанием лаек, дыханием ордынцев и хлопаньем крыльев драконов, Анна слышала биение сердца. Растрескались горы, долина шла разломами, но ордынцы снова шли вперёд по ледяным мостам.

Воздух неожиданно всколыхнулся рябью, и рядом с Вениаминычем возникла едва не затоптавшая рисунок медведя Ева. Растрёпанная, в разодранной одежде с расцарапанным лицом и в оборванном снаряжении, она уронила на землю тяжёлую авиационную пушку. На секунду прикрыла глаза, и откатилась в сторону, давая Серому полный обстрел. Пулемётная очередь пронзила воздух, аэромант едва успел создать щит, а пиромантка и ведьма ― взметнуть плавивший камни огонь до небес, но несколько ордынцев с воплями упали. В нос Анне ударил густой запах крови и внутренностей. Но пулемёт замолчал, Серый разразился ругательствами, а Ева осела на землю, жестом останавливая бросившегося к ней Вениаминыча. Анна обняла Еву за плечи и похлопала по щекам, лихорадочно соображая, как помочь. Будь сейчас полнолуние, она бы… В голове словно вспыхнул свет. Анна положила Еву к Авроре, и кинулась к Вениаминычу.

― Отвлекись от живописи! ― крикнул Артём, закручивая в воздухе фонтан из камней и земли. Его лицо бледнело в свете тусклого солнца, волосы и борода взмокли. Казалось, его силы вдали от гор стремительно иссякали.

― Что? ― Перепачканный в золе Вениаминыч уставился на Анну. ― Вы же не…

― Обрати меня! Сейчас! ― Анна схватила его за воротник куртки. ― Ты химеролог, а мне до полнолуния пара дней! Оборотни сродни химерам, Алек говорил…

― Постараюсь причинить как можно меньше боли. ― Вениаминыч всё понял и резко положил ладонь Анне на лоб, крепко сжав пальцы.

Кости словно сломали, а потом залили в осколки расплавленный свинец. Она надрывно закричала, успела заметить мутневшим взглядом, как Артём подскочил и что-то ввёл ей, но укол Анна не почувствовала. Клыки разворотили челюсть, рот наполнился кровью. Не в силах терпеть боль, она рванулась назад, но тут Вениаминыч отпустил её. Тяжело дыша, Анна отползала, распарывая руки о камни, а боль с каждым вздохом уходила, уступая место волчьей силе. Подняв глаза к небу, Анна увидела бесцветную луну. Не сдерживая вой, вырвавшийся из горла, она перекатилась, вставая на ноги. Теперь она чётко обоняла и слышала ордынцев.

Между пальцев пахнувшей серой красноволосой пиромантки перетекал огонь, аэромант наращивал перед собой ледяной щит. Ведьма и колдун пахли луговыми травами, мёдом и мускусом и казались самыми опасными, а в чёрно-белом свете и вовсе выглядели духами. Остальные пахли по́том и кровью ― вампиры не взлетали, видимо, боялись драконов в небе.

Анна не успела сосредоточиться и выбрать цель, как перед ней возник враг. От него несло металлом и порохом. На границе человеческого и волчьего сознания мелькнула мысль, что это и есть техник, который резко бросился на неё.

На миг Анне почудилось, что за её спиной стоял Альфред. Почувствовала тепло его тела и твёрдую сильную ладонь, сомкнувшуюся на её предплечье и направившую руку ребром точно в грудь ордынца. Казалось, Анне нужен был этот толчок, пробудивший воспоминания о приёмах самообороны, которым обучал её Альфред. Нога сама собой пошла вперёд подножкой, и ордынец упал. Анна услышала, как хрустнули рёбра врага, но думать было некогда: на неё наступала пиромантка, ткавшая огненный шар.

Поднырнув под пламя, Анна резко схватила пиромантку за ногу, опрокидывая, но та, падая, успела оттолкнуться другой ногой и врезать Анне по подбородку сапогом. Отшатнувшись и едва не упав, Анна сплюнула кровь и осколок зуба. Приготовилась к атаке и вдруг заметила, что пиромантка не двигалась: приземлилась на камни.

Стучавшая в висках кровь насыщалась ликантропией и адреналином, заглушавшими боль. Анна стёрла с подбородка кровь, обгляделась в поисках врагов и тут услышала это… Детский плач. Надрывный и жалобный до такой степени, что заныла душа. Анна, чувствуя ползущий по спине холод, инстинктивно обернулась, ища ребёнка. В сознании пролетели мгновения из детства дочки: первые колики, резавшиеся зубки, разбитые на велосипеде колени (как можно было упасть с трёхколёсного!), дурацкий гайморит-не-гайморит, которым все пугали…

Путаясь в мыслях, Анна бросилась было в сторону, откуда раздавался плач, но в следующий миг остановилась. Снова знание мифов тундры обернулось против неё. Она отлично поняла, кто бежал по долине, вызванный из Нижнего мира. И как она сразу не догадалась?

Гигантский восьминогий костяной белый медведь-людоед Кочатко. Только он мог издавать плач морозными ночами, приманивая жертв. Не шелохнувшись, Анна смотрела, как гигант приближался огромными прыжками, мотал жуткой костяной головой, а в его гладкой шкуре отражалось солнце. Кочатко прыгнул на бросившихся врассыпную ордынцев, затоптал нескольких вампиров и колдуна. Аэромант успел спастись и вместе с ведьмой метнул в медведя поток энергии воды и воздуха.

Поднявшийся на задние лапы Кочатко взревел и мощным ударом когтей пропорол брюхо пролетевшему слишком низко дракону. Груда отвратительно пахнувших кишок, дымясь, полетела на землю, а дракон с пронзительным рыком рухнул, забившись в агонии. Кожистые крылья подрагивали, а четыре лапы бешено дергались. Маленькая наездница соскользнула с туши, перекатилась и подбежала к морде дракона. И тут же развернулась к Анне. В руках драконьей наездницы блеснула сталь хладного ритуального кинжала. Гибкая и быстрая, словно змея, она бросилась к Анне, занеся нож.

Рука Анны сама собой метнулась вперёд. Она перехватила запястье драконьей наездницы и вывернула его. Та сдавленно вскрикнула, нож упал. Наездница качнулась назад, шлем слетел, её белая коса упала на спину, а фиолетовые глаза смотрели с яростью. Анна выбросила руку, целя в незащищённую просмоленным кожаным доспехом шею наездницы, и одним ударом отбросила её от себя. Перекувыркнувшись, та упала за спину своего дракона.

Из-за сопки выскочил снайпер и кинулся к шаману. Тот быстро выхватил бубен, с которым вызывал кэле, и разломал его. Снайпер, оказавшийся помощником шамана, тут же подал ему новый из сумки. Снова запел шаман, и чёрные остроголовые духи полезли, казалось, отовсюду. Кочатко катался в клубке с драконами, наездники которых присоединились к другим ордынцам.

Тяжело дыша, Анна отступала, пока не наткнулась спиной на взявшего её за плечи Серого. Она подняла на него взгляд и прочитала в карих глазах то, что и сама думала: их теснили.

И вдруг запахло озоном. Небо стремительно затягивало грозовыми тучами. Сизые облака касались земли, клубились позади вставших плечом к плечу Анны, Артёма, Серого и Вениаминыча. Разреженный воздух густел, пахло дождём. В голову полезла какая-то ерунда: «Слышу звон бубенцов издалёка — это тройки знакомый разбег»… Анна замотала головой, отгоняя наваждение, и с удивлением поняла, что звон ей не мерещился.

Между сопками показались нарты. Штук пять, они быстро приближались, а на рогах запряжённых оленей звенели колокольчики. Одна нарта вырвалась вперёд, управляемая женщиной в буро-красном одеянии. Длинные полы её камлайки¹ взметнулись, бахрома на рукавах колыхалась. В одной руке шаманка держала поводья, в другой ― хорей². На нарте позади неё сидел мужчина в кухлянке, прижимавший к груди бубен и показавшийся Анне знакомым.

Нарта резко развернулась возле кэле, и мужчина ловко срезал подвешенные сзади бубенчики и ботало. Звякнув, колокольчики упали на землю. Шаманка проскочила, а следом за ней, так же срезая бубенцы, проехали другие нарты, полные людей. Кэле взбесились. Позабыв о хозяине, духи с воплями бросились к бубенцам и принялись их делить, вырывая друг у друга. Ордынцы замешкались, и подоспевшим людям этого хватило. Замелькали вихри воды, смерчи, полетели птицы с железными клювами. Но Анна не могла оторвать взгляд от шаманки, воздевшей к небу бубен. Она низко запела, а потом вскрикнула так громко и яростно, что заложило уши:

― Агды!³

С неба ударила молния. Одна, другая, и вот уже вся долина казалась грозовой тучей. Молнии били в кэле, испепеляя их, в ордынцев, падавших с криками, в единственного оставшегося в живых дракона и озверевшего окровавленного Кочатко.

Анну замутило, и она едва не упала, но Серый крепче обнял её за плечи. Молнии и рвавшийся бомбами гром оглушали, а люди на нартах привезли с собой невообразимую смесь запахов: меха, пота, мяса, костра, камней и речной воды. Зажимая ладонью рот, Анна боролась с тошнотой, но неожиданно её внимание привлекла шаманка, сошедшаяся один на один с шаманом ордынцев. Та не стала искушать судьбу, а просто треснула противника по голове хореем. Шаман со стоном упал, а шаманка наклонилась и сорвала с него шапку.

― Стыдись, Лелетке! ― воскликнула она. ― Мы с тобой бок о бок на писаницу в городе шаманов смотрели! ― Между пальцев шаманки пробежала молния. ― Не будет тебе в Хэргу буга покоя! ― И прежде, чем Лелетке успел ответить, его поразила молния.

Когда он упал к унтам шаманки, та глубоко вздохнула, на миг склонила голову и стянула шапку. Растрёпанные чёрные косы упали на её плечи, а затем шаманка горностаем метнулась к приподнявшейся на локтях и шало улыбавшейся Авроре.

― Златка! ― прохрипела Аврора, принимая у Артёма флягу с водой. ― Как ты узнала? И поднимите меня с земли! Мне только воспаления почек не хватало, а так уже всё было…

― Духи-помощники подсказали. ― Шаманка повернулась к Артёму: ― Здравствуй, Князь.

― Анна, это Злата Михайловна Московкина, ― произнёс Артём, кивая на шаманку и принимая у Серого еле стоявшую на ногах Анну. Сам Князь выглядел не лучше: бледный, мокрый, а рука, которую он положил Анне на спину, дрожала. ― Начальница ближней партии, потомственная шаманка и тундровая принцесса.

― Хвалишь меня, Князь. ― Узкие чёрные глаза Московкиной блестели в рассветных лучах.

― Отдаю должное твоему профессионализму, ― усмехнулся Артём, но Анна ощущала, насколько это улыбка вымучена. Да и говорил он явно для того, чтобы отвлечься. ― Ты единственная верила в нефть на шельфе.

― Потому что я знаю, что она там есть. ― Улыбка озарила широкое, с высокими скулами лицо Московкиной. ― Ты попросил помощи у Камня Шамана ― Камень помог тебе. Ты всё делаешь правильно, Князь. Хан тоже делает. На свой лад. ― И добавила: ― Здравствуйте, Анна!

«Если она сейчас скажет, что ей рассказывали обо мне отец, мать, дедушка, собака, я либо закричу, либо упаду в обморок», ― устало подумала Анна. Адреналин отпускал, цветное зрение возвращалось. Желудок крутило, хотелось есть и блевать, а ещё домой и спать. Закрыть глаза и лечь, чтобы проснуться в объятиях Альфреда, а не вот это вот всё. Но мечты оказались несбыточными. Анна усилием воли улыбнулась и собиралась сказать что-то вежливое в ответ, но Московкина её опередила, хлопнув в ладоши:

― Забирайтесь на нарты! Мои геологи погрузят ваши вещи. От них мало что осталось, но мы дадим вам ещё! Уберегла вас Бугады⁴, так уберегла!

Это была первая поездка Анны на оленьей упряжке. Она старалась не свалиться с нарты, подпрыгивавшей на кочках, а Московкина улыбалась с добротой. Сглатывая комок в горле, Анна крепче ухватилась за Вениаминыча и шесты. Она смутно помнила дорогу, только то, что в лагере полно людей, которые приняли на руки Анну и команду, похлопывали по спине, наливали в железные кружки спирт и улыбались. Артём, Вениаминыч и Аврора с Евой после второй кружки спирта стали похожи на людей, разговорились, и дочка даже потребовала себе баню и доктора.

После полевой бани, обустроенной в армейской палатке, Анна чувствовала себя отдохнувшей и посвежевшей. Влажные волосы липли к шее, лицо горело от солнца и воздуха, а ароматный грибной суп из большого котла согревал нутро. Она держала миску обеими руками и смотрела на то, как её команда расползалась по палаткам, выделенным им Московкиной, казавшейся неотделимой частью этих холмов. Бесстрастная и белозубая, она набивала трубку табаком, глядя, как товарищи обустраивались на базе партии, помогала советом и делом, а вечером пригласила на камлание.

Один за другим они пролезли, как полагалось, через коридор из молодых живых лиственниц и оказались внутри чума. Коренастая фигура Московкиной, сидевшей на кумалане⁵ вытянув ноги, темнела в полумраке. Время от времени Злата ловила кого-то ртом, глотала и снова сидела с отрешённым видом. Костёр тлел, а рассевшиеся вокруг Артём, Аврора, Ева, Серый и Вениаминыч тихо переговаривались. Аврора шутила, то и дело наклонялась к Артёму, и целовала его в висок. Она набросила на плечи рубашку, но Анна не могла не смотреть на её спину.

Между лиственниц коридора стояли причудливые, отдалённо похожие на людей изображения шаманских предков ― медведей, оленей, тайменей и щук, охранявших вход в Верхний мир. Анна с трудом вспоминала их странное название ― хомокоры. С другой же стороны чума, напротив лиственниц, стояли пеньки и валежник ― Нижний мир. Здесь стояли вырезанные из дерева птицы ― гагары, утки, гуси ― сторожа пути. Поперёк галереи пеньков лежал дух-налим, не дававший враждебным духам проникнуть в Срединный мир. И если раньше Анна могла рассеянно отнестись к обряду, то сейчас понимала, что магия вокруг реальна как никогда.

Под шёпот Авроры Анна погружалась в странный транс, а когда Московкина выпрямилась, развела руки в стороны и закричала гагарой, даже не удивилась. Тут же все сели, вытянув ноги вперёд, а неслышно выступивший из тени мужчина с нарты ― помощник шаманки ― достал из кожаного мешка шаманское облачение: плащ, расшитый нагрудник, унты и шапку с оленьими рогами. Протянул Московкиной и помог одеться. Затем молча расшевелил огонь и нагрел над ним бубен. Московкина взяла бубен в левую руку, встала на левое колено и ударила колотушкой.

Разговоры оборвались на полуслове. Густая томительная тишина заполнила чум, огонь сам собой почти потух, только угли едва заметно тлели, а дым вился медленными струями. Стало почти темно, и тут в полном сумраке зазвучал бубен. Московкина покачивалась и пела тихим мелодичным голосом, обращаясь ко всем, а сидящие вокруг Анны подхватили, явно зная слова.

Неожиданно Анна поняла, почему мужчина-помощник показался ей знакомым. Она узнала его разномастные глаза. Один синий до черноты, словно все духи Хэргу Буга ― Нижнего мира ― собрались в нём, а другой изумрудно-зелёный, словно хвоя тонкой лиственницы, пропущенной через дымовое отверстие и символизировавшей мировое дерево ― туру с развешанными на ней шкурами жертвенных оленей и цветными лентами.

Это был Николай. Тот самый, с чьего оленьего черепа всё и началось. Анна ещё днём постоянно ловила на себе пристальный взгляд, но решила поговорить позже. Сейчас желание стало нестерпимым. Ведь он был единственным, кого она знала в прошлом.

Пели и играли Злата и Николай, путешествуя по вселенным, Аврора, Ева и Вениаминыч подпевали, Артём смотрел на жену, Серый был темен лицом и глядел в огонь, Анна покачивалась в такт ударам в бубен. В голову лезло разное. И совсем не то, чему посвящено камлание. Она немного понимала слова: сегодня проводили шингкэлэвун ― обряд удачной охоты.

В чуме было душно. Горел костёр, пахло смолой и хвоей. Анна глубоко дышала, и тут под пение Московкиной и треск огня ей показалось, что у поставленной корнями вверх лиственницы ― Верхнего мира, Угу буга, истока родовой реки эвенков Тунгуски, ― стоял Альфред. Такой, каким она его впервые увидела, может, даже моложе. Соломенного цвета волосы рассыпались по плечам, тело скрывали длинная рубаха с узорами из птиц и зверей и штаны. Альфред смотрел на неё, его голубые глаза светились теплотой.

У Анны перехватило дыхание, сухие глаза жгло. Она видела Альфреда таким, каким он был до возвращения Гасящим. Как странно сейчас, на камлании, было думать, что есть на земле Срединного мира ― в Дулин буга ― кто-то, кроме духов и Златы-шаманки!

«У неё должно быть хедгэгу, ― рассеянно подумала Анна, не сводя глаз с Альфреда. ― Настоящее имя». Она хотела протянуть к мужу руку, но Альфред едва заметно покачал головой. Не сейчас, не время. Анна словно читала по его губам, хотя он не раскрывал рта.

Молчать, вспомнила она обряд очищения черепа. Не говорить ничего. И стала тихо подпевать Московкиной. Сердце радостно подпрыгнуло: Альфред никуда не исчезал. Анна знала, просто знала, что это он. Настоящий, только перешедший в другой мир. И если есть пещера Гасящего, то почему бы не быть реке Верхнего мира? Теперь Анна не сомневалась ни в чём. Страх и боль уходили, уступая светлой, щемящей душу грусти. Альфред смотрел на Анну, а она на него, и в этом молчаливом обмене взглядами не нужно было слов. Дрелихи и так понимали друг друга.

Когда вышли из чума, никто друг с другом не разговаривал. Анна бесцельно бродила по базе, вдыхая запах камней и холодной воды, оленей и сусликов-евражек. Она то и дело срывалась почти на бег, хотелось броситься вперёд, идти быстро, словно в надежде убежать от погони. Вот только никто за ней не гнался, а мысли растревоженным ульем роились в голове.

Она отошла довольно далеко от лагеря, как вдруг чуткое волчье ухо уловило шорохи и стоны. Тихой тенью, осторожно ступая по земле тундры, Анна прокралась между камней и увидела расположившихся на расстеленном кукуле Аврору и Артёма. Они занимались любовью. Их близость больше походила на ритуал, а влажные, пахнувшие травой тела смазывались перед глазами и отражали свет далёких костров. Анна поспешно отвернулась и прокралась обратно. Щёки горели, и ей было очень неловко. Она уже вернулась в лагерь, как вдруг наткнулась на Серого. Тот стоял и смотрел на светлое вечернее небо с бело-фиолетовой россыпью Млечного пути.

― В сегодняшней заварушке я был бесполезным куском говна, завёрнутым в говно, ― мрачно произнёс Серый. Анна не успела ничего ответить, как из палатки вышла Ева и воскликнула:

― Началось в партии утро! Серёж, ты чего это?

― Я снова нормально не поговорил с отцом. Каждый раз обещаю себе сказать ему… ― Серый запнулся, ― важное, а вместо этого опять спизданул хуйню! Так стыдно…

― Серый. ― Ева взяла его за плечо. ― Ты когда в последний раз спал?

― Не помню, ― коротко ответил он.

― Так, всё, выпей это и иди спать! ― Ева впихнула в руку Серого кружку с отваром, пахнувшим голубикой, зверобоем и почему-то грибами. ― Я тебя провожу. ― Они скрылись за палатками, а Анна отправилась дальше.

Посреди базы стоял большой чёрный камень, точно рос прямо из земли. Анна медленно приблизилась и коснулась тёплой шероховатой поверхности. Из-под камня бил родник, и журчание воды успокаивало. Анна прислонилась лбом к камню. Перед глазами всё ещё стоял Альфред. Анна зажмурилась и одними губами прошептала:

― Вернись ко мне. ― Растревоженное камланием сердце неистово хотело верить. «Быть может, ― мелькнула мысль, ― Ева как-то вернёт меня обратно…»

― Это Камень Шамана. ― Анна обернулась и увидела стоявшую рядом Московкину. Та сняла ритуальное облачение и теперь ничем не отличалась от других геологов. ― Он сродни упавшим Немезидам. И означает связь земли и неба. В сибирской тайге и восточнее много таких. Но только шаманы могут с ним говорить. ― Московкина на секунду замолчала. ― Все мои единоутробные братья могли. Забрал их Енисей вместе с другими.

― Все говорят про Енисей, ― негромко отозвалась Анна. ― Я ни разу не была на Енисее.

― Я вас понимаю, ― тихо произнёс подошедший Николай. Его морщинистое лицо с густыми усами казалось спокойным. ― Сам чувствовал то же самое, когда приехал на вахту на Север. Всё было чужое, даже небо.

― А сейчас Николай больше местный, чем многие коренные жители, ― улыбнулась Московкина. ― Он даже чум зовёт ярангой и кормит черепа, расставленные внутри.

― Мейер так к ним и не привык, ― отозвался Николай.

― Мейер? Альберт Мейер? Он здесь? ― Анна едва не схватила Николая за плечи. Подумать только, если здесь есть кто-то, кого она знала прежде…

― Да. И нет, ― ответил Николай. ― Я похоронил его на ветру. Завернул в шкуру убитого оленя. Чтобы мой Ангел мог взлететь в небо и раствориться в тумане гор. Чтобы умер, как жил ― свободно. Очень любил он просторы. Мейер боялся жить по мечте, но хоть теперь обрёл покой, там, где пляшут ветры под рукой Господина горных дорог. И девочку эту, Наташу, жаль. Смыл её Енисей, да так, что тела не нашли. Наверное, уже давно в океане или рыбы обглодали. Многих забрала река в тот год, уж как Мейер убивался. Помнил её хорошо, да и я тоже помнил. Любил он меня больно, а я ― его, и было ещё больней. Вот тут, возле сердца. ― Николай коснулся груди Анны, которая не могла оторвать взгляда от его демонических глаз. ― У вас, Анна, тоже болит, и у дочки вашей. Любит она Князя, а он её больше жизни. Я хорошо помню, как Заря его из Нижнего мира достала…

― Николай, не надо!.. ― воскликнула Аврора, показавшаяся с другой стороны Камня Шамана. ― Давайте не сейчас, пожалуйста! ― Она отвернулась, вертя в руках флягу со спиртом.

― Николай, а я всё спросить-то хотела!.. ― громко произнесла Московкина, увлекая того к продовольственной палатке.

― Златка чуткая, ― усмехнулась Аврора. ― Знает, что и когда делать. Пойдём в палатку, мама, проверим, спит ли Серый. Евины грибы должны были подействовать.

В палатке Анна села на кукуль и зажмурилась. Хотелось защитить Аврору, бывшую для неё маленькой девочкой. Разорвать голыми руками Хана, почувствовать на языке вкус тёплой солёной крови, вгрызться клыками в сонную артерию. Анна замотала головой. Подобные мысли посещали её в первые полнолуния, но сейчас она ощущала, как густая первозданная сила наполняла её до краёв. Даже дышалось чаще, хотелось больше воздуха, а ещё на волю, где за сопками выли волки.

Серый лежал в кукуле на спине и походил на труп. Черты лица заострились, рыжие волосы отливали тусклым золотом. Анне показалось, что он даже не дышал. Она потянулась прощупать пульс, но тут в палатку вернулась Аврора. Раскрасневшаяся и растрепанная, она скрестила руки на туго забинтованной груди и произнесла, слабо улыбнувшись:

― Апноэ⁶. Раньше он ещё бухал как не в себя, и мы боялись, что однажды он захлебнется собственной блевотиной. И будет мчаться с кавалькадой духов эльфийской свиты, как его мать.

― Что произошло с Лией? ― Анна посмотрела на Аврору, а затем, повинуясь внезапно нахлынувшему желанию, погладила Серого по голове. Тот вдохнул и повернулся на бок.

― Сердечный приступ. Ушла слишком далеко в сон, вот только не осталась в Стране Снов, а присоединилась по традиции к Дикой Охоте. ― Аврора села рядом с Анной и, поморщившись, добавила: ― Кажется, в этот раз крылья всё же поломали мне ребра.

― В этот? А был ещё какой-то? ― Анна невольно вздрогнула.

― Был, ― отозвалась Аврора. ― Шесть лет назад, когда Артём получил второй инфаркт. Мам, ты не думай, что мой муж ― упёртый вредина и не хочет лечиться, чтобы жизнь свою положить на алтарь науки и нефти. Он лечился несколько лет, но всё это без толку. Он и так колдун, сила у него природная, горная, а после того, что сделал Хан, ему даже горы не панацея…

Анна осторожно пожала руку Авроры со сбитыми костяшками и осторожно спросила:

― А что сделал Хан?

Комментарий к Вересковый мир: Драконы и шаманы

Сценарий камлания взят из книги А. А. Бушкова «Сибирская жуть-2» (глава «Алитет Немтушкин. Эвенкийская старина (рассказы)».

¹ Камлайка ― халат или рубаха из кожи или ткани.

² Хорей ― специальный шест для управления оленями в упряжке.

³ Агды ― хозяин грома и молнии. Шаманы могли наслать агды на врагов.

⁴ Бугады ― хозяйка рода, тайги, зверей, природы. Считалась обитающей в священных деревьях и скалах.

⁵ Кумалан ― национальный ковёр эвенков из оленьих шкур с чередованием белых и чёрных фрагментов.

⁶ Апноэ ― остановка дыхательных движений. Апноэ во сне — разновидность апноэ, для которого характерно прекращение лёгочной вентиляции во время сна более чем на 10 секунд.

Эстетика персонажа от **Langsuir**: https://sun9-52.userapi.com/c857536/v857536170/21f4bc/zIag0rkhe1k.jpg

========== Вересковый мир: Олень-С-Красными-Рогами ==========

Комментарий к Вересковый мир: Олень-С-Красными-Рогами

Музыка: Мельница ― Шаман

¹ Кутора ― транспалеарктический вид млекопитающих рода куторы, крупнейшая землеройка Европы.

² Кровавый орёл ― казнь времён викингов, состоявшая в том, что на спине осуждённого рассекали рёбра, разводили их в стороны наподобие крыльев и вытаскивали наружу лёгкие.

³ Заструги ― одна из форм снежного рельефа, неподвижный, вытянутый поперёк ветра узкий и твёрдый снежный гребень длиной до нескольких метров и высотой иногда до 1,5 м (обычно 20—30 см).

⁴ Ворон ― мифический культурный герой чукотских космогонических преданий - ворон, добывающий солнце, луну и звезды, клювом продалбливающий небесную твердь, чтобы взошла заря (по Г.А. Меновщикову).

⁵ Бархат ― кожа, слезающая с молодых рогов оленей и лосей. Богата питательными веществами, поэтому животные её съедают. Молодые рога оленя ― па́нты ― используются в медицине.

Авторский коллаж: https://sun9-54.userapi.com/n8SR4drHiKVqwdpdoLNrgn9ThvdfV_nLuTXfGw/L6gJtRQO9ik.jpg

Осень 2044 года

***

От кривой иглы болели пальцы. Аврора покосилась на расползшийся кукуль и продолжила заштопывать дыру. Мех линял, стоило попросить у Николая новые шкуры. Аврора вздохнула и посмотрела на небо. Солнце над озером плавало в тумане свежей кровью среди синего молока. Над водой поднимался туман, а за далёкими сопками плакали волки. Их вой навевал мысли о маме. Аврора не помнила её превращений, но казалось, что в такие дни мама становилась особенно ласковой. А быть может, Аврора всё придумала, наслушавшись рассказов отца.

Они с Вениаминычем остановились на ночлег перед последним переходом к базе. Гнуса в воздухе вилось всё меньше, ночи становились холоднее: дело шло к осени. В любой момент могла прийти зима, но в партии Бутенко-Грекова были уверены, что до неё ещё далеко. Работала буровая установка, вся партия занималась шурфовкой, а Аврора и Вениаминыч возвращались из маршрута. Для них начало зимы отмечалось, когда их увозили из тундры.

Аврора встала рано и ждала, когда проснётся Вениаминыч. Спала она плохо, но не могла понять, что не так. До лагеря было рукой подать, совсем скоро она снова будет разбирать образцы добытой нефти, анализировать состояние породы и шлака. Увидит Артёма. При мысли о муже Аврора не сдержала улыбку. Скорее бы вернуться с ним в Громов, чтобы снова жить с детьми. Дети… Аврора вздохнула: пятилетние Мира и Илья жили попеременно у бабушки и дедушки, пока родители работали вахтами в тундре. Тяжело, больно, но необходимо.

― Доброе утро, ― сонно протянул Вениаминыч из палатки. ― Сварить тебе кофе?

― Я уже сварила, пей, ― улыбнулась Аврора. ― Поднимайся и пошли в лагерь.

Осенняя тундра со следами подпалин от летних пожаров расстилалась от края до края. Иногда ветер доносил с гор запах лиственниц и вой волчьих стай. Пару раз на горизонте мелькали перегоняемые стада оленей с налитыми кровью рогами. Аврора дышала полной грудью и почти не замечала груз образцов в рюкзаке за спиной. Шли с небольшими привалами до густевших с каждым днём полярных сумерек и вот-вот должны были спуститься в котлован реки, как вдруг Вениаминыч резко остановился. Прислушивавшаяся к себе Аврора едва не налетела на него и вопросительно заглянула в простоватое лицо товарища.

― Тут тихо, ― отрывисто произнёс Вениаминыч, вглядываясь в раскинувшийся впереди лагерь. ― Слишком тихо.

Как только он это произнёс, Аврора поняла, что не давало ей покоя. Тишина, нарушаемая лишь жужжанием комаров и слепней. В следующую секунду Вениаминыч, грохнув рюкзаком, упал на землю так резко, что Аврора инстинктивно рухнула следом.

― Вон там! ― выдохнул Вениаминыч, вытаскивая пистолет. ― Не наши вездеходы. ― Аврора прочитала в его глазах невысказанное «ордынцы» и почувствовала, как бешено колотится сердце. Сбылся самый страшный кошмар партии: Золотая Орда пришла за тем, что ей причитается. Аврора предпочла бы, чтобы это был удар ножом в спину каждого ублюдка.

― Вень, что теперь делать? ― Ладони вспотели, Аврора никак не могла достать пистолет.

― Не паникуй. ― Вениаминыч постарался улыбнуться. ― Тихо пробираемся в лагерь и смотрим, что к чему. Надеюсь, кто-то жив.

― Не говори так! Замолчи! ― Мысли скакали, сознание заполняло присутствие чужой силы. Не привычной магии партии, а колючей и враждебной. ― Я чувствую пиромантов, ― произнесла Аврора, стараясь успокоиться. ― И колдунов. Кажется, у них свой химеролог, не уверена.

― Вот сейчас и проверим. ― Вениаминыч пополз по-пластунски, а Аврора последовала за ним, одними губами вознося молитвы всем богам сразу. Рюкзак давил, камни сбивали колени и локти. Аврора шумно дышала, казалось, воздух вот-вот закончится.

Они проползли мимо облепленных грязью, мхом и глеем гусениц вездеходов ордынцев, едва разминулись с красноволосой пироманткой, ощущавшейся костром, а когда почти добрались до палатки начальника партии Елисея Грекова, наткнулись на трупы.

Завоняло тленом, мочой и кровью. Смотревшая в землю и на подошвы сапог Вениаминыча Аврора подняла голову и едва не вскрикнула: перед ней лежали мёртвые ордынцы и… товарищи с залитыми кровью лицами и снятыми скальпами, по которым ползали мухи. Аврора с ужасом смотрела, не в силах пошевелиться, а Вениаминыч зажал ей рот ладонью, на миг прислонился лысым лбом к её взмокшей голове и потянул за собой. И как раз вовремя: показался ещё один ордынец, а из палатки Грекова послышались сдавленные стоны. Вениаминыч вмиг пересёк оставшееся расстояние и бесшумно скрылся в палатке. Аврора шмыгнула за ним. Стук её сердца и грохот рюкзака разносились по тундре. Или ей мерещилось.

В палатке их встретил погром. Стены запачканы копотью и кровью, пол взрыт сапогами. Под кожу заползали озон и мёд: явно орудовали колдуны. Аврора замерла посреди палатки, вслушиваясь, и миг спустя из большого, в человеческий рост, сейфа донёсся стон. Она бросилась вперёд Вениаминыча, отыскала в ворохе карт и чертежей ключи и открыла сейф. Внутри обнаружился избитый, связанный по рукам и ногам Греков. Вместе они вытащили его наружу и развязали, Аврора даже на скорую руку промыла и забинтовала Грекову рваную рану на голове.

― Побудь с Елисеем Степановичем, пожалуйста, ― произнёс Вениаминыч. ― А я на разведку. ― Едва он вышел, Аврора сорвалась, сходя с ума от страха:

― Быстро и правду! ― Она встряхнула Грекова. ― Что здесь творится? Ну?!

― Налетели человек двадцать в чёрных полумасках, все колдуны и пироманты, ― пробормотал Греков, отплёвываясь и ощупывая повязку. ― Двоих я уложил, начал слепнуть, а потом меня вырубили, связали и запихнули в сейф. Я едва не задохнулся!

― Да что вы говорите! ― едко бросила Аврора. Руки тряслись, а вид подтянутого Грекова в камуфляжных штанах и свитере вызывал дикое желание набить ему морду следом за ордынцами. ― Почему не сообщили по рации о нападении? Вы бы успели!

― Прежде чем обвинять меня, Аврора Альфредовна, поговорите с Князем, который выставлял посты! ― огрызнулся Греков. ― И рация сломана.

― Вы сможете её починить? ― Аврора постаралась взять себя в руки. Щурившийся Греков не был ни в чём виноват. Его способность замедлять во времени действия того, на что он смотрел, оборачивалась для него слепотой. Неизвестно, сколько она сама продержалась бы против ордынцев, но страх за Артёма и неизвестность сводили с ума. И где чёрт носит Вениаминыча?

― У меня очки сломаны, я ничего не увижу. А контактные линзы я теперь не ношу.

― Со своими больными глазами, Елисей Степанович, сидели бы дома! ― Аврора с яростью заглянула в слезившиеся красные глаза Грекова, казавшиеся обожжёнными. ― Мы с Веней видели… скальпированные трупы. ― Тошнота подступила к горлу, грудь сдавило от воспоминания о телах товарищей. ― И где Артём?

― Их северный шаман ― левший друг Московкиной Лелетке, ― поснимал с моих ребят скальпы! По их блядскому обычаю! ― выругался Греков. ― А ты говоришь о Князе… Он ― взрослый мальчик, колдун, уж справился… Наверное… Я не знаю, Аврора. Я просидел в сейфе чёрт знает сколько. Я начальник партии и потерял народ! План почти сорван, а мои люди мертвы… Не смотри на меня так, я бы починил рацию, но у них техник…

― Елисей Степанович, извините, ― с трудом произнесла Аврора. ― Но нам надо что-то делать, у Артёма ведь сердце…

― А дома надо сидеть мне, ― невесело усмехнулся Греков.

― Не время болтать, ― резко произнёс вернувшийся Вениаминыч. ― Я прошёлся по периметру лагеря. Они выставили охрану у камеральной палатки. Там Князь. Я слышал его голос.

― Голодные боги! ― простонала Аврора, вцепившись в растрёпанную косу. Она хотела вскочить и побежать к Артёму, пробиться с боем через ордынцев, но понимала, что не дойдёт. Отец всегда говорил, что справиться можно с двумя-тремя противниками. Дальше уже стоит бежать. Аврора убегать не собиралась. ― Вень, что можно сделать? Ты можешь вызвать какую-нибудь местную тварь и отправить этих сукиных ублюдков к дьяволу?

― Мне не хватит опыта и силы, ― покачал головой Вениаминыч. ― И времени. Я поколдую над своими куторами¹ и бурозубками, ― быстро добавил он. ― Елисей Степанович, вы поможете?

― Замедлю стольких, скольких смогу. Я и вас херово вижу, по голосам узнаю́.

Сидя на поднятой двухъярусной койке, Аврора отрешённо смотрела, как Вениаминыч колдовал над бурозубками. Юркие зверьки жили в его лаборатории, и он мечтал сделать из них что-то путное. Со страхом и отвращением Аврора смотрела, как бурозубки росли и искривлялись. На лбу Вениаминыча выступила испарина, а татуировки на руках светились и двигались на коже. Замысловатые узоры, надписи на незнакомом языке перестраивались, сменяли одна другую, а когда с его пальцев закапала кровь, химеры утробно заурчали.

Горбатые, с изогнутыми лапами с мощными когтями, чуткими длинными носами и острыми зубами, выросшие до размеров лаек бурозубки подслеповато принюхивались и выглядели отвратительно. Аврору передёрнуло. Чёрно-белая кутора легко обездвиживала укусом улиток и сверчков, а что мог натворить хищник теперь, Аврора боялась подумать. И представляла, как прошмыгнувшие наружу твари вгрызутся в ноги ордынцев. Послышались крики: химеры нашли своих жертв.

Вениаминыч закреплял на себе портупею с ножами, Греков заливал в глаза капли, а Аврора задыхалась от непередаваемого зловония мёртвой мышатины и тухлой воды, висевшего в воздухе. Она вертела бесполезный пистолет и чувствовала, как чужая сила заполняла всё вокруг. Хотелось сбросить морок, выпустить свою силу, расправить крылья… Аврора вздрогнула. Отец рассказывал, как Сирин и Гамаюн развоплотились во время боя с Семиголовым Драконом и смогли противостоять Демону. Если она сможет так же, они спасены!

― Вень! ― Аврора поднялась так резко, что закружилась голова. ― Где твой коктейль для химер?

― Всегда со мной, ― осторожно ответил Вениаминыч. ― Что ты задумала?

― Я хочу выпустить Алконоста. ― Аврора упрямо сжала губы.

― Ты же никогда этого раньше не делала!

― Я знаю, как развоплотились Рита и Женя. Магии сейчас хоть задницей жуй!

― Аврора, подумай! ― Вениаминыч пошарил за пазухой и протянул ей шприц. ― Ты не знаешь, как в вересковом мире повернётся эта магия. Рита и Женя больше никогда не…

― У меня нет времени! ― воскликнула Аврора. ― У них мой муж и отец моих детей!

Смесь обезболивающего, адреналина и витаминов ― убойная для человека, но не для нёсших в себе магические сущности, всколыхнула кровь и заставила сердце забиться так, что, казалось, полопаются сосуды. Шприц выпал из пальцев, а Аврора вскинула голову, сосредотачиваясь на бурлившем в самом центре груди потоке силы. Волны магии яркими вспышками захлестнули её, ударили по рёбрам, как не пинались никогда дети в утробе. Аврора вдохнула, ощущая, как сила рвётся наружу, ожидала увидеть отделяющиеся от тела очертания огромной птицы, как вдруг согнулась пополам.

Боль вышибла из неё дух. Миг, и Аврора умрёт прямо здесь. Она открыла рот, но не смогла ни вдохнуть, ни закричать. Что-то было не так. По спине словно полоснули лезвием, позвоночник будто выдернули из тела, а рёбра на спине развели кровавым орлом². Треск рубашки, шорох перьев, сдавленный вопль Грекова и ругань Вениаминыча ― всё пролетело на границе сознания. Аврора заставила себя повернуть голову: за спиной распростёрлись мощные чёрные крылья.

Она едва не рассмеялась, когда из тумана и ещё одного укола выплыли бледное лицо и полные ужаса глаза Вениаминыча. Магия захлёстывала, заполняла непривычные и тяжёлые, плохо слушавшиеся крылья, а тело кричало, что она сильна. Усилием воли Аврора подняла голову и расправила крылья, бывшие странным продолжением её самой. А затем взяла со стола два ледоруба. Вениаминыч усмехнулся и положил руку ей на плечо. Аврора вздохнула. Сейчас.

Первый часовой упал с пробитой головой, а Аврора ударом крыла сшибла второго. Третий метнул воздушный вихрь, но она уклонилась и наотмашь врезала ордынцу клювом ледоруба. Окровавленный, тот рухнул как подкошенный, а Аврора ворвалась в палатку. Ещё одного ордынца смял Вениаминыч, а шнырявшие под ногами куторы принимали на себя потоки огня и льда.

В палатке их ждали. Аврора увернулась от налетевшей ведьмы, метнула ледоруб в напавшего на Вениаминыча ордынца, а потом впервые увидела, как применяет в бою свою способность Греков. Кинувшийся к нему колдун словно застыл, а Греков наступал на него с широко распахнутыми глазами. Пиромантка неудачно увернулась от второго ледоруба Авроры и попалась на глаза Грекову. Размазанные движения сковали её, красные волосы взметнулись на невидимых волнах. Но Грекова настиг шаман Лелетке, ударивший того посохом, развернувшийся и ринувшийся к Вениаминычу, отбивавшемуся сразу от троих. Аврора бросилась на помощь, но в этот миг серебристо-алые нити силы пронзили всё вокруг, а навстречу шагнул противник.

Прежде она не видела так близко это яростно-спокойное лицо, поджатые губы, резкие высокие скулы, широкий нос и тёмное пламя в раскосых глазах. Он напоминал каменного менгира. Даже если бы Аврора не знала его прозвища, то поняла бы, кто перед ней.

Хан улыбнулся, а Авроре показалось, что ей в грудь воткнули нож. Она резко остановилась и только тут поняла, что за туманом сражения не увидела главного. Между пиромантом, Лелетке и ведьмой стояли Артём, Злата и старик Мейер. Артём был бледен, его карие глаза почернели от расширенных зрачков, связанная Злата стояла на коленях, а Мейера приковали к стропиле. Его ладони были изрезаны: силу растений он использовать больше не мог.

― В Хакассии они бы уже умерли, ― произнёс Хан. Голос у него был негромкий и приятный. Наверняка он был отличным врачом, и пациенты его любили. ― Одно твоё движение, и это случится.

― Не слушай его! ― заорала Злата, а в следующую секунду повалилась на пол в судорогах: Хан повёл пальцами, из кончиков которых выходили оплетавшие заложников нити.

― Тебе слово не давали, Гарпанча Хопкогир, ― усмехнулся он. ― Хоть мы с тобой почти одной крови: ты ― эвенкийская шаманка, я ― потомок кочевников.

― Твои родичи в овраге лошадь доедают! Ты откуда, упырь, моё хедгэгу знаешь? ― прохрипела Злата. ― Лелетке, падла, разболтал. Да что б тебя… ― Она не договорила: Лелетке грубо схватил её за волосы и заткнул рот ремнём.

― Ты знаешь легенду об Олене-С-Красными-Рогами, Аврора? ― неожиданно спросил Хан.

― Вообще-то об Олене-Шамане, ― бросила Аврора, тяжело дышала. Её словно исхлестали нагайкой, но она не могла позволить себе согнуться.

― Расскажи её.

― А не пошёл бы ты на хер? ― огрызнулась Аврора, прожигая взглядом в Хане дыру. Тот только усмехнулся и небрежным жестом сделал вид, что смахнул её взгляд с одежды.

― Аврора, расскажи, ― вдруг произнёс Артём. Аврора во все глаза посмотрела на него. Её Князь и подчиняется Хану? Она уже хотела открыть рот, но Артём на миг прикрыл глаза, а Аврора увидела, как серебристо-алые нити закручивались вокруг него.

― Олень-С-Красными-Рогамиочень древний шаман, оленье существо у северных народов, ― хрипло начала она. ― Он живёт в трёх мирах, и только осенью спускается в тундру Срединного мира. Чтобы его подстрелить, нужен лук с тетивой из волос девы.

― И нет лучше волос, чем у воплощённого Алконоста. ― По лицу Хана невозможно было понять, тридцать ему или шестьдесят. Аврора помнила лишь, что он старше Артёма. В выразительных глазах Хана плескались сосредоточенность и пугающее веселье. Аврора ощущала его силу: тяжёлую, отдававшую выжженной солнцем степью. На миг перед глазами встал курган с кривой берёзой на вершине, росшей из сердца покойника под землёй. По спине заструилась липкая кровь, заливая ремень, и стекая в сапоги.

Улыбнувшись так, что в уголках глаз обозначились морщины, Хан произнёс:

― Твои волосы в обмен на жизнь твоего любимого. Невеликая цена.

Он подошёл к ней совсем близко, Аврора чувствовала его дыхание. С удивлением она отметила, что Хан ниже неё. А потом он протянул руку и расплёл её рыже-русую косу. От прикосновений его пальцев Аврору трясло, волосы волной падали на плечи.

― Ты прекрасна, как рассветы Хакассии, ― произнёс Хан. В его словах не было никакого подтекста, просто жуткая констатация факта. ― Встреться мы с тобой раньше…

― Ещё раз тронешь мою жену, и я тебя убью. ― Голос Артёма прорезал душный воздух. ― Бери то, зачем пришёл, Руслан, и убирайся. ― Аврора заметила, как Хана передёрнуло от того, что Артём назвал его по имени. Она вообще не задумывалась, что у Хана есть имя.

― Зачем умирать за чужих тебе людей и золото, которое даже не твоё? ― с мягкой улыбкой поинтересовался Хан, запуская пальцы в мешочек с образцами золотого песка.

― Тебе не понять, ― отрезал Артём.

― Ну куда уж мне. ― Хан отвлёкся на золото, и Артёму этого хватило, чтобы метнуться. Но тут его лицо исказила гримаса боли, и он закричал так, что у Авроры сердце ушло в пятки. Хан стоял перед Артёмом, прижав кончики пальцев к его груди. И мучительно медленно вытягивал из него пульсирующее сердце. Свободной рукой, не сводя взгляда с Авроры, Хан протянул ей костяной рукояткой вперёд нож. По блеску стали и выщерблинам Аврора поняла, что лезвие из хладного железа. Сейчас она обрежет волосы, и вся её магия будет заперта. Ублюдок. Она выхватила нож у улыбнувшегося Хана и, с ненавистью глядя на него, собрала волосы в хвост. Уже хотела резануть, чтобы сразу отдать мерзавцу, что он хотел, но Хан произнёс:

― Не все сразу. Сказано же было: «Из косы семь прядей, дева, дай мне».

Лезвие резало легко, но Авроре казалось, что она всё делала слишком медленно. Не сводя глаз с Артёма и Хана, она прядь за прядью обрезала волосы. Боги, Артёму они так нравились!.. Три пряди, четыре. Аврора чувствовала, как голова становилась легче, а сила уходила. Телу стало холодно: втянулись обратно крылья. Она не могла молчать, не могла принять своё поражение.

― Если бы ты вовремя послал транспорт на ГЭС, многие были бы живы! ― Аврора помнила день, когда в новостях сказали об аварии. Паводок, проросший в конструкции вереск, не доставленные вовремя строительные материалы ― и как итог, Енисей, в котором тонули бетонные блоки. ― Там же был рядом монастырь твоей матери. Почему ты не помог, Хан? Неужели золото важнее? ― Губы Авроры дрожали, рукоять кинжала оттягивала сведённые судорогой пальцы. ― Почему ты это делаешь?

― Потому что могу. ― Хан улыбнулся, а у Авроры мороз прошёл по коже. ― А матери моей там не было. Режь волосы и не болтай. ― Чётки с цветными лентами и костяными бусинами в его пальцах пощёлкивали, а Аврора прикидывала, успеет ли метнуться и вонзить нож в горло Хану. Она бы бросилась, кровь бы окрасила чёрную рубашку ублюдка, но нити тянулись от тяжело вздымавшейся груди Артёма к руке Хана, сплетая фантом гулко бьющегося сердца.

Ярость, боль и бессилие захлестнули её. Точно так же, как когда она была подростком, и отец сказал, что маму нельзя найти и вернуть. Ножом по сердцу, пощёчиной и совершенно не вовремя. Аврора замерла и на миг прикрыла глаза, а когда открыла, Хан был уже возле Мейера. Пальцы Хана сомкнулись на шее старика, а затем послышался хруст. Мейер безвольно осел на пол, а Злата надрывно замычала. Аврора стояла оглушённая. Мейер погиб. Из-за неё.

― Заканчивай, или они все умрут на твоих глазах. ― Улыбка Хана исчезла, а взгляд стал стальным. Никакого жёсткого веселья в нём не осталось. Бусины щёлкали, доводя до исступления.

Оставшиеся пряди Аврора дорезала как в тумане. Покорно протянула руку и отдала волосы Хану. Тот лишь улыбнулся и резко мотнул головой. Ордынцы тотчас оставили заложников и направились к выходу из палатки.

― Тела наших товарищей похороним по традиции: насыплем курган, ― произнёс Хан.

― Сжечь тут всё, босс? ― поинтересовалась пиромантка.

― Не в этот раз, ― покачал головой Хан и развернулся. Аврора выдохнула и шагнула к Артёму. А в следующий миг между ними оказался Хан. Бесконечное мгновение он смотрел на Аврору, а затем резко сжал в пальцах фантом сердца Артёма. С протяжным хриплым стоном её муж упал, а Хан наклонил ладонь и высыпал на лежавшего у его ног Артёма золотой песок. Усмехнулся напоследок и вышел. Аврора втянула носом воздух, почувствовала вкус соплей и крови, и плюнула вслед Хану.

― Боги мне свидетели, я до тебя доберусь, ублюдок! ― взвыла она, кинувшись к Артёму, упала на колени и обняла его. ― Будь ты проклят, сукин сын, будьте вы все прокляты! ― Сила ушла глубоко внутрь, Аврора чувствовала, как магия еле теплилась в остатках крови. И как неровно билось сердце Артёма, а его сила шла разрывами. ― Тёмочка, милый, ― прошептала она, прижимая мужа к себе. ― Что он сказал тебе?! Чем пригрозил?

― Что обрежет тебе крылья, и ты умрёшь прежде, чем поймёшь, что происходит, ― глухо ответил Артём и поморщился. Его лицо блестело от пота. ― В моей аптечке… Лекарства… ― Он прикрыл глаза, а Аврору захлестнула волна отчаяния и ужаса.

― Сейчас… Тёма… сейчас, ― пролепетала она, открывая трясущимися руками аптечку. Спину драло, кровь подсыхала, и кожа зудилась. Аврора вдруг поняла, что сидит полуголая, слепой Греков наощупь ищет рацию и проверяет образцы, а Вениаминыч развязывает Злату, и со страхом косится на бездыханного Мейера.

― Если бы я не выделывалась, Хан не покалечил бы тебя и не убил Мейера! ― всхлипнула Аврора. ― Я так виновата!..

— Если бы ты молчала, он бы убил нас всех, ― тихо возразил Артём. ― И немедленно прекрати винить себя. Не ты виновата, что Хан ― конченая мразь. ― Он положил таблетки под язык и привалился к столу. ― Я знаю, что со мной, Амон-Ра. Второй инфаркт.

Аврора едва не закричала, закусила руку и в отчаянии огляделась. Теперь она видела и других заложников, освобождённых Вениаминычем и начавших суетиться вокруг. Кто-то матерился, кто-то старался починить рацию, помогал Злате разводить бесполезный костёр и стаскивал тела в одно место. Пара полевиков дёрнулась в сторону Артёма, и Авроре показалось, что они хотят положить его туда же ― к мертвецам, но они только отнесли его на кровать. Вениаминыч всунул ей в руки кружку спирта и тихо произнёс:

― У тебя спина точно плёткой исхлёстана. Будто ты любишь пожёстче. ― Он сам явно не оценил свою шутку. ― Надо обработать раны, может начаться заражение…

― К чёрту спину! ― Аврора залпом выпила обжигающий спирт и едва не задохнулась. ― Надо вывозить отсюда Артёма.

― Вездеходы сломаны, а ждать самолёт… Неизвестно, где сейчас весь наш транспорт…

― А Николай? ― Аврора вцепилась в плечи Вениаминыча. Голоса звучали гулко и громко, мир стал удивительно чётким. ― Вызовите его по рации, он должен, должен быть здесь… ― Она лихорадочно соображала, ей вдруг стало нестерпимо душно. Держась за Вениаминыча, Аврора вышла из палатки и постаралась вдохнуть: грудь отзывалась болью на любое движение. В воздухе кружились первые снежинки, а рядом с костром стояла грузовая нарта, запряжённая тройкой оленей. Рядом сидел, скинув капюшон кухлянки, Николай.

― Откуда вы? ― Аврора задыхалась от пьянящей радости. Тело плохо слушалось, но она медленно подошла к Николаю. ― Не иначе боги послали вас!

― Я перегонял стадо, ― ответил Николай. ― И услышал чужую силу из-за холмов времени. А потом меня позвала Злата. Что здесь происходит? ― Он обвёл взглядом лагерь, остановившись на лежавших под брезентом трупах. У Авроры защепило сердце: он смотрел прямо на Мейера. ― Мне надо посмотреть, ошибаюсь я или нет, ― глухо произнёс Николай, склоняясь над телом.

За Аврору ответила подошедшая Злата, облачившаяся в шаманские одежды:

― Не ошибаешься.

Николай закрыл глаза и явным усилием воли взял себя в руки.

― Не хорони его пока, Гарпанча, ― попросил он. ― Вдруг его дух решит вернуться.

― Я буду камлать до твоего возвращения, ― пообещала Злата, стиснув его руку.

― Я сам дам тебе шкуру оленя, ― не оборачиваясь, произнёс Николай. ― Потом.

В партии зиму не ждали, но снег упал на тундру в одну ночь. В ту страшную ночь, которую Аврора не смогла бы забыть. Было почти светло, Злата камлала, провожая умерших к истокам родовой реки, а Аврора собиралась в дорогу. Вениаминыч перевязал ей спину, всё ещё слепой Греков дал карту, но Николай сказал, что знает дорогу лучше своих оленей. Аврора думала, что из-за смерти Мейера Николай возненавидит её, а тот сказал, что теперь ещё больше презирает Хана.

― Злата, тебя правда зовут Гарпанча Хопкогир? ― Аврора в очередной раз проверила, крепко ли привязан к нарте кукуль с Артёмом. ― Что это значит?

— Имя ― солнечный луч, ― улыбнулась та. ― А фамилия ― тундровый человек. ― Аврора кивнула, крепко обнялась со Златой и запрыгнула на нарту рядом с Николаем. Тот пробормотал что-то в усы, и взявшие разгон с места олени устремились вперёд.

Нарта почти сразу попала на заструги³, и Авроре стоило больших усилий не выблевать перловку с олениной, которую силой впихнула в неё Злата. Артём лежал в кукуле и смотрел в небо, но, кажется, не видел его. Николай завывал волком, а олени неслись вперёд так быстро, словно их настигала Дикая Охота.

Аврору лихорадило, она едва не падала с нарты и держалась только на фляге со спиртом. Ветер бил в лицо, обмороженные грязные щёки горели, а от холода руки стыли даже в перчатках. То и дело из носа шла кровь, которую Аврора размазывала по подбородку, губы опухли и потрескались. Она не следила за дорогой, не считала заснеженные сопки: все они были для неё одинаковые. Только прислушивалась к дыханию Артёма и понимала, что даже вдвоём с Николаем, который, как она вдруг поняла, ужасно стар, они не дотащат нарту до Мыса быстро. Можно оставить Артёма в снежной берлоге и привести помощь, но Аврора с содроганием представляла, как найдёт потом окоченевший труп. Что же тогда она скажет детям?..

Первый олень пал, споткнувшись, а оставшиеся двое ненадолго его пережили. Ездовые олени умирали сразу, и Аврора, глядя в их мутные глаза, понимала, что это конец. Она даже не могла заплакать, словно жидкости в теле не осталось, а когда затих последний олень, отрешенно подумала, что снег заметёт их высохшие мумии. А Мира и Илья ждали их…

Над бескрайней тундрой занимался рассвет, кровавый, как бересклет в саду старого дома Дрелихов. Николай стоял над павшими оленями, и его седые волосы рассыпались замёрзшими прядями по плечам. Аврора сухо всхлипнула. У неё самой не осталось даже длинных волос.

― Впряжёмся в нарту, ― просипел Николай, хотя Аврора видела, что он еле стоит. Спирт во фляге закончился. ― Полсотни кило́метров ― пустяки. ― Он постарался улыбнуться.

― Забудешь первый закат, за ним забудешь второй, ― безотчётно прошептала Аврора. Она сидела в снегу возле нарты, сжимая кукуль там, где была рука Артёма. Отчаяние захлестнуло, Аврора прислонилась к заиндевевшим полозьям, едва-едва чувствуя тепло. Рассвет прорезал прозрачный холод, изо рта шёл пар. И когда за спиной хрустнул снег, Аврора обернулась скорее интуитивно. Да так и застыла, не в силах шевельнуться.

В рассветных лучах к ним приближался Олень. Огромный, сильный, с лоснящейся красивой шкурой. Между семи его кровавых рогов сияло восходящее солнце. Семь… Аврора даже не смогла вдохнуть, глядя как зачарованная на неспешно приближавшегося к ним Оленя. Она ощущала его силу, отдававшую зверобоем и клевером, суровую, мягкую и старую, как сам мир. Словно этот Олень был первым, кого создал Ворон⁴.

Рядом с тихим вздохом опустился на колени Николай.

― Олень-С-Красными-Рогами! ― прошептал он. Солнце отражалось в его разномастных глазах, а лицо вдруг показалось удивительно молодым. ― Шаман!

Олень подошёл совсем близко. Бурые лохмотья бархата⁵ свисали с налитых кровью рогов. Аврора неловко поднялась, сняла перчатку и протянула обмороженную, но неожиданно твёрдую руку к морде Оленя. Тот обдал её горячим дыханием и ткнулся влажным носом в ладонь, позволяя себя погладить. Аврора чувствовала жёсткий мех и со слезами смотрела в тёмные глаза Оленя, в которых отчётливо читался разум.

― Дай Артёму кусочек бархата, ― хрипло произнёс Николай. ― А я пока распрягу оленей.

Артём послушно сжевал бархат, и Аврора постаралась стереть кровавые потёки с бороды мужа. А когда обернулась, Олень опустился перед ней на запястья, подогнув тонкие мощные ноги. Под тихие подсказки Николая, Аврора запрягла Оленя. Затем, не сводя взгляда с кровавых рогов, села в нарту рядом с Николаем, опустившим вожжи и хорей.

Дикий Олень несся в алый рассвет, бежал по тундре, почти не касаясь снега. А потом Аврора поняла, что они летели над руслом замёрзшей реки. И что впереди отчётливо виднелись огоньки Мыса. В ту же секунду Олень наклонил голову, его копыта утонули в снегу, а следом на наст приземлились полозья. Мягко и почти бережно, Олень довёз их до расчищенной дороги. Аврора тут же слезла с нарты и уверенно, почти не слыша слов Николая, распрягла Оленя.

― Спасибо, ― прошептала она. ― И прости за то, что дала Хану свои волосы.

Олень мотнул головой, слизнул лоскут бархата с рогов и вновь растворился в липком, как кровь, тумане оттепели, а Аврора увидела, что до больницы Мыса рукой подать.

В приемное отделение Аврора ворвалась с криком:

― В нарте во дворе Артём Бутенко! Он умирает! ― И едва она произнесла это, как последние силы покинули её. Аврора сползла по стене, расстёгивая одеревеневшими пальцами кухлянку. К ней подскочили медсёстры, врач что-то спрашивал, а она объясняла про Хана, Оленя и инфаркт у главного геолога. Резко пахнуло лесными травами, а в груди словно засияло солнце: ведьма-медсестра погрузила её в сон, куда Аврора тут же провалилась.

Она никогда не лежала в больнице, только когда рожала. Артём тогда был с ней, растирал поясницу, следил за показаниями приборов, а потом держал на руках и баюкал тихую Миру, пока акушерка занималась орущим Ильёй. После родов давление так и осталось высоким и скакавшим почём зря, поэтому, когда Аврора открыла глаза, голова раскалывалась, а глаза словно старались выдавить изнутри. Тошнило, тело ломило, и лежала она почему-то на боку. Попыталась перевернуться на спину и застонала: лопатки прошило болью, а катетер в вене потянуло.

― Лежи, Заря, я сейчас поправлю. ― Этот голос заставил Аврору приподняться, несмотря на слабость и боль. Шершавые, но нежные руки поправили мягкое тёплое одеяло и убрали со лба короткие прилипшие пряди. Аврора моргнула и сфокусировалась: перед ней сидел отец.

― Папа! ― выдохнула она. ― Папочка! ― И обняла отца так крепко, насколько позволяла капельница. ― Откуда ты здесь? Где мы? ― Она огляделась: чистая и светлая палата, голографические экраны и проекторы, робот-пылесос в углу. Явно не больница Мыса.

― Мы в госпитале горной столицы, ― ответил отец, аккуратно укладывая её на бок и беря за руку. На безымянном пальце блестело обручальное кольцо, которое он никогда не снимал. ― Тебя и Артёма доставили первым же рейсом. Врачи Мыса сделали для Артёма всё от них зависящее. Не волнуйся, ― он жестом остановил Аврору, испуганно на него смотревшую. ― Он жив. Очаг некроза обширный, но наши колдуны тоже не лыком шиты. ― Отец улыбнулся, но что-то в его тоне и словах не понравилось Авроре.

― Я знаю тебя лучше всех, ― усмехнулась она, подняв руку и коснувшись седых волос отца. ― Ты что-то недоговариваешь. Что ты от меня скрываешь, папа? Скажи мне, пожалуйста!

― Хан применил к Артёму мощную целительскую магию, ― негромко и чётко ответил отец. ― Но эта энергия может не только лечить. Считай, что Хан проклял Артёма ― очень серьёзно и сильно проклял. Теперь чем дальше Артём будет от тех гор, рядом с которыми его прокляли, тем хуже ему будет. И вспять этот процесс уже не повернуть. А про тебя доктор сказал, что тебе повезло, ― отец строго посмотрел на неё, но в его янтарных глазах светилась гордость, ― крылья не сломали позвоночник, защемлений нервов и междисковых грыж тоже нет. А вот с выростами на спине ничего не сделаешь. Ты поправишься. И Артём тоже.

― Я страшно отомщу! ― Аврора задыхалась от слёз бессилия и говорила, лишь бы сказать. Хоть как-то доказать, что она что-то может.

― Доченька, Заря моя, ― тепло и печально произнёс отец. ― Природу силы Хана не могу разгадать даже я. ― Он усмехнулся.

― Ты говорил, что он целитель, ― возразила Аврора. ― Таких способностей немало.

― Но в Хане есть нечто ещё. Ты чувствовала это, должна была почувствовать.

― Только курганную магию степняков. Больше ничего. Ничего. ― Аврора опустила голову, силясь вспомнить ту чужую густую силу, наполнявшую всё вокруг. И не могла. Нечто отводило глаза, обманывало чувства и дар Алконоста.

― Не спеши, ― ободряюще произнёс отец. ― Ты вспомнишь. И всё поймёшь. За своих детей не переживай: они здесь с Ксенией Максимовной. Всё хорошо.

― Кто вообще этот Хан такой? Из какого кургана вылез? ― воскликнула Аврора. Досада и зудящая жажда действий снедали её. Боги ей свидетели, она найдёт ублюдка! ― Я имя-то его не помнила, пока Артём его Русланом не назвал. И про мать в монастыре тоже не знаю, кто и когда ляпнул, наверное, в спутниковом интернете написали или в онлайне сказали.

Отец явно хотел ей ответить, но дверь палаты распахнулась, и к Авроре ринулись Мира и Илья: встревоженные, с сияющими глазами и такие родные. За их спинами маячила улыбавшаяся Ксения Максимовна в спортивном костюме. Аврора обнимала детей, с замиранием сердца слушала Миру и возносила хвалу богам, что дочка-банши не кричит. Значит, всё хорошо. Пока. Аврора запретила себе думать, что будет потом.

― Мамочка, что с твоими волосами? ― спросила Мира, гладя Аврору по голове и перебирая пальчиками её короткие до плеч волосы.

― Подстриглась, доченька, подстриглась, ― проглотив комок в горле, улыбнулась Аврора. ― Так ведь удобнее, правда?

Она старалась не показывать детям слёзы, прижимала к себе и слушала рассказы сына о том, чему он научился у дедушки Алека за лето. Смотрела на них и понимала, что готова на всё, чтобы чёртова магия Хана их никогда не коснулась. А про то, кто этот ублюдок на самом деле, она выяснит. Кем был, как дошёл до жизни такой. Всё.

***

========== Вересковый мир: Приходящие из курганов ==========

Комментарий к Вересковый мир: Приходящие из курганов

Глава во многом вдохновлена одноимённой частью книги А. А. Бушкова «Сибирская жуть».

Антон Михайлович и Альбина ― герои зарисовки “31. Дороже денег” сборника зарисовок “Мгновения любви”: https://ficbook.net/readfic/6473021

¹ Го-дан или 5 дан ― степень, для получения которой не требуется проходить тесты и экзамены на татами.

² Чаломаа ― цветные ленты, которые у хакасов принято повязывать на священную берёзу. Чаломаа – принято завязывать определенных цветов. Белые могли повязывать только мужчины, красные — только женщины, синие — и мужчины, и женщины, достигшие преклонного возраста. У хакасов жёлтый и чёрный цвет чётко ассоциируется с болезнью и смертью.

³ Дьяман кёрмёс ― душа злого и порочного человека.

⁴ Обо ― груда камней возле курганов, знак уважения соотечественников к месту погребения.

⁵ Атлант ― первый шейный позвонок позвоночных животных, в том числе человека.

⁶ ― фраза из фильма Роберта Родригеса «От заката до рассвета».

Авторский коллаж: https://sun9-59.userapi.com/A_H_nfVUP1HUFnKwnaXPq7nPJBfwFLOkJao-Dw/JVMXRj9Bon8.jpg

Лето 2034 года

***

― Явление, названное учёными «мёртвые огни», охватило ещё два города края. Мобилизованы смешанные отряды войск и колдунов. Объявлен траур. Рассматривается введение режима чрезвычайной ситуации. Спасшиеся жители северных районов опустошённых городов наводнили столицу. Губернатор края Павел Константинович Дорохов подписал распоряжение о выделении социального жилья беженцам. О размещении пострадавших расскажет Лариса Малиновская… ― Трансляция переместилась на журналистку на фоне беженцев в очереди за едой, а матушка ― Ольга Петровна Султанова, ― переключила канал. Руслан поморщился и продолжил жевать рыбное филе с овощами: у матушки был пост.

― Всё это похоже на апокалипсис, ― произнесла она, перекрестившись и пробормотав короткую молитву, прежде чем грузно сесть за стол.

― Разве вы не чувствуете, когда именно ожидать Второго Пришествия? ― Руслан не хотел и не любил говорить на теологические темы, но сейчас не смог промолчать.

― Чувствуем. ― Раскосые карие глаза матушки, такие же, как у самого Руслана, смотрели в упор. Казалось, она видела нечто, недоступное человеку. Пусть и колдуну. Руслан не отвёл взгляда и улыбнулся, поймав слабое отражение своей улыбки. ― Всё, что творится сейчас: вереск этот, заполонивший всё, точно чума, детишки несчастные, одарённые, а на деле про́клятые магией. ― Матушка горько усмехнулась. ― Имеющий ухо да слышит. И знает, к чему это ведёт.

― Тогда останется только дождаться Антихриста, перетерпеть три с половиной года и мы свободны! ― едко отозвался Руслан.

― Руся, ― спокойно произнесла матушка. ― Ты пока не понимаешь.

― Уж я как раз понимаю всё очень хорошо! ― Сдерживаться больше не было сил. Магия ― серебристо-алая, будто смешанная с ртутью кровь, отзывавшаяся в жилах холодным огнём и постоянно мерещившимся запахом зверобоя, ― хлынула в сердце. ― Я тоже колдун!

― Не от Бога твоя целительская сила, сынок, ― отозвалась матушка. Седая прядь забранных в пучок волос очертила её широкоскулое, печально-одухотворённое лицо. ― Но я молюсь за тебя. Бог всем даёт время, любит и ждёт. У тебя, Руся, есть ещё время молиться. Господь стучится к тебе, только ты его не слышишь. Твоя магия не даёт тебе услышать.

― Ну нашего папашу Бог пока не дождался, ― резче, чем хотел, отозвался Руслан.

― Его время настанет, ― убеждённо ответила матушка. ― Антон ослеплён богатством, которое ему дают его ювелирные изделия. И девочкой этой, всё время забываю её имя…

― Девочку зовут Альбина, ― бросил Руслан. ― А ведь я только попросил её приглядывать за папашей лет пятнадцать назад, а не… ― Он вовремя прикусил язык. Рассказывать всё совершенно не хотелось. ― И потом, мам, ты сама ездила к медиуму, когда папаша лечить свой артрит не хотел, нос воротил, хотя я его записал за копейки к таким специалистам, что просто так он бы тысячу лет был им всем должен!

― Это другое! ― воскликнула матушка и тяжело поднялась. ― Альфред Александрович ― святой человек!

― Ну вот и хорошо. ― Руслан поднялся, быстро помыл тарелку и резко поставил её в сушилку. Стекло жалобно зазвенело. ― Вот только судя по твоим словам всем нам сейчас не молиться надо. А каяться! ― Он поджал губы и посмотрел на застывшую соляным столбом матушку. ― Я так больше не могу, ― коротко произнёс он. ― Я увольняюсь из больницы. Прости, но твой Бог мне чужой. ― И, быстро поцеловав матушку в полную, влажную от слёз щёку, вышел.

Ему было сорок пять лет, у него были го-дан¹ по айкидо, работа ведущим кардиохирургом столичного госпиталя, и ведь по нему не скажешь, что он, Руслан Антонович Султанов, умирает. Пациенты называли его врачом от Бога, а Руслан чувствовал себя чужим и этому богу, и этим людям. Горькая ирония ― дар целителя не мог вылечить его самого. Мог вытащить из-за грани Срединного и Верхнего мира любого, но Руслан рассыпался на куски. Медленно, но верно, неощутимо для тела, но он чувствовал ― всегда, когда просыпался и засыпал, ― как раскручивалась и с каждым разом всё трудней заворачивалась обратно спираль его жизни, разрывались державшие душу в Срединном мире чаломаа².

В последние время Руслан помогал всем, стискивая зубы, и ощущал, как истончались его связи с живым, но дар не ослабевал, клубился и срывался с пальцев серебристо-алыми нитями. Руслан видел тела пациентов, а когда залатал сердце геолога «Арктикстроя» Артёма Бутенко, наблюдавшегося у него давно, понял, что дошёл до рубежа. Природный колдун ― сильный и смелый, с гремящим и тяжёлым даром, ― хорошо потягался с Русланом, пока был без сознания, а его сила разрывалась и хлестала во все стороны.

Магнитная буря и падение метеоритов-Немезид десять лет назад сорвали ограничители, и магия захлестнула мир. Руслан чувствовал это, слабея с каждым годом. Он отдавал свой дар другим людям, а себя вылечить не мог. И что бы он ни делал, матушка всегда отводила взгляд и молилась, ведь его дар был от Дьявола.

И Руслан пробовал молиться, обратиться к Богу, но не выходило. Кровь матери-хакаски давала о себе знать, не пуская чужого бога в сердце и душу. У самой Ольги Петровны получилось отречься от корней и сбросить груз крови родичей. Руслан же этого не хотел. Он бы уехал прямо сейчас, но хотел попрощаться с человеком, ставшим как ни странно, ему почти другом. Строго отмеряя в стакан коньяк для сидевшего, откинувшись на спинку дивана, Бутенко, Руслан произнёс:

― Придётся тебе, Артём, искать другого кардиолога. Я уезжаю в Хакасию.

― Кого ты мне посоветуешь? ― По бронзовому лицу было непонятно, расстроился Артём или нет. Только то, что неугомонный геолог рвался в тундру. Руслан черкнул на обороте бланка контакты знакомого и подал Бутенко.

― Береги сердце, ― произнёс Руслан, пожав руку Артёма. ― И не принимай больше ваш геологический «допинг» ― чифир пополам со спиртом. Сгоришь ведь. И никто тебя не отмолит.

― Ты не очень деликатный врач, ― весело усмехнулся Бутенко, выпив коньяк и закусив.

― Какой есть, ― отозвался Руслан, глядя в окно. Там, за высотками на юго-востоке, где вставало солнце, ждали курганы потерянной родины предков, по которой он отчаянно скучал, томясь в тесном костюме и до стерильности синей форме. Бутенко ничего не сказал, только тихо вышел, оставив пакет с бутылкой портвейна.

Хакасия встретила Руслана пылевым маревом, размывавшим очертания холмов дрожащими потоками воздуха. К вечеру, когда Руслан добрался автостопом до деревни, стало легче, но от новостей про Золотую Орду, мёртвые огни и перспективы переселения в горы становилось тошно. Водитель «УАЗа» ругался и говорил, что пока что у них, слава Богу, ни одной веточки чёртового вереска не выросло. Духи берегли эту широкую выгоревшую степь.

В деревне в отрогах холмов Руслан за банкноты увольнительных быстро нашёл проводника-хакаса, который тут же жёстко обозначил, что на курганы с Русланом не пойдёт. Только покажет дорогу, и то днём. У него семья и родичи, да и кам не велел.

Матушка говорила, что на первом месте должен быть Бог, потом работа и семья. И сама же всегда ставила на первое место непутёвого папашу, который зарос бы грязью и артритом, если бы Руслан не попросил однокашницу Альбину приглядеть за Антоном Михайловичем одним глазком. О том, что связывало их потом, не хотелось даже думать.

Сам Руслан не представлял, как можно жить с кем-то, допускать в личное пространство чужого человека, чтобы кто-то ходил по квартире и отвлекал от работы. Поэтому отказывался знакомиться с молоденькими прихожанками матушкиного храма. Семья виделась ему обузой, в которой один из партнёров неизбежно уступает во всём другому, а отдачи не получает никакой. Поэтому Руслан совершенно не понимал папашу, обременившего себя ещё и любовницей.

Стоя на террасе гулявшего здесь тысячи лет назад Енисея, Руслан смотрел на уходящие за горизонт холмы, расцвеченные в синий и лиловый, с тенями облаков. Он чувствовал величественную отрешённость, словно ему принадлежал целый мир, а за спиной стояли невидимые сонмы предков и полки ушедшей в небытие настоящей Золотой Орды. Неслучайно хакасы ставили курганы на террасах, чтобы именно с них уходили души шаманов.

Почти все сопки окружали широкие и ровные возвышения, поднимавшиеся над дном долины. Руслан припомнил, что Бутенко называл их диванами и говорил, что такие террасы получаются из-за разрушения сопок. Всё рушилось, и Руслан не исключение. Он такая же часть Хакасии, как эти долины, холмы и куривший у подножия террасы проводник. На обратном пути проводник молчал, но когда под вечер Руслан засобирался к курганам, спросил:

― А тебе обязательно туды идти перед закатом?

― А что происходит перед закатом? ― Руслан взвалил на плечи походный рюкзак.

― Говорят, хозяин долины не любит, когда по ней ходют в такое время.

― А я пойду, ― отрезал Руслан. Выгоревшее серо-рыжее разнотравье манило, а курганы стояли перед глазами. Ещё в поезде он чётко осознал, что обязан провести ночь на кургане.

Ветер свистел в высокой сухой траве, ярко-синее небо с ярко-белыми облаками нависало над головой, казалось вечным. Века назад под этим же небом насыпали те курганы, к которым сейчас шагал по долине и страдал от тянущего плечи и шею рюкзака Руслан. Прямо перед ним был склон, покрытый пожухлой высокой травой. Руслан глубоко дышал, чувствуя, как капли пота скатывались по выбритым вискам. Стрекотали кузнечики, а до курганов было рукой подать.

И тут по склону пошло… это. Оно не имело ни формы, ни цвета, ничего из того, за что можно зацепиться. Просто беззвучно двигалось широкой полосой, а под ним пригибалась трава. Оно не было ветром: ковыль гнулся несколько метров, а потом поднимался. Это быстро катилось вниз по склону, замедлилось перед курганами, вышло, сделав крюк, на дорогу и, не поднимая пыли, направилось в сторону Руслана.

«Дух», ― понял он и побежал. Ему надо к курганам. И никакой дьяман кёрмёс³ его не остановит. А дух гнался за ним, пригибая траву и обдавая спину жаром. Кричал жаворонок, дышала степь, а Руслан бежал, обгоняемый ветром. Сила заволновалась, потянулась к духу и тут же отпрянула, а в сознании вспыхнуло: к берёзам. Словно сама степь подсказывала, что делать.

На краю колка Руслан остановился перевести дыхание. Стиснул зубы и обернулся: никого. Магия текла порожистой рекой, телу как будто стало легче. Но что-то подсказывало: Руслана запомнили. Он вздохнул и зашагал дальше: впереди отчётливо виднелись камни входа в курганную оградку.

В Хакасии много разного помещалось в одном месте, и сразу за курганами находился пойменный луг, а за ним ― берёзовые колки. Пыльная дорога шла стрелой на столицу, а к речке вела тропинка, утопавшая в угольно-чёрной тени прибрежных ив.

Днём проводник морщился и утверждал, что место «плохое», да и сам Руслан, едва оказавшись на лугу, ощутил странное напряжение. Ничего определённого, просто идти старался быстрее и тише, словно не хотел привлекать внимание… чего? Или кого? Встреча с хозяином долины поумерила пыл, но он упрямо шёл вперёд, обливаясь по́том и озираясь. И каждый раз, оборачиваясь, готовился уловить краем глаза движение. Небо стало тёмно-бирюзовым и зелёным с розовыми разводами, а в стороне от огромного гаснущего заката засияла первая звезда.

Темнота скапливалась в низинах, и Руслан остановился перед могучими камнями курганной оградки. Ещё днём он долго выбирал, в каком кургане ночевать, и отчего-то очень не хотел оказаться под свисающими ветвями берёзы соседнего погребения.

Прозрачный вечер был тих, а старая дорога внизу, бывшая в незапамятные времена караванной тропой, казалась почти домашней. В отличие от луга, за которым в распадке журчала речка. Даже за всё золото мира, Руслан не пересёк бы сейчас луг и не спустился вниз. Одна мысль о том, чтобы ступить под сень ив отзывалась дрожью, а магия шипела, точно масло на сковородке, обжигая кожу и кровь. Будто что-то внутри, сама магия восставала против похода… туда. И Руслан от души и нервно радовался, что захватил пятилитровку воды. Подаренный Бутенко портвейн жёг рюкзак, и Руслан приложился к бутылке, глотая свекольно-красную жидкость.

На склонах сопок лежали жёлтые и зелёные полосы, серебрился выжженный солнцем ковыль, а поднятая днём пыль оседала на дорогу. Проводник жаловался, что дождя давно нет, и Руслан, слушая неумолкаемую песню кузнечиков, надеялся, что дождя не будет и сегодня. И ощущал присутствие. Чувствовал, что не один в двух шагах от камней оградки и обо⁴. Точно кто-то разумный следил за ним, притаившись то ли на лугу, то ли в ветвях берёзы второго кургана. Это дерево вообще не нравилось Руслану, и он ловил себя на мысли, что вслушивался в переходящий в ночь вечер, словно ожидал вот-вот услышать шуршание разнотравья под чьими-то ногами.

Войти в курганную оградку можно было далеко не везде, Руслан даже не думал перелезь внутрь, а уж ставить там палатку тем более. Он ощущал: камни отделяли мир живых от мира покойников, и кто знает, какие ритуалы совершались в этой оградке. Руслан разбил лагерь, посидел, глядя на последние лучи упавшего за сопки солнца, и залез в спальный мешок. Портвейна осталось меньше половины бутылки, и от выпитого клонило в сон. Руслан закрыл глаза, привычно ощущая, как натягиваются чёрные чаломаа жизни. Твёрдая земля распрямила позвоночник, и на миг показалось, что за стенкой палатки кто-то стоял, но тут пришёл сон…

…он лежал, плохо понимая, что происходит. Звучала музыка. Трескучая и заунывная с переплетением гитары и флейты, принёсшая образы барханов и минаретов. Сначала далеко, на границе колков и луга, но музыка поднималась всё выше, пока не взобралась на террасу. И курган ответил ей. Едва заметной дрожью, горячей смолой по венам и удушливой горечью полыни.

Между трёх огромных камней очага горел костёр, хотя Руслан точно помнил, что затушил огонь. Не дыша, он перевернулся и лёг головой к выходу из палатки. Сосредоточено расстегнул, стараясь не шуметь, замок и выглянул наружу.

Возле костра сидела девушка. Её иссиня-чёрные волосы были собраны в высокую причёску на костяных спицах, а умное красивое лицо с раскосыми глазами казалось отрешённым. До талии она была обнажена, и Руслан, чувствуя нарастающее возбуждение, усилием воли заставил себя не смотреть на её смуглые груди. Большие серьги ловили отсветы костра, а широкие золотые браслеты охватывали жилистые руки. Ниже талии она была одета в тёмную и длинную юбку, спадавшую до земли тяжёлыми складками. На поясе висел кинжал в золотых ножнах. Девушка поводила ладонями над пламенем и смотрела поверх палатки, не замечая Руслана.

Магия мягко толкнула изнутри, а пальцы засеребрились. Алые нити сорвались с кончиков, словно рядом был кто-то, нуждавшийся в исцелении. Музыка отдавалась в теле рваными ритмами, и Руслан, повинуясь силе, рванулся наружу, опрокинув на себя остатки портвейна.

Языки пламени взметнулись в чёрное небо, ослепляя. Руслан отпрянул, принимая боевую стойку, а когда багровые и золотые круги перед глазами прошли, увидел, что внутри курганной оградки стояла девушка, миг назад сидевшая у костра, который Руслан не разводил.

Короткая серебристо-фиолетовая вспышка прочертила горизонт, выхватив на секунду зловещие сопки и долину. Следом пришёл раскат грома, и Руслан понял, что кузнечики смолкли. Ощущая ночной ветер через пропитавшуюся портвейном рубашку, Руслан увидел, как одна за другой гасли звёзды. Решил, что сошёл с ума, но потом понял, что всего лишь собиралась гроза.

― Дождь собирается. ― Низкий голос с хрипотцой заставил Руслана вздрогнуть. Надвигающееся ненастье заставило его забыть о девушке. Ветер шумел в кронах колков, но до курганов не долетало ни звука. ― Промокнешь, замёрзнешь. А исцелить себя не сможешь. ― Она внимательно смотрела на него, и отблески пламени тонули в её глазах. ― Иди сюда, здесь сухо.

Девушка не назвалась, но Руслану с течением магии пришло её имя ― Наранг. Целоваться она не умела, но ей явно было интересно, она будто изучала Руслана, а чувства, как лучше сделать, прикоснуться приятнее и обласкать нежнее приходили к нему сами собой. Не нужно было подстраиваться под партнёршу, только прижимать её к траве, запускать пальцы в густые волосы и целовать смуглые плечи. Кожа Наранг ― ровно загорелая, без полос от белья, ― пахла сухой землёй и берёзовыми соком. Руслан зарывался лицом в её мягкую грудь, шарил руками по крепким широким бёдрам, овладел Наранг целиком и полностью. С каждым рывком, с каждым гортанным стоном Наранг к Руслану приходило осознание, что слишком долго он растрачивал себя на других, не получая ничего взамен. Заботился о чужих, пренебрегая собой. Отдавал больше, чем получал. Видел бесполезную самоотверженность матушки, которая разбивалась об папашу. Больше он так не хотел.

Кончил он быстро, повалившись на Наранг со сдавленным стоном. Она тихо лежала, касаясь пальцами его спины. Руслан скатился с Наранг, восстановил дыхание, как вдруг воздух застрял в горле. Костёр отдалился и почти потух, но глаза привыкли к темноте, и Руслан смог рассмотреть, где находился. Они с Наранг занимались сексом внутри оградки. На дне погребальной камеры. Сверкнула молния, и Руслан осознал, чей это курган… Сила искрилась, он вскочил и понял, что находится под слоем насыпанной земли и разнотравья в кургане.

Снаружи грохотала гроза, а Наранг оказалась прямо перед ним. Кинжал вылетел из золотых ножен, она занесла его над головой, и нечеловечески быстро, так, что Руслан не успел блокировать удар, вонзила ему лезвие под пятое ребро. А в следующий миг хлынул дождь.

Руслан не почувствовал боли, только магия взметнулась прочь от кинжала. Пламя полыхнуло перед глазами, с неба упали потоки звёзд, а сознания достиг стук копыт: то ли степных табунов, то ли Дикой Охоты. Душная тьма упала на Руслана, а в следующий миг он увидел соседний курган с берёзой. Он снова стоял внутри, а вода лилась с неба, просачивалась между корней растений, заливала погребальную камеру.

То, что призывало дождь, было перед ним. Застывший в странной позе скелет без кистей, ступней и головы, с обрезанной по плечо правой рукой. Скелет стоял на коленях, спина и шея были выгнуты вверх, обрубок правой руки упирался в пол, а левая рука без кисти поднята над отрезанной головой. Руслан миг стоял, как завороженный, а потом понял, что видит, и его прошибла дрожь, не давая вдохнуть. Покойник поднимался в могиле! А главный корень прокля́той берёзы проходил через левую половину груди скелета, раздвинув и обхватив рёбра.

― Кам возродил дар и не мог уйти, не передав силу, ― обжигающе выдохнула в ухо Наранг. ― Ты ― часть степей. Духи зря подниматься не будут.

Руслан резко обернулся: на сопку из поймы поднимались синие огоньки. Они двигались у самой травы, и на секунду показалось, что это чьи-то глаза. Только сейчас Руслан понял, почему проводник не хотел сюда идти. Тому просто не хотелось в призраки. Как и Руслану.

Блуждающие огоньки дошли почти до кургана. Дождь зарядил с новой силой, а в следующий миг вместе с серебром молнии сверкнула нестерпимая синева. Руслан зажмурился, магия вспыхнула алым, а Наранг выдернула кинжал из его груди. Её горячие руки прошлись по ребрам, запачкались в хлынувшей крови, а берёза оказалась прямо над головой. На секунду земля разверзлась, Руслан увидел чистое небо на горизонте, а потом курган схлопнулся над ним.

Он не знал, сколько пробыл в беспамятстве, а когда открыл глаза, понял, что лежит в душной палатке, а за брезентовой стенкой светит солнце. Снаружи долетел запах табака, который курил проводник. Пошатываясь, Руслан вышел из палатки, чувствуя, что всего за одну ночь одежда, бывшая впору, висела на исхудавшем теле. Слюна засохла на подбородке, губы полопались, а в глаза словно насыпали песка.

― Если бы ты начал умирать, ― произнёс проводник вместо приветствия, ― мы бы развели огонь и сожгли коровьи мослы ― их дым самое большое угощение для предков. И повязали бы на берёзу чёрные чаломаа. И твои предки помогли бы вернуть тебя. Пшли.

Легко представив атлант⁵ проводника со спинным мозгом внутри под связками и мышцами, Руслан щёлкнул пальцами. Шея хакаса неестественно вывернулась, и тот упал. Руслан перешагнул тело и пошёл вниз. Теперь он чётко видел свой путь. И лежал он в тундру, за обломками камней-Немезид. Золотой Орде нужен хан.

***

Хан обернулся посмотреть на позолоченный солнцем курган, и у Анны похолодело внутри: она узнала его. С того самого момента, как сон перешёл в видение, она чувствовала, что где-то видела этого человека, а знакомое имя будоражило память. Анна вспомнила далёкий осенний вечер, когда тоже бушевала гроза, с которой пришла Серафима, Ольгу Петровну ― жену ювелира Антона Султанова, ― помогавшую напуганной Анне грузить Альфреда в машину. И давшую визитку своего сына, которую Анна бросила на сиденье, едва взглянув. Теперь вытесненные золотом буквы сложились в имя: Руслан Антонович Султанов…

― Голодные боги, что с ней! Мамочка!..

― Видение от Господина горных дорог.

― Очень вовремя ты его наслал,Артём!

― Не психуй, Амон-Ра. Это происходит помимо моей воли. Горы близко.

― Вересковый чёрт! Сделайте что-нибудь!

― Отойдите все! Кто-нибудь, разведите огонь… ― Голос Серого Анна узнала сразу. Налетел ветер, курган переломился, берёза истончились, и Анне показалось, что она смотрела на всё с её ветвей. Хакасская степь стремительно мутнела, а порыв ветра закручивал серебристо-алые хлопья. Нахлынувший запах черёмухи душил, а белые и красные лепестки яблони кружили, точно снежинки. Анна, задыхаясь, стояла в цветочной метели не в силах двинуться. В разрывах лепестков мелькали смазанные очертания гор и старинных городов с виадуками и минаретами, но Анна не узнавала их. Понимала, что читала об этом в Цикле Снов, что спит, но была почти слепа от лезущих в лицо цветков. Глаза слезились, Ликея скулила, а Альфред никак не мог пробиться к ней. Альфред… Муж пришёл к ней из Нижнего мира, но путь в Страну Снов был для него закрыт.

― Анна! ― Она обернулась, осознав, что смогла пошевелиться. Из вихря лепестков к ней шёл Серый. Рыжие волосы отливали тусклой медью, белое лицо сосредоточено. Одет он был в свободную, расшитую серебряными нитями льняную рубаху, тёмные штаны и высокие сапоги. На его голой груди горел Серебряный Ключ. ― Анна, идите ко мне! Слушайте мой голос и не сводите с меня глаз! Какие бы прекрасные города ни мерещились вам за моей спиной!

Она сделала шаг, а потом второй, вытянула руки, и тут же Серый взял её ладони в свои. Ощущение шершавых прохладных ладоней отрезвило, запах черёмухи отошёл, а в следующий миг Анна открыла глаза…

На неё обеспокоенно смотрели Аврора и Вениаминыч, Ева раздувала костёр, а Артём молча поднёс к губам Анны флягу со спиртом. Анна тяжело дышала, глотая обжигающий, мягко пахнувший спирт, а в голове теснились отголоски чужих мыслей и желаний. Серый не отпускал её ладони, растирал пальцы и не сводил с неё настороженного взгляда карих глаз. Точно хотел удостовериться, что она здесь.

― Я знаю Хана! ― выдохнула Анна и закашлялась. Серый отпустил её руки и протянул воду. Аврора вздрогнула и переглянулась с Артёмом. ― Руслан Султанов был зав. кардиологией в частной клинике, где я наблюдалась во время беременности. И к нему же за направлением мы ходили, когда у тебя, Аврора, было подозрение на дополнительную хорду…

― Кажется, проблемы с сердцем у нас, Бутенко, семейные, ― криво улыбнулась Аврора, приобняв Анну за плечи и безотчётно склоняя голову ей на плечо.

― Я тебя видела, Артём, ― Анна повернулась к зятю. ― Ты знал, что Хан ― это Руслан?

― До того момента, как он пришёл с набегом на базу ― нет.

― Если бы ты почаще смотрел онлайн-трансляции, то догадался, что Руслан и Хан ― один и тот же человек, ― заметила Аврора. ― Пока я была в декрете, только его и показывали.

― Амон-Ра, ты же знаешь, я не смотрю телевизор, ― с горькой улыбкой ответил Артём. ― Мы же обсуждали это. Я понял, кто такой Хан, только когда увидел его перед собой. Я постарался убрать тебя подальше от тундры, чтобы он до тебя не добрался. Руслан изменился с нашей последней встречи, я его едва узнал. Не то чтобы кардинально что-то поменялось, ― задумчиво добавил он, ― но чувствуется, что это не совсем уже он.

― Хорошо хоть он не возжелал меня как женщину, ― усмехнулась Аврора. ― Хотя… Лучше бы так. ― Дочь дёрнула короткую прядь. ― Теперь волосы не отрастают, как надо, а я до сих пор вижу во снах Оленя и тетиву из моих волос. Надеюсь, что Шаман тогда убежал.

― Он бы убежал от Дикой Охоты, ― произнёс Артём, обнимая Аврору. ― Не переживай.

― У тебя есть… в детстве была игрушка-оленёнок с красными рогами, ― тихо произнесла Анна. ― Символично. ― Она замолчала, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Как много из того, что для неё есть, у Авроры было.

― Сколько сейчас Хану? ― спросил Вениаминыч, заметив состояние Анны.

― Постарше меня лет на десять, ― отозвался Артём. ― Шестьдесят, плюс минус год.

― Ну и фиг с ним! ― махнула рукой Ева, поднимаясь. ― Рассвело совсем. Вень, пойдём, проверим нарты.

Московкина щедро поделилась с отрядом запасом провизии, а Николай пригнал со стойбища несколько грузовых нарт, на которые погрузили поклажу. В сгоревшем вездеходе был почти весь экспедиционный скарб, и Вениаминыч долго спорил с Артёмом по поводу того, как объяснять Белоснежке, куда делась машина, и подходило ли под страховой случай сожжение драконами. Анна смотрела на своих спутников и тихо удивлялась их стойкости. Они шли вперёд с неумолимостью атомного ледокола, который собирались отыскать с её помощью. Шли, не оглядываясь, точно за их спинами сгорали мосты. Анна чувствовала их искренность, ощущала запах холода и голубики, костра и трудового пота, но не могла задать главный вопрос: собираются ли они возвращаться назад? У Евы и Дружинина был трёхлетний сын, у Авроры и Артёма её внуки, Серого на базе Грекова, куда отряд сейчас направлялся, ждала Белоснежка. Как они условились, она должна была прилететь туда на самолёте и сбросить бочки с продовольствием. Вообще делать крюк не планировали, но после потери вездехода и встречи с Золотой Ордой стоило заручиться поддержкой ещё и Грекова.

Нарта в очередной раз подскочила на кочке, Анна едва не свалилась и больно прикусила язык. Из головы не шли слова Московкиной, сказанные Артёму перед отправкой:

― Поосторожней с Греком, Князь. У него на тебя зуб из-за того сорванного шесть лет назад плана и похищенного ордынцами золота, а столичному начальству Грек нравится. Они же первые будут аккуратно вставлять палки в колёса, чтобы при любом исходе и любом главном геологе не остаться внакладе.

― Елисею Степановичу далеко до его матери-археолога, ― монотонно отозвался Артём, глядя в светлое небо над холмами. ― Вот это была специалист, а Еля… далеко ему до Полины Панкратовны, как Хану до курганов Колхиды.

Из-под нарты выскочил и бросился спасаться бегством очередной суслик-евражка. С каждым километром, приближавшим отряд к базе Грекова, попадалось всё больше животных. Тихая до этого тундра словно ожила. Евражки, хомяки-лемминги, песцы в грязно-бурых летних шубках, куропатки, дикие гуси, пуночки, пасшиеся возле дороги овцебыки, мелькавшие среди лиственниц волки, горностаи, зайцы, кружившие в небе кречеты и казарки ― их одурявший запах сводил Анну с ума и мучил даже во сне. Приближалось полнолуние, и сдерживать Ликею становилось всё сложнее, а мир то и дело серел. Анна мысленно обещала себе обратиться на базе Грекова и, быть может, погонять куропаток, но обилие живности поражало.

― Тут явно Белоснежка! ― перекричал свист ветра Серый. ― Вене влетит за вездеход! ― Он улыбался и явно предвкушал встречу с Оливией, а когда впереди замаячили палатки партии, кувыркнулся с нарты и побежал вперёд. Анна видела, как Аврора и Ева прятали улыбки, а Вениаминыч, когда нарты остановились, побрёл по тихому лагерю в поисках полевиков, которые помогли бы с разгрузкой.

Из большой камеральной палатки вышел и направился к отряду подтянутый мужчина среднего роста. На вид ему было лет пятьдесят, собранные в хвост прямые чёрные волосы у корней заметно серебрились. Глядя на отряд сквозь затемнённые очки, он улыбнулся и произнёс:

― Здорово́, Артём Иваныч, с приездом! ― От Грекова пахло смородиновой самогонкой, морковью и собаками. Лайки смирно сидели в вольере на другом конце лагеря, но Анна отчётливо ощущала густой дух псины, гвоздики и почему-то солярки.

― Здравствуй, Елисей Степаныч, ― благодушно отозвался Артём, глядя на Грекова.

― Где же прекрасная Белоснежка? ― нарочито небрежно поинтересовался Серый, почёсывая заросшую дикой бородой щёку.

― Оливия Александровна на законсервированной буровой, проводит инвентаризацию.

― Чем порадуешь, кроме наличия Белоснежки? ― перешёл к делу Артём.

― Намыл хорошие пробы, ― отозвался Греков. ― Оливия Александровна накладные привезла на продукты. Пойдём, подпишешь? ― Греков выжидающе посмотрел на Бутенко.

― С места в карьер? ― насмешливо поинтересовался Артём. ― Утром. Елисей Степаныч, сообрази нам баньку и чайку́, пожалуйста. Притомились с дороги…

Греков рассмеялся, хлопнул Артёма по плечу и отправился по палаткам: поднимать полевиков и накрывать гостям на стол. Ели сытно и вкусно: Анне стоило больших усилий не взять добавки, но шашлык из оленины она попросила оставить с кровью. Пряная тёплая кровь сочилась тонкой струйкой по её успевшему загореть подбородку, и Анна, вдыхая дым костра, радовалась, что собрала волосы в пучок. На миг всё как будто стало хорошо, а Альфред точно просто отошёл поворошить угли в костре…

Пятидесятиградусная самогонка Грекова сделала своё дело: Анна давно не пила крепкий алкоголь, а тут решила попробовать ― и её развезло. Стараясь идти ровно, Анна добралась до палатки и неуклюже легла на кровать. Голова кружилась, к горлу подкатывал комок, но вставать не хотелось. Анна перевернулась на спину и уставилась в потолок. Альфред бы сейчас улыбался с иронией, а его янтарные глаза светились бы теплом. Он заварил бы Анне крепкого сладкого чая, принёс бы еду и осторожно гладил бы по голове, ласково журя за самоуверенность.

На глаза навернулись слёзы, и Анна всхлипнула, закусив край кукуля. Олений мех тут же набился в рот, и она хотела выплюнуть шерстинки, как вдруг чуткий волчий слух уловил движение в соседней палатке. А ещё горький запах полыни. Медленно и осторожно, Анна придвинулась к стенке палатки, чтобы лучше слышать. И едва не вскрикнула, узнав вкрадчивый голос:

― Ты думаешь, Елисей, я с тобой в игры играть буду? Ты хочешь, чтобы все твои люди погибли? Или чтобы невинная Белоснежка умерла?

― Не понимаю претензий, Руслан Антонович. Я всё сделал, как мы договаривались.

― Ты вёл себя слишком вызывающе. Бутенко явно что-то заподозрил.

― Князь сейчас выжрет всю самогонку и пойдёт любиться со своей Зарёй, ― возразил Греков. ― Вот и заберёте их. Серый отправился на буровую искать Белоснежку, Вениаминыч моется в бане, Ева пьёт вместе со всеми. А вот волчицу я не знаю, кто такая.

― Геологи могут предупредить их. ― Каждое слово Хана сопровождалось костяным щелчком чёток.

― Вместо них вы посадили за стол своих людей! ― воскликнул, явно нервничая, Греков. ― И это ещё хорошо, что Князь их в лицо не знает, а то бы…

― Ты боишься его, ― усмехнулся Хан.

― Вот ещё! Он мне надоел. Засиделся на месте главного геолога. У него сердце… ― Греков на миг замолчал и заискивающе произнёс: ― Вы же помните, что обещали вылечить мои глаза?

― Елисей, прекрати торговаться. И иди за стол, не то Бутенко и Аврора заметят, что тебя нет. Ты очень нервничаешь, это видно. Решил меня кинуть? Запомни: если это всё ― твоя игра на стороне Бутенко, я убью вас всех. Я просто не люблю, когда меня обманывают.

― Учитывая ситуацию, мне должны дать блядский «Оскар» за то, насколько натурально я себя веду!⁶

― Ты ― крыса продажная, Греков! ― Анна вздрогнула, услышав злой и испуганный голос Белоснежки. Терпкий запах страха заползал Анне в ноздри. Она понимала, что должна что-то сделать, но продолжала слушать.

― Пискнешь не по делу, Оливия, и пчёлы будут собирать мёд с цветов, выросших на твоей могиле, ― спокойно и яростно усмехнулся Хан. ― У нас твой мужчина.

Через лагерь Анна шла с гулко бившимся сердцем. Присела за стол к Артёму и шепнула:

― Здесь Хан. Греков нас сд… ― Она не успела договорить: щёлкнул затвор, а в следующий миг Артём перевернул грубо сколоченный стол. И как раз вовремя: автоматная очередь прошила ночной воздух, запахло машинным маслом и кровью. Артём оттолкнул Анну в сторону, чтобы она оказалась за жестяной бочкой, а сам вырубил сидевшего рядом лже-полевика ударом в челюсть. Рядом с ордынцем под столешницей был приклеен обрез. Заряд дроби дуплетом ушёл в кого-то, раздался сдавленный вопль, а Артём крикнул Анне:

― Найдите Серого! Буровая на одиннадцать часов от лагеря!

― Я могу помочь здесь… ― Анне мучительно не хотелось оставлять дочь под градом пуль. Аврора лежала за соседней бочкой и отстреливалась. Артём взмахнул рукой, создавая фонтан камней, а в ответ ему прилетел поток воды.

Анна не знала дороги, но её вёл запах: черёмуха, гвоздика и табак. След вёл по незаметной на камнях траве, но Анна словно видела Серого, почти бежавшего к Оливии. Она не смотрела под ноги и налетела на него, когда запах стал особенно густым. Подняла глаза и увидела перекошенное от боли и гнева лицо Серого. Ей не пришлось ничего говорить: Серый гончей устремился в лагерь. Анна бежала за ним, спотыкаясь. Алкоголь гулял в крови, сердце заполошно стучало, её трясло, и она едва не упала, но Серый подхватил её и потащил за собой.

В лагере шла рукопашная схватка. Ордынцы истратили патроны и принялись закручивать вокруг стоявших спина к спине Артёма и Евы потоки воды. Аврору оттеснили, и она не могла пробиться к мужу и подруге из-за стены огня.

Хан стоял под откинутым пологом палатки, сложив руки на груди. Он улыбался, отчего его высокие скулы резко очерчивались, вызывая одно лишь желание: вцепиться ему в глотку. Мертвенно-светлое тундровое небо посерело, и Анна метнулась к Хану, как вдруг ощутила, что не может двинуться. Тело словно погрузили в смолу, и она на миг поняла, что чувствовали насекомые, навеки застывавшие в янтаре. Мир вокруг не остановился, и Анна вдруг поняла, что на самом деле движется, только очень медленно.

Бесконечный взгляд в сторону, и она увидела смотревшего прямо на неё Грекова. Его воспалённые глаза были широко распахнуты, зрачки стремительно затягивались бельмами. Словно издалека долетел стон Серого: тот тоже попал в ловушку предателя. За спиной Грекова, вся в переплетении серебристо-алых нитей стояла Оливия.

В эту же секунду до Анны долетел хриплый крик: один из ордынцев, припав на одно колено, стрелял из пистолета в Артёма и Еву. Одна из пуль угодила Бутенко в плечо, другая просвистела в паре сантиметров от Евы. Артём топнул ногой о землю, камни подлетели в воздух, обрушиваясь градом на противника, и затолкал себе за спину стрелявшую из дробовика Еву.

― Я с вами, Ева, Князь, я прикрою! ― Из располагавшейся на отшибе бани выскочил голый по пояс красный Вениаминыч с топором: ордынцы подпёрли дверь и заткнули дымоход, и его шатало от дыма и жара. Татуировки на его рельефной груди и руках ожили, переплетаясь, а в загоревшейся бане завозился чудовищный горностай.

Вениаминыч наотмашь рубанул топором по не успевшему среагировать стрелку. Весь в крови противника, бросился вперёд, прорываясь к Еве и Артёму, прореживая ряды ордынцев, как вдруг Хан отнял руки от груди и метнулся чёрной молнией, оказавшись за спиной Вениаминыча. Аврора заорала дурным голосом, и Вениаминыч обернулся.

Долгий миг Хан смотрел на него, а потом взмахнул рукой, и наискось провёл засеребрившимися, взорвавшимися алыми искрами пальцами по груди Вениаминыча. Тот вздохнул, кашлянул надсадно, обдав лицо Хана брызгами крови, и рухнул на землю.

Мир потонул в исступлённом крике Евы.

========== Вересковый мир: Золотая Орда ==========

После того, как упал Вениаминыч, а Ева выскочила из-за спины Артёма и с хриплым криком бросилась к мужу, драка захлебнулась. К Авроре, подстрелившей пироманта, подкрались трое водных колдунов и скрутили её потоками воды, а весь белый как полотно, с пропитанным кровью рукавом куртки Артём резко и сухо попросил Хана прекратить балаган, а затем показательно швырнул на землю дымящийся наган. У Анны мелькнула мысль, что капитуляция станет их концом, но Хан неожиданно махнул своим людям, и те убрали оружие. На губах Хана блуждала улыбка, когда отряд ― прямого Артёма, промокшую Аврору, Еву, которую еле оторвали от Вениаминыча, и обездвиженных Серого с Анной, ― уводили прочь.

Она плохо помнила, что было дальше: в спину мягко ударило золотистыми сполохами: Хан наслал сонную целительскую магию. Раньше его сила отдавала медоносными травами, а сейчас Анна чувствовала на языке горечь полыни. И глухую тоску в сердце.

Мёртвая ночь перешла в безрадостное утро, пропитанное гарью, запахом свежей земли и вывороченных камней. Анна подняла тяжёлую голову и поняла, что лежала на нижней койке двухъярусной железной кровати, а на неё из дальнего угла безучастно смотрела дикими глазами Ева, вокруг которой уже образовалась зона отчуждения, словно это она, а не Вениаминыч, лежала в соседней палатке. Бледная Ева сидела в распахнутой потёртой куртке, которую успела стащить с мужа прежде, чем того унесли ордынцы. В драке ей разбили нос, и кровь подсыхала на губах и подбородке. Анна едва уговорила Еву умыться. Та упорно отворачивалась, пока Анна протирала лицо Путешественницы холодной водой. Тяжёлые серебряные браслеты с полустёртыми рунами оттягивали запястья, раздражая кожу, но Анна считала, что это лучшее, что могло быть.

Наверное, Хан посчитал её неопасной. Полубезумную Еву приковали длинной цепью к каркасу палатки, а Серого, провалившегося в Страну Снов, и Аврору сковали вместе по рукам и ногам, словно на каторге. Артёму руки завели за спину, как и Белоснежке, оставленной с отрядом.

Закончив с Евой, Анна, осторожно ступая, подошла к Артёму. Тот сидел, привалившись к стенке и опустив голову. Анна опустилась рядом и, получив молчаливый кивок, отвела ворот наброшенной на него рубашки. Пуля прошла навылет через левое плечо. Аврора тяжело дышала, пока Анна, следуя отрывистым указаниям Артёма, обрабатывала рану. Сейчас на белом бинте проступали алые разводы, и Анна выдохнула: она оказалась полезной и не боялась вида крови.

― Чуть ниже, и всё было бы кончено очень быстро, ― с усмешкой произнёс Артём.

― Только не говори, что двум смертям не бывать, а на одну ― наплевать, ― тихо отозвалась Анна. Аврора побледнела, и Анна понимала её состояние. Артёму по предсказанию Мирославы оставалось жить самое большее ― сорок дней. И Анна не знала, от какой даты вести отсчёт. Она видела по застывшему лицу дочери, что та ежесекундно боялась забыть, что скоро её мужа не станет. Старалась не упустить ни секунды времени с ним.

― Давайте не надо про смерть. Мне и так придётся заказывать слишком много гробов. ― Оливия тряхнула головой, отбрасывая с лица пряди спутанных грязных волос. Она казалась опальной королевой, сдавшейся с горсткой верных подданных на милость победителя. Было непривычно видеть Белоснежку в камуфляжных штанах, тёплой рубашке с распахнутым воротом и кожаными нашивками, хотя Анна знала Оливию совсем немного.

― Я думаю, когда мы все умрём, гробы нам не светят, ― произнёс Артём.

― Артём Иванович, должна же быть какая-то корпоративная этика, в конце концов! ― взвилась Белоснежка, подаваясь вперёд и поворачиваясь к Еве. ― Ева Евгеньевна, Ева… ― Оливия неловко подошла к ней. Та не обратила на Белоснежку внимания, продолжая смотреть на разложенные на койке окровавленные браслеты с амулетами и обереги: Хан не позволил ордынцам обворовать трупы. ― Я… Я соболезную. За счёт управления оплатим похороны… Закажем самый лучший гроб. А Грекова ждёт трибунал по законам военного времени! Я собрала на него такой компромат, что ему светит только вышка! Да и я, судя по всему, пойду под суд…

― Хан убил моего Алёшу! ― У Евы дрожали губы, а в глазах стояли слёзы. Она рванулась к Белоснежке, но цепь не позволила. ― Думаешь, меня хоть немного волнует твоя судьба?!

― Нет, ― на удивление спокойно ответила Белоснежка.

― Оливия, расскажите, что здесь произошло? ― Анна решила, что пора вмешаться.

― Я прилетела на базу к Грекову, как мы и договаривались. ― Белоснежка явно была рада отвлечься. ― А тут меня уже ждали. Мы с моим сводным братом ― Герой, он наш управленческий пилот, Анна Андреевна, ― положили несколько ублюдков, но потом эти сволочи убили Геру! ― Белоснежка запрокинула голову. Анна хотела подойти, но та произнесла: ― Я в порядке.

― Меня очень беспокоит то, что мы до сих пор здесь, ― призналась Анна. Она уже бывала в плену. Сидела в подвале испанского поместья, где каждая минута казалась мимолётной вечностью. ― Аврора говорила, что у Золотой Орды монополия на транспорт в этом мире. И когда они напали на нас у базы Московкиной…

― …на вас напали! ― Белоснежка поджала губы. ― Надо будет дополнить список должностных преступлений Грекова. Это ведь он вас сдал. Он тогда ещё не показал своё истинное лицо, и я… ― она замялась.

― …у ордынцев был вертолёт. ― Анна сделала вид, что не расслышала Оливию, заметив, как рванулась скованная одной цепью с Серым Аврора. ― И Аврора рассказывала о вездеходах.

― Гера успел взорвать наш самолёт, ― горько улыбнулась Оливия. ― Он всегда минировал транспорт после посадки, так, на всякий случай. А взрывом повредило технику ордынцев. И евражек я попросила попортить проводку вездеходов, они уж постарались.

― Но почему они ни с кем не связались? ― Анна запустила пальцы в растрёпанные волосы. Она чувствовала, как солнце припекало, стоя в зените. ― Почему мы до сих пор здесь?

― Сегодня полнолуние, ― ответила за Белоснежку Аврора. ― Мало ли, какой ритуал хочет провести этот ублюдок. Ну и на том берегу реки Лосиной¹ ― пара километров от нас, ― начинается вересковая пустошь.

― Так не лучше ли убраться отсюда? ― возразила Анна. ― Или вереск глушит связь до такой степени?

― Да, ― кивнула Белоснежка. ― И я, пока дралась с Греком, уронила его на рацию головой пару раз. Случайно.

― Оливия Александровна, ― едва слышно, произнёс Артём. ― У вас есть план?

― Вы не боитесь, что нас подслушивают? ― огрызнулась Белоснежка. ― Здесь даже у деревьев есть уши и глаза.

― Анна, вы кого-нибудь слышите? ― поинтересовался Артём.

― Лагерь патрулируют вампиры. Альфред… говорил, что вампиры хоть и владеют эхолокацией, но не так, как летучие мыши. Мышц у них в ушах мало. ― Анна не знала, зачем говорила то, что эти люди, живущие бок о бок с нечистью, знали с детства. Но не сказать не могла. Она ощущала запах расплавленного металла, сладковатый дух тлена, вонь грязных сапог, отсыревшего брезента, мокрой псины, полынную горечь Хана и смородину Грекова. ― Но возле палатки никого нет. ― Иронично: оставить мнимую свободу. Без провизии и вещей, с заблокированной магией, с тундрой по одну сторону реки и пустошью по другую, бежать некуда.

Белоснежка и Артём долго сверлили друг друга взглядами, а затем повернулись спинами и резко взялись за руки, переплетя пальцы. Оливия запрокинула голову, стукнулась о затылок закрывшего глаза Артёма. В её глазах полыхнуло яркое пламя, тело звенело, точно натянутая струна, мелкая дрожь прошла по её скованным рукам. Артём сидел с непроницаемым лицом, только повязка на его плече стремительно пропитывалась кровью. А потом Анна почувствовала дрожь. Точно пущенная из невидимого лука стрела пролетела мимо, задев оперением. Ликея насторожилась, подобралась, и Анне мучительно захотелось зарычать, сбросить браслеты и убежать за сопки в темнеющий лиственничник, где пели её звериные братья и журчали ручьи. Она стояла, приоткрыв рот, сглатывала слюну и ощущала, что Белоснежка звала её. Теперь она поняла подлинный смысл прозвища Оливии.

― Кого ты вызывала? ― хрипло спросила Анна.

Оливия выдала странный набор звуков с резкими согласными и обилием гласных.

― Прошу прощения?.. ― Анна вдруг вспомнила, как Вениаминыч по буквам говорил ей название своего самого важного и дорогого амулета ― «правильного» умулюхы. Она быстро обернулась посмотреть, не вспомнила ли об этом и Ева. Та сидела, поглядывая на стоявшую в углу палатки гитару: геологи любили песни у костра. Вот только теперь петь по ним будут реквием.

― Ли-ги-со², ― медленно повторила Белоснежка. ― В тридцатых годах прошлого века были реликтами дальневосточных лесов, а сейчас снова распространились. В ста шестидесяти километрах отсюда выше по течению Лосиной обитает, Орлов говорил, небольшая популяция. Я позвала их. А зов Белоснежки, объединённый с голосом Господина горных дорог, дойдёт быстро.

― Сколько туда-обратно? ― официально спросил Артём, поморщившись от боли.

― Часов восемь. Эта нечисть летает со скоростью хорошего велосипедиста.

Артём отрешённо кивнул, а Аврора поджала губы, отчего её резкие скулы обозначились ещё чётче, и с тревогой посмотрела на мужа. Тот был бледен, и Анне не понравились его расширенные зрачки и окровавленная повязка. Она быстро подошла к Артёму и решительно, но аккуратно размотала повязку: рана кровоточила и, по-хорошему, её следовало зашить.

Натянутые тетивой нервы не выдержали. Анна встала и, резко откинув полог, чётко бросила на улицу:

― Главному геологу нужен врач. Скажите Руслану Антоновичу, что просит Анна Дрелих.

С гулко бьющимся сердцем она отступила, чувствуя себя… Альфредом. Тот тоже стал бы разговаривать с врагом с присущей ему самоуверенностью и надменностью. Анна не могла похвастаться выдержкой мужа, но рассчитывала на то, что её просьбу Хан выполнит. Быть может, что-то осталось в нём от старого кардиолога.

― Зачем ты это сделала? ― Аврора во все глаза смотрела на Анну, которая видела, как в дочери борются страх и восхищение.

― Чтобы твой муж не истёк кровью. Для ордынцев моё имя ― пустой звук, но для Хана, надеюсь, что нет. ― Анна присела, тяжело дыша. Рунная магия браслета давила на грудь, запястья ныли. Она рассеянно крутила руки и вдруг заметила, что одна из рун на левом браслете почти стёрлась. Оставался только едва заметный штрих. Анна не знала руны, но в памяти всплыло объяснение Альфреда: если стереть хотя бы одну руну, заклинание падёт.

Ища что-нибудь, что может помочь уничтожить заклятие, Анна огляделась и поняла, что палатка камеральная. Никаких серьёзных инструментов здесь не оставили, но на столе стояла запаянная банка с концентрированной серной кислотой. Анна уже хотела пойти за ней, но в этот миг в палатку вошёл припадавший на простеленную ногу пиромант. Зло зыркнув на Аврору, он молча подал Анне металлический поднос с армейской индивидуальной аптечкой.

― Спасибо, ― кивнула Анна, не сводя глаз с пироманта. Тот, прихрамывая, ретировался.

Как-то Альфред рассказывал Анне о том, как спецвойска комплектовали на Востоке. Со службы мужа прошло уже много времени, но Анна, изучая инструкцию, с удивлением и тихой гордой нежностью узнавала некоторые средства. Пакет с анальгетиком, который надлежало разбить на место ранения, таил в себе ещё и иглы в дезинфицирующем растворе. С опаской взяв похожую на коготь иглу, Анна поняла, что у неё всё это время дрожали руки. С гулко бьющимся сердцем она вдела суперсовременную нитку в ушко и примерилась к обработанной ране.

― Мне больно, ― тихо и очень по-детски произнёс Артём, когда Анна сделала первый стежок, за который успела взмокнуть и едва не потерять сознание.

― Да ладно вам, всего восемь стежков. ― Анна едва сдержала нервный смех. ― Дошью и кольну вам противоболевое. ― Сказала и увидела отражение своего страха в глазах Артёма: тот, видимо, боялся уколов, а Анна не умела их ставить. Оставалось надеяться, что шприц-тюбик с промедолом рассчитан как раз на таких неумех и трусов.

― Кольните сейчас.

Когда Анна закончила штопать рану Артёма, прошла, казалось, целая вечность. Она обессиленно опустилась на пол и привалилась затёкшей спиной к ногам Авроры. Анна никогда не думала, что ей может стать плохо от вида крови, но сейчас понимала, что явно переоценила себя, войдя в роль медсестры. Впрочем, больше всё равно было некому.

― Мам, поднимайся. ― Аврора осторожно качнула ногой, согнулась и поцеловала Анну в макушку, напомнив этим жестом Альфреда так ярко, что стало больно до слёз. ― Поспи.

― Хорошо, доченька, ― устало отозвалась Анна. Рыдания душили, пальцы сводило, она чувствовала, что должна что-то сделать, но, едва добравшись до койки, провалилась в сон.

Её разбудил на тундровом закате ворвавшийся в грёзу стойкий дух лошадей, а до волчьего уха долетели перестуки копыт и звон сбруи: ордынцы явно пасли своих выносливых монгольских коней вместе с оленями на брусничниках и ягельниках. А следом порыв ветра, всколыхнувший полог палатки, донёс запах золы и полыни, а ещё смородиновой самогонки.

«К нам идёт Хан!» Анна приподнялась, ударилась головой о верхнюю койку, а в палатку, запустив свежий воздух, шагнул Хан. Следом вошёл Греков, не расстававшийся с затемнёнными очками и шедший неуверенно. Интересно, почему Хан до сих пор не исцелил его глаза?

Тёмный взгляд Хана изучал. Анна помнила, как Руслан Султанов смотрел на неё три года назад ― для него все тридцать три, ― в клинике. Хан, должно быть, тоже её вспомнил, поскольку подошёл сразу к Анне и уселся напротив. Греков хотел проскользнуть незамеченным, но наткнулся на осуждающий взгляд Артёма, произнёсшего:

― Ты предал не только нас, но и «Арктикстрой». Всю науку и кодекс чести геолога. Твоей матери должно быть стыдно за тебя, Греков.

― Не тебе об этом говорить, Бутенко! ― окрысился Греков, на поясе которого Анна заметила наган Артёма. ― У самого рыльце в пушку: превысил полномочия, потащил людей на смерть. Ты никогда не щадил людей. Ты плохой человек и ещё хуже ― главный геолог.

― Ты занимаешься демагогией, ― усмехнулся Артём, и Греков явно стушевался под пристальным взглядом начальника. ― И не мои люди лежат мёртвые во мху.

― Ты угробил Вениаминыча! ― высоко воскликнул Греков, нервничая. ― Талант…

― Не я пригласил сюда Султанова. Кровь Дружинина на твоих руках. И тебе не отмыться.

― А ты не изменился, Артём, ― негромко вклинился в разговор Хан. ― Всё такой же ехидный. ― Он положил руку на плечо покрасневшего Грекова и кивнул на стул в углу. Греков вспыхнул и ушёл в тень палатки.

― Спасибо, что хоть не придурочный, ― отозвался Артём.

Хан обвёл пристальным взглядом отряд и остановился на Авроре.

― Опять хочешь, чтобы я срезала волосы? ― дерзко поинтересовалась Аврора. Анна подавила смешок: дочка, прямо как Альфред, не смогла промолчать. ― Может, ещё у Серого кудри срежешь, у Белоснежки, Евы, Грека, моей мамы, Артёма? Скажи ещё, что ты убил Веню только потому, что он ― лысый!

― В твоём положении не юродствуют. Но ты почти угадала, Аврора, ― со спокойной улыбкой ответил Хан. ― Приятно тебя видеть, Анна. Знакомое лицо из старого времени. Я был уверен, что ты жива. Такая женщина не могла просто так пропасть или умереть.

― Руслан, зачем тебе Олень-С-Красными-Рогами? ― Анна наклонила голову, всматриваясь в застывшее, словно камень, лицо Хана. Он словно потерял возраст, ничто не выдавало, сколько ему лет. И она мучительно хотела понять, чего же он желал на самом деле.

― Сразу к делу? ― улыбнулся одними губами Хан. ― Я помню, как твой муж переживал за дочь. Никогда не видел, чтобы мужчина так любил своего ребёнка.

Анна едва сдержалась, чтобы не всхлипнуть и не залепить Хану пощёчину. Она бы с радостью разорвала его в клочья, но сейчас нужно тянуть время. И Хан уже сказал ей многое: его задевала любовь, которую он так и не познал.

― Так зачем убивать Оленя-Шамана? ― Анна словно шла по невидимой болотной гати. Один неверный шаг, и трясина затянет вглубь.

― Вот зачем! ― С этими словами Хан резко отвернул широкий рукав. Анна не сдержала испуганно вздоха. На бледном жилистом предплечье Хана проступали иссиня-чёрные вены. Пахнуло хакасским чебрецом, словно Хан уже был покойником, которого шаманы провожали в последний путь. ― Целительская сила разрушает. Здоровье или болезнь других ты берёшь на себя. Это не та магия, после которой поболит голова и всё пройдёт.

― Тебе нужны па́нты Оленя-С-Красными-Рогами. ― Анна поняла, что не спрашивает. ― Ты думаешь, что они вылечат тебя. ― Хан всё это время умирал. Курганная магия не спасала его.

― В тот раз Олень-Шаман ушёл от меня. А ваши волосы как раз сгодятся на тетиву…

― Руслан Султанов, ― вдруг произнесла Ева. Все разом повернулись к ней. ― Можно мне поиграть на гитаре? ― Путешественница кивнула на стоявшую рядом с Грековым гитару. Умулюхы в её всклокоченных волосах запачкались в крови и странном воске, словно идолы плакали.

― Я освобожу тебе руки, ― произнёс Хан, беря Еву за скованные запястья и размыкая наручники. ― И скажу всего раз: попробуешь переместиться или напасть ― накажу так, как никогда никого не наказывал. ― Анна видела, как Ева побледнела от прикосновений Хана, и едва нервно не закусила губу: надо продержаться немного, пока не прилетят таинственные ли-ги-со.

С болезненной, почти довольной усмешкой потерев затёкшие руки, Ева взяла гитару, не удостоив Грекова даже взглядом, и вернулась на место. Присела, медленно подёргала струны, подкрутила колки, постучала по корпусу и взяла первые аккорды. Анна с удивлением узнала плавную, позвякивавшую монетами монисто музыку, а Аврора тихо усмехнулась:

― Двери для нашего Тамерлана.

А Ева, прокашлявшись, запела:

― Как по сказочной тайге ходит месяц холостой, ищет птицу во силках, ищет камни под водой. ― Анна удивлённо смотрела на неё, заметив краем глаза, как встрепенулся проснувшийся Серый, которого пнула по ноге Аврора. Это была музыка «Дверей Тамерлана» Хелависы, но слова… Не нужно было спрашивать, о ком эта песня, и почему побледнел Серый.

Казалось, Хан забыл об Анне. Он стоял, отрешённо перебирая чётки, и слушал песню. Его пальцы подрагивали, а губы кривились. Анна почти видела то же, что и он: перезвон стремян лошадей, базары каганата, кривые сабли, лучников на мохнатых лошадях. А ещё сгоревшую до золы полынь и синие огоньки Хакасии. Хан явно не знал историю Лии и Ильинского, только слушал знакомую этническую мелодию, но Анна, словно наяву, видела остроскулое лицо Лии, обрамлённое вьющимися каштановыми локонами, и простое, незапоминающееся лицо Ильинского, полускрытое пепельной бородой, и его серо-голубые глаза с пустотой внутри.

― Чужая постель, ружейный затвор, ты пепла метель, ты снов моих вор. ― Хан щёлкнул чётками, жёлтые ленты обхватили его запястье, и Анна поняла, что пора. Воспринимать его как клиента, говорить как психолог. Забыть свою неприязнь. Так проще, так легче.

― Зачем ты, Руслан, сделал себе чётки вместо бубна после того, как вышел из кургана?

― Потому что не считаю, что стал камом, и тёсей³ у меня нет, ― бросил Хан. Его глаза в полярном полумраке палатки казались провалами в мир мёртвых.

― Это не ответ на вопрос «зачем», ― покачала головой Анна. Сейчас она сомневалась, что прежний Руслан Султанов ― вежливый врач с заполненным грамотами кабинетом, ― ещё жив. Она плохо знала Руслана, а ещё меньше ― Хана, но не жалела его.

― Не стоит пытаться расколоть меня психологическими приёмами, ― усмехнулся Хан. ― Ты мне больше нравишься простой женщиной. Я сам был врачом, поэтому не надо пытаться вытянуть из меня признание, что я ассоциирую чётки с верой матери или другую подобную чушь.

― Это ты говоришь, ― отозвалась Анна. На краю сознания струны под пальцами Евы выдавали затихающую, как гаснущий костёр, мелодию, а высокий голос Путешественницы пел:

― Звезда в небесах, табак, перегар, зола в волосах и страсти пожар, седая любовь волшебной страны, в камнях под водой, в глазах у жены. ― Ева сыграла ещё несколько переливчатых аккордов и замолчала, чуть подёргивая струны.

― Это тот самый таёжный кавер? ― хрипло поинтересовался Хан. Рукава и штанины его чёрной свободной одежды едва слышно шуршали. Он смотрел на Еву, но Анна чётко понимала, что и за ней Хан наблюдает.

― Да, ― отрезала, сглатывая Ева.

― Красиво, ― с чувством и, кажется, искренне, сказал Хан. ― А ещё есть какие-нибудь песни?

― Сколько угодно! ― Ева посмотрела ему в лицо. Её глаза были светлее глаз Хана, и их чернота была другой. Живой.

― Тогда спой. ― Хан отвернулся от Анны, а Аврора за его спиной делала страшные глаза и указывала Анне на железную цепь, оставленную Евой. Анна едва заметно покачала головой и коротко ударила пальцем по запястью: не время.

Село солнце, тянуло прохладой, а Ева начала новую песню. Она наигрывала, точно примеряясь, ритмичную тихую мелодию, простую, сухую, но удивительно размеренную. Что-то балладное, навевавшее образы безлунных ночей и заставлявшее смолкнуть.

― На свете жил один кондом, он был умнее всех, ― начала Ева спокойно и чётко, чуть растягивая слова. ― Когда-то был крутым врачом, но спесь взяла в нём верх.

Напряжение охватило уже всех. Серый и Аврора переглядывались с Белоснежкой, Артём не сводил глаз с замершего на стуле Грекова.

― Он с древней степью заключил магический завет. И ордами заполонил до края белый свет. ― Гулкие звоны толстой струны отдавались в ушах. Затаив дыхание, Анна смотрела на Хана.

Ева пела, прикрыв глаза, сосредоточенно, чуть торжественно и почти весело. Тем самым бесшабашным весельем, которым горел Евгений Лащенко, сражаясь с Семиголовым Драконом.

― Но шепчет вереск, шепчет степь — возвысится курган, где про́клятым костям истлеть того, чьё имя Хан. ― Обречённая уверенность сквозила в голосе Евы, а Хан продолжал сидеть, словно был каменным идолом возле курганной оградки.

Снаружи потянуло по ногам, хлопали завязки входа. В слабом сумраке жужжали тучи гнуса, залетая в палатку, но никто не обращал на них внимания. Все слушали Еву, чуть понизившую голос, будто она к чему-то прислушивалась, а мелодия пошла на спад.

― Оленю о семи рогах поведаю о том, что из волос прядётся страх, и смерть грозит перстом. ― Мелодия пошла легче и звонче.

В голосе Евы не было магического очарования Сирин, но мелодия завораживала, а спокойное лицо Путешественницы притягивало взгляд.

― Но не успеет в тёмный час рука пустить стрелу. И Хана ждёт старик-хакасс — на нарты — и во мглу. ― Анна заметила, как по губам Евы скользнула едва заметная усмешка, когда Путешественница дотянула последний слог, а из-под пальцев слетела последняя трель.

В следующий миг словно лопнули невидимые струны, и время полетело вперёд. С улицы запахло резко и ярко, точно смесь озона, муравьиной кислоты и аммиака, а следом раздались крики, стрельба, треск огня, грохот воды и странный, наводящий неясный ужас шелест, словно туча саранчи накрыла базу. Греков рванулся к выходу узнать, что стряслось, а Хан с яростью метнулся к Еве и начал душить её обрядовой лентой.

Секунда, и Анна поняла: сейчас или никогда. Стараясь не думать, она подскочила к столу и, стиснув зубы и закрыв глаза, разбила банку с кислотой о стол, подставляя браслет под обжигающий поток. Кислота с шипением набросилась на серебро, боль пронзила тут же покрывшуюся химическими ожогами руку, а миг спустя оба браслета ослабли и упали на пол.

Вцепившись в столешницу, Анна мельком увидела в крохотном окошке небо и полную луну, но освобождённой волчьей крови этого хватило. Кости вывернулись, тело наполнилось силой. Не обращая внимания на боль в руке, Анна подбежала к сосредоточенно душившему задыхавшуюся Еву Хану и взяла его за плечо. Занесла ногу и ударила тому по колену сбоку, выбив сустав. Тяжело дышавшая Ева схватила гитару, разбила об голову взвывшего от боли и неожиданности Хана и, выхватив из его ослабших на секунду рук чётки, ловко скрутив ими запястья Руслана. Затем быстро вытащила из кармана его штанов ключ от наручников и бросилась освобождать товарищей.

― Быстро! ― выкрикнула Белоснежка, когда упали цепи. ― Бежим!

Греков не успел среагировать, когда Артём смачно ударил того в челюсть и сорвал с его пояса кобуру со своим наганом. Опомнившись, Греков хотел было применить свою способность, но тут Артём выстрелил бывшему подчинённому в колени.

― Гнида! ― исступлённо взвыл Греков, хватаясь за простреленные ноги. ― Руслан Антонович, вылечите меня! ― В проёме палатки показался бледный хромающий Хан. Его руки всё ещё были связаны лентами, хотя он мог их легко разорвать, но словно не хотел повредить чётки.

― Ты по-лёгкому украл деньги и золото с должностью! ― отрезал Хан. ― На них и лечись! Поймать беглецов!

― Скотина-а! ― Греков явно понял, что его обманули. ― Бегите, я его задержу! ― И широко распахнул глаза, глядя снизу вверх на Хана, но тот ловко уклонился из его поля зрения, и в следующий миг Анна услышала хруст, а Греков повалился на землю и больше уже не двигался.

― Не получилось у Ели переобуться на лету, ― тихо произнёс Артём, одобряющим взглядом заставляя Серого выпустить из объятий Белоснежку, целовавшую его.

Что было дальше с Ханом, Анна не увидела. Они выскочили из-за палаток и резко затормозили. Лагерь охватили огонь, вода и паника. Ордынцы отстреливались, кричали, а над ними клубился рой шелестящих существ. Но испуганно вздохнуть Анну заставил не рой.

На земле беспорядочно лежали тела, облепленные шевелящимися массами, словно по ним ползали бесчисленные муравьи. Пахло резко и душно, а трупы начинали быстро разлагаться, сквозь становившуюся прозрачной кожу просвечивали кости. Сами ли-ги-со напоминали бусины и обволакивали всё, до чего могли дотянуться. Отступавшие ордынцы седлали лошадей, сзади полыхнуло жаром, а воздух зарябил. Анна обернулась, и её схватила за руку Аврора.

― Переместимся в карбон⁴! ― бросила Ева. ― Через реку просто так мы не перейдём.

― Там жепапортниковые леса! Мы отравимся таким количеством кислорода! ― с опаской отозвался Серый, позаимствовавший у одного из мёртвых ордынцев автомат.

― Зато реки нет! И этой рыжей саранчи! ― ответила Ева, проверяя, все ли держатся друг за друга. Они уже выбежали за границы лагеря, а за их спинами остались ордынцы.

― Ли-ги-со ― отдельный отряд насекомых! ― возразил Серый. Мерцание стремительно ширилось, лёгкие сдавило, а мир вокруг смазывался и преображался. Разломились и рухнули горы, а холод стремительно сменялся жарой. В лицо дохнуло влагой, а когда мерцание поблёкло, Анна обнаружила себя стоявшей на опушке уходившего вдаль папоротникового леса.

― Хорошо, что мы переместились не внутрь дерева, ― попытался пошутить Серый. ― А то бы сбылось поверье народов Дальнего Востока, что встреча с ли-ги-со влечёт скорую смерть.

― Папоротники ― не деревья, ― зачем-то вступила в спор Ева, должно быть, чтобы отвлечься. Она осталась в куртке Вениаминыча и успела прихватить его амулеты. ― Идёмте.

Они бежали, задыхаясь, по папортниковому лесу, перелазали через буреломы и всё время поглядывали в небо: не мелькнёт ли огромная стрекоза. Под ногами шмыгали ящерицы, а в лесной подстилке Анна заметила гигантского паука. Мир вокруг полнился непривычными запахами, многие Анна даже не могла с уверенностью назвать. Вокруг всё росло и гнило, прело и разлагалось, а запах жирных земноводных, плававших в неглубоких озёрах, сводил с ума. Артём и Аврора вели отряд, по расчётам, они уже должны были вскоре пересечь реку, как вдруг сдавленное ругательство бежавшей в арьергарде Евы заставил всех обернуться. Вокруг Путешественницы колебалось пространство: её способность собиралась вернуть Еву назад. И, как бывало почти всегда, против её воли.

― Хватайтесь, если не хотите остаться тут навсегда! ― выдохнула Ева. ― Потом я вас не найду!

― Ты не можешь задержаться? ― Аврора почти с мольбой смотрела на подругу.

― Ты же знаешь, что нет.

Тундровый воздух показался одновременно спёртым и сладостным до головокружения, когда Анна и отряд вынырнули из пучины времени. Анна остановилась отдышаться и почувствовала, как холодная вода лизнула её ботинки, а под ногами хрустнула галька. Анна подняла глаза: впереди плескалась широкая полноводная река, а сзади слышался топот копыт и хриплые крики выживших и настигавших отряд ордынцев.

В наступившей тишине, нарушаемой мерным журчанием Лосиной, Серый произнёс:

― Не успели.

Комментарий к Вересковый мир: Золотая Орда

Музыка:

Мельница ― Двери Тамерлана

Дэйзи Домергу (OST «Омерзительная восьмёрка») ― Джим Джонс из Ботани Бэй

Ева Лащенко поёт каверы «Месяц» (https://ficbook.net/readfic/8838833) и «Песенка о Хане» (https://ficbook.net/readfic/9794537) написанные замечательной **Таня Гусёна**!

¹ Река Лосиная ― вымышленное название реки на Чукотке из романа О. М. Куваева «Территория».

² Ли-ги-со (или ли-со) ― хищные существа, по версии книги А. А. Бушкова «Сибирская жуть-2» почитавшиеся на Дальнем Востоке за нечистую силу, встреча с которыми влечёт скорую смерть даже без непосредственного контакта.

³ Тёси ― духи-помощники шаманов у хакасов.

⁴ Карбон ― иначе каменноугольный геологический период в истории Земли (360–300 млн. лет назад), в который планету покрывали папоротниковые леса, образовавших через миллионы лет каменный уголь.

Авторский коллаж: https://sun9-52.userapi.com/gTbKnFXLVSRvRvDJYCEHhyHzQ6YjKrrONmIs5g/DllLvoXaSyM.jpg

========== Вересковый мир: Дикая Охота ==========

Комментарий к Вересковый мир: Дикая Охота

Музыка:

Мельница ― Королевская охота

Авторский коллаж: https://sun4-15.userapi.com/zDCdPdczxBItVQAAY-d_n1399npxotX7xlkXDQ/d6eKKGv9pDc.jpg

Лосиная перечеркнула тундровое плоскогорье, как и надежды Авроры на спасение. Когда нестабильный дар Евы, зависящий во многом от эмоций, выбросил отряд на берег, Аврора подумала, что вот он ― конец пути. План почти сорван, люди на грани, а Вениаминыч мёртв.

Вспомнился вдруг рассказ Евы о её первом перемещении во времени. Тогда это длилось всего несколько секунд, а её отец ― суровый, но добрый Евгений Николаевич ― успокаивал дочь. Дурацкие воспоминания лезли в голову, лишая трезвого рассудка.

Подрагивая от холода и напряжения, Аврора огляделась. Побег сразу висел на волоске, а теперь её накрыло осознанием того, что без еды, оружия и тёплых вещей они далеко не уйдут. Артём так и вовсе был в небрежно застёгнутой рубашке с пропитанным кровью рукавом. Аврора пропустила момент, когда Ева отдала Артёму куртку Вениаминыча, но видела стеклянный взгляд Путешественницы, когда та смотрела на стоявшего, широко расставив ноги, Артёма, смотревшего на другой берег благородной золотоносной реки.

Гуси-лебеди, в изобилии водившиеся на Лосиной, шуршали в кустах и бормотали резкими голосами. Аврору, несмотря на то, что она была Алконостом, всегда неясно пугали птицы. Словно они не совсем принадлежали этому миру.

Сейчас, когда рядом была Белоснежка, гуси-лебеди заметно оживились. Аврора бросила быстрый взгляд на маму. Та опустилась на камни и настороженно, точно волчица, смотрела вдаль. Наверняка видела, слышала и обоняла много больше, чем все они. Кроме Белоснежки. Та в крепких выражениях отговаривала Серого лезть в воду: он собирался попробовать перейти Лосиную в брод. Уверял, что должно быть не так уж и глубоко.

Глядя на Белоснежку, Аврора понимала, почему Серый выбрал её, и почему это решение было правильным. Бюрократка до мозга костей, Оливия своим твёрдым прагматизмом порой доводила что Аврору, что Артёма до бешенства, но Серому это и нужно было: уверенность и прямолинейность. Он редко рассказывал о Стране Снов, но того, что Аврора прочитала в юности, хватило, чтобы понять: Серого оттуда никто не отпустит. Причудливый, на грани сна и яви мир манил и пах для него, по его словам, яблоней и черёмухой. Аврора видела свадебные фотографии Ильинских: новоиспеченные супруги стояли под сенью белоснежных яблонь. Вспомнился и отец Белоснежки ― Александр Малиновский, ― не утративший с возрастом обаяния, прозванный за неукоснительное соблюдение правил ещё давным-давно, по рассказам Лии, человек-инструкция. И Белоснежка получила в наследство этот странный дар.

Белоснежка смотрела на воду, вцепившись в плечи Серого, упрямо рвавшегося в реку. Оливия, кажется, уже исчерпала логические доводы, потому как срывающимся голосом говорила что-то нежное, а Серый слушал, глядя ей в глаза. Аврора отвернулась. Это было слишком личным.

Аврора ощущала потоки силы, разливавшиеся вокруг. В полнолуние магия буквально разрывала и без того тонкую грань материальной реальности, а беспокойные голодные боги следили за живыми и мёртвыми зелёными глазами. Так говорил Серый, видевший их пару раз в своих фантастических страшных снах.

«У него хотя бы есть выбор. Он может утопиться в Лосиной и жить вечно царём в своём городе в Стране Снов», ― мрачно подумала Аврора, поворачиваясь спиной к реке, за которой призывно мерцал серебром и сиренью вереск. Душераздирающее в своей недоступности зрелище. Раньше казалось, что очутиться на пустоши в полнолуние ― идиотизм и верная смерть. Сейчас Аврора была и на это согласна.

Она видела, как тяжело Артёму. Горы были близко, но вереск ― ещё ближе. Мама зашила Артёму рану на плече, кровь он терять перестал, но напряжение многих дней сказывалось. Аврора отчётливо видела залёгшие под глазами мужа тени, проступающую сквозь бронзу загара бледность, едва заметный тремор твёрдых пальцев. Артём не жаловался, не сказал ни слова, но Аврора чувствовала, что должна что-то сделать. Что угодно, лишь бы прекратить его страдания.

Очень, до тошноты, хотелось психануть. Вернуться и сдаться Хану. Упасть тому в ноги и просить за Артёма. Унижение она переживёт, а там и придушить ублюдка можно будет. Она же Алконост, попробует, если что, воскресить Артёма.

При мысли о воскрешении, отмирании нервных клеток, с которым не умели бороться даже сильные некроманты вроде Дорохова, Аврора сжала кулаки, с трудом подавляя неистовое желание упасть и зарыдать в голос. Это она виновата в смерти Вениаминыча. В том, что не сумела его воскресить. Даже не попыталась. Глупости, конечно, ей бы никто не дал этого сделать, да и воскрешать Аврора не умела: Дорохов учил, но наука никак не желала усваиваться, а крылья так вообще отнимали все силы. И маму она вытащила тоже зря.

― Всё напрасно, ― глухо произнесла Аврора, подходя к Артёму и, наконец, осматривая его повязку. У мамы явно не было опыта в полевой медицине, но справилась она хорошо.

— Мы рисковали с самого начала, — вздохнул Артём. — И я, и ты. — Муж не смотрел на неё, но Аврора ощущала его силу и боль. Красной киноварью по коже и пулей в сердце. Да что говорить: его, когда он бывал таким серьёзным, боялись даже тундровые черти.

― Мы всё сделали плохо. ― Аврора сухо всхлипнула и осторожно положила голову на здоровое плечо Артёма. Секунду спустя муж провёл ладонью по её растрёпанным спутанным волосам. ― Я-то надеялась, что маршрут будет нормальным.

— Нормальным его было сделать невозможно, ― тихо ответил Артём, касаясь кончиками пальцев больной руки щеки Авроры, стирая непрошеную слезу и, кажется, только размазывая копоть и грязь по её лицу. ― Но мы прошли половину пути. Отступать незачем.

— А идти вперёд некуда. ― Аврора чувствовала, как терялась. Прикосновения Артёма согрели сердце, но вместе с тем всколыхнули в душе золу горькой правды: будущее предопределено. Пусть и в одном. Самом страшном.

— Надо идти, — веско сказал Артём, вырывая Аврору из тумана отчаяния. — Нас всегда воспринимали всерьёз. Меня после двух инфарктов и тебя — молодую жену главного геолога. Тебя даже серьёзней. — Он улыбнулся, и Авроре на миг стало так тепло от его улыбки и слов, словно они сидели в городе и всё было хорошо. Но горечь вернулась вместе с хриплым предложением взъерошенного Серого:

— Может, начнём камлать по-быстрому? — Белоснежка всё же сумела отговорить его от безрассудного перехода реки, и теперь Серый смотрел на Артёма, словно ожидая указаний.

— Местные духи и боги откликаются только на чёткий алгоритм, ― отрывисто произнесла Оливия. Она успела умыться, и теперь вода пропитала её свитер, а капли блестели в чёрных волосах и на разгорячённом от бега лице. Там, где Белоснежка коснулась воды, по речной глади расходились круги от сбившихся в стаи хариусов, а гул течения нарастал от плесков рыбьих тушек. ― Простой просьбы недостаточно.

— У тебя всё по алгоритмам! — неожиданно для самой себя злобно вырвалось у Авроры. — Для тебя духи и боги ещё одно высокое начальство? Только посильнее и посвирепее других? ― Она не знала, зачем говорит это вытащившей их из капкана Белоснежке. Голодные боги, как же та бесила своим бюрократизмом! ― А как же вера? ― Аврора раздражённо нашарила в кармане пачку сигарет и чудом сухие спички. Нервно вывернулась из объятий Артёма и закурила.

― Не трать время на перекур, ― поморщилась Оливия. ― Дыхание собьётся.

― Вот только не надо читать мне нотации о здоровом образе жизни! ― дёрнулась Аврора, глубоко затягиваясь до першения в горле и желания кашлять до блевотины. ― Сама разберусь!

― Все мы сейчас на взводе, ― вдруг негромко произнесла мама, поднявшись и спокойно глядя на Аврору и гордо вздёрнувшую подбородок Белоснежку. ― Давайте прекратим кричать прямо сейчас. Скажите, как мы можем перебраться через реку?

― Ниже по течению раньше был брод. Мне вода была по грудь, ― отозвался Серый.

― Только после этого перехода ты слёг с пневмонией на две недели, ― нарочито сухо возразила Оливия: Аврора видела беспокойство за Серого в её чёрных глазах.

― Мы успеем туда дойти? ― Казалось, мама видела в Сером что-то своё, быть может, его родителей, с которыми пережила огонь и воду. ― Я слышу, как ордынцы скачут за нами.

― Я тоже их чувствую, ― произнёс Артём, стаскивая куртку Вениаминыча и накидывая на Аврору. Она вцепилась в отвороты куртки, ощущая всем телом отголоски силы покойного друга. ― Я всё знаю, что происходит в горах. Золотая Орда очень близко.

― Как они отбились от тех существ? ― Мама не сводила глаз с Артёма. ― Кто они вообще?

― Очень древние насекомые. ― Голос Евы звучал глухо. ― Жители Дальнего Востока знали их с начала времён. Я однажды видела их расцвет. ― По её лицу пробежала тень. Лунный свет выхватывал и оттенял заострившийся подбородок и припухшие нос и губы. ― Ли-ги-со покрывали поля, точно пчёлы с огромной пасеки.

― Похоже на восьмую египетскую казнь саранчой. ― В голосе мамы проскользнули высокие нотки. ― Вторая книга Моисея. Исход.

― Вот только перед нами не расступится река… ― начала Ева и резко замолчала. В её карих глазах читались удивление и ужас. Аврора обернулась посмотреть, куда глядела Ева, да так и застыла, не в силах произнести ни слова.

Хариусы, казалось, заполнили собой всё, а рокот воды нарастал, словно в реке внезапно образовались огромные каменные пороги. С дикими воплями в небо поднялись гуси-лебеди, заслоняя луну, и в страхе улетели прочь. Лунный свет отражался в холодной воде, а в следующий миг Аврора едва сдержала крик: пахнувшая водорослями речная пена разошлась, а в тёмной глубине забелели фигуры.

Три человека поднимались из воды, точно сама река выталкивала их. С влажным плеском разорвалась натянувшаяся водная поверхность, а ледяные брызги обожгли лицо Авроры. Сердце отбивало бешеный ритм, будто шаман колотил в него, как в бубен. Она узнала утопленников, остановившихся на кромке пенящейся реки, где вода лизала камни.

С изменившимся лицом, готовая, кажется, зарыдать в голос, Оливия бросилась вперёд и прильнула к широкой груди Александра Малиновского, вышедшего из вод Лосиной. Оливии явно было плевать, что она вымокнет и замёрзнет. Она комкала ткань рубашки отца и сдавленно всхлипывала, а Александр Владимирович обнимал её по-отцовски нежно и гладил по голове.

Чувствуя, что сейчас тоже заплачет, Аврора отвела взгляд, украдкой вытирая глаза. Отлично помнился, никогда не смог бы забыться тот день лета две тысячи сорок четвёртого года, когда произошла авария на каскадных ГЭС Енисея, унёсшая тысячи жизней. Официальной и истинной причиной стали усталость металлоконструкций и проросший в бетонные блоки каньона водохранилища вереск, но эвенкийские шаманы шептались, что дело в восставших силах мертвецов с затопленных кладбищ. Белоснежка тогда первый год работала геофизиком «Арктического строительства», а во время совещания спутниковая трансляция резко переключилась на экстренные новости. Енисей разлился от края до края, потоки воды смыли всё на своём пути, а между обломков арматуры и бетона вперемешку с вырванными с корнями деревьями плавали тела. Оливия тогда молча досмотрела трансляцию: её отец и мать ― Александр Малиновский и Анастасия Лебедева ― находились с экологической экспертизой на ГЭС. А после трансляции прибежала, захлёбываясь слезами и размазывая тушь с помадой по красивому лицу, секретарша Кира Сергеевна с трубкой рабочего телефона. Кире Сергеевне не пришлось ничего говорить, всё было понятно и так. Совещание попыталось схлопнуться, но Оливия вышла поговорить, попросив не сворачиваться только из-за неё. И до ночи плакала, пока Аврора с Серым не увели её спать. Серый тогда остался с ней, а Аврора вышла на улицу и всю ночь бродила по облепленной засохшей морской капустой гальке берега и смотрела на сигнальные огни нефтяной платформы. И молилась зеленоглазым богам о спасении душ родителей Оливии. И о своём отце.

― Всё, Оля, хватит. ― Голос Александра Владимировича звучал так, словно он был живым. ― Не плачь. Настя, успокой дочь! ― Он обернулся, а Анастасия, тётя Настя, вечно молодая и коротко стриженная, какой помнила её Аврора, подошла к мужу и дочери. Было что-то родное и дикое в этой встрече живых и мёртвых. Аврора бросила взгляд на Серого: тот стоял, не шелохнувшись, и явно хорошо понимал Оливию.

― Мамочка, папочка, ― срывающимся голосом произнесла заплаканная мокрая Оливия. ― Что вы здесь делаете? Вы же… утонули не в Лосиной!..

― Енисей-батюшка отпустил нас. ― Чёрные глаза Александра Владимировича слабо светились в лунном свете. Он не выглядел восставшим, но глубокий блеск, придававший радужке сходство с агатами, говорил, что Александр Владимирович на той стороне, и свеча его погасла.

― Но нам надо торопиться. ― От звука этого голоса вздрогнула уже мама. Выбеленное водой и смертью лицо Натальи Нехлюдовой ― покойной начальницы департамента природоохраны, ― было спокойным, а зелёные глаза навевали мысль о богах. Наталью любил наравне с Николаем Мейер, именно Наталья принесла Дрелихам тот самый про́клятый олений череп. А сейчас она стояла дальше всех в реке, и её светло-русые волосы покачивались на невидимых волнах. ― Нынче утром разбудит песок у воды лёгкий шаг темногривых серых коней.

― Всё-таки ведьма? ― Мама подошла к кромке воды, а Наталья шагнула к ней. На миг Авроре показалось, что сейчас порвётся ткань мироздания: снова встретились гости из прошлого.

― И восставшая, ― в тон ей ответила Наталья. ― Скорее! ― Она напряжённо вглядывалась в светлую ночь. ― Ордынцы скоро будут здесь!

Небо дробилось о камни порогов, а холмы темнели низкорослыми лесами душистых тополей. Подул западный ветер, принёсший медвяный запах вереска. Мама наклонила голову, вслушиваясь в тундру, а Артём произнёс:

― Скачут на своих конях. Я чувствую. ― Ему в ответ издалека раздалось конское ржание, а Аврору настиг шлейф смешавшихся потоков магии: вода, огонь и лёд. Не чувствовала она только тяжёлой, пригибающей к земле, словно Аврора была ковылём, силы Хана.

Выпустив Оливию из объятий, Александр Владимирович и Настя скользнули на глубину. Наталья тоже отступила, и река начала расступаться. Сине-зелёные прозрачные волны, посеребрённые луной, отхлынули, словно порывы западного ветра гнали воды Лосиной в разные стороны. Обнажились мокрые скользкие камни русла, и в просвет тут же соскользнули утопленники. Наталья впереди, а Александр Владимирович с Настей позади.

Авроре с товарищами не требовалось приглашение. С гулко бьющимся сердцем, с опаской глядя на вздымавшиеся по обе стороны узкой тропы водные стены, Аврора двинулась вперёд. Безотчётно пошарила рукой в воздухе, и сильная шершавая от мозолей ладонь Артёма стиснула её пальцы. Мама двигалась настороженной волчицей, Ева и Оливия неожиданно сбились вместе, а замыкал шествие Серый, то и дело оборачивавшийся на родителей Белоснежки. Он явно многое хотел им сказать, но молча стискивал зубы и шёл вперёд.

Они почти бежали, а за спинами Александра Владимировича и Насти река с яростным плеском смыкала свои воды. До Авроры донеслись перестуки копыт и отдалённые крики упустивших их ордынцев, но она хорошо знала изворотливость этих ублюдков, и не расслаблялась. Когда отряд почти перешёл Лосиную, Александр Владимирович произнёс:

― На том берегу вас будут ждать. Быстро идите до ближайших холмов.

― Но холмы в самом сердце пустоши! ― Серый вытянул шею и прищурился. ― А мёртвые огни в полнолуние заберут любого, кто ступит на верещатник. У меня даже банки для фей-светляков нет.

― Просто пойди и молча сделай, ― поморщился Александр Владимирович. ― Весь в мать, лишь бы что-то возразить! Типа, мол, все дураки, я один умный. ― Резкие слова, но в его голосе Аврора уловила странную ностальгию, словно Александр Владимирович желал вернуться в те дни, когда Лия Лазарева была студенткой, и не было в мире ни магии, ни вереска. И все были живы.

Когда они выбрались на сушу, река вздохнула, возвращаясь в плен берегов. Впереди вилась едва заметная бесконечная дорога, проложенная духами, а по небу к востоку от невидимого солнца и к западу от полной луны бежали удивительно тёмные облака. Под ногами хрустнул жёсткий вереск, а с сиреневых и розовых цветков сорвались стайки фей-светляков. Серый тут же кинулся их собирать, а Аврора обернулась, чтобы увидеть, как Оливия прощалась с родителями, вновь смытыми водами теперь уже Лосиной. Аврора хотела закурить, но в этот момент на другом далёком берегу полыхнула нестерпимо яркая голубая молния. Послышался сухой треск, дохнуло отголосками холодной магии, и Ева напряжённо воскликнула:

― Они строят ледяной мост! ― И правда: гигантский мост ткался из завихрений снежинок, а воды Лосиной волновались. ― Серый! К каким холмам надо бежать?

Вереск шелестел на километры окрест, а у Авроры сбилось дыхание и закололо в боку, когда отряд наконец добрался до указанных холмов. Аврора обессиленно рухнула в густо пахнувший вереск, с удивлением обнаружив, что растение на самом деле довольно мягкое. Провела ладонью по разлапистым веточкам, ощущая крупинки пряной пахучей пыльцы. После бега резко останавливаться нельзя, но сил ни на что не осталось. Хотелось лечь и закрыть глаза, всего на мгновение. Быть может, жертвы Дикой Охоты так же засыпали, убаюканные вереском?..

― Какого хрена?! ― удивлённо-возмущённый возглас Серого вырвал Аврору из сонного марева. Она села и посмотрела, куда указывал Серый.

Через пустошь к ним двигался живой огонёк ― забранная вереском душа, ― светился ровно и тепло, а вокруг лучистого комка роились феи-светляки. Когда огонёк подлетел совсем близко, сияние разгорелось ярче, а секунду спустя перед отрядом уже стоял дух.

― Твою мать! ― Серый, кажется, не смог сдержать вздох облегчения, но по-прежнему оставался прямым и напряжённым. ― Что ты тут делаешь?

― Я пришёл помочь, ― произнёс Вадим Борисович. ― Я обещал. Уж слово своё я сдержу.

Аврора обрывочно помнила Вадима Борисовича, но в памяти отпечатались его похороны: смущённые лица родных и друзей, бледная Лия, покрасневшие, но сухие глаза Серого ― тогда тринадцатилетнего подростка, ― и пустой гроб. Вадима Борисовича поймали на пустоши мёртвые огни, никогда не оставлявшие тел. Они рассеивали их пеплом по вереску, оставляя между стеблей сгустки энергии: души. На этом была защищена не одна диссертация по физике и биологии, но потерянные пленённые души и бледные огни наводили ещё больше страха. Авроре казалось, что верещатники брали из своих жертв силы, расширяясь и поглощая территории. И Аврора не знала, каких огней боялась больше ― мёртвых или болотных. Первые забирали, вторые летели впереди кавалькады Дикой Охоты, бесшумно мчавшейся по пустошам. Всадники взмывали в небо перед полнолунием, а потом спускались вниз. Пока они скакали молча вдалеке, всё было нормально, но стоило затрубить рогу, залаять гончим и закричать дурными голосами загонщикам ― и у человека не оставалось ни единого шанса. Дикая Охота забирала храбрых сердцем, остальных после того, как процессия скрывалась за холмами или взмывала в небо, подбирали мёртвые огни.

Серый умел уходить от Дикой Охоты ― тех отпугивал свет фей-светляков, но один раз Аврора видела зазвучавшую процессию. Много раз смотрела на кавалькаду в бинокль, но не приближалась. Аврора помнила, как Серый раньше жаловался, что Вадим Борисович всё лезет на пустошь, считая магию ерундой. Серый бесился, а Аврора жалела Вадима Борисовича и понимала друга. Ей казалось, по крайней мере, из рассказов отца получалось именно так, что в далёкую Вальпургиеву ночь явившееся из Врат Серебряного Ключа существо наложило свой отпечаток на родителей Серого. Отметило их и запомнило. Оттого Лия не могла спать, а Вадима Борисовича манили верещатники. Боги проснулись и требовали своё.

― И что ты собираешься делать? ― Серый говорил с надеждой и недоверием. А сам то и дело порывался схватить Вадима Борисовича за руку, но явно вспоминал, что тот ― дух.

― Увидишь, ― коротко ответил Вадим Борисович. ― Возьми фей-светляков. Банка не нужна, они никуда не улетят, я договорился. ― Он взмахнул рукой, и несколько десятков маленьких фей подлетели к Серому, покружились и осели в вереске, заключив отряд в круг. ― Никуда не уходите. И подпустите ордынцев как можно ближе. ― С этими словами Вадим Борисович вновь перекинулся в огонёк и стремительно, чуть подпрыгивая, скрылся за холмами.

Серый тихо выругался и продолжил вглядываться в холмы и долины, затянутые переплетением лунного света и густой тени, притаившейся в бескрайних зарослях вереска. Что чувствовал Серый, зная, что его отец ― дух, ― отправился за неизведанной помощью? Наверное, надеялся. Хотя все знали: в полнолуние на верещатниках живым нечего делать. Вот и Серый явно думал так же, рассеянно засунув руку за ворот рубашки и нашаривая висевший на золотой цепочке Серебряный Ключ. Ордынцы не отняли его, должно быть, Хан запретил. Перед глазами встал, словно наяву, образ Хана, и апатия вдруг сменялась желанием действовать.

― Снимай рубашку! ― Авроре пришла в голову дурацкая идея. Ситуация патовая: они доверились духу пустоши и ждали противника безоружными. ― Встретим ордынцев голой грудью! Снимай-снимай, это же не трусы! ― Аврора дошла до точки, и отчаяние превратилось в злое веселье.

Смерив Аврору долгим взглядом, Артём стащил измятую, пропитанную по́том и кровью рубашку. Повязка на плече белела, а россыпь алых капель расплывалась на бинте. Аврора задержалась взглядом на мощной груди и сильных руках Артёма. Усмехнувшись, муж осторожно размял спину и здоровое плечо. Аврора прикрыла глаза и закурила. Табак мешался с вересковым мёдом, лёгкие заполнялись густым ароматом, а земля вибрировала: ордынцы приближались.

Вскинув голову, Ева подошла к Артёму. Умулюхы в её волосах ловили лунный свет, а кровавые разводы на щеках и подбородке придавали её лицу сходство с гротескной маской. Чеканя шаг, рядом встала Белоснежка. Стайка фей-светляков осела на её одежде, и если сощуриться, казалось, что Оливия светилась. Отец говорил про мерцание, которое стал видеть после ранения осколком зеркала в поместье Чумного Доктора. Аврора помнила его головные боли и смотрела, как Серый и мама встали плечом к плечу. Подниматься не хотелось, но Аврора в едином порыве присоединилась к отряду: она их сюда привела, нечего прятаться за спинами.

Сигарета не прогорела даже наполовину, как показались ордынцы. Ледяной мост через Лосиную распался, как только последний мохнатый конь сошёл на берег, и ордынцы тёмной полосой, словно отделившийся рукав реки, поскакали вперёд. Аврора ощущала смешение их сил, тонувшие в вереске копыта коней отбивали ритм, а в следующий миг погоня оказалась перед ними. Ли-ги-со заметно проредили ордынцев Хана, их осталось не больше полутора десятков.

Коротко заржали кони, а Аврора разглядела довольную усмешку командира-аэроманта, издавшего призывный клич и приказавшего беглецам поднять руки, чтобы он их видел. Сделав последнюю затяжку, Аврора выполнила приказ.

Дым встал поперёк горла, а аэромант не успел даже соткать заклинание: в тишине над холмами прозвучал протяжный звук охотничьего рога. Из-за холма вылетела, бесшумно касаясь вереска, Дикая Охота.

Авроре почудилось, что она умирает. Дыхание перехватило, сердце забилось мелко и часто, почти остановилось, по коже пробежал мороз: Аврора не видела Дикую Охоту так близко. На вдохе ночь наполнилась резанувшими слух звуками. Лаяли и завывали гончие, сопровождавшие призрачных всадников, болотные огни кружились, со свистом рассекая воздух, а жуткие загонщики с бесовским гоготом вылетели вперёд, окружая ордынцев.

Никогда Аврора не слышала, чтобы люди так кричали. Вопли ужаса, неверия, мольбы богам и проклятия на голову Хана пронеслись над долиной, утонув в звоне оружия, свисте плетей и щелчках арбалетных воротов. Кавалькада смяла попытавшихся уйти ордынцев теневой волной лошадиных грив, бледных факелов, сворами бестелесных собак и жутких болотных огней. Разношестные призраки-загонщики отступили, пропуская к сбившимся в кучу и потерявшим удаль и человеческий облик ордынцам Королевских Охотников. Под копытами их чёрных коней мир рассыпался на осколки из дней. Статные и величественные ― женщины в тёмных, словно сшитых из грозовых туч, амазонках, а мужчины в камзолах и доспехах. Погибшие во сне, или забранные вереском храбрецы с чистыми яростными сердцами, охотницы и охотники вскинули арбалеты, и призрачные, но смертоносные болты с резкими щелчками полетели в ордынцев, прошивая лунный свет и теневую пустошь, проступавшую между сплетённых ветвей вереска.

Позади кавалькады эльфийская королева в звёздном плаще восседала на белом коне и бесстрастно глядела на охотников, ведших к ней пленённых, уже немёртвых ордынцев. Ни один мускул не дрогнул на прекрасном, словно неживом лице королевы, а миг спустя западный ветер всколыхнул её плащ, укрывая от посторонних взглядов свою хозяйку.

Одна из охотниц, не участвовавшая в общей расправе, стояла в отдалении и вглядывалась в окрестные холмы. Должно быть, высматривала духов пустоши: некоторые охотники отправляли за грань развоплощённых бедолаг, попавшихся мёртвым огням. Таких называли не просто Дикой, а Королевской Охотой, ведь королева эльфов сама лично вручала им бьющие без промаха арбалеты. Длинные волосы с серебристыми прядями волной спускались по спине уверенной сидевшей в седле охотницы, а когда она повернулась к застывшему в кругу фей-светляков отряду, Аврора узнала её. Это была Лия, мать Серого.

Дикая Охота словно не видела защищённых магией фей-светляков людей, но Лия улыбнулась, заметив затаившийся под холмом отряд, спешилась и направилась к ним.

Было страшно. Лия приближалась, а Аврора не могла ни двинуться, ни отвести взгляд. Шлейф амазонки Лии едва слышно шелестел о вереск, не пригибавшийся под ногами Королевской Охотницы и бывшей Хозяйки Серебряного Ключа.

― Я же обещала, Серёжа, ― прошелестел голос Лии, от звука которого у Авроры заныло сердце. ― Дикая Охота тебя никогда не догонит.

― Мам, ты меня помнишь? ― Серый во все глаза смотрел на Лию, его отдававшая знойным летом и прохладными дождями сила колыхалась, а мышцы шеи напряглись, словно Серебряный Ключ налился тяжестью.

― Только тебя и помню, ― улыбнулась Лия, подходя вплотную к Серому. Подняла руку, чтобы взъерошить ему волосы, но ладонь остановилась в миллиметре от рыжих кудрей. ― И ещё Анну. Не ожидала увидеть вас здесь. Альфред Александрович как-то спрашивал про вас королеву. Еле ноги унёс.

― Как ты нашла нас? ― Серый явно хотел обнять мать, но феи-светляки предупреждающе трепетали на кончиках его пальцев.

― Вадим Борисыч прилетел и сказал, что тебе и твоим друзьям нужна помощь. Я не помню твоих друзей, но тебя никогда не забывала и всегда уводила кавалькаду подальше, когда ты пересекал пустоши в полнолуние. Твой папа тоже иногда бывал до безумия храбрым. А вот и он сам. ― Лия обернулась на огонёк, мгновение спустя превратившийся в Вадима Борисовича.

― Ни одного ордынца не взяли в Дикую Охоту, ― сообщил он. С виду дух походил на прежнего Вадима Борисовича, но неуловимая игра лунного света и вересковой тени, смешиваясь со шлейфом отголосков пепельной магии мёртвых огней, не оставляла сомнений в его природе. ― Я услышал, что все вакантные места заняты. ― Вадим Борисович вздохнул и отбросил со лба растрепавшиеся пряди волос.

― Конечно, не возьмут, ― усмехнулась Лия, и этой улыбкой вдруг остро напомнила Авроре, какой была мать Серого ― доброй, забавной, местами едкой, но так, что это никого не обижало. И всегда умела поддержать и помочь. ― Потому что королева уже решила принять тебя.

― Шестнадцать лет назад Дикая Охота бросила меня на растерзание мёртвым огням, ― буркнул Вадим Борисович. ― С чего это королева сменила гнев на милость? Не храбрый сердцем, сказала она, а егеря оставили то, что от меня осталось, мёртвым огням.

― Ты совершил благородный и смелый поступок и теперь попадёшь в Королевские Охотники, ― терпеливо объяснила Лия. ― Эльфийская королева сказала забрать тебя. ― Лия подала знак, и егерь подвёл темногривого серого коня. ― Ну же, Вадим Борисыч! Иди сюда! ― Она тряхнула головой и вдруг показалась Авроре удивительно юной, будто снова стала студенткой, которую знала только мама.

С каждым шагом Вадим Борисович преображался. Исчезла сутулость, распрямились плечи, а волосы и борода потемнели. Из походки ушла тяжесть, и к Лие уже подошёл мужчина чуть старше Серого с заплетёнными в косу тёмно-рыжими волосами, сияющими тусклым блеском серо-голубыми глазами и одетый в добротный охотничий костюм. Вадим Борисович задрал голову, глядя на луну, и его молодое лицо на миг показалось не простым и понятным, а почти красивым. Вадим Борисович погладил коня, подсадил на чёрную лошадь Лию, и уже хотел забраться в седло сам, как вдруг Серый рванулся к отцу.

― Постой! ― выдохнул Серый. ― Я хотел сказать ещё давным-давно, до того, как тебя поймала на пустоши Дикая Охота, что люблю тебя. Зря ты тогда не взял с собой банку с феями. Ты, наверное, думал, что без тебя мне и маме будет лучше, но ни черта лучше не было и не могло быть! Мама всегда любила тебя. А ты всегда заботился о нас. Тогда я хотел сказать, а сейчас говорю: я люблю тебя, папа. И тебя, мам.

― Я знаю, сын, ― негромко ответил Вадим Борисович и сделал жест, точно хотел похлопать Серого по плечу. ― Я тоже тебя люблю. Когда ты родился, я понял, что всё делал правильно. Бывай! ― Он неожиданно легко взлетел в седло, и тронул коня следом за лошадью Лии, направлявшейся к ожидавшим их беспокойным гончим, трепещущим болотным огням и укрытым звёздным плащом всадникам. Напоследок, словно туман, растаял возглас Лии:

― Я люблю тебя, Серёжа! Идите к горам. Там вам поможет сила Господина горных дорог! ― Её голос уже затихал, но Аврора сумела расслышать: ― А я и не знала, Вадим Борисыч, что ты так хорошо ездишь верхом!..

Приход Дикой Охоты видели многие, но никто не доживал до исхода. Как только Лия и Вадим Борисович заняли свои места в свите эльфийской королевы, ветер рванул сотканный из света и теней плащ, а кавалькада бесшумно поднялась в небо и устремилась к луне.

― К горам, ― шёпотом повторила Аврора, затягиваясь сигаретой в очередной раз за бесконечную страшную ночь, за которую они должны были уже не единожды умереть. ― Белоснежка же сбрасывала бочки с провизией и полезным скарбом… ― Аврора обернулась на темневшие невдалеке плоскогорье. Не больше недели пути, и они будут на месте. Ночевать в палатке в горах даже приятно. А за горами их ждал треклятый ледокол.

========== Вересковый мир: Господин горных дорог ==========

Комментарий к Вересковый мир: Господин горных дорог

Музыка:

Мельница ― Господин горных дорог

Аквариум ― Сирин, Алконост, Гамаюн

¹ Навья ― от древнерусского навь — духи смерти, духи умерших иноплеменников. Навьи — духи мёртвых, враждебные человеку; воплощение смерти, существа без плоти, которые движутся при движении мысли об умерших.

² Смородина ― огненная река, разделяющая Явь и Навь.

³ Плавник ― куски дерева, выбрасываемые на берег большого водоёма.

⁴ Умиак ― грузовая эскимосская лодка.

⁵ Девятая казнь ― описанная в Книге Моисея казнь необычной темнотой ― тьмой египетской.

Авторский коллаж: https://sun9-76.userapi.com/_WNETAooB5IDbr3laHICde7xWjrd9R2n47Db_w/WKYaLtifBPQ.jpg

И спасибо ** Langsuir** за зарисовку об Альфреде: https://ficbook.net/readfic/9009971/25390844#part_content

Раскинувшийся крестом закат лёг поверх горной долины, уходившей узкой тропинкой вниз, к холодному побережью Ледовитого океана. Всего один дневной переход отделял отряд от заветного конца пути. Когда они спустятся с гор, им останется только ждать, когда в замёрзших водах покажется ледокол.

Опустив бинокль, Аврора посмотрела на сидевшего у костра Артёма, набросившего тулуп прямо на голое тело. Он и Аврора поставили палатку в стороне от других, так же, как и Серый с Белоснежкой: не хотелось смущать маму и Еву, поселившихся вместе.

Альпинистский костюм приятно грел, хотя вечер выдался на удивление тёплый. Когда на горы ложился густой туман, облеплял всё кругом и заползал в каждую щель, Аврора невольно завидовала Артёму, бывшему, казалось, частью этих гор. С каждым пройденным шагом муж двигался легче, в отличие от остальных товарищей, выбивавшихся из сил к ночлегу. Едва Артём ступил на первые отроги плоскогорья, как рана затянулась буквально на следующий день. Даже его сила сейчас ощущалась полнее и ярче, словно Артём напитывался магией этих мест. Даже сны здесь были красочнее, что заставляло Аврору думать, что не зря отец говорил о том, что Артём имеет особую связь с Господином горных дорог ― духом-хозяином гор, без чьего благоволения невозможно найти безопасные тропки, ― едва ли не воплощает его.

И, поглядывая на Артёма, Аврора старалась впитать каждую черту бронзового от загара лица мужа, запомнить тонкие морщинки в уголках глаз, покрывавших кожу, точно горные тропы ― гранит скал. Она хотела быть с мужем как можно дольше: их дни стремительно утекали, но Аврора отчаянно цеплялась за секунды. Без борьбы она Артёма не отдаст даже тундровым чертям, чьи голоса слышала, пока отряд шёл по пустоши в поисках сброшенных Белоснежкой бочек с продовольствием. Они нашли целых две железных бочки, в которых помимо еды обнаружились аптечки, одежда, снаряжение, низкие альпинистские палатки, карабины с запасом патронов и «набор юного химика», как назвала Ева инвентарь для изготовления взрывчатки. Пользоваться им умели все, но Белоснежка всё равно долго и нудно зачитывала инструктаж по технике безопасности. А потом отправилась ловить жирных хариусов, которыми щедро поделилась горная речка.

Все в отряде устали, а испытанные потрясения и сожжённые нервы требовали своё. Аврора рухнула спать на полтора дня, едва они достигли предгорий и разбили первый нормальный за долгое время лагерь. Она изредка просыпалась, видела смазанные фигуры мамы, Евы и Белоснежки у костра, а затем снова засыпала в объятиях Артёма, чувствуя, как муж целовал её в приоткрытые губы.

В обрывочных видениях к ней приходили дети. Мирослава и Илья ― почти близнецы с одинаковыми карими глазами и светло-русыми волосами. Улыбающиеся и задорные в детстве и серьёзные и собранные сейчас, отправленные в кадетский корпус. В не различающем сон и явь сознании вспыхивали зеленоватые искры на кончиках пальцев Ильи, а в больших глазах Миры, казалось, отражались тени Смерти. Аврора потянулось было к дочери, хотела обнять, утешить, почувствовать, что значит видеть Гасящего, но грёзы поглотили её, сметя образы Миры и Ильи северным сиянием.

Ей снилась страна, где дни были светлы от света огромных звёзд, Аврора подозревала Страну Снов и Навь, но видения не давали сосредоточиться, уносили в нечёткие картины тайги на невысоких хребтах, где на лесных полянах Артём вплетал в распущенные волосы Авроры травы и цветы. Или наоборот ― её пряди в травы?

― Я ухожу вослед не знавшим, что значит слово страх, ― пробормотала Аврора, плохо соображая, спит она или нет. Петь не выходило, слова слетали с губ речитативом заклинания. ― О, не с тобой ли все пропавшие, погибшие в горах, что обрели покой там, где пляшут ветры под твоей рукой на грани ясного утра?

― Ты никуда не уходишь и лежишь в палатке, Амон-Ра. ― Из душной полутьмы выплыло лицо Артёма с всклокоченными бородой и волосами. Он явно тоже спал, но Аврора разбудила его. ― Мы надышали столько углекислого газа, что кислорода здесь меньше, чем в кембрии.

― Не открывай! ― прохрипела Аврора, выпростав руку из спального мешка и поймав Артёма за плечо. ― Я хотела остаться с тобой! Я уже успела посметь…

― Не буду. ― Артём опустился на синтетический тёплый спальник и привлёк к себе Аврору, аккуратно перевернув её на бок, чтобы едва зажившие роговые выросты не мешали.

Она прижалась к мужу всем телом, прильнула в безотчётном тянущем стремлении стать единым целым. Раствориться в нежных и сильных объятиях, где её не найти никому. Она бесцеремонно закинула ногу на бедро Артёма, который тут же притянул Аврору ближе. Кончик носа Артёма был прохладным, и это касание отозвалось внизу живота тугим скрутившимся комом. Аврора вздохнула и поцеловала мужа, зарылась пальцами в его пряди, а другой рукой проследила тонкую линию волос на животе, запустив пальцы под резинку штанов и ощутив его возбуждение.

В палатке было тесно, жарко и до невозможности хорошо. Голова кружилась от духоты и ласк. Аврора неловко взмахнула рукой, коснулась стенки палатки, и на пальцах остались капельки конденсата. Артём вздрогнул, когда Аврора провела влажной ладонью по его спине, спустилась ниже, подтолкнула к себе, царапая его плотные ягодицы.

Быстро подложив Авроре под плечи и поясницу свёрнутые свитера, Артём перевернул её на спину, продолжая целовать и гладить её ноги, задерживаясь на внутренней стороне бедра и сжимая лодыжки. Аврора застонала, стараясь сдержаться, и развела колени.

Артём двигался в ней сильно и плавно, оторвался от её губ и уткнулся лбом в разметавшиеся волосы. Аврора обнимала мужа, чувствовала гулкие и быстрые удары его сердца, шептала на ухо, что любит и никому не отдаст.

― Хорошая моя, я люблю тебя! ― глухо произнёс Артём, приподнимаясь на локтях и глядя Авроре в глаза. Он всё ещё был в ней, и она не хотела его отпускать. ― Всё для тебя сделаю! Всё, что попросишь! ― И поцеловал так жадно, что Аврора запрокинула голову, отдаваясь полностью. Шарила руками по спальнику, комкая ткань, подавалась вперёд, прижимаясь влажным животом к прохладному животу Артёма, когда каждое прикосновение отзывалось взрывом красок и страсти в груди. Не хотелось думать, где они, и чтобудет. Сейчас их только двое.

Когда они вылезли из палатки, солнце уже закатилось. Белоснежка, Ева и мама расположились кружком возле костра, а Серый, сидя на корточках, помешивал в походном котелке, установленном на портативной газовой плитке, грибной суп, в котором плавали куски тушёнки и лук с морковью.

― Оливия Александровна мне не дала, ― пожаловался Серый, когда Артём и Аврора сели, и хотел сказать ещё что-то, но его перебил сдавленный смешок Евы. ― Прекращайте ржать! Не дала подстрелить дикого оленя. А я видел его в прицел, сорок метров всего до него было! Краснокнижный вид, говорит, нельзя убивать ― штраф дадут, ― передразнил Серый Оливию, но Аврора видела, сколько нежности было в глазах у товарища, когда он смотрел на Белоснежку.

― Зато мы нашли иву под брусникой, когда собирали ягоду, ― улыбнулась Оливия. ― И маслят с подберёзовиками набрали, а они, между прочим, здесь выше деревьев.

― Прекрасная тундровая природа с карликовыми формами привычных растений, ― отозвалась Ева. За прошедшие дни она стала разговорчивей, но Аврора ощущала, как взгляд карих глаз Путешественницы задерживался на ней самой и Артёме и Сером с Белоснежкой. О смерти Вениаминыча с ней никто не заговаривал: по Еве было видно, что она хочет донести эту боль до города и матери мужа. Аврора видела по похудевшему лицу Евы, что, попадись той Хан, он пожалел бы, что родился на свет. ― Я долго об этом думала и хотела спросить, ― Ева задумчиво провела ладонью по прикладу карабина, лежавшего у неё на коленях, ― как мы ледокол уничтожать будем? Я не физик, а геолог, взрывать ядерные установки не умею, а хлопушки для пород, которыми разжилась Оливия Александровна, явно не возьмут толстенные переборки.

― Атомный взрыв на ледоколе не получится, его реактор невозможно взорвать так, чтобы случилось то же, что на АЭС. Но нашими «хлопушками» шарахнет хорошо, они берут гранитные горные породы, ― веско ответила Белоснежка, по привычке пытаясь заправить локоны за уши. После плена и побега её волосы сбились в такой колтун, что Серому было проще её подстричь, чем расчесать. ― Заложим взрывчатку возле реактора и у Немезид. Каждый камешек обмотаем, чтобы наверняка. А когда ледокол затонет, никто не прочтёт подо льдом океана наши имена, ― Оливия усмехнулась, но в её глазах Аврора видела серьёзную решимость.

― Вы так говорите, Оливия Александровна, как будто мы идём на смерть, ― тихо произнёс Артём. ― Кажется, вы не собираетесь возвращаться назад.

― Я реалистка, ― сурово парировала Белоснежка. ― И рассматриваю все варианты. В команде ледокола всё же сто человек. Я в принципе очень надеюсь, что мы, когда коснёмся ледокола, замерцаем на одной с ним волне и сможем его видеть. Не думайте себе ничего, Артём Иванович. Я, как и вы, хочу вернуться домой. У меня нет детей, но есть несколько сотен человек в управлении «Арктикстроя», а они часто как дети.

― Возможно, я скажу глупость, ― проговорил Серый, разливая суп по алюминиевым мискам и передавая еду товарищам, ― и вообще тупой, но я так и не понял, что такое эти Немезиды? Нет, я знаю, что это железные метеориты, да и Злата Московкина говорила, что они сродни Камню Шамана, но всё же хотелось бы небольшой ликбез.

― Камни Шамана ― древние лунные метеориты, упавшие миллионы лет назад в тайгу и тундру, ― с готовностью ответила Ева. ― Когда в тайгу Подкаменной Тунгуски упал первый Камень, увидевшие его след на небе эвенки загадали желание, чтобы небесный гость прилетел не к беде. По преданиям, тогда замолчали глухие дебри, испугавшись невиданной силы незваного гостя. Камень упал у Енисея и остыл, став чёрным. Вы все видели похожий Камень на базе Московкиной. Эвенкийский шаман нашёл его и посчитал знаком свыше. Камни открываются только шаманам, а когда исполняют желания, светятся. И вообще два раза в год светятся розовым светом ― на летнее и зимнее солнцестояние. Но Камень открывается только людям, остро нуждающимся в помощи. Злата говорит, особо любопытным товарищам свечение Камня вредит, поэтому мне очень интересно, какого чёрта Хан ещё жив?

― Он умирает, ― впервые за вечер заговорила мама. Она, запахнувшись в куртку, смотрела то в огонь, то на поворот горной тропы. Авроре казалось, что мама видела кого-то в полутьме между искр огня, но ничего не говорила. ― Хан показывал мне свои руки: магия убивает его. На кургане он переболел шаманской болезнью: духи овладели им, но шаманом он не стал.

― Думать надо было, прежде чем заключать союз с малопонятной силой, которую ты не знаешь и не понимаешь! ― отрезала Аврора. Понимать Хана и ждать, когда тот помрёт сам, совсем не хотелось.

― Незнание законов не освобождает от ответственности, ― кивнула мама и улыбнулась. Она загорела, русые волосы посветлели от жаркого тундрового солнца. После двух обращений мама заметно похудела, её движения стали резкими, казалось, что она постоянно готова к нападению, но при этом могла расслабленно сидеть и поддерживать беседу. Первую ночь в горах она провела в ипостаси волчицы и наутро выглядела бледной и измождённой, но заснула, когда Ева напоила её травяным отваром, странно умиротворённая и счастливая.

― Я выучил это в Стране Снов. ― Серый доел суп и задумчиво посмотрел в небо, нашаривая на груди Серебряный Ключ.

― Я думала, Лия потеряла Ключ, ― тихо произнесла мама, глядя на Серого. Её зелёно-карие глаза казались отражением далёкой тайги. Все они были связаны бескрайним лесом и темнохвойными кедрами.

― Копию ― да, но не оригинал. Альфред Александрович отдал моей матери свой настоящий Ключ, когда Дикая Охота поймала моего отца на пустоши. Сказал, что так будет правильнее, а кошмары ― не такими частыми.

― Лия так и видела кошмары? ― Мама смотрела на Серого, но то и дело поглядывала в сторону. Аврора не удержалась и проследила её взгляд, но не увидела ничего, кроме гор и дороги.

― После ухода отца ― каждую ночь, ― тихо признался Серый. ― Боги Кадата, я никогда раньше не думал, каково ему было каждый раз доставать её из видений. Не всегда это было что-то плохое, но на равноденствия, солнцестояния и Вальпургиеву ночь с Йолем выпадали страшные ночи.

― Мне очень жаль, Сергей, что вам пришлось столкнуться с этим ужасом. ― Мама взяла Серого за руку и заглянула ему в глаза.

― Это я должен благодарить вас, что появился на свет. ― Серый покраснел пятнами под дикой бородой. ― Вы помогли моим родителям понять, что для них важно.

― Лия и Вадим Борисович сделали это сами, ― улыбнулась мама. ― Вы молодец, что поговорили с отцом. Ему это было важно.

― Спасибо, Анна. ― Серый благодарно сжал пальцы мамы. ― Кто будет ещё суп? А то дело к ночи, а завтра нам предстоит последний рывок.

Не глядя, Аврора протянула миску и без аппетита съела разделённые между товарищами остатки душистого супа, бывшего скорее калорийной и не очень вкусной полевой похлёбкой. Они так долго шли, что она иногда забывала, что их ждёт. Иногда конец пути виделся концом всего.

То же, наверное, чувствовали Оливия с Серым, уединявшиеся, порой довольно громко, в своей палатке. Аврора не могла их винить. Полуулыбка Евы и застывшие нефритовые слёзы в огромных глазах её амулетов-умулюхы, говорили лучше всяких слов. И каждый наверняка опасался увидеть в Еве своё собственное будущее.

Тряхнув головой, Аврора пошла споласкивать миску. На миг подумалось, что бы сказали дети о путешествии? В другом мире они, быть может, всей семьёй ходили бы в походы… Аврора вздохнула и улыбнулась сама себе. Эту ночь они с Артёмом проведут под звёздами. Ведь кто сказал, что для Зари и Князя холоден снег?

***

Анна видела сны. Странные, подчас страшные видения ― фантасмагорическая смесь раннее увиденного и услышанного. Лесной полумрак, фонари с египетской тьмой, горящие на крышах домов, застывший город Лии в Стране Снов, сотканный из лепестков черёмухи ― всё обрывочное, приходящее вспышками. Просыпалась Анна во влажной духоте палатки. Ева лежала рядом в своём спальнике, а умулюхы и камни оберегов Вениаминыча в её волосах и на запястьях светились в темноте, и спросонья Анне казалось, что это навья¹ тянулись к ней.

Последняя ночь не принесла отдыха. Анна ворочалась под посапывание Евы и, не в силах заснуть, выбралась из палатки. Холод тут же вцепился в лицо и руки, забрался под куртку, а свежий воздух обжёг лёгкие, принеся лёгкость и тихую радость. На глаза попалась запечатанная банка с паштетом, но рука неловко дрогнула, и лезвие ножа сорвалось, чиркнув по пальцу.

Тихо выругавшись, Анна приложила ладонь к скале. Облака кружили стаей перед грозой, а кровь из пореза уходила в покрытую заиндевевшим туманом скалу. Пар вырывался изо рта, и Анна, разводя костёр и заливая палец дезинфицирующим раствором, ощущала на себе взгляд. Ещё вечером она не могла отделаться от чувства, что за ней наблюдают. Не враждебно, но пристально, а нос щекотали призрачные отголоски аромата вербены.

Сердце заныло тоской, и Анна, не сдержавшись, всхлипнула, засунув в рот полную ложку паштета. Вербеной всегда пах Альфред. Куда бы он ни пошёл, где бы ни находился, Анна постоянно чувствовала его запах, а когда услышала аромат здесь, в горах верескового мира, не смогла сдержать слёз.

― Может быть, я сошла с ума, ― прошептала она. ― Но почему тогда я чувствую тебя?

― Потому что я здесь.

Анна подалась назад и свалилась с походного стула. Камни холодили ладони, а за костром стоял Альфред. Молодой и красивый той привлекательностью юности, ещё не ставшей очарованием зрелости. Альфред был одет в длинный тёмный балахон, казавшийся продолжением теней от скал, но при этом явственно плотный, будто на самом деле из ткани.

― Алек? ― Анна поднялась, не чувствуя боли от ушиба и ободранных ладоней. ― Это ты?

― Конечно я, Аня. ― Альфред улыбнулся и присел на скальный выступ, куда упали капли Анниной крови. ― Я ещё не прошёл перепутье ― перекрестье каменных рек в Нави. Перевал и порог уже позади.

― Что с тобой случилось? ― Анне стоило огромных усилий держаться на расстоянии. Хотелось обнять мужа, зарыться обмороженными потрескавшимися пальцами в его густые волосы, заглянуть в голубые глаза, чтобы увидеть в них родной расплавленный янтарь.

― В детстве я был христианином, и за мной под конец пришли черти, но не догнали: Сирин и Гамаюн открыли проход в Навь, и я спасся, ― произнёс Альфред. ― Черти так злились… Я сейчас нахожусь в преддверии Нави, а так как мир древних славян ― это дерево, ― то смог заглянуть к вам на камлание через шаманский Верхний мир. Забавно получается: у всех свои реки. В Нави ― огненная Смородина², в Угу буга ― безымянная родовая.

― Чья дочь Злата? ― хрипло спросила Анна. Голос не повиновался, приходилось до хруста костяшек сжимать кулаки, чтобы не кинуться к Альфреду, не обнять его. Анна понимала, что ничего не почувствует, что пальцы пройдут сквозь мужа, и не хотела испытать это разочарование.

― Михаила Генриха и его второй жены ― потомственной эвенкийской шаманки. У него с Тамарой было два сына и обоих забрал Енисей. Не знаю, как Тамара и Михаил пережили это, ― произнёс Альфред едва слышно.

― Я бы не смогла потерять Аврору, ― тихо ответила Анна, пододвигаясь к огню. Тонкие языки пламени стлались по камням, и Альфред в отсветах казался удивительно близким и живым.

― Я тоже, ― эхом отозвался Альфред. ― После того, как ты исчезла, я остался в здравом уме только благодаря дочке. И Лешему с Тайгой и Пашей. Они отговорили меня стучаться во все загробные миры подряд, а потом мы с Пашей исходили их вдоль и поперёк. ― Муж на миг замолчал, а затем добавил: ― Я раньше никогда не думал, что мир может быть настолько бесцветным. Без тебя я стал пустым ― одно падение и рассыплюсь в прах.

― Алек, пожалуйста! ― Анна закусила губу, а слёзы полились обжигающими потоками. ― Я так люблю тебя, что не могу… это… слышать… Тебе важно это сказать, а я…

― Аня, прости, прости меня! ― В глазах Альфреда мелькнули беспокойство и боль. Он решительно подсел ближе к Анне, но не коснулся её: наверное, не хотел расстраивать. ― Я столько раз представлял себе этот разговор, что сейчас забыл, каково тебе знать, что мы прожили здесь целую жизнь. ― Он не сказал «без тебя», но Анна поняла.

― Так, значит, Камень Шамана может исполнять желания? ― Она задавала вопросы невпопад, говорила что угодно, лишь бы не захлебнуться слезами, стекавшими на воротник свитера. ― Я видела такой Камень на базе Златы.

― Твоё он исполнил: я к тебе вернулся. Ненадолго, но всё же.

― Как в старых сказках, ― улыбнулась Анна. ― Магия исполняет желания как ей угодно.

― Сейчас магия везде. Болезненная и прозрачная. И пахнет снегом. ― Альфред поднялся. ― Мне пора, Аня. Смело идите к побережью. С вами сила Господина горных дорог.

― Что значат его видения? ― Анна порывисто встала и протянула руку, почти касаясь волос мужа.

― Иногда волшебные миры, иногда прошлое или будущее, ― пожал плечами Альфред. ― Ирина Дорохова разбиралась в этом лучше меня. Иногда я думаю, что в мире без магии она уехала бы в Индию ― она любила тамошние наряды и горы. До встречи, Аня. Я помогу. И пусть укроет цепи следов моих иней. ― Альфред развернулся и пошёл вниз по горной дороге.

Глотая слёзы и не дыша, Анна смотрела, как скрылись за поворотом полы балахона Альфреда. Она сердцем чуяла, что не надо за ним идти, а волчья сущность вторила протяжным воем на стареющую луну.

― То ли даль, то ли высь, то ли смерть, ― прошептала Анна, глядя, как иней сковывал тропинку, будто вылизанную секунду назад огнём. ― До встречи, Алек. ― Сощурившись, она посмотрела вдаль: узкая полоска океана белела на горизонте.

Сиреневые перистые облака, словно отражение вереска, расцветили небо. Бледно-бирюзовые волны Ледовитого океана лизали гальку берега, а голубоватые тонкие льдины крошились у берега. Серый, явно не выдержав ожидания, сбежал вниз по склону, а из-под его ног летели камешки. Оказавшись на берегу, он зачерпнул морской воды и плеснул себе в лицо. Повернувшись к спускавшимся товарищам, Серый произнёс:

― И где обещанные каяки?

― Пока ты лежал в отключке на базе Московкиной, я договорилась с Николаем, ― отозвалась Аврора, шагая по берегу. ― Он сказал, что нас уже давно ждут лодки ― как и всегда после полевого сезона в тундре. Судя по координатам, ― она ткнула в голографический планшет, не ловивший сигнал спутника, но показывающий карту местности, ― это здесь!

Эскимосские каяки ― обтянутые моржовыми шкурами каркасы из плавника³ ― лежали на берегу и пахли так остро, что Анну подташнивало, хотя после завтрака она ничего не ела. У неё заиндевели выбившиеся из-под мехового капюшона волосы, защитные очки запотели, а шарф покрылся снежной коркой. Анна оглянулась и увидела, что Артём с Серым перевернули лодки, а Ева вытащила из-под последнего каяка причудливую старую сеть, сплетённую из сухожилий с подвешенными к ней маленькими вёслами и фигурками птиц.

― Ритуальная сеть Кереткуна, ― произнесла Оливия, помогая Еве расправить сеть. ― Молодцы эскимосы, ничего не скажешь. Да и Николаю надо премию выписать… Лучше с Кереткуном и его женой плыть до ледокола. Ордынцы их побоятся, всё же питается хозяин моря утопленниками и с собой забрать может, если не умилостивить. Не думаю, что команда ледокола проводит ритуалы поклонения: Лелетке-то сдох.

― Вашу мать! ― вскинулся Серый. ― Надо вызывать Кереткуна? И кто это будет делать?

― Я, ― просто ответила Ева, расплетая спутанные косы и освобождая подвешенных на кожаных шнурках умулюхы. Путешественница вытащила из каяка закопчённую лампу.

Серый, Артём, Аврора и Оливия растянули в одной из палаток сеть, а Ева наполнила лампу тюленьим жиром. Теперь оставалось только ждать: жир должен был прогореть до конца, и тогда к отряду явится на помощь приманенный подношениями Кереткун. Анна не хотела думать, какую плату возьмёт хозяин моря. Хотя по легендам он больше помогал людям, защищая от злых духов, и жил в плавучем жилище в океане. От самой Анны требовалось самое главное: увидеть ледокол, который, по расчётам Альфреда и Дорохова, должен быть в море здесь и сейчас.

― Где же Хан? ― пробормотала, ни к кому не обращаясь, Аврора.

― Ты так хочешь его увидеть? ― поддела её Оливия.

― Хочу сломать ему вторую ногу.

Океан перекатывал тяжёлые тёмные валы, а рваные облака затянули небо. Лампа с жиром чадила, от густого запаха не было спасения, но Анна продолжала вглядываться вдаль. Бинокль почти примёрз к пальцам, а от воды тянуло холодом и солью. Расположившиеся на берегу товарищи мало разговаривали, их истощённые, тёмные от мороза и грязи лица казались гротескными масками. Артём и Аврора подняли воротники курток, а Ева пустила по кругу флягу со спиртом. Серый и Оливия сидели в стороне на каяках, держась за руки, и пахли гвоздиками и пыльцой фей-светляков, сопровождавших отряд до гор. Анна не могла поверить, что они прошли этот маршрут. Осталось дождаться Кереткуна, увидеть ледокол и уничтожить Немезиды.

Усмехнувшись, Анна снова посмотрела в бинокль. Сейчас планы не казались невыполнимым, но сомнение глодало: как они вшестером одолеют сто человек команды? Кереткун питается телами утопленников, но сначала ордынцам надо утонуть. Из головы никак не уходил образ Альфреда и его «я помогу». Анна всегда верила мужу, даже больше, чем самой себе. И всем сердцем надеялась, что он не оставит её даже сейчас. Потому что сама договорилась бы с Гасящим, Господом или Дьяволом, чтобы хоть на миг вернуться и помочь Альфреду и Авроре.

От жировой вони и бинокля заболела голова, и Анна хотела оставить эту затею, как вдруг что-то встревожило её, а взгляд зацепился за тёмное чужеродное пятно в бело-сером массиве океанских льдин. Негнущимися пальцами Анна подкрутила увеличение, и у неё перехватило дыхание. Она увидела красно-чёрный ледокол с белыми буквами на борту. Над ледоколом реял розово-сиреневый отблеск, переходивший в перистые облака на низком небе.

― Аврора!.. ― Голос не повиновался, сердце бешено колотилось, и Анна вспомнила, что Аврора не сможет увидеть ледокол, только когда дочка уже смотрела в бинокль.

― Странно! ― удивлённо воскликнула Аврора. ― Я… тоже его вижу! ― Она посмотрела на Анну и подошедшего Артёма. Ева, Серый и Белоснежка сгрудились рядом и безуспешно пытались разглядеть конечную цель их путешествия.

― Хан же забрал твои волосы. Наверное, поэтому ты видишь ледокол, ― поморщился Артём, а когда Аврора отвернулась, приложил ладонь к груди и сунул в рот таблетку. Анна хотела было подойти и спросить, что случилось, как вдруг невероятной силы рыбный дух ударил ей в нос. Глаза заслезились, а плеск волн заставил обернуться.

На берегу возле огромного сложенного из плавника умиака⁴ стояли Кереткун и его жена. Высоченные и тёмные, в головных повязках из полос тюленей кожи, плавника и просверленных обкатанных камней и костей, в длинных белых одеждах из моржовых кишок, увешанных множеством мелких кисточек, хозяева моря жестом подозвали к себе Артёма и Аврору.

— Русские, — произнёс Кереткун. — Огненные люди, сделанные Великим Вороном-Творцом из огнива. Чего надобно здесь?

— Нам нужно попасть на ледокол, который дрейфует в ваших водах, — ответил Артём, забравшись в умиак после кивка жены Кереткуна.

— Чем платить будете? — Кереткун смотрел на Артёма сверху вниз, и чёрное лицо хозяина моря напоминало иссохшие водоросли.

— Избавлением твоих владений от злых духов. Магия перестанет ломать мир, и моря очистятся от непрошеных гостей. Наверняка тебе досаждают морские черти из других океанов.

— И свой ледокол уберите, — кивнул Кереткун, отчего полосы кожи его головной повязки застукали камнями. — Отвезу вас, но знайте — попрошу несколько утонувших душ.

— Да запросто! — усмехнулась Аврора. Явно страдая от тяжёлого запаха гниющей рыбы, она, стараясь не морщиться, залезла в лодку Кереткуна. Стоявший там Артём подал Авроре руку. Собравшись с духом, Анна полезла следом за дочкой, Серый помог забраться ей, Белоснежке и Еве, а после сам лихо запрыгнул в умиак.

С каждой секундой нарастало беспокойство, океан пах морозом и йодом. Анна не находила себе места, старалась сидеть ровно на дне лодки, а ледокол был всё ближе. Чёрная железная громада заслоняла небо, и Анне казалось, что она слышала, как торопились встретить их ордынцы. Из мыслей её вырвал хриплый шёпот Серого:

― Прислушайтесь! Вы это слышите?!

Вскинув голову, Анна прислушалась и с замиранием сердца уловила слабую трель, с каждым мигом становившуюся громче и отчётливей. Словно где-то далеко в сиреневых облаках пела огромная птица, а отзвуки долетали до плывущих в лодке Кереткуна товарищей.

― Это поёт Гамаюн! ― тихо воскликнул Серый, проверяя нож в сапоге и вставляя новую обойму в пистолет. Оружия у них было не так много: три карабина, пистолет Серого и наган Ланы Морозовой в кобуре на поясе у Артёма. Ева сосредоточенно заряжала свой карабин, Оливия и Аврора последовали её примеру. Увидев, что у Анны нет оружия, Серый протянул ей своего «Стечкина». От вида знакомой модели у Анны подступил ком к горлу: это было любимое оружие Альфреда. То, что он вложил ей в руку после битвы за Алконоста.

Чем ближе они подплывали к ледоколу, тем ярче разгоралось охватившее его сияние. Завихрения видимой магии словно вырывались из недр ледокола, а на его борту белела надпись: «Федератомфлот». Когда умиак подошёл вплотную, Кереткун махнул рукой, и куча сваленного на дне лодки плавника со скрипом сложилась в шаткую лестницу.

Анна до дрожи боялась высоты, никогда не могла заставить себя забраться даже по стремянке, но сейчас не осталось выбора. Она переставляла удивительно лёгкие и словно не её собственные ноги. На непозволительно долгие мгновения вцеплялась в ступеньки, а перед глазами мелькали жуткие картины, как она срывается и падает. Анна поднималась выше по лестнице, но когда до края палубы оставалось только подтянуться и схватиться за поручень ограждения, ступенька под ногой пошатнулась. У Анны перехватило дыхание, сердце пропустило удар, а в следующий миг белая и горячая, точно раскалённые угли, рука вцепилась ей в предплечье, помогая подняться. Над бортом мелькнул венец рыжих волос, а секунду спустя Анна оказалась на палубе ледокола, но ещё за мгновение до этого знала, кто перед ней.

Маргарита Громова улыбнулась и, отпустив руку Анны и оставив алый след от прикосновения, подняла стоявший на палубе причудливый фонарь. Тело Маргариты скрывал чёрный балахон, широкие рукава открывали стройные руки, а капюшон ниспадал на точёные плечи. За спиной Маргариты рассыпал искры и белел аркой портал, в котором Анна с замиранием сердца и увидела те самые дома в лесном полумраке, явившиеся к ней в видении.

Рядом с Маргаритой стоял Евгений Лащенко, державший точно такой же фонарь. Тьма клубилась за стеклом, закручивалась и взвивалась, точно была пламенем и стремилась вырваться.

― Сейчас Кереткун с женой отъедут, и мы тут в войну поиграем, ― усмехнулся Евгений. ― Гасящий отпустил нас ненадолго, но нам хватит.

В эту секунду на палубу забралась Ева, а последним поднялся Артём. Анна смотрела на бросившуюся к родителям Путешественницу, но успела заметить, как Артём, забираясь на палубу, покачнулся, а костяшки его пальцев побелели, когда он схватился на металлическое ограждение, чтобы удержаться. Анна метнулась к нему, но Артём жестом остановил её.

― Вы же перевоплотились в райских птиц, ― пробормотала Ева, касаясь локонов матери и сжав широкую ладонь отца. ― Как вы пришли? ― Путешественница смотрела на родителей сухими глазами, в которых плескалась радость напополам с отчаянием. Быть может, она хотела увидеть с родителями ещё и Вениаминыча? А может, так же, как Анна, а до неё Серый и Оливия, чувствовала дыру в сердце. Пришельцы с той стороны оставались такими же родными.

― Любой перекрёсток может стать волшебным местом входа в Навь, ― улыбнулась Маргарита. ― А в горах вы пересекли их немало. И Альфред попросил о помощи. Что до нас, то наши тела всегда принадлежали нам. Сирин и Гамаюн были нашими вторыми сущностями. Сами-то мы никуда не девались. ― Она провела пальцами по волосам, высекая огненные искры.

― Маргарита совершенно права. ― От звука голоса Альфреда у Анны заныло сердце, а Аврора со сдавленным воплем осела в крепких объятиях Артёма. ― Я горжусь тобой, дочка. Этот путь ты прошла сама. Прости, что не смог быть за твоей спиной.

― Не тебе извиняться, ― глухо ответила Аврора, вытирая слёзы. ― Я не переставала помнить тебя.

― Я слышу ордынцев. ― Анне мучительно хотелось постоять и просто поговорить. Было странно стоять на обдуваемом арктическими ветрами борту ледокола, смотреть на взрослую дочь и пришедшего из Нави мужа, выглядящего так, словно он был одного возраста с Анной и Авророй. Но ордынцы не мешкали, и вскоре со всех сторон послышался лязг открываемых дверей, запахло дровами, серой, студёной водой, горькими травами и порохом ― колдуны и ведьмы Золотой Орды шли не с пустыми руками.

Маргарита переглянулась с Евгением и Альфредом, и все трое шагнули вперёд, вытянув руки с фонарями. Большие кованые светильники покачнулись, а секунду спустя стеклянные дверцы распахнулись, и египетская тьма вырвалась наружу.

Клубясь и разрастаясь, волны тьмы захлестнули выскочивших за миг до этого на палубу ордынцев. Те даже не успели ничего понять и сотворить заклинания, как осязаемая тьма поглотила их. Глухие сдавленные вопли, удары о палубу: ордынцы бежали, спотыкались, пытаясь спастись, но девятая казнь⁵ настигала везде. Огненные и водные вспышки, отблески природной магии ведьм ― всё тонуло в темноте, а в плотных клубах Анна с ужасом различала странных птицеподобных навий, пришедших за живыми душами.

Тьма из фонарей всё текла и текла в распахнутые двери, просачивалась в щели переборок и расползалась по ледоколу. Лица стоявших чинно и прямо Альфреда, Евгения и Маргариты казались белыми, как снег, а сиреневые отблески сияния силы Немезид бросали на них причудливые тени. Анна стояла, обняв за плечи Аврору, так и оставшуюся в объятиях Артёма, Оливия и Серый застыли, а Ева стояла так же прямо, как её мать. В этот миг Путешественница была удивительно похожа на Маргариту, а её амулеты казались почти живыми.

Тьма отступила и вернулась в фонари так же быстро, как вылилась из них. Похожие на чёрный дым клубы втянулись обратно в фонари, а дверцы с лязгом захлопнулись. Многие ордынцы так и остались лежать на палубе, а кого-то, похоже, навья забрали с собой. Часть колдунов попрыгала в воду, и Анна ясно поняла, что Аврора не обманула Кереткуна: утопленники для него были. Маргарита опустила руку и, чуть усмехнувшись, набросила на голову капюшон.

― Нам пора. ― Лесной полумрак в призрачном портале-арке манил, Анне самой хотелось шагнуть туда, под сень тёмных сосен и трепещущих осин. Маргарита же поочерёдно и быстро привлекала к себе Оливию, Серого, Аврору, на долгие горячие мгновения задержала в объятиях Анну, поцеловала в лоб Еву и коснулась руки Артёма. ― Ева, доченька, извини, что не смогли привести твоего Алёшу. Он пока ещё не на таком хорошем счету у Гасящего.

― Тот-Кто-Гасит-Свечи вообще завинтил гайки, ― глухо ответил Евгений, явно не желая расставаться с Евой, смотревшей на него с гордостью. ― Еле тьму египетскую выпросили. У, гнида.

― Евгений, вы как всегда, ― Альфред положил руку Лащенко на плечо, взял Маргариту под руку и повёл их к навьей арке. ― Немезиды не должны быть далеко. Аврора, почувствуй их… Удачи… ― Его голос становился всё тише, а края портала подёрнулись рябью, смазались, и вскоре на месте арки осталось простое небо и лёгкие подпалины на палубе.

― Они… Немезиды… ощущаются чужеродно, но вместе с тем точно отдают тайгой и холодными родниками, бьющими из-под Камней Шамана, ― произнесла Аврора, выпрямляясь и отходя от Артёма, словно хотела почувствовать только магию Немезид.

Анна склонила голову и прикрыла глаза. Вокруг пахло морем, а ароматы костра и лесной воды растворялись в воздухе. Только горечь полыни никуда не делась, а разливалась в воздухе, и с каждой секундой к ней примешивались нотки золы.

В эту секунду сзади послышался резкий вздох. Анна обернулась и увидела, как побледнел и пошатнулся Артём.

― Сердце что-то болит, ― произнёс он, прислонившись к стенке ангара и явственно сползая по ней. ― Давит.

Ни Анна, ни Аврора с Серым, Евой и Оливией не успели броситься к Артёму. Серебристо-алые нити мощной силы взметнулись в воздухе и в мгновение ока обвили опустившегося на пол Артёма. Секунда ― и вскинувшая винтовку Оливия с криком боли повалилась следом, выпустив оружие из рук и схватившись за голову.

Анна почувствовала, как напрягалась спина, обострился волчий нюх, а шерсть на загривке Ликеи поднялась. Из распахнутой двери ангара вышел, прихрамывая, Хан. С кончиков его пальцев срывались нити заклинания. Руслан обвёл взглядом застывших товарищей и отчеканил:

― Всем стоять! Иначе они умрут!

========== Вересковый мир: Немезиды ==========

Комментарий к Вересковый мир: Немезиды

Музыка:

Мельница ― Дорога в огонь

Авторский коллаж: https://sun9-47.userapi.com/h2biLkvZ_UmG1l8Hgdk8W5a9BIYr0ewi-bXreA/XG9i31hDdAI.jpg

Сердце неистово билось, сжимавшие «Стечкина» пальцы свело, и пистолет с глухим стуком ударился о палубу. Анна не сводила глаз с Хана, смотревшего на застывших товарищей жёстким взглядом раскосых тёмных глаз. На фоне белой полярной униформы его лицо казалось высеченным из гранита, а серебристо-алые нити обвивали привалившегося к стене ангара Артёма и скорчившуюся Оливию.

― Оружие на пол! ― бросил Хан, не двигаясь с места. ― Поднимите руки, чтобы я их видел. Сергей, убери палец со спускового крючка. Ты же не хочешь, чтобы я испепелил нервную систему твоей женщины? Если не сдашься в ближайшие пять секунд, я выжгу ей мозги!

Напряжённый Серый сверлил Хана ненавидящим взглядом, но когда нити скрутились в плотный кокон вокруг Оливии, медленно, словно это причиняло ему боль, положил карабин и поднял руки. Белоснежка приподняла голову, и с её губ слетело:

― Серёжа…

Серый побледнел и посмотрел на Анну так отчаянно, что холод у неё в груди сковал лёгкие, не давая дышать.

На лице крепко державшей винтовку Авроры отражались боль, гнев и сомнение. Она стояла дальше всех, почти упиралась в металлическое ограждение палубы. Холодный солёный ветер трепал рыже-русые волосы Авроры, а её губы кровоточили.

― Мы уже проходили это, Хан! ― выдохнула она, глядя на совершенно белого Артёма, дышавшего тяжело и прерывисто. ― Что ты хочешь? ― В словах Авроры не было мольбы, только рвущая душу обречённость. Анна поняла, что дочка осознала проигрыш: пожертвовать мужем ради спасения мира она не сможет.

Должно быть, Хан тоже это понял, усмехнулся краешком губ и кивнул, когда Аврора опустила карабин. Артём приоткрыл глаза и взглянул на Аврору неожиданно ясно. В следующий миг по его лицу пробежала тень, и он поднял руку, безотчётно шаря по груди.

― Почему мы должны доверять тебе после всего? ― Аврора не смотрела на Хана, но явно не могла молчать. Её голос не дрожал, но Анна чувствовала, что дочка держится из последних сил.

― Мне всё равно, верите вы мне или нет, ― отозвался Хан. Запах полыни пропитал всё вокруг, а почерневшие вены на шее Руслана выделялись под загорелой кожей. ― Но у твоего мужа, Аврора, обширный инфаркт, и даже в идеальных условиях я не дал бы никаких гарантий.

― Аврора, какого чёрта ты слушаешь его? ― воскликнула Ева. Она единственная не опустила оружие и продолжала целиться в Хана. ― Ты соглашаешься на требования террориста! ― Слова Евы звенели гитарными струнами, а её карие глаза горели неприкрытой яростью.

― Можешь застрелить меня, Ева, но толку от этого не будет, ― спокойно произнёс Хан. ― И Немезиды это не остановит. Их сила зависит не от меня, а от неё, ― он кивнул на Аврору, а Анна почувствовала, как ледяные щупальца ужаса сомкнулись на её горле. Она поняла, о чём говорит Хан, но пока не могла, не хотела осознавать это. ― Ты, Аврора, наверное, удивилась, почему видишь ледокол? ― По смятённому лицу Авроры Хан явно понял, что угадал, и продолжил:

― Немезиды упали, когда в мире жили сразу три райские птицы ― мощнейшие источники энергии. Их общей силы хватило, чтобы магия хлынула в мир. Две птицы умерли, но пока жива третья, вересковые пустоши не остановить. Аврора ― живой реактор разрушений. Каждый её вдох, каждое биение сердца поддерживают магию Немезид. Именно поэтому я говорил, что жалею о том, что мы не встретились с тобой раньше. Тогда не пришлось бы столько страдать и усиливать твою связь с Камнями, забирая твои волосы. Я бы не тронул твоих любимых и сам бы был здоровее, не умирал бы от собственной силы. И к несчастью для всех вас, это ― правда.

Хан говорил, и Анна почти теряла сознание. Мир стремительно серел, тело прошиб холодный пот. Хан сказал правду. Анна чувствовала ложь, а сейчас слышала откровение. Должно быть, Руслан давно хотел поделиться своей тайной, а теперь, когда упали покровы, улыбался, словно облегчил душу на исповеди.

Белое как снег, лицо Авроры не выражало ничего. Только капли янтаря в зелёных глазах заливали радужку огненным светом. Дочка стояла истуканом, а Артём, цепляясь за стену, поднялся на ноги. Он смотрел на Аврору так пристально, что Анне стало не по себе.

Распрямив плечи, Аврора бросила на Артёма долгий взгляд и произнесла:

― Артём, прошу тебя!

― Прости меня, Аврора! ― Артём молниеносно выхватил из-за пазухи наган и выстрелил.

Аврору качнуло назад, а по её груди расползалось тёмно-алое пятно: Артём попал ей в сердце. Бесконечную секунду Аврора смотрела невидящим взглядом на товарищей, а затем потеряла равновесие и упала через ограждение за борт.

В эту же секунду сиреневое сияние взорвалось гигантскими протуберанцами. Мерцание шло волнами, рвалось и закручивалось, палуба затряслась, а тихий всплеск и треск раскрошенных льдин утонули в надрывном крике. Анна не сразу поняла, что кричала она сама. Не обращая внимания на происходящее, она бросилась вперёд, споткнулась, упала, поползла дальше. Кто-то, кажется, Серый, перехватил её, она постаралась вырваться с воплем:

― Нет!

― Он убил её! ― прошептал Хан и метнулся в дверной проём, успев захлопнуть железную дверь за миг, как Ева выстрелила в него из двух стволов винтовки. Картечь брызнула рикошетом, но Путешественница успела лечь, не отпуская оружие.

― Стреляй, Ева Евгеньевна, уйдёт же! ― прохрипела Оливия, пытаясь встать.

― Не уйдёт! ― Ева бросилась к двери. ― Заперся! Ничего, никуда не денется с ледокола: кругом океан! ― Она исступлённо рассмеялась и осела на палубу, содрогаясь от рыданий.

Оливия застонала, поднимаясь, Серый отвлёкся на неё, а Анна, сбросив его руки, рванулась к борту и вцепилась в ограждение. Словно в замедленной съёмке она видела, как Аврора опускалась на дно океана. Анне показалось, что на льду остались пепельные отпечатки крыльев, пока Аврора падала всё ниже в облаке пузырьков и волос. Анна протяжно завыла и хотела прыгнуть в воду, попытаться вытащить и спасти, но Ева навалилась на неё, оттаскивая.

― Нет, нет, ― шептала Анна, заливаясь слезами, икая и закусывая губы до крови, ощущая на языке солоноватый вкус. ― Нет!

Её дочка мертва. Её маленькая девочка, её доченька, вырванная из лап Дракона, выстраданная у времени и рождённая от любимого, скрылась в холодных водах. Кто же теперь прочтёт подо льдом её имя? Анна вспомнила песню, которую пела Аврора, вспомнила Господина горных дорог, который вывел их к побережью, и злость, замешанная на бессилии, захлестнула её. Резко обернувшись, Анна увидела, что силы оставили Артёма, хотя он продолжал сжимать наган, из которого только что застрелил свою жену и дочь Анны. Ярость ослепила её. Захотелось отправить Артёма в ту же воду, а заодно и Хана, но в висках кровью стучала мысль: нужно не это. Было нечто, остановившее повисшую на Еве Анну, что-то пока ускользавшее, словно сновидение.

Перед полными слёз глазами мелькали Оливия и Серый. Он распахнул куртку, Серебряный Ключ выскользнул из-под рубашки и теперь тускло светился, ловя отблески сиреневых протуберанцев. Вспомнилась Лия ― храбрая воительница, сжимавшая шпагу и вставшая на пути некромантов, чтобы защитить её, Анну. А миг спустя память подкинула образ потерянной Лии, примерившей на себя сюжет песни Хелависы «Дорога в огонь».

«Я меняю дни на расстояния от Москвы до Константинополя-поля-полями, мне доступно тайное знание, как свернуть пространство-время желанием…»

«Я бы всё отдала, чтобы так уметь! ― подумала Анна, сжимая до боли в пальцах плечи Евы, так и не выпустившей её из объятий. ― Почему я не колдунья? Почему не умею воскрешать, как Паша Дорохов, и просить у Гасящего огня, как Леший и Маргарита?»

Ей хотелось, чтобы всё закончилось. Чтобы ничего этого не было. Чтобы случилось Второе Пришествие, или же Шива исполнил свой разрушительный танец, в котором погибнет вселенная.

― Господи, помилуй! ― пробормотала Анна. ― Господи, моя доченька!.. Пожалуйста, помоги!.. Научи, как свернуть… ― Она не договорила: внутри всё похолодело. До неё дошёл смысл сказанных в горячечном бреду потери и боли слов.

Пространство. Время. Желание. Анна вскинула голову, вытирая слёзы. Она поняла. Всё было рядом, она должна попробовать помочь Авроре. И Артёму. И Серому с Оливией. И Еве. Всем, кто потерял в этом безумном вересковом мире любимых.

Отстранившись от обеспокоенно смотревшей на неё Евы и жестом показав, что всё в порядке, Анна нетвёрдым шагом подошла к Артёму и опустилась рядом с ним на колени.

― Анна, я чувствую, что не имею права даже дышать рядом с вами после того, что сделал, ― произнёс Артём так тихо, что Анне пришлось наклониться к его лицу. В порыве заботы и нахлынувшей нежности, она расстегнула пуговицы рубашки Артёма, чтобы ему легче дышалось. ― Спасибо, ― поблагодарил он и побледнел. ― Я… я знал, что так будет. Мирослава рассказала мне, что почувствовала смерть Авроры, а я был слишком малодушен, чтобы сказать ей об этом. ― Артём посмотрел на Анну, и у неё сжалось сердце, когда она почувствовала, сколько усилий ему это стоило. Анна взяла Артёма за руку.

― Я видела, как вы с моей дочерью любите друг друга, ― произнесла она. ― И вы будете вместе. Но не по ту сторону пламени и каменной реки. Не сейчас. Никто не умрёт! ― Анна сказала это так громко, как только могла. Ева, Оливия и Серый неслышно подошли и опустились рядом.

― Что вы хотите сделать? ― Серый сжимал ладонь Оливии и не выпускал плечо Евы.

― Я загадаю желание у Немезид, чтобы всё назад вернуть. Аврора собрала нас вместе, чтобы мы спасли этот мир. И мы его спасём! ― Анна повысила голос, с каждым словом ощущая, как безотчётная уверенность наполняла её, точно силы приливались извне. ― Этого всего не произойдёт, ― она обвела рукой ледокол. ― Никогда.

― Это может сработать, ― отозвалась Оливия. ― Да, точно! ― Она тряхнула головой, отбрасывая с лица волосы. ― А для верности мы взорвём ледокол: чтобы ядерная энергия подхлестнула магию, высвободила больше силы. Атомы-то у всего на свете одинаковые.

― Я не сумею вас отблагодарить, ― выдохнул Артём. По его лицу катился пот, а слова звучали неразборчиво. ― Но постараюсь сказать Альфреду Александровичу, что вы ― великая женщина. Жалею… что не знал… вас… ― Он подал Анне наган. ― Наган Ланы Морозовой… Оружие, которое разрывает магические связи души и тела. После такого Хан точно не вернётся…

Подавшись вперёд, Анна обняла Артёма, вдыхая запах пороха, крови, брусники и… смерти. Руки Артёма невесомо коснулись её спины, а миг спустя опустились. Когда Анна отпустила его, Артём Бутенко был мёртв.

Она стояла на коленях перед Артёмом, а слёзы катились по щекам. Дыхания не хватало, и Анна, проведя ладонью по растрёпанным пегим волосам Артёма, поцеловала его в лоб. На плечо легла ладонь Евы, а Оливия протянула Анне рацию и помогла закрепить её в нагрудном кармане.

― Мы с Сергеем Вадимовичем пойдём закладывать взрывчатку на переборках силовой установки. Пройдём через машинное отделение к аппаратной. Ядерное топливо в обоих реакторах, поэтому… ― Белоснежка невесело усмехнулась, поправив лямку рюкзака со взрывотехникой. ― Настоящего атомного взрыва не получится, но ледокол затонет, а урон будет колоссальным. Если вы правы, Анна Андреевна, и сможете обнулить эту временную линию, то нас не привлекут за загрязнение океанических вод продуктами ядерного распада. Ева Евгеньевна, Анна Андреевна, ― Оливия замялась, ― вам придётся пойти искать Немезиды.

― Я пойду сама, ― твёрдо произнесла Анна. Её трясло, всё время хотелось посмотреть за борт на лёд, чтобы увидеть, продолжить надеяться, а вдруг Аврора выплывет и ей нужно помочь…

― Там Хан, ― возразила Оливия, настороженно глядя на Анну. Наверняка Белоснежка считала, что она не в себе, но Анна чувствовала, что сейчас надо сделать так. ― Зная его, он будет готов на всё, если будет хотя бы призрачная надежда выжить…

― Меня он не тронет. ― Анна проверила наган: остался последний патрон. ― Я для него ― живое напоминание о навсегда ушедшем прошлом. Мы с ним одной веры, а чтобы Хан ни говорил, Руслана гложет то, что он отрёкся от Господа. Вы все видели,как он не смог разорвать чётки: они дороги ему как напоминание о матери, о том, каким был он сам. Ведь Руслан Султанов был неплохим человеком и хорошим врачом. Но сам он не остановится. ― Она была уверена, что правильно поняла всё о Хане и Руслане. И надеялась, что до последнего можно достучаться.

― Тогда я пойду к спасательной шлюпке и буду ждать вас там, ― нарушила молчание Ева. ― Сообщите по рации, когда поставите таймер. Нам всем нужно убраться с ледокола, чтобы не стать парадоксами.

― И не помнить того, что произошло, ― тихо добавила Анна. ― Вам это не нужно. ― Казалось, что Оливия, Ева и Серый сразу поняли, что она собирается остаться: на лицах всех троих всё равно отразилось смятение, но отговорить её никто не пытался. Они понимали, что Анне Дрелих здесь нет места. Им всем пришла пора вернуться домой.

― Возьмите. ― Ева подняла руку и вытянула из волос амулет на потёртом кожаном шнурке. ― Этого умулюхы я сделала, когда была на своей последней практике в Подкаменной Тунгуске. Меня научил эвенок-шаман. ― Путешественница протянула Анне амулет, и тёплый, точно нагретый изнутри енисейский нефрит лёг на её ладонь. ― Только один умулюхы из сотни сделанных является правильным. В нём есть капля силы Камней Шамана. Если умулюхы распадётся в прах, когда вы вернётесь домой, стало быть, мы всё сделали верно.

― Спасибо. ― Анна сжала амулет, пахнувший тайгой, болотом и травами. ― Вам всем.

Когда на затянутом туманом горизонте показалась первая заря, шаги Серого, Евы и Оливии затихли в отдалении, а Анна, глубоко вздохнув, повесила амулет на шею и, подобрав карабин Авроры, выстрелила в дверной замок. Отголоски сил волчицы тлели внутри, и Анна не с первого удара, но всё же вышибла дверь. Узкий коридор с кабелями и металлическими трубами, уложенными вдоль стен, вёл, без сомнений, в пункт управления.

Она не знала дорогу, но отчётливый запах полынной золы, ковыля и степного шалфея вёл её. Анна шла, не глядя вперёд, кровь гулко стучала в висках. Ладони холодели, то и дело бросало в жар, а сердце трепетало. Анна давно не чувствовала этой смеси предвкушения и страха. Только когда выходила замуж и шла на приём к врачу, чтобы подтвердить слова Серафимы Лазаревой о том, что Анна беременна.

Вспомнилась свадьба, как будто только вчера посреди торжественного мраморного зала ЗАГСа культурной столицы Анна согласилась стать женой Альфреда Дрелиха. Она помнила длинное белоснежное платье, невесомую фату и серебряную корону из цветков сирени. Помнила, как надевала дрожащими руками обручальное кольцо на безымянный палец Альфреда и едва не уронила золотой ободок. Альфред тогда нежно сжал её пальцы и надел Анне кольцо.

Это был один из редких моментов взрослой жизни, когда её мама была с ней и плакала. Второй раз мама ― Глория ― рыдала от счастья, когда Анна позвала её и Альфреда с собой на УЗИ, на котором подтвердилась одиннадцатинедельная беременность.

Мама не вмешивалась в жизнь Анны, считая, что дочке так будет проще и легче. Анна была с ней согласна, но сейчас с ужасающей силой осознала, что хочет к маме. Увидеть её голубые глаза с морщинками в уголках, вдохнуть родной запах мёда и ладана. Мама долго не выходила замуж после смерти отца Анны: Андрей Вербицкий был лётчиком и погиб, выполняя задание. Семья Глории была религиозной, но в подростковом возрасте Анна неплохо знала каноны христианства, поэтому сумела доказать маме, что вдове выходить замуж не запрещено и не плохо. Ей нравился отчим ― добрый человек и талантливый пасечник, с которым мама уже много лет жила под столицей и помогала с пчеловодством.

Из воспоминаний Анну выдернуло, точно из холодной воды, шуршание рации:

― Птенец в гнезде, ― произнёс Серый. Через сколько лет она услышит его голос? И услышит ли? ― Таймер на пятнадцать минут. Летим отсюда.

Прикрыв глаза, Анна остановилась перед дверью пункта управления. В карабине ещё оставался заряд, но Анна не хотела ломиться и бросать Хану вызов. Она хотела поговорить с Русланом. Глубоко вздохнув, Анна постучала.

В тишине ярко освещённого коридора, нарушаемой только отдалённым гулом реактора и двигателя, раздался щелчок. Дверь приоткрылась, и Анна шагнула в полумрак просторной комнаты, освещённой экранами компьютеров, цветной подсветкой и слабым сиянием Немезид.

Все они были здесь. Гладкие чёрные обломки ― маленькие, размером с кулак, и огромные, достававшие до потолка, ― были расставлены кругом, как мегалиты Стоунхенджа. Розоватый отблеск реял над Немезидами, вырываясь из недр Камней, и Анна вдыхала отголоски ароматов родниковой воды и мокрого песка. Как зачарованная, она подошла ближе и уже протянула руку, желая коснуться поверхности огромного Камня, но услышала, как в тени шевельнулся Хан. Запах полыни стал отчётливее, а краем глаза Анна заметила, как по кончикам пальцев Хана пробежали серебристо-алые искры. В руке он сжимал нож из хладного железа.

― Руслан, давай поговорим, ― мягко и уверенно произнесла Анна. ― Без пистолета, ножа и магии. Просто как люди. ― Она положила наган на стол и подняла руки. ― Прости за колено.

― Эта рана была отрезвляющей, ― отозвался Хан. ― Хотя к боли я привык. ― Он снял меховую куртку, оставшись в штанах, берцах и просторной белой рубашке, и теперь Анна ещё лучше видела поражённое чернотой тело Руслана. Заметив её взгляд, он усмехнулся. ― Некроз поразил соединительные ткани и подбирается к жизненно важным органам. Если бы не моя сила, я бы уже был мёртв. У меня больше нет магии Немезид. Я потерял её, когда Бутенко убил Аврору. Сожалею о твоей дочери. Я не думал, что она воспримет мои слова как руководство к действию.

― Она выбрала спасти тех, кто ей дорог. И ты тоже можешь это сделать, Руслан. ― К горлу подступил комок рыданий. Анна усилием воли сдерживала дрожь в охрипшем голосе.

― Я отрёкся от Господа, и Бог-ревнитель не возьмёт меня назад. ― Когда она назвала Хана по имени, тень пробежала по его лицу, и Анна была уверена, что это не игра электрического света. ― Если я обернусь, то превращусь в соляной столб, как жена Лота.

― В нынешней ситуации сдать назад не стыдно. ― Анна медленно направилась к Руслану. Мелкими осторожными шагами, чтобы не спугнуть. Кажется, сейчас он, загнанный в угол и потерявший всё, готов был открыться ей, а не идти ва-банк в никуда. ― Ты хочешь остановиться, но не можешь? ― У неё внутри всё сжалось, и оставалось только молиться, чтобы её слова попали в цель. Миг спустя, когда Руслан едва заметно кивнул и прикрыл глаза, Анне показалось, что гора упала с плеч. ― Я могу помочь тебе, Руслан. ― Имя всегда имеет власть. На древнем кургане Русланом овладели духи, превратив его в Хана ― недошамана, отказавшегося от одного бога, но до конца не принятого другими, потому что Бог Руслана явно не спешил отказываться от него. ― Ты сжёг слишком много мостов. Не сжигай корабль, который может тебя спасти.

― На твоём ковчеге мне нет места, ― покачал головой Руслан, но Анна всей душой ощущала, что он хотел верить ей.

― Я предлагаю не спасение, а второй шанс.

Она понимала, что Руслан пойдёт до конца или сломается. Наверняка он сам так думал. Анна вздохнула. На самом деле, Руслан сломался уже давно, и теперь предстояло его починить. Вернуть ему веру в себя. В своего Бога он и так верил. Только считал, что перестал.

― Все заслуживают второй шанс. ― Анна сделала ещё шаг. Сердце неистово колотилось, но она старалась не показывать напряжения. Должно получиться. ― Даже время.

― Я хотел, чтобы моя матушка любила меня таким, какой я есть! ― тихо, с долей отчаяния и исступлённого откровения произнёс Руслан.

― А разве она старалась тебя переделать? ― возразила Анна и подошла совсем близко. ― Я видела ваш разговор в грёзах Господина горных дорог. Она всегда любила тебя, Руслан. Отдай мне нож, тебе он ни к чему. ― И протянула Руслану руку.

Когда костяная рукоятка легла в её ладонь, Анне показалось, что она сейчас сойдёт с ума от грохота крови в ушах и дрожи в коленях. Она только что играла со смертью, могла получить лезвие этого ножа под ребро, но сумела противостоять Хану. У неё получилось вернуть Руслана.

Сам Руслан прислонился к стене и, глядя на нож в руке Анны, сел на один из металлических стульев. Руслан шептал, не обращаясь к ней, а к самому себе. Что-то про Господа, курганы и смерть. Не сводя взгляда с Руслана, Анна отступила к Немезидам.

Медленно, шаг за шагом она приближалась к центру кромлеха, образованного Камнями. Мягкое свечение ласково прильнуло к ней, обволакивая, пуская между мегалитами. Анна радостно и болезненно вздохнула, когда сияние Немезид коснулось её души, проникло в сердце, залечивая раны и даря надежду. Точно родник живой воды, капли росы с крыльев Алконоста и слёзы Сирин оросили Анну и заставили образы в сознании собраться в яркое ясное желание:

«Я хочу, чтобы всё вернулось назад, как было: без падения Немезид, подвохов и трагедий, со встречами тех, кто любит!»

С каждым подуманным словом сияние разгоралось всё ярче. Уже не осталось теней по углам, сполохи и протуберанцы плясали вокруг, готовясь поглотить мир. Желание оформлялось, и чтобы удержаться на нём, думать только о том, что действительно важно, приходилось сдерживать рвущиеся из памяти образы, глушить обрывки мыслей. Анна словно вернулась в прошлое, когда молилась вместе с матерью, а разум и сердце пытались умчать её в заоблачные дали, не давая сосредоточиться. Господи, помоги!

Едва она загадала желание, рация ожила, зашуршала, и прерывистый голос Евы произнёс:

― Осталось три минуты! Где вас черти носили! Уходим!..

То ли кнопка на рации нажалась случайно, то ли сила вереска и магия Немезид перестала экранировать сигнал и создавать помехи ― этого Анна никогда не узнала. Как только последние слова Евы вылетели из динамика, нарушаемые возгласами Серого и руганью Оливии, Руслан вскочил, опрокинув стул, и воскликнул:

― Я так не могу! Он меня не простит! Он покарает! Боже! Нет, Анна, я не позволю тебе разрушить Камни! ― И Руслан бросился на неё. На кончиках его почерневших пальцев клубилась магия, но сил явно осталось немного.

Сердце стукнуло сильно и больно, а тело словно сковал холод, Анна понимала, что не успеет увернуться от опытного бойца айкидо, каким был Руслан, а серебристо-алые искры его магии уже смешались с разгоравшимся свечением Немезид.

Сильнейший порыв магии отбросил от неё Руслана, распластав на стене. Словно распятый, Руслан со смесью ужаса и восхищения взирал на ту, что явилась в ослепительном свете, точно разбрасываемом мириадами алмазных капель росы.

У Анны перехватило дыхание. Она медленно повернула голову, и колени задрожали. За кругом Камней стояла Аврора. Алконост, пришедшая, словно античная Немезида, ― крылатая богиня возмездия. В белоснежном одеянии, терявшемся в сиянии, в золотой короне и с благоухавшим райским цветком в согнутой руке, Аврора стояла, выбросив вперёд ладонь, и, не отрываясь, смотрела на Руслана. В её светло-зелёных глазах горел янтарный огонь.

― Осталось меньше минуты до взрыва! ― Голос Авроры словно долетал издалека. ― Не выходи из круга! Я постараюсь помочь. ― Огромные крылья раскинулись за её спиной, алая кровь пропитала одежды. Сияние стало почти нестерпимым, глаза Анны слезились, мир ломался и становился нечётким, но она продолжала смотреть.

― Как… как это возможно? ― срывающимся шёпотом воскликнула Анна. ― Ты же не могла использовать полную силу…

― Для того, чтобы обойти ограничения человеческого тела, нужно умереть. ― Искажённые слова Авроры на миг стали чёткими. ― Папа… Альфред Дрелих говорил так Евгению и Маргарите. Он был прав. ― С крыльев Алконоста сорвался поток магии, заискрился и влился в свет Немезид, а Камни задышали жаром, разгораясь. Сияние рвалось из их глубин, точно отсветы пламени из старого кольца с морионом, которое носил Альфред.

― Если ты пришла за мной, так убей! ― прохрипел Руслан. ― Или… ― Его лицо исказилось, и в этот миг Аврора опустила руку. Руслан сполз по стене, силясь подняться. ― Скажи, ведь это Он велел…

― А Он послал за тобой не меня, а их. ― Губ Авроры коснулась улыбка, а в следующий миг Руслан рухнул на колени и припал лбом к полу. Анна обернулась, и ноги отказались держать её.

Свечение Камней и сияние застывшей Алконоста отхлынули назад, потускнели, когда новый свет вспыхнул там, где до разрыва времени и пространства был потолок. И оттуда, из чистого зарева, к коленопреклонённому Руслану спустился шестикрылый серафим в огне и склонился над Русланом, поднося к нему раскалённые угли, призванные очистить от всех грехов, а затем взрыв сотряс ледокол. Ударная волна, огонь, вспыхнувшие реакторы, вся дремавшая сила рванулись вверх, вышибли дно ледокола, снесли переборки, впустили воду внутрь. Каялся Руслан, Аврору скрыло сияние, а Немезиды задрожали и исторгли гигантский протуберанец, захлестнувший всех. Анна вскинула голову и посмотрела на лившийся оттуда свет. Она поняла, что улыбается, а с её губ сорвалось:

― Я иду к вам, Алек, Аврора!.. Я возвращаюсь домой.

Или это она только подумала? Нестерпимое сиянье заполнило всё вокруг, растворило в себе мир, ледокол, Анну…

― …и когда Мальчик позвал Девочку с собой за птицами в лето, она не отказалась и спросила: «Почему ты не сказал мне об этом раньше?» ― Анна рассеянно взяла рубашку Альфреда и прицепила к верёвке. ― А Мальчик ответил: «Потому что боялся, что ты не захочешь со мной дружить». Как думаешь, доча, что самое главное в этой сказке? ― Белоснежная хлопковая ткань приятно холодила ладони, а обручальное кольцо ловило отблески полуденного солнца. Последняя прищепка закрепила ткань, и Анна повернулась к дочке.

― Нужно дружить и общаться! ― деловито отозвалась Аврора. ― А то будет грустно! ― Дочка прижала к груди игрушку-оленёнка с красными рогами, глядя на Анну большими светло-зелёными глазами с каплями янтаря на самом дне.

Один взмах длинных ресниц Авроры, и Анне показалось, что она умирает. Сердце забилось с такой силой, словно хотело проломить рёбра, кровь ударила в голову, в глазах потемнело, а мир посерел и поплыл. Анна вдыхала мелкими глотками, а лицо горело. В памяти вспыхнули образы: Ева хватает её и утаскивает в будущее, с неба пикируют драконы, Вениаминыч умирает от рук Хана, из-за холмов вылетает Дикая Охота, а взрослая Аврора переваливается через ограждение и исчезает во тьме.

― Мама! ― Голос Авроры долетел до Анны через пелену тумана. Она постаралась сфокусировать взгляд на лице дочери с горевшими зелёным огнём глазами. ― Мамочка, что с тобой? Мама… ― Аврора потянула Анну за руку.

― Аврора!.. ― Жизнь словно замерла на выдохе. Анна упала на колени и привлекла к себе дочку, тут же обвившую её за шею такими родными короткими ручками. ― Доченька моя!.. ― Анна обхватила испуганное лицо Авроры, заглянула в её влажные глаза и принялась целовать в пухлые щёки, курносый нос, высокий лоб и пахнувшие сиренью волосы. Больше не в силах сдерживать слёзы, Анна заплакала, прижимая к себе свою доченьку. Живую и здоровую, не познавшую горечь поражений и отчаяние потерь, вновь ставшую маленькой девочкой, у которой вся жизнь впереди: без Камней-Немезид и бескрайних вересковых пустошей.

― Мамочка, мамочка, что случилось? ― Аврора в свою очередь залилась слезами, а Анна тут же почувствовала укол совести, что заставила дочку плакать.

― Всё хорошо, моя милая, ― прошептала Анна, зарываясь лицом в дочкины волосы, рассеянно вытаскивая из них кусочки веток и листья сирени. ― Теперь всё хорошо.

До её обострённого слуха долетел звук заглушаемого мотора внедорожника, и по телу прошла дрожь. Альфред должен был вернуться домой из Бюро.

При мысли, что она сейчас увидит Альфреда, Анна всхлипнула, крепко обняла дочку и, подхватив Аврору на руки, зашагала с ней к гаражу. Анна старалась не бежать, но ноги несли её, дыхание перехватывало, а тепло Авроры отдавалось затоплявшей душу радостной болью. Со страхом и надеждой, Анна заглянула в гараж и увидела выходившего из машины Альфреда.

Не сводя с мужа взгляда, она жадно впитывала мельчайшие детали облика Альфреда, точно боялась, что он исчезнет, и никто никогда больше его не увидит. В сознание ворвались обрывочные, словно в горячечном бреду воспоминания, когда Альфред приходил к ней призраком. Тогда он был непривычно молодым, а сейчас Анна готова была ещё раз уничтожить время, лишь бы смотреть на мужа вечно.

Небрежно зачёсанные волосы с заметной проседью, морщинки в уголках янтарных глаз, светившихся в полумраке, лёгкая улыбка, гладкие щёки и волевой подбородок, точёные плечи, стройная и крепкая фигура, аккуратные кисти рук и длинные пальцы ― всё вместе и по отдельности всколыхнуло нежные и затаённые в самых глубинах чувства. Казалось, за четыре спокойных года Анна привыкла к Альфреду, воспринимала его как нечто нерушимое, а когда потеряла на недели, которые провела в вересковом мире, то в полной мере осознала, насколько муж ей дорог.

― Аня, ― Альфред удивлённо посмотрел на неё, а в его голосе послышалось беспокойство, ― что? ― Он быстро подошёл к ней и положил ладонь на её щёку. ― Не молчи.

― Алек! ― выдохнула Анна и свободной рукой прижала к себе Альфреда, целуя в губы, втягивая наполненный вербеной воздух. Альфред пах так по-родному, а букет ароматов коттеджного посёлка хлынул нескончаемым потоком, затопляя сознание.

Выхлопные газы и машинное масло, жарящийся соседский шашлык, удобрения в теплице напротив, свежевыпеченные булочки с корицей и кардамоном, сахарная вата, собачья шерсть, распускающиеся пионы, чистящее средство для детского бассейна, хвоя леса на заднем дворе ― запахи нахлынули, пропитали, вернули в ту реальность, в которую хотелось вернуться.

― Алек, Господи, мне было так страшно! ― Анна всхлипнула и уткнулась в шею Альфреда, который стоял и растерянно гладил её по спине. Анна чувствовала себя словно очнувшейся от ночного кошмара и понявшей, что это был сон. Ведь это был сон?..

Она отпустила Альфреда, передала ему Аврору, которую муж молча взял на руки, и испуганно схватилась за грудь. Нащупала похолодевшими пальцами фигурку умулюхы и её сердце на миг упало. Резко дёрнув кожаный шнурок, Анна сорвала с шеи фигурку и уставилась на лежавший в ладони амулет.

А в следующий миг, меньше чем через секунду, так, что даже мысль не успела оформиться, умулюхы распался. Превратился даже не в прах, меньше, чем в ничто, а следом истлел и исчез, словно его и не было, шнурок. Амулет из енисейского нефрита и витая кожа стёрлись из бытия, ушли, став тем, что Ирина Дорохова называла невоплощённой реальностью.

Анна стояла, оглушённая, ещё до конца не осознавшая, что произошло. В себя её привело прикосновение Альфреда и его негромкий голос:

― Аврора, Зоренька, хочешь взять мой планшет и смотреть мультики сколько захочешь? ― Альфред поставил дочку на ноги и вручил ей плитку шоколада. Слёзы у Авроры уже высохли, но она продолжала нет-нет да посматривать на Анну.

― Правда? ― с сомнением спросила дочка, а когда Альфред с улыбкой кивнул, обняла отца и чмокнула его в нос. ― Спасибо, папочка!

― Проголодаешься, возьмёшь бутерброды, они в тарелке на столике в гостиной! И сок! Яблочный! ― прокричал вслед Авроре Альфред, и дочка, обернувшись, пообещала покушать.

Когда дочка скрылась в гостиной и, судя по звукам, включила себе мультфильмы, Альфред внимательно посмотрел на Анну и произнёс:

― А теперь расскажи мне, что случилось. Меня не было всего пару часов, а ты выглядишь так, словно видела Иисуса Христа, танцующего Шиву и Будду одновременно.

― Ты не представляешь, насколько прав! ― покачала головой Анна. ― Не представляешь.

И она рассказала ему всё. С того момента, как её забрала Ева, до того, как вересковый мир исчез в сиянии серафимов, Алконоста и Немезид. Анна и Альфред сидели в спальне на втором этаже: Альфред расположился на подоконнике, а Анна то ходила по комнате, то опускалась на пол, то присаживалась на кровать, но тут же вскакивала и продолжала рассказ. Альфред слушал её, не перебивая, иногда бормоча что-то.

Когда Анна закончила историю, поздние летние сумерки уже коснулись пригорода культурной столицы, принеся облегчение от жары и чуть заметную прохладу. Альфред оставил Анну в спальне, а сам вышел во двор, собрал высохшее бельё и занёс его в дом. Накормил Аврору ужином и уложил спать. Анна стояла в дверях детской, прислонившись к косяку, и смотрела, как Альфред поправлял одеяло Авроры, переодевшейся в пижаму с динозаврами, и желал дочке спокойной ночи. А когда он собирался уходить, Аврора вылезла из-под одеяла и крепко обняла отца, а потом потянулась к Анне. Коснувшись губами волос дочки, Анна пожелала ей сладких снов, подоткнула одеяло и тихо притворила дверь, обессиленно прислонившись к стене.

Анна прикрыла глаза и почувствовала, как Альфред встал рядом, тоже опершись о стену.

― То, что ты мне рассказала, что ты пережила ― это, наверное, и было то самое настоящее дело. ― Он помолчал, а затем продолжил: ― Ты могла бы подумать, как он может говорить о делах после того, что услышал, но я знаю тебя: ты думаешь о том, что могла бы сделать лучше. Я угадал? ― Анна кивнула, не в силах выразить благодарность. Сейчас говорить что-то ещё она бы не смогла. Но мысль, не дававшая покоя, крутилась в голове, и Анна выпустила её:

― Я обещала детям, что они будут вместе. Была ли я вправе давать такие обещания?

― Они будут, ― успокаивающе произнёс Альфред. ― Их связывает больше, чем они думают. Они обязательно встретятся, Аня. И ты права: вересковый мир стал невоплощённой реальностью. Будущим, которое никогда не случится. ― Он коснулся кончиком пальца щеки Анны, выпустив золотистые искры успокаивающей магии. ― Иди сюда.

Ловко повернувшись, Альфред аккуратно и нежно прижал к стене Анну, одной рукой упираясь рядом с её головой, а ладонью другой проводя по её груди и талии, спускаясь ниже, оглаживая и лаская бедро.

Запрокинув голову, Анна закрыла глаза, позволяя Альфреду целовать её шею. Анна сжимала плечи мужа, проводила пальцами по его спине, ощущала под руками биение сердца, вдыхала нотки вербены и парфюма.

Альфред целовал её, вжимая в стену, подхватывал под ягодицы, стягивал майку с тонкими лямками на плечи, словно сковывал руки Анны. Опустился на одно колено и провёл ладонями вдоль её ног, касаясь чуткими пальцами чувствительной кожи на внутренней стороне бёдер. Даже через ткань спортивных штанов Анна ощущала, как горит от ласк Альфреда, как между ног становится предательски влажно и хочется, неистово хочется большего.

Она поцеловала Альфреда в ответ сильно и жарко, так, словно в последний раз, хотя чётко понимала, что впереди у них целая ночь, а за ней ― жизнь. Годы жизни.

Не выпуская друг друга из объятий, не прекращая поцелуев, Анна и Альфред ввалились в спальню и на всякий случай заперли дверь. На ходу избавляясь от одежды, муж повалил Анну на кровать, забрался следом и стащил с неё штаны, оставив в спущенной майке и трусиках. Ночной горячий воздух обжигал и холодил кожу, касался голой груди, и Анна тихо постанывала, когда Альфред ласкал её, дразнил, удерживал на грани, не давая сорваться.

В этой близости было столько нерастраченной нежности, потаённых страхов, выброшенных и выметенных из укромных уголков души, что Анне не хватало дыхания. А когда Альфред прошептал: «Как ты хочешь?», она, не задумываясь, ответила:

― Хочу смотреть тебе в глаза.

Он брал её неспешно и глубоко, так, как ей хотелось. Словно заполнял собой всё то пространство, которое покинул на страшные дни. Анна обнимала Альфреда, смотрела в его затуманенные поволокой страсти глаза, ловила скользящие поцелуи и зарывалась пальцами в растрёпанные волосы.

Муж был с ней, не оставлял ни на миг, даже когда его не было рядом. Они дышали и двигались в такт друг другу, а когда над деревьями забрезжили первые лучи рассвета, Анна почувствовала, как ужасные воспоминания начали тускнеть, отходить на второй план, улетучиваться прочь из головы. Она помнила, но сердце уже не болело, а когда Альфред с тихим вздохом наслаждения опустился рядом с ней на подушку, прильнула к нему и положила голову ему на плечо.

Теперь можно спать до жаркого утра и не бояться, что мир сгинет в огне и вереске. Ведь они спасли его. Вместе. А заодно себя и друг друга.

========== Семья ==========

Старинный парк встретил Анну золотой осенью, воспетой литературными классиками. Обычно Дрелихи всей семьёй гуляли по широкой террасе с видом на залив, но сейчас Анна пришла на встречу: в тени красно-жёлтых деревьев её ждал Руслан Султанов.

В чёрном наглухо застегнутом пальто, почти ровесник Анны, подтянутый и внешне спокойный, Руслан пах луговыми травами и самую малость ― пихтой. Ни следа горечи полынной золы, окутывавшей его там ― в вересковом мире.

Руслан поднялся с лавочки, приветствуя Анну, и произнёс:

― Я очень благодарен, что ты пришла. Ты могла этого не делать, но все же ты здесь. Я был уверен, что ты тоже… помнишь.

― Я рада, что ты позвонил мне. ― Анна смотрела на Руслана и чувствовала, что тогда, на ледоколе, все сделала правильно. Не бросила его в сомнениях, а помогла пойти уготовленным ему путём. У неё не было к нему ненависти, только сочувствие и странное понимание.

― По выходным я прихожу сюда, ― помолчав, произнёс Руслан. ― Брожу по дорожкам, смотрю на людей и думаю, что всего этого могло не быть. Что я мог быть тем, кто окончательно отнял у всех тишину и спокойствие. Не отмыл бы руки от крови никогда. Ты… Ты вернула нам мир, Анна. Вернула мне себя. ― Он не смотрел на Анну, глядя на гуляющих.

Семьи, пары, одиночные переходы ― всё на секунду показалось Анне нереальным и таким настоящим. Будущее, которого не случится, почти перестало тревожить её по ночам, изредка напоминая о себе обрывочными снами. Теперь Анна понимала Лию, видевшую Страну Снов каждую ночь. И, как и у Лии, у Анны был тот, кто отгонял от неё кошмары, стоял между ней и образами прошлого-будущего, готовый прийти на помощь и никогда не подводивший. Альфред был с ней всегда, и Анна, вспомнив мужа, не сдержала улыбку.

А Руслан продолжал:

― Мне часто снится Аврора. ― Анна вздрогнула. Этот образ оставался чётким дольше всех: взрослая, потерявшая всё, но несломленная Аврора просит Артёма убить её. Анна боялась и не хотела представлять силу воли, с которой Аврора приняла это решение. ― Она спасла нас всех.

― Добровольная жертва. Сильнейшая из всех. ― Анна постаралась совладать с охрипшим голосом и комком в горле. Она выговорилась Альфреду, чувствуя, что он имеет право знать, отсмотрела посланные на её долю кошмары, но когда об этом заговорил Руслан, не сдержала накативших слёз. Без разговора с ним она бы не смогла пережить случившееся до конца. И неизвестно, кому встреча нужна была больше.

― Мне очень жаль. ― Руслан посмотрел Анне в глаза. ― Если можешь, прости.

― Если тебя простил Он, как могу держать камень за пазухой я? ― Анна протянула руку в перчатке и коснулась ладони Руслана. Он тоже был в перчатках, но даже через них она почувствовала тепло его пальцев и стук сердца. Руслан не врал. Не хотел и не мог.

― Спасибо. ― Руслан в ответ легонько пожал её ладонь. ― Мне было важно знать, что ты простила меня. Вы оба простили меня. ― Он поднялся с лавочки, и Анна встала следом. ― Прощай, Анна. ― Руслан развернулся и быстро пошёл по прямой как стрела парковой дорожке.

― До свидания, Руслан, ― тихо произнесла ему вслед Анна и, развернувшись, направилась к парковке. Её уже ждали, опаздывать не хотелось.

Лето сменила осень, но на сердце Анны было тепло. Она шла, хрустя упавшими листьями, как вдруг до волчьего слуха донёсся выцепленный из общего людского гомона голос, а следом пахнуло сладковатым ароматом яблок и снега. Анна обернулась и увидела Тамару и Генриха, прогуливавшихся с двойной детской коляской по парку. Ярко-синий цвет говорил, что у них ― мальчишки-близнецы. Рядом с Генрихом шла девочка лет двенадцати, в чертах которой угадывалась эвенкийская кровь. Сердце Анны трепыхнулось, а щёки обожгло румянцем: дочь Генриха Злата никогда не узнает, что когда-то она была шаманкой и повелевала бурями.

― Наташенька, идите к чёрту! ― раздался за спиной беззлобный знакомый голос, от которого Анна едва не подпрыгнула. Навстречу ей чинно и благородно шли Николай, Альберт Мейер и вдохновенная Наталья Нехлюдова, открывшая череду настоящих дел. ― Командировка от университета на Север ― это дорого, а покупать оленью ферму ― бред!

Глядя вслед удалявшейся троице, Анна улыбнулась. Счастье скрывалось в мелочах, но чаще ― в прощении. И она была рада, что Альфред тоже сумел простить и принять.

― Извините, что задержалась! ― Анна устроилась на пассажирском сиденье чёрного внедорожника и стянула перчатки.

― Добрый день, Анна. ― Павел Дорохов окинул Анну пронзительным взглядом чёрных глаз. В нём по-прежнему ощущалась сила, а салон пропитался бальзамическим травами, кедром и гвоздиками, но страха больше не было. Только скрытая опасность и мощь.

― Вам… нормально передвигаться по городу одному без телохранителей и личного водителя? ― Её удивило, что Павел, когда узнал, что Анна собирается на встречу в парк, а Альфред застрял в Бюро, предложил подвезти её. ― Это такая честь ― сам губернатор края на служебной машине возит меня по городу. ― Кто бы мог подумать, что она будет чувствовать себя в безопасности рядом с некромантом Дороховым. Анна улыбнулась, а Павел произнёс:

― Вы мне льстите. ― Но по голосу было понятно, что похвала ему приятна. ― Обычно я вожу семью, но Мария тренирует свою собачью сборную для соревнований «Беренгия». А Лёва принял пост вожака зейгеровской стаи. Стал пафосным и носит чёрное. К его смоляным кудрям очень подходит: они у него как у моей матери. Лёва вообще на бабушку стал похож. Это его оборотни довели. ― Павел усмехнулся, но Анна видела, что он гордится сыном.

Так же, как она сама гордилась дочкой, которая радостно повисла у неё на шее и деловито похвасталась сплетённым из веток красной рябины ловцом снов.

― Это тебе для добрых снов, мамочка! ― воскликнула Аврора, когда Анна приняла у неё кривоватый, но красивый оберег с вплетёнными в него совиными перьями. ― Папа сказал, что его надо делать сразу и не отвлекаться. И только на растущую луну! ― Аврора едва не надулась от важности и явно чувствовала себя гордой, как лев. Анна же усмехнулась мысли, что Альфред очень ловко заставил Аврору спокойно заниматься делом.

Присев на оттоманку, Анна покрутила ловец снов, прислушиваясь к перестуку бусин и шелесту перьев. Рябиновые ветви под пальцами ощущались биением жизни, пахли сладко и успокаивающе.

Вспомнилось, как Анна пришла в Бюро в первый раз далёкой весной двенадцать лет назад, как было тогда страшно, и как Альфред спас её. Анна не разбирала с профессиональной точки зрения свои отношения с мужем. Даже если сначала влюблённость смешивалась с благодарностью ― с обеих сторон ― то потом чувства стали больше, спокойнее, проросли, словно корни деревьев, вглубь души и сердец.

Сейчас в Бюро пахло осенью: сухими ягодами и мхом, а на столе стояла полная банка мёда с пергой, привезённая мамой Анны.

Словно заново изучая, Анна скользила взглядом по привычным вещам: хрустальным шарам, ловцам снов с красными и белыми перьями, музыке ветра, бухгалтерской книге сувенирной лавки, тропическим бабочкам в рамках на стенах, чучелу филина, высоким шкафам и тумбочкам, бордовым портьерам, рассыпанным по столу и полу сухим травам, мешочкам с камнями и мотками нитей, кадкам с живыми растениями. Вмонтированный в стену аквариум с рыбами мягко светился, а водоросли в нём колыхались. Аквариум установили вскоре после рождения Авроры, когда Дрелихи стали брать дочку с собой в Бюро. Аврора надолго прилипала к стеклу, рассматривая гуппи и меченосцев, а Альфред и Анна могли спокойно работать.

― Да, я сделал это специально, ― словно прочитав её мысли, отозвался Альфред, сидевший на полу перед шкафом и перебиравший колдовской запас. Он выдвинул очередной ящик, и на пол упали открытки, которые присылали на Новый Год брат и сестра Гарсия, несколько лет назад сравнявшие проклятое поместье с землёй. ― Чтобы Аврора занялась делом и не отвлекала меня. У меня заканчиваются природные материалы, а собирать их лучше сейчас. ― Анна чувствовала, что все эти разговоры ― прелюдия к авантюре ― и не ошиблась. ― Леший зовёт нас в «Тайгу». Университетские орнитологи заезжают туда на осеннюю миграцию птиц по долине реки. Да и грибной сезон сейчас. Опята, вешенки, лисички кое-где остались… ― Альфред с улыбкой посмотрел на Анну. ― Туда и обратно на лодке. Никаких «УАЗиков»!

― С тобой и Авророй я поеду куда угодно. ― Анна зарылась пальцами в волосы Альфреда. ― Мы же семья.

***

Вечерняя «Тайга» встретила их дымом большого костра, ароматом грибов и уверенным, подстать полноводной после дождей реке, течением силы. Альфред и Анна сидели на крыльце выделенного семье Дрелихов бревенчатого домика и смотрели, как мимо проносились студенты с полными мешочками соловьёв, пеночек, дроздов, мухоловок и сов. В лаборатории орнитологии стоял ажиотаж.

Совсем рядом пролетела, почти не касаясь земли, Лия в тёплой куртке, камуфляжных штанах и сапогах, прижимая к груди мешочки с птицами, торчавшие у неё ещё и из карманов. Девочка с синицами в руках и тенями снов за спиной. Альфред заметил, каким взглядом Анна посмотрела на Лию: должно быть, на миг вспомнила ту призрачной охотницей. Но туман мгновенно испарился из глаз жены, когда она посмотрела на Альфреда и дочку.

Аврора издалека наблюдала за творящимся у орнитологов бедламом, но, неожиданно застеснявшись, явно не решалась подойти. Ей было уже четыре года, она росла общительной девочкой, дружила со всеми в садике, водила домой приятелей и приятельниц, с восторгом показывая найденные камни и золотые искры на кончиках пальцев.

Улыбнувшись, Альфред решил, что всё же правильный они с Анной нашли садик, где половина группы были детьми ведьм и колдунов. А в зейгеровских волчатах Аврора вообще души не чаяла, просясь к ним чуть ли не каждый выходной.

― Я иногда думаю об их детях, ― тихо произнесла Анна, глядя на слонявшуюся по выкошенной, ещё зелёной поляне перед домиками дочку. ― Родятся ли они? ― В наступающих сине-рыжих сумерках волосы жены казались почти золотыми, а заходящее солнце бросало на её лицо последние тёплые лучи.

― Конечно, ― успокаивающе произнёс Альфред, глядя на Анну. В дымчато-сером вечере жена выглядела удивительно уютно и почти сказочно. Её окутывало голубое мерцание, а волчья сила сливалась с магией тайги. ― Мы с Пашей перечитали все дневники Ирины, простучали весь особняк в поисках тайников с нерассказанными предсказаниями. Ирина уверенно пишет: то, что выверено, отмечено и обговорено, исполнится в срок, а Алконост увенчан золотой короной.

― Хорошо, что ты говоришь это не просто ради того, чтобы успокоить меня. ― Анна взяла Альфреда за руку и коснулась губами его пальцев. ― Просто иногда накатывает: чувствую себя так, словно оставила детей без отца и матери. Нерождённых детей.

― Они появятся на свет, когда придёт их время. ― Альфред обнял жену и привлёк к себе. Анна источала тепло даже через осенний камуфляжный костюм, и пахла мятой и мёдом. ― Посмотри вокруг: столько знакомых лиц собралось в «Тайге»! Это знак.

Это было чистейшей правдой. Альфред был немало удивлён, когда на паромной переправе, где лодочники парковали свои машины, Дрелихи встретили Маргариту Громову и Евгения Лащенко с дочкой Евой. Как выяснилось уже в «Тайге», они приехали со студентами-геологами сплавиться до залежей базальта, а Лащенко, наконец, осуществил мечту: посмотрел на местные геологические колодцы с мамонтовой фауной.

Вдалеке залаяли собаки тайгинского сторожа, и им вторили хаски Насти Лебедевой, приехавшей вместе с мужем ― начальником стационара Александром Малиновским. Анна шепнула Альфреду, что Настя состоит в сборной Маши Зейгер и готовится к «Беренгии», но поехала с мужем в «Тайгу» отдохнуть и потренировать собак в непривычных условиях.

― Их дочку называли Белоснежкой: она умела общаться с животными, ― произнесла Анна. ― Как чувствуешь, она и сейчас это умеет?

Дочь Насти и Малиновского Оливия действительно походила на маленькую Белоснежку: белолицая, чернобровая и серьёзная. Альфред ощущал её силу отголосками жёсткого звериного меха магии в крови. Сила Оливии ещё спала, но уже сейчас, когда она вместе с рыжим трёхлетним Серёжей Ильинским выпускала птиц, чувствовалось, что животные тянутся к ней. Пухлые зелёно-розовые зяблики сидели у неё на пальцах не от страха, а словно грелись в разливающейся магии.

С улыбкой Альфред весь вечер наблюдал, как Серёжа таскался за отцом ― Вадимом Ильинским ― по сетям, а тот был только рад постараться объяснить сыну, что злобному сорокопуту пальцы лучше не подставлять ― клюнет, мало не покажется.

― Какие они счастливые! ― воскликнула Анна, глядя, как студенты, Лия и взявший Серёжу на руки Ильинский гурьбой вываливаются из лаборатории ― немного отдохнуть и отправиться на предпоследний обход. Солнце почти село, и стационар утопал в наползающем тумане.

― Птица Сирин сегодня споёт над их головами, ― отозвался Альфред. Маргарита, по словам Тайги, обещала сварить глинтвейн и смородиновый кисель, и все на стационаре с нетерпением ждали, когда последняя сегодняшняя птица отправится спать, и можно будет расслабиться, погрузившись в тёмный вечер бабьего лета, походных песен и таёжной магии.

Скрипнула дверь большого дома, и на крыльцо вышла Тайга. Высокая и тонкая, точно ива, она распустила медовые волосы и стояла, словно царица, вернувшаяся домой.

На небе зажигались звёзды, а в дебрях тайги ― зеленоватые и золотистые огоньки. Альфред чувствовал, как за излучиной реки на песчаной косе русалки готовились к зиме. Скоро все летние обитатели ― феи-светляки, маленькие эльфы, прочая лесная нечисть ― уступит место порождениям Мары-зимы.

― Можно приехать сюда зимой, ― произнёс Леший, словно прочитал мысли Альфреда. Рыжий вышел следом за Тайгой и обнял её за талию. Лохматый, рыжий и раскрасневшийся, он походил на медведя и явно принял на грудь водки.

― Уже выпил? ― хрипловато усмехнулась Тайга. Она долго смотрела на Аврору, заинтересовавшуюся выпрыгнувшей из травы осенней лягушкой, и, наконец, произнесла: ― Я благодарна Алконосту за то, что она спасла нас. Никогда не скажу ей этого, но вы, Аня, Алек, знайте. Вам всегда рады в этом лесу. Вам всем. А ты, Аня, не переживай. Твоя дочка станет настоящей красавицей, и тогда Артём Бутенко обратит на неё внимание. Мне жаль его мать, ― тихо добавила Тайга. ― Несчастная женщина. Хорошо, что у неё такой сын.

― Артём и Ксения здесь? ― Альфред ощутил, как магия всколыхнулась в крови, прошлась тёплой волной по костям и венам, застучала в сердце, давая понять ― сегодня здесь все.

Мать и сын Бутенко вскоре показались на поляне. Ксения явно провела на стационаре не один месяц, загорела и подобралась, но по её лицу было видно, что ей спокойно. Казалось, дыхание тайги исцеляло её, помогало справиться с прошлым и не бередить старые раны, дать им зарасти и превратиться в шрамы, которые не болят, а лишь напоминают о прошлом. Об ошибках, которые не стоит повторять.

При мысли о шрамах Альфред рассеянно коснулся шрама на шее. След лезвия судьбы, рассёкшего не только горло и артерии, но и его жизнь на две части. Но Альфред не жалел. Только не сейчас, когда всё, наконец, стало как надо.

С весёлым гомоном вернулись после вечернего обхода орнитологи. Яркий электрический свет заливал поляну, выхватывал полоски тумана в пойме и капли росы на листьях бузины. Неожиданно смутно знакомый голос послышался со стороны берега, и Альфред с удивлением увидел давнюю клиентку, вдову, которой он помог в последний раз поговорить с мужем. Ульяна ― Альфред даже вспомнил её имя ― вела за руку пятилетнего сына ― того самого химеролога Лёшу Вениаминыча.

― С ним всё в порядке! ― шепнула Анна, стискивая руку Альфреда.

― Иначе и быть не могло. ― Альфред поцеловал Анну в пахнувший мёдом и рекой висок. Вспомнилось, что Леший упоминал приезд генетика-Ульяны, исследовавшей землероек и явно прививавшей сыну любовь к природе.

Орнитологи продолжали записывать в журнал учёта принесённых птиц, а компании детей отдали уже окольцованных птах. Шестилетняя Ева ― самая старшая из ватаги ребят ― построила всех, а Оливия умудрилась удержать рядом Серёжку Ильинского. Лёша нарезал круги и заглядывал державшей в руках синего соловья Еве через плечо.

― Аврора, доча! ― негромко позвал Альфред, и дочка, отпустив лягушку, подбежала к нему и села рядом с Анной, которая обняла Аврору свободной рукой. ― Сходи, познакомься с ребятами. Там весело.

― Их много-о, ― протянула Аврора.

― Тем лучше, ― уверенно заявил Альфред. ― Быстрее подружитесь.

― Ну ла-адно. ― И Аврора нарочито уверенным шагом направилась к детям, препиравшимся насчёт того, кто же всё-таки выпустит соловья. ― Привет! Я ― Аврора. Можно посмотреть птичку?

Соловей с чириканьем улетел из рук восторженной Авроры, а Альфред посмотрел на Анну. Они прошли вместе долгий путь, узнали себя и друг друга, вкусили сладость победы и горечь поражений. Новсегда оставались вместе, возвращались к любимому человеку.

― Я люблю тебя, ― произнёс Альфред. ― Люблю. Спасибо за всё.

― Я тоже тебя люблю, ― улыбнулась Анна и поцеловала его.

Всё было правильно. Они изгнали из своего дома всех привидений.

Комментарий к Семья

Итак, вот “Дом с привидениями” и пришёл к своему финалу! Это был непростой путь, но мы все вместе его преодолели!

Благодарю всех, кто был со мной всё это время!

Спасибо вам огромное, вы - лучшие!