Город, который... [Дмитрий Басов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Басов Город, который…

Пролог

От автора: Моему любимому Усть-Илимску посвящается.

 Иногда неспешное время совсем останавливалось, и огромные пушистые снежинки зависали в темноте на доли секунды, но — снова вкрадчиво продолжали свой недолгий путь, незаметно укрывая засыпающий город…

Тимофей долго зачарованно стоял у окна: такой снег он обожал. Потом покачал головой: всё бы ничего, если бы не двадцать шестое августа на дворе!

Впрочем, в Сибири с погодой всякое случается. То заморозки в конце июня, то вот — новогодний привет в конце лета нежданно-негаданно.

Он недовольно поморщился: «Слякоть завтра будет… Опять плюхаться целый день!».

Тимофея угнетали «грязные» дни, когда его чудесная сине-перламутровая машинка, едва выехав на улицу, тут же оказывалась позади какой-нибудь хлебовозки и моментально превращалась в серую самоходную глыбу, а огромная хондовская лобовуха становилась похожей на узкий триплекс бэтээра.

В такую погоду, несмотря на очевидную бессмысленность действа, он каждые два-три часа заскакивал к гаражам и наскоро приводил свою ласточку в порядок. Нет, он не относился к тем таксистам, которые считают, что достаточно протереть дверные ручки пару раз за смену. И ведь дураку понятно, что теряется время, деньги, да и вообще вся эта красота — ровно на полчаса (если повезёт!), но…

Вырвавшись из плена размышлений о тщете сущего, он снова глянул на улицу. Весь двор за неполный час стал белым. Странно и непривычно смотрелась под снегом зелень листьев в оранжевых лучах фонарей.

Высоченное дерево за окном словно встрепенулось, вздрогнуло — видимо, от порыва ветра — и снег белой завесой посыпался с ветвей. Тимофей повёл плечами, почувствовав неясную мимолётную неуютность.

«Поздно… Пора баиньки».

Город поглотила тишина. Никто из не спавших в этот поздний час не придал несвоевременному снегопаду особого значения: мало ли… бывает и не такое. Однако именно с него всё и началось. 

Глава 1. Таксист

 День извозчика

Снег валил почти до рассвета. С утра впору было объявлять в городе чрезвычайное положение. Ночью у окна Тимофею и в голову прийти не могло, на что окажется способен этот мягкий, вроде бы невесомый снежок! Пушинка за пушинкой он улёгся на широченные листья тополей тоннами липкого, тяжёлого, холодного месива. Сначала гнулись ветви, потом к земле начали склоняться и стволы, и вот уже тут и там обломки посыпались на тротуары, на припаркованные машины, на провода… Местами деревья падали целиком, полностью перегораживая проезды и переулки. Утром вкупе с засыпанными парковками, поголовно летней резиной и стандартным общим бардаком ситуация стала похожа на хаос, на который с высоты взирало довольно тёплое ещё августовское солнышко.

К счастью, в эту ночь Тимофей не поленился отогнать свой «Фит» на стоянку, так что его беда обошла стороной. А ведь была мыслишка бросить машинку под окном: как раз под высоким раскидистым тополем. Вот что значит чуйка!

До стоянки — минут пятнадцать пешком. Бежать по узкой тропинке, устеленной противной снежной кашей, было даже жарковато, но в машине оказался настоящий чёртов дубак. Тимофей завёл двигатель и поколдовал с рычажками на приборной панели, чтобы прогреть салон. Печку не включал с весны, и из дефлекторов поначалу повеяло неприятным запашком горелой пыли.

Пока хонда оживала, он кутался в свою видавшую виды чёрную кожанку поверх оранжевой футболки и мрачно сожалел, что вот и очередному лету — кирдык, и совсем скоро снова начнётся вся эта головная боль с круглосуточным подогревом, с вечно обмерзающими стёклами, ледяными колеями и кочками, теменью, теснотой в салоне…

В довершение ко всему напрочь исчезла сеть. Он начал было грешить на свой дешёвенький рабочий Samsung, но сторож стоянки, дядя Миша, затейливым матерком сообщил, что сотовая связь, причём вся, пропала ещё ночью.

Тимофей в растерянности почесал в затылке.

«Нифига се! И что делать-то? Это что, на сегодня с работой облом, что ли? Всякие прелести цивилизации настолько быстро к себе приучили, что уже и не обойтись… Вообще-то странно: ну — одна вышка могла от снега навернуться, но чтобы у всех операторов разом что-то случилось?!».

В Таёжном ещё оставалось несколько старомодных диспетчерских фирм с городскими телефонами и рациями, но Тимофей, как и многие из его коллег, уже давно брал заказы по сотовому. А тут такой фортель!

Он всё же решил прокатиться, посмотреть как-что. На заправку, в магазин… А там, глядишь — и связь починят.

Подъехав через полчаса на площадь, он удивился огромной толпе на остановке и едва не сбил какого-то бешеного пассажира, буквально бросившегося под колёса.

— На Правый уедем? Триста!

Тимофей привычно оценил клиента: заполошный, но вроде приличный… Сумма была более чем: обычная такса до Правого днём вдвое ниже.

— Садитесь.

— Ад какой-то! Автобуса уже сорок минут жду! Мобильный не работает, городской тоже, на работу опаздываю, и не сообщить, не выбраться… Где тачки-то все? — голос у пассажира был высокий, слегка гнусавый.

Тимофей какое-то время молчал, пропуская встречных и разворачиваясь. Потом пожал плечами:

— Кто ж их… Говорите, и домашний телефон не работает?

— Да вообще катастрофа! Выезд со двора бревном перегородило… Звоню на работу предупредить, что опаздываю — фиг, нет сети! Хватаю домашний — в трубке даже не гудит. Бегом, бегом, собираюсь такси вызванивать — а как? А тут ещё и с автобусами такая засада… — пассажир пригладил взъерошенные волосы, вытер со лба пот. — Ну ладно, едем хоть… Минут на двадцать всё равно опоздаю.

Тимофей вёл машину молча. Изредка бывали у него приступы словоохотливости, но чаще он предпочитал слушать. Опасаясь налететь на какую-нибудь неубранную дубину, он сильно не разгонялся, поэтому времени посмотреть по сторонам хватало.

Город понемногу приходил в себя после ночного «лесоповала»: тут и там жэковцы в оранжевых жилетах убирали ветки, пилили крупные сучья и брёвна, грузили в самосвалы. Электрики монтировали оборванные провода. Сугробы быстро таяли, однако машин на улицах по-прежнему было заметно меньше, чем обычно, а на всех остановках творился форменный бедлам. С городскими автобусами явно что-то случилось, а редкие частники на «пазиках» и «газельках» не спасали положение. Тимофей обратил внимание, что многие по старинке голосуют проезжающим такси. Давненько такого не приходилось наблюдать.

Между левобережной частью города и Правым почти двенадцать километров промышленной зоны, дач и таёжных ошмётков. И конечно — почти километровый мост через Ангару. Масса времени, чтобы подумать и прикинуть планы на сегодня. Несмотря на зябкое и мрачное начало, день обещал быть не таким уж плохим. Из динамиков негромко доносилось:

 Солнце сияло почти по-летнему, и снег понемногу исчезал — это вселяло надежду, что к обеду центральные дороги даже успеют просохнуть. А вот проблемы со связью и с транспортом (интересно — что там могло произойти?), как ни странно, оказались даже на руку.

«Многие мужички наверняка на линию сегодня не выйдут, «фирмачи» — тоже пока в пролёте. Налицо возможность крупно хапнуть. Ну а что без телефона — подумаешь! Десяток лет назад все так работали и ничего…».

Освободился он удачно, почти на конечной, сразу же взял с остановки четверых — по стольничку — и поехал обратно на Левый.

«Зашибись! Полтора часа — и бенз уже отбил! Определённо, сегодня — тот день».

Перед самым мостом, возле старого, давно закрытого поста ГАИ теперь стояли две машины ДПС. Это было не то чтобы странно, но необычно.

Тимофея не останавливали, и он спокойно проехал мимо. Поймал себя на мысли, что даже не напрягся, не то что раньше. В девяностые приходилось постоянно откуда-нибудь ждать неприятностей, всегда быть настороже. Да чего тут говорить: другие были времена, другие люди, да и страна в общем — другая. И машины. Он еле заметно погладил пальцами руль: свою хондочку он обожал. К старинной «Жиге»-копейке тогда отношение было совсем другое. Вот уж точно было средство передвижения… Впрочем, тоже — боевая подруга.

Посреди реки он в первый раз почувствовал что-то неладное. Он так и не разобрался толком — что, собственно, не так. Сначала показалось, что машину чуть таскает из стороны в сторону, словно заднее пробил. Он слегка качнул рулём — да нет, всё нормально, никаких запаздываний. Потом возникло ощущение, что мост ходит вверх-вниз. Самую малость, почти незаметно.

Сразу припомнилось пережитое как-то раз землетрясение. Ну, как землетрясение… Эпицентр был где-то за Байкалом в полутора тысячах километров, а до Таёжного докатились лишь отзвуки, балла два. Но на восьмом этаже своей квартирки он всё-таки почувствовал это мимолётное ощущение зыбкости мира, когда кажется, что стоишь не на твёрдой земле, а на палубе какого-нибудь речного катера.

Секундная непонятка, впрочем, тут же забылась: рыскание и раскачивания не повторялись, да и откуда бы им взяться? Просто показалось…

Издержки профессии

К вечеру устал он капитально: ещё бы, двенадцать часов практически без перерывов! Но остановиться было просто невозможно: деньги сами шли в руки.

«И никаких тебе сомнительных махинаций, каждая копейка — трудовая, правильная! Когда ещё так всё сойдётся? Именно про такие дни говорят, что они год кормят… Кредит, зараза; скорей бы уж раскидаться! Годик ещё…

А с другой стороны, меру всё-таки знать нужно… Ладно, вот до полуночи ещё — и хорош; всех бабок всё равно не заработаешь».

Уже совсем стемнело. Он не спеша катился с Нагорной вниз к площади, когда с тротуара кто-то махнул рукой. Тимофей притормозил, вгляделся.

— О, нет! — с досадой поморщился он. — А так всё хорошо шло…

Тёма Козырь собственной персоной с каким-то кентом такого же босяцкого вида.

Наверное, в каждом городке или районе крупного города водятся компании утырков лет шестнадцати — двадцати пяти, которые воображают себя местной мафией, а на самом деле — обычное нарко-гопническое мелкое ворьё.

Можно годами жить спокойно: ходить на работу, ездить на дачу, в отпуск — и никак с ними не пересекаться, даже не подозревать о их существовании. Но если ты таксист, то знакомства с ними избежать не удастся. А уж когда ты живёшь в маленьком городке, где народу всего-то тридцать тысяч на одном берегу да на другом — с полсотни…

В последнее время у Тимофея с Козырем вроде напрягов не было, но связываться с этими ушлёпками всё равно категорически не хотелось. Да ведь притормозил уже!

— Батя, здорово! До польской общаги добрось. — Козырь выглядел довольным, сразу сунул полсотни.

Тимофей слегка расслабился: вроде пронесло. Ехать было недалеко, но приходилось всё время поглядывать в зеркало: не тянется ли Козырев напарник своими ручонками в багажник. Гадёныши не могут обойтись без пакостей: будет улыбаться тебе, расспрашивать про семью и детей, хвалить машину, а сам прикидывать — как бы незаметно прихватить аптечку или огнетушитель — да что под руку попадётся…

У общаги выскочили, бросив на заднем сиденье сумку.

— Пять сек, батя, Лапа дальше поедет…

О чём-то переговорив с Козырем, второй тип вернулся, сел назад, буркнул:

— На автостанцию.

Автостанция тоже была недалеко, три минуты. Подъехали, развернулись.

Тимофей издали заметил на пустынной парковке братков, и у него неприятно заныло под ложечкой: твою ж мать! Предчувствия не обманули:

— Возле пацанов тормозни…

«Пацаны» были с виду серьёзные — не чета Козыревой шпане — взрослые, незнакомые. Двое сильно под кайфом, после многих месяцев работы такие вещи начинаешь замечать безошибочно. Тимофей незаметно отщёлкнул ремень: мало ли.

Вот чего у этих гадов не отнять, так это наглости и стремительности. Стоило машине остановиться, как обе задние двери оказались открыты, и через пару секунд трое уже были внутри, потеснив сидевшего сзади Лапу. Ещё один дёрнул переднюю дверь — она была заблокирована (Тимофей обычно делал это автоматически, даже не замечая).

Ушлые: сзади протянулась рука, выдернула флажок; ещё мгновение, и пятый оказался на переднем пассажирском.

— Поехали, — развязно протянул последний, видимо, бывший за главного.

Лицо у него было запоминающееся: очень короткие совсем седые волосы, прозрачные и круглые, навыкате, глаза, впалые щёки, сломанный когда-то тонкий нос с горбинкой.

— Ну какой «поехали»? — раздражённо бросил Тимофей, заглушив машину и выдернув ключ. — Вас пятеро, гайцы тормознут — оно мне надо?

— Не газуй, не газуй, братела, — седой открыл барсетку, помахал пачкой денег. — Бабки есть, не тушуйся, а нам тут рядышком…

Тимофей колебался. Пальцы коснулись монтировки, удобно пристроенной у порога. Можно было распахнуть дверь, и через секунду он оказался бы снаружи и с ладной железякой в руке. Но… Что дальше? Потом, выйдет, что он первый бузу начал, причём по беспределу: его ж никто не трогал и даже не наезжал… «Ладно, может-таки обойдётся…» Он завёл двигатель и направился к выезду с парковки.

Один из сидевших сзади просипел в самое ухо, обдав перегаром:

— Налево давай, на кладбище.

Существовал шанс, что это такой юмор, но Тимофею было не до смеха. Ночью на кладбище? За город, в машине пятеро поддатых блатных, двое совсем неадекватных…

— Не понял?

— На кладбище, говорю, не догоняешь?

В машине повисла невыносимая тишина.

— Ну, на хрен, приехали, — Тимофей начал притормаживать.

В этот момент сидевший за спиной нарк довольно ощутимо ткнул его, обхватил локтем за горло:

— Ты чё, водила? Тебе сказали рулить, ты рули, падла!

Всё получилось как-то само собой. Тимофей резко дал по газам, хонда вскинулась, взвизгнула резиной, вылетая на шоссе. На десяток секунд блатари оторопели, и этого времени хватило на разгон.

— Разворачивай, сука! — зашипел гад и начал душить уже в полную силу, выворачивая шею Тимофея назад.

— Убьёмся н-нах… отпусти! — прохрипел тот, толкнул локтем главного, потыкал пальцем в спидометр. Стрелка уже убежала за сотню.

К счастью, седой оказался достаточно вменяемым.

— Сухой, отпусти! Зёма, дай ему в ухо, чтоб одыбал!

Хватка ослабла. Вовремя. Опасность была вполне реальной, нужно было видеть дорогу.

Тимофей продолжал топить, лихорадочно соображая: что же дальше?! Улица пошла вниз, и хонда почти летела: сто тридцать, сто сорок…

О лежачего полицейского на переходе подвеска лязгнула так, что отдалось в позвоночнике, машина пару раз вильнула, но выправилась.

— Куда катим? — флегматично поинтересовался седой.

— Недалеко тут… — Решение созрело вовремя.

Перед поворотом пришлось всё-таки притормозить, а в переулках «Деревяшек» снизить скорость ещё больше. Впрочем, узкая дорожка и скачущий по зарослям акации и заборам свет фар создавали ощущение, что они несутся, как на ралли. Да они и реально неслись.

«Клиенты» притихли, Тимофей краем глаза отметил, что даже седой крепко вцепился в ручку над дверью.

Через пять минут они резко затормозили у длинного двухэтажного деревянного здания. Это был райотдел полиции.

— Приехали. Вылезаем по-хорошему.

— Ты чё, попутал? — гнусаво завёл было один из бандюков, но Тимофей вдавил кнопку на руле, и тёмный двор огласил громкий долгий гудок.

— Валите резче! Повяжут сейчас всех…

Седой сориентировался первым — выскочил из машины и, подняв воротник, с оглядкой, готовый в любую секунду подорваться, пошёл к ближайшему проулку.

За ним быстренько выбрались остальные. Кто-то, вылезая, зарядил Тимофею в голову, так, что в глазах на мгновение потемнело. Он не глядя отмахнулся, но не попал.

Тишина…

Он оглушённо посидел пару минут.

Через распахнутые настежь двери дунуло холодным ветром.

«Надо убираться отсюда…».

Вышел, аккуратно закрыл двери, вернулся за руль и погнал прямиком на стоянку. Его душила ненависть.

Шагая по тёмной тропинке до дома, он раз за разом проматывал в голове всю историю. Как ни странно, выходило, что он действовал практически безошибочно, точнее — единственно возможным способом. Был даже повод слегка гордиться. Только конец приключения представлялся другим: как он вылетает с ломиком из машины, и… Миражи-фантазии!

Перепрыгивая через лужу, он глянул вниз, и ему показалось, что вокруг его отражения распространяется странное, еле заметное зеленоватое свечение. Он остановился, вгляделся: да нет, показалось.

Дома сразу рухнул на диван. Спать. 

Глава 2. Странный день

 Прогульщик

На следующий день с утра Тимофей никуда не пошёл: навалилась апатия, мысли о работе вызывали лишь отвращение.

Он валялся, глядя в потолок, и в совершенно упадническом настроении перелистывал страницы своей никчёмной жизни. Армия, институт, недолгая работа в одном из местных АТП. А потом — девяностые и несколько лет так называемого «бизнеса» с друганами Лёхой и Витьком. Бизнес… Купи-продай! Чем только ни промышляли — и китайскими шмотками, и шоколадом, и автозапчастями… За год скопили на машину — старенькую «копейку» аж семьдесят третьего года… С учётом того, что начинали совсем с нуля — это было неплохо. Тогда он и попал в первый раз в извозчики: за товаром катались раз-другой в месяц, а в промежутках между рейсами чем ещё заниматься?

А потом как-то очень неудачно вышло с этим чёртовым дефолтом, и занесло его в местный колледж преподавателем автодела. За несколько лет вроде даже приподнялся немножко — доработался до кресла замдиректора, но после очередной бесцельной прокурорской проверки с тупыми до идиотизма наездами, будучи в столь же пакостном настроении как сегодня, написал заявление. До такой степени всё достало тогда!

И — снова в таксисты. Самое смешное, что при этом в деньгах даже не потерял: в первый же месяц нащипал в полтора раза больше бюджетной замовской зарплаты (да, пожалуй, и больше директорской). Потом с год, не меньше, откровенно кайфовал — после четырёх лет непрерывного выматывающего и никому не нужного напряга — неземная расслабуха! Никаких тебе начальников и вороватых подчинённых! Никаких дежурств по общежитию на новый год, никакой дебильной бюрократии… Никаких малолетних отморозков и их родителей, которые шестнадцать лет воспитывают моральных уродов, а потом требуют, чтобы ты за полгода слепил из них настоящих людей!

«А что в итоге? Тридцать семь, два высших, а толку? Водила, рули…

Моим позвонить надо бы, всё некогда, некогда… Отец сильно сдал в последнее время…».

Он глянул на часы на стене: почти девять.

«В Красноярске, значит, ещё и восьми нет — ну не звонить же в такую рань…».

Он резко встряхнул головой, как всегда делал, когда нужно было отогнать непрошеные мысли, заставил себя встать, но только затем, чтобы добрести до ванной и плюхнуться под струю горячей, насколько терпелось, воды.

Часа через полтора он прошлёпал босыми ногами на кухню, включил чайник, соорудил могучий бутер с сыром… Ещё пошатался из комнаты в комнату, жаркий и распаренный, завёрнутый в большое синее полотенце, глянул в телефон: «Да ладно! До сих пор?» Наконец с любимой пол-литровой кружкой сладкого кофе утвердился за компьютером и первым делом полез поинтересоваться что там со связью.

«Феноменально! И с инетом беспредел форменный…».

Хакером Тимофей, конечно, не был, но в своё время, купив свой первый комп, потратил массу времени на чтение всякой полезной литературы и издевательства над виндой. Тогда она ещё была девяносто пятая, а большинство игр вообще шли под голым DOSом…

Он пропинговал восьмёрки, получив в ответ сообщения о превышении времени ожидания, попробовал другие адреса. Доступен был только местный сервер провайдера, да по ip — несколько городских сайтов. На портале городской администрации ничего внятного вычитать не удалось: проблемы, ведутся работы…

«Офигенно!».

По позвоночнику забегал неприятный холодок. Тимофей встал, прошёлся до окна, выглянул на улицу: пасмурное серое утро, сухо, ветки тополя внизу чуть шевелятся от ветра. Вроде всё было в норме. Однако явно происходило неладное!

«… причём нечто масштабное! Вторые сутки ни сотовой связи, ни местной; интернет, судя по всему, только в пределах города… Неизвестно, что сейчас с транспортом, но вчера автобусы на линию так и не вышли…».

Он на всякий случай пощёлкал выключателем: свет был.

«А, ну да, комп ведь работает…».

Достал с антресолей древний приёмник, пощёлкал диапазонами. На средних, длинных волнах — тишина, что не так удивительно, но на коротких??? Не слышно было даже таинственной военной жужжалки УВБ-76!

Из-за окна послышались завывания: рёв пожарки и мяуканье скорой. Дорога проходила с другой стороны дома, поэтому посмотреть возможности не было. Сирены медленно затихли где-то вдали.

Ещё оставался телевизор! Разыскивая пульт, Тимофей был уже почти уверен в исходе. Предчувствия не обманули: на большинстве каналов светилась заставка «технические работы» и только по городскому шло какое-то старинное советское кино.

Он накинул куртку и поехал к Лёхе на Правый.

Не удержался! Всё-таки «поднял» с площади пассажиров: бабушку и молодую пару.

Бабушку просто жалко стало. С общественным транспортом по-прежнему был напряг; частников на линии заметно прибавилось, но их мелкие автобусы всё равно не справлялись. Проезжая мимо остановки, он заметил крохотную сухонькую старушку в классическом синем платке: она стояла у самого бордюра, чуть в стороне от толпы, ломящейся в салон газельки, и обречённо смотрела на разгорающуюся битву. Тимофей остановился рядом, опустил стекло (на праворукой машине вообще очень удобно общаться со стоящими на обочине).

— Далеко вам?

— О-ох… — всплеснула та руками. — К доче… На Северный, на Северный мне…

— Ну садитесь, до Мира подкину.

— А дорого возьмёшь?

— Садитесь, садитесь. Так отвезу. По дороге.

— Ой, спасибо, сынок, а то я ж думала, и не уеду сегодня…

Едва она забралась в машину, как подскочил парень лет двадцати:

— Вы не на Правый?

Тимофей вообще-то не собирался никого брать, даже шашечки на крышу не выставлял, но молодой человек выглядел интеллигентно, поэтому на автомате вырвалось:

— По двести.

Парень тут же открыл заднюю дверь, махнул рукой, и к машине ещё подбежала девушка: юная красотка с распущенными длиннющими золотистыми волосами. Усадив её рядом со старушкой, парень обошёл машину и уселся впереди.

Наконец тронулись.

— Что слышно? — Тимофей повернулся к парню.

— Чертовщина какая-то. Связи нет. Интернета — нет! В офисе выходной объявили, говорят — в воскресенье отработаем. Только неизвестно ещё, починят ли за два дня…

— У меня Нина, подружка. Верующая, иогова, — подала голос бабулька. — Пастор ихний всё время про конец света поминает… Будто бы мир знаками полнится. — Она покивала головой. — Я-то сама не очень верующая, но иной раз страшновато. За внучков, за дочу. Ребятишки, вот, молодые. Мы-то пожили… А эту ночь-то сирены — до утра, до утра! То скорая, то полиция… Лену, соседку — с инфарктом увезли. — Старушка поджала губы и, съёжившись, затихла.

— Да не переживайте… — Тимофей улыбнулся уголком рта. — Если конец света и наступит, то уж начнётся наверняка не с нашего захолустья. Где всё зло-то собралось? Точно не у нас…

— А вы на Москву или на Америку намекаете? — поинтересовался парень.

— Да я так. Абстрактно, — уклончиво хмыкнул Тимофей. — Но вообще, что-то странное творится, факт. Гляньте, ещё и пожары, что ли…

Действительно, из разных концов города к небу поднималось несколько столбов дыма. За крышами многоэтажек невозможно было рассмотреть, что горит, но и без того чёрные клубы, растекающиеся в вышине мрачной пеленой, усиливали тревогу, неприятно и невидимо повисшую в воздухе.

Сразу за мостом, у поста снова стояла пара полицейских тачек, но помимо них — зелёный военный «КамАЗ». По обочине неспешно прохаживались люди в бронежилетах и с автоматами: один в полицейской форме, двое — в камуфляже.

Мелькнула мысль: «Чёрт… Уж не переворот ли какой снова?» Очень было похоже на те события пятнадцатилетней давности, как их показывали тогда по телевизору: молчаливые неуверенные военные на каждом перекрёстке, непонятность происходящего…

Лёха

Друган, к счастью, был дома. Вообще говоря, существовала вероятность, что он окажется где-нибудь в лесу или в гараже. Сейчас, конечно, не сезон, типа — отпуск, но мало ли… Лёха трудился на лесовозе-роспуске. «Урал» был уже свой, выкупил в прошлом году арендованный. Теперь работал полностью на себя — сам искал заказы, вёл все дела. Основная работа, конечно, зимой и по весне, на вывозке хлыстов с делян, но могла попасться и в августе какая-нибудь халтурка.

— Здорово! Заходи. Давненько что-то не заглядывал.

— Сам-то…

— Да… Деловые стали, занятые. У тебя всё по-прежнему? Щипаешь?

— Куда деваться-то? С кредитом распластаюсь в следующем году, там буду смотреть.

— Ясно. По пивку?

— Я ж за рулём… Давай кофейку лучше.

— Да ладно тебе! Прогуляемся сейчас до одного местечка, потом посидим… Полгода не собирались, ну?! Лену дождёмся, она рада будет. Да и удобно, пока Олеська у бабушки. У тёщи. Вечерком врежем не по-детски, а завтра — поедешь. Куда тебе спешить-то, всё равно ведь дома не ждёт никто?!

Тимофей посомневался и махнул рукой. Действительно: настроение всё равно нерабочее, и дома никто не ждёт… Да и надо, надо встречаться!

— Лады. Только давай я свою крошку на стоянку всё-таки угоню; какая тут у тебя поближе?

Управились часа за полтора: Лёха отвёз какие-то бумаги в леспромхозовскую контору, потом мотнулись по магазинам, затарились на вечер, поставили хонду.

По дороге со стоянки зашла, наконец, речь обо всех странностях последних дней. К удивлению Тимофея, Лёха как-то совсем не принял их близко к сердцу. Домашнего телефона у него не было, интернетом он интересовался постольку-поскольку, о том, что существует какая-то проблема с автобусами, он вообще узнал только от Тимофея. А что касается сотовых…

— Ну… Всяко бывает. Когда в самую жару воду на неделю отключают — это реально напрягает… А тут — телефоны. Вот беда!

Тимофею подумалось, что Лёха привык, наверное, мотаться по дальним таёжным делянам, где никакой связи и в обычное время не было…

Часам к пяти они, по обыкновению устроившись на кухне, уже хорошо набрались и страстно (так что было слышно на лестничной площадке) обсуждали важный вопрос: летали ли американцы на Луну. Тимофей склонялся к мысли, что летали. Он никак не мог взять в голову: зачем было бы городить столь дорогостоящую и при этом абсолютно бессмысленную мистификацию; проще было уж слетать, тем более, что возможностей хватало. Но Лёха стоял твёрдо: не могли и точка!

— Пояс Ван Аллена — р-р-раз! И… Ракеты-то — не было! Два! И…

— Да как не было-то? А Сатурн-пять?

— Где, где? Покажи мне его! Где тот Сатурн?! — рычал Лёха.

— Ну а где тот Восток? Тоже нету! По-твоему — и Гагарин не летал?

— Гагарин — летал! А америкосы — лживые и подлые! Сербов — разбомбили ни за что и нагло врут до сих пор своими бесстыжими глазами! И в космосе ни хрена не могут, только шаттлы свои взрывать!

— Как можно врать глазами?.. И потом, ну как не могут… На Плутон вот этой зимой аппарат запулили!

Лёха сардонически захохотал:

— На Плутон! Не смеши! Консервную банку куда-то выстрелили и рассказывают всем, что на Плутон. Да туда лететь — десять лет, а через десять лет…

Щёлкнула входная дверь, через несколько секунд на пороге кухни появилась Лена.

— Ого! Не рано вы до американцев добрались? Здравствуй, Тима!

Тимофей поднялся из-за стола, сграбастал Лену, чмокнул в щёку.

— Давай, присоединяйся. Мы тут с Лёхой даже вот наварили чего-то…

— Что там у вас?

— Да не знаю я… Какая-то у нас похлёбка вышла, эта… Ирландское рагу, короче. Да бес с ней, главное — вот харюзей взяли под пиво, смотри, какие лапти! Просто изумительные, во рту тают!

— Ладно, ладно, переодеться хоть нужно…

Пока Лена приводила себя в домашний вид, они слегка прибрали со стола рыбьи хвосты и кости, Лёха разлил похлёбку по тарелкам.

Она, кстати, оказалась совсем неплохой. У Тимофея, правда, мелькнула мысль, что в следующий раз и мясо, и картошку нужно резать помельче. Но — так уж вышло, что готовили они уже после пары бутылочек пива на каждого, и… Да и неважно, получилось всё равно вкусно.

— Выглядит по-солдатски, но очень даже ничего, — заключила Лена. Через несколько минут сосредоточенного ужина, она покачала головой: — Ну, хоть что-то хорошо! А то сегодня на работе…

Тимофей насторожился:

— Что на работе?

— Завтра если не наладится — чрезвычайное положение объявят. Связи нет даже у военных. В МПАТП до сих пор разобраться не могут — что произошло: то ли катаклизм какой-то, то ли нарушения при строительстве… Представляете, весь гараж в землю провалился на полтора метра, и что делать теперь? Одни кричат: давайте скорей разбирать стену, крышу, рампу насыпать, автобусы на линию выводить, а другие — ничего трогать нельзя, пока комиссия причины не определит… Сегодня утром поезд не пришёл! Что-то немыслимое… Дозвониться никуда невозможно. А тут ещё кошмары эти!

— Что за кошмары?

— За прошлую ночь… — Лена понизила голос, — больше сорока тяжких преступлений и несчастных случаев со смертельными… Семнадцать пожаров! На Левом у вас, представляешь, прямо возле отдела полиции, в соседнем дворе — четыре трупа! Причём… Лёш, налей мне пива… Ага. Четыре трупа — все… Чёрт! Говорят — по ним как будто трактором ездили, месиво сплошное… — Лена выпила залпом полбокала, уткнулась в тарелку.

При упоминании о трупах Тимофея словно продрало морозом вдоль спины. А ведь ночью он там совсем рядом был!

— Ты это… — Лёха неуверенно погладил жену по плечу. — Ты ж в комитете по градостроительству, откуда этих страстей набралась?

— Девчонки-то болтают… У главного — совещания с самого утра, к обеду думу собрали…

— Ну… Болтают. Мало ли… Не, не! Давайте без ужасов, у нас — пиво, у нас чудесный хариус, не сидели сто лет! Помните, как на Смородиновую ездили? Сколько лет-то прошло уже… Семь? 

Глава 3. Погружение

 Хлопоты

Несмотря на количество выпитого, тяжкого похмелья с утра не наступило. Видимо, сказалось так же и количество съеденного. Хариус, «ирландское рагу», какой-то капустно-кукурузный салат… Вроде, поздно ночью ещё и картошку с грибами жарили…

Лена, как стойкий оловянный солдатик, с утра упылила на работу, а Тимофей с Лёхой оклемались только часам к одиннадцати.

— По маленькой, для поправки?

— Не, не. Кофейку покрепче, — Тимофей прислушался к внутреннему мироощущению: некая слабость и приторможенность, но в принципе — почти порядок. Даже голова не болит.

— Ты прав, пожалуй… — Лёха долил воды в чайник, включил. — На промзону меня закинешь? Надо с мужиками потрещать насчёт стоянки на зиму. Чего-то лень за своей в гараж тащиться.

— Не вопрос. А что у тебя с Полоховым? Ты же у него сколько лет ставился?

— Цену с ноября поднимает. Говорит — раньше-то, пока я на аренде был, он типа как своему скидку делал, а теперь, мол, я сам по себе, так что платить должен по полной… До чего жадный хмырь всё-таки!

Обжигающий кофе понемногу сделал своё дело: мозги обрели ясность, кровь по жилам побежала шустрее. Вместе с тем вернулось и тягостное ощущение неясности ситуации. Новости, поведанные вчера Леной, спокойствия не добавили.

— Лёх, слушай… Что-то не по себе мне. А если сегодня и в самом деле чрезвычайное объявят? — он достал телефон, с отвращением глянул на сообщение об отсутствии сети.

— Ну, объявят. И что? Патрули пэпээсные, может, усилят по ночам… Что такого-то?

— Да… Фиг знает! У тебя канистры под бензин есть лишние? Залиться бы под завязку на всякий пожарный. А то вдруг перебои какие… Работать-то как потом?

Лёха покачал головой:

— Что-то ты, Тим, на пустом месте кипеш затеваешь. Ладно, заскочим тогда ещё в гараж. Двадцатилитровка где-то лежала со старых времён.

Наконец они вышли на улицу. Холодно не было, но низкие серые тучи полностью скрывали небо: и не поймёшь, в какой стороне солнце.

Отчётливо пахло гарью, и запах был отвратный, не лесной. Чуть ли не каждое лето где-то в районе горела тайга, и когда ветер дул в сторону города, всё затягивало сизой дымкой, от которой першило в горле и щипало глаза. Но тот дым всё-таки пах костром, смолистой сосной… А тут явно вонь от залитых водой горелых тряпок…

— У нас вчера днём что-то горело, местах в семи сразу… И у вас тут началось, что ли? Столько пожаров подряд — в жизни не видел. Поджоги, может?

Лёха лишь как-то недовольно пожал плечами.

Собачий галдёж слышно было ещё за квартал. Тимофей не придал этому особого значения, но мысль мелькнула: «Со стоянки, что ли?» Минут через пять они подошли к воротам.

— Капец!

Шлагбаум из толстой двухдюймовой трубы был загнут в дугу и выворочен вместе с мощной забетонированной опорой. По углам парковки стояли собачьи будки, и ошалевшие животные рвались с цепей, заходясь в жутком лае. Здоровенная лохматая кавказская овчарка не переставая выла, вынимая душу; хотелось пристрелить её, чтобы не мучилась.

Дальний проезд выглядел так, словно по нему проехал бульдозер с клыком, да ещё с пьяным танкистом за рычагами. Морды некоторых машин были свёрнуты и расплющены; вдоль дороги извивалась глубокая — в полметра — извилистая канава. Укатанная за многие годы тысячами шин глина вместе с подсыпанным гравием была словно вспахана; справа, за сторожкой одна из машин лежала вверх колёсами, оборвав сетку забора. Не считая собак, вокруг не видно было ни души.

Тимофей едва ли не в панике бросился к своей хонде. К счастью, все оказалось в порядке.

Его слегка потряхивало, пока он заводил двигатель и выруливал за ворота. Стоянка вызывала желание убраться подальше и как можно скорее. Сразу за снесённым шлагбаумом он остановился, поджидая Лёху, поднявшегося наверх, в дежурку. Тот почему-то не торопился спускаться обратно.

— Лёх, что там?

— Иди глянь-ка.

Тимофей секунду поколебался; не стал глушить машину, а дверь оставил распахнутой. Он оглянулся вокруг ещё раз. По небу ползла всё та же низкая, почти зимняя хмарь. В ста метрах за бело-золотой берёзовой полосой по проспекту сновали машины, с ветвей, потревоженных лёгким ветерком, медленно и красиво опадали жёлтые листья. Никого…

Он поморщился от невыносимого загробного воя и осторожно поднялся по крутой деревянной лестнице. Лёха стоял у двери и разглядывал что-то внутри. Тимофей заглянул ему через плечо.

Небольшая комнатушка, два на два с половиной: маленький стол в ближнем углу, рядом — мягкое кресло из бордового кожзама. У правой стены — топчан, укрытый красно-чёрным клетчатым шерстяным одеялом. Крохотный телевизор на полке. С кресла — вид в окна на две стороны: за ворота и на стоянку.

Каморка была вся усеяна мелким хламом — разодранными журналами, рваными тряпками, какими-то проводами, обломками карандашей и шариковых ручек, осколками вдребезги разбитого старинного, ещё дискового, телефона.

На столике от края до края был нацарапан огромный крест. «Нацарапан», впрочем, слабо сказано: глубокие, чуть не на треть продравшие столешницу, неровные борозды повергали в недоумение: каким образом можно было такое сотворить?!

На топчане валялась половинка регистрационной книги, оторванный край выглядел более чем странно, какими-то полукружьями, словно его откусывали; такие же следы покрывали верхний край спинки кресла; вырванные куски поролона и красного дерматина лежали тут же, на полу.

— Что за хрень тут произошла? — голос Лёхи выдавал искреннее недоумение. — Что делать-то? В ментовку звонить? И сторожа нет…

— Что скажем? Кто-то, мол, кресло погрыз и машины распинал? Кстати, да: а как ты звонить-то собрался?

— Блин! Я и забыл, что…

— Вот что я тебе скажу… Давай-ка валить отсюда. Ты думай как хочешь, но в городе явно происходит что-то… Не знаю что! Но с каждым днём всё хлеще. Так что сейчас прыгаем в машину, летим к тебе в гараж, хватаем все ёмкости, какие есть — и на заправку. Ты свою тоже заводи, на всякий случай залей под крышечку. Знаешь, бенз никогда лишним не будет…

Подъехав к ближней заправке, Тимофей присвистнул: очередь стояла машин в двадцать; такого он не видел уже давненько. Лёха на своём «Хай-Эйс» пристроился позади.

Через час, заправившись наконец, они отъехали в сторонку — поболтать напоследок.

— Чуешь? И это только начало. Завтра тут их будет на полкилометра.

Лёха мрачно кивнул:

— Похоже на то.

Немного обсудили новости.

В очереди наслушались вдоволь и всякого. Пожары, оборвавшиеся лифты, исчезновения людей. Загадочные убийства, настолько извращённые и кошмарные, что верилось в них с трудом. Кто-то гнал откровенную чушь про инопланетное нашествие, кто поадекватнее валили всё на террористов… Тимофей всю эту клюкву выслушивал с великим сомнением, поэтому сильнее всего его насторожили слухи не об убийствах, а о том, что не только поездов нет уже двое суток, но и автотранспорта со стороны Иркутска.

Мысли пронизывало раздражение: он терпеть не мог всяких неопределённостей и неясностей. А тут ещё всё время вставала перед глазами жутковатая картинка с парковки. Да Ленины страшилки, трупы кровавые какие-то…

Лёха протянул руку, крепко сжал ладонь Тимофея.

— Ну ладно, Тимыч. Заскакивай почаще. Особенно, если со связью эта хренота затянется. Я, пожалуй, возьму сейчас «Урал», пару бочек прихвачу, да съезжу на Комбинат, соляры залью… Ты там разузнай у вас, на Левом — правда что ли на Иркутск дорогу закрыли? Это ж — вилы тогда! Блокада, блин!

— Угу… Ну, бывай.

В тревожном смятении Тимофей даже не стал искать пассажиров. Изначально была мысль сделать кружок до ближайшей остановки, но теперь он только поморщился и прямо с заправки погнал домой.

«Если перекрыта Иркутская трасса и одновременно железнодорожная ветка, то… Лёха правильно сказал — блокада! Впрочем, по водохранилищу ещё можно, по Ангаре. Аэропорт… Сколько лет назад его закрыли-то? А по воде… Сколько времени на это уйдёт? Пока сообразят, организуют… Чёрт! А ведь бензин — это ерунда по сравнению с… Интересно, еды на сколько дней в городе? Хорошо, если хотя бы на пару недель. Проклятье, а ведь если ещё пару дней такая фигня будет продолжаться, народ паниковать начнёт! Так…».

Заскочив домой, он достал из тайника на лоджии увесистую пачку, завёрнутую в полиэтилен. Поразмыслив секунду, взял побольше: десятку. На магазины в итоге тоже решил не тратить времени, а поехал сразу на оптовые склады.

По дороге он настороженно косился на дымные столбы — сегодня их стало поменьше, но пожары всё равно продолжались; вглядывался в лица прохожих и стоящих на остановках… Всё вроде бы было как обычно. Но вот весёлый гомон стайки детишек уже показался каким-то неестественным на общем унылом фоне. Тимофей попытался успокоиться: ведь сам себя накручивает… А что народ неулыбчивый — так когда по-другому было? Не праздник, чай… Тем более проблемы со связью и транспортом, как ни крути, не могут не нервировать людей.

Чего у «Фита» не отнять, так это вместительности. Это даже кажется странным — крохотная с виду машинка со сложенными задними сиденьями превращается просто в монстра с бездонным брюхом! Коллеги на здоровенных баржах-камрюхах и «марковниках» частенько скидывали Тимофею заявки, когда нужно было увезти какой-нибудь холодильник, ковёр или даже банальную инвалидную коляску…

Он сел за руль, обернулся, скептически осмотрел забитый едва ли не под потолок салон.

«Куда это всё девать-то? Не дом, а склад получится! Придётся в гараж…».

Ключ от гаража всё равно лежал дома, так что был смысл завезти сразу и часть продуктов.

Через полчаса, припарковавшись во дворе, он прихватил ящик с молоком, несколько пакетов с крупами и пошёл к подъезду.

Груз не тяжёлый, но нести его было ужасно неудобно, тем более — открывать дверь, затем — вызывать лифт. Раздражение нарастало. Уже в кабине, нажав кнопку, он подумал: «Только застрять ещё не хватает!».

Двери закрылись, и… Кабина стояла на месте.

— Да ёк-к-карный бабай!

Он мгновенно постарался взять себя в руки и уже почти спокойно ещё раз надавил на кнопку восьмого этажа. Поехали!

Фея хорошего настроения

Пока он рассовывал дома пакеты и коробки по шкафам, раздался звонок.

Он никогда не спрашивал «кто там», в двери и глазка-то не было. Сказывалось советское ещё воспитание. Были ведь в Таёжном времена, когда иные люди и двери не запирали, а уж ключ под ковриком вообще был обычным делом…

На пороге стояла девушка лет двадцати трёх, невысокая, стройная, с длинными тёмными волосами, небесно-голубыми глазами и симпатичным открытым лицом. В одной руке — бутылка вина, в другой — огромное красное яблоко.

— Привет! Я без предупреждения сегодня, — она забавно развела руками. — С телефонами, какая-то засада, знаешь…

Янка была дамой своеобразной и даже немножко загадочной. Тимофей не помнил, где и как они познакомились, но тот её звонок врезался в память: «Привет! Это Яна, помнишь? Слушай, у меня сегодня проблема: есть бутылка шампанского и совсем нет мужика. Позовёшь в гости?» Обескураживающая прямота поначалу вогнала его в ступор. Но — почему бы и нет? Образ жизни он вёл довольно свободный (назовём это так), вечерок был не занят…

Она оказалась приятной во всех отношениях: лёгкой и весёлой, довольно начитанной (могла поболтать даже о Кафке и Хейли!) и — что особенно удивительно — совершенно ненавязчивой. И обожала секс. Позже Тимофей узнал, что она работает в каком-то парфюмерном магазинчике, у неё уже двое дочурок, которых она иногда сбрасывает на попечение матери, а сама отправляется, как она это называла, — «гулять». «Но ты только не подумай, что я какая-нибудь проститутка! Деньги, грязь… Фу, это мерзко! Я никогда не сплю с кем попало!».

Конечно, Тимофей допускал, что она строит какие-то скрытые планы — женские пути не менее неисповедимы, чем господни — но это точно никак не проявлялось, и онобычно бывал рад, когда она внезапно — через месяц или два после очередной встречи — снова звонила, а потом заявлялась вечером с неизменной бутылкой в руке.

— Ну, залетай. Что-то ты сегодня рано. А если бы я на линии был?

Она впорхнула, поставила пузырь на тумбочку, скинула босоножки.

— У подружки днюха вчера была, гулеванили. Собралась домой, пошла на площадь, на автобус, а тут смотрю — ты едешь… И как соскучилась внезапно! Месяца полтора тебя не видела! — она повисла у него на шее и принялась покусывать за мочку уха.

Тимофей не смог сопротивляться, и следующий час они провели в постели. Янка всегда умела поднять настроение… Хмарь и напряжение в душе совершенно рассеялись, жизнь снова показалась совершенно безоблачной. Да и за окном сквозь прорехи в тучах вроде стало проглядывать солнышко.

Потом он всё-таки подумал, что нехорошо оставлять на улице машину, забитую доверху; надо бы доехать до гаража, пока не стемнело. В памяти крепко засело, как когда-то давно в Новосибирске у них с Лёхой из неосторожно оставленной буквально на десять минут «Жиги» бесследно исчезло товара на полмиллиона…

— Слушай, мне нужно в гараж смотаться, разгрузиться. Минут на сорок. Подождёшь?

— Конечно. Тем более, вино осталось неоткрытое — зря, что ли, я его у Галки забрала? А… даже нет; возьмёшь меня с собой?

Свернув с трассы налево, к гаражам, Тимофей сбавил скорость: дорога была довольно убитая, за ней давно никто не ухаживал.

Забора вокруг гаражей никогда не было, зато были ворота, от которых теперь остались только два здоровенных пятиметровых столба. Сторожку тоже давно разобрали. Местечко, вообще говоря, навевало уныние, которое лишь отчасти компенсировалось чудесными склонами вокруг, заросшими молодой лиственницей и сосной.

На въезде навстречу выскочил какой-то тип. Он вынырнул из-за ближнего бокса, размахивая руками и что-то крича. Янка от неожиданности ойкнула.

Тимофей притормозил, опустил стекло.

— Случилось что?

— Нет, нет! Скрипи-и-ит! Нет! Ы-ы-ыгррр… — неразборчивый крик превратился в глухое рычание, мужик промчался мимо даже не взглянув. Через десяток секунд он свернул с дороги в лес и скрылся в зарослях молодняка.

Тимофей совсем остановился, оглянулся вслед мужику, прислушался.

Еле заметное тиканье двигателя на холостых, шум деревьев в отдалении, побрякивание обрывка провода о железный столб…

Одномоментно вернулось напряжённое предощущение чего-то нехорошего, зелень и яркое золото окружающего леса поблекли, день внезапно снова стал серым. У Тимофея перед глазами стоял безумный взгляд, чёрные растрёпанные волосы и это рычание…

— Перепил наверное… — слова Яны прозвучали неуверенно, но Тимофей уцепился за них, как за единственную всё объясняющую ниточку.

— Наверное. — Он постарался успокоить нервишки и отбросить эмоции.

Яна откинула волосы назад и улыбнулась Тимофею своей чудесной безмятежной улыбкой. Слегка отпустило.

За угол он всё-таки поворачивал медленно, крадучись, убеждая себя, что это просто элементарная предосторожность: мало ли — встречная выскочит, или бревно там поперёк проезда какое…

Ничего за поворотом не лежало, и никто ниоткуда не выскочил. Тимофей проехал мимо бесконечного ряда запертых железных воротин, в конце снова повернул — к дальним боксам.

Довольно быстро перетаскав продукты и без приключений вернувшись домой, они чудесно закончили день.

Далеко за полночь, засыпая, Тимофей хмыкнул про себя: «Да в общем-то и неплохие выходные получились… — Он притянул к себе лёгкую податливую Янку. Она прерывисто вздохнула во сне. — Очень даже…».

Утром гостья проснулась ни свет ни заря, привела себя в полный порядок, сварила кофе и бесцеремонно растолкала Тимофея. Тот упирался как мог, но чудесный запах с кухни и не менее чудесный нудный голосок сделали своё дело. Он натянул спортивки, взял чашку, с наслаждением глотнул. Кофе он обожал.

— Янка! Может, жениться на тебе?

Она заливисто рассмеялась.

— Как легко тебя охомутать-то! Кофейку в нужный момент, и — готово! — Она прищурилась. — Но, боюсь, ничего не выйдет. Ты ж распутный тип, похлеще меня! В самом деле думаешь, что готов к семейной жизни?

— Ну… Откуда ж я знаю? Пока не попробуешь — точно не скажешь.

Он, конечно, шутил. И ответ её был известен заранее. Чем-то они были похожи: неприкаянные, зато независимые…

— Нет уж. Проверяй на ком-нибудь другом. Если что — сообщишь потом, — она опять засмеялась. — Тим! Мне на работу к десяти, времени не очень много осталось, до площади меня подкинешь? — из глаз её просто выплёскивалась бескрайняя синева.

«Вот она же абсолютно точно знает, что будет дальше! Но женщины неисправимы, стремление манипулировать у них в крови…».

— Я тебя укушу сейчас! Ты ведь нисколько не сомневаешься, что я отвезу тебя до дома, на фига вот это вот, про площадь…

— Ничего ты не понимаешь! Это такой способ устраивать маленькие праздники. Просишь до площади подкинуть, а тебя до дому везут! Здорово же! Говоришь, что проголодалась, хлоп — целый ресторан с музыкой, хрусталём и шампанским!

— А ты проголодалась? — подозрительно спросил Тимофей.

Снова рассыпались колокольчики смеха.

— Этот вариант с тобой не прокатит. Я бутербродов к кофе наделала. Сейчас принесу. У тебя, кстати, сыр закончился… Быстренько съедим и поедем. На самом деле времени маловато, а я ещё девчонок своих потискать хочу…

В городе всё-таки ввели режим ЧС. На всех крупных перекрёстках стояли патрульные машины — не только полицейские, но и военные. По жилым кварталам ездил уазик с громкоговорителями и невнятно хрипел про комендантский час и про адреса опорных пунктов полиции, куда следовало обращаться в случае чего. Связь по-прежнему отсутствовала.

Дымных столбов, подпирающих небо, над жилыми кварталами сегодня не было, но зато далеко за рекой, там, где над тайгой возвышались трубы Комбината, полыхало такое зарево, что становилось страшно. Чёрные клубы поднимались до самых облаков, затягивая всю северную часть небосвода.

Тимофей вёл машину не спеша: собрались быстро, так что пока успевали. Судя по отсутствию очередей на остановках, ситуация с автобусами нормализовалась: хоть что-то наладилось. У моста теперь стояли не только машины, но и связной бронетранспортёр с рамками антенн по периметру корпуса и со сложенной радио-мачтой.

— Как будто война… — тихо сказала Яна.

— Да уж… Ты после работы пробегись по магазинам, на всякий случай продуктами запасись. Не нравится мне всё это.

Через десять минут Тимофей остановился у подъезда Янкиной девятины.

— Спасибо, Тим.

Она выскочила из машины без всяких там поцелуйчиков, лишь помахала рукой. Он подождал, пока она скроется в дверях, и растерянно почесал в затылке.

«Что дальше-то? К Лёхе проскочить? А смысл? Пожалуй, надо ехать работать. Новости заодно послушать…».

О кошмарах наяву

Часа два он катался по Правому, клиентов было заметно меньше, чем после снегопада, но хватало.

Пассажиры рассказывали всякое, однако по большей части истории были столь нереальными и дикими, что Тимофей только качал головой.

Кто-то божился, что в соседский дом вчера весь день хлестали молнии так, что все антенны на крыше расплавились; другой пассажир с полубезумным взглядом и торчащими во все стороны волосами что-то бормотал про жутких чёрных тварей, которые с вечера бродили по окраине города и утаскивали припозднившихся одиноких прохожих; пожилая женщина, явно верующая, рассказывала про красных всадников и пролившийся на город кровавый дождь…

В тот день ему особенно запомнились нарики, которые прокатились в два адреса, но при этом рассчитались вперёд и сидели настолько пришибленные и тихие, что он сам, не выдержав, спросил:

— Случилось, пацаны, что?

Они переглянулись, Тимофею показалось, что со страхом. Потом тот, что сидел рядом, нехотя сказал:

— Кенты ночью… пропали куда-то. На девятом микрорайоне. Не слыхал? — огромные зрачки просто впились в Тимофея.

— Не, не слышал. Я с Левого вообще-то.

— Приехали на хату… Ночью вчера. На тачке. — В глазах парня снова мелькнула тень ужаса. — Ну, замутили, то, сё… Потом надо было метнуться на одно дельце. А Паха остался со шмарой. И ещё один кентишка. Ну, мы вернулись по-быстрому, минут через двадцать, а… Там вилы просто! Двери вынесены, кровищей всё залито, какие-то куски… Трупов-то нет, но… А на всех стенах шашечки нарисованы, как в такси. Кровью!

— Фига се! — Тимофей выслушал недоверчиво, поскрёб щетину, предположил: — Может вам это… Привиделось?

— Хрена там… Привиделось! А главное, — парень ещё больше понизил голос, — базар до этого был… Ну, щипача-то того кинули, с кем приехали. Главное — бабок хватало, я спецом Пахе отдал полтос, а он зажал чё-то. И говорит потом: «Да что он сделает-то? В мусарню побежит?» А Саня: «А если сюда поднимется?» А Паха: «И что? Сожрёт нас? Порежет на мелкие куски?» Как придёт, типа, так и уйдёт…

Перед тем как вылезать, нарик ещё раз поинтересовался:

— В расчёте, шеф?

— В расчёте, в расчёте…

Следующие несколько дней ситуация в городе лишь осложнялась. Слухи насчёт Иркутской трассы подтвердились: что там случилось, никто толком сказать не мог, но за неделю до Таёжного не добралось ни одной машины. Поезда по-прежнему не ходили.

Народ, сообразив, что дело пахнет керосином, ломанулся сметать с полок магазинов всё подряд: давка, крики…

На пятые сутки почти все продуктовые позакрывались. Местная агрофирма, хлебозавод и несколько мелких цехов по производству всяких там пельменей и колбас продолжали работать, но всю реализацию под контроль взяли городские власти. Через неделю были введены продуктовые карточки. Тимофей помнил уже подобное — в самом конце восьмидесятых. Но сейчас всё было гораздо страшнее — потому что непонятней.

По местному телеканалу и на радиостанциях выступления мэра, депутатов думы и представителей разных ведомств с призывами к спокойствию сменяли одно другое, а в головах людей всё ширился и ширился ужас, подогреваемый гуляющими по очередям сплетнями и леденящими кровь рассказами соседок…

Кто-то не мог дождаться родственников, которые должны были вернуться из поездок, другие наоборот не могли выбраться из города. Пытавшиеся уехать возвращались с самыми невразумительными пояснениями. А некоторые — НЕ возвращались, и это было ещё страшнее…

Тимофею запала в память одна встреча: он стоял в кармане у дороги в ожидании пассажиров, а по тротуару, слегка шатаясь, приближалась женщина. Вблизи стало заметно, что одежда на ней порезана на длинные полосы, а руки испачканы чем-то красным. Лицо было бледным, растрёпанные волосы падали на глаза. Она шла и разговаривала сама с собой, не кричала, но — в полный голос, так что было слышно даже сквозь поднятое стекло:

— Всё. Конец. Думаешь? Да конечно! Оно пожрёт всё, всё… Нет! Да! Мы все умрём! Будем душить друг друга, резать и напиваться кровью! Нам же так хочется…

Поравнявшись, она резко шагнула к машине, наклонилась, её ладонь впечаталась в лобовуху. Лицо придвинулось настолько, что на стекле появился туманный след её дыхания. Она сказала:

— Нас поглотит тьма! Мы растворимся… — потом жутковато негромко рассмеялась и пошла дальше.

— Кассандра, блин, — пробормотал Тимофей.

Кликушествующая ведьма потом мерещилась ему целый день…

Тимофей продолжал ежедневно выходить на линию (тем более, что по ночам теперь из-за комендантского часа работать стало невозможно) и смотрел по сторонам уже не просто с беспокойством, а порой — с откровенным страхом. Сначала он полагал, что кто-то намеренно сеет панику и распускает пугающие слухи, пользуясь всей этой неразберихой со связью, но странностей в самом деле становилось всё больше, и отмахиваться от них стало просто невозможно.

Поворотной точкой для него стал кошмар наяву, который поверг его в полную прострацию на несколько суток…

День был в разгаре, он вёз с автостанции на Правый какого-то напыщенного «бизнесмена».

Тимофей терпеть не мог таких, прям раздувающихся от ощущения собственной важности. Разговаривать с каким-то там таксистом этот лысый крендель считал ниже собственного достоинства, однако от вещания великой истины удержаться был не способен. В результате он никак не мог заткнуться, но каждое слово едва ли не цедил сквозь зубы.

Тимофея настолько взбесил этот хлыщ, что он даже позабыл о неурядицах последних дней. Однако, несмотря на кипение в глубине души, он какое-то время ещё держал себя в руках.

— Ну… обзывать людей нищебродами только потому, что они не ездят на мерседесах, вряд ли умно. Тем более, если во многом от них зависишь, — хмыкнул он, продолжая разговор.

— Нищеброд — это не констатация внешних признаков. Это внутренняя суть. Такие как вы никогда не поймёте, что значит быть настоящим человеком, потому что это вам не дано. Вы согласны быть неудачниками. Купив эту шушлайку, — он брезгливо скользнул глазами по салону «Фита», — вы сами заранее поставили на себе крест.

— Человек действует в рамках имеющихся возможностей.

— Кто мешал вам взять кредит, родственников потрясти и приобрести что-то приличное? Бэху-семёрку, ну или хотя бы С-класс… Дело даже не в деньгах, это вопрос имиджа, самоуважения!

— Что за странная идея брать под такси бэху-семёрку? Она ж себя даже не отобьёт!

— Об этом я и говорю… Вы сами ограничиваете свои горизонты и притязания. Вообще сам факт того, что вы в таком возрасте работаете в такси, говорит о том, что вы неудачник и не смогли ничего добиться в своей профессии… На кого-то же вы учились?

— Скажем, я учитель. Но эта профессия в принципе не предполагает, что я когда-нибудь смогу позволить себе роллс-ройс. Или вы считаете, что учителя должны брать взятки за оценки и приторговывать дипломами только для того, чтобы, по вашему выражению, чувствовать себя «настоящим человеком»?

— Ну… — лощёный тип немного замешкался. Назвать всех учителей неудачниками язык, видимо, всё-таки не поворачивался. — Это, конечно, частный случай… Но опять же — вы сами выбирали профессию, вы ведь понимали, какие у вас финансовые перспективы?

— У хорошего учителя — нормальные перспективы. Любимая работа в первую очередь. Благодарные ученики. Близкие люди. Квартира, машина, дача. И, слава богу, уже не девяностые, сейчас учитель и в отпуск может себе позволить съездить, и ремонт дома сделать. А без мерсов и ролексов, уверяю вас, вполне можно жить и наслаждаться жизнью.

— Вы всю жизнь будете зависеть. От государства, от начальства. Вот сейчас — вы от меня зависите. Вы же за эти паршивые две сотни готовы на всё!

Тимофею почти непреодолимо захотелось влепить по самодовольной круглой харе. Чтобы сохранить спокойствие, он не спеша выдохнул, внимательнее глянул по сторонам. На перекрёстке свернул налево, дорога пошла чуть вниз, к мосту. Машин почти не было — попалась лишь пара встречных. За последние дни транспорта вообще стало заметно меньше… Он снова посмотрел на пассажира, скользнул взглядом по лоснящейся, словно полированной лысине.

— Вы недальновидно хамите. По-моему, это как раз вы не способны думать ни о чём, кроме денег. И, видимо, осознание себя высшим существом одновременно убавляет мозгов. Вы ведь от меня зависите ровно в той же степени, что и я от вас. Я вас сейчас высажу, и — будете стоять здесь и утираться своими «паршивыми сотнями».

— Ну, остановите. Вы никак не поймёте, что вы — винтики! Вас ничего не стоит заменить! Вы не повезёте — другой подвернётся. Я заплачу ему, а вы так и останетесь ни с чем. Хотя уже потратили время и бензин…

Тимофей резко ударил по тормозам.

— Валяйте.

— В смысле?

— Машинку освободите. А то я монтировкой помогу.

Жлоб надменно фыркнул, выбрался на обочину, забрав с заднего сидения толстую чёрную папку с документами и конечно — кто бы сомневался — припечатав дверью.

Тимофей молча выругался, глянул назад — никого, встречных тоже нет. Включил поворотник и одним движением развернулся в обратную сторону, несмотря на узкую двухполоску. Славная машинка — «Фит», на каком-нибудь грузовике типа «крузака» пришлось бы сейчас корячиться туда-сюда в четыре захода!

Он отъехал уже метров на сто, когда что-то в зеркале заднего вида показалось ему странным… Тимофей пригляделся, сбросил скорость, потом совсем остановился, прижавшись к обочине, обернулся. Потом даже вышел из машины, с изумлением наблюдая за происходящим.

До моста было метров, максимум, триста, несмотря на пасмурное небо видно всё было отчётливо, и даже звуки раздавались, казалось, совсем рядом.

Серебристые фермы моста ходили ходуном. Потом ближний конец выгнулся невообразимой дугой со скрипом и металлическим звоном и внезапно взлетел вверх, на высоту девятиэтажки. За ним волнами пошли остальные пролёты и весь мост стал похож на гигантское подобие змеи.

Он оставался решетчатым и квадратным, но изгибался рывками, скручивался штопором; дорожное покрытие растрескивалось и кусками сыпалось в реку; под асфальтом обнаружились рельсы и остатки старого деревянного настила, которые вдруг вспыхнули сразу по всей восьмисотметровой длине.

Мост всё больше походил на кошмарного дракона, пылающего изнутри, рассыпающего в разные стороны искры и угли. Задранная в небо ближняя арка, разрывая сотни толстенных заклёпок, раскрылась по горизонтали, превратившись в огромную пылающую пасть. Оттуда словно огненная пена закапали вниз горящие капли расплавленного гудрона.

Чудовище двинулось вперёд, со скрежетом отдирая крепления, кроша бетонные опоры. Медленно, метр, ещё… Один из быков посередине реки не выдержал и обрушился; адское создание повело в сторону, и оно соскользнуло в воду. В воздух взметнулись клубы пара.

Берег был высокий, скалистый, и змей на короткое время скрылся из глаз, но не прошло и десятка секунд, как его «голова» снова показалась над обрывом, стремительно рыская из стороны в сторону. Ещё несколько мгновений — и смятые фермы с удивительной быстротой потянулись наверх, взрывая асфальт, растирая в крошку камни… Внутри стального скелета уже ничего не горело, лишь рельсы светились ярко красным, почти оранжевым светом.

Мир вокруг словно замер. Тимофей не мог поверить, что всё это происходит на самом деле. Внезапно он заметил на обочине того высокомерного урода и понял, что ещё немного, и кошмарный монстр доберётся до него. Человек выглядел соринкой на фоне лязгающей и скрежещущей громады.

Тимофей вскочил за руль, врубил заднюю и газанул.

«Бизнесмен» некоторое время стоял столбом, потом повернулся и с диким воплем, уронив свою важную папку, неуклюже побежал прочь от приближающейся смерти.

Поравнявшись с машиной, он стал неистово дёргать за ручку двери.

Тимофей затормозил, разблокировал дверь… И вдруг на него накатило мстительное, совершенно иррациональное на фоне надвигающегося конца чувство брезгливости и отвращения. Он молча смотрел на искажённое ужасом лицо.

— Проезд оплачиваем.

— Что-о-о? — взгляд пассажира метнулся назад, затем обратно к Тимофею. — Оно сейчас… Гони! А-а-а-а! — он почти визжал.

Тимофей коротко размахнулся и с наслаждением впечатал кулак в ещё недавно такую высокомерную и важную рожу. Лысый заткнулся, лишь умоляюще смотрел остекленевшими глазами.

— Успокоились? Проезд оплачиваем. Цены внезапно подскочили… Теперь билет стоит миллион. Или — на хрен, пешочком.

— Сколь…?! Но… — обречённо прошептал лысый, доставая дрожащей рукой из внутреннего кармана портмоне и протягивая его Тимофею.

Тот презрительно отмахнулся, хмыкнул, пробормотал:

— Хозяин жизни… Слякоть… — И отчаянно вдавил педаль газа в пол.

Вовремя. Исполинская решетчатая тварь была уже в двух десятках метров, ей достаточно было одного небольшого рывка…

Правое колесо забуксовало по обочине, мелкий щебень забарабанил по подкрылку, но через долю секунды хондочка выпрыгнула на асфальт и рванулась вперёд.

Монстр дёрнулся вслед, но не достал, резко развернулся, свиваясь в кольцо, попутно превращая в груды обломков сразу несколько гаражных боксов, тянущихся вдоль дороги, потом метнулся назад, к автозаправке, расположенной перед самым мостом (точнее тем местом, где он находился ещё недавно).

Огромное «тело» мгновенно смело здание заправки, колонки, навесы… Занялся пожар, языки пламени, сначала не очень большие на фоне пятнадцатиметровых балок бывшего моста, быстро разрастались и обрастали чёрными клубами.

Тимофей долетел до перекрёстка, притормозил, свернул направо и совсем остановился, вытирая пот со лба и переводя дух.

Он, словно в трансе, опустил стекло и с минуту заворожённо наблюдал, как в полукилометре в раскалённом аду купается эта невозможная тварь. Она кружилась, извивалась, подпрыгивала, словно выстреливая своим скелетом на сотню метров вверх и снова рушилась в бушующий огонь.

Мелькнула мысль, что стоять так близко — небезопасно. Гигантский стальной червь, пожалуй, легко мог бы добраться до них просто выпрямившись во всю свою длину!

Что-то ярко вспыхнуло, через пару секунд донёсся грохот взрыва. Наверное, начали взрываться подземные ёмкости…

Тимофей закрыл окно и тронулся с места. Взглянув в зеркало, он увидел вокруг себя бледное зеленоватое свечение. Дежавю… Он перевёл взгляд на руки — всё нормально.

«С зеркалом, может, что? Угу… С головой, скорее…».

Доехав до перекрёстка, он повернул налево, высадил кренделя на ближайшей остановке и погнал домой. Зелёная дымка в отражении исчезла, но ему всё равно было страшно. Хотелось как в детстве спрятаться с головой под одеяло и, не дыша, прислушиваться к звукам за дверью… 

Глава 4. Конец света?

 Бред вселенной

— Я не сошёл с ума! Я не сошёл с ума!

Он мерил шагами квартиру: от зала до кухни и обратно. Восемнадцать шагов туда, восемнадцать в другую сторону…

Мир рушился в его голове.

Тимофей всегда был материалистом. Не то чтобы принципиальным и воинственным, скорее — убеждённым всей своей повседневной жизнью. Всё, что он видел с детства и до сего дня, всё о чём читал или слышал — вполне можно было объяснить, исходя из простых рациональных соображений, не трогая ни богов, ни духов, ни прочей чертовщины. И для этого вовсе не требовалось быть профессором всех наук, достаточно было нормально учиться в школе!

Но то, что произошло там, у моста… Это было невозможно. Совсем! Но он видел своими глазами. И не только он!

Мог ли это быть какой-то гипноз? Сон наяву? Какая-то чудовищная мистификация? Или всё-таки — просто бред? Может быть, он лежит в какой-нибудь больнице, стукнувшись головой, и всё это ему лишь представляется?

Вспомнилось: «Может вам это… Привиделось?» — «Хрена там… Привиделось!».

— Я не сошёл с ума!

Ещё несколько путешествий из комнаты в комнату. От страха мерзко щемило где-то в позвоночнике. Он боялся не кровавых маньяков и даже не огнедышащего моста, он боялся потерять способность связно мыслить, перестать быть собой.

«Так. Представим, что это какое-то внушение. Направленное или заранее сделанное… Сомнительная версия, но… Или, может, — это кто-то прикалывается? Кто? Инопланетяне? Ну… в данной ситуации это далеко не худший вариант…».

Он остановился у окна. Уже стемнело, во дворе зажглись оранжевые фонари. На парковке под деревом ютилась одинокая хонда.

«Нужен какой-то способ проверить… Впрочем, это очевидно. Съездить и посмотреть. Сейчас? На ночь глядя? Или утро вечера мудренее?».

Через десять минут он спускался по лестнице. На лифте почему-то не поехал. На всякий случай.

Он направился не к мосту, а в противоположную сторону: на море, бескрайнее местное водохранилище. Вдоль залива тянулась длинная насыпная плотина, и с её высоты открывался изумительный вид почти на весь Левый, на Ангару, на мост… По ночам мост обычно светился сотнями огней, которые отражались в быстрой воде, вид был просто сказочный…

Не доехав и до середины дамбы, Тимофей понял: нет, мир не пришёл в себя. Моста не было. В темноте с трудом можно было различить пустые опоры, в том числе и ту — вторую слева — разрушенную стальным монстром почти наполовину…

По дороге домой его тормознул патруль, проверили документы. Но до начала комендантского часа оставалось всего минут сорок, и надолго его не задержали. 

* * *

Прошла ещё неделя. Лучше не стало, наоборот: мир стремительно превращался в большой сумасшедший дом. Единственное, что радовало Тимофея, — это тот факт, что он всё же не слетел с катушек, а если и слетел, так не один, а заодно со всеми остальными.

Попасть на машине в старую часть города, где со времён первостроителей теснились деревянные ещё двухэтажки, стало просто невозможно: все проезды в одну прекрасную ночь усеяли загадочные бугры наподобие противотанковых надолбов; Тимофей, проезжая мимо, несколько раз слышал с той стороны звуки каких-то перестрелок. Здание детской поликлиники, возвышавшееся неподалёку, отгородили от остальных «Деревяшек» колючей проволокой, сама больница вроде бы даже ещё работала.

На месте снесённого тубдиспансера к небу тянулись неведомые, выросшие за одну ночь фиолетовые растения, слишком похожие на щупальца осьминогов. Когда поднимался ветер, щупальца начинали шевелиться, и казалось, что они вот-вот дотянутся до проходящей мимо дороги. Водители редких машин, пролетающих мимо, невольно ещё добавляли газу.

На улицах теперь даже днём иногда можно было встретить странных созданий, порой — совершенно безумного облика. Твари эти далеко не всегда оказывались агрессивными, но невозможно было не опасаться их: то какие-то бесплотные призраки, то пауки размером с собаку… Поговаривали, что дачи на девятом километре оккупировали толпы мертвецов-зомби, которые, правда, не пожирали людей, а лишь бесцельно слонялись по улочкам, вытаптывая огороды, заходя в незапертые строения… Впрочем, и про злобных зомби сплетен тоже хватало.

Тимофей по-прежнему выезжал на линию. На Правый теперь осталась только одна дорога — через ГЭС, но там без спецпропуска было не проехать, поэтому приходилось кататься по месту, да в Ухан. Частые остановки, шарахания от всякой непонятной нечисти, длинные крюки в объезд загадочных аномалий, а иногда даже — валяющиеся у дороги трупы… Такая работа выматывала. Изнурительный страх и растерянность мешались со всё усиливающимся ощущением бессмысленности каких-либо действий. Однако сидеть дома и ждать непонятно чего было совсем невыносимо, работа хоть как-то позволяла отвлечь мозги от апокалиптических мыслей.

* * *

Ненавязчиво подкралась ещё одна проблема: нужно было ехать за урожаем. Тянуть было некуда, по ночам несколько раз уже случались заморозки, хорошо ещё, бабье лето в этом году выдалось сухое…

Кто-то, возможно, ещё надеялся, что вот-вот наладят сообщение, снова начнут ходить поезда и машины, но Тимофей после того, как у него на глазах взбесился мост, отбросил все иллюзии: скорее всего эта бредятина оккупировала Таёжный надолго. Поэтому, вспоминая свой куцый огородик, он крепко призадумался. Могло так получиться, что эта картошка к весне будет единственным спасением от голода. Обычно двух-трёх мешков ему хватало до июня за глаза: много ли нужно одному? Но как всё сложится этой зимой?

В голове крутилась мысль о том, что какие-то из дач, возможно, уже остались без хозяев. По городу ходили жуткие слухи, что морг на Правом давно переполнен, и трупы там во дворе складывают штабелями… В это нетрудно было поверить. Так что…

Но главная засада была в том, что до дачи ещё нужно было добраться.

На втором километре прямо вдоль трассы располагалось старое городское кладбище. И поговаривали, что усопшие с недавних пор не покоились там с миром. Ещё неделю назад, услышав бы такое, Тимофей только хмыкнул бы, да покрутил пальцем у виска, но теперь ехать было реально страшно.

В голливудских фильмах зомби — обычное дело, и доблестные герои лихо косят их десятками, а то и сотнями… Но в кино у каждого дома целый арсенал и запас боеприпасов на маленькую войну. И что ни тачка, то какой-нибудь пикап наподобие бронепоезда. А тут что? Штурмовать толпу бродячих покойников на игрушечной хондочке с пластиковым бампером? И с боевой монтировкой в руке? Без помощи было не обойтись.

В пору работы в колледже у Тимофея был хороший приятель, коллега — тоже мастер производственного обучения, с заковыристой финской фамилией Мякяряйнен. Классный компанейский мужик, страстный охотник, который каждые выходные с октября по январь в любые морозы пропадал в тайге… Он был старше лет на семь, и Тимофей обычно обращался к нему по отчеству. После того как Тимофей вылез в начальство, дружба несколько потускнела в силу чёртовой субординации и бюрократии, а после увольнения пересекаться стали совсем нечасто. Но изредка они продолжали созваниваться, пару раз даже собирались слегка попьянствовать старой компанией…

Тимофей с трудом припомнил номер квартиры в старенькой пятиэтажной хрущёвке, поднялся по обшарпанной лестнице, стараясь шагать бесшумно, настороженно прислушиваясь. С тех пор как в городе поселилось безумие, даже простые действия и самые знакомые места могли таить опасность. «Вроде — здесь». Нажал кнопку звонка, в глазке мелькнула тень.

Дверь открыла симпатичная деваха лет двадцати с чудными серо-голубыми глазами и короткой стрижкой. Красный спортивный костюм нисколько не скрывал фигуры, даже подчёркивал…

— Ого! Санька, ты что ли? — Тимофей был несколько ошеломлён. Александру — дочь Викторыча — он помнил ещё школьницей, деловой и колючей девчонкой… «Это ж сколько времени-то прошло?» — Да ты прям невеста! Папка дома?

— Здравствуйте, дядя Тима! Заходите…

— О, какие люди! — из комнаты показался хозяин, жилистый сухой дядька со светло-рыжей шевелюрой, соответствующими усами и знакомыми насмешливыми морщинками в уголках глаз.

Они искренне обнялись и сразу пошли на кухню — неизбывная советская привычка!

— Ну, ты как?

— Да как… — Викторыч налил крепкого чая в чашки, насыпал в берестяную корзинку разнокалиберных конфет. — Вишь, что творится-то… Пока работаем, но скоро автобус придётся на прикол поставить, с горючкой напряг, сам знаешь. А потом — какая учёба? И сейчас-то хорошо, если половина гавриков на занятия ходит.

Основные корпуса колледжа находились за городом, в трёх километрах на лесистом склоне высокой Приморской сопки, скалистой кручей спускавшейся к морю. И обычно, особенно зимой, студентов с площади возили на занятия своим автобусом; благо, что разнообразной техники в колледже хватало.

— А вообще, знаешь, я думаю, они правильно сделали, что не позакрывали нас всех до лучших времён. Когда всё катится в ад, должна оставаться хотя бы видимость порядка. Да и пацанам лишний присмотр. Ты Виткова-то застал ещё?

— Помню, но смутно. Что с ним?

— Похоронили на прошлой неделе. Жуткая история, совершенно. Пришёл на пару к третьекурсникам. Сначала как обычно какой-то скандальчик по поводу опоздавших закатил. А потом… Пацаны говорят — стал головой о стол биться, о стены… Староста за начальством метнулся, Наталья прибежала, а он ей в дверях навстречу; вместо головы… мраки, короче! Она — в обморок, а он вышел каким-то образом на улицу, до обрыва добрёл — помнишь, за вторым корпусом? И со скалы… У одного пацана — шок до потери речи, пришлось скорую вызывать. Потом полиция, комиссия, разбирательства… Гиблое дело.

— Н-нда. А я, знаешь, видел, как мост наш погулять решил. Своими глазами, слушай, в пятидесяти метрах от него стоял, еле-еле успел свалить! — Тимофей помолчал. — И что думаешь обо всём этом? Конец света?

Викторыч покачал головой, хлебнул чаю.

— Конец… Да ты понимаешь, конца-то не видно! И знаешь, ещё: уж больно всё какое-то лубочное, ненастоящее. Мне иногда кажется, что мы все в какой-то фильм-ужастик попали. Причём в фильм хреново задуманный и снятый. У нас тут под окнами по ночам какая-то тварь бродит: ну чистая «корпорация монстров»! Цирк на колёсах… Но с другой стороны люди-то гибнут по-настоящему! И делать что? Жить всё равно надо, несмотря на весь этот бред вселенной, этих вон оболтусов кормить…

— Да уж… А ведь да, ты прав, действительно на тупое кино похоже… И вот, кстати, насчёт «кормить»; я чего заглянул-то. Помощь нужна. Ты картошку выкопал?

— Конечно… На прошлых выходных ещё. Зима близко. Успел до того, как всё совсем бредово стало. Хорошо, дача — под боком…

— А я что-то с этим делом затянул. А дача ни фига не под боком. И боюсь я теперь без оружия на двадцать первый соваться. Слышал про кладбище? Ты мне ружьишко в аренду не дашь на пару дней?

По картошку…

Выехали едва рассвело, часов в восемь. Тимофей заскочил сначала за Викторычем, а потом — за Геннадием, его напарником по промыслу. Охотники были с карабинами, Тимофея вооружили двустволкой:

— Держи. ИЖ-двадцать семь — надёжная штука.

Отъехав метров двести от городской стелы, остановились. В принципе, до кладбища было рукой подать — только с горы съехать. Спуск был длинный, с виражом, и что там творится внизу — рассмотреть было невозможно.

А вокруг бушевала самая что ни на есть золотая осень, последние деньки. Было немного зябко с утра, но ясно и безветренно, вокруг стояла тишина, только потрескивали провода ЛЭП над дорогой.

— Ну что? — На лице Викторыча играла улыбка — совсем не деланная и даже чуть азартная.

— Погодка — шепчет! У меня полное ощущение, что мир пришёл в норму и всё стало как раньше… За рыжичками бы сейчас прогуляться! — Тимофей снова оглядел окрестности, долго всматривался вниз, туда, где дорога исчезала за плавным поворотом. — Ну, надо ехать, пробовать. Мужики, ещё раз: даже если там действительно… покойники бродят — стрелять не спешите. Только в самом крайнем случае. Я медленно поеду, если что — успеем заднюю дать или развернуться.

Гена молча кивнул. Викторыч ещё раз осмотрел Тимофееву вертикалку:

— Если какой форс-мажор, не забудь: предохранитель снят, поосторожнее. Патроны вот, в коробке.

— Ну… С богом. — Тимофей опустил все стёкла в машине и потихоньку тронул с места.

Вниз, вниз, длинный левый вираж, короткий правый, справа меж сосен уже замелькали первые оградки могил…

— Вот они!

Напротив центрального входа на кладбище действительно виднелись чьи-то фигуры. Мертвецы — не мертвецы, издали было не разобрать. Их было не так уж и много, пятнадцать, может — двадцать. Большая часть толпилась на засыпанной гравием площадке перед кладбищенскими воротами, но четверо медленно прохаживались и по проезжей части.

Тимофей сглотнул, крепче вцепился в руль, левую руку положил на селектор вариатора, чтобы если что — мгновенно врубить заднюю.

Ближе… Ещё ближе. Напряжение нарастало: казалось, звенел сам воздух.

Их явно заметили, покачивающиеся фигуры медленно повернулись навстречу машине.

— Ч-чёрт!!!

Это реально были мертвецы. Они не очень походили на киношных зомби: скелеты в гнилом, перемазанном глиной тряпье. Один, тот, что поближе, видимо, был похоронен не так давно и не дошёл ещё до стадии полного разложения: половину черепа обтягивала плоть, в которой что-то тошнотворно копошилось, а пиджак костюма и выглядывающий воротник рубашки выглядели почти целыми.

Тимофей поймал себя на том, что страх куда-то ушёл, осталось только брезгливое отвращение; его слегка мутило. Он коротко посигналил.

Трупы несколько секунд покачивались на месте, а потом… начали расходиться, явно пропуская машину. Двигаться им, по всей видимости, было непросто; словно марионетки в неумелых руках, они ковыляли мелкими неровными шагами, освобождая середину шоссе.

Тимофей не дожидаясь, пока они совсем уйдут, направил хонду в узкий проход между фигурами. Смотреть на них он был не в силах и взглядом упёрся в асфальт. Краем сознания он отметил, что по обочинам тут и там валяются какие-то мерзкие останки. Видимо не все проезжавшие здесь делали это столь деликатно.

Они протиснулись между двумя покойниками почти вплотную; в открытые окна пахнуло гнилью и запахом сырой земли. Викторычу пришлось убрать в машину выставленный ствол карабина.

Наконец кладбище осталось позади, и Тимофей поддал газу.

— Твою мать! — выругался Геннадий, вытирая рукой пот со лба. — Если бы хоть один из них ещё и рукой шевельнул, я бы не удержался!

— Да ты знаешь, такая же фигня. Ну и нервы у тебя, Тимоха! — Викторыч хлопнул его по плечу.

— Да не нервы тут… Видели там на обочине что творится? Кто-то как в ГТА летел сквозь толпу… А это же люди! Ну… мёртвые. Чьи-то родные. Их похоронили, за могилами ухаживали… А теперь — что? — У Тимофея не очень получилось сформулировать мысль, его до сих пор потряхивало, и он насуплено замолчал.

До дачи добрались без происшествий, не считая того, что пришлось немного попетлять по улочкам посёлка из-за заваленного щебнем главного проезда.

Загнав машину на уютную полянку рядом с баней, Тимофей осмотрел свои владения. На первый взгляд, всё было в порядке.

Ближние соседи давно разбежались — к концу девяностых едва ли не половина наделов оказалась брошенными; некоторые даже с домиками и постройками. Заборы повалились, огороды заросли молодым осинником, так что Тимофеева банька незаметно оказалась на отшибе, почти в лесу.

Нынешние события не прошли мимо дач: пока пробирались по посёлку, тут и там видели сгоревшие остовы, иной раз даже по нескольку в ряд… Однако в целом дела вроде бы обстояли не так уж и плохо. На некоторых участках работали люди, кто-то топил баньку: вкусный смолистый дымок расползался над огородами.

Надо было приниматься за дело.

Одолев десяток Тимофеевых грядок буквально за час, они не спеша проехали вдоль улицы. На большинстве дач урожай был собран, но попадались и такие, где к картошке никто даже не приступал.

— Ну, что? Помародёрим? — Гена кивнул в сторону высокого крепкого забора.

Дома здесь не было; на его месте лишь дымилась огромная груда золы и спёкшегося стекла. Однако теплица, парник, грядки — ухоженные, аккуратные — пребывали в полной неприкосновенности.

Вообще говоря, с такой задумкой и ехали. В самом деле: все кто хотел разобраться со своими огородами, сделали это ещё две недели назад. Ну, неделю. Тимофей сильно припозднился в этом году, обычно в Таёжном осень ранняя и быстрая, и копать начинали ещё в конце августа, а сегодня уже семнадцатое сентября! Тем более, что эта дача выглядела очень прилично, хозяин явно был рукастый и скрупулёзный. Неужто бы такой не позаботился вовремя о своём урожае, если бы был жив?

Домой вернулись как из завоевательного похода, забив салон под самую крышу: девять мешков картошки, два — моркови, тыквы с кабачками, чеснок и ещё куча всякой мелочи… Колёса чуть не скребли по аркам.

Тимофея заела совесть, и он всё-таки оставил изнутри на калитке чужой дачи записку со своими координатами, твёрдо решив, что если хозяин объявится — вернёт собранное. Впрочем, все понимали, что хозяин скорее всего уже никогда и ничего не потребует… 

Глава 5. Выхода — нет

 Вечер

Он, съёжившись, сидел в заглушенной машине и разглядывал свой дом через запотевшее по краям лобовое стекло. Во взгляде сквозили усталость и обречённость.

В крайнем подъезде на девятом этаже выбиты стекла… А справа, на первом, окна целой квартиры просто исчезли: вместо них — только серая поверхность, похожая на дырчатый бетон, неровная, испещрённая раковинами и трещинами. Эта зараза выперла изнутри два дня назад; лезла изо всех окон, через сквозные розетки — к соседям; металлическую дверь квартиры выгнула пузырём, а затем просто выдрала… И застыла. Соседнюю дверь мужики потом вырубали ломами, кувалдами, кто чем. Но в саму семьдесят шестую долбить побоялись, уж больно мерзко там что-то булькало и чавкало…

Побуревший берёзовый листок, застрявший в щели, мелко трепещет от зябкого осеннего ветерка… Рядом с крыши подъезда вдоль стены свисают странные, похожие на синеватые водоросли побеги, с которых на отмостку натекла лужа какой-то зелёной гадости…

Тротуар и дорога возле дома с некоторых пор побелели: с неделю назад весь асфальт вокруг дома внезапно начал дымиться, кто-то вовремя заметил, закричал, и жильцы от безвыходности начали поливать кто чем мог — вёдрами, тазиками, кто-то даже со шлангов прямо из окон… Шипение, клубы пара… Жильцов в доме оставалось немного, хорошо если четверть, да и из тех не все были на месте. Могли и не справиться… К счастью, через двадцать минут отчаянной борьбы налетел шквал, нагнал чёрные косматые тучи, и хлестанул такой ливень вперемешку со снегом, что только держись!

Через полчаса всё кончилось. Тротуары, парковка, проезд — всё сохранилось и даже в приличном состоянии, только асфальт приобрёл почему-то цвет слоновой кости… Всё пока складывалось не так плохо, учитывая, что на Школьную, к примеру, теперь не то что проехать — пройти было проблемно: растрескавшиеся дороги и газоны непрерывно ходили невысокими волнами, словно земля дышала и готова была вот-вот разверзнуться…

Вообще, дом сохранился просто чудесно на фоне остальных. Многие здания стояли с закопчёнными после пожаров стенами, некоторые вообще выглядели словно после артобстрела, а первая общага по Приморской просто рухнула после мощнейшего взрыва, похоронив под завалами серого кирпича сотни жильцов.

Нет, не «просто» рухнула! Неделю потом куча обломков шевелилась, как огромная амёба, не давая даже приблизиться пожарным и спасателям, распространяя ужасный запах и вселяя почти неконтролируемый страх во всех, кто оказывался рядом.

Тогда гибель стольких людей разом казалась страшной трагедией, никто не мог представить, во что всё это выльется позже. Взбесившиеся дома, нашествия неведомых тварей, загадочные болезни и валяющиеся по улицам трупы…

Тимофей поморщился. Думать о трупах сейчас было не ко времени.

Во дворе не было ни души, несмотря на ранний светлый вечер: люди теперь на улицы предпочитали без лишней надобности не выходить.

Над машиной распростёр голые ветки тополь. Тимофей чувствовал к этому дереву необъяснимую симпатию. Раньше на склоне вдоль улицы их росла целая шеренга, он даже помнил ещё, как их когда-то высаживали… А потом начались какие-то ремонтные работы с рытьём траншей и заменой кабелей, и деревья, уже высокие, набравшие силу, повыкорчевали. Только один тополёк чудом спасся между парковочкой и трансформаторной будкой, вырос, окреп и теперьвеликаном возвышался над остальной мелочью…

Хонду Тимофей решил оставить во дворе: выехать собирался с самого утра, ещё затемно. Заранее залил полный бак, закинул в багажник ещё и две полные канистры, запчасти по мелочи: релюшки, лампочки, бензонасос, пара камер на всякий случай и даже вулканизатор, как в старые добрые времена. Дома ждал собранный в дорогу рюкзак.

С мужиками со двора тоже всё было обговорено: и чтобы дежурство на крыше продолжали, и чтобы укрепили мачту антенны, окна в тридцать третьей заколотили, обходы квартир регулярно делали. Письма у всех своих собрал, целую пачку: авось получится прорваться…

Запасы горючки заметно истощились, ещё неделя-две — и ехать будет просто не на чем. К тому же на носу холода и снегопады. Первые морозы ещё не так страшны, а вот если внезапный снег… Куда на «Фите» по сугробам? Ребята предлагали взять какой-нибудь джип: брошенных было полно, но Тимофей хотел быть уверенным в машине на все сто. Опять же — расход. Хондочка бензин не ела, скорее — нюхала…

Где-то в мозгах засела предательская мысль о том, что поездка окажется бессмысленной тратой времени и горючего, не говоря уж о риске. Отделаться от неё было совершенно невозможно! Если уж вояки караваном не смогли пройти…

«Дорога — хорошая, ехали по прямой, никуда не сворачивали. За десять часов прошли около шестисот километров. До Хайрюзового ручья всё было нормально, а дальше — что-то непонятное… Расход топлива сильно вырос, заправлялись дважды. Когда половину горючки истратили, решили вернуться. Тем более — куда ехать-то? По километражу — уже под Иркутск должны были умотать! А тут — тайга голимая, дикая…».

Тимофей не думал, что парни сочиняют. Но он хотел точно убедиться. Лично.

Он вздохнул, вылез из машины, внимательно осмотрелся, кликнул сигнализацией. Десять метров до подъезда: осторожно но быстро. Недавно он обратил внимание, что стал совсем по-другому двигаться. Теперь каждый шаг был скользящим и бесшумным; недоверчивым, как по зыбкому болоту…

Металлическая дверь с кодовым кнопочным замком. Снаружи поперёк наварены обрезки уголка, усеянные остро заточенными штырями. Дней пять назад какая-то тварь ломилась ночью в третий подъезд, заметно помяв полотно, и на утро Горыныч (так прозвали Серёгу Горюнова из восемьдесят второй) приволок маленький самодельный сварочник и решил дверь усилить. Мужики быстро подхватили и развили мысль, натаскали всякого железа и заодно «апгрейдили» все три подъезда. Горыныч — хозяйственный мужик, рукастый. Да вообще, сказать по правде, — с соседями Тимофею повезло. Восемь лет жил в доме и не подозревал, сколько отличных ребят совсем рядом…

Лифтом уже никто не пользовался: в шахте откуда-то проросли неведомые растения, которые застопорили его между четвёртым и третьим этажами. Лианы дотянулись по тросам до самого верха, а тонкие побеги тут и там проникали через щели лифтовых дверей на лестничные площадки. Далеко они, впрочем, не лезли и опасности как будто не представляли, так что их не трогали.

На восьмой этаж, вдоль стенки, прислушиваясь, принюхиваясь… Уже который раз мелькнула мысль, что хорошо бы раздобыть пистолет. Двустволка Викторыча стояла дома в постоянной готовности, но с собой же её всё время таскать не будешь…

Дома! Крадучись, заглянул во все комнаты, на кухню, в туалет, ванную. Всё в норме. Не спеша разделся.

Удивительно, но в некоторых домах до сих пор было не только электричество, но даже холодная и горячая вода! С учётом окружающего беспредела это было и впрямь загадочно. Но раз пока есть — нужно пользоваться!

Он упал в ванну и ждал, пока вода скроет замёрзшие колени. Долго валялся, грелся, погрузившись по самый нос, а в голове бродили какие-то бессвязные мысли…

«Родителям в Дивногорск вовремя не позвонил, а теперь — поздно… Кто ж знал… А подруга та в Ухане глазками-то так и стреляла… Хм… Маринка вчера что-то не в духе была… Хотя, кто сейчас в духе!.. У Фёдоровых из «шестёрки» малые заболели. Детская закрылась, вот как им теперь? Хорошо хоть большая рядом… А всё-таки без связи — полный трындец! Что там у Лёхи с Леной, интересно… А Янка вряд ли на Левый теперь выберется… Жаль. Но а как? Да тем более, тоже — детки, не бросишь… Всё-таки нужно было стекла в тридцать третью натаскать, зря поленились, что за фигня получится — фанера вместо окон…».

Попытка

За город выехал на удивление спокойно.

Кладбище… О большей части несчастных «зловещих» мертвецов добрые живые позаботились: вдоль обочин во множестве валялись кости и лохмотья истлевшей одежды. Страх… Страх делает людей жестокими. Или он просто проявляет то, что скрывается под благостной личиной?

«Скорее бы снег лёг, присыпал всё это…».

Поворот в пионерлагерь, мост через первую речушку, Мирюнду, поворот на ближние дачи…

Шум двигателя далеко разносился в прозрачном осеннем, слегка морозном уже воздухе. Серо-зелёные стены леса неспешно убегали назад. Салон прогрелся, можно было убавить печку. Тимофей воткнул в магнитолу флэшку, включил. Из динамиков понеслось:

 — Прям в строку… — пробормотал Тимофей, потянулся перемотать, но передумал.

Чем дальше от города он отъезжал, тем больше ему казалось, что он возвращается в обычный мир, где всё предсказуемо и незыблемо, где…

«А что там? Что там такого уж чудесного было? Когда-то давно — да, был чудный город. Ходили к соседям за солью и не запирали двери. Обычным делом было встретить в автобусе человека в штормовке с рюкзаком и ружьём. Каждый был — таёжником, рыбаком, строителем — хозяином СВОЕГО города. Ребятня безо всякого присмотра бегала на Ангару лазить по скалам, купаться, ловить и жарить на костре гольянов.* Поход школьников в лес был повседневностью, а не спецоперацией с привлечением гороно, милиции и опеки…

Нет, конечно, тот Таёжный совсем не был раем неземным! Но это был город, до которого жителям было дело! Даже в тяжкие девяностые, когда народ начал сваливать, оставалось что-то светлое! Крутейший в Сибири аэропорт построили! Фестивали бардовские проводили!

А потом всё постепенно превратилось в унылое… оно самое. Загаженные подъезды, зимой — даже на центральных улицах — чуть ли не полуметровые ледяные колеи… Загубили аэропорт, просто бросив гнить в тайге! Яхт-клуб превратили в какой-то кабак. Кругом нарки и алкаши, молодёжь разговаривает исключительно на фене и матом. Ни в одной тачке нельзя услышать ничего, кроме шансона! Своими глазами видел, как однажды «коллега» сажал женщину с двумя дошколятами, а из колонок при этом неслись такие загибоны, что и сапожник бы покраснел… И у того ведь даже мысли не возникло переключить! И это город романтиков и мечтателей? Город великих ударных строек! Что с нами стало?! Может, всё что происходит теперь — это логичное следствие? И поделом?».

Машина пронеслась мимо поворота на двадцать первый. Это были последние дачи, дальше только небольшой посёлок лесорубов на тридцать каком-то километре…

Мысли снова вернулись к городу.

«Но разве найдёшь виноватого? Большая часть тех, кому что-то было надо, — поразбежались, молодёжь — та, что могла куда-нибудь поступить — тоже уезжала с концами. Энтузиасты-первостроители — давно постарели… и тоже уехали. И сейчас в Москве, Новосибе, Красноярске и даже Иркутске — что-то строится, обновляется, хорошеет… А у нас? Остались только мы: задавленные заботами, кредитами, проблемами, пытающиеся скрыться от мира в скорлупе своих мелких интересов…

Возможно, городские власти могли бы что-то сделать, расшевелить народ, но им, судя по всему, не до города, эти господа непрерывно год за годом занимаются грызнёй между собой и набиванием карманов… Впрочем — старая истина: народ всегда заслуживает своей власти.

И ты?

Ну, наверное…».

Посёлок у речки Бадарма, название которой в переводе с тунгусского означает то ли «Огненная», то ли «Волчья пасть», встретил мрачным молчанием. Ни единого дымка из трубы, ни души на улицах… Тимофей не решился на разведку, лишь проехал медленно-медленно, внимательно всматриваясь в окна придорожных домов и вглубь переулков.

Мост был в порядке. Река сильно обмелела: Тимофей смутно припоминал иногда, как давным-давно, в детстве, он даже катался по ней на резиновой лодке, когда они с родителями и их друзьями ходили сюда в поход… Сейчас она местами была похожа скорее на большой, заросший и заваленный булыжниками ручей.

До Каменной в общей сложности он добрался за час. Здесь он сделал небольшую остановку, набрал в пластиковую канистру чистой, почти ключевой воды. Со слов военных, дальше будет только Хайрюзовый ручей и — всё. Потом, как бы дико это ни звучало, они не видели ни одной речки.

Вокруг по-прежнему был только лес; мир разительно отличался от того, городского: никаких ползающих камней и шевелящейся земли, никакого «серого марева» и горящего асфальта… Никаких фантастических тварей. По крайней мере — здесь их было не видно. Тимофей, тем не менее, не выпускал ружья из рук. Неясные нехорошие предчувствия никак не отпускали.

А потом всё произошло ровно так, как и рассказывал тот сержант, водитель военного бензовоза.

За Хайрюзовым распадком действительно начались странности: дорога словно вытянулась стрункой и дальше шла почти по прямой, с сопки на сопку, стрелой прорезая таёжные просторы. Тимофей отметил, что с обочин пропали знаки и километровые столбы, а кроме того перестали встречаться съезды с трассы на лесовозные лесные дороги. Спидометр наматывал десяток за десятком… Это точно была не та дорога!

Часа через три Тимофей капитально проголодался и решил устроить перекус.

Взобравшись на очередной перевал, он остановился на обочине, заглушил машину, вышел размять ноги.

Всё та же вселенская тишина… Заметно похолодало. Если на Каменной речке льда не было даже по заберегам, то здесь стоял явный минус: изо рта поднимался лёгкий парок.

Забравшись в тёплый салон, Тимофей с удовольствием перекусил: в фольге у него было завёрнуто несколько жареных ельцов*, зелёный лучок, пара поздних огурчиков из чужого парника. В термосе — горячий сладкий чай с жасмином и лимоном, к чаю — бутерброд с сыром (на днях в Гастроном завозили, хорошо — карточки с собой были, успел взять). Подкрепившись и повеселев, собрался в путь.

На поворот ключа зажигания стартер отозвался как-то вяло, через силу. Внутри ёкнуло: только этого не хватало! «Вжик, вжик…» Завелась! Тимофей тревожно нахмурился. Аккумулятор должен быть в полном порядке: новенький, заряженный, специально подготовленный для дальней дороги. И зарядка вроде шла — лампочка сразу погасла…

Но нужно было продолжать путь. Впрочем, по этому поводу можно было поспорить. Судя по спидометру, он отмахал почти две сотни и… В Сибири, конечно, в порядке вещей, когда от посёлка до посёлка три дня ходу, но не до такой же степени!

«Где Перевалочный, повороты на Окунево, Кашиму, нулевой на Заимку? Да уже и Степаново должен был проехать… Да сама трасса-то — ненастоящая: нет миллиона ручьёв и речушек, знаков, поворотов, тёщиных языков… Уже и не верится, что эта дорога может куда-нибудь привести…».

Заниматься географическими изысканиями из чисто спортивного интереса Тимофею сейчас было не с руки. На всякий случай, однако, он решил проехаться ещё.

Минут через сорок снова засосало под ложечкой: от нервов, что ли? Не отрывая взгляда от дороги, порылся в рюкзаке на соседнем сиденье, достал большое зелёное яблоко, вкусно захрустел.

Яблока как будто не было! По-прежнему хотелось есть. Руки-ноги к тому же стали наливаться усталой тяжестью. Это было странно. Конечно, четыре часа за рулём — немало, но для прожжённого бомбилы это просто ерунда, в иные деньки и по двадцать семь часов работать приходилось…

И тут он увидел машину! Большая белая тойота стояла, даже не съехав на обочину, прямо посреди полосы.

«Кроун Маджеста». Пустая.

Тимофей медленно объехал её, остановился в метрах десяти. Немного постоял, потом посигналил. Ещё подождал минут пять.

Усталость словно сдуло ветром, голод позабылся, зато снова накатило напряжённое ожидание опасности. Долгие часы в дороге среди хмуроватого, но, вроде, обычного леса как-то расслабили, заставили было поверить, что не весь мир ещё сошёл с ума…

Вспомнив про странное поведение стартера, он не стал на всякий случай глушить двигатель. Потом снова по-индейски выскользнул на улицу, озираясь, с ружьём наперевес прокрался к Тойоте, обошёл её, обратив внимание, что капот не защёлкнут.

Сквозь стёкла был виден пустой чистый салон. Тимофей осторожно приподнял капот, заглянул: явно возились с аккумулятором; всё остальное внешне — в норме. Водительская дверь была закрыта на ключ, однако пассажирскую замкнуть забыли. Бардачок оказался пустым, в боксе между сиденьями — лишь одинокий диск Лары Фабиан.

Он поискал рычажок багажника, открыл, заглянул и туда. Тоже полный порядочек. Домкрат, запаска. В глаза бросился здоровенный красный баллон: машинка явно была переоборудована под газ.

Тимофей захлопнул багажник и пошёл к своей хонде. Обратил внимание на старый, рассыпающийся по краям асфальт. Ровный, но положен, с виду, лет тридцать назад… Тут его словно что-то надоумило: он пошарил у себя в бардачке, достал маленькую китайскую цешку* и вернулся к «Маджесте». Добравшись до батареи, померил напряжение. Ноль.

— Круто. Это нужно было умудриться… Ну, не от времени же? Сколько она тут может стоять?

Он хмыкнул, громыхнул капотиной, вернулся к себе.

«Могло быть так, что посадили акк, с толкача автомат не заведёшь, попуток не было… И всё — пришлось бросить. А потом — саморазряд… Но всё равно, получается — давно стоит. Сами-то, интересно, куда ушли?».

Когда он уже закрывал дверь, откуда-то издали донёсся долгий пронзительный звук. Тимофей окаменел. Звук был очень странный, совершенно незнакомый. То ли стон какой-то гигантской чайки то ли сирена… Минута… Звук не повторялся. Тимофей взялся за селектор…

На указателе уровня топлива горела красная лампа.

— Вот чёрт! Рановато, не?

Из-за загадочного крика вылезать из машины было жутковато. Однако пришлось доставать бензин, воронку… Беспрестанно оглядываясь, он опустошил в бак всю канистру, закинул её назад, снова вернулся за руль, растирая замёрзшие пальцы.

«Так… Ну что? Дальше? Устал что-то… Сейчас вздремнуть бы часок… Только пожрать сначала!».

Часы на панели показывали полдесятого.

— Чего-чего? — Тимофей взглянул на небо.

Зимняя мутно-серая пелена скрывала весь небосвод, однако точно было светло. Да и по логике-то прошло часов пять, как он выехал, сейчас должно было быть около двух.

Он полез во внутренний карман куртки за телефоном. Аппаратик отозвался лишь чёрным экраном.

— О нет!.. Вырубился? — Тимофей надавил на кнопку включения, подержал… Ещё раз. Бесполезно.

— Не пойму… Сел что ли? Я ж его с вечера заправил…

Он достал зарядку, воткнул в прикуриватель. На экранчике загорелась красная пустая батарейка.

— Да ладно!

И вдруг у него в голове всё сошлось: одно к одному, как паззл. Подсевший аккумулятор хонды. Пустой на тойоте. Разрядившийся за несколько часов телефон. Постоянный голод. А ещё красная лампочка! И служивые ведь говорили, что расход топлива резко возрос! Он понял, что если сейчас «Фит» заглохнет, то скорее всего его будет уже не завести. И после этого он, вероятно, совсем скоро просто помрёт с голоду, даже если не нагрянет та вопящая тварь.

— Дальше, говоришь? Ну уж, пожалуй, пока что — нет. На это я пойтить не могу…

Он снял ручник и тихонько надавил на газ. Машинка послушно тронулась с места. Разворот.

Дома он был за полчаса до заката. 

Глава 6. Последняя гастроль

 Последующие три недели Тимофей помнил плохо. Какая-то однообразная злая тягомотина на фоне прогрессирующего бреда.

Тех, у кого машины были на ходу, осталось — по пальцам пересчитать. Горючее, как бы, давно закончилось, и на чём ездили последние отчаянные — было покрыто тайной. Тимофей, к примеру, какое-то время просто скупал бензин по стоянкам.

Адекватные частники давным-давно оставили своих четырёхколёсных коней в покое: любой выезд нынче был подобен покатушкам по минному полю. Но поскольку в баках авто что-то оставалось, то предприимчивые сторожа за соответствующую мзду могли некоторое время поддерживать нелёгкое дело извоза. Тем более, что многие хозяева никогда уж и не объявятся, а для тех, дотошных, что будут задавать вопросы, дядя Миша легко мог сочинять теперь всё что угодно. Типа: «Выпер из земли такой и растакой облезлый кальмар, ну, осьминог, мать его! Атомный видать, светился ажно! Высосал, зараза, бензин из баков и электричество из проводов… Ну, ушёл потом по энному адресу. На север тоись. Хорошо, хоть не растоптал ничо!» История бы прокатила. И не такое видали…

Трое суток назад полностью закрылся проезд по ГЭС. Не то чтобы запретили — желающих не стало после того, как перевозивший продукты двенадцатитонный бронетранспортёр слизнуло с плотины какое-то очередное нечто, высунувшееся из моря. Левый фактически оказался отрезанным от Правого, и город превратился в два. Если только то, что осталось, можно было назвать городами…

Тимофей долго не мог связаться с Лёхой: у этого злодея руки никак не доходили, чтобы зарегистрироваться на форуме. Лена там где-то присутствовала, но под секретным ником, так что и тут не срасталось. Тимофей и сам-то числился как «Синий Фит»… Позже через сайт администрации он с трудом смог вычислить её, наконец-то поболтали.

Лена и спроворила Тимофея на последнюю поездку. Одна мадам, коллега Лены по работе, во что бы то ни стало хотела уехать на Левый. Почти на неделю она застряла в здании администрации из-за военного положения, а потом выяснилось, что через ГЭС теперь вообще не проехать, и последние два дня она жила у Лёхи с Леной. А на Левом у неё дома крохотный карапуз и дочь первоклассница, и как там они — неизвестно. Нет, вроде сказали, что кто-то там за ними приглядывает: соседи, что ли, но…

<Лен, а зачем ты мне это рассказываешь?> — подозревая подвох, написал Тимофей.

<Ну, Тим! Это же ты, оказывается — Синий Фит! Про вас тут, про перевозчиков, уже легенды ходят… Вдруг ты что-нибудь придумаешь, или хоть посоветуешь>

<:))) Ладно, посмотрю. Черкну завтра, если что-нибудь надумаю. Лёхе привет.>

* * *

Темнота в тот день не наступила: случалось уже, что небо по несколько суток мерцало и светилось. Это не было похоже на северное сияние, скорее на какую-то безумную дискотеку в небесах, из-за которой город даже ночью был освещён, как хоккейная площадка.

Спать не хотелось, и Тимофей решил прошвырнуться до ГЭС. Посмотреть, примериться. Все прошлые разы иллюминация разгоралась надолго, а пока было светло — можно было не опасаться тварей из тьмы. При свете всяких напастей тоже хватало, но…

Предварительно нужно было связаться с дежурным по Мысу. Обычные дальнобойщицкие рации оказались отличным подспорьем. До Правого они не доставали, но в пределах двух-трёх километров — отличная штука!

— Синий Фит, вызываю Мыс.

— Мыс, слушаю.

— Хочу к вам нагрянуть сейчас. Прихватить чего?

Вообще-то на Мысу посторонним делать было нечего: военная часть, насколько это было возможно, пыталась охранять ГЭС, ведь станция оставалась единственным источником цивилизации, а может быть и жизни в городе… Но перевозчики пользовались определёнными льготами: как без них доставлять грузы? Оказалось, что далеко не всем водителям под силу находить теперь безопасные пути: требовалось особое чутьё, опыт, везение и большая доля сумасбродства. На Мысу из числа служивых таких было всего трое, поэтому гражданских по возможности тоже привлекали.

— На Крест можете заскочить? К приёмному. Там есть груз небольшой для нас. Килограмм на сорок.

— Лады. У них же связь есть? Оттуда отчитаюсь. У вас попробую быть в течение часа. Предупредите воинов, чтобы не грохнули со страху>

— Посмотрим на ваше поведение, — фыркнул дежурный.

— Шутки это хорошо… — пробормотал Тимофей, разворачивая карту.

До городской больницы (позывной Крест) по прямой было метров триста. По короткой дороге — четыреста. Проблема заключалась в том, что по короткой дороге проехать пока было невозможно. Когда выпал снег, с ближних кварталов он почему-то стал сползаться наверх, к лестнице между больницей и гимназией, и теперь там образовалась огромная снежная куча, которая шевелилась и вспучивалась, не зная, видимо, куда податься. Она выглядела явно живой, и подъезжать к ней так близко Тимофей не собирался.

«По площади проехать можно, но на ближний проезд сейчас падает тень от ДК, а всё-таки ночь, мало ли… Слева — зыбь, но проскакивал там пару раз, вроде терпимо. А через ТЭЦ — это крюк четыре километра, да и на бетонников нарваться — раз плюнуть…».

Он тщательно продумал путь до больницы, затем — от неё до Мыса. Переговорил со Сторожем, коллегой со Школьной, уточнил не приползала ли к вечеру трясина и не появилось ли чего новенького. Потом связался с Крестом, предупредил, что выезжает.

Перебегая от подъезда до машины, чуть не свалял дурака: увидел приближающуюся тень справа и, вскинув свой верный двадцать-седьмой, едва не влупил сразу из обоих стволов. К счастью, в последний момент сообразил, что это «тёмный чих», или как там его, совсем новая тварь. Выстрел бы его только привлёк и разозлил, чихи идут на тепло…

Он рухнул в снег ничком и накинул на голову капюшон. Мглистый вихрь пронёсся мимо, в сторону школы. 

* * *

Выехав на площадь, он остановился и, не выходя из машины, с опаской огляделся. Здание ДК громоздилось тёмными глыбами, а под большим козырьком входа что-то невнятно и зловеще копошилось. Много лет неработающий фонтан с облезлой бетонной чашей слегка парил, а может быть — дымился. Никто не лазил проверять, что это там такое… Небольшая зыбь на дальнем проезде мерно колыхалась ленивыми невысокими волнами, словно спокойная морская гладь. Снега здесь не было, асфальт местами раскрошился, но в целом проехать пока было можно.

Тимофей испытывал необычную мешанину чувств: страх, щемящее ожидание беды, любопытство с примесью какой-то мрачной романтики, некое непонятное «надо»… Кому надо, зачем?

«Ну, вперёд!».

Пониженную решил не включать, чтобы не закопаться на участках крошева, а вот спортивный режим был самое то. Гнать со всей дури по бегущим асфальтовым буграм было бы глупо, но лучше, чтобы возможность рвануть всё-таки оставалась. Мало ли…

Покачиваясь словно яхта, «Фит» медленно двинулся через зыбь. Где-то посередине Тимофей бросил взгляд влево, в сторону лестницы и дорожки, убегающей к стадиону. Внизу чернело большое неровное пятно. Два дня назад там военные сжигали трупы. Боялись заразы и ходили как инопланетяне в ОЗК, поливая жуткую кучу соляркой из канистр…

Тимофея всего передёрнуло, он сосредоточился на дороге.

К счастью, поездка прошла без особых приключений, согласно плану.

Дежурный по Мысу, молодой белобрысый капитан со странной фамилией — то ли Висслер, то ли Викслер, узнав, что Тимофей собрался на Правый, только покрутил пальцем у виска. Но в караулку на плотину звякнул (у них был кинут туда полевик)*, предупредил и своих на противоположном конце плотины.

— Фит! Ты это… Если проскочишь всё-таки и обратно соберёшься… На Врезке прихватишь для нас кое-что?

— Посмотрим. Я ещё не решил, поеду ли. Оглядеться нужно.

Тимофей догадывался, что у служивых проблемы с боеприпасами и минами. Рассказывали, что дней десять назад посреди бела дня снизу от Ангары поднялась к ним какая-то большущая каменная жуть, типа треножника. Они садили в неё со всех стволов минут десять, загнали на минное поле. А она там возьми да развались, заставив сдетонировать чуть не десяток мин. И сейчас правый фланг Мыса сильно оголился, да и с патронами наверняка напряг.

Всё время, пока был на Мысу, Тимофей чутко прислушивался к своим ощущениям. Инстинкт, интуиция, предчувствия… В предчувствия, впрочем, он не верил, но всё же какая-то такая чертовщинка у него в голове имелась. Способность отличать опасность «вообще» от реальной. Не раз уже она спасала в самых немыслимых ситуациях.

От ворот части до караулки на плотине — метров триста. Было вроде бы достаточно светло, неожиданностей ждать неоткуда… Прислушиваясь через открытое окно, Тимофей вырулил на насыпь и слегка притопил, стараясь держаться подальше от бетонных плит дамбы, отбрасывающих неровные скачущие в такт небесным сполохам тени.

Через минуту он был на месте.

Охранник, гражданский из гэсовских, в расстёгнутом, жарком пока не по сезону белом тулупе и с карабином на плече, сдвинул воротину на колёсиках в сторону. Тимофей не стал въезжать на плотину, остановился, вышел из машины.

— Привет. Тихо?

— Нормально пока. Нешто поедешь? — мужик смотрел недоверчиво. В годах уже, седые усы, морщинки вокруг глаз…

— Думаю… Что посоветуешь?

Дед ответил не сразу:

— Щупалец этот пять раз появлялся. Сперва автобус скинул. Он туда его, вниз. Как шалбаном, через перила, даже не помял… Потом Зил военный. Зила он уже засосал, в море утянул. Потом пустили бэтор на ту сторону, и гад этот с ним вот не справился, чутка только поелозил туда-сюда, там покрытие — металл, скользко… А вот когда тот обратно с грузом шёл — забрал его. Запись есть, с камер. Он его как-то, знаешь… Как будто с одной стороны колёса-то подгрыз, бэтор накренился, и этот его как укатил туда к себе, понимаешь? Я так смекаю, что поднять-то он его бы и не поднял. Потому что он вроде как жидкий такой…

— А пятый?

— Так ваш был… Из перевозчиков. На серой такой длинной японке…

Тимофей понял о ком речь — Сизый, на «Скайлайне» гонял. Тёмный был парнишка, какой-то себе на уме, ни с кем почти не общался. Да он и не из таксистов скорее всего…

— Но, так понимаю, все случаи днём были?

Дед на секунду задумался.

— А ведь да. Прав ты. Все днём, близко к обеду.

— А сюда к караулкам эта тварь не наведывалась?

— Бог миловал. Я так думаю, что глыбь ему нужна. Тут — скала. На той стороне, опять же — мель, насыпь… Вот он по старому руслу и ходит.

— Спасибо, отец. Как звать-то тебя?

— Иванычем кличут. Олег Иваныч.

— Тимофей. — Они пожали друг другу руки. — Так говоришь — хренотень эта — ОН, не ОНА?

Иваныч озадаченно замолчал, потом хмыкнул:

— Я, конечно, к нему туда не заглядывал… Но гад — он и есть гад. Гадина — она хитростью берёт, а этот — будто балует, силушку выказывает, понимаешь…

Тимофей тихо рассмеялся. Он решительно не чувствовал опасности.

— Что ж. А поеду-ка…

— С богом! — Олег Иванович махнул рукой в большой меховой рукавице. 

* * *

Пронесло. Тимофей без проблем доехал до Лёхиного района, однако оказалось, что в колодце большого двора довольно темно, а значит — страшновато. В доме напротив уже недели три не было света, и пятиэтажка мёртво таращилась наполовину пустыми проёмами окон, а сверху сполохи небесной дискотеки почти не пробивались сквозь густой елово-сосновый полог. В правобережье Таёжного такая фишка была: когда строили город, по возможности не трогали деревья, оставляя тут и там клочки тайги в качестве скверов и парков. В Лёхином дворе тоже шумело ветвями полгектара строевого леса.

Пришлось выждать с четверть часа, понаблюдать. Наконец он решился, загнал хонду прямо на тротуар, дверью к освещённой лестнице подъезда, быстро поднялся (к счастью, домофон работал).

Встреча была душевная, но сумбурная и короткая. Нужно было торопиться, пока всё шло без запинок. Обнялись, наскоро обменялись новостями. Женя — пассажирка — оказалась серьёзной, изящной и даже симпатичной; лет тридцати. Спать ещё не ложились, поэтому собралась быстро, из шмоток — только дамская сумочка.

Спустились, Тимофей слегка приоткрыл дверь, внимательно осмотрел двор через щель.

Не мешкая прыгнули в машину: он за руль, Женя — на второй ряд; задним ходом до конца дома, разворот и скорей на проспект — местами освещённый, относительно безопасный. Проезд мимо Администрации был перегорожен бетонными блоками и соваться туда совсем не хотелось: охрана и пристрелить могла невзначай, поэтому Тимофей сразу рванул по встречке, той же дорогой, что и приехал.

«Хорошо ещё — ночь. Никого… А то встрять в местные разборки только не хватало…».

Ехать было всего ничего, так что к блокпосту они подкатили уже через пять минут.

Врезка — застава на правом конце ГЭС — была раза в два крупнее, чем Мыс. Здесь концентрировались основные армейские силы. Вообще удивительно, что в заштатном городишке в сибирской глухомани оказалась воинская часть. Ракетчики, ПВО. Во времена холодной войны такие части стояли вблизи всех стратегических объектов: электростанций, крупных заводов. К концу девяностых их несколько раз порывались разогнать, но вот как-то дотянули… Сама часть располагалась довольно далеко в тайге, но когда началась вся эта катавасия, их частично перекинули в город…

Синего Фита ждали, несмотря на позднее время: обещал быть. Девушке пришлось пересесть вперёд, а салон солдатики загрузили какими-то опечатанными ящиками. Машинка заметно присела.

Пока шла погрузка, Тимофей прогулялся, глядя через колючую проволоку на тёмную почти неподвижную воду и отражающиеся в ней «фейерверки». Вроде всё было по-прежнему спокойно, но… Что-то его беспокоило. Озираясь и потирая виски, он постоял ещё несколько минут, вдыхая особенный, свежий морской воздух. Наконец сообразил: Женя. От неё веяло страхом.

Машину загрузили, старший — майор — пожал руку, пожелал удачи.

Перед самой плотиной Тимофей остановил машину, заглушил двигатель, повернулся к пассажирке.

Утомлённое осунувшееся лицо, светлые длинные прямые волосы, упрямо спадающие на глаза. Руки нервно стискивают ремешок сумочки. Она рвалась к детям и при этом ужасно боялась. Боялась неведомой опасности, боялась не увидеть больше своих ребятишек… Это было плохо. Твари чувствовали сильные человеческие эмоции, особенно — страх, и словно шли на них…

— Женя… — он взял её руку, накрыл другой рукой. — Не надо бояться. Я обещаю вам, что всё будет нормально. Я — лучший в своём деле. Я чувствую, когда опасно, а когда нет. В данный момент конкретно нам ничего не угрожает, понимаете? Мы сейчас спокойно доедем до Левого, и вы увидите, наконец, своих детишек. С ними — тоже всё в порядке, вы же узнавали! Верьте мне, хорошо?

— Да, н-но… Чудовище… А если нас… Как они потом…

— Чщ-чщ-чщ… Во-первых, это не чудовище. Это просто большая водяная… непонятная хреновина, которая, может, сама нас боится. Во-вторых, сейчас она или спит, или прячется. Её видели только днём, ночью она никогда не показывается.

— Да?

— Истинная правда! Какой смысл мне врать, если я с вами в одной машине? Тем более, что за вами же я приехал? Ну? Успокоились? — Он почувствовал, как она слегка расслабилась. — Ну вот и славненько. Не бойтесь, просто смотрите по сторонам. Как на экскурсии. Доводилось хоть когда-нибудь по ГЭС кататься? Да ещё ночью, да под северное сияние…

Он завёл двигатель и потихоньку тронулся. Налево, в море, он старался не смотреть.

Мандраж, задвинутый глубоко-глубоко, конечно оставался, но в целом, Тимофей ощущал себя в норме. Газку бы поддать! Но проезд по плотине как нарочно был вихлястым и неровным. То какие-то контейнеры посреди дороги, которые нужно объехать, то заснеженные рельсы, скользкие и тряские, то металлические громыхающие листы… В самом конце перед выездом на участок водосбросов зад слегка занесло на кривулине, но обошлось; бетонный столб скользнул буквально в пяти сантиметрах…

— Встречай, Олег Иваныч!

— Красавец, ей-богу! — тот улыбался, как на свадьбе. — И барышню себе ещё ухватил…

— Да не хватал я её ещё, чего ты прям… Держи, с Врезки передали… — он отдал Иванычу солидный пакет с консервами, булкой хлеба и парой каких-то пластиковых бутылок.

Подспудный многотонный груз с души свалился, внизу — знакомый Левый, где даже зыбь уже родная! Тимофей с удовольствием бы побалагурил ещё, однако же — ночь, как ни крути. Не дай бог, цветомузыку выключат раньше времени…

Пока солдаты разгружали машину, к нему подошёл дежурный.

— Слушай, Фит, такое дело… Однако, застрял ты у нас немного. Пойдём, глянешь.

Тимофей напрягся было, но выяснилось, что всё не так уж страшно. Пока он мотался на Правый, метрах в пятидесяти перед воротами части дорогу перепахала какая-то чёрная лоснящаяся змеюка. Тварь выбралась из моря, перемахнула дамбу и скрылась внизу, в каменистых осыпях, заросших молодым сосняком.

Канава с полметра глубиной, вокруг набросанные кучи гравия и земли, булыжники… Чтобы привести дорогу в порядок нужно было несколько часов и — солнце.

Конечно, можно было бы и переночевать в части, но… Что-то гнало Тимофея домой.

— Капитан, слушай… Мне девочку сегодня край нужно доставить! Может, шестьдесят шестой мне дашь? А я за своей завтра заскочу…

Тот смотрел с большим сомнением.

— До утра никак не потерпит? Бойцы только спать легли.

— Дело срочное, сам понимаешь. Не зря же я через ГЭС сунулся. Опять же — за вами должок, а? А с коллегой я договорюсь: у меня переночует. Накормлю по человечьи. Когда парни в горячей ванне последний раз мылись? Завтра с ним и вернусь…

— Ты меня под трибунал подведёшь! — начал давать слабинку капитан.

— Так и я о том же — где он теперь, тот трибунал? А потом… Ну — сочтёмся же? Хорошие люди должны помогать друг другу! Я тебе ещё литров сорок бенза залью. А?

— Чёрт с тобой, и дерево уболтаешь… Кого поднимать-то?

— Тарасика давай, он шустрый.

Тимофей знал уже этого сержанта — маленький, шебутной, с вечной улыбкой на лице. Пару недель тому назад пришлось из передряги выбираться вместе…

Напоследок он отогнал машину подальше от дороги за вагончики, закрыл, сложил зеркала на всякий случай, похлопал по тёплому курносому капоту. 

* * *

Тарасик своё дело знал: через канаву перебрался как официант с разносом, чуть-чуть покачал по булыжникам…

Женя жила на Школьной, к счастью — наверху, где проезды были не искрошены Большой зыбью. Добирались обходными путями: выехав на объездную, повернули не к городу, а наверх, к морю, чтобы внизу в темноте не зацепить гаражные заросли; потом свернули на Нагорную и оттуда по крутому склону, без всякой дороги — к домам. Дальше — по тротуару вдоль садика, снова вниз, прямо по лестнице…

Тимофей с завистью смотрел, как Тарасик лихо управляется со своим вездеходом. На «Фите» ему пришлось бы дать крюка в пару лишних километров…

Прибыв на место, Тимофей остановил рвущуюся к детям Женю, и, строго наказав ждать в кабине, отправился проверять дорогу.

Домофон был отключён, замок не заперт. Он осторожно потянул за ручку, прикрываясь дверью от неведомой опасности. Распахнув, придержал металлическое полотно ногой и взял ружьё наперевес. Прислушался. Потом резко шагнул вбок…

В подъезде стояла почти полная темень. Тьма — всегда опасность, а свой фонарик он, как назло, забыл в бардачке «Фита»… В ту же секунду лестницу залил ослепительный свет фары-искателя — сообразительный Тарасик вовремя просёк ситуацию.

Внизу было чисто. Выше этажом через узкие окна на лестничные площадки пробивались разноцветные небесные сполохи, но Тимофею всё равно пришлось красться ступенька за ступенькой, с пальцами на спусковых крючках, обводя стволами тёмные углы.

Преодолев семь пролётов, он постучал в дверь. С улицы они видели свет в окнах, но это ещё ни о чём не говорило: лампы могли гореть и с прошлой недели… Никто долго не открывал, но, наконец, за дверью послышались шаркающие шаги.

— Кто там? — голос был женский, старческий.

— Здравствуйте. Мы Женю привезли. Она внизу, в машине. А у вас ничего нет посветить? На лестнице темновато…

— Женечку? Охти… Зараз, зараз!

Открыла старушка — совсем в годах, сухонькая, со строгим интеллигентным лицом.

— Свичка, ось…

Женя поднималась чуть не бегом, Тимофей еле поспевал. Пламя свечи металось, ему пришлось прикрывать его рукой, чтобы не гасло…

— Тётя Оксана! Как они? — Женя ещё даже не успела одолеть последние ступеньки. В голосе звенели страх и нетерпеливая надежда.

— Та добре, добре усе! Живи вси, здорови! Сплять…

Заходить Тимофей не стал; помахав Жене рукой, он вернулся к машине.

Потом мотнулись до стоянки на Иркутском шоссе, залили в бак пару канистр. Ползучая дымящаяся трясина, гуляющая между Нагорной и Кедровой, дважды оказывалась у них на пути, заставив кататься кругами, поэтому совсем уж быстро не вышло, но часам к трём они всё-таки оказались у Тимофея дома.

А наутро выпало сразу полметра снега, и стало ясно, что за хондой ехать уже бессмысленно. По крайней мере — до весны. Вряд ли кто-то будет чистить дороги этой зимой. 

Глава 7. Проводник

 Аэропорт

«Вот уж и ноябрь к концу… Хорошо хоть морозов таких нет, как в старые времена…».

Тимофей закончил утаптывать снег, осмотрелся. Вокруг молчаливой стеной стояла тайга. Низина, подлесок — густой, еловый, то что надо. Снега было пока не так много, но оно и к лучшему — дров быстрее наберут.

— Жерди нужны двухметровые. Десятка полтора. Вот такой толщины, — он снял меховую рукавицу, показал пальцами. — Можно не шибко прямые, лишь бы не гнилые. Виктор Андреевич, это на вас. Возьмите топор и кого-нибудь в помощь. В ближней округе безопасно, но далеко, на всякий случай, не отходите…

— Нет, но зачем терять время? — снова воткнулся Филипп. — Отличная погода, никто не устал, не ранен, слава богу… Здесь ведь — рукой подать, даже по сугробам мы ещё засветло были бы на месте!

Тимофей медленно осмотрел его с ног до головы, задержался взглядом на лице.

«Лет двадцать пять, зелёный ещё совсем, но гонору! Говорят, он неплохо себя показал в конце октября, когда куроча по Нагорной шла. Девятерых из подъезда вывел… Силушки — пароход, вон и рюкзачище прёт, пожалуй, самый тяжёлый. Но — из тех, что берут нахрапом. Бульдозер… Сколько таких полегло, даже странно, что он до сих пор жив. Интересно, кстати, как его потом с сороковых аж на Бугор занесло?».

— Мы не теряем время. Мы ждём правильного момента.

— А он ещё, типа, не наступил?

— Ещё нет.

— А как мы узнаем, что он наступил? Сколько ждать? Час, два? Неделю?

— Я вам скажу. А сейчас делом займитесь. Дров нужно побольше, впереди ночь длинная…

— Но-о-очь!? Вы нас сутки тут держать собираетесь?

— Послушайте, у меня нет ни малейшего желания с вами препираться. Мне заплатили за то, чтобы я безопасно вас провёл до места и обратно. Именно этим я занимаюсь. Причём в первую очередь — безопасно, а уже потом — до места. Если вы полагаете, что лучше знаете, как это сделать, то валяйте без меня. Сколько групп вы уже потеряли?

— Я не отрицаю вашего опыта! Вы человек известный! Но мы же должны знать, что происходит? Понимать? Нет? — он оглядывался на мужиков, ища поддержки.

— Нет. Вы не должны ни знать, ни понимать.

— Как это?! Это что… Фит, подождите, вы не ответили!

Тимофей демонстративно отвернулся и пошёл к ближайшей ели: наломать сухих веточек на растопку.

Самое смешное заключалось в том, что Филипп в общем-то был прав. Если бы Тимофей шёл один, то в аэропорту был бы уже часа через два. Но в этом вся проблема: их восьмеро! Тимофей поначалу наотрез отказался — слишком большая группа. Но — шли за керосином, собирались утащить полтонны. И обернуться желательно было за раз. Поразмыслив, он согласился: дело нужное. А кроме того, обещали нацедить потом канистрочку сверх оплаты (уж Горыныч найдёт куда пристроить)…

Он убедился ещё месяца полтора назад: чем больше народу, тем более непредсказуемо реагирует мир. А проводнику мало проблем с угадыванием ловушек, аномалий, высматриванием тварей, так ещё и приходится бегать за каждым неадекватом, который сам не знает чего в следующую секунду испугается и куда ломанётся…

Мужики притаранили жерди. Тщательно обстругав их, чтобы конденсат потом не капал с сучков, воткнули наклонно у края подготовленной площадки, связали с поперечиной и подпорками. Сверху накрыли полиэтиленом, слегка прижали лапником. Вышел отличный навес — отбойник. Под него — длинное бревно, чтобы сидеть. Можно было заняться костром.

— Но если мы планируем здесь ночевать, то где-то спать нужно будет! А тут места под навесом… — снова возник Филипп.

«Вот заноза!».

— Спать мы не будем. А будем сидеть и чаёк попивать. До утра.

Самый действенный способ хоть как-то нейтрализовать людей — утомить. Чтобы шагали потом послушно на автомате и не рыпались. Для этого он и нервировал их нарочно, злил…

Пара ударов кресалом, занялся берестяной трут, и вот побежали язычки пламени. Вскоре весело затрещали сучья, потянулся дымок, пробуждающий давние детские воспоминания. Мужики сгрудились вокруг, вытягивая руки к огню.

Тимофей подвинул к костру ещё одно брёвнышко, уселся, потом сказал:

— В общем, смотрите: эта балочка — он обвёл рукой — абсолютно безопасна. Метров на пятьдесят, может… Однако бдительность никогда не помешает. Я натопчу тропку вокруг, и будем по ней прогуливаться по очереди. За неё заходить не советую. Объясняю почему нельзя идти сейчас: в районе аэропорта — масса негативной энергии и соответственная обстановка. Днём должно быть терпимо, но мы попадём на место поздновато и легко можем проковыряться до темноты. И тогда — аллес, там и останемся. Далее: спать нельзя потому что… В общем — нельзя. Во время сна человек периодически излучает альфа-ритмы, входя в резонанс, а нам это сейчас совсем ни к чему. Так что нужно… бодрствовать. Как-то так. Сказать по правде — у нас вагон времени. Сейчас перекусить сварим горяченького… А, и последнее: если кто заметит что-нибудь необычное, подозрительное — панику не поднимаете, просто зовёте меня, ясно?

— Даже если белое марево или куроча?

— Куроча здесь в принципе невозможна, это лес. А если марево опустится, то какая разница… Всё равно всем тогда кирдык. Но, как я уже сказал, марева не будет, здесь безопасно. Кстати, рекомендую засветло по нужде сбегать.

— А ночью что?

— А ночью появится вероятность угодить в чужое дерьмо. Фил, не усложняйте и не нервируйте людей. Повторяю ещё раз: конкретно здесь вам ничего не грозит. Разве что психованный проводник с ружьём.

— Какой ещё проводник?

— Я. Шутка такая.

«Уф! Отболтался. Что забредятина! Негативная энергия! Резонанс… Но — кажется, проглотили. Успокоятся, поверят, что это место действительно безопасное (на обратном пути это будет важно), за ночь — утомятся. К утру все будут заторможенные, если что и спровоцируют — проще разобраться будет. А с Филиппом, кажется, проясняется — парнишка боится темноты. Надо с ним ещё потолковать…».

* * *

Долгая ночь прошла спокойно. Вдалеке что-то скрипело пару раз, к счастью, недолго, не успели испугаться… Примораживало. К концу зимы в Сибири такая погода мнится чуть ли не жарой, но в ноябре когда за двадцать — становится зябковато. Спасал костёр и правильная одежда. Сидели, пили крепкий чай вприкуску с рафинадом и душистым чёрным Уханским хлебом, вспоминали прошлую жизнь. Прошло каких-то три месяца, а словно — десять лет…

После лёгкого завтрака Виктор Андреевич отозвал Фита в сторонку. Тому он с самого начала показался хорошим мужиком: головастый, вдумчивый. Иногда излишне эмоциональный, но отходчивый, лёгкий. Без камней за пазухой.

— Уважаемый, мне один вопрос покою не даёт. Ночь уже прошла, может быть вы всё-таки поделитесь тайной: почему мы не спали? Ну, ведь, — Виктор Андреевич склонился ближе, — бред про резонанс альфа-ритмов, это же для детсадовцев!

Тимофей ухмыльнулся:

— Но сработало же! Понимаете… — он помолчал, оформляя мысль. — Вот если я вам скажу не думать про лимон? Жёлтый такой, сочный, пахучий… Не думайте!

Виктор Андреевич сглотнул.

— С коньячком бы…

— То-то же. Многие слова вызывают слишком яркие образы и ненужные ассоциации. И их трудно выкинуть из головы. А мне нужно, чтобы вы как можно меньше думали про всякую хрень. Думайте про альфа-ритмы, это ни к чему не обязывает. А бессонная ночь здорово тому способствует…

Собрались быстро, осмотрелись, построились. Только-только начало светать, чёрное небо приобрело сине-серый оттенок. Начало дня обещало быть ясным.

— Возьмём левее, где-то здесь должна быть просека. Когда-то мы за грибами сюда ходили…

Заскрипел снег, захрустели палые ветки.

Минут через двадцать впереди показалась прогалина: действительно, просека. От ЛЭП теперь мало что осталось, тянули её много лет назад, ещё когда аэропорт был маленький и деревянный, позже проложили другую линию: основательную, на металлических опорах, а эта год за годом потихоньку зарастала шиповником, малиной и мелкой порослью.

Фит поднял растопыренную ладонь, сжал в кулак. Знак: замереть и слушать.

Он начал священнодействовать: сначала долго смотрел на стрелку компаса: не начнёт ли дёргаться. Нет, указывает ровно на север. Потом опустился на колени и щекой стал касаться тонких ветвей молодых берёзок: если бы мимо проходила напруга, на ветках остался бы небольшой заряд, который можно было бы почувствовать. Как и ожидалось: чисто. Вдоль просеки не только проводов давно не было, но и большинство деревянных опор давно повалились, поэтому вероятность встретить здесь напругу была минимальной. Но лучше перебдеть, чем недобдеть, как говорится… Он порылся в кармане рюкзака, достал две гайки с серпантином — специальные, для всякой электрической фигни. Швырнул в одну сторону, в другую: далеко, насколько хватало сил… Тихо.

Когда город стал превращаться в чёртову зону, «Пикник на обочине» не мог не прийти в голову! Первое время даже мальчишки играли в сталкеров и бегали по улицам с этими гайками… Толку от них было, как правило, немного. Город был куда хитрее «Зоны» из повести Стругацких: когда он готовил новую ловушку на людей, он делал это мастерски: гайки тут вряд ли могли помочь. Книжная Зона — просто свалка опасных и загадочных вещиц и сущностей, а Город… Он умён. Он внимательно следит за тобой, читает твои мысли и страхи. Ждёт, когда ты позволишь себя убить и сам подскажешь, как это лучше сделать…

Но в некоторых случаях гайки всё-таки были полезны: порой встречались и довольно бессмысленные аномалии, да и тварь иную можно спугнуть или выманить. Взять ту же напругу — странное электрическое создание, что-то вроде длинного червеобразного сгустка электромагнитного поля с потенциалом в несколько сот тысяч вольт. Встретиться с ним — всё равно, что попасть под оборвавшийся провод ЛЭП-500! Но визуально обнаружить невидимую заразу почти нереально, да и простая гайка с тряпочкой вряд ли поможет, а вот серпантин на лавсановой основе в поле напруги моментально вспыхивает, оставляя заметный след…

— Пошли, — негромко скомандовал он.

По просеке идти было не в пример проще. Тимофей почти уверился, что никакие неприятности их пока не ждут, но продолжал на всякий случай (и чтобы произвести впечатление) кидать гайку, поднимая её и швыряя дальше. Теоретически поблизости ещё могли быть обычные волки, но те звери умные и к такой большой группе не сунутся. Ну а разнообразные мутанты и неведомые твари вряд ли добрались бы сюда — слишком далеко от Города.

На место вышли к обеду. О приближении стало известно загодя: небо затянуло серой мутью, которая становилась всё ниже, ещё похолодало, психическое давление усилилось, лица у всех помрачнели. В ушах негромко, но противно засвистело: предвестник зуды. Такой тонкий мерзкий свист, который раздаётся прямо в голове, и от которого не спастись, даже заткнув уши… Остановились на краю леса. Впереди расстилалось большое поле, а за ним в просвете между сосновыми массивами виделись руины аэропорта.

Разруха там царила вовсе не в связи с нынешней катавасией, она началась задолго до Сдвига. Здания как-то очень быстро обветшали и развалились, когда аэропорт был заброшен. Дома не живут без людей! Они умирают, понимая, что никому больше не нужны…

Виктор Андреевич и Фит, организовав круговое наблюдение, устроили совещание: как действовать дальше. В развалинах делать, конечно, было нечего, оттуда всё сколько-нибудь полезное, вплоть до бетонных плит-перекрытий было вытащено уже давно. Но у восточного конца полосы ещё ютилась пара вагончиков, поставленных то ли МЧС, то ли лесной охраной, чьи кукурузники время от времени всё-таки летали в последние годы. Куда подевались самолёты, никто не знал, но по сведениям Виктора Андреевича, где-то поблизости ещё должна стоять большая цистерна с керосином.

Развернув карту, обсудили маршрут. Первым порывом было выйти на дорогу и — по ней, прямо к воротам. Тимофей, однако, сразу наложил вето.

Виктор Андреевич непонимающе спросил:

— Но, Фит! Разве опасность не везде одинакова? Так почему бы не сэкономить время и силы?

— Настоящие герои всегда идут в обход! Разве вы не знали? А если серьёзно, то, — он оглянулся на мужиков, дежуривших в отдалении, и понизил голос, — я вам поведаю важный секрет: в аэропорту ещё месяц назад, возможно, вообще не было никаких опасностей. Они начали появляться только после того, как у кого-то возникла мысль туда наведаться. Город — читает наши мысли и реагирует таким вот извращённым образом. Вас восемь человек, и каждый сложил в голове какое-то представление о том, как пробраться к этой бочке. А Город, я вас уверяю, учёл это, придумал, как нас встретить и сейчас, ухмыляясь, ждёт. Поэтому самый безопасный путь — тот, который никому и в голову не мог прийти. Понимаете?

— Но тогда, получается, он отреагирует на любую нашу задумку?

— Да. Но видите ли… Вы не замечали, что он не всегда отвечает негативом? У нас на «Четыре-восемь» до сих пор есть горячая вода в трубах, думаете — по чистой случайности? Нет, вряд ли. Как-то оно связано с нами… А шуглики? Сколько людей завернуло бы ласты с голода, если бы вовремя не появились эти тварёныши? Поэтому мы с вами попытаемся принять правильное решение. И сделаем всё, чтобы о нём не узнали такие неуравновешенные ребята как Филипп. Это может быть не очень честно выглядит, но в конечном итоге… Понимаете?

Решили обойти аэродром справа, мимо фермы. За полем две лесополосы, а там… видно будет.

Оказалось, что фермерская усадьба лежит в руинах.

В городе было несколько таких участков, где поверхность земли вспучивалась и ходила волнами. На Школьной улице эта качка продолжалась почти месяц, прежде чем в конце концов успокоилось. Но там дома на свайных фундаментах, вбитых глубоко в землю, и колыхания асфальта мало на них сказывались, фермерский же особнячок превратился просто в груды кирпича, вздымающиеся и опадающие в такт дыханию земли.

Большое бесснежное пятно зыби лежало прямо на пути. Обходить — лишних полкилометра… А напрямую — двести шагов.

— Идти быстро, след в след. Не останавливаться!

Тим первый шагнул на «живую» землю. По ней вполне можно было передвигаться, главное не тормозить: шевелящаяся поверхность из-за постоянного перетирания со временем становилась похожа на зыбучий песок, так что задерживаться не стоило.

Сначала он шёл по прямой, но от разрушенных зданий решил взять подальше: что-то там неприятно поблёскивало и внушало беспокойство.

Передние были уже за пятном, у самой лесополосы, когда сзади раздался крик, а вслед за ним — автоматная очередь. Обернувшись, он увидел, как Алекс, шедший замыкающим, опустился на колено, чтобы не уйти в землю, и лупит короткими очередями куда-то в поле. Не сразу стало понятно, в кого тот целится, но наконец заметили все: по замёрзшей гуляющей туда-сюда пашне то показываясь на поверхности земли, то снова погружаясь, словно дельфины по волнам, приближались шесть или семь довольно крупных созданий с пятнистыми бело-коричневыми спинами.

Существа двигались стремительно, а качающаяся опора явно не способствовала меткости, Алекс безбожно мазал.

Интуиция говорила Тимофею, что твари, безусловно, опасные, но лично для себя он почему-то угрозы не ощущал.

«Что-то не так… Зыбь!».

— Алекс, бегом сюда! Все быстро с зыби!

Ружьё висело на груди, он прицелился моментально, но не стрелял пока, провожая мушкой неведомого зверя. Далековато; выстрел был только один: понадеявшись на калаши мужиков, он зарядил верхний ствол дробью на шуглика. Эту же ныряющую тварь толщиной в хорошее бревно мелкая дробь только разозлила бы. Да и своих можно было зацепить.

Алекс из-за треска автомата, а может — в запарке, не сразу расслышал крики, и когда бросился бежать, казалось, было уже поздно. Автомат и рюкзак сильно мешали, не до спринта, да ещё ноги прилично увязли, требовалось время выбраться…

Тим махнул рукой добежавшим до «берега» — Дальше, дальше! Снова прицелился и в тот момент, когда бурая спина показалась уже у самых ног Алекса — выстрелил.

Удачно! Тварь словно утонула в земле. Это дало полторы спасительные секунды. Алекс вылетел на берег…

Одно из преследующих его созданий в пылу погони вынырнуло из зыби и прыгнуло вслед. Тимофей успел рассмотреть зверюгу: что-то вроде толстой щуки без плавников. Выбора не оставалось, он пальнул со второго ствола.

Вряд ли то, что последовало затем, было вызвано этим выстрелом; дробь могла только чуть притормозить этот снаряд… До Алекса чудище не долетело, упало на землю и рвануло! Полыхнуло так, что вспышку, наверное, видно было и за километр. Раздался оглушительный грохот, взметнулась земля, камни…

Тимофей зажмурился, инстинктивно загораживаясь ладонями. Если бы была хоть одна лишняя секунда, он бы подумал, что всё, конец. Когда в десяти метрах от тебя взрывается мощный фугас, продолжение обычно не следует…

Очухались минут через пять. Алекс был жив, только контужен: из левого уха текла кровь. Вообще-то это было странно. Взрыв был как от танкового выстрела, а Алекс находился от него в каком-то метре. Да и Тимофею должно было не поздоровиться… Однако оказалось, что он и вовсе невредим.

Первым делом он попытался высмотреть оставшихся тварей, однако тех и след простыл. Он подбежал к Алексу, закинул мешающуюся двустволку за спину, помог подняться. Остальные скучились чуть поодаль на взгорочке. На их лицах застыло непонимание и изумление.

— Как вы это сделали?

— Что именно? — Тим совершенно не помнил, что произошло после вспышки.

— Взрыв… — Виктор Андреевич неопределённо помахал рукой. — Вы его… Погасили, что ли?

— Я-то при чём тут? Аномалия, мало ли…

Виктор Андреевич покачал головой, но промолчал. Видимо, решил, что Фит снова чего-то темнит. Что случилось на самом деле, никто так и не понял. На обратной дороге, однако, когда они вновь остановились в знакомой уже ложбинке, мужики рассказали, как всё выглядело со стороны…

Взрыв прогремел, как только тварь коснулась земли, и это был настоящий взрыв, как от бомбы, кто-то даже почувствовал, как его сбивает раскалённой волной, а вокруг свистят смертоносные осколки. Алекс вообще едва не растворился в той вспышке, но… внезапно в долю секунды всё словно отмоталось назад, тварь опять рванула, но на этот раз как-то не по-настоящему, что ли… Да ведь даже воронки не осталось!

А Виктор Андреевич утверждал, что когда шарахнуло, Фит, стоявший чуть в стороне, отбросил ружьё, взмахнул руками и вдруг замерцал странно, словно голограмма… А потом уже — второй взрыв, и всё смешалось, так что и не разобрать что за чем. Слишком быстро всё произошло. Но как же тогда получилось, что выброшенное ружьё снова оказалось у Фита на груди, на ремне? Сошлись на том, что всё это — происки инопланетян, или кто там всю эту кашу заварил.

На привале

Несколько дней похода, зыбь, неведомые твари, загадочные взрывы, а потом трёхчасовая мука с переливанием керосина в бочки и канистры под отупляющий, выворачивающий мозги наизнанку визг разошедшейся зуды… Приключения здорово сплотили команду, даже Филипп не казался теперь таким уж невыносимым. В эту ночь Фит разрешил ребятам немножко покемарить — по очереди, по двое. Сам он в походах никогда не спал, боялся: что-нибудь выйдет из-под контроля. Смешно, конечно, — что он может контролировать в этом безумном мире?

Костерок тихонько потрескивал меж двух сдвинутых брёвен, едва освещая стоянку. Послышался хруст веток под быстрыми шагами: из темноты показался Валентин, высокий худощавый мужик, дежуривший свою смену на тропинке-границе. Выглядел он встревоженно, но держался спокойно.

— Фит… Иди, глянь, фигня какая-то.

Тимофей успокоил вскочивших мужиков:

— Сидите, сидите, дядьки. А то Фила разбудите, он всю тайгу на уши поставит. Я же говорю: здесь всё спокойно, с разными напастями утром разбираться будем…

Они прошли до круговой тропки. Тимофей на всякий случай снял с предохранителя свой ИЖ. Остановились, немного постояли, привыкая к темноте.

По позвоночнику пробежала колючая волна, словно слабый электрический разряд. Из тени под вывороченным корневищем упавшей сосны в их сторону бесшумно потянулось что-то чёрное, довольно большое, стелющееся у самой земли.

Тимофей резко включил фонарь. Нечто, похожее на ветхое покрывало с прорехами и свисающими лохмотьями, с непостижимой быстротой снова метнулось в тень. Рассмотреть его толком было невозможно.

— Видел? — Валентин возбуждённо вскинулся.

— Что-то новенькое. Света боится, — задумчиво протянул Фит. Луч фонаря выхватывал стволы, скользил по заснеженному кустарнику. Тварь скрылась. — Ты «Туманность Андромеды» в детстве не читал? Какие-то, прям, ассоциации… — он попытался напрячь интуицию, но настоящей опасности не почувствовал. — Так, в общем… За тропу оно не пройдёт. Если начнёт как-то на расстоянии действовать или заманивать — не поддавайся, пугай фонариком. Ладно. Пойду мужиков успокою.

Он сосредоточился, представляя, что помимо натоптанной тропинки их стоянку окружает высоченная стена из триплекса.

«Нет, не стена — купол. И не из триплекса, а из какой-нибудь стеклоброни в восемнадцать сантиметров толщиной, как на батискафах. И нет, не стеклянный, стекло может треснуть. А… типа силового поля непроницаемого! Да, поле! Чтобы только воздух пропускало. И чтобы оно ещё отпугивало! И под землёй такое же…».

Он всё подробнее и детальнее представлял себе фантастическую непробиваемую защиту вокруг таёжной ложбинки, гарантирующую спокойный ночлег. Нет, он вовсе не пытался материализовать её, нужно было просто укрепить собственную уверенность в полной безопасности. Он не очень понимал, как всё это работает, но по опыту знал — помогает.

— Что там?!

— Новая скотинка какая-то завелась. Типа покрывала ползучего, чёрного. Очень быстрая, света боится… Фонарь хорошо её отпугивает.

Все морально устали, особо напрягаться ни у кого просто не было сил, поэтому новость приняли достаточно индифферентно. У костра снова потянулся негромкий неспешный разговор.

— А мне вот показалось, — подал голос Алекс, — что там, в старом корпусе кто-то был. Люди вроде бы…

— Точно, — подхватил кто-то. — Из-за зуды не до того было, но лазили там, факт… Странно: что там искать-то среди бетонных развалин?

— Это не люди. Не настоящие люди.

Все удивлённо уставились на Фита.

— Фантомы. Они как бы… Видения, что ли. Когда аэропорт ещё работал, пассажиры ходили по всяким делам своим, по залу… И будто кто-то это всё заснял, а теперь крутит как кино объёмное. Даже объявления слышно было чуть-чуть. «У стойки два продолжается регистрация на рейс сто сорок четыре Таёжный — Москва»… И такое — «динь» специальное. У нас на стадионе на Юбилейном такая фигня несколько раз была — то футбол какой-то, то праздник спортивный старинный. Город предаётся воспоминаниям…

— Да… Чего только сейчас не увидишь!

— А знаете, что самое странное-то? — спросил Виктор Андреевич. — То что мы ведь почти привыкли к этому бреду. А ведь и трёх месяцев не прошло!

Фит согласно покивал головой, задумчиво глядя на синеватые язычки огня, бегающие по углям.

* * *

Вышли снова чуть свет и ещё почти семь часов тащили по проложенной накануне тропе чёртовы бочки — громоздкие, неповоротливые, тяжёлые. Но всё сложилось удачно, и к наступлению темноты они успели добраться до окраин Бугра — пригорода, расположенного на склонах большой сопки между левобережной частью города и Уханом.

Почти весь Бугор выгорел ещё в первые недели после того, как мир глюкнул, но несколько верхних улиц местным удалось отстоять, и вот уже третий месяц они под предводительством Виктора Андреевича держали круговую оборону в своём маленьком анклаве. Дважды на них нападали дикие зомби из-за Верхней речки, со стороны «деревяшек», а с другой стороны — от телевышки — периодически наведывались разные странные сущности — то грозовики, то мелкие серые смерчики, то вывальни — что-то типа деревянных осьминогов… Керосин, главным образом, и нужен был для борьбы с подобной нечистью: мужики сочинили несколько самодельных огнемётов, для которых нужна была горючка.

Сразу отправляться домой на «Четыре-восемь» уставшему Тимофею было не с руки. Это километров семь, а по Городу такой поход теперь мог встать и в пару суток, тем более — неизвестно, что могло нового произойти за то время, пока он отсутствовал. Поэтому, когда Виктор Андреевич пригласил переночевать к себе, смысла отказываться не было. Тем более, что тот насчёт баньки намекал. 

* * *

Особняк был хозяйский: кирпичный двухэтажный, да ещё и с застеклённой мансардой. На фоне большинства стандартных приземистых брусовых домиков он выглядел почти дворцом. Раньше Виктор Андреевич был директором дорожного ремонтно-строительного участка в Перевальном, а после «сдвига» внезапно оказался безработным, поскольку Перевальный исчез вместе со всей остальной страной, миром, вселенной… Хорошо ещё, что в тот день он ночевал дома. А впрочем, совершенно неизвестно — хорошо ли.

Через час они, прихватив ещё Валентина, сидели на обжигающем полке, греясь и выгоняя токсины со шлаками, а ещё через час, после трёх заходов, утомлённые походом и разморённые берёзовым жаром, расположились за большим деревянным столом в шикарной комнатке-предбаннике.

Стол по нынешним временам был богатый: квашенная капуста с мороженой брусникой, солёные огурчики и помидоры, рассыпчатая картошечка, котлеты не из шугликов, а из настоящей свинины, бутыль с первачом.

Засиделись далеко за полночь.

— Вот скажи мне, Фит! Ты ведь тёртый парень, проводник, наверняка понимаешь во всей этой хери поболе нас… За что это всё на нашу голову? — Язык Валентина быстро захмелел, но глаза его смотрели совершенно трезво, яростно. — Это ведь не может быть божьим наказанием! Столько невинных загублено… Инопланетники? Но смысл, смыс-сл? Столько невинных! Инга… — он скрипнул зубами и шарахнул кулаком по столу. — Гады!

Тимофей долго молчал, потом махнул Виктору Андреевичу: наливай. Напиваться не хотелось, он вообще не особо любил это дело. Но сейчас — выпить нужно было. Он знал, что Валентин потерял жену с дочкой, причём совершенно немыслимым образом: однажды вечером легли спать и всё было нормально, а утром их просто не оказалось в постелях. Лишь примятые простыни…

Молча, не чокаясь, опрокинули по стопке.

— Я думаю, — наконец глухо проговорил Тимофей, — что всё происходит не просто так… Бог, не бог… Не знаю. Но многое получается вроде как — по заслугам. Валя, ты прости, я не имею в виду тебя, но… У нас там, на сороковых, с какого здания началось? С первой общаги. Ведь самый поганый дом был! Пьянь, наркоши, бичарня какая-то. Он и в прошлые-то времена выглядел как после войны… Окна повыхлестаны, двери не закрываются, грязь, вонь! Может, там среди этого скотства и нормальные люди тоже жили, но… Поплатились — все. Опять же — кого Город сожрал первыми? Нариков, жульё, полицию, учителей, врачей… С Администрацией — война… Что их всех объединяет? А ведь это те, кто сильнее всех доставал людей. Или не оправдывал ожиданий… Только Город особо не разбирается, чаще всего гребёт под одну гребёнку… Знаешь, как оно бывает: спроси тут у вас, к примеру, на Бугре — какого вы мнения о полиции. «Да все менты — козлы!» Но ведь хватало же там и нормальных ребят! Но по фигу, какому-нибудь дяде Пете, ему только пулемёт в руки дай! Вот и Город так же… Он впитывает нашу ненависть, наши страхи и машет саблей… Но и наши надежды, нашу уверенность он тоже слышит! Редко только, к сожалению. С врачами-учителями — вон как оно избирательно вышло! Климчук и раньше уважали, так и теперь на руках чуть не носят: ведь крутейший лекарь, факт. А началось всё… Мне иногда кажется, что нам всем однажды стало слишком наплевать друг на друга, на Город. Вот он и кинул нам ответку.

— Ну ты и толкнул! Так сразу и не разберёшься. Андреич, налей по последней, что-то уплываю я… Устал.

Выпили ещё по чуть-чуть, закусили хрустящей капусткой. Виктор Андреевич помотал головой:

— Знаешь… Что-то очень правильное ты сказал. Но. А дети? Как же дети? Помнишь, ту дискотеку сентябрьскую? Семьдесят пацанов, девчонок — молодых, полных сил, веселья… В пыль! А эпидемии эти жуткие! Ведь совсем крохи умирали, десятками… Господи! Ведь это же… Чёрт, я не могу! — он налил себе полстакана, забыв про остальных, залпом выпил.

Обычно он казался моложе своих пятидесяти пяти, но сейчас как-то резко постарел, обозначились морщины, прядь, прикрывающая лысину, засеребрилась сединой. Тимофей бессильно смотрел, как по его небритой сизой щеке катится одинокая слеза.

«Деток — да — жалко до слёз. Случившееся — не просто ужасно, это какое-то кошмарное адское зло, явившееся во всём своём изуверском обличье! Но… Мы как бы жалеем детей. А любили ли мы их? Не они ли — «наркоманы и бездельники» и «вертихвостки малолетние»? Переполняла ли любовь родителя, вызванного в технарь воспитывать своего великовозрастного «дебила»? А уж сколько умиления пробуждал по ночам орущий где-то у соседей младенец…».

Вслух он ничего не сказал.

— Ладно Андреич. Пора спать. Тебе завтра рулить, мне — в поход… 

Глава 8. Следуя зову

 Тревожная весть

В начале декабря остатки интернета всё-таки накрылись. Что ж… К тому шло.

Иногда думалось, что всё, в принципе, нормально. Ну да, мир «сдвинулся», стал странным и опасным, но… Оказалось, что и в таком мире можно жить! Остались нормальные человеческие дела: кто-то что-то мастерил и ремонтировал, кто-то добывал еду или сражался с тварями, кто-то лечил людей. Даже дети рождались!

Но… новые твари становились всё более странными, аномалии — всё более безумными и смертоносными. В районе Малого Мыса кусок мира просто исчез. Фит был там: рельсы от старого бетонного завода, пески, скала — всё обрывалось в странное ничто. Он пытался рассмотреть в бинокль дно провала. Без толку. Пустота. Неба над разрывом пространства тоже не было. Только противоположная сторона метрах в трёхстах, как на ладони…

На Левом после нескольких нашествий курочи, превратившей полгорода в жутковатые пустыри, где среди гор мусора всё ещё ползали и кувыркались уцелевшие куски бетонных плит и панелей, заселённая область заметно сократилась — осталось несколько кварталов на «сороковых» с крепостью Четыре-Восемь в центре, держался пока Бугор… Придумать больший бред, чем войну между районами, сейчас, когда и так каждый человек на счету, было невозможно! Но на Правом как-то умудрились. О, люди умеют найти повод для склоки!

Насколько Фит смог разобраться, читая ругань в форумах, враждовали группировки под управлением двух бывших депутатов гордумы и по совместительству (странное дело!) — крупных местных бизнесменов. Мэра «сожрали» в первые же недели, потом развели вселенский холивар в сети, а вскоре бойня выплеснулась и в реал. К счастью, Врезка оставалась нейтральной, вцепившись в свой плацдарм между плотиной и тем местом, где когда-то стоял храм…

* * *

Ближе к Новому году Фит получил тревожную весточку от Лены. К сожалению, ничего толком было не понять, сообщение прошло через пятые руки: кто-то с оказией передал на Врезку, оттуда звякнули на эту сторону, а с мысовскими Фит пересёкся случайно во время одной из заявок. «А, чуть не забыл! Тебя же с Правого спрашивали. Какая-то подруга просила передать, что с каким-то Лёшей что-то случилось…».

Он пытался прояснить ситуацию, даже специально потратил два дня, чтобы пробраться через смертельно опасные курочные поля на Мыс, но ничего так и не разузнал.

Дорога через ГЭС была давно непроходима: после того лихого ночного вояжа Фита военные ещё неделю по ночам гоняли туда-сюда бээмпэшку, но потом то ли солярка закончилась, то ли сломалась машинка… А вскоре произошла феерическая битва «трансформеров», когда два огромных жёлто-голубых козловых крана внезапно воспылали взаимной ненавистью и за несколько дней разнесли друг друга в хлам, превратив гребень плотины в завалы шевелящихся кромсающих всё вокруг обломков металлоконструкций, хлещущих распушённых ржавых тросов, ползучих искрящих кабелей. Соваться туда и сразу было безумием, а потом в этом оазисе металлических джунглей во множестве расплодились напруги…

«Но нельзя же просто сидеть?!!».

Через пару дней он заглянул в гости к Викторычу: навести справки о проводниках по Приречью.

* * *

Хозяин настрогал мороженной сохатины, поставил плошки с маканиной и уксусом, Фит тем временем капнул по рюмочкам.

— Прям, как буржуи! Строганина, водочка настоящая! Где добыл-то?

— Зверя?

— Водку, блин!

— Парнишки со Школьной в провал на горе лазили. Где тридцатый был, ага… Прикинь — пять рюкзаков добра вытащили. Я у них три пузыря выменял и масла растительного четыре литра. Целую четвертину лосиную отдал.

— Мясо — дело наживное. А вот масло — редкость!

— Ну да. К празднику, удачно.

Выпили, закусили тающими во рту солёно-перчёными лепестками тёмного, почти фиолетового мяса.

Разговор лился неспешно, Фит наслаждался покоем и полузабытым ощущением домашнего очага.

Через полчаса на кухню заглянула Александра:

— Дядя Фит! Проводишь меня на Школьную завтра?

— Не вопрос. Очки тёмные есть? Вокруг Креста сверкуны в последнее время что-то зачастили… Может, строганинки всё-таки, а?

— Да ну вас! Сидят, уже килограмм сырого мяса умяли, хоть бы хны. Туземцы!

— Поговори ещё! Что б понимала… — добродушно рыкнул Викторыч. — Тоже мне, поколение Пепси… Тим, вот скажи мне: можно сахар на такую дурь переводить? Он и так на вес золота!

— Ничего ты, папка, не понимаешь. Мир спасёт красота, а не бражка! Люди всегда будут стремиться хорошо выглядеть!

— Не люди, а женщины… Вы ж, ёк-макарёк, инопланетяне!

— Эй, эй — вы о чём вообще? Какой сахар, какая красота? — Фит с недоумением переводил взгляд с Викторыча на Саньку.

— Ты подумай: на дворе конец света, а эта подруга косметический салон замутила! Шугаринг-фигаринг, выпрямление волос…

— Ага. Шугаринг. Что-то про сахар. И это что?

— Так эта… Депиляция! Сиропом волосы склеивают и выдёргивают, откуда ни попадя!

— Эпиляция! И не сиропом, а пастой специальной!

Викторыч только махнул рукой: хрен редьки не слаще. Саша показала язык и, мотнув веером светлых волос, удалилась.

Прерванный разговор продолжился:

— Тим, послушай. Я всё понимаю, дружба — дело святое. Но какие варианты? На Правый адекватных ходов — нет! Просто — нет! На реке — туманники. Удрать от них — нереально, даже на моторе. Бурундуки уханские — и те с лодок рыбалить перестали, а уж они-то… На море — до сих пор лёд толком встать не может, ломает его каждый божий день. И это не считая всякой белой нечисти, смерчиков, этих… дед-морозов. Остаётся плотина. Наверх соваться — ну это совсем без башки быть. Единственный вариант — попытаться понизу до машзала добраться. Но там альпинистская подготовка необходима, снаряга. Через лотки водосбросов как корячиться? Кошки какие-нибудь нужны… Да и там никаких ведь гарантий: снизу туманник не достанет, так напруга сверху свалится. Ещё хвосты эти железные свисают… Что о них известно? Шевелятся, светятся по ночам…

— Должен быть ход внутри плотины. Я с утра дошёл до библиотеки, полистал книжки. Конкретно по нашей станции чертежей не нашёл, но вообще внутри полагаются галереи по всей высоте плотины для дренажа и контроля протечек.

— Вот скажи мне: если снаружи такая засада, почему внутри должно быть проще? Гэсовские почему там не ходят? Если бы была тропка, так…

— Дружище. Да я ж всё понимаю не хуже тебя! Согласен, нет дороги. Но снаружи я хотя бы точно в этом уверен. А внутри — нужно убедиться. ГЭС же работает! В общем, ты меня не отговаривай, я два дня думал, решил. Наливай на посошок, да пойду спать. Поспрошаешь среди своих завтра, ага?

— Не поздно? Останешься, может?

— … Пойду. Са-ань, слышишь? Завтра к одиннадцати чтобы была как штык!

Выйдя из подъезда, он внимательно осмотрелся. Уже почти стемнело, но идти было действительно недалеко: вдоль улицы метров двести, потом по лестнице вниз — и дома.

Он прошёл половину дороги, когда из подвального окошка ближней пятины выбралось и довольно шустро заковыляло к нему что-то серое, размером с кошку. Он мгновенно вскинул ружьё, через прорезь прицела присмотрелся.

Медвежонок. Детская игрушка, маленькая, лохматая, глазки — чёрные пуговки. Раскинул лапки, топает на задних. Как будто обниматься идёт. Ближе, ближе…

— Кыш! Пшёл, говорю! — прошипел Тимофей.

Подпустив странное создание метров на пять, он нажал на спуск. Дробь два нуля буквально порвала тварь в клочья. Обрывки серой лохматой ткани и вату разбросало по снегу.

Он снова огляделся, прислушался. Переломил ружьё, заменил патрон. Вздохнул. Ему не нравилось убивать таких тварей. Вообще не факт, что они чем-то опасны. Это не злобный мутно-волк, не зомби, не черепан… Всего лишь плюшевый мишка! Но пустой риск был непозволительной роскошью.

Рыбак

Ему всё-таки удалось договориться с Рыбаком — тоже проводником, который специализировался по Приречью и мог провести нижней дорогой до плотины.

Четыре месяца назад показалось бы дикостью спрашивать дорогу до ГЭС, до моста или на Лысую гору. Вот же всё — в пределах прямой видимости! Но сейчас пройти два-три километра в любую сторону от площади и остаться при этом в живых мог далеко не каждый…

Встретились возле своей старой стоянки.

— Здорово. Наслышан. — Рыбак оказался чернявым худым дядькой в зелёном армейском бушлате старого образца, в солдатских же ватных штанах и в высоких трактористских сапогах-бахилах. — Готов? Рюкзачок-то у тебя нехилый…

Фит собирался основательно, килограмм пятнадцать верных в свой станкач закинул. У самого Рыбака на спине висела лишь полупустая солдатская котомка.

— Помешает?

— Посмотрим. Будет одно местечко нехорошее. Знаешь, где отвалы из тоннеля? Вот как подойдём туда, ты его скинь на всякий случай, в руке неси. Каркас — алюминиевый?

— Титановый. Из лыжных палок, Горыныч сварил.

— Богато. Но — про титан не знаю. А вот железо каменюки чуют. Ну, посмотрим. Так, что ещё… Носки запасные есть? Футболка какая… В целлофан запихай, и за пазуху. Есть вероятность, что купаться придётся, а придавливает сегодня знатно. Не смотрел градусы?

— Да вроде не особо, что-то в районе тридцати двух.

— Там влажно и низина. Будет зябко. Ветер бы ещё не поднялся… Ну, в путь. По дороге не пойдём. До поворота сегодня вообще-то безопасно, но вот дальше, возле Севера, какая-то аномалия новая, не разобрался ещё. На всякий случай крюк до Разрыва сделаем, потом — к берегу и там, по свалкам двинем.

— Я туда месяца полтора назад ходил — бетонники одолели, еле ноги унёс. Через пески.

— А, да, песочек они любят. Но сейчас холодно, они тормозные, не так страшно.

Пройдя вдоль Разрыва почти до самого берега, они залегли у старой железной дороги, что шла от сгоревшего бетонного завода.

Фит помнил, как он горел. Это произошло давным-давно, то ли в конце семидесятых, то ли в начале восьмидесятых. Как-то вечером он заглянул в спальню родителей и увидел в окне огромное огненное зарево, а под ним — море синих мигающих огней от десятков пожарных машин. К утру от самого высокого здания в городе осталась лишь пара закопчённых этажей.

Его всегда удивляло: что там могло гореть с такой страшной силой? Шифер на металлическом каркасе, на этажах — цемент, бетон, мешалки, механизмы… От дома до завода было не меньше полукилометра, но огонь был столь силён, что в комнате при желании можно было читать!

Сейчас ему, лежащему носом в снег, почему-то казалось, что с того пожара и началось всё это светопреставление.

«Неизвестно, может ли это воспоминание как-то спровоцировать Город. Лучше — убрать!».

Он мысленно мотнул головой, и мысли ушли, растворились. Осталось лишь пустое открытое сознание, вбирающее в себя вибрации окружающего мира: запахи, звуки, образы… Умение избавляться от ненужных мыслей по мнению Фита было самым ценным приобретением по нынешним временам. А когда идёшь за проводником, оно ещё важнее, ибо тот чётко представляет, что и когда следует думать, а ты ненужной мыслью можешь полностью всё испортить и навлечь беду на обоих.

Бесконечное ожидание… Если проводник говорит лежать, значит нужно лежать. Рыбак неделями, месяцами оттачивал чутьё, умение видеть знаки, следы, предвестники… Причём именно в этих местах. Кажется — вон она Кедровая, Стадион, Площадь, рукой подать. Но здесь — Приречье, — и уже совсем другая страна. Незнакомая, а следовательно опасная втройне.

— Ждём ветерка. Нам по сугробам до обрыва метров триста. Как подует — смотри внимательно, здесь встречаются «тягуны» и «морозильники» — аномалии, по позёмке их видно, она как бы «приседает». Ну а снежники и по городу ходят, сам знаешь, что с ними делать.

Ветра не было, как назло. Фит снарядился как подобает: унты, тёплая куртка с меховым воротником и капюшоном. Лежать в снегу можно было и полдня. Но тогда они проваландаются до сумерек, а этого очень не хотелось. Всё же у ГЭС желательно было оказаться засветло.

Наконец слегка замело. Рыбак осмотрелся, махнул рукой:

— Вроде чисто. Пойдём.

Идти, утопая по пояс в снегу, — непростая задача, а когда нужно обходить стороной всякие сомнительные места и каждым шагом ощупывать что там под ногой…

Было время, когда Тимофей с приятелем Андрюхой увлекались этим странным занятием: ходьбой по снежной целине. Каждую зиму, если морозы позволяли, разок в неделю выбирались куда-нибудь за город в местечко поинтересней и — по сугробам километр-другой! Продираешься, жарко, клубы пара изо рта, а вокруг красота — феерическая, солнце слепит, отражаясь в миллионах снежных пылинок… Да и зарядочка — та ещё! Даже название придумали умное — «страйдинг». Жаль, заглохло как-то увлечение…

— Снежник, справа!

Взгляд метнулся в сторону: точно, небольшая кучка шевелится, стягивает снежок. Он осмотрелся по сторонам — других вроде не видно. Снял рукавицу, достал камушек из кармана, в котором лежала специальная горсть щебня.

— Маленький, грохнем?

— Давай.

Фит отступил на два шага назад — чтобы падать на уже проверенную поверхность, прицелился, метнул камень и рухнул ничком, укрывая лицо и руки в снегу.

Куча на секунду замерла, потом налилась синим и рванула! Снежный столб с характерным «пф-ф-ф» взлетел метров на десять, а во все стороны волной ударило кольцо обжигающе-ледяного воздуха вперемешку с мелкими секущими льдинками и снежной крупой.

Теперь нужно было немного подождать, пока выровняется температура: даже маленькие, бывало, промораживали до минус шестидесяти…

Самого первого-то снежника — проворонили. Тогда, в ноябре, никто просто не знал, во что это может вылиться! Он вырос до размеров трёхэтажного дома, а когда рванул — выморозил весь воздух в радиусе ста метров, и жидкий азот ручьями стекал по Музыкальной вниз, клубясь и шипя…

Через час они уже осторожно пробирались по проторённой тропке под обрывом вдоль самого берега, временами останавливаясь, внимательно осматриваясь, вслушиваясь в морозную хрустящую тишину.

— Ты натоптал?

— Кому ж ещё? У меня тут перемёты стоят между островков. А вообще здесь почти спокойно.

— Надо думать… Народ-то не ходит сюда.

— Тоже заметил? Чем дальше от людей, тем стабильнее. Это факт. Знаешь, у меня есть теория насчёт Разрыва.

— ?

— Это место, которое… В общем, никто не представляет, как оно раньше выглядело. Сечёшь? Последний чел, который точно знал, что там было — умер. И всё!

— Фига ты загнул! Надо обдумать на досуге. Что-то есть в этом, но… А что помнить-то? Я, к примеру, помню, как вдоль всего берега, — Фит махнул рукой в сторону Малого мыса, — катера стояли, гаражи лодочные, машины… Сотнями! Народа полно, пацаны шныряют, на заводях — народ загорает… А здесь вот где-то лягушатник был, мы купаться бегали. В Ангаре вода ледяная, а в лягушатнике — полная лафа! Моря-то не было ещё. Так давным-давно уже ничего этого нет! Пустырь…

— Я ж о том и говорю! Ты помнишь, как было, знаешь что сейчас. Я помню, деды какие… Здесь, кстати, наверху улица Мысовая, ещё шесть домов жилых.

— Да ты что! Не знал. Надо будет наведаться. Чем живут?

— С огородами же все… Зиму, думаю, протянут. Шуглики набегают порой, я рыбку подкидываю. У них с дровами проблема. С гаражных зарослей таскают понемногу, но там — сам знаешь…

— Ясно. Но насчёт Разрыва… А как же тайга? Она ж стоит, вряд ли её всю народ исходил и помнит…

— Тайга… Это другое. Город — рукотворный. А тайга вроде как живая, сама о себе заботится. Ну да, ну да, звучит бредово. Но как-то так мне представляется.

— Ну и фантазия у тебя! Надо нам как-нибудь посидеть по-человечьи, поболтать. Ты на Четыре-восемь заглядывай, гостем будешь. Ну что, рюкзачок — долой, к отвалам подходим?

Чуть выше уровня реки в толще Большого мыса и дальше — до Лысой горы был пробит дренажный тоннель. По замыслу строителей в него должны были собираться грунтовые воды, просачивающиеся сквозь гору и плотину из водохранилища. Вода шла, но без энтузиазма — по дну широкого коридора километровой длины бежал ручей глубиной хорошо если по щиколотку. Зимой ручей образовывал мощные наледи, прятался под ними и там, невидимый, стекал в реку.

Горы породы, вывезенной из тоннеля, были свалены в Ангару, образовав целый полуостров, гектара на полтора и высотой метров в десять. За много лет насыпь укрыли непролазные заросли молодых сосенок, и сейчас нужно было их как-то обойти.

— Да… Вдоль воды — опасно, круча, камни обледеневшие, да и в реку слишком далеко влезает. Туманники могут учуять. А справа — каменюки.

— Ты бы поподробнее рассказал? Что за напасть ещё?

— От скалы отпочковываются хреновины. И бродят вокруг. Я почти уверен, что эти твари на железо идут, хотя… По крайней мере — всё время пытаются на гору вскарабкаться, к опорам лэповским. Наверху, на Мысу, постоянно из-за этого проблемы. Они, так-то, неагрессивные. Но они не стабильны и через некоторое время разваливаются. Представляешь — скала пятнадцатиметровая рушится? Пыль, грохот, камни, осколки во все стороны, булыги эти катятся… Одна тут до домов умудрилась доковылять, шестиногая была, крепкая. Всё равно — упала в конце концов. У мужика огород, баньку, теплицу — всё похоронила, там теперь завалы каменные сплошь, метра в три. Хорошо, хоть дом уцелел. Ладно, давай наверх вылезем, посмотрим. Может — пронесёт. Имей в виду: они вроде неповоротливые, медлительные, но шаги-то по десять метров… Если попрёт в нашу сторону — бросай рюкзак, и — драпаем к воде со всех ног. Воды они боятся.

Вскарабкавшись на насыпь, они залегли осмотреться.

Фит ощутил неприятное давящее напряжение.

— Впереди-слева недалеко…

Рыбак глянул в маленький бинокль.

— Чёрт, точно — тягун! Снег весь спрессовал, аж яма… С виду не очень мощный. А вот и каменюка.

Фит перевёл взгляд на возвышающуюся справа громаду Большого мыса, но ничего необычного не заметил.

Склон — крутой, понизу и справа густо заросший лесом и засыпанный снегом, выше обнажённый скальный остов. Могучая гора, сдерживающая огромный напор миллиардов кубов воды меж двух плотин, высилась суровым гигантом, свысока поглядывая на приютившийся внизу Левый, на ГЭС, на белую неровную гладь моря. Мыс выглядел здесь полновластным хозяином.

Фит внимательно рассматривал нависающие двухсотметровые скальные обрывы.

— Не вижу.

— Не наверх смотри, ниже, у леса, за тоннелем сразу…

Он увидел. Покрытый снегом кусок склона высотой с трёхэтажный дом медленно-медленно сползал к старой, укрытой сугробами дороге, проходящей понизу. Место там было узкое: между скалой и обрывом в Ангару — метров тридцать.

— Ничего себе… Так там же вплотную к нему идти придётся! Долго он?..

— Подождём. Бывает, что полчаса-час отрывается. Гора его держит вроде как, да лес ещё. А потом видно будет. Если по дороге в обход Мыса пойдёт — хорошо. Дождёмся, как мимо протопает, и — рванём. А если к плотине направится — плохо. Придётся ждать, покаразвалится. Самые стойкие часов по семнадцать держались.

— Ч-чёрт! Долго. Может — успеем проскочить?

— Опасно. Здесь проскочим — а дальше? Там ещё семьсот метров под скалой! На поляне — знаешь, где пожарная часть раньше была? — часто пасутся. Зажмут с двух сторон — по-любому купаться придётся, а очень уж не хочется.

Фит угрюмо задумался. Какие-то сотни метров! Плотина загораживала уже полнеба — совсем рядом! Но невидимое отсюда солнце уже наверняка висело над самыми сопками, ещё час-полтора и — сумерки. Может, был смысл в том, чтобы вернуться на Мысовую, там переночевать? Он принял решение.

— Слушай, дружище. Будем считать, что твой контракт закрыт, держи, — он достал из внутреннего кармана куртки деньги. — Вторая половина. Чуйка говорит мне, что нужно поторапливаться. Но тебе туда лезть никакого резона нет. Мысовая рядом… Ну, ты здесь лучше меня разберёшься.

Рыбак крякнул, спрятал деньги, посмотрел Фиту в глаза.

— Не будь ты сам проводник, я бы призвал тебя не глупить. Но… — он махнул рукой. — Уверен?

— Этого — проскочу, потом спущусь к самой воде… За час, думаю, должен добраться при любом раскладе. Успею ещё осмотреться, пока светло.

— Ну, удачи!

— Аналогично.

Крепко пожав Рыбаку руку, Фит резко повернулся и направился прямо к формирующемуся каменному монстру. Нужно было действовать, покуда страх и осторожность не развеяли решимость.

«Тягун слева вроде сдвинулся, не? Или, может, вырос… Надо бы держаться от него подальше. Чёрт! А каменюка-то какая огромная!».

Великан всё меньше походил на простой оползень и приобретал очертания странного слоисто-каменного столба на четырёх кряжистых ногах и с островерхой снежной шапкой.

Фит отчаянно продирался сквозь сугробы, не забывая посматривать по сторонам: каменюки каменюками, но… Он вовремя заметил маленького снежника прямо по пути; пришлось сделать ещё крюк метров в двадцать.

С сухим треском одна из каменных лап согнулась и топнула по склону. С «головы» чудища посыпался снег, мёрзлые комья земли, мелкие булыжники. Верхняя часть монстра ещё была частью горы, но нижние опоры, каждая в пару-тройку метров толщиной уже скрипели и рвались шагать.

Спасительный спуск к реке был совсем рядом, когда тварь наконец «родилась». С глухим резким звуком что-то лопнуло, великан выпрямился во весь свой пятиэтажный рост и покачнувшись шагнул, круша молодую сосновую поросль, соскальзывая по склону к дороге. Он был совсем рядом — метрах в тридцати.

«Если оно споткнётся и рухнет, тут мне и каюк. Были бы деревья побольше, может, и задержали бы тварюгу…».

Вдруг Фит заметил, что деревья действительно словно пытаются помешать чудищу, путаясь в ногах, размахивая ветвями… Однако оно было слишком велико, стволы сосенок казались тростником по сравнению с мощным торсом, сложенным из многотонных каменных глыб. Деревья пускали в ход корни, обвивая чудовищные ноги, пытаясь вернуть вздумавшую погулять скалу в её ложе. Безуспешно.

Фит добрался, наконец, до обрыва и осторожно скользнул вниз, к воде. Чудовища отсюда было не видно, но его тяжёлые шаги сотрясали всю округу.

«Успел! Вроде бы. Но если оно вздумает сейчас взорваться, обрыв ни фига не спасёт от летящих сверху обломков…».

Судя по стихающим вибрациям — пронесло. Он накинул рюкзак и продолжил путь к плотине. Постепенно обрыв стал ниже, опустившись к воде, и Фит пошёл по верхней его кромке. От дороги его отделяла небольшая, в десяток метров, полоса мелкого сосняка. От великанов она, конечно не спасла бы, но вселяла некоторое чувство защищённости. Бывшую пожарку, точнее место, где она когда-то — десятилетия назад — стояла, он миновал без проблем, дальше заметил ещё одну нарождающуюся каменюку в стене, но той, судя по всему, ещё не время было вылупляться.

Он слегка расслабился (совсем чуть-чуть), и перед глазами вновь поплыли воспоминания детства. Батя брал его иногда с собой на работу, и они ездили по этой дороге на предревнем ГЗА-651. Тогда здесь кипела жизнь: вдоль дороги располагались заправка, пожарная часть, столовая, масса административных и рабочих построек… Автобусы ходили! Но главное — самосвалы: один за одним, один за одним везли и везли бетон в тело плотины. С того самого Большого Бетонного.

Почти на автомате обогнув ещё один тягун, пролежав в сугробе минут пятнадцать из-за неведомой пугающей дряни, вроде мелкого марева, едва не угодив ногой в какую-то подлую дыру, невидимую под снегом (в последнюю секунду интуиция сработала!), он незаметно добрёл до плотины.

ГЭС всегда потрясала его своей не укладывающейся в голове грандиозностью. Как люди руками могли воздвигнуть такую хреновину, которая даже рядом с могучим Мысом не выглядит игрушкой? У подножья это чувство усиливалось в разы. Фантастическая бетонная стена, взлетавшая на стометровую высоту и вытянувшаяся на полтора километра в длину, образовавшая запруду в сотни километров длиной, не могла не внушать трепета и необъяснимого восторга!

Только сейчас восторг этот был мрачноватым. Память услужливо подкинула:

Глава 9. В сердце тьмы

 Сезам, откройся!

Дверь нашлась быстро. Маленькая, ржавая, чуть утопленная в бетонный коридор. Закрытая.

Фит внимательно осмотрел её. Никаких проушин под замок, никаких скважин… Явно заперта изнутри. Он потолкал её, припал ухом (не вплотную, а то — примёрзнуть только не хватало!).

«Пожалуй — только взрывать… Засада!».

Конечно, мало-мало он подготовился. Вынул из рюкзака небольшую ручную сверлилку с новеньким победитовым сверлом на восемь. Прикинул, на какой высоте могла быть щеколда, и принялся сверлить.

Минут через десять отверстие было готово. Он развернул свёрточек в промасленной бумаге: несколько полотен от электро-лобзика. Горыныч едва ли не со слезами выделил, от сердца отрывал! Самодельная ручка-державка с зажимами… Вперёд!

Поначалу это была не работа, а сплошное дёрганье. Фит каждые полминуты насторожённо замирал, внимательно слушал что за дверью, осматривался. Где-то через полчаса, когда он взмокший, со сбитыми пальцами, сломав очередное полотно, присел отдохнуть, неподалёку вылупилась новая каменюка. Эта была не такая большая, как первая: метров пяти в высоту, на трёх необъятных ножищах. Чем-то она напомнила глупую, но безобидную корову, которая ходит кругами, привязанная верёвкой к вбитому в землю колышку…

Уже вечерело, муть в небе чуть покраснела. Нужно было ускориться. Поначалу пилить, зная, что где-то за спиной бродит пятисоттонная скала с неизвестными намерениями, было неуютно, но постепенно «быстрей, быстрей» сказалось: он погрузился в работу.

Сделав два пропила, он попытался отогнуть уголок лезвием ножа. Чёрта с два! Промороженный металл-троечка поддавался едва-едва. Нож было жалко. Имелась ещё короткая, сантиметров в тридцать, монтировочка, но для неё щель была слишком узкой.

«Так… А если вовнутрь выдавить?».

Он со всех сил налёг: без толку. Нужно было попробовать удлинить пропилы…

Ещё через двадцать минут он снова попытался согнуть неподатливый металл: почти бесполезно. Он забыл про осторожность и принялся стучать монтировкой (проклятье, слишком лёгкая!), потом снова пилил… За вжиканьем ножовки он не сразу услышал за спиной тяжёлые шаги и спохватился только когда почувствовал, как под ним вздрагивает земля. Замерев, он медленно обернулся.

Совсем рядом — в двух человеческих шагах, загораживая свет, переминалась каменная громада. Дверь находилась в неглубокой нише, поэтому наступить на Фита тварь не могла, но она была слишком, слишком близко!

Всё произошло столь внезапно и быстро, что он даже не испугался, лишь ощутил, как на него обрушилось напряжённое звенящее предчувствие: сейчас, вот-вот, через долю секунды…

Он успел упасть на землю, в уголок, загородиться рюкзаком. Гулко треснуло, раздалось короткое «Р-р-р-ок»! Звук был не как от взрыва, а глухой, каменный, но всё равно оглушительный. Фит почувствовал, как ему придавило ногу, и одновременно с этим в дверь прямо у него над головой с оглушительным грохотом врезался булыжник. Если бы не меховая шапка и толстые рукавицы, его неминуемо посекло бы осколками, но, к счастью, вроде обошлось.

Ещё какое-то время слышно было как осыпается щебень, потом наступила тишина. Лишь в ушах по-прежнему отдавалось эхо пушечного удара о дверь.

Он открыл зажмуренные глаза, попытался отодвинуть рюкзак. В неловко вывернутой ноге стрельнуло болью. Темень.

«Спокойно… Не дёргаемся. Фонарик в левом нагрудном».

Стараясь не тревожить ногу и не делать лишних движений, он стянул рукавицу и достал маленький фонарик. Луч высветил завал, висящую в воздухе снежно-каменную пыль. Отверстия наружу были, но совсем небольшие, не пролезть.

«Выбраться, пожалуй, можно будет, но придётся поворочать… Так, что с ногой? Вроде не сломана…».

Нога была прижата здоровенной, закатившейся в нишу каменной плитой, килограммов, может, на сто. Теоретически, её можно было сдвинуть или приподнять, но, к сожалению, лежал Фит как-то совсем неудобно. Он осторожно отодвинул рюкзак подальше, перевернулся на другой бок.

— Вот. Уже полегче. А если так?

Он изо всех сил упёрся свободной ногой в верх камня и надавил, одновременно пытаясь вытащить вторую. Получилось не совсем то, что ожидалось: нога стала выниматься из сапога. Мешал ремень на меховом голенище.

— Ну, раз так — давай так… — он дотянулся свободной рукой, расстегнул ремешок.

Потом снова напрягся, и выдернул ногу из унта. Теперь можно было нормально сесть.

— Класс!

Он перевёл дух, ощупал ступню. Вроде — в норме. Медленно встал, стряхивая с себя каменное крошево, осветил завал. Обычный диабазовый булыжник.

— Вот как они могут двигаться? Ну — как? Чертовщина…

Он ухватил застрявший унт, другой рукой вцепился в плиту, поднатужился.

— Бинго! А то ишь… Любименькие валенки мои захапать хотела… Они ж тебе малы, не? Падлюка-каменюка…

Унты свои он обожал. Истинно сибирская обувь! В любые морозы даже в тонких носках в них можно было часами разгуливать по сугробам, не опасаясь замёрзнуть. Кожаный низ, меховой верх, войлочно-резиновая подошва. Мех был синтетический, оно и к лучшему: лёгкий, вечный. Отец подарил ему эти сапоги на Новый год, когда он был в десятом классе. Двадцать лет назад! И хоть бы хны им, только резину на подошве дважды менять пришлось, чтобы не скользила… Раньше, конечно, часто он их и не надевал — не те времена были. На страйдинг, или когда за ёлкой в лес… А вот нынче как пригодились, кто бы ожидал!

Он обулся, осмотрел дверь.

Булыжник оставил в металле заметную вмятину: жаль, не там, где нужно. Но теперь было чем постучать, камней под ногами — на любой вкус. Минут через пятнадцать угол железяки отогнулся достаточно, чтобы туда можно было просунуть руку.

Сначала он посветил внутрь: тёмный, узкий, пустой коридор. Потом попытался нащупать, как там оно открывается. Выяснилось, что изнутри не просто щеколда, а капитальный засов, закрытый на висячий замок.

«Пилить дужку, пожалуй, бесполезно: всего два полотна осталось, да и вряд ли они её возьмут… Сбить попробовать?».

Это тоже оказалось непростой задачей: колотить наощупь, да ещё левой рукой… Уже на десятом ударе он так саданул пальцем обо что-то, что выронил камень, едва не заорав от боли. Осмотрел рану: ссадина, но глубокая, кусок кожи просто срезало, кровища… Пришлось рыться в рюкзаке, дезинфицировать и бинтовать.

К счастью, замок оказался дерьмовым, и через полчаса обессиливающего труда дверь со скрипом отворилась. Из глубины плотины повеяло теплом. Теперь можно было немножко передохнуть, перекусить и подумать.

Фит сначала долго прислушивался и пытался светить фонарём во тьму коридора. Это ничего не дало, но по крайней мере можно было считать, что здесь, у входа, относительно безопасно. Шумел он долго и упорно, но на шум никто не прибежал, водой тоннель не затоплен, воздух — вроде бы обычный…

Он закрыл за собой дверь, на всякий случай задвинул засов. Человек, если что — разберётся, откроет, а вот тварям всяким — какая-никакая преграда.

Усевшись прямо на бетонный пол, шершавый, но довольно чистый, он достал термос и свёрток с едой: пресными лепёшками и копчёным мясом шуглика. Термос был автомобильный, из нержавейки, и тепло держал не очень хорошо, но сладкий чай с брусникой всё-таки остыл не совсем.

После изматывающего дня и сумасшедшего пиления чёртовых железяк он чувствовал могучую усталость во всём теле и боль в руках. Сытная еда, почти горячий чаёк…

Он вздохнул, поднялся, застегнул рюкзак. Достал из внутреннего кармана ПМ, недавно купленный на Бугре, осмотрел, снова спрятал. Не привык ещё к нему, родная вертикалка была как-то ближе, но для этого похода — слишком тяжела и велика. Да и Рыбак не рекомендовал ружьё брать. Чтобы не расходовать заряд батареек, поменял фонарь на другой, «вечный», с ручной динамо-машинкой. Старинный, советский ещё, только лампочку заменили на светодиоды… Взял в руку (правая, к счастью, болела не так сильно), несколько раз нажал на рычаг. Фонарик зажужжал и залил коридор ярким светом. Осторожными шагами Фит двинулся вглубь плотины.

Галереи

Коридор оказался не очень длинным, вскоре он вышел на лестничную клетку. Куда дальше?

Победа над дверью поначалу наполнила радостным возбуждением и притупила чувство опасности. Нет, конечно, он не забыл об осмотрительности, Город давно приучил помнить о смерти, но — у него ведь получилось! У лестницы лёгкая эйфория закончилась. Он наконец здраво посмотрел вокруг.

Голые бетонные стены, достаточно ровные, лишь редкими местами слегка выпученные внутрь, словно собирающиеся кого-то родить… Полная темнота. И особая давящая, вибрирующая тишина.

Он приложил руку к стене, чтобы ощутить эти вибрации… Нет, конечно. Холодный шершавый неподвижный монолит.

«Ну что? Наверх, вниз?».

Жуть, творившаяся на гребне, наверх как-то не манила. Конечно, отсюда до верха плотины сотня метров (тридцать этажей!), но… Вниз, так вниз. Как в классических фильмах ужасов, когда понимаешь, что нельзя, но идёшь…

Спустившись, он оказался в большой галерее — широкой, метра в три, с закруглённым потолком. В полу коридора был сделан лоток для сбора воды, закрытый бетонными плитами. По стенам змеились кабели в металлических трубах. В углу с потолка свисало что-то белесоватое: то ли какая плесень, то ли сосульки сталагмитов, наросшие за тридцать лет. Фит решил близко к ним не приближаться — на всякий случай.

Здесь было совсем тепло, явно выше нуля: на стенах местами влажные потёки, снежная пыль на одежде превратилась в мелкую росу.

«А ведь я, пожалуй, даже ниже уровня Ангары! Где-то в самой подошве плотины…».

Ему представились сотни тысяч тонн бетона над головой и неимоверный напор воды — рядом, за стеной, в десятке метров. А ещё где-то там… Он привычно отогнал ненужные мысли.

Он посветил на потолок: лампочки в металлических абажурах были на месте, однако не горели.

«Дежурное освещение, по идее, не должны отключать. Скорее всего, где-то повреждён кабель…».

Мысль о кабеле заставила вспомнить о напругах. Он достал гайку с серпантином (зелёный!) и метнул её вдоль галереи. Невидимая в темноте гайка упала и сухо защёлкала по бетону. Чисто. Впрочем, он в этом и не сомневался. Интуиция подсказывала, что никаких тварей здесь нет, а если и существует опасность, то она не столь банальна…

Идти, в принципе, было легко — пол был ровный, довольно чистый. Однако привычное ожидание засады выматывало и здорово замедляло путь. Шаг за шагом, десяток метров, сотня… Почти полная тишина, только негромкое журчание воды в лотке, редкие капли с потолка. Мягкие подошвы унтов ступали почти неслышно.

По пути ему попалось несколько узких коридоров налево — наверное, тоже к каким-нибудь выходам, ещё одна лестница наверх. Начало казаться, что так он спокойно и пройдёт до правого берега. Впрочем, он не расслаблялся, Город за три месяца приучил ждать подлянок.

Он едва не проворонил её… Не очень ясно, почему именно «её», возможно, логичней было бы сказать «Это». Но кинговское «Оно» уж слишком сроднилось с мерзким клоуном, а здесь… Тьма. Просто беспросветная живая тьма. Она ждала, манила и как будто дрожала от нетерпения и ненасытности.

Гайка с серпантином после очередного броска завалилась в щель между плитами, и когда он потянул её за «хвост» — зацепилась. Он подёргал — не идёт. Невелика беда: застряла, да и чёрт с ней, у него в запасе их целых полкило. Он оставил её и на ходу полез в карман за следующей.

Сработал всегдашний его куркульский рационализм. Зачем выбрасывать полиэтиленовые пакеты, ведь могут пригодиться! Ну и что, что гаек много? Чего разбрасываться-то?

Он вернулся, снова осторожно потянул серпантин. Гаечка повернулась нужной стороной и проскользнула в щель.

— «То-то же!» — сказали суровые сибирские мужики, — ухмыльнулся он.

Он метнул гайку вперёд… и не услышал звука падения.

Не дав мозгам что-то сообразить, тело среагировало мгновенно: несколько шагов назад, к стене спиной, луч фонаря — в тоннель. «Макаров» был уже в руке, и Фит даже не помнил, как его достал.

Он успел заметить, как чёрный язык, кравшийся по сводчатому потолку, втянулся обратно в лоно тьмы. Это было странно: мрак был везде, со всех сторон, пляшущий лучик фонаря едва освещал галерею. Но там, впереди, тьма казалась огромной, живой и своевольной. Злой.

«Сначала стрелять, потом думать» — это было не про Фита. Он замер и ждал. Журчала вода, ритмично жужжал фонарик. Луч метался по всей ширине коридора, но ничего не обнаруживал.

Бесшумный шаг вперёд, ещё один. Есть! Он увидел: по стенам, полу, своду волнами-языками извивалась граница, за которой царила полная мгла. Языки её медленно-медленно, словно тени от заходящего солнца, ползли вперёд, а наткнувшись на пятно света, словно недовольно останавливались и съёживались. Однако, стоило перевести луч на другую стену, как они снова продолжали своё едва заметное наступление. Тьма кралась.

Проверять её на прочность он не стал. Пока разумнее было отступить.

Вернувшись к недавно оставленной позади лестнице, он, напряжённо всматриваясь вверх, поднялся на несколько пролётов и оказался в другой галерее, почти неотличимой от нижней. Прошагав по ней максимум метров сто пятьдесят, он снова наткнулся на загадочное беспросветное нечто.

Он был почти уверен, что это не другая, похожая, тварь, а всё та же: необъятная, вселенская тьма…

Снова отступление, подъём ещё выше, снова оскаленная пасть неизвестности, закрытый путь назад, возвращение по верхней галерее, снова спуск. Вверх по бесконечным лестницам, вниз… Тьма гоняла его словно крысу по лабиринту. Она ползла адски медленно, но столь же неотвратимо. Местами невозможно уже было спуститься или подняться: лестничные пролёты были заполнены ненасытным живым мраком… Загнанный в один из тупиков, он чудом наткнулся на какой-то узкий вертикальный лаз, и, хватаясь за ржавые и склизкие металлические скобы спустился в самый низ.

Он сбился со счёта и не очень представлял, где находится, но предполагал, что снова в одной из самых нижних галерей. Судя по времени и усталости, он отмахал по мрачным коридорам километров пять. Швырнув по гайке в обе стороны и убедившись, что непосредственной опасности нет, он уселся на пол и привалился к стене.

«Проклятье! Вот оно как, значит… Что характерно — назад выбраться, видимо, пока возможно… Может — отказаться от затеи? Хотел проверить — проверил. Можно подумать, ожидал другого результата…

А что если эта Тьма — что-то типа Морочной Пустоши, и можно пройти сквозь неё?

А если, а вдруг… Будем проверять?

А варианты? Она неизбежно доберётся и сюда, вопрос времени. И всё равно придётся решать: либо опасные эксперименты, либо — домой. Если только путь домой ещё не отрезан…».

Было страшно и в то же время до боли досадно. Но что можно было сделать? Он ощущал лишь безысходность и надвигающийся ужас, но мозги продолжали искать выход.

«Эх, дров бы! Можно было бы попробовать развести костёр где-нибудь у неё на пути и посмотреть, что выйдет… А может, действительно, сгонять? Завал, вроде, можно разобрать, до сосенок там метров двести… Правда марево…

Ты серьёзно? В ночь, в незнакомом месте?».

Ночами по Городу не ходил никто. Живых специалистов по ночным тварям не было. Потому что «её власть велика…» Человек слишком слаб и уязвим в темноте…

«Но — ночевал же сколько раз в тайге!..

Что ж. Тайга — это тайга. Рыбак прав. У тайги свои законы…

Нет, но не могу же я уйти, даже ничего не предприняв!

Надо пугнуть огнём… А что поджечь? Так…».

Он достал носовой платок, оторвал половину, ещё пополам. Скомкал один лоскуток, добавил несколько камушков из кармана, завязал всё это во второй лоскут. Получилась увесистая тряпочная бомбочка. В аптечке был небольшой пузырёк со спиртом — носил для обработки ран. Достал его, положил в карман: сейчас мочить тряпку было рано, высохнет…

По компасу на всякий случай сверился с направлением — мало ли, сбился где-то с этими метаниями. Всё правильно, на восток.

Осторожно продвигаясь вперёд, он с сомнением покачал головой: а что если эта чёрная пакость загорится, взорвётся, расплескается… Спрятаться в пустой галерее будет негде.

Как по заказу — снова подвернулся коридорчик влево.

«Вроде бы я это уже видел… Кстати, туда я не заглядывал… Может, там какой-нибудь хитрый проход есть?».

Он швырнул гайку вперёд. Стук сообщил, что время пока есть.

Узкий тесный коридор вывел его в очередную галерею. Только эта разительно отличалась от тех, что он видел до этого. Тесная, захламлённая, залитая водой и жидкой грязью… Свисающие с потолка светлые, тонкие, словно шевелящиеся сталактиты, гнилостный ржавый запах…

Наступив в грязь, Фит тут же отдёрнул ногу. Унты было жалко. Здесь больше подошли бы болотные сапоги.

— Нет, пожалуй… Туда — только в крайнем случае… — Он вернулся в большую галерею и продолжил путь навстречу загадочной Тьме.

Она оказалась недалеко. Фит уже научился её чувствовать: она внушала безотчётный, липкий, какой-то дребезжащий страх. Не опасение чего-то определённого, а просто гуляющий по спине холод, вызывающий спазмы в животе и дрожь в руках… Как бы то ни было — подвернулся шанс немного отдохнуть, а заодно — определить скорость движения этой напасти. Прикинув расстояние до чёрной границы, он засёк время и отмерил расстояние назад, до своротки. Вышло семьдесят шесть шагов.

На семидесяти он прочертил камешком линию поперёк коридора, потом скинул рюкзак, поставил его в боковом проходе, а сам уселся у стены в галерее, поглядывая в сторону неспешно приближающейся опасности.

Рука ужасно устала жать на рычаг фонаря: уже почти полтора часа без остановки! Левая, сбитая, саднила, ей долго не поработаешь… Вовремя пришла мысль поменять фонарик: когда он будет поджигать свою «гранату» — понадобятся обе руки.

Снова сел, сдвинул шапку на затылок, вытер пот со лба. Он уже давно изнывал от жары: завязанные наверх «уши», расстёгнутая куртка — не спасали. В галереях везде было довольно тепло, надо думать, градуса четыре: огромная толща моря прогревала плотину насквозь. Конечно — не знойное лето, но когда ты одет с расчётом на минус тридцать пять…

Всё тело налилось тяжестью. Рюкзак оттянул плечи, болела рука, саднила щека. Он провёл под глазом пальцами, шикнул от боли.

«Всё-таки зацепило тогда осколками. Хм. Ниже бы тот булыжник прилетел — чайник снесло бы нафиг, рюкзак бы не помог…

Интересно, что делать, если она разозлится и ломанётся вперёд? Бежать на выход? Или в грязюку нырять?

Может, ещё какую преграду сделать? Порох… Можно разобрать несколько патронов… Не, неудачная идея. Выйдет с гулькин нос, а одна обойма сейчас пять тысяч на Бугре…».

В позвоночнике неприятно зашевелился холодок. Фит глянул на часы, прикинул. Выходило, что метра два в минуту. Не так уж и медленно. Время пока оставалось, но, когда она доберётся до черты, у него будет только девяносто секунд на то, чтобы кинуть в неё огнём, узнать результат и, если получится — выскочить из этого проулка.

Ещё через минуту он подумал, что три метра — слишком близко. Что мешает шмальнуть в неё пораньше? Сознание автоматически отметило, что мысли его стали какими-то отрывистыми, необдуманными. Что это: усталость, страх или влияние этой твари?

Тьма была уже метрах в десяти. Он встал, посветил, нахмурился. Сделал шаг за угол, вынул из кармана узелок и пузырёк со спиртом, вылил на тряпку почти половину. Держа за хвостик завязки чиркнул зажигалкой.

Синеватое пламя охватило снаряд, обожгло руку. Фит чертыхнулся и что было сил метнул свой огненный шар во мрак.

Встреча

Бросив «гранату», он в ту же секунду укрылся за углом и не видел, что произошло дальше. Не слышно было никакого взрыва, грохота, вообще ни звука, однако страх — мерзкий, неконтролируемый — резко, разом словно бы отдалился, хотя и не исчез совсем.

Фит с недоумением сначала осторожно посветил из-за угла, а потом выглянул и…

Завеса мрака никуда не делась, по-прежнему притягивая взгляд своей абсолютной чернотой. Но в метре от неё, лицом к Фиту кто-то стоял. Луч фонаря выхватил чёрные пушистые унты, толстые джинсы, расстёгнутую длинную тёмно-коричневую куртку…

Он зажмурился, потряс головой, снова вгляделся.

Мимолётно пронеслась мысль, что перед ним — зеркало и он видит своё отражение. Однако у Того в руках не было фонаря, а на голове — шапки.

Двойник поднял вперёд пустую ладонь, словно останавливая Фита, потом шагнул вперёд.

Всё происходило словно в сумбурном, странном сне. Сделав шаг, фигура скользнула сразу метра на три. Второй шаг, третий… Он был уже совсем рядом. Фит вышел навстречу.

— Вряд ли у тебя есть шансы, — произнёс незнакомец. — Лучше бы тебе было уйти раньше…

Голос был чужой, но странно знакомый. Так всегда бывает, свой голос со стороны узнаётся с трудом.

— Почему? — он слегка охрип.

Внимательно всмотревшись в лицо своего «отражения», он вздрогнул: глаза его не имели белков и радужки — в них плескался всё тот же потусторонний бездонный мрак.

— Ты, вероятно, погибнешь… Там, — существо махнуло рукой к выходу, — тьма прошла верхней галереей. Лестница затоплена, выход — отрезан.

— А… ты… кто?

— Я — тот, кто останется вместо тебя… Нет. Стрелять нет смысла, — сказал двойник, заметив, как рука Фита скользнула в карман. Ты просто убьёшь себя на полчаса раньше, и ничего не изменится. Я — это ты.

«Наваждение… Какой-то чёртов гипноз этой мерзкой твари. Так… У меня было полторы минуты. Даже больше…».

Он сделал шаг в сторону, подхватил рюкзак, стараясь не смотреть на своего двойника, развернулся и зашагал в сторону выхода.

Через сто метров он замер как вкопанный: галерею впереди и в самом деле перекрывало бессветное ничто. Он обернулся. Загадочный спутник стоял рядом.

— Около двух метров в минуту… У тебя осталось меньше получаса.

Фит своеобразно относился к смерти. Десять лет назад он как-то внезапно понял, что жизнь сама по себе ничего не стоит. Единственное, что придаёт ей смысл и цену — возможность оставить что-то после себя людям. Но… Вроде бы он уже достаточно отдал миру и Родине: армия, несколько лет работы в колледже. Как раз — десятина. И, надо признать, кое-что после себя оставил. Он полагал, что с большим человечеством он, в меру своих малых сил, уже рассчитался. Остался разве только долг перед родителями. Так что смерти он не боялся, просто старался избегать, как ненастной погоды…

Но сейчас умирать было никак не с руки. Осталось невыполненное дело! Его позвали на помощь, а посеянные в сердцах близких ожидания следует оправдывать!

Он устало сбросил рюкзак. Потом вынул ПМ, прицелился прямо по центру галереи и выпустил три пули. Выстрелы в узком пустом коридоре прозвучали оглушительно и неестественно.

— Нельзя застрелить то, чего нет… — негромко произнёс двойник.

— Откуда ты взялся?

Тот ответил вопросом на вопрос:

— Почему люди боятся темноты?

«Странный вопрос. Это ж — генетика! Страх перед темнотой — инстинкт, помогающий выжить с первобытных времён. Те, кто не опасался ночных хищников — попросту не оставили потомства…».

Двойник, видимо, слышал и мысли:

— Но человек уже давно выше своих инстинктов. Мало того, умение подняться выше — единственное, что и делает из него человека! Вряд ли в городе кто-то боится абстрактных ночных хищников. Какой-нибудь недо-верующий боится чертей и демонов, трус боится больших злобных дядек, мать — маньяков, дети — бабайку… Чем тебя пугает темнота?

Фит озадаченно уселся у стены.

— Не знаю.

Странный собеседник присел на корточки рядом.

— Если подумать, то люди боятся не тьмы. Они боятся самих себя. Своих фантазий, своих мыслей, своей слабости…

— Ты — моя фантазия? Ты мне кажешься?

— Можешь ли ты с уверенностью утверждать, что весь мир тебе не кажется?

— У меня мало времени, — с досадой сказал Фит. — К чему эти загадки?

— У тебя мало времени, — тоже стал раздражаться двойник. Глаза его раскрылись шире, тьма из них заглядывала Фиту в самую душу, — а ты тратишь его на такие бессмысленные вопросы!

Фит переложил фонарик в другую руку и потрогал незнакомца за рукав. Настоящий. Тот усмехнулся, расстегнул верхний нагрудный карман, достал фонарик — точно такой же. Протянул.

Фит взял, включил, выключил.

«Бред!

Нужен правильный вопрос…».

— Ты сказал, что я, вероятно, погибну. Значит, по-твоему, шанс всё же есть. Как мне пройти через тьму?

Страшные бездонные глаза приблизились, Фит почувствовал на лице чужое холодное дыхание.

— Нельзя пройти через Ничто. Оно тебя поглотит. Но ты можешь стать сильнее своих страхов. Сильнее себя. Сильнее тьмы. Ты — человек.

Он хлопнул Фита по плечу, поднялся и зашагал по галерее — на восток, туда, откуда пришёл.

Фит проводил его взглядом, откинулся головой на бетонную стену. На глаза внезапно навернулись слёзы — совершенно незваные, забытые. Последний раз он чувствовал такую горечь в душе… Да, лет десять назад. Тогда он в последний раз видел Ирину…

От тряхнул головой, крепко зажмурился, потёр лицо. Нужно было идти. На Правый. Тьма всё-таки боялась света, стоило попробовать ещё раз.

Он светил фонарём в упор, орал, каждым атомом своей души желал, чтобы тьма развеялась… Иногда ему даже казалось, что у него немного получается. Но галерея была слишком широкой, луч фонаря светил слишком узко и неярко, взглядом невозможно было охватить границы мрака, по своду, по стенам языками наползали и наползали тени… Фит отступал шаг за шагом, но снова и снова пытался остановить надвигающееся небытие.

Краем глаза он заметил слева ещё один ход, и что-то сложилось в голове: соседний коридор — заметно меньше, возможно там света будет достаточно? Он понимал, что дело, в общем-то, не в свете, а…

Сначала он пытался ещё как-то уберечь обувь, но это было попросту невозможно. Войлок подошв набух, меховые голенища слиплись и превратились в нечто отвратительное, ноги промокли и хлюпали, грязь — жирная, вонючая, липла, засасывала, чавкала и измазала штаны уже по колено. Каждый сапог, казалось, весит килограммов двадцать. Выбравшись на какой-то более-менее сухой бугорок, он попробовал счистить грязь, но когда посветил себе в ноги и увидел, во что превратились его драгоценные унты, пришёл в глухое мрачное бешенство.

«Какая-то нездешняя хрень будет ещё указывать мне где ходить, а где не ходить! Загнала, как бессловесную скотину, в какую-то выгребную яму! Что, ещё землю жрать заставишь?!!».

Шаг стал размашистым, на грязь уже было плевать. Гнев и ярость переполняли сознание. Он не замечал этого, но его отражение в лужах снова окуталось зыбким мертвенно-зелёным ореолом.

Когда впереди замаячило незримое ничто, он даже не замедлил шага.

— Ага… Сук-ка! На, держи! — фонарь был в левой руке, и он тыкнул им, словно мечом; другой рукой достал «макаров» и с ходу всадил в пустоту все оставшиеся шесть пуль, крича: — Это мой мир! Это! Мой! Мир!

Тьма, казалось, начала отступать, но он приближался быстрее. Когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки, он пнул в неё ногой грязную жижу, властно махнул пистолетом:

— Брысь, тварь!

Тьма расступилась, разлившись по потолку, впитавшись в неровные бетонные стены, и он оказался словно среди бескрайнего беззвёздного космоса на узкой склизкой тропинке…

Он шёл по странному мосту через пустоту минут десять, а может полчаса — сложно было сказать, время словно остановилось…

Когда справа померещилось какое-то далёкое свечение, он без раздумий повернул: это был очередной проход к большой галерее.

Лампа в металлическом обрамлении под потолком галереи показалась чем-то чужеродным, странным. Но в отдалении горела ещё одна, затем, после довольно длинного промежутка — ещё…

Дальнейшее как-то стёрлось и расплылось. Он не очень помнил, как дошёл до конца тоннеля, поднялся по лестнице и вывалился на улицу, потом карабкался по обледеневшей металлической лесенке, перелезал через какой-то заборчик, шагал по сугробам вдоль колючей проволоки, не обращая внимания на ночь, мороз и секущую мелкую крупу…

Когда он грязный, страшный, с засыпанными снегом волосами, серым от пыли лицом в потёках от пота, слёз и засохшей крови, появился у входа в управление ГЭС, часовой, едва не открыл огонь…

Ещё через сорок минут, сбросив промокшую одежду, он с наслаждением мылся в душе…

«Спать…».

Проснувшись утром, он первым делом пошарил по карманам куртки, вынул и поставил на стол фонарик. Затем ещё один. Точно такой же. Совпадала даже приметная царапинка рядом с кнопкой. 

Глава 10. Правый

 ГЭС

Поначалу он почти уверил себя, что вся эта история с двойником — бред, галлюцинация, вызванная усталостью и стрессом, а может быть — морок, насланный чертовщиной из бетонных коридоров. Но… Фонари!

Однако, что тут сделаешь? Ломать голову можно было хоть до морковкина заговенья, а дело нужно было делать сейчас.

Он с удивлением обнаружил, что чудные его меховые сапоги тщательно отмыты, выстираны и сушатся, засунутые между батареями, под которыми натекла целая лужа.

«Это я, что ли, вчера? Даже не помню… Маньяк!».

Здесь же обнаружились и джинсы с отстиранными брючинами. Но если штаны почти высохли, то унты были ещё насквозь пропитаны водой. Даже надевать их было безумием, не то, что выходить на мороз.

Ситуация могла бы оказаться совсем комичной, если бы у запасливого Фита в рюкзаке не оказалось пары лёгких самодельных сланцев из пенки. Натянув здорово подсевшие, сморщенные, жёсткие джинсы, он вышел из непонятной комнатушки, переоборудованной под ночлежку, прошлёпал по коридору и оказался в какой-то «кают-компании», где весело спорили два мужика и миловидная блондинка, одетые в «местные» спецовки с логотипами Иркутскэнерго.

Тему разговора Фит не уловил, понял только, что дядьки, смеясь, подначивали дамочку, а та что есть силы отбивалась. Когда он появился в проёме двери, голоса смолкли.

— О! Гость наш заморский! — Один из мужиков, крепкий, широкоплечий, с коротким ёжиком светлых волос и насмешливым прищуром серых глаз поднялся из-за стола, протянул руку. — Как спалось?

— Неплохо, надо сказать, — он ответил на рукопожатие. — Тимофей. Можно просто Фит.

— Виталий Алексеевич, дежурный инженер. Это — Людочка, Серёга. Знакомься. Чаю?

— Не откажусь, — Фит удобно устроился на мягком диване.

Людочка налила в стакан тёмного, прозрачного, душистого чая. По нынешним временам такой чай — настоящий! — был роскошью.

— Охранцы с утра пробежались по следам твоим… Так ты действительно с Левого прошёл?

— Угу.

— Несладко пришлось? Петрович сказал, что ты когда заявился — страшнее атомной войны был.

— Я, сказать по правде, хорошо только первую половину помню. Дверь взломал с берега, дальше вниз и по коридору… За дверь-то — не сильно в обиде будете? А после — как Тьма эта повстречалась — полная каша в голове. Гоняла она меня по вашим лабиринтам как таракана, до белого каления довела. И огнём пытался её и стрелял… Потом… Короче, взбычал и — чуть ли не с кулаками… А ещё в грязищу эту влез, не приведи господи! Терпеть не могу!

— Мы семь групп посылали. Ни одна не прошла. Четверых потеряли. Верно, пожалуй, — не всякому дано. Ладно. Ещё чайку? Планы какие?

— Босиком я оказался, какие тут планы… Унты и за сутки вряд ли высохнут. Может, у вас обувку какую взаймы можно взять? Мне на Правый нужно просто край! Как там, кстати? Почти три недели никаких известий.

— С обувью поможем. А с Правого у нас вестей тоже немного. Говорят, с начала декабря как-то резко там дела пошли под гору. На Врезке ребята больше порасскажут. А то подумай, может, задержишься на денёк? Мы тут тоже без инфы сидим, как отшельники. На Врезку — до «Руси», да по дачам ближним мотаемся — всё. Порассказал бы что-как. Ты же, говорят, проводником на Левом ходишь?

— Типа того. Но задержаться не могу. И так опаздываю на неделю. На обратной дороге загляну, если получится.

Врезка

Вместо унтов он получил тёплые непромокаемые бахилы с мощным резиновым низом, мягкими голенищами и толстыми войлочными вкладышами-носками. По сравнению с унтами они были тяжеловаты и почти не позволяли чувствовать поверхность, но… Выбирать не приходилось.

До Врезки было рукой подать — только вскарабкаться по широкой тропе, натоптанной по склону насыпи. Со слов гэсовских, днём дорога была абсолютно безопасна, но Фит по привычке не расслаблялся, тщательно контролируя округу.

Небо ему не понравилось. Над рекой и плотиной висела обычная зимняя низкая хмарь, но к востоку всё застилала серо-фиолетовая дымка, так что невозможно было понять, что это: облака, дым, или просто синий небосклон поменял свой цвет…

Поднявшись на дамбу, он не удержался и завернул к караулке: посмотреть что происходит на гребне.

О нём были извещены и встретили радушно, насколько позволяла обстановка. Раньше ворота на бетонную плотину охраняли гэсовские, но теперь здесь рулили военные. На крыше караульной будочки рядом с видавшим виды «Утёсом»* сидел укутанный в тулуп часовой, а внутри отдыхали ещё трое: двое рядовых и лейтёха.

Знакомых лиц Фит не увидел, но его, судя по всему, узнали: парни смотрели едва ли не восторженно, а лейтенант расплылся в улыбке:

— Сам Синий Фит, собственной персоной! Это ж сколько тебя здесь не было?

Он в некотором смущении, польщённый, пожал руки. Отказавшись от чая, перекинулся парой шуток, потом перешёл к делу:

— Наверх поднимусь, гляну, что там. Не возражаете?

— Без проблем. Уж не собрался ли снова дорогу искать?

— Пока не до того… Но осмотреться никогда не помешает.

— Это да. Честно говоря, тут просто благодать. Железяки свирепствуют, но они далеко и к нам вроде не собираются. А против электрочервяков приспособились с НСВ. От бронебойных их просто рвёт. Видимо сердечник стальной как-то влияет, индукция, всё такое…

— А как вы их видите?

— Там подступы стружкой металлической посыпаны, когда ползёт тварь, всё искрить и шевелиться начинает. Главное — не прозевать.

— Ловко. Кто придумал?

— Викс, с Мыса. Головастый дядька. Вы должны быть знакомы, он рассказывал как-то…

— Викс? А, Викслер, капитан! Ну да, хороший мужик. А у вас связь до сих пор есть?

— Как ни странно. Там такое крошево было с этими кранами! Но полевик каким-то чудом не задели. Тьфу, тьфу, — лейтенант суеверно сплюнул через плечо.

Фит вышел из тёплой караулки (электрообогреватели!) на мороз и вскарабкался наверх. Станок пулемёта был обложен тяжёлыми мешками с песком — для устойчивости. К тому же мешки немного защищали от ветра. Хлопнув часового по плечу, он расчехлил окуляры бинокля. Аппарат у него был неплохой, десятикратный, пусть не самый «дальнобойный», но с широким полем обзора, лёгкий и компактный. Пять кило соли отдал за него…

Металлические завалы начинались где-то с середины плотины, от караулки до них действительно было далеко — не меньше полукилометра.

Разглядывая груды рваного мечущегося железа, шевелящиеся балки, оплетённые свивающимися в спирали и хлещущими тросами, Фит словно снова оказался там, у моста, когда начался весь этот бред…

«А вот интересно, если по самому краю… Справа даже ограждение не везде снесено… Но там эти хвосты загадочные. Надо будет с того берега поподробнее рассмотреть.».

Почему-то он не сомневался, что сможет ещё оказаться там, на Мысу…

Попрощавшись, он зашагал в сторону Правого. Лейтенант предлагал дождаться смены и уехать через пару часов на уазике, но Фит торопился.

* * *

Дорогу на Правый перекрывала чуть ли не крепость: мощный, сложенный из фээсок и бетонных уголков с дамбы блокпост, БМП в полукапонире, прожектора на мачтах… Фит глянул издали, но решил для начала наведаться в штаб. По старой памяти: с армией нужно дружить и взаимовыгодно сотрудничать!

Близких знакомых у него здесь не было, но на Левом, на Мысу он был своим человеком, и, стало быть, местные наверняка тоже были о нём наслышаны. Да и оказывал он им услуги несколько раз, в ту пору, когда ещё зажигал на своей хондочке…

Вход в здание санатория охранялся.

— Здорово, бойцы. Как мне к начальству вашему попасть?

— К командиру? Кто спрашивает?

— Скажите — Фит.

Пацаны переглянулись. Тот, что постарше — сержант — скомандовал:

— Сальников! Метнись, доложи.

Сальников скрылся за дверью, а сержант, хоть и косился с явным интересом, но службу нёс как положено. Фит про себя одобрительно отметил, что какое-то подобие устава и субординации сохраняется и это хорошо. Дисциплина, порядок… Это сейчас было нужно.

Майор Стригун встретил его как родного, хотя виделись они, кажется, всего однажды — как раз когда Фит вёз Женю ночью…

— Дорогой, присаживайся! У меня минут тридцать пять есть до развода… Чёрт, ей-богу рад тебя видеть!

— Сказать по правде, я даже смущён слегка. Не такая уж я персона…

— Ну нет! Ты глубочайше заблуждаешься. Веришь, ты — почти как знамя! Что в армии главное? Дух! Дисциплина, подготовка, — это да, это важно. Но только если есть правильный настрой. А для правильного настроянужны примеры, образцы. Согласен?

— С этим сложно спорить. Но я-то — каким боком?

Стригун прошёлся по кабинету, сел в кресло, потёр лицо руками.

— Устал… Понимаешь, все устали. Грёбаный маразм не прекращается, и просвета не видно. А у меня дембелей двадцать шесть человек! Пацаны в ноябре уже дома водку пить планировали, а теперь — что? Собрал я их — раскидал на пальцах: так и так. Хотите, говорю, — уволю, своим приказом. Но тогда — с довольствия сниму, до ворот провожу… Но подумай, куда им потом? Все ж иногородние! К тому же — это у вас на Левом, по слухам, чуть ли не божья благодать, а здесь-то, в городе, что творится! Задница конкретная! Да и не только дембелям облом… Людям нужна вера в то, что не всё потеряно! Что можно противостоять! И ты — вот такой, необходимый пример. Причём, как выясняется — живой! Ты хоть представляешь, сколько про тебя легенд ходит? Слышал тут недавно, бойцы трепались, куда бы сейчас попасть хотели… Так, представь: они мечтают не на Канары, не в Москву выбраться… Даже не домой! Для них ваша «Четыре-восемь» — предел мечтаний! Рай земной… — он задумчиво постучал пальцами по столу, потом внезапно спросил: — Сам-то как мыслишь: остальной мир — вообще, остался?

— Хочется думать… Это как раньше — «есть ли другая жизнь во вселенной?».

С полминуты помолчали, потом Фит хлопнул руками по столу.

— Что ж. Время не ждёт. Чего заглянул-то. Мне на Рощу необходимо попасть. По идее тут недалеко, но… Есть какие-нибудь сведения, как там и что? Ну и если попутное поручение какое… Могу взять.

— Поручений толком нет, кроме общей разведки. Бензин нужен, продукты… Да всё нужно. Желательно бы знать где чем можно поживиться. Второе: хорошо бы прояснить ситуацию с боевыми действиями в городе. У нас последние три недели нет никакой информации. Смотри… — он развернул на столе большую, довольно потрёпанную карту. Карта была самодельная, из распечатанных на принтере и склеенных скотчем листов А4. — В середине ноября вот этот район: от администрации и до гостиницы ещё полностью занимала группировка Полохова. Но потом здание администрации взорвали, так что теперь база у них, вероятно, в районе Таёжной. Врать не буду, но ходят слухи, что место взрыва заражено радиацией, по ночам всё светится… Повторяю — не факт, но держи в голове. Ну а Роща там — через дорогу, так что делай выводы. Андреевские контролировали пятый, шестой, девятый, десятый микрорайоны. Но главный штаб у них — в Северном, там они окопались основательно. До конца октября мы ещё гоняли машины в часть, но как снег выпал, они дорогу перекрыли полностью и наших пропускать перестали. Ну как… Мы за них встревать отказались, соответственно, они давай пальцы гнуть. Да и наверняка у них мысль возникла самим разжиться в части оружием и боекомплектом. Кстати, если что будет слышно насчёт наших… Сам понимаешь: ракеты! Не шутка. Хорошо бы знать что с ними.

— Погодите… На часть же через Фиалку прямая дорога была вроде?

— Там речка эта мелкая, как её… Межница. Как пошла бушевать, ещё в сентябре, всё размыла к чертям. До снега через Фиалку проехать было невозможно, приходилось в обход, через Северный. Так… Продолжим. В центре — сплошное поле боя было. Одни рейдами ходили, другие… Что там сейчас творится — абсолютно неизвестно. Вряд ли там кто-то ещё живёт: тепла — давно нет, воды — тоже. Электроснабжение, насколько понимаю, тоже уже накрылось… Ещё говорят, что там какая-то рябь появилась — что это такое толком неизвестно. С месяц назад мы приняли из города группу беженцев, сорок семь человек, и — всё. Вот, как-то так. Последние сведения — трёхнедельной давности. У меня две разведгруппы есть, но обе на северном направлении работают: склады, базы, гаражи. Это пока более перспективно…

— Ясно.

— Так. Фит, дорогой. Времени у меня уже в обрез, четыре минуты. По дороге, пожалуй, тебе идти смысла нет: если там в самом деле радиация, то… У тебя дозиметр есть? Ну вот. А на месте храма такой провал корявый — запаришься обходить. Лучше сразу правее брать. ЗАГС, знаешь? Вот примерно туда целься. До выхода ещё забеги к моим связистам, на шестой этаж, у тебя же рация с собой? Частоту с ними согласуй. Метров на пятьсот связь пока есть, по дороге всё им рассказывай, лады?

— Лады. А что с храмом случилось?

— Пф-ф. Вознеслись, мать их… Хрена ли им до этого ада, до нас, до остального города… Они — сразу на небеса, в райские кущи… Ладно, прости, бегу.

Рябь

Последовав совету Стригуна, Фит пошёл через лесополосу. Пробираясь сквозь не слишком густые заросли сосняка, он понемногу настраивался. Ещё разглядывая воинственный металлолом на гребне ГЭС он поймал себя на мысли, что чувствует себя уж слишком благодушно. В таком настроении идти дальше было опасно. Поход по Городу требовал полной мобилизации, напряжённого внимания, обострения всех чувств… А он как-то расслабился, разгуливая по безопасной территории ГЭС и Врезки после героического прорыва сквозь тоннели и ощущая обманчивое чувство стабильности мира. Вдобавок это всеобщее уважительное почитание! Приятно, чего уж, но бдительности не способствует…

«Смотреть по сторонам! Проверять ногой каждый шаг! Думать! Слушать!».

Почти без приключений прошагав метров четыреста, он оказался возле руин каких-то коттеджей. Связь была уже совсем слабой, к тому же кричать не хотелось, поэтому он вполголоса продиктовал что видит, после чего предпочёл рацию отключить.

Он вышел прямо к стоянке — той самой, где когда-то с Лёхой ставили машину.

Стоянка выглядела абсолютно мёртвой. Занесённые снегом проезды, превратившиеся в сугробы машины (их было не так много, штук пятнадцать, раскиданных тут и там). Сторожка — исчезла, на её месте из снега торчали лишь обломки обгоревшего ржавого каркаса.

Он направился в обход справа, но в голове начал настойчиво расти неприятный высокий свист. Где-то в той стороне была зуда. Аномалия сама по себе не смертельная, но крайне неприятная. Хуже было то, что в таких местах зачастую обитали какие-нибудь твари, которые словно ждали, когда в зуду забредёт случайный путник, ослабит внимание, а то и вообще потеряет способность адекватно и быстро реагировать.

Фита иногда посещала мысль: а чем вообще эти создания питаются, когда нет людей? Как вообще живут? Ответа не было, как и ясного понимания — а живы ли все эти твари в обычном понимании…

Пришлось красться по узкой полоске между стоянкой и руинами. Этот путь ему тоже не нравился, но… Хороших путей сейчас не было.

Опасения оказались обоснованными: он уже почти миновал стоянку, когда заметил опасность: один из электрических проводов, когда-то соединявших между собой осветительные прожектора, внезапно заскользил вниз по столбу и пополз прямо к нему. Непонятно было — полностью ли он свободен или другой конец его закреплён. Двигался он довольно быстро.

Опрометью бежать было нельзя: можно было проглядеть другую ловушку, но и медлить не стоило. Он начал отступать к руинам, одновременно расстёгивая ножны. Ствол против этой заразы, пожалуй, был бы бесполезен.

Осмотрелся. Пять широких шагов. Оглянулся на кабель. Быстрый взгляд на кирпичную коробку со снежником внутри. Ещё несколько шагов. Что там сверху? Норма, снова внимание на змеюку…

Когда осталась пара метров, кабель метнулся. Фит был наготове: отточенный охотничий нож рубанул по чёрной задубевшей пластиковой оплётке.

Провод был под напряжением: клинок, рассекая его, замкнул жилы, резко щёлкнула короткая вспышка. Напряжение, к счастью, было не столь велико, чтобы проплавить нож, но чёрный обгорелый след на лезвии остался. Обрубок резко свернулся и втянулся в снег.

Пока атака не повторилась, нужно было по-быстрому убираться. Фит прибавил ходу и через три минуты оказался у дороги. Когда-то она называлась проспектом Виктора Цоя. Дальше должны были начаться жилые кварталы.

Обе проезжие части оказались усеяны гравитационными аномалиями: разнокалиберные «кратеры» делали снежную поверхность похожей на лунную. По большей части тягуны были небольшими и слабыми, а расстояние между ними — достаточным, чтобы проскользнуть. Правее из дороги бил высокий снежный фонтан — что-то новенькое, лучше не приближаться. В нескольких сотнях метров слева, напротив бывшего храма, беззвучно бушевали непонятные тёмные тени: огромные языки бурлили, клубились, вздымались на десятки метров и опадали…

Но больше всего смущал сам город: его как такового — не было! Зыбкая мгла иногда приобретала очертания длинных панельных девятиэтажек, но в следующее мгновение изображение смазывалось, как при помехах в телевизоре, рассыпалось на какие-то невразумительные пиксели, которые сметались порывами налетающего ветерка. И снова на месте города — лишь колышущаяся фиолетовая муть.

Фит в недоумении замер. Подобное он видел впервые. Здания не скрывались за метелью или завесой тумана, они просто пропадали на время, потом снова появлялись, дрожали, снова растворялись… Соваться туда казалось безумием. Но что было делать? Следовало хотя бы подобраться и посмотреть поближе.

Прикинув безопасный маршрут между тягунами, он медленно двинулся через проспект. Метровые сугробы ровным слоем укрывали обе проезжие части и широкую разделительную полосу. Переход обещал быть относительно безопасным: под ногами должен быть ровный асфальт, никаких провалов, жрунов или банальных досок с гвоздями. Вот он уже на дальней полосе…

Внезапно справа катастрофически близко из воздуха материализовался КамАЗ. Он летел под сотню, не меньше. Для водителя человек посреди дороги тоже оказался полной неожиданностью, он ударил по тормозам, колёса встали колом, завизжала резина, и по асфальту потянулись четыре чёрных полосы. Но было уже слишком поздно…

Фит метнулся в сторону, падая на спину и бессмысленно закрываясь руками.

— Нет!..

Когда между ними оставались считанные метры, переднее колесо наконец оторвалось от полосы, за ним — обе главные стойки, над головой пронеслось огромное крыло с красной звездой, и самолёт с оглушительным рёвом на форсаже свечой пошёл вверх, пряча шасси в фюзеляж.

Фит поражённый смотрел, как «сушка», прорвав, закрутив вихрями и взбаламутив низкие космы тумана, скрылась в облаках. Ударило горячим дыханием двух раскалённых сопел и запахом горелого керосина.

Ещё секунда — и вокруг снова расстилалась пустынная снежная целина дороги и загадочная фиолетовая рябь.

— Фантомы чёртовы!

Он запоздало сообразил, что произошло, но было уже не до того: его «поймал» ближний тягун. Фит попытался вырваться, но снег был слишком рыхлым, ноги скользили. Особого страха не было — путь был намечен между слабыми «ямами», и даже в центре он вряд ли бы погиб, но понадобились бы куда большие затраты времени и сил, чтобы выбраться…

Он выхватил нож, упал плашмя и вогнал клинок в снег. К счастью удалось за что-то там зацепиться, скольжение остановилось. С величайшей осторожностью он свободной рукой разгрёб сугроб вокруг, докопался до более плотных слоёв, утвердил вторую руку. Потом, понемногу подтягиваясь, барахтаясь по уши в холодном сыпучем крошеве, с трудом выкарабкался из гравитационной ямы.

Оставаться на проезжей части было опасно: где один фантом, там и другой. А они хоть и мимолётные призраки, но похоронить могли не хуже самых настоящих…

Добравшись до обочины, он упал в снег и некоторое время просто лежал, глядя в сиреневую муть над головой сквозь клубы пара изо рта. На ресницах намёрзли ледышки, он снял рукавицу, растопил их пальцами, протёр глаза.

«Камаз — ладно… Но откуда Город может знать про «Су — двадцать семь»? В жизни у нас таких самолётов не летало! Лишнее подтверждение тому, что он читает наши мысли, «вытягивает» образы прямо из мозгов… Ладно, хорош валяться, нужно что-то делать».

Он проверил, всё ли в порядке, осмотрелся. Потом, достав гайку с красной ленточкой, швырнул её в дрожащее марево.

Удивительно! Там, где пролетела гайка, муть словно отступила, мир на какое-то время приобрёл чёткость.

«Похоже, что всё не так плохо. Страшновато, конечно… Но если понемножку, потихонечку…».

Он шаг за шагом стал заходить в неверную рябь. Метрах в пятнадцати от дороги он уже почти не видел её: вокруг клубилась и дрожала фиолетовая фата-моргана, временами приобретавшая знакомые очертания зданий, деревьев, которые тут же вновь расплывались, сметались невидимыми потоками: так исчезает отражение в воде, в которую бросили горсть мелких камней.

На несколько секунд он совсем потерял дорогу из виду и вдруг испугался, что больше никогда не выберется из этой засады, как заблудившиеся на Морочной пустоши. Стало не по себе, он вернулся по своим следам. Метров через десять следы обрывались. Дорогу вновь стало хорошо видно сквозь рябь, но снежная поверхность от дороги и до его ног лежала девственно нетронутой.

Он разблокировал стрелку компаса, надетого на левую руку. Стрелка закрутилась, медленно останавливаясь. Показывала она куда-то на юго-запад. Он ещё раз крутнул её стопором. Теперь она указывала на восток. Компас здесь, судя по всему был бесполезен.

«Капец. Если я там где-нибудь заблужусь, то ни по следам, ни по компасу сориентироваться не смогу. Хотя, в принципе — не лес ведь… Где тут плутать? Идё…».

В эту секунду где-то совсем рядом раздался столь ужасный звук, что Фит не раздумывая грохнулся в сугроб, закрыв голову руками. Внезапный оглушительный звон-скрип-хруст-стон-рёв… Сложно было даже подобрать слова, чтобы его описать. Как будто огромный стеклянный дракон рухнул с высоты на асфальт. Вдребезги.

Фит почувствовал над собой мощный порыв ветра, услышал, как снежная крупа сыплется ему на спину. Несколько секунд он лежал неподвижно и с зажмуренными глазами, пока не стало трудно дышать: воздух словно превратился в густой, тягучий кисель.

Почти в панике он поднял лицо из снега. Фиолетовое дробящееся марево мельтешащее перед самыми глазами быстро и бесшумно отодвинулось на «обычный» десяток метров. Воздух снова стал воздухом и Фит судорожно вздохнул.

«Получается, нужно всё время поглядывать вокруг, чтобы мир не… А как спать?

До дороги — десять метров. Ещё не поздно вернуться.

А Лёха, Лена? Про тебя легенды рассказывают… Слиться, пока никто не видит? Ну — нет! Пока — нет…».

Путь до места занял часа два.

Не сказать, что оказалось слишком опасно. Обычно. Правда, пришлось постоянно шугаться неясных огромных тварей, разгуливающих в фиолетовой мути и иногда почти подбирающихся к границе твёрдой реальности, да несколько раз прятаться в снегу от чёрных чихов — этих удушающих вихрей здесь было полно.

Лёхина девятина стояла там, где положено. Снег вокруг был нетронут — очевидно человеческая нога здесь не ступала уже давно. Двор угнетал глухой ватной тишиной.

Дверь нужного подъезда была открыта, но стены первого этажа были забрызганы красно-бурым, на полу — тоже огромные засохшие или замёрзшие лужи чего-то, слишком похожего на кровь.

Фит осторожно глянул вверх: нижние лестничные пролёты местами отсутствовали, а те, что остались — явно шевелились. Простого пути не было.

К счастью в соседнем подъезде всё оказалось, как будто в порядке. Можно было попробовать подняться на крышу и попасть в Лёхин подъезд оттуда. Однако, и этот вариант не сработал: выше восьмого этажа лестничные площадки занимала какая-то зелёная, хлюпающая, жутко вонючая пакость, и интуиция подсказывала, что приближаться к ней не стоит.

Оставался путь через соседскую лоджию. Заниматься акробатикой на высоте пятнадцати метров на тридцатиградусном морозе и в зимней одежде — то ещё развлечение, однако выхода не было, и вот наконец, аккуратно выставив стекло (хорошо, что у Лёхи руки не дошли заменить рамы на стеклопакеты!), Фит оказался на знакомой кухне.

На столе лежал лист бумаги, прижатый пустой сахарницей.

«Лёша уехал в лес пятнадцатого декабря. Собирался осмотреть делянки Полохова, забрать продукты, если остались. Никаких известий четыре дня. А на Мира началась эпидемия: люди сходят с ума, говорят, там творятся жуткие вещи. Вчера дикие заходили в соседний двор, их расстреляли из окон. Все соседи — бегут, наверное, это правильно. Я договорилась с проводником, зовут Почтальон. Попробую выбраться за город на Фиалку. Тима, если ты сможешь к нам добраться, найди Лёшу и меня. Если сможешь. Лена».

«Проклятье! Лёха, судя по всему, здесь не появился. Двенадцать дней… Но шансы — есть. В тайге — должны быть… Что делать-то?».

Перспективы рисовались безрадостные, но Фит не позволял себе думать о поражении.

«Лена должна быть где-то среди людей. Тем более, если проводник… В первую очередь надо Лёху искать. И где? У Полохова делян — полтайги… Впрочем, следы! За неделю их не должно совсем замести. Если только там этой ряби нет».

Он сложил записку, спрятал в карман. Потом достал карандаш и прямо на столе написал: «Был 27-го дек. Попробую пройти по следам машины. Фит». На светлом пластике надпись была хорошо заметна и сохраниться могла надолго.

Приняв решение, он заторопился. Снова проделав цирковой номер с перелезанием из лоджии в лоджию, он спустился на улицу. План у него пока был немудрёный: глянуть, что со зданием Администрации, а потом по проспекту подняться до шоссе на Комбинат. А там будет видно.

Без приключений прошагав двести метров до арки, выводящей на Морской проспект, он с бесконечным облегчением увидел за дорогой настоящий, стабильный мир. 

Глава 11. Встречи

 Учитель

Выбравшись на обочину, он внезапно увидел человека. Тот тоже вышел из ряби — где-то в той стороне раньше находился торговый центр «Роща» — и не спеша направился через засыпанный снегом Морской проспект. Рассказы о местных кровопролитных стычках, а также новость об эпидемии и «диких» заставили Фита упасть в снег.

«Что за несуразица! На Левом — каждый человек — свой, откуда бы он ни был: с Мыса, с «сороковых», с Бугра, из Приморья или Ухана… Каждый ценен! Возможность обмена информацией, взаимопомощь, бартер, в конце концов — это важно и правильно! А тут — единственная живая душа за несколько часов и — лежать-бояться? Бред!».

Он достал бинокль и присмотрелся к незнакомцу. Высокий, сутулый, с усами и гладко выбритым подбородком. Довольно пожилой, лет шестьдесят. Полупустой обвислый рюкзачок за спиной, длинная палка в руке…

Фит решился, встал.

— Эй! — он помахал рукой. — Погодите!

Дядька повернулся к нему и выжидающе остановился, опёршись на свой посох. Фит, проламываясь сквозь сугробы, направился к нему. Добрался, снял рукавицу, протянул руку:

— Фит.

— Виктор Матвеевич.

Тёмные живые глаза, усы — чёрные, но с густой проседью. Лицо — немного кавказское. Рука большая, крепкая.

— Дело скоро к вечеру. Давай-ка ко мне, поужинаем, переночуешь. Или торопишься? — видя, что Фит находится в некотором сомнении, добавил: — Пойдём, пойдём. Порадуй старика. В шахматы партейку сгоняем. В блиц — любишь?

Фит колебался: друг был в беде. Время работало против, нужно было торопиться. Однако ночевать всё равно где-то пришлось бы, идти ночью он осмелился бы только за городом. А Виктор Матвеевич мог оказаться кладезем полезной информации о Правом, это в любом случае было на руку.

— Лады.

Тропинка, узкая но натоптанная вела прямо к развалинам Администрации.

— Я слышал там радиация… Врут?

— А вот сложный вопрос. По ночам просто сияет всё. Но я на днях счётчик Гейгера нашёл рабочий. В школе… Чуть без ноги там не остался, хромаю вот…. Гамма, бета здесь померил — всё в норме. Альфа… — он махнул рукой. — А что светится — так и неплохо. Отпугивает пакость всякую.

За огромными грудами присыпанного снегом кирпича скрывались совершенно целые гаражные боксы. Виктор Матвеевич открыл одну из дверей.

— Заходи, гостем будешь! Тут я и обосновался пока.

Это был чудный вечер. Хорошо перекусили — без разносолов, но сытно, потом долго сидели у горячей печурки, пили крепкий травяной чай, вспоминали старый Таёжный… Хозяин достал с полки коробку с деревянными шахматами и специальные часы с кнопками. Сыграли три партии по пять минут, которые Фит продул, как ни сопротивлялся. Бился он неплохо, но — времени «на подумать» ему всё-таки не хватало, он любил поразмыслить обстоятельно.

— Всё, сдаюсь, сдаюсь. В длинные я, может быть, ещё и мог бы что-то противопоставить… Но тут — без шансов. — Фит помолчал, покачал головой. — Чёрт! И ведь как угораздило-то вас именно в августе сюда приехать! Прогуливались бы сейчас по холмам где-нибудь под Эдинбургом…

* * *

Виктор Матвеевич когда-то работал учителем физики в одной из школ на Левом. Давно, ещё при Союзе. В начале девяностых уехал за границу, в Шотландию, обжился там, вырастил дочь, старшая внучка уже почти взрослая…

— На старости лет решил места родные повидать. Проститься с Сибирью. А оно — вот как вышло. В самое то время угадал. Но порой думаю, что случайностей вообще не бывает… Нет, в бога я шестьдесят лет не верил, а теперь уже и поздно начинать. Но… Ты не замечал, что разные события в жизни слишком часто происходят ровно тогда, когда нужно? Но если не бог этим делом управляет, то — кто? Уж не мы ли сами? Иногда мне вообще кажется, что весь этот кавардак — из-за меня. Наказание…

— Зеланда не читали?

— Листал как-то. Но — не то, не то. Мы именно влияем на мир, не просто выбираем…

— А как же физика? Что значит «влиять»? Что это за «сила» такая? Почему её до сих пор не зарегистрировали, не измерили?

— То-то и оно… Но идея-то — красивая, а? Вот возьмём неживую природу. Она непрерывно разрушается, распыляется, второе начало термодинамики, энтропия, всё такое. И при этом собранная из тех же самых атомов живая клетка наоборот — собирает, строит, творит новые клетки! Потом из клеток создаётся разумное существо, — и его способность к созиданию взлетает неимоверно! И — не успели оглянуться, а эти ходячие кучки атомов уже возводят пирамиды и плотины! Так может, это тоже ещё не вершина?

Фит вдруг поймал себя на мысли, что почти принял эту наивную, напрочь антинаучную теорию за чистую монету.

— Вы меня, Виктор Матвеевич, чуть в свою веру не обратили! Вот уж от кого не ожидал! Вы же — физик! Не вы ли про бога и неподъёмный камень только что рассказывали?

Тот только лукаво ухмыльнулся.

— А вообще что думаете? Что же вдруг случилось с Таёжным?

— Кто бы знал… Что-то, наверное, произошло важное, чего мы пока понять не в состоянии.

— Занятна разница между Правым и Левым…

— А что не так с Левым? Неужели там всё по-старому?

— Да нет… Я про эпидемию сумасшествия, про рябь, взрывы… У нас ничего похожего не было. Почему?

— Слышал присказку про дурака и тысячу мудрецов? Шучу, шучу! Но, ты ведь понимаешь, что вряд ли кто-то знает ответы… Возможно, дело в том, что на Правом, кроме всего прочего, была сосредоточена власть. А она очень загадочная штука! Ты никогда не задумывался, что феномен власти заключается в том, что люди ни с того ни с сего вдруг решают отдать кому-то, зачастую — совершенно постороннему, право решать, право распоряжаться своей жизнью? Причём, по большей части — делает это совершенно добровольно!

— Возможно люди считают своего лидера мудрее себя, полагают, что он будет принимать более правильные решения на пользу всем…

— Если бы! Редко встретишь рабочего или клерка, который не считал бы себя умнее начальника. Я думаю, что на самом деле суть — в ответственности. Для многих это слишком тяжкая ноша. Не то что об остальных, о себе бы хоть позаботились! Нет, они хотят, чтобы кто-то другой подумал о воспитании их детей, о ремонте их домов, об их безопасности. О том, чтобы их кто-то кормил в старости… Однако получившие власть зачастую совсем не горят желанием заниматься этим, у них свои заботы. Но силу-то они всё равно получают великую! Командир с десятком солдат в разы могущественнее двадцати солдат без командира.

Старый учитель подлил ещё чаю в кружки и задумчиво продолжил:

— Отсюда, кстати, занятное следствие… В основе большинства наших негативных переживаний — обманутые ожидания. А ожидаем мы всегда чего-то от тех, на кого переложили ответственность… Поэтому власть всегда не любят. Диалектика!

— Но подождите, были же лидеры, которых народ искренне любил!

— Ой ли? Единицы! Да и тех с ходу не припомнить. Ганди, может быть… Представь: нашёлся самый расчудесный вождь, который на первых порах даже умудряется соответствовать народным ожиданиям. Но чем больше он делает для людей, тем больше на него надежд, тем большего от него хотят! Но силы-то его — не безграничны. К тому же, какой бы он ни был молодец — непогрешимых не бывает. Поэтому конец всё равно будет тем же. Единственная возможность остаться в доброй людской памяти — быть вовремя застреленным. Или распятым.

— Печальную картину вы рисуете.

— Она куда печальнее! Мы ещё не затрагивали такого важнейшего момента, как забота о будущем! Ведь идеальный лидер обязан думать не только о сегодняшних людях, но и о тех, кто будет жить потом… И далеко не всем можно объяснить, что их в чём-то ущемляют сегодня, потому что это необходимо для будущих поколений. Плевать они хотели на те поколения, они для себя живут! Реализуются, берут от жизни всё…

Оба надолго задумались.

Фит покачал головой, невольно улыбнулся: он обожал такие вот «кухонные разговоры», которые никогда не знаешь как повернутся и куда вырулят.

Спать было ещё рано, выходить на улицу — уже слишком опасно. Он, конечно, не преминул полюбоваться на светящиеся руины через приоткрытую дверь: зрелище было жутковатое и в то же время мрачно красивое.

Поверх гор мусора, остатков кирпичных стен, и даже поверх близлежащих сугробов в ночи разливалось неяркое, колышущееся сияние. Местами оно становилось темнее, местами — наливалось силой, перетекало… Конечно, это совсем не было похоже на неподвижное холодное свечение какого-нибудь радия. Очередная странность безумного мира.

Заперев дверь на замок и мощный засов, Фит решил почистить пистолет. В плотине он расстрелял целую обойму (за что сейчас себя жестоко корил), а привести оружие в порядок времени всё не было.

К счастью в гараже имелось освещение — самодельная масляная лампа. Топливом для неё служила отработка, а этого добра пока хватало.

Виктор Матвеевич что-то вырезал из дерева, неспешный разговор продолжался…

— Так а сюда-то, в гараж как вас занесло? — полюбопытствовал Фит

— У меня ведь никого здесь… Кто в Британии, кто за океаном. Сестра в Кемерово. Я в Таёжный заскочил буквально на недельку, остановился у старинного приятеля, недалеко тут, на Роще. А когда катаклизм этот начался, у Михал Иваныча инфаркт случился. Похоронили. Это ещё в начале октября… У Миши тоже родни в городе не оказалось. И остался я вроде как за хозяина. Дальше — хуже… Снег когда выпал — отопление сразу отключилось, потом — свет, вода. Электричество-то андреевские угробили. Долбоящеры! Подстанцию взорвали, хотели полоховский штаб обесточить. В итоге этим-то — всё равно, у них тут автономное питание было, генераторы… А Рощу — всю загубили. Ладно — обогреватели, можно было и печками обойтись. Но как без света? Каждая ночь — погибшие. Вывозить не успевали. Народ разбегаться начал, кто куда. Потом как-то всё одно за одним — рябь появилась, дома рушиться стали, эпидемия… И всё — в две недели микрорайон вымер. Я держался некоторое время, пока рябь вплотную не надвинулась. В ней долго не протянешь. Здесь хотел оружием разжиться, мысль-то сразу такая запала — в развалинах порыться. А потом смотрю: гараж открытый, бочки с маслом, а где масло, там и свет…

— А Полохов-то сейчас не знаете где? В Таёжной?

— Точно нет. До самой трамвайной линии — сплошь рябь. Полоховские дальше — в Лесном, в одиннадцатом микрорайоне, в шестнадцатом… Вроде бы и большая больница под ними. Но врать не буду, сам не видел, на поликлинике рассказали. Ходил туда на прошлой неделе, там живут человек сорок. Жили, по крайней мере.

— А вы чего здесь, отшельником? Если люди там, говорите, живут… Вместе-то веселей. А лучше бы — на Врезку. У них там вообще красота. Порядок.

— Да думал… На дачи очень много народу ушло. Но уж больно далеко. Годы не те, а времена — не для прогулок. Здесь-то я по проспекту более-менее тропки натоптал, в рябь по краешку. А за промкомзону — попробуй-ка! Да, ведь — и к кому там податься? А на поликлинике… Главный там прощелыга, их чуть не на цепи всех держит. Секта. К полоховским тоже не хочу. А что ты ещё сказал, «резка» какая-то?

Фит пояснил. Оказалось, что о Врезке Виктор Матвеевич и не слышал, что же касается ГЭС, то разные страшилки про неё давно рассказывали, так что и мысли не возникало в ту сторону путешествовать. Узнав, что Фит собирается в тайгу, он скептически кивнул в сторону «макарова»:

— А если придётся задержаться там? Охотиться чем собираешься? Этим пугачом?

— Выбор-то небольшой, — хмыкнул Фит.

Крякнув, Виктор Матвеевич направился в угол гаража, погремел там железяками, вернулся, с тяжёлым стуком положил на стол автомат со складным прикладом. Рядом высыпал горсть патронов.

— АКМС. Два рабочих нашёл. Кошкой вытащил. В завалах-то их наверняка полно ещё, но копаться там… Сам понимаешь. И эти-то светились два дня ещё, как вытянул. Неплохой аппарат. Тяжеловат, зато за кусты цепляться не будет. Патронов, извини — в обрез. Магазин и ещё вот — десяток. Да, на точность не проверял. Агрегат старенький…

— Что хотите за него?

Виктор Матвеевич сел, долго угрюмо молчал. Потом негромко заговорил:

— Пятнадцать лет я на западе прожил. Поначалу, конечно, тяжело было, потом обвыкся. Деньги кое-какие появились… С деньгами — можно жить. Радоваться. Внучка — чудо… Рыбалка… Какая там шикарная рыбалка! Но знаешь, чего мне больше всего не хватало все эти годы? Слова «мы». Там разные люди, хорошие и плохие. Хватает и добрых самаритян… Но даже когда они вместе, даже когда помогают друг другу, они — каждый сам по себе. Может быть и не все, но… Приятель у меня есть, Джон, хороший мужик. Он бы тоже отдал тебе его бесплатно. Но он бы подумал: «Держи МОЙ ствол. Я отдаю тебе его БЕСПЛАТНО». Я, наверное, тоже такой был, когда решил свалить… Но теперь я хочу, чтобы ты взял его просто потому, что мы с тобой — это МЫ. Наши. Сейчас он тебе нужнее, так возьми… Понимаешь?

Фит молча кивнул, внимательно осмотрел автомат, сложил патроны в карман.

— Ладно, Виктор Матвеич. Спать пора, долгий путь у меня завтра. А вы обязательно на Врезку сходите. Главный там — майор Стригун. Правильный дядька. Расскажите ему как тут что, им информация нужна позарез. Привет передавайте. Может, и сами там пристроитесь. В крайнем случае — вернуться никогда не поздно. Тут километра полтора-два в обход храма, думаю, полдня ходу. Идти лучше правее, лесочком. Безопаснее…

Лена

Отыскать Лёху он не сумел.

Он нашёл следы лесовоза: две глубокие колеи сквозь сугробы. Несколько суток он брёл по ним, торопясь, останавливаясь лишь на краткие привалы, на которых даже не позволял себе прилечь. Следы привели на первую деляну и — дальше, дальше по, казалось, непреодолимым снежным завалам…

Потом налетела жестокая снежная буря: неистовая, ледяная, во время которой он едва не замёрз, пытаясь под сбивающим с ног, ломающим ветви деревьев ветром выстроить убежище. Зато после смог немного поспать в своей заметённой снегом берлоге…

Он нашёл брошенный «Урал», влетевший в огромную, метров пятнадцати диаметром, гравитационную аномалию. Тягун был довольно мощный, все пять «же» в середине. Выехать из него было нереально. И откуда он тут взялся в лесной глухомани?

Водительская дверь была открыта, и Фит издали в бинокль внимательно рассмотрел кабину. Пусто. Водительское место в «Урале» высокое, и было трудно представить, как в условиях такой перегрузки Лёха смог выбраться сам, вытянуть добычу, найденную в балке на деляне, и при этом не убиться.

Мелькнула страшная мысль, что может быть у него не получилось, и он лежит под дверью, переломанный, замёрзший и погребённый метелью…

Фит с неимоверным трудом, задыхаясь, спустился до кабины, разгрёб спрессованный снег рядом с подножкой. Ни Лёхи, ни рюкзака (или что там у него было с собой) в тягуне не оказалось. Выкарабкавшись обратно, он долго лежал, отходя от неподъёмной тяжести. Наверное, сидя в кресле, такие перегрузки и можно переносить, но ползать и ковырять наст, когда весишь под триста кило… Хорошо ещё машину в самый центр не затянуло.

Потом он долго кричал, в бессильном отчаянии бродя кругами вокруг аномалии, пытаясь в бинокль разглядеть в густых зарослях какие-нибудь обломанные сучки, ещё что-то… Бесполезно. Недавняя буря замела всё: и если колею от машины ещё можно было угадать, то обнаружить человеческие следы трёхнедельной давности в снежных заносах было нереально.

Через некоторое время он немного пришёл в себя, собрался с мыслями и понял, что у Лёхи было всего два варианта: либо попытаться пешком пройти дальше, либо вернуться. Судя по отсутствию сломанных кустов вокруг, Лёха тягун не обходил, а значит — отправился назад и пошёл, наверняка, по своей же колее.

Пришлось возвращаться. Теперь Фит двигался ещё медленнее, внимательно изучая в бинокль заросли по обе стороны от дороги… Он почти не спал и не ел: запасы, взятые из дома, подошли к концу, приходилось их растягивать. Остатки копчёной шуглятины высохли, превратившись в тугие солоноватые жгуты, кусочки которых он иногда жевал на ходу. Охотиться не было времени, да и — как? Охота — большое искусство, а он не был охотником. Несколько раз попадались заячьи следы, но где те зайцы? Прошло ещё шесть суток. Никаких следов найти так и не удалось.

Уже на подходе к городу он попал в жуткую передрягу, нарвавшись на целую стаю чёрных пластунов. Ставить защиту было уже некогда, и он отбивался от них лучом полусевшего фонарика, одновременно пытаясь развести костёр. Каждое касание проклятых рваных «покрывал» вызывало безумную боль и едва не валило с ног. Оружие против них было бессильно: нож проходил сквозь чёрную «ткань» как сквозь туман. Фонарь тоже не вредил им, лишь отпугивал. К счастью, пластуны высасывали человека медленно, и Фит смог разжечь большой огонь до того, как потерял сознание…

Настал день, когда он, смертельно уставший, измождённый, с отросшей спутанной бородой, с обветренным и помороженным лицом, постучался в окно знакомой дачи. Лена была дома.

Она, наверное, не сразу узнала его, а потом бросилась хлопотать: растапливать печку, разогревать суп…

За столом он рассказал ей всё. Она держалась стойко, только лицо словно разом осунулось, окаменело.

— Лен… Шансы ведь остаются. Хуже было бы, если бы я его там нашёл замёрзшего.

— Да, да. Наверное, шансы есть. Но… Месяц. Уже почти месяц… Пойду баню растоплю, тебе вымыться бы.

— Сил нет, честно. Я две недели толком не спал. Кинь меня куда-нибудь в уголок, в баньку — завтра…

Он проспал почти восемнадцать часов.

Проснувшись, наколол кучу дров. Затопил баню. Хозяйки не было, и Фит понятия не имел, куда она ушла. Вообще дачи были заселены довольно густо: тут и там поднимались дымки, сливаясь в висящее над посёлком сизое облако. Только в ближней округе он насчитал около тридцати домов, в которых топились печи.

Пока грелась баня, он натаскал снега в котёл. Набил снегом ещё пару вёдер и поставил их в предбаннике, чтобы натаяла холодная вода. Сложил дрова в поленницу, нашёл лопату и расчистил дорожки. С полчаса кидал снег в большую четырёхкубовую ёмкость: конечно, до весны ещё было далеко, да и не факт, что она в этом году вообще настанет, но — мало ли. Пусть будет. Потом, слазив на чердак бани, нашёл там несколько берёзовых веников, выбрал один поувесистей и пошёл париться.

Пар и душистый веник доставляли невероятное наслаждение. В последний раз он ходил в баню у Виктора на Бугре, и это было целую вечность назад. Напарившись, он не спеша вымылся на три раза, жалея, что воды слишком мало. На окошке обнаружился Лёхин старый станок в стаканчике, ещё довольно острый, и Фит соскрёб надоевшую бороду. Немного постирался. Через час он, наконец, был почти в порядке: переоделся в чистое и благоухал каким-то шикарным шампунем. Ужасно ныли ожоги, оставленные пластунами, но он по опыту знал, что это вскоре пройдёт.

На улице уже совсем стемнело. В доме Лена накрывала на стол. Увидев Фита, одобрительно улыбнулась.

— Вот, на человека стал похож. А то — медведь медведем…

Он порылся в рюкзаке, достал два пакета с солью и пачку рафинада — специально столько дней таскал лишние килограммы!

— Подарок.

Лена обрадовалась:

— Соль! А я уж не знала что делать, кончается… Она ведь дороже водки сейчас! — она поцеловала Фита в щёку. — Спасибо!

Она немножко ожила от вчерашней тоски, но в глазах её всё равно читалось тревожное ожидание, усталость и затаённый страх.

Лена поделилась местными новостями. Выяснилось, что и здесь было неспокойно. Не в смысле всякой мистики и чертовщины — этого нынче везде было в достатке, а в смысле бандитов и прочей шушеры. Полоховские в последнее время решили, видимо, обложить народ оброком и несколько раз уже подкатывали на тему организации «крыши». Старая песня… Неизвестно, правда, было — это «официальная» политика Полохова или самодеятельность.

Они поболтали ещё минут сорок, и Фит стал собраться на боковую.

Подсвечивая себе фонариком-жучком, он внимательно осмотрел комнатку (въевшаяся привычная осторожность давала себя знать). Небольшое окно на улицу, плотно завешенное коричневым покрывалом, огромный старый шифоньер с зеркальной дверцей, старинный советский раздвижной стол, два деревянных стула, диван.

Он отогнул край покрывала и посмотрел на улицу. Мир окутывал мрак. Только далеко за речушкой и промзоной, на горе что-то призрачно мерцало красным.

Круглая голландская печка, встроенная в стену, хорошо протопилась, и сейчас в доме было даже жарковато, но Фит знал, что такие печи долго тепло не держат. На всякий случай, он бросил куртку на спинку дивана, если что — можно будет ночью прикрыться. Калаш — рядом с диваном, ПМ — под подушку. Между печкой и дверью к стене прислонён топор: следует запомнить, мало ли…

Он стянул свитер, подумав, — и футболку.

Скрипнули полы. Со свечой в одной руке и красным армейским одеялом в другой вошла Лена.

— Я одеяло ещё одно принесла… — она осеклась. — Что это?

Пластуны, касаясь человека своими неосязаемыми телами, даже сквозь одежду оставляли на коже ожоги. Не ожоги в прямом смысле, а что-то похожее на следы от медицинских банок, только длинные, изогнутые, в два-три пальца шириной. Пару дней назад эти твари как следует порезвились, и теперь торс и руки Фита были разукрашены, словно у воина маори.

— Пришлось на днях повоевать…

Лена поставила свечу на стол, подошла совсем близко и легонько дотронулась до большой тёмной полосы, наискось пересекающей всю спину Фита.

— Больно? — тихо спросила она.

Он повернулся к ней и взял за плечи.

— Пройдёт.

Она уткнулась лицом ему в грудь, прерывисто вздохнула.

— Когда же всё это закончится? Пять месяцев Олеську не видела! С мамой не разговаривала. Лёшка пропал… И пожаловаться-то некому!

Он обнял её, хотел сказать что-то тёплое, правильное, но внезапно в панике ощутил, как в нём пробуждается желание.

Лена была чудесной. Улыбчивая, умная, и при том — красотка: ладная, с точёной фигуркой и колдовскими тёмными глазами. Она всегда нравилась Фиту, но… Жена друга — Джоконда за бронированным стеклом: любуйся, сколько хочешь, но только — из-за красной ленточки…

Он резко отстранился. Лена тоже, смутившись, уронила руки. В воздухе на секунду повисла неловкость. Потом Фит чмокнул её в щёку, возле самого ушка.

— Нужно надеяться. Как по-другому-то? Спасибо за одеяло.

Она кивнула, коснулась его руки и вышла, прикрыв дверь.

Зеркало

Сон не шёл. Фит пытался представить убаюкивающий стук колёс и покачивание мягкого купейного вагона. Он лежал на спине, натянув одеяло до самого носа, стараясь лишний раз не шевелиться: диван был жутко скрипучим.

Ему показалось, что слева донёсся тонкий стеклянный еле слышный звон. Он открыл глаза и повернул голову. По зеркальной дверце шифоньера пробежал какой-то неясный блик. В комнате стояла кромешная тьма, и отражаться там было попросту нечему. Фит мгновенно напрягся и осторожно потянулся рукой к фонарику, лежавшему в изголовье. В другой руке уже был пистолет. Через несколько секунд вспыхнул и обежал комнату слишком яркий с непривычки луч. Всё было в норме.

Он всё же сел, ещё раз посветил во все стороны. Краем глаза снова заметил, что с зеркалом что-то не так. Бесшумно взвёл курок (возможно, в данной ситуации это было довольно глупо, но он действовал на автомате). Поднялся и замер в полутора метрах от шкафа, внимательно разглядывая отражение.

Фит наконец понял, в чём дело: зеркало не казалось твёрдым, оно словно колыхалось: незаметно, едва ощутимо.

Отстранённо подумал: «Может быть, я сплю?» и тут же — «А какая разница?».

Осторожно протянув руку, он коснулся стеклянной поверхности. Попытался: пальцы, не встретив сопротивления, прошли насквозь. Он почувствовал облегчение: «Точно сон!».

«Это хорошо… Всё-таки во сне не обязательно так напрягаться! А прикольно. Всегда хотелось глянуть: как оно там, в зазеркалье».

Он шагнул в своё отражение, оглянулся, проверил, не исчез ли проход, не превратилось ли зеркало в непроходимую преграду, как в каком-то ужастике… Нет. Это был не страшный сон.

Он толкнул дверь, зажмурился от яркого солнечного света, прикрыл глаза рукой.

Глаза постепенно привыкли, и он с удивлением осмотрелся. Дом совсем не был похож на Лёхину дачу. Просторная длинная комната, с огромными, чуть ли не в пол, окнами, почти веранда. Справа — широкая деревянная, с резными балясинами лестница наверх. Под лестницей небольшая кухонька, стол, высокий холодильник, вдоль стены — шкафы до потолка. Дверь на улицу. Слева — кожаный диван, книжные полки. А за окном…

За окном бушевало лето. Не просто лето, а ЛЕТО: фантастическое, зелёное и голубое, жёлтое и ультрамариновое! Буйство красок настолько поражало, что заслоняло картину как таковую: неведомые дивные деревья, лазурное чистое небо, яркие цветы в высокой траве, лагуну с нереально прозрачной зеленоватой водой, почти белый песчаный берег и лёгкие волны, бегущие по бескрайней синей равнине.

«А есть тут кто-нибудь ещё?».

Он взглянул на лестницу вверх, хотел подняться, но внезапно подумал, что с пистолетом в руке и при этом в одних трусах выглядит совершенно по-идиотски.

Онвернулся через загадочный зеркальный портал в тёмную комнатушку, сунул ствол под подушку — почему-то он был уверен, что ТАМ он ему не понадобится. Одеваться полностью не стал, только натянул джинсы и снова вернулся в домик на берегу океана.

На втором этаже обнаружилась спальня. Огромная кровать, тумбочки, пара шкафов. Пол — дощатый, но идеально гладкий. Дверь, ведущая на балкон, большие окна. Одно из окон было распахнуто, и тёплый ветер легонько трепал ослепительно белую тюлевую занавеску. Никого.

Он сделал пару шагов внутрь. Напротив окна — ещё одна дверь. На всякий случай постучав, он повернул ручку. Небольшая комнатушка вроде предбанника, опять двери — туалет, ванная. Крутая узенькая лестница вдоль стены упиралась в закрытый деревянный люк, видимо, на чердак.

Не будь это сном, он наверное озаботился бы поиском хозяев, разведкой окрестностей… Ничего такого ему даже в голову не пришло. Он спустился, вышел на улицу, с наслаждением вдохнул изумительный летний коктейль запахов. Постоял, ощущая подошвами босых ног щекочущую мягкость густой травы и тепло земли. Потом направился к лагуне.

Короткая тропинка вывела на пляж. Он шёл медленно, раскинув руки и запрокинув голову, чувствуя, как ноги немного вязнут в крупном чистом песке, как горячие, но не обжигающие сухие сыпучие струйки просачиваются между пальцами… Просто райское ощущение!

Он скинул брюки и потрогал ногой воду. Она, естественно, оказалась идеальной — тёплой, но сохраняющей ту необходимую малую толику освежающей прохлады. Берег опускался полого, пришлось зайти в воду шагов на десять. Потом он нырнул, плыл под водой с полминуты, пока не кончился воздух, жадно разглядывая феерические краски, вылетел на поверхность, фыркнул, мотнул головой стряхивая воду… Вода в лагуне, к его удивлению, оказалась пресной, и он в душе поблагодарил неведомого творца снов. В настоящем море ему довелось купаться за свою жизнь раза четыре, и каждый раз неприятная солёная горечь здорово его разочаровывала.

Потом он выбрался на песок, упал на спину и блаженно прикрыл глаза… Минут через десять, просохнув, сходил в дом, нашёл какое-то большое покрывало, вернувшись на берег — расстелил и упал на него, разбросав руки. Возможно, спать на солнце — плохая идея, но спать во сне вообще странное занятие, так что Фит не заморачивался.

Проснулся он от лёгкого прикосновения. Чьи-то пальцы медленно скользили по рубцам на левой руке, оставшимся от когтей той мерзкой твари с Лысой горы, по длинному шраму на плече от ножа одного сумасшедшего, по ожогам, оставленным пластунами…

Касания были приятными, и, проснувшись резко, разом, он какое-то время притворялся, пытаясь сообразить где он: там, во сне на райском берегу или на скрипучем диване на даче у Лены.

Лёгкий ветерок с запахом моря и цветов пробежался по голым ногам. Фит открыл глаза.

Он сразу узнал её.

Она была на три года младше; первый раз он её увидел, когда учился в девятом. Шёл какой-то школьный концерт, и хор девчонок-малявок пел песню из мультика…

Хор был небольшой, человек двенадцать, но выстроились девчушки в два ряда — впереди совсем мелкие, а сзади — постарше. Оля стояла с краю во втором ряду. Он, впрочем, не знал ещё, как её зовут…

Как они пели! До мурашек! Тогда он в первый раз ощутил силу настоящего искусства… Нет, никакая это не любовь была, в то время он тайно сходил с ума по одной из одноклассниц, а этой девочкой он любовался как драгоценным украшением или чудесной картиной… Потом он изредка встречал её в школе, — они учились в разные смены, — но каждый раз при виде её что-то пело в душе: «Может, там, за седьмым перевалом…».

Познакомились они только через несколько лет. Он тогда, уже после армии, учился на третьем курсе и в феврале заглянул с двумя давними дружками в школу на ежегодный вечер встречи выпускников. Они слегка поддатые ввалились в тёмный актовый зал. Дискотека была в самом разгаре. Мигали яркие разноцветные лампы, колонки давили Ваниллой Айс вперемешку с Мариной Журавлёвой… Танцевала в основном совсем молодёжь; Тимофей с приятелями высматривали редких знакомых, шумно обнимались, хлопая друг друга по спинам… Они чувствовали себя такими взрослыми и крутыми среди этой смешной мелкоты… Когда они уже собирались уходить, он вдруг увидел её. Она заметно изменилась: вытянулась, ещё похорошела, превратилась в юную, но настоящую женщину. Играла Энигма. Он даже не раздумывал: протолкался через толпу, взял за руку, другой обнял за тоненькую талию… Короткое знакомство длиной в танец ни во что не переросло: он тогда был уже почти женат, она училась где-то в Томске…

Последний раз он её видел мельком в девяносто шестом: взрослая, почти незнакомая, стройная усталая женщина спешила навстречу, держа за руки двоих ребятишек. Она выглядела старше Тимофея, он не сразу узнал её; кивнул в самый последний момент, уже поравнявшись…

А прошлым летом он случайно услышал, что она умерла семь лет назад. Рак…

И вот она сидела совсем рядом, близко-близко, и ей снова было девятнадцать. Девчонка-второкурсница: тёмные, почти чёрные глаза, тонкий нос с горбинкой; брошенная порывом бриза непослушная прядь каштановых волос на лице.

— Олька! «Тот цветок ищут многие люди, но находят, конечно, не все…».

— Ты помнишь! — она мягко улыбнулась, убрала волосы, провела рукой по его щеке.

Он повернулся и коснулся её пальцев губами.

Только сейчас он обратил внимание, что на ней надет толстый серый свитер. Он не мог помнить точно, но был почти уверен, что в нём она была и на той давней школьной дискотеке.

Он встал, потянул её за руку, она тоже поднялась.

— Жарко ведь…

Он снял с неё свитер, затем узкую короткую чёрную юбку вместе с тёплыми зимними колготками… Она совсем не сопротивлялась, льнула к нему и гладила по волосам. Обуви на ней почему-то не оказалось, и через минуту она уже стояла перед ним лишь в длинной светлой футболке. Не то чтобы совсем худышка, но тоненькая, как тростинка, прямая, довольно высокая, всего на полголовы ниже него, с развевающимися тёмными волосами до плеч…

Он медленно сжал её в объятьях, она обхватила его за шею, и он почувствовал коленом короткую дрожь, пробежавшую по её ноге.

А потом они любили друг друга: жадно, нежно, бесконечно…

* * *

Когда Фит снова проснулся, солнце почти село. Оля спала, по-детски подложив ладошку под щёку, а другую руку вытянув вверх.

Он понял, что его дивному сну пора заканчиваться. Пусть и во сне — оставлять девушку одну спать на берегу ему показалось неправильным. Он бережно поднял её на руки и отнёс в дом, наверх в спальню. Она была лёгонькой, словно пушинка, и даже не проснулась, лишь пробормотала сквозь сон: «Тима…» Укрыв её простынёй, он спустился вниз, вошёл в тёмную комнату, тихо затворив за собой дверь. Зеркало в дверце шкафа по-прежнему чуть заметно «дышало».

Он прошёл сквозь стекло и поёжился от холода: в комнате было градусов десять-пятнадцать, совсем не жарко. Натянул тёплые носки, футболку, свитер. Потом выглянул в окно, отогнув покрывало. Было ещё темно, шёл густой мелкий снег, довольно сильно мело.

Утро было совсем несимпатичным. 

Глава 12. Побег

 В/ч 92712

Он решил немного задержаться на Фиалке. Нужно было помочь Лене по хозяйству — дровишки, ограда… Оставались и более глобальные дела. Во-первых, следовало собрать побольше информации о Полохове и его воинстве. Фиту сильно не нравились наезды, о которых рассказывала Лена, хотелось оценить, насколько всё серьёзно. Да и Врезка просила. А во-вторых, подворачивалась возможность разведать положение дел в ракетной части. До неё было не так далеко — километров семь, если по дороге. К тому же — вокруг лес, там не так опасно, можно было попробовать обернуться в два дня. Была и ещё одна причина, в которой он не спешил сознаваться даже себе — этот чудесный сон…

Когда рассвело, он внимательнейшим образом осмотрел зеркало. Обычное стекло, дверца из старой ДСП: слегка покосившаяся, с отслоившимся в уголке шпоном. Ничего загадочного.

Собственно, он нисколько не сомневался в том, что это был всего лишь сон. Реалистичный, волшебный, но вполне объяснимый. Разочарование и уныние, вызванное неудачей в поисках друга; четыре месяца холодного и опасного бреда вокруг, ежедневные смерти, гибель сотен, даже тысяч людей… Естественно, хотелось сбежать от всего этого! Хотя бы во сне. Вероятно, и месяц без женщин сказался. Однако ему не давала покоя странная незаконченность воспоминаний. Он отчётливо помнил, как вылез из зазеркалья, оделся, выглянул в окно… Но в какой момент он проснулся? А ещё ему ужасно, до боли хотелось снова увидеть Олю. Тлела глупая надежда попасть в этот чудный сон ещё раз.

* * *

Первым делом решил прогуляться до части. Вышел сразу после завтрака, не откладывая дело в долгий ящик. Половину своей амуниции он оставил у Лены, и рюкзак здорово полегчал; теперь шагать было не в пример веселее.

Выезд из посёлка перекрывала высокая баррикада с колючкой поверху, оставался только узкий проход, закрытый неизящной, но мощной металлической дверью с висячим замком.

Фит немного притормаживал: всё утро он был под впечатлением сна, ему мерещились глаза и губы Ольги, мягкий смех, касания тонких пальцев… Оглянувшись по сторонам и всё-таки здраво рассудив, он решил для начала поспрашивать местных: насчёт ключа, да и вообще. Логично было предположить, что в ближайшем доме ему наверняка смогут чем-нибудь помочь.

Дача была основательной, кирпичной, окружённой высоким глухим забором. Когда он постучал в калитку, из-за забора раздался заливистый лай. Фит вздрогнул: отвык от собак, на Левом они давно не встречались, разве только в Ухане.

Во двор вышел здоровенный мужик лет сорока пяти в полушубке, но без шапки, несмотря на крепкий морозец. Не открывая засова, внимательно осмотрел Фита через верхнюю решетчатую часть калитки, подозрительно спросил:

— Проблемы?

— Насчёт ключика интересуюсь. В тайгу прогуляться хочу.

— Ещё один смертник… — пробормотал мужик. — Ну, есть у меня ключ. Только… — он скептически посмотрел на висящий на плече Фита АКМС, добытый в руинах Администрации, хмыкнул: — Думаешь, он тебя спасёт?

— Насчёт «спасёт» — не знаю, но, может, подстрелю что-нибудь.

— Поохотиться решил, значить? Там за забором таких желающих — десятка три валяется. Из тех, что ещё не замело. Никто даже до ближних деревьев дочапать не смог.

— Ну… Бывает. Времена такие. Но попытаться-то надо. Тебе-то что за печаль? Жалко?

— Может, и жалко. Да не об том дело. Добре — сразу тебя прихлопнет… А то покалечит? Вытягивать же придётся! А оно надо мне?

— Так давай договоримся. Ты мне подробненько расскажи, что там за напасти, а взамен — можешь потом меня не вытаскивать. Сам, мол, напросился.

Дядька развеселился.

— Ну ты коммерсант! Давай, зайди, — он открыл калитку. — Вулкан, цыть! Свои…

Они прошли на холодную веранду-сени, присели за стол.

— В дом не зову, там у меня… А-а, — он, поморщившись, махнул рукой. — Ну, как величать-то? Я Игорь, по нынешним временам — «Большой Егор».

— Фит.

— Фит? — не поверил он. — Хрена там… Скажи ещё — лётчик Кожедуб!

— Ну, тогда просто — Тимофей.

— Так-то…

Несмотря на ворчливость и внешнюю суровость, он оказался дядькой свойским. Поделился своими наблюдениями, с долей юмора предложил даже обвязать Фита верёвкой и покараулить, пока того «прихлопнет», чтобы потом вытянуть к ограде.

Они вышли к забору, и Большой Егор обстоятельно показал где, кто и как погиб. Тягуны и морозники для Фита не были проблемой: он их чувствовал, да и благодаря Рыбаку теперь умел находить издали, по направлению позёмки. Они не перемещались, и вся задача была — проложить правильный маршрут. «Замедлялка» — скорее всего тоже была статичной аномалией. От жрунов спасала элементарная осторожность и быстрая реакция. Чихи — неприятные создания, но не особая проблема, в крайнем случае всегда оставалась возможность упасть мордой в снег и подождать. Смерчики могли доставить куда больше неприятностей, но их можно было некоторое время потерпеть, добраться до леса, а там уже — разобраться. Главным образом его напрягала «волна»: что это за страсть, и что в отношении неё можно предпринять, он не представлял, а объяснения Игоря были слишком невразумительными:

— Такая… Хреновина бегучая. Большая, что твоя пятиэтажка! Подобием как волна, только не водяная, а из комков воздушных, мать их…

Фит минут двадцать наблюдал в бинокль за пустошью, составляя карту. Даже «замедлялку», оказалось, можно было вычислить: мелкий быстрый снежок, сыпавший с утра, залетев в аномалию, падал заметно медленнее. Неясно было, в чём там дело — воздух гуще, или время идёт по-другому, но сейчас ему было не до детальных исследований, просто нужно было не влезть туда ненароком.

Вызубрив все ориентиры назубок, он отдал изрисованную карандашом бумагу Игорю. Тот недоверчиво рассмотрел карту.

— Силён! Ишь… Ну — с богом!

— К чёрту, — ответил Фит невпопад и медленно, выверяя каждый шаг, отправился в путь.

Затейливыми зигзагами он миновал останки шестерых невезучих предшественников, у четверых из них оставались целыми рюкзаки и оружие. Возвращаться со всем этим добром к воротам означало потерять слишком много времени, но он не поленился скидать всё в кучу и крикнул Большому Егору, который внимательно следил за происходящим, чтобы тот попытался вытянуть всё кошкой.

Волна, к счастью, так и не появилась, зато из лесу выскочила какая-то серая страхолюдная тварь наподобие шестиногой лохматой пантеры. Он вовремя её заметил и свалил тремя короткими очередями. Довольно крупного смерчика, прилетевшего вслед за тварью, удалось прогнать с дороги снежками, не дав приблизиться и почувствовать себя… В лесу он оказался минут через сорок, дальше дело пошло быстрее.

К вечеру ему всё-таки удалось добраться до ворот части. Сразу стало ясно, что здесь что-то не так.

Фит ожидал увидеть нечто вроде Мыса или Врезки, была даже надежда по-человечески переночевать. В крайнем случае часть могла превратиться в подобие оставленного людьми Правого. Но, к бесконечному своему удивлению, части, как таковой, он вообще не обнаружил. На её территории царило полное запустение. Никакой ограды, лишь редкие сохранившиеся столбики, разрушенные строения из красного и белого кирпича, погребённые под снегом, заросшие молодой сосновой и осиновой порослью…

Ничего необычного или сколько-нибудь интересного — ни аномалий, ни брошенной техники… Запомнилась только невысокая стела с полустёртой надписью «Повседневное поддержание твёрдого уставного порядка — залог обеспечения…», на которую он наткнулся, пробираясь через сугробы.

Заглянув в какое-то более-менее сохранившееся здание с обвалившейся крышей, Фит поразился ещё больше: горы мусора, прогнившие насквозь деревянные оружейные ящики, старые рваные противогазы, какой-то хлам, облезлые растрескавшиеся стены, ржавые насквозь металлические коробки…

Складывалось полное ощущение, что часть покинута много, много лет назад. Этого никак не могло быть, ведь ещё в августе здесь располагался полк, локаторы, ракетные установки, но… Как за это время среди развалин могли вымахать пятиметровые сосёнки?

«Может, тут какая-нибудь хроноаномалия, в которой время идёт год за неделю? Надо бы убираться отседова поскорей…».

Однако возвращаться сейчас было нельзя: уже заметно темнело, и перспектива оказаться на усеянной ловушками пустоши у Фиалки как раз, когда появляются те, кто рыщет по ночам — не радовала. Выбор был небольшой: устроить привал где-нибудь в лесу или найти более-менее подходящее убежище в этих руинах.

Развалины, несмотря на тоскливую покинутость, не выглядели опасными, а вот с лесом всё было не так однозначно — уж слишком близко от посёлка. Фит хорошо помнил атаку пластунов, которую чудом пережил трое суток назад.

Он прошвырнулся по обширной территории туда, сюда и неожиданно в зарослях осины наткнулся на почти сохранившееся большое двухэтажное строение из красного кирпича. Что тут было? Штаб, дом офицеров, столовая?

Издали состояние здания внушало некоторые надежды на то, что внутри могла сохраниться какая-нибудь мебель, ну, хоть — доски! Мелькнула даже бредовая мысль, что если бы найти зеркало, то можно было бы попробовать…

Какие уж там зеркала! Даже оконные рамы и дверные коробки давно были кем-то выдернуты… Хлам, грязь, осыпающаяся со стен краска не вызывали никакого желания оставаться здесь на ночлег. По углам уже теснились невнятные тени. Нужно было поторапливаться. Он достал фонарик и на всякий случай направлял его лучик в особо сумеречные уголки.

В некоторой растерянности он снова спустился по широкой, усыпанной мусором бетонной лестнице. И вдруг справа от выбитой входной двери он увидел окно. В проёме красовалось, наверное, единственное во всей округе целое стекло.

Безумная идея стрельнула ему в голову. Он почти бегом вышел, взглянул с улицы. Внутри здания было намного темнее, чем на заснеженной поляне, и снаружи оконное стекло выглядело туманным полупрозрачным зеркалом, в котором отражались припорошенные деревья и красноватое небо над ними. Фит аж задохнулся от сумасшедшей надежды, словно в трансе приблизился и… шагнул в отражение.

«Получилось… Японский бог, у меня вышло!».

Скинув рюкзак, автомат, верхнюю одежду, сложил всё у стены, взялся за ручку двери. Вслед за неуёмной радостью зародилась тревога: а вдруг сегодня он не встретит её?..

Ольга

Он окинул комнату глазами. Тишина. Всё было в точности как вчера: лето, и солнце, и запах моря, но теперь этого было мало…

Наверху тоже никого не оказалось, однако кровать была разобрана, простыня — небрежно откинута, на тумбочке стояли какие-то флакончики…

Радостная надежда в его душе затеплилась сильнее, по телу пробежала неудержимая дрожь, где-то в позвоночнике сладостно защемило. Он вышел на балкон и с бесконечным облегчением увидел тоненькую фигурку в прозрачной воде лагуны.

Сбегая вниз, он прыгал через ступеньку.

Она, услышав звук скрипнувшей двери, выскочила из воды и побежала навстречу, едва касаясь песка, смеясь и смахивая с ресниц капельки воды, а может быть слёзы…

Они обнялись и долго раскачивались на месте, касаясь друг друга губами, щеками, дрожащими пальцами…

— Колючий! Я ужасно боялась, что ты больше не придёшь.

— Я боялся, что не найду здесь тебя.

День прошёл легко, радостно и бессмысленно. Они прогулялись по пляжу вдоль леса, взявшись за руки; вернувшись, немного перекусили — у Ольги в холодильнике стояла большая чашка с каким-то ярким и ужасно летним салатом. Потом целовались, нежились в постели, бежали купаться и — снова бросались на прохладные белоснежные простыни…

Наконец, они обессилели и просто лежали обнявшись, слушая шелест колышущихся занавесок.

— Тим… Мы ведь в раю? — тихо спросила она.

— Хм, — он улыбнулся. — Почему именно в раю?

— Но ведь это не может быть адом… Знаешь, я помню, как умирала.

У него просто не было ещё времени обдумать всё это. Утром ему казалось, что она — сон, теперь… Он не знал, что думать теперь. Быть может, он по-прежнему во сне? Может, он вырубился там, в сугробе возле заброшенного красного здания и сейчас потихоньку замерзает? Рай? По спине у него вдруг пробежал нехороший холодок.

«А действительно, что это, если не сон? И кто, в таком случае, она? Та самая Оля? А какая «та самая»? Та, что несколько лет назад умерла? Но почему она выглядит, как тогда, на встрече выпускников? Или это кто-то, лишь притворяющийся Олей? Очередная ловушка Города, роющегося в моих мозгах?».

Его вдруг осенило: или, может, всё как у Лема, и Оля — не ловушка, а лишь сотворённый городом фантом? Вспомнив нечеловеческие эксперименты, которые Крис устраивал над почти бессмертной, но такой беззащитной Хари, он поёжился и крепче обнял тоненький девичий стан.

— Что-то не так? — её голос стал тревожным. — Извини. Я н-не… Просто я ведь точно должна была умереть, я всё помню, мне было двадцать семь, двое детей, муж… И это было так страшно вначале… А потом так долго и больно… А теперь я почему-то жива, здорова и — совсем девчонка! Проснулась и вдруг — не чувствую боли, и вокруг всё так чудесно! Выхожу на улицу и вдруг — вижу тебя! Я ведь со школы тебя помнила, с седьмого класса! А… — она осеклась, поражённая внезапной мыслью. — Но тогда, получается, что ты… тоже…

— Нет. Я не умер. Ещё нет. Не понимаю, что происходит. Вчера я был уверен, что ты мне приснилась, а сегодня и не знаю, что думать. И не хочу знать. Просто радуюсь, что нашёл тебя.

Он притянул её к себе, сжал в объятьях, зарылся в её слегка влажные волосы, прошептал:

— Но теперь, чтобы остаться с тобой, если понадобится… Только вот кое-какие дела там закончу…

— Нет, нет! — она чуть отстранилась, испуганно глядя ему в глаза, прижала палец к его губам. — Ведь получится, что я забрала тебя с собой?

Фит лежал на спине, обнимая и поглаживая Олю одной рукой, и в голове его был полный сумбур. Как в тот далёкий день возле ожившего моста мелькнула мысль, что он сошёл с ума. Но ТАК свихнуться было совсем не страшно, он был даже не против.

Оля положила голову ему на грудь и слушала, как мерно стучит его сердце. Потом прижала руку к своей груди.

— У меня тоже бьётся… А как ты сюда пришёл? А там уже зима? Я видела тёплую одежду внизу… А ты можешь взять меня с собой?

— Я пришёл через зеркало. А взять с собой… Я не знаю. Возможно, это не лучшая идея. Пока, по крайней мере. Там сейчас настали плохие времена. Мир сошёл с ума…

— Но ты ведь будешь возвращаться? Да же? Я каждое утро буду тебя ждать…

— Я буду возвращаться…

Он поддел ногой простыню, дотянулся рукой, накинул на Ольгу, укрылся сам.

Сон подкрался мягко, совсем незаметно.

«Легендарный беркут».

Вернувшись на следующий день к Фиалке, Фит обнаружил, что Большой Егор как следует здесь потрудился. С пустоши была вытащена даже туша той когтистой зверюги. Мало того, Игорь отнёс несколько тел погибших к самому забору, где прикрыл их какими-то досками и обрезками ДСП. Похоронить их по-человечески сейчас было невозможно, но хотя бы пока так… Следы, оставленные в прошлый раз, превратились в узкую натоптанную тропинку: видать, Игорю пришлось порядком помотаться туда-сюда.

Калитка была закрыта, и Фит приложил немалые усилия, чтобы перебраться через забор. Он в который раз уже пожалел о своих ладных унтах: бахилы, тёплые и крепкие, всё же ощущались на ногах эдакими бетонными бронированными валенками.

Игорь встретил радушно, но по лицу его то и дело пробегала тень то ли тревоги, то ли озабоченности чем-то. Видно было, что он только-только откуда-то вернулся: меховая шапка заиндевела, в руке — пара толстых рукавиц.

— Что-то случилось?

— Да, как сказать… Случилось вроде. Сам Полохов собственной персоной с утра пожаловал. Согнали народ, кого нашли. Речи пихал…

— Чего хотел? Насчёт «налогов» напрягал?

— Да ты понимаешь, друг Тимофей, эти ж подлецы так умеют всё кругло расписать… Слушаешь — и ведь всё правильно говорит! Держаться следует вместе, дружнее. Рази ж кто поперёк этого что скажет? Помогать… А исподволь — переписать всех, кто, мол, где, кому какая подмога нужна особая, а и — кто чем богат… Порядок установить, власть то есть. Мужиков — под ружьё, чтобы дежурили, боевая готовность… И тоже да, надо бы! Но бугра — своего ставит, вот, мол, он рулить будет. И опять же — у кого какие стволы — записать… Якобы, чтобы знать, кому положено будет казённое. А сами-то на той неделе ещё шастали, искали где бы патронов купить… На работу звал, наверх туда, в город. Поварихи, мол, нужны, постирухи, столяры, слесаря, дроворубы. И стелет-то всё мягонько, да только на рыла этих глянешь, что по дворам ходили, «созывали» с калашами наперевес, как воротит сразу. Ну и прав ты, уж куда без налогов! Жили, не тужили — на тебе!

— Н-да… Может, сами бы как-то организовались раньше, глядишь, и проще бы с Полоховым разговаривать было.

— Так, пожалуй… Только сейчас-то что? — он вдруг понизил голос и быстро заговорил, с пытливой надеждой глядя в лицо: — А я ж поверил, что ты — Фит! Вот честно! Когда ты через прогалину эту гиблую за полчаса, как на прогулке, фью — и только поминай как звали! Там же полтора месяца никому ходу не было! Да и видно, что нездешний ты… Так ежели ты Фит, может, что подскажешь? Как быть-то нам теперь?

— Прояснить бы сначала, что как. Говоришь, уже начальника на Фиалку поставили? Кого? Как он из себя — разговаривать-то вообще можно? Охрана какая есть? Сколько, где расположились?

Большой Егор даже растерялся немного.

— Ядрить! Ясный же ум у тебя! А мы ж… Как бараны, ей-ей, разбрелись сразу кто куда, как мешком пыльным стукнутые. Значить, так. Верно ты говоришь, прояснить надо всё. Я пробегу до Константина, узнаю, какой дом под администрацию определили, чё-каво…

— Ну вот. Потом и думайте, что дальше. Если их не так много, да тем более, говоришь, что с патронами у них беда, так и стоит ли их бояться? Но с другой стороны, может, умнее оставить пока как есть, и попытаться свои интересы выкружить. В любом случае, первым делом команда здравых мужиков нужна, так ведь?

— Так оно! Так! Пять… шесть… С тобой — уже восемь получается. Так и Галка председателева — та ещё оторва, боевая… Засветло ещё можно будет успеть обговорить встречу на завтра!

Фит с лёгкой улыбкой смотрел на оживившегося Игоря. Огромный волосатый мужичище выглядел сейчас как пацан, внезапно замысливший какую-то каверзу.

— Только это, Большой Егор… На меня слишком не рассчитывайте. Я, конечно, какое-то время потолкусь у вас, но — недолго. Дома не был почти месяц. В общем — завтра часам к девяти буду у тебя. Народ зови где-нибудь к десяти, подумаем, как правильнее поступить. А пока — пошёл я, ждут меня, наверное…

Лену он застал в совершенно расстроенных чувствах с опухшими глазами и поникшими плечами.

— Ленка, радость… Э-е-ей! — негромко и мягко позвал он. — Ну? Чего раскисла? Что-то ещё случилось? Оу!? А ствол зачем?

— Да урод один заходил…

* * *

Лена собиралась на работу: сразу после Нового года ей удалось устроиться домашней учительницей к местному «дровяному магнату» и теперь пять дней в неделю по два часа она занималась математикой и грамотой с его смышлёным, к счастью, десятилетним мальчуганом. По нынешним несладким временам найти такое место для одинокой женщины было огромной удачей, и она держалась за него изо всех сил.

Она не услышала, как они вошли в калитку, и вздрогнула, когда тяжёлые сапоги забухали по ступеням деревянного крыльца. Она испуганно замерла, пытаясь вспомнить, куда засунула оставленный Тимофеем пистолет.

— На собрание! — постучали в окно веранды.

Забытое и какое-то мирное слово «собрание» немного снизило напряжение, и она осторожно глянула из-за занавески на стоящих у двери. Парень лет двадцати пяти и с ним двое постарше. Лицо парня показалось знакомым… Она узнала его: Эдик!

Во времена до сдвига он работал у них в Администрации в отделе автоматизации. Без конца прибегал восстанавливать глючный интернет и ругался с тётками из-за «одноклассников» и «совместных покупок»…

Лена с облегчением открыла дверь. Это оказалось ошибкой.

— О! Кого я вижу! Элен! — он на секунду остановился, что-то соображая, оглянулся, потом скомандовал мужикам: — Давайте дальше по улице, я догоню…

Мужики молча кивнули пошли к калитке.

— Привет. Что за собрание? — она вопросительно улыбнулась.

— Привет. Одна? — глаза парня как-то неприятно бегали по сторонам.

Лене стало немного неуютно. И это «одна»… Вообще-то раньше они были на «вы». Эдик заметно изменился за полгода. В администрации он слыл компьютерным ботаником, мальчиком на побегушках, а сейчас глядел нахально, словно чувствовал силу. Одет был в новенькую зимнюю камуфляжную куртку с меховым воротником и капюшоном, в соответствующие штаны. На ногах унты; на плече короткоствольный карабин.

— Муж придёт сейчас. Что за собрание?

— Хорошее собрание. Начальство вам назначат… Но мы с тобой можем и не ходить. Ты как? Знаешь, ты мне давно нравишься… — он как-то неуловимо быстро оказался совсем рядом и беззастенчиво начал её лапать.

Лена ударила его по руке, отступила назад, задохнувшись от возмущения, не зная даже, что сказать.

На лице Эдика заиграла кривая глумливая улыбочка.

— Воу! Упрямая козочка! Хорошо… Отличненько! Муж, говоришь? Мужа ведь и отодвинуть можно, ага? Ждите сегодня вечерком, загляну в гости. Только глупостей тут не затевай, сучка, поняла? Теперь здесь наша власть будет, а конкретно в этом домишке — моя. И будет так, как я скажу. Так что готовься. Баньку истопи, всё такое…

Он, снова совершив какое-то нереально быстрое движение, разом оказался у двери. Обернулся, похабно подмигнул и вышел, оставив дверь открытой.

Лену запоздало заколотило от страха и отвращения, потом она взглянула на часы и поняла, что опаздывает. Подхватив сумку и на ходу застёгиваясь, помчалась на работу.

Только вернувшись домой после уроков, она по-настоящему поняла, во что влипла. Дело шло к вечеру, Тимофей не возвращался. Бежать? Куда? К соседям? Так ещё и им достанется. Угроза Эдика не казалась пустой, он явно обладал определённой властью у этих… Стало страшно. От бессилия и безысходности она заревела.

После проклятого «сдвига» она внезапно оказалась отрезанной от родителей и дочурки. Это было ужасно! Теплилась надежда, что уж у них-то там, за пределами Города, всё нормально… Но это было слабым утешением. Потом они с Лёшкой разом остались без работы. Никому не нужны стали автомеханики и специалисты по проведению торгов, а еду нужно было покупать, и она становилась всё дороже… С голоду пока не помирали, перебиваясь в основном своей картошкой, но жить в неотапливаемой бетонной коробке без воды и канализации было невыносимо. Выходить на улицу становилось всё опаснее из-за перестрелок, взрывов, мародёров, сумасшедших и неведомых тварей. Установленная Лёшкой в спальне маленькая печурка ежедневно требовала прорвы дров, а их тоже нужно было покупать… Одних за другими хоронили знакомых… Точнее просто теряли. Задумали перебираться на дачу, и Лёша успел кое-что туда переправить. А потом не вернулся… Оставаться в городе стало совсем невозможно, и она ушла на Фиалку одна. Но и здесь дамокловым мечом висело: на что жить? Это был ужасный вопрос. Когда-то крестьянки ходили за скотиной и птицей, ткали, работали в поле. Но что делать строителю-экономисту с высшим образованием, когда никому не до строительства, а общество вновь скатилось в натуральное хозяйство? Она могла бы шить, но машинка её была электрической, да и не нужны стали никому шторы, простыни, блузки и юбки. Нужны были меховые шапки, шубы и ватные штаны… Просто чудом подвернулось это учительство!

Она вытерла глаза, нашла на полке пистолет и решила, что в крайнем случае готова будет стрелять. Нашла кнопочку предохранителя, которую показывал Тим, пощёлкала туда-сюда…

Фит выслушал рассказ и нахмурился. Внутри неприятно похолодело. Он терпеть не мог всякие разборки, но выбора не было.

«Крутой, значит, какой-то… Но не круче же «калашникова»? Ну, допустим, уговорю его… Удалиться. А если его заусит? Быков приведёт на подмогу? Дом подожжёт? Надо разные варианты продумать…». 

* * *

Эдик заявился часа через два. Один. На улице уже было темно, и Фит с удивлением подумал, что типок — совсем не робкого десятка. Гулять в темноте — это было… Хм.

Незваный гость стукнул в дверь. Дверь оказалась не заперта. Он вошёл.

— Там стой. — Фит сидел в противоположном углу, нацелив автомат Эдику прямо в живот.

Тот совсем не испугался. Фит заподозрил какой-то подвох, но что-то предпринимать пока не мог. Внимательно следя за движениями парня и вслушиваясь в тишину на улице, он спросил:

— Чего хотел?

— Да как тебе сказать… Перепихнуться собирался. Ты сучку-то свою куда дел?

Мгновенно стало ясно, что конструктивного разговора не получится, и Фит выстрелил уроду в ногу…

Этого просто не могло быть! Расстояние — максимум четыре метра, промазать было невозможно! Но Эдик с нечеловеческой скоростью уклонился, шагнув влево и вперёд. Ещё выстрел, третий…

Фит понял, что совершил роковую ошибку, сдвинув предохранитель на одиночные. Чёртова привычка беречь каждый патрон! Нужно было косить очередью, там десять выстрелов в секунду, не сбежишь… Он щёлкнул переводчиком, но было уже поздно: враг приблизился вплотную, схватился за цевьё автомата и дёрнул ствол вверх; пули ушли в потолок.

Откинувшись назад, спиной к стене, он попытался ударить Эдика двумя ногами в живот.

Тот снова успел ускользнуть, но, отпрянув, позволил Фиту поднять ствол и нажать на спуск. Выстрела не последовало! Этот гад каким-то невероятным образом успел отщёлкнуть магазин и выбросить патрон!

Их разделяла пара метров. Фит вскочил, бросил бесполезный автомат и потянулся к ножнам.

Эдик прищурился. На губах играла азартная и презрительная улыбка. Колышущаяся тень от огонька лампы делала его лицо каким-то гротескным, дьявольским.

— Воу, воу! Ножички! Давай ножички… — в его руке мгновенно оказался широкий длинный боевой нож. — Ты знаешь, дядя, кто такой легендарный беркут, а? Не, ты не знаешь, с кем связался…

Прозвучал ещё один выстрел. Пуля пробила Эдику плечо, рука его разжалась, и отточенный клинок впился в половицу.

Лена, двумя руками держа дымящийся ПМ, стояла у него за спиной. Слишком близко. Он хлёстко выбил ствол, следующим ударом отшвырнул её к двери, мгновенно оказался рядом и принялся душить. Она захрипела.

В этот момент в голове Фита что-то сдвинулось, время замедлилось, и он словно со стороны увидел странную страшную картину: Эдика рывком отбросило к стене, едва не впечатав в брус, лицо его перекосило, оно стало чернеть, глаза выпучились… Через секунду он упал и больше не шевелился. На полу под его головой растекалась тёмно-тёмно-красная густая лужа.

Фит, остолбенев, смотрел на поверженного противника без единой мысли в голове. Лена сидела у двери и кашляла, держась за горло…

Послышался какой-то шипящий звук. Рация!

Он, всё ещё в замешательстве, подобрал автомат, магазин, заметил на полу валяющийся патрон, вщёлкнул в рожок, пристегнул.

Перевернул труп, вытащил из нагрудного кармана небольшую рацию. Оттуда неслось:

<Беркут, что за стрельба? У тебя всё в порядке?>

<Беркут!>

<Майор — Беркуту. Направил группу, через пять минут будут.>

Мозги понемногу приходили в порядок. Произошло сразу много всего странного, но к подобному давно уже не привыкать… А вот решение нужно было принимать быстро.

«Если они там все такие бойцы — это гарантированный каюк. И выходит, они знают, куда этот гад направился…».

— Ленчик. По хорошему не получилось, видишь. Придётся уходить. Пистолет не забудь.

Лена молча кивнула. К счастью, этот крайний вариант был тоже предусмотрен: сумка и рюкзак наготове, записка Лёхе на всякий случай в секретном местечке оставлена.

Они, пригибаясь, пробежали до бани, поднялись на чердак, оттуда через маленькое окно — на узкий карниз и с него — через забор в соседский огород. Прыгать в сугроб было жутковато: вдруг там под снегом вилы какие-нибудь торчат… Обошлось. Дальше, дальше, стараясь не думать о ночных тварях, — Лена вела по лабиринту дач, выбирая утоптанные дорожки, чтобы не оставлять лишних следов. Минут через десять они добрались до какого-то пепелища.

— Здесь, — прошептала Лена. — У знакомых дом сгорел. А сарайка осталась, до утра можно будет спрятаться…

Они спрятались, изнутри закрыли дверь на крючок. Оставалось надеяться, что у преследователей не окажется собак. 

Глава 13. Завеса

 Холодная тайга

Он смотрел на усталое растерянное лицо Лены, её поникшие плечи и вспоминал прошлый Лёхин день рождения: какой она тогда была живой, хозяйственной, деловой, улыбчивой, как солнечный зайчик… В нём разгоралась ненависть. Нет, не к этому сдохшему козлу, а к Городу, к тем, кто устроил всю эту адскую вакханалию, вверг людей в бесконечный кошмар, превратив едва ли не в первобытных дикарей. Фит почему-то был уверен, что всё это произошло не само по себе, в силу каких-то вселенских обстоятельств, а по чьей-то намеренной злой воле…

А у Лены перед глазами стояло страшное почерневшее лицо Эдика в его последнюю секунду. Что же случилось?

— Тим… Как мы его убили?

— Не знаю. Мир давно стал странным…

— Но его убил не мир! Это — мы!

Фит покачал головой.

— Возможно. Наши желания, мысли как-то влияют… Но ведь и он… Как он мог так двигаться? Это вне человеческих возможностей! Невозможно увернуться от пули из автомата, стоя в трёх метрах! Просто Город иногда подыгрывает нам…

Они долго молчали. Потом Лена прошептала:

— Я не хочу. Не хочу! Я хочу, чтобы всё было как раньше. Я боюсь каждого нового дня. Боюсь не заметить вовремя какую-нибудь очередную безумную гадину. Остаться без работы и умереть с голоду. Каждое утро боюсь, что Лёша не вернётся, и при этом почти уже не верю… Я хочу увидеть Олеську и маму… — она заплакала.

Он обнял её, они долго молча так сидели.

— Тима, давай уйдём? Из города совсем? Туда, где другие люди… Я знаю, машины не могут проехать… Но ведь ты сам говоришь, что Город иногда нам подыгрывает! Я знаю, ты сможешь нас вывести! Ведь Город — слушается тебя, ты же — Фит!

Решение в его голове созрело вдруг, наполнило решимостью.

— Уйдём. Попытаемся вдоль железки.

Едва рассвело, они выскользнули из своего убежища. Фит решил всё-таки рискнуть и заскочить к Большому Егору. Во-первых, обещал, во-вторых, там поблизости был более-менее разведанный выход к лесу.

Игорь быстро вник в ситуацию. Слова Фита его нисколько не обрадовали, но он лишь вздохнул.

— Но, если что, ты потом вертайся… Нужен нам головастый человек, видишь же сам. — Он вышел на несколько минут, вернулся с большим полиэтиленовым пакетом с завязанными ручками. — Вот ещё валенки держи, для подруги. Вроде должны подойти… В тайге — не до форсу, куда в этом баловстве-то? — кивнул на Ленины дорогие сапоги на высоком каблуке.

Через полчаса, уже в лесу, Фит достал компас, прикинул азимут: почти на юг.

— Ну что, Лен? Двинули?

В голове всё утро стучало залетевшее откуда-то из прошлого:

* * *

В первый день шли на удивление быстро. Уже к вечеру они выбрались на большую гору, поросшую лесом. Впереди был крутой, местами обрывистый спуск. Далеко внизу белой лентой петляла замёрзшая речка.

— Карапчанка. Надо решить, стоит ли нам заглядывать в Северный. Там точно должны быть люди. Было бы неплохо найти ночлег. С другой стороны — лишний крюк, потом всё равно возвращаться, а дачи — прямо за речкой, с полкилометра… — Фит вопросительно посмотрел на Лену.

— У меня в СМП подружка жила. Правда, что с ней — не знаю, с осени весточек не было.

Он задумался. Рациональнее, конечно, было продолжать путь прямо.

«А что в Северном? Подружка Лены? Ну, допустим… Разведка, опять же. Узнать, что там у андреевских, было бы неплохо. А с другой стороны — какая, к чёрту, разведка, если мы, скорее всего, уже никогда сюда не вернёмся? Или выберемся, или сдохнем там в иссушающих землях…».

Он снова взглянул на спутницу и обратил внимание, что она как-то странно подпрыгивает на месте. Мысль о туалете сразу отмёл — с час назад этому действу уже было уделено отдельное внимание.

— Ленчик, ты чего?

— Ноги замёрзли.

— В валенках? Ну-ка, садись. — Он внимательно огляделся вокруг, смёл снег с подвернувшейся валежины. — Обе, что… Ёкарный бабай!

Узкие моднячие брючки не надевались поверх валенок, и те были забиты снегом. Неудивительно, что носки промокли, да и валенки теперь неплохо было бы как следует просушить.

— Ленка! Ну взрослая же тётка! Ремня бы всыпать! И я, блин, не посмотрел сразу! Тряпок бы хоть сверху каких напихали…

Лена смотрела так невинно и жалобно, что Фит только помотал головой.

С армии засело крепко: с ногами не шутят. Хреново намотанная портянка одного раздолбая может стоить жизни целому взводу, а невыполненная в результате этого боевая задача грозит уже и всей армии…

Обстоятельства резко поменялись.

«До дач — с полкилометра, до Северного — и поболе. И совсем не факт, что по дороге не случится какой-нибудь фигни. Так что с ногами разбираться нужно сразу. А обувь сушить — дело небыстрое… Придётся прямо здесь ночевать».

Он стянул с Лены валенки и мокрые носки. Хоть выжимай! Колготки тоже промокли… Ну, не снимать же! Просушил, как мог, полотенцем, достал из рюкзака свои запасные носки: толстые, плотной вязки.

— Держи. Кстати, Женька твоя вязала, которую я увозил от вас тогда, помнишь? Так… Сиди, ноги растирай. Сейчас придумаю где ночлег устроить, костерок разожгу, — он улыбнулся, недовольство рассеялось, было в ситуации что-то даже комическое.

Неподалёку он нашёл удобную небольшую ложбинку, закрытую со всех сторон, быстро сообразил костёр, наломал дров…

Когда Лена устроилась на толстой подстилке из жердей, Фит наказал ей сушить валенки и поддерживать огонь. Потом по отработанному в десятках походов методу натоптал «магический» круг вокруг стоянки, «выстроил» вокруг бронированную сферу.

— Ленчик. Здесь ты в полной безопасности. Но за круг — не выходи. Я вернусь до темноты. Хочу глянуть, что с мостами и как на заливе дела, чтобы время зря не терять. Не бойся, ты же знаешь, что я — всегда возвращаюсь.

Он прошёл метров триста по гребню горы в сторону железной дороги. Шёл быстро: опасности не ощущал, рюкзак оставил на привале, прихватив с собой только бинокль и автомат. Когда открылась панорама на дорожную развязку и мосты, он залёг и пристально, подробно начал осматривать местность.

Неподалёку высился железнодорожный мост. В своём роде — произведение инженерного искусства: узкая одноколейка, проложенная на жуткой высоте над речным ущельем. Пять опор в виде ступенчатых башен поддерживали это грандиозное сооружение. Ниже по течению через реку был перекинут ещё один мост — автомобильный. От него веером в разные стороныразбегались дороги. За мостами неширокое извилистое русло незаметно превращалось в морской залив.

Всё было засыпано снегом: и мосты, и река, и окрестности. Следов машин Фит не углядел, но что-то похожее на тропинку на мосту имелось. То есть кто-то ходил, и достаточно регулярно. Это было в плюс — если они решат повернуть в ту сторону, придётся потратить куда меньше сил, чем если переть по снежной целине. Впрочем, это в том случае, если тропинку натоптали люди, а не какие-нибудь адские твари. Ни в чём нельзя было быть уверенным.

Он решил некоторое время подождать — авось кто появится. Тем временем снова направил бинокль на железную дорогу в воздухе: это было, всё же, завораживающее зрелище.

Вдруг он обратил внимание, что снизу мост выглядит не совсем обычно: с него что-то свисало… Верёвки, какие-то мешки… Он внезапно понял, и ему стало нехорошо. Это висели люди. Повешенные. Семь или восемь раскачивающихся на длинных верёвках трупов.

«Пожалуй, нет. В Северный мы не пойдём. Не стоит искать там никаких подружек. Пусть даже это решили казнить каких-нибудь убийц и насильников. Но устраивать из этого представление… Больная фантазия. Нет, Лена права — валить надо из этого ада…».

Он, тем не менее, ещё минут двадцать пытался разглядеть на дороге хоть одну живую душу. Никто так и не появился.

Вернувшись, он обнаружил, что Лена без него развила просто феерическую деятельность: бивак был утоптан и убран, костёр пылал, над огнём висел его котелок, и там что-то булькало, распространяя аромат лаврушки.

— Ого! Да ты, прям, настоящая скво!

— Не уходи больше, Тим? Я ж помру от переживаний всяких… Узнал что-нибудь?

— Следов от машин на дорогах нет. Людей тоже не видел. Думаю, давать лишний крюк на целых полдня смысла нет, с утра рванём напрямую, на дачи. А пока совсем не поздно, нужно укрытие соорудить… Чёрт, буквально с ног валюсь, как ты ещё шевелишься!

Ночь была безветренной, да и морозы в последние дни немного отступили, двадцать два уже казалось теплынью, так что удалось даже немного поспать по очереди под ладным навесом, на который Фит убил почти час.

Ночью он ещё поколдовал с валенками Лены и, пожертвовав запасной футболкой, пришил к голенищам короткие «фонарики» с завязочками. Теперь можно было не опасаться, что ноги снова промокнут.

* * *

До границы «странных» земель они дошли на седьмые сутки. Путешествие оказалось утомительным но по крайней мере — не страшным. Лес, лес, лес… Последнего попавшегося по дороге снежника Фит уничтожил километрах в двух от дачного посёлка, где им всё-таки удалось выменять на соль два килограмма гречки, три банки тушёнки и кое-что по мелочи. Даже когда они пересекали ЛЭП, не встретилось ни напруг, ни прочих неприятностей. Погода держалась ровная, пасмурная и без ветра. Всё до поры до времени складывалось не так плохо, как ожидалось, хотя и лёгкой прогулкой назвать их поход было невозможно.

Во время ночёвки на дачах Фит соорудил из подручных материалов снегоступы. «Ракетки» вышли симпатичные, однако эффект от них оказался не столь заметным, как ожидалось. Ходьба на этих приспособах требовала определённой сноровки, особенно когда под ногами был косогор, усеянный валежинами и булыжниками. К тому же они получились тяжеловаты, килограмма по два на каждую ногу… Скорость в итоге не слишком увеличилась, но силы всё-таки чуть-чуть экономились.

Еды пока хватало, но изматывающая бесконечная ходьба и ночёвки у костра, во время которых невозможно было по-настоящему выспаться, понемногу превращали их в каких-то зомби, бредущих в неведомую даль.

Переходы были километров по пять-шесть в день, поскольку массу времени приходилось тратить на организацию ночлега: строительство навеса, заготовку дров… У Фита от усталости ныло всё тело, ломило каждую клеточку, и он с некоторым изумлением поглядывал на свою стойкую спутницу. Она держалась просто молодцом, хотя и её лицо заострилось, вокруг глаз залегли тёмные круги. Конечно, ему приходилось прокладывать путь, тащить рюкзак с притороченной наверху сумкой, да плюс топор и автомат, но, как ни крути, Лене доставалось немногим меньше…

Во время шестой ночёвки он снова задумался о том, что их ждёт дальше. Они отмахали уже километров тридцать от Карапчанских мостов, и по его представлению должны были находиться где-то рядом с загадочной границей. А если по какой-то странной причине граница в этом месте отсутствует, то завтра они доберутся до Рассохиной Пади — довольно большого посёлка на берегу Тубинского залива. В Пади была железнодорожная станция, и — надежда уехать до Хребтовой, а оттуда — на Тайшет и дальше — в Иркутск.

Фит встал затемно, подкинул дров, пододвинул ближе к огню крышку котелка с вечерними остатками каши. Гречки ещё было полно, но вот тушёнку вчера открыли последнюю… Выплёскивать заварку — пожалел, лишь подсыпал в котелок снега, а когда вода закипела — кинул туда ещё пару щепоток свежего чая. Чай — щедрый подарок гэсовских ребят — тоже заканчивался. Как и рафинад. Что ж, сегодня всё равно что-то должно было решиться. Если Город их не выпустит, то до Пади они не доберутся. Будут идти, идти, устанут, уснут… И наверное — всё. Они и так слишком утомлены и истощены…

С рассветом поднялся ветер. Низкая позёмка мела и кружила, серые клочковатые облака плыли, казалось, над самой головой. К счастью ещё потеплело, мороз, пожалуй, был не больше двадцати.

— Может, не пойдём никуда сегодня? Устроим выходной, отдохнём, отоспимся хоть, а? — Фит вопросительно посмотрел на Лену.

— А смысл? Ты ведь говорил, что к вечеру можем добраться до посёлка. Тогда уж лучше будет там отдохнуть.

Он не рассказывал Лене о той своей поездке на юг. По старой привычке: чем меньше у спутника разных ненужных дум, тем проще дорога. Лена шла за ним, всецело на него положившись, не спрашивая о возможных опасностях и сложностях. Наверное, так было и лучше, даже немного добавляло сил: не мог же он обмануть доверие…

— Ну что ж. Тогда доедаем всё, и — в путь.

Он почувствовал, когда мир изменился. Ветер незаметно утих, низкие рваные тучи поднялись, замедлили свой бег и превратились в мутную серую пелену. Фит понял, что проклятый спрут не хочет их отпускать. Но — что было делать? Он упрямо продолжать шагать, цепочка странных следов, оставляемых снегоступами, вела дальше и дальше.

Фит попробовал включить всё своё воображение и силу внушения. Он давно поднаторел в выстраивании мысленных защитных барьеров. Неизвестно уж насколько они на самом деле способствовали, но — ни разу не обманывали ожиданий. Сейчас он всеми силами души пытался убедить себя, а заодно и всю вселенную, что впереди — обычный лес, обычный снег, что ещё километр — и они выйдут на какую-нибудь дорогу, и по ней будут ездить лесовозы, ходить люди… И там будет нормальный, человеческий мир…

Уже часа через два идти стало совсем невмоготу. Каждый шаг требовал неимоверных усилий, сапоги со снегоступами и раньше-то не казались пушинками, а теперь тянули вниз, словно двухпудовые гири. Рюкзак давил стотонной тяжестью, лёгкие работали как кузнечные меха, но воздух, словно на Эвересте, был неощутимым, мёртвым. Страшно хотелось есть.

Фит, задыхаясь, остановился у очередного преградившего дорогу бревна, опёрся на него руками, опустив голову.

«Нет. К чёрту. Нужно отдохнуть».

Он сбросил рюкзак, упал, прямо в снег, спиной к бревну. Лена рухнула рядом, головой ему на колени. Фит стянул рукавицу, отвернул меховой край её капюшона. Глаза её были закрыты, она тяжело дышала.

— Жива?

— Это капец! Я не представляю… Как… Если бы в зал раньше не ходила, давно бы умерла…

Фит обнял её и минут пять сидел неподвижно, неспособный даже смахнуть иней с ресниц.

Наконец он через силу пошевелил непослушным языком:

— Он не хочет нас выпускать. Но ещё хватит припасов, чтобы вернуться… Ты уверена?

Лена долго молчала, потом вздрогнула, словно вспомнив что-то.

— Силы пока есть. Хочешь, я что-нибудь понесу? Пулемёт твой…

Фит уже несколько раз отгонял мысль бросить АКМ, оставив только патроны. Четыре кило давно превратились по ощущениям во все сорок, просто пригибая к земле. Но — это было оружие. Его не бросают. И уж точно не взваливают на хрупкие женские плечи.

— Щаз. Девушка за рулём — как обезьяна с гранатой…

Она стукнула его кулачком в грудь.

— Гад ты!

— Хы… Так. Сейчас я сооружу что-нибудь типа волокуши, погружу рюкзак, топор. Раньше надо было, честно говоря… Посмотри пока, чего можно пожевать, кроме гречки. Сухари должны быть… Потом попробуем ещё хотя бы часа два поковылять…

Они снова шли, медленно, шаг за шагом, и каждый следующий был неотличим от предыдущего. Скрип снега, гаснущий в ватной тишине, тяжёлое дыхание… Безмолвие.

До темноты оставалось ещё часа три, когда они занялись устройством бивака. Идти сил не осталось, как, впрочем, и строить что-то. Хотелось просто упасть лицом в снег и уснуть. С огромным трудом он смог срубить и приволочь несколько жердей и лапника. Навес получился узковат и без боковин, но на большее Фит сейчас был не способен. Лена тем временем насобирала растопки: еловых веточек и бересты.

Огонь долго не хотел разгораться, искры из-под кресала гасли, не успев долететь до трута. Фит попробовал спички, но головки их лишь шипели, не давая огня.

В каком-то полузабытьи он взял у Лены ПМ, достал из обоймы один патрон, попробовал раскачать пулю. Сил не было. Он вспомнил про Горынычево полотно и принялся пилить гильзу. Наконец, ему удалось вытряхнуть на ладонь щепоть тёмно-серых цилиндрических крупинок. Смешав порох с тончайшими лепестками бересты, он снова взялся за огниво.

Получилось: сквозь неподвижный воздух к небу потянулся тонкий дымок.

Повесив котелок и дождавшись, пока растает снег, Фит сдвинул воду с жаркого огня, посолил, бросил горсть крупы. Быстрее чем за полчаса каша не сварилась бы, и он упал под навес на лапник, рядом с Леной. Там было тепло, почти жарко, он смежил веки и провалился в небытие.

Древняя

Проснулся он оттого, что кто-то шумно и быстро дышал в ухо, щекотался. Он слабо отмахнулся и задел что-то лохматое.

Первая мысль была чёткой, но удивительно безмятежной: «Волки!» Потом: «Интересно, почему не кусаются?» Он открыл глаза и увидел перед самым носом рыжую морду какого-то спаниеля. Морда наклонялась то на один бок, то на другой и явно улыбалась.

— Что за… Ты откуда, зверь?

Все мышцы его по-прежнему ныли, но того жуткого обездвиживающего бессилия не было. Он сел, помотал головой. Лена рядышком негромко посапывала: спала как убитая.

Собака повертелась на месте, уселась, посмотрела на костёр.

— Каша у вас чуть-чуть подгорела, — раздался незнакомый женский голос.

Фит так и подскочил. Откуда-то из-за навеса, легко ступая изящными зелёными сапожками прямо по снежной поверхности, вышла высокая стройная блондинка. На вид — его ровесница, может быть, немного постарше. Короткая светлая стрижка, чудесные ямочки на щеках, лёгкая, в цвет сапожек, куртка, подчёркивающая неплохие такие формы… Чёрные чуть обтягивающие брюки. Похожа на взрослую Шарлиз Терон…

— Здравствуйте. Почему вы в сугробы не проваливаетесь? — вопрос был, прямо скажем, не из самых насущных, но Фит до того растерялся, что не сразу смог собрать мысли в кучу.

— Не хочется.

Фит оглянулся. Может, он спит? В последнее время он слишком часто задавался этим вопросом, поэтому оценил мысль как «так себе». Только сейчас он обратил внимание, что вокруг совсем светло. По идее, должно было уже смеркаться…

«Или всё-таки сплю? Да ну, сколько можно… А девонька-то — красотка… Эльфийка, блин. Может, просто спросить?».

— Вы можете объяснить, что происходит?

Она огляделась — куда бы присесть. Сугробы, сугробы…

— Я прошу прощения…

Рядом из воздуха образовалось лёгкое плетёное кресло, в котором она и расположилась. Рыжий пёс улёгся у её ног.

— Что у вас там творится, в Таёжном?

— Бардак.

— М-м, — она состроила забавную гримаску, покивала головой. — А почему?

— Кто бы знал…

— Знаете, Тимофей, я прямо в тупике. Что же мне с вами делать-то? Замысел состоял в том, чтобы вы там, внутри разбирались. А вы взяли и ушли…

— Это не очень честно: вы знаете, как меня зовут, а я вас — нет. Хотите каши?

— Мне нравится «Шарлотта», — улыбнулась она. — Кстати, спасибо за «красотку». А от каши, пожалуй, откажусь. Хотя — спасибо.

— Шарлотта… Очень приятно. Так что всё это значит? Чей был замысел? И с чем мы должны были разбираться? И кто — мы?

— У Древних принято уважать неприкосновенность чужих мыслей… Я была бы крайне признательна, если бы вы позволили посмотреть ваши воспоминания. Это помогло бы мне принять правильное решение.

— Ничего себе! А вдруг вы нарешаете чего-нибудь такого, что мне не понравится? А потом, мои воспоминания некоторым образом… Они же — мои! Интимные. Может, я стесняюсь?

— Нет, нет, вы не переживайте. Во-первых, нет смысла стесняться. Это, знаете, как у доктора на приёме. А все решения касательно вас обоих вы будете принимать совершенно самостоятельно. Мне просто нужно правильно оценить обстановку. Видите ли, существует такое негласное правило — не лезть в чужие дела. Если у соседей что-то идёт не так, и тем более если нарушается Всеобщий Договор — общность просто изолируется завесой пока проблема не разрешится. Таёжный — не моя епархия. Но вы двое — сейчас фактически вторгаетесь на мои земли… Я могу попросить вас вернуться или попробовать создать для вас дополнительные сложности. Могу и пропустить. Но — как будет правильнее?

В голове Фита царил полный хаос, однако какие-то взаимосвязи он сумел уловить.

— Так… То есть вы — Древняя. А это — что значит?

— Есть такие люди… Которым как бы поручено поддерживать определённый порядок в мире.

— А кем поручено?

— Да, в общем-то никем… Кто поручил Шекспиру писать Короля Лира? А Менделееву — открывать таблицу элементов? Кто поручает молекуле РНК дублировать себя? Ой, это — неважно сейчас. Важно, что в Таёжном Древний по каким-то причинам самоустранился, и равновесие нарушилось. Вмешиваться мы не можем, но и допустить распространение заразы — тоже. Соответственно, либо вы должны сами привести там всё в соответствие с Договором, либо продолжайте жить как хочется, но — за завесой.

— А много таких мест — за завесами?

— Встречаются. Но, как правило, это не надолго. Люди в изоляции со временем обычно вымирают, и всё нормализуется само собой.

— Почему вымирают?

— Вследствие потери равновесия. Закон природы! Всеобщий Договор — это не сочинённая кем-то бумага, это равновесие, естественным образом сложившийся за многие века компромисс. Единственная устойчивая форма сосуществования живого и неживого. Он может измениться, только если изменятся вселенские законы. Или если изменятся люди и другие живые.

— А как вы узнаете, что пора снимать завесу?

— Должен найтись ваш Древний. Он свяжется с другими, обменяется сознаниями… Когда равновесие достигается, завесы исчезают сами собой.

— А без Древнего — никак? Люди не могут просто нормально зажить и всё?

— Пока, видимо, нет. Люди ещё недостаточно… В общем, наверное, им ещё рано. Наличие Древних на данный момент — часть Всеобщего Договора.

Фит долго сидел, пытаясь осознать услышанное. У него не очень получалось. И сама идея какого-то непонятного равновесия казалась ему слишком абстрактной, и при чём тут вообще люди, и почему им — рано…

— Ну, хорошо. Как мне показать вам свои воспоминания?

— Спасибо. Ой, божечки… Какая каша-то у вас в голове! Почему вы не делаете последний шаг?

— Извините?

— Кто, по-вашему, создаёт все эти аномалии, «эпидемии», монстров?

— Думаю — Город…

— А он делает это всё, откликаясь на мысли людей, так?

— Ну да…

— И? Зачем вы придумали себе этого мифического посредника? Город, деревня, страна — это ведь, в конечном счёте — общность людей. Просто люди. ТОЛЬКО люди.

— Вы хотите сказать, что всю эту жуть сотворили люди? Но ведь… Не понимаю. Это какие-то особенные люди?

— Вспомните себя! Сначала вы из мести уничтожили четверых своих обидчиков… Это было жестоко. Неужели глупый Лапа настолько провинился, чтобы забивать его насмерть железной палкой? Впрочем, смерть тех бандитов была не только вашим желанием, их многие не любили и даже ненавидели. Совпали желания многих людей, и у бедных жуликов почти не было шансов противостоять. Одному, впрочем, удалось… А вот мост — это уже исключительно ваша инициатива! О, у вас могучее воображение! Вы смогли пересилить желания множества других жителей города! Хотя и здесь не всё так просто. Всё происходящее в мире — результат многих сил… Кстати, эпизод с Пустотой в лабиринтах плотины — шикарен! Вызывает уважение. А вот ваше зазеркалье… — взгляд её стал немного печальным. — Не знаю. Такие штуки редко хорошо кончаются. Что вы уготовили бедной девочке?

Его встревожил неясный намёк на судьбу Оли, но то, что он услышал, было слишком фантастическим и грандиозным.

— Но я же… Я точно ничего такого не хотел и не представлял…

— Наши мозги многое делают мимо нашего сознания.

— Это… Капец. А пределы… Что я могу?

— Да всё. Только истина в том, что остальные люди тоже всё могут. В разной степени, конечно, но — все. Каждый человек — творец. Причём не только люди! Жизнь — вообще удивительная штука… А в результате этого всеобщего всемогущества любой творческий импульс всегда сталкивается с корректирующими или противодействующими импульсами других живых. Понимаете?

— Как-то сложно всё. То есть, мир — невозможно улучшить, хотя к этому есть все возможности?

— Почему же? Вполне возможно. Важно только понять, что для этого сначала нужно изменить людей… А потом всё само изменится к лучшему, потому что все примут это. Только, видите ли, понимание лучшего уж слишком субъективно и противоречиво.

— А получается, что вы прочитали мои мысли без спроса. Про Шарлиз и красотку… Зачем же потом спрашивали разрешения?

— Это лежало на поверхности. Такое можно понять, даже не заглядывая в мысли. Вы тот ещё дамский угодник… Впрочем, согласна. Извините, конечно; это было не очень корректно. Но в конце концов, я ведь всего лишь женщина. Древние — тоже люди, и идеальных среди них нет.

Фит встал, сдвинул к центру костра прогоревшие брёвнышки, подкинул пару палок. Потом аккуратно, стараясь не разбудить Лену, снова сел.

— А бог?

— А что с ним не так? Можно продолжать верить в него, можно — не верить. Можно думать, что он злобный старикан, сидящий на облаке, насылающий потопы и испепеляющий города. Можно считать, что он нечто, разлитое в природе и в каждом из нас…

— Но если люди столь всемогущи…

— Он ведь, как будто, создал нас по своему образу и подобию, разве нет?

— Да уж… Нет, я о том, что если мы настолько всемогущи, то теоретически можем создать бога, даже если его изначально и не было?

— Наверняка. Мне представляется, что люди периодически именно этим и занимаются. Творят себе некое божество, столь же ограниченное, сколь и они сами, а потом, разочаровавшись, пытаются от него избавиться. А ведь заставить что-то исчезнуть ничуть не легче, чем сотворить…

— И что же нам теперь делать? В смысле — мне и Лене?

— Это будет ваше решение, я ведь говорила уже. А со своим я вполне определилась, спасибо огромное. А теперь — прощайте. Впрочем, возможно, мы ещё встретимся, кто знает…

Она растворилась в воздухе вместе со своим креслицем и с собакой, не оставив ни единого следа.

Фит какое-то время размышлял, не было ли всё это бредом, навеянным усталостью. Пощипал себя за руку.

«Ну… Больно. Как будто это о чём-то говорит!».

Он долго уныло смотрел в костёр, наблюдая, как язычки огня то тут, то там проскальзывают меж дровин, как потрескивают и загадочно мерцают угли в выгоревшей в бревне арочке, как ароматный дым поднимается вверх, запутываясь в тёмных, с сединой, нависающих еловых лапах.

Взглянул на Лену. Из чёрной меховой опушки выглядывал только носик. Даже после недели на морозе, на ветру, в снегу она умудрялась выглядеть симпатичной. Как бы ни уставали они к вечеру, она находила пять минут, чтобы достать какие-то свои хухаряшки (любимое слово Викторыча!), намазать губы, втереть что-то в щёки…

Он вздохнул, оглядел небо. Ровная недвижимая светло-серая пелена, куда ни глянь.

«Возможно, ночь в этих пограничных землях и не наступает вовсе. Древняя Шарлотта. Смотри-ка! Если это — фантазия, то крутая. Но — вполне в моём духе: во-первых, дамочка, куда без них… Во-вторых — философская заумь. Вообще-то я на такое вполне способен. Но — неплохо было бы обдумать это дело… Самое поганое, что я даже сейчас не понимаю: я уже очнулся или ещё нет? И за Олю что-то тревожно…».

Припомнилось старинное-старинное:

Ещё некоторое время посидев, он осторожно разбудил Лену: каша остывала, нужно было поесть. Война — войной, а обед по расписанию. 

Глава 14. Домой

 В зазеркалье

Фит лежал на горячем песке, жмурился от солнца и время от времени касался пальцами Олиной руки, чтобы удостовериться, что она здесь, рядом… Иногда он поворачивал голову и смотрел на неё, и тогда его переполняла невыразимая щенячья нежность. Такого не бывало с ним уже лет пятнадцать, с института, да и было то совсем по-другому. Его ужасно беспокоили тревожные намёки загадочной Шарлотты, но… Что, что не так?

Сказать по правде, временами он предпочитал думать, что Шарлотта была лишь видением, усталым бредом… Но чем больше он размышлял, тем больше проникался сумасшедшей идеей о человеческом всемогуществе.

При взгляде с этой стороны многое становилось понятным… Разнообразие невиданных тварей и аномалий и одновременно — какая-то несуразность, видимая несерьёзность многих из них. Раньше он никак не мог сформулировать, что с ними не так, теперь понимал: они действительно выглядели, как придуманные!

И вроде логично: кто-то во сне, в бреду, в страхе воплощает свою мысль, другой — видит результат и вынужден признать, что такое — возможно. И — готово, новая тварь бегает по городу, всё больше и больше упрочняя своё место под солнцем… Наверное, единственное, что спасает пока от полной катастрофы, — это недостаток воображения у людей!

А этот маленький райский уголок… Ну кто, кроме него, мог придумать такое убежище, да ещё и поселить в нём столь дивное создание?

На этом его размышления стопорились. Он никак не мог поверить в то, что вот эта чудесная девочка — его творение. Как минимум, он ведь отчётливо помнил, что ничем подобным не занимался. Да и вообще: разве может человек быть настолько подобен богу?!

Вот уже вторые сутки Фит никак не мог отвязаться от назойливых мятущихся мыслей. С некоторой досадой он вспоминал, насколько удобной, логичной, всё объясняющей выглядела его теория о «безумном Городе». Но вчера вечером он вдруг осознал, что придуманный им «Город» слишком похож на некую разновидность бога. Бог же ему всегда казался ненужной, излишней идеей. И что же? Шарлотта была права?

— Мне кажется, что ты где-то далеко-далеко, — Оля подобралась поближе, потёрлась носом о его щеку. — О чём ты думаешь?

Он прижал её к себе, закрыл глаза и зарылся в пахнущие розами волосы.

— Я боюсь, что всё это — только сон. И ещё — не очень понимаю, что делать дальше.

— Просто радоваться! Пусть даже мы во сне. Ведь это ничего не меняет.

— Легко тебе говорить… Каждое утро холодильник оказывается забит едой, прям — фантастика. А если это прекратится? А вдруг налетит какой-нибудь тропический ураган, а меня не будет? А вдруг у нас с тобой будет ребёнок? Как потом?.. Ты отсюда выбраться не можешь. А не дай бог, я не смогу вернуться?

— Ты слишком много думаешь. И напрасно сомневаешься в своих силах. Разве ты не сумеешь исправить холодильник? В крайнем случае сможешь приносить еду оттуда, из-за стекла… И починить дом после урагана не такая уж проблема, и… Мы — живы, здоровы, мы всё сможем! И зеркало… Ну и что, что вчера у меня не получилось? Может быть, завтра получится. Может, я просто пока не уверена в том, что хочу этого! Но самое главное не это! Пойми, эти мысли совсем не нужны здесь. Ничего такого не произойдёт! Мы ведь в раю, что бы ты там себе ни думал. А в раю не может случиться ничего плохого, да же?

— Да же, — он тихонько засмеялся.

— Расскажи мне, что с вами было потом…

Он продолжил вчерашнюю историю: как они с Леной прятались от зелёных человечков, как сушили валенки, как пробирались бесконечными заснеженными лесами, как уснули и проворонили кашу… Про Шарлотту он почему-то умолчал. Видения — дело такое…

— Вы там обнимались, небось.

— Бось, бось. Я её даже поцеловал. Когда на поезд сажал.

— Вот ты какой, Тимочкин! Ладно, ладно… Всё про тебя будет записано в блокнотик!

Он улыбался. Ему нравилось чуть-чуть поддразнивать её. Он чувствовал, что Оля, хоть и шутит, но немножко ревнует. Ему это было приятно.

— Давай дальше, изменщик.

— Дальше… А дальше я жутко растерялся. Даже испугался. Потому что понял, что не смогу вернуться.

Лену проводил; ходит там паровоз в три вагона, почтово-багажный… Ну и — сгоряча — сразу домой намылился. Поймал машину. Представляешь, посёлок в три пятиэтажки, а таксисты даже там есть! Везде наша мафия. Хорошо — денег достаточно с дома прихватил.

Отвёз он меня на тот перекрёсток, где мы лесовоза «голоснули». Ну, думаю, теперь по следам — и обратно…

И вижу — снег нетронутый кругом. Никаких следов! Хорошо — машину сразу не отпустил. Крутнулись там окрест, а тот лес, из которого мы вышли, вовсе и не лес — ошмёток какой-то. Буквально клин небольшой, метров в триста. Кругом выкошено всё: просеки, вырубки… Поболтали с дядькой немного. А ни про какой Таёжный они там в жизни не слыхали! Я ему — так, а железная дорога как? А он — тупик же! Кинули, мол, ветку чисто чтобы лес вывозить, а дальше-то куда? Тайга до самого океана, на тысячи километров. Ванавара, правда, километрах в пятистах по зимникам, но кто и зачем железку туда будет тянуть? Там, кстати, рядом с Ванаварой, Тунгусский метеорит упал, знаешь?

Вот… Ну и что делать? Я готов был уже просто по компасу дунуть, но в разум вовремя пришёл, попробовал здраво рассудить. Еды в обрез, сколько идти придётся — неясно… Вернулся в посёлок, хоть продуктами сначала разжиться. И чего меня опять на станцию дёрнуло!

Там на всю Падь он один, наверное! Участковый… Угораздило же наткнуться! И, видать, показался я ему подозрительным. Что и не удивительно. А я ж толком даже объяснить ничего не могу! Давай плести: мол, с Железногорска приехал, друга повидать. А в рюкзаке — калаш, ствол едва не торчит, в кармане — ПМ… Это капец, такой мандраж напал…

А он: документики имеются? Нет? Ну, пойдём, мол, в отделение. Даже отделение у них там есть!

Воевать, что ли? Да и смысл? Ну, думаю, достану автомат, если успею, даже обезоружу его. И что? Куда бежать-то с подводной лодки? Да и мужик, вроде, нормальный: разговаривает без рук, не хамит. Иду за ним и — как в страшном сне, когда понимаешь, что нужно спасаться, а сам стоишь, ждёшь чего-то… И такое дежавю, прям, могучее, как будто было уже со мной такое, один в один.

К отделению подходим, тут вообще настроение на ноль: окна все в решётках, замок пудовый на дверях. И так это подействовало… угнетающе. Не передать! Иду — как на казнь…

А внутри там коридорчик узкий, мрачноватый; два кабинетика по сторонам, а в торце у стены — трюмо. Советское такое, знаешь, тумбочка с тремя зеркалами? Только стеклина одна была, боковушки, видать, пристроили куда-то…

И пока он с ключом ковырялся, меня что-то как пнёт: «Давай!» А я ведь понимаю, что мир-то вокруг — нормальный, в нём всякие эти штучки ну никак не могут работать! Но… Даже не знаю, о чём тогда думал! О тебе, наверное…

— Это хорошо… Видишь, из любых миров ты ко мне можешь вернуться, — голос Ольги звучал успокаивающе, негромко и уютно. — А у меня тоже приключения были. Пока тебя не было, решила я в лес прогуляться. Просто посмотреть: он ведь чудесный! А, представляешь, кроссовки нашла в шкафу: точно по ноге, синенькие, просто прелесть! И там в лесу — пещера! И водопад маленький!

— Пещера?

— Ну, может, не пещера, а — такой грот. Треугольный, высокий. Там, между прочим, можно прятаться от любых ураганов! Он немножко на горе, минут двадцать до него идти. А в водопаде, жалко, купаться нельзя — вода ледяная. Зато можно пить…

Они болтали, купались, валялись на песке, вечером Фит жарил картошку: он это умел (улыбайтесь, улыбайтесь! Между прочим, хорошо приготовить картошку, чтобы она получилась душистой, не развалистой и с поджарочкой — не всякий сможет!). В эту ночь он снова решил остаться в домике у моря. Организм требовал отдыха после многодневного таёжного похода, к тому же он по-прежнему не мог решить, что делать дальше. Но главное, конечно же: ему совсем не хотелось расставаться с Олей.

План действий

Перед зеркалом в тёмной комнатке Фит замешкался. Было немного неуютно: он понятия не имел, куда попадёт. В прошлые разы он каждый раз возвращался туда, откуда пришёл. И что же — он снова окажется в отделении полиции в Рассохиной Пади? Вот совсем ему там нечего делать. Однако же большого выбора не было, морально он приготовился и к такому повороту.

Он осторожно просунул в зеркало голову: диван у стены, справа — печка-голландка, слева — занавешенное окно. Значит — на Лёхиной даче. Это был лучший из возможных вариантов.

Сначала он замер и прислушался. Из-за двери не доносилось ни звука. Наученный горьким опытом, он на всякий случай сдвинул переводчик в среднее положение, на автоматический огонь, и взял оружие наизготовку.

В кухне-прихожей тоже никого не оказалось. Трупа не было, лишь на полу мрачно темнело пятно засохшей крови. Дверь наружу — притворена.

Осторожное исследование улицы через просветы в занавесках тоже не выявило опасности. Намётанный глаз привычно отметил мелкого снежника, ползущего вдоль соседского забора. Добро пожаловать на родину.

Ему удалось добраться до дома Игоря, никого не повстречав по дороге. Всё-таки было ещё довольно рано. Не факт, что он не попался никому на глаза, но — приходилось рисковать.

Вулкан узнал его: гавкнул пару раз, а потом, виляя хвостом, пошёл к двери дома — за хозяином.

— Вернулся! От ить! Ну-ка, быстро, быстро! — Игорь настороженно выглянул за калитку, скользнул взглядом по соседским окнам.

Пятью минутами позже, усадив Фита за стол и ещё раз осмотрев улицу через обмёрзшее стекло, он сообщил:

— Да ты что! Этот Беркут большой птицей был, видать. Такой кипеш у них поднялся! С утра, вы едва ушли, — облаву по всему посёлку учинили. Орали, стращали… Удалось Ленку-то спрятать?

— Да, она в безопасности.

— Сюда ей ходу нет больше. Тебя тоже искали, но ты-то нездешний, в лицо тебя не знают. Соседи ейные сказали — был, мол, мужик какой-то, каков из себя — не разглядели. Но всё равно, лучше тебе остеречься.

— Ясно. Ну а у тебя какие новости?

Игорь долил воды в большой железный чайник, поставил его на железную печурку, подкинул пару полешек.

— У нас, значить, так. Есть семнадцать надёжных людей, которых я лично знаю. Ещё — у каждого свои. Думаю, всего человек двести-триста наберётся, на кого можно рассчитывать. Но никакого плана толкового нет. Что удалось узнать: сила у Полохова большая, не меньше полутора тысяч стволов, по крайней мере так хвалились. Сомнения есть, но вообще — такое может быть. Хотя, по-любому — по большей части оружие охотничье. С патронами у них напряг конкретный, считают каждый выстрел. Здесь, на Фиалке, они оставили на постоянную восемнадцать человек, но могут ещё сотен пять подогнать часа за два-три. Ещё они как-то научились ходить по ночам… Некоторые так точно. А ещё ходят слухи, будто у Полоха какие-то твари есть приручённые. Но врать не буду, сам не видел. Бугром он тут Ермакова поставил. Пока сидит тихо, единственно что распорядился всем оружие зарегистрировать.

— Ермаков — это из полиции который?

— Ну.

— И что с оружием?

— Ага… Все так и побежали. Не дождутся.

— Так в итоге — что предлагают-то? Начальника поставили, всех переписали, дежурство организовали… Налоги собрали. Зашибись. А от них-то отдача ожидается?

— Дак… Вроде как заработок предлагают, тем, кто хочет, охрану от набегов разных… Короче — тупо доят. Проходили уже.

— Понятно, — Фит посидел, соображая, с чего бы начать. — Слушай, Егор… У меня пока тоже ничего толкового в голове. Есть, правда, одна бредовая мысль…

День защитника

Фит сидел разомлевший, устало-умиротворённый и словно со стороны смотрел на лихое застолье. Двадцать третье февраля!

Лёха чокается с Олегом рюмочками с золотистой, настоянной на кедровых орешках самогоночкой… И где они такую посуду откопали? Искрящиеся маленькие стопки из резного хрусталя — редкость по нынешним временам…

Большой Егор встал и, заняв разом чуть не четверть комнаты, что-то громогласно вещает, размахивая руками…

Галина накладывает квашеную капусту из тазика в салатницу, одновременно ехидно зубоскаля с совсем пьяным уже Жигуном…

Молодёжь на дальнем конце стола, окружив Чипка, смотрит его умопомрачительные фокусы. Азартно и заворожённо замирают, а после каждого удачного финта разражаются громовым хохотом и криками…

Пламя с руки Чипка вдруг слетело на угол стола, и по комнате явственно потянуло дымком. Парни тут же затушили огонь, весело и чуть испуганно озираясь, как нашкодившие шалопаи. Чипок наткнулся взглядом на укоризненный взгляд Фита и уморительно втянул голову в плечи. Фит беззлобно погрозил пальцем. Больше, вроде, никто не заметил. Главное — Галина не засекла. Устроила бы сейчас выволочку пацанве…

Народ отдавался процессу празднования самозабвенно. Это можно было понять. Давно уже не было повода особо чему-то радоваться. А сейчас, наконец, — какие-то просветы… Послезавтра — в поход. Никто, конечно, не знает, чем закончится эта сумасбродная идея, но всех переполняет бурлящее «дорожное» беспокойство, надежда на что-то хорошее и светлое впереди…

Фит с недоумением покачал головой. Как быстро пролетело время! Сколько всего случилось! И как всё изменилось за какой-то месяц…

Первый поход на Левый оказался неожиданно лёгким. Не прогулка, конечно… Дядю Сашу потеряли. Уже на обратном пути напоролись на бешеные трактора. Слишком близко к Комбинату взяли, да и расслабились что-то. Когда два погрузчика на огромных колёсах и со своими адскими длинными клешнями внезапно вылетели из-за пригорка, сминая осиновую поросль и ломая, как спички, молоденькие сосенки, никто даже не мог сообразить что делать. Это был реальный кошмар. Куда там до этих монстров кинговской Кристине…

Они смогли оторваться от механических тварей, потом вернулись и с трудом вытащили дядю Сашу из-под поваленного дерева. Он был ещё жив, когда они вышли к Фиалке, но… Фиту до слёз было его жалко, хотя и знакомы-то были всего полторы недели. Что поделаешь… Последние полгода смерти скучать не приходилось.

Но, как ни крути, обернулись быстро: туда девять суток, обратно — шесть. Возвращались на лыжах — такое подспорье! Но главное — выяснилось, что шагать аж до Вереинских перекатов нет нужды — уже в районе Яросамы можно было спокойно перейти реку по льду, сократив предполагаемый маршрут более чем вдвое.

Когда они снова добрались до Фиалки, оказалось, что вернулся Лёха.

Выкарабкавшись из тягуна, он, как и предполагал потом Фит, отправился по своим следам в обратный путь. Дошёл до деляны и остановился переночевать. В балке, передвижном домике на «лыжах», сваренных из толстых труб, была удобная печурка, а сруб из ста восьмидесятого бруса защищал от холода лучше, чем иная квартира.

Лёха божился, что провёл там всего ночь. Однако когда он вышел через несколько дней к Городу, то обнаружил, что бесследно потерял где-то по дороге чуть не полтора месяца жизни. История могла бы показаться совершенно невероятной полгода назад, но сейчас оставалось только пожать плечами: случается…

А сам Фит всё больше проникался мыслью о своих необычных способностях. Размышляя о том, как ему удаётся совершать такие огромные переходы по городу, он пришёл к выводу, что без дьявольщинки тут не обходится. Да, конечно, — опыт, чутьё. Но не настолько же! Для подавляющего большинства даже поход в магазин нынче превратился в опасное мероприятие, и это в пределах обжитого, проверенного на сто рядов посёлка. А выход за ограду грозил практически неминуемой гибелью. Преодолеть несколько десятков метров промзоны и остаться в живых могли буквально единицы! А он шастал километрами, где ни попадя, в конце концов — ГЭС прошёл!

Припоминались десятки разных случаев из тех времён, когда ходил проводником ещё по Левому.

Попал как-то с мысовскими вояками в дымящую трясину… Это ещё в самом начале было, до снега. Пристроился за армейским шестьдесят шестым на объездной бетонке. Обогнать — никак, одна полоса оставалась, вторую так поломало, что и на танке не проехать. И тут с Лысой горы — трясина сползает и — за ними! Уже на дороге, догоняет. А грузовик впереди, — еле телепается! Куда деваться-то?! А они тогда ещё без раций ездили. Давай он сигналить, фарами мигать. Солдатик вместо того, чтобы тапку придавить, — совсем встал. Ну, трудно винить-то. Пока то, сё — поздно: трясина уже под машинами, и на шестьдесят шестом задние колёса — как пыхнут! Он орёт: «Гони, не останавливайся, к морю!» Тарасик быстро сообразил, газанул… Метров через двадцать левое заднее у него рвануло, ещё немного — второе. Но молодец, машину удержал, передний мост подрубил, на одних ободах до дамбы съехал, хорошо, что дорога под гору. А уже и кузов занялся! Погасили, успели. А трясина налево, на Нагорную ушла… И только потом в голову стукнуло: а почему тогда у его хонды с колёсами ничего не случилось? Он ведь подольше Тарасика на раскалённом бетоне сидел!

С тварью той безымянной на Лысой горе тоже странная история. По руке прошлась так, что мама не горюй, а потом… Почему она его не прикончила? А тот взрыв у аэропорта?

Да ведь и не только он мог похвастаться необъяснимой удачей или особыми умениями. Взять того же Чипка. Огонь из воздуха зажигает, вещицы мелкие заставляет появляться и исчезать. Многие считали это просто фокусами, но Фит был уверен, что это настоящая магия. Ему, материалисту до мозга гостей, самому такие мысли казались дикими, но как это ещё можно было назвать?

Климчук, доктор с Левого. Она слыла хорошим врачом и до Сдвига. Но — простым терапевтом. А теперь она ж иные болячки могла буквально касанием руки вылечить!

А гад этот?! Фит интересовался потом, и кто-то из пацанов подсказал, что такое «легендарный беркут». Оказывается — звание в компьютерной стрелялке. Получалось, что Эдик смог каким-то образом свои виртуальные навыки в реал перенести? Впрочем, теперь реал таким стал, что… Подходящее местечко, почему нет?

«Неужели это всё правда? Шарлотта, древние… Какой ужас! Но, получается, в этом и — шанс! Если мы осознаем свою силу, научимся с ней управляться, нам любые проблемы станут нипочём! Нечисть — изведём, город — отстроим…».

— Ну что, Тим, загрустил? — к Фиту подсел улыбающийся Лёха. — Давай по маленькой!

— Не, самогонки не хочу. У меня вот пиво Галкино. Слушай, совсем неплохое…

Они чокнулись, выпили.

— Не представляю, как мы таким табором незаметно уйти сможем. Полохов же по-любому какую-нибудь погоню устроит!

— Да прорвёмся. Нет, ну а что он предъявит? Захотели и пошли, идёт он в баню! Мы ему что-то должны, что ли? Тут я Егора полностью поддерживаю.

Они помолчали. Потом Лёха как-то осторожно спросил:

— Тим, слушай… А ты дорогу хорошо запомнил? Ну, как вы на Падь шли?

Фит встретился с ним глазами. Лёха был порядком под хмельком, но смотрел серьёзно, совершенно осмысленно.

— Так чего там помнить. До Родника, потом вдоль ЛЭП. А как она в сторону уйдёт — по лесу. Градусов пять восточнее от прежнего азимута и — по прямой. Снегопадов сильных не было, вроде, думаю, и следы должны остаться, в лесу особенно… Тоже подумываешь двинуть? Там, знаешь, как-то всё не просто было в землях тех усталых, на границе.

Даже другу Фит не рассказывал о некоторых своих секретах. О Шарлотте, о зазеркалье и Оле. Не потому что не доверял, а… Впрочем, он сам не мог сказать толком — почему.

Лёха вздохнул.

— Беспокоюсь. Думаешь, она нормально доехала?

— Билет у неё прямой до Иркутска был. На Коршунихе вагоны должны были к Северобайкальскому перецепить, и — до места. А уж там до Шелехова — рукой подать. Денег я ей подкинул… Главное — чтобы там всё срослось. Но, думаю, всё нормально.

— Будем надеяться. Ладно. На боковую пора, завтра ещё волокушами заниматься. Ты здесь останешься?

Фит кивнул. Лишний раз появляться на Лёхиной даче ему не хотелось.

Исход

Только утром, увидев воочию, какая собралась толпа, Фит по-настоящему осознал, насколько всё будет непросто. Небольшой пустырь на северной границе посёлка едва вмещал всех. Мужиков было человек триста. А ещё женщины, дети, собаки… Почти все тащили какой-никакой скарб: рюкзаки, поняги, сани-волокуши…

— Жесть! — Фит изумлённо оглядывался. Он, конечно, знал примерную численность: случайных людей здесь не было, все — так или иначе чьи-нибудь знакомые, за которых ручались и на которых рассчитывали. Но он и представить не мог, как это будет выглядеть вживую. — Мужики, мы ж на километр растянемся, какая, к чёрту, охрана?!

— Да уж, — откликнулся Большой Егор. — Шеренгами-то не выстроишь…

Накануне Фит с Егором и Лёхой потратили почти пять часов, чтобы разметить безопасный проход по просеке до речки и дальше — через мёртвые улицы до леса. Но тропа действительно была узкой для такого войска — идти можно было максимум по двое в ряд.

Пока обсуждали ситуацию, через толпу к ним протолкался кто-то из полоховских: в сером полицейском камуфляже, на плече стволом вниз — ружьё.

— Вы чего тут устроили?

Большой Егор хмуро посмотрел на него, сплюнул.

— Переселяемся. В Ёдарму.

— Ку-у-да-а-а?

— В Ёдарму. Там, говорят, хорошо. Охота знатная. Рыбалка… И главное — вас нет.

— А кто разрешил? Ермаков в курсе вообще?

— Кто мне должен что-то разрешать? Может, мне у Ермакова ещё поссать отпрашиваться? —Большой Егор, выпятив богатырскую грудь, начал как бы невзначай напирать на опешившего боевика.

— Да ладно, ладно… — тот на всякий случай сделал шаг назад. — Но я вынужден буду доложить!

— «Я вынужден буду стукануть». Смешно. Давай, давай! Докладывай, накладывай… Запомни: вы со своими Ермаками и Полохами нам не хозяева, ясно? Разрешение, от ить… Умойтесь!

«Полицай» поспешил исчезнуть.

— Ты это, Егор… Не пугай так людей-то, — хмыкнул Лёха.

Игорь довольно хохотнул.

— Ничё! Люди, тоже мне. Людишки.

— Ладно, не будем затягивать.

Караван двинулся на север.

Ермаков отреагировал быстро, уже через двадцать пять минут явился лично, с десятком боевиков. Хвост длиннющего обоза только-только пересёк замёрзшую речку и змеился меж остовов мёртвых дач.

Преследователи чуть замешкались на границе безопасной территории посёлка, но всё же отправились догонять караван. Шли они ходко, налегке, тем более — под ногами был уже не предательский снег метровой глубины, а проверенная утоптанная дорога.

Погоню заметили сразу, но пока ничего не предпринимали. Однако когда расстояние сократилось метров до пятидесяти, Ермаков выпустил в воздух короткую очередь. Эхо выстрелов далеко разнеслось в морозном безветрии.

— Тим, слышал? Стреляют. Пока в воздух. Их около десятка. Что делать будем?

Голос в рации был спокойным, но Фит почувствовал, что Лёхе здорово не по себе.

— Тормознём. Я сейчас подскочу с ребятами, время пока потяните, далековато возвращаться. Узнайте, чего хотят-то.

Караван растянулся на добрых полкилометра, а то и больше. Фит на лыжах проскочил бы моментом, но многие были пешком, приходилось останавливаться, поджидать. В караване было почти семьдесят вооружённых мужиков, рассредоточенных по всей длине, и теперь часть из них Фит собирал с собой. Когда он наконец подошёл к месту переговоров, его спину прикрывали порядка двадцати стволов.

Ситуация складывалась несколько комичная — и с той, и с другой стороны бойцы жались в кучу, опасаясь сходить с натоптанной дороги. Фит кивнул Почтальону, чтобы тот немного разведал вправо-влево, а сам подошёл к Жигуну и Ермакову.

— Кто такой? — довольно грубо бросил Ермаков.

— Фит. Слушаю.

Ермаков удивился, но постарался не подать вида.

— В условиях военного положения покидание расположения без разрешения командира рассматривается как дезертирство. Предлагаю по-хорошему вернуть всех в посёлок, иначе мы вынуждены будем принять соответствующие меры.

— Вам непонятно разъяснили? Вас никто из наших людей не избирал, не назначал и вообще не приглашал. Вы не командиры, вы — самозванцы с горы, ясно? Ваше военное положение можете себе засунуть… Трубочкой. У нас никакой войны ни с кем нет, и нас это очень устраивает. Но можем и пострелять, если вы нас к этому вынудите. Полагаю, вопрос исчерпан?

— Полохову это не понравится. Наверное, вы не очень представляете, с кем имеете дело.

— Видимо так. Всего хорошего. Кстати, в ваших интересах вернуться в посёлок побыстрее. Там на мёртвых дачах всякое случается, как бы проход не закрылся.

Ермаков дёрнулся было ещё что-то сказать, но, оценив соотношение сил, промолчал, лишь махнул рукой своим, чтобы разворачивались.

Когда полицаи удалились на достаточное расстояние, Жигун спросил:

— Чего ты им про мёртвые дачи наплёл?

— Да пусть боятся. Всем же известно, что Фит в таких вещах разбирается. Зря не скажет, — он ухмыльнулся.

Мужики хохотнули, но Жигун с сомнением пробурчал:

— То-то и оно. Фит сказал — значит так и есть. Я теперь и сам засомневался насчёт этих дач…

Возвращаясь в голову колонны, Фит шёл мимо людей, в большинстве незнакомых, но видел в их глазах улыбки и надежду. В успех затеи верили. В него верили. В глубине души что-то тревожно, но приятно шевелилось.

Протискиваясь мимо очередных саней, нагруженных, как КамАЗ, да ещё и с детишками сверху, он внезапно зацепился взглядом за чьё-то лицо, сразу не понял, а потом изумлённо просиял:

— Янка?

В толстой зимней одежде, с накинутым капюшоном в меховой опушке он не сразу её узнал. Но она ответила, и голос перепутать было невозможно.

— Привет.

Лицо её было полускрыто, но когда Фит приблизился, она каким-то независимым, отчаянным движением подняла голову и взглянула ему в глаза…

Он даже вздрогнул: через всю её левую щёку от виска и до уголка губ шёл ужасный багровый шрам.

— Господи… Это ж как ты так?

— Умудрилась вот. Плевун… Кислотой. Хорошо, глаз не задел. — Упреждая порыв Фита, хотевшего её обнять, она показала рукой на парня лет двадцати, стоявшего рядом с санями. — Вот Олег меня тогда спас…

Фит его не знал, хотя пару раз видел в посёлке, лицо было смутно знакомым. Чувства его смешались: радость от того, что Янка оказалась жива и нашлась, горестный ужас от её вида, ревность и благодарность к незнакомому Олегу, внезапная неловкость.

Он подошёл к нему, пожал руку. Потом повернулся к Яне:

— Ну, увидимся ещё, пойду.

В это время одна из девчушек, сидевших на мешках, показала ему медвежонка, которого держала в руках — серого, мягкого… Фит почему-то вспомнил, как почти такого же подстрелил по осени рядом с домом. Он отогнал неприятное воспоминание, улыбнулся ей и кивнул:

— Как дела?

— Хорошо. Мы едем путешествовать. Меня зовут Таня. А тебя?

— А меня Ф… дядя Тима, — он снова обернулся к Янке. — Твои?

Она молча кивнула, её глаза просто пылали чем-то невысказанным.

Он смутился ещё больше, не зная, что ещё сказать. Махнул Янке рукой, кивнул Олегу и заскользил в голову колонны.

* * *

Часа через два после «стрелки» на узкую дорожку из посёлка выскочили неведомые создания, похожие на огромных косматых овчарок. Они неслись, как стая волков за отбившимся оленем, только совершенно бесшумно и не проваливаясь в снег: тела их были словно сотканы из чёрного тумана.

* * *

Остановиться на ночлег решили пораньше. Требовалось соорудить огромный бивак, организовать охрану, помочь людям правильно устроиться, ведь для большинства это был первый опыт ночёвки в зимнем лесу… К счастью, Фит успел возвести свой невидимый защитный купол до того, как чёрная стая настигла их.

Он был занят постройкой очередного навеса, когда раздались выстрелы и крики женщин. Бросив всё, он подорвался, как ошпаренный, на ходу перекидывая автомат на грудь и сбрасывая предохранитель.

Оружие не понадобилось. Защитный барьер действовал! Фит удивлённо смотрел на фантастических тварей, кидающихся на невидимую преграду, и пытался сосчитать их. Это было сложно: они метались в полном остервенении, кувыркались, отбрасываемые куполом, скалили жуткие чёрные пасти с призрачными, но не на шутку пугающими клыками.

— Штук пятнадцать, однако, — пробормотал он. Потом оглянулся. — А кто стрелял? Какой-то эффект есть?

— Картечью бил. Без толку. Насквозь, как в дым, — пояснил невысокий мужичок с двустволкой наперевес.

— Извините, вас как величать?

— Григорий. Вас я знаю, Фит…

Фит пожал ему руку, потом на секунду задумался.

— Вроде, пока опасности нет, но не хотелось бы такое на ночь оставлять. Вы покараульте их пока… Даже не их, скорее, а наших, чтобы никто слишком к границе не приближался. Ребятишки тут, мало ли что в голову придёт. Я попробую сейчас кого-нибудь найти.

Искать никого не пришлось, уже подбежали Егор и Почтальон с Чипком. Твари по-прежнему бесшумно бесновались за невидимой стеной, бросаясь на неё грудью, лапами, пытаясь даже грызть своими призрачными челюстями.

— Ты что-нибудь подобное видел? — Фит повернулся к Почтальону. Тот отрицательно качнул головой. — Егор, найди дрын подлиннее, попробуем их потыкать, что ли. Костры ещё не развели… Чипок, слушай, а ты как далеко огонь можешь поджигать?

Чипку было лет восемнадцать, парнишка молодой, но головастый. Сразу ухватил мысль.

— Попробую… Блин! Страшно, капец… — он осторожно зашагал по снегу: глубокому, по пояс.

Когда между ним и тварями осталось не больше метра, он растерянно замер.

— Я на них точку поймать не могу, слишком быстро двигаются, да и плывущие они, нетвёрдые…

— Постой, — Фита осенила идея. — А палку ты сможешь поджечь? Сейчас, погодь.

Он вынул нож и срезал подвернувшуюся под руку осинку в пару пальцев толщиной. Быстро срубив ветки и тонкую макушку, превратил её в подобие дротика.

— Держи.

В это время один из призраков прыгнул особенно высоко и распластался по невидимой преграде всеми четырьмя когтистыми лапами совсем рядом с Фитом. Тот невольно вздрогнул, видок у этих псов был просто кошмарным.

Чипок распалил конец палки, сильней, сильней, превратив его в красный пылающий уголь. Потом метнул. Промахнуться было невозможно.

— Да!

Огненный дротик пронзил сразу двух призраков и, воткнувшись в снег, погас. Однако пламя оставило в туманных фигурах большие рваные дыры, из-за чего раненые твари заметались, задёргались и вдруг, взорвавшись бесшумными чёрными вспышками, расплылись в наступающих сумерках.

В это мгновение, заливаясь яростным лаем, из-под ног выскочила чья-то собака — дворняга с явной примесью лайки. Не остановившись ни на мгновение, она метнулась на ближайшего призрака, пытаясь впиться зубами ему в горло.

Рядом с туманными псами лайка казалась совсем крохотной. Огромная чёрная пасть монстра беззвучно щёлкнула зубами, одним движением «перекусив» её пополам. Не было никакой крови, вообще заметных повреждений, но собака вдруг умолкла, медленно упала на бок, подёргав лапами, и затихла.

— Бей их! Жги! — народу уже подтянулось достаточно, не прошло и минуты, как под рукой уже была вязанка дротиков, а Чипок разжёг костерок.

Ещё через пять минут «сражение» закончилось.

Фит, осторожно оглядываясь, вышел за границу, поднял лайку на руки. Она с трудом, но дышала. Он передал её подбежавшему хозяину.

Некоторое время он постоял рядом с «оградой», на всякий случай ещё увеличив её «толщину». От него не ускользнул тот факт, что призраки примчались со стороны Фиалки. Были ли они как-то связаны с Полоховым? В голове звучали слова Ермакова: «Вы не понимаете, с кем связались!» А ещё кто-то рассказывал, что Полохов сумел приручить некоторых тварей.

«Н-да. Если он способен на такие фокусы, то это плохо… Но, как бы то ни было, теперь сутки форы у нас есть. Всё же сомнительно, что погоня пойдёт и ночью. А может, и без погони обойдётся…». 

Глава 15. Разрыв

 Нежданная гостья

Весь поход Фит грезил о ванне, как о королевской награде за многодневные мытарства в замёрзшей тайге и кровожадных пригородах. Но по возвращении на Левый навалилась такая масса дел, что до своей квартиры он смог добраться только к исходу третьего дня.

Расселение почти семисот человек на новом месте оказалось той ещё головоломкой, даже несмотря на кое-какую подготовку, проведённую здесь со времени прошлого его визита. К счастью, почти треть каравана осела в Ухане и на Бугре, но всё равно работы оказалось столько, что на второй день сам поход ему уже казался просто каким-то отпуском.

Когда Фит, наконец, оказался дома и скинул пропахшую потом и дымом одежду, первым порывом было — упасть хотя бы на часок в горячую воду. Однако сразу же голову заполнили мысли об Оле.

«К чёрту ванну. В душ, побриться, и…».

Его вдруг охватил жуткий цепенящий страх, что фокус с зеркалом больше не сработает. Он нервно сглотнул, выгнал из головы все мысли и влез под обжигающие упругие струи.

Наскоро вымывшись, он почистил зубы, тщательно побрился, натянул джинсы и рубаху и, застёгиваясь на ходу, с замиранием в груди подошёл к зеркалу. В этот момент коротко звякнул звонок в дверь.

Он аж вздрогнул.

«Да блин! Может, меня — как бы нет? Но вдруг что серьёзное?».

Вздохнув, он открыл дверь.

— Ты ещё принимаешь гостей? Или к тебе теперь исключительно по записи?

Янка была почти такой же, как тогда, в августе, в их последнюю встречу. Только не в босоножках, а в невысоких, расшитых бисером, белых валенках. Вся в чёрном: тёплые колготки, обтягивающая короткая юбка, облегающий точёную фигурку лёгкий свитерок с длинным узким воротом, льющиеся по плечам тёмно-каштановые волосы…

Он взглянул ей в глаза, стараясь не замечать безобразный шрам, стянувший щёку и выгнувший уголок рта хищной полуулыбкой. Глаза её сегодня были тёмно-синими, как летнее небо, в котором уже засияла вечерняя звезда.

Янка смотрела серьёзно, вскинутый подбородок подрагивал, как будто она сдерживалась, чтобы не заплакать. Сердце его затрепетало от жалости, и всем своим существом он ощутил, что она по-прежнему влечёт его.

Он открыл дверь шире, посторонился, пропуская гостью в дом.

Его вдруг бросило в жар от необъяснимого стыда. Будто бы это он был виноват в её увечье и поэтому не мог теперь позволить себе быть с ней; и в то же время Оля… Им овладевало всё большее смятение. Ольга ждала его там одна вторую неделю. Но не мог же он сейчас прогнать Янку прочь?

«Если я сейчас скажу ей, что у меня теперь есть любимая женщина, она ведь всё равно не поверит! Решит, что всё из-за проклятого шрама, а я — обычный козёл… Она такого не заслуживает, нет. А Олегу Янкиному как потом в глаза смотреть? А может, это всё отмазки, и меня действительно просто пугает её уродство?

— Ты чего без шубы? Или забегала к кому-то у нас?

Олега с Янкой и её мамой поселили совсем недалеко от «Четыре-восемь», в девятине по Музыкальной. Блат был тут ни при чём, почти всех с детьми туда селили, специально, чтобы проще было присматривать за гуляющими ребятишками.

— Рядом же совсем… Я без вина на этот раз. Можно? — она снова взглянула ему в глаза, подняв голову и откинув волосы.

Фит обнял её, сначала осторожно, потом сильней; прижался щекой. Справа… Поцеловал в шею. Нет, жалость тут была ни при чём. И про уродство он не думал, она для него сейчас была просто Янкой, той — летней и солнечной. Он, несомненно, по ней соскучился, и подлый организм бесстыдно выдавал все свои желания.

— Я тебе нравлюсь даже такая страшная? — прошептала она.

— Нет, конечно… — он, не открывая глаз, потёрся щекой, вдохнул её запах.

Янка тоже порывисто прижалась к нему.

— Нет, значит? А это что тогда?.. — Её рука скользнула вниз.

— Это организьм. Он, подлюка, меня не спрашивается.

— А. А можно мне тогда с ним уединиться, раз ты такой?

Он отстранился немного, пытаясь как-то взять себя в руки. Она смотрела со смесью страха и надежды, синие глаза словно светились изнутри.

— Разувайся. Хочешь прикол? У меня в холодильнике до сих пор остатки того вина стоят. Думаешь, оно ещё живое?

Янка коротко рассмеялась, снимая валенки.

— Скорее наоборот, оно УЖЕ живое…

Они пошли на кухню. Фит достал бутылку, со скрипом вытащил крепко заткнутую пробку. Понюхал, пожал плечами.

— Чёрт его… Вино как вино, вроде.

— А, наливай!

Они сели за стол.

Вина оставалось чисто символически — грамм по пятьдесят. Они чокнулись, глядя друг другу в глаза. Как ни странно, питьё оказалось ещё вполне себе полусладким. Е220 рулит…

Фит снова вскочил, заглянул было в холодильник, но Яна покачала головой:

— Я не голодна, если ты из-за меня…

Он неуверенно закрыл дверцу. В холодильнике всё равно было хоть шаром покати.

— Я думал, у тебя всё нормально с Олегом.

— Нормально. Но я ведь ему так… Полевая жена. А куда мне было? Особенно после… Девчонок кормить нужно. К тому же он меня по-настоящему спас тогда, на себе вытащил. Вообще, он хороший. Только пацан ещё.

Фит вздохнул. Нет, в этот вечер всякие такие разговоры были совсем ни к чему. 

* * *

Утром он проснулся часов в восемь. Стараясь не шуметь, сел. На улице уже было светло, небо улыбалось пронзительной синью. Несмотря на морозы и снега, весна понемногу раскидывала свои сети…

Янка спала, укрывшись простынёй по самые уши. Тонкая бязь почти не скрывала линий маленькой фигурки. Фит с сумбурной смесью тоски, нежности и беспокойства долго смотрел на неё.

По-детски поджатые коленки, одна рука под подушкой, другая прижата к груди. Крохотная белая пушинка на подушке, ритмично подрагивает в такт дыханию. Ресницы — накрашены, так и не смыла вечером… Маленькая мочка уха с двумя дырочками под серёжки прикрыта прядью густых, тяжёлых волос. Из-под простыни видна часть шрама.

Шрам был просто ужасен. Как будто кто-то огромной грубой иглой швом через край собрал, стянул щёку. И этот багровый цвет…

Он осторожно, не прикасаясь, накрыл шрам рукой. Теперь Янка выглядела совсем чудесно, как раньше.

Его словно что-то толкнуло, как тогда у зеркала в полицейском участке в Рассохиной Пади. Он легко дотронулся до её щеки и медленно провёл пальцами вниз, словно разглаживая, растворяя отвратительный рубец. Ещё раз, ещё… Шрам стирался, исчезал!

Фит, затаив дыхание, немного отвернул простыню, обнажив всю изуродованную щёку.

Янка проснулась и, не открывая глаз, пробормотала:

— Не смотри на меня…

— Чщ-чщ… — ответил он. Что-то в его голосе, видимо, было такое, что она послушно тревожно замерла.

Он продолжил своё чародейство. Ниже, ниже… Вот уже остался только перетянутый уголок рта. Он примерился и попробовал провести пальцем по краешку верхней губы. Янка фыркнула, сморщилась:

— Щекотно! — потёрла сжатые губы рукой.

Вдруг она почувствовала. Коснулась щеки там, где раньше был шрам, резко повернулась лицом вверх, широко раскрыв глаза: испуганно и в то же время с затаённой надеждой.

— Что…

— Чуть-чуть ещё… Подожди, — прошептал он весь во власти необычайного сосредоточения, почти транса.

Он снова повернул её голову набок, замер на секунду, потом припал к её губам.

Сначала она неподвижно, боясь пошевелиться, ждала, а потом ответила на поцелуй, обвив его голову руками. Когда они оторвались друг от друга, перед Фитом лежала совсем та Янка. От шрама не осталось и следа.

— Пойдём.

Она поднялась, тоненькая, заметно похудевшая с лета. Он сжал её сзади за плечи и повёл в ванную. Когда они проходили мимо большого зеркала в коридоре, она попыталась взглянуть в него, но Фит не позволил. Ему не хотелось, чтобы она смотрелась в ЭТО зеркало.

В ванной, увидев своё отражение, Янка вдруг заплакала. Фит обнял её со спины и грустно улыбался. Потом она повернулась к нему, уткнулась лицом в грудь, а он долго поглаживал вздрагивающие плечи и спутанные со сна волосы.

Успокоившись, она подняла на него глаза.

— Значит, это правда… Ты настоящий колдун. Знаешь, я не верила всяким сказкам про Фита, — она хмыкнула. — Самое смешное, до этого похода я ведь и не думала, что Фит — это ты… Почему — Фит?

— Так машина у меня была — Хонда Фит. Синий Фит…

— Да? Надо же! Никогда не задумывалась, как она называется. Маленькая симпатичная машинка, да и всё…

Они вернулись в спальню. Стоя у кровати, она взяла его за руки. Не решаясь начать, посмотрела в окно, на развалины ближней школы. Потом чуть охрипшим голосом спросила:

— Тим… Я понимаю, что ты тогда шутил, но… Твоё предложение о женитьбе ещё в силе?

Где-то глубоко-глубоко на самом дне его души заплакал мальчуган. Он был этим мальчиком когда-то давно и вот так же ревел однажды… Тогда он открыл простую, но страшную в своей безысходности истину о том, что все люди неизбежно умрут. Умрёт дедушка, папа, мама, девочка Наташа из параллельного второго «вэ». Умрёт он сам… И с этим ничего невозможно поделать!

Он обнял её, поцеловал в макушку, тяжело вздохнул, едва заметно покачал головой. Как было бы просто, если бы в жизни была только одна неизбежная засада…

— Янка… Я не могу… Не могу! Не потому, что ты мне не нравишься, но…

Плечи её словно окаменели. Она прошептала:

— Я почему-то знала. Поцелуй меня?

Он нежно коснулся губами её губ, поцеловал крепче, его руки заскользили по её плечам вверх, потом по спине вниз, ещё ниже… Он притянул её к себе, потом сжал в объятьях.

— Ты меня раздавишь… — она едва заметно всхлипнула и улыбнулась сквозь слёзы. — И это… Организм твой тут опять чего-то…

Она ушла часа через полтора. У двери он взял её за руку, поцеловал в ладошку.

— Ты прости меня?

— За что же? Так бывает. Всё хорошо вовремя, правда? А когда поздно, то уже… Всё равно, спасибо тебе. Даже не знаю, что бы я без тебя делала. Всё, пойду. А то снова разревусь сейчас.

Она чмокнула его в щёку, открыла дверь. Сначала осторожно выглянула, сделала несколько неслышных шагов до лестничной площадки. Привычно посмотрела вверх, вниз, помахала Фиту и, стараясь держаться ближе к стене, начала осторожно спускаться.

Он знал, что в его подъезде, да вообще на территории «Четыре-восемь» совсем безопасно, за последние два месяца здесь не было ни одного происшествия, но он всё-таки дождался, пока внизу хлопнет, и только потом закрыл дверь квартиры.

Творец

Вернувшись в спальню, он сел на кровать и уныло вздохнул. В голове звенела пустота, глаза были будто засыпаны песком, а во всём теле чувствовалась тянущая усталость. Поход и последние три дня были невероятно утомительными, а спать довелось совсем мало. Да и сегодняшняя ночь отдыху не способствовала.

Снова ложиться было бессмысленно. Не пройдёт и часа, как кто-нибудь начнёт трезвонить в дверь и поднимать на трудовые подвиги. Стало тревожно за Олю, и какой-то его части ужасно захотелось немедленно её увидеть. Однако он понимал, что это — плохая идея. По разным причинам. Нет, не сейчас.

Он вытянул перед собой правую руку. Пальцы чуть дрожали. Он вспомнил, как «стирал» шрам с Янкиной щеки. Его охватило внезапное волнение.

«А ещё защитный барьер! Он — РАБОТАЛ! Ещё «беркут» этот недоделанный… Ведь это же всё мне не приснилось? Какая-то чёртова фантастика! Мост!? Капец… Зазеркалье. Оля? Превращённые в месиво блатные ублюдки… Это какой-то кошмар».

Он перевернул руку ладонью вверх, внимательно посмотрел на неё, прищурился.

Рука вспыхнула синим пламенем, а на ладони возник маленький, переливающийся, словно живой, шарик. Он вырос до размеров апельсина: потрескивающий, бело-синий, сияющий, опутанный крохотными бегущими разрядами. Шаровая молния, о которых все слышали, но никто не видел, согласно байкам, должна была выглядеть примерно так. Явственно запахло озоном.

Фит закрыл глаза.

«Чёрт!».

Он снова посмотрел на своё творение, не понимая, что с ним теперь делать. Внезапно вспомнил многочисленные читанные в детстве в «Технике — молодёжи» страшилки о шаровых молниях и испугался того, что она вот-вот взорвётся.

— Не, не, не!

Он вскочил, бережно держа руку с электрическим шаром на весу, подошёл к окну, намереваясь выбросить опасную игрушку в форточку. Однако, пока он боролся левой рукой с тугой щеколдой, молния с коротким шипением погасла, напоследок ощутимо долбанув его током.

На лбу его даже проступили капельки пота. Он вцепился руками в подоконник, понемногу приходя в себя.

Внутри него разгоралась неудержимая шальная лихость, он выглянул на улицу, сосредоточился. Любимый его тополь под окном вдруг затрепетал и, словно воздевая руки к небу, начал поднимать сразу все свои замёрзшие голые ветви: выше, ещё выше…

— Вольно, дружище.

Ветки разом вернулись на место и некоторое время хаотично покачивались. На снег посыпалась какая-то мелкая шелуха.

Фит спрятал лицо в ладони, потёр его. Потом подошёл к зеркалу, внимательно посмотрел себе в глаза. Всё его отражение полыхало зеленовато-туманным ореолом: не только голова и голый торс, но даже и спортивные брюки. Зрелище было жутковатым и величественным.

«Вот так вот, значит. Вариантов — два. Либо я окончательно съехал с катушек, либо я в самом деле чёртов навороченный колдун».

Считать себя могучим чародеем было, безусловно, прикольнее.

Как и ожидалось, не прошло и получаса, когда в дверь позвонили. Оказалось — Лёха. Он обосновался в однушке этажом ниже. Изначально Фит планировал поселить его к себе — временно, пока всё не образуется с домами по Ленина. Но тут так удачно всё сложилось…

Раньше там жила баба Валя. Она была хоть и крепенькая ещё, но всё равно совсем в годах, и подниматься пешком на седьмой этаж для неё было делом нелёгким. А тут один из Уханских рыбаков как раз искал себе кого-нибудь следить за домом и курами. Всё и устроилось, к общему удовольствию. Фит, вернувшись с Правого, узнал об освободившейся квартире, сразу подсуетился, переговорил со своими, и поскольку никто особо не возражал, квартиру отдали Лёхе. Коррупция, чё.

Но это было и рационально: Лёхе всего два шага до его новой работы.

Крепость «Четыре-восемь» включала в себя две девятиэтажки и прилегающее здание стоматологической клиники по улице Кедровой. Адреса с тридцать четвёртого по тридцать восьмой, откуда, собственно, и пошло название.

В самые жуткие времена, в октябре-ноябре, когда люди гибли тысячами, инициативные жильцы огородили всё это сплошным валом баррикад, завалов и заборов с колючей проволокой. Осенью ещё вовсю использовалась техника, это здорово помогло. Постепенно стена приобретала всё более законченный вид, надстраивалась, территория освещалась… Нынче грандиозное сооружение уже потеряло былую актуальность, но по-прежнему на всякий случай постоянно осматривалось и поддерживалось в приличном состоянии.

Зубную клинику постепенно переоборудовали под мастерские. Оснастили кое-какими станками кузню, цеха — сварочный и механический, мастерскую по ремонту электрооборудования… Заправлял там всем Горыныч, к нему Фит и обратился по поводу Лёхиного трудоустройства. Дипломированный инженер-механик пришёлся как нельзя кстати, и сегодня у Лёхи был первый рабочий день.

— Здорово. Что, покажешь мне ваши тропки?

— Привет. Сейчас, соберусь. Ты ел что-нибудь? А то я как-то это дело прокосячил, не до того было, только помыться и успел…

— Ел, ел. Вчера продуктами на неделю запасся. Обживался, полдня потратил. Слушай, шуглики эти ваши — прям красота! Интересно, почему у нас такие не водятся?

Фит, выкладывая из своего неразлучного рюкзака ненужные сейчас вещи, хмыкнул:

— Так у вас просто фантазии не хватило.

— В смысле?

— По последним данным науки, все твари, да и вообще всё, что происходит, — так или иначе придумано людьми. Город ли в фантазиях наших роется или ещё как…

— Это откуда такие «научные данные»?

— Ну как… Британские учёные установили. Обратил внимание, что некоторые создания абсолютно идентичны, что на Правом, что здесь? Смерчики, чихи, даже снежники. Аномалий похожих дофигища. А есть — уникальные. И тонкость в том, что все общие твари появились до того, как инет окончательно крякнул и связь между берегами прервалась. Пока народ обменивался инфой, рассказами, фотками, видюшками — оно более-менее одинаково и было. А всё, что появилось позже, — уже разное. Я на это тоже только недавно внимание обратил… Вот, кстати, сейчас интересно будет, посмотрим: такая куча народа с Фиалки пришла, принесла свой опыт, свои фантазии. Изменится местная «фауна», нет?

— Хм. Как-то не задумывался в таком ракурсе. Занятно.

Проводив Лёху в мастерские, Фит вышел на площадь. Сейчас здесь было почти безопасно. Следовало только на всякий случай держаться подальше от здания ДК — большого, мрачного, построенного в форме футуристического гигантского бульдозера. Внутрь давно никто не совался, поэтому что там происходит на самом деле, никто не знал, но всяких страшилок о нём ходило множество. Впрочем, ДК Фита пока не интересовал.

У него была идея, которую он хотел проверить как можно быстрей. Для этого нужно было пробраться к Разрыву.

На дорогу за Морочной пустошью он вышел уже через полчаса, не встретив особых проблем. Когда брёл через пустошь с закрытыми глазами, еле справился с желанием открыть их и посмотреть, что происходит вокруг. Всё-таки убедил себя не рисковать. Старую его тропу замело, пришлось барахтаться в снегу, прокладывая новый путь. За стоянкой начиналось царство бетонников. Хотя формально температура ещё стояла минусовая, но в ясные, как сегодня, дни солнышко уже порядком припекало, поэтому серые твари скакали довольно шустро.

Он достал бинокль, внимательно осмотрел окрестности. Пара старых аномалий, которые он помнил ещё с ноября, несколько бетонников поодаль, метрах в двухстах. Один — большой, пятиметровый, его нужно было опасаться особо. Далеко внизу, у перекрёстка, что-то грандиозное непонятно вспучивалось и время от времени громко хлопало, словно кто-то протыкал гигантский воздушный шарик.

Пожалуй, самым удачным маршрутом до Разрыва был тот, что проложил Рыбак. Вспомнив коллегу добрым словом, Фит направился в обход стоянки к приметной ложбинке возле поваленного тварями бетонного решетчатого забора. Ещё в прошлое своё возвращение он с огромным сожалением узнал, что Рыбак пропал. Причём давно; вполне могло оказаться, что ещё тогда, в декабре…

Не доходя до ложбинки пары метров, он почувствовал впереди притаившегося жруна. Замерев, осторожно снял с плеча свой Иж, взял его за стволы в левую руку; в правую — нож. Потом ударил прикладом в снег. Ничего не случилось. Сделав шаг вперёд, ударил ещё раз…

— Есть!

Теперь нужно было действовать быстро. Он дёрнул ружьё вверх. Жрун вцепился в приклад, и оставалось несколько секунд до того, как он почувствует, что поймал что-то несъедобное.

Главная проблема состояла в том, что живые жруны были невидимы. Фит, пытаясь по весу ружья определить, где висит тварь, с размаху нанёс несколько смертоносных ударов ножом.

— Заполучи гранату, зараза! — удовлетворённо пробормотал он, глядя, как в воздухе сначала проступают полупрозрачные контуры, а потом и вся зеленоватая зубастая пасть с коротким толстым то ли хвостом, то ли щупальцем, при помощи которого создание передвигалось.

Он лезвием разжал челюсти жруна, и тот упал в снег. К сожалению, щупальца этих тварей были несъедобны, и каждый раз было немного жалко выбрасывать добрых полтора кило мяса. Хорошо, что оно было неприятного болотного цвета, иначе было бы ещё жальче.

Фит присел и попытался заставить чешуйчатую тушку исчезнуть. Он представил себе, как она становится прозрачной, неощутимой… Без толку. Он хмурился, жёг жруна испепеляющим взглядом, напрягся так, что свело шею…

«Да уж. Заставить что-то исчезнуть действительно ничуть не проще, чем создать. Шарлотта и тут была права».

Для надёжности он ещё потыкал порезанное щупальце ножом, надел рукавицу и отбросил эти зубы с хвостом подальше: мало ли, привлекут ещё кого-нибудь. К чему иметь на уже проверенной дороге лишнюю засаду?

Снова вооружившись биноклем, он тщательно изучил округу, прикинул дальнейший маршрут. Бетонники всё ещё прыгали в отдалении; с другой стороны, внизу, из-за развалин какого-то цеха выскользнули и потрусили в сторону дороги три мутно-волка.

Волки были тварями довольно опасными, но человека обычно избегали. Плохо было, когда их оказывалось много и особенно в сумерках… Проводив их глазами, Фит отправился дальше.

До Разрыва он добрался часа через два. В прошлый раз с Рыбаком они шли куда быстрее…

Непонятная дыра в пространстве поражала воображение своей неестественностью и пугающей реальностью. Фит нашёл местечко поудобней, чтобы не быть застигнутым врасплох незаметно подкравшимся бетонником или какой другой напастью, и приступил к осуществлению своей затеи.

«Так. Ещё раз. Предположим, Рыбак был прав — в данный момент нет ни одного человека, кто помнил бы, как выглядело это место города. Вообще-то это странно. Я пацаном облазил тут всё, что можно! Неужели вот именно сюда ни разу не забредал? А с другой стороны… может, и забредал, да в памяти не отложилось… Ладно, дальше. Твари же как-то появились!? Если все они — следствие наших мыслей, кто-то, значит, их придумал и воплотил! Почему же я не смогу? К тому же ничего живого мне сейчас создавать не нужно. А главный фокус в том, что конкретно здесь просто некому мне противодействовать! Никто ведь не помнит, как оно должно быть… Пробуем…».

Он представил, как края разрыва начинают сближаться, стягиваться… Закрыл глаза, пытаясь мысленно увидеть, как разрыв исчез…

— Фиг вам. — Он в некотором раздражении посмотрел вверх, в уходящую ввысь пустоту, потом — вниз, в бездонный провал. — Что-то я делаю не так.

Он попытался вспомнить, как сотворил молнию.

«Пожалуй, разница всё-таки есть… Молния не вырастала из ладони, она зарождалась из ничего! Нужно не края разрыва стягивать, а из пустоты что-то вызвать!».

Он снова сосредоточился, представив, как прямо в центре провала вдруг возникла каменная струна. Тонкая, но прочная, ощутимая… Вот она становится толще, толще, заполняя Разрыв, одновременно вытягиваясь вниз и вверх…

Незаметно он перестал различать: что происходит у него в воображении, а что — перед глазами. Массивная тёмная скала становилась всё мощнее, грандиознее… Он вдруг спохватился: что за столб до небес получается?! Скала тут же перестала расти вверх, заполняя лишь глубину провала.

Процесс незаметно ускорялся, Фит понял, что вовсе незачем так напрягаться, всё ведь совсем просто! Дальний срез Разрыва был отличной подсказкой. Непонятный чёрный монолит внизу стал покрываться серым диабазом, поверх него слой за слоем вырос какой-то прессованный песчаник, слой глины, полметра почвы… И вовсе не нужно было заполнять верхнюю часть разрыва воздухом, достаточно было просто создать там само Пространство…

Раздался гулкий удар, атмосфера схлопнулась, заполнив гигантскую щель, Фита качнуло могучим порывом ветра, вокруг бывшего разрыва взметнулись снежные вихри. Через несколько минут снежная пыль осела. Разрыв исчез, на его месте расстилалась длинная неровная проплешина в снегу, посреди которой возвышалась чёрная скала из неведомого камня.

Столб был нездешним, неестественным. Фит вытянул руку и поводил ею в воздухе словно по запотевшему стеклу. Скала стёрлась, снова налетел порыв ветра.

Земля… Её время пока не настало, и она стала быстро покрываться снегом, Через считанные секунды перед Фитом до самого обрыва в Ангару простирались лишь неровные сугробы.

«Всё».

Он стоял, глубоко дыша, ошеломлённый и одновременно преисполненный чувством какого-то собственного мрачного величия.

Он вытянул руку вверх в сторону противоположного берега.

Чистое мартовское небо над рекой разорвала внезапная молния. 

Глава 16. Накануне перемен

 Бетонник

По дороге домой Фит едва не погиб.

Он возвращался тем же маршрутом, привычно-автоматически ступая след в след там, где прошёл часом ранее. Неожиданностей, по идее, возникнуть не должно было, следовало просто внимательно поглядывать по сторонам. Но голова его была забита чёрт-те чем, только не мыслями об осторожности.

Внезапное осознание собственной неподъёмной крутости было слишком огромным, чтобы его объять. Хотелось по-дурацки смеяться, орать и прыгать, но в то же время ощущение скрытой силы, даже — могущества, заставляло сохранять вид торжественный и величественный; плечи сами собой разворачивались, подбородок горделиво приподнимался… Он замечал это, насмешливо скалился, мотал головой, пытаясь сдержать расплывающиеся в улыбке губы, и иронически бросал сам себе что-то вроде: «Ну-ну… Из штанишек не выпрыгни!».

Иногда он останавливался, вытягивал руки и заворожённо смотрел на гроздья вспыхивающих в ладонях маленьких электрических шариков. Он скрючивал пальцы, а потом резко выпрямлял их, выбрасывая молнии вверх, и они взлетали облачком радужных мыльных пузырей, которые через секунду взрывались маленьким салютом…

Бетонник лежал в той ложбинке, видимо, давно, может быть, много дней: присыпанный снегом, не подающий никаких признаков жизни. Он был огромным — тонн на сорок.

Фит уже почти миновал его, когда странное создание с характерным чавкающим звуком вдруг прыгнуло.

Взлетев метров на десять вверх, окутанное искрящейся на солнце снежной пылью, оно постепенно обрело свою обычную округло-чечевичную форму и по дуге начало падать прямо на Фита. На самом деле всё заняло какие-то полторы секунды, но ему показалось, что время растянулось, словно в рапиде…

Будь дело летом, ещё можно было бы попытаться успеть, метнуться на несколько метров в сторону, кубарем, но в глубоком снегу это было невозможно.

Времени на размышления не было. Фит неожиданно для себя самого вонзил в серое «брюхо» молнию, однако это не возымело ни малейшего эффекта; огромная туша стремительно надвигалась. В последнее мгновенье он рухнул в снег, в падении возводя вокруг себя магическую стену. Помогла долгая практика: невидимый купол возник практически мгновенно, и это спасло ему жизнь.

Бетонник поглотил его вместе с защитным «пузырём»; внутри стало совершенно темно. Фит пока оставался невредимым, но железной уверенности в прочности невидимой скорлупы у него не было. К тому же «кокон» получился совсем небольшим и вряд ли в нём надолго хватило бы воздуха.

Секунду-другую помедлив, Фит попытался тварь заморозить. Как это сделать было неясно, но если уж он молнии умеет метать… Он представил, что его защитная оболочка замерзает: превращается в лёд, становится ещё холоднее; от неё во все стороны бегут замерзающие стрелки, проникают в толщу непонятной бетонниковой субстанции, разрывают её, замораживают…

В голове мелькнула сценка из второго «Терминатора» — «аста ла виста, бэйби…» Скинув со спины ружьё, он выстрелил куда-то вверх сразу из обоих стволов. Грохот в небольшом замкнутом пространстве оказался просто оглушительным, по ушам давануло до боли. Эффект оказался нулевым. Точнее — отрицательным. Мало того, что тюрьма его и не подумала рассыпаться, так ещё и заполнилась едкой пороховой гарью. Фит закашлялся. Ко всему донимала темень. Он зажёг маленький светящийся шарик.

«Чёрт… А дело-то — швах!».

На мгновение стало страшно. Однако бояться, сомневаться или строить стратегические планы было некогда: ещё немного, и он мог реально задохнуться. Память услужливо подкинула из Ричарда Баха: «Разорви цепи своих мыслей…» Он глубоко вдохнул продымлённый воздух, поднялся на ноги, едва не упираясь головой в серое подобие бетона. Потом представил, как его кокон резко раздаётся в стороны.

Послышалось смачное чавканье, гулкий хлопок, и — бетонника порвало на сотни кусков, которые веером разлетелись по округе. Фит с несказанным облегчением полной грудью вдохнул весеннюю прохладу…

До вечера он успел ещё забежать в штаб, переговорил с десятком нужных людей, проведал в мастерских Лёху. Потом, наказав всем, чтобы не тревожили, он помчался домой.

Дождливый день

Зазеркалье встретило пасмурной тишиной. Оказалось, здесь не всегда царит солнце: за окнами мелко зябко моросило, низко-низко, едва не цепляя макушки деревьев, ползли тёмные, напитанные влагой тучи.

Окно в спальне было по обыкновению распахнуто, занавеска намокла, с неё текло на пол. Фит с затаённым страхом вышел на балкон, осмотрелся. Ольги нигде не было видно. Он отжал тюль, как смог расправил его, затворил окно.

«Чёрт. Чёрт. Нет, нет, она не могла исчезнуть! А вдруг она купалась в море и… Или подвернула ногу где-нибудь на скалах?».

Не очень понимая, куда конкретно направляется, он выскочил на улицу и зашагал к лесу. Только бы что-то делать, не сидеть, не ждать.

Дождь был не сильным — так, водяная пыль, однако сыпал усердно и беспрерывно. Волосы и свитер моментально стали сизыми от мельчайших капелек. Мелькнула мысль вернуться в дом поискать какую-нибудь накидку, но Фит только махнул рукой. Углубившись в лес метров на сто, он понял, что направляется к гроту с водопадиком. Куда-то же нужно было идти!

Через полчаса, насквозь мокрый, он поднялся, наконец, на большой лесистый холм, за которым вздымались и исчезали в серой хмари высокие, увитые прожилками тропической зелени скалы.

У входа в пещеру горел костёр. Ветра под скалистой стеной почти не было, и дым стелился по окружающим джунглям у самой земли, смешиваясь с серым дождливым туманом. Под треугольной каменной аркой в паре метров от костра, закутавшись в коричневое покрывало, сидела Оля. Она что-то сосредоточенно писала длинным красным карандашом в пристроенном на коленях блокноте.

Фит остановился. На него накатило могучее изнуряющее облегчение, омрачённое толикой невольного раздражения: так злимся мы на детей, припозднившихся с прогулки, мстя им за свои страхи и треволнения. С волос текло, на носу повисла щекочущая капелька воды, но смахнуть её внезапно не стало сил, руки повисли плетьми. Он бы и уселся прямо в высокую траву, если бы она не была настолько сырой.

Оля подняла голову, посмотрела на него долгим взглядом, словно выкарабкиваясь из пучины размышлений. Постепенно на её губах заиграла улыбка.

— Тима! Мокрый какой!

— Блин. Я чуть не умер со страху. Пришёл, тебя нет. Окна настежь…

— Ой. Забыла закрыть… Иди уже к костру, греться, измок совсем!

Фит подошёл, присел на корточки и протянул к огню руки. Не сказать, что он совсем замёрз — несмотря на дождь, было довольно тепло — но всё же по спине и рукам бегали зябкие мурашки.

— Ты бы хоть записку какую оставила…

Оля на секунду запнувшись, серьёзно, даже с каким-то вызовом, сказала:

— И отчёт за весь месяц? Могу так рассказать. Первый день: купалась, гуляла, ждала тебя. Второй день: гуляла, купалась, стряпала пельмени, ждала тебя. Третий…

«Месяц?!! Неужели так долго? Чёрт… Действительно…».

В последний раз он был в зазеркалье одиннадцатого февраля в свой краткий визит домой во время первого похода на Левый. А сегодня было уже одиннадцатое марта. В кутерьме забот дни летели просто пулемётной очередью, и даже ночами не было возможности удрать от насущных дел. Да и найти укромное местечко с большим зеркалом было вовсе не просто…

Ему стало стыдно за своё нечаянное недовольство.

— Олька… Прости. Я… Не было никакой возможности! На Правый, потом обратно, почти три недели в тайге. И даже в промежутках не вырваться! Теперь вроде бы — всё, с большими походами закончили… — он хотел обнять её, но его свитер был насквозь мокрый, тяжёлый, противно холодный, а она под толстым пледом — тёплая и уютная, и он побоялся вторгаться в это тепло и этот уют.

Она заметила его движение, поняла, встала, помогла снять свитер и тёмно-зелёную рубашку-поло с длинными рукавами. Влажная прохлада заставила каждый его волосок встать дыбом, на руки высыпали мурашки.

— Между прочим, я оставляла тебе записки. Первую неделю…

Маленькая трещинка во вселенной затянулась и исчезла; снова воцарились мир и покой.

Потомони долго сидели, обнявшись и укутавшись в плед, слушали шум крон и стук крупных капель, срывающихся с широких резных листьев, качающихся в туманной высоте.

— А ты чего здесь? Да ещё в такую погоду…

Оля удобно устроившись головой у него на плече хихикнула.

— Представь, я книгу сочинять взялась! А здесь как-то легко пишется… Допоздна вчера засиделась, а потом полило. По темну да под дождём через лес идти не захотелось. Знаешь, тут совсем и не страшно спать оказалось. Жестковато только…

— Вот это да! О чём книга?

— Про двух мальчишек на необитаемом острове… Сказка. Детская.

Фит долго молчал, перебирая пальцами её волосы.

— Скучаешь по ним?

— Да… А ещё ужасно то, что оно оказалось… не так ужасно. Думала — буду просто с ума сходить, но… Мне иногда кажется, что ты был прав, я — во сне. А иногда — наоборот, что та жизнь была сном, — она глубоко задумалась, пожала плечами. — Я реву, когда думаю про них маленьких, оставшихся без меня… Так жалко, и так хочется их обнять, согреть, успокоить… Но вдруг понимаю, что с тех пор прошло столько лет! Серёжке тринадцать, Димке — одиннадцать. Они без меня уже прожили больше чем со мной! Стали, наверное, большими, почти незнакомыми мне пацанами. А если Женька кого-то нашёл себе, то они и мамой давно другую женщину называют. Это обидно и горько, но, оказывается, не смертельно…

Он ужасно устал и отключился прямо на камнях, рядом с ней, заботливо укрытый половинкой пледа.

Идея-фикс

Едва появившись из зеркала, Фит, окрылённый новыми надеждами и переполняемый наполеоновскими планами, решил приняться за дело. Раннее весеннее утро за окном уже разгоралось вовсю и звало на великие свершения. Пожалуй, сразу бросаться в разные авантюры было довольно глупо: по-хорошему, ему следовало бы изучить границы своего могущества, отточить умения… но он просто не мог удержаться.

Мысль о том, что мир давно пора приводить в порядок и у него для этого есть все возможности, крепко засела у Фита в голове. Начать он решил с моста. Чудовище, как ни странно, не причиняло особых хлопот, но само его присутствие нервировало. В последнее время мост ползал в Ангаре между Бугром и Уханом, вздымая клубы пара, лязгая и шипя, порой выбираясь на берег и доламывая остатки шоссе, когда-то соединявшего посёлок с городом. Чёрт бы с дорогой, с осени ею всё равно никто не пользовался, но от неё до крайних домов на Бугре было не больше полукилометра, и если бы монстру вдруг стукнуло в голову (или что там у него вместо), он добрался бы туда в считанные минуты.

Сколько-нибудь осмысленного плана не было, Фит решил положиться на авось. Главное — начать. Чтобы его отсутствие на «Четыре-восемь» не бросалось в глаза, он отправился сопровождать большой караван до Бугра: нужно было доставить туда целый воз всякой всячины из мастерских: отремонтированную лебёдку, изготовленные по чертежам Виктора Андреевича детали для паровой машины, свежевыкованные клинки.

Вообще-то на Бугре с огнестрельным оружием дела обстояли неплохо, но чем дальше, тем острее вставал вопрос с патронами, приходилось экономить, поэтому спрос на сабли, тесаки и арбалеты неуклонно повышался.

Дорога по Кедровой, через лесок мимо огня Иеговы, а потом с запада в обход Деревяшек была основательно разведана и хорошо накатана: пользовались ею регулярно. В хорошие дни опытные проводники могли сходить до Бугра и ещё засветло вернуться на Четыре-восемь. Безопасной тропу назвать, конечно, было нельзя, но на ней, по крайней мере, было известно чего ожидать. К тому же в развалинах второй школы Двинутый Петрович оборудовал нечто вроде постоялого двора, где можно было переночевать в неудачный день, когда до темноты добраться в обитаемые места не представлялось возможным.

Основную проблему по дороге на Бугор представляли дикие зомби, которые совершали внезапные набеги группами по пять-десять тварей. Они множились где-то на «деревяшках». Этот район вообще был одним из самых мрачных и загадочных. Над ним постоянно клубились чёрные и багровые облака, порой оттуда доносились ужасные оглушительные крики: женские, детские… Всякие. Причём сомнительно было, чтобы там вообще жил кто-нибудь, кроме зомби. Люди давно должны были погибнуть — не из-за тварей, так с голоду. К такому мнению склонялись все: начиная с осени с «деревяшек» не вышло ни одного тамошнего жителя, и Фит не знал никого из проводников, кто бы мог похвастаться тем, что побывал там и вернулся.

До Бугра дошли удачно — за день.

С утра он основательно позавтракал (Виктория, жена Андреича, каждый раз, когда Фит появлялся у них в гостях, баловала его разносолами) и отправился к Ангаре высматривать мост.

Добравшись по утонувшим в сугробах заброшенным дачам до крутого лесистого склона над бывшим шоссе, он прилёг осмотреться.

Дорога проходила сразу под кручей, а за ней до воды было метров двести ровного низкого берега, отрезанного узкой извилистой старицей. У реки раньше располагались какие-то цеха и лодочный причал, но после того как здесь полгода резвился железный змей, большая часть берега превратилась в изрытую глубокими канавами-шрамами пустошь.

Монстр был столь огромен, что горой громоздился над обрывом. Он словно принюхивался, то вздевая свою лязгающую «пасть» с двумя горящими языками к небу, то рыская ею в снегу и обломках строений. Серебристые фермы, изогнутые в кольцо, с громким скрежетом скользили одна по другой, вспахивая берег, трёхсотметровый «хвост» скрывался в воде, и над ним вздымались облака пара.

Поначалу зрелище настолько заворожило Фита, что он просто смотрел, открыв рот, и только когда почувствовал, что земля содрогается даже под ним, осознал, что абсолютно уязвим. Расстояние, отделяющее его от чудовища, было сущей ерундой, мост мог преодолеть его одним броском.

«И защита не факт, что спасёт… Он меня вгонит в землю вместе с той защитой…».

Необходимо было что-то решать. Но с решениями как раз была полная засада. Фит не мог понять с какой стороны подступаться к проблеме. Если он не в состоянии был заставить исчезнуть даже дохлого жруна, то что говорить об огромном живом металлическом змее!

Конечно, он попытался. Эффект оказался вполне ожидаемым. Напрасно Фит растворял мост в своём воображении, пробовал направлять его, тщился хотя бы обездвижить… Пот катил градом, от напряжения сводило челюсти, но всё было тщетно. Чудище даже не замечало его жалких потуг, может быть, и к счастью.

Через полчаса изматывающих усилий он снял шапку, вытер пот платком. Немного посидел, чувствуя, как мокрые волосы схватываются тонкой ледяной корочкой, снова надел шапку (премерзкое ощущение!), откинулся в снег и бессмысленно уставился в высокое весеннее небо с редкими, медленно плывущими облаками.

«А ведь когда я затягивал Разрыв, я вовсе не напрягался! Всё получилось легко, на раз… И молнии…».

Он сел, снял рукавицу и без всяких усилий сотворил маленький искрящийся шарик. Размахнувшись, он собрался швырнуть его, потом внезапно передумал и решил заставить его исчезнуть.

Не тут-то было! Синеватое круглое нечто переливалось, слегка потрескивало и плевать хотело на все его усилия. Он озадаченно, почти растерянно отбросил шарик в сторону. Тот взорвался с хлопком и яркой вспышкой, едва коснулся снега.

«Они исчезают не потому, что мне этого хочется, а потому что они как бы изначально так задуманы… Тот, самый первый, тоже «сдулся» сам по себе. Это что же? Твори — не хочу, а вот уничтожить — фиг вам?».

После очередного выкрутаса решетчатое тело моста опять грохнулось с высоты пятиэтажки на землю, и ветки ближних сосёнок легко вздрогнули. Фит снова резко ощутил свою незащищённость, словно в грозу в открытом поле.

Судя по всему, пока что он был бессилен предпринять что-либо толковое, а потому лучше было бы убраться в более безопасное место. Он побрёл прочь, глубоко погрузившись в невесёлые думы, не забывая, однако, непрерывно контролировать окрестности.

«Ну, хорошо, допустим. Я — творец. И… я же мозгами творю? Нейроны там, аксоны, синапсы…

Занятно! Всем известно, как выучить что-то, а вот как что-то забыть? Я могу за день зазубрить главу «Онегина», но смогу ли я целенаправленно её потом за день полностью забыть? А вот — сомнительно…

Хм. Ну да, выучил я что-то, нужные дендриты задействовались, синапсы разрослись… И как потом всё это хозяйство ликвидировать? Либо хирургически, либо долго-долго не пользоваться этим участком мозга, пока все те синапсы снова не атрофируются…

Но если окружающий мир настолько капитально завязан на наши мозги, то выходит, заставить что-то исчезнуть — совсем нетривиальная задачка!

Стоп! А Янка? Шрам… Он ведь исчез? Я его стёр как-то?

А потому что. Можно рассматривать дело так, что я не убрал шрам, я просто сделал как было! Восстановил, сотворил по новой! Причём многие, наверняка, были бы только «за». Девчушки, Олег этот… Сама Янка, конечно. Да все! Мало того — многие представляли, как должно быть! Оставалось только подтолкнуть процесс…

Что-то в этом есть. А как тогда я «стирал» лишнюю скалу? Типа синапсы в тот момент ещё не успели…

Какой бред, боже!

Так. Но если тварь невозможно заставить исчезнуть… Ну — сложно, по крайней мере… Её ведь можно поймать в какую-нибудь ловушку. В саркофаг бетонный. В яму. Чёрт, в Разрыв его заманить нужно было!

Или — нужно его убить. Это ведь не запрещено? Как бы изначально напрашивалось. Что там у нас против драконов помогает? Меч-кладенец, блин!

Да уж. Тут газовую резку бы лучше…

Вот рельсы раскалённые… Как бы важная деталь, не? Вроде основы, которая всё движет…

Ну, может быть. А может, и — нет.

Ну и ладно, дальше-то? Допустим, подберусь, пристегнусь к железяке какой-нить. И? Рельсы пилить? Они горячие, аж светятся… Разрубить? Судя по цвету, температура под тысячу — пластичными должны быть…

У Горыныча резак есть, но как я там с баллонами буду корячиться?

Пилить Р65* ножовкой? Отдельные герои пытались конечно… Полдня делов. Но это когда рельс удобно лежит и не раскалён добела. И, блин, не шевелится! Может, кувалду и какое-нибудь монстрящееся путейское зубило? В войну же «рубку»* как-то укладывали? Но там нужны двое как минимум и сноровка великая. Да и, опять же, — рубили по холоду…

Между прочим, совсем и не факт, что их можно механически разрушить, они ведь явно какие-то… магические. Проклятье!

Магия… Чёрт, чёрт! Но как-то же я тополем тем во дворе управлял? Почему я не могу сделать то же с глупой железякой!?

Что я вообще могу?».

Он озадаченно посмотрел на свои руки. Потом попытался сотворить не молнию, а какой-нибудь сникерс (к этому времени он порядком проголодался).

«Фиаско, братан! Но почему!? Молнии же… Так. Молнии — не совсем материальные, может в этом дело? А тут — материя. Вкусная…».

Ему ужасно захотелось ощутить почти забытый вкус шоколадно-орехового батончика, эту чудную вязкую сладость во рту, и орешки — обязательно чтоб фундук… М-м-м…

«Обуйся, родной… Но как так-то? Целую огромную скалищу зафигачил, а какую-то пошлую конфету…

Ну, жалко тебе, что ли?! Эй!

Ладно, допустим. Природа каким-то образом противодействует. Типа инерции специальной… Значит, материальные штуки творить не так просто. Особенно органику. Но это точно возможно! Ведь твари же эти все откуда-то взялись! Кто-то как-то их умудрился материализовать! Скала, опять же…».

Впору было опускать руки, но Фитом уже овладело маниакальное упрямство. Как так?! Должен быть способ! Любые задачи имеют решение! Он вернулся на Четыре-восемь, но мысль о Мосте не отпускала.

Даже рядом с Олей он не переставал думать о чёртовых рельсах. Надо сказать, она немало его озадачила, когда спросила:

— Но они же не сплошные? Там же они как-то на гайках держатся…

Фит поразился. Ему даже в голову не приходило, что можно попробовать не рубить рельс, а разобрать один из стыков.

По некоторому размышлению он, правда, засомневался, что это решение: откручивание как минимум двух здоровенных гаек — дело небыстрое и нелёгкое. К тому же за полгода нахождения в раскалённом состоянии там всё, возможно, сварилось напрочь…

Как бы то ни было примерно через неделю он вновь очутился на берегу, на этот раз вооружённый специальной «боевой» кувалдой. Оба конца были выполнены под клин, один продольный, другой — поперечный, закалены и остро заточены. Поскольку Фит собирался идти в одиночку, у него не было возможности возиться одновременно и с зубилом и с тяжёлым молотом, он решил превратить кувалду в топор для рубки металла. Весила эта адова приблуда килограммов десять.

В мастерских Фит немножко потренировался, ему даже удалось разрубить кусок раскалённого рельса минут за десять. Правда, там железяка удобно лежала и поворачивалась нужным боком… Конечно, будь у него опыт, дело пошло бы быстрее. Но главное: задача оказалась в принципе решаема. Дальше был вопрос техники и удачи.

Лёха и Горыныч были в курсе затеи. Горыныч скептически хмурился, а Лёха предлагал идти вдвоём. Фит отказался. Ему представлялось, что процесс не слишком ускорился бы, а вот лишний риск… Сама по себе идея убить мост была достаточно бредовой и, пожалуй, не слишком рациональной, в этом Горыныч был безусловно прав. Рисковать лишней человеческой жизнью было ни к чему.

Бой

Мост, к счастью, никуда не уполз и продолжал крутиться на том же пятачке. Сидя на обрыве, Фит в который раз пытался убедить себя в том, что риск оправдан.

С чего он вообще взял, что именно в рельсах таится «жизнь» дракона?

Но дело уже было даже не в мосте как таковом, Фиту необходимо было доказать себе, что он способен сделать это.

С утра было пасмурно, стоял лёгкий морозец. Это было хорошо. В солнечные дни уже заметно припекало, и под снегом тут и там пробивали себе дорогу невидимые ручейки, да и сам снег напитывался влагой, так что барахтаться в нём не доставляло ни малейшего удовольствия.

Змей выполз на берег довольно далеко, почти добравшись до скрытой под серовато-белым одеялом старицы. Это было на руку Фиту — он рассчитывал использовать канал как укрытие в случае какого-нибудь форс-мажора.

Он вздохнул, скинул рюкзак, положил рядом ружьё. С собой взял лишь молот и небольшой моток верёвки с карабинами на концах.

Сначала он медленно полз по уши в снегу, волоча за собой своё оружие, но потом вдруг понял, что это бессмысленно. Никаких глаз у железного чудища не было, если оно и чуяло людей каким-то мистическим образом, то вряд ли пластунские приёмы позволили бы спрятаться. А вот передвижение здорово замедлялось. Нужно было вставать.

Только сейчас ему стало по-настоящему страшно. Огромные движущиеся балки моста, сотрясающие и рвущие землю, пылающие внутри рельсы, лязгающая «пасть» заставляли цепенеть и вжиматься в снег. Что может крохотный человек противопоставить многотысячетонной громадине?

— Ну-ка, дорогой товарищ… Раз, два… Три!

Он вскочил, перехватил поудобнее кувалду и, невольно пригибаясь, проламываясь сквозь снег, быстро, как мог, зашагал прямо к монстру.

Передняя часть змея была слишком беспокойной, и Фит сомневался, что сможет удержаться внутри этого аттракциона. А вот середина, свёрнутая гигантской баранкой, оставалась относительно неподвижной, лишь время от времени ёрзая по берегу.

Бегом по ровной поверхности можно было бы преодолеть расстояние за полминуты, но путь по метровым сугробам, покрытым сверху жёстким ломким настом, по взрытым фермами канавам занял, казалось, целую вечность. Каждую секунду Фит ожидал, что вот-вот эти движущиеся завалы железа высотой с девятиэтажный дом дёрнутся в его сторону и…

Кувалда ужасно стесняла движения. Десять килограммов — вроде и не чересчур много, но так казалось только поначалу. Одной рукой ему приходилось помогать себе пробираться по глубоким рытвинам, другая моментально уставала, и он то и дело перекладывал железяку из руки в руку, начиная проклинать свою не слишком удачную затею. Впрочем, возможно, маета с кувалдой позволила меньше думать об опасности и других ненужных сейчас вещах.

Нижние балки заметно ушли в землю, заскочить на одну из них оказалось совсем не трудно. Фит осторожно ступил на усеянную здоровенными заклёпками, до сих пор покрытую серебристой краской поверхность, сделал несколько шагов по диагонали и остановился, вцепившись в подвернувшуюся вертикальную коробчатую конструкцию с прямоугольными дырами. Мост слегка дёрнулся, но пока это было не так уж страшно, Фит даже не потерял равновесие. Он немного осмотрелся и с диким разочарованием опустил руки.

Рельсы отсюда были недосягаемы. Едва заметно вибрируя, они левитировали метрах в пяти над головой Фита.

Время утекало как вода сквозь пальцы. В любую минуту мост мог решить вдруг искупаться или просто взбрыкнуть…

Фит защёлкнул карабин на петле, приделанной к ручке кувалды, пристроил инструмент поудобнее, чтобы он не упал под ферму, а сам полез наверх. Только теперь он понял, как эта тварь умудряется так гнуться: металл «дышал»! Балки удлинялись, сокращались — чуть-чуть, но вполне заметно, в результате вся конструкция ходила ходуном. Одолев подъём, Фит обхватил балку руками и ногами, боясь пошевелиться.

В стороне, метрах в семидесяти, нижнюю ферму пересекала поверх ещё одна — передняя часть монстра, которая елозила туда-сюда со страшным скрежетом.

«Если эта тварюга решит двинуть в сторону реки, она раздавит меня в лепёшку. Или придётся прыгать, а тут этажа четыре, не меньше… Давай-ка порезче, дорогой товарищ!».

Он подтянул верёвкой кувалду и осторожно, на четвереньках пополз на другую сторону, поближе к рельсам.

Минут через десять он оказался недалеко от ближайшего стыка.

Он взмок от напряжения и жара: раскалённый рельс оранжево светился, лицо обжигало даже на расстоянии полутора метров.

Первым делом он обвязался свободным концом верёвки, накинув его вокруг кстати подвернувшейся поперечины, потом внимательно осмотрел стык.

— Твою ж…

Вместо стыка на сплошной стальной жиле, которая и на рельс-то совсем не была похожа, он увидел только небольшое утолщение.

Фитом овладело предчувствие неудачи: огненные плети свободно висели в воздухе, дрожа и покачиваясь. Как их рубить? Режущие кромки молота были заточены под горячий металл — острее, чем обычно — но ведь это всё-таки подобие зубила, а не топор! Нужна была пусть не наковальня, но хоть какая-то опора!

Он утвердил ноги, двумя руками перехватил своё оружие, примерился. Если он промажет десятикилограммовой чушкой мимо рельса, она улетит вниз, да и его утащит за собой…

Удар получился точным и сокрушительным… Результат, к сожалению, не порадовал. Как и ожидалось, огромная струна упруго «сыграла», и в результате на пылающей поверхности осталась зарубка не больше полусантиметра глубиной. Он ещё раз прицелился, поднял свой молот и в этот момент заметил, что след от удара стремительно исчезает: две секунды и всё полностью затянулось — как не было!

Фит всегда считал себя очень уравновешенным человеком. Он порой выходил из себя, конечно, но это случалось крайне редко, за всю жизнь — по пальцам пересчитать. Требовалось приложить массу усилий, чтобы достать его до такой степени, чтобы он дал волю своему гневу… Однако сейчас он взорвался почти мгновенно: пока опускал свой молот на проклятый рельс. Всё сложилось: и целая неделя тягостных безрезультатных размышлений о том, как уничтожить чёртова дракона, и задавленный страх, и неудобная тяжёлая кувалда, и… Да — мало ли!

Он вскипел, ярость его выплеснулась в руки, кувалда, стремительно летя к цели, вдруг заиндевела и окуталась синеватым ореолом, узкое лезвие ослепительно льдисто засияло, и в тот момент, когда оно коснулось раскалённой стали, Фит издал какой-то нечеловеческий крик

— А-а!!!

Молот прошёл сквозь рельс, почти не встретив сопротивления, и Фит от неожиданности не удержал его. Раздался оглушительный хлёсткий металлический звук, словно от рвущейся огромной струны, а мост внезапно вздыбился и забился в конвульсиях.

Фита резко мотнуло, одна нога соскользнула с узкого карниза, но верёвка, к счастью, удержала его наверху.

Он лихорадочно начал подтягивать кувалду, потом отвязался и соскользнул по поперечине на полтора метра ниже. Второй рельс оказался прямо у его ног.

Ферма, внутри которой он висел, в это время резко взметнулась вверх, так что перехватило дыхание; Фит едва успел вцепиться в ближайшую перекладину. Почти в невесомости, он накинул на балку верёвку, щёлкнул карабином. Одной рукой действовать было неудобно, но второй он мёртвой хваткой обнял железяку, одновременно пытаясь не упустить кувалду.

Мост грянулся оземь, и у Фита едва не хрустнул позвоночник, его приложило головой о балку, перед глазами поплыли круги.

По краешку сознания пронеслась мысль, что бить нужно сейчас, пока он находится относительно невысоко.

Почти не обращая внимания на опору под ногами, он дёрнулся — мешала слишком туго накинутая верёвка — опять отстегнул карабин, вскинул своё оружие и ударил по второму рельсу.

Снова гулкий резкий звук, обрубки мгновенно удлинились навстречу друг другу, внахлёст, словно выстрелили, вырывая молот из рук, и мост как-то разом осел, превратившись в огромную кучу мятого металлолома.

Фит не удержался и полетел головой вниз, отчаянно пытаясь схватиться хоть за что-нибудь. Высота была уже не десять метров, но семь — тоже не мелочь. Всё ещё светящийся рельс промелькнул у самого носа, опалив волосы. Последнее, что успел подумать — если он грохнется не на землю, а на одну из нижних балок, то… 

Глава 17. Народный герой

 Ночь мертвецов

Он очнулся в полутьме и долго не мог понять где находится. Голова просто раскалывалась, а каждое движение отзывалось режущей болью в левой руке.

Откуда-то издали, словно сквозь ватное одеяло, доносились крики и непрерывная стрельба.

Превозмогая боль, он сел. Голова заполнилась туманом, мир закачался, к горлу подступила тошнота.

Он замычал, зажмурился, снова попробовал осмотреться.

С трудом он узнал место — гостевая в мансарде Виктора Андреевича, где он обычно ночевал, останавливаясь на Бугре. Слабый-слабый свет пробивался с улицы — очевидно, стояла лунная ночь, и снег рассеивал зыбкое холодное сияние.

«Так… Уже лучше. А что я? На змеюку пошёл… А ведь у меня получилась, ага?».

Он отчётливо вспомнил последние мгновенья, как он, отцепляет страховку и, балансируя на узкой качающейся балке, наносит удар… И летит вниз.

«Видимо, крепко приложился… С рукой что?».

Он осмотрел или, скорее, ощупал руку: перевязь, самодельная шина. Выглядело как наскоро «починенный» перелом. По ощущениям тоже похоже было на то.

Из одежды он обнаружил на себе футболку, всегдашние тёплые джинсы и носки.

«Так. А что там за стрельба?».

Он попытался привстать, но в глазах потемнело, пришлось снова опуститься на диван.

Ощупал голову — перевязана.

«Видать, ещё и сотрясение. Трещина в мозге…».

Он посидел с полминуты, дожидаясь, пока в голове прояснится и уляжется тошнота.

«Хм… А, что ли, я — не крутой колдун? Ну-ка…».

Ещё минут десять борьбы с собой позволили Фиту лишний раз убедиться в собственной крутости.

Когда ему наконец удалось сосредоточиться и обрести уверенность, он прогнал боль и туман из головы, потом размотал бинт на сломанной руке. Провёл по ней другой рукой. Затем осторожно выпрямил, каждое мгновение ожидая вспышки боли. Болело совсем немного и в другом месте. Повернул руку, едва рассмотрел в темноте здоровенный кровоподтёк. «Стёр» и его.

Встал, выглянул в окно.

«Ни черта не видно! Где, интересно, моя вертикалка? Чёрт… Она же там осталась, на обрыве, вместе с рюкзаком!».

Он открыл дверь и начал наощупь спускаться по крутой деревянной лестнице, придерживаясь рукой за стену. Потом сообразил, зажёг крохотный осветительный шарик-огонёк.

В большом зале на первом этаже было светлее: горела керосиновая лампа.

Фит почувствовал себя в дурацком положении. Ни верхней одежды, ни оружия. Где-то там явно нужна помощь, а он тут…

Взгляд его натолкнулся на унты, стоявшие у двери. Он купил их в Ухане сразу, как появилась возможность. Эти были с собачьим мехом, потяжелее тех, что остались на ГЭС, но всё-таки не сравнить с резиновыми тяжеловесами… Впрочем, время валенок отходило, заканчивался март.

Он обулся и выскочил на улицу.

Шум раздавался с городской стороны.

«Зомбаки, наверное… Странно, что так долго бой идёт».

Зомби обычно нападали небольшими группами, самая серьёзная атака была ещё по осени, тогда, рассказывали, было около тридцати тварей. Но в октябре и народ был ещё не такой прожжённый…

Фит побежал вдоль улицы, стараясь не обращать внимания на лёгкий морозец.

Судя по звукам выстрелов, он был уже почти на месте, когда из переулка ему наперерез выпрыгнула тощая длиннорукая фигура.

— Чёрт! — он от неожиданности шарахнулся в сторону и почти бессознательно швырнул прямо в мерзкую харю искрящийся синий шар.

Попадание было точным: молния взорвалась в районе головы монстра, полыхнула синим, и разряды, пробежав по длинным полуразложившимся ногам, ушли в снег. Зрелище было эффектным, но вот с эффективностью, судя по всему, наблюдалась проблема.

Зомби замер буквально на мгновение и продолжил свой бег.

Расстояние сокращалось, оставалось шагов десять…

Второй шар был огненный — классический файрболл из какой-то компьютерной игрушки. Результат оказался более заметным, но тоже сомнительным: полыхнуло, тварь издала шипяще-булькающий рёв, раскинула в стороны свои руки и сделала последний прыжок. Фита обдало отвратительной вонью гниющей плоти.

Почти в панике он пригнулся, лицо его перекосило отвращением; в последнюю секунду он, скользнув взглядом по груди монстра, понял что зомби — женщина. Это было особенно гадко.

Он сотворил ещё какую-то неведомую штуковину и, когда тварь уже собиралась впиться в его плечо своими кривыми зубами, одной рукой вколотил чёрный шар в оскаленную пасть, а вторую выставил вперёд, пытаясь отстраниться от чудовищного создания хотя бы на немного…

Жуткие остро обломанные желтоватые ногти рванули его руку, и в этот момент голова твари взорвалась.

Женщина — существо, призванное ласкать взор, предназначенное для любования и восхищения — как сверкающая драгоценность, как цветущая слива, как прозрачный горный ручеёк! А это…

Фит упал на колени, его вырвало.

Он отполз на несколько метров, лихорадочно хватая горстями снег, пытаясь отмыться, очиститься от чужой крови и отвратительной слизи.

Через полминуты он поднялся, лицо его стало ожесточённым, глаза хмуро смотрели исподлобья. Он побежал вперёд.

Масштаб битвы его поразил: здесь были все, всё население Бугра, кроме малых ребятишек, караванщики с города и несколько уханских. И зомби — десятки, десятки! Их косили, как траву, но они всё лезли и лезли, заваливая своими телами улицы, проулки, палисады. В неверных красных сполохах осветительных костров и без того жуткие твари выглядели совершенно инфернально.

Фит быстро оказался в гуще боя. Подхватив с земли автомат кого-то из павших, он влез на крышу ближней сарайки, залёг рядом с незнакомым бурятом, охотником с Ухана, и тоже открыл прицельный огонь одиночными по дальним подступам; на баррикадах уже прорывающихся монстров встречали с гладкостволами и палашами.

Кругом творился невероятный кошмар: крики, беспорядочные выстрелы, рёв, рычание, шипение тварей. Виктор Андреевич с соседней крыши садил по нападавшим картечью из чудовищной пятиствольной пушечки, а Виктория и ещё какая-то женщина были у него заряжающими. Каждый залп сопровождался поистине адскими последствиями: зомбаков буквально рвало на куски килограммами рубленых ржавых гвоздей, а крыша окутывалась столь густыми клубами от самодельного пороха, что закрадывались опасения за жизнь самого стрелка. На левом фланге Алекс поливал тварей из огнемёта, рядом с ним Фит успел разглядеть Филиппа с огромным тесаком в руке…

Потом у Фита кончились патроны, и как раз пошла новая волна тварей. Он слетел вниз и кинулся налево: Алекс сжёг весь запас керосина, и ребята остались без огневой поддержки.

Перед глазами всё смешалось в кровавом дыму, Фит действовал почти автоматически, сознание ухватывало лишь какие-то бессвязные фрагменты: мимо костра пролетают куски очередного монстра, разнесённого адской машинкой Виктора Андреевича… Алекс победно кривится, размозжив голову мерзкой твари обухом топора… В гуще нападающих вспыхивает огненный шар, а вслед ему летят ещё два чёрных, взрывчатых… Мужики с палашами бросаются на громовой отчаянный рёв Филиппа, окружённого сразу несколькими тварями… Справа подбегает незнакомая девчушка лет пятнадцати, опоясанная патронташем, и уверенно, будто всю жизнь этим занималась, стреляет из какой-то древней, чертовски элегантной курковой горизонталки…

К середине ночи нашествие прекратилось. Позже насчитали почти четыре сотни дохлых зомби, останки которых целую неделю на санях вывозили за гору в небольшой карьер, чтобы сжечь там на гигантском костре.

Вече

На следующий вечер после побоища Виктор Андреевич созвал большой совет.

— Ребята! Необходимо что-то предпринимать, иначе они нас доконают! За зиму троих караванщиков потеряли. И вчера… Восемь человек!

Потери действительно были невосполнимыми. Погиб Валентин, двое парнишек с города, пришедших вчера с караваном, не удалось спасти Фила…

Фит с сомнением покивал. С утра он целый день помогал в лазарете, и настроение у него было совсем не радужное. К счастью, местные зомби не заражали «покусанных» своими невиданными вирусами в отличие от киношных монстров, но наносимые ими раны были ужасными. Новообретённых умений Фита хватало, чтобы залечить глубокие порезы или простейшие переломы, но когда он вспоминал устремлённые на него полные надежды глаза молодой женщины с оторванной рукой, у него наворачивались слёзы. Что он мог тут поделать?

Он пытался, конечно, но… Чего ему не хватало? Анатомических знаний, каких-то магических умений? Или просто уверенности? Кто бы знал…

— Но что ты предлагаешь, Андреич?

— Нужно идти туда. Пока у нас ещё хоть какие-то боеприпасы остались. Спалить к чёртовой матери все эти деревяшки вместе с мертвяками, щупальцами, воплями… Откуда-то они ведь там появляются? А если завтра нашествие повторится? Нужно бить в корень!

Люди неуверенно молчали. Потом Алекс всё-таки сказал:

— Вчера мы стояли на неплохо подготовленных позициях. И было нас не меньше трёхсот человек. Если мы пойдём туда, то нас будет… Сколько? Ну, можно сотню добровольцев наскрести. Не брать же женщин и пацанов, в самом деле? И воевать придётся в совершенно незнакомых условиях. А вдруг этих тварей там — тысячи? Да, чёрт, мы ведь совсем не знаем, что там творится! Там, может, воздуха нет или земля ядовитая, или… Да всё, что угодно!

Многие согласно закивали, зашумели.

— Но неужели мы просто так это оставим?! — Виктор Андреевич быстро распалялся, он почтит кричал, лицо его покраснело. — Поймите же! Вчера десяток, завтра десяток… Если не искоренить причину, это будет продолжаться! Они нас просто постепенно изведут! Да уже в следующий раз мы так легко не отделаемся: керосина хорошо если на баллон осталось, нормальных патронов — в обрез, в запасе один самопал! Без нарезного дальнобоя всё закончится гораздо печальнее…

В его словах тоже была правда; народ угрюмо замолчал. Почему-то все один за другим повернулись в сторону Фита, словно от него ожидая решающего слова. Он почувствовал себя ужасно неуютно; пожал плечами.

— В голову ничего не приходит, кроме того, что слишком мало информации. Без разведки туда соваться действительно — самоубийство. А разведка — это ещё большее самоубийство, потому что придётся идти не с сотней стволов, а…

Все по-прежнему смотрели на него, ожидая продолжения.

Он вдруг решился:

— Лады. Завтра попытаемся глянуть что там. Хотя бы с краешку. Нужна пара хороших раций, метров на двести они пока что бьют… Группа надёжная, человек восемь. Чтобы ждали у границы, а я огляжусь, что увижу — по рации расскажу. Пойду со стороны гаража, там, вроде, поспокойнее.

Все понимали, что это не очень хорошая идея. Но хороших идей не было, зато можно было как-то спихнуть с себя ответственность за решение. Многие прятали глаза.

В это время вошёл Лёха — он только-только вернулся c карьера, помогал с вывозом останков.

Он подсел к Фиту, вполголоса осведомился:

— Ну, чего нарешали?

— Да так… Завтра видно будет.

* * *

Вечером они сидели вчетвером с Лёхой, Виктором Андреевичем и Алексом, поминали погибших — Валентина, Филиппа, остальных.

— Проклятье! — Виктор Андреевич покачал головой. — Честное слово, Фит, не ожидал я, что так выйдет! Разобраться — с какой стати тебе решать наши проблемы-то?

— Это да… — согласился Алекс. — Ты прости нас… Мелкий мы народец. Но ты ведь знаешь, только скажи — по крайней мере мы с Андреичем с тобой точно пойдём. Тёзка вот тоже…

— Да ладно, мужики… Все проблемы сейчас общие. Но пойду один. Надёжнее. Да и привык.

Лёха помалкивал, он только второй раз оказался на Бугре, пока не очень освоился в компании. С Тимом он пошёл бы без сомнений, но тот отказался наотрез, и Лёха знал, что когда Фит упирается — то спорить без толку.

— Нет, ты пойми, дружище, мы же просто люди, а ты… Все и ждали, что скажешь. Никто же не… — чувство вины никак не позволяло Виктору Андреевичу успокоиться.

— А что — я? Не человек? — усмехнулся Фит.

Виктор Андреевич осторожно покачал головой.

— А ты знаешь… Иной раз сомнения-то берут. Ну, проводник от бога — ладно. Но… Тот взрыв в аэропорту я никогда не забуду. А мост?!! Когда Алексей прибежал, я даже не поверил, что тебе такое в голову может втемяшиться! И — волокли мы тебя оттуда, ты ж, ну, никакой был! Рука — двойной перелом, на одном мясе держалась; череп едва не треснул, Тунгус реально мял его, выравнивал! И тут заявляешься через три часа — как огурчик! А вытворял что? Что за огненные шары? Мерлин, твою дивизию! Ну и не мудрено — народ-то спросить — они таких сказок про тебя нарассказывают, что сам восхитишься! Чего было, чего не было… Поэтому и смотрели на тебя, как на божество — сейчас, мол, скажешь слово заветное — и всё устаканится разом…

— Факт. Так оно и есть. Валя рассказывал, как ты пластуна первый раз увидел… Говорит — ты даже ухом не повёл, типа тварь да тварь, подумаешь! Пугай, говорит, её фонариком… А у меня, говорит, все поджилки трясутся со страху, «мама» орать готов… — Алекс согласно кивнул, разлил по стопочкам. — А помнишь, как ты Фила укоротил тогда? Эх! Славный парнишка был, хоть и заноза… Ну что, помянем ребят?

Выпили не чокаясь. 

Глава 18. За дымами

 Неудачное начало

Фит угрюмо осмотрелся. Погода стояла отличная: солнце, лёгкий морозец, искрящийся, уже чуть прихваченный весной льдистый снег. Над деревяшками, однако, как и всегда, клубились угольно-чёрные тучи, временами озаряемые красноватыми отсветами. Вдоль границ района тянулись какие-то непонятные, постоянно курящиеся кучи, скрывая за мутной завесой сизого дыма дома, дороги, деревья…

Глубокого рейда не замышлялось; для начала следовало просто глянуть, что там, за дымящимися завалами. Рюкзак был лёгким: перекуса на сутки, две армейские фляжки с водой, моток верёвки, стандартная мелочёвка. На одном боку — противогаз, на другом — переделанный под компьютерную гарнитуру ТА-88 (от раций всё-таки решили отказаться), катушка за спиной…

Фит зажал кнопку, в последний раз проверил связь:

— Слышно?

— Слышно отлично.

Он поправил на груди короткоствольный полицейский АКС-74У Виктора Андреевича и осторожно двинулся вперёд. Скрученный чёрный провод с лёгким шорохом потянулся с катушки, отмеряя метр за метром.

— Так… Слева за остановкой, метров пятнадцать — тягун в ложбинке, издали не виден. Средней мощности.

Добравшись до дымящихся бугров, Фит попытался ногой раскидать слежавшийся подтаявший снег. Безуспешно.

Сначала он долго осторожно принюхивался, держа противогаз наготове: дым вполне мог оказаться какой-нибудь отравой.

— Странно. Дым прямо из сугробов идёт. Судя по запаху — обычный дым, как от горящей травы. Я не особенный специалист, но вроде даже на коноплю смахивает. Выглядит он, кстати, страшнее, чем на самом деле, вроде даже дышать можно и глаза почти не ест, самую малость. Но лучше надену противогаз…

Кучи были неровными, твёрдыми и скользкими, а дымная завеса — совершенно непроглядной, поэтому какое-то время Фит сосредоточился на том, чтобы просто удерживать равновесие. Десяток осторожных шагов, ещё десяток… Казалось, этому не будет конца. Впереди послышался невнятный звук, вроде слабого вскрика, Фит настороженно замер, прислушиваясь. Руки легли на автомат, висящий на груди. Жуткие вопли, которые были обычным делом в верхней стороне Деревяшек, сюда не доносились, поэтому тишина почти звенела.

— Послышалось — вроде вскрикнул кто-то. Но больше ни звука. Прошёл в дыму метров пятьдесят. А звук похож был на крик детский… Или женский, может. Короткий, звонкий…

Он направился дальше.

Внезапно он поймал себя на мысли, что никак не может сосредоточиться. Напряжённое внимание и чувство опасности ускользали, в сознании воцарялась странная безмятежность. В горле пересохло.

— Подозреваю, что дым в самом деле действует наркотически. Противогаз, по ощущениям, мало помогает. Мысли сбиваются, вместо опасности всё время думаю о какой-то ерунде. Вот дырка в сугробе странная… Похожа на амёбу сероватого цвета… Посмотрю… Нет, просто пятно. Японский бог! И так — постоянно. Всякая фигня… Интересно, зачем Николай Второй свою рубашку окровавленную хранил столько лет? Странно, снег тут почти растаял. Даже совсем. И тепло. О. Кажется дома появились, что-то большое впереди маячит. Кого-то вижу. Блин. Координация движений — никакая, предохранитель еле снял… Вроде — не зомби…

Дым понемногу рассеивался, и перед Фитом постепенно открывалась удивительная картина. Вереница длинных деревянных двухэтажек убегала по склону вверх и вниз, утопая в высокой тёмной траве. Вероятно, трава была зелёной, но с цветом здесь было сложно определиться, потому что, пробиваясь сквозь загадочные клубящиеся тучи, свет становился неестественным, розово-фиолетовым.

Строения, к удивлению Фита, выглядели довольно пристойно и казались жилыми: во многих проёмах были целые стёкла, фасады — обычные, не покорёженные никакими шевелениями и не покрытые неведомыми наростами. К большинству подъездов вели натоптанные тропинки.

За линией домов на сотни метров раскинулись засаженные чем-то поля. Было не просто тепло — жарковато, градусов двадцать пять, не меньше. Из-за угла ближайшего дома вдоль стены крадучись, постоянно оглядываясь, показался мужик. Это, без сомнения, был не зомби, обычный человек.

Фит слегка расслабился, пытаясь привести мысли в порядок. Дым и дурацкая ситуация сбивали с толку. Пронеслась мысль, что, возможно, всё это — галлюцинации. Он оглянулся: позади в непроницаемой завесе можно было ещё разглядеть снежные кучи и тянущийся через них полевик.

Человек продолжал красться и только теперь внезапно заметил Фита. Он вздрогнул, присел ещё больше, нерешительно дёрнулся туда-сюда и, закрыв голову руками, замер.

Фит стянул резиновый шлем за «хобот», поднял руки в мирном жесте и начал осторожно приближаться. Кричать он не стал, сообразив, что где-то неподалёку таится непонятная пока опасность.

Вблизи «туземец» выглядел совершенно диким. Фиту на ум пришёл образ Бена Ганна из «Острова сокровищ» — зашуганного, полубезумного, но одержимого неотвязной мыслью. Странно и чужеродно на шее болтался крохотный серебряный крестик.

Когда расстояние сократилось до нескольких метров, Фит негромко спросил:

— Ты разговаривать умеешь? — идиотский вопрос, наверное, но как-то так легло.

Взгляд из-под длиной грязной чёлки был настороженным, почти неприязненным. Человек махнул рукой — «уходи!».

Фит осмотрелся, прислушался, приблизился ещё, тоже на всякий случай прижался к стене. Покачал головой.

— Что тут происходит?

Он буквально почувствовал, как в душе дикаря борются противоречивые желания: то ли убежать, то ли напасть… Он явно понимал, что висит у Фита на груди: взгляд его то и дело возвращался к автомату. Но убегать и прятаться мужику, видимо, было привычнее. Наконец он сказал тихим сиплым шёпотом:

— Здесь нельзя оставаться. Они недалеко; ищут. Стрельба не спасёт, только других привлечёт.

— У тебя есть какой-то план?

— Твою мать! — прошипел патлатый. — У меня есть план! Только ты мне мешаешь! Срыгни на хрен!

Фит догадался, что мужик не хочет выдавать своего убежища. Но просто повернуться и уйти он не мог.

— Я из города, снаружи. Мне нужно разобраться, что тут у вас происходит.

— Из-за дымов? Не свисти… Там радиация и жить нельзя.

— Кто тебе сказал? Там полно народу. И не рай, конечно, но жить можно. Весна, снег скоро сойдёт…

— Весна? — видимо, давно забытое слово затронуло нужную струнку в одичавшей душе. Мужик что-то хотел сказать, но лишь махнул рукой. — Да какая разница! Если они нас найдут, то обоим кранты. И пушка твоя не поможет.

— Ну, давай спрячемся, расскажешь как-что. Мне можно доверять.

— Доверять нельзя даже близким, а ты — кто?

Фит уже и готов был оставить странного беглеца в покое, но тут его заусило.

— Я всё равно никуда не уйду. Столько сил и нервов… Ты от зомби прячешься?

— Коз-зёл… Откуда ты только взялся! — сквозь зубы пробормотал местный. — Какие, на хрен, ещё зомби?! Живых шугаться нужно…

Очевидно он понял, что бояться Фита смысла нет, по крайней мере — пока где-то недалеко рыщет другая, куда более страшная опасность. Но сделать всё равно ничего не мог: оценив вид незнакомца, он пришёл к выводу, что пытаться напасть и завладеть оружием — дело мало перспективное.

Опасность была, судя по всему, в самом деле серьёзной, потому что мужик наконец решился:

— Ладно, пошли. Только провода свои убери — палево.

Фит пробормотал в микрофон:

— Разговор слышен? Мне же всё это не чудится?

На другом конце провода сидел Лёха и, вероятно, тоже находился в недоумении. Голос его звучал озадаченно.

— Плохо, но слышно. Что думаешь?

— В общем, я кабель обрежу наверное… Как что прояснится — я подключусь. По крайней мере кое-что уже имеем: житьздесь вполне можно, про зомби пока ничего не слышно, происходят какие-то разборки между людьми. В общем, я свяжусь в течение пары дней или раньше, ждите. Если меня не будет больше недели — решайте сами. Но малыми силами сюда, наверное, лучше не соваться.

Дикарь внимательно прислушивался к разговору.

— Ты в самом деле снаружи? Вас там много? Ладно, потом. Пошли. Только тихо!

Они бесшумно скользнули в ближний заброшенный подъезд, миновали тамбур, но в квартиры подниматься не стали: мужик осторожно, стараясь не шуметь, поднял две широкие половицы и кивнул на чёрный проём, мол — «давай».

Это могло оказаться ловушкой, но, секунду помешкав, Фит спустил в дыру ноги и спрыгнул вниз. Там было совсем неглубоко — с метр, может чуть больше. Здесь царила полная тьма, и Фит, ощупывая землю рукой, отполз немного в сторону. Мужик скользнул за ним, опустил доски за собой.

Немного повозившись, он нашарил в темноте припрятанные спички, чиркнул, сориентировался и шепнул:

— Туда ползём.

Спичка погасла.

Фит зажёг крохотный шарик-огонёк. Дунул на него — и светлячок медленно полетел в указанном направлении.

Мужик, увидев свет, поначалу шикнул: «Не трать…», но увидев, что свет идёт не от спички, а от какой-то неведомой штуковины, осёкся. Пропустив шарик мимо себя, он пополз за ним.

Они пробрались под полом метров на пять в сторону, стало просторнее: под домом оказался довольно большой погреб, разгороженный на закрытые отсеки; раньше, видимо, у хозяев каждой из двенадцати квартир здесь был свой закуток для хранения картошки и разных заготовок. Между отсеками был узкий, чуть больше полуметра, проход. В воздухе стоял сырой, земляной, какой-то кислый запах.

Толкнув вторую или третью дверь, мужик махнул Фиту рукой:

— Давай сюда.

Комнатушка, больше похожая на собачью конуру, наскоро сколоченную из щелястых досок, носила следы некоторых «дизайнерских» усилий: картинка из журнала на стене, узкий матрас на деревянном настиле, кусок ДСП на корявой стойке — то ли полочка, то ли столик.

Шарик погас, но кое-что по-прежнему можно было рассмотреть, по крайней мере — понять, где верх, где низ. Фит присмотрелся: асбестовая труба, которая раньше служила для вентиляции, теперь была где-то наверху обломана и кроме воздуха позволяла проникать в это убогое убежище ещё и тусклому рассеянному свету.

— Ну… — хозяин не выглядел дружелюбным. — Ты точно не из «бродяг»? Хотя, конечно: ствол, провода, одежда…

— А бродяги — это кто?

— Блатняки. Власть местная.

— А ты?

— А я — мужик. Был.

«Занятно. Государство здесь какое-то тюремное, что ли? Блатные, мужики…».

— Почему — был?

— В бега ушёл…

Постепенно, слово за слово Фит разговорил его и примерно понял, что здесь происходит. Звали мужика Сила (вряд ли это было настоящее имя, кличка, должно быть), и негромким бесцветным шёпотом он рассказывал, рассказывал…

Осень, как и везде в Городе, оказалась самым страшным временем: происходило нечто непонятное и ужасное, люди гибли сотнями и тысячами; улицы, особенно ночью, полнились неведомыми тварями, дома превращались в смертельные ловушки, прошёл загадочный «чёрный мор», кто-то сходил с ума, кто-то беспределил, пользуясь хаосом и страхом… Но со временем всё понемногу стабилизировалось.

Ещё осенью, в октябре-ноябре, власть в районе захватила группировка под предводительством некоего Седого. Постепенно по всем «Деревяшкам» установился их порядок: кучка «бродяг» с прихвостнями как бы управляла, а остальные — «мужики» — работали. Во всех кварталах были поставлены свои смотрящие, организованы патрули. На самом деле всё «управление» свелось к тому, что с каждого собиралась «десятина» в общак, главным образом — продукты питания. Изредка авторитеты устраивали какие-то толковища, разборки, но в основном это всё касалось бродяг, «правильных мужиков» никто лишний раз не дёргал.

Работой, собственно, ту жизнь сложно было назвать. Единицы, конечно, промышляли и ремеслом — печники, сварщики, плотники… Кто-то возил воду с Верхней речки, скорее похожей на большой ручей, некоторые пилили на дрова разрушенные дома и прочие строения… Но большая часть оставшихся в живых занималась тем, что шерстила опустевшие и брошенные квартиры, гаражи, дачи.

Поначалу казалось, что всё идёт не так уж плохо. Когда Седой взялся наводить порядок, многие мужики вздохнули с облегчением. Даже подключились, помогали… Понемногу уничтожили опасных тварей, расстреляли шайку мародёров-отморозков, сожгли несколько зданий-ловушек… А к декабрю стало внезапно теплеть, снег растаял, и земля вскоре покрылась травой. В это же время вокруг появилась стена «дымов», которая не позволяла покинуть район, но зато и не пропускала снаружи новые опасности.

Незаметно установилось всеобщее мнение, что там, «за дымами» таки случился конец света, и мир окончательно умер, превратившись в безжизненную ледяную радиоактивную пустыню. Это было очень похоже на правду.

Лафа закончилась, когда к марту вдруг оказалось, что запасы провианта подходят к концу. Нового урожая картошки ждать пока было рано, а петрушка с укропом погоды не делали…

Седой объявил очередной сбор в общак, но на этот раз желающих добровольно делиться едой заметно поуменьшилось, пришлось собирать силой. Бродяги устраивали неожиданные рейды, и не всегда эти набеги оканчивались мирно. Начался террор и охота за недовольными…

— Вот так как-то… — Сила замолчал. — Так, на самом деле, за дымами остались люди?

— Ну да. И довольно много, как минимум, несколько тысяч. Зиму почти пережили, с едой у нас попроще: дачи, гаражи, склады. Плюс охота, рыбалка… — Фит тоже шептал.

Сила слушал недоверчиво.

— А сюда почему никто не заглядывал столько времени?

— Опасно. С вашей стороны постоянно зомби лезли, а просто так рисковать — кому нужно? А сейчас — крепко достали эти твари, ну и решили разведать что тут, да как… Никто и не думал, что здесь люди ещё живут.

— Первый раз про каких-то зомби слышу. Месяца три у нас спокойно, никаких тварей нет. Щупальца разве только, так они не опасные, если туда не лезть… Так и что думаешь?

— Не знаю пока… Нужно с нашими посоветоваться. А кто, говоришь, здесь за главного? Седой какой-то? С ним как — разговаривать-то вообще можно?

Сила мрачно взглянул исподлобья. В темноте показалось, что белки его глаз — светятся.

— Разговаривать-то можно. Только смысла мало… Даже если договоришься о чём — им на это плюнуть и растереть будет при надобности. Как с общаком тем. Тоже те ещё твари.

— Может быть и так. Но попробовать придётся… А где его искать, если что, Седого этого?

— Старое здание администрации знаешь? Рядом с «Родником»? Вот, там… Но если ты думаешь туда податься, то зря. Шестёрки тебя грохнут не разбираясь, даже полдороги не пройдёшь. Рыщут кругом, шакалы…

— И что предлагаешь?

— Вечера дождись. И сваливай по-хорошему. Туда, откуда пришёл. Ничего путнего тут не надыбаешь.

— А ты?

— Может, и я. Только вот насчёт одежды пошустрить придётся. И обувь… Коли там снег ещё. Проблема. Но сейчас по-любому затаиться нужно на время. Час, другой. Прочёсывать будут ближние дома… Хорошо, что собак у них нет. Всех сожрали… Так что можешь поспать пока.

Фит скинул куртку — было ужасно жарко — свернул её, подложил под голову, откинулся к дощатой стене и замолчал. Сумбур в голове, вызванный дымом, вроде бы начал рассеиваться, но чувствовал он себя всё-таки неуютно, словно с похмелья.

«Может, действительно — вздремнуть? Странный этот Сила, конечно, но явной опасности вроде нет…».

Проснулся он резко, будто его кто-то толкнул. Непонятно было, сколько прошло времени. На улице, судя по слабому свету из трубы, по-прежнему был день. Возможно, он отключился всего на несколько минут.

— Сила, — шёпотом позвал он.

Ответа не последовало.

Он зажёг маленький огонёк: комнатушка была пуста.

«Наверное, я всё-таки поспал чутка. И туман в голове прошёл…».

Он долго прислушивался, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки, но весь мир, казалось, объяла ватная тишина. Стараясь не нарушать это безмолвие, Фит встал (высота потолка позволяла даже не пригибаться) и решил осмотреться.

Выскользнув из отсека, он прошёлся по коридору. Замки были сбиты и двери закрывались обычными деревянными вертушками. Неприятный запах, к которому он почти уже привык, в коридорчике заметно усилился.

Любопытство оказалось сильнее туманных соображений о границах дозволенного. Он толкнул одну из дверей.

Внутри отсека на деревянных решетчатых поддонах стояло несколько больших кастрюль. Заставив огонёк разгореться сильнее, Фит осторожно приподнял крышку одного из бачков. Поморщился от запаха, пригляделся, и его едва не вырвало: там лежала человеческая голова. Сначала он даже не поверил себе, наклонился, присмотрелся…

Его всего передёрнуло. Год назад подобное зрелище, наверное, вообще повергло бы его в шок, но сейчас он испытывал только бесконечное отвращение. Пожалуй, не было даже страха, лишь внезапное ясное ощущение опасности. Он бесшумно опустил крышку на место, сделал шаг назад, прикрыл дверь, повернулся…

В этот момент ему на голову обрушился удар. Били какой-то дубинкой: сухой деревянный звон в ушах был последним, что он запомнил.

Странный плен

Он очнулся. Знакомый неприятный кисло-земляной запах ударил в нос. Правый висок саднило, голова гудела и раскалывалась.

«Что ж такое-то! За всю жизнь моей черепушке столько не доставалось…».

Других чётко сформулированных мыслей не было, но в общем и целом понимание ситуации присутствовало.

С самого начала его действия были предельно идиотскими. Он снова попался на удочку своей наивной советской веры в то, что человек человеку — друг, товарищ и брат. Опасался зомби, аномалий, дымов… чего угодно, только не людей. Даже когда ему прямым текстом объяснили, что кругом рыщут разнообразные моральные уроды (или правильнее — аморальные уроды?), он продолжал с чистым сердцем доверять этому Силе. Ведь — человек в беде, скрывается от бандитов, значит, за ним правда!

Даже нельзя сказать, что Фит прямо так уж всецело ему доверял: и автомат под рукой держал и дистанцию… Но где-то в глубине души он отнёсся к нему как к «своему», расслабился! Факт. За то и поплатился.

«А ведь он ясно сказал, что даже близким верить нельзя! Да уж… с волками жить, как говорится… Чёрт с ним. Так, что у нас тут…».

Он тихонько пошевелился. Выяснилось, что он неудобно, врастяжку, привязан к какой-то доске: руки вверху, ноги… Жёсткая тонкая верёвка врезалась в голое тело. Голову можно было немного приподнять, но это мало чего давало: вокруг стояла полная темень.

Удивительно, но страха не было совсем, лишь отстранённое любопытство, словно выполнял задание в квест-комнате. Он отметил это и покачал головой. Слишком легкомысленно! Ведь по большому счёту этот странный тип мог бы его уже и прикончить.

Он почувствовал, что по нему кто-то ползёт. Не сказать, что он так уж боялся всяких насекомых, но… Бррр! Он задёргался, пытаясь сбросить неведомое существо, но безуспешно. Кто-то невидимый продолжал свой неспешный путь. Тут его посетила мысль, что это ведь может быть не просто таракан, а какая-нибудь адская зараза из новых… Стало жутковато.

«Чёрт! Да что там?! Свет!».

Организм сработал неожиданно: свет явился не из привычного уже осветительного шарика, а… Просто вокруг вдруг стало светлее. Он разглядел у себя на голом животе обычную муху. Облегчённо, чуть ли не радостно выдохнул.

«Занятно… Это я освещённость повысил или просто стал видеть в темноте? Так… Свет ведь должен откуда-то идти? Нет, скорее — второе. Надо сказать — неплохо. Это я теперь как кошка. Или даже круче. Так… А почему бы мне не освободиться? Дело-то, наверное, плёвое. Хотя…».

Внезапно пришла мысль, что, может быть, не стоит пока торопиться. В распятом виде он выглядел более беспомощно, это могло помочь в общении… Возможно, удастся вытянуть из Силы какую-нибудь лишнюю инфу. В конце концов, ему ничего не стоило порвать эти путы в любой момент: уверенность в этом, казалось, ни на чём не основывалась, но сомнений не вызывала. А потом — защитный купол, и — аля-улю…

Он сосредоточился на ползущей мухе, и ту вдруг, словно могучим щелбаном, сшибло куда-то в угол.

«Нокаут? Прости, цокотуха».

Довольно долго он бездумно смотрел в потолок.

«Нужен какой-никакой план действий. Давай для начала башку в порядок приведём…».

Валяться в темноте пришлось долго, наверное, несколько часов. Польза от этого вынужденного ожидания оказалась неисчислимой.

Сначала Фит случайно заметил, что видит, даже когда глаза его закрыты. Не то чтобы видит в обычном смысле, но… Это трудно было объяснить. Он, к примеру, отлично представлял, где лежит убитая им муха. В правом углу, за какими-то досками, на бетонном полу, задрав вверх скрюченные лапки. Рядом — мелкие камешки и скомканная отсыревшая бумажка… Но глазами, лёжа на полу, он никак не мог бы этого увидеть, даже если бы здесь горела лампа-киловаттка!

Немного придя в себя после этого неожиданного открытия, он засомневался: может, это лишь плод его воображения? Проверить оказалось несложно. Он зажмурил глаза и попробовал «разглядеть» что находится слева от него.

Старый окурок на полу. Ещё доски — два длинных обрезка сороковки… За ними — рама от детского велосипеда. Он медленно, словно опасаясь, повернул голову, открыл глаза… В последнее мгновение он понял, что даже и не сомневается в результате.

«Хм. Всевидящее око. Стану крутым Сауроном, повешу свой глаз на башне. На телевышке, ага…».

Откуда-то из глубин души, как тогда у «разрыва», поднялось ликование, удивлённое восхищение, смешанное с недоверием; по телу пробежала дрожь, на мгновение перехватило дыхание. Боясь упустить нужное состояние, настроение, он «бросил взгляд» в коридор.

Одна дверь, вторая. Страшный склад с кастрюлями… Знакомая каморка. Сила, спящий на своём матрасе как толстый лысый пёс, свернувшись чуть ли не в клубок… А вот и автомат. И одежда.

Фит открыл глаза и с десяток секунд бессмысленно смотрел в потолок. Он был поражён, как уже не раз случалось. Вроде бы пора уже было привыкнуть к чудесам, но каждый раз очевидная невозможность его вновь открывавшейся способности потрясала его, переворачивала всё внутри, тыкала носом, словно кутёнка: ты — можешь, ты — всесилен, ты — почти бог! А он отворачивался, сопротивлялся, упирался лапками, скулил, пытался спрятаться за «а, может, это сон?», «это невозможно!», «но почему — я?!»…

Ночь в фиолетовом сумраке. Обрезанный провод. Стремительный рывок вдоль полевика сквозь дым…

Базу заметно обустроили: нижняя часть бывшей автобусной остановки со всех сторон зашита досками и обложена снегом, внутри вповалку спят ребята, только закутавшийся в белый тулуп Лёха сидя дремлет у импровизированного столика, не снимая наушники и подняв высокий овечий воротник. Почти погасшая печурка… На крыше, за снежной кладкой курит в карауле Алекс, пряча сигарету в ладони, изредка оглядываясь. Карабин с оптикой стоит рядом…

Другая картинка, вид сверху: длинный изогнутый ряд двухэтажек, убегающих по склону. Вот шестая снизу, здесь в подвале лежит он, связанный и при этом свободный, словно птица… Дальше — поле, спуск с горы, здание фазанки, а вот и «Родник».

Первый городской кинотеатр. Ещё совсем мелким Фит ездил с пацанами сюда: «Оцеола», «Виннету»… А потом, многими годами позже, — «Пираты двадцатого века», «Танцор диско…» Кинотеатр давно не работал. В девяностых здесь был какой-то рынок, а сейчас — мебельный цех.

Рядом с «Родником», на той же площади, — невысокое здание бывшей городской администрации, или как оно тогда называлось: горисполком. Тоже знакомое… Сюда, в горком комсомола, когда-то они с одноклассниками приезжали на собеседование. Зубрили на лестничной клетке устав и даты, искренне веря, что вот-вот — и от них тоже что-то будет зависеть в этой жизни…

Бойцы на улице, внутри — ещё двое. В брюках, с длинными ножами на поясах.

«Огнестрельное наверняка есть только у главаря, ну, может, у личной охраны…».

Картинка задрожала, рассеялась. Фит почувствовал себя обессиленным и разбитым, на лбу выступили капельки пота. Путешествия вне тела оказались нелёгким и довольно выматывающим занятием.

Незаметно подкралось утро.

Слышно было, как Сила встал, какое-то время шебуршился в своей каморке, клацал автоматом. Потом ходил по своему погребу, поскрипывая дверями. Наконец заглянул в темницу к Фиту. Или, может быть, это была не темница, а «продуктовый» склад?

— Ты что творишь, Сила?

— А чего ты ждал? Что я всё брошу и полезу без штанов в сугробы? Тем более когда ты собираешься Седого искать… Они тебя всё равно замочили бы без всякого прока. А так у меня лишней еды на два месяца. А за дымы мне никогда не поздно будет податься, так ведь? А ещё можно кого-нибудь из ваших сюда зазвать…

— Вот ведь мразь ты хитрозадая…

— Хочешь жить — умей вертеться. А «лечить» меня не надо, не я такой, жизнь такая. Я всё обдумал — это лучший вариант. Да ты не переживай, прямо сейчас я тебя убивать не буду, не к спеху. Мясо на жаре долго не хранится, а соль в дефиците. Тем более, что ты, может, полезнее будешь в качестве выкупа или страховки…

Фит поверить не мог своим ушам. Насколько может оскотинеть человек!

«И ведь, вроде, здравомыслящий дядька. Крест носит! Не понимаю! Неужели среди наших на «Четыре-восемь» может такая тварь затесаться? Да ни в жизнь! Ведь и у нас иные голодали, особенно на Правом, но до такого… Главное — логичен и спокоен, ни капли смущения и сомнения. Но можно ли винить? Голод — страшная штука… Впрочем, узником Бухенвальда он совсем не выглядит. Да дело ведь даже не в каннибализме… Ну, ели дикари побеждённых, верили, что приобретают силу убитого врага… Для этого же гада — любой ближний просто полезная или бесполезная вещь! Средство для обмена, еда… Наверное, в прежние времена выглядел приличным, умел заводить полезные знакомства… «Умел жить», что называется. Нелюдь ведь, ничем не лучше тех же зомби. Даже хуже, потому что и не подумаешь на первый взгляд. Не дай бог он к нам «за дымы» проберётся! И что с ним делать?».

Внезапно Фиту вспомнился тот лысый самодовольный жлоб у моста — тогда, в начале сентября…

«Одного поля… Таких убивать нужно. Это зараза, раковая опухоль человечества, наравне со всякими «беркутами» и Седыми…

И кто должен их убивать? Суд, государство?

Государство… Оно не убивало. Изолировало и кормило. Потому что вдруг — ошибка? И мы ведь — гуманны! Только когда государство существовало, такие вовсе не ели ближних. По крайней мере в буквальном смысле. О, для многих граждан эти персонажи даже образцами были, им подражали… «Хочешь жить — умей вертеться»… Был прощелыгой, а когда прижало — стал просто тварью».

Сознание Фита постепенно наполнялось душным тяжёлым отвращением, это была даже не ненависть, а что-то сложно формулируемое. Вряд ли большинство из нас ненавидит таракана, когда опускает на него тапок…

Он мысленно протянул руки и сомкнул пальцы у Силы на горле. Тот в ужасе схватился за шею, потом за стены, заметался, захрипел… Он умирал медленно, мучительно долго, мерзко, совсем не как в дешёвых боевиках по телевизору.

Фит смотрел на эти конвульсии, и его мутило, он почти пожалел, почти разжал «хватку», но вспомнил голову несчастного в зелёной эмалированной кастрюле и…

Потом он рванулся, и обрывки верёвки повисли на доске. На запястьях остались глубокие рубцы, пришлось их «стереть». Ноги он просто развязал, обламывая ногти, стремясь быстрее выбраться из этой могилы, сбежать, забыть…

Когда он осторожно приоткрыл дверь на улицу, то долго жмурился от непривычно яркого странного розового света.

Первым делом нужно было связаться со своими. Оглядываясь, он прокрался к обрезанному проводу, вынул нож. Наскоро, не изолируя, сделал скрутки.

— Лёха, тут?

— О! Наконец-то! Это Игорь, Лёха отсыпается. Что у тебя?

Фит кратко обрисовал ситуацию, умолчав, правда, о своём пленении.

— Пожалуй, я двину напрямую к этому Седому, полагаю, что корень проблемы с зомби всё равно нужно искать где-то здесь.

— Ты уверен? А если они тебя… поймают?

— Надеюсь, смогу разобраться. Судя по всему, опасных тварей и аномалий здесь нет, так что доберусь туда быстро. На связь выйду, по возможности скорее, может даже вернусь к вечеру. Пока придётся отключиться: до «Родника» кабеля всё равно не хватит, а неудобно с ним…

— Н-ну давай. Осторожнее там. 

Глава 19. Зона

 Бродяги

Злополучный Сила оказался прав, на бродяг Фит наткнулся буквально через десять минут. Он успел пересечь безлюдное поле, засаженное картошкой, спуститься по крутому, заросшему высокой травой, склону, и в этот момент из-за угла ближней двухэтажки показались пятеро. Они по-видимому привыкли к полной безнаказанности и поначалу даже проигнорировали автомат, висящий на груди Фита.

— Вроде не из наших… Сюда иди!

— Хопа! Что за зехер? За ствол обоснуй!

— Чей будешь? С какого района?

Фит молча пропустил лавину вопросов мимо ушей. Лица были наглые и в чём-то неуловимо ущербные, в бандитских сериалах любили раньше подбирать такие типажи на роль блатных… Наверное не зря. Очень похоже.

— Чё молчишь, голубок?

Видя явную неагрессивность и «интеллигентную» сдержанность Фита, бродяги с ходу пошли в наступление.

— Стоять. — Он навёл на них ствол. Предохранитель был давно снят, патрон дослан заранее.

Блатные никак не отреагировали и продолжали приближаться, по волчьи обходя с двух сторон. Фит выстрелил под ноги мощному амбалу со слегка азиатской внешностью, в котором угадал главного. Голый торс выдавал в нём борца, как минимум — качка. Камуфляжные штаны, на ногах — берцы.

— Опа! Стоять, братва… Тише, тише, зёма, не газуй…

— С Седым хочу говорить. Ведите. Только вперёд убежали, чтобы я всех видел.

Силу и нахрап такие типы всегда понимали отлично. Здоровяк мотнул головой своим. На всякий случай он всё таки ещё раз попытался «пощупать» Фита:

— Так ты чей человек будешь? Сверху, из «банщиков»?

— Я сам по себе. Не будете дёргаться — разойдёмся миром. Пока… — В голосе Фита скользил холодок.

Он испытывал странное чувство — смесь брезгливого пренебрежения и злости… Причём злился больше не на блатных, а на себя вчерашнего, того, кто год назад скорее всего малодушно попытался бы как-то мирно договориться, всё уладить, может, даже в чём-то уступить, чтобы прийти к компромиссу (ведь любой компромисс — это всегда шаги навстречу, правда?), а лучше — предпочёл бы обойти этих гавриков дальней стороной, словно признавая за ними силу и право что-то требовать…

— Ладно, ладно. Только я вперёд человечка отправлю Седому цинкануть. Без предупреждения нельзя, сечёшь, да?

— Отправь. Только без глупостей. Лишние проблемы никому не нужны.

Один из «братков» — маленький чернявый со шкодливой физиономией и рыскающими глазами — умчался вперёд. Остальные четверо странной развинченной походкой зашагали по тропинке впереди Фита, временами оглядываясь и о чём то негромко переговариваясь.

Приближаясь к резиденции Седого, Фит впал в сомнения: может, зря он полез в это осиное гнездо в одиночку? Если окружат со всех сторон, то и автомат не спасёт.

«А интересно, на ходу моя защита действует? Странно — ни разу не приходило в голову проверить…».

Он попытался соорудить вокруг себя небольшой кокон. Лишним не будет, авось, от подлого камня в затылок убережёт…

Это казалось удивительным, но к Седому удалось пройти совсем без проблем. Никто даже не пытался отобрать оружие или выставлять какие-то требования.

Комнатка оказалась совсем небольшой, видимо — бывшая приёмная какого-нибудь советского партийного зама. В задней стене была ещё одна дверь — обычная, деревянная, со следами открученной таблички. Мебели в помещении было небогато: кожаный диван у стены и три кресла вокруг невысокого журнального столика. На столе — большая пепельница, пачка папирос. Тёмно-красный ковёр на полу, когда-то шикарный, но видавший виды: вытертые проплешины, разномастные пятна, а местами — и пропалины от сигарет. Пахло крепким чаем, куревом и лёгким перегаром. В одном из кресел, подложив под себя ногу и откинувшись на высокую спинку, сидел Седой, держа в руках большую кружку с золотистым ободком по верху.

Фит сразу узнал его. Кривой тонкий нос, светло-серые водянистые глаза, костлявый подбородок. Это был тот «Главный» из его осенних пассажиров. Уцелевший.

Честно говоря, Фит не очень-то внял словам Шарлотты насчёт того, что это он своими наполненными жаждой мщения мыслями уничтожил тех бедолаг. Ну а как, если саму эту дивную дамочку он до сих пор иногда считал то ли бредом, то ли сном… Но если он видел её наяву, если всё это — правда, то следовало отсюда многое. В частности то, что Седой тогда оказался сильнее Фитовых «чар»… Возможно, у него были все основания чувствовать себя в безопасности и сейчас.

Седой его не узнал. Неудивительно: кто-нибудь вообще запоминает лица таксистов? Разве что — постоянные клиенты…

— Здравствуй, мил человек. Располагайся, — Седой кивнул на кресло.

Знакомая цитата резанула ухо. Фит в глубине души усмехнулся. Не спеша он сел, с интересом огляделся, посмотрел в глаза Седому.

Удивительно, но даже сейчас угрозы не чувствовалось.

Вообще, с того самого момента, когда вышел из дымовой завесы, он ощущал странную расслабленность, едва ли не безмятежность. Чужеродные «новые» напасти, вроде аномалий, сороконожек, жрунов и прочих тварей, всегда вызывали острое чувство опасности, нервировали, держали в напряжении… А здесь всё было как в том старом, казалось — безвозвратно ушедшем — мире.

С некоторым недоумением Фит вдруг осознал, что Седому с его шайкой удалось невозможное — извести все эти жуткие последствия Сдвига, сделать мир обычным, нормальным, где можно ходить босиком и без оружия, спокойно копаться в огороде!

«Стоп, стоп, дорогой товарищ! Это — нормальный мир? Вот эти розово-фиолетовые облака, дымящиеся сугробы и зелень посреди зимы? Зомби?

Ну… Да, но… Всё же, согласись?».

— Доброго дня. Меня зовут Фит.

— Ну а я — Седой. Рассказывай, с чем пожаловал.

Седой ещё в первую встречу показался Фиту довольно вменяемым — совсем не похожим на неадекватного психопата, из тех, что нередко встречаются среди этой братии… Он даже вызывал определённое доверие.

— Я снаружи… С Бугра. Проблемка там у нас образовалась, которая вроде как от вас исходит. Твари лезут, люди гибнут. Нужно бы разобраться…

Он говорил и чувствовал, как мысли гуляют где-то далеко в воспоминаниях, размываются. Трудно было сосредоточиться на деле. Он снова внутренне встряхнулся, попытался мобилизоваться.

Седой, казалось, нисколько не удивился гостю «снаружи».

— Проблемки нужно разрулить, это правильно, это надо… Жмуры ходячие никому не по кайфу. Чифирку выпьешь? Порядочный, без долива, только-только заварил… — Седой отхлебнул маленький глоток и протянул кружку Фиту.

Тот непроизвольно дёрнул рукой, потом вдруг спохватился: что за… Он ведь не Миклухо-Маклай, а Седой — не вождь туземцев; все эти следования местным обычаям не настолько обязательны.

Он отрицательно покачал ладонью.

— Нет, спасибо. Не любитель.

— Как знаешь. Касательно за дело твоё… Всё можно порешать, по-любому. Вопрос только: нам какой с этого понт? Нет, я не барыжу, но людям, чтобы за вас впрягаться, какой-никакой интерес нужен, так? Вы там, вообще, — кто? Не в обиду, но на общее не отдаёте, живёте не по закону… Допустим, ты кажешься чётким мужиком, правильных я уважаю, но разговор-то не конкретно за тебя идёт? Пацаны с меня спросят: «А с чего вдруг Седой за фраеров да лохов ломить начал?».

— В общих чертах понятно. И что ты хочешь?

— Я лично — ничего. Но порядок должен быть… Делиться надо, как бог завещал. Лишнего — не возьмём, десятину, как положено. И не рыжьём, само собой. Хавчиком — в самый раз. Пацаны декохта опасаются…

Седой обладал необъяснимым обаянием. Сильный, спокойный, рассудительный, явно не дурак. И как будто даже какая-то правда была в его словах. Фит снова попытался сосредоточиться.

«Так… То есть, в принципе, Седой помочь может и даже не против. Но требует оплату. С одной стороны выглядит разумно. С другой… А если это — блеф? Как эти голодранцы могут помочь против орды зомби? Стоп!

Стоп. Он ведь что-то сказал про мертвяков, я ведь не ослышался? А я ему про зомби не говорил. Значит, он сам понял, о чём речь. Странно, что чокнутый Сила при этом о них даже не слыхал…

А что если эти твари напрямую связаны с Седым? Ну а что — блестящий ход, чтобы обложить Бугор данью. Сначала — скрытый наезд, а потом — «ты мне — бабки, я тебе — крышу»… Известная история. Ну а что: если Полохов мог приручить каких-то призрачных волчар, может, Седой умудряется с зомби управляться?».

— А чем вы сможете помочь? С вашими ножиками… Мы там чуть ли не с артиллерией едва справляемся…

— Обижаешь, зёма. Вокруг-то посмотри. Хоть одного мертвяка или какую другую тварину на нашей зоне видишь? Настоящая сила — она никогда в стволах не была. Настоящая сила — в человеке.

— Хорошо… И как всё это дело оформить?

— А чего оформлять? Мы ж не фуфлыжники. При людях всё разложим — и довольно. Бугор — отдаёт долю посильную на общее раз в месяц, а мы со жмурами вопрос решаем.

— Ясно. Нашим передам. Сам понимаешь, я ведь только оглядеться пришёл, вряд ли могу за общество решать.

— Ну и лады. Погостишь? Прямо скажу, новый человек — большая редкость нынче, расскажешь, как вы там чалитесь…

Это прозвучало забавно. Фит усмехнулся.

— Мы чалимся? Это ж у тебя тут зона.

Седой тоже осклабился:

— Так-то оно так, да только сам видишь, как обернулось: у нас — воля и порядок, а у вас там — жмуры бродят, и кругом яман голимый. Вот оно и выходит, что это вы там чалитесь…

Фит с сомнением покачал головой:

— Плохо у нас, говоришь… Не без того, бывает. Но сдаётся мне, что и здесь не так уж весело. Если люди людей жрать начинают, то что-то не совсем ладно в королевстве…

Седой поморщился. Фит попал в точку.

— Люди людей у нас не едят. То — гады… Изведём и их. У меня — по закону. Посмотри: вот, кружка чифиря — всё моё богатство. Авторитет мой — не купленный, и каждый из близких моих — не за бабло поднялся. Правильных мужиков — уважаю, беспредела — не допускаю…

— Разве не беспредел по второму разу на общак собирать? Вы ж с них взяли как бы на год вперёд, чего же теперь?

— Да не было базара за то, что на год вперёд… Пока хватало собранного — никакого кипеша и не возникало. Но тут бродягам хана корячится, а мужики бациллы заныкали, им по кайфу… Но живём-то на одной зоне, стало быть — делиться пора. Опять же, беспредел бы был, если бы бродяги у мужиков последнее на гоп-стоп брали, так ведь нет такого! Даже не половину — десятину берём, по справедливости.

«Умеете вы складно всё подать…».

Фит промолчал, лишь с сомнением покачал головой.

— Давай так. — Седой сделал маленький глоток из своей кружки с золотым ободком. — Смотри: есть справедливость и справедливость. Одним справедливо, когда всем сестрам по серьгам. Другим — когда тот, кто сильнее, храбрее, умнее — тот и больше берёт. Неужели лентяй, дрефло, лох или бедолага какой достоин того же, что и правильный — хоть мужик, хоть вор? Скажи, как вернее, на твоё разумение?

Фит задумался. Конечно, подобным вопросом он не раз задавался и, естественно, к окончательному выводу так и не пришёл.

— Не скажу, что знаю правильный ответ. Мне представляется, что если говорить о пропитании, одежде, крове над головой, то некий равный минимум у каждого должен быть. Тот, кто более смышлён или бесстрашен, наверное, имеет право получить сверх, но тут главный вопрос: насколько больше? Не настолько же, чтобы купаться в шампанском, когда кто-то на улице замерзает насмерть?

— Золотые слова! Только, скажи, в вашем ментовском государстве оно — так?

— Сам знаешь, что нет. Разве что при коммунистах к тому ближе было…

— То-то и оно. Я тебе скажу, до чего сам допёр: на самом деле правильно — так, как богом и природой положено. К слову, почему не вышло коммунизм построить? Потому что суть человеческую они отрицали. Желание навар иметь, свою поляну, свою хату, побрякушки, рыжьё — оно природное. А коммунисты хотели желание это игнорировать. Только от природы нельзя отмахнуться, декретом отменить… Потому пока народ в удавке держали — создавался понт, будто всё идёт по плану. Да только как хватку разжали — всё и рассыпалось, природа своё взяла. Вот ты думаешь — несправедливо, когда вор лоха щемит. А оно справедливо. Один — от природы волку подобен и предназначено ему волчье, другой — олень, и ему — своё. Волк — не лучше оленя и не хуже, просто каждому — своё назначение. Когда волки исчезают — оленям только по первости кажется, что стало лучше, а потом дохнуть начнут от мора всякого. Так и вор с лохом. Вор урок даёт: о своём позаботься, с ближним делиться не забывай… Если лох урок выучил — он больше и не лох. Ну а кому уроки на пользу не идут — значит по жизни им судьба такая…

Фит крякнул.

— Ну, не ново ведь! «Волки — санитары леса», «на то и щука, чтоб карась не дремал»… Только кто решает — кому волком быть, а кому бараном? Возомнил себя Раскольников волком — топором старухе башку раскроил… И старуха-то никчёмная, казалось бы… Но если каждый так? Чудесная житуха пойдёт!

— Так о том и базар! Поэтому правильный вор никогда никого не пришьёт от нехер делать. Мокруха — грех, пока на неё общество своё согласие не высказало. Потому что богом ещё и разумение дано. Общество, люди — должны решать за всё. Кто в авторитете, кто в шнырях, кто правильный мужик, кто лох — не только природой решается, но и обществом. Вот ты спрашиваешь — насколько богатый должен быть богаче бедного… Да настолько, насколько народ согласен! Только не один конкретный барыга и не отдельный босяк решать должен, а всё людское общество. Такая вот мысль у меня. Скажи — где тут мой косяк, какие хвосты не срослись?

— Непросто это… Ты хочешь сказать, что ваши блатные законы всем по нраву? Неужели ты думаешь, что мужики с радостью с вами делятся? А с теми, кого вы считаете лохами, как быть? Вы их вообще из разряда людей вычеркнули… Очень удобно!

— Так и это ж не я придумал, так богом устроено! Возьми, к примеру, детей: ты же не разрешишь малому самому решать все вопросы? Зато и спросишь с него ты не так, как с взрослого. То же и с лохами. Ещё Аристотель говорил, что люди от природы неодинаковы. Одним предназначено быть хозяевами, другим — рабами. И рабу же лучше, когда у него есть хозяин, потому что в одного он придёт в скотское состояние или вообще кони двинет, потому как от природы обижен. Ясен пень, времена те прошли, теперь за счёт машин, науки и типа «гуманного» общества эти природные рабы и с голоду не помирают, и всегда могут найти тех, кто разложит им, как правильно жить. Но суть-то ихняя не изменилась. Сам трезво посмотри вокруг — разве грек не прав был? Так что это не я людей и лохов разделил, то бог…

Фит, несколько опешив от такой тирады, не нашёлся, что сразу ответить. Наверняка где-то в рассуждениях Седого была неувязочка, но вопрос требовал обдумывания.

— Ну и ну! — он, улыбаясь, поднял руки. — Если уж Аристотель… Пока что — ничего не скажу, поразмыслить нужно. Но я при своём остаюсь: не совсем правильно это, когда одни решают за других, как им жить…

Договорились с Седым, что в случае положительного ответа с Бугра сразу отправят караван с продуктами: крупой, копчёным мясом и рыбой; подкинут и немного соли-сахара. Как ни странно, Седой и Бугру смог кое-что предложить — ту же зелень, которая появится «за дымами» только месяца через три. Бесспорно, голова у Седого была светлая, несмотря на все его воровские ухватки.

* * *

«Блокпост» свернули по-быстрому и, не мешкая, отправились на Бугор. По дороге у Фита с Виктором Андреевичем завязался разговор в продолжение темы.

— Сильно не по душе мне эта затея, — Виктор Андреевич поморщился. — Ты сам-то как мыслишь?

Фит что есть сил сражался с последствиями перехода сквозь дымы: мысли снова разбегались, путались, безмятежная неосторожность настолько им овладела, что он даже побоялся вести группу, отправив вперёд Андрюху. Но всё же способность здраво рассуждать он сохранял.

— Да такая же фигня. Нет, ты понимаешь, он до того складно говорит — заслушаешься. Представляешь — Аристотеля цитирует! С природой, говорит, бороться бессмысленно, а от природы оно так — один волк, другой — баран… И я понимаю, что какая-то в его рассуждениях нестыковочка, но…

— Насмотрелся я на этих уродов… На Бугре таких хватало раньше. Допускаю, что среди них встречаются и умные головы. И в некоторых отношениях они даже привлекают… Но чуть копнёшь — оказывается, что человеческого в них ни на грош. Сегодня он тебе лучший кореш, косячком с тобой делится, а завтра что не так — и он первый тебе ногу подставит. Он же понятия не имеет, что такое бескорыстно отдать последнее ближнему! Своя шкура ему завсегда ближе к телу. Волки, бараны… Только вот не волки они в большинстве своём, а паразиты. Клещи! И «крыша» эта сомнительная. Начинают они всегда гладко, да только потом — хрен соскочишь. Один раз отдал — всё, по жизни должен будешь… Ей, богу — клещи! — Виктор Андреевич тяжело вздохнул. — Нет, не нравится мне всё это!

— Ладно. Посмотрим.

Вторая попытка

Фит решил на Бугровское собрание не ходить. Прямо скажем — сбежал. Сослался на крайнюю неотложность и ушёл с Лёхой к логову Петровича. В последнее время он чувствовал себя на Бугре не в своей тарелке: большинство местных теперь смотрели на него, словно на перст божий и светоч истины, а потому он боялся, что любое его слово помешает им принять СВОЁ решение — верное или неверное, но — своё. А возможно, главная причина состояла в том, что он и сам не знал, как поступить правильно в данной ситуации.

О своей способности «видеть» он рассказал только Лёхе. И то — сгоряча. Позже ему подумалось, что, наверное, сделал это зря. Он представил себя на месте человека, который вдруг узнаёт, что теперь каждый его шаг, каждое его потаённое ковыряние в носу теперь может стать кому-то известным. То есть — не факт, но — вдруг? Конечно, люди даже под видеокамерами привыкают жить на всяких там телешоу, но себе Фит такого не пожелал бы. Неизбежно он задался вопросом: а один ли он обладает такой супер-способностью? Ответа, естественно, не было, но некоторую неуютность он ощутил в полной мере. К счастью, Лёха был свой в доску и воспринял новость вполне позитивно.

Они решили снять у Двинутого комнатушку на пару дней, и пока Фит будет заниматься своим дистанционным зондированием, Лёха потолчётся среди караванщиков, послушает, что говорят, узнает свежие новости с Четыре-восемь. Место было просто идеальным: проверенная временем относительная безопасность, достаточная конфиденциальность и главное — непосредственная близость к объекту исследования. От постоялого двора Петровича до дымов было рукой подать.

* * *

Переход в этот раз оказался тяжёлым. Сначала, уже в районе дач за речкой, они нагнали небольшой — буквально в три человека — уханский караван, который терпел поражение в драке с сороконожками.

Стая была небольшой, всего штук шесть, но парни, видимо, были совсем не знакомы с этими ядовитыми гадами. Они подпустили тварей слишком близко, понадеявшись на свои тесаки, и теперь с обожжёнными деревенеющими руками с трудом пытались отбиться от оставшихся двух. Не подоспей Фит с Лёхой, дело наверняка закончилось бы совсем плохо.

Слегка досталось и Лёхе. На Правом сороконожки не встречались, а главным оружием против них была правильная тактика. По-хорошему, лучший вариант — пальнуть в стаю из обреза мелкой дробью метров с пятнадцати. Обычно на этом нападение и заканчивалось. Но тут твари уже мельтешили прямо на тропе под ногами людей, дробью стрелять было опасно, а пулей попасть в тонкую вёрткую гадину Фит не надеялся.

Длинные, пушистые, симпатичные с виду ворсинки разбрасывали капельки парализующего яда даже после того, как метровой твари удавалось отсечь голову с устрашающими тройными челюстями. Яд был летучим, и самым опасным было — вдохнуть его или допустить попадание в глаза. Коли уж пришлось сойтись с сороконожкой в ножевую — требовалось постоянно отступать, а эти чайники…

Если бы сражение заметили издали, Фит успел бы что-то придумать и предупредить Лёху, но тут — обогнули заброшенный дом и — прямо за поворотом, в пяти метрах…

— Лёха, стой!

Но тот уже успел влезть в гущу, да ещё и наклониться, рассекая ближнюю тварину…

Фит мгновенно натянул холодную неприятную резину противогаза, поднял воротник, на руки в тонких шерстяных перчатках натянул по мусорному пакету, которые всегда были под рукой, подскочил к свалке, отшвырнул подальше Лёху, раздавил широким каблуком унта голову последней остававшейся в живых тварей. Потом отогнал за угол парней (одного пришлось тащить), заставил сбросить всю верхнюю одежду и тщательно вымыть лицо и руки снегом. Снег был весенний, льдистый, колючий, но выбирать не приходилось. Потом возюкали в окрестных сугробах одежду, пытаясь очистить от яда, насколько это возможно…

Фит, качая головой, смотрел на двоих бедолаг, которые двигались как крабы, едва шевеля руками, на Лёху, веки которого отяжелели и полузакрылись, словно у зомби…

«Смех и грех…».

— Шевелитесь, шевелитесь! Быстрей отойдёте. Лёха, тоже, морщи репу всё время…

Третий парень (уханские оказались совсем молодыми, лет по семнадцать) пострадал серьёзно, управлять ни руками, ни глазами уже не мог, и что хуже всего — успел надышаться. В такой ситуации лучше всего помог бы чистый кислород, да где ж его возьмёшь… К счастью, лёгкие совсем не парализовало и были хорошие шансы, что пацан выкарабкается.

Яд был невидимым и активным в течение нескольких часов, поэтому пришлось протаптывать новую тропу в обход, ставить с обоих сторон знаки опасности — большие кресты из веток.

«Тяжёлого» положили на волокушу и тащили вместе с грузом.

Едва отошли на сто метров, показалась ещё какая-то роящаяся напасть — незнакомая, в виде красноватого облака — вряд ли насекомые, но — кто их разберёт… Проверять не стали, снова пришлось давать немалый крюк по неразведанным местам, барахтаясь в мокром липком снегу. Потом ещё пара смерчиков, большой серый чих, крутой скользкий склон… Вобщем, до «гостиницы» Двинутого добрались к темноте, донельзя измотанные, насквозь промокшие и замёрзшие.

Несмотря на усталость, уже лёжа на жёстких, узких двухэтажных нарах в подвале у Петровича, Фит продолжал думать о зомби.

«И всё же: откуда-то же они берутся! В дымах зарождаются на границе? И почему только на северо-западной стороне?

А вот кстати: пятиэтажка та заброшенная наверху… Здание в самом деле загадочное. Единственный бетонный дом на Деревяшках. Пожалуй, лет пятнадцать назад его построили… Или двадцать? Так и не заселили… Попробовать туда глянуть? Вроде отдохнул немножко. Тем более — рядом…».

Фит снова выпустил своё сознание на волю.

«Взлетев» на гору, он приблизился к бетонному монолиту, зияющему чёрными провалами окон. В проёмы даже были вставлены рамы — только без стёкол. Окружающие деревянные двухэтажки и детская поликлиника были укрыты густой сенью раскидистых тополей, а это мрачное строение на лысом обрыве холма стояло особняком, чужеродное и одинокое. К ближнему углу здания выбегали заросшие высокой травой газоны, но большая его часть утопала в подтаявших дымных сугробах.

Единственный подъезд и нижние этажи были скрыты в клубящейся мути, и рассмотреть в ней что-то, даже несмотря на новообретённую способность Фита видеть в темноте, не представлялось возможным. Однако вверху дым немного относило в сторону ветерком, и можно было попытаться заглянуть в разверстую пасть окна на пятом: верхний угол здания выплывал из серого облака, словно нос ледокола.

Внутрь. Голый бетон, какой-то хлам… Дверной проём…

И вдруг из темноты прямо ему в лицо вывернулась кошмарная одноглазая адская морда с кривыми зубами, длинными редкими волосами и струпьями на единственной щеке…

Он непроизвольно откинулся, пребольно врезавшись затылком в деревянную спинку кровати.

«Ч-ч-чёрт!!!

Кажется, нашёл…».

Здание оказалось набитым нечистью — то и дело из мути возникали жутковатые силуэты медленно и бесцельно слоняющихся по коридорам тварей.

«Жесть! Непонятно только: почему они в окна не лезут? И — они прямо здесь и спаунятся, или их согнали откуда-то? Если источник — само здание, то взорвать бы его к едрене фене… Только — как? Тем более, если их целенаправленно кто-то «разводит», то… Чёрт! Ну что ты несёшь? Да кто и зачем будет их разводить в таких количествах? Из чего, как? Вот изолировать их тут Седой, возможно, и мог, когда зону свою чистил…».

Из очередного дверного проёма выползло нечто совершенно кошмарное: несуразные уродливые, но явно человеческие руки, ноги, головы, сплетённые в клубок, образовывали жуткое подобие двухметрового паука. Зрелище было не столько страшным, сколько тошнотворным. Фит снова вздрогнул от неожиданности, но «картинку» не потерял, лишь взлетел мгновенно к самому потолку коридора…

«Да капец!

Пожалуй, с меня хватит…

Так. Только дверь ещё глянуть надо бы».

Он «выпорхнул» в ближайшее окно, облетел здание и приблизился к входу. К его удивлению, дверь имелась: мощная, железная, закрытая снаружи на огромный засов с замком. Приблизившись вплотную, Фит умудрился разглядеть в тёмно-фиолетовой мгле, что засов щедро смазан каким-то солидолом.

«Вот так вот, значится. Не бесхозный домик-то…».

Совершенно обессиленный, он снова обнаружил себя в тесной тёмной комнатушке Петровичева убежища. Стояла тишина, лишь сквозь толстые стены из «каминного зала» доносились невнятные голоса, да на нижнем этаже нар сопел Лёха.

Фит перевернулся на живот, вытер потный лоб о жёсткую скатку из куртки и почти сразу отключился. 

Глава 20. Чародей

 На постоялом дворе

«Андреич! Зомби сосредоточены в пятиэтажке. На дверях — смазанный засов. Кто-то явно этим рулит. Неясно пока — зарождаются ли они там или это просто типа загона. Также нет уверенности, что где-нибудь в дымах нет ещё одного такого местечка. Я попытаюсь ещё несколько дней последить за ситуацией отсюда, от Петровича. Если найду что-то новое или соберусь уходить — весточку отправлю».

Фит поднёс записку к лампе, перечитал, сложил военным треугольником. Потом пошёл в «каминный зал», отдать караванщикам. С рассветом в сторону Бугра отправлялась большая группа, и, конечно, ребята несли с собой почту.

Было ещё рано: часов шесть утра, но — весна, и светало уже к семи. Несмотря на вчерашние перипетии и довольно утомительную «разведку», Фит чувствовал себя сносно. Даже как будто умудрился выспаться.

В длинном подвальном помещении под руинами школы было уже шумно. Когда-то здесь был тир: гильзы от мелкашек и пульки от пневматики до сих пор валялись по углам. Теперь в зале постоянно пылали три грубо сложенных кирпичных камина, стояли длинные столы, лавки. Масляные лампы, подвешенные на цепях над столами, слегка освещали середину зала. В зале было прохладно и дымно, народ жался поближе к огню.

Караван собрался приличный — человек девять. Лёва, проводник, жил на Школьной, но с Фитом они давно были знакомы, приходилось пересекаться не раз.

— Здорово, бродяга! — Лёва обрадовался встрече. — Ты как здесь? Не на Бугор? А то, может, вместе?

«Бродяга» слегка поцарапало слух Фита. «Вот ведь! На всю жизнь слово испоганили…» — с неудовольствием подумал он.

— Здорово! — он крепко пожал протянутую руку. — Нет, я только оттуда. Там после спуска, метрах в трёхстах — какое-то красное облако вчера висело, обходили с севера, смотри внимательнее, неизвестно, что за… Дальше ещё один обход будет. Но, думаю, уже неактуальный. С сороконожками повоевали, должно уже рассеяться, так что лучше по старой тропе идти, вкругаля слишком коряво и долго.

— Лады, учту. Ты, как домой пойдёшь, сильно на запад не забирай, зуда на Жёлтом доме почти утихла, можно вплотную, под стеночкой. А за шоссе — почти спокойно. Через Треугольник на Иегову лучше не ходи, чтобы патроны не тратить. Там какие-то новые змеи объявились. Оптимально — по шоссе на Пятачок, а оттуда по накатке до Кедровой…

— Спасибо. Я письмецо вот Андреичу на Бугор передать хочу срочное, у кого ящик?

Почту перевозили в специальных контейнерах, обычно — в приспособленных небольших жестяных горбовиках. Ящики брали с собой только большие караваны, когда была уверенность, что кто-нибудь да дойдёт. Когда караван попадал в беду, и выбирались не все, считалось, что первое, о чём следует позаботиться, — это почтовый ящик. Фит иной раз задумывался об этом занятном обычае. Было в нём что-то благородное…

Пристроив письмо, он решил подкрепиться.

Двинутый Петрович, наверное, ещё спал, за стойкой стояла одна из его «жён» — Карина. Фит взял у неё за пару пятаков (Петрович брал только монетами) большую кружку местного «кофе» — загадочной, но вполне сносной коричневой бурды — стандартную лепёшку с луком и шугликом, перекинулся с черноглазой хохотушкой и той ещё язвой парой взаимных подколок и пошёл в дальний угол, поближе к камину. В голове зрел план действий.

Наскоро позавтракав, он вернулся в свою каморку, растолкал Лёху, а сам снова забрался наверх, собираясь продолжить свои «астральные» эксперименты. Такая разведка ему нравилась куда больше.

* * *

Первый день не принёс никаких новых результатов. Фит в основном лежал на кровати и совершал свои «путешествия вне тела», в промежутках между которыми дремал, отдыхая: всё-таки дело это было крайне изматывающим.

Лёха тем временем ближе познакомился с Двинутым — типом крайне занятным. Выглядел он как заправский зомби — высокий, костлявый, с сильно вытянутой и несимметричной головой. Близко посаженные глаза разного цвета, причём один заметно ниже другого, свёрнутый набок нос, кривые, что у твоей бабы яги, зубы… Поговаривали, что он до Сдвига успел отсидеть пятнадцать лет за убийство, а потом так и остался на северах, несмотря на то, что родом сам был откуда-то из Причерноморья.

Петрович считал себя мусульманином, на основании чего завёл себе после Сдвига сразу трёх жён (уж остаётся только догадываться, что они находили в этом жутковатом товарище), а в руках у него постоянно можно было видеть длинные самодельные чётки. Собственно, на многожёнстве и чётках его правоверность заканчивалась, поскольку свинину он при случае наворачивал за милую душу, и никто никогда не видел, чтобы он совершал намаз или что-нибудь подобное…

Лёха с Петровичем успели за день сделать две вылазки за досками к окрестным развалинам: камины потребляли адское количество дров, но Петрович ни в какую не хотел отказываться от них или хотя бы переделать их в нормальные печи.

Ближе к вечеру Фит снова выполз в зал — чего-нибудь перекусить.

— Ну ты и харю плющить!

— Стрюхтура у меня такая… Слушай, слона бы съел!

Фит решил: гулять, так гулять и взял двойную порцию картофельного пюре с гуляшом из косули и здоровенную кружку пива — тоже местного. Лёха присоединился. От него пахло морозцем и свежими опилками.

— Холодно на улице?

— Да, что-то сегодня… Будто зима вернулась, тьфу, тьфу. Солнца нет, градусов десять, наверное.

— Холода наверняка — последние, апрель, как-никак. Да, знаешь, я вот боюсь, что будем мы ещё зиму с тоской вспоминать. Всякая насекомая дрянь оттает, в траве да по зарослям попрячется… По снегу их хоть видно издалека. Нужно быстрей, быстрей решать вопрос с тварями. Чёрт! Ну как-то же Седой умудрился!

— Это да… Высмотрел чего?

— Глухо пока. Но польза есть. Посмотрел, как мужики там живут… Унылое зрелище, надо сказать. — Фит покачал головой. — Пусть Седой соловьём заливается про справедливое общество, мол всё у них люди сообща решают. Чёрта с два. Всё на страхе и на силе держится. Хотя… Он хотел, чтобы всё согласно природе было — так и вышло. Знаешь, меня всегда забавляло раньше, когда всякие блаженные начинали вещать, как у людей всё отвратительно устроено и как в Природе всё разумно и прекрасно. Назад, к Природе! Да только в природе всё очень просто: не успел оглянуться — кирдык. Все всех жрут непрерывно, ежесекундно! Не смог спрятаться или убежать — смерть. Оказался чуть слабее соперника — смерть. Детки — птенчики, мальки всякие… Так они же ещё вкуснее и доступнее! Плюс засухи, морозы, наводнения, землетрясения! Это ещё постараться придумать нужно более жестокую и бездушную скотину, чем природа-матушка. Удивляются: и почему это люди так поднаторели в создании всяких орудий смерти? О! У них была непревзойдённая в этом отношении учительница!

— Ишь, разошёлся! Что, совсем плохо там?

— Ну… Плохо, не плохо… В плане отсутствия всякой нечисти — благодать, конечно. А вот народ… Человек человеку — волк. Так и живут. И знаешь, их словно специально подбирали! Даже работяги какие-то ущербные все. Полное ощущение, что у каждого — «хата с краю». А бескорыстие, человеческое участие… Не-а, не видел. Нет, конечно, один день — слишком мало, чтобы судить. Да и… Вот разговоры бы ещё слышать!

— Насчёт дома этого, — Лёха неопределённо кивнул головой. — Мне кажется, не слишком перспективное занятие — у ворот поджидать. Так ведь и месяц просидеть можно…

— Ты прав. Ну… Эту ночь ещё покараулим. Если ничего не произойдёт, то будем дальше думать.

«И как оно так получается? Ещё сутки… потом переход, ещё день… Ну а как? Всё бросить?».

Фита всё сильней и сильней угнетало чувство вины перед Олей. Обещал, что вот теперь надолго пропадать не будет, а выходило… Как обычно. Снова она сидела в своём зазеркалье одна уже полторы недели…

Он тяжело вздохнул, мысленно поцеловал её куда-то в висок. Нестерпимо захотелось уткнуться ей в шею, вдохнуть запах, оказаться там, в давнем далеке, на той дискотеке…

Фит ещё посидел, отрешённо глядя на неровные сполохи угасающего камина.

«Проклятье! Чтоб они все под землю провалились со своими зомби, блатными философами и людоедами! Быстрей нужно заканчивать эту бодягу…».

Он мотнул головой, снова вздохнул, встал, подкинул в камин несколько досок.

Вечерело. Фита ожидало очередное ночное «дежурство».

Расскажи богу о своих планах…

Позже ему будет казаться, что лучше бы они вообще ничего не затевали. И не сказать, что от них что-то зависело, но…

Ежедневные тренировки заметно сказались: теперь он легко мог без передышки «летать» вне тела минут сорок, а то и час. Это было круто. Туманная красная заря ещё светилась за западными сопками, когда он уже был «на месте».

Незадолго до восьми вечера Фит заметил приближающуюся снизу, из-под горы, знакомую сухощавую фигуру. Седой крался вдоль самых дымов, иногда даже скрываясь на несколько секунд в мутной мгле, колышущейся под лёгкими дуновениями вечернего ветерка. Двигался Седой осторожно, но быстро, явно хорошо зная дорогу.

Что-то словно толкнуло Фита, и он решил осмотреть окрестности.

«Оппа! Ещё гости! Ниндзи, блин…».

За Седым следили четверо «бродяг», тоже одетых в тёмное, и даже с масками-балаклавами на головах. Они крались поверху, прячась в тенях, перебегая от дома к дому, от дерева к дереву. Высокая нестриженная трава, в фиолетовом мраке казавшаяся угольно-чёрной, помогала им оставаться незамеченными. Если бы не чудесное новое умение видеть в темноте, Фит вряд ли смог бы углядеть их: двигались они словно тени.

«Подлетев» поближе и приглядевшись, он обнаружил, что у одного из «ниндзя» на спине висит ружьё.

Судя по всему, бродяги точно знали, куда идти, потому что возле загадочной пятины они оказались первыми. Тот, что с ружьём, скрылся в подъезде ближней двухэтажки, торцом выходящей на пустырь. Между этим домом и сугробами было метров двадцать пять, не больше.

Между Седым и его «коллегами» явно намечался важный разговор.

«Чёрт, чёрт! Ну почему… Как же мне их послушать?».

Он «приблизился» вплотную, начал напрягать слух, пытался повернуться то одним, то другим ухом… Кончилось тем, что картинка совсем пропала, и он, взмокший, возбуждённый, очнулся на своей кровати.

«Ой-ё-ёй! Ты чего творишь-то!».

Он понял, что имеет все шансы пропустить самое интересное. Чуть ли не в панике он снова попытался поймать нужное состояние, злясь на себя, заранее готовясь «лететь» стремглав от логова Петровича наверх, за дымы…

Из-за спешки, напряжения, а может, из-за неправильного понимания задачи, настроя не было, «второе зрение» никак не включалось.

К счастью, главное, чему он научился за последние полгода, — это управлять своим разумом. Уметь думать, когда это нужно, освобождаться от любых мыслей, когда это необходимо, концентрироваться на главном и отбрасывать лишнее… В этих делах Фит давно стал мастером. Главное было правильно сформулировать цель.

«Так… А ну-ка, дорогой товарищ! Успокоился…».

Он представил, как мысли, эмоции, желания сдувает свежим ночным ветерком, оставляя сознание изумительно пустым, свободным, кристально прозрачным.

«Чего, говоришь, я хочу-то? Так. Вперёд».

Не понадобилось никаких лишних усилий, и даже необходимость мчаться сломя голову сквозь ночь, снега и дымы неожиданно отпала. Он просто разом оказался в нужном месте. И даже слышал! Только было поздно.

В ту же секунду раздался выстрел — и Седой рухнул на колени с пробитой головой. Несколько мгновений он пытался что-то сказать, беззвучно разевая рот, потом кровь из раны хлынула ручьём, и он ничком упал в траву.

Один из «ниндзя» обшарил тело, подкинул в руке ключ.

— И вся канитель. Пошли, глянем, что он там заныкал…

Фит вскочил с кровати.

— Что? — с тревожным недоумением спросил Лёха. Спать ещё было рановато и он, подвинув поближе масляную лампу, листал какие-то старые журналы, кучей наваленные на столе. — Случилось что-то?

— Так… — Фит потёр лицо руками. — Седого грохнули и собираются дверь в пятине открыть. Надо подумать…

С минуту он напряжённо прикидывал варианты.

— Нужно идти туда.

— На улицу ночью!? Тим, мы ж не на Четыре-восемь твоей…

— Если дверь не закрыть, такая задница может начаться! И не только на Бугре! Нам всем мало не покажется.

— Но как? По темноте — вдвоём? Или народ поднимать?

— Погоди, погоди… Я сам ещё не знаю, как правильно…

Наконец решение созрело.

— Лёш. Я пойду один. Не думаю, что со мной что-нибудь может случиться, у меня защита, поставлю заранее, и всё будет пучком. А вот как возвращаться буду — тут вам надо быть готовыми, вдруг за мной какая нечисть увяжется… Хотя бы от двери отогнать нужно будет. Организуешь?

Толстая бронированная дверь открывалась прямо на лестничный пролёт: девять ступенек вверх, затем ещё одна дверь — простая, деревянная — и вот он снаружи.

Впервые за полгода он оказался ночью на улице вне жилых кварталов. Холод, мрак и явная, почти ощутимая опасность. Раздумывать, однако, было некогда. Нужно было пробежать метров сто до дымов, пересечь бугры, а потом уже по безопасной летней травке — мчаться к пятине.

Он рванул напрямую, перелетел через заборчик и тут же столкнулся с чем-то чёрным, многоруким и многоглазым.

Он не успел испугаться и даже не остановился, лишь взмахнул на бегу рукой, и тварь отбросило в сторону метров на десять. Ещё взмах — и чудище взорвалось изнутри, забросав ближние окрестности своими дымящимися кусками.

Осматриваться было некогда, тем более, что под ногами вдруг разверзлось какое-то бездонное ущелье. Фит хаживал вокруг логова Петровича десятки раз и точно знал, что никаких ям здесь быть попросту не могло! Не останавливаясь, он совершил головокружительный прыжок, в полёте швырнув в расселину пару огненных шаров. Снова, не оглядываясь, — вперёд. И вот уже стена дымов, в темноте кажущаяся действительно стеной — твёрдой, непроницаемой — совсем рядом.

Набрав воздуха полную грудь, метнулся по извилистой дорожке меж ледяных куч. Раз поскользнувшись и пребольно грохнувшись на четыре кости, преодолел и эту преграду.

Запах тёплой летней ночи ударил в лицо. Теперь — в гору, в гору сквозь заросли высокой травы и тени деревьев…

Вот и знакомый пустырь.

— Чёрт!

Там, где в траве лежал мёртвый Седой, ворча и чавкая, копошились два адских создания. Но сейчас было не до них, быстрей к двери…

Снова сквозь дым по скользкой дорожке. Недалеко: метров пять, семь… Тяжело дыша, он остановился как вкопанный и крепко выругался.

Дверь была вырвана вместе с коробкой, и изнутри здания, словно из портала в преисподнюю, в туман изливался непрерывный поток тварей. Зомби и не только зомби — какие-то невообразимые исчадия ада, лишь совсем отдалённо похожие на людей, валили и валили…

Если бы у Фита было хоть немного времени на раздумья, наверное, он поступил бы по-другому. Но он действовал на полном автомате, не осознавая всей картины происходящего, реагируя лишь на то, что взгляд успевал выхватить из клубящейся мглы. К тому же ему пришлось хватануть дыма: не мог же он совсем не дышать!

Отрава подействовала моментально: сознание стало туманиться, Фитом снова, как в первый раз, стала овладевать рассеянная беспечность. Невероятным усилием воли он заставил себя двигаться к проёму: нужно было всё-таки попытаться чем-то его забаррикадировать.

Однако едва он приблизился, адские создания вдруг как по команде ринулись в его сторону. Почти неконтролируемый ужас захлестнул его, неосознанно он мгновенно «раздвинул» невидимую стену вокруг себя на пару метров (это было ошибкой!)… Вал мерзостной смердящей и ворчащей плоти захлестнул его и понёс вместе с защитой в сторону ближнего дома.

Рычание, вой, сиплые стоны, вопли… За тёмными стёклами тут и там стали зажигаться огоньки свечей и лампадок. Вот кто-то распахнул окно, чтобы лучше рассмотреть в чём дело… Это был конец. Монстры учуяли новую добычу и ринулись на штурм дома. Вскоре рычание перекрыл первый отчаянный женский визг.

Фита сначала прижало живой волной к стене дома, но спустя пару минут зомби потеряли к нему интерес: у них уже было чем поживиться. Едва он понял, что снова способен двигаться, первым порывом было броситься на помощь, но в ту же секунду буквально в трёх шагах с криком приземлился человек, выпрыгнувший из окна второго этажа. Он не успел даже пошевелиться, как был разорван десятками безумных рук, когтей и клыков.

Фита стошнило, захотелось бежать отсюда, сломя голову, а лучше — проснуться, проснуться!!! Откуда-то слева выскочило отвратительное создание, метнулось к нему, отлетело, яростно зашипело, царапая длинными руками невидимую стену. Защита казалась надёжной… Он зажмурился.

Нужно было что-то делать. Он попытался привести мысли в порядок.

«Этому дому уже не помочь… Бежать спасать? Кого? Как? Предупредить, хотя бы, кого можно… И? Поможет? Нет, нужно как можно быстрее закрыть чёртову пятиэтажку. Иначе одной этой зоной дело не закончится…».

Он попытался отключиться, не слышать человеческие крики и вопли, доносившиеся из дома, преодолевая тошноту, обошёл кровавые останки, съёжил свою защитную скорлупу до минимума и начал пробиваться к пятиэтажке.

В пяти метрах от входа он увидел валяющуюся дверь. Он попытался поднять её, но она вместе с коробкой весила килограммов сто, не меньше. Дотащить её до проёма он ещё смог бы, да что дальше?

А твари лезли и лезли, словно весь ад решил извергнуться в мир через рваный чёрный проём.

«Обрушить? Загнать под землю? Как?!!! Стоп!».

Вспомнилась неведомая бетонообразная пакость, которая по осени затопила семьдесят шестую квартиру в его четвёрке.

«Да, что-нибудь такое… Заставить исчезнуть — нельзя, зато можно что-нибудь сотворить…».

Он замер с отрешённым взглядом посреди царящей вокруг вакханалии. Сначала вроде бы ничего не происходило, но вдруг из одного окна на пятом этаже показалась пористая серая масса. Ленивым языком она вывалилась в проём и медленно поползла по стене вниз, словно огромный лизун.

Второе окно, третье… А вот забулькало и на четвёртом этаже… Здание понемногу становилось похожим на толстую оплывшую, с многочисленными потёками, свечу. Через десять минут пузырящееся нечто показалось из подъезда, настигая тварей, словно хватая их за ноги, обтекая, засасывая…

Поток новых монстров иссяк, следовало позаботиться об остальных.

Фит пробыл в дыму слишком долго. Его мутило, голова кружилась, мысли с трудом цеплялись одна за другую, словно после бутылки водки на пустой желудок. Он едва соображал. Часть его воинственно порывалась идти ловить зомби, но чудом сохраняющееся зерно адекватности нудно настойчиво бубнило: «Ещё немного и ты уплывёшь… Защита пропадёт… И это будет конец».

Через полчаса автопилот всё-таки вывел его к входу в бункер Петровича. Удивительно, но ни одно из рыскающих по тёмной округе неведомых ночных созданий не осмелилось даже приблизиться.

Его ждали. Он уже не помнил, как его падающего поймали на руки, отнесли на кровать в знакомой комнатушке и заботливо укрыли одеялом.

— Раненый?

– Да нет вроде… Не заметно. Как будто — пьяный. Только запаха нет.

Петрович походил около кровати, наклонился, присмотрелся. Фит дышал неглубоко, но ровно. Петрович позыркал своими разноцветными глазами, а потом подвёл итог:

— Пьяный. От кровушки…

Сложно было понять, что он имел в виду. Впрочем, никто особенно и не заморачивался: Двинутый есть Двинутый, что с него взять.

Огненный шторм

— Тимыч! Тим! Фи-и-ит!!!

Он очумело вскочил, помотал головой, с трудом соображая, где находится.

— Капец ты напугал! — Лёха выглядел не на шутку встревоженным.

Фит постоял ещё несколько секунд, потом сел на табуретку рядом с нарами. Потёр лицо ладонями. Пахло чем-то горелым.

— Что? Сколько времени?

— Больше суток проспал. Бредил, руками размахивал, ножками сучил… — Лёха хмыкнул. — Ты это… Как-то поосторожнее бы, что ли. Искры, огонь… Я уж шуганулся — как бы самому ни прилетело! Одеяло Петровичу должен будешь, дыру вон прожёг. Кричал, чуть ли не выл…

— Засада, блин… Нужно будет что-то с этим делать, — он посидел, обхватив голову руками. — А наверху что, на Деревяшках?

— Пока неясно. Мы ждали — ты расскажешь. Днём по «бугорной» тропе десятка полтора мертвяков в общей сложности грохнули. У нас — без потерь, тьфу-тьфу… С Бугра последняя группа около семи вечера прошла, было нормально, более свежих новостей нет.

Фит потянулся к рюкзаку, достал из кармана флягу, хлебнул воды, поморщился.

— Тёплая… Сейчас, Лёш, подожди. Попробую глянуть что там.

Он легко «вылетел» наружу, потом, вспомнив прошлую ночь, разом «оказался» наверху, в воздухе рядом со злополучной пятиэтажкой.

Здание было похоже на дикую постмодернистскую инсталляцию, плавающую в сизых облаках, подсвеченную розовыми лучами восходящего солнца. «Дальний взгляд» Фита скользнул над туманом и опустился возле ближнего дома.

Увидев, что творится на улочках Деревяшек, он содрогнулся.

Тут и там валялись… даже не трупы — останки. Расчленённые, разорванные, изгрызенные… Прямо на крыльце ближайшего подъезда сидели три отвратительные твари и, утробно ворча, копались в чём-то беловато-багровом. Ещё вчера ЭТО было человеком — возможно, женщиной или даже ребёнком… В нескольких метрах, через дорогу, тоже пируя, громко каркала стая ворон. Надо всем витал тяжёлый тёплый запах крови; Фиту даже показалось, что в воздухе висит прозрачный алый туман.

В октябре-ноябре весь город накрыло карнавалом смерти: люди гибли каждый день по тысяче причин, трупы валялись на улицах, и порою их тоже кто-то грыз… Той осенью было по-настоящему страшно всем, но даже тогда это было не столь мерзко кроваво.

С трудом сдержав тошноту, он рванулся в дом, взлетел вверх по лестничным пролётам, заглянул в квартиры наверху: одну, вторую, третью.

«Проклятье! Ну — хоть кто-то живой?».

В некоторых комнатах по-прежнему рыскали зомби, в других никого не было, и везде — кровь, размозжённые кости, месиво, на которое невозможно было смотреть.

Фит направил взгляд к соседнему зданию, внутрь, один подъезд, другой… Дальше по улице: сразу в окно второго этажа… Ниже… Подвалы… Третий дом, пятый… Никаких признаков живых, или хотя бы тех, кого можно было по-человечески похоронить.

«Живодёрня… И вот это всё — придумали люди? А?!! Ну, кто-то же создал этих тварей в своём больном воображении!? И кто же? Я? Ну — точно нет… Местные? О, это удобно. Мол, сами и виноваты…».

Переполненный безответными вопросами, бесконечным отвращением и иррациональным чувством вины, он уже не очень хорошо соображал; временами ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание.

«Никого! Никого… Искать ещё? Несколько сотен квартир, домов, десятки дач вокруг… Они же все были безоружные!».

Он стремительно переместился к резиденции Седого. Живых не было и здесь: всё тот же кровавый шабаш, только здесь сновало куда больше зомби, чем в районе пятиэтажки.

Фит «взлетел» повыше, чтобы не видеть вблизи этого кошмара, и на какое-то время впал в прострацию, не «вываливаясь», впрочем, из режима дальнего зрения. Потом мысли стали более чёткими.

«А ведь вся эта нечисть может прорваться через дымы. И их тут — сотни, может, даже больше тысячи! Их необходимо истребить на месте, пока не поздно!

А как? Привести отряд с Бугра? Но… Там столько патронов не наберётся.

В рукопашную, железом? Неизбежны жертвы.

И всё это отпечатается в памяти людей…

Так… А в самом деле: никто ведь кроме меня Деревяшек не видел… И я — единственный, кто держит вот это всё в голове! Похоже, есть шанс что-то предпринять!».

Он знал себя: если начнёт рассуждать и взвешивать, то это затянется до бесконечности. Действовать нужно было быстро и решительно. По крайней мере следовало попытаться.

Он ещё секунду помешкал, не зная с чего начать, но постепенно в голове оформился образ: дымящиеся обледеневшие кучи по периметру начинают куриться всё сильнее, дым становится чёрным, горячим, и вот уже местами из-под снега начинает прорываться настоящее пламя. Выше, выше…

На него вдруг накатило сомнение, какое испытывал он уже не единожды: а не снится ли ему всё это? Ведь в самом деле, только представить: он сидит на кровати в подвале разрушенной школы, а странный невидимый аватар его парит где-то далеко за клубами непроглядного непонятного дыма над полем нереально жуткого побоища и, закрыв «виртуальные» глаза представляет, как ещё где-то всё сильнее разгораются ледяные глыбы… Не лежит ли он ещё при этом в какой-нибудь психушке, связанный смирительной рубашкой по рукам и ногам?

Стена огня вокруг Деревяшек вздымалась уже на десяток метров вверх, сугробы исчезли, загадочный мутный дым смешался с угольно-чёрной, как от горящих автомобильных покрышек, копотью и облаками пара. Он на самом деле смог это сделать!

«Вперёд!».

Фронт пламени нерешительно качнулся, языки взметнулись вверх, осели, и всепожирающий огонь медленно, словно нехотя, двинулся к центру огромного кольца. Почти мгновенно вспыхнули ближние к огню заросли ивняка и домики дач. Бушующая волна всё быстрее и быстрее ползла по окраинам Деревяшек, перескакивая со строения на строение, выстреливая вперёд огненными щупальцами.

А испоганенный нечистью город словно подспудно зрел и уже готов был встретить очистительный жар. Вот сами по себе факелами вспыхнули тополя, занялись крыши многочисленных двухэтажек…

Раскалённая буря всё усиливалась, появились огненные смерчи, искры и пепел взлетали уже на сотни метров вверх, и Фит словно парил в облаке летящих чёрно-багровых снежинок…

Вскоре Деревяшки пылали целиком. Горели не только строения и деревья, горело всё: газоны, земля, даже асфальт на дорогах. Район всё больше походил на вулкан, в жерле которого кипело и плавилось то, что ещё вчера было зелёным оазисом, островком лета среди запоздалой заснеженной весны…

Фит открыл глаза, взглянул на друга.

— Кончено там всё, Лёха… Думаю, с зомби проблема решилась… сама собой. И с бандюками этими и…

Лицо Фита застыло бесстрастной каменной маской. Была ли его вина в том, что произошло ночью? Мог ли он что-то изменить? Мог ли кого-то спасти? Мог ли кто-то оставаться там в живых, прячась в каком-нибудь погребе?

Они задержались у Петровича ещё на сутки, с опаской поглядывая на Деревяшки, похожие на огромный затухающий костёр, и дожидаясь, пока соберётся попутная группа. Спать легли рано, а с утра отправились домой, на Четыре-восемь.

Уныние

Зазеркалье встретило теплом и солнцем. Всё было почти как в тот первый раз: ослепительное лето, запах моря, горячий песок. И конечно — она, кусочек сна.

Фит ещё из окна заметил расстеленное на берегу покрывало, полотенце на нём, валяющиеся рядом лёгкие сланцы. Поискав глазами, увидел Ольгу в море среди мириада мелких солнечных бликов. Стоял почти полный штиль, волны не было — лишь мелкая рябь, да и расстояние было не сказать, чтобы совсем уж огромное, может, метров семьдесят, но у Фита неприятно заныло под ложечкой.

«Блин! Ну есть же лагуна! Места — полно… И точно никакие «челюсти» не страшны…».

Мысль про челюсти была совершенно лишней, и Фит привычным усилием прогнал её из головы.

Он вышел на берег, помахал руками:

— Ау! Эге-ей!

Ольга услышала сразу, подняла голову, помахала рукой и повернула к берегу. Плавала она отлично, но сейчас двигалась неспешным старинным брассом, оставляя голову над водой.

Из воды она выходила тоже как Афродита — величаво и не торопясь. Фит любовался ладной высокой фигуркой. Ольга заметно загорела за минувшие три месяца и окончательно стала похожа на пленительную туземную островитянку.

Он нежно прижал к себе её прохладное после купания тело, поцеловал в волосы.

— Солёная!

— Я бы сказала — маринованная, — засмеялась она. — Поедим? Я сегодня что-то и не завтракала.

— Я ужасно переживаю, когда ты плаваешь в море. Есть же озеро?

— Но это же совсем не то! Ну, чего переживать-то? Знаешь ведь, что я плаваю, как рыбка!

— М-м… А вдруг — туман какой-нибудь внезапный? Или жутики морские приплывут…

— Твой страшный мир никак тебя не отпускает! — она посмотрела на него с ноткой жалости, погладила рукой по небритой щеке. — Тебе нужно отдохнуть. Пойдём, пойдём, у меня там вчерашний салат пропадает!

Слегка перекусив, они отправились наверх, в спальню. 

* * *

Ни открыточный берег, ни ласковый летний бриз, ни даже близость Оли не могли прогнать тени мрачных мыслей из сознания Фита.

— Что там у вас стряслось? — она не могла не почувствовать его настроения.

Первым порывом было — поделиться всем, что случилось за эти почти две недели. Но что-то помешало. Вспоминать, как он глупо попал в лапы циничного людоеда Силы, было не комильфо, о Седом и его блатной братии разговаривать сейчас не хотелось, а рассказывать о кровавом конце истории — просто невозможно! Только не здесь и только не ей… В итоге о большей части произошедшего он умолчал, рассказал только о победе над мостом и о своей сломанной руке.

— Бедненький… Зато теперь — наладится ведь, да же? — она поцеловала его в шею, опустилась ниже, припала ухом к груди. — Люблю слушать твоё сердце…

Потом они опять отдавались страсти, валялись, отдыхая, снова болтали. 

* * *

… Ольга сладко потянулась, прижалась к его плечу.

— Спасибо тебе, кстати, за книжки. Забавно… Даже в школе столько не читала!

В один из предыдущих визитов Фит приволок ей солидную стопку книг, чтобы хоть как-то развлекалась. Книги — веками проверенное чудесное средство от скуки!

— А твоя как движется?

Ольга помолчала.

— А никак. С прошлого раза я её даже не открывала.

— Да ты что, Олька? Здорово же получалось, интересно!

— Я просто не знаю, что дальше-то? Не вижу у истории конца нормального. Да и… Оно вообще нужно кому-нибудь? Умные люди давно всё написали: «Робинзон», «Повелитель мух»… Сказочек всяких тоже полно, на любой вкус. Читала на днях «Мио, мой Мио»…

Он вздохнул. Всё складывалось как-то неправильно. И там, в реале, и здесь, в зазеркалье.

Ольга после упоминания о своей книжке тоже как-то призадумалась. Несмотря на чудесно проведённый день оба уснули с не очень весёлыми мыслями. 

Глава 21. Всё идёт по плану

 Выходной

Не за горами уже было и лето. Обычно листва появлялась где-то к середине мая, а вот дальше… В иные годы сразу вслед за этим начиналась жара, и бывало так, что на дворе уже под тридцать и страшно хочется купаться, но море ещё затянуто серым, подтаявшим игольчатым льдом… А случались и снегопады в июне. Чего было ждать в этом году?

Фит, всё утро просидев за столом, устало потянулся, встал, подошёл к окну.

Пронзительная синева манила взлететь ввысь, навстречу смеющемуся солнцу. Знакомый тополь помахал ему голыми ещё ветвями. Природа полнилась предощущением настоящей весны: наступило то короткое время, когда снег уже сошёл, ручьи отжурчали, но листьев на деревьях ещё нет, а первые зелёные ростки травы только-только начинают пробиваться сквозь прошлогодний пожухлый ковёр. Мир словно ждал сигнала.

«М-да. Только вот водоросли эти, синие — тоже ждут. И красные мхи. И заросли на Ветеране. И прочая гадость».

Он покачал головой, вернулся к столу, бросил взгляд на длинный список:

…

38. Перепись. Запрячь мелких?

39. Людей на теплицы в Ухан, СРОЧНО!

40. Стекло, плёнка. Игорь.

41. Клещи. Климчук. Заодно: прививки, может, что осталось.

42. Очистные.

43. Денежная масса. Нужны какие-нибудь спецы.

44. Мыс: провизия. Заканчивать с договорами!

…

— Жесть!

Только более-менее первоочередных задач набралось на пять листов. Фит задумался: может, пора уже завести какую-нибудь секретаршу?

«Или полениться сегодня? Хоть один выходной за полтора месяца сделать?».

Однако, как ни пытался он убежать от забот — не получилось. Сдуру решил сходить к Морочной пустоши, а там — понеслось…

Встретил знакомых мужиков, зазвал с собой, увлеклись; потом за пустошью, преследуя пару мутно-волков, напоролись на стаю бетонников, устроили адреналиновые догоняшки, еле ноги унесли…

Вернулся под вечер уставший и грязный, потом ругался по телефону со связистами, у которых на Приморских сопках снова что-то пошло наперекосяк. Фита из себя вывело не то, что возникли проблемы — это было естественное состояние вещей, но то, что они минут десять даже толком описать сути произошедшего не могли. Как обычно, у них там какая-то хрень хренанула нахрен (ну, так переведём с великого могучего), и задействованы во всём этом были разнообразные интимные органы и, естественно, — некая мать, куда без неё… Звучало всё весело, только — непонятно.

— Да, твою ж… мужики! Ну вы же другие русские слова знаете?! Или не? Конкретно-то что это было? Тварь, аномалия?

Пришлось тоже местами переходить на народный; Леночка — телефонистка — многое почерпнула из той беседы…

К Ольге в эту ночь не пошёл, спустился к Лёхе, позвали Викторыча и под бидончик Галкиного пива просидели до полуночи, слушая охотничьи байки и делясь соображениями по поводу природы мирового зла…

О вселенских соборах и тайных вечерях

«Конференция» затянулась на целый день. Было бы всё чётко, по-деловому — может быть, удалось бы уложиться часов в шесть, но…

Горыныч, выбранный председателем, рулил более-менее, лишь пока дело касалось интересующих его технических вопросов, но когда заходила речь о посевах, о детях, о Правом — он умывал руки: «Народ, я в этом не шарю, давайте, кто тут спец?..» Спецов оказывалось достаточно, чтобы вновь развести балаган, и… Единственное, что обсуждали серьёзно — захоронения.

Всё больше теплело, и останки тысяч погибших за зиму вот-вот должны были стать огромной проблемой. Нужно было что-то окончательно и срочно решать. Старое кладбище — слишком далеко, транспорта нет, нет гарантии, что похороненные там не восстанут… Опять же, основной вопрос: как хоронить-то? Кто будет рыть эти тысячи могил? Кто и из чего будет колотить тысячи гробов?

Беда была в том, что непростым оказалось абсолютно всё, но к мёртвым все испытывали хоть какое-то уважение. А что прикажешь делать, например, с детьми? Крики, смех, один предлагает одно, другой — прямо противоположное, причём каждый ссылается на огромный личный опыт…

— Да послушайте, народ! Ну проблема же! — повышает голос Горыныч. — В морозы они ещё по домам сидели… Но лето настанет — их же не удержишь! Они ж — купаться захотят! У нас только на Четыре-восемь, считая Музыкальную и Кедровую, — больше тысячи спиногрызов разных возрастов! Кто их контролировать будет? Вчера наших оболтусов на Школьной, на самой окраине, возле Кучи, поймали — на Мыс собирались, за патронами… Воины, твою маковку! Родителям что — некогда объяснить было что почём?

— Да это Татьянины подопечные были, сироты…

— Да какая разница?

— Нет, Горыныч, но что ты хочешь? У них же каникулы в голове, лето; всё равно никого ты в школу не загонишь! За колючку посадить, что ли?

— Да и чему их учить? Надо им корни эти квадратные нынче? Им про синих корней теперь рассказывать нужно, про сороконожек да про жрунов летних… Кто займётся?

— Вон, Фита попросить, он в жрунах больше всех сечёт… Да и вообще, академию магии пора им замутить какую-нибудь. Возьмёшься, колдун?

Фит пытается поддержать Горыныча:

— Ребята! Ну — смех смехом, но ведь действительно что-то решать нужно. Школа — почти готова, два садика тоже. Загонять — не загонять, но организовывать нужно, отряды какие-нибудь, вожатые…

— Дак никто ж не против, но с деньгами-то что? Платить кто тем вожатым будет? Да и учителям, если на то пошло… И чем? Если никто толком не знает даже сколько сейчас денег на руках! Ни как их посчитать, ни как собрать. С родителей трясти? А сироты? С налогами ведь та идея — полная хрень, так теперь не получится…

— Да почему это — хрень?! — взвивается Жанна, бывший экономист из Приморского ЛПХ.

— Тише, тише! — Горыныч пытается вернуть разговор к теме. — За школу говорим…

— А кормить их там кто будет? И чем? Каждому с собой с дому сухомятку носить?

— Да зачем! Выбрали же начальника складов! Пусть выделяет на школу, на садики, а там пусть готовят…

— Ага… А контролировать как? Сейчас никакой СЭС нету, не дай бог отравление какое — это ж разом столько деток! Да сколько? — все. Разом! Или голодный кто останется… Вы ж за вашего первая прибежите космы драть, разбираться!

— А мы Сычиху в повара назначим! — кричит кто-то из угла зала. — К ней разбираться никто не пойдёт, себе дороже…

Народ ржёт…

Фит, качает головой:

«Нет, настроение хорошее — это здорово, но только балаган этот будет длиться вечно!».

С грехом пополам кое-что всё-таки решили: выбрали ответственных по новым направлениям: статистика и планирование, склады, жильё, охрана порядка. Гораздо больше вопросов отложили «на потом»…

По мнению Фита, ко многим вещам народ отнёсся слишком несерьёзно. Весь день он внимательно присматривался к людям. С кем-то он был давно знаком, кого-то видел впервые. Ему нужны были те, кто умел заглядывать дальше завтрашнего дня и кто мог его понять.

Собрались у него дома поздно вечером, когда закончились все официальные мероприятия и последовавший неминучий банкет. Фит с удовлетворением отметил, что выбор его был безошибочным: все пятнадцать человек были здесь, все устояли против знаменитой уханской самогонки, настоянной на скорлупе кедровых орешков, и прочих праздничных соблазнов.

Расселись в большой комнате кто на чём: на диване, на подушках, да и просто на полу. Фит обвёл всех глазами, прогнал секундную неуверенность:

— Ещё раз всем привет. И спасибо, что пришли. Согласитесь, сегодня полезное сборище получилось. Не всё, конечно, идеально вышло… — он неопределённо помахал рукой.

— Да уж! — весело согласился Виктор Андреевич. — Тот ещё бардак!

Заулыбались.

— Ну, да… Поэтому я и хотел поговорить отдельно с людьми понимающими, — он помолчал, собираясь с мыслями. — Всё, что мы там сегодня обсуждали, — хорошо и реально нужно. Но есть более серьёзные вопросы. Расскажу вам одну теорию, как она мне сейчас видится, а вы поразмыслите на досуге. У меня только просьба: делиться ею слишком широко не стоит, может боком выйти…

И он выложил все свои наблюдения и раздумья о человеческом могуществе, границах возможного и невозможного, мировом равновесии… Нет, конечно, он не упоминал о Шарлотте, о «древних» и прочей совсем сомнительной ереси, но, как мог, донёс мысль о том, что всё, что их нынче окружает, возможно, — лишь результат странных неумных илинеосторожных человеческих желаний, удобренных адской смесью неконтролируемых эмоций, фанатизма и равнодушия…

Когда закончил — в горле пересохло, и он пошёл на кухню, попить. Вернулся. Народ по-прежнему сидел молча, переваривал.

Первой заговорила Ирина Дмитриевна Климчук — крутейший лекарь левобережья:

— А ведь что-то в этом есть, а? Вот… Всё как будто сходится. Надо же… Хотя… Всё, что происходило после Сдвига — ну очень складно! А — до? Что вдруг случилось, что мы все стали такими всемогущими?

— Можно допустить, что мы и раньше были всемогущими. Только ограничитель некий стоял. А потом сломался… — согласно кивнул Глухарь, главный электрик. — Но вся эта теория никак не объясняет блокады. С остальным-то миром — что?

— Так, может, и нет его больше, остального мира. Насколько нас хватило — сохранили пока. А дальше… — Виктор Андреевич махнул рукой.

Фит поймал тревожный Лёхин взгляд.

— Я не думаю, что остального мира нет. Даже практически уверен в обратном. Но в любом случае нам пока не до этого. Нам здесь и сейчас нормальную жизнь налаживать нужно, тварей извести, аномалии, весь этот… неформат. И это абсолютно реальная задача!

— А ведь сказать по совести, мысль о том, что я — такой вот особенный, весь из себя кудесник — грела. Опять же — заработок, какой-никакой… Это что же, на самом деле ВСЕ остальные — тоже колдуны? — Шаман, из бурундуков*, с Ухана с недоумением обвёл всех взглядом.

— Похоже что так. Только большинство этого пока не осознает или не замечает.

— Эвона как… Тогда понятно, почему не всем посторонним об этом знать надобно. Так ведь и без работы остаться можно, а, лекари-проводники?

— Ну, я вообще-то не совсем это имел в виду…

Какое-то время неспешно переговаривались. Вовсе не всем новая картинка мира сразу показалась, четверо были настроены откровенно скептически, половина — пока раздумывали.

— Ладно, допустим, — сказал Кром, проводник с Верхних домов. — В итоге-то что? У тебя какой-то конкретный план в связи со всей этой теорией?

— План, не план… Как выяснилось, сотворить что-то магией — куда проще, чем потом уничтожить. И я даже вообще не уверен, что можно что-нибудь уничтожить силой мысли. Только ручками… Стало быть, если мы хотим привести мир в порядок, то нужно, во-первых, как-то обеспечить, чтобы народ не думал о том, о чём не нужно, и не изобретал себе новых проблем… Я это, кстати, имел в виду, когда просил не распространяться. А во-вторых, для каждой уже существующей пакости придётся изобрести какой-нибудь вполне земной способ уничтожения. И, собственно, — действовать сообща.

Кром соображал быстро. Он медленно покивал:

— Звучит здраво. Только вот если чуть дальше глянуть: хотим ли мы вернуть тот, прежний мир? Ведь получается, что мы можем построить нечто куда более крутое. Мир чудес… Возможности-то у нас, выходит, имеются. И если мы решим восстанавливать старый порядок, то — готовы ли мы будем сами отказаться потом от нашего могущества?

Лесная армия

Шла битва за болгарское поле…

Когда-то в семидесятых, когда Таёжный только строился, а вместе с ним строился огромный лесоперерабатывающий Комбинат, в городе было полно иностранцев. Это были «свои» иностранцы: болгары, венгры, немцы, поляки… Даже — кубинцы. Комбинат гордо именовался стройкой СЭВ…* И для приезжих строителей были выстроены здоровенные многоэтажные общежития, которые потом так и назывались: болгарская общага, венгерская, польская…

Фит помнил отрывками из детства, как они ходили «в гости» целыми пионерскими отрядами. Поляки смеялись, рассказывали про Татры и Закопане, дарили значки, показывали фотографии, звали в гости. А с болгарами-братушками пели «Алёшу», специально разучивали… Хорошая была песня. Некоторые из его одноклассников потом даже переписывались с заграницей, марками обменивались…

«А потом они внезапно выяснили, что мы злодеи и оккупанты. Нет ничего более ненадёжного, чем человеческая благодарность. Благодарность — это какая-то разновидность торговли. Ты мне, я тебе… Вот друг — он всегда друг, без всякой там благодарности…

Эк тебя понесло куда-то!».

Этот район был одним из самых тяжёлых. Куроча добралась сюда позже всего, и плиты ещё не успели искрошиться, как на Приморской. Некоторые были почти целые — тонн по пять живого веса, и когда такая, разогнавшись, скрежеща по кирпичным обломкам, вздымая облака пыли, неслась на бульдозер, казалось, что она просто сомнёт его, срежет кабину словно гигантским бетонным зубилом…

Такое вполне могло бы случиться, если бы удар пришёлся в борт, да повыше. Кабина была усилена, обварена во всех сторон стальными листами и решётками из толстой арматуры, но весь этот «апгрейд» мог защитить лишь от относительно мелких обломков… Окажись тракторист недостаточно внимательным и расторопным — беды было бы не избежать. Совет даже специальное решение вынес: не работать на бульдозерах в одиночку, обязательно, чтобы в кабине ещё сидел наблюдатель, который бы крутил головой на триста шестьдесят градусов и вовремя предупреждал бы об опасности.

После утренней летучки, Фит бросил быстрый взгляд по объектам. На куроче уже работала «сотка».* Приглядевшись, он понял, что тракторист в кабине один. Фит вскипел, чертыхаясь на бегу, набросил брезентуху от всякой насекомой нечисти и рванул к полям.

Через десять минут он уже карабкался по склону к завалам строительного мусора, стеной громоздившимся вокруг курочного поля. Вообще-то это было чудесно: полгода назад на тот же путь у него ушло бы часа два, если не больше, но теперь по Музыкальной и дальше мимо развалин гимназии можно было просто идти, а не красться, теряя по полминуты на каждый шаг.

«Поле» было полем лишь условно — несколько разделённых довольно крутыми склонами террас, на которых когда-то стояли многоэтажки. Склоны эти, местами больше похожие на обрывы, были особенно опасны: бульдозеры не могли там крутиться как хотели, лишний неосторожный поворот — и трактор покатится вниз кувыркающейся грудой металлолома…

Уже на подходе к завалам, Фитом овладело знакомое, отточенное долгими месяцами чувство опасности. Каждое движение — под контроль, каждый шаг — рассчитать, все пути отступления и варианты развития ситуации — продумать загодя…

Над полем поднималась всегдашняя пылевая завеса. Рокот бульдозера терялся в монотонном шуме курочи — скрежете бетона о бетон, треске сталкивающихся блоков, гулких хлопках от переворачивающихся плит… Звук напоминал шум прибоя, да и груды обломков серого силикатного кирпича были издали похожи на волны неспокойного моря.

Лезть в это бетонно-кирпичное месиво ужасно не хотелось, но Фит не оставлял себе выбора. Схватив страх за горло, он загнал его куда-то в глубины души, попытался, насколько было возможно, унять мандраж и прояснить сознание.

Он тщательно прикинул маршрут, надел марлевую маску (ребятки в школе на трудах отшивали их теперь сотнями) и шагнул на неверную поверхность поля. Первые метры были относительно ровными и чистыми, здесь успели поработать добровольцы, до того как вышел запрет на всякую опасную самодеятельность. Немного погодя по ногам заколотили камушки — дроблёные останки «живых» плит и кирпича. «Силовой купол» возник как бы сам собой, Фит давно ставил его почти непроизвольно, когда чувствовал опасность. От каменной мелочёвки, однако, как ни странно, защита не спасала, наверное потому что, бетонная крошка и гравий подсознательно не воспринимались как угроза: земля да земля под ногами…

В пыльных облаках помимо обломков оживших фундаментных свай, фээсок, стен, перекрытий и лестничных маршей водились и другие опасности: смерчики, серые чихи, почти невидимые в этой душной круговерти. Счастье ещё, что жрунам и прочей наземной живности здесь было не выжить… Рассказывали, правда, о каменных пауках, которых, впрочем, Фит ни разу не встречал. Он вообще склонялся к тому, что это просто досужие байки. Зато серьёзную угрозу представляли молнии: беспрестанно трущиеся блоки накапливали на себе статическое электричество, и время от времени серую мглу тут и там разрывали вспышки разрядов.

Бульдозер рычал где-то недалеко, метрах в пятидесяти. Фит рассчитывал добраться до него минут за пятнадцать. Идти по прямой было невозможно: приходилось постоянно прикидывать направление движения особенно опасных глыб, ближе держаться к тем, которые недавно разрядились, угадывать и обходить столкновения, от которых во все стороны пулями разлетались опасные секущие осколки, попутно бороться со всякой летучей пакостью.

Наконец, впереди замаячили контуры бронированного гусеничного монстра. Покрытый вмятинами и шрамами, серый от толстого слоя пыли, обвешанный гремящими заземляющими цепями, коптящий чёрным дымом бульдозер смотрелся в этом аду вполне гармонично.

Улучив секунду, когда трактор замер, Фит преодолел разделяющие их оставшиеся метры, взлетел на подножку и заколотил в дверь. Тракторист глянул сквозь мелкую решётку, осмотрелся, потом открыл мощный засов.

— Япона мать, Олег, ты что творишь-то?! Почему один?!!

— Да Фит, я же…

— Бл-л-л-ль… Гр-р-р!!! — зарычал Фит. Потом заорал: — На кой мы там в совете все эти решения-постановления принимаем, если никто ни хрена не собирается выполнять?! Вас — три бульдозериста на весь город!!! А если что с тобой случится? Ладно трактор, железяка, но ты хоть понимаешь, что… Заднюю, быстро, справа!

Олег, пытаясь разглядеть в мутной пелене опасность, наощупь, не задумываясь и не теряя ни секунды, двинул рычаг на задний ход, двигатель взревел, бульдозер дёрнулся и со скрежетом попятился вверх по кирпичной куче. Из пыли показался длинный обломок сваи. Слишком быстрый.

Олег понял, что они не успевают убраться с дороги железобетонного копья под тонну весом, и начал разворачиваться навстречу, одновременно приподнимая широкий отвал…

Удар был сокрушительным, бульдозер крутануло, Фит со всего маху приложился головой о железо двери и на несколько секунд потерял сознание.

К счастью свая врезалась в отвал почти под идеальным углом, отрикошетила и ушла дальше, в направлении котлована. Олег, привязанный ремнями, умудрился не потерять управления, тут же направил машину туда, откуда вылетела чушка: по идее пространство там на какое-то время должно быть расчищено… «Снаряд в одну воронку дважды не попадает».

Фит очнулся быстро, почувствовал стекающую по щеке кровь. Отёр её грязной серой рукой.

— Твою маковку! А ну-ка, товарищ дорогой, вали нахрен с поля! Без разговоров!

Пока Олег выбирался на подъездную дорогу, Фит приводил свою голову в порядок. Как-то раз он задумался о том, что ни черта ведь не смыслит в строении мозга и всяких там нейрофизиологических тонкостях, но при этом уже не единожды вынужден был что-то там у себя «чинить». Результат каждый раз, как будто, оказывался положительным, но вот всё-ли там на самом деле собиралось как надо? Мысль эта тревожила его не на шутку: во все времена Фит больше всего опасался сам «сдвинуться», перестать быть собой… чтобы это ни означало.

Через пять минут они были в относительной безопасности. Двигатель бульдозера остывал, потрескивая. Они сидели в кабине и смотрели на клубы пыли, поднимающиеся над полем.

— Ну и что с тобой делать? В дерево превратить?

Олег виновато ухмыльнулся, с некоторой, впрочем, опаской: чёрт его, этого Фита знает. А ну как правда, сгоряча…

— Фит, ну мы же работали до этого вашего указа спокойно целый месяц, и не было никаких проблем! С полькой разобрались, здесь котлованище вон какой вырыли! А сегодня Игорёк записку прислал — никак не может подскочить, семейные у него какие-то заморочки. Ну не терять же день из-за него! Тем более, я уже «Шермана» своего раскочегарил, прогрел… Тут на поляне крупных блоков осталось всего, ну, может, десяток. Одну большую плиту почти загнал, когда ты появился! На той неделе уже сточные траншеи бы рыть начали, чтобы мелочёвку в яму спустить…

— Так попросил бы другого наблюдателя, дис отправила бы кого-нибудь, молодёжи — полно! — Фит немного успокоился, но раздражение всё равно проскальзывало.

— Да я сразу не сообразил с посыльным заявку черкнуть, а потом… Ну, блин, это ж часа два: пока туда, пока сюда…

— Олежек, дорогой. Я сам таким раздолбаем бываю. Но сейчас не те времена, чтобы думать только о себе. Ты слишком ценен, понимаешь? Ты не имеешь права подвергать себя неоправданному риску, чего бы тебе там ни хотелось, потому что на тебе тоже лежит ответственность за будущее благополучие тысяч людей! Целого города!

— Дак разве я напрашивался на это счастье? И ни за какие тыщи людей отвечать вовсе не собирался! Я простой бульдозерист, бывший пэтэушник и троечник…

— Да ладно! Прибедняется тут… Ты — не простой бульдозерист, ты крутейший бульдозерист, а если учесть, что вас всего трое, так… И про ответственность тоже лапшу мне не вешай: я что, не помню, как ты за той детворой на Приморскую ночью мотался?

— А сам-то? Типа — не ценный для города? То есть, тебе — можно в одного в курочу чуть не босиком соваться? Или советники у нас — выше правил? Особенные?

Фит угрюмо помолчал.

— Ну — да. Согласен. И мне нельзя было. Именно поэтому законы и должны быть законами. Незыблемыми. Для всех. Ты нарушил, за тобой — я нарушил. Одно за другое цепляется… В итоге — бардак. А если бы мы прокараулили эту сволочь? Она трактор прошила бы как бумагу, от нас там только фарш бы остался! И в результате город оказался бы разом без лучшего тракториста и первого советника. Капец, подарок людям! Короче, имей в виду: я докладную в совет напишу, чтобы премии тебя лишили. И меня заодно. Чтобы другим неповадно было.

— Да Фит! Мне ж эти деньги нужны позарез! У жены день рождения скоро… И не для себя же я всё это…

— Олег, не пей кровь, и так тошно. Сказал — накажу. Всё.

— Ну и — в баню! На хрен вас с вашим советом! Как будто надо оно мне… — Олег в запале выбрался из кабины, со всей силы лязгнув дверью. Крикнул снаружи: — Всё! Я — домой! В Ухан поеду, на рыбалку…

Фит посидел ещё несколько минут.

«Нет, ну что я — неправ? Чёртова жизнь! Не хочешь никаких рамок — мотай в тайгу, живи один. И сдохнешь один, на фиг никому не нужный… Хочешь жить с людьми — ограничивай свою свободу, свои желания, принимай ответственность, подчиняйся общим правилам. И ни хрена тут больше не придумаешь!».

Вроде всё было правильно, но внутренний дух противоречия тут же начал возражать:

«И что, человек теперь и застрелиться права не имеет, если он почему-то вдруг стал так нужен другим? Ведь и у Олега своя правда: это ж его жизнь в конце концов, почему он не имеет права ей рисковать? Тем более ради общего блага!

Имеет, наверное. Да нет, постой. Сейчас ведь не в этом дело! Дело в том, что он нарушил решение Совета. То есть, фактически — закон. Вот возьмёт он лодку завтра и пойдёт туманников гонять в одиночку. И слова ему никто не скажет!

Ну… скажет. Я скажу. Всё то же самое и скажу!

Но премии за туманников не лишишь, ага?

А премии — не лишу. Потому что тут — закон и работа, а там — нет.

А ты подкинь в Совет ещё такой закон, чтобы на туманников не ходить. Какие проблемы? Суть-то ведь та же?

И цепью его к трактору приковать…

Жесть!».

Никаких дельных ответов в голову не приходило, только вопросы. Наверное, нужно было возвращаться на Четыре-восемь. Чего сидеть-то впустую — дела не ждут.

«Да ладно, Олежка нормальный парень, отойдёт. И Ирине его подарок какой-нибудь сочиним.

А ведь он шуганулся, когда я про дерево сказал, вот ей богу! Всё-таки люди нас реально за каких-то кудесников принимают… Интересно, это в принципе возможно — в дерево человека превратить?

Занятно, а ведь по части превращений — настоящий пробел. Превращение — это ведь некоторым образом и уничтожение тоже? Надо бы с Чипком потолковать на эту тему. Всё же создать что-нибудь — куда проще… Пожирателя, например. Или то же дерево?

Оп! Так…».

Его вдруг пронзила мысль: а что если на курочные поля напустить полчища деревьев?

«Вымахают, заплетут всю эту ползающую шатию корнями и… И всё. Постепенно затянется всё травкой, быльём порастёт… Со временем народ забудет. И никакого риска…

Напустить? Допустим, у меня получится сотворить дерево. Но их же тут нужны сотни, тысячи!

А если из лесу привести? С Лысой горы, хотя бы…

А это возможно вообще?

Почему — нет? Тополёк-то под окном — слушается за милую душу. Правда, тут с корнями непонятно как… Слушай, дорогой товарищ, надо попробовать!».

Захваченный идеей и окрылённый надеждой, он даже не забежал на Крест к тёткам чего-нибудь пожевать, хотя под ложечкой уже сосало — с утра ничего не успел перехватить кроме чашки сладкой кофеподобной бурды, изготовленной по секретному рецепту Двинутого Петровича.

Около часа у него ушло, чтобы добраться через польскую пустошь до объездной дороги. Остатки курочи, погребённые глубоко под землёй, вроде бы покоились там с миром, но на поверхности было пока не совсем безопасно: большое открытое пространство быстро заселили смерчики, слетевшиеся со всех окрестностей. У Фита закрадывались подозрения, что самые большие усилия возможно потребуются для искоренения как раз этих, вроде бы не самых опасных созданий.

В основной массе вихри были высотой в метр-два, такие действительно не представляли особой опасности. Сил у них было немного и поднять с земли они могли только самый лёгкий мусор. Однако даже маленькой щепки, летящей со скоростью в пару десятков километров в час, хватит чтоб выбить глаз или попортить лицо… А когда в результате каких-то загадочных взаимодействий смерчики иногда сливались, сила их возрастала в разы, и тут уже становилось не до шуток. К счастью до настоящих торнадо дело ни разу не доходило, самые большие вихри, которые встречались Фиту были метров шести. Эти уже представляли реальную опасность. Впрочем, при надлежащей осторожности человеку, даже не магу, вполне можно было и с такими справиться без особых потерь, по крайней мере — разойтись миром.

Наловчившись передвигаться с «включённой» защитой Фит, мог почти не беспокоиться о своей безопасности, но поскольку с этими тварями рано или поздно всё равно нужно будет что-то решать, он потратил с полчаса на швыряние разнообразных взрывчатых шаров в юрких шелестящих летунов.

Добравшись, наконец, до бетонки, он почесал в затылке.

«М-да. И с чего начать?».

Подступы к дороге покрывала невысокая осиновая поросль, с вербой вперемешку, утопающая в непролазных зарослях шиповника. Соваться туда совсем не хотелось, тем более, что в этих хитросплетениях водились и загадочные малоизученные зверюги, наподобие той, что когда-то едва не прикончила его, оставив по всей руке шикарные шрамы.

До ближайших сосен было метров пятьдесят — семьдесят.

«А ведь этот лес вырос уже на моей памяти…».

Он вспомнил, как ещё в школе, классе в пятом, они лазили тут с дружками, устанавливая зеркальные «лазеры», как во французском фильме про таинственный остров капитана Немо… Вроде бы тогда никаких больших деревьев ещё не было…

«Или были? Не помню, чёрт…».

Одна из сосенок неподалёку особенно привлекла его внимание. Ещё молоденькая, сантиметров двадцати в диаметре, но уже высокая, стройная с жёлтым, ещё не заскорузлым снизу стволом и тёмно-зелёной, длинной почти как у кедра хвоей.

Ему с детства нравились деревья, тайга, зелень. Когда-то в школе он даже собирался идти учиться на какого-нибудь лесничего или, к примеру, охотоведа…

Немного пошалил: помахал дереву рукой. Сосенка в ответ как бы сама покачала не очень раскидистой, но густой кроной.

Он попытался представить себя этой сосной, слиться с ней, почувствовать каждую её веточку…

Крепкий идеально прямой ствол с южной стороны, обращённой к морю, нагрет солнцем. Бегучая смола распирает тысячи канальцев, ей тесно внутри, и найдя мельчайшие трещинки, капельки живицы проступают наружу крохотными пахучими слезинками… Вода, медленно и неукротимо поднимается от клетки к клетке — выше, выше, до кончиков ветвей, к хвоинкам… Сотни тысяч листьев-иголочек дышат, трудятся, производят питательные вещества и наполняют ветви всё новыми силами… Налетает лёгкий порыв ветра, покачивает крону, изгибает упругое стройное тело, чуть напрягает корни, раскинувшиеся в разные стороны на многие метры. Корни цепко держатся за гору, скрытую под совсем неглубоким слоем бедной глинистой северной земли. Тончайшие корешки оплетают камни, проникают в трещинки в поисках живительной влаги и прочной опоры; они — гибкие, подвижные, послушные…

Корни сосны сплетались с корнями других растений, в воздух выбрасывались фитонциды, аэроионы, целое облако неведомых веществ, которые плыли вдоль склона от сосны к сосне, позволяя деревьям «чувствовать» друг друга, ощущать себя лесом — единым целым, огромным, могучим…

Сознание Фита раздвоилось: он всем своим существом словно растворился между деревьями и одновременно со стороны поражённо наблюдал, как сосны осторожно вытаскивают свои корни из земли — один за другим, не спеша, плавно, но всё уверенней и уверенней. Могучие древесные щупальца неторопливо потянулись вниз по склону, впивались, вцеплялись в землю, вслед за ними устремлялись другие, ещё, ещё…

Та его часть, что «поселилась в лесу» с ликованием видела, как бетонная, местами изломанная лента дороги понемногу приближается, ещё немного — час, другой, и корни авангарда дотянутся до самой обочины. Преодолеть десяток метров безжизненного монолита будет непросто, но мало найдётся преград могучей силе природы! Много лет лес словно готовился к этому походу: в мельчайшие впадины дорожного полотна ветром намело частичек живительной почвы, тут и там поселились микроскопические колонии мхов, лишайников, и местами уже даже проросли разные травки: мятлик, камнеломка, ещё какие-то зелёные пионеры, которые нащупывали и расширяли трещинки, пускали корешки всё глубже… А вот в большой трещине уже укоренился сосновый росточек: десяток иголок на тоненькой ножке, словно крохотная пальма… Корням могучих великанов найдётся за что зацепиться, а потом они взорвут, взломают серую твердь: никакой камень не в силах противостоять неуёмному наступлению жизни, пока солнце дарит свет и тепло, а ветра приносят дожди.

Лес двигался с тихим шорохом, медленно, но неумолимо. Стволы — десятки, сотни — подрагивали, поскрипывали, порой немного клонились, словно мачты яхт на лёгкой волне, но снова выпрямлялись, покачивая ветвями; длинные цепкие корни тянулись вперёд, в стороны, ползли, ползли…

Фит впал в транс на несколько часов и не сразу заметил, что солнце понемногу закатилось за гору, и на город опустился тихий июньский вечер.

Уже вовсю стояли белые ночи, и в ясную погоду полной темноты не наступало. Теоретически можно было бы и рискнуть, продолжить этот фантастический марш, но Фит понял, что ещё немного — и он просто умрёт от усталости. Страшно хотелось есть, по всему телу растекалась тяжёлое сковывающее бессилие.

За полдня сосны «прошагали» не так уж и много: только-только преодолели насыпь, напрочь разрушив участок дороги метров в двести. Фит в некотором замешательстве крякнул: теперь с Мыса на Верхнюю заправку прямого пути просто не было. Потребуется немало труда, чтобы восстановить потом проезд.

Донельзя утомлённый, почти на автопилоте он с трудом добрёл до дома, ни с кем не разговаривая по дороге; из последних сил поднялся наверх, почти через силу сжевал кусок копчёной мясины, глотнул воды и, не раздеваясь, рухнул спать. Наутро предстояло продолжение «похода».

Последующие пять дней слабо отложились у него в памяти. Короткие совещания по утрам, а потом — лес, корни, ветви…

Даже самое захватывающее — «битва» на курочном поле — воспринималась позже словно какой-то смутный нереальный сон. Деревьев было слишком много, территория вокруг котлована — слишком большая, и сознание Фита, рассыпавшееся на сотни кусков, металось из одного угла в другой, от сосны к сосне: здесь встать на пути очередной бетонной гадины, подпереть падающий ствол, там — задержать, вцепившись корнями в рваную решётку оголённой ржавой арматуры, слева — разойтись, расчистив дорогу для бульдозера Олега, наверху — успеть поймать экскаватор Иваныча, опасно накренившийся над крутым обрывом… В самый разгар операции пошёл дождь — сначала несильный, но вскоре разошедшийся, что твой тропический ливень. Очень быстро поле превратилось в жуткое болото и Олегу пришлось спасать бульдозер, зарывшийся в грязь едва ли не по самую кабину…

Как бы то ни было, затея с лесом себя оправдала. С большой курочей удалось справиться на неделю раньше, чем планировалось, сэкономили тонны солярки… Опыт же, полученный Фитом, вообще невозможно было переоценить: грандиозность содеянного даже немного угнетала его. Кажется он и в самом деле становился если не богом, то, по крайней мере — титаном. 

Глава 22. Лето

 Чудеса и неприятности

Всю последнюю неделю июня Фит пропадал на Мысу. На пару с Виксом разрабатывали план «военной кампании». Пора было приниматься за гребень плотины, и задача эта виделась совсем не простой. Сейчас казалось, что с мостом справиться было куда проще: рельсы разрубил и — дело с концом. А здесь сотни, если не тысячи кусков рыскающего и кидающегося металла, шастающие туда-сюда напруги, непонятные «хвосты», гигантской бахромой отросшие за зиму почти на половину высоты плотины… И нельзя было забывать о том морском гаде, с которого всё началось.

Конечно, нынешние возможности сложно было сравнивать с той кувалдой, с которой Фит отправился на честный бой с железным змеем, но и волшебной палочкой никто пока махать не научился.

Подключили к обсуждению почти половину Совета, Врезку и гэсовских, с деревни приехал Саша Уханский — большой спец по туманникам… Несмотря на столь представительную компанию, поначалу не понимали даже как подступиться, но, как говорится, главное — начать.

В один из дней, погрузившись в расчёты необходимого количества цепей для надёжного заземления бульдозера от напруг, Фит вдруг услышал странный шелестящий голос:

— Господин советник. Слышите меня?

Фит с недоумением поднял глаза от бумаги, посмотрел по сторонам. Викс с Горынычем составляли список оборудования, воюя за каждую циферку, Лёха висел на телефоне с Врезкой. Явно не они. Голос был необычный, лишённый интонаций, даже непонятно — мужской или женский.

— Не пугайтесь, это Климчук. Экспериментирую. Чтобы ответить — проговаривайте слова мысленно, только полностью и чётко, попробую уловить. Вы когда в районе Креста будете?

«Наверное, завтра к обеду», — подумал Фит.

— Загляните ко мне, пожалуйста, есть важный разговор.

«Хорошо». — Он даже встал, потёр лицо руками, прошёлся по вагончику, как бы — размяться.

«Что это было? Я точно это слышал? Или это от усталости? Или… Так, схожу-ка позвоню».

Он дошёл до дежурки, попросил соединить с Климчук.

— Ирина Дмитриевна, это вы мне сейчас… звонили?

На том конце провода раздался смешок.

– Точно знала, что кто-кто, но Фит — обязательно перепроверит. Дотошный вы наш. Да, загляните завтра. И… наверное, пока не распространяйтесь насчёт… Ну, вы поняли.

Он в некотором изумлении покачал головой.

«Нет, ну рано или поздно кто-нибудь должен был и до этого дойти. Ирина Дмитриевна у нас самая подкованная в этих делах, почему нет… Смущает только, что уже почти ничему не удивляешься! Пожалуй, это не совсем нормально и не очень хорошо…».

* * *

На следующий день по дороге на Школьную, он, как и обещал, заскочил на Крест. Учреждение из обычной поликлиники давно превратилось в нечто куда большее: здесь теперь помимо больницы находились и аптека, и волонтёрский центр, и детдом, и детская библиотека… Неплохая общественная столовая, кроме всего прочего; Фит частенько ей пользовался, когда не было времени перекусить дома.

За стойкой администратора на входе он увидел знакомые серые глаза.

— Какие люди! — Женя откинула со лба длинную чёлку. — Что-то и не заходит господин советник. Загордился наверное…

— Ну, чего это — не захожу? Вот на днях только был, — включил дурака Фит.

Женя наклонила голову на бок, укоризненно и чуть иронично хмыкнула. Он, конечно же, всё понимал. Полгода назад, в ноябре-декабре он частенько к ней наведывался: сначала вроде как помочь по мелочи да по делам, а там и всякие шуры-муры как-то сами собой образовались…

Он вздохнул. Всё равно когда-нибудь пришлось бы объясниться…

— Ну, Жень… Ну, прости. Такое дело… Женился я, как бы. Может, я теперь верный и правильный.

Она скептически и с какой-то жалостью посмотрела на него, глянула по сторонам.

— Ты думаешь, в нашей маленькой деревне можно было бы такое утаить? — потом заговорила быстро, даже с каким-то жаром: — А то, всё-таки зашёл бы? Вдруг, всё получится… Да и — не получится — ну, это же не повод себя хоронить…

Он несколько растерялся.

— Постой, постой, ты о чём? Почему хоронить-то? Ну, так вышло, что встретил старинную любовь. У нас с тобой чудесные деньки были, я бы и очень даже не прочь с тобой загулять, но ведь как-то неправильно это будет. Мне до идеального мужа — как до Луны, но…

— Хм… И кто же эта счастливица?

— Она… На Правом осталась, на Фиалке. Там… свои сложности, в общем.

— Да? — Женя недоверчиво и испытующе вгляделась в его глаза, но, видимо, всё-таки поверила. Потом чуть смущённо хихикнула, всплеснула руками. — Ой, господи! А мы-то…

Фит, вынырнув из пучины мятущихся мыслей, почувствовал немалое облегчение, но вместе с тем — повисшую в воздухе недоговорённость.

— Чего… Ну-ка, ну-ка, что — вы?

— Да… Тётки же! Мелют всякое…

— Раскалывайся уже!

— Ну, за всякую силу же, магическую — расплачиваться нужно… Они и шепчутся: Фит-то, мол, как колдуном сделался — по девкам бегать перестал…

— Ага! То есть я теперь вроде как к этому делу — неспособный. Фига се… Жесть! — он изумлённо помотал головой. — Ну, хоть стой, хоть падай! И давно вы мне косточки перемываете?

— Ну, всегда, как бы. Да и не только тебе. На Лёху уже глаз тут некоторые положили… Нет, Тим, ну что ты хочешь! Городок маленький, с развлечениями негусто. Как не поперемывать-то? Тем более — когда разные видные мужчины бесхозные ходят… А тут — господин советник, маг-кудесник. Как ты хотел?

Он покачал головой, перегнулся за стойку, хотел чмокнуть Женю в щёку. Она отстранилась. Фит понимающе вздохнул.

— Беда с вами. Побегу. К Климчук нужно заскочить.

«Вот ведь… Кумушки, твою дивизию! А ведь оно, пожалуй и небезобидно… Ну… магия же действует! Блин! Что-то даже как-то стремновато…».

* * *

Ирина Дмитриевна прошлась по кабинету, прикрыла дверь поплотней, вернулась за стол.

— Как вам новый способ связи?

— Занятно. Честно сказать, я одно время тоже пытался, но без особых успехов. Настроение людей — чувствую. Эмоции. Но чтобы прям мысли читать…

— Мысль — слишком расплывчатое понятие… Вообще не уверена, что что-то такое существует. Нужно пытаться не абстрактные «мысли» слышать, а внутреннюю речь, конкретные слова, которые человек хочет произнести.

— Хм… ценное уточнение. А как далеко достаёт? Умение-то крайне полезное. Надо будет тоже заняться вплотную. Довольно сложно, кстати, определить кто говорит. Если не представляться, то…

— Это да. Разве только по косвенным признакам: по строю фраз или ещё как… Но знаете, Фит, я не о том хотела поговорить. — Она надолго задумалась. — Помните, на первом Совете Кром вопрос задал: а сможем ли мы сами отказаться от своих способностей, когда город в порядок приведём? Вопрос-то повис… Но народ ведь вас знает, вы порой — ужасный идеалист. Люди не исключают, что вы готовы будете и на это. Я хочу вас предупредить… Из самых лучших побуждений! Многие будут резко против. Категорически. И, видимо, я в их числе.

Фит внимательно посмотрел ей в лицо. Светлые, с заметной сединой, чуть вьющиеся волосы до плеч, фантастически синие глаза — умные и внимательные, несколько заметных морщинок, не накрашенные, но почти ничего не теряющие от этого губы, идеальный сужающийся подбородок. Ей было уже под шестьдесят, но она до сих пор выглядела очень привлекательно, в молодости же наверное была просто сногсшибательной красавицей.

— Госпожа советник. У меня вовсе нет однозначной уверенности в том, как правильно поступать в этом отношении. И в любом случае стоит ли этим сейчас заморачиваться?

— Этот вопрос — лишь один из многих, но некоторые сейчас пытаются играть именно на нём. Я верю, что все выжившие — хорошие люди. Они не делали зла другим, они способны на искреннее сочувствие и бескорыстную помощь ближнему. Но всё это не делает их идеальными, — Климчук снова задумалась, вздохнула. — Против вас формируется некая оппозиция. Вы постепенно обретаете слишком большую власть. Не в том смысле, что вы к ней рвётесь, но — по факту. И это многих пугает. И… Вы не замечали, что на голосованиях в Совете вы ни разу не оказывались в меньшинстве? Кое у кого закрадываются мысли: а может ли человек быть столь непогрешимым? Или это проявление вашей воли?

— Господи, ну что за… Я влияю на ваши решения при голосовании? Как это вообще возможно?!

Она примирительно подняла руки:

— Фит, Фит! Я ведь на вашей стороне. Я согласна, что это выглядит бредом, но… Вам ли не знать, насколько бред может оказаться близок к реальности… И потом, я лишь передаю вам настроения людей.

Он помолчал, встал, прошёлся по кабинету, развёл руками.

— И что же делать?

— Поговорите с Советом. По душам. Я знаю, вы — совершенно не властолюбивый человек, но… развейте опасения некоторых.

Разговор удовольствия не доставил. Весь день, мотаясь по городу, Фит ощущал неприятный холодок внутри. Время от времени заботы разгоняли тягостные мысли, но стоило чуть оторваться от дел, как в голову снова лезли обида и растерянность.

«Блин! С утра до вечера, ну вот реально как раб на галере, — и всё для них! Ну — ведь так? Половину зарплаты — на школу отдаю, где кому помочь — всегда за ради бога… Кого можно в пять утра поднять и выдернуть к чёрту на кулички? Фита! И, значит, при этом — я, вишь, в диктаторы мечу!».

Запретная зона

Вернувшись домой далеко под вечер, Фит выпил чайку и расслабленно развалился в кресле. На сегодня оставалось ещё одно важное дело: разведка дальних дач.

Использовать их по назначению сейчас было почти невозможно из-за отсутствия личного транспорта. Однако совсем сбрасывать дачи со счетов было нельзя: теперь они тоже становились источником стройматериалов, инструментов и прочих даров цивилизации. Совет планировал выкроить горючего и отправить туда пару грузовиков с прицепами чтобы вывезти на склады наиболее востребованный инвентарь.

Но сначала требовалась разведка. Если центры жилых районов стали теперь настолько мирными, что во дворах даже разрешали детям играть без присмотра, то на окраины соваться без проводников по-прежнему было смертельно опасно. Насколько всё плохо было в дачных посёлках?

«Девятый километр». Самые старые, самые основательные, элитные, можно сказать, дачи. Расстояние было небольшое, видимость отличная, хоть старые объявления на заборах читай… Он начал с крайней левой улицы.

«Занятно… Участки почти не заросшие, травы совсем мало. И никаких скелетов… Может, в домах где?».

Ради интереса заглянул внутрь парочки домов поприличнее. Дачи были богатые. С коврами, холодильниками и телевизорами… Двери были закрыты, внутрь мертвецы никак не смогли бы пробраться. Вообще каких-то опасностей или хотя бы заметных последствий Сдвига не обнаруживалось.

Он быстро скользнул до конца улицы, перелетел на соседнюю, двинулся обратно к выезду.

«Очень занятно! Всё вообще в полном порядке! Может, это были только слухи?».

Человек, однако, он был, как правильно заметила Климчук, дотошный, разведку следовало произвести до конца. Он продолжил прочёсывать своим дальним взглядом улицу за улицей…

Примерно на середине посёлка внезапно что-то произошло: хлоп! — и взгляд упёрся в обои его гостиной на Четыре-восемь.

Фит чертыхнулся. Такого раньше не случалось. Поначалу бывали, конечно, сбои, но тогда это происходило из-за усталости или внешних помех, мешающих сосредоточиться, сейчас же… Словно кто-то просто щёлкнул выключателем.

Он недовольно покачал головой и снова оказался возле дачного магазина. Быстрый прыжок к Шестой улице и… Он вновь оказался у себя дома.

«Хм… Прикольно… А если так?.».

Войдя в раж, Фит минут пять пытался атаковать дачи со всех сторон. Все попытки заканчивались одинаково. В южной части посёлка, ближе к заливу находилась некая точка, которая ни в какую не соглашалась быть осмотренной.

Он почувствовал, как его охватывает нетерпеливое и захватывающее ощущение тайны. Тайна требовала немедленной отгадки, он готов был отправиться на «Девятый» хоть прямо сейчас. К счастью, благоразумие и груз ответственности, который он с некоторых пор тащил на своих плечах, остановили. Всё следовало не шутя обдумать.

Тени былого

Всю дорогу Фита донимала совесть. Не то чтобы мучила, а так — недовольно царапалась.

Нет, он конечно поставил диспетчера в известность, что едет с колонной, но вот о загадочной аномалии никому даже не обмолвился. Он сам не мог объяснить, почему так поступил. Словно решение было принято помимо его воли…

Он с ходу придумывал себе десяток оправданий, но в глубине души, конечно, понимал, что все его отмазки — ни о чём. И дело было не в степени риска для него или для других.

«Дело в недоверии. Ты ничего не сказал даже Лёхе! Почему?

Да погоди, при чём тут недоверие?

А что при чём?

Зараза! Чего докопался-то?!!! Не знаю я! Показалось, что так — правильно…

А ты уверен, что это ты так решил?».

Он не был уверен. Недавняя беседа с Климчук имела неожиданное последствие: размышляя, как убедить остальных, что ему и в голову не могло прийти влиять на чьи-то решения, он пришёл к неутешительному выводу, что — никак. Похоже было, что это в принципе невозможно. И хуже всего — не было возможности даже себе доказать, что его решения — это лишь его решения…

В группе было ещё четверо магов, двое из проводников, да и остальные — ребята опытные и осторожные. Проблем возникнуть не должно было. На всякий случай Фит поучаствовал в осмотре первых двух дач, потом отозвал Крома в сторонку:

— Антоха, думаю, вы тут без меня справитесь. Я по-быстрому до залива пробегусь. Берег хочу более детально осмотреть: вообще есть возможность по воде подойти сюда или нет. Всё равно рано или поздно придётся разбираться…

Кром поскрёб бороду:

— По-хорошему-то, может, не стоит?

— Да чёрт его… Может, и не стоит. А с другой стороны — жалко упускать возможность. Когда ещё сюда выберусь? Издали — оно всё равно не то, сам понимаешь. Но по моим ощущениям, здесь — спокойнее некуда… Тебе-то как кажется?

— Соглашусь, пожалуй. Словно на год назад вернулись. Только безлюдно.

— Угу… В общем, я всё-таки прошвырнусь туда. В крайнем случае — как обычно: красный шар, если опасность какая, два шара — на помощь, зелёный — всё чисто, возвращаюсь…

Он почти убедил себя, что всё в полном порядке. Однако чем дальше он заходил вглубь посёлка, тем сосредоточенней и настороженней становился. Все чувства обострились, как во время былых сталкерских рейдов по зимним руинам, «дальний» взгляд словно локатор обшаривал окрестные домики.

«Занятно: уже могу заглянуть и на седьмую улицу, и даже на восьмую. Как там она на самом деле называется… ага: «Цветочная». И при этом никаких «вылетов»…».

Зима приучила не доверять кажущемуся спокойствию. Каждый шаг — как по минному полю. Каждые два шага — осмотреться, прислушаться, оглянуться, прикинуть, где может таиться угроза, и заранее продумать варианты бегства…

А вокруг бушевал июль. Жара с прошлой недели немного спала, и сейчас было в районе двадцати пяти. Стоял идеальный летний денёк. Пронзительная синева над головой была неохватной и чистой — лишь вдалеке, на севере, почти у горизонта, за верхушку сопки зацепилось небольшое облачко. Редкие порывы тёплого ветерка, напоённые запахами сосны, донника и ещё миллионом летних ароматов, приятно овевали вспотевший лоб.

Фит в очередной раз внимательно просканировал окрестности. Кругом — лишь тишина и безмятежность. Интуиция шептала: расслабься. В этом был некоторый смысл: излишняя напряжённость тоже мешала. Он скинул капюшон, расстегнул куртку из тонкой брезентухи. Секунду посомневавшись — совсем снял её, завязал рукава вокруг пояса. В городе, особенно на окраинах, ещё попадались непонятные насекомые твари, но здесь по всем признакам ничего «лишнего» не летало и не ползало.

Оружия он с собой не взял, не считая большого охотничьего ножа на поясе. Месяца два уже как повесил свои верные ИЖ и АК на стену, на ковёр. Всё-таки магия — страшная сила в умелых руках, и ни картечь, ни бронебойная 7,62 с ней не сравнится. Ну а если придётся столкнуться с чем-то, способным лишить его магии, то и стволы вряд ли помогут…

Он раскинул руки, зажмурился, задрал голову, буквально ощущая лицом щекочущие лучи ласкового солнца. Прислушался. Мир гудел, стрекотал, шелестел… В расстёгнутый ворот рубахи влетела какая-то козявка; впилась с ходу.

«Ах ты ж, зараза!».

Он не испугался, придавил мелкую гадину пальцем, взял, рассмотрел. Мошка. Обычный сибирский гнус. Почесал: на месте укуса моментально начала набухать небольшая шишка. Почему-то даже это вызывало радость. Он рассмеялся. «Стирать» укус не стал: пусть себе будет. Организму даже полезно, когда его кто-нибудь слегка грызёт. Антитела там всякие вырабатываются…

Он почти уверился в безопасности пустынных улочек и перешёл на обычный шаг. Впрочем, чуткий «сторож» в глубине души продолжал нести службу: вряд ли теперь от этого можно будет когда-нибудь избавиться.

Дойдя до Цветочной, свернул налево. Нужный домик должен был располагаться на следующей улице, только ниже, почти в конце. Идти — с километр.

Он шагал не спеша, касаясь ладонью макушек высоких стеблей полыни, которая густо разрослась вдоль заборов. Время от времени подносил ладонь к носу и втягивал горьковато-пыльный терпкий аромат. Почему-то запах полыни напоминал о детстве.

Внезапно откуда-то потянуло смолистым дымком.

«Баню кто топит, что ли?».

Вправо по густо заросшему травой переулку вдоль трубы летнего водопровода убегала натоптанная тропинка. Тёмный некрашеный металл местами влажно блестел откапелек конденсата.

Фит наклонился, коснулся трубы пальцами — холодная! Представил, как внутри бежит чистейшая ледяная вода из артезианской скважины. Захотелось пить.

Из-за поворота послышалась музыка:

«Ох ты ж! Старина какая! Год, эдак, восемьдесят пятый».

Он с любопытством ускорил шаг, вышел на соседнюю улочку.

Снизу от залива, приближались четверо: три пацана и девчонка. Лет по шестнадцать-семнадцать — почти взрослые… Фит был бы не Фит, если бы не задержался взглядом на стройной фигурке. Светлые вьющиеся локоны, смеющиеся голубые глаза. Широкие спортивные плечи — такие бывают у пловчих… Он перевёл взгляд на парней. Один — невысокий крепыш — нёс на плече кассетник. Нутк! Куда ж без музыки? И конечно же это был «Романтик 306». Ещё один привет из юности…

Молодёжь шла во всю ширину улочки, тот, что с магнитофоном, громко и довольно скабрезно хохмил, остальные смеялись, шутя толкались плечами. Летние, загорелые… Футболки с короткими рукавами, лёгкие советские штаны «под джинсы», кеды… «Круг» закончился, из динамика полетел зажигательно-тоскующий Кузьмин:

Они приблизились вплотную, ненадолго примолкли, чуть посторонились. Девчонка с интересом взглянула на Фита. На секунду встретились глазами. Что-то далёкое и безвозвратное невнятно защемило в глубине души.

Он задумчиво побрёл дальше, метров через десять оглянулся. Ребятки как раз сворачивали в травяной переулок, ещё секунда, и — скрылись за углом забора. Фит вздохнул.

«Совсем как мы когда-то! Безмятежность…».

Он бросил взгляд через штакетник в ближний огород. Мужик, согнувшись в три погибели, окучивал картошку, на крыльце небольшого домика две совсем малые девчушки играли в куклы.

На соседней даче дородная тётка чихвостила на чём свет стоит своего непутёвого муженька, скрывшегося где-то за домом.

«Так, который мой адрес-то?».

Вытянув шею, покрутил головой.

«Ага… Кажется, вон та».

Отшельник

Фит толкнул калитку.

Аккуратные маленькие грядки, явно ухоженные, домик небольшой, но ладный, чувствовалась рука хозяина. При этом вдоль ограды — заросли иван-чая, чуть не в рост человека, сам забор некрашеный, сколоченный из широких разномастных почерневших от времени досок.

Хозяев видно не было, все дачно-летние звуки словно отодвинулись и теперь доносились откуда-то из далёкого далека.

Фит поднялся на невысокое крылечко, постучал в дверь, заглянул в оконце, завешенное изнутри тюлем. Нажал на ручку. Заперто.

Оглядываясь, вышел в огород.

У самого леса ютилось ещё одно строеньице, совсем игрушечное, со странным кривым оконцем и односкатной крышей. Сразу за забором начинался высокий тёмный ельник, а на углу участка широко раскинулась огромная полузасохшая ольха, корявые сухие ветви которой негромко постукивали и царапались о забор.

Слева вдоль утоптанной травянистой тропинки широко разрослась клубника: ухоженная, с обрезанными хвостами, подсыпанной под кустики жёлтой хвоей. Большие спелые ягоды источали умопомрачительный аромат.

Дверь сараюшки с негромким скрипом отворилась, оттуда навстречу Фиту вышел дядька лет сорока, среднего роста, одетый в старую зеленоватую толстовку и серые, не раз чиненные штаны. Босиком. Лицо слегка обрюзгшее, но чисто выбритое. На губах — лёгкая улыбка, глаза неопределённого зеленоватого цвета — чуть прищуренные, внимательные.

— Здорово, — он протянул руку. — Стас.

Ладонь была небольшой, но мозолистой и крепкой.

— Привет. Тимофей.

— Заходи, — мужик мотнул головой, повернулся и открыл дверь, пропуская Фита внутрь.

Помещение оказалось жилым: не слишком светлым и совсем крохотным, буквально полтора на два метра, с низким дощатым потолком. Столик из двух обрезков толстых лиственничных плах у окна; вплотную к столу — нары-лежанка, с другой стороны — деревянный стул. На стенах — две довольно большие картины и полка, заставленная пыльными жестяными и стеклянными баночками. Всё.

Картины были нарисованы на серой обёрточной бумаге, аккуратно натянутой на настоящие деревянные подрамники. Одна — цветная, живая: яхта, идущая под хорошим ветром по узкому заливу на фоне сосновых сибирских сопок. Другая — графичная, чёрно-серая: большой печальный клоун-марионетка, который в свою очередь управляет улыбающимся клоуном-марионеткой поменьше…

— Присаживайся. Пей, угощайся.

Фит только сейчас обратил внимание, что на столе стоит большая белая чашка, наполненная клубникой и стакан с водой: хрустально-прозрачный, с соблазнительными капельками на чуть запотевших гранях.

— Спасибо.

Он с наслаждением осушил стакан: вода была волшебно-ледяной! Потом выбрал самую красивую ягоду, взял за зелёный хвостик, откусил половину, закрыв глаза. Вкус детства!

— Хороша?

— М-м!

— Такие вот пироги, Тимофей. Или удобнее — Фит? Вишь, какие времена настали… Не задумывался, почему в городе многие вновь на прозвища перешли? Как тыщу лет назад. А ведь — не просто так оно!

— Хм… Честно — не думал.

Стас вздохнул, немного стеснительно наклонил голову.

— Ну… Чтобы не томить. Да, я — ваш Древний. Бывший.

— Почему — бывший?

— Устал, знаешь… Нет, неправильно… Разочаровался. Понял вдруг, что никому оно нафиг не нужно.

— Что — «оно»?

— Всё. Город, Договор, Вселенная, в конце концов. Я, ты, все наши устремления, усилия… Всё это — никому не нужно.

— Ну как не нужно! Ведь каждый чего-то хочет? Что значит — Вселенная никому не нужна? Мне нужна! Да — большинству нужна!

— Каждому нужна только его вселенная. Личная. Но со своей вселенной каждый пусть сам разбирается, какое моё дело. А НАША вселенная, общая… Которая останется после нас и без нас! Вот с ней-то — беда.

— Ну, как же… Ведь мы для того и живём, чтобы что-то оставить после себя. Чтобы сделать мир чуть лучше, чем он был до нас!

Стас грустно и по-доброму улыбнулся. Проворчал:

— Романтик… Такой же, как я когда-то. Понимаешь, это — тупик. Люди давным-давно могли бы построить невероятный, фантастический мир! Без войн, болезней, голода… Хоть — прямо сейчас. У них уже всё для этого есть! Нужна только сущая малость: они должны вместе этого захотеть! Но — нет. Каждый хочет лишь чего-то своего. Древние верят, что рано или поздно эгоисты — исчезнут, а остальные сумеют понять друг друга… Но, знаешь, я не вижу, чтобы люди менялись. А самый подлый фокус в том, что если они всё-таки сумеют стать достаточно одинаковыми в своих желаниях — они перестанут быть людьми. Нет, мы тупиковая ветвь…

— Я понимаю, что чужая душа — потёмки. Но почему ты не хочешь дать нам шанс?

— Отчего же? — искренне удивился Стас. — Я тут ни при чём. Все ваши шансы уже почти как год — исключительно в ваших руках! Сколько вас уже осталось? Один из десяти? А меж тем, это ещё не конец! Ты ведь не забыл о правобережье?

Фит спрятал лицо в ладонях, крепко зажмурился, потряс головой.

— Не понимаю. Объясни тогда: зачем нужны Древние?

— Ну что значит — нужны? Кому — нужны? Небольшая кучка продвинутых самозванцев решила следить за тем, чтобы человечество оставалось более-менее однородным в своём восприятии мира… Есть мнение, что если исчезнет «большое человеческое единство» — нарушится стабильность бытия. Ведь у кого-нибудь хватит воображения на своём кусочке мира «повесить» в небе второе солнце, или запустить время в другую сторону, или изменить гравитационную постоянную… Что в итоге? Развалится ли вселенная на множество мелких мирков, или «расслоится» на кучу параллельных? Никто не знает… Одно ясно: это будет уже не конец человечества — конец мира.

Всё, что говорил Стас, требовало глобального осмысления, обдумывания, споров под пиво с хариусом…

Фит машинально положил в рот ещё одну ягоду. Раздавил языком, прикрыл глаза. Восхитительное наслаждение! Разве оно не стоит того, чтобы за него побороться?

— А как ты стал Древним?

— Сам понимаешь, при нашей чудной системе у детей крайне мало шансов сохранить способность творить. Но некоторым удаётся не потерять веру в чудеса, даже став взрослыми. Иногда такому несчастному улыбается удача, и находится Древний, который… которому он небезразличен. Который растолкует как и что, поможет, подскажет. А дальше — по-разному. В моём случае — подвернулась возможность начать с нуля. Однажды далеко в тайге чудесные люди решили построить целый новый город! То что надо!

Некоторые сравнивают коммунистическую идею с религией. И в этом есть большая доля правды. Адепты, навязывание своей идеологии, убеждённость в своей исключительности и непогрешимой правоте… Но, знаешь, это единственная в истории религия, которая целью для человека ставила не спасение своей души и не личное просветление, и уж тем более — не какие-то шкурные загробные награды, а только лишь — благо будущих поколений. И коммунисты, несмотря на все свои косяки, во многом преуспели! Только представь: тысячи люди ехали в тайгу, в морозы, сознательно выбирали тяготы и лишения не для того, чтобы поправить карму или чтобы это зачлось на страшном суде. Они ехали, чтобы построить небывалые города для «благодарных потомков»! Конечно, не все были пламенными энтузиастами. Многие и за длинным рублём подавались… Но тогда это казалось мелочью, пережитками. Я тоже был полон замыслов и надежд, разве мог я обойти подобное начинание стороной? Соседи — местные древние — не возражали. Я решил родиться в этом посёлке: мне показалась правильным расти вместе с Таёжным…

— Погоди, как это — «решил родиться»? Типа вселился в маленького ребёнка?

— Зачем «вселился»? Нет, просто родился ещё раз… Да не бери в голову. Во-от… И знаешь, поначалу даже здорово получалось! Мне так казалось. Но чем дальше, тем… Пойми, Тимофей, пойми: сама эта система, выстроенная вокруг Всеобщего Договора, — порочна по своей сути. Неправильна! Не может быть правильной система, когда одни люди диктуют другим как им жить, как думать, что созидать, что разрушать…

— А если — не диктовать?

— А как? Устранять? Оставить в покое? Вариантов-то немного. Ты знаешь, кто самые могучие творцы? Кто доставляет Древним больше всего проблем, кто требует максимального внимания? Правильно! Детки. Ты готов устранять неугодных детей? Самых толковых, самых независимых, самых пытливых и любопытных, наделённых самым могучим воображением?!

— Но неужели нельзя что-то…

— Просто дать им свободу? У тебя есть удачная возможность посмотреть на результат. Большая часть тварей и аномалий в Таёжном созданы именно детьми. И большинство смертей — на их совести…

— Н-да. Тогда уж лучше — диктовать…

— Видишь ли… Уничтожить в ребёнке порыв души, веру в чудо… Не питай себя иллюзиями. Это — то же самое, что и убийство. Если не хуже.

Фит рвался возразить, лихорадочно перебирал аргументы, негодовал, злился, жалел… Ничего толкового в голову не приходило. Мысли разбегались, чувства были в полном раздрызге.

Стас похлопал его по плечу.

— Не принимай слишком близко к сердцу. В конце концов — пока всё не так уж и плохо. Тем, кто умер, — уже не больно. А у тех, кто жив, — есть шанс прожить ещё день, за ним — другой… А возможно, я просто старый маразматик, решивший взяться не за своё дело, и всё у вас получится…

Фит долго хмуро молчал. Съел ещё клубничину из заботливо подвинутой Стасом тарелки.

— Такое ощущение, что ты меня просто утешаешь. Семьдесят тысяч погибших — не так плохо? Это же просто адская жесть! Сами виноваты? Ну да, ну да… А что ты говорил про правобережье? У тебя есть о них какая-то инфа?

Стас покачал головой, внимательно всмотрелся Фиту в лицо. Потом пробормотал, словно про себя: «В конце концов… Почему бы и нет?» и уже Тимофею:

— Полохову удалось подгрести под себя всех оставшихся. Он, в отличие от тебя, рационален и всякой душещипательной ерундой не заморачивается. Кого нужно пригрел, кого припугнул, конкурентов устранил. Сила его уже очень велика, и вряд ли он потерпит вашу вольницу под боком. Сначала он захочет взять контроль над станцией, потом ему понадобитесь вы с вашими умениями и знаниями. И имей в виду, стрелять они будут без раздумий и излишних мук совести…

— Спасибо. А… Можем ли мы рассчитывать на тебя?

– А какой помощи ты ждёшь?

— Ну… Ты ведь — Древний. Хоть и говоришь, что — бывший…

Стас покачал головой.

— Нет, ни черта ты пока не понял. Вникни: Древний — такой же человек как ты, Кром, Лёха… Древний крут только в сравнении с бедными оболваненными среднестатистическими обывателями, которым с детства вдолбили, что они — никто, и которые даже не подозревают о своих возможностях! Впрочем, в моём случае это не имеет значения, есть один нюанс… Когда я понял, что вмешиваться в жизнь других — неправильно и даже преступно, я посчитал необходимым себя немножко наказать. Так что нынче я заперт на этих дачах, — он повёл рукой, — и практически лишён способности творить. Такая, знаешь, страховка, чтобы не было соблазна передумать.

Фит сокрушённо помотал головой.

— И вот — нафига? — уныло произнёс он. — А как же история про талант, зарытый в землю?

Стас рассмеялся.

— А что, есть уверенность, что эта байка для начинающих ростовщиков — истина в последней инстанции? «Призвал хозяин своих рабов…» Смысл притчи в том, что хороший раб — только тот, кто пашет на хозяина, даже если хозяин куда-то уехал. А если человек вообще не хочет быть рабом? Кто-то поинтересовался, чем занимался этот несчастный, пока остальные двое барыжили? Может быть, он всё это время в зиндане сидел за многократные побеги? И ведь что важно — он ни копейки чужого не взял, вернул всё в полной сохранности!

— Да ну тебя! Я же серьёзно.

— Куда уж серьёзнее… Всегда нужно понимать для чего напрягаться. Ты можешь переживать, выбиваться из сил, жертвовать своим временем, физическим и душевным здоровьем, но когда это никому не нужно, то… А особенно когда тебя же потом ещё и главным гадом назовут. А — назовут, будь уверен. Ни на кого столько помоев не льётся, сколько на начальников да правителей. А уж бедный боженька как огребает!

Фит порисовал на столе пальцем какие-то каракули.

— А вот на дачах — люди… Это же фантомы?

— Можно и так сказать. Приходят. Чтобы не было совсем уж тоскливо.

— Стас… Что-то ведь подвигло тебя на этот опрометчивый шаг. Случилось что?

— Только давай безо всякой этой психотерапевтической херни! Случилось… Жизнь случилась. Таёжный случился. На самом деле тебе не о моих опрометчивых шагах нужно думать — о твоих. Идёшь ты скользкой дорожкой и, как я смотрю, — почти готов надеть на себя этот хомут…

— В смысле — хомут? Это… Древним вместо тебя стать? Да мне и в голову не приходило…

Стас снова улыбнулся — мудро и как-то по-доброму.

— Древним… Нет. До этого тебе ещё слишком далеко. Уж извини. Я говорю о власти. О праве решать за других. Люди очень редко задумываются о разных таких тонкостях. В их представлении власть — это какие-то чиновники, призванные заботиться о них…

— Ну… В некотором смысле — так и есть, разве нет? Люди отдают власти право решать за них, а взамен — обязывают заботиться об их благе…

— Не, не… Когда люди хотят, чтобы кто-то позаботился об их благе — они нанимают специального человека. Они ему — деньги, он им — заботу. При чём тут власть? Власть — это обязанность находить и принимать верные решения за других. И обязанность нести за них ответственность. Да, порой на правителя возлагают и обязанность заботиться о людях, но вовсе не факт, что это всегда правильно. Пока ты заботишься о людях исключительно по своему желанию — ты никому ничего не должен и делаешь это с удовольствием. Но как только тебе вменяют это в повинность… Не знаю. В любом случае, я о другом. Да, власть платит народу исполнением тех или иных обязанностей. То есть — временем, нервами, здоровьем… Иногда — жизнью. Это и есть тот хомут. Только вот что властитель получает взамен? Деньги? Поверь, в итоге всегда оказывается, что оно того не стоило. Право помыкать другими? В нынешние времена с этим не особо разбежишься… Ты на досуге поразмысли, зачем оно тебе нужно. Очень полезно разобраться в таких вещах, прежде чем бросаться в это дерьмо…

Они поболтали ещё минут двадцать о разных менее заморочных вещах и простились. Фит всё-таки дошёл до залива, внимательно изучил берег. Потом швырнул в небо большой искристый зелёный шар и отправился обратно. 

Глава 23. На краю

 Унты

Он откладывал это дело сколько мог. И только когда начальник ГЭС Крымовский с Глухарём и Горынычем (ещё и Стригуна для солидности позвали!) пристали с ножом к горлу, пришлось сдаваться.

— Не, Фит, ну сам подумай! Это ведь не шутки. В городе порядок уже более-менее, а в галереи до сих пор не сунуться! Плотину почти год никто не смотрел! Станция работает, агрегаты худо-бедно контролируем, на ОРУ* регламентные работы возобновили… Но нам критически важно знать, в каком состоянии сама плотина! Особенно, если учесть теперешнюю ограниченность в ресурсах. Мелкие трещины ещё найдём чем заклеить, а если провороним, расходиться начнут?

— Да мужики! Всё я понимаю. Только боюсь я туда лезть! Вот — до чёртиков! Мне прошлого раза хватило на всю жизнь! Ну, ёлки! У нас колдунов, как собак! Войска, инженеры… Неужели без меня никак?

Стригун состроил уморительную участливо-просительную физиономию:

— А надо! А что делать? Войска против той хераборы бессильны! Что ж мне в неё с гранатомётов шмалять? Так разнесу всю плотину к еп… К чертям! И не факт ещё, что это поможет. А колдуны супротив Фита — как плотник супротив столяра…

— Николай Иваныч! Ты мне зубы-то не заговаривай… Да блин! Злодеи… Ну всё, всё… Буду думать. Есть у кого хоть какие соображения?

* * *

Ослепительный свет, казалось, мог расплавить бетон. Луч прожектора бил в спину, и даже сквозь толстую зимнюю спецовку (в нижних галереях плотины даже летом температура не повышается выше нескольких градусов) ощущался его жар.

Фит стоял в пяти метрах от завесы мрака. Под давлением света Тьма прибрала все свои языки-щупальца и стала похожей на портал в никуда, перегородивший бетонный коридор.

Просто ликвидировать её Фит не надеялся. Сжигать или испарять пустоту казалось ещё более странной затеей. Но раз она в своё время разрослась, то, возможно, её удастся заставить снова сжаться, а потом… А потом будет видно. Даже если удастся просто загнать её в один из тоннелей — уже неплохо.

Смотреть в упор на зловещее ничто было жутковато. Временами казалось, что оно — зовёт, манит! Десять шагов и… А через секунду представлялось наоборот, как Тьма начинает наступать. Как тогда, давно — неумолимо, вкрадчиво… Два метра в минуту.

Он стоял, пытаясь прогнать безотчётный ужас, упорядочить мысли и думать строго логично. Он представлял себя ветром, сдувающим мглу вглубь тоннеля. Светом, огнём…

«Огнём — не стоит!».

Он вспомнил свою давнюю смешную попытку и испугался, что из тьмы снова выйдет Тот. И дело было не только в его страхе: позади стояли люди, которым вовсе ни к чему было видеть и закреплять в реальности ещё одну неведомую пакость…

В прошлый раз помогла отчаянная злость. «Это — мой мир!» Однако сейчас у него не было ощущения, что вокруг — исключительно его мир. Хитрая гадина словно предлагала договор: я не ползу за тобой… Но и ты оставь меня в покое: я здесь живу!

Фит резко повернулся и, загораживаясь от слепящего света рукой, вдоль стенки вернулся назад. Шёл и чувствовал, как в спину смотрит ЭТО.

Горыныч посмотрел вопросительно:

— Не выходит?

Необходимость согласовывать каждое действие с впечатлением, которое оно произведёт на людей, просто вымораживала сознание. Выказать слабость в глазах окружающих означало на самом деле ослабеть… Поэтому даже в доску своему Горынычу пришлось врать:

— Ещё не пробовал. Пытаюсь сосредоточиться.

Похоже было, что и эта попытка закончится ничем. Прожектор продолжал светить вдоль тоннеля; жарил вовсю. Корпус накалился, пахло горячим металлом.

Из магов сегодня были только Почтальон и Куржак с Бугра. Почтальон с недоумением спросил:

— Но если это — пустота, то логичным кажется её чем-то заполнить, разве нет?

Кто-то из гэсовских буркнул:

— Так она бездонная! У нас туда погрузчик ушёл, как не бывало…

— Как первоочередной рассматривали вариант полностью затопить тоннели, — отстранённо, блуждая мыслями где-то далеко, произнёс Фит. — Воды за стеной полно… Попробовали в прошлый раз, для начала — с пожарного гидранта. Отказались. Она действительно бездонная. Да это и не пустота в обычном понимании… Воздух же в неё не улетает почему-то?

Он поднял глаза. Народу позади столпилось многовато. Все вроде были свои — гэсовские, но всё равно это было нехорошо. С тьмой шутки плохи, а вдруг двинется? Паника, давка… Он подозвал начальника охраны из армейских, распорядился убрать лишних.

Военные вежливо, но настойчиво стали оттеснять набившихся в тоннель работяг, сбежавшихся посмотреть на диво дивное: как Фит будет Тьму побеждать…

Взгляд Фита упал на белокурую дамочку, смутно знакомую. Только рассмотрев, что у неё в руках, он вспомнил: Любочка! Нет — Людочка! Из местных, чаем его угощала полгода назад. Она принесла унты.

Он крикнул лейтенанту, чтобы её пропустили подошёл, улыбнулся.

— Здравствуйте, Люда.

— Здравствуйте! А я — вот. Виталий Алексеевич велел передать, а то забыли тогда, он и прибрал. Не самое удобное время, конечно…

О чём Фит давно не вспоминал, так это — об унтах. Зимой не раз жалел о них, но потом так всё закрутилось… Ну а летом совсем стало не до того. Но теперь он был рад.

— Спасибо огромное! Только я ваши-то сапожищи посеял, сейчас сразу и не соображу где.

— Ой, да что вы! — Людочка махнула рукой. — Кто о них помнит…

Он ещё раз поблагодарил, убедительно попросил её всё-таки держаться подальше от сего мероприятия и вернулся к прожектору. Присел на корточки, с улыбкой — чуть ли не с нежностью — осмотрел своё сокровище. Ремешки задубели, завернулись, но в остальном обувка была в полном порядке. Кожаный низ — даже начищен. Он вспомнил, что именно из-за них тогда так взвился… Провёл ладонью по мягкому густому меху: чёрному, блестящему.

Дикая мысль посетила голову: а какова на ощупь Тьма?

«Эй, эй! Не дурил бы, господин хороший, а?».

Он отмахнулся от внутреннего голоса, встал, медленно двинулся к непроницаемо-чёрной завесе.

Последний метр преодолел с трудом: мышцы сковывал страх.

«Только не подавать виду, только не подавать виду» — колотилось в висках.

Замерев у самого края, он попробовал стряхнуть оцепенение. Получалось плохо. Закрывать глаза он тоже боялся: кто способен на это, стоя на краю бездны?

«Необходимо мыслить. Нельзя поддаваться эмоциям. Мыслить…

Так. Поднять руку. Прикоснуться.

Но — зачем?! Зачем?!! Что за бредовая идея?

Потому что других идей нет. Это… такой способ продолжить исследования. Нужен контакт.

Нет, ну что может случиться? Схватит за руку, что ли? Если она типа уничтожает, растворяет — ну, больно будет, отдёрну…

Если успею…

Что помешает тебе успеть?

Так!!! Ну-ка — спокойно!».

Он сжал зубы, отстранился, чуть отвернув лицо, и медленно поднёс чуть дрожащие от напряжения пальцы к пустоте.

Было бы странно, если бы пустоту можно было потрогать. Ни боли, ни жара, ни холода… Рука явно пересекла зыбкую грань, отделяющую мир от небытия и при этом не стала невидимой, не скрылась во тьме, не исчезла…

Фит внимательно рассмотрел ладонь, понюхал зачем-то, потёр пальцы друг о друга. От удивления он даже позабыл о страхе. Снова протянул руку…

Он вдруг понял: Тьма просто не даётся, расступается перед ним, словно боится или играет…

Ему вдруг представилась огромная чёрная кошка, ускользающая из-под ладошки надоедливого ребёнка.

Он снова «погладил» тёмное ничто…

«Тогда так», — он чуть развёл руки в стороны и легонько погнал эту кошку вперёд. «Давай, давай!» — И только хмыкнул, осознав, что Тьма начала отступать. Страх рассеялся окончательно, осталась лишь опаска: не спугнуть бы…

Сделав шаг вслед ускользающей пустоте, он обернулся и негромко сказал замершему в трёх метрах Горынычу:

— Серёга… Впритык за мной не идите, отпустите метров на сто, потом не спеша прожектор двигайте, попутно сразу проверяйте штатное освещение, если нужно — меняйте лампы…

Он прошёл плотину насквозь меньше чем за час, далеко оторвавшись от остальной группы. Он почему-то знал, что Тьма пятится не только непосредственно перед ним, она отступает вся — и в верхних галереях, и справа — в дренажных. Так было и в прошлую их встречу, только тогда она шла за ним…

Пройдя до конца тоннеля, он поднялся по знакомой лестнице на один пролёт и почти не удивился, когда чуть не столкнулся со своим тогдашним зловещим собеседником.

— Ну что сказать… — произнёс тот как-то раздумчиво, с лёгкой ноткой удивления в голосе. — Красавчик. Не ожидал, честно говоря, — и протянул руку.

Фит несколько секунд стоял опустошённый, но спокойный, рассматривая двойника. Сейчас они отличались куда больше: Фит — в монтёрском комбинезоне и гэсовской синей куртке, а двойник — всё в той же зимней коричневой парке, джинсах и унтах. Протянутая рука — совершенно человеческая, знакомое и в то же время чужое лицо, гладко выбритый подбородок, губы, кривящиеся в едва заметной насмешке. Вот только глаза… Тьма никуда не исчезла, не спряталась, не растворилась — она была здесь, в этих глазах.

Слишком долго раздумывать о возможных последствиях Фит не мог: позади уже были слышны голоса. Не пожать протянутую руку? На это нужны были веские основания. Не говоря уже о том, что это могло показаться трусостью. Можно наплевать на чьё-то там мнение, но признаваться в трусости самому себе — невыносимо. Он протянул руку в ответ…

Из оцепенения его вывел удар по плечу. Горыныч.

— Нет, ты реально красава! Народ охреневает! Я думал, меня кондратий хватит, когда ты с этой дрянью обниматься полез… А чего ты тут в темноте завис?

Фит только сейчас осознал, что стоит на лестнице почти в полном мраке. Лишь узкий луч фонаря Горыныча да слабый отсвет прожектора снизу… Он озадачился: как у него получалось так ясно видеть того… Того?

Замешательство было недолгим. Почти год ежедневного бреда приучил не слишком париться насчёт разных странностей. Если хочешь сохранить рассудок — о некоторых вещах лучше не задумываться слишком глубоко.

Размолвка

Он плескался в лагуне, Ольга лениво лежала на берегу, и только когда он слишком надолго задерживался под водой, приподнималась на локте, тревожно высматривая его в прозрачной глубине.

Потом они долго целовались и просто лежали обнявшись, с закрытыми глазами, вдыхая запах друг друга, смешанный с солёным бризом, касаясь друг друга чуткими пальцами…

Внезапно Фиту пришла в голову сумасшедшая идея.

— Погоди-ка, я сейчас…

Он вскочил и побежал в дом. Наверху нашёл чистую белую простыню и, немного помараковав, приладил её на стену напротив кровати. Оценил результат, натянул получше, разгладив морщинистый угол. Потом прикрыл глаза, вспоминая…

По простыне заскользили какие-то крыши, люди, звуки города… Кино.

Он остановил картинку взмахом руки, прибежал на берег, протянул Ольге руку.

— Пойдём!

— Куда ты меня тащишь?! Опять что-то там придумал…

Не отпуская руки, он привёл её в спальню, усадил на кровать.

— Смотри!

Она заворожённо замерла.

— Как ты это сделал?!

— Смотри, смотри. Прошлогодний фильм, ты его точно не видела. Про Питер и разных хороших людей…

Кино было в строчку: лёгкое, красивое, немножко смешное, немножко грустное. И обязательно с хэппи-эндом. Полтора часа пролетели как одна минута. Потом они любили друг друга, обедали, снова бессмысленно валялись… Всё было чудесно, как обычно. Чуть омрачала день лишь неясная тень лёгкого беспокойства.

Фита всё чаще тревожила повторяющаяся из раза в раз бездумность и бесцельность времяпрепровождения. Даже для него чудесный остров становился всё более обыденным и привычным, но он, по крайней мере, мог воспринимать его как многосерийный сон, отдушину в напряжённых и часто опасных буднях. Но каково было Оле? Он как мог пытался разнообразить её досуг — рассказывал ей долгие истории о сошедшем с ума Таёжном, притащил кучу книг, учебник итальянского, гитару, разобрался, наконец, с ноутбуком. Несколько раз они ходили в походы — исследовать остров, даже совершили однажды двухсуточное «кругосветное путешествие». А с месяц назад он приволок в зазеркалье целый мешок разных семян, и теперь за домом зеленел небольшой огородик. И всё-таки он никак не мог отделаться от мыслей, что всё, что он делает, — лишь маленькие заплатки на однообразном сером холсте её жизни. Ну, пусть даже не сером. Но изо дня в день вот уже полгода — одно и то же, одно и то же…

Он пытался понять, что же творится в голове Оли, пару раз даже спрашивал напрямую, но — безрезультатно. Она не хотела говорить на эти темы, а Фит не настаивал: ему сложно было представить, что должен ощущать человек, внезапно обрётший вторую жизнь, и больше всего он боялся что-нибудь испортить. Тем более, что она уже давно не была просто абстрактным «человеком», а прочно поселилась в его жизни, став частичкой его самого.

Солнце понемногу начало скатываться к западу, когда Фит незаметно задремал. Ему показалось, что совсем ненадолго: когда он открыл глаза, за окном по-прежнему мягко дышал летом ранний вечер, лёгкий бриз ещё дул с моря, шевеля белый тюль в открытом окне.

Ольги рядом не было.

Он сладко потянулся, полежал ещё с минуту, потом сел, дотянулся до одежды, натянул шорты.

Она стояла у окна на первом этаже и задумчиво, остановившимся взглядом, смотрела куда-то за горизонт. Когда он обнял её за плечи, она чуть заметно напряглась. Он с лёгкой тревогой развернул её к себе лицом, заглянул в глаза.

— Что не так?

— А знаешь, я ведь не совсем верила, когда ты рассказывал мне про город… Ну, чудеса всякие, ожившие мосты… Нет, я верила, но как будто это всё были истории из какой-то чужой и далёкой жизни. Как Илиада…

— ?..

— А ведь ты — получается — настоящий колдун, что ли? Знаешь, это очень странно: слушаешь, видишь, а словно не видишь, не впускаешь в себя… Нет, я понимаю почему: всё с самого начала было слишком невозможным, слишком волшебным! Новая жизнь. Беззаботная… Райский остров, чудесный дом. Ты! Но ты был — просто ты… Я почему-то не видела, что… Но, вот, кино это… Как это возможно? Ведь это же — тоже ты? Да? И ноутбук… Ты ведь с ним что-то такое сделал, что он работает без батареек?

— Я… Оль… Я сам не знаю. Честное слово — я иногда вообще не понимаю, что творится вокруг. Временами мне кажется, что ты, этот остров и всё вокруг — только сон. Почему бы во сне не смотреть кино просто на стене? Легко! Но иногда мне кажется что вообще всё — сон. Таёжный, вся эта наша бредовая нынешняя жизнь… А прошлая жизнь? Она вообще — была? Есть? А иной раз у меня полное ощущение, что я — какой-то компьютерный чувак, которого заспаунили посреди странной компьютерной игры, в которой непонятно что нужно делать и зачем…

Они долго молчали, держась за руки, ощущая друг друга как что-то единственно надёжное, незыблемое, боясь разжать пальцы…

— Я вчера стукнулась ногой. Было очень больно. Я ужасно ругалась, даже стыдно теперь. Не думаю, что это мне приснилось. Синяк вот.

— Ну… Как ни крути, кино — точно я организовал. И ноут тоже. В этом сложно сомневаться. Но я по крайней мере точно помню, как это… — он внезапно прикусил язык, поняв, что развивать тему — это лишнее.

Ольга совсем не была несмышлёной дурочкой. Видимо уже и до этого у неё возникали некоторые вопросы, теперь же всё становилось ещё сложней и непонятней.

Она медленно произнесла:

— Гораздо удобнее было думать, что я просто в раю. Такой вот маленький личный рай… И то, что мне снова двадцать — вполне… Ну, когда раньше я думала про рай, мне всегда представлялось, что люди там снова в самом расцвете лет. Ведь это же ужасно было бы, если б рай оказался гигантским домом для немощных стариков. Но теперь выходит, что ты — не просто часть этого рая, ты причастен к его… к нему… В общем, ты можешь ещё и влиять на него! Это как-то внезапно пришло мне на ум, и я теперь в растерянности… Скажи, а как мне убедиться, что ты — это на самом деле ты? Мы ведь практически не были знакомы, и прошла такая куча лет…

Фит молчал, не зная, что ответить. Он не мог не отметить, что она, несмотря на закравшиеся подозрения, по-прежнему доверяет ему и делится даже такими мыслями. Он невольно сравнил её отношение со своим, и ему стало стыдно.

— Оль… Я просто не знаю. А кто — ты? Ведь для меня твоё появление было столь же невероятным! Ты читала «Солярис»? — она отрицательно качнула головой — Я принесу тебе… — снова у него промелькнула мысль, что и это — лишнее, опасное, но если уж доверять друг другу, то… — Но это всё было только сначала, а потом я пришёл к мысли, что нужно просто жить и не слишком задумываться. Ты ведь совершенно права, мы почти не знали друг друга настоящих… Но я люблю тебя, именно тебя, а вовсе не ту шестиклассницу, которая пела про цветок! И мне совершенно не важно откуда ты взялась на этом острове, да и сам он, будь неладен…

— Но если так… Почему я не могу пройти сквозь стекло вслед за тобой? Нас здесь всего двое. Кто этого не хочет? Я или ты?

— Да почему сразу… Может быть, мы слишком мало пытались?

— Ты знаешь, что я пыталась это проделать миллион раз. С тобой и без тебя. Я вообще не замечала, что могу делать что-то такое… необычное. Но если все люди — всемогущи, то, значит, я не настоящая?

— Оля! Ты — самая настоящая! Ты — мыслишь, чувствуешь… Синяки получаешь! Мы не можем ответить пока на некоторые вопросы, ну и что? Человечество тысячи лет не может ответить на уйму вопросов, но это никогда не было поводом отказываться от любви, дружбы, устремлений, планов… Всё, что должно проясниться — рано или поздно прояснится. А пока — давай просто жить в рамках наших возможностей.

Он попытался обнять её, прижать к себе. Она не противилась, но словно отдалилась, стала немножко чужой.

— Тим… Не обижайся только. Я не хочу думать о всякой такой ерунде, но оно само, и… поверь, я очень тебя люблю… да ведь у меня же просто никого нет, кроме тебя! Но как-то мне не по себе сейчас. Можно, я пойду поплаваю?

Что он мог ответить? Они вышли на солнечный берег. Он уселся на траву у самого края пляжа и в смятении смотрел, как она идёт по песку к воде. Она знала, что он ужасно не любит, когда она плавает в открытом море, но шла не к лагуне — к синему бескрайнему океану.

Посланник

Девятого августа над городом с самого утра повисла тяжёлая свинцовая пелена. Рваные тёмные облака почти цепляли крыши девятиэтажек. Резко похолодало, казалось, что на дворе конец сентября. Ветра не было, но тучи ползли, ползли, ползли, наполняя мир унынием и безысходностью.

Фит почувствовал опасность, едва открыв глаза. Защита включилась автоматом. Он стремительно выскользнул из-под одеяла, встал в простенке у окна, задёрнул штору, осторожно глянул на улицу в щель. Ничего необычного разглядеть не удалось.

Было зябко, все волоски на теле встали дыбом, руки-ноги покрылись мурашками.

Он осторожно поднялся в воздух, чтобы не шуметь, и пролетел по комнатам (на людях он себе такого не позволял, но дома частенько тренировался — пригодится). Всё, вроде, было в норме. Осмотр окрестностей ощутимых результатов тоже не принёс, ясно стало лишь, что весь город нервничает, чего-то ждёт и опасается. Особенно чутко реагировали дети: многие капризничали, маленькие — плакали.

— Совет! Всем! Что происходит, есть идеи?

Народ откликнулся быстро. Ясности не добавилось. Только Стригун, как человек военный, отрапортовал:

— Наряды усилены, отправлен взвод к детсадам. Врезка поднята по боевой, Мыс пока в резерве. Ждём продолжения. Предлагаю действовать по старому плану, оранжевый уровень.

Большинство согласились. Фит подвёл итог:

— Значит, так и решим. Школу сегодня не открываем, старших — с родителями, младших — в детсад, помогать воспитателям с карапузами. Дальние работы и разведку окраин приостанавливаем. Всем освободившимся — прибыть в диспетчерские. Саша, Шаман: вам на охрану полей народа добавить?

Отозвался Саша Уханский:

— Не стоит. По мелочи — справимся, а если что серьёзное, так и пара сотен не поможет. Поля большие… Думаю, главное — ГЭС, поэтому основной резерв лучше на Школьной сосредоточить, оттуда ближе всего… Ну и транспорт.

— Согласен. В школе большой автобус всегда наготове. Там людей и соберём. Да и холодно, не на улице же мёрзнуть. Если кто что новое заметит — сразу всем свисток!

— Да понятно…

Почти до самого обеда больше ничего необычного не происходило. Лишь тучи давили и давили серой тоской.

* * *

Посол появился в двенадцать. Обставлено действо было с размахом, почти по-голливудски.

Сначала раздался голос. Его услышали все, даже та большая часть народа, которая с магией не дружила абсолютно. Голос был подобран правильно: мужской, глубокий, звучный, твёрдый, но в то же время не пугающий, а… душевный, что ли. Шансон таким голосом хорошо петь. На фоне гнетущей серости он звучал особенно уверенно и как-то обнадёживающе. Всех приглашали на площадь, к ДК.

Первым порывом Фита было «хватать и не пущать». Дело могло кончиться самой подлой пакостью… Однако даже силами Совета в полном составе вряд ли было возможно остановить целый город.

Уже через полчаса у фонтана стало людно. Переговаривались с недоумением и скрытым волнением. Надежда и нетерпеливое ожидание долгожданной развязки читались в мыслях многих. В Совете все склонялись к тому, что происходящее — привет с Правого, и особых иллюзий не питали, но многих из горожан вдруг охватила трепетная вера в то, что вот-вот наступит конец этому проклятому Сдвигу и всё вернётся на круги своя, по крайней мере как-то всё прояснится… Фит полтора года не видел стольких людей одновременно. Пришли не все, конечно, но тысячи две взрослых — точно.

В назначенный срок раздался громкий хрустальный звон, и струи фонтана посреди площади взметнулись вдруг метров на пятнадцать, рассыпаясь в вышине в мелкую пыль, и там прямо в воздухе с громким хлопком возник человек. Одет он был вполне в стиле представления: роскошный ослепительно белый плащ «в пол» с золотой вязью по вороту и обшлагам.

Незнакомец чуть снизился и заговорил знакомым уже голосом:

— Приветствую, братья и сёстры, земляки! Почти год Таёжный был разделён. Многие знакомые, друзья, семьи не имели возможности собраться вместе и даже просто поговорить. Но наконец настал час, когда нашими общими усилиями преграды были сломлены! Пришла пора объединиться, чтобы теперь уже вместе восстанавливать наш любимый город! Совместными усилиями мы сможем достигнуть существенно большего, особенно учитывая наши теперешние возможности…

Он поднял руки к небу, громыхнуло, и над площадью в серых клочковатых тучах вдруг возникла прореха, сквозь которую проглянуло синее небо и прорвался сноп солнечных лучей. Дыра в облаках стремительно расширялась, закручиваясь, остатки серой мглы истончались, растворялись, и не прошло пяти минут, как весь город купался в чудесном летнем полдне.

Народ взорвался ликующими криками и аплодисментами. Фит покачал головой: способности гостя впечатляли.

«Интересно, что это за мужик… Если он на такое способен, то каков сам Полохов? И стелют мягко. Конечно, вместе оно сподручнее… Теоретически».

Ангелоподобный посланник тем временем продолжал:

— Мы понимаем, что за время, пока Левобережье находилось в вынужденной изоляции, вы не могли принимать участия в общественной жизни города и сформировали свои временные органы управления. Администрация уважает ваши решения и считает, что в будущем необходимо будет провести новые, уже всеобщие выборы мэра и городской Думы. Пока же мы предлагаем вашему Совету обменяться представителями. Ждём завтра у ворот санатория «Русь». Ещё раз передаю вам сердечные поздравления от Александра Андреевича, а так же поздравляю всех от себя лично с этим знаменательным праздником Единения и верю, что сегодняшний день станет началом великих свершений!

Снова раздался громкий хлопок, посол испарился в золотом сиянии, всплеснули фонтаны, в мелких брызгах заиграла радуга…

Фит посмотрел вокруг: восторженные лица, широкие улыбки. Слегка натянуто улыбнулся в ответ кому-то из знакомых. Послал зов:

— Народ… Сбор у меня, прямо сейчас.

Раскол

Безоговорочно его поддержали только Лёха, Почтальон и Стригун с Виксом. Не было Большого Егора с Андрюхой, ушедших на разведку к северным порогам, наверное и они бы ещё впряглись. Только это вряд ли что-нибудь изменило бы.

Фит предлагал никаких масштабных контактов с Полоховым пока не устанавливать, чужаков к себе до поры до времени не допускать. Переговоры, безусловно, нужно было вести, но это можно было делать на нейтральной территории: где-нибудь на Правом рядом с Врезкой воздвигнуть что-то типа павильона, дел-то… Следовало подробнее изучить предложения, планы так называемой Администрации в отношении Левого, ГЭС, военных; понять вообще с кем придётся иметь дело. Разузнать на какую именно помощь намекал голосистый посол. А потом уже и решать.

Однако значительная часть Совета выступила неожиданно резко против. Особенно непримиримо были настроены двое. Фит буквально кожей ощущал исходящее от них отторжение.

— Ребята… — осторожно произнёс он. — Я вижу, что многие меня не поддерживают. Но прежде чем голосовать, я убедительно призываю ещё раз хорошо всё взвесить. Мы не знаем с кем имеем дело и не понимаем ясно, чего они от нас хотят. Мы сильно рискуем!

— Да сколько можно! — Глухарь от волнения чуть не заикался. — Ну чем это таким мы рискуем? Тем, что они проберутся на наши секретные объекты? Какие же это? Да и все понимают: если бы они захотели, они нас даже не спросили бы! Какие для них проблемы проникнуть к нам? Вы видели их возможности: ходуны, посланник… И что? Мы хотим отвергнуть помощь, а то и поссориться с ними? Ради чего?

— Согласен, — подал голос Шаман. — Никакой реальной опасности от того, что здесь будетприсутствовать кто-то от официальной власти я не вижу. Может, дело совсем не в этом? Может, кто-то из нас просто опасается за своё положение? Конечно, оно дело понятное…

— Да какая официальная власть? — вмешался Почтальон. — С какого перепугу Полохов стал официальной властью? Кто-то там его выбрал… Даже не факт, что на Правом больше народу, чем у нас! А если нас больше, значит, наоборот, это мы — официальная власть!

— Вы не правы, — Крымовский поднялся, поправил очки на носу. — Всё же существует определённая преемственность… Администрация и гордума на момент Сдвига действительно располагались на Правом, и… нет, конечно, мы не знаем, что там происходило в течение десяти месяцев, но… Опять же, Александра Андреевича многие знают, и невозможно отрицать, что он был представителем самой что ни на есть законной власти. И если мы хотим установить законный порядок…

— Вениамин Игоревич! Но ведь вы понимаете, что в этом нет логики? Полохов был депутатом гордумы, да. Но сейчас он почему-то выступает как мэр…

Елыгин — крепкий сумрачный дед с Ухана, не вставая, зычным совсем не старческим голосом перебил:

— Фит! Скажи прямо: что ты имеешь против Полоха? Страшилки о шпионах? Несерьёзно! Тут уважаемый Глухарь совершенно прав. Может быть, и вправду ты просто цепляешься за место у руля?

Фит боролся с необъяснимым… впрочем, совершенно объяснимым раздражением.

— Это просто смешно, уважаемый. Цепляться за эту головную боль? Вы прекрасно знаете, что это Совет настоял тогда, я в первые советники не рвался от слова «совсем»!

— Так-то оно… Только вкус во время еды приходит, мало ль…

— Прекратите! — Стригун хлопнул рукой по подлокотнику кресла. — Что за переход на личности! Фита мы все знаем — уж кто на власть клал с прибором — так это он! А что касается Полохова, то против него — много чего есть. Развязать междоусобицу, когда такое в городе творилось — это ж какой гнидой нужно быть?! И про мародёрство — есть у кого поспрашивать — народу с Правого у нас хватает!

— То-то и оно, народу хватает. И поспрашивали! — Елыгин стоял на своём твёрдо. — Какое мародёрство? Покажите мне, кого конкретно ограбили? Порядок на Фиалке хотели навести — было такое. А — не надо было? Нормальное действие правильного мужика у власти. Это ваша дерьмократия рассусоливать любит, когда народишко к ногтю брать нужно! Междоусобица? А кто сказал, что Полох её затеял? Если он как представник законной власти принял решение её защищать, неужто он не прав был?

— Да… — Стригун вскочил.

Атмосфера накалилась, но вовремя вмешалась Климчук.

— Николай Иванович! Илья Петрович! Фит! Ну? Нельзя же так! Мы все свои… Как мне кажется, дальнейшее обсуждение не добавит конструктива. Каждый своё решение принял, давайте голосовать. Ведь это будет справедливо?

За то, чтобы действовать по Полоховскому плану, проголосовали одиннадцать человек. Против, вместе с Фитом — восемь. Двое из Совета отсутствовали, но даже их голоса на решение не повлияли бы.

— Что у вас с глазами?

Фит таки научился различать внутреннюю речь членов совета. Какие-то неуловимые особенности у каждого всё же присутствовали…

— А что не так, Ирина Дмитриевна?

— М-м-м… Ладно. Зайдите ко мне попозже, пожалуйста. 

Глава 24. Маски сброшены

 Покушение

Утро было просто чудесным. Фит открыл глаза и прислушался к лёгкому шелесту листвы за окном. Размолвки — забыты, треволнения — улеглись… Покой!

Ольга чуть прерывисто вздохнула, повернулась на бок, продолжая держать его за руку, и забавно уткнулась носиком в подушку. Лицо её было до невозможности безмятежным, а весь вид до того уютным, что он не осмелился её будить.

Он сам не очень понимал, что толкнуло его встать в такую рань. Вполне можно было ещё поваляться и позавтракать вместе, но смутное беспокойство заставляло торопиться.

Он тихонько выскользнул из-под простыни, спустился вниз. На ходу одеваясь, выпил чашку обжигающего кофе, заедая куском хлеба с вареньем (почему-то в последнее время в холодильнике оказывалось только вишнёвое). Осмотрелся напоследок, смёл крошки со стола, проверил — не слишком ли сильно закрутил крышку на баночке с вареньем. Черкнул на листочке: «Люблю тебя! Спешу, убегаю».

Едва вынырнув из зазеркалья, он понял: что-то не так.

Стояла ночь: мрак в коридоре дышал опасностью. Фит по привычке всегда плотно занавешивал окна, и свет луны и фонарей в квартиру не проникал. Конечно, с ночным зрением темнота совсем не была проблемой. Да и ничто не мешало при необходимости зажечь хоть целую гирлянду осветительных шариков. Но сейчас он затаился.

Окинул квартиру «дальним взглядом». Ничего необычного не обнаружилось, но чувство опасности лишь усиливалось. Притаившись в углу комнаты, он бросил взгляд на улицу, осмотрел девятиэтажку со всех сторон.

Неведомая зараза обнаружилась на крыше: чёрная ползучая клякса метров полутора в поперечнике медленно двигалась к бордюру как раз над его квартирой. Технический и девятый этажи тварь проскользнула по простенку рядом с кухонной лоджией, добралась до окна его спальни и начала незаметно просачиваться внутрь, прямо сквозь стеклопакет.

Он вернулся в тело и мгновенно выстроил вдоль окна защитную стену. Клякса разлилась по подоконнику и на какое-то время показалось, что её удалось остановить, однако не прошло и нескольких секунд, как в воздухе за преградой, почти над кроватью, заклубилось тёмное облачко. Сначала совсем небольшое и призрачное, оно постепенно приобрело объём и налилось ощутимой антрацитовой чернотой. Это совсем не было похоже на Тьму из тоннелей ГЭС, неведомое нечто выглядело вполне осязаемым, маслянистым, поблёскивающим… Шестым чувством Фит понял, что тварь — ядовита.

Паники не было. За год после Сдвига насмотреться пришлось всякого, а уверенность в своих силах и возможностях за последние месяцы выросла неимоверно. Тем не менее он был осторожен: бесшумно выскользнул в коридор, сотворил дополнительный защитный кокон.

Тварь тем временем опустилась на кровать, растеклась по пододеяльнику. Она выглядела как жидкость, поэтому действия Фита были почти автоматическими: он задержал дыхание, один за другим он отправил в комнату три замораживающих шара и на секунду спрятался за стеной.

Комната мгновенно стала похожа на ледяную пещеру, посреди которой возвышалась клубящаяся облаками пара кровать-постамент. Фокус, судя по всему сработал: чёрная субстанция вроде бы тоже застыла.

«Что дальше? Крошить её опасно, если она ядовитая, то комнату потом не вычистишь… По-хорошему, её уничтожить нужно прямо здесь. Сжечь? Можно приволочь кислород из мастерских… А если это не органика и вообще не горит? Фтора бы баллон, спалил бы без вариантов, чудес не бывает. Не бывает? Смешно… Попробовать всё же расколоть? С виду килограмм на десять, кусками вытащить… В ведро из-под рыбы, что ли… И — в плавильню. Нет, один не справлюсь!».

— Лёха… Лёха! Извини, разбудил. Нужна помощь! Срочно. Какую-нить химзащиту прихвати: противогаз, перчатки…

Фит ещё связался с Горынычем, дождался, пока тот проснётся, растолковал что к чему. Потом на всякий случай швырнул в тварь пару дополнительных небольших «заморозок», надел маску, сотворил что-то вроде лазерного луча и принялся резать эту пакость на куски.

Операция прошла удачно. В мастерских имелась достаточно большая муфельная печь, в которой в два захода удалось спалить неведомую мерзость. Возможно, был смысл оставить небольшой кусочек чёрной субстанции для опытов, но припомнив, как эта гадость просачивалась сквозь тройное стекло и преодолела даже магическую защиту, Фит решил не рисковать. Запоздало спохватившись, померили золу дозиметром. Радиация оказалась в норме.

«Если бы тварь ещё и фонила, мы бы за этот час хапнули бы столько, что мама не горюй… Надо будет в инструкции по безопасности уточнения внести…».

* * *

— И что это было? — Горыныч выглядел не на шутку встревоженным.

— Кто бы знал! Меня трясёт при мысли, что я мог бы проспать! Сползла откуда-то с крыши. По стене, в окно — прямо сквозь стекло. И, видимо, чётко знала куда направляется, мимо верхних окон, сразу ко мне в спальню. И ведь защита не помогла! Просто жесть.

— Жалко, что образца не оставили. По золе мало что сказать можно будет. А ты уверен, что она была ядовитая?

— Ну… Да.

Лёха согласно кивнул:

— Даже если эта пакость собиралась тебя не отравить, а задушить — что это меняет? — он немного помолчал. — Налицо огромная дыра в безопасности. И как это поправить неясно. Если кто-то способен материализовать такую хрень прямо на Четыре-восемь, то…

— М-да. Ну… Наших я всё-таки сразу исключаю. Я сам? Да нет! Не может быть. Ну, вы же не думаете, что я сознательно вас мистифицирую?

— Нет, конечно. И вот что занятно: не ползла же тварина через весь город с окраин? Явно возникла где-то неподалёку, там же на крыше скорее всего. Но почему тогда сразу не у тебя в квартире?

Фит озадаченно посмотрел на Горыныча.

— А ведь и правда. Как вариант — тот, кто эту штуку сотворил — не очень представлял, как и что у меня дома. Ещё один плюс в пользу того, что это чужой.

Лёха кивнул:

— По всему выходит — полоховские.

Горыныч угрюмо покивал:

— Пожалуй, соглашусь. Больше некому. Получается — шифроваться тебе нужно. Или организовывать телохранителей.

— Ну нет! Только этого ещё не хватало! Это ж придётся снять несколько хороших спецов с окраин. Да и Елыгин с Шаманом такой хай поднимут, что только держись! Кроме того, охране нужно будет сообщить чего бояться. Да и остальные не дураки, сообразят небось, что появилась какая-то угроза. А всё это автоматически повысит шансы новых инцидентов. Давайте так: всем скажу, что пошёл к северным порогам, на помощь Большому Егору, а сам тем временем на Врезке схоронюсь. Если что — буду под боком.

Других дельных предложений не нашлось, поэтому решили на том и остановиться.

По дороге в диспетчерскую Фит толкнул смурного Лёху в плечо:

— Ты чего, брат Алексий?

— Да нехорошо всё как-то. Не понос, так золотуха! И… Ну почему так? Опять вроде бы мы всё правильно делаем, но снова вынуждены маклировать, что-то скрывать от своих же, фактически врать им?! Вот эти все манипуляции мозгами: как бы сделать, чтобы народ вот так думал, а вот чтобы эдак — ни-ни! Ты ведь меня сто лет знаешь, я мужик простой как три копейки! Да — да, нет — нет. Все эти интриги мне как… Как пенопластом по стеклу! А с другой стороны — я ж понимаю: вариантов-то других нет. И напрягает это всё неимоверно! — он помолчал, обречённо вздохнул. — А мне, знаешь, каждую ночь Лена с Олеськой снятся…

Фит насупился.

— Ну… Ведь мы в конце концов для этого всё и делаем. Чтобы вернуть нормальный порядок вещей. Чтобы остальной мир снова для нас открылся… И чтобы ты своих забрать домой смог без опаски и без всякой там канители колдовской.

— Да понимаю я всё… Ладно, давай. Мы установку сегодня перегонную должны запускать. Мне вот интересно: на наш биодизель Полохов тоже свою загребущую лапу попытается наложить?

* * *

За день пришлось перелопатить гору работы: раздать указания, появиться в нужных местах, чтобы все были уверены, что он в самом деле собрался в тайгу, передать кое-какие незавершённые дела. Вечером этого же дня Фит нагрянул к Викторычу в гости. Оставался последний штрих.

Стол был знатный: окрошка, молодая картошечка, чай с Натальиным овсяным печеньем… Овёс тоже был свой, уханский первого урожая. Фит просто млел от удовольствия. Как всё это не походило на зимнюю походную жратву: ежедневную жёсткую как резина вяленую шуглятину с горстью снега вприкуску…

Поужинав, какое-то время болтали ни о чём. Фит дождался, пока Наталья займётся посудой на кухне, и завёл разговор с Александрой:

— А вот скажи мне Санька… Ты, говорят, прям чудеса творишь со своей этой… — он неопределённо покрутил пальцами, — косметологией.

Она фыркнула:

— Чего, дядь Фит, на эпиляцию решился? Зону бикини…

Викторыч поперхнулся. Фит похлопал его по спине, хихикнул.

— Ну, типа того…

Глаза Викторыча совсем округлились.

— Тимофей… Захворал?

Фит собрался с мыслями, почесал затылок. Понизил голос:

— Мне, короче, нужно внешность сменить. Кардинально. И чтобы никто не знал. И — прямо сейчас.

— Это кто насвистел, что я таким занимаюсь? Врут! — подозрительно прищурилась Саша.

— Ну… Слухами земля полнится. — Фит погрозил Саше пальцем. — Я ж всё-таки дядька Первый Советник, мне всё знать положено. Сделаешь?..

— Но это ведь не очень работает… Обычно день-два — и родная внешность возвращается. Знакомые ведь вспоминают, и собственное подсознание действует. А тебя вообще весь город знает…

— Да, я в курсе. Но с этим мы разберёмся. Во всяком случае — попробуем. В конце концов, мне ведь навсегда и не нужно. М?

— А зачем это? — ясные, совсем серые в неярком свете лампы глаза Саши загорелись плохо скрываемым азартом. — Шпионская миссия?

— Санька! Ну она ведь на то и шпионская, чтоб никто не знал! Никто и ни гу-гу!

— Так. Это что вы тут устроили? — Викторыч деланно нахмурился. — Дочь подпольными пластическими операциями промышляет, у лепшего кореша тайны какие-то… Почему я совсем не в курсе? Что за Союз спасения? То есть ты к порогам идти не собираешься?

— Ну как это? Собираюсь конечно! Как бэ-э… Может, мне незаметно уйти нужно.

— Темнишь, Тимоха… — он взглянул на дочь, поморщил нос. — Хотя, согласен. Меньше знаешь — крепче спишь.

Фит на мгновенье сосредоточился и отправил сообщение:

— Викторыч! Ты прав, не при Саньке. Не стоит её ещё впутывать… больше, чем это необходимо. Я буду на связи, просто все детали пока самому непонятны. Можешь Наталье чего-нить убедительно соврать? Ну, например, моей знакомой волосы срочно покрасить нужно…

— Наталье соврать? Смешной. Это нереально. Ладно, шлёпайте, разберусь.

Через пятнадцать минут Фит с Сашей никем не замеченные спустились в мастерские: Фит тщательно сканировал дорогу впереди «дальним взглядом», выгадывая моменты, когда поблизости не было случайных прохожих. В салон Александры на Кедровую не пошли: далековато, да и — конспирация. К счастью в мастерских имелась бытовочка с достаточно большим зеркалом. Зеркало, как сказала Саша, было совершенно необходимо.

«Операция» заняла минут сорок.

— Дядя Фит! Очень важно, чтобы ты сам запомнил своё новое лицо. И надо, чтобы оно тебе было симпатично, а то сойдёт совсем быстро. Жалко, у меня в салоне куча вырезок журнальных, целая коллекция, выбрали бы что-нибудь.

— Ты это… Давай, на твой вкус. Потом щёлкнем, и весь вечер буду фотку разглядывать и нежно лелеять новый облик.

— Хорошо. Так. Сиди смирно, смотри в зеркало и не пытайся мешать! Если что-то будет не нравиться — говори, поправим…

Лицо менялось столь незаметно, что уловить процесс было невозможно — как движение минутной стрелки. Сначала он ещё угадывал себя в отражении, но постепенно начал понимать, что из зеркала на него смотрит совершенно чужой мужик. Скулы заострились, чуть опустились уголки глаз, нос выпрямился… Волосы стали рыжеватыми, а глаза — тёмными. И лет семи — как не бывало.

— Может нос ещё увеличить?

Фит, заворожённый, отозвался не сразу. Происходящее показалось ему волшебством, но он тут же опомнился: это и было волшебство! Четыре десятка лет «нормальной» жизни накрепко засели в голове, и даже год сначала откровенно бредовой, а потом — логично-магической реальности ничего не мог с этим поделать. Почти каждый день он ловил себя на мысли, что ему хочется проснуться; мир порой казался ему не очень настоящим, но не было никакого способа доказать себе, что всё происходящее ему не снится.

— Не… Не стоит. Совсем в джигита превращусь — слишком в глаза будет бросаться. И, пожалуй, цвет глаз вернуть нужно. Или серые сделай, как у тебя, чудесные.

Ещё пять минут странного действа…

Фит ощупал лицо руками. Ощущения были неописуемыми.

— Капец. Вишенка на торте в этом сумасшедшем доме.

— Ну а что… По-моему — ничего так мужчина получился. Я бы даже познакомилась.

— Ты мне это брось! А то поддамся соблазну… Ты себе другого такого же сделаешь, если захочешь.

— Что такое говоришь-то, дядя Фит?! Где я второго дядьку Первого Советника найду? Не в одной же физиономии дело!

Фит вздохнул, ещё раз внимательно посмотрелся в зеркало, помял лицо, покачал головой.

— Слушай, Сань, у тебя нет ощущения нереальности мира? Вот эта магия вся, чудеса… — он вытянул руки перед собой и зажёг на каждом пальце по огоньку. — Чёрте-что!

— Да нормальный мир. Сначала, конечно, было страшно. Просто ужас… И зимой та безнадёга. Но теперь ведь… Даже прикольно, разве нет?

— Везёт вам, молодёжи — влёт приспособились. Детки так совсем… Ладно. Ну, спасибо, радость. Давай-ка я тебя провожу обратно.

— Да я добегу.

— Пойдём… — он чуть не обмолвился о новой опасности, но вовремя сдержался. — Пойдём.

Ночь призраков

После того как Совет проголосовал за объединение с Полоховскими, майор Стригун из Совета вышел, заявив, что армия указания новых городских властей будет выполнять только по взаимной договорённости и если сочтёт это необходимым. Часть всегда, мол, была независимой и городу никогда не подчинялась…

За Фита военные стояли горой, поэтому поддержали затею без разговоров. Под утро он уже был на Мысу, одетый в поношенное армейское хэ-бэ без погон и кирзачи, и на первом же караульном уазике доехал до Врезки.

Майор представил его как авто-электрика из гражданских и даже организовал небольшую каморку-мастерскую в здании санатория.

Хотя особой надобности в ремонте какого-то электрооборудования не было, «Владимир Иванович» добросовестно перебрал и отрегулировал пару трамблёров, рассортировал целый ящик релюшек, лампочек и предохранителей и, чтобы создать видимость усердной электротехнической деятельности, завалил рабочий стол контрольками, цешками, проводами и паяльными принадлежностями. На самом же деле первейшей задачей он для себя поставил дальнюю разведку подступов к Врезке.

В последние месяцы интуиция его достигла каких-то фантастических высот. Фита даже пугало иногда, насколько он становился похожим на провидца и прорицателя. Невнятная тревога на задворках сознания поселилась ещё с того момента, как над фонтаном возник расписной посланец в белых одеждах. Но после ночного нападения ползучей твари плохие предчувствия обострились. Нет, ничего конкретного его воображение не рисовало, просто в голову лезли и лезли незваные мысли: а что если десяток таких «клякс» нападёт на Врезку? Если этим гадинам магическая броня не слишком большая помеха, то что им та колючая проволока и автоматы?

Прошло несколько дней. Он «обшарил» Правый почти на километр от границы базы, прошерстил каждый бугорок, каждую ямку, но ничего подозрительного не обнаружил.

И всё-таки тревога оказалась небеспочвенной. В один из последних дней августа посреди ночи его разбудил срочный вызов Стригуна.

— Фит! На помощь!

Он не сразу понял, что происходит и кто ему кричит.

«Утро, пора на стоянку? Или… Сдвиг же! Неужели уснул всё-таки за рулём, когда…».

Топот множества ног, сирена… Откуда-то доносились звуки стрельбы. Ещё не проснувшись, он выскочил в дверь, уже на ходу узнавая коридоры Врезки.

Он чутьём определил, где находится Стригун, и через полминуты оказался на блокпосту.

— Что случилось?

— Нападение на Южный и Катку! Не люди, призраки какие-то, числом до сотни. Сазонов докладывает, что через минное заграждение прошли как по воздуху, и пули их не берут! Свечка горящую стену ставит… Идут медленно. Что будем делать, если их и ваши стены не остановят?

Минут десять Фит «дальним» зрением разглядывал ряды наступающей нежити, пытаясь найти их уязвимое место. Призраки были высокими, метра по три-четыре, медлительными и несуразными: тощие полупрозрачные фигуры, напоминающие двуногих богомолов с длинными почти до земли свисающими руками, покачиваясь, брели волна за волной, обходя выставленные Свечкой огненные преграды, слабо отмахиваясь от огненных шаров.

«Свечка одна не вывезет. Их слишком много. Сотни две, три… И не факт, что это все. Пожалуй, и втроём нам не справиться. Нужен ход конём!».

— Николай Иваныч, а что у тебя с трассерами? Похоже, огня они всё же боятся…

Стригун, поморщившись, покачал головой:

— Утёсовских бэ-зэ-тэ* — по пальцам пересчитать, на напруг за зиму всё извели… Пять-сорок пять — открытый цинк. Магазинов на пятнадцать. Тоже в обрез. Полагаешь, хватит? — он, не теряя ни секунды, распорядился в люк БМП: — Стацуку, срочно выдать десять магазинов с трассирующими на Южный, пусть отправит с посыльным. Сазонову: пусть попробует, доложит. Если толку не будет — отставить.

Фит снова глянул в сторону леса. Вскоре ночную темень пронзил огненный пунктир. Пули рвали неведомую призрачную субстанцию, но эффект был не слишком убедительным.

«Чтобы свалить хотя бы одного, полмагазина уйдёт…».

— Николай Иваныч, скомандуй по ногам бить. Если один костыль отстрелить…

Ещё через десяток секунд короткая прицельная очередь срезала длинную туманную конечность одного из монстров. Призрак какое-то время ещё балансировал, на оставшейся ноге, но не устоял и бесшумно рухнул на землю, прямо на раскиданные тут и там куски пылающих заградительных Свечкиных «стен». Огонь мгновенно разорвал упавшую фигуру на части. Сдохла ли тварь окончательно, Фит разглядеть не успел, но в любом случае, хотя бы временно, одним противником стало меньше.

— Кое-какой эффект есть. Но патронов слишком мало. На всех не хватит. Я — туда. Скомандуй на третьей линии костры-барьеры готовить. Поджигать — когда отступим… Ещё… Бензина жалко, конечно, но если ситуация будет безвыходной — придётся на коктейли переводить. Бутылки пустые у тебя где-нибудь есть? Всё, я погнал…

Фит побежал напрямую. Мысль взлететь почему-то в голову не пришла, и он мчался триста метров как хороший спринтер, перепрыгивая бордюры и невысокие заборчики, петляя по тропинке среди сосенок.

Вчерашняя усталость давала о себе знать, несколько раз он переходил на шаг, задыхаясь и отирая взмокший лоб.

На ходу он непрерывно перебирал варианты:

«Огонь… Огнешары, конечно, подмога хорошая, но призраков слишком много! Везде не успею. Лес поджечь? Жалко… Как крайний вариант. Да и — поздно, они уже на первой линии… Огненные стены — лучше не придумать, но со Свечкой мне в этом не тягаться, лучше шарами… Проклятье! И одну её не оставить, прикрывать нужно будет…».

— Игорёк, ты уже там? Защитные стены против них помогают?

До нынешнего лета Фит с ними не был знаком, впервые о них услышал, когда шла зачистка «Ветерана». Тогда он распорядился поначалу, чтобы всех малолеток и на пушечный выстрел к зарослям не подпускали, но эти шустрые злодеи оказались слишком круты, так что пришлось смириться. Свечка настолько ловко настропалилась пробивать проходы в зарослях своими огненными валами, что никаких огнемётов не нужно было; ну а защита — она и в Африке защита, лишней никогда не бывает, поэтому Игорька тоже пришлось оставить в отряде…

Фит, однако, никогда не забывал, что ребятам всего по шестнадцать-семнадцать. Их и на Врезку-то в своё время отправили как в место относительно безопасное и стабильное, чтобы на Диких окраинах слишком не рисковали…

Игорёк откликнулся, когда Фит уже подбегал к траншеям второй линии напротив маленького офицерского общежития. Пост «Катка».

— Защита их только тормозит. Минут пять-десять можно выиграть, но остановить не получается…

— Свечка далеко от тебя? А, вижу вас… Прикрывай её, пока она со стенами своими разбирается и пинай вовремя, если отходить нужно будет. Я на правый фланг, на Южный…

С той стороны помимо редких очередей отчётливо донеслись звуки взрывов гранат.

Пост «Южный» прикрывал пристань. Здесь было всего две линии обороны: старый слегка усиленный металлический забор из рабицы и баррикада между двух небольших зданий. Зато позиции бойцов здесь были почти идеальными: огневые точки, укомплектованные двумя крупнокалиберными «Утёсами» располагались на крышах, метрах в десяти над землёй. Обзор оттуда был великолепным во все стороны, и, главное, шагающим призракам до них было не добраться. Если, конечно, они не умели летать или прыгать.

Добравшись до места, Фит окончательно запыхался. Последним гигантским прыжком он взлетел на крышу большой панельной коробки — то ли какого-то цеха, то ли очистных сооружений. Отёр вспотевший лоб, несколько секунд стоял совершенно обессиленный.

Бойцы, услышав за спиной звук его шагов, мгновенно развернулись стрелять, но он вовремя сообразил подать голос. В августе белые ночи остались уже далеко позади, и хотя время уже шло к утру, было ещё темно. Фит с его «ночным» и «дальним» зрением иногда уже забывал что это такое — ни черта не видеть…

— Свои, свои. Это Фит. Как дела?

Он внимательно вгляделся в лица солдат. Паники пока не было, но страх и неуверенность явно читались во взглядах. Впрочем, узнав Фита, ребята явно повеселели. Старший доложил:

— Сержант Тонких. Призраки просачиваются сквозь забор, хорошо, что медленные… Гранаты помогают, мы двоих хлопнули, которые ближе всех были. Только гранат — четыре штуки осталось… Лейтенант Сазонов сейчас на пристани.

Фит глянул с крыши вниз. Луч прожектора выхватывал из сумрака тощие синие фигуры у забора: три, пять, семь… Однако дальше он различил ещё не меньше двух десятков монстров, возвышающихся над молодой сосновой порослью.

— Ясно. Веселей, хлопцы! Они уязвимы — это уже хорошо. Сейчас вам трассеры должны притащить. К пулемёту — есть? Переставьте ленту. На дальних подступах — бить короткими по ногам. На одной они прыгать не могут. А с этими сейчас попробуем разобраться…

Он прикинул расстояние до ближайшего призрака.

«Метров двадцать… Далековато. Может не долететь…».

Он вздохнул и прыгнул с крыши вниз, за баррикаду.

С земли монстры выглядели особенно устрашающе. Длинные несуразно тонкие струящиеся «тела», расплывающиеся жуткие полупрозрачные физиономии, свисающие почти до земли руки-шланги с огромными туманными когтистыми лапами… Фигуры странно беспорядочно покачивались, напоминая надувных кукол-великанов, дёргались, будто в конвульсиях, и хоть медленно, но неотвратимо приближались.

Фит подумал, что медлительность призраков может оказаться обманчивой. Если тварь наклонится вдруг, и махнёт своей трёхметровой ручищей, то… Что будет потом проверять не хотелось. Вспомнилась лайка, укушенная волком-призраком. Собачку тогда так и не удалось выходить.

Одна из туманных фигур оторвалась от забора и шагнула вперёд сразу метра на полтора.

Он сосредоточился, отбросил лишние мысли, посмотрел на свою правую ладонь. В руке уже набухал жёлто-оранжевый слегка пульсирующий шар. Когда он стал размером с увесистый грейпфрут, Фит коротко размахнулся и метнул его прямо в грудь монстра.

Файерболл пронёсся сквозь призрака, оставив за собой большую неровную дыру, и полыхнул где-то среди сосенок за забором. Это было не совсем то, чего хотелось. Когда приходилось сражаться с зомби или другими «телесными» тварями, шары сами взрывались в момент столкновения, здесь же сталкиваться было особенно-то не с чем.

«И структура у них другая какая-то… Призрачному псу такой дыры хватило бы за глаза..».

Монстр постоял, покачиваясь, затем взмахнул руками и сделал ещё один длинный шаг.

«Воу, воу! Не так быстро, приятель…».

Фит лихорадочно сотворил новый шар и на этот раз попытался взорвать его усилием воли прямо внутри призрачной субстанции. Опоздал.

«Попробуем с упреждением…».

Третий выстрел оказался удачным: шар вспыхнул прямо в «животе» твари, буквально разорвав её пополам. Верхняя половина беззвучно и плавно, как сгусток тумана упала на землю в пяти метрах от Фита.

Его наполнило мрачное мстительное ликование. Он с брезгливым любопытством смотрел, как ноги нежити ещё какое-то время колыхались на месте, беспорядочно переступая, а потом словно бы истончились и пропали.

Он встряхнулся, глянул по сторонам и понял, что праздновать победу слишком рано. Вокруг как будто ничего не изменилось: всё тот же десяток призраков у забора, половина из них уже заметно приблизилась к зданию, а граница леса уже казалось сизой от новых серо-голубых фигур…

До рассвета он ещё успел метнуться на Катку, потом к штабу, снова вернулся на помощь Свечке с Игорьком, которые с десятком бойцов спасались на крыше крохотной двухэтажки общежития.

А потом взошло солнце, и недобитые призраки развеялись, исчезли, как ночное наваждение.

Прежде чем отправиться отдыхать, Фит перекинулся парой слов со Стригуном.

— Что думаешь, Николай Иваныч? Что это было?

— Похоже на разведку боем… Другого смысла я просто не вижу. У нас даже раненых нет.

— Угу. Больше кипеша было… Могли бы просто на крышах попрятаться, да утра дождаться… Думаешь — Полох?

— Чего думать-то… Больше некому. Ему станция нужна, чтобы иметь возможность всех иметь… У кого электричество — тот и король. Не знаю уж, на каких там вась-вась они с Крымовским спелись, но тот, видимо, особо не возражает. Но Полохову бойцов на ГЭС нужно как-то закинуть, чтобы свою охрану организовать, да и чтобы никто не дёргался, если что. А тут я поперёк дороги. Он же засылал гонцов, я рогом упёрся, говорю: «Станция нормально защищена, ваша помощь не требуется, свободны. И вообще, на моей территории посторонних с оружием не будет! Охранная зона ГЭС, точка!» Нет, ты пойми, у меня-то выбора тоже нет! Если он станцию возьмёт, он же и нам кислород перекроет… Ну, Виксу проще, без электричества можно как-то перебиваться, но склады, запасы на зиму — все на Левом, а Полох же и перевозки по плотине контролировать станет!

Фит согласно покивал, пожал плечами.

— Климчук говорит — надо доверять друг другу. Но какой тут, к чертям, «доверять»? Беда… — он вздохнул. — А с Крымовским, там всё чуть сложнее. Он свою игру затеял. Как ты хочет… Независимым быть. Как до сдвига. С нами-то у него особых вариантов не было. В Совет, конечно, включили, но Совет — большой… Как люди решат, так и будет. Подчиняться нужно. А он привык хозяином себя чувствовать. Раньше начальство — далеко было, в мелочи не вникало… Знай себе инструкции их дурацкие выполняй да отчёты вовремя посылай. Городские — кто ему? Просители. С кем хорошие отношения — поможет, с кем тёрки — пошлёт. И кто ему что скажет? Вот он и надеялся с Полоховым себя так же поставить. Видимо, до сдвига у них уже какие-то были завязки… Только вот не может в голову взять, что Полохов уже не тот.

— Это да…

— Ладно, сил нет больше никаких, хотя бы на часок прилечь нужно.

— Давай, дорогой. Выглядишь ты, честно сказать… сам как тот призрак.

Схватка

Поспать так и не получилось. Едва он добрёл до своей комнатушки, как один за другим посыпались вызовы из Совета.

В течение ночи, пока Врезка сражалась с нежитью, полоховские переправились через водохранилище и высадились на Левом. Сначала они перекрыли дорогу на Приморье, установив пост на перекрёстке с объездной, затем разделились на две группы: одна спустилась к Ветерану и оттуда — на площадь, другая по Нагорной добралась до Пятачка, потом — до Рябины… К утру все ключевые перекрёстки были ими заблокированы, занят ДК и даже подъезды к мастерским на Четыре-восемь.

Когда город проснулся, выяснилось, что он фактически оккупирован. Правобережные были вооружены до зубов, многочисленны (не меньше четырёх сотен бойцов в общей сложности), и настроены решительно. До стычек, впрочем, дело пока не дошло.

— Нет, ты подумай: они МЕНЯ в мастерские не пускают! Охренеть…

Фиту показалось, что он даже сквозь безмолвную речь почувствовал, насколько ошарашен и возмущён Горыныч.

— Чего хотят-то?

— Предлагают Совету незамедлительно собраться в ДК. Насколько я понимаю, тут где-то сам Полохов. Кстати на фонтане волки-призраки… Пять или шесть.

Тут же врезался Лёха:

— С заправки сообщают, что там пока тихо. Я распорядился всех посылать, а если что — стрелять. Там Кром, Большой Егор вернулся, все мужики верхние…

— Ясно. Но, по возможности, не нарывайтесь, Егора там придерживайте. Мы с Врезкой сейчас обсудим, как быть, и — выдвигаюсь.

Он рванул назад, в штаб, столкнулся со Стригуном на полдороге. Тот, по всей видимости, уже был в курсе. Остановился, снял фуражку, пригладил седой ёжик на большой голове. Слегка прищурился на Фита:

— Что планируешь?

— Что… Поеду, всё равно разбираться нужно. Да и какие варианты?

— Это может быть ловушкой. Даже пахнет засадой! По-хорошему, хотя бы роту туда надо отправить… Но я с периметра бойцов снять не могу. Может, гады только того и ждут. Взвод дам. И у Викса ещё десяток возьмёшь…

— Не стоит, Николай Иваныч. На вас — ГЭС, это важнее. Да и отдохнуть ребятам нужно с ночи, хоть часок лишний. Кто его знает, как дальше сложится. Крымовский что?

— Мямлит… Скорее всего будет на Совете.

— Передай ему, на всякий случай пусть нижний вход в плотину с левого укрепят. Прямо сейчас. Там ни охраны, ни черта у них… Ладно. Уазик до Мыса — возьму?

— Конечно. Удачи.

— Аналогично…

* * *

После бессонной ночи голова была тяжёлая, мир виделся словно через толстое стекло. Пока мчались по плотине, Фит высунулся в окно — проветриться. Пологие зеленоватые волны слегка хлюпали о бетон, набегающий прохладный ветерок пах морем, соснами и прелой листвой. Немного полегчало.

А денёк разгорался погожий, прозрачный. С некоторым недоумением Фит поднял взгляд на Приморскую сопку, серо-зелёную, но уже сплошь в багряно-золотых прожилках.

«И когда осень-то успела подкрасться? Вроде вот только-только лето… Да и… Неужели год прошёл? Как будто во сне…».

Направление мыслей вдруг резко изменилось: вспомнилась Шарлотта, его с Леной безнадёжный поход… И вдруг:

«А вот чего-то я в толк не возьму… Если они там за завесой все позабыли про Таёжный… Но море-то? Как-то же они должны объяснять, откуда в тайге водохранилище? И всякая там гидрология, карты, спутники…».

Вопрос совершенно поставил его в тупик. Вновь ожили подспудные тяжёлые подозрения, о том, что всё вокруг — лишь горячечный бред и наваждение. Он помотал головой и какое-то время безучастно смотрел в сияющую на солнце морскую даль. Потом вызвал Климчук.

— Ирина Дмитриевна… Не ходите. Сошлётесь на срочных больных.

— Здравствуйте, Фит. Вы тоже ожидаете западни?

— Чего ещё от них ждать… Вы в курсе, что творилось на Врезке сегодня ночью? Светопреставление! Ладно, об этом позже. А… можно вопрос: вы что-то про мои глаза говорили на последнем Совете…

— Несколько раз показалось, что они вдруг почернели. Сначала даже подумала — может, это со мной что не так. На зрение не жалуетесь?

— Нет, слава богу.

— Ну и ладно. Будет времечко — всё-таки забегите. Фит! Я вас очень прошу, как бы оно не сложилось: не обостряйте. Конфликт — не решение. Нужно договариваться!

— Хорошо, Ирина Дмитриевна. Вы же меня знаете, я сам не любитель саблей махать…

Он поймал в скруглённом прямоугольнике бокового зеркальца своё отражение. Глаза — обычные, синие. Лицо… Санькино шаманство сошло не совсем, нос всё ещё оставался слишком прямым. Но в целом — в норме. Только вот призрачное яркое зелёное сияние…

«Опять что-то затеваешь, дорогой товарищ?».

Он незаметно пожал плечами.

«Может, это с ночи? Мало ли…».

* * *

Собрались в просторном фойе дворца культуры. Совет был почти в полном составе: не хватало Крома с Егором, Климчук, Глухаря и Крымовского. От военных, само собой, тоже никого не было. Полохова сопровождал Герман — тот самый глашатай. Только одет он был в этот раз поскромнее — в неизменный длинный плащ, но — серый. Рядом стоял Елыгин; судя по всему он прибыл вместе с правобережными, выглядел не очень: какой-то помятый, притихший.

Фит внимательно разглядывал самозваного мэра. Полохов и в старые времена был личностью известной, хозяином газет-пароходов-лесопилок… Но вживую Фит видел его впервые. Костлявое вытянутое загорелое лицо, крючковатый нос, лысина, коротко стриженные седые, почти белые, остатки волос. Взгляд стальной, равнодушный. Идеально отглаженные чёрные брюки, чёрная куртка, белая рубашка, галстук…

Говорил Герман.

— … Саботаж! Три недели — достаточный срок, чтобы решить организационные и любые другие вопросы. Ваши коллеги, — он кивнул в сторону Елыгина, — заверили, что вся необходимая информация была доведена до всех и своевременно. Но никаких видимых результатов не наблюдается! Кроме того, нам по-прежнему совершенно неясна ваша позиция по воинской части. Вы вообще осознаёте необходимость наличия вертикали власти? Или город погрязнет в анархии? Неужели недостаточно того, что уже произошло за этот год?

— А, собственно, что вы имеете ввиду? — Горыныч прищурился. — То, что вы перестреляли у себя полгорода в драчке за эту «вертикаль»? У нас с нашей «анархией» ничего подобного не происходило, обошлись как-то. Да, твари, эпидемии… Но стрелять друг друга — до такого только ваши особо одарённые смогли додуматься. А что касается филькиных писулек насчёт слитков, то… Мастерские будут выполнять исключительно те заявки, которые одобрены Советом. А ваш заказ пока не может быть ни одобрен, ни даже рассмотрен. С какой стати мы должны потратить такую прорву металла, расходников и времени непонятно на какие цели? Предоставьте всю необходимую информацию, обоснование. Да и материалов, по-хорошему, подкинуть бы не мешало…

— Касательно поставок зерна — то же самое, — подал голос Виктор Андреевич. — Мы сажали, исходя из своих потребностей. И если отправим вам затребованное количество — нам на следующий год чем сеять? Вообще ваши запросы выглядят, мягко говоря, странно: металл вам предоставь, зерно привези, людей на ремонт дороги отправь… А от вас что-то ожидается? Мы вам что тут — колония?

— Мы формируем общегородские запасы, вы же должны понимать, что резервы необходимы!

— А мы отлично понимаем! — начал распаляться Виктор Андреевич. — Поэтому по возможности такие резервы создаём. И эти запасы отлично себя чувствуют на наших складах. Совет не видит необходимости в их перевозке на Правый.

Фит, наконец, тоже решил вмешаться.

— Господин Герман… Сколько вёдер картошки вы посадили этим летом?

— В смысле?

— Какой ещё тут может быть смысл? Я спросил, сколько картошки вы лично посадили в этом году, чтобы не голодать зимой. Я вот посадил пять вёдер…

— Я не занима… У меня хватает своих дел!

— Ух ты! То есть — не барское дело, ага? О пропитании господина Полохова, надо полагать, тоже позаботились специально обученные люди? Ясно. А эти гаврики на улице? На площади почти сотня, да по городу… Не меньше двухсот здоровенных вооружённых лоботрясов. Почему они вместо того, чтобы работать на благо общества — прохлаждаются? — он помолчал, пожал плечами. — Видите ли, у нас возникают обоснованные подозрения в том, что вы устроили там у себя нечто вроде военной диктатуры и занимаетесь банальной эксплуатацией и грабежом горожан. И Левый рассматриваете тоже, да, — как колонию, дойную корову. Нас такое положение не устраивает.

— Мы не собираемся перед вами отчитываться, — голос Полохова оказался сиплым и неожиданно высоким. — Насколько я в курсе, ваш Совет проголосовал за совместные действия. Соответственно, я ожидаю исполнения решений.

— Так мы тоже ожидаем! — засмеялся Фит. Смех в напряжённой тишине прозвучал несколько зловеще. — Вот Шаман изо всех сил голосовал «за»… — Фит просто не смог удержаться: — Шаман, не хочешь урожай со своего огорода им подарить? А вы, Илья Петрович? Ну — бог с ним, дело прошлое… Вообще-то, совместные действия — это когда ВМЕСТЕ. Предлагаю, для начала прямо сейчас собрать всю вашу ораву и вместе с нами отправиться на поля — копать картошку. У нас там около двухсот гектар в общей сложности… А у вас? У вас вообще поля есть?

Фит ёрничал, но под насмешливой улыбкой оставался собранным, напряжённым, словно стальная пружина. Он раскинул свои невидимые «датчики» и чуть ли не физически ощущал растерянность и недоумение Германа. Полохов же был просто в ярости. Видимо он давно отвык от подобного… неповиновения. Но следует отдать ему должное — внешне это никак не проявлялось.

— Не стоит превращать серьёзное собрание в балаган, — бесцветно произнёс он. — Наши предложения — результат долгого и тщательного рассмотрения. Сейчас у меня нет ни времени, ни желания излагать все подробности. Лучшим выходом из сложившейся ситуации будет такой: вы незамедлительно отдаёте все необходимые распоряжения и приступаете к работе. В противном случае нам проще будет изолировать ваш недееспособный Совет и самим обеспечить выполнение поставленных задач.

Фит понял, что предел достигнут. Мирного решения не будет.

— Лёха, Почтарь, Саша! Нейтрализуйте улицу. Судя по всему, из них реальные маги только эти двое… Андрюха, на тебе псы. Помнишь, они огня боятся? Бей первым, как начнётся. Остальные — держитесь ближе ко мне. Виктор Андреич, координируй, у меня внимания не хватает…

Его действительно не хватало. Он чутко прощупывал эмоции врагов, пытаясь не пропустить начала атаки; одновременно дальним взглядом обшаривал окрестности и скидывал информацию Лёхе и Саше Уханскому, а параллельно — творил какую-то небывалую, фантастическую защиту.

Полохов как-то криво усмехнулся, и Фит понял, что тот слышит их переговоры. Пристально взглянув прямо в холодные серые глаза напротив, он подумал:

— Может, не стоит?..

Первым ударил Герман. Громыхнуло так, что все окна вестибюля мелкой искрящейся крошкой вылетели наружу. Разряд был как в хорошую грозу: ослепительная вспышка, оставившая «зайчики» в глазах, оглушительный грохот, и сразу вслед — треск и шипение.

Молния не была нацелена в кого-то конкретного. Герман самоуверенно бил по площади, надеясь, что разом нейтрализует всех. Защита, однако, сработала безупречно, даже более чем: разряд, размазавшись по невидимому куполу, стёк на пол и задел самих нападавших.

Герман и Полохов и ухом не повели, а вот Елыгину, стоявшему неподалёку от них, досталось: ноги его подкосились, и он рухнул на пол.

Что-то всё-таки шевельнулось в душе Фита, мимолётно даже возникло желание броситься на помощь, но он побоялся разрушить «броню»: схватка продолжалась. Не успело затихнуть шкворчание молнии, как из-за спины Фита в сторону Германа пронеслосьнесколько огненных шаров. Андрюхины снаряды были мелкими, но очень быстрыми, и творил он их сразу горстями… Огненная очередь тоже не достигла цели: Полохов слегка повёл рукой, и пылающая стайка ушла куда-то под потолок, озарив полутёмный вестибюль красноватыми вспышками и оставив на выбеленном потолке чёрные кляксы копоти.

В ту же секунду в оконные проёмы беззвучно ворвались призраки. Оскаленные чёрные пасти, развевающиеся как языки пламени лоскуты тёмно-серого тумана вокруг… Псы неслись прямо по воздуху, не касаясь пола: устрашающие, свирепые… Однако, шансов у них не было: их встретили таким плотным огненным заслоном, что даже слегка приблизиться твари не сумели, развеявшись серо-чёрными душными клубами дыма.

Перевес, казалось, полностью был на стороне Совета, однако Фит с тревогой и неудовольствием ощутил, что половина «своих» находится в какой-то нерешительной прострации: Саночник, Алиса, Сторож, Жанна с некоторым страхом, но почти безучастно глазели на происходящее и даже не пытались ничего предпринимать, Шаман явно выжидал…

Какая-то первобытная едва контролируемая злость начала подниматься из глубин души, затуманивая рассудок. Фит попытался отмахнуться от неё, слегка помотал головой.

Самое время было заняться вояками снаружи, однако пользоваться внутренней речью он поостерёгся: если враги всё слышат, это будет просто глупо… Вместо этого он просто отправил Лёхе картинку фонтана. Тот кивнул в ответ.

Фит тут же швырнул в сторону противника десяток мелких дымных сгустков, которые, расплываясь на лету, образовали плотную, почти непроницаемую завесу. Лёха, Почтальон, Саша выскользнули на улицу. Герман попытался пробить туман несколькими разрядами и мощным воздушным вихрем. Ничего толкового из этого не вышло: оглушительный грохот снова ударил по ушам, иссиня-белые вспышки на доли секунды прорезали серые клубы тумана, которые в результате лишь расплылись по всему помещению. В зале стало вообще почти ничего не разобрать, в горле запершило. В ту же секунду ответный удар нанёс Алекс: широкий, парализующий луч в серой мути был почти видимым. Полохов и от него легко отмахнулся, а вот Герману досталось по полной программе, Фит ощутил, как тот замер с выпученными глазами и воздетыми к потолку руками.

«Готов. Это надолго…».

Фит снова сосредоточился на Полохове.

«Бред какой-то! Чего он медлит? Такой весь из себя Тёмный Властелин — и какой-то беспонтовый… Не может же такого быть!».

Он окинул окрестности «дальним взглядом», ничего подозрительного не обнаружил. Лёха с Почтальоном начали действовать: боевики, изначально выстроенные в три коробки, заторможено, словно пьяные начали разбредаться по площади…

И в это мгновение Фит наконец заметил, что что-то происходит: по рукам побежали мурашки, по спине прокатилась волна озноба… А из каменной плитки на полу по всему залу и даже внутри защитного купола начали прорастать и резво потянулись вверх какие-то тонкие бесцветные побеги, похожие на длинные шевелящиеся седые волосы.

Он почувствовал, как неведомая гадость заползает ему под брючину, непроизвольно взлетел на метр и обрушил вниз мощный замораживающий сгусток, а сразу вслед за ним — горсть взрывного порошка.

Полыхнуло. На полу образовалось выжженное пятно… Фит удовлетворённо кивнул, однако тут же понял, что ничего особенного не достиг, только потерял драгоценные секунды: ползучая пакость продолжала виться вокруг лодыжек, пробиралась выше, её обрывки свисали вниз шевелящейся бахромой. Он наклонился, попробовал стряхнуть это с себя, но только навредил: тонкие полупрозрачные нити прилипли и к ладони.

Неведомое нечто тянулось подобно усикам огурцов в ускоренном видео, касалось кожи, вцеплялось, словно пускало корешки, и тянулось дальше, дальше… Мерзкие то ли волосы, то ли черви врастали в кожу, вызывали нестерпимый зуд и жжение.

Он попытался соскрести их, царапая ногтями кожу, но оказалось, что это совсем непросто: попытка выдрать их вызывала адскую жгучую боль…

На какие-то секунды он растерялся, бросил взгляд вокруг: все кругом корчились в конвульсиях, дымка не позволяла толком различить кто-где, но по сознанию буквально ударило переполняющим людей отвращением вперемешку со слепым ужасом…

Несмотря на аховое положение и почти безвыходную ситуацию, Фит ощутил некоторое злорадство по отношению к тем членам Совета, которые ещё минуту назад никак не могли решиться на борьбу. Он нашёл взглядом Шамана: тот яростно пытался сжечь белесую поросль прямо на себе: его руки, грудь под разорванной рубахой, шея — пылали ярким пламенем, слегка монгольское лицо исказила гримаса боли.

Фит сквозь туман бросил взгляд к Полохову. Губы того насмешливо и чуть пренебрежительно кривились, но он продолжал своё чародейство: глаза смотрели отрешённо, брови напряжённо сдвинулись.

Каким-то шестым чувством Фит понял, что даже сейчас обрушивать на него лёд, огонь, взрывы — бессмысленно. И как год назад в машине с ворьём что-то само щёлкнуло в голове, и он почти бессознательно сделал «ход конём».

Он был настолько быстр, что даже сомневался потом, что вообще двигался. Оказавшись вплотную к врагу, он обнял его как старого друга после долгой разлуки, похлопал рукой по спине, провёл вверх, по шее, потрепал за волосы… Потом отстранился, брезгливо глядя, как цепкие белесые волокна растягиваются между ними, как быстрые дрожащие кончики стремительно заползают Полохову под белоснежный ворот рубахи…

Тот не сразу понял, что происходит, потом могучей ударной волной отшвырнул Фита на несколько метров, схватился рукой за шею, вытянул ладонь перед собой, с недоумением глядя на тянущуюся за пальцами мерзость… В его глазах явственно мелькнула тень ужаса. Ещё доля секунды — и Полохов с хлопком исчез.

— Ирина Дмитриевна! Срочно готовьте инфекционные боксы! И… не знаю, ещё что. Всё готовьте!

— Лёха, спасай! В замедлялки всех нас! И к Ирине, на Крест! Только не приближайся слишком… И будете грузить — защиту, перчатки…

Он рванул рубаху, так что брызнули пуговицы, содрал рукава, с отвращением оглядел торс и руки, покрытые уже десятками смертельных нитей, рванул за прядь, подбирающуюся по плечу к шее, и едва не потерял сознание от нестерпимой боли. Концы волокон вырвались вместе с сантиметровыми тонкими корешками, оставляя кровоточащие ранки…

Он обрушил в зал, прямо на людей десяток мощных «замерзаек», одну за другой: чёрт с ними обморожениями, это лечится, но адский холод не может не замедлить этих паразитов! Потом зажмурился и взорвал очередной льдисто-жидкий шар прямо у себя в руках… 

Глава 25. Победа

 Хмурое утро

Фит, едва очнувшись от насланного Климчук гипно-наркоза, быстро привёл себя в порядок и бросился помогать по мелочи: заживлять у остальных многочисленные ранки и морозные ожоги.

— Сколько времени прошло, Ирина Дмитриевна?

— Около шести часов. Были бы люди — за сорок минут бы управились. А так — вдвоём пришлось. Ещё Лёше со Славиком спасибо — с замедлением помогли. Правда с мерзостью этой разбиралась долго. Удивительно, но в чистом кислороде она погибает… Кстати — ваше решение тоже было отличным — на сильном холоде она почти не растёт.

— Славик? — он не сообразил кто это.

— Почтальон.

— Надо же… Даже не знал, — он окинул взглядом палату: Горыныч, Виктор Андреевич, Алекс, Андрюха. Пятая койка — его — была пустой. — Это… все? — спросил почти со страхом.

Климчук выглядела постаревшей, лицо её выражало затаённое усталое страдание. Она покачала головой.

— Пока потеряли двоих…

— Кто?

— Жанна и Елыгин. Не успели вытащить, слишком мало было времени.

Елыгин в последнее время вызывал у Фита безотчётное чувство неприязни, но стоило представить эту жуткую смерть… Это было чересчур. Жанну ему было просто жаль. По большому счёту он не был с нею близко знаком, пересекались только на советах, но она всегда казалась ему умной и порядочной тёткой.

— А остальные?

— В соседней палате ещё Аля, Саночник и Шаман. И Герман этот…

— Герман? Он спит? Он же умеет телепортироваться…

Климчук внимательно посмотрела Фиту в глаза.

— Возможно. И что? Вы же не предлагаете держать его здесь насильно, превратив в спящую красавицу?

Фит немного смутился. А действительно — что? Конечно, Герман — сильный противник, и было бы неплохо его временно «обезвредить». Но в самом деле, они же не монстры какие…

— Н-нет, конечно. Но… Я понимаю, долг врача, всё такое. Только вы не забывайте, что он ко всему этому кошмару причастен напрямую. В любом случае надо бы распорядиться насчёт охраны. Кто его знает, что ему в голову взбредёт, как очнётся. Да и жаль будет, если не удастся с ним поговорить. А что с ДК?

— Ребята умчались туда часа два назад, последствия устранять. Там всё непросто, эта зараза успела расползтись.

— Так… А эти, полувоенные правобережные?

— Пока под арестом. В школе, в спортзале.

— Ясно… Ну — я, наверное, вам пока больше ничем не помогу; полечу на площадь. Вы как? Неважно выглядите.

— Да, вы идите. Вряд ли что-то ещё можно сделать…

Фит чувствовал, что в воздухе повисла некая недоговорённость. Ирина Дмитриевна словно не решалась ему что-то сказать. Он взглянул на неё внимательнее, но она покачала головой:

— Идите, идите…

Горыныч умер следующим утром, вскоре после рассвета. Фит почувствовал это во сне. Он открыл глаза и как-то ясно всё понял. Раньше такого с ним не случалось. Да, он давно научился чувствовать настроение людей, ощущать невидимую ауру эмоций над городом, но сегодня он первый раз ощутил, как где-то в закоулках души, занятых конкретно Серёгой Горюновым, вдруг образовалась пустота.

Фит ночевал дома: с очисткой ДК провозились часов до двух ночи, и после едва хватило сил, чтобы отмыться от копоти. Впрочем, от въевшегося запаха солярки и гари избавиться так и не удалось.

Он подорвался как в армии: сорок пять секунд подъём, пригоршня ледяной воды в лицо — и помчался на Крест.

За последние несколько суток ему удалось поспать от силы часа четыре, поэтому чувствовал он себя совершенно разбитым. Погода была в тему: отвратительная, промозглая, серая, чуть моросящая хмарь. Город только-только начинал просыпаться, и по дороге никто не встретился.

Климчук сидела за столом, подперев склонённую голову стиснутыми кулачками. Узкие плечи под белой тканью халата едва заметно вздрагивали.

Фит сел напротив.

— Серёга?

— Его оперировали одним из первых. Всю эту гадость убрали… Оказалось — не всю. Какую-то подлую занозу просмотрели… Или просто опоздали. Оно успело проникнуть в мозг и продолжало там разрастаться. И что-то предпринять было невозможно. Я сидела с ним до утра и всё думала — разбудить его или нет. Его уже нельзя было спасти, но… Не решилась. Побоялась — вдруг он уже не он. Понимаете? Даже не дала ему взглянуть на этот мир напоследок…

— Где он?

Она покачала головой.

— Его пришлось сжечь. На месте. Заражение могло распространиться…

Фит взял её за руку, прижал сухую маленькую ладошку к своей небритой щеке, посидел какое-то время зажмурив глаза. Что-то говорить было бессмысленно.

Он вышел в коридор, постоял, не зная куда направиться. Было ещё слишком рано, в больнице тоже делать было нечего. Почти всех пострадавших отпустили по домам ещё вчера; Герман, как и ожидалось, испарился, едва пришёл в себя. Нужно было что-то решать с пленными, но не дёргать же Совет ни свет ни заря…

В душе царил настоящий кавардак. Растерянность, горестное недоумение, бессильная ярость…

«Нет, но что мы делали не так?!! В чём была ошибка?

Да в том, что мы считали их адекватными людьми, думали, что с ними можно разговаривать! А они — как тот беркут недоделанный… как эта ползучая седая пакость! С ней бессмысленно договариваться, её нужно просто выжигать!

И что… У тебя хватит духу пойти и прикончить три сотни этих горе-вояк?

Нет, ну… Не все же они…

И как ты их сортировать собираешься? А если среди них есть и другие беркуты-германы? Сегодня мы их пожалеем, а завтра — недосчитаемся ещё кого-нибудь. Лёха, Ирина… Все будут под ударом. Да сам-то, что — вечный? Тоже едва кони не двинул…

Погоди, Фит, погоди… Ты чего такое говоришь-то? Ты на самом деле готов убивать людей? Они ведь даже ничего плохого нам не сделали! Серёга погиб по вине Полохова, они — при чём? Забыл того Лапу?».

Он тяжело вздохнул, снова вспомнил Горыныча, стиснул едва не до скрипа зубы.

«Какого мужика угробили! И за что? А заменить его кто сможет? Полох, тварь… Ненавижу!».

Заложники

Совет планировали собрать часам к одиннадцати, ждали Сашу и Виктора Андреевича, которые накануне уехали в Ухан организовать вывоз собранной картошки. Но все планы покатились под откос.

* * *

Сначала в детском саду вообще хотели отменить утреннюю прогулку — из-за погоды. Но часам к десяти немного развиднелось, в разрывы быстро бегущих туч стали проглядывать голубые лоскуты неба и прорываться нежаркие, но яркие лучи солнца, которые быстро подсушили песок. До обеда оставался час, и воспитатели всё же вывели ребятишек на улицу, благо, что одеты все были ещё почти по-летнему и не пришлось тратить много времени на одевание.

Шум, гвалт, беготня… Месяца два уже в ближней округе никто даже и не вспоминал об опасных тварях и аномалиях: в район школы и детских садов, были ещё с начала лета брошены неимоверные силы: проверен каждый закуток, перевёрнут каждый камушек, вся земля — вскопана на штык лопаты, укрыта привезённым из тайги дёрном или засыпана песком. Забор вокруг садиков был сплошным и крепким. Территория казалась абсолютно безопасной. Да и детки были уже не те — они отлично понимали, что такое опасность. Поэтому воспитатели не слишком переживали за подопечных. По крайней мере не больше, чем в обычной — до Сдвига — жизни. Воспитательница не обратила особого внимания, когда одна из девчушек, игравших на краю площадки с плюшевым медвежонком, вдруг поднялась и пошла к ограде.

Через пять минут уже поздно было что-то предпринимать.

— Лена Дмитревна! Лена Дмитревна! А там камень Таню забрал!

— Юля тише! Какой камень? Что значит — забрал?

— Мы игрались, а потом Танин мишка пошёл к камню, и Таня за ним пошла, а он её схватил и пропал…

— Да что за камень, ты можешь нормально сказать?! Кто кого схватил?!! — в голосе Елены Дмитриевны проскользнули нотки паники и ужаса.

— Серый камень… — девочка Юля испуганно затихла.

— Там большой камень возле забора был, — закричали в подтверждение Юлиных слов пацаны.

— Да! Вот такенный, выше даже Егорки, почти как вы!

— А сейчас он пропал! И Таня тоже…

* * *

Герман появился прямо в спортзале школы, где томились в ожидании своей участи пленённые полоховские боевики. Вчерашнее их поражение было, прямо скажем, позорным: Саша наслал на них наваждение, сон наяву, и пока они бродили по площади как пьяные, Лёха с Почтальоном тормозили их своими «замедлялками», после чего быстро обезоруживали и упаковывали… Вражье «войско» и опомниться не успело, как оказалось под бдительной охраной подскочивших с Мыса бойцов. Малочисленные группки, разбросанные по перекрёсткам, тем более не составили проблемы.

Фигура в сером плаще возникла внезапно, в пяти шагах от караульного, держа плачущую девчушку подмышкой.

— Даже не думай! — бросил Герман солдатику, который схватился за автомат. — Мне ты вреда не причинишь, а я ей башку оторву, ей-богу! Веришь?

Солдат, словно заворожённый, медленно кивнул.

— Автомат на пол…

Через десять минут все пленные были освобождены: Герман мгновенно перемещался от поста к посту, и помешать ему было, наверное, невозможно. Никто из солдат, опасаясь за жизнь девочки, стрелять не посмел.

Полагая, что одного ребёнка для торга будет «недостаточно», Герман, не теряя времени, отправил боевиков к ближайшему детскому саду. Это было совсем рядом — буквально через дорогу — и вскоре в заложниках у Германа и компании оказалась почти сотня ребятишек и несколько воспитателей.

Детские сады курировала Алиса, но она, как и остальные, в это время находилась в ДК, поэтому понадобилось целых полчаса, чтобы Совет узнал о происходящем.

* * *

Первым порывом было бежать спасать детей. Фита буквально поймал за рукав Глухарь.

— Есть какой-то план?

Фит даже растерялся. В той «старой» жизни вопросы с террористами всегда решали какие-то специальные люди — подготовленные, тренированные, нереально крутые… И у них было необходимое оборудование, секретные усыпляющие газы, снайперы, психологи-переговорщики. ФСБ, Альфа, Вымпел… И даже у этих профессионалов не получалось обойтись без жертв. «Норд-Ост» и Беслан были слишком свежи в памяти. Но всё-таки то были настоящие террористы, шахиды, фанатики. А тут — полувоенный сброд и какой-то клоун в плаще!

— Нет пока никакого плана. Нужно с ними попытаться поговорить хотя бы, в крайнем случае — чёрт с тем зерном, отдадим. Посмотрим, попробуем потянуть время и подумать…

Сначала Фит бежал вместе со всеми. Однако он прямо-таки печёнкой ощущал, как ускользают драгоценные секунды, поэтому, перекинувшись несколькими словами с Лёхой, помчался по воздуху.

Рядом с калиткой детского сада спиной к забору сидел один из полоховских. Выцветшие рыжие волосы, бледно-румяная круглая физиономия, расстёгнутая до пупа камуфляжная рубаха… Вроде бы безоружный. Завидев Фита, он с опаской поднялся, вытянул предостерегающе руку.

— На территорию не входить! Герман сказал, что если вы попытаетесь попасть внутрь — он начнёт убивать заложников.

Фит всё никак не мог воспринять ситуацию с должной серьёзностью.

— Прям-таки убивать? Детей? Да вы что тут, совсем заигрались?

Рыжий быстро помотал головой:

— Ты это… Не дергался бы, в самом деле. Герман ни хрена не шутит. Ему что дети, что старики — пофиг. Он зимой в Северном двести человек положил своими руками…

— Что, так всё серьёзно?

Рыжий сплюнул.

— Слушай сюда. Короче… Он дал двадцать минут, чтобы вы выполнили условия. Во-первых, вернуть всё оружие. С патронами, само собой. Подвезти к задней двери, оставить всё в машине. Во-вторых, собрать сюда ваш Совет. За каждого он отпустит по ребёнку. Потом он скажет остальные условия.

— Очень интересно… Как-то не комильфо. Давай ты передашь ему наши предложения: зерно мы отправим, сколько просили. Вам дадим спокойно уйти через плотину. Оружие тоже вернём, вместе с зерном. На блокпосту на Врезке всё передадим. Металла сейчас нет, но это вопрос двух недель, тоже сделаем. Только вы всех деток сразу отпустите… Можете даже кого-то из взрослых взамен взять, мы согласны.

Рыжий поднял руки, помотал головой:

— Ты не понимаешь… Герман не торгуется. И передать я ему ничего не смогу. Я даже не знаю, где он сейчас!

Фит покачал головой. Он не подавал виду, но на самом деле был несколько растерян.

— Хорошо, подождём, пока народ соберётся.

Он мысленно связался с Лёхой, с Алексом, с Климчук, с Сашей и Виктором Андреевичем. Потом отправил зов Стригуну. Ничего толкового в голову никому пока не приходило. Чтобы не терять времени, Фит решил пока разведать что творится внутри садика.

«Дальним взглядом» он метнулся к двери. Через тёмный тамбур на лестничную площадку… Почувствовал нескольких взрослых на втором этаже: бандиты, караулят у окон. Дальше, по коридору…

Выяснилось, что Герман разделил детей на группы и развёл по разным помещениям. Боевики тоже разделились. Плохо было то, что каждая группа была под прицелом автоматчиков. Полоховские обезоружили в школе четырёх охранников и теперь у них имелось четыре ствола, четыре ножа и, что очень некстати, — рации.

«Пожалуй, Сашин морок тут не сработает…».

Фит внимательно осмотрел каждый закоулок здания, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, что помогло бы найти выход. Бесполезно. Сил и возможностей катастрофически не хватало. Можно было попытаться освободить четверть или даже половину ребятишек, но как быть с остальными? В случае штурма их шансы на благополучный исход резко уменьшались. Он, конечно, продолжал надеяться, что у террористов не хватит духу причинить вред детям, но… Мог ли он пойти на этот риск?

Время, отпущенное на размышления, стремительно таяло. Большая часть Совета уже подтянулась, Виктор Андреевич даже успел вдрызг разругаться с рыжим связным, однако даже намёков на приемлемое решение не находилось.

«Если бы можно было одновременно с четырёх сторон… В замедлялки их, и… Но — не выйдет, это только Лёха с Почтарём умеют. Так… А если какой-нибудь радиошум организовать, чтобы они переговариваться не могли? М-м. Слишком ненадёжно. И нигде не вижу Германа. И даже не чувствую. Собственно, если он телепортируется на раз-два, какой смысл ему тут сидеть? Даже наоборот. Капец. Похоже, мы реально влипли…».

Он привычно сканировал эмоциональный фон: возбуждённо-радостное и немного неуверенное нетерпение боевиков, страх и непонимание деток, цепенящий ужас и растерянность воспитателей смешивались в тяжёлую сумбурную какофонию. Внезапно он ощутил, как что-то поменялось. Почти автоматически он определил источник, бросил взгляд туда.

«Вот он, гад!».

Герман постоял у дверей в большую игровую комнату, обвёл взглядом помещение: боевиков, расположившихся на полу вдоль окон, испуганных детей, сбившихся в кучу посередине. Тёток, пытающихся успокоить своих подопечных, в то время как у самих глаза были на мокром месте… Поманил пальцем одну из них.

Анна Игоревна была самой старшей из воспитателей — ей уже было за сорок. Держалась она лучше остальных, по крайней мере казалась спокойной и даже находила силы подбадривать других. Она встала, приблизилась.

Герман мотнул головой в сторону коридора и повёл её к выходу.

Все взгляды из-за ограды устремились к открывшейся двери. На крыльцо вышла Анна Игоревна, сделала несколько шагов по дорожке в сторону калитки, и в ту же секунду в воздухе раздался уже знакомый мощный бархатный голос Германа.

— Вы не выполнили условия. Поэтому первый заложник умрёт.

Раздался внезапный оглушительный треск, громовой удар всколыхнувший, казалось, само пространство… Молния ударила словно ниоткуда, и сила её была такова, что асфальт вокруг упавшей женщины запузырился. Всё произошло столь неожиданно, что никто не успел даже среагировать. Фит запоздало раздвинул защитный купол, но было уже поздно.

Все просто остолбенели и с ужасом смотрели на дымящееся тело. Фит отстранённо отметил, что даже не смог уловить начала атаки. Он рассчитывал, что вовремя заметит всплеск эмоций и успеет что-то предпринять, но Герман, скрывающийся где-то за стенами здания, не выказал ни малейших переживаний: ни ярости, ни сожаления — ничего. Лишь холодное спокойное равнодушие…

— Каждые три минуты я буду убивать по человеку. Имейте в виду, через двадцать минут взрослые закончатся, и меня это не остановит. Я до сих пор не вижу машины с оружием. Как только она будет стоять на месте, члены Совета должны будут по команде по одному зайти внутрь здания. И не пытайтесь сунуться за забор до того, как прибудет транспорт, иначе процесс ликвидации заложников ускорится. Конец связи.

Фит почувствовал, как его кто-то дёргает за рукав, он с трудом оторвал взгляд от страшного зрелища.

— Янка?

— Ты же спасёшь их?

Волосы её были растрёпаны, намокшая прядь прилипла ко лбу, лицо раскраснелось. Янка тяжело дышала после долгого изматывающего бега.

— Твои девочки — там? — он обнял её одной рукой, прижал к себе.

— Я тебя прошу, я тебя просто умоляю! Ты ведь можешь!

— Мы постараемся, Ян…

На него словно обрушилось понимание собственной беспомощности и безысходной тоски. Однако он не мог себе позволить выглядеть неуверенным. Он обвёл Совет глазами, негромко спросил:

— Так что решаем?

Он чувствовал, что все вокруг, как и сам он, находятся в состоянии близком к панике. Тело несчастной женщины невольно притягивало взгляды и вселяло ужас… Страх за детишек, оказавшихся в лапах этих чудовищ, обездвиживал. Бессмысленная жестокость совершённого на их глазах убийства потрясала. Чтобы сохранить остатки самообладания, нужно было пытаться мыслить: логично, рационально.

— Сколько их с оружием внутри? — спросил Саша.

— Четверо с автоматами, четверо со штык-ножами. И Герман. Детки — в разных помещениях, — Фит мысленной речью «отправил» всем картинку расположения террористов и заложников.

— Минут через десять с Врезки придёт машина, Ваха подскочит… — Почтальон переглянулся с Лёхой. — Если бы мы смогли незаметно проникнуть внутрь и начать одновременно… Ты с Алексом, Ваха с Сашей, Лёха и я. Как раз на четыре группы. Шансы успеть забрать автоматы и ножи — высоки. Но их там слишком много, а они и без оружия опасны. Много ли ребёнку нужно? И главное, тварь эта прыгучая… Если он начнёт как вчера в ДК, то… Боюсь потери будут огромными. Да и как туда пробраться?!

Лёха согласно кивнул:

— Можно попробовать зацепиться за машину, к зданию бы приблизились, но… На окнах решётки, внутрь всё равно придётся через дверь, толпой. Да и в любом случае — плохая идея. Он наверняка нас видит, так что шансов мало. Ты можешь отследить этого… Германа?

Фит неопределённо пожал плечами.

— Сложно. В здании его сейчас, похоже, нет. Понадобится уйма времени просканировать окрестности… И главное — особого смысла не вижу. Он может сидеть на Лысой горе с биноклем, а в следующий момент снова будет здесь. Или на крыше той девятины… Как его тормознуть? Если только Алекс снова его подловит…

Янка со страхом переводила глаза с одного на другого.

— Вы… Вы же не собираетесь устраивать побоище? — голос её прерывался, сбиваясь на шёпот, но в конце она почти крикнула: — Там же дети!!!

— Ребята… — тихо произнесла Климчук. — Надо выполнять их условия. Мы не можем рисковать детьми.

— Наверное так… — Фит связался со Виксом, узнал насчёт грузовика с оружием. — Машина уже вышла с Мыса. Будут здесь минут через пять. Давайте прикинем другие варианты… Допустим, я сдаюсь первым. Захожу… Бойцы мне не опасны, да и Герман, пожалуй, тоже. Что дальше?

— А ты можешь всё здание под защиту взять?

— А смысл? Эти гады ведь тоже под куполом окажутся. С детьми вперемешку…

В это время дверь садика приоткрылась, оттуда вытолкнули ещё одну женщину. Она упала, быстро поднялась, всхлипывая побежала по дорожке… Снова разверзлось небо, страшный разряд обрушился на несчастную…

В этот раз Фит оказался готов. Он действовал безотчётно, не задумываясь о последствиях, наверное, по-другому он бы и не смог…

Молния ударила в защитный купол, стекла в землю, в воздухе запахло озоном. Женщина в ужасе упала на землю, обхватив голову руками, секунду спустя, оглушённая, но живая снова подхватилась, побежала спотыкаясь… Секунда, другая — и она была уже у калитки.

Фит ощутил, как за стеной полыхнул взрыв ярости. Вновь раздался голос Германа, на этот раз наполненный еле сдерживаемой бешенной злобой:

— Ты пожалеешь об этом, умник…

Через две секунды из здания послышалась глухая короткая автоматная очередь, за ней ещё одна. Фит метнул внутрь «дальний взгляд».

— Проклятье… — прошептал он.

— Алекс, ты сможешь через стену его парализовать?

— Нет. Что там?

— Двоих воспитательниц застрелил, и, кажется, кого-то из деток задел…

Всё его существо буквально разрывалось от противоречивых порывов, казалось, мозг сейчас взорвётся… При этом он продолжал пристально наблюдать за действиями бандитов, бросая «дальний взгляд» от одной группы к другой, пытаясь не слышать детского плача и криков женщин. Счастливым образом успел зацепиться за негромкий разговор:

— Герман… Ты не слишком?.. Ты их только ещё больше разозлишь. Как мы сможем потом отпустить детей? Мы ж не выберемся за плотину!

— Дурачьё… Мы не собираемся никого выпускать! И у нас нет цели выбраться! Наша задача — взять этот охреневший городишко за горло! Весь их совет надо ликвидировать. Полохов распорядился оставить только докторшу. Машина уже идёт, они прогнулись… Как только подъедет — всё перетаскиваем внутрь. Половину этих — грузим в машину. Главное — Фита, Почтаря, чернявого того… У нас нет возможностей грохнуть их на месте, поэтому — везём их на Северный… Сам знаешь, куда. Как только машина уйдёт за Врезку — остальных кончаем. Тогда уже и мелочь эту можно будет выпускать. И то ещё подумаем. Ясно?

— Прям — всех? И тех, что…

— Всех! Мне… — Герман на секунду осёкся. — Нам не нужны чёртовы колдуны, от которых неизвестно чего можно ждать! Полохов распорядился — наше дело исполнять. Хочешь с ним поспорить?

— …

Фит даже не особо удивился. Он обвёл глазами своих.

— Ребята! Они не собираются никого отпускать! Максимум — десяток ребятишек взамен нас. Потом попытаются нас разделить и по частям — уничтожить…

Он ещё пытался как-то сохранить остатки осторожности и благоразумия, но Шаман замахал руками:

— Да что же это!? Опять? Ведь почти договорились! Они же согласны освободить детей! И ты снова пытаешься всё разрушить! С чего ты взял, что они не собираются их отпускать? Расскажи ещё, что мысли прочитал, — всё равно никто не проверит! Ты уже и детьми готов рисковать, только бы…

— Только бы — что? — в ярости прищурился Фит, но в этот момент встретился взглядом с Климчук. Она медленно качала головой из стороны в сторону, словно говорила: «Нет, не надо этого делать…».

Послышалось рычание мотора: внизу в конце улицы показался ГАЗ-шестьдесят шесть. Машина быстро приближалась.

Фит понял, что большинство его снова не поддержит, а время стремительно таяло: ещё немного — и у бандитов будет не четыре ствола, а все двести, и застать врасплох их уже не получится…

— Алекс! Ты со мной?

— Говори.

— Хватайся за меня что есть сил. Подлетим к окну, бьёшь широким лучом, Герман там, нужно его парализовать! У тебя одна попытка, иначе уйдёт, гад! Потом — остальных, они под окнами сидят. Автоматчик — слева. Лёха, слышишь? Там Ваха должен подъехать сейчас. Берите его с Почтальоном, действуйте по обстановке…

— Уверен?

— Вариантов нет.

Алекс шагнул ближе, обхватил со спины: одной рукой — сверху, другой — сбоку, сцепил руки у Фита на груди. Вдвоём они свечкой взмыли прямо вверх. Затем — вниз к окнам дальнего крыла здания.

Неизвестно было, как подействует загадочный луч Алекса через стекло, поэтому, подлетая сверху по крутой дуге, Фит волной вынес сразу три слоя остекления. Осколки полетели внутрь — прямо в детей, но с этим ничего нельзя было поделать…

Алекс не смог удержаться — торможение было слишком резким, но он был готов и уже в падении успел вложить в мощный импульс всю свою силу.

Решётки на окне были прочные — о защите в своё время позаботились, но их можно было открыть. Фит метнул в замок взрывной шар; полыхнуло, к счастью не сильно и без осколков.

Ударом ноги он распахнул ближнюю створку и в полёте, как торпеда, врезался в застывшего в полуобороте к окну Германа. Он обхватил его, всем своим телом смёл, вынес в коридор и одну за другой обрушил на него четыре чёрные гранаты. Взрывы слились в один. То, что ещё недавно было Германом разлетелось на несколько метров по коридору, Фита от осколков и останков защитило его невидимое поле, лишь яркие вспышки в глазах отпечатались чёрными пятнами.

Позади раздалась короткая очередь. Он рванулся назад, в зал, и с ходу, не разбираясь, швырнул мощную шаровую молнию туда, откуда раздавались выстрелы. Вряд ли это стоило делать на глазах у детей, но не было ни времени на раздумья, ни готовых вариантов… Молния с треском взорвалась, задев сразу четверых боевиков, автомат, выскользнул из рук стрелка и с тяжёлым стуком грохнулся об пол. Подхватив его, Фит метнулся к лежащему у окна другу, уткнувшемуся лицом в небольшую, медленно увеличивающуюся тёмно-багровую лужицу.

Он схватил Алекса за ворот куртки, оставляя кровавый след, потянул в центр, к куче лежащих на полу детишек, закрывающих головы своими маленькими ручками. Наконец, он смог раскинуть непробиваемую защиту шире: теперь дети были в безопасности. Эти дети. Оставались ещё другие, но он пока не знал, что предпринять дальше: у окон справа, слева сидели оцепеневшие бандиты — человек двадцать.

Ранен ли кто-нибудь из ребятишек, что с Алексом, что делать с этими?

Он поколебался мгновенье, но переполнявшая его ненависть оказалась сильней. В бандитов веером полетели искрящиеся синим, пахнущие озоном шары. Несколько секунд — и всё было кончено. Он опустошённо постоял, уронив руки и склонив голову. Потом отправил зов:

— Ирина Дмитриевна! Срочно нужна ваша помощь. Вокруг здания справа, дальнее крыло, крайние нижние окна…

В это мгновенье в его голове раздалось:

— Эй… Жду тебя у фонтана.

Один на один

Он понял, что сейчас всё может окончательно решиться. Нельзя было медлить, упускать шанс: если Полохов вдруг передумает и снова исчезнет, найти его будет проблематично, и он всегда будет нависать невидимой и страшной угрозой. Хватит ли сил справиться с врагом, Фит не задумывался, у него вообще не было времени как следует разобраться в происходящем, взвесить все «за» и «против». У Полохова могли быть и мирные варианты выхода из ситуации, да мало ли… Но после всего, что произошло за последние полчаса, находясь на предельном взводе, может быть, даже в некотором помешательстве, Фит вряд ли мог действовать абсолютно разумно.

Он всё же окинул здание и окрестности «дальним взглядом». Вроде бы штурм развивался удачно: кажется, зацепило Лёху, но легко, он по-прежнему находился в строю, зачищая вместе с Сашей ближнюю ко входу группу.

Мелькнула мысль о девочках Янки, но — он вряд ли вспомнил бы их в лицо; где и как их искать в этой свистопляске? Да и — другие ведь ничуть не менее важны! К счастью, детки пока оставались невредимы. Фит суеверно поплевал через плечо.

Он вылетел в окно, резко взмыл выше и помчался к площади. 

* * *

Вокруг фонтана клубилось ядовито-зелёное облако каких-то испарений. Он с лёту двумя зарядами выжег в этом мертвенном тумане большую дыру и нырнул туда. Защитный кокон автоматически подстроился, чтобы не пропускать газы — Фит давно не управлял им в достаточной мере осознанно, всё происходило как-то само собой. На всякий случай он всё же задержал дыхание.

Они стояли друг напротив друга буквально в двух метрах.

Лицо Полохова было почти таким же как в прошлый раз — спокойным, не выражающим эмоций. Вот только «обложка» пострадала: шея, скулы были испещрены не до конца сошедшими следами ранок от ползучей мерзости. Внутри же — полыхало кровожадное неистовство. Фит невольно сравнил его ощущения со своими. За последние месяцы он здорово научился разбираться в оттенках эмоций…

Пожалуй, сам он находился в не меньшей ярости и так же жаждал уничтожить врага, но его вела лютая личная ненависть: за невинных убитых воспитательниц и раненого мальчонку, за Горыныча и Жанну, за испоганенную новую жизнь, которая после стольких жертв и трудов только-только начала выстраиваться, за это вот отношение к другим людям как к букашкам… Полохов, как ни странно, ненависти не испытывал, только лишь неодолимый гнев по отношению к этим безмозглым человечкам, посмевшим ослушаться, к этому потерявшему страх Фиту, возомнившему о себе…

— Я тебя недооценил, щенок…

В то же мгновение Фит вдруг почувствовал, как ярость и ненависть уходят, отступают, как им всё больше и больше овладевает безразличие, ощущение бессмысленности всего на свете.

Время почти замерло, клокотание зловещего зелёного тумана вокруг замедлилось и даже стало казаться красивым. Красивым, но ненужным.

«Зачем всё? Вся эта мышиная возня, траты времени и сил, попытки кого-то в чём-то убедить… Ради чего? Вернуть тот старый Таёжный? И зачем?

Снова ждать, когда же выплатится кредит, и катать по ночам отмороженных уродов?

Иметь возможность позвонить родителям? Была такая возможность раньше, и?

Чтобы Лёха снова встретился с Леной? Но разве это не их проблема? Лёхе проще прогуляться в тайгу, поболтать с эльфийкой-Шарлиз, да уехать…

А Оля? Вряд ли в том Таёжном ей найдётся место…

Почёт и слава? Неадекватное восторженное преследование одних, зависть и злобствование вторых… и бесцеремонное копание в твоём грязном белье тех и других. О людской благодарности лучше даже не думать — нет ничего более эфемерного и ненадёжного…

Не уподобляться же этим эгоистичным тварям, для которых высшая цель — жрать в три горла или садистски наслаждаться унижением других?

Войти в историю? Сомнительное удовольствие… Сталин, Ленин, Николай… Екатерина Великая, Владимир, Цезарь, в конце концов… Найдётся ли тот, в чью сторону не плюнули благодарные потомки?

Жизнь действительно на редкость бессмысленная штуковина!».

Тело казалось непослушным, усталым, лень стало даже дышать, и что ужасно — не находилось мотивов для того, чтобы хоть немного напрячься.

Он безучастно заметил, как из-под ног снова полезла адская седая поросль.

В эту секунду он вряд ли сумел бы принять любое осмысленное решение. Зачем?

Спас автоматизм реакций: защитный кокон заполнился кислородом, и поганые волоски стали скукоживаться, сворачиваться в мелкие колечки и чернеть.

Полохов, увидев, что его иезуитский план не сработал, обрушил на противника всю свою магическую мощь. Разряды молний и вспышки пламени, нестерпимый палящий жар и ядовитые облака, наполненные не менее ядовитыми спорами, призрачные твари самого кошмарного вида и уже знакомая смертоносная лоснящаяся субстанция. Асфальт вокруг превратился в булькающую пылающую жижу, угольно-чёрные клубы дыма, смешиваясь с зелёной отравой, поднимались к облакам…

За девять месяцев непрерывного противостояния смерти защита Фита стала феноменальной: она выдержала всё.

— Ты бессилен, Полох…

— Тогда убей меня! Вылезай из своей скорлупы, разберёмся по-мужски! Ты ведь понимаешь, что вдвоём нам не жить!

— Да ты прям — горец…

«Вдвоём — не жить. Должен остаться только один… Смешно…».

Напряжение, казалось, достигло пика, всё висело на волоске… Но Фит впал в странную неторопливую задумчивость. Мир вокруг словно замер, время замедлилось, почти остановилось. Перед глазами возникла застывшая умиротворяющая картинка ночного снегопада.

«Но почему, почему всегда должен оставаться кто-то один? Разве в этом есть какой-то смысл?».

Оказалось, что мысль далеко не новая, где-то на дне души она тлела всегда.

«Да ведь в этом и суть! Не должно оставаться одному! И жизнь бессмысленна только для одиночки! Пагубная лже-истина… Моя свобода, моя собственность, моё право, моя правда, моё «хочу»… Жизнь эгоиста — как короткий писк в эфире. Бессмыслица! Даже невозможно понять: тире это или точка. Но если три сигнала подлиннее и два покороче — это уже восьмёрка, и в писке появляется смысл. А в двух восьмёрках уже целая вселенная от «люблю, целую» до мрачного привета из преисподней… Сколько смысла можно найти в жизни, если понять, что ты не один!

Зачем? Да! Чтобы позвонить родителям! И да! Чтобы Лёшка обнял Лену и Олеську! Оставаться в истории — необязательно, но вот оставить после себя другим хоть что-то…».

Оцепенение спало, вернулась ясность мыслей. Наверное, даже хорошо было, что он не кинулся в драку раньше, сразу, переполненный ненавистью и ослеплённый яростью.

— Знаешь, почему ты не сможешь победить? Потому что ты — зло. Ты ищешь лишь свою выгоду. Поэтому ты один. В горе, в радости… И те, кого ты держишь при себе, никогда не будут с тобой до конца. Потому что они такие же как ты и будут прикрывать твою шкуру только пока это выгодно лично им…

— А ты, значит, благородный Иисус? Всё для людей, жизнь на алтарь? И поэтому они пойдут за тобой? Да они продадут тебя и распнут, как только ты сделаешь что-то поперёк их желаний!

Фит покачал головой.

— Бесполезно. Не трудись. В любом случае: за мной — устремления тысяч людей, а за тобой — пустота. Это вообще важно, а в нынешнем мире…

Полохову изменила выдержка, и он со злорадной ухмылкой прошипел:

— Твой Совет предал тебя, стоило чуть поманить… Елыгин и Жанна — предоставили всю необходимую информацию по Левому и Ухану: ресурсы, возможности, настроения… Глухарь лично диктовал мне твой адрес, когда я всё-таки решил тебя устранить. Не знаю уж какая удача тогда спасла тебя… Шаман вычислил тебя на Врезке за несколько часов и, конечно, любезно поделился информацией, так что мне не составило труда связать тебе руки в нужный момент!

Несколько минут назад Фит готов был рвать врага зубами, но теперь даже ядовитые эти слова не могли поднять бурю ярости в душе. Он колебался.

Внезапно что-то произошло. Полохов увидел, как лицо противника вдруг неуловимо изменилось. Он не сразу сообразил, в чём дело, но через несколько секунд преображение стало слишком заметным: глаза из голубых вдруг стали чёрными, потом чернота залила и белки глаз и вот уже совсем незнакомый Фит медленно произнёс:

— Что ж… Гордиться этим вряд ли будет можно. Но сорняки нужно пропалывать. Да…

В последний момент Полохов звериным чутьём понял, что надвигается нечто ужасное, и телепортировался в своё логово на Правом, но было уже поздно. Сразу после прыжка он на мгновенье замешкался, а когда пришёл в себя, обнаружил, что его окружает зловещее чёрное ничто, которое медленно подступает со всех сторон всё ближе, ближе… Он сотворил могучий разряд; искрящееся потрескивающее кольцо вокруг него вспыхнуло, расширяясь… и бесследно пропало в пустоте. Он попытался совершить ещё один прыжок, но тьма настигла его и там. Через секунду всё было кончено. 

Глава 26. Властелин

 Воспоминания

Четыре месяца пролетели как один день. И это было безрадостное время.

С утра тридцать первого декабря Фит бесцельно бродил по пустынным залам своего замка, и его терзала чёрная мрачная тоска, перемежающаяся то вспышками бесплодной ярости, то омутами необъятной вселенской скорби…

Порой он брал себя в руки и пытался заняться чем-то осмысленным. Сел в десятый раз править текст новогоднего обращения. «Мы», «вместе», «достижения», «родные и близкие»… С отвращением скомкал очередной лист: от пафосной неискренней мути воротило. И вроде всё правильные хорошие слова, но как можно их произносить, когда чувствуешь, что весь мир предаёт тебя, когда точно знаешь, что почти для каждого из этих тысяч людей любое твоё слово будет нетем, не тем!

Пугающее обожание одних, непонимание и суеверная опаска других… Нет, нельзя было сказать, что слишком уж многие его ненавидели. И даже не сказать, что боялись. Но не стало никого, к кому можно было бы заскочить с двухлитровкой пива и просто помолчать…

Иногда он с тоской вспоминал зимний вечер в гостях у старого учителя. Маленькую раскалённую буржуйку в полутёмном убежище у руин Администрации. Летом Фит пытался найти его, обшарил все окрестности… Гараж был брошен, никаких следов Виктора Матвеевича найти не удалось.

Ещё оставались Викторыч, Климчук, Виктор Андреевич… Но уже и с ними нельзя было говорить обо всём! Что-то стало слишком двусмысленным, что-то — чересчур личным. Как разговаривать с человеком, буквально всем своим существом ощущая, как он пытается обойти какие-то темы, сгладить углы, сдержать «лишние» слова… И их нельзя было в этом винить! Фит мог себе представить что это такое — чувствовать, что тебя читают, как открытую книгу, понимать, что малейшее движение твоей души тут же становится явным и ясным…

Не задумываться о таких вещах можно было бы только с Лёхой, с которым и без всякой чёртовой магии они видели друг друга насквозь, но…

Лёха ушёл ещё в середине сентября.

Фит проводил его до Рощи. Они стояли на месте Лёхиного дома, а вокруг в сизой зябкой промозглости чуть покачивались огромные тёмные ели и скрипучие сосны. И витал запах влажного леса: хвойный, сладковато-грибной. Казалось бы, буквально в ста метрах тайгу стрелой пронзал проспект — почти в идеальном асфальте, с крашенными заборчиками и вереницами фонарных столбов вдоль… А здесь — глухомань. В борьбе с потусторонней рябью тайга взяла своё.

Постояли молча, так же без слов обнялись на прощанье.

Лёха собирался двинуть напрямую на Северный. А оттуда — дальше, дальше. К своим.

Фит, конечно, давно чувствовал переполняющие друга сомнения и метания, но… Что он мог сделать? Лёха был прав. В Таёжном теперь вполне смогут обойтись и без него, а семья — это семья. И с тем, что тянуть не стоит, трудно было не согласиться: осень вступала в свои права, нередки уже были утренние заморозки, ещё немного — и прилетят первые ожидаемые, но всегда нежданные снегопады…

Фит вздохнул, встал, отодвинув стул. Деревянные ножки мерзко проскрипели по дубовому паркету, звук, казалось, долго ещё блуждал в гулкой вышине зала.

По винтовой каменной лестнице он поднялся на башню. Зима в этом ходу пришла рано, и к началу декабря море уже полностью встало. Фит долго смотрел на унылую белую равнину и мерцающие сквозь морозную дымку огни на гребне плотины.

От Щучьего острова до ГЭС было километров пять-шесть, но с высоты башни, взлетевшей над соснами на добрую сотню метров, казалось, что вот она — рукой подать. Если бы ещё не позёмка и туман…

Сначала он сбежал на остров от Янкиного горя и ненависти. На следующий же день после… Невозможно было ложиться спать и просыпаться, ощущая как в трёхстах метрах на шестом этаже длинной девятиэтажки полыхает, чуть затихая и разгораясь вновь, этот страшный огонь. Он пытался с ней поговорить, что-то объяснить…

Что можно объяснить женщине, потерявшей по твоей вине ребёнка? Конечно, он вполне отдавал себе отчёт, что вряд ли в этом была его вина. Он действовал в рамках обстоятельств и, пожалуй, единственно верным образом. И сделал всё, что было в его силах…

«Или не всё?».

Девочку нашли только через несколько дней. В школе, в кладовке спортзала. Она была уже мертва, когда все они ещё только мчались к захваченному садику. Но Фита терзала теперь мысль о том, что если бы летом он чуть больше уделял внимания тренировке своих способностей, то смог бы вовремя заметить, почувствовать, предотвратить… Да и тогдашних его умений хватило бы, если бы он больше интересовался Янкиными девчушками, чаще приглядывал за ними, научился бы «слышать» их в сонме других «голосов», как слышал, почти осязал с некоторых пор Олю, Лёху, Горыныча, Янку, даже Ирину Дмитриевну, казалось бы — совсем чужого человека.

Он изо всех ударил кулаками по холодным массивным мраморным перилам, присыпанным снегом, и закричал. Крик беспомощно потерялся в бескрайней заснеженной дали.

Янка совсем не была глупой истеричкой, и ненависть её быстро растворилась, утонув в горе, тоске и рутине. Но неодолимая стена осталась.

Как и убежище на острове. Оно позволяло спрятаться не только от Янки. Ото всех.

Чтобы больше не допустить ни одной смерти, Фит потратил почти месяц на изнурительные многочасовые ночные тренировки, и теперь чувствовал каждого в этом городе… Чья-то боль, чей-то гнев, чьи-то страхи — теперь обрели конкретные адреса и имена, ничто теперь не проходило мимо него, когда он безмолвно и незаметно кружил над улицами. Только ноша эта казалась неподъёмной…

Тяжелее всего было вдруг обнаружить, насколько часто и насколько несправедливо люди вспоминают лично о нём. Припомнилось, как в конце сентября они с ребятами не спали трое суток, ежесекундно рискуя жизнью в кошмарных руинах Комбината, пытаясь загрузить и вывезти столь необходимое городу оборудование… Вернувшись, он первым делом вместо благодарности услышал претензии, нытьё и даже проклятия по поводу того, что пока он где-то шлялся, вдруг резко похолодало, а батареи оказались недостаточно горячими…

«Как будто это я повелеваю ветрами и внезапными похолоданиями! Словно я виноват в гибели Горыныча и в том, что в городе почти не осталось специалистов, понимающих в теплоснабжении… Да блин! — я что, лично должен был заявиться к каждому и вовремя заклеить эти чёртовы дебильные окна?!!».

Он снова спустился вниз, прошёл на кухню, налил в большую чашку крепчайшего кофе. Хлебнул, поморщился — он не любил чёрный. Насыпал сахару, размешал.

«Хорошо — с сахаром проблем нет! Чипок, злодей, хоть тоннами теперь его может делать… Формула простая, не то, что у белков…».

Сахар не слишком поправил дело — кофе сам по себе был барахло — какой-то жжёный суррогат.

«Молока бы…».

Но молока не было: в Ухане осталось всего три десятка коров да небольшое козье стадо, и в ближайшие год-два невозможно было кардинально что-то изменить. Поэтому практически всё молоко пока шло в детские сады, в школу и на молочку. Конечно, Фиту не отказали бы, и даже без денег, но он бы со стыда сгорел!

Потому что худшее из того, что он ощущал, была чужая зависть. Ползучее мерзостное чувство, которое просто пожирало некоторых. Многих! Фит с ужасом и безысходностью думал: «И это — выжившие! Лучшие!!!». И понимал, что других — не будет. Неблагодарные, завистливые, мелочные, недалёкие. Нет, не все, конечно, даже не большая часть, но… И ведь в любом случае все они — свои!

О том чтобы в городе не осталось откровенных гадов, он позаботился ещё тогда, в конце августа. Сортировать людей на «правильных» и «неправильных» — это казалось за гранью… Но у него не оставалось другого выхода. Фит пообщался лично с каждым из правобережных. Заглядывал в глаза и в души, пытаясь обнаружить хотя бы следы воображения и совести. Естественно, таких оказалось большинство… Он никогда не был кровожадным, что бы теперь некоторые ни говорили.

И, конечно, никого не вешали на площадях… Тех, других, загрузили на большую баржу и отправили вниз по реке. Мало кто поддержал это решение, но другого никто не подсказал. Собственно, он мнением Совета тогда намеренно не интересовался, взяв всю ответственность на себя. А Совет как бы нечаянно упустил ситуацию из виду, все в тот день были чем-то ужасно заняты…

У изгоев практически не было шансов. На полпути к пограничным перекатам изредка ещё встречались туманники, да и тех, кто сможет высадиться на берег, вряд ли ждало что-то хорошее. Опытных охотников и рыбаков среди них не было, огнестрельного оружия им не оставили, имеющихся запасов продовольствия хватило бы максимум на пару недель. А впереди маячила сибирская зима…

Сейчас он точно знал (ему хотелось так думать!), что это было единственно верное решение. Конечно, он следил за ними…

Встреч с тварями они счастливо избежали, и к вечеру их прибило к отмелям перед Каменными островами. Первые дни все оставались на месте: на барже было хоть какое-то укрытие и главное — запасы еды. Но никакой зимы ждать не пришлось: первую кровавую бойню они устроили уже через неделю. Некоторые ушли в тайгу. Последний из этих несчастных умер от голода в конце сентября. Верхушка, захватившая власть на барже, продержалась на месяц дольше. Потеряв всякое человеческое обличье, они буквально жрали друг друга, пока не позамерзали в одну из метельных ноябрьских ночей. К тому времени они даже огонь сохранить не сумели…

Впрочем, он ни с кем не делился этой историей. Любые слова выглядели бы попыткой найти себе оправдание, а он не считал себя в чём-то виноватым. Да и Совет он «потерял» всё равно не тогда, а в конце ноября, когда внезапно скончался Шаман.

Он и в этот раз не собирался ни перед кем оправдываться, даже перед собой. Конечно, Шаман оказался на поверку редкостной змеёй. Оказывается, это он пустил слух, будто именно Фит виноват был в смерти Рыбака. А потом — вся эта гнусная история с Полоховым… Но, каково бы ни было его отношение к Шаману, он точно знал, что ничего против этого гада не предпринимал.

Только разве этого было достаточно? Кто мог гарантировать, что какая-то часть его сознания не… Проверить это было невозможно, что-то кому-то доказывать — бессмысленно. Впрочем, никто из Совета не обмолвился ни словом. Но он-то чувствовал! Холодок в отношениях возник мимолётно, но окреп и утвердился, поскольку был взаимным.

Разве люди, которым он настолько доверял, которых считал почти своей семьёй, имели право хотя бы на тень подозрений?!

«Ирина Дмитриевна, добрая душа. Единственная из Совета, у кого даже мысли не возникло… Но вот эта жалость её… Разве меня нужно жалеть? Да у меня всё нормально! Это даже смешно… Чёрт, да я ж — почти бог!! Какие у меня могут быть проблемы?!!».

Вспомнилась та долгая и тягостная беседа.

— Фит, голубчик. Вы не должны принимать всё на свой счёт! Я уверена, что никто в Совете вас не обвиняет!

Она говорила и сама не верила, а всё её существо просто болело за него, рвалось утешить и пожалеть…

Разве ему было дело до того, обвиняют ли его в чём-нибудь Глухарь, Алиса или Крымовский? Возможно, раньше он бы переживал по этому поводу, но какой смысл в этом был теперь, когда каждого он видел почти как на ладони?

Он поразился тому, насколько многие опасаются его могущества и непредсказуемости. Впрочем… Он сам себя опасался! Когда мир начинает ТАК зависеть от твоих мыслей — поневоле испугаешься. А как он может не зависеть, когда все они — верят, верят, верят в его всесилие!

А смерть Шамана… Нет, он не мог быть к этому причастен! Не мог! Но что если во сне? Что если неконтролируемое подсознание попыталось защититься от той волны страха, зависти и ненависти…

Он в раздражении отставил недопитый кофе, кругами заходил по залу, безучастно разглядывая своё жилище.

Колонны, фрески, высокие арочные своды… Всю жизнь он терпеть не мог больших помещений. Каморки, где, не вставая с кресла, можно дотянуться до любой полки, всегда были ему милее. Как та первая хибарка, которую он воздвиг за полчаса, буквально мановением руки, примчавшись на остров в обидах и полном раздрае чувств.

А замок получился как-то сам собой. Фит понемногу творил его почти месяц: воздвигал стены, вздымал башни, росчерком мысли материализовал ажурные мостики-переходы. Если не нравился контур какой-то крыши или пропорции одного из корпусов — разрушал кусок здания до основания и возводил вновь… Это занятие было похоже на какое-то почти бездумное вышивание крестиком. Только камнем и стеклом. Успокаивало.

Замок вышел внушительным, но лёгким и теперь словно парил над тайгой и морем тремя взлетевшими ввысь изящными серыми башенками и главной башней-иглой, почти задевающей облака…

«Хорошо, что этого почти никто не видит… Зависть, зависть… Зима закончится, возьмёмся и за город. Только вот если каждому по замку… Куда их тыкать-то — тысячу штук? А — канализация, отопление?».

Он вздохнул, снова попытался сочинить поздравительную речь, но в голову всё лезли и лезли ненужные мысли: то с параноидальной дотошностью он принимался в сотый раз перепроверять предпринятые меры безопасности, чтобы не дай бог никто не пострадал во время праздника, то пытался доказывать несуществующему оппоненту, что вовсе не был заинтересован в гибели Шамана, то вспоминал Лёшку и Лену, и пиво с хариусом, и заснеженную тайгу, и бледное спящее лицо в меховой опушке капюшона… Он вынимал из-за пазухи висящий на серебряной цепочке чёрно-красный «живой» камень, подаренный Леной, долго разглядывал его… И снова перед глазами возникала чуть накренившаяся баржа, прибитая к берегу, заваленная костями и замёрзшими трупами, и невозможно было отмахнуться от понимания того, что рано или поздно какой-нибудь охотник неизбежно на неё наткнётся… И переулки, усеянные человеческими останками, и красная дымка, висящая в воздухе, и багрово-чёрные хлопья над пылающими «деревяшками»… Неизменно возвращался мыслями к Оле. В зазеркалье всё тоже было как-то не гладко.

Если он не появлялся на островке несколько дней — она дулась, хмурилась, молчала, уплывала в море, превращая райский домик в пыточную камеру. Пусть это продолжалось обычно недолго, но казалось невыносимым. Он мог понять её: заточение даже в золотой клетке рано или поздно становится каторгой. А он — единственная ниточка, связывающая её с другим миром, единственная отдушина! Но при этом стоило ему отложить все свои дела и появляться в зазеркалье ежедневно, как буквально на третий день он начинал чувствовать, что тяготит её. Когда он ел — она уже не сидела рядышком, а, поклевав салатика, вскакивала и убегала, находя себе какие-то пустые и совершенно ненужные занятия, порой игнорировала вопросы или, не сказав ни слова, отправлялась куда-нибудь в лес. И это он тоже мог понять — люди иногда устают друг от друга, а когда ты — единственный, от кого можно устать… Но что же ему было делать?

Они даже не ссорились последние три месяца. Только перестали улыбаться друг другу как раньше — стоило встретиться глазам. Даже в постели всё стало каким-то… нет, не безрадостным, а… Невосхитительным. Кто был в этом больше виноват: она, замиравшая порой с безучастным взглядом, упёршимся куда-то в морскую даль, или он — в последнее время всё чаще усталый и сбитый безотчётной тоской с небес на землю? Но не мог же он притворяться безмятежным и радостным, когда в городе всё шло наперекосяк…

Да, город стал почти безопасным, но всё чаще накатывало ощущение бессмысленности любых действий. Все уже знали друг друга как облупленных, каждый нашёл своё место, и всё шло обыденно, по заведённому порядку, изо дня в день, изо дня в день… И хуже всего было то, что не стало видно света в конце. Пока сражались с последствиями Сдвига, выживали, добывали пропитание — была какая-то цель во всём, но вот жизнь наладилась, и — что дальше? Шансов на то, что завеса исчезнет, не прибавлялось. Маги — понемногу колдовали, малые детишки игрались со своими разговаривающими куклами и волшебными управляемыми мыслью машинками, ребятки постарше швыряли молнии — кто дальше…

Что можно было с этим сделать? В тысячный раз он перебирал одни и те же очевидные доводы.

«Предположим, магов можно попытаться убедить отказаться от магии… Хотя… Ну как отговорить Ирину лечить людей? Как?

А дети? Их уже слишком много — маленьких волшебников, будущих чародеев. Запретить баловаться магией? Каким образом?

Нет, единственно возможный вариант — изоляция. Убрать их из города подальше. Вместе со взрослыми магами. Чтобы как будто не было! И самому как бы исчезнуть. А тот народ, что останется, — под тотальный контроль. Годы пройдут, всё забудется…

Что забудется? Что магия возможна? Сколько поколений должно будет пройти? Или забудется тот факт, что они сидят взаперти за чёртовой завесой? Это как вообще можно забыть?

Тупик. Нет никакого выхода».

На него вдруг накатило страшное понимание:

«А вдруг Шарлотта просто недоговаривала? Оставляла надежду. И нет никаких двух вариантов решения проблемы. Выход только один — дождаться чтобы все умерли».

Он в ужасе от своих мыслей замотал головой. Он уже слишком хорошо знал, насколько материальными они могут становиться.

К вечеру настроение в общем наладилось, и поздравление прошло отлично, и салют был фееричным и просто сказочным…

Катастрофа

Он почувствовал неладное, едва переступил зеркальную грань. Нет, не что-то внезапное. Настроение Ольги уже многие дни было не слишком радостным. Иногда она оживлялась, и тогда всё снова становилось солнечным и безмятежным… К сожалению, чудесные эти вспышки счастья случались в последнее время нечасто. Но сегодня в глубине её уныния он ощутил ещё что-то: тень какого-то твёрдого намерения, решимости, что ли…

— С Новым годом! Ты как?

— Нормально. И тебя с праздником. — Она обняла его, прижалась, поцеловала долгим-долгим поцелуем.

Это её движение было искренним, настоящим. Он немножко успокоился, зарылся лицом в её волосы, пробежался пальцами по спине: ниже, ниже…

Она с улыбкой вывернулась из его объятий.

— Голодный?

— В некотором смысле…

Она рассмеялась, и он снова чутко пытался уловить в каждой её интонации признаки какой-то беды. Но — нет. Печаль в её душе на самом деле рассеялась, она вправду была ему рада. Только вот…

Он никак не мог понять: что не так, что изменилось?

«Может, дело не в ней? Может, угроза исходит откуда-то извне?».

Он внимательно обежал дальним взглядом окрестности, заглянул дальше. Всё было как всегда — вечное зелёное лето, и солнце, и спокойные волны вокруг.

— Оль… Неспокойно мне как-то. Слушай, может, пойдём попробуем ещё раз? Сквозь стекло?

Она с полуулыбкой чуть заметно качнула головой:

— Ты же знаешь, что это бесполезно. Ты не можешь этого сделать за меня, а мне, видимо, чего-то не хватает. Ну, ладно, потом. Пойдём, накормлю тебя, у меня тут свежей зеленушки наросло.

День прошёл обыкновенно. Можно даже сказать — чудесно.

Поздним вечером, когда солнце уже совсем закатилось за море, и даже красный закат успел погаснуть, они лежали, обнявшись, и смотрели кино. Это был «Хоттабыч». Не тот, старинный, советский, а совсем свежий, прошлогодний — кинокомедия про джинов и компьютерных хакеров, дурацкая, но совершенно милая.

А потом настала дивная ночь, и маленькая, притащенная из Таёжного ёлочка мерцала в углу волшебными огоньками, и лёгкий ночной ветерок шевелил занавески на открытых окнах, и с берега доносился тихий плеск волн. Они уснули совсем поздно, незадолго до рассвета.

* * *

Он очнулся внезапно, словно по щелчку, и вдруг понял, что — один. Ольги не было. Он знал, чувствовал, что её совсем нет: ни на острове, ни где-то в море…

Снедаемый липким леденящим страхом, он выскочил на улицу.

Небо было серым и низким. Несильный, но ровный северный ветер гнал мимо острова длинную волну. Было тепло, но неуютно, лесная зелень за домом словно поблёкла.

Он оторопело и бессмысленно оглядывался, не понимая, что делать, куда бежать.

Потом он долго, словно в помешательстве, метался по сумрачному лесу — к гроту, обратно, к верхним скалам, к маленькому походному лагерю на другой стороне острова и снова назад, обшаривал море вокруг, насколько мог дотянуться «дальним взглядом», потом немного пришёл в сознание, взлетел и кругами парил над макушками деревьев…

Вернувшись наконец, он ещё раз обшарил весь дом.

Удивительно, почему он сразу не заглянул сюда, в тёмную каморку с зеркалом на стене?

Ему не нужно было зажигать свет, чтобы увидеть, что зеркала — нет. Маленький изогнутый кривым кинжалом осколок чудом держался в раме, а всё остальное лежало на полу бесформенной мерцающей кучей.

О том, как теперь выбираться с острова, он даже и не думал. В тот момент ничего и никого кроме Ольги для него не существовало.

«Может быть, она пыталась пройти? Может, у неё получилось? Или наоборот — не получилось и…» Редкие осознанные мысли тонули в неистовой неразберихе образов, воспоминаний, порывов…

Еще несколько часов он просидел на кровати, бессмысленно уставившись в одну точку. Внутри разливалась пустота.

Наконец он смог взять себя в руки и вернулся в действительность. Во всём теле гудела усталость, хотелось упасть и уснуть. Всё же он решил сполоснуться в лагуне: руки были грязными, ноги — избитыми травой.

Он вышел на берег, разбежался, упруго бросил себя по высокой дуге…

Уже перед самой водой он на мгновение успел увидеть своё отражение и через долю секунды кубарем катился по шлифованному каменному полу своего замка.

Наставники

— Что мне делать?

Стас слегка наклонил голову, словно пряча свою загадочную и чуть грустную улыбку.

— Ты в самом деле хочешь услышать ответ от меня? Ну ты даёшь! — он покачал головой, прищурился. — Домиков по соседству хватает. Недалеко тут, кстати, совсем на берегу, есть один, треугольный такой. Тебе понравится. Банька там знатная.

— Издеваешься? — угрюмо хмыкнул Фит.

— Ну а чего ты ждал? Не существует готовых решений. Таких, чтобы для всех, универсальных. Каждому нужно искать свой ответ. Так оно устроено. Это называется «свобода воли».

Он достал из-под топчана большую толстую папку, положил на столик, не спеша развязал тесёмки. Сверху лежал какой-то японский пейзаж. Стас с шуршанием переложил наверх другой лист, ещё один. Сладковато запахло гуашью. Некоторые картины выглядели совершенно законченными, многие — лишь эскизами в несколько штрихов. Графика, акварели, даже наброски маслом… На обёрточной бумаге, на картоне, на каких-то обрывках тетрадных листков.

Порывшись в стопке, он вынул большой — а-три — лист. Картина была масштабной, но удивительно лаконичной. Зелёный берег, белый песок, синее море. И у самой кромки воды — тоненькая фигурка с длинными разметавшимися по ветру волосами.

— Оля? — Фит заворожённо вглядывался в знакомые черты.

Стас тоже рассматривал картину, взгляд его чуть затуманился, словно смотрел сквозь.

— Красиво. Знаешь, я её помню. На Грина жила, в девятиэтажке… Подарить?

— Но… Откуда… Ты знаешь, где она?

— Конечно. И ты знаешь. Рак, наследственный. Грустно, конечно.

— Да нет же, другая она, которая вот, на берегу…

— Мне кажется, для тебя лучше всего было бы думать, что она — просто наваждение. Твоё маленькое сумасшествие. Ведь могло же всё это твоё зазеркалье тебе привидеться, присниться? Нет?

— Погоди, я так не могу! Это… Ты ведь точно знаешь? Или нет?

— Что можно знать наверняка? Что в мире реальность, что — вымысел? Придуманные кем-то Каин и Авель оказали и до сих пор оказывают на нашу жизнь неизмеримо большее влияние, чем миллиарды абсолютно настоящих, но никому не известных людей. И кто тогда для человечества более реален? — он задумчиво провёл пальцами по нарисованному песку. На песке осталась заметная бороздка. — Все, кого мы встречаем на нашем пути, — оставляют свой след и позволяют нам принимать те или иные решения. И неважно — приснились нам эти люди, сошли с книжных страниц или были самыми что ни на есть живыми!

— Но всё-таки…

Стас вздохнул, покачал головой, провёл ладонью по своим небритым трескучим щекам, подбородку, шее. Взглянул по-доброму прямо Фиту в глаза.

— Это был сон. Просто сон…

* * *

Вернувшись домой, Фит связался с Климчук и сказал, что собирается взять пару выходных. Это было настолько необычно, что та только развела руками. Ему забавно было ощущать, как недоумение и даже некоторое непонимание в её голове медленно сменялись участием и тёплой материнской заботой:

— Да… Конечно, конечно, я передам Совету. Знаете, Фит, вы меня просто озадачили. Вы вообще отдыхали с мая хоть день?

По большому счёту никаких неотложных дел не было. Уже давно ничего, ничего не происходило. Он спокойно мог бы взять отпуск и на пару месяцев.

Он полетел к Шарлотте. Не очень понятно было, где её искать и как это вообще всё будет выглядеть, но… Ему необходимы были ответы.

Удивительным образом Фит всё-таки нашёл ту последнюю их с Леной стоянку. Мимолётным движением руки он разметал снег над биваком. Секунда — и в старом кострище словно сам собой разгорелся жаркий огонь. Фит грустно улыбнулся, присел под навес.

Мысли текли неспешно, где-то по краю сознания. Мозг был опустошён переживаниями последних дней и словно встал на предохранитель.

Шарлотта появилась минут через пятнадцать. Она выглядела всё такой же точёной и элегантной, только волосы стали длинными и рыжими. На этот раз она пришла без собаки.

— Так-так… Здравствуйте, молодой человек! — Она оглядела его с головы до ног, хмыкнула весело. — Прям красавец-мужчина! Суровый такой… Пригласите даму присесть?

Он молча подвинулся на жердяном настиле.

— Помните, вы говорили, что я как-то умудрился сотворить зазеркалье и Ольгу, и что ей грозят какие-то неприятности…

— Вы позволите?

Без лишних слов он понял, о чём она спрашивает. Он пожал плечами: вряд ли ему было что скрывать.

— Валяйте.

Она какое-то время смотрела на него чуть склонив голову набок. Потом придвинулась ближе…

Фит с внезапным смятением вдруг различил в её глазах знакомые зайчики, в лице — всё более родные черты; она таким узнаваемым движением откинула назад свои длинные — теперь уже тёмные — волосы, что у него защемило в груди.

Ещё мгновенье — и рядом с ним сидела Оля, такая родная и невозможно близкая… Даже запах был её. Только слегка обтягивающее серо-зелёное одеяние было чужим, незнакомым.

Она обняла его за шею и легко-легко коснулась губами его щеки. Прошептала на ухо:

— Хочешь, я скажу тебе, что это была я?

Он осторожно расцепил её руки и вскочил. С внезапным суеверным страхом сделал шаг назад, словно загораживаясь от неё рукой.

— Я не… Ты… Шарлотта? Но это же не были вы? Это ведь шутка?

Она покачала головой, незаметно превращаясь снова в рыжеволосую колдунью с горделивой величественной осанкой и улыбчивыми внимательными жёлто-карими глазами.

— Тим… Давай уже на «ты». М? Вот смотри… Я могла бы убедить тебя в том, что это было моё маленькое развлечение. Немного жестокое, но по большому счёту безобидное… Стас почти убедил тебя в том, что она — лишь плод твоего воображения. Ты сам можешь бесконечно убеждать себя в том, что она была чудесным подарком богов, и по какой-то там выдуманной вине ты её потерял… В любом из этих случаев душевное равновесие ты сможешь обрести только в себе! А значит — разницы нет. Вернуть всё? Но ты ведь знаешь про ту реку! Даже если попытаться — тем же самым мир всё равно уже никогда не будет!

Она поманила его, и когда он присел, погладила по щеке.

— Колючий. Знаешь, думаю вот сейчас… Стас, злодей, в очередной раз оказался прав. Хм… «злодей» Надо же — от тебя набралась! Наверное, лучше всего для тебя было бы думать, что она — просто видение. Кстати, передавай ему привет. Скажи, что я не сержусь. Он поймёт.

Фит долго сидел, уперев локти в колени и сжав руками склонённую голову.

— Ни черта не складывается. Почему вы оба так говорите, будто вообще неважно как было на самом деле? Как хочешь, мол, так и думай, и в любом случае это будет правильно…

— Потому что это так и есть. То, что было — это, конечно, важно. Но стократно важнее то, что ты вынес из пережитого. И какую выберешь дорогу.

— Я не могу с этим согласиться.

— Смешной. Ну… Что будем делать дальше?

Фит недовольно, почти обиженно дёрнул щекой, неопределённо взмахнул рукой.

— А тот… Второй я, с чёрными глазами? Кто это?

— Сказать по правде — тебе должно быть видней. Опять же, можешь считать его своей тёмной половинкой.

— Какой бред!..

Внезапно вспомнилась ещё одна неразрешённая неувязочка:

— Слушай, а как вы объясняете наличие водохранилища? Если Таёжный для вас не существует…

— Да нет у нас никакого водохранилища.

— Не понимаю… Но у нас же оно есть? И как тогда с вашей стороны выглядит граница?

Она протянула руку к огню, пошевелила пальцами, хмыкнула.

— Удивительно. Первый раз вот так у костра сижу за бог знает сколько лет! Граница… Как тебе объяснить-то… Нет никакой границы. Ты неверно понимаешь суть завесы. Тебе кажется, что ваш анклав — эдакий огромный огороженный участок тайги…

— Разве это не так?

— Твой Таёжный — пузырь свёрнутого пространства. Для абсолютного большинства людей его вообще нет в нашем мире. И не было.

— Параллельный мир какой-то, что ли… Но солнце-то у нас одно и то же? Луна?

— В каком-то смысле. Все мы одновременно существуем в бесчисленных ипостасях… И мы и Солнце и звёзды…

— Н-но, подожди… А история? Вы что — переделывали все карты в мире, документы, стирали воспоминания побывавших в Таёжном людей? А песня? У вас есть песня про огни на далёкой таёжной реке?

— Нет, всё не так. Как бы… Ну вот сочинил писатель главу своей повести, потом чем-то она ему не пришлась, он её перечеркнул и написал по-другому. И живут персонажи своей жизнью и знать не знают, что всё могло бы пойти совсем не так.

— Получается — можно отыграть всё назад?

— Можно попробовать. Только это вовсе не то, что ты думаешь. Люди — творцы, а не путешественники во времени! Дорога у нас у всех — в один конец.

— У меня полная каша в голове. Всё несколько сложнее, чем представлялось.

— О! — она рассмеялась. — Ты даже не представляешь ещё, насколько всё сложнее. Да и никто этого не представляет. Вообще, это рок человечества — действовать, принимать решения, нести за них ответственность в условиях, когда нет и никогда не будет ни полного понимания, ни достаточных знаний, ни возможности предвидеть последствия. Но это наша жизнь, наше предназначение. И чтобы совсем не унывать — вспомни, насколько сложно тебе было развести этот костерок год назад. А теперь?

Они долго молчали, наблюдая за замысловатыми переливами пламени.

— А вот Стас как-то озадачил меня вопросом… Зачем нужна власть идеальному правителю?

— Идеальных не бывает. У каждого — свои ответы. Но…

Мне видится, что главный человеческий дар — это способность понять, что люди — творцы. Мир непрерывно разрушает себя, но при этом он же порождает внутри себя нечто, противостоящее разрушению. В том числе — Жизнь. Её экзистенциальное назначение — созидать. Любая жизнь — творит. Но из всех живых пока только люди способны осознать это своё предназначение.

Поэты, писатели — слагают строки, которых раньше не существовало, нанизывают на нити слов смыслы, чувства, идеи, творят целые миры! Учёные — рождают теории, возводят кирпичик за кирпичиком величественное здание понимания, инженеры — изобретают машины, строят дворцы; педагоги — ваяют души…

Истинные властители — это те, кому дана способность объединять и направлять творческие силы других людей. И никакой особой награды, кроме этой вот возможности, они не получают. Оно им и не нужно, не важно! Они — творцы, строители. А главная награда строителя — возможность строить то, что принесёт радость ему и другим людям. Воздвигнув одну постройку, он принимается за другую…

— Прям чудесная картинка у вас… у тебя нарисовалась. Как же выходит при этом, что мы так успешно себя уничтожаем?

— Что ж… Нам далеко до совершенства. И мановением руки невозможно нас взять и изменить. Когда-нибудь… Ну а пока — какие есть. Других ещё не завезли.

Она снова улыбнулась, в светлых кошачьих глазах мелькнули диковатые шальные искорки:

— Хочешь заглянуть в мой разум? 

Эпилог

 Иногда неспешное время совсем останавливалось, и огромные пушистые снежинки зависали в темноте на доли секунды, но — снова вкрадчиво продолжали свой недолгий путь, незаметно укрывая засыпающий город…

Было уже совсем-совсем поздно, но мамы снова не было дома, а бабушка, которая с вечера долго ворочалась в соседней комнате на своей скрипучей кровати, давно уснула. Младшая сестрёнка тоже тихо посапывала в своей кроватке. Девочка оглянулась, поправила на плечах толстую вязаную шаль, снова повернулась к окну и шёпотом продолжала рассказывать своему мишке, стоящему на подоконнике:

— … нападает много-много снега, и тогда наступит Новый Год!

Мишка тоненько проворчал:

— Красиво! Но если нападает много снега, то это ведь получится уже зима. Как же мы собирались завтра с тобой сходить в парк за жёлтыми и красными листьями? Может быть, пусть зима наступит немножечко попозже?

Девочка подумала и согласилась:

— Ну, хорошо!

— Уже совсем ночь. Всем маленьким мишкам и девочкам давно пора спать, — медвежонок протяжно зевнул, отвернулся от окна и уткнулся девочке в плечо, пытаясь обхватить её маленькими плюшевыми лапками.

Она взяла его на руки, осторожно слезла с высокого стула, тихонько прокралась к кровати. Потом немного повозилась, укладывая игрушку, наконец улеглась сама.

Через десять минут дом окончательно погрузился в сон.

Снег понемногу перестал, и до утра в тишине слышалась лишь редкая капель, барабанящая по жестяным карнизам.

Оглавление

Дмитрий Басов Город, который…

  Пролог

  Глава 1. Таксист

  Глава 2. Странный день

  Глава 3. Погружение

  Глава 4. Конец света?

  Глава 5. Выхода — нет

  Глава 6. Последняя гастроль

  Глава 7. Проводник

  Глава 8. Следуя зову

  Глава 9. В сердце тьмы

  Глава 10. Правый

  Глава 11. Встречи

  Глава 12. Побег

  Глава 13. Завеса

  Глава 14. Домой

  Глава 15. Разрыв

  Глава 16. Накануне перемен

  Глава 17. Народный герой

  Глава 18. За дымами

  Глава 19. Зона

  Глава 20. Чародей

  Глава 21. Всё идёт по плану

  Глава 22. Лето

  Глава 23. На краю

  Глава 24. Маски сброшены

  Глава 25. Победа

  Глава 26. Властелин

  Эпилог