Арабские скакуны [Дмитрий Яковлевич Стахов] (fb2) читать постранично

Стахов Дмитрий АРАБСКИЕ СКАКУНЫ

Так недоносок или ангел,

Открыв молочные глаза,

Качается в стеклянной банке,

И просится на небеса.

Николай Заболоцкий

Вефсамис

… Говорят, что безрассудство не происходит от презрения к жизни. Причина его в том, что когда человек, известный храбростью и прославленный доблестью, вступает в сражение, то прошлые заслуги заставляют его действовать соответственно славе. Однако душа его всё равно боится смерти и опасностей, страх почти берет над ним верх и в значительной степени удерживает от воплощения намерений. И пока человек не пересилит душу и не побудит ее к тому, что ей неприятно, даже у самых отчаянных храбрецов можно найти проявления самой обыкновенной трусости. Скакуны из долины Вефсамис в этом очень близки людям. Самые храбрые воины отправлялись на войну именно на этих лошадях, которые какое-то время, даже после посыла, всегда колеблются, словно раздумывают — подчиниться воле седока или проявить свой животный норов: ведь воля всадника заставляет лошадь броситься в гущу битвы, на смерть и опасности! — но вот потом вефсамис неудержимы и прокладывают грудью путь не хуже, чем всадник — мечом…

О смерти сына я узнал из раздела «Происшествия».

Свежий номер популярной ежедневной газеты источал такой густой аромат типографской краски, от прикосновения к страницам на пальцах оставались серо-черные, так плохо смываемые жирные следы! В газете работала пара-тройка бывших приятелей, да одна вечно юная особа, прежняя подруга. Все они ходили в любимчиках главного редактора, получали в конвертах хорошие деньги, катались по заграницам, с подачи своей газеты мелькали по телеэкранам — один из них вел какие-то ток-шоу, сидел, подперев брыла холеной рукой, да беседовал с такими же, как он, сытыми и безразличными ко всему на свете, кроме собственной задницы, людьми, а прежняя подруга с главным редактором время от времени спала, хотя, несмотря на создаваемую передком карьеру, в прежней подруге что-то ещё оставалось, что-то не до конца расплёснутое, не до дна выдолбленное.

Она пописывала о всякой всячине, даже вела собственную колонку, ее постельные достоинства были выдающимися, она во всех смыслах отличалась работоспособностью, и почти каждый номер шел с ее фотографией, но только зря ей посоветовали смотреть в камеру поверх спущенных на кончик носа круглых чёрных очков: вечная юность вечной юностью, задор задором, но ей всё-таки было не двадцать, даже не тридцать, молодежные примочки хороши в молодости, не хватало ещё чтобы она вставила бусинки в ноздри, брови, в язык. Впрочем, её язык был хорош и без бусинок.

Скорее всего, во мне бурлила зависть и к бывшим приятелям, и к прежней подруге. Спать с главным редактором я бы не стал, — а он бы вряд ли мною прельстился, — но вот работать в такой газете, где тебя читают, читают любой подписанный тобой бред! Да ещё быть в ящике, но мне-то, с моей нынешней физиономией. Какой там ящик, какой! В ящик я мог только сыграть…

Газету я купил утром. В последний день призрачной свободы. Назавтра водитель, на шикарной машине, с помпой и гонором должен был отвезти меня в аэропорт. Сам-то я никуда не двигал, но прилетал один канадец, вроде бы собиравшийся подписать важный контракт с новыми моими работодателями. Мне предстояло канадца встретить и начать окучивать. Новая работа обещала массу таких поручений — подай-забери, принеси-унеси, встреть-проводи. Мне говорили, что в меня верят, что ждут не дождутся, когда я принесу им свои таланты на блюдечке, а мои работодатели будут с блюдечка мои таланты слизывать, слизывать, талантами наслаждаясь, и я им верил — что оставалось делать, что? — хотя уже около года нигде не работал: сначала лежал в больнице, потом дома, потом восстанавливался, потом работать было просто лень. Но вот что значат прошлые заслуги! О тебе ещё помнят и знают: «Как! Он нигде не занят? Вот кто может расставить акценты! Найдите его, приведите, пусть работает на нас, мы этого хотим, мы этого желаем!» На прошлых заслугах, оказывается, можно ездить долго.

Правда, моему телу до моих прошлых заслуг дела не было. Тело никак не хотело разгибаться после сна, скрипело и трещало, мышцы напрягались, словно канаты, головная боль, даже если я не брал в рот ни капли, разрывала череп, меня постоянно тошнило, кишечник действовал плохо. Руки дрожали, от тика дергалась щека, то левая — чаще, то, реже, правая. Об остальном умолчу: малоаппетитные подробности, я не хочу показаться нытиком, к тому же — врач советовал меньше думать о здоровье, отвлекаться, развлекаться, больше завязывать новых знакомств, общаться с женщинами. Я старался, но получалось далеко не всё или получалось далеко не так, как мне бы хотелось. И это было неприятно. Действовало на психику.

Мне, если честно, было очень тяжело жить, но врач ещё настойчиво