Дедушки с гитарой-2 [Владимир Васильевич Перемолотов] (fb2) читать онлайн
- Дедушки с гитарой-2 (а.с. Дедушки с гитарой -2) 357 Кб, 87с. скачать: (fb2) читать: (полностью) - (постранично) - Владимир Васильевич Перемолотов
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Владимир Перемолотов Дедушки с гитарой-2
Глава 1
Мы сидели во дворе школы и слушали доносившийся из открытых окон «Школьный вальс». Эту песню заводили, наверное, уже раза три, но родители выпускников никак не могли насытятся наполнявшей эту музыку легкой меланхолической грустью. Они же ведь тоже когда-то были выпускниками… Но это родители, а вот выпускники этих чувств не испытывали, даже напротив. – Сейчас бы рок-н-рольчик врубить… – сказал Серёга. Под настроение. Вот не понимают люди, что у нас это не грусть, радость. Десять лет мы тут и вот – финиш! Ленточка! Вырвались! – Ага, – подтвердил Никита. – «Чудом ушли»…. – Ну… Нам-то хорошо. Мы тут год всего, с этим валандались… – я кивнул на оживленную толпу выпускников. У нас между девятым классом и десятым было почти сорок лет отпуска. А вот настоящее счастье должно быть там. Ты свои ощущения после того, первого «Последнего звонка» помнишь? Никита отрицательно покачал головой. – Нет, конечно… Но представить могу. Наверняка облегчение. И радость. Все это длилось, длилось, длилось и вот – кончилось. – Мы строили, строили и наконец… – …закончили строить. Ну ладно. Мы не Чебурашки. Нам еще рано радоваться. Сергей кивнул на стайку учителей, окруженных родителями и учениками. – Нам всем еще экзамены сдавать… – Неужто не сдадим? Сдадим же… – А куда деваться-то. Придется. Майский день располагал к оптимизму. Ну, во-первых, Солнце, синее небо… А во-вторых – в этом году мы очень серьезно постарались не накосячить с учебой. Что я, что Серега хорошо помнили, что получилось в прошлый раз, когда мы не прошли в институты, и постарались этого не допустить. Понимали, что те оценки, что мы получим в аттестаты станут пропуском в нашу новую жизнь, ту самую, которую мы хотели построить «с нуля» по новым чертежам. И пусть в полученных аттестатах не будет оценки по музыке, но все остальные заработанные честным трудом над учебниками баллы позволят нам поступить в Институты, а после заняться тем, чем мы и хотели: сочинением новых песен. То есть старались мы не для родителей, а для самим себя. Отсюда, со скамейки в школьном дворе, дорога в новое Будущее представлялась прямой и ясной… Позади десять лет в Средней школе, впереди – пять лет в Высшей. А потом…. Потом музыка, музыка, музыка. Правда между сегодняшним «Последним звонком» и этим «потом» несколько препятствий и первые два – экзамены. Они совсем рядом – сперва выпускные из школы, через несколько дней, а потом – вступительные в Институты, примерно недели через три. К этому времени мы с друзьями уже определились, кто чем и где будет заниматься. Никита поступает в свой МИИТ, а мы с Сергеем – в МИИСП. Тот самый, который я уже раз в прошлой жизни закончил. Учимся, ну и, разумеется, играем. Репетиционной базой пока останется наш родной Дом Культуры «Имени 40-летия Октября» или какой-то другой, если нам его предоставит МГК ВЛКСМ. Ну, если захочет… Пластинку сменили. Теперь из окон зазвучала «Школьный вальс». Эта песня как раз для такого момента. Церемония, в которой нашлось место и первокласснику с колокольчиком, и директору школы с микрофоном, и слезинкам на щеках некоторых родителей, закончилась. Отзвучали речи, обещания не забывать и приходить, и даже чьи-то данные сгоряча обещания вернуться сюда после Пединститута и вот теперь музыка прощалась с нами…. Никита негромко напел – «Когда уйдем со школьного двора…» Этой песни еще не было, как не было и фильма, когда она в первый раз прозвучало, но уж очень к месту она тут была в этот момент. – Ну что ж… Может и мы пойдем со школьного двора? Толпа перед входом в школу стала редеть. Учителя ушли в здание, а выпускники заволновались и начали расходиться. – А куда? Предложения есть? – «Куда уходит детство, куда ушло оно?» – напел Никита вместо предложения. А Сергей тут же добавил: – «Наверно в парк Кусковский, где будет пить вино…» Мы рассмеялись. Ведь так оно и будет. Сейчас выпускники разобьются на группки, и кто-то пойдет домой пить чай с тортиками, а кто-то – в парк, чтоб перехватить что-нибудь покрепче… – А, кстати, почему мы сегодня не слышали «Куда уходит детство?». – спросил Никита, кивнув на наших соучеников, ручейками, ускользающими со школьного двора. – Очень ведь было бы своевременно. – А действительно, почему? Сережа пожал плечами. – Наверное потому, что мы её еще не написали? – Странно. Пугачёва есть, а такой песни нет. Непорядок! Поправим? Никита отвернулся от одетых в праздничные платья девушек. – А действительно, есть песня или нет? – Думаю, что нет, – сказал я. – Если б была, то мы бы её уже раньше услышали, да и сегодня её обязательно завели бы. Так что сами понимаете… – Свято место пусто не бывает. Слова кто написал, кто помнит? А музыку? Мы помолчали, глядя друг на друга и я подытожил: – Никто не помнит. С очень высокой вероятностью музыку Зацепин написал. Причем ближе к концу 70-х, а вот слова… Даже не хочу предполагать. Наши нынешние ровесники таким вопросами не заморачивались. Выходя со школьного двора, они собиралась в группы и шли по своим делам, а над всей этой суетой продолжала звучать песня. – Суббота… Школа закрывается… – сказал Сергей, а Никита, в пику Мосэстраде напел «School closes on sabbat…» И сделал это очень своевременно, повернув наши мысли. – Вы про Фестиваль читали? Сергей вздохнул. – Берлин… Молодежь… – Девочки разных цветов кожи, – продолжил Никита, словно читая его мысли. – Мулатки-шоколадки… – Ты мои мысли читаешь или свои транслируешь? – подозрительно поинтересовался наш барабанщик. – Вы тут бросьте… – остановил я их. – Чувствую миазмы буржуазного разложения. О другом думать надо… – О душе, что ли? Скептицизм Никиты был легок, но понятен. – Вот бы куда мотануть… – не остановился Сергей. Глаза его затуманились. – Я, кстати, в Берлине уже был. – Забудь. Мы теперь не в том времени живем… – А я и не забывал… Но мотануть хочется. – Он снова вздохнул. Мы помолчали. Школа кончилась. Взрослая жизнь еще не началась, но её уже было видно. Совсем рядом маячили школьные экзамены, а потом институтские… Вот именно поэтому хотелось праздника. Пусть даже не такого как Фестиваль с мулатками-шоколадками, а размером поменьше. Пусть даже не персонально наш, пусть чужой, но такой, на котором и нам нашлось место. С гитарами и барабанами. – Директор ДК ничего не говорил? Может быть свадьба у кого? – Молчит директор, как рыба об лед. И вообще надо об институтах думать. – Узнаю родительские интонации. – А ведь скоро выпускные вечера начнутся, – напомнил Сергей. – Ну, когда это… Недели через две-три? – Да. Как-то так… В пору выпускных вечеров ансамбли будут нарасхват. На своем мы точно играть не будем, ну, может быть только пару-тройку песен для солидности, но ведь это все будет не сегодня. Праздника-то хочется прямо сейчас. – Нет, – сказал Никита. – Мелко это – выпускные вечера. Не наш размер. Надо что посерьезнее… Я со вздохом согласился. – Да и не своевременно. Мы помолчали. Людей во дворе осталось совсем мало, и музыка закончилась. На наших глазах несколько ребят сматывали провода и утаскивали в школу колонки и усилитель. – Аллегория, – медленно сказал Никита. – Наше будущее затаскивается в наше прошлое… – Уж как-то ты витиевато выразился. Переведи. – Музыка – наше будущее, а утаскивается в школу. – Ты лучше такими аллегориями не товарищам на мозги капай, а стихи свои украшай. Все будет больше пользы. – Не учи ученого. Ладно… Что делать-то будем? Я кивнул в сторону группки учеников, уходивших в сторону Кусковского парка. – По кустам целоваться и портвейн пить из горлышка кто-нибудь хочет? Никита с Сергеем не хотели. Точнее так. Мы-то хотели, но совсем в иной компании и из иных бутылок. – А куда тогда пойдем? В смысле «…со школьного двора?» Тут и действительно делать было уже нечего. Пусто. И музыка закончилась. – Да хоть куда… Никита оживился. – А давайте уйдем отсюда на две веселых буквы! – В ДК? – угадал я. – Ага. Поиграем хотя бы. Развеемся… Может быть директор нам какой-нибудь заказ припас? Смысл в этом предложении было, но я переориентировал его. – А давайте пойдем на две другие веселые буквы, – предложил я друзьям. – В РК. Может быть они там что-нибудь путное предложат? Все-таки Фестиваль в Берлине грядет, а у нас тут ни звука…Предложим им что-нибудь. Помните, как хорошо у нас с Конкурсом получилось? Вот что-нибудь похожее. Типа «Навстречу Фестивалю!» Авось и получится… Хотелось действовать, и мы пошли в знакомое белое здание. Как оказалось, нас там ждали… – Легки на помине, – сказал Секретарь, тряся нам руки. – Вот только-то.ько подумал о вас… Как люди говорят – «Вспомнишь лучик – вот и Солнышко»… Я удивился. И насторожился. Секретарь начал говорить поговорками, а не цитатами. Чудно. Где-то медведь сдох? Или, наоборот, выздоровел? – Хорошее подумали и как? – после секундной заминки поинтересовался я. – Хорошее…. Вы к нам по каким делам? – Ну зачем же «по делам»? Неужели и просто так зайти нельзя? – Да вот мимо проходили, – поддержал Сергей. – Зашли поздороваться… А у вас к нам что за дела? Секретарь по-простецки почесал затылок. – Да вот хотел поговорить с вами о вашем будущем… Какие у вас планы на лето? Мы все трое одновременно пожали плечами. – Какие у нас могут быть планы? У нас выпускные экзамены в школе, а потом – в Институте, вступительные. – Есть комсомольское поручение… – Поиграть? Мы переглянулись… – В принципе мы не против, но имейте ввиду у нас сейчас горячая пора… Нам к экзаменам надо готовиться… Хочется продолжить образование. Мы вот с Сергеем, – я кивнул на Володина, – Думаем сельское хозяйство развивать. А вот Никита – по транспорту хочет специализироваться. Секретарь посмотрел на нас как-то проникновенно. Словно озаренный какой-то идеей. – А вы как считаете личное выше общественного? Ну как тут ответить? Только правду… – Мы считаем, что личное не должно противостоять общественному… Ну и наоборот. Лучше было бы если они друг друга дополняли. Вы лучше скажите, чего хотите, а не жмитесь. – А что заметно? – неожиданно нормальным голосом спросил Секретарь. – Невооруженным глазам, – подтвердил Никита. – В общим так, ребята…. Вы знаете, что вскоре в Берлине будет проводиться X Всемирный Фестиваль молодёжи и студентов? – Когда? – С 28 июля по 5 августа… – И что? – Есть мнение, что мы с вами могли бы туда отправиться в составе нашей городской делегации… Вы все-таки победители районного и городского конкурсов… Вот ведь, оказывается, как бывает. Только вот что говорили об этом и на тебе… Говорите после этого, что чудес не бывает. – Нет, – неожиданно сказал Никита. – Никак не получится… Похоже, Секретарь рассчитывал на совершенно иной ответ. Он хотел услышать восторженный визг, а тут – облом… Кто может отказаться от такого предложения? Заграница! Там Западный Берлин сразу за стенкой! Если привстать на цыпочки, то его видно! – Почему? – У нас впереди экзамены, – объяснил Никита. – Нам готовиться надо… В школе и в институтах. Конечно это большая честь и чертовски заманчиво, но… Он горько вздохнул, и Сергей подтвердил: – Точно. Не получится. Заманчиво… Только ведь… Он посмотрел на меня. – Да, – с явным сожалением подтвердил я слова друзей. – Понимаю, что от таких предложений не откладываются, но только вот у нас ситуация… Я замолчал, ожидая вопроса и он последовал. – Да что за «ситуация»? Съездите, поиграете. На людей посмотрите, себя покажите… Когда еще такая возможность представится? – Объясняю. Слышали такую фразу «Увидеть Париж и умереть»? Он с удивлением посмотрел на меня и кивнул. Молодец. Образованный человек, сразу видно! – Так вот Эренбург говорил это о Париже, а перед нами этот вопрос стоит также, но только с Берлином. – Да при чем тут это? Отдохнете, поиграете… Голос его был ласков. – Терпение… Я наклонился к нему. – В школе-то мы экзамены сдадим, и сдадим отлично, тут сомнений нет. А вот дальше, в институты… Я с сомнением покачал головой. – Следите за мыслью… Если мы едем туда, то мы не успеваем подготовиться к поступлению в институты. Так? Он не спешил отвечать, но это все и так было очевидно. – Если мы не успеваем подготовиться, то наверняка проваливаемся на экзаменах и не поступаем. Улавливаете? Он снова промолчал. – Значит далее – армия. И мы два года… – А то и три, ну, если во флот… – добавил Сергей. – Вот-вот, – продолжил я. – Или три года не играем… И что остается от нас после трех лет молчания? Тишина? Забвение? Никита добавил. – Ну и стоит ли разбитая жизнь двухнедельного вояжа в Берлин? Сергей кивнул. – Так что извините…. Мы замолчали, давая нашему собеседнику возможность собрать в кучку пепел от сгоревшей надежды… Ну и отыскать какое-то иное решение. Даже я сейчас, не представляя полностью ситуации, видел их несколько. Оставалось узнать, что он выберет? На поверхности лежал такой – пожать нам руки и отправить обратно, но ведь были и иные возможности. Комсомол – организация влиятельная. Его возможности гораздо больше, чем мы можем представить. – И что вы предлагаете? – наконец спросил он. – Продолжать должны вы. У нас товар, у вас – купец…. – Наверняка ведь есть и иные решения этой задачи, – напомнил ему я. Мы молчали и это молчание могло обернуться как неприятностями, как и удачей… – Вот вы недавно говорили о том, что есть Личное и Общественное. – пустил пробный шар Никита. – Тут как раз можно найти путь, в каком одно другому не будет противоречить, а, напротив, совпадает… – Да. Мы готовы идти навстречу Обществу, если Общество сделает шаг к нам навстречу… Мы нужны вам в Берлине, а мы сами нужны нам в институтах… Давайте сближать позиции. Секретарь посмотрел на меня, потом на телефон, потом снова на меня и на что-то решившись, подтолкнул к нам лист бумаги. – Напишите в какие институты вы планируете поступать… А мы посмотрим, что можно сделать…* * *
Мы вышли из здания райкома пару секунд постояли и, переглянувшись, отошли подальше, словно то, что мы хотели друг другу сказать нельзя, было бы услышать никому… Теплый весенний вечер дул в лица, навевая надежды на хорошее будущее. – А мы молодцы… Какая сыгранность! Сразу видно – ансамбль. Мы понимали друг друга без слов. – Точно, – подтвердил Сергей. – Без репетиций… Можно сказать, «с листа» сыграли. – Высокий класс! – подтвердил я. Я посмотрел на Никиту. – Ты когда сообразил? – А я вот за его «мы» зацепился… «Мы с вами…» Тоже в Берлин захотел. – И что делать будем? – Ждать и надеяться… Если мы им действительно нужны… – Нужны. Без нас его в делегацию могут и не взять. Он во всем не меньше нас заинтересован. – Соблазн большой… Думаю, что он постарается. – Это как? – «Если нельзя, но очень хочется, то можно». – Ты о чем? – Не так уж и давно, в 50-х годах, существовал порядок зачисления в ВУЗ «Особым порядком»… – Ну-ка, ну-ка… Все-таки хорошо, что мой интерес в Будущем к истории собственной страны помогает решать какие-то вопросы в Прошлом, точнее в Настоящем. Я растолковал друзьям. – Ну, если это было нужно стране, то тех абитуриентов, кто имел трудовой стаж до поступления в ВУЗ, могли зачистить в институт без экзаменов. Просто по результатам школьного Аттестата. Вот и подумайте. Друзья подумали и улыбнулись. – А мы как раз такие. Со своими трудовыми книжками. – Так получается, что если они нам помогут, то… Серега довольно улыбнулся. Горизонты открывались с этих ступенек просто ослепительные. – Так это получается, что мы теперь можем свои аппетиты и не ограничивать? Я вопросительно посмотрел на него. – Что нам МИИТы и МИИСПы? Почему бы нам в Университет не поступить? Мне кажется, что мы проявили в этом случае не свойственную нам скромность. Почему не Университет? Не МГИМО? Почему не Дипакадемия? Нам бы только прилично школьные экзамены сдать и…. – Вот они, соблазны-то, – вредным голосом сказал Никита. – Сперва Дипакадемия, потом еще и женится захочешь на дочке члена Политбюро… Нет уж. Надо вот прямо сейчас и остановиться. Соблазны отринуть и задавить на корню. – Да… Халява – страшная вещь… – согласился я. – Давайте остынем немножко. Никита посмотрел на Сергея. – Да и какой для нас смысл учебы в Дипакадемии? Как бы мы там учиться стали, и, главное, зачем? Друг был прав. Это все азарт вседозволенности…Это походило, наверное, на то, что если б ты получил в руки волшебную палочку. Или кредитку, и понимая, что все это незаслуженно, что все это могут отобрать, ты начинаешь желать того, что тебе то в общем-то и не нужно… Впрок? На всякий случай? Действительно. Ну какой нам Университет? Какая Дипломатическая Академия? Для чего? Мы там что, учиться будем? И работать? Мы переглянулись и одновременно вздохнули. Все. Хватит мечтаний. Надо становиться на грешную землю двумя ногами. И идти дальше, а не витать в облаках. – Да. Пожалуй, – согласился Сергей с явным сожалением. – Ничего… Если у нас все сложится, то мы по миру еще поездим. Как послы мира. Но сперва – выпускные экзамены. – Да сдадим мы их! Никуда не денемся! Открывшиеся перспективы и Никиту заставили повеселеть. – Конечно сдадим! Так что давайте прикидывать что с собой будем брать в качестве сувениров. Заранее позаботиться нужно будет. – Да! Водка и балалайка. Лучше три штуки. – В смысле, три литра? – В смысле, про балалайки разговор… – Значки нужно брать. Много. С Лениным! И марки! – Широко шагаете – штаны порвете, – остановил я полет фантазии у товарищей. – Это ты к чему? – Пусть сперва нас в институты зачислят. А то, кто его знает… Пообещать пообещают, а потом… Они помолчали и согласились. Наш жизненный опыт из 21-го столетия остудил юношеские мечты. – Верно. Оказанная услуга перестает быть услугой. – У меня в той жизни так с работой пару раз было. Один, с кем договариваешься, обещает все и даже больше, а когда ты со своего места увольняешься, то тобой начинает заниматься совсем другой человек, который говорит, что все, что тебе было обещано, тот самый, первый, обещать не имел право. И, в добавок, его уже тут нет, а он работает в другом отделе… Или в отпуске… А значит давайте договариваться наново… Градус нашей общей радости несколько понизился. И правильно. Кто его знает, как тут получится… Может быть без всякой вредности просто махнут рукой на эту затею. – А что это означает? Спросил я всех нас и сам же ответил: – Пока у нас не будет приказа о зачисление в Институт мы ведем прежний образ жизни. То есть про Германию не говорим – мало ли что? Сдаем школьные экзамены и готовимся к поступлению в институты и не отвлекаемся на пустые соблазны. – Но не сегодня же? Никита был прав. Сегодня ничем грустным заниматься не хотелось. – Может быть все-таки в ДК, – предложил Сергей. – Может быть где-то у людей совсем рядом сегодня праздник, а мы и не знаем… Я бы с удовольствием поиграл бы… – Увы… У Директора для нас работы нет. Иначе он бы сам позвонил. – А какой вообще ближайший праздник? Что у нас тут самое ближнее? – Сегодня какое? 26-е? – Да. – Ближе всего – «День защиты детей». Первое июня. Эти два слова породили во мне какой-то отзвук. Я задумался и выпал из разговора. Что-то эти слова мне говорили, что-то странное и необычное. Никита ткнул меня кулаком в плечо. – Ты чего задумался? – Вспомнить не могу, – сказал я, копаясь в памяти как липкой глине. – Что-то с этим праздником связно… – Пионерский лагерь? Слово «лагерь» поставили все на место. Лагерь потянул «конвоира», а тот – «арест»… И я вспомнил. – Хотите через неделю поучаствовать в эпохальном событии? А потом, может быть даже песню хорошую сочинить… Ну, в смысле, своровать? – Конечно! А что за событие? – Первого июня в Москве должна состояться демонстрация… Я сказал и остановился. Я точно знал, что это произойдет 1 июня, но вот год? В этом или в следующем? – Демонстрация чего? – вытолкал меня из задумчивости Никита. – Кто и что будет демонстрировать? – Московская молодежь. Хиппи со Стрита… На улице Горького. А это, кстати, какой день будет? Сергей вытащил из кармана календарик. – Пятница… Похоже я ошибся. Годом. Похоже, что все-таки не 1973, а в 1974 году это произойдет. Там 1 июня была суббота. – И что? – Нет. Похоже я ошибся. – Днем? – Годом… В следующем году это произойдет. – Да что произойдёт-то. – Демонстрация московской молодежи… – терпеливо повторил я. – Мне об этом друг рассказал. Сам он в этом действе вроде бы не участвовал, но отчего-то все знал. Я вспомнил своего друга, бас-гитариста, вместе с которым играл в той жизни в НИИ. Все, что я собирался рассказать, я знал с его слов. – Был, точнее есть тут сейчас такой человек. Как его знаю уже не помню, к кликуха у него была Солнце. Он, кажется, мороженным на Маяковской площади торговал… За бутылку портвейна мог посвятит тебя в хиппи! И вот не знаю по своему желанию или кто-то подсказал… Но захотел он со своими товарищами демонстрацию устроить в День защиты детей… И устроили… Никита покачал головой. – Не слышал про это. – А про это мало кто вообще знает. Демонстрации-то толком не получилось. Из повязали всех почти мгновенно. Место-то выбрали козЫрное – улицу Горького! Там до Кремля рукой подать. – Я представляю, что такое демонстрация, – сказал Сергей. – Ну, как на Первое мая… У них тоже что-то похожее? С лозунгами? С флагами? Я пожал плечами. – Я ведь этого тоже не видел. Вот мой приятель рассказал про один транспарант. «Не хочу бомбу, а хочу бабу». – Это ради смеха? – Может быть. Но вот у милиции чувство юмора в тот день отсутствовало. Она смеяться не стала… Помните у «Машины…» песню: «Случилось так, что небо было синее, бездонное и легкий вечер по морю гнал легкую волну…»? – «Песня о Капитане»? – Ну так вот это Макаревич об этих событиях написал, по следам, так сказать. – Ну, значит, не пойдем туда… Ни в этом году ни в следующем. – Ладно… А сейчас-то куда пойдем? – Может на Стрит? – предложил Никита. – Раз уж ты про него вспомнил. В кафешке посидим. Может быть к тем ребятам зайдем, поиграем… Он улыбнулся, припомнив, как мы когда-то в кафе поспорили с местным ансамблем. – Ну… Как вариант… – согласился Сергей. – Только давайте все-таки контрольный звонок сделаем. Он ткнул пальцем меня в грудь. – Позвони домой. Может быть у директора что-то изменилось, и он нас ищет? Резон в этом был, такое случалось. Телефонная будка стояла рядом – у стены дома напротив Райкома, рядом с входом в магазин «Цветы». Сожалея, что тут еще не в ходу сотовые, мы перешли улицу и я позвонил домой. К телефону подошел папа. – Тебе какой-то Андрей Андреевич звонил. – Что-то просил передать? – Просил, чтоб ты с ним связался. А это кто? – Знакомый поэт. Вознесенский. – Ну-ну… – Я почувствовал, что отец улыбается. – Не забудь позвонить… Повесив трубку, я повернулся к друзьям. – Звонил Вознесенский. – И что? – Просил перезвонить. Кто телефон помнит? Я смотрел на товарищей, а они – на меня. Наконец Никита сказал: – Самый тупой карандаш лучше самой острой памяти… Он достал записную книжку. – Две копейки найдете или дать? Я вышел из будки. – Давай сам звони. Никита не стушевался. Мы смотрели как наш друг говорит с Андреем Андреевичем. – И Поэт с поэтом говорит…. Поэтический междусобойчик получился коротким. Разница в классе была очевидна – Никита больше энергично кивал головой, угукал да бросал в трубку междометия. Только однажды спросил: – А вы где сейчас? Повесив трубку на рычаг, сообщил. – Нас сегодня ждут. Андрей Андреевич в городе, а не на даче. Поедем? – А цель? – Сказал, что хочет поговорить с вами… Я посмотрел на часы. Было начало первого. Повеселиться можно будет и ближе к вечеру. А сейчас – дело… – Не вижу препятствий… Поехали? Мы пошли к метро. Шли молча – ни один из нас не хотел говорить о том, что только что произошло в райкоме. Кто его знает, что получится? Удача – она птица пугливая. Еще спугнем своими разговорами о Фестивале… Лучше не суетиться. Уже в вагоне, чувствуя, что молчание наше становится нестерпимым, спросил у друзей: – Вот про Аллу Борисовну мы вспомнили и песню ей может быть подарим, а сами-то мы как? Что мы вцепились в Андрея Андреевича? Давайте еще в кого-то вцепимся… – А в кого? Есть предложения? – Фамилия «Танич» вам что-то говорит? – А то! «А лебедь белый на пруду, качает падшую там звезду…» – «Лесоповал»? – И не только он. Насколько я помню он охотно ввязывается с авантюрами с мало известными исполнителями. Антонову помогал, Кузьмину… Апиной… Может, и мы ему подойдем. Он нам стихи, а мы – музыку… – Всегда хотел спросить – как надо понимать слова «падшая звезда»? Это он о чем сочинил? Что имел ввиду? – Если мы поспешим, то этот вопрос слушатели будут задавать тебе. Стихи-то пока только в твоей голове. – А что он кроме шансона написал? – Да много чего… – Точно! Помните «Берегите женщин»? Ну фильм такой, помните? Там ведь все песни Антонов написал на его слова! – А когда? – В начале 80-х, насколько я помню. Я с сожалением качнул головой. – Это же почти десять лет тому вперед! Не рано? Поймут ли? Помните, что говорили о том, чтоб брать из середины 70-х? – В запас возьмем. Запас плеча не тянет. Когда мы уже вошли в метро и вышли на перрон он сказал: – Нам системный подход нужен. Как бы там с Берлином не вышло, надо будет сдать экзамены и сесть как-нибудь всерьез в библиотеке, почитать стихи. – Это еще зачем? Толчки горячего воздуха из тоннеля говорили о приближающемся поезде. Наш поэт повернулся к нам. – Вот ты сколько поэтов знаете? – Двух, – ответил я – Тебя и Андрея Андреевича… – Да я серьезно. Сколько поэтов песенников знаете, ну, из советских? Мы с Сергеем задумались и начали вспоминать. – Танич, Шаферан… – Поперечный. – Матусовский, Резник… – Дербенев… – Гладков! – Добронравов. Никита кивал. Когда мы остановились он заметил. – Ну, Гладков, допустим, композитор, а не поэт. Ну, а вот все остальные, кроме Добронравова, могут стать предметом нашего приставного внимания. – А чем тебе Добронравов не угодил? – Ничем. Но давайте оставим его Пахмутовой. Эта пара и без нас хорошо справляются. – Так ты что предлагаешь? – Читаем их стихи и как только натыкаемся на что-то такое, что в будущем будет положено на музыку – берем на заметку или тут же перетаскиваем из будущего в настоящее. Вот это и будет нашим ключиком, чтоб войти в тот круг. – По уже отработанной технологии? – Разумеется. Технология доказала свою эффективность. Зачем что-то менять?Глава 2
На лестничной площадке мы остановились. Никита только хотел нажать на кнопку звонка, как из-за красивой буковой панели доносились приглушенные звуки рояля и голоса. – Нам точно туда? – Точно, точно… Рояль за дверью наигрывал что-то веселое и несколько человек не то пели, не то говорили. – Говорил я вам, надо было раньше «рэп» патентовать, – сказал Никита. – Похоже мы с этим опоздали… – Это не рэп. Тут, похоже, какая-то пьянка. Празднуют что-нибудь. – Ага. «Последний звонок». Звони давай. – Нет! Просто собрались деятели искусств и народные артисты, выпили и захотелось им развлечься… Вот нас и пригласили. – А чего? Народные артисты – хорошая компания. Сейчас нам нальют… – Я потер ладошки. – И не «Агдам» какой-нибудь или «Три топора» меж двух кустов, а что-нибудь благородное и на мягком диване. – Ага, – поддержал меня Сергей. – Я рассчитываю, что со временем и мы сами войдем в эти ряды… – Это если на равных, – так и не нажав на звонок сказал Никита. – А если нас как некие диковины ожидают? Типа обезьянок у шарманщиков? Начнут рассматривать и руками трогать. – А потом какая-нибудь Очень заслуженная артистка обратит внимание персонально на тебя… – я потыкал в Серегу пальцем, – и потащит в туалет. Мой друг отрицательно покрутил головой. – Нет уж. Теперь я сам всё будут делать. И хватать, и тащить. – Ну вот и делай. Первым делом – звони давай. Ничего страшного с нами не произойдет. Даже если и так – посмотрят, потрогают, по удивляются и – все. Мы-то какими были талантливыми, такими и останемся. – Так действительно думаешь, что нас туда позвали как забавных обезьянок? – нахмурился Никита. – Да нет, – отмахнулся я. – Скорее, как «Чудо чудное или диво дивное». Молодые дарования. Это все нервные фантазии. Сейчас сразу все и узнаем… После звонка музыка в квартире смолкла и через пару секунд дверь распахнулась и на пороге появился… Кобзон. Он смотрел на нас, а мы – на него. Он – вопросительно, а мы – с радостью. До легенды можно было дотронутся рукой. Иосиф Давыдович наше молчание истолковал правильно – как следствие удивления и восхищения, но как человек опытный он сделал, глядя на нас, какие-то выводы и нашел выход из положения. – Пионеры? – спросил он вполне благожелательно. – Макулатуру собираете? От неожиданности никто из нас не нашелся что ответить. Уверенный, что он указал цель нашего визита, он отвернулся и крикнул в глубину квартиры. – Андрюша. Тут пионеры пришли за макулатурой. У тебя макулатура есть? Первым нашелся с ответом Сергей. – Нет, Иосиф Давыдович. Мы не макулатуру собираем, а бутылки. У вас пустые бутылки есть? Если пустых нет, то можно и полные… Мы и такие возьмем. – Ага, – подтвердил Никита. – Полные даже предпочтительнее. Если они с пробками. Этого певец от нас не ожидал и завис. Тем временем за его спиной появился Андрей Андреевич в домашнем халате. Он-то нас сразу узнал. – Это не пионеры, Ёся. Это комсомольцы. Те самые… Кобзон посмотрел на нас. – Зубастые. Он отошёл вглубь коридора. – Проходите, молодежь. Ждем вас. Гостей тут не было, а работал телевизор. Мы вошли, оживая встретить кучу Народных артистов, но обломились. В комнате работал телевизор, заменявший творческую интеллигенцию. Хозяин усадил нас на диван и сказал. – Если не ошибаюсь это вы присутствовали на концерте у немцев? – Вы о «Пудисе»? Да. Мы. – ответил за всех Никита. – В зале оказались мои знакомые, они и рассказали, о том, что вы все-таки спели вашу новую песню… – Нашу, – поправил его Сергей. – Нашу новую песню. С вашими словами на нашу музыку. Мы в прошлый раз говорили об этом, помните? – Что-то не так? – насторожился я. – Мы же вроде бы действовали в рамках нашей договоренности? – Нет. Все нормально, – махнул рукой Вознесенский. – Вашему знакомому песня не понравилась? – Напротив! Вот я и хотел бы, чтоб вы показали мне окончательный вариант, ну тот, что у вас получился. – Говорите произвело впечатление на ваших знакомых? – Да. Так что давите, показывайте… Я хотел посетовать на то, что тут нет гитары, но Никита меня опередил. – У вас есть листок нотной бумаги? Разумеется, листок нашелся. Никита взял его и, покусывая кончик ручки, начал расставлять на ней значки нот. Глядя за его работой, я откровенно завидовал другу. Каждый раз, когда я видел, как он работает с нотами я давал себе обещание освоить эту премудрость, ну и заодно научиться играть на клавишных. База-то у меня была, но вот дальше этой базы я не шел. Ленился. Когда Никита закончил, то передал лист хозяину, а тот переадресовал его Кобзону. Несколько секунд Иосиф Давыдович покачивая в каком-то медленно ритме головой читал музыку. – Ну и как? – спросил Вознесенский. – Впечатляет? Кобзон кивнул. Движение было несколько замедленным, отстраненным. Он словно играл музыку внутри себя и прислушивался к ней, прикидывая как придется петь… Не слова не говоря, подошёл к роялю. Несколько секунд глазами он читал ноты, потом отложил лист и начал… Он пел как Кобзон. В его исполнении не было привычных нам интонаций Караченцова, но это и было неплохо. Песня звучала по-другому, но она звучала, словно повернувшись к нам иной, не известно нам, стороной. – Жаль, что нет гитары, – сказал я. – С гитарой и пианино это получилось бы еще лучше…. – Гитара есть… Хозяин вышел в другую комнату и вернулся оттуда с инструментом в руках. – Это мне испанские товарищи подарили, – сказал он. – Попробуйте в два инструмента. Он протянул инструмент ко мне. Она была прекрасна. Глядя на обводы корпуса, я невольно вспомнил те движения, которые делал Серега руками, когда описывал нашу потенциальную солистку с музыкальным образованием… Шестиструнная «Кремона»… Лакированная, концертная гитара. Я не знаю сколько она сейчас стоит и даже не знаю можно ли было купить её у нас. По крайней мере в музтоварах на Неглинной улице я такую не видал. Я подстроил инструмент, и мы с Кобзоном сыграли дуэтом. Все-таки честь и хвала настоящим создателям, не нам, кто её присвоил, а настоящим. – Ну и как? – спросил хозяин дома у Кобзона. – Сомнения отпали? Я посмотрел на него, ожидая объяснений, и они последовали. Какие сомнения? В чем? – Иосиф Давыдович сомневался, что школьникам по силам написать такое. Я посмотрел на Кобзона. – Вы там были, на концерте? Вы слышали? Тот отрицательно покачал головой. – Нет. Но тот, кто слышал, говорил о песни в превосходных степенях. В стихах Андрея Андреевича я был уверен, но вот в музыке… Он прижал руку к сердцу. – Извините за недоверие. Его руки снова почнулись к клавишам, и он проиграл несколько тактов. – Мне нравится, – наконец сказал певец. – И даже очень… Он говорил медленно, и я видел, что за словами скрывается работа мысли. Он что-то прикидывал, соображал. Решение, которое в нем зрело проявилось одной фразой. – Я её возьму. – И нас не спросите? – спросил Сергей. Кобзон посмотрел на него, потом на нас. Я посмотрел на нас его глазами – глазами взрослого, успешного человека. Кто он и кто мы? Школьники, для которых просто факт того, что на них обратили внимание такие люди должен не просто греть душу, а напрочь сжечь её от избытка благодарности, а певцу. Но мы-то были другими. Увидев мою улыбку, он посерьезнел и сказал явно не то, что хотел изначально: – У меня через пару месяцев на «Мелодии» выходит пластинка. Гигант. И я хотел бы эту вашу песню записать для неё. Андрей Андреевич возражать, думаю не станет. Он вопросительно посмотрел на хозяина дома. Тот в ответ улыбнулся. – Ты давай не со мной, а со всем нами договаривайся… Мы молчали, не готовые к этому предложению. Лестно, конечно. Сам Кобзон… Но уж песня-то сильно лирическая. – Ну, что, молодые люди… – Сказал поэт. – Доверим товарищу Кобзону вывести песню в люди? Мы смотрели друг на друга, понимая, что у этого хода есть и плюсы, и минусы. – Хорошо, – наконец принял решения Никита. – Если мои друзья не возражают – попробуйте… Мы с Сергеем кивнули. Певец принял наше согласие как должное. Иного он и не мог предположить. Благожелательно глядя на нас, он продолжил: – Признаюсь, что никак не мог предположить, что таким молодым людям удастся написать музыку без барабанов! – Нам? – Да. Вы ведь, я полагаю, школьники? – К счастью уже нет. Как раз сегодня для нас отзвучал «Последний звонок». Он усмехнулся, думая, что понимает переполнявшие нас чувства. – Поверьте, вы еще не раз будете с тихой радостью в душе вспоминать школьную пору… Мальчики, девочки, школьные парты, запах мела… Он вздохнул с легким сожалением. – Ну, – сказал Никита. – А я думал, что ностальгия у Народных Артистов не встречаются. Думал, что у них все так хорошо, что нет времени поностальгировать… – Ну, тут вы мне льстите. Я не Народный артист. – Значит будете, – убеждено сказал я. – И все основание для этого убеждения у мня были. – А что значит «без барабанов»? – неожиданно спросил Сергей. – Это хорошо или плохо? Певец повернулся к нему. – Современная молодежная музыка основана на ритме, а, следовательно, на барабанах, а в вашей песне они просто необязательны. Вот это и удивительно! Вы в своем творчестве не укладываетесь в общее русло! Я вспомнил песенку, которую только вот что напевал Никита около школы. – Это точно. Наши способности разноплановы. Представляете, мы несколько лет назад и вовсе написали вальс! – Неужели это возможно? – вежливо удивился Иосиф Давыдович. – Возможно, возможно, – подтвердил я. Сергей посмотрел на меня с недоумением, а я взял гитару. До чего, все-таки хороший инструмент! Можно сказать, сам играет. – Только вот было это так давно, что я не все слова вспомню… Может быть Никита Борисович подскажет? Никита посмотрел на меня, явно не зная, что сказать. Тогда я взял первый аккорд.– «Когда уйдем со школьного двора
Под звуки нестареющего вальса
Учитель нас проводит до угла…»
… Мы вышли из подъезда и двинулись в сторону метро. Когда дом Вознесенского скрылся из глаз мы нашли скамейку и уселись. Мы все видели проблему. – Опасаюсь я, – сказал Сергей. – За песню опасаюсь. Как начнет Иосиф Давыдович петь её «комсомольским» голосом. – Каким? – Комсомольским. Помнишь, как он пел «Комсомол не только возраст. Комсомол моя судьба…»? – А это он разве? – Да я точно не знаю, но манеру исполнения же помните? Лирики в нем нет. Патриотизм – да. Имеется. Выше крыши. А вот с лирикой… Мы помолчали, чувствуя правоту товарища. Но что делать? Кобзон – это Кобзон! Серега так и сказал. – Кобзон – это для нас, можно сказать, стенобитная машина. Невпопад, чтоб соскользнуть с этой скользкой темы, а то начнём сомневаться и откажемся, припомнил: – Верно говоришь. А я, кстати, когда-то песню написал «Нападение римлян на водокачку с применением стенобитной машины «Свирепый Юлий». – Точно? – восхитился Сергей. – Ей-Богу… – А чего мы её не играем? Не знаю, что там за текст и что за музыка, но такое из-за одного названия её играть нужно. – Ну вот когда все вокруг привыкнут, что мы только хиты пишем, тогда и сыграем. Это ведь, честно говоря вовсе не «Yesterday»… Вспомнив свое творение, я засмеялся. – Ты знаешь какой там припев? – Так откуда? – А я скажу. «Бум-бум-бум, бум-бум-бум…» – Ничего. Музыкальные критики «залакируют» Скажут, что наш талант открылся с неожиданной стороны, что это просто новое направление в музыке… – Кстати, о новых направлениях. Рэп-то мы до сих пор не освоили. Не стоит откладывать. Даже если с Фестивалем все обломится, никто этой задачи не отмечал. А уже если получится… Представляете, что получится? – Русский рэп на развалинах Берлина… – А Рейхстаг тоже я развалил? Фильм уже был снят и можно было безопасно пользоваться шуткой. – Ладно… А что касается наших сомнений. Тьфу на них. Кобзон – это голова! Как бы он ни спел, думаю, что ничего страшного не случиться. У такой песни будут и иные исполнители. Пусть уж идет как идет. Надеюсь, что он станет для нас еще одной дверцей в дивный новый мир советской эстрады. Друзья не возразили. Все мы понимали, что Кобзон – это Кобзон. Это – знак качества.
…Домой я вернулся гитарой. Ребята решили, что ей у меня будет лучше. Увидев приобретение, родители удивились. – Купил? – поинтересовалась мама, разглядывая инструмент. – Дорогая, наверное? – Дорогая, – согласился я. – Только по-другому дорогая. Это подарок. – А чей? – От хороших людей. Вознесенский и Кобзон. Родители уже привыкли к моим странностям и воспринимали их как должное – ну повзрослел, ну поумнел, ну песни писать начал… Ну и знакомые приличные появились – поэты и музыканты. – Есть хочешь? – Поел бы. Мама поднялась и пошла на кухню. – Ну, что, школа закончилась? Я кивнул. – Дальше без изменений планов? – Да. Говорить об этом не хотелось. Все уже было решено и обговорено. Уходя от разговора, я кивнул на телевизор. – А что это вы тут смотрите? За папиной спиной на экране телевизора резала небо остроклювая машина. Красавец ТУ-144. Полуобернувшись к экрану, папа объяснил: – Вон, смотри какого красавца мы на авиасалон послали… Сверхзвуковой! Представляешь. Если он, допустим, полетит в Америку, то приземлится раньше, чем взлетит. Скоро, наверное, такими самолетами всю старую технику заменят. – Да. Хорошая штука. У американцев тоже такой есть. «Кондор» называется…. Но опасная это штука. Я помню унас точно такой вот гробанулся… На испытаниях вроде бы… Или… Я запнулся. В этот момент диктор сказал: «Ле Бурже». – Что он сказал? – Ле Бурже. Наши отправили его на авиасалон. Во Францию… – Ле Бурже? – переспросил я. В памяти что-то забрезжило… Похоже, что я переменился лицом. Папа увидел, насторожился. – Что случилось? Вспомнил что-то. Я смотрел как камера ловила самолёт, показывая его с самых разных ракурсов. Мощная машина то набирала высоту, то снижалась. – Да. Не заменят. Дорого и опасно. Не знаю когда, но вот точно на одном из тамошних авиасалонов такой же вот самолет разобьётся. Опережая вопросы поспешил сказать. – Когда – не знаю. Не помню… Но это обязательно будет. То есть было… Следующие три недели оказались заполнены экзаменами. За это временя случилось только два значимых события – Никита съездил к Кобзону, чтоб передать ему наполовину припомненный, а наполовину сочиненный наново текст песни «Прощальный вальс» и предсказанная мной катастрофа ТУ-144 на авиасалоне. После сообщения из Франции, если у папы и оставались еще сомнения в моих предсказаниях, то они теперь напрочь исчезли. В конце июня наша школьная эпопея завершилась окончательно. Мы получили аттестаты. Пришло время выйти из класса, отряхнуть с ладошек школьный мел и подумать: куда же дальше…. И устремиться… Почти так и все и получилось. Мы вышли из школы, отряхнули ладошки от мела и…. взяв по бутылке пива уселись на заднем дворе. Теперь было можно. Повертев в руках светло-коричневого цвета книжечки, мы рассовали их по карманам. – В этот раз у меня показатели получше, – похвастался я. – Вот что значит постарались. – Да мы все молодцы, – согласился Никита. – И у меня средний балл повыше будет, чем в тот раз. – Поумнели… Не для родителей, а для себя старались, – добавил Сергей, отставая в сторону пустую посуду. – Ну что делать будем? Планы какие? – Планов громадьё… Немножко отдохнем и из Средней школы в Высшую двинем. Никто не передумал? – Так договорились же. Сергей посмотрел на солнце. – Только это ведь стратегическое направление. Сейчас-то куда? – Предлагаю в РК наведаться. Ждут же нас… Часики-то тикают… Фестиваль близится. В Райкоме нам обрадовались. Рукопожатия, улыбки… – Вот они мы, – сказал я. – Экзамены сданы. Аттестаты получены… Мы положили перед Секретарем документы. Он открыл один из них и с одобрение покачал головой. – Молодцы! Не подвели. И я вас не подвел! Из ящика стола он вынул и положил пред нами поверх аттестатов два конверта. – Вот с этим вам следует приехать в выбранные вами институты. Как я понимаю один в МИИТ, и двое в МИИСП? – Именно. – Тогда не откладывайте. Поезжайте прямо сегодня. Там нужных людей проинформировали. Препятствий, я думаю, не будет. Поедите? Мы переглянулись. – А что откладывать? – сказал Никита. – Вот сейчас и двинем туда… Секретарь благосклонно кивнул. Возможно он подумал, что время – деньги, но в этих стенах такая поговорка не работала и ограничился похвалой. – Одобряю. Чем быстрее вы все сделаете – тем лучше. Тем более, могут быть какие-то накладки… Я вопросительно посмотрел на него. Ничего себе! И это мне говорит Комсомол? Какие там могут быть накладки, если просит об этом Горком Комсомола? Он, похоже, что и сам понял, что несколько перегнул и успокоил нас. – Хотя не должно. Все будет хорошо! Мы шли к метро и думал, насколько легко и просто решаются некоторые проблемы, если к их решению подключить Государство. Наша проблема оказалась именно из таких. То есть хотели мы или нет, но наши проблемы стали проблемами государства. Часики тикали, отмечая предполетное время и если уж нас включили в состав делегации, то именно государственные структуры приняли самое действенное участие в нашей судьбе.
…Институт стоял на том же самом месте, что и там, где я видел его лет пятьдесят тому вперед. Разница была только в том, что сегодня по Лиственничной аллее еще ходил 87 автобус, которым мы и доехали до МИИСПа. Мы, чтоб я мог вспомнить молодость, вышли в начале аллеи и пешочком пошли вперед. Там недалеко было чуть более километра. Я шел, вертел головой и впитывал впечатления. Сколько тут было хожено! Сколько пива выпито! По аллее бродили студенты, но какой-то особенно бурно жизни не наблюдалось – все-таки конец мая. Студенты уже не учились, а готовились сдавать экзамены. А может быть я о них слишком хорошо думаю. Где-то за корпусами стояла двухэтажная столовая, которая называлась в нашей среде «Добро». Там над входом висела такая вывеска «Добро пожаловать». Туда мы ходили обедать и пить пиво…. Может быть и сейчас все там? – Нам куда? Я вернулся из страны грёз. Серега там не ориентировался, нужно было руководить. – Нам – вперёд. Ты давай смотри по сторонам. Нам тут учиться… С факультетами мы определились просто. Хоть и все равно было на каком учиться, но я решил остаться верным к Ремонтному факультету, тому самому, который закончил в прошлую свою жизнь. Забавно будет наблюдать своих прошлых сокурсников, тех, с которыми учился в прошлый раз. Ну, если на это у меня останется время. В деканате нас уже ждали. За дверью сидел заместитель декана Ремонтного факультет Михаил Никитович Ерохин, которого я вспомнил. Мы поздоровались и представились. Я протянул ему конверт с письмом. Он распечатал его, прочитал. – Так-так-так… – Сказал хозяин кабинета. – Так-так-так… Он смотрел на нас с интересом. Наверняка такое в его было первый раз. – Так вот вы какие… Я пожал плечами. – Мы обыкновенные. – Ну, за «обыкновенных» так не просят. Он откинулся в кресле. – Объясните-ка почему это вам такое послабление? Почему за вас Горком Комсомола просит? И из парткома мне звонили… – Горком не просит. Он ходатайствует, – мягко поправил его я. – Есть разница? – Есть конечно. И вы отлично понимаете разницу между тем и этим. – И какая? – Когда просят, то смотрят снизу – вверх. А когда ходатайствуют – на равных. Тут, мне кажется именно такая ситуация. Он спорить не стал, но информации ему явно не хватало. – И всё-таки… Почему? Мы с Сергеем стояли перед ним, а замдекана Ремонтного факультета сидел за столом и с интересом нас разглядывал. Окно по поводу теплого дня и хорошей погоды было открыто, и в комнате вместо с летним ветерком порхала хорошая песенка. Наша песенка. Алла Борисовна исполняла «Миллион алых роз». В этом мире она в её исполнении звучала несколько иначе, не так, как тогда. По крайней мере на пластинке. Наша находка с детским хором оказалась настолько удачной, что её оставили в этом варианте исполнения. – Вот именно за это. Он усмехнулся. – Это вы поете? Я вернул ему улыбку. – Нет. Это мы сочиняем. Музыка наша… А слова сочинил Андрей Андреевич Вознесенский. Слышали о таком? Он искренне удивился. – Да что вы! – Именно. Он смотрел на нас и барабанил пальцами по столешнице. У него явно имелись вопросы, но он не спешил их задавать. В конце концов письма-письмами, а вот решение принимать ему и сейчас. Случай явно неординарный. Принять в ВУЗ без экзаменов, как каких-нибудь Ломоносовых! И если б МИИСП был каким-нибудь музыкальным вузом, то куда ни шло, но технический ВУЗ. И не из самых престижных! Вот это все и было написано на его лице самыми крупными буквами. – Давайте ваши аттестаты. Надо сказать, что мы могли сделать это не краснея. Именно к этому моменту мы готовились весь последний год. Михаил Николаевич положил их перед собой и принялся рассматривать. Лицо его, принявшее выражение несколько страдальческое, потихоньку разглаживалась. Понятно, что он думал, что мы тут пришли с двойками по основным предметам… А мы его приятно удивили. Почитав аттестаты, он все-таки решился задать самый главный из своих вопросов. – А почему именно к нам? Он похлопал ладонью по бланку. – Я так понимаю, что с такими бумагами вы могли бы пойти в любой ВУЗ? Почему именно к нам? Мелькнула мысль, а не сломать ли ему сознание утверждением, что я уже раз отучился тут, но посчитал это лишним. У нас имелся очень серьезный и всем понятный аргумент. – Очень просто. Рядом с местом, где мы живем целых три НИИ сельскохозяйственного направления. ГОСНИТИ, ВИМ, и ВИЭСХ. Кстати и родители у нас работают в этой сфере, так что прорисовывается династия… Реально выбор наш объяснялся в общем-то простым фактом. Если все сложится не так, как мы планируем, и нам придется и далее жить там, где жили, то пусть хоть до работы будет ходить недалеко. Мне в прошлом хватало десяти минут от двери до двери. Но это так… Страховочный вариант. Мы постараемся, чтоб все у нас получилось! – Давайте мы все объясним, что более не возникало недоразумений, – включился в разговор Сергей. – Мы планировали в этом году поступать в МИИСП, но Комсомол поручил нам ехать в Берлин, на Фестиваль, чтоб мы приняли участие в нашей культурной программе. Вы же, наверное, член КПСС, а поэтому представляете, что такое партийная дисциплина. Вот и у нас в комсомоле тоже. Только вот получается, что мы из-за этого можем не успеть подготовиться к экзаменам и, следовательно, не поступить… Он кивнул на наши аттестаты. – Вы же видите, что мы не двоечники и если будет время на подготовку поступили бы и сами, но вот время на подготовку-то у нас и отнимается. Честное слово, если вы пойдете нам на встречу, то мы будем учиться. Домой я вернулся в приподнятом настроении – мечты сбывались! – Так… – сказал я. – Родители… Есть новости… Одна хорошая, а другая – очень хорошая… – Начни с просто хорошей, – сказал мама. – Нас с ребятами включили в советскую делегацию, которая едет на Фестиваль в Берлин. Мне надо собираться… – Погоди, погоди… – скал папа. – Когда это ты ехать собрался? – Точно пока не могу сказать, но скоро. Фестиваль начнется 28 июля ну и, наверное, дня за два-три отъезд. Так что вот… – И за что это вас? – спросила мама, не зная, как реагировать на новость, и глядя на папу. – За какие достижения? – Мы станем частью советской культурной программы, – объяснил я им. – Думаю, что немецкие товарищи об этом попросили… Папа с мамой смотрели друг на друга и у каждого был один вопрос ко мне. Они и задали его почти хором. – Ну а с учебой как? Ты поступать в институт планируешь? У меня было чем порадовать родителей. – А вот это очень хорошая новость. Я положил перед нами копию приказа о зачислении. – Нас с Сергеем «особым порядком» приняли в институт без экзаменов…. – А Никита? – А тот в свой МИИТ точно также попал. Папа пожал мне руку. – Никогда не предполагал, что твое увлечение гитарой может помочь тебе в получение высшего образования.
Глава 3
Сделал дело – гуляй смело! Самое главное в нашей Судьбе дело, запланированное на этот год, мы уже сделали – поступили в институты и теперь могли бы просто отдыхать, но отдыха не получилось. Нас беспокоил и Райком, ориентируя на подготовку к поездке, да и сами мы активно занимались изысканиями в библиотеках, перелопачивая горы стихов. Этим мы занимались этим уже третий день и библиотечные работники смотрели на нас кто с удивлением, а кто и с опасением – вдруг мы сумасшедшие? На улице лето, а мы торчим тут и читаем стихи… Но делали это не зря! Уже первый день поисков дал отдачу – мы нашли нам кое-какие стихи, которые решили пустить в дело после Фестиваля. Кроме того, именно в библиотеке я наткнулся на долгожданную новость. Я её не пропустил, так как знал, что это вот-вот произойдет. На одной из страниц «Советской Культуры» нашлась небольшая заметка о присоединении СССР к Женевской конвенции об охране авторских прав. – Вот и закончилась эпоха беззакония! – удовлетворенно сказал я. – У нас началось новая эпоха – эпоха авторского права! – И что с того? – А то! Теперь мы не можем безнаказанно воровать что-то интеллектуальное на Западе, но и, что для нас самое приятное, Запад не может подворовывать у нас. – Много тут у нас наворуешь! – пренебрежительно сказал Сергей. – Ну… Кое – что есть. А самое главное, – я торжественно посмотрел на друзей. – Самое главное, что музыка и тексты – это ведь тоже предмет Авторского права! – То есть? – То и есть! Теперь, если кто-то захочет перепеть нашу, советскую песню… Никита наморщил нос. – Советскую, советскую, – отмел я его сомнения. – А какую же еще? Так вот ему придется платить! А то, что пока никто не рвется перепевать, так лиха беда начало. Подождем! Вот слетаем на Фестиваль, там и поглядим. Мы же не остановимся! – А я передохну… Никита отложил в сторону книгу стихов Танича и придвинул к себе газету. Развернув «Комсомолку» сообщил: – Кстати, читали, что Леонид Ильич в Америку полетел… – В какую? – погруженный в стихи отозвался Сергей. – Их там две…. – В Северную, разумеется. В самые, что не наесть, Соединенные Штаты. – А кто там нынче за главного? Я посмотрел укоризненно. – Ну вы, ребята, даёте… Газеты читать надо, чтоб быть в курсе. Вы не забывайте, что нам представить такая штука как собеседование. Там ведь не как в кино, про восстание Спартака спросить могут, а что-то из нынешней реальной жизни… Похоже, нужно для вас политинформацию провести. Президент – Ричард Никсон. Сергей побарабанил пальцами по столу. – Раз полетел, значит что-то подписывать будет. Я кивнул. – Наверняка что-нибудь антивоенное. – То есть Мировую Революцию мутить не будем, а станет мирно сосуществовать? Получается поворот в политике? – Ну да. Сергей задумался и, после нескольких секунд размышлений, пропел: – «Вот, новый поворот, и мотор ревет… Что он нам несет?»… Мы посмотрели на него вопросительно. – Очень мне хочется «Поворот» у Макаревича тиснуть. – объяснил свое поведение наш барабанщик. – И ведь как в тему! Он и не заметит! Представляете? Леонид Ильич только туда прилетит, а мы с новым хитом уже тут как тут. – Ну уж нет… Во-первых, договорились же, что Макара не трогаем. А во-вторых, слова тут несколько тухловатые… С душком. – Чем они тебе не нравится? – Могут найтись люди, кто попросят у нас объяснить, что мы имеем в виду, предлагая такую песенку советской молодёжи. – Не попросят, а потребуют, – поправил меня Никита. – Согласен. Я когда думаю о литовании текстов и критиках в фуражках, вспоминаю анекдот про милиционера и столб. «Мне его одна сволочь в пивной рассказала…» Мы посмеялись. – Ну-ну… – Ну вот… На экзамене выпускнику Школы милиции продолжают придраться к…столбу. Как это сделать? Один походил вокруг да руками развел. Другой – потоптался тоже не получилось. – Ну а третий? Он, наверное, как в сказочной традиции что-нибудь да придумал? – Конечно. Иначе анекдота не получилось бы. Третий подошел, походил вокруг и говорит: Окопался, сволочь… В землю врылся… Провода, смотрю натянул… Так ты с Заграницей связь наладил!» – Ну, а в этом-то случае как претензия может выглядеть? Невинная молодежная песня… – Ты слова помнишь? Если привязывать это к нынешним реалиям, то возникает вопрос: Вы, что, молодые люди, сомневаетесь в действиях Генерального Секретаря и всей КПСС? Что это значит: «Новый поворот. Что он нам несет? Пропасть или взлет?» А какие пропасти могут быть при мудром руководстве СССР Коммунистической Партий и лично Леонидом Ильичом? Какие сомнения? В этой сфере презумпции невиновности нет. Придется объяснять. – Да. Это мы с вами знаем, что это все закончится через двадцать лет, а они-то – нет. Спорить было бессмысленно. После разговоров о политике читать стихи расхотелось, и мы вышли на улицу. Тут заканчивалась весна, а день, хоть и был одним из последних весенних уже больше походил на летний – солнце, зелень, лепота… Да и со стихами кое-что получилось. Покручивая затекшей от долгого сидения в Библиотека шея Никита сказал: – Ладно. Давайте о насущном и животрепещущем. Надо в дорогу собираться. Сувениры какие будем брать? В гости без подарков как-то нехорошо ходить. – Я ж уже предлагал – водки купить. Лучший сувенир для немца – русская водка. Водки надо купить! Мне предложение не понравилось. – Нет. Не стоит. Есть такое вещь как реноме. Что там про нас подумает если мы с водкой полетим? – Да там наверняка все с водкой полетят! – возразил Сергей. Я посмотрел на Никиту, чтоб узнать, что он думает по этому поводу. Но, как оказалась он думал о другом. Он посмотрел на нас с отсутствующим видом и негромко пропел: – Водки найду… – Что? Зачем? Он стал серьезным, сосредоточенным. – Когда «Смоки» написали «What Can IDo»? Кто помнит? Я задумался, но Сергей опередил меня с ответом. – Где-то в середине семидесятых. Никита покачал головой. – Подходит время. Вовремя вспомнил. Как вы про водку заговорили тут же вспомнилось как эту самою «What Can IDo» у нас перепевали. – Так что, водку не берем? – Оставим тут. Значки надо брать. Много. Янтарь, может быть какой-нибудь? – И презервативы! – негромко добавил Сергей. – Без этого – никак… – Как сувениры? – Нет. Это для нас, – и пояснил откровенно – У меня еще негритянок не было никогда. Теперь будет. – А СПИД? – СПИДа еще нет, – неуверенно сказал наш барабанщик. – В Африке он всегда был. Просто он пока на большую Европейскую дорогу не вышел. – А презерватив? – тем же тоном ответил Никита, предлагая решение проблемы. – Тут не деликатный презерватив нужен, а какой-нибудь особенный. Толщиной с шину от КАМАЗа… С протектором! – Так баковского завода такие и есть! – Баковского завода? – хмыкнул Никита и покачал головой. – Нет. Там купим. Думаю, что там они получше будут… Разрешил эту проблему я. – Возьмём и баковские. Четыре копейки не деньги… Будут на крайний случай как НЗ. Как-то не хочется бегать по тамошних аптекам и не зная языка искать там презервативы. – Почему это о «не зная языка»? – удивился Сергей. – Я в словаре уже посмотрел… «Kondom». – Нам такие мысли при себе держать нужно. – Это еще почему? – удивился Сергей. – Я – двумя руками голосую за дружбу народов, а секс как раз и является проявлением самой крепкой связи между отдельными представителями людей. – Ты за неё не руками голосуешь, а кое-чем другим. – поправил его Никита, а я продолжил. – После таких вот заявлений вполне могут посчитать нас сексуальными маньяками, не достойными представлять Советскую молодежь на Фестивале… Вот проговоришься случайно на собеседовании и – амба! – Тьфу на тебя. По дереву постучи… – А чего мы себя пугаем-то. Может быть собеседование и не будет? – Будет. Обязательно будет. – успокоил его я. – Не может не быть… Я знал, что говорил. Мне и в советское время уже приходилось съездить за границу, и работа в Райкоме способствовала просвещению. – Любопытно, Высоцкий написал свою песню? – Ты о чем? – «Я вчера закончил ковку. Я два плана залудил и в загранкомандировку от завода угадил…» Сейчас ведь тоже самое начнется. – А он по какому поводу это сочинил? – «Этот Шифер никогда не сможет угадать чем буду я ходить…» Неужели не помните? Это же матч Карпов-Фишер! 1975 год! Он остановился и задумался. – Кажется… – Так кажется или точно? – Именно, что кажется…. – А не Спасский-Фишер? – Да это будет вообще другая песня, с кем бы этот Фишер не играл… Или будет играть? Помните? «Я кричал вы что там, обалдели? Уронили шахматный престиж!»… – Как же скверно, что нет тут Интернета! – Интернета нет, а люди есть. – И что с того? – Надо у людей спрашивать. Люди связанны интересами, а язык не только до Киева доведет, но и до нужной информации. Он оживился. – В принципе разницы нет. Мозги как компьютеры. Информация там только… – Только вот системы поиска информации – нет. Только ходить и спрашивать. – А что? Тоже вариант. Только надо знать у кого спрашивать. – Или брать подшивку газет и листать самостоятельно. Вот кто у нас нынче чемпион мира по шахматам? Кто знает? – Да какая разница? Или ты собрался поменять амплуа и стащить что-то у Владимира Семеновича? – Я не об этом. Просто еще раз напомнил, что наверняка перед поездкой собеседование будет и газеты почитать будет не лишним. – И накачка. – Что «накачка»? – Накачка будет. Я согласился. – Это – обязательно. Не может советский человек ехать куда-то за границу не накаченным. – «Чтоб не жил там сдуру как у нас…» – кивнул Сергей. – Всё-таки Владимир Семенович – гений… – А то! – Между прочим, поездка за границу это ведь не только сувениры туда, но и сувениры оттуда, – задумчиво сказал Никита. – Интересно сколько нам позволят денег туда захватить? – оживились мы с Сергеем. Никита пожал плечами. – Не помню уже. Да копейки какие-нибудь… Рублей 30-ть… Или 50-т…. – Маловато будет. Сергей хмыкнул и предложил. – А давайте портрет Леонида Ильича в золотой раме с драгоценными камнями туда повезем! Идея была понятна. – А потом, за границей, камешки выковырять и продать? – Ага. Тут на таможне, если остановят скажем, что портрет Брежнева везем, а потом – в Западный Берлин и толкнем золотишко по высокому курсу. Отоваримся… – Аферист… Давайте для начала собеседование пройдём. А то твои алчные мысли прямо на лице крупными буквами написаны. К моему удивлению мы все ошиблись. Собеседования как такового не состоялось. То ли там, наверху, посчитали, что мы и без этого умны и накачены, то ли что-то иное, но вместо собеседования у нас состоялось просто беседа в РК ВЛКСМ. Секретарь, что ехал вместе с нами, пригласил нас, в РК ВЛКСМ и проинформировал о том что и как будет происходить, и что нужно делать в ближайшее время, чего от нас ждут. Вообще-то все было понятно. От нас не требовалось участия в каким-то политических дискуссиях. Мы числились в составе группы поддержки и требовалось от нас играть, показывая высокий уровень советской молодежной песни. Он сказал в наш адрес много хороших слов, припомнил наши победы и закончил мыслью, что мы не подведем, не посрамим и вообще мы молодые представители советской творческой интеллигенции. Это, как я понял, он нас похвалил. Я посмотрел на него с кислой миной. – Лучше уж называйте нас представителями учащей молодежи или, на худой конец, молодой технической интеллигенцией. Секретарь посмотрел на меня с удивлением. – Так вы же в составе культурной программы? Как еще вас называть? – Ну… Не знаю… Не люблю я творческую интеллигенцию и нас к ней не причисляю. – А за что? – полюбопытствовал Секретарь. – За что не любите-то. Что она вам успела плохого сделать? Он был добродушен. – За проституцию не люблю… Она, в отличие от технической интеллигенции, всегда продажна. – Всегда? Я твердо кивнул. – Всегда. По определению. Он пожал плечами, но спорить не стал, да и я язык прикусил. Чего это я развыступался, как директор пляжа? Мое отношение к творческой интеллигенции на этом уровне никого интересовать недолжно. Такие слова и идеи следовало приберечь для выхода на иной уровень нашей элиты. Сейчас мы были на начальных ступеньках этой лестницы, а следовало забраться повыше. Хотелось, чтоб нас начали воспринимать не только как хороших музыкантов. Совсем нелишним будет репутация умных людей с хорошо подвешенными языками, способными рассуждать о политике, социологи и тому – подобным взрослым интересным вещами. А для этого нужны были иные слушатели. Другого калибра. Сборы были не долги. Чемодан, гитара и… все. В путь. На счет гитары с собой я сомневался, но в конце концов решил инструмент взять с собой. Конечно нам так и так придется играть вечерами, но ведь добираться до Берлина нам нужно было на поезде, а это несколько дней, да и в городе вечерами тоже гитара не будет лишней. До Берлина мы добирались на специальном поезде. Честно говоря, я думал, что все это время станет непрерывной пьянкой, но ошибся. Разумеется, без спиртного не обошлось, но крайностей удалось избежать – молодежь, получившая накачку, держалась. Что мне, что моим друзьям казалось, что мир будет крутиться вокруг нас – мы же такие «звезды», но… Фигушки. Мы ошиблись. Музыкантов и вообще творческих людей в поезде ехало столько, что складываешь впечатление какого-то цыганского табора следующего в Сопот, а не в Берлин. Везде звучали песни, а на остановках, которые случались довольно часто это молодое веселье выплёскивалось наружу и тогда на привокзальных площадях начиналось веселье – парни и девчонки пели, плясали… Разминались, короче. Было ли это искренне? Безусловно. Молодость, хорошая погода плюс немного алкоголя… В общем время пролетело незаметно. Мы включились в общее веселье. По вагону время от времени прохаживалось начальство. Ничего удивительного в этом не было – с нами ехали ребята из ЦК Комсомола включая самого Главного Комсомольца СССР – Евгения Михайловича Тяжельникова. Мы искали возможность как-то неназойливо познакомиться с ним. Для нас это знакомство могло стать новым уровнем. Район и Москва – это, конечно, хорошо, но – мало. Понятно было, что музыка-музыкой, но мы не хотели оставаться только людьми, которые пишут хорошую музыку. Следовать показывать, что мы что-то значим и за её пределами, что наши интересы и возможности больше. Слушай представился на второй день. Те, кто ехал в нашем вагоне большую часть времени толкалась вокруг нашего купе. Любителей поиграть на гитаре и попеть в нашем поезде было множество, но подарок Андрея Андреевича – это что-то. Я не прогадал, что взял с собой именно её. Подержать в руках или поиграть на таком инструменте хотели все, кто умел взять хотя бы парочку аккордов. Тем более, что мы не стесняясь рассказывали всем что это за гитара и кто и за что её нам подарили. Гитара шла по кругу и возвращалась ко мне. Пели много. Большую часть песен мы и не знали, но пели и наши песни. И вот на этот импровизированный концерт и заскочил главный комсомолец Союза. В нашем купе пели о любви, пели песни самодеятельных талантов и вполне сложившихся авторов, но в основном все это было лирикой. И Тяжельников послушав и кое-где даже подпев слистам посетовал, что мол песни у вас хорошие, но – не боевые. – Такие вот, про любовь, у вас хорошо получаются. А вот такие, чтоб на борьбу зовут есть? Пишутся? – Так время сейчас другое, – объяснил кто-то из соседей. – А когда понадобится… – Таки песни всегда нужны, – возразил Евгений Михайлович. – Ну почему же? – сказал Никита. – Есть такие песня, пишутся. – Это как? – не понял Тяжельников. – Она еще не записана, – пояснил Кузнецов. – Но в голове уж существует…. Он взял гитару и энергично начал:– Неба утреннего стяг
В жизни важен первый шаг.
Слышишь: реют над страною
Ветры яростных атак!..
– И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди.
И Ленин – такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
Глава 4
После того как высокое начальство вышло, мы последовали его примеру и вышли в тамбур. Вроде как покурить. Стучали колеса, поскрипывал поезд. Из нашего купе доносились звуки какой-то студенческой песни. – Что это такое было? – спросил я Никиту. – Что это за самодеятельность? Ты представляешь, что, будет, если выяснится, что песня уже написана? – Да ничего не будет, – хладнокровно ответил он. – Ни-че-го… Он смотрел на меня спокойно-спокойно, и я сам остыл. – Думаю, что такой песни еще нет. – Почему? – Такую не прячешь. Если б она была, то её наверняка уже крутили бы по радио… Вообще-то он был прав. Такие песни в это время на полку не кладут. Если уж она до нашего времени дожила, то уж тут-то тем более – должна звучать из каждого утюга. – Тем более говорили же мы о том, что надо выше подниматься? – продолжил Никита. – Говорили! А вот это хороший ход. Он нас наверняка запомнил. – Ну а дальше что? Что с песней? Не наша эта сфера – комсомольская песня. – А дальше можно так, – сказал Сергей. – Читал я когда-то о том, как Алла Борисовна пыталась анонимно музыку сочинять. Почему – не знаю. Может быть стеснялась, а может быть что-то еще. Так вот чтоб никто не смог понять, что музыка её, она придумала себе псевдоним. И появился на свете композитор Борис Горбонос. Вот и мы можем пойти тем же путем. – Изъяснись… – Композитор Борис Горбонос… Слышали такую фамилию? Я пожали плечами. – Так вот! Пугачева писала свои песни, а всем говорила, что её автор Борис Горбонос. Я когда-то даже фото видел, где она была загримирована под мужика. С усами! – Да при чем тут это? – Создадим виртуального автора. Поэта и композитора. Допустим… Зябликова. И станем приписывать ему все сомнительные произведения. У нас, я думаю, такие еще будут. Он пишет и нам присылает. А с нас и взятки гладки… А чтоб не обижать Пахмутову и Добронравова, можно отправить им текст и ноты песни «Молодого Ленина…» письмом от того самого Зябликова. Если окажется, что они уже написали и только припрятали песню до случая, то они посчитают это мистикой, а нас не найдут и песня останется их. А если песни еще нет, то… – То её сочинил мы! А если вдруг спросят, о чем мы про такую замечательную песню узнали, то скажем – «Нам письмо пришло от товарища Зябликова»! Мы смотрели друг на друга, прикидывая то так, то эдак. Действительно, Сергей предложил очень хорошую схему. – Идея хорошая. Только вот Зябликов – это как-то неярко… Такой может быть и в самом деле существует. Фамилия как фамилия. – А что тогда? – А тогда надо какое-то погоняло придумать, чтоб даже издали было видно, что кто-то притворяется человек, защищает свое инкогнито… Что-то вроде.. Он покрутил головой, словно хотел отыскать искомое на стенке вагона. Там висела табличка со стрелкой «Вагон-ресторан». – Вагонов-ресторанов? – предположил я. – Аркадий Петрович Вагонов-Ресторанов…. Звучит? – А почему нет? – вмешался Никита. – Если Петров-Водкин был, то почему не быть Вагонову-Ресторанову? – Ну что-то типа этого, – согласился Сергей. – Я бы предложил что-то менее вызывающее… Что-то вроде Моцартов или Чебурашников. Должно быть что-то такое, что всем было понятно, что это – ширма. Фикция… – Жаль фамилия Мурадели занята, – мечтательно сказал Никита. – Это было бы самое то, что нужно. Второго такого не встретишь… – В общем надо подумать. В идее что-то есть! – А если пристанут с ножом к горлу, чтоб срочно написать, – продолжил он,-то так и скажем. «Пришло письмо, а там – текст и музыка…» – Ага. И многозначительно подморгнем. Типа, сами понимаете, что слова эти только проявление нашей скромности… Я засмеялся. – Знаете такую даму как Голда Меир? – А то! Сергей усмехнулся и пропел кусочек из Высоцкого:– «Мишка также сообщил по дороге в Мневники
«Голду Меир я словил в радиоприемнике!»
И такое рассказал, ну до того красиво,
Что я чуть было не попал в лапы Тель-Авива»…
В Берлин мы прибыли к вечеру следующего дня. Наш поезд неторопливо втягивался в вокзал «Остбаннхоф». Огромный ангар из стекла и стали надвивался на них, встречая поезд каким-то мелодичным звуком. Мы с Никитой укладывали вещи в сумки, а Сергей стоял у окна. – Эй, гляньте, – сказал Сергей, глянувший в окно. – Что там? – не отрываясь от процесса отозвался Никита. – Гляньте, что происходит! Нас встречают! – Неужели весь «Фридрих штат палас»? И действительно из окна было видно, что рядом с вокзалом стоит сцена, на которой уже идет какое-то движение. Кто-то пел и, что было удивительно, песня была очень знакомой – «Катюша». – Это зингер-клубы, – раздался голос за спиной. Мы обернулись. В дверях купе стоял наш Секретарь и жевал яблоко. – Поющие комсомольцы… Что-то вроде вас. – А все остальные? – Там ранее прибывшие делегации. Мы сейчас выгружаемся и нас встречают… Помощь какая-то нужна? – Спасибо. Сами справимся… Вагон заполнился веселой суматохой гомоном. Все радовались концу дороги. Хоть и была она и недлинной, и веселой, но впереди нас всех ждали еще более интересные и приятные события. Все жаждали новых ощущений. Думаю, что для девяти из десяти наших попутчиков этот выход за границу СССР был первым, так что ничего удивительного тут не было. Для них тут даже воздух пах по-другому. На перроне мы остановились, ожидая разъяснений. В воздухе перекрывая многоголосый шум возникла мелодия «Подмосковских вечеров». – Хорошими песнями нас встречают, – сказал кто-то из делегатов. – Верно. Только уж больно древние, – сказал я. – Почему-то считается, что если русские приезжают, то встречать их надо именно такими древними песнями. – Конечно. Мы же приезжаем за границу редко… – Ага. И только на танках… Я хотел развить эту тему, но тут музыка снова сменилась. Жизнь приготовила нам приятный сюрприз. Зазвучал «Карл Макс штадт». Мы встрепенулись и подумали об одном и том же, о наших немецких друзьях. – Нет. Это не они, – сказал Никита. – Значит песня пошла в народ. Ребята из «Пудиса» её сюда привезли и прижилась песня-то. – Это наша денежка в копилку советско-германской дружбы. Сзади на нас накатывался гомон. Я обернулся. По перрону шла группа комсомольцев, обступивших Тяжельникова. Около него крутился и наш знакомый Секретарь. Евгений Михайлович на ходу отдавал какие-то распоряжения. Поравнявшись с нами, он замедлил шаги. – А! – узнал он нас. – Техническая интеллигенция! Пожав нам руки поинтересовался веселым голосом. – Песню-то не досочинили? Очень хорошая, нужная песня! Вокруг нас начала образовывается толпа. Всем было интересно – с кем это беседует глава делегации. – Пока нет, – отозвался Сергей. – Но мы постараемся. Он оглянулся на нас с Никитой. – Постараемся же? А что тут скажешь? – Мы попробуем, – ответил за всех Никита. – Выкроим время… Кто-то из соратников наклонился к Тяжельникову и что-то сказал. Показав рукой на трибуну. Видимо нужно было соблюдать регламент и идти туда, чтоб приветствовать хозяев. – Давайте, давайте… Это вам комсомольское поручение. Они пошли вперед, а я смотрел в спину главы нашей делегации и удивлялся. – Ну вот и дождались… – сказал Никита. Голос его был не особенно радостен.Вчера мы, конечно, о многом договорились и вроде бы наши путь, но это все было как-то. Умозрительно, что ли… А теперь придется все это как-то реализовывать. Реальная жизнь и умозрительные построения часто друг с другом и не пересекаются. – Интересно это он так пошутил? – спросил я. – Или как? – Как понимать? – Да. – А как хочешь так и понимай. Тебе Первый секретарь ЦК только что лично поручил песню написать так что… Он не стал вдаваться в объяснения, что это такое «так что» и так было все понятно без объяснений. Как это говориться «Партия сказала – «Надо»! Комсомол ответил – «Есть!». Правда, у этой ситуации был и положительный аспект, на который обратил внимание Сергей. – Главное – на нас обратили внимание. ЦК Комсомола думает о нас и надеется на наш талант… Это, конечно было приятно, но меня грыз даже не червячок, а самый настоящий червяк сомнения. Эдакий голодный дракон и жрал не просто так, а в три хари. – Ну, а если все-таки песня уже есть? Лежит у них где-то в папочке припасенная до нужного случая. Лежит и ждет своего часа…. – Ничего страшного! – сказал Серега, подхватывая на плечо сумку. – Давайте будем оптимистами. Папочка где-то там и о ней знают только двое. А мы – тут. И если мы все правильно сделаем, то об этом будут знать все, кто нас окружает. Сами же понимаете, что если дать такой песни вырваться, то её обязательно подхватят и запоют. – И что с того? – А то, что если мы её сочинил сейчас, в Берлине, на глазах у Тяжельникова, то у нас тогда будет абсолютное алиби. Это классный вариант легализации! Он посмотрел на нас с ухмылкой, словно видел в будущем нечто очень приятное. – Представляете… Мы её сочиняем и предлагаем Тяжельникову. Песню тут поют – она наверняка не пройдет незамеченной. – Это точно, – согласился Никита. – Именно. И пусть потом, когда мы вернемся домой реальные авторы приходят говорят: «Это же наша песня!» – Ага. А им в ответ: «Да что вы такое говорите? Мы её из Берлина привезли!» – Да, – согласился я. – «Где Москва, а где Багдад…» В смысле Берлин. С этой точки зрения все действительно могло сложиться очень хорошо. Лишь бы потом совесть не заела… И следом пришла мысли, что если так, не дай Бог, ну, в смысле песня Пахмутовой и Добронравовым уже написана и придется как-то разбираться с тем фактом «параллельного творчества», то это может стать одним из доказательств того, что мы знаем будущее. Ну, разумеется если дойдет до того, что мы захотим Власти открыться. Подумать – подумал, но озвучивать эту мысль не стал. Она была крамольной и преждевременной. Что поддержать наш оптимизм я добавил. – А спеть её мы попросим Кобзона! – А если откажется? Сергей отрицательно покачал головой и уверенным голосом закончил: – Нам он может быть и откажет, а вот товарищу Тяжельникову – нет. – Бедные Пахмутова и Добронравов, – вздохнул Никита. – Да уж побогаче нас будут, – заметил я, давя муки совести. – И давайте не будем забывать, что История – это все то, что уже случилось. Я многозначительно поднял палец. – Уже случилось! А вот все то, что в этом мире еще не произошло Историей называться не может. Это все только наше воображение… Толпа у сцены взревела. Мы отвлеклись. А там, в лучах прожекторов появилась узнаваемая фигура с гитарой. – Мне это не кажется? – спросил я. – Нет. Это же Дин Рид! У человека имелась позиция и убеждения. Года три назад он прославился тем, что публично стирал американский флаг, объяснив корреспондентам свой поступок тем, что флаг его страны запятнан кровью вьетнамского народа, который борется за свою независимость. Смелый поступок. И мощная пиар-акция. У нас стране его хорошо знали и поэтому народ начал останавливаться, что послушать. Длинные волосы, гитара… Это все намекало на какой-нибудь твист, но он всех удивил, когда на ломаном русском запел «Пусть всегда будет солнце…» Советская делегация не сдержалась и начала подпевать… Это, конечно не марш, но на строевую вполне годилась и, распевая её, мы дошли до автобусов.
Глава 5
Нас не торопясь провезли по Берлину. Видя автобусы, берлинцы улыбались и махали руками. Мы отвечали улыбками. Минут через двадцать нас выгрузили около какого-то здания, похожего на многоподъездную хрущевку. Панельная пятиэтажка, длинная как положенная на стол немецкая сосиска. – Общежитие? – предположил я, оглядывая её из конца в конец. На многозвездочный отель это сооружение никак не походило.– Все жили вровень, скромно так.
Система коридорная
На тридцать восемь комнаток
Всего одна уборная…
…Открытие Фестиваля состоялось на следующий день на стадионе Вельтфестштадиум. Мы построились колонной и потихоньку двигались прочь из центра Берлина. Это очень походило на нашу отечественную демонстрацию. Колонна то стояла, то бежала, догоняя ушедших вперед. Все-таки это было не только политическое мероприятие, но и зрелище, в котором все должно было произойти в то время, когда это было запланировано. Мы, участники, получим свои ощущения, а вот весь остальной мир должен будет довольствоваться зрелищем. Фестиваль крутился как веселая пестрая карусель. Он не давал нам скучать. Вместе с делегацией мы двигались к стадиону и, чтоб не скучать распевали песни. Что сказать? Зрелище у немцев получилось. Устраивать парады, похоже у них в крови… Мы вернулись домой около девяти вечера. День выдался насыщенным, но спать не хотелось – сказывался накал чувств после открытия, так что мы не пошли в номер, а устроились около фонтана в небольшом кафе. Вокруг толпилась молодежь, летали фразы не русском, немецком, английском. В уголке кафе сидели ребята, окружив гитариста, что наигрывал что-то испанское. Он играл, а у меня в голове щелкали кастаньеты. – Хорошо… – сказал Сергей. – День прошел не зря…. Он посмотрел на ближний фонарь сквозь бокал с пивом. Пиво ему явно нравилось, как и фонарь и девушки, что сидели через столик. – Мы в Берлине, – продолжил Никита, – мы пьем пиво и от нас руководство Комсомола ждёт новых песен…. Он похлопал ладошкой по карману, в котором лежал текст песни про Ленина. – Да, – согласился я с ними. – Вроде бы мы сделали все, что хотели. Нас теперь знают не только на уровне Москвы, но и повыше…Задача минимум реализована. О чем еще помечтаем? Чего еще захотим? – Славы и денег… – Это стратегически. – И тактически тоже. – Конкретнее можно? Цель должна быть видна и измерима. – Войди в историю молодежного движения. – Каким образом? – Через музыку, разумеется. Чтоб концерты на стадионах… Он запнулся от пришедшей в голову мысли. – Давайте замахнемся на финальную песню Фестиваля! Никита оживился, и я его понял – мы же вот только что были на стадионе полным людей, которые приветствовали делегации, и шум трибун еще стоял в наших ушах. – Представляете! На весь мир! – Так уж и на весь? – Ну, на всю Восточную Европу и большую часть Азии точно! Что-то вроде олимпийского «До свиданья наш ласковый Миша»? Финал фестиваля. Представляете? Он прищурился представляя. – «До свиданья, Берлин, до свиданья. Фестивальная сказка прощай…» Мысль, конечно, была богатой. Это, конечно сказочный вариант, но почему бы не подумать над ним? Вдруг да получится? – Или вот еще… Помните у Пугачевой была песня какая-то про сто первого друга? – продолжил Никита. – Да, было что-то такое… – согласился я. – Что-то вроде «не имей сто рублей, а имей сто друзей»… – Вот-вот. Может быть её прихватить? Актуально же! – А зачем? – А представляете, если сделать такую песню финальной песней Фестиваля? У него загорелись глаза. – Финальную песню? – С нескрываемым скептицизмом спросил Сергей. – Да вы что, офонарели? Это же немцы! – И что с того? – по-хорошему удивился я. – От хороших песен ни одна нация не откажется. Никита кивнул. – Это Германия, – повторил Сергей. Мы не стали возражать. Он конечно же был прав. Это вокруг действительно простиралась Германия. – И это, – Он развел руки, обхватывая весь Берлин. – Международное политическое мероприятие…Тут везде ордунг! В смысле порядок. Шаг вправо – расстрел, шаг влево – и по пояс в какашках… Все уже согласованно и занесено в протоколы. Никто не станет ломать отработанную процедуру. Сергей был, безусловно прав. Это Никита размахнулся – финальная песня. Она уже наверняка есть. Записана и отрепетирована. – Отработанную и согласованную. Да. Пожалуй… Я сдулся, но не сдался. Идея-то хорошая! Плодотворная! – Ну, а если что-нибудь размером поменьше? Какой-нибудь вечер Советско-Германской дружбы? – Ну… Тут может быть… – Тогда и песня должна быть поспокойнее… Более камерной, что ли… Значит нужна песня-кач, – задумчиво резюмировал я. – Это ещё что такое? Я уже представлял, что хочу получить на выходе и объяснил: – Нужна песня, которую можно петь хором, обнявшись… Представляете? Костер… Вокруг него человек тридцать ребят и девчонок и они, обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону, поют песню… – И что за песня? Новая? – Конечно новая. Помните была такая «Замыкая круг»? – Чья? – Кажется Кельми написал. – Это музыка. А слова? Я пожал плечами. – Не знаю. Точно не Андрей Андреевич. – Напомни, о чем там… – Хорошие слова, ну, разумеется те, что я помню. Припев такой: «Замыкая круг ты назад посмотришь вдруг…» – Уже не согласен, – сказал Сергей. – Это почему еще? – удивился я. – Ну, во-первых, глядеть надо вперед… Во-вторых, в песне должен быть политический подтекст, а там, насколько я помню больше философии. Мы посмотрели друг на друга, порылись в памяти. В тех кусочках действительно было много философии и ни грана политики. – Если не будет идеологии Тяжельникову песню можно не показывать, – сказал Никита. – Этот вопрос обязательно всплывет. – А в-третьих, – закончил Сергей. – мы слов наверняка не помним. Я помолчал. Смысл в замечаниях Сергея имелся. Во всяком случае на счет слов. Мы их точно не помнили. – То есть против музыки возражений нет, а против слов – есть. Друзья кивнули. Уже легче. Считай пол дела сделаны. – Ну, значит Никите придется дать задание написать политически верный текст. О дружбе, социализме и того подобном. Уже включившийся в процесс Никита подумал и предложил: – А давайте припев оставим, только мы будем не «замыкать круг», а «разрывать цепь». Я оценил идею, одобрительно кивнув. – Логично. Цепь – это ведь еще и символ неоколониализма! – Тем более! Разрывая цепь, цепь несчастий и…. Никита несколько мгновений посмаковал это слово на языке, задумался. – Ну и какие рифмы могут быть к слову «цепь»? – Это ты у нас поэт, ты и думай, – сказал я. – А я тебе политическое направление задал. Нужно придумать и – все! – Цепь – плеч, – пробормотал Никита, погружаясь в омут рифм. – Цепь – пренебречь, цепь – налечь, цепь–… – Не «налечь», а «налить», – поправил его я. – Вот налить тебе и сразу рифмы появятся. Хотя бы пива. – Тьфу на тебя… Нехорошее слово эта «цепь»… Он замолчал, задумался. – Рифм практически нет… Что-то я не то предложил. – То, то… То, что нужно… А это тебе комсомольское поручение, – голосом Тяжельникова сказал я. – Вот тебе еще подсказка: цепь – в печь. – Ага… «Разрывая цепь мы врагов посадим в печь…» Это концлагерь какой-то получается. – А если не разрывать цепь, а посадить на неё? – предложил Сергей. – Типа «мы войну возьмем на цепь…»? – Поэты, – с презрением сказал Никита. – Помощи от вас… Ладно. Буду думать. Что придумаем, то и придумаем… Но мы не остановились. Это превратилось в какую-то игру. – Цепь – обеспечь. – Это еще откуда вылезло? – удивился я. – Из подсознания, – огрызнулся Сергей. – «Ты порви гадюку-цепь, мир свободой обеспечь». Как? Никита затряс головой. Понятно, что не от радости. – Ну тогда еще – цепь-навстречь! – В смысле? – Ну у нас враги, а мы им паровоз навстречу, – растолковал нас Сергей. – И все враги всмятку! А мы – в смокинге и в шоколаде. – Или колеса от паровоза в разные стороны. Ты что выступление Леонида Ильича о том, что холодная война закончилась не слышал? Что мы если не друзья со Штатами, то по крайней мере не враги… – Разрывая круг мы найдем себе супруг, – неожиданно вернулся Сергей к первому варианту. – Что-то ты о странном заговорил. – Да мы по кругу ходим… Нужно как-то этот круг порвать. – Не цепь, а цепи… – медленно сказал Никита, глядя с отсутствующим видом в окно. – Разрывая цепи мы уйдём заре навстречу, там увидим Солнца свет свершений и побед! Он торжествующе хлопнул ладонью по столу. – Вот так вот будет! Он вздохнул, словно сбросил с плеча какую-то тяжесть. – А если так – «Будем строить мир, а в нем – социализм!» – Нет. Тогда уж – Будет новый мир и в нем – социализм! – Вот-вот. Вот она и идеологическая составляющая! – Так! Это припев. Только вот песня состоит из припева и куплета, хотя бы одного. Куплет какой будет? – Предлагаю держаться поближе к оригиналу.
Вот одна из тех историй о которой люди спорят
Не один не два, а много лет.
Есть ли правда в этом мире?…
Глава 6
До Тяжельникова мы добрались только после обеда. Наш Секретарь поспособствовал. Он же помог нам с оформлением – нашел пишущую машинку и родными буквами, на которой Никита отстукал нашу нетленку. Держа перед собой три листочка с текстом, мы предстали перед Секретарем ЦК Комсомола. Номер его был не лучше, но побольше. Тот же конструктивизм и модернизм, но в трех комнатах. Оно и понятно – тут был «штаб восстания». То есть стояло несколько телефонов, пара пишущих машинок, радиоприемник и с десяток стульев вокруг овального стола. Там шло какое-то не то совещание не просто обмен мнениями, и мы вклинились тут как ледокол. Тяжельников нас с первого взгляда не узнал, что в общем то не было удивительным, но к счастью Сашу вспомнил. А вспомнив его вспомнил и нас. – А! Нетворческая интеллигенция! – Мы отчитаться, – сказал Саша с достоинством. Наверное, в эти дни и без нас у главы советской делегации хватало забот, и он кое-что запамятовал, но Саша кивнул в нашу сторону и пояснил. – Мы с песней. От этого «мы» я с удивлением посмотрел на нашего барабанщика, но Серега только плечами пожал. Спина Никиты также выразила легкое недоумение, но заострять внимание на эту несуразность мы не стали. Сказал и сказал… От нас не убудет. Никита шагнул вперед, протянув листочки с текстом. Тяжельников взял лист, бегло проглядел его, по диагонали и тут же вернулся к началу. Я внутренне ухмыльнулся. Вот попробуй на такие слова внимание не обратить? Добронравов – это вам не хухры-мухры. Это Поэт с большой буквы. И слова тут правильные и выражения наших лиц идеологическим верные. Секретарь ЦК посмотрел текст песни сам, потом передал листы сидевшим с ним рядом мужикам. По возрасту явно не комсомольцам. На нас он смотрел с удивлением. Он словно бы не верил, что вчерашние школьники могли написать такой текст. В чем-то он, конечно, был прав, но зачем ему об этом знать? – Откуда же вы такие слова нашили? – Из сердца, – ответил Никита. – А мелодия? – Есть и мелодия. Никита протянул другой лист. Нотной бумаги у нас не было и он, расчертив от руки нотный стан, разбросал по нему ноты. – Аранжировку мы потом сделаем, – проявил инициативу наш секретарь. – На мой взгляд песня получилась. – На мой-то.е… – солидно согласился с ним Никита. – Вот какие люди в Комсомоле! – весело сказал Тяжельников. – Поручили песню написать – они и написали! Он повернулся к нам. – У вас, наверное, и другие песни есть? – Есть, – сказал я, почувствовав, что наступил походящий момент. – У нас есть еще одна новая песня. Хорошая. Мы бы хотели её тут исполнить, но требуется ваша помощь… – Я петь с вами не смогу, – сказал Евгений Михайлович. – Просто не умею. – Жаль, – нашелся Сергей. – Но может быть, по-другому поможете? – Ну-ну… – Надо бы пару куплетов перевести на английский и французский языки… – Зачем это вам? Я хотел пошутить на счет Пятого, музыкального, Интернационала, но передумал. Кто его знает, как там у него и этих возрастных дядей с чувством юмора? Похоже ведь ребята из Конторы, а там не шутят… Пришлось говорить правду. – Хотим, чтоб песню исполняли люди разных народов на своих языках…. Помните, как когда-то была песня «Солнечный круг, небо вокруг…»? Вот что-то похожее. Он протянул руку, и Никита вложил в неё новый листочек. Он пробежал глазам текст, вредительства в нем не нашел и задал только один вопрос. По существу. – А почему не на немецкий? – Ну, с немецким мы договоримся с немцами. Есть у нас друзья музыканты, а вот с английским и французским текстами у нас сложности… Можем мы найти таких спецов? Тяжельников задумался. Разумеется, мы могли бы обойтись без его «благословения». По-простому попросили бы немецких друзей перевести стихи на немецкий. Может быть среди их или наших друзей нашлись бы и те, кто смог сделать это и французский и английский текст, но нам нужен был резонанс. Нужно было вовремя попасться на глаза руководству. – Посмотрим. Слова там какие? Никита протянул ему листок со словами. Тот прочитал, одобрительно кивнул. Еще бы! Мы так старались! – А почему только два куплета и припев? – А мы её будем петь по-особенному. Не одни. Он отложил листочек в сторону. – И как вы это себе представляете? – Будет красиво… Мы, по одной-две строчке, поем первый куплет и припев, затем немцы тоже самое, а потом – англичане, французы… Кстати, если получится подобрать кого-то еще, ну поляков, болгар, чехов – можно и их подключить. – Что уж музыкальный Интернационал получится, – объяснил Сергей. – Мы же все вместе! – Идея хорошая, – одобрил Евгений Михайлович. – Принимаем. Послезавтра будет вечер интернациональной дружбы. К этому моменту подготовьтесь. Вот это – дело. Мы переглянулись. – Когда будут тексты на других языках? – деловито поинтересовался я. Тяжельников повернулся к секретарю Саше. – Саша, организуй нам это. Поговори с чехами, словаками и поляками … С англичанами, французами я сам поговорю… Давайте попробуем! Саша расправил плечи. В недавнем прошлом это называлось «попасть в случай». Напрашивалась аналогия с Меньшиковым и Петром Первым… Ну если после этого мы не станем для него лучшими друзьями, то я даже не знаю, что буду думать о Человеческой благодарности.На следующий день нам предстояло играть в «Доме дружбы ГДР-СССР». В этом месте с начала Фестиваля постоянно проходили какие-то мероприятия-то дискуссии, то концерты, а вот вечерами шли танцы. Концерты шли с национальным уклоном – молдавские там, узбекские… В нашей делегации хватало музыкальных коллективов с национальным уклоном типа, а вот танцы были просто танцами. В этот вечер честь представлять музыкальную культуру СССР в глазах молодежи всего мира и прогрессивного человечества выпало нам. Ничего страшного – привычное дело… Как и полагалось настоящим героям, мы пошли в обход. С заднего, технического хода, поднялись наверх и попали за кулисы. Впереди, закрывая сцену от остального зала, висела плюшевая портьера тёмно-бордового цвета. Там, за ней, что-то происходило, но нам было не этого: время поджимало – до танцев оставалось около часа, а нам еще хотелось бы попробовать звук, так что мы работали, не обращая внимание на жизнь за занавесом. Справа и слева обнаружились небольшие комнатки, в которых и хранилось все, что нам было нужно – небольшой комплект аппаратуры. Неплохой такой комплект – колонки, усилители, гитары и ударная установка. Негромко переговариваясь мы начали «обживать» его. Тут нашлось много чего интересного. Пока я выбирал на какой из трех гитар я сегодня буду играть Никита полез вглубь одного из шкафов. С десяток секунд его не было слышно, а затем он сказал: – Ох какая штука! Давно хотел такое в руках подержать… Я обернулся. Никита разглядывал банджо. Приноравливаясь, он несколько раз тренькнул, наслаждаясь звуком. Такое, конечно же ни с чем не спутаешь. – Вроде сковородка с длинной ручкой, – сказал Сергей, проверяя барабанные палочки на столе. Он выложил десяток на столешницу и катал их там, выбирая самые прямые. – А звук какой… Никита тренькнул раз, другой… – Ничего полезного в памяти не всплывает? – Всплывает, – сказал Сергей. – Помните? «Не перебивай меня, не перебивай, я сегодня как железо…» Мы переглянулись. – Кстати, да! Неплохая песня…. Лолита пела? – Нет. Алика Смехова… Только её на два голоса петь нужно. Женщина нужна… Сергей уселся на стульчик и начал приноравливаться к тарелкам: двигал, чтоб было удобнее, переставлял. – Может быть Пугачевой предложим? – предложил Никита. Я с сомнение покачал головой. – Алла Борисовна сейчас круто пошла в гору. Захочет ли? – Ну так и песня-то неплохая… Может и захочет. – А не захочет, так ничего страшного. Не пропадет песня, – сказал Сергей. – С такими песнями мы из какой-нибудь серой мышки сможем еще одну приличную певицу сделать. Найдем кого-нибудь. Никита пощупал струны и вроде бы даже не слушал нас. Витал в эмпиреях… – Слушайте! Я вот еще одну песню вспомнил… Он зачал пощипывать струны, вспоминая мотив.
– Не шумите! А разве мы шумели?
Ну Андрюша стучал еле-еле
Молотком по железной трубе.
Я тихонько играл на губе….
Танцы получились… Ну и как всегда у нас. Несмотря на то, что это был «Дом дружбы ГДР и СССР» молодежи тут набилось разных национальностей и цветов кожи и когда мы через полчаса начали концерт тут уже крутился настоящий интернационал. Молодежь веселилась, танцевала… Те из наших, кто знал наши песни не стеснялись подпевать. Мы играли и свое, и чужое. Пели и на русском, и на английском, а ближе к концу мероприятия появился секретарь Саша, а с ним ребята из «Пудиса» и еще несколько незнакомых нам человек. Саша знаком попросил нам прерваться. – Есть слова, – сказал наш секретарь. – Не хотите попробовать? Ребята из «Пудиса», стоявшего у него за плечами и слушавшие переводчика кивнули. – Без репетиций? – удивился я. – Мы репетировали, – важно сказал Саша. – У нас все получилось… Мы переглянулись, пожали плечами. Для него это было выполнение комсомольского поручения, а для нас только радостью. За свой кусочек песни мы отвечали. – Хорошо… Не вижу препятствий. Впереди три микрофонные стойки. Я щелкнул пальцем и звук улетел в зал. – Премьера песни! – объявил я. – В нашем месте есть много вещей, которые помогают людям лучше понимать друг другу. Песни – одно из них. Я нашел взглядом нашего блондина и махнул ему рукой, тот взмахнул в ответ. – Мы написали новую песню, которая может подружить всех нас, людей, всего мира. Понять слова несложно. Вы их наверняка поймете…. Народ радостно загомонил. Не дожидаясь тишины, я негромко начал, но электроника делал свое дело, разнося мой голос по всему залу. – Вот одна из тех историй о которой люди спорят не один не два, а много лет… Никита сделал шаг вперед и подхватил: – Есть ли в этом мире правда? Труд проклятье иль награда? Мы хотели получить ответ…
Люди на танцполе притихли, вслушивались в слова. Сообразили, что не танцевальная вещь звучит. Шум потихоньку стихал. И верно – такие слова имело смысл обдумать. Мы спели куплеты и неожиданно в примере получили поддержку от Саши. Оказалось, у него неплохой голос. После нас в дело вступили немцы из «Пудиса». Смысл слов никто из нас точно не понимал, но наверняка это был все тот же поэтический перевод Никитиного текста. Они пропели, но и этим дело не ограничилось! Музыкально-политический конвейер продолжил крутиться! Саша заработал как дирижёр. У пришедших с ним людей в руках появлялись листки со словами, и наша песня зазвучала на разных языках. Мы играли. А народ пел. Рядом с нами выходили ребята и девчонки и по одной строке выпевали нашу песню. Музыка раскачивала толпу. Подчиняясь ритму, люди у сцены начали покачиваться. Немцев тут было большинство, и они подхватили припев. Потом вышло двое англичан и француженки… На сцене смешались все языки и голоса. Если помните, одна из строк припева случала так: «Будет новый мир и в нем – социализм!» и теперь, сообразив, что к чему, люди даже не знавшие иностранных языков выпевали это одинаково звучащее на всех языках слово – «Социализм»… Каждый пел, что помнил, но ведь слово «социализм» звучало одинаково на всех языках и это слово поднималась из глубины и волной накатывалось на нас из зала. В итоге нас подхватили и от избытка чувств начали подбрасывать в воздух. Летали мы, летал секретарь Саша… «Если это не слава, то кто это?» – подумал я.
Глава 7
Берлин кипел молодой жизнью. Встречи, концерты,мероприятия… Они занимали массу времени, но оставалось и время свободное, для того, чтоб мы могли просто походить по городу, посмотреть на людей. В такие минуты мы болтались по городу любопытные, как самые обыкновенные туристы. В один из таких дней нас принесло к Берлинской Стене. Это же все-таки такая же достопримечательность, как в Египте пирамиды, а в Москве – Кремль. Быть тут и не посмотреть на это было бы преступлением. В будущем вот её остатки растащили на сувениры, а тут можно было бы потрогать своими руками такую историческую ценность. Самым известном местом прохода в Западный Берлин из Восточного был «Пойнт Чарли». Это было то место, с которого чуть-чуть на началась Третья Мировая… В окружении гостей фестиваля мы смотрели на него и тихо радовались, что в тот раз обошлось. Смотрели на бравых ГДРовских пограничников, на американцев, что стояли с другой стороны, на похожие дома и на других немцев. В чем-то, конечно, тех же самых, но все-таки других. Пока… Стена, проезд сквозь неё и невдалеке – скромный белый домик, мешки с песком. Это уже Западный Берлин. Аквариум, на подоконнике ГДР, в котором плавают акулы капитализма. – А ведь действительно, – сказал я. – Всего полгорода. С точки зрения страны совсем немного. Как трехлитровая банка… – В 1961 году тут дуло в дуло стояли наши и американские танки. И окажись у кого-то нервы малость послабее… – Нашел, о чем думать, – сказал Сергей. – Обошлось же? Вы вот о другом помечтайте… Вдруг сейчас распахиваются эти ворота, а оттуда вырывается толпа наших фанатов… – Сметая пограничников? – Конечно! Ну как это тогда бывает во время футбольных матчей… – У нас нет еще стольких фанатов! – Нет, так будут. Что, помечтать уже нельзя? Я пожал плечами. Мечтать было можно. И даже вслух. Наш барабанщик задумался с скорректировал мечту поближе к реальности. К кинематографичной реальности. – Тогда Спецслужбы. Врываются суперагенты, и утаскивает нас прямо туда… Он кивнул. – И несут на стадион… Есть же стадионы в Западном Берлине? Наверняка есть! И требуют: играйте нам свою музыку… – А мы им отвечаем – «Мы такие положительные, про мир во всем мире поем, а вы – милитаристы!» – «И что с того? – говорят они». Мы заплатим… Золотом! Сочините что-нибудь воинственное! – Даже пробовать не буду, – сказал я. – А! – победно сказал Сергей, но он поспешил. Я закончил. – У меня уже есть такое. И не одна, а целых две. Одна – добрый такой рок-н-ролл, а вторая – блюз. – И что там за слова?«Город окружен. Стены, башни рвы штурмует
Воинов миллион. Человечество воюет.
Хлеба и вина не хватает, не хватает
И гремит Война, смерть и пищу раздавая…
– «Не погас над миром свет
Взрыв не поднял в небо прах
Просто я услышал «Нет»
О любви своей сказав…»
– «Голос, рождаемый в далеком эфире
Сквозь холод Вселенной доносит тепло
Их двое всего в этом суетном мире
Стена возникает со словом «Алло!»…
«Я боюсь себе признаться том что лишним могу очутиться
Словно человек за бортом за соломинку пытаюсь ухватиться
За соломинку чувства твоего, забыв о пустой середине
Трудно оказаться за бортом, трудно даже если ты мужчина…»
«Трубку мира выкури со мной
Пусть провиснет воздух тишиной
Пусть повсюду стихнут крики скорби гнев и боль
Станем друг для другу братом, матерью сестрой…»
…День начался, как и обычно: с чем-то такого, что напоминало планерку. Задействованная сегодня в мероприятиях часть делегации собрались в зале на втором этаже и ждала распоряжений – куда прибыть, когда и с чем. Мы были в числе счастливчиков – по плану нам сегодня предсказало играть в Университете имени Гумбольдта, но следовало услышать подтверждение. Только неожиданно для нас мы услышали совсем иное. Звук, который я услышал никак не вязался с обычной жизнью. Я, конечно, не военный, но такие звуки приходилось слушать, в будущем, довольно часто – как ни посмотрим какой-нибудь боевичок из будущего, так обязательно услышишь. – Автомат? – неуверенно сказал Никита. – С глушителем… Сергей единственный из нас случил в армии, да и видеомагнитофон у него появился раньше, чем у каждого из нас, так что он точно знал, что говорит. Правда, такое предположение настолько выходило за рамки здравого смысла, что мы только весело переглянулись. Мираж, не иначе. Только не для глаз, как это полагается миражу, а для ушей. Пошутить по этому поводу никто не успел – дверь распахнулась и в зал вбежали несколько человек с автоматами. Тот же шелестящий звук и сверху, с потолка, посыпались куски штукатурки. – Прошу сохранять спокойствие. Вы захвачены боевой группой «Фракции Красной Армии». – Что случилось? – крикнул я, поднимаясь. Мелькнула нелепая мысль, вдруг тут пожар и надо быстро уходить, но причем тут автоматы… – Что происходит? – спросил Тяжельников, тоже, похоже понимавший не больше нас. Только нас не слушали. Пришельцы хотели не слушать, а приказывать. – Всем собраться в центре зала! Быстрее! Быстрее! Помогая себе прикладами, они собрали всех бывших в зале в плотную группу. Люди не понимали, что происходит, но автоматы у незнакомцев подсказывали что нужно делать. Кто-то вскрикнул, но его успокоили. – Вы взяты в заложники и будет в этом положении, пока наши требования не будут выполнены. – Вы сошли с ума! Секретарь ЦК Комсомола поднялся, но кто-то из пришедших ткнул ему дулом в живот, показывая, кто тут хозяин. Должность должностью, а ситуация – ситуацией… Только сейчас я сообразил, что террорист говори по-русски, а это наверняка значило то, что не в первую попавшуюся дверь ребята завернули. Знали, собаки куда шли. Я сидел в растерянности. Страха не была, а вот недоумения – выше крыши… Ситуация была нереальной: столица социалистической страны и левые террористы? Похоже и все другие застыли в логическом ступоре. Никто даже не дернулся. Потом появилась мысль, что может быть это часть какого-то представления… Но я ошибся… – Вы террористы? – спросил я, в терминах моего времени. – Мы борцы за счастье Человечества! Речь у него была практически без акцента. Удивился не только я. Тот понял наше удивление, улыбнулся и объяснил: – Я учился у вас… – Интересно узнать, чему? – спросил Тяжельников, потирая живот. – Чему надо, – ответил террорист, став серьезным. – Никто не пострадает, если вы будете выполнять наши требования. Он огляделся и спросил в пространство. – Кто тут у вас главный? Тяжельников поднял руку. – Я. Чего вы хотите? – От вас – малого. Успокойте людей и пусть не пробуют стать героями… – Вообще-то странно, – сказал я с места. – Вы не ошиблись? Вы называете себя «левыми», фракцией «Красной Армии»… Мы тут все вообще коммунисты и комсомольцы, строим у себя Коммунизм, а вот Серега… Я кивнул на Володина. – Тот у нас вообще в настоящей Красной Армии отслужил… И тут вдруг такой вот финт. Как это понимать? Террорист наклонился вперед и спокойно сформулировал: – Все верно. Вы – предатели дела Мировой Революции! Вы предали все революционное движение во всем мире. – Что за глупости вы городите? Мы – Советская делегация! – подал голос Тяжельников. – Мы Социализм построили! – И что с того? – спокойно ответил городской партизан. – Недавно, в Штатах, ваш Брежнев подписал такое, что иначе чем предательством интересов пролетариата не назовешь! – Это вы о чем? – поинтересовался я. Во времена оны я работал в страховании и, в частности, обучал страховых агентов продажам. В такой ситуации – я точно это знал – нужно было налаживать отношения с этими лихими ребятами. Нужен был диалог, как-то надо было налаживать отношения с этими странными людьми. Нужна была информации и эмоциональный контакт. – Мне кажется, что вы ошибаетесь… Или, по крайней мере, перегибаете палку. Незваный гость Фестиваля отложил автомат в сторону. Широкий, конечно, жест, если не думать, что чуть поодаль стоят еще пятеро с такими же машинками и невесть сколько находятся за стенами комнаты. – Ну что ж, – спокойно ответил он. – Давайте поговорим… Недавние заявление вашего Генерального Секретаря КПСС – это прямое предательство дела Мировой Революции! Я понял, о чем это он говорил. Человек был явно в курсе событий… Несколько дней назад Леонид Ильич, находясь в США и впрямь заявил, что Холодная война завершилась… Оптимист… – А раз вы теперь друзья с капиталистами, то можете попросить своих новых товарищей, чтоб они освободили настоящих борцов за дело рабочего класса, что у них по тюрьмам сидят! Мы с друзьями переглянулись. «Интересно, а было бы такое в нашей Реальности?» – подумал я. – «И если было, то чем кончилось? Тяжельников-то точно уцелел. Он еще долго Комсомолом руководил, а вот с членами делегации что?» – Мы требуем к себе Вальтера Ульбрихта… – продолжил он. – Нам есть, о чем с ним поговорить! – Он вряд ли придет, – сказал Тяжельников. – Он болен. – И умрет не сегодня-завтра, – добавил я. – С чего ты взял? – повернулся ко мне главный комсомолец. – Знаю, – отмахнулся я. Это было сейчас не главное. – Какое сегодня число? – 30-е июля. – Он умрет первого августа и скорее всего сейчас вокруг него врачи, так что не ждите. Требуйте кого-то другого. – В прессе ничего не писали, – удивился наш враг. – Ничего удивительного… – теперь его наивности удивился я. – Фестиваль же… Международное политическое событие. Зачем людей расстраивать? Тяжельников смотрел на меня с недоумением, и я понял, что малость зарвался. Следовало «заболтать» ситуацию. – Так чем же СССР вам не угодил? – Тем, что вы отказались от главной цели – Мировой Революции. У вас все больше розовые сопли – мирное сосуществование, разоружение и прочее. – А вы, получается, повоевать хотите? – спросил Тяжельников. – Так мы уже воюем! – улыбнулся тот. – И наша война приведет мир к Мировой Социалистической Революции! Я копался в памяти вспоминая что слышал про этих ребят. Да, левые. Действовали в Западной Германии и Западном Берлине. Стреляли, взрывали… Но кончилось для них это плохо. Не Мировой Революцией, а кому смертью, кому – тюремными сроками. Погрозив нам пальцем, он усмехнулся. – Вы, ребята, не марксисты…. Что там Маркс говорил о Революции? Она должна была произойти во всей мире или в нескольких крупных странах… А у нас так не случилось… Вместо того, чтоб Мировую Революции делать, вы остановились на границах Российской Империи! – Троцкист! – с удивлением сказал Тяжельников. Я подумал, что теоретический спор безоружного человека с вооруженным вряд ли завершится победой безоружного. Стоило подождать или перенести спор в какую-то иную плоскость. – Формально он прав, – сказал я. – Помните, что Маркс говорил о социалистической революции? Никита тоже понял к чему я клоню и уточнил: – Ты имеешь ввиду, что она должна произойти одновременно во всем мире? Я кивнул. – Да. Или во всем мире или в нескольких наиболее развитых странах. Я все думал, почему именно так, а не иначе. Ну ответ на этот вопрос я помнил еще из курса «Института Марксизма-Ленинизма». – От того, что там пролетариата много. Немец кивнул. – Именно! Но тут дело не просто в числе пролетариев. Дело, оказывается, в том, что чем больше пролетариев, то есть рабочих, чем сильнее страна, тем сильнее у неё армия и мощнее её оснащение. Такую не задавить окружающими их капиталистам. Троцкий со своими последователями не зря пёкся именно о Мировой Революции. Понимал… Чувствовал! Представляете, что получилось бы, если б Революции победили не только в России, но и в Германии и Франции? Да хотя бы только в Германии! Ресурсы России и производственная мощь Германии! Он вздохнул, покачал головой. – Что там в Европе остались? Англия? Франция? Италия? Сколько та Франция против Германии продержалась в 40-м году? Две недели? И это только против одной Германии… Он вздохнул еще раз. По нему видно было, что говорит выстраданное, то, во что совершенно не сомневался. – Второй Мировой войны могло бы и не быть… Точнее она бы, конечно была бы, но она привела бы к появлению Мировой Социалистической системы. Возражать никто не решился. – Так-то вот… – сказал террорист. – Так что лучше не спорьте, а сидите тихо. Посмотрим, чем дело кончится. – Разговаривать-то можно? Он подумал секунду и разрешил. – Если без истерик, то разговаривайте… Видимо посчитав, что своей логикой сломал наш дух, он отошел в сторону, к товарищам. Те стояли около стола с радиостанцией. Похоже, там шли какие-то переговоры. Никита посмотрел на ребят с автоматами и сказал, как плюнул. – Теоретик, мать его… Сергей поддержал. – Нравы в этих временах и вовсе дикие… Помните Олимпиаду? Немцам в этом смысле не повезло. – Мюнхенскую Олимпиаду? – уточнил я. – Там, где арабы из «Черного Сентября» евреев постреляли? Он кивнул. – Это когда? – спросил Тяжельников. – Год назад. В 1972 году…. – Я бы сказал, что это не немцам, а нам не повезло, – заметил я. – Любопытно, чего они на самом деле хотят? Что за условия выставили? – А когда это ваш друг сумел в Красной армии послужить? – неожиданно спросил Тяжельников. Я поправился. – В Советской, разумеется. Про Красную армию я им ради красного словца задвинул… – Это когда это он успел? Вы же школьники. Точнее только-то.ько из школы. Я посмотрел на него, потом обежал взглядом комнату, ребят с автоматами. Чем это кончится – неизвестно. Было такое в прошлом слое реальности или нет? Ведь могло бы и в самом деле быть, только отечественная пресса об этом не сообщила, чтоб не волновать советский народ… Газета «Правда» всегда писала правду, но не всю. Что-то оставалось и за границами газетной полосы. – Это только кажется. Эта же мысль пришла и Никите. – В прошлый раз такого же не было? Или об этом попросту не сообщали? Мы с Сергеем пожали плечами. – Могли и не сообщить… Во всяком случае он… Я кивнул на Тяжельникова. – Он точно остался жив… – В какой это «прошлый раз»? Я не ответил. Не дай Бог погибнем… И сами в свое удовольствие не поживем и информация о том, что ждет страну просто пропадет. Может быть рассказать? Поделиться знаниями? Поверит? Не поверит? – Надо сказать, что мы старше, чем кажется… – Да мы свое уже пожили. – Такие разговоры в нашем возрасте? Вы же еще мальчишки! Я усмехнулся. – Это мы выглядим как мальчишки, а на самом деле… На самом деле нам каждому более шестидесяти. Он посмотрел на меня и в его взгляде смешались удивление и опасение. Наверное, подумал, что от переживаний умом повредился. А я в этот момент подумал, что если не дай Бог что-то и произойдет, то скорее всего всплыву я том самом теле, которое покинул в 2020 году. И в тех же обстоятельствам. Во всяком случае оптимизма мне эта мысль прибавила. – Ребята, вы не нервничайте. Не бойтесь… Все будет хорошо… – Вы думайте, что мы тут умом от страха тронулись? – понял Сергей. – Нет. Все сложнее. Вы про инвариантности Вселенной слышали? Так вот заверяем, что это – не правда. Она, оказывается, весьма даже не инвариантна. Нам известны по крайней мере два её варианта. Похоже, что мы заговорили сложными, не обычными словами его как-то привела в себя. Глядя на нас с выражением «чтобы не допустить паники можно поговорить даже об этом» он сказал. – Может быть у вас даже доказательства есть? – Доказательства? Мы переглянулись и не сговариваясь хихикнули. Все вспомнили тот момент из «Красной жары», когда Шварценеггер, игравший нашего милиционера, пришел арестовывать отечественных мафиози. – С доказательствами будет сложно… Говорить то мы можем только о том, что ещё будет. Фактов для вас нет. Они только для нас уже свершившиеся вехи истории, а для вас… Пшик. Предположение и больная фантазия… – Хотя почему так? – сказал я. – Можно ведь как-то по косвенным признакам определить можно ли доверять информации или нет. Мы говорили друг с другом, но слова наши предназначались Секретарю ЦК. – Это как? – спросил Никита. – То, что мы предлагаем – необычно и удивительно и не укладывается ни в какие рамки. Но ведь человек, если он целостен, не может быть удивительным только в одном месте, а в остальных быть обычным человеком? Не так ли? Я посмотрел на Тяжельникова. Помедлив тот кивнул. – И что же у вас такого удивительного? – Потом, когда… – И если! – вставил Сергей. – Да. И если все это закончится благополучно для кого-то из нас вы сможете проверить как мы жили до девятого класса три обычных школьника и что у нас служилось после… Может быть это заставит вас внимательнее относиться к тому, о чем мы рассказываем. Тяжельников огляделся. Вокруг ничего не изменилось. Он вздохнул. – Спецназ ждете? – спросил Сергей. – Так рано еще. Так быстро такие дела не делаются. – Откуда знаете? Сергей плечами пожал. – Опыт… Хорошо не сказал, что свой опыт. Хотя мы точно представляли, как и что может произойти – боевиков-то сколько в будущем было пересмотрено! Сперва – переговоры, потом лапша на уши для отвлечения внимание, а только потом – спецназ. – То есть вы все знаете и все умеете? – Ну, не все, – скромно сказал я. – а только кое-что… Он оглядел нас. – Ну и, если вы такие умные, если таки, за кого себя выдаёте, что случится в следующем месяце? Или хотя бы до конца года? Мы переглянулись, одновременно пожав плечами. – Что-то наверняка случится… – Нечего сказать? – Есть. Есть что спросить. А много вы-то сами помните из того, что случилось… Ну скажем… Я прищурил глаз прикидывая в какое время можно закинуть Евгения Михайловича. – …лет пятьдесят назад? В 20-е годы? Ну, да… Где-нибудь на второй неделе сентября? Гражданская война… Интервенция… Он молчал. Тогда начали вспоминать мы. – Голод в Поволжье… – Слушай, там ведь какие-то съезды были… – сказал Сергей. – Были, конечно. Только сейчас эта информация актуальная, а у нас… – я поморщился. – А что в вашей Вселенной сейчас актуально? Я посмотрел на него с интересом. – Как же нам расценивать этот вопрос? Как признание возможности такого перемещения во времени или простое желание поддержать разговор? – Как второе… – Ну что ж. Тоже неплохо… – А давайте используем его память как копилку! – предложил я. – Это еще как? – Как обычную копилку. Я увидел, что меня не поняли ни мои друзья ни сам убеждаемый. – Ну вот смотрите… Ну вот что такое копилка? Баночка, в которую укладывают разные монетки. Туда могут попасть и настоящие монетки и фальшивые. Пока они лежат – все ничего, все нормально. Разницы между тем и другими никакой нет. Они одинаково гремят в баночке, но приходит время и их достают оттуда и тогда… Я поднял палец. – И тогда выясняется где там настоящие там денежки, а где – фальшивки, а где и вовсе шайбочки и гаечки… – То есть? – Мы даем Евгению Михайловичу информацию. Если выживем-то с течением времени у него будет возможность проверить врем мы или нет… Ну а если все обернется и вовсе нехорошо, то… Я вздохнул. – Все равно обидно не будет… Просто развлечемся. Никита просмотрел на него. – Будете слушать? Тот пожал плечами. – Давайте… Фантазируйте… Истрия, которую мы рассказали товарищу по несчастью была написана очень крупными мазками. Мы за время пребывание в этом мире что могли вспомнили события, чудом застрявшие в глубинах наших мозгов. Мы рассказывали так, словно пересказывали кому-то сюжет фильма – не торопясь, иногда возвращаясь и уточняя подробности. Начали, разумеется, с Фестиваля. С Московского, 1985 года, я рассказал о Фестивальном КООДе – Комсомольском Оперативном Отряде Дружинников, в котором довелось работать. Потом перескочили на Московскую Олимпиаду 1980 года. Рассказали про олимпийского Мишку и закрытие Олимпиады… Про смерть Высоцкого. Я вспомнил про землетрясение в Спитаке… Мы вспоминали, иногда перебивая друг друга и добавляя какими-то чудом сохранившимися в памяти одного из нас нюансами. Рассказали про вход наших в Афганистан. Я припомнил про сбитый «Боинг», что каким-то манером залетел на Камчатку и как наша пресса врала по этому поводу, припомнили и про четвертую Звезду Героя у нашего Генсека и труды художников рисовавших Генерального Секретаря с необычно широкими плечами… – А потом придет время, которое позже назовут «Гонкой на катафалках», – сказал Сергей. – Одним за другим, на протяжении пары лет уйдут из жизни Брежнев, Андропов, Черненко… – И как черт из табакерки выпрыгнет некто Горбачев… – продолжил я. – И начнется Перестройка. – Брежнев, когда? – спросил до сих пор молчавший главный комсомолец. Мы переглянулись. Даты – это все-таки самое слабые место. Мы точно знали, что случится, приблизительно представляли очередность событий, но вот точные даты… Кто ж знал, что это может когда-нибудь понадобиться? – Дорогой Леонид Ильич помрет вроде бы 1982 году… – неуверенно сказал Никита. – В ноябре. Вроде бы после ноябрьских праздников…. – Не может быть… – пробормотал он. – Почему это «не может быть»? – спросил я. – Все люди смертны и Генсеки не исключение… И помрет точно где-то в ноябре. Я помню трансляцию похорон по телевидению. Тогда показалось, что его в могилу уронили. – Да не уронили его, – поправил меня Сергей. – Просто совпали в один момент опущение и залп салюта. Вот показалось, что его туда бросили… – Кто вы? – наконец спросил он. Копилочка, похоже, дала трещину или вовсе разлетелась на части. Какие-то стены в комсомольском мозгу рушились. Прошлый опыт, в котором укладывалась Вселенная со своими законами, плавился, сливался, исчезал… – Если коротко и непонятно – мы гости из альтернативной реальности. Он не ответил, но на лице проявилось такое удивление, что я поспешил объяснить. – Я ведь и говорю – коротко и непонятно. – Понятно мы и сами ничего объяснить на сможем. Просто примите как данность, что мы попали в нынешний 1973 год этой реальности из 2020 года какой-то иной. Он посчитал в уме. – То есть нам всем по шестьдесят с гаком лет и у нас за плечами имеется прожитая жизнь? Как? – Вы не понимаете? Он медленно кивнул. – И мы тоже не понимаем. Это не научный эксперимент. Это или случайность, или произвол непонятных сил… – Каприз Мироздания. Ситуация пришла в точку, когда нужно было либо верить, либо нет. – Вы вроде бы, нормальные ребята, – сказал он. – Если все это правда, то почему вы… – Почему молчали? Он кивнул. – Ну вот сказали вам. Вы нам поверили? Он не ответил. – Вот именно поэтому и не пошли. Все, что с нами произошло не имеет материалистического объявления. В церкви нам бы может быть и поверили бы, но зачем мы там? – И, кстати, имейте ввиду, что если тут у нас все обойдется, то мы ничего вам не рассказывали… Будем считать, что это все нам почудилось. – Почему мы стали заниматься музыкой, а не пошли в предсказатели понимаете? Музыки мы помним – море, а вот событий… Кто знал, что так сложится? Я вздохнул. – Большая часть музыки не наша. Большая часть песен была бы написана в самое ближайшее время или у нас, или на Западе. Мы можем точно сказать кто это сделает, если мы немножко подождем… – Например нашу песню о Комсомоле напишут Пахмутова и Добронравов. – Про Перестройку и Горбачева поточнее можно? – Знаете его? Тяжельников кивнул. – Да. Был такой период в конце истории СССР, когда мы захотели дружить со всем миром. В экономике что-то вроде НЭПа, в политике – отпустили вожжи… Все стали свободными. – Кончилось это тем, что СССР распался на 15-ть независимых государств, а ГДР и ФРГ, напротив, объединились. Все соцстраны быстренько вступили в НАТО. Мы, Россия, перестали быть сверхдержавой, но люди об этом не особенно горюют, так как в магазинах всё есть, если есть деньги, то можно, не дожидаясь очереди, купить любой автомобиль или квартиру. – А возможность этого есть? – У кого-то есть. А у кого нет – иди в банк, бери ипотеку и плати ползарплаты лет двадцать… – Да… Партий – море. Есть и левые и правые и коммунисты, и либералы и демократы… Цирк, короче. – Эта политическая вольница кончилось тем, что Горбачева отставили от власти. К штурвалу пришел Борис Николаевич Ельцин. Пьющий президент. Я повернулся к Сергею. – Сколько он страной-то рулил? Лет восемь? – Около того. До 1999 года. Строил Дикий Капитализм. И построил… – Да. А потом появился Путин. Владимир Владимирович… Крепкий мужик. Тонкостей не знаю, но страну до сих пор держит хорошо…. И, что самое заметное – из такого дерьма вытащил, что и представить сложно… – Слушайте! – оживился Никита. – А он же где-то тут сейчас! – В смысле? – В Германии! – Нет. Он сейчас еще молодой. Наверняка еще в Питере… Я точно знаю, что он где-то в середине 80-х тут, в ГДР работал. Чекист, разумеется, а трудился он на посту директора «Дома дружбы ГДР-СССР», но вроде бы не в Берлине, а в Дрездене… – А Питер это… – Это Ленинград. В те времена… Договорить я не успел. Раздался звон стекла, и стало ясно, что вот оно… Началось… Штурм… Нет. Это не превратилось в фильм. Тут, наверное, имелись свои режиссеры, но у них не было задачи показать действие максимально красочно, да и с возможностями переснять не получившийся дубль тут тоже было туго. Через разбитые окна в зал полетели свето-шумовые гранаты и что-то еще… Зал заволокло белым туманом, не то скрывая нас от террористов, не то вынуждая нас с ними кашлять и плакать о случившемся. Кому-то тут после того обязательно валяться трупом. «Сколько мы еще не допели!» – мелькнула мысль и пропала куда-то. Дым накатился пеленой, плотной как подушка и придавил к полу. Несколько очередей, потом взрыв, еще один… Крик Никиты: – Его прикрой! Потом удар и отчего-то ощущение подвешенной в совершенно ненужном месте люстры. Люстра вспыхнула, подарив странное ощущение от попавшей в тебя молнии… Попавшей, но не убившей, а, напротив, наполненный тебя чем-то таким, чего ты не можешь пока определить. Мозги силились понять, обрисовать, сравнить испытанное ощущение с чем-то понятном и тут пришла аналогия. Я представил, как внутри головы тасуется колода карт. В ловких невидимых руках, половинки колоды приникали друг-другу, карта к карте, лист между листом и сдвигались, создавая что-то новое. Единое целое… Я обхватил голову руками… У меня есть руки и голова! За костями черепа две Вселенных, две памяти, сливались с одну. Глаза мои открылись, и я осознал, что стою в какой-то комнате. Стены, мебель, фотографии… Сдерживая стон, упал в кресло. Я чувствовал, что это не было опасно, но это было все-таки невыносимо. Когда в глазах закончилась рябь, я попробовал встать, но не смог – ноги не держали. – Что я? – медленно спросил я. – Где я? Когда я? Вопросов имелась тьма, а ведь где-то имелись и ответы. Так и не поднявшись, я стал оглядываться. Память – теперь уже не знаю старая или новая – подсказывала, что это моя квартира. Вот фотографии… Мы и Тяжельниковым. А вот и Пугачева… Мы и Горбачев… Этот-то тут при чем? Несколько статуэток в виде скрипичных ключей… И главное – Лена, дети… Сперва маленькие. А потом – взрослые. Я немного успокоился. В какой-бы из Вселенных я не находился, слава Богу, главное оставалось по-прежнему. «Это будущее?» – подумал я. – «Какое?» И тут как прорвало… В моей голове потоком рванули картинки еще раз прожитого прошлого – диски, концерты, новые песни и стадионы, заполненные людьми, встречи с незнакомыми людьми… Я не волновался. Я был уверен, что весь этот поток воспоминаний войдет в свое русло и словно карточки в картотеке разложится по своим местам. Машинально расстегнул рубаху… Шрам нашелся на старом месте. Это была не новая жизнь, а старая жизнь, прожитая по – новому. Значит и впрямь другая жизнь. Фотографии. Жена, дети… Пазлы складывались один к одному, составляя крепкий фундамент своих отношений с новой реальностью. Из ревизии воспоминаний меня выхватил телефонный звонок. – Алло… Мембрана отозвалась знакомым голосом. – Ты живой? – спросил Никита. – Живой, – медленно ответил я. – Но вот я это или нет, я сказать не берусь. Он хмыкнул. – Погоди немного. Мы сейчас с Серегой приедем и разберемся…
КОНЕЦ
По ряду печальных причин, продолжать эту историю не буду.
Последние комментарии
8 часов 26 минут назад
17 часов 17 минут назад
17 часов 20 минут назад
2 дней 23 часов назад
3 дней 4 часов назад
3 дней 5 часов назад