Тайна Оболенского Университета [Татьяна Ларина] (fb2) читать онлайн

Действующие лица

Валерия Ланская (21 год) – студентка 5 курса факультета медиевистики.

Арсений Витальевич Романов /ненастоящее имя/ (29 лет) – новый научный руководитель Леры. Преподаватель средневековой философии. На самом деле является другим человеком.

Андрей Николаевич Ланской (43 года) – отец Леры. Преподаватель юриспруденции.

Наталья Алексеевна Ланская (в девичестве Березина) (37 лет) – мать Леры, воспитывала ее одна после развода. Погибла в аварии, когда Лере было 16 лет.

Павел Аркадьевич Радзинский (71 год) – научный руководитель Леры. Преподаватель средневековой философии.

Захар Артемович Нилов (30 лет) – преподаватель латыни, старший брат Юры.

Аристарх Борисович Рылев (54 года) – преподаватель всемирной истории.

Евгения Матвеевна Селезнева (39 лет) – преподаватель эстетики.

Елизавета Васильевна Ремизова (35 лет) – преподаватель риторики.

Ян Эдуардович Гуревич (31 год) – преподаватель физической культуры.

Филипп Александрович Дрейфус (83 года) – преподаватель истории. Умер за полтора года до описываемых событий.

Александра Дмитриевна Филиппенко (54 года) – преподаватель истории кино.

Сергей Петрович Вдовин (78 лет) – главный библиотекарь.

Галина Павловна Вдовина (70 лет) – супруга Сергея Петровича Вдовина. Умерла за два года до описываемых событий.

Геннадий Владимирович Мурашов (28 лет) – университетский повар.

Юлия Владимировна Мурашова (26 лет) – супруга университетского повара.

Михаил Романович Шеллар (36 лет) – университетский врач.

Иван Викторович Серов (51 год) – ректор Оболенского Университета.

Арина (Рина) Миланова (21 год) – однокурсница Леры и ее лучшая подруга.

Юрий Нилов (22 года) – однокурсник Леры. Влюблен в нее. Младший брат Захара.

Альберт Шульц (21 год) – однокурсник Леры. Потомственный немецкий барон. Его предки учились в Оболенском университете с момента его основания. После революции Шульцы уехали, и Альберт первый за несколько десятилетий представитель своей фамилии учащийся в Оболенке.

Петр Авилов (21 год) – однокурсник Леры, бывший парень Арины.

Елена Королева (22 года) – студентка выпускного курса факультета юриспруденции. Дипломница Андрея Николаевича Ланского.

Иван Костромицкий (22 года) – студент выпускного курса факультета истории. Влюблен в Арину Миланову.

Марина Позднякова (21 год) – однокурсница Леры, одна из самых популярных девушек Университета. Главная сплетница.

Анна Фролова (21 год) – студентка выпускного курса факультета юриспруденции. Бывшая подруга Лены Королевой, теперь ее соперница и враг.

Денис Лядов (22 года) – студент выпускного курса факультета истории. Друг Петра Авилова. Отчислен после осеннего бала.

Алексей Фомин (21 год) – студент выпускного курса факультета истории. Друг Петра Авилова. Отчислен после осеннего бала.

Виктор Семенович Шолохов (72 года) – российский ученый, разработал препарат-аналог стволовых клеток. Погиб во время взрыва в Марракеше 28.04.2011.

1. Вместо пролога. Профессор Радзинский выходит в тираж

Стук моих каблуков эхом разносился по пустым коридорам здания, отстроенного два с половиной века назад, еще при императрице Екатерине Великой. Каменные стены с остатками красочных росписей, резные массивные двери в аудитории, где некогда преподавали лучшие профессора не только России, но и всего мира, тяжелые ковры, сами по себе представляющие культурную ценность. Моя Alma-Mater, мой родной Университет. Университет наук и искусств имени Петра Семеновича Оболенского¹. Покинув это место более пяти лет назад, я снова здесь.

Главный холл и большая мозаичная надпись «Кαλοκαγαθία» (Калокагатия), что в переводе с древнегреческого означает «прекрасный и хороший». В античной культуре этот термин нес в себе следующий смысл: гармоничное сочетание физических и нравственных достоинств, совершенство человеческой личности как идеал воспитания человека. Человек-носитель калокагатии в Древней Греции был идеальным гражданином полиса, который стремится к осуществлению коллективных целей гражданского общества. В нашем Университете принцип калокагатии всегда являлся центральным: выпускники Университета Оболенского должны быть максимально эрудированными, нравственными и физически развитыми.

Более двух веков в стенах моего Университета обучались лучшие умы страны – политики, военные, деятели культуры и искусства, ученые и философы. Университет Оболенского никогда не терпел посредственности. Каждый студент был обязан полностью и без остатка отдаваться занятиям, будь то познание наук или физическая подготовка, а наградой за труды являлись широкие возможности для выпускников.

Я прошла дальше по длинному коридору, вдоль галереи картин, некогда подаренных выпускниками Оболенки, прославившимися в живописи. Сейчас – это целое состояние, вот только их судьба – быть навсегда погребенными в стенах Университета.

Остановившись у огромных дубовых дверей в библиотеку, я не сразу решилась их открыть. И, видимо, чувствуя мои сомнения, они поддались не сразу, со скрипом приоткрыв мне лишь щель к ныне пустующему святая святых Университета Оболенского. Многотысячное собрание книг сейчас было перенесено в новое здание, которое выделили, пока исторические помещения находятся на реставрации. С легкой улыбкой я вспомнила, сколько времени я проводила здесь, готовясь к семинарам и коллоквиумам. Я всегда была прилежной студенткой, много занималась и ставила учебу на первое место, пока не появился один дурной преподаватель… А вот большой стол, за которым некогда восседал бессменный десятилетиями, главный библиотекарь Сергей Петрович.

Я снова вышла в коридор и, оставив попытки закрыть тяжелые двери, пошла дальше. Здание уже несколько лет обесточено, поэтому приходилось пробираться темными проходами, освещая путь большим фонарем. Хотя здесь я бы не заблудилась даже в кромешной тьме. Каждый закоулок навсегда врезался в память.

Как-то неожиданно я оказалась у философской кафедры, такой до боли родной… И ноги сами отвели в аудиторию, где нам читали лекции по философии Средневековья. Со старшей школы меня очаровывало это время своей загадочностью и мистицизмом. Темные века, которые дали человечеству колоссальный толчок для дальнейшего своего развития.

В аудитории все было как прежде. Огромные витражные окна, что не уберегали от зимних морозов, скамьи и парты, доска с разбросанными рядом кусочками мела, цветочные горшки, в которых некогда распускались комнатные растения, бережно переданные смотрителем оранжереи. Четыре года подряд я слушала здесь увлекательные лекции профессора Радзинского, который великодушно согласился стать моим научным руководителем и помогать в работе над дипломом. Я всегда до глубины души уважала этого удивительного человека. Работать с ним было легко и приятно, чего не скажешь о его преемнике… В последний год моего обучения в Оболенке в этой аудитории преподавал Арсений Романов, человек, кардинально изменивший мою жизнь. Тот самый дурной преподаватель.

Я подошла к столу и, проведя рукой по столешнице, чувствуя легкое покалывание, собрала слой пыли. Как давно тут никто не сидел. Мне захотелось задержаться здесь хотя бы на пару минут, вспомнить лекции, семинары и наши вечные пререкания с моим любимым преподавателем, но на это уже не осталось времени.

Я покинула здание учебного корпуса и не торопясь шла вдоль университетского городка. Со стороны можно было подумать, что я всего лишь гуляю, но для меня это было прощанием. Жилые корпуса, дома преподавателей, столовая, оранжерея, спортивный зал и бассейн – Оболенский Университет представлял собой небольшой городок со своей инфраструктурой. Он располагался между Москвой и Санкт-Петербургом в трехстах километрах от обеих столиц. За два с лишним века окрестности не были заселены, а ближайший населенный пункт к Оболенскому находится в тридцати километрах.

Справа от дороги стоял корпус, где на втором этаже располагалась моя комната. Студентам Оболенки отводилось отдельное здание, где у каждого из нас была своя спальня с отдельным санузлом. Питались мы строго по расписанию в столовой, которая находилась между учебным и жилыми корпусами.

Обслуживающий персонал, так же как и студенты, селился в отдельное трехэтажное здание, а вот преподавательский состав получал в свое распоряжение квартиры или даже небольшие дома.

Пройдя дальше по широкой ивовой аллее, некогда ухоженной силами садовников, а сейчас заросшей, я оказалась у большого фонтана, где как-то подшутил Юра. Он бросил туда бутылку средства для мытья посуды. Сколько было пены, и какой был скандал. Виновного бы исключили, если бы не ходатайство его старшего брата Захара, который преподавал у нас латынь.

За фонтаном начиналась главная аллея, которая вела к громадным кованым воротам. Над ними все еще красовалась надпись с названием Университета и годом его основания – тысяча семьсот семьдесят девятым. Да, это место видело так много. Университет сам по себе являлся архитектурной ценностью. Построенный в стиле неоготики, он на протяжении долгого времени достраивался и расширялся, вбирая в себя лучшее от своего времени.

Сегодня девятое мая. День Победы нашего народа в Великой Отечественной войне. Как обычно, в двадцать два часа во всех городах России начнутся фейерверки в честь праздника. В это же время раздастся и череда взрывов, которые сотрут с лица земли Университет наук и искусств имени Петра Оболенского. Шум салюта заглушит звук взрыва, поэтому, когда жители близлежащего городка увидят зарево над горизонтом, будет слишком поздно, чтобы что-то спасти. Пожарные, которые прибудут сюда, придут к выводу, что произошла утечка газа, послужившая причиной пожара. Никаких следов бомб найдено не будет. Сейчас у меня есть двадцать минут, чтобы уехать на нужное расстояние.

Я села в свою машину, завела двигатель и тронулась с места. В зеркало заднего вида я в последний раз взглянула на свой Университет. Прощай, Alma-Mater! Ком в горле, слезы на глазах и вихрь воспоминаний. Не думала, что после всего, что здесь случилось, мне будет так тяжело прощаться с этим местом. Дорога от Оболенского свернула, и мой Университет скрылся за густым лесом.

***

А началось все ранней осенью несколько лет назад, когда я, будучи студенткой выпускного курса факультета медиевистики², шла на встречу со своим научным руководителем. Мы договорились с профессором Павлом Аркадьевичем Радзинским обсудить проблему новизны и уникальности моей научной работы.

– Лерочка, ты раньше обычного! – воскликнул профессор, эмоционально всплеснув руками, как всегда любил делать, когда я приходила. – Рад-рад! Приди ты вовремя, меня бы не застала.

– Вы куда-то уезжаете? – удивилась я, ведь еще утром мы договаривались о встрече, а сейчас мой научрук держал в руках сложенный дорожный набор.

– Да, Лерочка, возникли неотложные дела. Но ничего, я вернусь, и продолжим работу, а если что, то ты справишься и без меня, – добродушно сказал мужчина, в то время как его глаза взволнованно забегали по комнате.

– Что значит «без вас»? – проследив за его неуловимым взглядом, я заметила большой почти сложенный чемодан.

– Я хотел сказать, если вдруг я задержусь дольше, – ответил профессор и глубоко вздохнул.

– Тогда не буду мешать со сборами.

Было обидно, что меня вот так бросают: без предупреждения в самый разгар работы. Я уже направилась к выходу, но Радзинский удержал меня за руку.

– Лера, мне нужно поговорить с тобой, – начал он и слегка замялся, словно речь пойдет о чем-то крайне деликатном, – ты девушка очень умная, одна из лучших студенток, за тобой большое будущее. Помни о том, что в жизни нужно делать выбор сердцем и не идти против совести.

– Павел Аркадьевич, я не понимаю, о чем вы?! – нахмурилась я.

– Просто напутствия старика, – отмахнулся научрук, и подошел к своему чемодану, откуда достал конверт и протянул его мне, – Лера, возьми. Я хотел занести тебе это в твою комнату, но раз ты сама пришла…

– Что это? – удивилась я, получив конверт.

– Открой, когда будет нужно, – ответил профессор.

– Но как я пойму, когда нужно? – удивилась я.

– Поймешь… Если сочтешь, что тебе что-то не договаривают, – грустно улыбнулся Павел Аркадьевич, взял чемодан и, кивнув мне на прощание, вышел к подъехавшему пару минут назад такси.

Конверт я убрала в сумку и благополучно о нем забыла. После такой выходки научрука не было никакого настроения заниматься дипломом, поэтому я направилась к озеру, где в это время собирались мои однокурсники. Из года в год ничего не менялось. В свободное время мы любили собираться в беседке у воды, обсуждать всякие студенческие глупости, громко смеясь. Как правило, заводилой всегда был Юрка Нилов.

– Лер, ты к нам? – удивилась Арина Миланова, моя самая близкая университетская подруга. – Ты же вроде собиралась заниматься.

– Да, но Павел Аркадьевич куда-то уехал, – пожала плечами я и села рядом с девушкой.

Арина и я дружили с первого курса. Она приехала в Оболенку из Екатеринбурга, я же родилась и выросла в Москве. До шестнадцати лет меня растила мама, пока несчастный случай ее не отобрал. Отца я видела лишь по праздникам. Он оставил семью, когда мне было три, но после маминой смерти забрал меня к себе… В Оболенку. Здесь папа преподавал юриспруденцию и пожелал, чтобы я пошла по его стопам. Правда, я больше тяготела к истории средних веков, нежели к праву. В итоге отец не стал препятствовать моему выбору, и я пошла на медиевистику. Единственным его условием было послушание и прилежная учеба. Для меня это было несложно. Занятия давались легко, да и проводить свободное время за книгами всегда любила. Сейчас я была отцовской гордостью, одной из лучших студенток курса.

В Оболенке были запрещены шумные вечеринки, алкоголь и, уж конечно, наркотики. Студенты находили развлечения в шахматах, карточных играх, интеллектуальных сражениях и прочих занятиях до скрежета зубов прилежной молодежи. Каждый из нас был до приторности правильным, и появись в наших рядах кто-то иной, это стало бы началом конца.

Вдоволь наболтавшись с подругой, я решила оставить однокурсников, чтобы еще раз пробежаться по теме завтрашнего семинара, поэтому стала прощаться с ребятами. Арина попыталась меня удержать, но у нее, как обычно, ничего не вышло, и кинув на прощанье «гребаная заучка», оставила свои попытки.

Я уже подходила к корпусу, как сзади послышались торопливые шаги. Стоило обернуться, как я столкнулась лицом к лицу с улыбающимся Юркой.

– Лер, что делаешь завтра вечером? – неожиданно спросил парень.

– Ммм… не знаю пока, скорее всего, буду сидеть над дипломом.

– Может, сходим прогуляться? – нерешительно предложил он.

– Это свидание? – в лоб спросила я. Конечно, подобные предложения звучали нечасто, но все же я не привыкла пасовать и предпочитала сразу расставить точки над i. Но и Юрка не растерялся. Его губы растянулись в довольной улыбке, и он кивнул.

– Если скажу «да»?

– Я подумаю, – улыбнулась я в ответ и поспешила ретироваться, дабы избежать неловкости.

– До завтра, – крикнул мне вслед парень, уверенный, что я ему не откажу.

Юра был мне приятен, но романтических чувств к нему я не испытывала, хотя и хотелось пойти на свидание. Как и любая девушка, я нуждалась в том, чтобы за мной ухаживали, водили в кино, дарили цветы. Ничего этого у меня не было. Я не была уродиной, но был другой большой изъян – отец. Папу панически боялись все студенты.

Андрей Николаевич Ланской, доктор юриспруденции и по совместительству мой отец, критически относился к каждому парню, кто осмеливался приблизиться к его сокровищу, то есть ко мне. Именно поэтому в свои двадцать у меня практически не было опыта общения с противоположным полом. То, что Юрка решился меня пригласить, стало причиной глупой улыбки, которая не сходила с лица до самого вечера.

Утром следующего дня за мной зашла Арина. Это не был дружеский жест, она всегда так делала, если не была готова к семинару. Возможно, это была чистой воды эксплуатация моих знаний, но я не обижалась, ведь, когда было нужно, и Аринка меня выручала. Мы шли к учебному корпусу, и я просвещала девушку о Фридрихе Барбароссе и Ломбардской лиге, но вдруг она остановилась и ухватила меня за руку.

– Ты чего? – удивилась я.

– Смотри, – Арина указала пальцем на группу наших преподавателей, которые собрались в стороне от учебного здания и что-то бурно обсуждали. Это было довольно необычно, ведь все совещания педагогического состава, как правило, происходили за закрытыми дверями.

– Может быть, что-то случилось? – предположила я.

– Скорее всего.

– Тогда пойдем скорее в аудиторию. Там и узнаем, – я потянула подругу к учебному корпусу.

Вопреки ожиданиям, наш курс тоже не знал, что случилось, а в том, что что-то произошло, мы не сомневались. Занятие должно было начаться еще пять минут назад, а преподавателя все не было. Опоздания в Оболенке считались чем-то из ряда вон выходящим, и это относилось не только к студентам, но и к преподавательскому составу. Каково же было наше удивление, когда вместо Аристарха Борисовича Рылева, преподававшего у нас историю, в аудиторию вошел сам ректор.

Иван Викторович Серов возглавлял Оболенку уже десять лет, а до этого был деканом исторического факультета. Он был потомственным оболенцем, его родители работали в Оболенке, и сам он родился и вырос в стенах Университета.

– Господа студенты, прошу минуточку внимания, – заняв место на кафедре, обратился ректор, – вынужден сообщить печальную новость. Вчера в автомобильной аварии трагически погиб всеми нами любимый и почитаемой профессор Радзинский.

По аудитории прошелся шепот. Кто-то шумно вздохнул, кто-то выкрикнул «не верю», только я не проронила ни звука.

– Завтра мы почтим память Павла Аркадьевича в стенах Оболенского Университета, – со скорбью в голосе произнес ректор, – тем студентам, кто работал с профессором над дипломными работами, будут назначены новые научные руководители.

Иван Викторович покинул аудиторию, давая нам возможность прийти в себя и принять эту страшную новость. Через пару минут вернулся Аристарх Борисович и, как ни в чем не бывало, начал занятие. Но я никак не могла сосредоточиться на истории, все время прокручивая в голове нашу последнюю встречу с Павлом Аркадьевичем. Он был таким взвинченным, суетливым. И этот конверт. Что в нем? Я схватилась рукой за сумку, желая его найти, но меня отвлекла Арина соболезнованиями по поводу того, что мне теперь искать нового руководителя.

Известие о кончине профессора наложило отпечаток на всех. В Университете была натянутая, тревожная атмосфера. Часть занятий отменили. Естественно, ни у кого из нас не было настроения. Даже Нилов согласился перенести наше свидание на более благоприятное время.

Профессора Радзинского похоронили на кладбище Оболенки. Оно находилось в паре километров от жилых и учебных корпусов и существовало практически с самого основания Университета. Там нашли вечный покой те преподаватели и обслуга, для кого Оболенский Университет был домом.

По пути к жилым корпусам нас с Ариной неожиданно нагнала Марина Позднякова, первая красавица Оболенки. Мы не особо дружили, но поддерживали приятельские отношения, иногда собираясь вместе на девичьи посиделки. Отличительной чертой Маринки была любовь к сплетням.

– Девочки, вы слышали, как ужасно погиб Павел Аркадьевич? – сразу перешла к делу наша сплетница.

– Он разбился на машине вроде как, – усмехнулась Аринка, – это все знают.

– А вот и не совсем так, – гордо заявила Позднякова.

– И что же было? – не выдержала я, устав от этой клоунады. Умер человек, как-никак, а они тут спорят.

– Таксист не справился с управлением и съехал в кювет, задняя дверь, где сидел Радзинский, открылась, и он выпал из машины, – воодушевленно начала Марина, подкрепляя свой рассказ активной жестикуляцией, – он зацепился одной ногой за дерево и повис вниз головой. Так его и нашли. Поговаривают, что даже был жив, только когда пришла помощь, оказалось уже поздно.

– Какой ужас! – я поморщилась, живо представив эту страшную картину. Павел Аркадьевич не заслужил такой смерти.

Мы молча свернули к нашему корпусу. Стал накрапывать мелкий дождик, словно сама природа оплакивала старого профессора. Я поежилась от холода и все же спросила у Поздняковой, откуда она так осведомлена о кончине моего научрука.

– Сегодня я проходила мимо кабинета ректора и услышала разговор Серова с полицией.

– Услышала или подслушивала? – прищурилась Арина, недовольно глядя на Марину. – Может, все было не так страшно?

– Не хотите – не верьте, – обиженно надула губки Позднякова и, гордо развернувшись, постучала шпильками к кофейне.

Остаток пути до жилого корпуса мы шли молча, каждая погруженная в свои мысли. Меня не покидало ощущение того, что в трагедии с профессором Радзинским не все так просто. Его спонтанный отъезд и то волнение, с которым научрук прощался, не давали мне покоя. Я вновь вспомнила про таинственный конверт, поэтому, оказавшись у себя, сразу же его достала.

Не знаю, чего я там ожидала найти. Может, большое письмо с каким-то страшным признанием? Но там был лишь сложенный в четверо лист бумаги, развернув который я увидела копию книжной гравюры с изображением человека, висящего на дереве вниз головой. Тут же в памяти всплыли слова Марины о страшной смерти Павла Аркадьевича. Теперь я точно знала, что эта трагедия не просто несчастный случай.

2. Явление демона

После трагического случая с профессором Радзинским расписание занятий в Университете изменили. В течение двух недель историю средневековой мысли нам не читали. Моя работа над дипломом продолжалась, но из-за невозможности с кем-то обсудить мои размышления, я чувствовала, что стою на месте. У Павла Аркадьевича дипломную работу писали два студента – я и мой однокурсник Петр Авилов. Работа Пети затрагивала скорее исторические аспекты, чем философские, поэтому ему легко нашли руководителя. А вот я пока оставалась в свободном плавании.

Все это время мне не давала покоя мысль, что Павел Аркадьевич пытался мне что-то сказать. Он предвидел свою смерть и даже знал, как именно это случится. Значит ли это, что профессора убили? Несомненно. Но кто? Так хотелось поделиться с кем-нибудь своими открытиями, но я не могла. Для начала нужно было самой разобраться во всем. Радзинский был умным человеком, а, значит, не просто так решил передать эту гравюру именно мне. Это послание, и я должна его разгадать. Из раздумий в реальность меня вернул телефонный звонок. Отец. В последние недели мы стали реже общаться из-за его загруженности на работе, поэтому я обрадовалась звонку.

– Да, папа.

– Лерочка, детка, как ты? – как всегда, учтиво, не по-отцовски, а по-учительски поинтересовался он.

– Хорошо, папочка, а ты как? – я присела на кровать и посмотрела на наше совместное фото, как делала всегда, когда он звонил.

– Тоже неплохо, только соскучился по моей умнице-дочке, – я услышала, как он улыбнулся в трубку, – сегодня хочу, чтобы ты поужинала у меня. Приходи вечером. Пообщаемся.

Как правило, мой отец ужинал в общей столовой, несмотря на то, что в его доме была и кухня, и столовая. После расставания с мамой он так и не женился, а сам вести хозяйство не умел. Возможно, ему было бы удобнее жить одному в квартире, а не в особняке, который ему выделил университетский совет, но мой отец не захотел отказываться от дома и долгие годы жил один, пока я не перебралась к нему. После того, как я стала студенткой Оболенки, у меня был выбор – жить с папой или получить свою комнату. Я предпочла второе. Мне не хотелось выделяться среди других студентов, к тому же я стремилась как можно раньше получить независимость.

– С радостью, папочка! Я приду пораньше и приготовлю нам что-нибудь вкусное.

– Буду ждать тебя, милая, – ответил папа, – до вечера!

– До вечера! – сбросив вызов и положив телефон на тумбочку, я откинулась на кровати, продумывая, что можно приготовить.

Поскольку большинство жителей Оболенки, от студентов и преподавателей до обслуживающего персонала, питались в общей столовой, получить продукты домой было непросто. Раз в две недели составлялся список необходимых покупок, куда каждый преподаватель или служащий Университета мог внести то, что ему необходимо. Несколько человек, отвечающих за провизию, выезжали в подмосковный гипермаркет и покупали все необходимое. Закупками для студентов занимался куратор, которого выбирали на университетском совете, и студенческий список утверждался преподавательским составом. Нам было запрещено покупать сигареты, алкогольные напитки и вредную пищу. У преподавателей и обслуги таких ограничений не было. Я не помнила, что осталось у папы от прошлого привоза продуктов, поэтому так и не смогла придумать меню вечера, решив сориентироваться на месте.

К шести часам я уже подходила к папиному дому. Это был двухэтажный особняк с тремя спальнями на втором этаже и большой светлой гостиной внизу. Тут было уютно, всегда тепло, даже в самые суровые зимы, и по-домашнему хорошо. Такой контраст с небольшой московской квартиркой, где жили мы с мамой. Как бы мы могли быть счастливы в этом доме все вместе, жаль, что родители не уберегли нашу семью. Может быть, поэтому мне всегда так грустно у отца?

– Лерочка, ты уже пришла! – обрадовался папа, попивавший дымящийся кофе на крыльце.

– Я же обещала быть пораньше, – напомнила я и поцеловала отца в щеку.

– Проходи, милая, – он открыл дверь и впустил меня внутрь, – все, что осталось из продуктов – в холодильнике. Когда будешь решать, что готовить, помни, что у нас есть бутылочка Пино Гриджио.

И пусть вино было запрещено в Оболенке, отец иногда позволял мне такие мелкие нарушения, как бокал итальянского сухого. Конечно, если они происходили под его присмотром. А вот съестные запасы оказались довольно скудными, поэтому я остановила свой выбор на стейках из замороженной семги. Рыба и белое вино – неплохое сочетание.

– Детка, очень вкусно, – прикрыв глаза, сказал папа, пробуя рыбу.

– Я старалась, – улыбнулась я и опустила взгляд, чтобы нагло не демонстрировать, как горжусь собой за хороший ужин.

– Милая, я хотел поговорить с тобой по поводу твоей работы. Тебе пока не назначили руководителя, и это нехорошо, но я спешу тебя обрадовать, – папа улыбнулся и, чуть прищурившись, посмотрел на меня. Сразу стало ясно, что этот ужин он затеял неспроста.

– Чем?

– Завтра к нам приезжает выдающийся профессор-медиевист, – начал восхищенно папа, – он получил степень в Болонском университете. Обучался у самого Эко.

– Умберто Эко³? – удивилась я, недоверчиво поморщившись.

– Да, и он займет место профессора Радзинского.

Умберто Эко был человеком, которым я поистине восхищалась. Ученый, философ, культуролог, публицист, специалист по семиотике. Он внес колоссальный вклад в культуру ХХ века. Я мечтала познакомиться с ним, и то, что его бывший ученик будет преподавать у нас, стало для меня действительно шокирующей, в хорошем смысле, новостью.

– Он берет студентов-дипломников? – сразу оживилась я.

– Не знаю, милая, мы это не обсуждали с ректором. Но я замолвлю словечко, – подмигнул мне папа, – к тому же Евгения Матвеевна послезавтра дает приветственный ужин для нового профессора, и я возьму тебя с собой.

– Спасибо, папочка, – обрадовалась я, – если он возьмет меня с дипломом…

– Только ты должна как следует подготовиться, чтобы представить свою работу так, чтобы его заинтересовать, – строго сказал отец.

– Конечно! – воскликнула я, – тем более, что с Павлом Аркадьевичем мы начали составлять тезисы по тому, что я написала.

– Да, – грустно сказал папа и отпил немного вина, – бедный Павел.

– Знаешь, я ведь заходила к нему перед тем, как он уехал, – то ли вино расслабило, то ли в уютной домашней атмосфере хотелось довериться отцу, но я решила поделиться своими догадками, – он мне показался каким-то странным. Говорил так, будто знал, что не вернется.

– Глупости! – отрезал отец – И тебе вообще не стоит думать о таких вещах. Лера, главное – диплом!

– Но, папа, это никакие не глупости, – я обиженно надула губки и отодвинула от себя тарелку с недоеденной рыбой, – он сам начал говорить, что я справлюсь с работой и без него. Потом сказал, что за мной большое будущее, и я не должна забывать, что в любой ситуации надо действовать по совести, а потом…

– Лера, и слушать не хочу, – вдруг вспылил отец и раздраженно бросил на стол салфетку, никогда раньше я не видела его таким, – забудь все, что тебе сказал Радзинский.

– Папа, что с тобой? – тихо спросила я, и отец понял, что напугал меня. Он сделал глоток вина, перевел дыхание и вроде немного успокоился.

– Извини, милая, просто ты не все знаешь. В последнее время Павел был немного не в себе. Он стал рассуждать о странных вещах. Я бы даже сказал, что у него развилась паранойя. Я бы не хотел, чтобы ты забивала свою славную головку всякими глупостями.

– Хорошо, папочка, – согласилась я, но только лишь затем, чтобы не ссориться. Мое желание разобраться в смерти Радзинского отнюдь не пропало.

Мы замечательно, как самая обычная семья, провели остаток вечера. Усевшись на диван в гостиной, под негромкие звуки Паганини и ароматный бергамотовый чай обсуждали нового профессора. Папа с упоением рассказывал, какое образование получил наш новый преподаватель и у каких выдающихся личностей обучался, да и послужной список написанных им научных работ впечатлял. Мы оба понимали, что если за мой диплом возьмется такой человек, то развить его в диссертацию не составит труда.

Следующий день для меня был особенно волнительным, ведь предстояло знакомство с новым профессором. Судя по рассказам отца, этот преподаватель станет звездой нашего Университета. Почему-то я представляла мужчину лет сорока пяти, в очках, с проседью и большим животом. Мое воображение нарисовало ему твидовый пиджак, жилетку и трость. А еще зубы. Они обязательно будут желтыми и кривыми. Не терпелось скорее его и увидеть, поэтому я радовалась, что история средневековой мысли стояла первой парой.

Прокручивая в голове весь вчерашний разговор с отцом, я вдруг вспомнила и его слова о Радзинском. Известие о новом профессоре так впечатлило, что я совершенно забыла о том, что должно было тревожить не меньше. Неужели Павел Аркадьевич действительно страдал параноидальными мыслями? Возможно, он «заразил» ими и меня? Что если его смерть лишь совпадение с изображением на гравюре? И кого я пыталась обмануть… Не бывает таких совпадений, не бывает. Но отец, несомненно, прав в одном: сейчас не стоит забивать этим голову. Главное – диплом.

В аудиторию я пришла одной из первых и заняла свое обычное место. Аринки еще не было, поэтому я нагло растянулась на парте, положив голову на руки. С трудом проснувшись после выпитого вчера вина, я не могла найти в себе силы высидеть ровно двадцать минут до начала лекции. Вот только спать я не планировала, тем не менее, сама не заметила, как погрузилась в дрему. Я даже видела какой-то сон, когда кто-то беспардонно нарушил мой недолгий отдых, больно толкнув в плечо.

– Эй, ты охамел? – возмутилась я.

Передо мной стоял незнакомый молодой человек. Не будь его лицо таким сердитым, а взгляд злым, я бы могла назвать его симпатичным, но кислая мина напрочь стирала любые положительные эмоции на его счет.

– Вы что себе позволяете? – гордо вздернув голову, глядя на меня сверху вниз, словно он бог, вопросил парень.

– А что себе позволяешь ты?! Мне больно! – в тон ему ответила я, замечая, как его лицо чуть ли не побелело от злости.

– Мне казалось, что это один из лучших университетов, а я на своем первом занятии вижу спящую студентку, которая к тому же грубит! – процедил он и, развернувшись, пошел к преподавательской кафедре.

Не нужно было долго думать, чтобы понять, в какую передрягу я вляпалась. Арины так и не было, она бы, конечно, разбудила, в отличие от остальных сокурсников, с любопытством разглядывавших меня, как скорую жертву молодого преподавателя. Я сглотнула, чтобы подавить неизвестно откуда взявшийся ком в горле и подняла взгляд на профессора. Казалось, передо мной стоит исчадие ада и это притом, что как мужчина он был все же весьма привлекательным: спортивное телосложение, тонкие черты лица, светло-каштановые волосы и удивительно глубокие сапфировые глаза.

– Ваше имя? – обратился ко мне мужчина таким тоном, словно я самый омерзительный человек, каких он встречал в своей жизни.

– А ваше? – выпалила я, прежде чем подумала.

– Мое?! – гневно переспросил он. – Романов Арсений Витальевич, профессор. Ваш новый лектор.

– Ланская. Валерия Ланская, – представилась я, чувствуя, как от ужаса перед ним пересохло в горле.

– Знакомая фамилия. Вы случайно не дочь Андрея Николаевича Ланского? – уточнил Арсений Витальевич.

– Да, – подтвердила я.

– Тогда с вами все ясно, – холодно произнес он и взошел на кафедру.

– И что вам ясно? – не сдержалась я. Такое хамское отношение возмущало. Я бы извинилась перед профессором, что случайно уснула (причем до лекции, а не во время), но после подобной грубости не собиралась этого делать.

– Ясно, что здесь, как и во многих других университетах, дети профессоров пользуются особым блатом, – спокойно ответил новый преподаватель, не удосужив меня даже взглядом, рассматривая какие-то бумажки на своем столе.

– Я не пользуюсь тем, что мой отец здесь преподает, – возразила я, – какое вы вообще имеете право делать подобные умозаключения, даже не узнав меня как студента.

– Мне достаточно того, что вы спите на лекциях и хамите профессорам, – отрезал он, – а сейчас, с вашего позволения, Ланская, я начну лекцию. Советую и вам послушать. Иногда полезно узнавать что-то новое.

Вот так этот хам в мгновение ока растоптал все мои ожидания. Профессор, ученый, интеллектуал? Нет. Самый настоящий грубиян, напыщенный индюк. И это с ним я так мечтала познакомиться?

До конца лекции я демонстративно игнорировала все, что рассказывал Арсений (сама себе я дала установку, что не стану звать его по имени и отчеству, кроме как обращаясь к нему лично). Хотя мне не пришлось изображать незаинтересованность. Лекция молодого профессора показалось мне скучной и поверхностной: ни одного умозаключения, никакой глубины. Это больше напоминало урок философии в старшей школе.

После звонка я, не прощаясь, покинула аудиторию, хотя в дверях все же оглянулась. Моего профессора это нисколько не задело. Он лишь бросил мне вслед презрительный взгляд. Отлично. И этого человека мне могут назначить в руководители? Хотя он сам ни за что не возьмет надо мной шефство.

Все оставшиеся пары прошли благополучно, но Арина так и не появилась, что начало меня беспокоить. Подруга никогда не пропускала без предупреждения, в Оболенке к прогулам относились очень строго. А после загадочной смерти Павла Аркадьевича стали возникать неприятные тревожные мысли. И, чтобы их развеять, я пошла к ней.

У порога Арининой комнаты я услышала громкий кашель. Тяжело вздохнув, я постучала в дверь. В Оболенском Университете, если человек заболевал, то был обязан сразу обратиться к врачу и на время болезни его перевозили в лазарет, чтобы не заразить других. То, что Арина болела у себя, могло иметь крайне неприятные для нее последствия.

– Можно, Рин?

– Да, входи, – услышала я хриплый голос подруги.

– И как это понимать, дорогая? – рассердилась я, увидев перед собой совершенно заболевшую девушку.

– Не выдавай меня, – взмолилась она, – ненавижу лазарет, я сама поправлюсь, только отлежусь сегодня.

– Я не выдам, а вот твой кашель сдаст тебя с потрохами, так что давай-ка пойдем к врачу, – присаживаясь на стул у ее кровати, серьезно сказала я.

– Нет, пожалуйста! Дай мне денек! Обещаю, если до завтра не поправлюсь, то вместо занятий – в лазарет, – заканючила Аринка и взяла меня за руку, – а теперь лучше расскажи, что было в Универе.

Я вкратце рассказала о том, что произошло за день, не умолчав и про нового преподавателя. Подруга согласилась, что профессор Романов поступил как настоящий хам, выставляя меня перед студентами в нелицеприятном свете. Она даже предложила ему отомстить, например, напакостив в аудитории, но опускаться до подобного я не хотела.

Напоив Аринку лекарствами, а главное, сиропом от ее жуткого кашля, я собиралась уходить, как постучали в дверь. На пороге стоял университетский доктор, и его лицо не предвещало нам ничего хорошего.

– Так, значит, это правда? – спросил Михаил Романович, переводя взгляд с меня на Арину. – Чем вы объясните, Миланова? А вы, Ланская, как вижу, прикрываете больную?

– Михаил Романович, мы как раз хотели к вам обратиться, – начала оправдываться я.

– Вы еще и врете? – возмутился врач. – Нам поступила жалоба от вашего соседа, что вы весь день громко кашляете. К тому же, на занятиях вас не было. Арина, собирайте вещи и немедленно в лазарет. Вам выговор. А вам, Валерия, предупреждение.

Арина грустно вздохнула, виновато глядя на меня. К сожалению, у нас не было иного выхода, кроме как признать свое поражение. Подруга получила выговор, а это значит, что в главном холле Университета две недели будет висеть позорное объявление, что она нарушила правило Оболенского Университета. Да еще и преподаватели на лекциях будут видеть своим долгом осудить поведение девушки. Мне резко захотелось встретиться лицом к лицу с соседом, который заложил Аринку. Я точно знала, кто это – Петр Авилов!

Когда мы учились на втором курсе, Арина и Петя начали встречаться. Их роман продлился недолго, и они со скандалом расстались. С тех пор этот гад старался найти повод, чтобы хоть как-то навредить бывшей девушке. Но то, как он поступил на этот раз, перешло все границы, и я не собиралась этого так оставлять.

Выйдя из жилого корпуса, я решительно направилась в сторону спортзала. В это время начиналась тренировка по баскетболу, а значит, Петька будет там. Но я столкнулась с Авиловым даже раньше, чем планировала, когда он выходил из учебного корпуса.

– Эй, Авилов! – крикнула я. – Ты еще не захлебнулся своей злобой?

– Ланская, злишься потому, что я отослал эту туберкулезницу в лазарет? – ехидно спросил он, мерзко прищурившись.

– Не смей так называть Арину. Ты просто не можешь смириться, что она не бегает за тобой, как какая-нибудь из твоих дурочек! – вспылила я.

– Да больно мне это надо. Я бы с ней ни за что не сошелся бы. На ней негде пробу поставить, весь Университет ее испробовал, – процедил Петька, развернулся и направился к спортзалу.

Арина действительно была особой ветреной с толпой поклонников, многие из которых прошли через ее постель. Тем не менее, я не могла позволить какому-то придурку оскорблять мою подругу. Не знаю, что на меня нашло, но я взяла с земли горсть грязи и кинула в спину Авилову. Парень остановился, повернулся и уставился на меня с такой яростью, что я мигом пожалела о своем поступке. Он хотел было шагнуть ко мне, но остановился, а на его лице заиграла злобная ухмылка.

– Тебе не стыдно, Лера? – нравоучительно заговорил он, чем окончательно меня обескуражил. – Я не собираюсь делать за тебя задание. Когда же ты начнешь учиться, а не пользоваться тем, что тут преподает твой папочка?

– Авилов, ты совсем идиот?

– Могли бы извиниться, Валерия, – за спиной прозвучал грозный голос, – вы считаете, что все должны плясать под вашу дудку?

– Арсений Витальевич, вы все неправильно поняли, – бросила я до боли избитую фразу без всякой надежды на понимание.

– На мой взгляд, все очевидно, – холодно сказал он.

– Я пойду, иначе опоздаю на тренировку, – обреченно выдохнул Петя, – спасибо, что вступились за меня, Арсений Витальевич.

– Конечно, идите. А вы, Валерия, лучше бы занялись чем-нибудь полезным. Например, почитали бы книгу, это, знаете ли, развивает, – усмехнулся мерзавец, глядя в спину другому удаляющемуся мерзавцу.

– Кто бы давал мне такие советы! – вспылила я, не в силах терпеть подобное. – Вам самому не мешало бы больше читать, возможно, тогда научились бы мыслить, а не пересказывать учебники.

– Что? – прошипел он.

– Ваша лекция была пустой ахинеей, – прямо заявила я, – вы ни черта не смыслите в философии, а можете только пересказывать методичку для старших классов.

Арсений бросил на меня полный ненависти взгляд, а потом приблизился так, что между нашими лицами едва ли было два сантиметра.

– Держи свой длинный язык за зубами, девочка, – угрожающе произнес он, – с огнем играешь.

Романов ушел, оставляя меня в полном ступоре. Тогда я не приняла всерьез сказанное им в гневе, списав это на злость. Но это не были пустые слова, я даже не подозревала, как далеко меня заведет мой острый язычок.

3. Слабые попытки оправдания

Это был наиотвратительнейший день! Сначала этот мерзкий Арсений, потом Миланова со своим обманом, непреступный Михаил Романович с выговором, сволочь-Петька и снова чертов Арсений! Да как он смел говорить со мной подобным образом?! Напыщенный индюк!

Переполняемая гневом, я направилась к себе, но почти у порога комнаты вспомнила, что отец обещал договориться с ректором, чтобы новый талантливый преподаватель стал моим научным руководителем. Нет-нет-нет! Этого я допустить не могла и помчалась к папе, но его не оказалось дома. Дозвониться тоже не удалось, сотовый был не доступен. Мой отец был слегка рассеянным: на лекциях отключал телефон, а после забывал включить. Я побежала в Университет, но и на кафедре его не нашла, зато застала в его аудитории Евгению Матвеевну Селезневу, преподавательницу эстетики. Это была статная дама лет сорока, выглядящая всегда слишком консервативно, и если бы не привлекательное, чистое от морщин лицо, то можно было бы смело назвать ее зрелой. Стоило ее увидеть, и я вспомнила про званный ужин в честь этого мерзкого нового преподавателя, куда меня пригласил отец.

– Валерия, ты что-то забыла? – приспустив на нос очки в тонкой золотой оправе, женщина окинула меня взглядом.

– Евгения Матвеевна, добрый день, – учтиво поздоровалась я, – вы не видели отца?

– Ему пришлось уехать в город по университетским делам, – сообщила Селезнева и, все-таки сняв очки, закусила одну дужку, – но Андрей Николаевич успел предупредить, чтозавтра ты придешь ко мне на ужин.

– Да, конечно, – наигранно улыбнулась я.

– Тогда до завтра, Валерия! – Селезнева снова нацепила очки и стала дальше проверять какие-то тесты.

Я вернулась в корпус совершенно без настроения. И Аринки не было, чтобы выговориться. Я прилегла на кровать и, прикрыв глаза, задумалась о новом профессоре. Он очень странный и такой агрессивный по отношению ко мне. По сути я ничего ему не сделала, немного нагрубила, но ведь это не смертельно. Может быть, еще можно все уладить? То, что его лекция показалась мне поверхностной, могло оказаться заблуждением, основанным на предвзятом отношении. Надо посмотреть на Арсения с другой стороны. Он мог волноваться на первом занятии или приберегал свои размышления для другого раза. В любом случае, неумение вести лекции не говорит о его глупости. Обо мне он тоже сделал преждевременный вывод. Завтра надо все исправить! С такими мыслями я спокойно уснула.

На следующий день, полная решимости наладить отношения с новым профессором, я спешила на учебу. История средневековой мысли стояла лишь третьим занятием. Сначала предстояло высидеть латынь и высшую математику.

Как только математик нас отпустил, я сразу направилась на кафедру философии с четким желанием поговорить с Арсением. Мне повезло, и я застала его одного.

– Арсений Витальевич, можно с вами поговорить? – слегка взволнованно спросила я.

– Валерия… – профессор указал рукой на стул, и я послушно присела.

– Арсений Витальевич, вчера у нас произошел неприятный конфликт. Я вам нагрубила, за что хотела бы извиниться, – произнесла я.

– Вы умнеете на глазах, Валерия, – произнес мой собеседник, возвращаясь взглядом к книге, которую читал до моего прихода.

– Но и вы были не правы, – не выдержала я, разозлившись его безразличием.

– Что вы сказали? – переспросил он, оторвавшись от книги, а его сапфировые глаза вспыхнули недобрым блеском.

– Вы были не правы на мой счет. Конечно, я поступила некрасиво, когда заснула, но это произошло еще до лекции. У меня был насыщенный предыдущий вечер, – честно выпалила я, а профессор приподнял бровь после моего заявления про «насыщенный вечер». Он точно неправильно меня понял, но сейчас это было неважно, – я не прикрываюсь тем, что мой отец преподает. Вы можете в этом убедиться сами. Не хочу показаться нескромной, но медиевистика – это действительно то, в чем я недурно разбираюсь.

– Это все, что вы хотели сказать? – равнодушно уточнил Арсений.

– Да, – пропищала я, чувствуя, что моя попытка навести мосты потерпела глобальное фиаско.

– Хорошо, в таком случае, присаживайтесь на свое место, а на что вы способны, сегодня проверим, – вздохнул Арсений, как мне показалось, обрадованный тем, что мне нечего возразить.

После разговора с Романовым я только сильнее утвердилась в мысли, что первое мнение о нем оказалось верным. Его высокомерие раздражало настолько, что теперь стало делом чести доказать, что я действительно чего-то стою. Арсений сказал, что сегодня у меня будет такая возможность. Отлично!

Аудитория постепенно заполнилась студентами, и я с трепетом ожидала начала семинара в надежде блеснуть своими знаниями. Но наш преподаватель все так же читал книгу, только по звонку он обратил внимание на студентов.

– Добрый день, – сухо поздоровался он, – сегодня вы пишете эссе. Хочу увидеть, как вы умеете мыслить. Тема: «Логика Аристотеля в синтезе с христианским богословием как основа схоластики».

Профессор Романов для наглядности записал тему на доске, обвел взглядом аудиторию и сел за свой стол. Студенты принялись за написание работы, в то время как Арсений углубился в чтение, а я украдкой за ним наблюдала. В этом человеке что-то настораживало. Тема, которую он предложил, была слишком обширна и подразумевала собой сведение к простому определению схоластики. Неужели такому выдающемуся профессору действительно будет интересно читать подобную банальщину? Мне было бы скучно. Мне и писать-то было скучно…

– Валерия, – как гром прозвучал его строгий голос, – вам нужно особое приглашение, чтобы начать писать?

– Извините, просто обдумывала тему, – я схватилась за ручку и начала писать определения, не желая снова вступать в конфликт.

Арсений продолжал недовольно смотреть на меня, и только когда ручка забегала по бумаге, отвернулся к окну. До конца пары я старалась избегать с ним зрительного контакта, хотя несколько раз чувствовала на себе его взгляд. Как только очередной звонок известил нас о свободе на ближайшие двадцать минут, я одной из первых сдала работу и практически выбежала из аудитории.

Следующим нашим занятием была физическая подготовка. Она проходила в соседнем от учебного корпусе, где, кроме большого зала, поделенного на секции по видам спорта, располагался бассейн. В отличие от многих других вузов, в Оболенке не считали физкультуру чем-то проходящим. У нас отдавали должное спорту, и каждый студент в обязательном порядке должен был добросовестно сдавать нормативы. Занятия вел Ян Семенович Гуревич, кандидат в мастера спорта по легкой атлетике и неоднократный призер российских и международных соревнований. Кроме того, Ян был молодым, привлекательным мужчиной, и многие студентки сходили по нему с ума.

Когда я, переодевшись и захватив с собой бутылочку воды, вышла в зал, Яна Семеновича еще не было. Его отсутствием не преминул воспользоваться Юрка и напомнил мне о несостоявшемся свидании.

– Да, я помню, Юр, но сегодня мы с отцом идем на ужин к Селезневой, – без энтузиазма отозвалась я, сейчас мысли были заняты другим и совсем съехали с романтического лада.

– Серьезно? – удивился он. – Я тоже там буду. Меня тащит Захар.

– В таком случае, там и встретимся, – улыбнулась я.

– Ага, но от встречи наедине ты все равно не отвертишься, – подмигнул мне парень и поспешил ретироваться к своим приятелям, потому что в зал вошел Ян Семенович.

Как обычно, Гуревич вытряхнул из нас все силы, заставляя отжиматься, приседать, делать выпады и стоять в планке по две с лишним минуты. Когда занятие окончилось, я легла на коврик и невидящими глазами уставилась в потолок. По мере того, как ко мне возвращались силы, я стала рассматривать потолочную роспись, на которую раньше не обращала внимания. Справа от массивной люстры была изображена женщина, стоящая у реки на одном колене, выливая в нее воду из кувшина. Дальше за ней был густой лес, каждое дерево которого было детально прописано. Но тут меня привлекла одна деталь. На крайнем дубе четко просматривался повешенный точь-в-точь такой, как на гравюре, что передал Радзинский. Взглянув еще раз на всю картинку, я заметила, что она не выглядит целостно, хотя каждый элемент удачно вписан, но плохо вяжется по смыслу с остальными. В ней не было одного сюжета, а скорее просматривалась какая-то символичность. И снова я вспомнила профессора Радзинского и его загадочную смерть.

Наспех приняв душ и переодевшись, я пошла в библиотеку. В Оболенском университете это была святая святых. Несколько огромных залов, соединенных между собой галереями, многочисленные книги, наполняющие книжные шкафы, толстые подшивки газет и журналов, архивы и генеалогические древа. Уже более двадцати лет этим местом управлял Сергей Петрович, наш пожилой главный библиотекарь. В качестве помощников у него работало несколько методистов, но «вся власть» оставалась в его руках. У меня сложились теплые и доверительные отношения с главным книжным хранителем, не один вечер я проводила в его владениях над книгами.

– Лерочка, детка, здравствуй! – расплылся в добродушной улыбке библиотекарь, стоило мне показаться в читальном зале.

– Здравствуйте… Как вы? – поинтересовалась я.

– Хорошо, милая. Пришла заниматься дипломом?

– Не совсем, – чуть смутилась я, – у вас есть что-нибудь о символике в гравюрах?

– О гравюрах у нас много разного… Что именно тебя интересует? – прищурился пожилой старик.

– У нас по заданию доклад об искусстве гравюры, а я знаю, что в старые времена любили закладывать тайный смысл в книжные изображения. Я подумала, что в нашей библиотеке может быть что-нибудь об этом.

– Интересно, – покачал головой Сергей Петрович, – сейчас что-нибудь подыщем. Ты же знаешь, Лерочка, гравюра возникла в пятнадцатом веке – время глобальных перемен. Книгопечатание, великие географические открытия… А что до сюжетов, то они были самыми разными – от библейских до сатиры.

– А можно ли читать гравюры, например, как иконы, где есть устоявшаяся символика? – поинтересовалась я.

– В некотором роде. Гравюристы часто закладывали некий тайный смысл в свои изображения, посвященные могли его читать, а прочие воспринимали простой картинкой. Например, Альбрехт Дюрер. В гравюре «Рыцарь, Смерть и Дьявол» он изобразил собственные страхи, кроме этого детали изображения имеют свой смысл. Доспехи рыцаря – твердую христианскую веру, песочные часы в руках Смерти – короткую человеческую жизнь, – проговорил Сергей Петрович, протягивая мне увесистый фолиант.

– Искусство гравюры, – прочла я на обложке, – спасибо, Сергей Петрович.

– Не за что, Лерочка.

В книге, что дал мне старый библиотекарь, подробно описывалась история гравюры от возникновения до двадцатого века. Там же приводились примеры символики изображений, но их трактование зависело во многом от контекста и автора. Чтобы понять изображение на гравюре с повешенным и росписи потолка спортивного зала, нужно узнать, кто их создал и на чем основывался.

Вернув книгу и попрощавшись с Сергеем Петровичем, я хотела пойти к себе в жилой корпус, но по пути меня перехватил незнакомый паренек, кажется, с первого экономического курса. Он уточнил, я ли Валерия Ланская, и сообщил, что меня разыскивает ректор. С грустью подумав о том, как мои планы на горячий душ и любимый домашний халат отодвигаются, я поплелась в кабинет Серова.

Постучав и получив разрешение войти, я открыла тугую дубовую дверь и зашла в ректорский кабинет. Иван Викторович важно восседал за своим столом, а перед ним в небольшом кожаном кресле сидел мой заклятый педагог. При виде меня Арсений еле слышно хмыкнул и отвернулся к книжному шкафу, изображая заинтересованность библиотекой. Ректор пригласил меня сесть, и я устроилась в кресле рядом с Романовым.

– Арсений Витальевич, как уже говорил, Валерия Ланская – одна из лучших студенток нашего Университета. К сожалению, страшная трагедия с профессором Радзинским оставила нашу дорогую Леру без научного руководителя. Дипломная работа этой студентки практически окончена, но без опытного шефства никак. Я назначаю вас научным руководителем Ланской.

Мы, изумленно и совершенно не сговариваясь, переглянулись с Арсением. Ни одного из нас не устраивала перспектива корпеть вместе над дипломом. Но как убедить Серова, что нам не стоит сотрудничать?

– Арсений Витальевич будет для тебя, Лерочка, отличной возможностью написать серьезную работу. Помни, у каких профессоров учился он сам, – вкрадчиво донес ректор.

– Спасибо, – наигранно улыбнувшись, ответила я.

– Не за что, Валерия, можешь идти.

Кивнув на прощание ректору и проигнорировав нового научрука, я практически выбежала из душного кабинета. Я предполагала такой исход событий, но все же надеялась на удачное разрешение. Да и Арсений сам мог бы возразить против меня, очевидно, что ему работа над моим дипломом нужна как собаке пятая нога. Век бы не видеть его, но, к сожалению, сегодня еще придется встретиться с Романовым на приветственном ужине!

Весь оставшийся день я решила посвятить себя учебе. Подготовка к коллоквиуму по эстетике помогла на время избавиться от неприятного гнетущего чувства, что засело глубоко в душе, стоило представить, как остаток учебного года буду выслушивать хамство научрука. Но эти несколько часов пролетели незаметно, и на пороге комнаты уже стоял довольный папа, одетый в свой лучший костюм. Стало даже как-то неприятно, что он так готовился к ужину в честь Арсения.

– Поздравляю, дочь! Профессор Романов теперь твой руководитель, – отец раскрыл объятья, и пришлось ему ответить, хотя разделить с ним радость было выше моих сил.

– Да, – с досадой выдохнула я.

– Я еще вчера об этом договорился с ректором, – похвастался отец. Знал бы он, что отнюдь не доброе дело он совершил, – а теперь скорее одевайся! Не пойдешь же ты к Селезневой в халате?

С тяжелым сердцем под руку с папой я пришла в дом Евгении Матвеевны, где уже собрались гости. По ярко освещенной гостиной разносился слабо уловимый аромат приготовляемого ужина, помощники из обслуги разливали шампанское и повсюду слышался преподавательский смех. Я окинула взглядом зал и заметила Нилова, беседующего о чем-то со своим братом и Аристархом Борисовичем. Стоило парню меня увидеть, он тут же поспешил ко мне, чему я несказанно обрадовалась, надеясь, что Юрка скрасит этот скучный вечер.

Нилов поздоровался и протянул мне бокал с соком (студентам даже по праздникам было запрещено употреблять алкоголь), он уже намеревался пошутить про праздник, как нас прервал ректор, требующий уделить минуту внимания. Иван Викторович вышел на импровизированную сцену и громко представил нового преподавателя. Я попыталась найти взглядом Романова, но заметила его, только когда он подошел к ректору. Первый раз я увидела его улыбку и, к моему ужасу, она мне понравилась. Он вообще выглядел безупречно – кипенно-белая рубашка, черный смокинг и бабочка. Этот мужчина был действительно красавцем, хотя на лекции, с его равнодушным лицом и хамоватым поведением, таким не казался.

Романов поприветствовал коллектив и выразил признательность за такой теплый прием. Он внимательно осматривал собравшихся, пока не встретился взглядом со мной. Не удержавшись, я приветливо кивнула ему головой, на что он чуть прищурил глаза и плотно сжал губы, а потом вновь продолжил приветственную речь. Я снова его разозлила. Неужели одним только своим присутствием?

После пафосной речи Романова всех пригласили к столу. Удивительно, как повара нашей столовой, ежедневно пичкающие студентов одним и тем же пресным подобием пищи, сумели приготовить не меньше десятка изысканных ресторанных блюд. Правда, сам вычурный ужин напоминал хорошо поставленный спектакль, где каждый гость играл отведенную ему роль, рассказывая наизусть заученный текст. Скучные беседы не скрашивала даже запеченная индейка, на подрумяненное бедрышко которой я сразу положила глаз. Вот только аппетит портил новый преподаватель. Арсений сел напротив и постоянно кидал на меня недовольные взгляды. Я терялась в догадках, что же сделала этому человеку. Не мог же он быть настолько злопамятным, что мстил за нашу первую встречу. Почему именно я стала объектом его вечного недовольства? Это уже напоминало какую-то нездоровую, маниакальную неприязнь. В очередной раз, когда он исподлобья посмотрел на меня, терпению пришел конец. Извинившись и сославшись на головокружение, я вышла в сад, чтобы хоть немного подышать таким необходимым свежим воздухом.

На улице было чертовски хорошо, особенно в сравнении с душным залом. Прикрыв глаза, я облокотилась о вековое дерево и мысленно стала вести обратный отсчет до момента, когда мое отсутствие станет неприличным и придется вернуться. Неожиданно я почувствовала на плече тяжесть чьей-то руки. Вздрогнув от испуга, я распахнула глаза и увидела перед собой Арсения. Не знаю, что это было: чарующий ясный вечер, волшебный свет луны или дьявольские чары нового преподавателя. Слабый аромат его одеколона дурманил, и все здравые мысли покинули голову, обнажив первобытные инстинкты любой женщины вблизи привлекательного мужчины. Я чуть подалась вперед и перевела взгляд на его губы. Профессор склонил голову, и мое лицо опалило его горячее дыхание с примесью алкогольной горечи.

– Не знаю как, но ты приложишь все силы, чтобы меня сняли с должности твоего руководителя. Я не буду на тебя тратить свое время. Делай, что хочешь, но поверь, это в твоих интересах, – прошептал дьявол в обличье человека. Я хотела было что-то сказать, но Арсений пошел прочь, не дожидаясь моего ответа.

4. Книга в книге

Совершенно сбитая с толку словами профессора Романова, я стояла в саду перед домом. Во мне смешались обида, злость и страх, и возвращаться на прием хотелось еще меньше, чем раньше. Видеть сейчас Арсения для меня все равно что идти к дантисту, когда нет желания, заранее зная, что будет неприятно, но выбора не остается. И если раньше я еще пыталась как-то его оправдать, то теперь он перешел черту.

Что же, черт возьми, такого я сделала этому индюку? Его слова звучали как угроза, не хватало только ножа у горла или дула пистолета меж ребер. И как можно было помыслить, что он привлекательный? Видимо, двадцатилетнее отсутствие мужчины окончательно снесло мне крышу. Впервые за все эти годы я позволила естественным инстинктам победить разум, но только направила свое либидо отнюдь не туда, куда нужно. А куда нужно? Нужно ли? У меня диплом, учеба, а я думаю о любви… Хотя кто говорил о любви? В конце концов, я – молодая женщина, мое тело требует ласки, и это естественно. Отсюда и разного рода странные мысли, героем которых вдруг стал новый преподаватель.

Я глубоко вдохнула и задержала воздух мышцами живота. Известное йоговское упражнение должно было унять бешеное сердцебиение, а заодно настроить на неизбежную встречу с Романовым. Как-то не очень-то вышло, но себя я убедила, что теперь готова вернуться. Однако не успела я ступить к дому, как почти налетела на Юрку. И как же я была ему рада.

– Лер, ты куда запропастилась?

– Там так душно, я просто вышла подышать – соврала я.

– Андрей Николаевич уже волнуется. Пойдем обратно?

Юра опустил руку мне на талию, как бы невзначай подталкивая на дорожку к дому, но этого оказалось достаточным, чтобы мои эмоции вышли наружу. Я потянула на себя парня, крепко прижавшись к нему всем телом. Мне отчаянно требовалось испытать то же желание, что и к Арсению, доказать таким образом свою правоту, что мне просто-напросто нужен мужчина.

– Лер, точно все в порядке? – его голос дрогнул, он был неуверен, и, скорее всего, во мне. Видимо, считал, что я передумаю.

– Да, я же сказала, – прошептала я и подняла взгляд на его губы, желая почувствовать то же, что и к Арсению. Этого было мало. Словно движимая какой-то невидимой силой, отбросив все сомнения, неуверенность, стеснительность и страх, я страстно поцеловала Нилова.

Юрка ответил не сразу, поначалу опешил, не ожидая моей инициативы, но он быстро реабилитировался и практически вжал меня в то самое дерево, которое до этого было свидетелем сцены с Арсением.

Запустив руку в его густые волосы, я потянула Юркину голову назад, заставляя обнажить шею, чтобы спуститься на нее губами. А стоило немного прикусить его кожу, как парень издал легкий стон. Но все, что я делала, было не больше, чем игрой. Мне хотелось чувствовать себя опытной, уверенной в себе женщиной, пусть такой я и не была на самом деле. А вот Юрка все воспринял всерьез. Бедром я чувствовала его возбуждение, он уже беспардонно гладил мою ягодицу одной рукой, в то время, как вторая оглаживала вырез платья. Еще немного, и моя глупая шалость грозила перерасти в серьезную ошибку. Пора было это прекращать.

– Нам, правда, нужно возвращаться, – отстранившись от парня, пытаясь восстановить дыхание проговорила я.

– Хорошо, – улыбнувшись мартовским котом, ответил Юрка, – идем, – он взял меня за руку, переплетая наши пальцы, и повел к гостям.

Вернувшись в зал за руки, мы тут же привлекли к себе внимание. Папа нахмурился и громко отодвинул мой стул, и я обреченно на него опустилась, получив при этом короткий выговор на долгое отсутствие и неподобающий внешний вид. Растрепанные волосы и распухшие от поцелуев губы практически кричали, чем я только что занималась в саду. И да, это, конечно, было неуважением ко всем собравшимся, но волновал меня только Арсений. Почему-то перед ним было стыдно, хотя реальной причины на то не было. Зато Юрка светился от счастья, не обращая внимания на грозный взгляд моего отца.

К счастью, сразу после ужина виновник торжества ушел, сославшись на необходимость готовиться к лекциям. Но, судя по методике его преподавания, это была пустая отговорка. Только полный идиот не заметил бы, что молодой профессор на вечере чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя женская половина преподавательского состава была совершенно им очарована. Чего стоили только знаки внимания Селезневой, которая лично подавала гостям десерт.

К одиннадцати вечера и мой папа выказал желание уйти. Как полагается, он поблагодарил хозяйку за изумительный ужин, а коллег за интересные беседы. Евгения Матвеевна, в свою очередь, предложила задержаться еще на чашку чая, но отец отказался.

Мы шли вдоль преподавательских коттеджей, наслаждаясь прохладным свежим воздухом. Тишину ночи нарушало лишь прощальное пение птиц, которые совсем скоро отправятся на зимовку в теплые края. На черном небе холодным блеском мерцали звезды. Но даже это сказочное мгновение не смогло успокоить отца, и он завел разговор обо мне и Юре. Я знала, что папе он нравится, тем более, что его старший брат, когда был студентом Оболенки, учился у отца. Юрка всегда вызывал папину симпатию своей обязательностью, усердием и умением идти к цели, притом, что всегда оставался главным заводилой университета. Но как бы хорошо папа ни относился к парню, когда дело касалось единственной дочери, никакие аргументы не принимались. Внимательно выслушав мой рассказ, тяжело вздохнув, папа все же дал согласие на наше свидание с Ниловым, но при условии, что я буду благоразумной. И пусть мне двадцать, пусть другие уже имеют опыт общения (и не только) с парнями, я, по мнению папы, другой случай.

– Папа, я тебе обещаю, что буду благоразумной. Ты же меня знаешь. Тебе не о чем волноваться, – взяв его покрепче под руку, проговорила я.

– Да, Лерочка, знаю, но не могу не волноваться. Ты – моя гордость, единственная дочь, звезда университета!

– Как раз об этом… Пап, я бы не хотела работать над дипломом с Арсением Витальевичем…

– Что?! – отец остановился и внимательно посмотрел на меня, и когда не увидел и тени шутки, нахмурился.

– Дело в том, что у нас как-то не сложились отношения, да и подход к теме совершенно разный. К тому же, мы умудрились повздорить, – я перевела дыхание, чувствуя, как покалывают кончики пальцев от волнения под суровым отцовским взглядом.

– Валерия, я не понимаю тебя! Романов – блестящий медиевист и талантливый ученый. Даже если у вас разные взгляды на изучаемую проблематику, это только на пользу! Вспомни, что Сократ⁴ говорил, что истину можно найти в споре, если один из оппонентов считает себя умнее, то должен помочь другому найти правду. Для этого он рекомендовал принять позицию оппонента и вместе с ним доказать ее ошибочность, – первый шок прошел, и отец, успокоившись, снова повел меня к дому.

– Да? А Ювенал⁵ говорил: «Воздержись от спора – спор есть самое невыгодное условие для убеждения»!

– Вот именно, Ювенал твердил про убеждение. А вам не надо никого убеждать! – усмехнулся папа. – Вам надо достойно написать работу. Он будет твоим руководителем, и точка. Тем более, об этом я просил ректора как о личной услуге и не стану идти на попятную.

Так я потерпела фиаско. Теперь оставалось сообщить об этом Арсению, вот только совершенно не хотелось сталкиваться с ним вновь. Промучившись всю ночь от бессонницы, словно декабрист перед казнью, утром я поплелась на кафедру к Романову…

Все-таки человеческая психология – удивительная вещь. Мне было так страшно встречаться с Арсением, что чем ближе я подходила к заветной аудитории, тем тяжелее становилось идти. Единственное, что хоть как-то подбадривало, что до следующей недели его лекций больше не будет. Может быть, за эти несколько дней гнев Романова поутихнет. Набравшись смелости, я постучала в дверь.

– Войдите, – прогремел голос злосчастного преподавателя.

– Мне нужно поговорить с вами, – протиснувшись в полуоткрытую дверь, проговорила я.

– Слушаю вас, Ланская.

Арсений, как обычно, читал книгу, но в этот раз отложил ее и все свое внимание уделил мне. Под его пристальным взглядом я села за первую парту перед преподавательским столом.

– Арсений Витальевич, я говорила с отцом…

– И? Он разрешит нашу проблемку? – воодушевился мужчина, чем напомнил десятилетнего паренька, которому пообещали вкусную конфету.

– Вы останетесь моим руководителем, – вздохнула я.

– Что ж, ладно. Пишите ваш диплом. Мне принесете на проверку, когда будет готово.

Такой реакции я никак не ожидала. Арсению будто было безразлично, останусь я его дипломником или нет, и это притом, что еще вчера он почти что мне угрожал. Все-таки странный он тип…

– Я так полагаю, что ваш диплом практически написан. Осталось всего ничего, так что дерзайте, – недобро улыбнулся он и снова взялся за книгу.

– Но у меня есть вопросы!

– Вы же такая умная, Валерия, уверен, что сами найдете ответы. Я буду ждать на проверку готовые главы. А теперь свободны.

– Надеюсь, вы не перережете мне горло, когда я сдам вам работу? – не удержалась я.

– Нет, Валерия, вы не та, из-за кого я бы хотел оказаться в тюрьме, – раздраженно сказал он и отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Я хотела ему ответить, но Арсений не дал, вновь указав на дверь.

Без истории средневековой мысли и одного крайне неприятного профессора занятия прошли быстро. Я даже не заметила, как звонок возвестил об окончании крайней пары и временной свободе до понедельника. Правда, в отличие от моих сокурсников, для кого пятница была днем отдыха, я планировала заняться дипломом. И не последнюю роль в этом рвении сыграл Романов. Хотелось как можно скорее закончить главу, над которой работала, чтобы он не смог придраться к тому, что я плохо работаю.

Я уже почти дошла до жилого корпуса, как вспомнила про книгу, которую обещал дать мой прежний научрук, но так и не успел до той страшной трагедии. И пусть это было нехорошо, но я решила сама найти ее в личной библиотеке профессора Радзинского. Его дом все это время пустовал, но я знала, что Павел Аркадьевич хранил запасной ключ под цветочным горшком на веранде.

Удача, как никогда, мне сопутствовала: кроме того, что ключ оказался на месте, на улице никого не было, и я беспрепятственно вошла в дом покойного профессора. Сразу же в нос ударил неприятный затхлый запах, захотелось распахнуть окно, но это было бы слишком рискованно. Судя по всему, в дом Радзинского не приходили: мебель покрылась слоем пыли, и разбросанные впопыхах вещи так и остались лежать не на своих местах. Все было так, как в нашу последнюю встречу с Павлом Аркадьевичем. Чтобы не нагонять на себя грусть, я сразу прошла в библиотеку и достала с полки нужную книгу.

Вернувшись в гостиную, я не удержалась, отрыла фолиант, устроившись на диване, и машинально кинула свою сумку на журнальный столик, как делала, когда приходила к Радзинскому работать над дипломом. Только в этот раз сумка не долетела до столешницы. И только теперь я заметила, что столик стоит от дивана дальше обычного. Это открытие заставило по-новому взглянуть на комнату и заметить то, что укрылось от глаз сначала. Столик – дальше от дивана, подсвечники стояли под другим углом, рамки для фотографий были немного сдвинуты. Мы с Радзинским проводили у него дома уйму времени, поэтому я прекрасно запомнила обстановку, в отличие от того, кто пытался воссоздать ее по памяти. Но кто это был, и что ему было нужно в доме профессора? Может быть, искали ту самую гравюру, что Павел Аркадьевич передал мне? И если это так, то это мог быть только убийца. Так, стоп! Я уже говорю про убийство? Да, кому я вру… Я с самого начала это подозревала. Но что, если этот некто искал вовсе не рисунок? И если он так и не отыскал, что хотел? Тогда это что-то до сих пор где-то здесь. Нужно самой осмотреть дом Радзинского.

Начала я со спальни. Большая кровать, стол, тумбочка, диванчик, шкаф… Ничего такого, что могло бы привлечь внимание. Типичная комната одинокого пожилого мужчины. Ванную я осмотрела довольно быстро и тоже ничего не нашла. А вот в библиотеке пришлось повозиться. Я просматривала одну книгу за другой, пролистывая каждую страницу, заглядывая под каждый корешок. Ничего. Снова ничего. Пока…

Я достала книгу Линдола Бишопа «Алхимия как путь к истине»⁶, открыла ее, но вместо страниц с текстом увидела прорезь, где лежала другая небольшая, похожая форматом на карманную библию, книжка. У нее не было ни автора, ни названия, только гладкая обложка из темно-коричневой кожи. Но самым интересным было то, что вместо текста в ней были те самые гравюры, только каждая из них имела подпись. Пролистав до середины, я отыскала того самого повешенного. «Предатель». Эта картина носила название «Предатель». В голове сразу же возникла логическая цепочка и один главный вопрос: кого предал Радзинский, что поплатился за это жизнью? Книгу Бишопа я убрала на место, а вот таинственный сборник гравюр прихватила с собой.

Уже без прошлого энтузиазма я осмотрела гостиную и кухню и, не найдя там ничего интересного, решила пойти к себе. Конечно же, моя дипломная работа моментально ушла на второй план, уступив свое значимое место размышлениям о Павле Аркадьевиче. Выходило, что его смерть не несчастный случай, и даже не убийство. Профессора казнили, и он был в курсе своего приговора, поэтому и хотел бежать. Но Оболенка – закрытый Университет, куда не так-то просто попасть кому-то со стороны. Здесь Радзинский был бы в большей безопасности, если только его преследователь не кто-то из Оболенского Университета.

Другой вопрос, мучивший меня, – это изображение на потолке спортивного зала, ведь оно также могло нести сакральный смысл. Мне не терпелось скорее прийти в свою комнату и как следует просмотреть загадочную книжку. Вдруг в ней я найду и другие знакомые изображения, ведь никогда не обращала внимания на потолочные и стенные росписи Оболенки. А там может быть много интересного.

Еще с детства мне говорила мама, что на улице нужно быть внимательной. Обязательно смотреть по сторонам и под ноги, чтобы не споткнуться и ни на кого не налететь. И почему я так плохо слушала маму? Погруженная в свои мысли, я не замечала ничего вокруг и уже собиралась завернуть за угол, как вдруг с кем-то столкнулась. Я бы обязательно оступилась или даже упала, если бы он не успел меня подхватить. Можно было даже не поднимать голову, потому что и без того я знала, кто передо мной. Его терпкий одеколон, как прошлым вечером, дурманил, стоило только вдохнуть. Он, как ядовитый газ, проникал в легкие, пробирался до сердца, сводил судорогой горло. Все же я посмотрела на мужчину, заведомо зная, что окунусь в волну презрения и неприязни.

– Здравствуйте, Арсений Витальевич.

5. Игра

– Валерия, добрый день! – на удивление учтиво поздоровался Арсений, и даже его взгляд показался приветливым. – Хорошо, что встретил вас.

– У вас ко мне дело? – удивилась я.

– Да, – он почесал шею, что выдало его волнение, – я же все-таки ваш руководитель. Мне стоит ознакомиться с вашей работой, прежде чем вы принесете мне на вычитку новые главы.

– С радостью покажу вам свои наработки, – воодушевилась я, а в душе промелькнула надежда, что с Романовым может что-то получиться, если он заинтересуется дипломом.

– В таком случае, если вас не затруднит, то занесите черновики завтра в обед.

– Хорошо, в три вам будет удобно?

– Да, буду ждать, – ответил преподаватель, – мой дом напротив коттеджа вашего прошлого руководителя, тот, что с зеленой крышей.

– Да, я его знаю. Завтра буду у вас.

– В таком случае, Валерия, всего хорошего, – он чуть поклонился, как герой фильма про английских лордов, и пошел в свою сторону.

Пусть не по своей воле, но Арсений заинтересовался моей работой, и это не могло не радовать, но сейчас меня меньше всего волновал диплом. Поднявшись в свою комнату, я достала книжку Радзинского и стала внимательно ее изучать. Это был не новый экземпляр, пожелтевшие страницы и потрепанная обложка говорили, что ему не один десяток лет, но судя по прошивке, возраст ее не более века.

Пролистав книгу от корки до корки, я сумела найти и ту самую гравюру, рисунок с которой украшает спортивный зал – «невиновность». А до нее шли две других гравюры: уже известная мне «предатель» и другая – «суд». В последней я узнала роспись северной стены спортивного зала – огромные весы с гроздью винограда на одной чаше и яблоками на другой. Никогда раньше я не трактовала это изображение так, полагая, что это простое взвешивание продуктов. Если проследить последовательность изображений по книге, то можно увидеть логическую цепочку. Суд, который решит, предатель ли ты или невинен. Если это так, над Радзинским был суд, и приговор мне хорошо известен. Именно его исполнения боялся Павел Аркадьевич.

Я вспомнила, что говорил мне отец, будто у Павла Аркадьевича началось помутнение рассудка, и он нес какие-то странные вещи. Нужно было узнать, что именно говорил Радзинский, чего и кого боялся. И пусть папа просил в это не лезть, я не могла оставаться в стороне после всего, что узнала.

Я пришла к папиному дому и уже в наглую хотела потянуть за ручку, как дверь распахнулась, и на пороге появилась Лена Королева, его студентка. Мы учились на параллельных курсах, но никогда особо не общались. Папа часто хвалил Лену, а ей рассказывал про мои успехи. Так мы были знакомы заочно куда больше, чем реально.

– Значит, папа дома, – улыбнулась я, – привет, Лен.

– Ага, он у себя. Мы как раз закончили на сегодня с моим дипломом, – девушка театрально изобразила облегчение, и мы обе рассмеялись.

– Как продвигается работа?

– Замечательно, твой папа мне очень помогает. А ты как? Слышала, работаешь с новым профессором?

– Да, но мы еще не начинали толком заниматься. Завтра несу свои черновики.

– Ну, ничего, у вас впереди целый год, – улыбнулась Ленка и подмигнула мне, – кстати, он такой красавчик.

– Как-то не смотрела на него в этом плане, – соврала я, в то время как воображение вовсю рисовало его злосчастный образ.

– И правильно, зачем тебе этот старпер, когда рядом есть Нилов, – улыбнулась девушка, но, взглянув на часы, засуетилась, – извини, пора бежать.

– Пока.

Отца я нашла на кухне, он пил ароматный кофе и совершенно не слышал моих шагов. Пользуясь его задумчивостью, я подошла со спины и крепко к нему прижалась. Он засмеялся, поставил на стол кружку и развернулся ко мне.

– Лерочка, дочка, ты чего?

– Я не могу навестить своего папочку? – игриво спросила я, делая глоток из отцовской кружки. – Сахар! Папа, тебе же нельзя!

– Всего две ложки. Ты же знаешь, что я не могу пить кофе без сахара.

– Тебе бы и от кофе отказаться… – задумчиво проговорила я и, выпутавшись из папиных объятий, вылила всю кружку в раковину.

– Знаю, но что-то вдруг захотелось… Милая, так зачем ты пришла? – он серьезно посмотрел на меня.

– Я просто соскучилась.

– Тогда пойдем в гостиную.

Папа сделал нам чай, и некоторое время мы беседовали на самые разные темы, никак не связанные с причиной моего прихода. Но, когда речь вернулась к диплому, появился шанс коснуться запретного.

– Кстати, о Павле Аркадьевиче, – начала я, – ты говорил, что в последнее время его тревожили странные мысли.

– Возраст, милая, – развел руками отец, – он на старости лет выдумал не весть что и сам в это поверил

– Например? – не унималась я.

– Зачем тебе забивать свою прекрасную головку всякой чушью? – отец подлил мне в чашку кипятка. – Лучше расскажи, как твоя работа с новым преподавателем.

– Но почему глупостями? Я просто хочу знать, что его тревожило.

– Для чего, Лер? – неожиданно строго вопросил отец, со звоном поставив свою чашку на блюдце.

– Мне надо знать, – прошептала я.

– Повторяю, Лера, для чего?

– У меня есть подозрения, что его смерть не была случайной, – я виновато посмотрела на отца и испугалась его тяжелого взгляда, словно была не его дочерью, а студентом на пересдаче.

– Откуда такие подозрения? – процедил папа.

– Просто провела логическую цепочку. Павел Аркадьевич странно вел себя перед отъездом. Его напутствие мне, как будто он не вернется, а потом авария, – про гравюру я решила умолчать.

– Ты говорила уже кому-нибудь о своих подозрениях? – отец заметно заволновался, и это мне совсем не понравилось. Неужели он был осведомлен куда больше, чем я думала.

– Нет, никому. Только тебе.

– И не говори никому! – строго произнес он. – Все, что ты сказала, не должно выйти за стены этого дома.

– Ты что-то знаешь, ведь так?

– Я ничего не знаю, кроме того, что не стоит забивать голову бредом сумасшедшего, – грозно сказал отец. Еще немного, и он бы повысил голос. Но я не могла пасовать.

– В чем заключался его бред?!

– Лера!

– Папа!

Отец тяжело вздохнул и взял меня за руку. Впервые я смогла победить отца, ведь всегда безропотно его слушалась.

– Радзинский слишком увлекся средневековыми текстами: алхимия, метафизика и прочее. Он уверовал в то, что в Оболенском Университете правят темные силы. Я же говорю, бред сумасшедшего.

– Но на чем-то он должен был основываться…

– Да, на книгах, которые прочел. Тысячи книг за свою жизнь, – папа окончательно раздражился, но я не унималась.

– Он говорил что-то конкретное? Что это за силы?

– Лера, только не говори, что веришь в подобную чушь?

– Не верю, просто хочу во всем разобраться. Папа, я не успокоюсь, пока не узнаю, что случилось на самом деле.

– Дочка, что случилось на самом деле, ты знаешь, – отец меня обнял и поцеловал в макушку, – все прочее – только твоя фантазия. Пообещай, что ты оставишь затею с расследованием и никому не скажешь о своих подозрениях.

– Ладно, – немного помолчав, ответила я.

Отец немного успокоился, думая, что я сдалась, хотя это было не так. Бросить свое расследование, когда все факты говорили об убийстве? Нет, это было выше моих сил. Пробыв в отцовском доме еще около получаса, обсуждая все на свете, кроме нашей запретной темы, я поняла, как сильно нуждалась в семье.

Мы не были близки с папой, но я безумно его любила, и наши нечастые совместные вечера много для меня значили. До переезда в Оболенку моя жизнь была совершенно другой. Я была живой, жизнерадостной девочкой, которую не ругали за четверки, разрешали прогулять физкультуру и постоянно говорили, что я любимая дочурка. Мама была моим самым близким человеком, и когда она погибла, это был настоящий удар.

Отец хорошо обо мне заботился, всегда интересовался моими делами и успехами, но, в отличие от мамы, не смог стать настоящим другом. Папа мечтал видеть во мне свое продолжение, поэтому воспитывал в строгости и пиетету к учебе. Вот только такая жизнь постепенно превращала меня в робота. И только почувствовав вкус к жизни в объятьях отца, поцелуе с Ниловым и том странном чувстве, что возникало рядом с Арсением, я поняла, что не хочу больше оставаться безвольной куклой, подчиняющейся чужой воле.

Разговор с отцом меня расстроил, глупо было отрицать, что он что-то знает. Больше всего я боялась, что и ему грозит опасность. Промелькнула и другая безумная идея, что папа в чем-то замешан, но ее я быстро отогнала. Чтобы немного взбодриться, я пошла в душ, но даже вода не смыла груз переживаний. Спать не хотелось, заниматься дипломом тоже, и как раз вовремя раздался стук в дверь.

Мой однокурсник и по совместительству сосед сверху Альберт Шульц, кстати, потомственный немецкий барон, пришел позвать на небольшую импровизированную вечеринку. Шульцы обосновались в России еще при Екатерине Второй, в рамках ее политики по приглашению иностранцев⁷. Многие предки Альберта учились в Оболенке, но эта славная семейная традиция была нарушена революцией. Шульцы вернулись на историческую родину только после падения советской власти, а Ал стал студентом фамильной Alma-Mater.

Обычно я отказывалась от поздних посиделок, но в этот раз решила сходить. Альберт часто по пятницам приглашал к себе ребят, в этот раз у него собрались студенты практически со всех курсов. Стоило мне зайти в комнату, как Юрка Нилов, который играл в карты с Петькой, подлетел ко мне.

– Что ты делаешь? – рассмеялась я, когда парень взял меня на руки и закружил.

– Радуюсь, что ты пришла, – наконец, опуская меня на пол, ответил Юра, – чего это вдруг выбралась потусить, обычно сидишь вечерами затворницей над книгами?

– Захотелось развеяться. Во что играете? – поинтересовалась я.

– Бридж. Присоединишься?

– Я буду лишняя. У вас уже сформированные пары.

– Тогда будешь моей моральной поддержкой, – предложил он и, усевшись на место, похлопал по своей коленке.

– Хорошо, – ответила я и, проигнорировав его намек, поставила рядом свободный стул.

Игра в карты была популярной забавой в Оболенке. Не имея возможности веселиться шумно, мы находили развлечение в картах, нардах или шахматах. Кто-нибудь со стороны решил бы, что мы все здесь психи, ведь на дворе двадцать первый век, кругом клубы, бары, выпивка, Интернет, в конце концов. Но Университет нас выдрессировал так, что мы панически боялись нарушить его правила. Бридж был одной из любимых игр, правда играть на деньги запрещалось, но на кон ставились помощь в написании рефератов, составление докладов и прочие полезные вещи. Я устроилась рядом с Юрой и заглянула в его карты. Расклад был неважным, но уж очень хотелось, чтобы он сделал этого выскочку Авилова. Ему я еще не простила свою подставу перед Арсением.

– Ну, что, Лер, как его картишки? – усмехнулся Петька.

– Не беспокойся, ему достаточно, чтобы выиграть, – гордо вздернув носик, ответила я, словно вопрос Авилова задел лично меня.

– Что ж, ничего не имею против честной игры, – развел руками парень.

Игра продолжилась, но только я вновь ушла в свои мысли, не обращая внимания на ходы ребят, шутки Нилова и грубости Пети.

– Лер, где ты витаешь? – Юрка накрыл мою руку своей ладонью и чуть сжал. – Мы доиграли.

– Я задумалась…

– О чем?

– О символизме изображений, – честно ответила я и переплела наши с ним пальцы.

– Символизме изображений? – удивилась Лена, как-то незаметно оказавшаяся рядом с нами. – И что ты думаешь?

– Любопытно, что простой, на первый взгляд, рисунок может нести какой-то глубокий смысл. К примеру, те же карты. Мы видим рисунок щита с мечом ипонимаем, что это туз, самая сильная карта. У нас в Оболенке почти все стены и потолки расписаны, что если это не просто изображение, а некое послание?

– Послание, зашифрованное два с лишним века назад… Интересно, – задумчиво произнес Юрка.

– Даже если так? Что если университетские росписи – тайный язык, который отнюдь не умер с первыми художниками, работавшими в Оболенке. Что если этим языком до сих пор пользуются?

– Ты заговорила как Радзинский, – усмехнулся Петя, передразнивая профессорскую манеру говорить.

– Что ты имеешь в виду? – опешила я.

– Да, как-то раз, когда я пришел к нему с дипломом, он усадил меня в гостиной и затянул такую же волынку, как ты сейчас, – отмахнулся парень.

– И что же именно говорил?

– Рассказывал про росписи на стенах Оболенки, что они срисованы с какой-то книги и каждый рисунок имеет свое значение и даже не одно. Точно из ума выжил старик. Да еще и тебя своим безумием заразил.

– То есть ты не можешь допустить мысли, что заслуженный профессор может оказаться прав? Он говорил тебе, откуда срисованы изображения? Что за книга?

– Радзинский совсем с катушек съехал. Ты – дура, если всерьез восприняла этот бред. Оболенку разрисовали чисто ради красоты, иначе бы мы об этом знали. Радуйся лучше, что тебе другого руководителя дали, а не с этим умалишенным осталась.

– Какой же ты все-таки козел, – процедила я, а Авилов только пожал плечами и расплылся в улыбке, словно был доволен, что я озвучила его истинную сущность.

Ребята менялись парами и готовились к новой партии, но мне все это наскучило, да и в сон уже начало клонить. Попрощавшись со всеми, я собралась уйти, но Нилов не отпустил одну и увязался за мной, чтобы проводить. По пути он держал меня за руку, словно я его девушка, вот только с выводами Юра поспешил. Нилов был мне приятен, нравился как человек, но все же никакого влечения я не испытывала. Может быть, просто нужно время? Мы остановились у моей комнаты, и я хотела уйти, но парень не дал, ловко ухватив меня за локоть и притянув к себе.

– Ты помнишь про завтрашний вечер? – прошептал он, склоняясь так близко, что я почувствовала его горячее дыхание.

– Конечно, пом…

Он не дал договорить, нежно целуя, что было чертовски приятно, но не настолько, чтобы потерять голову от Нилова. Я снова попрощалась с ним, на этот раз более скромно, и ускользнула к себе.

Не раздеваясь, я легла на кровать и хотела еще раз полистать книжку Радзинского, но сама не заметила, как уснула. Ночь была холодная, и под утро мороз пробрался в комнату, отчего проснулась в половине четвертого утра. Прикрыв окно и укутавшись в одеяло, я постаралась снова уснуть, но у меня ничего не вышло. К четырем окончательно надоело ворочаться, и, чтобы нагнать сон, я решила прогуляться по Университетскому городку.

Ветер шумел кронами деревьев, с которых уже вовсю облетала листва, накрапывал мелкий дождь, а я бездумно брела по пустой темной улице. Только оказавшись у дома своего бывшего научрука, я сообразила, как далеко зашла. Ветровка отяжелела от влаги, а кеды совершено вымокли, пора было возвращаться к себе, чтобы не разболеться. Не очень то хотелось оказаться запертой в лазарете. Я уже собиралась пойти обратно, как мое внимание привлек слабый свет окна из дома напротив. В такой час Арсений не спал, интересно почему? Бессонница или он уже встал?

Снедаемая любопытством, я прошмыгнула поближе к дому Романова и, взобравшись на бордюр, постаралась заглянуть в окно. Ничего не вышло. Плотно задернутые шторы не оставили ни единой щелочки, чтобы заглянуть внутрь. Тогда я решила обойти коттедж вокруг, вдруг бы наткнулась на что-нибудь интересное, но и тут не повезло… Зачем-то я снова вернулась к горящему окну и забралась на бордюр. И тут в комнате, а это окно, несомненно, было в комнате, раздалось странное жужжание. Оно напоминало звук работающей техники, только какой именно, я понять не могла.

Наверное, это было слишком отчаянно и глупо, но я просунула руку в открытое окно и попыталась чуть сдвинуть штору, только в этот момент не удержалась и упала. К счастью, пышные кусты смягчили падение, и я не сильно ушиблась. Вот только вышло слишком громко, и на шум, резко сдернув штору, выглянул Арсений. Я съежилась, стараясь спрятаться в листве, и он, кажется, меня не увидел. Еще какое-то время он высматривал в окно ночного возмутителя спокойствия, а потом скрылся в комнате, но радоваться пришлось недолго, потому что, не успела я подняться, как услышала звук дверного замка.

6. Партия сыграна. Кто победил?

Я молниеносно прошмыгнула за угол дома, и, кажется, Арсений меня не заметил. Вот только домой возвращаться он не спешил. Послышались приближающиеся шаги. Чувства словно обострились, даже у воздуха появился горьковатый привкус опасности, а время замедлилось. Отрезвил шлепок ботинка по сырой листве совсем рядом, и я со всех ног бросилась прочь.

Он видел, как я убегаю, но не стал преследовать. Капюшон бесформенной толстовки скрыл длинные волосы, джинсы и кеды не выдали девичью натуру. Арсений не мог узнать меня, лишь только догадаться. Пробежав до конца улицы, я обернулась. Профессор смотрел мне вслед, стоя на дорожке у дома. Его лица не было видно, и одному богу было известно, насколько сильна была его ярость. Чтобы унять дрожь от страха, я снова побежала и не останавливалась, пока не оказалась в своей комнате.

Скинув всю одежду, я пошла в душ, но успокоить бешеное сердцебиение не получилось. Я терялась в догадках, что делать, если Арсений узнал меня, как объяснить свою слежку. Заглядывать ночью в окно преподавателя – безумие! Строгий выговор, вызов к ректору на ковер, объяснительная и разочарование папы. Но ведь даже если чертов профессор меня узнал, он не может быть в этом уверен? Было темно, да и лица моего не видел. Можно все отрицать, как говорится: «не пойман – не вор». Состроив коварный план обмана, я вдруг поняла, как устала за пару ранних утренних часов. Снова забравшись под одеяло, я сладко уснула, да так, что пропустила завтрак.

Кроме общей столовой на территории Оболенского Университета стоял кафетерий, где помимо ароматного крепкого кофе готовили салаты, супы и сандвичи, но за отдельную плату. Пересчитав остатки своей стипендии, я прикинула, что вполне могу позволить себе салат, сандвич и какой-нибудь десерт. Стоило только подумать о еде, как голод гулко отозвался в животе. Правда, до завтрака нужно было сделать одно важное дело.

Я достала из ящика большой черный мусорный пакет и сложила туда вчерашнюю одежду. Ветровка была старая, ее было не жалко, а вот джинсы, толстовка и кеды… Но выбора не было. Мусорные контейнеры стояли сразу за жилым корпусом, и я быстро, не привлекая внимания, к ним прошмыгнула. Но как только я открыла крышку бака, чья-то тяжелая ладонь опустилась мне на плечо. Вздрогнув от испуга, я отскочила в сторону и приготовилась давать объяснения Романову, но передо мной стоял не он.

– Авилов, придурок! Ты напугал меня.

– Это я и планировал, – усмехнулся он и схватил за руку с мешком, – что это у тебя в пакете? Уж, не труп расчлененный?

– Ты больной! – отдернула руку я и быстро выбросила компромат в мусор.

– Да, ладно тебе, Лерочка, – Петя шагнул ко мне и практически вжал в стену, – расскажи, что там было в пакете.

– Для тебя там не было ничего! – упираясь ладонями в его грудь и отталкивая от себя парня, сказала я. – Просто старая одежда.

– Старая одежда? Неинтересно, – фыркнул он и, шлепнув меня по ягодице, пошел к корпусу.

Авилову удалось испортить мне настроение, да еще и голод превратил меня в разъяренную фурию, усмирить которую мог только вкусный завтрак. Кафетерий был практически пуст, но я все равно присела за барную стойку. Казалось, что если буду видеть, как готовят еду, ее подадут быстрее. Наконец, передо мной поставили тарелку с греческим салатом, но не успела я его попробовать, как в кафетерий зашел профессор Романов собственной персоной. Видимо, этот день решил доконать меня окончательно, посылая одного за другим людей, которых я не переносила. Уткнувшись в тарелку, я понадеялась остаться незамеченной. Голод моментально пропал, и теперь кусок в горло не лез. Мне уже принесли горячие сандвичи, а я так и не поела. Романова же не было слышно, кажется, он даже не делал заказ, и я решила обернуться, чтобы проверить, не ушел ли этот индюк.

Вопреки моим надеждам Арсений не просто не ушел, он внимательно рассматривал меня. Под его изучающим взглядом стало неприятно до покалывания кончиков пальцев ног, как это бывало на приеме у врача. Неужели пытался узнать во мне ночного гостя? Наши гляделки затянулись до неприличия, и я кивнула профессору, но он воспринял как знак и подошел к стойке.

– Добрый день, Валерия…

– И вам.

– Завтракаете? – он взглянул на мой салат и поморщился, чему я не удивилась, ведь у этого человека аллергия на все, что как-то связано со мной.

– Как видите. А вы вот нет? – я взглянула через плечо на его пустой столик.

– Я зашел, когда увидел вас, – спокойно ответил Арсений, словно это было чем-то обычным. Зайти в кафе ради меня и специально выжидать, чтобы я его заметила.

– Почему тогда не подошли? И что вам вообще от меня нужно?!

– Только напомнить, что к трем жду ваши наработки по диплому, – улыбнулся он, продолжая всматриваться в мое лицо, пытаясь поймать на нем каждую эмоцию.

– Я помню, Арсений Витальевич. Не переживайте, я не опоздаю, – ответила я, расплываясь в такой же лицемерной улыбке.

– Отлично, тогда не задерживаю вас, – кивнул он и уже хотел уйти, как задержался и снова бросил взгляд на мой салат, – лучше бы мясо ели, а не всякую траву.

Человеческий организм – вещь очень интересная. Стоит нам утолить голод, как настроение поднимается. Как только Романов ушел из кафетерия, ко мне вернулся аппетит. Я даже предположила, что Индюк может быть демоном, обладающим сверхсилой влиять на работу внутренних органов. Например, не позволять желудку принимать пищу. Вот он ушел, и я снова смогла поесть. Усмехнувшись своим мыслям, я снова погрустнела, вспомнив, что совсем скоро мне предстоит снова встретиться с Арсением. Да еще у него дома один на один!

Вернувшись к себе, я собрала в большую папку все то, чем занималась больше года с профессором Радзинским. Свою работу я начала как курсовую еще в прошлом году и успешно защитила, тогда Павел Аркадьевич предложил развить ее в диплом. Мы немного расширили тему, и теперь я писала о влиянии трактатов Пьера Абеляра на зарождение номиналистической диалектики средневековья. Такая работа не могла оставить Арсения равнодушным.

Без трех минут три я уже стояла на пороге дома с зеленой крышей и звонила в звонок. Время, пока Романов не открыл дверь, показалось мне вечностью, но когда я его увидела, не смогла сдержать легкого смешка. Судя по виду Арсения, я его разбудила: растрепанные волосы, заспанное лицо с вмятиной от подушки на щеке и надетая наизнанку футболка с каким-то ярким рисунком, который невозможно было разобрать с оборотной стороны ткани.

– Валерия, вы пришли сдавать работу или веселиться? Что вас рассмешило? – он сказал это довольно строго, но напугать меня не вышло.

– Простите… Ваша футболка…

Арсений опустил взгляд и только заметил свою оплошность. Еле слышно выругавшись, он стянул с себя футболку и, пока ее выворачивал, я имела возможность насладиться прекрасным мужским телом. Романов был отлично сложен, да и спортзалом явно не пренебрегал… Даже не у всех наших оболенских атлетов были такие ярко очерченные кубики. А спина… широкая, мужественная…

– Я могу одеваться, вы все рассмотрели? – усмехнулся профессор, нагло разоблачивший меня. Черт… Как стыдно.

– Простите, – я опустила взгляд, но все же отметила, что Арсений не разозлился. Неужели ему было приятно? Хотя… он же живой человек. И мужчина… Еще какой мужчина!

– Валерия, вы так и будете стоять на пороге? – вздохнул он, и тут я поняла, что Романов давно уже пропускал меня в свой дом.

Мы прошли в гостиную, и я с интересом стала рассматривать жилище научрука. Интерьер, выдержанный в классическом стиле, явно заслуга прошлого обитателя коттеджа, а вот разбросанный мусор, недоеденное талое мороженое в миске, упаковки от конфет и полупустая бутылка молока здесь точно от Романова. И как можно быть настолько неряшливым? По планировке дом был таким же, как у Радзинского, поэтому я сразу поняла, где кухня, кабинет и спальня. Если так, то этой ночью свет горел в кабинете.

– Присаживайтесь, Валерия, – Романов указал на диван, и я села на него с опаской, боясь оставить на юбке пятно, что было бы естественным в такой грязи, – я на минуту.

Взяв со стола молоко и грязную посуду, Романов отправился на кухню, а я, пользуясь его отсутствием, стала рассматривать гостиную. Это был светлый зал с коричнево-зеленой мебелью. Небольшой журнальный столик с наваленными на него книгами, в каждой из которых было по несколько десятков закладок, стоял посредине помещения. На каминной полке разместились различные фигурки, копирующие палеолитических Венер. Не знала, что профессору медиевистики так интересна древняя культура. Видимо, он человек разносторонний. Несколько книжных шкафов были забиты различными фолиантами, которые, скорее всего, представляли некоторую материальную ценность.

Отсюда была видна и столовая, переходящая в кухню. Судя по идеальному порядку там, Арсений не готовил и не питался дома. В центре столовой – большой стеклянный стол с разноцветной икебаной посередине. Вокруг него восемь стульев. Все говорило о том, что эта столовая ждет гостей на ужин, но не думаю, что когда-либо дождется.

– Валерия, вы очень пунктуальны. Я ценю это в людях, – серьезно сказал вернувшийся Арсений. Он устроился в кресле напротив меня и кивнул на мою папку.

– Вот мои наработки, – я с улыбкой протянула ее Романову.

– Вы не дурно потрудились.

– Благодарю.

– Вы знаете, Валерия, я сегодня не очень внимательный, за что хочу извиниться, – признался Арсений, тяжело вздохнув, и внимательно посмотрел на меня, пытаясь снова прочесть мои эмоции, – выдалась бессонная ночь.

– Возможно, стоит выпить крепкий кофе? – я прекрасно понимала, куда клонит Арсений, но не планировала пасовать перед ним.

– Возможно, – он откинулся на спинку кресла и стал медленно потирать подбородок, – дело в том, что со мной произошла странная вещь этой ночью.

– Расскажете?

– Представляете, я допоздна проверял студенческие работы, как услышал странный шум за окном. Когда я вышел на улицу, увидел убегающего человека. Кто-то подглядывал за мной, хотя не думаю, что из этого что-то вышло, я всегда плотно задергиваю шторы.

– Как странно, в Оболенке нет чужих, – нахмурилась я, напрягая весь свой артистизм, чтобы не попасться на крючок.

– И я об этом подумал. Значит, это был кто-то из своих.

– Для чего кому-то подглядывать за вами, да еще и ночью? – усмехнулась я, словно сомневалась в словах Романова.

– А у вас, Валерия, нет никаких догадок на этот счет? Вы у нас девушка проницательная. Постарайтесь влезть в голову этому извращенцу.

– Ну, почему сразу извращенцу? – обиженно вопросила я, но тут же сообразила, что могу проколоться. Я перевела дыхание и расплылась в коварной улыбке. – Возможно, вы занимались чем-то таким, что могло вызвать чужой интерес?

– На что вы намекаете? – взъелся Арсений. – Я не мог заниматься чем-то странным, но вот мой ночной гость мог себе что-нибудь придумать.

– У вас есть предположения, кто это был? – прямо спросила я. «Пан или пропал», как говорится. Романов нахмурился, он не решался ответить сразу, а, значит, все же не уверен.

– Давайте подумаем вместе… Это был человек невысокого роста и хрупкого телосложения. Судя по тому, как он легко и быстро бежал, при этом слегка виляя пятой точкой, – Арсений мельком взглянул на мою попку, отчего я почувствовала, как лицо запылало, – могу допустить, что это была молодая девушка.

– Интересные размышления, Арсений Витальевич, – я перевела дыхание, стараясь заглушить желание врезать Индюку, – проблема в том, что под такое описание подходят все наши студентки и даже кое-кто из преподавателей и обслуги.

– Верно, но этот человек должен быть связан со мной, раз решил сунуть свой длинный нос не в свое дело.

Упоминание про длинный нос меня задело. Мне всегда не нравился мой нос, я считала его чересчур тонким и длинным. И Арсений ударил по больному, ведь это точно не было метафорой.

– В таком случае, Арсений Витальевич, круг подозреваемых сужается, и первой в этом списке должна быть я.

– Вот как? Почему? Аргументируйте! – он опешил, не ожидая от меня такой решимости. Так-то!

– Все просто. Во-первых, я подхожу под описание человека, которого вы видели. Во-вторых, я связана с вами. В-третьих, о чем вы, кстати, не упомянули, я точно знаю, где вы живете.

– Тогда обязан спросить, Валерия, какой у вас размер ноги? – Арсений заметно расслабился, и его улыбка больше не напоминала оскал. Ему нравилась наша игра, я чувствовала это, а вот мне было некомфортно.

– Тридцать шестой с половиной. Соответствует оставленным следам? – вопросила я, разглядывая свой маникюр, словно наша дискуссия мне надоела.

– Идеально, – с трудом сдерживая смех, ответил он, – скажите, у вас есть серая толстовка с капюшоном, серая ветровка и синие джинсы?

– Серой толстовки нет, ветровки тоже, – спокойно произнесла я, ведь это было правдой, я избавилась от них, – а что касается синих джинсов, то да, и не одна пара.

– Валерия, – улыбка сошла с его лица, а зрачки так сузились, что я вмиг почувствовала себя преступником на допросе, – что вы делали вчера ночью?

– Смотря в какое время, Арсений Витальевич. До половины двенадцатого я была с однокурсниками и следила за партией в бридж, а после – спала в своей комнате, которую не покидала до утра.

– Кто-нибудь может это подтвердить? – он чуть прищурил глаза.

– Нет. Я сплю одна.

– И последний вопрос, – он снова посмотрел мне в глаза и чуть приподнял голову так, что я увидела его напряженный кадык, – вы когда-нибудь играли в театре? Вы хорошая актриса?

– Никогда не увлекалась театральными постановками. Я предпочитаю танцы.

– В таком случае, если все, что вы сказали, правда, это были не вы, – сказал Романов, но я видела по нему, что он мне не верит. Тем не менее, ему не удалось доказать мою вину.

– Я рада, что развеяла ваши сомнения, Арсений Витальевич. Я могу быть свободна, или обсудим диплом?

– В другой раз, Валерия. Сначала я прочту вашу писанину.

Назвать мой диплом писаниной? И это даже не взглянув? Чтобы не провоцировать конфликт с Индюком, я гордо поднялась с места и кивнула, намереваясь уйти, но Романов резко вскочил с кресла и перегородил выход.

– Простите, я не должен был так выражаться, – виновато проговорил он, что было весьма неожиданно, – я провожу вас, Валерия.

– Спасибо.

Тем не менее, я продолжала злиться на Индюка. Гордо вздернув носик, я направилась к двери, но не успела ступить и пары шагов, как обо что-то споткнулась и упала бы, не окажись Арсения рядом. Он успел вовремя подхватить меня, и в этот момент мне показалось, что мое тело пронзил удар молнии. Его горячие руки на моей талии, шумное дыхание и лицо, так близко от моего… В горле пересохло, и я, кажется, забыла, как дышать. Единственное, чего я хотела, чтобы он не отпускал меня.

7. Во тьме ночной

Порой достаточно одного мига, чтобы ваше сердце, выполнив кульбит, вернулось на место, но уже не билось размеренно, как прежде. Рядом с молодым профессором я почувствовала нечто подобное, в его глазах я была готова утонуть, тело само подалось вперед, но Арсений безжалостно разрушил магию момента.

– Валерия, вы такая неуклюжая, – с долей раздражения сказал он, отпуская меня и вытирая руки о футболку, словно мог испачкаться, держась за меня.

– Боитесь подцепить заразу? – не сдержалась я, чувствуя неприятную обиду.

– На вас у меня может быть только аллергия. С таким медицинским надзором, как в Оболенке, вам никакая зараза не грозит.

– Вы такой обходительный, Арсений Витальевич! – съязвила я.

– До свидания, Валерия, – отрезал он и захлопнул дверь у меня перед носом.

Снова Индюк меня разозлил. Он словно ядовитое растение, которое, завидев меня, выбрасывает отравленные щетинки, от которых тут же начинается аллергическая реакция. Но стоит все-таки отметить, что если бы не отвратительное поведение Арсения, в целом, встреча прошла успешно. Подловить меня на лжи ему не удалось, а это главное. К тому же, его неофициальный вид и бардак дома совершенно не вязались с образом сурового мужчины. Стоило мне вспомнить его футболку с мультяшным персонажем, как на лице растянулась улыбка, которая мигом спала, когда я вспомнила Арсения без одежды. Все-таки Романов привлекательный мужчина, и на этот раз даже его грубость не подавила симпатию. Мне нравился мой научрук, глупо было это отрицать.

Возвратившись в свою комнату, я тут же пошла в душ. Впереди меня ждало свидание с Юркой, от которого я бы с радостью отказалась, но было слишком поздно. Странно, еще вчера я была не прочь провести с ним вечер, но сегодняшняя встреча с Арсением все изменила. Хотя, может, и к лучшему, если я встречусь с Ниловым. Вдруг он поможет выкинуть из головы глупые мысли по поводу Романова?

Юрка пришел на пять минут раньше. Надушенный, гладко выбритый, в новых джинсах и рубашке. Без сомнения, он долго готовился к нашему свиданию.

– Привет, проходи, – я пригласила Юру в комнату, а сама поспешила к зеркалу, нанести последние штрихи к моему выходному образу.

– Прекрасно выглядишь! – окинув меня изучающим взглядом, сказал парень.

– Спасибо. Я почти готова.

Затянув на затылке тугой хвост, расправив волосы, уложив их на плечи, я еще раз покрутилась у зеркала. К сожалению, я никогда себе не нравилась. У меня была практически идеальная кожа, длинные ресницы и шикарные густые волосы, но сами черты лица казались неказистыми. Слишком длинный нос, тонкие губы, длинная шея. Может быть, в веке восемнадцатом, будь я дворянкой, слыла бы первой красавицей, а вот сейчас, во времена совершенно иных эстетических идеалов, напоминала гадкого утенка.

– Идем? – вернул меня из раздумий парень.

– Да, только возьму сумочку.

Я потянулась за клатчем, но Юрка меня опередил. Он подал мне сумочку и галантно подставил локоть, предлагая взять его под руку.

В Оболенке было не так много мест, подходящих для свидания. Недалеко от коттеджей преподавателей был центр досуга с кинотеатром, и я нисколько не сомневалась, что Юрка поведет меня туда. Чтобы показываться в Университете, все фильмы проходили тщательный отбор. Так, недалекие боевики или пошлые комедии не могли попасть на экран нашего кинотеатра. Все в Оболенском университете было призвано воспитывать хороший вкус у студентов.

– Лер, как смотришь на то, чтобы пойти в кино? – Юрка расплылся в своей фирменной обворожительной улыбке, словно сделал мне самое заманчивое предложение из миллиона возможных.

– Хорошо. На что пойдем?

– «Лекарство от здоровья».⁸ Ты ведь любишь Томаса Манна⁹?

– Это ни для кого не секрет, – улыбнулась я, – а при чем тут он?

Томас Манн был одним из моих любимых писателей. Иногда я чувствовала, что в своих романах он с точностью передает мое настроение. Мне нравились его описания, пронизанные красотой модерна, его герои, глубокие, с тонной личных переживаний и безусловным грузом грехов.

– Увидишь. В фильме будет много отсылок к Манну, к тому же из всего, что у нас идет, «Лекарство от здоровья» – самое интересное. Кстати, если будет страшно, то смело прижимайся ко мне, – подмигнул Нилов и взял меня за руку.

– Не обольщайся, – засмеялась я.

Мы пришли в кинотеатр за полчаса до фильма, потому что иначе не успели бы купить хорошие билеты, по выходным на вечерних сеансах всегда был аншлаг. Вместо традиционных попкорна и колы, запрещенных в стенах Оболенки, мы могли побаловать себя разве что сухофруктами и минералкой. Но я отказалась от столь изысканных угощений, и Нилов заметно погрустнел.

Кроме нас в фойе собрались и другие парочки. Кто-то мило ворковал, кто-то даже целовался, мы же с Юрой целомудренно держались за руки, но и без того я чувствовала себя неуютно. Многие с любопытством поглядывали на нас, и это явно льстило Нилову. Он демонстративно притянул меня к себе и обнял так, что чуть не выбил воздух из легких. Я не стала его отталкивать, но только потому, что не хотела привлекать лишнего внимания. Первое свидание грозило стать последним, в то время как слухи о нашем «романе» уже завтра поползут по Университету. Облегчение пришло, только когда стали впускать в зал, но я рано радовалась.

Юра позаботился, чтобы наши места были в последних рядах. Явно не о фильме думал мой друг. Как только погас свет, Нилов нежно поцеловал мою раскрытую ладошку и снова переплел наши пальцы. Я не сопротивлялась, стараясь сосредоточиться на ощущениях, чтобы не ошибиться в своих чувствах. Мне нравилось, как он, едва касаясь, водит кончиками пальцев по моей коленке, как легко целует в шею, прикусывая мочку уха, шепчет комплименты. Внутри меня разгоралось пламя, но бабочки так не запорхали. Я чувствовала желание, вот только оно подкреплялось не симпатией к парню, а простой женской потребностью. Я созрела, я была готова, я желала, вот только не хотела, чтобы это было с человеком, к которому у меня не было ничего, кроме физического влечения.

Юра поцеловал меня на финальных титрах, когда в кинотеатре стал медленно загораться свет. Разум полностью уступил место желанию, и я поддалась умелому парню. Он прекрасно целовался, но именно это дало мне понять, что у нас ничего не получится.

Вечер был погожим, поэтому после кино мы пошли прогуляться. Я подумала, что в такой обстановке лучше всего поговорить с Юрой и предложить остаться друзьями, вот только завести нужную тему оказалось непросто. Неожиданно Нилов остановил меня посреди пустой улицы и за руку повел к широкой иве. Он подтолкнул меня под дерево и прислонил спиной к стволу. Юрка решил поиграть в героя-любовника, вот только место выбрал самое неудачное: прямо напротив дома профессора Романова, который как раз вышел на крыльцо.

– Юр, подожди…

Но парень не слушал. Он запустил руку мне в волосы и потянул за них так, что я запрокинула голову, открывая шею для страстных поцелуев. Но на этот раз не было даже намека на желание… Все мысли вертелись вокруг чертова Индюка. Я надеялась, что он нас не заметит.

Упершись ладонями в грудь Нилова, я попыталась его оттолкнуть, но тщетно. Он не позволил мне отстраниться, как и не позволил увернуться от поцелуя. Юрка всеми силами пытался показать мне страсть, вот только получалось как-то не очень. В очередной раз, когда он стал целовать меня в шею, я не выдержала и засмеялась. Было неприятно: щекотно и влажно.

– Что такое? – не выдержал парень. – Тебе же нравилось там… в кино.

– Прости, – виновато произнесла я и опустила глаза, – я не могу.

– Лер, я думал, у нас взаимно…

– Ты классный, и мне хорошо с тобой, но как с другом.

– Я тебя не привлекаю как парень? – Юра чуть отстранился, но оперся о дерево так, что я оказалась в ловушке его рук.

– Это не так, я считаю тебя красавчиком, но не чувствую ничего подобного влюбленности. Я бы хотела быть с тобой друзьями: гулять, общаться, проводить вместе время… Но не больше.

– Я понял, Лер, – отчеканил Нилов и шагнул назад, выпуская меня из своего капкана.

– Мне бы не хотелось обижать тебя, – он отвернулся, а я легонько коснулась его плеча.

– Ладно, – отмахнулся Юрка, – хорошо, что ты сказала, пока все не зашло слишком далеко. Пойдем домой.

– Пойдем.

Вот так закончились мои не успевшие начаться отношения с Юрой Ниловым. Мы шли до корпуса в напряженном молчании. Но что самое странное, даже в такой момент я думала не о приятеле, державшем меня за руку, а о наглом индюке Романове. Когда мы проходили мимо его дома, Арсения на крыльце не было, и я понадеялась, что он не видел меня с Ниловым. Удивительно, но малознакомый, неприятный мне тип вызывал куда больше эмоций, чем красавчик Юра. Какая-то я неправильная.

– Вот и пришли, Лер, – сказал Нилов, подводя к двери моей комнаты.

– Спасибо большое, Юр… И еще раз, извини. Я не хотела обидеть.

– Забудь, – отмахнулся он и уже собирался уйти, но я ухватила его за руку.

– Подожди. Так не пойдет.

– Что? – нахмурился он, а я поцеловала его в щеку.

– То, что у нас не вышло, ничего не меняет. Просто я не та, кто тебе нужен.

Вздохнув, Юрка все же улыбнулся и крепко, по-дружески меня обнял. Лед, возникший между нами, постепенно стал таять.

– Ты замечательная девушка, Лер, – прошептал мне в волосы парень. – Спокойной ночи.

– И тебе хороших снов, – как только дверь комнаты захлопнулась, я почувствовала облегчение, что этот вечер закончился именно так.

Время было позднее, но я совершенно не чувствовала усталости. То ли из-за позднего подъема, то ли из-за всех пережитых эмоций, но во мне бурлила энергия, и я решила направить ее в нужное русло. Достав из тайника под кроватью книгу с трактованием гравюр, я стала по новой ее рассматривать. Мысли то и дело возвращались к несчастному профессору Радзинскому. Неожиданно я поняла, что упустила нечто важное: я обыскала дом профессора, но не додумалась осмотреть его аудиторию! Конечно, за столько времени улики могли пропасть, тем более, что сейчас там преподавал Арсений, но, кто знает, может быть, и мне удастся что-нибудь найти.

Учебный корпус Оболенки закрывался на ночь, но сторожей, как и камер наблюдения, в нем не было. Если действовать аккуратно, то никто не узнает о моей ночной вылазке.

Темные джинсы, черная водолазка, убранные в пучок волосы и удобные кроссовки сделали меня незаметной в темноте. Я пробралась в Оболенку через широкую форточку главного холла, которую никогда не закрывали на щеколду. Аккуратно ступая по коридору, я шла к аудитории Радзинского, светя себе фонариком. Несмотря на то, что Университет пустовал, я чувствовала страх, словно могу столкнуться с призраком. При лунном свете древние каменные стены и сводчатый потолок делали Оболенку похожей на зловещий средневековый замок, сошедший со страниц готического романа. Не хватало только рыцарских доспехов, украшающих холлы, и шума цепей в отдалении. Я покачала головой, стараясь отогнать от себя страшные мысли, и поспешила к кафедре философии.

Аудитория Радзинского… точнее уже Романова, оказалась незапертой, что, впрочем, было логично. У нас в Оболенке даже преподаватели не закрывали на замок кабинеты и аудитории, воспитывая тем самым доверие у студентов. Первым делом я решила осмотреть кафедру профессора, но ничего интересного, кроме стопки студенческих эссе, не нашла. Интересно, Арсению не надоедает читать всю эту писанину? Он на каждом занятии обязательно дает эссе, словно так может заставить студенческий мозг работать с удвоенной силой, выдавая гениальные мысли. Но пока, судя по работам, что я бегло просмотрела, Романов вынужден читать тривиальную банальщину.

Чуть дальше стояла тумбочка. Я внимательно проверила каждый ящик, но опять ничего стоящего не обнаружила. Вдоль стены шли три больших шкафа с книгами. Непосильная задача… Тяжело вздохнув и пробежавшись взглядом по корешкам, я стала пролистывать каждую книгу. Ночь пребывала в зените, завтра – выходной, так что в моем распоряжении было предостаточно времени.

Через полтора часа безрезультатного поиска неизвестно чего, я устало села на пол, облокотившись спиной о кафедру. Остался один непроверенный шкафчик рядом с дверью, но все, что в нем обнаружила – пиджак Арсения, в котором он вел лекции. Не удержавшись, я сняла его с вешалки и натянула на себя. Прикрыв глаза, я наслаждалась знакомым ароматом одеколона, обняв себя, представляла, что это он, мой наглый Индюк, держит меня в своих крепких руках. Что же сотворил со мной проклятый Романов? Почему от одной мысли о нем перехватывает дыхание? И почему меня так влекло именно к нему? Его грубость, наши споры, моя гордость… Видимо, я ненормальная. Другого объяснения своим нелогичным чувствам я не нашла.

Вдохнув в последний раз запах Арсения, я сняла его пиджак и убрала на место. К сожалению, кроме подтверждения моей симпатии к научруку, никаких других открытий сделать не удалось. Все, что мне оставалось сейчас – это вернуться в комнату и лечь спать.

Я вышла в коридор и уже направлялась обратным путем к открытой форточке, как услышала какой-то шум на другом конце коридора. Выключив фонарик, я юркнула в небольшой проем в стене и, затаив дыхание, стала ждать. Теперь я вполне четко могла различить торопливые шаги и какое-то шуршание, словно по полу волочили что-то легкое. Поравнявшись со мной, шаги стали удаляться, и когда, как мне показалось, незнакомец ушел, я выглянула из укрытия и увидела, как кто-то прошмыгнул в соседнюю галерею. Страх уступил место любопытству, и я как можно тише пошла за ночным посетителем Оболенки, но он уже скрылся за следующим поворотом. Адреналин ударил в голову, и я, забыв о предосторожности, бросилась за незнакомцем и, выбежав в соседний коридор, увидела удаляющуюся фигуру в длинном черном плаще с накинутым на голову капюшоном. Со спины невозможно было понять, мужчина это или женщина.

Незнакомец меня не услышал, и я тихо, чуть ступая, последовала за ним. Он привел меня к залу риторики и вдруг остановился. К счастью, я успела спрятаться за одну из колонн. Благодаря моей темной одежде человек в плаще меня не заметил, даже когда посмотрел в мою сторону. Издалека мне тяжело было разобрать его лицо, он казался мертвенно белым, словно действительно был призраком. Стало страшно, сердце гулко билось в груди, и я подумала, что сейчас этот человек воспарит к потолку, распахнет, будто крылья, свой плащ и нападет на меня летучей мышью. Но вместо этого человек в плаще шагнул к кабинету, и на его лицо упал лунный свет. Я смогла получше его разглядеть: то, что я приняла за мертвецкую бледность, оказалось ничем иным, как маской. Какой-то дурацкий маскарад! Тем временем незнакомец скрылся в зале риторики.

Простояв за колонной несколько минут в ожидании, когда таинственный человек выйдет из аудитории, но так и не дождавшись этого, я прошмыгнула к двери и прислушалась. Тишина, как будто никого внутри не было. Набравшись смелости, я приоткрыла дверь и заглянула внутрь: зал был пуст. Тогда я протиснулась в полуоткрытую дверь и осмотрелась, но не обнаружила никаких следов пребывания здесь ночного гостя. Не будь я образованным человеком, обязательно решила, что это был призрак. Стало совсем не по себе, и я, подумав, что сегодня видела достаточно, чуть ли не бегом помчалась прочь.

Добравшись до своей комнаты, я посмотрела на часы, показывающие полпятого утра. До рассвета оставалось еще несколько часов, а темнота пугала. Нет, я нисколечко не суеверная, но быть одной во мраке совершенно не хотелось. Я включила и верхний свет, и два светильника, закрыла на замок дверь и вдобавок подперла ее стулом, и забравшись прямо в одежде под одеяло, стала считать овец, чтобы скорее уснуть.

8. Бал. Падение шута

Воскресное утро, как и субботнее, я проспала. Снова пропустила завтрак, не пожелала отцу хорошего дня и потеряла уйму времени. Лениво потянувшись на кровати, я стала не спеша подниматься. Нужно было поторапливаться, если я не хотела остаться еще и без обеда. Правда, собиралась я, как на автомате, думая о том, что видела ночью. Даже в душе перед глазами был образ того человека в плаще. Чтобы прогнать пугающие воспоминания, я решила скорее пойти в столовую.

Окунувшись в гущу студенческой жизни, я смогла, наконец, расслабиться. Сегодня как никогда было шумно. Все обсуждали предстоящий осенний бал. Подсев за столик к девочкам, я быстро влилась в беседу о платьях, туфлях и прочей ерунде.

Балы в Оболенке были старой доброй традицией и устраивались три раза в год: осенью, зимой и весной. Для выпускных курсов Оболенские балы были не просто приятным времяпрепровождением, но и возможностью показать, чему научились в знаменитом Университете.

На осеннем балу мы демонстрировали свои атлетические способности. Девушки танцевали или готовили гимнастические номера, а молодые люди фехтовали, стреляли из лука, встречались на ринге восточных единоборств или противостояли друг другу в рукопашном бою. Зимний бал проходил в преддверье Новогодних праздников. На нем старшекурсники блистали эрудицией и интеллектом, решая при зрителях сложные логические задачи. В конце апреля на весеннем балу Оболенка становилась пристанищем художников, скульпторов, поэтов и музыкантов. Каждый выпускник должен был продемонстрировать свое творческое начало, реализуя себя в каком-либо искусстве. Таким образом, к конце учебного года мы должны были доказать, что придерживаемся главного принципа Оболенского Университета – калокагатии, совершенства тела и духа.

– Лер, ты уже начала готовить номер для бала? – поинтересовалась Ленка, ковыряя вилкой в своем салате.

– Если честно, пока не думала об этом, – пожала плечами я, чувствуя, как необходимость готовить танец повисла неприятным грузом в душе. Времени не так много, а со всеми передрягами, которые на меня свалились, было совсем не до танцулек. К счастью, у меня было несколько поставленных номеров, которые я показывала на студенческих конкурсах, а значит, можно без проблем составить из них один.

– А я готовлю медленный танец. Это будет настоящее драматическое выступление с элементами балета, – гордо заявила Аня Фролова с юридического, за что получила насмешливый взгляд Королевой.

Девушки не выносили друг друга. Когда они поступили в Оболенку, то попали в одну группу и сразу же сдружились, но постепенно их дружба сходила на «нет», а позже и вовсе Фролова и Королева превратились в соперниц за место лучшей студентки факультета. Апогей их конфликта произошел два года назад, когда Анька увела у бывшей подруги парня. Это случилось незадолго до защиты курсовой, таким низким способом Фролова нейтрализовала соперницу, и ее защита была признана лучшей. Скандалы и шумные разборки в Оболенском Университете не были приняты, поэтому свою неприязнь девушки не выплескивали на публике, ненавидя друг друга молча.

– Тебе лишь бы продемонстрировать свою растяжку, – фыркнула Лена, отвернувшись от бывшей подруги, словно та мерзкое насекомое.

– Мне есть, что показать, – в ответ ухмыльнулась Фролова, – ты завидуешь?

– Если бы я так же часто раздвигала ноги, как ты, то и у меня растяжка была бы не хуже, – совершенно спокойно проговорила Лена.

– Идиотка! – Анька вскочила и, ни с кем не прощаясь, ушла за другой столик.

Мы продолжили обед, как в столовую, живо беседуя, вошли мой папа и Арсений. Они выглядели так, словно говорили о чем-то интересном и несомненно приятном для обоих. Во мне, конечно же, разыгралось любопытство, ведь отец, несмотря на то, что хорошо отзывался об Арсении, практически с ним не общался, а тут… Извинившись перед Леной, я отправилась к преподавательскому столику, чтобы… поздороваться.

– Милая, что-то случилось? – сразу спросил отец, как только я подошла.

– Добрый день, Валерия, – кивнул Арсений и, откинувшись на стуле так, что папа не видел его лица, хищно улыбнулся. Мне стало не по себе от такого, но все же я сделала вид, что не заметила его оскала.

– Ничего не случилось, папочка. Я просто подошла поздороваться с тобой… и Арсением Витальевичем. Приятного аппетита, – игнорируя Индюка, ответила я.

– А мы как раз обсуждали тебя с твоим руководителем, – улыбнулся папа, – Арсений Витальевич так хвалил твои успехи.

– Вот как? – я искренне удивилась и перевела взгляд на довольного Романова. Я ни грамма не верила ему и не сомневалась, что Индюк задумал что-то неладное.

– Валерия, я немного ознакомился с вашей работой, – деловито заговорил научрук, – очень неплохо, хотя есть над чем поработать. Как только закончу, получите мое заключение.

– Спасибо, – процедила я, чувствуя, что его заключение еще выйдет мне боком.

– Милая, учебные дела обсудите не за едой. Возвращайся за свой стол, – папа поцеловал меня в щеку и повернулся к Арсению, заводя речь о расписании на неделю.

Кивнув отцу и проигнорировав ехидную улыбку Романова, я вернулась за свой столик. И только я села, как к нам с Леной подбежала Маринка Позднякова. Она, как обычно, была готова поделиться последними сплетнями и начала что-то эмоционально рассказывать, но я ее не слушала. Все мысли крутились вокруг злосчастного научрука. С одной стороны меня пугал его настрой, но с другой… С другой стороны я была готова послать все к черту ради его улыбки, но не такой, которой он награждал меня, а искренней… Как сейчас, беседуя с моим отцом.

– Лер, тебе так повезло работать с этим красавчиком, – захихикала Марина, проследив за моим взглядом, и я тут же отвернулась от Арсения.

– Не говори глупостей. Главное, чтобы он помог с дипломом, – вышло совершенно неправдоподобно, и, кажется, щеки начали гореть. А Маринка только внимательнее стала всматриваться в мое лицо. Ее сканирующий взгляд был способен увидеть малейшую ложь, и это сильно напрягало. Нужно было как-то переключить ее внимание, пока не стало слишком поздно, и моя глупая влюбленность в преподавателя не превратилась в достояние общественности.

– Хочешь сказать, он тебе совершенно не нравится? – не отставала сплетница.

– Нет, он не в моем вкусе, – спокойно ответила я, про себя молясь о чуде, заставившем ее отстать, и мои молитвы оказались услышаны.

– Марин, оставь Лерку в покое, у нее уже есть парень, – Лена заговорчески мне подмигнула, чем окончательно ввела в ступор.

– Да?! Кто? – тут же заинтересовалась Марина.

– Мне тоже интересно, кто, потому что сама я не знаю, – усмехнулась я.

– Разве не ты вчера целовалась с Юркой Ниловым в кино на задних рядах?

– Вот это новость, – Маринка придвинулась поближе, видимо, желая услышать подробности.

– Да, было. Хотели попробовать, но ничего из этого не вышло, и мы решили остаться друзьями, – ответила я, желая отрубить на корню ненужные слухи.

– Ты так останешься старой девой, – простонала Маринка, – а может, ты по девочкам?

– Эй! – я чуть не подавилась соком.

– Ладно-ладно, – девушка подняла руки, но тут же расплылась в улыбке, – зато, раз тебе не нравится Романов, я могу им вплотную заняться.

Как-то резко Маринка стала меня раздражать, и я бы с радостью выплеснула ей в лицосвой недопитый сок. И чего только мне стоило сдержаться.

– Отношения преподавателя и студентки караются увольнением, позволь тебе напомнить, – отчеканила я.

– Не так долго мне осталось быть студенткой, к тому же запретная связь дико возбуждает…

Весь обед я была вынуждена слушать план соблазнения Арсения и горько сознавать, что рядом с Маринкой у меня нет шансов. Даже если забыть о том, что одним своим присутствием вызываю у Романова аллергию, я во всем проигрывала Поздняковой. По ней сходила с ума добрая половина парней Оболенки и не только потому, что она имела миловидное личико и точеную фигурку, Марина была девушка с большой буквы, умела кокетничать, строить глазки и, когда было нужно, демонстрировать свою слабость. Конечно же, она своего добьется, а я, как порядочная подруга (хотя какая подруга?) буду вынуждена хранить их тайну. Единственное, что мне оставалось, и это было верным решением, – выкинуть из головы мысли о глупой влюбленности в Индюка. И лучше всего в этом поможет расследование, на котором и следовало бы сосредоточиться.

С понедельника я занялась изучением росписей Университета. Постепенно исследуя каждую аудиторию и стараясь не привлекать к себе ненужного внимания, я потратила целых две недели, чтобы отыскать всего четыре символа, расшифровка которых была в книге Радзинского.

Зал риторики украшала потолочная фреска с изображением девы с ребенком на руках. Ни у кого не было сомнений, что изображалась Богоматерь с младенцем, вот только никаких библейских символов рисунок не содержал. Возможно, светский художник, словно живописец Возрождения, изобразил Деву Марию, как земную женщину. Так мы и думали, вот только книга Радзинского не говорила ничего о Богоматери, а трактовала картину как «начало новой жизни в преддверии перемен».

В библиотеке была украшена вся северная стена, но лишь в нижнем правом углу мне удалось разглядеть символ из книги – чашу, в которой отражалось звездное небо, что символизировало «духовное богатство». Очень логично, как и измерительный предмет, напоминавший циркуль – символ «ясного мышления и самодисциплины» в аудитории математики. Последний рисунок гравюры я нашла на кафедре юриспруденции, в аудитории, где преподавал отец. «Восстановление порядка» – изображение воина, в одной руке держащего копье, а в другой свиток.

Следовало бы поговорить с папой, вдруг ему что-то известно о росписях, но я никак не могла решиться. Было страшно, что мой отец с этим связан, и хотя я старалась отбросить эти мысли, все чаще приходила к выводу, что он что-то знает. Как-то раз я все же завела снова разговор о Радзинском, но была грубо перебита, отец дал ясно понять, что ничего, кроме диплома и прочих учебных дел, обсуждать не намерен.

А с дипломом у меня как раз все было прекрасно. Я писала по несколько страниц в день и в Университете отдавала их Арсению, а он через день возвращал мои наработки со своими комментариями. На этом наше общение заканчивалось. Все возникающие вопросы он просил подавать ему в письменной форме. Единственное, что хоть немного радовало – моей работой он оставался доволен, во всяком случае, так следовало из его пометок. Что до лекций, то Романов не изменил свою манеру преподавания и из раза в раз грузил студентов эссе и прочими письменными работами, а изучение материала оставлял в качестве домашнего задания. Что удивляло не меньше, так это его проверка наших эссе. Каждый раз мы получали обратную связь от Романова в виде такого же эссе, где он на трех-четырех листах расписывал тему, оспаривал или соглашался с нашим мнением. Тогда я и открыла этого человека с иной стороны. В разговоре о философии он не мог связать и двух слов, а вот его заметки были, по меньшей мере, гениальными. Я заключила, что он просто-напросто боится своих студентов. Думаю, у него не было достаточного опыта, чтобы легко преподавать. Видимо, поэтому он предпочел общение в письменной форме.

По мере того, как росло уважение к Арсению, мое поведение менялось. Я уже не могла, как раньше, язвить на его занятиях, внимательно слушала все, что он говорит, и каждый день искала с ним встреч по самому разному поводу. Мои чувства к нему не только не прошли, но и окрепли. Вот только он каждый раз отмахивался от меня, как назойливой мухи. «Валерия, опять вы? Лучше бы сидели над дипломом». «Я не буду отвечать на ваш вопрос, он слишком прост, и вы сами можете найти ответ». «У меня есть дела поважнее вас». И прочее, прочее… Я была совершенно не интересна Арсению. Правда, таким непреступным он был не только со мной. Позднякова ни на шаг не продвинулась в своем плане соблазнения молодого профессора. Он игнорировал ее заигрывания, на вопросы отвечал сухо и немногословно, а на просьбы помочь с философией советовал обратиться к Интернету или ко мне.

– Позднякова, ваши вопросы не делают вам чести. Идите к Ланской, она растолкует что к чему, да ей будет приятно лишний раз выставить себя умницей, – в очередной раз отмахнулся Романов.

– Но, Арсений Витальевич, я бы хотела, чтобы Оригена объяснили именно вы. Так я лучше усвою материал, – проигнорировав грубый выпад преподавателя, Марина шла в наступление. Как бы невзначай она чуть наклонилась и поправила медальон, что «случайно» попал в ее бюстгальтер. Меня чуть не стошнило от всей этой картины, и я, наспех закинув вещи в сумку, пулей вылетела из аудитории.

Я искренне поражалась Маринке, Романов только и делает, что отшивает ее, а она все терпит, не переставая докучать ему своими заигрываниями. Но что было самым обидным, что при этом Арсений умудрялся обидеть и меня! А я, как дура, ревновала и в глубине души надеялась хотя бы на простое уважение с его стороны. Чтобы не думать об Индюке, я до самого вечера изнуряла себя тренировками номера для осеннего бала.

Когда Арина поправилась, мы вместе стали придумывать свои номера, помогая друг другу исправлять ошибки, которые было видно только со стороны. Ринка придумала потрясающий танец с лентами, и когда кружилась на сцене, от этой красоты перехватывало дыхание. А вот я в своем выступлении смешала движения ча-ча-ча и самбы, разбавив гимнастическими элементами. У меня была отличная растяжка, и не использовать это было бы грехом.

В субботу вся Оболенка стояла на ушах. Студенты отрабатывали номера, готовили вечерние костюмы и платья для торжественной части и экипировку для выступлений; преподаватели проверяли готовность зала, а персонал занимался праздничным ужином.

Как только солнце зашло за горизонт и опустились сумерки, включили праздничную иллюминацию. Весь Университет искрился огнями, даже фонтан подсвечивался разноцветными диодами. Около девяти вечера девушки в сопровождении кавалеров направились в большой колонный зал. Я поднималась по парадной лестнице на второй этаж под руку с Ниловым, наши отношения хоть и оставались натянутыми, но все же налаживались.

В ярко освещенном зале разносился аромат закусок, свежие фрукты, нарезанные самыми причудливыми формами, украшали столы с десертами, а обряженная в белоснежную одежду обслуга разносила подносы с прохладительными напитками. Мой отец о чем-то беседовал с ректором и другими преподавателями. Библиотекарь Сергей Петрович суетился в зале, встречая студентов и давая каждому какие-то наставления. А профессор Романов, с бокалом чего-то розового, напоминавшего грейпфрутовый сок, внимательно наблюдал за всем, что происходило в зале с небольшого постамента, где стояла звуковоспроизводящая аппаратура. В черном, как уголь, смокинге он смотрелся сногсшибательно, и неудивительно, что многие студентки и кое-кто из преподавательниц бросали на Арсения заинтересованные взгляды.

– Лер, ты такая красивая сегодня, – шепнул Юрка, заставляя отвести взгляд от Арсения и обратить внимание на него.

– Спасибо, Юр. Ты тоже красавчик, – смущенно ответила я.

Мне действительно хотелось на этом вечере выглядеть по-особенному. Папа выделил немаленькую сумму на наряд, и я купила вечернее платье в пол нежно-голубого цвета, а к нему серебристые лодочки на тонкой шпильке и аккуратный клатч им в тон. Волосы были завиты в крупные локоны и уложены на одну сторону. Мне нравилось, как я выгляжу, но больше всего я хотела, чтобы это оценил Романов, а вот он даже не смотрел в мою сторону.

Вскоре, как большие настенные часы пробили половину десятого, ректор объявил о начале торжества. Бал начинался с классического менуэта, а продолжился венским вальсом. Кругом царила атмосфера праздника. Пары студентов и преподавателей закружились по залу в прекрасном танце. К моему большому сожалению, Арсений не танцевал. Восхитительно-мужественный он наблюдал за всем со стороны, а я изо всех сил старалась попасться ему на глаза, но каждый раз, когда он меня замечал, равнодушно отводил взгляд в сторону.

Когда окончилось первое отделение танцев, на сцену вышел мой отец. Он рассказал о традиции балов в Оболенке и пожелал выпускникам успешно выступить. Папа стал рассказывать порядок выхода на сцену, как вдруг его прервал чей-то громкий смех на другом конце зала.

– А я тебе говорю, старик Радзинский с катушек съехал. Рассказывал про рисунки, заговоры и какие-то убийства.

Я повернулась назад и увидела едва державшегося на ногах Петю Авилова в компании двух однокурсников. Дружки Пети выглядели не лучше. И тут я вспомнила, как один из них, Денис Лядов, грозился достать к балу пару бутылок крепкого алкоголя. Судя по всему, ему это удалось.

– Господин Авилов! – прогремел голос ректора в микрофон. Серов потеснил на сцене отца и сурово смотрел на возмутителей порядка. – Вы что себе позволяете? Немедленно в мой кабинет.

Кажется, Петя не до конца понял, что произошло и какие его теперь ждут проблемы. Заплетающейся походкой, под осуждающие взгляды студентов, преподавателей и обслуги Авилов поплелся к выходу.

– Лядов и Фомин! – Иван Викторович обратился к приятелям Пети. – Вам советую идти в жилой корпус и проспаться. Поговорим утром.

Пока все возмущались такому вопиющему поведению, я прокручивала в голове слова Авилова. Теперь отпали последние сомнения, Павел Аркадьевич успел рассказать ему куда больше, чем мне. Нужно обязательно поговорить с Петей, и, если ректор собирается его отчислить, у меня не так много времени.

– Дамы и господа! Уважаемые студенты и преподаватели, – вновь заговорил Серов, – приношу свои извинения за неприятный инцидент. Мы примем самые строгие меры, и виновные понесут наказание, но праздник продолжается, и сейчас студенты выпускного курса продемонстрируют свои таланты!

Мое выступление стояло третьим, поэтому нужно было идти переодеваться и готовиться к танцу. Оставалось только надеяться, что Авилова не выдворят из Оболенки до завтрашнего дня, и я успею с ним поговорить.

Для выступления я приготовила короткое ярко-желтое платье с пышной легкой юбкой, красиво развевающуюся от резких движений бедрами. Вот только без чужой помощи застегнуть его не получалось. Пока Аринка помогала зашнуровывать корсет, я натягивала длинные перчатки.

– Думаешь, отчислят? – спросила подруга.

– Уверена. Серов так просто не спустит пьянство, да еще на балу, – вздохнула я.

– Так ему и надо. Надо было раньше думать, – победоносно улыбнулась Ринка, и мне совершенно не понравилось, что она радуется чужой неудаче, пусть даже своего неприятеля.

– Петька, конечно, сам виноват, но отчисление… Четыре с лишним года коту под хвост. Ты не думаешь, что слишком жестоко?

– Нет, – Арина подошла к зеркалу и стала убирать свои волосы в пучок, – если он не ценит то, что имеет, то пусть получает по заслугам.

– Ты ведь сейчас говоришь не про учебу, так? – я посмотрела на Рину через зеркало и заметила, как она закусила губу. – Дело твое, но если обиду отпустить, станет легче…

– Лер, твой выход! – в гримерку вошла Евгения Матвеевна и критически осмотрела меня с ног до головы. – Ты что босиком выступаешь?

– Ага… – улыбнулась я.

По моей задумке танцевать я буду без обуви, чтобы в середине сохранить равновесие, когда запрыгну на канат. И вот, первые аккорды песни, и я на сцене. Бегло пробежавшись взглядом по зрительному залу, я надеялась отыскать одного-единственного, кого хотела поразить своим танцем, хотя в глубине души боялась, что он даже не станет смотреть. Вопреки моим опасениям, Арсений стоял почти у сцены и внимательно наблюдал за каждым моим движением. От его взгляда я почувствовала, как ладошки стали влажными, и я неосознанно вытерла их о юбку, чем вызвала суровое покашливание отца. Вот черт!

Мелодия постепенно расходилась из медленной в ритмичную, и в нужный момент я начала свой танец. Теперь для меня не существовало ничего, кроме музыки, сцены и зрителя, чей взгляд я чувствовала каждой клеточкой тела. Движение бедрами раз, два, три, поворот. Нога вверх. Шпагат. Прыжок. Сальто. Снова прыжок, и я на канате. Вышло удачно, и я посмотрела на Арсения. Он наблюдал, как завороженный, и это придавало сил танцевать еще лучше. Снова сальто. Шпагат.

Я почти закончила свой номер, как по залу разнесся шепот, и люди вдруг засуетились. Со сцены я не могла ничего увидеть, но поняла, что произошло что-то нехорошее. И тут на весь зал раздался оглушительный женский крик, и все ринулись к балкону и окнам. Мой танец уже никого не интересовал, и я, движимая любопытством, хотела спрыгнуть со сцены, но угодила на руки Арсению.

– Вы босиком, – опуская меня на пол, но не выпуская из объятий, сказал профессор, – вам бы обуться, но любопытство покоя не даст, если не посмотрите, что там такое?

– Арсений Витальевич, что-то случилось.

– Без вас понял, – грубо пробормотал он, отпустил меня и побежал за остальными на балкон.

Когда я подбежала к окну и высунулась, то увидела на ступенях главного входа Петю Авилова. Он лежал в неестественной позе: одна нога сильно вывернута, а голова развернута к спине. По светлому мрамору медленно расползалось темное кровавое пятно. Наш университетский доктор подбежал к парню и склонился над ним, пытаясь нащупать пульс.

– Он мертв, – громко объявил Михаил Романович.

9. Бритва Оккама

Осенний бал Оболенского Университета окончился трагедией: нетрезвый студент вышел на балкон в кабинете ректора, но не устоял на ногах и выпал. Он умер сразу. Тело Петра Авилова перенесли в отдельную палату лазарета. Его родным сообщили в тот же вечер, и на следующий день убитые горем родители забрали тело сына. Еще через два дня на небольшом подмосковном кладбище прошли скромные похороны несчастного студента. Дениса Лядова и Алексея Фомина, приятелей Пети, с которыми он распивал алкоголь, отчислили из Оболенки сразу же, и на следующее утро после бала оба покинули Университет.

Хотя и студенты, и преподаватели старались не обсуждать трагедию, во всем Университете царила атмосфера подавленности. Над нами словно висело проклятие. Это была вторая смерть в Оболенке за такой короткий промежуток времени, и если многие грешили на злой рок, я понимала, что оба несчастных случая связаны между собой. Петя что-то узнал от профессора Радзинского и пусть не поверил ему, мог ненароком проболтаться, что и случилось на балу. У меня не было никаких доказательств, но я была уверена, что Авилова столкнули, а это значит, что и мне нужно быть осторожной. Кто бы за всем этим ни стоял, он опасен.

Если рассуждать логически, то столкнувший Петю человек был на балу и слышал его пьяный бред, значит, был в зале в момент речи отца. Идем дальше, Авилов был довольно крепким парнем, и столкнуть его с балкона было бы не просто. Девушке вряд ли бы это удалось. Значит, нападавший был мужчина, причем в расцвете сил. К сожалению, я не могла вспомнить, кто во время моего танца был в зале, а кто выходил. Все выступление я видела перед собой только Арсения, в руки которому угодила прямо со сцены. И в глубине души я радовалась тому, что новый загадочный преподаватель, который первым должен был попасть под подозрение, имел алиби. Кроме него я помнила ректора, он был рядом со сценой, и папу, что внимательно следил за моим танцем. Что до остальных, то их лица смешались в памяти, и никого конкретного выделить не получалось.

Во всяком случае, теперь было ясно одно – если этот некто догадается о том, сколько мне известно, я стану его следующей жертвой. От этой мысли по спине пробежал холодок. Я лежала в своей постели с кружкой чая, укутавшись в плед, но даже это не могло прогнать страх. Игра, которую я затеяла, была слишком опасной, но и идти на попятную уже не могла. Снова вспомнилась просьба папы не лезть во все это, и опять неприятная мысль, что он может быть в чем-то замешанным, неприятным червячком пробралась в душу. Но, нет, у отца тоже было алиби на момент убийства Пети, значит, я не должна его подозревать.

Как же мне хотелось с кем-нибудь поговорить, попросить совета, найти защиту, но никого не было. Несколько дней я не могла найти себе места и сходила с ума, не зная, как поступить. Убийца – кто-то из Оболенки, а значит, никому нельзя верить.

Мое состояние заметила Аринка, она пыталась докопаться до причины, но я только сильнее замыкалась в себе, сваливая все на проблемы с дипломом. Подруга не верила, но настаивать не стала. Она дала мне время, чтобы я побыла одна и успокоилась. Если бы Ринка знала, что меньше всего на свете я нуждалась в одиночестве…

Учебная неделя протекала как обычно, и ничего интересного не происходило. Студентов словно специально загружали учебой, чтобы вытеснить все прочие мысли. Семинары, коллоквиумы, споры, беседы… До ночи библиотека была забита студентами, и даже одного вечера не удавалось выкроить на партию в бридж или поход в кино. Только я никак не могла сосредоточиться на учебе и решила все же навестить отца.

Не предупредив заранее, я пришла к папе вечером в четверг. Он сидел в гостиной в своем любимом кресле у камина и проверял студенческие эссе. Треск поленьев, желтоватый свет лампы и аромат чая с чабрецом – уютно и по-домашнему спокойно. Впервые за последнее время я почувствовала себя в безопасности.

– Лерочка? – отец поднял на меня удивленный взгляд.

– Ты никогда не запираешься… – вздохнула я.

– Зачем? Тут все свои, – отец отложил на стол бумаги, поднялся с кресла и обнял меня. Прикрыв глаза, я прижалась к нему и глубоко вдохнула его родной запах.

– Папочка, запирайся. Мало ли… – я не могла смириться с мыслью, что человек, столкнувший с балкона Петю, может беспрепятственно войти к отцу. А что если?.. Нет, даже думать нельзя!

– Хорошо, буду запираться, – усмехнулся отец, выпуская меня из объятий, – что-то случилось? Ты чего пришла?

– Не хотела быть одна, – я улыбнулась, но по взволнованному папину лицу поняла, что не провела его, и он догадался, что меня что-то тревожит.

– Как ты? Сейчас мы все подавлены.

– Не верится, что Петя так глупо погиб.

– Это же надо было?! Напиться в Оболенском Университете?! – всплеснув руками, возмутился папа.

– Да, тем более напиться до такой степени. Насколько же надо быть пьяным, чтобы так сильно высунуться с балкона в кабинете Серова, ведь там такие высокие ограждения, – я внимательно посмотрела на отца, он догадался, к чему я клоню.

– Лер, ты сама видела его состояние, – все же папа сделал вид, что не понял намека.

– Да. Авилов был явно не в себе, да еще и кричал, что Павел Аркадьевич говорил про какие-то убийства.

– Это все бред старика Радзинского. Он надоумил и Петю, – серьезно сказал папа, – видишь, вся эта ерунда до добра не доводит. Так что, Лера, не забивай этим голову. Занимайся дипломом.

– Ты прав, папочка, диплом сейчас на первом месте. Я не забиваю голову случившимся, ведь иначе сделала бы вывод, что Авилова убили за то, что он мог проговориться о чем-то важном, связанным с профессором Радзинским.

– Валерия, перестань! Ты строишь какие-то фантастические догадки, когда все гораздо проще. И в том, что случилось с профессором, и в несчастном случаем с Петром нет никакой связи!

В первый раз я увидела, как отец по-настоящему разозлился. Он никогда не повышал голоса, предпочитая решать все через диалог. К сожалению, его реакция убеждала в моей правоте на папин счет.

– Ты так уверенно говоришь, что складывается ощущение, будто сам знаешь гораздо больше, чем говоришь!

– Я ничего не знаю, милая, – папа вновь стал ласковым, – я тебя очень люблю. Ты для меня все, и если с тобой что-нибудь случится, я не переживу. Пожалуйста, не лезь в это.

– Ладно, – все же сдалась я, понимая, что если мы продолжим спор, можем крупно поссориться. А того, что хотела, я добилась. Отец боялся за меня, значит, знал, что убийца Радзинского и Авилова рядом, и он опасен.

Этой ночью я осталась в папином доме, заснув в своей старой спальне. Рядом с родным человеком было спокойнее. Впервые за неделю я смогла выспаться.

Проснувшись утром раньше обычного, я наспех собралась и поспешила к себе, чтобы переодеться до занятий. Сегодня вместо эстетики у нас стояла история средневековой мысли, которую вел мой научный руководитель, а он как раз вчера отдал последнюю, написанную мной главу диплома. У меня были некоторые вопросы по его замечаниям, и мне не терпелось их задать.

Дождь, который шел всю ночь, к утру прекратился, и я спокойно дошла до жилого корпуса, а у порога своей комнаты увидела Аринку. Подруга ждала меня уже минут десять, чтобы сообщить новость. Вчера она ходила на свидание с Ванькой, нашим однокурсником, и теперь они встречаются. Будь я немного внимательнее, то давно бы заметила, что между ними что-то происходит. Но я с головой ушла в свое расследование, и только во время рассказа Ринки припоминала какие-то моменты их явного флирта.

– Я рада за вас, он отличный парень.

– Пока рано что-то говорить, но мне он нравится, – мечтательно сказала подруга, – кстати, ты вчера пропустила ужин, а на нем Серов объявил, что на будущей неделе выделит день, чтобы мы показали свои номера, которые готовили к балу.

– Странно, – пожала плечами я, – думала, после случившегося мы не будем устраивать ничего подобного в ближайшее время.

– Он сказал, что пока мы не докажем совершенство своего тела и духа, не сможем стать полноправными выпускниками Оболенки, – передразнивая ректорскую манеру, Аринка закатила глаза, – ладно, давай скорее собирайся, и пойдем.

В этот день занятия для меня тянулись вечность. Я не могла дождаться последней пары, чтобы увидеть Романова. Конечно, вопросы по диплому были не самой главной причиной тому. С каждым днем я все больше влюблялась в своего научрука. Даже его хмурый вид нравился до умопомрачения. Мое чувство не было взаимным, и недолгие беседы наедине о дипломе для меня были как свидание.

Он сидел за столом, увлеченно читая газету. Романов меня даже не заметил, поэтому я позволила себе нагло на него засмотреться. Ему безумно шел темно-синий свитер, подчеркивающий широкую грудь и обтягивающий накачанные руки. Как странно, я ни разу не видела Арсения в спортзале, но с такой фигурой он должен заниматься чуть ли не ежедневно. Говорят, парни глазеют на девушек, но ведь девушки им ничем не уступают. Теперь поняла это по своему опыту.

– Можно, Арсений Витальевич? – негромко спросила я.

– Валерия? – он оторвался от газеты и смерил меня равнодушным взглядом, – Проходи.

– У меня есть пара вопросов по вашим заметкам, – я села за парту перед его столом и достала черновик диплома.

– Хорошо, оставляйте все, я потом посмотрю, – спокойно проговорил Арсений и снова взял газету.

– Но мне хотелось бы обсудить это. Мы с вами как будто перепиской общаемся, – не выдержала я и взялась с другого конца за его газету.

– Так проще, – процедил он и вытянул у меня из рук свои «Спортивные ведомости».

– А мне кажется, дело в другом, – я кокетливо улыбнулась, но Индюк только сильнее нахмурился.

– В чем же?

– Вы боитесь общения со студентами. У вас нет преподавательского опыта, – выпалила я, – как ученый вы неподражаемы, но свои мысли можете излагать письменно.

– Вы меня раскусили, Валерия, – Арсений неожиданно рассмеялся, словно я рассказала анекдот или сама была клоуном, – в таком случае, не давите на меня. Я отвечу на ваши вопросы письменно.

– Хорошо, – я положила на стол диплом со своими пометками поверх его замечаний и села за свою парту.

– Кстати, Валерия, вы были прекрасны на осеннем балу.

В этот момент я чуть не выронила из рук сумку. Сам Арсений Романов сделал мне комплимент! Невообразимо, этот Индюк умеет быть галантным, или это очередная несмешная шутка? Я взглянула на него, но преподаватель уже снова читал газету. Тем не менее, внутри меня словно сверчки танцевали. Даже когда в аудиторию зашли однокурсники, а Арсений начал безумно скучную лекцию, у меня получалось с трудом прятать улыбку. Когда же полтора часа мучений закончились, и все шумно стали собираться, я решила снова подойти к Романову, чтобы дать парочку советов.

– Вы что-то хотели, Валерия? – вздохнул Романов, показывая, как я ему надоела, но почему-то мне казалось, что это не больше чем игра.

– Да, я хотела посоветовать вам больше спрашивать студентов на занятии, так мы все будем в напряжении…

– И не заснете от скуки, – докончил он за меня.

– Я не это имела в виду, – смутилась я.

– Хорошо, я все понимаю и ценю вашу заинтересованность в моем успехе, – ответил Индюк и встал из-за стола.

– И вам следует говорить с нами проще. Не стоит перегружать вашу речь обилием терминов, когда этого можно избежать, это как «бритва Оккама»¹⁰ , – не отступала я, следуя за Романовым к шкафчику, откуда он доставал пальто.

– Валерия, прекратите давать мне советы. Я разберусь во всем сам, – Арсений повернулся ко мне, и я отступила на шаг от его грозного вида, – а «бритва Оккама» не всегда работает. Видимо, когда он ее выдумывал, то забыл про различные возможные обстоятельства.

– Что вы сказали? – ошарашено спросила я.

– Что «бритва Оккама» может не работать, – недовольно пробормотал преподаватель и собирался уйти, как я схватила его за руку.

– «Бритва Оккама», которую он придумал? – переспросила я.

– Ну… да, – Романов растерялся, явно не понимая, куда я клоню.

– Но Оккам лишь сформулировал ее принцип, а не придумал.

Арсений замер, а его лицо исказила гримаса злости. Еще мгновение, и он бы точно на меня бросился и задушил бы. Мы оба понимали, что такую грубую ошибку мог совершить лишь тот, кто совершенно не разбирается в философии, но никак не профессор. Кто же тогда Арсений Романов?

– Извините, – промямлила я, – я лучше пойду.

Мне стало страшно. Я убедилась, что тех, кто знает слишком много, в Оболенке убивают, а становиться одной из жертв никак не хотелось. В этот день я пропустила и обед, и ужин. А что до субботней встречи с Арсением, то Аринка согласилась отнести наработки диплома за меня. Утром я снова не пошла в столовую и отправилась завтракать в кофейню, но там меня ждал крайне неприятный сюрприз. Арсений сидел в дальнем углу, поэтому я заметила его, только когда села за столик. Нужно было бежать, но слишком поздно… Он поднялся с места и направился ко мне.

– Доброе утро, Валерия, сегодня в три жду вас у себя для обсуждения диплома. Вас, а не просто ваши тексты. Не вздумайте увильнуть или опоздать, – так громко произнес научрук, что ребята за соседним столом обернулись на нас.

– Хорошо, – выдавила я из себя.

Романов ухмыльнулся, а потом наклонился ко мне так, что никто из присутствующих не услышал его следующих слов:

– Если не придешь, то горько пожалеешь. Поняла?

Я кивнула, и Арсений, пожелав приятного аппетита, удалился. Конечно, никакого аппетита у меня не осталось. До трех дня я не могла найти себе места, словно ожидая казни. У меня даже возникла мысль рассказать все папе, но вмешивать его не хотелось. Сначала нужно поговорить с Арсением. Ну не убьет же он меня, когда весь кафетерий слышал, что сегодня я должна быть у него… Ровно в три я стояла на пороге дома с зеленой крышей.

– Валерия, вы как всегда пунктуальны, – впуская меня в дом, сказал Романов, – сегодня наша беседа состоится в кабинете. Пройдемте.

Словно на эшафот, я поплелась за своим руководителем. Все наши встречи до этого происходили в гостиной, и никогда Арсений не приглашал меня в кабинет. В этот раз все будет очень серьезно.

Кабинет профессора (или кем был Романов на самом деле) по размеру был как у Павла Аркадьевича. Даже интерьер схожий: стол, кресло, два стула напротив, три шкафа, наполненные книгами, и небольшой диванчик. На столе стоял включенный ноутбук в режиме ожидания, а на тумбе сзади – факс. Факс! Вот чье жужжание я слышала той ночью, что была здесь. Интересно, кто писал Арсению в такое время?

– Присаживайтесь, Валерия, – Романов указал на стул, а сам сел за стол и, скрестив руки на груди, внимательно посмотрел на меня, но разговор не начал. Он будто испытывал меня на прочность, и под его тяжелым взглядом я была готова сдаться.

– Вы хотите говорить о моем дипломе? – нерешительно поинтересовалась я.

– Я хочу говорить о нашей совместной работе дальше, – ответил он, доставая из верхнего ящика зеленую папку, – посмотрите, Валерия.

На какой-то момент я замешкалась, но все же взяла папку. От волнения у меня вспотели ладони, и я вытерла их о джинсы прежде чем посмотреть, что внутри. Снова взглянув на Арсения, я заметила, каким довольным он выглядел, а это означало только то, что в руках я держу свое поражение. Глубоко вздохнув, я открыла папку, и то, что увидела, лишило дара речи.

– Надеюсь, вы понимаете, что для Оболенского Университета это очень серьезно? – откидываясь на спинку кресла и вертя перед собой позолоченный нож для бумаги, спросил Романов.

– Да. Я буду обо всем молчать.

– Нет, Валерия, так не пойдет! – он отложил нож, встал с кресла и, обойдя стол, сел на него рядом со мной. – Если вы не хотите, чтобы о содержимом папки узнали все, то с этого момента будете делать все, что я вам скажу. И ни шага без моего ведома и согласия.

10. Демон снимает маску. Решение Валерии

Сейчас, когда я вспоминаю ту злополучную встречу, у меня перехватывает дыхание, ведь с нее все и началось. Давно это было, а вроде, как вчера. Я сидела, рассматривая те чертовы фотографии, чувствуя неприятный ком в горле и жжение на глазах от подступающих слез. Ни одной девушке не хотелось бы видеть своего обожаемого отца в подобных пикантных ситуациях. Тогда я безумно разозлилась на псевдопрофессора, не догадываясь, что этим шантажом он меня спасает, ведь его руководство отдало приказ убрать из Оболенки чересчур любопытную студентку.

***

– Как это понимать, я должна буду делать все, что вы скажете? – переспросила я, поежившись от его пристального взгляда и отгоняя сотню непрошенных самых грязных мыслей.

– Давай на чистоту… И да, будем на «ты», так проще.

– Да, как вы смеете? Я не собираюсь переходить на «ты». Догадываюсь, о чем вы меня попросите! – трактуя его слова по-своему, вспылила я, вскочив со стула.

– Идиотка, сядь на место. Мне не нужен секс с тобой, если ты об этом. Да и вообще, в этом плане ты мне не интересна, – прикрикнул Романов, и я опустилась обратно на стул. От его слов стало так обидно, я почувствовала себя настолько уязвимой, что хотелось разрыдаться, но я из последних сил сдержалась.

– Что вам от меня нужно? – прошептала я, снова рассматривая отвратительные фотографии, в глубине души надеясь, что это монтаж.

– С этого дня будешь делать все, чтобы никто в Оболенке не усомнился, что я профессор. Планы лекций, вопросы к семинарам и коллоквиумам. А если услышишь где-нибудь в закромах, что кто-то подозревает неладное на мой счет, сразу донесешь. Тебе понятно?

– С какой стати? – фыркнула я, обижаясь на его тон.

– Откажешься – я обнародую папку, и твоего отца уволят за сексуальную связь со студенткой, – спокойно ответил Арсений, снова садясь за свой стол.

Закрыв лицо ладонями, я больше не сдерживала слезы. Мой отец, такой правильный, честный, уважаемый, спал со своей студенткой! Да еще и дипломницей. Как Королева пошла на такое? Связаться со своим научным руководителем… Он же вдвое старше. Если о связи папы с Леной станет известно ректору, его уволят, а Оболенка для него вся жизнь. Я не могла этого допустить, и оставалось только согласиться на условия Индюка. Но что если этим я только навлеку на нас с отцом беду?

– Кто вы такой? Зачем вам нужно выдавать себя за профессора? – вопросила я, глядя на то, как Арсений прячет папку с компроматом обратно в ящик.

– Хорошо, Лер, – он поднялся из-за стола, подошел к книжному шкафу и достал из-за него большой конверт, откуда вытащил какое-то удостоверение и протянул мне.

– Федеральная служба безопасности… Смирнов Дмитрий Сергеевич. Дмитрий?

– Будем знакомы.

– Вы из ФСБ? – я все еще не верила удостоверению, но Арс… Дмитрий только усмехнулся.

– Как видишь, Лера, сейчас перед тобой два пути. Первый – это сотрудничество. Ты будешь помогать мне в Университете, готовить лекции и объяснять все так, чтобы я доносил материал студентам. Тебе придется поддерживать мою репутацию и следить, чтобы меня не раскрыли. Второй путь – сдаться. Вы с отцом попадете под программу защиты свидетелей. Компромат на Андрея Николаевича выплывет, а у тебя найдут наркотики. Вас обоих выгонят из Оболенки, а спецслужбы обеспечат вам новые имена и другую жизнь.

– Но как я могу быть уверена, что вы из ФСБ? Я впервые вижу перед собой такое удостоверение и не могу быть уверена, что вы его не подделали. Я позвоню в ваше управление и выясню, правда ли вы там работаете, – я решила идти ва-банк, но псевдопрофессор не стушевался.

– Пожалуйста, – он махнул на телефон, – звони сколько влезет.

Номер ФСБ я нашла в Интернете, через добавочный я попала в нужный отдел, где почти сразу мне ответили. Приятная девушка на другом конце провода подтвердила номер удостоверения, фамилию, имя и личные данные Дмитрия.

– Ну, что? Убедилась? – Дмитрий забрал у меня телефонную трубку и положил на место.

– С каких это пор шантаж является методом работы в ФСБ? – ехидно спросила я, откинувшись на спинку кресла.

– Лер, давай будем называть это договором? – улыбнулся мой научрук.

– Хороший договор выходит…

– Я дам тебе время подумать, – серьезно сказал мужчина, – иди домой, а завтра в десять утра приходи. Скажешь, что решила. Если согласишься сотрудничать, начнем с подготовки к понедельничным лекциям.

Ничего не ответив, я встала из-за стола и направилась к выходу, радуясь, что Индюк меня отпустил. Во всяком случае у меня будет время обо всем подумать. Но как только я подошла к двери, Дмитрий нагнал меня и, схватив за руку, развернул к себе.

– Завтра в десять, – повторил он, в то время, как его лицо было так близко от моего, что я почувствовала его горячее дыхание.

Снова по телу прошел электрический ток, а голову затуманило отвратительное подобие влюбленности, но псевдопрофессор так сильно сжимал мою руку, что наваждение мигом пропало.

– Не вздумай кому-либо проболтаться. Поняла?

– Поняла-поняла, – ответила я, поморщившись.

– Умница, – ухмыльнулся Смирнов, разжимая стальную клешню, – уверен, ты примешь правильное решение.

У меня перехватило дыхание, а руки затряслись, но я собралась и гордо вышла из его дома. Голова разрывалась от огромного количества мыслей, но я никак не могла сосредоточиться на чем-то одном. Слишком много новостей, слишком много открытий. Я на автомате шла по улице, как заметила, что почти подошла к дому отца. А дальше… Дальше эмоции взяли верх над разумом.

Папа был в саду и сгребал в кучу опавшую листву. Он не сразу меня заметил, и я подошла к нему почти вплотную. Во мне смешались боль, обида, стыд, злость, и я ужаснулась дикому желанию влепить отцу пощечину.

– Папа, надо поговорить, – сжав руки в кулаки, отчеканила я.

– Лерочка? Напугала… Что-то случилось? – папа шагнул ко мне, но я обошла его и направилась в дом.

– Не на улице.

У отца в гостиной рядом с телевизором стояла тумбочка, в которой он хранил крепкий алкоголь. Я никогда не любила ничего подобного, но сейчас нуждалась в чем-то сорокаградусном. Папа настолько удивился, что ничего не сказал, когда я налила рюмку коньяка и мигом ее осушила.

– Ты давно спишь с Леной? – откашливаясь, спросила я.

– Кто тебе сказал? – отец изменился в лице, он медленно сел на диван и, шумно выдохнув, закрыл лицо руками.

– Так давно? – снова спросила я, но папа молчал, словно не слыша вопроса.

– Полгода, – неожиданно спокойно ответил отец, – но я люблю ее.

– Что? – я вскочила и отвернулась, не желая смотреть ему в лицо. – Ты себя слышишь? Да она же моя ровесница!

– Тебе ли, как философу, не знать, что возраст не главное.

– Тебя могут уволить из-за этого! Ты же знаешь, что в нашем Университете подобная связь запретна! – моя суровость уступала место слабости и обиде, а слезы уже катились по щекам.

– Никто не узнает, а через несколько месяцев Лена окончит Оболенку, – взволнованно сказал папа.

– Вот и встречайся с ней через несколько месяцев. Заодно проверишь ваши чувства.

– Лер, выслушай меня…

– Не собираюсь! – перебила я и повернулась. – Начни думать головой, а не тем, что у тебя в штанах!

– Ты не понимаешь, это не просто секс! – папа поднялся и шагнул ко мне, но я отпрянула, останавливая его жестом.

– Может быть, для тебя, а для нее? У нее к тебе тоже чувства или просто желание успешно написать и защитить диплом?

– Лена не такая! – рассердился отец, но все же взял себя в руки.

– А какая была бы твоя реакция, если бы я вдруг тебе сказала, что сплю с Арсением Романовым, к примеру?

– Это другое, – сквозь зубы процедил папа.

– Разве что разница в возрасте меньше, но так это как раз плюс. Он не годится мне в отцы, – парировала я.

– Тебе нужно доказательство наших чувств? – переспросил папа, глядя на меня с такой надеждой, что моя решимость поуменьшилась.

– Да, если докажешь, что это не просто кризис среднего возраста и амбиции твоей студентки, то я не буду против, – вздохнула я, сознавая, что если у моего отца и правда чувства и они взаимны, то не буду стоять на пути его счастья.

– Хорошо, Лерочка, я поговорю с Леной, – ласково проговорил папа, аккуратно обнимая меня, боясь, что оттолкну, но я не смогла, прижавшись к нему только сильнее, – мы расстанемся, пока она не окончит Оболенский Университет, но ты пообещай, что примешь ее потом.

– Если докажете, что у вас серьезно, – ответила я и выпуталась из папиных объятий, – а теперь извини, мне надо идти.

– Может, останешься?

– Нет. У меня болит голова, и я хочу побыть одна.

Разговор с отцом меня окончательно доконал. Я чувствовала, как нарастает мигрень, и единственным желанием было вернуться к себе, забраться под одеяло, свернувшись клубочком, как котенок, и уснуть, чтобы весь сегодняшний день оказался дурным сном.

Как странно устроен мир: мы всегда болезненно воспринимаем новости о новом романе родителя, даже если он давным-давно свободен. Я не исключение. Даже если папа влюблен в Королеву, а она в него, если мне придется принять их отношения, все равно в глубине души останется это мерзкое эгоистическое чувство, что папочка должен любить только маму. Всем нам хочется, чтобы родители были вместе, а те, кто занимают место одного из них, воспринимаются в штыки. Сейчас я не хотела встречаться с Леной, всеми фибрами души ненавидя эту девушку. Боясь столкнуться с ней у корпуса, я как можно скорее прошмыгнула к себе и заперлась в комнате.

Все та же узкая кровать, большое окно с розовыми занавесками, письменный стол, нагруженный книгами, учебниками и конспектами, кресло, накрытое вязанным пледом – моя комната ничуть не изменилась с утра, но теперь казалась мне чужой. Мой мир перевернулся за полдня, и я осталась одна. Во мне разрасталось мерзкое чувство, что я потеряла папу, что теперь он принадлежит другой. Он всегда хвалил Лену, радовался, когда она была рядом, с удовольствием работал над ее дипломом. Как же я была слепа, как же не видела, что это не увлеченность отца работой, это любовь к ней! На часах еще не было девяти, и я взяла снотворного, выпила двойную дозу и, забравшись под одеяло, уснула мертвецким сном, а в десять утра следующего дня уже переминалась с ноги на ногу под дверью Дмитрия Смирнова.

– Лер, заходи, – он стоял в спортивных штанах и мятой футболке, широко распахнув дверь, впуская меня в дом. Выглядел Дмитрий неважно, хотя лучше сказать, сонно: взъерошенные волосы, красные глаза и вмятины на щеке, какие бывают, если заснуть не на подушке.

– В кабинет? – уточнила я.

– Да, – кивнул он.

– Вы жутко выглядите, – прямо сказала я, усаживаясь на тот самый стул, на котором сидела вчера, – тяжелая ночка сотрудника ФСБ?

– А ты, Лерочка, смелая, я смотрю. Но права, я почти не спал из-за всех этих работ, – он кивнул на стопку эссе у себя на столе.

– Кто их за вас проверяет? Вы ведь отправляете их кому-то по факсу, а проверенные вам высылают обратно? – я решила озвучить свою догадку и, гордо вздернув носик, ждала ответ Смирнова, но он только странно заулыбался.

– Ты сообразительная. Я в тебе не ошибся, – наконец, заявил он довольно.

– Тогда я не поняла, что это был факс. Слышала странный звук, но заглянуть в окно не вышло.

– Я догадался, что это ты.

– Конечно, догадались, но я не хотела давать вам возможности меня уличить. Так зачем вы здесь, Дмитрий… Олегович, кажется?

– Сергеевич, Лера, Сергеевич. Но мое предложение перейти на «ты» все еще в силе.

– Что вы забыли в Оболенке, Дмитрий Сергеевич? – игнорируя его предложение и специально выделяя интонацией обращение, вопросила я.

– Я здесь на задании, но тебя это не должно волновать. Ты просто поможешь с философией.

– Нет, так не пойдет, если я помогаю, то хотя бы должна знать почему.

– Это секретная информация, и я не могу тебе рассказать, – отрезал Смирнов и, усевшись на край стола, посмотрел на меня сверху вниз, – Лера, ты не в тех обстоятельствах, чтобы ставить мне условия.

– Ах, да! Как я могла забыть, вы же меня шантажируете, – я наигранно всплеснула руками.

– Лера, я предложил рассматривать все это как договор, – мои слова его явно задели, и Дмитрий уже не казался таким уверенным.

– Ваше дело связано с гибелью профессора Радзинского?

– Ты хочешь мне рассказать что-то по этому поводу?

Тогда я еще не была до конца уверена в том, что стоит доверять Диме. Возможно, я обиделась, что он не рассказал о своем деле, хотя вовлек во всю эту канитель, а, может быть, сомневалась в нем… Не знаю, но я решила умолчать о том, что удалось выяснить. Вовсяком случае пока.

– Мне нечего рассказывать.

– Я так не думаю, – пробормотал Смирнов, потирая подбородок, – мы еще поговорим о профессоре, а теперь четко скажи, ты будешь сотрудничать с ФСБ, то есть со мной?

Я глубоко вдохнула и, задержав дыхание, внимательно посмотрела на мужчину. Он не сводил с меня взгляда, ожидая ответа, словно я могла отказаться. На самом деле мы оба знали, что я скажу.

– Да.

– Ты приняла верное решение, Лера, – довольно заключил Дмитрий, протягивая руку, и я ее пожала.

***

Это воскресное утро стало одним из важнейших в моей жизни, ведь то, кем я стала к сегодняшнему дню, исключительно Димина заслуга. Жаль только слишком поздно открыли друг другу свои карты. Быть может, если бы своими секретами мы поделились раньше, смогли бы предотвратить те страшные события, что последовали.

11. Карты на стол

В доме моего липового научного руководителя была восхитительная библиотека. ФСБ прекрасно обеспечили своего сотрудника всем необходимым, поэтому у меня был широкий выбор самых разных книг для подготовки Смирнова к лекции. Я с интересом и некоторой завистью рассматривала корешки редких изданий, пока Дмитрий молча сидел в своем кресле. Моя задетая гордость, даже сейчас, когда приходилось подчиняться Индюку, не позволяла тушеваться. Я четко решила дать понять мужчине, что не боюсь его, и раз работаю на него, он обязан со мной считаться.

– А как мне теперь к вам обращаться? На профессора вы не тянете. Сержант Смирнов? Лейтенант?..

– Майор, но можешь звать по имени – Дмитрий, и давай все-таки на «ты». Мы – партнеры, к тому же поменялись ролями, и теперь ученик я, – Индюк криво улыбнулся, но по нему было видно, что он волнуется, и это немного успокаивало: не одной мне неуютно.

– Хорошо, Дмитрий, – я выделила интонацией его имя, – с чего начнем?

– С кофе? – предложил он.

– Да, тебе он точно не помешает, – Дмитрий снова выглядел не выспавшимся, и я специально дала ему это понять. Слишком сложно не поддеть Индюка, тем более что по статусу преподавателя я была выше. Не дожидаясь приглашения, я пошла в сторону кухни. – Где кофемашина?

– А ты, смотрю, не теряешься, – усмехнулся Дмитрий и поплелся за мной.

– С чего бы? Теперь мне придется проводить у тебя много времени, а раз так, то мне должно быть здесь комфортно.

– Кофемашина в том шкафчике, – Смирнов указал на пенал справа от холодильника, – мне покрепче.

Я сделала два кофе, омлет с паприкой и ветчиной и тосты. Конечно, не ради Индюка, а только потому, что сама не позавтракала, ведь заниматься на голодный желудок не лучшее решение. Пока я хлопотала у плиты, Дмитрий не отходил от меня ни на шаг. Он внимательно наблюдал за всем, что я делаю, но так и не решился заговорить. Конечно, я могла ошибаться, но подумала, что Смирнов стесняется. Еще бы, он точно не ожидал, что я почувствую себя хозяйкой в его доме.

Мы обновили столовую. Как я и предполагала, псевдопрофессор не готовил и питался исключительно в столовой и кафетерии. Он с таким аппетитом уплетал мой завтрак, что мне даже стало жаль оголодавшего ФСБшника, но вспомнив, что он напыщенный, шантажирующий меня Индюк, жалость пропала.

– Лер, зачем ты лезла ко мне в окно той ночью? – спросил он, уплетая хрустящий тост.

– Мне не спалось, и я пошла прогуляться. Я не планировала за тобой подглядывать, ты не думай. До твоего дома дошла нецеленаправленно, а когда увидела, что ты не спишь в такое время, не удержалась. А потом этот странный звук… Я не догадалась, что это был факс.

– И у дома моего, значит, ты оказалась случайно? – усмехнулся Индюк, насаживая на вилку кусок болгарского перца.

– Можешь не верить. Это, собственно, дело твое, – я равнодушно пожала плечами, стараясь не показывать, что меня задело его неверие, – мой диплом читаешь не ты?

– Я попытался прочитать пару страниц… Знаешь, когда я сюда приехал, то думал, что хуже ваших учебников ничего быть не может. Но когда взял в руки твой диплом, понял, что ошибся. Такой нудятины в жизни не читал.

– Ты просто ни черта не понимаешь! – я швырнула вилку, которая со звоном упала на пол. Сказать, что я разозлилась – все равно, что промолчать. Я была в ярости. Смирнов с такой легкостью оскорблял работу, над которой я сижу часами напролет, вкладываю всю душу, ищу материал, пишу, переписываю.

– Не кипятись, Ланская, я сделал тебе комплимент, – засмеялся Индюк, чем еще больше вывел из себя, – если мне скучно, значит, твой диплом стоящий. Я понял, что философия такая вещь, чем нуднее, тем лучше.

– Так что теперь с моей работой? – вопросила я, переведя дыхание и стараясь успокоиться.

– Ты сама прекрасно пишешь. Я буду отсылать твои наработки на проверку и возвращать с пометками от настоящего профессора, – ответил Смирнов, допивая свой кофе и отодвигая в мою сторону грязную посуду, с намеком, чтобы я помыла.

– А как тебе удалось устроиться в Оболенку? Откуда у тебя рекомендации самого Эко?

Я встала из-за стола и составила на поднос посуду и, когда пошла на кухню, Дима пошел за мной. В глубине души было приятно, что он рядом, но я вновь напомнила себе, что он чертов шантажист, поэтому слишком резко открыла посудомоечную машину.

– Лер, ты готовишь вкусно, но не надо крушить мой дом, – вздохнул Смирнов.

– Ты не ответил. Как ты устроился в Университет и откуда такие рекомендации?

– Мы давно хотели внедриться в Оболенку, а после смерти Радзинского освободилось место. Наши специалисты в короткие сроки создали в Интернете образ меня как гениального преподавателя. Что касается рекомендаций, то Умберто Эко сотрудничал с ФСБ, когда приезжал в Москву для открытых лекций.

– Значит, тебя хотели внедрить сюда до смерти профессора Радзинского, а, следовательно, твое дело – это не расследование той аварии, – я стала размышлять вслух.

– Лер, я и так много сказал. Хватит в этом копаться, – посерьезнел Дмитрий и указал мне на кабинет, приглашая туда, – скажи, кроме тебя, кто-нибудь догадывается, что я не профессор?

– Не думаю, – честно сказала я и отвела взгляд, – девушки вообще на тебя заглядываются. Студентки и даже некоторые преподаватели.

Не хотелось выдавать своих чувств, но неожиданная ревность взяла верх. Мне показалось, что я стала похожа на помидор, даже уши горели. Оставалось только сделать лицо кирпичом, чтобы создать видимость невозмутимости.

– Вот как? – похоже, он искренне удивился, но тут же расплылся в улыбке. – Ты тоже?

– Нет, я к их числу не отношусь. В этом плане ты мне не интересен, – я с радостью вернула Смирнову его же слова, и он обиженно нахмурился.

– Да, точно, ты же крутишь с братом Захара.

– Тебе есть до этого дело? – скрестив руки под грудью, я уселась на кресло перед ним и отвела взгляд в сторону, рассматривая штору, словно это не кусок сатина, а картина известного художника.

– Есть, потому что девушки, когда влюблены, перестают думать головой. Ты можешь сказать ему что-то лишнее, – чересчур спокойно проговорил Индюк и ехидно улыбнулся, – сократишь с ним общение.

– Что?! – я повернулась к нему и даже слегка навалилась на стол, чтобы ближе видеть его подлые глаза. – Достаточно того, что я собираюсь заниматься с тобой философией. Общаться буду, с кем захочу, когда захочу и как захочу.

– Смотри, аккуратнее, Ланская. Нарвешься, – прошипел он, но уже не напугал. Злость на Индюка отлично справлялась со страхом.

– Это тебе надо быть аккуратнее, без меня тебя раскроют. То, что пока все было так спокойно, не значит, что у кого-то еще не возникнет подозрений на твой счет.

– Давай, начинай мне объяснять. Первая лекция завтра, тема «Патристика»¹¹ , – он высокомерно махнул на толстенную хрестоматию, словно указывая мое место простого преподавателя.

– Патристика? – переспросила я, намереваясь отыграться. – Отлично, что ты можешь мне рассказать на эту тему?

– Я?! Это ты должна мне рассказывать!

– Я сказала, что помогу тебе разобраться в философии и готовиться к лекциям. Но мне надо оценить твой уровень знаний, – парировала я, наблюдая, как ФСБшное высокомерие сходит на нет. Теперь передо мной сидел обычный неготовый к лекции студент.

– Хорошо… Патристика – раздел ранней средневековой философии, в основе которого – учение отцов церкви.

– Правильно, отсюда и название «патристика», – кивнула я, – дальше.

– Что дальше? Дальше ты вещай.

– Назови философов этого периода, и как в целом разделяется патристика?

– Не знаю! Не-зна-ю, – по слогам прошипел Индюк, – я вообще считаю, что все это чушь собачья. Эти философы только и умели, что чесать языком. Все их размышления давно устарели. Это даже не наука. Вот математика – это да, а тут…

– Дима, прекрати! – громко хлопнув по столу, крикнула я, только потом осознав, что впервые назвала его неполным именем. – Философия – мать всех наук. И математика вышла из философии. Вспомни Пифагора¹²!

– Пифагор создал теорию для геометрии, – с умным видом заявил ФСБшник.

– Браво, что-то ты знаешь, – вымученно вздохнула я, – это будет сложнее, чем я думала.

До обеда я пыталась объяснить Смирнову основы патристики. Сказать, что он делал успехи, я не могла. Индюк постоянно вздыхал и чертыхался. А когда мы дошли до обсуждения Тертуллиана, то вовсе разругались.

– Теперь ты понимаешь значение тезиса «Верую, ибо абсурдно»¹³? – спросила я после получасового рассказа о вкладе Тертуллиана¹⁴ в патристику.

– Да, тут все сплошной абсурд, – пробубнил Дмитрий, запустив руки в свои и без того растрепанные волосы.

– Объясни этот термин в отношении сына Божьего, – не отступала я.

– Ты сейчас про Христа? – неуверенно переспросил он.

– Ты знаешь другого сына Бога?!

– Мы все дети Бога, – деловито ответил Индюк, но тут же стушевался под моим грозным взглядом.

– Мы сейчас говорим о философии Тертуллиана! – напомнила я. – Так вот, он писал: «И Сын Божий умер: это бесспорно, ибо нелепо. И, погребенный, воскрес: это несомненно, ибо невозможно»¹⁵. Теперь тебе понятно?

– Да, но вот, что остается для меня загадкой, – серьезно заговорил Дмитрий, – Тертуллиан жил во втором веке. Тогда не было таких удобств, как сейчас. А он вместо того, чтобы стараться облегчить себе жизнь, сидел и размышлял о философии.

– Ага, – я нарочно проигнорировала его выпад, – и что он говорил о философии?

– А это уже интересно, – усмехнулся горе-студент, – ты говорила что-то про язву желудка, ее вызывает философия, по мнению Тертуллиана.

Я тяжело вздохнула и опустила голову на руки. Если сначала казалось, что Смирнов придуривается специально, чтобы меня позлить, то сейчас уже не сомневалась, что этот мужчина во всем, что касается философии, не умнее дерева! Стало понятно, почему он каждую лекцию считывал с бумажки. Но главная проблема была в том, что у Дмитрия не было и толики желания что-то понять! Псевдопрофессор наивно полагал, что я разложу все по полочкам, и он усвоит этот урок как дважды два, но только без его желания ничего не выйдет!

– Дима, – глубоко вздохнув и успокоившись, сказала я, – Тертуллиан не говорил, что философия может быть причиной язвы желудка. Он писал о том, что философия должна ограничиваться объяснительной функцией и не искать попытки что-либо исследовать. А все споры об аллегорическом трактовании Священного Писания считал бесплодным умствованием, «расстраивающим желудок».

– Согласен, но я пойду дальше. Вся философия расстраивает желудок, – он довольно улыбнулся, и это было так искренне, что моя сердитость в разы убавилась.

– Дурак, – не выдержала я и засмеялась.

– Кстати, о расстройстве желудка. Скоро обед, – Дима посмотрел на наручные часы, а потом на меня, – иди в корпус, Ланская, потом на обед, а вечером продолжим.

– Лера, зови меня по имени. Разрешаю. Так и быть.

В конце концов, мы теперь в одной лодке и, чтобы уплыть, должны работать в тандеме. Пусть уж лучше наши отношения походят на приятельские, чем мы будем вечно ссориться.

– Считаешь меня своим другом? – удивился Смирнов.

– Нет, – я с улыбкой покачала головой, – друзья не шантажируют друг друга. Но тебе позволю обращаться ко мне по имени. В виде исключения.

Я взяла свою сумку и пошла к выходу. Дима проводил меня до двери и даже поблагодарил за работу. Со стороны мы действительно казались приятелями, и не сказать, что на самом деле Смирнов меня шантажирует, а во мне соревнуются ненависть и влюбленность.

Попрощавшись с новым напарником, я не спеша направилась к корпусу, чтобы переодеться, по пути размышляя о том, что услышала от Дмитрия: ФСБ давно хотело внедрить в Оболенку своего агента. Значит, то, над чем работает майор Смирнов, случилось до гибели Павла Аркадьевича. Радзинский говорил о каких-то убийствах. Если это так, то Индюк приехал сюда, чтобы их расследовать. В курсе ли он, что профессора убили? Скорее всего, да, иначе бы не пытался выяснить, что мне известно о смерти прошлого научрука. А Петя? Его Смирнов включил в дело? Но куда больше беспокоило другое – моему отцу известно слишком много. Если Дима узнает об этом, наверняка захочет допросить папу, чем поставит его под угрозу. Я должна всеми силами этого не допустить.

За обедом в столовой я присоединилась к друзьям. Они увлеченно обсуждали Хэллоуин, не помня о том, что случилось на последнем нашем празднике. Традиция отмечать День Всех Святых в Оболенке появилась всего несколько лет назад. Долгие годы преподаватели не соглашались отмечать западный праздник, считая, что это подражание западной массовой культуре. Но, в конце концов, сдались под студенческим напором и позволили устраивать ежегодный осенний маскарад.

Больше всех наряжаться любила Арина. Она и огорошила меня, что завтра мы едем в Москву за костюмами. Мой отказ не принимался, да и я сама была не прочь выехать в город и отвлечься от всего, что навалилось в Оболенском.

Лена Королева на обед не пришла, благодаря чему у меня не пропал аппетит. Конечно, наша встреча была не за горами, но пусть это случится позже. Интересно, почему она не явилась? Да и вообще куда-то запропастилась. Избегает меня? Неужели ей стыдно? А вот моему отцу – нет. Он и виду не подал, что его что-то волнует, вел себя как обычно и мило беседовал с Дмитрием. Вот это меня тревожило. Я даже хотела подойти, но подумала, что так только выдам папу.

Майор Смирнов быстро расправился и с первым, и со вторым. Он попрощался с папой и пошел к выходу, намеренно проходя мимо моего стола. Шлейф его одеколона совершенно затуманил мне голову. Арина что-то рассказывала, а я могла думать лишь о том, что остаток дня проведу с милым ФСБшником. Пусть я злилась за его шантаж, но, в глубине души, радовалась возможности быть рядом, втайне лелея надежду найти взаимность.

Дима ждал меня, нервно прохаживаясь по крыльцу. Я немного опоздала. Специально, чтобы подразнить Индюка. У меня получилось.

– Вроде маленькая, а столько ешь! – недовольно кинул он, впуская меня в дом.

– Прости, что?

– Я уже давно тебя жду. Судя по времени, ты съела полстоловой.

Я молча прошла в гостиную, обиженно громко стуча каблуками, и уже хотела ответить какую-нибудь колкость, как увидела на столе яблочный пирог, две тарелки и кружки.

– Ты купил пирог? – удивилась я, не веря, что Индюк готовился к моему приходу. В нашем кафетерии пекли восхитительную шарлотку с яблоками и яблочным повидлом. От одного вида лакомства у меня потекли слюнки, но Смирнову совсем не обязательно было знать, что он купил мою любимую сладость.

– Да, чтобы хоть как-то подсластить твои нудные лекции, – с присущей ему галантностью ответил Индюк.

– Спасибо, – обиженно проговорила я, хотя на самом деле ликовала такому мелкому проявлению внимания, игнорируя его выпад. Защитная реакция ученика, плохо справляющегося с уроками.

Дима принес из кабинета свои записи и книги, разложил все на столе и, пока я вспоминала, на чем мы остановились, стал ставить чай. Откровенно говоря, ни о какой средневековой философии я уже не думала, наблюдая, как Смирнов орудует на кухне.

– Скажи, Дим, ты ведь меня боялся? – насаживая на вилочку кусок пирога, спросила я. – Боялся, что тебя раскрою, поэтому не хотел быть моим руководителем?

– Верно, Лер, – пачкая руки липким повидлом и отправляя в рот почти весь кусманище шарлотки, ответил Смирнов. Он ел руками, совершенно не стесняясь, и ухмылялся моим манерам.

– Приятно знать, что ты боялся меня, а не просто люто ненавидел.

– Сначала ты меня взбесила тем, что дрыхла на лекции. Вроде такой Университет, а тут ты, как после вечеринки. Не думал, что лучшая студентка может такое себе позволить, и решил, что ты прикрываешься папочкой. Но я ошибся, полагая, что ты тупица. Когда меня назначили твоим руководителем, тут я запаниковал – ты бы в два счета меня раскрыла.

– Почему тогда согласился?

– Не мог отказаться. Пытался, но Серов настоял. Чтобы не вызывать подозрений, пришлось стать твоим научруком. Я хотел тебя запугать, но и тут промахнулся. К тому же, мне влетело от начальства. Работая под прикрытием, мы обязаны избегать любых конфликтных ситуаций, а с тобой вечно цапались.

– Теперь понимаю твою перемену в поведении. Кому-нибудь еще в Оболенском известно, кто ты?

– Нет, только тебе, – Смирнов нахмурился, – мы не знаем, кто может быть причастен к этому делу, подозреваемых много, поэтому никто ничего не должен знать.

– Почему тогда рассказал мне, не думаешь, что я могу быть замешана в том, что ты расследуешь?

Дима неожиданно пересел ко мне на диван и заглянул в глаза. Наши лица были так близко, что я чувствовала тепло его кожи и сладковатый яблочный аромат от капельки повидла на его губе. С минуту мы смотрели друг другу в глаза и, когда мое сердце было готово вырваться из груди, Индюк хитро ухмыльнулся:

– Нет, на тебя не думаю. Характер не тот, – и снова чертов Индюк превратился в глыбу льда. Он пересел на свое кресло и кивнул на учебные материалы, но я проигнорировала этот жест.

– Что это значит, не тот характер?

– То и значит, Лер, – отмахнулся Смирнов, – лучше скажи, ты хорошо готовишь мясо?

– Мясо? – переспросила я, и Дима кивнул. – Ну… да. А что?

– Во вторник ты готовишь ужин, – он заявил это так спокойно, словно это что-то само собой разумеющееся, и это меня окончательно возмутило.

– С какой стати?!

– Твой отец сказал, что ты превосходно делаешь говядину в вине. Во вторник он пригласил к себе на ужин, обещал, что ты приготовишь. Помимо мяса тебе нужно обеспечить, чтобы Ланской меня не раскрыл. Будешь помогать…

Смирнов говорил еще что-то, но я не слушала. В груди гулко отбивало чечетку сердце, а перед глазами маячили страшные картинки допроса папы. Было ясно, как день, если бы Индюк не подозревал в чем-то отца, он бы ни за что не согласился бы на этот ужин.

12. У мадам Барелль

Конечно, невозможно подготовить человека, который совершенно не смыслит в философии, к тому, чтобы он прочел серьезную лекцию, как настоящий профессор. В конце первого дня занятий с Дмитрием Смирновым я была совершенно вымотана. Он же, сославшись на головную боль, обвинил меня, что теперь не сможет работать по своему делу. В результате я составила план лекций для начальных курсов, а для старших пришлось согласиться на очередное эссе. Правда, на этот раз тему выбирала я, а не учебник философии для ВУЗов. Дима хотел продолжить заниматься и завтра, но пришлось его разочаровать, сообщив, что у меня другие планы. Вот только Индюк нисколько не расстроился и приказал (именно приказал, нахал!) явиться по возвращении из Москвы.

Утро понедельника выдалось тревожным. Сидя на треклятой эстетике, я только и думала о том, как справляется с лекцией чертов Индюк. Именно поэтому, как только прозвенел звонок, помчалась на кафедру философии.

– Можно? – деликатно спросила я, предварительно постучав в дверь. Было такое волнительное чувство, будто я иду узнавать результаты своего экзамена.

– Да.

Дима, как и всегда, был хмур. Он ссутулился над столом, внимательно читая газету. Если бы так он изучал книги… Я знала, что Смирнов меня узнал, хоть и не поднял головы. Он намеренно меня игнорировал? Никак не мог унять свою гордыню, или это что-то другое?

– Как лекция, Арсений Витальевич? – поинтересовалась я, присаживаясь на стул перед ним.

– Что? – растерянно переспросил он, наконец поднимая на меня взгляд.

– Я спросила, как прошла лекция, – специально отделяя каждое слово, повторила я.

– Ах, это… Хорошо, спасибо. Сегодня, когда вернешься из города, зайдешь ко мне и напишешь такой же план на завтра.

Снова этот руководящий тон. Опять эта необоснованная самоуверенность. Как же меня злил Дима, когда так себя вел! Захотелось как-то отомстить, сделать какую-нибудь гадость, и я не нашла ничего лучше, как выхватить у него со стола газету и на глазах Индюка смять в большой ком.

– Сдурела, полоумная?!

– Прекрати говорить со мной в таком тоне. Я тебе не служка¹⁶. Мы в одной лодке, позволь напомнить. И не надо мне напоминать про твой жалкий шантаж, – я подняла руку вверх, опережая его очередную грубую фразу, понимая, что сейчас должна поставить нахала на место. – Я вернусь поздно. Мы не сможем позаниматься.

– Не страшно, я ложусь не рано, как ты могла заметить, – прошипел он, – буду ждать тебя, Ланская. Тебе еще диплом дописывать, не забывай.

– Ах, так?! – разозлилась я. – Хорошо, я приду, но к этому времени, будь добр, ознакомься с биографией и творчеством Августина Аврелия¹⁷. Потому что иначе заставлю всю ночь читать вслух его «Исповедь»¹⁸.

– Ведешь себя как престарелая учительница, – хмыкнул Смирнов и, перегнувшись через стол, выхватил у меня из рук помятую газету, положил ее на стол и стал аккуратно расправлять.

– Придурок, – тихо, но так, чтобы Дима услышал, кинула я и гордо вышла из аудитории под его ненавидящим взглядом.

Я шла к залу риторики и мысленно проклинала Смирнова, но неожиданно меня кто-то схватил за руку. Конечно! Мне не хватало только ее!

– Лен, что ты хочешь? – я постаралась всем своим видом продемонстрировать, как не рада встрече с любовницей папы. Пусть знает, что со мной не следует шутить.

– Ты же все знаешь, – виновато пробормотала она. – Лер, давай поговорим.

– Нам есть о чем говорить? – скрестив руки под грудью, вопросила я, внутренне возмущаясь ее нахальству.

– Да, есть. Я должна все объяснить, – это уже прозвучало решительно и отнюдь не виновато. Я не была к такому готова, будучи уверенной, что Королева стушуется рядом со мной.

– Нечего объяснять, Лен! Мне пора на занятие. Тебе, кстати, тоже.

– Лер, прошу тебя! Нам действительно надо поговорить!

– Хорошо.

Я сдалась, но лишь потому что этого разговора не миновать. Пусть уж сейчас. Это, как пластырь на болячке, проще – раз! Больно, саднит, но зато все кончилось.

– Понимаю, как тебе было неприятно все узнать, – начала она, но тут же замялась, подбирая лучшие слова.

– Нет, не понимаешь… Твоего отца не соблазняла девочка-ровесница.

– Но это не то, что ты думаешь. Это не просто связь.

– Тогда что?! – я повысила голос, но тут же замолчала, чтобы не привлекать ненужного внимания.

– Я люблю Андрея, – прошептала Лена, поднимая полные слез глаза. И на секунду я ей поверила.

– Он же в отцы тебе годится. Я видела, с кем ты встречалась раньше. Как ты хочешь, чтобы я поверила в нежные чувства к моему папе? Твоя любовь появилась, когда вы начали заниматься твоим дипломом? Поэтому он так тебя расхваливал?

– Это началось раньше. Я давно люблю его.

– И когда это началось? Папа сказал, что вы вместе только полгода, – возразила я.

– Да, полгода назад Андрей, наконец, смог признать, что у него есть ко мне чувства, но я полюбила за три года до этого, когда Ланской стал читать у нас юриспруденцию. Его рассудительность, тонкий ум, разносторонняя натура – все это не могло не восхищать. Я была с ним не потому, что он мой научный руководитель, он стал им потому, что я мечтала об этом.

– Лен, если ты действительно любишь его, как говоришь, зачем тогда подставляешь? Подумала, что будет с папой, если кто-то узнает о его связи со студенткой? – злиться больше не получалось, и я заговорила спокойно. Мне даже было жаль Королеву, но перебороть себя и принять их связь с отцом я не могла.

– Мы скрывались… Лер, поверь, я меньше всего на свете хочу, чтобы с Андрюшей что-нибудь случилось. Я не желаю ему зла, но когда любишь, и если это взаимно, все, кроме твоего мужчины, перестает существовать.

– Не верю, что ты говоришь это о моем отце, – пробормотала я скорее себе, чем ей, но Лена откликнулась:

– Ты воспринимаешь его как родителя и не видишь то, что вижу я – мужчину! Настоящего мужчину. А разница в возрасте… Да, она есть. Двадцать два года – это не мало, но и не так много. Знаешь, есть пары с куда большей разницей.

– Но здесь вы не можете продолжать встречаться. Это против правил Оболенки.

– Я знаю об условии, которое ты поставила, – ледяным тоном сказала девушка, – ты пообещала Андрею, что примешь меня, если мы докажем наши чувства? Думаешь, я не смогу подождать несколько месяцев, чтобы полноправно быть с тем, кого люблю?

– Нет, Лен, если любишь по-настоящему, то сможешь. Вот только… Твои чувства не угаснут, когда у тебя на руках будет красный диплом?

– Не угаснут, – усмехнулась Королева, – я ждала столько времени, что несколько месяцев быть просто рядом как студентка, но знать, что чувства взаимны – это ничто.

– Я сдержу свое слово, – серьезно сказала я, – если после того, как ты окончишь Оболенку, вы снова сойдетесь, я не буду против.

На этом я закончила разговор с Леной и ушла. На самом деле во мне что-то надломилось. Я ей поверила. Но почувствовав, что Королева говорит правду, не обрела спокойствия. Скорее наоборот, ведь в глубине души надеялась, что их связь с отцом не пройдет эту проверку. Теперь пришлось признать, что, скорее всего, через восемь месяцев папа снова сойдется с Леной. К счастью, от дурных мыслей спасла риторика и очередные споры темы нравственности и религии. Дебаты выдались настолько жаркими, что я не заметила, как прошла пара. Следующим занятием у нас стояла средневековая философия.

Суровый майор Смирнов… ах, да! Сейчас он Арсений Витальевич… Суровый Арсений Витальевич грозно возвышался над кафедрой. Не знай я, что все это напускное, действительно бы напугалась, как это сделали мои однокурсники.

– Слушай, чего это он? – шепнула Аринка, усаживаясь на нашу парту. – Держу пари, что-то удумал.

– Не думаю. Скорее, сожрал на обед в столовой кислые щи, – отмахнулась я.

– Ты так его ненавидишь… Да, не повезло тебе с научруком.

– Не повезло… Но что теперь об этом?..

Арсений прекрасно слышал наш шепот и, даже не разобрав, что именно я сказала подруге, догадался, что речь шла о нем. Горе-преподаватель метнул в меня свой фирменный испепеляющий взгляд, но должного эффекта не возымел. Я чуть не рассмеялась, громко прыснув в кулак.

– Ты – самоубийца? – выругалась Аринка, – специально его позлить решила?

– Не выдумывай. Я просто вспомнила смешной случай, не более.

– Да? И что же за случай? – гневно прошептала подруга, но нас грубо прервала шоколадка, со стуком опустившаяся на парту.

– Это тебе, Лер, – подмигнул нарисовавшийся рядом Нилов.

– Спасибо. В честь чего взятка?

– Вы едете в город, а я не могу. Купи мне что-нибудь к маскараду, – попросил парень, скорчив жалостливое лицо.

– Но я не очень разбираюсь в мужских нарядах.

– Глупости, я тебе полностью доверяю, малышка. У тебя бурная фантазия и отличный вкус.

– Ладно, зачту шоколадку и лесть в качестве платы, – вздохнула я, демонстративно закатив глаза.

– Спасибо, – Юрка поцеловал меня в щеку, и сделал это так быстро, что я не успела среагировать.

Он ушел за свою парту, а я невольно посмотрела на нашего псевдопрофессора. Его недовольное лицо моментально напомнило об условии держаться подальше от Нилова. Тогда, назло Смирнову, я повернулась к Юрке и, лучезарно улыбнувшись, подмигнула ему. Парень, конечно, принял этот жест за заигрывание. Я должна была почувствовать укор совести, но вместо этого ощутила вкус удовлетворения, что насолила преподавателю. Нехорошо, но что поделать, у всех есть маленькие слабости. Индюк только сильнее нахмурился, но прозвенел звонок, и ему пришлось отвлечься от моего мысленного убийства.

Писать эссе на придуманную самой тему оказалось весьма увлекательно. Я так разошлась, что не заметила, как пара подошла к концу, а у меня не было написано и половины того, что хотела. Звонок. Студенты с шумом стали подниматься и сдавать работы, а я, как ненормальная, пыталась скорее-скорее изложить мысли на бумаге.

– Я буду ждать у корпуса, – кинула Аринка, – не задерживайся.

– Угу…

Это была последняя пара как у меня, так и у Индюка, поэтому я рассчитывала на небольшую поблажку в виде дополнительных минут. Как же тяжело, когда хочется сказать так много, но ты вынуждена ограничиваться листом бумаги и ста двадцатью минутами пары.

– Ланская, время вышло, – прогремел надо мной псевдопрофессор.

– Но вы – не преподаватель, – пробубнила я, не отрываясь от эссе.

– Серьезно, закругляйся, мне нужно уходить, – скомандовал он.

– Хорошо, уже дописываю, – проворчала я, выводя последнее предложение заключения, – все. Готово.

Довольно сложив листы на кафедру Арсения (или теперь Дмитрия), я уже собралась уходить, как вдруг он резко схватил меня за руку. Мне показалось, что он специально сжал меня так сильно, чтобы сделать больно.

– А что это было до лекции? – прошипел он.

– Ты о чем?

Вот так, значит… Злится. Так и надо этому Индюку. Пусть знает, что мне не указ! Будет еще решать, с кем мне общаться, а с кем нет – как бы не так!

– Милуешься с Ниловым прямо в аудитории… – с отвращением выплюнул он и крепче сжал мою руку. – Я же приказал тебе прекратить.

– А, ты про это… Напоминаю, горе-преподаватель, что я тебе не наложница в гареме, а ты не султан. Я буду общаться, с кем захочу.

– Не нравится он мне, Лер, – уже спокойно сказал Дима, опуская мою руку. Он даже попытался поправить рукав платья, но я не дала.

– Нилов и не должен нравиться тебе, он должен нравиться мне.

Где-то глубоко в душе затеплилась надежда, что это не просто забота со стороны майора Смирнова, что на самом деле я нравлюсь Диме, и он ревнует. Но эта надежда была такой слабой, что я сама в нее не верила.

– Не забудь, сегодня буду ждать, – окликнул Дима, когда я была уже у двери, – во сколько бы ни вернулась.

– Ладно, – буркнула я и, громко хлопнув дверью, ушла.

Когда я подошла к жилому корпусу, у нашего подъезда уже стояло такси. Недовольный водитель буркнул что-то про доплату за простой, но пользуясь тем, что Арина еще не спустилась, я быстро забежала к себе и выложила из сумки тетради и учебники. До Москвы мы ехали на Сапсане от Твери, но до Твери добирались на машине. К сожалению, из-за расположения Оболенки транспортное сообщение с двумя российскими столицами было крайне неудобным и дорогим.

С подругой мы столкнулись на лестнице и вдвоем спустились к такси, чему я была очень рада, потому что не хотелось и дальше выслушивать недовольство водителя. В этом плане с Ринкой было проще – она не давала в обиду ни себя, ни меня, и даже солидный взрослый человек ей был не указ.

Нам повезло успеть на нужный Сапсан, и через полтора часа мы с Ринкой уже были на Ленинградском вокзале. Магазин, куда везла меня подруга, находился на окраине Москвы, так что пришлось ехать на метро и автобусе, а дальше идти пешком через небольшой реденький сквер. Столица – очень яркий, разносторонний город, но я и не догадывалась, что в ней есть такие районы, куда мы забрели: небольшие обшарпанные домики, украшенные различными этническими атрибутами, ларьки с разложенными всевозможными диковинными товарами, снующие всюду люди, похожие на героев фильмов ужасов. Где-то слышалось кудахтанье кур, с другой стороны – звук, напоминающий вой какого-то животного.

– Арина, где мы? – прошептала я, притянув подругу за локоть.

– В этом районе ошиваются разные гадалки, ведуньи и прочие темные личности, – тихо ответила подруга, – а еще тут можно купить много разных вещей, которые станут для нас отличным костюмом.

– Ты совсем свихнулась? – пропищала я. – Куда ты затащила меня? Я думала, ты везешь меня в магазин карнавальных костюмов. Да, еще возвращаться снова через этот сквер, а уже темно!

– Лер, спокойно! В одном магазине мы бы не нашли ничего оригинального, а тут вон какой выбор. Нам ничего не сделают. Такие, как мы, сюда тоже захаживают. Например, чтобы погадать или приворожить кого. Кстати, тебе не надо?

– Приворожить? – удивилась я, чувствуя, как порозовели щеки и отнюдь не от морозного воздуха.

– Нет, погадать, – улыбнулась Ринка.

– Спасибо, обойдусь. Не верю в эту чушь.

– Как хочешь, – подруга пожала плечами и, подхватив под руку, повела в глубь квартала. – Я вот зайду к гадалке. Ванька что-то не слишком активный.

– Может, стоит дать парню время, а не давить на него? Он ухаживает за тобой, торопить не хочет. А ты… к гадалке…

Около часа мы бродили сквозь торговые ряды, и мне удалось найти какой-то странный балахон для Нилова и длинное темно-синее платье в пол, расшитое серебряными нитями, для себя. А вот Ринка еще долго не могла отыскать подходящего наряда, пока не натолкнулась в одной из лавок на короткий этнокостюм, что-то в африканском стиле, а главное – неимоверно открытое. Все, как хотела подруга.

Время было позднее, а дорога дальняя. Я понадеялась, что Аринка выбросила из головы идею о гадании, но ошиблась. Как бы я ни сопротивлялась, она затащила меня в дом некой мадам Барелль.

Мадам Барелль была эффектной женщиной лет пятидесяти, но яркий макияж прибавлял ей еще с десяток лет. Широкая черная юбка, подпоясанная ярким платком с декоративными монетами в качестве бахромы, шелестела по полу во время ходьбы, но гадалку это совершенно не смущало. Темно-каштановые кудри были собраны в высокий хвост, а обилие различных украшений могло ослепить, если бы в ее доме было чуть больше света.

Гадалка поинтересовалась, кто из нас будет первой, и Арина тут же отозвалась. Мадам Барелль кивнула на комнату в дальнем конце коридора, и моя подруга обреченно поплелась туда. Как мне показалось, Ринка все же испугалась, но идти на попятную не желала. А я устроилась на небольшом табурете в прихожей и достала телефон, чтобы написать горе-профессору, что еще в Москве. Его ответ не заставил себя ждать. Все такой же грубый и нахальный… Но я все равно улыбнулась. Меня забавляло недовольство Индюка.

Индюк:

«Мне плевать, что ты нерасторопная, как черепаха. Топай своими коротенькими ножками на поезд, и в Оболенку»

Я:

«Желаю прекрасного вечера без моей компании»

Индюк:

«Задерживаясь в Москве, ты делаешь хуже только себе. Тебе еще писать план лекций. Не явишься сегодня, завалю твою подружку и хахаля на семинаре. Их не допустят к экзамену, и будут большие проблемы».

Я:

«Шантажист»

Я:

«Ненавижу».

Индюк:

«Любить меня не обязательно. Достаточно подготовить к занятиям. До встречи»

Вот теперь я уже не улыбалась. Дима поступил, как последняя сволочь, шантажируя Аринкой и Юркой. Конечно, он знал, что я не подставлю друзей. Но что такого серьезного бы произошло, уступи мне хоть раз? Иногда казалось, что он злит меня нарочно, словно без этого не может прожить. Мерзавец! Я вспоминала Смирнова последними словами и не заметила, как вышла Ринка. Она была не похожа на саму себя, словно витала где-то далеко. И непонятно, хорошо это, или нет.

– Теперь ты, – раздался голос гадалки.

Мадам Барелль стояла рядом с Ариной и сверлила меня своими мелкими карими глазками. Первой мыслью было отказаться, но я вдруг поднялась и пошла в дальнюю комнату. Никогда не верила в мистику, но меня словно вела невидимая сила, а разум оправдывал, что это не более, чем желание понять, что так потрясло Ринку.

Комната мадам Барелль была маленькой, узкой и темной, больше напоминающей чулан. Небольшой стол по центру и три стула вокруг него. В теплом воздухе витал слабый запах благовоний и парафина от нескольких десятков свечей, расставленных всюду. Ведьминский антураж поддерживался великолепно, вот только мой скептицизм одолеть не так просто.

– Садись, – гадалка указала на стул, а сама уселась за стол напротив меня, – на чем тебе погадать? Шар, кофейная гуща, воск, таро…

– Таро, – неуверенно ответила я.

– Хорошо.

Женщина откуда-то из складок юбки достала колоду карт. Этот трюк, видимо, был задуман, чтобы удивить меня, только я сразу догадалась, что под платком у Барелль – нашитый карман.

– Сними левой рукой, – она протянула колоду, и я сняла несколько карт, как она и просила.

Не сводя с меня глаз, гадалка подняла верхнюю карту. Но стоило ей взглянуть на нее, как Барелль тут же убрала ее в середину колоды. Она выглядела так, словно увидела нечто страшное, и это не могло не испугать даже скептически настроенную меня.

– Что случилось?

– На таро гадать не будем, – резко сказала женщина, – тебе нельзя.

– Почему?

– Ты должна держаться подальше от любых символичных изображений, таящих в себе силу, – пробормотала женщина.

– О чем вы? Я не понимаю…

– Мы посмотрим в шар. Сейчас, подожди.

Мадам Барелль взяла с тумбы большой хрустальный шар и попросила в него заглянуть. Я посмотрела на свое перевернутое отражение в хрустале, но больше ничего не увидела. У меня не было сомнений, что все это – умело поставленный спектакль, а гадалка – самая настоящая шарлатанка.

– Твоя дорога не простая, и попутчиком твоим будет смерть, – полушепотом заговорила Баррель, – вижу зло, оно рядом и хочет забрать тебя. Будь бдительна. Ты потеряешь и обретешь. Есть человек, который станет смыслом твоей жизни, но пока ты не осознала этого. Вижу развилку. Тебя ждет распутье, и лишь ты сама можешь принять решение, чью сторону занять – добра или зла. И именно твое решение станет судьбоносным. Ты принесешь победу тем, чью сторону выберешь. А теперь иди!

– Спасибо, сколько я должна? – вся эта чушь совершенно не впечатлила, и я уже потянулась за кошельком, но гадалка остановила жестом.

– Не надо. Единственную плату, какую попрошу: никогда не переступать порог моего дома.

А вот это мне уже показалось странным. Разве гадалки отказываются от заработанной награды? Хотя, может быть, это тоже часть ее спектакля? В любом случае, я не придала никакого значения словам мадам Барелль, а зря…

13. Вместе или против друг друга

Всю дорогу до Университета мы с Ариной почти не разговаривали. Сославшись на усталость, она задремала в поезде и не захотела рассказывать, что ей нагадала мадам Барелль. Я, в свою очередь, тоже не горела желанием общаться. Несмотря на весь мой скептицизм, гадалке удалось подпортить настроение дурным предсказанием, и пусть я в него не верила, было как-то не по себе.

Вернувшись в Оболенский городок, я распрощалась с Ринкой, договорившись встретиться утром, чтобы вместе пойти на завтрак. Подруга ушла, а я с завистью подумала, что ее ждет мягкая постелька, а вот меня мученье с Индюком. Наспех приняв душ, переодевшись и захватив кое-что из купленных в городе продуктов, я направилась к своему псевдопрофессору. Усталость не прошла и после душа, поэтому никакого желания надолго задерживаться у Смирнова не было, даже несмотря на мои романтические чувства.

Я подошла к уже знакомому дому с зеленой крышей и намеревалась постучать, как заметила, что дверь была приоткрыта. Тогда, недолго думая, я тихо прошмыгнула внутрь. В гостиной стоял полумрак, комната лишь слабо освещалась небольшим торшером. На втором этаже и вовсе было темно. Слабая полоска света виднелась под дверью кабинета майора Смирнова. Поставив пакет с продуктами, я пошла туда, намереваясь отругать псевдопрофессора за то, что он не запирается.

Дима спал, сидя в кресле, устроив голову на раскрытой книге, словно на подушке. Я подошла ближе и заметила, что это та самая «Исповедь» Августина, которую грозилась заставить читать его вслух. Видимо, философия действует на майора Смирнова как снотворное. Ему даже не помог кофе. Полупустая кружка с остывшим напитком слабо разносила терпкий кофейный аромат по кабинету. Дмитрий казался таким беззащитным, совсем молоденьким и еще более привлекательным. Невозможно было не улыбнуться. Вдоволь налюбовавшись редким моментом милого Индюка, я решила все же его разбудить и уже потянула руку, но Дима резко ее перехватил. Еще мгновение, и я оказалась прижатой к столешнице лицом вниз.

– Какого черта подкрадываешься? – выругался Смирнов и отпустил меня так же резко, как и схватил.

Я, чуть шатаясь, отошла от него и стала поглаживать запястье. На светлой коже тут же появился красный след, который завтра грозил стать синяком. А от милого спящего парня не осталось и следа.

– Я не подкрадывалась. Ты сам уснул и даже дверь не закрыл, – обиженно ответила я.

– Ладно, извини, – пробормотал он, потирая шею, видно чувствуя неловкость из-за своего нападения, – очень больно?

– Приятного мало, – насупилась я. – Синяк будет.

– Давай приложу лед. Подожди.

Дима вышел из кабинета, а я опустилась на диван, рассматривая красное запястье. На самом деле я не сильно злилась, ведь этот псих напал на меня не со зла. Но Смирнову я решила это не показывать и проучить легкой обидой. Индюк вернулся через пару минут с пакетиком льда в руке. Он опустился на колени и бережно взял мою больную руку. Это было так приятно, что я была готова протянуть ему вторую, здоровую, чтобы ее вывихнуть, если после этого Дима снова станет таким нежным. Лед коснулся моего запястья, и я чуть дернула рукой, но Смирнов крепко сжал ее и снова опустил ледяной пакет.

– Прости, я, правда, не хотел сделать тебе больно, – полушепотом произнес он, впервые разговаривая со мной без издевки, усмешки или высокомерия. Казалось, что именно в этот момент передо мной настоящий Дмитрий Смирнов – человек, а не сотрудник ФСБ.

– Знаю и не сержусь, – улыбнулась я, отказываясь от всех обид, желая только одного – быть с ним.

– Это ты принесла продукты? – он чуть отстранился, и захотелось вцепиться в него до боли в пальцах, только бы не отпускать.

– Да, в твоем холодильнике хоть шаром покати, а я не ужинала. Даи ты, думаю, не откажешься от домашней еды.

– Я тоже пропустил ужин. Заснул над твоим домашним заданием, – усмехнулся Дима.

– И как тебе Августин? Что-то понял? – как же мне не хотелось говорить об учебе, но я не решалась заговорить о другом.

– Да, что не стоит воровать яблоки¹⁹…

– Ага, все верно. Образец европейской автобиографии как раз об этом. Пойдем, я приготовлю поесть и заодно расскажу тебе о значении трудов Августина для средневековой философии, – я взяла Смирнова за руку и повела на кухню. Он совершенно не сопротивлялся и даже переплел наши пальцы, отчего последние здравые мысли покинули голову. Но в дверях кухни Дима отпустил мою руку…

– А ты не напишешь мне план, как вчера?

– Напишу, – вздохнула я, – пока ты не готов сам что-то рассказывать.

Я принялась за готовку, попутно просвещая своего нерадивого ученика о зарождении христианской философии благодаря Святому Августину. Дима даже что-то конспектировал, а иногда и переспрашивал.

Весь Университет давным-давно спал, и только в небольшом доме с зеленой крышей разносился аромат запеченной курицы и свежих овощей. Словно два преступника, мы разговаривали вполголоса, будто нас могут услышать.

– Зачем ты хочешь ужинать с моим папой? – как бы невзначай вопросила я.

– Тебя это волнует? – Смирнов изогнул одну бровь, снова надевая маску циничного ФСБшника.

– Конечно, ты ведешь расследование, и тут этот ужин… Ведь не просто так ты решил провести вечер с профессором Оболенки, который легко тебя раскусит? Надеюсь, ты ни в чем не подозреваешь отца?

– Это просто ужин, Лер, – слишком холодно и отстраненно сказал Дмитрий, подтверждая этим мои опасения, – профессор Ланской пригласил, а я не счел возможным отказать.

Я сделала вид, что поверила Диме, и даже поухаживала за ним, наложив добавки. Индюк ел с таким аппетитом, что невольно вспомнилась реклама, которую часто крутили по телевизору, когда я была маленькой – путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Не знаю, что насчет сердца, но желудок Смирнова я точно завоевала.

После ужина суровый ФСБшник помог мне загрузить посудомойку, а пока я протирала стол в столовой, уснул в кресле. Глупая была затея заниматься полночи. Вставать через несколько часов, а мы оба невыспавшиеся.

– Дим, – я села на ручку кресла и легонько коснулась его плеча. Мужчина встрепенулся и тут же посерьезнел, пытаясь показать, что он не заснул. Это только позабавило. – Когда ты последний раз нормально спал?

– У меня много дел, – отмахнулся он, – на сон нет времени.

– Поэтому отпечаток книги на твоей щеке так долго красовался? – усмехнулась я. – Сколько ты проспал до того, как я приехала из Москвы?

– Это все из-за этой чертовой книги, – разозлился Смирнов. – Специально мне подсунула, чтобы я уснул. Не хотела со мной заниматься. Это же ясно, как день!

– Конечно, дело в книге. И да, я специально заставила ее читать. И учебный план Оболенки составила я, чтобы тебя довести, – в один миг волшебство ночи и наша мифическая дружба канули в лету. Как он мог? Зачем? Специально же меня изводил!

– Философия усыпляет. Почему я преподаю не физику… – простонал он и спихнул меня локтем с кресла. – Сломаешь еще, а мне чинить.

– С физикой у тебя, видимо, тоже проблемы. Иначе бы понял, что я не сломаю твое кресло, Индюк! – вконец разозлилась я.

– В точных науках, Лерочка, я хорош. А вот это разглагольствование – не мое, – вздохнул Смирнов, протягивая мне руку и помогая подняться, – прости. Не знаю, что на меня нашло. Раздражаешь ты меня немного.

– В таком случае, ищи себе другого помощника.

Его чистосердечное неблагодарное признание безумно обидело. Я из кожи вон лезла ради Димы, а он… Захотелось разрыдаться, как школьнице. Я рванула к двери, но он успел меня перехватить и неожиданно практически вжал в себя, заключая в медвежьи объятья.

– Это комплимент такой. Ты не в том плане раздражаешь. Я неправильно выразился. А так ты мне нравишься. Лер, ты хорошая девчонка, готовишь вкусно, да и мне нравится с тобой время проводить, – Индюк говорил мне куда-то в волосы, сжимая еще крепче, чтобы я ни в коем случае не посмотрела ему в глаза.

– Тогда я точно ничего не понимаю, – сдалась я, обвивая руками его талию и с наслаждением вдыхая терпкий аромат мужского одеколона.

– И не надо. Не злись, в общем, – он замолчал, словно что-то обдумывая, а потом тяжело вздохнул. – Но в точных науках я действительно хорош.

– А вот у меня наоборот. Я – гуманитарий до мозга костей, – пробормотала я, – раз ты так хорош в точных науках, можешь объяснить принцип дополнительности Бора²⁰?

– Серьезно? – удивился Дима и выпустил меня из объятий.

– Да, совершенно. Откровенно говоря, я даже плохо помню, в чем он заключается…

– Принцип дополнительности, Лер, – это один из важнейших принципов квантовой механики, – воодушевленно жестикулируя, начал Смирнов, – согласно этому принципу, для полного описания квантовомеханических явлений необходимо применять два взаимоисключающих или «дополнительных» набора классических понятий, совокупность которых дает исчерпывающую информацию об этих явлениях как о целостных. Например, дополнительными в квантовой механике являются пространственно-временная и энергетически-импульсная картины.

– Знаешь, ты сейчас рассказывал с таким воодушевлением, – улыбнулась я, – сразу видно, что это тебе интересно. Попробуй вести себя так на лекциях. Я понимаю, с философией тяжело, но найди в ней хоть что-то, что заинтересует тебя.

– Думаешь, это возможно?

– Конечно. Вот, например, мне никогда не давались точные науки. Но я всегда, у каждой теории пыталась переложить ее смысл на более понятные для меня вещи. Так и в философии.

– Черт, ты и правда умная девушка, – засмеялся Смирнов и потащил меня в гостиную.

Мы устроились на диванчике с книгами и тетрадками. Прикинув, что можно рассказать второкурсникам на лекции, я надиктовала Смирнову небольшой план и, пока он записывал, откинулась на подушку и прикрыла глаза…

Я проснулась от странного звука, который раздавался откуда-то поблизости. Спать хотелось безумно, но все же удалось продрать глаза. Я все также была в гостиной майора Смирнова, но только лежала на нем самом, а мужчина сладко спал, негромко похрапывая и прижимая меня своей лапищей. Небыстро сообразив, что уснула, пока мой подопечный писал план лекции, я задумалась над тем, как он оказался рядом, тем более, что мы были укрыты пледом. Нужно было его разбудить, да и самой вставать, чтобы успеть добежать к себе, пока Оболенский городок не проснулся, но я дала слабину и снова удобно устроилась на лжепрофессоре. Дима что-то пробормотал во сне и, все так же не выпуская меня из объятий, перевернулся на бок. Теперь я оказалась подмята им.

– Дим, проснись, – я попыталась его сдвинуть, но бесполезно. – Майор Смирнов…

Он чуть потянулся и что-то промычал, откатившись назад. Потом медленно повел рукой от моей талии вверх, пока я не ударила локтем ему под ребра. Индюк вскрикнул и тут же вскочил.

– Хорошо, что в этот раз обошлось без заламывания рук, – недовольно пробормотала я, – мы заснули.

– Не один я сплю над философией, – усмехнулся он и сел на диване. – Ты уснула, я тебя укрыл и, видимо, сам отрубился, – он зевнул и посмотрел на часы. – Еще рано. Хочешь, можешь сходить у меня в душ, а потом провожу тебя до корпуса.

– Нет, спасибо. Чтобы нас увидели вместе, а потом пустили слухи? – я не спеша поднялась с дивана и потянулась.

– Сейчас слишком рано, чтобы встретить кого-то…

Мне показалось, или он действительно хотел меня проводить? Я посмотрела на Смирнова, но его лицо осталось непроницаемым. Видимо, я выдала желаемое за действительность.

– Это не лучшая идея. Я дойду сама, тем более в Оболенке все свои.

– Даже среди своих могут быть те, кто причинит зло.

– И тем не менее, я дойду сама и душ приму у себя, – я прошла в прихожую и стала обуваться, и Смирнов последовал моему примеру, – ты не понял? Не нужно меня провожать!

– Вот упертая, – только усмехнулся он и натянул куртку, игнорируя правила приличия и не подавая мне пальто, – пошли.

Мы вышли из Диминого дома в полном молчании и за всю дорогу так и не заговорили. К жилому корпусу Смирнов повел меня через главную аллею и, когда дошли до фонтана, вдруг потянул под широкую вековую иву.

– Что ты… – не успела договорить я, как он закрыл мне рот ладонью.

– Тш… Кто-то есть в учебном корпусе, – прошептал он.

– Кто? – удивилась я.

– Не знаю, но точно видел кого-то в том проходе, – он махнул головой в сторону широкой галереи, которая вела к залу риторики.

– Можешь описать, что именно ты видел? – заволновалась я.

– Не могу точно описать, какое-то темное пятно, – говорил он, не сводя глаз с Университета, – стой здесь, и ни шагу. Я проверю.

Дима ловко вынул из-под куртки пистолет и прошмыгнул через газон к зданию Университета. Странно, что я даже не заметила, как он спрятал оружие, пока мы собирались. А тем временем Смирнов уже был под окнами галереи. Он присел на корточки и заглянул внутрь, после чего в полусогнутом положении попятился вдоль окон, пока не скрылся за углом.

На улице разыгрался сильный ветер, а полная луна по-пушкински проглядывала бледным пятном сквозь тучи. Я поежилась не то от холода, не то от страха и стала просить высшие силы, будь то ангелы, боги или судьба, поскорее вернуть мне Смирнова. Те минуты, что его не было, показались мне вечностью, поэтому, как только я услышала его шаги (а их бы я не спутала ни с какими другими), выскочила ему навстречу.

– Не понимаю, что за чертовщина. Я видел его…

– Кто это был?

– Ума не приложу. На нем был черный плащ с капюшоном и белая маска. Может, репетиция Хэллоуина?

– Он пошел в зал риторики, но так и не вышел? – догадалась я.

– Откуда знаешь? – нахмурился Смирнов и, подхватив под локоть, повел к моему корпусу.

– Я уже его видела. Так же рано утром в учебном корпусе в таком же костюме: черный плащ, маска. Он зашел в зал риторики и словно испарился.

– Давай-ка подробнее, – строго сказал Дима, беря меня за руку и переплетая наши пальцы с такой силой, что стало ясно, как он зол.

Пока мы шли, я рассказывала Смирнову о той моей ночной вылазке. Сейчас уже было бессмысленным что-либо утаивать, и я призналась, что хотела обыскать аудиторию Радзинского, не верю в несчастный случай и убеждена, что это убийство. Кроме этого, посвятила Диму в свои открытия символики гравюр и догадки относительно смерти Пети Авилова. Единственное, о чем умолчала, – предупреждения отца.

– Почему не сказала все сразу? – процедил Индюк с такой злостью, что захотелось провалиться сквозь землю. Он дернул меня за руку и поднял за подбородок лицо, до боли его сжимая. Спрятать глаза не получилось, и я поежилась от его яростного взгляда.

– Ты сам ничего не рассказал про свое дело…

– Я и не должен, – отрезал он, – а вот ты должна была все выложить. Нашла себе веселое приключение? Что? Вдруг наскучило зажиматься по углам с Ниловым и решила погеройствовать?

– Не смей так говорить со мной! – вспылила я.

– А как мне говорить с тобой? – прошипел Дима, вдруг вспомнив, что мы стали слишком громкими.

– Думаешь, я занимаюсь этим от скуки?..

– Слушай меня внимательно, – Смирнов сильно меня встряхнул, словно пытаясь сбить спесь, – если решишь сунуть нос в это дело, живо отправлю тебя отсюда. Все, что от тебя требуется – это помогать мне с занятиями. И только попробуй ослушаться. Поняла?

Я молча отвела взгляд, но Индюк снова меня тряхнул.

– Поняла?

– Да, – сдалась я, сознавая, что спорить бесполезно, но решив все равно сделать по-своему.

– Смотри, чтобы без глупостей.

Дима проводил меня до двери комнаты, спокойно пройдя мимо спящего вахтера. Мы не разговаривали и даже не прощались. Я молча ушла к себе, громко хлопнув дверью, посылая к черту все предосторожности.

14. Шокирующее открытие или теперь все будет сложнее

Все люди разные. Каждый из нас по-своему реагирует на обиды: одни легко забывают и идут дальше, вторые молча переживают, мечтая о скорейшем примирении, третьи прорабатывают коварные планы мести. Я же относилась к четвертому типу и требовала извинений за нанесенную обиду.

Дмитрий Смирнов не просто был груб, он оскорбил меня, а его запрет заниматься расследованием разозлил и пуще раззадорил. Я была уверена, что мне под силу докопаться до правды, только нужно узнать, что известно ФСБшнику.

Весь день я как на иголках ожидала встречу с Индюком, а его пара, как назло, стояла последней. В его аудиторию я заходила с высоко поднятой головой, намереваясь игнорировать Смирнова, но мужчина лишь бросил на меня беглый взгляд и отвернулся. Теперь он, а не я играл в обиженного. Что ж, пусть будет так! Все равно лжепрофессору никуда не деться от моей помощи. С этой мыслью я устроилась за партой и приготовилась слушать до невозможности скучную лекцию, но и тут Смирнов удивил.

Воспользовавшись моим советом, Дима преподносил тему занятия нам настолько простым и доступным языком, что слушать его было очень интересно. Он говорил так, как понимал сам, приводил примеры из реальной жизни и даже шутил. Мои однокурсники слушали преподавателя с интересом, да и я сама залюбовалась им. В какой-то момент Смирнов поймал мой взгляд, и я уже хотела одобряюще кивнуть, но он демонстративно отвернулся к окну.

По окончании лекции студенты с шумом стали собираться, я последовала их примеру, но меня окликнул научный руководитель:

– Ланская, задержитесь на минуту.

– Что вам нужно, Арсений Витальевич? – поинтересовалась я, нехотя подходя к нему.

– Ваш диплом, – ответил он. – Где новые наработки?

В этот момент захотелось ударить придурка, но я сдержалась и подождала, пока последний студент выйдет из аудитории. Оставшись со Смирновым один на один, я кинула сумку на парту, не обращая внимания на то, с каким грохотом она упала, и нависла над Диминой кафедрой.

– Диплом?! – гневно переспросила я. – Где мой диплом?

– Работа не должна простаивать, – спокойно ответил Индюк.

– Дай подумать, где мой диплом… Может быть, еще только в голове, если у меня нет времени его писать! – выпалила я.

– Многие успевают учиться и работать, – продолжил Дмитрий, игнорируя мой запал. – То, что ты мне помогаешь, не исключает того, что тебе надо учиться.

– Интересно, когда мне это делать, если я свое время трачу на твою подготовку к лекциям?

– У тебя появится больше времени, потому что больше не станешь забивать свою умную головку тем, до чего не доросла, – процедил Индюк.

– Ах, вот в чем дело. Ты снова за старое. Конечно, загрузи меня работой, чтобы я не могла ни о чем больше думать.

– На сегодня можешь быть свободна от подготовки лекций, – разозлился Смирнов, после чего ехидно усмехнулся. – Тебе еще готовить для меня ужин у отца.

– Какой же ты… – я с трудом сдержалась и не сорвалась на ругательства. – А ведь я изменила о тебе свое мнение. Даже прониклась симпатией, думала, что мы подружимся.

– Мы можем подружиться, если ты будешь писать хорошие планы моих занятий, а вот симпатия – это лишнее, – он равнодушно пожал плечами и кивнул на дверь.

Одним махом Смирнов перечеркнул то положительное, что между нами возникло, и втоптал в грязь мои светлые порывы. Сейчас этот человек был мне омерзителен. Я закинула на плечо сумку и, как ужаленная, выбежала из аудитории.

***

Ужин со Смирновым был для меня тяжелым испытанием. Я мечтала оттянуть вечер, но минуты, издеваясь надо мной, протекали молниеносным потоком, приближая неизбежное. Не успела я оглянуться, как в дверь позвонили, и папа попросил открыть.

Дима в образе Арсения Витальевича стоял на пороге с бутылкой вина, которую тут же протянул мне, как только я пригласила его войти. Мой научный руководитель сейчас действительно походил на молодого профессора: классические брюки, темно-синий свитер и твидовое пальто. Этот образ ему чертовски шел, и я, как влюбленная кошка, была готова простить ему все обиды, если сейчас он будет дружелюбным.

– Арсений, добрый вечер, – вышел в гостиную отец и радостно пожал руку гостю. – Давайте пропустим по маленькой, пока Лерочка заканчивает с ужином.

– С удовольствием, Андрей Николаевич, – очаровательно улыбнулся Арсений и сел с отцом на диван, бросив в мою сторону недовольный взгляд. Чем сейчас не угодила псевдопрофессору или в нем говорила старая обида – я не знала.

Я ушла на кухню, чтобы не мешать мужчинам и закончить последние штрихи ужина, который действительно вышел на славу. Но так хотелось пересолить или лучше переперчить одну порцию… Меня остановило только то, что Индюк может отыграться на отце или моих друзьях. Пришлось смириться с тем, что снова предстоит кормить ФСБшника.

Пока я сервировала стол, мужчины выпивали в гостиной и, когда они вошли в столовую, замерли на пороге. Папа мной гордился, он довольно кивнул, приглашая моего научрука к столу, а тот встал как вкопанный.

– Я же говорил, что Лерочка прекрасно готовит, – сказал папа, похлопывая по плечу Диму, чем вывел того из оцепенения. – Садись сюда.

Смирнову пришлось занять место напротив меня, когда отец сел во главе стола. Папа важно попросил меня поухаживать за гостем, но я знала, что он ведет себя так только потому, что хочет похвастать мной перед новым уважаемым профессором. Знал бы папа, что за гиена сидит перед ним. Чертовски привлекательная, но все-таки гиена.

Мы беседовали совершенно непринужденно, и даже мне удалось расслабиться и потерять бдительность. Никаких странных вопросов Смирнов не задавал, да и вообще вел себя так, словно действительно пришел лишь отужинать с приятелем. Отец с гордостью рассказывал о своих выпускниках, добившихся наибольших успехов в карьере, а Дима-Арсений внимательно слушал.

– Так, значит, Евгений Макеев был вашим студентом? – как бы невзначай спросил мой липовый научрук.

– Да, – ответил отец, – жаль, что так вышло.

– Кто это Евгений Макеев? – встряла в разговор я, чувствуя подвох со стороны ФСБшника.

– Выпускник Оболенки, дочка. Я преподавал у него, – отпивая вино, сказал папа. – Он был знакомым Арсения Витальевича. Они встречались в Италии, когда твой руководитель оканчивал аспирантуру.

– Был? – переспросила я и поймала на себе недовольный взгляд Смирнова, чем подтвердила свою догадку.

– Он погиб около года назад, – вздохнул отец. – Женя работал в Министерстве иностранных дел. Когда он отправлялся на очередное дипзадание, пилот его самолета не справился с управлением, и произошла авария.

Я посмотрела на Смирнова, но тот пристально изучал папу, словно пытался прочесть его мысли. И тут я заволновалась. Вот оно… Кто бы ни был этот Макеев, но неспроста Индюк спросил о нем. Только в чем он может подозревать отца. Не может же он обвинить его в авиакатастрофе! Или может? В любом случае, самое лучшее, что я могла бы сделать – это перевести тему разговора.

– Женя был замечательным человеком. Он же писал диплом вам, Андрей Николаевич? Вы, наверное, были с ним близки?

– У моего папы было столько студентов, – заговорила я за отца, – не думаю, что с этим Макеевым они хорошо общались. Я не помню его или разговоров о нем, а о выдающихся студентах папа всегда говорит. Еще вина, Арсений Витальевич?

– Женя был неплохим человеком, – начал отец, – но мы действительно мало общались…

– Как мясо? – перебила я и поймала гневный взгляд ФСБшника, прекрасно раскусившего мою затею.

– Восхитительно, дочка, – расплылся в улыбке папа, взял мою руку и поцеловал в раскрытую ладошку.

– Да, Валерия, вы прекрасно постарались. Все очень вкусно, – окатив волной холода, отчеканил Дима.

– Спасибо.

Смирнов как-то незаметно взял на себя роль галантного гостя, ухаживающего за нами с отцом. Он сам накладывал закуски и подливал каберне в бокалы. Хоть алкоголь в Оболенском был запрещен для студентов, у нас в семье можно было позволить себе бокал хорошего вина. Я заметила, что сам Индюк пьет совсем немного, кажется, был его первый или второй бокал, и мне он старался подливать меньше, мотивируя тем, что мой организм к алкоголю не привык, а вот отцу наливал старательно. Сволочь решил опоить папу, вот только я не планировала ему потакать. В очередной раз, когда Дима поднял бутылку над папиным бокалом, доливая в него остатки вина, я со всей силы ударила его под столом. Смирнов хотел что-то сказать, но я посмотрела на него с такой злостью, что он промолчал.

– Вино закончилось, – заметил папа, – Лерочка, принеси еще бутылочку.

– Хорошо, пап, – я послушно встала из-за стола. – Арсений Витальевич, не поможете мне его открыть?

– Конечно, Валерия, – поддержал мой фарс псевдопрофессор.

Я провела его на кухню, закрыла за нами дверь и накинулась на Смирнова:

– Какого черта ты творишь?!

– Это я у тебя спросить хочу, – прошипел он в ответ.

– Что за допросы? Мой отец не преступник, чтобы так с ним разговаривать! Кто этот Евгений Макеев?

– Тебе же сказали, это мой знакомый.

– Да, с которым ты познакомился в Италии на учебе, где никогда не был! – усмехнулась я.

Дима схватил меня за руки и притянул к себе так, что я практически врезалась в его стальную грудь. Дыхание перехватило, а живот словно скрутило в трубочку, и, черт возьми, это было приятно. Через тонкий лен платья я почувствовала, что не только мое сердце бешено бьется.

– Лер, не лезь, – прошептал он, но в его голосе не было злости или привычного раздражения. Это больше походило на просьбу. – Мне только нужна информация.

– Какая? – также шепотом поинтересовалась я, не сводя глаз с его губ, изогнутых в кривой ухмылке, но таких манящих.

– Опять за свое? Не касается это тебя, поняла? – он отпустил мои запястья, но свои горячие ладони переместил мне на талию и сильнее прижал к себе, словно обнимал.

– Ты в чем-то подозреваешь папу? – голос дрогнул, и Дима нахмурился. Неужели испугался, что заплачу?

– Лер, я ни в чем не обвиняю Андрея Николаевича, но не могу вычеркнуть человека из списка подозреваемых, если есть хоть какая-то связь с этим делом.

– Но мой папа… – начала я, но Дима остановил, приложив палец к губам.

– Твой папа – хороший человек, это видно сразу. Но он знает то, что может мне помочь. Пойми, все очень серьезно.

– Как я могу это понять, если ты ничего не рассказываешь?

– Ради твоего блага, Лер. Ради твоей безопасности.

Дима легко поцеловал меня в уголок губ и тут же отстранился, выпуская из своих рук. А я продолжала стоять, не шелохнувшись, боясь разрушить странную атмосферу, возникшую на кухне.

– Нам нужно возвращаться. Где вино? – непринужденно спросил он, словно ничего и не было.

На ватных ногах я дошла до шкафчика и взяла бутылку мерло. Нужно было вести себя так же спокойно, как Дима, только ничего не выходило. Руки дрожали, а щеки горели так, что на них можно было жарить яичницу.

– Не спаивай моего папу, пожалуйста, – я протянула мужчине бутылку и штопор, при этом боясь посмотреть в его глаза.

– Я не спаиваю Андрея Николаевича, просто хочу, чтобы он чувствовал себя свободнее. К тому же, ему не мешает расслабиться немного, – усмехнулся Смирнов, расправляясь с пробкой. – Все будет хорошо. Не переживай.

Остаток ужина прошел действительно замечательно. Дмитрий больше не наседал на отца с расспросами, хотя тот изрядно захмелел. Мы много шутили и говорили совсем на отвлеченные темы. Извечная папина серьезность испарилась, и я всей душой ощутила его любовь и гордость за меня. За долгие годы, что я жила в Оболенке, впервые мне было так хорошо, легко и свободно.

Дима ушел около одиннадцати. Он предложил проводить меня, но я отказалась, сославшись на то, что мне нужно помочь папе лечь, а потом навести порядок дома. На самом деле мне было страшно оставаться наедине со Смирновым. Слишком сильно меня тянуло к этому мужчине, а вино чересчур раскрепостило. Когда гость ушел, я помогла отцу подняться в комнату, и он тут же уснул. Я бы тоже не отказалась забраться в кроватку, вот только не привыкла оставлять беспорядок в доме.

С уборкой я покончила далеко за полночь и уже собиралась идти отдыхать, как сообразила, что у меня не будет такой прекрасной возможности изучить папин дом, как сейчас. Да, я сказала Смирнову, что мой отец не может быть ни в чем замешан, вот только сама в это не верила. Решив первым делом обыскать кабинет, я направилась туда и просмотрела каждый уголок, но ничего подозрительного не обнаружила. Гостиная, столовая и кухня также не принесли открытий. Мне нужно было этому радоваться, но тревожное чувство все равно не оставляло. Уставшая я опустилась на диван и стала думать, что могла упустить. И тут ответ сам меня нашел: как раз напротив дивана был камин, а разве есть лучшее место, где можно что-либо сокрыть?

Подойдя к камину, я стала по новой осматривать кладку на наличие возможных тайников, и мое внимание привлек один, более темный, чем остальные, кирпичик. Как обычно делали в детективных романах, я стала нажимать, тянуть и даже тереть несчастный кусок глины. Все было впустую, пока случайно не надавила на его край. Кирпич сработал как кнопка, и деревянные панели, которыми была отделана гостиная, разъехались в стороны, открывая темный проход. Заглянув в него, я увидела лестницу вниз, а на верхней ступени – большой фонарь. Не раздумывая, я стала спускаться вниз.

Я прошла где-то уровень этажа, пока не оказалась в небольшой комнатке с массивной железной дверью. Поежившись от холода, я решила не отступать и дернула ручку, но дверь оказалась запертой. Где-то глубоко в душе трусливая маленькая девочка обрадовалась, что не придется идти дальше. На сегодня будет достаточно осмотреть только эту комнатку. Ее размер был не более пары квадратных метров, на стене висело большое зеркало в массивной раме, а рядом с лестницей стоял дубовый шкаф. Следовало бы заглянуть в него, но было страшно, словно на меня повалят пауки и летучие мыши. Взяв себя в руки, я глубоко вдохнула и распахнула створку. Внутри на вешалке висело что-то черное, и первая мысль, которая у меня возникла, была не очень хорошей. Я расправила складки ткани и увидела внутри плаща белую маску. От испуга я выронила фонарик, но, к счастью, не разбила. Подняв его, я снова посмотрела на плащ и маску. Никаких сомнений не осталось: это была одежда того человека, что бродил ночью в Оболенке. Выходит, им был мой отец.

15. Усыпляющая философия Аквинского

Что чувствует человек, который вдруг понимает, что находится в длинном и сложном лабиринте? Мне кажется, я могу ответить на этот вопрос. В тот миг, когда нашла в тайнике своего отца костюм, что видела на человеке в учебном корпусе, я ощутила себя так же. Странное непонимание того, что происходит вокруг, сводило с ума. Было страшно подумать, в чем на самом деле замешан папа. Дима уверил, что этот ужин был лишь поводом выведать информацию, но так ли это на самом деле? Что, если Смирнов располагает какими-то сведениями относительно моего отца? Теперь и подавно я не могла оставаться в стороне от расследования, более того, решила любым способом выведать, что известно ФСБшнику.

Несмотря на дикую усталость и позднее время, я никак не могла уснуть, размышляя, каким образом разузнать все, что есть у Индюка по делу. Мне нужно было найти его слабое место, но ничего не приходило на ум. Единственной его слабостью была философия, изучая которую, лжепреподаватель вечно клевал носом. Мысль усыпить Диму философией пришла сама собой.

Папа периодически страдал бессонницей, поэтому в его аптечке имелся целый набор снотворного. Разложив перед собой на кровати с десяток цветных баночек, я изучила в Интернете их действие, вкус и способ приема. Мне повезло, и у отца нашелся препарат без вкуса и запаха, который бы точно не навредил Индюку. Оставалось только выбрать подходящий момент и действовать. Такой момент выпал на субботу, когда полдня было в нашем с Димой распоряжении. Как обычно, наша встреча была запланирована на три часа, и до самого вечера мы собирались прозаниматься.

– Ты сегодня раньше, – удивился Дима. Я пришла к нему без пятнадцати три, потому что так волновалась, что не могла усидеть дома.

– Была свободна и решила прогуляться к тебе, но, видимо, слишком быстро дошла, – заходя в дом, ответила я, проклиная свои дрожащие руки, которые легко могли выдать мое волнение.

– Будешь что-нибудь? Чай, кофе? Хотя чая, кажется, нет, – он растерянно почесал затылок и направился к кабинету, а я снова поймала себя на мысли, что он чертовски красив.

– Ты не составлял список продуктов, чтобы тебе купили в городе все необходимое? – удивилась я.

– Составлял, но про чай забыл, – признался Индюк, и это вышло как-то виновато, словно он нашкодивший школьник.

– Я принесу в следующий раз, – улыбнулась я и поймала на себе удивленный взгляд лжепрофессора. – Что?!

– Хм… ничего. Спасибо.

Удивительный мужчина Дмитрий Смирнов. Такой сильный, серьезный, часто хмурый и суровый, но в то же время настоящий ребенок, который совершенно не может о себе позаботиться, и таким неоднозначным он мне нравился еще больше.

Мы зашли в кабинет, и я разложила на столе книги и конспекты. В понедельник нас ждал семинар по философии Фомы Аквинского, и я дала Диме достаточно большое домашнее задание.

– Ты сделал то, о чем я тебя просила?

– Имеешь в виду домашнюю работу? – уточнил Смирнов и протянул мне небольшую тетрадку, исписанную от корки до корки. – Можешь проверить.

Было приятно отметить, как усердно готовился мой ученик. Где-то его почерк становился размашистым, видимо, он уставал и злился на «дурацкую философию», где-то писал разборчиво, старательно, скорее всего, после небольшого перерыва или отдыха. Но самое главное, что Дима действительно старался, и хотелось верить, что не только из-за своей работы, но и учительницы…

– Вот, видишь, – довольно сказал Смирнов, развалившись в кресле, – я не безнадежен.

– Я так и не считала, – ответила я, – наоборот, если ты стараешься, то можешь многое.

– Лер, в понедельник у меня первый семинар, и мне понадобится твоя помощь, – снова заволновался он и посмотрел на меня с такой надеждой, что сердце сжалось в груди. – Я должен буду понимать, кто говорит верные вещи, а кто ошибается.

– Давай поступим так, ты будешь смотреть на меня, а я тебе буду подавать знаки. Если все верно – улыбнусь, если что-то не так, но ответ верный – дотронусь рукой до шеи, если человек будет говорить неверно – опущу взгляд.

– Секретный язык? – усмехнулся Индюк.

– Можно и так сказать.

– Как мне указать на ошибку, если я сам не пойму, где она?

– А ты и не указывай, – пожала плечами я, – попроси других студентов сказать, где заблуждается тот, кто ошибся.

– Я перед своими экзаменами так не волновался, – вздохнул Смирнов.

– Не стоит, – улыбнулась я и накрыла его ладонь своей. Смелый шаг, но он не убрал руку. – Выкрутишься обязательно. А теперь, пора за работу.

– Фома Аквинский²¹… Я должен тебе рассказывать о нем?

– Нет, поступим по-другому. Я сделаю нам кофе и буду читать тебе «Сумму теологии». Самые важные моменты и комментировать их.

– Хорошо.

Я вышла на кухню и достала из кармана все необходимое для реализации моего коварного плана. Да, кофеин и снотворное – не самое лучшее сочетание, но у меня была идея на этот счет. Я принесла с собой кофе без кофеина. Он, правда, был растворимым, поэтому пришлось соврать Индюку, что кофеварка сломалась.

– Без кофе я как без рук, – грустно сказал Смирнов, отпивая глоток моего пойла.

– Не расстраивайся, я ее заберу и покажу Женьке Фролову. Он отлично разбирается в электронике.

Смирнов согласился, а я мысленно похвалила себя за сообразительность. Через пару дней верну кофемашину, а пока сама смогу ей попользоваться. А тем временем Дима выпил уже половину кружки усыпляющего кофе.

Я читала вслух с выражением, медленно и негромко, как сказку ребенку. Веки моего ученика становились тяжелыми, ему с трудом давалось не уснуть, но я делала вид, что не замечаю этого. В конце концов, Дима откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза.

– …следует сказать, что священная доктрина есть одна наука. Единство способности и навыка должно определяться объектом, но взятом не в его материальном аспекте, а в соответствии с формой постижения объекта²²… – прочла я и взглянула на мирно спящего ФСБшника.

Отложив книгу, я подошла к Смирнову и села рядом. Его дыхание было спокойным и размеренным. Он спал и даже не проснулся, когда я негромко позвала его. Можно было приступать к обыску…

Первым делом я стала осматривать рабочий стол. Ничего не обнаружив в верхних ящиках тумбы, я потянула ручку нижнего, но он оказался заперт. К счастью, это был не кодовый замок, а значит, мне был нужен ключ. Пробежавшись глазами по каждой полке всех шкафов в кабинете, я осмотрела все стоящие шкатулки, вытрясла каждую книгу, но ключа так и не нашла.

Оставалось только одно самое верное место, где Индюк мог прятать ключ – на себе. Я в нерешительности закусила губу и посмотрела на спящего мужчину. Казалось, его не разбудит даже пушечный выстрел… Аккуратно подойдя к нему, я села на корточки, чуть касаясь, провела руками по карманам спортивных штанов и в левом нащупала связку ключей.

Перебравшись на диван и устроившись рядом с мужчиной, который свел меня с ума, я почти нависла над ним, запустив руку в его карман. У меня почти получилось вытащить ключи, но Дима вдруг повернулся и зажал бедром мое запястье. Его горячее дыхание опалило шею, и на какой-то момент я забыла обо всем на свете, чувствуя нарастающее возбуждение. Смирнов чуть приоткрыл губы, а мне до безумия захотелось их целовать, но вместо этого я несильно оттолкнула мужчину свободной рукой и вытащила ключи.

На связке висел небольшой ключик, и им мне удалось открыть тумбочку. Но дальше ждало разочарование – вместо стопки бумаг, которую я надеялась увидеть, там был небольшой сейф с кодовым замком.

Потерпев фиаско в кабинете, я решила воспользоваться случаем и обыскать спальню Индюка. Конечно, я понимала, что самое главное хранится в сейфе, но усмирить свое любопытство (скорее женское, чем деловое) не могла.

Спальня псевдопрофессора была небольшой, но уютной. Первое, что бросилось в глаза – красиво убранная двуспальная кровать с раскиданными у изголовья декоративными подушками. Рядом, на прикроватной тумбе, лежала стопка книг по средневековой философии, те самые, что я рекомендовала Диме. А подоконник украшали глиняные горшки с пожелтевшими цветами, которые не поливали уже много недель. Меня насторожило то, как была аккуратно застелена Димина кровать. Он не был похож на человека, тщательно следившего за порядком. Неужели ее застилал кто-то другой? Я глубоко вдохнула, чтобы успокоить сердце, болезненно бьющееся от неожиданной ревности. Было невыносимо думать, что мой любимый мужчина спит с кем-то из Оболенки.

Я уже наплевала на обыск и хотела уйти из спальни, как заметила в конце комнаты разобранную софу, со скомканным одеялом и подушкой. И тут на смену слезам, которые успели навернуться на глаза, пришел смех. Получается, Дима настолько нехозяйственный, что даже не пользуется кроватью! Что это – лень или непритязательность? Настроение резко поднялось, и я решила все же осмотреть комнату, но так ничего интересного не обнаружила. Димина спальня по большей части была покрыта слоем пыли, словно он ей совершенно не пользовался. Хотя в этом не было ничего удивительного, ведь Индюк действительно почти все время проводил за работой в кабинете.

Осматривать столовую и кухню я не стала, ведь не раз там хозяйничала, а Смирнов этими помещениями пренебрегал, как и спальней. А вот гостиную решила осмотреть. На полках, под столиком, в диване и под ним – ничего интересного не отыскала. Самая обычная преподавательская гостиная. Но тут мое внимание привлекло большое зеркало в углу: оно было точно таким, как у отца в комнатке за камином.

Зеркало туго крепилось к стене, и мне не хватило сил его отодвинуть. Тогда я стала ощупывать массивную деревянную раму и вдруг наткнулась на какой-то бугорок. С силой надавив на него, я почувствовала, как зеркало дернулось, а потом часть стены сдвинулась. Здесь был еще один тайный ход, такой, как в доме у отца.

Как и в папином тайнике, рядом со входом лежал фонарь. Щелкнув им, я осветила небольшое помещение, в конце которого начиналась узкая лестница вниз. Но прежде чем ступить на нее, я посмотрела на черный плащ и белую маску, висевшие на стене, правда, они были покрыты толстым слоем пыли. Костюмом явно не пользовались год, а то и больше. Значит, не один человек устраивает весь этот маскарад. А если еще у кого-то есть подобный плащ, может быть, ночью в учебном корпусе был не папа?

Спустившись вниз по лестнице, я снова наткнулась на запертую железную дверь, но даже не предприняла попытки ее открыть и вернулась в гостиную. Было очевидно, что плащ и маска не принадлежали Дмитрию Смирнову, более того, он не знал о существовании тайного хода, а это означало, что хозяином костюма был прежний жилец дома. А до Димы здесь жил Филипп Александрович Дрейфус, преподаватель истории, скончавшийся полтора года назад. С тех пор дом пустовал. Дрейфус был очень строгим, я бы даже сказала, деспотичным преподавателем. Он никому и никогда не давал спуска, поэтому слабо верилось, что такой серьезный человек мог устраивать подобные маскарады. Но кому, как не ему, мог принадлежать костюм?

Обыск занял довольно много времени. Пора было возвращаться в кабинет и продолжать комедию с Димой. Бедняга Индюк, что его сейчас ждет…

Когда я вернулась кабинет, Смирнов сладко спал на диване. Невольно им залюбовавшись, я чуть не забыла, что нужно было вернуть на место ключи. Пришлось проделать сначала все свои нехитрые инсинуации. Смирнов так и не проснулся. Теперь можно было будить псевдопрофессора, но меня словно что-то останавливало. Я подвинулась к нему ближе – так, что почувствовала тепло желанного мужского тела. Хотелось воспользоваться моментом безмятежного сна возлюбленного, чтобы как следует рассмотреть черты его лица. Всегда мужественный, во сне Дима был похож на мальчишку. И таким он нравился мне не меньше. Не удержавшись, я провела кончиками пальцев по его щеке и ниже – по шее до грудной клетки. Мои губы сами потянулись к его. Легкий поцелуй. Язык скользнул по его нижней губе, словно это кусочек сочного персика. Я отстранилась, но только лишь за тем, чтобы снова посмотреть на возлюбленного. Он был где-то далеко, в мире грез, оставив мне свое тело, чем я бессовестно пользовалась.

Вдыхая его аромат, я целовала волевой подбородок, шею, грудь… Внизу живота дико тянуло, бесстыдно влажное белье говорило о моем желании, но все, что я могла – это ласкать бессознательное тело любимого мужчины. Главное не разбудить! Главное не разбудить! Я чуть прикусила мочку его уха, а моя рука нагло пробралась под его толстовку. Гладкая кожа на тугом прессе окончательно свела с ума, и я снова стала целовать его шею. Но в этот момент Смирнов шумно выдохнул и протяжно с наслаждением простонал. Эта реакция вмиг отрезвила. Еще чуть-чуть, и я бы разбудила Диму. Резко спрыгнув с дивана, я дала Смирнову звонкую пощечину.

– Я распинаюсь перед тобой, читаю Аквинского, рассуждаю, а ты просто так берешь и засыпаешь?

– Я спал? – удивился совершенно сбытый с толку Дима. – И долго?

– Это я у тебя хочу спросить. Майор Смирнов, вам не стыдно? Я же так стараюсь. Зачем ты вообще просил моей помощи, если предпочитаешь спать.

– Прости меня, Лер, я, правда, не знаю, как так вышло.

Индюк выглядел таким виноватым, что мне стало стыдно за свой спектакль. Я слишком переигрывала, а он, при всей своей наглости, не заслужил подобного.

– Тебя усыпляет философия, – вздохнула я. – Хорошо, будем заниматься по-другому, чтобы тебе не было скучно.

– Тебе надо быть преподавателем, – усмехнулся Смирнов и неожиданно взял меня за руку.

– Я подумаю над этим…

И время словно остановилось. Все мое существо вмиг сконцентрировалось в ладошке, которую держал Смирнов. Он чуть сжал руку, а я подалась вперед. Между нами были какие-то считанные сантиметры, его взгляд упал на мои губы. Еще немного… Но нет. Индюк отстранился, отпустил меня и надел маску каменного безразличия.

– Тебе пора. Я действительно хочу спать. Достала меня своей нудятиной, – он, не дожидаясь меня, вышел из кабинета и махнул на дверь. – Исчезни до завтра. Придешь после завтрака, и продолжим на чем остановились, точнее, на чем я уснул.

– Твоя галантность, как всегда, выше всяких похвал, – обиженно пробормотала я, но он услышал.

– А из-за твоей философии мне уже снится всякий бред! – в тон мне ответил Смирнов.

– И что тебе снилось? – спросила я, надеясь, что мужчина не обратит внимание на то, как я покраснела от его слов.

– Неважно. Тебя это касается в последнюю очередь.

Я могла ошибаться, но мне показалось, что мой вопрос смутил Диму. Могла ли я надеяться, что он сквозь сон чувствовал мои ласки и принял их за грезы? А была ли в его подсознании я? Очень хотелось в это верить.

16. Игра в правду

Всего пару месяцев назад самым главным в моей жизни был диплом. Меня мало интересовала студенческая жизнь, я почти не ходила на Оболенские мероприятия, если они не были обязательными, предпочитая проводить вечера за книгами в своей комнате. Я была сомнамбулой²³, запрограммированной только на учебу. Все изменилось пару месяцев назад. По воле покойного профессора Радзинского я оказалась втянутой в опасную игру, неверный шаг в которой грозил смертью.

Прокручивая в голове события субботы, я задалась вопросом, почему так отчаянно ищу правду. Только лишь затем, чтобы удостовериться в непричастности отца к преступлениям? Возможно, мною движет жажда справедливости? А может быть, это расследование дает возможность ощутить, что я на самом деле живу, а не плыву по течению? Я отчаянно искала истину, и в этих поисках обретала себя.

Обыск в доме Смирнова пусть и не дал того, на что рассчитывала, все же был не зря. Тайный ход за зеркалом, такой как в папином доме, навел на мысль о возможном подземном сообщении под Оболенкой. Интересно, в каких еще домах могут быть подобные ходы? Конечно же у покойного Радзинского! Когда осматривала его дом в прошлый раз, я пыталась найти что-то более осязаемое, не думала искать тайники иуж тем более подземные ходы. Теперь было понятно, что нужно вернуться в дом профессора и исследовать его снова. Безопасней всего забраться в коттедж Павла Аркадьевича ночью в будни, поэтому я решила запланировать свое опасное приключение на понедельник.

Чувствуя свою вину за сорванное занятие с Димой, в воскресенье я реабилитировала себя и подготовила горе-преподавателя к семинару. Видимо, ему тоже было стыдно за то, что уснул, поэтому Индюк в этот раз внимательно меня слушал, прилежно выполняя все, что говорю. Семинар прошел успешно. Майор Смирнов отлично улавливал мои знаки, а, может быть, действительно разобрался в теме.

Ближе к вечеру Дима снова ждал меня у себя дома для подготовки. Эти занятия были совсем не к месту, но мне никак не удалось от них отвертеться. Все время думая о предстоящей вылазке в дом Радзинского, я никак не могла сосредоточиться на философии и пропускала мимо ушей половину того, что выучил и так старательно рассказывал Смирнов.

– Лер, ты сегодня какая-то отстраненная, у тебя все в порядке? – взволнованно спросил он.

– Да, все хорошо, – ответила я, натянуто улыбнувшись.

– Нет. Ты мне врешь. Тебя что-то волнует: теребишь в руке ручку, дергаешь ногой и совершенно не сосредоточена. Когда я старался раскусить тебя после того, как подглядывала за мной, ты была как натянутая струна: идеально спокойная, сдержанная, а сейчас даже не удосужилась скрыть эмоции. Значит, тебя тревожит что-то серьезное.

– Это допрос? – разозлилась я и метнула в Смирнова яростный взгляд.

– Нет, не допрос, – вздохнул Дима, – ты сама предложила дружбу. Друзья делятся своими проблемами.

– Хорошо, у меня есть проблема, и ты можешь мне помочь.

– С радостью, – улыбнулся Индюк, отчего мое сердце бешено забилось, но я взяла себя в руки и продолжила:

– Рядом со мной происходит какая-то чертовщина, и я прекрасно понимаю, что все не просто так. Но единственный человек, который может пролить свет на происходящее, – сотрудник ФСБ, утверждающий, что он мой друг – ничего не говорит. Более того, он меня шантажирует.

– Ты снова за старое? – демонстративно закатил глаза Смирнов. – Закрыли тему. Продолжай меня готовить и не витай в облаках.

Я лишь недовольно фыркнула и взялась за книги. Как обычно, мы занимались до позднего вечера, но атмосфера все же разрядилась. Дима учтиво предложил мне остаться на ужин и только после моего согласия уточнил, что готовить предстоит мне. Я и без того знала, что у пседвопреподавателя нет готовой еды, но все же немного пообижалась для проформы.

– Слушай, ты знаешь обо мне практически все, а вот я о тебе ничего. Это нечестно. Если не хочешь говорить о расследовании – не надо, но расскажи о себе. Друзья мы все-таки.

Мы сидели за столом, и я с умилением наблюдала, как Дима резво поглощает жареную курицу со сладким пюре. Было как-то по-домашнему уютно, хотелось вести задушевные разговоры, и я решила узнать что-нибудь о новом друге, хотя в душе не надеялась, что он расскажет. Мои ожидания не оправдались, и Смирнов, словно не был суровым ФСБшником, заговорил о себе:

– Я родился и вырос в Москве. Моя мама – врач, а отца не помню. Он ушел, когда мне не было и трех. Тогда за мной приглядывал старший брат, потому что матери приходилось пахать на дополнительных сменах, чтобы прокормить семью. Разница с Сашкой была в семь лет. Я всегда смотрел на него снизу вверх и не только потому, что он был выше на три головы. Для меня брат всегда был примером для подражания.

– А сейчас вы не общаетесь? – спросила я.

– Саня погиб, когда мне было девятнадцать, – спокойно ответил Дима, но с силой сжал в кулаке салфетку. – Его убили. Он случайно стал свидетелем разборок, и от него избавились.

– Прости, что спросила. Мне очень жаль, – виновато прошептала я.

– Ты не знала, – сухо сказал он. – Когда это случилось, я бросил медицинский и пошел в Академию ФСБ. Поступил сам, без протекции, взяток и прочего.

– Ты сначала учился на врача? – удивилась я, совершенно не представляя Смирнова в белом халате, хотя… ему бы он чертовски пошел.

– Мать мечтала, чтобы стал хирургом, я не хотел ее расстраивать, – Дима отвел взгляд, словно стыдясь своего поступка. – Когда поступал в мед, я серьезно не думал о будущем. Скорее плыл по течению.

– Мне кажется, что я сейчас поступаю так же, – задумчиво произнесла я.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Смирнов и внимательно посмотрел на меня.

– Я люблю учиться, смогла стать лучшей студенткой, но чувствую, что чего-то не хватает… словно не живу по-настоящему и не своей жизнью.

– А как же твой парень? – съехидничал Дима.

– Он мне не парень, – улыбнулась я, – только друг. Мы пробовали встречаться, но из этого ничего не вышло.

– Значит, ты свободна? – поинтересовался он, и что-то екнуло в сердце.

– Да, – ответила я в надежде на… на что-то…

– Для тебя это не проблема. Ты девушка интересная. Найдешь кого-нибудь, – равнодушно отмахнулся он.

– А ты? Ты свободен или кто-то есть?

Мы перешли на острую, но куда более интересную тему. Я, затаив дыхание, ждала Диминого ответа, лелея надежду услышать то, что даст мне шанс.

– С моей работой отношения невозможны, – отрезал он, глядя мне в глаза, – я на задании, где могу пробыть несколько месяцев. Потом меня отправят на другое. По сути, я и дома не бываю.

– А семью ты не хочешь? – деликатно поинтересовалась я. – Никогда не думал о том, что будет дальше?

– Нет, мне нравится жить так, как я живу, – честно ответил мой безответно возлюбленный, вдребезги разбивая мое сердце. – Я предпочитаю жить настоящим и не думать о завтрашнем дне, который для меня может не наступить.

Мне нечего было сказать и я, опустив взгляд в тарелку, подцепила вилкой кусочек курицы. Он был прав. Он был абсолютно, полностью, от начала и до конца прав! С такой работой не то что семью, вообще нельзя иметь серьезные отношения. Но, возможно, Диме нужна спутница, которая бы приняла его таким, какой есть, с опасной работой, разъездами, неуверенностью в будущем. А смогла бы я?

– Осуждаешь? – спросил Смирнов, прерывая мои размышления.

– Нет, – ответила я, – скорее понимаю.

– Я ждал, что ты скажешь что-то вроде того, что настоящая любовь изменит мое мнение, – усмехнулся мужчина.

– Я не ношу розовые очки. Твоя жизнь – это твой сознательный выбор. Ты не обязан жить по устоям, которые диктует общество. Если тебя устраивает быть таким, какой ты есть, то почему нет?

– Ты рассуждаешь не как двадцатилетняя девушка. Не знай тебя, решил бы, что это говорит женщина лет тридцати пяти со своим жизненным опытом.

– Это комплимент? – улыбнулась я.

– Скорее да, – пожал плечами майор и, причмокивая, обглодал последнюю косточку.

Больше к теме личной жизни мы не возвращались. Дима рассказывал о своем детстве и юности, об учебе в медицинском и Академии ФСБ, о брате и маме. За этот вечер мы и правда сблизились. Жаль только он не воспринимал меня всерьез, как человека, который может помочь с его расследованием. Когда на улице начало темнеть, я засобиралась к себе.

***

Холодный ветер беспощадно завывал между темными преподавательскими коттеджами, мелкие снежинки иголочками покалывали румяные от мороза щеки, а горло неприятно свело от холодного воздуха. Я спешила к дому Радзинского. Еще по пути к Смирнову я спрятала в палисаднике профессорского дома сумку с темными вещами. Переодеваться пришлось прямо на улице, но я так волновалась, что почти не чувствовала холода. Замаскировавшись под настоящего вора в темной водолазке и опущенной на лицо черной шапке с прорезями для глаз, я проникла в дом бывшего научрука с помощью запасного ключа, который все еще лежал в тайнике.

На случай если придется быстро бежать, я не стала закрывать за собой дверь на замок и приступила к поиску тайного хода. Следуя принципу папиного и Диминого домов, я стала изучать гостиную и первым делом осмотрела камин. Надавливая на каждый кирпичик, оттягивала любую малейшую неровность кладки, я так ничего не обнаружила. Если не камин, то, может быть, одна из стенных панелей? Я стала простукивать стены, но за ними ни одной пустоты не было. А что, если тайный ход идет не из гостиной?

Я прошмыгнула в кабинет. Темный, мрачный с затхлым запахом – он навевал ужас. Казалось, что вот-вот распахнется дверь и на пороге покажется призрак профессора. Я не была суеверной, но сейчас была готова поверить в существования приведений. Нельзя было позволять страху мной управлять! Прикрыв глаза, я глубоко вдохнула, пытаясь успокоить колотящееся сердце и отогнать дурные мысли. Поиски – вот, что должно заботить. У меня зародилась идея, что ход может быть спрятан за одним из книжных шкафов, как это бывает в детективных романах, но они оказались плотно прикручены к стенам. Была еще библиотека – большой зал, не менее зловещий в ночной тьме.

Заставленные толстыми фолиантами массивные книжные шкафы располагались по периметру комнаты, а два по центру. Как великаны, желающие проглотить меня в свои недра, они пугали настолько, что я не сразу решилась к ним подступить. Было странное ощущение, что я нахожусь здесь не одна, будто со мной рядом есть кто-то незримый, бестелесный, молчаливо наблюдающий за каждым моим шагом.

А тем временем непогода на улице только разыгралась. Голые ветки деревьев били в окно, а ветер пел заупокойную песнь. Прочь! Прочь, страх! Нет времени на раздумья, нет времени на глупые суеверья и жалость к себе, надо двигаться дальше! Направив свет фонаря на угловой шкаф, я шагнула к нему.

На то, чтобы обыскать библиотеку у меня ушло не меньше часа, но и тут не было и намека на тайный ход. Я вернулась в гостиную, но вдруг услышала шум на крыльце, а потом скрип входной двери. Внутри все похолодело, а из горла вырвался еле слышный всхлип. Это была ловушка!

Я юркнула за высокую тумбу, спиной чувствовала холодную жесткую стену и старалась плотнее к ней прижаться, словно она сможет защитить. Существо, вошедшее в дом, не двигалось, оно не издало ни одного звука, словно замерло на пороге. Я аккуратно выглянула из своего укрытия и увидела в дверном проеме знакомую фигуру, но не знала, радоваться ему или нет. Скорее всего, Дима заметил свет фонарика в окне пустующего профессорского дома и пришел проверить. Черт! Как же я могла быть такой глупой и забыть закрыть жалюзи? Если майор Смирнов снова поймает меня, то на этот раз не оставит шанса: папа потеряет работу, а меня отчислят из Оболенки.

Дима медленно вошел в прихожую и стал шарить рукой по стене в поисках выключателя. В этот момент я ринулась обратно в библиотеку и громко со стуком открыла окно. Да, можно было бы выбраться наружу и пуститься в бега, но Смирнов узнал бы меня. Нет, действовать нужно хитрее, поэтому взяла со стола пресс-папье и бросила его в кусты, а сама спряталась за диванчиком.

ФСБшник вбежал в библиотеку, бросился к окну и ловко из него выпрыгнул. Я подбежала вслед за ним и выглянула на улицу. Недолго думая, Дима рванул в сторону нашего жилого корпуса. Наверняка он снова подозревал меня и решил убедиться, что я не в комнате. К счастью, он не знал, как можно срезать дорогу, и это давало мне фору в несколько бесценных минут. Нужно было, во что бы то ни стало, обогнать ФСБшника.

Я неслась, что было мочи, не чувствуя ног и не обращая внимания на то, как горели легкие, но все равно чуть не столкнулась с Димой у входа в корпус. Он зашел в главные двери, а я успела прошмыгнуть в черный вход на пожарную лестницу, которая выходила на этаж как раз со стороны моей комнаты.

Опередив Смирнова на несколько минут, я успела запереться в комнате до того, как он поднялся. Не включая свет, я быстро стянула с себя всю одежду и закинула ее под кровать, распустила волосы, потянулась за пижамой, но услышала торопливые шаги. Наспех скинув с кровати покрывало, я забралась под одеяло, и в этот момент в дверь постучали.

– Арина, тебе опять что-то нужно? Я уже сплю! – собираясь окончательно сбить с толку майора, я решила разыграть комедию.

– Это не Арина, – прогремел за дверью Смирнов. – Открой, Лер, нужно поговорить!

– Арсений Витальевич, а до завтра не подождет? Вы время видели?

– Открой, или я просто войду.

– Хорошо, стойте, – накинув на себя халатик, который толком ничего не прикрывал, я пошла к двери, по пути взлохмачивая волосы.

– Где ты только что была? – с порога накинулся на меня запыхавшийся Дмитрий.

– Что?.. – поморщилась я, изображая, будто яркий свет режет глаза.

– Где. Ты. Только. Что. Была? – по словам проговорил он.

– В своей постели, где еще я могу быть?

– Когда ты вернулась в корпус?

– После занятий с тобой. Я не понимаю, что это за допрос? – сложив руки под грудью, нахмурилась я, но Дима не унимался:

– Почему вахтерша не видела, как ты вернулась?

– Потому что ее не было на месте, когда я пришла!

Смирнов попытался снова что-то сказать, но я прикрыла ему рот ладошкой, боясь лишнего шума. Молодой преподаватель посреди ночи у комнаты студентки, если нас застукают, проблемы будут у обоих и неважно, раскусит Дима мой обман или нет.

– Зайди. Ты всех перебудишь!

Я пропустила Смирнова в комнату, а сама демонстративно стала заправлять кровать, словно стеснялась беспорядка. Дима молча осмотрел комнату, но, к счастью, без фанатизма, и мою одежду под кроватью не нашел.

– Вижу, я и правда тебя разбудил, – он не смотрел на меня, а, как виноватый мальчишка, опустил взгляд в пол. – Извини, решил, что ты снова суешь свой нос, куда не следует.

– Поэтому ворвался ко мне посреди ночи? – усмехнулась я. – А что было бы, если тебя бы заметили здесь? И как быть с вахтершей? Она может рассказать в ректорате о твоем визите.

– Найду способ выкрутиться, – ответил он и, наконец, посмотрел мне в глаза, но тут его взгляд сполз куда-то ниже…

В комнате было достаточно прохладно, а тонкий шелковый халат совсем не грел. Мои соски затвердели и набухли. Дима нагло, совершенно не стесняясь, рассматривал мою грудь.

– Ты совсем замерзла, – хрипло проговорил он и стянул плед с кресла. – Укройся.

Смирнов аккуратно укутал меня в шерстяное покрывало, но не отпустил сразу. Вместо этого мужчина притянул меня к себе, а я уткнулась лицом в широкую грудь, вдыхая аромат его одеколона, смешанный с морозной улицей.

– Не ввязывайся ни во что, хорошо? – прошептал он куда-то мне в волосы.

– Боишься, что помешаю расследованию?

– Боюсь за тебя, идиотка.

Грубо? Плевать! Я подняла на него взгляд и увидела, что Димины глаза так необычно потемнели, словно он действительно был демоном. Хотелось одновременно задать ему миллион вопросов и просто стоять молча. Его руки медленно спустились от моей талии на ягодицы и чуть сжали их, а я, не сдержавшись, шумно выдохнула. Внутри меня все трепетало, а тело покрылось мурашками. Я хотела Диму, безумно хотела и чувствовала, что это взаимно. Мужчина наклонился к моему уху, но так ничего не сказал, а я, будто бы случайно, скинула с себя плед, который он также случайно не удержал. Смирнов отстранился, жадно осматривая меня, а я чувствовала себя нагой перед ним.

– Плед… Тебе все еще холодно.

– Это не холод…

Мы тяжело дышали, не сводя глаз друг с друга, но оба не решались на первый шаг. Напряжение в комнате достигло предела, а стук наших сердец едва ли не заглушал тиканье настенных часов.

– Я должен идти. Отдыхай, Ланская, – отрезал Смирнов и, резко развернувшись, пошел к двери.

– Дим! – я шагнула за ним и тут же оказалась в желанных объятьях, но горько обманулась, думая, что он сдался.

– Спокойной ночи, Лера, – холодно отчеканил он и практически толкнул меня в комнату.

– Спокойной ночи, майор Смирнов, – стараясь не выдать обиды, ответила я.

Он вышел за дверь, но потом остановился и снова посмотрел на меня. В его взгляде все еще было желание, но оно терпело поражение перед чувством долга.

– Не открывай никому дверь в таком виде, – кинул он и практически бегом направился к лестнице.

17. День Всех Святых

Маскарад. Этот термин происходит от итальянского слова «mascarata», которое в свою очередь появилось от «maschera», что означает «маска». Именно в Италии появились балы, где все присутствующие должны быть одеты в характерные костюмы – исторические, фантастические, национальные, а лица скрывали под масками. Такие балы получили название «маскарады» и постепенно стали распространяться в другие страны.

В Оболенке существовала традиция ежегодного маскарада на Хэллоуин. Несмотря на то, что наше учебное заведение славилось своей серьезностью, в День Всех Святых нам разрешалось расслабиться. Весь университетский городок украшала праздничная атрибутика, и это была работа не только обслуживающего персонала, но и студентов. Последние несколько дней я вместе с однокурсниками занималась оформлением корпусов.

После неудачного обыска дома Радзинского, идея найти у него тайный ход не пропала, но временно следовало залечь на дно. Хотя Смирнов поверил, что не меня видел ночью, не стоило лишний раз дразнить волка. Наши с ним отношения после случая в моей комнате вернулись на прежнюю точку. Индюк снова меня игнорировал, воспринимая только как помощницу. Чтобы не думать о нем, я вызвалась оформлять Университет к Хэллоуину, но даже общественная работа не помогала. Каждый раз, когда мы оставались наедине, я, как глупая восьмиклассница, тщетно ждала хоть малейшего знака внимания, а Дима оставался холодным, как айсберг в океане из старой песни.

В этом году Хэллоуин выпал на субботу. Индюк, скрепя сердце, согласился отменить занятия, чтобы я успела нарядиться к маскараду. С утра ко мне заявилась Аринка, и мы вместе стали готовиться к вечеру. Подруга поставила себе цель предстать в образе женщины-вамп и, на мой взгляд, перестаралась. В своем откровенном костюме с ярким макияжем Ринка была похожа скорее на девушку легкого поведения, чем на сексуальную нечисть. Глядя на нее, я решила ограничиться густыми стрелками и бледным блеском для губ, но все равно с трудом узнала себя в зеркале.

– Черт, Лер! Ты такая красотка! – воскликнула Ринка, поправляя мой начес. – Даже чем-то смахиваешь на мадам Барелль.

– Это комплимент такой? – усмехнулась я, вспоминая наш поход к гадалке.

– Ага, – ответила подруга.

– Кстати, о мадам Барелль, ты мне так и не рассказала, что она тебе нагадала.

– Ничего особенного, – пожала плечами Арина, – но Ванька – не моя судьба.

– И ты ей веришь? Мало ли, что она тебе нагадала. Твоя жизнь только в твоих руках.

– Как всегда философствуешь, Ланская? Пойдем, мы достаточно опоздали, чтобы появиться феерично.

В бальном зале вовсю громыхала музыка, и вековые стены сотрясались от битов. Мерцающие разноцветные огни и подвешенный к потолку дискошар так и приглашали гостей пуститься в пляс. Даже мой папа, серьезный профессор Ланской, пританцовывал рядом с Евгенией Матвеевной. Селезневой явно льстило такое внимание коллеги, и она отвечала отцу улыбкой. А совсем недалеко от них в образе утопленницы стояла Лена, которой совсем не нравилась эта картина. На глазах девушки блестели слезы, а губа судорожно подрагивала, предвещая скорый плач. В конце концов она не выдержала и ушла в другой конец зала, затерявшись в толпе студентов. Как бы там ни было, даже мне стало неприятно от того, как поступает папа, флиртуя с другой на глазах молодой возлюбленной. Но это было их дело, и я вмешиваться не собиралась.

– Ланская, пошли танцевать, – я вздрогнула от неожиданности, когда передо мной появился Юрка Нилов, но, улыбнувшись, приняла его приглашение.

Мы вышли в центр зала и закружились в хороводе разной университетской нечисти. Ведьмы, пираты, зомби, призраки – кого только не было, и я с интересом разглядывала костюмы, пытаясь узнать, кто скрывается под той или иной маской. Даже наш старый добрый библиотекарь Сергей Петрович сегодня превратился в колдуна. А вот майора Смирнова не было видно.

Композиции сменяли одна другую, в зале становилось все жарче, и я решила незаметно ускользнуть от друзей к столу с напитками. Кинув три кусочка льда в свой лимонад, я хотела сделать глоток, но стакан забрали у меня из рук, а в следующее мгновение я почувствовала на талии чью-то горячую ладонь.

– Ты не знаешь, что когда жарко, нельзя пить холодное? – практически прижимаясь ко мне, прошептал Смирнов и, поставив стакан на стол, положил мне на талию вторую руку.

– А тебя не учили, что подкрадываться со спины нехорошо? – повернувшись в его объятьях, вопросила я, но чуть не вскрикнула, увидев перед собой настоящего вампира с бледной кожей и горящими ярко-синими глазами.

– Можно, если ты очень голоден, а твоя добыча прямо по курсу, – продолжая обнимать меня, сказал Дима и хитро улыбнулся, обнажая огромные клыки.

– Добыча – это я?

– Уверен, твоя кровь придется мне по вкусу, – он склонился к моей шее, а я послушно запрокинула голову для его укуса, который не заставил себя ждать. Смирнов легко прикусил мою кожу, но потом провел по этому месту кончиком языка. С моих губ слетел стон, но он затерялся в громкой музыке.

– Потанцуем? – отстранившись, Дима протянул руку, и я вложила в нее свою ладошку.

Играла быстрая музыка. Наш танец был похож на нечто среднее между бачатой и сальсой. Никогда не думала, что Смирнов умеет так двигаться. Он кружил, подкидывал, осуществлял поддержки. На нас даже стали оглядываться, но мужчину совершенно не смущало ненужное внимание.

– Мне нужна твоя помощь, Лер, – шепнул он, опрокидывая меня, но успевая подхватить.

– В чем? Забыл, о чем размышлял Боэций²⁴? – усмехнулась я.

– Дело не в учебе, – кинул он и резко притянул к себе, – я должен попасть в кабинет ректора, а ты будешь стоять на стреме.

– Ты же был против, чтобы я касалась твоего дела?

– Я и сейчас против, но у меня нет выбора. К тому же, для тебя это не опасно. Ты слишком умная, чтобы попасться.

– Мы уже попались. На нас смотрит весь Университет.

– Так надо. Засветимся сейчас – потом никто не заметит нашего отсутствия, – подмигнул Дима и снова закружил меня.

– Так ты танцуешь со мной только из-за этого? – стало обидно, словно меня только что обманули. Но чего еще я могла ожидать от такого сухаря?

– Через пятнадцать минут встретимся на лестничном пролете между вторым и третьим, – проигнорировав мой вопрос, будто я уже согласилась помочь, сообщил Смирнов.

Больше мы не разговаривали до конца танца, а как только музыка сменилась, Смирнов и вовсе испарился: исчез так же незаметно, как и появился, словно на самом деле был вампиром. Моя гордость кричала не помогать Индюку, оставить его самого разбираться со своим расследованием, но дурацкое любопытство все равно привело на лестницу к назначенному времени.

Верхние этажи учебного корпуса не освещались, и, стоя одна посреди темной лестницы со зловещими коваными перилами, я почувствовала, как по телу пробежались мурашки. Дима пришел почти сразу после меня, но этого времени мне хватило, чтобы как следует испугаться, и я вскрикнула, когда Смирнов оказался рядом.

– Нервная, ты что орешь? – прошипел он.

– Сам виноват! Зачем подкрадываешься? – накинулась я на него в ответ.

– У меня обувь специальная бесшумная. Как раз для таких мероприятий.

Дима подхватил меня под руку и повел на третий этаж. Оказавшись в длинном темном коридоре, мужчина молча завел меня за колонну и практически вжал в нее, а сам встал напротив. Были бы мы в романтическом фильме, он бы обязательно меня поцеловал, но я знала, что вместо этого начнется инструктаж.

– Держи, – Дима достал из кармана катушку ниток и протянул мне. Потом он, как фокусник, вынул из рукава колокольчик и привязал его к нитке. – Будешь стоять тут. Я растяну нить с колокольчиком до стола Серова. Если вдруг кто-нибудь появится, дернешь за нить, колокольчик зазвонит, это и будет мне сигналом.

– А как ты выберешься? – пусть я продолжала злиться на Индюка, но переживала за него.

– Не волнуйся, я смогу спуститься с балкона с помощью плаща, – улыбнулся он.

– Ты и правда вампир?

Смирнов приподнял полы плаща и гордо продемонстрировал крепления и скрученный трос. Маскарадный костюм был с сюрпризом, бесшумная обувь – настоящий Джеймс Бонд. Надо поинтересоваться на досуге, пьет ли он мартини с водкой, смешивая, но не взбалтывая.

– А если заметят меня?

– Для тебя это не будет проблемой? Ланская, у тебя богатый опыт выкручиваться из подобных ситуаций, – усмехнулся Дима, на что я обиженно нахмурилась. – На удачу…

Индюк неожиданно склонился надо мной и быстро поцеловал в губы. Я не успела ничего сказать, как мужчина прошмыгнул к ректорскому кабинету, ловко открыл отмычкой дверь и юркнул внутрь.

Смирнов был в кабинете, как мне казалось, целую вечность, а я внимательно прислушивалась к каждому шороху. Все было спокойно, пока со стороны лестницы не стало доноситься какое-то шуршание. Я аккуратно выглянула из-за колонны, но никого не увидела. Неужели показалось? Может быть, кто-то из студентов решил уединиться в темных университетских коридорах? В колокольчик звонить не стала.

Внизу уже сменилось несколько песен, ноги гудели от долгого стояния, а Димы все еще не было. Мне захотелось просто так дернуть колокольчик, чтобы только он поскорее вышел, но тут я снова услышала шуршание, только на этот раз отчетливо различая шаги. Они приближались, кто-то шел сюда! Я дернула за нитку, она напряглась, а потом резко упала. Видимо, Смирнов оторвал колокольчик, а, значит, сейчас сбежит, но что делать мне? Стало страшно, и я, прикрыв лицо руками, практически вжалась в колонну.

– Лер? Вот куда ты пропала? – я открыла глаза и увидела перед собой Нилова.

– Юр, что ты тут делаешь?

– Тебя ищу, – спокойно ответил он и встал напротив, опустив руки мне на талию. – Ты ушла, ничего никому не сказала. В зал не вернулась. Андрей Николаевич про тебя спрашивал.

– В зале было жарко, и мне стало нехорошо. Решила побродить по Оболенке, – соврала я.

– Как ты себя сейчас чувствуешь? – он провел тыльной стороной ладони по моей щеке и склонился опасно близко. Я успела отвернуться, и поцелуй пришелся в щеку.

– Все хорошо. Вернемся? – упираясь ладошкой ему в грудь и несильно отталкивая, сказала я.

– Пойдем, детка, – вздохнул он и, обнимая за талию, повел к лестнице.

Романтический настрой Нилова раздражал. И если раньше его близость была приятна, то сейчас он стал подобен назойливому комару, которого хотелось прихлопнуть.

– Ты потрясающе смотришься в этом наряде, – шепнул парень, будто бы случайно касаясь губами моего уха.

– Спасибо, – резко ответила я, дернувшись в сторону.

– Знаешь, с Лерой мы друзья, а вот с этой очаровательной гадалкой я хотел бы большего, – он остановился на лестничном пролете и резко дернул меня на себя, нагло обнимая и притягивая, чтобы поцеловать.

– Юр, прекрати, – я стала выворачиваться, но парень был сильнее, и только звонкая пощечина его остановила.

– Тебе же хорошо со мной? – потирая красную щеку, проговорил Нилов. – Ты не хочешь быть моей девушкой, но может, позволишь любить тебя хотя бы этой ночью?

– Сдурел? Мы только друзья! – разозлилась я и хотела уйти, но он ухватил меня за руку.

– Лер, я с ума схожу по тебе, – жалобно простонал парень, но отпустил меня. – Прости.

– Мы уже говорили о нас, – вздохнула я. – Если ты этого не понимаешь, нам лучше не общаться. Дружбы тоже не выходит.

– Лер, ну прости! Я просто хотел еще раз попробовать. Давай не будем идти на такие крайности.

– Это не крайность, Юр, это необходимость. Я не хочу вконец испортить с тобой отношения.

– Последний раз, Лер. Это был последний раз. Обещаю, больше не стану настаивать.

Нилов взял мое лицо в ладони и притянул к себе, легко касаясь губами лба. Я отстранилась, чтобы заглянуть в его глаза, и увидела прежнего Юру. Намереваясь дать еще один шанс нашей дружбе, я обняла парня, и как раз в этот момент рядом с нами вырос майор Смирнов. Мужчина смерил нас строгим взглядом и недовольно хмыкнул.

– То, что сейчас праздник, не позволяет вам крутить шашни посреди учебного корпуса, – с отвращением кинул он, словно стал свидетелем откровенной до неприличия сцены.

– Арсений Витальевич, вы все неправильно поняли, к тому же мы не делали ничего предосудительного, – вступился Юрка, но Индюк только пуще разозлился.

– Со стороны так не кажется. Ведете себя как в борделе.

– Пойдем в зал, Лер, – игнорируя преподавательский выпад, парень взял меня за руку и хотел пойти вниз, но Смирнов ухватил меня за другую руку.

– Ланская, задержитесь, – с ледяным спокойствием отчеканил он, – а вы, Нилов, возвращайтесь в зал.

Юрка хотел возразить, но я кивнула ему, и парень, метнув недовольный взгляд на Индюка, побежал вниз по лестнице. Мне было неловко оставаться с Димой наедине после недвусмысленной картины, свидетелем которой он стал. Я чуть ли не кожей чувствовала напряжение, которое шло от мужчины. Майор сверлил взглядом пустую лестницу, по которой спустился Нилов, и я решилась нарушить молчание, заговорив первая:

– Успел все сделать? – я взяла Диму за руку и несильно дернула, привлекая к себе внимание.

– Не знаю. Не нашел, что было нужно, – сухо ответил он, но не отдернул руку. – А ты почему дала сигнал? Кто-то шел, или решила пообжиматься с дружком?

– Кретин! Я услышала шаги и дернула за нить, а это был Юрка, – процедила я и отпустила Смирнова, обиженно скрестив руки под грудью.

– Тогда все ясно, – в тон мне ответил мужчина, – чтобы себя не выдать, решила его соблазнить.

– Да что с тобой такое?! – не выдержала я и ударила Смирнова кулачком в плечо, но он даже бровью не повел, оставаясь стоять оловянным солдатиком. И тут меня словно осенило. – Ты ревнуешь!

– С какой стати мне тебя ревновать, как девушка ты меня не привлекаешь, – фыркнул он.

– Тогда что это, если не ревность?

Смирнов шумно выдохнул, а потом, схватив меня за локоть, рывком притянул к себе. Земля словно ушла из-под ног, когда его губы коснулись моих. Он целовал меня нежно, неторопливо, а я была готова раствориться в любимом мужчине. И плевать, что мы в Университете, плевать, что несколько сотен человек бешено пляшут этажом ниже, плевать, что наше расследование может пойти прахом. Для меня был важен только он!

18. Странный университет ты выбрала, Ланская

Любовь делает нас слепцами. Я превратилась в глупую податливую куклу в руках Смирнова. Он настойчиво целовал меня, медленно подводя спиной к массивной колонне лестничного пролета, а я, забывая обо всем на свете, пыталась излить свои чувства через поцелуй. Холодный мрамор обжег кожу сквозь тонкую ткань платья, и я машинально подалась вперед, но мужчина вжал меня в колонну своим телом. Я запустила руки в его жесткие волосы, покрытые серебристой краской, а он нагло опустил ладонь на мою ягодицу. Дима резко отстранился, разрывая наш безумный поцелуй, и если бы сейчас он предложил пойти с ним в одну из пустующих аудиторий, я бы не раздумывая последовала за ним и подарила бы себя, наплевав на то, что не так мечтала потерять невинность. Неважно где, главное с ним. Я снова потянулась к мужчине, желая почувствовать его губы, не насытившись поцелуем, но он отшагнул, давая холоду протиснуться между нами.

– Если бы я ревновал к Нилову, это бы означало, что я что-то чувствую, а это не так. Ты мне безразлична. Даже когда целовал тебя, у меня не возникло ни малейшего влечения, – холодно произнес он.

Это было слишком жестоко. Неужели я ошиблась? Неужели моя слепая влюбленность заставила поверить в желаемое? Я почувствовала себя маленькой девочкой и была готова разрыдаться, а Смирнов продолжал внимательно наблюдать за мной ничего не выражающем взглядом.

– Мерзавец, – прошептала я и хотела пойти вниз вслед за Юркой, но шорох с третьего этажа нарушил мои планы. Это было то самое шуршание, что я слышала в первый раз.

Не договариваясь, мы с Димой стали аккуратно подниматься наверх, и тут нам навстречу в длинном блестящем платье вышла Елизавета Васильевна Ремизова, наша преподавательница риторики, которая этим вечером перевоплотилась в морскую царевну. Именно шуршание ее платья я и слышала, когда стояла на стреме.

– Елизавета Васильевна, прекрасно выглядите, – очаровательно улыбнулся Смирнов, а меня чуть не стошнило от этой сцены. Черт возьми, я ревновала его к молодой риторичке.

– А вы что тут делаете? – игнорируя комплимент, вопросила Ремизова.

– Ходил проверить, все ли в порядке, и застукал эту молодую даму с Юрой Ниловым, – тут же сдал меня Индюк, окинув пренебрежительным взглядом. – Представляете какая наглость, обжиматься в учебном корпусе! Не подоспей я вовремя, облюбовали бы какую-нибудь аудиторию.

– Арсений Витальевич, не будьте так строги. Они молоды, влюблены, – заметно расслабилась женщина и подмигнула мне в знак того, что заняла мою сторону.

– Им об учебе надо думать. Вот закончат, и пусть влюбляются, – недовольно пробурчал Дима, видимо не ожидавший, что Ремизова меня поддержит. – А вы что тут делаете, Елизавета Васильевна? Я не видел, как вы поднимались.

– Тоже была на обходе. Пришла до вас.

– Странно, но я как раз тут давно, а вас не встретил.

– Значит, вы пришли раньше, и мы разминулись, – улыбнулась преподавательница, отводя взволнованный взгляд. Она врала, и это было заметно. – Теперь я на второй этаж. Не хотите составить мне компанию, Арсений Витальевич?

– Я провожу Ланскую в зал и займусь первым этажом, – хмуро ответил он.

Как только мы разминулись с Ремизовой у второго этажа, я схватила Диму за руку и потащила снова наверх. Да, я дико злилась, но впереди у меня будет целая ночь, чтобы корить себя за глупость, переживать его подлость и, в конце концов, возненавидеть Индюка. Сейчас важнее было другое.

– Ты же понял, что она врет?

– Очевидно. Но не представляю, откуда она вышла. Когда я уходил, Ремизова была в зале. Точно ее помню. Она как раз вертелась рядом, выспрашивая, почему редко хожу на общий ужин.

– Тогда все ясно. Ты ей нравишься, и она пошла за тобой, чтобы застать одного в пустых коридорах, – съязвила я, не в силах сдержать обиду на Смирнова и глупую безосновательную ревность.

– Не суди всех по себе. Это ты обжимаешься с парнями по углам, – прошипел он.

– А ты пристаешь к девушкам и целуешь их!

– Что делать, если по-другому тебя не усмирить?!

– Когда ты был в кабинете, еще до того как пришел Нилов, я слышала шуршание, но только никого не увидела, – стараясь взять себя в руки, я решила все выложить Смирнову. – Тогда я решила, что мне показалось, но сейчас уверена, что слышала, как шуршало платье Ремизовой.

– Но куда она пропадала? – нахмурился Индюк, принимая условия временного перемирия.

– Думаю, на третьем этаже есть тайный ход. Это самый логичный вывод.

– Согласен. И он должен быть недалеко от лестницы, иначе бы ты увидела Ремизову, когда караулила меня.

– Надо подняться и проверить, – я сделала шаг на ступеньку, но Смирнов ухватил меня за руку. От этого прикосновения по телу словно прошелся электрический ток, и болью в сердце отозвалась недавняя обида.

– Лер… Я пойду один.

– Что?! Ты меня во все это впутал. Я чуть не попалась, стоя на стреме. А теперь оставляешь меня за бортом? Ну уж нет!

– Я не могу тебя взять с собой. Это может быть опасно. Пойми, я беспокоюсь только о тебе, потому что если что-то случится…

– Какая же ты сволочь, Смирнов! – перебила я и решительно направилась вверх по лестнице, зная, что сейчас этот лицемер меня не остановит.

– Лер, стой! – он снова нагнал меня, преграждая путь. – Ты идешь со мной, но если я сочту, что там для тебя опасно, ты немедленно вернешься в зал!

– Но я…

– Ты не в том положении, чтобы со мной спорить, позволь напомнить. Сейчас даю возможность удовлетворить твое любопытство, но только потому, что помогла мне. Дальше все будет как прежде. У меня своя работа, у тебя – своя.

Мне показалось, что его «дальше все будет как прежде» относилось не только к работе. Как легко для него было играть чувствами. Хотелось взвыть и, как самая обычная девушка, уйти, гордо виляя бедрами, чтобы потом в одиночестве прорыдать всю ночь в подушку, надеясь, что он вернется. Вот только я не могла позволить себе такой роскоши. Как и Индюк, я поставила на первое место расследование и приняла его условия.

Мы вышли в коридор третьего этажа. Если тут был потайной ход, то он мог быть только в стене. Я сняла с ноги туфельку и стала простукивать каждый метр стены, чем вызвала смех Димы, удобно расположившегося на полу.

– Почему ты смеешься? – нахмурилась я. – Лучше бы помог, а не просиживал задницу.

– Лер, ты вроде умная девочка… Но если хочешь найти ход так, продолжай, мне даже интересно.

– О чем ты?

– Посмотри на этаж, вспомни, как идут помещения. Видишь там, – он указал на кабинет всемирной истории, – слишком большой прогал между дверьми, а аудитории не такие широкие.

– Согласна с тобой. Теперь поднимешь свою пятую точку и поможешь найти вход?

– Неа. Мне нравится смотреть, как ты это делаешь, – ехидно ответил мужчина, получив от меня пинок босой ногой, стал нехотя подниматься. – Лера, прежде чем действовать, нужно проанализировать, что у тебя есть. Здесь каменная кладка, значит, нужно смотреть, где проем между камнями больше. К тому же, здание старое, в аудиториях вечный сквозняк, не удивлюсь, если и там тоже.

– И что нам это дает?

– Дай руку.

– Зачем?

– Не укушу, не бойся.

Я нехотя протянула руку, и Дима, подведя меня к стене, поставил мою ладошку между камнями и повел вниз… в сторону… в другую, пока я не почувствовала холодный ветер.

– Здесь! – воскликнула я.

– Отлично!

Дима сам повел ладонью между камней и, убедившись, что я не ошиблась, стал надавливать на один из них. Как по волшебству, часть стены беззвучно повернулась, открывая нам темный проход. Смирнов взял меня за руку и, переплетая наши пальцы, повел внутрь.

Стоило нам шагнуть в темноту, как стена за нами закрылась, а в помещении, где мы оказались, загорелся свет. К счастью, с этой стороны у двери была ручка, так что можно было не волноваться, что мы не выйдем обратно.

Я и Дима стояли в комнате, похожей на чулан, слабо освещенной небольшой галогенной лампой. Здесь не было ничего, кроме голых стен.

– И это все? – недоверчиво спросила я.

– Ланская, кончай играть в капризного ребенка. Не все тебе на блюдечке подносить, – хмыкнул Смирнов и стал прощупывать стену, пока что-то не нашел. Я не поняла, что сделал мужчина, но и эта стена отодвинулась в сторону, а за ней оказался небольшой зал, напоминающий гостиную. Мягкие диваны, большие кресла, столик со всевозможным дорогим алкоголем и сигарами – все это напоминало закрытый мужской клуб, о каких я читала в книгах.

– Что это? – спросила я, дергая Диму за вампирский плащ.

– Если бы я знал… Странный университет ты выбрала, Ланская.

– Что будем делать? – рассматривая бутылку коньяка неизвестной мне, но явно дорогой марки, поинтересовалась я.

– Сейчас ничего. Уходим, – Смирнов взял меня за руку и потащил к выходу. – Я займусь этим потом, а для тебя приключение подошло к концу.

– Ты опять за свое? Снова отстраняешь от дела? – возмутилась я и шагнула обратно, но Дима, не церемонясь, схватил меня за ворот платья и потянул за собой на выход. – Удушишь, Индюк!

– Я бы с радостью, но мне не одобрили твое убийство, – отпустив меня в коридоре, спокойно ответил Дима. – Лера, запомни: для тебя никакого дела нет. Я благодарен за помощь, но дальше ты в это не полезешь. Сейчас отправляйся к себе в комнату. Если после такого долгого отсутствия появишься в зале, то все будут спрашивать, где ты была. Завтра соврешь, что стало плохо и рано ушла спать.

– То есть ты лишаешь меня праздника?

– Или свидания… – пробормотал он, но я расслышала.

– Или свидания, – подтвердила я назло мужчине, желая отомстить за поцелуй.

– К Нилову больше не подойдешь. Я ему не доверяю. Это еще одно мое условие. Нарушишь его – вылетишь из Оболенки!

Дракула демонстративно развернулся и поспешил вниз по лестнице, не удостоив меня, простую смертную, даже прощания. На самом деле мне самой не хотелось возвращаться на праздник, вот только приказной тон майора раздражал. А еще меня злило, что я больше не сердилась за его поцелуй. Как бы он ни отрицал, но я чувствовала, что небезразлична лжепрофесору.

***

Пришел ноябрь, и погода окончательно испортилась. Ударили морозы, больше похожие на декабрьские. Редкий снег укрыл газоны тонким белым одеялом, оставляя кое-где темно-коричневые проплешины сухой травы. Солнце окончательно покинуло Оболенку, скрывшись за тяжелыми тучами, напоминая о себе лишь тусклым дневным светом. Университет словно погружался в зимнюю спячку, студенты с головой ушли в учебу, профессора обреченно читали лекции.

Уныние было и в моей жизни. После злосчастного поцелуя Дима перестал мне даже улыбаться. Три раза в неделю я приходила готовить его к занятиям, но он больше не приглашал меня остаться на ужин, не шутил, не ругался на нудную философию. Мы окончательно стали чужими, и я начинала убеждаться, что на самом деле ошиблась на его счет, и он действительно ко мне равнодушен. Так прошел и ноябрь, ведя за собой зиму, которая и без календаря с радостью явилась.

Первый декабрьский день выпал на пятницу, и ничего не предвещало беды, пока в холле второго этажа меня не нагнал первокурсник с исторического. Мы не были знакомы с парнем, но он как-то сразу понял, что ему нужна я.

– Ты же Лера Ланская? – уточнил он.

– Да, а что такое?

– Серов просил тебя найти. У него какое-то дело к тебе.

Я не имела ни малейшего представления, что хотел от меня ректор. Парнишка тоже был не в курсе и, передав сообщение, поспешил на свои занятия. Предупредив Арину, что могу опоздать на пару, я направилась в кабинет Ивана Викторовича.

Ректор с серьезным лицом сидел за столом, раскладывая в две стопки какие-то бумаги, но когда увидел меня, расплылся в улыбке. Он жестом пригласил сесть в кресло напротив его стола, а сам, убрав документы в тумбочку, деловито водрузил на стол сомкнутые в замок руки.

– Валерия, рад тебя видеть.

– Мне передали, что вы хотите поговорить со мной? – начала я.

– Да, все верно, – ректор перевел дыхание и свел к переносице брови, предвещая серьезный разговор, – Лера, дело касается твоего будущего. Ты – прекрасная студентка. Одна из лучших в Оболенском. Думала ли ты о том, чем займешься после выпуска?

– Если честно, то нет, – призналась я. – Планировала стать научнымсотрудником исследовательского института медиевистики, но не уверена до конца, что это именно то, чего хочу.

– Это, конечно, интересно, но все же ты способна на большее, – гордо заявил мужчина. – У меня есть к тебе предложение.

– Какое?

– Я предлагаю тебе место в преподавательском составе Оболенского Университета.

– Вы хотите, чтобы я обучала студентов? – растерялась я.

– Именно, – ответил Серов, откинувшись на спинку кресла, – со следующего года я бы хотел, чтобы ты читала историю средневековой мысли.

– Но эту дисциплину ведет Арсений Витальевич? – нахмурилась я, понимая, что не просто так получила предложение заменить в Оболенке Индюка. Неужели его раскрыли? Не может быть!

– Валерия, – ректор встал со стула и стал прохаживаться по кабинету, – все, о чем мы с тобой говорим, должно остаться между нами. Даже своему отцу пока ничего не говори, хорошо?

– Хорошо…

– Арсений Витальевич, конечно, замечательный специалист, но по ряду причин мы будем вынуждены отказаться от его услуг. Профессор Романов нам не подходит. А вот ты – другое дело. Ты тут родилась. Ты принадлежишь этому месту.

– Я не понимаю, – растерялась я, чувствуя какой-то подвох во всем этом. – Арсений Витальевич получил не менее престижное образование. Он учился у самого Эко.

– Дорогая, я же сказал, что нисколько не сомневаюсь в его профессионализме, но профессор Романов здесь чужой, а ты – своя!

Серов обошел кресло, в котором я сидела, и опустил руки мне на плечи, отчего по телу прошелся неприятный холодок. Было ощущение, что он не просто делает мне выгодное предложение, а ставит перед фактом, что моя судьба уже предрешена. Захотелось поскорее закончить этот разговор и уйти.

– Подумай над моим предложением, – он неприятно сжал мои плечи, а потом резко отпустил, чуть тряхнув меня, и вернулся на свое место.

– Хорошо, я подумаю, – отчеканила я, готовая согласиться на что угодно, только чтобы поскорее убраться.

– Уверен, ты примешь верное решение. А теперь, Лерочка, иди на занятия. Только помни: этот разговор должен остаться между нами.

Как только я вышла из кабинета ректора, чуть ли не бегом бросилась на кафедру философии. Единственное, о чем я могла думать – это Димина безопасность. Если его раскрыли, не только расследование пойдет прахом, но под угрозой окажется его жизнь! Все обиды и гордость мигом исчезли, оставляя только страх за любимого.

Я практически вломилась в аудиторию, даже не постучав. Дима сидел за своим столом, что-то читая в планшете. Он поднял на меня свой обычный равнодушный взгляд, но как только увидел мое лицо, нахмурился. Видимо, мой внешний вид говорил за себя.

– Лера, что случилось?!

– Ты нигде не мог себя выдать? – пытаясь отдышаться, вопросила я.

– Не думаю. У кого-то подозрения? – он встал из-за стола и подошел ко мне. Приобнимая за плечи, Смирнов провел меня в подсобку и усадил на стул. – Налью воды, на тебе лица нет. А ты пока рассказывай, что случилось.

– Меня только что вызывал к себе Серов. Он предложил мне твое место со следующего года, – выпалила я.

– Вот как? Что его во мне не устраивает? – Дима протянул мне стакан воды, и я жадно стала пить.

– В том-то и дело, что он не сказал, – со стуком поставив на стол пустой стакан, я посмотрела на Диму, он старался сохранять спокойствие, но беспокойство во взгляде его выдавало. – Серов заявил, что ты блестящий специалист, но ты – чужой для Оболенки, а я – своя. Мол, я тут родилась, я тут учусь…

– Так и сказал? – нахмурился Смирнов.

– Да, но только об этом никто не должен знать. Даже отцу запретил говорить. Серов взял с меня слово.

– Что ты ему ответила? Согласилась?

– Ничего. Сказала, что мне надо подумать. Дим, мне страшно, – честно призналась я и, поднявшись со стула, стала прохаживаться по подсобке.

– Не бойся, – он остановил меня и, взяв мое лицо в ладони, заставил посмотреть в глаза. – Я не дам тебя в обиду.

– Я боюсь за тебя! – выпалила я, и его хмурое лицо вдруг озарила улыбка. А я поняла, что готова душу продать, чтобы он хоть изредка вот так мне улыбался.

– Ты меня должна заменить со следующего года?

– Да.

– Тогда у меня есть еще несколько месяцев. Все будет хорошо. А теперь иди на занятия. Пара давно началась, – я кивнула и хотела уйти, но в дверях Дима меня окликнул.

– Что?

– Лер, спасибо!

Сидя на всеобщей истории, я размышляла о разговоре с ректором. Из головы никак не шли его слова, что я принадлежу Оболенке, что я здесь своя. Отчего-то стало так неприятно. Но тут я поняла одну важную вещь: все уважаемые профессора Университета, включая моего папу, – выпускники Оболенского! Но почему к нам так неохотно берут людей со стороны? «Странный Университет ты выбрала, Ланская» – вспомнила я Димины слова.

19. Ужин, извинения, дамы в вязаных беретах

Все люди в той или иной степени тщеславны, и я не исключение. Получив от ректора предложение преподавать в Оболенке, в первую очередь я испугалась за Диму. Страх, что его раскрыли, был настолько силен, что ни о чем другом думать не получалось. И только немного успокоившись, сидя вечером за столиком в кафетерии, я задумалась: вдруг меня позвали преподавать не потому, что разоблачили лжепрофессора, а действительно из-за моих способностей. Быть преподавателем в престижном университете – это отличная возможность. Я залпом допила какао и уже хотела пойти к себе в корпус, как получила СМС от Индюка. Дима просил срочно зайти к нему, но, что случилось, так и не объяснил.

Когда Смирнов открыл дверь, до меня донесся слабый аромат горячей еды, и первой мыслью было, что у него гости. Мужчина пригласил меня в дом, и я с удивлением отметила, что ошиблась. Индюк был один, но в столовой было накрыто к ужину на две персоны.

– Ты кого-то ждешь? – как можно более равнодушно поинтересовалась я, хотя меня переполняла дикая ревность.

– Да. Тебя, – его ответ застал врасплох, и я невольно ойкнула.

– Меня? Ты приглашаешь на ужин? – недоверчиво уточнила я.

– Тебя не было в столовой, а твой папа был. Значит, с ним ты не ужинала. Я бы мог подумать, что ты шляешься с дружком, но Нилов сидел за столиком с вашими друзьями. Конечно, ты могла найти другого…

– Так, стоп! – разозлившись, перебила я Индюка. – Ты меня позвал, чтобы рассказать, что обо мне думаешь? Боялся, что я так увлекаюсь своими похождениями, что забываю есть и голодаю?!

– Нет. Совсем нет. Я только хотел сказать, что понял, что ты не ужинала. И вот…

– Какая забота! – фыркнула я и, сложив руки под грудью, отвернулась. – Я перекусила в кафетерии.

– Ясно. Но я позвал тебя не кормить. Мне правда нужно поговорить. Это касается предложения Серова.

– Хорошо. Я слушаю, – холодно ответила я.

– Лер, ты точно не голодна? – заботливо уточнил Дима, чем начал подтапливать мое заледенелое сердце.

– А ты сам готовил ужин? – я с интересом взглянула на блюдо с тушеным мясом.

– Нет, конечно, – усмехнулся Смирнов. – Взял для тебя навынос в столовой.

Одной его фразы «для тебя» хватило, чтобы окончательно забыть о гордости, об обиде и, расплывшись в глупой влюбленной улыбке, пропорхать в столовую. Дима сел напротив с серьезным лицом и, прежде чем заговорить, залпом осушил стакан сока.

– Что случилось? Что ты хотел сказать о предложении Серова? – спросила я, чтобы помочь Смирнову начать разговор.

– Лер, не соглашайся. Ни при каких условиях не становись преподавателем Оболенки, – без тени эмоций проговорил мужчина.

– У тебя есть причина говорить так категорично?

– Да. Пока это подозрения, и у меня нет доказательной базы.

– Дим, ты ничего мне не рассказываешь, не объясняешь, но при этом диктуешь, как поступать, – вздохнула я. – Знаешь же, что меня смутило предложение Серова, но я бы хотела понять, что мне угрожает? Вдруг на самом деле свою роль сыграли мои способности? Если я заработала хорошей учебой это место?

– Лера, я не могу сказать тебе всего. Но были совершены серьезные преступления, и убийство Радзинского не самое страшное. Это дело рук не одного человека, и все ниточки ведут к Оболенке.

– Хочешь сказать, тут целая мафия? – усмехнулась я, но Дима сохранил прежнюю серьезность.

– Можешь называть это так. Я не хочу, чтобы тебя втягивали во все это.

– Ты считаешь, что я могу стать преступницей? – стало обидно от таких подозрений. Как он мог так думать после всего, через что мы прошли? Я опустила взгляд в тарелку.

– Лера, – Дима встал из-за стола и, подойдя ко мне, сел на корточки, – Лер, посмотри на меня.

– Что? – я сдалась и подняла на него обиженный взгляд.

– У меня и мысли не было тебя в чем-то подозревать. Ты честная и благородная девушка. Но я боюсь за тебя. Боюсь, что тебе что-то сделают, станут использовать в дурных целях или того хуже – причинят вред.

– Почему ты так за меня волнуешься?

– Потому что ты мне нравишься.

Сердце пропустило удар. Я даже не поверила своим ушам, хотела переспросить, но Дима резко поднялся и отвернулся от меня, вновь становясь холодным и непроницаемым.

– В смысле, как человек нравишься. Ты положительная, несмотря на то, что иногда ведешь себя как ослица. А теперь давай есть.

Вот так он снова разрушил приятный момент, но, во всяком случае, его холодность, которой он меня одаривал последний месяц, прошла. Мы вернулись к тому, что было раньше, а это не могло не радовать. За ужином мы не говорили о расследовании, учебе и прочих делах. Дима завел тему о фильмах, и, оказалось, у нас было немало общего. Мы оба любили фантастику и антиутопию, обожали Тарантино и не переносили на дух современный русский кинематограф. Время пролетело как-то незаметно, и я с грустью поняла, что пора возвращаться к себе.

Уже стоя на пороге, Дима вдруг решил передо мной извиниться. Никогда еще я не видела его таким неуверенным, смущенным, растерянным.

– Что вдруг на тебя нашло?

– Не хочу, чтобы ты на меня обижалась. Больше нравится работать с тобой как с напарником.

– Тогда не веди себя как индюк, – улыбнулась я, тронутая его неожиданной искренностью.

– Я привык работать с мужчинами, которые сами способны за себя постоять, а ты – хрупкая девушка, хоть и чертовски умная. Я правда не знаю, как правильно с тобой общаться, но не хочу обижать, – на одном дыхании выпалил Смирнов.

– А ты вообще с девушками общаться умеешь? – усмехнулась я.

– Общаться – нет, я с ними занимаюсь другими вещами, поэтому с тобой так трудно, – признался Дима, и захотелось отвесить ему хороший подзатыльник.

– Все понятно, майор Смирнов. Со мной у вас первый опыт? – я игриво изогнула бровь.

– В некотором смысле да, – ответил он, и мы оба рассмеялись.

Я вернулась к себе в отличном настроении и, упав в кровать, уснула сном младенца.

***

Мои учебные будни, на удивление, протекали как обычно. Ректор больше не подходил со своим вопросом и вел себя так, словно нашего разговора вовсе не было. Я расслабилась и сосредоточилась на более насущных делах – мой диплом простаивал и настоятельно требовал уделять ему больше времени, к тому же не за горами маячил зимний бал, на котором студентам-выпускникам нужно было сразиться на конкурсе эрудиции.

Арина переживала за конкурс не меньше меня, только подругу больше заботили наши наряды. Как и на всех торжественных мероприятиях Оболенки, зимний бал обязывал надеть вечерние туалеты. За моей спиной Ринка умудрилась отпросить нас с последних занятий в пятницу, чтобы поехать за новыми платьями к балу. По ее мнению, приходить на такое знаковое событие в наряде, который уже надевал, это моветон. Нам категорически требовались обновки.

Мы выехали из Оболенки поздним утром и к обеду были уже в Москве. Я ошиблась, полагая, что подруга потащит меня в огромный торговый центр. Вместо этого Ринка повезла меня в ателье.

– Нет, моя дорогая, мы должны выглядеть не просто шикарно, наши платья обязаны быть эксклюзивными.

– Это обойдется нам в копеечку. Папа меня убьет, когда получит сообщение от банка, – вздохнула я.

Когда отец узнал, что мы с Ринкой собираемся за платьями к зимнему балу, отдал мне свою кредитку, как сказал, из желания порадовать дочурку. Но я понимала, что он хочет снова со мной сблизиться. После того, как я узнала о его романе с Леной, мы с папой сильно отдалились друг от друга. Это чувствовала и я, это чувствовал и он.

– Андрей Николаевич сказал, что хочет, чтобы его дочь была самой красивой, а это стоит денег. Он это должен прекрасно понимать, – безапелляционно заявила подруга. – Мы с тобой так повеселимся на балу!

– Главное, чтобы не вышло как в тот раз, – я поежилась, вспоминая страшную картину гибели Авилова.

– Подруга, давай не будем о том ужасном случае. Петька был совсем пьян, нес какую-то пургу…

«А я тебе говорю, старик Радзинский с катушек съехал. Рассказывал про рисунки, заговоры и какие-то убийства»

И почему я совсем об этом забыла? Что если эти заговоры и убийства, о которых рассказал Пете научрук, и есть те преступления, которые расследует ФСБ? Что же именно говорил Радзинский? Какая же я дура! Прошло столько времени, а у меня и мысли не было найти друзей Авилова! Пусть Лядов и Фомин не придали значения тому, что кричал их пьяный друг, но они могли хотя бы запомнить его слова. Нужно было срочно разыскать ребят, тем более что я знала, где можно было разыскать Лешу. Родители Фомина жили в Москве в районе Авиамоторной. Парень рассказывал, что его дед в Советское время получил квартиру рядом с заводом «Компрессор»²⁵, на котором работал. Осталось только как-то улизнуть от Аринки.

Все сложилось само собой. Ателье, в которое меня привезла подруга, было в двух станциях метро от Авиамоторной. Пока портниха и по совместительству модельер занималась нарядом Милановой, я улизнула на часок. Для Аринки я придумала уважительный предлогом, будто поехала в книжный магазин за редкой книгой для диплома. К счастью, подругу волновало только ее платье, и она отпустила меня без лишних вопросов.

Я без труда нашла Завод «Компрессор», который в новое время превратился в обширную территорию, напичканную разными складами и офисами, на посту охраны узнала, какие именно дома принадлежали сотрудникам, и пошла на разведку. Вот тут и возникла очень большая проблема: три многоэтажных дома, несколько подъездов по четыре квартиры на этаже. Обойти все было нереально, но тут мне на руку сыграла погода. Это был первый погожий день за долгое время, даже солнце выглянуло из-за туч. Пользуясь этим, из своих квартир выбрались на лавочку старушки, а они, как известно, самый лучший источник информации о соседях.

Я подошла к двум дамам в огромных вязанных беретах (наверняка ручная работа одной из них) и прямо спросила, не знают ли они семью Фоминых, в которой есть молодой парень по имени Алексей.

– Да. А зачем тебе? – прищурившись, спросила дама в красном берете.

– Меня зовут Лера Ланская, а Леша мой знакомый. Мы вместе учились в Университете.

– Только учились? – усмехнулась дама в синем берете. – Уж не из-за тебя ли они сбежали?

– Сбежали? – нахмурилась я.

– Да, сбежали. По-другому и не назовешь! Все семейство. В одно прекрасное утро они ни с того ни с сего собрали вещи, загрузили все в большую газель и уехали. Больше никого из Фоминых не видели, – затараторила синеберетовая.

– Ходил слушок, что один родственничек им дом где-то под Рязанью оставил… – заговорчески заявила красноберетовая.

– Да полно тебе. Так и уехали бы из Москвы в Рязань. Нет, тут что-то не чисто, и теперь ясно что, – перебила подругу синеберетовая и кивнула на меня.

– Что вам ясно? – мне совсем не понравились какие-то непонятные намеки старушки.

– Ну как что? Небось, обрюхатил тебя, вот и сбежали. Хотя тут еще поговаривали, что папаша Фоминых проворовался. Потому что как только они съехали, милиция приезжала, – шепнула синеберетовая.

– Не милиция, а полиция, – исправила ее вторая старушка. – Может, эта вот, – она кивнула на меня, – вызвала, чтобы дружка своего найти.

– Леша мне не дружок, и я не вызывала полицию.

– А может, и не полиция это вовсе была, а отдел по борьбе с коррупцией. Мужчина-то видный… в длинном пальто, – стала размышлять вслух красноберетовая.

– Приезжал только один мужчина? Не наряд? – удивилась я. Все это слишком подозрительно.

– Ну да, один, – хмыкнула старушка. – Он нам сказал, что представитель закона, удостоверение майора показал, а что там дальше написано, внимания не обратила.

– Майора говорите? Случайно не Дмитрий Смирнов? – догадка пришла сама собой.

– Смирнов… А что, тоже твой знакомый? Как-то много знакомых в твоем-то возрасте, – окинула меня взглядом синеберетовая.

– Можно вас попросить, – проигнорировав замечание старой сплетницы, обратилась я к обеим.

– О чем?

Я полезла в сумочку и достала две тысячные купюры. Никогда раньше не давала взятки и сейчас дико волновалась, но все же решила, что это лучший выход. Протянув по купюре каждой старушке, я тяжело вздохнула и жалобно посмотрела на них:

– Вы в чем-то правы. Леша меня обманул. Я не беременна, но ищу его по личному делу. Не могли бы вы мне сообщить, если он вернется? Я оставлю свой номер.

– Обманул все-таки, – довольно заявила синеберетовая, словно она часами выпытывала у меня правду, и я наконец сдалась. – Всегда он мне не нравился. Хорошо, деточка, пиши свой телефон.

Деньги быстро расположили ко мне двух сплетниц. Они обе взяли мой номер и пообещали позвонить, если кто-то из Фоминых вернется. Конечно, я, в свою очередь, дала слово их отблагодарить за внимательность, если меня предупредят о возвращении блудного друга.

Попрощавшись со старушками, я поспешила в ателье, хотя на самом деле можно было не торопиться. Арина только определилась с фасоном, и ей предстояло выбрать ткань и снять мерки. Пока подруга была занята, мне любезно предложили воспользоваться компьютером, чтобы в Интернете посмотреть платья, которые мне могли бы подойти. Я согласилась, но искать стала отнюдь не наряды.

Первым делом я решила разыскать Фомина в соцсетях, но он был зарегистрирован только на сайте ВКонтакте. Последняя его активность была еще до отчисления из Оболенки. У Леши в «друзьях» я нашла Лядова, но и он не заходил на свою страницу с осени. Неужели и Денис исчез? Я забила в поиске Google его фамилию и имя в надежде отыскать хоть что-нибудь о парне, но увидела куда более шокирующую информацию:

«Студент престижного Университета им. П.С.Оболенского погиб под колесами поезда на станции метро Выхино. Несчастный случай произошел вечером в час пик. Молодой человек соскользнул с платформы и попал под приближающийся поезд. Экспертиза выявила высокое содержание алкоголя в крови погибшего…»

Я посмотрела на дату – одиннадцатое октября, на следующий день после осеннего бала! Это не могло быть простым совпадением. От Лядова и Фомина избавились так же, как от Авилова и профессора Радзинского. Кто бы за этим ни стоял, они убивают за информацию. Если они выяснят, как много мне известно, то следующей жертвой буду я.

20. С широко закрытыми глазами

Мы начинаем ценить свою жизнь особенно сильно, когда она оказывается под угрозой. Играя в смелую искательницу правды, я серьезно не думала о том, в какой опасной ситуации оказалась. За каких-то несколько месяцев в моем Университете убили преподавателя и трех студентов (я не сомневалась, что Лешу Фомина постигла та же участь, что и Дениса Лядова) из-за того, как много они знали. Теперь я четко сознавала, что если засвечусь перед их убийцами, то сама стану следующей жертвой. Меня охватила паника. Я даже была готова просить Смирнова отправить меня на программу защиты свидетелей, но все же поняла, что не смогу отказаться от собственной жизни. Всю дорогу до Университета из Москвы я думала только о том, что теперь делать и как быть.

Мы с Ариной вернулись в Оболенку глубокой ночью, и подруга сразу отправилась спать, утомленная бурными эмоциями. Она даже не заметила моего молчаливого настроения и всю дорогу без умолку трещала про зимний бал. В отличие от Ринки, мне спать совершенно не хотелось. Я приняла горячий душ и забралась под одеяло, но тут услышала за дверью какой-то скрип и чьи-то тихие шаги. Мысленно поблагодарив себя за то, что закрылась изнутри на замок и щеколду, я, как маленькая девочка, спряталась с головой под одеяло.

Через какое-то время кислород под одеялом закончился, но я все никак не могла решиться высунуть головы. Только когда дышать стало совсем нечем, я аккуратно приспустила одеяло и прислушалась. Все стихло. Неужели показалось?.. Стоило мне расслабиться после такого волнения, как, наконец-то, накатила усталость. Медленно я начала проваливаться в сон, но как только реальность ускользнула, меня разбудил резкий удар чего-то тяжелого о подоконник с улицы. Я подскочила с кровати, но не решилась сразу выглянуть в окно и, попятившись в другой конец комнаты, взяла со стола кухонный нож, которым обычно чистила фрукты. Маленькими шажками я приблизилась обратно к кровати и, встав на нее во весь рост, выглянула в окно. На моем подоконнике, с широко раскинутыми крыльями, лежала черная птица. То ли галка, то ли грач, а может быть, ворона. Не важно, главное, что выглядела она до безумия устрашающе. Я больше не могла ни минуты оставаться в одиночестве и, не включая свет, стала натягивать на себя одежду. Бег всегда был моим коньком, но я и представить не могла, что могу развить такую скорость. У дома Смирнова я оказалась как никогда быстро.

– Лера? Что случилось? – заспанный Дима, кажется, даже не сразу сообразил, что происходит. Я долбила в дверь, как ненормальная, и чуть ли не сбила его с ног, как только он открыл дверь.

– Можно к тебе? – спросила я, хотя уже была в его прихожей.

– Проходи, ну… То есть ты уже прошла. Что случилось, Лер? – его сонливость мигом пропала, и передо мной уже стоял самый настоящий майор, пусть и в смешных полосатых пижамных штанах.

– Прости, что потревожила, – я все же почувствовала неловкость. – Ты спал…

– Неважно. Я на работе, – сказал Индюк и, опустив руку мне на талию, повел на кухню. – Лера, расскажи, что случилось? Ты что-то видела? На тебя напали?

– Нет, не знаю, – сказала я, заламывая пальцы, не зная, как правильно объяснить свой страх.

– Ты же не просто так пришла ко мне посреди ночи? – нахмурился Дима.

– Я не могла уснуть. Мне казалось, что кто-то ходил у меня за дверью, а потом на мое окно упала мертвая птица, – выпалила я. – Мне стало страшно. Это все… все…

– Я думал, ты неустрашима, – усмехнулся Дима, привлекая меня в свои объятья, и я послушно спрятала лицо у него на груди, – ладно, оставайся тут. Поспишь в гостиной. Мне не жалко.

– Спасибо, – проговорила я, теснее прижимаясь к любимому мужчине, наслаждаясь тем, как он медленно гладит широкой теплой ладонью мою спину. Было до безумия хорошо и… правильно. Словно так и должно быть. Словно он обязан быть рядом, если мне страшно.

– Я дам тебе подушку и плед, – отстраняя меня, проговорил Дима, нахмурившись, а я сделала вид, что снова не почувствовала твердости у него ниже пояса.

– Хорошо, – пряча улыбку, сказала я.

– Спальню тебе не уступлю, потому что не привык спать не на своей кровати, – пробормотал он и бегом стал подниматься на второй этаж, а я про себя усмехнулась, вспоминая, что Дима не спит на своей кровати, предпочитая ей софу.

Дима принес мне простынь, плед и подушку. Он сам разобрал мне диван и стал стелить, а я заворожено смотрела, как Смирнов ловко управляется с постелью.

– Спокойной ночи, Лера, – откидывая край пледа и приглашая меня лечь, сказал он.

– Подоткнешь мне одеяло? – в край обнаглев, поинтересовалась я, на что получила сердитый взгляд мужчины.

– К семи приготовишь завтрак, – кинул он мне и развернулся, направляясь к лестнице. – Это твоя плата за ночлег.

Проснувшись в половину седьмого, первым делом я пошла в душ. В доме Смирнова было две ванных комнаты – в его и гостевой спальне. Учитывая, как нагло вел себя Индюк, я решила отплатить ему той же монетой и, не стесняясь, взяла его халат, валявшийся почему-то в столовой, и направилась в гостевой душ.

У моего организма была дурная привычка сильно мерзнуть, если я не высыпалась, и после короткого трехчасового сна от гусиной кожи не спасла даже горячая вода. Намотав на мокрые волосы полотенце и посильнее закутавшись в Димин халат, я включила на плите все четыре конфорки, чтобы немного прогреть кухню, и принялась за готовку.

Яйца, молоко, ломтики ветчины и тертый сыр. Аромат омлета уже разносился по кухне, и я повернулась, чтобы включить кофеварку, но влетела в грудь Смирнова… обнаженную и влажную после душа, пахнущую терпким цитрусовым гелем. У Индюка действительно был талант подкрадываться незаметно, потому что я совершенно не слышала, как он подошел. Ойкнув от неожиданности, я сделала шаг назад, но случайно наступила на пустую коробку, неизвестно откуда взявшуюся, и почти полетела на пол, но Дима вовремя подхватил. Опять от его близости во рту пересохло, а по телу словно прошел электрический ток. Мы смотрели друг на друга, не отрываясь… Но Индюк, как обычно, испортил момент. Он поставил меня на ноги и окинул критическим взглядом.

– Ланская, какого черта на тебе мой халат? – процедил он.

– Мне нечего было надеть, – пожала плечами я, стараясь выглядеть невозмутимо.

– Оккупируешь мою гостиную, отбираешь халат… Что дальше, Ланская? – усаживаясь за стол, вопросил мужчина, с интересом разглядывая мой внешний вид.

– За ночлег я тебе плачу завтраком, разве не так? – улыбнулась я и включила кофеварку.

– А за халат?

– За халат отплатить нечем, но если тебе он так нужен, могу снять… Прямо сейчас, – заявила я, не ожидая от себя такой наглости. Смирнов тяжело сглотнул, а я почувствовала, как от страха за его реакцию немеют ноги.

– Не надо, – опустив взгляд на столешницу, пробормотал он, – ты под ним голая, а это явно не лучшее зрелище. Тем более, перед завтраком. Аппетит испортишь. Лучше положи мне еду.

Не знаю, какая сила удержала меня, чтобы не вывернуть омлет Индюку на голову. И злилась я не столько на его грубость, сколько на упертость. Я же чувствовала, что между нами что-то происходит. Смирнов вел себя как пятиклассник, что задирает девочку, которая нравится, а я с каждым днем влюблялась все сильнее.

Молча поставив перед Индюком тарелку с омлетом, я пошла в гостиную, взяла со стула свои вещи и ушла в гостевую ванную переодеваться. Дима проигнорировал мой выпад, с аппетитом поглощая свой завтрак. Вернувшись на кухню, я демонстративно убрала свою порцию омлета в контейнер с крышкой и поставила перед Смирновым.

– Можешь взять с собой в качестве обеда, а мне что-то не хочется завтракать. Как-то портится аппетит от индюшатины.

– Чего? Какой индюшатины, Ланская? – растерялся Смирнов, но я молча направилась к выходу. – Лер, подожди. Не обижайся. Я же пошутил.

Дима нагнал меня уже в прихожей, но я всем своим видом старалась показать, что не собираюсь его выслушивать. Тогда Индюк просто-напросто загородил собой дверь. Ребячество.

– Дашь пройти? – разозлилась я.

– Нет, пока не извинишь. Глупая вышла шутка, Лер. Ляпнул, не подумав. Просто будь ты парнем, все было бы проще…

– Но я не парень, – скрестив руки под грудью, надулась я.

– Знаю. Ты девушка. И очень привлекательная. Уверен, что под одеждой у тебя все как надо. И, думаю, ты бы мне понравилась без халата. И аппетит не отбила бы…

– Дим, ты действительно такой? – вздохнула я, глядя, как нервничает Индюк.

– Какой?

– Странный. Вроде бы грозный, хмурый, иногда устрашающий. А потом начинаешь молоть чушь, словно тебе десять лет.

– Так ты на меня не сердишься больше?

– Хм, – я опустила взгляд в пол, не зная, как себя вести, но в этот момент Дима притянул меня к себе за талию и нежно провел ладонью по щеке, вызывая желание помурлыкать кошечкой.

– Лер, прости меня. Ты действительно симпатичная, не Скарлетт Йохансон, конечно, но мне нравишься больше, чем она. Знаешь, не будь я на работе, то мог бы даже влюбиться.

– Но ты на работе… – разочарованно сказала я, не думая о том, что Дима разгадает мои чувства. Он идиот, но не слепой, а значит, видит, что я влюблена.

– На работе, – подтвердил он и, отстранившись, взял меня за руку и повел обратно в столовую. – Позавтракай со мной, ладно?

Все еще чувствуя свою вину, Смирнов старался вести себя обходительно. Мы больше не ссорились и распрощались снова как друзья.

От Димы я вышла рано и добралась до корпуса до того, как проснулись студенты и преподаватели. Мне больше не было страшно. Я сама избавилась от мертвой птицы на подоконнике и спокойно пошла на занятия.

Несмотря на недосып и довольно бурное утро, мне показалось, что пары пролетели очень быстро. Я даже не заметила, как мой курс уже сидел на истории кино, которая шла последней в расписании, и обсуждал творчество Стэнли Кубрика²⁶.

– Кубрик в своих киноработах использует в качестве художественного приема специфические крупные планы, необычное панорамирование и наплыв, – вещала с кафедры Александра Дмитриевна Филиппенко, демонстрируя кадры из фильмов. – Кроме того, Стэнли Кубрик любил музыку. Как популярную, так и классическую. С помощью нее он создавал нужное настроение. Вспомним в качестве примера «Заводной апельсин»²⁷. Какая песня тут же всплывает в памяти?

– «Поющие под дождем»²⁸, – выкрикнул с места Шульц.

– Все верно, Альберт, – подтвердила Александра Дмитриевна. – В этом и есть особенность Кубрика. Использование песни с ярко выраженным позитивным смыслом в сценах мрачного характера, что обостряет наше чувство неприязни к главным героям.

– А еще он любил эротику, – усмехнулся Нилов.

– Юрий, я попрошу вас… – строго сказала преподавательница, недовольно глядя на парня поверх опущенных очков.

– Александра Дмитриевна, ну это же правда, – возразил Юрка, – вспомните «С широко закрытыми глазами»²⁹.

– Последняя киноработа Кубрика не входит в курс нашего изучения. К сожалению, она слишком слаба, – сухо прокомментировала Филиппенко.

– Ну, это еще спорный вопрос, – втянулся в спор однокурсник. – Как смело Кубрик показывает зрителю проблемы брака, а его идея с тайным обществом…

Что говорил дальше Нилов, я уже не слышала. Перед глазами возник образ таинственного человека в плаще и белой маске. Теперь я поняла, что меня так в нем насторожило. Фильм «С широко закрытыми глазами» я смотрела семь лет назад и всего один раз, поэтому сразу не сопоставила факты. В картине Кубрика показано тайное общество, члены которого, дабы оставаться неузнанными, носили черные плащи и белые венецианские маски. Их образы были до невозможности схожи с тем, кого я видела ночью в учебном корпусе Оболенки. А что, если тут, в моем Университете, под покровом ночи собираются члены такого же тайного общества? Но какова их цель? И как со всем этим связан отец, ведь у него я тоже нашла такой плащ?

– Тайные общества – излюбленная тема многих кинематографистов, – продолжала говорить Филиппенко. – Это не делает фильм более глубоким. В данном случае, Кубрик сделал ставку на фрейдистский подтекст.

– Но идея тайного общества в данном случае не принадлежит Кубрику, – вмешалась я, – это ведь экранизация «Новеллы о снах» Артура Шницлера.

– В любом случае, мы можем спорить еще долго, – резко высказалась преподавательница. – Данная работа в наш курс не входит. Остаток лекции мы посвятим анализу фильма «Заводной апельсин».

– А правда, что «Заводной апельсин» был запрещен для показа в Великобритании по настоянию Кубрика, а когда в девяностых фильм показали, он засудил кинотеатры, и их закрыли? – поинтересовался Альберт.

– Да, все так и было, – ответила Филиппенко, – Кубрик рассказывал об этом, когда вел историю кино в нашем Университете.

– Он преподавал в Оболенке? – удивилась я.

– Да, Валерия, вы не знали? Стэнли Кубрик преподавал у нас два года.

По славной традиции в Оболенском Университете читали лекции известные деятели культуры, искусства и политики. Портреты многих украшали стены главного холла учебного корпуса, Стэнли Кубрика среди них не было. Читая биографию режиссера, я подумала, что он человек довольно скрытный и замкнутый, а тут… Если он преподавал в Оболенке до того, как начал работать над фильмом «С широко закрытыми глазами», мог ли видеть людей в плаще и белой маске? А что если именно знакомство с тайным обществом Оболенки натолкнуло великого режиссера на создание подобных образов?

После занятий я решила навестить отца. У меня накопилось слишком много вопросов, на которые требовался ответ, и никто другой не смог бы мне помочь. Папа был рад меня видеть. В последнее время мы общались урывками и уже давно вместе не обедали. Я приготовила нам бефстроганов с картофелем и накрыла на кухне, чтобы посидеть по-семейному. Мы разговаривали в основном про учебу и мой диплом, поэтому я смогла плавно подвести к интересующей меня теме.

– Сегодня Филиппенко сказала, что у нас в Оболенке преподавал Стэнли Кубрик.

– Да, верно, – ответил папа. – Его очень уважали. Он удивительно быстро влился в коллектив, даже несмотря на свою нелюдимость. Жаль, что он так и не стал одним из нас.

– А почему он ушел?

– Всякое случается, – отец немного замялся. – Кубрик решил вернуться к работе в кино.

– Но ведь он не бросал кинематограф, пока был в Оболенке, – возразила я.

– Да, но времени на это у него не хватало. К чему ты все это спрашиваешь? – нахмурился отец.

– Просто любопытно, – пожала плечами я, насаживая на вилку кусочек мяса. – У нас сегодня вся лекция была посвящена ему. Только странно, что его последнюю работу мы не обсуждали. Филиппенко заявила, что она слабая.

– У многих деятелей искусства есть спорные работы.

– Согласна, но нашу киноведку больше всего насторожила тема тайного общества.

– А мне не нравится там излишняя эротика, – поморщившись, сказал отец.

– А вообще быть преподавателем Оболенского – это мечта, – задумчиво протянула я.

– У каждого свои мечты, – улыбнулся папа, – ты вот, например, мечтаешь о научной работе.

– Это было моим очевидным будущим, а не мечтой.

– Было? – переспросил отец.

– Я не говорила тебе, но мне предложили преподавать в Оболенке со следующего года. Серов просил пока не рассказывать никому об этом… даже тебе.

– Мне ты можешь рассказывать все, – ласково проговорил отец, но напряженное лицо и сведенные к переносице брови выдавали его беспокойство. – Ты действительно хочешь войти в штат Оболенского?

– Ректор дал время подумать.

– Милая, не уверен, что это твое, и уж тем более не то, что тебе нужно.

– Почему?

– Просто поверь мне. Я устрою тебя в научном институте, – безапелляционно заявил отец. Я хотела спросить, с чего у него такое мнение насчет преподавания, но в кармане завибрировал телефон, высвечивая на дисплее неизвестный номер.

– Я отвечу? Это, наверное, насчет платья к балу.

– Конечно, дорогая, – папа поднялся из-за стола и направился в гостиную. Как только он вышел, я приняла вызов:

– Алло.

– Это Лера? – раздался женский с хрипотцой голос, который я не сразу узнала.

– Да. А кто спрашивает?

– Зинаида Никитична. Соседка твоего дружка, который тебя бросил. Помнишь, ты давала мне свой номер.

Я не сразу сообразила, о ком идет речь, но потом поняла:

– Леша Фомин?

– Да. Твой дружок вернулся.

21. Буран

Упорство, безрассудство, отчаяние, смелость… Не знаю, что двигало мною в тот момент, когда я решилась сбежать из Оболенки и отправиться к Фомину. Нельзя было терять ни минуты, но только как добраться до Москвы, да еще не привлекая ненужного внимания? Единственным выходом было попросить помощи папы, правда, для этого пришлось солгать.

С грустным лицом я пришла к нему в гостиную и сказала, что мне звонила портниха насчет платья. Ткань, которую мы выбрали, сняли с производства, аналогичной нет, и мне нужно либо поменять фасон, либо выбрать другой материал. До бала осталось так мало времени, что ждать до выходных я не могла, нужно было срочно ехать в Москву, и если бы папочка дал свою машину и отпросил на завтра с занятий… Конечно, принципиальный профессор Ланской не хотел, чтобы его дочь пропускала лекции. Папа колебался, пока я не стала слезно его упрашивать.

– Хорошо, Лер. Уломала. Только надо заправить машину. Бак почти пуст, – сдался отец и пошел к тумбочке за ключами, – дам тебе ключи от маминой квартиры. Остановишься там, а я скажу преподавателям, что ты поехала насчет переоформления.

После маминой смерти, ее наследником, как ни странно, становился папа. Никто не знал, почему она оставила все бывшему мужу, а не дочери, но меня это мало волновало. С папой мы договорились, что по окончании Университета переоформим квартиру на меня, но пока не начинали заниматься всей бумажной волокитой.

– Спасибо, папочка! Ты у меня самый лучший, – я подбежала к отцу, обняла его и чмокнула в щеку.

– Лерочка, ты же самое дорогое, что у меня есть, – расплылся в улыбке отец.

– А ты у меня. Очень тебя люблю, – и я крепче обняла его.

– Так, ладно. Тебе надо собираться, – посерьезнел папа. – Не хочу, чтобы ты приехала в город поздно вечером.

– Ты прав, буду собираться, – вздохнула я и нехотя отпустила папу.

– Тебе нужны деньги?

– Нет, папочка, у меня все есть.

– Ты у меня такая самостоятельная, – с гордостью сказал отец и, вздохнув, отвернулся. – Наташа бы тобой гордилась.

– Спасибо, – прошептала я, а в груди больно защемило. За столько лет я так и не смирилась с тем, что мамы больше нет. Ее смерть была так несправедлива, так преждевременна… Как и любой девушке, мне чертовски не хватало ее советов, тепла, любви… Я скучала, хотя старалась этого не показывать.

– Тебе ее не хватает… – заключил папа надломленным голосом.

– Очень, – призналась я.

– Если бы я мог… – прикрыв глаза, сказал отец. – Если бы я мог все исправить.

– Исправить это могла только судьба, – горько усмехнулась я. – Но мне очень жаль, что вы не были вместе.

– Все очень сложно. Но я любил твою маму.

– Она тебя тоже, поэтому и не понимаю, почему вы разошлись.

– Ей было тяжело тут, в Оболенке, а для меня Университет стал частью жизни, – честно признался отец, а мне стало дико обидно от его слов. Словно он выбрал работу, а не семью. Для каждого ребенка чертовски больно сознавать, что для родителей есть что-то важнее него.

– Мы с мамой тоже были частью твоей жизни…

– Конечно, детка, – папа обнял меня и поцеловал в макушку, заставляя забыть обиду. – Тогда я совершил большую ошибку, но уже ничего не исправишь.

– В любом случае, я очень тебя люблю, – прошептала я.

– Знаю, милая…

Прежде чем взять папину машину и заскочить за вещами к себе в корпус, я пошла к Индюку. Смирнов ждал меня вечером на занятия, а теперь приходилось их отменять. ФСБшник не сразу поверил в мою легенду с переоформлением квартиры и устроил самый настоящий допрос:

– Почему едешь ты? У Ланского что, нет поверенного?

– Там нужно мое личное присутствие, – наиграно вздохнула я. – Думаешь, мне так хочется заниматься всей этой волокитой?

– Могла бы поехать в выходной. А так… Лучшую студентку Оболенки не смущает пропуск занятий?

– Чтобы ты знал, нотариусы тоже люди и в выходные не работают.

– Хорошо, Лер. Надеюсь, ты говоришь мне правду, – Дима подошел ко мне вплотную и заглянул в глаза. Очень хотелось отвернуться, но тогда он бы точно раскусил, что я вру.

– Опять меня в чем-то подозреваешь? – усмехнулась я, выдерживая его пронзительный взгляд.

– С тобой, Ланская, надо ухо востро держать, – чуть склонившись ко мне, прошептал он.

– Ты прав…

Это был внезапный, неконтролируемый порыв. Я привстала на мысочки и легко поцеловала Диму в губы. Он опешил и, кажется, забыл все, что хотел сказать.

– Вернусь завтра после обеда, и мы позанимаемся, – как ни в чем не бывало сказала я и пошла к двери.

– С тебя список вопросов к коллоквиуму за прогул! – крикнул вслед Индюк, но я уже выбежала на крыльцо и сделала вид, что не услышала его.

Я взяла с собой в поездку только самые необходимые вещи. Не хотелось тратить время на сборы, да и незачем брать много. Куда важнее было придумать легенду для Фомина. Как объяснить ему свое неожиданное появление? Решение пришло само: скажу Леше, что давно влюблена в него, а признаться раньше смелости не хватило. Дальше буду ориентироваться по ситуации.

Зима разгулялась не на шутку. Ветер гудел между преподавательскими домами, а папина машина никак не хотела прогреваться. Пришлось потратить не меньше получаса, пока удалось ее завезти. У меня были права уже полтора года, но водила я редко. Обычно пользовалась машиной только если выбиралась из Оболенки одна, что случалось редко. С Ринкой мы предпочитали брать такси, чтобы в пути вдоволь наболтаться, а не сосредотачиваться на дороге.

Из-за непогоды на шоссе сильно заледенело, и мне пришлось ехать на небольшой скорости, а когда на улицу опустилась ночь, и вовсе затормозить. Время неумолимо утекало, но я решила немного передохнуть, чтобы отправиться в путь с новыми силами. В конце концов, если я попаду в аварию, от этого легче никому не станет. Заехав на заправку, я зашла в кафе и заказала огромную кружку кофе. Кофеин на меня действовал безотказно ободряюще, и уже через полчаса я снова выдвинулась в дорогу и добралась без происшествий.

Припарковавшись у дома Фомина, я стала набирать его пожилой соседке, чтобы уточнить номер квартиры, но женщина не ответила. Было поздно, видимо, она уже спала.

– Черт возьми, что теперь делать? – выругалась вслух я.

После пяти неудачных попыток дозвониться старушке и сотни проклятий в свой адрес, что не спросила сразу, как найти Лешу, я вышла из машины и направилась к его подъезду. Оставалось только набрать наугад чью-нибудь квартиру и спросить про Фоминых.

– Только не говори, что здесь живет твой нотариус, – за моей спиной раздался знакомый насмешливый голос.

– Блин…

Смирнов больно схватил меня за руку и потащил прочь от подъезда. Он так сильно сжимал мое запястье, что казалось, он намеренно хотел сделать больнее. Было поздно что-то придумывать. Я попалась.

– Мне больно, пожалуйста, – взмолилась я, поскальзываясь на замерзшей дороге. Дима успел подхватить, но потом с новой силой дернул так, что я сновачуть не упала.

– Радуйся, что это я, – процедил он и подвел меня к машине. – Ключи!

– Что ты собираешься делать?

– Я сказал – ключи!

Я быстро достала из кармана ключи и вложила их в протянутую Димину руку. Сигнализация пикнула, двери разблокировались, и мужчина грубо впихнул меня на переднее пассажирское сиденье, а сам, обежав машину, сел на водительское место.

– Что ты собираешься делать? – вопросила я, когда Дима завел двигатель.

– Везу тебя обратно в Оболенку, – сухо кинул он.

– А Фомин? – спросила я, понимая, что нет смысла отрицать цель приезда.

– Не твое дело, – отрезал Смирнов, выезжая на дорогу.

Больше я не осмеливалась с ним заговорить. Дима не просто злился, он был в ярости. Стоило мне только пискнуть, это сработало бы, как детонатор. Мы ехали в гробовой тишине достаточно долго. Даже магнитолу Индюк не включил. Возможно, это был способ дополнительного давления, хотя куда больше…

– Завтра тебя ждет сложный день, поэтому, как приедем, иди к себе и отдохни как следует, – нарушил тишину Смирнов.

– Что будет завтра? – громко сглотнув, осторожно поинтересовалась я.

– Обнародуется компромат на твоего отца, и его уволят, – спокойно ответил мужчина.

– Нет, пожалуйста, не трогай отца! Он ведь ни в чем не виноват. Это я полезла, куда не следует. Меня и накажи, – слезы сами появились на глазах, а ужас от мысли, что у папы отберут любимую работу, сковал изнутри.

– Это и будет наказание тебе.

– Пожалуйста, Дима. Я тебя прошу! Клянусь, что больше ни во что не ввяжусь… Пожалей папу!

– Я предупреждал тебя, Лера. Ты знала, чем рискуешь.

Я знала, что он не отступится. Это был конец. Смирнов сосредоточенно вел машину, а я, отвернувшись к окну, молча глотала слезы.

К ночи метель разыгралась не на шутку. Дорога пропала в белой пелене, и мне стало не по себе оттого, что мы ехали практически наугад. Вдруг Дима съехал с главной трассы на небольшую проселочную дорогу и по ухабам поехал куда-то в глубь затерявшейся тут деревушки. Папина машина, хотя и была внедорожником, но слишком тяжело переезжала навалившиеся сугробы. Я крепко держалась за ручку над дверью машины, но все равно, как маятник, шаталась из стороны в сторону.

– Куда ты меня везешь? Что это за место? – всматриваясь в темные домики, спросила я.

– Мы не доберемся до Оболенки в такую погоду. Заночуем тут, – холодно ответил Смирнов, выруливая за поселок на узкую, едва освещенную улицу.

– В смысле тут заночуем? В машине, или ты собираешься просить ночлега у местных? – съязвила я, на что получила недовольный Димин взгляд. Но хоть так он посмотрел на меня.

– Едем на базу. Здесь есть дом, принадлежащий управлению.

Мы подъехали к небольшому бревенчатому домику – самому типичному для русских деревень с резными наличниками, большой печной трубой и покосившейся скамейкой под окнами. Никогда бы не подумала, что наше прославленное ФСБ может владеть такой халупой. Но мое мнение изменилось, как только я увидела, что Дима поддел кожзамовую обивку двери, а за ней показался кодовый замок. Несколько цифр, и старая с виду дверь открылась сама.

– Автоматика? – удивилась я.

– Входи, – усмехнулся Смирнов.

Я не осмелилась ступить первой, поэтому сначала зашел Дима и щелкнул выключателем. Тяжело вздохнув, я вошла в дом. Внутри избы была всего одна комната, она же кухня, столовая, гостиная и спальня. Хотя нет, спальни тут не было. Только раскладушка со сложенным постельным бельем. Всю мебель, то есть стол, кожаный диван, три стула и кухонный гарнитур, покрывал толстый слой пыли, кричащий о том, как давно тут никого не было. В доме было до невозможности холодно, поэтому первым делом Смирнов включил отопление.

– Я не предлагаю тебе одеяло, потому что оно холодное. Только сильнее замерзнешь, – сказал Индюк своим обычным, не загробно-суровым голосом, и мне стало как-то свободнее в его присутствии.

– Мне не холодно. Пока, – тихо ответила я.

– Хорошо. Я посмотрю, чем можем перекусить.

Он направился в кухонную зону и стал осматривать шкафчики в поисках провизии. А я решила воспользоваться временной Диминой благосклонностью и снова заговорила про папу:

– Дим, ты не расскажешь в Оболенке про отца и Лену, правда? Не станешь им вредить?

– Лер, у нас был уговор. Ты его нарушила, – отрезал он и сменил тему: – В холодильнике есть заморозка. Я сделаю ужин. Санузел за тобой.

– Надолго мы тут?

– Завтра буран прекратится, и мы уедем.

Какое-то время мы не разговаривали. Смирнов хозяйничал на кухне, писал кому-то СМС, а я сидела на диване, размышляя, как жить дальше. Отец мне этого не простит… Его слова набатом звучали в голове: "…для меня Университет стал частью жизни". Я прикрыла глаза, чтобы снова не заплакать, и откинулась на спинку дивана. Мигом меня сморила усталость, и я почти задремала, но почувствовала, что рядом со мной прогнулся диван. Дима.

– Поешь. Ты не ужинала, – негромко и непривычно добро сказал он.

– Какая забота о той, кому решил сломать жизнь, – горько усмехнулась я.

– Считай, как хочешь, но я делаю это для тебя, – произнес Дима и, повернувшись к столу, стал раскладывать разогретую заморозку по тарелкам, – это не домашняя еда, но вполне сносно. Готовят специально для нас, без консервантов, так что не вредно.

– Ты еще и о здоровье моем решил позаботиться? – съязвила я, но Дима молча протянул мне тарелку.

На самом деле я была жутко голодной, ведь уже много часов не ела. Смирнов, видимо, тоже. Он с аппетитом накинулся на еду, а потом разогрел нам добавку. За второй порцией мы оба подобрели.

– Как ты понял, что я приеду к Фомину? – спросила я, ведь терять было нечего.

– За его домом установлена слежка. Я знал, что ты им уже интересовалась, а то, что так неожиданно уехала, как раз в тот день, когда он вернулся в Москву…

– Да, все сошлось… – признала я.

– Лер, я же у тебя спрашивал сегодня, а ты соврала, – вздохнул Дима.

– Ты бы не отпустил.

– Конечно, не отпустил! Глупая, ты не представляешь, насколько опасны эти люди! Лера, ты рискуешь, а я не хочу, чтобы тебе угрожала опасность! – выпалил он.

– Не хочешь? Почему? – прямо спросила я, надеясь услышать правду, о которой мечтала.

– Я же говорил, что ты хорошая девушка, мне нравишься… – Дима опустил взгляд, словно мальчишка-пятиклассник рядом с девочкой, которая нравится.

– А еще ты говорил, что если бы не работа, то мог бы в меня влюбиться, – напомнила я.

– Да, – он все же посмотрел на меня, а я снова отметила, насколько красиво его лицо: мужественное, волевое…

– Дим…

– А?..

– Завтра для меня все будет кончено, ведь так? – он промолчал, и я, набравшись смелости, продолжила: – Завтра для меня все будет кончено, у нас есть только сегодня.

Он не ответил, а потом вдруг схватил меня за плечи, притянув к себе и стал целовать. Жадно. Грубо. Неистово. Мои пальцы зарылись в его жесткие волосы, а его рука скользнула под мой свитер, пробралась под белье и до боли сжала грудь. Он не церемонился, был напорист, нагл и груб. Но это был Дима, а значит, все остальное неважно. Мой свитер полетел на пол, а следом за ним Димина толстовка. Никогда еще я не испытывала подобного желания. Поцелуями возлюбленный спустился от губ до груди и, рывком стянув с меня лифчик, прикусил набухший от возбуждения сосок.

Пусть завтра для меня все кончится. У меня есть сегодня.

22. Отдаться страсти

Жар, страсть, безумие… Слова кончились, остались только наши полуобнаженные, влажные от пота тела, скользящие друг о друга. Дима, не стесняясь, оставлял засосы на моей шее, а я царапала его спину. Хотелось большего. Неимоверно хотелось большего. И пусть будет больно. Пусть Дима станет моим первым мужчиной, но дальше этой ночи у нас ничего не зайдет…

Он расстегнул молнию на моих джинсах и стал нетерпеливо их стягивать, но тут на весь домик заиграла мелодия моего мобильного. Дима замер и посмотрел на меня. К черту! Не буду отвечать. Я приподняла ягодицы, намекая, чтобы он продолжил, и Смирнов снял джинсы. Пришла моя очередь. Руки сами потянулись к пряжке ремня… Мобильный продолжал звенеть. Раздражает. Плевать.

Я расстегнула ремень, а следом ширинку. Дима не дал продолжить, снова утянув в умопомрачительный поцелуй. Мобильный разрывался чертовой трелью.

Моя рука скользнула в его боксеры, и мужчина шумно выдохнул мне в губы. Я чувствовала его возбуждение и сама поддавалась безумию. По телу прошелся холодок от осознания того, что меня ждет. Все же представляла это несколько иначе. Никогда раньше не видела обнаженного возбужденного мужчину. Только на картинках, только на экране. Чертов телефон звонил уже в пятый раз.

– Ответь. Время позднее. Не просто так тебе звонят, – с трудом отрываясь от меня, прошептал Смирнов. И он был прав. Разум тут же вернулся. Я потянулась за телефоном и увидела, что вызов от отца. – Кто звонит?

– Папа. Странно. В такой час…

Стало не по себе. Просто так отец не стал бы мне звонить посреди ночи. Что-то случилось. Возбуждение как рукой сняло. Я стащила с дивана плед и укуталась в него. Несмотря на то, что произошло между нами с Димой, почему-то стало стыдно.

– Алло. Папа?

– Милая, почему не отвечаешь? – необычно взволнованный голос отца заставил нахмуриться.

– Пап… я… спала, а телефон был далеко. На вибрации, – бессовестно соврала я.

– Как твои дела? Все нормально? – даже не извинился, что разбудил. Не к добру.

– Да, все хорошо. Мы выбрали новую ткань, подкорректировали эскиз. Буду самой красивой на зимнем балу. А ты чего звонишь в такое время?

– Просто хотел узнать, как твои дела?

– В такой час?!

– Ты сама не позвонила… Я заработался, забыл про время, а потом увидел, что нет от тебя звонков, и решил набрать сам.

– Все хорошо. Я вернусь завтра и сразу зайду к тебе.

– Буду ждать, милая! Только позвони, как поедешь в Оболенку.

– Ладно, папочка, спокойной ночи!

Я положила мобильный на журнальный столик и посмотрела на хмурого Диму. Он уже успел одеться и теперь сверлил меня недовольным взглядом. Что на этот раз?

– Про какое платье ты говорила? – вопросил он так, словно это был допрос.

– Папа думает, что я поехала в Москву, потому что возникли проблемы с нарядом на зимний бал, – ответила я, подходя ко все еще желанному мужчине.

– Ланская, скажи честно, ты хоть день можешь прожить без вранья? – скривившись, как от лимона, поинтересовался Смирнов.

– Но я не могла сказать папе…

– Я не только про отца. Я все прекрасно понял, Лера, и у тебя ничего не выйдет, – он пошел обратно к дивану, больно толкнув меня плечом, словно я – пустое место.

– О чем ты?

– О чем я? Да обо всем этом, – он указал рукой на диван, где валялась моя смятая одежда. – Думала меня соблазнить, чтобы я пожалел вас с папочкой?

– Что такое ты говоришь? – обида комом встала в горле, а на глаза навернулись слезы. Не хотелось показывать ему свою слабость, и я отвернулась. Как он мог так обо мне подумать? Как?

– Лера, ложись спать. Я в душ.

Он ушел, хлопнув дверью, а я, уставившись в голую стену, молча роняла на пол слезы. Самый настоящий Индюк! Не мужчина!

Когда Смирнов вернулся, я сделала вид, что сплю, свернувшись калачиком на раскладушке. Выходило неважно, меня выдавал заложенный нос и плохо сдерживаемые всхлипы. Но Смирнов то ли не придал этому значения, то ли действительно не заметил, что я плачу. Он устроился на голом диване, который устало скрипнул кожзамом, продавившись под мужчиной, и затих. Может быть, уснул. Как заснула сама, я даже не заметила.

Сквозь неглубокую дрему до меня донесся слабый кофейный аромат. Где-то на задворках маячило сознание, но просыпаться совсем не хотелось. Тем временем легкий аромат кофе превратился в насыщенный, и горячий влажный воздух резко ударил в нос. Поморщившись, я открыла глаза и увидела рядом с раскладушкой сидящего на полу Диму, старательно подсовывающего мне под нос кружку с кофе.

– Доброе утро, – как ни в чем не бывало заявил Смирнов, – держи кофе.

Странно, что он вообще заговорил со мной после вчерашнего. Мне, например, совсем не хотелось с ним общаться. Я села на раскладушке, скрестила руки под грудью и демонстративно отвернулась.

– Лер, держи скорее кофе и выходи на кухню. Надо поесть, ты вчера не ужинала, – Индюк поставил кружку на пол, а сам направился в кухонную зону.

– С чего такая забота? – нахмурившись, пробубнила я.

– Завтрак тебя ждет!

Я взяла кофе и сделала небольшой глоток. Напиток был преотвратительнийший. Всегда не любила растворимый кофе. На мой взгляд, он даже не был похож на кофе, разве что запахом, и то не всегда. Горьковато-кислый вкус пойла вызвал легкий рвотный рефлекс, но, понимая, что, скорее всего, альтернативы нет, я решила не отказываться от чего-то горячего и подсластить эту мерзость сахаром. С кружкой в руках я дошла до стола, за которым уже устроился майор Смирнов.

Индюк с аппетитом ел какие-то рыбные консервы прямо из банки, закусывая ржаным хлебцем. Возможно, в другой момент я назвала бы это гадостью, но, оставшись накануне без ужина, эта сильно пахнущая дрянь казалась французским деликатесом. Банку консервов Дима поставил на тарелку, а ее на милую кружевную салфетку. Точно так же Индюк накрыл для меня.

– Садись, Лер, кушай. Я приготовил завтрак. То есть открыл завтрак.

– Ты не ответил, с чего вдруг такая забота? – раздраженно кинула я, но все же уселась за стол и подцепила вилкой кусочек сайры.

– Не хочу, чтобы ты умерла с голоду или чтобы у тебя заболел живот. Вообще не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

– Вот как? И это несмотря на то, что хотела тебя соблазнить ради личной выгоды? – я бросила ему вызов и посмотрела в глаза. Он не стушевался, а только криво усмехнулся.

– Сам виноват. Не должен был переходить грань, но ты вынудила. Это всего лишь физиология, – равнодушно сказал Дима, будто вчерашняя страсть действительно ничего для него не значила.

– Отличная физиология, я скажу. Большая, жесткая, прямая, горячая…

А еще совсем недавно я, смущаясь, краснела и отводила взгляд. Еще совсем недавно моя жизнь была сплошной учебой. Еще совсем недавно во мне не было и сотой доли той смелости и дерзости, что появились благодаря Смирнову. Индюк и не догадывался, как изменил меня, превратив из пай-девочки в отчаянно влюбленную женщину.

– Будь ты мужчиной, я врезал бы тебе, но ты – девушка, – раздраженно кинул он, но я видела, как смутила непробиваемого Индюка.

– Будь я мужчиной, и зайди у нас так далеко, я бы предположила, что ты…

– Не продолжай. Лучше ешь. Скоро едем, – сурово сказал Дима, на что я довольно хмыкнула, чувствуя удовлетворение от своей небольшой мести за вчерашнее.

– Мне понравилось. То, что случилось между нами ночью, – неожиданно сказал Смирнов, и у меня выпала из рук вилка. – Но я снова на работе, так что забудем о вчерашнем обоюдном помутнении рассудка.

– Как скажешь…

Пусть я согласилась принять его условия, но все же настроение резко улучшилось. Понравилось… ему понравилось. Может быть, у нас все же есть шанс? Хотя когда? Стоит вернуться в Оболенку, и все кончится раз и навсегда.

– Лер, скажи честно, чем ты думала, когда поперлась к Фомину? – прищурившись, вдруг спросил Индюк.

– Он общался с Авиловым и знает, что говорил ему профессор Радзинский. К тому же, я должна была его предостеречь, – терять было нечего, и я решила говорить правду.

– Предостеречь? – хмыкнул Дима и откинулся на спинку стула. – И как ты планировала объяснить ему свое появление?

– Что-нибудь сообразила по ситуации, – соврала я, чтобы не посвящать Смирнова в свой план. Скажи я, что хотела изобразить влюбленную дурочку, мнение Индюка обо мне упало ниже плинтуса, а так оно пока где-то у пола.

– Ох, Ланская, поражаюсь я тебе, – вздохнул мужчина и, прикрыв глаза, разочарованно покачал головой. – Как?! Объясни мне, как ты умудряешься быть умной и проницательной, но одновременно такой кретинкой?

Я не нашла слов, чтобы ответить и, как рыба на суше, могла только открывать рот. А Дима поднялся со стула, запустил руки себе в волосы и стал прохаживаться по комнате. Было сложно понять, что с ним такое: злится, расстроен, или снова взбрело в голову что-то безумное?

– Молчишь? – он посмотрел на меня и снова вздохнул. – Ты поехала к Фомину, чтобы его расспросить и предостеречь?

– Да, – менее уверенно, чем раньше, проговорила я.

– Отлично. А теперь подумай логически, – Дима придвинул свой стул ближе ко мне и оседлал его задом наперед, опираясь руками на спинку. – Леша Фомин был другом Дениса Лядова и Пети Авилова, так?

– Да.

– Тебе известно, что случилось с Лядовым, я полагаю?

– Он попал под поезд. На станции Выхино.

– Тебя не смутило то, что они избавились от Авилова, убили Лядова, а Фомин умудрился сбежать, да еще со всей семьей? – Смирнов внимательно наблюдал за моей реакцией, а я боялась поверить той догадке, что возникла. Но это было единственным объяснением.

– Ты хочешь сказать… – я замялась, не решаясь продолжить, и от волнения до крови прокусила губу.

– Вспомни вечер, когда произошла трагедия с Авиловым. Осенний бал. Ты была на сцене, прекрасно танцевала… – Смирнов улыбнулся и легко провел рукой по моей коленке, а ко мне вернулась способность смущаться, и я опустила взгляд. Но Дима тут же посерьезнел. – Петя пошел в кабинет ректора, как ты помнишь. Кто еще выходил из зала?

– Кто угодно мог, я не видела.

– Да, это так. Но кого точно не было в зале?

– Леша и Денис. Их выгнал ректор, – вспомнила я.

– Верно. А тебе известно, что в корпус Лядов и Фомин вернулись не вместе? Сначала Денис, потом Леша.

– Я не знала этого.

– Ага. Твое упущение. Так вот, Леша вернулся на пятнадцать минут позже. Этого времени ему вполне хватило, чтобы толкнуть Петю с балкона.

– Ты уверен, что это был Леша? – испуганно спросила я.

– Я видел, как он спускался с третьего этажа. Есть еще один факт: перед тем, как Лядов упал под поезд, он виделся с Фоминым. В крови Лядова, как и в крови Авилова, было найдено вещество, которое не дает человеку трезво мыслить.

– Разве было вскрытие тела Пети? – удивилась я.

– Не было, но я взял образец крови на анализ, – гордо заявил Индюк.

– Но если Лядова опоили, то почему…

– Почему не заключили, что это убийство? – продолжил за меня Смирнов. – это вещество не относится к запрещенным. Скорее к лекарственным, если классифицировать эти случаи, как убийство, то будет сложно доказать, что они приняли эту гадость не самостоятельно. Например, чтобы опьянение от алкоголя было сильнее, а ощущения острее.

– Что с Фоминым?

– Задержан. Мы не стали арестовывать его раньше, в надежде, что парниша выведет нас на преступников, но ничего не вышло. Более того, они решили избавиться от Фомина. На него было совершено покушение, но мои люди успели раньше.

– Получается, я сама ехала в лапы убийце… – было стыдно за свою глупость и неосторожность, которые могли стоить мне жизни. Смирнов был прав, я самая настоящая кретинка.

– Когда увидел тебя у дома Фомина, сам хотел прибить! Не представляешь, чего мне стоило сдержаться, – Дима перевел дыхание и взял меня за руку. – Как ты не понимаешь, Лера, эти люди опасны. Они убьют тебя и не моргнут глазом, а что мне тогда делать без такой помощницы?

– Но ты же собираешься убрать меня, подставив нас с папой? – недоверчиво уточнила я.

– Не скажу я ничего про Ланского и Королеву, но только пообещай, что больше не станешь рисковать, – он взглянул на меня исподлобья, и я ему улыбнулась. В животе еще сильнее запорхали бабочки, которые уже несколько месяцев не могли угомониться, а ладошка, что мужчина держал в своей крепкой руке, вспотела от волнения.

– Я бы очень хотела помочь тебе в расследовании. Вместе у нас больше шансов докопаться до правды. Возьми меня в напарники, – предложила я, пользуясь моментом его благосклонности.

– Нет, Лер. Об этом забудь. Только подготовка к занятиям, – отрезал он, отпуская мою ладошку, которой резко стало холодно, – давай приберем все тут и поедем. Погода разгулялась.

Пока Дима наводил порядок, я сходила в душ, привела себя в порядок и была готова ехать. Все это время глупая влюбленная улыбка не сходила с лица. Как-то разом Индюк умудрился сам исправить то, чем напакостил. К тому же, вел себя хоть и сдержанно, но все равно неравнодушно, а значит, у меня были все шансы окончательно завоевать неприступное сердце.

Дорога до Оболенки пролетела незаметно. В ближайшем от Университета городке Дима меня оставил и, чтобы не вызывать ненужных пересудов, стал дожидаться такси. Очень хотелось поцеловать его на прощание, но я не решилась. Дима вел себя так, будто между нами ничего не было, и в этот раз я поддержала его игру без сожаления, зная, что еще будет время вернуться к тому, что так и не завершили накануне.

Глядя на то, как Индюк договаривается с таксистом о цене и дороге, я поехала прямиком к отцу. Мне не терпелось увидеться с папой. Жаль только, что не смогу все ему рассказать и спросить совета. Зато обязательно поделюсь хорошим настроением.

Я сразу завезла машину в гараж, достала из нее свои вещи и пошла в дом. Дверь, как обычно, была не заперта.

– Папа! Я вернулась! – разуваясь в прихожей, крикнула я, но отец, кажется, не услышал. – Пап!

Я прошла в гостиную, но она пустовала. В доме вообще стояла гробовая тишина, словно никого не было. Странно, ведь в этот день у отца не было лекций, и он работал дома. Да и если бы ушел в кафетерий или столовую, запер бы дверь на ключ. Неужели его рассеянность дошла до такой степени? Бросив сумку на диван, я пошла к кабинету. Дверь была приоткрыта, а внутри горел свет. И это в половине третьего дня, когда на улице еще светло…

Отец сидел в своем огромном кожаном кресле, безвольно склонив голову. Как обычно, заработался и уснул утром, а потом будет жаловаться, что болит спина, затекла шея и прочее, прочее. Да и не ел, скорее всего, нормально.

– Папочка, просыпайся.

Я подбежала к нему и хотела разбудить поцелуем в щеку, но резко отпрянула.

– Папа! Папа!

Отец не отзывался. Я взяла в ладони его лицо. Холодное, мертвецки-серое, неживое… Сердце не хотело принимать то, что твердил разум.

23. Перестановка сил

Мой папа умер. Папы больше нет. Папы больше нет, как и мамы. Я не могла поверить в эту страшную правду, надеясь, что все это – самый страшный сон. Кошмар, который вот-вот кончится. Я трясла его за плечи, держала в ладонях ледяное лицо и кричала… кричала, как только могла, умоляя проснуться. Перед глазами стояла наша последняя встреча, теплые объятья и его голос – такой добрый, такой родной. Во мне словно что-то сломалось, лишив возможности здраво мыслить. Казалось, я могу повернуть время вспять. Предупредить его смерть или как-то исправить.

– Тебе холодно, папочка? Я тебя согрею. Принесу одеяло, только проснись. Пожалуйста, проснись…

И я действительно собралась идти за одеялом, но в дверях кабинета остановилась и подумала о том, что делаю. Полное безумие. Нужно взять себя в руки. Позвать на помощь. Но только я не могла. Казалось, что пока не сообщу о папиной смерти, он будет жив. Вдруг на самом деле я ошиблась, и он просто потерял сознание? И снова я бросилась к отцу и попыталась разбудить. Не помню, что было дальше. Когда стала сознавать реальность, я сидела на полу у папиных ног и тихо всхлипывала, хотя слез уже не было. Нужно было позвать врача, но, когда достала телефон, пальцы сами нажали вызов другого абонента.

– Лера? Что-то случилось? Чего звонишь? – бодро и, как обычно, слегка недовольно спросил Смирнов.

– Я… я у папы. Приходи, – это было все, на что меня хватило. Нажав кнопку отбой, я выронила мобильный.

Дима не стал перезванивать и примчался сразу, как смог. Увидев меня на полу рядом с мертвым отцом, он подбежал ко мне, взял на руки и понес в гостиную. Усадив на диван и накинув мне на плечи плед, Смирнов спросил, что случилось, хотя зачем, когда сам все видел.

– Папа… он… он… – истерика вернулась. Дима обнял меня, а я схватила в кулачки его свитер на груди и сжала с такой силой, словно это могло притупить боль.

– Тш… Лерочка, я с тобой. Пожалуйста, постарайся взять себя в руки. Ты сильная девочка. Расскажи, что случилось? – он гладил меня по спине, одновременно укачивая, словно ребенка. Я вдыхала его запах, чувствуя слабое подобие безопасности, и действительно начинала понемногу успокаиваться.

– Я приехала… зашла… папа… он в кресле…

– Но ты добралась достаточно давно, – нахмурился Дима. – Я приехал позже тебя, а уже…

– Знаю, но… я не могла решиться позвать кого-то. Дима, помоги!

– Помогу. Только держись, будь сильной, – он коснулся губами моей макушки, продолжая укачивать, а я, прикрыв глаза, прижималась к нему так крепко, как только могла. – Мне нужно время. Я должен осмотреть кабинет, а потом позовем врача.

– Хорошо, – отстраняясь от мужчины, ответила я, шмыгая носом.

– Я могу оставить тебя одну ненадолго? – взволнованно спросил он, заглядывая в мои глаза, и я кивнула в ответ. – Хорошо. Я постараюсь быстро.

– Дим! – окликнула его я, когда Смирнов уже встал.

– Что такое?

– Я… я была в шоке, не понимала, что случилось. Я могла уничтожить улики. Прости.

– Все в порядке, – Дима вернулся ко мне и присел на корточки, – если они что-то оставили, я найду это.

– Спасибо…

Смирнов не спеша поднялся, но ушел не сразу. Сначала он склонился ко мне и поцеловал в соленые от слез губы. Долго, трепетно, нежно, так, как никогда раньше.

– Всегда можешь положиться на меня, – прошептал он и на этот раз все же ушел в папин кабинет.

Мы оба понимали, что смерть отца неслучайна. Его убили, и свою смерть папа предвидел, иначе бы не звонил мне посреди ночи. Теперь я, как никогда, хотела найти и разоблачить этих людей.

Дима пробыл в кабинете отца не так долго, как я думала. Хмурый, он вернулся, сел рядом на диван и, не спрашивая, притянул меня к себе в объятья, и я обвила руками его талию. Индюк превратился в понимающего мужчину, и я была безумно благодарна за это.

– Сейчас я позвоню Шеллару, вызову его сюда, – прошептал Смирнов, легко целуя в макушку. – Ты все расскажешь, как есть. Ночью, когда Оболенка уснет, мне нужно будет вернуться в кабинет твоего папы и просмотреть его с помощью оборудования. Дашь мне ключ от коттеджа?

– Хорошо.

Дима позвонил врачу, и тот спустя минут двадцать явился в компании ректора и Евгении Матвеевны.

– Какой ужас! Как это случилось? – с порога спросил Серов, словно я могла дать вразумительный ответ.

– Лера вернулась из Москвы и нашла профессора Ланского в своем кабинете, – ответил за меня Дима.

– Арсений Витальевич, а вы что здесь делаете? – удивилась Селезнева и, не спрашивая разрешения, прямо в обуви зашла в гостиную и обняла меня, будто была не просто моим преподавателем, а близким родственником.

– Я позвонил Ланской узнать про наработки диплома, но Лера была не в состоянии что-то вразумительно ответить, только сказала, что в доме у отца. Дальше, думаю, вы понимаете, как все складывалось. Когда увидел Андрея Николаевича, то сразу позвонил Михаилу Романовичу. И конечно же, я не мог оставить Леру одну.

– Миша, иди в кабинет и сделай, что нужно, – распорядился ректор, кивнув врачу на папин кабинет, – мы останемся с Лерочкой.

– Детка, мы поможем тебе. Ты не одна. Мы теперь твоя семья, – ласково проговорила Селезнева, приглаживая когтистой лапой мои растрепанные волосы.

– Арсений Витальевич, вы можете идти, мы позаботимся о вашей студентке, – небрежно сказал ректор, улыбаясь мне. От мысли, что придется остаться наедине с этими людьми, по телу прошелся холодок. Я вся напряглась и посмотрела на Диму, и по его решимости поняла, что он меня не оставит.

– Не беспокойтесь, я побуду с вами, – скрестив на груди руки, сказал Смирнов и сел в кресло, демонстрируя, что не уйдет. Вот только Селезнева и Серов тоже не собирались сдаваться. Евгения Матвеевна за подбородок подняла мое лицо и с улыбкой, до тошноты жалостливой, посмотрела мне в глаза.

– Лерочка, тебе нельзя оставаться тут, – вычурно ласково обратилась ко мне преподавательница, – и в комнату одной идти не стоит. Переночуешь у меня.

– Все будет в порядке, – беря себя в руки, демонстрируя им, что адекватна и могу контролировать себя, сказала я. – Лучше заночую у себя.

– И не думай, – возразил Серов, – останешься у Евгении Матвеевны. Это не обсуждается.

Мне не оставили выбора. Я видела, как хмурится Смирнов, которому, как и мне, не нравилась вся эта затея. В то же время мы оба понимали, что не можем возразить ректору, не вызвав подозрений.

– Сердечный приступ, – с ходу заявил Шеллар, выходя из папиного кабинета в гостиную. – В последнее время Андрей Николаевич жаловался на сердце.

– Неправда! – вырвалось у меня, за что получила хмурый Димин взгляд. Но отступать было поздно. – Папа никогда не жаловался на сердце.

– Он просто не хотел беспокоить тебя, – вздохнул Михаил Романович. – Лерочка, твой папа неоднократно ко мне заходил. Я рекомендовал ему обследоваться, но ты же знаешь, он никак не соглашался оставить работу.

Я не стала дальше спорить. Было очевидно, что вся эта троица заодно, но сейчас мне не причинят вреда, ведь Смирнов будет знать, где я.

– Арсений Витальевич, спасибо за заботу! – Серов пожал руку Диме. – Дальше мы сами. Евгения Матвеевна заберет Леру, а мы с Мишей разберемся тут.

– Конечно, – ответил Смирнов и, взглянув на меня напоследок, спокойно направился к выходу.

Как только Дима ушел, Серов по-отечески обнял меня. Он опять завел разговор о том, что я во всем могу рассчитывать на него и Евгению Матвеевну, что было странно, ведь раньше я не замечала за ними такой дружбы. Выпустив меня из своей медвежьей хватки, ректор кивнул Селезневой, и та подхватила меня под руку.

– Идем, Лерочка. Тебе нужно отдохнуть, покушать.

Она вывела меня из дома отца под руку, словно я не смогу идти сама или убегу. Хотя мне безумно хотелось это сделать. Я ни на йоту не поверила в их заботу. Весь этот фарс, разыгранный для меня и Димы, только доказывал, что все трое прекрасно знали, что на самом деле случилось с папой. Другой вопрос: действовали ли они втроем, или же кто-то еще причастен к папиной смерти. Внутри меня разгорался огонь ярости. Я мечтала докопаться до правды, вывести на чистую воду всех, кто в этом замешан, и заставить заплатить за убийство моего отца. Теперь я точно знала, что меня ничто не остановит.

Мы завернули за папин дом, и Евгения Матвеевна крепче сжала мою руку, как будто вела заключенного в тюрьму. Я поморщилась от боли, и тогда она, виновато улыбнувшись, ослабила хватку. Неожиданная ненависть к этой женщине захлестнула меня с головой, и мне захотелось ее оттолкнуть, но от этой глупой ошибки спас Дима. Он нагнал нас и безапелляционно заявил, что проводит.

– Но… – пыталось было возразить Селезнева.

– Это не обсуждается, Евгения Матвеевна, я не могу оставить вас одну с девочкой.

Потом Дима напросился к преподавательнице на чай, и той снова пришлось сдаться. Пока Селезнева заваривала нам сенчу, Смирнов сел со мной за стол спиной к кухне так, чтобы преподавательница не видела, что он говорит.

– Я на связи. Если что-то будет подозрительное, звони, я тут же приду. Но ты не бойся, они ничего тебе не сделают, – шепнул он.

– Спасибо, – опустив взгляд на обгрызенные до крови ногти, ответила я.

– Лер, ближайшие дни нам лучше держаться дальше друг от друга. Они что-то подозревают на наш счет. Но не думай, что я тебя бросаю. Я всегда рядом. Пиши мне каждый день, чтобы знал, как твои дела.

– Дим…

– Тшш… Она идет.

Селезнева напоила нас чаем, после чего Смирнов ушел. Как он и хотел, я не стала искать с ним встреч. Мне было слишком плохо, я нуждалась в поддержке, но понимала, что не могу нас подставить. Тем более, сейчас. Он писал каждый день, но мне не хотелось отвечать сухими СМС, и я просто отписывалась, что все нормально. Друзья всячески старались поддержать, но их жалость была невыносима. Под самыми разными предлогами я запиралась в своей комнатке и оплакивала папу в одиночестве.

Отца похоронили на третий день, тогда же пришли официальные результаты вскрытия. Сердечный приступ, как и говорил Шеллар. Кто бы сомневался?

На церемонии прощания, которая проходила в соборе Оболенского Университета, я впервые после папиной смерти увидела Лену. На девушке не было лица: красные заплаканные глаза, бледная, безжизненная кожа и потрескавшиеся, искусанные до крови губы. Она его любила, а теперь приходилось хоронить на правах простой студентки: сидеть вместе с остальными, лишь мельком быстро коснуться его холодного лба. Ее место было не на общей скамье, а рядом со мной – в качестве любимой женщины отца. Любимая и без сомнения любящая. Стало невыносимо от мысли, что я разлучила их, лишила возможности быть вместе последние месяцы. Я так хотела попросить у нее прощения, но не решилась.

После похорон ректор лично подписал разрешение, по которому я на неделю освобождалась от занятий. Серов объяснил, что хочет дать мне время прийти в себя, а заодно хотел показать, как заботится обо мне. Я была благодарна такой щедрости и тут же решила воспользоваться этими днями.

– Иван Викторович, спасибо большое.

– Лерочка, не благодари. Я знаю, что учебу наверстать сможешь, а сейчас тебе надо немного отдохнуть.

– К сожалению, у меня теперь появились неотложные дела…

– Вот как? Какие? Я могу помочь? – нахмурился мужчина и накрыл ладонью мою руку. Мы сидели на диванчике в его кабинете, куда ректор позвал, чтобы сообщить про освобождение от занятий.

– Можете, – ответила я и, пересилив себя, не отдернула руку. – Отпустите меня в Москву. Мне нужно заняться юридическими вопросами относительно маминой квартиры.

– Да, конечно. Я отправлю с тобой Евгению Матвеевну, – ответил он, крепче сжимая мою руку, и это было так неприятно, словно ее накрыл скользкий щупалец осьминога.

– Не стоит. У нее занятия, да и мне хочется побыть одной. Вам не стоит беспокоиться, я просто хочу поностальгировать о прошлом в доме детства, чтобы было проще отпустить.

– Конечно, – кивнул Серов и резко потянул мою руку, отчего я чуть не упала на него, но мужчина успел меня подхватить, заключая в объятья. Он до боли сильно меня стиснул своими ручищами, вжимая щекой в колючий шерстяной пиджак, но потом, к счастью, отпустил. – Хочу сказать, что восхищен тем, с каким достоинством ты переживаешь нашу общую трагедию. Ты – сильная личность, Лера. Настоящий Оболенец! Знай, что ты не одна! Ты – одна из нас. Мы тебя никогда не оставим. Ни-ко-гда!

– Спасибо, – ответила я и поспешила встать, пока Серов не решил снова меня обнять. Его воодушевляющая речь произвела впечатление, потому что звучала, как угроза. – До свидания.

– До свидания, Лерочка! До свидания.

Чуть ли не бегом я покинула учебный корпус и направилась к Смирнову. В последние дни я много думала о том, как быть дальше. Не сомневаясь, что должна докопаться до правды и наказать убийц отца, я перебирала в уме все возможные варианты того, как заставить Индюка позволить работать с ним как равноправный напарник, и нашла один единственный способ.

– Лера? – удивился Смирнов, когда открыл дверь. – Все в порядке? Как ты?

– Можно? – спросила я и, не дожидаясь ответа, вошла в его дом.

– Как ты, Лер? Знаешь, я сам хотел сегодня просить тебя зайти. Не поверишь, но я даже соскучился… По тебе. Может быть, сегодня…

– Я пришла к тебе по делу, – перебила нерешительные попытки Индюка что-то мне предложить. Он меня жалел, это было видно по его виновато-смущенному виду, вот только мне нужно было другое.

– По делу? Какому? – нахмурился он и скрестил руки на груди.

– Теперь только от тебя зависит, буду ли я дальше готовить тебя к занятиям. У тебя не осталось повода шантажировать меня. Отец мертв, а мне бояться нечего. Хочешь компрометировать наркотиками – пожалуйста. Я больше не держусь за Оболенку. А вот у тебя есть повод бояться…

– Что ты хочешь сказать?

– Даю тебе двое суток на размышление. По прошествии этого времени либо вводишь меня во все подробности расследования, и мы занимаемся этим вместе, либо я сдаю тебя Серову. Без сожалений.

– Это шантаж? – усмехнулся он, изогнув бровь, а в его взгляде я увидела… восхищение?

– Предложение сотрудничества! – довольно улыбнулась я, цитируя слова, сказанные когда-то им самим.

– Лер…

– Двое суток!

Я хотела оставить последнее слово за собой, поэтому, гордо вздернув носик, развернулась и походкой от бедра вышла из Диминого дома. На самом деле не было никакой уверенности. Я настолько волновалась, что сердце чудом не выпрыгнуло из груди, ладошки вспотели, а ступни до зуда покалывало. Но нужно было идти до конца, ведь обещала себе найти убийц отца. Правда, тогда не подозревала, что на этих людях кровь и моей матери.

24. Истина в воспоминаниях

Декабрьская погода неожиданно преподнесла сюрприз и после недавнего ненастья взяла себя в руки и стала непривычно для этого времени теплой. День был ясный, и белоснежные сугробы, образовавшиеся после долгих снегопадов, стали подтаивать. Я завела папину… теперь свою машину и неторопливо выехала из гаража. На этот раз я ехала в Москву действительно заниматься документами. Необходимо было оформить квартиру, подписать бумаги о наследстве и прочее, в чем я так и не разобралась, слушая нотариуса по телефону. Всегда ненавидела бюрократию, но сейчас она стала моим спасением. Разбираясь в юридических делах, хотя бы ненадолго отвлекусь от осознания, что теперь осталась одна на целом свете.

Я ехала небыстро, равнодушно глядя на серую дорогу, раскинувшиеся по сторонам бескрайние снежные поля и появляющиеся изредка деревушки. Все-таки, вырвавшись из стен Оболенки, я смогла почувствовать, что все еще жива. Даже чувство голода появилось впервые после смерти папы. В последние дни я практически не ела. Арина силой кормила меня йогуртами, и я сдавалась ее напору только потому, что сопротивляться не было сил. Сейчас же я почувствовала, что по-настоящему голодна.

До Москвы было еще далеко, а живот скрутило до боли. Организм требовал горячей сытной пищи, и я завернула в небольшое придорожное кафе неизвестного городка. Обычно я не ходила в подобные места и сейчас проехала бы мимо, но дальше снова шли леса, а терпеть два часа до столицы не было сил.

– Что будете? – бодро спросила девушка-блондинка в розовом старомодном свитере и небольшом кружевном передничке, который смотрелся совершенно неуместно на теплой одежде.

– Кофе, пожалуйста. Еще бифштекс с яйцом, пюре и слойку с вишней.

– Хорошо. Кофе сразу?

– Да, пожалуйста. Только без сахара.

Официантка заторопилась на кухню, а я оглядела забегаловку, больше похожую на старую советскую столовую. Кроме меня, здесь сидели только двое мужчин за крайним столиком. Они уже поели, судя по пустой посуде, которую блондинка еще не забрала, и теперь курили. Видимо, закон о запрете курения в общественных местах не распространялся на это заведение.

Мне принесли кофе, и почти сразу обед – как оказалось, приготовленный наспех из полуфабриката. Но я была настолько голодна, что стала с аппетитом есть эту гадость. А тем временем эти двое стали внаглую меня рассматривать. Они что-то шептали друг другу, а потом громко, на весь зал, смеялись. Захотелось поскорее убраться из этого места, и я попросила официантку меня рассчитать. Девушка кивнула, но вместо кассы ушла на кухню, а ко мне в этот момент подсели те самые мужчины.

– Какая куколка и совсем одна, – пробасил один из них.

– Мы с другом не прочь скрасить твое одиночество, – сказал второй.

– Спасибо за предложение, но я не нуждаюсь в компании, – как можно решительнее ответила я, чувствуя, как от страха холодеют ноги.

– Зря ты так, девочка, – первый закинул руку на спинку диванчика, на котором я сидела, а второй опустил руку мне на колено. Официантка все не шла.

– Я тороплюсь. Меня ждут… – менее уверенно проговорила я, а дрогнувший голос выдал испуг.

– Кто же тебя ждет-то? Давай посидим, выпьем, пообщаемся, – притянув меня к себе огромной лапищей и поцеловав в макушку, сказал первый. – Эй, Катька! Водочки за знакомство!

– А тебя как зовут-то? – поинтересовался другой, за подбородок повернув мое лицо к себе.

– Фрося Бурлакова, – сквозь стиснутую челюсть ответила я.

– Фроська? – радостно удивился он, судя по всему, незнакомый с советской классикой. – Сейчас зажжем, Фроська! Только Михалыч придет. На четверых сообразим.

Если до этого мне было страшно, то теперь я пришла в ужас. Мои слабые попытки вырваться ни к чему не привели, а когда официантка вместо счета принесла графин водки и три стопки, последняя надежда угасла. И тут в забегаловку ввалился еще один мужик такого же маргинально-пропитого вида.

– Михалыч! – обрадовался один из тех, что меня удерживал. – Смотри, какая цыпа!

Вопреки моим ожиданиям, Михалыч даже не взглянул на меня. Одной рукой он держался за разбитый нос, а второй махнул, чтобы дружки подошли. Оба без лишних слов, отпустив меня, поплелись к Михалычу. Пользуясь минутной свободой, я схватила сумку и стала медленно, стараясь не привлекать внимания, пробираться к выходу, по ходу доставая из кармана ключи от машины. Я была уже у дверей, как тот самый Михалыч меня окликнул:

– Эй ты! Проваливай! Живо! Чтобы не появлялась здесь и никого с собой не таскала!

Видимо, мужчина был пьян или не в себе, но я не стала вдаваться в подробности бреда, который он нес, и побежала к машине. Первым делом я заблокировала дверцы, но все равно не могла спокойно вздохнуть, пока двигатель не прогрелся, и я не рванула из этого чертова города.

По приезде в Москву я сразу отправилась к нотариусу. Дела с наследством и квартирой затянулись до позднего вечера, но я решила ничего не откладывать на потом.

– Валерия Андреевна, распишитесь в этой доверенности, и вам не придется приезжать в Москву еще раз, – нотариус протянул мне документ, и я, внимательно прочитав его, подписала. – Отлично. Я позвоню вам, как все будет улажено.

– Спасибо, Михаил Павлович, – поблагодарила мужчину я и поднялась со стула.

– Всего доброго.

– И вам.

В маминой квартире я не была больше года. В прошлый приезд в столицу мне так и не удалось там побывать. Сейчас, подъезжая к знакомому двору, меня охватило странное, неописуемое чувство трепетного волнения и грустной ностальгии. В памяти стали всплывать картинки из детства: этот подъезд, дурно пахнущий лифт, коричневаядверь, гостиная с тем самым темно-красным диваном, светлая мамина спальня и моя комната. Сейчас было приятно очутиться здесь, а много лет назад я так не хотела переезжать в эту квартиру.

– Детка, ты не хочешь посмотреть на свою комнату? – ласково спросила мама.

– Нет, я хочу обратно. Хочу домой, – возмущенно топнув ножкой, закапризничала я.

– Милая, теперь наш дом здесь.

– Нет. Я хочу обратно. Хочу в свою комнату. К папе.

– Солнышко, с папой ты скоро увидишься. Он приедет к тебе.

– Но я хочу туда. Домой. Обратно.

– Об этом не может идти и речи, Лерочка. Теперь наш дом здесь, – мама вдруг заговорила строго, что случалось крайне редко, потому что по натуре она была мягкой. – Про тот дом забудь! Никогда я тебя туда не пущу!

Я открыла окна в каждой комнате, чтобы избавиться от неприятного запаха затхлости, сняла пыльную простыню с дивана и села. С момента переезда в квартиру мама чуть ли не запрещала мне вспоминать об Оболенке и нашем старом доме. Я всегда считала, что в ней говорит обида на папу с его фанатичной привязанностью к Университету, но сейчас чувствовала, что здесь было нечто большее. В памяти всплыла их ссора, которую я со слезами на глазах наблюдала в щелочку приоткрытой двери.

– Наташ, я имею право видеться с дочерью два дня в неделю по выходным! – кричал отец. В тот день он впервые навестил меня в новом доме.

– Я нисколько не ограничиваю ваше общение, – возразила мама и, отвернувшись от него, смахнула со щеки слезинку. Думала, что отец не заметит. Ошибалась, как всегда. – Можешь приезжать к Лерочке хоть каждый день. Но дочь будешь видеть только в Москве. Я не позволю возить ее в Оболенский!

– Наташа, ты не понимаешь! Сама лишаешь ее такого будущего. В Оболенке мы сделаем из Леры великого человека. Она сможет вершить судьбы.

– Андрей, послушай себя! – мама развернулась к нему, уже не стараясь прятать катившиеся по щекам слезы. Она подошла к папе и взяла его лицо в ладони. – Ты говоришь, как ненормальный! Андрюшенька, они совершенно промыли тебе мозги.

– Не говори так! – закричал отец и резко мотнул головой, заставляя маму его отпустить. – Я – один из них! Если бы ты была более дальновидна, то поняла бы, что для всех будет только лучше, если наш план сработает.

– План? А ты думал, сколькими людьми вы жертвуете во имя этого великого плана? Я не позволю Лере участвовать в этом.

– Милая, я же люблю тебя и нашу малышку. Мне так жаль, что ты не понимаешь, как важно то, чем я занимаюсь! Возможно, тебе надо время, чтобы все это принять. Я не стану настаивать, буду ждать, сколько потребуется. Дом в Оболенке всегда будет и вашим.

– Нет, Андрей! Наша дочь будет обычным человеком. Она не станет участвовать в ваших сборищах и вершить судьбы, как ты говоришь!

– Ошибаешься! – отрезал отец и зло посмотрел на маму. Никогда не видела его таким, ни до, ни после этого момента. – Ошибаешься, Наташа. Лера – одна из нас. Наша дочь с рождения принадлежит Оболенке. Если сейчас она живет в Москве с тобой, то потом мы все равно заберем ее.

– Только через мой труп! – прокричала мама и ударила отца в грудь, но он перехватил ее руки и крепко их стиснул. Мамочка поморщилась от боли, и я так за нее испугалась, но не решилась показаться из своего убежища.

– Надеюсь, до этого не дойдет. Очень на это надеюсь, – папа отпустил маму, взял с дивана свой плащ и пулей вылетел из квартиры.

Я поежилась от холода. Воздух в квартире был свежим, но морозным. Наспех закрыв все окна, я достала из шкафа шерстяное одеяло и, укутавшись в него, села на подоконник. Мне стало страшно, до отвращения противно и невыносимо больно одновременно. Все было слишком логично. Все сложилось в одну картинку. Столько лет я не придавала значения той ссоре родителей. Они часто ругались до и первое время после развода, но я никогда не понимала истинной причины. Теперь все было яснее самого погожего денька. Мама злилась на отца не из-за его работы, они расстались из-за меня. Каким-то образом мамочке стало известно о том, что на самом деле происходит в Оболенке. Именно это заставило ее забрать меня, она хотела меня спасти, а вот отец… Он говорил с таким фанатизмом, как и Серов, утверждая, что я принадлежу Оболенскому Университету.

– Только через мой труп!

– Надеюсь, до этого не дойдет.

Нет! Не может этого быть! Папа не причастен к мамочкиной смерти! Он не убийца… не убийца. «Если бы я мог все исправить». Эти слова, сказанные в последнюю с папой встречу, теперь приобрели совсем иное значение. Он чувствовал свою вину и старался уберечь меня от Оболенки. Не просто так он не хотел, чтобы я соглашалась там работать. Но что такого произошло, после чего папа изменил мнение об этих людях? О каком великом плане говорили они с мамой?

Квартира постепенно прогревалось, центральное отопление работало на славу, вот только мне не становилось тепло. Холод шел изнутри меня, зубы неприятно стучали, а пальцы на руках и ногах превратились в льдинки. Не скидывая с себя одеяла, я прошла в ванную и включила горячую воду. Постепенно пар заполнил помещение, зеркало запотело, а тело стало согреваться. Я заткнула ванну и стала смотреть, как она медленно набирается. Хотелось отогнать все дурные мысли. Хотя бы на вечер забыться, но ничего не выходило. Я достала из тумбочки свой старый махровый халат, повесила его на крючок на двери и, раздевшись, опустилась в горячую воду. Наконец, я почувствовала хоть что-то приятное. Душистый гель для душа, купленный еще в прошлый приезд, любимая с детства мочалка-медвежонок, и я снова ненадолго перенеслась в беззаботное детство. Правду говорят, что вода исцеляет не только тело, но и душу…

Я уже выходила из ванной, укутавшись в теплый халат, как кто-то позвонил в дверь. Первой мыслью было, что меня нашли люди из Оболенки, но потом поняла, что это глупости, ведь сама скоро вернусь обратно. Скорее всего, кто-то из соседей услышал шум и решил проверить, кто обосновался в пустующей квартире. Я подошла к двери и посмотрела в глазок. На пороге стоял Смирнов.

– Что ты тут делаешь? – сходу спросила я, распахивая дверь перед незваным гостем.

– Принес тебе еду. Не самое полезное, но голодной не останешься, – демонстрируя пакеты из Макдоналдса, заявил он. – Впустишь?

– Входи, – я отшагнула в сторону, пропуская Диму в квартиру.

– Сначала поедим, а потом поговорим, или как?

– Я не голодна и готова тебя выслушать, – забирая у него пакеты, ответила я. – Как узнал этот адрес, спрашивать не буду, но что ты тут делаешь? Что-то срочное, если не дождался в Оболенке и примчался сюда?

– Нет, к тому же я сразу за тобой поехал, чтобы не влипла в какую-нибудь историю, – снимая верхнюю одежду и разуваясь, проговорил Смирнов.

– Никуда я бы не влипла, – раздраженно отмахнулась я и понесла аппетитно пахнущие пакеты на кухню, а когда зашла в гостиную, Дима уже расположился на диване.

– Что сказала? Я не разобрал, что ты пробубнила под нос?

– Я сказала, что никуда бы не влипла. В твоем надзоре надобности нет.

– Да, заметил это в кафе, когда к тебе прицепились те уроды, – зло процедил он и резко поднялся, оказываясь рядом со мной.

– Ты и там был? – удивилась я, но тут же догадалась, почему те мерзавцы от меня так быстро отстали. – Так это ты вступился за меня?

– А ты как думала? – усмехнулся он, хватая меня за талию и резко притягивая к себе, отчего я вдруг забыла, как дышать.

– Что такое ты им сказал, что они отстали? – облизав пересохшие губы, разглядывая пуговицу на его рубашке и боясь поднять взгляд, поинтересовалась я.

– Что ты сотрудник ФСБ на задании. Показал свое удостоверение их дружку, и это подействовало, – засмеялся он.

– Ага, а еще разбитый нос? – я все же посмотрела на широко улыбавшегося Диму.

– Это чтобы наверняка, – он провел тыльной стороной ладони по моей щеке, внимательно наблюдая, как я прикрываю в наслаждении глаза.

– Зачем? Зачем ты это сделал? – прошептала я.

– Не мог допустить, чтобы с тобой что-то случилось.

– Почему?

– Сама как думаешь? – он за подбородок поднял мое лицо, заставляя распахнуть глаза и встретиться с ним взглядами. – Ты нравишься мне, Лер. Безумно нравишься.

Он еще чуть приподнял мое лицо, чтобы ему было удобно меня поцеловать. Его горячие губы коснулись моих, ледяных, рука скользнула от талии вниз, чуть сжимая ягодицу, а ладонь легла на щеку, не давая отстраниться и прервать поцелуй. Мое сердце молоточком колотилось в груди, а порхающие в животе бабочки закружились в вальсе. Я запустила руки в его жесткие волосы, а Дима подхватил меня, усаживая себе на бедра, не представляя о том, что под халатом у меня ничего нет. Я должна была смутиться, но слишком сильно желала этого мужчину, чтобы думать о чем-то кроме нужды своего тела в нем. Дима сел на диван, усаживая меня сверху, и потянул пояс халата.

– Ты очень красивая, – рассматривая открывшуюся наготу, проговорил он и в следующий миг до боли ухватил мой сосок зубами, чтобы потом отпустить и провести по нему кончиком языка, вызывая мой стон.

– Дим… там… спальня там… – я махнула рукой на свою комнату и снова закрыла глаза, отдаваясь ощущениям.

Смирнов встал вместе со мной и, поддерживая под ягодицы, понес меня в спальню. Мурашки разошлись по телу, как только моя обнаженная спина коснулась прохладной простыни, но я не успела подумать о холоде. Дима навалился сверху и стал покрывать поцелуями мое лицо, шею, грудь… Вот только он все еще оставался в одежде. Я приподнялась на локтях и стала нетерпеливо расстегивать его рубашку, мужчина довольно ухмыльнулся и сам помог ее снять. От волнения дрожали руки, но я все же потянулась к ремню. Здесь Дима не стал помогать, позволяя все сделать самой.

Наши обнаженные тела, переплетаясь в единое целое, упали обратно на кровать. Мне нестерпимо хотелось большего. Я чувствовала, как скользко и влажно стало внизу, низ живота приятно тянуло, а в груди все сжималось, словно в тисках. Смирнов оторвался от меня, еще раз окинул мое тело похотливым, именно похотливым, взглядом и не спеша подвинулся на край кровати, накрывая горячими ладонями мои коленки. От неожиданности я крепче их сжала, но Дима только ухмыльнулся и, чуть надавив, развел их в стороны. Я ахнула, когда возлюбленный коснулся меня кончиком языка.

Это было нечто совершенно необъяснимое. Я словно парила в воздухе, умирала и возрождалась заново. А Дима то увеличивал темп, доводя до дрожи, то медленно смаковал меня. Скоро, совсем скоро…

– Ах…

– Ты такая нежная, – прошептал он и повел губами по внутренней стороне бедра к коленке и обратно.

– Дим…

Голова была пустой, слова разом позабылись, но нужно было предупредить. Он ведь так ничего не понял. Я должна была сказать Диме, что он станет моим первым мужчиной, но когда открыла рот, он вновь коснулся меня языком, продолжив сладостную пытку.

Я извивалась на постели, хватала ртом воздух, чуть ли не вырывалась, но, чувствуя его стальную хватку на бедрах, снова отдавалась на растерзание любимому мучителю. Я была на пределе. Еще немного… Чуть-чуть… Но Дима резко остановился. Он приподнялся на локтях и довольно посмотрел на мое раскрасневшееся лицо (а я уверена, что оно было именно таким).

– Дим… я хочу тебя, – сглотнув, чтобы промокнуть пересохшее горло, проговорила я.

– И я тоже хочу тебя. И с радостью продолжу, только… – он замялся, хитро глядя на меня.

– Что такое?

– Я… – он поцеловал меня в низ живота, – не могу, – обвел кончиком языка пупок, – быть, – чуть прикусил левый сосок, – с женщиной, – коснулся губами ключицы и оказался надо мной, удерживая себя на локтях, – с которой работаю.

– Что ты хочешь сказать? – нахмурилась я.

– Если мы сейчас переспим, а я этого чертовски хочу, то мы не будем вместе работать. Станешь моей, но не будешь совать нос в расследование, – он легко поцеловал меня в губы.

– А если откажусь?

– Введу тебя в курс дела, но между нами никогда ничего не будет.

– Это шантаж?

– Это предложение быть вместе.

25. Украденное открытие

Любовь можно рассматривать по-разному. Это и философская категория, и одна из важнейших тем культуры и искусства, и объект научного изучения. Если для обычных людей любовь, в первую очередь, сильное чувство симпатии и привязанности к другому человеку, то для ученых не более чем набор гормонов. Доказано, что активная выработка гормонов, характеризующих влюбленность, влияет на способность человека ясно мыслить. Дмитрий Смирнов прекрасно это знал и решил использовать против меня. Он полагал, что я, глупая влюбленная девочка, брошусь ему на шею, забуду о всей той чертовщине, что творится вокруг, и откажусь от поисков истины. Вот только так просто я сдаваться не собиралась.

Я оттолкнула от себя Смирнова. В один миг все возбуждение как рукой сняло. Стало противно от того, какой омерзительный метод выбрал Индюк, чтобы заставить меня бросить расследование.

– Можешь одеваться, – холодно сказала я, поднимая с пола плед, который Дима успел ловко сбросить, когда мы ворвались в спальню, и укуталась в него.

– Лер? – Дима сел на кровати, тактично опустив руки на свое все еще возбужденное достоинство.

– Даю тебе пять минут. Я оденусь, выйду в гостиную, и ты расскажешь мне все о расследовании.

– Ты мне действительно нравишься, но если мы будем работать над этим делом, между нами ничего не будет.

– Между нами и так ничего не будет. Думал, можешь использовать мою симпатию, чтобы заставить отказаться от поиска этих мерзавцев?

– И не думал об этом… Лера, я действительно влюблен в тебя…

– Иди одевайся.

Я отвернулась от Смирнова, не желая видеть его обнаженным, боясь, что естественные желания вновь лишат разума. Скрипнула дверь, он ушел. Запустив руки в волосы, массируя больную голову, я опустилась на кровать. Как все сложно. Я совершенно запуталась. Он только что признался в своих чувствах, исполняя мечту на взаимность, но ради этого мне пришлось бы жертвовать слишком многим. Возможно, я зря подумала, что он соблазнил меня только ради этого? Может быть, действительно Смирнов руководствуется своими принципами? Но если это так, и у Димы ко мне чувства, мы сможем быть вместе, когда накажем папиных убийц. Тогда он прав, не стоит мешать работу с личным. Чувства не дают мыслить трезво, а сейчас ясное мышление – самое главное.

Переодевшись в домашний спортивный костюм, я вышла в гостиную к Диме. Видимо, в академии ФСБ учат быстро собираться, потому что он уже был одет. Смирнов сидел на диване, скрестив на груди руки, и исподлобья наблюдал за мной.

– Рассказывай, – строго сказала я, усаживаясь в кресло напротив него.

– Лер, я расскажу тебе, что мне известно, но не потому, что ты шантажируешь.

– Вот как?

– Твои угрозы не имеют силу. Если сдашь меня Серову, я буду вести расследование в открытую. Это сложнее, но меня никто не выгонит из Университета.

– Почему тогда уступаешь мне? – нахмурилась я, чувствуя очередной подвох.

– Потому что если увезу тебя из Оболенки, сделаю только хуже. Твои глаза, Лер… Мне хорошо знаком этот взгляд, я уже его видел… – вздохнул Смирнов.

– Видел?

– В зеркале. У меня был такой же, когда потерял брата. Мы с тобой похожи, – он замолчал, словно что-то обдумывая. – Лер, я бы предпочел, чтобы ты была рядом как моя поддержка, но не как напарница…

– Я не могу оставаться в стороне, пойми. Думаю, вместе у нас куда больше шансов докопаться до истины, – честно призналась я, и Смирнов кивнул. – Расскажи мне все.

– Все началось в две тысячи одиннадцатом году. Нам в управление поступила информация о причастности наших соотечественников к теракту в Марракеше двадцать восьмого апреля³⁰. В тот день в центре города в излюбленном у туристов месте произошел взрыв. Кто-то оставил начиненный взрывчаткой чемодан внутри заведения и с помощью мобильного телефона привел в действие. Семнадцать человек погибло, в основном – туристы. Среди погибших был Виктор Семенович Шолохов, наш ученый, который незадолго до случившегося объявил о своем открытии. Ему удалось синтезировать препарат, который для медицины мог стать аналогом стволовых клеток. Учитывая этические споры вокруг изучения и использования стволовых клеток, полученных из эмбрионов, это открытие стало бы колоссальным достоянием науки и сыграло огромную роль в евгенике³¹.

– И ты полагаешь, что этот теракт на самом деле был убийством нашего ученого? Но почему? И что стало с его исследованиями?

– Полагаю не я. Власти Марокко сразу заявили, что почерк преступления необычен для простого террористического акта. К тому же устройство привели в действие дистанционно в тот момент, когда в кафе пришел Шолохов. У него была назначена встреча, и это самое интересное… с Михаилом Романовичем Шелларом.

– С нашим университетским врачом?! – я не могла поверить услышанному и, вскочив с кресла, стала прохаживаться по комнате. – Но как так вышло, что Михаил Романович не пострадал?

– Очень просто. Он не явился на встречу, – усмехнулся Смирнов.

– И что дальше? Что стало с его разработками?

– Слушай, Лер, мы так и не поели. Давай разогреем еду и договорим за ужином? – предложил Дима.

– Только есть будем не здесь. Заляпаешь мне всю гостиную кетчупом, – недовольно проговорила я, направляясь в сторону кухни.

Под недоуменным взглядом Индюка я выложила фаст-фуд на тарелки, поставила их в микроволновку разогреваться и включила чайник. Кухню быстро заполнил аппетитный аромат вредной пищи, и я поняла, как сильно на самом деле хочу есть. Пока накрывала на стол скатерть и раскладывала приборы, Дима не проронил ни слова, с интересом наблюдая за мной.

– Ну так что с исследованиями Шолохова? Я не слышала ничего о подобном препарате, – выставляя на центр стола горячие бургеры, я вернулась к теме беседы.

– И не могла услышать. Исследования и наработки Шолохова пропали. Все записанные в электронном виде данные оказались удалены, а что касается физических носителей… По официальной версии они были уничтожены во время взрыва, – Смирнов внимательно посмотрел на меня, явно желая, чтобы я продолжила его нить размышления.

– Но ты так не считаешь, верно? Ни один ученый, который совершил открытие такого рода, не перенесет все на один-единственный носитель. Всегда будут копии… – рассуждала я.

– Верно, – довольно проговорил Смирнов и жадно укусил биг-мак.

– И ты полагаешь, что их выкрали, единственного человека, способного повторить свои исследования, убили, а общественности представили все как террористический акт? – докончила я.

– Думаю, Шеллар и Шолохов договорились о встрече. Наш старый знакомый наверняка хотел получить разработки ученого, но тот вряд ли бы их отдал. Во всяком случае, пока официально не запатентовал их своим именем. Каким образом Шеллару удалось уговорить Шолохова на встречу, непонятно. Возможно, по старому знакомству. Мужчины пару раз пересекались на конференциях…

– Тогда у Шолохова тем более не было с собой исследований. Он бы не потащил их на простую встречу со старым приятелем, – перебила Диму я, и он кивнул.

– Именно. Его просто хотели убрать.

– Получается, исследования Шолохова все-таки попали в руки к Шеллару и его сообщникам, – заключила я, нагло выхватывая последний куриный наггетс, за которым потянулся Дима.

– На здоровье, маленькая прожора, – хмыкнул он, но тут же забыл про наггетс, возвращаясь к своему рассказу. – Договорившись с Шолоховым о встрече, заранее забронировав конкретный столик и оставив рядом с ним бомбу, Шеллар и его сообщники привели ее в действие, когда Виктор Семенович пришел в кафе. До этого им удалось каким-то образом выкрасть его исследования. Уверен, что удалось, иначе бы от него не избавились.

– Но если все так, как ты говоришь, то наш уважаемый Михаил Романович получил доступ к исследованиям своего покойного коллеги и, скорее всего, их завершил. Почему тогда мы ничего не слышали об этом открытии?

– Тут происходит ряд других интересных событий, к которым снова имеет отношение Оболенка, – расплылся в улыбке Смирнов, словно говорил о чем-то необычайно приятном. Мне было забавно наблюдать за ним таким. Сейчас я видела, что он совершенный фанат своего дела.

– Ну… – протянула я, – теряюсь в догадках, про какие события ты говоришь.

– Следи за логикой… Открытие Шолохова могло положить конец исследованиям стволовых клеток, получаемых из эмбрионов и использовании их в евгенике. Так? – Дима внимательно посмотрел на меня, и я кивнула, все еще не понимая, к чему он ведет. – Но открытие так и не произошло. Более того, все, что создавалось годами, пропало, сам ученый погиб. Остается только продолжать эксперименты со стволовыми клетками.

– Верно…

– Но получение стволовых клеток, их изучение и применение с самого начала имело огромное препятствие – церковь, руководствующуюся этическими принципами, ведь, по их мнению, эмбрион – уже человек, наделенный душой. Этого же мнения придерживаются не только церковники. Спустя полгода после гибели Шолохова верховный Суд Европейского союза запретил патентование ряда изобретений, и любые евгенические эксперименты и манипуляции с эмбриональными стволовыми клетками человека³².

– Угу… А при чем тут Оболенка? – нахмурилась я.

– При том, что в этом процессе принимал участие Серов. Не открыто, нет-нет… Но он давно имеет приятельские отношения с Ежи Бузеком³³.

– Ежи Бузеком?..

– Бузек – бывший председатель Европарламента. Я не стану обвинять его в пособничестве Серову, доказательств нет. Но через него ректор Оболенки мог выйти на людей, которые, в свою очередь, повлияли на принятие решения верховного суда ЕС. Кстати, сам Бузек ушел с должности через несколько месяцев после этого.

– Сняли?

– Нет, все было запланировано, а там кто знает…

Я встала из-за стола и сложила в мойку грязную посуду. Мне нужно было собрать все кусочки этой непростой мозаики, и Дима это понял, поэтому не прерывал моих раздумий. Вот только чем дольше я размышляла, тем больше вопросов появлялось.

– Дим… Но получается, что Оболенка завладела исследованиями Шолохова, а потом перекрыла кислород всем остальным ученым… Больше всего пострадала евгеника. Конечно, ученые не остановились, но теперь их деятельность значительно затруднена.

– Да… все так.

– Но почему? Что нужно моему университету? Если мы сами не используем открытие Шолохова, почему препятствуем другим? Это же… это такой вклад в медицину. Лекарство от рака, долголетие…

– Не знаю, Лер. Это одна из тех вещей, ответ на которую нам предстоит найти.

Дима поднялся из-за стола, взял меня за руку и повел в гостиную. Вопреки моим ожиданиям, он снова стал холодным, рассудительным ФСБшником, оставляя влюбленного мужчину где-то в глубине себя. Стало обидно, что все кончилось, так и не успев начаться, но я не сомневалась, что у нас еще будет время разобраться в отношениях. Сейчас важнее отыскать истину.

– А что с тем взрывом? Виновных так и не нашли?

– Правительство Марокко возложило ответственность за теракт на Аль-Каиду, однако те отрицают свою причастность к взрыву. На самом деле, были нужны виновные, и самым простым выходом было спихнуть на террористов. Подозрение о причастности русских не было озвучено, ведь это означало бы международный скандал.

– Ты знаешь, кто именно в этом замешан? Я имею в виду из Оболенки? – разглядывая свои ногти, боясь поднять на Смирнова взгляд, поинтересовалась я. Мне нужно было как-то сообщить Диме о том, что я узнала о своем отце, но было невыносимо больно сознавать, с какими людьми он был заодно.

– Только некоторых, – хмуро ответил он. – Серов, Шеллар, Селезнева и Ремизова. Но мы не знаем их главаря и не можем провести задержания, пока не будем полностью уверены, что накроем всю шайку.

– Главаря? Ты не считаешь, что это Серов? В конце концов, он ректор Оболенки, это было бы логично, – предположила я.

– Логично с одной стороны, но слишком очевидно с другой. С чего бы ему не быть руководителем Университета, но при этом подчиняться кому-то сверху? Его должность может быть лишь для отвода глаз. Уверен, их главарь отсиживается в сторонке.

– Ты прав, – согласилась я и перевела дыхание.

– Что такое, Лер? – Дима заметил мое волнение и нахмурился.

– Дим… Я думаю, что папа был с этим связан, – с трудом произнесла я и отвернулась от Смирнова, не в состоянии выносить его тяжелый взгляд.

– У тебя есть основания так полагать? – строго вопросил он.

– Я… я кое-что вспомнила. Точнее, только сейчас поняла это.

Мне было сложно, но я в подробностях пересказала Смирнову все, что вспомнила. Призналась и в том, что папа винил себя в маминой смерти. Я даже не заметила, как по щекам покатились слезы, а громкие всхлипы стали мешать мне говорить.

– Эти люди убили не только папу… Они отобрали у меня и мать.

Дима подошел ко мне беззвучно, как умел только он. Его горячие ладони опустились на мои плечи, он подтолкнул меня назад, и я почувствовала спиной широкую твердую грудь любимого мужчины, единственного человека, на которого я могла положиться.

– Лер, мы найдем их. Обещаю, – прошептал он мне в волосы.

– Спасибо, – я повернулась к Диме, и он большим пальцем стер слезу с моей щеки.

По всем канонам жанра должен был последовать поцелуй, но мой принципиальный Индюк, конечно, этого не допустил. Он просто меня обнял по-отечески заботливо, по-дружески крепко, по-мужски трепетно. Я спрятала лицо у него на груди и сильнее прижалась, ища утешения, защиты и безопасности.

– Ты устала… – покачивая меня в своих медвежьих объятьях, прошептал Смирнов. – Иди спать, завтра тебе возвращаться в Оболенку.

– А тебе? – я подняла на него свои заплаканные глаза, и Дима мне улыбнулся.

– А мне послезавтра. Меня отпустили якобы на конференцию. Если снова уедем и вернемся одновременно, могут что-то заподозрить.

– Ты прав, но мне будет неуютно там без тебя.

– Всего день… Не бойся, тебя они не тронут. Главное, никому не рассказывай, о чем узнала.

– Не расскажу… Кроме тебя мне некому доверять, – честно призналась я и отстранилась от сводящего меня с ума мужчины. – Я постелю тебе в маминой комнате.

– Не беспокойся. Мне и в гостиной будет удобно, – улыбнулся он.

– Все же лучше в спальне.

Я достала свежее постельное белье и застелила мамину кровать. Уже много лет никто на ней не спал. Я никогда не позволяла кому-либо тут ночевать, даже когда приезжала в Москву с подружками. Мамина постель оставалась нетронутой, будучи для меня чем-то сакральным. Но с Димой все было по-другому. Он не чужой человек… Стал не чужим.

– Я положила тебе на кровать полотенце. В душе, правда, только женский гель, но запах не слишком сладкий, – выходя обратно в гостиную, проговорила я.

– Спасибо, Лер, – Смирнов прошел в мамину спальню, взял полотенце, а потом приблизился ко мне. – Спокойной ночи.

Он поднял за подбородок мое лицо и легко поцеловал в губы. Быстро, невинно, но как-то по-особенному нежно. Только когда Дима ушел в ванную, я осознала, что не дышу. И при всем этом, впервые за последние дни мне стало спокойно. Когда моя голова коснулась подушки, я уснула сном младенца до самого утра.

Перед отъездом в Оболенку я предложила Смирнову ключи от маминой квартиры, чтобы ему заночевать там, но он отказался, сославшись на то, что безопаснее ему остаться в отеле. Мне хотелось спросить, где живет он сам, ведь, скорее всего, именно в Москве, но решила пока не любопытствовать. Попрощавшись исключительно как друзья, мы условились встретиться по приезде Димы в Университет. Я села в папину машину, завела двигатель и, полная решимости, направилась обратно в логово к преступникам. Не было и тени сомнения, что я поступила правильно, согласившись на условия Смирнова. Вот только ни он, ни я не догадывались о том, что наше расследование обернется страшной трагедией, навсегда перевернувшей наши жизни.

26. Тайна холма Яний

Когда умирает дорогой человек, нам сложно принять, что его больше нет в нашем мире. Мы ищем хоть что-то, чтобы вновь почувствовать его присутствие: идем на кладбище, в глубине души веря, что так сможем ухватить конец тонкой нити, связывающей иной мир с земным.

В долгой дороге до Оболенки я размышляла о родителях. Сердце разрывалось от мысли, что я осталась совсем одна. Никто больше не назовет меня доченькой, некому будет разбудить в день рождения поцелуем, и даже родного дома, где всегда будут рады, у меня не осталось. Не доезжая до главного въезда в Университет, я свернула на Оболенское кладбище, оставила машину на обочине и пошла по узкой тропинке вдоль вековых надгробий к могиле отца.

Оболенское кладбище было практически ровесником самого Университета, оно появилось в год его основания из-за суровой зимы, которую ввиду тяжелых условий перенесли не все. Более двух столетий здесь находили вечный покой не только профессора, но и прочие сотрудники Оболенского, для которых Университет стал вторым домом. Здесь же был похоронен и мой отец.

Свежая могила с еще не увядшими цветами в мраморных вазонах была на самой окраине, в новой части кладбища. Стоя здесь, глядя на портрет папы, высеченный на черном мраморе, я все еще не могла поверить, что его больше нет. Сейчас, как никогда, я нуждалась в том, чтобы он был рядом.

За спиной послышался хруст снега, я обернулась и увидела на дорожке одиноко бредущего Сергея Петровича. Старый библиотекарь не сразу меня увидел, со стороны казалось, что его куда больше интересуют собственные ботинки, чем окружающий мир. Я знала, что он часто здесь бывает. Пару лет назад от рака скончалась его супруга Галина Павловна, и Вдовин до сих пор не смирился со своей утратой.

– Лера Ланская? Лерочка? – удивился старик, заметив меня, но потом бросил взгляд на папину могилу и стушевался. – Лерочка, извини… Я соболезную. Прости меня, что даже не зашел к тебе в эти дни. Как ты, девочка?

– Спасибо, Сергей Петрович, все в порядке, – грустно улыбнулась я.

– Ты пришла к отцу, а я навещал Галочку… Нам ведь так хочется верить, что они все еще здесь, с нами. Но что-то сегодня холодно. Зима снова решила взять свое, – Вдовин поежился. – Тебе не стоит тут долго стоять, замерзнешь не дай Бог. Пойдем в Оболенский?

– Я на машине, давайте подвезу до корпуса, – предложила я, глядя на его бледное замерзшее лицо.

Погода действительно испортилась. Не было сильного мороза, но из-за влажности на улице было преотвратительнейше. Солнце снова спряталось за тучи, а тяжелое свинцовое небо никак не могло разразиться снегопадом.

– Спасибо, милая, – улыбнулся старичок. – Я возьму тебя под руку? Тут непросто идти.

– Конечно.

Сергей Петрович подхватил меня под локоть, и мы не спеша пошли к выходу из кладбища.

– Тебе сейчас нужно больше времени проводить с друзьями. Одинокие прогулки не помогут. Я представляю, каково тебе. Ты думаешь, что осталась одна на всем свете, но это не совсем так. Ты – молодая, красивая девушка. Впереди ждет славное будущее. Создашь свою семью.

– Но это не то, – вздохнула я.

– Конечно. Никто не заменит родителей. И твой папа, и твоя мама навсегда останутся в сердце, но когда у тебя будет своя семья, ты поймешь, что не одинока.

– Да, но пока…

– Пока у тебя есть друзья, учеба… Это уже что-то. Скоро окончишь Университет, станешь настоящим ученым. Андрей Николаевич говорил, что ты планировала работать в исследовательском институте?

– Планировала, но сейчас сомневаюсь. Не уверена, что это мое.

– Почему? Ты же пишешь такие глубокие работы.

– Да, но не думаю, что этим хотела бы заниматься всю жизнь.

– Есть другие варианты?

– Мне предложили преподавать в Оболенском, – после некоторой паузы ответила я.

– Так это же прекрасно! Из тебя выйдет отличный преподаватель. Ты не только умная, но и очень приятная девушка. Студенты будут тебя обожать, а ты сможешь продолжить научную деятельность в стенах Оболенки! – воодушевился Сергей Петрович, но заметив, что я не разделяю его энтузиазма, нахмурился. – И в этом сомневаешься?

– Сомневаюсь.

Мы подошли к машине. Я помогла пожилому библиотекарю устроиться на сиденье, сама пристегнула его ремнем безопасности и села за руль. Двигатель успел замерзнуть, и пришлось вновь его прогревать.

– Мой тебе совет, Лерочка: подумать как следует, – сказал Вдовин, потирая замерзшие руки. – Не соглашайся, но и не отказывайся от работы в Университете. Может, тебе стоит попутешествовать, посмотреть мир, а потом уже решить, что для тебя важно? В любом случае, ты вернешься в Оболенский… рано или поздно.

– Почему вы так говорите? – нахмурилась я.

– Оболенский Университет своих не отпускает, – обреченно вздохнул старик. – Чем раньше ты это поймешь, тем лучше.

– Что вы имеете в виду? – процедила я, заводя двигатель.

– Так уж выходит… Из года в год, из десятилетия в десятилетие. Ты принадлежишь этому месту, как и твой отец. Ты родилась и провела раннее детство здесь, уехала, но снова вернулась. Как бы ты ни хотела покинуть Оболенку, у тебя ничего не выйдет… – он замолчал, хмуро глядя на свои руки, а потом добавил: – Как и у меня не вышло.

– Вы тоже учились здесь?

– И родился, и вырос… Мои родители преподавали в Оболенке с тридцатых годов прошлого века, в войну и после победы продолжали работать… До сих пор они не покинули этого места. Здесь покоятся. В восточной части, – старик махнул рукой на кладбище. – Я, к сожалению, в них не пошел. Преподавателем не стал. Когда окончил Университет, уехал. Пытался я, Лерочка, устроиться, но что бы ни делал, все не ладилось, пока не позвали сюда библиотекарем. Со временем я дослужился до главного.

Мне показалось это подозрительным, но я решила не делать поспешных выводов. Не могли же те люди, что творят зло в стенах Университета, сознательно портить жизнь Вдовину только затем, чтобы он вернулся. А если это и так, то Сергей Петрович пришел в Оболенку задолго до моего рождения, до того, как ректором стал Серов, пришли Ремизова, Селезнева и Шеллар. Кто тогда мог вредить старику во внешнем мире?

– Хотите сказать, что я нигде не устроюсь, кроме Оболенки? А как же выпускники, которые добились высот в политике, литературе, науке и искусстве? Не все же вернулись сюда, – я пыталась разговорить библиотекаря, выведать как можно больше, надеясь на то, что все рассказанное окажется не более, чем его фантазией.

– Знаешь, Лерочка, я выявил некоторую странную закономерность, – зашептал Вдовин, словно нас могли услышать. – Ты же знаешь, что я являюсь хранителем архивов Оболенского?

– Да.

– Я просмотрел личные дела наших выпускников, и вот, что обнаружил: те, кто здесь родился, так или иначе, вернулись в Оболенский. Они стали преподавателями, библиотекарями и даже обслуживающим персоналом. А найти себя во внешнем мире смогли только те, кто родом из других мест.

– Но… Но как это возможно? – я почувствовала, как заледенели руки, а сердце стало быстро взволнованно биться, ведь я тоже родилась здесь.

– Сила этого места. Своеобразный магнетизм, – серьезно ответил старик. – Тебе известно, что на холме, где стоит наш Университет, раньше были дольмены³⁴?

– Нет.

– Да, милая, целый комплекс ритуальных сооружений. Кем и когда он был построен – неизвестно, но они здесь простояли тысячелетия. Скажу по секрету, я стал изучать историю Оболенского уже давно и обнаружил множество интересных фактов. Уверен, неспроста Оболенку возвели именно здесь. Это место обладает своей энергетикой. Оно притягивает. Те, кто здесь родился, не могут его покинуть, как бы ни старались.

– Я не могу в это поверить! А как же научное объяснение?! – не выдержала я, сейчас уже все, что говорил Вдовин, казалось каким-то бредом. Сплошные легенды и суеверия.

– Оно есть, – уверенно заявил Сергей Петрович. – Просто мы пока не доросли умом, чтобы познать эту истину.

– Сергей Петрович, при всем моем уважении, не могу поверить в то, что вы говорите… Энергетика, дольмены…

– А как иначе ты объяснишь это? Как иначе я доживаю свой век в Оболенке, хотя всегда стремился выбраться отсюда? Думаю, Университет – нечто вроде магнита. Магнетизм ведь объясним с точки зрения физики? Те, кто тут рождался, заряжались энергетикой этого места, поэтому, куда бы жизнь их ни определила, они будут стремиться вернуться сюда.

– Хотите сказать, что вы сами неосознанно создавали себе условия, чтобы вернуться в Университет?

– Не веришь… – разочарованно покачал головой старик. – Хорошо. Приходи сегодня вечером в библиотеку, но только тогда, когда никого не будет в учебном корпусе. Я покажу тебе все, что нашел.

– Почему не сейчас? – насторожилась я, помня, что ночные прогулки по Оболенскому до добра не доводят.

– Нам не нужны свидетели, Лерочка, и любопытные уши тоже не нужны.

– Вы боитесь?

– Да… Боюсь, что меня сочтут сумасшедшим. А так и будет, если начну рассказывать свою теорию. Ты сама мне не веришь, хотя уважаешь. Что до других, они не станут со мной церемониться.

– Я обязательно приду. В восемь вечера подойдет?

– Да, библиотека закроется, а все студенты разбредутся по комнатам.

Я подвезла Сергея Петровича к преподавательскому жилому корпусу и, еще раз пообещав прийти вечером, поехала к себе, но как только завернула к главной дороге, увидела Лену Королеву.

Девушка сидела в не по погоде легкой одежде на каменной ограде у кафетерия, безучастно глядя вдаль. После смерти папы мы так и не поговорили. В последний раз я видела ее на похоронах, а позже с головой ушла в собственные страдания, позабыв, что есть еще один человек, который не менее сильно переживает эту трагедию. Я притормозила, вышла из автомобиля и направилась к ней.

– Привет, – я обратилась к девушке, но она проигнорировала. – Лен, ты замерзнешь. Смотри, уже дрожишь. Пойдем… Я на машине, отвезу тебя до жилого корпуса.

– Оставь меня, – безжизненно проговорила она, все так же смотря куда-то ничего не выражающим взглядом.

– Не оставлю, – опустившись рядом с Леной на ограду, я приобняла ее за плечи. – Я не хочу, чтобы ты заболела!

– Мне все равно, что ты хочешь, а что нет, – раздраженно процедила она.

– Ты злишься на меня. Признаю, что заслужила это, – с трудом произнесла я, чувствуя, что сама вот-вот расплачусь. – Я не должна была вас разлучать. Не имела права…

– Не вини себя. Дело было не в тебе.

– Если бы я попыталась понять вас тогда…

– Дело было не в тебе, – перебила Лена и посмотрела на меня глазами, полными слез, – я его любила. До сих пор люблю…

– Знаю, – тихо ответила я, – прости, что сомневалась.

– Не извиняйся. Тебе тоже плохо.

– Да, очень.

– Спасибо, что подошла, но я хочу побыть одна.

– Я не могу оставить тебя, да еще в такую погоду. Пойдем в машину?

– Мне не холодно.

– Только губы посинели, а сама дрожишь осиновым листом… Идем, – я взяла Королеву за руку и повела к машине. В жилом корпусе я довела девушку до ее комнаты и, только убедившись, что с ней все хорошо, ушла к себе.

Долгая дорога, посещение могилы отца, тяжелые разговоры – все это дико вымотало. Я приняла душ, переоделась в пижаму и забралась под одеяло. До встречи с Сергеем Петровичем в библиотеке оставалось несколько часов, и я решила немного подремать.

***

Я пришла в библиотеку в три минуты девятого, она уже была пуста. Только в конце просторного читательского зала горел свет, а над массивным дубовым столом сгорбился старый библиотекарь. Как только он меня увидел, сразу засуетился.

– Лерочка… Пришла!

– Я же обещала. Что вы хотели мне показать? – я подошла к Сергею Петровичу и через плечо попыталась взглянуть, какую книгу он читает, но не успела что-либо рассмотреть.

– Идем за мной, – заговорчески произнес он и, подхватив под руку, повел к дальним стеллажам.

Сергей Петрович один за другим стал снимать с полки пожелтевшие фолианты. Он всучил мне несколько книг и заторопился обратно к столу.

– Сейчас-сейчас, Лерочка, – проговорил он, раскрывая передо мной книги в заложенных местах. – Читай вот тут, – он указал на подчеркнутый абзац. – Вслух, читай.

– «И цепь камней обрамляет сие место. Оно священно и силой обладает…» Что это значит?

– Это описание холма Яний. Холма, на котором поставили наш Оболенский, – ответил Вдовин. – Кто дал название холму, доподлинно неизвестно, но происходит оно от слова «Янус». Я нашел в этой книге, – он указал на другой фолиант, – историю о том, как Янус было переложено на более русский лад и превратилось в Яний.

– Янус³⁵? Как бог древнеримской мифологии? – нахмурилась я.

– Да. Возможно, это как-то связано с тем, что он был божеством дверей. Входов и выходов… Словно дольмены, расположенные здесь, есть выход в иной мир, – прошептал Вдовин, а по блеску в его глазах стало понятно, как старик верил в свою теорию.

– Но что стало с цепью камней? Судя по гравюре из этой книги, они были немаленькие, – спросила я, глядя на изображение, похожее больше на британский Стоунхендж, чем на дольмены, найденные на территории России.

– Не знаю. Возможно, их разрушили, – грустно сказал библиотекарь. – Но ведь если они здесь были воздвигнуты, значит, еще в древние времена люди знали о силе этой местности. Это сейчас храмы и церкви ставят, где ни попади. А в стародавние времена со всей серьезностью подходили к поиску энергетических точек Земли и только там воздвигали религиозные сооружения.

– Это может быть выдумкой? Или описанием другого холма? – мне было сложно во все это поверить, хотя куда больше пугало, если сказанное Вдовиным окажется правдой.

– Не думаю, Лерочка. Во всех этих книгах, – он указал на фолианты, – я встречал подобное описание холма. А то, что это именно наш холм, сомнений нет. В округе нет другого Яния, где было бы точно такое озеро, как наше, и такая же река на востоке.

– То есть вы хотите сказать, что в книгах приводится доказательство мистицизма этого места?

– Сомневаешься? А теперь смотри сюда, – Сергей Петрович открыл ключиком ящик стола, достал продолговатую деревянную коробочку, напоминающую картотеку и набитую пожелтевшими бумажками, и положил передо мной. – Здесь я собрал имена и фамилии тех, кто родился в Оболенском за последние семьдесят лет. Все они потом сюда вернулись.

Я стала внимательно просматривать каждую карточку и не верила глазам. Старик Вдовин оказался прав. Все до единого, кто был собранздесь, родились в Университетском городке, а позже работали и работают в Оболенке! В картотеке я обнаружила имена и тех, кого вычислил Дима… На одной из карточек было папино имя.

– Что же это такое?..

– Магнетизм древнего дольмена. Энергетика этой местности, – ответил пожилой библиотекарь.

– Кто-то знает о вашем открытии?

– Ты единственная, – гордо ответил старик. – Веришь мне теперь? Если я об этом заявлю, докажешь мои слова?

– Сергей Петрович, – я потерла уставшие глаза, чувствуя, как больно пульсирует в висках. Слишком много информации… опасной информации. – Сергей Петрович, не говорите пока никому про то, что узнали.

– Но, Лерочка, почему? – удивился он. – Или все-таки не поверила?.. Думаешь, из ума выжил…

– Нет, Сергей Петрович, в том-то и дело, что верю. Поэтому и прошу молчать.

– Почему тогда…

– Просто пообещайте, хорошо? – я взяла его дряблую руку и сжала в своей. Старик грустно посмотрел на меня, и сердце больно сжалось. Он так хотел поделиться своим открытием. Конечно, быть простым библиотекарем, а не профессором, в нашем Университете не так престижно. Ему хотелось доказать, что он ничуть не хуже уважаемых Серова, Радзинского, Ланского… Только я не могла допустить еще одной жертвы. – Пожалуйста, пообещайте мне!

– Хорошо, Лерочка, – вздохнул он. – Никому не расскажу.

Конечно, я не поверила в энергетику дольмена, мистический магнетизм и прочую сверхъестественную лабуду. Но меня пугали факты – рожденные в Оболенке навсегда оставались в ней! Теперь слова, что я принадлежу этому месту, воспринимались совсем по-иному. Поежившись от холода, я ускорила шаг. Хотелось поскорее оказаться в своей комнате, обдумать все, а главное – осознать, что так просто мне не покинуть Оболенский. Никогда еще я так сильно не мечтала окончить Университет и убраться из этого места.

Время близилось к полуночи. Я даже не заметила, как долго пробыла в библиотеке. Вахтерша уже спала, и я тихо прошмыгнула к лестнице, а дальше на цыпочках к своей комнате. Первым делом заперла на два оборота замок и только потом включила свет.

– Где пропадала? – раздался недовольный Димин голос. Он развалился на моей кровати и, кажется, спал.

– Что ты тут делаешь? Должен же завтра приехать?..

– Вернулся раньше времени. Не хотел, чтобы ты оставалась одна. Где ты шлялась? Я волновался, между прочим! Телефон оставила… – он не успел договорить, потому что я бросилась ему в объятья. Смирнов даже не представлял, как сильно был мне нужен, особенно сейчас. – Что случилось? Ты вся дрожишь? – взволнованно спросил он, меняя гнев на милость.

– Кажется, я крупно вляпалась, – проговорила я, прижимаясь к нему сильнее и вдыхая его, уже ставший родным, запах.

– Опять?! – он чуть отстранил меня и строго посмотрел в глаза. – Лера, что на этот раз ты учудила?

– Родилась здесь…

27. И целого мира мало

Человек – удивительное существо. Практически каждый из нас мечтает о стабильности: хорошей работе, постоянном доходе, успешной карьере, доме и семье. А если представить, что вы еще молоды, но ваша дальнейшая жизнь кем-то уже предрешена? Вас ждут престижная профессия, достаток, положение в обществе. Чем не причина для радости? Думаю, многие мои сокурсники, если им предложить такой расклад, были бы счастливы стать членом преподавательского состава Оболенского Университета. Многие, но не я. В отличие от них, я знала, какую цену придется за это заплатить.

Я всегда верила, что сама творю свою судьбу. Думала, что впереди масса путей и возможностей. Пять лет я прилежно училась в Университете, хотела стать гордостью папы и открыть для себя дверь в блестящее будущее, но то, которое выберу сама. После разговора с Сергеем Петровичем у меня словно выбили воздух из легких. Я почувствовала себя птицей, которая всю жизнь проведет в клетке. Мне стало страшно, по-настоящему страшно. И если бы не Дима, оказавшийся в моей комнате в такой нужный момент, не знаю, как пережила бы эту жуткую ночь.

– Спасибо тебе, – выпутываясь из его таких уютных объятий, сказала я, вытирая слезы рукавом кофты.

– Эй, ну ты чего? Не смей тут нюни распускать, я не за этим здесь, – строго сказал Индюк.

– А зачем ты здесь? – вопросила я и только сейчас сообразила, какую глупость учудил Смирнов. – Какого черта ты вообще влез в мою комнату?! Совсем рехнулся?

– Я вернулся сегодня вечером и решил поделиться со своим напарником тем, что мне удалось узнать, а ты тут орешь, как курица, которую ощипывают, – недовольно поморщился он, усаживаясь на мою кровать и вальяжно откидываясь на подушки, устремляя обиженный взгляд в потолок.

– А ты не подумал, что тебя могли увидеть? – уже спокойней спросила я.

– Я прошел через запасной вход, и меня никто не видел. Я был аккуратен.

– А в комнату как попал?

– Отмычка. Я умею открывать замки, а в твоей двери он простой.

– А если бы кто-то ко мне пришел? – не отступала я.

– Ты кого-то ждешь? – встрепенулся Индюк и соизволил снова сесть ровно.

– Нет, но все равно… Например, Арина могла бы заглянуть.

– Или твой дружок? – продолжил Дима.

– Или он, – разозлившись, подтвердила я, глядя, как плотно сжал губы Индюк. – Мы с Юркой друзья, он мог зайти ко мне за лекциями, к примеру. Что бы ты делал в таком случае?

– Сказал, что жду тебя. Что ты – нерадивая студентка – не сдала обещанный материал, и я зашел к тебе.

– И открыл отмычкой замок?

– Нет, я бы все свалил на тебя. Ты же нерадивая. И память у тебе ни к черту. Вот и забыла дверь закрыть. Я же, как человек ответственный, не мог уйти, оставив твою комнату открытой и без присмотра.

– Да, ты все продумал, – усмехнулась я, усаживаясь на кровать рядом с Индюком.

– Не забывай, детка, я работаю в ФСБ.

– Поэтому ты решил назвать меня «деткой», котик?

– Ладно, давай кончать эти фамильярности, – забавно смутился Смирнов.

– Сам начал, – довольная своей небольшой победой, улыбнулась я. – Так что все-таки случилось, если приехал раньше, чем хотел?

– Я сегодня присутствовал на допросе Леши Фомина и хотел с тобой это обсудить.

– Он сознался? Рассказал про этих людей?

– Не торопи события, Лер. Давай по порядку. Нет, он ни в чем не сознался. Несмотря на то, что у нас есть запись с камер наблюдения на Выхино, где видно, как он стоял рядом с Денисом Лядовым, когда тот упал под поезд, Фомин утверждает, что это случайность.

– А про Петю Авилова он говорил что-нибудь?

– Когда Фомина спросили, куда он сам уходил из зала и почему не сразу пошел в корпус, сказал, что якобы ему стало плохо от алкоголя, и он был в туалете. Авилова он больше не видел.

– Слабо верится, – хмыкнула я.

– Да, но тут у нас нет доказательств, – развел руками Смирнов, – он не сознался ни в чем, что бы могло нам помочь. Про то, что Петя говорил о профессоре Радзинском, Фомин как будто бы не помнит. Он заявил, что это был бред сумасшедшего, а рассказы Авилова настолько бессвязными, что он не придал им значения.

– Но ведь ты мчался сюда не затем, чтобы сказать о том, что ничего не узнал у Фомина? Что-то тебе удалось нарыть? – предположила я и по искре в глазах Смирнова поняла, что попала в точку.

– Когда я понял, что из Фомина мы мало что вытянем, я распорядился отправить его на полиграф, – довольно заявил Дима, но не спешил продолжить, желая подогреть мой интерес.

– И?..

– Я решил проверить на нем твое предположение о тайном обществе Оболенки и спросил, является ли он его членом. Парень ответил отрицательно, как и на вопрос, знает ли он, кто носит черные плащи и белые маски. А вот детектор лжи показал, что Фомин врет.

– И что будет дальше? – заволновалась я и даже не заметила, как закусила губу, пока не поймала на себе заинтересованный Димин взгляд.

– Его будут судить за причастность к смерти Лядова, но вполне могут оправдать при хорошей защите, – ответил Смирнов, разглядывая мои губы.

– И что тогда? Он же может тебя раскрыть!

– Нет, меня он не видел. Я следил за допросом через стекло. А на полиграфе передавал вопросы через Лариску, – ответил он как-то неожиданно тепло выделяя имя.

– Лариска – это кто? – неожиданно для себя спросила я.

– Моя подруга. Лариса Маркова.

– Она – твоя напарница?

– Ты пересмотрела американских фильмов про полицейских? – усмехнулся Индюк. – Нет, Лариска коллега и моя близкая подруга.

Дима так тепло отзывался о своей коллеге, что я засомневалась, что их «близкая дружба» всего лишь дружба. Неприятное чувство ревности сдавило грудную клетку, и захотелось подробнее расспросить Смирнова про девушку. Заочно я уже невзлюбила эту Маркову.

– Если Фомина оправдают, то он расскажет, что ФСБ интересовалось загадочными смертями Авилова, Лядова и Радзинского, – размышляла вслух я.

– Он и так расскажет. Уверен, что у тех, кто стоит за всеми преступлениями, есть возможность поддерживать связь с Фоминым. Но так мы сможем на них выйти.

– Использовать его как приманку? – догадалась я.

– Именно, – подтвердил Индюк, довольно похлопав меня по плечу.

– Это рискованно.

– Это дело в принципе рискованно. И, раз уж мы об этом, то, думаю, пора раскрыть свои карты и поделиться тем, что нам известно. В Москве мы говорили, но ни ты, ни я не рассказали всего, что знаем, так?

– Да… – протянула я, думая с чего начать, ведь не все услышанное понравится Индюку. – Ты первый.

– Хорошо, – согласился Смирнов.

Дима подробно рассказал о расследовании взрыва в Марракеше, о том, как вышел на Шеллара, Серова, Ремизову и Селезневу. Но оказалось, что это только верхушка айсберга. Преподаватели Оболенки имели прямое отношение к государственным переворотам в ряде стран третьего мира и, что самое любопытное, тех стран, на территории которых ведется добыча полезных ископаемых. Как предположил Смирнов, наши профессора оказывали содействие оппозиционным силам в обмен на разрешение покупки мест разработок. Постепенно Оболенский Университет монополизировал важные природные месторождения или же различными способами получал процент от продажи ресурсов благодаря тайным правительственным советникам. Смирнов выяснил, что во всех развитых странах, которые покупали ресурсы через Оболенку, в правительственной верхушке сидят люди, прямо относящиеся к нашему Университету! С такими средствами и возможностями человек, стоящий за всеми этими махинациями, получает практически неограниченную власть, вплоть до возможности развязать третью мировую войну.

Дима с грустью добавил, что в его управлении сочли столь глобальные планы Оболенки надуманными. Хотя Индюку и поручили это расследование, в ФСБ не оценили всей серьезности ситуации. На их взгляд, это всего лишь дело о правительственных хищениях, с которым и следует разобраться Смирнову. Я была единственной, кто не просто поверил в Димину теорию, но и сам пришел к выводу о чем-то куда более серьезном, нежели простое воровство. Теперь я понимала, что Индюк действительно хотел моей помощи не столько как напарника, а как человека, который бы поддержал его устремления, не считая при этом сумасшедшим.

– Дим, ты говорил, что мой папа, возможно, с ними связан. Прямых доказательств у тебя нет?

– Нет. Профессор Ланской не имел никаких активов или дополнительного заработка. Проверив его по всем каналам, мы пришли к выводу, что он был простым преподавателем.

– Но ты не уверен, ведь так?

– Да.

– Это как-то связано с тем его студентом, что погиб в Италии? Я не забыла твой допрос, когда мы ужинали у папы.

– Евгений Макеев, – уточнил Дима. – Он был студентом профессора Ланского, после окончания Оболенки добился высокого поста в правительстве, а далее был направлен в Италию как советник посла. Как ты знаешь, полезные ископаемые в Италии практически не добывают, и эта страна вынуждена вести их закупки. Например, нефть, которая есть в Италии, может удовлетворять запросы страны лишь на два процента.

– Хочешь сказать, этот Макеев был как-то связан с закупкой нефти? – нахмурилась я.

– Думаю, он втирался в доверие к лицам, принимающим решения о закупке полезных ископаемых, и влиял на них, чтобы те покупали ресурсы у Оболенки. Около года назад что-то пошло не так. Макеев направил письмо министру энергетики Италии с просьбой прекратить закупку нефти из месторождений, принадлежащих… Как думаешь, кому? – хитро улыбнулся Смирнов.

– Теряюсь в догадках, – честно призналась я.

– Серову. Да-да, наш уважаемый ректор имеет в своем распоряжении месторождение черного золота. Только представь, какие это деньги!

– И что было дальше? Евгений Макеев же погиб. Это было как-то связано с тем письмом? – нетерпеливо затараторила я, и Дима приложил палец к моим губам.

– Что за девушка такая?.. Слова сказать не даешь! – фыркнул Индюк. – Не прошло и недели с того момента, как было направлено обращение министру, как Макеев погиб.

– Его убрали, – заключила я.

– Уверен в этом, – подтвердил Дима. – Но это не все. Хотя твой отец это отрицал, он поддерживал связь с Макеевым до последнего.

– Ты же не хочешь сказать, что он как-то причастен к его смерти? – я в ужасе отпрянула от мужчины.

– Обещаю тебе, что мы обязательно выясним правду, – ушел от ответа Смирнов.

– Все, что ты рассказал мне… – я замолчала ненадолго, пытаясь все осознать, – это ужасно.

– Поэтому нужно во всем разобраться, Лер, – Дима убрал с моего лица волосы и провел тыльной стороной ладони по щеке. – Тебе ведь тоже есть, что мне рассказать?

– Да… – вздохнула я и стала рассказывать все с самого начала, как получила от профессора Радзинского гравюру.

– Получается, это тайное общество существует в Оболенке очень давно, если использует свои обозначения, шифруя их в книжных гравюрах?

– Да. Выходит, что так.

– И все это происходит у нас под носом? Они где-то собираются, устраивают свои заседания, решают, кому жить, а кому умереть. Но как им это удается, если никто из преподавателей не покидает Оболенку? Как им удается собираться незамеченными? Понятно, что все это происходит ночью. Мы с тобой видели одного из них. Но только одного. Если предположить, что у них есть тайные залы в учебном корпусе, то до них нужно добраться…

– Я знаю, как им это удается, – вздохнула я и отодвинулась от Димы подальше, на всякий случай. – Полагаю, под Университетским городком есть цепь подземных тайных ходов. Входы в подземелье должны быть в профессорских домах. Я обнаружила такой ход в папином коттедже и… в твоем.

– В моем? – удивился Индюк. – Как ты узнала?

– На одном из наших занятий я тебя усыпила и обыскала дом, – выпалила я и зажмурилась, ожидая бурной реакции.

– Ты сделала что?!

– Да, я тебя усыпила. Прости.

– Как ты могла?! Совсем с катушек съехала? – Дима вскочил с кровати и стал прохаживаться по комнате, стараясь успокоиться, когда ему, как мне показалось, хотелось меня убить.

– А что мне оставалось? Ты не разрешал мне заниматься расследованием. Шантажировал.

– Я делал это, чтобы защитить тебя. Теперь ты знаешь, что это за люди, – прошипел Индюк и, тяжело вздохнув, снова сел на кровать, запустив руки в свои волосы.

– Но теперь мы в одной команде, – улыбнулась я и пододвинулась к мужчине. Смирнов вопросительно посмотрел на меня, а я взяла его за руку. – Не злись, ладно?

– Впредь никакой самодеятельности, поняла? – прошипел он, но по глазам видела, что стал оттаивать.

– Обещаю… – прошептала я и чуть поддалась вперед, чувствуя, что сейчас самое лучшее время для поцелуя.

– Только попробуй выкинуть что-нибудь еще… – Дима тоже поддался вперед, но в последний момент отвернулся. – И не смотри на меня так. Я уже говорил. Мы только партнеры по работе.

– Индюк… – прошептала я и отвернулась, скрестив руки под грудью.

– Ладно, – примирительно сказал Смирнов и опустил руку мне на коленку, но сразу убрал и по-дружески похлопал по плечу. – Я рад, что ты в моей команде.

– Правда? – я недоверчиво посмотрела на ФСБшника, и он по-доброму улыбнулся.

– Такого противника, как ты, врагу не пожелаешь. И что с этим подземельем? Ты туда уже сунула свой длинный носик? – усмехнулся мужина, а я прикрыла рукой нос, который и без того считала не пропорционально большим.

– Там дверь. Она на замке, – прогнусавила я.

– Ладно тебе, не такой он уж и длинный. Маленьким его не назвать, но тебе идет. К тому же, с таким носом твое лицо не кажется круглым, – совершенно серьезно сказал Индюк, за что получил от меня подушкой. – Ланская, как не стыдно избивать своего научного руководителя?!

– Заслужил! – еще один замах подушкой, но Смирнов успел перехватить мою руку. Откинув в сторону мое оружие, он повалил меня на кровать и прижал своим телом. – Раздавить удумал?

– Только усмирить, – прошептал мне в губы Дима и, оставив легкий поцелуй, снова сел прямо и протянул мне руку, помогая сесть. – Значит, там дверь, и она заперта?

– Да, но, кажется, кто-то хвалился, что умеет открывать запертые двери?

– Попробуем разобраться с этой проблемой, – подмигнул Смирнов и поднялся с кровати, расправляя свою помятую рубашку. – Завтра погладишь.

– Еще чего, – я показала ему язык, но суровый Индюк проигнорировал мой выпад.

– Завтра после занятий придешь ко мне, выгладишь рубашку, и пойдем в подземелье.

– Договорились, – сдалась я.

Смирнов ушел от меня, а я забралась под одеяло, предвкушая опасное приключение, которое нас ждет завтра.

28. В подземелье Оболенки

Ожидание. Оно бывает разным. Можно ждать приятного свидания, когда сердце влюбленного с каждой проходящей минутой стучит все сильнее. Экзамена, когда, наконец, разрешится, насколько хорошо освоил пройденный материал экзаменуемый. Обвиняемому – суда, мандражируя перед вынесением вердикта. Женщине в положении – рождения ребенка, предвкушая кардинальные жизненные изменения. Можно ждать казни в камере смертников…

На что было похоже ожидание похода в Оболенское подземелье, я понять не могла. Трепетное волнение, предвкушение чего-то важного, страх (чего кривить душой?) и доля азарта. Весь следующий день я думала только о конце занятий, который никак не хотел приближаться. Последней парой была как раз философия средних веков у Смирнова. Я давно не помогала ему с подготовкой к занятиям, и только сейчас поняла, как волнуюсь за своего Индюка.

– Куда ты так летишь, Лерка? – едва поспевая за мной, вопросила Арина, пытавшаяся весь день меня разговорить и раздражаясь, что я ухожу в свои мысли.

– Не хочу опоздать на пару к Арсению. И так много пропустила. Даже не знаю, какая сейчас тема, – чуть замедляя шаг, давая подруге меня нагнать, ответила я.

– Вроде как спор Росцеллина и Ансельма³⁶… Как я поняла, – пожала плечами девушка и обиженно надулась. – Романов последнее время говорит загадками. И нас уже достал.

– Как это? – резко остановившись, нахмурилась я.

– Пока тебя не было, он сменил методику преподавания: теперь не читает скучные лекции, а спрашивает нас. Как он выражается, проверяет знания… Каждую пару.

А это было уже интересно, и я снова заторопилась в аудиторию. Смирнов пришел ровно к началу занятия, окинул студентов строгим взглядом и встал за кафедру.

– Господа студенты, добрый день! Продолжим цикл занятий. Для отсутствующих в последние дни, поясню, – он взглянул на меня, отчего я непроизвольно поежилась.

Не знай я, что он никакой не профессор, ни за что бы не усомнилась. Слишком уж Индюк вжился в роль: взгляд, выправка, тон, которым он говорил. Самый настоящий строгий преподаватель.

– У нас новая методика изучения предмета. Поскольку вы практически дипломированные магистры, то должны уметь представлять материал и находить ответы самостоятельно.

– В смысле? – вырвалось у меня, за что я получила еще один суровый преподавательский взгляд и пинок под партой от Милановой.

– В прямом, Ланская, – вздохнул Индюк и закатил глаза, демонстрируя всему курсу, как устал от глупых вопросов. – Я называю этот метод «ролевая игра».

Зря он так окрестил свою методику, потому что по аудитории молниеносно разлетелись смешки. Я обернулась и заметила смеющегося в кулак Нилова. Стоило парню поймать мой взгляд, он игриво изогнул бровь и несильно ударил себя линейкой по руке, демонстрируя свое понятие ролевых игр. Не удержавшись, я тоже хихикнула.

– Я вижу, Нилову весело, – ехидно заметил Смирнов. – Могу уверить вас, Юрий, это совсем не то, что вы предположили. Хотя судя по вам, только такие «ролевые игры» вы и знаете.

– Извините, – пробормотал Юрка.

– Так вот, Ланская, объясняю вам, поскольку вас долго не было. Занятие будет проходить следующим образом: я прикидываюсь человеком далеким от философии, беру в руки книгу и прошу вас всех объяснять новую тему. Пока не буду удовлетворен вашими объяснениями, к следующей теме мы не переходим.

Задумка Индюка была настолько гениальной, что я расплылась в улыбке и неосознанно ему кивнула. Лже-преподаватель тут же смутился, но сделал вид, что ничего не произошло, и отвернулся от меня.

– Это что еще было? Мне кажется, или ты ему глазки строишь? – прошипела Ринка, которая все прекрасно видела.

– Что ты говоришь такое?! – возмутилась я.

– О, нет… Ты покраснела.

– Ничего подобного.

– Как помидор красная. Надеюсь, ты не запала на своего научрука? А то сидите с ним над дипломом часами… Странным образом в Москву уезжали в одно время. У вас роман?

– Не говори глупостей, – прошипела я, понимая, что лучшая подруга не отступится, что чертовки опасно для нас с Димой.

– У вас уже что-то было?

– С ума сошла?!

Кажется, в этот момент мы говорили слишком громко. Сзади послышался какой-то хруст. Я обернулась и увидела Нилова со сломанным карандашом в руке. Он смотрел на меня с такой злобой, что если бы мог убить взглядом, я бы уже мучилась в предсмертной агонии.

– Так вот почему я не подхожу? – процедил он.

– Не неси ерунду! – огрызнулась я. – У Арины слишком богатая фантазия, и давай не будем выяснять отношения на занятиях!

– При нем? – довольно громко спросил парень, пренебрежительно кивая на преподавателя.

– Я тебе ничего не обещала!

– Вы совсем охамели?! – Смирнов оказался у наших парт и, скрестив руки на груди, метал гневные взгляды то в меня, то в Юрку. – Нилов, Ланская, вам мало университетских коридоров, вы теперь и на лекциях собираетесь ворковать.

– Это не то, о чем вы подумали. Мы обсуждали тему занятия, – опустив взгляд, пробормотала я, надеясь на то, что не разгорится скандал, который погубит нас всех.

– Да?! И можно поинтересоваться, какую? – сейчас Индюк смотрел только на меня.

– Спор Росцеллина и Ансельма? – я предприняла слабую попытку угадать, но промахнулась.

– Нилов, какая тема занятия? – вопросил суровый Арсений Витальевич, продолжая сверлить взглядом меня. Юрка тоже не ответил. – Все с вами обоими ясно. Поступим, как со школьниками: Нилов сейчас возьмет свои вещи и отсядет в другой конец аудитории.

Юрка демонстративно скинул книги, тетрадь и канцелярию в свою сумку. Он нарочито медленно стал подниматься из-за парты, испытывая терпение преподавателя.

– Чтобы я больше не видел вас рядом с Ланской, – строго сказал Дима.

– Ревнуете? Боитесь, что уведу? – проходя мимо Смирнова, тихо шепнул Юрка, но я услышала и захотела провалиться сквозь землю.

– Нилов, за третьей партой ряда у окна как раз есть место, – игнорируя выпад студента, отчеканил Смирнов. – А вы, Ланская, втягивайтесь в тему. Нагоняйте пропуски.

Этот небольшой инцидент быстро забылся студентами, и, как только лже-профессор задал вопрос по теме, все стали бурно обсуждать средневековую философию. Только я чувствовала на себе тяжелый взгляд друга и понимала, что нас ждет серьезный разговор. Когда пара закончилась, я попросила Арину занять мне место в столовой, а сама стала ждать Юрку. Аудитория быстро опустела, но мой друг вместо того, чтобы собираться на обед, пошел прямиком к столу Смирнова. Понимая, что сейчас может произойти, я бросилась к ним, но опоздала.

– Решили запудрить Лере голову? – нависая над преподавательским столом, вопросил отчаянный студент.

– Что вы себе позволяете, Нилов? – ледяным тоном спросил Дима.

– Вы соблазнили Леру! Прикрываетесь дипломом…

– Юра, прекрати! – я подлетела к парню и, схватив его за руку, стала тянуть к выходу.

– Держите ваши гормоны в узде, Нилов, – возмутился Смирнов, поднимаясь со стула, демонстрируя нерадивому студенту, что он выше и крепче. – А вы, Ланская, – он повернулся ко мне, – поостереглись бы водить дружбу с такими неуравновешенными мужчинами.

– Да ты… – Юрка замахнулся, но Дима ловко поставил блок, и удар пришелся на предплечье.

– Мальчик, иди-ка ты отсюда подобру, пока плохо не стало. Моему терпению подходит конец.

– Юр, пойдем, – я снова потянула Нилова за руку, но он грубо ее вырвал.

– Мой брат…

– С твоим братом я как раз и поговорю, так что катись отсюда, – прорычал Смирнов, и я испугалась, что он прибьет Нилова на месте.

– Вас уволят за связь со студенткой!

– Придурок, у меня с ней нет связи. Она мне совершенно неинтересна!

Нилов выпрямился, как натянутая струна, гордо повесил на плечо сумку и пошел к двери. Я поплелась за ним, но в дверях аудитории парень повернулся и больно ткнул меня пальцем в грудь.

– Преподавательская подстилка!

Он ушел, а я продолжала стоять как вкопанная, сознавая грубость, которой меня незаслуженно наградили. Ревность ревностью, но в данном случае Нилов перешел все границы.

– Мелкий гад! – прогремел рядом Смирнов.

– Поговорю с ним, когда остынет, – вздохнула я.

– О чем с ним говорить? Не хочу, чтобы ты приближалась к нему! – сурово сказал Дима, крепко до боли сжимая мои плечи. – Поняла?

– Мне больно, – прошипела я.

– Прости, – он ослабил хватку. – Не общайся с этим парнем. И не смей расстраиваться, он того не стоит. Ты же не простишь, что он тебя оскорбил?

– А чем он лучше тебя? – вдруг разозлилась я. – Ты тоже меня оскорблял и не раз. Не хочу повторять твои слова…

– Я – другое дело, – отрезал псевдопреподаватель.

– Почему же?

– Потому, Лера… Все. Тема закрыта. Иди на обед и через полтора часа жду тебя у себя.

Смирнов демонстративно прошел к шкафу и стал в нем копаться, словно искал что-то жизненно необходимое. Не умел он прятать свое смущение. Громко усмехнувшись, я поправила на плече сумку и оставила Индюка за его бесполезным занятием.

На обеде я не встретила Нилова, Дима тоже решил пропустить общую трапезу. Мне же было только лучше. Плотно перекусив, я поспешила в жилой корпус, чтобы переодеться. Во всех подземельях должно быть сыро и холодно, поэтому я надела теплый спортивный костюм, а с собой взяла пару кроссовок, фонарик и сменную одежду. Час «икс» приближался, и мне становилось не по себе, поэтому, выйдя на улицу, я помчалась к Диминому коттеджу.

Он открыл дверь как всегда хмурый и, окинув меня критическим взглядом, пропустил в дом. Дима подготовился к нашему приключению не хуже меня – темные джинсы, водолазка, массивные ботинки. Вот только со всем этим образом суперагента никак не вязались белые усики от молока. Невозможно было не рассмеяться.

– Ты чего? – нахмурился майор Смирнов.

– Иди сюда, – я взяла мужчину за руку и подвела к большому зеркалу в гостиной. – Любишь молоко?

– Это клубничный йогурт, – обиженно проговорил он и хотел стереть усики, но я опередила и стерла их большим пальцем, который тут же машинально облизнула.

– И правда йогурт, – улыбнулась я и заметила, какими дикими глазами наблюдает за мной Индюк. Явно недобрые мысли у него возникли от моих действий… Послал бы он к черту свои принципы, тогда нам обоим было бы легче, но он оставался стойким оловянным солдатиком.

– Нам пора, – тихо сказал Смирнов и отошел, словно меня боялся.

– Идем, – кивнула я и открыла Диме вход за тем самым зеркалом, в которое смотрелись.

Добравшись до железной двери, Смирнов опустился на корточки и стал внимательно осматривать замок. Я в нетерпении переминалась с ноги на ногу, а он, словно издеваясь, ничего не говорил.

– Дай мне минут сорок, – наконец сказал он.

– Справишься за сорок минут? – удивилась я.

– Сомневаешься? – усмехнулся ФСБшник.

Диме действительно хватило сорока минут, чтобы открыть замок. Он орудовал какими-то немыслимыми инструментами – чем-то вроде длинной спицы, отвертки и тонкого винта. Дверь медленно открылась, и Смирнов осветил фонариком темноту. Это было что-то вроде коридора. С одной стороны он заворачивал вправо, с другой – влево. И там, и там можно было разглядеть слабый свет.

– Идем? – спросил Дима.

– Да, – ответила я, но голос дрогнул, выдавая мой страх.

– Я могу сам…

– Нет. Я с тобой, – на этот раз более решительно ответила я.

Смирнов вручил мне свой фонарь, а сам взял другой, и мы медленно двинулись вперед. Это было самое настоящее подземелье, о каких пишут в приключенческих романах – сырое, холодное, с неприятным затхлым воздухом. Каменные стены с неровной кладкой выдавали немаленький возраст постройки. Скорее всего, подземелье сооружалось тогда, когда и сама Оболенка.

Мы завернули за угол и оказались в другом, на этот раз длинном коридоре с множеством ответвлений. Он слабо освещался небольшими лампами, расположенными под потолком на достаточно большом друг от друга расстоянии. Скорее всего, это не было основным освещением, потому что на стенах висели и большие фонари, но сейчас они не горели. Дима достал клубок ниток и выплюнул в руку жвачку, которую жевал. Он приклеил конец нити к полу у нашего поворота и пошел вперед, разматывая клубок.

– Нить Ариадны? – усмехнулась я.

– Есть предложения лучше? Лично я не хочу здесь заблудиться, – обиженно ответил Индюк.

– Извини, я не в обиду тебе…

– Иди сюда, Лер.

Я подошла к Смирнову, и он полез во внутренний карман куртки, достал какой-то темный предмет и вложил мне в ладонь.

– Что это? – нахмурилась я и посмотрела на электрошокер в моей руке.

– Пользоваться умеешь?

– Для чего?

– Ну, мало ли… Мы не знаем, кого встретим в этих катакомбах.

– А что, ФСБ вооружают этим? – усмехнулась я, пряча шокер в карман толстовки. Цокнув языком, Смирнов закатил глаза, а потом взял мою руку и просунул ее себе под куртку, позволяя нащупать пистолет. Но меня куда больше оружия интересовало его горячее тело, поэтому вместо того, чтобы отстраниться, я протиснула руку дальше, скользнув ладошкой по его спине.

– Ланская, ты что удумала? – ошарашено вопросил он, словно я не обняла его, а попыталась изнасиловать.

– Просто захотела почувствовать рядом с собой сильного мужчину, с которым нечего бояться, – глядя ему прямо в глаза, заявила я.

– Ты уже убедилась, что у меня есть оружие, так что идем, Лера.

Индюк отстранился, сделал пару шагов, а потом, вздохнув, повернулся ко мне и взял за руку. Он переплел наши пальцы и повел в глубь коридора, освещая фонариком пол, стены, другие проходы и изредка встречающиеся двери, точно такие, как в доме отца и Смирнова. Значит, я была права. Под Оболенкой есть подземное сообщение.

Мы прошли до конца коридора и оказались у развилки. Как девушке, Дима предложил мне выбрать, куда идти, и я указала вправо. Там был точно такой же слабо освещенный коридор с точно такими же ответвлениями. А где-то вдалеке мы увидели свет, более яркий, чем здесь. Дима выключил свой фонарь, я последовала его примеру, и мы стали продвигаться вперед. За следующим углом было что-то вроде просторного холла. Мы вышли в него, и первое, что бросилось в глаза – широкая железная дверь. Она отличалась от тех, что мы видели раньше – в два раза шире, с кодовым замком и небольшим окошком, напоминающем иллюминатор.

– Я загляну, – шепнул Дима и сделал шаг, как раздался щелчок, и дверь стала медленно открываться.

29. Что скрывает история

Каждый из нас не понаслышке знает, что это такое – страх. С точки зрения экзистенциальной философии³⁷ страх выталкивает человека за пределы сущего в ничто. Норвежский философ Ларс Свендсен³⁸ утверждал, что страх проник всюду – он властвует и в частной жизни человека, и в жизни общества. Но страх может иметь разную сущность, об этом впервые написал Кьеркегор³⁹. Он разделил страх на безотчетное, неопределенное чувство и боязнь перед чем-либо конкретным. Обычно страх вызывает неприятные ощущения, но при этом он может являться сигналом к защите, ведь главная цель, стоящая перед человеком, – остаться живым.

Мы с Димой оказались в ловушке. Зловещее подземелье Оболенки… Если нас здесь застукают, то точно не отпустят живыми. Тяжелая железная дверь медленно отъезжала в сторону, и я уже была готова оказаться схваченной, как Смирнов резко утянул меня в сторону. Он практически вжал меня в стену справа от двери, где был небольшой проем. Оставалось только надеяться, что тот, кто собирается выйти, не пойдет в нашу сторону.

– Мыхалыч, смотри, куда прешь! – возмущенно крикнул смутно знакомый басистый голос.

– Сам меня задел, – пробурчали в ответ.

Послышались торопливые шаги. К счастью, они удалялись. Мне было настолько страшно, что я не решилась открыть глаза, уткнувшись лицом в Димину грудь. Он большой мальчик, вот пусть меня и защищает. Только когда в коридоре стихло, Смирнов отошел, и я посмотрела сначала на него, а потом на пустой проход.

– Идем, – шепнул он и, взяв меня за руку, на мысочках побежал за той парочкой.

Добежав до поворота, мы услышали странный шаркающий звук и громкие мужские разговоры. Я аккуратно выглянула из-за угла и увидела двух Оболенских уборщиков, метущих пол. Они травили друг другу пошлые шутки и громко смеялись.

– Это наши уборщики, – прячась обратно и прижимаясь к стене, прошептала я, хотя Дима и без того их узнал.

– И они тут чувствуют себя вполне комфортно, – заметил он. – Как думаешь, за это им доплачивают?

– Не знаю…

Я снова выглянула из-за угла. Мужчины тем временем подошли к еще одной металлической двери и что-то нажали сбоку. Через какое-то время она открылась, и из помещения вышел Михаил Шеллар, нагруженный какими-то папками и жутко недовольный.

– Я же говорил, чтобы убирались утром. Где пропадали? Почему сейчас?

– Михаил Романович, сегодня с утра в учебном корпусе было много работы, – стал оправдываться один из уборщиков, пока второй, потупив взгляд, стоял в сторонке.

– Сегодня лабораторию убирать не нужно. Уже поздно. Завтра чтобы в шесть были здесь, – строго сказал врач и, пробурчав что-то себе под нос, пошел в нашу сторону.

Дима сориентировался первый. Схватив меня за руку, он побежал обратно к темному коридору, и только там позволил мне отдышаться. Шеллар же скрылся за дверью, откуда до этого выходили уборщики.

– Что дальше? – спросила я.

– Сейчас возвращаемся. Нужно все обдумать в спокойной обстановке.

Мы без труда нашли дорогу обратно благодаря Диминой нити. Шли молча, быстро, каждый в своих мыслях. Как только вернулись в дом, Смирнов с внутренней стороны забаррикадировал дверь. Во всяком случае, так было спокойнее нам обоим.

После сырого холодного подземелья Димин дом встретил нас теплом и уютом. Первым делом я поставила чайник, а ФСБшник достал из шкафчика печенье. Не будь мы напарниками в таком опасном расследовании, со стороны могли напомнить супружескую пару. От этой мысли стало так приятно, что я расплылась в довольной улыбке.

– Чему радуешься? – прогремел за моей спиной Индюк.

– Думаю о том, как у тебя хорошо после этих мрачных коридоров, – ответила я, разливая по кружкам кипяток.

– Что есть, то есть, – вздохнул Дима. – Здесь очень уютно. Когда вернусь к себе, будет этого не хватать.

– Ты… ты живешь один?

– Да. Но дома почти не бываю. Моя квартира больше похожа на захламленную кладовку с кроватью.

– Ясно, – я внутренне улыбнулась, представляя условия, в которых живет Индюк. К тому же, не могло не радовать, что он одинок. Пока одинок. Я была бы не прочь исправить это недоразумение…

– Слушай, Лер, там под землей целая инфраструктура, – сменил тему Смирнов. – Мы должны будем вернуться и продолжить поиски. Обязательно нужно попасть в лабораторию, про которую говорил Шеллар.

– Думаешь, там он продолжает разработки Шолохова? – предположила я.

– Не узнаем, пока не проверим.

– Когда ты хочешь снова спуститься в подземелье?

– Только после того, как будем готовы, Лер. Нам надо подготовиться к тщательному исследованию Оболенского подземелья, – серьезно сказал Дима, забирая со стола свою кружку, вазочку с печеньем и кивком приглашая в гостиную.

– Каким образом? – следуя за ним и усаживаясь на диван, поинтересовалась я.

– Скорее всего, подземная цепь коридоров проходит через весь университетский городок. Нам нужно составить карту подземелья, чтобы там ориентироваться, – ответил Смирнов.

– А для этого нужна карта Оболенки, – догадалась я.

– Умница, – расплылся в улыбке Дима и, удобнее устроившись на диване, развернулся вполоборота ко мне так, что нас разделяли какие-то сантиметры. Вот только он все равно был далеко. Его глаза горели таким фанатичным блеском, что стало понятно – все его мысли только о деле, и мне нет в них места.

– Дим, знаешь, на что я обратила внимание? – я решила поддержать его энтузиазм, и мужчина с интересом посмотрел на меня, явно ожидая чего-то интересного. – Кладка камней в проходах такая же, как и у главного корпуса, это значит, что подземелье было построено тогда же, когда и сам Университет.

– Это не удивительно, ведь его строили очень давно, тогда любили разные тайные ходы, – усмехнулся Смирнов. – Скажи, когда построили Оболенку? Сто-двести лет назад?

– В конце восемнадцатого века. В тысяча семьсот семьдесят девятом году, – сходу ответила я, ведь нас с первого курса обучали истории Университета.

– Серьезно? – удивился Смирнов. – Оболенскому столько лет?

– Да. Оболенка младше МГУ всего на двадцать четыре года. Странно, что ты это не узнал, когда сюда устраивался.

– Мое упущение. Не придал значения этим фактам. Я не думал, что предстоит копать так далеко. Теперь тебе предстоит меня просветить на эту тему.

– Тогда слушай, этот Университет основал Петр Семенович Оболенский с личного разрешения императрицы Екатерины Второй, – я отставила на стол пустую чашку и с ногами забралась на диван, приготовившись рассказывать дальше, но Смирнов так ехидно усмехнулся, что я нахмурилась. – Что?

– Ничего, Лер. Ты просто милая, вот и все, – он взял меня за руку и переплел наши пальцы. – Продолжай.

– Так вот, официально основатель университета – Петр Семенович Оболенский, выходец из княжеского рода Оболенских. Вот только создавал Оболенку он не один, а вместе с прибывшими в Россию членами ордена иезуитов⁴⁰, – я перевела дыхание, пытаясь успокоить сердце, которое колотилось сумасшедшим дятлом только потому, что Смирнов держал меня за руку.

– Орден иезуитов? Сектанты какие-то? – недоверчиво уточнил мужчина, забавно поморщившись.

– Нет, – засмеялась я. – Иезуиты – это мужской монашеский орден Римско-католической церкви. Он был основан еще в тысяча пятьсот тридцать четвертом году Игнатием Лойолой⁴¹, а через шесть лет Папа Римский Павел Третий его утвердил. Вообще, орден имеет название Общество Иисуса или Общество святого Игнатия, в честь его основателя.

– И чем занимался этот орден Иисуса с Игнатием?

– Практически всем. Иезуиты занимались наукой, образованием, миссионерской деятельностью. Они яро поддерживали Папу Римского и католическую церковь, особенно в борьбе с протестантизмом. Основные принципы их ордена – жесткая дисциплина, беспрекословное повиновение младших старшим, абсолютный авторитет главы – пожизненно избираемого генерала, или, как его называют, «черного папы», который, в свою очередь, подчиняется непосредственно Папе Римскому.

– И как эти игнатьевские иезуиты оказались в России? Тем более, у нас тут православие, – вопросил Индюк.

– Тут нужен небольшой исторический экскурс, – ответила я, на что он только закатил глаза.

– Валяй, Ланская, просвещай меня.

– Орден иезуитов поддерживался как церковью, так и государями-католиками стран, где набирал мощь протестантизм⁴². Постепенно орден развивался, богател, получал власть и в итоге сам стал угрозой для сильных мира сего. В тысяча семьсот семьдесят третьем году Папа Римский Климент Четырнадцатый⁴³ упразднил общество святого Игнатия. Его расформирование происходило в течение сорока лет, но все равно орден, пусть и обнищалый, продолжал существовать – сначала подпольно, потом опять открыто. Конечно, прежней власти у иезуитов уже не осталось.

– И как со всем этим связан наш Университет? Ты меня окончательно запутаешь, – пробурчал Индюк, а сам стал выводить большим пальцем замысловатые круги на моей ладони.

– А вот так. Петр Семенович Оболенский был крайне образованным человеком, кроме прочего, он несколько лет жил в Праге, где вступил в тесную связь с местными иезуитами и с их позволения много времени проводил в Клементинуме⁴⁴.

– Что еще за Клементинум?

– Это комплекс зданий иезуитского коллегиума, был одним из крупнейших центров подготовки иезуитов. В семнадцатом веке туда перевезли библиотеку Карлова Университета. Клементинум был центром науки и образования. Петр Оболенский провел там несколько лет, а потом вернулся в Россию. После того, как расформировали орден иезуитов, на его членов начались самые настоящие гонения. Кто-то не спасся, кому-то пришлось отречься от дела жизни, а кто-то бежал. Так, группа иезуитов перебралась в Россию, где их принял старый друг.

– А как к этому отнеслись у нас в стране? Насколько помню из школьной истории, в России никогда не любили католиков.

– Петру Оболенскому удалось убедить императрицу позволить иезуитам поселиться у него и открыть учебное заведение, в котором бы передавались знания, которые привезли с собой пражские иезуиты. Поговаривали, что все дело в тесной дружбе, которая была у Екатерины с Петром Семеновичем, но их роман никем не был подтвержден. Были другие, более весомые и, на мой взгляд, логичные причины. Екатерина Вторая, вдохновленная идеями просвещения, всячески поддерживала образование вРоссийской империи, а беглых иезуитов можно было использовать в этих целях. Другая причина – это бурное развитие масонства⁴⁵.

– Масонства? Это уже сектанты. Про них слышал, – довольно сообщил Смирнов, и на этот раз я закатила глаза.

– Дим, про таких, как ты, говорят: «слышит звон, да не знает, где он». Масоны не сектанты, это тайное общество, но оно скорее напоминает игры богатых. Основной деятельностью масонства считается благотворительность, нравственное развитие и совершенствование себя. Кстати, масоны религиозны и веруют в Высшую сущность.

– Тебя послушать, так они настоящие герои…

– Не знаю… Мне не доводилось познакомиться с масонством близко. Только по книгам. В любом случае, у меня сложилось мнение, что масонство для членов лож скорее игра, чем нечто большее. У нас в стране масонство появилось в середине восемнадцатого века, а основное распространение получило при Екатерине Второй. Она не любила масонов, хотя открыто не запрещала и не преследовала. Придя к власти в результате переворота, императрица боялась, что масонские ложи, объединявшие в себе влиятельных и обеспеченных мужей страны, могут стать угрозой ее власти. Нужно было найти какой-то способ их ослабить и переключить внимание от государственного управления на что-то другое.

– И этим другим стали иезуиты? – догадался Смирнов.

– Именно. Иезуиты и масоны давние враги. Думаю, дав добро на строительство Университета, Екатерина хотела, чтобы масонство в первую очередь сосредоточилось на интригах против старого неприятеля, а не ее управления страной. Но тут судьба распорядилась иначе. Зима семьдесят девятого выдалась суровой, и не привыкшие к таким морозам европейцы ее не пережили.

– Хочешь сказать, все иезуиты погибли от холода?

– Не все, лишь некоторые, но когда Университет был достроен, преподавателей-иезуитов можно было сосчитать на пальцах одной руки. Ни о каком возрождении ордена на землях Российской империи речи идти не могло.

– Поражаюсь я тебе, Ланская, – покачал головой Дима. – Как ты все это запомнила? Ордена, религиозные придурки, масоны и прочая лабуда…

– Дим, не забывай, что я не только философ, но и историк.

– Гребаная заучка, – пробормотал он.

– Что?!

– Я не только философ, но и историк, – передразнил меня Индюк, а потом резко повалил на диван и начал щекотать. – Это тебе, чтобы не зазнавалась.

– Дурак! – сквозь смех прокричала я. – Пусти!

Смирнов прекратил, только когда я полностью капитулировала, признав, что все-таки воображала. В качестве наказания я была приговорена к готовке ужина на двоих, и, все еще смеясь, мы пошли на кухню.

– Слушай, Лер, а эти иезуиты часом не носят черные плащи с белыми масками? – наблюдая за моими манипуляциями с кабачком, поинтересовался Дима.

– Они действительно носили черный плащ или кафтан, но только без маски. В качестве головного убора надевали шляпу с загнутыми по сторонам полями. Но вот что действительно объединяет иезуитов с людьми из Оболенки, так это принцип «цель оправдывает средства», – нарезая кабачок и укладывая его в форму для запекания, сказала я.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Дима, доставая из шкафчика початую бутылку вина.

– Я тебе уже сказала, что, поддерживая Римского Папу и католичество, иезуиты боролись против распространения в Европе протестантизма. Они готовили ряд покушений на протестантских правителей Франции, Нидерландов и Англии. Иезуиты часто выступали заговорщиками в странах, ставших на путь протестантизма. Не гнушались ничем.

– Интересно… Получается, местная шайка переняла у иезуитов их методы решения проблем. Теракт в Марракеше, убийство дипломатов, взятки и прочее. Ловко, – ставя на стол бокалы и разливая нам вино, пока я отправляла в духовку овощи, усмехнулся ФСБшник. – Слушай, а может, это и есть эти иезуиты? Ну, слегка модернизировались… Заменили шляпу на маску.

– Нет, не думаю. Несмотря на всю схожесть, не забывай, что иезуиты в первую очередь религиозный орден.

– Возможно, в Оболенке обосновался какой-то другой орден?

– Да, любителей маскарада. А если серьезно, то у меня уже была такая мысль, но мне нужно время, чтобы ее рассмотреть. На самом деле, тайных орденов и обществ немало. Я никогда не интересовалась этим вопросом, поэтому мне необходимо больше информации.

– Сможешь заняться этим завтра?

– Да, конечно.

– А сейчас поужинаем и посмотрим кино, – улыбнулся Смирнов.

– Кино? – удивилась я.

– Мы заслужили свободный вечер, ты так не считаешь? Или у тебя планы?

– Нет, никаких.

– Вот и отлично. К тому же, нужно обсудить, как решить еще одну проблему, – Дима плотно сжал руки в кулаки и перевел дыхание. – Нилов. Нельзя, чтобы он распространялся о нас.

– Да. Ты прав. Я поговорю с ним.

– Не нравится мне этот парень. Не думаю, что хорошая идея, чтобы ты с ним общалась.

– Зря ты так. Он, конечно, повел себя как редкостная скотина, но все же не такой плохой, как ты думаешь. И потом, у нас нет другого выхода. Только убедить его.

– Я бы нашел другой выход, да тебе он не понравится.

Этот вечер был похож больше на свидание, чем на дружеский ужин. Хотя Смирнов уже не брал за руку, не щекотал и вообще не касался меня, я чувствовала, как он постепенно забывает про свой глупый принцип разделять отношения и работу. Мы оба нуждались в чем-то большем, что могли дать только друг другу.

После фильма и уборки на кухне, в десятом часу я стала собираться к себе. Смирнов проводил до двери и грустно вздохнул, что не может дойти со мной до корпуса. А как об этом сожалела я… Поцеловав его на прощание в щеку, я посильнее замоталась в шарф и вышла на заснеженную улицу.

Как же все-таки много значит для девушки внимание любимого мужчины. Заботливый и нежный Дима так меня осчастливил, что я практически порхала по Оболенским улицам, напевая себе под нос глупую старую песенку. Вот только стоило мне подняться на свой этаж, как все веселье тут же испарилось. Большая и пьяная в хлам проблема развалилась на пороге моей комнаты.

– Нилов, черт возьми! Что ты тут делаешь?! – разозлилась я и начала трясти молодого человека.

– Лерочка, детка… – с трудом произнес парень.

– Где ты нашел алкоголь? – ответа не последовало, и Нилов вырубился.

Я не могла оставить Юрку в таком состоянии в коридоре, как бы ни злилась. Уповая на то, что никто не явится на шум, я открыла дверь в свою комнату и, приподняв под плечи, перевернула Ниловскую тушу ногами к двери. По сравнению со мной, Юрка казался неподъемным великаном, и затащить его в комнату смогла только за ноги.

– Вставай, пьяный человек! – зло проговорила я, но все было без толку. Тогда я налила стакан воды и вылила ему в лицо. Только так удалось ненадолго привести парня в чувства.

– Лерочка… Лер…

– Ты что учудил, придурок?! Тебя отчислят, если кто-то увидит в таком виде!

– Мне плохо…

Видимо, Нилов совершенно не умел пить. Только чудом ему удалось добежать до туалета. Я всегда не любила пьяных, и было противно всю ночь вытирать за Юркой рвоту. Мной двигала отнюдь не душевная доброта, нужно было позаботиться о друге, чтобы он не рассказал о своих подозрениях обо мне и Диме. Эгоистично? Да. Но во мне все еще жила обида. Только к утру парень наконец уснул, а я, укрыв его двумя одеялами, открыла окно, чтобы проветрить мерзкое зловоние.

– Лер… Лера!

Я с трудом разлепила глаза. За окном уже был день – яркий, солнечный, слепящий. А моя голова раскалывалась после бессонной ночи.

– Лер… Прости… – надо мной клонился Нилов, а меня чуть не стошнило от резкого запаха алкоголя и несвежего дыхания.

– Юр, тебе надо умыться… – поморщилась я.

– Да… Прости, – он отшагнул назад. – Я пришел попросить у тебя прощения. Вчера. Лер, я не хотел тебя обидеть. Ты была права, это все ревность…

– Юр, но мы ведь договорились быть друзьями. Я объяснила тебе…

– Знаю-знаю. Но мои чувства. Они-то не хотят слушать.

– Я не могу ответить тебе взаимностью.

– Буду рад уже тому, если ты простишь, и мы снова будем друзьями.

– Хорошо… – сдалась я. – И забудь о своей глупой догадке по поводу меня и Арсения Витальевича. Между нами ничего нет.

– Просто вы как-то странно переглядываетесь.

– Потому что работаем вместе над дипломом. Конечно, у нас есть какие-то свои темы, ведь мы проводим вместе уйму времени.

– Да, ты права, детка, – Нилов подошел ближе и распахнул объятья. – Давай мириться?

– Только сначала прими, пожалуйста, душ, – улыбнулась я и проскользнула под его распахнутыми руками в ванную. – Юр, я положила для тебя свежее полотенце.

– Спасибо, детка.

Нилов ушел в душ, а я достала мобильный, где высвечивалось несколько пропущенных от Индюка и четыре гневных сообщения, вопрошающих, где я. Его пара стояла у нас последней, а сейчас уже было время обеда. Я быстро набрала Диме ответ, что уладила проблему с Ниловым и объясню все при встрече, но Смирнов больше не писал. Я наспех прибралась в комнате и стала ждать из душа Юрку, но тут в дверь постучали.

– Ланская, ты в комнате?! – раздался грозный голос Димы, и я решила затаиться, пока он не уйдет. Но тут зазвонил мой мобильный. Индюк. – Ланская, открывай, или ломаю дверь!

Я испуганно покосилась на ванную. Юрка пока мылся, значит нужно скорее избавляться от Смирнова. Подбежав к двери, я резко ее распахнула, хотела шагнуть в коридор, но Смирнов, нагло меня подвинув, вошел в комнату.

– Лера, ты не пришла на занятия, я это заметил только, когда не явилась на мою пару. Что случилось? Я волновался! – затараторил Индюк, но вдруг его лицо вытянулось.

– Здрасти… – мокрый Нилов в одном полотенце вышел из ванной, и это стало гвоздем, забитым в мой гроб.

30. И грянул гром

«Раздавите ногой мышь – это будет равносильно землетрясению, которое исказит облик всей Земли, в корне изменит наши судьбы. Гибель одного пещерного человека – смерть миллиарда его потомков, задушенных во чреве. Может быть, Рим не появится на своих семи холмах. Европа навсегда останется глухим лесом, только в Азии расцветет пышная жизнь. Наступите на мышь – и вы сокрушите пирамиды. Наступите на мышь – и вы оставите на Вечности вмятину величиной с Великий каньон. Не будет королевы Елизаветы, Вашингтон не перейдет Делавер. Соединенные Штаты вообще не появятся»⁴⁶. Я не могла и предположить, к каким последствиям приведет то, что впустила к себе на ночь пьяного Юрку.

– А вот и Нилов, – усмехнулся Индюк, внимательно рассматривая неподобающий внешний вид парня. – Я только что от вас.

– От меня? – опешил Юрка.

– Да, ваш брат волновался, что вы не явились на лекции, и попросил вас проведать, потому как сам не мог. А я заодно решил заглянуть к Ланской, которая также безбожно прогуляла. Теперь вижу, что с вами обоими все прекрасно.

– Арсений Витальевич, не делайте поспешных выводов, – подорвался к нему Нилов, но Дима остановил его жестом.

– Меня не волнуют ваши отношения, если они не мешают учебе. Я рад, во всяком случае, что вы разобрались со своей девушкой и теперь оставите безумные мысли, что у меня есть виды на Ланскую. Нет. И даже если бы она не была моей студенткой, подобные особы не в моем вкусе.

Смирнов говорил это, глядя на Нилова, словно меня в это время нет в комнате. В его голосе скользил холод с примесью отвращения, а я даже не могла возразить. А как же хотелось кричать и молить его выслушать меня. Он же все неправильно истолковал. Все! Да еще это дурацкое сообщение, что уладила все с Юрой.

– Впредь устраивайте ваши свидания после занятий, а не вместо, – небрежно кинул Смирнов и, не удостоив меня и взглядом, ушел.

Только от хлопка двери я пришла в себя. Юрка что-то бормотал, но я не понимала, чего он хочет. Молча прошла в комнату и забралась на кровать с ногами. Обхватив руками коленки, я стала думать, как теперь быть дальше. Понятно, что Индюк сейчас не способен меня выслушать, нужно дать ему время успокоиться, но что делать потом?

– Лер, согласна? – опустился рядом на кровать Нилов.

– Что?

– Давай я схожу к Арсению и все ему объясню. Нехорошо, если из-за меня ты пострадаешь. Ты меня не бросила в коридоре, ночью помогала…

– Прекрати! – процедила я. – Лучшее, что ты можешь сделать – это пойти к себе и нагнать сегодняшние пропуски. Романов – мой научрук, с ним разберусь.

– Лер…

– Хватит, Юр! Ты мне уже устроил веселую ночку. Я рада, что мы с тобой все прояснили, но сейчас лучше уйди, иначе снова поссоримся.

– Ладно. Хорошо, – сдался он и стал одеваться. – Но если что…

– Я поняла, но ничего не нужно.

Юрка ушел, и я не сдержалась, позволив глазам увлажниться. Внутри все сжималось от неприятного чувства вины, хотя ему не было повода. Я потянулась к телефону, чтобы позвонить Диме, но вовремя остановилась. Еще слишком рано. Он не станет слушать. Лучше потом к нему прийти и желательно с чем-нибудь важным для нашего расследования, может быть, так его задобрю.

В дверь снова постучали, и я бросилась открывать, надеясь увидеть на пороге Смирнова. Это был не он. Счастливая Аринка держала в руках широкие коробки с нашими платьями, о которых я напрочь забыла.

– Все в порядке, Лер? Чего не пришла на пары? – без разрешения входя ко мне, поинтересовалась подруга скорее для проформы, потому что мой ответ слушать не стала. Слова, что все хорошо, утонули в шелесте упаковочной бумаги. – Лера! Красотища какая!

Это действительно было так. Атлас моего платья изумительно переливался в дневном свете, а легкий газ, пристроченный к подолу, придавал наряду умеренной торжественности с толикой нежности.

– Надевай скорее! – нетерпеливо протянула мне платье Арина и принялась распаковывать свое.

Как две кокетки, мы вертелись у большого зеркала. Платья были восхитительными. И, как любая девушка, я немного повеселела, примерив красивый наряд.

– Жаль, папа не увидит… – вздохнула я. – Это был его подарок.

– Милая, не грусти. Андрей Николаевич наверняка улыбается сейчас, сидя на облачке. А вот будешь грустить, он тоже загрустит, – по-детски наивно поддержала подруга, и я в благодарность ее обняла.

– Спасибо, Арин. А ты сама как? Мы давно не общались. После папиной смерти я вообще мало с кем общалась, – расстегивая молнию на спине, проговорила я.

– Знаешь, Лер, мне очень стыдно перед тобой, – Арина виновато опустила глаза и села на краешек моей кровати.

– Стыдно? За что?

– Ты эти дни была в трауре, а я… В общем, у меня начались отношения. И, кажется, я серьезно влюбилась.

– Правда? Но я только рада! – я накинула халат и села рядом с подругой, приобнимая ее за плечи. – Ванька отличный парень и давно сходит по тебе с ума.

– Это не Ванька, – все еще не поднимая взгляда, ответила Ринка.

– То есть как? Ты сейчас не о Костромицком? – удивилась я, ведь помнила, что совсем недавно у них с Ринкой что-то наклевывалось. Подруга не ответила и не посмотрела на меня, что зародило в душе нехорошее предчувствие. – Арин, а с кем тогда ты встречаешься?

– После похорон Андрея Николаевича мне было так паршиво. Хотелось тебя поддержать, но ты не подпускала к себе.

– Мне нужно было время…

– Да, понимаю. Но мое бессилие так угнетало. Чтобы как-то отвлечься, я пошла в спортзал. Думала, что занимаюсь одна, но на одной из неосвещенных трибун сидел Ян, – она перевела дыхание и замолчала.

– Ян Эдуардович? Физрук? – уточнила я.

– Да. Сначала я его не заметила, а он просто наблюдал, но в какой-то момент не удержался и отпустил в мой адрес комментарий. Потом подошел. Мы просто общались. Ян предложил потренировать меня индивидуально. Я согласилась, так все и началось.

– И ты в него успела влюбиться за такое короткое время?

– Да, Лер… Он просто сумасшедший. Настоящий мужчина, не то что наши студенты. Ян сильный, властный, сексуальный.

– А Ян? Он влюблен в тебя?

– Думаю, да, – гордо улыбнулась Арина, позабыв про прошлую стеснительность. – Он – мой учитель любви.

– Учитель любви? – поморщилась я. Откровенно говоря, мне не хотелось слышать подробности их отношений. Но меня настораживало, что многие преподаватели Оболенки были замешаны в темных делах. Нельзя было допустить, чтобы моя подруга подвергалась опасности. Ведь пока мы не знали, связан ли Ян Гуревич с нехорошей компанией Университета.

– Ян обучает меня, как доставлять удовольствие в постели. Лер, я так заблуждалась, думая, что знаю о сексе. Да я ничего об этом не знала до Яна! – воодушевленно прокричала довольная подруга, не замечая, как мне неприятно все это выслушивать. – Знаешь, Лер, то, что мы делаем…

– Все, хватит! – не выдержала я. – Мне все понятно. Прошу, избавь от подробностей.

– Ничего тебе не понятно, дурочка. Ты же вообще у нас девочка. Вот когда, наконец, решишься, я тебе смогу быть полезна.

– Прости, Арин, но ты сейчас рассуждаешь, как матерая проститутка. Пусть у меня еще не было парня, но это не делает меня дурочкой! – разозлилась я.

– Ты назвала меня проституткой? – Арина вскочила с кровати и стала демонстративно убирать свое платье в коробку. – Не ожидала от тебя такого. Думала, мы подруги.

– Рин, прости, пожалуйста. Я не хотела обидеть. Признаю, что была груба. Просто и ты пойми. Подобные разговоры…

– Вполне естественны между близкими подругами, как я думала. Но, видимо, на твой счет ошиблась. В дальнейшем буду фильтровать базар.

Она обиделась. Схватила коробку с платьем, даже толком ее не закрыв, и выбежала из моей комнаты, громко хлопнув дверью. Вот и второй человек за день, с кем я умудрилась поссориться. Но что до Арины, то ее обида – меньшее из зол. Куда страшнее, если Ян действительно причастен к преступлениям Оболенки и попытается втянуть во все мою подругу. Нужно обязательно рассказать обо всем Смирнову. Только пока у меня не было никакой полезной информации, поэтому сначала решила пойти в библиотеку.

Войдя в читательский зал, я сразу увидела Сергея Петровича. Главный библиотекарь отчитывал какого-то первокурсника за то, что тот халатно относится к книгам. Да, для Вдовина книги – это святое, он не позволял студентам делать карандашные пометки, заламывать уголки у страниц как закладки и, самое страшное, есть за чтением. Мое появление спасло нерадивого студента от праведного библиотекарского гнева. Сергей Петрович, оставив несчастного наедине с угрызениями совести, поспешил ко мне.

– Лерочка, милая, ты пришла меня проведать? – обрадовался он, а мне стало нестерпимо обидно за одинокого старика, к которому если и обращаются, так за очередной книгой.

– Да, и хотела побеседовать с вами.

– Пойдем к моему столу. Там никто не помешает, а в ящике у меня лежит шоколадная конфета, – старичок мне забавно подмигнул, и мы пошли в другой конец библиотеки.

– Сергей Петрович, после нашего прошлого общения я заинтересовалась историей Оболенского Университета, – начала я, усаживаясь на стул рядом с креслом библиотекаря.

– Вот как? – он приподнял бровь, хотя я поняла, что на самом деле не удивился.

– Скажите, Оболенку ведь строили европейские иезуиты?

– Да, в основном прибывшие из Чехии. Петр Семенович Оболенский мечтал создать на родине подобие Пражского Клементинума.

– Но из-за суровой зимы этого не случилось?

– Ну, почему? Из прибывших иезуитов остались пятеро во главе с Карлом Болеславом. Он изначально был правой рукой князя Оболенского. Карл Болеслав руководил Университетским городком, прописал его устав. Правда, он изменил иезуитским ценностям, его взгляды были более широкими и современными. Религия ушла на второй план, а на первый вышла наука. Именно он поставил во главу угла понятие «калокогатия».

– А почему Университет построили именно здесь? Из-за тех камней?

– Думаю, что да. Это место особенное, я говорил тебе об этом.

– Спасибо, Сергей Петрович. С вами так интересно общаться.

– Тогда заходи почаще! Я рад гостям, ты же знаешь, – расплылся в улыбке старик.

– Постараюсь. Но вы же понимаете, сейчас диплом…

– Да. Как подготовка? Уже много написала? Я слышал, что твой научный руководитель парень серьезный, спуску не дает.

– Написала много, но пока остается еще больше. Вы не возражаете, если я посмотрю кое-какие книги?

– Конечно нет, милая, библиотека в твоем распоряжении.

Сергей Петрович достал свой толстый регистрационный журнал и стал отмечать выданные на руки книги. Он не признавал компьютеры, поэтому все и всех фиксировал в журнале, а его молодые помощники наутро переносили данные в электронную базу. Мороки было больше, за спиной Вдовина шептались, но никто не мог ему указывать. В своей библиотеке Сергей Петрович был и царем, и Богом.

Оставив библиотекаря за работой, я пошла сквозь стеллажи по узким коридорам, выбирая книги, где могла найти что-нибудь об истории Оболенки. Везде я находила уже известные мне сведения о моем Университете и даже расстроилась, что не узнала ничего нового, пока… В одной из книг я обнаружила пожелтевший лист бумаги. Письмо, которое так и не было получено адресатом. Пробежавшись по нему взглядом, я поняла, что теперь у меня есть то, с чем могу явиться к Смирнову.

Уже на улице я поняла, что весь день провела в библиотеке и даже пропустила ужин. Но голода я не чувствовала, его заменил адреналин. Со всех ног я бросилась к дому Индюка.

– Ты пришла? Не ждал, – с лицом, словно съел лимон, встретил меня Дима.

– Мы же договаривались…

– Да, но ты не явилась на ужин, Нилов тоже. Думал, ты продолжаешь его убеждать, что не имеешь связь с преподавателем.

– Все не так, как ты себе надумал! – недовольно кинула я и, толкнув плечом Индюка, прошла в дом. – Нилов вчера напился. Я нашла его в бессознательном состоянии у себя под дверью. Если хочешь знать, его всю ночь рвало.

– Лера, мне это неинтересно. Что там с Ниловым, и чем вы занимались. Ты все уладила? Молодец!

– Ты все равно мне не веришь, – я села на диван и закрыла лицо руками, не давая себе расплакаться.

– Конечно, не верю. Ты постоянно врешь. То, что ты трахалась с Ниловым этой ночью, я не сомневаюсь. На себе испытал твои методы… там, в Москве, – он прошел в гостиную и сел на журнальный столик напротив меня. Его взгляд был настолько холодным, что мог заморозить целый океан. – Лера, не все стоит делать через постель. Ты умная девушка, начни работать головой, и не ее частью, что у тебя под носом.

Звонкая пощечина хлестко отозвалась на всю гостиную. Если раньше Смирнов смел меня оскорблять, и я терпела, то в этот раз он перешел черту.

– Мерзавец! Ты… ты…

– Я? Мерзавец? Потому что назвал вещи своими именами? Правда глаза колет?

– Какая правда?! – прокричала я, не сдержавшись. – У меня ничего не было с Ниловым! Я тебе рассказала, как было.

– Да мне, собственно, плевать, – процедил он. – Даже хорошо, что все сам увидел. Теперь не буду заблуждаться на твой счет. Шлюхи меня не интересуют.

Я хотела снова его ударить, но Смирнов успел перехватить мою руку и до боли сжал запястье. Он был зол не меньше меня, только не имел на это права. Хотелось немедленно встать и уйти, но я, связанная расследованием и данным себе словом разыскать убийц отца, не могла. От этого становилось еще хуже, потому что сейчас Индюк был мне отвратителен.

– Прекрати свою истерику, – отчеканил он. – Сейчас у нас на первом месте работа. Закончим расследование и разойдемся как в море корабли. Тебе удалось что-нибудь разузнать?

– Да, – сухо ответила я, ненавидя его еще больше за то, что он прав.

– Что?

Я открыла сумочку и протянула Диме письмо, найденное в книге.

– Это же?.. – пробормотал он.

– Да.

31. Интриги зимнего бала

Дорогая Анечка!

Я знаю, что ты найдешь это письмо, когда возьмешь книгу. Если ты его читаешь, значит, я не рядом. Значит, ты осталась в Оболенке одна; одна без моей защиты. Я узнал страшные вещи о нашем Университете. Ты даже не представляешь, что это за люди! Какие преступления на их совести. Меня не просто так позвали преподавать, теперь я один из них и вынужден делать настолько грязные вещи, что стыдно говорить. Только я, Анечка, не стану их сообщником. Я все расскажу! Скоро у нас собрание, мне нужно узнать их планы, а потом – прямиком в милицию. Если ты читаешь это письмо, моя хорошая, значит, у меня не вышло. Беги! Никого не слушай, не поддавайся уговорам. Только вдали от этого проклятого места ты сможешь жить своей жизнью, а не плясать под их дудку. Я люблю тебя, Анечка! Больше жизни люблю!

Твой Артем

– Это письмо – доказательство того, что в Оболенке творится черт знает что! – воскликнула я.

– Косвенное. Ни дат, ни фамилий. Эта бумажка, по сути, ничто, – холодно проговорил Смирнов и положил письмо на стол.

– То есть как ничто?! – возмутилась я. – Тут же написано…

– Лер, иногда ты бываешь такой тупой! Я тебе поражаюсь, – перебил он и скривился, словно съел дольку лимона. – У нас нет никаких подтверждений, что письмо не подделка, что оно написано не сумасшедшим. Мы не можем прикрепить это к делу.

– Но ты-то веришь, что это не фейк?

– Я?

– Да, Дим… Ты веришь? Какая это может быть подделка? Для чего? Да и бумага пожелтевшая…

– Я отправлю письмо на экспертизу, чтобы узнать его возраст. Потом твоя задача – разузнать в библиотеке о преподавателе с именем Артем. Что с ним стало. Анечка письмо не получила. Скорее всего, ее убрали. Артем, как мы можем догадаться, тоже не добрался до милиции.

– Получается, их обоих убили? – ужаснулась я.

– Скорее всего, но не будем спешить.

– Есть еще кое-что, – я чуть замялась и перевела дыхание, набираясь сил продолжить. – Арина, моя подруга, у нее роман с Яном.

– Я не удивлен, – пробормотал Индюк.

– Вот как? Ты догадывался?

– Нет, но судя по ее распущенности…

– Прекрати! Арина не такая! – перебила я Смирнова, не желая слушать оскорбления в адрес подруги. Пусть он тысячу раз был прав, я не могла позволить обижать Миланову. – Я волнуюсь, что их отношения с Гуревичем не доведут до добра. Если он тоже один из общества Оболенки?

– Сейчас мы с этим ничего поделать не сможем. Постарайся присмотреть за своей подругой, – немного смягчившись, ответил Дима.

– Мы поссорились. Это будет проблематично.

– Так помиритесь! У тебя отлично получается налаживать контакт. Или это распространяется только на парней?

– Я же пыталась тебе объяснить…

– Неважно. Я не намерен спорить с тобой. Сейчас есть более актуальные дела, – Смирнов кивнул на столик, где лежали какие-то бумаги. – Мне удалось раздобыть карту Оболенки, по ней пойдем по подземелью.

– Прямо сейчас? – удивилась я.

– Ты можешь остаться, – отвернувшись от меня и доставая из-под стола большой фонарь, кинул Индюк.

– Я иду с тобой! – решительно заявила я, на что получила его кривую ухмылку.

И мы вновь спустились в подземелье, но на этот раз имея приблизительное представление о его планировке. Нам потребовалось несколько часов, чтобы обойти все извилистые коридоры, отмечая подземные ходы на карте Университетского городка. Как мы и думали, преподавательские дома имели свои выходы в подземелье. Также нам удалось найти около десятка запертых дверей, над которыми не было каких-либо строений на поверхности. Мы могли только предположить, что за ними крылись помещения или другие проходы. Самой любопытной находкой нашей вылазки оказались ворота в другом конце подземелья, как раз под учебным корпусом. Огромные дубовые двери с навесным замком и кованой решеткой перед ними напоминали ворота средневекового замка. Потемневшее дерево выдавало их солидный возраст.

– Как думаешь, что за ними? – поинтересовался шепотом Смирнов.

– Думаю, там нечто наиболее ценное, возможно, их главный зал или какое-нибудь святилище, – предположила я. – Прямо над нами учебный корпус, значит, за этими воротами сокрыто огромное пространство.

– Я уже ничему тут не удивлюсь, – пробормотал Смирнов. – В любом случае, сегодня туда не попадем. Пора возвращаться.

Мы вернулись домой поздней ночью. Смирнов сразу же отправил меня к себе, он не предложил мне остаться и даже не пошел проводить до двери. Индюк четко дал понять, что, кроме расследования, не желает со мной общаться. Было очень обидно, но проглотив эту горькую пилюлю, я ушла, надеясь, что время заставит его понять, как он ошибся. Но ничего не изменилось ни на следующий день, ни потом.

Наступил вечер зимнего бала, и я собиралась в гордом одиночестве, покинутая всеми. Смирнов со мной не общался, Арина так и не простила, Юрку я избегала сама. Мне так не хотелось куда-то идти, лучше бы забраться под одеяло и плакать всю ночь напролет. Я же не заслужила такого отношения. Это было нечестно.

Я была похожа на настоящую принцессу: платье сидело идеально, убранные на одну сторону крупные локоны золотистой рекой спадали на плечо, а дополняли образ легкий макияж и нежный, едва уловимый аромат духов. Отцу бы понравился его подарок, вот только мне было все безразлично. Я собралась на удивление быстро и не спеша отправилась в учебный корпус. Лучше уж уйти из комнаты раньше, чтобы не поддаться соблазну остаться.

Я пришла в бальный зал одной из первых, взяла бокал лимонада и встала у большого окна. Наблюдая, как из жилого корпуса выходят студенты, я вдруг осознала, что сама здесь чужая. Мне захотелось стать обычной студенткой, которая на метро добирается на занятия, обедает в Макдоналдсе и ходит в кино вместо скучных пар. Как странно понять это на последнем курсе, может быть, раньше… Но отец бы не позволил. Чертова Оболенка не отпустила бы.

– Валерия, вы великолепны, – раздался за спиной тихий мужской голос, и я встрепенулась от неожиданности.

– Спасибо, – ответила я и повернулась к Яну Эдуардовичу. Он выглядел шикарно: черный костюм, начищенные до глянца ботинки и зачесанные назад волосы. Неудивительно, что Арина влюбилась в него. Он мог очаровать любую, стоило только захотеть.

– Вы, как чудный бутон, распускаетесь, превращаясь в прекрасный цветок, – прошептал он мне на ухо и провел кончиками пальцев по моей руке от запястья до плеча. – Валерия, я всегда считал вас особенной. Вы уже давно мне нравитесь.

– Ян Эдуардович…

– Молчите, – он приложил палец к моим губам. – Не говорите ничего, не портите момент. Знаю, вы удивлены. Возможно, даже обескуражены моей наглостью, но в такой сложный момент вашей жизни я не могу оставаться в стороне. Просто знайте, что я приду, стоит вам только позвать. В любое время.

Он протянул листок с номером телефона и, не давая мне ответить, быстро ушел в другой конец зала, чтобы помочь рабочим вынести доску с заданиями на конкурс эрудиции. Я стояла, боясь шелохнуться, не понимая, что это было. Флирт? Попытка соблазнения? Или предложение стать моим любовником? Во всяком случае, теперь я точно знала, что у этого мерзавца не было чувств к Арине. Я стала искать взглядом Смирнова, но его еще не было. Может быть, и к лучшему, может быть, не стоит ему знать о поведении Гуревича. Индюк снова перевернет все с ног на голову и опять меня оскорбит.

Постепенно бальный зал заполнился студентами и преподавателями. Арина пришла одной из последних и даже не посмотрела в мою сторону. В отличие от меня, ей было весело, до речи ректора подруга порхала от одной компании к другой, громко смеялась и выглядела совершенно счастливой. А я устроилась на подоконнике и изредка перекидывалась парой слов с кем-нибудь, кто проходил мимо. Смирнова я увидела мельком и, кивнув ему, в ответ получила ледяной взгляд. Наконец, на сцену вышел Серов. Впервые я была рада видеть этого человека.

Пафосный Иван Викторович поприветствовал собравшихся и стал объяснять условия конкурса эрудиции. Всех студентов выпускных курсов распределяли по парам, после чего начинался первый раунд вопросов, по итогам которого выявлялся победитель в паре. Во втором раунде на пары делили победителей, и так далее, пока не определится самый эрудированный студент. Если число победителей оказывалось нечетным, то отсеивался студент с наименьшим количеством верных ответов, а оставшиеся снова распределялись на пары.

– Чтобы получить хороший результат, вы должны войти в десятку лучших, – продолжил Серов. – На табло справа от двери вы можете увидеть распределение на пары. Прошу вас познакомиться со своим соперником.

Вечер начался. В зале заиграла музыка, а студенты по очереди занимали место за столиком на сцене. В первом раунде моим оппонентом был Ваня Костромицкий. Мы пожали друг другу руки и заняли места. Удар гонга возвестил о начале соревнования, и ректор стал зачитывать вопросы из разных областей знаний.

Мы шли вровень. Ваня был достойным соперником, и вырвать у него победу оказалось нелегко. Прозвучал последний решающий вопрос, и я успела нажать на кнопку раньше, чтобы первой записать на бумаге правильный ответ.

– Арсений Витальевич, – неожиданно прогремел ректор. – Зачитайте ответ вашей дипломницы.

Я взглядом выхватила из толпы зрителей знакомую фигуру Смирнова. Он стоял в первом ряду прямо напротив меня, странно, что раньше его не заметила. Дима не спеша подошел, взял листок с ответом и метнул в меня недовольный взгляд.

– Арсений Витальевич, мы ждем! – поторопил его Серов.

– Еврипид, – прочел Дима.

– И это верный ответ! Валерия Ланская – победитель в первом раунде! Иван, вы были достойным соперником, но Валерия оказалась расторопнее.

Было приятно ощущать себя победительницей. Что таить греха, мы все немного тщеславны. Эта победа придала мне уверенности, и спустившись со сцены, я захотела найти Смирнова, чтобы хотя бы поздороваться. Но Индюк затерялся в толпе, как мне показалось, намеренно.

На сцену вызвали другую пару, и я решила снова укрыться на подоконнике, но не успела сделать пары шагов, как меня схватили за руку. Ничего не объясняя, Лена Королева повела меня к выходу. Только в коридоре она шепнула, чтобы я дошла с ней до уборной.

– Как ты, Лен? – спросила я, как только мы зашли в туалет, но вместо ответа девушка приложила палец к губам. Она присела на корточки и заглянула в кабинки, потом открыла каждую из них и, только убедившись, что никого нет, заговорила.

– Лера, ты не должна войти в десятку!

– Что?

– Нельзя, чтобы ты вошла в число лучших.

– Лен, но почему? Что такое?

Мы не договорили. В туалет вошла Ремизова и, улыбнувшись нам, стала поправлять макияж. Лена заметно стушевалась в ее присутствии, а преподавательница через зеркало метнула в Королеву недовольный взгляд. Всего секунда, но я успела поймать их настроение, чтобы понять, что им обеим известно больше, чем мне.

– Извините, – кинула Лена и выбежала из туалета.

– Что это с ней? – поинтересовалась у меня Елизавета Васильевна.

– Не знаю. Кажется, Лене не здоровится. Женские дни, – первое, что пришло в голову, ляпнула я. Риторичка не стала продолжать допрос и продолжила красить губы бордовой помадой.

Нужно было найти Королеву, но она словно провалилась сквозь землю, а тем временем Серов объявил о начале второго раунда. На этот раз очередность была обратная, поэтому меня вызвали на сцену одной из первых. Заняв место напротив Альберта Шульца, я приготовилась к борьбе. Вопросы второго раунда мне показались не такими сложными, поэтому я разгромила однокурсника в пух и прах. Объявляя мою победу, ректор не забыл упомянуть и Смирнова, а точнее, Арсения Витальевича. Серов заявил, что моему научруку нужно гордиться такой дипломницей, на что Индюку пришлось пересилить себя и признать, что я молодец.

Спустившись со сцены, я снова приготовилась к тому, что Смирнов сбежит, но, вопреки ожиданиям, он сам подошел ко мне.

– Значит, молодец? – съехидничала я.

– Ты – глупая курица, Ланская. Пойдем-ка выйдем, – прошипел он, чем окончательно сбил с толку.

Мы вышли в коридор, я хотела спросить, что стряслось, но Дима, убедившись, что нас не видят, потащил меня дальше. Мы зашли в небольшой чулан со швабрами, ведрами и прочей хозяйственной утварью, и я была готова поклясться, что Смирнов собирается меня задушить.

– Объяснишь, что случилось? – не выдержала я.

– Лер, ты должна проиграть в следующем туре! – строго сказал Смирнов.

– Почему? – нахмурилась я, второй раз за вечер меня просили об этом.

– Для них это отбор. Сегодня у них будет сходка после бала.

– Откуда ты знаешь?!

– Тише. Нас не должны услышать, – он придвинулся ближе и склонился к моему уху.

Было понятно, что это всего лишь мера предосторожности, но от его близости перехватило дыхание. Я чувствовала тепло его тела, а легкий аромат одеколона кружил голову, вызывая безумное желание целовать, целовать, целовать… Все перестало существовать, кроме меня и Димы.

– Я спускался в подземелье до бала. Там сегодня было многолюдно, – усмехнулся Индюк, разрушая магию момента. – Мне удалось подслушать разговор ректора с Шелларом.

– Они оба были там? Тебя не заметили? – заволновалась я.

– Лер, если бы заметили, меня бы тут не было, – вздохнул он. – Серов говорил, что сегодня отберут десять новобранцев, а после бала у них будет торжественное заседание ложи.

– Там? Внизу?

– Думаю, да. Уверен, что для этого им и нужны плащи и маски.

– Мы должны попасть на это заседание!

– Я – да, ты – нет. Будешь ждать у меня дома, в твоей комнате может быть небезопасно.

– Вот как? Ты волнуешься обо мне? Я думала, тебе на меня глубоко плевать.

– Не хочу рисковать полезным инструментом в расследовании понапрасну, – отмахнулся Смирнов, но я взяла его за руку и посмотрела в глаза.

– Полезным инструментом? – с трудом сдерживая смех, уточнила я. – Откуда ты слов таких понабрался. Неужели переживаешь только из-за расследования?

– Именно так. Не из-за тебя же, – пробурчал Индюк.

– Я иду с тобой, и это не обсуждается, – я отпустила его руку и отшагнула, чувствуя холод между нами, и не только из-за того, что наши тела отдалились.

– Нет, Лер. Я тебя не пущу! Это опасно, – категорично возразил Дима и тяжело вздохнул. – Если ты так хочешь – да, я боюсь за тебя.

– Почему?

– Вообще не должен бы, но видимо, я идиот, – прошипел он.

– С этим не поспоришь, – усмехнулась я и потянулась к желанным губам Индюка, уверенная, что он оттолкнет. Дима ответил, правда, почти сразу разорвал поцелуй.

– Лера, ты не должна войти в десятку. Не хватает только, чтобы тебя они начали окучивать.

– А как же другие?

– Мы их выручим, если накроем всю шайку. Но тебя я потерять не могу, иначе останусь один.

– Дим, после первого раунда ко мне подходила Лена Королева. Она тоже предупреждала, что я не должна победить. Ей что-то известно, только я не успела узнать, что именно.

– Вот как? – Смирнов нахмурился и почесал подбородок. – Поговори с ней. Надо все выяснить и убедиться, что она вне опасности.

– Хорошо. Разыщу ее после бала. Но что касается подземелья…

– Вопрос закрыт, Ланская. Я иду, ты ждешь дома, а чтобы не было самодеятельности, забаррикадирую дверь в подземелье изнутри! – отрезал он, но потом расплылся в улыбке. – Я уже присмотрел для этого кусок стальной трубы.

– Дим…

– Нам нужно возвращаться, Лер. И помни, ты должна проиграть!

Осталось двадцать конкурсантов. Третий раунд должен был определить десятку лучших. Я подошла к табло, чтобы увидеть фамилию человека, которому поддамся, но стоило ее прочесть, поняла, что буду биться до победного. Моей соперницей была Арина Миланова.

Подруга заняла место напротив меня и легко кивнула в знак приветствия. Я попробовала ей улыбнуться, но кажется, это было больше похоже на оскал. Смирнов встал за спиной Арины так, что я могла его прекрасно видеть. Он покачал головой, разгадав мой план, но я не собиралась отдавать свою подругу в лапы этим людям. Миланова выбыла, а я вошла в число десяти самых эрудированных Оболенцев.

– Лера, я же сказал тебе, – прорычал Смирнов мне на ухо, делая вид при всех, что обнимает, поздравляя с победой.

– Я не могла. Она моя подруга.

– Глупая, – горько усмехнулся он и легко сжал мои плечи. Дима не сердился, он боялся за меня, и от этого было одновременно радостно и грустно.

– Со мной ничего не случится. Я верю тебе, ты меня защитишь, – шепнула я, а он легко кивнул.

Я не могла больше разговаривать со Смирновым, не вызывая подозрений, поэтому поспешила затеряться среди студентов. Перед финальным раундом объявили танцы, и меня пригласил на вальс Костромицкий.

– Вань, а ты не видел Лену Королеву? – спросила я, не находя девушку среди танцующих.

– Она ушла. Кажется, голова разболелась. А может быть, расстроилась, потому что проиграла Нилову, – ответил он.

Нилов тоже прошел в десятку. Именно он стал моим соперником, которому я поддалась, чтобы не попасть в лучшую четверку. Отделавшись от этого конкурса, я незаметно для остальных выскользнула из зала и поспешила на поиски Королевой.

Лена была в своей комнате и уже готовилась ко сну, хотя моему приходу не особо удивилась.

– Разве бал уже кончился? – нахмурилась она.

– Нет. Только финал. Впереди танцы и угощения.

– Тогда почему ты здесь?

– Лен… я вошла в десятку.

– Черт, – она прикрыла глаза и тяжело вздохнула, а потом стала прохаживаться по комнате, нервно заламывая руки, словно не решалась о чем-то заговорить.

– Тебе известно, что это не просто конкурс на лучшего студента, ведь так? – я решила помочь и сама завела разговор на нужную тему, но Королева промолчала. – Лена, я знаю больше, чем ты думаешь.

– Ты в курсе, что мы с твоим отцом хотели дождаться защиты диплома, а потом уехать из Оболенки? Тебя он хотел устроить в исследовательский институт, а на мне жениться и перебраться в Москву?

– Что? Папа хотел уехать? Но… я думала, что он не сможет без Оболенки. Он так часто твердил, что Университет стал частью его жизни.

– Все меняется, Лер. Меняются люди, их ценности. Твой отец многое понял.

– О чем ты?

– Неважно…

– Ты говоришь о моем отце! Рассказываешь о ваших планах, о которых я даже не догадывалась. Выходит, я совершенно не знала папу, а ты от меня отмахиваешься!

– Я не отмахиваюсь от тебя, Лер. Просто я любила Андрея, он был замечательным человеком несмотря ни на что!

– Почему ты так говоришь: «несмотря ни на что»?

– Хорошо, я расскажу, – она опустилась на кровать, похлопала по покрывалу, приглашая сесть рядом с собой. – Ты же знаешь о тайных обществах? Масоны, Иллюминаты, Рыцари Золотого Круга, Череп и кости?..

– Да.

– Так вот у нас в Оболенке есть такое. Точно не знаю, чем они занимаются, Андрей не говорил, но он был его членом.

– Я об этом догадывалась, –призналась я.

– Серьезно? Хотя чему я удивляюсь, ты умная девушка… – она перевела дыхание и взяла меня за руку. – Некоторое время назад Андрей пересмотрел свои взгляды на их деятельность. Уж не знаю, что стало причиной, но он захотел убраться из Оболенки и оградить нас с тобой от этих людей.

– Почему папа ничего не говорил мне? Почему рассказал тебе? – стало до невозможности обидно, и я с трудом сдержала слезы. Хотя нет, одна слезинка все же сорвалась с ресничек и покатилась по щеке.

– Не думай, что он тебе не доверял. Просто влюбленная женщина может закрыть глаза на недостатки возлюбленного, а вот ты могла бы в нем разочароваться. Андрей обожал тебя.

– Я бы все поняла…

– Знаю, – Лена стерла слезинку с моей щеки, – но Андрей решил по-другому. Ради твоего блага.

– А этот конкурс?

– Это отбор новых членов общества. Все три бала – это смотр кандидатов. В зависимости от того, как себя проявит студент, будет происходить распределение ролей.

– Тебе известно, кто входит в это общество?

– Нет, Андрей предупреждал, что никому нельзя верить. Это и преподаватели, и обслуга, и даже некоторые студенты. У них есть целый подземный город. – Королева поднялась с кровати достала из шкафа небольшую деревянную шкатулку. – Когда твой папа умер, я приходила в его дом. Вот.

Лена достала из шкатулки связку ключей и передала мне. Я сразу ее узнала, этот были папины ключи от дома, аудитории, подсобки и…

– У Андрея был ключ от входа в подземный город. Я это знала, он сам обмолвился, но когда стала расспрашивать, он перевел тему. На всякий случай, эти ключи я забрала. Скажу честно, у меня была идея пробраться к ним с канистрой бензина и поджечь все к чертовой матери, но мне так и не удалось найти вход.

– Лен, можешь отдать ключи мне?

– Тебе? – она недоверчиво посмотрела на меня, но потом все же кивнула. – Только сообщи, если узнаешь, где этот вход.

– Конечно, – соврала я и спрятала связку в своей сумочке.

На улице раздался залп фейерверка, означающий окончание бала. Королева подошла к окну и хмуро посмотрела на главную аллею, где толпились студенты.

– Иди к себе. Не надо, чтобы нас видели вместе. Это небезопасно. Они знают, что я была любовницей Андрея, и теперь следят за мной, – не поворачиваясь ко мне, сказала Лена.

– Что ты собираешься делать? – заволновалась я.

– Скоро каникулы. Уеду к родным, только сюда не вернусь. У меня мама болеет, так что будет уважительная причина остаться в Москве, а потом переведусь в другой вуз.

– Спасибо, что рассказала…

– Нет, Лер, это я должна тебя благодарить. Ты не обижаешься, не ненавидишь меня… А знаешь, – она воодушевилась и стала расстегивать свой браслет, – хочу сделать тебе подарок.

– Лен, ты что? Не надо! – нахмурилась я, потому что украшение было не из дешевых.

– Возьми. Он всегда приносил мне удачу, его подарил мне отец, когда я поступила в Оболенку. Когда Андрей услышал эту историю, захотел подарить тебе такой же на защиту диплома. Так я, в некотором роде, исполню его волю.

– Хорошо, – сдалась я и позволила Королевой надеть мне браслет.

– А теперь иди.

Сидя на подоконнике в своей комнате, я наблюдала, как студенты медленно брели к жилому корпусу. Постепенно улица опустела, а шум в коридоре стих. В Оболенке наконец наступила ночь. Переодевшись в удобную одежду, я пошла к Смирнову. Теперь можно было ему не перечить и спокойно отпустить в подземелье. Я нащупала в кармане увесистую связку ключей и улыбнулась.

32. Дьявольская вакханалия

На ночном небе сияли яркие звезды. Холодный лунный свет падал на землю. Оболенский городок погрузился в тишину после бурного праздника, о котором напоминали только красочные конфетти на снегу у главного фонтана. Изможденные студенты разошлись по комнатам и уже спали, в то время как преподаватели только начинали свой праздник, куда я намеревалась явиться незваным гостем.

Придя в дом Смирнова, я его не застала. В спальне на кровати лежал небрежно брошенный костюм, в котором мой ФСБшник был на балу, а рядом записка, адресованная мне, чтобы я его зачехлила и убрала в шкаф. Индюк оставался Индюком. На всякий случай я спустилась к двери в подземелье, но и там не застала Диму, зато нашла еще одну записку с грозным требованием ждать его в спальне и припиской ниже с номером телефона некой Ларисы (кажется, так звали его подругу в Москве), которой мне нужно позвонить, если к утру Смирнов не вернется. Такой расклад мне совсем не нравился, но я не собиралась бросать Индюка одного на сборище ненормальных Оболенцев. Не теряя времени, я пошла в дом к отцу.

Папин плащ был мне велик, пришлось заколоть его несколькими булавками, только с длинным подолом ничего не успела сделать. Надев маску и вооружившись фонариком, я открыла ключом, который дала Лена, тайную дверь и вышла в подземный коридор.

Фонарик мне не пригодился. В подземелье было светло и, на удивление, тепло. Вдоль каменных стен были развешаны факелы, как в самом настоящем фильме про средневековье, а на полу расставлены одинокие свечи и многоярусные канделябры. К празднику подготовились недурно. Теперь стало понятно, почему к балам украшали корпус студенты, а не обслуга. У работников Оболенки были куда более важные задания в подземелье.

Я медленно шла по подземелью, придерживая подол плаща. Интуиция подсказывала, что нужно двигаться по направлению к тем большим воротам под учебным корпусом, и она меня не подвела. Чем ближе я подходила, тем отчетливее слышала галдеж, как из аудитории, откуда вышел преподаватель. Завернув в нужный проход, я столкнулась с группой из пяти человек в таких же плащах и масках, как на мне. Сначала я испугалась и чуть было не побежала обратно, но вовремя спохватилась. Мне ничего не оставалось, кроме как рискнуть и пойти за пятеркой в плащах, надеясь, что со мной не заговорят. Пройдя несколько метров, к нам присоединилось еще несколько человек. Все вместе мы дошли до ворот, и на этот раз они были открыты.

Тяжелые красные бархатные гардины обрамляли вход в огромный зал, освещенный сотнями свечей, лампад и раритетных керосиновых фонарей. Он был заполнен людьми в таких же костюмах, и можно было легко затеряться среди них. Но мое внимание в первую очередь привлекло другое. Посреди помещения величественно возвышались огромные каменные плиты. Тот самый дольмен, о котором говорил Сергей Петрович! Это не выдумка.

Я отошла с прохода, куда прибывали все новые гости, и встала у стены. Все было настолько странным, даже фантастическим, что я с трудом верила в происходящее, но не могла отвести взгляда от огромного дольмена. Двадцать два мегалита словно выросли из земли. Они располагались по кругу, а в центре стоял длинный, застеленный черной простыней стол, а на нем три бокала, наполненных темной жидкостью.

Только потом я заметила рядом с мегалитами высокий постамент, а на нем величественный стул, похожий на императорский трон, какой стоит в Петербургском Эрмитаже. Величие трону придавало и то, что стена за ним была занавешена тяжелой бархатной тканью. Неожиданно раздался удар, подобный тому, когда бьют в гонг, после чего галдеж прекратился, все резко замолчали и повернулись лицом к дольменам. Из-за моего невысокого роста я плохо видела, что происходит, мне пришлось встать на цыпочки, чтобы рассмотреть, как из-за бархатного занавеса вышло два человека: один – такой, как и все в черном плаще и белой маске, а вот на другом был расшитый золотом красный плащ и белая с золотым узором маска, полностью скрывающая голову, как шлем.

– Ка-ло-ка-га-тия! – закричали присутствующие, после чего человек в красном обратился к стоящему рядом, тому, что вышел с ним.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать выбор новых членов! – проговорил помощник красного плаща. – Десять человек, которые станут впоследствии частью Общества Оболенского! Они еще не знают, какая честь им предоставлена, но уже через год будут в наших рядах!

По залу разнесся клик ликования. Я снова пробежалась взглядом по присутствующим. Их было куда больше, чем преподавателей и обслуги в Оболенке. Мне хотелось найти Смирнова, вот только не представляла, как это сделать. Рассуждая логически, Дима поступил бы так же, как и я – не стал бы привлекать к себе внимания и стоял где-нибудь в сторонке. Нужно искать среди тех, кто, как и я, укрылся в задней части зала дальше от всех остальных.

– Восславим новых членов общества! – прокричал глашатай, так я назвала человека, повторяющего за красным плащом, а я не сомневалась, что именно его слова он и передает. – Вославим Оболенское общество.

Зал снова ликовал, кто-то захлопал, другие ограничились радостными возгласами. Я опять стала всматриваться в присутствующих, пока не заметила человека, стоявшего у противоположной стены. В отличие от остальных, он не кричал и не скандировал, а вел себя тихо. Слишком тихо для подобного мероприятия.

Он словно почувствовал на себе мой взгляд и поднял глаза. В полумраке зала было сложно их рассмотреть, только мерцающие огни свечей отражались маленьким золотистым пламенем в его зрачках, но я не сомневалась, что это именно Дима. Он еле заметно покачал головой, давая понять, что узнал меня. Видимо, его взгляд наметан лучше моего.

– Мы, как опытные кукловоды, должны разыгрывать спектакль жизни, – продолжил пафосную речь красного плаща глашатай. – В наших руках миропорядок! Ка-ло-ка-га-тия!

– Ка-ло-ка-га-тия! – скандировала публика.

Я снова нашла взглядом Смирнова, он пробирался ко мне, стараясь при этом не привлекать к себе лишнего внимания. Мне не терпелось, чтобы он скорее оказался рядом. Ненормальные оболенцы пугали, какой бы смелой я ни притворялась, на деле безумно боялась.

– А сейчас мы проверим, как мастер справился со своим заданием! Насладимся экзаменом любви.

Я перевела взгляд на глашатая, а он посмотрел на красного плаща. Красный плащ поднялся со своего трона, зловеще возвышаясь над остальными, и махнул рукой куда-то в сторону, после чего раздалась громкая барабанная дробь. Оболенцы громко заулюлюкали, некоторые даже стали выкрикивать что-то ободряющее. Они в нетерпении ждали, но чего?

Тяжелый занавес из темно-красного бархата раскрылся, и в зал вошли три человека в таких же черных плащах, но без масок. Их головы в огромных капюшонах были опущены, и я не могла понять, кто это был.

Я снова оглянулась в поисках Димы, но не смогла понять, где он. Меня окружали одинаковые маски, и все они неотрывно смотрели в сторону вошедшей троицы. Я последовала их примеру и увидела, как эти трое подошли к столу, а глашатай поочередно дал им в руки бокалы с темной жидкостью.

– Жрицы любви, испейте кровь жертвенника! – громко произнес глашатай.

Троица стала жадно осушать бокалы. Капюшон одной из них спал, и я увидела Аню Фролову с параллельного курса. Из-за шума никто не услышал, как я негромко вскрикнула. Фролова, я не могла поверить глазам. Неужели и она?! Кто же тогда оставшиеся двое? К ним подошел человек с подносом, и троица поставила на него пустые бокалы. Все это время я не сводила взгляда с Ани, что-то в ней меня настораживало. Какая-то странная отрешенность.

– Готовьте их! – приказал глашатай, и несколько человек подошло к троице…

С них сняли плащи, и я была готова провалиться на месте, когда увидела, кто скрывался под черным одеянием. Кроме Ани, здесь стояли Позднякова Марина и… моя Аринка! Девушки были совершенно обнажены, но не смущались этого. Один из людей, что раздевал девчонок, достал из-под стола большой серебристый ларец и открыл его. Трое других в это время ласкали нагие девичьи тела. Из последних сил я сдерживалась, чтобы не броситься на того, кто лапал мою лучшую подругу. Он трогал ее в самых интимных местах, а Ринка запрокинула голову и сладостно застонала. То же происходило с Фроловой и Поздняковой. Теперь не оставалось сомнений, что все трое были одурманены. Мне не было видно их глаз, но, могла поклясться, зрачки у них неестественно расширены.

Я снова стала высматривать среди людей в масках Диму, но никак не могла понять, где он. Сейчас, как никогда, он был мне нужен. Надо было спасать мою подругу, но в одиночку это невозможно. Кто-то справа от меня закопошился, и я повернулась в надежде, что это Смирнов, но вместо него увидела отвратительную картину: этот оболенец распахнул плащ и, не сводя глаз с обнаженных девушек, никого не стесняясь, стал себя удовлетворять. Он негромко постанывал, резво водя рукой вверх-вниз по эрегированному органу. Я отодвинулась от него и снова посмотрела на одурманенных студенток. Девушек больше не ласкали, и они покорно стояли, пока один из оболенцев кистью смазывал их соски чем-то наподобие крема. Стоило ему нанести это средство на грудь, как горошины сосков неестественно набухали, но это, судя по всему, не доставляло девчонкам дискомфорта, а наоборот приносило удовольствие.

Как только с этой странной процедурой было покончено, всем троим помогли подняться на стол, и они тут же стали целовать и ласкать друг друга. От этого к горлу подступила тошнота, и я с трудом ее подавила. Было противно видеть, как Ринка губами спускалась от шеи к груди Марины и жадно припадала к ее огромному раздутому соску, Анька сделала тоже самое, но только подбираясь снизу от живота Поздняковой.

В это время рядом со мной справа послышались стоны и хлопки кожи о кожу, я не стала оборачиваться, прекрасно понимая, что увижу. Но подобная вещь развернулась и совсем рядом – женщина опустилась на пол, широко разведя ноги в стороны, а мужчина, лишь расстегнув снизу плащ, стремительно ею овладевал. Какая-то дама приподняла подол одеяния, расставила ноги и наклонилась вперед, к ней тут же пристроились сзади, но ей показалось этого мало: она схватила за руку проходящего мимо мужчину, занятого самоудовлетворением, и, приподняв свою маску, взяла в рот его мужское достоинство.

Совсем не этого я ждала от вечера: надеясь найти убийц отца, я оказалась на самой настоящей оргии. Надо бежать! Бежать отсюда! Где же Дима?!

Я повернулась к двери, но тут же отшатнулась, видя, как мужчина, оставшийся лишь в маске, упирается руками в каменную стену, пока другой имеет его сзади, а какая-то женщина удовлетворяет орально, стоя на четвереньках и подергиваясь от толчков другого мужчины, пристроившегося сзади.

Арина! Я снова вспомнила о подруге, нужно было ее забрать! Но поздно. То, что делали с ней, Анькой и Маринкой было куда отвратительнее. Каждую девочку брали сразу двое. Сильный рвотный позыв на этот раз подавить не получилось, и я рванула в угол зала и спряталась за бархатной занавесью. Меня стошнило прямо на пол, но никто не обратил на это внимания.

Все люди перемешались между собой, сливаясь в беспорядочных половых актах. Кто-то еще был в одежде, обнажая лишь те части тела, которыми трудился, иные полностью разделись, оставаясь только в масках. Мужчины, женщины, женщины и снова мужчины. Для них не существовало пола или возраста. Молодые девичьи тела извивались под дряблыми старческими, зрелые женщины с далеко неидеальными фигурами стонали от грубого секса с мускулистыми аполлонами.

Нужно было пробраться к двери, и я решила пойти вдоль стены, но не успела ступить и шагу, как кто-то схватил меня за руку. Дима, понадеялась я, но напрасно. Меня держал мужчина в плаще, распахнутым лишь на четверть, он потащил меня куда-то в сторону, и в этот момент я подумала, что это конец. Из глаз покатились слезы, которых не было видно под маской. Дима… Где же он?! Я смотрела по сторонам, отчаянно стараясь найти своего любимого, но его не было.

Меня толкнули лицом к стене, и я не успела опомниться, как этот человек стал задирать мой плащ. Вот только, в отличие от остальных, я не была обнажена под ним. Этот человек, почувствовав, что внизу на мне джинсы, резко развернул к себе лицом и потянулся к моей маске. От страха в кровь хлынул адреналин, и я со всей силы ударила извращенца ногой в пах. Он согнулся, а я, пользуясь промедлением врага, ринулась к двери.

Я бежала по коридорам к дому отца, но, кажется, свернула не туда. В голове была самая настоящая каша, подземелье превратилось во лабиринт Минотавра⁴⁷, только на этот раз у меня не было нити Ариадны⁴⁸.

– Тупая курица, ты где? – услышала я знакомый голос любимого Индюка. Он здесь, он рядом!

– Здесь, Ди… – но я резко замолчала. Тупая курица, конечно, он не хотел называть мое имя, а я чуть его не выдала. – Индюк!

– Где ты?

Я бросилась на звук голоса, но снова оказалась в пустом коридоре. Отражаясь от стен, Димин голос только путал. Но тут рядом раздались торопливые шаги, и он выбежал в коридор. Не думая ни о чем, я ринулась к нему, но остановилась в двух шагах. Глаза. Карие, почти черные прищуренные глаза. Он улыбался под маской, но это был не Смирнов. Я повернулась и хотела бежать, но он резво меня перехватил и толкнул со всей силы на стену. Больно ударившись спиной, я упала на пол, а этот человек склонился надо мной. Он рывком сорвал с меня маску и за подбородок поднял лицо.

– Ланская?! Приятно удивлен, что ты к нам присоединилась, хотя мы думали, что тебе еще рано, – пробасил он смутно знакомым голосом. – Что ж, пойдем обратно и как следует представим тебя остальным.

33. Страсть, разбивающая сердце

Когда бой неравный, и противник сильнее тебя, есть два выхода: сдаться или же сражаться до последнего. В моем случае поражение было равносильно смерти. Незнакомец в маске волок меня по коридорам подземелья, я брыкалась изо всех сил, но это было бесполезно. Звуки отвратительной вакханалии становились громче, и внутри все похолодело от мысли, что со мной сделают то же, что и с девочками. Но неожиданно мужчина в маске свернул в другой проход.

– Куда ты меня тащишь? Что хочешь? – вопросила я, все так же отчаянно пытаясь вырваться.

– Думала, поведу тебя в общий зал к этому обезумевшему зверью? Рано тебе в таком участвовать. Ты слишком важна для нас, – он остановился и снова толкнул меня к стене, несильно придушив локтем. – Верховный должен своими глазами увидеть, кого я поймал. Расскажешь ему, как тут оказалась.

– Верховный? – переспросила я.

Мужчина не ответил и потащил меня дальше в проход, освещенный лишь несколькими свечами. Мне так и не удалось понять, кто это был. Голос знакомый, но незнакомец говорил слишком тихо, чтобы его узнать.

Я снова стала упираться, тогда он просто поднял меня и закинул себе на плечо. Мои кулачки отчаянно долбили по его огромной спине, но для него это было, как удар маленького ребенка. Где же Дима?

– На помощь! – изо всех сил закричала я, но бесполезно.

Мы снова куда-то повернули, теперь я узнала это место. Мужчина тащил меня в сторону преподавательских особняков. Получается, сначала я была со стороны студенческого корпуса. Где же Дима?

– Помогите! – снова закричала я, за что получила сильный удар огромной ладонью по ягодице.

Мужчина прошел дальше мимо поворота к преподавательским коттеджам. В этой части подземелья мы были со Смирновым, но наткнулись на тупик. Теперь же стены разошлись, открывая новый проход. Здесь Дима меня точно не найдет. Я уцепилась за выступающий из стены камень, но человек в маске со всей силы меня дернул. Я вскрикнула от боли, ободрав до крови ладони и сломав несколько ногтей до мяса.

– Сама виновата, – пробормотал незнакомец и, как мешок картошки, поправил меня на своем плече.

Я подумала, что теперь точно конец, но в этот момент в проход вбежал другой человек в плаще и маске.

– Пусти ее! – крикнул Дима, и незнакомец со мной на плече остановился. – Живо отпусти девушку.

Дима направил на незнакомца пистолет, и тот медленно опустил меня на пол. Я тут же бросилась к своему спасителю, а он быстро завел меня себе за спину.

– Теперь сними маску и медленно иди сюда, – распорядился Смирнов, и незнакомец сделал несколько шагов в нашу сторону. – Я сказал тебе, снять маску!

Мужчина потянулся к своей маске, но вместо того, что бы ее снять, упал на пол. Смирнов подорвался к нему, но в этот момент сверху на нас что-то упало. Это был такой же бархатный занавес, как в главном зале. Судя по всему, он был убран и подвязан к потолку, а незнакомец опустил его на нас. Мы быстро выпутались из тяжелой ткани, но тот человек в маске успел добежать до нас и напал на Диму. Ему удалось выбить из рук ФСБшника пистолет. Оружие упало к моим ногам. Я не умела стрелять, но взяла пистолет в руки, вот только, в кого направить, не знала. В одинаковых плащах и масках было не разобрать, который из дерущихся Дима, а который – его противник. А драка была нешуточная. Оба умело вели бой, периодически вырывая друг у друга лидерство. Один ударил второго, и второй упал на пол, но как только первый подошел, он пнул того ногой в живот. Первый отлетел к противоположной стене, и второй бросился на него. Я уже потеряла, кто из них был первым, а кто – вторым. Пистолет в моих руках дрожал, а дуло было направлено то на одного, то на другого.

– Прекратите! – не выдержала я, но меня не послушали.

Теперь оба мужчины катались по полу, в какой-то момент один навис над другим, его плащ задрался, и я увидела голые ноги в ботинках. Значит, это не Дима. Я направила на него оружие, но они снова затеяли борьбу, и я потеряла нашего врага. Один из мужчин чуть приподнялся и потянулся к маске второго, но тот вовремя его оттолкнул и встал на ноги. Бой продолжился. Они старались нанести удар по лицу, чтобы сорвать или разбить маску, но оба ловко уворачивались. В какой-то момент тот, что был дальше от меня, замахнулся на противника ногой и ударил его ботинком в грудь. Другой, что был ближе ко мне, попятился назад, споткнулся и упал, ударившись головой о камень, выступавший из стены.

Я стояла, не шелохнувшись, крепко сжимая в руке пистолет, глядя, как вокруг головы упавшего разливается темное пятно крови, надеясь, что это не мой Дима. Снова я упустила, где был наш враг, и теперь оставалось только… Дрожащими руками я направила дуло пистолета на человека в маске, что стоял напротив.

– Сними маску немедленно, или стреляю! – решительно заявила я.

– Тогда тебе нужно снять пистолет с предохранителя, – усмехнулся Смирнов, и я бросилась к нему на шею.

– Дима! – я крепко обнимала своего чертова ФСБшника, а он успокаивающе гладил меня по спине.

– Не время раскисать, Ланская. Нужно проверить, жив ли он, и выбираться отсюда.

Смирнов отстранил меня, а сам сел рядом с тем другим человеком. Он снял с него маску, и мы увидели лицо Яна Гуревича с широко распахнутыми, но уже пустыми глазами. Дима проверил на шее пульс и покачал головой.

– Мертв. Скорее, бежим отсюда. Где твоя маска?

– Не знаю. Он сорвал ее с меня где-то в районе учебного корпуса. Я заблудилась, когда пыталась сбежать с этой оргии… – призналась я.

– Тебя кто-нибудь видел без маски?

– Только Ян.

– Значит, свидетелей нет. Но маску надо найти и забрать. На ней твои отпечатки.

– Отведу тебя домой и вернусь за маской, – Смирнов взял меня за руку. – Пошли.

– Нет, Дим, я с тобой! Не оставляй меня!

– Черт с тобой, Ланская. Идем.

Мы бегом добрались до места, где меня настиг Гуревич. В отличие от меня, Смирнов прекрасно ориентировался в подземных коридорах. Моя маска валялась здесь. Дима поднял ее и протянул мне.

– Надевай, если кого-то встретим, то притворимся, что мы одни из них.

Я нехотя натянула на себя маску. Смирнов снова взял меня за руку и повел в сторону своего дома. Мы были уже близко, как услышали смех в соседнем проходе. На нас бежали трое: обнаженная женщина, скрывающая лишь свое лицо, мужчина в распахнутом плаще и еще один раскрытый только снизу. Они выглядели такими же неадекватными, как мои сокурсницы. Неужели тут опаивали всех?

– Ланская, подыграй! – Дима вжал меня в стену, а руки запустил под мой плащ. Конечно, я была одета, но чувствовать его горячие ладони на своей талии было так приятно.

– Опа? А вы тут?.. – напротив нас остановился один из мужчин и стал стремительно расстегивать свой плащ. Мне стало страшно, но Дима только крепче сжал мою талию.

– Вали, мы вдвоем! – прорычал он.

– Понял-понял! – рассмеялся мужчина, а потом поднял маску и стер пот с лица. Аристарх Борисович Рылев, историк.

– Не бойся, – шепнул Дима и сильнее навалился на меня.

Рылев, как мальчик-подросток, подпрыгнул и побежал вслед за парочкой, которая успела скрыться за поворотом. Смирнов опять взял меня за руку, и мы помчались к его дому.

Где-то совсем рядом были другие. Мы слышали смех, разговоры, стоны, топот, музыку, но все же смогли незамеченными добраться до входа в Димин дом, дверь в который была заблокирована. Индюк посмотрел на меня, а я только пожала плечами. Не время объяснять, как я сюда попала.

Смирнов открыл дверь и первой пропустил меня. Не дожидаясь его, я побежала вверх по лестнице, практически ворвалась в гостиную и сорвала с себя маскарадный костюм оболенцев. Индюк не спеша вошел за мной.

Только оказавшись в безопасности, я почувствовала, как дрожат ноги. Не знаю, как мне удавалось бежать, но сейчас я не могла ступить и шагу. Опустившись на пол, я прикрыла лицо руками и дала волю слезам.

– Чего ревешь, Ланская? – недовольно вопросил Индюк. – Знала бы, как тебя придушить хочется.

– Идиот! – в сердцах кинула я и пошла в ванную.

Меня трясло. Я открыла холодную воду и опустила лицо прямо под струю. Во рту образовалась неприятная горечь, напоминая, что совсем недавно меня тошнило. Плюя на представления о гигиеничности, я взяла зубную щетку Смирнова, выдавила огромную каплю ментоловой пасты и стала до остервенения тереть зубы, десны, язык. На самом деле мне хотелось стереть воспоминания об этой ночи, но ничего не получалось.

Когда я вышла к Индюку, он сидел в кресле в гостиной с рюмкой коньяка. Еще одна, для меня, стояла на журнальном столике. Я взяла коньяк и выпила залпом.

– Говорят, надо пить медленно. Смакуя, чтобы чувствовать вкус, – проговорил он.

– Плевать мне на его вкус! – выпалила я, со стуком ставя рюмку на столик.

– Лера, какого черта ты поперлась в подземелье?! Как туда вообще попала?! – вот теперь Индюк показал себя, он, не сдерживаясь, начал кричать.

– Через папин дом. У Королевой был ключ. А поперлась туда из-за тебя!

– Из-за меня? Идиотка! – Смирнов вскочил с кресла и шумно выдохнул.

– Не смей меня оскорблять! – не выдержала я и, следуя его примеру, тоже подскочила с дивана.

– Я не оскорбляю тебя, Ланская, а называю вещи своими именами, – прошипел он, кровожадно надвигаясь на меня. – Ты сама видела, что там творилось! Хотела поучаствовать?

– Что?! Да как ты смеешь такое говорить?!

– А знаешь, я бы не удивился. Уже понял, что ради своей цели ты не гнушаешься подобным.

– Да что с тобой такое? Для тебя это больная тема?! Я уже устала повторять, что у меня ничего не было с Ниловым! Ты все неправильно понял!

– Конечно, и меня не пыталась соблазнить. Если бы я тогда не сдержался, получила бы свое. Вот только надо мной, Ланская, власть таким способом не получить! – Смирнов приблизился почти вплотную и, схватив меня за плечи, сильно дернул.

– Ты придурок, Смирнов!

– А ты тупая курица!

В следующее мгновение Индюк, больно схватив за волосы, притянул мое лицо и, как оголодавший зверь, припал к моим губам. Я обхватила руками его шею, а он, разжав волосы, переместил руки на мои ягодицы. Мы отчаянно целовали друг друга, забывая обо всем на свете. Дима подхватил меня под бедра и куда-то понес. Он остановился, и я почувствовала под собой столешницу. Столовая.

Смирнов отстранился, но только затем, чтобы снять с себя футболку. С моей рубашкой он так же справился сам. Через мгновение и лифчик оказался на полу. Он снял меня со стола, развернул к себе спиной и стал расстегивать ширинку моих джинсов, а я сгорала от дикого желания стать его.

– Дим…

– Заткнись, Ланская, и заруби себе на носу: я не придурок Нилов. Если с ним спишь, он прыгает вокруг тебя, то со мной такое не пройдет! – холодно отчеканил он, отрезвляя словами, как ушатом холодной воды.

– Я не спала с Ниловым! – выпалила я, но Смирнов только толкнул меня на стол. Какое-то шуршание, и он оказался рядом и был без брюк. Обнаженными ягодицами я почувствовала его возбуждение и дико испугалась.

– Не верю, Ланская. Да и плевать! Раз для тебя это ничего не значит, то и меня удовлетворишь. Сейчас нам обоим нужна разрядка, ведь так?

Надо было что-то делать. Оттолкнуть, закричать, остановить. Но я словно окаменела. Смирнов с силой надавил мне на спину и я, прогнувшись в пояснице, опустилась голой грудью на холодный стол. Дима провел рукой у меня между ног и усмехнулся, понимая, что я возбуждена и готова.

– Не надо, – проговорила я. – Не торопись. Мне страшно.

– Заткнись!

Резкий толчок, сильная боль, мой вскрик, снова толчок, еще один и еще. Он входил в меня полностью, быстро, мощно, будто разрывая все внутри. Я почувствовала во рту железный привкус, прокусила губу и даже не заметила. Вдруг Смирнов остановился. Он замер и снова вошел до предела.

– Черт, Ланская, если бы не знал, решил бы, что ты девственница, – растерянно проговорил он.

– Я девственница, – глотая слезы, прошептала я. – Была девственницей.

– Но… Нилов?

– Ты идиот…

Смирнов отстранился от меня, а я чуть не соскользнула на пол, но он успел подхватить. Я подумала, что теперь Дима остановится, но ошиблась. Он понес меня наверх, в спальню, опустил на постель, и сам навалился сверху.

Все было так странно. Ведь я сама хотела его, но только наш секс имел горький привкус. Смирнов не думал обо мне. Он стал мягче, чем в столовой, но все равно остался эгоистичным мерзавцем. Его движения были слишком резкими и грубыми. Возможно, будь это не мой первый раз, мне бы понравилось, но сейчас происходящее стало пыткой.

Я подняла заплаканные глаза на Смирнова и хотела просить его прекратить, но слова застряли в горле, когда увидела его лицо. Он был словно не здесь: глаза прикрыты, брови сведены к переносице, губы плотно сжаты. Широкая мускулистая грудь покрылась капельками пота, и я коснулась ее кончиками пальцев, отчего мой мужчина громко простонал. Словно мазохистка, я решила перетерпеть, давая ему возможность расслабиться. Моя любовь была слишком сильна, и я переступила через себя. Дима резко дернулся, со стоном выдохнул и быстро откатился в сторону. Мое тело моментально покрылось мурашками от холода, а боль в животе вроде бы ушла.

Дима взял с прикроватной тумбы несколько салфеток, вытер себя, а потом… Я ждала, что он вернется ко мне, обнимет, поцелует, спросит, как себя чувствую, но он, громко чертыхнувшись, ушел.

Помогая себе руками, я села. Стоило пошевелиться, как сильная боль внизу живота, которая, как я надеялась, ушла, напомнила о себе с новой силой. Белая простыня была перепачкана кровью, и смятые грязные салфетки валялись на полу. Громко хлопнула дверь в ванную, и зашумел душ. Было настолько отвратительно от себя, от него, от всего случившегося, что я не могла сейчас видеть Смирнова. Кое-как поднявшись на ноги и обернувшись в плед, я пошла вниз, где осталась моя одежда.

Дима застал меня уже на пороге. Он с лестницы окинул меня строгим взглядом, а потом быстро сбежал вниз. На нем были чистые джинсы, но на обнаженном торсе поблескивали капельки влаги.

– Куда ты? – холодно вопросил он.

– К себе, – ответила я.

– Нет. Сейчас пойдешь в душ, поспишь пару часов и пойдешь на рассвете.

– Я хочу к себе, – отвернувшись от него, я потянулась к дверной ручке, но Индюк меня схватил.

– Мне плевать, что ты там хочешь!

– Я заметила.

– Лера, иди наверх. Я прошу тебя, – его голос стал мягче, но мое сердце не стало оттаивать. – Не пойдешь сама, оттащу.

Я понимала, что он не шутит, поэтому сдалась. У лестницы Дима все же подхватил меня на руки и понес наверх. Он отпустил меня только в ванной, протянул чистое полотенце и кивнул на небольшую коробку на зеркале.

– Аптечка, если тебе что-нибудь нужно.

– Спасибо.

Когда я вышла из душа, застала Индюка в коридоре под дверью. Моей первой мыслью было, что он раскаялся в том, что был груб, и хотел извиниться, но это оказалось не так.

– Я постелил тебе на своей кровати. Будильник завел. Сам посплю на софе.

– На софе?

– Лер, будет лучше, если мы оба забудем обо всем, что только что случилось. Ты хорошая девушка и нравишься мне. Как выяснилось, я во многом заблуждался на твой счет. Но между нами ничего не будет.

34. После каждой ночи наступает утро

Свет и тьма. Две противоположности, которые идут рука об руку. Чтобы увидеть тьму, нужно познать свет и наоборот. Сейчас мне двадцать шесть. Вроде бы не так много, но, оглядываясь на свою жизнь, кажется, что мне пятьдесят. Я по своему опыту узнала, что такое свет, а что – тьма. Я помню то утро… тот день… свое разбитое вдребезги сердце и похороны моей гордости.

Солнечный свет сквозь слабо занавешенное окно пробивался в комнату. Я с трудом открыла глаза и в первый момент даже не поняла, что нахожусь в своей комнате в жилом корпусе. Сюда я вернулась еще до рассвета и только здесь смогла заснуть.

После того, как Дима уступил мне свою кровать, а сам лег на софу, ни он, ни я не уснули. По его тяжелому дыханию я понимала, что его что-то гложет. Наверняка жалел о том, что сделал. Скорее всего, как обычно, винил во всем меня. Мы долго лежали молча, разделяемые комнатой, но так и не заговорили. Скорее всего, он понял, что я тоже не сплю, но только не подал виду. Ему, как и мне, нечего было говорить.

Смирнов не выдержал первым и, накинув халат, куда-то ушел. Я еще долго лежала, глядя в потолок, но потом решила, что лучше мне вернуться в свою комнату в жилом корпусе. Димина спальня, эта проклятая кровать, весь его дом и присутствие рядом самого мучителя не давали покоя. Я оделась и аккуратно спустилась вниз. Живот сильно болел, а ноги дрожали так, будто я десять часов ехала на огромном мотоцикле. Зубы неприятно стучали от холода, но я не могла понять, действительно ли в доме так зябко, или это просто реакция тела на переживания.

На первом этаже было темно, и только полоска света под дверью кабинета выдавала, где был Дима. Нужно было предупредить его, что ухожу. Может быть, девушке в моей ситуации логичнее было бы сбежать, не прощаясь, но мы так увязли в расследовании, что у меня не было права не сказать Смирнову, куда направляюсь. Решит еще, что за мной пришли оболенцы.

Уже около двери в кабинет до меня стали доноситься обрывки фраз. Я не собиралась подслушивать, но когда Дима назвал мое имя, остановилась и прислонились ухом у двери. Смирнов разговаривал со своей подругой. Той самой Ларисой, про которую рассказывал. Он поведал ей о наших приключениях, оргии преподавателей и одурманенных студенток, драке с Яном и разоблачении Рылева. Лариса что-то у него спросила, а ответ Индюка заставил до боли закусить губу.

– Ланская? Нет, она нормально. Признаю, ты была права, девчонку в это я втянул зря. Надо было оставить ее только как репетитора или отправить под программу защиты свидетелей. Кстати, продумай варианты, куда можно отослать Ланскую.

Еще совсем недавно я бы почувствовала, что из-под ног уходит земля, захлебнулась бы от обиды и хотела бы кричать от боли. Но сейчас осталась лишь пустота. Выжженное поле в месте, где когда-то билось сердце. Я устала страдать, устала безответно любить, что-то доказывать. Быть Смирнову только репетитором – пожалуйста, исключительно напарником – хорошо. Теперь я сама не хотела большего с этим мужчиной. Не дожидаясь, когда он договорит, я постучала в дверь и сразу же зашла.

– Зачем стучишь, если не ждешь ответа и заходишь? – недовольно вопросил он, прикрывая ладонью динамик телефона.

– Просто хотела сказать, что пошла к себе.

– Не дури, Ланская! Еще ночь!

– Я не усну в твоем доме, и мне хочется в свою кровать. К тому же, нужно воспользоваться тем, что вахтерша спит. Нам не нужны лишние вопросы, – я знала, что упоминание о расследовании подействует безотказно, и оказалась права.

– Раз так, тогда ладно. Иди к себе и отоспись завтра. Даю выходной и от занятий, и от расследования, – холодно проговорил он и снова приложил трубку к уху. – Извини, Ларис, тут просто…

– Спасибо, можешь не провожать! – крикнула я из коридора, пытаясь хоть так достучаться до его совести, указывая на хамское поведение. Но Индюку было все равно. Он так и не вышел из кабинета.

Я медленно брела до корпуса, позволяя ледяному северному ветру пробирать до костей. По-мазохистски приятно заставлять страдать тело, когда внутри ты пуст. Так сохраняется связь с реальностью, так еще чувствуешь, что жив.

Университетский городок был пуст. Кто-то спал, кто-то предавался греху, а кто-то больше никогда не проснется. Я поежилась, вспоминая темную лужу крови вокруг головы Яна, его стеклянные глаза и запрокинутую голову. В какой-то момент мне даже стало его жаль, чисто по-человечески, но это быстро прошло, стоило вспомнить, как он пытался убить меня и Диму. К тому же, я не сомневалась, что это он привел Арину на их оргию. Но как там оказались другие студентки? В любом случае, этот вопрос второстепенный, главное – чтобы с девочками было все в порядке. Хотя как можно на это надеяться после того, что с ними сделали? А я так ничего и не предприняла. Смирнов говорил, что я должна быть аккуратна, не войти в десятку лучших, что остальных мы спасем, но этой же ночью он нарушил слово. Не спас.

Вахтерша в жилом корпусе спала. Видимо, она не входила в число привилегированных оболенцев, которые этой ночью устроили дьявольскую вакханалию в подземелье. От этой мысли я сразу прониклась симпатией к сварливой старушке. Сейчас мне нравился каждый, кто не был связан с безумными сектантами. Ну вот, я уже начала говорить как Индюк…

Прошмыгнув незамеченной мимо спящей женщины, мне пришлось подниматься на свой этаж пешком, чтобы никого не разбудить лифтом. Опять лестница… Как маленькая девочка, которой предстоит сделать что-то неприятное, я придумала игру – затаить дыхание и подняться как можно выше, не вдыхая. Такая глупость, но она сработала. И, преодолев последнее препятствие в виде коридора, я наконец добралась до своей комнаты.

В Оболенке очень трепетно относились к здоровью и не разрешали студентам иметь собственные аптечки. Даже с малейшей болячкой следовало идти к врачу. Как у дочери профессора, у меня был некоторый блат на этот счет, поэтому в тумбочке были кое-какие лекарства. Я взяла сразу две таблетки нурофена и проглотила их, запив водой из крана. Я боялась, что не усну, но, как только обезболивающее начало действовать, провалилась в сон.

***

Воскресное утро, самое любимое время на неделе, сейчас вызывало отвращение слишком ярким солнцем, ясным небом и веселыми синичками, то и дело подлетавшими к окну. Я села на кровати и снова почувствовала боль в животе. Отчаянно захотелось превратиться в маленькую девочку, чтобы рядом была мама, которая приласкает и успокоит. Но я была одна. Одна во всем свете. Даже Индюк отвернулся от меня.

Кое-как я поднялась с постели и пошла в душ, но остановилась напротив большого зеркала. Какой красивой я была накануне, собираясь на бал, и каким чудовищем проснулась этим утром! Бледная кожа, темные впадины под глазами, сухие, потрескавшиеся, искусанные до крови губы и синяки на шее. Нет, не синяки… Несколько сиреневых засосов. Когда он успел, я так и не поняла. Скинув с себя халат в ванной, я заметила синяк на бедре и еще один на талии. Неужели все это сделал Смирнов?.. Он страстный мужчина, и это бесспорно достоинство, вот только мне нужна была нежность. Интересно, его любовницам нравится такой пыл? В Москве у него их наверняка уйма. Или он довольствуется Ларисой, а девушек находит на заданиях? Мерзость, зачем сравнивать себя с ними? Но ведь на деле я оказалась такой же. К черту! Я повернула кран и подставила лицо под падающие струи.

Душ не помог. Прохладная вода не освежила, а живот заныл сильнее. Мне повезло, что был выходной. У меня в распоряжении был целый день, чтобы восстановиться к последней учебной неделе.

Снова я выпила две таблетки, забралась в кровать и накрылась одеялом с головой. Так мне казалось, я прячусь от всех бед. Иногда стоит пофантазировать, чтобы стало легче, когда жить становится невмоготу. Мне даже почти удалось уснуть, но в дверь постучали.

Как бы я ни злилась на Смирнова, в глубине души надеялась, что это он, хотя понимала, что ему нечего здесь делать. Разум оказался умнее сердца, и на пороге я увидела Лену Королеву.

– Лер, можно?

– Проходи, – я жестом пригласила ее в комнату.

– У тебя все в порядке? Ты неважно выглядишь, – она прошла внутрь и тут же заметила коробку нурофена у кровати.

– Все в порядке. Просто болит живот, – ответила я.

Королева стала внимательно меня осматривать, и тут я вспомнила про следы от прошлой ночи и стала судорожно закрываться халатом. Поздно. Лена все увидела и сделала соответствующие выводы.

– Ты мне врешь! Ничего не в порядке. Кто это сделал? – она кивнула на шею, а я почувствовала стыд, словно не со мной обошлись так грубо, а я кого-то обидела.

– Никто, – я обошла Лену и села на кровать, натянув до горла одеяло.

– Лер, тебя…

– Нет, это было по обоюдному согласию, – перебила я Королеву, потому что не могла слышать то, что она хотела сказать.

– По согласию? Посмотри на себя! Что с твоей шеей?

– Прошу тебя, не надо, – вымученно простонала я. – Это произошло по моему согласию, но только стало ошибкой. Для него это ничего не значит.

– А ты влюбилась? – Лена села рядом со мной. Как женщина, она прекрасно меня понимала, а если бы узнала, кто предмет моих терзаний… Упрекая ее в связи с моим папой, я не заметила, что сама мало чем отличалась от этой влюбленной студентки.

– Да…

– Скажешь, кто это?

– Не сейчас… пожалуйста.

– Хорошо, я не буду настаивать. Но потом, если ты поделишься со мной, то самой будет легче.

– Потом… может быть…

– Я не буду настаивать. Тебе больно? – Лена положила руку на мой живот и взволнованно посмотрела на меня.

– Уже нет, – я накрыла ее ладонь своей и грустно улыбнулась. – Проходит. Обезболивающее начинает действовать.

– Мерзавец! Что он с тобой сделал? – процедила Королева, а на ее глазах заблестели слезы.

– Ты обещала… не надо.

– Хорошо. Но только потому, что обещала тебе!

– Ты пришла ко мне по делу? – я решила сменить тему.

– Да, Лер, – вздохнула она. – Я сегодня уезжаю к сестре в Петербург. Зачеты получила автоматом, экзамены сдала досрочно. Останусь до начала семестра, а там… Может быть, переведусь куда-нибудь на диплом. Родители с младшими тоже приедут. Я хочуоставить тебе свой адрес. Мы будем рады, если ты составишь нам компанию на праздники.

Лена достала из кармана и протянула мне свернутый вчетверо тетрадный листок. На нем был записан не только адрес, но и удобный проезд на метро и троллейбусе, телефон сестры, ее мужа. Но главное, внизу была приписка, что они все меня ждут.

– Спасибо, Лен, но я не знаю…

Договорить не получилось от нахлынувших эмоций. В горле застрял ком, захотелось плакать, но я не могла себе этого позволить. Это предложение было таким неожиданным, но очень важным, особенно сегодня, когда было настолько плохо, что не хотелось жить. Конечно, я понимала, что Лена проявляет заботу из-за моего отца, но это только лишний раз доказывало, что она его любила. Даже после папиной смерти его молодая возлюбленная не оставляет на произвол судьбы несостоявшуюся падчерицу, которая не просто была против их отношений, но и разлучила в последние месяцы. Пустота в душе, образовавшаяся после поступка Смирнова, вдруг наполнилась бесконечной благодарностью. Мне показалось, что даже в комнате стало теплее.

– Не хочу, чтобы ты оставалась на Новый год одна, – продолжила Королева, – а у меня большая дружная семья, тебе у нас понравится.

Я вдруг представила ее в окружении домочадцев: сестра с мужем, младшие братья, племянники, родители. Все смеются, бурно отмечают. На меня нахлынула тоска по своим родным. Шумных празднеств у нас никогда не было, но даже после развода родителей папа приезжал к нам на Новый год. После маминой смерти мы с отцом праздновали вдвоем, я готовила скромный ужин, мы садились за стол, слушали речь президента, а после полуночи шли к его коллегам, чаще всего к Селезневой. Знала бы я тогда, что это были за люди… Хотя, может быть, хорошо, что не знала. Я снова посмотрела на листок с адресом и улыбнулась.

– Спасибо, я подумаю, – искренне ответила я, понимая, что на самом деле безумно хочу окунуться в суматоху, которой обязательно будет сопровождаться праздник в семье Лены.

– Ты позвони, как сдашь зачеты, мы тебя встретим в Питере, а если даже не сможем встретить, мало ли, что учудят мелкие, то я тебе подробно написала, как найти дом сестры.

– Правда, спасибо большое…

– Лер, не благодари. После всего, что случилось, мы должны быть вместе и поддерживать друг друга.

– Ты права. Когда ты уезжаешь?

– Сейчас. Такси уже подъехало, так что мне пора, – Лена встала с кровати и аккуратно меня обняла, а я постаралась не выдать, что она сделала мне больно. – Лер, и еще, не позволяй никому такое с собой делать!

– Не буду. Это вышло… не так, как мы предполагали.

– Просто подумай над моими словами. Ты умная девушка и не должна тратить время, силы и нервы на того, кто тебя не достоин.

***

Прислонившись лбом к подоконнику, я смотрела, как желтая машина увозит Лену Королеву из Оболенки. С неба хлопьями падал снег, и на центральную площадь к фонтану выходили студенты, выспавшиеся после зимнего бала. Никто из них не обратил внимания, как уехала Лена. Я увидела Нилова и Костромицкого, они болтали с девчонками курсом младше. Чуть дальше Шульц что-то доказывал Петрову. Еремова и Белова шли к столовой. Но среди всех я так и не заметила девушек, которые были на преподавательской оргии. Внутри все похолодело. Нужно же мне было так уйти в свои переживания, что до сих пор не проверила Арину. А что если ей нужна помощь? Что если вчерашнее мероприятие обернулось бедой куда более страшной, чем запятнанная девичья честь? Я бросилась к комнате Милановой.

Я постучала в дверь, но мне не ответили. Постучала снова, но опять тишина. Перед глазами возникла страшная картина вчерашнего, и самые дурные мысли полезли в голову. Я взялась за ручку, и оказалось, что дверь была не заперта.

– Арин, это я! – крикнула я в тишину.

В комнате стояла кромешная темнота: шторы плотно задернуты, а жалюзи опущены. Щелкнув выключателем, я увидела подругу, лежащую на кровати лицом вниз, ее темные волосы были небрежно раскиданы по подушке, а рука безвольно свисала с кровати.

35. Заклятые подруги

Душная темная комната, тиканье часов, нарушающее тишину и безжизненная девушка на кровати. Когда я увидела Арину, то подумала, что опоздала. Страшная мысль, словно шпага, пронзила грудную клетку, а сердце свело судорогой, отдаваясь дикой болью при каждом ударе. Неосознанно попятившись назад, я налетела на письменный стол, с которого с грохотом уронила на пол большой стакан с кучей карандашей и ручек. От громкого шума Арина вымученно простонала, а я заулыбалась, как дурочка. Подруга жива!

– Рина! Риночка! – я подлетела к ней и попыталась растормошить, но она только недовольно перевернулась на другой бок. – Арина, проснись же!

– Ланская? – она с трудом разлепила глаза и посмотрела на меня. – Что ты тут делаешь?

– Пришла узнать, как ты.

– Кажется, я вчера напилась. Никогда такого не было, – подруга попыталась сесть, но тут же схватилась за голову. – Пить…

– Я принесу воды.

Миланова жутко выглядела с остатками косметики на бледном лице. Ее трясло, а кожа покрылась мурашками. Я дала ей воды, и подруга моментально осушила стакан до дна. Чтобы хоть как-то ее согреть, я укрыла Арину одеялом, села рядом и крепко обняла. Было невыносимо видеть ее такой. Во мне разрасталось чувство вины за то, что накануне я стала свидетельницей фактического насилия над ней, но ничего не предприняла. Страшные сцены прошлой ночи снова вереницей пронеслись перед глазами. Рядом с ее несчастьем моя любовная неудача казалось такой мелочью.

Постепенно Аринка стала приходить в себя. Она уже не дрожала, сбившееся дыхание становилось размеренным. Подруга сама отстранилась и слабо мне улыбнулась.

– Арин, что случилось? Как ты могла напиться? – аккуратно поинтересовалась я.

– После бала я пошла к Яну. Мы выпили всего ничего, но у меня перед глазами все поплыло. Вообще не помню эту ночь, только какие-то обрывки. Мы занимались любовью, творили черт знает что. Такой невиннице, как ты, не следует рассказывать о наших проказах. Сегодня я даже с трудом хожу. – усмехнулась она. – Странно, Ян был такой… разный… Рано утром я проснулась у себя. Понятия не имею, как добралась. Я звонила Яну, но он не ответил. Наберу снова.

Миланова потянулась за телефоном и быстро по памяти набрала номер Яна. Странно, она заучила его наизусть, а не записала в списке контактов. Может быть, это конспирация, чтобы никто не догадался об их связи?

Все, что сказала Ринка, подтвердило мою догадку. Это Ян привел подругу на оргию и отдал на растерзание этим извращенцам. Другой вопрос, как там оказались Позднякова и Фролова. Неужели Гуревич работал сразу на три фронта? Тут же я вспомнила, как он подходил ко мне на балу. Меня передернуло от мысли, что со мной он хотел сделать то же, что и с девочками. Конечно, это и был его метод вербовки! Соблазнить глупую студентку, опоить, а дальше…

– Не отвечает, – вздохнула Ринка, глядя на мобильный. – Надо привести себя в порядок и сходить к нему.

– Ян опоил тебя, воспользовался, вернул в бессознательном состоянии обратно, а теперь пропал. После этого ты еще будешь с ним?! – разозлилась я. Было жутко при мысли, что Миланова влюблена в этого человека и готова бежать за ним.

– На это должна быть причина, – обиженно ответила Арина. – Я хочу понять, что же произошло. Если Ян не отвечает, то занят, или что-то случилось. Он меня любит. По-настоящему любит, как взрослый мужчина.

– Арина, послушай меня. Если он так поступает…

– Ты ничего не знаешь! – перебила подруга и метнула такой злой взгляд, что по спине прошелся холодок. – Я люблю его, а он меня. Это не мимолетный роман. У нас все серьезно. Ян прекрасный человек, заботливый и внимательный.

– Ты успела так хорошо его узнать? И тебя совершенно не смущает, что тридцатилетний мужчина признается любви так скоро? Многим на это требуются месяцы, а то и больше…

– Лера, что ты знаешь про любовь? – усмехнулась Арина, окинув меня пренебрежительным взглядом, – Ты вообще не способна чувствовать. И я сейчас говорю не только о мужчинах, но и о твоих друзьях. Мы с тобой столько лет дружим, я тебе все рассказывала, во всем поддерживала, а когда встретила человека, которого полюбила, ты ведешь себя так?

– Арина! – я не выдержала, на глаза навернулись слезы. Было невыносимо от слов моей подруги. Что сделал с ней этот человек? Как удалось Яну так ее изменить за считанные дни?

– В прошлый наш разговор ты ясно дала понять, что обо мне думаешь, Лера, – отчеканила она и важно отвернулась.

– Арин, я не думаю о тебе плохо. То, что тогда сказала, было сгоряча. Ты моя самая близкая подруга, и я хочу извиниться за то, что тогда наговорила. Пожалуйста, прости.

– Вот как? Извиниться? А может, не поэтому ты чувствуешь свою вину?

– О чем ты? – нахмурилась я, а сердце бешено забилось. Арина никак не могла знать, что я стала причиной гибели ее возлюбленного, но это единственное, за что могу быть перед ней виноватой.

– Вчера на зимнем балу ты так отчаянно билась со мной за победу. Признай, ты злорадствовала, что меня уделала. Что ты этим хотела доказать?

– Арина, это не так! У меня даже в мыслях не было подобного!

Глупая Аринка, знала бы она, почему я так старалась победить. Ведь все было только ради нее. Но разве я могла ей объяснить это? Подруга трактовала все иначе. Думала, что мною движет тщеславие. За столько лет дружбы она так меня и не узнала.

Миланова опустилась на кресло и приложила ладони ко лбу. Ее мигрень не проходила, а от громкой ругани было еще хуже. Я подошла к Ринке и хотела обнять, но она со всей силы меня оттолкнула, угодив рукой в живот, отчего я болезненно скрючилась.

– Арина!

– Что Арина?! Думаешь, соизволила явиться, и сразу все будет в порядке? И то, что ты говоришь про Яна…

– Я говорю это, потому что волнуюсь за тебя! Ян тебе не пара.

– Ты просто завидуешь. Тебя бесит, что у меня кто-то появился, и поэтому говоришь гадости про моего парня вместо того, чтобы поддержать, как это сделала бы настоящая подруга. Живешь в своем коконе, никого к себе не подпускаешь. А знаешь, почему ты одна? Потому что ты слишком высокомерна. Ты не даешь людям шанса. С Юркой поиграла и выкинула, а парень теперь страдает. Не суди людей по себе. Я не такая. Я умею любить и люблю.

– Хорошо, Арин, я все поняла. Хочешь быть с Яном – будь. Может быть, ты и права, а я просто ничего не смыслю в любви.

Я сдалась. Попытки хоть как-то достучаться до Милановой только рассорили нас еще больше. Не стоило мне заводить весь этот разговор. В конце концов, Гуревич мертв, жаль только, что случилось это слишком поздно.

– Тебе лучше уйти, – холодно сказала моя, видимо, уже бывшая подруга. – Если пришла, чтобы испортить настроение – у тебя это замечательно вышло.

– Я пришла не за этим. Хотела узнать, как ты, – мне надоело слушать упреки, и я направилась к двери.

– Не понимаю, с чего вдруг у вас всех такая забота? Весь день не даете спать, – пробурчала она.

– О чем ты? Кто тебе не дает спать? – я замерла на пороге и снова обернулась на Миланову.

– Сейчас ты, до этого твой научрук приперся.

– Ди… Арсений приходил к тебе? – удивилась я.

– Да, тоже, видите ли, решил убедиться, что со мной все хорошо. Только вот с чего вдруг у него такая забота ко мне возникла – не понятно. Мы с ним не общаемся, даже на лекциях меня игнорирует. А тут сам явился. Скажи, по твоей инициативе он заходил? Ты что-то задумала?

– Конечно, с самого утра позвонила Арсению Витальевичу, рассказала, что мы поссорились, и попросила его к тебе наведаться. Ему, естественно, нечем заняться в выходной, кроме как улаживать ссоры своих дипломниц, – усмехнулась я и вышла из комнаты подруги, громко хлопнув дверью, понимая, что от этого ее мигрень станет сильнее, но это была моя маленькая месть за то, как сильно Арина меня обидела.

Конечно, я понимала, зачем приходил Дима. Ему тоже не давало покоя неведение относительно девушек. Наверняка боялся худшего, как и я. Если с Аринкой все в относительном порядке, и Дима, скорее всего, проведал остальных девушек, значит, к Поздняковой и Фроловой можно не ходить. Откровенно говоря, мне и не хотелось к ним идти. Хватило разговоров на сегодня. Вот только вдруг стало обидно, что меня Смирнов не навестил. А ведь мне тоже было плохо, и виной тому был он сам.

По пути в свою комнату я поняла, что за весь день ничего не съела. Живот больно скрутило от голода, поэтому, накинув пальто и шапку, я пошла в кафетерий. На улице приятно распогодилось, снег красиво переливался на солнце, а сине-голубое небо большим жизнерадостным куполом накрывало Оболенский городок. И не было ничего мрачного в этом месте. Самый обычный университет, самые обычные веселые, в меру прилежные и в меру ленивые студенты, самые обычные строгие или покладистые преподаватели. Только теперь, когда я знаю правду, это место стало для меня настоящим земным адом. Я всеми фибрами души возненавидела Оболенку, которая так безжалостно калечила жизни.

Кафетерий пустовал. Совсем недавно был обед, а те, кому не хватило сил дойти до столовой, не добрались и до кафе. Я заняла место у стойки и заказала салат, кофе и булочку. Снова разболелся живот, только на этот раз неизвестно откуда появилась еще и мигрень. Прикрыв глаза, я откинулась на стуле, когда услышала, что кто-то вошел в дверь и, машинально обернувшись, увидела на пороге Смирнова. Он сразу же меня увидел и кивнул на дальний столик. Самонадеянный Индюк думал, что пойду за ним? Как бы не так. Я снова прикрыла глаза, будто никого нет. У меня не было и мысли, что Дима решит подойти сам, но он это сделал.

– Надо поговорить, Лер, – тихо сказал он.

– Не хочу с тобой говорить, – не открывая глаз, ответила я.

– Это о студентках, что были вчера… хм…

Официантка Марина вынесла с кухни мой салат. Она поставила тарелку передо мной и странно покосилась на Смирнова. Чтобы не вызывать ненужных подозрений, я нарочито громко сообщила, что согласна обсудить с научруком свой диплом и попросила Марину подать кофе и булочку за столик.

– Что ты хотел сказать? Я знаю, что ты был у Арины. Полагаю, к другим девочкам тоже заходил? – сходу начала я, желая как можно скорее закончить этот разговор.

Удивительно, как иногда надо мало, чтобы убить чувства. Порой люди мучаются годами не в силах избавиться от ненужной любви, а мне хватило одной ночи. Глядя на Диму, такого холодного, спокойного и равнодушного, в моем сердце не было больше нежности, как раньше. Сколько всего я ему прощала, но то, как он со мной поступил – не могла.

– Лер, ты слушаешь? – вопросил он, и я поняла, что он давно что-то рассказывает.

– Извини, нет. Сегодня я как-то невнимательна, – язвительно ответила я.

– А зря, нам с тобой расслабляться нельзя. Я говорил, что девчонок накачали наркотиком. Мне знакомы симптомы так называемого «отходняка». У всех троих они были налицо.

– Ну, ты не открыл Америку. Это было ясно еще вчера: по своей воле девчонки на такое бы не пошли. Это все, что ты хотел сказать?

– Хм… Да… – растерянно проговорил Смирнов, опустив взгляд на свои руки. Неужели смущался?

– Раз так, то я пойду.

– А как же еда?

– Аппетит как-то пропал.

Я встала из-за стола и, не обращая внимания на удивленную Марину, застывшую посреди зала с моей булочкой, пошла к выходу. От Индюка я могла ожидать многого: грубости, обид, оскорблений невесть в чем, но он повел себя так, словно между нами ничего и не было. Равнодушие ранило куда больнее.

Солнце садилось за горизонт, этого не было видно за университетскими строениями. Только кроваво-красное небо, такое нетипичное для конца декабря, кричало о красивейшем закате, которым никто не торопился насладиться. Я не спеша брела по главной аллее к жилому корпусу. Аппетит действительно безвозвратно пропал, и даже желудок, ноющий совсем недавно, сжалился и перестал напоминать про голод.

Вдруг я остановилась, огляделась вокруг и четко осознала, что не хочу больше здесь оставаться. Оболенка отобрала у меня все, но не самое ценное – жизнь! А пока мы живы, можем вновь найти силы и опять пойти вперед. Теперь меня ничего не держало в чертовом Университете, даже расследование. Пропади оно все пропадом. Смирнов во всем разберется сам, а мне надо бежать.

Настроение тут же поднялось, и я чуть ли не бегом понеслась к жилому корпусу. Сейчас соберу свои вещи, закину их в машину и помчусь к Королевой, думала я. Лена единственная, кто не оставил меня. Мой побег может стать началом большой дружбы, как сказал герой Хамфри Богарда в финале «Касабланки»⁴⁹.

Я бросила чемодан на постель и стала кидать в него вещи. Только самое основное. Самое главное. Вот Ленка удивится! Но нельзя садиться на шею ей и ее сестре. Нужно будет сразу после праздников найти работу, чтобы отблагодарить за все – за участие, заботу, дружбу и за подарок… Браслет! Я резко задрала рукав водолазки. На запястье украшения не было. Судорожно я стала вспоминать, когда последний раз замечала браслет на себе… Лена его подарила до похода в подземелье, и я его не снимала. Неужели я потеряла его там, внизу? Это могло случиться, когда меня настиг Ян. Но тогда, если браслет найдут… Схватив телефон, я стала набирать номер Королевой. Нужно было срочно предупредить, что она в опасности, но абонент оказался недоступен. Оставалось только молиться, чтобы это были перебои связи. Снова чертов Индюк был единственным, кто мог помочь. Я со всех ног побежала к нему.

36. Наперегонки со временем

Время… Как часто мы о нем думаем? Подгоняем, когда ждем чего-то, а иногда, напротив, мечтаем его остановить. Философия определяет время как необратимое течение. Необратимое… И это самое страшное. Сколько раз за последние пять лет я мечтала повернуть время вспять. Вернуть все к самому началу, уберечь дорогих и любимых мне людей. Говорят, время лечит. Не знаю, возможно… Мою боль время не вылечило, а лишь притупило.

Я неслась по лестнице, перепрыгивая за раз по несколько ступенек, бежала по улице, не обращая внимания на косые взгляды студентов и обслуги, тайфуном ворвалась в кафетерий, игнорируя возмущенный возглас Марины.

– Где профессор Романов?! – сходу накинулась я на официантку, но она лишь удивленно похлопала глазами. – Марина, Арсений Витальевич… где он?

– Ушел сразу после вас. Он тоже не стал есть…

Она говорила что-то еще, но я уже не слушала. Дима… Хоть бы он был дома. Хоть бы браслет Лены был у него. Вдруг он сорвался с руки, когда мы…

Я не заметила, как оказалась на пороге дома Смирнова и отчаянно колотила в дверь. Он не открывал. Какого черта?.. Снова стук. На этот раз послышались шаги. Слишком медленные. Со злости на его нерасторопность я пнула ногой дверь. Поворот замка. Открыл.

– Ланская?.. – удивился Дима, но сейчас было не до объяснений.

Оттолкнув его, я вбежала в дом и первым делом осмотрела ковер в гостиной. Ничего. Столовая. Ничего. Я села на четвереньки, и стала внимательнее осматривать пол. Ничего.

– Лер, объяснишь, что случилось? – прислонившись к дверному косяку, устало вопросил Индюк.

– Браслет. Ты не находил браслет? – сердце стучало, отдаваясь болью в висках, грудную клетку будто сжало в тиски, я надеялась услышать: «да».

– Нет. Что за браслет?

– Черт. Может, в спальне… – я бросилась наверх, Дима за мной.

– Что за браслет, Лера?

– Браслет… браслет… – бормотала я себе под нос, словно мантру, надеясь, что украшение чудесным образом найдется. Но его нигде не было.

– Лера, что случилось? Какой браслет? – Смирнов схватил меня за руку и развернул к себе, заставляя посмотреть ему в глаза.

– Браслет… На мне был браслет. Он слетел с запястья. Дим, если не у тебя, то в подземелье…

– Черт! – он громко выругался, а потом со всей силы ударил по стене ладонью. Я отвернулась, стараясь сморгнуть слезы, но не получилось. Смирнов разразился матом. Впервые слышала от него такие выражения.

– Может быть, он еще там?

– Лера, мы не можем туда вернуться, они наверняка нашли Гуревича и сейчас все прочесывают. Ни одного преподавателя нет снаружи. Ты часто носила этот браслет? Была в нем на балу? – нахмурился Индюк и крепко взял меня за плечи, чтобы успокоить дрожь.

– Нет. Его подарила Лена Королева уже после бала. Но это ее браслет, она в нем ходила!

– Главное, что его не видели на тебе, – шумно выдохнул Смирнов и притянул меня к себе, заключая в объятья.

– Ты не понял, что я тебе сказала?! Они найдут украшение и подумают на Королеву! – я оттолкнула от себя Индюка, и он тут же стал похож на побитого щенка.

– Зато не подумают на тебя, – процедил он. – Если с тобой что-то случится, я этого не переживу!

– Чувство вины гложет? – усмехнулась я. – Поздновато.

– Знаю, что ты считаешь меня козлом. Заслужил. Я хотел поговорить с тобой обо всем, что произошло. Но сначала должны защитить Королеву. Она у себя? Ты ее видела?

– Нет, Дим. Она уехала к сестре в Питер еще утром. На такси. Должна быть уже на подъезде. Лена сбежала под предлогом, что отправляется на праздники, а на деле хотела остаться в городе. Меня тоже звала, дала адрес и телефон сестры.

– Оденусь, и выезжаем, – решительно сказал Смирнов, распахивая шкаф и доставая оттуда свитер. – По пути созвонюсь с Лариской, она пробьет дороги. Как нагоним Королеву, сразу передадим нашим людям.

Чтобы не вызвать ненужных подозрений, я спряталась на заднем сиденье машины, а Смирнов сел за руль. На выезде из Оболенского городка он позвонил ректору и предупредил, что вынужден сорваться к матери, которая заболела. Как только мы отъехали на достаточное расстояние, я перебралась вперед и стала снова и снова набирать номер Королевой, но ее телефон все так же был отключен.

– Я позвоню Ларисе и попрошу дать информацию с дорожных камер по пути в город, чтобы отследить передвижение твоей подруги, – сказал Смирнов, устанавливая телефон на громкую связь и делая дозвон с быстрого набора. Конечно же, номер Ларисы был на цифре один.

– Привет, красавчик! Уже соскучился? Знаю, что жить без меня не можешь, – нараспев проворковала девушка, и меня чуть не стошнило от всей этой приторности.

– Ларис, я в машине и не один. Со мной Лера. Будь серьезна, нужна твоя помощь, – одернул ее Смирнов и покосился на меня. Неужели смутился? Я отвернулась к окну, теперь все было яснее ясного. Козел!

– Извини, не знала. Лера, здравствуй, – посерьезнела она.

– Добрый день, – процедила я, чувствуя отвращение только от одного приветствия.

Помощница Димы приняла всю информацию. Она говорила со мной сдержанно и лаконично, а Смирнов все время молчал.

– Проверю камеры и сообщу, как что-то узнаю, – сказала Лариса. – Дим, ты только веди аккуратнее. Не гони, как обычно. Сейчас ты не один.

Она сбросила вызов, не дождавшись ответа. Надо же, какая забота! «Не гони», «ты не один». Но я не поверила в ее искренность.

– Лер, – Смирнов бросил на меня торопливый взгляд и снова сосредоточился на дороге. – Надо поговорить…

– О чем говорить, когда еще нет данных от твоей помощницы? – кинула я и снова отвернулась к окну, прекрасно понимая, что Индюк хочет общаться не о расследовании.

– О нас с тобой. Мы должны поговорить о нас с тобой, – раздраженно проговорил он.

– Нас с тобой нет, и говорить тут не о чем. Так что веди машину.

– Лер…

– Не смей со мной заговаривать! Нас связывает только расследование, больше я не собираюсь ничего обсуждать! Для всего остального у тебя есть Лариса.

– Она только друг! – вымученно простонал Смирнов, но на меня не подействовало. От любви до ненависти один шаг? Я его сделала прошлой ночью. Теперь моей спутницей стала злость, которая помогла запереть в дальнем уголке чувства к Диме.

– Конечно, красавчик, – передразнила я Индюшачью подружку. – Только ты без нее жить не можешь. Да, собственно, мне плевать. Я не собираюсь иметь с тобой никаких отношений, ни дружеских, ни тем более чего-то большего. Меня волнует только жизнь подруги.

– Хорошо. Поговорим, как найдем Королеву.

– Ведите машину, майор Смирнов.

Около получаса мы в полном молчании гнали по шоссе. Индюк нарушал все мыслимые и немыслимые правила и ограничения скорости, но надо признать, вел он умело. Даже на поворотах нас не заносило. Не знаю, чего больше в нем было – желания нагнать упущенное время и перехватить Ленку или злость на ситуацию, которую он выплескивал, выжимая педаль газа. Напряжение между нами нарастало. Еще чуть-чуть, и можно было бы создавать водородную бомбу, но тут позвонила Лариса. К сожалению, с плохими новостями.

По шоссе до Петербурга в последнее время проезжало всего одно такси. Лариса смогла получить с камер данные машины – номер и регион, по ним пробила базу такси и подтвердила, что вызов был от Королевой. Диспетчер сообщила имя водителя, но связаться с ним не смогла. Лариса поставила на дозвон и рацию такси, и личный мобильный водителя, но ни то, ни другое не отвечало. Последние дорожные камеры, которые засняли машину, были на середине пути до Петербурга. В город такси так и не въехало.

Я со всей силы провела ладонью по щеке, стирая слезы. Хотелось сделать себе больно, чтобы так отвлечься от удушающего чувства вины. Если бы я была внимательнее, если бы сразу подумала о браслете, а лучше бы его сняла…

Лариса вызвала наряд, который дежурил у дома сестры Королевой, она уверила, что сразу сообщит, как только девушка появится, твердила, что еще есть шанс, что все будет хорошо. Я хотела в это верить, но понимала, что мы опоздали.

– Лер, она права, мы еще можем успеть, – сказал Смирнов и попытался взять меня за руку.

– Ты не хуже меня понимаешь, что нет, – я отдернула руку. – Это я виновата. Все из-за меня.

– Не говори так! Если с Королевой случилось что-то плохое, то в этом виноваты мерзавцы из Оболенки! – процедил Смирнов.

– Но если бы я не поперлась в это чертово подземелье. Если бы послушала тебя…

– Не смей себя корить. Это ни к чему не приведет. Надо действовать, а не рыдать!

Грубо, резко, но действенно и правильно. Я взяла себя в руки. Нельзя было раскисать, нельзя проявлять слабость!

До Петербурга мы ехали в полном молчании. Дважды на постах ДПС нас тормозили, но удостоверение майора действовало безотказно. На каждом посту Смирнов проверял ориентировку, но такси никто не видел.

Мы добрались до дома Ирины, сестры Лены Королевой, а от Ларисы все еще не было вестей. Дима позвонил помощнице и предусмотрительно не стал включать громкую связь. Как я и боялась, такси так нигде и не засветилось.

– Открой дверь. Я пойду к Ирине, – попросила я и нетерпеливо дернула ручку.

– Лер, я рад, что ты сразу пришла ко мне… Несмотря ни на что, – проговорил Смирнов, но дверцы не разблокировал. Решил заставить выслушать, заперев меня в машине? Глупо.

– У меня не было выбора. А теперь открой дверь. Мне нужно пойти к Ирине, – процедила я, стараясь даже не смотреть в его сторону.

Щелчок. Дверцы разблокировались, и я тут же выскочила из машины. Только оказавшись на улице, я поняла, как мне не хватало воздуха. Вдохнув полной грудью, я прикрыла глаза и постаралась успокоиться. Нужно было собраться перед разговором с сестрой подруги.

Я позвонила в домофон, и мне открыли почти сразу, даже не спросили, кто это. Волнение не давало покоя, сил дожидаться лифта не было, поэтому я понеслась пешком на четвертый этаж. Мне открыла молодая женщина лет тридцати с темными небрежно убранными волосами, в домашнем платье, пропахшем кухней и запачканном мукой фартуке. Но стоило ей меня увидеть, как улыбка спала с лица, и она нахмурилась.

– Добрый день, – поздоровалась я, – вы – Ирина?

– Да, вы ко мне?

– Ирина, меня зовут Лера Ланская. Я учусь вместе с Леной на одной параллели.

– Лер, конечно, извини, что не узнала, видела тебя только на фото. Ленка и Андрей много о тебе рассказывали, – дружелюбно сказала Ирина и, отступая от двери, кивком пригласила войти.

– Андрей? Вы были знакомы с моим папой? – удивилась я, заходя в квартиру, сразу же чувствуя жар кухни и аромат готовки. Откуда-то из комнаты доносился детский смех, громко работал телевизор, пищала микроволновая печь. Беззаботный дом, где живет настоящая семья.

– Да, конечно. Они с сестрой иногда приезжали. Давай на «ты», хорошо? – Ирина наспех сняла с себя грязный фартук и бросила на тумбочку в прихожей.

– Хорошо… И часто папа у вас бывал?

– Нет, четыре или пять раз. Он же был в работе, сестра в учебе. Андрей очень тобой гордился, Лер, столько рассказывал… Мне очень жаль. До сих пор не могу поверить, что его нет, – Ирина опустила взгляд, и повисла неловкая пауза. Девушка так искренне сочувствовала моей утрате, в то время как я соболезновала ей, о чем она пока не догадывалась. – Прости, Лер, я не должна была так сразу. Ты раздевайся, проходи. Ты же к нам на праздники? Лена предупреждала.

– Не совсем. Я приехала к Лене.

– Но ее нет. Она должна была приехать еще пару часов назад. Мы созванивались, когда она уже выехала. Откровенно говоря, я уже начинаю волноваться.

– Она была в дороге? Как давно звонила?

– Давно. Несколько часов назад, была уже на полпути к нам, а все еще не приехала.

– Ясно, – с трудом произнесла я, пытаясь сглотнуть ком, что встал в горле. – Ирин, я не могу сейчас задерживаться, оставлю свой номер. Пожалуйста, пусть позвонит, как объявится. Или ты, если… В общем, просто позвони, если Лена объявится.

– Что-то не так? – нахмурилась Ирина, и в этот момент трехлетий сорванец вбежал в прихожую и обхватил ее ноги. – Лешка, прекрати!

– Мам… – протянул малыш.

– Лера, ты меня пугаешь. Что случилось? – запуская ладонь в непослушные волосы сына, вопросила Ирина.

– Ничего, это касается экзамена, – соврала я, натянув на лицо улыбку. – Мне пора. Буду ждать звонка.

– Может, чаю? Подождем вместе?

– Спасибо, Ир! Как-нибудь в другой раз. Сейчас действительно нет времени.

Смирнов ждал меня на улице. Он вертел в руках ключи от машины, но сам, казалось, был где-то далеко. Даже когда я подошла к нему, Дима не сразу меня заметил.

– Ее нет, ведь так? – переводя на меня взгляд, сказал он, а я даже не поняла, в какой момент он заметил мое присутствие.

– Нет.

– Они двигались по главному шоссе, но в город не въехали, значит, есть участок дороги, где имеет смысл искать. Я проверил по карте и… – он замолчал, снял с сигнализации свой внедорожник и пошел к нему. – Давай садись. Поговорим в машине.

– Что там? Что ты нашел? – сходу спросила я.

– Ничего. Есть только пара деревень, лес и озеро.

– Озеро, – тихо повторила я.

– Это вполне возможно, – вздохнул Смирнов, заводя машину, – если это так, то мы можем найти следы.

– Конечно, ведь сейчас оно во льду. Если…

– Нет. Это озеро не замерзает. Рядом стоит завод по производству упаковочной тары. Может быть, слышала, недавно были судебные разбирательства из-за их деятельности. Местность в округе так загрязнена, что даже озеро не замерзло.

– Сколько туда ехать?

– Дороги пусты. За полтора часа доберемся.

На улицу спустилась ночь. Шоссе слабо освещалось, к тому же пошел снег. Мы чуть не проехали нужный поворот, но Смирнов вовремя вырулил. Машину пришлось оставить у обочины, чтобы не упустить из виду следы, если таковые будут.

Снегопад усиливался, сильный ветер бил в лицо. Все было против нас. Береговую линию озера замело, что даже если здесь и проезжала машина, то этого было уже не узнать. Чуть дальше пологий берег переходил в возвышенность, и Дима, взяв меня за руку, потащил туда.

– Ничего, – выдохнула я, чувствуя облегчение от слабого огонька надежды, что затеплился в сердце.

– Смотри туда, – он указал на небольшие поломанные кустарники на краю обрывистого берега. – Похоже, что оттуда скинули в озеро что-то большое…

– Например, автомобиль, – горько усмехнулась я и, вытянув свою руку из его, пошла обратно к нашему автомобилю. Смирнов остался осматривать местность.

Мы вернулись в Оболенский городок под утро. Смирнов отдал приказ своим людям прочесать озеро. Они с Ларисой по громкой связи обсуждали, сколько выделить людей, как организовать поиски и прочее, прочее… Я слушала вполуха, какая теперь разница, найдут или нет… Главное, что мы опоздали. Черт возьми! Снова опоздали.

37. Одна

Бальный зал учебного корпуса был украшен белыми лилиями. Сотни цветов, специально выведенных, крупных и без запаха, стояли в мраморных вазонах, расстилались ковром по подоконникам и кафедре, были уложены венками у подножия увесистых канделябров. Зал освещали лишь свечи, скрывая в полумраке скорбные лица студентов и преподавателей. Слабо разносились звуки «Адажио» Альбинони⁵⁰, добавляя трагизма моменту. Большой черный гроб на высоком постаменте мрачно возвышался в центре помещения.

– Какая страшная трагедия, – шептались у меня за спиной.

– Нелепая смерть, когда вся жизнь впереди, – вторил в ответ другой голос.

Убитый горем ректор по очереди вызывал на кафедру преподавателей, чтобы те выразили свои чувства и позволили студентам разделить с ними боль утраты. Вот только боль некоторых из присутствующих была в разы сильнее остальных. Я не могла смотреть на Аринку. Она стояла в самом конце зала у окна и даже не смотрела в сторону гроба, где лежал ее возлюбленный. Медленно я стала пробираться к ней, но как только подруга меня заметила, тут же отвернулась. Неужели даже в такой момент между нами останется непоколебимой стена из обид и непонимания? Все же я подошла к Милановой.

– Рин, давай забудем обиды? – проговорила я, легонько касаясь ее плеча.

– Ланская, не до тебя сейчас, – кинула она в ответ.

– Понимаю, как тебе тяжело. Не гони меня, позволь быть рядом…

– Ни черта ты не понимаешь, Лерка, – вытирая рукавом слезы, Миланова все же ко мне повернулась. – Не понимаешь. Ты не теряла любимого. Он не погибал так глупо… так… Если бы в ту ночь я осталась у него, ничего бы не случилось.

– Не надо, твоей вины в этом нет. Тем более, ты сама не помнишь, как оказалась в своей комнате. Арин, ты никак не могла этого предотвратить.

– Серьезно, Лер, отстань, тебе не понять…

– Ошибаешься! – неожиданно для себя разозлилась я. – Меньше месяца назад умер мой отец. Единственный родной человек. Так что я хорошо знаю, что такое терять близкого человека. Думаешь, мне сейчас легко?

– Ты права. Извини, – проговорила Рина, опустив взгляд в пол.

– Я не обижаюсь, – улыбнулась я и снова попыталась обнять подругу, но она отпрянула. – Рин, что такое? Я думала…

– Ланская, сейчас ты не лучшая компания для меня. Пусть Ян погиб, я все еще его люблю и не хочу общаться с теми, кто говорил про него гадости, – ледяным тоном отчеканила незнакомая девушка, которая совсем недавно была моей лучшей подругой.

– Но мы же подруги!

– Были, Ланская… были.

Больше не о чем было говорить. Все мои попытки примирения наталкивались на непробиваемую стену. Чем отчаяннее я пыталась достучаться до Милановой, тем сильнее разрасталась пропасть между нами. Рано или поздно всему приходит конец. Мы дошли до края. Я дошла до края. Забыв про формальности и плюя на чужое мнение, я ушла с церемонии прощания с Яном, даже не пытаясь сделать это незаметно. Селезнева, возвышающаяся в длинном черном платье возле главного входа, возмущенно крикнула мне вслед, чтобы я вернулась, но ее приказ так и не удостоился исполнения.

Мне нужен был свежий воздух. После душного зала, пропитанного запахом парафина от сотен свечей, кружилась голова. А может быть, виной этому был разговор с подругой или странное чувство удовлетворения, что благодаря нам с Димой Гуревич мертв и больше никому не навредит. Слишком много мыслей, чувств, переживаний, разбираться в которых сейчас я была не в силах.

Устроившись на лавочке напротив фонтана, я прикрыла глаза и откинула назад голову, позволяя мелким колючим снежинкам падать себе на лицо. На улице не было морозно, но я все равно умудрилась почти сразу замерзнуть. Да еще, как назло, забыла в комнате перчатки. Растерев как следует покрасневшие руки, я засунула их в карманы пальто и тут в правом нащупала какую-то бумажку. Это был сложенный в четверо лист бумаги, в нижнем краю которого каллиграфическим почерком было выведено мое имя:

Валерия, ты очень умна, поэтому должна выбрать верный путь. То, что ты считаешь злом, таковым не является. Добро может использовать страшные методы ради высшего блага. Не делай скоропалительных выводов о том, что не понимаешь.

Доброжелатель

Внутри все похолодело. Не было сомнений, что этот «доброжелатель» один из них, а значит, они в курсе того, что мне известно. Почему тогда меня еще не убили? Почему я жива? Не так сложно избавиться от любопытной студентки, ведь с Леной Королевой разделались. Здесь может быть только один ответ – я нужна им живая!

Убрав письмо обратно в карман, я направилась к дому Смирнова. Индюк был все еще в бальном зале, а потом должен был пойти на кладбище, но я решила дождаться его на крыльце. Там мне было спокойнее, чем одной в своей комнате.

Димы долго не было, и я успела окончательно продрогнуть. Переминаясь с ноги на ногу, подпрыгивая и растирая заледеневшие руки, я стойко ждала моего ФСБшника. Как это отвратительно – ненавидеть человека и одновременно чувствовать острую нужду в нем! Все же я решила его поторопить и достала мобильный, чтобы отправить СМС.

На церемонии прощания я отключила звук телефона, и совсем забыла его включить, а теперь на дисплее высвечивалось пять пропущенных от Ирины. Рука дрогнула, но на этот раз не от холода. Может быть, Лена нашлась? Может быть, она жива? Переведя дыхание, чтобы немного успокоиться, я нажала кнопку вызова.

– Алло, Лера? – послышался взволнованный голос старшей сестры Королевой.

– Да, Ир, есть какие-то новости о Лене? – сходу спросила я.

– Есть, – вздохнула девушка, – она прислала сообщение о том, что улетает в Индию искать себя.

– Что?! – я подумала, что ослышалась.

– Лер, сказать, что я в шоке – не сказать ничего! Она же ехала ко мне на праздники, все было хорошо, а теперь… Индия! Я ничего не понимаю.

– Ты говорила с ней? Она как-то это объяснила?

– Нет, – всхлипнула Ирина, – только сообщение. Как так можно? Написала, что не может оставаться здесь. Что с потерей любимого потеряла себя. Тебе она ничего подобного не говорила? Может быть, как-то намекала?

– Нет, Ир. Никогда… Лена собиралась к вам, да ты и сама знаешь. Тем более, пригласила меня на праздники, – растерялась я.

– Почему Лена так поступила? В Мумбай… улетела в Мумбай. Могла хотя бы приехать, посоветоваться, – Ира уже не сдерживалась и рыдала навзрыд. – Сестренка моя. Ну как же так?

– Ир, пожалуйста, не плачь! Я понимаю, как это все странно. Но Лена уже взрослая. Может быть, это действительно поможет ей пережить смерть любимого.

Конечно, я не верила в эту дикую легенду. К тому же, как Королева могла рвануть в Мумбай вот так, сходу, когда у нее просто-напросто не было визы? Я не могла признаться в этом Ирине. Если девушка будет считать, что Лена жива и здорова, то со временем сможет смириться с таким выбором сестры.

– Лена очень любила Андрея. Вместе с ним умерла часть ее души, – чуть успокоившись, проговорила Ира. – Лер, я тебя прошу, если вдруг Ленка позвонит тебе или напишет, дай знать.

– Хорошо, Ир. Ты, пожалуйста, поступи так же.

– Конечно.

В трубке послышались короткие гудки, и я, помолчав минуту, не сдержалась и дала волю слезам. Близкие люди один за другим оставляли меня. Мама, папа, Арина, Лена… И за всем этим стояли сволочи из Оболенки. Кто дал им право решать, кому жить, а кому умереть? Кто дал им право распоряжаться чужими судьбами? Кто, черт возьми, они такие. То, что, по моему мнению, зло, таковым может не являться? Я сделала скоропалительные выводы? Ну уж нет! Оболенский Университет – это зло! Самое настоящее зло с лицом черта и методами дьявола!

– Ланская?! Лера!

Я даже не заметила, как вернулся Индюк. Он нашел меня сидящую на крыльце, замерзшую и плачущую. Опустившись рядом, Дима взял в свои ладони мои ледяные руки, подул на них и немного растер.

– Что случилось? На тебя напали? Что-то тебе сделали? – в его голове слышалось искреннее беспокойство, и совсем недавно я бы в это поверила, но теперь стало все равно на его заботу. Дима был мне нужен только для расследования. – Сейчас, подожди, войдем в дом, и ты отогреешься. Все будет хорошо.

Смирнов поспешно поднялся, открыл дверь, потом взял меня на руки и занес в дом. Он усадил меня на диван в гостиной, помог снять пальто, разул и накрыл одеялом. Мне было так холодно, что я не сразу смогла заговорить. Только отогревшись теплым чаем и немного успокоившись, я попросила Диму взять письмо в кармане моего пальто. Он прочитал, но ответил не сразу, а я внимательно наблюдала, как его и без того хмурое лицо становится суровым.

– Им нужна ты. Они четко дали это понять, но тут есть две стороны – плохая и хорошая.

– Хорошая?! – выкрикнула я. – Рехнулся?! Что в этом хорошего?

– Лер, плохое то, что ты – цель этих психов, но хорошее то, что они не причинят тебе вреда. Поверь, для меня это куда важнее. Обещаю тебе, – Смирнов сел рядом со мной и взял мое лицо в ладони, заставляя смотреть ему в глаза, – я не дам тебя в обиду.

– Главное их поймать, тогда никому больше не будет угрожать опасность, – отстраняясь от Индюка, сказала я. Его игры надоели. Расследование – только оно может нас связывать. – Дим, что с поисками в озере?

– Хм… Нам выделили не такое финансирование, что мы запрашивали… – неуверенно заговорил Смирнов и встал с дивана.

– Что это значит? – нахмурилась я, чувствуя неладное от того, как он отвел взгляд.

– Сейчас зима, так просто ледяную воду не прочесать, – вздохнул Дима и запустил руку в свои короткие жесткие волосы.

– Хочешь сказать, поисков не было?! – вспылила я. – Почему ты не сказал мне?

– Нет, поиски были, но ничего не нашли. Нормально прочесать дно не было возможности, на берегу никаких улик не обнаружили.

– Мне звонила Ирина.

– Когда?

– Я говорила с ней, пока ждала тебя. Я плакала не из-за письма.

– Она что-то выяснила про Королеву?

Я набрала в легкие воздух, чтобы успокоить бешено стучащее сердце и не позволить себе снова заплакать. Ничего не вышло. Слезы обожгли глаза, и я всхлипнула.

– Лер, что она тебе сказала? – Смирнов снова сел рядом и попытался обнять меня за плечи, но я скинула его руку. Индюк недовольно нахмурился, но мне было плевать на его неуместные обиды. У нас были дела куда более важные.

– Какой-то бред… Будто Ленка решила уехать в Индию искать себя, что не можетпережить смерть любимого и так хочет вернуться к жизни, – взяв себя в руки и утерев слезы кончиком пододеяльника, ответила я.

– Она разговаривала с сестрой? – удивился Дима.

– Нет. Лена якобы написала сообщение Ирине, но ты же понимаешь, что это не она?

Я отвернулась, не в силах выдержать полный жалости взгляд Смирнова. Его поведение только добивало: излишняя забота, показное сочувствие… Индюк даже перестал мне грубить! Только его совесть проснулась слишком поздно.

– Они отлично все провернули, – процедил ФСБшник. – Я подал в управление вторичное прошение на поиски в озере с использованием техники, но если не будет заявления о пропаже Королевой, его отклонят. А заявления, как понимаю, не будет.

– Но ведь могут подать заявление о пропаже таксиста!

– Думаешь, на его счет эти люди не поработали? – усмехнулся Дима и взял меня за руку. Я попыталась ее отдернуть, но мерзавец только крепче сжал мою ладонь. – Мы связывались с такси. Оказалось, водитель работал на личном автомобиле, официально в штате не числился. Там не станут подавать заявление. Что до его семьи, то у него осталась только жена. Отношения у них были не лучшими, постоянно разбегались. Лариска с ней побеседовала, но женщина уверяет, что ее супруг просто развлекается на стороне. У него уже были такие загулы.

– И что же нам делать?.. – пробубнила я. – И отпусти, в конце концов, мою руку!

– Лер… – Смирнов хотел что-то сказать, но замялся. Он резко поднял мою руку, поцеловал ее и тут же отпустил. – Вот, – довольно заявил он.

Я демонстративно вытерла о диван место, куда меня поцеловал Индюк, и спрятала обе руки под плед, во избежание подобных выходок. Дима только вздохнул, словно не он, а я поступала с ним подло.

– Мы должны что-то делать. Можем же как-то выяснить, уехала Королева в Индию или нет. Есть же базы аэропортов. У тебя должна быть возможность их проверить.

– Не переживай, Лер. Мы все выясним. Я позвоню Лариске.

Индюк взял телефон и при мне стал звонить своей любовнице. От одного упоминания ее имени внутри все сжалось. Даже такая сильная ненависть, какую я испытывала к этому человеку, как к мужчине, не могла заглушить чертову ревность. Лариса ответила не сразу, и пока шли гудки, Смирнов не сводил с меня взгляда.

Весь разговор Дима оставался сдержанным. Со стороны казалось, что они с Ларисой действительно только коллеги, но я знала правду, и от этого становилось паршивее. Майор Смирнов был отличным актером. В какой-то момент лицо Индюка грозно нахмурилось, он еле слышно выругался и сбросил вызов.

– Что-то случилось? – не удержалась я, видя, что он не решается заговорить сам.

– Да. Фомин покончил с собой, – отчеканил он, и я в ужасе прикрыла рот рукой. Очередная смерть. – Повесился.

– Не может быть…

– Думаю, ему не оставили выбора, – вздохнул Смирнов.

– Хочешь сказать, это действительно самоубийство? – нахмурилась я.

– Да. Фомин был один в камере. Днем, когда давали обед, он был жив. До ужина никто к нему не входил, и нашли его, когда разносили еду вечером.

– Что же теперь?..

– Я отправлю на экспертизу записку, что тебе подкинули, хотя на ней наверняка нет отпечатков. И будем ждать ответа от Ларисы.

– Твоя Лариса самый настоящий талант, – съязвила я. – Повезло тебе с ней.

– Да, повезло. Она замечательная женщина и отличный друг, – спокойно ответил Индюк, не замечая моего ехидства.

– Знаешь, мне пора, – я скинула с себя одеяло и встала, но Индюк тут же перегородил проход.

– Куда тебе пора? – грозно вопросил он.

– К себе. Я и так здесь задержалась, – устало проговорила я.

– Лера, нам нужно выработать план дальнейших действий.

– Мы же ждем ответ от твоей обожаемой Ларисы…

– Пока улика дойдет до управления и ее изучат, мы потеряем уйму времени, так что начинать работать нужно сейчас, – игнорируя мой тон, заявил Индюк. – Мы должны как можно больше разузнать о местной секте. Только так сможем предугадывать их ходы.

– Ты прав, – сдалась я, – и, кажется, я знаю, с чего начать.

– С чего?

– С библиотеки. В прошлый раз я искала информацию об Оболенке, но только в общих чертах что-то узнала. Теперь, когда мы столько увидели и услышали, я должна снова закопаться в книги, чтобы выяснить, откуда все пошло.

– Когда ты хочешь этим заняться?

– Прямо сейчас.

Библиотека была пуста, и только старый Сергей Петрович клевал носом над своим регистрационным журналом. Пожилой библиотекарь удивился моему приходу, после похорон Гуревича весь учебный корпус опустел, и никто не захотел в него вернуться. Пришлось сослаться на хвост по средневековой философии, который в срочном порядке надо закрыть. Вдовин поверил и, угостив конфетой, пропустил меня к книжным стеллажам.

– Лерочка, а ты долго планируешь заниматься?

– Не знаю, Сергей Петрович. Как получится.

– Ясно, – вздохнул он.

– Что-то случилось?

– Хотел уйти сегодня пораньше. Нога совсем покоя не дает. Крутит с самого утра, – пожаловался он, хлопая себя по коленке.

– Так вы идите. Оставьте мне ключ, я позанимаюсь, а потом все закрою. Утром до занятий зайду к вам и верну ключ, – предложила я.

– Хорошо, Лерочка. Только не засиживайся допоздна.

Сергей Петрович ушел, и я осталась в полном одиночестве среди сотен книг. Я понимала, что такой возможности найти что-то важное, как эта, у меня больше не будет. Набрав целую стопку книг, я устроилась за одним из столиков. Время летело незаметно, и вот большие напольные часы пробили полночь.

За несколько часов, что я просидела, сгорбившись над книгами, выписывая в блокнот множество любопытных фактов, которые в свете последних событий заиграли другими красками, у меня заболела поясница. Как следует потянувшись, я встала и подошла к окну, но в темноте ночи разглядеть что-то было трудно. Куда лучше отражался зал библиотеки, и в этом отражении я увидела, как кто-то промелькнул за моей спиной.

38. На пути к истине

Игра-головоломка, в которой требуется составить мозаику из множества фрагментов рисунка различной формы – именно так определяют слово «пазл». Сам этот термин означает «недоумение, замешательство, загадка, ломать голову, разобраться в чем-то, распутать» – так много слов, которые по сути сводятся к одному и тому же. С детства я любила собирать пазлы и, в отличие от многих сверстников, никогда не считала это занятие скучным. Будучи уже взрослой девушкой, передо мной снова встала задача собрать картину из кусочков. Правда, на этот раз все было куда сложнее.

Наше с Димой расследование было чересчур запутанным. Мы прошли длинный путь, но, казалось, не преодолели и половины. Для того чтобы докопаться до истины, нужно было найти истоки тайного общества, орудовавшего в Оболенке, а значит вернуться к моменту основания Университета. Мне повезло, что в моей Alma-Mater трепетно относились к истории, и за несколько часов в библиотеке мне удалось собрать множество фактов, благодаря которым мы с Димой оказались на пути к правде. Вот только в ту ночь в библиотеке я была не одна.

***

Я замерла в ожидании чего-то страшного, но все было тихо. В том месте, где мгновение назад заметила движение, сейчас все так же грозно и одиноко возвышался стеллаж с литературой эпохи ренессанса, но я точно знала, что мне не показалось. «Взять себя в руки, взять в руки, – твердила себе я. – Нельзя, чтобы этот человек понял, что выдал себя». Сделать вид, что ничего не заметила. Но как бы я ни притворялась сильной, страх подчинял меня себе. Дико хотелось убежать, но нельзя было поддаваться панике!

Медленно я вернулась за свой стол и снова опустила глаза в книгу. Слова расплывались в светло-серые пятна, а сердце стучало все сильнее. Я чувствовала чье-то присутствие, ощущала на себе его взгляд. Тело покрылось мурашками, и меня сковал озноб. Не поднимая головы, я снова посмотрела на отражение в окне, но никого не увидела. Значит, незнакомец не планировал нападать на меня, но все равно лучше было поскорее убраться из библиотеки. Но что если он этого и ждет? Если перехватит меня в коридоре или на темной улице? Опять единственным человеком, к которому я могла обратиться, был Дима. Я вынула из кармана телефон и быстро набрала ему сообщение:

«Я в библиотеке и не одна. За мной кто-то следит. Мне страшно. Забери меня!»

К счастью, Дима не спал, и ответ пришел практически сразу:

«Иду за тобой. Никуда не уходи и не делай глупостей! Скоро буду!»

Не уходить, ждать, – твердила я про себя, как мантру, делая вид, что все еще читаю книгу. Время словно остановилось, минуты тянулись, как часы. Чтобы как-то отвлечься, я стала представлять Смирнова: вот он надевает пальто, вот выходит из дома, проходит по аллее… Телефон засветился новым сообщением, Дима пришел раньше, чем я предполагала, видимо, бежал за мной. Глупая улыбка заиграла на губах, но тут же исчезла, стоило подумать, как нелепо этому умиляться в подобной ситуации.

«Жду у главного входа. Позвони мне, но не отвечай. Телефон убери в карман, чтобы я слышал твои передвижения. Собирайся и выходи, как будто ты никого не замечаешь. Не торопись, но и не задерживайся».

Я четко выполнила все Димины инструкции, хотя было безумно страшно расставлять по местам книги, зная, что за очередным стеллажом могу натолкнуться на того, кто за мной следил. Дверь в библиотеку я закрыла за собой на ключ, в глубине души надеясь, что тот человек остался внутри и не сможет выбраться. Конечно, я прекрасно помнила и про подземелье, и про тайные ходы, так что даже в коридоре не почувствовала себя в безопасности. Хотя Дима просил не торопиться, чем ближе я подходила к выходу, тем быстрее был мой шаг. На улицу я практически выбежала, и тут же меня схватили. Я не успела закричать, как чья-то широкая ладонь накрыла мой рот.

– Не кричи, это я, – прошептал Смирнов на ухо, и я тут же обмякла в его руках. Он развернул меня к себе и крепко обнял, а я прижалась к его груди, чувствуя, наконец, безопасность. – Все хорошо, Лер, пойдем домой.

– Угу, – пробормотала я.

Индюк взял меня за руку и повел в сторону своего коттеджа. Спорить с ним сейчас не было сил. Я решила позволить себе эту поблажку после пережитого стресса, поэтому только сильнее сжала его ладонь.

Мы зашли в дом, и Индюк галантно помог мне снять пальто. Он улыбался так открыто и искренне, что хотелось верить, будто Смирнов превратился в нормального человека. К сожалению или к счастью, я не была так наивна, чтобы снова поддаться чувствам. Как только мое пальто оказалось на вешалке, я, не дожидаясь Димы, прошла в гостиную и устроилась в кресле, чтобы не делить с ним диван.

Смирнов замялся на пороге гостиной, нахмурился, словно что-то обдумывал, и, громко вздохнув, подошел к креслу, где я сидела. Он хотел что-то сказать, но, видимо, так и не решился, вместо этого Индюк беспардонно поднял меня и сам уселся на мое место. Такого нахальства я не ожидала, это переходило все границы. Я уже собиралась пойти на диван, но мерзавец ухватил меня за руку и потянул на себя.

– Ты что делаешь, придурок? – возмутилась я, но было поздно. Индюк силой усадил меня себе на колени.

– Лер, я просто хочу быть к тебе ближе. Я испугался за тебя… Если бы ты знала, как я бежал к библиотеке… – он уткнулся носом мне в шею и громко вдохнул, вызывая россыпь мурашек по телу и одновременно пугая воспоминанием о болезненной ночи с ним.

– Но я не хочу быть ближе к тебе! Заруби это себе на носу! – я оттолкнула его, но Смирнов не отступал, на мою попытку снова закричать, чтобы пустил, он грубо меня поцеловал. Я не ответила на поцелуй, и вместо этого отвесила звонкую пощечину.

– Ай, Ланская! – он потер щеку и недовольно поморщился.

– Да как ты можешь? Совсем ни во что меня не ставишь? Снова хотел воспользоваться?! – паршивки-слезы появились в самый неподходящий момент, руша весь мой образ сильной женщины. Какой, к черту, сильной, если Индюк не боится снова и снова унижать своим поведением? Было до одури обидно, что даже в такой момент, после того страха, что испытала в библиотеке, он вел себя, словно я – доступная женщина.

– Не хотел я пользоваться! И в тот раз не хотел! Ты же знаешь, что мне нравишься, я видел, что ты тоже хочешь! Сама мне отвечала на поцелуи и ласки… А когда все началось… Да какой нормальный мужик остановится?! – Индюк побагровел то ли от злости, то ли от стыда. Ему же лучше если от последнего.

– Какой же ты идиот, – процедила я. – Мне было дико больно от того, что ты со мной сделал, но куда больнее – от того, что сказал.

– Лер, я… В общем, это была защитная реакция: наговорил гадости только потому, что не знал, как себя вести. Почему-то в тот момент казалось, что так будет правильнее, но когда ты ушла, понял, как сильно мне нужна… и не только как напарник.

– Нет, Дим, – горько усмехнулась я. – С меня хватит. Это казалось забавной романтичной игрой укротить строптивого ФСБшника, только игра оказалась слишком жестокой. Рас-сле-до-ва-ни-е, – по слогам произнесла я, – только расследование. Больше ничего.

– Ланская… Лера… я…

– Лучше мне уйти.

– Нет! – он вскочил с кресла. – Никуда не пойдешь!

– Силой удержишь?! – я шагнула к нему, пытаясь показать, что не боюсь его.

– Если нужно, то да. В данном случае самое разумное – переночевать у меня.

– В каком случае?

– Расследование, Ланская, расследование, – протянул он. – Тебя видели в библиотеке, мало ли что… Хочешь ночевать одна в своей комнате?

Индюк все ловко провернул, надавив на живое. Мне действительно совсем не хотелось быть одной. Я боялась… еще как боялась. Видя мою растерянность, он в два шага оказался рядом, подхватил меня на руки и понес на второй этаж. Только наверху лестницы я сообразила, что должна сопротивляться, но Смирнов прервал жалкую попытку вырваться из его рук.

– Ланская, угомонись, не собираюсь приставать к тебе. Сейчас сходишь в душ и ляжешь спать. Одна. Поговорим утром.

– Нам не о чем разговаривать! – гордо заявила я, на что услышала только смешок.

– О расследовании, Ланская, поговорим. Ты же что-то откопала в библиотеке?

– Да, – смутилась я, – и хотела сейчас с тобой об этом поговорить.

– Думаю, потерпит до утра. Сейчас мы оба не в том настроении, чтобы говорить о деле, – он опустил меня на пол у порога спальни. – Я буду внизу, если понадоблюсь.

– Не льсти себе. Не понадобишься, – не удержалась и съязвила я.

– До завтра, Ланская.

– Уже до сегодня, – глядя на часы, вздохнула я.

– Тем более. Скоро вставать на пары, так что спи, – кинул он, развернулся и чуть ли не бегом бросился вниз.

Утром меня ждал завтрак, точнее его подобие. Я проснулась еще до будильника, почувствовав неприятный запах гари. Быстро одевшись и даже не умываясь, я сбежала вниз и увидела Индюка. Он стоял перед плитой и бранился отборным матом на почерневшую сковородку, которая и стала причиной вони.

– Что ты творишь?! – поморщившись, возмутилась я, подошла к Индюку и забрала у него горелую посудину.

– Это были блины. Завтрак тебе готовил, – пробормотал он.

– Мне? – удивилась я и внимательно посмотрела на ФСБшника, чтобы понять, шутит он или нет.

– Тебе. Обычно ты готовишь, сегодня решил тебя порадовать.

– Порадовал. Обычно я только готовлю, а сегодня еще и убирать.

– Оставь, Лер, – он попытался забрать у меня сковороду, но я не дала и юркнула к мойке.

– Угомонись, – прошипела я. – Сейчас сделаю нам омлет.

Я не хотела за ним ухаживать, как раньше, не чувствовала душевного подъема от осознания, что готовлю любимому, да и любимого больше не было. Конечно, было бы ложью сказать, что к Индюку больше ничего не чувствую, просто теперь влюбленность в него воспринималась как форма мазохизма, а на такое я не была согласна.

Мы позавтракали в полном молчании, до занятий оставалось не так много времени, и говорить о расследовании не имело смысла. Других тем для разговора не нашлось.

– Лер, зайдешь ко мне после занятий, и все обсудим, – деловито произнес он, превращаясь из нерадивого домохозяина в строгого майора.

– Хорошо.

– И будь аккуратна, пожалуйста. Старайся все время держаться в компании и не оставаться одна.

– Думаешь, меня решат убить или похитить?

– Нет, но хочу быть спокоен.

– Ладно.

***

Вопреки опасениям Индюка, день прошел как обычно. После двух пар у меня был зачет по всеобщей истории, который я успешно сдала, получив допуск к экзаменационной сессии, и с чистым сердцем отправилась на кафедру средневековой философии.

– Ланская, а вот и вы! – громко воскликнул Смирнов, обращая на меня внимания Игоря и Леши —студентов-должников со второго курса, усердно пишущих что-то за последней партой. – Пока эти господа готовятся отвечать, обсудим вторую главу вашего диплома.

– Арсений Витальевич, может быть, подожду, пока ребята ответят?

– Нет, Ланская, мы не можем откладывать нашу работу и дальше. Садитесь, – он указал на первую парту у своего стола.

– Что ты делаешь? – прошептала я.

– Молчи и рассказывай про диплом, – тихо ответил он. – Потом объясню.

Я приняла условия игры и стала говорить о своих наработках. Конечно, Дима ничего не понимал, но с умным видом слушал, изображая, будто знает, о чем идет речь. Он прервал меня, когда ребята были готовы отвечать, и сообщив, что моя работа слишком поверхностна, просил дождаться, когда закончит принимать зачеты.

Разозлившись на него окончательно, я демонстративно поднялась из-за парты и ушла в конец аудитории. Пусть это была всего лишь игра на публику, но как он смел оскорблять мой труд? Нерадивые студенты быстро разделались с долгами, и Смирнов, расписавшись в зачетках, отпустил их на каникулы.

– Дима, что за черт? – как только мы остались одни, я подлетела к столу Индюка и грозно посмотрела на мужчину.

– Лера, сегодня утром, когда ты от меня уходила, тебя видел Нилов!

– Юрка?!

– Хуже. Его брат.

– Захар?! Черт!

Сердце стало отбивать чечетку, я не выдержала, встала из-за парты и принялась ходить по аудитории. Будучи преподавателем Оболенки, Захар Нилов вполне мог быть членом здешнего общества, и тогда…

– Лер, успокойся, я ему сказал, что ты забегала до занятий из-за диплома, что задолжала наработки, – он взял меня за руку, чтобы я остановилась, но тут же отпустил, поймав мой недовольный взгляд.

– И он поверил?

– Не знаю, но я решил разыграть эту сцену перед студентами.

– Черт! Черт! Черт!

– Лера, сейчас Захар не самое важное. Ты хотела мне рассказать о том, что нашла в библиотеке.

– Да, – я снова села за парту, перевела дыхание и начала свой рассказ.

Моя Alma-Mater была основана в XVIII веке Петром Семеновичем Оболенским с личного разрешения императрицы Екатерины Второй. Этот факт давно был нам известен, как и то, что в создании Университета активное участие принимали иезуиты, с которыми Петр Семенович познакомился в Праге. Хотя часть иезуитов находилась на территории Российской империи еще до тысяча семьсот семьдесят девятого года (основание Оболенки) после первого раздела Речи Посполитой⁵¹, их положение оставалось шатким, и никаких особых привилегий они не имели. Настоящая надежда на возрождение ордена появилась с основанием Университета, но мы знали, что не все иезуиты пережили суровую зиму семьдесят девятого, поэтому их орден не смог утвердиться на территории Российской. Эти факты не привлекали особого внимания, пока я не взглянула на них свежим взглядом, и первый вопрос, который возник: как в конце восемнадцатого века десятку образованных человек удалось погибнуть от холода? Отправляясь в Россию, они должны были знать об особенностях страны и ее климате. Я поняла, что здесь кроется что-то еще, и решила найти какие-нибудь сведения о прибывших иезуитах, и мне это удалось.

Экспедицию в Россию возглавлял Кониас Браге ⁵²– монах-иезуит и близкий друг князя Оболенского. Именно Браге обучал Петра Семеновича знаниям своего ордена, вот только он сам имел отличную от прочих иезуитов точку зрения на многие вещи. Кониаса Браге не любили за радикальные воззрения, неприличную любовь к античной философии и литературе, чрезмерную активность в политических вопросах и… уход от идеалов католичества. Казалось бы, нонсенс для монашеского ордена. Так и было. Браге хотели изгнать и даже обвинили в ереси, но тут ему на помощь пришел князь Оболенский. Он практически «выкупил» своего друга и увез его в Россию.

В Российскую империю Кониас Браге прибыл почетным гостем, а отнюдь не как беглец. Он был представлен императрице и очаровал ее своей эрудицией. Вместе с князем Оболенским Браге изложил Екатерине проект нового Университета, который должен был стать достойным соперником Сорбонны, Оксфорда и Болонского университета. Вот тут появляется еще один интересный факт – Оболенский и Браге заявили, что Имперский университет, а именно так сначала называли Оболенку, может превзойти своих старших сородичей, если будет возведен на месте, обладающем особой силой, а именно в районе древних мегалитов. Екатерина Вторая не отличалась любовью к мистике и, скорее всего, не придала значения выбору места, поэтому спокойно разрешила строительство именно здесь.

Прознав о положении, которое занял Браге в России, пражские иезуиты решают этим воспользоваться. Они отправляют лучших представителей ордена якобы в помощь своему бывшему соратнику, а на деле желая обрести силу вдали от гонений. В России для иезуитов было безопасно, потому что Екатерина Вторая не приняла буллу, написанную Папой Римским о роспуске ордена иезуитов. Браге радостно встретил монахов на своей новой родине и вместе с ними организовал строительство на средства Оболенского. Когда Университет был практически достроен, а его библиотека пополнилась пересланными из Праги фолиантами, бывшие соратники Браге стали погибать один за другим. О том, как это случилось, монографии умалчивают, но я предположила, что неугодные монахи стали пленниками Университета, их просто-напросто насильно заморозили, ведь выжили только те, кто находился в хороших отношениях с Кониасом Браге. К такому же мнению пришли и в Праге, где объявили Кониаса Браге предателем и убийцей. Он же, в свою очередь, чувствуя опасность со стороны прежних приспешников, уходит в тень, громко заявляя, что Университет полностью детище Оболенского.

Не прошло и десяти лет, как Оболенка превратилась в центр культуры, искусства и науки, а его выпускники – достойнейшими членами общества. В нем преподавали видные деятели науки и культуры того времени, в том числе и европейские.

– Получается, Оболенка была основана Кониасом Браге, – потирая подбородок, задумчиво произнес Дима, – и мы можем допустить, что Университет для него был не образовательным учреждением, а собственной вотчиной, где он собрал приверженцев своих идей.

– Именно! Думаю, открывая Университет, Браге находил людей для вербовки в свое тайное общество.

– Но в чем суть его идей? Это ты так и не сказала.

– А это мне узнать и не удалось, – вздохнула я.

– Как так?

– Ни одного письменного источника, где излагаются идеи Кониаса Браге, в Оболенке нет и никогда не было. Дабы сохранить в тайне свою деятельность, все учения и наставления Браге передавались из уст в уста. Прямо «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту», – усмехнулась я.

– Что? – Смирнов сильнее нахмурился и стал похож на замерзшего воробья, отчего я не сдержала улыбки.

– Рей Брэдбери, «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту» – роман-антиутопия, в нем описывается мир, где запрещены книги, но не все согласны с таким порядком, они хранят книги в своей памяти. Они заучивали книги наизусть и передавали их из уст в уста. С учением Браге вышло так же. Но все же кое-какой источник сохранился, правда, не здесь.

– Что за источник?

– Некий манифест, в котором излагаются основные идеи предателя-иезуита. Этот манифест был написан им еще в Праге и спрятан перед тем, как Браге арестовали.

– Хм… – Индюк снова почесал подбородок. – Получается, чтобы узнать цель тайного общества Оболенки, у нас есть два пути: поймать «языка», то есть кого-нибудь из них, и заставить пересказать этот манифест, или же найти письменный источник.

– Но если мы схватим кого-нибудь из членов общества, то выдадим себя, – нахмурилась я.

– А у тебя есть идеи, где может храниться манифест? И вообще, он мог дойти до наших дней?

– Не знаю… Прошло более двухсот лет… Бумага могла не сохраниться.

– А место? У тебя есть предположения, где Браге его спрятал?

– Да. Помнишь, я говорила, что в Праге есть бывший иезуитский коллегиум?

– Что-то такое припоминаю. Название у него странное такое…

– Клементинум. Там жил и работал Браге вплоть до своего ареста. В одной из книг я прочитала, что первоисточник манифеста хранится там, где его спрятал Кониас Браге – в штабе иезуитов. Это объясняет также и то, почему он не вернулся за ним. После предательства путь в Клементинум Браге был заказан.

– Хм… – Смирнов снова потер подбородок, словно это помогало его мозгу работать. Он поднялся из-за стола и подошел к окну. Какое-то время он молча смотрел на падающие хлопья снега, а потом вдруг резко повернулся. – Лера, как смотришь на то, чтобы провести новогодние каникулы в Чехии?

– Что? – растерялась я.

– Я предлагаю тебе полететь со мной в Прагу и разыскать этот чертов манифест!

39. На земле и в небе

Врать, изворачиваться, обманывать… Родители с детства учат нас, что лгать – плохо, что самое достойное – это правда. Мы, как губка, впитываем их слова, но, взрослея, понимаем, что ложь не всегда грех, порой она является нашим спасением. Сначала мы учимся обманывать родителей, скрывая двойку по математике, чтобы нас не отругали, привираем подружкам, что на каникулах целовались «по-серьезному» с мальчиком из лагеря, чтобы казаться взрослыми, водим за нос начальника, выдавая утреннее похмелье после вечеринки за простуду. Кто-то из нас врать не любит, чувствует угрызения совести, обещает в следующий раз говорить правду и держит слово, пока не оказывается в отчаянном положении, выйти из которого можно только солгав в очередной раз. Я всегда любила правду, любила настолько, что не могла остановиться в поисках убийцы профессора Радзинского, но чем дальше заходило расследование, тем сильнее я утопала во лжи. Мне приходилось обманывать родного отца, майора Смирнова, лучшую подругу и весь чертов Университет во имя любви к правде. Утром в день моего отъезда в Чехию, я врала человеку, глядя ему в глаза.

– Нет! Как вы могли такое подумать?! – возмутилась я, вскакивая со стула и начиная прохаживаться по комнате, где царил хаос после сборов в поездку.

– Валерия, что я мог подумать еще? Я сопоставил все факты, – жестко сказал Нилов.

– Захар Артемович, вы ошибаетесь!

Я собирала свои вещи, когда ко мне в комнату постучали. Каково же было мое удивление, когда на пороге увидела брата Юры. По суровому лицу Захара было понятно, что разговор предстоит нелегкий, и, помня, что он видел меня, выходящую от Смирнова рано утром, догадывалась, о чем пойдет речь. Мои опасения оправдались, и Нилов прямо спросил, состою ли я в отношениях со своим научным руководителем. Конечно, я стала все отрицать, подтвердила слова Индюка о том, что якобы заносила ему наработки диплома, и ничего больше учебы нас не связывает. Захар не поверил. Он сопоставил факты и привел их мне, утверждая, что отпираться бесполезно: я крутила роман с его братом, без памяти влюбленным в меня, а потом вдруг оборвала отношения после того, как моим научруком стал профессор Романов. Захар спрашивал у Юрки обо мне, и тот признался, что у меня другой. Имени он не назвал, но сказал, что соперничать с ним не сможет.

– Я бы очень хотел ошибаться, Ланская, но пока вы не убедительны.

– А с чего мне быть убедительной? Я не встречаюсь с Арсением Витальевичем, – уверенно произнесла я, ведь это было правдой. – Что касается Юры, то вы заблуждаетесь по поводу нас. Он действительно ухаживал за мной, но у меня не было к нему романтических чувств. Ваш брат хороший парень и папе моему нравился, поэтому я решила, что если попробую, то что-нибудь получится. Я ошиблась.

– Еще лучше… Юрка был подопытной крыской, – усмехнулся преподаватель. – Знаете, Валерия, как он переживал ваш разрыв? Он приходил ко мне, выспрашивал, как можно с вами помириться, как вернуть вашу симпатию, которой, оказывается, и не было.

– Вы правы, Захар Артемович, – прошептала я, чувствуя, как во мне снова воскресает чертова вина за то, что играла сердцем Нилова. – Я запуталась, приняла дружескую симпатию за нечто большее.

– Ладно, Ланская, это уже ваши дела с Юркой, а вот то, что касается тебя и профессора Романова…

– Но ничего нет! – перебила я.

– Валерия, когда ты работала с Павлом Аркадьевичем, больше времени проводила в библиотеке, а не у него дома.

– У Арсения Витальевича другой подход к обучению. Он вовлечен в процесс, в то время как Павел Аркадьевич оставался критиком.

– Так это Романов настаивает на подобного рода занятиях? – нахмурился Нилов.

– Захар Артемович, уверяю вас, что у него нет и в мыслях ничего личного. Если уж быть откровенной до конца, то у нас с Арсением Витальевичем не заладилось с самого начала, и объединяет нас только дело.

– Ох, Валерия… – тяжело вздохнул он, но его взгляд потеплел, и я понадеялась, что мне удалось чего-то добиться.

– Уверяю вас, что ничего выходящего за рамки деловых отношений у нас нет.

– Как бы вы не ошиблись… Надеюсь, что так и будет дальше. Учтите, если со стороны Романова будет что-то неоднозначное, не смейте этому потакать, – вновь его взгляд стал холодным, а тон угрожающим. Я непроизвольно поежилась, но Захар не отступал. – Если ваш научрук захочет нечто большее, даже если у вас будет только подозрение, я должен быть первым, кто об этом узнает.

– Откуда такой интерес к моей жизни, Захар Артемович? – перешла в наступление я, стараясь оборвать разговор, явно вышедший за пределы общения преподаватель-студентка.

– Я хорошо относился к вашему отцу, поэтому считаю своим долгом приглядеть за вами.

– Спасибо, но я уже не ребенок и сама могу нести ответственность за свою жизнь.

– Ошибаетесь, Ланская, пока вы в Оболенке, ваша жизнь вам не принадлежит.

– Что вы хотите этим сказать?!

– Учтите, если мои подозрения подтвердятся, я лично позабочусь о Романове. Его уволят в тот же день.

Нилов ушел от меня, громко хлопнув дверью. Теперь наше общение с Индюком значительно усложнится, но больше всего меня беспокоило, что его могут разоблачить. Я не сомневалась, что под «увольнением» Захар говорил не о потере работы, ведь мне довелось познакомиться с методами этих людей. Нужно было срочно обо всем рассказать Индюку, только увидеться с ним могла еще нескоро.

Мы с Димой договорились лететь в Прагу по отдельности. Он уехал из Оболенки в тот же день, когда принял последние зачеты у студентов, по легенде чтобы провести новогодние каникулы с матерью в Финляндии, а я осталась в Университете и должна была вылететь из Москвы через сутки. Билет и паспорт с чешской визой мне должны были передать сразу в аэропорту.

Это был мой первый самостоятельный полет. В детстве я летала с мамой на море, но это было совсем другое. Будучи ребенком, мне не приходилось думать, как пройти регистрацию, куда свернуть на паспортный контроль и как не ошибиться воротами на посадку. Вроде бы все элементарно, кругом указатели, электронные табло и объявления по громкой связи, но когда летишь один первый раз в жизни, все вдруг кажется таким сложным. Я безумно волновалась, что где-нибудь ошибусь.

Приехав во Внуково, за три часа до вылета, я устроилась в зале ожидания. Смирнов не уточнил, кто именно привезет документы, сказал, что меня узнают, поэтому я внимательно разглядывала каждого вошедшего в зал. В глубине души мне бы хотелось, чтобы это была Лариса. Индюк сообщил, что именно она будет заниматься нашими билетами и визами. Женское любопытство не давало покоя, и я надеялась увидеть женщину, с которой мой ФСБшник имел такие близкие отношения, но, к сожалению, меня ждала встреча не с ней.

Мальчишка лет четырнадцати бодро плюхнулся на кресло рядом со мной. Он стал рыться в своем огромном рюкзаке и неожиданно протянул мне увесистый путеводитель по Праге. Сначала я даже не поняла, что именно он и есть мой связной.

– Просили передать, чтобы ты не заскучала в полете, – улыбнулся он в тридцать два зуба.

– Спасибо, – ошарашено ответила я, не веря, что ФСБ использует подростков в своей работе. Я стала смотреть по сторонам в поисках его сопровождающих, но никого не увидела. Странно, что в таком возрасте он один в аэропорту.

– Приятного полета, Лера. Все, что нужно, там, – он кивнул на книгу и собирался уйти, как вдруг снова сел и посмотрел на меня. – Слушай, может, подкинешь немножко? Ну… как чаевые.

– Чаевые? – удивилась я.

– Я тут вроде как в курьеры заделался, а курьерам иногда оставляют на чай, если с работой хорошо справляются.

– Ладно, сейчас, – я полезла в сумку и достала кошелек. Сколько нужно было мальчишке, я не знала, поэтому протянула тысячу. – Этого хватит?

– Вполне, – довольно сказал он и убрал купюру в карман. – Только сестре не говори, ладно?

– Сестре?

– Лариске, – закатил глаза парень.

– Ты брат Ларисы? – еще больше удивилась я и стала внимательно разглядывать парнишку, чтобы представить, как выглядит эта женщина. Он был светловолосым, курносым и розовощеким, но при этом очень даже симпатичным с огромными зелеными глазами в обрамлении пышных ресниц. Если они с сестрой похожи, то она несомненно привлекательна.

– Да, ты не знала?

– Нет… А почему она сама не пришла?

– Ну, так ей нельзя было с тобой встречаться, – прошептал он. – Сама должна знать.

– А ты… Как тебя зовут? – я только сообразила, что не спросила его имени, а уже заваливаю вопросами.

– Сережа. Так сестре про чаевые не скажешь?

– Нет, не скажу. Мы даже толком не знакомы.

– Знаю, но она планирует с тобой встретиться после того, как вы с Димой вернетесь. Сказала, надо знать соперницу в лицо, – он подмигнул мне. – Скажу, что ты ничего так.

– Хочет со мной встретиться?

– Ладно, мне пора! Пока.

Закинув рюкзак на плечо, парень помчался к выходу, а я испуганно посмотрела на путеводитель в своих руках. Вдруг он пропитан ядом? Кто знает, что на уме у этой женщины, но, во всяком случае, теперь было ясно, что она считает меня своей соперницей.

На табло высветилось сообщение о начале регистрации на мой рейс, и я открыла путеводитель, где на одной из страниц нашла билет в один конец до Праги, а в обложке лежал мой загранпаспорт с годовым мультишенгеном. Да, наша федеральная служба безопасности не поскупилась мне на визу. Я даже подумала, что как только наше расследование закончится, и если все будет удачно, нужно обязательно воспользоваться долгой визой и отправиться в путешествие по Европе.

Регистрация на рейс, досмотр и посадка прошли успешно. Я устроилась на месте у иллюминатора, заранее зарегистрированном для меня Индюком или его Ларисой. Турбины загудели, я откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Меня охватило странное, ни на что не похожее ощущение свободы. Я ни от кого не зависела, летела в другую страну только для того, чтобы подтвердить правдивость моей теории. Впервые со дня смерти отца я почувствовала, что все еще живу.

Весь полет я думала о расследовании, вспоминала факты и события. Нужно было привести в порядок мысли и упорядочить все, что мы выяснили. Итак, что мы имели: тайное общество, состоящее из преподавателей и выпускников Оболенки, а Университет с подземным городом, построенный на месте древнего стоунхенджа, – их штаб. Цель общества оставалась нам не ясна, но мы узнали, что истоки его уходят на несколько веков в прошлое и тесно переплетаются с историей ордена иезуитов в годы расформирования. Эти люди развернули свою деятельность не только в России, но и за рубежом. Их интересует политика и наука. Они имели прямое отношение к теракту в Марракеше, где убили профессора Шолохова, чтобы заполучить его разработки аналога стволовых клеток и, вполне возможно, завершили исследование сами. Мы выяснили, что в ряды этого общества входили: ректор Серов, врач Шеллар, преподаватели – Селезнева и Ремизова. Как оказалось, Юркин брат Захар так же с ними заодно. На досуге эти люди устраивали оргии, используя молодых студенток в качестве наложниц. Иных студентов отбирали по интеллектуальным способностям, но для чего, мы пока не знали. Мой покойный научрук и папа имели прямое отношение к обществу Оболенки, но решили из него выйти, за что поплатились жизнью. Теперь, чтобы собрать все факты в единую картину и разоблачить их шайку-лейку, нужно было выяснить, для чего они творят весь этот беспредел, и я надеялась, что в Праге нам с Димой это удастся.

Самолет плавно зашел на посадку, и первый раз за весь полет я почувствовала волнение. В голове завертелись дурацкие мысли, что самое опасное – это взлет и посадка, и мне захотелось, чтобы рядом оказался Индюк. Даже после всего, что он сделал, мне казалось, что с ним я буду в безопасности. Это было чувство, обоснованное первобытным страхом, потому что стоило шасси коснуться земли, как всякая потребность в Смирнове отпала.

Я прошла паспортный контроль, получила багаж, вышла в зал прилета и увидела Индюка. Он стоял, сложа руки на груди и высматривая меня в толпе пассажиров. Его обычный хмурый вид уже не вызывал удивления, и даже когда Смирнов заметил меня, выражения лица не сменил.

– Как долетела? – забирая мой чемодан, игнорируя простое приветствие, спросил он.

– И тебе привет. Полет прошел хорошо, но я хотела рассказать тебе другое, – я перевела дыхание, – утром у меня был Нилов.

– Твой хахаль?

– Захар Нилов, – процедила я. – Он спрашивал про наши отношения.

– Значит, мне он не поверил?

– Нет, и мне, кажется, тоже… Что будем делать?

– Ничего. Подозрения подозрениями, но доказательств у него нет, – спокойно ответил Индюк и махнул таксисту.

– Ты не понимаешь? Теперь за нами будут следить! Я провожу с тобой много времени…

– И что? Пусть следят, мы же только работаем, – сказал Индюк, глядя, как таксист убирает мои вещи в багажник. – На большее ты не согласна, – неожиданно прошептал он и ущипнул меня за ягодицу, за что получил звонкую пощечину.

– Что ты себе позволяешь? – прошипела я.

– Друг, не обращай внимания, моя жена не в настроении. Устала после полета, – на идеальном английском обратился Смирнов к таксисту и кивнул мне на открытую дверь.

Я устроилась на заднем сиденье, уверенная в том, что Смирнов сядет впереди, но ошиблась. Мерзавец не просто сел рядом, но и посмел взять мою руку, которую от удивления я не успела отдернуть. Он наклонился ко мне так близко, что я почувствовала тепло его тела.

– Лера, не истери и поддержи легенду, что мы женаты.

– Сдурел?!

– Потом все объясню, – прошептал он и снова обратился к водителю на английском, называя адрес.

Мы ехали через город, напоминающий типичную окраину Москвы – такие же блочные дома, дворы, улицы; не было никакого ощущения, что я в другой стране. Постепенно пейзаж за окном стал меняться, и я увидела красивейший средневековый город. Вдали виднелись шпили величественных готических соборов, острые башни старых строений и причудливые дома с красными черепичными крышами. От захлестнувшего меня восторга я неосознанно сжала руку Смирнова, а он, неправильно расценив мой жест, переплел наши пальцы и заулыбался.

Таксист провез нас по центру города, демонстрируя его красоты и давая советы, куда обязательно стоит сходить. Он показал нам на здание музея, информируя, что на площади напротив будут отправляться экскурсионные автобусы, если мы надумаем прервать наш медовый месяц и попутешествовать по Чехии. Индюк так восторженно отнесся к упоминанию медового месяца, что крепко обнял меня, чуть не свернув мне плечо.

– И не мечтай, – одними губами проговорила я, но Смирнов в ответ подмигнул.

Наше такси остановилось в небольшом переулке, и водитель поспешно стал вынимать мой багаж. Пока Индюк расплачивался, я пыталась найти нашу гостиницу, но на улице были только жилые дома.

– Идем, Лер, – доставая связку ключей, сказал Смирнов и пошел к обычному подъезду.

– Это отель? – удивилась я.

– Нет, какой отель? В новогодние праздники в центре Праги ты не найдешь ни одного свободного номера. К тому же, надо поддерживать легенду, так что жить будем в квартире.

– Хочешь сказать, что мы будем жить вместе?

– Именно, как муж и жена, – довольно сообщил Индюк и понес мой чемодан к лифту.

40. Старый город

Прага – один из красивейших городов мира. Согласно легенде он был основан мифической княгиней Либуше⁵³. На самом деле первый Пражский град (деревянную крепость) построил князь Борживой⁵⁴ из рода Пржемысловичей⁵⁵, и произошло это во второй половине девятого века. Не прошло и сотни лет, как на противоположном берегу реки Влтавы возникла еще одна крепость – Вышеград. Со временем в окрестностях обоих замков стали строиться поселения ремесленников и купцов, которые постепенно разрастались, образуя единый город.

Темные средние века стали для Праги поистине «золотым веком». Благодаря правителю Священной Римской империи Карлу Четвертому ⁵⁶Прага стала крупнейшим городом, превосходившим по размеру Париж и Лондон того времени. По инициативе этого умного и образованного монарха был основан ряд важных учреждений, в том числе Пражский университет – первый в Центральной Европе. Одним из первых ректоров университета был проповедник и идеолог Реформации Ян Гус⁵⁷, которого в тысяча четыреста пятнадцатом году обвинили в ереси и заживо сожгли на костре, что стало одной из причин гуситских войн. Гуситы в конечном счете потерпели поражение, а чтобы укрепить католицизм, в Прагу пригласили орден иезуитов.

В семнадцатом веке в городе вспыхнуло восстание протестантского дворянства против правящей династии Габсбургов⁵⁸, вылившееся затем в Тридцатилетнюю войну, после которой Прага начала приходить в упадок. Оживление города началось только в восемнадцатом столетии.

Девятнадцатый век протекал под знаком чешского национального возрождения и роста гражданского самосознания. Монаршая власть в стране продолжалась до тысячадевятьсот восемнадцатого года, пока Прага не стала столицей независимой республики.

После Второй мировой войны последовали четыре десятилетия коммунистического режима. В знаковом восемьдесят девятом году произошла «Бархатная революция»⁵⁹, после которой Прага живет новой историей. Но город сохранил в себе свидетельства каждой исторической эпохи. Архитектура готики с одной стороны, с другой – классицизм, модерн и соцреализм. Сама по себе Прага является культурной ценностью.

Хозяйка нашей квартиры воодушевленно рассказывала нам с Димой про свой город. Она оставила для нас большую карту, где были отмечены все главные достопримечательности, и пометила крестиком рестораны, советуя обедать и ужинать именно в них. Когда она наконец ушла, я смогла осмотреться в своем временном доме. В нашем распоряжении была уютная однушка с небольшой кухней и смежным санузлом. Гостиная, а по совместительству спальня, оказалась настолько маленькой, что почти все пространство в ней было занято кроватью.

– Надеюсь, ты сказал, что нам нужна раскладушка? – недовольно глядя на пышную, как торт, кровать, вопросила я.

– Лер… Ну какая раскладушка? Мы же женаты, легенда…

– Хорошо, но по легенде ты храпишь и спать со мной в одной комнате не будешь! – отрезала я, а Дима только закатил глаза. – Нет раскладушки – придется тебе спать на полу.

– Лер…

– Давай лучше поговорим о нашем деле и выработаем план действий.

– Хорошо, только предлагаю сделать это за кофе. У нас тут неплохая кофемашина.

Смирнов направился на кухню, а я пока разобрала свои вещи. Безумно хотелось сходить в душ и смыть с себя самолетную пыль, но я решила сначала выпить крепкого американо. Приготовив сменную одежду и туалетные принадлежности, я пошла к Диме, чувствуя приятный аромат сваренного кофе.

– С сахаром? – поинтересовался Индюк, ставя передо мной дымящуюся кружку душистого американо.

– Нет, спасибо.

– Сливки? Молоко?

– Снова нет.

– Как хочешь, – пожал плечами Смирнов и уселся напротив меня, демонстративно отправляя в свою кружку одну за другой ложки сахара.

– Столько сахара вредно, – не удержалась я на четвертой ложке.

– Мне приятно, что тебя беспокоит мое здоровье, – отозвался он.

– Не хотелось бы, чтобы с тобой что-то случилось до того, как мы закончим наше дело.

– А потом, хочешь сказать, тебе будет все равно?

– Потом пей кофе хоть со всей сахарницей! – съязвила я, и Дима обиженно отвернулся, делая глоток своего приторного пойла.

– Давай лучше поговорим о деле, – холодно сказал он. – С чего начнем? Где будем искать манифест этого Браге?

– Ты прав, не нужно терять время, – в тон ему ответила я и решила зайти с исторического ракурса. – Пражские иезуиты развернули свою деятельность в Клементинуме. Там же, судя по записям, Кониас Браге общался со своими последователями и обучал Петра Оболенского. Я уверена, что где-то в этом месте и спрятан манифест.

– Но где?

– Клементинум как иезуитский коллегиум возник в тысяча пятьсот пятьдесят втором году на месте часовни Святого Климента, отсюда, кстати, и его название. В восемнадцатом веке был построен ряд зданий: астрономическая обсерватория – в двадцать втором году, Зеркальная капелла – в двадцать четвертом, университетская библиотека – в двадцать седьмом, метеостанция – пятьдесят первом и годом позже – математический музей. Все эти здания уже застал Кониас Браге, так что манифест может находиться в любом из них.

– Ты предлагаешь забраться в Клементинум и исследовать его весь?

– Конечно, нет! Его общая площадь двадцать тысяч квадратных метров. Это просто нереально. Мы должны идти за манифестом, будучи уверены в том, где он находится.

– Давай думать логически, где мог его спрятать этот Браге…

– По логике вещей, манифесту самое место в библиотеке, но мы не можем быть в этом уверены. Сейчас Клементинум работает как музей. Туда водят экскурсии, правда, сегодня, а может и завтра, он закрыт. Католики отмечают Рождество. А вот послезавтра предлагаю пойти в Клементинум как туристы.

– Хорошо. Согласен. Но что нам делать эти два дня?

– Тебе моя идея покажется странной, возможно, даже безумной, но что если нам погулять по красивому Рождественскому городу? К тому же, нужно купить продукты и где-нибудь перекусить.

– Да, поесть я бы не отказался.

– Вот и славно. Но если ты не хочешь гулять – ничего страшного, я могу сама посмотреть город, а ты займешься своими делами.

– Еще чего! Это опасно! – тут же возразил Смирнов.

– Мы не в Оболенке, где кругом убийцы, – усмехнулась я. – Тут другая страна.

– Все равно, – отрезал Индюк, – одна никуда не пойдешь. И в душ я первый, а ты жди.

Когда мы с Димой вышли в город, уже вечерело. Кругом сверкали рождественские гирлянды, из небольших ларьков разносился аромат пряного глинтвейна и копченых колбасок. Голод с новой силой напомнил о себе, и мы отправились на поиски какого-нибудь кафе. Я хотела есть настолько, что была готова зайти в первую попавшуюся забегаловку, а их было немало: почти на каждом доме красовались яркие вывески и стенды с меню традиционных чешских блюд, но Индюк целенаправленно проходил мимо всех ресторанчиков, за что так хотелось его убить.

– Дим, куда ты идешь? Смотри, какое милое кафе, там столики…

– Нет, Лер, пойдем дальше, – строго сказал он. – В кафе в Москве насидишься.

– Хорошо, тогда где ты предлагаешь есть? Или хочешь, чтобы я умерла с голоду?

– В отличие от тебя, я не такой жестокий, и твое здоровье мне небезразлично, – съязвил он. – А идем мы в пивницу.

– В пивницу? – удивилась я, на что он только закатил глаза.

– Ланская, ты невыносима! – простонал Дима и взял меня за руку. – Мы в Чехии, в Праге – городе пива, и я планирую как следует его продегустировать.

– Майор Смирнов, вы же на задании, – усмехнулась я.

– Сама сказала, что твой иезуитский крематорий сегодня не работает, – ответил он.

– Клементинум, Дима! Клементинум!

– Он самый.

Мы прошли еще несколько улиц, пока не заметили одну небольшую пивную в цоколе дома средневековой постройки. Антураж места полностью соответствовал ожиданиям Индюка, и он, не раздумывая, потащил меня туда.

Небольшой полуподвал до отказа был забит людьми. Со всех сторон доносились фразы на английском, немецком, французском, русском и прочих языках. Здесь были молодые шумные компании, люди почтенного возраста, одиночки и парочки. Я боялась, что мы не найдем места и придется снова идти искать пивнушку Индюку по вкусу, но нам повезло и удалось устроиться за небольшим столиком в конце зала. Дима с важным видом взял меню и стал выбирать нам обед. На мои уверения, что я обойдусь салатом и супом, ФСБшник сделал многозначительный взгляд и, повернувшись к молодому официанту, заказал за меня.

– Сумасшедший! Я столько не съем! – ужаснулась я, когда передо мной поставили огромное блюдо с ароматной рулькой, разного вида кнедликами, тушеной квашеной капустой и чем-то еще.

– Ланская, кончай корчить принцессу и ешь! – возмутился Смирнов. – Это же такое лакомство! Печеное вепрево колено!

– Дим, давай на двоих, а?

– Да, что же с тобой делать, Ланская? Попробуй сначала, а потом уже решай – делиться или нет!

Дима посмотрел куда-то мне за спину, и тут перед нами показался официант с точно такой же рулькой для Смирнова. В отличие от меня, майор не стал долго думать и сразу накинулся на обед. Мясо действительно оказалось очень вкусным, но мне хватило и половины порции, а вот Дима съел свое колено, а потом без стеснения доел мое. Удивительно, как только в него столько влезло, ведь после того, как ФСБшник расправился с рулькой, попросил порцию жареного сыра. В пиве Смирнов себе также не отказывал. Четыре огромных бокала темного и бехеровка как аперитив.

– Ну вот, Ланская, это я понимаю… обед! – откидываясь на спинку стула и поглаживая себя по животу, довольно проговорил Смирнов, растягивая каждое слово.

– Это какая-то кулинарная вакханалия, – со вздохом ответила я, чувствуя, что мне потребуется время, чтобы подняться из-за стола.

– Эта еда даст сто очков фору правильной Оболенской пище.

– Тут с тобой не стану спорить.

– Ну хоть в чем-то, Ланская, ты со мной согласна, – усмехнулся Индюк и кивнул официанту, чтобы тот принес счет.

– Может быть, ты прекратишь обращаться ко мне по фамилии? Меня Лера зовут, – разозлилась я, чувствуя себя нашкодившей школьницей от такого обращения. Этим вечером Индюк явно перебарщивал.

– А мне очень даже нравится, – расплылся в улыбке он и, громко царапая стулом пол, придвинулся ко мне, – возбуждает, знаешь ли…

– Ты пьян, – поморщилась я.

– Да, пьян тобой, Ланская.

Смирнов взял мою руку и попытался поцеловать тыльную сторону ладони, но я изловчилась и отвесила нерадивому ухажеру по носу щелбан. Он хотел возмутиться, но в этот момент официант опустил перед Димой папку со счетом, и пока он расплачивался, я вышла на улицу.

Мы бродили по прекрасному городу до позднего вечера, любуясь праздничной иллюминацией. Дима не раз пытался взять меня за руки или обнять, но я не поддавалась его настойчивым ухаживаниям, хотя чувствовала, что моя броня начинает сдавать. Нет, я все еще злилась на то, как Смирнов поступил со мной, помнила о данном себе слове ограничить отношения исключительно рамками расследования, но моя глупая влюбленность, как оказалось, не умерла. Возможно, все дело в романтике вечерней Праги, но мое сердце снова стучало сильнее, когда Дима оказывался рядом.

На одной из улиц Смирнов купил нам по трдельнику⁶⁰, национальной чешской сладости, и по большому стакану горячего глинтвейна. Мы оба замерзли, но возвращаться домой совершенно не хотелось.

– Ланская, слушай, я, конечно, не любитель всего этого зодчества, но смотри, какой красивый дворец, – указал Смирнов на другой конец улицы.

– Это муниципальный дом⁶¹, – улыбнулась я, любуясь шикарным зданием эпохи модерна, о котором как раз недавно читала.

– Очень красиво, – заметил Дима.

– Да. Внутри должно быть так же. Я читала, что интерьеры украшают красивейшие фрески и скульптуры. Кстати, тут располагается концертный зал имени Сметаны⁶², он считается одним из лучших в Чехии.

– Он работает?

– Должен. Давай посмотрим, что тут дают, – я потащила Индюка к афише на входе. – Вивальди. Времена года. Обожаю… – заворожено произнесла я.

– Что это? – хмуро спросил Дима.

– Там-та-та-та-та-там… та-та-та-та-там-та-та-та-та, – попыталась напеть я.

– Танцевать у тебя получается лучше, – фыркнул Смирнов, – но, в принципе, я понял.

– Тебе никто не говорил, что ты некультурный хам? – возмутилась я.

– Только вчера мать мне это сказала, – довольно заявил он, словно только что отхватил комплимент.

Мы пошли дальше к рождественским палаткам. По пути увидели мужчину, который готовился играть на бокалах с водой.

– Давай послушаем? – взмолилась я.

– Хорошо, ты слушай, а я куплю нам еще глинтвейна, – сдался Дима, – только не вздумай куда-нибудь уйти.

– Хорошо.

Мужчина оглядел толпу и провел пальцем по одному из бокалов, и тот отозвался протяжным звоном. Он повторил все то же с соседним бокалом и еще одним, и еще… Средневековая площадь наполнилась прекрасной музыкой. Я, как завороженная, наблюдала за игрой необычного музыканта и даже не заметила, как вернулся Индюк. Он протянул мне горячий стакан с пряным вином, и мы пошли дальше.

Дойдя до Клементинума, мы посмотрели расписание экскурсий и даже попытались заглянуть внутрь через ворота, но ничего толком не увидели. От Клементинума мы двинулись к Карлову мосту, но сегодня решили не гулять по нему. Усталость взяла верх, и мы двинулись в сторону дома.

На этот раз Индюк уступил мне душ. Лед на моем сердце постепенно оттаивал, чувства к Индюку возрождались с новой силой, и мне не нравилось это. Нужно было остудить себя, и я повернула вентиль, сменяя горячую воду на холодную. Помогло. Голова протрезвела, и ненужная влюбленность попала под арест сурового разума.

Я вышла из душа, и Индюк ушел в ванную. Пока его не было, я сложила на полу подушку и одеяло для Смирнова, а сама забралась на кровать, укрывшись пледом. Усталость от насыщенного дня была так велика, что я не заметила, как уснула. Где-то остатками сознания я понимала, что теперь лежу на кровати не одна, что поверх легкого пледа опустилось тяжелое одеяло и спина оказалась прижата к горячей мужской груди. Но мне слишком сильно хотелось спать, чтобы ругаться и прогонять Индюка на пол. Пусть спит рядом, а завтра… Завтра его ждет казнь!

41. План

Как часто мы слышим выражение «утро добрым не бывает»… Мое первое утро в Праге действительно не было добрым и началось с попытки изнасилования! Я проснулась, чувствуя на себе тяжесть чьего-то тела и, широко распахнув глаза, увидела Индюка. Этот мужлан взобрался на меня, а одной рукой вовсю шерудил под моей пижамной футболкой. Мигом нахлынули воспоминания нашей чудовищной ночи и я, подобно одичалому зверю, стала сопротивляться, словно на кону была моя жизнь.

– Лера, прекрати, – сдавленно прохрипел он, пытаясь загородиться от моих ударов, но я не останавливалась. – Хватит!

– Никогда! Слышишь?! Никогда не смей ко мне прикасаться! Я… я заявлю на тебя в полицию! Пожалуюсь твоему начальству!

– За что?! Я ничего не сделал! – прокричал он.

– Не сделал?! А как назвать то, что было только что?!

– Лер, мы уснули вместе, ты сама ко мне так прижималась…

– Во сне, Дима! Во сне! – я вскочила с постели и натянула на себя халат. – И вообще, какого хрена ты забыл в моей постели?! Я не ясно выразилась, чтобы ты спал на полу?

– Ланская, прекрати верещать, – потирая виски, словно от моего голоса у него разболелась голова, проговорил Индюк. – Если на то пошло, то я хотел загладить вину, что в тот раз так вышло. Поверь, у меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я был бы нежен…

– Да за кого ты меня принимаешь?! Почему общение со мной сводишь только к сексу? Заруби себе на носу, ты и я – только напарники в расследовании. Если я и чувствовала к тебе что-то, то теперь ничего не осталось! – я врала, нагло врала, чувствуя, что дурацкая влюбленность снова маячит на горизонте, но Дима поверил. Он нахмурился и плотно сжал руки в кулаки.

– Ясно, – сухо сказал он. – Я в душ.

Мы не разговаривали до обеда. Молча бродили по городу, словно два незнакомца, которым просто оказалось по пути. Индюк не выдержал первым и напомнил, что нужно выработать план действий и, как бы мне ни хотелось пообижаться, пришлось с ним согласиться.

Мы зашли в небольшую кафешку и заказали сытный обед, а пока нам готовили, приступили к продумыванию плана действий. Индюк достал из кармана пальто небольшой блокнот и карандаш, что-то черкнул, а потом, откинувшись на стуле, стал сверлить меня глазами.

– С чего начнем? – делая вид, что не замечаю его пронзительного взгляда, вопросила я.

– Начнем с того, что ты еще раз расскажешь мне, что представляет собой этот Клеменариум, – ответил он таким тоном, словно вел допрос, а я была подозреваемой.

– Во-первых, не Клеменариум, а Клементинум…

– Кончай умничать. Давай рассказывай про него. Там какая-то обсерватория, капелла, что еще? Надо решить, как будем действовать, – закатив глаза, сказал он.

– Не смей со мной так разговаривать! – разозлилась я.

– Что? Совсем неженка? Мы только работаем, Лера, я не обязан быть с тобой ласковым и нежным!

– А ты таким никогда и не был. Хамский хам! Но мне осточертела твоя грубость! Уважай меня!

– У тебя что, критические дни?

– Ты меня достал!

Стало так обидно, что я была готова послать к черту и Индюка, и наше расследование. Я вскочила со стула и хотела уйти из кафе, но Смирнов перехватил меня, резко потянув на себя. Я оступилась и чуть не упала, но вместо этого оказалась у него на коленях.

– Совсем рехнулся?! – пытаясь встать, прокричала я, привлекая к нам внимание посетителей кафе. Смирнов только сильнее стиснул меня в своих объятьях.

– Извини, я перегнул палку. Я не хотел обидеть тебя, просто разозлился, – виновато проговорил Индюк.

– Не хотел обидеть? Да ты только и делаешь, что обижаешь!

– Прости, Лер, правда…

– Пусти меня, – процедила я и снова попыталась встать. Дима удержал и резко поцеловал меня в затылок. Этого хватило, чтобы предательские мурашки побежали по телу, насмехаясь над моей напускной неприступностью. – Пусти!

– Только не уходи. Нам нужно выработать план, не забывай! – он разжал руки, и я тут же вскочила на ноги.

– Я общаюсь с тобой только потому, что хочу найти убийц отца, – напомнила я не столько ему, сколько себе. Смирнов молча кивнул, и я села на свой стул.

– Хорошо, Лер. Возможно, позже ты поменяешь свое мнение.

– Давай будем говорить о нашем деле. О нас даже говорить нечего, – отрезала я.

Впервые мне показалось, что я перегнула палку. Дима действительно сожалел, во всяком случае, изобразить так правдоподобно раскаяние, думаю, ему было не под силу. Я отвернулась от Смирнова и стала с интересом рассматривать огромные медные агрегаты, в которых в этом кафе держали пиво. На самом деле они мне были совсем неинтересны, но я боялась не выдержать виноватого Диминого взгляда. Мы долго молчали и, только когда принесли обед, наконец заговорили о деле. Видимо пряный аппетитный аромат смог разрядить напряжение между нами, а жуткий голод напомнил, что мы в одной лодке.

– Лера, чтобы понять, где именно искать манифест, нужно как следует подумать, куда Браге мог его запрятать. Ты говорила, что Клеменари… – Индюк замялся, смущенно посмотрел на меня и, поймав мой недовольный взгляд, исправился, – Клементинум состоит из нескольких построек. Расскажи подробнее про это место, чтобы я понимал, как и для чего все это соорудили твои религиозные фанатики.

– Не религиозные фанатики, а орден иезуитов, – вздохнула я. – Помнишь, что я тебе про них рассказывала?

– Да, Лер, я не совсем глуп, просто их фанатизм в религии говорит сам за себя.

– В некотором смысле ты прав. Иезуиты действительно убежденные католики. Так вот, в Чешском королевстве иезуиты появились в тысяча пятьсот пятьдесят шестом году. Их призвали в Прагу для усиления католицизма в Чехии. Иезуитам предстояло обратить в католическую веру на три четверти протестантскую страну. Только представь себе, какая работа!

– Да, важное занятие, – усмехнулся Индюк.

– Не мне объяснять тебе, что религия всегда была важным инструментом власти, – строго заметила я.

– Тут с тобой спорить не стану. Ты права.

– И на этом спасибо, – улыбнулась я, отправляя в рот кусочек божественного жареного карпа. Еще одно национальное чешское блюдо, которое, по словам Индюка, мы были обязаны отведать.

– Так значит, иезуиты приехали в Прагу, чтобы обращать население в католичество, а чтобы где-то разместиться, построили Клементинум?

– Почти так и было. Они получили в свое распоряжение остатки разрушенного гуситами доминиканского монастыря, возникшего в начале тринадцатого века при небольшом костеле Святого Клемента. В дальнейшем это место стало называться Клементинум и превратилось в центр науки, культуры и религии. На самом деле, хоть ты и зовешь иезуитов религиозными фанатиками, они сделали очень много для развития образования в Европе, хотя и ограничивались рамками католичества.

– Если бы не они, то никакой Оболенки бы не было.

– И это тоже, но Оболенка только следствие, и вот сейчас поймешь почему. При ордене существовала хорошо продуманная система обучения. Образованию уделялась первостепенная роль. Считалось, что студенты-иезуиты за три месяца обучения получают объем знаний, соответствующий двухлетней программе Карлова Университета⁶³. К иезуитам съезжались дети из аристократических семей Германии, Италии, Франции и других стран. В итоге в тысяча шестьсот двадцать втором году по приказу Фердинанда Первого⁶⁴ Карлов университет был передан Ордену иезуитов, автоматически получившему монопольное право на контроль всей системы высшего образования в Чехии. Лишь спустя сто пятьдесят лет после изгнания иезуитов с территории Чехии система высшего образования перешла в подчинение государства.

– Почему такое внимание образованию? Только из благих побуждений? – нахмурился Смирнов и отставил свое темное пиво.

– Возможно благие побуждения тоже имели место быть, но не только.

– Подчинить себе образование – значит иметь возможность воздействовать на молодых людей, которые в будущем могут стать активными гражданами. Именно этот принцип действует в Оболенке, – рассуждал Смирнов.

– Не будем обвинять весь орден в подобных вещах. Были и те, кто искренне верил в свое дело. Иезуиты занимались не только образованием. С середины шестнадцатого века при них успешно работала типография, не имевшая равных по влиянию и количеству изданных публикаций в Чешском королевстве. Вплоть до тысяча семьсот семьдесят третьего года существовал иезуитский театр. В Клементинуме была создана старейшая астрономическая обсерватория, где начались регулярные гидрометеорологические измерения.

– Хорошо, и где нам искать манифест? Сама говорила, что при Браге уже были отстроены все здания Клементинума.

– Тут мы можем только предполагать. Возможно, в его келье.

– Думаешь, он мог спрятать нечто настолько важное в своей жилой комнате? Лер, ты же сама говорила, что его не жаловали соратники по ордену. Наверняка Браге знал, что его келью обыщут, стоит ему уехать в Россию, – проговорил Смирнов с блеском азарта в глазах.

– Ты прав… – протянула я, стараясь догадаться, куда он клонит.

– Мне кажется, мы с Браге чем-то похожи, – продолжил Дима. – Он был фанатом своего дела, я люблю свое занятие. Мы оба проводили уйму времени на работе. Не считая заданий под прикрытием, я почти всегда нахожусь в кабинете. Дома почти не бываю, а если и прихожу, то часто глубокой ночью, а то и под утра и только, чтобы поспать. Я у Лариски бываю чаще, чем у себя.

– К чему ты все это говоришь? – процедила я, злясь на очередное упоминание этой женщины.

– К тому, Лера, что все важное и значимое для меня хранится на работе. Где работал Браге?

– Дим… Точно! – воодушевилась я. – Библиотека! Кониас Браге работал в библиотеке. Там и с Оболенским занимался.

– Туда можно получить доступ, – улыбаясь, сказал Дима.

– Да, можно, но, учитывая то, что манифест хранится в особенном месте, не думаю, что мы сможем так просто его разыскать.

– Где может быть это особенное место?

– Библиотека была открыта в тысяча семьсот двадцать втором году. Она считается самой красивой библиотекой в мире. Я, конечно, могу ошибаться, но, думаю, что манифест спрятан где-то в барочном зале. Браге там работал. Изучая собранную библиотеку, он и пришел к выводу, что необходимо уйти от закоренелого католицизма и развивать науку, выходя за религиозные рамки. Эта идея впоследствии послужила тому, что старые иезуиты сочли его предателем. Ну конечно! Библиотека!

– Мы должны узнать, когда будет экскурсия в Клементинум, и попасть на нее.

– У тебя как сотрудника ФСБ будет допуск к залу? – поинтересовалась я.

– Это не международное расследование, по мнению начальства. Мне допуска не дадут. Будем действовать сами, – вздохнул Смирнов.

– Сами?! Подожди, ты хочешь пробраться в библиотеку Клементинума незаконно? – спросила я, надеясь, что все-таки чего-то неправильно поняла.

– Ланская, а что тебя смущает? – подмигнул мне Дима. – Мне казалось, что ты любительница авантюр.

– Если нас поймают, то будет международный скандал, нас депортируют, и расследование накроется медным тазом! – негодовала я, но Смирнова это только забавляло.

– Значит, Лерочка, нам надо сделать все так, чтобы не попасться. Неужели тебе страшно?

– Представь себе, да!

– Зря! Я буду с тобой, в беде тебя не брошу, – Индюк взял меня за руку, и я на этот раз не стала сопротивляться и крепче сжала его горячую ладонь.

– А если в беду попадешь ты? – тихо поинтересовалась я, отчего-то заливаясь краской смущения.

– Нет, Лера, не попаду. На мне слишком большая ответственность – вытащить из всей этой передряги тебя.

Мы оба замолчали, но на этот раз не из-за обиды или злости. Как два влюбленных, мы просто смотрели в глаза друг другу. Я пыталась разгадать, насколько Дима серьезен, а он просто рассматривал мое лицо, словно афишу нового фильма.

– Бехеровка! – громко объявил официант и поставил перед нами две стопки с травяным ликером, а заодно разрушил магию момента. Может быть, к лучшему?

– Ты заказал мне бехеровку? – нахмурилась я, потому как не хотела пить ничего алкогольного.

– Это полезно. Давай, Ланская, не ломайся, – он поднял свою стопку, и мне ничего не оставалось, как с ним чокнуться.

– Дим, так как мы будем действовать дальше? – поморщившись от крепкого напитка, вопросила я.

– Если вкратце, то пройдем под видом туристов в Клементинум, осмотрим его, а потом заберемся в него, когда он будет закрыт, и найдем манифест этого психа, – пожал плечами Дима.

Начать действовать мы решили уже завтра. С первой экскурсией в иезуитский коллегиум мы должны были попасть внутрь. Димина задача заключалась в изучении обстановки и системы безопасности комплекса, а мне нужно будет осмотреться и внимательно продумать, где может быть спрятан манифест. За всю ночь я не сомкнула глаз, волнуясь, как все пройдет, и вот наступило утро начала операции.

42. Операция "Клементинум". Часть I

С детства человека тянет на авантюры и приключения, но с возрастом в приоритете становятся безопасность и стабильность. Еще год назад моя жизнь текла размеренно и предсказуемо, я знала, что меня ждет завтра и случится через месяц. Как дрейфующая шхуна, я двигалась по течению, пока сама не встала у штурвала собственной судьбы. Мое тихое и спокойное существование наполнилось опасными приключениями, но мне безумно нравился тот выброс адреналина, который сопровождал каждую нашу с Димой авантюру. На этот раз игра была еще серьезнее – на кону стояло будущее нашего расследования, но это только сильнее подстегивало.

К Клементинуму мы со Смирновым шли поодиночке, заранее договорившись делать вид, что не знакомы. Он уже ждал во внутреннем дворе, где собиралась наша экскурсионная группа. Итальянцы, русские, немцы и англичане – туристы общались парами и тройками, которыми пришли, даже Индюк перекинулся парой слов с какой-то рыжеволосой девицей. Я чувствовала себя неловко и была рада, что пришла почти к началу экскурсии, и не успела я заскучать, как молодая девушка с папкой в руке пригласила нас внутрь.

Наш экскурсовод была явной фанаткой своего дела. Она так воодушевленно рассказывала про Клементинум, словно это был важный доклад, готовившийся долгими месяцами, а не экскурсия, рассказываемая изо дня в день. Я внимательно вслушивалась в каждое сказанное ею слово, на случай если что-то упустила, читая про иезуитский коллегиум, а Смирнов в это время осматривал углы, стены и окна на наличие датчиков сигнализации.

Сначала наша группа отправилась в Зеркальную капеллу. Удивительной красоты барочный зал, украшенный великолепными фресками. Свое название капелла получила благодаря зеркалам, вставленным в лепнину купола и развешенным по стенам – в них отражается и многократно умножается ее роскошная барочная отделка: лепнина, росписи и позолота. А если встать прямо под зеркалами и поднять голову, то можно увидеть отражение мраморного пола, рисующего звезды, что создает ощущение, будто они светят с потолка. Капелла посвящена Благовещению Святой Девы, поэтому главная купольная фреска рисует этот сюжет. Сейчас в барочном зале дают концерты классической музыки. В Зеркальной капелле располагаются два органа, оба действующие. Я как завороженная любовалась убранством барочного зала, и так не хотелось уходить, потому что десяти минут здесь было ничтожно мало, чтобы все как следует рассмотреть.

Медленно мы продвигались к библиотеке. К моему большому разочарованию, войти внутрь нам не позволили. Бумага старых книг была слишком хрупкая, поэтому в помещении поддерживалась определенная температура. По этой же причине туристам было запрещено фотографировать. Пользуясь удобным случаем, я протиснулась в первые ряды и стала внимательно осматривать зал.

– Извините, – обратилась я к экскурсоводу, – в этом зале работал Кониас Браге?

– Да, вы слышали о нем? – удивилась девушка.

– Читала. Это правда, что у него не складывались отношения с иезуитами?

– Да, изначально Кониас Браге был очень уважаем в ордене, проводил много времени в библиотеке. Он читал много первоисточников, античных философов, средневековых богословов, научных трактатов нового времени. Изучал труды Авиценны⁶⁵ и да Винчи⁶⁶. Это привело его к выводу, что наука не может опираться на католицизм, – поправив на носу безвкусные очки с толстенными линзами, учительским тоном сказала экскурсовод. – Поговаривали, будто Кониас Браге увлекся мистикой и оккультизмом. Конечно же, он держал это втайне, но все же некоторые достопочтенные иезуиты хотели изгнать его из ордена, когда подобные слухи распространились.

– Но его так и не изгнали?

– Нет, Браге был весьма обеспеченным. Его отец имел огромные владения с внушительным годовым доходом. Потом они перешли к Кониасу. После указа об упразднении ордена иезуитов вся надежда была на Браге, он был довольно молодым и очень богатым. Иезуиты надеялись на его заступничество. Он полностью спонсировал экспедицию в Российскую империю, где под патронажем Екатерины Великой оказывал содействие князю Оболенскому в создании знаменитого университета. Вы же из России? Должны знать это учебное заведение.

– Вы сказали, что Браге увлекся мистикой и оккультизмом?..

– Да. Его поездка в Россию была интересна ему с мистической точки зрения. Он прочел о том, что в стране суровых зим есть загадочное место с особой энергетикой. Браге загорелся идеей найти то место и построить там дворец мудрости и силы, – девушка усмехнулась, давая понять, что считает эту затею несерьезной. – Вы же понимаете, что по той же легенде Кониасу Браге это удалось, а дворцом мудрости стал тот самый российский университет?

– Дворец мудрости и силы?

– Браге утверждал, что для того, чтобы достичь высот, необходимо сочетать в себе силу и мудрость. Он называл свою идею «Благой вестью» по аналогии с Архангелом Гавриилом, принесшим «Благую весть» Деве Марии, что та станет матерью Христа. Кониас Браге говорил о создании новых идеальных людей, которые будут сочетать в себе ум, красоту и физическую силу.

– Его не казнили за еретичество после такого?

– Хотели, но даже до суда не дошло дело. Самому ярому противнику Браге – Дону Хуану, иезуиту испанского происхождения, это практически удалось, но одним утром его нашли мертвым в своей келье. Ходили слухи, что Браге имел к этому отношение, но никто не стал развивать эту тему. Ну, не будем отвлекаться и пойдем дальше, – вздохнула девушка и махнула нам рукой. – Зал необходимо закрыть. Мы и так долго оставались здесь.

Экскурсовод заперла массивные двери барочного зала и убрала ключ в карман. Про себя я отметила, что двери закрываются только на один замок. Значит, безопасность библиотеки должна обеспечивать мощная сигнализация.

Мы остановились в фойе библиотеки, где разместился один из старейших музеев Европы, открытых для посещения – музей математики. Мое внимание привлекли книги, это были рукописные копии фолиантов, хранившихся в Национальной библиотеке. Я внимательно осмотрела каждую в надежде обнаружить ту, что мы искали. Но, конечно, ни одна из них не была заветным манифестом. Вряд ли такой важный документ хранился бы на всеобщем обозрении.

Пока экскурсовод рассказывала нам про секстант⁶⁷, которым пользовался Иоганн Кеплер⁶⁸ и астрономические часы, Смирнов незаметно от всей группы вернулся к дверям в библиотеку. Я не видела, что именно он делал, но уже через несколько минут он с довольным лицом присоединился к нам.

После математического музея экскурсовод повела нас в Астрономическую башню. В первом Меридианном зале она показала астрономические приборы, и в том числе «камеру-обскуру»⁶⁹ – прибор, с помощью которого и по сей день измеряется «пражский полдень». Измерение проводится с помощью натянутой на полу струны, которая точно соответствует пражскому меридиану, и отверстия в стене. Через отверстие попадают солнечные лучи, которые на полу или стене образуют колечко. Это колечко можно видеть на полу в период между половиной двенадцатого и половиной первого часа астрономического времени. В тот момент, когда световое колечко пересекается струной, и наступает пражский полдень. Удивительное приспособление. Возможно, оно не меньше чем труды философов, помогло Браге с его собственной философией. Он видел, что может современная наука и отрицал устаревшие католические догматы.

– Да, тяжко им было без часов, – шепнул Смирнов, незаметно ко мне подкравшийся сзади.

– У них были часы, солнечные. Думаю, нам их покажут, – быстро ответила я и прошла дальше, стараясь не привлекать к нам внимания.

– Теперь поднимемся наверх, где вы сможете сделать фото города с высоты птичьего полета! – с придыханием сказала экскурсовод и тут же погрустнела. – А я с вами попрощаюсь. Спасибо за экскурсию, было приятно вести такую группу и особенно – отвечать на вопросы, – она взглянула на меня. – Редко встретишь таких просвещенных туристов.

Со смотровой площадки Клементинума открывался потрясающий вид на сердце Праги. Ни морозный воздух, ни ветреная погода не могли испортить магию момента. Я наслаждалась красотой города и даже не заметила, как ко мне подошел Смирнов. В эту минуту я была рада, что он оказался рядом. Мы молчали будто незнакомцы, но слова были не нужны, достаточно было легкого прикосновения к моей руке и вскользь брошенного «рад, что здесь с тобой».

Обсудить дальнейшие действия и поделиться тем, что удалось выяснить на экскурсии в Клементинуме, мы с Димой решили за обедом. Отыскав недалеко от центра подвальное кафе под забавным названием «У Чипа», мы спустились в него и устроились, как обычно у дальнего столика. Опять Дима взял на себя выбор блюд, заказав еды на целый пир, а вот от алкоголя на этот раз предпочел отказаться, понимая, что нам нужна ясная голова.

– Ну, что скажешь? – я сразу перешла к делу, как только официант ушел.

– Охранная система сильная, но я думаю, наши ребята смогут с ней справиться, – улыбнулся Смирнов.

– Но как?! Ты же сказал, что ФСБ не поддержит эту нашу вылазку.

– Официально нет, но есть те, кто сможет помочь. Позже свяжусь с Лариской, а она все обеспечит.

И как я раньше не поняла, что тут не обойдется без его обожаемой Лариски? Снова явилась неприятная ревность, которой никак не должно было быть.

– Твоя Лариса такая умелица? – ехидно вопросила я, но Индюк проигнорировал мой тон.

– Не она сама. У Ларисы есть ребята, которые отлично разбираются в подобных вещах. Они настоящие профессиональные хакеры. Не раз выручали нас. Кстати, я созванивался с ней, пока ты дрыхла. Она передавала тебе привет.

– Вот как? С чего вдруг? – моментально в памяти всплыли слова Ларисиного брата, что она воспринимает меня своей соперницей и жаждет встречи. Видимо, это была с ее стороны издевка. Интересно, неужели Индюк этого не понял?

– Ну как с чего? Она же знает, что мы с тобой здесь. Жаль, она не с нами. Втроем нам было бы замечательно.

Даже самая благочестивая барышня способна на грязные мысли. Именно такие появились у меня после Диминых слов. Конечно, под «втроем» он не подразумевал ничего подобного, хотя, кто его знает? В любом случае, лучше было не думать об этом и увести тему в прежнее русло, что я и сделала.

– Если хорошо подумать, то манифест Браге должен быть как следует спрятан, но при этом оставаться доступным. Вряд ли мы найдем его на одной из книжных полок. Ты обратил внимание на глобусы, которые стоят в центре зала? – я взглянула на Диму, и он кивнул. – В них достаточно места, чтобы спрятать манускрипт, но в любом случае, нам будет нужно время, чтобы исследовать зал.

– У нас его будет достаточно, – улыбнулся Смирнов. – Как ты смотришь на то, чтобы встретить Новый год в стенах самой красивой в мире библиотеки?

– Ты хочешь провернуть все в новогоднюю ночь? – удивилась я.

– Это отличное время. Только подумай: все будут праздновать, ни у кого не возникнет мысли о том, что двое сумасшедших решили пробраться в иезуитскую библиотеку. К тому же, мы сможем, не привлекая внимания, дойти до Клементинума – кругом шумят гуляния, все навеселе…

– Да, ты прав, идея хорошая… – задумчиво протянула я.

– Тебя что-то смущает? – нахмурился Дима.

– Если честно, то мне немного страшно, – призналась я. Как бы меня ни тянуло на авантюры, я оставалась живым человеком, которому не чужды страх и беспокойство.

– Что?! – рассмеялся Смирнов, вводя меня в ступор своей реакцией. – Бесстрашная Валерия Ланская испугалась? Не верю! Это после того, как опаивала меня, чтобы обыскать мой дом? После ночных гуляний по пустому учебному корпусу? После твоего одиночного похода в подземелье?

– Есть немного, – обиженно надулась я. Индюк снова разозлил! Неужели он не понимал, как опасно и чем грозит то, что мы затеяли?

– Не надо, – прекратив смеяться, сказал он неожиданно ласковым голосом. – Я буду с тобой. У нас все получится.

Я ему поверила. Не знаю почему, ведь прекрасно понимала, что малейшая ошибка – и все будет кончено, и ни Дима, ни его Лариса или ее прославленные хакеры не помогут, но я верила Смирнову. Какие бы противоречивые чувства ни вызывал во мне этот человек, одно оставалось неизменным – майор Смирнов был единственным, кому я полностью доверяла.

На подготовку у нас было несколько дней, которые мы практически безвылазно провели в квартире. Я изучала планировку помещения. Дима получил данные о системе безопасности и просчитывал, как лучше ее отключить. По-хорошему, нам следовало бы еще пару раз наведаться в Клементинум, но мы не могли привлекать к себе внимания, показывая излишнюю заинтересованность в этом месте. Мое предложение замаскироваться было встречено таким скептичным взглядом, что я тут же пожелала забрать слова обратно. Хотя сам Смирнов этой идеей воспользовался и накануне операции в парике и накладных усах отправился в Клементинум. Я разозлилась его самодеятельности, но Индюк спокойно ответил, что из-за моего неуемного любопытства во время экскурсии меня наверняка запомнила экскурсовод и обязательно бы узнала.

Оказалось, что во время экскурсии Дима умудрился снять на крошечную 3D камеру замок библиотечной двери и главной двери в Клементинум изнутри. По кадрам съемки удалось изготовить слепок, а по нему ключ. Теперь оставалось только ждать назначенного часа, который наступил неожиданно скоро.

Наш план по поиску манифеста Браге был расписан по минутам. Попасть в Клементинум мы должны были ровно в полночь, поэтому в половине одиннадцатого вышли на улицу. Нам удалось легко затеряться в толпе, нарядившись в колпак Санта-Клауса и разноцветный блестящий парик.

– Лер, не будь такой серьезной, мы идем кутить, – строго сказал Индюк притом, что сам был мрачнее тучи.

– Ты себя в зеркало видел? Сам хмурый, – огрызнулась я.

– Мне позволительно, я всегда такой. А ты поддержи легенду и засмейся, – приказным тоном отчеканил Смирнов.

– Ха-ха-ха! – наигранно произнесла я.

– Нет, так дело не пойдет.

Неожиданно Дима подхватил меня на руки и стал кружить прямо посреди Вацлавской площади, моментально избавляя от тревожных мыслей. Мы засмеялись оба, и даже появилось ощущение настоящего праздника. Как два подростка, мы дурачились и теперь отлично вливались в веселящуюся толпу.

– Пусти меня, – сквозь смех сказала я, пытаясь выпутаться из крепких объятий Смирнова.

– Теперь ты больше похожа на праздную туристку, Ланская! Да и я тоже, – он опустил меня на землю, но взял за руку и повел дальше в сторону Староместской площади, где были куранты Орлой⁷⁰ – ядро новогодней Праги. Это был самый короткий путь к Клементинуму, но только зря мы пошли именно им.

Чем ближе мы были к площади, тем гуще становилась толпа. Чтобы не потеряться, я крепко сжимала руку Димы, но он и не собирался меня отпускать. Путеводители не обманули, и у многих из собравшихся на головах были каски – своеобразный способ защиты от праздничного «артобстрела» фейерверками и петардами, которые уже начали запускать со всех сторон.

Пока весь народ продвигался ближе к курантам, мы с Димой пытались двигаться «против течения». Это оказалось нелегко. Изрядно подвыпившие туристы недовольно смотрели в нашу сторону, кто-то даже толкнул, и, если бы не Дима, я бы упала. Только в конце Староместской площади стало свободнее, и мы смогли спокойно пойти к Карловой улице, где стоял Клементинум.

Без двадцати двенадцать мы оказались у закрытых дверей иезуитского коллегиума. Карлова улица была еще заполнена людьми, часть которых спешила к ратуше Орлой, другая – к Карлову мосту.

– Будет подозрительно, если мы просто будем тут стоять, – пробормотала я. Хотя никто не смотрел в нашу сторону, мне казалось, будто над нами, как в мультфильме, стрелочка с надписью «замышляют преступление».

– Ты права, и у меня есть идея. Подыграй мне.

– Как?

Смирнов, шагнув в мою сторону, толкнул меня прямо на стену Клементинума. Не успела я опомниться, как он оказался рядом и практически вжал меня в холодный бетон.

– Что ты делаешь? – прошипела я, уперев ладони в его грудь, стараясь отстранить от себя.

– Создаю видимость, – шепнул на ухо Индюк, заставляя мурашки побежать по телу от его горячего дыхания. – Так мы точно не вызовем подозрений. Все будут думать, что мы просто влюбленная пара, которая наслаждается друг другом.

– Я не хочу играть в подобные игры, – пробормотала я и снова попыталась его оттолкнуть, но Смирнов только сильнее вжал меня в стену.

– Пусти же ты! Мне нечем дышать!

– Прости, – он чуть ослабил натиск, но не освободил меня от своего плена. – Но ты все равно мне подыграешь. Ради дела, Лера! Ради дела!

Я сдалась.Только «ради дела». От близости Смирнова перехватило дух. Я вдыхала его аромат, наслаждалась объятьями и теплом, влюбляясь снова, влюбляясь сильнее. Мне не нравилось это. Дима не тот человек, которому можно доверить свое сердце, он не раз это доказывал. Прикрыв глаза, я стала воскрешать в памяти нашу ночь, чтобы прогнать к черту неуместный дурман любви. Я вспоминала боль, его грубость, желание поскорее от меня отвязаться после того, как все кончилось. Помогло. Отрезвило. Ненадолго. Стоило открыть глаза и увидеть его лицо, как все мои старания пошли прахом.

– Что, Лер? Почему ты так на меня смотришь? – нахмурился Дима.

– Потому что ты меня бесишь, Смирнов, – честно ответила я, умолчав, что причина тому моя влюбленность.

Последние минуты уходящего года тянулись со скоростью черепахи. Карлова улица пустела, разгоряченные пивом, бехеровкой и шампанским туристы добрели до конечного пункта встречи полуночи, и нам с Димой можно было прекратить глупую игру во влюбленных. Он задрал рукав и показал мне на часы, где секундная стрелка наматывала последние круги. Она не успела подобраться к двенадцати, как со всех сторон послышались гул, крики и грохот фейерверков.

– С новым годом, Ланская! – криво улыбнулся Индюк.

– У тебя часы отстают, – усмехнулась я. – Тебя тоже с новым годом.

– Пора.

Хакеры-дружки Ларисы смогли взломать доступ в систему безопасности здания. По их уверениям, чехи совсем не заботились о мерах предосторожности, хотя что-то подсказывало, что ребята лукавили. Отключить все строение от сигнализации мы не могли, но частично это было возможно, для этого Смирнов подсоединил к двери небольшой датчик, запрограммированный таким образом, что глушил сигнал от вторжения. У датчика был один большой недостаток – он мог удерживать систему в неведении только тридцать секунд, после чего код безопасности двери менялся и, если мы не успевали открыть ее, проскочить внутрь и снова запереть – срабатывала сигнализация. Дима нажал кнопку на датчике и пошел обратный отчет полуминуты. Индюк быстро достал из кармана дубликат ключа и открыл двери иезуитского коллегиума.

Оказавшись во внутреннем дворике Клементинума, мы не стали терять времени и сразу побежали в сторону библиотеки. На месте Дима вручил мне ключ, а сам стал подключать датчик.

– Открывай! – скомандовал он, и я вставила ключ в замок.

Что-то пошло не так. Я давила на ключ, но он не поворачивался. Замок никак не хотел поддаваться, а время уходило.

– Ключ не подходит! – запаниковала я.

– Отойди!

Оттолкнув меня, Дима с силой стал давить на ключ, но он не поворачивался. До разблокировки сигнализации оставались последние секунды: двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь, семь…

43. Операция "Клементинум". Часть II

Время – это одна из базовых философских категорий, фундаментальное свойство бытия, выраженное в форме движения, изменения и развития сущего из прошлого, через настоящее в будущее. В классической Античности время рассматривается в связи с жизнью космоса, а потому порой отождествляется с движением небосвода. Отцы церкви раннего средневековья рассматривали эту категорию сквозь призму жизни индивидуальной души, выводя на первый план связь времени с памятью. Спустя несколько столетий в номинализме четырнадцатого века, подчеркивается относительность времени, которое трактуется как продукт человеческой субъективности. Эта точка зрения получила дальнейшее развитие в Новое время. Однако в рационализме семнадцатого века время как категория относительная имеет и объективную, не зависящую от субъекта основу – длительность. И лишь в начале двадцатого века время получает свою главную характеристику – необратимость!

Страшная необратимость, когда время утекает, как вода в песок, практически на глазах, отсчитывая на секундомере датчика последние секунды до краха. Дима снова навалился на ключ. Шесть, пять… Щелчок. Дверь открылась.

– Скорее! – крикнул Смирнов и практически впихнул меня в библиотеку, громко хлопая за нами дверью.

– Господи, получилось… – пробормотала я, не веря нашей удаче.

– Ключ был не разработан, но главное, что мы здесь, – шумно выдыхая, сказал Смирнов. – Нужно как следует все осмотреть.

– А здесь сигнализация?..

– Внутри библиотеки примитивная система. Ребята ее деактивировали, – отмахнулся Индюк, вручая мне огромный фонарь.

– Странно. Такое место и почти не охраняется.

– Ничего удивительного. Кому нужны эти книги и глобусы? Так просто все это не продашь. Разве что коллекционеру. Но на подобные вещи поступают конкретные заказы.

– Да… Это не банковская ячейка, – с сожалением вздохнула я, и Смирнов странно покосился в мою сторону. – Что?

– Ничего, но ты так это сказала, что теперь я опасаюсь за сохранность здешней макулатуры.

– Не преувеличивай. И давай приступим к поискам, – решительно заявила я, но сама не посмела ступить дальше порога.

– Где же твоя смелость, Ланская? Ребята отключили сигнализацию. У нас два часа до смены кода, так что вперед, – Индюк легонько подтолкнул меня, и я ступила на пол. Никакого пронзительного звона не последовало. Сигнализация действительно была деактивирована.

Барочный зал библиотеки Клементинума глубокой ночью выглядел слегка устрашающе. Если учебный корпус Оболенки пугал, то это место, столь прекрасное днем, ночью наводило ужас. Массивные стеллажи с книгами великанами возвышались вдоль стен. Резные и витиеватые деревянные колонны отбрасывали зловещие тени на мраморный пол. Ряд огромных глобусов в центре зала словно готовился низвергнуться со своих постаментов и пушечными ядрами изгнать нас из библиотеки.

– Ты чего, Лер? – взволнованно спросил индюк, заметив мое замешательство.

– Ничего, просто думаю, – слукавила я, не желая демонстрировать Диме свой страх. Нужно было взять себя в руки. Я набрала в легкие воздух, словно это могло помочь, и направилась к первому глобусу. – Дим, ты засек время?

– Ребята пошлют сигнал за пятнадцать минут до того, как код сигнализации сменят. Тогда нам надо будет сразу уйти. Но нам же хватит пары часов? Ты говорила, что манифест в одном из глобусов, – напомнил Смирнов.

– Я только предполагала. Не факт, что моя теория верна.

– Начнем с того, что ее проверим.

Мы подошли к первому глобусу и сначала осмотрели его со всех сторон. Ничего необычного. Тогда я стала ощупывать его поверхность, надеясь хоть что-то обнаружить. Ничего.

– Дим, нужно вскрыть его, – вздохнула я, понимая, что ничего иного не остается.

– Отойди.

Смирнов достал из кармана небольшой набор отмычек, отверток и ножей. Ими он стал аккуратно разводить половинки деревянного земного шара. Я не могла смотреть на подобную кощунственную работу и отвернулась к одному из книжных шкафов. Древние фолианты, что здесь хранились, не могли оставить равнодушным ни одного ценителя истории. Мне стоило громадных трудов, чтобы не воспользоваться моментом и вытащить хотя бы одну из книг.

– Ланская, кончай зависать у иезуитских книженций и помоги мне! – прошипел Смирнов.

Я повернулась к нему и увидела, как верхняя часть глобуса приподнялась, демонстрируя темную пустоту внутри. Опустившись на корточки, я стала светить в глобус, но внутри ничего не было.

– Пусто, – разочарованно сказала я.

– Ничего, у нас еще есть работенка, – Дима кивнул на остальные глобусы. Он собрал с пола инструменты и перешел к следующему.

Открыть второй глобус оказалось проще, чем первый. Он был значительно меньше и легко поддался отвертке в умелых Диминых руках, но и в нем мы ничего не нашли.

Время быстро утекало, а наши поиски проходили впустую. Мы испортили вековые экспонаты, оставив на них грубые царапины. Оставалось надеяться, что их можно будет безболезненно отреставрировать.

– Лер, пока я разбираюсь здесь, проверь часы, – распорядился Смирнов, вскрывая очередной глобус.

– Хорошо.

Ближе к центру зала на столике из красного дерева стояли большие позолоченные часы. Я опустилась перед ними на корточки и посветила фонарем. На первый взгляд ничего особенного, может быть, тайник за циферблатом? Одолжив у Димы ножик, я как можно аккуратнее поддела стекло, и, чуть надавив, открыла циферблат. Сложная система шестеренок старательно работала, как и сотни лет назад, но ничего, кроме латунных пластин, там не было сокрыто.

– Пусто, – разочарованно проговорила я.

– У меня тоже, – ответил Дима.

– Видимо, я ошиблась… Черт возьми!

Было до безумия обидно. Хотелось разрыдаться, как маленькой девочке. Неужели все зря? Эта поездка, наша авантюра, такой огромный риск?! Я устало опустилась на пол и подобрала под себя ноги. Дима отложил в сторону большую отвертку, которой собирался вскрыть последний глобус, и сел рядом.

– Эй, Ланская! Ты чего раскисаешь? – по-доброму вопросил он, убирая мне за ухо выбившуюся из хвоста прядку.

– Я подорвала тебя, мы улетели в другую страну, переполошили столько людей, испортили вековые музейные экспонаты, а все впустую… – всхлипнула я.

– Каждый ошибается. Поверь, твоя ошибка не такая серьезная. Знаешь, у нас в отделе был случай. Нам пришло сообщение о готовящемся захвате заложников. Времени было мало, и оперативно собрать успели только одну группу. Нужно было решать, куда дислоцировать ребят, и начальник направил их по Курскому направлению. Захват заложников произошел по Киевскому. Когда была сформирована вторая группа, у них оказалось слишком мало времени на то, чтобы добраться до места. Первая группа так же не успевала доехать, – Дима замолчал и опустил голову.

– И что дальше? – тихо спросила я.

– Он взорвал себя вместе с заложниками, когда подумал, что здание, где он забаррикадировался, решили брать штурмом. На самом деле, это была плановая проверка батарей. Трубы старые, и когда они загудели, этот псих активировал детонатор. Завод был десятисекундный, и он даже не сообразил, что произошло, когда рвануло. Несколько человек спаслись, хотя получили ожоги. Другие погибли, – Смирнов вздохнул и отвернулся.

– В чем смысл твоей истории?

– Лер, если бы наше начальство приняло верное решение, то мы бы начали штурм. Я был в первой группе. Жертв было бы больше. Мы не спасли бы заложников, но могли потерять кого-то из своих. Может быть, и меня бы здесь не было. Не всегда верные решения приводят к нужному результату. Иногда ошибка может оказаться полезной, – Дима легонько обнял меня, но тут же отпустил. – У нас есть еще минут десять. Давай, Ланская, пока я колошмачу последний глобус, осмотри остальной зал.

Смирнову удалось меня немного приободрить и, пока он исследовал последний глобус, я стала рассматривать книжные шкафы. Толстые фолианты, зачастую обшитые натуральной кожей, стояли так плотно друг к другу, что никак не получалось вытащить какую-либо из книг. Я решила просто осмотреть их корешки, а заодно сами шкафы. К сожалению, ничего такого, что бы привлекло внимание, я не обнаружила. Неожиданно раздался звук, похожий на сирену. Я присела на корточки и прикрыла руками голову, словно вот-вот начнется бомбардировка, но ее не последовало.

– Ланская! Выбираемся! – крикнул Дима.

– Это сигнализация?! Нас засекли?! – перепугалась я.

– Нет, глупая! Ребята подали сигнал. Надо сматываться. Этот глобус тоже пустой, – Смирнов стал наспех собирать свои инструменты, и я подбежала к нему, чтобы помочь.

– Какой странный сигнал они выбрали! У меня чуть сердце не остановилось! – прошипела я.

– Не преувеличивай. Я попросил их сделать сигнал громче, чтобы услышать, если мы будем далеко от датчика, – Смирнов ловко спрятал свои инструменты за поясом, поднялся и протянул мне руку.

– Таким гулом ты переполошил всю Прагу, – усмехнулась я, хватаясь за его ладонь и поднимаясь.

– Бежим, Лерка!

Дима взял меня за руку, и мы побежали к выходу. Он снова закрыл дверь на ключ, отсоединил датчик, убрал его в сумку. По пути к главному входу в Клементинум я то и дело оглядывалась, чтобы удостоверится, что мы ничего не забыли. Снова мне стало страшно, что нас поймают, и я не заметила, как стала бежать быстрее Смирнова. Только оказавшись на морозной улице, я смогла перевести дыхание.

Прага продолжала праздновать Новый год. Улицы хотя и опустели, все равно продолжали гудеть, правда теперь почти все горожане и туристы разбрелись по кабакам и барам, где все пели песни, шумели и громко, заливисто смеялись. Погруженные в свои мысли, мы с Димой совершенно не вписывались в праздную, пропитанную ароматами алкоголя и жареного мяса атмосферу, но нам уже было плевать. Теперь о нас могли думать все, что угодно. Операция «Клементинум» официально завершилась нашим фиаско.

– Лер, ну не нашли мы этот манифест, подумаешь? Может быть, его вообще нет. Сама говорила, что за столько времени он мог не сохраниться.

Мы поднялись в нашу квартиру, и Дима нарушил молчание, решив меня поддержать. Я уселась на диванную подушку, которую кинула прямо на пол, и мой напарник устроился рядом. Сейчас как никогда мне были нужны его ободряющие слова. Я чувствовала себя виноватой в нашей неудаче, и было приятно знать, что Смирнов так не считает.

– Надо собираться обратно домой, – вздохнула я.

– Утром закажу нам билеты, но ты не думай, что твои чешские каникулы так просто закончатся. Я улечу через три дня, у меня дела в Москве, а вот ты останешься здесь еще на неделю, – Смирнов внимательно посмотрел на меня.

– Еще на неделю? – переспросила я.

– Тебе же хочется погулять по городу, поехать на экскурсии…

– Очень! – воодушевилась я, все еще не веря Диме и чувствуя где-то подвох.

– Считай это подарком на Новый год от моего руководства. Проживание тебе оплатят, как и перелет до Москвы.

– Здорово!

– Это еще не все, – он стал подниматься с подушки, но при этом не сводил с меня взгляда.

– Не все?

– У меня тоже есть для тебя подарок. Подожди здесь.

Дима пошел в прихожую и стал что-то искать во внутреннем кармане пальто, а я все еще не верила в происходящее. Разочарование от наших безуспешных поисков в библиотеке никуда не делось, но уже не было так паршиво, как недавно. Чувствовать Димину заботу – бесценно, и я не могла не насладиться обходительным майором Смирновым. Он менялся на глазах. Я даже поймала себя на мысли, что перестала называть его Индюком.

Смирнов вернулся и тут же плюхнулся обратно на подушку рядом со мной. Его лицо было таким довольным, что я стала волноваться, не сделает ли он очередную пакость, но опасения не подтвердились.

– Держи, Лер, – Смирнов протянул мне какую-то бумажку, но я не сразу поняла что это. – Вечером идем на концерт! Я купил нам два билета в концертный зал Сметаны на Вивальди. Ты же так хотела пойти.

– Правда?

– Ланская, ты держишь в руках билет и все еще не веришь? Готовь красивое платье, нас ждет незабываемый вечер.

44. Концерт Вивальди

В эзотерике существует понятие «пограничного состояния», когда человек находится между сном и бодрствованием. Говорят, в таком состоянии мы можем раскрыть границы сознания, познать глубинный смысл вещей, воскресить в памяти давно забытое. Я лежала в кровати и точно сознавала, что нахожусь в Праге в арендованной квартире, за стенкой на полу спит Дима… Но в то же время я словно воспарила над землей и снова перенеслась в Клементинум. В голове путались мысли, не давая уснуть, заставляя шестеренки разума усердно работать:

Кониас Браге увлекся мистикой и оккультизмом… Его поездка в Россию была интересна ему с мистической точки зрения… Браге утверждал, что для того, чтобы достичь высот, необходимо сочетать в себе силу и мудрость… Он называл свою идею «Благой вестью» по аналогии с Архангелом Гавриилом, принесшим «Благую весть» Деве Марии, что та станет матерью Христа… Он называл свою идею «Благой вестью»… «Благой вестью»…

Я будто упала с высокой башни. Широко распахнув глаза, увидев над собой не звездное небо, а обычный потолок, я даже не сразу поняла, что произошло, но мысли, воспоминания и все мои догадки вдруг дали ответ на наш вопрос.

Я вскочила с кровати и бросилась к Смирнову. Он уже спал, и это разозлило меня не на шутку! Как он посмел дрыхнуть, когда я так извожусь?! Плюя на все рамки приличия, я сорвала с него одеяло, села рядом и начала его тормошить.

– Дима, проснись!

– Ланская? – сквозь дрему вопросил он. – Что тебе нужно?

– Проснись же ты! Я знаю, где манифест! – радостно заявила я, но Индюк только отвернулся. – Ты не слышал, что я сказала? Дима, я знаю, где Кониас Браге спрятал манифест! Мы искали не в том месте!

– Ланская, ты в своем уме? – Смирнов приподнялся на локтях и щелкнул выключателем торшера. – Тебе сон приснился дурной? Какой манифест? Нет его. Мы все обыскали.

– Мы искали не там! Дима, я все поняла, – воодушевленно сказала я, но Индюк не разделил моего энтузиазма.

– Лер, мы час назад легли. Дай поспать.

– Но наше расследование…

– Утром, неугомонная женщина, утром, – он совершенно наглым образом повалил меня на свою постель, выключил торшер и подмял под себя.

– Ты что творишь? – прошипела я.

– Пытаюсь угомонить тебя. Спать дико хочу, – пробурчал он и, сильнее прижимая меня к своему горячему, до неприличия соблазнительному, упругому телу, уснул.

Во мне кипели самые разные чувства – хотелось рассказать о своем открытии, возмутиться Диминой наглости и… прижаться к нему, чтобы сладко уснуть в горячих объятьях. В борьбе здравомыслящей женщины, женщины гордой и обычной влюбленной дурочки победила последняя. Я пообещала себе утром обязательно пожалеть о своей слабости, но пока, повернувшись в его объятьях, сладко уснула.

Теплая, приятная, густая, тягучая темнота. Тепло, уют и терпкий сладковатый запах. Хорошо. Я приоткрыла глаза и поняла, что уткнулась носом в Димину грудь. За окном слабо брезжил рассвет, можно было позволить себе еще поспать, но лучше уйти к себе. Я попыталась выпутаться из Диминых объятий, но не вышло. Он пробормотал что-то неразборчивое и сильнее прижал меня к себе. Я кулачками уперлась в его грудь, но так сделала неудобнее только себе. Пришлось расслабить ладони… Одной рукой я скользнула вниз и, протиснув ее под Диминым локтем, обняла спящего мужчину. Он, шумно выдохнув, навалился на меня, и я почувствовала его возбуждение. Резко вспыхнули дурные воспоминания, но так же быстро и отступили, как только он поцеловал меня в макушку, во сне, неосознанно. Крепостные стены, старательно возведенные вокруг сердца, дали трещину… Сил держать оборону оставалось все меньше.

– Ты меня бесишь, Индюк, – прошептала я и, прикрыв глаза, коснулась губами его груди. – Бесишь…

– М-м-м… – простонал он, вызывая дрожь во всем теле.

– Бесишь… – в полудреме произнесла я, и снова меня окутала приятная, тягучая, густая темнота.

***

Где-то совсем рядом раздался громкий свист, и я, резко распахнув глаза, села на постели. Я была одна на матраце, а Индюк уже копошился у плиты.

– Чайник засвистел и разбудил тебя, – вместо пожелания доброго утра сообщил он.

– Сколько времени? – пытаясь сообразить, что произошло, вопросила я.

– Два, – спокойно ответил Дима.

– Два?!

– Ланская, не верещи. Мы уснули поздно. Не страшно раз в жизни проспать. Лучше расскажи про манифест. Утром ты сказала, что знаешь, где он, – Смирнов снова стал серьезным майором. Он налил себе в кружку кипятка, уселся на табурет напротив работающего ноутбука, пару раз кликнул мышкой, отодвинул компьютер и, схватив с тарелки бутерброд с бужениной, жадно его укусил.

– Да… Я поняла, где манифест. Давай схожу в душ, и за завтраком все обсудим? – предложила я.

– Неа… Еды нет. Все, что оставалось в холодильнике, я ем. Так что выкладывай про манифест, – продолжая поглощать громадный бутерброд, которым вполне мог поделиться, сказал Индюк.

– То есть, ты ешь, а я…

– Не кипятись, Ланская. Расскажи, что надумала. Потом пойдешь в душ, а я спущусь тебе за завтраком. Ты же любишь булочки? Ларек с трендликами уже открылся. Куплю тебе целый мешок, каких захочешь, свеженьких, горяченьких…

– Хорошо, – вздохнула я и исподлобья взглянула на Диму. – Но кофе можно прямо сейчас?

– Так и быть, Лера, – грустно покосившись на недоеденный бутерброд, словно расстается с ним навечно, Смирнов отложил его и повернулся к кофемашине, а я, пока он не видел, быстро распушила и убрала за уши непричесанные после сна волосы.

– Дим, ты помнишь, что говорила нам экскурсовод по поводу Браге? В чем заключалась его теория?

– Что он помешался на том, чтобы создавать идеальных людей? – уточнил Смирнов, протягивая мне кружку ароматного черного кофе.

– Если конкретнее?

– Ланская, в учительницу поиграть вздумала? – подмигнул мне Дима, снова сел на свой стул и принялся за недоеденный бутерброд.

– Так что он говорил? – игнорируя его сарказм, продолжила я.

– Он говорил, что люди должны быть умными и сильными.

– Можно сказать и так. Браге говорил о создании новых людей, которые должны сочетать в себе мудрость и силу. Эту идею он назвал «Благой вестью». Ты же знаешь про библейский сюжет о «Благой вести»? – спросила я, делая глоток кофе.

– Когда ангел явился к Деве Марии и сказал, что у нее будет ребенок?

– Благовещение – евангельский сюжет, повествующий о том, как к Деве Марии явился Архангел Гавриил и сообщил о том, что она родит Иисуса Христа, сына Божьего. Видимо, Браге сравнивал рождение Спасителя с появлением нового человека. Своего нового человека!

– Как это связно с местонахождением манифеста? – нахмурился Смирнов.

– Благовещение – излюбленный изобразительный сюжет, – дала подсказку я.

– Благовещение… – задумался Дима и тут же просиял улыбкой. – Случайно не Благовещению посвящена капелла, куда мы ходили во время экскурсии?

– Именно! И фреска главного купола рисует этот сюжет!

– Лера, у нас есть три дня, чтобы раздобыть манифест. Я уже взял билеты в Москву, – серьезно сказал Смирнов. – Я лечу первым, ты через два дня после меня.

– Думаю, нам этого хватит. В капелле дают концерты, помнишь, нам говорили, что до концерта и после можно по ней походить?

– Ланская, ты – умница! – с набитым ртом, прожевывая последний кусок бутерброда, проговорил Смирнов.

– Что на тебя нашло? Чаще я у тебя кретинка или ослица, – рассмеялась я.

– Ну, меня ты величаешь индюком.

Дима вытер рот салфеткой, встал из-за стола и не спеша подошел к матрацу. У меня перехватило дыхание… То ли от его близости, то ли от его взгляда. Он словно смотрел в душу, читал мои мысли, знал все, в чем я сама боялась себе признаться. Смирнов сел рядом, чуть наклонился, и я сама подалась вперед, но вспомнив, что не чистила зубы, хотела отстраниться. Дима не дал. Он запустил руку мне в волосы, спутывая и без того непричесанные длинные копны, и легко коснулся своими губами моих.

– Ты кофе любишь? – взволнованно спросила я.

– Обожаю, – прошептал Смирнов.

Я расслабилась, позволяя Диме целовать меня. Горечь утреннего кофе оказалась на удивление приятной, когда стала нашей общей.

– Я схожу тебе за завтраком, а ты пока иди в душ, – улыбнулся Дима, оставляя легкий поцелуй на щеке.

– Угу, – промычала я.

– Там браузер открыт. Посмотри расписание концертов в капелле и купи билеты, – Смирнов встал с матраца и взял с тумбочки бумажник. – Вот кредитка. Оставлю и разблокирую мобильник, чтобы подтвердить код.

– Хорошо, Дим.

– Я скоро вернусь.

Смирнов ушел за трдельниками, а я поспешила в душ. Мне не терпелось скорее привести себя в порядок и залезть в Интернет, чтобы распланировать поход в капеллу Клементинума.

В Зеркальной капелле давали два концерта на следующий день с двухчасовым перерывом между ними. Я не знала, на какой мы пойдем, поэтому купила билеты на оба концерта. Бах, Бетховен, Брамс и Альбинони – отличная программа. Телефон Смирнова провибрировал, видимо, сообщая о снятии денег с кредитки. Я без задней мысли открыла СМС, но оно было не из банка.

Лариса:

«Красавчик, я уже перевезла к тебе свои вещи. Дико соскучилась! Как прилетишь в Москву, сразу дуй домой. Не заставляй меня ждать!»

Здесь мне следовало бы разрыдаться, отшвырнуть мобильник и прокричать, как сильно ненавижу Индюка, но вместо этого я рассмеялась. Это уже напоминало дешевую мелодраму или глупую комедию. Сколько можно? Как только у нас со Смирновым получалось сблизиться, что-то обязательно случалось. Теперь вот снова Лариса. Значит, она переехала к нему. Теперь стало ясно, какие у него важные дела в Москве, что он меня решил оставить в Чехии. Но на самом деле, он ни в чем не виноват. Дима такой, каков есть. Видимо, он просто не понимает, что такое моногамия. Как он спокойно рассуждал, что нам втроем с Ларисой было бы хорошо… А может быть, она просто его друг, с которой у него обычный секс. А что такое? Он молодой здоровый мужчина со своими потребностями. На себе испытала его чересчур пылкую натуру. Что ж, не мне его менять, пусть таким и остается. В конце концов, это я выбрала не того мужчину, чтобы влюбиться. Пора прекратить себе врать и признать, что мои чувства к Индюку никуда не делись. Видимо, я слишком долго жила в своем мире, состоящем из учебников, курсовых и рефератов, а когда поняла, что созрела для любви, выбрала не того. Лучше бы осталась с Ниловым… В замке брякнул ключ. Смирнов вернулся. Я отложила его мобильный и натянула на лицо улыбку.

– Я принес тебе завтрак, – довольно сообщил он, выкладывая на тарелку три огромных ароматных трендлика.

– Спасибо. Сделаю кофе. Будешь? – конечно, мне было больно, но я решила не подавать виду, ведь в своих глазах смогла его оправдать.

– Да, – Смирнов скинул куртку и уселся за стол.

За кофе я рассказала про концерты в капелле и сообщила, что билеты у нас на оба. Он внимательно слушал, а потом попросил дать ему ноутбук и полчаса на выработку плана. Я не стала ему мешать и молча ждала, что он придумает.

– Вот как мы поступим, – вдруг заговорил Дима. – Завтра идем на первый концерт. Мы должны прийти раньше, чтобы осмотреть капеллу и найти место, где укрыться. Я почитал тут на одном форуме, что как выступление кончится, можно будет подойти к артистам за автографами, погулять по капелле, сделать фото. Наша с тобой задача – незаметно для других спрятаться. Между концертами зал не будут ставить на сигнализацию, и у нас будет время все обыскать.

– У нас будет только одна возможность обыскать капеллу, – вздохнула я.

– Мы ей воспользуемся сполна.

Смирнов встал из-за стола и подошел ко мне. Я знала, что он хочет продолжения того, что у нас случилось, и у меня был выбор – сдаться и принять его правила игры, а значит, и любовницу в Москве или отвергнуть слабые попытки ухаживания и прекратить все раз и навсегда. Я выбрала третий вариант и сбежала. Проскользнув мимо Индюка, я хотела уйти в спальню, но он ухватил меня за руку и потянул к себе.

– Почему убегаешь? – нахмурился он.

– Одевайся, Дим… Пойдем гулять по городу, – спокойно ответила я.

– Не хочешь терять время дома? – вопросил Смирнов.

– Именно.

До концерта Вивальди у нас было несколько часов, и мы с Димой отправились в Пражский град. Величественные готические строения отнюдь не вызвали интереса у Индюка, а собор святого Вита показался зловещим темным замком. Наконец мы вернулись к муниципальному дому, куда уже пускали гостей. Дима галантно подставил мне локоть и повел в фойе. Восхитительное строение начала двадцатого века внутри было еще более шикарно, чем снаружи – золотая отделка, мраморные колонны, изящные статуи, зеркала.

– Вот это я понимаю красота, а не твои замки Дракулы, – прошептал он.

– Этот стиль называется ар-нуво⁷¹, – сказала я, разглядывая нишу лифта, отделанную розовым мрамором.

– Опять умничаешь, Ланская? – усмехнулся Смирнов.

– Нет, просвещаю.

Наши места были в ложе второго этажа, и наверх мы поднимались по настоящей дворцовой мраморной лестнице, устланной красным ковром. Концертный зал располагался в самом сердце муниципального дома. Он был украшен потрясающими росписями ведущих чешских художников первого десятилетия двадцатого века и, прежде всего, моего любимого Альфонса Мухи⁷². Множество ламп на потолочных сводах и стенах заливали зал приятным золотистым светом.

Мы заняли наши места, но я не выдержала и встала со стула, чтобы получше рассмотреть всю эту красоту. Меня переполняли чувства, хотелось впитать в себя часть здешнего величия. Даже воздух казался каким-то другим, более насыщенным, густым, тяжелым со сладковатым привкусом. Я повернулась к Диме, хотела поделиться с ним своими ощущениями, но он сидел, уткнувшись в мобильный. Отчего-то стало так обидно. Как он мог тратить время на телефон в таком месте? Но я не успела возмутиться, на сцену вышли музыканты.

Я села на кресло и мельком бросила взгляд на дисплей Диминого телефона. Женское любопытство извечный порок, особенно, когда дело касается того, кто не безразличен. Смирнов переписывался с Ларисой. Даже сейчас! Когда мы были вдвоем, на концерте Вивальди. Почему? Ему было скучно со мной или соскучился по ней?

– Дим, выключи сотовый. Это неприлично, – прошипела я, чувствуя, как меня переполняет обида.

– У меня звук отключен. Ланская, слушай свою музыку, – не отрываясь от экрана, пробормотал он.

Я снова мельком смотрела в его телефон и прочла часть СМС: «…не представляешь, что я хочу с тобой сделать». Видимо, Индюку было невмоготу ждать целых три дня, и они с Ларисой решили устроить секс-переписку. Хотелось стереть себе память, отключиться, перенестись в другой мир… и мне это удалось! Зал наполнили восхитительные звуки Вивальди, и я полностью отдалась музыке. Несколько человек, одетых в строгие черные костюмы, будто сливались воедино со своими инструментами, но особенно поражал солист – молодой скрипач-виртуоз. Он словно забыл, что стоял на сцене перед десятками зрителей, а я в какой-то момент поняла, что вижу только его.

Музыканты отыграли Вивальди, но бонусом, после небольшой пятиминутной передышки, обещали исполнить Брамса. Я повернулась к Диме, хотела услышать его мнение, но он все так же строчил что-то в телефоне.

– Ланская, они закончили? – поинтересовался Дима, почувствовав мой взгляд и оторвавшись от мобильного.

– Нет. Сейчас еще сыграют Брамса, – ответила я.

– М-м-м, – протянул он и сунул телефон в карман. – Хорошо играют. Мне нравится.

– Серьезно? Ты заметил? Я думала, ты занят перепиской.

– Лер, я был вынужден. Общался по работе. Дела.

– Ясно. Те, из-за которых ты раньше возвращаешься в Москву?

– Именно.

Музыканты вернулись на сцену, зал зааплодировал, и я была рада снова переключиться от Индюка на что-то приятное. Молодой скрипач подошел к краю сцены и громко поблагодарил всех за то, что пришли на концерт. Он так открыто улыбался, что невольно я заулыбалась в ответ, будто он это увидит.

– Иоганнес Брамс. Соната для скрипки и фортепиано, – объявил солист и вновь перенес слушателей в удивительный мир музыки.

Я не заметила, как кончился концерт. Зрители аплодировали стоя, и я, отбивая ладони, надеялась, что музыканты вновь выйдут «на бис». Но, к сожалению, в этот раз оркестр появился только для поклона. Дима не хлопал. Я хотела спросить, что ему не понравилось, но, когда к нему повернулась, увидела, как он сладко спит, устроив голову на бархатном поручне ложи.

– Не стыдно?! – я со всей силы пихнула его в бок.

– Мне очень нравится, поэтому я и уснул, – отчеканил он, подскочив на стуле, и виновато потупил взгляд. – Это как колыбельная. Приятная музыка.

И чего я хотела от Смирнова? Он совершенно чужд к культуре, искусству, музыке… Глупо надеяться, что он вдруг переменится. Достаточно того, что он пожертвовал целым вечером, чтобы сводить меня на Вивальди. Вздохнув, я взяла с кресла свою сумочку и подождала, пока Смирнов соизволит подняться и направиться к выходу.

Мы вышли в холл второго этажа. Здесь раскинулся театральный музей, где под стеклом выставлялись настоящие костюмы артистов, некогда здесь выступавших. Я засмотрелась на витрину с пышным черным платьем, и Индюк решил этим воспользоваться: попытался обнять меня, но я отшагнула.

– Обиделась, что я уснул? – спросил Смирнов.

– Нет. Это твое дело. Мы слишком разные, чтобы я могла судить тебя по себе, – спокойно сказала я.

– Ну, иногда хорошо быть разными, – улыбнулся он.

– А иногда – плохо, – ответила я и перевела дыхание, чтобы не раздражаться, ведь дала себе слово не обижаться на его испорченную натуру. – Дим, ты уже хочешь уйти?

– А ты нет? Хочешь побродить среди этих платьишек? – поинтересовался он, и я промолчала в ответ. – Хорошо, давай так – я в гардероб за нашими вещами, а ты погуляй пока здесь. Встретимся внизу в холле.

– Договорились, – улыбнулась я.

Время словно остановилось. Я бродила среди стеклянных витрин, рассматривая красивейшие наряды, читала газетные вырезки и афиши. Холл опустел, а я даже не заметила. Скорее всего, внизу уже тоже все разошлись, странно, что Дима не поднялся за мной. Вдруг я услышала торопливые шаги. Стоило о нем только подумать… но это был не Смирнов. Симпатичный брюнет в черном костюме шел в сторону лестницы. Я сразу его узнала – тот самый скрипач, что так виртуозно играл. Он взглянул на меня, легко улыбнулся и прошел мимо, а я, словно движимая невидимой силой, направилась за ним. Брюнет услышал мои шаги и обернулся.

– Извините, – выпалила я на английском, надеясь, что он понимает. – Я просто хотела сказать, что мне очень понравился концерт. Вы так замечательно играли.

– Спасибо. Мне приятно, что вам понравилось, – ответил он на чистом английском и улыбнулся, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках, а я смущенно опустила взгляд. Как глупо. – Меня зовут Ондрей, а вас?

– Валерия, – ответила я и набралась смелости посмотреть в его глаза.

Ондрей был красив, утонченно красив: миндалевидные глаза в обрамлении по-ангельски длинных ресниц, молочная кожа с легким румянцем, бледно-розовые губы. Он был словно не из нашего мира. Если бы мне сказали, что передо мной стоит ангел, сотканный из эфира, я бы поверила.

– Очень красивое имя, – негромко произнес он, делая шаг в мою сторону, отчего у меня слегка закружилась голова. – Вы приехали посмотреть Прагу?

– Да. Из Москвы. К сожалению, через пять дней улетаю.

– Прага очень красива в это время, – голос Ондрея был настолько мелодичным, словно он не говорил, а пел. Хотелось, чтобы наша беседа не кончалась.

– Безумно.

– Жаль, что у вас так мало времени. Вы одна?

– С другом…

– Извините, что задерживаю вас, – смутился молодой человек и хотел было уйти, но я не смогла его отпустить.

– Нисколько. Вы не задерживаете, – выпалила я и почувствовала, как вспыхнули щеки. Слишком быстро проговорила. Он наверняка не так понял.

– Как вы относитесь к Верди? – неожиданно спросил Ондрей.

– Он мне очень нравится.

– Мы играем его завтра. Приходите. Я дам вам контрамарку, – он полез во внутренний карман пиджака и достал два билета, на которых от руки написал места.

– С радостью, – улыбнулась я.

– Приходите с другом. Он любит музыку?

– Нет, он не особый ценитель, – я вспомнила спящего Индюка и про себя усмехнулась. – К тому же, по вечерам он занят со своей девушкой.

– Так вы не вместе? – Ондрей заметно оживился.

– Только друзья, – ответила я.

Ондрей протянул контрамарку и снова улыбнулся. В этот момент его окликнул кто-то с лестницы.

– Простите, я должен идти, – досадливо произнес он.

– Конечно. Мне тоже уже пора.

– Тогда, до завтра?

– До завтра…

Он взял мою руку и легко ее поцеловал, после чего испарился, словно видение. Прекрасное видение. Я посмотрела на яркую контрамарку, и в животе запорхали бабочки от предвкушения завтрашнего вечера…

45. Отражение звезды

Звуки музыки заполняли каждый уголок удивительно красивого зала барочной капеллы. Молодая женщина в сшитом на старый лад парчовом платье протяжно тянула «Аве Мария». От ее голоса на глаза наворачивались слезы. Теперь я не сомневалась, что нашла то самое место, где Кониас Браге спрятал манифест. Здесь останавливалось время, прошлое и будущее менялись местами, жизнь и смерть сливались воедино. Это место – особый микрокосм.

Мы с Димой сидели в Зеркальной капелле Клементинума, слушая первый концерт. До его начала я успела осмотреть капеллу, отметила просторные туалетные комнаты с отдельной кабинкой для инвалидов и сообщила Смирнову, что в ней мы сможем укрыться после концерта. Дима не стал спорить, доверившись моему плану. И вот начался концерт…

Я боялась, что Индюк и сегодня уснет, но он стойко держался, играя в змейку на телефоне. Сейчас я на него не сердилась, да и разве можно было впустить в душу злобу, когда сердце мечтает выпрыгнуть из груди? И, откровенно говоря, дело было не только в музыке… Я все еще жила эмоциями прошлого вечера. Конечно, я не рассказала Диме об Ондрее и своих планах с ним встретиться. Прекрасно понимая, что Смирнов ни за что меня не отпустит, этим вечером я решила от него улизнуть.

Весь прошлый вечер Смирнов провел, не отрываясь от телефона. Только за ужином он обратил внимание, что я стала молчаливой, и поинтересовался, что стряслось. Я списала все на эмоции от концерта, и Дима поверил. Мне вдруг стало обидно, что он так легко успокоился. Где-то в глубине души я надеялась, что Индюк не поверит моей отговорке, начнет выпытывать правду, и, в конце концов, я сдамся и признаюсь, что со мной познакомился парень, а Дима тогда… А что тогда? Накричит, обзовет легкомысленной и запрет дома, когда сам продолжает общаться с ней. Даже на концерте, куда сам меня повел, на первом месте для него оставалась Лариса.

Зал неожиданно разразился аплодисментами. Музыканты, отложив свои инструменты в сторону, взялись за руки и вышли на поклон. Концерт кончился, а я и не заметила.

– Лер, ты такая задумчивая. Волнуешься? – спросил Индюк, а я смогла только утвердительно кивнуть. – Не надо. Все получится. Да и сейчас мы рискуем меньше, чем в библиотеке, – я снова кивнула. – Лер… Я же с тобой.

Дима попытался взять меня за руку, и это наконец отрезвило. Я отшатнулась от него, как от прокаженного, и на изумленный взгляд ответила, что лучше не терять времени зря.

Мой план сработал. Нам с Димой удалось незаметно прошмыгнуть в кабинку туалета, пока зрители не спеша поднимались со своих мест, брали автографы у музыкантов, рассматривали капеллу. Нам нельзя было шуметь, и это спасло меня от разговоров с Индюком. Но близость этого мужчины вновь сносила крышу. Мы стояли, практически прижавшись друг к другу, мне передавалось тепло его тела, а от аромата одеколона, ставшего таким родным в последние месяцы, голова кружилась. Что происходило с ним, я не могла понять, но чувствовала, как гулко бьется его сердце. Где-то через полчаса наконец воцарилась тишина. Смирнов вышел первый. Он отправился на разведку, а я дожидалась его в укрытии. От этой неуместной близости я совсем забыла про манифест, и теперь судорожно прикидывала, где он может быть спрятан.

– Лер, все чисто, – послышалось снаружи, и я вышла из кабинки. – Все разошлись, музыканты в гримерках, будем надеяться, что никто нас не застукает.

– Идем, – решительно сказала я.

– Лер, – Дима остановил меня, взял за руку и развернул к себе, – если ничего не найдем, то будем считать, что просто провели хорошие каникулы в Чехии.

– Угу, – кивнула я, пытаясь отогнать дурацкие ревностные мысли, которые испортили эти пресловутые каникулы.

Не теряя больше времени, мы направились к концертному залу. Сейчас, когда капелла пустовала, она казалась еще более величественной. Дима тут же принялся осматривать сцену и орган, а я не могла оторвать взгляда от расписного потолка. Великолепные фрески на религиозные мотивы напоминали, что мы находимся в часовне, а не обычном концертном зале, но все равно я скорее чувствовала присутствие дьявола, чем Бога. Такая красота куда более демоническая, нежели святая.

– Ланская, может быть, поможешь? – раздраженно кинул Индюк, продолжая исследовать орган.

– Хорошо, помогу. И начну с того, что там манифеста нет. Этот орган появился здесь после того, как Браге уехал, – усмехнулась я.

– Хм… Вот и не стой истуканом, выскочка-заучка, – недовольно пробормотал он, а я только закатила глаза.

Чтобы успеть осмотреть всю капеллу, мы с Димой разделили стороны, мне досталась правая, а он (ну еще бы) пошел налево. Вдруг в коридоре со стороны гримерных послышались шаги. Я дико испугалась, и даже не сразу сообразила, что делать, зато мозг Смирнова сработал быстрее. Дима бросился ко мне в последний момент, перед тем как дверь открылась, повалил меня на пол.

В зал, шурша длинным платьем и напевая Альбинони, зашла девушка-солистка. Она прошла к сцене и стала что-то искать. Мы со Смирновым притаились на полу, между стульев. Он все так же лежал на мне и не спешил слезать. От такого неоднозначного положения я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Я не видела своего отражения, но могла поспорить, что напоминала помидор. А Дима тем временем не сводил с меня глаз. Вскоре моя пытка кончилась, певица ушла из зала, прихватив папку, за которой, судя по всему, возвращалась, и Смирнов наконец с меня слез.

– Извини… Не раздавил? – расплываясь в улыбке, вопросил он.

– Все в порядке, – ответила я.

Мы принялись снова за поиски. Время утекало, как вода сквозь пальцы, а мы ни на йоту не продвинулись. Я уже начала отчаиваться. Неужели снова облажалась?

– Лер, ну-ка иди сюда, – Дима вышел в центр зала и поднял глаза в потолок.

– Что такое? – я подошла к нему и проследила за его взглядом.

– Капелла посвящена Благовещению? – спросил Смирнов, прекрасно зная ответ.

– Да, – пробормотала я, не понимая, к чему он клонит. Мы стояли под главным куполом под фреской «Благовещения», в которой Смирнов явно усмотрел то, что не увидела я.

– Для Браге символика играла немаловажную роль, раз он решил спрятать манифест в Зеркальной капелле, потому что она посвящена Благовещению. Это посвящение относилось и к теории Браге, ведь он нес «Благую весть». Он не мог спрятать манифест просто так: в нише или за органом, – Смирнов улыбнулся, продолжая смотреть в потолок, где я не видела ничего, кроме фрески.

– Дим?.. – не выдержала я.

– Думай, Ланская, ты у нас тут гений. Думай и смотри.

Но куда нужно было смотреть? Мне должна что-то сказать главная фреска? Красивые изгибы фигур,гармоничное сочетание цветов пастельных оттенков. Где была скрыта подсказка? Не мог же Браге спрятать манифест на потолке.

– Ну же… – Смирнов подошел ко мне сзади, опустил руки на талию и сделал вместе со мной небольшой шажок. – Так обзор лучше.

Я снова посмотрела на потолок и только сейчас поняла, что должна смотреть не на фреску. Капелла получила свое название из-за зеркал на потолке. Пол здесь был отделан мрамором таким образом, что в зеркалах на потолке он отражался, создавая иллюзию звезд на небе. Мы стояли под фреской Благовещения так, что в центральном зеркале отражалась звезда.

– Я, конечно, не так продвинут в религиозной символике, как ты, – прошептал на ухо Смирнов, и я встрепенулась от его горячего дыхания и чересчур интимной близости. – Но я еще со школы помню, что звезда возвещала о рождении Иисуса. Нового человека.

– Да… – протянула я, не желая признавать, что догадалась, куда клонит Дима. Хотелось растянуть этот момент нашей близости.

– Ты же увидела то, что и я, – усмехнулся Смирнов и отшагнул назад.

Сердце ненормально билось. Снова в кровь брызнул адреналин. Смирнов стоял, сложив руки под грудью. Он предоставил мне возможность первой проверить свое открытие, и я опустилась на колени перед небольшими мраморными плитами, образующими звездочку. Но как их можно было снять? Я встревожено посмотрела на Диму, и он, словно читая мои мысли, вынул из своей сумки длинную отвертку.

– Попробуй. Не получится – я сам, – сказал напарник.

– Черт. Снова вандализм, – пробормотала я и попыталась поддеть плиту. – Дим, не могу.

– Хорошо, Ланская, подвинься.

Это было непросто. Пол был выложен несколько столетий назад и до сих пор так прекрасно сохранился. Пусть плиты были небольшими и нетяжелыми сами по себе, но они очень плотно прижимались друг к другу. Времени до следующего концерта оставалось все меньше. Вот-вот в зал запустят новых посетителей, а нам, к тому же, нельзя шуметь. Дима снова с силой навалился на отвертку, и послышался несильный треск.

– Идет, – надрываясь от усилий, проговорил он, и темно-серая плита выскочила из пола.

– Фонарик! – засуетилась я, чувствуя, как от эмоций покалывают кончики пальцев ног.

– Угу, – пробормотал Дима и достал из сумки небольшой фонарик.

Пол под мрамором оказался каменным, но вынув одну плиту, Дима легко поддел и другие, которые были частью звезды. Под ними лежало несколько грязных камней. Ничего больше. Ошибка?! Снова?! Хотелось выть от отчаяния, но Смирнов, похоже, не собирался сдаваться. Он стал поддевать большие серые камни, и не зря! Один из них поддался, а под ним оказалась деревянная ниша.

– Что там? – воодушевилась я, когда Дима низко склонился над полом.

– Сейчас…

Смирнов поправил на руке кожаную перчатку и достал из ниши продолговатую деревянную шкатулку, похожую на школьный пенал советского времени. Мы не успели его рассмотреть, как со стороны входа в капеллу послышался шум.

– Посетители! – испуганно прошептала я.

– Давай скорее…

Смирнов закрыл нишу камнем, а потом мы вместе стали укладывать мрамор обратно в звезду. Как только последняя плита легла звездным лучом в пол, мы услышали громкие голоса у дверей в барочный зал. Дима подскочил на ноги, взял в одну руку шкатулку, другой подхватил под локоть меня и потащил в сторону туалетов.

Стоило нам выбежать в коридор, как из противоположного конца вышли музыканты. Я не успела оглянуться, как Дима впихнул меня в какой-то маленький чуланчик. Мы оказались вдвоем, в кромешной темноте, вплотную прижатые друг к другу. Я упиралась спиной в какие-то палки и чувствовала себя дико неуютно, не зная, что это. Вдруг Смирнов заерзал. Он еще сильнее ко мне прижался, и я почувствовала нечто жесткое, что упиралось мне в низ живота. Тут же бросило в жар, мое дыхание стало прерывистым, а Смирнов никак не переставал ерзать. Хотя нет… Он не ерзал! Он терся о меня своим…

– Майор Смирнов, что вы себе позволяете?! – прошипела я.

– О чем ты, Ланская? – в тон мне переспросил Индюк.

– Прекрати тереться о меня своим… Извращенец!

– Сама ты извращенка, раз такие мысли! – он сделал пару резких движений и чем-то щелкнул. В чулане зажегся слабый огонек. – Это был фонарик, припадочная.

От стыда я была готова провалиться на месте, но Дима благородно сделал вид, что ничего не случилось. Он осветил чулан, и мы поняли, что компанию нам составляют веники и швабры. Мы оказались в подсобке уборщицы.

– Мне кажется, мы можем выйти – сказала я, когда в коридоре стало тихо. – Если до концерта не выберемся, придется ждать, когда он закончится.

– Идем.

Смирнов открыл дверь, и мы оба практически вывалились из чулана на глазах у группы китайцев. Они захихикали, видимо, предполагая, что мы с Индюком решили немного пошалить. Дима взял меня за руку и гордо провел мимо улыбающихся туристов, за что хотелось его прибить. Но все потом. Главное – поскорее выбраться из Клементинума и рассмотреть свою находку.

Устроившись за дальним столиком уже любимого нами кафе «У Чипа», Смирнов достал шкатулку. Вещь была древняя, и мы боялись ее повредить, поэтому Дима стал ее открывать с особой осторожностью. Той же отверткой, что орудовал в Капелле, он достал из шкатулки пожелтевший бумажный сверток, положил его на стол и аккуратно раскрутил.

– Ланская, это же то, что мы искали? – внимательно рассматривая написанное от руки послание, вопросил он.

– Видишь сверху герб? – я указала на поблекший рисунок льва, держащего щит и копье. – Это герб Браге… Дим, мы нашли манифест!

– Он неплохо сохранился. Дерево его уберегло, – улыбнулся Дима. – Дело за малым, перевести.

– Язык конца восемнадцатого века отличается от современного чешского. Тогда Чехия, точнее Богемия, находилась под властью династии Габсбургов, а те старательно меняли ее язык, внедряя в него все больше немецкого.

– Я знаю, кто нам поможет, – подмигнул мне Смирнов и полез в карман за телефоном.

Он мог и не говорить, я знала, что и здесь не обойдется без вездесущей Ларисы. К сожалению, динамик Диминого телефона был слишком громким, и я была вынуждена слушать их разговор.

– Ларис, привет! – поздоровался Смирнов, услышав стандартное «алло».

– Эй, красавчик! Как успехи?

– Лар, мы нашли манифест, но нам нужен переводчик. Свой человек, понимаешь.

– Конечно, дай мне минут десять, и я пришлю тебе контакт нужного человека в Праге.

– Спасибо, что бы я без тебя делал, – довольно протянул Индюк, в очередной раз мне подмигивая, за что хотелось его удавить.

– Сама не знаю, как ты без меня… Кстати, как концерт? Не так тоскливо, как вчера?

Смирнов побагровел и отвернулся. Наивный, полагал, что так я не услышу… Но я прекрасно разобрала Ларисины слова. Значит, вчера ему со мной было тоскливо. Не удивительно, что он уснул. Индюк!

– Лар, я тут с Лерой. Мы в кафе… – начал мямлить Дима, стараясь предупредить свою подружку о свидетелях. Я только хмыкнула и, сложив под грудью руки, отвернулась, демонстрируя, что их разговор меня не интересует.

– С Лерой?! Хм… Дай мне ее… – попросила Лариса, и по ее ехидному тону я поняла, что неспроста.

– Перебьешься. Лера ест, – не стесняясь меня, соврал Смирнов и только закатил глаза, когда я со звоном бросила вилку в пустую тарелку. Обед нам еще не принесли.

– Боишься, что наговорю малышке лишнего? Эх, красавчик, я конечно могу многое о тебе рассказать, даже проинструктировать о твоих сексуальных предпочтениях, – женщина засмеялась, а я почувствовала острый рвотный позыв.

– Заткнись! – прошипел Смирнов, вскочил со стула и ушел в другой конец зала, чтобы я точно не расслышала их дальнейший разговор.

Пока он ворковал со своей Ларисой, хотя внешне больше напоминало ссору, нам принесли обед, и я не дожидаясь Смирнова, принялась за еду. Эта вездесущая Лариса не сумела испортить мне аппетит, наоборот, теперь я была голодна, как волк, и преисполнена решимости. До концерта Ондрея оставалось около двух часов, и я планировала любой ценой на него пойти.

Дима вернулся к столику вполне довольным. Видимо, с Ларисой успели договориться. Он сел на свой стул, сделал несколько больших глотков пива, а потом, опомнившись, предложил тост за нашу удачу. Я молча подняла свой бокал сока и чокнулась с ним.

– Лерка! Мы – молодцы! – радостно нараспев сказал Индюк. – Без тебя ничего бы не вышло! Ты супер! Да, я всегда это знал!

– М-м-м, – протянула я, показывая свое безразличие к его комплименту.

– Слушай, там то, что Лариска говорила… – он замялся и почесал шею. – Ты, наверное, слышала и все неправильно поняла. Просто она такой человек… прямолинейный. Говорит, что думает.

– Дим, мне плевать на то, что сказала Лариса, – отрезала я, Смирнов хотел что-то возразить, но в этот момент его телефон зазвонил, высвечивая на дисплее ее имя.

– Да, Лар… Понял… Ага… Жду.

Смирнов сбросил вызов и посмотрел на телефон, который тут же провибрировал снова, но на этот раз было сообщение.

– В старом городе, на той стороне Вталвы, есть человек, который может перевести манифест. Зовут Зденик, он держит букинистическую лавку. Она еще открыта, – проговорил Смирнов, вновь превращаясь в серьезного ФСБшника.

– Ты хочешь пойти сейчас? – нахмурилась я, понимая, что это рушит мои планы на вечер.

– Да, завтра же я улетаю. Но если ты устала, я могу пойти один…

И вот появилась та самая возможность, которой я с радостью воспользовалась. Отправив Индюка к переводчику, я пообещала дождаться его дома. Как обычно, он не заподозрил ничего неладного, поэтому после обеда, который прошел в непривычном молчании, мы разошлись в разные стороны.

***

«Извини, что сообщаю запиской. У меня появились неотложные дела этим вечером. Вернусь поздно, но ты за меня не волнуйся».

Записка получилась сухой, но другого Индюк не заслужил. Я специально не стала ему звонить, чтобы избежать скандала, и даже отключила телефон, когда вышла из дома.

Как и прошлым вечером, Муниципальный дом торжественно встречал гостей. В этот раз я не поднималась на второй этаж, а сразу направилась в партер. Мое место было совсем рядом со сценой, и Ондрей сразу увидел меня, как только вышел на сцену. Зал аплодировал музыкантам, а он улыбался только мне, отчего я сама не могла сдержать улыбки.

Сегодня Ондрей играл как-то по-другому. Он все так же виртуозно водил смычком, прикрывал глаза, отдаваясь музыке, но что-то в его стиле изменилось, словно у скрипки ожила душа. Каждый раз, когда Ондрей открывал глаза, он находил взглядом меня, и снова его губы трогала улыбка. Я знала… я чувствовала, что этим вечером он играет не зрителям, он играет мне.

Когда концерт кончился, музыканты несколько раз сыграли «на бис», поклонились зрителям и ушли со сцены, я все еще оставалась в зале. Мы не условились встретиться, но я знала, что Ондрей придет, и не ошиблась. Он выбежал из-за кулис на сцену и стал взволнованно всматриваться в зрителей, которые толпились у выходов, но потом заметил меня почти у сцены.

– Валерия… – он подошел к краю сцены и опустился на корточки, чтобы быть ближе. – Я рад, что ты пришла.

– Ты великолепно играл, – сказала я. Между нами что-то происходило, и мы оба это чувствовали.

– Я испугался, что ты уйдешь, и мы больше не увидимся.

– Я не могла уйти, не поблагодарив за концерт.

– Лучшей благодарностью станет, если согласишься провести этот вечер со мной.

Я растерялась от такой прямолинейности, но солгала бы, если не призналась, что была рада его предложению. И я согласилась.

Это было самым настоящим свиданием, какого у меня никогда не было. С Ниловым все происходило не так, он ухаживал, но мы так долго были знакомы, что наш разовый поход в кино для меня был больше похож на дружескую встречу. Со Смирновым и подавно я не могла мечтать о романтике. Ондрей дарил мне мечту. Мы гуляли по вечерней Праге, он рассказывал мне удивительные истории – городские легенды, которых не найдешь ни в одном путеводителе, держал за руку и поцеловал у Староместской ратуши.

– Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться до одного ресторанчика? – спросил он, легко проведя тыльной стороной ладони по моей щеке. – Ты ведь не ужинала и наверняка голодна.

– С удовольствием…

Мы свернули на небольшую улочку и направились вдоль старых и красочных домов. Я словно совершила путешествие во времени и перенеслась в Средневековье. Но Средневековье не мрачное, зловонное и угрюмое, звенящее цепями, пахнущее кострами инквизиции, а сказочное, шумное, ярмарочное и… рыцарское, ведь со мной рядом шел настоящий рыцарь.

Мы добрели до небольшого отельчика с вывеской «U Stare Pani» с рестораном на первом этаже. Неужели я поторопилась, пожаловав Ондрею рыцарский титул? В первый день знакомства, и отель? Он увидел мое замешательство и чуть сжал мою ладошку.

– Валерия, не подумай, пожалуйста неправильно. Мы идем ужинать, потом я провожу тебя домой. Просто в этом месте действительно хорошо готовят. Кстати, когда будешь в следующий раз в Праге, смело останавливайся здесь. Администратор – мой дядя.

С сердца словно упал камень. Я поверила Ондрею, и снова душа стала легкой. Он мне улыбнулся и завел в ресторан.

Нас усадили за столик у окна, чтобы за разговором можно было любоваться улицей. Ондрей заказал нам вино и помог мне с выбором блюд. Только сейчас я вспомнила, что так и не включила мобильный. Предчувствуя, что увижу десятки пропущенных вызовов и СМС от Смирнова, я все же набралась смелости и стала загружать смартфон. На удивление пропущенных звонков было всего три, а на сообщения Индюк даже не раскошелился. Я думала, что разозлюсь из-за того, что Дима будет требовать вернуться, но он умудрился причинить боль своим равнодушием.

– Валерия, все нормально? – Ондрей взял меня за руку, и я только сейчас заметила, что уже какое-то время сижу, молча глядя на экран смартфона.

– Да, да… извини, задумалась, – натянуто улыбнулась я.

– Я подумал, что чем-то тебя обидел.

– Нет, что ты? Наоборот, этот вечер… он чудесный. Мне давно не было так хорошо.

– И мне. Валерия, ты удивительная девушка.

Мы ужинали, пили вино, смеялись, говорили о музыке, искусстве, истории, философии. Ондрей, начитанный, глубокий, интересный, привлекательный… С ним рядом я чувствовала себя настоящей девушкой. Никто раньше не относился ко мне так. И как же мне не хотелось, чтобы этот вечер кончался…

– Значит, у тебя еще четыре дня в Праге? – неожиданно спросил он.

– Да… Потом возвращаюсь, – вздохнула я.

– Я бы хотел… – Ондрей чуть замялся, и на его щеках заиграл румянец. – Я бы хотел провести эти дни с тобой.

– Я тоже, – честно призналась я.

– Ты не думай, что я цепляю красивых туристок, кручу с ними короткие романы… Ты необычная девушка: любишь классическую музыку и читала Макиавелли⁷³. Я готов разговаривать с тобой вечность, – он крепче сжал мою руку, а я в ответ могла только глупо улыбаться. – Мы же встретимся завтра?

– С радостью, – улыбнулась я.

– Завтра я не выступаю, можем увидеться с утра.

С утра я не могла, ведь у Индюка был самолет днем, значит, все утро он будет скандалить, рассуждая о моем дрянном поведении. Хотя, учитывая, что он даже не звонил, возможно, спустит мне этот проступок. Но, от греха подальше, я решила договориться с Ондреем встретиться в обед. И стоило нам условиться о встрече, как мой телефон провибрировал сообщением от Смирнова.

Индюк:

"У тебя 10 минут, чтобы попрощаться с этим придурком. Жду тебя на улице. Не выйдешь вовремя, разнесу к черту ресторан и сверну шею твоему хахалю!"

Первой моей мыслью было, что Смирнов блефует, но, черт возьми, откуда он знал?! Я повернулась к окну и увидела его… грозно возвышавшегося на другой стороне улицы прямо перед нашим окном. Было темно, но мне казалось, что я вижу, как дьявольски горят его глаза…

– Ондрей, извини, пожалуйста, уже поздно…

– Да, конечно, – улыбнулся мне мой кавалер. – Сейчас попрошу счет, и идем.

– Нет, я… Тут такое дело. Помнишь, говорила про моего друга? – деликатно вопросила я, и Ондрей нахмурился. – Мне нужно его встретить… это тут недалеко, но я лучше пойду к нему одна.

– Друг?..

– Да, только друг. У него есть любимая. И это не я.

– Валерия, если эта прогулка для тебя только один приятный вечер, скажи честно. Я пойму.

– Нет. Для меня это не просто приятный вечер. Я безумно хочу встретиться с тобой завтра. И провести остальные четыре дня вместе, – серьезно сказала я, и Ондрей мне поверил, ответив улыбкой.

– Значит, завтра увидимся?

– Да.

Он попросил счет, но поскольку платил картой, был вынужден подойти к барной стойке ввести пин-код. Я улизнула из ресторана, пока Ондрей расплачивался, чтобы ему ненароком не пришлось встречаться со Смирновым.

Выскочив на улицу, даже не застегнувшись, я сразу угодила в руки Индюка. Он ничего мне не сказал, подождал, пока я застегну все пуговицы, и… резко одним движением нацепил мне на запястье наручник, второй надев на себя.

– Сдурел? – процедила я, но он не ответил. – Смирнов, что ты себе позволяешь? – снова тишина. Он решил играть в молчанку? Что ж, принимаю его игру.

Мы дошли до дома, поднялись в квартиру, и только там Индюк отцепил меня. Я ожидала, что сейчас разразится скандал, и уже приготовила десяток доводов, собиралась давать отпор, но вместо этого Индюк ушел в душ, громко хлопнув дверью. Такого я точно не ожидала. Что это? Обида или же равнодушие? Теперь я не понимала ничего…

46. Суп из индюка

Многим из нас тяжело откровенно говорить о своих чувствах, особенно, если нам причиняют боль. Мы боимся выглядеть глупыми, смешными, слабыми. Именно поэтому Дима не говорил со мной, когда привел домой после моего свидания с Ондреем. Уже потом, когда он убедился в моих чувствах, когда мы, наконец, преодолели все заблуждения, домыслы и собственную гордость, когда поняли, что не можем существовать друг без друга, возлюбленный признался, что безумно ревновал.

Когда он вернулся от Зденика с переведенным манифестом Браге и не нашел меня в квартире, испугался, что меня похитили. Записка, которую я оставила Смирнову, немного его успокоила, но он все равно бросился на мои поиски. Как полоумный, Дима бегал по городу с моей фотографией, пока не получил сигнал от маячка, который втайне мне подсунул. Так ему удалось разыскать ресторан, где мы ужинали с Ондреем.

Смирнов долго стоял на улице, глядя в окно, за которым сидела я с новым знакомым. У Димы чесались руки съездить пару раз по физиономии «моего хахаля». Остановило лишь то, что скандал навредил бы нашему расследованию. Собрав волю в кулак, он отправил мне сообщение, в котором давал десять минут, чтобы я попрощалась с Ондреем и вышла к нему.

Дима вел меня домой, боясь даже взглянуть в мою сторону. Его переполняли самые разные чувства, но сильнее прочих преобладало желание меня прибить. Зайдя в квартиру, он наконец отцепил наручник, которым пристегнул меня к себе, и, громко хлопнув дверью, ушел в душ. Ему требовалось охладить пыл, чтобы не натворить глупостей. Он специально долго не выходил из ванной, чтобы этим вечером ненароком не встретить меня, потому что не мог быть уверен, что сдержится, если попадусь ему на глаза. Он боялся наговорить грубостей, сорваться и жестко взять меня… либо броситься к моим ногам, чтобы просить не уходить к другому. Это он рассказал мне гораздо позже, а той ночью я не могла и предположить, что чертова Индюка так сильно мучает ревность, и расценила его сдержанность как обычное равнодушие.

***

Всю ночь меня подмывало любопытство высунуть нос из спальни и выяснить, что же Индюк узнал из манифеста Браге, но в то же время я обижалась на него за испорченное свидание. Взвесив все «за» и «против», я решила подождать возвращения в Россию, где бы спокойно узнала о содержании манифеста. В конце концов, через пару-тройку часов Смирнов должен был уехать в аэропорт, а меня еще ждали несколько прекрасных дней в Чехии, и я решила не омрачать их очередным скандалом.

Я уснула только под утро, но проспала допоздна. На часах был полдень, а значит, Индюк должен был мчаться на всех парах в аэропорт. Потянувшись в кровати, я не спеша направилась в душ, прямо так, в чем спала – короткой майке и мизерных, ничего не прикрывающих трусиках. Но стоило мне прошагать к ванной, как за спиной раздался ехидный голос:

– Доброе утро, Ланская! А попка ничего…

– Какого?..

Я бросилась к креслу, на котором валялся вязаный плед, и обернула его как юбку вокруг талии. Но Смирнов только усмехнулся, делая большой глоток кофе.

– На рейс опоздаешь, – недовольно пробурчала я.

– Я сдал билет, – спокойно ответил чертов ФСБшник.

– То есть как?

– На сегодняшний рейс больше не было билетов, так что я сдал свой и купил нам два на завтра.

– Два?.. – я все еще не верила в происходящее, но Смирнов явно не шутил.

– Твои каникулы в Чехии окончены. Завтра домой. Если хочешь что-нибудь посмотреть в городе, планируй на сегодня.

– О, да ты сама щедрость! – с издевкой протянула я.

– Если не хочешь, никуда не пойдем. Мне и дома неплохо, – Смирнов отставил кружку и потянулся.

– Пойдем? С тобой я уж точно никуда не пойду! – гордо заявила я.

– А без меня и подавно, – усмехнулся Индюк.

– Не тебе решать, я человек свободный. Может быть, у меня свидание.

– С тем пижоном? Забудь! Если куда-то и пойдешь, то только со мной.

– Придурок! – кинула я, развернулась и зашла в ванную, громко хлопнув дверью.

Меня просто разрывало от злости! Кроме того, что Смирнов просто так взял и лишил меня последних дней в Праге, он смел что-то требовать. Теперь мне еще больше хотелось пойти на свидание с Ондреем, и я решила любой ценой ускользнуть из дома.

Я приняла душ, привела себя в порядок и приготовила завтрак. Довольный собой Индюк наблюдал за мной, комментируя каждое мое действие. А еще он ехидно заявил, что перевод манифеста Браге даст мне прочитать только в Москве. Самоуверенный идиот даже не представлял, как сильно мне осточертели его издевки!

Мы с Ондреем договорились встретиться в половине третьего у входа на Карлов мост. Мой новый друг обещал показать мне Пражский град и те места, куда обычно не заходят туристы. Чем сильнее я злилась на Индюка, тем отчаяннее хотела встретиться с Ондреем.

– Как ты узнал, где я вчера была? – вдруг поинтересовалась я.

– У меня свои методы, Ланская, от меня не сбежишь, – довольно хмыкнул Индюк.

Я промолчала. Мне не нужны были лишние доказательства того, что Индюк спрятал маячок в мой телефон. Как иначе объяснить, что он разыскал меня только тогда, когда я включила мобильный? Значит, это устройство работало только при включенном телефоне, видимо, ему нужен был сигнал сотовой связи.

– Я собираюсь в Национальный музей⁷⁴, – равнодушным тоном сообщала я.

– Это тот дворец, что на нашей улице? Ты собираешься обойти его весь? – поморщился Дима.

– Именно так. Ты можешь остаться дома.

– Ну уж нет, Ланская, я с тобой.

Индюк встал со стула и пошел в комнату за вещами, а я в этот момент подбежала к двери и закрыла ее, просунув в ручку швабру.

– Ланская! Немедленно открой, иначе снесу дверь нахрен! – прокричал Индюк, отчаянно дергая за ручку.

– Да и пожалуйста! Когда ее снесешь, меня здесь уже не будет!

– Не смей уходить!

– Ты мне не указ! Говори так со своей Ларисой, а у меня свидание.

– Со вчерашним уродом? Откуда ты вообще его взяла? А если он один из этих иезуитов или других местных сектантов? Не дури, Лера! Лера!..

Дверь уже была готова слететь с петель, и я не могла терять ни минуты. Отключив мобильник, я кинула его в сумку, схватила пальто и, на ходу обуваясь, выбежала из квартиры. На первом этаже я услышала, как наверху хлопнула дверь, Индюк несся за мной, но у меня была фора. Выскочив на улицу, я поймала такси и попросила провести меня пару улиц. В заднее стекло я увидела, как Смирнов выбежал из подъезда, но он так и не заметил, что я уехала, и побежал совсем в другую сторону.

Расплатившись с водителем, я вышла задолго до Карлова моста. Мне требовалось успокоиться и остудить голову. Внутри все кипело. Как Индюк смел мне приказывать, когда сам развлекается с Ларисой?! Как смел запрещать встречаться с Ондреем, когда сам спешил к своей любовнице?! Он заслужил, чтобы я встретилась с Ондреем, заслужил мое свидание с другим! Пусть знает, что я могу заинтересовать настоящего мужчину! Вот только чем ближе я подходила к месту встречи со своим скрипачом, тем отчетливее понимала, какую ошибку совершаю. Ведь я шла к Ондрею не потому, что он мне нравится, а из-за Димы. Да, собственно, с самого начала меня привлекло в новом знакомом то, как он не похож на моего Индюка. Если бы не эта Лариса, если бы не злость на Смирнова…

Я остановилась в конце Староместской площади. Ноги словно приросли к земле, не давая ступить ни шагу. Время приближалось к половине третьего. Ондрей, скорее всего, уже меня ждал, а я вместо того, чтобы поторопиться, села на каменный бордюр, сняла с руки часы и стала наблюдать, как минутная стрелка медленно приближалась к цифре шесть. Как только на часах было два тридцать, я вынула из сумки мобильный и включила его. Индюк победил. Моя гордость потерпела поражение, больше не было сил отрицать, что, несмотря ни на что, я люблю этого грубияна. Люблю всем сердцем. Люблю именно его, и никто не сможет его заменить.

Смирнов примчался через двадцать минут. По его запыхавшемуся виду я поняла, что он бежал сразу, как только получил сигнал маячка.

– Сказал, что не убежишь от меня! – довольно заявил он, пытаясь отдышаться, а я расплылась в улыбке, глядя на него: прилипшие ко лбу мокрые волосы, свекольно-румяные щеки и азартный блеск в глазах. – Чего ты ухмыляешься? Свидание окончено.

Дима сурово посмотрел по сторонам, вглядываясь в каждого проходящего мимо парня, в поисках моего кавалера, но вдруг понял, что я одна. Он заметно расслабился, почти улыбнулся, но тут же снова посерьезнел.

– А где твой пижон? – с напускной строгостью вопросил он, а я только пожала плечами в ответ. Дима закусил губу и отвел взгляд в сторону. – Он полный кретин, раз тебя кинул, – пробормотал он и подал мне руку. – Не сиди на камне, причиндалы свои отморозишь.

Я с удовольствием вложила свою ладонь в его руку и поднялась с бордюра. Мой глупый Индюк так ничего и не понял, полагая, что это Ондрей меня бросил. Я решила не разубеждать Смирнова и молча поплелась рядом. Что поделать? Видимо, моя судьба любить придурка, не знающего, что такое моногамия. Но пусть лучше я буду честно любить его, чем врать себе, убеждая сердце в симпатии к другому.

– Ланская, ты в музей хотела? – осторожно поинтересовался Смирнов, и по его виду я догадалась, как сильно он боится, что я потащу его туда.

– Не особо, но домой совсем не хочется…

– Тогда, может, просто побродим по улицам, а потом завалимся в какую-нибудь пивницу? Мы должны как следует завершить нашу поездку!

– Хорошо!

Мы бродили по городу всю ночь, периодически захаживая в разные кафе, согреваясь горячим, крепким грогом или пряным глинтвейном. Мне было на удивление легко, и даже чувство вины за то, как нехорошо поступила с Ондреем, не портило настроения. Домой мы вернулись утром, а уже через час нужно было ехать в аэропорт. Пришлось наспех принимать душ и впопыхах собирать вещи. Индюк оставил на кухонном столе записку хозяйке квартиры с извинениями за выломанную дверь и небольшую денежную компенсацию, а ключи опустил в почтовый ящик.

– Вот ее ждет сюрприз, – вздохнула я.

– Из-за тебя, Ланская. Не рвалась бы к этому уродцу, не пришлось бы дверь ломать, – недовольно пробормотал Индюк и взялся за наши чемоданы. – Идем. Такси ждет.

После бессонной ночи и выпитого алкоголя мы с Димой с трудом дожили до посадки и, как только заняли свои места в самолете, уснули сном младенца, а когда проснулись, в иллюминаторе красовался терминал Домодедово.

– Сейчас приедем и выпьем крепкого кофе, – деловито заявил Смирнов, высматривая наш багаж на ленте.

– Куда приедем? Ты же остаешься в Москве, – нахмурилась я.

– Ты тоже, – пожал плечами Индюк и ухватил свой чемодан.

– Нет, пожалуй, я сразу в Оболенку.

– Лера, я же уже объяснил, что у меня в Москве дела, а одну тебя в Университет не пущу.

– И что ты предлагаешь? Отсиживаться здесь, пока ты решаешь свои дела? – недовольно вопросила я, скрещивая на груди руки.

– Вообще, планировал подержать тебя в Чехии, но ты пошла по мужикам.

– Нахал! – я замахнулась, желая ответить Индюку звонкую пощечину, но он перехватил мою руку.

– Угомонись, женщина! Все равно сделаешь, как я скажу. Мы остаемся в Москве, потом я возвращаюсь в Оболенку один, а ты через пару дней. Лариска за тобой присмотрит.

– Этого еще не хватает! Чтобы твоя Лариска за мной присматривала! Да и потом я не брала ключи от маминой квартиры, где мне жить?

– Там бы ты все равно не осталась. Тебе нельзя быть одной. Сама прекрасно знаешь, на что способны эти люди. Будешь жить у меня.

– Чего?!

– Ланская, не изображай глухую, – Индюк снял с ленты мой запоздалый чемодан, вдохнул и посмотрел на меня. – Лера, у меня, конечно, не хоромы. Придется ютиться втроем в однушке, но так я буду уверен, что ты в безопасности.

– Втроем? – нахмурилась я.

– Пойдем, такси ждет!

Дима взял оба наших чемодана и пошел к выходу из терминала. Я обреченно последовала за ним, проклиная его дурацкое беспокойство. Хорошо же он устроился, если удумал поселить к себе и меня, и Ларису.

На удивление быстро и без пробок наше такси добралось до центра Москвы. Но вопреки моим ожиданиям, что мы ехали домой, где я смогла бы упасть лицом в подушку, машина затормозила у небольшого бара. Индюк расплатился с водителем и вытащил наши чемоданы.

– Лер, я тут работаю, в соседнем здании, – Смирнов указал на стеклянную высотку. – Ты подожди меня здесь в баре. Это неплохое место, мы сюда часто захаживаем на обед или пропустить стаканчик после работы. Закажи кофе и перекусить, мы же с самой Праги ничего не ели.

– А ты надолго?

– Нет, нужно кое-что взять из кабинета. Заодно Лариску приведу.

– Ах, Лариску…

– Да, она на машине, так что повезет нас домой, – Индюк подхватил чемоданы и направился к бару. – Идем?

Индюк поставил багаж в небольшой нише у входа и повел меня к столику. По тому, как он хозяйничал и со всеми здоровался, я поняла, что он завсегдатай этого заведения.

– Дим, может быть, ты дашь мне почитать манифест, пока пойдешь к себе в офис? Ты обещал показать его в Москве, – напомнила я.

– Нет, Лер, все потом. Лариске тоже не терпится, – ответил Дима.

– Твоя Лариска может и подождать! – возмутилась я.

– Наша удача с манифестом и ее заслуга, так что будет справедливо, если вы вместе его прочтете, – безапелляционно заявил Индюк, а я только хмыкнула.

В этот момент в бар вошла компания из нескольких мужчин в костюмах. Своими громкими возгласами они сразу привлекли к себе внимание, и я заметила, каким недовольным стало Димино лицо. Когда мужчины заметили нас, то тоже не остались равнодушными. Самый высокий из них, блондин лет тридцати пяти в серебристом костюме, отделился от остальных и подошел к нашему столику.

– Майор Смирнов, – блондин демонстративно отдал Диме честь, а потом протянул руку, – мы думали, что вы все еще в отъезде.

– Дела, – процедил Дима, нехотя пожимая ему руку. Он чуть шагнул в сторону, загораживая меня, явно не намереваясь представлять нас друг другу. Вот только блондин меня заметил.

– Майор Смирнов, вы не представите меня своей спутнице?

– Валерия Ланская – свидетель по делу, которое веду, – кивнул в мою сторону Индюк, даже не повернувшись. – Майор Никонов – один из лучших людей, специализирующихся на похищениях с целью выкупа.

– Очень приятно, Валерия, – криво улыбнулся блондин, окидывая меня оценивающим взглядом. – Не буду больше вас тревожить. Ребята ждут.

– Дим, это кто? – спросила я, когда блондин пошел обратно к своим приятелям, а Смирнов вернул мне свое внимание.

– Да так… Коллега, – он посмотрел на часы и нахмурился. – Лер, я за Лариской. Скоро вернусь.

Понятие «скоро» для Смирнова оказалось растяжимым. Я заказала кофе и пару сандвичей, с которыми давно покончила, а Димы все еще не было. Вдруг на мой столик опустился бокал шампанского, в котором плавала ягода клубники. Я подняла на официанта удивленный взгляд, и он молча указал на майора Никонова, который не сводил с меня взгляда. Как только блондин увидел, что я его заметила, вышел из-за столика и направился ко мне.

– Наш майор Смирнов – неотесанный болван, – недовольно проговорил он. – Оставил вас одну, в баре…

Мне совершенно не понравился его приторный тон и то, как этот щеголь отзывался о моем Индюке. В конце концов, только я могла звать его болваном.

– Вам не стыдно отзываться подобным образом о коллеге за его спиной? – прямо спросила я, чем явно удивила напыщенного придурка.

– Вы просто плохо знаете Дмитрия, – наигранно вздохнул он и, достав из внутреннего кармана пиджака перьевую «Паркер», написал на салфетке номер телефона и протянул мне. – Позвоните, когда майор Смирнов вам надоест.

Довольный собой блондин, не дожидаясь моего ответа, пошел обратно к приятелям, которые внимательно за нами наблюдали. Как только он сел за свой столик, в бар вошел Смирнов. Чтобы избежать ненужных сцен, я перевернула салфетку номером телефона вниз и поставила на нее бокал. Индюк подошел ко мне и тут же заметил шампанское.

– Лера? – нахмурился он. Но я не успела ответить, потому что Дима метнул в сторону веселой компании яростный взгляд. – Нечего тебе с ними общаться!

– Я и не общалась, – пробормотала я.

– Ага. Вижу.

Индюк сел рядом со мной за столик и демонстративно отодвинул от меня шампанское. Я догадалась, что такое внимание Никонова было просто ходом против Смирнова. Между ними было что-то личное, и я стала орудием блондина, чтобы позлить Диму. От этого стало неприятно, а этот щеголь показался еще более противным.

– Лариска паркуется, – сообщил Смирнов, но тут вдруг просиял, глядя на дверь. – А вот и она.

В бар вошла… хотя вернее сказать, вплыла шикарная брюнетка в деловом костюме и с изящным дипломатиком в руках. Она остановилась на пороге, окинула взглядом зал и, заметив Диму, растянула алые губы в хищнической улыбке.

47. Три женщины майора Смирнова

Каждая женщина сравнивает себя с другой – той, с кем соперничает за сердце мужчины. Глядя на шикарную темноволосую нимфу, я почувствовала себя маленькой замухрышкой. Рядом с ней меня и не заметят. В горле встал ком, и я опустила взгляд в свою чашку с остатками кофе.

– Че встала, гусеница силиконовая?! – раздалось на весь ресторан, и я снова посмотрела на дверь, где брюнетку решительно отпихнула в сторону невысокая толстушка в разноцветном балахоне и совершенно несуразной шляпе.

– А, пончик, это ты? – красавица брезгливо окинула взглядом толстушку. – Как я сразу не догадалась?

– Не догадалась, потому что мозгами не вышла. Все в сиськи ушло, – фыркнула толстушка и, гордо вздернув курносый нос, прошагала к нашему с Димой столику. – Здрасьте!

– Лариса, это… – начал Индюк, но толстушка его заткнула, пихнув локтем в бок.

– Лерочка, наша малышка. Я узнала, – она протянула мне руку и, ухватив мою ладошку, радостно ее затрясла. – Ну наконец-то мы познакомились. Мой братец и то увидел тебя раньше, чем я.

– Здравствуйте, – только и смогла вымолвить я, все еще не отойдя от шока.

– А ты милашка! Неудивительно, что заарканила нашего красавчика. Хотя он смотрит не на внешность, – затараторила толстушка. – В свое время я даже думала, что он гей. Ну знаешь, скрытный такой, на девиц не ведется…

– Лариса! – шикнул на нее Дима, и я только сейчас заметила, что его лицо покрылось пунцовыми пятнами. Неужели смущался?

– А что такого я сказала? Хм! Правда же! – воскликнула Лариса, явно недовольная тем, что ее перебили. – Так вот, потом все-таки оказалось, что он не гей. Случайно напоролась у него на порнушку.

– Лариса! – чуть ли не прокричал Дима, а его подруга только залилась раскатистым смехом.

В этот момент я обратила внимание на дальний столик, где сидели Димины коллеги. Та самая брюнетка устроилась с ними и о чем-то перешептывалась с Никоновым. Заметив мой взгляд, она грациозно поднялась из-за стола и направилась к нам.

– Дима, ты вернулся, ну надо же… – разыграла удивление брюнетка и перевела взгляд на Ларису. – Соскучился по нам и своему Пончику?

– Ну не по тебе же ему скучать, – скрестив руки под выдающейся пятого, а то и большего размера грудью, усмехнулась Лариса и вальяжно откинулась на спинку стула.

– Да ты и не один! – проигнорировала ее брюнетка и с интересом посмотрела на меня, словно до этого не замечала моего присутствия. – Неужели у тебя, наконец, появилась девушка? Хотя вряд ли… Видимо, кто-то по работе. Позвольте представиться: Ксения Александрова.

Она протянула мне руку для приветствия, но я не успела ее пожать. Лариса хлопнула по раскрытой ладони красотки ложкой от моего кофе. Брюнетка взвизгнула и тут же прижала к себе ушибленную руку.

– Ксень, а не заткнуть ли тебе свою напомаженную пасть и не свалить ли отсюда по-хорошему? – прошептала толстушка, размахивая перед ней своим оружием. – Ты смотри, ложка еще у меня.

– Лар, оставь ее. Ксеня просто соскучилась по мне. В бедняжке накопилось столько яда, которым она обычно прыскает в меня, что сейчас он рвется наружу, – с ледяным спокойствием сказал Смирнов своей подруге, а потом посмотрел на обиженную красотку, – Ксюш, мы оценили твою сообразительность, а теперь иди куда шла.

– Никонов был прав. Строишь из себя супергероя перед какой-то девчонкой, – ухмыльнулась красотка и переключилась на меня. – Деточка, не теряй с ним времени. Он – неудачник. Могу помочь, и тебе назначат другого уполномоченного. Майор Никонов готов рассмотреть твое дело.

– Ксень, катись-ка по-хорошему – прошипел Дима.

– Ты – посмешище, Смирнов, – в тон ему ответила брюнетка и, цокая каблуками, направилась за свой столик, где ее заждался Никонов и компания.

– Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит? – не сдержалась я.

– Да так… Рабочие терки, – пожала плечами Лариса и покосилась на бокал шампанского. – А с тобой, я смотрю, наш Никонов зазнакомился? Вот хрен блондинистый!

– Ларис, может, поедем? – вздохнул Дима. – Мы с самолета, хотим отдохнуть.

– Да! Конечно-конечно! Тем более, вас ждет сюрприз, – она довольно подмигнула, и Дима закрыл лицо рукой.

– Боже! Когда же прекратятся твои сюрпризы? – простонал он.

– Никогда, красавчик, я же тебя люблю! А теперь иди расплатись за нашу девочку.

Смирнов достал из кармана бумажник и, опасливо покосившись на Ларису, пошел к стойке, где стоял кассовый аппарат. Как только он ушел на приличное расстояние, его подруга, перегнувшись через стол, поманила меня пальцем. Я приблизилась к ней.

– Слушай, ты на этих внимания не обращай, – Лариса кивнула на дальний столик с заклятыми коллегами. – И цацу эту не слушай. Они давно нас с красавчиком не выносят. У нас идет священная война. История давняя, потом расскажу.

– Да я и не слушаю их…

– Правильно! А это… – она покосилась на шампанское, – способ Димку позлить. Белобрысый всегда так баб цепляет, а то, что ты – Димкина девушка, им прекрасно известно.

– Но я не его девушка, – нахмурилась я.

– Чего? Я думала, у вас после Чехии все на мази. Я только поэтому и не полетела, чтобы вы наконец нормально сошлись.

– Я думала, что он встречается с тобой, – честно призналась я, чем сильно рассмешила Ларису.

– Ну уж нет, – сквозь смех произнесла она. – Димка, конечно, красавчик, но я предпочитаю мужчин покрупнее.

– Прости, просто ваше общение…

– Да мы же с ним братаны! У нас друг от друга секретов нет. Он мне первой сказал, что в тебя влюбился! Даже раньше, чем маме, – гордо сообщила Лариса.

– Что?! – я чуть не поперхнулась воздухом, но Лариса не успела ответить, потому что вернулся Дима.

– Я рассчитался, идем?

– Ага, – кивнула толстушка, поправила свою шляпу и пошла к двери.

– Лер?..

– М-м-м? – Смирнов нахмурился, и я только сообразила, что уже несколько секунд сижу не двигаясь. Сегодняшний день вообще выдался слишком странным, и новости, что на меня вывалили, все еще не могли уложиться в голове.

– Ты к стулу приросла? Идем!

Я потрясла головой на всякий случай, чтобы убедиться, что не сплю. Уверившись, что все реально, я, как дурочка, растянула губы в улыбке и пошла следом за Димой, который уже вытаскивал из закутка багаж.

Нашим транспортом оказалась зеленая «Копейка». Лариса вырулила из-за угла и притормозила у входа в бар. Пока Смирнов укладывал чемоданы в багажник, я рассматривала машину. Теперь, немного познакомившись с Ларисой, я терялась в догадках, откуда у ее автомобиля столько боевых травм. Лобовое стекло разбито и заклеено скотчем, в передней двери несколько вмятин, огромная царапина на задней, а ручка привязана бечевкой.

– Лер, садись впереди. Поболтаем, – подмигнула она, но, глядя на машину, я сомневалась, что это хорошая идея.

– Я не знаю… Может, Дима…

– Он сядет назад, – Лариса потянулась к пассажирской дверце и распахнула ее. – Давай, прыгай!

Я не смогла ей отказать и решилась сесть спереди. Вопреки моим опасениям, Лариса водила довольно неплохо, что нельзя было сказать о ее умении парковаться. Смирнов жил в многоэтажной новостройке с закрытой территорией и собственной стоянкой. В это время она практически пустовала, но Лариса умудрилась удариться бампером о бордюр. Громко выругавшись, она вышла из машины, осмотрела очередную боевую рану и махнула рукой.

– Сойдет. Если что, Серега починит.

– Серега? А как же Кир? – изумился Смирнов.

– Кир все еще есть, но я не уверена. Понимаешь, с ним прекрасно по ночам, и утром завтраки готовит, но когда дело касается каких-то мужских дел… Вот Серега и машину починить обещал, и рабочих подогнал, чтобы полы меняли…

– Так Кира ты бросила? – спросил Дима, доставая наш багаж.

– Нет, конечно! Просто пока не решила…

– А кто такие Кир и Серега? – не сдержав женского любопытства, поинтересовалась я.

– Поклонники нашей расхитительницы сердец, – усмехнулся Дима.

– Ой, Лера! Тяжело же быть востребованной женщиной! Парни так и липнут, как чувствуют мой внутренний огонь, мою страстную натуру…

– Поэтому ты изводила бедного Кирилла, а сейчас изменяешь ему с Серегой?

– Я никому не изменяю. КСереге я присматриваюсь, а с Кириллом сплю, – пожала плечами Лариса и достала из сумочки магнитный ключ от домофона.

У Димы и Ларисы действительно были необычные отношения. Они запросто, не стесняясь, обсуждали самые личные вещи. А кто-то говорил, что между мужчиной и женщиной не бывает дружбы. Бывает! И я лично в этом убедилась. От былой ревности не осталось и следа. Дима был прав, когда говорил, что его подруга мне понравится!

– Скоро вас ждет сюрприз! – потирая ручки, нараспев сказала Лариса, когда мы поднимались в лифте.

– Боюсь даже представить, – вздохнул Дима.

Мы вышли на восьмом этаже. Право открыть дверь в квартиру Лариса любезно предоставила Диме, а сама с широченной улыбкой отошла в сторону. Мой бедный Индюк не сразу решился повернуть в замке ключ. На всякий случай он предупредил, что зайдет первым, потому что не может гарантировать мою безопасность, если Лариса что-то устроила.

Стоило Диме открыть дверь, как мы почувствовали аппетитные ароматы жареного мяса, специй и выпечки. Из дома приятно повеяло теплом. Смирнов замер на пороге и недоверчиво посмотрел на подругу.

– Ты же не готовишь…

– Я – нет, – усмехнулась Лариса.

– Детки! – раздался радостный женский голос, и в прихожей показалась невысокая дама в фартуке. Она сходу подлетела к Диме и расцеловала его в обе щеки. – Сынок, ну как же так? Даже не позвонил!

– Мам?.. – ошарашено вопросил Смирнов, не доверяя собственным глазам.

– А это наша Лерочка? – внимание женщины переключилось на меня, и теперь та же участь, что и у ее сына, ждала меня: не прошло и минуты, как я была расцелована.

– Здравствуйте, – проговорила я.

– Детка, ты замерзла? Совсем холодная. И не ела еще. Наверное, сильно проголодалась?

– Мам, мы зашли в кафе.

– Какое кафе? Опять сухомятка? – женщина недовольно покосилась на Диму, а потом снова улыбнулась мне. – Ну, раздевайтесь. Я уже стол накрыла.

Женщина еще раз стрельнула в сына недовольным взглядом, покачала головой и со словами, чтобы мы поторапливались, вышла из прихожей. Пока я расстегивала пуговицы на пальто, Лариса и Дима успели и разуться, и снять верхнюю одежду. Девушка по-хозяйски пошла за Диминой мамой, а Смирнов галантно помог мне снять пальто.

– Лер, ты это… Извини, – смущенно сказал он.

– За что? – улыбнулась я. – Наоборот, я должна говорить спасибо за гостеприимство. Такого я точно не ожидала.

– Я не знал, что мама приедет. Это все Лариса. Если тебе будет неуютно…

– Не выдумывай, все хорошо. Только ты не представил мне свою маму. Я даже не знаю, как ее зовут.

– Анастасия Михайловна. И она отлично готовит, – гордо сообщил Смирнов.

– В этом я не сомневаюсь. Помнится, ты как-то говорил о ее кулинарных способностях…

Я разделась, Дима убрал мое пальто, но мы оба не спешили идти к остальным. Мне хотелось как можно дольше оставаться с ним наедине, ведь в ближайшее время ни Лариса, ни его мама нам этого явно не позволят.

– Детки, все стынет! – в прихожей снова показалась Анастасия Михайловна, и нам ничего не оставалось, кроме как пойти за ней.

Ужин вышел на славу. Димина мама в лучших традициях русского гостеприимства приготовила несколько салатов, горячее и пирог на десерт. Она то и дело подкладывала мне добавки, причитая, что я совсем худышка. От нее это было слышать забавно, ведь она сама была, как тростинка. Глядя на Анастасию Михайловну, я поняла, откуда у Димы такая внешность. Если бы не мелкие морщинки, едва заметные за макияжем, я бы не дала ей больше сорока. Каково же было мое удивление, когда Лариса шепнула, что маме Смирнова далеко за пятьдесят.

После ужина я вызвалась помочь Анастасии Михайловне с посудой, а Дима и Лариса тем временем стали обсуждать, как и где мы все разместимся на ночь. У Смирнова была просторная квартира, оформленная в современном стиле. Ничего лишнего, все строго, лаконично и по-мужски. Но было ощущение, что здесь никто не живет. Я вспомнила, как Дима говорил, что дома только спит, и даже у Лариски проводит больше времени. Кстати, интересно бы узнать, почему она перебралась к нему?

– Лер, – вывела меня из раздумий Анастасия Михайловна, – ты уже пять минут трешь эту тарелку.

– Ой, задумалась, – смутилась я.

– Понимаю, ты устала после перелета, а тут еще мы с Лариской. Вам с Димой и не побыть вдвоем, – вздохнула женщина, вгоняя меня в краску. – Не смущайся, я человек современный, все понимаю. Дело молодое…

– Нет, я и Дима… Мы ничего такого не думали…

– Говорю же, все в порядке. Просто я не могла сегодня не прийти. У Димы вечно холодильник пустой, Лариска готовить не умеет. Подкармливаю их на пару, а то вечно перебиваются полуфабрикатами или чем-то готовым. Да и тебя так хотелось увидеть!

– Меня?.. – удивилась я.

– Ну да. Дима никогда меня с девушками не знакомил. Все работа и работа, а тут наконец у него появилась ты. Я его давно просила с тобой познакомить, а он все отнекивался. Скажу по секрету, до тебя у него не было серьезных отношений.

Тарелка выскользнула у меня из рук, но я успела ее поймать. Оказывается, любопытные новости еще не закончились. Совершенно случайно от Ларисы я узнала, что Смирнов в меня влюблен, а от его матери – что у нас серьезные отношения. Видимо, я что-то где-то упустила.

– Ой, Лерочка, он все время про тебя рассказывает. Даже советовался со мной, как лучше за тобой ухаживать.

– Серьезно? – я все еще не верила ушам.

– Да, моя дорогая. Только не сердись на него и не выдавай меня, ладно?

– Хорошо.

Мы с Анастасией Михайловной убрали посуду, которую, как выяснилось, женщина привезла с собой, поскольку в арсенале Смирнова имелось только три тарелки, глубокая миска и сковорода, и пошли к Диме и Ларисе. Времени было еще не так много, но и мне, и Диме не терпелось сходить в душ, куда с самолета мы все еще попали, и лечь спать.

– Ладно, детки, я поехала домой, а вы отдыхайте, – спустя полтора часа и две бутылки мерло вздохнула Димина мама, глядя на часы.

– Спасибо за ужин, Анастасия Михайловна, – поблагодарила я.

– Лерочка, я очень рада нашему знакомству, – она снова заключила меня в объятия и расцеловала. – Если мой сынок будет тебя обижать, дай знать!

– Мам… – недовольно протянул Смирнов, за что получил легкий подзатыльник от матери.

Когда Анастасия Михайловна уехала, мы решили оставить все дела на завтра и лечь спать. Никто из нас троих не был в состоянии обсуждать манифест Браге, тайные общества, убийства и прочее. Даже для меня злополучный манифест ушел на задний план. Дима постелил нам с Ларисой в спальне, галантно уступив свою двуспальную кровать, а сам остался на диване в гостиной. Спать хотелось дико, поэтому, выйдя из душа, я упала в кровать и уже стала отключаться, как получила локтем в бок.

– Лер, ты что, спишь? – прошептала Лариса.

– Угу, – промычала я.

– А как же девичьи секреты? – удивилась она.

– Может, оставим на завтра?

– Ну нет! Я у красавчика вино сперла, штопор и два бокала.

– Ты хочешь еще вина?

– Ага! – Лариса закопошилась, а потом щелкнула небольшим фонариком. – Чтобы не будить нашего Димку ярким светом.

– М-м-м…

– Лера! Ну, вставай!

Я поняла, что сопротивляться этой женщине невозможно, и села на кровати, потирая сонные глаза. Лариса ловко расправилась с пробкой и налила нам вина.

– Ну?.. Так у вас в Праге ничего не было? – спросила она, делая несколько глотков мерло.

– Нет. Ну, мы поцеловались, правда. Но потом я на него обиделась и…

– Пошла на свидание с каким-то парнем. Да, Дима рассказал. Только он не говорил, что ты на него обижена. Решил, что тебе просто другой понравился. Дико расстроился, он же старался…

– Мы пошли на концерт Вивальди, а там он не расставался с телефоном. С тобой переписывался. Я тогда подумала, что у вас интимная переписка, – вздохнув, призналась я.

– У меня и дрыща? – усмехнулась Лариса, осушив бокал до дна. – Нет, я ему сказала, что устроила у него генеральную уборку, нашла тайник с порнушкой и все выбросила. Ой, как он злился… Пишет такой: «не представляешь, что с тобой сделаю, когда вернусь. Шею сверну, а тушку пущу на котлетки».

– Прости, ты сделала что?

– Порнушку выбросила. Я подумала, раз ты у него есть, то можно отказаться от почетного звания «онанист года», – засмеялась Лариса, но тут же опомнилась. – Нет, ты не подумай, что он маньяк какой-то. Просто живой человек, которому нужна разрядка. Знаешь, сколько у него до тебя секса не было? – она многозначительно посмотрела на меня, а я, кажется, превратилась в помидорку под ее взглядом. – Два с лишним года.

– Сколько? – переспросила я, думая, что ослышалась.

– Два с лишним года. Он вообще с девушками не в ладах. Я поэтому и думала, что он того… по мальчикам. Даже как-то пыталась познакомить со своим парикмахером. Он тогда так разозлился, кричал, что не по этой части, но я решила, что ему просто Стас не понравился. А потом в его планшете нашла порнушку. Взяла, чтобы киноху посмотреть, а он браузер не закрыл. – Лариса прыснула в кулак, но быстро взяла себя в руки. – Тогда Дима еще не знал, что у нас в ФСБ вся связь – и интернет, и телефон, прослушивается и просматривается. Смотреть порно в интернете – все равно, что сообщать об этом начальству. Мне это хорошо известно, я же в информационном отделе, столько насмотрелась… В общем, посоветовала я Смирнову не качать порно, вот он и затарился дисками. – Лариса снова захихикала. – Хочешь знать, что он любит?

– Пожалуй, откажусь от подробностей…

– Да ладно, ничего такого! Вот ролевые игры нравятся…

– Ларис!

– И «преподаватель-студентка» тоже есть…

– Ларис! Хватит!

– Ладно-ладно, – вздохнула она и недовольно посмотрела на мой полный бокал вина. – Ты чего не пьешь?

– Потому что от вина в сон клонит, а я и так еле держусь. Ты лучше скажи, что про меня Дима говорил?

– Сначала, что ты вся такая умная, вечно везде лезешь, выскочка и раздражаешь дико. Я предложила тебя убрать, но он сразу давай отказываться…

– Убрать?!

– Не в смысле кокнуть, а просто убрать из Универа. Я ж тебя тогда не знала. Но Димка так заартачился, что я поняла – тут что-то неладно. Долго пыталась разговорить нашего красавчика, в итоге он сдался! А потом звонит мне как-то утром в шоке такой и говорит, что вы переспали. Я давай радоваться, а он сказал, что испугался, нагрубил и выгнал тебя.

– Да… Не лучшая ночь в моей жизни, – грустно усмехнулась я.

– Он тогда заладил, что так для тебя будет лучше и все такое. А я ему говорю, что он лопух. Эх… Не поверил. Пришлось Анастасию Михайловну подключать. Уж она ему объяснила, как с девушками надо себя вести – дверь открыть, руку поцеловать, делать приятные мелочи. Инструкции он слушал, но все жаловался, что у тебя на его ухаживания реакция ненормальная. Сложная вы парочка, скажу я тебе!

– Видимо, я не всегда понимала, что он ухаживает… Неужели у него никогда не было нормальной девушки?

– А по нему не видно? Его романы никогда не интересовали. Всегда работой жил. Он же у нас человек-легенда. Несколько лет назад в городе серия убийств девушек была. Все тогда полагали, что маньяк, а Димка не поверил в эту версию, стал копать глубже. В итоге вывел на чистую воду целую группу высокопоставленных лиц, которые устроили что-то вроде закрытого клуба с изощренными и очень жестокими развлечениями. Когда все выяснилось, многие головы полетели, а Смирнова представили к награде. Тогда-то с Никоновым они и начали враждовать. Белобрысому не давали покоя лавры нашего красавчика. Сам-то остался у разбитого корыта, потому что искал маньячелу.

– А Ксения? Она тоже завидовала Диме?

– О! Ксения – совсем другая песня. Она в нашего Димку по уши втрескалась, бегала за ним, как собачка, а вот ему Александрова была по барабану. Чего только она не предпринимала. А как-то заказала номер в «Национале», шампанское, свечи, сама в неглиже… Позвонила Смирнову, мол, случилось что-то, пусть срочно приезжает. Он и приехал. Короче, она ему сказала, что пока «ее пожар не потушит, его не отпустит».

– И он что? Потушил пожар?

– Ага. Еще как! Окатил ее льдом из ведерка с шампанским и ушел.

– Это на него похоже, – засмеялась я.

– А потом дело со взрывом в Мараккеше и подозрения на Оболенку. Смирнову не поверили, более того, настоятельно просили бросить расследование. Обиженная Ксю подсуетилась и пустила слух, что Дима совсем рехнулся, сражается против ветряных мельниц. Учитывая Димину нелюдимость, от него многие отвернулись. Руководство его не отстранило только из уважения к прежним заслугам, но расследование почти не финансируют.

– Но как же все эти убийства? У нас же столько доказательств! – возмутилась я.

– Завтра днем Дима должен подать отчет, тогда будет видно.

– Отчет? Так вот почему ему так нужно было в Москву.

– Да. Ваша поездка в Прагу влетела в копеечку, и Димку вызвали на ковер. Но ты не волнуйся, ему не привыкать, – Лариса поставила на тумбочку свой пустой бокал, забрала у меня нетронутый мой и допила его. – Лер, скажи мне только честно, тебе Димка сильно нравится?

– Нет.

– Нет?!

– Нет, он мне не нравится. Я его люблю.

– Он тебя тоже. Только признается еще через полгода, – улыбнулась Лариса. – А теперь давай спать. Что-то у меня голова от вина закружилась.

– Спокойной ночи.

– И тебе, Лер.

Я повернулась на бок, просунула руку под подушку и прикрыла глаза, на лице все еще играла счастливая улыбка. Получается, Дима мне не врал! Все, что я принимала за игру и лукавство, на самом деле было правдой! Он совершенный грубиян, дикарь, остолоп и Индюк! Мой Индюк! Мой любимый Индюк!

48. Дотянуться до счастья

Случаются моменты, когда ты смотришь на старого знакомого по-новому, и тот, к кому ты привык, оказывается совершенно другим человеком. Грубый, неотесанный мужлан Смирнов на самом деле был неопытным в любовных делах мужчиной… А ведь глядя на такого красавца, я не могла предположить, что он не искушен женским вниманием. Я помнила, как впервые увидела его, как мы повздорили, как он грубил и не скупился на едкие, а порой беспардонные замечания. Дима показался мне высокомерным, излишне самоуверенным нахалом. Я принимала в штыки его странные поползновения в мою сторону, не понимая, что на самом деле так он пытался ухаживать.

Смирнов не единожды твердил, что у него есть ко мне чувства, что я ему нравлюсь. И теперь стало понятно, каким нелегким было это признание, но тогда я отвечала Диме лишь недоверием. У меня самой не было опыта общения с парнями, может быть, поэтому я не допускала мысли, что Дима искренен? А ведь я уже давно его любила. Да, после нашей чудовищной первой ночи мою любовь перекрыло чувство глубокой обиды. Я даже позволила себе заблуждаться, думая, что прежняя симпатия прошла. Это было не так. Мне удалось заглушить любовь обидой, но сила последней постепенно ослабевала, а чувства к Диме только крепли.

Рано утром я услышала шум в гостиной. Электронные часы показывали всего шесть тридцать, а Смирнов уже встал? Но тут я вспомнила про его встречу с начальством и решила проводить Диму на работу. Как бы сильно мне ни хотелось спать, я слишком нуждалась в Смирнове, чтобы ждать, когда он вернется. Под раскатистый храп Ларисы я аккуратно выскользнула из спальни.

– Ланская? Чего встала? – удивленно вопросил он, но все слова разом застряли в горле, стоило его увидеть. Дима только вышел из душа. Он стоял босиком с мокрыми волосами в одних спортивных штанах, а по обнаженному торсу скатывались капельки влаги. – Лер, ты язык проглотила?

– Нет. Я… пойду умоюсь…

Я проскользнула мимо Димы в ванную и сразу окатила ледяной водой раскрасневшееся лицо. Почему-то сейчас, зная Димины чувства, я дико смущалась в его присутствии. Ну вот, совсем как первоклашка! Теплый душ только разбередил бабочек в животе, аромат мужского геля для душа пробуждал самые сокровенные мысли и желания. Нужно было успокоиться – выпить крепкого кофе и снова стать мало-мальски серьезной. Наваждение прошло, стоило выйти из ванной и увидеть взволнованного Диму. Он думал только о работе, боялся и переживал за наше расследование.

Через полчаса я сидела, забравшись с ногами на стул, согревая ладони кружкой горячего кофе, и наблюдала за тем, как собирается Смирнов. Он мерил шагами гостиную, суетился, бубнил что-то себе под нос, укладывал в кожаный портфель какие-то бумаги, потом доставал их, проверял и убирал снова. Лариса еще спала, сотрясая стены дома своим храпом, и я радовалась, что осталась наедине с Димой.

– Дурацкий галстук, – пробормотал он, сдергивая с шеи очередную удавку. – Сегодня все валится из рук.

– Я помогу…

Дима не успел ответить, как я подскочила со стула, подняла с пола терракотовый галстук и аккуратно протянула его под накрахмаленным воротничком кремовой рубашки. Стоило оказаться так близко к нему, почувствовать горький запах одеколона, так отлично дополняющий мужественный образ Смирнова, как я поддалась чувствам. Привстав на мысочки, я легко поцеловала его в губы.

– Это… что? – выдохнув мне в губы, вопросил он.

– На удачу, – прошептала я и, закусив губу, понадеялась, что он немедленно захочет продолжения, вместо этого Дима отшагнул.

– Спасибо, – пробубнил он и… смутился?

– Не переживай, мы столько всего выяснили, они обязательно оценят работу и продолжат финансировать расследование! – уверила я, потому что сама не сомневалась в этом.

– Ты знаешь?

– Лариска рассказала.

– Надеюсь, так и будет… Тем более, у меня есть манифест как доказательство, что в Праге мы не прохлаждались, – ухмыльнулся Дима.

– Манифест, который ты мне так и не показал! – обиженно надулась я.

– Обещаю, что как только вернусь, дам тебе его прочитать. А сейчас нет времени.

– Ну вот… опять потом… – скрестив руки под грудью, я отвернулась от Димы, но он, ухватив меня за талию, снова развернул к себе. Стоило ему коснуться меня, как сердце пропустило удар, а живот словно скрутило в канат. Я шумно выдохнула, и Смирнов ухмыльнулся.

– Лер, ну я же не знал, что мама приедет в гости, а при ней как-то не хотелось обсуждать психованных сектантов, – наигранно виновато сказал он.

– Значит, в этом манифесте что-то любопытное? – спросила я, начиная завязывать его галстук, чтобы только занять руки, чтобы только не смотреть в его темные глаза…

– Можно и так сказать…

Я сдалась и посмотрела на него, а Дима опустил взгляд на мои губы. Он громко прочистил горло и отстранился. А мне хотелось застонать от неудовлетворенности, но я лишь улыбнулась, позволяя ему взять портфель и уйти на работу.

Полдня я была как на иголках и сама решила позвонить Диме, но Лариса не разрешила. Она объяснила, что если дело серьезное, то совещание зачастую затягивается до вечера. Но в этом был и плюс. Если бы в финансировании отказали, не стали бы мурыжить несчастного майора Смирнова столько часов. А пока, чтобы отвлечь меня, Лариса приступила к инструктажу по моим дальнейшим действиям.

Мне следовало четко придерживаться легенды, делиться эмоциями от поездки и показывать фотографии. Оказывается, она создала мне самое настоящее алиби на время зимних каникул. У меня появился липовый инстаграм, куда Лариска ежедневно выкладывала фотографии из Чехии: виды города, мои селфи и фото с какими-то неизвестными ребятами на фоне достопримечательностей – шикарный фотомонтаж и, конечно, национальная кухня. У меня уже была сотня подписчиков из числа однокурсников и даже некоторых преподавателей. Теперь ни у кого в Оболенке не могло возникнуть сомнений, что каникулы я провела в компании новых знакомых.

Дима вернулся в обед – счастливый и гордый собой. Он с порога сообщил, что в управлении не просто поддержали нашу инициативу, но и согласились прибавить финансирование.

– Когда полковник Радищев увидел манифест, то был вынужден согласиться на продолжение расследования!

– Он поверил в нашу теорию про тайное общество Оболенки? – спросила я.

– Сказал, что дает мне три месяца, чтобы найти их главаря и повязать всю шайку.

– Здорово!

На радостях, да и не только поэтому, я взяла в ладони Димино лицо и поцеловала в губы. В этот раз мой любимый майор не стал смущаться и, подхватив меня, не отрываясь от моих губ, закружил в воздухе.

– Опа! – радостно воскликнула Лариса. – Это вы тут победу празднуете?

– Хм… Ларис, как смотришь на шампанское? – опуская меня на пол, но не выпуская из объятий, спросил Дима.

– Я только за! Возьмем пару бутылочек и отметим это дело! – потирая руки, ответила Лариса.

– Эй, господа! Шампанское, конечно, хорошо, но сначала дайте мне прочитать манифест! В конце концов, я имею на это полное право! – возмутилась я.

– Лера права, – согласился Смирнов. – Сначала дела, потом отдых. – Он прошел в гостиную, водрузил на стол свой портфель и достал из него синюю папку. – Оригинал я оставил как улику, но он и не нужен. Здесь перевод.

Дима протянул мне бумагу, и я решила прочесть манифест вслух:

«Обращаюсь к тем, чье сознание открыто для принятия нового истинного знания!

Мир идет не тем путем, и наша цель – исправить это!

Все блуждают в потемках невежества и ошибочных умозаключений.

Мы ограничиваем науку Богом, а наши возможности мнимым долгом перед Всевышним.

Мы движемся к гибели и будем продолжать движение вниз. Лишь лучшие могут понять истинное предназначение человека.

Моя цель – отобрать лучших и воспитать правильное поколение, которое в будущем придет к власти.

Только обладая мужеством и силой, знаниями и интеллектом можно добиться вершины. Калокагатия – вот наш принцип!

Избранные должны править миром.

Человечество представляет собой стадо баранов.

Неверных нужно отправлять на бойню, чтобы очистить Землю от невежества. Но, пока миром правят невежды, нельзя вести войну открыто.

Мы должны растить и воспитывать настоящих людей, которые потом сместят с трона невежд.

Нам позволено не гнушаться любых средств, чтобы обрести силу: выжечь огнем, рубить мечом, проткнуть копьем всех и все, что будет на нашем пути, ибо движемся мы к благой цели.

Наша борьба будет продолжаться столетиями, пока настоящие люди не обретут достаточной мощи, чтобы подчинить мир себе.

К цели может вести только один человек, он и станет Верховным владыкой. Все остальные должны прислушиваться к нему и слепо доверять своему властелину.

Без главы нельзя. Лишь смерть может отобрать власть у Верховного, но на смену ему придет другой Верховный.

Новые люди должны рождаться в месте, дарующем благословение. Ибо там каменные воины даруют свою силу.

На месте этом я воздвигну новый град, где займусь воспитанием нового поколения, которое будет создавать и взращивать себе подобных, чтобы, когда придет время, суметь править миром.

Жизнь – есть игра. Наша цель – выиграть партию.

Пусть слово мое переживет своего хозяина.

Придет время, и мои последователи установят власть над миром, спасая его от невежества. Тогда мое имя будет навеки прославлено.

С нами сила! С нами Истина! С нами разум! »

– Ек-макарек! Вот псих-то! – выкрикнула Лариса, стоило мне дочитать манифест. – Прямо Гитлер! «Новые люди», «Верховные владыки» и прочая лабуда… Слетел с катушек этот ваш чех! Жуть, аж мурашки по коже! Смотри, смотри! – Лариса задрала рукав рубашки и стала демонстрировать нам с Димой свою руку.

– Получается, мы думали совершенно верно. Люди Оболенки – последователи Браге. Наш университет и есть то место, где он собирался «взращивать новое поколение», – проговорила я.

– Ага, – согласился Дима. – И еще он пишет, что ради своей благой цели можно ничем не гнушаться. Именно так они и поступают. И тут же мы находим подтверждение тому, что у них есть лидер – Верховный владыка, который должен предводительствовать в их делишках. Этот человек – наша главная цель. Тот, что руководил тем сборищем. Помнишь?

– Я никогда этого не забуду, – проговорила я, и память тут же воскресила страшную ночь, отвратительную оргию и образ того человека на троне. – Когда мы были в подземелье, и меня поймал Ян, он говорил про Верховного, что отведет меня прямо к нему. Тогда я так испугалась, что не придала значения его словам.

– Разберемся мы с этим Верховным, – решительно сказал Дима. – А о тебе их шайка может не мечтать!

– Ух! Как я люблю, когда красавчик злится! – воодушевленно воскликнула Лариса. – Скажи, что он милаш, а?

– Лар, мы тут о серьезных вещах говорим, между прочим, – нахмурился Дима.

– Вот-вот! Видишь? Тут сразу такой лоб с морщинкой, и кадык ходит, – она, не стесняясь сурового Диминого взгляда, стала указывать на его шею. Я не видела, чтобы Димин кадык ходил, но согласилась с Ларисой, боясь ее безумного взгляда.

– Вот так, да? Обе? Спелись? – возмутился Смирнов, но было ясно, что он не злился.

– Да ладно тебе, дрыщик! Две твои любимые женщины обсуждают твои прелести…

В этот момент смутились мы оба. Пусть про любимых женщин было сказано в шутку, нам с Димой этого хватило, чтобы покраснеть. Я отвела взгляд в сторону, чувствуя, что готова провалиться сквозь землю.

– Я что-то не то сказала? – растерялась Лариса. – Ну, не злись, красавчик. Я же от всей души!

– Хм… мы, кажется, хотели шампанского? – Дима деликатно решил сменить тему, за что я была ему несказанно благодарна. – Я схожу в магазин…

– Э-э-э, нет! Схожу я, а вы пока тут закусь сварганьте. Мне прогуляться сейчас не повредит, – решительно заявила Лариса и, не дожидаясь возражений, направилась в прихожую.

***

– Она классная, как вы познакомились? – спросила я, когда хлопнула входная дверь.

– Благодаря ей я раскрыл дело. Несколько лет назад нам поручили расследовать убийства девушек. Подозревали маньяка, но я изначально в это не верил. Обстоятельства были схожими, но рука, приведшая к смерти жертвы, каждый раз была другой. Я начал копать и вышел на довольно крупных шишек. Мне не верили, пытались отстранить от дела, считали ненормальным. Никто не соглашался помочь с информацией. А тут появилась Лариска. Сама предложила помощь.

– Сама?

– Ага. Я засиделся допоздна, и тут явилось это чудо со словами, что пришла прижучить задницы засранцам с тугими кошельками. Лариса искала информацию, я сопоставлял факты. В конце концов картинка сложилась… нелицеприятная картинка. Были громкие задержания. Часть информации засекретили, чтобы не подрывать престиж некоторых государственных учреждений. В итоге меня представили к награде, Ларке – ничего. Я ходатайствовал за нее, но безуспешно. Сказали, что помогала мне не по протоколу и должна радоваться, что не уволили.

– Вот мерзавцы! – процедила я.

– Я сказал так же, – улыбнулся Смирнов и накрыл мою руку своей ладонью.

– И что дальше? Они уступили?

– Нет, но зато с Лариской мы сдружились.

– Здорово. Она замечательная!

– Хотя и ненормальная. В управлении ее побаиваются. Лариса за словом в карман не лезет, говорит, что думает. Кстати, она отлично стреляет, но из-за крупной комплекции на операции ее не допускают.

– Серьезно? Но это как-то несправедливо.

– Нет, Лер, это важный момент. Если ситуация будет требовать хорошей физической подготовки, то Лариска рискует жизнью. – Дима как бы невзначай переплел наши пальцы и покосился на меня, я решила проигнорировать этот жест, чтобы его не смущать.

– Ну раз так…

– Ей поставили условие – привести себя в форму, на что она гордо ответила, что от пончиков не откажется, а ее мужчины любят, когда есть за что подержаться, – рассмеялся Дима.

– А этот Кирилл и Сергей?.. – не удержалась я.

– Кир – ее парень. Работает поваром в нашей столовой. Лариску боготворит. Сергей – механик, занимается подготовкой автотехники для заданий. Сергей как раз сейчас помогает ей с ремонтом. Ларискину квартиру затопили соседи, да так, что полы пришлось менять, поэтому она живет у меня.

– Так кто же ей ближе? Кирилл или Сергей?

– Наша принцесса выбирает, – пожал плечами Дима, и я рассмеялась. Но Смирнов вдруг стал серьезным – Лер, можно кое-что спрошу?

– Да, конечно, – перестав смеяться, ответила я.

– Этот парень… Ну тот, с которым ты в Праге гуляла. Он тебе сильно понравился?

– Честно?.. Ондрей отличный парень, но я пошла к нему только потому, что была зла на тебя.

– На меня? – искренне удивился Смирнов и нахмурился.

– На концерте ты то и дело переписывался с Ларисой…

– Ясно… То есть ты надумала мне отомстить за то, что я не проникся этой заунывной музыкой, и решила заставить меня волноваться?!

Дурак! Я мстила из ревности к Ларисе и не для того, чтобы он волновался, а чтобы почувствовал то же, что и я! Но только мне не хватило смелости все это сказать…

– Да, потому что не слушал Вивальди…

– Ох, Ланская, – Дима покачал головой, но я видела, что он рад такому повороту.

– Простишь меня? – неожиданно для нас обоих спросила я.

– Что?.. Лер, ты извинилась?..

– Да… Дим, я была не права и…

Я не успела договорить, потому что Индюк приложил ладонь к моему лбу. Не нащупав ожидаемого жара, он потрогал мои щеки, а потом внимательно посмотрел в глаза.

– Ланская, ты заболела?.. С тобой сегодня точно что-то не то. Присмирела как-то, еще и извиняешься.

– Нет, как раз сейчас со мной все в порядке.

Смирнов недоверчиво на меня покосился, а я только рассмеялась. Мне было так хорошо, легко и весело, что хотелось закружиться в танце и запеть, но этого Индюк точно бы не понял.

– Может, воздержишься сегодня от шампанского? – аккуратно поинтересовался он.

– Какой же ты дурак, Смирнов! – продолжая смеяться, сказала я.

От дальнейшего непонимания нас спасла Лариса, явившаяся с двумя бутылками «Мондоро». Стоило ей взглянуть на нас, как ее глаза загорелись ехидным блеском, но он моментально угас, когда она поняла, что мы с Димой так ничего не подготовили в качестве закуски.

– Даже думать не хочу, чем вы тут занимались! – наигранно прислонив руку ко лбу, воскликнула Лариска и, изображая обморок, упала на диван. – Пока я тут корячусь, у вас есть минут пятнадцать, чтобы нарезать сыр и фрукты.

– Пойдем, Лер, – вздохнул Смирнов, протягивая мне руку.

– Идем.

Он отвел меня на кухню, вручил нож и кусок сыра, а сам стал мыть фрукты. Пока Дима стоял спиной к гостиной, Лариса попыталась что-то мне показать жестами, но я так и не поняла что. В итоге веселая толстушка, подмигнув мне, скрылась в спальне.

– Лер, держи! – Дима повернулся с блюдом фруктов и через мое плечо посмотрел в гостиную. – А Лариса?

– Пошла в спальню, – ответила я.

– М-м-м.

Он поставил фрукты на стол, подошел ко мне, забрал нож, а потом… потом просто поцеловал. Я привстала на мысочки, чтобы было удобнее, тогда Смирнов, подхватив меня, усадил на столешницу. Он продолжал меня целовать, а я словно воспарила в небеса. Теперь не осталось сомнений, что все это правильно. Так и должно быть.

49. Возвращение в волчье логово

Когда молодая девушка влюбляется и это чувство взаимно, в животе начинают порхать бабочки, сердце рвется из груди, и весь мир начинает играть новыми яркими красками. А потом – взгляды украдкой, легкие, как бы случайные, касания, первое свидание, поцелуй и ночь, полная любви… Это и есть жизнь, это и есть отношения. Нормальные отношения самых обычных людей. У меня не было ничего подобного. Я влюбилась в Смирнова, когда пыталась начать встречаться с Ниловым, мы впервые поцеловались со злости, провели вместе ночь, чтобы разрушить то шаткое хорошее, что было между нами… Да, у нас с Димой все было ни к черту. Но какая разница, как было, ведь куда важнее то, что происходило в данный момент.

Смирнов отстранился, разрывая наш поцелуй, но не выпуская из ладоней моего лица. Он внимательно посмотрел мне в глаза, словно ища в них ответ на незаданный вопрос, а потом, решив что-то для себя, отпустил и хотел уйти, вот только я не дала. Я устала от недомолвок и непонимания и больше всего хотела быть рядом с любимым мужчиной, рядом с ним… Я ухватила Диму за руку и потянула на себя.

– Что… – попытался спросить он, но не успел договорить.

Индюк вечно все портил, поэтому был лишь один способ его заткнуть, и этот способ пришелся по вкусу моему любимому мужчине. Подхватив под ягодицы, Смирнов усадил меня на столешницу, наш поцелуй набирал обороты и грозил разразиться настоящим пожаром страсти, но мы не останавливались. Мы не могли насытиться друг другом, выцеловывая, кусая, шепча наши имена…

– Лер… – с трудом произнес Дима. – Там же Лариса…

– Угу, – промычала я.

– То, что сейчас случилось… – начал он.

– …нужно будет обязательно повторить, когда мы будем одни, – докончила за Диму я, чтобы он не наговорил глупостей.

– Серьезно? – удивился он.

– Абсолютно, – улыбаясь, ответила я.

Смирнов подхватил меня на руки и, усадив себе на поясницу, понес в гостиную. Мы оба смеялись, как подростки, но было настолько хорошо, что стало плевать на то, как мы выглядим. В центре комнаты Дима неожиданно покачал меня, как ребенка, а потом скинул на диван. Я не растерялась и, ухватив его за руку, потянула на себя. Любимый Индюк упал на меня, и я сделала вид, будто не поняла, что он поддался. Снова жар Диминого тела заставлял бурлить кровь. Он взял мои руки, завел их за голову и вжал в диван, а сам стал целовать шею. Я выгнулась под ним, чувствуя, как меня с головой захлестывает желание.

– Ланская, не сейчас… – с трудом оторвавшись от меня, садясь на диван и поправляя футболку, проговорил он. – Но теперь точно не отпущу.

– Теперь я никуда не денусь, – довольно заявила я, усаживаясь к нему на колени. – Надо Ларису позвать, а то она одна в комнате…

– Угу, – целуя меня в шею, сказал Дима.

Димина подруга застала нас счастливыми и беззаботными, но почему-то сама грозно нахмурилась. Лариса уперла в бока руки, внимательно посмотрела на нас, потом на столик перед диваном и снова на нас.

– Я отказываюсь вас понимать! Договорились же: я иду за шампанским, с вас – закусь! Пришла – ничего не готово. Ладно. Оставила вас двоих на десять минут, чтобы вы реабилитировались, и что? Опять мне самой?

– Ой. Мы все оставили на кухне, – вдруг вспомнила я. – Сейчас принесу.

– Я помогу, – подорвался Смирнов.

– Ну уж нет, если вы снова уйдете на кухню вместе, я вас не дождусь и с горя выпью одна все шампанское. Так что, красавчик, лучше бутылку открой, а я помогу Лерке.

С третьей попытки нам все же удалось устроить небольшой праздничный фуршет. Слово за слово, бокал за бокалом, и наш вечер плавно перетек в ночь. Нужно было ложиться спать, но так не хотелось расходиться, особенно потому, что все время мы с Димой сидели в обнимку, как самая настоящая обычная пара. В глубине души мне было страшно, что вернувшись в Оболенку, мы потеряем наши отношения, поэтому я так старалась убедить ребят не ложиться.

– Лер, уже поздно. Мне завтра выезжать в семь утра, – вздохнул Смирнов, когда я в очередной раз ухватила его за руку, не давая подняться с дивана.

– Почему ты едешь завтра? У нас есть еще два дня каникул!

– Потому что мы должны вернуться по отдельности, сама прекрасно знаешь.

– Да… Захар Нилов своего не упустит и будет за нами следить.

– Вот именно. Поэтому я еду утром, а ты через день. Тем более, завтра у вас с Ларисой дела, – Смирнов многозначительно посмотрел на свою подругу, и она кивнула.

– Какие дела? – удивилась я.

– Лер, поскольку вокруг тебя заварилась такая каша, а ты стала клубничкой… – начала Лариса.

– Кем-кем? – переспросила я.

– Клубничкой. Ну знаешь, кашу делают и ягодки туда кидают. Мой Кир всегда мне с клубничкой делает на завтрак, говорит, что я сама такая же сладкая…

– Лар, давай без подробностей? – вымученно попросил Дима.

– Хм… То есть как мне ты на уши садишься с Лерой, так можно? Ах, она снова болтала с этим придурком. Ах, она так красиво танцевала. Ах, у меня встал, когда она рассказывала про философа…

– Что?! – я чуть не выплюнула шампанское, которое только что глотнула.

– Ага, – усмехнулась Лариса. – Ты ему про какого-то философа-монаха рассказывала, а он только и думал, как тебя того…

– Нет, Лер, все не так. Точнее… Ты сама виновата: разоделась в платьице, уселась в кресло и ручку давай грызть. А я, чтобы ты знала, не железный!

И тут мне стало совсем смешно. Их детские разборки никак не вязались с образами сотрудников Федеральной службы безопасности. Нахохлившийся Индюк умилял еще больше. Только все же я помнила про какие-то дела, намеченные на завтра.

– Так все же, что будет завтра? – спросила я, прерывая их спор, который ушел уже совсем в другую степь.

– Мы поедем за оружием, – довольно ответила Лариса.

– Оружием? – недоверчиво переспросила я.

– Да, Лер, – Дима взял меня за руку и похлопал по ладошке, будто я была ребенком, чье внимание он пытался привлечь. – Ты должна защитить себя, если окажешься в опасности. Пистолет тебе никто не даст, но шокер, баллончик и бронежилет дадут. К тому же пройдешь пару уроков самообороны.

– Еще мы дадим тебе набор маячков и обучим их активировать, – сообщила Лариса. – Это нужно, чтобы мы всегда могли тебя найти.

– Да, у тебя уже есть один, – смущенно сказал Дима.

– Ты про тот, что в моем телефоне?

– Ты знаешь?

– Догадалась.

– И давно?

– В Праге, когда ты нашел меня в ресторане.

– Вот как? – удивился Смирнов, – тогда на следующий день почему не оставила телефон дома? Думала, не пойду за тобой?

– Нет, я его включила как раз потому, что знала, что пойдешь…

Договорившись о наших планах, мы все же разошлись по комнатам, но на пороге спальни Смирнов утянул меня в умопомрачительный поцелуй. Мне практически снесло крышу, и стоило огромных усилий на ватных ногах добраться до кровати, а рухнув на постель и забравшись под одеяло, я могла думать только о том, как хочу, чтобы скорее наступило утро, и мы с Димой снова увиделись.

***

Утро пролетело незаметно. Смирнов собирался в Оболенку, Лариса все еще спала, а я, забравшись с ногами на стул, пила крепкий кофе.

– Ты только позвони, как приедешь в Университет, хорошо?

– Хорошо, но ты не волнуйся. Я уже большой мальчик, – усмехнулся Дима.

– Ты большой мальчик, который едет в логово к волкам!

– Ничего, как-нибудь с этими волками разберемся, – он подошел ко мне и поставил руки на стул так, что я оказалась в его плену. – Сама будь осторожна. От Лариски не отходи, она за тебя головой отвечает.

– Какие мы грозные, – усмехнулась я, опуская руки ему на плечи. – Мне нравится такой решительный майор Смирнов.

– Я не шучу, Лер! Для них всех ты только завтра прилетаешь из Чехии, но все равно должна быть аккуратна. До Оболенки поедешь с Ларисой, – тоном, не терпящим возражений, сказал Смирнов.

– Думаешь, не вызовет подозрений, если я приеду в Универ с Лариской? – нахмурилась я.

– Ты приедешь на такси. Мы уже договорились об аренде машины. Ларка будет за рулем.

– Мне кажется, что это все не нужно. Дим, если я нужна им сейчас, то проще дождаться, когда сама вернусь, и сцапать.

– В Оболенке я сам с тебя глаз не спущу, – грозно произнес Смирнов и посмотрел на свои часы. – Время. Мне пора.

– Я провожу…

– Но только до двери.

– Но я…

– Там холодно, а ты в пижаме, – отрезал Смирнов.

Но прощания в прихожей мне хватило сполна. Его губы, руки, шепот, поцелуи… Я сгорала в Смирнове без остатка, и хотелось, что есть мочи, кричать о своей любви.

– До завтра, – прислоняясь своим лбом к моему, сказал он.

– До завтра, – ответила я, выпуская любимого из своих объятий.

Теперь оставалось дожить до завтра… Как только Дима ушел, я разбудила Лариску и потребовала скорее отправить меня на урок самообороны. Мне хотелось чем-то занять себя, чтобы день вдали от Димы прошел как можно скорее. Но Лариса сообщила, что сначала мы едем за оружием. Она привезла меня куда-то на окраину Москвы, где в полуподвальном магазине «Все для рыбалки» я получила электрошокер, пистолет с пулями-транквилизаторами и бронежилет.

– Что это за место такое? – спросила я, когда мы шли на улицу.

– Это что-то вроде малой оружейной. Тут не хранится настоящее оружие, но всякой мелочи в избытке.

– А почему в магазине для рыбаков?

– Проще всего спрятать все оружие в снасти. Никто не отличит шокер от какой-нибудь рыбацкой хрени. Да и потом, ты видела Гарика, который держит эту лавочку? Он же выглядит, как полный псих. К такому никто не сунется.

– Тут не поспоришь, – улыбнулась я и посмотрела на часы. – Полдень. Дима должен быть в Оболенке…

– Да, красавчик должен был добраться, – сказала Лариса так спокойно, словно совершенно не волновалась, что от Димы еще не было вестей.

– Он обещал позвонить.

– Дима? Этот растяпа легко может забыть…

– Нет, не в этот раз. Он знает, как я переживаю. Позвоню сама.

Я стала набирать Смирнова, но его номер оказался недоступен. Сразу в голову полезли нехорошие мысли, а вот Лариса вела себя как ни в чем не бывало. Она повезла меня на какой-то полигон, где по знакомству мне должны были провести пару уроков по самообороне. Всю дорогу я не могла найти себе места, но потом, уже на подъезде, мне пришло сообщение, что Дима снова в сети. Конечно, я тут же стала звонить… Он не снимал трубку.

– Лер, ну мало ли что… Он только вернулся в логово этих сектантов, они могли нагрузить его учительской работой…

– Нет! – возразила я. – Тут что-то не то. Я чувствую.

– Леркин, не дрейфь!

Я уже была готова разрыдаться, как мой телефон завибрировал. Смирнов перезванивал сам.

– Алло!

– Лер, я на месте. Все в порядке, но тут много дел.

– Дел? Каких дел? Что-то случилось? Дим, не увиливай! – я сразу поняла по его голосу, что отнюдь не все в порядке.

– Случилось, но не забивай этим голову до завтра. Придерживайся плана, Ланская. Не порть легенду, – строго сказал он, снова превращаясь в Индюка.

– Смирнов, скажи, что случилось! – потребовала я.

– Ничего, Ланская. Занимайся своими делами. Я жив и здоров, как видишь. Поговорим завтра, – отчеканил Дима.

– Индюк, – процедила я.

– Ослица! – это было последнее, что от него услышала. Смирнов разъединился, даже не попрощавшись. Но, к сожалению, как бы я на него ни злилась, не перестала волноваться. Что-то случилось, и это что-то нехорошее, раз Дима так себя повел.

Весь день я была сама не своя. Хотя занятия по самообороне прошли успешно, и я получила не одну похвалу от своих учителей, мои мысли были далеко. Лариса старалась меня подбодрить, но даже у нее этовыходило скверно. Мы обе понимали, что уже завтра я получу новый удар.

Вслед за длинным днем терзаний наконец наступило утро моего отъезда. Лариса так вошла в роль таксиста, что, кроме машины с шашечками, где-то раздобыла настоящую фуражку. Правда, ее пришлось оставить дома, поскольку подобного вида таксист точно бы привлек к нам ненужное внимание в Оболенке.

Мы выехали точно по графику и после обеда должны были добраться до моей Alma-Mater. День выдался ненастным. Свинцовые тучи зловеще нависали над землей. Разыгравшаяся метель заслоняла белой пеленой дорогу к Университету, словно предостерегая нас, но желтое такси решительно катилось сквозь снегопад. Чем ближе мы подбирались к Оболенке, тем меньше был снег, и он закончился совсем, когда мы свернули на подъездную дорогу.

– Этот замок Дракулы и есть твой универ? – спросила Лариса, глядя на мрачно возвышавшийся на холме учебный корпус Оболенского.

– Ага. Он самый.

– Неудивительно, что там преподаватели повернутые. Жить в таком месте…

– Это сейчас так кажется, а летом и в ясную погоду Оболенка очень красивая. Фонтан, подстриженные кустики, клумбы…

– Не знаю…

Мы подъехали к главным воротам университетского городка, и я заметила, что на них опущен флаг с гербом Оболенского. Траур. Вот, что скрыл от меня Смирнов. Кто-то умер, и Дима боялся, что я сорвусь из Москвы и примчусь в Оболенку, чем разрушу свою легенду.

– Лер, а у вас заведено встречать гостей похоронным маршем?

– Что?

– Прислушайся.

Лариса выключила магнитолу и приоткрыла окошко. Теперь я смогла различить похоронную музыку. Она доносилась со стороны кладбища, кого-то хоронили именно сейчас.

– Ларис, мне надо бежать!

– Сдурела? Прямо так? А вещи?

– Черт! Чемодан… Езжай прямо, – попросила я, и Лариса нажала на газ. – А теперь притормози. Останови у этого дома.

Лариса припарковалась у папиного особняка. Мы не могли нормально попрощаться, поэтому я только смогла ее поблагодарить за все, когда делала вид, что расплачиваюсь. Как только Лариска дала задний ход, я вбежала по ступенькам на крыльцо, оставила там чемодан, а сама помчалась на кладбище.

Многие студенты уже вернулись с каникул и сейчас медленно двигались в траурной процессии, которую возглавлял ректор. Преподаватели шли следом за Серовым, и я без труда узнала знакомую темную макушку. Дима не оборачивался, да и сейчас я не могла с ним разговаривать. В толпе студентов я отыскала Нилова и стала протискиваться к нему.

– Юр! Юра!

– Ланская? – удивился парень. – Ты успела? Тебе сказали?

– Сказали что? Я… я только с такси. Увидела спущенный флаг, услышала музыку…

– Лер… Идем.

Нилов взял меня под локоть и отвел в сторону к какому-то склепу. Он опустил руки мне на плечи, крепко их сжал и перевел дыхание.

– Лер, Сергей Петрович умер. Мне жаль. Я знаю, вы с ним были в хороших отношениях.

Его слова доносились до моего сознания, как в замедленной съемке. Сергей Петрович Вдовин, наш прославленный библиотекарь, умер. Еще один человек, который отдал жизнь за то, что слишком много знал об Оболенском университете.

50. Снова за дело

Начало и конец неразделимы, как змея, кусающая свой хвост. Конец каникул есть начало учебного семестра, конец праздности – начало работы, конец любви – начало равнодушия. Но есть один вечный вопрос, ответ на который никому доподлинно неизвестен. Началом чего является конец жизни? Мне было больно сознавать, что добродушного Сергея Петровича с нами больше не было. Я всем сердцем хотела верить, что для него, как и для моего папы, началась другая безмятежная жизнь.

После похорон все стали расходиться по домам и жилым корпусам, на вечер в столовой был запланирован ужин в память об усопшем библиотекаре, а пока предоставили время для личной скорби. По пути к дому отца меня нагнал Захар Нилов. Всю церемонию на кладбище он не сводил с меня взгляда, словно знал, где и как я на самом деле провела новогодние каникулы.

– Лера! Лера Ланская!

– Здравствуйте, Захар Артемович. Вы что-то хотели? – равнодушно поинтересовалась я.

– Как каникулы?

– Вас это интересует? Мне кажется, сейчас не лучший момент для светской беседы.

– Я уже говорил вам, Лера, что ваши отношения с научным руководителем вызывают у меня некоторые подозрения. И тут новогодние каникулы, вы оба уезжаете из Оболенки на все время…

– Захар Артемович, разве только я и Арсений Витальевич уезжали на праздники? Мне казалось, что разъехался практически весь Университет, – возразила я, стараясь не подать виду, что вопросы преподавателя меня волнуют.

– Да, но время вашего отсутствия поразительным образом совпало, – продолжил Нилов.

– Правда? Насколько я помню, Арсений Витальевич уехал раньше меня…

– На день. На день раньше уехал, на день раньше вернулся. Лера, я говорю это как друг вашего отца, не переходите черту с Романовым. Поверьте, я об этом узнаю.

– Вам нечем больше заняться, кроме как следить за мной?! – вспылила я.

– О, поверь, мне есть чем заняться, но, к сожалению, вынужден тратить время на тебя и Романова, – резко переходя на «ты», прошипел он.

– Так не тратьте! Я уже говорила, что у меня нет никаких отношений с Арсением Витальевичем, кроме деловых!

– Лера, – Нилов приблизился ко мне так, что между нашими лицами оставалась какая-то пара сантиметров, – ты горько пожалеешь, если у тебя с Романовым что-то есть!

– В данный момент, Захар Артемович, скорее можно предположить, что роман у меня с вами: преследуете меня, говорите на таком непозволительно близком расстоянии…

Мои слова подействовали. Нилов отшагнул от меня, как от прокаженной, и, кинув на прощанье «я предупредил», размашистым шагом направился в сторону учебного корпуса. Только когда он отошел достаточно далеко, я смогла перевести дыхание. Мне хотелось тут же побежать к Диме и все ему рассказать, но сейчас это было бы глобальной ошибкой. Кончилось беззаботное время каникул. Снова вокруг нас была опасность. Добро пожаловать в Оболенский университет!

До ужина я решила пересидеть в папином коттедже. Дима пока не объявлялся. Он не звонил и не писал, в его доме не горел свет. Я разрывалась от желания позвонить ему и понимания, что лучше этого не делать. Только за полчаса до ужина от Смирнова пришло сообщение:

Оставайся на ночь в доме отца. На ужине ко мне не подходи. Приду через подземелье в полночь. До этого позвоню.

Видимо, этот опасный путь оставался для нас единственным, не вызывающим подозрений. Значит, не только со мной успел побеседовать Захар, раз Дима решился на такие меры. Я проверила ключ от двери в подземелье и, удостоверившись, что он у меня, отправилась на поминальный ужин.

Университетская столовая была оформлена траурной атрибутикой. Рядом с преподавательским столом установили постамент с портретом Сергея Петровича, а на место, где он обычно сидел, положили венок из белых лилий. Это выглядело так пугающе, словно нас пригласили отужинать с покойником.

Из-за стола поднялся ректор, поприветствовал нас и начал скорбную речь. Потом он предоставил слово преподавателям, и каждый должен был высказаться о Сергее Петровиче. Я с ужасом ждала, когда очередь дойдет до Димы. Весь этот спектакль ему тоже пришелся не по вкусу. Как бы стойко он ни держался, по его бледному лицу и беглым взглядам на место библиотекаря я поняла, как ему неуютно. Но тут неожиданно Серов обратился ко мне.

– Валерия Ланская, вы не хотите высказаться о нашем несчастном Сергее Петровиче? Я знаю, что вы были дружны с ним. Думаю, ему было бы приятно услышать от вас пару добрых слов.

Говорить мне совершенно не хотелось. Я чувствовала тоску по доброму старичку, мне было больно, что его с нами больше нет, и испытывала ужас при мысли, что с несчастным просто-напросто расправились. Но все эти переживания были моими, и я не хотела ими делиться. Тем более, делиться с его убийцами.

– Валерия? – настойчиво обратился ректор, и я поняла, что он не оставляет мне пути назад.

Я что-то говорила, вспоминала наше общение, мои долгие часы в библиотеке и его конфетки, подсунутые украдкой, чтобы не упала в голодный обморок от переутомления. Но мои слова жили своей жизнью. В какой-то момент я поняла, что уже не помню о чем говорила минутой ранее. По щекам катились слезы, но я заметила это, только когда не смогла произнести следующее слово из-за громкого всхлипа. Наконец дав волю слезам, я уже не могла успокоиться, а Серов, поблагодарив меня за трогательную речь, продолжил «допрашивать» преподавателей.

Остаток вечера прошел как в тумане. Я даже не слушала, что промямлил Дима про нашего библиотекаря. Вроде бы держался молодцом под пристальным вниманием своих «коллег». С большим трудом я дождалась, когда торжественная часть кончилась, и, сославшись на головную боль, что в принципе было правдой, не спеша направилась в сторону папиного дома.

Забравшись на диван в гостиной, я укрылась пледом и уснула, пока меня не разбудил телефонный звонок. Дима. Он дозвонился не с первого раза – видимо, спала я крепко, и очень волновался.

– Лера, буду у тебя через пять минут. Открой мне.

– Спускаюсь.

Я открыла дверь в подземелье, и почти сразу вошел Смирнов. Как же он был мне нужен! Мой мужчина это понял без слов. Дима крепко меня обнял и не отпускал, пока я не сказала, что все нормально.

Мы прошли в гостиную, я заварила чайник зеленого чая, поставила на стол конфеты и забралась с ногами на диван. Смирнов устроился в кресле, молча налил чай и долго не решался заговорить.

– Дим… Сергей Петрович, как он умер на самом деле? – начала я.

– Сказали, что во сне. Сердце якобы остановилось, – ответил он.

– А на самом деле?

– Не знаю. Вскрытия не было. Ректор и Шеллар посчитали это лишним, учитывая возраст библиотекаря…

– Но ему не было восьмидесяти. Насколько я знаю, если человек умирает раньше, необходимо…

– Лер, – перебил меня Дима и устало вздохнул, – ты все прекрасно понимаешь. Вдовин много знал и стал для них опасен. Тем более, любил побеседовать с тобой. Серов ясно дал понять, что в курсе вашего общения, когда дал тебе слово за ужином.

– Да… Его убили.

– Знаю, что тебе тяжело, но нужно взять себя в руки. Сейчас, как никогда. Ради тех, кто тебе дорог.

– Знаю, Дим, но мне страшно…

– Ланская, я не дам тебя в обиду. Обещаю, – улыбнулся Смирнов.

– А ты? Захар Нилов знает про наше общение. Ты понимаешь, что попадаешь под удар?!

– Обо мне не беспокойся, но главное – отрицай все перед Ниловым. Ты не больше, чем моя студентка! Со мной он тоже вчера беседовал. Делал намеки на наши слишком неформальные отношения.

– И ты что?

– Все отрицал, что еще я мог сделать, – Дима подул на чай и сделал глоток. – Ничего, Ланская, он не сможет нам навредить. Наше общение днем ограничим, а ночью будем встречаться в доме твоего папы. Ты же можешь сюда перебраться?

– Да, Серов предлагал мне занять папин дом… Вместе с должностью преподавателя, – усмехнулась я.

– Соглашайся!

– На что? Преподавать?!

– Да.

– Сдурел?! Ты предлагаешь мне стать частью их секты?! – разозлилась я.

– Нет, я предлагаю запудрить им мозги! До следующего года тебя не тронут. Пока ты простая студентка. Зато займешь дом отца, а значит, обеспечишь нам возможность тайно видеться по ночам. Лер, мы накроем их раньше, чем ты закончишь Оболенку!

– А если нет?

– Увезу тебя!

И вот вроде бы мы говорили о серьезных вещах, а я заулыбалась, как пятиклашка. Всегда приятно сознавать, что тот, в кого ты влюблен, так переживает…

– Ланская, ты чего лыбишься? – недоверчиво спросил Смирнов.

– Да вот… вспомнилось, что я очень люблю индюшатину, – усмехнулась я.

– Ну так приготовь, в чем проблема?

– Нет, ни в чем. Майор Смирнов, вы удивительный человек…

– Хм… Это комплимент? – довольно улыбнулся он и пересел с кресла ко мне на диван.

– М-м-м… Пусть будет так.

– Эх! Ланская-Ланская.

Он пересадил меня к себе на колени и провел ладонью по моей щеке, а я довольно прикрыла глаза. В животе должны были запорхать бабочки, но, кажется, там прошелся табун лошадей. Дима поцеловал меня, и я почувствовала, как у него стало набухать в штанах, только вместо продолжения, которого я с трепетом желала, Индюк спихнул меня обратно на диван.

– Хм… Ланская, не отвлекаемся. Надо обсудить дело, потом все остальное!

– Угу… – пробормотала я, сдерживая улыбку от предвкушения, что сегодня случится «все остальное».

– Лера, начну с самого начала, как я все вижу, – серьезно заговорил Смирнов, чем тут же настроил на рабочий лад.

– Хорошо, Дим. Я слушаю.

– Все началось еще в Праге, когда чокнутый Кониас Браге, начитавшись разных книжек, пришел к выводу, что мир вокруг несовершенен. Он видел проблему в своих современниках, которые ограничивали себя излишней религиозностью, препятствующей развитию науки. Ненормальному иезуиту было ближе античное понятие «калокагатия». Браге утверждал, что миром должны править совершенные люди, и для этого необходимо всестороннее развитие. Также он знал про особое место в России, которое по легенде обладало необъяснимой силой. Пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что его дружба с Оболенским была не случайна. Возможно, он специально завербовал князя, чтобы тот получил разрешение императрицы на строительство Университета. Браге сбежал из Праги, где начались гонения на иезуитов, но оставил там свой манифест – специально или нет – доподлинно неизвестно, но учитывая символизм места, где он его спрятал, полагаю, что все же специально.

– Хм… думаю, все действительно было так, как ты говоришь, – пробормотала я, и Смирнов гордо улыбнулся. – Продолжай.

– Построив Оболенку вместе с иезуитами, которые бежали в Российскую империю, будучи уверенными, что сохранят свой орден, Кониас Браге избавился от сородичей. Он вместе с Петром Оболенским открыл Университет, который должен был служить его главной цели – создавать идеальных людей. Наверняка именно Браге был первым Верховным.

– Первым, но не последним…

– Последователи Браге успешно справлялись со своей задачей, – продолжил рассказ Смирнов. – Более двух столетий члены тайного общества, избранные из выпускников Оболенки, пробирались в науку, культуру и политику. Они форсировали важные события с одной-единственной целью – получить власть, чтобы со временем контроль над миром перешел к ним – идеальным людям.

– Как, например, взрыв в Марракеше?

– Верно, Лер. Они выкрали исследования Шолохова, и теперь я понимаю зачем…

– Они их продолжили, чтобы получить новое лекарство от рака – инструмент власти!

– Я склоняюсь к другому. Лер, я думаю, им нужны разработки Шолохова, чтобы использовать их на себе.

– Евгеника?! – нахмурилась я.

– Именно! Я думаю, Оболенцы не просто воспитывают новых членов своего общества в Университете. Что, если сейчас они пошли дальше и решили воздействовать на организм человека?

– Но кто их подопытные? Мы наверняка узнали бы, если они проводили эксперименты на людях здесь, в Университете.

– Не знаю. Эту версию стоит проверить. Пока оставим.

– Мы еще кое-что забыли. В Оболенскоми Университете преподавал режиссер Стэнли Кубрик. Его последний фильм «С широко закрытыми глазами» рассказывает о тайном обществе наподобие того, что есть здесь. Мне кажется, что Кубрик вполне мог позаимствовать идею картины у Оболенцев. Только этого мы точно не узнаем. Кубрик умер еще до выхода фильма на экраны… – я замолчала, и мы с Димой переглянулись, думая об одном и том же.

– Как он умер? – наконец спросил он.

– От сердечного приступа…

– Так же, как твой отец?..

– Ты думаешь…

– Не исключено! Мы должны это проверить.

– Но как?

– Свяжусь с Лариской и попрошу прислать копию медицинского свидетельства.

– После смерти режиссера его фильм закончили за него. Уверена, что картину как следует покромсали, чтобы никто не догадался о том, что творится в нашем Университете. Получилось нечто отвлеченное, слабо похожее на здешнюю «секту», как ты выражаешься.

– Этим мы тоже займемся… Для нас главная задача – найти Верховного.

– Думаешь, это кто-то из преподавателей?

– Или администрации. Уверен, что и ты, и я хорошо его знаем. Ты помнишь его во время того сборища? Как выглядел и вел себя?

– Он был высоким, широкоплечим. Судя по всему, у него атлетическое телосложение.

– А еще что?..

– На нем был красный плащ, золотая маска…

– Лер, ты упускаешь очень важную деталь. Думай…

Воспоминания страшной ночи вихрем пронеслись в голове: просторный зал, каменные, растущие из земли гиганты, люди в масках и пугающий человек в красном плаще, возвышающейся над ними на своем троне, его глашатай… Вот оно что!

– Он не произносил ничего вслух! – воскликнула я.

– Верно. И этому может быть несколько объяснений. Первое, что Верховный не может говорить или у него какой-то голосовой дефект, но в этом я сомневаюсь. В Оболенке нет немых, к тому же, это противоречит понятию совершенного человека – слишком явный физический дефект. Поэтому напрашивается второе объяснение – Верховный не желает быть узнанным остальными.

– Получается, никто, даже сами Оболенцы не знают, кто скрывается за маской человека в красном плаще?

– Думаю, у них есть определенный круг людей, кому известна его личность, ведь на этот пост его должны были избрать. Глашатай точно об этом знает, он слышит его голос.

– Значит, у этого тайного общества есть своя иерархия, – заключила я и неудачно попыталась побороть зевоту.

– Ланская, спать хочешь? – потрепав меня по волосам, отчего я недовольно дернулась, спросил Индюк.

– Есть немного… – ответила я.

– Тогда предлагаю на сегодня закончить с расследованием.

Я кивнула и стала потягиваться. Глаза слипались от усталости, но в то же время так хотелось подольше побыть с Димой. Я снова забралась к нему на коленки и, обняв, устроила голову у него на плече.

– Лерка, ты как ребенок.

– Ты меня отнесешь в комнату?

– Угу…

Смирнов отнес меня в спальню и уложил на кровать, но когда захотел уйти, я удержала его за руку.

– Останься…

– Я не собирался уходить. Обещал же за тобой присматривать. Лягу внизу на диване.

– М-м-м… – недовольно промычала я, хотя такое благородство не могло не умилять. – Останься здесь.

– Уверена?

– Угу… Только в душ я первая.

– Хорошо.

Я приняла душ, сбрызнула тело духами и, укутавшись в махровый халат, вернулась в спальню. Дима сидел на кровати и разглядывал мою детскую фотографию, где я с родителями радостно позирую напротив большого фонтана в парке.

– А потом начались ссоры. Мама забрала меня и уехала, – сказала я, глядя на тот далекий счастливый момент.

– Твоя мама не хотела отдавать тебя Оболенцам, потом и твой отец это понял. Теперь этого не допущу я, – решительно заявил Смирнов и, отставив фоторамку, ухватил меня за пояс халата, притянул к себе и поцеловал. Он запустил руку в мои влажные волосы и оттянул назад голову, чтобы губами перейти на шею. Я таяла в его руках и одновременно чувствовала его силу. Было так хорошо, что даже усталость перестала ощущаться, поэтому, когда Дима отпустил меня, я разочарованно простонала. – Пойду в душ.

– Там синее полотенце. Я повесила его для тебя.

– Спасибо.

Дима легко поцеловал меня в лоб и ушел в ванную. А я прямо в халате забралась в постель и уснула раньше, чем он вернулся. Сквозь дрему я почувствовала, как рядом прогнулся матрац, а потом горячие Димины ладони на своей талии. Смирнов поцеловал меня в макушку, и с легкой улыбкой я уснула.

***

На следующий день после похорон главного библиотекаря Оболенка вернулась к повседневной жизни. У нас снова начались занятия, а у младших курсов продолжилась экзаменационная сессия. Дима ушел от меня ранним утром. Я закрыла за ним дверь в подземелье и подперла ее с внутренней стороны стулом. Мы договорились придумать какой-нибудь мощный засов, чтобы никто из наших врагов не смог проникнуть в папин дом. Приведя себя в порядок, я отправилась на завтрак.

Шумная столовая, казалось, забыла о вчерашнем траурном ужине. Студенты, не стесняясь, громко обсуждали прошедшие праздники. Я с ужасом отметила, что в последнее время в Оболенке было столько смертей, что очередная трагедия не воспринималась, как раньше, с должной скорбью. Неужели к такому можно привыкнуть? Вдруг я почувствовала отвращение к каждому, кто улыбался, захотелось выбежать из столовой, но меня окликнул Юра Нилов. Он пригласил меня за свой столик, где уже собрались однокурсники, включая Арину, с которой мы так и не общались. Я села с ними, но вести светскую беседу не получалось, поэтому, наспех перекусив, пошла в учебный корпус.

Сегодня у меня не было занятий у Смирнова, а за завтраком он даже не посмотрел в мою сторону. Конспирация конспирацией, но мне отчаянно не хватало его внимания. И когда я так успела к нему привыкнуть? Теперь мне оставалось только с головой уйти в учебу, чтобы поскорее прошло время до нашей вечерней встречи. Последней парой у нас была физкультура, и каково же было мое удивление, когда, прокопавшись в раздевалке, я последняя вбежала в спортзал и нос к носу столкнулась с Захаром Ниловым.

– Здравствуйте, – обронила я.

– Опаздываете, Ланская, – недовольно пробормотал преподаватель.

– Извините, а вы тут…

– Временно заменяю преподавателя, пока не найдут кого-то на место бедного Яна Эдуардовича, – сказал Нилов. – Вставайте в ряд, Валерия.

Я поплелась к остальным студентам, предчувствуя недоброе. Если раньше мне приходилось выносить Нилова только на латыни, то теперь еще и физкультура.

– Повернулись направо и бегом марш! Пятки до ягодиц. Я слежу, – тренерским голосом крикнул Нилов, и мы побежали по периметру зала.

Захар вдоволь оторвался на нас. Занятие больше напоминало тренировку военного лагеря – выпады с утяжелителями, гантели, штанга, приседания, а в довершение ко всему – планка. Ян всегда отпускал нас за пятнадцать минут до конца пары, чтобы мы успели принять душ и привести себя в порядок, но Нилов пытал до звонка. Особенно внимательно новый тренер относился ко мне. Он всегда выбирал точку обзора там, где я выполняла упражнения, и постоянно делал замечания, накручивая мне штрафное время. Моя ненависть к нему росла с каждым «Ланская, еще пять приседаний!» или «Еще тридцать секунд планки, Ланская». Выходя из зала вся взмокшая, я гордо не прощалась с Захаром.

– Лер, чем ты не угодила Захару Артемовичу? – подбежала ко мне Маринка Позднякова.

– Не знаю. Видимо, он не в духе и решил сорваться на мне, – отмахнулась я.

– А я уж думала, что он из-за своего брата мстит…

– Юрка ни при чем. Мы с ним друзья.

Друзья… Юра действительно помнил, что мы друзья, поэтому решил выяснить, что произошло у меня с его братом. Он дождался, пока я выйду из душа, и подкараулил в коридоре.

– Лер, что это было? – сходу спросил он.

– О чем ты? – делая вид, что не понимаю вопроса, переспросила я.

– Я спросил у Захара, зачем он так с тобой, а он накричал, чтобы не лез не в свое дело. Накричал, Лера! Никогда его еще таким не видел.

– У твоего брата крыша поехала, а срывается на мне, – процедила я.

– Не просто так же?!

– Я не могу залезть к нему в голову, так что не представляю, что его так вывело. Может быть, день неудачный, а я – просто козел отпущения.

– Захар не такой. Он всегда справедлив и просто так никого не валит, – недовольно заявил Юра.

– Вот как? Ну раз он такой хороший и справедливый, считай, что это я во всем виновата.

Я толкнула плечом Юрку, поправила лямку сумки, вылетела из спортзала и почти бегом направилась к жилому корпусу. Младший Нилов нагнал меня на полпути, схватил за локоть и развернул к себе.

– Лер, ну извини! Я не хотел обидеть!

– Юр, я устала… Благодаря твоему братцу завтра вообще с постели не встану. Оставь меня, а?

– Я просто не хочу ссориться. Извини… Просто Захара никогда таким не видел. Подумал, что у него не просто так к тебе такое отношение…

– Пожалуйста, только не говори, что надумал себе…

– Нет. Я подумал, что у вас вышло какое-то недопонимание, и решил его уладить.

Когда Юрка врал, я легко могла это определить. Сейчас он говорил неправду. Нилов подумал именно то – что у меня роман с его братом. Как же далек он был от истины. Но ссориться и мне не хотелось, поэтому я решила сделать вид, что поверила его глупой отговорке.

– Ладно, Юр. Все в порядке.

– Хорошо, – Нилов притянул меня к себе и заключил в объятья. Как назло в этот момент я увидела Диму, который внимательно наблюдал за нами.

51. Откровенный разговор и его последствия

Когда мы держим в руках что-то хрупкое и очень дорогое, то безумно боимся это разбить. Наши с Димой отношения были подобны тонкому дрезденскому фарфору, я словно держала в руках чашу, которая от одного неловкого движения могла треснуть. Но я не могла этого допустить, не могла снова ссориться со Смирновым, и тем более, не могла его потерять!

Было время обеда, и Дима, видимо, направлялся в столовую, когда стал случайным свидетелем моей сцены с Ниловым. Теперь его аппетит пропал. Он резко развернулся и быстрым шагом пошел обратно к учебному корпусу.

– Юр, извини… Мне надо бежать, – выпутываясь из Ниловских объятий, сказала я.

– Куда? Лер, обед же?! – растерялся он.

– Нет аппетита. После издевательств твоего братца все наружу полезет.

– Так все-таки он не просто так над тобой измывался? – снова заладил парень, но сейчас его подозрения волновали меньше всего.

– Юра, мне пора. До свидания! – процедила я и, не слушая того, что он стал говорить, побежала к учебному корпусу.

Университет практически опустел, что всегда случалось в святое время приема пищи. Я неслась по длинным коридорам, волнительно отстукивая каблуками свое отчаяние. Как и думала, Смирнов был в аудитории. Я ворвалась без стука, громко хлопнула дверью и прислонилась к ней спиной. Что-то уперлось мне в поясницу, и, просунув руку назад, я нащупала ключ. Два поворота, щелчок, и теперь нам никто не мог помешать.

– Ланская, чего тебе? – рассерженно вопросил Дима.

– Поговорить, – в тон ему ответила я, злясь на его глупость.

– Обед сейчас. Шла бы в столовую со своим дружком.

– Знаешь что?! Ты тупой Индюк! Самый настоящий остолоп! – прокричала я.

– Сейчас перед тобой Арсений Витальевич Романов, – процедил он.

– Сейчас передо мной ревнивый идиот!

– Что?!

– Ты прекрасно слышал! С Юркой у меня ничего не было, и то, что он обнял меня – ничего не значит! – я наконец отлипла от двери и решительно направилась к Смирнову. Он сидел за своим столом и исподлобья наблюдал за мной, пока я не подошла вплотную к его столу. – Дима, у тебя нет повода для ревности.

– Ревности?! Ланская, ты чего о себе возомнила? Мне просто не нравится этот упырь! – Дима вскочил со стула и, опершись руками на стол, навис над ним так, что наши лица оказались в опасной близости.

– Врешь. Ты ревновал меня к Юрке точно так же, как я ревновала тебя к Ларисе.

– Ревновала к Ларисе? – переспросил он. – С чего? Она мой друг!

– А я была уверена, что она твоя любовница. Я с ума сходила от мысли, что ты с ней спишь, что она столько для тебя значит!

– Ланская… – вздохнул Дима то ли удивленно, то ли с грустью.

Смирнов был похож на птенца из курятника. Он сел обратно на стул, но продолжал неотрывно смотреть на меня. А мне просто-напросто осточертели наши недоговоренности, заблуждения и недосказанность. Если Диме не хватало мозгов или смелости все прояснить, то я смогу сделать это за него.

– Что? Неужели я открыла тебе Америку? – гордо вопросила я.

– Ты ненормальная, я всегда талдычил, что Лариса – мой лучший друг! Она мне как старшая сестра!

– Знаю. Теперь знаю, а раньше думала иначе. Но не тебе судить. Ты тоже ошибался на мой счет. Напомнить, какие у тебя были домыслы насчет меня и Нилова? И что в итоге?.. Моим первым и единственным мужчиной стал ты!

– Лера, у меня были основания заблуждаться, – более спокойно сказал Дима и снова поднялся со стула, но на этот раз подошел ко мне и взял за руку.

– У меня тоже были основания… А видишь, как все вышло.

– Чего от тебя хотел Нилов? Зачем тебя обнимал? – снова надулся мой Индюк.

– Если хочешь, чтобы я рассказала, ты должен меня поцеловать, – игриво проговорила я.

– Лер, мы в Университете, кто-то может зайти и тогда…

– Все на обеде, и я закрыла дверь на ключ.

Мои слова сработали как детонатор. Смирнов резко подхватил меня под ягодицы и усадил на свой стол. Он поцеловал меня так страстно, что я поняла, никакой разговор мы сейчас не продолжим. Вдруг стало так хорошо и спокойно, что ссора осталась позади. Я как будто превратилась в бабочку из куколки, чувствовала, что парю над землей. А тем временем Дима перешел губами на шею, провел кончиком языка по выемке между ключицами и отстранился. Его огромные глаза сейчас казались пьяными, губы распухли от поцелуя, а проворные пальцы уже расстегивали мою рубашку. Одно мгновение, и она полетела в сторону, а вслед за рубашкой и лифчик. Дима помог мне спрыгнуть со стола, но лишь затем, чтобы снять с меня остатки одежды и снова усадить обратно. Потом придут мысли о том, как негигиенично это было, но тогда я могла думать только о Смирнове и том диком желании, что мы испытывали друг к другу. Я бы соврала, если бы сказала, что мне не было страшно. И мой разум, и мое тело помнили тот кошмарный первый раз, но даже эти воспоминания не смогли остудить страсть.

Я стала нетерпеливо расстегивать пуговички его рубашки, но мои пальцы не слушались. Ладони вспотели, а дыхание сбилось. В конце концов Дима сам снял рубашку и начал расстегивать брюки… Тут я осознала всю глупость ситуации, ведь сама сидела перед ним совершенно нагая. Стало так стыдно, что я притянула коленки к груди, обхватила их руками и спрятала лицо. Так было еще глупее, но мне хотелось спрятаться.

– Лер… Я… я напугал тебя? Прости, просто решил… Черт.

Я подняла голову и увидела, как Дима потянулся к своим брюкам, которые только что снял. Глупый… он так и не понял, что я смутилась, но вовсе не жалела о таком развитии событий.

– Я хочу тебя, – слетело с моих губ раньше, чем я успела подумать.

– И я тебя… Дико!

Дима шагнул ко мне и оказался рядом. Я опустила коленки и чуть развела ноги в стороны, позволяя ему протиснуться между ними. Смирнов положил свою ладонь мне на спину, а потом опустил меня на стол. Он провел рукой по моему телу от шеи до живота и ниже. Коснувшись меня там, он почувствовал мое желание, а я громко выдохнула от такого интимного касания.

– Сейчас, – шепнул Смирнов и потянулся к своей сумке. Он вытащил из кармана небольшой аптечный пакет, а оттуда упаковку презервативов. – Я купил их для тебя. В смысле для меня. Для нас. Если сомневаешься, покажу чек. Купил, когда ехал из Москвы. Тут на чеке дата и время.

– Ты серьезно? Думаешь, меня волнует, откуда у тебя презервативы? – усмехнулась я, забавляясь смущением Индюка.

– Просто ты можешь снова подумать…

– Черт, Дима! Я ничего не подумаю! Я верю тебе! Теперь верю! Каждому твоему слову!

И снова появилась неловкость. Все как-то не ладилось. К тому же возник мандраж из-за того, что время обеда заканчивалось, а у некоторых курсов были занятия до вечера. Смирнов отвернулся и стал копошиться с защитой, а я только и думала, как все это неправильно.

Управившись с резинкой, Дима снова повернулся ко мне. Я невольно опустила взгляд вниз. В наш единственный раз туда я не смотрела, а теперь не могла отвести глаз. Наверное, это может показаться глупым, но обтянутое в латекс Димино достоинство показалось мне красивым, хотя раньше не замечала ничего привлекательного в мужском органе. Мне дико захотелось до него дотронуться, и я протянула руку… Смирнов шумно выдохнул и прикрыл глаза, когда я обхватила его рукой и поскользила вниз и вверх. Но мой мужчина не дал мне вдоволь наиграться. Он чуть надавил мне на грудь, и я опустилась на стол, чувствуя горячей спиной холодную столешницу. Я знала, что сейчас произойдет, и почти испугалась этого, но Дима так резко вошел, что страх вновь уступил место желанию.

Мой Смирнов не сдерживал себя. Мне снова было больно, но не так, как в первый раз. Сейчас вместе с болью было иное чувство – удовольствие, которое постепенно набирало силу. Дима целовал мои затвердевшие соски, легко прикусывая, заставляя меня с трудом сдерживать рвущиеся наружу стоны. Мой неистовый любовник перевернул меня, чтобы я могла упереться руками о стол, а сам встал сзади… Так снова стало больно, я вскрикнула и оттолкнула его.

– Ты чего?

– Мне больно.

– Почему?

– Дим… Подумай сам!

– Ты же больше не девственница, – его искреннее удивление прогнало злость.

– Во второй раз тоже бывает больно.

– Что мне сделать? Ты хочешь… хочешь прекратить?

– Нет, я хочу, чтобы ты думал и обо мне. Пожалуйста, будь аккуратен…

Я испугалась, что обижу Смирнова излишней откровенностью, но вместо этого он прислушался к моим словам. Дима стал почти нежным, а когда вновь забылся, я была слишком возбуждена. Мое тело привыкло к нашей страсти. Теперь я сама желала этого неистовства.

***

В мужской рубашке, надетой на девушку, есть свое очарование. В таком виде я развалилась на Диминой кровати и листала отчеты о нашей поездке в Прагу. Смирнов сидел на полу и раскладывал карточки с именами подозреваемых. В комнате воцарилась настоящая идиллия двух сыщиков-любовников, которые, вдоволь насладившись друг другом, снова принялись за работу.

После нашей небольшой шалости в аудитории мы с Димой разошлись поодиночке, чтобы позже встретиться на глазах у свидетелей. Перед студентами и преподавателями Смирнов отругал меня за безделье и заявил, что откажется от руководства моей дипломной работы, если я сегодня же не приду отчитаться, как продвигается написание главы. Пришлось уступить строгому профессору. Я пришла к нему, и мы снова занимались любовью.

– Лер, сегодня после ужина подойди к Серову.

– Хорошо. Ты хочешь, чтобы я поговорила с ним в столовой?

– Так будет лучше всего. Не хочу, чтобы вы оставались наедине.

– А если он захочет пообщаться с глазу на глаз?

– Я спрячу на тебе микрофон и буду слушать все, что будет происходить. В случае чего, выручу.

Все произошло именно так, как я предполагала. После ужина я подошла к преподавательскому столу и сообщила ректору, что принимаю его предложение. Серов тут же взволновался и попросил пойти с ним в его кабинет, чтобы обсудить детали. До учебного корпуса мы шли молча.

– Присаживайся, Лерочка, – Серов указал мне на стул, а сам сел в свое кресло.

– Спасибо, Иван Викторович, – я опустилась на стул и поправила пиджак, с внутренней стороны которого был прикреплен микрофон.

– Я рад, что ты приняла мое предложение. Уверен, что не разочаруешь нас, а мы, в свою очередь – тебя. Буду говорить начистоту: твой уровень знаний и твой интеллект давно превзошли университетский уровень. А, как тебе известно, высшее образование в Оболенском приравнивается к окончанию аспирантуры. Кроме этого, твои успехи в спорте… Наш покойный Ян Эдуардович, составляя твою характеристику, указал результаты в беге и прыжках. Про гимнастику я промолчу. Мы все под впечатлением от твоего выступления на осеннем балу.

– Спасибо, но вы переоцениваете мои успехи, остальные ребята…

– Остальным до тебя далеко! – пафосно заявил Серов. – Лера, ты не просто талантливая студентка, тебя ждет такое будущее, о котором мечтают многие.

– Иван Викторович, вы говорили, что я могу занять папин дом. Можно мне уже туда переехать? – сменила тему я, чувствуя неловкость из-за всех свалившихся на меня комплиментов.

– Конечно, когда ты хочешь это сделать?

– На самом деле, я уже перевезла вещи. Точнее, после поездки в Чехию оставила там чемодан.

– Хм… – нахмурился ректор. – Тебе следовало сначала обсудить это со мной.

– Но вы же сами сказали…

– Да, но я бы распорядился прибрать дом, проверить газ, трубы… – Серов явно чего-то не договаривал. Наверняка он думал о тайном ходе. Возможно, хотел его забаррикадировать, чтобы я не нашла подземелье раньше времени. Или у него были другие планы на папин коттедж.

– Не беспокойтесь, Иван Викторович, я сама управлюсь.

– Хорошо, Лерочка. Не возражаешь, если завтра я зайду к тебе в гости? Скажем… после обеда.

– Зайдете? – напряглась я, чувствуя какой-то подвох.

– Я же должен убедиться, что ты и правда хорошо устроилась на новом месте, – расплылся в улыбке ректор.

– Хорошо. Заходите, – сдалась я.

– В таком случае, до завтра!

Я пошла в свой новый дом, попутно набирая Диме сообщение, чтобы он пришел через подземелье. Мне не терпелось обсудить мою беседу с ректором, но Смирнов перезвонил сам и попросил зайти к нему. Было уже достаточно поздно – не лучшее время для встречи с научным руководителем. Если меня увидят, будут проблемы, но Дима сказал, что это очень важно.

Он открыл дверь и, кинув, чтобы раздевалась и шла в кабинет, выскользнул из прихожей. Меня насторожил его слишком возбужденный вид, но еще больше одежда. Смирнов был одет во все черное, что могло означать только одно – он планирует какую-то вылазку.

– Дим, ты слышал, о чем я говорила с Серовым? – сходу спросила я, заходя в кабинет.

– Угу, – пробормотал он, не поднимая на меня головы. Дима внимательно разглядывал карту Оболенского подземелья, которую мы с ним составили. Значит, я не ошиблась, и мой любимый майор что-то задумал. – Ничего нового он не сказал. С его визитом к тебе завтра разберемся позже.

– А что ты делаешь с картой? Зачем просил зайти? Что важное хотел сказать?

– Ланская, сколько сразу вопросов, – вздохнул Дима. – Есть несколько новостей. Лариска получила заключение о смерти Кубрика. Часть информации засекречена, а из того, что есть, можно сделать вывод, что у режиссера случился сердечный приступ.

– Значит, мы ошиблись? Его не убили?

– Не совсем так. Есть один яд, который производят на юге Африки. Воины смачивали им наконечники орудий и убивали врагов, нанося им простые ранения. Попадая в организм человека, яд посылает на сердце такую нагрузку, с которой оно не справляется. Жертва умирает от сердечного приступа.

– А как же вскрытие?

– В том-то все и дело! Спустя некоторое время структура яда разрушается. Его невозможно найти, если делать вскрытие позже получаса после смерти.

– Кубрик, мой папа, Сергей Петрович… Их могли отравить этим ядом?

– Да.

– Но ведь его не купишь просто так, в аптеке, например…

– Нет, и Лариса этим занимается. Лер, это важная зацепка.

– Да, но ведь ты звал меня не только за этим? Карта подземелья, твой вид… Майор Смирнов, что ты задумал?

– Навестить одного старого друга, – подмигнул мне Дима.

– Кого? – нахмурилась я.

– Захар Нилов уехал в Петербург до завтра. Предлагаю через подземелье забраться к нему в дом и обыскать.

– Сейчас?!

– Нет. Сейчас ты пойдешь домой, сделаешь уроки или что там тебе надо по учебе, а в половине первого я зайду за тобой. Завтра будний день, так что вряд ли наши сектанты устроят оргию. Лер, но если ты боишься, то я пойму.

– И не мечтай, майор Смирнов. Мы пойдем вместе!

52. Риск и ревность

Человек, проникшийся экстримом, никогда не откажется от этого ощущения. Например, у сноубордиста без очередного спуска начинается самая настоящая ломка. Зато, оказавшись на склоне, от предвкушения свободы полета с горы сносит крышу. Так было и у меня перед походом к Нилову через подземелье. Я настолько полюбила наши опасные игры, что больше не боялась очередной вылазки, а, напротив, с трепетом ее ждала.

Мы выдвинулись в путь поздней ночью, как и договорились. Помня о промозглости подземного города, я специально надела теплые вещи и даже шапку, заодно спрятав под нее свои волосы. В этот раз Оболенское подземелье казалось еще более зловещим. Теперь мы убедились, что здесь веками творилось черт знает что. Кто знает, сколько крови, смертей и разврата повидали эти стены… Дима крепко держал меня за руку, и это придавало твердости моим шагам.

С помощью карты мы продвигались к дому Захара, но на нашем пути возникло непредвиденное препятствие. Одна из дверей, шедших вдоль стены, распахнулась. Мы не успели подойти близко, поэтому смогли незаметно юркнуть за угол, откуда стали наблюдать. Оттуда вышло трое людей в белых халатах. В одном из них я узнала доктора Шеллара, лица других были скрыты медицинскими масками. Они везли обычную больничную каталку, на которой лежал человек.

– Он мертв? – с ужасом прошептала я.

– Не знаю, давай попробуем подобраться поближе, – ответил Смирнов.

Как только троица скрылась в конце коридора, мы последовали за ними. Спрятавшись за очередным выступом, я смогла разглядеть, кого везли на каталке. Это была Юлия Владимировна Мурашова, супруга нашего повара. Судя по ее румянцу, женщина была жива, но пребывала без сознания. Люди в халатах двинулись дальше и скрылись за дверью, где, как мы выяснили ранее, располагалась лаборатория. Неужели они собирались что-то делать с бедной женщиной? Но что?!

– Что все это значит? Что они сделали с Юлией? – не выдержала я.

– Не знаю, Лер, и сейчас у нас нет возможности выяснить, – вздохнул Дима.

– А если они собираются сотворить что-то страшное? Мы должны как-то ей помочь!

– Как? Нам нельзя себя выдать! На кону наши жизни. Идем обратно, – Смирнов потащил меня назад, но мы снова услышали чьи-то шаги. – У них сегодня явно рабочее настроение.

Мы снова спрятались в ближайший проем. Дима практически вжал меня в стену, так я чувствовала себя в безопасности, но за ним ничего не видела, хотя отчетливо различала доносившиеся до нас голоса.

– Миша сейчас занимается с Мурашовой. На этот раз все должно получиться, – сказала Евгения Селезнева.

– Шеллар и прошлый раз обещал, а что вышло? Ни-че-го! – недовольно ответил ректор.

– Иван Викторович, ну что вы? У всех бывают осечки. Не нужно так на Мишу.

– Женя, прекрати его выгораживать. Думаешь, я не в курсе, что вы шашни крутите? Смотри, дойдет до Верховного…

– Дойдет, ну и что? Какая ему разница, с кем я сплю? К тому же, я по его вине не дееспособна, – резко ответила преподавательница.

– Смотри, Женечка, за длинный язычок и поплатиться не долго. Я тебя не выдам, но другим плевать на твое положение. А в том, что ты недееспособна, виновата сама. Ты же в первых рядах пошла на операцию.

– Хм… Это он меня убедил. Ставил в пример НатальюЛанскую, а я была слишком молода и амбициозна.

Услышав имя моей матери, я чуть не вскрикнула. Каким примером она была для этих людей? Про какую операцию говорила Селезнева? Дима положил ладонь мне на рот, чувствуя, как я напряглась, и одновременно с этим поцеловал в макушку.

– Женя, перестань! Ты прекрасно работаешь, поэтому у тебя такое положение, чего не скажешь о Михаиле Романовиче! С Ланским как грубо сработал?

Я дернулась, когда услышала фамилию отца, и только в крепких Диминых объятьях нашла поддержку. Серов фактически признал, что моего папу убил наш университетский врач! Тем временем эта парочка остановилась, продолжая бурно спорить.

– Позвольте вам напомнить, Иван Викторович, что и у вас в последнее время много осечек. Сколько времени не могли уговорить Ланскую войти в преподавательский состав?

– Но все же она согласилась.

– Да, только кто может поручиться, что дальше Лера станет работать на нас?

– У нее не будет выбора. Ей придется работать на нас.

– Иван Викторович, мне кажется, ни вы, ни Верховный не понимаете, насколько Ланская сильная. Мы своими руками слепили себе врага!

– Не беспокойся по поводу Леры. Верховный отдал распоряжение на ее счет.

Серов снова пошел, и Селезнева засеменила за ним. Я крепко схватила Димину руку, словно это могло защитить от планов этих людей на меня. Было страшно, что в один прекрасный день вместо Мурашовой на больничной каталке могу оказаться я.

– Какое распоряжение насчет Ланской отдал Верховный? – наконец вопросила Селезнева, когда они с ректором немного отошли. Мы с Димой напряглись, прислушиваясь, но шаги, отдающиеся эхом, стали заглушать слова.

– …будем использовать как носителя, – донесся до нас обрывок фразы.

– Но ждать, когда ее ребенок повзрослеет? – вскрикнула Селезнева.

– Нам некуда спешить. Ребенок Ланской может стать отличным экземпляром. Лучше, чем она.

Серов говорил что-то еще, но мы уже не слышали. Я даже не заметила, как Дима стал гладить меня по волосам и спине, а я спрятала лицо у него на груди.

– Думаю, на сегодня хватит. Пойдем домой, – прошептал он.

– А как же Нилов?

– В другой раз.

До дома мы добрались без приключений. Шагая по подземелью, мы оба были погружены в свои мысли, но как только поднялись в папину гостиную, меня как прорвало.

– Что это было? Какое у Верховного распоряжение на мой счет? Какой ребенок?!

– Лера, не знаю, но мне совсем это не нравится.

– Ха, – у меня вырвался нервный смешок, и я упала на диван. – Тебе не нравится… А каково мне?.. Что им от меня надо?

– Лер… Лерочка, – Дима опустился рядом и взял мое лицо в ладони. – Я же обещал защитить тебя и сейчас думаю, что тебе следует уехать.

– Что?! Уехать?

– Ради твоего блага! Если они причинят тебе вред, я никогда себе этого не прощу.

– И что ты предлагаешь? Сбежать? А как же расследование?

– Вызову подкрепление. Мне пришлют кого-нибудь в помощь, а ты будешь пока скрываться под чужим именем.

– Ну уж нет! Я не брошу это дело. Тем более, сам знаешь, что от них не скрыться. Если я им нужна – из-под земли достанут.

– Ты уверена?

– Да.

Я набрала в легкие воздуха, медленно выдохнула его через нос, прикрыв глаза, и повторила:

– Да, уверена. То, что было сейчас – минутная слабость. Этого больше не повторится.

– Ты боец, Ланская! Удивительная девушка, – улыбнулся Дима. – А сейчас давай выработаем план дальнейших действий.

Мы договорились, что завтра с утра на завтраке Дима, как бы между прочим, побеседует с нашим поваром и узнает, как дела у его супруги. Нам нужно было выяснить, все ли с ней в порядке, и если нет, разузнать, что случилось. Обыск в доме Нилова ушел на задний план.

– Утром свяжусь с Ларисой. Нам нужно подкрепление, – серьезно сказал Дима, расстилая кровать.

– Подкрепление? Какое подкрепление? – спросила я, забираясь под одеяло.

– Попробуем внедрить в Оболенку кого-нибудь из наших. Я должен быть уверен, что ты надежно защищена, – ответил он, ложась рядом и заключая меня в объятья.

– Может быть, кого-то вместо Яна?

– Я тоже об этом подумал. Тогда тебе меньше времени проводить с Ниловым.

– Да. Завтра у меня снова его занятия. Только теперь латынь.

– Все будет хорошо, Ланская. А теперь давай спать.

Следующее утро преподнесло нам с Димой сюрприз. В столовой за завтраком Юлия Мурашова как ни в чем не бывало помогала мужу. Более того, она была такой энергичной и жизнерадостной, будто всю ночь спала сном младенца в своей постели, а не провела ее в подземелье. Мы со Смирновым переглянулись и поняли друг друга без слов. Такое поведение женщины было как-то связано с тем, что с ней делали. Я потянулась к мобильному, чтобы написать Диме, но тут замерла на месте. К нему подсела Ремизова и, лучезарно улыбнувшись, о чем-то защебетала. Темой их разговора явно был не коллоквиум по риторике, который она собиралась устроить на нашем курсе. Дима в ответ ей улыбнулся и что-то сказал, после чего она, как бы вскользь, коснулась его руки. После этой сцены у меня пропал аппетит, и я пулей вылетела из столовой.

Первой парой стояла злосчастная латынь, которую так хотелось прогулять, тем более, мне не терпелось выяснить у Индюка, что это было в столовой. Плюнув на то, что скажут однокурсники, я прямо перед звонком выбежала из аудитории и направилась к Смирнову. Когда я дошла до кафедры философии, пара уже началась, но меня это нисколько не смутило. Я заглянула в Димину аудиторию и попросила его выйти.

– Лер, все в порядке? Что случилось? – взволнованно вопросил он.

– Это ты мне скажи, что случилось? Я видела вас с Ремизовой в столовой. Что это было?

– Ты вызвала меня с занятия ради этого? Ланская, совсем сдурела?

– Не уходи от ответа!

– Что это за сцены ревности?! Лера, ты башкой думаешь, что творишь?

– Напомнить тебе про Нилова?.. Отвечай! – разозлилась я.

– Мы сегодня ужинаем. Она меня пригласила, – спокойно ответил Смирнов.

– Что?.. – сердце пропустило удар, а в груди больно защемило.

– Лер, я не мог отказать. Ты же понимаешь, что это не просто так. Я должен узнать, что ей нужно.

– Я могу догадаться, что нужно молодой одинокой женщине от симпатичного коллеги, – прошипела я.

– Обещаю, мы только поужинаем. А теперь иди на занятие. Не подставляй нас.

Мне стало так обидно. Я сгорала от ревности. Насколько далеко Дима мог зайти ради расследования? Я вспомнила слова Лариски, что Дима помешан на работе. Неужели ради информации он сможет переспать с Ремизовой. Сама того не замечая, я оказалась у аудитории Захара Нилова. Теперь мне было все равно, что скажет преподаватель. Я постучала и, не дожидаясь ответа, зашла внутрь.

Нилов был вне себя от злости, но объектом его гнева, как ни странно, оказалась не я. Не стесняясь в выражениях, он кричал на своего брата, а потом демонстративно поставил ему неуд в ведомость. Юрка, белый как мел, сидел за своей партой и прожигал брата ненавидящим взглядом. Я молча прошла в аудиторию и села рядом с младшим Ниловым.

– А! Я смотрю, госпожа Ланская появилась. Объясните свое опоздание?

– Захар Артемович, я…

– Письменно, Ланская, на латыни, – ехидно сообщил он. Мне и так было паршиво из-за дурацкого свидания моего Димы с Ремизовой, так еще и Нилов подлил масла в огонь.

– Вы издеваетесь? Каким образом мне писать объяснительную на древнем языке, если причины моего опоздания просто-напросто не существовало в то время?

– Считаете себя самой умной? Вот и придумайте! А вы, господин Нилов, можете поддержать вашу однокурсницу и письменно объяснить неготовность к занятию!

Захар переключился на других студентов, а я, достав двойной листочек и поделившись таким же с Юркой, спросила, что нашло на его брата.

– Не знаю, Лер. Как с катушек съехал. Вчера мы с ним в город мотались, приехали только утром. Сам меня просил поехать, знал, что я не готов, а занятие начал с опроса и специально меня завалил.

– Придурок, – процедила я. – А завтра у нас снова физкультура.

– Может, за завтраком ему слабительного подсыпать, чтобы отменили? – прошипел однокурсник.

До конца пары мы с Юрой сочиняли объяснительные, а Захар тем временем успокоился. Как ни в чем не бывало он продолжил занятие и даже шутил с остальными студентами. По звонку мы с Юрой сдали свои листочки и молча вышли из аудитории.

Остальные пары прошли для меня как в тумане. Настроение было окончательно испорчено, а все мысли занимал Дима. Средневековой философии сегодня в расписании не было, поэтому Смирнова я увидела только на обеде. Он опять сидел с Ремизовой и даже не взглянул в мою сторону. Хотелось отплатить ему той же монетой, и я специально пристроилась к Юрке в очереди за едой. Дима недовольно посмотрел на нас, но я только отвела взгляд, обсуждая с однокурсником, какой гарнир стоит выбрать к рыбе.

Зная Диму, я была уверена, что после обеда он устроит мне взбучку за Нилова, но я зря прождала его. Устроившись на подоконнике в гостиной с кружкой чая, я стала наблюдать за домом своего лже-профессора, попутно поглядывая на темный экран мобильного. Он не написал, зато в половине восьмого показался сам. Даже из окна я заметила ворот белоснежной рубашки, выглядывающий из пальто, он зачесал волосы назад и наверняка надушился. При полном параде Индюк прошел папин дом и направился в сторону коттеджа Ремизовой. Мерзавец.

Я знала, что не усну, пока Дима не вернется. Я даже не могла отлипнуть от окна, боясь его пропустить, но время шло, а Индюк все не появлялся. В конце концов я не выдержала, надела пальто, шарф и шапку, выскочила на улицу и направилась к дому Смирнова. Было уже поздно, улицы Оболенки опустели, и я надеялась, что меня никто не заметит. Я села у Димы под дверью и стала его дожидаться. Пусть на улице ночь и мороз, пусть я заболею, это будет на его совести!

– Лера? – он пришел, когда я совсем заледенела, опустился передо мной на корточки, а потом поднял меня на ноги. – Ты совсем замерзла!

– Как свидание? – зло вопросила я, желая разорвать Индюка на части с его неожиданно проснувшейся заботой.

– Давно ты здесь?

– Хорошо провел время?

– Идем в дом, – Смирнов открыл дверь и завел меня внутрь. – Совсем продрогла. Снимай пальто, принесу тебе одеяло.

– Ты не ответил. Как твое свидание?

Дима принес из гостиной плед и, заметив, что я не спешу раздеваться, сам снял с меня пальто, и укутал в плед. Только его забота меня не трогала, я не могла понять, почему он молчит и не рассказывает про ужин с Ремизовой. Больше всего на свете я боялась, что он с ней переспал. Если это случилось, что тогда? Смогу ли я простить измену?

– Разувайся, – сказал он, но я не пошевелилась. Тогда Смирнов прямо в обуви взял меня в охапку и понес в гостиную. Он сел на диван, а меня усадил себе на колени. – Ну что ты за упертая ослица, Ланская?

– Ты с ней спал? – наконец выдавила из себя я, чувствуя, как слезы застилают глаза.

– Нет, Лер, – со вздохом ответил он и большим пальцем стер сорвавшуюся с ресничек слезинку. – Я же сказал – только ужин.

– Не верю, что Ремизова звала тебя, только чтобы накормить! – отрезала я.

– Не только. Елизавета действительно со мной кокетничала и явно была не прочь познакомиться поближе.

– И ты устоял?

– А ты во мне сомневаешься?

Я только сильнее надулась, хотя чувствовала, что Дима не врет. Скинув нога об ногу с себя ботинки, я удобнее устроилась у Смирнова на коленках, все еще изображая обиду.

– Сомневаешься, Ланская? – усмехнулся он и, повернув за подбородок мое лицо к себе, легко поцеловал в уголок губ.

– Она захочет встретиться с тобой снова, – теребя пуговицу его рубашки, проговорила я. – И ты снова пойдешь?

– Не захочет. Она выяснила, что хотела, – ответил Дима.

– Что?

– Что я не тот, за кого себя выдаю.

53. Начало конца

Перед бурей всегда бывает затишье: птицы не поют, ветер сменяется штилем, наступает волнительная тишина. Так было и в ту ночь, когда я, снедаемая уколами ревности, пришла к своему возлюбленному. Помню, как он внес замерзшую меня в дом, как отогревал в своих объятьях, как успокаивал мое израненное сердце, убеждая, что не изменил с другой. Та ночь была прекрасна своей тишиной и стала последней спокойной перед страшной бурей, апогеем которой стали два выстрела, навсегда разделившие мою жизнь на «до» и «после». Уже тогда мы чувствовали, что грядет что-то серьезное, но не могли предположить, с чем предстоит столкнуться в скором времени. В тот момент меня больше всего заботило, что Диму раскрыли, и теперь его жизнь под угрозой.

– То есть как Ремизова знает, что ты не тот, за кого себя выдаешь? Она так и сказала?

– Нет конечно. Елизавета старалась все делать деликатно. Весь вечер она подливала мне коньяка, громко смеялась, флиртовала, в общем, вела себя так, как будто хотела, чтобы я отодрал ее прямо на обеденном столе.

Мне захотелось разорвать мерзавку. Ремизова корчила в Университете само благочестие, в то время как дома предлагала себя моему Смирнову! Я крепко сжала в кулак Димину рубашку, но он даже не обратил внимания.

– Эта дамочка не так проста, – продолжил он, – выводила меня на разговоры о работе, моей учебе, даже диссертацией интересовалась.

– И ты прокололся?

– Я решил подыграть и изобразил пьяного. Отвечал что-то невпопад и делал пошлые комплименты, правда потом сказал, что от алкоголя у меня не стоит, – гордо заявил он, а я не смогла проигнорировать его находчивость и поцеловала в щеку.

– Значит, она поверила, что ты настоящий преподаватель?

– Нет, Лер, она убедилась, что меня не так легко раскусить. Не знай они, что я липовый профессор, Ремизова не устроила бы всей этой клоунады, – серьезно сказал Смирнов.

– И что дальше? Дим, тебе опасно тут оставаться!

– Если бы они хотели убрать меня, то уже сделали бы это. Нет, думаю, они понимают, что если меня убьют, это повлечет настоящее серьезное расследование. В Оболенке было достаточно смертей в последнее время. Им проще дотянуть до окончания летней сессии и уволить меня, тем более, что уже нашли замену.

– Меня…

– Да, Ланская, тебя.

– Ты считаешь, что до лета тебе ничего не угрожает?

– Не думаю, что эти люди видят во мне реальную опасность. Для них проще убедить меня в том, что Оболенка – самый простой вуз, чем связываться с еще одним убийством.

– Что нам делать? Теперь за тобой будут тщательнее следить.

– Будем тщательнее скрываться, – улыбнулся Дима, но тут же снова стал серьезным. – Когда был у Ремизовой, написала Лариска. Ей удалось выяснить, кто мог привезти тот яд, которым отравили твоего отца, библиотекаря и Кубрика. Иван Викторович Серов, наш ректор, раз в год на неделю улетает в Свазиленд. Это небольшое государство на юге Африки. Под предлогом научных изысканий он вывозит из страны растения, которые, по его уверению, являются лекарственными.

– Его можно обвинить в отравлении моего отца? – с надеждой спросила я.

– Улики косвенные, но это уже что-то. Скорее всего, разработкой яда занимается Шеллар, он же и отравитель. Лер, все они шайка ненормальных убийц, но нам нужно поймать их главаря. Если привлечем к ответственности Серова и Шеллара, то Верховный точно улизнет. А мы с тобой знаем, что ни один, ни второй не могут быть Верховным.

– Да, еще можно исключить Селезневу и Рылева. Их мы видели в Подземелье, и ни один из них не Верховный.

– Но, к сожалению, у нас остается еще пара десятков подозреваемых, – вздохнул Смирнов.

– Зачем им я, Дим?.. – я уткнулась носом в его шею и вдохнула любимый запах моего мужчины. Когда-то я делала так с папой, если чего-то боялась, теперь самым близким человеком стал Смирнов.

– Затем, что ты соответствуешь их главному принципу – калокагатия, прекрасная внешне и внутренне. Ты умна, начитана, эрудированна. Лер, ты можешь свернуть горы и помочь им в осуществлении безумных планов. Конечно, ты им нужна.

– Не хочу даже думать о том, чтобы помогать этим психам, – я непроизвольно поежилась.

– Лариса организует группу захвата. Как только у нас будет возможность взять их с поличным, а главное вычислить Верховного, Оболенку возьмут штурмом.

– А что насчет подкрепления? – вспомнила я.

– Завтра свяжутся с Серовым по поводу вакансии преподавателя, а там будет видно. Только новый человек сразу попадет под подозрение. Есть еще кое-что… – Смирнов нахмурился и отвернулся.

– Что?

– Я тебе уже говорил, что если со мной что-нибудь случится, ты в Оболенке не останешься. Сейчас Лариса прорабатывает план твоей эвакуации. Тебе дадут новое имя, переправят за границу и, скорее всего, изменят внешность, – он накрутил на палец прядь моих волос. – Но ты не бойся, Ланская, мы прорвемся. Я же не хочу, чтобы тебе обстригли волосы.

Мне не нравился этот разговор. В который раз Дима допускал, что… Я даже не могла помыслить об этом.

– Если с тобой что-нибудь случится, то уже будет неважно, что сделают со мной. Я никуда не поеду, – решительно сказала я. Смирнов взял меня за подбородок и до боли его сжал. Его глаза моментально вспыхнули яростью.

– Не смей так говорить! – разделяя каждое слово, процедил он. – Ты сделаешь так, как я сказал. У тебя впереди вся жизнь, это важнее простого романа.

Его слова пощечиной хлестнули меня. Я практически оттолкнула от себя Индюка, но потом поняла, почему он так сказал.

– Снова решил сыграть в козла, чтобы меня защитить?! Ох, Смирнов, я думала, мы прошли эту стадию отношений.

– Лера, я говорю серьезно.

– Я тоже. Меня зовут Валерия Ланская, это имя выбрали мои родители. Я русская, и мой дом здесь. Что бы ни случилось, я буду бороться до последнего и не сбегу, поджав хвост!

– Сумасшедшая! – усмехнулся Дима и в следующее мгновение перевернул меня на диван, а сам навис сверху. – Какая же ты сумасшедшая, Ланская!

Рано утром через подземелье Дима проводил меня в папин коттедж, и следующий раз мы увиделись с ним только за завтраком, когда снова пришлось изображать чужих людей.

***

Уйдя с головой в обычные студенческие дела, я практически забыла о расследовании. Семинар по всемирной истории, коллоквиум по античной литературе, подготовка к выпускным госэкзаменам… Мне всегда нравилось учиться, в отличие от многих, я получала настоящее удовольствие, отвечая на вопросы преподавателей или проводя время за книгой. Что же изменилось? Я просто вкусила другой жизни, приправленной опасностью и риском. Моя врожденная обязательность и чувство долга заставили сначала разделаться с учебой, чтобы с чистым сердцем думать о расследовании.

Устроившись на лавочке под аудиторией, я повторяла тему, как мимо меня прошел доктор Шеллар. Он спешил и по пути рассказывал студенту-практиканту о том, как надо расставлять медицинские карты в архиве. В этот момент меня осенила мысль, которая почему-то не пришла раньше. У нашего врача хранились медкарты всех людей Оболенки, а значит, и Селезневой. Нужно было раздобыть ее медкарту и выяснить, что с ней сделали, и почему она звала себя недееспособной. Сейчас у Шеллара должна быть практика в крыле медицинского факультета, и его кабинет пустовал. Нельзя было медлить.

К сожалению, у Димы в расписании тоже стояли пары, так что в этом деле он мне был не помощник. С другой стороны, я не сомневалась, что, если расскажу ему о своей затее, меня одну он не отпустит. Что ж, не впервой мне приходилось обманывать своего Индюка.

Первым делом я направилась в учебную часть, где хранились дубликаты ключей от кабинетов и аудиторий. Там как раз в перерыве между парами пил чай Аристарх Борисович. Историк нахмурился, увидев меня, и тут же строго спросил, почему прогуливаю занятие. Глядя на него такого серьезного, невольно пришел на ум другой его образ – старого развратника на оргии в подземелье. И как я раньше не понимала, насколько он неприятный тип?

– Голова разболелась, Аристарх Борисович, – пожаловалась я. – Хотела сходить к Михаилу Романовичу, но он на практическом занятии…

– Что с вами, Лера? Отчего голова болит? Заболела? Температуру мерила?

– Нет, просто переутомилась.

– Во второй учебный день? – недоверчиво вопросил он.

– Знаете, иногда у девушек случаются такие дни… Они никак не связаны с учебной неделей и наведываются раз в месяц без приглашения.

Мужчина смутился и молча прошел к шкафчику, где хранилась аптечка. Пока он перебирал лекарства, я юркнула за спину преподавателя и на стене взглядом отыскала крючок, на котором висел ключ от кабинета Шеллара. Оставалось только незаметно его стащить, но это оказалось не так просто. Рылев протянул мне упаковку обезболивающего и выжидающе посмотрел на меня, намекая, что пора и честь знать.

– Ой… – простонала я и, схватившись за виски, опустилась на стул. – Аристарх Борисович, тут же есть тонометр? Думаю, давление упало.

– Он у нас в кабинете Михаила Романовича, – пробурчал он. – Идемте.

Историк снял с крючка ключ и повел меня в кабинет врача. Теперь оставалось придумать, как сымитировать пониженное давление и остаться одной в кабинете Шеллара.

– Лера, садитесь, я принесу тонометр.

Усадив меня на кушетку, Рылев пошел к шкафчику с медицинским оборудованием, но он оказался заперт. Тогда преподаватель сунулся в стол Шеллара, но там ключа не оказалось. Недовольно выругавшись, историк сказал, чтобы я подождала, пока он сходит к Михаилу Романовичу за ключом. Удача сегодня явно была на моей стороне.

Как только Рылев вышел, я рванула в соседнюю комнату, где Шеллар хранил медкарты. Два больших стеллажа с папками, расставленными по году рождения пациентов и алфавиту. Я не знала, сколько лет Селезневой, и могла только предположить. На вид ей было около тридцати пяти – сорока, значит, искать надо в семидесятых – восьмидесятых годах. Область поисков сужалась. На букву «С» было не так много карт, еще проще…

Время утекало сквозь пальцы, и можно было рассчитывать только на неспешный шаг историка. Я уже проштудировала несколько лет, когда наткнулась на карту Селезневой, только изучить ее уже не успевала. Слава современной технике и камере в мобильном! Сфотографировав один за другим листы медкарты, я сразу стала пересылать их Ларисе.

Лариса:

«Лер, что это? Ты заболела?»

Я:

«Передай проверенному врачу. Нужно узнать, что сделали с этой женщиной. Она одна из них»

Лариса:

«Будет сделано, шеф! Передавай привет нашему красавчику»

Когда Рылев вернулся, я сидела на кушетке с чувством выполненного долга. Историк измерил мне давление и, убедившись, что оно идеальное, отправил в кофейню выпить чай до следующей пары. Идти на половину лекции смысла не было.

По пути к кофейне мой мобильный завибрировал. И как я не подумала, что Лариса сразу расскажет Индюку о моей находке? Теперь меня ждал разнос от Смирнова.

– Ланская, какого черта?! – сходу прошипел он.

– Дим, это важная информация. Не мне тебе объяснять…

– Не мне тебе объяснять, как это опасно! Если бы попалась, подставила бы нас обоих.

– Но я не попалась, у меня все вышло, медкарта у Лариски, и скоро мы узнаем, что сделали с Селезневой.

– Мне пора возвращаться на пару. Поговорим дома. Зайдешь ко мне к четырем и только попробуй опоздать!

Дима разъединился, не давая мне возможности возразить. Да и разве я могла? Все-таки его гнев был обоснован, но эта взбучка стоила того, что я нарыла. В глубине души я надеялась не только выяснить, что сделали с Селезневой, но и найти ключ к разгадке другого вопроса – что им нужно от меня.

Я зашла в кофейню и взяла кусок пирога и чай. Устроившись с ланчем за дальним столиком, я достала книгу и хотела восполнить пробел от пропущенной лекции, но в этот момент в зал зашел Захар. Он увидел меня и совершенно беспардонно уселся за мой столик.

– Валерия, почему не на занятиях? – спросил он.

– Голова болит, – резко ответила я.

– Поэтому читаете книгу за чаем? Помогает от мигрени?

– Что вы хотите, Захар Артемович?

– Как любой преподаватель, я не могу проигнорировать, если вижу, что студент прогуливает пару.

– Не беспокойтесь, на следующую я пойду.

– Что у вас по расписанию?

– История кино. А что? Хотите прийти проверить мою явку? – съязвила я.

– Я бы проверил, вот только на сегодня ты свободна, – вздохнул Нилов.

– Как? – не поняла я.

– Если бы не прогуливала сейчас пару, то знала бы, что Александру Дмитриевну отправили в Москву, – усмехнулся мерзкий тип.

– В таком случае пойду домой готовиться к вашей завтрашней лекции, – я убрала книгу в сумку и стала залпом допивать чай.

– Правильное решение, Ланская. Слышал, ты сейчас в дом отца переехала. Поздравляю с новосельем.

– Спасибо, – процедила я и выбежала из кофейни.

Я пошла домой, попутно набирая сообщение Диме, что смогу прийти к нему раньше. Если казни не избежать, чего тянуть резину?

Индюк:

«Прогульщица!»

Я:

«А вот и нет. Филиппенко отправили в Москву, так что пару отменили»

Дима ничего не ответил. Я зашла домой, разделась и сразу направилась в душ. Хотелось привести себя в порядок перед встречей со Смирновым. Может быть, так смогу его задобрить? Выйдя из ванной, я переоделась в домашнюю одежду и взяла телефон, проверить, не написал ли мне Индюшонок. От него было восемь пропущенных и одно СМС.

Индюк:

«Филиппенко в Оболенке. Ваша пара в разгаре. Что за новые фокусы?!»

Это мне совсем не понравилось. Я хотела позвонить Диме, но услышала стук в дверь. Видимо, не дождавшись моего ответа, он рванул ко мне. Теперь точно не избежать казни. Сбежав по лестнице, я прильнула к глазку, но вместо Смирнова увидела Нилова. Это была западня.

– Лера, я слышу, что ты дома! Открой!

Нужно было срочно что-то придумать. Позвать на помощь. Дима! Я стала судорожно набирать его, но в этот момент обезумевший Нилов стал ломать дверь. В Оболенке все были свои. Безопасный университетский городок. Двери в домах можно было с легкостью снести с петель, что и сделал Захар. Я рванула наверх, а он помчался за мной. Газовый баллончик, который мне дала Лариска! Я спрятала его в спальне. Главное успеть.

Нилов схватил меня в дверях и потянул на себя. Я молниеносно вспомнила прием самообороны, которому обучилась в Москве, и подставила ему подножку. Телефон завибрировал. Дима решил перезвонить, но у меня уже не было времени ответить. Добежав до тумбочки, я распахнула ящик, потянулась к баллончику, но почувствовала укол. Этот мерзавец что-то мне вколол. Перед глазами все закружилось, я стала терять сознание, но успела выхватить из ящика маленькую пластину с жучком. Нилов подхватил меня на руки и куда-то понес, но мне удалось засунуть жучок в карман прежде, чем я отключилась.

54. Верю – не верю

Когда-то давно, еще будучи школьницей, я услышала страшную историю о том, что Гоголя похоронили живым, и в гробу он очнулся. Тогда я с ужасом представила, каково это – оказаться заживо погребенным, чувствовать нехватку кислорода, не видеть ничего вокруг и бессильно ждать своей смерти. Это стало моим тайным страхом, но, как человек рассудительный, я не думала, что со мной такое может случиться. Когда я пришла в себя после того, как потеряла сознание на руках Нилова, то первой мыслью было, что я в гробу. Детский страх ожил. Кругом была темнота, ни единого лучика света. Тела я практически не чувствовала и даже не сразу поняла, что лежу в позе эмбриона. Нилов связал меня, и веревки больно врезались в кожу, перекрыв кровообращение, поэтому мои конечности совершенно затекли. Во рту был кляп. Приложив усилие, я попыталась пошевелить ногами и с трудом смогла их немного разогнуть, но ступни тут же уперлись в какую-то стенку. Рукой, сквозь неприятное покалывание, я нащупала стенки по бокам и сверху. Неужели и правда гроб? Только почему так холодно и шумно? Шумно? Что это за звук?..

Я была не в гробу. Нилов скрутил меня и засунул в багажник машины, а сейчас куда-то вез. С одной стороны, это обнадеживало – у меня был шанс выбраться. Но с другой, я оказалась пленницей в руках безумцев. Неожиданно машина затормозила, и я больно ударилась плечом. Хлопнула дверца, а потом послышался щелчок разблокировки багажника.

– Смотрю, ты проснулась, – хмуро заметил Нилов, которого я не могла разглядеть из-за яркого света. На улице было солнечно, а мои глаза так привыкли к темноте, что в первое мгновение было больно даже просто их открыть.

Нилов подхватил меня на руки, а я попыталась сопротивляться, но мои жалкие попытки не возымели успеха. Слишком долго я лежала связанной, слишком непослушным было мое тело.

– Успокойся, Ланская. Все равно ты мне ничего не сделаешь.

Нилов ошибся, я сумела ухватить его за грудь двумя пальцами и со всей силы, какая у меня осталась, прокрутить зажатую кожу.

– Ай! Лера, угомонись! – прокричал он, опуская меня на землю и тут же подхватывая под руку, когда я стала падать. – Я делаю это для твоего блага.

Только сейчас я огляделась. Мы были в каком-то лесу. Единственная дорога, по которой мы приехали, упиралась в небольшую хижину, туда Захар меня и вел. Он открыл дверь ключом и затащил меня внутрь. Мы оказались в самой настоящей горнице – большой комнате, которая одновременно была прихожей, кухней, гостиной и спальней. Нилов усадил меня на потрепанный кожаный диван, а сам пошел к раковине. Он налил себе стакан воды и с жадностью его выпил, потом снова открыл кран и опустил под струю голову. Захар был как на иголках, неужели перенервничал из-за моего похищения? Может быть, для него это стало боевым крещением?

– Ланская, я вытащу тебе кляп, но ты не ори. Сначала выслушаешь меня, – Нилов стал подходить ко мне, но у него зазвонил мобильный. – Подожди. Это срочно.

Я попыталась промычать, что сначала он мог бы вынуть кляп, но Захар, забыв обо мне, ответил на звонок. Было холодно и неудобно, но только сейчас я заметила, что на мне зимняя куртка. Судя по всему, мерзавец надел ее на меня перед тем, как погрузить в багажник. Я стала раскачиваться на диване, пытаясь хоть как-то размять тело, но только вызвала неприятный зуд. В этот момент мне показалось, что за окном что-то промелькнуло. Я стала всматриваться внимательнее, но видела только высоченные сосны.

– Да, она пришла в себя. Я пока ничего не говорил. Дождаться тебя? – прогремел Захар в телефон, и я повернулась к нему. – Долго нам ждать? У тебя все готово, чтобы переправить Ланскую?

Я снова заметила что-то в окне и на этот раз точно убедилась, что зрение не обмануло. Там был Дима! Он нашел меня! Смирнов подал знак, чтобы я не волновалась, а сам снова скрылся.

– Лера, я уберу кляп, но ты не кричи, – убирая телефон в карман, Нилов снова ко мне повернулся. – Хотя, если очень хочется, можешь понадрывать связки, все равно никто не услышит. Мы одни в радиусе на несколько километров.

Захар склонился надо мной и стал развязывать повязку, что держала кляп, но в этот момент позади него скрипнула входная дверь.

– Ни с места! Подними руки и отойди от нее!

Дима медленно вошел в дом, держа Нилова на мушке. Растерявшийся преподаватель попятился назад, пока не наткнулся на журнальный столик. Он чуть не потерял равновесие, но тут же воспользовался замешательством моего Димы, схватил со стола большое блюдо и, как фрисби, метнул его в Смирнова. Раздался выстрел, но Нилов увернулся. Он ринулся на моего мужчину и попытался вырвать у него пистолет. Дима ловко вывернулся и локтем заехал в живот Захару, тот согнулся от боли, но своей хватки не ослабил. Мужчины упали на пол и стали бороться с переменным успехом. Я мечтала освободиться от своих оков, чтобы помочь Диме, но могла только мычать. В какой-то момент Дима оказался сверху, ему удалось скрутить Захара. Он достал откуда-то из-под куртки наручники и надел их на поверженного преподавателя, одновременно приковывая его к батарее.

– Лера! – Дима бросился ко мне, достал небольшой ножик и первым делом разрезал веревки на моих руках. Он не успел вынуть кляп, как я бросилась ему на шею. Эмоции взяли верх, и я разрыдалась на плече возлюбленного. – Ну все-все… Сейчас я помогу.

– Так значит, я не ошибся, – встрял Нилов. – Вы – любовники.

– Заткнись, урод, с тобой поговорю позже, – Дима помог мне вынуть кляп и стал развязывать мои ноги.

– Я так боялась… Ты засек меня по жучку?

– Да, умница, что сообразила. Этот гад тебе ничего не сделал? – любимый майор обеспокоенно осмотрел меня, а потом взял в ладони мое лицо. – Он тебя касался? Бил?

– Нет, ты пришел вовремя. Нилов ничего мне не сделал, – ответила я, и Дима шумно выдохнул.

– Не верь ему, Лера! Он врет! Запудрил тебе мозги! – снова вмешался Захар, и Смирнов хотел рвануть к нему, но я удержала.

– Оставь его, – сказала я. – Не стоит делать глупостей, сначала нужно его допросить.

– Хорошо, малышка, – улыбнулся Дима.

– Малышка? – переспросила я, думая, что ослышалась.

– Лариска сказала, что если ты расстроена, то тебя нужно как-то ласково назвать, я думал, пигалицей, но она запретила.

– Может быть, по имени? Знаешь, мне оно нравится.

– Я тоже предпочитаю «Лера». Ну или «Ланская», на худой конец.

– Подожди, а почему «пигалица»?

– Ну, это первое, что пришло мне на ум. Ты же мелкая.

– Придурок! – засмеялась я, но Смирнов решил меня заткнуть поцелуем.

Влюбленные часто бывают слепцами, а в нашем случае, это стало роковой ошибкой. Дима и я не заметили, как открылась дверь, и мы оказались под прицелом.

– Руки вверх! Оба!

На пороге стояла высокая девушка в зимнем костюме, по типу такого, как носят лыжники. Она целилась в нас пистолетом и выглядела очень решительной. Дима хотел потянуться за своим оружием, но незнакомка это заметила и, быстро подбежав к нам, первая схватила пистолет Смирнова.

– Захар, ты как? – не сводя нас с прицела, спросила она у своего сообщника.

– Нормально. Я в наручниках. Отстегнешь?

– Конечно, – кивнула девушка и обратилась к Диме: – Давай ключ, и без фокусов.

– Может, поговорим? – предложил Смирнов.

– Ключ!

Диме ничего не оставалось, как отдать незнакомке ключ. У меня промелькнула безумная мысль попробовать ее обезвредить, когда она будет освобождать от оков своего дружка, но Лыжница словно прочитала мои мысли.

– Лера, возьми ключ и сними с Захара наручники, – приказала она.

– А если не стану? – дерзко бросила я.

– Ты не в том положении, чтобы торговаться! Живее! – крикнула она тоном заправского командира. Я взглянула на Диму, и он легонько мне кивнул.

– Что вы собираетесь делать с Лерой? Зачем она вам? – вопросил мой мужчина.

– Тебя это не касается, но о девчонке можешь забыть, – процедила женщина.

Тем временем я подошла к Захару, опустилась рядом с ним и стала снимать наручники. Нилов не сводил с меня взгляда.

– Лера, тебе нечего бояться. Мы не причиним тебе вреда, – на удивление ласково заговорил он. – Арсений Витальевич не тот, за кого себя выдает. Он намеренно соблазнил тебя, чтобы использовать в своих целях.

– Замолчите, – прошипела я и со всей силы влепила Захару пощечину, как только он поднялся на ноги. – Не желаю слушать никого из вас! Вы конченные психи!

– Ланская! – крикнул Нилов, потирая щеку. – Угомонись! Я все равно тебя увезу, если потребуется, то опять вколем снотворное.

– Только коснись ее пальцем, и я тебя убью, – вмешался Дима.

– Я никуда с вами не поеду. Вы ненормальные фанатики! – я подбежала к Диме и прижалась к нему, ища защиты. В голове промелькнула безумная мысль, что лучше сразу умереть, чем стать их подопытной крысой.

– Лера, ты ничего не понимаешь! Не знаю, как ему удалось запудрить тебе мозги… Тебе, лучшей студентке Оболенки! – Захар шагнул к нам, а я сильнее вжалась в Смирнова, который крепко меня обнимал.

– Послушай, Лера, ты многого не знаешь и наверняка сразу не поймешь, но у нас нет иного выхода, – сказала Лыжница. – Мы хотим тебя защитить.

– Защитить?!

– Повторяю, этот человек, – Нилов кивнул на Диму, – специально соблазнил тебя. И наверняка ты не единственная студентка, которую он охмурил. У них такие методы.

– У них? – нахмурился Смирнов. – О ком ты говоришь?

– Не разыгрывай комедию, Арсений! Я все знаю. Профессор Ланской рассказал мне о вашем тайном обществе. Калокагатия. Но полиция уже вами занимается. Вам не сойдут с рук все эти убийства. А Леру и моего брата вы не получите.

– Что?.. – переспросила я, совершенно не понимая, что несет Нилов.

– Что тебе говорил профессор Ланской? – спросил Смирнов таким тоном, словно вел допрос.

– Думаешь, он унес свою тайну в могилу? Ошибаешься. Он успел мне все рассказать. Лера, – Захар снова посмотрел на меня, – я обещал твоему отцу, что тебя уберегу. Знаю, в это сложно поверить, но в Оболенке существует тайное общество. Это страшные и очень опасные люди. Им нужна ты, им нужен мой брат. С девушками их методы просты – молодой и статный преподаватель соблазняет студенток, дурит им головы, и они идут за ним, как по дудочке. Раньше они использовали Яна, но, видимо, он им чем-то не угодил, или просто нашли ему замену… Когда увидел, как рядом с тобой ошивается этот, сразу понял, кто теперь вместо Гуревича.

– То есть, ты думаешь, что я член тайного общества и специально соблазняю Леру, чтобы завербовать? – уточнил Дима.

– Скажешь это не так? – вмешалась Лыжница, которая все еще не сводила с нас дуло пистолета. И как только у нее не устала рука.

– Не так, – усмехнулся Дима. – А вы, простите, кто?

– Ах да! Я же не представилась. Какое упущение, – театрально досадовала девушка, доставая одной рукой из кармана удостоверение. – Лейтенант Виктория Девяткина.

– Полиция?! – удивилась я.

– Теперь ты видишь, Лер, нам можно доверять, – Нилов сел на журнальный столик и чуть наклонился в мою сторону. – Вика занимается расследованием. Она увезет тебя в безопасное место, где тебя не найдут. Этого Казанову мы упрячем за решетку. Да, Вик? Ты же сможешь на него что-нибудь найти?

– Это непросто, но мы что-нибудь придумаем, – улыбнулась Захару Лыжница. – И Юрку надо вытаскивать из вашего змеюшника.

– Это задачка не из легких. Мой братец, как ты помнишь, не подарок…

Они стали обсуждать, как лучше вывезти из Оболенки Юрку, рассказать ли правду или действовать, как со мной. Я же пыталась осмыслить все, что выдали Нилов и его приятельница.

– Дим, ты им веришь? – шепотом спросила я.

– Вряд ли они стали бы все это выдумывать, будь они Оболенскими сектантами. Нужно пробить эту Викторию Девяткину. Связаться бы с Лариской…

И тут, словно по мановению волшебной палочки, у Смирнова завибрировал телефон. Виктория кивнула Захару, чтобы тот вытащил Димин мобильный.

– Эм… Сахарный пончик звонит, – растерялся Нилов, а я не сдержала улыбки, вспомнив, как Диме пришлось переименовать подругу, когда в Москве проспорил ей желание.

– Включай на громкую связь, пусть этот отвечает, а мы послушаем, – сказала Лыжница и сурово посмотрела на Смирнова. – Только смотри без фокусов, иначе прострелю тебе оба колена и скажу, что так было.

Захар принял вызов, включил динамик и поднес телефон к Диминому лицу.

– Алло, – ответил Дима.

– Красавчик, это я. Соскучился? – сходу выпалила Лариса, а Нилов пожал плечами, глядя на меня, словно говоря «я же предупреждал». Да, Захар Артемович, я тоже заблуждалась по поводу Ларисы.

– Ларис, что-то срочное? – серьезно спросил Смирнов.

– Что за тон? А где же радость от моего звоночка?

– Нет времени. Что такое?

– Я получила ответ от нашего доктора, которому переслала карту Селезневой, – настроившись на рабочий лад, заговорила подруга. – Ей делали несколько операций, ты даже не представляешь каких!

– Не представляю, я не медик, – отрезал Смирнов.

– Трансплантация матки. Ей удалили собственную здоровую матку, чтобы пересадить другую, но только из этого ничего не вышло. Орган не прижился, в итоге Селезнева стала бесплодна.

– Вот что она имела в виду, когда говорила, что недееспособна, – догадалась я. – Со мной они хотят сделать то же самое?

– Ой, Леркин, ты тут? Я тебе не могла дозвониться, решила, что ты на паре, – сказала Лариска.

– Нет, я уже отучилась, – ответила я, глядя на хмурых Захара и Викторию. Эта парочка явно не понимала, что происходит, но оба молчали и не мешали нам разговаривать.

– Ладно, я пришлю подробный отчет врача Димке на почту. Вы там, видно, заняты, – хохотнула Лариса. – Не буду мешать.

– Пока, – пробормотала я, и она отключилась.

Захар убрал Димин сотовый себе в карман и посмотрел на Викторию. Лыжница не сводила с нас глаз, и тут неожиданно опустила оружие.

– Кто, черт возьми, это был? Кто такой этот Димка, которому перешлют отчет? Ты кто такой? – набросилась она на моего майора.

– Это была Лариса, наша с Лерой подруга и моя коллега, а Димка, которому она перешлет отчет, я.

Повисла пауза. Парочка явно не ожидала такого поворота событий. Наконец Виктория отмерла и, опустившись на столик рядом с Захаром, всем своим видом показала, что готова слушать. Только Дима не торопился продолжать разговор. С довольной мордашкой мой Индюк откинулся на спинку дивана и скрестил под грудью руки.

– Ну?.. – не выдержала Виктория.

– Что «ну»? Думаю, вы понимаете, что ошиблись на мой счет? Я не состою в этой чокнутой секте.

– Кто ты? – спросил Захар.

– Майор Дмитрий Смирнов. Федеральная Служба Безопасности.

Виктория присвистнула и улыбнулась, а вот Нилов только сильнее нахмурился. Он что-то шепнул Лыжнице, и та ему кивнула.

– Как мы можем проверить, что вы говорите правду? У вас при себе есть удостоверение? – спросила она.

– Конечно, я всегда таскаю его с собой, когда работаю под прикрытием. Максимум, что вы можете, это позвонить в мое управление, но по той же причине вам вряд ли дадут обо мне информацию.

– Дима говорит правду, – вмешалась я. – Он действительно майор ФСБ, я была у него в управлении.

– Лера, а ты каким боком во все это замешана? В смысле, как все узнала?

– Это долгая история, – протянула я.

– Ну мы никуда не спешим, – сказала Виктория. – Раз мы вроде как работаем в одном направлении, предлагаю поделиться тем, что выяснили.

– Идет, – ответил Дима и привлек меня к себе, собственнически обнимая. – Дамы вперед, так что начнем с вас.

55. Союзники

История тайных обществ уходит корнями в древность. Считается, что они возникли из отрядов воинов-охотников, для вступления в которые требовалось пройти процедуру изощренной инициации⁷⁵. Подобные тайные общества присущи многим традиционным религиям. Даже в Библии можно найти описание тайного общества – собрание Иисуса со своими учениками. Вспомнить хотя бы ТайнуюВечерю – последний ужин Христа с двенадцатью самыми близкими учениками, когда он установил таинство евхаристии, преподал заповеди о смирении и христианской любви, предсказал предательство одного из учеников и будущие судьбы христианской церкви и всего мира. Тайные общества в том или ином виде существуют на протяжении всей истории человечества: масоны, баварские иллюминаты, орден окулистов, сыны свободы и другие. Многие люди почтут за честь стать членом подобного общества, не исключением был мой отец.

Андрей Ланской, будучи молодым аспирантом Оболенского университета, получил особое приглашение вступить в ряды тайного общества, именующего себя Калокагатия. Папа не стал долго сомневаться и с гордостью вошел в его ряды. На протяжении долгих лет он трудился во имя их идеалов и свято верил в благие цели, закрывая глаза на средства, используемые для их достижения. Тщеславие затуманило папин разум, поэтому он не принял маминых убеждений, что Калокагатия – нечто больше, чем сборище преступников. Мечтой отца стало сделать из меня особого члена их общества. Во мне видели потенциал близкого идеалам Калокагатии человека и убедили верного им профессора Ланского, что такая судьба его дочери самая лучшая. В отличие от папы, мама была категорически против того, чтобы отдать меня в ряды ненормальных Оболенцев. Она поставила отцу ультиматум – Университет или семья. Папа свой выбор сделал.

Мама подала на развод, увезла меня из Оболенки и запретила отцу забирать меня к себе. Она наивно полагала, что может уберечь меня от общества Калокагатии, за что поплатилась жизнью. Конечно, мой папа понял, что авария, в которой погибла его бывшая жена, была подстроена. Он даже пригрозил, что сам уйдет из Оболенки и заберет меня, но, в конце концов, поддался убеждениям общества и не просто остался в Университете, но и согласился на мое посвящение.

В течение пяти лет папа готовил меня для вступления в Калокагатию. Он настаивал на моих ежедневных занятиях, следил не только за учебой, но и успехами в спорте и танцах. Я во всех смыслах оправдывала ожидания оболенцев, тем более огромную роль играло то, что я родилась именно здесь. Папа не знал, почему это так важно, списывая на обычные предрассудки пожилых членов общества, но гордился моим происхождением.

Постепенно все стало меняться. Отца ввели в более высокие круги Калокагатии, где он узнал о тайном плане достижения высшей цели: подчинение всего человечества элитарному меньшинству идеальных людей и уничтожение недостойных. Так, все прекрасное, во что верил Ланской: саморазвитие, работа над телом и духом, всеобщее просвещение, получило иную окраску. Калокагатия не стремилась сделать мир лучше, их целью было получить власть над миром, перекроив его по своему взгляду.

– Боже мой! Рядом с подобным фашизм кажется детским лепетом! – ужаснулась я, когда Захар перевел дыхание, чтобы продолжить свой рассказ.

– И твой папа это понял, только он слишком глубоко во все это погряз и не мог просто так уйти.

– Они своих не отпускают, – грустно усмехнулась я.

– Да, – согласился Нилов. – Радзинский попытался сбежать…

– И его убили, – докончила я. – Потом был мой папа, а последней жертвой стал наш бедный библиотекарь.

– Сергей Петрович? – удивился Захар. – Твой отец ничего о нем не говорил.

– Он не входил в Калокагатию, как вы их назвали, но Вдовину удалось многое узнать. Его интересовала история Оболенки, за это и поплатился.

– А ты как обо всем узнал? – вмешался Дима. – Почему Ланской все тебе рассказал?

– Хотел найти союзника. Ты же знаешь, мы с Андреем Николаевичем всегда были в хороших отношениях? – обратился ко мне Захар, и я кивнула. – Незадолго до того как… В общем, как-то вечером он зашел ко мне и рассказал все, что знал о Калокагатии, покаялся в своих грехах и попросил помощи. Сначала я подумал, что Ланской не в себе, но зная его… Он попросил меня позаботиться о тебе, если с ним что-нибудь случится. Была и другая причина, почему он выбрал меня. Кроме тебя, они хотят завербовать Юрку. Брат молчит, но ему предложили место в Оболенке, и он согласился.

– Серьезно?

– Да. Хм… Не знаю, с чем это связано, но выпуск этого года их особенно интересует. Обычно в преподавательский состав приглашают одного выпускника, может, двух, и то не всегда. Но в этот раз выбрали несколько человек.

– Ты знаешь всех, кого они завербовали? – спросил Дима.

– Ланской говорил о Лере, Юрке, Альберте Шульце, Лене Королевой, но она уехала…

– Скорее всего, мертва, – прошептала я.

– Что?!

– Лена тоже много знала. У нее были близкие отношения с папой, ей он рассказал если не обо всем, но о многом. Она хотела уехать к сестре, но ее машина исчезла, так и не добравшись до города.

– Черт возьми! – выругалась Виктория, которая все это время молча слушала рассказ друга. – Скольких они уже убили?!

– И что вы с отцом думали делать? Как планировали нас уберечь? – спросила я с глупой надеждой, что Захар и папа придумали что-нибудь стоящее.

– У нас не было никакого конкретного плана, – разбивая все надежды вдребезги, ответил Нилов. – Проблема заключалась в том, что у вас с Юркой были блестящие показатели. Как ни крути, а вы сами своей учебой делали все, чтобы вас не отпускали.

– Поэтому вы пытались завалить нас с Юрой на физкультуре и латыни? – догадалась я.

– Я был в отчаянии. Ты ясно дала понять, что не намерена меня слушать, у Юрки появились секреты, он предпочел слушать ректора, а не доверять брату.

– Это была ошибка Захара, – вмешалась Виктория. – Своим поведением он привлек к себе ненужное внимание, получил выговор от ректора.

– Серов даже пригрозил увольнением, – подтвердил Нилов, – тогда мне ничего не осталось, кроме как похитить тебя. С Юркой я бы поступил так же.

– Хм… – я поежилась и с ногами забралась на диван. – Со мной проблема, как видишь, решилась, но сейчас надо думать, как уберечь остальных ребят.

– Нам нужно найти их главаря. Они зовут его Верховный. Ланской рассказал тебе, кто стоит за всем этим обществом? – спросил Смирнов.

– Нет, Андрей Николаевич не называл имен, только про Гуревича рассказал. Но мы условились, что он составит список всех известных ему членов общества с занимаемыми должностями, а я свяжусь с полицией и устрою им встречу…

– Как вы понимаете, эта встреча не состоялась, – перебила Вика.

– Получается, полиция ведет расследование? – я посмотрела на девушку, но она отвела взгляд.

– Как такового преступления не было. Жалобу никто не подавал, и расследования не начинали. Скажем так, я занимаюсь самодеятельностью.

– А сколько было гонора, когда наставляла на нас оружие, – усмехнулся Смирнов и получил от меня локтем в бок.

– Да, я блефовала, – гордо заявила Виктория. – Но вы оба повелись!

– Давайте не будем ссориться, тем более сейчас, когда выяснили, что мы заодно, – встряла я. – Захар Артемович, вы еще что-нибудь про них знаете?

– А вам этого кажется мало? – усмехнулся Нилов. – Что знаете вы? И ты, Лера, как оказалось, во всем этом замешана?

– Все началось осенью. Я пришла к профессору Радзинскому…

Я стала в подробностях излагать, как по воле покойного научного руководителя оказалась втянута в опасную игру, где на кону стояли жизни ни о чем не подозревающих людей. Мой рассказ подхватил Дима, а Нилов и его подруга внимательно слушали, лишь изредка отпуская короткие комментарии.

– Подземелье, серьезно?! И там проходят их сходки-оргии? – недоверчиво переспросил Нилов, когда Дима наконец замолчал.

– Мы имели несчастье все это видеть собственными глазами, – подтвердила я, поморщившись от мерзких воспоминаний. – В ту ночь в подземелье я попалась Яну, и если бы не Дима…

– Попалась Яну? И как вы выкрутились?

– Ян погиб не в своем доме, но это действительно была случайность. Во время драки он упал и ударился головой.

– Черт… – пробормотал Нилов, запустив руку себе в волосы, как обычно делал мой Смирнов. – Они догадались, что в подземелье были вы?

И тут настал самый сложный момент нашего признания, но Дима взял меня за руку и, легко улыбнувшись, сам продолжил:

– На Лере был браслет, который незадолго до этого подарила Лена Королева. Она обронила его в подземелье, и оболенцы, скорее всего, его нашли.

– Из-за меня Лену убили, – прошептала я, чувствуя горячие слезы на своих щеках.

– Ты ни в чем не виновата, – процедил Смирнов. – Виноваты эти ублюдки, и я сделаю все, чтобы их уничтожить.

– А что это за магические камни? – вмешалась Вика. Она просто хотела сменить тему и отвлечь нас, но ее вопрос помог мне собраться.

– Сложно сказать об их происхождении. Им не одна сотня лет, и кем они были возведены неизвестно, – шмыгая носом, произнесла я. – Оболенцы уверены, что стоунхендж имеет магическую силу, поэтому вокруг него создали нечто вроде святилища, где и собираются. Там настоящий тронный зал их Верховного: бархатные шторы, канделябры, позолота.

– Нам необходимо доказать причастность этих людей к преступлению. К любому преступлению. Чтобы начать нормальное расследование, – сказала Виктория.

– Мы не можем, – отрезал Дима. – Если арестуем нескольких человек, то всю шайку не накроем. Нужно добраться до Верховного и только тогда брать.

– Пока у меня связаны руки, я не имею права вести расследование. Да и начальник в любой момент может поставить меня на другое дело.

– Но нам нельзя рисковать! Нельзя спугнуть их главаря. Единичные потери их обществу не в новинку, даже если арестуем Серова и Ремизову, эти гады продолжат творить свою херню. Мы не спасем ни Леру, ни Юрку.

– Он прав, Вик, – вздохнул Захар. – Нельзя торопиться.

Лейтенант Девяткина сдалась под нашим напором. Они с Димой стали обсуждать возможности быстрого штурма Оболенки в случае необходимости, а мы с Захаром пошли на кухню, чтобы приготовить какое-нибудь подобие ужина. Время было позднее, и после такого бурного дня все проголодались.

Домик, в который привез меня Захар, оказался дачей Виктории, где она бывала нечасто. Но нам повезло, что совсем недавно девушка с друзьями приезжала сюда на зимние шашлыки. В холодильнике остались яйца, в шкафу – банка тушеной фасоли и сухари. Немного, но для экстренного перекуса подойдет.

– Лер, скажи, чем помочь.

– Организуете чай? Не могу найти заварку.

– Осталось три пакетика липтона, можем заварить в стакане, а потом всем по кружкам? – заглядывая в ящик буфета, предложил преподаватель.

– Давайте так, – улыбнулась я и потянулась к большому пластиковому стакану.

– Лер, раз мы вроде как в одной лодке, предлагаю оставить формальности и перейти на «ты», как смотришь?

– Вы уже перешли, – заметила я.

– Не со зла и не в обиду, – нахмурился Нилов. – Ну, так как? В Университете, конечно, все будет по-старому.

– Хорошо, – я протянула Захару банку фасоли, чтобы открыл, а сама принялась за яйца.

– Лер, – мужчина поставил на стол фасоль, но не отвел от нее взгляда, словно бобы смогут выскочить из банки и начать танцевать Канкан.

– Что?.. – нахмурилась я, чувствуя, что такое поведение Нилова не к добру.

– Ты и Дима… У вас серьезно?

– Да, – не раздумывая ни минуты, ответила я.

– Не пойми меня неправильно, я не пытаюсь играть роль старшего брата, но все же, ты хорошо подумала?

– Этот человек спас мне жизнь, был рядом в самый сложный момент, и сейчас он единственный, кому я полностью доверяю. Да, я подумала хорошо!

– Он тебя старше почти на десять лет…

– Так тебя смущает разница в возрасте? Она не так велика, да и мне не пятнадцать.

– Хорошо, Лер. Ты умная девушка и знаешь, что делаешь, – улыбнулся Нилов, и больше мы не касались темы моей личной жизни.

После легкого ужина мы стали собираться в обратную дорогу. Нельзя было допустить, чтобы отсутствие Димы и Захара заметили. Достаточно того, что оба не явились на ужин. Они придумали легенду, будто решили провести вечер в городе, чтобы немного развеяться. Два свободных молодых мужчины… Для пущего антуража Вика сбрызнула рубашку Нилова своими духами. Я была не в восторге от такой выдумки, но пришлось засунуть девичью гордость куда подальше.

Машину Захара мы оставили у Викиной дачи, и в Оболенку поехали на Диминой. Чтобы меня не заметили, на въезде в Университет я спряталась на заднем сиденье и только у папиного дома незаметно прошмыгнула к крыльцу. Наше бурное приключение дало о себе знать дикой усталостью, и я мигом заснула, как только оказалась в спальне, а следующим утром благополучно не услышала будильник.

На завтрак я неслась со всех ног. Будь это любой другой день, я бы спокойно перекусила в кафетерии, но сейчас было необходимо показаться в общей столовой. Я еще не догадывалась, что мое отсутствие легко могло бы остаться незамеченным.

Я вбежала в столовую и замерла на пороге. Место раздачи блюд украшала гирлянда воздушных шаров, а посреди обеденного зала стоял стол с различными фруктовыми нарезками. Все что-то бурно обсуждали, громко смеялись и шутили. Складывалось впечатление, что я невольно оказалась на чьем-то дне рождения. Рядом со столом с фруктами в обнимку стояла чета Мурашовых. Наш повар и его супруга светились от счастья, а вокруг них толпился почти весь преподавательский состав. В памяти живо всплыла сцена, увиденная в подземелье, как Юлию Мурашову куда-то везли на каталке, и появилось смутное ощущение, что праздник как-то с этим связан. Я отыскала глазами Диму. В отличие от других, он оставался серьезным и даже хмурым, что подтвердило мои подозрения.

– Что случилось? – спросила я у Марины Поздняковой, подсаживаясь к ней за столик.

– А, Лерка… Ты все пропустила. Геннадий Владимирович приготовил праздничный завтрак. Его жена забеременела.

– Что?! Юлия в положении?

– Ага. Оказывается, они думали, что Мурашова бесплодна, а тут бац! На его месте я бы провела тест на ДНК, мало ли проблемы были не у нее, а у него…

Марина продолжала нести свою чушь, но мне уже было не до нее. Теория Димы, что Оболенцы занимаются евгеникой, находила подтверждение. Я не сомневалась, что беременность Мурашовой была ничем иным, как очередным их экспериментом по созданию идеального человека. Но ведь я тоже была зачата и родилась в Оболенке. Что, если и я часть их эксперимента? Может быть, именно поэтому они не хотят меня отпускать?

56. Конец игры

С XIV века в Европе начинается новый этап развития культуры. Патристика и схоластика остаются в прошлом, зарождается иное мировоззрение, в центре которого отныне не Бог, а человек. Бог сотворил мир, а венцом творения стал человек. Именно на людей Бог возложил священную обязанность создавать то, что не создал сам. Человек есть главная ценность, центр Вселенной и цель всех совершающихся в мире событий, его возможности безграничны, а достоинство неоспоримо. В культурологической науке подобная философия получает название «гуманизм», что происходит от латинского слова «хуманитас» – человечность. Но все новое – это хорошо забытое старое…

Философия гуманизма пришла на смену темным средним векам, а те, в свою очередь, возникли на руинах высококультурной Античности. Идеи гуманизма проскальзывают в трудах Аристотеля и Демокрита. В Древней Греции и в могущественной Римской империи интерес к человеку был велик. Основой античного гуманизма было стремление к саморазвитию и самовоспитанию. Главный принцип того времени – «Калокагатия», исходя из него, личность должна быть гармоничной, этически и эстетически совершенной. Средневековье изменило философский вектор и долгие столетия превозносило как высшие добродетели смирение и самоограничение. Только с конца тринадцатого века пробуждается интерес к человеку, а с четырнадцатого становится культурной доминантой. Да, этот гуманизм иной, нежели в Античности, здесь важное место отводится христианскому Богу, но все же происходит возрождение именно тех, древнегреческих идеалов. Отсюда и название эпохи – Возрождение.

Что происходит дальше? Развивается наука, создаются великие произведения искусства, совершается кругосветное путешествие, открываются новые земли, появляются различные изобретения, но ценность человека остается непоколебимой…

Слушая лекцию по культурологии, я задумалась над словами преподавательницы. Действительно ли ценность человека осталась непоколебимой? Войны, Холокост, геноцид этнических групп населения – все это доказательство тому, что люди лишь пешки, которыми можно жертвовать в игре сильных мира сего. Простых смертных легко пускают в расход, когда это нужно во имя интересов избранного меньшинства. Такая ситуация укоренилась в нашем мире, и в частности подобное есть в Оболенке.

Придя к страшному открытию, что я, выношенная матерью и рожденная в Оболенском университете, могу быть результатом опытов по созданию идеальных людей, мы с Димой решили проверить эту безумную теорию. Точнее, это была его идея, поскольку я поддалась панике. После завтрака до занятий нам удалось ненадолго остаться наедине в подсобке его аудитории, и только оказавшись в крепких объятьях любимого мужчины, я стала успокаиваться.

– Знаю, о чем ты думаешь, – сказал он, перебирая пальцами мои распущенные волосы.

– Евгеника… Ты был прав, а я могу быть такой же экспериментальной крысой, как и другие…

– Не говори так о себе! Ты никакая не крыса, а самая потрясающая девушка, какую я только знаю!

– Дим…

– Не перебивай, пожалуйста! – решительно произнес он. – Мы все проясним, я уже написал Лариске. Завтра едешь в Москву и проходишь полное медицинское обследование. Мы должны убедиться, что с тобой все в порядке.

– А если нет? – спросила я, чувствуя, как рвется из груди сердце.

– Лера, ты сильная, здоровая, красивая девушка. С тобой все в порядке! – уверенно заявил он и легко поцеловал в губы. – А теперь иди. Не хватает только, чтобы нас застукали.

– Пока…

– До вечера, Ланская.

По пути на пару я получила СМС от нашей московской подруги. Она сообщила, что обо всем договорилась, и в одиннадцать часов меня встретит на подъезде к Москве, чтобы доставить в клинику. Но случилось непредвиденное…

В сорока километрах от Оболенки в поселке Лыкошино в семидесятые годы двадцатого века был открыт детский дом для детей с особенностями развития. Накануне вечером там произошло страшное несчастье: загорелась старая проводка, возник пожар. Пожарная служба Лыкшино не справлялась с тушением, а спасатели из областного центра приехали слишком поздно. Детей успели эвакуировать, хотя у многих случилось отравление дымом, а вот здание не спасли. На обеде в столовой ректор объявил, что предложил руководству детского дома временно перевезти воспитанников в Оболенский городок. Разместить маленьких гостей и их воспитателей Серов распорядился в преподавательском корпусе, жильцы которого с легкостью могли потесниться.

Детей перевезли после обеда, когда студенты сидели на втором блоке лекций. Пока нам рассказывали про гуманизм в культуре, я наблюдала в окно, как подъезжают машины и рабочие выносят медтехнику. Носилки, капельницы, инвалидные кресла и какая-то аппаратура – всего этого хватило бы для настоящего госпиталя. Но ведь детишки не так сильно пострадали? Как только грузовики уехали, на территории Оболенки показались три автобуса. Обслуживающий персонал помог воспитателям с детьми, и вместе они довольно быстро высадили всех малышей.

– Ланская, я понимаю, что вы считаете себя самой умной, но имейте уважение к преподавателю! – помешала моим наблюдениям Римма Николаевна.

– Извините, – промямлила я.

– Чтобы больше подобного не было! Вы еще не получили свой красный диплом, – процедила культурологичка и, вернувшись за кафедру, продолжила свою лекцию.

После культурологии нас ожидал коллоквиум по праву, но до этого я собиралась зайти к Серову, чтобы отпроситься на день в Москву. Не успела я дойти до кабинета ректора, как получила СМС от Димы с просьбой срочно зайти в аудиторию латыни. Опять что-то случилось, в этом не было сомнений.

Нилов со Смирновым устроились с чаем за столом среди наваленных кипами студенческих работ и сейчас выглядели как самые настоящие коллеги-преподаватели в перерыве между лекциями. Кроме нас, в аудитории были студенты, но мужчин это совершенно не смущало.

– Ланская, подойдите, – обратился ко мне Захар, и я шагнула к нему. – Вчера я просил вас лично отвезти в Москву документы на конкурс по античной литературе… – он выжидающе посмотрел на меня, а я только нахмурилась, не понимая, о чем вообще идет речь, ведь о конкурсе слышала впервые. – Валерия, в связи с ситуацией, которая сложилась в Университете, вы не сможете покинуть территорию Оболенки.

– Что?! Не понимаю.

– Дело в том, Ланская, – вмешался Дима, – что Иван Викторович временно запретил сотрудникам и студентам Оболенки покидать Университет. Сюда тоже не впустят людей со стороны. Временно.

– Но почему?!

Захар молча черкнул что-то в своем ежедневнике и повернул его ко мне. «Мы в западне», – прочитала я и перевела взгляд на Диму.

– Учитывая, что у нас в городке теперь живут дети-сироты, сейчас к Университету возросло внимание журналистов, и наш ректор боится, что это нехорошо скажется на учебном процессе. По той же причине он против того, чтобы кто-то из Университета его покидал. Исключительно из безопасности.

Хотелось сказать, что это полный бред, но Нилов и Смирнов и без меня это знали. На самом деле ректор боялся не журналистов, а других незваных гостей. Он чувствовал опасность и всячески старался себя обезопасить. Сейчас мы были на его территории без чьей-либо поддержки, совершенно безоружные в клетке с диким зверем.

– В таком случае моя поездка отменяется? – спросила я.

– Именно. За этим я тебя и позвал. Не стоит ходить к Серову отпрашиваться, – ответил Захар.

– Угу, – пробормотала я и взглянула на Диму, который сверлил меня взглядом. Он был каким-то странным, слишком взвинченным и взволнованным.

– Ланская, сегодня жду тебя с наработками диплома к… – он посмотрел на наручные часы, – к шести вечера.

– Хорошо, Арсений Витальевич.

– А теперь иди, чтобы не опоздать на пару.

До шести время пролетело так быстро, что я не успела опомниться, как уже стояла на пороге Диминого дома. Он открыл не сразу, и по его виду я поняла, что наши дела плохи. Растрепанный, с красными глазами, как после долгого сидения за компьютером, в мятом спортивном костюме.

– Что такое? – сходу спросила я.

– Не стой на пороге. Заходи, – Дима пропустил меня в дом, и я, скинув в прихожей пальто и обувь, по-хозяйски прошла в гостиную.

– Так что, Дим? Все плохо?

– Хуже, чем мы думали. Весь этот фарс с невыездом из Оболенки… Ты же понимаешь, что дело не в журналистах?

– Да, понимаю.

Мы стояли друг напротив друга в одинаковых позах, скрестив руки под грудью, словно готовились к поединку между собой.

– Серов отказал нашему человеку, которого хотели прислать нам в подкрепление под видом преподавателя физкультуры. Захару настоятельно рекомендовали прекратить общение с Викторией…

– Они про нее узнали?! – ужаснулась я.

– Да, – Дима перевел дыхание. – И тебя мы не можем переправить в безопасное место. Они контролируют дороги. Оболенка стала настоящей крепостью.

– Что нам делать?

– Единственное, что остается – это поймать их с поличным, устроить облаву на вертолетах. Это сейчас единственный способ проникнуть в Университет.

– Почему бы тебе не раскрыться? Потребовать расследования вслух, тогда у Серова не будет возможности отказать тебе?

– Потребовал, но для моего руководства недостаточно фактов для такого громкого расследования. Кто я для них? Шут?! Сумасшедший с безумными идеями о захвате мира?!

Дима стал прохаживаться вдоль гостиной, запустив руки в свои волосы. Он был в отчаянии. Я шагнула к нему, хотела остановить, но Смирнов словно меня не заметил. Только когда я схватила его за руку, он посмотрел на меня.

– Лера, я боюсь, что у нас не хватит сил и ресурсов, чтобы их одолеть. А теперь еще эти сироты… Серов не похож на благотворителя. Им зачем-то нужны дети.

– И мне страшно подумать зачем…

– Сегодня ночью мы идем в подземелье. Попытаемся проникнуть в преподавательский корпус.

– Хорошо, во сколько?

– Нет, Лер, – он взял меня за обе руки, поднес к губам и поцеловал поочередно в ладошки, – идем мы с Захаром. Ты останешься дома.

– Почему? Думаешь, не справлюсь?

– Напротив, ты справишься, но будешь нужна нам сверху. Я возьму с собой камеру, постараюсь заснять все, что увижу, и отправить тебе на ноутбук, а ты по сети будешь транслировать Вике. Если наткнемся на что-нибудь мало-мальски подозрительное, она отправит наряд полиции в Оболенку.

– Это рискованно! Так рискованно!

– Выбора нет, – отчеканил Смирнов и увел взгляд в сторону.

Я почувствовала, что он не сказал мне всего. Дима был одновременно напряженным, взволнованным и каким-то грустным. Его что-то терзало, но он молчал. Неужели не доверял после всего, через что мы прошли.

– Дим, что-то еще?

– Тебе этого мало, Ланская? – усмехнулся он, но ни на грамм не просветлел, оставаясь мрачнее обычного хмурого себя.

– Было бы достаточно, не знай я, что ты что-то не договорил… – я ткнула его в грудь указательным пальцем. – Выкладывать все начистоту!

– В кабинете Серова лежит приказ о моем увольнении, – с деланным равнодушием сказал Дима. – Он подписан, но дата не проставлена.

– Может быть, это на будущее? Когда я смогу тебя заменить?

Я сморозила глупость, и мы оба это поняли, но хотелось хоть как-то приободрить его и себя. Приказ об увольнении… Все? Конец игры? Его раскрыли и теперь хотят убрать? Но зная их методы, я боялась, что эти люди захотят убрать его другим способом. Я поджала губу, стараясь не выдать ему своего страха, но Дима прекрасно все понял. Мы оба знали об опасности, которая над нами нависла. Теперь все действительно зависело от этой ночи… Другого шанса не будет. Дима слабо улыбнулся и провел ладонью по моей щеке.

– Я хотел у тебя спросить одну вещь… хм, – он стыдливо увел взгляд в сторону.

– Что?

– Если у нас все получится, и мы арестуем оболенских сектантов, то я вернусь в Москву, а ты останешься доучиваться. Ты уже думала, чем будешь заниматься после выпуска?

– Папа хотел, чтобы я пошла в исследовательский институт, но я не знаю…

Дима взял меня за руку и повел к дивану, сел сам, а меня усадил себе на колени. Он убрал с моего лица волосы и долго всматривался в глаза, не решаясь заговорить. Мое сердце, подобно лесной дикой птице в клетке, отчаянно билось в груди. Мой мужчина приоткрывал стальную завесу своей мужественности, демонстрируя неуверенного и уязвимого мальчишку. Хотелось прокричать ему о том, как сильно я люблю, вот только мне не хватило духу сделать признание первой.

– Ты это хотел спросить? Чем я планирую заниматься? – наконец заговорила я.

– Да, но не только… Лер, если все закончится хорошо, и ты после защиты диплома решишь переехать в Москву, согласишься встретиться со мной снова?

– Встретиться снова? А мы не будем видеться, когда ты уедешь?

– Мы будем так далеко, а с моей работой я не смогу сюда мотаться.

– Подожди… – я уперлась ладонями ему в грудь, отталкивая от себя, чтобы видеть его взгляд. – Подожди, ты меня бросаешь?

– Бросаю?! Нет, наоборот! – выпалил Дима и против моей воли притянул к себе, заключая в крепкие объятья. – Ослица!

– Что наоборот? Ты же сказал, что не станешь ко мне приезжать!

– Потому что у меня работа. Но это не значит, что я не хочу тебя видеть. Поэтому и спросил, что ты будешь делать после выпуска, потому что если решишь обустроиться в Москве, то мы бы могли видеться…

– Ну раз так, то да, мы могли бы видеться, – вздохнула я, но все еще чувствовала какой-то неприятный осадок.

– Лер, ну и не только…

– Что еще?..

– Может быть, если ты переедешь в Москву, то будешь жить со мной? Я просто подумал, что мамину квартиру ты бы сдавала…

– Так ты хочешь, чтобы мы жили вместе? – вот тут я уже заулыбалась во все тридцать два зуба, а от мнимого осадка не осталось и следа.

– Да, Лерка… Если не согласна, то я не настаиваю. Можем просто видеться поначалу. Просто я не представляю, каково мне будет без твоих нотаций и нравоучений. И готовишь ты хорошо.

– Только это? – я несильно ударила Диму по плечу.

– Нет… Ты еще очень страстная…

– Индюк!

Может быть, это и не было традиционное признание в любви, о котором мечтают все девушки, но для Смирнова сказать подобное было уже огромным шагом. Впервые за все время он заговорил о будущем, о нашем будущем.

Дима, подхватив меня на руки, встал с дивана и направился к лестнице, нашептывая, что до ужина осталось сорок минут, и на это время у него есть кое-какие планы, но до спальни мы не добрались. Во входную дверь постучали, и, как только я привела себя в порядок, Смирнов пошел открывать.

– Добрый вечер, Арсений Витальевич, – с порога поздоровался ректор

Внутри меня все похолодело. Я торопливо достала из сумки свои конспекты и стала раскладывать их на столе, чтобы создать видимость настоящих занятий.

– И вам, Иван Викторович.

– Не пригласите войти?

– Чем обязан?

– Лучше вам нас впустить…

Я обернулась и увидела с Серовым трех крупных мужчин из обслуживающего персонала. Нужно было срочно звать на помощь, я полезла в сумку за телефоном, но не успела набрать сообщение Ларисе, как один из обслужников вырвал у меня мобильный.

– Что все это значит? Что вам надо? – отчеканил Дима, демонстрируя непоколебимую решимость.

– Поговорить, майор Смирнов. Поговорить, – ректор вальяжно уселся на кресло и, достав из внутреннего кармана пистолет, направил его на Диму. – Игра окончена, майор Смирнов.

57. Поражение

Что такое борьба? Борьба – это схватка, в которой противники стараются осилить друг друга. Борьба – это нечто присущее природе человека. Борьба – это неотъемлемая часть нашей жизни. Истоки борьбы следует искать в первобытное время. Необходимость добычи пищи, собственной защиты и защиты сородичей вынуждала первобытных людей быть готовыми ко встрече с врагом. Со временем у человека появляется оружие, которое, проходя долгие стадии эволюции, становится все более совершенным. В современном мире одним из наиболее действенных оружий становится шантаж. Имея в руках нечто важное для противника, можно получить полную власть над ним, практически ничем не жертвуя. В нашей борьбе с тайным обществом «Калокагатия» ректор Серов выбрал именно шантаж.

– Дмитрий, я дам вам время собрать вещи и покинуть Оболенский Университет, но собираться вы будете под присмотром моих молодцев, – Серов кивнул мужчинам, и те моментально напряглись.

– Хорошо, мы соберем вещи и немедленно уедем с Лерой из вашего гадюшника, – процедил мой майор.

– Вы не поняли, – омерзительно улыбнулся Серов, – Лера останется здесь. Ее вы больше не увидите.

– И не мечтай, падла! Без Ланской не уеду! – Дима хотел рвануть к ректору, но шавки Серова его быстро схватили.

– Нет! – закричала я, когда один из «молодцев» со всей силы ударил Смирнова в живот. Я хотела кинуться на мерзавца, но мужчина оттолкнул меня так, что я улетела на пол, ударившись локтем.

– Только тронь ее! – Дима снова сделал попытку вырваться, но опять получил удар.

– Дмитрий, никто не собирается обижать Валерию. Более того, вы также будете в полной безопасности, если не станете лезть в наши дела.

– Я никуда не уеду без Ланской. Хотите, чтобы я оставил вас в покое? Хорошо. Но я заберу Леру…

– Вы не в том положении, чтобы указывать. Немного введу вас в курс дела, и вы сам все поймете, – Серов кивнул обслуге, и те силой усадили Диму на диван. – Так вот, Валерия слишком важна для нас, и мы не собираемся терять такой важный экземпляр.

– Что?! Какой к черту экземпляр?! – взвыл Смирнов и с ужасом посмотрел на меня, будто я не человек вовсе…

От такого взгляда я непроизвольно поежилась. Выходит, мы были правы: я всего лишь подопытная крыса этих мерзавцев? Я не такая, как мои однокурсники, друзья, любимый мужчина. Так что же я на самом деле, ведь мои чувства самые обычные? Люблю, боюсь, желаю, чувствую боль – в чем я другая? Почему экземпляр?! Прикрыв глаза, чтобы не дать себе расплакаться, я отвернулась.

– Лера, посмотри на меня, – приказным тоном отчеканил Смирнов, и я поддалась. – Быстро выкинь из головы все, что надумала! И я тебя тут не оставлю!

– Очень по-геройски, майор, – громко рассмеялся ректор. – Я впечатлен. Жаль, что на своих занятиях вы не были столь уверены. У нас давно появились подозрения на ваш счет, но мы присматривались. И было любопытно наблюдать за Ланской. Она так близко подобралась к нам. Согласитесь, если бы не она, вы бы не продвинулись так далеко? Не так просто найти замену в середине учебного года, – наигранно вздохнул он, состроив гримасу сожаления, и тут же снова заулыбался, – но мы как-нибудь справимся. Передадим ваш курс до конца года другому преподавателю, а с будущего сентября оформим Валерию.

– Я не стану с вами работать, – поморщившись, как от кислого лимона, кинула я.

– Валерия, ты уже дала согласие – это раз, и у тебя нет выбора – это два, но об этом поговорим позже, когда наш друг Дмитрий покинет Оболенку.

– Я покину ее только с Лерой! – отрезал Смирнов.

– Повторяю, Ланская останется здесь, потому что в противном случае вы не доедете до города: дороги перекрыты нашими людьми. Выбирайте, Дмитрий, уезжаете один немедленно, забываете про Оболенку, закрываете расследование и возвращаетесь к обычной жизни, или, – Серов перевел на меня оружие и снял пистолет с предохранителя, – Валерия умрет.

– Ты блефуешь, гад! Сам же говорил, что Лера слишком ценный… экземпляр, – Дима поморщился на последнем слове и метнул в мою сторону виноватый взгляд.

– Да, это так, поэтому ее нельзя выпускать во внешний мир, но если надумаете ставить палки в колеса, то придется от нее избавиться. У нас в запасе есть Нилов. Он получен в результате той же серии опытов.

– Кто мы? – вопросила я.

– Вы третий и самый удачный на данный момент этап создания идеального человека. Калокагатия, Лерочка, калокагатия…

– Чем же мы отличаемся от остальных?

– Хм… Вспомни, когда ты последний раз болела? У тебя была ветрянка, корь, краснуха? Какое у тебя зрение?..

Я закрыла лицо руками… У меня было идеальное зрение, а когда случилась последняя простуда, не могла вспомнить. В детском саду, когда была эпидемия ветрянки, и я, того не зная, общалась с заболевшей девочкой, сама чудом не заразилась…

– А твои результаты в беге, легкой атлетике, танцах? Я молчу про учебу, – с упоением продолжал Серов.

– Что вы со мной сделали? Как?

– Когда твоя мать забеременела, твой отец давал ей специально разработанные препараты. Кроме того, она получала энергетику священных дольменов, когда по ночам Ланской привозил ее в подземелье. Он гордился тем, что сам лично руководит третьим этапом… Ты его детище не только генетически.

– Что?! Папа?! Я не верю…

Отец признался Захару, что был замешан во всей этой дряни с тайным обществом, но ни словом не обмолвился, что проводил эксперимент на беременной жене. Кто врал: папа – Захару или Серов – мне?

– Я знал, что ты не поверишь, – ректор полез во внутренний карман пиджака и протянул мне фото.

– Что это?..

Но ответ мне был не нужен. На фотографии был мой отец рядом с хорошо знакомыми мне преподавателями. Они позировали напротив спящей на каталке мамы, и происходило это в том самом зале, среди дольменов, где выступал Верховный. Выходит, врал папа… Но почему он соврал Захару, что ничего не знал о деятельности Калокагатии? Ему было стыдно? Боялся, что Нилов его осудит? А может быть, сам хотел забыть об ошибке молодости. Но как же мама? Как же я?

– Дмитрий, отдайте ваш мобильный, – обратился Серов к Диме, но тот и бровью не повел. – Как хотите… Ребят, дайте сюда его телефон.

Молодцы Серова, отвесив моему возлюбленному еще пару ударов, разбив при этом губу и скулу, вытащили у него из кармана мобильный и протянули боссу. Ректор не стал просматривать звонки, сообщения и почту, он бросил сотовый в стену, и тот разлетелся на десяток кусков.

– В любом случае, майор Смирнов, вы не дозвонитесь Лере. Над Оболенкой уже устанавливают глушители, и скоро сотовая связь пропадет.

– Зачем вам это надо? – вопросил Дима. – Думаете, студенты не взбунтуются? Не все же такие психи, как вы!

– Со студентами мы как-нибудь разберемся. В конце концов, у нас опыта общения с молодежью побольше вашего. А мы не хотим, чтобы у Леры был соблазн вам позвонить. Чем раньше она вас забудет, тем лучше. А теперь – вам пора!

– Отдайте мне Леру! – практически взвыл Дима, но снова получил удар по лицу.

Во мне закипала ярость. Я не могла смотреть, как эти уроды избивают моего любимого. Идея пришла молниеносно, и руки потянулись к торшеру так резво, что я не успела подумать о последствиях. Размахнувшись, я со всей силы ударила им одного из обслужников. Мужчина не сразу сориентировался, а я уже кинулась к Диме, но двое других оказались расторопнее и перехватили меня. Смирнов попытался прийти на помощь, но тот, который получил торшером, нарочито замахнулся на Смирнова.

– Хватит! – крикнул ректор, направляя на нас оружие. – Живо угомонились! Нашему Ромео пора. Проводите его за вещами.

Обслужники подхватили Диму под руки и потащили к лестнице. Он брыкался, но каждый раз получал неслабый удар от своих мучителей, а я про себя молила его не сопротивляться. Этот бесполезный героизм ни к чему, а у меня сердце обливалось кровью…

– Валерия, сядь, – Серов указал дулом пистолета на диван. – Мы просто поговорим. Теперь мы с тобой партнеры…

– Я вас ненавижу… Как же вас ненавижу! С чего вы вообще решили, что я буду с вами сотрудничать?!

– Потому что ты его любишь, – он кивнул на второй этаж, где в своей спальне скрылся Дима, – и не хочешь, чтобы мы поступили с ним так, как с обычной помехой. Предлагаю сделку, ты работаешь с нами, а мы не трогаем майора Смирнова. Более того, раз в месяц тебе будет предоставляться отчет о его жизни. А вот если откажешься, то твой майоришка умрет долгой и мучительной смертью. Только представь часы пыток, за которые он сам будет молить о смерти…

– Хватит! Замолчите!

Горячие слезы катились по щекам, капали на блузку, оставляя на ней разводы, руки дрожали, во рту пересохло, а на языке появилась неприятная горечь. Но все это было пустотой в сравнении с тем, как изнывало мое сердце.

– Мы будем медленно, один за другим вырывать его ногти…

– Хватит! – я закрыла руками уши.

– Потом дойдет очередь до пальцев…

– Перестаньте! – стала раскачиваться из стороны в сторону, надеясь больше ничего не услышать.

– А глазные яблоки…

– Я согласна! – прокричала я в отчаянии. – Согласна, слышите?!

– Не сомневался, что ты сделаешь правильный выбор, Валерия! Кстати, тебе не будет одиноко. Юрий Нилов будет работать с нами.

– Его вы тоже шантажом заставите?

– Нет, что ты? Юрий пока не знает о нашей деятельности. Его мы введем в курс дела тогда, когда он проникнется нашими идеалами. Это будет безболезненно, а не так, как с тобой.

На лестнице послышались шаги, и я обернулась. Дима шел сам, держа в руках небольшую дорожную сумку. Он явно собрал не все вещи, но больше взять с собой ему не позволили.

– Не сметь прощаться! Не сметь говорить друг с другом! – Серов снова навел на меня оружие. – Майор, одно слово, и я прострелю твоей обожаемой Ланской правую коленку. С этого момента ты забудешь о ее существовании, мы будем следить!

– Тварь, – прошептал Дима.

– Я сказал молчать! – взревел Серов, и я зажмурилась, боясь дикой боли от огнестрельной раны, но он не выстрелил. – Если ты, майор Смирнов, продолжишь свое расследование, то получишь ненаглядную по почте частями. Я не шучу. А теперь иди!

И он ушел… ушел, ни разу не оглянувшись, сел в машину, которую уже кто-то подогнал, и с ревом газанул. Я не могла этого вынести и, вскочив с дивана, не обращая внимания на ругань Серова, бросилась на крыльцо. Не знаю, видел ли Дима в зеркало, как я выбежала на дорогу и обессилено рухнула на колени прямо на асфальт. Не знаю, слышал ли сквозь шум двигателя мой вопль. Не знаю, чувствовал ли такую же раздирающую душу боль, не оставляющую места иным чувствам.

На следующее утро за завтраком весь Оболенский университет обсуждал аварию на вышке сотовой связи, из-за которой мы остались без мобильных и интернета. Серов громогласно заявил, что лично будет контролировать вопрос решения этой проблемы, а пока у нас есть прекрасная возможность читать настоящие бумажные книги в нашей обширной библиотеке. Также он сообщил прискорбную новость, что уважаемый профессор Романов Арсений Витальевич был вынужден покинуть Оболенский Университет по семейным обстоятельствам, его занятия временно заменят другими дисциплинами, а потом найдут замену.

Все время в столовой я чувствовала на себе тяжелый взгляд Захара. Новость об увольнении Димы его обескуражила, зато ответила на вопрос, почему накануне вечером мы не отправились в подземелье. Когда я после завтрака шла к учебному корпусу, преподаватель меня догнал.

– Лера! Лера, надо поговорить! – запыхавшись, выпалил он.

– Не о чем, Захар Артемович, – пожала плечами я, стараясь выглядеть равнодушной, когда внутри все сжалось от страха, что нас увидят.

– Что случилось?! Почему Димка уехал?! – игнорируя мою холодность, вопросил Нилов.

– Захар Артемович, я спешу на занятия. И вам тоже следует идти работать, – отчеканила я.

– Лера?! Что такое ты несешь? А как же расследование?

– Нет больше никакого расследования. Забудьте!

– Но мой брат…

– Так будет лучше всем, – перебила я. – И прекратите назвать меня Лерой! Ланская или Валерия, как больше нравится. И на «вы», пожалуйста…

– Ясно. Зайди сегодня ко мне на кафедру после пар, – немного успокоившись, сказал мужчина, но все еще не понимая, что теперь мы не союзники.

– Ничего вам не ясно. Все кончено. Я теперь с ними.

– Как с ними? – Нилов в ужасе отшагнул от меня. – Как ты можешь такое говорить?! Твой отец…

– Не говорите мне про отца! Он самый настоящий мерзавец. Вы ошиблись на его счет. Грехи, что он совершил, не искупить поздним раскаянием. Теперь я плачу за них! – я перевела дыхание и заговорила прежним дружественным тоном: – Захар, забудь обо всем, что ты узнал. Забудь о том, чтобы вытащить Юрку. Все кончено. Мы потерпелипоражение. Окончательно и бесповоротно.

58. Идеология чудовищ

В конце девятнадцатого века идеологии материализма, рационализма, позитивизма, буржуазного общества и демократии активно противостояли друг другу. Период смены веков, ощущение нового времени, стремительно развивающаяся наука, теория Дарвина⁷⁶, эстетика Вагнера⁷⁷, расизм Гобино⁷⁸, психология Лебона⁷⁹ и философия Ницше⁸⁰ дают толчок к рождению нового мировоззрения. Его приверженцы стали считать человека частью более крупной общности, осуждали рационалистический индивидуализм либеральной общественности и распад социальных связей в буржуазном обществе.

Итальянский юрист и социолог Гаэтано Моска⁸¹ в труде «Правящий класс» разработал теорию, которая утверждает, что во всех обществах «организованное меньшинство» будет доминировать и властвовать над «неорганизованным большинством». Французский революционный синдикалист Жорж Сорель⁸² выступал за политическое насилие и пропагандировал радикальные меры для достижения революции и свержения капитализма и буржуазии через всеобщую забастовку. Итальянец Энрико Коррадини⁸³ говорил о необходимости движения во главе с аристократами и антидемократами. Новая идеология распространяется по Европе, как чума: Испания, Португалия, Германия, Румыния, Италия… и имя этой идеологии – фашизм.

Общество Калокогатии по своей философии было куда ближе к фашизму, нежели высокоразвитой античности и гуманизму Возрождения. Прошла неделя с того вечера, как из Оболенки прогнали Диму, и за это время ректор Серов активно просвещал меня относительно тайного общества, вступить в которое мне предстояло. Так же, как и фашисты, калокагатцы считали, что править может лишь избранное меньшинство, которое вправе наказывать за инакомыслие. Полностью уверенные в своей правоте, они ставили себя, образованных, интеллектуально развитых, на несколько ступеней выше прочего народа.

– Постепенно мы придем к тому, что мир обретет гармонию, – сказал он как-то за ужином, который я приготовила для него и Селезневой. Эта парочка решила скрасить мой вечер, поэтому еще утром поставили перед фактом, что придут на мою утку с яблоками.

– И каким образом? – усмехнулась я, глядя в свой бокал с домашним лимонадом.

– Наши выпускники уже добились прекрасных успехов во всех сферах деятельности: аппарат президента, британский парламент, белый дом, Бундестаг… Лера, Калокогатия уже на пути к цели. Благодаря знаниям, навыкам и умениям, которые мы оттачиваем в Оболенке, наши выпускники умело влияют на принятие важных решений. Мы уже руководим! Все эти мелкие людишки только пешки в нашей большой игре.

– Вы пси-и-их, – на распев сказала я.

– Дерзишь? – прищурилась Селезнева.

– Имею право, разве нет? Мы же теперь вроде как коллеги… Хотя нет, я лучше! Вы же, Евгения Матвеевна, недееспособны, в отличие от меня, – усмехнулась я, глядя, как Селезнева багровеет от злости. Я ударила эту гадюку по больному.

– Лера, я смотрю, ты стала зазнаваться, – недовольно проговорил Серов.

– Лера?.. Для вас я Валерия Андреевна!

– Слушай, девочка! Веди себя прилично. Слишком много на себя берешь. Тебя еще даже не посвятили в Калокагатию, – прошипел он.

– Это вопрос времени. Кстати, когда произойдет столь знаменательное событие?

– Через восемь дней. Сам Верховный тебя посвятит, – нехотя ответил ректор.

Я уже заметила, что ни он, ни Селезнева не горели желанием видеть меня в рядах своего тайного общества. Инициатива шла напрямую от Верховного. Это давало мне некоторую защиту, но главное было не перегнуть палку.

Наш ужин закончился довольно холодно. Селезнева и Серов были рады скорее удалиться из моего дома, а я вздохнула с облегчением, оставшись одна. Впереди была целая ночь вдали от омерзительных калокагатцев, чтобы подготовиться к новому испытанию.

На следующий день после завтрака Серов снял меня с первой пары под предлогом, что моя помощь нужна в корпусе с детьми-сиротами. Он ничего не объяснил, пока мы не поднялись в холл второго этажа, где детишки слушали сказку. Мы остановились в коридоре так, что отлично видели все, что происходило в холле, но нас не было ни видно, ни слышно.

– Смотри, Лера, чтобы вырастить этих детей, требуется уйма времени, денег и сил, но в результате они останутся дебилами, – с отвращением произнес Иван Викторович.

– Они не дебилы, как вы выразились! Это такие же дети, как все остальные, только с особенностями развития.

– Из них ничего полезного не получится, – равнодушно сказал ректор. – Ни интеллектуальная профессия, ни физическая сила. Да большая часть из них даже уборщиками нормально работать не смогут.

– Для чего они вам? Зачем вы привезли этих детей в Оболенку, если у вас нет ни грамма сочувствия?

– Идем…

Серов подхватил меня под руку и повел к пожарной лестнице, по ней мы спустились в подвал, а из него прошли в подземелье.

– Впервые ты спускаешься сюда на всех правах, а не прокрадываешься ночью, как раньше, – усмехнулся он.

– Как давно вам известно, что мы с Димой вели расследование? – спросила я, но мой вопрос остался без ответа.

Мы шли по слабоосвещенным коридорам, изредка встречая кого-то из обслуги. Как ни странно, ни у кого не вызвало удивления мое присутствие в тайном месте Оболенки. Я отлично помнила карту подземелья, которую составили с Димой, и прекрасно ориентировалась, чтобы понять, что Серов вел меня к лаборатории.

– Здесь у нас высокотехнологичная лаборатория, – Серов открыл те самые двери, за которые мы с Димой так и не попали. – Только представь себе, что раньше тут было подобие обычного кабинета алхимика! С ума сойти, какими безумиями занимались наши предшественники!

Моему взору предстало огромное светлое помещение, наподобие тех, какие бывают в фантастических фильмах. Вся работа происходила автоматически, на больших экранах на восточной стене отображались какие-то формулы и числа, а несколько человек в белых халатах, которых я никогда раньше не видела в Университете, отмечали что-то на электронных планшетах.

– Здесь мы создали новейшие лекарства против различного рода вирусов. А главное достижение – препарат, контролирующий раковые клетки в организме человека. В этом помогли разработки доктора Шолохова. О нем тебе должен был рассказывать твой майоришка. Видишь, какую пользу наша деятельность приносит обществу?

– Но вы же ничем этим не делитесь? Разработки Шолохова выкрали, чтобы получить лекарство от рака, но будете ли вы снабжать им больных?

– У Аристарха Борисовича была злокачественная опухоль, но, как видишь, он здоровей молодняка.

– Нет, я говорю не о членах вашего общества, а об обычных людях!

– Лера, не всем необходимы наши разработки. Представь на минуту алкоголика, который регулярно лупит свою жену, третирует детей, представляет опасность для соседей. Он заболевает раком, семья чувствует скорейшее освобождение… Ему нужно это лекарство?

– А разве вы имеете право решать, кому жить, а кому умереть?

– Да. В отличие от общей массы, этого безвольного стада, наше интеллектуальное меньшинство способно решать глобальные проблемы, – гордо произнес Серов и махнул рукой, чтобы я прошла в глубь лаборатории. – Видишь это? – он показал на две большие колбы с темно-красной жидкостью. – В правой – кровь человека четвертой группы с отрицательным резус фактором, в левой – полный аналог по химическому составу. Синтетическая кровь. Теперь дальше… Иди в тот зал.

Я прошла к узкой железной двери и, надавив на ручку, сдвинула ее в сторону. Комната, которая передо мной открылась, была похожа на огромный холодильник со множеством банок разной величины, в каждой из которых в бледно-желтом растворе плавали самые настоящие человеческие органы. У меня всегда была сильная нервная система, и я могла вынести подобное зрелище, не чувствуя рвотного позыва, но все равно стало противно.

– Практически все органы получены искусственным путем и работоспособны. Ты же знаешь, что подобное уже практикуют, но такие операции в мире единичны, они рискованны и стоят баснословных денег. Для нас заменить износившийся орган на новый… идеально работающий, как швейцарские часы, легко. У Ремизовой были проблемы с желудком – теперь их нет. С такой задачей мы уже сталкивались.

– Хотите обрести бессмертие?

– Бессмертие – миф, а вот продление жизни – это наука!

Я еще раз окинула взглядом комнату и хотела уже выйти, как увидела на столе стальной поднос, испачканный кровью, и скальпель. Он сказал, что практически все органы получены искусственным путем. Практически, но не все! Отвратительная и страшная догадка промелькнула в голове.

– Вы не ответили, Иван Викторович, зачем вам дети?

– Ланская… Ты же у нас умная, – мерзко, как гиена, улыбнулся он. – Эти дети не более, чем биологический материал. Они никому не нужны, родители от них отказались. Подобные существа только разрушают общество изнутри, привнося в него болезнь. Можно сказать, это их великое предназначение. Для каждого из них должно быть честью отдать свою плоть здоровому человеку…

И тут мне вспомнилось то ужасное, что я читала по курсу истории ХХ века, то, что вызывало во мне отвращение к мерзавцам, ставившим себя выше других. «Мы народ господ и должны жестко и справедливо править. Я выйму из этой страны все до последнего. Мы должны осознавать, что самый мелкий немецкий работник расово и биологически в тысячу раз превосходит местное население», – говорил Эрих Кох⁸⁴, немецкий государственный деятель, рейхскомиссар оккупированной Украины. Фашистская Германия активно пропагандировала идеи расизма, нарекая себя расой господ, которой вследствие естественного превосходства суждено повелевать низшими расами и недочеловеками.

– …поэтому биологический материал с этической точки зрения…

Я не слушала. Я не могла это слушать! Как это возможно, что в Университете, где скрупулезно изучают историю, философию и политологию, поддерживали идеи расизма и фашистское мировоззрение? Как возможно, что в нашем высокотехнологичном веке, в стране, в которой менее чем за сто лет несколько раз радикально менялся политический строй, в стране, заплатившей страшную цену за победу над фашизмом, этот самый фашизм мог занимать умы кандидатов наук, докторов и профессоров?

Серов с упоением продолжал рассказывать про научные достижения ученых Оболенки и не сразу сообразил, когда я схватила со стола скальпель, шагнула к нему и приставила лезвие к горлу.

– Ланская, ты чего?! – испуганно вопросил он.

– Как думаете, хватит мне смелости провести скальпелем по вашей шее, а потом смотреть, как вы бьетесь в предсмертных судорогах? – прошипела я.

– Хватит. Еще как хватит. Несколько месяцев назад вряд ли бы, а вот сейчас… Твой майоришка неплохо над тобой поработал, сделал более дерзкой, смелой, уверенной. Но только тебе нет смысла марать руки в моей крови. Моя смерть ничего не решит. Я никто, всего лишь передаю поручения Верховного, или ты думаешь, это я приказал перевезти к нам этот выводок дебилов? Для меня это только лишняя морока, а вот ему хотелось, чтобы все необходимые материалы были под рукой.

– Мерзавец! – процедила я и плюнула в его омерзительную рожу. Серов был прав. Его смерть ничего не решит, разве что навредит мне самой. Я опустила скальпель и отшагнула. – Почему Селезневой удалили матку, почему не вырастили для нее новую?

– Да, ты просвещена очень хорошо, – вытирая щеку от моего плевка, протянул ректор. – Евгения была так же тщеславна, как твой отец. Ланской тобой гордился, постоянно рассказывал, каких результатов добилась его умница-дочурка. Селезнева хотела, чтобы ее ребенок превзошел тебя. Мы тогда разрабатывали новую ступень, думали усовершенствовать некоторые недочеты. Но в чем-то просчитались, и вышла неудача. Плод пришлось удалить вместе с маткой. Сейчас мы можем пересадить ей новый орган, но слишком велика вероятность, что ее ребенок будет обычным. Верховный объявил Селезневу недееспособной и запретил тратить на нее время, тем более ты созрела достаточно.

– Я не собираюсь рожать вам детей.

– Не переживай, пока никто не планирует использовать тебя. Сначала мы посмотрим на результаты Юлии. Возможно, придется что-то дорабатывать.

– Юлии? Я знала, что ее беременность ваших рук дело. Я видела ее в подземелье.

– А теперь будешь наблюдать за всем процессом, – криво улыбнулся Серов. – Пойдем наверх. Со второй пары я тебя не отпускал.

А второй парой была латынь. Я все время старалась избегать Захара, боясь подставить его перед сумасшедшей шайкой оболенцев. Мне достаточно было знать, что не все в этом чертовом университете окончательно свихнувшиеся психи. Иногда, в минуты одиночества, хотелось пойти к Нилову, излить душу и рассказать, как тяжело без Димы. Но я брала себя в руки, шла в спальню, выпивала таблетку снотворного и засыпала.

Вспоминать Диму я себе запрещала, потому что понимала – стоит о нем подумать, как все мое циничное мужество испарится. Я хотела закрыть тоску по любимому в самой глубине сердца, но не получалось, и приходилось просто делать вид, что держусь. У меня не было и тени сомнения, что Смирнов не оставил расследование, я была полностью уверена, что он ищет пути и возможности, чтобы меня спасти, но надеялась, что мой Индюк себя не подставит под удар.

На латынь я опоздала, но Захар ничего не сказал, лишь проводив до места недовольным взглядом, а вот после пары он попросил меня задержаться. Сначала я попыталась сделать вид, что не расслышала его просьбы, и стала торопливо собирать вещи, чтобы с общим потоком выйти из аудитории. Он позвал меня громче.

– Валерия, присядьте, – указал он на стул, а сам стал следить, как студенты выходят из аудитории, и только когда все вышли, заговорил: – Вику перевели из Москвы в областной город, даже не в центр. Ты что-нибудь об этом знаешь?

– Откуда?! Я не работаю в полиции, – огрызнулась я.

– Я уверен, что это дело рук Калокагатии, а раз ты теперь с ними…

– Захар, прошу, оставь это! Подумай о себе, о брате!

– О нем я как раз и думаю! Я тебе говорил, что не позволю им запудрить Юрке мозги. Он не останется в Оболенке, летом мы уедем в отпуск, а обратно не вернемся.

– Если ты его увезешь, то действительно можешь не вернуться… Захар, это страшные люди, и они сильнее нас.

– И что?! Вот так просто сдаться?

– Да, потому что мы проиграли!

Я яростно закинула на плечо сумку и вскочила с места. Не прощаясь с преподавателем, я вылетела из аудитории и чуть ли не бегом направилась к туалету. Лицо полыхало, щеки раскраснелись, мне требовалась ледяная вода. Открыв холодный кран на полную, я просто сунула под него лицо и держала под водой, пока кожа не замерзла до боли. Меня пугало, что Захар не собирался сдаваться, а я не могла его переубедить. Куда Юркиному брату тягаться с этими кончеными мерзавцами? И мне он никак не мог помочь в том, что я задумала. Оставалась единственная возможность задеть за живое Калокагатию, но этот удар могла нанести только я. Серов сказал, что в тайное общество меня будет посвящать сам Верховный… так вот, я должна его убить!

Прошло еще три дня. Время инициации близилось, и пока оболенцы оставили меня в покое. Я больше не ходила в подземелье, не встречалась с Серовым и другими членами общества, у меня даже появилось слабое подобие свободы. Вот только все мои мысли теперь вертелись вокруг безумного плана – убить Верховного. Точнее никакого плана не было, я просто пообещала себе, что воспользуюсь первой попавшейся возможностью. Потом я думала о том, что будет дальше: остановит ли этих людей смерть предводителя? Приходила в голову еще более безумная мысль – занять его место. Король умер! Да здравствует король! Убив Верховного, я бы могла предложить себя на его место, и попробовала бы изменить Калокагатию изнутри. Но все это из области фантастики. Можно было надеяться лишь на то, что пока нового Верховного не изберут, в самом тайном обществе возникнет смута, которой воспользуется Дима, чтобы всех их раскрыть.

В очередной раз размышляя о том, смогу ли с легкостью убить человека, я сидела на лавочке перед столовой и наблюдала, как разгружают привезенные продукты. Тут мое внимание привлек один парнишка, который старательно таскал коробки, а сам то и дело озирался по сторонам. Присмотревшись получше, я его узнала. Ошибки быть не могло: это был Сережа, брат Ларисы! Я была так ему рада, что хотелось стиснуть мальчишку в объятьях и расцеловать, но в то же время понимала, что нельзя засветить наше знакомство.

Делая вид, что интересуюсь процессом разгрузки продуктов, я подошла ближе к фургону и поинтересовалась у одного из грузчиков, привезли ли нам персики. Мужчина грубо ответил, что составлением заказов занимается не он и, водрузив на плечо ящик с надписью «крупы», поплелся к столовой. Зато Сережа меня заметил. Он отлично сыграл, без малейшей улыбки прошел мимо меня, но вдруг уронил корзину яблок. Как любой вежливый человек, я ринулась помогать их собрать, и тогда парень сунул мне небольшую желтую коробку.

– Лерка, код триста шестнадцать, – шепнул он.

– Какой код?

– Поймешь…

Я не стала больше ничего спрашивать, Сережа слишком рисковал. Как только яблоки были собраны, он понес коробку в столовую, а я направилась в сторону дома. Мне казалось, что за мной следят. Как настоящий параноик, первым делом я обошла весь дом, заглянула во все комнаты, проверила шкафы и прочую мебель, поднялась наверх и внимательно осмотрела спальню, после чего, закрывшись на замок от невидимых врагов, распечатала коробку. Ни записки, ни инструкции, только несколько небольших металлических микрофонов с клейким задником, серебряный кулон на цепочке и рация. Я взяла ее в руки, включила, но она потребовала код безопасности. Триста шестнадцать, как сказал Сережа… Сработало. Рация была настроена на один-единственный канал.

– Алло! – нажав кнопку вызова, сказала я. – Алло! Меня кто-нибудь слышит?

Тишина…

– Алло!

Тишина…

Я уже решила, что мой вызов не прошел. Может быть, глушители мобильных срабатывают и на рацию? И что теперь делать? Неужели последняя надежда…

– Лера! Лера, ты слышишь?!

Ларискин голос мгновенно реанимировал умирающую надежду. С глупой улыбкой я потянулась к рации.

– Лариса! Это я! Я слышу тебя! Как Дима?!

– Вот так, да? Нет, чтобы про меня спросить… Хм… Ну припомню тебе, Ланская! Ненаглядный твой на кухне бутеры варганит. Скажи, как мой братец? Все нормально?

– Да, он молодчинка!

– Отлично, а теперь слушай меня внимательно…

– Лера?!

Индюк был таким Индюком… Он не дал договорить Ларисе и вырвал у нее рацию, как я поняла по злачным ругательствам на заднем плане. Но все было неважно, главное – слышать его голос, знать, что с ним все хорошо! Глупая улыбка влюбленной дурочки давно играла на лице, а на душе теплым маслом разливалось приятное ощущение нужности возлюбленному. Я знала, что он переживал, но эгоистично приятно слышать волнение в его голосе.

– Дим…

– Лера, с тобой все в порядке? Тебе ничего не сделали?

– Нет, все хорошо, но это страшные люди. Дим, я была в лаборатории, я знаю, зачем им детишки!

– Ланская, выслушай внимательно! Мы тебя вытащим! Я смогу организовать операцию, но ты должна собрать улики. В кулоне, который тебе передали, камера. Она активна. Можешь его взять и помахать мне, хотя смотреть на твою задницу мне нравится…

Я схватила кулон, который лежал на кровати и, нахмурившись, внимательно посмотрела на небольшой темно-синий камень. Ну конечно, это и есть камера.

– Так ручкой помашешь? – усмехнулся Смирнов.

– Привет, – глупо улыбнулась я.

– Отлично. Надевай его и не снимай. Все, что записывается, идет нам на компьютер и может использоваться как улика. Микрофоны установи там, где считаешь нужным, но один носи с собой.

– У меня теперь свободный доступ в подземелье. Думаю, что смогу пройти в лабораторию.

– Отлично! Только, пожалуйста, будь осторожна. Пока я не могу быть рядом.

– Я справлюсь! – уверенно заявила я.

– Не сомневаюсь, Лерка. Ты у нас боец! В любом случае, мы тебя не оставим. Серов и его шайка могут мнить себя всесильными, но и у них можно найти слабое место.

– Дим, через пять дней меня инициируют. Я не знаю, что там будет, но посвящение собирается проводить Верховный!

– Верховный?!

– Да. Пока мне не сказали, что меня ждет и где все это пройдет, но думаю, что в том самом зале в подземелье.

– Шикарно! Там мы их и накроем. Лерка, ничего не бойся, я тебя вытащу!

59. Церемония посвящения

В каждой войне случается решающая битва, которая может принести окончательное поражение или ознаменовать победу. К такой битве готовятся заблаговременно: стягивают силы, мобилизуют резервы, запасают орудия. К примеру, Дмитрий Донской⁸⁵ в середине августа проводил смотр войск под Коломной, отправляясь на великую Куликовскую битву, которой суждено было случиться восьмого сентября. Войска русского князя уничтожили мосты, тем самым оставив за собой выбор места сражения и навязав его противнику. Войска были выставлены в боевые порядки еще накануне битвы, и Дмитрий Донской лично провел смотр, а ночью отправился на разведку, чтобы издали оценить свои и противника позиции. В полдень следующего дня, когда рассеялся утренний туман, на поле показались татарские войска… Победа на Куликовом поле стала одной из самых значительных побед в истории нашего отечества. И пусть она не принесла окончательно освобождения от татаро-монгольского ига, но сплотила русские земли перед лицом врага, вселила уверенность в свои силы и стала ознаменованием будущей свободы от захватчиков.

Решающая битва в моей войне приближалась, и я готовилась к ней с должной ответственностью. За пять дней, оставшихся до моего посвящения, нужно было сделать многое. Чтобы получить разрешение на штурм Оболенки, Дима обязан был представить руководству неоспоримые доказательства преступлений высших кругов Университета, каких пока не было. Эта задача лежала целиком и полностью на мне. Использование микрофонов и скрытых камер было незаконным, но майору Смирнову удалось заручиться поддержкой некоторых влиятельных лиц, которые дали разрешение на подобные приемы. Пользуясь своим положением почти члена Калокагатии, я спустилась в подземелье и прошла в лабораторию. Доктор Шеллар, не ожидая такого гостя, сначала просто опешил, но потом вдруг решил меня выгнать. Напрасно.

– Разве я не могу быть здесь? – вздернув бровь, как героиня фильма-боевика, роковая красотка девяностых, вопросила я и, теребя кулончик на шее, прошла мимо Университетского врача.

– Ланская, мне уже пожаловались на твою строптивость, но я не мог поверить, что ты…

– Вы!

– Что?!

– Я не мог поверить, что вы… Соблюдайте субординацию, Михаил Романович! – отчеканила я.

– Нахалка! – процедил он, но я прекрасно расслышала и недовольно прищурилась. – Так что вам здесь надо?

– Собственно, ничего. Хотела убедиться, что вы еще не до конца обезумели и не стали причинять вред детям!

– Погеройствовать решила?

– На «вы», Михаил Романович! – от моих слов доктор недовольно скривился. – Хочу, чтобы вы знали, что когда меня посвятят в Калокогатию, я первым делом поговорю с Верховным!

– Вот как? И о чем же?

– О том, что вы специально перевезли детей-сирот в Оболенку, чтобы использовать их органы! Вы самые настоящие мясники!

– И думаешь… думаете, Верховному есть дело до этих детей? Их привезли сюда, чтобы, как говорится, все необходимое было под рукой. Да, мы используем их органы, но эти дети все равно нездоровы!

– Но если вы можете создавать органы синтетически, для чего калечить детей?

– Нам нужны реальные образцы, полученные естественным путем. Но мы уже сократили количество натуральных органов.

– Безумцы!

Я развернулась и поспешила выйти из лаборатории, тем более что успела прикрепить микрофон к одной из столешниц. Того, что наговорил Шеллар, и того, что сняла на камеру в кулоне, должно было хватить для доказательства темной деятельности оболенцев, но мне требовались еще доказательства и признания.

За несколько дней я успела еще раз побеседовать с Серовым и вынудила его сознаться во всех гнусных делах оболенцев. С Ремизовой я столкнулась в коридоре, к Селезневой и Рылеву подсела в столовой. После наших душевных разговоров у ФСБ на руках были все карты, чтобы впаять всей шайке пожизненные сроки.

Моя решимость вытеснила страх, а Димина поддержка, пусть и на расстоянии, придавала силы. Только в день моей инициации в душе закрались сомнения. Смогу ли я? Получится ли? Не раскроют ли? Я прекрасно понимала, что другого шанса не будет. Пан или пропал, как говорится!

***

10 часов 29 минут 13 секунд до выстрелов

С самого утра я не знала, чем себя занять. Во втором семестре нам ставили пары только три дня в неделю, остальное время предназначалось для работы над дипломом, и сегодня у меня был выходной. Чтобы не сидеть до вечера дома в четырех стенах, ожидая Серова, который должен отвести меня на церемонию посвящения, я решила пойти в бассейн. Мне повезло, и там никого не было. В последние дни я почти не общалась с однокурсниками, каждый раз, когда со мной заговаривали, приглашали вечером в кафетерий или на партию в преферанс, у меня в горле вставал ком. Казалось преступлением беззаботно проводить время, когда вокруг творится такое.

Прохладная вода помогала сосредоточиться на своих мыслях. Я раз за разом, наворачивая круги в бассейне, проговаривала про себя указания, которые накануне дал Дима: не спорить, не перечить, выполнять все, что говорят, ничего не пить, не есть, как можно скорее и безопаснее покинуть зал сразу, как только начнется штурм. Меня не посвятили в детали операции, но я знала, что уже сейчас группа захвата мобилизована. Когда за мной явится Серов, оцепление вокруг Оболенки будет ликвидировано, и сотрудники ФСБ под покровом ночи проникнут на территорию Университета. До этого времени со мной уже не будут выходить на связь.

Я схватилась за стальной поручень, подтянувшись, бодро вскарабкалась по лестнице и уселась на борт бассейна. Свет из больших окон играл на мелкой водной ряби, звучала легкая музыка из колонок под потолком, и слабый запах хлорки витал в воздухе. Как часто я приходила сюда вот так просто поплавать, поразмышлять об учебе и папе, найти вдохновение для диплома. Обычно помогало, и я уходила с легкой душой, но в этот раз все было по-другому. Появилось ощущение, что я здесь в последний раз, и нехорошее предчувствие, зародившееся еще утром, становилось тягостнее.

8 часов 43 минуты 3 секунды до выстрелов

Приняв душ и переодевшись, я пошла в кафетерий. Здесь тоже было немноголюдно: парочка студентов с первого курса за столиком в углу и третьекурсник у барной стойки. Заказав салат и кофе покрепче, я устроилась у окна и стала наблюдать за суетящимися на улице преподавателями. Они что-то бурно обсуждали, и я могла поспорить, что темой их дискуссий была предстоящая церемония. Как забавно, что все это происходило под носом у сотни студентов, которые не видели того, что творится в Университете на самом деле. Почему так вышло? Почему столько лет удавалось скрыть настоящую деятельность Оболенки? Движимые собственными амбициями и желанием выделиться среди других, мы часто не замечаем более важных вещей. Озабоченные семинарами и коллоквиумами, экзаменами и курсовыми студенты замечают лишь свои проблемы, ставя на первый план отметку, идущую в диплом. Порой стоит просто остановиться и посмотреть вокруг, возможно тогда нам откроется целый мир, которого мы не замечали раньше.

8 часов 15 минут 55 секунд до выстрелов

Перекусив в кафетерии и взяв с собой кусок куриного пирога на ужин, я пошла домой. В прихожей горел свет, я специально его не выключала, когда уходила, несмотря на то, что на улице было светло. Так создавалось ощущение, будто меня кто-то ждет, но на этот раз не только включенный торшер выдавал чье-то присутствие. На коврике у двери остались влажные следы от снега, а стопка журналов, сложенная на тумбочке, заметно похудела. Положив на полку коробку с пирогом, раздевшись и разувшись, я на цыпочках прошла в гостиную, но она была пуста. Тогда я как можно тише поднялась на второй этаж. Из моей спальни послышался какой-то шум. Я могла бы испугаться, но все нехорошее, что могло случиться, уже произошло, поэтому смело открыла дверь и вошла в комнату.

8 часов 10 минут 11 секунд до выстрелов

Дима жадно целовал меня. Не давая сказать ни слова, он стал раздевать меня прямо у входа в спальню. Кофта, брюки, лифчик – все оказалось на полу к моменту, как мы опустились на кровать. Страсть, отчаяние, любовь и страх слились воедино. Я чуть приподняла бедра, позволяя ему стянуть с меня трусики, и совсем не смутилась, когда он припал в откровенном поцелуе, пробуя меня на вкус. Я хотела отдать ему свое тело, сердце и душу и чувствовать, как он берет всю меня без остатка.

Легкая приятная судорога, мое частое дыхание и приятная истома – это был не конец. Смирнов снова превратился в зверя, а я – в его добычу, и с радостью сдалась на растерзание.

7 часов 5 минут 32 секунды до выстрелов

– Я боялась, что не увижу тебя больше, – прошептала я, рисуя кончиком пальца узор на груди своего возлюбленного.

– А я был уверен, что так просто не отделаюсь от такой занозы, как ты, – усмехнулся Индюк.

– Эй, – я легонько шлепнула Диму по губам, и мы рассмеялись.

– Но… что ты тут делаешь? Операция будет только вечером.

– Меня отстранили, – процедил Смирнов, убирая руку из-под моей головы, которой прижимал меня к себе, и насупился, как воробушек на морозе.

– Как?! – прикрывая обнаженную грудь простынею, отчего-то все еще стесняясь Диму, я приподнялась и серьезно посмотрела на него.

– В управлении знают о наших отношениях, мне пришлось рассказать, а значит, я являюсь заинтересованным лицом. В операции не могут участвовать сотрудники, у которых есть личные интересы, – ответил Смирнов.

– Тогда как ты вообще тут оказался?

– Лера, я не мог тебя оставить совсем одну. Мне нужно было лично убедиться, что с тобой все в порядке. Когда составляли план штурма, отметили, что со стороны кладбища есть дыра в оцеплении. Так я проник на территорию. По форме уборщика ты могла догадаться, каким образом до твоего дома добрался незамеченным.

– Ты так рисковал! Дима, а если бы тебя узнали? Если бы кто-то зашел ко мне?

– Ты недооцениваешь меня, Ланская. Между прочим, на церемонию я пойду с тобой!

– С ума сошел?! Тебя убьют и не моргнут глазом, если заметят!

– Я так думаю, что инициация будет напоминать их обычные сборища в маскарадных костюмах. Меня не узнают, а я буду спокоен за тебя.

– Нет, Дима! Ты никуда не пойдешь! На этот раз все испортить можешь ты и твоя самодеятельность! На мне будет камера, жучок, как только церемония начнется, и появится Верховный, ваши люди из ФСБ возьмут Оболенку штурмом!

– Ты знаешь, что такое штурм? Они будут в бронежилетах, с оружием, а ты? Сможешь надеть броню под свой маскарадный костюм? Далеко в нем убежишь, когда начнется бойня?

– Что ты хочешь сказать?

– Лера, у них есть приказ спасти тебя, но главное – ликвидировать шайку. Риск слишком велик. Я не могу допустить, чтобы из-за этого чертова маскарада ты пострадала. Я пойду в подземелье, затеряюсь в толпе и постараюсь пробраться к тебе ближе. У меня будет оружие и, как только начнется штурм, я выведу тебя из зала. Пусть эти сектанты думают, что я один из них и пытаюсь защитить, как они выражаются, ценный экземпляр.

Я боялась за Диму, боялась за себя. Но на все мои «нет» он все равно нашел бы миллион «да». В этом мы были похожи.

– Я боюсь за тебя, – прошептала я, опуская голову ему на грудь.

– Знаю, Ланская, меня самого не особо прельщает идея идти на сегодняшнюю вечеринку, но зато уже к рассвету все кончится. А потом поедем в Москву, все равно первое время Оболенка будет закрыта для студентов. Кстати, мама по тебе соскучилась, все уши про тебя прожужжала.

– Она у тебя замечательная, – улыбнулась я, чувствуя необычайную гордость, что покорила сердце мамы возлюбленного.

– Во вторник она ждет нас на кроличье рагу. Одно из ее коронных блюд.

– М-м-м… Уже слюнки текут.

– Еще бы…

Почувствовав приятную сонливость, я прикрыла глаза и задремала, слушая биение сердца самого дорогого человека и предвкушая мирный семейный вечер, которому, как оказалось, не суждено состояться.

3 часа 36 минут 48 секунд до выстрелов

Серов зашел за мной точно в назначенное время. Он держал в руке громадный сверток, в котором нес костюмы для инициации. Дима притаился в кабинете отца, а я молилась, чтобы он никак не выдал себя.

– Лера, ты пойдешь без маски, – сказал ректор, критично осматривая меня с ног до головы.

На мне было простое однотонное платье в пол из темно-красной грубой ткани, похожей на самотканую, и черный плащ, как и у других членов Калокагатии. Из обуви мне полагались какие-то туфли-тапочки, явно носимые кем-то до меня. Но главное, что Серов не возразил против того, чтобы я оставила кулон на шее.

– Вы подобрали этот наряд в секонд-хэнде? – усмехнулась я.

– Готова? – игнорируя мой вопрос, Серов до боли сжал мой локоть. – Идем!

3 часа 15 минут 31 секунда до выстрелов

Коридоры подземелья, как и в ночь той отвратительной оргии, были освещены факелами и устланы коврами. Подойдя к главному залу, где уже начали собираться оболенцы, Серов передал меня двум девушкам из обслуги и что-то им шепнул. Они отвели меня в небольшую комнатку, где, как сказали, я должна была дожидаться своего выхода. Это были единственные слова, которые я от них услышала. На все мои вопросы о том, что меня ожидает и как долго тут сидеть, девушки отвечали молчанием.

Больше всего меня страшило, что Дима будет в зале совсем один. Я знала, что штурм не начнется, пока меня не приведут к Верховному, ФСБ следили через камеру в кулоне за происходящим, но мой возлюбленный, скорее всего, явится раньше. Заламывая руки, меряя шагами помещение, я никак не могла найти себе места. Казалось, прошли долгие часы, прежде чем за мной явился Серов и повел на церемонию.

1 час 33 минуты 16 секунд до выстрелов

Зал был полон людей в плащах и масках, и все они внимательно наблюдали за мной, пока я шла по узкому проходу, минуя массивные каменные глыбы, прямиком к Верховному. Вблизи он выглядел еще более пугающим: непропорционально огромный – настоящий великан, с широкими, как размах орлиных крыльев, плечами в кроваво-красном плаще и золотой маской. Я посмотрела в его глаза, надеясь узнать этого человека, но увидела лишь яркий отблеск многочисленных свечей, украшавших зал. Рядом с Верховным встал глашатай, которым, как я догадалась еще раньше, был наш ректор. Верховный подозвал его и заговорил:

– Сегодня мы собрались, чтобы принять в наше общество нового члена! Валерия Андреевна Ланская, этой ночью ты станешь плотью и кровью Калокогатии!

Зал взревел. Все стали аплодировать, выкрикивать мое имя, свистеть… Они были похожи на диких зверей, загнанных в тесный сарай. Я попятилась назад, боясь, что они ринутся на меня и растерзают.

– Валерия, подними руки! – приказал глашатай, и я напугано подняла руки, словно в меня целились из пистолета. Он кивнул двум людям из обслуги, и те схватили меня за запястья, больно вывернув их вверх ладонями. – Не бойся, это часть обряда…

Я хотела спросить, о чем он говорит, но в этот момент увидела, как мужчины достают из-под плаща кинжалы. Моя слабая попытка вывернуться не увенчалась успехом. Оболенцы одновременно порезали мои ладони. Я зашипела от боли, хотела отдернуть руки, но они не дали. Откуда в них было столько силы? Меня держали нечеловеческой стальной хваткой.

– Твоя кровь должна слиться с нашей! – провозгласил глашатай.

Меня повели к монолитам. Было страшно, и даже мысль, что я нужна Верховному живой, не успокаивала. С моих ладоней прямо на ковер капала кровь, но я мужественно терпела, пока мою правую руку не прижали к камню и, с силой надавив, повели по нему вниз, оставляя кровавый след. Я взвыла от боли… Меня подвели к следующему камню и на этот раз повторили пытку с левой рукой. Мне казалось, что мужчины специально старались делать больнее, и Верховный это понял.

– Не делайте ей больно! – приказал он голосом глашатого. – Валерия, тебе придется терпеть. Мы обработаем раны после церемонии.

Экзекуция продолжалась, пока каждый монолит не был окроплен моей кровью. Потом меня снова подвели к трону Верховного, куда вынесли серебряный таз с желтоватой жидкостью. Я не знала, что они удумали на этот раз: позволят ли омыть раны, решат утопить или заставят выпить… Я хотела думать лишь о том, что скоро все это кончится, что вот-вот ворвется группа захвата, но их все не было.

– Опусти руки в отвар. Это целебный сбор, твои раны скорее смогут зажить.

Я послушно опустила руки в жидкость, надеясь почувствовать хотя бы малейшее облегчение боли, но раны молниеносно вспыхнули, словно это был огонь.

– Валерия, с этого момента ты принадлежишь нашему обществу. Отныне твоя цель – служить нам. Ты…

Глашатай не успел договорить. Массивные главные двери распахнулись, откуда-то сзади послышался звук бьющегося стекла, с восточной стороны раздался громкий хлопок, и одна из тяжелых бархатных гардин рухнула на пол, открывая проем в стене. Отовсюду в зал вбежали люди в черном с балаклавами на лицах и оружием в руках.

– Внимание! Вы окружены! Поднимите руки и не оказывайте сопротивления! – прозвучало в громкоговоритель, но среди оболенцев началась паника. Кто-то из вооруженных людей пустил в потолок автоматную очередь, и только в этот момент все притихли.

– Лера! – рядом со мной очутился один из Калокагатии, но я сразу же узнала в нем Диму. Я бросилась ему на шею, но он, недолго обнимая, меня отстранил.

– Я тебя выведу! – решительно сказал он, и я кивнула, но тут боковым зрением увидела движущееся красное пятно.

– Верховный! – крикнула я.

Дима обернулся к пустому трону. Верховный пятился назад, и казалось, ему некуда бежать, как вдруг он… испарился. Его плащ и маска рухнули на пол, словно до этого висели на воздушном шаре, который только что лопнул.

– Что за?..

Пока ФСБшники выстраивали оболенцев лицом к стене, мы с Димой рванули к месту, где исчез Верховный. Смирнов скинул с себя плащ и маску, чтобы ненароком не нарваться на пулю от своих же людей, и присел на пол, рядом с костюмом Верховного.

– Тут что-то металлическое, – проговорил он, поднимая накидку за плечи.

Это действительно был не простой костюм, а самая настоящая металлическая конструкция, завешанная тканью так, что, кто бы в нее ни встал, у окружающих будет впечатление, что перед ними великан. Но не это было главным. На месте, где стоял Верховный, перед тем как «испариться», была заметно выделяющаяся из пола каменная плита.

– Майор Смирнов! Вы же отстранены от операции?! – перед нами появились двое ФСБшников.

– Трунько, Перебегаев, живо налегли на эту плиту! – скомандовал Дима, игнорируя вопрос ребят.

– Подождите! – остановила их я. – Он просто встал, и каким-то образом плита открылась!

– У нас нет времени разбираться с этой системой, – возразил Смирнов.

– Дай попробую.

Я встала на плиту и попыталась ногой нащупать что-то похожее на кнопку или рычаг – ничего, тогда, прикрыв глаза, повторила движения Верховного. Как и он, я попятилась назад, скользнула на плиту правой, затем левой ногой. Послышался щелчок, и пол подо мной стал медленно опускаться, будто я стояла в лифте.

21 минута 18 секунд до выстрелов

У Подземелья Оболенки оказался еще один уровень. Длинный темный коридор без каких-либо ответвлений шел прямо на несколько сотен метров. В самом конце тоннеля мелькал темный силуэт.

– Трунько, живо за подкреплением! Приведи людей, по рации не объяснишь. Перебегаев, за мной!

– Майор Смирнов, а как наверх-то? – растерялся парень.

– Ланская поможет. Заодно уведешь ее, – кивнул на меня Дима и, махнув Перебегаеву, побежал по коридору.

В этот раз я не стала даже пытаться спорить. Нам действительно было нужно подкрепление, а разобраться с конструкцией каменного лифта Трунько бы не смог. Плита поднималась наверх сама, как только человек с нее сходил, но как ее заставить опуститься, находясь внизу, я не знала.

Вспоминая приключенческие романы о старых замках с тайными ходами, я стала осматривать стены в поисках рычага. Из-за слабого освещения я не сразу заметила свисающий с потолка канат. Потянув за него, мы с Трунько запустили механизм, и подъемная каменная плита опустилась.

– Веди подкрепление. Я буду ждать здесь, – сказала я.

– Но…

– Я буду здесь на случай, если сверху вы не сможете открыть!

– Хорошо.

Ждать Трунько с подмогой я не собиралась. Дима с Перебегаевым уже почти добежали до конца тоннеля, а Верховного уже давным-давно не было. Что было сил я бросилась в погоню.

13 минут 45 секунд до выстрелов

Добежав до конца тоннеля, я увидела сбоку дверь, снесенную с петель. Верховный закрыл ее на ключ, но Дима с Перебегаевым выбили. За ней оказалась винтовая лестница вверх, но как высоко она шла, разглядеть было невозможно из-за особенностей конструкции. Я не хотела медлить и побежала наверх.

Из-за замкнутого пространства и затхлости начала кружиться голова, но я не сбавляла темпа, пока на что-то не налетела. Я вскрикнула от испуга. На ступенях лежал Перебегаев со стрелой, торчащей из горла. Его глаза все еще были открыты, и в них застыла сама смерть. Я подняла голову, чтобы понять, откуда можно было выстрелить, и со стороны стены увидела ослабленную тетиву. Ловушка, как в самом настоящем средневековом замке! В голове промелькнула страшная непростительная мысль, лучше пусть так, чем если бы это был Дима. Теперь я стала подниматься не так быстро, внимательно глядя по сторонам.

9 минут 21 секунда до выстрелов

В конце лестницы была еще одна приоткрытая дверь. Я юркнула в нее и оказалась в нашей Университетской библиотеке на верхнем уровне. Куда дальше? Где Дима? Оглянувшись по сторонам, я так ничего и не увидела, но тут послышались мужские голоса. Они доносились со стороны балкона, и я бросилась туда.

Я не верила глазам!Мой Дима стоял с пистолетом в руке и держал на мушке воскресшего с того света Сергея Петровича Вдовина! Нашего главного библиотекаря, добродушного старичка, моего друга…

– Дима, что это значит?

– Познакомься, Ланская, это и есть Верховный!

– Сергей Петрович?!

– Лерочка, попроси своего друга опустить оружие.

– И не подумаю! – огрызнулся Смирнов, крепче сжав в руке пистолет.

– Вы инсценировали свою смерть? – спросила я.

– Ты не оставила мне выбора, – развел руками библиотекарь. – Еще чуть-чуть, и ты догадалась бы, что Верховный это я. К тому же, мне пришло время слегка обновиться… Замена органов – процедура непростая. Я с лета над собой работаю и сейчас чувствую себя на сорок лет моложе.

– Как вы могли? Вы же сами мне рассказывали про Оболенку!

Я не понимала, чего во мне больше: ненависти к этому человеку, обиды за его предательства или злости на себя, что была так слепа. А ведь Сергей Петрович – идеальный Верховный! Знающий все и всех. Уважаемый и почтенный. В его руках вся информация Оболенки, архивы, библиотека, картотеки…

– Пойми, мой дорогой друг, в Калокагатии нет ничего дурного, – ласково заговорил он, а я скривилась, как от червивого яблока. – Мы боремся за лучший мир, пусть наши методы и кажутся ужасными. Лера, ты на голову выше всех членов нашего общества, в тебе я видел своего преемника. Мне хотелось, чтобы ты сумела открыть наш мир, проникнуться идеями, принципами и идеалами Калокагатии.

– Вы недостаточно хорошо меня знали, – отрезала я. – Проникнуться идеалами? Резать детей, красть чужие разработки, а в качестве бонуса отрываться на оргиях?! Кстати, это как-то совсем не вяжется с самим понятием Калокагатия.

– Ты обучалась основам менеджмента и теории управления и знаешь, что сотрудников надо поощрять. Секс, как ни странно, отлично работает. У каждого есть скрытые желания, об удовлетворении которых он втайне мечтает. У нас есть практически все: деньги, власть, успех, поэтому я мог дать лишь отсутствие моральных рамок.

– Меня радует только то, что вам пришел конец, – процедил Смирнов. – Вы все ответите по закону за преступления, которые совершили.

– Лера, ты совершишь непоправимую ошибку, если позволишь меня арестовать. Подумай о своем будущем!

– Оно будет светлым, если в нем не будет вас! Вы убили моих родителей, на ваших руках кровь профессора Радзинского и Лены Королевой…

– Забавно, что ты о ней вспомнила, хотя прекрасно знаешь, что у нее была связь с твоим отцом. А тебе известно, что именно из-за нее Ланской отказался от Калокагатии? Этой девке удалось промыть ему мозги, и твой отец воспротивился тому, чтобы вы с Леной вошли в наше общество. Неожиданное прозрение, когда на висках уже седина…

– И что? Лена любила папу, а он ее… Вас ничто не может оправдать!

– Оглянись вокруг! В каком мире мы живем?! – взревел Вдовин, превратившись из добродушного библиотекаря в разъяренного быка. – Если Кониас Браге в свое время говорил о том, насколько мир несовершенен, то сейчас… Глобальное потепление, терроризм, войны, развращающая массовая культура, ГМО, убийственная экология! Человечество уничтожает себя. Мы призваны его спасти!

– Спасти? И это я слышу от человека, который не гнушается убийствами невинных? И уж не вам говорить про терроризм! Вспомните взрыв в Марракеше!

– Лера, повторяю, нам приходится идти на радикальные меры ради высшей цели. Странно, что с твоим умом ты этого еще не поняла! Кстати, мы были удивлены, когда узнали, что вам удалось разыскать манифест Браге. Мы были уверены, что его существование – легенда, а даже если нет, то первоисточник не сохранился.

– Как давно вы узнали про наше расследование? – вопросил Смирнов.

– Очень давно, Дмитрий. Не только Лера смогла понять, что вы не разбираетесь в философии. Признаюсь, тут мое упущение. Серов еще осенью хотел вас ликвидировать, но я не думал, что такой майоришка-неудачник, которого в ФСБ держат за местного шута, может доставить проблемы. Я недооценил Леру. Ведь это она направляла вас… Ну, а теперь, – Вдовин шагнул к Диме и в смиренном жесте вытянул руки, чтобы он надел наручники.

– Вдовин Сергей Петрович, вы арестованы…

3 секунды до выстрелов

Смирнов достал наручники, но библиотекарь хитро улыбнулся и метнул взгляд куда-то в сторону. Проследив за его взглядом, Дима молниеносно отпихнул меня в сторону с такой силой, что я упала на пол. Выстрел!

Пуля попала в балюстраду, и кусок мрамора откололся. В конце зала стоял Серов с пистолетом в руках. Черт возьми, как ему удалось сбежать от ФСБшников внизу?! Выстрел!

Дима попал в него, и ректор стал оседать, зажимая ладонью рану на животе. Он снова стал в нас целиться, и мой возлюбленный приготовился стрелять, но тут с диким ревом на него бросился Вдовин. Библиотекарь навалился на Смирнова, и вместе они попятились к балюстраде… Дальше все происходило, как при замедленной пленке. Я видела, как Дима спиной уперся в мраморный борт, как Вдовин навис над ним. Оба перегнулись через балюстраду. Я вскочила на ноги, но в этот момент библиотекарь сделал резкий выпад, и они вдвоем выпали с балкона.

– Нет!

Мой вопль соединился со звуком выстрела. Тело пронзила острая боль. Я выгнулась в спине, попыталась рукой нашарить очаг боли, но не смогла. Перед глазами потемнело. Неужели это конец?

60. Новая жизнь

В двадцать два часа по Московскому времени во всех окрестных городах начались праздничные салюты в честь Великой победы, но один залп был громче остальных… Теперь Оболенский Университет был стерт с лица земли. Я взглянула в зеркало заднего вида: темное небо вдали озарилось лиловым цветом. Совсем скоро поднимутся клубы дыма, и только тогда жители близлежащих городков поймут, что пришло время вызывать пожарных. Почему-то в этот момент мне вспомнился праздничный фейерверк на студенческом выпускном. Мы стояли на центральной площади у фонтана и смотрели, как разноцветные искры взмывают в небо, рассыпаясь на сотни красочных огоньков. А потом была ночь танцев, на которую я не смогла заставить себя пойти, как бы друзья ни упрашивали…

На глаза навернулись слезы, и я съехала на обочину. Нужно было успокоиться, взять себя в руки и поскорее добраться до дома. Прошло каких-то полчаса, как я уехала из Оболенки, а в воспоминаниях пронеслись долгие месяцы. Не нужно было дальше вспоминать… Не нужно. Или хотя бы что-нибудь хорошее. Вручение дипломов, например.

Это был теплый солнечный июньский день. Исполняющий обязанности ректора Захар Артемович Нилов произнес напутственную речь выпускникам, пообещал отличные рекомендательные письма тем, кто решит продолжать учебу в аспирантуре других университетов, поскольку набора в Оболенку в том году не предвещалось.

– Мы обязательно решим все технические вопросы в течение этого года, и наш Университет вновь откроет двери для абитуриентов, – пообещал Нилов с кафедры актового зала, хотя сам не был уверен, что сможет сдержать данное слово.

– Твой брат такой важный, – прошептала Арина, чуть сжимая Юркину руку.

– Еще бы. Он и не мечтал, что вот так на него свалится вся Оболенка. Теперь Захар у нас в статусе. С этого года вот за докторскую решил взяться.

– Ну и здорово. Я вот им горжусь!

– Ты? С чего бы?

– Балбес, он же брат моего парня! А ты, Лер? – повернулась ко мне подруга, в сотый раз пытаясь изобразить, что все нормально и прошедших месяцев не было и в помине. – Ты гордишься Захаром?

– Да, – натянуто улыбнулась я и опустила взгляд на свои обгрызанные до мяса ногти, делая вид, что меня интересует мой покоцанный маникюр.

– Слушай, Рин, ты что-то слишком уж засматриваешься на Захара, – недовольно пробормотал Юрка. – Скоро ревновать начну.

– И правильно. Чтобы не расслаблялся.

Перебранки Арины и Юры казались такими милыми, что еще немного и сведет челюсть от приторности. Но я была за них рада, хотя не верила, что из их романа выйдет что-то серьезное. И зря! Прошло пять лет, а они до сих пор вместе.

В некотором смысле их отношения начались благодаря мне. Если бы после штурма университета я не попала в больницу с тяжелым огнестрелом, они так и не увидели бы друг в друге то, чего не замечали раньше. Тогда все боялись, что я умру, да и мне самой не хотелось поправляться. Шрамы от пуль до сих пор красуются на моем теле, напоминая самую страшную ночь в моей жизни.

***

– Валерия! Валерия, вы меня слышите? – надо мной склонился средних лет мужчина с недлинной седой бородкой в забавных круглых очках. Я не знала, кто это, и не понимала, что происходит. – Валерия, вы слышите меня? Моргните, если слышите.

Я слышала этого человека и даже могла ответить, но почему-то никак не получалось что-либо сказать. Я моргнула, как он просил, а потом отвернулась, чтобы хоть как-то избежать его пронизывающего взгляда. Светло-зеленые стены, огромное окно со старыми жалюзи, какая-то ширма… Больничная палата. Я лежала в больнице, но почему, никак не могла вспомнить.

Этот человек оказался моим лечащим врачом, как я поняла позже. Он рассказывал о полученном ранении и долгих трех неделях в коме, но я слушала его будто диктора из телевизора, читающего новости, никак не касавшиеся меня лично. Только случайно оброненное слово «выстрел» вернуло меня к действительности.

– Дима!.. Где Дима?! Он упал с балкона, он тоже в больнице?! – неожиданно во мне появились силы, и я мертвой хваткой уцепилась в запястье врача.

– Валерия, успокойтесь! Очень хорошо, что вы говорите… Но я не могу ничего сказать… В больницу привезли только вас. За эти недели ваши друзья приходили навестить, возможно, и ваш Дима был. Навещал даже ректор Университета…

– Ректор?! Он приходил? Его не арестовали?! Но как?! Это он в меня стрелял! Он убийца!

– Валерия, вам надо успокоиться.

– Нет! Скажите, что случилось?! Где Дима?!

Врач положил мне на лоб ладонь, словно меня это могло успокоить, и улыбнулся. Я чувствовала в этом жесте что-то нехорошее и не зря: в следующий момент он достал из кармана шприц и ловко, до того, как я сообразила, что стоит сопротивляться, сделал укол.

– Валерия, это успокоительное. Вам нельзя волно…

Когда я проснулась в следующий раз, за окном сгущались сумерки. Был это тот же день или другой, я не знала, да и время перестало играть роль, если оно не приносило ответов на самые главные вопросы.

– Лера, привет. Как ты? – послышалось откуда-то из дальнего угла палаты. Это был не Дима, а остальное не имело смысла.

– М-м-м… – сперва на большее меня не хватило. Слова вертелись на языке, но никак не хотели преобразовываться в речь. Голова была слишком тяжелой, а тело совершенно не слушалось.

– Все будет хорошо, ты идешь на поправку. Кризис миновал, и скоро ты будешь с нами, – Захар подошел к моей койке и чуть склонился, чтобы я смогла его лучше увидеть. – Ты спала долгих три недели. Но я расскажу, что случилось… Кстати, представлюсь: временно исполняющий обязанности ректора университета имени Оболенского. Вот так. Серов арестован, Вдовин погиб, на этот раз по-настоящему. Все кончилось. Но давай по порядку…

Захар придвинул стул к моей кровати, взял меня за руку и начал свой рассказ. Он не был в курсе операции, которую проводила ФСБ, но когда в здании учебного корпуса раздались выстрелы, понял, что час «икс» настал. Среди студентов началась паника. Кто-то решил, что Университет захватили террористы, кто-то принял все за учение, нашлись и такие, кто подумал, что на Оболенку упал метеорит. Вместе с другими преподавателями и частью обслуживающего персонала, не замешанными в Калокагатии, а таких оказалось на удивление немало, Нилов пытался успокоить студентов. Он же вел переговоры с руководителями операции и выступал посредником между ФСБ и Университетом.

Серова арестовали в библиотеке сразу после того, как он в меня выстрелил. Из зала, где проходила инициация, ректору удалось ускользнуть с помощью другого тайного хода, он сразу понял, где будет Верховный и поспешил в библиотеку, чтобы вместе с ним сбежать, но у него ничего не вышло. Остальных членов тайного общества арестовали в подземелье, никто не выказал сопротивления.

Нилов стал рассказывать про новый преподавательский состав, налаживание учебного процесса и прочие маловажные вещи, избегая единственного, что действительно меня волновало. Это было красноречивее любых слов, но мне нужна была правда.

– Дима… – с трудом произнесла я, но Захар отвел взгляд. – Что с ним?..

– Лер… мне очень жаль.

В одну секунду мой мир рухнул. Имело ли значение, что Калокагатию разоблачили? Было ли важно, что удалось спасти сотни детишек-сирот? Какая разница, что в Оболенке новые преподаватели и ректор? Без Димы все потеряло смысл. Перед глазами снова возникла страшная картина его борьбы со Вдовиным. Я опять увидела, как они срываются с балкона.

– Лер…

– Как?.. – единственное, что смогла вымолвить я, втайне желая, чтобы все это оказалось сном.

– Они засекретили дело. Ни одного тела не было найдено. Я узнал через Вику о том, что Верховным был Вдовин. Ее подключили к операции. Для студентов наш библиотекарь почил на каникулах, и те похороны были настоящими. Меня назначили временным исполняющим обязанности ректора, потому что мне больше всех известно о том, что случилось. Одна из моих задач поговорить и с тобой. Поскольку все, что случилось так щекотливо, тебя просят не распространяться о Калокагатии. По официальной версии Оболенку уличили в коррупции и пособничеству правительственной оппозиции, а как следствие разжиганию политической розни. Бред полный, но дело замяли.

– А Дима?..

– Нет… – Захар покачал головой и чуть сильнее сжал мою руку. – Лер, я видел, как из библиотеки вынесли два тела и раненную тебя на носилках. Тогда мне сказали, что между Вдовиным и Смирновым произошла схватка, но предупредили, чтобы я не смел распространяться.

– Ты… ты знаешь… где его похоронили?

Эти слова дались мне с особым трудом, но я не могла не спросить. Захар покачал головой и снова напомнил, что дело засекретили, лишив возможности попрощаться с любимым.

В тот день кончилась и моя жизнь. От меня осталась лишь физическая оболочка Валерии Ланской, и эта оболочка легко шла на поправку. Было ли это благодаря эксперименту, результатом которого я стала, или просто стечением обстоятельств, но восстановление после ранения и комы проходило чересчур стремительно. Врачи дивились чуду, а я проклинала жизнь.

Я не оплакивала Диму и даже не говорила о нем с Захаром, но твердо решила выяснить, что случилось на самом деле. В глубине души закралась надежда, что все не так, что он не мог погибнуть, ведь его тела я не видела. Мое сердце кричало, что он должен быть жив, ведь иначе зачем не умерла я.

Меня выписали из больницы только в середине марта. Несколько раз в неделю ко мне приходила Арина. Когда моя жизнь висела на волоске, подруга поняла, что прошлые обиды не имеют никакого значения, а потом смогла принять и то, что ее возлюбленный на самом деле был мерзавцем. Это подтвердил и Захар, просветив девушку относительно его связей с другими студентками. Конечно, мы не рассказали о том, какие злодеяния на самом деле творил Ян, но Арине хватило и того, что он был не чист на руку и регулярно изменял. В моей палате Ринка нередко сталкивалась с Юркой, а потом они стали навещать меня вместе, и еще через некоторое время начали встречаться.

Я одновременно и радовалась за друзей, и не могла видеть их счастливые, улыбающиеся лица. Рана на сердце не затягивалась, а напротив, кровоточила все сильнее. О Диме ничего узнать не получилось. Как только мне принесли мобильный, я стала звонить Ларисе, но ее номер оказался заблокирован. Это меня не остановило, через пару дней после выписки, ничего не говоря друзьям и ректору, я поехала в Москву.

Димин адрес я помнила отлично: улица, дом, подъезд, квартира… Даже обивка входной двери стояла перед глазами. Поднимаясь в лифте на нужный этаж, я нервно теребила язычок молнии, мечтая увидеть Смирнова и наброситься на него с кулаками за то, что столько времени терзал меня неведением. Глупая была затея ехать в Москву…

***

На глаза снова навернулись слезы, а над Оболенкой еще ярче полыхало огненное небо. Я взглянула на часы: двадцать два пятнадцать. До Москвы оставалось несколько часов пути, а я рыдала посреди дороги, вспоминая, как в тот злополучный день дверь в Димину квартиру открыл незнакомец. Он сказал, что въехал две недели назад, а жилье получил от работы, поскольку оно было государственным. Мужчина не знал точно, что случилось с прежним жильцом, хотя полагал, что он, скорее всего, умер.

– Обычно квартира от ФСБ переходит к другому владельцу, если у погибшего не было семьи, – пожал плечами он.

– У погибшего?.. – повторила я, все еще не желая признать такую правду.

И все равно, даже после беседы с этим человеком, я не захотела верить в то, что мой Дима погиб. Разум кричал: будь он жив, то давно был бы рядом, разыскал меня, позвонил, написал в конце концов, вот только сердце противилось мысли о смерти любимого. Я отправилась в бар у Диминой работы в надежде встретить там Ларису, но, прождав весь день, так ее и не застала. Мне ничего не оставалось, как смириться.

Мне до сих пор тяжело вспоминать, как день за днем, месяц за месяцем я превращалась в робота. У меня не осталось ни чувств, ни желаний. Я питалась только чтобы заглушить ноющую боль от голода, с утра до ночи сидела за книгами, пытаясь вернуть себе интерес к учебе, которую когда-то так любила.

Мой диплом был окончен раньше срока, новый научный руководитель с гордостью представил работу комиссии, и я с блеском его защитила. И только выйдя из учебного корпуса, я вдруг осознала, что теперь мне не осталось вообще ничего, а ведь жить как-то надо. Я всегда была сильной и знала, что обязана справиться ради Димы – он бы этого хотел, но что делать дальше, не имела представления. Папа хотел, чтобы я пошла работать в исследовательский институт, но за этот учебный год моя тяга к медиевистике и философии практически сошла на нет.

Когда после праздничного фейерверка мои однокурсники пошли в бальный зал, я отправилась в свою комнату в жилом корпусе, куда вернулась после выписки из больницы, и стала думать о будущем. У меня не было работы, не было денег и не было даже вариантов, куда податься. Красный диплом с красивой кожаной корочкой и золотым двуглавым орлом красовался на письменном столе, но вот был ли он действительно нужен?

Следующим утром я собрала свои вещи, которых оказалось гораздо меньше, чем предполагала, загрузила все в машину, попрощалась с друзьями и направилась в кабинет ректора. Я не могла уехать, не поблагодарив Захара за все, что он для меня сделал.

– Лера! Как хорошо, что ты зашла! Я как раз тебя собирался искать, – обрадовался Нилов, поднимаясь из-за своего стола. Напротив него в кресле сидел представительный мужчина средних лет и внимательно изучал меня взглядом.

– Здравствуйте, – сказала я незнакомцу и перевела взгляд на Захара. – Что-то случилось?

– Нет, напротив. Присядь, пожалуйста, – Нилов указал на стул рядом с гостем, – Лера, это Игорь Васильевич, он приехал к тебе.

– Ко мне?! – удивилась я.

– Да, у него есть одно предложение, но не буду мешать. Поговорите с глазу на глаз, – Захар улыбнулся и, подхватив со спинки кресла пиджак, удалился из собственного кабинета.

– Валерия Андреевна Ланская, верно? – уточнил Игорь Васильевич, и я кивнула. – Я декан Следственного факультета Академии ФСБ.

– Здравствуйте… – промямлила я, растерявшись.

– Я в курсе того, какую роль вы сыграли в деле Оболенского университета. Вы знаете Ларису Маркову?

– Ларису? Да, конечно, – воодушевилась я.

– Она рекомендовала вас как отличного аналитика, а ректор Нилов – как умную и ответственную студентку. У меня к вам предложение. Здесь, – он протянул мне большой формата «А4» конверт, – приглашение на стипендиальную программу профессиональной переподготовки с дальнейшим повышением квалификации. Мы хотим, чтобы вы продолжили обучение в Академии ФСБ и стали нашим сотрудником.

– Серьезно?..

– Валерия, нам нужны такие люди, как вы. Обучение начнется в сентябре, но уже сейчас мы должны вас оформить, конечно, если вы согласны…

– Согласна!

Тот день стал еще одной поворотной точной в моей жизни. У меня появилась цель и мало-мальски очерченное будущее, но главное – я могла докопаться до правды, что случилось с Димой, как он погиб и где похоронен.

Два месяца до начала учебы я проработала официанткой в летнем кафе. Забавно, но для быстрого и хорошего заработка эта работа оказалась куда выгоднее, чем места, где требовался бы мой красный диплом. Я скопила немного денег, чтобы оплачивать коммуналку в маминой квартире, куда перебралась, и покупать продукты. Игорь Васильевич пообещал с осени устроить меня в ФСБ, правда, пока на бумажную работу с небольшим окладом.

Выматываясь по двенадцать часов на работе практически без выходных, я дожила до сентября. Стало ли мне легче? Излечило ли время разбитое сердце? Нет. Я просто изо всех сил тянула себя наверх к жизни из глубокой могилы, куда сама себя похоронила. Даже столица не соблазнила меня бурной жизнью: кафе, театры, кино – все осталось в прошлом. Каждый раз, падая без сил в кровать, я видела Димино лицо: его сведенные к переносице брови, хмурый взгляд, а потом кривую самодовольную улыбку. Но каждое утро Смирнов уходил от меня со звоном будильника, который напоминал, что я одинока.

Приход сентября стал для меня двойным праздником: начиналась моя учеба в Академии, и из отпуска под Краснодаром возвращалась Лариса. Я ведь сразу же, как только Игорь Васильевич упомянул лучшую Димину подругу, спросила про нее и очень расстроилась, узнав, что она уехала на все лето.

В день знаний с самого утра я была сама не своя. Учеба начинались в первый день сразу же после официального собрания, а мне нужно было разыскать Ларису. Ее телефон все так же оставался недоступен, но теперь я знала, что она в Москве, и собиралась вечером отправиться в их любимый бар, однако судьба распорядилась иначе. Я шла по коридору после собрания в поисках нужной аудитории и случайно оказалась у столовой. Моя старая знакомая сидела одна за столиком и с аппетитом поедала пончики.

– Лариса! – я, как вихрь, влетела в столовую и умудрилась напугать немногих присутствующих своим появлением.

– Лерка! – она выбралась из-за стола и, не смущаясь сахарной пудры на лице, расцеловала меня в щеки. – Я так рада, что ты согласилась! Коллегами будем!

– Ларис, я пыталась тебе дозвониться, приезжала в Москву…

– Знаю-знаю… – виновато проговорила она и зачем-то достала из своей необъятной сумки косметичку. – У меня теперь другой номер. Сейчас запишу.

– Я хотела поговорить с тобой о… Диме, – голос дрогнул, но она этого не заметила.

– Вот, держи, – Лариса протянула мне клочок салфетки с написанными карандашом для губ цифрами. – У тебя сейчас пара, на нее опаздывать нельзя. Аудитория сто шестнадцать – дальше по коридору. Потом набери меня, и поговорим.

– Ларис, я не смогу больше ждать…

– Не говори ерунды, сможешь. А вот если сильно опоздаешь – тебе не поздоровится. Давай-давай, шуруй. Я больше никуда не денусь.

Я убрала салфетку в карман и, еще раз чмокнув девушку, побежала к сто шестнадцатой аудитории. Время поджимало, пара началась, а я в самый первый день умудрилась стать опоздавшей. Переведя дух, я приготовилась постучать, но тут из-за двери услышала до боли знакомый голос, и сначала подумала, что ошиблась. Если это слуховая галлюцинация? Но нет же…

– …именно поэтому я построю учебный процесс таким образом, что буду разыгрывать глупого студента, стану задавать тупые вопросы, а ваша задача – объяснять материал такому остолопу, как я.

Я распахнула дверь и уверенно шагнула в аудиторию, но как только Дима посмотрел на меня, ноги подкосились. Он молчал, а я глупо улыбалась.

– Фамилия? – сухо вопросил Смирнов, а его взгляд обжег холодом.

– Ланская, – ответила я, сомневаясь в том, что этот человек Дима, мой Дима!

– Садитесь, но учтите на будущее, что если еще раз опоздаете, останетесь за дверью, – отчеканил сволочной преподаватель, вселившийся в тело моего Индюка.

За всю пару Смирнов ни разу не посмотрел в мою сторону. Я чувствовала себя пустым местом и не могла понять, чем заслужила такое равнодушие. Когда занятие окончилось, я решила прояснить все раз и навсегда.

– Все свободны, – сказал Смирнов, и студенты стали шумно собираться, но я не двинулась с места, а когда все разошлись, поднялась со стула и уже хотела подойти к Диме, но он жестом меня остановил. – Повторяю, все свободны. Вас это тоже касается.

– Вот как? Но у меня есть вопросы! – в тон ему ответила я.

– Вопросы зададите на следующем занятии, а сейчас выметайтесь, Ланская!

Я вылетела из чертовой сто шестнадцатой аудитории, с трудом сдерживая слезы. Не замечая никого вокруг, проталкиваясь между студентами и преподавателями, отчаянно нуждаясь в глотке свежего воздуха, я вырвалась на крыльцо академии и села прямо на каменные ступени и закрыла лицо руками. Мне было так больно, что хотелось закричать. Я ничем не заслужила такого отношения.

– Лер… – рядом опустилась Лариса и обняла меня, давая мне возможность выплакаться.

– Что случилось? Я не понимаю, за что он так со мной? – сквозь слезы вопросила я.

– Вы не поговорили?

– Поговорили? – усмехнулась я, отстраняясь от нее, чтобы посмотреть в глаза. – Он выгнал меня из аудитории. Сказал, что все вопросы только на паре.

– Я дам тебе его домашний адрес…

– Зачем?! Думаешь, я пойду к нему?

– Пойдешь, потому что не успокоишься, пока не разберешься с вашими отношениями. Ты же Ланская – заноза в заднице, до всего докапываешься, как крот.

– Ларис, так что произошло? Почему он так ко мне переменился? Что я сделала?

– Ничего, Лер, ты ничего не сделала. Но я и так уже достаточно вмешалась в ваши отношения, дальше уж сами…

Я не хотела ехать к Диме. Весь день думала только о том, что он конченый мерзавец. Моя уязвленная гордость требовала его забыть, но ближе к вечеру ее заткнуло сердце, все еще страдающее по Индюку. Когда я ехала к его дому, то успокаивала себя тем, что обязана все выяснить, чтобы раз и навсегда поставить точку в наших недоотношениях. Только это был жалкий самообман, я не могла вновь его потерять.

***

Новая квартира Смирнова находилась в соседнем районе от старой, в новостройке на первом этаже. Мне не пришлось звонить в домофон, потому что молодая пара как раз выходила на улицу. Консьержка спокойно пропустила, когда я сказала, что пришла к Дмитрию Смирнову. Но стоило мне подняться к его квартире, как вся моя решимость пропала, и я превратилась в неуверенного подростка. Спустя некоторое время моего стояния под дверью, когда консьержка уже стала подозрительно на меня коситься, я все же осмелела и позвонила в дверь. Сначала мне не ответили, потом за дверью послышался шум и громкое «кто?».

– Дим, это Лера. Нам нужно поговорить.

– Минуту.

Ему потребовалось больше времени. Он долго не открывал, но я отчетливо слышала какое-то копошение и даже подумала, что Индюк решил прибраться, а может быть, спрятать в шкаф любовницу.

– Открыто! – крикнул он, и я толкнула входную дверь.

Смирнов сидел за столом в гостиной, которая по совместительству служила кабинетом. Его квартирка оказалась небольшой, но очень уютной, даже слишком для одинокого холостяка. Я помнила его извечный беспорядок и нетронутую, чтобы не заправлять, кровать в Оболенке. Здесь же отчетливо просматривалась женская рука, и я знала, что в этот раз не Ларискина.

– Ты хотела поговорить, – напомнил Смирнов, разглядывая какие-то документы на столе, демонстрируя своим видом, что я ему совершенно неинтересна.

– Да, хотела… – вот только от его тона все слова вдруг пропали, и я совершенно не знала, как начать разговор.

– Ланская, давай быстрее, у меня дела. Что тебе нужно? – откладывая в сторону бумаги и нехотя поднимая на меня взгляд, проговорил Индюк.

– Что нужно?! Мне нужно знать, что случилось? С чего ты так ко мне изменился? Что я такого сделала, что ты от меня так отворачиваешься?! Чем я провинилась?!

– Ничем. Просто все, что было в Оболенке, осталось в ней. Дело закрыто, больше нас ничего с тобой не связывает, и я прошу тебя не приходить больше и не искать со мной встреч.

– Вот как?! А как же Академия?! Ты ведешь у меня курс, не забыл?

– Я написал заявление, так что уже завтра вам назначат другого преподавателя.

– Ты написал заявление из-за меня?! – ошарашенно вопросила я, не веря, что настолько ему неприятна.

– Именно. Я не хочу с тобой пересекаться. Не хочу тебя видеть. Не хочу ничего о тебе знать, – разделяя каждое предложение, с деланным спокойствием проговорил Индюк. Но от моего взгляда не ускользнуло, как сильно он сжимал в руке карандаш. Смирнов злился или нервничал? Я пожелала карандашу сломаться и засадить в руку огроменную занозу. В тот момент я ненавидела Диму всем сердцем.

– Что ж, в таком случае, я удовлетворю твое желание, – холодно сказала я, хотя внутри полыхал пожар.

Я развернулась и быстро пошла к двери, чтобы не успеть разрыдаться при чертовом Индюке и уже в прихожей мельком взглянула на шкаф. Его дверца была предательски открыта, выдавая тайну хозяина. Догадка промелькнула быстрее искры, и я снова, но уже другими глазами посмотрела на Смирнова.

– Проводи меня!

– Что?! Ланская, дверь за тобой, – поморщился, как от кислого лимона, Дима.

– Встань и проводи меня! – процедила я.

– Слушай, у меня нет времени на твои глупости…

Я подошла к тумбочке, на которой стоял телефон, выдернула его вместе со шнуром и запустила аппаратом в Смирнова. Он ловко увернулся, но не встал с кресла. Тогда я бросила в него книгой, а потом, как обезумевшая, стала крушить прихожую.

– Ланская! Прекрати! Тебе лечиться надо!

– Можешь вызвать мне скорую, но я уйду отсюда, только если встанешь и сам выпроводишь меня!

– Лера, – практически простонал он.

– Ну же, вставай! – я снова бросила беглый взгляд на шкаф, и мои же слова стали комом в горле.

– Так будет лучше, – негромко произнес Дима. – Не надо было тебя вообще впускать. Я забыл, какая ты дотошная ослица.

– Будет лучше?! Прогнать меня?! Думаешь, все эти месяцы мне было лучше?! Дим, я считала тебя погибшим! Больше полугода жила с мыслью, что ты умер, и никто не мог сказать даже, где твоя могила!

– Вот лучше бы так и думала…

Я подошла к шкафу и достала оттуда костыли, а потом внимательно посмотрела на моего гордого Индюка и только сейчас обратила внимание на странное, завешанное каким-то пестрым покрывалом кресло. Дима так старательно его от меня маскировал.

– Это непоправимо?

– Нет, – вздохнул он и прикрыл лицо руками. Я подошла к возлюбленному, поставила костыли, прислонив их к столу, а сама села на пол и опустила голову ему на колени. Дима аккуратно провел рукой по моим волосам, а я уже не стеснялась своих слез. – Лер…

– М-м-м?..

– Я тебя люблю.

– Знаю, – прошептала я. Впервые он произнес эти слова. Я бы могла ответить Диме тем же, но в тот момент куда важнее было другое – что понимаю, почему он так поступил. А о моей любви еще будет время сказать. – Не прогоняй меня больше.

– Со мной будет непросто. Ты понимаешь, на что себя обречешь, если останешься? А если в конце концов чувства ко мне пройдут? Я больше не герой, а простой калека, – он замолчал, а потом продолжил ледяным тоном: – У тебя останется только жалость… Такого мне не нужно!

– Вот как?! Жалость? – я поднялась и уперлась руками в подлокотники его инвалидного кресла. – У меня нет к тебе ни капли жалости! После того, через что ты меня заставил пройти за эти месяцы, заслуживаешь только одного…

– Чего?

Я размахнулась и со всей силы отвесила Смирнову пощечину. Чего во мне тогда было больше – злости за то, что заставил поверить в свою смерть, или обиды, что сомневался в моих чувствах, я не разобрала. Как же мне хотелось разнести все к черту, разрыдаться и рассмеяться одновременно. Смирнов зло посмотрел на меня, потирая щеку, а потом протянул руки и, резко ухватив за талию, усадил меня себе на колени.

– Откуда у тебя мой адрес? – спросил Дима прежним мягким голосом.

– Лариса дала, – ответила я, поправляя воротник его рубашки.

– Я запретил ей с тобой общаться и тем более говорить обо мне… Даже номер заставил сменить.

– Вот Индю-юк! – протянула я.

– Знал же, что ты захочешь ее разыскать.

– А мое приглашение в Академию ФСБ?

– Сегодня для меня стало сюрпризом увидеть твою фамилию в списке студентов. Я понадеялся, что это однофамилица, а потом ты ворвалась в мою аудиторию…

– А тебе, я смотрю, понравилось преподавать, майор Смирнов? – изогнув бровь, вопросила я.

– Как ты понимаешь, на операции мне путь заказан, – горько усмехнулся он. – Остается только это.

– Расскажи, что случилось?

– Дело засекретили, Ланская.

– Знаю… Последние месяцы я только об этом и слышу, но я теперь вроде как своя…

– Вот ведь прищепка, – пробормотал он, крепче прижимая меня к себе и жадно вдыхая мой запах. – Когда мы со Вдовиным выпали с балкона, мне повезло упасть на него. Верховный погиб сразу, я выжил, но у меня отнялись ноги. А дальше – ничего интересного. Я провел два месяца на больничной койке, потом восстановление, теперь стараюсь научиться с этим жить. От управления мне выделили эту квартиру, потому что она на первом этаже, а подъезд оснащен всем необходимым… для инвалида, – на последнем слове его голос дрогнул, но Дима взял себя в руки. – Меня перевели в следственный отдел, теперь работаю в кабинете, а пару раз в неделю преподаю в Академии. Мою педпрактику в Оболенке зачли. А ты? Чем ты жила все это время?

– Да я и не жила вовсе. Так… делала безуспешные попытки. Кстати, Нилов теперь «ио» ректора в Оболенке.

– Это правильный выбор, тем более ФСБ с ним проще сотрудничать. Они исследуют разработки Калокагатии и периодически наведываются в подземные катакомбы.

– Дим… почему ты не сказал мне? Неужели сомневался?..

– Сомневался… Сомневался, но не только в тебе, в себе в первую очередь. Мне самому нужно было время, чтобы принять себя таким. Сейчас я понемногу осваиваюсь, но все равно пока мне помогает мама.

– Я заметила ее руку в твоем доме, – сказала я и вновь окинула взглядом убранство квартиры.

– Лер… хм… – Дима замялся, а потом смущенно отвернулся. – Если что, у меня не все, что ниже пояса, атрофировано.

– Я уже это поняла, – поерзав на нем, усмехнулась я.

***

С того дня, когда мы с Димой вновь обрели друг друга, минуло без малого пять лет, а я до сих пор со слезами на глазах вспоминаю все, через что мы прошли. Да, Дима был прав, жить с ним оказалось непросто. Мы ссорились, скандалили, я терпела его дурное настроение, уходила, громко хлопнув дверью, ночевала у Ларисы, чтобы заставить его волноваться, мучилась угрызениями совести, когда возвращалась и видела, как он переживал, что не мог меня догнать, мы мирились и снова ссорились… Нельзя вот так сразу свыкнуться с мыслью, что жизнь теперь подчинена обстоятельствам, преодолеть которые тебе не под силу. Мы учились жить по-новому, и если бы не наша упертость, вряд ли бы смогли. Смирнов действительно написал заявление с просьбой снять его с преподавания на моем курсе, но лишь затем, чтобы ничто больше не помешало нам быть вместе.

После каждого шторма наступает затишье. Так было и у нас с Димой. Где-то через год совместной жизни бурные ссоры практически сошли на нет. Мы превратились не просто в семью, коллег, любовников, но и в лучших друзей. Бывало, что ночи напролет, лежа в кровати, разглядывая фосфорные звезды на потолке спальни, мы просто разговаривали. И главное для меня, что благодаря любимому Индюку я поняла, что могу простить своего отца…

Папа совершил множество ошибок, и у меня было полное право на обиду. Больше всего задело, что он изменился из-за молодой возлюбленной, а не ради единственной дочери. Потребовалось время, чтобы понять: для папы я всегда оставалась ребенком. С Леной все было по-другому, ее он воспринимал женщиной равной себе, а не как меня – девочкой, которую надо от всего ограждать. Отец меня обожал, и дело не только в том, что я была успешным результатом эксперимента. Вспоминая наши семейные вечера, разговоры за ужином, его мягкий и теплый взгляд, я перестала сомневаться, что папа любил бы меня любой, ведь даже когда я совершала ошибки, он всегда оставался на моей стороне.

Иногда мы с Димой видимся с Захаром, который из исполняющего обязанностями стал полноправным ректором Оболенки. Нилову было несладко, ведь после разразившегося скандала с коррупцией пришлось долго трудиться, чтобы восстановить престиж Университета. Ему это удалось.

Как-то я спросила у Смирнова, почему Нилова не завербовали в Калокагатию. Этот вопрос долго не давал нам покоя. Сам же Захар решил, что он был и не нужен оболенцам, а выступил в роли приманки для Юры. Все может быть, но ответа нам, видимо, найти не суждено.

Дело Оболенки навсегда останется для нас с Димой самым значительным, хотя за эти годы мы поучаствовали и в других сложных, опасных и не менее интересных расследованиях. После окончания обучения меня взяли в штат следственного отдела. Моя работа по большей части оказалась аналитико-кабинетной, но случались операции, в которых я принимала непосредственное участие. Одной такой операцией оказалась финальная фаза дела Оболенки.

За пять с лишним лет слухи о тайном обществе, секретной лаборатории и прочем расползлись по миру. Место, где стоял Оболенский Университет, манило многих – от фанатиков до зарубежных спецслужб. Случались и неприятные прецеденты, поэтому было принято радикальное решение – уничтожить мою Alma-mater.

Для обучения студентов построили отдельное большое здание в Москве, а Оболенский городок официально решили сделать чем-то вроде музея-заповедника и по совместительству научного института. Всех студентов, преподавателей и обслугу перевезли в столицу под предлогом реставрации старых зданий. Пока все отдыхали на майских праздниках, Оболенку заминировали.

Моя задача заключалась в контроле над проведением операции. Когда все приготовили и таймер был установлен, я отказалась ехать с остальной группой и ненадолго задержалась в Оболенке, чтобы попрощаться… и не только. Мы так и не узнали, что стало с разработками Калокагатии, во всяком случае, лекарство от рака не было запатентовано, синтетические органы не использовали в медицине, иммунитет простых граждан не пытались повысить. Правительство засекретило дело, и даже у нас, тех, кто имел прямое отношение к расследованию, больше не было доступа к материалам. Мне нужны были хоть какие-то улики того, что здесь творилось на самом деле, пока не стало слишком поздно, но спецслужбы особого назначения поработали слишком хорошо, и кроме наспех сделанных на мобильный фото, у меня ничего не было.

Смирнову не нравилось, что я пытаюсь так глубоко копать. Он боялся, ведь понимал, что я играю с огнем, поэтому мне пришлось ничего не говорить ему о поездке в Оболенку, соврав, что допоздна останусь у Лариски.

Подъезжая к нашему дому, я надеялась, что Дима уже спит, но в гостиной горел свет. Он сидел с книгой на диване и сразу поднял взгляд, как только я показалась в прихожей.

– Не спишь? – спросила я.

– Тебя жду… – откладывая в сторону томик «Основ педагогики для старшекурсников», ответил Дима.

– Зачем? Уже поздно, я могла остаться у Ларки на ночь.

– Иди сюда, – он похлопал на диван рядом с собой, и я, скинув туфли посреди прихожей, направилась к нему. – Как провела время?

– М-м-м… Хорошо. Посплетничали, посекретничали и объелись пончиками, – улыбнулась я.

– Серьезно? – Смирнов изогнул бровь, как умел делать только он, и резко притянув к себе, стал жадно целовать.

– Ты, я вижу, соскучился… – рассмеялась я, когда он наконец отстранился.

– Хм…и это тоже. А теперь говори, где была? – строго вопросил он, и по его тону стало понятно, что он раскусил мою ложь.

– В смысле? – я сделала слабую попытку выкарабкаться, но с Индюком это было бесполезно.

– В прямом. Если бы объелась пончиками, то я бы это почувствовал, поверь мне. Поцелуй был с привкусом мятного орбита.

– Я им заела пон…

– Лера! С каких пор ты врешь?! Снова Оболенка?! – разозлился Дима, а я ненавидела, когда он начинал кричать.

– Успокойся, Смирнов! Ее больше нет. Сегодня весь городок на хрен подорвали! – раздраженно кинула я, стягивая с себя пиджак. – К одиннадцатому еще отчет писать…

– Может, оно и к лучшему, что твой универ разнесли? – спокойнее сказал мой Индюк, убирая с моего лица прядку волос.

– К лучшему?! Но осталось так много вопросов!

– Не на все вопросы можно найти ответы, Ланская! И кончай истерить!

– Индюк!

– Ослица!

Я скрестила руки под грудью и обиженно отвернулась, но Дима стал меня щекотать и вынудил рассмеяться.

– Сначала эти чокнутые сектанты, теперь правительственный заговор. Ланская, не будет нам с тобой спокойной жизни.

– Неа… Спокойствие – это скучно, – закидывая на своего мужчину уставшие от узких туфель ноги, ответила я.

– Согласен, но сейчас обсуждать, какое плохое у нас правительство, что заграбастало себе научные разработки Калокагатии, я не собираюсь. У меня другие планы на эту ночь.

– Вот как? И какие же? – игриво поинтересовалась я.

– Помоги мне встать, а потом узнаешь.

Я помогла Диме подняться и подала костыли. Благодаря усиленной физиотерапии к его ногам вернулась чувствительность, правда двигать он мог только левой. Как настоящий гордый Индюк, Смирнов отказывался от инвалидного кресла и ходил исключительно сам, пусть и с костылями.

Мы зашли в спальню, и я задернула шторы. Глядя на то, как возлюбленный стягивает с себя футболку, я подумала, что, возможно, он прав, и пришло время оставить в прошлом историю Оболенки. У нас была новая жизнь, и это совсем другая история.

Примечание автора

Со всем уважением к истории и философии обращаюсь к читателям с просьбой отнестись к «Тайне Оболенского Университета» как к легкой фантасмагории. Сюжет книги является полностью моей выдумкой, однако я посмела вплести в него реальных личностей и события, имевших место в истории. Прошу простить неточности в повествовании и возможное искажение фактов в угоду сюжету. Но я искренне надеюсь, что книга пришлась вам по вкусу.

В оформлении обложки использовано изображение замка Миранда или Шато де Нуази.Фотографии из открытого источника, и ее использование не является нарушением авторских прав.

Примечания

1

Петр Семенович Оболенский – вымышленный персонаж, но он относится к реальному княжескому роду.

(обратно)

2

Медиеви́стика – раздел исторической науки, изучающий историю европейского Средневековья. В более широком, но в менее употребительном смысле медиевистика изучает историю этого периода и других регионов.

(обратно)

3

Умберто Эко (1932 – 2019) – итальянский ученый, философ, специалист по семиотике и средневековой эстетике, теоретик культуры, литературный критик, писатель, публицист.

(обратно)

4

Сократ (469 – 399 гг. до н.э.) – древнегреческий философ, учение которого знаменует поворот в философии – от рассмотрения природы и мира к рассмотрению человека.

(обратно)

5

 Децим Юний Ювенал (ок. 50 – 127 гг. н. э.) – римский поэт, автор шестнадцати сохранившихся гекзаметрических «Сатир», распределенных по пяти книгам.

(обратно)

6

Данная книга не существует и является выдумкой автора, как и Линдол Бишоб.

(обратно)

7

Речь идет о «Манифесте о приглашении» 1773 г., по которому Екатерина Вторая предоставляла ряд льгот иностранным поселенцам (преимущественно немцам). Данная политика носила две основные цели: 1. Заселение неосвоенных земель (иностранцы, поселившиеся в сельской местности освобождались от налогов на 30 лет), 2. Влияние политики Просвещенного абсолютизма. Екатерина Вторая переписывалась со многими иностранцами, некоторые из них были приглашены в качестве просветителей.

(обратно)

8

«Лекарство от здоровья» (англ. A Cure for Wellness) – американский психологический триллер 2016 года режиссёра Гора Вербински. Сценарий фильма основан на романе Томаса Манна «Волшебная гора» (1924).

(обратно)

9

Томас Манн – немецкий писатель, эссеист, мастер эпического романа, лауреат Нобелевской премии по литературе. Мастер интеллектуальной прозы. Ведущими проблемами романов являются ощущение рокового приближения смерти (повесть «Смерть в Венеции», роман «Волшебная гора»), близость инфернального, потустороннего мира (романы «Волшебная гора», «Доктор Фаустус»), предчувствие краха старого миропорядка, краха, ведущего к ломке человеческих судеб и представлений о мире.

(обратно)

10

Бритва Оккама (иногда лезвие Оккама) – методологический принцип, в кратком виде гласящий: «Не следует множить сущее без необходимости» (либо «Не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости»).

(обратно)

11

Патристика (от греч. πατήρ, лат. pater – отец) –  учение «отцов церкви», то есть первых христианских мыслителей II–VIII веков. Ее отличает ориентация на мистику, как правило, недоверие к разуму. Патристика критически относится к античному наследию, однако по своей сути она является христиански переосмысленным неоплатонизмом.

(обратно)

12

Пифагор Самосский (570 – 495 гг. до н. э.) – древнегреческий философ, математик и мистик, создатель религиозно-философской школы пифагорейцев.

(обратно)

13

«Верую ибо абсурдно» – знаменитая максима Credo quia absurdum est («верую, ибо абсурдно», то есть метафизично в понимании) является парафразом фрагмента сочинения Тертуллиана «О плоти Христа».

(обратно)

14

Тертуллиан – один из наиболее выдающихся раннехристианских писателей, теологов и апологетов, автор 40 трактатов, из которых сохранился 31. В зарождавшемся богословии Тертуллиан один из первых выразил концепцию Троицы. Положил начало латинской патристике и церковной латыни – языку средневековой западной мысли.

(обратно)

15

 Тертуллиан. «О плоти Христа».

(обратно)

16

Служка – слуга в монастыре или при архиерею Иногда употребляется синонимом домашней прислуги. В данном случае идет игра слов, поскольку Лера учит Дмитрия средневековой философии, которая крайне религиозна, она сравнивает себя именно со служкой, а не служанкой.

(обратно)

17

Августин Аврелий (354 – 430 гг.) – христианский богослов и философ, влиятельнейший проповедник, епископ Гиппонский (с 395 года), один из Отцов христианской церкви.

(обратно)

18

«Исповедь» (лат. Confessiones) – общее название тринадцати сочинений Августина Блаженного, написанных около 397-398 года н. э. и рассказывающих о его жизни и обращении в христианство.

(обратно)

19

Один из эпизодов «Исповеди» Августина Аврелия рассказывает о воровстве яблок в юности.

(обратно)

20

Принцип дополнительности предложен датским физиком Нильсом Бором (1927 г.) и является одним из важнейших методологических и эвристических принципов науки, а также один из важнейших принципов квантовой механики.

(обратно)

21

Фома Аквинский (1225 – 1274 гг.) – итальянский философ и теолог, канонизирован католической церковью как святой, систематизатор ортодоксальной схоластики, учитель Церкви, Doctor Angelicus, Doctor Universalis, «princeps philosophorum» («князь философов»), основатель томизма.

(обратно)

22

Фома Аксинский «Сумма теологий» Том I.

(обратно)

23

Сомнамбула – человек, страдающий лунатизмом, потерей сознания. Для него характерно неосознанное совершение привычных каждодневных действий во время сна, хождение по комнате, произношение слов, предложений во сне.

(обратно)

24

Боэций (ок. 480 – 524 гг., по другим сведениям 526 г.) – римский государственный деятель, философ-неоплатоник, теоретик музыки, христианский теолог, святой католической Церкви (память 23 октября).

(обратно)

25

Завод «Компрессор» – московский завод по выпуску холодильных машин. Завод «Компрессор» был основан в 1869 г. в Москве предпринимателем А. К. Дангауэром. Первоначально завод представлял из себя кузнечно-слесарную мастерскую с названием «Завод „Дангауэр и Кайзер“». На заводе делали оборудование для пищевой промышленности. Завод имеет богатые историко-революционные традиции, его работники принимали участие в революции 1905 года.

(обратно)

26

Стэнли Кубрик (1928 – 1999) – американский и британский кинорежиссер, фотограф и продюсер, один из самых влиятельных кинематографистов второй половины XX столетия. Фильмы Кубрика, в основном экранизации, сняты с большим техническим мастерством.

(обратно)

27

«Заводной апельсин» – художественный фильм Стэнли Кубрика, снятый по мотивам одноименного романа-антиутопии Энтони Берджесса. Главную роль сыграл британский актер Малкольм Макдауэлл. Картина рассказывает о молодом преступнике Алексе, получающем удовольствие от актов «ультранасилия».

(обратно)

28

«Поющие под дождем» (англ. Singin' In The Rain) – музыкальный кинофильм 1952 года, снятый Стэнли Доненом и Джином Келли (который в нем сыграл же главную роль).

(обратно)

29

«С широко закрытыми глазами» – художественный фильм Стэнли Кубрика, снятый по мотивам повести австрийского писателя Артура Шницлера «Новелла о снах». Картина затрагивает проблемы супружеской верности и полна фрейдистскими намеками.

(обратно)

30

Теракт в Маракеше (28 апреля 2011 года) – взрыв в кафе на площади Джемаа аль-Фна в центре Марракеша. В результате взрыва погибло 17 человек, более 20 человек ранены. Две бомбы в чемодане были оставлены в популярном среди иностранных туристов кафе, а затем приведены в действие с помощью мобильного телефона. Большинство погибших были туристами. Правительство Марокко возложило ответственность за теракт на организацию Аль-Каида в Исламском Магрибе. Однако Аль-Каида отрицает свою причастность к взрыву.

(обратно)

31

Евгеника (от др.-греч. εὐγενής – хорошего рода, благородный) – учение о селекции применительно к человеку, а также о путях улучшения его наследственных свойств. Учение было призвано бороться с явлениями вырождения в человеческом.

(обратно)

32

18 октября 2011 г. верховный Суд Европейского союза «ECJ» признал в ходе уточнения статьи 6(2)© директивы европарламента 98/44/EC, запрещающей патентование ряда изобретений, что человеческую яйцеклетку надо считать человеческим эмбрионом с точки зрения данной статьи с момента оплодотворения, и запретил любые евгенические эксперименты и манипуляции с эмбриональными стволовыми клетками человека. На самом деле решением по делу C-34/10 «Oliver Brüstle v Greenpeace» был произведен запрет патентования процессов, при которых стволовые клетки извлекаются из эмбриона на стадии «blastocyst» с разрушением данного эмбриона.

(обратно)

33

Ежи Кароль Бузек (род. 3 июля 1940,) – польский политик, премьер-министр Польши с 1997 по 2001 годы, депутат Европарламента с 13 июня 2004 года, с 14 июля 2009 года – 17 января 2012 года председатель Европарламента. В 1980-е годы – один из деятелей движения «Солидарность». Активно занимался научной деятельностью, доктор наук, профессор.

(обратно)

34

Дольмены (от брет. taol maen – каменный стол) – древние погребальные и культовые сооружения, относящиеся к категории мегалитов (то есть к сооружениям, сложенным из больших камней).

(обратно)

35

Янус – в древнеримской мифологии двуликий бог дверей, входов, выходов, различных проходов, а также начала и конца. С его именем связано название месяца январь. С его именем связано название месяца январь. Изображался с двумя лицами, обращенными в противоположные стороны (к прошедшему и будущему). Одно его лицо было лицом молодого, безбородого человека, смотрящего в будущее, другое – лицо бородатого старца, обращенное в прошлое. Само же имя божества родственно латинскому слову janua, которое означает «дверь», а также «начало». Название месяца «январь» – производное от этого же слова. В переносном смысле выражение «двуликий Янус»: неискренний, двуличный, лицемерный человек.

(обратно)

36

Ансельм Кентерберийский (1033 – 1109 гг.) – средневековый теолог и философ, часто называемый «отцом схоластики». Представитель реализма. Доказывал возможность доказательства бытия Бога с помощью онтологического доказательства.

Иоанн Росцеллин (ок. 1050 – 1210 гг.) – монах из Компьен, был главным представителем крайнего номинализма в эпоху ранней схоластики. О философских взглядах Росцеллина можно судить по критическому изложению Ансельма Кентерберийского. Росцеллин учил, что вне единичных вещей не существует ничего, нет цвета вне конкретного цвета, нет мудрости вне мудрой души. Общее не имеет никакой собственной реальности, реально могут существовать только «единичные вещи». Общие понятия (идеи или универсалии) являются лишь звуками, голосом, речью. Ансельм указывал Росцеллину с раздражением, что он понимает общие субстанции как колебания звука, сотрясение воздуха.

(обратно)

37

Экзистенциальная философия, также философия существования – направление в философии XX века, акцентирующее свое внимание на уникальности бытия человека.

(обратно)

38

Ларс Свендсен (род. 16.09.1970) – норвежский философ и писатель. Профессор кафедры философии Университета Бергена, Норвегия. Автор нескольких эссе-исследований. Научная деятельность Свендсена посвящена изучению философии Иммануила Канта, он также считается специалистом в философии Мартина Хайдеггера. Его книги переведены уже на 22 языка мира.

(обратно)

39

Серен Обю Кьеркегор (1813 – 1855) – датский религиозный философ, психолог и писатель. Основоположник экзистенциализма.

(обратно)

40

Орден иезуитов – неофициальное название «Общества Иисуса» (лат. Societas Iesu), религиозного ордена Римско-католической церкви, члены которого дают обет прямого безусловного подчинения Паре Римскому.

(обратно)

41

Игнатий де Лойола – католический святой, основатель ордена иезуитов, видный деятель контрреформации.

(обратно)

42

Протестантизм, или протестантство – одно из трех, наряду с православием и католицизмом, главных направлений христианства, представляющее собой совокупность независимых церквей, церковных союзов и деноминаций.

(обратно)

43

Клемент Четырнадцатый (1705 – 1774 гг.) – Папа Римский с 19 мая 1769 года по 22 сентября 1774 года. Политика Климента Четырнадцатого была изначально рассчитана на сглаживание противоречий с католическими королевствами, сложившихся в ходе предыдущего понтификата. Благодаря своей примирительной позиции, Климент получил возмещение за потерю Авиньона и Беневенто и в целом преуспел в примирении светских и церковных властей. Ради этого он, в частности, пошел на ликвидацию ордена иезуитов.

(обратно)

44

Клементинум (лат. Clementinum, чеш. Klementinum) – комплекс барочных зданий иезуитского коллегиума, который в настоящее время занимает Национальная библиотека Чешской Республики.

(обратно)

45

Масонство – религиозно этическое течение с мистическими обрядами, обычно соединяющее задачи нравственного самоусовершенствования с целями мирного объединения человечества в религиозном братском союзе. Появилось в 1717 году в виде тайного общества. Оно берет свое начало из малоизвестных истоков в конце XVI – начале XVII века. Основной версией происхождения масонства считается версия о происхождении от средневековых строительных гильдий каменщиков, однако существуют теории о более древнем происхождении масонства, начало которого выводится от орденов тамплиеров или – в других версиях – от ордена розенкрейцеров. Название «масон» или «франкмасон» происходит от franc-maçon, употребляется также буквальный перевод этого названия – вольный каменщик.

(обратно)

46

Рей Брэдбери «И грянул гром» (1952 г.).

(обратно)

47

Лабиринт Минотавра – в древнегреческой мифологии сложное сооружение со множеством запутанных переходов, спроектированное легендарным изобретателем и инженером Дедалом по просьбе царя Миноса.

(обратно)

48

По легенде Ариадна, полюбив Тесея, прибывшего на Крит, чтобы убить чудовище-людоеда Минотавра, дала ему клубок с путеводной нитью. Благодаря ему Тесей смог выбраться из лабиринта.

(обратно)

49

«Касабланка» (англ. Casablanca) – голливудская романтическая кинодрама 1942 года, поставленная режиссером Майклом Кертисом, с Хамфри Богартом и Ингрид Бергман в главных ролях. Действие фильма разворачивается в начале Второй мировой войны в марокканском городе Касабланка, находившемся в то время под контролем вишистской Франции.

(обратно)

50

Адажио соль минор для струнных инструментов и органа, известное как Адажио Альбинони, – музыкальное произведение Ремо Джадзотто (впервые опубликовано в 1958 году). По утверждению Джадзотто, пьеса представляет собой реконструкцию, основанную на фрагменте из музыки Томазо Альбинони, найденном им в 1945 на развалинах разрушенной при бомбардировке Дрездена Саксонской земельной библиотеки.

(обратно)

51

Первый раздел Речи Посполитой – аннексия части земель Речи Посполитой тремя соседними с ней государствами – Прусским королевством, Австрийской и Российской империями, произошедшая в 1772 году.

(обратно)

52

Кониас Браге – полностью вымышленный персонаж.

(обратно)

53

Либуше – мифическая чешская княгиня, дочь Крока, супруга Пржемысла Пахаря, в чешских легендах мудрая правительница и предок королей Чехии (предположительно VIII в.).

(обратно)

54

Борживой Первый (ок. 852 – не позднее 894) – первый исторический князь чехов c 870 или 872 года, представитель династии Пржемысловичей. Согласно легендам, сын чешского князя Гостивита.

(обратно)

55

Пржемысловичи (Пршемысловичи) – первая княжеская и королевская династия в Чехии. Династия существовала от 872 (подтверждено исторически) до 1306 года. В 1198 году князь Пржемысл Отакар I стал чешским королем и получил право передавать этот титул по наследству.

(обратно)

56

Карл IV Люксембургский (1316 – 1378 гг.) – король Германии с 11 июля 1346 года, король Чехии с 26 августа 1346 года (под именем Карел I, коронован 2 сентября 1347 года), император Священной Римской империи с 5 апреля 1355 года. Сын короля Чехии Иоанна Слепого из Люксембургской династии и чешской принцессы Элишки Пржемысловны.

(обратно)

57

Ян Гус (1369 – 1415) – чешский проповедник, мыслитель, идеолог чешской Реформации. Национальный герой чешского народа. Был священником и некоторое время ректором Пражского университета. 6 июля 1415 года в Констанце был сожжен вместе со своими трудами.

(обратно)

58

Габсбурги – одна из наиболее могущественных монарших династий Европы на протяжении Средневековья и Нового времени.

(обратно)

59

«Бархатная революция» – серия мирных гражданских протестов в Чехословакии в ноябре – декабре 1989 года. Привела к сравнительно быстрому отстранению от власти коммунистической партии и организованному демонтажу социалистического режима ЧССР. Несмотря на первоначальные столкновения демонстрантов с силовыми структурами КПЧ, в целом революция осуществилась бескровно, в связи с чем и получила своё название.

(обратно)

60

Трдельник – радиционная выпечка в ряде стран Центральной Европы. Представляет собой выпечку из дрожжевого теста, наматываемого на вертел из дерева или металла по спирали. Готовится из раскатанного теста, которое оборачивается вокруг палки, выпекается на гриле, затем посыпается смесью из сахара и грецкого ореха.

(обратно)

61

Муниципальный или Общественный дом – здание на площади Республики. Построен на месте старого королевского дворца, служившего резиденцией чешских королей в XIV—XV веках. Начат строительством в 1905 году, закончен в 1912 году. В оформлении участвовали выдающиеся чешские художники: мозаичное панно на фасаде выполнено Карелом Шпилларом, другие элементы декора принадлежат Ладиславу Шалоуну.

(обратно)

62

Бедржих Сме́тана (1824 – 1884) – чешский композитор, пианист и дирижер, основоположник чешской национальной композиторской школы.

(обратно)

63

Карлов Университет – главный университет Чехии, старейший университет Центральной и Восточной Европы и один из старейших университетов мира, был основан императором Карлом IV в 1348 году.

(обратно)

64

Фердинанд Первый (1503 – 1564 гг.) – король Венгрии и Богемии с 1526 года, король Германии (римский король) с 5 января 1531 года, император Священной Римской империи с 1556 (формально с 1558) года, родоначальник младшей (австрийской) ветви дома Габсбургов.

(обратно)

65

Авиценна (980 – 1037 гг.) – средневековый персидский ученый, философ и врач, представитель восточного аристотелизма. Был придворным врачом саманидских эмиров и дайлемитских султанов, некоторое время был визирем в Хамадане.

(обратно)

66

Леонардо ди сер Пьеро да Винчи (1452 – 1519 гг.) – итальянский художник (живописец, скульптор, архитектор) и ученый (анатом, естествоиспытатель), изобретатель, писатель, музыкант, один из крупнейших представителей искусства Высокого Возрождения.

(обратно)

67

Секста́нт, секстан – навигационный измерительный инструмент, используемый для определения высоты Солнца и других космических объектов над горизонтом с целью определения географических координат точки, в которой производится измерение.

(обратно)

68

Иоганн Кеплер (1571 – 1630 гг.) – немецкий математик, астроном, механик, оптик, первооткрыватель законов движения планет Солнечной системы.

(обратно)

69

Камера-обскура – простейший вид устройства, позволяющего получать оптическое изображения объектов. Представляет собой светонепроницаемый ящик с отверстием в одной из стенок и экраном (матовым стеклом или тонкой белой бумагой) на противоположной стене. Лучи света, проходя сквозь малое отверстие (диаметр которого зависит от «фокусного расстояния» камеры, приблизительно 0,1—5 мм) создают перевернутое изображение на экране.

(обратно)

70

Пражские куранты, или Орлой (1410 г.) – средневековые башенные часы, установленные на южной стене башни Староместской ратуши на Староместской площади в Праге. Они являются третьими по возрасту астрономическими часами в мире и старейшими, которые все еще работают.

(обратно)

71

Ар нуво (фр. art nouveau, букв. «новое искусство») – художественный стиль, который появился во Франции в конце XIX века (1890-1914 гг.). Стиль быстро стал популярным: художники и дизайнеры начали использовать его в архитектуре, домашнем декоре, ювелирном искусстве. Важной особенностью стал тот факт, что художники отказывались использовать в ар нуво элементы прошлых стилей, они стремились создать полностью новое, оригинальное слово в искусстве.

(обратно)

72

Альфонс Мариа Муха (1860 —1939) – чешский живописец из Моравии, театральный художник, иллюстратор, ювелирный дизайнер и плакатист, один из наиболее известных представителей стиля «ар нуво».

(обратно)

73

Никколо Макиавелли (1469 – 1527 гг.) – итальянский мыслитель, политический деятель, философ, писатель, автор военно-теоретических трудов. Макиавелли занимал в правительстве Флоренции несколько должностей, самая значимая из которых – секретарь второй канцелярии, отвечавшей за дипломатические связи республики.

(обратно)

74

Национальный музей (чеш. Národní muzeum) – крупнейший государственный музей Праги, созданный в начале XIX века. Неоренессансное здание Национального музея высотой более 70 метров и протяженностью фасада около 100 метров было построено с 1885 по 1890 год. Его автор Йозеф Шульц. Здание выходит на Вацлавскую площадь и является её архитектурной доминантой.

(обратно)

75

Инициация – обряд, знаменующий переход индивидуума на новую ступень развития в рамках какой-либо социальной группы или мистического общества.

(обратно)

76

Чарльз Дарвин (1809 – 1882 гг.) – английский натуралист и путешественник, одним из первых пришедший к выводу и обосновавший идею о том, что все виды живых организмов эволюционируют со временем и происходят от общих предков. В своей теории, развернутое изложение которой было опубликовано в 1859 году в книге «Происхождение видов», основным механизмом эволюции видов Дарвин назвал естественный отбор. Позднее развивал теорию полового отбора. Ему также принадлежит одно из первых обобщающих исследований о происхождении человека.

(обратно)

77

Рихард Вагнер (1813 – 1883 гг.) – немецкий композитор, дирижёр. Крупнейший реформатор оперы, оказавший значительное влияние на европейскую музыкальную культуру, особенно немецкую, в особенности на развитие оперных и симфонических жанров. Мистицизм и идеологически окрашенный антисемитизм Вагнера повлияли на немецкий национализм начала XX века, а в дальнейшем на национал-социализм, окруживший его творчество культом, что в некоторых странах вызвало «антивагнеровскую» реакцию после Второй мировой войны.

(обратно)

78

Жозеф Артюр де Гобино (1816 – 1882 гг.) – французский писатель-романист, социолог, автор «арийской» расовой теории, впоследствии взятой на вооружение национал-социалистами.

(обратно)

79

Гюстав Лебон (1841 – 1931 гг.) – французский психолог, социолог, антрополог и историк. Лебон одним из первых попытался теоретически обосновать наступление «эры масс» и связать с этим общий упадок культуры. Он полагал, что в силу волевой неразвитости и низкого интеллектуального уровня больших масс людей ими правят бессознательные инстинкты, особенно тогда, когда человек оказывается в толпе. Здесь происходит снижение уровня интеллекта, падает ответственность, самостоятельность, критичность, исчезает личность как таковая.

(обратно)

80

Фридрих Вильгельм Ницше (1844 – 1900 гг.) – немецкий мыслитель, классический филолог, композитор, поэт, создатель самобытного философского учения, которое носит подчёркнуто неакадемический характер и получило распространение, выходящее далеко за пределы научно-философского сообщества. Фундаментальная концепция включает в себя особые критерии оценки действительности, поставившие под сомнение основополагающие принципы действующих форм морали, религии, культуры и общественно-политических отношений. В качестве культурно-этического идеала Ницше выдвигает эстетизированный им и заключенный в художественно законченную форму образ сверхчеловека. Сверхчеловек – это человек мощной жизненной силы, мощных инстинктов, в нем не угасло и не подавлено дионисийское начало.

(обратно)

81

Гаэтано Моска (1858 – 1941 гг.) – итальянский юрист и социолог. Известен как создатель теории элит.

(обратно)

82

Жорж Сорель (1847 – 1922 гг.) – французский философ, публицист и политик. Автор теории сорелианизма.

(обратно)

83

Энрико Коррадини (1865 – 1931 гг.) – итальянский писатель и журналист.

(обратно)

84

Эрих Кох (1896 – 1986 гг.) – деятель НСДАП и Третьего рейха. Гауляйтер и оберпрезидент Восточной Пруссии, начальник гражданского управления округа Белосток, рейхскомиссар Украины, рейхскомиссар Остланда, президент Синода Восточно-Прусской епархии Евангелической церкви Старопрусской унии, почетный обергруппенфюрер СА и почетный обергруппенфюрер СС.

(обратно)

85

Дмитрий Иванович Донской (1350 – 1389 гг.) – князь Московский (с 1359 года) и великий князь Владимирский (с 1363 года). Сын князя Ивана II Красного и его второй жены, княгини Александры Ивановны. В правление Дмитрия Московское княжество стало одним из главных центров объединения русских земель. За победу в Куликовской битве прозван Донским.

(обратно)

Оглавление

Действующие лица

1. Вместо пролога. Профессор Радзинский выходит в тираж

2. Явление демона

3. Слабые попытки оправдания

4. Книга в книге

5. Игра

6. Партия сыграна. Кто победил?

7. Во тьме ночной

8. Бал. Падение шута

9. Бритва Оккама

10. Демон снимает маску. Решение Валерии

11. Карты на стол

12. У мадам Барелль

13. Вместе или против друг друга

14. Шокирующее открытие или теперь все будет сложнее

15. Усыпляющая философия Аквинского

16. Игра в правду

17. День Всех Святых

18. Странный университет ты выбрала, Ланская

19. Ужин, извинения, дамы в вязаных беретах

20. С широко закрытыми глазами

21. Буран

22. Отдаться страсти

23. Перестановка сил

24. Истина в воспоминаниях

25. Украденное открытие

26. Тайна холма Яний

27. И целого мира мало

28. В подземелье Оболенки

29. Что скрывает история

30. И грянул гром

31. Интриги зимнего бала

32. Дьявольская вакханалия

33. Страсть, разбивающая сердце

34. После каждой ночи наступает утро

35. Заклятые подруги

36. Наперегонки со временем

37. Одна

38. На пути к истине

39. На земле и в небе

40. Старый город

41. План

42. Операция "Клементинум". Часть I

43. Операция "Клементинум". Часть II

44. Концерт Вивальди

45. Отражение звезды

46. Суп из индюка

47. Три женщины майора Смирнова

48. Дотянуться до счастья

49. Возвращение в волчье логово

50. Снова за дело

51. Откровенный разговор и его последствия

52. Риск и ревность

53. Начало конца

54. Верю – не верю

55. Союзники

56. Конец игры

57. Поражение

58. Идеология чудовищ

59. Церемония посвящения

60. Новая жизнь

Примечание автора

*** Примечания ***