Причина - не прощает насилие (СИ) [PallVan1987] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

— Канун Рождества — это время сказки, волшебства и добрых чудес

— Будет тебе волшебство — исчезнешь у меня, блять, в момент!

24 декабря

Лондон

Центр

Рождественские огоньки ярко мерцали над церковью Святого Иоанна, куда Ева поздним-поздним вечером направлялась в компании таких же как и она девушек, хохоча и улыбаясь, неся подмышкой тёмно-серого пальто нотную тетрадь.

Юные леди свернули во дворы новых домов, где обычно созидали, творили и просто жили различные профессора, художники, музыканты, актёры и другие величавые люди, выбравшие именно этот укромный район в самом сердце Лондона.

Снег запорошил дорожки, а блеклый свет церкви не так уж и сильно освещал им путь, как яркая луна и множество Рождественских звезд.

Сочельник слегка и по-традиции морозил носы и пальцы рук девушек, что щебетали каждая о своём, хихикая и толкаясь из стороны в сторону.

— Что ты загадаешь в эту ночь, Энни? — спросила Ева, получше завернувшись в тёплый платок, накинув его на волосы, облепленные снежком.

— Новую скрипку! Пожалуй, этого достаточно для новых успехов в музыке!

— Ну и дура! — хмыкнула Лиза, подперев плечом подругу, которая тут же ответила смехом, — Я загадаю выйти замуж за офицера! А лучше за того, у кого на груди поблескивает орден Британской Империи! — горделиво вскинула нос девочка, и трио рассмеялось, — С таким мужем у меня будет всё! Скрипка, флейта, виолончель! Даже собственный оргáн! Вот как! — вскинула она указательный пальчик.

— Воображала… — усмехнулась Ева.

— Ну, а ты? Что ты загадаешь, Ева?!

Девушка остановилась, задумчиво подняла голову, вдохнула Рождественский воздух, осмотрела вновь чудесное небо, а после, опустив глаза с улыбкой сказала:

— А я… Я хочу выучиться на врача, и уехать в какой-нибудь полевой госпиталь, чтобы спасать людей, выдирать их из лап смерти… — воображала Ева, — Быть посредником между человеком и Богом… Буду молить его не быть таким строгим с тем, кто согрешил и дать тому грешному ещё один шанс всё исправить! — говорила Ева, жестикулируя и широко раскрыв глаза, сгорая от своей идеи.

— Ты свихнулась! — сказала Энн, и Лиза её подвахтила:

— Однозначно! — покрутила она палец у виска, — Кончай читать свои писульки о войне, подруга! Нежели, сыграешь в ящик раньше времени!

— Мемуары, тупица! — огрызнулась девушка, — Где ваш отец прячет ваши мозги? — спросила обиженно Ева, продолжая путь к церкви, — Что? — напряглаясь она, — Неужели в выгребной яме коровника?

Девочки рассмеялись и стали шутливо драться, толкая друг друга в сугробы, валяя в снегу. Три снеговика в длинных полых юбках и пальтишках боролись при свете далёкого ночного фонаря, единственного на этой улице, озаряя её смехом, совсем детским и весёлым, беззаботчным до визга.

Из-за поворота в миг с ревом мотора выехал чёрный Ягуар, сверкнув светом ярких фар, пробежав мимо девушек, что оторвались от потехи и с завистью оценили новенький и отливающий блеском автомобиль.

— Мне бы на таком хоть разок прокатиться… — подумала в слух Ева, обводя глазами машину и заметив смотрящий на неё во мраке силуэт мужчины.

— Иди, попроси его прокатить тебя! — толкнула её в снег перед самой машиной Лиза, и Ева рассмеялась, — Давай! Покажешь водителю левую коленку и считай всё оплачено!

Машина исчезла, когда Ева вынула заснеженную мордашку, облизывая с верхней губы тающую воду и образ автомобиля, с тоской поджимая губы.

Девочки продолжили шагать к храму, до которого оставалось каких-то пару минут быстрого ходу по лёгкому и хрустящему снегу в тени нежного света огоньков из окон маленьких и больших домиков.

***

Алфи Соломонс сидел в пабе в центре Лондона, и выкуривал свою первую сигару, периодически смачивая её в прозрачном стакане с виски. Рядом с ним был верный помощник Исмаил, а также любимый до жути племянничек — Олли.

Еврейский разум был пьян и распутен. Так уж вышло. Не потому что за окном бродит Рождество, и из пластинок мурлычет праздничный клик.

А потому, что у Алфи Соломонса проблемы в бизнесе. Дела перестали подниматься в гору, а как снежный ком катались вниз с горы, набирая обороты. Эту гору Альфред выбрал сам. Даже построил её сам, крутую и высокую, забрался на неё, а после — рухнул.

Сейчас он сидел, и думал только о том, где бы надыбать деньжат, лишь бы только покрыть свои непокрываемые расходы и лютую жадность еврейской натуры.

— О чем мечтаешь, Алфи?

Мужчина отпил виски, не поморщившись и даже не шмыгнув острым носом насупился, поджав пухлые губы под густой бородой.

— В каком смысле, мм? — спросил он в привычной ему манере, булюкая на дне бокала осадок алкоголя.

— Что бы ты загадал на Рождество, будь христианином? Больше денег? Или больше рома? — любопытствовал Исмаил.

Алфи задумчиво хмыкнул, и стал потирать бороду, разглаживая её сверху вниз, звякая кольцами на широких пальцах, заливая свои думы, и совсем уж туго соображая.

Он «отъехал» в размышлениях, пьяным и бредовым разумом, наконец, собирая мозги и язык в кучу, чтобы тебе нашли точки соприкосновения и помогли Соломонсу изъясниться.

— Сына, наверное, да… — брякнул он не подумав и толком, вызывая переглядывание за столом, — А может и нет… Х*й его знает… — устало прикрыл он веки пальцами, — Слушай тебе не надоело, мм?

— Я бы новую машину хотел… — замечтался Голиаф и Алфи вернул его на землю.

— Ты сначала на старую себе заработай, ага? — отпил он виски, — А потом о новой размышляй… Новую он захотел, ху*плётик, аа… Смотри чего задумал, ну них*я…

Алфи окончательно опьянел и мысли в голове его стали крутиться все хуже и хуже.

— Чего бы я точно хотел в эту ох*ительно священную ночку, так это отъ*бать какую-нибудь католичку, да… — протёр он стол рукой, смахнув немного пепла, приподнимаясь и раскачиваясь из стороны в сторону как антенна, — Сначала только один свой должок запрошу…

***

Алфи через двадцать минут подъезжал к церкви святого Иоанна, наблюдая как по краю дороги резвятся три девочки в половине девятого вечера, роняя друг друга в снег.

Смех их и крик пронзал слух еврея, заглушая играющую по радио песню —School Day Чака Берри.

Еврей засмотрелся на девицу, что с разинутым ротиком обгладывала машину, а после столкнувшись с ним взглядом была опрокинута в сугроб со смехом.

Машина пролетела дальше по улице, спускаясь по дороге к церкви.

Алфи лениво выкатился из автомобиля, поправляя сползший с шеи талит, волочась к заднему входу, осматривая яркое освещение над храмом.

Ноги его ступали в подвальное помещение, а пальцы игрались с затвором револьвера в кармане пальто.

Алфи едва не падал, но всё ещё уверенно шёл за долгом к местному святому отцу — Томасу Бейкеру.

***

Ева не очень-то понимала, почему ей нужно было спуститься в кабинет мистера Бейкера среди молитвы. Раньше такого за ним она не замечала, осторожно ступая по крутой лестнице вниз. Всё это её пугало и казалось очень подозрительным.

Ева поднесла кулачок к двери, но прежде чем ударить, прислушалась. Тишина, только звяканье стеклянных бокалов и плеск жидкости.

Девушка прочистила горло и трижды стукнула в дверь, а после нырнула внутрь.

— Можно войти?

Алфи отпил из бокала, сложил руки и приветливо-натянуто улыбнулся.

— Можно, конечно. Тебя одну и ждём.

Ева наивно улыбнулась.

— Проходи скорее.

Девушка вошла и встала возле входа, осматривая знакомый до тряски в коленях кабинет. Белые стены, большой «Т» образный стол в центре. Над ним множество книг расставленных по полкам. Вдоль стены — диван, и смятая клеёнка.

Ева вернула взгляд к незнакомцу, изучая его снизу вверх. А если быть точным — с пояса. Мужчина сидел закинув руки за голову, разведя в стороны плечи.

Одет он был хорошо, но скромно. Белая рубашка, тёмного цвета жакет и рукава бережно закатанные по локоть.

Выше — овальное лицо, острый нос и яркая мимика, меняющаяся едва ли не каждую секунду. Из дали — чёрные глаза, кроющиеся в полумраке и слабом свете настольной лампы. Опущенные брови и всё его лицо выражало абсолютную безмятежность.

На левом запястье виднелась маленькая татуировка в виде крошечной печати, на правом — браслет, а между пальцами — изображение короны, на самих пальцах — добрая куча печаток золотых и серебряных.

Но больше всего Еву волновало не эта мнимая роскошь, а то, как незнакомец смотрел на неё, практически раздевая и съедая её.

— Как тебя зовут? — спросил её мужчина, и Ева проигнорировала вопрос.

Соломонс совершенно не стесняясь, пялился на неё, периодически прикусывая нижнюю губу словно в раздумьях.

Алфи протянул ей бокал с коньяком, вздымая его и приглашая выпить с ним.

— Что вы? Я не пью, — возмутилась Ева, но Алфи был как всегда на два шага впереди.

— Пить не обязательно, достаточно пригубить.

Ева пригубила, и зачерпнула губками лишнего, тяжело покашливая, глотая коньяк, вызывая у Алфи улыбку.

— Имя есть?

— Ева.

Соломонс выпрямился в кресле, покосившись в сторону Томаса из-за сильного опьянения.

— Ева… Жизнь, в переводе, да? Ева… — улыбался он, — Красивое имя дали тебе. Даёшь жизнь значит, Евушка?

Она кивнула и пожала плечами.

— А как вас назвали?

— Нарекли… — кивнул Алфи, — Да?

Девушка смутилась, осторожно извиняясь.

— Алфи.

Ева улыбнулась и Алфи улыбнулся в ответ, продолжая раздевать девушку глазами.

Обстановка накалялась, Ева немного нервно задышала, ощущая как душно в кабинете.

— Сними мантию.

Ева кивнула и скинула верх, оставаясь в лёгкой кофточке и длинной юбке.

— Да, топят отлично, — ответила она смущённо, развешивая пальтишко на спинке стула, присаживаясь на край дивана.

Теперь настало время Соломонса изучать девушку.

На краешке в стеснении сидела высокая русоволосая девчушка. Спинка её была прямой и ровной. Густые волосы собраны в тугой пучок на затылке, от чего и без того острые черты лица заострились ещё больше. Носик маленький и прямой, губы пухлые и ровные слиплись от молчания, а карие и большущие глаза безвинно глазели то на Алфи, то на стакан, который Ева крутила в руках, из вежливости попивая горький напиток.

«Словно лом проглотила» — думал про себя Алфи, обводя горлышко бокала, смотря на тонкую талию и округлые бедра.

Соломонс встал с места, и подошёл к дивану в развалку, а после короткого выжидающего разрешения кивка присел рядом, вновь отпивая алкоголя.

Алфи был бесстыж и ловко придвинулся к Еве, целуя её в плечо. Девушка вскочила, и еврей схватил её за руку, и слегка потянув вниз, выдавил:

— Ты куда, Одессей? От жены, от детей?

Ева ухмыльнулась, а после добавила, ретируясь задом, упираясь в стол:

— Домой уже пора.

Алфи посмеялся и, вскочив с дивана подлетел к Еве, вплотную вжав её в стол, тут же прикасаясь к талии.

Девушка убрала его ладонь, пока рука с удовольствием легла ниже и сжала до боли скромную ягодицу.

— Хватит! Мне больно! Пустите! — запаниковала Ева, — Мистер Бейкер! — позвала она святого отца, но тот уже продал маленькую душу за собственную грязную и лживую.

Соломонс улыбнулся, и примкнул к её уху:

— Так, хватит, тебе больно или пустить? Мм?

Ева рыпнулась.

Алфи примкнул к её губам и ввёл язык в рот, блуждая в нём беспорядочно, задевая нёбо и зубы. Девушка больно ударила еврея по лицу из-за отвращения.

— Ах, ты, блять, сука! — разозлился он и растерялся от пощёчины, больно роняя девушку на спину, резко подтянув к себе её ноги.

Ева ударилась головой, и захныкала, сжимая затылок руками.

— Нет! Нееет, пожалуйста! Не надо! — пинала она ногами Алфи, и тот дважды ударил её по лицу ладонью, больно оставляя красные следы от колец на щеке.

— Заткнись! Я знаю, что ты шлюшка! По тебе видно, что ты вертихвостка! — ругался Алфи, — Не смей поднимать на меня ни руку, ни ногу! Или я тебе переломаю их нах*й! Инвалидом, блять, сделаю!

Алфи схватил её за грудь блузки, оторвав почти все верхние пуговицы, разрывая края ткани, вновь толкая девочку на стол. Соломонс осматривал маленькую грудь сквозь ткань тонкого тканевого бюстгальтера.

— Где твоя грудь? Покажи мне!

Ева заплакала и отрицательно дёрнула головой.

Алфи сам задрал её белье и вжал в ладони правую грудь, а после примкнул к ней губами, оставляя жадные засосы.

Ева стала избивать Соломонса по голове, и тот разозлился сильнее, схватив её руки.

— Ну, а теперь пора тебе познакомиться с моим членом, да, — приказал он и штаны расстегнулись, упали на пол и всё затихло на секунду.

Ева завизжала в ладонь Алфи, когда перед её глазами возник стоящий и смотрящий вверх член еврея. Он был не очень большой, но довольно широкий.

— Нет, не надо! Я ещё никогда…! Не надо, сэр!

— Не ври мне, дрянь!

Ева почувствовала как к её дрожащим ножкам дотронулись грубые руки еврея, как они задирают платье и как белье скользит по ногам.

— Для кого ты носишь кружево? Для Бейкера?

— Нет, нет, — плакала Ева, — моя мать швея.

— Выдать тебе в рот, чтоб подавилась, мм? За ложь, блять! — закипал Соломонс, приближая свой репродуктивный орган к её лицу, и Ева заизвивалась, задыхаясь от давления руки Алфи на шее, — Нет? Может тогда спустить тебе на твоё милое лицо, а? Хочешь попробовать еврейскую сперму на губах? Найдёшь десять от отличий от английской, да? — провел он головкой по её щеке и скуле.

Ева не сдержала крика отчаяния, не разжимая зубов и губ, боясь открывать рот.

— Ты уже знаешь, что все мужчины от природы эгоисты, ага?

Алфи вернулся на место, отпустив лицо девушки, оставляя огромные синяки от подушечек пальцев.

Горячий член прошёлся по преддверию и Ева закрыла вход ладонью.

— Не лезь туда, — отшвырнул её руку Соломонс, — я все сделаю сам! — огрызнулся он, двумя пальцами неосторожно разводя приоткрывшееся отверстие, — Сука, лечишь мне тут! У тебя зияют края!

Алфи не мог больше терпеть, и схватив девушку на руки, опрокинул на диван, а после устроился сверху, пресекая попытки вырваться.

Член недолго притирался и наконец стал входить, туго и тяжело, словно что-то перекрывало ему путь. Алфи задвигал бедрами чаще, потихоньку раздвигая розовые лепестки, слушая крик и плач Евы в его ладонь и плечо.

«Почему так происходит?» — задумался бы еврей, будь он трезв.

— Что с тобой, черт подери? Пропусти меня! — протискивался Соломонс, и Ева пятилась назад от боли, выше и выше к боковинке дивана.

Она мычала в его руку что-то несвязное, пытаясь донести смысл слов, молила прекратить и дёргала тазом, только бы сойти с крючка и чтобы эта резь и боль прошла.

Наконец-то, Алфи вошёл почти полностью и громко застонал от всеохватывающего орган тепла. А Ева сильнее заверещала в его кисть, вытращив глаза.

— Кричи, Ева…

Время от времени мужчина отрывался от своего занятия, переводил дыхание и вытирал ладонью капли пота с её лица.

Алфи из-за алкоголя часто терял чувство темпа, сбивался и выскальзывал из лона. На ощупь вновь вставлял член и вновь начинал двигаться и громко пыхтеть над Евой.

Когда вопли стихли, Алфи убрал руку с красного и заплаканного лица девушки, целуя её в губы.

— Всё идёт как надо, да? Потерпи ещё маленько, ага?

Ева отвернулась, и Алфи стал беспорядочно гладить её по лицу, щеке и целовать туда же.

— Я хочу войти в тебя полностью… Хочу быть в тебе целиком, да?

— Урод!

Алфи на эти слова ударил Еву несколько раз тяжелой ладонью, разбивая металлом ей бровь и уголок губ. Девушка была оглушена и как в бреду щурилась и дергалась.

— Сука, если я хочу глубже, то ты не п*здишь, а даешь мне глубже! — прорычал он ей в лицо, ударив Еву ещё три раза по лицу в одно и тоже место, одновременно толкая член до упора, толкаясь им в твёрдую матку.

Девушка запрокинула голову, растеряв себя и сознание от боли и шока, прикрыв карие глаза, падая в черную пропасть.

Это было её спасением.

Соломонс ещё немного нахваливал её «киску», спрашивая девочку о том, как она себя чувствует и приятно ли ей, не понимая пьяным разумом, что Ева уже давно не в себе.

Алфи ускорил темп, входя целиком и полностью, доводя пересохшее и покрасневшее преддверие до разрывов и трещин.

— Я сейчас кончу, — потянулся он рукой к сброшенной на диване рубашке, желая достать кондом, мысленно разрывая упаковку, натягивая его и жадно изливаясь внутри девушки.

Соломонс громко застонал, выгнулся в оргазме, зарычал и уткнулся лицом в шею Евы, все ещё по привычке совершая пару движений после финала, тыкаясь в шейку и смачивая её своим «молоком».

В глазах Алфи все потухло, сгустилось в тумане и он тяжело рухнул на Еву, обняв несчастную за тело, опустив голову ей на плечо.

========== Глава первая ==========

Комментарий к Глава первая

Надеюсь, изменение в хронологии никого не смутит)

Изнасилование — всегда грехопадение. А вот прощать его или нет почему-то всегда оставляют право только за женщиной.

За день до случившегося

Ева тихо приоткрыла дверь и втянула носиком аромат вишнёвого пирога, имбирных пряников и лакричных леденцов, счастливо проплывая в столовую, на ходу сбросив тёмно-серое пальтишко и ботинки.

— А это ещё чьи ласты? — спросила себя она, и пожав плечами, да осмотрев обувь сорок второго размера, высокую и походившую по модели на «оксфорды», наконец, оказалась в столовой.

Голодные глаза пробежались по накрытому столу, но до ужина ещё пятнадцать минут, поэтому Ева решила пойти к себе, схватив со стола пряник, исчезая на лестнице.

Ступенька за ступенькой, пролёт и Ева прошла мимо кабинета папы, наблюдая как «приёмный отец» старательно выводит раскаленной и плотной иглой небольшую «наколку» на запястье с боку ближе к кости на крепкой руке неизвестного ей мужчины, чей полупрофиль она видела в первый раз.

Мужчина-незнакомец резко поднял глаза, и Ева спряталась в проёме, напуганно семеня к себе в комнату.

В спальне её ждал маленький братик Чарли, кидаясь кубиками в няню Викторию.

— Как прошел вечер? — спросила женщина средних лет в юбочном костюме домработницы, вставая на ноги, возвращая Чарли кубики.

Рыжеволосый мальчуган уже во всю нежился в объятиях сестры, прижимаясь к ней крепкими ручонками.

— Нормально, но было бы лучше, если бы папа соизволил прийти. Я думала он чем-то дельным занят… — надуто клокотала Ева, — Кстати, а кто тот человек, что сейчас сидит у отца в кабинете?

— Важный гость. Больше информации не выпытаешь у меня, Ева, — улыбнулась женщина, тёплым и ласковым взглядом голубя девочку, — Через десять минут ужин.

***

Мистер Томас Шелби и Альфред Соломонс вальяжно спускались по высокой и широкой лестнице особняка вниз, намереваясь уже отужинать и решить остальные «исконно мужские дела». Они переглядывались и немного смеялись, беседуя о чём-то.

Пэтт — пожилая кухарка волочила в руках большое блюдо с жаркое, прихрамывая проходя по столовой.

Пятилетний Чарли уже сидел за столом, и осматривал богатое меню, накрытое на ужин для гостя.

Томас и Алфи уселись, и Шелби чмокнул своё маленькое продолжение в рыжую макушку, погладил и склонился к нему ближе, о чем-то спрашивая малыша.

Алфи наблюдал за этим с лёгкой полуулыбкой, глубоким взглядом пронзая отца и сына с высоким интересом вникая в их отношениях.

Стоило Шелби поднять глаза, как Алфи потупился и привычно нахмурился.

— Вики, а где моя дочь? — спросил Том, поднимая прозрачные голубые глаза, продолжая поглаживать сына, — Где она? Пригласи её, будь добра.

Женщина покорно исчезла в коридоре, и Томас смущённо оправдался:

— Самые тяжёлые годы отцовства — это первые двадцать лет, потом легче, — пошутил он, и Алфи выдавил из себя улыбку, — Особенно трудно, когда один воспитываешь девчонку.

— Мистер Шелби, — цыган поднял глаза, — Ваша дочь отказалась идти ужинать, оправдав это тем, что у неё кризис среднего возраста, сэр.

Алфи поднял брови, приложив пальцы к губам, дожидаясь ужина, смотря на реакцию Томаса, который ласково улыбнулся.

— Ладно, как только ей станет легче, пусть спустится к нам, — подмигнул он.

«Я бы эту дочь за ухо спустил вниз, » — подумал Соломонс, — «Да уж, видимо из-за этих рассуждений я всё ещё не отец, и даже холост. Дети мне противопоказаны. Забью ведь, как мамонтов в порыве злости. И как Шелби терпит капризы?»

Наконец-то, ужин был подан и мужчины приступили к еде, жадно звякая вилками и ложками о тарелки о чём-то переговариваясь.

— Чарли, руками кушать не принято! Ты должен взять кусок хлеба и им помочь себе, но не пальцами, — поучал сына Шелби и Алфи поглядывал на них переодически исподлобья.

— Что насчёт поединка между Голиафом и Бонни Голдом? — Алфи откинулся на спинку, и расстегнул две пуговицы рубахи, что резко начали придушивать его.

— Да, я хотел как раз об этом поговорить. Думаю, Голиаф мощноват и большеват по габаритам, чем Бонни.

— С каких пор тебя волнуют габариты и рамки приличия? Когда ты перестал быть цыганом?

Томас улыбнулся, протягивая бокал виски еврею, который окунул в него палец и стал размазывать по коже слишком старательно.

— Это пьют внутрь, мистер Соломонс, — съязвил Шелби, продолжая свою тераду, — Бонни Голд, мальчишка Аберамы, что-то вроде дружка моей дочки. Они что-то, вроде как, вместе…? — спросил себя Шелби.

Алфи нахмурился:

— Сколько лет твоей дочери?

— Шестого декабря стукнуло шестнадь лет, — убынулся с гордостью Томас.

— Мои поздравления… — макал палец в бокал Соломонс, чувствуя капельки зависти в своём голосе, — А что не сказал? Я бы ей подарок подогнал… — подтрунивал Томаса Алфи, — Что там сейчас надо шестнадцатилетним — презервативы и кружево?

Том подавил ухмылку, выпроваживая играющего в машинку мальчика с няней.

— Она не спит с Голдом, если ты об этом, — отрезал Томми.

— Ну-да, ты прям свечу держал, цыган. Дело не моё, и дочку-то твою я с роду не видел. Интересно лишь с каких пор детский лепет для тебя выше денег?

— С тех самых.

— Да? Голиаф будет драться с Бонни Голдом, и точка, нахуй! Твоя малышка в пятницу после обеда уже забудет прежнего прощелыгу и на танцах найдёт себе нового! А здесь деньги и охуенные ставки, да! Бою быть!

— Тебе не понять, Алфи. Ты не познал отцовства и сейчас мы смотрим на это всё под разной призмой.

— Нахуй твою призму! Стать отцом — раз плюнуть, точнее, раз кончить! Не еби меня без хуя и не смей отменять бой. Заодно посмотрим, чего стоит твой будущий родственник в перспективе.

***

Томас после ужина с ватными ногами поднялся в спальню Евы, тихо постучав и получив приглашение, вошёл.

Девушка сидела за столом, и что-то рисовала поглядывая в окно на рождественские огни.

— Ты не пришла ужинать…

— Да, не пришла, — кивнула она, — А ты не пришёл на моё выступление, — подняла она глаза на отца и осмотрела его темно синий костюм тройку, белую рубашку и вновь увела глаза, — Мы квиты.

— Прости, Ева. Обстоятельства…

— Были не в твою пользу, я знаю, — договорила за него девочка, — Но, эти обстоятельства можно было послать к чертям! Ты обещал мне, отец!

— Но, ведь Джон или Артур были? — спросил он с надеждой в голосе.

— Да, был пьяный дядя Артур. Только суть в том, что он дядя, а ты — мой папа. С него и спрос не велик! — обижалась Ева, швыряя циркуль в сторону настольной лампы.

— Ева, послушай меня… — начал Томми, но девушка его оборвала.

— Не хочу я слушать. Я хочу говорить, а слушать меня некому! — гневалась Ева, стягивая платье, оставаясь в одной майке и трусиках, забираясь в постель.

Томас на это среагировал, как отец, заметив, как похудела его девочка.

— Одни рёбра, детка, — погладил он её по волосам и поцеловал в макушку, — Давай я дам клятву, что на следующее выступление я приду и не один, а с букетом цветов? — подбивал он одеяло.

— Пытаешься откупиться?

— Получается? — улыбнулся Шелби.

— Немножко… — выдавила улыбку сквозь обиду Ева, и Томми крепко обнял её, — Люблю тебя, пап.

— И я тебя, спи крепко, — погасил он ночник, исчезая во тьме дома.

— Пап! — настойчиво окликнула его Ева.

— Чего? — вернулся он и шёпотом ответил.

— Ты знаешь, что Ада беременна?

Томас опустил глаза, пряча их во мраке, сохраняя молчание.

— Почему ты позволяешь ей пойти на аборт? Зачем?

Том взъерошил волосы и вновь щёлкнул ночник, пробираясь к краю кровати.

— Так будет лучше. Не всякого ребёнка можно любить. Тяжело любить ребёнка от не любимого человека. Это как ноша, от которой избавиться лучше в зародыше.

Ева опустила глаза.

— Разве того, что этот ребёнок её, часть самой Ады — этого не достаточно, чтобы полюбить его?

— Боюсь, что нет.

========== Глава вторая ==========

Ева открыла глаза и на неё в ответ смотрело распятие Иисуса Христа, из глаз которого бежала алая кровь.

Тело болело до крика и воя. Девушка не могла и пошевелить рукой и ногой, не пытаясь вспомнить вчерашний вечер. Ничего хорошего в нём не осталось. По нескольким причинам.

Первая — Ева лежала голой посреди кабинета священника, а поверх неё боком спал тот самый Змей из библии, прижавшись к женскому телу.

Девушка тут же возненавидела эту морду, спящую так крепко словно вчера всё было, как в доброй сказочке о злой любви.

Физиономия сопела, прикрытая подстриженной бородой, губы слипались в одно, а веки плотно сжались под нахмуренными бровями. Каштановые волосы склеились от засаленности в сосульки и свисали на бок.

От этого зрелища её затошнило и Ева захотела прочистить желудок, словно это избавит мозг от ужасных картин ночи.

Мужчина проснулся от её телодвижений лишь на секунду, поцеловал Еву куда-то в рёбра, и обняв её омерзительно и бесстыдно, отвернулся на бок.

Вторая причина — жуткая боль в теле. Болело всё. Начиная с головы и лица, заканчивая ногами и даже лодыжками, которыми она яростно пинала обдичка.

Всё тщетно.

Девушка смогла сначала сесть, ощутив урон вчерашнему, а после и встать, на дубовых ногах собирая с пола вещи. Одеваться и уходить не хотелось, хотелось умереть прямо здесь.

Третья причина — это потеря. Ева потеряла себя, прежнюю Еву. Она больше не юная девочка, а грязная и потасканная женщина. И от этой мысли ей хотелось лечь в гроб.

Ну, а четвёртая — это Бонни Голд, который скорее всего поднял на уши всех, когда не дождался девочку возле церкви. Он встречал её и был должен встретить в десять вновь, чтобы после проводить домой.

Ева наспех натянула юбку и спустила на грудь бюстгальтер, ища свою блузку, стараясь не скрипеть полом.

Пуговиц не осталось и Ева свела края кофточки, накидывая пальто и обувь, тихо закрывая за собой дверь боясь повтора ужаса и пробуждения зверя.

***

Как она дошла до дома, как не заметила кучу машин дядь возле забора, как она скинула пальто и рухнула возле входа Ева не знала и не помнила. Автоматизм заменил разум, а рассудок пока ещё был притуплен. Осознание произошедшего осталось где-то в церкви.

Ева села на пол возле деревянной двери, вдохнув запах дома и услышав шаги отца не выдержала и громко расплакалась.

Вся семья сидела в столовой и прикидывала варианты о том, где сейчас девушка. Их споры и гул прервал шум хлопнувшей двери. Жуткие рыдания заливали коридор и на него уже бежали все Шелби, как мужская половина, так и женская.

Ева опустила руки в лицо, отвернулась к двери и подтянула к себе колени, забывая себя в крике и вое.

— Ева… Ева, милая моя… — подлетел к ней Томас, за ним Артур, Полли и все остальные, непонимающе глазея друг на друга, — Что стряслось?

— Что случилось? — спросила Полли.

— Кто тебя обидел? — спросил Джон и Томас шикнул, аккуратно опускаясь на колени, перекурив почти всю пачку сигарет после ночи поисков и ожидания Евы дома.

Ева плакала, пытаясь в дрожи собрать слово «изнасиловали», но его звучание напрочь вылетело из её головы. Всё разумное выпало из разума, осталась только обида и ненависть к себе.

— Что с тобой? — спросил тихо Томас, ткнув пальцем в разбитую бровь об кольца Алфи.

— Упала, — всхлипывала девушка, чувствуя, как в горле стоит ком и зуб на зуб абсолютно не попадает.

Том облизнул губы и осторожно развёл края пальто, осматривая по ходу «обсосаную» губами еврея шею, бережно заглядывая в тёмный мрак одежды, различная синяки и засосы на груди.

Мужчины семьи вопросительно уставились на брата, надеясь не услышать худшего.

Том повернулся и покачал головой, дав понять, что Ева вовсе не упала и определённо врёт.

Тёплая рука отца скользнула к юбке, не упустив вниманием отсутствие колготок на мерзлых ногах, где ближе к тазу расположились очередные синяки, царапины. Шелби не верил ни себе, ни глазам, ни ранам, задирая ткань выше так, чтобы столкнуться глазами с кровавым бельем.

— Черт! Только не это! — задрожал он и его голос сел, после чего Томас прижал к себе девушку и зарыдал вместе с ней, поглаживая ту по волосам, — Нет, это не с тобой! Маленькая моя!

Всё в доме затихло.

— Кто?! Кто он?! — схватил он Еву за лицо, поднимая её глаза на себя, встречаясь с карими и пустыми, — Кто он?! Скажи мне Ева! Кто надругался? Кто этот покойник?! — кричал ей в лицо Том.

Ева забилась в криках, пытаясь выпутаться из рук отца, пугаясь его в удвоенной мере.

— Томми, оставь её. Дай ей отдохнуть! — разняли их мужчины, и Полли повела девочку наверх.

Томас обозлённо стал выхаживать по коридору, выкуривая наспех уже сотую сигарету, протирая глаза, слезящиеся, конечно, от дыма.

***

Ева вошла в ванну и тётя Полли помогла ей снять с себя всё. Белье запачканное кровью, потом и семенем еврея упало на кафельный пол.

— Я хочу отмыться… — сказала Ева, но Полли её жалобно приголубила, собирая с лица слезы, опуская ей на плечо свои солёные капли.

Слово «отмыться» — значило лишь желание девушки смыть с тела грязь, как следы, что оставил Соломонс. Растоптал чистоту Евы развратом в миг.

Полли покинула ванну, прижимаясь затылком к двери, держа в руке снятое с неё белье. Женщина набаралсь смелости и спустилась вниз, роняя на пол перед Томасом белье с пятнами крови.

— Кто бы он не был, Томми, ты должен поклясться убить его.

Девочка встала под горячую воду и заплакала. Вновь зарыдала горькими слезами, чувствуя как больно щипет кожу, как её дерет и как она сворачивается с кровью.

Ева зашипела, приближая пальцы к «раскуроченному» мужским эго низу живота, ведя ладонь к междуножью с криком и писком проводя там рукой. Горячее лоно кровило, сочилось и болело. Отвращение нахлынуло на девушку и она стала яро бить себя по лицу, до звонких хлопков по ванной, до ссаднения в щеках и головокружения.

Долго терзать себя не пришлось.

Том влетел в ванну, как вихрь, хватая голую девочку за плечо, усаживая на корзину для белья, и Артур с Майклом придерживали за плечи брата, который явно уже был не в себе. Ева пугала своим телом мужчин, которые уводили глаза, замечая в новых и новых местах следы «преступления».

Вся мокрая и заплаканная она села на корзину и поджала губы.

Сам Томас смотрел на лицо, избитое больше по левой стороне, где красовалась рассеченная бровь с запекшейся кровью, темно-фиолетовый висок, разбитая и припухшая нижняя губа в том же самом левом углу.

Вся шея напоминала окрас далматинца: множество-множество засосов были разбросаны по нежной коже, спускались к груди, и те были изранены и кровоточили.

На животе царапины и ранки от ногтей.

На бёдрах синяки и та же самая жуткая картина.

— Кто он? Скажи мне кто он?! — кричал в лицо ей Шелби, требуя ответа на вопрос.

Ева заплакала, и Томас затряс её как куклу:

— Кто это сделал? Скажи! Скажи мне! Я хочу знать!

— Святой отец… — отвернулась от отца Ева, — Томас… Томас Бейкер, в церкви.

***

POV/АЛФИ

Я проснулся среди ночи от того, что замёрз и умирал от жажды после похмелья. Старый кабинет, да и само здание церкви топят паршиво, а тем более ночью. Стены остыли и пропускали промозглый ветер.

Голова болела и была совершенно чугунной. Я приподнялся, отпил воды из кувшина, а уже после осмотрелся.

Кабинет святого отца Томаса Бейкера, разложенный диван, смятые шмотки на полу и ложе, пустая бутылка коньяка, два бокала и…

«Так… А вот и она, что делила со мной койку?»

Я присел на диван и обомлел от её внешности, которую изучал во мраке: карие глазки большие и причудливые, накрытые светлыми веками и обрамленные пушистыми ресничками, русые волосы попадали на плечи и покоились на полуголом тельце, а пухлые губы, разбитые мной припухли и ещё розовели даже в ночи.

Она красивая, и этого невозможно отнять.

Я выглядел рядом с ней монстром, облокотившись на локти, чтобы не затенять падающий свет фонаря, освещающий внешность. Я провел пальцем по её щеке, задел набитый мной синяк и прикоснулся к нему губами.

Ева дернулась от боли, сощурилась, зажмурилась и продолжила спать.

Я никогда не чувствовал себя с первой встречной так уединенно, словно знаю эту девушку сто двадцать лет.

— Извини, Ева… Я поступил грубо, очень грубо, — шепнул я девочке на ушко, — Я не хотел причинять тебе зла. Я не хотел и раскаиваюсь. Ты ведь простишь меня, Ева? Простишь, да? Поймёшь, правда? Это всё тяжёлое детство, детка, — а после я схватил с боковинки своё пальто, накрыл им Еву и задремал сам, опустив голову на её грудь, словно с души упал камень.

Утром, когда я проспался, от девы остались только тонкие хлопковые колготки серого цвета, и моя смятая под ней рубашка с кровью. Откуда была эта кровь? С лица или ссадин, или же…?

Я подошёл к столу, пытаясь восстановить в памяти события. Как я уронил её на стол, как после ударил и как затем же опрокинул на диван, где повалился сверху и надругался.

Из ощущений было тяжело и туго, дело шло медленно. Неужели попалась на раздачу «девочка»?

Я сунул колготки в карман, свернув в клубок, а после покинул храм Святого Иоанна, направляясь к машине, которая прождала меня до самого раннего утра.

Часы встали на вчерашних девяти часах, а сейчас, судя по слабому рассвету было часиков восемь.

В машине Исмаил вздрогнул и проснулся, а после протянул мне сигарету и взял сам, щелкая тяжелой металлической зажигалкой.

Мы затянулись и переглянулись.

— Домой, шеф?

— Да, пожалуй, — ответил я, и хотел бы спросить в каком направлении ушла Евушка, но постыдился, продолжая втягивать дым.

Комментарий к Глава вторая

Надеюсь, вам, читатели эта работа интересна. И надеюсь, что она имеет место и смысл.

Спасибо bulka_s_saharom 💋

========== Глава третья ==========

Комментарий к Глава третья

Спасибо, что читаете) значит, если для кого стараться) извините за возможные ошибки, ПБ есть! Спасибо и тебе, bulka_s_saharom!

Тем же утром

Ева принимала ванну несколько часов, усердно намыливая себя и смывая мыло вновь и вновь. Мыло пенилось на коже, смывало часть еврея и ароматное пахло ландышами.

Девушка осторожно прикасалась к груди, обводя оттянутые губами Соломонса ореолы с кровоподтеками, осторожно обмывая соски из которых бежала кровь. Реакция тела была моментальной и боль внизу живота вызывала оцепенения в теле Евы, а в памяти появились прожилки вчерашнего.

Девушка уже знала, что сейчас ей нужно будет описать обидчика, дать показания, но всё, что она помнила это лицо священника и мутный образ еврея.

Зачем она обвинила Томаса Бейкера? Девушка сама не знала, что в неё вселилось и что выбило как клином имя и сам силуэт мужчины, сделавшего с ней такое.

Полли стояла за дверью и прислушивалась к каждому звуку, боясь лишь одного — отчаяния и попытки свести счёты с жизнью.

***

Томас уже обрывал телефон и первым его звонком был звонок партнёру и вроде бы как даже не плохому другу — Алфи Соломонсу.

— Алфи, это Томас Шелби, — параллельно дымил он сигарету, слушая совершенно невозмутимый голос.

— Да, я узнал.

— У меня здесь несчастье, — голос Томаса сел, и Алфи продолжал тихо дышать в трубку, — Мою дочь… Она… Над ней надругались.

Грохот в телефоне и Алфи выронил трубку из влажных рук, протирая лицо от капель после душа, что бежали с мокрых волос.

— Извини, провод… Проводок короткий, что ты там сказал? Я не расслышал.

— Еву изнасиловали, — твёрдо сказал Шелби, — Ты поможешь мне с этим разобраться?

Алфи шмыгнул нервно сбивая дыхание.

— Чем я могу тебе помочь? Сочувствую всем сердцем, но что я здесь решаю?

— Что ты решаешь? Алфи, ты достаточно много решаешь в этом городе! — начал нервничать сильнее Томас, — Ты поможешь мне или нет, черт тебя подери?!

Алфи сглотнул:

— Чем?

Шелби взорвался, ударяя трубкой об стол, бешено крича.

— Ах, ты, сука, еврейская тварь! — ломал он телефон, — Падла! Трусливая и хитрая сука! — Томас откинул разбитый телефон, а точнее то, что от него осталось, взъерошивая свои волосы.

В доме было не два и не три телефона, поэтому очередной зазвонил из гостиной, и Джон снял трубку.

— Джон Шелби…

— Будь добр, дай трубку своей маленькой истеричке, — сказал Алфи, успев набраться сил и отваги, чтобы вскоре ответить за поступок.

— Томас…

Шелби старший и так знал, что это Соломонс, хватая у брата трубку, прижимая к уху.

— Что я могу сделать? Для тебя и для твоей… — язык его не повернулся, — Для твоего ребёнка.

— Я слышал, что у тебя есть родственник в судмедэкспертизе?

— Есть, в криминалистике. Двоюродный брат работает при госпитале. Я отзвонюсь ему и всё согласую… — Шелби хотел уже было положить трубку, — Томми, как она…? В целом, как там всё у неё? — осторожно спросил еврей, сощурив глаза, слушая ответ.

— Терпимо. В ванной.

Трубку повесили, и Алфи выдохнул понимая, что девчонка смыла с себя его «следы». А это — уже половина еврейского успеха.

Алфи так и остался стоять возле столика в гостиной с трубкой в руке, которая дрожала не от страха быть распятым Шелби, а от содеянного и осознания самого себя.

***

Спустя два часа Соломонс топтался на пороге больницы и судорожно курил, боясь войти в коридор и столкнуться глазами с дочерью Шелби. Сомнений в том, что это была она не осталось.

Глаза Алфи бегали из стороны в сторону, изучая одноэтажное здание больницы. Белые бетонные стены, большие задернутые шторами окна, и заснеженная крыша.

Томас вышел на улицу и выше подняв воротник пальто и поежившись на холоде, вынул портсигар, хватая губами сигарету, делая три звонки щелчка зажигалкой, обводя глазами понурого Алфи. Тот глянул на Шелби украдкой и продолжил курить, зная что на этих самых руках кровь дочери Томаса.

— Ей нельзя было мыться, — вымолвил Том, смотря на еврея, — Ты знал?

Алфи только покачал в отрицании всего головой, поджав губы, на которых ещё остался след дочери Томаса.

— Она смыла с себя всё.

«Умница, и я тоже» — подумал Алфи, зная что за такое «творение» он может попасть за решётку или на самосуд Шелби.

Дверь больницы скрипнула и из неё едва стоя на ногах вышла Ева, поддерживаемая под руку тётей.

Алфи испуганно осмотрел её, а после опустил глаза, докуривая и швыряя окурок в сторону.

Ева нехотя вскинула красные и заплаканные глаза. Медленно она повела взор по знакомым ботинкам, по выглаженным брюкам, по теплому пальто, которым она была накрыта до самого пробуждения и широкие ладони с длинными пальцами, увешанными печатками.

Еваостановилась, часто моргая, чтобы согнать слезы, поднимаясь выше, осматривая белую рубашку, жакет, и замечая заросшую шею, затем и густую бороду, а после губы, что жадно обгладывали её тело этой ночью.

В горле её появилось першение, и Ева его попыталась сглотнуть, запасаясь мужеством посмотреть в глаза.

Алфи стоял, как истукан и не делал ничего, даже не хлопал веками. Он словно заледенел, зыркая в карие очи, которые наконец-то поравнялись с его серыми.

Девушка смотрела на него долго, а он — на неё, мысленно твёрдя слово «прости» как скороговорку, чтобы только она дошла до мыслей Евы.

Соломонс скривил лицо в жалобное и жалкое, пока Ева скривила своё в панике и отвращении, закатывая карие глаза, падая на снег возле входа.

Алфи подорвался и оказался возле Евы даже быстрее чем Томас, приподнимая её и укладывая себе на плечо.

— Ева! — позвал он девочку, но та повисла, как мертвая, запрокинув бледную голову.

Шелби опустил брови, перенимая девочку, сталкиваясь взглядами с Соломонсом, который тут же прикрыл веки и рванул внутрь больницы в поисках врача.

Это мгновение заставило Шелби напрячься, задуматься и проникнуть в суть происходящего.

Воспоминание Алфи о вчерашнем вечере

Алфи без стука и почтения влетел в кабинет священника, присаживаясь в кресло, взводя пистолет и направляя на Бейкера. Мужчина вздрогнул и непонимающе осмотрел Соломонса.

— Мистер Соломонс! Что случилось? Чем я могу тебе быть обязан?

— Можешь! Гони деньги, святоша, сейчас, да! Всё, что должен мне до последнего фунта, понял? — Алфи закинул ногу на ногу, — Время, — указал он на часы, — для меня деньги, а для тебя — жизнь.

— У меня неделя в запасе! Ты дал мне неделю!

— Так, я всё правильно понял, да? Денег у тебя нет, правда? Я не ошибся?

Священник замотал головой.

— Ладно. Это дерьмово для тебя. Кажется, ты подохнешь в Рождество, однако, да? Я этому поспособствую, милый мой!

Алфи поднял револьвер и священник вскрикнул, приподнимаясь с места:

— Мистер Соломонс, подождите. У меня для вас есть всё, всё что пожелаете… Мальчики, девочки… — улыбнулся холодно Томас.

Алфи фукнул с отвращением:

— А я разве на педофила похож или на святого отца? Совсем что ль прих*ел? Мальчики, блядь, девочки! — психовал Алфи, — Я нормальный мужик и хочу нормальную девку. Есть? — подмигнул он, опустив голову и брови, выжидающе глянув на Бейкера.

Тот рванул к двери:

— Дааа, даа, мистер Соломонс. Вам светленькую или тёмненькую?

— Самому выбрать можно? — продолжил наглеть еврей.

***

Через пару минут Алфи стоял на балконе, наблюдая как выстраивается хор из девочек и разные голоса сливаются в одно, исполняя знакомые слова.

Долго лежал мир, в грехе и заблуждении, тоскуя,

Пока он не появился и душа не почувствовала исцеление…

Алфи едва не падая оперся на левую руку, тихо щёлкнув пальцами святому отцу, указывая на высокую русоволосую девушку в крайнем верхнем ряду.

— Но, мистер Соломонс, эта девица — дочь…

— Вот эту, я, блять, сказал! Здесь и сейчас, или пробью я твой мозг и кость из пистолета, да? Хочу её, понял? Остальное меня как-то не еб*т!

— Но… Эта девушка ещё не…

— Заткни хлебало и подай мне вон ту девку! — указал пальцем Алфи на ту же девочку, схватив святого отца за шкирку, — Не испытывай моё терпение. Хочешь, чтобы все узнали о том, что ты творишь тут с маленькими детишками? Как ты грешишь тут, ублюдок?

***

Алфи влетел в первый попавшийся на глаза кабинет.

— Там девочка, ей плохо стало!

Двое медиков рванули и мужчина уцепился за ними, осматривая бессознательную Еву, лежащую на коленях Шелби.

Доктора пару раз прихлопнули её по щекам — бесполезно. Оставалось только поднести к носу нашатырный спирт.

Алфи осматривал побитое лицо, ожидая когда девочка очнется, прокашляется и откроет глаза.

Так оно и было.

— Ей нужно поесть и отдохнуть, — заметил вышедший из здания родственник Алфи, смотря как трескаются пересохшие губы, — В течении пары дней постель и только постель.

Алфи и Шелби одновременно кивнули. Еврей резко подхватил девушку на руки, и та не пискнула, вновь прижимаясь телом к обидчику, смотря на его подбородок, где виднелся короткий шрамик, чувствуя и ощущая аромат его духов, дым сигарет и тяжёлый смог от перегара.

Томас непонимающе поплелся за ним.

— Давай, подособлю что ли? Чего ты её схватил?

— Несу, — ответил еврей, опуская глаза на Еву, смотря ей в очи, которые стали совсем бледно-карими, пустыми и блеклыми.

— Я не хотел, — почти беззвучно сказал Алфи, смотря только вперед, приближаясь к машине, — Я не знал.

Ева сглотнула печаль, не веря в чистоту и скорбь о содеянном, слыша голос Бонни Голда, резко выпутываясь из рук Алфи, и тот только и успел опустить её на землю, как девочка едва не падая рванула мальчишке на встречу.

— Ева! — кричал он, — Ева! — хватая её в свои объятия, приподнимая над землёй, а после крепко прижимая к себе.

С узкой улочки и большой машины следом шёл Аберама, ненавистно поглядывая на Соломонса, а тот поглядывал в ответ безразличием.

Девушка неистово расплакалась в плечо парнишки и Соломонс здесь был как бы не причём, уставив лицо в носики ботинок, изредка поднимая на пару глаза.

Ева прижалась к уху Бонни и тот внезапно поднял глаза на Алфи, и еврей увёл свои, крутя в пальцах револьвер в потайном кармане пальто.

Если что-то пойдёт против него, он готов дать отпор всем пятерым, но пятую он заберёт с собой, как демон.

— В Бирмингеме Чангретта, — заявил Аберама и Томас открыл широко глаза, смотря на Алфи.

— Какого черта? Что им надо?

— Хватит здесь разыгрывать неприступность, Томми! По твою душеньку, да по мою пришли! Допрыгался цыганский табор, да?

— Надо ехать, мать твою! Вытаскивать нас из пиздеца!

Алфи схватил Шелби за грудки.

— Ты дурак что ли? Это, сука, ебаная итальянская мафия! Нас сейчас «зачистят» всей охуенной семейкой! — рычал он в лицо Шелби, — Не пощадят ни тебя, ни меня, ни даже Еву!

— Что ты предлагаешь? — ответил спокойно Том.

— Женщин и детей надо в безопасность!

Миссис Грей, приглашаю вас отведать мой чай, настоящий?

Полли хмыкнула, отрицательно мотнув головой.

— Благодарю, мистер Соломонс. Угостите лучше этим славным напитком нашу Еву. Дети — всегда наше продолжение. Их надо беречь.

Соломонс кивнул и Ева попятилась назад от еврея в испуге, намереваясь закричать, но тот в миг выхватил её из объятий Бонни, толкая в свою машину.

— Присмотрю как за своим, не беспокойся! Корку хлеба и в постель.

— Этого я и боялся услышать! — крикнул в догонку Шелби, забираясь в машину.

— Ева, я позвоню тебе позже! — крикнул Голд-младший, заводя мотор, исчезая за Томасом в повороте.

========== Глава четвёртая ==========

POV/ЕВА

«Собрать кости» оказалось куда легче, чем сейчас смотреть на того, кто растерзал меня и словно проехался катком.

Пожалуй, это худшее, что могло со мной случиться. Этот тип смеялся надо мной безмолвно, выражая при этом максимум мнимого сострадания. И ему жаль? Чушь собачья! Он не хотел? Бред сивой кобылы!

Нет, он делал то, что делал, а делал

он лишь одно — насиловал.

Я вспомнила его образ как только мои глаза столкнулись с ботинками, а дальше — и совпадений больше. Раз он пришёл на это событие первым, значит, хороший друг. Настолько замечательный, что без зазрения совести ел, пил и находился в нашем доме, а сейчас скрывает свой поступок и делает вид, будто всё тип-топ и весь такой святой, что аж нимб не только светится, но и переливается.

Ох уж эти его ботинки. Роковая обувь. Знала бы, что их владелец-ирод дотронется до меня своими паршивыми и грязными клешнями в кольцах, как у последнего педераста, я бы выпила яду сама, но сначала изрезала бы его обувь на мелкие куски, сварила бы из этой кожи бульон и скормила бы ему на обед с хорошей дозой слабительного. Так, что мистер Бейкер бы только успевал вправлять ему выпавшую прямую кишку в своём кабинете.

Не знаю почему, но выдавать его дешёвую, мерзкую и паршивую шкуру мне не хотелось.

Отец убил бы его сразу же, при всех и без жалости. Разнес бы его хитрую и наглую ухмылку на раз. А я бы ещё и добавила пару раз молотком по голове, да залила бы всё это месиво в виде него кипятком. Хорошая была бы заливная. Скормила бы я его тельце псам.

Что если я не скажу правды? Во всем обвинят Бейкера. И пусть, потому что он уже покойник за то, что делал с маленькими мальчиками и девочками при церкви, в том числе и со мной, когда я была ребёнком.

Все эти «воспитательные экзекуции» и по сей день будят меня среди ночи и я начинаю кричать как умалишенная. А может, так оно и есть?

Всё вокруг меня крутится через задницу, не в том направлении, и это очевидно. Всё моё детство — это какой-то тайм-аут между нормальной жизнью и концом света.

Все в этом доме и моей семье вызывают у меня не только раздражение, но и тошноту. Все они играют в какой-то большой театр для дефективной меня.

Мой отец — мне не отец по крови.

Я не помню ничего из того детства, которое было до приюта. Знаю лишь, что моя фамилия еврейская — Кравец. И сама я тоже в общем-то еврейка.

Также я не помню имя и внешность моих родителей. Помню лишь одно — мамины тёплые руки, на одной из них небольшой знак на запястье возле кости в виде двух букв — АН, колыбельную и немного о том, кем был мой папа.

«О твоём папе обязательно будет говорить весь Лондон, все в городе будут знать о нем и в один день папа придёт и останется с нами…»

Где теперь этот человек, о котором должен греметь весь Лондон, и почему он не со мной и не с мамой?

Вообще-то, я видела мужчину в нашем доме лишь однажды. Точнее мужественную спину, широкую и крепкую, густые тёмные волосы в модельной стрижке и как особая примета — мелкая серёжка в ухе.

Не знаю что случилось, почему так и зачем, но мама кричала, когда он склонялся над ней и рычал в лицо что-то несвязное.

В комнате пахло сладко и этот запах я люблю и по сей день — дорогой парфюм, мускус тела мужчины, дым сигарет и слабые нотки спиртного. Эта эссенция — словно и есть мой папа.

А я стояла в шкафу и смотрела в мелкую скважину для ключа, не понимая что происходит и почему меня заперли на ключ.

После той ночи мама сильно заболела, а ещё через какое-то время умерла. Но, об этом я знаю по историям и легендам.

Меня разносили по приютам и домам как котёнка, оставляли тут и там.

Нигде я не могла приспособиться. То разобью наручные часы воспитательницы, то толкну мальчика на угол кровати, то оболью горячим чаем девочку. Никому не нужна была Ева-дьяволенок, привезенная из захолустья Лондона.

Тем более та, которая не умеет говорить, читать и даже держать правильно ложку. Вдруг я была заразна. Все боялись и остерегались. В конце концов меня забрали Шелби, где я и осталась жить.

Поставленное одним человеком клеймо — оно и в Африке и в Англии клеймо. Его не свести, как знак, что оставили на моей лопатке при рождении — незаконорожденная, проще говоря, рождённая не в браке.

Евреев вообще исключили из иерархии.

А значит, исключили везде и все.

К семи годам я вроде как заговорила, к десяти уже училась на отлично и пела в церковном хоре.

До этого дня я занималась в хорошей школе для девочек, где мы познавали не только точные науки, но и шитье, музыку, бальные танцы, а ещё получали по спине линейкой за неправильную осанку.

Везде и всегда я стала скрывать свое происхождение и более того, чтобы влиться в семью Шелби, да искоренить из себя «дух жида» я стала часто думать и говорить против «своих».

Теперь, когда произошедшее этой ночью станет достоянием общественности, меня выгонят и дадут лишь справку вместо аттестата и я пойду по наклонной.

— Из-за тебя! — брякнула я в слух видя перед собой образ насильника, подняв глаза на врача, который расположился между моих ног с лупой.

Куча инструментов, куча стыда и негодования, куча разговоров и презрительных взглядов.

Доктор поднял глаза.

— Вы как? В порядке?

— Да.

Мужские руки в перчатках дотрагивались меня много раз, долго блуждали изнутри, пока другая рука сверху надавливала на живот.

Я смотрела в окно, и наблюдала за меняющимся видом, на заснеженные деревья и если бы они только знали… А может и правда знали, но почему же не предупредили меня о таком?

Обидчик сидел рядом по левую руку, и изредка смотрел на меня, переключая со скрипом передачи.

Когда он это делал, я невольно отстранялась и хотела кричать, вместо этого прикусывая язык. Всё, чего касались его руки в моём направлении вызывало у меня холод изнутри.

Мое горло пересохло, голос совсем пропал, и я даже не смогла, а может и не захотела противостоять мужчине, когда тот запихнул меня в машину, что называется, вырвав из лап Бонни.

Отец тоже ничего не заподозрил, ведь этот паразит — такой герой! Спасает меня от гибели, к которой сам вчера едва не привёл, ударяя меня как об стену своей тяжелой рукой.

Рука его правая дернулась к бардачку, но ужас охватил меня раньше, когда я только заметила кисть возле колен. Я заверещала и стала избивать его куда не попадя, вынуждая Алфи съехать на обочину, чтобы унять мой пыл.

— Эй, прекрати! Хватит! Я ничего тебе не делаю! — защищался он, накрыв лицо и голову, скрючившись пополам.

— Ненавижу! Ненавижу! — хлестала его я, а после сжала пальцы в кулаки, продолжая бить обидчика, который устал терпеть и стал хватать и отталкивать от себя мои кисти.

Я задрожала, бешено дергая маленькую ручку дверцы, но та не поддавалась, чтобы выскочить и сбежать.

Страх и отвращение отбивали ритм в мозг так сильно, что я вырвала из пальто острую чернильную ручку, украденную из кабинета врача, и поднесла её к сонной артерии, надавив на неё силой. Острие вошло в кожу и поранило мягкие ткани.

— Не смей меня трогать или устанешь машину от крови отмывать!

Мужчина отодвинулся к своей дверце так сильно и молниеносно, что едва не слился с ней в одно, продолжая смотреть на меня огромными глазами, словно сегодня он был жертвой, а не я.

— Ева, опусти эту гребаную ручку и давай успокоимся… — начал лить еврей, — Я тебя и пальцем не трону больше, — мужчина поднял глаза, — Никогда…

«На слове» никогда» Алфи как-то сконцентрировался, словно по пьяни он насиловал не в первой.

Я молчала, вдавливая острый конец сильнее и сильнее, глотая отчаяние. Жить не хотелось, а умирать — так с радостью и песней.

— Ева, я всё осознаю, я во всем каюсь с того момента, как очнулся среди ночи! — стукнул он по рулю.

— Чушь! Если бы не ты не знал, чья я дочь, ты бы сейчас сидел на заднице ровно и попивал свой чай!

— Черт, — правда била в него и задевала за живое, — Я сам не знаю, что на меня нашло, ясно тебе? Но, сейчас, опусти ручку и мы все обговорим!

— Нет! — я вдавила сильнее и кровь побежала по наконечнику, спустилась по корпусу чёрного цвета и потелка по пальцам.

— Черт подери! Не лишай себя жизни на моих глазах! — закричал Соломонс на меня, боясь протянуть руку, чтобы отобрать, зная что я сейчас введу её глубже, и сдохну в его машине.

И никто не поверит, что Алфи не успел мне помочь.

— Хочешь золотые серёжки? Я могу подарить тебе две, даже три пары! Только опусти ручку!

Я выжимала с руки кровь, заменяя ответ.

— Паршивое типичное мужское — откупиться от того, что нельзя поправить! — смеялась я ему в лицо, истерично поправляя волосы, — Ты серьёзно думаешь, что мне нужны какие-то цацки? Мой папаша Томас Шелби! У меня есть всё!

— Ну, хочешь машину? Вот эту машину? Я тебе её отдам! — не унимасля Алфи, жалко раскидываясь своими несметными богатствами.

Тоже мне пират!

— Не хочу! Да, и что я скажу папе? Папочка, меня трахнул твой друг, но это ничего, потому что он подарил мне свою машину! — кричала я, начиная плакать, — Ты всё мне испортил! Всю жизнь запорол! У меня были свои мечты и планы, но их разбили!

— Скажи чего ты хочешь, да? — взмолился Алфи, — Хочешь, я женюсь на тебе, а?

— Фу! Замолчи! — меня затошнило, — Я лучше в крови захлебнусь, чем проведу жизнь с тобой!

Осознание происшествия стало немного-немного доходить до меня.

Я надавила сильнее. Алфи не шелохнулся.

— Что я могу сделать, чтобы ты прекратила издевательства надо мной и собой?! То, что ты прикончишь себя, ничего не решит! Разобьёшь сердце отцу, тётке и мне, блять!

— У тебя нет сердца! — гавкнула я ему в ответ, — Ты сознаешься моему отцу и всем в том, что ты сделал! В том, что это был ты! — рыкнула я на него, придавливая ручку к артерии, чувствуя как лицо застилает холодный пот, как к горлу подступает тошнота и как тело дрожит.

Мелкие мушки заплясали перед глазами и в машине стало светлее.

Алфи рассмеялся, нервно и обнажая зубы.

— Ну, блять, ты пиздец, жестокая, мда… Меня же порвут, нахер, в прямом смысле слова, на твоих чудесных глазенках, а? И не жаль тебе старого еврея?

— Нет, ты причинял мне страдания целый час! Не такая уж ты и немощь!

Алфи снова похохотал, противно и звонко.

— За это я себя и уважаю… А ты не слишком ли много знаешь для певички из церковного хора? — язвил и скалился Алфи, — Не будь на моем члене крови после, я бы и не решил, что был первопрохдцем! — продолжал он злить меня, пытаясь удержаться на плаву.

— Ты все скажешь отцу! — отчеканила я твёрдо.

Мне было безразлично на его выводы. Правда была за мной.

— Да, пожалуй! Скажу, что подобрал тебя возле бара, ты лезла ко мне, а после я насадил тебя и чуть «не провалился» после твоей дружбы с Бонни Голдом, да? — цепкая рука выхватила ручку, вырвала из моих рук, — Артур же шизоид, блять, он меня сразу на кол посадит за твои фокусы! — Алфи сломал её попалам, и чернила растеклись по его рукам.

— Тебе не поверят!

— А думаешь тебе поверят? — выкинул он её в окно, роняя в снег, — То, что на тебе следы моей «любви» ещё не доказывает, что они мои! Вдруг это ты такая страстная садистка? — протирал он синии руки об платочек, — Или твой женишок приласкал тебя после хора, мм? Как расклад?

— Что ты несёшь?

— А ты? Просишь меня сознаться в растлении малолетней твоим дядям! Уму непостижимо, да? — надсмехался он надо мной, — Я вижу только один выход, — Алфи сел поудобнее, расставил ноги, и откинулся на спинку сиденья, — Я женюсь на тебе, несмотря на твои прелюдии с цыганом.

— Нет! Никогда! Нет! — я орала блажью на всю машину, но Соломонс только улыбался, абсолютно холодно и безбожно.

— Я люблю когда на завтрак оладья, кофе со сливками и берут мой член в рот, пока держится утренний стояк. Ты как? Надеюсь, за?

Я не верила ни глазам, ни ушам, разинув рот от его беспечности и безнаказанности.

— Ты только представь: твои тёплые губы на моём члене спросонья. Ты делаешь это осторожно, бережешь мой детородный орган. Ведь нам ещё им делать детей. Много детей и много раз их делать!

Алфи улыбался мне, продолжая мечтать, потирая в брюках свой член.

— Можем начать сейчас. Тебе ведь было вчера хорошо. Ты даже осталась со мной до утра.

***

Ева открыла глаза и снова закричала, вскидывая голову и ударяясь ею о лоб Алфи, который кропел над её порезом уже полчаса, хлестко орудуя иглой и плотной нитью, жадно смачивая рану и пальцы ромом.

— Ай, черт! — потёр свой лоб, — Тише ты! Я почти закончил…

Страх Еву проглотил как удав крокодила, и та заерзала на кровати, обхватывая тело руками, пиная еврея ногами. Она успела уловить на нем мужской шлейф, взглянуть в те же глаза и опуститься на подушку.

Наконец, она ощутила боль в шее и невозможность без ссадения сглотнуть слюну.

— Почему так больно? — шепнула она сквозь зубы.

— Потому что я не умею, блять, накладывать швы, зато ты умеешь угрожать и играть на нервах, как на гитаре семиструнной, — ворчал он, скидывая кровавую нитку и иглу в маленькую рюмку с алкоголем, — Не верти башкой сильно, а то расползется шов.

Ева глазела на мужчину, осматривая его кровавую рубашку, завернутую по локоть, мелкие очки на переносье и такие же, красные от крови, руки. На запястье мелкое тату, разглядеть которое Ева была не в силах.

— Кушать, наверное, хочешь? Да пить, а?

Девочка кивнула.

— После потери крови всегда так. Сейчас тебя старуха накормит и напоит. Оладья, да кофе со сливками, сойдёт?

Ева сглотнула ком, больно поморщившись, молча зыркая на еврея, начиная плакать вспоминая его слова. Голова её болела и шла кругом от суматохи и потери в пространстве и времени.

Алфи виновато и понуро исчез за дверью, но стоило ему отойти от комнаты на шаг, как телефон заверещал в спальне и девочка схватила трубку.

Соломонс не смог подавить любопытства, осторожно поднимая трубку на другом конце коридора, уже в своей спальне, увеличивая чёткость звука, внимательно слушая разговор Бонни Голда и Евы.

— Ева, как ты? Что случилось ночью? Что с твоим лицом?

Тишина в трубке сменилась тихим плачем девушки.

— Всё он… — смогла из себя выдавить почти беззвучно.

— Кто? Скажи кто он?

— Алфи… — еврей нахмурился, и сжал трубку до побеления в бешенстве, — Алфи Соломонс, — прошептала Ева, и вновь заплакала.

— Что?! Не могу поверить… Он же… Ты… — расстерялся Бонни, — Как это могло случиться?! Он же друг твоего отца?!

— В церкви. Меня, кажется, продали ему… — шипела девушка, пытаясь взять себя в руки, — Отец не знает, что это он.

Алфи слушал и скрипел зубами, злобно прикидывая что ему делать.

— Я всё расскажу Томасу или расправлюсь с Алфи сам! — заверил твёрдым голосом парень, и Соломонс скривил шуточное лицо в кривом испуге.

«Очень страшно, сопляк!»

— Нет! Господи, не надо! — отчаянно запищала в трубку Ева, — Не надо или он женится на мне! Мне придётся есть по утрам оладьи, пить кофе со сливками и заниматься с ним… Этим… Ртом, — стыдливо бормотала девушка, — А ещё делать детей, постоянно. И рожать ему.

«Аа…?» — Алфи вопросительно вытращил глаза, не пропиминая таких бесед.

— Я этого не допущу! Этот Алфи Соломонс — паршивый еврей, он покойник! И сегодня он сдохнет! Закажи ему гроб! — Бонни Голд бросил трубку силой, и Ева не успела ничего сказать, слушая только гудки и свой плач.

— Пусть Аберама заказывает гроб для своего полупрофессионала, — закончил в слух Соломонс.

POV/АЛФИ

То, что девчонка падает в свои припадки каждые десять минут и с минимальным подъемом гормонов в крови пугает меня.

Во время нашей связи в церкви она отключилась. Хорошо, оправдание — стресс, боль и мои удары.

У госпиталя — испугалась моего вида, тоже ничего.

Но, во время разговора, да ещё и схватилась за своеобразную «заточку» — это через край. Я разволновался. Такое волнение не испытывал лет десять. Решил, что кровь уже из артерии и она сейчас помрёт в моей машине и Шелби потом проткнет мою артерию.

Чего испугалась она? Что вновь схвачу её и начну трепать? Сдалась за даром.

Не хотел я её обижать ни в ту ночь, ни этим днём. Я хотел прощения. И я его добьюсь, так или иначе.

Что она себе нафантазировала в отключке — вопрос отдельный. Какие ещё дети? Каким ещё ртом она будет меня ублажать?

Пока мы ехали домой и я одной рукой держал её шею, чтобы она не зафонтанировала, я говорил ей только добрые слова. Молил простить и немного приукрасил с предложением выйти за меня.

А почему бы и нет? В давние времена если какой-либо мужчина силой «портил» деву, то обязан был на ней жениться, заплатив отцу дань, и не имел права когда-либо разводиться.

Я слышал такие истории, и пары такие видал. Еврейские семьи так и жили, да жили причём душа в душу.

Насильника женщина прощала, после даже начинала любить, свыкаться с ним, а он её боготворил, да берег как зеница око.

У них рождались вполне здоровые детишки, и даже после акта насилия.

Хоть и поговаривают, что от такой связи дети рождаются слепыми или глухими, потому что они не хотели слышать или видеть, как их отец делает такое с их матерью.

То ли сам Всевышний лишал этих детей слуха или зрения, чтобы плод не застал нечистот и был вдвойне любим после рождения, как «особенный».

В принципе, попросить руку и сердце Евы у Шелби не так трудно. В процентной вероятности: десять — это да, десять — это нет, а восемдесят — это «Ты, блять, покойник, Алфи!»

Только вот, потенциальная супруга вряд ли сможет со мной жить и не тужить, пока пыжится и ежится на этом свете Бонни Голд!

Процентов девяносто восемь, что Ева не такая уж и невинная. Она пусть и была девственницей физической, но не была девственницей духовной. Её уже растлил парнишка Голд.

Тем лучше для меня. Семья Шелби — хорошее тесто для лепки. Из неё можно лепить что угодно, пока она молода и наивна. Всю историю можно вывернуть наизнанку и свернуть в нужный мне кулечек, только сначала нужно устранить Голда, потому что он знает правду, а подам Томасу истину!

Комментарий к Глава четвёртая

Спасибо большое моей bulka_s_saharom 💋

Спасибо, читатели 🤗 🧡

Надеюсь, вам интересно. Пожалуйста, давайте об этом знать хоть как-то. Очень придаёт сил.

И вам, соответственно, решать кто в этой ситуации Алфи и сможет ли Ева его простить?

========== Глава пятая ==========

Комментарий к Глава пятая

Глава коротенькая, но мне она показалась спокойной.

Спасибо bulka_s_saharom!

Ева задремала, а Алфи сидел внизу, звякая серебряной ложкой в чашке с чаем, осматривая столовую.

В еврейской голове зрел план, а в девичьей — крутились сны, на повторе прокручивая одну и ту же сцену прошедшей ночи.

Алфи чувствовал себя скверно, тяжёлым взглядом ходя туда-сюда, как стрелки настенных часов, указывающих на поздний вечер.

— Половина десятого… Когда Шелби заберёт свою «припадочную»? — сказал в слух Соломонс, а после сам же осёк себя, заметив своё отражение в кухонном шкафу, злобно взъерошивая засаленные пряди.

Мужчина стыдливо зарылся в ладони, а после, вспомнив вчерашнее, судорожно вздохнул размышляя над тем, зачем он вчера схватился за первую попавшуюся девицу, словно в мире больше баб не было. Зрелых и опытных.

Всё это — его личная брезгливость, да тяга к чистому, новому, безвинному и неизведанному.

Теперь она сыграла с ним злую шутку, которую он будет ненавидеть ещё много и много лет.

На эту ночь был назначен бой между Бонни Голдом и Глиафом, поэтому Альфред сидел на как на иголках. Завтра Бонни умрёт, только бы раньше, чем сдаст его с потрохами Шелби.

— А мальчишка сдаст… — бормотал себе под нос Соломонс, — За свою «принцессу» член сломает, но меня накроет…

Алфи задумался о Еве, вновь вспоминая их ночь, вновь чувствуя на своих плечах её руки, которые царапали и драли кожу, пока он задаривал её поцелуями, ласками и болью, нестерпимой и порой непреодолимой.

Соломонс помнил как она кричала, как била его совсем беспорядочно, как сжималась, как не выпускала его «дружка», как кусалась и плакала.

Каждый дюйм кожи и аромат тела он запомнил и впитал, желая вновь прикоснуться к её телу, к её губам, к её грудям и раствориться в этих нежных клеточках.

Только без одного «но» — без криков и стонов страдания. Без её писков и слёз. Только улыбку, только шёпот о любви, только ласка и только её желание отдаться и только ему, Алфи Соломонсу.

— Да, бля, насильнику! — ругал себя Алфи, направляясь по лестнице наверх, пробираясь в комнату Евы.

Совсем беззвучно открылась дверь и ещё тише спала Ева, накрывшись одеялом, пока ветерок за окном и мороз баюкал её как в колыбельке.

Алфи вошёл и присел скраю, осторожно поправляя полог, потеплее подминая одеяло, закутывая спящий комочек получше, слушая сопение и поглядывая на красное заплаканное лицо, на синюшную левую сторону лица.

Жалость поступила в мозг и разлилась в нем, требуя от Алфи ужасного: лечь рядом и прижаться к своей жертве.

Мужчина опустился на постель чуть левее на тот же бок чем Ева, бережно обнимая её правой рукой, поглаживая по телу, поверх одеяла, нащупывая худенький животик, тонкие рёбрышки и скромную грудь.

Соломонс загорелся как черт, осторожно сдвигая ткань, оголяя из-под косого выреза платья железы, истерзанные оками его любви.

— Боже ты мой… Неужели это я? — спросил он себя шёпотом, пряча нежную кожу с огромными темно-малиновыми засосами, вновь покрывая грудь тканью, опуская почти невесомо свой подбородок, а после и всю голову ей на грудную клетку, слушая дыхание и биение сердца, колотившееся бешено быстро.

Алфи виновато слушал.

— Что тебе снится? Что ты видишь во снах, цыпленок…? — Алфи принюхивался, прикасался к её ушку губами, целовал в висок, — Как бы я хотел войти в твою жизнь абсолютно другим человеком… — жалел о содеянном Соломонс, поглаживая Еву по волосам.

Девушка облизнула губы, устраиваясь на другой бок, вжимаясь в грудь и живот еврея, который разлился горячим теплом изнутри, ощущая её дыхание через рубашку.

— Зачем… — прошептала во сне Ева, поерзав на постели головой ещё глубже утыкаясь в еврея.

— Может быть, ты не выходишь из моей головы эти двадцать с лишним часов, а? — спрашивал её совсем приглушенно Соломонс.

Ева попискивала, завздрагивала и закряхтела, а еврей лежал рядом, не зная что бушует и терзает её во снах, продолжая гладить девочку, не спеша засыпая, и окнуясь во тьму ночную, чувствуя себя миролюбиво и умиротворенно, забыв и о поединке, и о Голде и о том, что Шелби скорее всего скорее прикончит его.

— Милая, я не хочу делать тебе больно. Я не желаю тебе зла…

Сладкий сон растворял еврейского мужчину, и тот кажется стал проваливаться, теряя почву под ногами, прижимаясь на инстинктах всё сильнее и сильнее к шее Евы.

Но, желание жить, не быть выданным и более того, быть счастливым с Евой заставили его подняться.

«Не спать! Пора собираться! Пора уже расхлебывать то, что заварил!» — подумал про себя он, целуя Еву в синюшную щёчку несколько раз, совсем осторожно и сладко.

========== Глава шестая ==========

Ева спит, но не видит нормальных снов… Только Алфи… Только мистер Соломонс…

Кровать, вроде бы, просторная и мягкая стала неудобным и черствым ложем, где только кошмары и пот, стекающий по шее в ложбинку между грудей.

Подушки из пуха впитывают солёные и горькие слезы, а одеяло душит её и душит, прикидываясь евреем в грезах.

Какие же тут могут быть грёзы? Сны — одно сплошное грозное видение, избавиться от которого сложно. Не проснуться, не очнуться, не забыться в конце концов.

А что Соломонс?

Еврейская доблесть спасает свою шкуру, толстую и везучую, непробиваемую ни пулями, ни ножами.

***

Алфи спустился вниз, не замечая стоящих в коридоре Томаса и Артура Шелби, поправляя манжеты рубашки. Сонный и вялый взгляд его упал на гостей и вид братьев показался Соломонсу грозным. Сам же еврей был настолько задумчив и погружен всеми истоками в Еву, что не сразу сообразил кто стоит на пороге его дома среди ночи.

— Джентльмены! — воскликнул Алфи, спускаясь вниз, расправив спину.

— Где Ева? — быстро отратовал Артур, устрашающе надвигаясь на Соломонса, который казался абсолютно холодным и безразличным.

Еврей спустился, пытаясь судорожно и беспокойно просунуть в разрез для пуговиц запонку.

— Где Ева? Где Ева…? — дразнил он недруга, — Волки, блять, на ней уехали! — мужчины с шутки напряглись и Алфи разряжал обстановку как мог, бегая глазами в страхе, выдавая фальшивое спокойствие, — Ева спит в половине одиннадцатого, — хрипел Алфи, Конечно же, — проходя в гостиную и приглашая с собой Томаса и его брата, — Поела на ужин немного каши, остальную разлила по кровати из-за тремора, — еврей изобразил тряску кистей рук, — Попила молока и уснула.

— Тёплого? — спросил задумчиво Шелби, поднимая взор на еврея.

— Да, парного с сахаром… — скрестил руки на груди Соломонс.

— Хорошо, — выдохнул Том, присаживаясь на диван, перебирая пальцами по столику, — Хорошо…

— Целый день она провела в постели, — продолжил оправдываться и завоёвывать отсутствие всех подозрений Алфи, — Как и просил доктор.

— Да, спасибо, Алфи… — улыбнулся Шелби впервые за день, — Из тебя вышел бы нормальный папа… На твёрдую троечку, — ухмыльнулся он, — Ева не пьёт молоко, но с учётом того, что сейчас она в шоке то, — Том зажестикулировал левой рукой, пытаясь изъясниться, — Возможно, она готова выпить и яду.

— А… да? — потёр затылок Соломонс, понимая что слишком заврался, — Ну, она не в себе. Простительно, — снова скрестил он руки, — Что на счёт боя? Где Голд?

— Готов. Через час всё состоится, — заверил его Шелби, — Машина ждёт… Надо разбудить Еву.

Алфи встрепенулся мысленно.

— Оставь ты её, пусть спит, — гнул он своё, — Зачем тревожить сладкий сон?

— Бонни хочет её видеть сегодня среди гостей, — закурил Томас, — Я обещал ему привезти Еву, дать ей возможность развеяться.

— Развеяться на ринге? Ты не перестаёшь меня удивлять, Томми… Ты хочешь, кажется, раздавить её психу окончательно? Ты понимаешь, что будет с девочкой, когда Бонни прикончат на её глазах… — Алфи закусил щеку, больно хмыкнув, обводя устремленный на него взор Шелби, который опустил брови в непонимании, — Не дай Боже! — отвесил он в конце.

— С чего такая уверенность? Нокаут — пока ещё промежуток между смертью и возможностью победить… — растерялся Артур.

— Ну ты смешной, охуительно просто! — надсмехнулся Алфи, — Ты видел Голиафа? Это же, блять, получеловек! — отбивался от презрения он, присаживаясь на край стола, — Боюсь он разнесет Голда.

— На ринге и увидим… — закончил Шелби, поднимаясь к Еве в комнату, снимая кепку, — Увидим… — зашагал он в спальню, минуя еврея.

POV/ ЕВА

Меня разбудили и я вздрогнула, смотря на отца, который остался таким же взволнованным как и сейчас, подавая мне со стульчика кардиган.

Что мне снилось, точно и не припомню. Может быть рай, а может быть, ад? Может быть Бонни, а может быть и Соломонс?

— Как дела? — спросил меня отец, поправляя рубашку на моем теле, которая явно была на пять размеров больше.

А тело моё обволакивало трапьё еврея. Но, чистую, дорогую и пахнущую порошком рубашку было сложно назвать тряпкой с учётом качества её пошива. Рубашка была мягкой и такой удобной, что несмотря на надменный взгляд отца снимать её почему-то не хотелось.

— Нормально, — хрипнула я сонным голосом, вспоминая как Алфи принёс мне кашу и я плеснула её на постель.

Есть из его рук было каким-то издевательством судьбы, а для него кормить меня — подарком!

Соломонс сварил, если конечно он варил сам, какой-то клейстер белого цвета. И жевать его было невозможно, как и зачерпнуть из тарелки. Ложка стояла в тарелке и этой жиже.

— Что за дрянь? — хватило у меня духу спросить лишь одну вещь, пытаясь поднести к губам этот клей.

Соломонс на удивление спокойно отнесся к критике в свой адрес, пожимая плечами, а после и вовсе рассмеялся, когда я стала вытаскивать ложку из содержимого.

— Чёрт, не скоро я готовить научусь, даже если захочу…

Я вскинула брови. Мне было плевать на его навыки.

— В планах была каша… Овсянка и манка в одной кастрюле — плохая идея?

Я кивнула, пытаясь отодвинуть от себя блюдо, но Соломонсу было наказано — накормить! Приказ дан — приказ будет выполнен.

Еврей придвинул кашу ко мне.

— Ты должна поесть! Пять ложек и отстану от тебя, честно слово, да?

— Пять ложек? Здесь бы хоть одну проглотить! — отодвинула я от себя тарелку, — Сами жуйте эту жижу!

— Хватит вредничать, Ева! Открывай ротик и ешь, иначе, видит Бог, я затолкаю в тебя эту кашу!

— Я от вас другого и не ожидала. Насилие, так и во всем насилие. Мне не в первой.

Алфи эти слова разозлили и он выбил тарелку из моих рук и та шмякнулась гущей вниз прямо на мою кофточку и густые капли спадали на бедра, обжигая горячим содержимым. Сама плошка звякнула об пол и погремев в возмущении замерла.

— Ааай! Мне горячо! — заклокотала я как маленькая, наблюдая как Алфи руками сгребает с меня свою стряпню, обжигаясь сам, пачкая руки и обтирая их об простынь, склоняясь к моим голым ногам.

Почему я сидела перед ним с голым низом, я не знала. Может потому что спала? А в хорошо отопленном доме было как в пустыне?

Мысль о том, что скрывать от него нечего засела намертво. Да и другие мысли о том, что Алфи знает моё тело, знает как выглядит моя грудь, как выглядит моя спина, где у меня шрамы, а где следы после ветрянки — щекотали мои нервишки. В мире теперь есть кто-то, помимо меня, кто знает мои трещинки.

— Я не насилильник! — заверил меня Соломонс, протирая вынутым из комода полотенцем мои бедра, а после внезапно припал к ним губами, заставляя меня закричать и выгнуться в спине.

Его губы целовали следы его же пальцев, царапины и ссадины, покрывая их жаром, теплом и простой нежностью, которой прежней ночью я не заметила.

Шок и непонимание бились в одном коктейле, пока я вопила и дергалась как в судороге.

— Ааа!

Жгучие ладони его легли на мои бедра как бы из-за спины, огибая ось моего тела, пока губы оставались там же, на уровне бёдер и не двигались ни выше, ни ниже.

— Прости меня! — поднял он подбородок, касаясь лбом моего живота, упираясь в него, задевая носом через кофточку, — Прости меня, Ева… — шипел Соломонс, не поднимая глаз.

— Пустите! — как дерганная рявкала я, брыкаясь как лошадь в узде, пытаясь скинуть с себя наездника, — Или я скажу правду папе!

Алфи отпрянул как по взмаху волшебной палочки и ретировался к стене, поправляя волосы слегка упавшие наискось.

POV/АЛФИ

Шелби… Шелби… Сука, ебаный Шелби! Упрямый, блять, баран, который потащил свою побитую как собаку дочь с собой.

На девчонке нет, не было и не может быть лица. Её силуэт больше смахивает на тень призрака, чем на шестнадцатилетнюю девчонку.

Девушка спустилась вниз через десять минут. Я встретил её взглядом, а она зыркнула на меня в ответ, натягивая пальто и обувь.

Нет, она определённо смолчит о моём проступке.

Через час мы приехали к спортивному клубу. Я нехотя выпал из машины, подал руку Еве, но та спрыгнула как лягушонок и отправилась на поиски Голда.

В этом клубе сейчас кишмя-кишили всякие типы вроде меня и Шелби. Но, Еве наплевать. Она же дочка Томаса Шелби, бесстрашная и неприкосновенная.

Девочка ловко юркнула в толпу и через минуту уже висла на шее Бонни, ловя мой взгляд и указывая на меня пальцем.

Голд кивнул, сжимая перчатку в кулаках.

Я протиснулся в раздевалку, забив обрезанный и еврейские на выходки малолетки, хватая Голиафа за плечо, волоча за собой к небольшому закоулку, припечатывая здоровяка к стене.

— Хочешь мою машину? — спросил я его в глаза, получая в ответ короткий кивок.

— Ключи твои, если Бонни Голда вынесут с ринга ногами вперёд.

Голиаф забеспокоился.

— Нокаут? — поднял он бровь.

Я заотрицал натягивая ухмылку.

— Не-а. Смерть.

Голиаф не был труслив, но сейчас в его глазах заплясали не черти безумия, а первые нотки страха.

— Как я это сделаю? Знаешь, что со мной будет? Его отец мне… — я закрыл ему пасть рукой, стукнув головой о стену.

— Хватит плакаться! Хочешь, блять, эту гребаную машину, делай, сука, дело! Хочешь жить красиво, рискуй или пиздуй к мамаше! — рычал я ему в лицо, дергая парня за подбородок, пытаясь встряхнуть его и привести в чувство, — Абераму оставь мне, да? Я с ним разберусь в два счета, потому что я гордо ношу свои яйца в штанах в отличии от тебя!

Голиаф поуспокоился, осматриваясь по сторонам.

— Какое ты загадал желание на это Рождество, мм? — долбил я парня, — Какое, мальчик мой, скажи мне?

— Новую машину, кажется… — растерялся Голиаф, — Да, новую машину.

— Тогда дерзай, исполняйсвоё желание, ищи пути, а не Санту! — вторил я, хлопнув парня по плечу, направляясь к зоне для болельщиков.

— Погоди, Алфи! — окликнул он меня, — Что у тебя с Голдом и девчонкой?

Я не ответил, сделал вид что не услышал, исчезая в толпе как и Ева, поднимаясь на выступ, ища следующую цель по имени Томас Шелби.

Он как и всегда сидел по центру, выкуривая первую сигарету смотря на Бонни Голда, пока тот о чем-то трепался с Евой. Парнишка улыбался, но не делал ничего лишнего в адрес девочки, искренне-нежно держа ее ладонь в своих.

Я подсел рядом, звонко плюхаясь и швыряя на стол шляпу.

— Они замечательно смотрятся, не находишь? — спросил меня Томас задумчиво, явно находясь не на нашей планете, мысленно выискивая насильника.

Я подпер лицо руками, звякая кольцами и смотря на парочку голубков, злобно сверкая глазами на мою голубку.

Ева красивая и замечательная. Даже сейчас в моей мешковатой рубашке, заправленной в серую юбку. Под этой юбкой мои следы, мои поцелуи, которые она скрыла от отца и всех остальных.

Я целовал её бедра, мои раны и её соль с кожи. Собирал носом запах сладкого тела. Ощущал губами шершавость ранок и различал вблизи цвет синяков.

Неужели всё это прекрасное я уже распробовал будучи голодным, не чувствуя вкуса, когда тот на самом деле был великолепным?

На этой рубашке, что сейчас ласкает её тело — мой запах, мой шлейф и моё тело. Я словно обнимаю её через эту одежку и вроде как на душе становится легче.

Я обвел глазами Голда. Сухой, поджарый и рельефный для своих лет парнишка, немного худощав, но крепок. Удар его точен. Он ловкий как кролик.

Возможно, Ева с ним была бы куда счастливее. Они два положительных полюса. Они схожи внешне: карие глаза, русые волосы, одного роста. Словно брат и сестра.

А я же рядом с Евой один сплошной минус. Под костюмом я тоже сух и не размазан для своих сорока лет. У меня не весит живот, не дряблая кожа и нет проблем с нестоячкой. Я не такой шустрый, а более чуткий и утонченный.

Я уже в кой-то мере мудр, опытен. Я не мечусь, а давно осел на одном месте.

Мы не схожи с Евой внешне. Ни по цвету глаз, ни по цвету волос, ни по форме лица. Я выше её и выгляжу как стена или шкаф, в отличии от Голда.

— Может быть… — крякнул я через силу, — Пацанье — явление ветренное. Нам ли не знать.

Шелби повернулся ко мне и поправив очки надсмехнулся.

— На то и молодость.

— Да, молодость может и молодость, но разбитое сердечко Евы будет трудно склеить.

— К чему ты клонишь? Говоришь как истинный отец пятерых дочерей.

— Я бы хотел… — улыбнулся я через силу, — Пять девочек и одного сына на десерт под старость лет, — щёлкнул я зажигалкой, смотря на Еву, чувствуя с ней отдельную какую-то неземную связь, словно она — та самая мать моих детей, которая родилась шестнадцать лет назад и росла, чтобы плодить мне еврейское племя.

Дым окутал нас с Томасом и мужчина расхохотался, не сдержавшись над моей ересью, протирая глаза под стёклами очков.

— Представляю через пару лет идёт себе Алфи Соломонс, весь на понтах, весь серьёзный, но курьёз в том, что на руках у него куча детей. Кто на шее, кто на плечах, кто рядом плетется, слово обезьянки на дереве. И все как пингвичики попискивают: «Папа-папа! Папа, дай печеньку! Папа, я пить хочу! Папа, я устала!»

Я глазел на Еву, представляя себе этот бред, видя маленьких белокурых девочек в цветных платьишках с таким же хмурым и красивым взглядом карих крупных глаз с длинными ресничками на перевес. А Ева идёт рядом и прячет под платьем округлившийся животик, остренький и небольшой. И вся она сияет от беременности, пока носит моего сына.

В штанах засвербило, внизу живота приятно заныло, а в голове защелкало что-то кайфовое и я расплылся в улыбке.

Для моих детей мне не жалко было бы ни килограмма, ни пяти килограмм печенья. А для Евы и тем более.

— А у Алфи Соломонса нет возможности даже пистолет в случае чего достать! Руки-то малышней заняты!

— Ври, да не завирайся, цыган! — сделал я затяг, — Не будет этого. Ни завтра, ни через год, ни через пять лет, — уныло я подытожил, потушив бычок о пепельницу, продолжая смотреть на Еву.

Томас усмехнулся, называя меня пессимистом.

Я наблюдал вместе с ним как Аберама и Голд шушукаются с сыном, как мальчишка не выпускает руку Евы.

Я вновь взял сигарету, снова щелкая зажигалкой.

— Ева… Ева, твоя Ева немного рассказала мне об обидчике… — Томас повернулся и впился в меня глазами, а я продолжал курить.

— Узнал кто?

— А ты знаешь? Тебе она говорила?

— Томас Бейкер, — стучал по столу пальцами Шелби, заглушаемый толпой болельщиков и любителей бокса, — А ты что скажешь?

— Святой отец в церкви Св.Иоанна, — хмыкнул я, продолжая дымить, — То бишь… Томас Бейкер.

Шелби злобно звякнул пепельницей.

— Не могу поверить, что ты знал и за целый день не отрезал ему яйца, да не приподнес их Еве! — раздраженно буркнул я, подзадаривая мужчину, отца, блять, этой девушки.

— Я должен был убедиться в его виновнсти, прежде чем спустить курок.

Я рассмеялся.

— Что с тобой Шелби, ебаный в рот, а?! С каких сучьих пор тебя волнует наличие вины, да? — моё абсолютное негодование бурлило и отдавалось покраснением в щеках, — Неужели ты не хочешь его вальнуть прям сейчас?

— Хочу… — ответил Шелби.

— Тогда пошли? — дёрнул я его за плечо, и Шелби посмотрел на меня, а после словно что-то подозревает прищурился.

Минута молчания повисла и Томас встал с места, швыряя окурок.

— Пошли.

Комментарий к Глава шестая

Простите за ожидание и возможные ошибки, дорогие читатели. Времени было мало. Спасибо, что вы читаете, ждёте и отзываетесь, а также лайкаете мою работу! Это лучшая поддержка)

Верю, что глава будет интересной.

========== Глава седьмая ==========

Той же ночью

Томас широкими шагами спешил вниз по лестнице в церкви Святого Иоанна, а за ним спешил Соломонс, щелкая затвором пистолета, клацая зубами.

— Сейчас почти полночь… Его здесь нет, — шептал Шелби, а Соломонс хмыкнул вместо ответа.

— Ну, хоть осмотрим место «преступления».

Алфи знал, что делал и кому рыл могилу.

Мужчины остановились возле двери, перевели дыхание, переглянулись, а после Томас направил ладонь к ручке, намереваясь провернуть её и открыть.

Соломонс внезапно дёрнулся, хватая друга за плечо.

— Что не так, Алфи? — спросил он еврея, осматривая его взволнованное лицо через стеклышки круглых очков.

«Я люблю Еву, кажется, » — подумал он про себя, но рот не открыл, поправляя пальто Томаса, а после толкнул дверь, взводя пистолет.

Шелби не понимая ровным счётом ничего протиснулся внутрь, заметив как Алфи по-хозяйски осматривает диван и отлично ориентируется в полном мраке кабинета.

Алфи трогал обивку, задевал край стола, выглядывал в окно и обводил указательным пальцем горлышко стакана для воды. А после прошёл дальше к центру стола, но внезапно остановился, чувствуя неприятный запах, потирая нос и шлепая ботинком в какой-то луже.

Томас ловко хлопнул по включателю и оба гангстера вздрогнули, словно никогда ничего подобного не видели.

Возле шкафа, зацепившись за люстру из металла висел святой отец Томас Бейкер, покачиваясь по инерции.

На шее его крепко держалась удавка из колготок девушки, и Алфи стал осторожно нащупывать в брюках потерю, сложенную им самим в клубок. Карман был пуст, как и его состояние в эту секунду.

«Чёрт! Выпали!» — ругал себя за рассеянность Соломонс, осматривая землисто-синее лицо покойника, изучая вновь его одеяние и наконец покидая огромную лужу мочи после непроизвольного расслабления сфинктеров Бейкера.

Еврей заметил смятение в лице Томаса и стал усердно рыться в шкафах, вытряхивая оттуда различные «игрушки».

— Твоя девочка — не первая и не последняя жертва, — начал тираду Алфи, звякая перед Шелби железным тазиком и плюхая в него клеёнку.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ничего-то и не знаешь, да? — спросил Соломонс, поправляя кольца на пальцах, забивая руки в карманы, — Этот тазик… — пнул он его ногой, — Этот тазик ставится на пол, — еврей плюхнул на пол клеенку, — Но сначала под него кладут разложенную клеенку.

Шелби раздраженно водил глазами.

— Затем, представим себе маленькую Еву, которая забирается вот на эту табуретку, — Алфи придвинул носком ботинка табурет за ножку, а после посмотрел в глаза отца девушки, — Маленькая Ева в платье, но без трусиков.

Шелби фукнул, потирая глаза.

— Блять, Алфи, я не хочу себе это представлять!

— Придётся, папенька!

Алфи не поленился и поставил стул в центре, придвинул тазик и снова встал, смотря на друга.

— Ева стоит на ножках в крошечных сандалях. Ей пять-шесть лет. Она маленькая девочка, которая перед этим выпила очень много чая у доброго священника. Бейкер с удовольствием подливал ей чай и угощал конфетками, только бы девочка заполнила мочевой пузырь водой, — хрипел Соломонс, и Томас глазел на всё приготовленное уже молча.

— И что дальше?

— Дальше…? Хочешь знать, что было дальше с твоей малышкой? — размахивал руками в пальто еврей, — Ладно… — шмыгнул он носом, подтягивая бороду, — Ева стоит на стульчике, а добрый Томас Бейкер уже пристраивается со спущенными штанами, приводя свой член простыми поступательными движениями в состояние готовности.

Шелби молчал.

— Это как в юности, когда днем увидел красивую девку, а ночью не можешь уснуть, пока хорошенько не подрочишь, да?

— Я понял.

— Так вот, на чём я остановился… Ах, да! Вспомнил! Бейкер страдает педофилией, но что хуже, так это то, что его особый фетиш — это акт мочеиспускания на эрегированный член.

Шелби покачнулся и рухнул на диван, снимая очки.

— Ева стояла и покорно смотрела на это, дожидаясь как щенок команды. Она не боялась и позволяла мужчине разводить половые губы, чтобы открыть отверстие уретры.

Шелби запрокинул голову, а Алфи продолжал.

— Даже если её пугали эти действия, то ребёнок молчал как рыба.

— Почему?

— Потому что Ева боялась, что её накажут за это, либо сам святой отец прогонит её из хора. К тому же, девочка была уверена, что все и всегда так делают. Что мочиться на член дяди правильно и необходимо.

Алфи облизнул губы и широко раскрыв глаза уткнулся в одну точку.

— Она помогала ему кончить, когда мочилась сверху. Для этого нужен таз, для этого нужна клеёнка и табурет.

Еврей силой пнул оснащение, разламывая табурет на куски ударами ноги, а Шелби хлопал глазами, поджав губы.

— Думаешь, половые акты тоже случались, но Ева молчала?

Еврей вынул пачку сигарет, а после поднёс зажигалку и отрицательно замотал головой, делая нервный затяг, скрывая от друга дрожь во всех частях тела.

— Ты бы заметил. Хоть кто-то бы заметил, — дымил Алфи, продолжая распинывать обломки, — Тёти, няньки, мамки… Кто-то бы увидел у ребёнка бельё или другие признаки насилия.

Шелби выдохнул.

— Девочка не могла бы сидеть или нормально ходить, — дымил еврей, обжигаясь пеплом.

— Почему?

— Почему? — возмутился он, — Потому что сопоставь в голове ширину члена и отверстие ребёнка. С мальчиками тоже самое.

Том негодовал, зарывая голову в руки.

— Чарли тоже посещает хор? — потёр бороду Алфи.

Шелби кивнул.

— У тебя талантливые дети, да! — издевался он, — Моя девушка… Давным-давно уже покойная, да, — хмыкнул Алфи, поправляя пальто, держа в губах сигарету.

— У тебя была девушка?

Еврей глянул на часы, и кивнул сощурив веки от дыма.

— Да, была много лет назад. Любил её, но повёл себя как пидорас, — потёр он костяшки, — Она была из бедного района. И училась в школе при церкви, где терпела подобные вещи.

— Сколько ей было?

— Ей было пятнадцать. Мы уже были вместе. Она выглядела как настоящая девушка, — бормотал Алфи, облокотившись о стол, — Знаешь, грудь и бедра, всё при ней.

Шелби внимательно слушал и не мог поверить в то, что говорит ему Алфи.

— Я всё гадал, в чем дело? Чем так кормят деревенских, да? Что они как на дрожжах, нахер, — еврей снял шляпу, а после закончил, — Она была уже давно женщина.

— Что? — воскликнул цыган, едва ли не вскочив с места.

— Да, её стабильно раз в неделю насиловал священник, — ударил как гром Соломонс, — И она молчала. Долго молчала. Пока я не узнал сам.

— И что ты сделал с ней?

— Ничего. Оставил, но её боль — убил. Точным выстрелом в лоб и открыл своё кладбище в двадцать четыре года.

— Тогда ты поступил правильно. Ты в какой-то мере поступил как отец.

— Может быть, только отцы не отворачиваются, когда узнают горькую правду, да?

Томас и Алфи вышли из церкви, направляясь к машине, осторожно осматриваясь по сторонам. Алфи словно поднялся в глазах Шелби и тот хлопнул его по плечу, благодарно кивнув.

— Бейкер сам себя наказал, — выдавил Соломонс, — Знал, что за ним придут Шелби.

— Что мне делать с Евой? — спросил себя сам Томас озвучив вопрос в слух.

Алфи повернулся к нему, осматривая в свете фонарей лицо мужчины, постаревшее за день на пару лет.

— Не отворачивайся от девочки и прими всё это как…

— Должное? — поправил очки цыган.

— Как трагедию или несчастный случай, как плохой опыт или ошибку, в чем Ева — не может быть виновата.

Комментарий к Глава седьмая

Продолжение следует! Пишу по чуть-чуть, чтобы не терять вдохновения. Всем спасибо ❤️

Спасибо и бете!

========== Глава восьмая ==========

Комментарий к Глава восьмая

Спасибо, что читаете, отзываетесь и ждёте!

Думаю, глава вас смутит, друзья!

И спасибо bulka_s_saharom

Спустя месяц

Конец января

POV/ЕВА

Алфи Соломонс, совершенно точно будет сказано, словно переехал к нам. Этот еврей бывает у нас дома чаще, чем отец.

Я не могла и не могу видеть его за ужином, когда он пялится на меня через стол, попивая свой чёртов белый ром.

Его взгляд всегда задумчив и заинтересован мной, а мой взгляд пуст по отношению ко всему.

После гибели Бонни я потеряла себя совсем и до самого конца. Мне не хотелось ни есть, ни пить, ни читать, ни слушать музыку. Я хотела лежать и смотреть в потолок, прокручивая наши милые встречи, от которых теперь сердце выло и болело.

Бонни, моему любимому Бонни исполнилось бы в конце января двадцать три. Мы мечтали о своём доме и о детях, но сначала моя учёба и его карьера в паршивом и прогнившем бизнесе, которым заправлял мой отец, а ещё иногда Алфи.

Я не смогла сдержать слез, роняя их в тарелку с едой, приправляя кусок жареной телятины, которую я ела и ела. Курица, кролики, свинина — что есть, всё на стол. Последние две недели мое меню жутко изменилось, но мне было это не важно.

Алфи видел как мне плохо и больно морально, но не делал ничего кроме своего присутствия в моей жизни день за днем напоминая о том, как мы провели одну Рождественскую ночь в постели.

Он таскает мне в постель молоко, иногда закупается фруктами и вламывается воскресным утром, протягивая мне сетку.

Папа на это реагирует спокойно, иногда даже улыбается и кивает другу, который несёт не только мне угощений, но и разные вести, услышав их от своих «птичек».

Поводов погостить в доме Шелби у еврея всегда множество, но самый крупный — это моё обучение.

В школе меня встретили не особо радужно. Всё убожество в том, что призрение исходило не от девочек, а от учителей.

Дело замяли быстро, шумиху скрыли, и бегал с этим больше всего Соломонс. Он же просил «по-связям» оставить меня в школе, не отзывать документы и дать мне закончить год.

Возможность дали, только издевательства и насмешки сыпались из уст людей с образованием, которые лезли из кожи вон, лишь бы я ушла по своему желанию.

И я ушла.

Чьей реакции в тот день я боялась больше вспомнить трудно. Было страшно говорить и отцу, и его еврейской шестерке.

Когда я сдала все книжки в школьную библиотеку и вернулась домой добрый дядя Алфи уже сидел в гостиной, играясь ножиком и смотря в глаза отца.

Они снова не без мата обсуждали новое дело. Сдружились ещё больше на моем горе и теперь Соломонс для меня чуть ли не крестный отец.

— Я отчислена, — выплюнула я эту несложную фразу, молча смотря на еврея.

Алфи отложил ножик, а папа опустил голову.

«Да, такая я не путевая дочь!»

Еврей ожидал реакции Томаса, чтобы подстроить под неё свою.

Отец не орал, а лишь сочувственно вздохнул и глянул на Алфи, который облизнул нижнюю губу и сложил руки на бёдрах в замок отвесив тихое «мда».

Да-да. Теперь я училась дома, а преподавал мне — мистер Соломонс, к которому на занятии можно было обращаться только через «сэр».

Также Алфи занимался и с Чарли, учил его грамоте и чтению, пока я решала задачи по тригонометрии, которую ненавидела даже больше, чем его самого.

В отличии от школы где я училась, преподаватель мистер Соломонс не бил меня. Абсолютно не трогал пальцем, даже не задевал плечом. Ни разу он не повысил голос, ни разу не ругнулся и ни разу не пожаловался отцу на мою успеваемость. Даже если я делала что-то назло, наказания не следовало. Алфи молча смотрел и терпел меня.

Противнее всего был тот факт, что еврей остался безнаказанным, плевав в лицо правосудию и мистеру Шелби, найдя ещё и массу доверия в его объятиях. Порой, мне казалось что я живу в семье гомосексуалистов, которые учат меня что правильно, а что — нет.

Папа за любым советом, касающимся меня шёл к кому? Конечно же к Алфи.

Он снова и снова разгуливал по нашему дому, снова и снова читал мне лекции, изредка нотации, а после отпускал подышать свежим воздухом или порисовать.

Что может быть «милее» этого? Наверное то, что после смерти Бонни жизнь продолжалась, причём жить меня заставляли. Словно ничего трагического не случилось. Всё идёт своим чередом.

Через два дня после похорон папа погнал меня учиться, усадив за стол в его кабинете, где меня ждал сидя на диванчике мистер Соломонс.

Я закричала как резанная, умоляя отца не оставлять меня рядом с ним, но кому какое дело? Ведь, явный виновник повесился, казнил себя сам, а Алфи такой святоша, что взялся за не обучаемую и дурную девчонку с расшатанной психикой.

Так начались будни, где с восьми до двенадцати я смотрела в лицо своему насильнику, произнося одни и те-же слова на французском, одни и те-же цитаты на латыни.

Да, Алфи хорошо образован, знает всего и много, но в жизни скрывает это и старается не применять, чтобы казаться жалким и слабым, но в душе его сидит дикий зверь.

Это животное в облике еврейского дядьки жадно имело меня на старом диване, который скрипел под его весом также, как и мои кости.

Он сдавливал грудину, сдавливал все мои органы, бил меня наотмашь и дышал в лицо алкоголем.

От него противно пахло потом, выделяющимся от активных движений.

Его волосы на теле вызывали отвращение одним только рыжеватым цветом.

Заросшая шея, грудь и низ живота. Волосы вились и казались мне жёсткими, натирали кожу до боли.

Я помнила его тело ниже пояса, даже когда он стоял возле ватмана висящего на стене, ручкой выводя формулу по геометрии, привлекая моё внимание, концентрируя его на буквах.

Но, моё зрение видело через ткань плотных чёрных брюк узкий таз и густо заросший пах такими же рыжими кудрями, которые после мерзко тянулись на моем нижнем белье, когда я снимала его в попытке отмыться.

«У Алфи член сейчас на левый бок» — думала я, видя его проекцию даже через штаны, обводя форму полового органа, вспоминая его в живом состоянии, как он маячил возле лица.

Широкий, венистый и твёрдый, смотрящий вверх и немного в бок.

Меня приятно передернуло где-то между ног и я скрестила их, закусывая нижнюю губу.

Головка светлая и истекающая какой-то слизью, тягучей и густой.

Эти мысли вызвали у меня ком в животе, а воспоминания — безудержный страх и колкое ощущение где-то между бёдер, где я хотела бы его снова.

Я не могу его видеть, но хочу его чувствовать.

«Я хочу Алфи Соломонса!» — кричало тело, пока разум мешкался между двух огней, а глаза долбили в учебнике формулы.

Я хочу снова дать ему моё грязное тело, потому что он опасный, агрессивный, сильный и безжалостный — всё это манит меня к нему как магнитом. Я ненавижу его, но хочу быть с ним рядом.

Я больно сжала нож в руке, прорезая им кожу пальцев и вздрагивая от самой себя. Как я не люблю эти мысли!

Няня Виктория тут же подскочила ко мне, вытаскивая из рук нож, пока я смотрела в серые глаза и сходила с ума от плескающегося адреналина в крови.

Соломонс откинул приборы, напряжённо жуя и глазея в ответ, рот его был набит ужином, губы были жирные и пухлые. Скулы вздымались, борода дергалась, а вена на шее пульсировала.

Я снова почувствовала его запах тела, снова дернулась от аромата духов и дыма сигарет.

От этого зрелища меня невольно затошнило и я вскочила с места, ныряя в ванную комнату, плотно закрывая дверь с грохотом, выплескивая ужин в унитаз, начиная горько рыдать и цепляться за края сидушки руками.

Кровавая ладошка пачкала белый кафель, а няня уже несла графин тёплой воды, принуждая меня пить через силу.

Я подняла глаза, протерла лицо кровью и посмотрела на Алфи, что стоял в дверном проёме как моя тень, которая не уходит даже в ненастный день. Он смотрел молча, чавкая зубами и поднося к губам тонкую зубочистку, задумчиво сверкая глазами, скрестив руки на груди.

По его широко раскрытым глазам и грозному виду было понятно, Алфи Соломонс думает, прикидывает и что-то решает.

О чём он думал? Что он хотел сказать?

Новая волна подступила к горлу и я выплеснула её с плачем и криком, чувствуя как больно дерет желудок.

И снова он, что стоит и сочувственно вздыхает без доли отвращения, перенимая воду у женщины.

— Марганец есть в доме, а? — спросил он женщину, уводя с меня взгляд.

— Да, должен быть, сэр. Сейчас посмотрю, — Вики посеменила в столовую, а я сжалась от напряжения ситуации, зыркая на еврея, вошедшего в уборную и опустившего глаза в унитаз.

— Что выходит-то? — спросил он себя в слух, глянув и возвращая взгляд на меня, — Кровь в желудке, — констатировал он, словно врач по вызову, указывая пальцем на прожилки крови в слюне.

— Ты не отравилась чем-то несвежим, даже не пытайся меня одурачить, — я хлопала глазами, — У тебя язва, да. Меня не провести.

Алфи схватил меня за шкирку и поставил на ноги.

— Ну-ка пойдём! — притянул он меня к себе за плечо и я сделала показушно невинное лицо, ощущая удовлетворение от его тона.

Мы поднялись в мою спальню и я встала у стены, опустив глаза в пол.

Алфи сорвал покрывало, расстеленное поверх одеяла, за ним само одеяло, простынь и в конечном итоге он поднял матрас, где была запрятана маленькая баночка с запрещёнными снотворными таблетками, которое я выкрала из шкафа отца.

Его взгляд бешено-негодующий устремился на меня.

— Какого хера ты творишь со своей жизнью?

Я молчала и мне было почему-то смешно, но я держала улыбку как могла.

— Чего ты ухмыляешься?

Я смотрела в пол и улыбалась, мне было в радость издеваться над ним, что так обеспокоен и так зол, что я принимала эти пилюли и пыталась сгубить себя. Эти чувства меня переполняли.

Алфи схватил меня тут же за грудки, пачкая руки об пятна из желудка, раздраженно дыша мне в лицо.

— Ты ведаешь, что творишь?

Я кивнула, лицезря серые глаза, вновь заплескивая полы, падая на колени от боли в животе.

— Мать твою! — подпрыгнул он, чтобы я не заплескала ему обувь, хватая меня и склоняя к низу голову, держа волосы, — Будь ты моей, — Алфи поправил мои пряди, поглаживая по спине, — Я бы снял с брюк ремешок и надавал тебе им по ягодицам до красна. Ты бы забыла как хлестать таблетки, засранка мелкая!

— Так сделайте это.

Я глупо ему улыбалась, замечая как всё вокруг и сам Алфи кружится около меня, как в глазах мутнеет и свет кажется совсем далёким.

Проснулась я уже в кровати, одетая в свою пижаму, а после осмотрелась по сторонам, чувствуя в шею дыхание еврея.

Я узнала его по тембру.

— Проснулась… — пробормотал он, убирая руку с моего живота, и я уже заскучала по ней.

Алфи был очень сонным и очень усталым, лениво поднялся с постели и подал мне стакан воды.

— Сколько время?

— Почти полночь, — крутанул он часы в руках, поднимая на меня взор.

— Какие-то четыре часа проспала, — подумала я в голос и развернула одеяло, ощущая как стало жарко.

— Сегодня суббота. Ты легла в пятницу, — еврей шмыгнул, — Ну, как легла… — пожал он плечами, дотрагиваясь до моего медвежонка на камине, — Упала как замертво.

Мне стало стыдно.

— А потом? Ты меня переодел?

Еврей кивнул.

— Да, тебя начало рвать через сон. С твоей нянькой выходили тебя, переживали как бы ты не захлебнулась ужином, а уже после протерли мокрой тряпкой и, да… — Алфи вынул пачку сигарет, — Я тебя переодел.

Я поежилась от напряжения внизу живота.

— Какой ужас… — смогла я разыграть комедию.

— Ужас — твои выходки пятилетнего манипулятора.

— Я про переодевание.

Алфи ухмыльнулся и защелкал зажигалкой возле губ, прищуривая серые глаза.

Бесшумная затяжка, и он не в вынимая папиросы из зубов смотрит на меня как в душу.

— Можно подумать, что я чего-то у тебя не видел. Думаешь, у тебя что-то особенное из женской анатомии выросло за эти недели, чего бы ты должна стесняться? Я видел тебя без одежды и ты обычная особь женского пола.

Я покраснела, глотая смущение вновь и вновь, желая уже швырнуть в него что-нибудь тяжёлое.

— Как швы? — спросил он, вынимая сигарету из губ и присаживаясь рядом, уводя дым в сторону, — Всё зажило?

Он говорил о тех швах, которые мне наложили после его первого появления в моей жизни.

Я кивнула.

— А что? Хотите посмотреть?

Алфи хмыкнул.

— А хоть-бы да! — оживился он, — Если позволишь, конечно.

Я не ведала что творила, снимая с себя штаны, следя за тем как еврей выжидающе дымит и выпускает кольца дыма ртом.

Я сняла нижнее белье, отшвыривая в сторону и роняя пол.

— Показать как я сидела у доктора после того, как всё случилось?

Алфи развёл руками в согласии и кивнул, позволяя себе смотреть на то, как я сгибаю ноги в коленях и развожу их, опираясь на локти.

— Ммм… — зашипел он, туша бычок и заталкивая его в пустую пачку, — Пошире ножки, я хочу видеть больше.

Я послушалась, развела ноги при помощи Алфи, который после осторожно прикоснулся руками к моим лепесткам.

— Шовчик аккуратный. Даже не заметен. Твой будущий муж даже не поймёт разницы. С ним у тебя всё будет в первый раз. Кому-то повезёт, да?

Я улыбнулась и Алфи улыбнулся мне, вставая на колени, подтягивая меня за ноги к себе.

Я занервничала, пытаясь встать, но еврей меня успокоил улыбкой и словом.

— Я больше тебя не трону, да? Ты должна оставить себя Голду. Не всё вкусное мне, к сожалению.

Я вновь заулыбалась, а Соломонс сплюнул точно на лоно тягучую слюну, прозрачную и тёплую, размазывая её средним пальцем, вызывая у меня смех.

— Что такое?

— Щекотно.

— Сейчас будет приятно, — и широкий палец Алфи вошёл в меня так, что изнутри всё закололо, заныло и защипало от чего я вскрикнула и откинулась на подушки на выдохе.

========== Глава девятая ==========

Комментарий к Глава девятая

Продолжение готово. Возможно, оно не такое интересное, как могло бы быть. Но, я пишу то, что думаю и вижу. Спасибо за отзывы и прочтение. Уверен, многие уже знают, что ожидает гг дальше 😉

Или нет? 😀

POV/АЛФИ

Мои догадки остаются догадками, пока самая большая загадка — Ева Шелби.

Девчонка просто трахает мою душу день за днём даже грубее и жёстче, чем я трахал её в ночь на Рождество.

О, все святые, это воспоминание меня уничтожало и возрождало, уничтожало и возрождало вновь и вновь. Как цыпляток в инкубаторе.

Моя голова была забита вплоть до каждой извилины Евой. В ней не осталось места для бизнеса, для разборок, для денег.

Я сидел в своём кабинете пекарни и как дурень думал только о ней. Считал, блять, часы до счастья — точнее до того момента, когда снова врежусь в неё в проходной дома Шелби или когда согнусь к ней, пока она решает математику, чтобы проверить решение и в случае чего поправить.

Особое удовольствие — это ужины с ней. Эти двадцать минут для меня — плодородная почва для раздумий. Я с наслаждением глядел на то, как она нерасторопно лопает куриные сердечки, не противится, а удовлетворенно жуёт.

Ева хватает с тарелок буженину, тонкими пальчиками заталкивает в ротик. А запивает всё это чаем с лимоном и тремя ложками сахара.

Всё происходящее может вызвать аппетит даже у сытого человека. А с учётом того, что есть этот последний месяц мне толком не хотелось из-за раскаяния и гнетущего чувства под ложечкой, я ел только рядом с ней. Как и она набивал рот, звякал ножом и запивал всё крепким ромом.

Ром здесь в качестве болеутоляющего в сердце. Потому что оно болело. Болело за Еву. Я бы сейчас все вернул. Но, увы время не повернуть, сколько не крути часы назад.

Но, у нас есть будущее. Пусть не безоблачное, даже грозовое будущее.

Но, оно есть, потому что Бонни Голда присыпали тяжелой и мерзлой землёй.

Ночь боксерского поединка двадцать шестого декабря

Алфи и Томас вернулись в спортивный клуб, устало усаживаясь на ряды для болельщиков, следя за тем как разбитые Бонни и Голиаф мерятся силой.

— Что, блять, с тобой? — ворчал со своего места Алфи, смотря на племянника, желая встать и подойти к нему, а после настучать по голове.

Мужчина сидел оставшиеся десять минут как на иглах.

Ева присела сбоку к отцу, глянув на еврея, а тот на неё, снова зажимая глаза, заметив её синие лицо в профиль.

Голиаф был разбит, а в финале — нокаутирован. Бонни гордо вскинул руку, празднуя свою победу. Ева довольно заулыбалась, ликуя за своего героя.

— Эй, Алфи Соломонс — ты следующий! — крикнул Голд-младший, спрыгивая с ринга и направляясь в его сторону.

Пока откачивали Голиафа, никто и не заметил как Соломонс скрылся в толпе, вынимая из брюк нож, крутя его в дрожащих пальцах.

Шелби стоял над Голиафом, кто-то из братьев смеялся, кто-то показушно дрался. А Аберама лениво водил глазами по всем остальным, даже не подозревая что его милый сынок идёт на расправу с евреем.

Если бы знал, конечно бы, подстраховал.

Алфи вошёл в раздевалку, скрываясь за железным шкафом почти беззвучно дыша. Нож поблескивал в его пальцах.

Бонни был умнее, выскакивая из заднего входа и прижимая еврея к стене, наводя на лоб пистолет.

— Маленькая девочка… — зашипел он, — И ты, здоровый конь с весом под восемьдесят пыхтел на ней!

Алфи хотел засмеяться от этого лепета, но ограничился улыбкой.

— Ну… Да, да, — пожал он плечами, — Я немножко постарался, да. Потрудился, порвал её, чтобы ты свой мальчишийчий членик о плеву не сломал, таки, — еврей получил удар под дых, продолжая смеяться над Бонни.

Точный и сильный кулак скользнул ещё несколько раз в грудину Алфи, и тот взвыл в раздражении.

— Ты, блять, думаешь охуенно крутой полупрофессиионал? — спросил Алфи, — Махаешься тут. Я, сука, профессионал в своём весе!

Бонни приставил пистолет к шее еврея.

— Мы хотели пожениться! Ты, старый пидорас, влез в нашу жизнь! Сломал её!

— Ну не женись, еб твою мамашу! Ох, пардон, еб твою подружку! Я на ней женюсь… Ты сможешь приходить к нам в гости, играть с моими детьми, да?

Бонни надавил на курок, но Алфи был резвее рывком втыкая нож область печени мальчишки.

Парнишка широко раскрыл глаза, зрачки увеличились и он отпрянул от еврея, собирая кровь бегущую ручьём ладонью.

Соломонс молча смотрел на то, как Бонни медленно умирает, смотря ему в глаза и роняя слезы.

— Алфи… Мне больно. П-позови отца.

Еврея отпустило зло, отпустил страх быть раскрытым и он упал к парню на колени, стягивая с шеи талит и прикладывая его к ране.

Парень стал захлебываться, дёргаться и бледнеть, изливая из себя всю кровь, которая впитывалась шарфом и рукой Алфи.

Мужчина стоял над ним на коленях, прижимая ткань, сдавливая рану и смотря в его лицо. Кровь бежала, пульсировала горячим потоком. Мальчишка тихо плакал, уставив взгляд в потолок и тело его остывало.

В раздевалку вошёл Артур, и Соломонс оживился, шмыгая носом и протирая рукавом лицо.

— Артур, позови Абераму! Кто-то ранил его сына!

Шелби тут же рванул к рингу.

Парень снова закашлял, талит был вымочен в крови. Молодое тело стало совсем белым и еврей сглотнул, поглаживая парня по волосам и опускаясь к нему. Горячий еврейский лоб лёг на остывший и влажный от пота лоб Голда.

— Еву… — едва слышно сказал он, — Береги.

Аберама влетел в раздевалку, падая на пол и тут же начиная выть, наблюдая как молодой сын погибает у него на глазах.

— Не пускай Еву, малой! — гавкнул Финну еврей, и младший из цыган схватил девочку за талию, отталкивая от входа и начинач бороться с ней.

Парнишка умер, слыша крики и визги Евы за дверью, разрывающие душу как Алфи, так и Томаса, что сидел на корточках рядом с телом.

Аберама завыл как сумасшедший, поглаживая парня по волосам.

— Мальчик мой! Сынок мой! Господи, маленький мой сынок!

Ева билась за дверью, а Соломонс собрал шарф, убирая с раны, которая больше не изливалась.

— Что случилось? — спросил Шелби, смотря на еврея, и Ева притихла, слушая бормотание мужчин, стараясь сдержать слезы.

— Я пошёл ссать. Отлил, значит, — протирал руки об носовой платок еврей, продолжая нагло врать, — Выхожу, смотрю он тут лежит с ножевым в печени. Кто-то охуенно точно засадил ему нож в печенку.

Томас хлопнул еврея по плечу и тот поднял глаза на отца парнишки.

— Соболезную, — едва не плача выдавил из себя Алфи, — Я сдалал что смог, но не спас его… Я не спас его! — закрылся в руки Соломонс, начиная плакать уже не на показ, а действительно, осознавая что он сгубил уже две молодые жизни.

На третью Алфи уже никогда не решится.

Когда я вышел из раздевалки тупо смотря в одну точку и не помня себя, Ева налетела на меня и вцепилась в моё пальто.

— Почему ты ему не помог?! — верищала девочка, едва ли не запрыгивая мне на руки.

Вся красная и заплаканная, волосы растрепанные, губка разбитая, щечка синюшная.

Мне стало её так жалко и так захотелось взять на руки, а после прижать к стене и поцеловать, чтобы выжить все плохие воспоминания обо мне, залечить её раны и душу.

Что я собственно и сделал, поднял её на руки и как маленькую стал раскачивать на руках.

— Почему ты ему не помог?! — плакала она мне в шею, как в бреду прижимаясь ко мне, не стесняясь никого.

Дальше похороны, Ева в шоке, а я — в козырях. Аберама был раздавлен, а я был раздавлен ещё больше.

***

Ева открыла глаза, поглядывая в окно на начинающуюся метель. Чувство голода и тошноты разбудили девушку. Противное сосание давило и вызывало липкий пот в женских ладонях.

За окном утро, почти февральское утро, наполненное вьюгами и метелями, снежными заносами и морозами.

Ева поднялась с кровати и успела ощутить гамму тошноты, рванув к туалету и опуская голову в унитаз.

Рвало как в первый раз, а точнее как вчера, когда боль разрывала желудок на куски.

«Кажется, язву придётся лечить и вызвать доктора.»

Девочка умылась, приняла душ и собрала волосы в причёску. Лицо её в зеркале было опухшим и каким-то смятым.

Веки припухли, скулы немного отекли. Физиономию словно раскурочило танком. Ей самой было неприятно смотреть в отражение.

Принимая тёплый душ она вспомнила о вчерашнем, поглаживая себя между ножек, ощущая как приятно колит там, где её трогал еврей.

Ева чувствовала как что-то жаркое и горячее разливается внизу, как она снова млеет под его пальцами, вспоминая как Алфи размазывал по «швам» густую слюну. Как она растекается и как Соломонс проникает им внутрь.

А дальше амнезия, полная и какая-то бесповоротная.

«Что между нами было?»

Ева запустила пальцы вниз ещё раз и попыталась ввести один в себя, чтобы снова почувствовать это приятное наполнение.

Её старания оказались пустыми. Как тогда делал это еврей?

С этим вопросом в голове она крутилась перед зеркалом, замечая как у неё наливается живот.

«Меньше жрать надо!» — подумала Ева про себя, натягивая платье и спускаясь вниз.

Альфред скидывал пальто в прихожей, собираясь проверить девочку после её двухдневного отключения из системы.

Соломонс принял протяную руку Шелби, легонько сжал её и протянул мужчине пакет с разными продуктами, которые любит Ева.

— Как она? — спросил он осторожно, смотря за тем, как Шелби берет на руки сына.

— Ох, ничего… — проурчал он, подтягивая взрослого малыша на руках, — Встала, наконец-то. Сейчас влетит мадаме за исчезновение таблеток.

Алфи присел на кресло, подтягивая брюки.

— Что делать собираешься, мм? Неужто пороть? Поздновато для воспитания, да? Ребёнка надо драть пока лежит поперёк лавки, а твоя дандыла уже ляжет только вдоль.

Томас раздраженно шнуровал ботинки мальчика, злобно сверкая на еврея.

— Вон, этому шестой год, а он до сих пор ссыт в портки, да ты ему шнурки вяжешь!

Том молча поправил брюки сына.

— Твои дети — настоящие оболтусы.

— Беги сынок, и слушайся няню, — чмокнул его в макушку Шелби, а после устремил взгляд на Алфи, — Ты сначала своего хоть одного сделай, роди, а потом о воспитании детей поговорим.

— Я просто хочу сказать, что т… — Шелби прервал еврея на слове.

— Не учи отца, как делать детей, ладно? — разозлился Томас, — Я тебя на эту ставку не звал, Алфи. Ты сам предложил помощь. Что-то не по твоим еврейским устоям? Иди тогда нахуй! Сами справимся, без нравоучений, блять, бездетного барана!

Еврей цыкнул и встал на ноги, поправляя пиджак, ничего не говоря и вышагивая в коридор.

— Девочка твоя скоро выйдет из-под контроля. Но, это уже не моя печаль.

Входная дверь хлопнула и в проходной остался только запах одеколона Соломонса, который Ева часто втягивала слушая их ругань с лестничного проёма.

Желание побеждать и догнать его было диким, но девушка только подошла к окну гостиной наблюдая за тем, как Алфи несколько раз пнув сильной ногой колесо уселся в машину и с ревом мотора покинул их улицу.

Карие глаза смотрели в окно оставаясь ждать, что он всё-таки развернётся и останется здесь, ведь у Евы готова домашняя работа, а проверить её больше некому.

========== Глава десятая ==========

Комментарий к Глава десятая

Спасибо за ожидание ❤️ жду отзывы!

Спасибо тебе - bulka_s_saharom. И если будут ошибки, извините.

POV/АЛФИ

Ни свет, ни заря не радовали меня с тех пор, как я ушёл из дома Шелби.

Милую Еву я не видел уже пятую неделю, не ступал на порог её дома со сладостями, не отчитывал её как маленькую и не изводил себя её игривыми взглядами.

За пять недель наши общие с Шелби дела не сдвинулись с мёртвой точки, да оно и к лучшему. Никто не хотел видеть друг друга после той перепалки, потому что знали одно — оба правы.

Я — есть бездетный, но не баран. А он — пусть и воспитывает не правильно, но всё же делает это, чем если бы не делал ничего по отношению к своим детям.

Хотел бы я вернуться на свою «ставку»? Скорее да, чем нет. Ведь истина на ладони — чем дальше от меня Ева, тем сложнее мне.

Не знаю как у неё, но я личночувствую какую-то жуткую связь между нами. Нет, она не связана с дефлорацией, её кровью на мне или её обидами. Что-то другое вяжет нас.

Словно красной нитью обмотана девушка и эта нить тянется ко мне, и обматывает уже меня. Нить путается, цепляется, перекручивается, стирается, но не рвётся. Я чувствую с Евой связь, я чувствую её.

Утро началось с кофе, после разбор бумаг, чертыхание помощников и усталый взгляд в окно. Конец февраля, метут метели и тоска завывает в сердце. Оно, глупенькое хочет к Еве.

Я пару раз пытался набрать её номер, добраться до девочки, но что-то меня останавливало, и я швырял трубку и забивал хер.

Олли принёс тёмный конверт, скорее всего от Шелби и я вскрыл его, узнавая тот самый почерк.

Томас напомнил мне о гибели Грейс холодным февральским утром. Бедную девушку сгубили из-за цыганской заносчивости, по этому случаю и будет поминальный ужин сегодня в шесть.

Все эти поминки — цирк ебаных уродов. Все, в том числе и Шелби будут пиздеть о том, как им жаль, какая Грейс была замечательной и как так вышло, что её убили?

Девчонка вела двойную игру, насадилась на крючок Томаса, этот крючок дал семя, из которого вырос плод, а после родился мальчик — обречённый быть сиротой. Потому что в любой момент могли хлопнуть или папу, или маму.

Пока Шелби имел её во всех позах, Грейс имела его с инспектором даже похлеще.

Я иду туда только из уважения к девушке и ради Евы, чтобы повидаться и побыть с ней хоть чуть-чуть, да попытаться оборвать эту нить

Может мне станет легче?

Тем же вечером в особняке Шелби

Шум и гам сменились тихими разговорами, грустной музыкой и каким-то полумраком.

Ева встала с кровати, поправила платье и вышла на лестницу, осматривая тускло-серый интерьер через мутные карие глаза, которые были заполнены слезами. Нет, не из-за тоски по тёте Грейс.

Печаль у девушки была похуже. Из-за этой печали она исхудала, лицо её осунулось, щеки впали и вид был умирающего лебедя.

Двадцать один после ухода Алфи она провела в психиатрической больнице, ощущая на себе все прелести «вязки».

Белые халаты, длинные пижамы и все смотрят на неё искоса.

А за что?

За то, что она просто бредила евреем. Изнывала от синдрома жертвы безумно влюбленной в своего насильника.

До лечения её интерес и стремление быть с этим человеком было вполне естественным.

Но, уже после курса терапии Ева стала смотреть на мир не дурацкими яркими красками, а черно-белой сепией и уже без чувств к мужчине.

Если быть точным, без положительных чувств, оставляя на дно как осадок: отвращение, страх и неприязнь — вполне настоящие впечатления после акта насилия, вырабатываемые девичьей душой.

Для неё всё мужское теперь зло. Каждый мужчина — потенциальный обидчик. Не важно, отец, брат, дядя или молочник, почтальон, водитель — все они имеют член, все они мужского пола и все они потенциальные угрозы.

Как говорится: «Одно лечит — другое калечит».

Ева замкнулась в себе ещё больше. От каждой мысли, от каждой чёртовой попытки вспомнить еврея, их ночь и тут же его запах вставал в носу, а девушка летела в уборную, выплескивая всё, что было в желудке раз за разом.

Она исхудала, побледнела и помрачнела хуже тучи, слабо справляясь с учёбой. Тянуть знания, постоянно впадать в панические атаки, теряться в пространстве и путаться в себе — ключ к незнанию.

Ева не хочет общаться, не хочет видеть семью. Сейчас до неё дошло, что произошло с Голдом, где он и как он умер.

Теперь, её мечты о будущем полевого врача уже раздавлены, разбиты на части, а Ева — как зеркало, расколотое и его уже нельзя склеить.

Как бы Алфи не каялся, как бы он не старался искупить свою пьяную подлость — тщетно. Ни конфеты, ни фрукты, ни внимание, ни деньги не закроют его промах.

«Что сделано, то сделано» — ворчал себе под нос еврей, и Ева заранее ненавидела эту фразу.

Это же чистой воды — мужской эгоизм!

Какие у Алфи минусы после той ночи? «Никаких, он получил удовольствие, расслабился, а ещё после скорешился с отцом» — рассуждала Ева, ненавидя мужчину из глубины сердца, где эхом отдавались его фразы.

Девушка стояла на лестнице, протирая глаза, видя как собираются гости и как дверь звякает от ветра и в ней появляется её обидчик.

Алфи вошёл в особняк, тут же начал расстегивать пальто и снимать шляпу, а после весьма прозаично поднял глаза и тут же они столкнулись с Евой.

Девушка взвыла беззвучно, а после ощутив новые позывы побежала в ванну, и еврей уже хотел стартануть за ней, как Артур Шелби перекрыл ему путь.

— Ева! — успел он крикнуть и сделать два шага назад.

— Ты чего припёрся? — спросил его старший из братьев, но Томас вовремя разрядил их обстановку.

— Я его позвал. Приветствую, Алфи! — протянул руку цыган, достаточно отходчивый и рассудительный бандит.

— Здравствуй, Томас, — процедил еврей, тут же переходя в наступление, — Как Ева? Как у неё дела? — нервно бормотал он, и Шелби напряг брови.

— Я думал тебя больше волнует бизнес, как и полагается.

— Само собой, но она моя ученица, дочь моего друга, — улыбнулся еврей, — Замечательная девочка, вся в папу!

Томас хмыкнул.

— А как же оболтусы? Мои дети же не воспитанные, или нет?

Алфи снова выдавил улыбку.

— Твои дети немного лопушки, но я бы их быстро от муштровал, да? Особенно старшую, — еврей ухмыльнулся.

Шелби поджал губы.

— Нет нужды.

— Соболезную твоей утрате, — закончил Соломонс и проходя к столу.

Есть ему не хотелось, а вот выпить — можно. Последнее время Алфи только и делал, что пил и спал, спал и снова пил. День без бокала виски — не день.

Он понимал, что намеренно спивался, но ничего поделать с собой не мог.

Эти пять недель испытание не только для мозга, души, но и для печени.

Еврей отпил половину стакана виски, а после стал думать о Еве, желая уже найти минуту и подняться к ней в спальню.

Большой стеклянный шкаф отражал Соломонса, сидящим за столом с бокалом алкоголя. Небрежные волосы, отросшая борода, немного смятая рубашка и от него тянет перегаром.

«Опустился — хуже некуда, » — думал он, пытаясь пригладить каштановые патлы.

Потянулись разговоры ни о чем, и еврей устал слушать чепуху, желая уже отлить, поймав первое головокружение после алкоголя.

На «старые дрожжи» его раскочегарило быстрее.

— Томми, — склонился он мужчине, — Я хочу отлить.

Шелби усмехнулся.

— Можешь не отчитываться, я тебя прощаю, Соломонс.

Алфи снова заулыбался.

— Ха… Это хорошо.

Еврей поднялся по лестнице на второй этаж, миновал уборную и толкнул дверь в комнату Евы.

Как же он был рад её видеть, и как же она была не рада видеть его сидя на полу, зарывшись в свои колени.

— Привет… — начал осторожно еврей, пробираясь к девушке.

На удивление ему Ева не ответила, продолжая смотреть на себе в зеркало и вновь опускать голову в колени.

Алфи опустился рядом, поправляя край её платья и прижимаясь ближе.

— Ну, как ты? Как дела? — спросил он её в шею, касаясь шеи носом, желая уже как наркоман втянуть этот приятный запах её тела.

Ева сразу же подвинулась в бок, словно её отбросило, съежилась и стала нервно расчесывать то место, где был сейчас Алфи и куда он дышал ей своим спертым воздухом.

— Не бойся меня. Я не опасен, — бормотал себе под нос еврей, прикасаясь к краю её тонкого платья.

Алфи встал на ноги и начал расхаживать по комнате, взад и вперёд, взад и вперёд.

— Я думал о тебе все эти недели! Места себе не находил! — метался еврей.

Девушка не реагировала, наблюдая своё отражение и продолжая молчать, оперившись спиной о боковину кровати и словно не замечая Соломонса разводя ноги.

— Я чувствую, что не могу без тебя уже, Ева! Я очень сожалею о содеянном, черт побери!

Мерил он шагами комнаты.

— У меня когда-то была девушка. Такая же как и ты, скромная и нежная, но я её упустил, а тебя — никогда! — распинался он, игнорируя движения Евы на полу, продолжая изливать душу, — Ева, пожалуйста, прости меня и… — Алфи опустил глаза.

Еврей опустил глаза ниже и ещё ниже, замечая как девушка сидит с разведенными ногами, демонстрируя себе и ему через зеркало кровавую промежность, а в ней — распрямленный металлический плечик.

Руки в крови, светлый паласик и платье её были запачканы кровью, пока сама девушка смотрела на свое отражение, и периодически со страхом смотря на мужчину.

Алфи побелел, остолбенел на секунду и тут же опустился к ней, встав на колени, дотрагиваясь до её ног, сострадающие бегая глазами, нахмурив от негодования брови.

— Что ты делаешь?!

Он был растерян до ужаса, не понимая происходящего словно это кошмарный сон, который вот-вот закончится, стоит только сильнее испугаться за жизнь девушки.

— Нет, Ева! Милая моя, нет! Как так вышло?!

Соломонс держа её коленки опустил голову, а после резко задрал платье, рассматривая слегка подросший животик, а если быть точным — слегка выпирающую матку на плоском животе.

— Беременна?! Ты беременна?! — закричал он, неожиданно прижимая к себе её зареванное лицо, начиная громко хныкать сам и поглаживать Еву по волосам.

Ева завыла сильнее, руками касаясь рубашки еврея, оставляя на ней следы крови и слез, пачкая манжеты и грудь.

— Что ты наделала, Ева?! — едва ли не рычал он как дикий зверь, опуская глаза на истекающее лоно, а после вновь поднимая и смотря на себя самого в отражении, ненавидя его больше всего на свете, — Я так хотел его! — вопил Соломонс, отпрянув от девушки, видя как кровь бежит по железному основанию от каждого её вдоха, всхлипа и крика, — Там же растёт мой ребёнок!

Ева плакала и смотрела в сторону.

— Господи, почему ты ничего мне не сказала?! Почему ты промолчала?! — возмущался он, притрагиваясь рукой к «крючку», пытаясь вынуть его максимально бережно, но Ева тут же закричала от боли и поджала ноги к животу, а Алфи встретил новую порцию крови на руках.

— Почему ты мне сказала?! Я заслужил, блять, знать! — начал беситься еврей, понимая что ничего не может сделать, видя как Ева насмехается над ним сквозь боль и кровь.

Она в миг обезумела и заразила этим Алфи.

— Тебе его даже не жаль?! — кричал он на весь особняк, — Зачем ты избавляешься от него, Ева?!

Девушка протерла рукавом лицо.

— Чтобы тебе сейчас было также больно, как и мне когда-то! — выплюнула она последнее.

Алфи рухнул на колени возле неё, пытаясь поднять девушку и уложить в постель.

— Не трогай меня! — рявкнула Ева.

— Милая, Евушка, девочка… — бормотал он, укладывая её на кровать, — Не дергайся, прошу тебя… — опустил он её бережно, зачем-то в неврозе накрывая девушку одеялом и протирая свои глаза, — Не своди ноги, — бормотал он, — Не делай себе хуже. Ты сама не ведаешь, что творишь!

Ева лежала, смотря в потолок. Ей плевать на клокотание Алфи. В коридоре и на лестнице стоял шум поднимающихся обитателей.

Мужчина положил грубую руку на девичий животик и, поглаживая, забормотал.

— Папа тебя не даст в обиду, маленький. Папа даст тебе жизнь.

Ева откинула ладонь еврея.

— Чтоб вы оба сдохли!

— Зачем ты так, а?! Ты же его выносишь, родишь и ещё будешь любить больше всех на свете, да? — поправлял одеяло еврей, смотря в одну точку, слыша вместе с девушкой крики и топот приближающиеся к двери, протирая свои мокрые глаза.

========== Глава одиннадцатая ==========

Тем же вечером

Алфи смотрел в одну точку, пока Ева заливала кровью кровать.

Секунда, две, три и в комнату влетел Томас, а за ним как верные псы все остальные братья.

Наверное, только глухой не мог услышать вопли и крики еврея, визг Евы и безумную перепалку.

И только слепой не мог заметить какая заплаканная Ева и какие красные глаза у Алфи.

«Причём тут он?» — подумал кто-то из братьев, а сам Томас понял всё ещё внизу.

Перед ним сидит змея, которую он пригрел на своей груди. Эта змея нагло смотрела на его дочь, которая до встречи с этим евреем была счастливым подростком. Она талантлива и умна, могла бы стать отличным врачом или певицей в хоре, но Алфи задушил весь её потенциал, все их старания пошли на смарку.

А Томас смотрел на залитую кровью постель, и вполне удовлетворенно молчал.

Знал ли он её беременности? Знал. Вся семья знала и вся семья решала, что делать с этим плодом насилия?

Ребёнком его никто и звать не хотел, словно это он виноват во всех гадостях, свалившихся на шею Евы.

Он был просто зачат, простыми движениями и с обычной затратой времени. Без любви, без желания, без хороших мыслей.

Этот ребёнок получился нечаянно.

«Не хочу его. Избавьте меня от него!» — молила Ева Томаса день за днём.

Но, что Шелби мог в этом смыслить?

«Ты не можешь так просто убить его!» — талдычила тётя Полли, и Ева начинала взбешенно кричать, топать ногами и злиться.

«Будешь рожать, также как и Эйда. Раз ей позволили оставить, значит и твоя судьба будет решена подобным образом! Всё! Точка!» — закончила женщина, и Ева возненавидела её.

Как можно сравнивать плод любви и плод ненависти?

Ева делала всё, чтобы только вытравить нелюбимое существо.

Прыгала, нарочно взяв в руки что-нибудь потяжелее, принимала часами горячую ванну, пила алкоголь и курила.

Девушка, пока семьи не было дома напивалась, а после падала то на лестнице, то возле двери, то на живот, то на спину. Но, живот всё рос и рос, а значит — жив.

«Грязное еврейское отродье!» — рычала она, сжимая кожу живота, ощущая твёрдость и надавливая кулаком, — Я тебя ненавижу! Ублюдок! Хоть бы ты сдох! Как и твой отец паршивый!

А дальше снова по кругу рвота, боли в желудке, разбитость и плохое самочувствие раздражали Еву.

Как она может полюбить его? Как она может захотеть его от нелюбимого человека, который изнасиловал её?

Шелби оторвался от воспоминаний и заметил перед собой еврея.

— Отвези её в больницу, — выдавил он из себя, протирая нос, — Пожалуйста.

Томас со злостью нахмурился.

— Это ты был в ту ночь. Это ты был на ней. Твоего ребёнка носит моя маленькая девочка! — закричал он последнее в лицо Алфи.

Мужчина отвернулся и снова опустился к Еве, сдвигая одеяло, наблюдая как кровь продолжает идти на постель.

— Вызовите врача на дом! Сейчас же! — отратовал Том, и один из братьев рванул к телефону.

— Нужно везти её в больницу! Что они сделают на дому? Она же потеряет ребёнка!

Томас пожал плечами, смотря как Алфи держит колени Евы, как он теряет что-то дорогое ему также как Томас потерял свою дочь утром на Рождество, найдя её «разодранной» этим животным.

— Шелби, блять! Там мой ребёнок! Слышишь меня?! — рычал еврей, а Шелби лишь улыбался, стараясь держаться из последних сил.

Он переваривал правду. Друг, хороший партнёр сгубил его малышку. Надругался над ней, а должен был беречь!

— Она же потеряет беременность! Томас! — кричал он, понимая что говорит со стеной, хватая под руки Еву, желая увезти её самостоятельно, — Папа не даст тебя загубить, — бормотал он, но Артур был зол, как и все остальные.

— Положи мою племянницу на место, сраный жид!

Алфи сглотнул желание отвесить ему хук слева.

— Папа тебя не оставит. Папа тебя ждал, много лет, — цедил Алфи в живот Еве, продолжая держать её на руках, — Съеби или я тебе голову как овечке отрежу, сука!

— Никому не нужен твой наебанный жид! В нашей чистой семье не рады этому Иуде! — проговорил Артур.

— Дай пройти! — терял последние нотки терпения Алфи, привстав к уху Артура, — Если мой ребёнок не выживет, я первым приду за тобой… — еврей отпрянул, повернувшись к Джону, — А потом за тобой, блять, пидорас, да? — Алфи повернулся к Томасу, — А тебя я, уебка, задушу в последнюю очередь!

— За что? — спросил Шелби, — Мы же будем в расчёте. Твой ребёнок и мой ребёнок пострадали. Всё честно. Ты же отец, Алфи! Принимай всё плохое от отцовства с достоинством и честью!

Томас резко ударил еврея в лицо, а Артур вырвал из рук его девочку, которая упала на пол и скрючилась от боли в животе возле кровати.

Томас налетел на еврея, избивая его, а тот даже не давал сдачи, лишь прикрывал лицо и голову.

Джон рванул к ним, но Артур благоразумно схватил брата.

— Нет, это личная разборка! Нельзя лезть!

Еврей был боксёрской грушей.

Ева открыла глаза, поднимаясь на кровать с помощью дядь, глядя как Шелби умело надавливает на горло Алфи, и тот уже побелел от нехватки воздуха, переставая дёргаться под его рукой.

Все ждали когда Алфи умрёт, а за ним и его плод. Всем станет легче.

Ева резко вскочила с постели, разжимая пальцы отца на шее Соломонса.

— Отойди! — гавкнул он на девочку, — Убери руку!

— Папа! — взмолилась Ева, разжимая его пальцы своими кровавыми, — Папочка, миленький, я прошу тебя!

Алфи все меньше и меньше дёргался, а Ева рыдала над ним, моля отца.

— Отойди! — крикнул Шелби и Ева не сдвинулась, не переставая умолять, — Я его прощаю! Папа отпусти его! Отпусти, пусть он живёт! Папа! Прошу тебя, прекрати!

Доносились до Шелби её звонкие вопли, как и до Алфи тихим журчанием словно по радио.

Комментарий к Глава одиннадцатая

Коротко и ясно)

Всем спасибо)

========== Глава двенадцатая ==========

— Копай! — воткнулась со звоном лопата в землю, донесся до Алфи рявк Артура, стоящего над ним.

Сейчас его казнят, и эта мысль не выходила из головы еврея, но в какой-то мере её вытесняла мысль о Еве, а точнее о том, что растет внутри неё.

Алфи взял воткнутую в землю лопату, выдернул её рывком и стал быстро копать промерзлую землю.

Одеться ему не дали, вытолкали из дома за шкирку под дулом пистолета. Соломонса как вещь в одну машину, а Еву — в другую.

По крайней мере он добился того, чтобы девушку увезли и спасли его ребёнка, а остальное — мелочи жизни, его жизни.

Алфи копал, молча опустив голову, не поднимая серых глаз на Томаса, который явно желал его убить.

Он бы и убил, если бы Ева не разжала его пальцы и не дала сделать вдох еврею.

— Ты всё это время ходил возле неё и безмолвно разрушал! — скрипел через зубы Артур, — Бедная девочка!

Алфи рыл землю, поеживаясь от ветра.

— Такой медведь под девяносто килограмм ерзал на маленькой хрупкой девочке! — злил себя, других братьев и самого Томаса Артур, — Уму непостижимо!

— Я вешу восемьдесят, — ответил еврей.

— Это уже не важно, потому что ты всё равно покойник, — заметил Джон.

— Ты ещё и ребёнка ей сделал, жид ебучий! — взорвался Артур.

— Да, я хорошо потрахался с твоей любимой доченькой, которую ты, — Алфи указал на Томаса, — Взял из приюта в качестве куска мяса! Благодетель, блядь!

Томас поджал губы в правде и одним прыжком подскочил к затылку еврея, который застыл и пистолет уже стучал ему в голову.

Алфи сощурил глаза.

Безумный выстрел.

Осечка и Алфи выдохнул.

Ещё один быстрый выстрел и ещё одна осечка.

Соломонс развернулся и вцепился в лицо Томаса, роняя его на землю начиная бить.

— Ты взял её как кусок мяса! Как приманку! — кричал он, ударяя Шелби, пока другие оттаскивали его восемьдесят кг, — Она была мишенью, живой мишенью! Сирота из приюта!

Алфи оторвали и подняли, но он продолжал пинать Томаса.

— Заткнись! — кричал Артур, — Это не твоё дело!

— Кто из нас ещё, блять, животное? — кричал еврей, вырываясь из рук Артура, — Сука, отпусти меня, или я тебе твои бешеные глаза вырежу!

Артур не задумываясь вынул из брюк нож и дважды ударил еврея в область живота так, что горячая кровь тут же плеснулась на снег и землю.

Алфи согнулся и схватился за раны, а Артур в злости продолжил полосовать тело еврея мелким ножиком.

Тонкие пальцы держали сталь, что проходилась по рубашке и оставляла порезы. Алая кровь тут же заливала ткань и впитывалась почти полностью.

Алфи расслабил сильные руки и опустился на выкопанную ямку, облокотившись шеей на снег.

Кровь лила из брюшины, пока сам Соломонс пускал её ртом, смотря в небо. Чёрное и звездное.

Эта была хорошая ночь, чтобы умереть.

— Ева, — хлебал свою кровь Алфи, — Сирота. Где жила её мать, Томас? Кто её мать, скажи мне!

Соломонс побелел и прикрыл глаза, желая услышать ответ от цыгана.

— Добейте его или что, мать вашу! И закопайте! — закончил Шелби вместо ответа, проходя через Алфи, перешагивая его тело и направляясь к машине.

Джон осмотрелся.

— Я не хочу его закапывать. Пусть валяется. Прожил как скотина и сдохнет как скотина.

Артур опустился к Алфи и поднёс два пальца к сонной артерии.

— Уже… — поднял он глаза на Джона, — Сдох.

Мужчины присыпав Соломонса тонким слоем земли и отряхнув руки ринулись отогреваться в машину, где их ждал Том.

***

Ева лежала на ледяной каталке в операционной, накрытая белой простыней, прикрыв карие глаза и не чувствуя уже ничего. Ни боли, ни страха, ни жалости.

— Давление падает, — заверил себя и других врач, снимая с руки тонометр, наблюдая как медсестра укладывает ноги Евы на железные подставки.

— Кровотечение, — заметил другой доктор, опуская глаза и наблюдая как сочится алая жидкость.

— Попробуешь извлечь?

Мужчина стал осторожно извлекать «орудие», медленно и робко, роняя его в конце концов в железный тазик возле ног.

Рука доктора в перчатке вошла внутрь и Ева не дернулась, продолжая крепко спать под наркозом.

— Матка целая, зев закрыт.

— Ложный ход?

— Да, беременность на восемь-девять недель. Будем сохранять, — поднял он глаза на девушку, продолжая надавливать на живот.

Комментарий к Глава двенадцатая

Извините за короткие части. Не успеваю, много дел. Всем спасибо ❤️

========== Глава тринадцать ==========

***

Алфи очнулся звонко и отрывисто вдыхая холодный больничный воздух.

Резкая попытка встать и он упал на подушку из-за боли в области живота, где были наложены четыре шва.

Еврей осмотрелся украдкой и, заметив спящую на посту медсестру, поднялся с кровати сделав терпеливый вдох, а после бесшумно побрел к выходу, выдрав пальцами иглу из вены.

Алфи прошёлся до конца отделения, осматривая пустые палаты и слабый свет ламп, а после, не дойдя до перехода каких-то пять метров заметил лежащую на постели возле поста Еву, которая крепко спала после наркоза, совсем как он.

Милая, но такая бледная, без одежды, накрытая тонким одеялом и бьющаяся в ознобе она спала на спине.

Совсем серое лицо, такое безжизненное, но все ещё красивое для еврея. Бледные руки раскинуты по кровати, также как и ноги, но низ живота хоть как-то был накрыт тонкой простыней. Всё остальное — обнажено.

Альфред придерживая свои швы, шипя от боли опустился рядом с ней на край кровати. Глянув на соседнюю кровать, Соломонс быстро сообразил и рывком схватил с другой койки шерстяное одеяло.

Алфи приложил прохладную руку к ещё более прохладному лбу Евы, покрытому липким потом.

Сухие губы потрескались, а сон её был абсолютно глубок.

Алфи осторожно опустил одеяло, обводя округлые формы, ведя взор к самому забвенному — к низу живота.

Синюшные губы его опустились к бледной коже и стали оставлять поцелуи, едва ощутимые.

— Маленький мой, что твоя мама творит, одному Богу известно, да? Глупая мама, как пташка, — водил он губами и рукой по её животику, прислоняясь ухом, чувствуя как от кровопотери дрожит его тело, — Ты ведь ещё там, правда же?

Алфи стал укрывать Еву двумя одеялами как можно плотнее.

— Замёрзли, наверное. Сейчас папа вас укроет… — шептал Соломонс, подбивая её одеяло, укутывая девушку, как снеговика.

Внезапно раздался звон телефона и медсестра вскочила вместе с евреем, отвечая на звонок, а уже после готовя гнев на Алфи.

— Что вы делаете на чужой постели рядом с девочкой?! — возмутилась пожилая женщина, подходя к нему, ловя его напуганно-мальчишечий взгляд, — Мистер Соломонс! Немедленно вернитесь на свое место! — кричала она Алфи, который пытался всё уладить.

— Я лишь встал в туалет, а она тут полуголая, я и решил её укрыть, мэм.

Женщина погнала Алфи к своей кровати, злобно осматривая кровавое пятно на рубашке, где недавно была капельница.

— Ну, негодяй!

— Я помочь хотел! Вас и танком не разбудишь!

— Поговори мне ещё! На эту девку даже дышать нельзя, не то что трогать! Дочка Томаса Шелби лежит после операции! Во как! — ворчала она, шагая за Алфи и подгоняя его в развалку.

— Что за операция? — шикнул еврей, волоча ноги к своей кровати, чувствуя как содрогается тело от слабости.

— Вешалку себе между ног ввела. Хотела куда поглубже, да попала только в шейку, — зашептала запыхаясь женщина, — Крови как с поросёнка было, полчаса отмывали коридор!

Алфи якобы не заинтересованно угукнул и поежился от неприятных ощущений где-то в паху, снова хватаясь за швы и придерживаясь за край кровати, укладываясь поудобнее.

— И что? Детям с серебряной ложкой во рту заняться нечем в наше время? — спросил он непринуждённо, а после громко шикнул от введённой иглы в вену.

— Детям? Какое же она тебе детё? Ребёнок-жеребенок уже с пузом ходит! Беременна она.

Алфи опустился на подушку, осмотрев Еву издали, спящую в одеялах.

— Как же она себе сама «чистку» не сделала, раз во… Ну, внутрь себе что-то там ввела, а? — стал смотреть как капает жидкость еврей, продолжая любопытствовать.

— Не знаю я как. Знаю, что беременность сохранили. Полтора часа кропели, чтобы не только мать, но и детеныша из лап смерти вызволить, — закончила медсестра свои процедуры и болтовню не замечая счастливо лица Алфи, — Заболтал меня, негодник! Всё, не вставай!

Алфи довольно улыбался сам себе в отражении тёмного окна, где завывал ветер и мёл снег.

Его ребёнок жив, беременность девушки развивается, он тоже вроде пока цел, а значит, скоро сбудется его желание и он станет отцом.

Алфи думал о Еве, о том, почему Шелби поступил с ней не менее подло, чем еврей, когда взял девочку из приюта, чтобы она стала живой приманкой для ведения дел Томаса.

Мысли засоряли его голову. Сон не шёл, несмотря на глубокую ночь. Телефон всё трезвонил. Видимо, скоро привезут новых больных после операции, а пока в отделении их было трое. Алфи, Ева и медсестра-гоготушка.

«Четверо, » — перебирал пальцы свободной руки Алфи, периодически поглядывая на Еву.

Сон потихоньку стал пронизывать его и еврей едва задремал. Медсестра осторожно вынула иглу и не успела дойти до процедурного кабинета, как телефон снова заверещал, параллельно проснулась и Ева от шума, беспорядочно мотая головой, пытаясь поднять веки и тело, снова ничком падая на кровать.

— Хорошо, я сейчас поднимусь! — закончила медсестра, швыряя трубку, обращая внимание на Еву, что стала периодически заливать рвотными позывами тишину отделения.

Алфи поднял голову, смотря как медсестра придерживает железное судно возле лица девушки.

— Присмотреть?

— А ты справишься? Сам не упадёшь после такой-то кровопотери?

Соломонс заотрицал и поднялся, подходя к кровати, смотря на Еву и то, как её рвёт слюной.

— Ладно, смотри в оба, да голову пусть держит на боку, иначе захлебнется. Я туда и обратно! — отратовала медсестра, исчезая за стеклянной дверью, оставляя Алфи с Евой один на один.

POV/АЛФИ

Я смотрел на неё и не верил ни себе, ни её глазам — пустым и каким-то выцветшим. На что я пошёл, чтобы получить короткое пятиминутное удовольствие в финале? И на что пошла она, чтобы только избавиться от этой «ноши»?

Я был пьян, неразумен. Я хотел женщину, а не дитя. Я даже не помнил, как сделал это в финале. Я вроде бы предохранялся, вроде бы вёл себя по-мужской инструкции. А вышло всё не так, как должно было быть.

Но, хоть убивайте меня, Шелби, хоть режьте, но я не жалею, что привел в этот мир моё продолжение.

Я жду этого ребёнка и хочу его. Я хочу носить его на руках, зваться отцом и быть любимым хоть кем-то в этом мире искренне, по-настоящему. Таким, какой я есть. Старым, с язвами на лице и ушах, с кривоватыми зубами и плохим зрением.

Чтобы хоть кто-то в этом мире тянулся ко мне ни за что, а лишь за то, что я есть.

Я хочу приходить домой с винокурни, швырять пальто на крючок и на перевес с подарками и вкусностями идти на встречу моим детям и быть распятым их любовью.

Я не хочу больше слышать мат и разборки в гостиной, не хочу пачкать руки в крови и отмывать их в раковине на кухне.

Я хочу слышать смех и крики моих детей в этой огромной гостиной, я хочу слышать ночами стоны Евы подо мной в моей пустой спальне, я хочу видеть на кухне не только графин с водой, да спину кухарки, а силуэт любимой девушки в моей рубашке, готовящей мой любимый суп.

Я не хочу перебирать пальцами револьвер в полке стола. Я не хочу спускать курок и снова вытирать чужую кровь с лица.

Я хочу видеть как рождается мой ребёнок, и это пожалуй единственный и последний повод увидеть кровь. Я хочу видеть его первый крик, первый вздох и первую улыбку на маленьком лице.

Я хочу видеть как на моих руках растёт мой ребёнок, как он учится сидеть, стоять, ходить и бегать.

Я хочу видеть, как мой дом, мой особняк больше не завывает пустотой. А наполняется красками и шумом.

Я больше не могу видеть Еву такой. Понурой, усталой и потерянной, абсолютно сломленной.

Я мечтаю видеть её живой и весёлой. Но, что я сделал для этого?

Еву рвало, она закатывала веки и просила попить. А я лишь робко убирал с лица её волосы, да подпаивал её чайной ложкой, позволяя только чуть-чуть смочить горло.

— Пап! — звала она своего отца, поглаживая мои руки и пытаясь через силу открыть глаза, но те косились и вновь закрывались, — Папа! Алфи… А-а-а, а Алфи жив?

Я сглотнул осознание своей ничтожности.

— Жив, — тихо ответил я, опуская её на подушку, слушая тишину, — Ты всё ещё ненавидишь его?

Ева облизнула сухие губы и я дал ей ложку воды.

— Нет.

Настала тишина, а девушку снова кинуло в озноб.

Я метнулся к углу кровати, собирая с него все её вещи, чтобы одеть.

Отшвырнув одеяло я содрогнулся ещё раз. Голое тело, бледное, как у покойника и кусок старой наволочки между тощих ног.

Я помнил её тело более налитым, а то, что осталось от него сейчас — это рожки, да тощие ножки.

Кровавая тряпка вызвала у меня ещё больший страх как за нее, так и за ребёнка.

Простынь под ней вымокла. Мне стало жаль её до скрежета в сердце и воя.

Я поднял её на руки и понёс на свою кровать, опуская на сухую и чистую простыню.

— Ева, надень белье, — процедил я, протягивая ей вещи, но девушка втянула руки вверх, закидывая их за голову, пытаясь найти их где-то там.

Я наспех натянул на неё бежевые трусики и бросил на пол кровяную тряпку, переходя к верху, продевая руки в то самое платье.

А после снова укрыл её двумя одеялами и приютился рядом, обнимая за талию и слушая её дыхание, изучая правильные черты лица.

— Евочка, моя маленькая, я же люблю тебя, да? — шептал я ей на ухо, — Прости меня ещё раз.

Ева хмыкнула почти беззвучно.

— Сохрани для меня нашего ребёнка, прошу тебя. Вы всё, что у меня есть, детка.

— Я не люблю его! — дернулась она, снова падая на подушку и в мои объятия, — Он не любим!

— Не говори так, Ева. Он же все слышит. Он любит тебя с первого удара крошечного сердца, — гладил я её под одеялом совсем осторожно, — Как твой животик? Не болит? — поинтересовался я, касаясь его и изучая снова и снова.

— Не-а, — выдавила она, начиная засыпать.

— Славно. Ты же у меня молодец, — поцеловал я её в лобик, — Милая, кто была твоя мама, Ева? Как звали твою маму?

— Маму? Я не помню, — напряглась она, пытаясь держать взгляд и снова теряясь во мраке, — Я помню, что мой папа пах как ты.

Я рассмеялся.

— Что значит, «пах как ты»?

— Духи, алкоголь и сигареты.

Комментарий к Глава тринадцать

Спасибо всем и извините за утомительное ожидание! Всё-таки я папаша😁

========== Глава четырнадцатая ==========

Комментарий к Глава четырнадцатая

Извините, пожалуйста, за задержку. Не успеваю писать. Спасибо вам всем за ожидание.

Друзья, у меня к вам вопрос, кому харди мил. Какую бы историю с его участием вы бы хотели прочесть?

Чувствую волну вдохновения, берусь, пишу главу-две, забиваю, удаляю, потому что не могу найти какую-то определённую идею.

Может, вы мне расскажите о своих предпочтениях. Какие отношения могут связывать героев(харди/ОЖП). Я тянусь постоянно к теме инцеста, потому что считаю её интересной. Может, брат и сестра, или отец и дочь. Не хватает какого-то вашего толчка, читатели, чтобы выпустить новую работу.

Спасибо большое и жду ваши отклики)

Ждите проду!

Холодное утро и треск узоров в окне разбудил Алфи, спящего в обнимку с Евой. Он отлежал бок, отлежал левую руку и бедро. Девушка так и спала, но теперь она уже была тёплая и румяная, даже подозрительно.

Алфи привстал, поднял голову и осмотрелся.

Медсестра спит сидя за столом, а отделение пополнилось послеоперационными пациентами.

Тишина стояла полная, только сопение Евы и тиканье часов.

Алфи понимал, что нужно вставать, собирать вещи и кости, да исчезать из больницы и города, чтобы больше не быть истерзанным Томасом Шелби. Кто-кто, но он если узнает, что Алфи жив, то не успокоится и постарается добить обидчика дочери.

Еврей поцеловал Еву в щёки и лоб, поглаживая лицо, стараясь запомнить его как можно лучше, вдыхая запах её тела и укрывая получше.

Ему бы не уходить, ему бы её не бросать, а забрать с собой, да оставить жить у себя.

Нет, Шелби не дадут им покоя, даже если Ева привыкнет, даже если подпусит Алфи к себе, даже если подарит ему вновь своё тело, родит от него ребёнка, где гарантия что их не будут преследовать долгие годы и психика девушки рухнет из-за страха и скитания.

История ужасов, не меньше. Чужой дядя сорока лет, который изнасиловал и избил её, теперь утаскивает девочку с собой и оставляет в своём доме взаперти. Заставляет привыкать и рожать ему детей.

И всё же мысль о совместном побеге приятно колыхнула его разум. Но, Алфи не мог так поступить.

Еврей натянул носки и ботинки, опускаясь к девушке.

— Люблю тебя, милая моя, — чмокнул он её в уголок губ, — И тебя люблю. Расти большой, — поцеловал он её животик, плотнее укрывая девушку одеялом и бесшумно исчезая из больницы, закрывая за собой дверь в отделение, омывая тоскливым взглядом Еву на прощание.

POV/ЕВА

Я открыла глаза в надежде, что сейчас начнётся новая и спокойная жизнь без «обузы». Но, всё рухнуло, стоило мне поднять веки и встретить больничную обстановку, ломоту в теле и всё тоже состояние где-то внизу живота.

Я села резко, заметив на полу грязную пеленку, замызганную кровью и скорее всего моей.

На душе было тоскливо, а в горле стояла сухость и мне жутко хотелось пить.

Я пошлепала к небольшому ведру, накрытому крышкой, звякая железным стаканом, пытаясь зачерпнуть жидкость, но медсестра, женщина лет пятидесяти схватила меня за плечо и отобрала стакан.

— Эй, я пить хочу! — возмутилась я.

— Ага, поили тебя ночью и так уже. Иди в постель, сейчас сама все принесу.

Медсестра мне не приглянулась. Какая-то сварливая тётка.

Я легла, согнув ноги в коленях, запуская ладонь себе между ног, накрыв тело одеялом.

«Неужели его там больше нет?!» — чуть ли не с восторгом спрашивала себя я, но низ живота был предательски твёрд и округ.

Медсестра приволокла мне стакан тёплой воды, протягивая в пухлых пальцах, помогая мне пить.

— Всю ночь за тобой как за роженицей… — ворчала она, — То марли, то воды, то одевать… Ладно хоть помощник у меня был, — клокотала женщина, стягивая с меня моя грязное платье с пятнами крови, натягивая свежую больничную пижаму, — Он тебя и поил, и грел, и уснул тут же. Где он теперь, ума не приложу!

Я пожала плечами, не представляя кто за мной смотрел. Да это было и не важно.

— А, мэм, я хотела спросить… — начала я деликатно, преподнося свой коронный вопрос.

— Жив ребёнок, жив, молодая, — крякала тетка, — Дурью больше не майся. Не гожь тебе этот плод, так оставь его после рождения в приюте. И дело с концами. А так две жизни пытаться угрохать — глупость несусветная!

Я замолчала и откинулась на постели, поправив чистую рубаху, закрывая глаза в разочаровании.

«Что если и правда оставить его там? Может, кто-то заберёт этого ребёнка?»

Через час пришёл папа, мои дяди и я была как на суде, выслушивая нотации о том, что так делать нельзя. А как можно? Так, как они? Не позволять делать выбор?

Если бы не отец и тетка, я бы давным давно жила счастливо без приплода еврея!

А сейчас я вынуждена носить его, терпеть его и выносить все это через силу.

— Па, когда я рожу его, то хочу оставить его в приюте.

Шелби посмотрели на меня косо, но как-то недвухзначно кивнули, а отец потер лицо.

— Да, это куда лучше, чем вешалка.

Сентябрь

Я встретила Рождество с евреем, от него у меня и ребёнок в сентябре.

Я почти не ходила, и все чаще и чаще лежала, потому что живот мой был огромен, по сравнению с моими пропорциями.

Матка давила на лёгкие, на желудок и диафрагму. Я быстро уставала, вздрагивала от шевелений и много раз бегала в туалет помочиться.

Об Алфи ни слуху, ни духу. Как сквозь землю провалился. А может и так?

Папа об этом молчал, намертво и строго.

— Где Алфи? — орала я на него, понимая что он скоро станет отцом, что он нужен мне здесь, чтобы разделить со мной это состояние, — Пап! Он отец моего ребёнка! — кричала я, но меня не слышали и не хотели слышать.

Ребёнок очень активен, особенно ночью, отбивая мои рёбра и печень. Я так и не сумела к нему привязаться, так и не сумела его полюбить и уже была готова оставить его в приюте, на попечении государства, а не моей семьи.

Под утро первого сентября я ощутила лёгкие спазмы, но сославшись на желудок, повернулась на другой бок, укутываясь получше.

Внизу кто-то стучался. Нет, ломился в дверь, но никто не открывал.

Стук прекратился и любопытство моё вступило в схватку с ленью и попыткой встать, да дойти до лестницы, чтобы понять кто пришёл.

Я накинула платье и побрела к лестнице, присев у перил, слушая голоса.

— Томас, ты не поверишь! — воскликнул Артур, — Соломонс жив!

Я всхлипнула, зажав рукой рот, опускаясь всем весом на колени.

«Жив? Значит его пытались убить, но он выжил!»

Я навострила слух.

— Жив? Какого черта? Вы же, блять, закопали его? — повисло молчание, — Или нет? — разозлился отец.

— Земля была слишком промерзлой, — закончил голос Джона и послышался звук удара, затем грохот и вопль дяди.

Отец ударил его за невыполнение приказа.

— Ах, слишком промерзлой! — рычал он, — Как можно было так оступиться?!

Гнев отца продолжался недолго.

— Ладно, подготовьте машину и отвезем девчонку в Челси.

— Челси? Том, ты в своём уме? Она же родить уже должна! — взмолился Джон.

— Уж как-нибудь без тебя разберусь, блять! Если её не увезти, еврей будет искать встреч с ней или ребёнком! Он знает, когда она должна родить!

— А ребёнок? Если начнутся роды в дороге? Что если плод умрёт?

— Я надеюсь на это, — заметил Артур и отец ему кивнул.

— А если выживет? — бормотал дядя Джон.

— Тогда он умрёт не естественной смертью и видит Бог, еврею от этого будет очень плохо и очень больно.

Артур со всем соглашался, Джон же протестовал, а отецуже был не в себе.

— Мы при любом раскладе скажем, что плод мертв. Родился мёртвым. Всё! — гавкнул последнее Томас.

Я забрела в свою комнату на ватных ногах. Мне было сложно понять кто теперь мне друг, а кто враг.

Отец обезумел и мне больше не хотелось звать его отцом. Нет, дело не только в его жестокости, но и в отношении ко мне.

Я как игрушечная, как не живая. Инкубатор для выращивания. Зачем тогда всё это было?

Я присела на кровать и ребёнок усиленно запинался, видимо испугавшись за то, что не увидит свет.

А мне стало его жаль.

Я испытала к нему первые чувства.

— Тише… Тише, — впервые провела я рукой по округлости, поймав тонкую пяточку, — Всё обойдётся. Я даю тебе слово.

========== Глава пятнадцатая ==========

Комментарий к Глава пятнадцатая

Немножко исповеди от Алфи)

POV/АЛФИ

Я залег на дно. На такое дно, что Маргит просто отдыхает и нервно курит в сторонке.

Я купил дом во Франции. Небольшой городок в провинции, милые люди, свежий воздух, леса и озеро.

Мой дом был как раз на берегу. Ну, как дом, очередной особняк.

Здесь я проводил все свои худшие дни, тоскуя по девчонке так, что скручивало до беспамятства и я напивался, хоть и сотню раз давал себе слово завязать.

Мои информаторы сообщали мне все о моей милой Еве. Как она живёт, какие платья носит, где учится, что предпочитает есть на ужин и по скольку дней у неё не прекращается рвота.

Токсикоз, подлюга, мучил мою девочку до самого апреля. Я же постоянно держался на связи с её гинекологом. Молодой мальчишка за небольшие деньги вызывал девочку каждую неделю на осмотры, а после по полчаса докладывал мне «от» и «до». Все анализы, почему много лейкоцитов в моче, почему отекают её пальцы, почему в крови мало гемоглобина.

Но, самое приятное всегда было в конце — это описание моего малыша. Примерный вес, примерный размер мне описывал доктор в красках. Сегодня он как апельсин, а через месяц как грейпфрут.

Сердечко бьётся быстро, а когда мой малыш голодный и мама не поела, то ещё и бунтарь, что требует немножко кашки или супа.

Он или она привереда. Не любит икру и рыбу, Еву рвёт с морепродуктов, значит не рыбак. Вероятно, девочка. Но, и сладости не особо лезут, а значит и не девочка.

Я сидел и гадал, слушая доктора, расплываясь в тупой улыбке. Я так его жду, кто бы знал, этого ребёнка. Плевать какого пола, цвета глаз и волос, главное что мой.

Фотографии я получал каждую неделю. И живот заметно рос, а Ева цвела. Волосы у неё посветлели и стали гуще, щёчки набрали румянца, а тельце обрело женские формы. Широкие бедра, округлые железы и милый животик.

Что греха таить, я мысленно раздевал её с фотографий, представлял подналитую грудь, острый живот и периодически снимал напряжение, рисуя её образы.

Я грезил сексом с беременной Евой, думая об этом каждую пьянку, а они случались почти через выходной от переживаний и тоски.

Какая она красивая нежная. А как мне было хорошо с ней в нашу единственную ночь… Она вся скромная, испуганная и робкая, ерзает по дивану, ей больно от моего напора, а я давлю на её девственное чрево, чистое и узкое.

Ей больно, знаю, но не понимаю до конца это пьяным мозгом. Она меня щипает, кричит и кусает внутреннюю сторону ладони, пока я вхожу бесцеремонно, растягиваю её и разрываю.

Ей легче, она перестаёт вопить, а я внутри и мне хорошо. Она этим пользуется, моей короткой добротой, и пытается меня столкнуть, а я её по лицу… Нещадно так…

Я ничего не забыл, как бы не хотел.

А здесь нужду я справлял и с обычными блядями, представляя Еву.

Даже сейчас, осторожно расписывая на кровати девушку, причём беременную хуй знает от кого, думаю о Еве. Вижу лицо Евы, её подбородок и тень карих глаз, но не целую, а просто трахаю, потому что знаю, что это не она. Моё воображение играет со мной.

Вожу рукой по её животу, чувствую там жизнь, но мне мерзко от самого себя, мне противно.

Это не Ева, не наш малыш, чужая женщина и чужой запах у её тела.

Я привстал, чувствуя как член мой падает в женском лоне, как я не могу в полной мере двигаться, потому что мне мешает её пузо.

— Любимый, что с тобой? — спрашивает меня Ева своим нежным голосом, — Иди ко мне…

А я не иду, я брежу ею.

Передо мной не та, обычная паршивка из борделя, лопочет на французском и хочет меня внутри.

— Извини, — выдавил я, — Я сегодня очень устал.

А устал я без Евы.

Мой дружок поник и я за ним, вставая под струи горячего душа, оставив на комоде её деньги, смывая с себя фальшь и позор.

И вот, я снова в своём кабинете, снова тоскую один, и снова берусь за бокал.

Меня ведь терзает ещё кое-что. Это кое-что важное, о чем я узнал ещё пару недель назад, но так и не смог переварить мозгом и желудком.

Я знаю очевидную вещь, что от меня на свет произойдёт ребёнок, но проблема с расстановкой связей. Кем я всё-таки стану этому малышу, дедушкой или папой?

========== Глава шестнадцатая ==========

Ближе к ночи на душе стало совсем тоскливо и какая-то сосущая тревога ныла в рёбрах.

Та самая девушка всё ещё спала в моей спальне, а я не мог её выгнать. Стыдился или боялся, она же всё-таки не одна.

Кое-как с грехом пополам я опустился на диван в гостиной, схватив из холодильника пару бутылок тёмного пива, вновь начиная свой конченный образ жизни.

У меня сейчас абсолютно нет стимула меняться. Ради кого? Ради чего? Вон, ради той, что сейчас дрыхнет в моей кровати, какая-то шваль из борделя. Ей плевать какой я: мытый или немытый, трезвый, пьяный, поджарый или обвисший, тупой или умный, еврей или не еврей. Ей срать на меня, а мне на неё.

Будь в этой кровати Ева, я бы рванул к ней как бешеный. Привёл бы себя в порядок и залег бы с ней до утра.

Ева… Где сейчас Ева? Наверное, как и я, лежит в постели. Наверное, сладко спит на спине с согнутыми ногами.

Хотя, нет. На спине ей спать нельзя, и на каком-то там боку тоже нельзя, иначе кислород плохо поступает к плоду.

Я всё думал и думал, смотрел в потолок, попивая пиво и снова думал.

Скоро родится мой ребёнок. По подсчётам он уже должен был родиться. Дату родов выставили на третье сентября, а сегодня четвёртое. А Ева, как я знаю, всё ещё с ношей.

А вдруг она прямо сейчас там корчится, рожает, кричит, плачет, а я тут, яйца, блять, на диване тяну.

Я встал и поплелся к телефону, набирая номер, слушая гудки и голос моего помощника.

— Как дела? Как Ева?

— Парни наблюдают, полчаса назад докладывали, что в доме Шелби свет горит во все факела. Суетятся чего-то.

Я задумался.

— Ева рожает?! — и волна страха пробежалась по телу.

— Нет, доктор не приходил.

— А Уильям? Где он, блять, чтобы доложить?

— Шелби отпустил всех домой. Никого, кроме кухарок.

— Черт! — я звякнул трубкой, зная что завтра я уже буду там, стоять рядом с Евой и ждать, блять, пока она не родит.

«Не нравится мне эта суета! Не нравится!»

POV/ЕВА

Дом почти до утра ходил ходуном. Дяди спорили, чуть ли не дрались, кое-где клокотала тётя, вмешивался Майк и даже Финн.

Мою судьбу решали. Снова. За меня.

Я лежала в кровати, поглаживая живот, чувствуя как плод отбивает ритмы, как терзает меня изнутри и стоит кому-то внизу крикнуть или звякнуть, как он затихал и прятался где-то в углу живота, делая его твёрдым и каменным.

Первая мысль о спасении пришла ночью, когда я спала. Сон о Алфи, что я звоню его и немедленно забирает меня, показался таким сказочным, что я проснулась с плачем.

В чьи руки я попадусь? Насильника? Очень умно. Что ещё за безумие родилось в голове. Кому-кому, а Алфи звонить точно нельзя. Во-первых, плевать ему на меня и моего ребёнка. Он свалил и живёт себе, пусть и после трепки от Шелби, припеваючи. Он не интересуется и не беспокоится обо мне. Ну, я-то ладно, подстилка, а то, что внутри меня сейчас шевелится! Это разве не его?

Во-вторых, я его абсолютно боюсь. Он ведь пил и насиловал, наверное, и раньше. Я его не первый эпизод. Что если он сделает это снова. Я сдамся ему по добру, он на радостях напьётся и снова схватит меня, снова надругается, снова ударит мне в лицо. Снова унизит и раздавит. Бьюсь об заклад, ему будет плевать на беременность, мой живот и моё состояние. Ему же было не важно, что он был у меня первым, вместо Голда, который заслужил этого!

В-третьих, я не люблю его и не верю ему. Все его поступки — это ложь за ложью, и ложью погоняемая.

К утру, когда мысли стихли, а внизу все замерли, я уснула. Спала я плохо, постоянно возилась, живот каменел и отпускал.

Я открыла глаза в восемь. Приняв душ, переодевшись и схватив из шкафа все скопленные деньги я тихо спустилась вниз, но меня опередили. Папа сидел внизу с газетой, пил кофе и чихвостил Джона.

— Всем привет! — выдавила я улыбку, хватая кусок хлеба с маслом, жадно заталкивая его в рот.

Отец смотрел на меня уже не как на дочь, а как на прокаженную. Его голубые глаза больше не излучали тепла, и всё это по мере роста моего живота. Он, словно ненавидел этот плод даже больше, чем кто-либо другой или я.

— Тебя разнесло… — заметил отец и я обиженно поджала губы, есть сразу перехотелось.

Да, спасибо папа, я и так вижу, что стала более грузной и не складной. Всё отеки.

— Я ведь беременна, — заметила я.

— Беременна — это временно, — пошутил Артур и мужчины хмыкнули.

Они вели себя так, словно я теперь не жертва, а та самая сука, которая вскочила на кобеля по своей воле.

— По тебе видно, что тебя Алфи поимел. Живот широкий, значит и отродье его не маленькое. Тянет из тебя, бедной девочки, все силы и соки, — щебетал Артур, выражая максимум отвращения к еврею и всей его расе, — Тратит на жидов себя семейство Шелби.

Я встала из-за стола, не успев и отпить глоток чая, чувствуя злость.

— Мне нужно на приём. Вернусь через час-полтора.

— На приём? С каких пор ты стала такой социально-ответственной? Такой мамашей, которую волнует её ребёнок? — папа лил на меня злобу.

— Я забочусь сначала о себе… Ведь у меня отеки и…

— Скажи спасибо за это Алфи! Он потрудился! В поте лица! — рычал Артур.

Я сглотнула.

— Это его слова. Слова паршивого жида!

Я понимающие кивнула. Эмоции били и мне хотелось прямо здесь разрыдаться.

— Нет необходимости идти к доктору. Собирай вещи, сегодня мы уезжаем.

— Куда?

— Это не важно. Я сказал собираться и точка.

— Но, пап… Я должна посетить осмотр!

POV/АЛФИ

Я прилетел уже после полудня, первым делом заезжая в свой дом, где меня уже искали ребята Шелби. Не доехав каких-то пару минут мы свернули и направились к больнице.

Я вошёл в кабинет врача, что все это время вёл Еву и моего ребёнка.

— Девчонка сегодня не пришла. Она приходила всю беременность каждую неделю. Сегодня она не пришла.

Я поджал губы, смотря на молодого доктора.

— Ты звонил в дом Шелби?

— Трубку сняли.

В голове закрутились сотни мыслей. Что случилось, почему её не привезли, почему не показали врачу. И что, блять, такое с Шелби!

Мы рванули следующим этапом к их дому, набирая скорость и обороты. У дома куча его помощников, но ни машины, ни света в окнах.

— Уехали? — спросил я своего водителя и помощника, а заодно и себя.

— Похоже на то.

Комментарий к Глава шестнадцатая

Спасибо за ожидание. Небольшая прода.

========== Глава семнадцать ==========

— Давай скорее! Мы должны их нагнать! — чуть ли не орал Алфи, толкая водителя в плечо, держа в другой руке пистолет.

Машина неслась на бешеной скорости, догоняя автомобиль Шелби.

Тем временем

Ева сидела на заднем сиденье рядом с отцом, который ни о чем не подозревая смотрел только вперёд.

Артур летел через леса и поля. Листья окрасились в золотое и мешались под колёсами автомобиля.

Ева изредка тяжело дышала, чувствуя как живот начинает схватывать с периодичностью в несколько минут. Боли не было, была противная ломота в костях таза. Сидеть на копчике было неприятно и Ева старалась усесться полулежа.

Снова небольшое покалывание и вот от резкой и высокой кочки живот её заныл, мышцы словно стянули тугим жгутом и по низу живота прошлась первая боль, длящаяся дольше чем обычная и любая другая.

Девушка шикнула, перетерпев первую схватку, продолжая смотреть в окно.

Через десять минут Ева снова вздохнула, снова стала чувствовать лёгкую боль в животе, словно съела что-то не то, продолжая игнорировать каменный живот.

А зачем ей замечать? Родной отец, ну или почти родной сидит спокойно и думает о своём.

Через час быстрой дороги Ева уже не смогла сдержать боль и взвыла, откинувшись головой на боковинку.

Томас и Артур вздрогнули.

— Что? — спросил её, поворачивая лицом к себе.

— Живот болит… Мммм, — простонала она ещё раз ровно через две минуты, рефлекторно разводя ноги, обхватывая живот.

— Гони быстрее! — орал Томас на брата, а Ева продолжала стонать.

— Ещё два с половиной часа, если не больше!

Машина летела быстрее, по всем кочкам и ямам, по бездорожью и грязи. Ещё сорок минут в дороге и Томас выдохнул.

— Остановись! Мы не доедем до ближайшей больницы!

Ева была вся потная, сцепив зубы шёпотом стонала, смотря в окно и держась за живот.

— Что делать?! — истерил Артур.

— Я не знаю!

Ева кряхтела и снова стонала беззвучно, словно крик сильнее выбесить отца и дядю.

— Ебучее отродье ебучего Алфи! — орал Артур, — Что с ней делать? Мы посередь дороги! Ни связи! Ни людей! Ни воды!

Ещё какое-то время Ева стонала и дышала, смотря в лицо отца, который не делал ничего, помогая ей только лечь на сиденье, открыв дверь для воздуха.

Томас взъерошивал волосы и бешено расхаживал вдоль дороги, нервно куря.

— Будет рожать здесь? — спросил Артур его, но Том вцепился в брата кулаками, словно озверел, и Ева заплакала, наблюдая как два брата дерутся вдоль дороги, оставив её одну.

— Всё ты! Ты всю жизнь меня поучаешь! Отдай её в хор! Отдай её в хор! Не делай так! Не люби, не балуй ребёнка! Всё твои советы бездетного быка! — рычал Томас, — Она чужая! Она не наша!

Мужчины дрались и Шелби вымещал всю злость на старшем брате.

— Всё из-за тебя! Я её недолюбливал! Я был с ней холоден!

Ева стонала на сиденье, лёжа на боку, стараясь терпеть и не плакать.

Боль была сильной, но её можно было пережить.

Внезапно, всех оглушил скрип другой машины, тормозящей на обочине и шум щебня под колёсами остановил перепалку братьев.

Ева вскарабкалась, пытаясь сесть и рассмотреть кто же там.

Алфи вышел из машины, держа на прицеле и Томаса и Артура, которые держали на мушке его в ответ.

— Ты здесь зачем? — спросил Артур, направляясь к еврею с новыми кулаками.

— Не подходи или мозги вышибу! — гавкнул Алфи в ответ, — Где Ева? — Алфи водил серым и острым взглядом по мужчинам, — Где Ева, а?

Томас вытер с лица кровь, убирая пистолет.

— В машине. Она рожает, — хрипнул он, — Твоего, блять, ребёнка рожает.

Алфи опустив пистолет рванул к машине, осторожно заглядывая в салон через открытую дверь.

Глаза его округлились, а зрачки расширились.

Ева лежала на сиденье, поджав ноги и пытаясь присесть, ерзая вспотевшей головой по стеклу, сжимая пальцы в кулак, тяжело дыша и с испугом смотря на Алфи, периодически отражая безразличие в карих глазах, но ища и поддержку.

— Как дела? — тихо спросил её Алфи, — Он хочет на свет, не так ли? — осторожно поглаживая живот, — Я здесь и помогу тебе, милая девочка.

Ева снова вцепилась в обивку и застонала без голоса, сжимая глаза и насупив нос.

— Очень больно, моя хорошая? — гладил её колено еврей, смотря пронзительно и с состраданием в её глаза, — Вижу, что очень.

Ева слабо кивнула, размеренно дыша.

— Она сейчас родит! — заметил Артур и Алфи повернулся к нему.

— Спасибо, я и так, блять, вижу! Потому вы и пиздитесь, да? Оставьте свои ссаные разборки! — высказался еврей, поворачиваясь к Еве, поглаживая её по коленке, словно это поможет.

Ева осторожно застонала, чувствуя руки Алфи на своих бёдрах и боль в животе.

— Эй! — кинулся на него Артур, но Томас осек брата.

— Ты знаешь, что делать, Алфи? Не так ли?

Еврей посмотрел в лицо Томаса, видя как он взволнован.

— Прости, что я поступил так подло. Мою вину не искупить, — заметил Алфи, — Я не знаю, что делать, честно. Но, я попытаюсь помочь ей выпутаться из этого, потому что это моя вина.

Алфи повернулся к Еве, которая уже плакала от боли. Еврей осторожно обхватил ее бедра и стянул вниз плотные колготки, осторожно снимая их с тонких ножек.

Девушка взяла его руку, держа крепко, не позволяя снять с неё трусики.

— Ева, милая… Не бойся меня, я хочу тебе помочь… — прошептал Соломонс, спуская с неё белое белье.

Девушка стыдливо поджала губы, но новая схватка не дала ей долго смущаться, заставляя её развести ноги.

— Ложись так, как тебе легче, — проговорил Алфи, поворачиваясь к Томасу, — Нужны марли или тряпки. Хоть что-то!

— Нет ничего! Совсем! — ответил он нервно.

— Чеерт! — протянул еврей, — Ева, тужиться не хочется?

— Нет, — заметила она, чувствуя как его горячая рука обнажила низ живота, и сам живот, небольшой и острый. Жгущие кожу касания немного помогали, расслабляя мышцы своим теплом.

Алфи инстинктивно глянул на её лоно, на живот и Ева покраснела сильнее, уже не от боли, а от стыда.

— Алфи, ты чего? — спросил его водитель, подойдя ближе, — Рожает?! — вскрикнул он, тут же отворачиваясь от голой девушки.

Соломонс кивнул, всё ещё поглаживая её живот, заметив как Ева притихла.

— Что мне делать? — спросил помощника еврей.

Водитель потёр острый нос.

— Примерно через двадцать-тридцать километров будет небольшая забегаловка. У них есть вода и белье, возможно.

— Мне нужен телефон! — зарычал Алфи, заставляя Еву вздрогнуть, — Тшшш… Потерпи. Поехали, что ждать у моря погоды?

Алфи согнул ноги Евы, придвигая их ближе к себе, забираясь в машину. Томас сел за руль, а Артур пошёл в другую машину.

Движение началось и Ева снова застонала от боли.

— Не набирай большую скорость, мать твою, Том! — выругалась Ева и Шелби посмотрел на неё в отражение зеркала, давя на тормоз.

Девушка снова застонала и вцепилась в обивку. Алфи протянул ей руку, которую Ева схватила и стала больно царапать её, чтобы Соломонс ощутил хоть часть её мук.

Машина плелась, Ева отрывисто дышала, а Алфи нервно поглядывал на девушку, поглаживая её живот.

Через час машина подъехала к небольшой забегаловке на трассе и Томас рванул внутрь в поисках алкоголя, тряпок и вообще хоть какой-то помощи.

— Сколько времени она уже так мучается? — спросил Алфи Артура.

— Часа три, чуть меньше.

— Ааай, блять… — ворчал еврей, замечая как Ева устала, как она хнычет и не может больше спокойно переносить боль.

Мужчина рванул внутрь, выдергивая телефон у бармена, набирая номер врача Евы.

— Ева рожает! В машине! — рявкнул он, — Что мне делать?! — злился он, — Какая к черту разница?! Она рожает сейчас, здесь!

Мужчина что-то отвечал и еврей бешеной хваткой серых глаз смотрел на Томаса.

— Проинструктируй меня!

Алфи снова стал слушать и запоминать, бегая глазами по бару.

— Хорошо, я понял!

Соломонс швырнул телефон и мелкую купюру за звонок.

— Шелби, — обратился он к некогда другу, — Найди мне спицу или что-то подобное! Тонкое и длинное! Раскали на огне, облей спиртом и подай мне в чистом виде чистыми руками! — требовал он от Томаса, намыливая руки возле старой раковины огрызком мыла.

Том начал искать орудие, а Алфи схватив с бара бутылку рома кинул официанту:

— Не ори! Я всё оплачу, как буду свободен, мать твою!

Соломонс вышел к машине, рывком за бедра приближая к себе Еву, обливая руки алкоголем.

— Что ты собрался делать? — спросил Артур.

— Роды принимать! — ответил коротко еврей, — Тряпки! Мне нужны тряпки!

Артур стал судорожно моргать, направляясь в забегаловку в поисках тряпок.

— Ты знаешь, что делать? — спросил его водитель и Алфи кивнул, заметив испуганный взгляд Евы.

— Да.

Еврей снял с себя пальто, помогая девушке лечь на него. Артур приволок пять чистых полотенец и Алфи вырвал из его рук одно, подстилая под бедра Евы.

Томас шёл с вытянутой рукой, подавая Алфи тонкую спицу, обожженную на огне и облитую водкой.

Еврей осторожно перенял, ещё раз обливая её алкоголем, затем подавая бутылку водителю, что сел в машину и помог отпить жидкости Еве.

Она закашлялась.

— Ещё Ева, маленькая моя, — щебетал еврей, — Ещё, пожалуйста.

Ева стала пить ещё, прижмурив глаза, жадно хлеща алкоголь.

— Протри ей лицо и шею, — приказал Алфи Томасу и тот сел на соседнее переднее место, вытирая её пот.

— Ева, — привлёк он её внимание, замечая окосевший и усталый взгляд, — Я сейчас введу в тебя тонкую палочку… Ты не будешь дёргать ножками и жмуриться, а спокойно полежишь.

— Зачем? — спросила она, тут же начиная ерзать.

— Мы должны проколоть пузырь, иначе ты будешь мучатся очень и очень долго, — твёрдо сказал Алфи, подтягивая её к себе.

— Не надо! — пискнула она, и Соломонс не терял терпения.

— Пожалуйста, послушай меня. Расслабься и ляг на спину. Я буду медлен и внимателен.

Ева опустила голову, поймав его вчера уверенность в голосе.

— Держи ноги, — твёрдо сказал Алфи Томасу, и еврей левой рукой ввёл орудие внутрь, заставляя Еву тихо шипеть.

Горячая и густая кроваво-водяная жидкость обдала руку еврея и он попятился, наблюдая как части пузыря растекаются по полотенцу.

— Умница. Ты молодец. Сейчас схватки пойдут сильнее и начнутся потуги.

Алфи облил руки и направился к телефону, заставив остальных смотреть за Евой в оба.

Через пару минут Алфи вернулся к машине.

Ева схватила его за руку.

— Давит… Мне всё внутри давит, — бормотала она, — Я хочу в туалет.

— Тебе будет казаться, что это действительно позывы, но это не так. Не терпи и начинай тужиться.

Алфи накрыл её сверху верхней одеждой Томаса, продолжая ждать.

Минуты тянулись вечность и Ева стала подтуживаться, хватаясь за дверцу над головой.

— Идёт! Сейчас выйдет! — закричала она, — Алфи! Помоги!

Алфи откинул пальто Шелби, хватая чистые ткани, обливая свои руки и промежность девушки алкоголем.

— На каждой схватке ты делаешь вдох и начинаешь тужиться. Со всей силы. Поняла?

Ева сделала вдох и сцепив зубы сильно потужилась, смотря в лицо Алфи, которое оставалось абсолютно беспокойным, но уверенным одновременно.

— Ещё раз, Ева! Не своди ноги! — кричал он, — Томас, держите ноги!

Ева снова стала тужиться и после устало упала на спину.

— Голова, — хрипнул еврей, — Хорошо, что это голова. Ещё раз!

Алфи держал её бедра разведенными.

— Вот так, — видя как появляется головка.

Водитель осторожно вытер мокрое лицо Евы.

— Алфи, — позвала его девушка, склоняя за край рубашки к себе, — Ребёнок. Наш ребёнок. Они убьют его.

— Не посмеют.

Алфи поднялся, толкая Еву в грудь, заставляя её тужиться снова.

Наконец, с громким вскриком Ева родила, и Алфи осторожно придерживал малыша, плавно вздымая над ней.

— Давай, малыш! С днем рождения! Дыши! — еврей осторожно прихлопнул его, напугав и ребёнок закричал, громко и отрывисто.

Ева моментально отключилась, роняя голову на сиденье, истекая кровью.

Комментарий к Глава семнадцать

Спасибо всем!