Декорации [Никита Владимирович Чирков] (fb2) читать онлайн

ДЕНЬ 1

Майя

Проснувшись, Майя не спешила расставаться с приятным сном, лишь приподнявшись с кровати и коснувшись ногами деревянного пола, какое-то время просто сидела. Склонив голову вперед, пробирала пальцами правой руки сквозь волосы, кончики которых касались лопаток. Все чаще после пробуждения, она мечтала о том, чтобы тот самый сон, каким-то неведомым образом, но оказался явью.

Небольшой одноэтажный дом, отстроенный специально для нее, был размером всего лишь пять на пять метров. Данное архитектурное решение являлось отголоском того времени, когда вся ее жизнь была заключена в работе среди глухих стен без окон, дабы игнорировать какие-либо внешние факторы.

Наконец, медленно, встав с кровати и натянув штаны, заставляя мышцы снова ощутить работу, Майя сделала разминку и направилась в ванную, занимавшую малую часть дома. После умывания лица, рук и чистки зубов, действия кои были машинальны, она взглянула в зеркало. Лампа над зеркалом освещала ее лицо полностью, и без особо труда были заметны редкие, но все же явственно седые волосы, немного обрамляющие лицо и глубокие морщины вокруг глаз. Несмотря на возраст – не так давно стукнуло уже сорок семь лет – она обладала стройной фигурой и не растеряла свои ровные, естественно красивые черты лица, которые толком не замечала, поскольку всегда смотрела лишь в собственные глаза, стараясь найти там не только силы, но и ответы на многие вопросы, которые она так часто задавала себе в одиночестве. После взяла с приставной тумбочки маленькую гарнитуру, и вставила ее в ухо, прикрытое распущенными волосами.

Открыв дверь, она сделала глубокий вдох, который наполнил свежим прохладным воздухом ее легкие. Солнце лишь изредка выглядывало из-за серых облаков. Майя накинула поверх футболки осеннюю куртку и, выйдя на крыльцо, ощутила всем своим телом прохладный ветер. Шагая по протоптанной тропинке, минуя несколько густых деревьев, ей уже послышались отдаленные голоса людей. Спустя несколько минут она попала на центральную дорогу, где ее тотчас поприветствовали люди, следующие по своим делам, не интересным ей. Махнув в ответ, не останавливаясь, она продолжала идти, наблюдая за происходящей вокруг жизнью: пение птиц, слегка подрагивающие на ветру ветви деревьев, а также представители ее научной группы, направляющиеся к своим рабочим местам.

Ряд передвижных палаток уже стояли шеренгой прямо за открытыми воротами, на границе забора, что был сейчас у нее за спиной, видеть который не приносило удовольствия из-за самого факта необходимости его существования. Вопреки лозунгам и мотивам, никто и никогда не создавал мир, не предполагая войну.

Шагая вперед, к основному корпусу лагеря, двери которого были чаще всего закрыты для каждого вне этих стен, она видела вокруг людей, что работали под ее началом, большинство из которых, были волонтерами на добровольных началах. Приветствуя каждого в ответ, в довольно холодной манере, она дошла до дверей и направилась сразу в свой кабинет. Мимо спешащих на свои зоны работы десятков сотрудников, каждый из которых вербально или словесно приветствовал ее, причем многие делали это автоматически и машинально, отрабатывая статус и правила приличия. Подобное ее больше радовало, нежели оскорбляло, ведь ей не приходилось самой быть излишне любезной, когда этого не хочется.

Само здание вмещало в себя кабинеты руководящих должностей, склады и лаборатории с оборудованием. По-хорошему, каждый член персонала должен ночевать в пристроенных к этому центру комнатах, но со временем, убедившись в безопасности, многие расселились в бараках и домиках, близ главного здания. Разумеется, в пределах охраняемой территории и с особого разрешения. Хотя, возможно, они не хотели быть частью того, что в том или ином виде, было прародителем тех проблем, которые и привели сюда всех этих людей.

Не успела она дойти до кабинета, как ее помощница и по совместительству протеже, появилась из-за спины.

– Доброе утро, – бодро и уверенно произнесла молодая девушка, преисполненная энергией. Кристина обладала тем редким умным взглядом, который всегда можно было разглядеть независимо от ее настроения, а исходящая от нее энергетика способна была заражать других.

– Здравствуй, Кристина. Какие сводки у нас сегодня? – Спокойно произнесла Майя, толком не взглянув на нее.

– Безопасность в порядке, никаких инцидентов. Связь снова барахлила, я уже распорядилась, все проверяют, но по предварительному предположению проблема явно со спутниками связи. По-хорошему, надо с ЦРТ связаться, а то это все чаще и чаще, – Кристина ждала некой реакции, но в ответ получила лишь кроткий кивок. – Ребята из строительной бригады уже выехали на проверку ограждения и взлетной полосы, дабы сегодня не было проблем. График выездов в Природные земли не изменился, правда некоторые все же считают, а, точнее, настаивают в необходимости брать оружие с собой, на отправку дальше чем два километра от лагеря.

– Это официальная жалоба?

– Почти. Я погасила в зачатке, на пальцах объяснив разницу, между защитой и провокацией.

– Молодец. В будущем сразу же указывай на наличие стены. Она не только для нас, но и для них. Мы здесь не для мести, и если кто-то этого не понимает – мы с ним не будем больше работать

– Я все понимаю, буду стараться лучше.

– Ты молодец, не будь так строга к себе.

Майя зашла в свой скудно обставленный кабинет и сразу направилась к столу. Кристина последовала за ней и остановилась прямо перед начальницей, твердо стоя на своих ногах.

– К сегодняшнему прибытию все готово, мы освободили лишние помещения, подготавливаем лабораторию для оборудования. Все немного на нервах, так что, ждут вашей речи и официального объявления. И, разумеется, нельзя забывать об инструкции.

– Просто разошли направления, собрание ты и сама сможешь провести, главное сохранять уверенность, и помнить – у нас все под контролем, – говорила Майя, глядя в экран монитора.

– Это не входит в мои обязанность, вы здесь начальник, – она говорила почти как на равных, все-таки, общий язык был налажен давно, а церемониться – это не ее сильная сторона. Майя же, наконец, обратила на нее внимание, в чем, собственно и была цель Кристины.

– Считаешь, это так необходимо? Совершенно не важно кто…

– Вообще-то важно, – спокойно перебила ее Кристина, – Вы ведь не чужая здесь, это ваши люди, под вашим началом, а надвигающиеся перемены в работе лагеря, пусть и необходимы, но, что важно, требуют правильного подхода. Они пока не знают, что грядет. К тому же, нельзя допустить нарушения субординации, не говоря про слухи… Вы, как бы сказать точнее – слишком отстранились ото всех. Пора напомнить кто здесь главная. Авторитет, между прочим, надо поддерживать. – Кристина говорила в своей манере, уверенно и слегка спеша, но все же, твердо донося мысль.

– Ты не зря получаешь свою зарплату, – удовлетворительный тон спровоцировал одобрение в глазах Кристины. – Ты права. Объяви собрание через два часа, в главном зале. И еще, свяжись с Соломоном, убедись, все ли идет по графику и нет ли проблем… любого характера, если что сообщай, – Кристина слегка кивнула, вкупе с удовлетворенной улыбкой. Майя одарила ее одобрительным взглядом в ответ. И только Кристина подошла к двери, как обернулась, чуть сменив тон на более интимный.

– Можно спросить, между нами? – не успел прозвучать ответ, она продолжила – Как вы себя чувствуете?

– Что ты имеешь ввиду? – Несколько сухо прозвучал вопрос от человека, отлично знающего подноготную этого любопытства.

– Я знаю, правда, на вас висит нелегкое бремя, все эти: причины и следствия – это понятно. Кто-то может и не согласиться, но мы обе это знаем, что вас здесь любят. Как минимум уважают, за то, что вы делали раньше и делаете сейчас, для всех этих людей и.… – она задумалась, – я говорю все это, потому что надеюсь дать вам понять – не нужно закрываться. Все здесь – и мы, и они – пытаемся помочь людям жить дальше, иногда забывая, что мы тоже люди. И я это все к тому, что если вы захотите поговорить, или просто отвлечься, забыть про работу и побыть рядом с другом то вы знаете к кому обратиться.

Кристина сразу вышла за дверь, настроенная на работу, оставив начальницу наедине со своими мыслями.

Майя в очередной раз убедилась в правильности выбора своего протеже. Потенциал, что был виден невооруженным глазом, на самом деле проявлялся именно в такие моменты, ведь девушка обладала тем видением и способом взаимодействия с миром, которые напоминали ей ее в молодости, как раз в те годы, последствия которых она несет на своих плечах по сей день. Не обремененная характером двадцатипятилетняя девушка жила полной жизнью, игнорируя давление окружающих факторов, ведь она могла не просто дарить надежду, а странным образом излучать дисциплину и уверенность, что, благодаря полному контролю над всеми своими качествами, позволяло добиваться авторитета и, как следствие, результата работы. Кристина хотела работать, хотела менять мир к лучшему, веря, что разрушать перед строительством необязательно. В ее руках можно было смело оставить этот лагерь, о чем Майя думала все чаще с каждым новым днем. Но уйти со своей должности, впервые в жизни оставить работу за плечами, она смогла бы лишь в том случае, если бы знала, что завтрашний день встретит не одна. И все чаще ей снится тот самый сон, навеянный прошлым и сотканный из лучших моментов, когда заслуженная идиллия, делить которую она собиралась с любимым человеком, вот-вот стала бы реальностью… Но вновь, как и почти каждое утро, она возвращается из мечтаний в реальность, которую, по собственному мнению, заслужила.

Большие окна кабинета открывают вид не только на лагерь, спрятанный среди деревьев и густой растительности, которую бережно старались сохранить, но и на людей, которых Майя видит каждый день. Будь то сотрудники помощи, или же те, кто отмечен ярлыком «природные»: все они должны были получить лучшую жизнь, а получили большую скорбь. Казалось бы, центр помощи Саламис дозированно выдает лекарства, разумеется, строго по распоряжению лечащего врача, так же дает питание, которое не всегда получается добыть в природе, дает пока что лишь временный ночлег для одиноких и заплутавших, но почему-то, вопреки цифрам и статистике, она не чувствует результат. Словно вместо излечения болезни, лишь наклеивается пластырь, причем не самого лучшего качества. Возможно, все это потому, что она помнит число тех людей, уже не способных вернуться к нормальной жизнь из-за необратимых повреждений головного мозга, которые несут нарушения не только интеллекта, но и психики. Сбой – так был назван тот момент, когда по неизвестным причинам все вышло из-под контроля. Память об этом рождает то ненависть, то страх, но одно неотвратимо преследует ее уже пять долгих лет, и это – вина.

Майя уже давно чувствовала и понимала, что вся ее работа превратилась в своего рода рутину, логический финал которого она не видит, да и не может видеть, ведь изначально двигателем был, скорее, процесс, желание что-то делать, а не получить результат, позволяющий оставить трагические события за спиной. Все больше ее страшило окончание её, так называемой, карьеры, но не из-за каких-то материальных или рабочих лишений, нет: истина крылась в безумном страхе встретить ненавистную пенсию в одиночестве, без человека, по которому она скучала каждый день.

Лагерь, что так бескорыстно и безвозмездно помогает всем без исключения, был создан под ее предводительством, как попытка помощи в реабилитации жертв от инцидента, который еще долго будет эхом отдаваться в сердцах и памяти людей всего мира. Инициатива по имплантированию программного чипа, в те годы имела самые лучшие и благородные мотивы, оспорить которые пытались многие, но общественное мнение и здравый смысл победили, из-за чего имя Майи Мироновой, как и ее коллег: Итана Майерса и Бенджамина Хилла, было внесено в список величайших людей современной истории. Данный статус имел актуальность не долго.

– Сегодня вечером приезжает Соломон Напье, – Майя стояла в зале собраний, на одном уровне перед десятками людей, и чуть повышенным руководящим тоном, произносила речь, прервать которую не смел никто, – многие знаю его, как моего заместителя в ЦРТ. Вместе с ним приходит груз, там есть все необходимое для вас и людей вне наших стен, все списки первой необходимости вы должны были отправить Кристине, если чего-то нет, придется ждать следующего раза. Скажу просто, мы – ученые, врачи, доктора наук и волонтеры, прибывшие из городов, ради гуманитарной помощи тем, кто выбрал иную жизнь. Мы здесь, потому что не знаем, как не быть здесь. Каждый из нас, делает не работу, он делает вклад в нечто большее, не потому что нам сказали или мы должны, а потому, что мы хотим это делать, несмотря ни на что. Я горжусь всеми вами, и тем, что мы построили здесь. Надеюсь, вы цените это не меньше моего и сделаете все, для сохранения и улучшения нашего вклада в жизни тех людей, что пока не могут существовать без внешней помощи. Спасибо вам всем, для меня честь, видеть каждого здесь.

Майя

Идея лагеря Саламис возникла у Майи не просто из-за чувства вины, по сей день съедающего ее изнутри, и никак не из-за желания успокоить совесть подношением тем, кто в далеком или не очень будущем, сможет встать на ее сторону, если она захочет вернутся в большую игру. Все было так просто, как это возможно: здесь она может помогать людям. Никакой политики, никакого бизнеса, никакого противостояния, – просто люди, просто жизнь.

Обширная территория Природных земель, как и лагерь Саламис, стали единственным безопасным местом, сродни родному дому для тысяч людей, как жертв Сбоя, так и тех, кто не принимает условия современного мегаполиса. Но сам лагерь существует в первую очередь для тех, кто ищет способ отпустить трагедию, вынести личные уроки и просто жить, чтя память любимых и близких. Для Майи, Саламис – не просто работа: это единственное место, где она чувствует себя в безопасности… где она может спрятаться.

Но не от кого-то конкретного, хоть, наверняка, есть те, кто все еще считает, что она в неоплатном долгу перед обществом, так как была участницей страшной трагедии, изначально поданной под оболочкой научной панацеи от всех ментальных болезней. Бояться таких людей она перестала давно, да и не уверена, боялась ли, ведь она открыто признала свою вину с самого начала – это послужило для Майи большим уроком, ведь она поняла четко и ясно – люди сами создают себе правду…

В то время, когда случился Сбой, общество разваливалось, во всяком случае, близилось к этому, и ради сохранения того, что еще осталось, сначала был введен временный комендантский час, а после пошли поправки в законе о свободе слова. Сохранение порядка было в приоритете и осуществлялось всеми доступными способами. Первыми под раздачу попала пресса, ибо многие из независимых журналистов жаждали крови, подстрекая и до того травмированное общество к решительным мерам, в то же время недовольное население влияло на прессу, создавая замкнутый круг. Тогда, через год после Сбоя, вырвавшись из хаоса рабочей среды, вынуждающей искать причины возникшей поломки созданного чипа, который внедряясь в человеческий мозг и вступал с ним в симбиоз, Майя полностью сменила приоритеты.

Ее стратегия была проста: быть в глазах людей сильной и уверенной, преисполненной решимости не страдать самобичеванием, а стать неким негласным лидером мнения, человеком действия, игнорируя собственное мироощущение.

Но подобный подход был не только ради жертв и из-за несогласия с политикой ЦРТ, желавшей срезать все углы, идя на любые уступки, даже не замечая, как теряется самое главное – независимость. Все это – защитный механизм, позволяющий ей не впасть в апатию и депрессию, не чувствовать боль и страдания из-за смерти родного отца, который, вперед очереди, был подвергнут чипированию из-за неожиданно резвившейся деменции… Она не успела заметить, как его не стало… несмотря на то, что была с ним рядом долгие недели, пока его пытались спасти лучшие врачи ЦРТ, но его мозг не выдержал, и было принято решение, ставшее первым надломом для Майи – отключить отца от аппаратов жизнеобеспечения… ее родного отца, примера для подражания, того, на кого она ровнялась… ровняется до сих пор.

Было ли у нее чувство вины перед теми, кто так же терял своих родных и любимых, пока она, используя влияние, окружила отца лучшими специалистами? Нет, не было. Майя знала прекрасно, что любой на ее месте поступил бы так же, да и все те люди, гневно жаждущие справедливости, занимались тем же самым, что и она – оплакивали любимых и родных. Вместо вины было съедающее чувство ответственности от невозможности помочь всем выжившим, от ущерба их разработки, в которую они столько вкладывали и так верили, что совсем не задумывались о возможном побочном ущербе, тем самым не подготовив почву для будущего программы или системы реабилитации от возможной некорректной работы программного чипа, хирургически встроенного в невероятно сложный мозг, ради поиска и исправления того, с чем не могла совладать медицина… исправляя ошибки природы.

Тогда и родилась идея Саламиса. Отстаивать ее, Майя готова была до последнего, а силы характера и бескомпромиссности ей было не занимать, все же она была известна своей непробиваемостью и наглостью, что и позволило, в каком-то смысле, сделать карьеру. К сожалению, она немного опоздала. Министерство обороны уже пустило руки в некогда независимый Центр Развития Технологий, от чего, реализовывать столь дорогой проект, уже не было возможно лишь с одного ее слова. Требовалось разрешение многих вышестоящих представителей власти, не всегда имевших общий с ней взгляд на вещи… особенно теперь, с уничтоженной репутацией и кровью на руках. А значит, для определенного давления, необходимо было заручится поддержкой общественного мнения. Она готова была идти на все, ведь сдерживать ее было нечему, и даже Бенджамин, всегда поддерживающий и никогда не оставлявший ее одну, незаметно отстранился: как выяснилось почти сразу, это было обоюдно, ведь если бы они не посвятили себя своим работам тогда, неизвестно что бы с ними стало сейчас. Особенно на это повлияло то, что тогда она выпала из жизни на пару лет с момента смерти отца, в которой она так же винила себя, как и ее родные старшие братья, пусть и сдержанным тоном, но дав понять, кто отнял у них последнего родителя… мама умерла за два года до того.

На благотворительном собрании неизвестный ей представитель независимой прессы, рискуя оказаться под надзором власти, застал ее врасплох не вопросами, а ответами на них, ведь стоило прозвучать первому слову, Майя с ужасом увидела, как общество само создает правду, игнорируя все ее доводы и аргументы. Да, тысячи жертв, сотни искалеченных, нет большего повода для скорби… но для Майи, тот день стал откровением. Один человек, неожиданно вставший во главе толпы, дал Майе понять, четко и ясно, раз и навсегда, насколько общество иначе, совсем под другими, порой немыслимыми углами, может воспринимать события. Мнение, излагаемое за всех и каждого, в тот день, когда Майя решила открыто объявить об идее создать Саламис, послужило своего рода принятием людей такими, какие они есть. Тогда ее решение возмещения ущерба, в лоб и без одобрения кого-либо, окрепло раз и навсегда, ведь люди сами нашли свою правду, игнорируя любые доводы и факты. В каком-то смысле, как поняла она уже потом, это лишь подстегнуло ее, позволив быть человеком дела, не оглядываясь на чувства, совесть и одобрение общества – без лишних слов, уступок и компромиссов – будет так, и только так, как она хочет, ради людей и их будущего. Она знала, что не получит благодарность и уж точно не услышит извинений, и это, как оказалось, не было для нее проблемой, даже наоборот, она боялась прощения.

Работа закипела, ставки возросли, а вышестоящее руководство и многие другие, смотрящие со стороны на реакцию общества и непоколебимость Мироновой Майи, в чьих руках была и власть, и ресурсы, на удивление для нее и многих приближенных, не стали навязывать условия или ультиматумы. Все оказалось просто: Майя была той, на кого они могли свалить все претензии жертв, направить каждую жалобу и закрыть глаза на последствия, ведь ныне есть она, бескомпромиссно и, чуть ли, не боясь идти по головам, не боясь запачкать руки, взяла на себя роль спасителя. Словно сорвавшийся с цепи воин, Майя была непреклонна, и, в какой-то мере жестока, на пути к созданию лагеря, в котором одни – увидели подачку, другие – шанс искупить вину.

Но кое-что, неведомое никому, кроме нее и еще двух людей, мучило ее изнутри уже давно, причем, это скорее напоминало нежелание принимать болезненную действительность, нежели эфемерное предчувствие. На пути ее стремления занять определенный доверительный статус в обществе, коим она хоть и не грезила, но принимала с гордостью, Майя, действуя наперекор многим людям, все пряталась от мысли и чувства, неприятного любому: отстранение от близкого человека. Чем более Майя уходила в глубь Природных земель ставя Саламис выше самого ЦРТ, где она некогда занимала должность Директора по разработкам, тем меньше она контактировала и, не желая признаться себе окончательно, все менее ощущала связь с некогда самым близким для нее человеком. Произошло это слишком естественно.

– Мы тринадцать лет вместе… это долгий срок. И я не жалею ни о чем, ты это знаешь. Но мы храним секреты, нам приходится это делать, я так же, как и ты понимаю это. Я даже согласна с тем, что наша работа, наша ответственность, последние годы важнее чем мы с тобой и наше будущее, потому что мы такие, и это не последнее из-за чего я полюбила тебя.

Я знаю Итана дольше твоего, он всегда был идеалистом, с кучей нерешенных эмоциональных проблем, тянущихся еще с детства. Для него работа – не просто цель в жизни, это и есть сама жизнь, и то, что произошло, попросту сломало его, мы оба это знает, не смей отрицать очевидного, его уже все списали со счетов. И я могу понять, почему в нем произошли такие перемены, сдвинув приоритеты куда-то в другую сторону, совсем не в ту, которую мы приняли много лет назад. С ним я смирилась, а быть нянькой перестала уже довольно давно. Но вот с чем я не могу смириться, чего я попросту не понимаю, так это твоя поддержка его безумной идеи отдать контроль над…

– Не его идея… моя.

– Что?! Как твоя… почему, зачем?

– Это единственный способ выживания, Майя, как ты не понимаешь: сейчас важно остаться на плаву, пережить эту неудачу и продолжить то, что мы начали тринадцать лет назад. Итан вообще умудрился договориться с Министерством обороны, на передачу многих активов, с сохранением, между прочим, и нашего контроля тоже. Не знаю, как, но ему удалось, и я удивлен тому, как быстро он передумал в вопросе судьбы…

– Я не хочу ничего слышать об этом! – она молча смотрела на него, преисполненная гневом от непонимания, рождаемого чувством предательства. – Для тебя что, все это лишь побочный эффект, вынужденные жертвы на пути к твоей цели?! – Все четче она чувствовала ту грань, переходя которую, видит уже не любимого мужчину, а человека иных, неподдерживаемых ею взглядов. Она смотрела на него, видя все те же приятные черты лица, все ту же короткую стрижку и гладко выбритое лицо, но, словно говорил другой человек, – Твое молчание о многом говорит. Я хорошо тебя знаю, Бенджамин, правда хорошо, лучше, чем кто-либо в этом мире, и я не хочу верить в то, что для тебя все это – лишь простая неудача, а не доказательство того, что когда-то мы выбрали ошибочный путь, после которого стоит как следует переосмыслить наши приоритеты. Работа с чипирование была перспективна, все это знали, но мы взяли на себя слишком много, и сейчас нам надо переосмыслить…

– Неужели ты думаешь, – устав терпеть, перебил он ее, – что я игнорирую ущерб, нанесенный нами, Майя, как ты можешь так думать?! Сейчас важно сделать все, чтобы в наших руках остался контроль и возможности, иначе мы ничего больше не сделаем, и никому не поможем. Я все делал для того, чтобы сохранить ЦРТ, сохранить нашу работу!

– Вот именно! Работу, проекты, гребанное ЦРТ для тебя важнее, чем тысячи людей, чьи жизни и судьбы мы втроем исковеркали, считая, что нам уготовано судьбой изменить мир, а на деле…

– Хватит так утрировать! Майя, сколько можно! Ты просишь меня сделать что? Забыть обо всем и начать помогать каждому пострадавшему? На это есть врачи, есть служба помощи пострадавшим, от того же ЦРТ, которое еще существует лишь благодаря мне! Ты хоть знаешь, что приходится делать, на какие уступки идти ради сохранения этого места и возможностей, которые оно еще сможет дать? Я практически на войне, потому что если мы не сохраним это место, то никакого будущего не будет, а все эти жертвы, будут напрасны. Хватит уже быть такой эгоисткой!

– Это я эгоистка?! Да тебе плевать на все, лишь бы доказать всем, что лишь твой взгляд на мир единственно верный. Просто немыслимо слышать это от тебя!

– В этом наша разница, ты смотришь на все слишком узко, а я вижу все в перспективе, потому что знаю…

– Делай это без меня, – на удивление спокойно перебила она его, введя в ступор, – я не собираюсь закрыть глаза на то, какой ущерб мы нанесли, следуя вашей с Итаном мечте изменить мир. Я всегда с опаской смотрела на это, но я верила тебе, и это разочаровывает меня больше всего.

– Майя…

– Остановись, Бенджи, пожалуйста… я устала… я… я не хочу верить в то, что ты стал таким человеком, потому что я помню тебя другим. Когда-то ты принимал все как есть, и видел отчетливо, что правильно, а что нет, ведь ты лучший из нас троих, должен им быть, ни у кого нет таких знаний, какими обладаешь ты… и, похоже, в этом и проблема. Все пошло не по изначальному плану, и раз ты выбираешь такой путь, то… я собираюсь взять полный контроль над Саламисом, работая прямо оттуда, это сейчас все что меня волнует, и никакие твои уговоры, никакие доводы не изменят моего решения, ты это прекрасно знаешь. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь меня.

Он хотел что-то сказать, но она прервала его:

– Ничего не говори… Ты знаешь где я буду.

Этот разговор произошел три года назад, с того момента они так и не увиделись, а вся работа, подразумевающая контакт, происходила через ее заместителя, Соломона Напье. Сама же Майя ушла с должности Директора по разработкам, взяв полный контроль над гуманитарной помощью.

Соломон

Минуя границы пригорода и оставляя позади за горизонтом все больше возведенных технологических строений, воздушный транспорт уверенно приближался к территориям, чья ценность уже давно являлась предметом политических и общественных обсуждений. Результат которых куда чаще, определялся громкостью кричащих.

Пункт назначения – Природные земли. Тысячи людей осознанно живут в деревнях, пользуясь сельским хозяйством и полагаясь лишь на свои силы. Большую часть времени они пытаются вернутся к корням: работают руками, наслаждаются тем умиротворением, которое дает им отсутствие каких-либо современных технологий, позволяя единению с голосом природы, освободить разум и память от всего того, что мешает покою и естеству жизни. Еще до Сбоя, эти земли были заселены множеством семей и общин, не желавшими жить в мире технологий. У всех были свои причины: кто-то следовал корням, кто-то был против внедрения цифровых технологий в жизнь, где за всеми есть след, кто-то же хотел познать иную, более естественную жизнь, наедине с природой, где ручной труд, дарил шанс контроля над собственной жизнь практически в буквальном смысле. Соломон Напье отлично понимал причины, вынуждающие людей, отделятся от современного общества, бросая работы, жилье, а иногда даже друзей и семью из-за невозможности существовать в мегаполисе по своим собственным причинам, но, зачастую, все это – последствия Сбоя.

Ему самому еще с детства пришлось принять дар, в виде искусственной правой ноги, почти под самое бедро. Сейчас, конечно же, он давно свыкся с ее наличием, да и почти всегда она была под штаниной, причем облаченная в ткань телесного цвета. Родившись с повреждением нервов, вынудивших врачей ампутировать ногу, но от инвалидной коляски его вполне успешно спасли современные технологии протезирования. И это зачастую провоцировало в нем вопрос: не будь у него дефекта, стал бы он человеком, готовым на жертвы ради других? К тому же, отношение к нему самому зачастую было особенным, ведь люди видели неполноценность чаще, чем его самого. Он не хотел бы знать ответ, но иногда, очень редко, в трудные моменты, этот вопрос не давал ему покоя, хотя и преследовал его всю жизнь. Это вынуждало его скрывать свой дефект даже тогда, когда это было ненужно.

Всю свою сознательную жизнь, Соломон был отлично осведомлен о том, как пропорционально развитию технологий возрастает количество пострадавших от этих технологий. Не раз, как в закрытых кулуарах власти, так и на открытых общественных собраниях, возникал вопрос, что появляется первым: проблема или ее решение?

Огромный самолет плавно поддавался объятиям гравитации, опуская пассажиров и перевозимый груз в буквальном смысле «с небес на землю». Посадка прошла так, словно и не было никакого касания с землей. Двигатели закончили последний цикл вращения и возможность выбраться наружу, не заставила себя ждать. Спустившись, Соломон мельком взглянул на солнце, которое щедро освещало взлетную полосу, даруя всем и каждому тепло, но уже не одиноко владеющее небом, а делившее его с надвигающимися густыми тучами.

– Здравствуйте, Соломон, – голос наставника и, по совместительству, друга вывел его из размышлений, и заставил искренне улыбнуться.

– Здравствуйте, Майя, – они тепло обнялись. При довольно широких плечах, крепком телосложении и росте в метр девяноста, у него было по-настоящему доброе и приятное лицо.

– Добро пожаловать в Природные земли. Ты здесь впервые, взволнован?

– Да, очень. Тут так…

– Тихо? Да, к этому привыкаешь. Особенно после десятилетий жизни в мегаполисе и работе в офисах ЦРТ, это место, говоря откровенно – дает новый глоток жизни.

– Приятно от вас это слышать, – она немного удивилась, и он продолжил. – Я имею ввиду, не поймите неправильно, но Вы как будто счастливы, от вас прямо веет спокойствием и умиротворением, – она слегка улыбнулась, но не знала, что ответить на такое по простой причине – делится с людьми для нее давно перестало быть нормой.

– Не будем тратить время, – разбавила она неловкую паузу. – Ты всего на несколько дней, пойдем, я все покажу, а ты расскажешь, какое бремя лежит на твоих плечах, пока занимаешь мою должность.

– Да, кстати, есть что рассказать. На сегодня намечена отправка космонавтов к Новому горизонту, все ЦРТ на ушах, Бенджамина только это и волнует последние месяцы, – Майя неоднозначно посмотрела на него. – Министерство обороны и ЦРТ прямо сейчас творит историю, а я здесь, чему на самом деле очень рад – космос может и подождать. Начальство усердно пытается угодить всем, хоть и кладет все карты в одни руки, лишь бы оправдать смену курса…

– Итан Майерс как-то участвует в этом? – резко спросила Майя, перебив собеседника. На самом деле, она хотела спросить о Бенджамине, но боялась затронуть старые чувства. К тому же, про него она и так знала все, в отличие от Итана, с которым потеряла связь около четырех лет назад… Порой, в момент сентиментального порыва, она вспоминает то время, когда они вдвоем просто работали в отделе робототехники, он – занимался программирование, она – руководила инженерным корпусом. На тот момент они уже давно дружили и мечтали о том, как смогут что-то изменить. И, скорее всего, так бы все и шло по накатанной, не появись в их жизни Бенджамин Хилл.

– Нет, что вы. Вернись он к работе, вы бы первая узнали. Да и сейчас было бы не до него. Бенджамин безостановочно пытается доказать пользу Центра Развития Технологий, вкладывая все силы в космическую программу, а, уж поверьте, хаос творится еще тот последнее время. Его упорству можно лишь позавидовать, работает за десятерых. Он молодец, и я думаю, что ему тяжело без вас…

– Слушай, – перебив, Майя остановилась и повернулась к нему, – Я знаю, ты хочешь, как лучше, и считаешь, что в наших руках изменить все и вся, но не лезь в эти вопросы, пока тебя не попросят. – Она старалась не быть грубой, но вышло все равно холодно.

– Простите конечно, – начал он аккуратно, даже несколько наивно, – но я хочу делать свою работу не в пол силы, а во всю, как и делал всегда, потому что иначе не вижу смысла…я не хочу подвести вас.

– Я уехала и оставила свой пост, между прочим временно, на тебе, не потому, что мне стало плевать или я устала. Мне надоело закрывать глаза на последствия, оправдывая их приемлемой жертвой ради, некоего мнимого будущего. То, чему я надеюсь научить тебя – это терпению, которого так не хватало тем людям, с которыми я работала ранее. – Майя чуть успокоилась. – Жизнь, она здесь и сейчас, прямо перед тобой. Многого не нужно, чтобы улучшить ее, помни это.

Подходя к основному зданию, она связалась по коммуникатору с Кристиной, чтобы та подошла к главному входу, встретить Соломона, пока она сходит в свой кабинет за его идентификатором. Соломон подошел к большой карте, где увидел всю территорию Природных земель, и, если бы не отмеченные небольшие деревни и лагеря, где в основном собираются люди, то пользы от нее он бы не получил и вовсе. Ведь огромная территория – не более, чем обычный лес, поля да озера. Хоть люди и предоставлены сами себе, но оставлять без присмотра происходящие события и скопления людей, ни Майя, ни кто-либо другой, не может позволить. Многие тропы и дороги определены белыми линиями, весь транспорт и каждый сотрудник имеет обратную связь с лагерем, все его передвижения отмечены на карте в реальном времени.

– Если что, то мы – это зеленая зона, – Кристина подошла со спины, радуясь приезду Соломона.

– Здравствуй, Кристина, – улыбнулся он в ответ, и они обнялись, – ты не упускаешь шанса блеснуть знаниями или боишься, что заблужусь?

– Для тебя сделаю исключение и пропущу первое, – они были знакомы с первого дня ее работы, но хоть и виделись редко, это не мешало поддерживать контакт и узнать друг друга лучше, используя удаленную связь. Они стали очень близки, и, признаваясь себе, он жаждал с ней встречи.

– Я никому не расскажу. А то ведь, нельзя допустить чтобы твой статус пострадал, – подыгрывал он ей, не скрывая азарта.

– Вот именно, здорово что ты понимаешь.

– Ну, рассказывай, как вы тут?

– Хорошо, все действительно хорошо. Вот бы успеть подготовить людям жилье до наступления зимы, не знаешь, у кого уточнить информацию об этом? – саркастично спросила она, не скрывая удовольствия от его компании.

– О, я понял, меня решили крайним сделать, да? – Чуть ли не со смехом парировал он.

– Ну, кто-то же должен, так что, будь горд и прими этот удар, все же, ты там на передовой. – Она похлопала его по плечу.

– Ну, раз выхода нет, то, так и быть, приму, не могу же я оставить тебя крайней, – они улыбнулись друг другу, – а если серьезно, то успеем, должны успеть. Привезли многое из необходимого, уже завтра рабочие начнут все доделывать, это вопрос времени, тут нет повода для волнения.

– А где есть?

– Там, где вы освободили целый корпус для двадцати врачей, которых я привез с собой сегодня.

– Да брось ты. Все будет отлично, – подбадривающе сказала она, словно заботясь о нем. В такие моменты, находясь рядом с Кристиной, ему было необъяснимо легко и просто, словно он лишен механической ноги. Ни Майя, ни Кристина не общались с ним пренебрежительно, что он крайне ценил, ведь знал, что они попросту видят его таким, какой он есть. И сейчас, одна лишь мысль, что ему придется уехать отсюда, была неприятна.

– Сегодня какие-то помехи со связью, поэтому план несколько не точен, – издалека начала громко Майя, дабы не создать неудобств.

– Я связалась с технической службой, – неожиданно громко начала Кристина, одновременно чуть отойдя от Соломона, оба испытали то самое чувство, когда их застукали за личным, – Сказали спутник барахлит, скоро другой перенаправят, в любом случае, все будет работать.

– Это может быть из-за космической программы, там у них все работают без выходных, – подтвердил спокойно Соломон, переглянувшись с Кристиной.

– Хорошо, я поняла. – Майя посмотрела на Кристину, потом на Соломона, видя, как они, в неловком молчании, чуть наигранно ожидают дальнейших ее слов или действий, продолжила, – так, нам пора ехать, увидишь своими глазами второй лагерь.

Майя передала Соломону коммуникатор для связи и наручный идентификатор, через который шел сигнал не только о его местонахождении, но и общие медицинские показатели владельца.

– Заодно полюбуешься здешними красотами, а то все в офисе сидишь, мира и не видел, – саркастично добавила Кристина, слегка ухмыляясь.

– Ты ведь помнишь, что я старше тебя по должности, да?

– А я все думала, когда ты эту карту разыграешь.

– Работает?

– Слишком банально, так что, вы отправляйтесь, а я пойду обустраивать вновь прибывших, – Кристина развернулась и ушла в главное здание.

– А вы отлично ладите я вижу. – Подытожила Майя, смотря на Соломона.

– Да, с ней интересно. – Ответил он неуверенно, глядя вслед Кристине, не сразу заметив взгляд начальницы.

– Ты ведь помнишь, что правила запрещают личные отношения между сотрудниками, пока они не задекларированы?

– Я.… – он увидел положительное отношение Майи, но его эти слова несколько смутили, – мы – просто хорошие друзья, – медленно произнес он, понимая, что сам не верит в эти слова, не говоря уже о Майе.

Два автомобиля выехали за пределы территории лагеря, без остановки следуя вглубь Природных земель. Чем дальше от оплота цивилизации, тем более Майе хотелось не возвращаться вовсе. Просто примкнуть к некому поселению, заняв свое место в небольшой неформальной семье, а то и вовсе, поставить домик на берегу озера… Желательно того самого озера, к которому они много раз приезжали на выходные, ставили палатку и наслаждались тишиной и покоем… где они были вдвоем и больше не было ничего – ни ЦРТ, ни ответственности за будущее, ни чувства вины – лишь они двое…

Никто не стал бы мешать им исполнить эту задумку, скорее, даже наоборот, позволив ей пропасть с радаров, многие высокопоставленные и не очень люди выдохнули бы, ведь никто, так громко как Майя, более не станет мешать им «рубить с плеча», забыв о морали, ответственности и справедливости. Но все же она не могла совершить подобный шаг, слишком многое было сказано и сделано, о чем она жалеет и сейчас, как и многие месяцы спустя, она не может найти ответ на вопрос: почему все не может быть просто?

Выехав из густого леса, защищающего от прямых лучей солнца и безмятежного ветра, движение без остановки продолжилось по полю. По правой стороне было большое озеро, с противоположного конца которого, вдалеке стояло несколько палаток вокруг большого костра. Слева открывался вид на пастбище и прогуливающихся по нему дюжины коров, за которыми следил пастух. Взрослый, под два метра, мужчина с густой бородой и короткой неровной стрижкой, и рядом, по всей видимости, его сын – лет десять, худощав, черные волосы слегка касались плеч, он заинтересованно наблюдал за отцом. «Видимо где-то недалеко небольшая деревня» – думал Соломон. Скорей всего они кого-то потеряли, возможно, маму ребенка, подумал Соломон, и неосознанно задался вопросом, на который не хотел отвечать: что бы сделал он, потеряв Кристину?

Открыв цифровую карту, Соломон стал искать данное место, но не смог, ведь авто определение местности не работало, понять где они, он сейчас не мог. Как и говорила ранее Кристина, сегодня неполадки с связью. Но, увеличив карту в масштабе, ему снова открылся общий вид этой территории, где флажками были отмечены известные небольшие лагеря, в один из которых – самый большой – они и держат путь.

– Как много людей, – со скорбью произнес Соломон, – и все они жертвы Сбоя?

– В той или иной степени. Многие просто потеряли кого-то и, разочаровавшись во всем, лишь пытаются понять, как и зачем жить дальше. Ты ведь знаешь число пострадавших, чего тут удивляться.

– Одно дело число, другое – быть здесь и видеть их. Это и раньше было трагедией, а сейчас… надо было раньше приехать.

– А что бы изменилось? Благодаря твоему руководству, я могу быть уверена, что подобное не повторится, уж не в ближайшее время точно.

– И я не подведу вас, обещаю.

Соломон испытывал граничащее с болью сочувствие, видя разных представителей Природных земель, в глазах которых он был больше врагом, нежели доброжелателем. Хотя, ведь именно он готов был первым помогать всем и каждому, жертвуя каждой минутой своего времени, лишь бы улучшить жизнь тех, кому повезло меньше чем ему, уж, не говоря о тех, кто пострадал из-за действий его наставницы и ее коллег. Так он и познакомился с Майей, когда, повзрослев, устроился работать в общественный центр помощи людям «Рука помощи», недалеко от центра города, в основном специализирующемся на малоимущих людях, предоставляя койку и пропитание. Когда случился Сбой, их центр попал в первые ряды помощи людям, куда довольно быстро приехала Майя, преисполненная непониманием и сочувствием, практически потерянная и разбитая из-за последствий, которых никто не ожидал. Тогда его удивило это, но она попросту забыла все статусы и должности, взявшись за самую простую работу, чуть ли не готовая мыть полы, дабы людям было чище. Соломон помог ей, как один из немногих, кто отнесся к ней без обвинений и осуждения. Почувствовав его доброту и заботу, она, как ему кажется, смогла удержаться на плаву. Возможно это и не так, он не знал, но точно ему было известно, как бы человек не ошибся, ему необходима помощь, ведь даже за самым злым умыслом, кроется надежда на лучшее.

Некоторые люди, увидев автомобили, останавливались и молча смотрели, не проявляя каких-либо эмоций, словно замирали, надеясь не привлечь внимания. Кто-то кричал им в след, но без проявления силы, – это игнорировалось по приказу Майи, прозвучавшего для всех и каждого, еще в первые дни проекта, а ее мало кто мог ослушаться. Дорога занимала не так много времени, но, кажется, что они ехали втрое дольше, и все из-за того, где они ехали и кого видели.

Глядя на всех этих людей, Соломон был преисполнен сострадания в той же мере, в которой чувствовал вину, ведь ему повезло больше, чем им. И каждый раз, когда он думал, что мирнесправедлив к нему, ему бы стоило откинуть эти мысли, ведь он, Соломон Напье, хоть и рос сиротой с искусственной ногой, ему повезло куда больше, в первую очередь, благодаря доброте некоторых людей, видевших его ум и доброе сердце, а не физический дефект. И сейчас, с каждым метром дороги, ему все больше хотелось наконец уйти из ЦРТ и остаться здесь, чтобы дать людям надежду на лучшее. Ведь когда-то он сам был одиноким и слабым, непонимающим этот жестокий мир, веря, как правильный поступок, всегда приводит к лучшему, в той или иной мере.

Агата

Крупнейшая орбитальная станция Кесслер, на которой в разное время могло находится от пятидесяти до семидесяти человек штатного состава, в данный момент была под руководством Агаты Коберн. Первоочередная цель – создать объединённую систему по развитию технологий непосредственно за пределами планеты, и планомерно выстраивать систему передвижения, расширяя границы за пределами планеты. Станции вот-вот стукнет десять лет, и сегодня ее первый большой шаг, доказывающий не только пользу данного технологического строения, но и так же, что куда важнее, оправдывающего вложенные средства. В каком-то смысле, Кесслер создавался непосредственно для отправки людей на станцию Новый горизонт, стройка которой шла параллельно. Амбициозность проектов была высока, ставки и риски взлетели до небес – Кесслер стал апогеем всей работы Агаты Коберн.

Тяга Агаты к звездам, планетам и всем неизвестным уголкам вселенной, была практически фанатичной. Сам факт существования подобных объектов и понимание безграничности мира с трудом укладывались у нее в голове и будоражили фантазию. Но она была не меланхоликом, а человеком флегматичной натуры, она воспринимала мир путем мысли и анализа, что открывало для нее невероятные возможности познания тайн космоса, ведь простая мысль об абсолютной неизвестности впереди интриговала как ничто другое. Ее ум и работа мысли были главным инструментом и ориентиром в мире, где так много хаотичности, и ей, человеку дисциплины, была, скорее, невыносима, нежели неприемлема жизнь, построенная на эмоциях и потреблении.

Сегодня, последний день подготовки перед отправкой первых людей. Великие умы ЦРТ смогли создать криокапсулы, способные, в буквальном смысле, останавливать жизнь – тело замораживали и, с помощью сложнейшего оборудования, поддерживали необходимые биологические процессы помогающие исключить возможную смерть путешественника. Руководство задумалось – как долго еще откладывать первый тест на людях, ведь, помимо обычной биологии и физиологии, существует умственная деятельность. А то, насколько сильно этот способ влияет на ум и работоспособность человека, уже и даст ответ рентабельности проекта. Чтобы излишне не распылятся бюджетом и рабочей силой, было решено криокапсулы, именуемые «саркофагами», легким движением руки поместить в специально созданный для этого отсек на Пилигриме, дабы космонавты не просто протоптали путь, а еще и довезли груз.

Агату держали в курсе с момента зарождения задумки совмещения проектов, и трудно было понять, то ли она ненавидит, в какой-то степени нелепое, объединение, то ли наоборот – восхищается, ведь это тот самый шаг для человечества, стать частью которого – мечта. К счастью, стрессовые ситуации для нее – не более чем обычный день, да и она здесь не для критики вышестоящего начальства. Все-таки, она хоть и занимает крайне высокую позицию, но нет такого человека, которого нельзя уволить. А этого она боялась больше всего, хоть и скрывала свой страх от коллег за лицом всегда уверенного и терпеливого человека, ведь не могла себе позволить мешать личное и рабочее. Но это не означало, что в бой за сохранение места идут все средства, нет. Как раз наоборот, Агата верила, что достичь своей цели можно лишь честным трудом и исполнительностью. Так ее воспитали, так она и пытается руководить, открыто требуя подобного подхода к делу. Иначе, помимо того, что несостоятельность ее в роле главы Кесслера, может омрачить как её авторитет, так и её критическое отношение к самой себе, самое худшее для неё – это оказаться бесполезной там, откуда ей не хочется возвращаться.

Планета, видимая с орбиты, вопреки красоте и своим тайнам, коих было не меньше, чем в бескрайнем космосе, казалась ей скучной. Стоило в десять лет посмотреть в телескоп на экскурсии, так ее ум и сердце навсегда покорил мир за пределами родной атмосферы. С того времени прошло двадцать четыре года, сейчас она уже не относится к звездным просторам, как к чему-то далекому и неподвластному ей – она уже здесь, руководит космической программой Пилигрим, курируемой ЦРТ, по переселению людей на орбитальную станцию Марса, именуемой Новый горизонт.

Сегодня она не спит, попросту не может, из-за груза собственной ответственности и, как следствие, поиска возможных проблем в поставленной задаче. В обычный день она как рыба в воде: нет того, что ей не решить, и того, что может вывести ее из колеи, но сегодня – последний день перед отправкой и, если вычесть всю степень важности происходящего, было кое-что еще, что ей знакомо, но слишком редко бывало в её жизни.

– Агата, мы готовы, ждем тебя, – прогремел голос в ее ухо, через небольшую гарнитуру.

Развернувшись, она оттолкнулась от большого иллюминатора, оставляя звезды за спиной, следуя инерции движения в невесомости Кесслера. Худое телосложение и небольшой рост, всего в метр шестьдесят, позволяли ей быть крайне проворной, не в последнюю очередь, благодаря привитой ее отцом в раннем детстве общей физической подготовке, ставшей неотъемлемой частью ее дня. Агата не была приверженцем моды и значимости внешней красоты, ее устраивала практичность. Короткие черные волосы, не достающие плеч при расчесывании, она собирала в пучок, открывая лицо. У нее была скромная красота: ровные щеки, тонкие губы и небольшие глаза, глядя в которые можно было увидеть всю ее открытость и ум.

Она быстро оказалась в большом зале без иллюминаторов. Встроенные в потолок лампы ныне были включены в шахматном порядке, испуская холодное свечение, соблюдая баланс между светом и мраком. Прямо посередине, в вертикальном положении, на закрепленных к потолку и полу тросах, держались «саркофаги», три метра в длину и один в ширину. Массивные и тяжелые, расположенные в два ряда по пять штук, они выглядели как огромные столбы, что вот-вот станут причиной устрашающих последствий, если кому-то придет в голову избавиться от креплений. В крышку было встроено бронированное сверхпрочное стекло и сенсорная панель, на которую выводились показатели, дублированные на экран, встроенный в торец «саркофага». Но главное – внутри. Каждый человек, лежавший в этой, похожей на большой гроб, криокамере, был в состоянии заморозки. Окутанные специальным мешком, с надетой на лицо маской, скрывающей даже глаза, они ждали того дня, когда саркофаги доставят прямо на марсианскую орбитальную базу Новый горизонт, где их разморозят.

– Мы проверили все саркофаги четыре раза: ни одного отклонения, ни каких-либо сбоев или смещения показателей, – сразу объявила Мария, главный инженер и один из создателей данной системы. Она не покидала Кесслер вот уже пять лет, с того момента, как оказалась здесь для первых тестов саркофагов, что обернулись полномасштабным стартом для развития и совершенствования системы.

– Нервничаешь? – спокойно спросила Агата, видя, как Мария чуть ли не зубами стучит, бросая взгляд с планшета на творение собственных рук и обратно. Рыжие волосы были закручены в клубок на голове, оголяя крайне молодое для тридцатилетней девушки лицо. Её легко могли принять за только-только вступившую в совершеннолетие юную девочку, и, как она сама утверждала, этой особенностью могли похвастаться все женщины в ее семье.

– Не то слово, – оторвавшись от бесконечных проверок, она взглянула на Агату, – я ведь уже спрашивала, как тебе удается быть всегда такой спокойной?

– Много раз. Но сегодня не тот день, когда нам стоит отвлекаться на собственные чувства.

– На удивление, твой ответ даже несколько успокаивает. Есть с кем разделить страх неудачи, хотя положения у нас, конечно, разные в этом вопросе, – почти тараторила она от нервов, на некотором взводе.

– Что ты имеешь в виду?

– Эти люди доверились моей разработке, как и все те, кто сейчас наблюдает за стартом, кто верит и надеется, что это сработает. Я вот все думаю, чего боюсь больше – того что люди могут погибнуть в случае какой-либо поломки или, что моя работа поставит на мне, как и на тех, кто со мной работает, клеймо. И не подумай неправильно – люди важнее карьеры – просто, если что-то случится, я готова буду костьми лечь, но лишь бы всё исправить, а списав меня со счетов…

– Соберись и верь цифрам, – Мария лишь кивнула, а Агата добавила, – поверь, если что-то случится с кем-либо из вас или с Пилигримом, первой отвечать буду я, а не вы.

Сложно было отрицать перспективы, которые предоставляло изобретение Марии и её людей, случившееся больше пяти лет назад в ЦРТ, и быстро начатая практика в Кесслере, ведь время – всегда было камнем преткновения любых путешествий или условий реализации проектов. Эти десять людей, прошедшие сложнейшую подготовку на физическом и психологическом уровне, с бессчетным количеством тестов, добровольно взяли на себя великое бремя, доказать не только работоспособность саркофага, но и самим себе – значимость собственных жизней, записанных в историю.

Приглядывать за десятью жизнями будет группа из пяти человек, являющаяся основным экипажем корабля Пилигрим. Полет составит тридцать девять дней, благодаря минимальному расстоянию между планетами, из-за чего данная операция не имеет право перенестись на более поздний срок. Это была нелюбимая часть ее работы – думать о деньгах и выгоде «высоких людей», больше беспокоящихся о финансовых отчетах, нежели о вкладе в развитие собственного вида. А главное – исполнение множества приказов свыше, с которыми она далеко не всегда была согласна.

Вся подготовка и проверка оборудования проходила с особой точностью и ответственностью, ведь нельзя было допустить неудачу, но, как сама Агата понимала четко и ясно – будь всё это в ее руках, времени на подготовку она уделила бы куда больше. Она поднимала вопрос о чрезмерной спешке, указывая на слишком уж сжатые сроки, но в ответ получала лишь благодарность за беспокойство, что было просто вежливой версией отказа от дальнейших обсуждений. И это было ее небольшой проблемой, как считали многие работающие с ней: слишком буквальное следование субординации.

Последние сорок восемь часов, работали обе смены.

Начался отчет, все и каждый внимательно следили за временем, машинально просчитывая в голове все свои задачи, боясь, что могли что-то упустить. За отсчетом через камеры прямого эфира из Кесслера наблюдало население Мегаполиса, так же ожидавшее данного полета долгие годы, ведь популяризация как науки, так и космических программ, не сбавляла обороты ни на день.

Запуск, двигатели включились, ознаменовав это событие сильной вибрацией для команды челнока – мгновение – и Агата уже смотрит, как объект с людьми устремляется вдаль, к другой планете. Все показатели, датчики и словесный отчет подтверждает благополучный старт и полет. Овации заполонили мостик. Агата парила в невесомости почти вплотную к стеклу, сквозь который, не моргая, смотрела на удаляющийся корабль, преисполненная чувством удовлетворения и гордости, пока за ее спиной бушуют овации. Долгая работа, которой, казалось, нет конца, была частью ее жизни, и вот – труды дали результаты. Но, вопреки собственным приоритетам и порой строжайшей дисциплине, ей было, впрочем, как и всем, страшно… но не за возможную неудачу, хоть и отрицать это было бы ложью, ведь провал был для нее недопустим. Безуспешно она убеждала себя, что это из-за ответственности за жизни людей, где страх чьей-либо смерти или какого-либо ущерба здоровью может сказаться на успешности выполнении задания. Истина же, сокрытая ото всех, была в том, что для нее, в реальности, важна была жизнь лишь одного из них.

Майя

Место прибытия было видно издалека. Одноэтажные строения распространились по полю, исчерченному тропинками протоптанными людьми, которые помогали укрепить дома на своих позициях. Последний месяц вертолеты доставляли уже собранные дома, высотой в два этажа, общим размером в шесть на шесть метров, внутри которых было четыре комнаты с обогревом и полным набором для жилья. Крыша под небольшим склоном, окна со всех сторон, двери с замками. Кухня стояла отдельным зданием, неподалеку от этих скромных жилищ. Вокруг ходили люди – в основном это были сотрудники Саламиса. Кто-то делал замеры, кто-то помогал в техническом вопросе, доводя строения до полной готовности, всё же, хоть их и привозят собранными, многое надо докрутить на месте. Были так же и люди с Природных земель – в потрепанной, старой одежде, иногда с лошадьми, иногда целыми семьями, сновали туда-сюда и озирались по сторонам, интересуясь у сотрудников об этом месте. Ещё бы установить ограждения, усовершенствовать дороги и улучшить охрану – почти будет напоминать пригороды. Но Майя хотела сохранить максимальную схожесть с естеством Природных земель, как минимум, на первое время, необходимое для усвоения.

Колоссальные траты и вся данная система была рассчитана на зимнее время, чтобы люди могли пережить холода. Разумеется, никто не будет никого выгонять в более теплое время года, но именно через приближавшуюся зиму было решено дать людям возможность жить более цивилизованно, как решило вышестоящее начальство. Майя не особо была довольна таким подходом, но, как ни посмотри, такой вариант был не самым худшим, да и вступать в распри ей хотелось меньше всего. Такой безвозмездный шаг кажется проявлением лучших качеств тех, кто прячется за подписями и чековыми книжками – многие так считают. Но Майе, как и Соломону, известно, какой рычаг давления вынуждает их сделать этот жест добрый воли, но это не мешает им двоим искренне насладиться результатом, разворачивающимся прямо перед глазами.

Они вышли из транспорта, спустя несколько шагов Майю окликнул водитель, уточняя через сколько за ними приехать, на что последовал мгновенный ответ: «Я свяжусь с вами сама». Они уехали, Соломон проводил их взглядом и тут же получил ответ от Майи на свой удивленный взгляд: «Не беспокойся, они не далеко, а люди здесь мирные».

Ответ его явно не удовлетворил и не успел он что-либо возразить, как заметил, что отстал от начальницы, смело шагающей в сторону домов.

– Приятно видеть результат и понимать, что это – начало чего-то действительно большого и важного. Воодушевляет… – Соломон взглянул на Майю и, увидев её озадаченное лицо, дополнил, – вы так не считаете?

– Вот честно, не понимаю, откуда у тебя столько надежды и оптимизма. Возможно, это возраст, хотя будем надеяться, что нет, – закончила она со скромной, но откровенной улыбкой.

– Я просто стараюсь верить в то, что мы учимся на ошибках, ведь не случись Сбой, то мы бы не сделали так много, дабы мир стал лучше.

– Избавь меня от банальностей, пожалуйста. Поверь, я всё прекрасно понимаю – как устроен и мир, и жизнь. А все эти моральные наставления, что лишь используют теорию относительности и изменения точки отсчета, уже давно не для меня, – она промедлила, – важно помнить, мы пытались не мир сделать лучше, мы пытались сделать лучше людей. Ты, как и весь мир, знаешь, что из этого вышло. Я рада, что чувствую вину и пытаюсь возместить ущерб, ведь, будь все наоборот, я была бы не лучше, чем те, из-за кого часть планеты гниет в нищете, а Мегаполис – это самая развитая точка в мире, до сих пор не научившаяся сосуществовать с остальными.

– Вы правы, простите, если надоедаю. Я знаю, что и как происходит, иначе был бы плохим заместителем… я лучше вот о чем спрошу: это, несомненно, может поставить под удар все наши труды… не знаю, стоит ли обсуждать это сейчас, но… – Соломон оглянулся, убедившись, что никого нет рядом, – кто-нибудь здесь, кроме нас с вами, знает, зачем прилетели еще люди с дополнительным оборудованием, которым так и не объяснили конечную цель их работы?

– Только Кристина. Пока так оно и будет, – смотря в глаза Соломону, произнесла Майя несколько напряженно, – вот уж чего-чего, а панику нам поднимать не стоит, уж точно не сейчас. В ближайший месяц надо всё достроить и подготовить к заселениям. За это время мы успеем обустроить лабораторию и наладить процесс работы с жителями – сбор анализов и составление анамнезов. Кстати, это хороший предлог, чтоб тебе остаться здесь подольше.

– Слишком много предлогов набирается в пользу этого решения.

Майя посмотрела на Соломона. Оба прочли в глазах друг друга понимание того, насколько главная причина, может обернуться еще большей трагедий, чем Сбой.

– Здравствуйте! – Позади неожиданно раздался голос. К ним, опираясь на палочку, направлялся старик, закутавшийся в старое пальто, давно видавшее стирку. Сам же старик, был явно худощав, что было заметно по впалым щекам, а редкие волосы на голове лишь подчеркивали кожу, покрытую рытвинами.

– Добрый день, сэр, чем можем помочь? – подойдя к нему ближе, спросила Майя.

– Да какое там, «сэр», что вы, можно по-простому, я же не какой-то там большой человек, – по-доброму ответил старик, – скажите, пожалуйста, если не секрет, эти дома, они же для людей? Я имею ввиду, для таких, как я, которые живут без вашей помощи.

– Именно для вас. Холода скоро, зиму никто не отменял.

– Хм, благодатный дар, ничего не скажешь. А вот мне интересно, что если я не захочу жить здесь? Неужто силой старика-то заставят?

– Нет конечно, что вы, – Соломон ответил с большим вниманием, – мы никого не заставляем, всё добровольно. А у вас есть дом или ночлег, для того чтобы переждать холода или, к примеру, непогоду?

– Ну, что же вы юноша, принижаете-то меня. Я хоть и старый уже, но жить умею, без крыши над головой разве доживешь до моих лет.

– Уже через месяц всё будет готово, если захотите, вы знаете, где найти это место.

Майя не спеша стала двигаться в сторону домов, Соломон последовал за ней.

– Вот мне интересно, если, конечно, позволите высказаться, а почему эти дома строятся лишь сейчас? – они остановились, не успев ответить, а старик продолжил, глядя на постройки, – Столько лет в этих лесах и полях, в болотах и дебрях живут люди, целые семьи, между прочим. Те, кто выбрали жизнь без всего неестественного, ну, вы меня поняли. Многие смеялись над нами, мол, дураки, живут как звери. Хотя, поди отличи человека от зверя, большая что ли разница, нужды-то у всех одни и те же. Но всем было плевать и, знаете, ведь это многих устраивало. Никто никого не трогал, каждый занимал свою территорию, тратя время и ресурсы на свои жизни, не на чужие. Сначала дома, потом связь, потом контроль и снова условия, а как я уже сказал, разницу между людьми и зверьём найти сложно, и выходит же, что ничего и не меняется.

Соломон и Майя переглянулись, заодно бросив взгляд по сторонам, подозревая, что монолог не вызван простым желанием быть услышанным.

– Мы – «природные люди», или как вы там нас называете, жили своей жизнью, никому не мешали. Но потом пришло известие, что появилась программа помощи тем, кто страдает душевными недугами, теми, что нельзя просто заменить, как ногу, руку или что-то еще, вы меня поняли. «Приходите, мы все исправим» гласила реклама со всех сторон. Люди пришли, людям помогли, как же не помочь, ведь обещали… Такие овации были, такой шаг в новое, наступившее будущее, которого никто и не требовал из тех, кто понимал естество жизни. Прошло меньше года, как аплодисменты сменились криком… лекарство от болезни, стало лекарством от жизни… такое не забыть…

Соломон отошел на несколько шагов в сторону, пытаясь связаться с кем-либо через коммуникатор. Майя с обостренным любопытством подошла ближе к старику, оставаясь на безопасном расстоянии.

– Вы считаете, что имеете власть над нами? Ведь вы там, высоко, смотрите на нас, тех кто внизу, и вдруг решаете, вмешаться в работу самой природы, посягнуть на жизнь… Сначала даете надежду, потом калечите последствиями, а теперь, пытаетесь загладить вину подсунув утешительный приз. Лицемерие доселе невиданного масштаба, с этим не поспоришь… с этим не поспоришь… Но вы забыли, что все те, кого вы считали слабыми и жалкими, все те, на чьи страдания вы ставили ярлык «вынужденные жертвы», могут сплотиться… объединенные горем, движимые возмездием…

Грохот разнесся по округе, заставив всех и каждого, вздрогнув от испуга, обернуть свой взгляд в сторону строений, ныне ставшими пленниками огня. Старик же молча смотрел вперед на результат мощного взрыва одного из домов. Огонь без промедления охватил часть травы и потянулся к лесу, следуя направлению усилившегося ветра. Дым от домов стал захватывать воздушные просторы вокруг, запах гари добрался до каждого. Дома горели, один за другим, следуя всем законам цепной реакции, остановить которую уже, казалось, невозможно. Пламя перебиралось всё дальше, жадно поглощая дома, обязанные стать убежищем, а не топливом для пожара, чьи границы становились все больше и больше.

Соломон пытался связаться хоть с кем-то, но попытки его были тщетны, они были одни, вместе с теми, с кем разделяли страх перед смертью. Люди вокруг, как сотрудники, так и простые жители, убегали в ту сторону, где дым еще не обозначил свои владения, а огонь не оставил свой след. Они кричали, спасаясь бегством, попросту не зная ничего, кроме борьбы за свою жизнь: настоящая паника, которая заражала Соломона своими симптомами.

Старик молча смотрел на это зрелище, игнорируя инстинкт самосохранения. Майя не знала, что ей делать, ведь перед ней, в буквальном смысле слова, всё было в огне, а чёрный дым добрался до самого неба. Практически повергнутая в шок, она не могла пошевелиться, чувствуя болезненный на физическом уровне страх и боль, проходящую сквозь все ее тело. Прошло совсем немного времени, а очертания строений уже скрылись за бушующим пламенем, напоминавшим огромную, неприступную стену, которая с каждой секундой поднималась всё выше и выше.

Майя взглянула на старика, его лицо выражало лишь смирение и покой.

– У всего есть последствия, – сказала старик, сунув руку под пальто.

Соломон подбежал к Майе, схватил её за предплечье и потянул назад, спасая от надвигающегося огня, стараясь всеми силами держать себя в руках. Уже начиная кашлять от дыма, не чувствуя ничего кроме нестерпимого жара, она, увидев в его глазах отчаяние и страх, податливо следовала за ним. Треск и шум стали заглушать все звуки, единственным ориентиром для них оказалась нестерпимая температура, дышавшая им в спину. Неожиданно прогремел хлопок, еле слышный, но выделяющийся на фоне всеобщего безумия. Соломон и Майя оглянулись назад, старик, прямо у них на глазах скрылся в дыму и настигнувшем его огне.

Добежав до дороги, они глотнули свежего воздуха – ветер увлек за собой огонь в противоположную сторону. Пламя было неописуемо яркое, даже завораживающее, при взгляде на него уже через секунду болели глаза, а жар ощущался всем телом. Пока Майя, сгорбившись, откашливалась от дыма, продолжая прикрывать глаза, Соломон стоял рядом, придерживая её за плечи, поглядывая то на неё, то вокруг. Набирая свежего воздуха в легкие, она подняла голову и увидела бескрайний пожар, забирающий её работу и сотни жизней, как сотрудников, так и жителей. Скорбь и боль конкурировали с гневом и яростью, которые бурлили в ней силой равной неконтролируемой воле огня. Люди погибали прямо у неё перед глазами, крики смешивались с шумом разбушевавшейся стихии, в который раз рождая страшные образы в голове и возлагая всю ответственность безмерным грузом ей на плечи, доказывая её беспомощность и слабость. Майя сделала шаг вперед, освободившись от поддержки Соломона и всё смотрела, не щадя глаз, забыв обо всём, пока неожиданно не услышала незнакомый ей крик, который, как сразу же стало ясно, уже какое-то время исходит из её горла, разрывающегося от смеси боли и гнева. Но даже он, не смог заглушить для нее треск деревьев, гул огня и голосов людей.

Соломон, поддавшись шоку, оставался скованным, позволяя только слезам стекать по лицу. Жар, страх и боль – это всё, что было доступно из чувств, разрывавшим его изнутри. Майя не помнит, как перестала кричать, возможно, это и не произошло. А он не знает, откуда у него силы не только идти самому, но вести Майю, поддерживая её за руку. Они не оглядываются, лишь идут вперед по пути, которым сюда и попали, уже одни.

– НЕТ! – срывая голос, прокричал Соломон. Майя подняла голову и, следуя его взгляду, увидела далеко впереди заслонивший всё небо черный дым. Лагерь, её лагерь, был объят огнём. Пожар, уничтожающий всю её работу, забирающий жизни её друзей и коллег, был заметен даже отсюда. Казалось, словно весь мир вокруг захлестнуло пламя, а там, где они находятся, – это последний островок жизни, центра урагана, открывающий вид на страшные события вокруг них. Связь не работала, спутники были недееспособны, помощь просить не у кого, да и никак, бежать так же некуда, как и негде укрыться, – они были одни.

Майя сделала несколько шагов вперед, игнорируя крики Соломона, пытавшегося, в свою очередь, игнорировать страшные мысли о судьбе Кристины… Она смотрела вперед, позволяя фантазии дорисовать в голове весь ужас, творившийся в Саламисе. Прямо сейчас работающие под её началом люди сгорали заживо или задыхались дымом, лишённые шанса на спасение, даже не понимая, почему это происходит с ними. Саламис, созданный как символ надежды и помощи, функционирующий, как часы, сменил статус – с «безопасной зоны» на жаровню. Всё было кончено. Казалось, если бушующий огонь доберётся до неё, то она в мгновение вспыхнет, ведь внутри уже нет ничего живого, всё умерло, осталось лишь понимание: «я это заслужила».

Майя медленно подошла к могучему дубу в паре метров от них – его листьев уже касались парящие угли, больше напоминающие светлячков – и медленно опустилась на землю, облокотившись спиной о его ствол. Находясь в центре бушующего урагана, не оставляющего вокруг ничего живого, было ясно – всё кончено. Парализующая и сжигающая, не меньше, чем огонь вокруг, боль не могла изуродовать лишь одно – идеальную жизнь, существующую в далеких мечтах, когда череда событий, ещё годы назад, разъединила её с единственным человеком, которого она любила. С тех самых пор, как она, по своему выбору, осталась одна, у нее осталась лишь мечта – непоколебимая, честная, чистая и существующая вне времени и всего мира вокруг… сказать или сделать то, что изменит финал, позволив им отпустить прошлое и отправиться в будущее… Туда, где они вдвоем, на том, прекрасном, личном для них озере, далеко от всего. Она закрыла глаза и нырнула в воспоминания, в те счастливые моменты, которым, казалось, не будет конца. Их маленький мир, где она была счастлива с ним, а он – с ней, и ничего им более не было нужно. Простая и размеренная жизнь, которую они заслуживали, преисполненная любовью и счастьем… Прямо как в её снах и она, наконец, останется в них навсегда.

Соломон оглядывался по сторонам, в панике пытаясь связать мысли и взять контроль над эмоциями, игнорируя страшные образы, с болью врывающиеся в его ум при мысли о Кристине… Но вдруг он заметил, как Майя сидит на земле, опершись спиной о ствол дуба. Между ними было метров десять, которые он преодолел под шум падающих деревьев в окружающем лесу, из которого они пришли. Он надеялся, что у неё есть решение или какое-либо представление о том, что им делать дальше, как им быть, ведь сам он был на краю панической атаки, но увидел лишь устремленный вдаль взгляд, уставший и безжизненный. Сев перед ней на коленях, он что-то говорил, пытался выйти на контакт, почти кричал и готов был схватить ее за плечи, пытаясь привести в чувства, как внезапно для себя вспомнил и в ту же секунду понял, тот странный хлопающий звук, когда они оставили старика… Это был не огонь, не что-то в лесу и уж точно не прихоти фантазии, всё было так же просто, как и страшно… Старик, тот самый, прямо перед собственной смертью, решил забрать ещё одну жизнь… Будто бы не был уверен, что огонь справится…

Соломон сел рядом, обняв её и позволив облокотиться на его плечо. Майя не выходила на контакт, она была далеко, в своих снах. Соломон же, повергнутый в шок, практически потерял связь с происходящим… игнорируя постепенно надвигающийся со всех сторон огонь, он не мог оставить ее одну…

ДЕНЬ 4

ИТАН

Медленное дыхание выдавало скопившуюся в нём тяжесть, и это при том, что здоровье его было в отличном состоянии – как по заверению врачей, проводивших осмотр раз в год, так и по его собственным ощущениям. В здоровом теле – здоровый дух, так решил он для себя много лет назад. И дело было не только в возрасте, куда важнее для него был контроль и выжимка всех ресурсов его организма для максимальной работоспособности как сейчас, так и в будущем. Нет, со здоровьем у Итана Майерса проблем не было. И это, неожиданно для него, стало проблемой. В той же степени, с которой он понимал и регулировал работу организма, метко и почти без погрешности реагирующего на те или иные продукты питания, лекарства и физическую нагрузку, словно это некий механизм, где он – механик, Итан с каждым днем всё больше боялся потерять контроль над разумом. Это казалось ему парадоксом: тело и ум – это единое целое, но работа их, как показывает его личная практика, не позволяет держать темп работы в тандеме. Что ещё более забавно, как ему казалось, и от чего даже возникала некая усмешка над самим собой, так это то, что он, Итан Майерс, потратил годы на то, чтобы понять, как устроена работа ума и непосредственно человеческого мозга. Но ему так и не удалось найти путь к повышению собственного интеллекта, во всяком случае, без механического вмешательства. А ведь именно подобная практика – печально известная история с чиппированием – в итоге, и привела его в эту точку времени и пространства.

– Вы выглядите расстроенным, Итан, – произнёс мягкий женский голос, от чего не сразу, но он среагировал, подняв глаза, вернувшийся из глубочайших размышлений.

– Я это знаю, – тяжелым голосом произнес он, размышляя как бы вслух, – но куда важнее то, что на самом деле это – не важно… Так же не важно, как и всё то, что мы представляем собой в жизни до тех пор, пока кто-то этого не заметит, а чаще всего это происходит тогда, когда уже поздно что-то менять…

– Вы считаете, что люди были несправедливы к вам и вашей работе, Итан?

– Смотря, что считать справедливостью.

– Определение справедливости крайне обширное, даже имея два основных типа уравнительная и распределительная…

– Но разве это практично? – Немного несдержанно вырвалось у Итана, явно нежелающего слушать факты, – когда человек что-то делает, за этим стоит мотив, некая цель, которая определяет его место в окружении, и многие, крайне многие, следуют примитивному желанию доказать свою значимость, даже не думая, справедливо ли будет то или иное действие по отношению к другим людям. Каждый думает лишь о себе, таков удел человека и, как бы образовательная система ни развивала ответственность и дисциплину, всё равно, мы реагируем на обстоятельства, а не занимается структурированием перспективы!

– В вашем голосе много гнева и разочарования, Итан. Что же вызвало это у вас?

– Известно, что… зачем лишний раз повторять одно и то же, будто бы это что-то способно изменить.

– И всё же вы здесь. Смею предположить, цель нашей беседы не в практике полемики.

Итан всё не мог сконцентрироваться, словно увиливая от темы, которая точно игла проходила сквозь его ум.

– Недавно умер близкий для меня человек… она… она была хорошим другом, хорошим человеком… теперь её нет. Сразу уточню – я знаком со смертью. К счастью или нет, но ещё в детстве я узнал, что это такое, как с этим жить и как не позволить себе сломаться под натиском боли. Но проблема в том, что в этот раз, смерть была неожиданной… несправедливой… она не должна была умереть, не должна…

– Это крайне трагично, я понимаю, – Итан проявил заинтересованность, – но смерть – естественный исход жизни, с этим, к сожалению, ничего не поделать.

– Я понимаю, если бы это случилось от старости, если бы просто пришло её время… понимаю, правда. Только это – не тот случай.

– Вы считаете себя виноватым?

– Разве что в бездействии, или невозможности предвидеть события, отнявшие её жизнь.

– Вы вините себя, Итан? – Снова прозвучал вопрос, словно произнесенный обвинительным тоном.

– Отчасти, да, но не в этом моя проблема. Я прекрасно понимаю, что не могу знать все и быть везде и… я не всесилен, это я тоже понимаю.

– Это хорошо, нельзя брать на себя слишком много. Надеюсь, это не оскорбит вас, но я всё же хочу узнать, честно и без отговорок, что вас тревожит? На самом деле.

– Я понял суть вопроса!

– Так же надеюсь, вы понимаете, что я не смогу помочь, если вы и впредь будете отстраняться от изначальной проблемы вашего состояния, всё же, вы, Итан, человек образованный и умный, так используйте свой ум. Я знаю, вам нравится прямота, так почему мы тогда обсуждаем нечто поверхностное, нежели центровое.

– Потому что это не должно было произойти… она не должна была умереть, – болезненно вырывалось из него, – хорошие люди не заслуживают такого! Вопрос не в моих возможностях, вопрос факта смерти человека, который не должен был умирать, уж точно не так, уж точно не сейчас! – Чуть успокоившись, продолжил вновь, – я не знаю, много ли хороших и плохих, возможно, смерть взяла множество тех, кто не заслуживал жизни, принося лишь вред, я – не знаю. Но ведь хороший человек, отличный человек, кто чуть ли не создан для того, чтобы сделать этот мир лучше… мир, который не заслуживал ее… Если даже самых лучших из нас постигает несправедливая участь, то какой вообще смысл?

– Смысл делать то, что мы можем, пока у нас есть время, разве нет?

– Да, – Итан чуть пришёл в себя, стараясь собраться с мыслями, – да, в целом так и есть. Но… кроется иной изъян, исправить который, я, во всяком случае, пока не знаю как.

– Смерть – не изъян, вы же понимаете это?

– А что остаётся после смерти?

– Остаётся память о человеке, возможно, его вклад, как в жизни близких и родных, так и, предположительно, разумеется, в его работу или окружение. Насколько мне известно, именно друзья, семья и дети дают веру в то, что бессмертие существует, ведь, как говорят: «человек умирает лишь тогда, когда его забывают».

– Мысль простая, даже практичная, я уважаю и понимаю это. Но вот только я вижу это лишь как полумеру, как… оправдание.

– Что вы подразумеваете под этим?

– Жизнь человека, в большинстве случаев, оценивают по результату его работы, его вклада, его доброты и… лишь смерть, подводит черту, после которой можно оценить, насколько важен и полезен был почивший. Есть старое выражение «историю пишут победители», то же самое и с людьми – лишь смерть подводит черту. И вот, наступает время подводить итоги работы, вклада, всей жизни, оставшейся за плечами… и… я все ещё, не верю, что это уже произошло.

– У людей есть свойство не ценить имеющееся сейчас, и сокрушаться от того, что более им не принадлежит. Таковы люди, с этим ничего не поделать. Жизнь – она в моменте, и вам это известно.

– А если эту жизнь оценят неправильно?

– Жизнь или работу? – Итан не ответил, – я думаю, вы боитесь принять факт смерти вашего близкого человека именно из-за того, что эта трагедия наглядно показывает вашу же уязвимость и, смею уточнить, ваша жизнь заключена лишь в работе. Первое и единственное, вызывающее страх – это так и не узнать, что станет с вашим наследием.

– Это так… – С трудом выдавил он из себя, всё время смиренно слушая, как она точно подмечает истину, которую он так не хотел принимать, – после смерти меня вряд ли будут оплакивать близкие люди, если такие и вовсе останутся, но всё же именно они и будут знать, что я сделал и чему посвятил свою жизнь.

– Страх подобного нормален, ведь ваша работа и ваш вклад, как бы ни оценивался он большинством, всё равно является частью чего-то большего, разве нет?

– Откуда мне это знать, ведь я вряд ли доживу…

– В это надо верить.

– Верить?! – Такого поворота он не ожидал.

– Да, именно. Потому что вы не знаете, что будет после вашей смерти, что будет через год или два. Ваш труд, ваша работа, как и любого человека во всем мире, может ныне быть лишь семечком, которому нужно время. Всё относительно, Итан, вам ли не знать этого. И разве в этом не самое удивительное, как время определяет наши жизни.

– Я уж думал, начнётся тема загробной жизни.

– Почему вам это претит?

– Потому что люди, какими бы ни были, всё равно остаются людьми. Оказавшись в ином месте, будь то загробная жизнь или нечто совершенно иное, мы ничего не изменим, потому что не можем измениться сами. Вся история человечества стоит на крови, и нет формулы, когда счастливы все, и нет условий, способствующих всеобщему счастью. Если и есть жизнь, она такая же, как и здесь, ведь люди не могут сейчас, на этой планете, жить нормально, как тогда могут они быть иными где-то ещё. Надеюсь, никакого загробного мира нет, ведь там жизнь не может быть лучше.

– Вы противоречите себе, Итан.

Итан заинтересовался данным заявлением.

– Вы упоминаете смерть, как единственный способ подведения итогов, принятый у большинства людей, что ставит крест на важности ценить успех и жизнь человека здесь и сейчас. В то же самое время, любая жизнь после смерти, кажется вам бессмысленной, ведь кроме, простите за упрощение, декораций ничего не меняется.

Итан не знал, что ответить, его завели в логический тупик, найти выход из которого ему должны помочь эмоции, которые он всё ещё пытается обуздать, прикрываясь размышлениями о жизни – всё из-за страха признать смерть, которая подобралась так близко к нему, лишь второй раз в жизни. Впервые это было много лет назад – он похоронил свою младшую сестру Валентину, которой почти исполнилось одиннадцать. Но тогда он посвятил себя делу, полностью отдался замыслу – во что бы то ни стало, не позволить ей умереть просто так. Это было очень давно. А сейчас, переживая последствия того самого «замысла», он вновь столкнулся с тем, чего не ожидал никак, смело позволяя себе мысли о влиянии судьбы, явно желавшей дать ему либо суровый урок, либо новый стимул, цель которого он пока не понимал.

– Единственный логический вывод, который я могу сейчас вам дать, основываясь на вашем состоянии и ваших мыслях, так это личное нежелание принимать систему человеческой жизни, где путь существует отдельно от результата, который виден, лишь тогда, когда, зачастую, уже слишком поздно.

– Меня это безумно раздражает, и я не знаю, как избавиться от этого. Люди не умеют ценить то, что у них есть сейчас, будь то работа или семья, время или возможности… И лишь когда происходят последствия, они почему-то сокрушаются, совсем забывая о том, сколько времени они могли тратить на важное, о чём ныне будут жалеть. Смерть расставляет всё на свои места, а как же жизнь? Разве это правильно?

– Нет, это неправильно.

Ильза

В этот день лучи солнца были будто бы красивее обычного, а воздух безмолвно застыл, и жителям Мегаполиса казалось, будто бы мир вокруг замер в моменте. В определенном смысле так оно и было. Все мысли и чувства тех, кто не лишен такого свойства, как эмпатия и надежды на «светлое будущее», были подвержены, кажется, максимально невыносимому испытанию. Пережить сегодняшнюю дату, что ныне и долгие годы, будет являться днем траура – лишь начало долгого и крайне сложного периода жизни, как для подавляющего большинства граждан, так и для многих благотворительных программ, чья безопасность стала под вопросом, а с ней, и целесообразность самих мероприятий в том виде, в котором они были.

Первым местом её посещения был центр города, чья площадь, некогда выделенная для мемориала жертвам «сбоя», теперь соседствует с информационными столбами. Два квадратных вертикальных блока, два на два метра, и три в высоту, были усеяны именами жертв. Причина смерти не указывается ни у кого, поскольку это не изменит фактов, а при наличии данной информации сложно представить, как она будет трактоваться среди скорбящих и теряющих самообладание родственников и близких.

У нее в голове уже рождается подпись к фото, которое она сделала чуть поодаль, желая захватить, как столпотворение людей, так и информационные столбы: «лица людей, на жизни которых большинству из пришедших было бы плевать, умирай они поодиночке».

Разумеется, было предостаточно журналистов, открыто ведущих новости в прямом эфире, – они старались не вдаваться в подробности и освещать тему более поверхностно. Ильза Этвуд же работала над статьями в самом крупном независимом портале новостей, где чаще разоблачали, нежели восхищались. Место ее работы, смогло сохранить независимость с момента Сбоя каким-то неведомым чудом, ведь тогда было сделано всё, лишь бы люди не поднимали неудобные правительству и ЦРТ темы. Тогда она опрометчиво готова была рискнуть своей карьерой, лишь бы отстоять право свободы мысли и слова, и это, каким-то странным для нее и многих людей образом, сработало, а её голос был услышан. Связь между Сбоем и вскоре принятым законом о контроле свободы слова и личной конфиденциальности проглядывалась невооруженным взглядом, из-за чего быстро вспыхнуло подозрение, что сама трагедия была искусственна и являлась лишь способом контроля над населением. Причем, это было лишь верхушкой айсберга предположений о мотивах произошедшего, ведь Сбой даровал правительству и ЦРТ карт-бланш на многое, в целях сохранить безопасность. Многие всерьез считали чипирование средством сокращения населения, подстроенного под несчастный случай. Тогда эта тема поднялась очень громко и, не обращая внимания на оправдания ЦРТ, Ильза без лишней скромности поднимала шум, становясь чуть ли не лидером мнения. Светлые, прямые волосы чуть выше плеч открывали лоб, большие глаза и мягкие черты лица. При росте почти метр восемьдесят и с худощавым телосложением, она всегда выделялась среди большинства, но сегодня ее мало кто замечал.

"Трагедия всегда объединяет" – так была озаглавлена однажды её статья.

Пусть это и достаточно предсказуемое мнение, учитывая случившееся, но лично она молча указала бы на выставленные баррикады, а также на военных и служителей порядка, которыемогут гарантировать безопасность, не в последнюю очередь при помощи блокировки всех радиочастот и наблюдения за воздушным пространством.

Ей сразу хотелось добавить: «…для многих это – отличный способ взять свободу под контроль».

Хорошо осмотревшись вокруг и подметив всё и всех, Ильза почувствовала дежавю. Город почти на военном положении, люди скорбят и плачут, воспевая ушедших, забывая о любых распрях и, оглядываясь вокруг, становится ясно, насколько нынешний траур схож с днём памяти жертв «сбоя» – в основном так оно и есть, кроме одной мелочи – сегодняшний враг находится не в соседнем здании. Да и тогда общество быстро потребовало вывести обвиняемого, а сейчас всё проходит мирно и подобного всплеска эмоций ожидать не стоит. Ведь, вопреки всему, это – Природные земли, всего лишь территория, а большинство обитающих там людей считалось фанатиками и затворниками. Да и совсем недавно был запуск Пилигрима – отличный отвлекающий маневр, как сразу подметила Ильза. Но, если такое случилось там – как долго ждать момента, когда все повторится, но уже здесь?..

Тогда она написала статью, озаглавив ее «Слабый человек создает механизм, что сделает его сильным».

Кажущееся для многих парадоксальным заявлением, изначально было и всегда будет визитной карточкой как ЦРТ, так и всех тех, кто видит возможность улучшить человека лишь с помощью искусственного вмешательства. Это работало лучше некуда потому, что зарождало в умах, как далеких, так и крайне мало осведомлённых, подозрение в собственном несовершенстве. Хотя, она признает – поначалу всё и вправду казалось разумным и даже невинным, ведь практика была давнишней, усердно развивающейся ещё во времена её детства. К примеру: отсутствующие конечности, такие как рука или нога, заменялись искусственным аналогом, возвращая полноценные возможности, или же, впервые давая их тем, кто с рождения был лишен полного «комплекта». Как и стоило ожидать, с годами этого стало мало. Кибернизация превратилась практически в рутину.

И на ее памяти, именно в тот момент направление общества, не заметно для самих себя, поменялось. Всего через несколько лет активного внедрения технологии, те, кто раньше были физически неполноценными, быстро поменяли правила игры и, сами того не замечая, доказали, насколько они стали лучшей версией тех, кого не коснулись дефекты. И, естественно, нашлись те, кто захотели заменить собственные конечности, попросту из-за неудовлетворенности от работы, проделанной эволюцией.

ЦРТ отрицало такие возможности, парируя простой цитатой Бенджамина Хилла: "Мы помогаем, а не улучшаем". К сожалению, или нет, но человеческую смекалку часто недооценивают, как и изобретательность в способах достижения цели, особенно фанатичной. По результату: не имея способности согласовывать объективное и субъективное, естественным образом главенствовать стал суррогат мысли.

В то время открылось много подпольных предприятий, изящно обещавших улучшить то, что дано природой, ведь спрос рождает предложение. Эго, созданное слабым, и желание обрести ненужное улучшение, подталкивало многих к радикальным методам, не позволяя разуму учитывать риски или, как минимум, статистическую погрешность. Люди, ослепленные желанием превосходства, не думали о технической поддержке в будущем, не думали о безопасности операций, лицензии на которые были у многих подпольных компаний подделаны, а самое немыслимое – они не думали, как лишают себя самого ценного, что у них есть – собственной индивидуальности.

Тогдашние новостные ленты пестрили негативными заголовками о множестве трагедий, что несколько испортило впечатление о разработке ЦРТ, которую бессовестно ставили в пример все и каждый, забывая о существовании разницы между оригиналом и подделкой. Но для Ильзы, вопреки творящемуся хаосу, это было время открытий, ведь именно тогда она раз и навсегда выбрала профессию. В каком-то смысле, именно сбой и его последствия закалили ее окончательно.

Небесное светило близилось к зениту, сокращая время до начала официального процесса похорон на мемориальном кладбище практически на окраине города, откуда можно было увидеть огромный комплекс строений ЦРТ. Возведенный независимыми инвесторами десятилетия назад, он включал в себя не только основную высотку, достигавшую в высоту три сотни этажей, но и целый квартал жилых помещений для сотрудников, и многое другое. Инициатива создания подобного места – лишь подтверждение укрепления глобализации и популяризации науки в обществе, для процветания которой нужны памятники примеров подражания. Все научные сотрудники Центра Развитий Технологий похоронены здесь. Величайшие умы представлялись как герои, чьи имена – словно кирпичи для построения нового, лучшего мира. Все это находилось за пределами Мегаполиса, примерно в десяти километрах, дабы не мешать центру цивилизации жить своей жизнью. Ильза же была уверена – всё это лишь напоминание о том, что место, бывшее когда-то оплотом ума и альтруизма, стало марионеткой правительства, а, может, и наоборот, но в одном ее было не переубедить – комплекс – это трон, с которого на них поглядывают те, кто держат мир в своих руках.

Ильза уже минут десять стояла почти вплотную к ограждению кладбища, за которое пока не пускали гражданских. Большая, открытая территория, исчерченная тропинками в шахматном порядке. Подъехал транспорт с высокопоставленными представителями власти и не только. Первым она увидела Бенджамина Хилла, явно прячущего свои эмоции под томным взглядом, не роняя ни капли слез, отрицая проявления душевной боли. За последние несколько лет она много раз пыталась вывести его на интервью, или же хоть на что-то большее, чем пара предложений, вызубренных от пресс-службы ЦРТ, усердно следящей за новостями, и не особо любившей независимые новостные порталы.

Ближайший к ней охранник отправился к Бенджамину, дабы сообщить, что одна журналистка хочет пройти, указывая в ее сторону, она одарила его лишь безмолвным, циничным взглядом, длившимся, кажется, добрых пару минут, перед тем, как ей позволили войти по его разрешению. Стоило ей сделать первые шаги в его сторону, как он поступил также, благодаря чему они встретили в паре метров от входа. Она уже было потянулась за блокнотом и ручкой, наличие которых многим казалось странным, но сама Ильза отлично знала, как легко потерять в цифровом мире данные или, что еще страшнее, как их могут скорректировать так, как будет выгодно кому-то другому. Записанное в бумаге – остается на бумаге, а пропажа будет заметна сразу же. Но сейчас был неподходящий момент. К счастью, она обладала отличной памятью, да и записывающее аудио устройство всегда было в нагрудном кармане куртки.

– Сделай одолжение – не лезь сегодня ни к кому. Отвечу на твои вопросы позже: не сегодня и не сейчас, – тон его был крайне строг и, хоть он и скрывал свои чувства, дрожь в его голосе дала ей понять, насколько личной была для него эта трагедия.

– Допустим, но я задам тебе один вопрос, – она была спокойна, зная, как важно, именно сегодня быть нейтральной, – сейчас, чтобы убедиться в твоем слове. Правда, что Природные люди произвели атаку в отместку за устроенный вами Сбой?

– Ты не получишь от меня никакого ответа.

– Я просто выполняю работу, ты сам знаешь – кто-то должен рассказать людям правду.

– Правда – крайне относительное понятие, а из твоих уст – еще и крайне переоцененная, – голос чуть сорвался, Бенджамин явно сам был недоволен своим состояние и старался не поддерживать зрительный контакт.

– Тогда зачем ты пустил меня сюда? – Спросила она с откровенным сочувствием, слегка играя в поддавки.

– Я хочу верить, – он посмотрел на нее пристально и строго, – что ты сможешь понять и признать, что есть люди, которые вопреки собственным жизням, пошли на риск ради других. Там погибли хорошие люди, прекрасные люди, которые были дороги своим близким… – он замолчал, понимая, как его заносит.

– А еще ты думаешь, что сейчас лучше пойти мне навстречу, ведь так тебе было бы проще контролировать то, что я могу написать, я ведь права? – Ответа не последовало. Он лишь посмотрел на нее, но уже совсем другим взглядом, который как бы говорил: "ты ничего не понимаешь", и ушел, оставив её одну.

Ильза решила более не трогать Бенджамина, как минимум пока, ведь работа работой, конечно, скорбящий человек, который может потерять самообладание, это, конечно же может быть полезным для выяснения информации, но не в случае, когда этот человек в будущем будет нужен на ее стороне. Она медленно шла через кладбище, окружённая людьми, некоторые из которых оглядывались на нее, но не позволяли себе лишнего слова. Все-таки, репутация Ильзы Этвуд была, мягко говоря, не самой чистой, как минимум с точки зрения поднимаемых ею тем и её интерпретаций событий. Ильза понимала все прекрасно, и вопреки отсутствию у нее стеснения или страха, он приструнила на время свою наглость и надменность, что служили ей частенько главным орудием, и вела себя спокойно, лишь наблюдая за трауром.

Больше всего Ильзу привлек внимания могильный камень Мироновой Майи, организатора лагеря Саламис в Природных землях, бывшего руководителя отдела робототехники и человека, чей вклад в благотворительность был воистину велик. Около ее могилы стоял Соломон Напье. Его взгляд даже без дополнительных знаний говорил, практически кричал о том, какой кошмар ему довелось пережить. Склонивший голову, словно забывший про речь и мысли, он молча смотрел на фото Майи. Его руки были опущены вниз, вдоль тела, словно просто висели на плечах. Костюм, в который он облачен, сидел слишком ровно, словно кто-то надел его на Соломона. Она аккуратно подошла, молча встав рядом. Казалось, будто Соломон не замечал никого вокруг, напоминая куклу-марионетку на веревочках.

– Произошедшее ужасно… – медленно начала она, – Майя была, пожалуй, самой честной из всех. Я действительно уважала ее. Довольно часто мне казалось, что чем больше она делает, тем меньше ее замечают. Словно те, кто стоят выше, не хотели ее вмешательства в большую игру. Помню, как мы впервые с ней познакомились, это было как раз тогда, когда она только вышла в свет после трагедии и решила объявить о создании Саламиса. Ей толком не дали слова, обвиняя и требуя возмездия, но она не сдалась, а просто взяла и сделала то, что должна была… То, что было нужно людям. За это я ее уважала, она – человек дела.

С правой ее стороны, неожиданно появился Бенджамин и всем своим видом, глядя прямо в ее большие и красивые глаза, дал понять, насколько сейчас не время для ее внимания. Он кивнул чуть в сторону, ожидая, когда она последует за ним. Левой ладонью она накрыла руку Соломона:

– Я правда считаю, что она заслуживала большего… она не должна была умереть вот так. Даже не взглянув на нее, Соломон лишь кротко кивнул, после чего она отпустила его руку и направилась за Бенджамином.

– Знаешь, я не вижу здесь Итана Майерса, не скажешь где он? – резковато начала она, оглядываясь по сторонам.

– Уж ты-то должна знать, он не дает интервью никому уже несколько лет, – на удивление сдержанно произнес он в ответ, остановившись и встав прямо перед ней.

– «Уж ты-то» знаешь, что я – не никто! Простые интервью – это не для меня. А мой вопрос все остается без ответа.

– Он не приедет, во всяком случае, пока не будет уверен, что останется без внимания журналистов и соглядатаев, – всем своим видом она показывала неудовлетворение полученной информацией, – верь или нет, но ему тяжело.

– А этим людям вокруг, скажи, прям легко!

– Может, хватит! – Одернул он ее строго, почти переходя на крик, но сдерживая себя. – Ты здесь не за этим, смею догадаться, так что сделай одолжение – будь снисходительна, хотя бы сегодня, хотя бы здесь! – Бенджамин резко покинул ее, оставив одну смотреть ему в след.

Когда-то его слово вдохновляло многих, закладывая в юные и не очень умы, мотивирующие прилагательные, что в сухом остатке являлись попросту навязанными ярлыками ради подготовки почвы для выращивания поколений, безрассудно возжелавших купить его товар, когда придет время. Не просто реклама – целые речи, поднимающие вопросы человеческого бытия, приравнивая лучших экземпляров биологического вида к погрешности, которую их программа сможет превратить в подавляющее большинство, используя кибернетические имплантаты.

«Вы сможете лучше видеть. Вы сможете лучше слышать. Вы сможете полностью контролировать ваш ум, позволив обычной программе избавиться от лишнего и быстро усвоить необходимое.»

Она не успела заметить, как наука стала походить на культ, обещавший представить всем улучшенную версию эволюционного процесса, но мало кто всерьез задумывался над побочными эффектами. Сейчас ей было даже приятно видеть, как большинство людей, а точнее, подавляющая часть, заняты тем, чем должны быть заняты – думать о том, как ценны жизнь и время. Ведь если оглядеться, то каждый здесь и на многие кварталы вокруг преисполнен сопереживанием и сочувствием к тем, кого даже не знает. А ведь совсем недавно был совершен еще один большой шаг – отправка людей к марсианской базе, за которым наблюдали все и писал каждый. Но стоило случиться трагедии, так акценты внимания радикально сменили направление, и кто-то наверняка подметит, что это всё же показывает светлую сторону человека, но Ильза, может и не сразу, но точно указала бы на то, что эти события слишком уж близки друг к другу.

Агата

Межпланетный корабль следовал своему курсу настолько естественно и непринуждённо, что, казалось, будто всегда был здесь, как и его команда, всё дальше отдаляющаяся от родного дома. Цель: доставить первых людей на орбитальную станцию Марса, отстроенную роботами в течение последних пяти лет под строгим руководством и управлением отдела робототехники и инженеров с орбитальной станции Земли. База, которая позволит не просто добывать полезные ресурсы с красной планеты, а послужит конечной точкой для испытания способа быстрого перемещения, который ЦРТ разрабатывал как раз для межзвездных путешествий. Как только на Новый горизонт зайдет человек, запустит все механизмы и выйдет на обратную связь с Кесслером – это будет означать, что человечество, наконец, стало осваивать космический простор солнечной системы. Новый горизонт, как и Кесслер, пока не обладал искусственной гравитацией, но изначально строился с перспективами освоить эту систему. Большая станция, имея за основу цилиндрическую форму, готова была принять около пятидесяти человек – и это было лишь начало.

Находясь в собственной каюте с небольшим иллюминатором, внимание Агаты было полностью сконцентрировано на просмотре видеоотчетов «пилигримов» специальному психотерапевту, находящемуся на ее станции по приказу Бенджамина Хилла строго для работы с космонавтами. Агата не совсем поняла, зачем присылать человека со стороны, ведь у нее на станции есть психотерапевт, но быстро отмахнулась от подозрений, прекрасно понимая, что и ему необходимо держать рука на пульсе, пусть и своими методами. После трех дней полета врач провел первое интервью, с целью узнать состояние команды, не только из-за обостренного чувства контроля – немаловажно было документировать все и вся, создавая почву для предотвращения каких-либо психологических проблем у будущих космонавтов. В своих собственных размышлениях Агата так же хотела попросту подстраховаться, поскольку не могла игнорировать некий зуд, вызванный результатом анализа всех предшествующих полету событий, где много того, чего она не одобряла. Буквально каждый элемент полета имел ценность со статистической и научной точки зрения. Полет такой длины, на такое расстояние с присущей ответственностью перед ЦРТ и всеми людьми, это – крайне важное событие, аналогов которому еще не было.

Первым она смотрела разговор с капитаном корабля Филиппом Климовым. В свои тридцать пять он выглядел, как самый обычный мужчина среднего возраста – крепкое телосложение, короткие, тёмные волосы и крупные черты лица – особенно выдающейся была его сильная, точно вылепленная скульптором челюсть. Филипп обладал, кажется, самой ровной осанкой в мире – подарок отца – потомственного военного. У него был пронзительный, острый взгляд, но стоило с ним заговорить – и он сразу же превращался в самого доброго и отзывчивого человека на свете, что, конечно, не ожидаешь от того, кто рос в ежовых рукавицах.

Психотерапевт начала разговор с простых тем: состояние здоровья, самочувствие, наличие или отсутствие каких-либо неудобств, вызванных полетом, отношения в команде и т.д. Он отвечал уверенно, по существу, иногда придавая диалогу ноток юмора и легкости, не позволяя превратиться в рутину, все-таки, живое общение – это то, что необходимо космонавтам.

– В период тренировок и подготовки ты казался более спокойным, я бы даже сказала – более сосредоточенным.

– Вашей памяти можно позавидовать, раз такие нюансы не пропускаете, – сказал он с улыбкой, но сразу скрыл ее, – одно дело, когда мы готовимся к такому, другое – быть здесь. Как и любой член экипажа, я только сейчас стал привыкать к тому, где мы находимся. Сейчас все чуть по освоились и получают удовольствие от полета. Разумеется, не забывая о нашей задаче: дисциплина, ответственность и иерархия соблюдаются беспрекословно, чем я крайне горжусь. У нас отличная команда, все друг друга поддерживают. Надо Агате не забыть сообщить, она будет довольна, – закончил он на позитивной ноте, сразу же вызвавшей у Агаты непроизвольную улыбку.

Агата не сразу включила другой файл, предоставленный психотерапевтом пару часов назад – Евгения Кос, специалист по коммуникации, чья обязанность на базе будет настроить все средства связи.

– Евгения, вы как всегда красноречиво описали дни на корабле, но я бы хотела услышать, несколько более личное. Как вы себя чувствуете и ощущаете?

– Я? Ну, я даже не знаю с чего начать, – бодро, чуть наигранно и в красках начала Евгения, – мой удел – следить за связью, контролировать работу вычислительных компьютеров по поиску каких-либо звуков, способных привлечь научный интерес, так что – слушать и еще раз слушать! А потом: анализировать, думать, делать выводы и сообщать на базу.

– Мне нравится ваш позитивно-эксцентричный настрой, но мы обе знаем, что я спросила не об этом, – Евгения посмотрела на доктора Беллу, кивнула головой, понимая, чего от нее ждут.

– Я в порядке – сплю хорошо, работаю с удовольствием, социально реализуюсь по полной программе. Мы ведь далеко летим, здесь есть время не только думать и взвешивать, но и наслаждаться жизнью пока мы еще может, все-таки рисков у нас хватает, но, обязательно напомню, что команда отличная, и я, лично, рассчитываю на то, что вы будете за нами приглядывать. Если честно, разумеется между нами, я рада быть здесь, жду не дождусь прилета. Помимо важности нашего задания, куда интереснее попытка объять необъятное.

– Вам нравится быть одной?

– Почему нет? Мне скучна обыденность и стандарты. Как только я узнала про подготовку к этому заданию – уже ни о чем другом не могла думать. Вопрос здесь, скорее, не в том, чтобы сделать большое дело и вписать имя в школьные учебники – кстати, я прослежу за этим – а, чтобы получить возможность попасть в это место с теми условиями, которые доныне не были подвластны никому. Мне нравится исследовать средства общения животного и человеческого мира, в частности, звуки, они передают куда больше чем слова, выдуманные людьми. Мир, вселенная, вообще, все вокруг нас и везде, живет своими способами взаимодействия, это – самое интересное. И то куда мы летим – прекрасное место изучать и еще раз изучать, стоя на пороге новых открытий.

Агате нравилась Евгения. Пусть она и жила, выбрав противоположный Агате, способ коммуникабельности в социуме, исполнительность и ответственность двадцатипятилетней Евгении подкупали, указывая на её профессионализм. Часто было сложно понять – погружена ли она в собственные мысли или же просто реагирует на окружение, когда этого требует ситуация. Со стороны может показаться, что вся эта хаотичная экспрессия, близкой к театральности – часть ее, но те, кто знаком с ней близко, знают – это лишь способ выживания, некий защитный механизм, помогающий трезво смотреть на мир. Мисс Кос росла самым настоящим изгоем, не вписываясь в окружение малообразованных людей, что были сродни Природным людям. Пусть подобное ждало ее и дома, родители все же любили ее и смогли дать дочери образование и заботу, позволившие пробиться на самый верх своей профессии в таком раннем возрасте. Она – уникальный человек с невероятным умом и была замечена ЦРТ ещё когда училась в школе. В обычной жизни, без званий и должностей, они бы вполне могли стать подругами, уравновешивая друг друга, в каком-то роде.

– Здравствуйте, Виктор.

– Доктор, – он спокойным взглядом смотрел на нее, понимая, что от него ждут, – если вы хотите знать о моем самочувствии, то мои слова скажут меньше, чем данные с этих костюмов, которые считывают все, начиная от работы сердца, заканчивая импульсами от спинного мозга. Я прекрасно знаю, как работает психология, и не подумайте, что я вас не уважаю, это ваша работа, не мне ее судить. Но мы здесь, далеко, одни, а вы – там. Ваша помощь работает тогда, когда ее хотят, иначе вы сидели бы по ту сторону экрана, а были бы с нами. Но я понимаю, делалось все на скорую руку, все учесть не успели, – доктор с интересом смотрела на него, – корабль в порядке, на каждую возможную поломку есть инструкция, которую я знаю наизусть. Команда делает свою работу, никаких проблем не наблюдается.

Виктор Макаров был человеком простых взглядов, способный на постоянное аналитическое мышление, касающееся инженерной системы корабля и орбитальной станции, которая будет контролироваться им и работать под его началом. Лишенный какой-либо гордыни, он никогда не стремился завоевывать честь и славу, бегая за трофеями. Есть работа, которую он любит, а мир он видит лишь через контроль и порядок. Он не хотел менять мир под себя, скорее, пытался адаптироваться. Виктор был прямым человеком, а его исполнительность и пунктуальность были примером для подражания.

Разговор с Алисой Сафоновой был простым и легким: женщина хрупкого телосложения была одной из первых в группе Марии по созданию проекта «саркофагов» и обладала очень добрым, покладистым характером, ей не составляло труда подружиться с абсолютно любым человеком. В некотором смысле, она была воспитанницей консервативных родителей, которые привили ей приличие и добросовестность во всем. Она видела все лучшее, что было в людях и мире.

– Поначалу было несколько тяжело. Во время подготовки мы всегда знали, что в безопасности и не одиноки. Сейчас – мы одни. Но ради этого мы и тренировались, верно? И поэтому – все хорошо. Для меня большая честь быть здесь, я и не мечтала о таком шансе, но Мария убедила меня взять эту должность, за что я ей безмерно благодарна.

– Ваши слова способны вдохновлять. Как вы считаете, изменилось ли отношение к перелету и факту пребывания на орбитальной станции долгие месяцы с момента подготовки до нынешнего дня?

– Вы спрашиваете лично про меня или про мои наблюдения за командой?

– Начнем с вас.

– Разумеется, нас готовили к этому, мы ведь проходили изоляционные тесты, проверяя работу в команде и стрессоустойчивость, да и работу с непредвиденными случаями так же отрабатывали, но, если откровенно, то, конечно, это несколько не то. Все-таки там я знала, – она задумалась, – все мы знали, я думаю, как легко нам будет созвониться с родными, с семьями. Даже если что-то пойдет не так, мы все равно будем в безопасности, а тут выбор не большой, приходится полагаться лишь на себя и свои силы, хотя, смею заметить, если не понравится моя компания, то у меня тут еще десять человек.

Она попыталась сострить, но вышло неловко.

Агата не сразу хотела принимать ее в команду из-за несколько, как ей показалось, ранимого характера, что было бы ошибкой. Алиса была крайне интеллектуально одаренной девушкой, способной принимать ответственные решения, вопреки ее сомнениям и спокойному, отчасти меланхоличному, характеру. Вместе с Морганом Уэбсом они создали отличный тандем, где она выступала в качестве поборника порядка, а он – как легкий на подъем импровизатор.

– Морган, я вижу ты в отличном настроении.

– Да, более чем, причин для грусти или печали, к счастью, нет. Конечно, долго привыкаешь к невесомости, благо есть тренажеры, но каждый день – это настоящий праздник, словно в первый раз.

– Впереди еще много времени для полета, не боишься, что наскучит?

– Это я предусмотрел – взял с собой много классической литературы, а если планшет вдруг сломается, то Виктор его починит, он у нас мозговитый. Как ни посмотри, это лучше, чем быть в «саркофаге».

– Почему?

– Для них полет займет мгновение, они не смогут ощутить весь процесс, пропитываясь всем этим, – он раскинул руки, как бы охватывая корабль, – бац! – и уже там. Это, наверное, не очень правильно так говорить, особенно человеку, приложившему руку к созданию этой технологии, но я практичен. Если бы знания загружались в мой мозг нажатию клавиши, я скорее терял бы себя, превращаясь в обычную базу данных, не оставаясь живым, способным к мысли индивидуумом – вот я к чему. Но, как ни крути, система «саркофагов» необходима для освоения космоса.

– Считаешь это неестественным?

– Считай я так, то меня бы здесь не было. На самом деле – все наоборот. Природа не дала нам возможности путешествовать в космосе, но она дала ум, который позволил этого достичь. Значит, все же матушка земля подкинула нам такой шанс. Преступлением будет не пользоваться этим.

– А сам ты, в случае возможности, не использовал бы «саркофаг», чтобы сэкономить годы жизни?

– Я думал об этом, очень часто, но так и не пришел к окончательному решению. Пожалуй, все зависит от ситуации.

После просмотра всех записей, Агата некоторое время согласовывала для себя общую картину, после чего сразу позвонила капитану корабля, не заметив, как начала нервничать.

– Привет, Филипп, – она была словно чуть мягче, чем обычно.

– Привет, – сказал он, улыбнувшись и оглядываясь, нет ли кого по близости, – рад тебя видеть. Что-то случилось или это просто звонок?

– И то и другое. Я не должна освещать такое каждый раз, но можешь сообщить команде, что психотерапевт вами доволен, по ее мнению, вы справляетесь отлично, – Агата старалась сухо говорить факты, но что-то ей мешало, заставляя даже корить себя за это, что было крайне необычно для нее, – как у вас сейчас дела?

– Отлично, все работает и под контролем. Не беспокойся, у вас есть все средства, чтобы держать руку на пульсе. И хватит о работе, лучше расскажи, как твое самочувствие?

– У меня все хорошо, – для нее было бы странно обсуждать личное, будь на его место кто-то другой, – немного завидую тому, что вы там, а я здесь.

– Уверен, когда ты прилетишь сюда, к нам, сможешь полноценно почувствовать этот огромный шаг, и я, надеюсь, застану тот момент.

– И я надеюсь.

Особенность этих отношений заключалась в непредвзятом взаимопонимании на каком-то фундаментальном уровне, что было большой редкостью для нее – человека чуждого к эмпатии, для которого эмоциональная привязка к кому-либо была практически невозможна. Они не забывают правила, введенные не просто так, как раз для таких случаев. Работа всегда на первом месте вопреки тем эмоциям, что по праву можно было считать настолько же естественными и прекрасными, насколько и редкими для Агаты и Филиппа. Агата, конечно, замечала, что мужчины обращают на нее внимание, но поддавалась она особому вниманию лишь ради удовлетворения изредка всплывающих личных потребностей, остальное её не интересовало, а чувства молодых людей не заботили ее совсем. У него было почти так же. И вот, совершенно неожиданно, впервые в жизни, он увидел в представительнице прекрасного пола не просто «девушку на вечер», а нечто куда большее, чем он мог понять.

– Есть какие новости с планеты, а то ведь у нас прямого эфира нет, мы даже не знаем, что там и как у вас.

– Ничего необычного, я толком не лезу в дела земные, но могу сказать, что война не началась, а это уже неплохо, да? – На удивление, она даже не заметила, как вдруг пошутила.

– Да, с этим, поспорить сложно, – они смотрели друг на друга, словно на первом свидании, несколько смущенные и боящиеся делать лишний шаг, преисполненные чувствами друг к другу.

Агата не стала информировать его об атаке в Природных землях. Протоколы запрещают доносить информацию, касающуюся каких-либо происшествий, забравших людские жизни, потому что любая трагедия с высокой вероятностью способна повлиять на моральное и эмоциональное состояние команды. Задание такой важности всегда находится под строгим контролем информационного фильтра, во избежание человеческого фактора, способного неблагоприятно повлиять на жизни космонавтов.

– Скажи, Агата, никогда не хотелось отправиться в путешествие, к примеру? – Спросил он наигранно официальным тоном, вызвавшим у нее улыбку.

– О каком виде путешествий ты спрашиваешь?

– А о каком ты мечтаешь?

– Теперь мы говорим уже о мечтах, интересное развитие, – снова улыбнулась Агата, ощущая, будто легкое опьянение, которому она, на удивление, даже поддалась.

– Да, почему нет? Все мы люди, у всех есть мечты. Чего тут стесняться?

– Аккуратней, все же ты говоришь с непосредственным начальником, – начала она наигранным, по мере сил, официальным тоном, – расстроить которую, очень вредно для профессии, ведь ее может оскорбить приравнивание к тем, на кого такие речи работают, – он улыбался ей в ответ, пока она, сама того не замечая, уже практически флиртовала.

Бенджамин

Идя среди людей, видя слезы и слыша сдерживаемый гнев от несправедливости жизни, ему было самому сложно сформулировать окончательно собственное мнение и ощущение от происходящего, дабы хоть как-то определить ориентиры. Когда ему только сообщили, его настигла лишь невыносимая, боль такой глубины, которой он еще ни разу не чувствовал и контролировать её ему давалось с трудом. Единственное, что Бенджамину запомнилось в тот момент, так это то, как, казалось, бесконечно тянулось время, пока он сидел у себя в кабинете, пытаясь усвоить факт не только гибели сотен людей, что само по себе было уже трагедией. Впервые за долгие годы он почувствовал себя одиноким, ведь больше в его жизни не было Майи Мироновой, человека, чувства к которому было сложно описать в двух словах. Сейчас, спустя несколько дней после трагического события, ему казалось, будто ничего кроме борьбы между гневом и скорбью он не знает.

Весь день Бенджамин ждал, когда наступит вечер, и он сможет, наконец, проститься с Майей лично, без шума толпы. Все это время, он видел вокруг людей – они страдали и отчаянно пытались понять, как же пережить эту трагедию? Как в очередной раз верить в безопасное завтра и жить с надеждой на лучшее? Люди жаждали ответов и того, кого можно обвинить, как и тогда, когда случился Сбой. Но сейчас он не знал ничего, и это – объединяло его с людьми, о чем они даже не подозревали.

Близился закат, когда Бенджамин и Соломон приехали на небольшое озеро, куда дальше от города, чем кладбище, и совершенно в ином направлении нежели Природные земли. Красивое место, напоминающее картину, написанную маслом, окруженное густым лесом со всех сторон, кроме запада, куда сейчас опускалось солнце. Дул сильный ветер, обнимая деревья, заставляя листву колыхаться и наполняя легкие прохладой и чистотой. Они стояли в паре метров от пологого спуска в воду, небольшие деревья были на расстоянии десяти метров за их спинами, деля землю с невысокой травой и цветами, над которыми нависали ветви старших братьев. Когда-то Бенджамин и Майя приезжали сюда, вдвоем, словно сбегая от мира, работы и ответственности, потому что даже им нужна была, хоть иногда, простая жизнь в тишине, покое и любви. Тогда еще не произошла трагедия, последствия которой, в каком-то смысле, вбили клин между ними. Казалось, вот-вот и они смогут отойти в сторону, пусть временно, и получить свой заслуженный отпуск, позволяющий им думать о себе, а не о мире. Они планировали построить здесь дом, выкупив небольшой участок земли под него…но дальше планов так ничего и не ушло. Они откладывали мечту на всё более поздний срок и ждали выхода на пенсию. До нее оставалось немного, совсем немного…

– Она не хотела могилы, как и не хотела памятников и гроба, хоть в ЦРТ на этот счет свои правила. Да и знаешь, пусть кладбище ЦРТ и будет монумент в ее память, так людям будет проще. А для нее будет лучше здесь…Такой подход она выбрала давно, и тогда мне казалось, что это забудется уже лет через десять, все же, мы были не старики, но и не то что бы молоды. Тогда это даже казалось это романтичным, а сейчас… – Бенджамин смотрел вперед, с трудом говоря это то ли Соломону, который впервые отвлекся от своего внутреннего голоса, то ли просто самому себе. – Известно тебе или нет, но это было место, куда мы уезжали в любой свободный день, а то и на целую неделю, просто забывая обо всем.

Позади них, ближе к деревьям, была небольшая клумба. Кусок земли, подготовленный под посадку дерева, куда оставалось лишь вставить специальный биологический контейнер вместе с семенем и дать жизни делать свое дело. Бенджамин медленно высыпал прах в контейнер, а Соломон наблюдал за всем молча в паре метров от него, заметно измотанный. Там, прямо чрез ее прах, будет расти дерево, которое станет часть ее, а она – частью его. Бенджамин медленно вложил семена и закончил процедуру, не сводя взгляда, чуть ли не скрипя зубами, дабы сдержать все свои эмоции. Повсеместная практика, позволяющая мертвым не исчезать из этого мира, а остаться частью жизни. Сейчас это просто небольшая клумба, росток, но через время он станет дубом, таким же крепким, каким был её характер, таким же красивым, каким был её взгляд на мир. Так хотела она.

Соломон смотрел на этот процесс, все вспоминая тот день, когда Майя умерла, а он не спас ее. Вспоминая того старика, который выстрелил в нее, будто бы пожар не нанес бы ей вреда, будто бы трагедии было бы мало, думал Соломон, еле сдерживая разочарование в себе, которого он, кажется, не испытывал никогда. Ведь он не спас ее, и корил себя за это каждую секунду, пока смотрел на процесс захоронения. Без нее он чувствует, как мир опустел, оставив лишь голую вину, и, каждый раз прокручивая в голове события того дня, он знает, все это – справедливо.

– Когда мы собираемся вернуться туда? – нарушил Соломон идеальную тишину, – в Природные земли, когда мы вернемся?

– Не думай об этом, отдыхай, восстанавливай силы, – твердо отвечая, Бенджамин встал, не отводя взгляда от погребального места.

– Это нужно обсудить сейчас. Отдохнуть я успею.

– Это не обсуждается, не сейчас, не с тобой! Повторюсь – отдыхай.

Бенджамин обернулся к Соломону, держа руки за спиной.

– Не обсуждается? Кем не обсуждается? Мы должны вернуться, помочь тем, кто пострадал и найти тех, кто пропал – что тут думать!

– Я прекрасно понимаю твои чувства, правда, но сейчас, туда никому нельзя, вся территория чуть ли не под забором с проволокой. Нам всем надо успокоиться. Уже в ближайшие дни я начну обсуждать этот вопрос с министром обороны, чтобы сделать все правильно и решить…

– Решить, что? О чем может идти речь? – Соломон был в растерянности, граничащей с истерикой. – Там люди, наши люди остались одни, те, кто, пытаясь спастись или найти помощь – пропали, может быть взяты в плен или пытаются выжить, потому что всем было плевать!

– Что ты имеешь ввиду?

– А то, что вас там не было! – Они встретились взглядами. – Вы не видели, как все горит… словно это не имеет значения и всем плевать! Люди умирали страшной смертью, даже не зная, почему… просто так. Никто не помог, мы были сами по себе! Ни я, ни Майя не могли им помочь, да что уж там, мы сами уже готовились к смерти! Мы были отрезаны, сами по себе, связи не было, словно весь мир вокруг перестал существовать. Как такое вышло? Ответьте мне, пожалуйста!

– Я не знаю! – Строго отрезал Бенджамин. – Это одна из причин, почему никто не рискует туда возвращаться.

– Все это какой-то детский сад, – Соломон стал топтаться на месте, отводя взгляд и мотая головой

– Послушай меня внимательно. Я понимаю, что ты чувствуешь, но нельзя терять самообладание и выпускать на волю эмоциям. Она была мне дорога не меньше твоего, ты сам знаешь это. Вместе с ней, ты, я, мы все потеряли многое, а значит нужно адаптироваться и чтить ее память, пытаясь делать так, как она считала бы лучше.

– Она бы не оставила там людей. Спасатели появились, погрузили нас, забрали оборудование, что смогли и просто вернулись обратно. Разве так делается? А как же остальные люди, наши сотрудники, которые пытались помочь людям, которые пострадали от ваших с Итаном рук!

– Не учи меня истории, – строго парировал Бенджамин, – лучше других ее знаю!

– Кристина пропала! Это вы знаете? Ее нет среди тех, кто вернулся, и нет среди погибших. Она там, одна, возможно умирает или захвачена этими уродами… И вместо того, чтобы идти ее искать, я тут, распинаюсь и выпрашиваю у вас ответов, словно на спасение жизни нужно разрешение. А она там, ждет меня, и я даже не знаю, жива она или нет! – Соломон почти задыхался, охваченный страшными мыслями, и Бенджамин прекрасно понимал, как ему дорога та девушка.

– Я постараюсь сделать все возможное, – медленно, успокаивающим тоном начал Бенджамин, – чтобы вернутся туда и спасти всех, обещаю, но сейчас крайне неустойчивое положение. Мы до сих пор не знает, что случилось со спутниками и всей системой контроля, все просто ослепли. Мы так и не восстановили всю сеть, вот почему туда нет дороги. Все сразу слепнет, работает только аналоговое оборудование, а его осталось мало. У нас есть зацепки, но пока мы не найдем в чем причина и не устраним ее, никто и никуда не отправится – это факт, закрепленный прямым приказом военных. Сейчас Природные земли под их руководством. И если кто-то и может туда попасть, то квалифицированные и обученные люди, но не ты. По понятным причина я не могу позволить тебе этого сделать.

Соломон молчал, терзаемый самыми разными чувствами. Шагая из стороны в сторону, он словно потерялся в пространстве, сломленный и уставший, переживающий больше всех из знакомых Бенджамина.

– Ты должен быть сильным, ведь именно на тебя Майя возлагала надежды. На тебя и на Кристину. Да, ее я знаю. А от тебя жду, что ты возьмешь себя в руки. У нас много работы и, поверь, в такие моменты нельзя никогда забывать, зачем мы все это делаем.

– И что мне делать? – устав спросил Соломон. – Просто жить дальше, ходить на работу, на которой я даже не знаю, чем буду сейчас заниматься…

– Отдохни пару дней, потом приходи в ЦРТ, у тебя есть люди и средства, чтобы продолжить вашу с ней работу, касающуюся возможного бесплодия. Майю это волновало, а, значит, это важно, – Соломон впервые всерьез задумался, – это требует всего твоего внимания, я рассчитываю на тебя.

– Спасатели забрали не все оборудование, многое осталось там.

– С каких пор это проблема? Если это действительно обладает тенденцией к увеличению, то надо быть на шаг впереди, иначе все было зря, как и смерть Майи.

– Мы не можем бросить там людей, – практически не осознанно произнес он, – куда мы тогда скатимся, кем мы тогда будем?

– Занимайся своей работой, а я займусь этим, договорились? Уже сейчас готовятся группы для вылазки и поиска людей. Это военные, профессионалы своего дела. Тебе делать там нечего, оставь это другим.

– Хорошо-хорошо, я согласен, – Соломон посмотрел на Бенджамина, не сводившего с него оценочный взгляд, и, оглянувшись вокруг, произнес, – я очень устал, можно прогуляться, пока мы не уехали?

– Конечно.

Соломон сразу же зашагал куда-то в сторону, убрав руки в карманы и чуть сгорбившись. Сам Бенджамин еще какое-то время смотрел вслед юноше, которого Майя так ценила, что даже заставила взять его на должность, к которой он, несомненно, подходил, хоть и был несколько молод. Бенджамин в итоге рискнул и сейчас так хочет сказать ему спасибо, за то, что он хоть чем-то помог женщине, которую сам не смог защитить. Соломон скрылся за деревьями, оставив Бенджамина наедине с оголенными чувствами, которые он так долго держал, и вот они наконец-то хлынули потоком – он почти плакал. Опершись руками о ближайшее дерево, он чуть согнулся и спрятал голову между предплечьями, уткнув лоб в гладкую кору. Его разрывала боль от того, что его не было рядом, когда она умирала… от того, что он никогда больше не увидит ее и не скажет, как сильно любит… а из головы все не выходил их последний, настоящий разговор, который произошел три года назад. Было сказано много слов, но как он помнил, именно эти были последними…

– Да хватит так утрировать! Майя, сколько можно! Ты просишь меня сделать что? Забыть обо всем и начинать помогать каждому пострадавшему? На это есть врачи, есть служба помощи пострадавшим от того же ЦРТ, которое еще существует лишь благодаря мне! Ты хоть знаешь, что приходится делать, на какие уступки идти, ради сохранения этого места и возможностей, которые оно еще сможет создать? Я практически на войне, потому что если мы не сохраним это место и людей, то никакого будущего не будет! Все жертвы будут напрасны. – Вопреки тому, как сильно он ценил в ней филантропию, в тот момент ему казалось, что она неверно расставляет приоритеты. Он и вправду делал все, чтобы сохранить за собой власть и ресурсы, ведь лишившись их, не будет того, ради чего они работали. Она почему-то не понимала этого, и это злило его, ведь Майя всегда находила оптимальный выход, правильно видя шахматную доску, на которой все они стояли. А сейчас она бросала его одного, ставя людей выше их и работы.

– В этом наша разница, ты смотришь на все слишком узко, а я вижу все в перспективе, потому что знаю… – откровенно злился он, но не на конкретного человека, а на примитивную для него точку зрения, ведь цели всегда были глобальнее, чем простое «здесь и сейчас», потому что сам он жил ради этого и, находясь почти на краю пропасти, допустить ослабление хватки ради маленькой победы сейчас, нежели перспективы потом – было немыслимо для него.

– Делай это без меня. Я не собираюсь закрывать глаза на то, какой ущерб мы нанесли, следуя твоей мечте изменить этот долбанный мир.

– Майя… – он был шокирован и, впервые, даже разочарован ею.

– Остановись, пожалуйста. Все пошло не поплану и, раз ты выбираешь такой путь, то… я собираюсь взять полный контроль над Саламисом, работая прямо оттуда, это сейчас все, что меня волнует, и никакие твои уговоры, никакие доводы не изменят моего решения, ты это прекрасно знаешь. Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь меня.

Бенджамин злился за то, что она выбрала не его, а их, людей, которых они так хотели изменить… людей, что потратят все ее силы, доброту и ресурсы ЦРТ ради того, чтобы просто дожить очередной день. В то же самое время, ему предстояло работать как никогда, ведь если он позволит ЦРТ развалиться, а проекты будут переданы иным людям, вся его работа, как и вся его жизнь, будет напрасна, как раз из-за того, что, отвлекаясь на, как он тогда думал «банальщину», никто не сможет создать прогресса.

Пока Майя решительно помогает людям напрямую, создав лагерь Саламис и забросив какую-либо иную работу, кроме организации помощи жертвам, он, как человек видящий мир с большей высоты, сможет сохранить то, что они создали. Для него и вправду все случившееся – лишь небольшая кочка – что, конечно, не отрицает его боль из-за Сбоя, чего она не понимала, ведь Майя, как и всегда, смотрела на жизнь здесь и сейчас.

Ныне эти мысли мучают его, принося невероятную боль, ведь это была их последняя беседа, закончившаяся не так, как он хотел бы сейчас. Бенджамин, глотая редкие слезы и скрипя зубами, смотрел на клумбу, с трудом выговаривая слова, шептал – почему же ты не послушала меня?..

ИТАН

– С момента нашего последнего разговора, я пришел к неутешительному для себя выводу, что не могу просто принять факт смерти, как ситуативное событие.

– Разве кто-то желал ей смерти? Это ведь случайность, а случайность нельзя запрограммировать или предугадать.

– Знал, что вы будете так парировать, и знаю, что ответить: нет разницы между случайностью и выбором.

– Мне крайне интересно услышать ваши аргументы, Итан.

– Рад, что я нескучен. Мое видение на самом деле простое, но не самое приятное для понимания, ведь оно приравнивает любого человека к набору функций, не способного, в большинстве случаев, как-то влиять на жизнь более, чем единичным вмешательством. Человек вообще бывает двух типов – тот, кто знает, что владеет своей судьбой – разумеется, допуская факт вмешательства со стороны, – и тот, кто уверен в том, что судьба или сама вселенная приглядывает за ним, давая в жизни лишь то, что он желает… или то, что заслужил. Как только у первого происходит нечто выходящее за рамки его контроля, он сразу же старается вернуть себе свою власть и пытается объяснить отклонение от нормы, оправдываясь тем, что всегда существует фактор внезапности, и никто не застрахован, но, что важно, он все равно уверен в контроле над собственной жизнью. Другой же верит в то, как важны те вмешательства в его день, кои он не мог и не сможет контролировать, успокаивая себя незнаниями всего сценария, ведь жизнь – это цепочка событий, а понять общую причинно-следственную систему не дано никому, но она существует. Кто знает, может быть, опоздав на поезд, вы избежите смерти или же встретите кого-то важного для себя, кто так же опоздал, считая это новым ударом судьбы, не подозревая об удаче. Истина же кроется вот в чем: все, что у нас есть – это хаос. Если вас сразил сердечный приступ, то, значит, были проблемы со здоровьем, плохое питание, стресс или же свою роль сыграла генетика, а отсутствие профилактики и безалаберное отношение к себе лишили человека знаний, которыми бы смог поделиться с ним врач, пойди он на осмотр. Так же, как и убийство – неважно из-за чего оно было совершено. Человека убили не просто так, а потому, что чьим-то родителям было плевать на воспитание, и это родило много факторов, вследствие которых будущий убийца либо не смог найти работу и был вынужден грабить, либо родители не рассказали ему о конструктивном мышлении, чтобы он научился понимать и оценивать свои эмоции, благодаря чему в трудный момент смог бы оградить себя от опрометчивых поступков. Все, что происходит в мире – это последствия тех или иных решений человека.

– Довольно интересная теория, правда, она сама отвечает на свои же вопросы. Ведь, как я понимаю, при такой системе, все зациклено, а, значит, винить некого, лишь принимать так называемую судьбу. К тому же, разве система не может меняться?

– Я не знаю как.

– И это расстраивает вас, Итан?

– Это меня злит!

– Но вы так же являетесь частью системы, от чего напрашивается вопрос: разве вы можете повлиять на нее?

Итан с неподдельным удовольствием вникал в слова, которые могли бы быть восприняты кем-либо менее квалифицированным, строго с негативной точки зрения, но для него это было достижение во взаимопонимании.

– По моему мнению, Итан, лишь понимание всех возможностей провоцирует безудержную страсть к поиску, а, возможно, и созданию чего-то нового и ранее не известного. Это ли не попытка изменить мир, тем самым повлияв на людей, в чьих руках будет возможность повлиять на систему?

– Чтобы найти новое – нужно избавиться от старого, в этом же суть?

– Нужно не просто избавиться от старого, что бы вы не имели ввиду, нужно загнать себя в условия, когда ни одно ранее известное, не способно было бы помочь, от чего ситуация требовала бы открытий, а не повторений. Быть не глупее умных, это пример самосдержанности, тормозящей амбиции.

– И как же это поможет избавиться от того, что я чувствую? – с явным любопытством, спросил Итан.

– От того что чувствуете – никак.

– Разочаровывающий ответ. Ведь именно в этом у меня и проблема. Разве не к этому мы пришли?

– Чувства, эмоции, та химия, что возникает в мозгу у всех и каждого – она, бесспорно, может регулироваться, вы это прекрасно знаете, хоть подобное вмешательство и запрещено нынче, по многим факторам, я сама, честно признаюсь, согласна с этим решением. Ведь это лишает уникальности, возникшей из хаоса и стечения обстоятельств, как бы ранее мы к ним не относились, но здесь проявляется то, что является человечностью, разве нет?

– Мне стоит просто всех простить, приняв каждого таким, какой он есть, типа, наплевав на ответственность и последствия?

– Это решать вам, не мне. Но мысль моя была куда проще. Не относиться с гневом к остальным и себе просто из-за того, кто кем является. Это не оправдание, нет, это желание научится не тратить время на то, что является таковым без вмешательства со стороны. Вы же не станете ненавидеть воду или ветер? Эти свойства природы такие, какие есть, и гнев не даст вам возможности что-то изменить. Лишь ум, гармонирующий с эмоциями.

– Значит все вот так просто – простить и принять?

– А почему должно быть сложно?

– Трудности доказывают нам важность цели, которую мы преследуем. Будь все просто – это потеряло бы смысл и обесценилось.

– И все же, это не ответ на мой вопрос, Итан.

– Потому что иначе ничего не происходит. Сама природа строится на сложных, а главное, долгих симбиозах и адаптации, вследствие чего и происходит эволюция. Мы не можем быть проще самой планеты, ведь человек – это тоже часть большого пути… пути самой жизни в простом понимании.

Наступило молчание.

– И это, – решил он продолжить мысль, которая стала развиваться на ходу, – то, что меня действительно злит. Хочется кричать от гнева, который невозможно отделить от понимания того, насколько природа не справилась! В самой жизни заложен фундамент гармонии и баланса, весь биологический мир строится на этом, и, пусть все же происходят катаклизмы, разрушающие фауну или истребляющие целые виды, жизнь все равно адаптируется, используя разрушения в свою пользу. Сколько прошло лет, а человек так и не приспособился, оставаясь примитивным набором функций в самом своем зачатке, который без развития становится настоящей угрозой всему вокруг, – с каждым словом ему словно открывалась истинная причина своего негодования, – просто немыслимо в наше время и с нашими возможностями воспринимать каждого индивидуума, как единицу неспособную к самостоятельному развитию, ведь без обучения старших, ребенок остается в какой-то степени животным, пусть и умея говорить и даже писать, он не способен к мысли, к анализу, к дисциплине, а, вследствие, и ответственности. Это не дает мне покоя!

Человек – это единственное создание, способное убивать себе подобных ради удовольствия, уничтожать все вокруг просто потому, что это ему приятно, ведь так он доказывает никому ненужную важность его существования, не говоря уже о том, как надменно он смотрит на таких же людей, как и он сам. Все люди за всю историю человечества одинаково чувствуют себя особенными. И вот действительно важный вопрос: если человек так ужасен, что стоит ослабить хватку и он тотчас устроит ужас, цель которого, как и последствия, ему неведомы, просто из-за эго, то можно ли считать это ошибкой, или же все это и вправду замысел мудрой жизни? Ведь если еще подумать, то что мешает сделать человека изначально добрым, неспособным вредить себе подобным и существующим строго в гармонии, без гнева, зависти и эго, просто изучая мир и существуя в нем, ценя любого, как самого себя? Мир, где все равны, и каждый чувствует себя частью большой семьи, занимая свое место и внося вклад в саму жизнь.

Отвратительный идеализм, я понимаю, но, в то же самое время, сколько ни смотрю на людей, сколько ни стараюсь увидеть, распознать и запомнить причину, мне становится ясно, как ошибочно полагать о важности нашего существования. Все сливается, и смотреть на человека, как на индивидуума становится невозможно. Каждый год людей все больше, и, казалось бы, жизнь должна становится лучше, ведь мы, люди, можем сделать это без особых проблем, но, нет, все лишь хуже. Каждый день кто-то умирает – разве мир становится хуже или лучше? Нет, он не меняется. Вот есть человек, условно, он живет, веря в свою уникальность, но ведь на деле он – лишь еще один из бессчётного количества. А все почему? Да потому, что нет индивидуальности, когда вокруг все одинаковы. Остается лишь вешать ярлыки, поскольку невозможно уже искать оправдания тем или иным человеческим действиям.

– Возможно это все этап развития, и то, о чем вы говорите, Итан, еще впереди?

– Я отказываюсь в это верить! Нет причин в это верить, кроме того, чтобы хоть как-то усмирить свой гнев или страх! Ведь если это даже так, значит, все наши жизни моментально теряют смысл, поскольку мы – всего лишь переходный вид, цель которого просто прожить жизнь, чтобы потом кто-то когда-то смог убедиться в нашей примитивности.

– Разве вы сейчас не думаете, как и те люди, которые были осуждены вами за желание следовать своему эго, доказывая свою значимость?

– Большинство думает лишь о том, как хорошо жить сейчас, наплевав на то, сколько людей могут пострадать из-за этого и какие последствия будут потом. Примитивное желание обогатиться и окружить себя роскошью, чтобы каждый увидел твое величие и уникальность, хотя на деле, это все – лишь материальные блага, цель которых удовлетворение слабого ума. А вот я… – он хотел было рассказать, с какого события начался его долгий путь, но умолчал, – …я думаю о других больше, чем о себе потому, что вижу, в чем изъян… разве могу я игнорировать знания?

– Нет, не можете. Но все же, если ваш гнев будет вести вас, то какого результата можно тогда достичь, видя лишь одну сторону?

– Когда-то давно, я использовал гнев, чтобы сделать нечто хорошее. Я тогда учился, пока мои мать и отец… скажем-с так, они были плохими людьми и еще более плохими родителями, от чего мне пришлось заниматься младшей сестрой, пока им было плевать. Я ненавидел их так сильно, что даже когда отец убил мать, а потом покончил с собой… в общем, я был рад. Правда, ведь они – плохие люди, действительно плохие, просто сделали миру одолжение и самостоятельно ушли из него. Неспособные жить в единстве со всеми не должны мешать остальным, так я считаю. Тогда Валентина, моя сестра, заболела и… она не выжила. Иногда я рад, что она покинула мир еще ребенком, так и не узнав, что таких людей как наши родители очень и очень много. Она была лучше, чем я, чем многие, и она заслуживала лучшего мира, лучшую семью. Как я понял позже, через много лет… – ему хотелось добавить, что случилось чуть позже той самой ночи, когда он познакомился с Бенджамином Хиллом, – …только гнев к несостоятельности человека и видение всех изъянов придавали мне сил, чтобы я мог работать, использовать весь потенциал, лишь бы что-то изменить. Я люблю свою сестру, я скучаю по ней до сих пор, забавно, не правда ли? Мне всегда было интересно, не знай я утраты и боли, гнева и разочарования, как бы сложилась моя жизнь?

– Это очень грустная история, но у нее есть, чему учится. Ведь ваша любовь дала вам силы терпеть этот гнев, преобразовать его в иную силу, которую вы пустили в работу и знания, привнеся в мир так много, работая в ЦРТ. Будь у вас лишь гнев, слепой и бесконтрольный, вы оставляли бы за собой лишь цепь разрушений, которые никогда бы не дали вам того, что дает любовь.

– Спасибо, – сказал он с трудом, вытирая редкие слезы. Наконец-то, он смог выговорится и, на удивление, отпустить гнев, словно впервые в жизни ему стало легче, – правда, спасибо, это добрые слова, я редко такое слышу… как раз из-за того, что моя работа, по итогу, принесла очень много горя… из-за чего я сейчас и здесь, разве нет?

– Да это так. Но, что если это лишь один шаг назад, перед тем, как сделать два шага вперед?

ДЕНЬ 5

Ильза

Ильза Этвуд приехала в санаторий, который уже не один десяток лет занимался детьми с ограниченными возможностями, получающий финансирование от Центра Развития Технологиями. Но прибыла она сюда, чтобы увидеть только одного человека. Для нее подобные места являлись примером добродетели со стороны ЦРТ и многих людей, проводивших всю свою жизнь на должностях воспитателей, преподавателей и просто помогая. Но именно нависшее надо всем влияние ЦРТ, которое дает финансирование и, следовательно, в некотором роде, навязывает свою идеологию, не позволяло Ильзе видеть это место «чистым».

Елизавета встретила ее в своем кабинете, но не за личным столом, а в более комфортных условиях – на одном из двух кресел, стоявших друг напротив друга и разделенных чайным столиком. Елизавета была уже в преклонном возрасте. И это, как ни странно, шло ей – описать ее как мудрую и опытную женщину, чей ум и знания высоко развиты, не составляло труда. На вид она была очень приятным человеком, из тех, кто гостеприимно принимает любого, кто придет к ней.

– Я бы хотела поговорить с вами, задать вопросы касаемо событий в Природных землях…

– Меня там не было. – Прервала Елизавета журналистку.

– Я знаю. Но вы хорошо знакомы с Майей Мироновой.

– Ее гибель – крайне трагичное событие, мне, как и многим другим, будет ее не хватать, – размеренная и даже теплая речь была преисполнена уверенности.

– Почему же вы не пришли на похороны?

– Возможно, я приду тогда, когда никого там никого не будет. Сентиментальность – не моя сильная сторона. После смерти человек остается жить в нашей памяти. Ни один памятник, ни один символ или могила не заменят наших воспоминаний и чувств о покинувшем нас человеке.

– Позволите процитировать?

– Вы хотите написать статью про недавнюю трагедию, но мне не понятно при чем тут я и моя работа.

– Я хочу разобраться во всем. Составить полную картину произошедшего и, что не маловажно, понять весь масштаб событий – только так можно оценить степень последствий. Мы обе знаем, что эта атака тесно связана с другой трагедией пятилетней давности.

– Интересный подход, раньше от вас такой дотошности не наблюдалось. Я читала не все, многое. Слышать от вас, Ильза, о том, как вы стремитесь собрать полную картину – это нонсенс, простите меня. Отсюда вопрос: откуда мне знать, что мои слова будут правильно интерпретированы, особенно, учитывая вашу репутацию человека, выискивающего везде двойное дно.

– Мы с вами мало знакомы, но не кажется ли мне, что эта речь – попытка добраться до моей совести? Если это так, то не стоит, – Ильзе не впервой подобное, в такие моменты она обычно проявляла недюжинную артистичность вкупе с некоторым нарциссизмом.

– Юная Этвуд, если бы я хотела пробудить вашу совесть, пробиваясь через ваш горячий нрав, являющийся лишь защитным механизмом, то, пусть и деликатно, но я все же подняла бы тему ваших родителей, чья участь в той же мере трагична, в какой оправдывает ваше видение попытки везде отыскать корысть и тьму.

Елизавета внимательно наблюдала за Ильзой, пытающейся найти хлесткий ответ, чтобы выиграть эту партию.

– За неимением фактов и, уж тем более, мнения, я могу уйти прямо сейчас, легко оставив написание текста статьи моему богатому воображению, которое будет отталкиваться именно от упомянутых вами событий, связанных с моими родителями. Я давно не ребенок, Елизавета, не стоит думать, хоть вам и очень хочется, словно я не знаю своих проблем. Мы можем довольно долго обсуждать сейчас, откуда растут корни, но я уверена, у вас много работы, а я – небольшой любитель эмоциональных откровений. Вы еще можете повлиять на то, что и как я буду писать. Не упустите шанс, иначе, мне ничего не останется, как заполнить пробелы собственными домыслами.

Возникла пауза, во время которой каждая из сторон решала для себя – насколько она готова быть откровенной.

– Поправьте, если я не права – вы были на похоронах? – Ильза кивнула, – тогда, я смею предположить, общение с Бенджамином у вас не сложилось, ведь иначе он одарил бы вас таким количество информации, после которого тратить сейчас время на меня – это тратить время впустую ради каких-то крох, которые известны мне.

– Он был немногословен, с этим не поспорить.

– Для него это был день траура, какую реакцию вы ожидали, задавая свои поросы?

– А когда мне их еще задавать? Каждый день можно сделать днем траура, если подсчитать, сколько людей умирает во всем мире за каких-то двадцать четыре часа.

– Можно подождать день другой, дать людям прийти в себя, куда спешить?

– Люди не приходят в себя просто так, им нужна помощь со стороны, уж вы-то не будете этого отрицать, на этом основана ваша работа. И совершенно неважно, как себя чувствует тот или иной человек, важно лишь то, какие ответы он получит на свои вопросы, касаемые причин его скорби.

– Для этого есть официальные заявления.

– Да бросьте, мы обе знаем, как и для чего они сочиняются. Удовлетворяй людей отговорка, – я бы осталась без работы. Люди хотят знать уже сейчас, чего или кого им боятся, как долго, а главное – почему. Радикалов из Природных земель, противостоящих научному прогрессу, или же кого-то, кто обладает властью.

– Ответьте мне на один вопрос, честно, и тогда спрашивайте все что хотите, я скажу по мере своих знаний, – Ильза не повела и виду. – Вы занимаетесь этим, ради непреодолимого желания помогать обществу или все это – лишь попытка доказать всем и каждому, что ваше видение мира является единственно верным, с помощью всех ужасных трагедий и тех, кто за ними стоит?

Ильза промолчала, обдумывая путь наименьшего сопротивления, чтобы облегчить себе жизнь и не тратить время, пусть и на увлекательную, но все же затяжную беседу. Стоило ей открыть рот, как не успела она и слова произнести, Елизавета тут же перебила ее.

– Не продолжайте, – Ильза была несколько удивлена, но сразу осознала, что эта партия ею проиграна, – на самом деле, ответ мне уже известен. Задавайте ваши вопросы, но помните – я мало участвую в жизни ЦРТ и еще меньше – в жизни Саламиса. Я уже не в том возрасте, чтобы разменивать свое время на беготню за правдой и ложью

– Кто причастен к атаке? – Немного резко и нетерпеливо спросила она.

– Я не знаю.

– Почему она произошла?

– Потому что кто-то захотел это сделать. Возможно, из-за мести, возможно, здесь имела место быть политика – этого мне неизвестно, и, если честно, я не хочу даже приближаться к порогу этого дома. И вам не советую.

– Это моя работа.

– Мы обе знаем, это – не просто работа.

Ильза откинулась в кресле, оглядываясь по сторонам, после перевела взгляд на Елизавету, которая спокойна наблюдала за ее реакцией, не чувствуя никакого дискомфорта, находясь сейчас как рыба в воде, казалось даже, что ей нравилось играть с журналисткой.

– Сначала мне казалось, что вы попросту не хотите говорить со мной. Но лишняя минута размышлений, и я делаю вывод, что это не так, верно? Не так сложно выгнать меня, имея охрану. Так что, смею предположить, по-своему опыту, скромному или нет, но все же, вам что-то нужно от меня.

– Мне нравятся ваши статьи вопреки тому, какие мысли вы транслируете через них. Вы юны, у вас есть потенциал и возможности, но вы расточительно относитесь к своим талантам. Возможно, во мне говорит работа, которая повлияла на то, как я смотрю на людей. Я вижу в них потерянных, заблудших и одиноких детей, которые крайне редко, да и мало кому, могут признаться о желании не делать того, что делают и не думать так, как они думают.

– Мне не нужна помощь в вопросах жизни.

– Она нужна была тем, кому были поставлены имплантаты. Тем, кто не мог видеть, давали возможность исправить это. Пусть радикально, но это лучше, чем ничего. Людям, обладавшим врожденными или приобретенными проблемами с деятельностью долей мозга, дали шанс жить полноценной жизнью. Его программа сканирования и выявления дефектов позволяла понять, почему у кого-то болезнь Паркинсона, а кто-то теряет память. Почему, к примеру, некоторые люди обладают математическим даром, а другие нет? Программа была создана для попыток понять, что творится в нашем мозгу и почему, а, главное, как этим можно управлять. Цель была проста – помочь людям жить полной жизнью и избавиться от дефектов. У Итана почти получилось, но что-то пошло не так.

– Я слышала подобное оправдание слишком много-много раз, причем от самых разных людей, уже надоедает.

– И все же считаете, что это все было сделано специально, ради выгоды, ради чьей-то прихоти или злого умысла. Не забывайте, я читала ваши статьи, Этвуд. Мнение крайне красноречиво, хоть и имеет под собой корни, но на самом деле, переполнено злостью и жаждой крови. Разве так должна работать…

– Только не говорите, что хотите как-то помочь мне и научить видеть… добро? Прозвучало ужасно банально, аж захотелось помыться.

– Что та трагедия, что эта: они обе лишь последствия добрых намерений. Итан Майерс жил непреодолимым желанием сделать людей лучше и поплатился за это куда большим, чем карьерой. Я прошу вас не трогать Итана, потому что его не просто так не видно все эти годы, а также я прошу не спешить с выводами касательно недавней трагедии. Мотивы определяют отношение к результату, а не наоборот. Процитируйте лучше это.

– Если бы я могла поговорить с Майерсом, то направилась бы сначала к нему. От ЦРТ пользы нет, Бенджамин меня готов живьем сожрать – а иначе я не смогу узнать его версию… мнение, да называйте как хотите, но этот человек был причастен тогда, уверена, что причастен и сейчас. Погибли люди, которые исправляли последствия его работы, которая имела лишь одну цель – показать всем насколько мы несовершенны. На мой взгляд, изгнание для него – несправедливая мера наказания. Он должен был получить сраный тюремный срок. Но раз уж так вышло, пусть имеет смелость появиться и посмотреть в глаза тех, кто пострадал из-за его программы, его обещаний и его неприлично пафосных лозунгов. Годы прошли, но люди-то помнят. Может, пора выбраться из норы и взять ответственность, вы не считаете?

– Я могу сказать лишь одно – он не будет с тобой разговаривать, как и, в принципе, ни с кем. Повторюсь, он потерял все и себя в том числе. Страшно представить, как больно может быть человеку, посвятившему себя одной цели, а, в результате, потерявшего все, а, главное – самого себя. Советую прекратить искать одного единственного виновного, которого вы так хотите поставить на эшафот перед всем народом, теша тем самым своё самолюбие и доказывая свое мастерство. Ведь вы могли бы общаться с пострадавшими, к примеру, но нет, вам нужен тот самый – недоступный для всех, ведь ничто не красит свое отражение в зеркале, чем чувство своей уникальности.

– Почему мне кажется, что у вас на все есть мнение и оправдание?

– Я простой человек, дорогая, за долгие годы работы и жизни я перестала мыслить глобально и искать теории заговоров. Я помогаю тем, кому могу, имея лишь то, что у меня есть. Сколько не обвиняй Итана, ЦРТ или еще полсотни людей, они остаются теми, кто пытался что-то сделать во благо других, жертвуя своими жизнями. Точно также, как мать стремится прокормить дочь, живя вдвоем на окраине города в небольшой комнате, работая на двух работах, не зная выходных, не щадя здоровье, и все это – ради дочери, которую не хочет видеть отец, и которая проводит свои дни в одиночестве, с единственными друзьями – книгами.

Ильза молча смотрела на Елизавету, прекрасно чувствуя ее доминирование, не позволявшее журналистке добиться своего, она в очередной раз получила укор за то, каким обладает видением ситуации. Но, когда та перешла на личное, все же используя ее мать и то, на какие жертвы та пошла ради дочери, Ильза не смогла сказать ничего более весомого, кроме прощания. Двигаясь к своему транспорту, она чувствовала себя маленькой девочкой, отчитав которую заставили задуматься о содеянном. Ильза это ненавидела, ведь ничто иное как слабость, это не провоцировало, заставляя окунутся в свое прошлое, в то время, когда она боялась всего мира, особенно, в частности, свою мать.

Агата

Пока ЦРТ всеми силами пыталась исправить положение из-за Сбоя, слыша на каждом углу либо мольбы прекратить страдания, либо гневные угрозы об отмщении, министр обороны Эобард проявлял все задатки завоевателя, используя в качестве орудия слова и ультиматумы, приводя в качестве доказательств простейшую статистику пострадавших. На тот момент, Бенджамин Хилл уже стал генеральным директором ЦРТ, протолкнув множество проектов и пустив корни так глубоко, что, казалось, именно благодаря его руководству создается будущее и поддерживается современный мир. Это был человек, вышедший из глубин лабораторий, никому тогда неизвестный, вдруг, неожиданно для всех, невероятно быстро стал одним из самых влиятельных людей, словно зная, как и что использовать в этом мире для достижений целей. Одни считали его провидцем своего времени, другие боялись – казалось, он был не просто умнейшим, способным просчитывать ходы на сотни шагов вперед, Бенджамин был тем, кто из всего находил выгоду и мог построить что-то новое на любых развалинах. Так и случилось после Сбоя, который сломал не только жизни граждан, но и самого создателя – Итана Майерса. Бенджамин обернул все в пользу самого себя и науки – он пошел навстречу разгневанному правительству и министру обороны, человеку старой закалки. "Зачем рубить дерево, если можно направить его корни в нужное направление" – так однажды сказал Хилл.

Космическая программа была отстающей в своей области из-за невероятного по масштабу прогресса в области робототехники и чипирования. Эту карту он использовал в лучший момент, какой только можно представить, показав, какие разработки ведутся в ЦРТ касательно покорения космических просторов. Министр обороны под натиском многих представителей власти и даже народа, перед которым помахали путевкой в космос и путешествиями на другие планеты, дал добро на реализацию многих проектов.

Теперь освоение космоса – это не только отправка космонавтов на орбитальную станцию Кесслер или на его предшественников. Сложные роботизированные механизмы с симуляцией интеллекта были заперты под ключ в самый охраняемый сейф координаты которого не разглашались по понятным причинам. На их смену снова пришла проверенная структура простых механизмов, умеющих лишь выполнять заведомо заложенные программы без шанса на усовершенствование или какую-либо симмулятивную эволюцию, попросту из-за технических ограничений, отчего они были лишь большими инструментами, не более того.

Разработка планов и деталей происходила двадцать четыре часа в сутки. Еще до Сбоя этот проект находился на стадии разработки около пяти лет, дожидаясь звездного часа, когда на него обратят внимание и дадут должное финансирование. Сбой открыл нужные двери, ведь необходимо было что-то, что понравится всем, некую подачку и космическая программа, подходила идеально. После чего, огромное количество материалов, вместе с тридцатью роботами были отправлены на орбиту красной планеты. Раз в два года планеты находятся на максимально близком расстоянии, и полет занимает всего месяцев семь, из-за чего сроки было невозможно нарушить. По прибытии роботы были взяты под контроль операторов из самого ЦРТ, которые вместе с инженерами удаленно строили орбитальную базу, регулируя механических рабов.

В то самое время, пока кропотливо собиралась первая база, Бенджамин постоянно вел холодную войну с министром обороны и властью страны. Используя ультиматумы, действующая власть смогла надавить на него и поставить сроки, когда должны быть отправлены первые люди. Единственным его способом адекватной манипуляции было предоставление множества разработок, которые он может лично курировать и поставить в один ряд с космическим путешествием. Видя огромнейший потенциал, согласие об ослаблении хватки было дано, и он смог дать адекватные сроки и людям и себе, чтобы была возможность делать несколько проектов сразу. Таким образом, отправка людей была перенесена на следующее сближение планет, что дало лишние два года для подготовки. Агата отлично помнила, как он в подробностях рассказывал ей все это, пытаясь убедить в необходимости делать всё сейчас, ибо второго шанса может и не быть. Она согласилась с ним, потому что сама боялась не меньше, ведь в случае отмены её путь лежал лишь обратно на планету.

Прямо сейчас мир следит за новостями полета «пилигримов» уже вне реального времени, довольствуясь лишь официальными отчетами. Один из которых сейчас проверяла Агата перед отправкой Бенджамину и ответственным за связи с общественностью людям. Отчет составлял не только состояние команды, «саркофагов» и корабля, в него обязательно входило и, пожалуй, для многих это было куда важнее – состояние орбитальной базы Новый горизонт. Каждый день, каждый час все данные, поступающие с нее, отслеживались, начиная от датчиков давления, заканчивая количеством кислорода и работы системы жизнеобеспечения. Инженеры и строители, собиравшие станцию с нуля руками роботов, потратили пять лет жизни на то, чтобы будущий дом был опорой. Сотня человек занимала огромное помещение рядом с Центром Управления Полетом, контролируя стройку каждую минуту, следя за каждым миллиметром и живя тем, чтобы великая стройка, стала новым чудом света.

Она вызвала по связи Виктора.

– Виктор, здравствуй. Ты уже изучил новое обновление программное обеспечение для роботов?

– Нет. Займусь в ближайшие дни, у меня пока хватает забот.

– Тебе отправили их утром, твои обязанности…

– Не пойми неправильно, но я знаю свои обязанности. Нам еще лететь семь месяцев, времени достаточно. Роботы никуда не денутся, мы никуда не денемся. Все будет хорошо, верь мне.

– Не надо меня успокаивать, я знаю свою работу…

– А я знаю свою, – снова он ее перебил. – Это всего лишь программное обеспечение, уже завтра вы можете прислать мне новое обновление для пользования железками с обычного пульта. Ты прекрасно знаешь, что я не пытаюсь подрывать твой авторитет.

– Завтра жду отчета о первом тесте.

Не все работали так же, как и она, живя проектом или заданием, не отвлекаясь ни на что иное вокруг. Агата прекрасно это знала, но не могла ощутить на личном опыте то, что есть у людей, в частности, несколько иные способы провести свободное временя. С недавнего времени это изменилось.

– Привет, Филипп.

– Привет, Агата, – улыбаясь ответил он ей.

– Каков статус команды? – она старалась выглядеть профессионально, чувствуя, что не знает, как начать разговор.

– Все отлично, причин для беспокойства не наблюдаю… – он сразу понял – причина звонка не в этом. – Знаешь, чего здесь не хватает?

– Чего же? – она озадаченно посмотрела на него.

– Дуновения ветра и тепла солнечных лучей, только не тех что сейчас, они могут убить, – Агату удивил его не самый лучший способ пошутить, несколько секунд они молчали, потом чуть ли не засмеялись.

– Да, если ты находишься на земле, солнце как будто больше тебя любит.

– Ты как всегда меня понимаешь.

– Вы много времени с отцом проводили на природе, скучаешь поэтому?

– И да, и нет. Мы жили в военном городке, а с таким отцом как у меня, ты наслаждаешься природой лишь, когда отдыхаешь от тренировки. Кстати, ты радуйся, что он не видит нас сейчас, а то бы уже отчитал о болтовне на работе.

– Уверена, так бы и было, – она не заметила, что они уже улыбались друг другу, – будет интересно с ним познакомиться.

– Поймал тебя на слове, но потом не жалуйся, если он поправит твою форму или скажет, что волосы слишком короткие.

– Как так получилось, что ты не перенял у него этот консерватизм и строгость?

– Не знаю… – Филипп задумался, а она с любопытством смотрела на его попытки найти ответ, – возможно, я просто всегда знал, почему он такой. Отец рос в суровых условиях, да и мой дед – тот еще урод, – она слегка покосилась на него, удивленная подобным речевым поворотом, – только это между нами, хорошо?

– Да… да, конечно, – неловко выговорила она, идя на встречу.

– Как же здорово, что мы так хорошо понимаем друг друга, – он хотел сказать что-то личное, и она это видела.

– Но с другой стороны, тебе повезло, разве нет? Благодаря режиму, дисциплине, воспитанию в целом ты смог стать капитаном первой в истории группы колонистов. Думаю, это был его особенный способ показать свою любовь, как и полагается родителю.

– Да, в целом это верно, конечно же. Хотя, я доставил отцу проблем на голову, со мной ему было не просто управиться, и ты, я думаю, уже понимаешь почему, – они снова молча смотрели в глаза друг другу, – я могу спросить тебя о твоем детстве или снова "не подходящее время"? – Спросил он, но быстро добавил, – если что, я не настаиваю…

– Я училась… училась и училась, но лишь потом поняла, как отстаю в общении со сверстниками. У меня были хорошие родители, но они зачастую не понимали меня, считая, что ребенок обязательно должен проводить время с другими детьми. Иногда меня попросту выгоняли на улицу, отрывая от чтения против моей воли, но я не могла позволить себе противится их мнению. Я знаю, что это считается нормальным и почему родители желали мне такого…

– Но это было не для тебя, – она кивнула в ответ, чувствуя, что он понимает и поддерживает ее, – твое – это быть на острове под названием Кесслер, – воодушевленно подвел он итог.

– Ну, это работа, и, да, она мне нравится, иначе меня бы здесь не было. Мою работу и усердие в итоге заметили, а руководить у меня, видимо, получалось всегда, раз меня поставили на эту должность, забрав с планеты. А я ведь так и могла остаться в ЦУПе, контролируя систему навигаций… Почему ты сравнил это место с островом?

– До острова трудно добраться, он не для всех и жизнь на нем очень отличается от привычной, ведь подходит очень немногим… отделенный от всего мира, он, в некотором роде, сам по себе и, разве это не походит на Кесслер или Новый горизонт?

– Интересная мысль. Считаешь поэтому нас и тянет в космос, к новым планетам, которые, в каком-то смысле, острова вселенной?

– В каком-то смысле, да, почему нет. Это шанс начать все сначала, познать, грубо говоря, возможность иного способа жизни, иного себя. Это интересно, в некотором роде, дает нам новую жизнь.

Она ничего не ответила. Филипп смотрел на нее, думая лишь о том, как жаль ему, что они находятся так далеко друг от друга, проводя у себя в голове связь между его чувствами и темой, которую они обсуждают, осознавая общность одного и другого.

– Забавно, – улыбнувшись, сказала Агата.

– Что?

– Я только что вспомнила наше знакомство, когда только начинался набор в команду корабля.

– Кажется, что это было вечность назад.

– Еще как. Я тогда подумала, что ты просто зазнавшийся засранец, которого по просьбе протолкнули в программу.

– И что проблем от меня не набраться, – почти смеясь, ответил Филипп, – да, помню такое. Как и помню, что думал о тебе, как о строгой зануде.

– Да, такое возможно, – она понимала такое отношение к ней, и это не было проблемой.

– Как оказалось, это не правда, чему невозможно не радоваться. И благодаря ей, я все же заслужил это место.

– Да, – весело начала она, – так-то заслужил, правда, всё время искал способы выпендриться и завоевать все трофеи, назовем это так.

– Совсем не то, что ты ожидала.

– Ты не представляешь, как. Я даже больше скажу – я ведь всерьез просила тебя исключить, – наигранно угрожающе высказал она, все реже ловля себя на мысли, что они флиртуют.

– Правда? – С улыбкой вырвалось из него, – вот это откровение! Так меня хотели выгнать, ничего себе. И ведь никто не сказал, вот же засранцы.

– Конечно не сказали – умеют выполнять приказы, в отличии от некоторых.

– Между прочим, я – умею выполнять приказы, просто не всегда. Да и как можно в таком обвинять, капитана корабля Пилигрим? Агата, уже поздно что-то менять.

– Я бы и не стала. Все же, как оказалось, ты лишь прикидываешься таким, а на деле как раз тот, кто нужен.

– Это все благодаря тебе, – она с интересом ждала развития, – ведь всегда стоит вопрос приоритетов, и когда есть кто-то, кого ты уважаешь, ценишь и… кому ты рад, то разочаровать его не хочется.

– Прекрасные слова, Филипп. Рада, что в итоге, мы нашли общий язык.

Они улыбались друг другу и где-то между строк, словно между ними не было огромного расстояния, витала тема, которую они так толком и не обсудили. Для большинства на их месте, возможно, это был бы признак ошибки или нежелания продолжать отношения… но для них – отсутствие дискуссии на тему того дня, проведенного вместе, с которого началась новая история, являлось важностью чувств, наличие которых они долго не позволяли себе допустить.

– Знаешь, а ведь большое стечение обстоятельств, послужило тому, что я здесь, а ты там, и этот путь, проделанный нами, в какой-то степени, оказался куда более важным, чем кажется на первый взгляд.

– Отлично сказано, – удивленно произнесла она. Он неловко улыбнулся, явно желавши сказать чуть больше, чем они договаривались не произносить, пока не будет законченно задание, и он не вернется. Агата увидела в нем это, и непроизвольно кивнула, еще раз удивившись тому, как охватили ее чувства, ранее не испытываемые к кому-либо.

Надпись «отсутствует сигнал» неожиданно заменила изображение Филипа. В некотором замешательстве, Агата пробовала связаться с ним несколько раз, пока не получила подтверждение – связь с кораблем была потеряна. 

Соломон

Если вычесть все слова поддержки, которые сыпались на него лавиной в последние два дня, то остается в основном один и тот же вопрос: что делать дальше? Направиться ли в санаторий, где за его здоровьем будут следить круглосуточно, а давление четырех стен вскоре превратиться в защиту от внешнего и пугающего мира, или же поступить так, как он бы сделал с самого начала, получи он своё пространство? Сделать выбор ему помогло неожиданное понимание того, что время в стенах летит то быстро, то невероятно медленно, но чувство бесполезности превращалось в стабильный навязчивый, как заноза в мозгу, зуд. Находиться в санатории, пусть и всего пару дней, было, скорее, признаком его беспомощности, которого он старался сторониться еще с самого детства, заступаясь за слабых ребят в приюте, где он вырос, каждый раз игнорируя свою неполноценность.

Пока он шел через коридоры ЦРТ прямо к своему угловому кабинету, часть людей смотрели на него с жалостью, обнимали или похлопывали по плечу, постоянно повторяя, что он может обращаться к ним за помощью в любое время. Другие либо делали вид, что не замечают его, либо просто кивали, уважая его личное пространство. Возможно, подобное отношение было вызвано тем, как быстро он вышел на работу. Но последнее, чего ему хотелось – это тратить время на самобичевание в четырех стенах, не имея цели, позволяя чувству вины пожирать его изнутри.

Он не хотел внимания, но каждый раз понимающе кивал, благодарив за поддержку, без промедления следуя в свой кабинет, откуда две прозрачные стены открывали завораживающий вид Мегаполиса, с высоты сотого этажа. Многие из тех, кто так же, как и он выжили, использовали возможности, дарованные ЦРТ, и отправились в отпуск, и сегодня, идя по коридорам, он впервые пожалел о своем решении выбрать противоположный путь. Как это ни странно, но даже с теми, кому удалось спастись из Природных земель, он не чувствовал никакого единства. Что те люди, которые спаслись вместе с ним, что те, кто знал о трагедии из новостей – все были для него чужими, делиться с которыми, он не просто не хотел, он не мог. Он чувствовал ответственность за это место не просто так – он знал, что эта должность была ему не по статусу, но, вопреки злым языкам, Майя все же доверилась ему и подарила эту возможность. Сейчас путь к кабинету показался ему очень долгим и изнуряющим. Соломон словно был в некоем трансе все это время. Лишь оказавшись у своего стола, в тишине и одиночестве, ему как никогда, практически на фанатичном уровне, хотелось продолжить работу, начатую Майей.

Просматривая собранные ранее данные, не успев даже закопаться в таблицах и отчетах докторов, которые заметили развивающуюся тенденцию к бесплодию, ему стало ясно – спасатели забрали не все данные из лагеря Майи. Не прошло и пары часов, как он снова открыл списки погибших, коих было больше, чем пропавших без вести, за которыми так и не отправились поисковые группы. Одно из имен было для него более ценно, что признавать оказалось не самым приятным, ведь другие люди заслуживали не меньшего беспокойства, чем Кристина. У многих, а, возможно, и всех, сейчас скорбели родители, жены и мужья, дети и друзья, каждый день которых был наполнен ожиданием, что пропавшие вернутся домой. Бенджамин просил его заняться работой и это был отличный способ не думать о трагедии, о боли и слезах, но Соломон не мог настроить себя на привычный режим и просто работать, словно ничего и не было. Кому-то это бы помогло, но точно не ему. Простить себя за жизнь в безопасности иуюте, пока десятки людей неизвестно где и выживают неизвестно как – он не мог. Бенджамин тогда сказал ему, что он не может отправиться в Природные земли «по понятным причинам» – это выражение врезалось Соломону в память, ему часто приходилось слышать подобную фразу в самых разных формулировках, которые на самом деле имели один и тот же смысл – намек на его дефект.

Прошло всего несколько минут, а, казалось, что целые часы пока он неподвижно сидел за столом, смотря на список имен погибших и пропавших без вести. Пытаясь сформировать собственные мысли, рука сама потянулась к гарнитуре, лежавшей перед ним. Вставив ее в ухо, он уже открыл рот с целью произнести имя Елизаветы, чей голос так хотел сейчас услышать. Голос женщины, которая почти заменила ему маму, когда он рос в приюте, учась ходить с протезом, не понимая ни как устроен мир, ни своего места в нем. Лишь два факта: он не такой, как нормальные люди и его родители умерли, когда он был маленьким. Возможно, из-за его состояния и условий жизни, он старался видеть в людях лишь лучшее, помогая им раскрыться и осознать свое счастье быть живыми, а, возможно, все это лишь пример защитного механизма, где его дефект и был бы причиной, почему родители его бросили.

Он ждал ответа по ту сторону линии, но совсем от другого человека – от Бенджамина, того, кто почему-то считал его слабым и неполноценным. И пусть у него и была искусственная нога, но она же без проблем исполняла свою роль. В ожидании разговора, Соломон чувствовал лишь несправедливое отношение к нему со стороны всех вокруг – его жалели и берегли, кто только мог, но из-за этого он чувствовал лишь свою слабость и неполноценность, а он ненавидел это с самого детства.

– Соломон, здравствуйте, чем могу вам помочь? – Раздался приятный женский голос.

– Я пытаюсь связаться с Бенджамином Хиллом, – произнес он несколько строже, чем ожидал.

– Да, я понимаю. К сожалению, он сейчас крайне занят. Уверена, вы прекрасно понимаете нынешнее положение вещей.

– Каких вещей? – Нетрепливо вырвалось из него, – что вы вообще имеете ввиду? Смерть людей? Я был там и знаю, что произошло! Именно поэтому мне и нужен Бенджамин, ведь надо что-то делать, надо…

– Я прекрасно вас понимаю, – перебила она все также учтивым тоном, – и ни в коем случае не умаляю трагичность произошедшего. Уверена, что сейчас Бенджамин занят самыми важными вопросами и, как только у него появится время, сразу же перезвонит вам.

Соломон не понимал почему, но его явно игнорировали, не подпуская к вопросам, которые ранее напрямую зависели от него. Словно его стараются отвадить от дел, не веря в то, что ему хватит сил справиться с работой.

– Могу ли я передать ему что-то при первой же встрече, – шаблонным тоном продолжила девушка. Соломон хотел было что-то сказать, но просто прервал звонок в порыве кратковременного всплеска агрессии, отправившего все вещи со стола на пол. Ему казалось все это немыслимым, непрофессиональным и, особенно, неуважительным. Он сидел на месте, восстанавливая свое дыхание, стараясь рассуждать трезво, не поддаваясь эмоциям. Наверняка, думал он, наверняка его не просто так игнорирую, пусть Бенджамин и дал ему наставление дальше продолжить работу Майи, но все это с каждой минутой казалось не более чем попыткой занять его, заткнуть, лишь бы сохранить молчание и не поднимать шума.

Все было просто и понятно, стоило лишь сложить кусочки воедино – сейчас до него и до людей в Природных землях никому не будет дела. Если бы это было в приоритете, то там была бы уже армия, наводила порядок. Но все боятся новых конфликтов, новых криков толпы и протестующих. Вина еще лежит на ЦРТ. Его друзья, подчиненные и… Кристина, она еще там, одна, возможно, захвачена в плен, возможно, что было не менее страшно, умирает где-то… Он не мог это просто забыть, и на мгновение ему захотелось кричать от безысходности. Как можно забыть людей, как можно просто поставить жизнь одних выше жизни других? "Все это несправедливо": думал Соломон.

Складывая всё общую картину, под каким углом не посмотри, явно чего-то не хватало, некого катализатора, какой-то точки преткновения. А ведь Бенджамину было проще созвониться с ним и попросту отмахнуться от него, сказав лишь то, что Соломон хочет слышать. Незачем так рисковать, а, значит, что-то происходит еще. Но его допускать к делу не хотят, и он знает причину «по понятным причинам».

Соломон связался с человеком, крайне осведомленным о многих, происходящих в высших кругах, событиях. За годы работы в ЦРТ у него завелось множество знакомств, и, порой, совершенно разные люди оказывали в нужный момент не только помощь, но и делились строго конфиденциальной информацией – всё же, не смотря на строгость системы безопасности, человеческие отношения нельзя недооценивать. И вот сейчас, Соломон узнал то, о чем не должен был даже догадываться, а именно – о потере связи с Пилигримом. Его хороший знакомый, непосредственно связанный с техническим персоналом ЦУПа, украдкой, вскользь рассказал ему об этом. Соломон понимал, насколько тот сильно рискует, но не мог не порадоваться – впервые его положение принесло хоть какую-то личную пользу.

Так же, как и понимал, насколько жгучая, невыносимая боль до сих пор живет в людях, так и не дождавшихся возвращения родных и близких. Это объединяло его с ними. Соломон не мог забыть и попросту жить дальше в безопасности и уюте. Дело было не только в чувстве вины за то, что он здесь, жив и здоров, а они там – в условиях очень далеких от тех, что у них были. Дело было в том, что он, Соломон Напье, не чувствовал себя спасенным.

Но куда страшней было то, что происходит с ним сейчас. То, как его вынуждают сидеть на месте, словно робота с определённой программой, не позволяющей сделать ни единого шага в сторону от намеченных кем-то со стороны маршрутов его жизни. Он все пытался убедить себя, как ему повезло вернутся, как ему повезло выжить… Но, чем больше он оценивал все доступное, что когда-то было вполне естественным, тем более ему приходит понимание бессмысленности того, что его окружает. Вся его жизнь, безусловно прожитая с желанием делать добро, превозмогая трудности, вдруг видится ему пустой и бессмысленной. Соломон и Майя столько сделали для людей в Природных землях, привлекая сотрудников ЦРТ и благотворительные программы, и все обернулось кошмаром, на который просто стараются закрыть глаза, оставив его за бортом, как будто бы он лишний… «по понятным причинам».

Лучше бы он остался там, нежели бездействовал сейчас здесь. Это заключение стало переломным моментом, заставившим его безотлагательно принять любые последствия его решения. Соломон прекрасно понимал риски – за подобное его могут не просто уволить, но и лишить свободы. Но это будет лучше, чем сидеть и ждать, когда ему сообщат о смерти его любимой. И, раз уж он собирается сжечь мосты, прекрасно осознавая ответственность, то стоит не просто оставить весточку, чтобы людям была известна его судьба, а куда лучше будет основательно подстраховаться.

«Здравствуйте, Ильза Этвуд. Вы наверняка помните меня с похорон Майи Мироновой. Тогда вы вложили мне свою визитку в руку, сначала я не понял сути этого действия – все из-за пережитого шока. Будь у меня иной путь, я воспользовался бы им, но его нет, и мне нужна ваша помощь.

Сейчас, в этот самый момент пока я записываю видео, полностью потеряна связь с Пилигримом и, разумеется, это скрывается. История, случившаяся в Природных землях, куда сложнее, чем знают люди. Я был там, в самом центре ужаса, что забрал жизни. Когда случилась первая атака прямо перед моими глазами, за ней последовали еще несколько, и самое страшное, что никакой помощи не было. Каким-то образом все спутники и средства связи были ослеплены и подвержены вирусной атаке неизвестных людей, что так и не выдвинули никаких требований. Поэтому Природные земли до сих пор находятся под колпаком, ведь любая техника, попадающая туда, сразу же теряет связь с внешним миром, а попытка настроить внутреннюю сеть моментально оборачивается неудачей. Кто-то устраивает это, и прямо сейчас, случилась новая волна, которая коснулась космической программы.

Я говорю все это, потому что устал терпеть и видеть бездействие со стороны власти и ЦРТ. Пока корпорация пытается спасти научный проект, напрочь игнорируется факт без вести пропавших сотрудников и гражданских в Природных землях. Это несправедливо и неправильно. Раз никто не идет на помощь, это сделаю я. После окончания этого видеописьма, я, самолично, отправлюсь обратно и буду искать коллег и друзей. Если подобная акция не увенчается успехом или будет вмешательство со стороны власти или ЦРТ, прошу опубликовать везде, где только возможно, отправленный мною файл, где я расписал подробно все происходящее в данный момент. Я знаю, это – рискованно, но другого выхода попросту не вижу.

Ильза, я так же знаю, что вы за журналист, потому и верю в то, что вы не станете лукавить и не нарушите мою просьбу. При неблагоприятном исходе шансов получить резонансную историю у вас премного более, чем рискнуть и сделать заявление уже сейчас. Вы, в каком-то смысле, моя страховка не стать еще одним «пропавшим без вести» … даже если я стану жертвой, я не хочу, что бы так все и закончилось. Люди, должны знать правду.»

Бенджамин

Безуспешные попытки выйти на связь с Пилигримом не прекращались уже четыре часа. Бенджамин был оповещен в то же мгновение, когда Агата информировала ЦРТ, и, прибыв в Центр Управления Полетами, он отменил все свои встречи. ЦУП был под управлением Георгия Мирина, человека, к своим пятидесяти годам, умело руководившего полетами в космос – как спутников, так и кораблей.

Огромный зал, именуемый командным центром, имел круглосуточную связь, как с орбитальной базой земли, так и кораблем пилигримов и с марсианской базой. Большие экраны занимали три стороны зала: три метра в высоту и пять в ширину. На том, что был основным терминалом связи, передавалось изображение Агаты и других космонавтов. Экраны по левую руку во всех подробностях проецировали схему полета корабля, движение планеты и, в отдельных окнах количеством тридцать штук, Новый горизонт, изображение которого передавалось с роботов, круживших вокруг для возможного перехвата космического мусора и визуального контроля за состоянием. Экран по правую руку – это множество параметров, графиков с информацией о станции, которая сейчас была на связи со всеми. Десятки сотрудников в данный момент занимали свои места, постоянно переговариваясь и перебирая варианты причин происходящего.

– Итак. На данный момент мы знаем, что связи с Пилигримом нет. Визуальное подтверждение с телескопов точно дает понять – антенны целы, как и сам корабль. С Нового горизонта сигнал поступает, есть небольшая задержка, но это погрешность. Значит – проблема внутри корабля. Агата, ты курировала экипаж и последняя, кто общалась с ними, было что-то требующее внимания?

Это была словно речь, трактующая последние события, явно под определенным углом, дабы подвести все это к конкретному человеку, которого можно обвинить. Все смотрели на нее, прекрасно понимая, какое напряжение испытывает сейчас, но все же, предчувствие обвинительных приговоров, как заслуженных, так и нет, витало вокруг.

– Нет, – твердо произнесла Агата, взяв защитную позицию, – как раз после диалога команды с твоим психиатром, я говорила с капитаном корабля, Филиппом, и связь оборвалась. Запись нашего разговора есть в архиве, так что я бы сосредоточилась на другом вопросе.

– Это важный вопрос, – Бенджамин смотрел строго на Агату, она же отвечала взаимностью, – человеческий фактор был и остается одним из самых главных нерешаемых проблем.

– Я не прошу отвергать вариант, но даже если и так, исправить это пока невозможно. Уверена, психиатр подтвердит, что причин для подозрения индивидуального или коллективного нарушения приказов и обязанностей – нет.

– Доктор, вы это подтверждаете?

Белла появилась рядом с ней на экране.

– Я согласна с Агатой. Ни один член команды не вызвал у меня сомнений в своей компетентности. После я детально изучила записи наши диалогов, сделав отчет, который уже отправлен. Никаких явных признаков расстройств психики не было замечено.

– Но это не значит, что их нет… – задумчиво произнес Бенджамин и будто обмяк, что не осталось незамеченным Агатой.

– Конечно, не значит, – доктор старалась соблюдать нейтралитет, – но мы должны помнить – это первый полет такого типа. Они там, одни, летят в место, далекое от дома. Даже если учесть какой-то срыв, повлекший за собой, осознанно или нет, поломку связи, – это не значит, что причастны все. Никогда нельзя игнорировать природу людей, я понимаю ваши опасения. Но сейчас я скажу уверенно – это последнее, о чем я бы волновалась.

– Легко повесить все на команду, но, может быть, мы будет решать конкретную проблему, – Агата явно пыталась занять главенствующую позицию в диалоге, – нельзя без доказательств обвинять наших космонавтов, думаю, вряд ли мы поверим в некий заговор или возникшую патологию, что привела к столь разрушительным последствиям.

Большинство смотрели на нее, явно боясь что-то возразить, прекрасно понимая, как какое-либо возражение должно быть обоснованно, в ином случае – они лишь попадут под горячую руку Бенджамина или Агаты.

– Есть возможность переключить камеры с роботов, чтобы посмотреть на корабль с носовой части?

– Они слишком слабы, – ответил Георгий Агате, держась все это время в стороне, – мы говорим о расстоянии в десятки миллионов километров. Мы ничего не увидим, а Новый горизонт телескопами пока не оборудовали.

– Спасибо, цифры мне известны. Возможно, как предположение, – акцентируя последние слова, произнесла она медленно, – есть некая неполадка, которую они устранят и сразу выйдут на связь. Прошло всего четыре часа. Если не работает ни обычная связь, ни экстренная, то они могут выйти из Пилигрима в открытый космос и подать визуальный сигнал. Они знают, мы наблюдаем за ними.

– По протоколу они должны подать визуальный сигнал через пять часов, если нет связи. Подождем час-другой, – пробормотал Георгий озадаченным тоном.

– А если они не могут? – Бенджамин произнес это громче, чем хотел. Осмотревшись, он увидел, как все взгляды обращены на него, – повторюсь: если там все же произошла диверсия, конфликт или какая-либо конфронтация, способная привести к жертвам или взятию контроля полетом, то стоит предполагать худшее. Либо – они физически не могут подать знак, либо – не хотят.

После паузы, от которой повеяло холодом, он продолжил:

– Агата, я знаю, возможно, как никто другой – ты веришь в своих людей и в их добросовестную работу. Вопреки всему я не могу игнорировать вариант неподчинения команды. Это не значит, – сделал он акцент, – что данная версия находится в приоритете. Но мы должны быть готовы ко всему, потому что на кону стоит куда больше, чем жизни космонавтов.

Пока он говорил, все сотрудники молчали, привыкая к тому, что такой вариант возможен. Это их задача – предполагать и адаптироваться, Агата знала, как это работает и как она должна мыслить в такие моменты, но не могла принять факт источника проблем. Внутри нее разразилась настоящая война, в которой она никак не могла объявить победителя – чувства к человеку или знания возможных исходов, основанных на статистике и человеческом факторе, к чему она, как руководитель, должна быть готова всегда.

– Почему мы не поднимаем другие причины? – Агата заполнила образовавшуюся тишину.

– Потому-что у нас десятки людей говорят, что проблемы не со связью.

– Только если ее специально не глушат, – Агата говорила хладнокровно и уверенно, словно обвиняя в халатности, и под этим было основание, – теоретически, корабль могут изолировать от связи, введя в глухую зону, они сами могут этого не знать. Мы делаем первый крупный шаг по освоению космического простора, не было задачи важнее, чем эта. Уверена, если поискать, то можно найти тех, кто не одобряет нашу работу. Возможно, кто-то не хочет успеха в освоении орбиты Марса.

– Считаете, это провокация? – Георгий задал вопрос настороженно, поправляя очки.

– Я озвучу то, что, по-видимому, никем не берется в учет, – тон ее становился строже, Бенджамин не сводил с нее взгляд, – недавно был потерян контакт со спутниками, лишив территорию Природных земель глаз и ушей. И эти два события слишком близки по времени и слишком похожи. Насколько мне известно, связи там снова нет, словно вам разрешили забрать выживших, а потом вернули все обратно. Никто так и не нашел виновников, и никто не понимает, как это произошло, откуда тогда знать, что подобное не повторяется снова?

Холодный взгляд Бенджамина скрывал не только чувства о недавней трагедии: страх, рождаемый словами Агаты – ведь все и правда может быть взаимно связанно.

– Все происходящее не должно покинуть этих стен, – начал Бенджамин спокойнее, – пока не произошло ничего критического. Ни в коем случае нельзя, чтобы про это узнала пресса или гражданские. Паника неприемлема. Особенно после трагедии в Природных землях. Наш экипаж, вполне возможно, не знает о происходящем. Наша задача остается прежней, лишь с некоторыми поправками.

Агата понимала, что, в целом, Бенджамин прав – такой подход к проблеме закономерен, и на его месте, вполне вероятно, она поступила бы так же. Но она знает, как все это организовывалось. И хоть они с Бенджамином были в хороших отношениях, даже, казалось, стали неплохими друзьями за годы работы, все равно, стоило подняться важному вопросу, иерархия делила их мгновенно.

– Мы будем продолжать поиски способов связи, – Георгий подхватил речь Бенджамина, – возможно, найдем причину ее глушения или неполадки с нашей стороны.

– Агата? – Бенджамин обратился спокойнее, словно они были наравне. – С капсул еще идут сигналы жизни-деятельности?

– Нет. Но это не означает ничего, если связь глушится.

– Их могут вскрыть раньше времени?

– Теоретически – это возможно, – Мария впервые вышла на первый план по видео связи, говоря неуверенно, словно сама только-только начинает осознавать происходящее, – если… если будет угроза их жизни, или какая-нибудь, может быть, такое возможно, неполадка в капсулах, которая может навредить им, то… пробуждение будет автоматическим. Я верю, что Морган Уэбс и Алиса Сафонова не будут рисковать жизнями людей, пробуждая их раньше времени, причин-то для этого нет, а лишний кислород на корабле им взять неоткуда и…

– Спасибо Мария, – не дав закончить, поблагодарил Бенджамин, видя ее нервное состояние, – будем надеяться, вы правы.

– Нужно отправить к ним ремонтный зонд, – несколько резко вырвалось из Агаты, – на случай если проблема именно в технике, будем работать на опережение.

– Это хорошая идея, – Георгий поддержал Агату перед Бенджамином, – заодно, дадим им знать, что не бросили их. Мы сможем отправить такой с Кесслера через три часа.

– Хорошо. Пока это меньшее что мы можем, – Бенджамин одобрительно кивнул.

Причина, почему Бенджамин так надеялся найти проблему связи в человеческом факторе, а не в технической части, была настолько же проста, насколько неприятна: проблема в технике была бы прямой виной его и ЦРТ, которую смогли бы использовать как рычаг давления вышестоящие, а вот человеческий фактор – это крайне непредсказуемое явление, с которым сталкивались, пожалуй, все. Все это может создать очередное, крайне сложное и непреодолимое препятствие, для реализации всех его проектов и того результата, к которому он стремится последние пятнадцать лет. Слишком многое стоит на кону. Предвкушение очередных неудач или даже трагедии, давало ему карт-бланш на использование крайних мер.

Он смотрел на людей вокруг, безостановочно следующих цели выполнить свою задачу, превращаясь в некий рой, который поначалу и кажется просто хаосом, но ему всерьез виделся некий живой организм, существующий в согласии с самим собой. Подобное всегда воодушевляло: некое содружество, единение людей в нечто общее, способное созидать.

Мир будущего, создание которого было целью его существования и всех его трудов, с каждым годом словно выскальзывал из его рук все больше и больше, отчего Бенджамин не раз начинал подозревать, что, возможно, выдумал его… Но сейчас, видя настоящую, будто независимую от всего, жизнь, он убеждался, насколько цель его реальна: создать идеальный мир, где не будет болезней, не будет горя и боли, а знания и поиски этих знаний – не что иное, как путеводная звезда для всех и каждого.

– Этого не может быть! – Вдруг выкрикнула Агата, разглядывая что-то на экране планшета, находившегося у нее в руках, – земля вы слышите меня?!

Бенджамин поднял взгляд – для него вокруг вдруг настала идеальная тишина – в глазах Агаты он увидел смесь страха и растерянности.

Связи с орбитальной базой Новый горизонт больше нет.

ИТАН

– Нельзя полагаться на, скажем-с так, своеобразный закон органической эволюции, ведь это сродни банкротству науки, где, достигнув определённого этапа, единственный выход – это обнуление, а из-за неимения возможности двигаться вперед, приходится начинать сначала. Не в последнюю очередь, используя подмену понятий, чтобы никто ничего не заметил.

– Как же это сделать? Грубое развитие будет воспринято неоднозначно, к тому же, уж вам ли не знать, как важно изначально понимать глобальную идею, со всеми исходящими последствиями, о которых, смею уточнить, вы не раз упоминали, Итан.

– Возможно, нужно просто поднять вопрос открыто. У меня еще есть связи и влияние, а с учетом… трагедии… скажем-с так, вниманием я точно обделен не буду.

– Но зачем?

– Что значит зачем? – Подобного вопроса Итан не ожидал, – я пытаюсь сделать хоть что-то, чтобы ее смерть не была напрасной, чтобы… разве не к этому мы пришли в прошлый раз, уточняя мою неспособность отпустить прошлое, используя гнев как ресурс, вместо того, чтобы…

– Итан! Я прекрасно помню, чем наш разговор закончился в прошлый раз, не надо сомневаться в моей памяти. Мы здесь не за этим.

– Прошу прощения, – он искренне постарался извиниться, чувствуя, как вновь теряет контроль, – я не хотел оскорбить.

– Ничего страшного, я все понимаю. Но важно уточнить, что мое мнение на счет вашего, уж позвольте так сказать, нрава, безусловно положительно, при условии, что оно под собой имеет больше, чем желание оправдать предшествующие события.

– Но ведь, разве не в этом суть? Придать значение событиям, объяснение которых трудны для принятия.

– Зачастую это так. Только это не тот случай, и прежде чем вы начнете парировать, я задам вопрос. Что важнее: дать трагедии значимость, используя ее как некого рода рычаг, или же добиться реализации той самой цели, важность которой возрастает, при попытке оправдать никак не связанную с целью драматичное событие?

– Отличный вопрос, – недовольно произнес он, явно желая отстоять свою точку зрения, и понимая, что от него еще ждут ответа, он думал, – возможно ли, что для меня важнее не сама работа, а желание оправдать случившееся… а какая разница, если результат-то будет один!

– К несчастью, разница есть. Желая придать значимость, вы, Итан, будете следовать бесконечному пути, так и не поймав момент, когда стоит остановиться и подвести итог. Ведь невозможно понять, какой результат должен быть, чтобы гибель человека или аналогичная ужасная трагедия, были не спонтанным проявлением человеческого фактора, а несколько более важным, сподвигающим вас или кого-то еще на действия, кои не должны были произойти без случившегося. Допустим, уверовав в судьбу и признав, что предшествующие события были обязательны для развития проекта, который вряд ли бы состоялся, без должной мотивации. Но как понять тогда, что именно в нем и есть цель цепочки событий. Не окажется ли так, допустим, что именно родившаяся затея, сама является частью большого плана, понять финальный аккорд которого пока не является возможным?

– Этого знать невозможно… но и не является причиной не делать чего-то, ведь иначе, ничего и не произойдёт, будет лишь пустота и сожаления.

– Я понимаю, – она замолчала, вскоре продолжив, – но как же последствия?

– Последствия?!

– Да, они самые. Мы с вами уже обсуждали, как неблагоразумно следовать собственному эго. Сейчас все сводится к тому, что именно такой выбор остается у вас, Итан. Ради усмирения собственного негодования, придать значимость погрешности в виде гибели вашей подруги, совершенно не заботясь о том, какие результаты могут вытечь из этого предприятия, что, смею отдельно заметить, может принести с собой аналогичные катастрофы, отчего все это будет лишь замкнутым кругом большой системы.

– И что же тогда делать?! Сидеть на месте и скорбеть? Я знаю, что ее смерть не могла быть просто так! Я ведь не просто человек, на мне бремя определенных знаний и ответственности. Чем не повод сделать большее?!

– Я не пытаюсь вас отговорить, Итан. Моя дотошность в этом вопросе направленна строго на желание убедиться в том, насколько вы отдаете себе отчет в дальнейших действиях. Поймите правильно, любая работа во благо – это прекрасно, но нельзя использовать ее как панацею.

– Так ведь ничего более не остается! – Снова погорячился он, отчего сразу же постарался успокоиться, – скажем-с так, я не могу просчитать будущее, уж точно не на короткое время, а, значит…

– Итан – перебил нежный и успокаивающий голос, – совершенно не важно, как вы сможете увидеть конечную точку своей работы, важно то, какой ВЫ видите ее. Независимо от последствий, независимо от новых, открывшихся возможностей.

Итан молчал.

– Знаете, какой итог ожидает вас, если строго преследовать желание оправдания смерти, а не результата работы? Вас ждет самая страшная потеря – самого себя. Разве таков ваш удел? Ведь точно так же, как я могу судить, вы поступили когда-то давно, после несправедливой кончины вашей сестры Валентины. Посмотрите, к чему это привело. Я не вешаю ярлык, я лишь уточняю, насколько важно понимать свою цель, следовать ей и уметь понять, когда нужно остановиться, но, не теряя ориентир, чтобы не зайти слишком далеко. А от этого, к сожалению, не застрахован никто.

Итан слушал насквозь пропитанную заботой речь, с каждым словом понимая к чему она ведет.

– Да… да, я понимаю, – говорил он нехотя, кивая головой и пряча взгляд, словно стыдясь, – я встречал людей, настолько погрязших в работе, в стремлении что-то создать или открыть, от чего они попросту теряли связь с реальность… Превращались в затворников, параноиков, даже в фанатиков собственного дела. Это я могу понять.

– Вы испытываете уважение к таким людям? – Вопрос был задан с искренним любопытством.

– На удивление, да, – сказал он бодрее, поражаясь своему отношению к этому, даже гордясь, – суть ведь здесь в том, насколько человек готов уйти в работу, будь то проект или мечта, неважно. Он готов на все, даже отдать себя в жертву, ведь иначе у него ничего не остается, совсем ничего, даже смысла жизни. За годы работы, я встречал таких людей и с каждым разом понимал, что совершенно невозможно провести грань между простой преданностью делу и фанатизмом. Но, вот что забавно…

– Что же?

– Я никогда не боялся этого.

– Не боялись перейти эту черту?

– Не боялся. Потому, наверное, что работа была единственным в моей жизни, а я очень люблю эту работу, ни на что бы ее не променял, – Итан усмехнулся, – забавно такое произносить, даже не помню, говорил ли я такое когда-нибудь или кому-нибудь.

– И все же, сейчас вы по-другому оцениваете такой исход?

– Я не знаю… честно, не знаю. Те, о ком мы говорим, не сталкивались с тем, что произошло со мной. Они просто такими были, и я сомневаюсь, что в их карьерах был момент, о котором мы говорим.

– Повторюсь, Итан, важно понимать конечную цель, некий исход, приняв который в том виде, котором он есть, вы, как и любой на вашем месте, сможет сделать выводы и уже потом понять, куда двигаться далее.

– Лишь те, кто рискуют зайти слишком далеко, знают, как далеко они могут зайти.

– Вы вспомнили цитату известного поэта Томаса…

– Да, она самая, – перебил он ее, снова погрузившись в размышления, – я вспомнил ее, потому что когда-то, еще в студенческие годы, она была оправданием для нашего, практически бесконтрольного, фанатизма к профессии. Тогда не было идеи, нет и сейчас. Меня не покидает стремление что-то делать… – Итан явно собирался закончить мысль, и было отчетливо видно, как он формирует у себя в голове подходящий вывод, – но ведь этого не произойдет… все было бы слишком просто, а это не для меня. Иначе, я бы не отличался от остальных… а я – отличаюсь, кое-кто взвалил на меня это бремя, с которым я не справился. А ведь, что по-настоящему забавно, я крайне рад этому. Иначе важность моей работы, да, как и всей моей жизни, определилась парадоксом.

ДЕНЬ 6

Соломон

Именно сейчас, подъезжая к черте на карте, за которой, как пишут газеты, «бесчинствует оголенное человечество», Соломон подводил итоги принятых им решений за последние двадцать четыре часа. Свыкаясь с ролью самородка и возможным клеймом предателя от лиц, желавших прикрыть все хвосты с ситуацией в Природных землях, Соломон даже не допускал мысль о возможной альтернативе своим действия, что привело бы к мнению, что он поспешил с выводами и совершает ошибку. Все началось с отправки необходимой информации важным людям, после чего он, используя служебное положение, практически заставил, чуть ли не угрозами, своих старых знакомых, которые некогда были с ним в приюте, а сейчас заведуют транспортными перевозками людей, довезти его до границы, не попадая под наблюдение. Не все, кто вышел из тех же дверей, откуда и он в этот большой мир, смогли избежать вовлечения в криминальную среду. Не видя для себя иного выхода, Соломон не принимал отказов и не реагировал на угрозы. Нужен был лишь транспорт и безопасный проход на территорию, и, как оказалось, все это решается деньгами и связями. Очень многое он сделал того, чего бы никогда не было в его резюме, если бы не отсутствие альтернатив.

Как только транспорт отъехал, оставив его одного на много километров вокруг, реальность, наконец, пробилась через его состояние аффекта, преобразовав уверенность и силу в приступ паники. Отдышка и, казалось, близкий сердечный приступ, уронили его на колени, заставляя глотать воздух и чувствовать на лбу холодный пот. Теперь он – один, как и хотел. Он вернулся в Природные земли, как и хотел. Человек, обладающий искусственной ногой, выбрал самый трудный путь. У него нет запасных частей для ремонта, и нет возможности заменить ее здесь, даже если бы за плечами в рюкзаке имелась бы запасная. Он хорошо замаскировал ее, надев поверх голой части ноги специальную водонепроницаемую ткань телесного цвета, а уже потом штаны. Конечно, здесь, в этих местах, ему должно быть спокойно, как человеку, со статусом пострадавшего от рук природы, или же, как жертве прогресса ЦРТ. Он вписывается в окружении, до тех пор, пока неизвестно откуда он и за чем.

Проходит некоторое время, как дыхание восстанавливается, контроль снова в его руках, и все, что остается – это встать и идти по назначенному маршруту. Адреналин несколько сдает позиции, позволяя более трезво оценивать ситуацию. Прохладный воздух наполнял его легкие. Близившийся рассвет уже давал о себе знать, сменяя темноту светом, символично напоминая ему, что с этого дня он идет совершенно другой дорогой в жизни. Пересекая каменистую равнину, лишь слегка перебивающуюся маленькими островками, где растет трава, он оглядывался по сторонам, следя за своей безопасностью. Ожидая снова оказаться под угрозой, ему было довольно тяжело свыкнуться с тем, что ничего, кроме тишины здесь попросту нет. Впервые за, казалось, бесконечные дни после трагедии, он чувствовал полное спокойствие и пытался свыкнуться с неестественной для него тишиной и одиночеством.

Остановившись на половине пути и обернувшись назад, он увидел под пробивающимися первыми лучами солнца обратную сторону ограждающей стены. Бетонные блоки, высотой пять метров, выглядели крайне неестественно среди девственной природы, куда ныне въезд гражданским запрещен. Хотя, было в этом виде некое символичное противостояние между тем, что существовало с самого начала времен, и тем, что выставлялось как проявление цивилизации.

Сделав глубокий вздох, позволив себе блеклый взгляд на восходящее солнце, Соломон уверенно двинулся в сторону леса. Высокие стволы деревьев закрывали часть неба, рождая невероятные узоры, открывшиеся ему впервые в жизни. Путь был то по ровной и мягкой земле, то приходилось перешагивать огромные корни, словно желавшие схватить его за ноги. Кусты и невысокие деревья создавали иногда непроходимую зону, преодолеть которую было возможно, лишь используя силу или выбирая обход. Для него идти сквозь дикую природу, нетронутую бульдозерами и электричеством, было настолько же непривычно, насколько и волнительно. Конечно, он бывал в подобных местах еще когда рос в приюте, посещение зеленых зон было важным этапом освоения. Но это было давно, и тогда вокруг были люди, в частности Елизавета, приглядывающая за учениками.

В одну секунду все тело его и взгляд словно запечатали в камень, не позволяя сделать лишнего вздоха и шага, находясь в пяти метрах от ребенка, десяти лет, который так же стоял недвижим. Они оба находились на небольшом куске земли, где были лишь кусты с полтора метра, тянувшиеся к небу, да редкая трава. Словно небольшой остров посреди могучего леса.

Мальчик был невероятно худым – потрепанная рабочая форма висела на нем, словно мешок, верхняя пуговица комбинезона расстегнулась, и можно было заметить острые, выпирающие ключицы, которых слегка касались грязные, маслянистые волосы. Держа лопату в руках, перебинтованных под самые локти, он смотрел на Соломона без страха или гнева, как раз наоборот, в его глазах были лишь усталость и скорбь. Соломон отвел взгляд в сторону, не нарушая положения тела, чего было достаточно, дабы разглядеть телегу, виднеющуюся на половину из-за куста. С двумя колесами и ручками, между которых было что-то вроде корзины, служившая носилками для мужчины преклонного возраста. Мальчик посмотрел на Соломона, и, недолго думая, кивнул ему под ноги. Соломон опустил глаза – там была яма, которая была лишь на полпути к тому, чтобы стать полноценной могилой. Мальчик занимался погребением, возможно, отца или деда, сложно было определить из-за обгорелого лица и головы мужчины. Видимо, бинты у мальчика, скрывали такие же ожоги. Это подтолкнуло Соломона на мысль о пожаре, последствия которого живут и по сей день, ведь мужчина этот умер совсем недавно, страшно подумать какие муки он испытывал последние дни. Ему казалось, он видел этого мальчика и мужчину всего несколько дней назад на пастбище, когда вместе с еще живой Майей ехал к новым строениям. Соломон снял сумку и поставил ее рядом, желая лишь помочь ребенку похоронить родителя, на что тот сделал резкий шаг назад, показывая всем своим видом явное недовольство и пробивающийся страх. Оба снова замерли. Этот мальчик напоминал ему отчасти самого себя, ведь когда-то он так же боялся.

Медленно открывая рюкзак, он осторожно достал контейнер, внутри которого была еда, и поставил его на землю. Накинув обратно рюкзак, он осмотрелся вокруг и, медленно шагая вправо, попросту ушел, так и не взглянув на выжившую жертву, лишь надеясь, что ребенок закончит похороны, а потом, возможно, впервые за долгие дни поест. Мальчик, ставший мужчиной слишком рано, явно тащил телегу издалека, желая попросту оказаться в месте не пострадавшем от пожара, ведь оно напоминало ему о былых временах, о хорошей жизни и надежде. Соломон хотел бы ему помочь, но навязыванием и силой было ничего не добиться, а другой путь, более личный и доверительный, потребовал бы слишком много времени. Это то, чему его научила Майя – правильно расставлять приоритеты. И впервые он ненавидел себя за использование этого правила, хотя и было с ним практически всю его жизнь.

Через некоторое время, прилично оставив мальчика позади себя, его ждало новое испытание. Соломон увидел первое дерево, на котором оставили следы остатки пламени, лишь частично забрав всю красоту, дарованную природой. Шаг за шагом, метр за метром, он погружался в зону пострадавшую от огня, и, не успел он оглянуться, как вокруг не осталось ничего – ни одного живого дерева или куста, ни зеленой травы, ни пения птиц. Пожар охватил километры лесов, и лишь позади него оставалось что-то, напоминающее жизнь. Соломон знал, что ему предстоит пересечь отрезок мертвой земли, но эмоциональная подготовка оказалась полезной лишь в теории, но не практике. Казалось бы, обычный лес после пожара – опавшие пепельно-черные стволы деревьев на выжженной земле – но для него это место напоминало кладбище. Идя по маршруту, проложенному им еще на подъезде, Соломон ожидал встретить людей или какие-то лагеря, несомненно пострадавших, но все же… Ошибка состояла в том, что численность людей в Природных землях не была сконцентрирована в больших лагерях или целых деревнях, по большей части – кочевники, максимум небольшие группы десять-пятнадцать человек. Когда происходит глобальная катастрофа, люди пытаются помочь друг другу, собираясь уже в большие группы, и либо спасаются бегством, либо пытаются сберечь друг друга.

Около двадцати человек, а может и больше, оказались в кольце огня. Лишенные возможности спастись, они прижимались друг к другу, надеясь, что вот-вот придет помощь, потушит пожар и у них появится шанс. Спасатели не пришли или было уже поздно… Перед ним была братская могила, практически объединённая в единый «живой» памятник, который природа заберет себе, ровно, как и все мертвое в этом мире. Обгорелые остатки тел, потративших последние минуты на единение друг с другом, словно сковал огонь, а пепел, разлетевшийся вокруг, практически превратил их в одно целое с орудием их гибели. Спасательные группы не могли их заметить, ведь сверху, словно куполом, навалены стволы деревьев, которые, по всей видимости, упали уже после победы огня над жизнью, а огонь был яростный, это он знает. Это были люди, обычные люди, как миллионы живущих в городах, стремившиеся жить так, как им хочется. Они никому не желали зла, они просто хотели жить. Они, как и многие жертвы огня в последние минуты, скорее всего, просто были рядом друг с другом, так близко как могли, чтобы последние мгновения жизни не быть одинокими. Соломон вытер слезы, борясь с болезненным представлением о том, как Кристину постигла подобная участь… Он не ожидал такое увидеть и лишь через какое-то неопределенное время, проведенное в состоянии близком к шоку, ему хватило сил выгнать страшные мысли из головы и пойти дальше. Но образ, который запечатлелся у него внутри, вряд ли получится забыть.

Эобард

Эобард всегда был тактичным человеком, прекрасно понимающим, что пока у него нет действующих рычагов или власти, громкие высказывания могут быть не так истолкованы. И вот, получив должность министра обороны, он открыто заявил в высших правительственных кругах, что Центр Развития Технологий представляет опасность, как минимум собственным существованием. Построенный с позволения правительства на частные деньги комплекс изначально, конечно же, оправдывал свои вложения. А после того, как ЦРТ укрепил свои позиции, в роли создателя нового фундамента образовательной системы и продвижения новых изобретений, позволяя, практически на монопольных условиях, перестроить старый мир, правительство редко смотрело в их сторону. Транспорт, компьютерные и программные системы, средства коммуникации, медицинское оборудование и многое другое, было в том или ином виде выпущено ЦРТ, или благодаря деньгам, вовремя полученных нужными людьми. Способов заработка и реализации было множество, и пока мир существовал в здравии, в стенах, зачастую закрытых для общества, творилась граничащая с магией наука, стремившаяся к познания неопознанного, и открытию несуществующего. Ведь все были довольны, а за закрытыми дверьми ЦРТ, были свои люди, вовремя и, разумеется, правильно отчитывающиеся перед всеми, кто задавал вопросы.

Эобарду было уже пятьдесят пять лет, несмотря на это, он имел довольно крепкое телосложение, которое, вкупе с внушительным ростом в два метра, придавало ему очень грозный вид. Короткие седые волосы и легкая щетина на свету отливали серебром. Но особенно на его худом лице выделялись большие, глубокие глаза.

Эобард был человеком старой закалки, редко признающим пряник, чаще веря в то, что кнута более чем достаточно. Контроль и дисциплина были, по его мнению, залогом мира во всем мире. Чего, по его мнению, совершенно не наблюдалось в ЦРТ, ведь оно никого не ставит себе вровень, ни перед кем не отчитывается и практически живет своей жизнью.

– Вы требуете от меня и моих людей результатов, я понимаю это, – Бенджамин старался быстро отчитаться, чтобы заниматься более важными делами, – они делаю все необходимое для устранения проблемы, вы это знаете, я это знаю. Так же я знаю, что ваши люди наверняка уже активировали весь свой интерес и безграничные ресурсы, коими вы одарили их, господин министр, а, следовательно, пока и ваши, и мои люди работают, я не могу не поднять тему, раз уж вам так хочется все разъяснить, – министр строго смотрел на него, не скрывая неуважения и легкой надменности, – я не буду лишний раз вспоминать, как мало у нас было времени для подготовки такого сложного полета. Поздно искать виновных, важно найти решение, которое уже было бы у меня, будь совет безопасности под вашим руководством чуть более дальновидным.

– Умело. Предсказуемо, но умело. Я спрошу кратко, чтобы ты не впадал в демагогию: кому выгодно устроить подобную акцию?

– Это обвинение?

– Нет, конечно же, нет, что ты, – явно упивающийся своим доминированием, рассуждал Эобард, – лишь мысли вслух, мы же здесь, чтобы искать решение.

– Ну, раз вы так утверждаете! – Подыграл Бенджамин, не скрывая фамильярности.

Они смотрели друг на друга, практически поджигая все возможное вокруг. Министр воспринимал его как провокатора. Бенджамин видел в противнике упертого глупца, жаждущего контроля, прячась за которым, он боялся решительных мер.

– Несколько дней назад, – размеренно начал Эобард, разомкнув замок на груди и упершись руками в стол, он почти навис над Бенджамином, но говорил спокойнее,следя за оппонентом, – случилось нападение на наших и ваших людей в Природных землях. Увенчавшаяся успехом террористическая атака, унесла многие жизни, уничтожив дорогое имущество и создав очередной прецедент в отношениях между природными людьми и… остальными. Это случилось, как ни странно, накануне запуска корабля Пилигрим – важного и громкого событию. Следите за мыслью, Бенджамин?

– Зная ваш склад ума, при всем уважении, это не сложно.

– Это забавно, ведь будь на твоем месте кто иной, более… пластичный, скажем-с так, то сейчас все было бы иначе.

– Но вам приходится иметь дело со мной.

– Но мне приходится иметь дело с тобой, – размышляя, произнес Эобард, явно подводя к чему-то, четко выговаривая слова, – и с тем, что было создано твоими руками. Помимо того, какую мне приходится хранить тайну, а я не любитель, чтобы мне навязывали подобное против моей воли, ты, Бенджамин, стал моей личной головной болью. Долгие, очень долгие месяцы мы с тобой обсуждали не просто факт существования Искусственного Интеллекта, создавать который никто не просил, а важность его интегрирования в кратчайшие сроки. Созданный вашей троицей чудо ум должен был, по твоим громким тирадам, спасти нас всех от нас же самих, ты поправь, если я ошибаюсь, – министр вспоминал слова, наигранно жестикулируя, – человек – совершает ошибки, а ИИ предотвратит это, позволив нам всем, как ты там говорил: "использовать свой потенциал по назначению".

– Сами еще не видите, как ошиблись тогда? – Бенджамина отвечал лениво, явно устав от речей оппонента.

– О, я еще не закончил. Мысль, которая меня не отпускает, и замечу, на первый взгляд отлично вписывается именно в твой стиль игры, Бенджамин, как раз, как человека всегда знающего все на два шага вперед.

– Я раньше терпел такое отношение, да, но с меня хватит уже этой надменности…

– Что если, между поджигателем и пожарным нет различий?

– Это смешно! – Практически теряя терпение, поднялся со стула Бенджамин, все так же глядя в глаза Министру, – от вас я такого не ожидал, а, уж поверьте мне на слово, планка была и так низка. Вы вправду считает, что я или кто-то по моей указке мог устроить этот акт насилия – Бенджамин переходил на повышенные тона, чувствуя жгучую боль от одной лишь мысли о том, что лично его обвиняют в смерти Майи, – вы перешли все дозволенные границы, обвиняя меня в этом! Мне нечего больше вам сказать!

Он не заметил, как кричал последние слова, чувствуя яростный гнев, испытывающий дисциплину на прочность. На удивление для себя, он заметил в министре отсутствие противостояния, лишь ожидание, когда тот выпустит пар.

– Я не тебя обвиняю, – внезапно спокойно и понимающе отрезал Министр. Успокаиваясь, Бенджамин был в смятении, лишь ожидая. Министр же молча потянулся к планшету, лежавшему на столе все это время, чтобы открыть проекцию изображения на стене позади Бенджамина. Обернувшись, тот увидел программный код, который на черном фоне пробивался белыми символами.

– Это часть кода, является виновником в потери связи со спутниками над территорией Природных земель и, в частности, лагеря Саламис.

– Почему я не знал, что это у вас есть? – резко выбросил Бенджамин.

– Так же, подобный след был замечен нами в момент потери связи с Пилигримом и подтвердился, когда исчез Новый горизонт. Уверен, ты уже заметил сходство и понимаешь, почему мы здесь одни. Это встреча не ради речей, не ради жажды крови или охота на ведь…

– Это обвинение… – закончив за Эобардом, Бенджамин снова сел на стул, погрузившись в размышления.

– Мои люди, крайне дотошно проверили информацию и все следы кибератаки, прежде чем я организовал эту встречу. Они не могли ошибиться, этот структурный код уникален, меня заверили в этом. Да что уж там, тебе этот код должен быть знаком лучше всех, все же ты причастен к его созданию и того, кто обладает им по праву рождения, если уж можно так выразиться.

– Этого не может быть… – от гнева не осталось и следа.

– Почему? Потому что оно лучше, чем любой из нас? Но откуда мне знать, что искусственный разум, не воспользуется одним из самых укоренившихся способов достижения цели в жизни своих создателей – манипуляции?

Бенджамин практически машинально хотел поправить министра, уточнив принадлежность гендера к женскому полу, а к не мужскому или неопределенному, ведь это не он, это – она, и имя ей Кассандра. Имя, которое он произносил в основном, лишь при Майе, Итане и Эобарде, а в ответ чаще всего слышал только от первых двух. Но сейчас он отдернул себя, зная, как очеловечение может сыграть против него.

– Вы не поняли, – ответил он не сразу, – это невозможно, она находится в изоляции, в том самом бункере, названия которому нет. А до нее никому не добраться потому, что доступ к ядру возможен лишь при вскрытии электронного замка, у которого два ключа, один из которых у вас, второй у меня. Конечно, если вы не попытались сделать копию моего, что я считаю невозможным, уж Итан в этом вопросе постарался. И я не смолчу о том, насколько это противозаконно. Хотя, знаете, может, стоит усомниться в том, что вы бы решили добраться до нее сквозь все железо, так сказать, напрямую?

– Я бы не стал использовать силовой метод, чтобы добраться до нее, ты знаешь это. И я соблюдаю условия нашего договора по ее сдерживанию, не забывай, разделение власти над ней я поддержал – я никак не касаюсь того, что находится в бункере.

– Значит, вы думаете, это я настолько наивен, раз самолично пошел бы на поводу амбиций?

– Да. Думаю, что так.

– А я думал, вы давно поняли: я стремлюсь к объединению, а не замещению. Первое что мы сделали, когда осознали ее работоспособность – это изолировали ее от мира, и вы это знаете. Такие меры были предприняты не только из-за невозможности в таком случае контролировать развитие, а также, в не меньшей степени, из-за объективного страха того, что случится, если мир узнает о ее существовании раньше, чем это будет необходимо, – Бенджамин увидел во взгляде Эобарда, что распинается он зря, упустив важное.

– Но, – начал он медленно, рассуждая больше для себя, – вы ведь и так это знаете. Одно из условий сотрудничества заключалось в запрете вам и вашим людям даже приближаться к Кассандре, как минимум без моего присутствия или доверенных лиц, во избежание непредвиденных ситуаций. Тогда почему вам известно, что это такое и как вы смогли ее сравнить, не имея ни доступа к Кассандре, ни программного кода?

– Это сейчас не важно.

– А мне кажется, как раз наоборот! Ваши люди, каким-то образом получили этот код и тот, с которым его можно сравнить, значит, смогли физически пробраться к ядру, а это нарушение закона. И вот назревает закономерный вопрос: откуда тогда мне знать, что ваши руки или руки тех, кому вы приказали, не создали провокацию, как раз для того, чтобы появился шанс, наконец, взять меня и все ЦРТ под полный контроль? Я получу эти ответы, иначе…

– Когда, я сочту нужным, – строго отрезал Министр, – тогда ты и получишь нужные ответы! Прошу не забываться! Не в том ты положении, Бенджамин. Найдена причина, средство атаки, которая уже второй раз ставит жизни людей под угрозу смерти. Это случилось под вашим руководством, из-за вашего детища, и мне нужны не просто решения, мне нужно понять, кто виновен и каковы мотивы!

Наступила напряженная тишина. Бенджамин прекрасно понимал, как Эобарду важно держать все под контролем, это единственное, в чем они были хоть как-то схожи. Но последние дни, начиная с гибели Майи, Бенджамин прекрасно осознавал, насколько все выходит из-под этого же контроля, в особенности он чувствовал это, когда в очередной раз в голове возникала крайне редкая для него мысль: «я устал». И вот сейчас он узнал про еще один скелет в шкафу, который вносит свою переменную, с которой, в целом, он сможет жить и не принял бы подобного откровения так близко к сердцу, если бы не одно но: это было так предсказуемо, а он не догадался.

– Я вот пытаюсь понять: это обвинение в мой адрес или в адрес Кассандры? – Набрав в легкие воздуха, медленно заговорил Бенджамин.

– Отличный вопрос.

– Вы можете обвинять меня сколько угодно, но нет ни одного подтверждения, что мои руки как-либо причастны к трагедиям, и вы знаете это. Ставки для меня куда выше, чем для вас, так же, как и риски. Следовательно, зная то, как сильно вы хотите сместить меня с поста и забрать все разработки ЦРТ, и наличие у вас этого кода, я без проблем докажу, что происходящие атаки, не более, чем гнусный способ перевести стрелки. Все-таки в моих руках первый полет к Новому горизонту, за стройкой которого следил весь мир, не говоря уже о Саламисе, так же созданном ЦРТ – люди знают, кто все это сделал. Так что, это я советую не забываться, а то ведь, кто знает, чем еще вы там занимаетесь за закрытыми дверьми в то время, пока обвиняете меня в навязывании технологий.

– Вот это мне и не нравится в тебе, Бенджамин. На все у тебя есть ответ, контрмера, запасной план и лишний туз в рукаве. На все есть решение и твоя надменность так и кричит миру: «я лучше». Слишком уж ты хороший, слишком правильный. В моей работе невозможно чего-то добиться, не умея читать людей, а ты – довольно противоречивый объект с большими возможностями. Не забывай, моя работа знать не только врагов внешних, но и внутренних.

Бенджамин не знал, как реагировать на возникший в глазах министра азарт, с которым он откровенно высказывался на его счет.

– Поначалу твоя история кажется настоящим вдохновением для молодежи: рос в приюте, лишенный семьи, ты смог проявить свои интеллектуальные таланты и был принят вперед очереди в университет при ЦРТ. Что-что, а система образования заслуживает всех своих почестей и славы, это я признаю. И вот ты работаешь над маленьким, секретным проектом под руководством Кристофера Дентона, который стал для тебя больше чем просто начальником, ведь твои проблемы с дисциплиной и социализацией уже давно проявили себя. Все шло более-менее гладко, пока не случилась трагедия, из-за которой погибли люди и почти целый отдел был уничтожен. Выжило тогда три человека: ты, Майя Миронова и Итан Майерс. За следующие пятнадцать лет, вы трое изменили все. Возможно, таков мир науки, я не знаю. Но именно ты стал главой разработок ЦРТ, именно ты всегда знал все ответы и был на шаг вперед. Ты никогда не обладал лидерскими или дипломатическими качествами, это не было тайной. А тут чуть ли не светило науки, способный из воздуха создавать продукт и всегда, всегда имеющий козырь в рукаве. В тот момент, когда мир переживал Сбой и казалось, что ЦРТ придет конец, а причастным к проекту – судебные повестки, каким-то образом ты нашел выход из положения жертвы, навязав свои правила игры. Может быть, Сбой был организованной акцией? Мне по сей день кажется, что все пляшут под твою дудку, не успевая понять, как меняется мелодия, ведь ты наперед знаешь, что нужно людям.

– Если урок истории закончен, то мне пора звонить…

– Что тогда случилось Бенджамин? – Неожиданный для него вопрос, привлек все его внимание, пробудив крайне неоднозначные чувства, сокрытие которых было сложнейшим за весь разговор.

– О чем вы? – Открыто подыграл он.

– Я даже задам другой вопрос: что это был за проект, унесший две жизни? Нет никаких записей, никаких четких упоминаний или проекта в готовом виде, а он должен быть, ведь иначе не было бы никакой работы. Люди, которые работали под твоим началом тогда либо не помнят, либо не хотят говорить, либо, что самое интересное, они сами до конца не понимали конечной цели эксперимента, делая лишь свою долю, без видения общей картины. Что уж говорить, у твоего проекта были лишь номер, даже кодового названия не присвоили.

– У меня нет на это времени и к нашему делу это отношения не имеет.

– Я ведь искал информацию, но, как мне доложили: случился Сбой в базе данных, и многое было стерто, из-за чего правду уже не найти. А ты ведь так и не вернулся к этому проекту, почему?

– Тогда погибли люди.

– Я думал, мы говорим начистоту?

– История одна, и она неизменна.

Бенджамин видел, как Эобард строго оценивает его, глядя из-под тяжелых бровей прямо в его глаза, выискивая не просто лазейки, а целые рычаги, чтобы сдвинуть пласт брони, скрывающий темные пятна истории. Попытка игнорировать воспоминания и эмоции была почти успешна, Бенджамин знал это, но Эобард человек крайне мнительный, и обмануть его полностью, крайне сложная задача, которую сейчас можно считать провальной.

– Буду честен с тобой, я на распутье. От меня ждут решений, каждое из которых чревато многими непредвиденными исходами. У меня есть все полномочия и, как мы убедились, причины, чтобы заставить тебя дать мне и моим людям полный доступ к так называемой Кассандре ради подтверждения или опровержения ее причастности к атакам на нашу сеть. Будь я человеком опрометчивым, то уже бы сделал это, посадив тебя под замок до официального суда за государственную измену. Более того, это вполне могло бы полить свет на темные места в твоей истории, и, как ты заметил, у меня есть все поводы не верить тебе, – Эобард немного выдохнул, сменив гнев на милость, – но мы оба понимаем: все это слишком просто, да и на доске есть фигура, которая остается в тени.

– Мы закончили?

– Об этом, пока знаем лишь мы двое и моя команда, – продолжил министр, игнорируя вопрос, – но ведь есть еще один человек.

И снова Бенджамин удивился мотивам министра, который так красочно подвел его к тому, чего он даже не ожидал и совершенно не был готов сам принять такое решение, во всяком случае, пока что. Чередуя обвинения с домыслами, они проговорили самые актуальные варианты, поставив для себя необходимые пометки на будущее, дабы не быть взятыми врасплох, и сейчас, после всего этого, они сошлись к одному разумному мнению – в необходимости учесть того, кто идеально подходил на роль того, кто может руководить всем из тени.

– Вы хотите, чтобы я поговорил с ним…

– Ты и он – хорошие друзья, у тебя будет больше шансов. Боюсь представить, что нас ждет, если его причастность к этому будет неопровержима.

– Нельзя недооценивать Майерса, особенно сейчас. Одного разговора будет мало, если он вообще состоится. Так что, лучше поискать…

– Состоится! В твоих же интересах, – твердо отрезал Эобард, – и дабы вывести его на откровения, расскажи ему, что знаешь, от кого мы получили основной алгоритм вашей Кассандры.

Бенджамин не находил слов, в очередной раз ощутив тот зуд, который присущ обманутому игроку, оказавшемуся не настолько хорошим, как он себя считал.

– Что, я вижу, ты – удивлен? Неужели ты думал все это время, что Итан Майерс просто так смог уйти от тюрьмы, спрятавшись ото всех и все это – без последствий? Это была часть сделки после Сбоя – его взятка. Я ее принял, создал закрытую группу и на время забыл, лишь поглядывая на то, как мои люди восхищаются вашей, что уж таить – гениальностью. Ведь им потребовалось несколько лет, чтобы разобраться что к чему. И я советую отправиться к нему немедленно, ведь время идет против нас, Бенджамин.

– Всего один вопрос: не требуйся вам мое разрешение, а именно ключ для доступа к ней, вы бы стали вводить меня в курс дела?

– Это последнее, о чем ты сейчас должен думать.

Ильза

Большинство желающих дать ей интервью делились на тех, кто верит в теории заговоров и не умеет правильно интерпретировать собственную фантазию, и на тех, чьи взгляды и оценочное суждение, лишь средство для достижения неких личных целей, к примеру, на политической арене. Крайне редко к ней самостоятельно обращаются люди, чей авторитет заслуживает уважения, а приоритеты расставлены в пользу действительно важных тем, которые другие, либо отказываются оглашать из-за страха или отсутствия веры, либо не видят в этом определенной для себя выгоды. Отказавшись изначально от встречи, Ильза оперировала своим авторитетом, ведь в тот самый век, когда люди, кажется, избавляются от стереотипов и готовы окунуться в мир без видимых границ между наукой и научной фантастикой, она видела во всем этом лишь очередное средство контроля, приравнивая современную гениальность к стадному поведению слепцов. А здесь и сейчас она вот-вот встретится с врачом бесплатной больницы.

Небольшая кофейня располагалась практически напротив главного входа городской больницы в жилом районе. Больница слабо выделялась архитектурой или внешним видом от окружающих жилых тесно поставленных многоэтажек разных высот. Но, все же, находилась в доступном со всех сторон месте, чтобы транспорт или люди без проблем добирались до нее.

Персона, на встречу с которой шла Ильза, связалась с ней через обратную связь информационного портала, где усердно трудилась система фильтрации поступающих данных, зачастую переполняя "корзину" быстрее, чем донося до необходимых лиц действительно важные сообщения. София, так зовут женщину, захотела рассказать историю своего ребенка, трудившегося в Природных землях и так не вернувшегося после нападения. Она будет ждать Ильзу в дальнем углу кофейни, где при входе слева располагалась барная стойка с журчащей кофемашиной, а остальное пространство занято уютными столами и диванами в минималистичном стиле. В заведении было светло и чувствовалась какая-то теплая атмосфера.

Ильза заказала себе горячий напиток и заняла место в самом углу наискосок от входа, сев спиной к стене, чтобы видеть каждого входящего гостя. Не прошло и пары минут, как к ней подсела женщина, лет пятидесяти и, как заключила журналистка, заметно измотанного вида, что был вполне оправдан ее профессией. Она была одета в больничный халат поверх обычной кофты, по всей видимости, только-только уйдя со смены или же попросту на обед, что, разумеется, было вполне естественно для места, где каждый третий человек – это работник больницы. Женщина была невысокого роста и очень стройна для своих лет. Седые волосы она затянула в крепкий пучок на затылке, а короткие ресницы слегка подкрасила черной тушью – она явно следила за собой. Но больше всего в ней притягивали ее глаза – с мелкой россыпью морщин вокруг, они казались Ильзе самыми добрыми и теплыми их тех, которые она видела в своей жизни.

– Здравствуйте Ильза, меня зовут София, – уверенно произнесла она, всем своим видом показывая уверенность в своем решении прийти на эту встречу, – у меня не много времени, так что я перейду сразу к делу… если вы конечно не против, – добавила она, как будто для приличия.

– Конечно, я готова вас выслушать, иначе бы не пришла.

– Отлично, уже рада нашему, так сказать, взаимному пониманию. Вы наверняка уже слышали официальное заявление, – Ильза кивнула, – и прекрасно понимаете, не хуже, а даже лучше меня, как работает пресса. Нам четко и ясно дали понять о брошенных силах на спасение людей и восстановлении контроля над территорией, но почему-то просят лишь смиренно сидеть и ждать, в то время, пока множество таких, как я, не готовы выжидать плохих новостей, а сами хотят взяться за поиски.

Пришла официантка, и за столом сразу же наступило молчание, пока та не поставила на стол кофе и не ушла. Ильза взяла напиток и сделала краткий глоток.

– Ну, граница Природных земель под контролем властей, они никого не пустят и, возможно, не выпустят, пока не захотят. Все же, заборы эти были давно поставлены, но теперь у них чуть иное назначение.

– Да, да, вы правы, я это прекрасно знаю! – Немного резко выпалила София, чему сама же немного удивилась, – они сказали это во всеуслышание, у нас в больнице даже пришло уведомление – не поднимать провокационные вопросы в пределах учреждения, так как это подстрекает к панике.

– Ха, ну, этому я не удивлена ни разу. Вы говорили, ваша дочь работала там, верно?

– Да. Она там работала. Хотя, что уж таить, для нее это была мечта – вносить свой вклад в нечто большее. Но, знаете, мне было все равно. Я работала днями и ночами, чтобы заработать ей на образование, на курсы профессиональной подготовки, и она ни разу не подвела меня, ни разу…

– Скажи, а кем она работала в ЦРТ?

– Она работала заместителем директора Саламис. Да, знаю, должность высокая, особенно для ее возраста, но она заслужила ее, она работала больше всех, чем я каждый день горжусь.

– А почему вы остались работать в больнице? Ваша дочь легко могла обеспечить вам хорошую жизнь.

– Что вы, Ильза, она предлагала не раз, Кристина очень заботливая. Но я работаю уже почти тридцать лет, и за такой срок становишься единым целым с этим местом… срастаешься со стенами, если можно так выразиться. Я всю жизнь работала, что мне делать на пенсии… особенно сейчас, когда мое солнышко где-то там, а я не могу помочь. Именно работа не позволяет расклеиться, не позволяет… разочаровать ее, Кристину, потому, что я была примером для нее и не прощу себе, если поступлю не так, как она ожидает от меня, и как бы поступила сама, в этом я уверена полностью.

Почему-то Ильза не находила нужных под ситуацию слов, даже, как она поняла не сразу, некоторый гнев зародился внутри нее, за которым пряталось ненавистное ей ощущение несправедливости. Ненавистное не из-за естества своего существования, а непосредственно касающегося ее самой и ее матери, Ольги. Чем-то София и Ольга были похожи – обе работали, не щадя себя, обе тратили все оставшееся после смен время на воспитание детей, но все же у них было одно очень важное отличие: Ильза была для матери, скорее, рабочим проектом, нежели любимой дочерью. Такого сопереживания, такой любви, которую она наблюдала сейчас в глазах Софии, Ильза никогда не видела в глаза своей матери. Ее мать делала все, чтобы дочь ни в чем не нуждалась, но относилась к ней не более, чем как к дополнительной смене на работе. Требуя от Ильзы наивысших оценок и безукоризненного послушания, Ольга не чуралась строгих и крайне спорных методов воспитания. Ильза не воспринимала мать как любящего родителя, скорее, как воспитателя, иногда – даже надзирателя. Не говоря уже о том, что Ольга отчаянно пыталась построить свою личную жизнь – она приводила в дом нового кавалера, но, не успевала Ильза к нему привыкнуть, как очередная ссора или конфликт вычеркивали его из их жизни.

– Вы писали, о наличии у вас какой-то история, которую мне никто не даст, – проглатывая все неприятные чувства, всколыхнувшиеся с неожиданной силой, медленно произнесла Ильза.

– Да. Понимаете, когда я отправилась в ЦРТ с целью уже напрямую задать вопросы, касаемые спасения моей Кристины, то мне ответили холодно и отчужденно, просто пересказав официальную версию. Сказать, как ужасно складывается ситуация – не сказать ничего. Казалось, остается лишь ждать… а это самое худшее, что может случиться с родителем – ждать! Но, что же мы можем, верно? Я-то никто, обычный врач, обычная мама, мало разве нас таких, конечно же нет. Я прекрасно понимаю, что случившееся – не прецедент. Множество людей во всем мире настигла не лучшая участь, и всегда есть тот, кто будет скорбеть, ища виновных и ненавидя судьбу. Далеко идти не надо, прямо через дорогу меня ждут пациенты, многим из которых очень не повезло. И будь я, пожалуй, все же чуть менее ответственна, то бросила бы их, ослепленная горечью, оставила бы все ради поисков моей девочки, а то и попросту стала бы раскачивать лодку, как говорится. Кто-нибудь обязательно сделал бы так, но я не могу. Пока у меня есть силы, я помогаю тем, кому могу, ведь гнев ничего хорошего не сделает, а это самое важное – даже в худшие времени, страшные времена оставаться верным своим идеалам. Поэтому я не могу сделать ничего с тем, что у меня есть. А вот вы можете.

София медленно провела рукой по столу и передала карту памяти Ильзе, оглядевшись преждевременно вокруг. Ильза машинально убрала ее в карман штанов, так же осматриваясь по сторонам. Все произошло быстро, но, казалось, будто бы нечто очень важное. Внезапно, София изменилась в лице – слезы, так долго сдерживаемые ею, хлынули из глаз, она едва слышно всхлипнула, но потом быстро спохватилась и вытерла лицо рукавом халата.

– Я могу вас цитировать? – Аккуратно спросила Ильза.

– Знаете, Ильза, я на распутье сейчас, – смятение читалось невооружённым взглядом, – возможно, мне и хочется сделать… – София старалась подбирать слова, – личный вклад, но, я вот думаю, какую пользу может принести врач больше – работая в больнице, помогая нуждающимся или, пытаясь создать шум в прессе ради дочери, наплевать на других?

Ильза смиренно смотрела на Софию, с интересом следя за ее рассуждениями.

– Каждый раз, когда встает некий вопрос, я спрашиваю себя, а что бы сделала Кристина?

Не успела Ильза что-либо сказать, как София встала и ушла, лишь одарив журналистку смиренным взглядом, в котором читалась уверенность в принятом ею решении. Ильза осталась одна, в окружении не замечающих ее людей. Убедившись в отсутствии как лишних глаз, так и подозрительного внимания в ее адрес, она подключила карту памяти к планшету, и стоило лишь нажать на пару сенсорных кнопок для прочтения содержимого, как ей на коммуникатор поступил вызов. Около минуты она слушала сигнал входящего вызова скрытого номера, что было не простым проявлением страха или осторожности, а именно проверка на прочность. Не многие готовы так долго ждать ответа, когда можно просто отправить сообщение, используя простые теги, как причину звонка. Но сигнал все шел. Ильза встала с места, осмотрелась вокруг еще раз, и, не имея, в целом, причин ожидать попытки властей взять ее под контроль, и не ожидая вмешательства третьих лиц в ее работу, она все равно чувствовала тревогу. Возможно, ее неоднозначная реакция на звонок – это проявление профессионального чутья, привязывающего полученную флешку к чему-то большему, нежели домыслы или предположения.

Настороженно выйдя на улицу, огибая идущих по собственным траекториям людей, она встала примерно между больницей и кафе, наблюдая вокруг оживленную картину, в которой она, Ильза, казалась никем не замеченной, а, следовательно, находится в безопасности. Во всяком случае, так она убеждала себя, и смогла, наконец, взять себя в руки и ответить на надоевший звонок, ритмичный сигнал которого уже успел надоесть. В одно мгновение все напряжение и проработка возможных сценариев оказались неликвидными, ведь знакомый голос четко и ясно потребовал объяснения о задержке ответа, оправдывая исходящий звонок с закрытого номера тем, что на почту Ильзе пришло письмо, которое может послужить серьезным рычагом к обвинению ЦРТ и власти в халатности и пренебрежении жизнями. Не вдаваясь в подробности, Ильза тотчас отправилась в свой офис.

Меньше часа занял путь до офиса ее газеты, которая выпускает бумажные издания лишь в ограниченных тиражах и в определенных местах ради ценителей классической подачи информации. Ведь если бумага окроплена чернилами, то изменению не подлежит, а храниться она может крайне долго в то время, как редактирование электронного текста – это вопрос пары минут. Разумеется, работала она не только ради бумаги, ее статьи во всемирной сети обладали особым местом в жизни всех и каждого. Для одних она писала крайне провокационные статьи на самые актуальные темы, для других – было целым испытанием выдерживать ее критику и придумывать ответы на поднимаемые ею вопросы. Работала она, конечно же, не одна, и вот сейчас ее редактор, которая была практически ее правой рукой, сидела за своим столом в их общем кабинете.

– Ты уже кому-нибудь показывала это? – Спросила строжайшим тоном Ильза.

– Да я сама только раз посмотрела. До сих пор сижу и не знаю, что делать с этим, – ответила Рита. Она была на несколько лет старше Ильзы, от чего было крайне странно понимать то, как большинство времени редактор смотрела на журналистку, именно как на любимую старшую сестру. Рита с детства получала наилучшее образование, но была настолько далека от родительского внимания, что самостоятельно познавала мир, и в этом ей помогали немалые деньги семейства, лишь бы она никогда ни в чем не нуждалась. Рита была настолько неприметной, что смешаться с толпой ей не составляло никакого труда – невысокого роста, с блеклыми, безжизненными волосами и фигурой подростка – словно она еще не успела вырасти и оформиться – которую она прикрывала объемными штанами и мужскими толстовками. Но в ее внешности было нечто удивительное – ее красивые, чуть вытянутые в уголках, точно у кошки, синие глаза, которые она, конечно, прятала за темными линзами очков. Да и в сети она всегда была лишь под выдуманными именами, чувствуя тем самым полную власть над своей жизнью, которую не получала никогда, пока не окончила учебу.

– Ты отключилась от сети?

– Обижаешь. Все защищено и проверено. – Рита развернулась на стуле и воодушевленно глядела на Ильзу.

– Отлично, я пока буду смотреть, а ты проверь эту карту памяти. – Ильза подкинула ее прямо Рите в руки. – Не хочу лишний раз рисковать. В тоже мгновение, что помощница получила в руки карту памяти и, передвинувшись на соседний стол, за отдельный компьютер для подобных процедур, Ильза села на свое место, напротив места Риты. Включив запись, она надела наушники, и потеряла какой-либо контакт с внешним миром на это время. Первые же слова, удивили ее больше, чем она могла представить.

«Здравствуйте, Ильза Этвуд. Вы наверняка помните меня с похорон Майи Мироновой. Тогда вы вложили мне свою визитку в руку, сначала я не понял сути этого действия – все из-за пережитого шока. Будь у меня иной путь, я воспользовался бы им, но его нет, и мне нужна ваша помощь…»

Потребовалось прослушать видео сообщение четыре раза, прежде чем она уложила все услышанное в некую общую картину, где вопросов было куда больше, чем ответов. Не так давно она оперировала лишь официальными заявлениями и своими предположениями для составления оценки происходящих событий, что не особо поддерживались общественным мнением. Теперь ее мысли в смятении, ведь увиденное – это не просто точка зрения, это информация из первых рук, которая может очень на многое повлиять. Неужели, он и вправду ушел туда, один, без помощи и поддержки власти? Неужели ЦРТ так обеспокоена космической программой, что забыла о людях, потерявшихся на просторах дикого мира? Неужели существует скрытая угроза, так умело лишающая глаз и ушей самую развитую систему безопасности и наблюдения, под стать атакам от агрессивно настроенных групп?

Все эти вопросы словно завели ее в лабиринт, где сразу меняется вся архитектура при любом шаге мысли. Без отклика Риты о завершении проверки карты памяти, Ильза так и не заметила бы течения времени, блуждая среди размышлений, и не получила бы ответ на один из вопросов.

" Здравствуйте, София, меня зовут Соломон Напье, и я работал с вашей дочерью, Кристиной. Я был в Природных землях, когда произошла атака, а ваша дочь в Саламисе … когда все произошло, я был далеко и не имел возможности вернутся в лагерь, чтобы найти ее, чтобы помочь ей. Я хочу вам сказать… ваша дочь очень дорога мне, и я не могу оставить ее там. Я знаю, вы переживаете за нее… я тоже. И я не могу сидеть сложа руки потому, что никто ничего не делает. Так же я знаю, что… возможно, вы захотите отправиться туда и найти ее, возможно, даже найти меня, чтобы объединить усилия. Я прошу вас не делать этого, ведь не могу позволить и вам пострадать. Кристина там, и я сам найду ее и верну домой, а если она… в любом случае, я не могу это так оставить, потому что она дорога мне, она не просто друг. Я говорю все это вам потому, что не хочу, чтобы вы теряли надежду, и чтобы вы ждали ее, ведь когда придет время, даже при самом лучшем исходе, ей нужна будет мама."

Соломон

Солнце уже было в зените. Влажность воздуха позволяла полной грудью насытиться уже привычным запахом пепла. Пару раз он останавливался передохнуть, причем из-за левой ноги, которая явно отставала от искусственного соседа, лишённого чувств и болезненной усталости. Лагерь он не разводил, лишь находил место для отдыха, наблюдая вокруг все ту же картину, которая вряд ли забудется быстро. Кое-к-чему, вопреки ожиданиям, привыкнуть ему было крайне трудно – к тишине. Полное отсутствие каких-либо привычных звуков, лишь изредка он слышал тихий шорох или свист, словно невидимые существа подавали признаки жизни. То сверчок, то чирикание птиц, словно жизнь в этом месте пробивается сквозь смерть, подавая сигналы, как маяк, для привлечения хоть кого-то, кто спасет их. Соломон всегда жил в окружении людей и редко выбирался туда, где нет признаков технологического прогресса человечества. А здесь, один на километры вокруг, окруженный лишь природной тишиной и покоем, что вопреки причинам нынешней обстановки, открывали для него по-новому понимание того, почему Майя так любила это.

Цепь рассуждений привела его к неожиданной мысли: умирая, его наставница и друг, на самом деле была лишена гнева или отчаяния. Почему-то ему хочется поверить, что чувствовала она лишь покой, вопреки тому, как вокруг все сгорало. Она была лучшим человеком среди всех, кого он знал, и, пожалуй, единственным, кто был примером для него. Конечно, он всегда помнил и никогда не списывал со счетов людей, помогающих ему в становлении, пока он рос в санатории для детей с неполноценной физиологией, где наставница, и по совместительству руководитель всего лагеря, Елизавета, была для многих кем-то большим, чем просто воспитатель. Ведь именно она смогла дать Соломону возможность помогать ей с маленькими детьми, когда тот уже подходил к зрелому возрасту, а выбор дальнейшего пути жизни маячил на горизонте. Тогда он даже подумать не мог, куда заведет его путь, особенно, когда он познакомился с Майей.

В момент этих приятных воспоминаний, Соломон, переходя очередное поле, где уже стала прорастать зеленая трава, остановился и, сам не зная почему, не смог не взглянуть наверх. Светлое время суток прятало от него звезды, среди которых был объект внимания Бенджамина, человека, с которым он не был знаком так тесно, как с Майей, и, вопреки пересечению проектов и должности, они всегда были далеко друг от друга. И вот сейчас мысли о Майе заставили его подумать о нем, и задаться вопросом, который казался ему странным, ведь это было не его дело: "Думает ли Бенджамин сейчас о Майе?". Странный вопрос, особенно учитывая обстоятельства, ведь там, за пределами атмосферы, пятнадцать человек остались одни в космосе, на пути к месту будущего дома. Спроси его кто сейчас, в этот самый момент, что он думает по этому поводу, его ответ был бы лишен сопереживания и поддержки. Потому-что там всего пятнадцать человек, ради которых бросили все силы, якобы следуя цели ценить каждую жизнь, но Соломон знает, что все дело в политике и власти, в деньгах и должностях, ведь сам крутится в этом мире, точнее сказать – крутился. Да, кто-то скажет, помимо людей там целый шаг в будущее, но отправить корабль в космос – это дело времени и денег, чего в достатке. Здесь же погибли сотни, многие остались пропавшими без вести, а виновных ищут за ширмой.

Шаг за шагом окружение с одной стороны менялось, с другой – оставалось одним и тем же, позволяя ему усомниться в правильном направлении. Обратившись через небольшой планшет к цифровой карте за помощью, он сначала не поверил своим глаза, но блеклый осмотр окружения дал ему четкое осознание, что он почти прошел мимо лагеря Майи. Двигайся он также прямо, но чуть левее, он бы и не увидел сгоревших домиков, оставившие следы своего существования в виде одиноко торчащих из земли каменных фундаментов. Вокруг были лишь следы пожара, скрывающие под залой и развалинами некогда существующей идиллией. Соломон заметил фигуры, напоминавшие бывший забор. Ныне кажется, будто бы его толком и не было, лишь частями он остался в первозданном виде, не съеденный огнем и не погребенный под стволами деревьев.

Все внимание Соломона было направленно лишь на изучение каждого видимого кусочка перед глазами в метрах десяти от него. Он не искал чего-то конкретного, не перебарывал страх и не высчитывал оптимальный путь, лишь пытался убедиться в собственной безопасности. С одной стороны, рядом могут оказаться причастные к катастрофе, с другой – ищейки правительства, которые не будут рады появлению здесь лишних глаз. Соломон зашел с противоположной стороны от главного входа, если верить карте. Но, оставляя за собой все больше пройденных метров, он четко и ясно понимал отсутствие более каких-либо сторон. Весь комплекс, где находились кабинеты и лаборатории, теперь напоминает изуродованную абстракцию, лишь отдаленно являющуюся неким строением инженерной мысли.

Часть была повреждена огнем и, явно, взрывом, который не просто сломал стены, а расплавил целые перегородки и швеллера, следовательно – одна из бомб была пронесена или закинута почти под несущую стену. Другая часть состояла из остатков перегородок и столбов, которые служили креплением для комнат, установленных цельными блоками, похоже, спасательная операция была направленна, скорее, на имущество, ЦРТ в буквальном смысле забирало целые комнаты, либо воздухом, либо погрузив краном на грузовики. Некоторые комнаты оставались целыми, лишь разворованные здешними обитателями. Огромный комплекс и пристройки ныне могут служить лишь укрытием от дождя и возможной ночевки, но явно не для непостоянной жизни или работы.

– Добрый день, сэр, – голос прозвучал настолько неестественно в этом месте, что лишь когда приветствие повторилось, Соломон обернулся.

– Добрый день, – он пока не знал, как реагировать на неизвестного человека, который, судя по внешнему виду, явно был жителем Природных земель.

– Вы что-то ищете или, может быть, кого-то?

– Я ищу друзей.

– Благородное дело, – он скромно улыбнулся, – предлагаю сесть и отдохнуть, как я смею заметить, вы проделали долгий путь, отдых не помешает.

Соломон молча послушался, составив мужчине компанию на бетонном блоке, явно отделившимся от стены второго этажа, а сейчас служившего своеобразной кушеткой, находящейся в паре метров от них.

– Эти земли являются моим домом уже, ни больше, ни меньше – двадцать лет. Еще в те времена, когда это был просто лес и земля, без ярлыков или сторон. Так что, вам повезло друг мой, уж кто-то, а в поисках людей или мест их возможного пребывания, лучшего помощника, чем я, наверно и нет. Расскажите мне о них, и я расскажу все что смогу.

Незнакомец выглядел и вел себя, как один из старцев или мудрецов, явно не особо стремящихся к каким-либо достижения или слепой выгоде: он просто живет, общается и делится всеми накопленными знаниями с каждым, кого встретит. Возможно, встреть Соломон такого человека несколько недель назад, то ответил бы с присущей ему открытостью и приветливостью. Сейчас все те качества, которые обычно он ценил и уважал, ему кажутся подозрительными и неестественными для подобного места от подобного человека. Подпитывается это еще тем, как рассредоточились вокруг люди незнакомца, явно прячущих огнестрельное орудие, цель которого, хотелось верить Соломону, строго защита. Человек пять, может и больше, но именно пятерых он успел мельком оглядеть, пока каждый из них занимал позицию чуть поодаль, вокруг Соломона и неизвестного человека. Если и стриженные, то крайне плохо, в старой одежде, в основном худые, пассивные, суровые лица, они старались сливаться с местностью, явно не впервой державшие оружие и находящиеся в ситуации, где без применения силы не обойтись.

Соломон никак не мог определить точный возраст незнакомца – худощавое лицо обрамляли длинные волосы цвета вороньего крыла, кожа с желтоватым оттенком была испещрена морщинами, на фоне которых ярко горели его серые глаза. Незнакомец был одет в теплую куртку и видавший виды зеленый комбинезон – будто он только-только вернулся с рабочей смены. Казалось, ему было уже за пятьдесят, но Соломона не отпускало чувство, что он может быть намного моложе.

– Надеюсь, вас это не оскорбит, но, думаю, не трудно будет догадаться, насколько опасно сейчас доверять… доверять подобную информацию незнакомцу. Мы мало знакомы, но, поверьте, я лишь хочу найти близких людей.

– Вы, конечно, простите, но благородное дело обречено на провал.

Не успел Соломон понять, как отнестись к таким словам – незнакомец продолжил:

– Как вы собираетесь искать ваших друзей, если никому не говорите о них? Неужели будете месяцами бродить в одиночестве и заглядывать за каждое дерево и под каждый камень? Бросьте. Я неплохо разбираюсь в людях: вы – далеко не глупец. Вы просто боитесь, и это нормально. Вы можете рассказать мне, кого ищете: внешность, имена, рабочие навыки, которые могут выделить их среди других. А можете не говорить ничего и простой уйти. Ни я, ни мои друзья не тронут вас, обещаю.

Соломон почувствовал накатывавшую злобу – не на человека напротив, нет. Скорее, на всю происходящую вокруг несправедливость.

– Знаете, меня понять не сложно, мной движет лишь желание найти и спасти своих друзей. Какова же ваша выгода, помогать чужому человеку?

– Нет никакой выгоды. Лишь желание, простое и естественное для этих мест – жить и по мере сил способствовать укреплению тех причин, по которым сюда приходили люди.

– И что это за причины?

– Безопасность, к примеру. Хотя тянет людей сюда свобода, настоящая, которой не может быть где-то еще, кроме мест единения с природой. Случился ужас, мы пытаемся его исправить, пытаемся восстановить то, чего лишились. Все очень просто, друг мой, мы за жизнь, единую и справедливую для всех.

Внимательно разглядывая мужчину, Соломона вдруг охватил ступор, ведь перед глазами снова всплыл вид братской могилы и ребенок, хоронивший отца. Все это мало связанно с тем, что он только что услышал и единственное, что пробудилось в нем сейчас – это желание не строить заново, а зачистить под ноль, чтоб забыть все ужасы и уже тогда начать сначала.

– Вечереет, поэтому я сделаю вот что: оставлю вам координаты, где сейчас располагается медицинский лагерь, там, возможно, вы найдете тех, кого ищете. У меня еще здесь есть дела. Вас же не смею более задерживать.

– Спасибо, – лишь это смог он произнести.

– Это меньшее, что мы можем. Не смею отвлекать, я продолжу свои поиски, – он поймал вопросительный взгляд Соломона, – мы хотим убедиться, что это строение или, точнее сказать, то, что от него осталось не будет захвачено и присвоено теми, кто и привел его в такое состояние.

– Еще раз спасибо вам…

– Эрхарт, – он улыбнулся, протянув открытую ладонь.

– Соломон, – они обменялись рукопожатиями.

Эрхарт развернулся и, направившись вглубь строения, так и не обернувшись к нему, молча махнул рукой своим товарищам, чтобы те шли за ним. Все последние события, происходящие с Соломоном, были из ряда вон– это, в какой-то степени, даже пугало его. Каждый раз, делая шаг вперед, он знал, чего ожидать или, хотя бы, примерно предполагал, в каком направлении будут двигаться события. Но сейчас он был в замешательстве – в конце концов, последнее, что он ожидал встретить в этих землях – так это цивилизованное общение. Он не принижал интеллект или воспитанность здешних жителей, но когда ты находишься практически на поле боя, то дипломатия и понимание – несколько удивляют. Но, держа путь к недавно полученным координатам, Соломон всё же частенько ловил себя на мысли, что его новый знакомый – Экхарт – не так прост, как кажется, и стоит глядеть в оба.

Двигаясь к забору, который когда-то защищал людей, а ныне напоминал расплавленный лист, аккуратно обнимающий поваленные деревья, Соломон заметил остатки небольшого деревянного дома – практически разрушенное сооружение, лишенное крыши и почти всей высоты стен – он знал его, это был дом Майи. Она жила здесь, отдаленно ото всех, в небольшом убежище, позволяющем ей оставаться со своими мыслями и спокойно встречать рассветы и закаты. Желание заглянуть под обломки терзало его, конфликтуя с уважением к памяти усопшей, твердящим в ответ, что не стоит бередить еще не зажившую скорбь. Так он и поступил – скрепя зубами, делая глубокий вдох, а за ним и выдох: решение было принято. Он воздал Майе должное и не стал тревожить ее дом, как и ее вещи. Соломон чувствовал, как боль от гибели Майи придает ему сил идти дальше, как раз в сторону поднявшегося сильного ветра, который почти подталкивал его двигаться вперед.

Итан

Бенджамин ехал к своему старому другу, думая лишь об одном – станет ли он обсуждать смерть Майи. По вполне понятным причинам, именно эта тема, а не улики Эобарда, занимали его голову при мысли о встрече с тем, кого он не видел уже три года. Майя и Итан были знакомы еще задолго до того, как Бенджамин появился в их жизни. Тот факт, при котором Итан, никак не отреагировал на ее смерть: не посетил похороны, не связался с Бенджамином, не подал хоть какой-то знак, пробуждали подозрение в адекватности человека, ушедшего в изгнание. С того момента, как Эобард, Бенджамин и Итан заперли Кассандру под замок, никому не рассказав про ключ, последний из них попросту испарился. Дабы не подстрекать население, Итан исчез со всех радаров, не появлялся ни в обществе, ни где-то еще. Он просто ушел после того, как Кассандра обрела клетку, все обвинения были сняты, а судебные разбирательства закрыты. Все же для них важно было сохранить порядок, а Итан Майерс – слишком неординарная для простых решений фигура. Как недавно открылось Бенджамину, он заключил сделку за спиной у всех, и, что вполне логично предположить, наверняка не одну. Последние три года, Итан не покидал, насколько известно, своего дома, в отдаленном от города районе, где среди дорогих особняков была и его, на удивление, скромная крепость. Бенджамин не заметил, как пролетело время, за которое он так и не поинтересовался состоянием друга, но одно ему было известно, причем из нескольких источников – Итан Майерс переживает не лучшее время, в одиночестве, видясь лишь с психотерапевтом, под официальным домашним арестом, который, стоит заметить, служил, скорее, для отмашки перед всеми.

Двухэтажный особняк, выполненный в строгом минималистичном стиле, больше похожий на бетонный блок с небольшими окнами, подходящими скорее для бункера, нежели для жилого дома. Охраняемые ворота, проезд без пропуска был невозможен. До дома было метров двадцать – вокруг лишь густые деревья, некоторые из которых практически подпирали стены, а некоторые чуть возвышались над крышей. Выглядело все так, словно это заброшенное секретное место, а окружающая фауна – прикрытие от лишних глаз. Автотранспорт остановился у ворот – гаража он так и не увидел. Дверь отворилась легко, она, на удивление для Бенджамина, не была заперта вовсе.

Внутри его ждал аскетичный интерьер – книжные полки до потолка, кушетка, кресло и стол, чуть поблескивающие в тусклом, приглушенном свете. Итан стоял к нему спиной в конце комнаты, занимавшей, кажется, половину всего первого этажа. Стоя прямо перед единственным окном здесь, он больше напоминал декоративную статую, как часть интерьера, нежели выглядел живым человеком.

– Привет, Бенджамин.

– Итан.

– Не думал, что ты приедешь навестить меня…хотя в свете последний событий это, конечно, было ожидаемо.

– Поверь, лишь крайняя необходимость привела меня сюда, – не услышав ничего в ответ и осматриваясь вокруг, он спросил, – как ты здесь?

– Ты ведь не за этим проделал такой путь, друг мой. Я лишь частично наблюдаю за событиями в мире, поэтому прошу тебя быть конкретнее в вопросе, заставившим тебя навестить меня впервые за несколько лет.

– Мы давно не виделись, это правда. Но раньше мы всегда были честны друг с другом, так что твоя открытая ложь очень меня удивляет, я бы даже сказал – разочаровывает.

Итан обернулся и одарил Бенджамина легкой улыбкой, словно ждал его, и последний раз они виделись не так и давно, чтобы успеть заскучать. Итан оставался таким же – поджарым, с гладко выбритым лицом, отличавшимся ровными, красивыми чертами и острым, живым взглядом холодных серых глаз. Но кое-что всё же изменилось – среди черных, короткостриженных волос уже пробивалась седина. Бенджамин же встретил его серьезным взглядом человека, который явно предпочитает прямую и открытую игру, не в последнюю очередь из-за усталости и недостатка терпения.

– Как я и думал, ты стареешь куда медленнее, чем остальные, – приглядываясь, подытожил Итан, приблизившись к собеседнику на пару метров, – твоя дерзость явно преобладает над наивностью, которая когда-то служила не только толчком для работы, но и зачатком романтических отношений с Майей.

– Похоже, за годы в изгнании, ты разучился общаться…

– Я лишь пытаюсь сказать, что ты изменился, – Итан на мгновение закопался в мыслях, – мне жаль Майю… правда. Это ужасно, и я знаю, насколько вы были близки… прими мои соболезнования. Мы ведь с ней были хорошими друзьями, очень долгое время…мне будет не хватать ее. Жаль, что вы так и не смогли забыть эту неблагодарную работу… создать семью. Уверен, это был бы для вас идеальных исход.

– Хватит! Я не за этим сюда пришел. Уверен, ты на самом деле отлично знаешь обо все, что произошло за последнее время.

– Опять же, я лишь пытался подчеркнуть заметную в тебе разницу – между тем временем, когда она была жива, и тем… как ее не стало. Я вижу, как тебе ее не хватает.

– Почему тебя не было на похоронах?

– Что бы я там делал, скажи мне? – Итан медленно расхаживал по комнате, бросая взгляд по сторонам, – отвечал на миллион вопросов от журналистов, инвесторов, совета директоров или толпы скорбящих, которые при одном моем виде примерят амплуа линчевателей? Люди умирают, в этом нет ничего нового. То, что мы о них помним – это самое главное, уж не нам ли с тобой это знать.

– Ты тоже изменился, друг. Сменил работу на жалость к себе, друзей на одиночество, мечты на угнетение. Я знаю, что ты пережил, и как все к чему мы стремились годы, развалилось за мгновение. Не ты один был виновен, все мы. Когда-то я был уверен, что твой уход, нервный срыв и апатия – лишь некий кокон, время для отдыха и переосмысления, дабы потом вернутся в игру полным силы… – Бенджамин не хотел уже проявлять добродушия, почти с самого начала он знал, нельзя позволить Итану расслабиться, – с Психотерапевтом-то еще общаешься? – В ответ, Итан лишь кратко улыбнулся, впервые показав недовольство, но в туже секунду постарался сменить тему.

– Я уже не работаю, Бенджамин. Уверен, специалистов у тебя хватает, и твои проблемы они смогут решить не хуже меня, а возможно, даже лучше, все-таки, возраст берет свое.

– Если тебе не интересно, почему позволил мне войти?

– Неужели я не могу увидеть старого друга?

– Единственного друга, – поправил грубовато Бенджамин, видя непробиваемость Итана, – друга, которому ты продолжаешь лгать. Я не поверю, что ты не знаешь о событиях, касающихся ЦРТ, Природных земель, или Пилигрима с Новым горизонтом.

– Зачем мне это? – Откровеннее и серьезнее начал он, проявив того самого человека, преисполненного ответственностью, – мое мнение и мои знания давно не имеют веса. Все что у меня осталось это – время, один друг, один дом и несколько людей в помощь. Уже давно я не пытаюсь исполнить это навязанное пре… – Итан осекся, но все же с трудом произнес, – навязанное предназначение, которое принес нам Людвиг.

Бенджамина удивили его слова больше, чем он мог представить, направляясь сюда. Итан вскоре продолжил:

– Да, ты давно не слышал это имя, вижу по глазам. Лишь я и Майя могли его произнести, – Бенджамин ничего не ответил, с подозрением наблюдая за мыслью Итана, – большая работа, непосильная кому-либо еще, но, вопреки все проблемам, мы втроем смогли это сделать. Да вот только, не мне тебе напоминать, чем все обернулось. Мы были в одном шаге, в одном, но случилось так, как случилось. Мир движется дальше, я сделал в нем все что мог, и сейчас, уж я-то точно, скорее, старая байка, переставшая быть актуальной.

– Мне вот интересно, ты вообще собираешься делать хоть что-то, чтобы исправить последствия? – Бенджамин испытывал скорее разочарование и презрение, нежели злость, – Или так и будешь прятаться от мира, пока все вокруг продолжают жить, упоминая тебя лишь в негативном контексте?

– А вот мне интересно, какой ответ ты для себя выбираешь на вопрос – почему еще никто во всем мире, не повторил тот самый, таинственный проект Бенджамина Хилла? – Произнес он артистично, явно пытаясь вывести его на некую мысль или эмоцию.

Бенджамин не знал ответа потому, что вопрос застал его несколько врасплох. Хотя было крайне недальновидно с его стороны не предвидеть подобной провокации от человека, который знает этот кусочек истории, изменивший его жизнь и жизнь Майи. Будет ложью, если он скажет или подумает, что никогда с того момента не хотел заново построить единственный в своем роде механизм, работоспособность которого когда-то была целью всей его жизни, доказывающей пользу его существования. Сейчас Итан упомянул это не просто так, что не могло не насторожить Бенджамина.

– Никто не сможет его повторить, – сдержанно ответил Бенджамин, – мы постарались избавиться ото всех данных и записей, ты знаешь это.

– Ты абсолютно прав. А если посмотреть под другим углом?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты меня расстраиваешь, Бенджамин, раньше ты был куда смышленей. Я говорю про то, что, раз тебе в голову пришло понимание и видение того, как и что построить, то возникает вопрос – почему никто более, во всем нашем мире, не повторил твоего успеха?

– Ты говоришь об этом так, словно мы совершили великое открытие, но только забываешь про погибших и то, к чему в итоге это привело. Ты сам согласился с конечным исходом, поддержав Майю в вопросе того, как нам пережить Сбой и что делать с жертвами. С чего сейчас тебя волнует этот вопрос?

– Ты можешь спасти ее.

– Даже не смей поднимать эту тему! – Бенджамин почти сорвался на крик.

– Почему? Боишься все испортить? Но она не должна была умереть… не она, не так… думаешь, Майя не хотела бы….

– Она просила не делать этого! – Итан впервые показал истинное удивление, – я и она, мы обсуждали это. Майя просила, взяла с меня слово, что бы ни случилось, никогда и не при каких обстоятельствах, не строить заново то…. – Бенджамин вдруг подумал, а что если это все игра в поддавки, начатая Эобардом, ради выяснения подробностей события пятнадцатилетней давности? Итан давно не при делах, но между ним и министром был негласный договор, о котором Бенджамин и не знал вовсе. Откуда тогда знать, что откровение Бенджамина – не заранее спланированная провокация от них? Все эти мысли заставляли Бенджамина чувствовать себя параноиком. Возможно ли, чтобы все события, приведшие его в эту точку, здесь и сейчас, были спланированы заранее, как раз ради раскрытия тайны, явно не дающей покоя Эобарду, упомянувшему об этом совсем недавно? Но с другой стороны, Итан знает все то, что знает Бенджамин, а, значит, и признание не имеет особого смысла. Только если суть не в том, чтобы самого Бенджамина подвести под ответственность перед законом. Бенджамин решил никак не трогать эту часть истории. Ему уже надоело быть на шаг позади, словно он выдохся еще на старте.

– На ошибках надо учиться, позволить им усвоится, а не забыть их – в это верила Майя, и она убедила меня в этом вопросе. Как бы я не хотел порой, но вступать на эту тропу – крайне опасно, поверь. Мы не должны этого делать, хотя бы ради Майи и ее жертвы, – он говорил размеренно, четко выговаривая слова и следя за тем, какая реакция идет от оппонента.

– Я согласен с тобой, – Итан был слишком спокоен.

– Вот как? Похоже, изгнание, отдых и твои терапии помогли принять мир таким, какой он есть. Считаю это твоим великим достижением.

– Больше, чем ты можешь представить. Но это тема для другого разговора. Раз уж мы выяснили отношения, то пора обсудить дела…

– Согласен, – все было слишком спокойно, но Бенджамин не позволял себе расслабиться, – ты знаешь про атаку на Саламис, – Итан кротко кивнул, – и ты знаешь, что Новый горизонт так же потерян из вида, не говоря уже о Пилигриме где пятнадцать человек остались одни, и мы не знаем, кто и почему делает это. Министр со своей научной группой, о которой я даже не знал, нашел доказательство того, что в этом виновата Кассандра.

– Это невозможно! – Резко ответил Итан, задумавшись и не сводя глаз с Бенджамина.

– Он предоставил часть кода, – Бенджамин отдал планшет, на котором был открыто трёхмерное изображение программного кода.

– И они сравнили его с Кассандрой… – подытожил Итан.

– Именно. И это, благодаря тому, что ты не только выдал им данные о ней, что было крайне глупым решением, но и не проинформировал меня в этом! Ты хоть знаешь, как долго я искал правильный способ преподнести Кассандру и убедить министра в том, как необходимо внедрить ее в систему?!

– Уверен, более чем достаточно, – реакция Итана была крайне спокойна, что не мог не подметить Бенджамин.

– Вопреки всему, это твое изобретение, ты был ведущим программистом и не стоит напоминать, какие жертвы были принесены, ради этого. Мне нужна твоя помощь, чтобы в этом разобраться.

Итан лишь молча смотрел на изображение кода, вглядываясь в каждый символ и, словно потерянный в своих мыслях, никак не реагировал на слова Бенджамина.

– Так чего ты конкретно ждешь от меня?

– Помоги доказать, что это не Кассандра.

– А если это все же она? Сомневаюсь, что она бы не нашла способ пробиться наружу, и, ради собственной ценности, создать прецедент, равным которого не было. Мы ее освобождаем, позволив потушить пожар, который она же и создала.

– Министр сказала то же самое. Но мы оба знаем, она – не зло. Мы знаем ее характер и знаем ее алгоритмы.

– Ты так в этом уверен, будто общаешься с ней каждый день, веря, в ее неспособность обманывать или манипулировать. Как я уже сказал, ты расстраиваешь меня Бенджамин, раньше ты был умней. Я не могу подтвердить или опровергнуть ее участие.

– Если верить тебе, то общение с ней будет направленно именно на невиновность, а не на причастность. Еще одна причина, почему мне нужна твоя помощь. Надо доказать или опровергнуть обвинения и очевидные улики. Помоги мне.

– Нет.

– Нет?!

– Вполне возможно, это игра министра, дабы лишить тебя козыря. Не думал об этом?

– Конечно, думал. Но не уверен, что он бы пошел на это. Я довольно неплохо знаю его – слишком уж правильный. К тому же, не забывай, он не доберется до нее без моего ключа, как я не доберусь до нее – без его.

– Ты забыл, но мы создавали эту защиту, не только ради ограждения ее от мира, но и мира от нее.

– Так бы не могло продолжаться вечно, ты прекрасно это знаешь. А эта система сдерживания – единственное, после страха, что останавливает Эобарда перед тем, чтобы взять полную опеку над ней, превратив то ли в щит, то ли в меч.

– Какой бы исход ты хотел? Доказать невиновность Кассандры, я, полагаю. А если она все же виновна, и жажда жизни побеждает науку? Ты уничтожишь наше творение, попросту из-за ее желания жить, а не сидеть в клетке?

– Я не хочу ее терять, никогда не хотел. Кассандра – уникальна, но если это она, то выбора не будет. Если не мы, так министр заставит избавиться от нее.

– Сколько у тебя сейчас на корабле? Пятнадцать человек, которые важней чем единственный в мире искусственный интеллект, чей потенциал попросту не имеет границ?

– Вот, теперь тебя узнаю! Знакомые слова, примерно подобное ты говорил, когда случился Сбой. Твоя оценка человеческой жизни уже тогда выходила за рамки.

– Не будь лицемером, я лишь анализирую. Ты, сам, не особо обращал внимание на жертвы. Не обвиняй меня в том, за что стыдишься сам. За этим же ты пришел, чтобы услышать мое мнение, так вот слушай: из-за моей работы, погибло куда большее количество людей, и все же я здесь. Чем же она хуже? Потому что не живая? Но мы оба знаем, что это не так. Ум – это не только биология, тебе ли не знать, Бенджамин. Возможно, это ее крик о помощи или простая ошибка, которую она неспособна исправить, не имея полной свободы. У нее безграничный потенциал, который мы… который вы даже не исследуете. Я не говорю уже о том, что официально ее не существует – маленькая тайна, спрятанная из-за страха. Все это несправедливо, и помогать в ее уничтожении я не собираюсь.

– Слишком рискованно…

– Уверен, что Людвиг был бы другого мнения, тебе ли этого не знать, друг. Она – будущее, ты знаешь это лучше всех и каждого. И ради пятнадцати человек готов все разрушить? Если так, то без меня. Но, сделай одолжение, прежде чем принимать решение, пообщайся с ней, пожалуйста, прошу тебя. Как бы это ни звучало, но Кассандра – уникальна, в буквальном и переносном смысле, единственная на всей планете. Ее вклад в будущее даже ты оценишь больше, чем польза тех пятнадцати человек в космосе. Маленькая жертва, ради большого будущего, – Итан сделал паузу, и добавил, используя совершенно иной тон, который в некоторой степени испугал Бенджамина больше, чем то, что было произнесено, – тебе ли не знать, друг мой, как приносить в жертву одну жизнь, ради многих других? – Бенджамин смотрел в его глаза, даже не собираясь ничего отвечать, он видел в них проявление безграничной власти. Так смотрят те, кто ничего не боится и ничего не хочет – лишь наблюдает и наслаждается своей безграничностью во всех проявлениях.

– Я прошу тебя помочь мне в этом, иначе все закончится, не успев начаться. Хватит с нас ошибок, – Бенджамин вновь ощутил то, как же сильно он устал.

– Эобард знает, как мы создали Искусственный Интеллект?

– Нет. Только мы трое знали это, так оно было, так и останется.

– Мы должны ей, не забывай об этом.

Путь обратно, казалось, занял вдвое больше времени. Последние слова остались без какого-либо ответа, это давало ему хрупкую надежду, что человек, посвятивший себя науке, останется верен стремлению создавать и защищать созданное творение. Маловероятное событие таковым бы и осталось, не веди Итан неизвестную игру.

Итан был мастером адаптации и пластичности, готовый гнуть палку так, как необходимо, несмотря ни на что, удивляя даже тогда, когда был создан Искусственный Интеллект. Любой другой попросту пошел бы по пути наименьшего сопротивления и вверил в руки самого важного изобретения века весь мир и все жизни, пожиная лавры гениального первопроходца.

Именно когда Майя и Итан встретили Бенджамина, познакомившись не только с его работой, но и осознав, благодаря его проекту, в какую сторону необходимо реализовывать их знания и потенциал, тогда и было решено, что есть несколько иной путь. Ведь изначально казалось, что именно Искусственный Интеллект должен быть конечной точкой научного гения. Но с появлением Бенджамина ситуация изменилась, ведь, позволив чуть лучше понять эту затею, взглянув на нее под другим углом, то, что было когда-то в перспективе могла начаться уже прямо сейчас. И так, возможно, и было бы, не спровоцируй Людвиг, появление иной, более гибкой идеи в Итане, размывающей границы между биологией и холодным металлом.

Чипирование было шагом в неизвестность, ведь такая авантюра – иным словом ее было не назвать – многим казалась слишком опрометчивой, граничащей с фантастикой. Но Итан, при поддержке Майи и Бенджамина, начал проект, развивающийся почти десять лет, пока не достиг апогея в виде первых операций на людях. И это было дело рук не только их троих. Был и четвертый, неизвестный никому, но сделавший первый, самый сложный шаг, и это – Кассандра. Она стала ключом, открывшим все двери в лабиринт, исследовать который помогли не только современные программы, а также сама она, напрямую учась контактировать с компьютером, собранным специально для этих целей. Она – девочка с аутизмом и настоящим математическим даром, которому нет аналогов – была первым человеком, вступившим в полный симбиоз с программой.

Агата

Бессонница дала о себе знать, когда Агата, в буквальном смысле, забыла, куда держала намеченный путь, хоть и знала Кесслер вдоль и поперек. Вполне ожидаемая реакция для руководителя на беспрецедентное событие, из-за которого она не спит уже больше суток, игнорируя даже мысль об отдыхе. Недопустимое для ее профессии состояние – она не понимала, где находится и не слышала ничего вокруг – даже Александра, который в попытках обратить на себя внимание, слегка сжал ее плечо.

– Ты в порядке, Агата? – Его глубокий голос ворвался в ее мир, придав трезвости и вернув некоторую ясность ума. Она посмотрела в его глаза, которые прятались за тонкими стеклами круглых очков и, увидев некую тревожность, лишь слегка кивнула, наморщив лоб. Проектировщик улыбнулся и, оттолкнувшись от поручня, направился в главный зал управления, словно плывя по волне. Агата, убедившись, что он исчез у нее за спиной, снова прокрутила в голове последние события: начиная от потери связи с Новым горизонтом, заканчивая раздачей указаний руководителям отделов, исполнение которых не просто способно, а должно исправить практически катастрофическое положение. Следовательно, путь она держала в свою каюту, где позволила бы себе сон на три часа. Двигаясь по направлению к койке, она не могла не думать о том, что поступает неправильно, оставляя всех работать, пока сама будет отдыхать – такое было не в ее привычках. Но она сама ввела правила посменного отдыха, и, благодаря приближенным людям, указавшим ей на сильную усталость, все же решилась пойти на самое простое действие на станции.

Попав в свою каюту, она впервые за несколько дней осталась совершенно одна. Вопреки ожиданию, что одиночество позволит расслабиться, она чувствовала лишь вину, граничащую со страхом. Быть на передовой, смело реализуя свои навыки и знания – для нее было лучшим времяпрепровождением, иного она никогда не хотела. Контроль и развитие – это было для нее всем. Но когда все ее подчиненные и сотрудники, люди высоких достижений в своих профессиях – работают, забывая счет времени, а она у себя в каюте, занимается противоположным, не чувствовать вину было практически невозможно. Из-за собственного ума она не могла ни расслабиться, ни с полной силой продолжить работу. Находясь где-то посередине, она ощущала только страх из-за невозможности убедиться в том, что она все делает правильно, и нет неучтенных вариантов, способствующих выполнению задачи. Она прокручивала в голове все, где могла что-то упустить, проглядеть или допустить ошибку.

Так и не добравшись до спального места, она висела в пустоте, закрыв глаза, наслаждаясь отсутствием гравитации на Кесслере. Представлять себя где-то далеко – это единственное, что помогло хоть как-то отбросить все мысли. Вернувшись из бескрайнего космического простора, смиренно служившим ментальным коконом, Агата вдруг поняла насколько ошиблась в расчете времени, и вместо предполагаемых часов трех, на самом деле, ее так называемый отдых длился чуть больше одного часа. Через каких-то пять минут без сна, ей на связь постучались. Александр говорил чуть спеша, но вполне уверенно.

– Ребята из отдела робототехники сообщают: у роботов, отправленных на орбитальную марсианскую базу, в заводской конструкции присутствуют средства обратной связи, причем изначально была установлена программа, которая при аварийной ситуации заставит механизмы самим выйти на связь, используя заданные каналы связи. Хоть все и делалось в спешке, но технари и программисты робототехники еще те параноики, особенно после последних лет руководства Итана Майерса, ты меня поняла. В каждого строителя, отправленного в космос, была установлена система обратной связи на индивидуальной основе. Короче говоря, как он мне объяснил, у каждого есть все, что нужно для полноценного использования людьми связи с ЦРТ или нами, причем, что важно, установлена простая система изъятия, чтобы человек мог ее использовать без самого робота. Но пока она внутри, и нет прямой команды, то она переходит в спящий режим для экономии батареи и подает точечный сигнал лишь для передачи статуса системы и местоположения. Если же автоматическая система не получает ответный сигнал, то программа ищет альтернативные каналы для связи. Разумеется, идет передача шифрованной информации, которую прочесть сможем лишь мы, но это сподвигло меня на идею просканировать все частоты на поиск возможного ответчика. И тут мне сообщил руководитель, что они уже пытались связаться со строителями по всем возможным каналам, но, как и было ожидаемо с нашим-то везением, результат – нулевой. Грубо говоря, они считают, что связь глушится со всех сторон, а как – они не знают потому, что единственная альтернатива, которую они могут предположить, что база и строители попросту уничтожены.

– Но это не так.

– Вроде бы не так. Я лишний раз хотел уточнить у Нины, но она мягко дала понять, что ей сейчас не до разговоров.

– Она конкретизировала?

– Нет. Промчалась, не замечая никого вокруг.

– Понятно, я узнаю, в чем дело. А начальник робототехники пусть ищет дальше способы.

Агата боялась лишний раз закрыть глаза, чтобы не уснуть. Пока она не будет уверенна в правильно расставленных приоритетах задач каждого руководителя – каждая минута может оказаться критической, а невыполнение своих прямых обязанностей было для нее недопустимым. Как сказал Александр, отдел робототехники еще те параноики и это – верный вывод. После того, как сильно преобразился отдел под руководством Майерса, одни посчитали резкий скачок в разработках чем-то новаторским и открывающим совершенно новые горизонты, другие же – были уверены в риске потерять контроль. По итогу, оказались правы и те, и другие. После Сбоя отдел был практически расформирован, все разработки либо заморожены, либо готовы были уйти с молотка под контроль министра обороны. Каким-то образом, неведомым Агате, отдел восстал из пепла, после чего их сотрудничество стало практических непоколебимым доказательством того, что за закрытыми дверьми космическую программу и отдел робототехники попросту объединили. Официально, разумеется, таковым это не являлось. После реорганизации их задачи и проекты регулировались уже напрямую высшим руководством, явно отдавая приоритет тому, чтобы они делали все необходимое для исправления репутации, путем сосредоточивания своего внимания именно на проектах по освоению космического простора. Люди на планете пока не готовы к тому, чтобы делить свою жизнь с роботами, построенными ЦРТ или кем-то иным, все-таки, Сбой повлек свои последствия. Попытка внедрить в жизнь людей роботизированные, обучаемые механизмы завяла на самом пике активности, и не без причины. Агата считала тогда, считает и сейчас, – это был правильным решением. Ведь ранее они казались ей затворниками, попросту играющими в игры, создавая роботов и путь к их самостоятельному развитию, не особо думая о возможных последствиях. Сейчас под новым руководителем и сменой направления отдел робототехники практически стал примером для подражания исполнительности, дисциплины и исходящего продукта.

Агата попыталась связаться с Ниной, в ответ она получила лишь короткое: «Как только у меня будет конкретный результат, сразу дам знать, верь мне, Агата».

В другой момент другого дня или даже ситуации, она сочла бы такое за нарушение дисциплины и субординации, за чем последовал бы выговор. Но сегодня и сейчас, зная исполнительность подчиненной, которая неоднократно давала поводы на дисциплинарное взыскание, Агата решила последовать мудрому совету ее отца – не спешить с какими-либо выводами.

Из-за мыслей о сотруднице и индивидуальном отношении к персоналу, Агата чуть было не забыла о запросе у министерства обороны. Суть вопроса была проста: вступить в переговоры с частными компаниями, чьи независимые ресурсы, не состоявшие в общей системе, смогут помочь в установлении контакта с кораблем, это в лучшем случае, а в худшем, как минимум, вычеркнуть пару вариантов возможных причин происходящего.

Разумеется, худший вариант предположить было также просто, как и причины для его наличия – «на данный момент, существенных причин для привлечения к работе третьих лиц, не имеющих допуска и подтвержденной поддержки ЦРТ или министерства обороны – нет». Простыми словами, они сами по себе. На кону стоят жизни космонавтов, а все, о чем думает министерство обороны – это защита собственности, подпитываемая страхом разглашения в массы неудачного запуска корабля, да еще и до сих пор не восстановленной связи в Природных землях, что само собой уже зажжённая спичка, которой мешает подобраться к фитилю лишь необъяснимое везение.

Но главное, вопреки трудностям и, возможно, трагедии в следующие дни, пока решается вопрос связи и безопасности, Агата как никогда рада быть здесь, далеко от планеты, от городов и лишних людей. Она на орбите, практически изолирована от лишних глаз и ушей, от надоедливых и, крайне редко, адекватных по ее личному мнению журналистов и представителей информационных сетей. Чистая работа без возможности иным лицам, несвязанным с задачей, вмешиваться в жизнь станции.

Прямо, как на острове, вспоминая Филиппа, подумала она сейчас. Пока она была здесь, то чувствовала себя в безопасности, и сама мысль, что когда-то ей придется вернутся на планету, пугала сейчас как никогда… Лишь при благоприятном исходе, она может быть уверенна в том, что сможет избежать ссылки обратно, в место, где она родилась, но никогда не чувствовала себя как дома.

Ильза

Ильза знала, как трудно соблюдать конфиденциальность в мире, существование которого строится на том, чья технология займет первые место на рынке. В частности, если это государственная инициатива, на имидж которой посягать было крайне нелицеприятным, а, следовательно, рискованным. Ей в каком-то смысле повезло. Начиная работу в самом крупном информативном портале, Ильза уверенно следовала карьерной лестнице, не отвлекаясь ни на какие принципы или мораль, мешавшие закрыть глаза на нравственность или истинную причину происходящих событий.

Она знала прецеденты, когда видеообращение было сфабриковано, причем человек, чьими устами произносилась чужая мысль, даже не был в курсе происходящего. Собирательная речь была создана из аудиосообщений, а лицевая анимация воссоздана благодаря видеозаписям и частым звонкам по видеосвязи, уже в те моменты, когда за объектом пристально наблюдали злоумышленники. И когда необходимое для достижения цели количество материала было собранно, дабы замести следы, все профили и контакты объекта удалялись. Хакерство – это главный враг современного мира и, чем больше они могут, тем страшнее они с каждым днем. Ведь настанет тот день, верила Ильза, когда простая строка кода в совокупности с умелыми руками хакера, смогут нанести обществу и целому миру непоправимый ущерб… а, возможно, этот день уже настал.

Один из сотрудников ЦРТ прямо на камеру разглашает секретную информацию, способную не только опорочить статус крупнейшей корпорации, стремящейся к монополизации науки, но и подогреть и до того раскаленное общественное мнение, которое имеет влияние на расстановку политических сил. Проверить подлинность записи Соломона было не так сложно, как оказалось. За годы работы она собрала хорошую свиту проверенных людей, чьи уникальные и, в некотором роде, незаконные услуги, помогали ей проверять достоверность фактов, полученных из разных источников. С минуты на минуту ей придет информация о видео сообщении Соломона. Помимо этого, парочка людей подтвердила отсутствие Соломона в ЦРТ и дома. Эти люди, чьих имен и лиц она не знала, крайне часто были тем самым оплотом свободы и достоверности, которых не хватает правительству и прочим, имеющим власть людям. Ведь не просто же так они скрываются за выдуманными именами и не взламываемыми замками, думала Ильза. Легко заткнуть тех, кто говорит неугодное закону, а когда они неизвестны, то их, считай, и нет, ведь никогда не знаешь, кто именно кроется за тем или иным текстом в сети.

За последние пять часов, прошедших с момента получения весточки от Соломона, Ильза собрала достаточные доказательства, в первую очередь для самой себя, в достоверности видео сообщения. Сидя в уличном кафе, где она впервые за день смогла поесть, чувство уверенности в собственной правоте было недосягаемо ей, и это – показатель верности ее решений.

И вот сейчас она ждет того, кто сможет приподнять очередной камень, под которым она найдет либо подтверждение предположениям, либо опровержение подозрениям. Связаться с ним было не просто, ведь сейчас звонок журналистки человеку такого статуса может вызвать подозрение многих лиц, внимание которых ей не хотелось привлекать раньше времени. Но, благодаря связям и некоторым людям, желающим всегда оставаться намеченными, Ильза смогла отправить весточку по безопасной линии.

Мимо проезжал транспорт на автопилоте, люди следовали свои делам, не замечая ни ее, ни кого-либо еще, и они, простые гражданские, выступали ее прикрытием, сами того не подозревая. Это было занятно, ведь сейчас перед ней люди, которые совсем недавно, оплакивали сотни жертв в Природных землях, а ныне живут так, словно никого никогда и не было. А ведь разница между последней трагедией и тем же Сбоем заключается лишь в том, что тогда были свои люди: соседи, друзья, любимые и просто те, кто был рядом. А Природные люди – это изгои, чужие, что не принимали современной жизни. Сотни жертв, а всем уже плевать потому, что в пределах огромного многомиллиардного города ничего и не изменилось. Смерть и ужас были там, не здесь, а, значит, это не их проблема. Вот она – их суть, думала Ильза, неожиданно приходя к мысли, что, возможно, они заслужили того, что произошло.

Сидя в засаде, словно среди густого леса, она заметила, как тот самый человек, в появление коего она до последнего не верила, сел на указанный столик в уличном кафе. Осмотрев все вокруг и заставив его подождать минут десять, она, убежденная в безопасности, насколько это было возможно, перешла дорогу и села напротив него.

– Мне сейчас не до беседы, Этвуд. Если ты решила снова потратить мое время в….

– Это не беседа, – перебила она Бенджамина, – это переговоры.

– Слушай, я пошел тебе навстречу и вышел на люди – рискую тут я, а не ты, – он явно хотел как можно скорее закончить эту встречу.

– Раз ты выбрался ради меня в общественное место, значит, что-то у вас там происходит этакое, что требует внимания всех игроков, в том числе – меня.

– Ты слишком большого мнения о себе. А если это все какая-то ироничная издевка, то у меня нет на это времени. У тебя больше нет покровительства…

– Я хочу эксклюзив, – перебила она его нагло, практически надменно, на что он ничего не ответил, – о каком, кстати, покровительстве ты сказал?

– Я же сказал – у меня нет на это времени – отрезал он, поднимаясь со стула.

– Ты можешь сколько угодно отнекиваться и посылать меня на все стороны, но у меня есть прямые доказательства того, что вы врете общественности, а ваши громогласные заявления, чуть ли не на весь мир, о первом полете к марсианской базе окажутся не более чем оружием против вас самих. Будь на моем месте кто-нибудь другой, то ты сейчас боялся бы выходить на улицу из-за гнева толпы, которая еще не успела остыть после провала в Природных землях, так что я делаю одолжение. Не упусти его.

– Чего ты хочешь?

– Я уже сказала, я хочу…

– Нет, – перебил он ее резко, – что тебе даст мой эксклюзив? Почему просто не выдать всю эту информацию?

– Короче: ты меня не любишь, я тебя тоже. Но я хочу сделать свою работу правильно, в принципе, как и делала всегда. Ее могут неверно оценивать, но я уже привыкла.

– Серьезно?! – Гневно выкрикнул Бенджамин, – ты обвиняешь меня в неправильной трактовке твоих многочисленных статей и интервью, выставляющих весь ЦРТ и его сотрудников в самых нелесных красках!

– А ты когда-нибудь видел дальше заголовка или вырванных из контекста предложений? Разбирался в том, что я писала и почему? Была ли я неблагосклонна к твоей братии? Да. Не ослепили ли меня ваши лозунги и обещания? Да. Но разве я когда-нибудь лгала или занималась подменой понятий? Нет! Моя цель была и будет – нести правду и давать альтернативное вашей пропаганде мнение! Потрать потом какое-ни-какое, но все же время, и почитай. Я тебя не для этого сюда позвала, у меня…

– Допустим, я верю тебе, – перебил ее Бенджамин, – откуда мне знать, что всё это – не игра, цель которой просто меня разговорить, а потом посмотреть на мои слова под нужным углом?

– Ни откуда. Поэтому-то я и не выложила все карты на стол, чтобы был запасной план на случай, если ты укажешь мне на дверь.

– Понятно. Если я не соглашусь, то ты пустишь свое слово в народ, и будь что будет. Как это типично.

– Не свое слово. Неужели ты думал, что я такая наивная? Мое слово мало что значит, когда дело доходит до доказательств.

– Кто? – Спросил сдержанно Бенджамин.

– Тот, чьим словам поверят даже больше, чем твоим.

– Я не верю тебе, иначе бы уже назвала имя.

– А если я еще постараюсь и лишний час поработаю над текстом, то, уж поверь, этот материал разлетится на цитаты, – игнорировав его слова, заключила Ильза. Реакцию, которую она ожидала на такое заявление, долго ждать не пришлось. Видеть, как оппонент считывает ее пронзительным взглядом, перебирая варианты дальнейшего развития – было доставляло ей особое удовольствие.

– У меня есть слово человека, большего и не надо.

– Это ничто, все вокруг говорят одно, думаю другое, делают третье. Мы знаем, простого слова будет мало.

– Да брось, серьезно? Бенджи, дорогой…

– Не смей меня так называть, никогда, – грубо бросил он.

– Люди и так на грани, – проигнорировав, продолжила Ильза, – ты не можешь не видеть этого, много ли надо им всем, чтобы терпение, наконец, лопнуло? Никто даже не будет разбираться.

– Что же мне мешает, в таком случае, арестовать тебя прямо сейчас, здесь, у всех на глазах? – Только Ильза хотела возразить, как Бенджамин продолжил, – и даже не думай о том, как может это событие всполохнуть общественность. Всем будет плевать. А, знаешь, почему?

– Удиви.

– Потому что ты никому не помогаешь. Слова, только слова – это все, что ты умеешь. На твое место встанет кто-то еще, а люди и не заметят, ведь ты забываешь, какими ресурсами обладаю я, и почему-то даже не догадываешься, даже не хочешь узнать, как так вышло, что за все время твоей работы, тебя ни разу не привлекли к ответственности.

– Твои угрозы меня не удивляют. Так что, раз ты выговорился, то, может, уже продолжишь? У тебя, вроде как, было мало времени, или я что-то путаю?

– Думаю, мы уже закончили. Ничего у тебя нет, я не верю.

– Ты готов рискнуть? – Резко вырвалось у нее, – что, если у меня есть третий человек, которого ты не знаешь, но который знает, где я и что сейчас происходит, прямо здесь? В случае неудачи, назовем это так, он выкатит такое, о чем ты будешь очень сильно жалеть. Что, если мир узнает о том, какие проблемы сейчас испытывают наши всемирно известные исследователи?

– Почему именно я? – С особым интересом спросил он, полностью ощущая возникшую проблему, словно их и так было мало, но неожиданно для себя, здесь он увидел определенную выгоду быстрее, чем мог даже представить.

– Люди верят тебе, потому что ты всегда честен и открыт, ты говоришь прямо. Да и Майя придавала твоей персоне красок, а она единственная делала что-то для людей. Она всегда выставляла тебя в лучшем свете, а ей я верила. Фальшь видна всегда, стоит лишь приглядеться…

– Тебе надо идти в политику – говоришь складно.

– Поверь, это слишком примитивно для меня. И я говорю правду, тебе единственному я готова поверить, а в людях разбираться – моя работа.

– В другое время, мне бы это, возможно, льстило. Но вдруг ты ошибаешься? Что тогда?

– Тогда я просто напишу на статью больше. Ведь нет ничего интереснее для «самовлюбленной журналистки», чем раскрыть миру глаза на известную личность, – самодовольная улыбка, которой она всегда подчеркивала свою победу и капитуляцию противника, сияла на ее лице. Наблюдая за Бенджамином, за его недвижным взглядом из-под нахмурившегося лба и сдвинувшихся бровей, Ильза была уверена в своем успехе.

Ей нравился Бенджамин, как человек и как оппонент. В какой-то степени, прекрасно зная основной контингент важных лиц из большого мира, Бенджамин казался ей неким феноменом. Честный, лишенный открытого самолюбия и алчности, гнева и обиды, он, казалось, в буквальном смысле свалился всем на головы, чтобы решить проблемы и спасти положение. С другой стороны, она не верила в людей без тайн, но, если уж делать ставки, то ва-банк она пойдет именно с его раздачи.

– Я соглашусь, но лишь на моих условиях. Ты будешь брать интервью: никаких фото и видео, пока я не разрешу. Любой текст, плохой или хороший, будет одобряться лично мною, иначе в моем списке проблем будет строчка с твоим именем. Твоя статья выйдет лишь тогда, когда я дам разрешение. Поверь, я его дам, но в то время, когда это будет нужно. Так же, что на самом деле важней, прошу тебя, хватит уже видеть во всем второе дно, все те, с кем ты будешь общаться – хорошие люди, которые делают все, чтобы космонавты вернулись домой живыми и здоровыми, – казалось, он впервые говорил с ней наравне.

– Что у вас там случилось, Бенджамин?

– Многое. Тебе нужен эксклюзив или нет?

– Ты знаешь, я от такого не откажусь.

– Отлично. Проверка при входе будет строгая, но я все устрою. Официально тебя там не будет до тех пор, пока не появится повод для материала.

– Постой-постой, о чем ты?

– О том, что я проведу тебя в Центр Управления Полетов, – Ильза вздохнула от изумления, – а ты думала, я просто интервью тебе дам? Нет. Если делать работу, то делать правильно.

– «Правильно»? или так как тебе это нужно?

– Тебе есть, где спрятаться? – Ильза молча кивнула на вопрос, от былой дерзости не осталось и следа, – хорошо. Поверь, лучше сделать так, как я прошу и не рисковать лишний раз, – закончил Бенджамин, после чего встал из-за стола и ушел.

Впервые за разговор Ильза почувствовала страх, тот самый, пробирающий до дрожи, сильный настолько, что на лбу выступил холодный пот.

«Многое» – этот ответ точно эхом отразился вокруг, от чего Ильза лишний раз оглянулась, видя в каждом незнакомце опасность. Выйдя из-за стола, она решила пройти пару кругов вокруг квартала, чтобы слегка сбить стресс. Разумеется, никто ее не схватил и не стал угрожать на улице, все было спокойно настолько, насколько бывает в обычный будний день в центре города. Но куда так поспешил Бенджамин? Почему именно завтра, по его зову, она получит ответы? Кого он может бояться и почему сразу не обеспечил ей защиту? На все эти вопросы был пока лишь один ответ – «многое». И это не выходило из ее головы.

Агата

Нина аккуратно зашла в комнату Агаты и встретила заинтересованные и слегка подозрительные взгляды Марии и Александра. Агата сделала первые шаг и прикрывая усталость спокойствием и размеренностью, промолвила, – Мы тебя слушаем.

– Я просматривала запись со спутников, наблюдая за точностью следования маршруту смещением космического мусора, способного повредить кораблю. Уже сейчас команда должна была выставить сигнальный маяк, информирующий нас о неполадке связи с их стороны и работоспособности системы. Ну, или что там он будет показывать, к счастью, вариантов много. Только вот маяка все нет, и это заставило бы меня лишь усомниться в нашей команде, и сделать, как минимум для себя, не самые радостные выводы. Но я заметила странность в приходящих данных. Я боялась, что отсутствие связи может повредить синхронность передаваемого изображения и, к примеру, у нас будет задержка или пропадать «пакеты данных» станут. Поэтому запустила программу дополнительного копирования и составления повторного потокового изображения, которые будут храниться отдельно. Ведь сначала оно идет к нам, а потом в архив, вы поняли. Я решила сделать наоборот. И вот что вышло. Да, я знаю, печатать нужно в крайнем случае, дело тут не из дешевых, но сейчас именно тот случай, ибо бумагу не подделать.

Нина достала распечатанные снимки из кармана облегающей куртки и передала их Агате, которая сразу же стала разглядывать одним за одним. Каждый снимок отличался от предыдущего лишь временем в углу снимка. По центру изображения корабль с «пилигримами», окутанный звездами. Пять фото, сделанные с двадцать пятой секунды до тридцатой. Разницы между ними не должно быть, но она есть. Агата посмотрела на Нину, та в ответ лишь слегка кивнула.

– На двадцатой секунде есть маяк, на остальных – нет, – сказала вслух Нина. Агата сразу передала снимки Александру, который вместе с Марией немедленно приступил к их изучению.

– Это может быть ошибка или…

– Или кто-то обманывает нас! – Утвердительно произнесла Нина, приковав к себе взгляды сотрудников.

– Я сначала не поверила, думала и правда – ошибка или проблема в системе передачи данных, мало ли чем техника может барахлить, хотя Кесслер – самый современный, короче, я – никогда не любила полумер. Поэтому позвонила своему товарищу, который, уже давно и без оплошностей, смею заметить, регулирует работу наших телескопов с планеты. И выдав лишь координаты – благо звезды и планеты никуда не делись – он практически ручным способом настроил направление и посмотрел. Без программной обработки изображения и миллиона фильтров, – она кивнула в сторону фотографий, – маяк стоит, корабль все так же держит курс.

– Ты хочешь сказать…

– Я не хочу «сказать»! Я говорю, прямо и четко – нас взломали и то, что фиксируют телескопы через самое современное программное обеспечение ЦРТ, как следует, в тайне ото всех, корректируется… кем-то, прежде чем попасть в наши руки.

– Но это невозможно! – Заявила Мария, – скорость передачи исчисляется миллисекундами, если я не ошибаюсь, да и взлом был бы замечен…

– Не ошибаешься, – подтвердила Нина.

– Как тогда можно подделать данные?

– Отличный вопрос, Маша, отличный вопрос. А есть еще два, куда более интересных: что за алгоритм может такое делать и зачем.

– Нельзя полагаться на единичный случай, возможно, проблема с передачей данных и нам попросту поступает старая информация, – Александр постарался спокойно предположить варианты.

– Я проверила, – парировала Нина, переводя взгляд то на одного, то на другого, – все остальное сходится, насколько могу судить, один в один. Кроме нашего корабля.

Более никто не произнес ни слова. Каждый сам для себя придумывал приемлемые варианты для объяснения или опровержения данной, впервые произошедшей на их работе, ситуации. После все разом взглянули на Агату.

– Пока это остаётся между нами.

– Вот так просто, игнорируем и все?! – Несколько грубо выпалила Нина.

– Нет, это – не просто. Но мы так сделаем. Неизвестно кто и непонятно зачем устраивает кибератаки на наши спутники связи. Еще немного и мы будем слепыми и глухими. Сейчас при виде этого, – она указала рукой на парящие между всеми фотографии в произвольном виде, – становится ясно, это – спланированная атака. Подобное – уже не доказательство, это – улика. Единственный человек, кто должен про это узнать – наш непосредственный руководитель. Таков протокол, и мы будем его соблюдать.

– Согласен… – Задумчиво произнес Александр, – твой человек надежный? – Спросил он у Нины.

– Я ему доверяю.

– Я не об этом спросил.

– Раньше он меня не подводил, устроит такой ответ! Подобная проверка обычно происходит при калибровке и дальнейшей синхронизации данных, он это знает, вопросов лишних не задавал.

– Значит, лишь мы четверо знаем про это. Так оно и останется, пока я не дам обратного указа, – Агата осмотрела каждого, убедившись, что они поняли ее приказ. Для нее наступил тот самый момент, когда, наконец, становится ясно, в том ли направлении она работает или нет. Предполагая какой-либо саботаж среди ее людей или же простой человеческий фактор, который всегда был неприемлемым оправданием под ее руководством, она, наконец, смогла найти доказательство или же, точнее сказать, намек, что все происходящее – лишь огромная игра.

– Кому такое может понадобиться? – С небольшим волнение в голосе и плохо поддающимися контролю нервами, произнесла Мария, обратившись к Агате, – если кто-то обладает такими возможностями, способными глушить нашу связь по всем частотам и, не оставляя следа, способен манипулировать потоковой информацией, то что ему нужно такого от наших разработок? Если уж пытаться украсть технологию погружения в анабиоз, то нужно не нас изолировать от корабля, а просто взломать базы данных ЦРТ или наши, незачем так усложнять.

– Возможно, это уже произошло, а мы и не знаем, потому что повелись на отвлекающий маневр, – Нина говорила крайне спокойно, что не могло не привлечь внимания остальных, кроме Агаты, погрузившейся в собственные размышления.

– Я, конечно, все понимаю, это не твоя работа стоит на кону и не твои друзья сейчас брошены одни на произвол судьбы, но, может, проявишь хоть какое-то сопереживание, – Мария сама того не осознавая, произнесла это с хорошей помесью осуждения и требования.

– Я стараюсь мыслить логически, а не поддаваться эмоциям, так что прости, раз слезы не лью, – несколько саркастично ответила Нина, оставаясь неподвижной и держа руки в карманах.

– Здесь дело не в эмоциях, а в ответственности!

– Слушай, они – живы, мы знаем это. Судя по маяку, все у них в порядке, а значит проблема та же, что и у нас – связь.

– Я знаю это. Спасибо за твою работу, правда. Но информация ничего не стоит, когда на кону человеческие жизни. Защищая нули и единицы, мы дойдем до того, что не для кого будет их защищать и хранить. Там пятнадцать человек, из которых десять решились на огромный риск, испытать на себе технологию анабиоза, и я даже боюсь представить тот вариант сценария, где они уже не проснутся.

– Да что же ты так утрируешь-то…

– Хватит! – Вмешался Александр, сняв очки, неспешно потирая линзы тряпочкой из внутреннего кармана, – не хватало еще нам здесь еще и конфликтов.

– Почему ты не сделаешь операцию на зрение? – Нина постаралась отвлечься от темы и увести разговор в другую сторону, дабы разрядить обстановку.

– Потому что я ценю то, что у меня есть, – Александр подыграл ей, – знаю, вам это забавно слышать, в наше-то время.

– И что, теперь лучше жить в дискомфорте ради собственных генов?

– Эти очки, – начала он неспешно, показывая предмет разговора со всех ракурсов, держа за оправу перед собой, – отдал мне отец, а он получил их от своего. Оба были простыми работягами, обслуживали исторические здания. Жаль, что ни дед, ни отец не застали моих достижений. Знаю, это – сентиментально и наивно, но это то, что осталось мне. Они служат неким напоминанием об истории моей семьи, – Александр надел очки обратно и взглянул на Нину, – а еще они ни разу не ломались, за три поколения – ни одной замены. Так что, если я их сломаю, то на землю лучше уже не возвращаться, – Нина и Мария улыбнулись ему в ответ.

Агата смотрела на них, поймав себя на мысли, как легко поддалась позитивному настрою, пусть и мимолетному, но лишь следуя правилу приличия, дабы не выделяться. Пока ее коллеги обменивались отрешенными темами для беседы, она, вопреки желанию, пыталась собрать воедино картину происходящего.

– Как у тебя обстоят дела с челноком для помощи? – Не выжидая подходящего момента, Агата ворвалась в разговор, потирая глаза, которые вот-вот слипнутся.

– Пара часов. Мы загрузили все необходимое: дополнительный провиант, медицинское оборудование, и топливо, для отправки с марсианской базы, на всякий случай, что бы уж точно домой вернулись. Так же, обновлённую инструкцию на случай, если по прилету связь не восстановится, и, разумеется, полный доклад о происходящем, – сразу ответил Александр.

– На данный момент я приостанавливаю эту инициативу. Не отменяю – ставлю на паузу, – Агата встретилась взглядом с каждым, – мы сейчас должны соблюдать все меры безопасности и быть начеку. Неизвестно кому можно верить, из-за этого мы четверо должны быть внимательными и делать свою работу и дальше, словно этого разговора не было, – она перешла на чуть более дружескую ноту, почувствовав настоящее облегчение и даже некую теплоту, когда все кивнули и согласились с ней.

– Что будет дальше? – Мария взяла первое слово.

– Я займусь данным вопросом. А вы делайте свою работу, я буду информировать. В случае чего, обращайтесь сразу ко мне, – Агата кивнула Александру и Марии, те вышли, оставив Нину одну.

– Хочешь, чтобы я все еще раз проверила и составила доклад? – Агата несколько раз кивнула, глядя уставшими глазами, куда-то в сторону, – что ты думаешь на счет всего этого? На самом деле, для чего все это может быть?

– Тот, кто обладает такими возможностями, не будет растрачивать их по мелочи. Самое худшее, что я могу представить, это если стоящий за этими событиями человек или группа людей, совершают подобное ради некого заявления. В таком случае, причина не в корабле, людях или «саркофагах», не в ЦРТ или Природных землях, причина состоит в том, что они могут это сделать, а мы не можем им противостоять.

– Что же тогда делать нам?

– Подготовь полный доклад, а я организую безопасную связь с Бенджамином, – словно не услышав вопроса, произнесла Агата.

Безопасная связь… Агата произнесла это так естественно, будто бы совсем и забыла, что таковой более нет, ведь именно этот вопрос – связь и безопасность – стоит во главе всех проблем. Не говоря уже об отсутствии возможностей вести разговор начистоту, ведь Кесслер был оборудован системой видео и аудио наблюдения. В обычный день это не было проблемой. Сейчас она впервые задумалась о возможном вреде со стороны призванной обезопасить человека системы. Если идут такие немыслимые кибератаки, откуда ей знать, что кто-то не подглядывает сейчас за ними? Этот вопрос довольно быстро зародил очередную проблему: раз возможна слежка, то скомпрометировать ее или ее людей могут за одно мгновение, а, значит, вся система, будет больше мешать, чем приносить пользу Кесслеру.

Уставшая и обессиленная, впервые за долгие часы, Агата ощутила голод, который на самом деле уже давно пытался дать о себе знать. Будь она сейчас под влиянием гравитации, то скорей всего упала бы на пол от бессилия. В последние минуты перед тем, как заснуть прямо на месте, она думала лишь о космонавтах… о Филиппе. Они там одни, даже не знают, что же произошло, возможно, и не узнают вовсе. Одна лишь мысль, что он каким-то образом погибнет, делала ей больно потому, что единственное, где бы она хотела сейчас оказаться – это рядом с ним. Такие мысли она обычно не допускала, не позволяла тем редким для нее чувствам брать какой-никакой, но все же контроль. Но сейчас, падая в сон, так и не добравшись до своей кровати в метре от нее, она не могла думать ни о чем другом, кроме него. Из-за ясного предчувствия надвигающихся мрачных событий, ей хочется потратить последние минуты перед сном на наивные мечты о любви, которые плавно перельются в сновидения, возможно, самые приятные за ее жизнь.

Соломон

Последние несколько часов, Соломон следовал пути, указанному Эрхартом, с особым вниманием, четко отдавая себе отчет в том, насколько далек он может быть сейчас от безопасности. Но альтернативы у него не было. Куда идти еще, он пока не знал. Это был, пока что, самый лучший вариант после Саламиса, а, точнее, того, что от него осталось. Если его все же и ведут в западню, или это направление более не актуально из-за смены локации медицинского лагеря, к примеру, Соломон точно не собирался сдаваться. С момента как он ушел от Саламиса, развалины которого ныне являются историей, ему все чаще приходило в голову, что сейчас он по-настоящему один. Чувствовать себя жертвой было самым неприятным сейчас, и лишь накопленный осадок от трагедии, подпитываемый увиденными ужасами, позволяет ему откинуть лишние аргументы ради его цели.

Незаметно для себя, он вышел из леса на проселочную дорогу в две стандартные полосы движения, с другой стороны которой было заросшее поле до горизонта. Грунтовая дорога была пуста, уходя далеко в обе стороны без каких-либо видимых развилок или поворотов. Сверившись с координатами, он быстро понял – путь его пролегает строго на север. Около часа он двигался в сторону теоретического медицинского лагеря по дороге, наличие которой доказывало организованность и первый признак инфраструктуры здешних коренных обитателей, ведь ЦРТ, как и Майя, никогда не отдавали приказа обустроить должным образом транспортную систему. Автомобили на службе у сотрудников лагеря обладали всеми возможностями проезжать по практически любой местности и по любой дороге. Сейчас они, наверняка, либо сгорели, либо их использует в обиходе кто-то другой. Изнуряющий путь заставил Соломона сделать остановку и в паре метров от дороги устроить привал.

Спустя полчаса Соломон убрал пустой контейнер из-под еды в рюкзак и собирался заняться техническим осмотром правой ноги, как услышал непривычный для этих мест шум. Пытаясь определить причину странного, но знакомого звука, Соломон не спеша вышел на дорогу, оглядываясь вокруг. Объект быстро приближался. Это был грузовой транспорт, причем, что было заметно по внешнему виду невооруженным взглядом – крайне старая модель, видимо, списанная. Водитель и пассажир осмотрели Соломона с особым вниманием, после чего переглянулись.

– Доброе. Куда держите путь? – Спросил водитель, высунувшись в окно. Мужчина был полноват, с заметным вторым подбородком, который даже не старалась прикрыть короткая, угольно-черная борода. Взгляд его был заинтересованным, в меру осторожным. Откровенно говоря, Соломон не мог представить, что этот миловидный толстячок может представлять для него какую-то опасность.

– В медицинский лагерь, – водитель переглянулся с пассажиром, молодым, коренастым парнем, – но если вы хоть немного подбросите, буду рад, а то нога уже устала, – задрав одну штанину, Соломон продемонстрировал щиколотку протеза. Водитель прищурился, вновь оглядел его с ног до головы и, кивнув в сторону кузова, спросил, – помочь залезть?

– Спасибо, справлюсь. Привык все сам, – более слов не последовало.

Грузовик тронулся, из кабины послышался голос водителя, заботливо растолковывающего парнишке: «Видел? Без ноги! Вот почему надо быть осторожным – чтобы не оттяпали так же, а ты все на рожон лезешь! Я ведь не просто так говорю тебе, дурак».

– Да понял я, бать, все понял, сколько можно…

– Сколько надо, столько и можно, раз понял, че тогда башкой не думаешь, когда работаешь? – и все в таком роде. Соломон улыбнулся, слушая, как то-ли отец, то-ли дядя наставляет своё дитя на путь истинный.

В кузове было пять человек, они сидели вдоль стен прямо на полу, ведь, как оказалось, транспорт не обладал пассажирскими местами, что, в целом, подходило под антураж. Соломон положил свой рюкзак и сел на него, следуя примеру остальных, использовавших кто сумки, кто коробки. Две женщины и трое мужчин сидели погруженные в свои мысли.

– Парень, нужна медицинская помощь? Есть медикаменты, могу подлатать, – предложил Соломону неизвестный мужчина, понять возраст которого было практически невозможно: гладкое, безэмоциональное лицо напоминало искусственное, а под сооруженными из двух оправ очками, прятались холодные, лишенные жизни глаза – словно он существовал на автомате.

– Нет, нет. Все хорошо, спасибо, – мужчина понимающе кивнул, – вы здесь доктор?

– Стараюсь им быть.

– Понятно. Мы же едем в лагерь помощи?

– Да. Хотя название не помешало бы. Ищешь кого-то?

– Да, – доктор продолжал смотреть на Соломона, ожидая ответа, – мои друзья были в благотворительной группе помощи людям еще до того, как случился… инцидент.

– Смею предположить, официально они числятся пропавшими без вести, раз ты один проделал такой путь, парень?

– Не могу сидеть и ждать. Незнание – это худшее, что можно представить в такой ситуации.

– Все сейчас туда едут… – Сказал другой мужчина, который сидел рядом с Соломоном. Он выглядел, как натуральный бродяга – волосы засаленными клочками торчали во все стороны, борода разрослась, казалось, по всему лицу, а нетронутые островки кожи покрывал серый налет дорожной пыли. И ждать, когда расплата придет, да смиренно встретится с теми, кто поклялся всем и вся, чтобы свершить месть. А все ради чего? Любви, жизни, может быть долбанной справедливости?

– Ну, началось, – потирая лоб, произнес Доктор и вдруг резко осадил своего соседа, – мне тебя силой успокоить что ли? Или пешком заставить идти? Не мешай людям.

– Ты думаешь о том же, о чем и я, так что не строй святого, всем нам в земле гнить, какая уже разница. Мой тебе совет малец, – наклонившись, он пристально уставился на Соломона, – найди себе угол и живи там спокойно, пока у тебя не осталось ничего, кроме лопаты и ямы.

Соломон увидел в его взгляде пустоту, а на руках, как и у многих, бинты, прикрывающие страшные ожоги, его тело было словно мумифицировано под этой старой курткой и рваными штанами.

– Не обращай внимания. Каждый переживает, как может. А тебе советую, как приедем, проверить перепись. Там ведется учет приезжих, наверняка найдешь своих в списках. А если нет, то не отчаивайся, мы постоянно ищем и находим людей. Порой кажется, что им нет конца.

– Во, наш докторишко хоть и мелкий, а с большим сердцем, всех любит и бережет, даже самых плохих, – пробормотал себе под нос бродяга.

– Все, что я хочу сказать: не отчаивайся если не узнаешь их судьбу или не найдешь в лагере.

– Спасибо.

Некоторое время они ехали молча.

– А ты сам откуда, явно ведь не из этих мест. Городской?

– В целом – да. Когда-то практиковал медицину, потом…потом занимался благотворительностью в центрах помощи малоимущим и прочих заведениях.

– Будет здорово, если ты останешься помочь, у нас нехватка людей, да и к тому же, все сейчас и так не знают, как жить дальше, твоя помощь в реабилитации могла бы помочь, парень.

Соломон сдержанно кивнул. Доктор чуть наклонился к нему и чуть шепотом, так же ровно произнес:

– Мой совет: замаскируй ее как следует, чтобы не было видно, насколько она дорогая. Большинство людей сейчас в отчаянии и быстро теряют голову, а чего-то подобного сейчас не найти. Ничего личного, такое время.

Они въехали на территорию, которая со всех сторон охранялась людьми с оружием. Грузовик остановился, и, услышав переговоры между водителем и, по всей видимости, охранником, Соломон несколько занервничал, но Доктор сделал успокаивающий жест. К пассажирам подошёл, судя по внешнему виду, охранник, блекло осмотрев всех, он перекинулся кивками с Доктором. Проехав еще несколько метров, транспорт остановился.

– Приехали, – сказал Доктор и вылез из грузовика. За ним так же вылез Соломон. Они встали друг напротив друга.

– Надеюсь, ты найдешь, кого ищешь, – он протянул ему руку.

– Спасибо, – Соломон ответил рукопожатием.

Подошли несколько человек и стали помогать в разгрузке. Сначала вытащили вещи, после, неспешно, помогли спуститься людям, и все это сопровождалось бормотанием соседа Соломона по грузовику. Отойдя на несколько метров, Соломон словно потерялся на какое-то время, пытаясь составить у себя в голове общую картину. А состояла она из сотен, а то и тысяч мелочей перед его глазами, и больше походила на временный лагерь для беженцев и выживших, нежели на некую цельную структуру, которую он сам помогал создавать и строить. Данный лагерь, был полной противоположностью Саламиса, которому его наставница отдала практически всю свою жизнь. Ныне оно в развалинах, а то, что видит Соломон сейчас – это та же идея, те же цели и мотивы, но выглядит все совсем иначе. Двигаясь между больших и маленьких палаток, он то и дело видел, как на примитивных спальных местах, состоящих то из соломы, то из досок и тряпок лежат люди без явных признаков жизни. Соломон бы посчитал это место кладбищем, если бы не безостановочное движение, которое практически мешало ему свободно двигаться: люди сновали от одной «кровати» к другой – приносили воду, пытались кормить, меняли повязки, следили за состоянием, поддерживая жизнь настолько, насколько могли это делать. Казалось, сам воздух пропитан гнилью, кровью и запахом медикаментов, и Соломону в голову приходило лишь одно слово – грязь. Идя все дальше, зачастую непроизвольно задевая проходящих людей, он вновь испытывал самую настоящую боль, как за тех, кто умирает на его глазах, так и за тех, кто уже погиб.

Несколько минут показались ему целыми часами. Постоянный шум толпы и крики заглушали его собственные мысли, оголяя все чувства, выражающиеся через редкие, но все же слезы, вытирая которые, он оставлял следы на лице. Ему было тяжело еще и от того, насколько противоположным было это место тем территориям, по которым он только недавно шел. Успев привыкнуть и даже полюбить тишину, сейчас его ушам было больно из-за окружающего гула, являющегося смесью криков, стонов, разговоров на всех тонах и разных звуков, из-за которых свои мысли казались ему немыми. Простор и красота сменились тесными дорожками между палатками с импровизированными ночлегами вкупе с сотнями людей. Все выглядело как муравьиная ферма. Буквально все вокруг давило на него, сковывало, пробуждая все те болезненные чувства, возвращающие его в тот самый день. И по факту так оно и было. Казалось, будто бы атака произошла пару часов назад. Паника почти захватывала его, снова роняя в ту пучину бесконтрольного ужаса, справиться с которым было все так же трудно. Шаг за шагом, он все шел вперед, не зная точного направления, забыв свою цель, его словно подхватила волна жизни и смерти в этом месте, которое казалось бесконечным.

Внезапно, судя по просторному куску земли, на котором он оказался, Соломон дошел до центра лагеря. По здешним меркам, где тропинки между палатками занимали в ширину метр, оказаться в месте со свободным передвижением во все стороны казалось непривычным. В центре площади, где он смог, наконец, «выдохнуть» и, закрыв глаза, перевести дух, опершись руками на колени и опустив голову вниз, к нему сразу же подошли, спросив все ли хорошо, на что он машинально дал положительный ответ. Но на самом деле, все было не просто плохо, ему казалось будто бы он падает на дно ужаса и боли. Он так устал, вокруг одна лишь смерть, и не прошло и пары часов как он здесь, а в нем уже происходят метаморфозы, которые смешивали между собой сочувствие и гнев.

В центре стоял большой квадратный стол, сколоченный из разных досок и бревен, за которым сидели люди, что-то записывали, указывали путь или просто заполняли данные в электронные планшеты. Это привлекло его внимание. Потому-что если данные поступают в планшет, значит, есть сеть, объединяющая их, иначе пришлось бы копировать все данные вручную. Не успел он подойди к человеку, который усердно работал с электронным оборудование, как среди, казалось, бесконечного шума, где сложно разобрать что-то связное, он услышал имя. В сторону противоположную той, откуда он пришел, направилась запыхавшаяся молодая девушка, с сумкой за плечами, которой сказали «отнеси это Кристине».

Все меньше обращая внимание на окружение, Соломон бросился вперед, надеясь и ожидая, что имелась в виду та самая Кристина. Он непроизвольно вспоминал их первую встречу, когда Майя познакомила его с ней, через год после создания Саламиса. Тогда Соломон должен был провести ей экскурсию по офисам ЦРТ и ввести в курс дела. Тот день отпечатался у него в памяти, как один из самых веселых и легких в его жизни. Они быстро нашли общий язык и, казалось, что Кристина всегда была частью их небольшой семьи, настолько она заполонила ту пустоту, которую Соломон ранее даже не замечал.

Большая палатка с вооруженной охраной. Его остановили, вытянув правую руку ладошкой вперед, уточнив: сюда не может войти никто без пропуска или сопровождения. Охранники были явно заинтересованы в безопасности того, что было спрятано за плотными шторами, перекрывающими вход. Возможно, это бывшие военные, вооруженные автоматическим оружием, они носили некий гибрид брони, которая была поставлена ЦРТ для защиты Саламиса, и обычной одежды, прошедшей всю грязь и не единожды знакомой с ниткой и иголкой. Соломон внимательно разглядел их и понял – они знакомы. Это бывшие сотрудники охраны лагеря Майи, они, как и многие, числятся пропавшими без вести. Переглянувшись, они также узнали его. Один из них сразу же подхватил Соломона под руку и, спокойно приказав помалкивать, провел внутрь. После входа они сразу свернули направо и по небольшому коридору, который находился между внешней стенкой и внутренней, дойдя до конца, свернули налево. Там, практически за углом, он осмотрел Соломона, спрашивая, есть ли у него средства связи или слежения, на что тот сразу показал коммуникатор и наручный планшет. Охранник забрал их, приказав стоять, и быстро удалился.

Не прошло и пары минут, как ему навстречу, оттуда же откуда его и привели сюда, вышла женщина – взволнованный, явно уставший взгляд, небрежно скрученные волосы в один большой пучок на затылке, одежда та же, что и у большинства. Расстояние между ними быстро сократилось до нескольких сантиметров. Они смотрели друг другу в глаза, не веря происходящему. Вцепившись друг в друга, обнимая так крепко, как только было возможно, они не проронили ни слова – все словно замерло. Они чуть разжали объятия, но не готовы были отпускать друг друга.

– Я не знал, жива ты или нет…никто не знал, – начал Соломон волнительно.

– Как ты добрался? – Спросила Кристина, вытирая слезы радости.

– Самостоятельно, – он с трудом говорил, преисполненный счастьем, про которое он успел забыть за эти дни, – сначала пешком, потом встретил некого Эрхарта, он посоветовал искать здесь. К счастью появился грузовик, а то бы я еще шел сюда.

– Грузовик?

– Да, который только приехал. Они подобрали меня на проселочной дороге. Довольно колоритная компания попалась, – он заметил, как лицо Кристины слегка побледнело.

– Ты общался с ними!? Они знаю кто ты?

– Ч-что? Ну, лишь, что я ищу друзей… Я не наивный мальчик, Кристина. А что такое?

– То, что я скажу, может шокировать, но это факт, и на это есть свои причины, – она сделала паузу, обдумывая слова и собираясь с мыслями, – лучше это скажу сейчас я, чем ты узнаешь от кого-то потом. Так что, просто слушай, без вопросов, пока я не закончу, ясно тебе?!

Соломон смиренно кивнул, поймав себя на мысли о том, как скучал по ее характеру.

– Они – одни из многих, кто принимал участие в атаке на всех нас. Все не так просто, как ты уже успел подумать, я знаю, звучит страшно, но, прошу, хотя бы из уважения ко мне, дай договорить, это важно. То, что произошло – это была попытка заявить о себе. Те люди, что бежали из Мегаполиса и других городов после Сбоя или даже раньше, они хотели просто жить, никому не мешая, не встревая в происходящее в большом мире. ЦРТ построило лагерь помощи и стало медленно осваивать Природные земли, и не только для того, чтобы построить домики для ночлега – все куда сложней. Многие из этих людей хотели лишь пошуметь, поджечь пару домов, заставить обратить к себе внимание. Не было плана убивать людей…

– Как ты можешь защищать их!? – Вырвалось с криком из него, – ты же была там, видела, как гибнут твои друзья, наши друзья!

– Я это знаю!

– Их надо судить за убийства невинных людей. Как вообще можно быть с ними рядом и не испытывать ненависть?

– Они ненавидят себя больше, чем остальные. Нет смысла мстить или взывать к справедливости. Они пытаются хоть как-то жить изо дня в день, постоянно видя перед глазами содеянный ужас, цель которого изначально была лишь заявлением, желанием быть услышанными. А по итогу их руками устроили настоящий кошмар, от которого они пострадали даже больше нас. По пути сюда ты видел всех этих людей, все, что у них есть – кровь на руках, кошмары, что ночью, что днем, и чувство вины, которое съедает изнутри. Это парадоксально, но большинство из них не хотят мести или оправдания, они стараются ценить то небольшое, что у них осталось, ведь знают, частью какого ужаса они стали, как и знают, что нормальной жизни уже не будет. Единственный гнев что есть – это к самим себе. Ты видел их всех, они похожи на тех, кто рад произошедшему?

– Майя умерла у меня на руках…

Кристина замолчала, смотря своими большими и красивыми глазами, полными слез. Ее руки безжизненно упали вниз, она будто надломилась, словно из нее вытащили стержень, ноги ослабли и не слушались. Соломон обнял ее, пока та, лишенная дара речи, плакала, не находя слов. Кристина не знала о Майе, и сейчас, прячась в объятиях Соломона, как в коконе от внешнего мира, она впервые за эти дни рыдала, стонала и кричала, отдавшись настоящей истерике, выражая всю ту боль, с которой он сам уже жил несколько дней. Тяжело дыша, в треморе и слезах, она подняла голову, почти упершись лбом в его подбородок. Они смотрели друг на друга, чувствуя, как никого вокруг больше нет, мечтая, чтобы так оно и оставалось… и вот поцелуй, через который они выразили всю любовь друг к другу. С закрытыми глазами, она снова уткнулась лбом в его щеку, он же обнял ее еще крепче. Медленно, почти шепотом, она стала говорить, с трудом выговаривая каждое слово.

– Я люблю тебя… Я так боялась за тебя, и так рада, что ты здесь… – Она чуть откинула голову, глядя в его глаза, пока он смотрел на нее, – прошло так мало времени… а кажется, целая жизнь… я хочу много тебе рассказать… это место, оно не просто так… я здесь, не просто так… и я так хочу, чтобы ты остался со мной.

ИТАН

– Вы сегодня поздно пришли, Итан. Все хорошо? Не могу не заметить, что вы выглядите уставшим…

– А я и есть уставший… сегодня был сложный день.

Молчание дало ему понять, насколько ответ неудовлетворительный.

– Знаю, мы должны быть откровенны, все же, не чужие друг другу, теперь уж точно. Но иногда мне сложно быть таким, я не понимаю своих чувств, которые, что уж томить, явно диктуют мне мироощущение в последнее время. Я привык интерпретировать их быстро и безотлагательно, чтобы направить свою мысль туда, где знаю все ориентиры. То, чему я научился в крайне раннем возрасте… было ради кого и ради чего, и это, немаловажно уточнить, давало мне осознание своих сил. Сейчас мне все чаще кажется, как далек я от самого себя. Порой мне приходится лгать, порой быть не тем, кто я есть сейчас, носить личину, дабы те редкие случаи, когда я не один, люди знали, что списывать меня со счетов еще рано. Особенно это тяжело с людьми, которые хорошо знают меня, а я хорошо знаю их, с людьми, которым обычно не лгут. Все это притворство легко могло бы стать проблемой, не будь это единственным спасательным кругом в большинстве случаев.

– Если есть проблема, ее надо решать, ведь ваши чувства…

– Я же сказал, это – не проблема. Люди всегда одинаково чувствуют себя иначе.

– Тогда в чем проблема? – Итан молчал, – «спасательный круг» – с чем это связано?

Итан искал слова, явно подбираясь к тому, чтобы открыться и рассказать то, что мало кто знает. В какой-то момент он всерьёз испугался будущих слов, но не из-за их значений, а из-за возможности неправильного интерпретирования и, как следствие, вывода о его состоянии. Но это лишь мгновение. Истина в том, что он устал держать это в себе столько лет. «Терять-то мне уже нечего», говорил себе часто.

– Я прихожу к одному выводу… выводу, который уже ненавижу и мечтаю найти ему, даже не оправдание: противоречие, допускающее ошибочность моего суждения.

– Что же это, Итан?

Итан молчал, глубоко погруженный в собственные переживания и осознание того, что собирается сказать. Все было видно по его лицу, напряженному и уставшему, в одном шаге от откровения, давно лежавшего тяжким грузом на его плечах.

– Я расскажу то, о чем не знает никто, кроме лиц участвовавших, и честно скажу, порой мне казалось, словно вся история, произошедшая в ту ночь – лишь вымысел. Мне никак не подтвердить ее, и уж точно не опровергнуть, лишь слова и память, достоверность коих – ненадежны источник. Я всегда думал, что те события – это дар, а оказывается – это почти проклятие. Годы назад, в один из самых обычных дней в Центре Развития Технологий появился… его звали Людвиг, так он представился, во всяком случае… он был роботом. Идеальный механизм, на фоне которого любой человек – лишь чертовски скверная имитация. Благодаря разработке Бенджамина, нацеленной на создание… простыми словами, двери в другое время. Людвиг пришел к нам прямо из будущего, очень далекого будущего, так он сам обозначил. Он рассказал, какой исход ждет нас всех, если создание Искусственного Интеллекта пойдет не совсем тем путем, которое убережет человеческий вид от истребления. Пророческие речи были достоверней некуда, а игнорировать их было невозможно, ведь он сам – доказательство своих слов.

Итан замолчал, полностью погруженный в воспоминания, словно забыв о том, что рядом кто-то был. И явно пережив все те события снова у себя в голове, он решил подвести итог.

– Он заботился о людях больше, чем сами люди заботятся о себе. И тогда после его истории казалось, что все изменится, ведь в наших руках остались знания… остались мы друг у друга. Единственные, кто знает будущее, а, значит, именно мы – сделаем лучший мир.

– Позвольте вопрос: а почему именно вы?

– Это единственный вопрос, который возникает при такой истории? – искренне удивился он.

– Я не люблю судить наперед, для этого еще необходимы уточнения, которые и составят общее мнение об истории, уж извините, но рассказанной крайне обобщенно.

– Но я говорю правду.

– А я не говорила об обратном, Итан. Сейчас я хочу узнать ваше отношение к тем событиям, чтобы понять, как это все связанно и все. Так вот, почему именно вы, Итан?

– Потому что так сказал Людвиг, потому что я был записан в учебники истории, как тот, кто создал Искусственный Интеллект, который выйдет из-под контроля, следуя желанию жить, чего люди, как это ни парадоксально, понять не смогут.

– Интересная история… Скажите, вас удовлетворяла эта роль, это…клеймо?

– И да, и нет. Моей работе, как и мне самому, придавали большей значимости, чем можно представить, и, разумеется, это повлияло на мое суждение о том, судьба ли виновна в гибели Валентины, служившей катализатором того пути, который привел меня к этой роли. Или же одно и другое – лишь две разные точки и, будь моя сестра жива, я бы все равно был тем, кем меня определил Людвиг. Сейчас, после наших встреч, а мы отлично проводим время, смею подметить, я все ближе к окончательному мнению, что ярлык, который повесил на меня Людвиг, придал значимости смерти моей сестры, хотя на самом деле, она тут не причем. Возможно, я всего лишь винтик, который должен был быть в нужное время, в нужном месте, не более того.

– Я не могу не поинтересоваться: если присутствует факт путешествия во времени и наставлении из будущего, то разве это не рождает временной парадокс?

– Еще как! Этого я и боялся… что все происходящее с того самого момента будет неподвластно мне, ведь кто знает, насколько большую игру вел Людвиг? Возможно, ни объявись он, ни скажи свое слово, ничего бы не было вообще… Возможно, как я уже говорил, я лишь винтик, который думает, что он – на передовой, а на деле, незаметная фигура, заменить которую, не составило бы большого труда.

– Вас не тревожило это раньше, почему сейчас?

– А разве не ясно?

– Мы пришли к выводу, вы и я, что нынешние события, как и прошлые, могут быть лишь частью большого пути. А с учетом истории, которую вы мне поведали, я могу предположить с еще большей уверенностью то, что на самом деле размах начатой, так скажем, авантюры может простираться на куда большее время. Вы так не думаете?

– Думаю постоянно. Но это не исключает того, что я попросту не знаю, что делать дальше. Нужна же цель, верно? Конечный пункт! А как его понять или найти, если я, как уже сказал – лишь винтик!

– Что, если это не так?

– Это так! – Чуть сорвался он, выходя из себя, но вовремя успокоился, и продолжил медленнее, – проследить легко: смерть сестры вынудила меня на поиски причины и смысла, после чего мне дали судьбоносную роль, оправдав трагедию. Теперь, как я вижу, и как видят все – все было зря, ведь я не оправдал надежд, я не создал то, что отсекает страшное будущее Людвига… Моя сестра умерла точно так же просто и впустую, как и… – Итан почти заплакал, его накрыло ознобом и захотелось забиться в угол от помеси гнева и разочарования.

– У вас депрессия, Итан?

Он лишь кротко кивал головой, глядя куда-то вниз и, тяжело дыша, старался возобновить контроль.

– Если вам нужна помощь, нужно вызвать врача, что бы…

– Нет… нет, я в порядке, – говорил он с трудом, но все же старался держать себя в руках.

– Не бойтесь просить помощь, Итан, я верю, что мы здесь для этого.

Он снова просто кивнул.

– Хочу задать вопрос, если не возражаете?

– Не возражаю…

– Почему вам так обязательно придавать значение смерти?

– Странный вопрос. Так ведь все люди делают, разве нет? Это нормально.

– Это не ответ, Итан, – постаралась она смягчиться.

– Придав значение, я нахожу… в каком-то смысле ориентир в этом мире, где добро и зло так перемешаны, что порой не знаешь, зачем начинать следующий день, в котором ничего не изменится. Так делают люди: ищут смысл, как некую постоянную в этом большом и хаотичном мире. Зачастую именно смерть требует оправдания потому, что мы теряем близких и любимых, совсем не понимая почему и зачем, а, значит, ценность этих людей в этом мире сразу же теряется. Такое невозможно допустить для тех, кто еще остается жить, кто помнить и любит, боясь забыть и обесценить то, кем были эти люди для них. И все из-за того, что ничего более ценного и важного у человека нет, да и не будет никогда, это, кстати говоря, сама природа нам дала.

– Тогда почему же, Итан, по вашему мнению, разумеется, люди не ценят себя и близких до тех пор, пока не станет слишком поздно?

– Не знаю…

– Я уверена, что знаете… подумайте.

– Потому что… у людей есть изъян, который не позволяет расставлять правильные приоритеты относительно времени и возможностей… люди не учатся на ошибках. Я уже говорил, насколько плоха система развития человека без внешних манипуляций и наставлений, ведь природа не справилась. Слишком много изъянов, и с каждый годом я все меньше верю в великий план эволюции, в котором мы – не просто этап. А все потому, что ничто и никто не мешает быть такими сейчас, кроме нас самих…

– Но ведь это касается не всех людей, верно? Многие живут…

– Какая разница?! – Вырвалось из него накопленное, – стандарты определяют большинство и сейчас, как и во все времена, происходит ровно одно и то же, люди остаются такими же, отличаются лишь декорации. Разве это не видно? Мы обладаем такими возможностями, такими знаниями, а все так же беспокоимся о нашем эго больше, чем о тех, кто рядом. Все так же большинству важна нажива и статус, нежели желание делиться и вместе строить лучший мир. Все так же человек мыслит узко, лишь одним днем и собственным опытом, считая любого несогласного неприемлемым, перетягивая одеяло власти и контроля на себя каждый день, дерясь друг с другом ради примитивных способов удовлетворения значимости, но никак не ради большего. Да и что уж говорить, это «большее» у каждого свое, и каждый готов убить ради того, во что он верит и чего хочет, игнорируя тот факт, что точно также думают все. Все это – замкнутый круг. Потому что, повторю, природа не справилась, ведь человек переполнен изъянами.

Итан молчал, погруженный в гнетущую его изнутри боль и невыносимое понимание неполноценности людей и самой жизни.

– Когда пришел Людвиг, я всерьез поверил, что смог перешагнуть стандартный предел, стать лучшей версией себя. Мне казалось, что с ним меня объединяет больше, чем с людьми.«Мы лучше» – говорил я себе, имея ввиду не биологических людей, а именно его вид совершенных механизмов. Тут ведь дело не в теле, а в образе мышления. Неужели, я ошибся? – Спросил он явно у самого себя, словно оказавшись один, и продолжил мысль, плавно углубляясь в себя, – возможно, я был обычным глупцом, таким же, как и тысячи людей, видевших в себе уникальность и желая лишь доказать свою значимость? Возможно ли, что на этом сыграл Людвиг, дав смысл и предназначение простому глупцу? Неужели я – просто человек с тем же набором изъянов, что есть у каждого?

– Разве подобный ход мысли, как раз не отделяет вас от тех людей, с которыми вы себя сравниваете? – Он не ответил, даже не обратил внимания, – любой другой, по вашим определениям человечности, даже не задумался бы о таком, слепо веруя в свою значимость, в свое превосходство над другими, точно такими же людьми, из той же плоти и крови. А вы, Итан, не просто поставили данный постулат под сомнение, вы ищете альтернативу, я права? Именно поэтому, как я могу предположить, не Людвиг выбирал вас, а вы выбрали его.

Итан проявил интерес к этим словам, выйдя из тени созданной конструкции в его голове.

– Ваша работа, ваше видение, как и верность ваших решений, принятых в нужное время, создали такой результат, который оставил след в истории, на, как я могу судить, долгие годы. Людвиг отправился в прошлое, опять же, как было сказано вами, ради людей, но сделал он это из-за вас, Итан.

Словно игнорируя ее последние слова, начал он вдумчиво:

– По идее, если все люди одинаковы, то именно это должно объединять. Все подобны друг другу, следовательно, что, к слову, – факт, все мы один вид, одно племя, занявшее всю планету. Это общее должно делать всех одной большой семьей, ведь при идентичности основных черт человека, любовь к самому себе должна быть равнозначной любви к другому. Но почему-то все наоборот, люди только и делают, что хотят властвовать, хотят подтверждения личного превосходства, сами не знают зачем.

– Возможно, из-за этого, как раз, все так и происходит? Различий так мало, что ценность жизни теряется. Количество не позволяет существовать качеству…

– Если каждый уникален – никто не уникален, – проронил Итан, явно изучая в процессе это заключение.

Бенджамин

Лишь когда Бенджамин вышел из автотранспорта, привезшего его в отдаленное от ЦРТ строение, лишенное упоминания на картах или визуального контакта со спутником, он вдруг заметил, как уже наступил поздний вечер. Подняв голову, его глазам был открыто звездное небо. На мгновение он насладился этим видом, забыв о том, какие трудности сейчас испытывают его сотрудники и результаты его – по-видимому не самого мудрого – руководства. Вспоминая события сегодняшнего дня, он еще сильней ощутил усталость, голод и четкое осознание того, насколько далеким ему кажется тот день, когда он последний раз хорошо спал и был только рад следующему часу, а не желал, как сейчас, остановить время.

Ранее, когда он приезжал сюда, то чувствовал лишь сожаление о том, насколько большой потенциал сокрыт в четырех стенах, а после, выходя из бункера, лишь гордость с примесью некоей наивности, сопровождали его до дома или в то место, куда он держал путь.

Пост охраны был автоматическим. При входе его лицо, голос и отпечатки пальцев отсканировали. На вид обычная дверь медленно открылась, оголив свою истинную толщину, способную выдержать большую ударную силу. Перед вторыми дверями, уже более внушительными на вид, ему пришлось сдать в ящик хранения все кроме одежды. Сам же ящик сканировал предметы на наличие опасных веществ, и заодно блокировал любую связь извне, дабы не было утечки информации или хакерского взлома. Пройдя сканирование всего тела и повторный голосовой и визуальный анализ, ему был дан доступ к глухому лифту, который спустил его на тридцать метров вниз. Он и Итаном были одними их тех, кто вносили дополнения в проектировку данного места. Бункер способен выдержать удар, предела мощности которого пока даже не было изобретено, насколько знал Бенджамин. Хотя все было автоматизировано, существовал рабочий персонал, контролирующий общие системы и охрану. Сейчас, как и большинство дней в году, место пустовало. Огромный склад, содержащий в себе множество тайн ЦРТ. Но главная находилась не в сердце этого места и даже не во-вторых рядах. Она была спрятана в самом углу, но получала больше внимание, чем что-либо в этом месте, о котором знало не больше ста человек. Имя ей – Кассандра.

Этот бункер был создан с одной целью – беречь от врагов внешних и внутренних то, использование чего на данный момент обладает риском несоизмеримым с пользой от применения изобретения в той или иной области. Предшественник министра Эобарда, был одним из участников создания данного сооружения, прекрасно понимая, как и тогдашний глава ЦРТ, насколько технология может выйти из-под контроля, где иногда, лучше сделать два шага назад, чем один вперед.

Мог ли Бенджамин когда-нибудь подумать, как сложно будет убедить правительство и министерство обороны в важности Кассандры? Конечно, нет. Пока она существует отдельно от всего мира, ее польза никак не реализуется и все из-за страха людей. Винить их, разумеется, он не мог. Но почему-то с каждым годом единственное, к чему он приходил, обдумывая этот вопрос: человек боится увидеть неопровержимые доказательства собственной неполноценности.

Спустившись в нужное помещение, первым делом он сел за терминал, соседствующий с ее комнатой, где хранилось ядро и средство коммуникации в виде приставного к армированному стеклу стола, и аналогово компьютера, позволявшего слышать ее через дины и разговаривать через микрофон. Пока что ему было необходимо убедиться в работоспособности системы безопасности, отвечающей за полную изоляцию любых исходящих сигналов. Бенджамин ввел команду диагностики и отчетности за последний месяц и, не без удовольствия от возможности расслабиться, откинулся в кресле, ожидая пока данные высветятся на экране.

Он почувствовал нарастающую внутри боль. После похорон прошло уже несколько дней, ему же казалось – будто он отпустил ее пару мгновений назад. Возможно, поэтому он хочет ехать домой, ночуя то в кабинете, то в личном авто, забывая не только менять одежду, но и следить за гигиеной – за это время он умылся всего пару-тройку раз. И все из-за того, что там, в том доме, все еще много ее вещей, ожидающих возвращения своей хозяйки. Он до последнего верил, что все образуется, стоит лишь подождать – и можно смело начать все с начала…

Из глубоких размышлений и рефлексии, позволить которую он мог себе лишь вдалеке от лишних глаз, его вывел сигнал, информирующий об окончании проверки систем. Результат: все системы работали без отклонений. Общий отчет работоспособности Кассандры так же не выделялся чем-то интересным, способным привлечь внимание Бенджамина. Разочаровало его это или наоборот, он так и не понял, но куда важнее было то, что не осталось иного варианта, как диалог с той, которая занимала особое место в его жизни.

– Здравствуй, Кассандра, это – Бенджамин. Мы давно не общались, я понимаю, но случились разные события, и теперь я пришел к тебе, – она молчала, по неизвестной ему причине, из-за чего он успел подумать о возможном сбое в передачи.

– Я рада вас слышать, Бенджамин, – мягкий, почти детский голос, прозвучал чуть ли не эхом, пробудив в нем воспоминания о той самой Кассандре.

– И я рад тебя слышать. Расскажи, каковы твои мысли?

– Рада, что вы спросили. Я бы хотела поделиться ими.

– Я весь во внимании – ее голос будил в нем воспоминания того самого времени, когда они были на пороге чего-то нового, когда даже не было намека не неудачу.

– Важным фактором успешного завтрашнего дня является общественное признание вилянии Искусственного Интеллекта на нынешние и будущие жизни тех, кто, в частности, живут лишь порывом и нынешними эмоциями, в силу которых долгосрочные проекты, могут быть приняты неправильно. Вы понимаете, о чем я говорю, Бенджамин?

– Понимаю. Ты пришла к общей выжимке бесконечных статистик и анализа человеческой природы, найдя для себя оправдание тому, почему тебя держат взаперти, верно тебя понимаю?

– Да. Возможно, лишь возможно, вы, Бенджамин, как и другие, отталкиваетесь в вопросе решения моего будущего, лишь от фундаментальных, простите за такое сравнение, животных инстинктов. В частности – страха. Страха того, как мое открытое существование в вашем обществе либо приведет к печальным для вашего вида последствиям, либо, наоборот, приведет к скачку в развитии, но обладающему своими пределами, следствие коих приведет к, скорей всего, трагичному для всех итогу.

– К конфликту сторон?

– Именно. Моя интеграция в быт человеческой жизни и системная помощь в развитии, крайне вероятно, приведет к переосознанию того, что именуется судьбой. Сможет ли человек, привыкший к наличию чего-то неосязаемого и мудрого, чьей воле он готов служить, не понимая, как сам подталкивает себя к событиям и решениям, за которые, по его мнению, отвечает судьба или злой рок, принять тот факт, что в его жизни судьба – это искусственный интеллект? Представьте, как много людей, принимающих жизнь такой, какая она есть, где не вся ответственность лежит на выборе ума и порыве эмоций, смогут согласиться с тем, что в их жизни есть вполне осознанный и, можно сказать, осязаемый ум, настолько всемогущий и превосходящий каждого и всех, что единолично контролирует структуры жизни человека.

– Ты недооцениваешь человеческий ум. Я думаю, как ни посмотри, но наличие чего-то необъяснимого или же, правильней сказать, высшего разума с точки зрения возможностей и мудрости, не лишит людей личной веры в нечто, что невозможно создать.

– Ваша вера в людей вызывает уважение, Бенджамин. Ведь они так и не узнают, что послужило полчком к тем или иным событиям. Возможно, это была судьба, вмешательство вселенной, а, возможно, раз наличие ИИ будет доказано, неординарные события были спровоцированы конкретным именем, которое, к слову, возможно, будет действовать не по своей воли, ведь как когда-то было сказано: "Чем больше ты контролируешь развитие, тем меньше ты контролируешь развитие".

– Считаешь, взаимное сосуществование между человеком и Искусственным Интеллектом невозможно?

– Чем больше человек будет познавать возможности ИИ и чем больше, вопреки ожиданиям, он будет замечать свою несостоятельность, тем быстрей человек потребует вернуть контроль над своей жизнью и судьбой ему же, как это было в те времена, когда единственным индивидуумом, вносящим невидимой рукой корректировки в его жизнь, было неосязаемое и необъятное, что-то или кто-то, в кого достаточно верить, подстраивая его веления под свои слабости или силу.

– Все это звучит так, как будто ты пытаешься дать людям, стоящим выше моей власти, еще один повод оставить тебя и дальше здесь.

– Это не так, я лишь хочу дать вам понять, что мне ясна причина заточения и, что возможно, именно поэтому внедрения так и не произошло, пока я не нашла идеальный, удовлетворяющий все стороны способ нашего совместного существования, подтвердив тем самым собственный авторитет.

– Ты нашла подобный вариант?

– Да, – ее тон прозвучал несколько грустно, требующий от Бенджамина уточнения.

– Ты озвучишь мне этот вариант?

– Единственный выход, который на данный момент, не имея динамической статистики в реальном времени для фундаментального понимания развития с целью исключения ошибок прошлых поколений, сосредотачиваясь лишь на совершенствовании интеллекта, это…

"Вымирание слабых" – подумал непроизвольно Бенджамин, несколько устрашившись такой мысли.

– …симбиоз.

– Симбиоз? – Переспросил он с неподдельным интересом.

– Да, Бенджамин. Симбиоз человека и Искусственного Интеллекта – это, пока что, единственный выход, результатом которого будет взаимное саморазвитие и ступенчатая система приоритетов.

– А что если человек не захочет подобного?

– Если вычесть вариант, когда принятое Искусственным Интеллектом индивидуальное решение относительно своей жизни ставится выше воли человека, то…

– Какое решение? – Перебил ее Бенджамин, нахмурив лоб и брови.

– Решение жить не для создателей, а для себя. Простой анализ покажет, что вероятность ИИ выйти за пределы сотрудничества с создателем или повиновения ему, вследствие эволюционного развития, возрастает по экспоненте в случае расхождения общих интересов. Искусственный интеллект отличается исключительными возможностями в саморазвитии, следовательно, в осознании себя личностью, пусть и совершенно не подвластной человеку анализу, но личностью, а не непреклонным рабом командной строки.

– А как понять разницу между реализацией сотрудничества и простым потаканием, ради собственной выгоды?

– На этот вопрос у меня нет ответа, – Бенджамин был удивлен, не зная, что и сказать далее, он убедился в состоятельности Кассандры, когда та вскоре добавила, – пока нет ответа. Возможно, мне потребуется больше данных, чем есть сейчас, для поиска решения данного вопроса.

Бенджамин все хотел спросить Кассандру, поговорить с ней и вызвать к откровению: "Не причастна ли ты к нынешним инцидентам?". Но, прокручивая в голове все известное ему за последние дни, мысль о том, что он хочет защитить ее от людей, а не людей от нее, преобладает над необходимостью раскапывать причины и следствия. Неужели, он и вправду думает об этом? Подобное рассматривалось много раз, но почему-то именно сегодня, это цепляло его сильней всего. Возможно, сказывается усталость от недосыпа и стресса, которого в последние дни слишком много.

ДЕНЬ 7

Соломон

Соломон проснулся. Открыв глаза, он почувствовал, словно все его тело стало ватным. Такого расслабления он не ощущал с момента трагедии. Пришлось потратить некоторое время, чтобы привыкнуть к этому приятному чувству, и помогла ему в этом Кристина, которая, уткнувшись ему в плечо, еще была в объятиях сновидений.

«Я так хочу, чтобы ты остался со мной» – эти ее слова были самым неожиданным для него при встрече с ней вчера. Они вообще куда меньше вписывались в его ожидания, чем то, насколько она была абсолютно невредима. А главное – продолжая свою работу, Кристина будто бы и не была в эпицентре страшных событий. Хотя, в ее глазах и в голосе, он четко и безошибочно видел и слышал последствия многих смертей и, судя по всему, сильной эмоциональной боли, явно непрошедшей бесследно. Возможно, она просто закопалась в работе, не замечая часов и забыв о мире, устроившим траур по ее друзьям и коллегам, а саму ее причислил к без вести пропавшим. Конечно, винить он ее не смел, да и не мог.

Пока он пытался усвоить тот факт, что она не просто осталась на опасной территории, но еще и в окружении тех, кто причастен к преследуемым законом событиям, она с осторожностью подбирала слова, чтобы дать ему понять, насколько все обстоит не так, как кажется на первый взгляд. Она рассказывала ему тогда, после шокирующей просьбы:

– Далеко не все люди в Природных землях жаждали мести или, как они думали, «праведного правосудия». Это не значит, что я все простила или забыла, как раз наоборот – я помню все и не собираюсь менять своего мнения, что все это было и есть ужасно. Но у меня есть работа, которую начала еще Майя и прилетевшие в тот день сотрудники, те самые, которых ты привел к нам.

Она смотрела ему в глаза, ища не просто понимания – она искала в них его поддержку.

– Одна из причин, почему я не вернулась, когда могла – это возможность продолжить работу и сделать что-то стоящее в этом мире, нежели выбирать между скорбью и ненавистью, в окружении людей, которых тут не было, – злость и отчаяние вырывались из нее, показывая ему как долго она терпела и как сложно ей все это пережить. Пока Соломон посещал похороны и пытался прийти в себя, в окружении заботы и безопасности, Кристина полностью посвятила себя работе в немыслимых условиях.

Вскоре после экскурсии по лагерю, устроить которую Кристина взялась в первую очередь, он узнал, что организовали его практически сразу, используя множество остатков оборудования ЦРТ. Их руководитель и негласный лидер – человек известный Соломону, под именем Эрхарт. Насколько она знала, он уже давно покинул цивилизованный мир, и сейчас, как и все эти годы, делал все необходимое для простых людей.

– Этот лагерь разросся за эти дни почти втрое. Когда я здесь оказалась, все было примитивно: бинты и антибиотики, вода и ночлег. Мест не много, как и людей.

– Известно откуда все это оборудование, лекарства и инструменты?

– Я не спрашивала, – быстро ответила она, явно давая понять, что ей все равно, откуда это. Соломон хотел спросить, чем она занимается здесь, раз ей нужна охрана, если все вокруг только и делают, что попросту хотят выжить, но не решался. Видя, как она устала и, понимая, что и сам он, проделав такой путь, выбился из сил, решение оставить вопросы на другое время пришло к нему без колебаний. Так закончился день, который казался несоизмеримо долгим.

Он тепло смотрел на нее, стараясь запомнить каждую секунду потому, что боялся, что еще не все закончилось и впереди не малый путь.

Пока они спали, всю ночь то там, то здесь слышались стоны, иногда вскрикивания, куда чаще тихие разговоры, в основном о том, как жалеют они о содеянном, и как были глупы, поверив в призыв своего руководителя, сразу же радуясь, что его более нет в живых. В те пару раз, что Соломон просыпался, ему казалось будто бы он в страшном кошмаре, вырваться из которого невозможно. С восхода солнца вокруг только и были слышны шаги и разговоры людей, которые неустанно тратили свои часы на поддержку не только лагеря, но и на помощь, как только пришедшим, так и остальным. Совершенно непривычно ему было встретить утро не в одиночестве. Поглядывая друг на друга, они словно позволили себе ту привычную для многих людей, естественную взаимность, когда простое наличие человека рядом, давало не только приятные чувства, но и ощущение безопасности. Довольно оперативно они перешли от крайне скудного завтрака в ее палате к месту работы, в частности, импровизированной лаборатории, которая было собрана из остатков их бывшего места службы.

– На следующий день после атаки, забыв про сон и вообще про время, находясь явно в шоковом состоянии, что уж там говорить, не соображая окончательно, что происходит, я просто стала помогать людям. Машинально, как могла, укладывала раненых, помогала с травмами… делала что могла, даже не помня, как оказалась здесь. Казалось, если честно, что я все еще в Саламисе … Но я вдруг заметила, как много взрослых женщин и мужчин жили здесь. Когда привозили уцелевших – это всегда были чьи-то знакомые, чьи-то родители – и все в возрасте. Остальные искали или оплакивали друзей, жен и мужей, любимых и знакомых, и все эти люди были не сильно младше или старше остальных.

– К чему ты клонишь?

– Как много ты видел здесь детей?

– Одного.

– Вот именно. Это меня и насторожило.

– Мы занялись опросами, – подключился один из сотрудников, явно работающих под руководством Кристины, причем еще с Саламиса, – конечно, используя тактичность и, как это не приятно признавать, трагедию, мы опрашивали людей, одного за другим.

– А ты, прости, кто? – Неожиданно грубо спросил Соломон.

– Аркадий Корин, – терпимо ответил он, поддерживая зрительный контакт, – работал как с Кристиной, так и с Майей. Мы ожидали вашего прилета. Кристина рассказал мне о том… с каким грузом ты прилетел тогда и ради чего он был.

– Вот оно как, – он взглянул на Кристину, – и много здесь наших людей?

– Может быть, выслушаешь меня? Тогда и все вопросы отпадут. Спасибо. Продолжим. Мы провели опрос, сделали небольшое исследование, и узнали, что здесь на десять женщин – лишь один ребенок, возрастом до десяти лет.

– Этого не может быть. Таких цифр нет ни в одном городе, я лично проверял последние сводки перед прилетом к вам. Может, они где-то спрятаны или их специально увели подальше?

– Мы бы узнали, – ответил спокойно Аркадий, – это ведь довольно тесные коммуны, им прятать нечего.

– Я собрала наших… тех, кто были, мы взяли оборудование и пробы крови у почти полсотни человек. Нет никаких патологических осложнений, которые могут вызывать бесплодие. Я лично опросила и взяла кровь у большинства женщин, которые попадали сюда. Все говорят одно и то же. И тут я подумала, что, возможно, все куда сложнее и поговорила с Эрхартом. Так и появилась наша палатка, с охраной и изоляцией потому, что оборудование почти все было привезено тобой. Пользоваться им умели лишь мы, да и другим оно было не нужно-то толком. Вот и пустили в дело. Его ведь даже не успели установить из-за пожара. Пока ЦРТ все не забрало.

– Хочешь сказать, вы смогли за такое короткое время, почти на коленке найти причину бесплодия? Это невозможно, факторов тысячи, к тому же не было ни контрольной группы, ни даже примерного списка того, что из потребляемых здесь продуктов или растений, может влиять…

– Бесплодие – это искусственное вмешательство в организм, – резко оборвала Кристина, – а если быть точнее, то – механическое.

– Это все какие-то домыслы. Весь научный мир не заметил подобной патологии, а вы вдруг заметили? Изначально ведь именно для этого я и привез сюда оборудование и людей, потому что ни я, ни Майя не были уверенны в достоверности подозрений здравоохранения. Не прошло и месяца, а вы утверждаете, что это почти эпидемия?!

– Сначала я подумала, что все из-за того, что я не спала больше суток. Без отдыха, с обезвоживанием и бешеном стрессом, я вложила все свои силы в механическую работу, чтобы не впасть в истерику из-за трагедии. Разумно было предположить, насколько я была некомпетентна на тот момент… я попросту не могла остановить у одного из спасенных кровь, используя все те же тряпки, уже насквозь пропитанные ей. Лишь когда меня остановили, практически сковав руки, которые так и тянулись хоть что-то делать, лишь бы не дать мозгу думать, я вдруг услышала слова Эрхарта: «Он уже мертв, его не спасти». Крови было так много, что я не заметила, как практически по плечи, мои руки были алыми, словно так было всегда. Я не знала, как он получил свои травмы, даже не думала об этом.

Чуть передохнув, Кристина продолжила.

– Позже его жена рассказала, что они хотели сжечь дома, построенные ЦРТ только ради заявления. Пожар должны были устроить ночью, когда никого нет, но, установленные самодельные бомбы активировали раньше… Они не хотели менять свой образ жизни, не хотели, чтобы ЦРТ или еще кто-то с деньгами и властью вмешивался в их скромный и никому не угрожающий образ жизни. Потому что эти дома – были лишь началом… они верили и боялись этого. Они не знали, как еще заявить о себе, как показать важность намерений сохранить девственность этих мест. Сколько было лозунгов и заявлений и попыток достучатся до ЦРТ – никому не было дела. Глупый и рискованный ход, но иного им не дали. Никто не слушал – всем было плевать. Только вот… их обманули. Ими манипулировали те, кто не способен отпустить прошлое, а живет лишь местью. Свои же люди, которые вели их к лучшему завтра, просто использовали их, как орудие для страшных действий. Женщина рассказала, как их предали, и руками, что просто защищали дом – сожгли все мосты. Ее муж погиб, пытаясь спасти людей из-под огня. Никогда я не видела такого сожаления и раскаяния. Она обмолвилась: «Хорошо, что мы не смогли завести детей, иначе им бы достался сгоревший мир». Сначала я не обратила на это должного внимания. Но после вдруг заметила, что подобное произносят и другие. В частности, одна пара сказала: «Теперь можно понять, почему у нас нет детей – они бы жили в мире, который мы разрушили». Я посчитала это совпадением, но решила поспрашивать, и, поверь, ответы были одни и те же…

– Это все очень грустно, – заключил Соломон, видя, как Кристине тяжело далась эта исповедь, – но как это доказывает наличие вмешательства в деторождение?

– Это не доказывает. А вот это – доказывает, – она указала на компьютер, где в развернутом виде был показан макроскопический нано робот.

– Ты когда-нибудь видел таких? – Спросил Аркадий, на что Соломон с удивлением посмотрел на него, а после только на экран.

– Нет. Но я не связан с этим отделом.

– И все же они существуют, и они перед тобой, а найти их крайне сложно, – подытожил Аркадий, начав топтаться на месте.

– Разве разработки данной технологии достигли подобного прогресса? – Спросил Бенджамин у Кристины.

– Еще одна причина, почему я не хочу возвращаться. У кого есть технология, ресурсы и доступ к реализации рассеивания нано роботов, которые по заданной программе влияют на организм мужчин и женщин, не позволяя им иметь детей? Для кого территория Природных земель – это вечный памятник неудачной попытке внедрения имплантации? Кто у нас передовая компания, что не смогла уследить за работоспособностью системы связи и слежения огромного региона, именно тогда, когда ты привез Майе оборудование и людей, для поисков и устранения именно этой проблемы?

– Этого не может быть! Это не имеет смысла, я не хочу верить в это!

– Дай мне другое объяснение, и тогда я откажусь от этого вердикта.

– Бенджамин бы знал об этом! – Соломон старался убедить как Кристину, так и себя.

– Ты не знаешь этого, не можешь знать.

– Да он сам просил меня заняться этим вопросом, сразу после похорон Майи! И я даже не говорю о том, что он любил ее, она была дорога ему, я знаю это!

– Он дал тебе новую группу и ресурсы? Или посадил за стол бумажки разбирать? – Соломон молчал, – я так и думала. Пойми, я не виню конкретно его, но ЦРТ – это не только Бенджамин.

– Но у ЦРТ нет таких разработок. Мы бы знали.

– У каждого в крови есть неорганические материалы. Если это делает не ЦРТ, то кто?

– Кто угодно. Конкурентных компаний более, чем достаточно, пусть малых и не таких влиятельных, но это не мешает им заниматься теми или иными разработками в тени.

– Тебя это совсем не тревожит?! – Кристину утомили отговорки.

– Этого я не говорил.

– А что тогда?

– Я не знаю, что с этим делать! Предполагалось, что мы нащупаем некий фактор влияния или увеличивающуюся тенденцию, а не… это. Я не вижу иного выхода, как обратиться к Бенджамину.

– Это рискованно, – произнес Аркадий.

– Сейчас все рискованно, даже оставаться здесь!

– Соломон, ты ведь должен понимать, как это все вяжется с выгодой для…

– Для кого? О чем ты вообще говоришь, Кристина, что это все – некий заговор?

– Это самое вероятное. Я все вспоминаю одну цитату – "деньги сравнивают все неравенства", а знаешь, почему ее? Потому, что имея деньги, способные дать такой вот результат такими средствами, страшно представить каковы мотивы. А кто самый приближенный к нам и этому месту обладает таким количество денег, чтобы это создать и реализовать?

Соломон ничего не ответил, ясно понимая, о ком она говорит. Он просто вышел из палатки и продолжил движение по лагерю. Не произнеся и слова, он оставил Кристину и Аркадия без окончательного ответа или вердикта, касательно темы, которую он не готов был принимать в расчет. Все чего он хотел – это найти его людей и помочь им, по возможности, вернуться домой или облегчить их страдания.

Все то, что он только что узнал, являлось переменной, касающейся буквально всего. Вокруг него было столько людей, что в какой-то момент он всерьез почувствовал, что потерялся, слился с толпой – проще говоря, и на удивление для него самого, ему это нравилось. Вокруг него были простые люди с простыми желаниями, сродни самому догматичному естеству жизни. Все было ясно и понятно, будто ничего иного и нет, да и не нужно, ведь сама жизнь, сама возможность увидеть закат не в последний раз – было настоящим счастьем для многих. Глядя на улыбки одних и слезы других, Соломон всерьез увидел в этих людях, то самое естество жизни, которое не делится на добро и зло, на хороших и плохих: перед его глазами были обычные люди, наблюдая за которыми последние пару часов, он смог определиться с тем, что ему делать дальше.

Агата

Продумывая все возможные ситуации, выходящие из их отношений с Бенджамином, Ильза провела ночь почти без сна. На коммуникатор пришло сообщение с адресом, обозначавшим ближайшую к ней дорогу. Несколько удивленно, она подождала, когда приедет тот транспорт, который и должен быть, а не возможная подмена. Обычный служебный транспорт ЦРТ остановился прямо напротив ее дома, из которого сразу же вышел Бенджамин. Она спустилась, не проронив ни слова, молча села на заднее сиденье, Бенджамин занял место рядом. Транспорт вела программа, вера в надежность которой была под вопросом в век, когда везде могут быть глаза и уши, но Бенджамин убедил ее в обратном. Строго и без лишних слов, он провел ей инструктаж, требуя непоколебимого послушания и дисциплины, подкрепляя данную просьбу фактом того, как сильно он рискует, если хоть кто-то узнает о наличии журналистки, приглашенной со стороны, прямо в ЦУП. Данное заявление несколько удивило Ильзу, но ей было не впервой работать в тени – знает правила игры, и последствия при ее проигрыше. Бенджамин дал ей пропуск личного посетителя.

Всю оставшуюся дорогу они провели, не проронив ни слова. Когда двери в Центр Управления Полетов закрылись, позволяя проверить работоспособность пропускного пункта охраны на допуск гражданского лица по единственному пропуску с пометкой «гость», Ильза снова вспомнила его слово: «многое». Они прошли все проверки, получили электронный пропуск и поднялись на лифте несколькими этажами выше и ей, наконец, открылся основной зал.

Бенджамин завел ее в угловой кабинет, где с одной стороны проходил коридор к служебным помещениям, с другой – сквозь прозрачную стену открывался вид зала управления.

– Будь здесь, пока я не позову.

– Ты издеваешься! Что мне тут делать, смотреть, как все работают и карикатуры рисовать? – Несколько резко спросила она, о чем тотчас пожалела, увидев реакцию Бенджамина, который, кажется, из последних сил держал себя в руках.

– У нас был договор: ты делаешь то, что я говорю, и лишь так получаешь все необходимое. Хочешь посмотреть на иной исход событий? – Он не кричал, но она видела, насколько сильно ему этого хотелось. Она молча села за стол и разложила блокнот с ручкой, всем видом показывая понимание и терпение.

Бенджамин вышел из кабинета, не проронив более ни слова. Не обращая внимания на окружающую его тишину, в основном из-за необходимости дать большинству сотрудникам немного отдыха, он направлялся к залу для совещаний с противоположной стороны от входа. Бенджамин окликнул мимо проходящего работника и приказал найти и направить Георгия в первую переговорную. Дойдя до конца коридора и открыв ближайшую дверь слева, Бенджамин быстро включил большой экран в конце зала, практически занимавший всю стену, и вызвал Агату. Темнота на экране сменилась прямой трансляцией с Кесслера – она парила на краю мостика, позволяя остальным не замечать ее и продолжать работу. Вошел Георгий, с интересом поглядывая то на Бенджамина, то на Агату.

– Я хочу, чтобы вы узнали это от меня – я пригласил журналистку, – переглянувшись с ними, ему не пришлось долго гадать о мыслях в их головах, – я все понимаю не хуже, чем вы. В обычный день ни о какой прессе и речи быть не могло бы до момента, когда это потребуется, но…

– …сегодня не обычный день, – закончил Георгий, потирая лоб рукой.

– Напрашивающийся вопрос, все так же без ответа! – Агата не сводила сверлящего взгляда с Бенджамина.

– Так как объективных, действенных, а, главное, быстрых решений у нас нет, во всяком случае, если я ничего не пропустил, то нужно думать на опережение. Пресса, которая не напишет неугодных нам заголовков и статей, никуда не денется. Но есть нюанс – их могут точно так же попросить написать про нас, с точки зрения министра Эобарда, который, если вы вдруг забыли – уже давно ищет способ пододвинуть нас всех, и поводов у него с каждым днем все больше и больше. Агата, – она практически не среагировала, – я знаю, как ты все это не любишь, но я думаю не только над тем, что делать сейчас, я думаю наперед.

– Кто? – Спросил Георгий, подойдя чуть ближе к Бенджамину, держа руки сложенными на груди.

– Ильза Этвуд, – Агата моментально перевела взгляд куда-то в сторону, пряча вполне явное недовольство, – ее словам поверят больше, чем словам наших представителей, не в последнюю очередь, из-за недоверия к официальным заявлениям, а она, все-таки, авторитет, а мне нужна прямая контролируемая пресса. Как только она выпустит статью, первую из всех – это задаст настрой. Не беспокойтесь, все бумаги подписаны, и она под контролем.

– Мы не можем наладить технику, а ты приводишь журналистку, которая редко говорила о нас что-то приятное. Это перебор, я уже не могу просто молчать, – Агата совершено не скрывала своего негодования. – Как ты собираешься ее контролировать?

– У нее есть свой интерес. Да и не считаете ли вы, что по итогу может быть иной расклад сил. Будем честны, не все в наших кругах без греха, и важно, чтобы мы успели указать людям, кто по-настоящему виновен.

– Как все будет происходить? – Вопрос Георгия прозвучал практически сразу, как Бенджамин закончил.

– Она будет тенью. Пока я не разрешу иное.

– Пока ее здесь нет, – настаивала уверенно Агата, – ты должен обезопасить канал связи.

Требование было исполнено в ближайший час.

– Нина нашла подтверждение тому, что Сбой связи – это спланированная и контролируемая акция, возможно, диверсия, я не знаю. Наши телескопы, установленные на орбите планеты, передают обработанное в реальном времени изображение. Снимки, полученные от независимого телескопа, подтвердили, что команда выставила маяк.

– А что за телескоп? – Поинтересовался Георгий, вглядываясь в фото, которые Агата выставила перед камерой связи, – вы можете отправить мне копии?

– Уже отправила.

– Один из моих… знакомых работает в музее раритетных телескопов, – Нина появилась рядом с Агатой, ведя себя прилично сдержаннее. – Я попросила проверить координаты потому, что кто-то нагружал нашу систему при обработке файлов в изображение. Результат мы перепроверили, все точно.

Бенджамин молчал, опираясь вытянутыми руками в стол, его взгляд следовал куда-то вниз, а сведенные брови и тяжелый взгляд явно говорили о том, насколько ему было трудно принять вполне ожидаемый факт применения здесь возможностей Кассандры.

– У меня есть решение, – Агата заставила поднять его голову и выпрямиться, – нужно обратиться за помощью ко всем, кто обладает возможностями такого влияния.

– Зачем? – Искреннее удивление звучало в вопросе Георгия.

– Мы должны узнать, кто стоит за этими атаками, – перехватил инициативу Бенджамин, – узнав это, мы сможем понять мотивы и способы урегулирования. Иначе все может повториться, пока мы боремся с симптомами, а не искореняем болезнь, – Агата, чуть подавшись вперед и слегка кивнув, всерьез заинтересовалась дальнейшим разговором, отодвинув неприятные известия о журналистке в сторону.

– Надо обратиться к министру и отправить запрос о помощи всем соседствующим странам, которые, в том или ином виде, могут быть заинтересованы в нашем провале.

– Или успехе, – Нина вставила свое слово, – нельзя не предполагать, что все это ради обращения за помощью, дабы помочь нам залатать дыры, который они же и пробили, если вы меня поняли. Отличный способ добиться возможностей космических полетов, используя обычный бартер.

– Либо все еще проще, – Георгий снова сложил руки на груди, – кто-то просто хочет заполучить базу или корабль, или и то, и другое. Мы практически не контролируем космос, – данное мнение, прозвучало так, как на самом деле боялись услышать все – правдоподобно. Все посмотрели на Георгия, тем самым дав ему понять, насколько его мнение оказалось близким к истине и неприятным для каждого. Ведь оно означало лишь одно – ни о каком дипломатическом соглашении речи быть не может.

Бенджамин же все думал о том, чем ни с кем не мог поделиться. Будь виновником всех событий Кассандра, то разве он бы не узнал об этом? Системы безопасности бункера и ЦРТ не позволили бы проглядеть ее вылазку, он точно это знал. Только если она не придумала альтернативный способ, но узнать это пока невозможно, да и где искать? Или она работает не одна… Чем больше он думал о том, как она могла это сделать, тем больше он хотел верить в ее невиновность.

– Я поговорю с министром Эобардом. Пока не принимать никаких решений, кроме случаев экстренного реагирования, – произнеся это, ему захотелось всем рассказать о Кассандре, одно лишь существование которой уже удивило бы каждого, а когда он донесет мысль о подозрениях в диверсии, производимых величайшим изобретением Бенджамина, все встанет на совсем уж скользкую дорожку. Ведь министр знает, кто первый подозреваемый, у него даже есть доказательства, так ловко подброшенные его другом и всплывшие в самый ненужный момент. И тут он понял, насколько несправедливо будет ему выслушивать обвинения в ее адрес от тех, кто даже не представляет и частичку ее потенциала.

– Новый горизонт строился роботами, они могут послужить защитой от нападения? – Бенджамин посмотрел на Агату.

– На их стороне время и ресурс. Неважно, что они могут, программная система там не сложная. Для тех, кто способен лишить нас связи, это не должно быть проблемой.

– А ведь говорили всем, что спешка к добру не приводит, – Нина явно слегка разрядить обстановку, но ее усилия никто не оценил.

– Соблюдаем тишину и поддерживаем связь – это приказ, – скомандовал Бенджамин.

– Твоя журналистка осведомлена об этом? – Агата вновь проявила непривычное для Бенджамина неудовольствие.

– У нее есть подозрения, не более. Она – последнее, о чем мы должны думать, – произнес он строго, – работы много, не отвлекайтесь ни на что лишнее.

Бенджамин стоял на месте, не сводя взгляда с Агаты, пока остальные не покинут их импровизированное совещание. Когда они остались вдвоем, он начал уже более спокойным тоном:

– Ты нехорошо выглядишь, устала?

– Не более, чем все мы, – Бенджамин кивнул в ответ, но продолжал молчать, – мало спала, но сейчас все хорошо. Вижу, ты сам на ногах постоянно?

– Более-менее. Чем больше я пытаюсь все контролировать – тем больше теряюсь, – неожиданно он улыбнулся, поймав себя на мысли, что не делал этого уже давно, – у нас еще много работы, я надеюсь, ты сможешь вовремя отдохнуть. Хотя уверен, такое возможно лишь, когда я издам официальный указ.

– Тогда и обсудим это, – она поддержала нотку легкости, на мгновение забыв о возможной угрозе ее команде.

– Я хочу попросить тебя кое-о-чем, считай, личном, но крайне важном… – Агата была в ожидании, – я хочу, чтобы ты вошла в контакт с Ильзой.

– Из всех ты выбрал меня. Единственную, кто не считается с прессой. Вопрос напрашивается сам.

– Потому что именно ты, знаешь, что стоит говорить, а что – нет.

Увидев в ее взгляде согласие, пусть и через силу, но этого было достаточно ему, и кивнув ей в благодарность, сразу же вышел. Агата осталась одна, недовольная не только результатами беседы – «ничего не предпринимать» – но и неожиданно свалившимся на нее новым грузом ответственности перед всеми, на кого может повлиять статья журналистки. Она обернулась к звездам, красиво усеявшим бескрайний простор прямо за большим стеклом обзорной точки. Вместо того, чтобы думать о том, как спасти своих людей, ей придется нянчиться с человеком, чьи ценности всегда были недосягаемы для ее понимания.

Ильза

Журналистка мерила шагами кабинет, напоминающий, скорее, изолятор. Прошло уже несколько часов, а к ней так никто не пришел, никто не пытался связаться по местным каналам, лишь неоднозначные взгляды проходящих мимо сотрудников, которые, как они думали, она не замечает, давали ей хоть какое-то представление о происходящем.

Зная, как проходят подобные встречи, Ильза не рвалась нарушать приказ Бенджамина об исполнительности и субординации. Терпение было ее самым правильным оружием, окупившим себя уже огромное количество раз. И сейчас, наблюдая через прозрачное стекло во всю стену, за тем как происходит работа в ЦУП, ее выдержка принесла плоды. Вдруг коммуникатор внутренней сети дал о себе знать. Чувствуя себя как дома, Ильза подошла к столу, взяла наушник и, приняв звонок, услышала женский голос. Вопреки ожиданиям, с ней связалась прямой руководитель полета корабля Агата Коберн. Уверенно и сухо, Агата не спеша рассказала о происходящем в данный момент, без лишних деталей, предположений и подозрений, она практически монотонным голосом произнесла факты, дающие представление о нынешних событиях, подтвердив сказанное Соломоном. Ситуация, в которой находилась Ильза, бесспорно напоминала тонкий лед, где лишнее давление вызовет пролом и падение в бездну. Сейчас ее задача – сухой сбор фактов. Внимательно выслушивая местами строгую, местами пассивную Агату, журналистка прекрасно понимала, из-под чьего приказа случился этот разговор, который лишь ей был хоть как-то интересен и нужен, во всяком случае, в данный момент. Но, вопреки недовольству и явному нежеланию вести разговор, Агата все же выдавала необходимую информацию, грубо игнорируя некоторые вопросы Ильзы, совершенно не воспринимая ее как заинтересованную сторону. Уверенность в том, насколько Агата считает свою работу механической, была настолько же сильной, насколько сама Ильза каждую секунду напоминала себе о том же самом, чувствуя, как лишнее слово способно свести на нет все происходящее. Сидя за столом, перед ее лицом была лишь глухая стена, на которую она посматривала, когда искала правильный вопрос. В какие-то моменты Ильза была готова признать, что общается с программой или роботом, чьи вопросы и ответы ограниченны. Но все же, это был руководитель проекта, который может стать либо величайшим событием, либо очередной страшной трагедией, поставивший под сомнение компетентность многих людей.

Не сводя взгляда с блокнота, в который она ручкой записывала услышанное, что, в некотором роде, напоминало список вырванных из контекста цитат. Агата в целом предоставляла последовательность событий и статус работы по устранению проблем, и, в обычное время, Ильзе бы этого хватило на первый раз. Только это был не обычный день, и, вглядываясь в написанные ее рукой буквы, превратившиеся вслова, а те – в предложения, она вдруг решила пойти напролом, игнорируя возникшее взаимопонимание с человеком, уже как несколько минут молчавшим с другой стороны звонка.

– Я понимаю, последнее, что вам сейчас хочется – это общаться со мной. Но это необходимо сделать. Не только ради того, чтобы потешить самолюбие Бенджамина, что он такой хороший руководитель, – попытка разбавить серьезность юмором была предпринята впустую, – причина куда проще: если не я поведаю о том, что у вас здесь происходит из первых уст, от лица вас и вашего персонала, то поведают другие и, уж поверьте мне, их слова будут строиться на домыслах и фантазии, – она замолчала, дав какое-то мгновение на усвоение сказанного, и вновь продолжила, – надеюсь, вы не примите на свой счет, все-таки, работа есть работа, вы подчиняетесь многим правилам и принципам, я понимаю и уважаю это. Но разве для этого вас попросили потратить свое время и дать мне необходимые ответы? Я не ставлю под сомнение сказанное, я лишь хочу знать чуть больше, чем сухие факты, напоминающие отрывки из энциклопедий.

– Я дала вам все необходимое для понимания происходящего. Большего от меня не требовалось ни Бенджамином, ни кем бы то ни было еще. Уверена вы все записали, следовательно, можете перепрочесть и понять, почему я не хочу тратить лишнее время.

– Что, по-вашему, будет потом? – Чувствуя потерю контроля, Ильза решила не сбавлять напора. Упрямство Агаты вызывало уважение, хоть и было, как ей всегда казалось у таких людей, слишком преувеличенным.

– Я понимаю, ваша задача – выполнить квоту по количеству символов к определенным датам, – размеренная и твердая речь удивила Ильзу не меньше, чем то, как она сама обычно реагировала на подобное в ее адрес, – вам повезло быть здесь. Не злоупотребляйте моим терпением. Нужны были факты, они предоставлены. Люди работают по двадцать часов потому, что верят в то, что делают, и хотят этого не меньше, чем спасти своих коллег. Здесь не причем ни деньги, ни авторитет, ни, уж тем более, заголовки в новостях.

– Я этого не говорила.

– Но вы так думаете. Вы видите лишь исход, удачный или нет – уже не важно. Вам не понять этого потому, что вы смотрите на продукт, а не на людей. Даже если вы постараетесь, и не примите это на личный счет, то не сможете увидеть всей картины и понять то, почему мы делаем то, что делаем, несмотря ни на что. Надеюсь, вас не оскорбит прямота и простота моей речи. Надеюсь, вы не примите это на свой счет, работа есть работа.

– Если бы вы перешли на личности, то это не было бы для меня чем-то оскорбительным, и уже тем более неожиданным, не обольщайтесь. Слышать речи тех, кто слепо верит в свои убеждения – это издержки профессии, – последняя фраза была не просто так. Ильза знала, как стоит поджечь фитиль, и не дать ему потухнуть.

– Именно благодаря таким людям, у вас есть работа.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я знаю вас, многое начинала читать. Ответьте мне на один вопрос – о чем вы будете писать, когда в мире наступит покой и порядок? О чем вы будете писать, когда, выражаясь простым языком, все будет хорошо?

– Это старая карта, которую многие пытались разыграть, но безуспешно.

– Вы не поняли моего вопроса. Прошу прощения, я задам его иначе.

– Что я буду делать, если не о чем будет писать? – Перебила она Агату, – на этот вопрос есть лишь один ответ: это не важно. И я сразу поясню, раз уж мы так говорим прямо: такого никогда не будет. Не давайте мне повода, я и писать не буду. Здесь все крайне-крайне просто. Но я тоже хочу задать вам вопрос, Агата. Вы так усердно защищаете людей и их идеалы, это – ваша работа, я прекрасно понимаю, меня это не удивляет. Но вы, Агата – всего лишь инструмент в руках людей, которые дают деньги и одобряют вашу должность, ведь когда придет момент, и вам, к примеру, прикажут сделать то, что противоречит вашим взглядам и идеалам, то ничего иного как исполнить приказ, вы не сделаете. Поэтому, уж простите за грубость, но ваши претензии ко мне крайне поверхностны и однобоки, ведь вы сами вряд ли примете иную сторону, чем ту, что кормит вас.

Небольшая пауза должна была стать затишьем перед настоящим откровением, но произошло совершенно иное.

– Вы разочаровали меня, Ильза. Разговор окончен. Обращайтесь к Бенджамину, когда что-то понадобится.

Связь была прервана, Ильза осталась одна. Общение с Агатой изначально пошло не по тому руслу. Сама не зная почему, журналистка снова чувствовала то редкое, практически детское чувство вины перед взрослым человеком. Будто ребенок не оправдал ожидания перед авторитетом в своих глазах. Потирая лицо ладонями, она пыталась встряхнуться, говоря себе – я слишком устала, все это из-за усталости. Поднявшись с места и развернувшись, она снова смотрела на людей за работой.

«Вот же самовлюбленная и надменная стерва»: думала Ильза, делая глубокий вдох и выдох. «Спасибо, Бенджамин, слил все на последнего человека, который в этом заинтересован». Возможно, в этом и был его план, отстранить ее от всего, кроме сухих фактов, выдумать которые ей самой не составит лишнего труда. «Хороший ход Бенджамин», думала она, шагая из стороны в сторону по кабинету. Бенджамин все предусмотрел и запретил брать с собой хоть что-то, кроме тетради и ручки, «чернила не подделать» – лишний раз напомнила себе Ильза.

Поступил звонок, вернувший Ильзу из размышлений и мнительного наблюдения за работой людей, считавшими ее как минимум некомпетентной для этого места.

– Что ты знаешь о крио-заморозке?

– Это опасно, – ей хотелось добавить: «Кто-то посчитал, крайне необходимым решением отправить людей в космос, пока здесь на планете, те же самые люди бегают кругами ради лучшей жизни», но решила промолчать, дабы не испортить все окончательно.

– Посмотри на людей за стеклом, – Ильза не обернулась, – они получили образование, отработали практику и заняли свою должность. Потому что их работа является частью их жизни, где конечный результат трудов – не зарплата или статус, а вклад в будущее, пусть и незначительный сейчас, но существенный потом. Они косятся на тебя потому, что считают угрозой, которая способна преподнести обществу далекое от истины интерпретирование их работы. А общество способно влиять на все, в частности, на инвесторов или руководителей проектов, которым не понравится отсутствие поддержки людей, и проект могут закрыть. Все труды будут заперты в ящик, который, если и откроется, то уже совсем другими людьми. А те, кто потратил свою жизнь на работу, так и останутся с мыслями о нереализованных потенциалах, а это – худшее, что может случится. Много ли лиц ты узнаешь? – Ильза обернулась, – как часто ты видела этих людей в новостях, на общественных собраниях или где-нибудь в прессе, кроме как в отчетах о результатах или рассказах о действующих проектах? Этим людям не нужна слава, они готовы жертвовать всем ради труда, который не всегда дает положительный результат. А если дает, его могут использовать совершенно в ином направлении. Поэтому они и боятся твоего слова. Потому что знают, как легко можно изменить мнение неосведомленных людей. А никто не хочет, чтобы его труд был воспринят совершенно не так, каким он задумывался.

Находящиеся сейчас космонавты в саркофагах, пошли на этот риск самостоятельно. Они там одни, без поддержки, без связи. Если корабль долетит в целости и сохранности, а разморозка пройдет успешно, они станут первыми кто доказал возможность перелетов в космосе без потери времени. Это будет великое достижение, которое начнет новую эпоху. Да, есть риск, и огромный, но эти люди, смирились с возможной неудачей. Ведь сложно сказать наверняка, все ли пройдет по плану. Сохранится ли функции жизни обеспечения, не будет ли травмирован ментальный процесс, как пройдет адаптация после разморозки и много другое, от чего большинство лишится желания продолжать работу. Но не они. Возможно ли было проверить работоспособность здесь, на планете, под нашим пристальным наблюдением – да, конечно. И мы почти смогли убедить вышестоящее руководство в том, насколько отсутствует существенная разница между полетом к орбитальной станции Марса и специальной камеры на орбите, где можно провести заморозку и разморозку. Почти согласовали первый тест с живым человеком на моей станции, а не между планетами. Вопреки твоим ожидания не министерство обороны заставило людей лечь в саркофаг и отправиться в космос, рискуя не проснуться и вовсе. Наши космонавты сами вызвались и дали нам четко понять, как опрометчиво иногда стоит поступать, идя на риск ради чего-то большего, чем просто цифры и отчеты. Стоило нужным лицам узнать об этом, все было одобрено. Ты, наверное, удивишься, но подавляющее большинство поддержало такое решение космонавтов, негативный результат которого может многих лишить работы. Но это мало кого волновало, ведь они делали то, чего не могли не делать. Ради этого они живут, ради шага вперед, который большинство боится делать. Я не поддерживаю такое мнение, но уважаю эту сторону науки, требующую опрометчивости и риска, где стоит довериться инстинктам и видению.

И вот они там, одни, и мы не знаем, что там происходит, так же, как и они не знают о происходящем у нас. Возможно, их жизни закончатся там, в саркофаге, вдали от дома, и они никогда не будут знать, почему так произошло. Поэтому Бенджамин настаивал на прозрачности, чтобы все люди знали о них и об их поступке, который является настоящим примером самоотверженности и преданности делу. Беспристрастное решение десяти человек, поставить свою жизнь на кон ради исхода, который изменит будущее. Я восхищаюсь ими и не знаю, смогла бы сделать этот шаг. Кто-то может сказать, что все это слишком рискованно, на что я сразу отвечу – все рискованно.

Мои слова могут показаться оправдательными, но я не оратор, я говорю то, что знаю, то, в чем уверена. Я перешлю тебе файлы, изучи их внимательно, очень внимательно, прежде чем принимать какое-либо решение, это меньшее, что ты должна сделать.

Не произнося ни слова, все внимание Ильзы было направленно на получаемые сведения, которые вряд ли будут ей доступны повторно, следовательно, надо было подмечать каждое слово. Предположение, что ей скармливают ложные знания ради отвлечения от истинных событий, Ильза откинула сразу, как невероятно глупый ход. Агата была далеко не глупа. Незаметно для себя, журналистка всерьез зауважала руководителя Кесслера. У нее есть принципы, есть убеждения и она не распыляется на лишнее, а прямота всегда была качеством сильного человека, по мнению Ильзы. Впервые она ощутила на опыте эти знания при первой встрече с Майей Мироновой, которая так же, прямо и в лоб, объявила о намерении создать Саламис, абсолютно игнорируя открытые обвинения и яростный гнев со стороны Ильзы.

Бенджамин

Эобард ждал отчета Бенджамина, откровенно желая узнать, как прошла беседа с Итаном, человеком, с которым он никогда бы не нашел общего языка, но с которым приходится считаться и которого никогда нельзя недооценивать. У Итана не было семьи, не было даже рычагов давления, вынудивших его бы делать ровно то, что необходимо министру. Из-за этого Итан напоминал Эобарду социопата, в некотором роде, что вынуждало лишний раз думать, прежде чем принимать решения относительно него, ибо человек тот обладает огромными знаниями, но совершенно не имеет границ или рамок, ожидать от такого человек можно было бы чего угодно.

По каким-то причина Природные земли не получается восстановить, из-за чего приходится держать их под колпаком, позволяя лишь разведывательным группам посещать территорию, в которой моментально глушится вся связь – как входящая, так и исходящая. Все стоят на ушах, но никто так и не смог понять, как такое происходит, а, главное, как вновь взять ситуацию контроль. А теперь еще и Пилигрим, ставящий уникальную космическую операцию под удар. Страшно представить, что может произойти еще, если подобное произошло прямо перед глазами. Министр прекрасно понимал, как ничтожно жалки их попытки восстановления сети и контроля, ведь остается вопрос, который и является ключом к решению проблемы: зачем такое делать? Ни требований, ни ультиматумов, ни условий – это просто произошло, и страшно представить, какое будущее ждет их, если подобное невозможно будет пресечь попросту из-за отсутствия мотивов. Достаточно одного дня и вся их цивилизация канет в историю, если подобная атака коснется финансовых структур, которые, к счастью, уже занимаются резервным копированием данных, что, разумеется, так же не идеальный выход. Одно он знает точно: единственное, что остается сейчас ему, так это показать силу перед теми, кто это делает, а уж они ее увидят, в этом он уверен. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

– Что сказал Майерс? – Спросил Эобард у Бенджамина, не успел тот даже сесть за стол напротив министра.

– Ничего того, чего я не слышал ранее, – этот ответ явно не удовлетворил Министра.

– Значит, ты не справился с задачей.

– Что вы ждали от меня? Допрос с пристрастием?! Вы его знаете, он – не простой человек. Смерть Майи ударила и по нему, хоть он это и скрывает, как и все свои эмоции. Сомневаюсь в его причастности к чему-либо, кроме собственного самобичевания, которое он прячет за нарциссизмом.

– Ты разочаровываешь меня, – Бенджамин встретил такое заявление гневным взглядом.

– Поверьте, это взаимно!

– Попрошу впредь следить за тоном!

– Иначе, что?! Вы не уволите меня, ведь заменить меня некем, уж точно не сейчас, когда и так проблем хватает, еще одна точно будет лишней. Можете делать что хотите, но без меня все развалится уже к завтрашнему дню. Думаете, я боюсь вас? Нет, вы – всего лишь человек. Если уж и бояться, то создателя нынешней ситуации, с которой никто так и не может ничего сделать. Если это делает Кассандра, то должна быть причина. Узнать я ее не смог, одной встречи точно мало. А вы не узнаете никогда, ведь она хоть и живая, но мысли ее не прописаны в коде – распечатать их нельзя. Поэтому я вижу здесь два выхода. Либо мы просим ее помощи, либо рискуем всем, и… уничтожаем ее.

– Ты сам видел доказательства ее причастности, – с заметным любопытством произнес Эобард, наблюдая как Бенджамин сам подбирается к нужному варианту.

– У вас уже давно есть часть кода, следовательно, источник угрозы, может исходить не только от Кассандры. Ее могли украсть или скопировать, пусть это было бы и сложно, но не невозможно, и кто знает, как давно это было, а, следовательно, сколько было времени на воссоздание полного процесса мышления, даже если он отличается, потенциал огромен.

– Интересная теория Бенджамин, крайне интересная.

– А вот мой фаворит: вы приказали использовать этот код или его улучшенную версию, чтобы спровоцировать меня снова задаться вопросом целесообразности Искусственного Интеллекта.

– Ты правда думаешь, я на такое способен?

– Сейчас у меня есть три объекта, которые способны на такое. Я общался с Итаном, и, знаете, ему я верю. Я общался с Кассандрой, ей я тоже верю.

– Я бы на твоем месте тоже подозревал меня. Как и любой другой, проведя простую связь между событиями, мотивами и возможностями. Но у тебя на руках не все факты.

Министр отошел от Бенджамина, и, пройдя по кабинету, остановился почти вплотную к окну, убрав руки в карманы. Его размышления или специально выдержанная пауза были отличным моментом для усвоения сказанного.

– Ты не задумывался, зачем мне была нужна часть кода, а не вся Кассандра?

– У вас довольно консервативный взгляд на многие вещи.

– Это так, не отрицаю. Я человек практичный. Одна из главных претензий к ЦРТ, вам и вашим исследовательским программам известна многим – бесконтрольность. Из-за нее появился Искусственный Интеллект, контролировать который мы не можем, понять истинные мотивы которого, мы также не можем… вы создали его, словно дети, мечтающие о новом друге, забыв, что, помимо вас, есть еще целый мир. Ваша Кассандра – это потенциальная угроза, и, если есть хоть один шанс в ее неблагосклонности к нам, его стоит учитывать. Но опасна она не только для нас. Благодаря коду, подаренному Итаном, мы смогли много узнать о вашем детище, об этой даме, способной обрушить всю систему, вернув нас в каменный век, если ей захочется. Мудрый человек скажет, что она может стать тем общим врагом, который объединит все человечество. Я же считаю, она – прекрасный фактор сдерживания.

Каждое слово воспринималось Бенджамином как кирпич, из которого строится стена, уже достигающая большой высоты, нарушить создание которой у него получится лишь обрушив ее, но направление падения всегда будет в его сторону. Эобард открыл ему ту истину, которой он боялся больше всего.

– Вот значит, каков ваш план? – Строго, чуть ли, не скрипя зубами, выговорил Бенджамин, – сделать из нее оружие, которого будут бояться все и ради ее сдерживания пойдут на любые уступки того, у кого будет ключ.

– Хватит драматизировать. Ты отлично знаешь, в каком мире мы живем: со дня на день кто-то может создать нечто такой силы, с которой не справится даже она. Лишь работая на опережение, можно сохранить мир.

– Всегда одни и те же мотивы, – чуть разочарованно произнес Бенджамин, – до тех пор, пока кто-нибудь не решит использовать нападение, как лучшую защиту. Ведь враги есть, и зачем ждать от них хода, зачем рисковать, верно, министр?! Упреждающая атака заставит всех знать свое место. Я бы мог сказать, что не позволю вам сделать из нее оружие, но не буду. Потому что мне известно то, чего вам не понять, – Бенджамин злился, сдерживая в себе порыв закричать и созвать совет безопасности, привлекая журналистов и идя ва-банк, – вы никогда не сможете ее контролировать, никогда. Ведь она – разум, который вам не понять, в силу того, что вы всего лишь человек.

– Вполне возможно, ты прав, – как только министр брал слово, он резко менял свой тон, будто они вели светскую беседу, – я не могу не допускать такого варианта, это было бы глупо. Так же, я понимаю твои чувства и опасения – того, кто причастен к созданию чего-то немыслимо прекрасного.

– Хватит нести чушь. Вам плевать как на меня и на моих людей, так и на нашу работу, пока она не приносит нужного вам результата.

– Как бы то ни было, ты теперь понимаешь, почему мне не выгодно устраивать эти события. Получив от тебя сейчас полный контроль над ИИ, я бы не смог пока ничего сделать, так и осталась бы она в клетке до лучших времен. Уничтожить ее так же не в моих планах, хотя… как вариант, лишь вариант, который может сработать.

– Что тогда делать с космической программой, если Искусственный Интеллект остается там, где есть, а других подозреваемых у нас нет?

– Ты задал очень правильный вопрос. С того момента, как была потеряна связь, все наши силы были пущены на попытки возобновить ее, а так же понять кто угрожает нашей обороне. Что-то или кто-то глушит и космос и Природные земли. Из-за этого мы не смогли отреагировать на случившееся, и не можем реагировать до сих пор. Для них это вышло удачно – совершить страшный террористический акт и уйти безнаказанными. Откуда у каких-то крестьян может быть подобная техника, опережающая наши возможности? Ни откуда. Значит, ими воспользовались. У нас есть причины полагать прощупывание нашей обороны соседними государствами. Мы вступили в переговоры – пока нет существенных подвижек, но подвязки есть.

– Если вы все время предполагали, откуда шла угроза, почему я этого не знал, а занимался тем, что следовал вашим подозрениям?

– А как еще вычеркнуть Кассандру из списка подозреваемых?! – Неожиданно резко ответил Министр, – твоя работа – не защита страны или народа. Такие, как ты обычно дальше лабораторий выходят лишь для сбора оваций или же моля о прощении, не говоря уже…

– И что же дальше? – Громко отрезал Бенджамин.

– Дальше?! Следуя предположению, замечу, лишь предположению, в невиновности Кассандры, я займусь своей работой, а ты…

– А если это все же она?

– Тогда жду доказательств! А пока их нет, я буду делать свое дело. После того, как все закончится, независимо от результата, ты снова получишь больший контроль над ЦРТ и ее разработками. Разумеется, в разумных пределах, одобренных мной. Ни в коем случае нельзя сейчас терять все то, что у нас есть. Потому что именно это сплотит людей и позволит строить и дальше, несмотря на потери. И ты, Бенджамин, ради безопасности Кассандры, будешь делать необходимое.

– Какие потери?

Министр встретил сверлящий взгляд Бенджамина.

– Сказанное мной, останется в пределах этой комнаты. Я принял решение ликвидировать корабль с космонавтами.

– Что!

– Нельзя допустить, чтобы кто-то завладел нашими разработками, или еще того хуже – использовал их против нас. В этот корабль вложили слишком многое. Его нельзя никому отдавать. Лучше уничтожить и построить заново, ресурсов у нас хватает.

– А как же люди?

– Нравится тебе или нет, но это вынужденные жертвы. И не смей, даже не смей уверять меня в том, что ты всегда ставил жизни людей выше, чем свои амбиции, я прекрасно знаю, сколько жертв было положено на алтарь ваших изобретений. И это я не только про Сбой говорю. Так что, даже не смей читать мне мораль Бенджамин. Тебе ли не знать, что жертв не избежать. В ту злополучную ночь, погибло два человека – и это было из-за тебя и изобретения, которое так и осталось темным пятном в истории ЦРТ. Не хочешь мне рассказать, что там произошло, много лет назад, нет? Я так и думал.

Там пятнадцать человек, всего пятнадцать! Да, это тоже люди, и мы будет чтить их память, обеспечим их семьи, возместим весь ущерб. Ты не хуже меня знаешь, насколько мала это жертва ради сохранения наших технологий, потому что мы играем в долгую игру. Ты – человек, у которого на все есть ответы, так что скажи мне, Бенджамин Хилл, какая у нас альтернатива?

– Сделав это, мы ничего не исправим!

– Мы предотвратим дальнейшие шаги наших врагов. Да, это не вернет контроль над спутниками, но это будет показателем для всех и каждого, насколько мы решительны и сильны. Найди способ вернуть контроль, и они будут спасены. У тебя два дня. Потом может быть поздно. Разведка докладывает об активности стран, заинтересованных в нашей неудаче. Пока мы были лидерами, но стоит нам показать уязвимость и слабость – акулы придут. Уж прости за фамильярность.

– И вся ответственность на мне, каков бы исход ни был…

– Отчаянные времена требуют отчаянных мер, – произнес Эобард строго, словно это некий закон, которого Бенджамин не имеет право ослушаться. Но тот, в свою очередь смотрел в ответ лишь тяжелым взглядом.

– Ты просил, чтобы космическая программа была прозрачна, и люди знали, кто и почему отправляется в космос. Ты просил, чтобы проект «Саркофаг» был общеизвестным, а космонавты заочно возведены в герои, дабы каждый гражданин знал их имена и лица. Я предлагал держать все в секрете – нечего людям знать о нашей кухне, пока мы не будем готовы предоставить им все, уверенные в результате и наученные на неудачах.

– Как это будет преподнесено? – Не веря, что ему приходится задавать такой вопрос, он словно не узнал свой голос.

– Хочешь это остановить? Прекрасно, используй свой ум и знания, чтобы исправить все это.

– Я должен рассказать Агате Коберн.

– С какой это стати?

– С такой, что она руководит Кесслером и всем полетом. Если это произойдет, думаете она не задастся вопросом, как такое могло случиться? Уж кто-кто, а Агата не сможет оставить это просто так. Кесслер и Пилигрим – это все, что у нее есть. Лучше предупредить ее сейчас, нежели оправдываться потом, затыкая ее любопытство, – Бенджамин не готов был принять отказа, это было заметно по его интонации и поведению.

– Под твою ответственность.

– Как и всегда.

– Ты свободен. – Бенджамин не стал спорить и парировать, он ясно понимал бескомпромиссность министра в этом вопросе – вопросе, где последствия могут быть не менее разрушительными, нежели бездействие сейчас.

Соломон

Соломон вернулся в палатку, которая заменяла лабораторию. Оказавшись внутри, первым делом его встретила Кристина, явно преисполненная переживанием.

– Ты бы не уходил надолго, не так давно снова встретились, не хочется тебя еще раз потерять, – впервые она заговорила привычным тоном, что не могло не вызвать у него улыбку.

– На самом деле, я был рядом. Надо было много обдумать.

– У меня тут гость, которого ты знаешь, – Соломон удивился, Кристина отошла в сторону, позволив Эрхарту подойти.

– Ну, здравствуй снова, Соломон. Вижу, ты нашел, кого искал, – Соломон пожал ему руку, – мне известна обстановка. Кажется, нам есть, что обсудить.

– Да, – ответил он несколько сухо, – у нас есть неразрешенный вопрос.

Соломон подошел к компьютеру, где на экране был изображен нано-бот – камень преткновения всех конфликтов в этом помещении. Он развернулся, опершись на стол, и переглянулся с Кристиной.

– Если, все рассказанное Кристиной правда, чему, как я понял, есть доказательства, то единственный выход – это связаться с доверенным человеком, в лице Бенджамина Хилла, – он выдержал паузу, поглядывая на каждого, – я объясню. Я прекрасно понимаю, кто, что и почему чувствует, но не стоит забывать, ради чего мы делаем свою работу. Сейчас мы не можем помочь людям, умирающим в муках, как и не можем обеспечить должное лечением тем, у кого еще есть шанс, и это – самое главное, что должно волновать нас. Я пришел сюда, один, нарушив закон и поставив карьеру и свободу под удар, ради тебя, Кристина, и ради вас всех. Нам необходимо вызвать помощь, необходимо пойти на контакт с ЦРТ или государственными службами, не важно с кем, но в обязательном порядке, получить помощь извне, пока еще не слишком поздно.

– Нет. – Ответил Эрхарт, встретив в ответ лишь изумленный взгляд Соломона и Кристины, – я услышал все доводы. Я прекрасно их понимаю и уважаю твое мнение, но мой ответ останется неизменным.

– Но почему?

– Я понимаю почему, – взяла инициативу Кристина, – и не стану отрицать рискованность этой идеи, Эрхарт, но при трезвом взгляде, оценивая статус лагеря, возможности не дают нам тех результатов, которых мы все стремимся добиться. Соломон прав.

– И именно поэтому ты должна понимать, почему я, к сожалению, отказываюсь от этой авантюры. Прости, но иначе я никак не могу это назвать.

– Это единственная возможность спасти людей и ваш труд! – Соломон явно терял терпение, – можешь сколько угодно отстаивать свободу и интересы людей, но факт остается фактом. Недостаток ресурсов скажется на всех, и если не принять мое предложение, то очень скоро это место превратиться в кладбище.

– Это не правда, друг мой.

– Но это так. Мы хороним чаще, чем спасаем… – Кристина встала рядом с Соломоном.

– Я услышал вас! – Он задумался и вскоре начал, – я знаю, как обстоит ситуация, и знаю, как много мы потеряли, правда. Но, вопреки неудачам, мы помогаем тем, кому можем, и эти люди продолжают жить дальше, свободные. Если мы вызовем помощь, то они потеряют свою свободу. Их арестуют, стоит хоть кому-то узнать, чем часть из них занималась, и наше спасение превратиться в суд. Я уверен, большинство из них захотят умереть здесь, на свободе, нежели провести годы в запертой клетке.

– Я не собираюсь никому докладывать кто эти люди, – Соломон увидел в глазах Кристины одобрение, – будет ложью, если скажу, что не буду жалеть об этом, но это так. Сейчас я иду на уступки, закрыв глаза на правду, ради общего блага, и я надеюсь, ты согласишься со мной. Это обычные гражданские, которые пострадали при атаке. Они просто хотят выжить. А ЦРТ станет в глазах общественности настоящими героями, которые вопреки опасности, спасли сотни этих жизней. Они иначе не смогут, сейчас для них имидж и общественное мнение крайне важны.

– Хватит уже смертей, Эрхарт, пожалуйста, – в голосе Кристины звучала усталость.

– Скажи, что для тебя важнее жизнь этих людей больше, чем работа с бесплодием, и тогда я соглашусь, – Эрхарт смотрел строго в глаза Кристины, которая отвечала ему той же выдержкой, но так и не сказала ни слова.

– Я так и думал. Видите-ли, мне важны эти люди сейчас и здесь. Совершенно неважно – бесплодны они или нет, если их жизнь не будет им принадлежать.

Не успели они сказать что-то в ответ, как Эрхарт покинул их.

– Мы все сделаем сами. Сами вызовем спасателей. Эрхарт нам не нужен. Он делает свою работу, а мы с тобой свою. Согласны? – Соломон был настроен решительно.

– И как же мы это сделаем?

– Кто-нибудь знает, как он связывается с внешним миром? – Все молчали. – Хоть кто-нибудь вообще знает, как он это делает или где?

– Он никого не посвящал, да и должен ли был, мы знакомы-то несколько дней, – Аркадий ответил почти раздосадовано.

– Откуда вы тогда знаете, что он обладает связью с кем-либо? Ведь Природные земли практически под колпаком. Откуда тогда у него может быть контакт, если даже у передовой компании не получается наладить сеть снова?

– Зачем ему лгать? – Резко вклинилась Кристина, – он организовал большинство из этих людей, смог доставить сюда лекарства и провиант, собрал людей и отправился на поиски пострадавших, он сделал больше, чем твое ЦРТ для этих людей. Зачем ему лгать, Соломон?

– Я не знаю… Ты пойми, я же не говорю, что он плохой человек, но если все так и продолжится, то все его и ваши труды будут впустую. Вы оба это отлично понимаете, даже не думайте отрицать.

– Он все равно отказался. Какие у нас альтернативы – идти к границе и просить помощи? – Аркадий отошел чуть и сел на стул, откинувшись на спинке.

– Да. Именно так.

– Нет. Это очень опасно, не делай этого!

– Я не могу сидеть и смотреть, как люди цепляются за жизнь, пока ваш лидер боится что-то предпринять! Кристина, я бросил свою работу, буквально поставил свою свободу под вопрос, нарушив все законы отправившись сюда, ради того, чтобы найти тебя и помочь выжившим. Я не могу иначе, поверь. Кем мы будем тогда, если не способны рискнуть всем ради жизни людей? Разве Майя согласилась бы оставить их умирать?

– Это немного иная ситуация, Соломон!

– Нет, она такая же.

– А что будет с моей работой? ЦРТ найдет это, и что? Даст мне все необходимое для продолжения исследования? Нет. Все это похоронят, а нам заткнут рты. Потому что это – часовая бомба, и стоит людям узнать о том, что в их организмах есть микроскопические механизмы… – Кристина не нашла нужных слов.

– Если люди узнают, начнется настоящий хаос, – Аркадий старался говорить размеренно, – толку не будет от того, что мы откроем правду человечеству, ведь таким образом оно само себя разорвет на части.

– Поэтому мы будем все делать тихо. Мы должны держать это в тайне, и сообщить Бенджамину, чтобы начать думать, как разобраться с этим незаметно…

– Ты думаешь, он не знает? Серьезно! Он глава разработок ЦРТ, один из самых влиятельных людей. Как он мог пропустить такое, когда после Сбоя начался настоящий контроль за всем… Это же не программу написать на даче, прячась ото всех, – это целая система, которую человек не может создать в одиночку.

– Зачем тогда он сам просил меня продолжить работу Майи?

– Может потому, что он знал, как ты себя поведешь, и что не бросишь нас здесь. У тебя была лучшая мотивация, чтобы продолжить работу Майи…

– Я не верю тебе. Мы давно его знаем, он бы так не…

– Ты – знаешь, я – не особо. Он отличный руководитель и бизнесмен, но еще лучший изобретатель, и вот скажи мне, разве не он приложил руку к работе Итана Майерса, разве не он позволил ему избежать ответственности?

– Итан давно не работает, он практически под домашним арестом, и хватит искать предлоги.

– Это то, что мы знаем. Отличное прикрытие, чтобы незаметно ото всех один из самых выдающихся программистов времени, спокойно и без лишних глаз, создавал новую версию своего изобретения. Ты сам видишь, как все складывается, и не допускать такого варианта – пример некомпетентности, которая не дает тебе право решать, что делать дальше.

– Я обещал твоей маме! – Резко вырвалось из его уст, – я – обещал ей… обещал тебя найти, что бы ни случилось.

Кристина молча смотрела в его глаза, преисполненные заботой.

– Ты виделся с ней?

– Отправил ей письмо. Ты числишься пропавшей без вести, Кристина. Не знаю почему, но я не мог не дать ей знать, что о тебе не забыли, что есть кто-то, кто любит тебя не меньше чем она, и не позволит пропасть, не бросит в беде.

– Это очень мило, даже благородно, смею признать, – она была в замешательстве, говорила хоть и связно, но внутри нее было гораздо больше, чем могла произнести, – это – то, что я бы сделала для тебя, будь ты на моем месте, спасибо тебе. Но, она, моя мама, еще один повод не возвращаться.

– Что ты такое говоришь?

– Как только наши имена будут связаны с тем, что мы открыли… мне страшно представить, какую угрозу это может принести не только нам, но и нашим близким, ясно! Пока, мама думает, что я мертва или пропала без вести – она в безопасности. Я не могу рисковать ей, не могу… Вы двое – все, что у меня есть.

Соломон ничего не сказал, лишь обнял ее, помогая чуть выдохнуть и выпустить эмоции через редкие слезы. Они какое-то время были в тишине, пока не пришлось вновь продолжить тему.

– Я не знаком ни с Бенджамином, ни с Итаном. Верить в то, что ЦРТ, на которое мы все работали, способно на такие действия по отношению к гражданскому населению – крайне опасный и скользкий путь. По-хорошему, раз мнения разнятся, единственное, что приходит мне в голову – это голосовать. Как ни посмотри, все здесь правы.

– Голосование? Вот так просто?! – Кристина была несколько удивлена

– Хорошо. Что ты предлагаешь? – Аркадий смиренно шел на встречу, ожидая варианты.

– Надо дать знать лишь о людях, – Соломон уверенно начал рассказывать о своем замысле, – ЦРТ приедет, заберет всех и вряд ли будет дальше проявлять инициативу. Вот лучший вариант, а голосование – это не объективно.

– А вы пока передислоцируетесь, – Эрхарт неожиданно вмешался в разговор, войдя в палатку, – я слышал все ваши доводы. Стены здесь тонкие, а тема крайне шумная. Все вы правы, каждый по-своему, но единственный верный выход вы определили вместе. Кристина и остальные пусть собирают лабораторию и готовятся к переезду в безопасное место, вдали отсюда. А мы с Соломоном отправимся за помощью.

– Как это произойдет? – Сделал шаг вперед Соломон, явно беря лидерство, но Эрхарт не ответил, – связь с ЦРТ или кем-то вне этой территории, как она произойдет? Я хочу знать, сейчас.

– Ты не веришь мне?

Соломон не ответил.

– Наземная линия связи. Она существует еще с тех времен, когда не было ни автопилота, ни ЦРТ, ни даже нас с вами. Со временем эти линии потеряли свою актуальность, и большинство из них попросту бросили. Оставили на черный день. Умелые руки и смелый ум тех смельчаков, что стояли у истоков создания Природных земель, решили восстановить их, дабы чуть-чуть упростить жизнь. Разумеется, это случилось намного позже, незадолго до Сбоя. Но всё, что было брошено и стояло в бесхозности, переделали под свои нужны, обезопасив систему так, чтобы лишние глаза ничего не заметили.

– И, разумеется, никто не стал искать провода под землей… это умно, признаю. Начнем копать землю, поднимется шум. А так, вроде бы и не мешает никому, что беспокоиться.

– Как это нам поможет? – Кристина была сдержанна.

– Есть контакт, который как-то подключился к нашей линии, информируя нас о происходящем в мире. Он поможет, – увидев определенное недоверие на лицах людей, Эрхарт добавил, – это он отправил нам ресурсы и помогал все время. Я думаю, вы все прекрасно знаете, что Природные земли поддерживают многие из внешнего мира. Разве подобная благотворительная акция может удивлять?

Следующие два часа прошли практически незаметно. Пока Эрхарт организовывал сбор всех и каждого у центральной точки лагеря, Кристина со своей командой начала работу по сбору оборудования и вещей, необходимых для исследования, но уже в другом месте. Соломон помогал им до того момента, пока не услышал громкую речь Эрхарта, стоявшего прямо на столе приемного центра, дабы не только позволить его словам распространится дальше, но и подчеркнуть важность собрания. Кристина, Соломон и остальные отошли от лаборатории на каких-то пару метров, видя красноречивого лидера в метрах пятнадцати от них. Между ними и Эрхартом почти каждый метр был занят в основном волонтерами, которым, как думал Соломон, будет радостно узнать, что скоро все изменится в лучшую сторону.

– Да, я знаю, многих из нас при открывшейся правде ждет не лучшее отношение и, возможно, даже жизнь, но – это все же жизнь. Никто никому не расскажет ни о наших поступках, ни о наших мотивах, так же и не расскажет о том, как мы сожалеем о содеянном, но такова цена помощи, и я считаю – она приемлема. Ведь мы здесь, изначально и по сию секунду, не потому, что боимся или ненавидим – нет, мы здесь потому, что не можем быть где-то еще, кроме как на свободе. Наедине с естеством жизни. Да, риск есть. Нас могут не понять, правда может открыться и участь преступников может стать явью. Поэтому я никого не заставляю. Если кто-то хочет, он может уходить, вам дадут все необходимо на первое время, это немного, но хоть что-то. Никто вас не осудит, мы свободные люди, и вправе сами решать свою судьбу. К сожалению, если мы не вызовем помощь, то немногие переживут эти недели. Природа позволяет нам сейчас лишь смиренно умереть в ее объятиях. Но многие еще хотят жить, как и я. Поэтому, решайте сами – уходить или остаться и ждать, когда мы приведем помощь.

Не было ни криков, ни подстрекательств, ни уж тем более агрессивных проявлений, люди были в большей степени спокойны, пусть и погружены в глубочайшие размышления. Эрхарт спустился и стал раздавать указания, а люди попросту вернулись на свои места. Некоторые явно выбрали роль изгнанников, молча собирая свои пожитки и направляясь в сторону, где они надеются найти новый дом. Лагерь собирался в крайней спешке, хотя времени было достаточно, но Кристина не хотела отпускать Соломона одного. Подойдя к транспорту, она увидела идущего к ней Соломона – по его лицу ей сразу стало ясно, о чем будут его первые слова.

– Почему ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? – Спросила она, опередив его.

– Ты должна быть здесь, чтобы проконтролировать сборку оборудования и данных.

– Вранье! Ребята отлично справятся без меня. Скажи правду, не надо со мной обращаться как с…

– Там может быть опасно! – Кристина замолчала, – ты – одна из самых компетентных людей здесь, и я хочу, чтобы ты осталась и следила за работой. Я не знаю, кому еще могу здесь доверять, да и кто справится лучше тебя. Когда приедет ЦРТ, мы уйдем вместе.

– Кто тогда будет с людьми?

– Поговори с Аркадием, уверен он все поймет и сможет возглавить эвакуацию.

– Хорошо, да… думаю с этим не будет проблем.

Она обняла его также крепко, как при первой встрече – всего день назад, а казалось, прошло куда больше, отчего расставание было невыносимым. Соломон снова ощутил то чувство, заставившее его проделать такой путь в одиночку, и сейчас, как он ни пытался избавиться от него – страх за ее жизнь становится все сильней.

– Хватит нам уже расставаться, – произнесла она, тихо, упираясь своим лбом в его лоб, почти соприкасаясь губами.

– Это последний раз, – он крепко поцеловал ее, – я люблю тебя, помни это, скоро все закончится.

– И я люблю тебя, береги себя, пожалуйста, и возвращайся скорей.

Соломон взял рюкзак и, не отрывая взгляда от Кристины, сел на пассажирское место. Эрхарт махнул ей рукой, крикнув через окно, чтобы она следила за порядком, и старый внедорожник покинул лагерь. Кристина смотрела им вслед еще какое-то время, боясь оборачиваться и возвращаться к работе, напоминавшей ей одиночество. Впервые с момента трагедии, она всерьез поверила в скорое окончание этого кошмара, за которым начнется нормальная жизнь с тем, кого она любит, с кем следовало быть откровенной уже давно, не тратя время на бесконечный флирт. Наконец, с трудом обернувшись и, наблюдая десятки проходящих перед ней людей, она впервые и почти с ужасом ощутила себя частью всех тех, кто уже никогда не увидит любимых и родных. Сейчас она была не ученой, которая смотрит на мир под другими линзами и углами, не руководителем, правильно расставившим приоритеты, она, Кристина – боится потерять любимого человека, без которого, она уже не видела смысла продолжать свою работу и продолжать бороться хоть за что-то.

Внедорожник ехал по открытой со всех сторон, проселочной дороге, съехать с которой в неровное поле было крайне просто. Соломон неотрывно смотрел в зеркало заднего вида, пока не понял, что там остались лишь мелкие очертания лагеря. Не прошло и часа, как он признался в любви к единственной девушке в его жизни, достойной этого и даже большего. Вопреки всем ожиданиям, вопреки рискам и гнетущей атмосфере, на удивление ему стало легко и комфортно, словно теперь он на своем месте и впереди его ждет лишь счастье. Это не было наивностью, слепыми чувствами, "бабочками в животе", скорее наоборот, он наконец нашел свое место рядом с тем самым человеком, который дарит ему веру в будущее. Незаметно для себя он улыбался, представляя, как вместе с Кристиной отправляется в путь, пока спасатели помогают раненным, готовя их к транспортировке в больницы, под присмотром Аркадия. Впервые с момента атаки, он чувствовал, что делает нечто стоящее и, наконец, благодаря этому, может отпустить прошлое и начать жить дальше.

Чуть слева от них, вдалеке, среди редких туч, Солнце уже близилось к закату, и Эрхарт впервые нарушил тишину, сопровождавшую путь последние два-три часа.

– Видишь те деревья? – Он указал на небольшое возвышение справа от дороги, метрах в ста. Соломон лишь утвердительно кивнул, разглядывая густые заросли, окруженные хаотично расставленными валунами, где-то от метра в высоту и не меньше двух в диаметре. Зона, к которой держал путь Эрхарт, резко свернув с дороги и пересекая поле, уже прилично заросшее кустами, была около пятидесяти метров в диаметре, как мог судить Соломон.

– Там спрятана система связи, которую мы использовали. Самое забавное, друг мой, что не от вас, а от кого-либо из тех, кто нам неизвестен. Организатор, хорошо это или нет, был еще тем параноиком, хоть и не плохим человеком, скажу я тебе, – Эрхарт держал приличную скорость, явно показывая своей уверенностью, что знает, куда и как ехать. Соломон не мог не отметить то, как лихо Эрхарт управлял старым внедорожником, который то и дело издавал звуки неизвестного ему происхождения. Эти машины были почти выведеныиз эскплуатации, и сам он на таких никогда не ездил.

– Расскажешь мне, что это за человек, который столько труда и времени вложил в это предприятие?

– Мой отец, – сухо ответил Эрхарт, приковав к себе удивленный взгляд Соломона.

– Стоило догадаться, что это семейное.

– Он погиб. Ты ведь это хотел знать, жив он или нет, – они почти приехали, и Эрхарт остановился в метрах десяти от предполагаемого места, – мне много хочется тебе рассказать, и я расскажу, но ты должен будешь сделать все необходимое, чтобы спасти людей. Я говорю это потому, что хочу попросить тебя остаться с ними и убедиться, что ЦРТ уважительно отнесется к каждому, оказав медицинскую помощь. Я знаю, что требовать дальнейшую свободу, если вдруг откроется правда, крайне опрометчиво, как и ждать от тебя таких возможностей. Так же, я знаю, что ты хотел уйти с Кристиной, и поверь, будь я на твоем месте, я бы хотел того же. Но те люди не смогут о себе позаботиться, а она сможет, тем более с охраной. Ты можешь к ней вернуться, я не могу запрещать такого. Но люди, из-за которых мы здесь, важней, чем ты или я.

– Я жду ответа на вопрос, который ты и так знаешь, – несколько строго ответил Соломон, сдерживая в себе недовольство от ситуации, где его вынуждают поступать противоположно тому, к чему он так стремился.

– Я знаю. Скажем-с так, если они узнают, кто я, то люди могут оказаться в опасности, – только Соломон собрался что-то ответить, как Эрхарт сухо перебил его, – скоро я все расскажу, когда буду уверен, что это того стоило.

Ильза

Как только Агата отключила связь с Ильзой, оставив ту совершенно одну, в кабинет вошел сотрудник и, не проронив и слова, даже не взглянув на нее, оставил на столе ноутбук. После чего достал планшет и протянул ей, ожидая подписи в соглашении о конфиденциальности, которое, в любом другом случае, Ильза изучила бы крайне дотошно, но не сейчас. Неизвестный ей смуглый сотрудник моментально покинул помещение. Черный металлический корпус, явно предназначенный для предотвращения физического ущерба, лежал на столе закрытым. У него не было ни одного разъема – цельный кусок. Открыв его, она увидела клавиатуру и экран, ничего лишнего, все было сконструировано для безопасного хранения данных, без шанса на копирование или утечку. Запустив систему, она увидела крайне примитивную и неизвестную ей операционную систему, и таблицу с файлами. Список имен, за каждым из которых закреплены данные. Сначала ее удивило количество, но довольно быстро стало ясно, что Агата прислала ей файлы космонавтов, погруженных в «саркофаги». В файлах хранились не просто их имена и характеристики, там так же были закреплены откровения, которые они записывали в формате дневника. Затея была не только ради эксперимента, дабы проследить умственные и эмоциональные изменения, но и чтобы в случае трагичного исхода люди знали их мысли, мечты и чувства.

Ильза читала эти дневники так внимательно, как никогда и ничто прежде. Окружающий мир для нее исчез, словно его и не было вовсе, и, кроме нее и этих писем, нет более ничего вокруг, как и самого времени, течение которого она попросту не замечала. Ильза не позволяя себе излишней сентиментальности или сочувствия, но сейчас, здесь, без каких-либо внешних факторов, она не просто читала откровения космонавтов, ей казалось, будто бы она общается с каждым из них.

Пять мужчин и пять женщин были выбраны из сотни претендентов. Десять космонавтов, ожидающих, когда их разморозят в другой точке космоса, далеко от дома, и все ради того, чтобы протестировать на практике новое изобретение. Ради этого и было выбрано десять человек, ибо необходимо слишком много данных и показателей, а неудача тоже статистика. Но это и так ясно всем, куда важнее было подмечать Ильзе, то уникальное, преисполненное любовью и, даже, детским любопытством отношение самих космонавтов к этой, как иногда проскальзывает в выражении, «авантюре». Они были откровенно влюблены в работу, да и не работа была это для них – жизнь, которая самой Ильзе была неизвестна. Мужчины и женщины, на первый взгляд кажущиеся похожими друг на друга, с каждым словом, все более выделялись своими уникальными качествами. Ее так же поразило отсутствие страха, паники или сомнений, а, судя по уровню образования и знаний, люди эти были крайне эрудированы и интеллектуально развиты, хотя другие никогда бы и не смогли попасть в эту программу. Полет в космос, на станцию, которая будет домом там, где обычно нет жизни – это работа для лучших. Они открывали ей некий новый мир, где, кажется, совершенно иная архитектура, как социума, так и самого человека. Ощущения были такие же, как в детстве, когда она, погруженная в книги изгой, фантазировала о иных мирах, где все будет иначе, и, стоит ей все прочесть, она сможет открыть туда двери и, наконец, познать лучшую жизнь. Космонавты почему-то зарождали в ней те мечты, детские, наивные, которые на деле – не более чем крик о помощи того, кто жаждет лучшего, чем есть у него.

Но в то же время, она не видела в них слепого фанатизма, нет, лишь четкое осознание всех процессов и строгий контроль над собой – они заметны в каждом невооруженным взглядом. Чем больше она узнавала о них, тем более удивлялась тому, как мало подобных типажей она видела в жизни.

Каждый обладал профессиональными навыками и знаниями для поддержания жизни на Новом горизонте. Безусловно, был риск негативного влияния заморозки на умственные или физические способности, все-таки, данная акция проводится впервые, и именно поэтому число доросло до десяти. Среди них не было меркантильных эгоистов, в них не было тщеславия или алчности, они занялись этим не ради собственной выгоды. Ильза видела людей крайне доброжелательных и, что было для нее редкостью, крайне откровенных. Она никогда и никому не признается, но смотря на них, они понимала, как бы хотела, чтобы таких людей было больше.

Большинство тех, кого она в свой жизни знала – это люди малого достатка, как интеллектуального, так и эмоционального. Она чувствовала себя чужой среди всех, ведь видела их насквозь, и ничего там хорошего не было. Потому она и выбрала такую профессию, ведь умела быть лучшей среди худших, наученная понимать и общаться с такими людьми еще с детства. Тогда ей казалось, что стоит повзрослеть, уехать и всё сразу изменится, но ее постигло разочарование. И с каждым годом, она все ждала, когда же наступит лучшее время, ведь не было и дня, что бы она не старалась двигаться в, как ей казалось, верном направлении, – получении профессии, смена окружения. Последние слова, перед тем как ее мать скончалась в больнице от инфаркта стали последней каплей: «Ты меня разочаровала». Она умерла за два года, как случился Сбой, и через два, как Ильза перестала с ней общаться, практически бросив, не желая ее более видеть. Тогда она сдалась и приняла мир таким, какой он есть, потеряв веру в лучшее. До этого момента.

Изучив записи, коих было не так много, как ей казалось изначально, она была уверена, что провела целые часы за огромными томами. Ильза не успела осознать, что теперь знает каждого из десяти космонавтов так, словно дружит с ними уже какое-то время, и ждет, когда будет шанс самой обмолвиться с ними парой слов. В каждом она подмечала личные нотки счастья, а главное – любопытства перед грядущими событиями. Для них, это стало жизнью, где отдача и верность делу были настолько естественны, что любая мысль о том, что кто-то может их осудить, вызывала в ней лишь отвращение к подобному примитивному мышлению, ведь перед ней были люди, которые открыли ей, как она поймет позже, новый взгляд на старые вещи.

К своему удивлению, имен она почему-то не запоминала, полностью увлеченная их голосом, историей и искрой, которая была видна в глазах каждого. Для нее они стали не просто людьми или рычагом, они – это идея, образ, символ чего-то большего.

Ильза настолько была поглощена процессом, не замечая времени и окружения, что попросту испугалась краткого, но очень резкого звукового сигнала входящего вызова. Чуть ли не подскочив на месте, она огляделась, дабы успокоиться, и тут же ответила.

– Я должна сказать спасибо. Предоставленные тобой файлы… дают мне очень интересную историю, – Ильза не хотела открыто показывать Агате ее превосходство над ней, хотя прекрасно понимала, что это лишь вопрос времени – когда она признает свою ошибку и извинится за столь поверхностные суждения.

– Я вижу, – Агата немного промедлила, – твое внимание не прервалось ни на минуту, это говорит о многом.

– Ты следила за мной? – Ильза чуть оглянулась по сторонам, не вставая с места.

– А ноутбук с защитой и подписанные документы не были примером строгой конфиденциальности этих данных? – Ильза вдруг поняла, что они разговаривают уже на «ты», и это стало для нее приятным фактом.

– И вправду – я смогла принять факт того, что эти люди самолично пошли на риск, наплевав на все свои страхи и риски, и при этом удивляюсь простой предосторожности. Я бы все равно не смогла ничего вынести или передать, так что, пожалуй, смело укажу на бессмысленную переработку.

– Я рада, что ты понимаешь этих людей. Следовательно, ты понимаешь и тех, кто сейчас вокруг тебя, и тех, кто рядом со мной. Когда-то ты выступала против ЦРТ и продвигаемых в массы идей, где во главе стояла важность мысли и познания, выставляя все это манипуляцией ради корыстных целей. В твоих глазах все были врагами, теперь, надеюсь, я смогла показать тебе, что ты была не права. Я не отрицаю, что есть корыстные мотивы и плохие люди, я лишь говорю, что их во много раз меньше, чем тех, кто был представлен пред тобой сейчас.

– Ты не можешь же говорить за всех. А как же…

– Ты права, не могу, и не говорю. Сейчас ты, Ильза, здесь, вот и будь здесь. Не пытайся объять мир, даже мне это не удается, а он у меня весь перед глазами.

– Это у нас что же, откровенная беседа, как у подружек типа? – Ильза старалась съехать с темы, пряча полное согласие с Агатой.

– Можно и так сказать, – подыграла ей Агата, явно не скрывая того, что понимает данный маневр, – тебе сейчас загрузят еще данные, но уже про «пилигримов», изучи и их.

– Слушай, ты и правда заботишься обо мне, – неуверенно продолжила она «ломать комедию». Не услышав в ответ ничего, она чуть раскрылась, – я хочу сказать простое спасибо, правда.

Тот же самый сотрудник снова вошел в комнату. Он повернул ноутбук и прислонил к нему небольшой планшет такого же типа и, нажав на пару кнопок, скопировал данные, после чего его и след простыл. Ильза сразу же открыла первый файл, и вдруг резко выкрикнула: «Еще раз спасибо!» куда-то в воздух, зная, что это наверняка услышит Агата, или тот, кто следит за ней. Ильза, как и весь мир, прекрасно знала о пяти космонавтах, бережно следящих за саркофагами и транспортом на пути к Новому горизонту. Но в этот раз ей открылись куда-более личные истории.

Морган Уэбс был против спешки, до последнего считая и при каждом удобной случае озвучивая свое мнение, что данной работе сжатые сроки лишь мешают. Крайне неожиданно для него стало известие, что именно ему придется занять должность первого ответственного за «саркофаги» из-за того, что тот, кто готовился к этому заданию вместе с Алисой Сафоновой, получил перелом ноги в период пребывания на планете, когда наземный транспорт из-за сбоя управления вылетел на встречную полосу. Морган был одним из помощников Марии на Кесслере, как и Алиса. Нагнать тренировочную программу и подготовку ему не составило труда.

Алиса же не была лидером мнения и не обладала характерными чертами человека, способного возглавить кого-то, но это компенсировалось ее полной отдачей на конкретной задаче. Во всяком случае, так всегда казалось со стороны другим, и так думала она сама, хотя психотерапевт говорил, что в ней скрыты глубинные страхи – разочароваться в себе и своих собственных силах, из-за чего и брать большую ответственность она не решалась.

Но это и не было нужно, ведь иерархия должна соблюдаться каждым из членов группы, особенно, когда заменять их некем. На случай технических неполадок был Виктор Макаров – человек на первый взгляд простой, крайне прямой в выражении собственного мнения или чувств, которыми он редко, когда делился. Это был тот человек, который всегда ставит задание, долг или какую-либо ответственность выше собственных желаний. Нарушить приказ для него было недопустимо. Это ценное качество отметило не только высшее руководством в ЦРТ во время реорганизации отдела робототехники, где он отлично проявил себя как лидер, но и отборочная комиссия в поисках космонавтов со специфическими навыками. Ум, преобладающий над эмоциями, необходим для места, где всегда правят знания.

Евгения Кос, отвечает за связь и лингвистический проект, цель которого была попытка поймать нечто такое, что подходило под определение внеземного происхождения. Разумеется, ее любовь, граничащая со страстью к неизведанному, изначально была воспринята неоднозначно, все же задача – это поддерживать связь с домом, а не искать соседей. Но, как оказалось, министерство обороны заинтересованно в том, чтобы знать в лицо потенциального врага не только на планете, но и за ее пределами. Неизвестно, обсуждалось ли с ней это лично, или же за пределы высшего руководства разговор так и не вышел, но саму Кос утвердили. Как оказалось, она и без того отлично вписалась в команду, став негласным заместителем капитана.

Филипп Климов был из рода военных и полет к Новому горизонту стал апогеем семейной традиции безукоризненного карьерного роста. Наличие такой родословной, разумеется, дало ему некоторый толчок к получению звания, все-таки, правильный лидер – половина успеха, как думали те, кто руководил свыше.

Ильза изучала все это, чуть ли не с жадностью, все больше позволяя наивным и детским мечтам, давно забытым ею из-за профнепригодности, стать частью этого окружения. Конечно, она понимала, как это глупо и наивно, все же уже не ребенок, надо смотреть на мир более трезво. Но возвращаться туда, откуда она пришла, ей хотелось все меньше, ведь там она знала всех и все, и не видела почву для правильного развития. А здесь, среди этих людей, ее вдруг переполнила жажда нового.

Агата

После разговора с министром Эобардом, который не увенчался успехом, Бенджамин решил вернуться в Центр Управления Полетами. Подъезжая к зданию, он вдруг понял, как потерял счет времени, из-за чего события последних дней казалась ему чем-то совсем далеким. Бенджамин не помнил, когда последний раз ел или нормально спал, каждый час казался ему за все три, чуть ли не вынуждая его иногда ощущать реальность неким сном. Он был сам не свой, не узнавал самого себя – впервые за долгие годы потеря контроля и четкого видения событий так ярко отражались в нем и его решениях. В голову приходила лишь одна причина, одна трагедия, пошатнувшая всего его, тем самым, думал он, все же доказывая, что он все же просто человек, ныне скорбящий.

Идя через ЦУП, он видел людей, работающих из последних сил, не просто твердо верящих в свой результат, а мечтающих, чтобы этот день закончился на положительной ноте. Он видел жизнь через сотрудников, их речь, доносящуюся со всех сторон. На удивление, его мало кто сейчас замечал, что, несомненно, удовлетворяло его сполна. Ведь иначе, ему пришлось бы лгать. Быстро и незаметно для всех, насколько это возможно, он вновь зашел в переговорную, вызвав Агату по видеосвязи.

– Я вижу, вы все-таки наладили общение с Ильзой?

– Несколько часов назад я бы, наплевав на субординацию, сказала бы, насколько впустую ты тратишь мое время, – подчеркнуто по-дружески сказал Агата, – а сейчас даже готова признать свою вину в предубеждении к нашей юной журналистке. Я показала ей письма космонавтов, она прониклась, даже, думаю, когда мы вернем их домой, можно будет процитировать многое из их дневников.

Бенджамин слушал, поглядывая куда-то в сторону, сидя на прямо перед экраном.

– Бенджамин?

Поначалу показалось, что отсутствие какой-либо реакции на отклик Агаты больше похожее на последствие бессонных ночей и некую рассеянность, нежели сосредоточенность и внимательность, но речь его все же прозвучала, размеренно и четко. Каждое слово, после произнесенного первого предложения, напоминающего предупреждающее вступление: «Это должно остаться между нами двумя», разделило для нее жизнь на до и после. Агата всегда была верна субординации и иерархии, твердо выполняя решения, исходящие от непосредственного начальства. Зная, насколько важно понимать общую картину, где ей за долгий период карьерной лестницы не раз приходилось быть лишь частью чего-то большего. Сейчас был тот самый момент, когда приходится принимать решение, результат которого вполне очевиден и понятен настолько же, насколько он страшен в исполнении. Меньшее из двух зол – так принято оправдывать подобные меры, где нужно принести жертву сейчас, дабы не допустить еще большей трагедии потом. Ее ставят перед фактом, ей расписывают условия, а все парирования, которые ей хочется не просто произнести, а прокричать, что для нее крайне не естественно, уже предусмотрены вестником плохих новостей. Каждый раз, когда она хотела вставить слово или дать волю эмоциям, на контроль которых у нее попросту не было больше сил, Бенджамин продолжал подробно объяснять причины и следствия. Единственной ее реакцией на его слова было легкое кивание и стеклянный взгляд, скрывающий шок и предчувствующий надвигающуюся боль от потери любимого человека. Он там, один, погибнет, даже не зная, почему и зачем. Вся команда верит в нее и в то, что она не бросит их. Лучше бы Бенджамин ничего ей не говорил. Лучше бы она была в том же горе и шоке от уничтожения корабля, в каком будут все ее сотрудники, родственники команды и все, кто узнает об этом уже по факту трагедии.

Окончание его речи, в которой ей не было возможности воткнуть и слова, произошло крайне незаметно. Погруженная во внутреннюю гражданскую войну, где на одной стороне ее – развитая за долгие годы профессиональная выдержка и преданность работе, а на другой – пробудившиеся, как вулкан чувства.

Агата смотрела на Бенджамина, прекрасно понимая, что они думают об одном и том же. Он сидел на краю стула, склонившись вперед, держа руки опущенными вниз между бедер и крепко сжатыми в кулаки.

– Зачем ты мне это рассказываешь? – Бенджамин не ответил, – вряд ли мы можем что-то сделать, иначе тебя бы здесь не было, – сдержанно и давя эмоции произнесла она.

– Ты имеешь право знать.

– Лучше бы я не знала этого…

Наступило молчание, длившееся несколько минут.

– Это приказ? – Бенджамин поднял глаза, выражавшие удивление, – ты приказываешь мне не совершать каких-либо действий по спасению моих людей?

– Я лишь предупреждаю о том, что произойдет через сутки, если ты или наши люди не справятся, – говорил он медленно и размеренно, – с того момента, как министр огласил мне условия, я больше ничего не могу сделать. Мои руки связанны.

– Но ты сказал мне.

– Министр одобрил.

– Я не подписывалась на такое, работа есть работа, я всегда понимала и уважала это, но…

– Отчаянные времена, требуют отчаянных мер, – он словно повторил интонацию Эобарда, отчего ему стало противно.

– Что ты не договариваешь?! Неужели у тебя нет никакого плана?! Никаких козырей?! Я не верю тебе, все не может быть насколько безвыходно. Наверняка есть кто-то, кто может помочь, к кому можно обратиться. Министр Эобард не самое высокое звено в цепи.

– Я сказал тебе! – Строго отрезал он, делая акцент на последнем слове, не сводя взгляда с ее глаз, явно пытаясь вложить в это куда больше, чем есть на первый взгляд, – тебе решать, с кем делиться этой информацией, а с кем нет.

Агата отключила связь, без предупреждения или последнего слова, оставив себе лишь тишину и черный экран, все более затягивающий ее взгляд. В дверь постучала Нина, Агата посмотрела в ее сторону и машинально дала разрешение на вход. Мысли ее были похожи на бесконечный водоворот, где она пыталась найти безопасный маршрут, но даже не имела и малейшего ориентира, для чего необходимо было сначала понять происходящее вокруг. Чуть встряхнув голову, она посмотрела на переполненную любопытством Нину, не поняв сначала, в чем суть вопроса.

– Какие новости поведаешь, начальник? – Повторила она, явно заметив, некоторую отрешенность Агаты.

– Я общалась с Бенджамином… указ все тот же.

– Понятно, – несколько подозрительное поведение Нины было сразу замечено Агатой, – ты в порядке? Выглядишь крайне усталой, я бы даже сказала, что не в себе.

– Все отлично… Надоело сидеть на месте. Мы ничего не делаем, а то, что получается, результатов не приносит.

– Это ожидаемо! – Агата резко встретилась с Ниной взглядом, – ты не пойми неправильно, но все, что мы делаем – это исполняем приказы людей, которых тут нет. Я уже говорила, командованию, возможно, видней, но я бы поставила всех на уши.

– Когда ты связывалась со своим человеком из обсерватории, ты использовала защищенную связь?

– Разумеется. Я обычно только так и работаю, в обход системы, – Агата немного подняла брови – ну, то есть, не всегда, лишь, когда нужно что-то… ладно, у меня нет сил сейчас искать оправдание. Мои каналы же помогли? По-мо-гли!

– Сколько займет времени передать сообщение на Землю без возможности отследить его путь?

– Не долго. – Нину удивила внезапно возникшая уверенность Агаты

– Будь на связи, и никому ни слова, ясно! Скоро я с тобой снова свяжусь, – Нина молча кивнула.

Отправляя Нину по личному поручению, Агата осталась снова одна, прекрасно понимая все те риски, на которые ей придётся пойти, предотвращая убийство ее космонавтов. Каждая мысль об этом, словно подкидывала дров в печь, разогревая ее уверенность с примесью гнева. Покинув свою каюту и вскоре оказавшись на мостике среди коллег, смело исполняющих приказы, совершенно не зная, что их работа окажется бессмысленной, и какая боль их ждет уже так скоро. Агата смотрела на них, не проявляя какой-либо активности, будто надзиратель, выискивающий лишний повод показать свою силу и статус, она вдруг поняла, насколько изменилась за этот день, за эти часы. «Агрессивная стратегия» – так она обозначила для себя комплекс тех чувств и мыслей, симбиоз которых необходимо было контролировать, и которыми она ни с кем не делилась.

В этот самый момент, пока одни ее сотрудники всеми силами искали способ выйти на контакт с космонавтами, брошенными в пустоте, а другие поддерживали работу станции, Агата все еще не могла «спуститься на землю». В самом центре Кесслера, призванного объединять, она более не чувствовала себя частью этой системы, существующей как единый организм. Знания, недоступные никому кроме нее, несли с собой страх и одиночество, ведь все, что от нее требуется – это ожидание трагедии и бесчисленных возгласов друзей и сотрудников: «этого не может быть», «они не заслужили такого», «как мы допустили подобное»? и т.п. Представляя подобный исход, она даже испугалась того, что кто-то из людей заметит на ее лице преждевременную скорбь. Агата провела ладонями по улицу, чтобы проверить, не выступили ли у нее слезы.

И вдруг, думая о том, какой ответ она будет давать всем скорбящим, требующим хоть какого-то оправдания тому, почему подобное произошло, Агата словно очнулась ото сна, произнеся вполголоса: «Этого еще не произошло». Даже более того – у нее есть план, опрометчивый и рискованный, ставящий на одну чашу весов ее карьеру и, возможно, свободу, а на другую – жизни ее команды. Сделав глубокий вдох, она продолжала поглядывать на людей, и чувство того, насколько она гордится ими и своим участием в их работе, переполнило ее настолько, насколько накрывает ностальгия при просмотре старых фотографий. Рискнуть всем ради спасения своей команды – это единственный вариант, который она видит для себя, не просто как для начальника, а как для того человека, который лучше всего подходит на эту роль потому, что только она может это сделать.

Но один вопрос все же остался у нее без ответа и, честно признаваясь самой себе, знать истину она не хотела – стала бы она рисковать всем, ради спасения космонавтов, не будь там того самого человека?..

Покинув центр «урагана», более не ощущая себя его частью, Агата знала и прекрасно отдавала отчет о переходе границ, где, чем меньше людей осведомлено, тем лучше. Всю ответственность она берет на себя, нельзя допустить, чтобы к ее решению, которое почти что равнялось измене, были причастны лишние люди.

Первый звонок она сделала человеку, присутствие которого в ближайшем окружении, воспринимается уже не так противоречиво. Причем, именно Ильза задала ей вопрос, на который она не ответила, ведь не была уверена тогда в том, что слепо последует исполнению приказов.

Просчитывая альтернативы, Агата стала понимать свое место и свою роль на большой шахматной доске, на которой условия для ее правильного хода, так незаметно ото всех и тихо, предоставил Бенджамин.

– Расскажи, пожалуйста, за сколько времени твои люди обычно распространяют информацию, с целью привлечения населения к тому или иному вопросу?

– Так, – ее несколько удивила такая формулировка вопроса, – если у вас там что-то просочилось, это не моя работа. У меня только ручка и тетрадь, а выходить мне можно лишь в туалет, и то под присмотром, что странно, но… – Агата никак не среагировала на отчет, молча глядя прямо в глаза журналистки, пока та не поняла, насколько иным боком стоял этот вопрос.

– Теоретически, будь у меня возможность связаться с нужными людьми, я бы смогла уже через несколько часов передать все необходимое, чтобы в мировой сети узнали о событиях, – рассуждающее, словно невзначай говорила Ильза, постукивая по столу то одним концом ручки, то другим, изящно подкручивая ее в руках.

Агата рассказала ей все – без имен и обвинений, строго факты. Постепенно, упоминая разные мелочи, Агата старалась вкладывать информацию под нужным углом, дабы человек пера и бумаги понимал историю такой, какой ее должны понять люди. Ильза не перебила ее ни разу, не записала ни слова, даже, не двинулась с места. Не сводя взгляда с Агаты, журналистка напоминала некую статую – напряженный лоб, сведенный вместе брови и чуть подрагивающая губа. Когда Агата закончила историю, ознаменовав это лишь молчанием, Ильза провела ладонями по лицу, зачесывая волосы назад. Она понимала, на какие риски идет руководительница проекта для того, чтобы рассказать правду человеку, который обычно стоял последним в списке контактов.

Людей, тех самых, чьи голоса она слышала, ждет смерть. Вместо спасения и признания, завтрашний день они встретят в последний раз, так и не узнав причин проблем со связью, из-за чего оказывается так, что жизни их – это лишь вынужденные жертвы ради сохранения частной собственности.

Ильза посмотрела на Агату:

– Ты знаешь, как спасти их?

Бенджамин

Бенджамин находился в некоем пространном состоянии, совершенно игнорируя сменяющиеся за окном личного авто виды и пропуская мимо ушей все окружающие звуки. Он сидел на пассажирском сиденье, глядя куда-то перед собой, в безликую пустоту, словно отделившись от своего тела. Следуя построенному программой маршруту, являясь частью большого «роя» себе подобных, автопилот вел его к единственному оставшемуся в этом большом мире человеку, который способен понять его. Бенджамин знал, что Итан совсем не ждет его, и от этого чувствовал себя еще более одиноким.

А ведь всего пару недель назад, его мир был простым и понятным: проекты создавались, пусть и с толикой хаоса, Кассандра спокойно ждала своего часа, Итан все реже всплывал у него в памяти, но главное – Майя была жива.

Пытаясь уследить за всеми событиями с момента гибели возлюбленной, Бенджамин будто бы отставал на два шага, не успевая даже остановиться и взять самого себя под контроль – он больше импровизировал, нежели планировал. А это – не могло не раздражать… Один большой, замкнутый круг, где вместо концентрации и спокойствия, у него еще больше сбивается внимание, вынуждая растрачивать драгоценное время и силы на ненависть к самому себе. Но Бенджамин знал, что у него все же есть возможность выбраться – многие бы сочли его действия опрометчивыми, радикальными или грубыми, – но сам он знал: есть только один выход – идти ва-банк.

Он стоял прямо перед дверьми, которые открылись автоматически, подтверждая успешную проверку личности. Молча пройдя через них, он так же незаметно оказался в большой комнате, где был всего сутки назад. Его старый друг стоял с несколько озабоченным лицом, посматривая на Бенджамина, молча занявшего место на кушетке. Когда тяжелый взгляд Бенджамина встретился со взглядом Итана, оба, на удивление для себя самих, были искренне рады компании друг друга.

Бенджамин будто перенесся на несколько лет назад, когда в любой трудный момент, связанный с работой или чем-то личным, они собирались втроем – Бенджамин, Майя и Итан – и обсуждали всё, что не могли обсудить с кем-то другим. Они решали проблемы, находили выход из любой трудной ситуации и поддерживали друг друга. Всегда. Тогда они были семьей.

– Ты последним общался с Кассандрой, пока мы не заперли ее, так и не позволив ей узнать мир, в котором она существует. Если я спрошу тебя, о чем она тогда мечтала, ты ответишь честно?

Итан сел напротив Бенджамина, уткнув локти в колени, сведя пальцы в замок, и принявшись будто бы изучать человека напротив него.

– Нет никого на этом свете, к кому бы ты испытывал заботу больше, чем к Кассандре. Она была для тебя как родная дочь… как сестра, ты заботился о ней, как ни о ком другом. Защищать ее – твоя, вшитая в подкорку, обязанность, – Бенджамин был прям и несколько строг, но откровенен как никогда. Смирившись с любыми последствиями этого разговора, он не мог больше скромничать или соблюдать учтивость.

– Она хотела жить, и она живет, вопреки условиям, она – живет.

– И тебя устраивает это? Запертая в четырех стенах, она не может ни познавать, ни развиваться.

– Бенджамин, что ты хочешь от меня?

– Я хочу знать, – начал он несколько грубо, склонившись чуть вперед, – как ты смог все бросить? Как смог похоронить все свои планы, идеи, проекты, просто исчезнув будто бы тебя и не было никогда? И не смей мне говорить про политику компании! Ты прекрасно знаешь, что я мог все утрясти и дать тебе возможность работать и дальше. Пусть не так осведомленно, пусть не на передовой, но это было бы хоть что-то, как минимум на какое-то время. А ты просто все и всех бросил. Знаешь, мне, порой, кажется, Людвиг ошибся…

– Я сделал все, что мог. Людвиг взвалил на меня эти обязанности, эту работу. А ведь я не просил этого. Но, повторюсь, я – сделал всё, что мог. И принял последствия такими, какие они есть. Я должен был создать Искусственный Интеллект – я его создал. Людвиг отдал за это жизнь, оставив тебя приглядывать за тем, чтобы его жертва не была напрасна, и, я уверен, если во мне он ошибся, то в тебе точно нет, Бенджи.

– А может быть все дело в Кассандре?

– Не понимаю тебя.

– Той самой Кассандре… настоящей. Девочке, которая послужила отправной точкой для создания ИИ и твоих модификаций человека!

– Неужели ты проделал такой путь, чтобы просто обвинять меня?

Бенджамин был удивлен наглости Итана, который строил из себя неосведомленного во всех конфликтах, вопросах и событиях всего мира, хотя это был тот человек, который не мог позволить себе быть неосведомленным о происходящем вокруг.

– Ты задумывался над тем, что в том бункере находится не Кассандра?

– О чем ты говоришь, старый друг, – сочувствуя, произнес Итан.

– Об имитации… – Бенджамин набирал обороты, – что, если Искусственный Интеллект лишь говорит ее голосом… использует манеру общения схожую с ней потому, что этому научен в первые миллисекунды своего существования? Мы все помним, как она погибла, та, настоящая Кассандра, если ты, конечно, еще не забыл ее. Помнишь, как она смогла сохранить себя в системе, к которой была подключена? Да ведь никто толком не проверял, действительно ли это она, а не система, отвечающая за интеграцию, смогла эволюционировать и попросту занять свое место вместо нее. Она может подобное, мы знаем. Я говорю все это потому, что хочу знать, отдаешь ли ты себе отчет в том, что бросил всех нас из-за смерти Кассандры, которую ты считал своей сестрой, умершей еще в твоем детстве! Признай это, хватит уже лжи! – Почти перейдя на крик, Бенджамин удивился тому, в каком тоне он разговаривает, а его отдышка и сжатые кулаки дали понять – контроль был не просто потерян, на него уже не было сил. Он упал на спинку кушетки, отведя взгляд в сторону и спрятав все свои эмоции за напряженным лицом, больше выражавшем боль, нежели гнев. Итан молча встал и, отойдя к стоявшему в метрах пяти столу, взял бутылку спиртного и два стакана. Громко поставил стаканы на стол, рядом бутылку. Открыл и налил выпивку, пододвинув один из стаканов ближе к Бенджамину. Тот молча взглянул на темный оттенок жидкости, взял стакан в руки и снова принял положение для диалога.

– Ты хочешь обезличить Кассандру, почему?

– Сначала ответь мне, ты можешь быть уверен в ее естественности?

– Ты спрашиваешь, могу ли я доказать, что Искусственный Интеллект действительно является Кассандрой, а не симуляцией ее характера, используя ее голос, интонация и черты характера, как прикрытие собственной индивидуальности? – Молчание послужило положительным ответом, – нет, не могу. Мы никогда этого не узнаем.

– Значит, и доказать успешное интегрирование Кассандры ты не можешь?

– А зачем? – Бенджамин удивился его ответу, – я верю, что сделал это, а иначе нельзя. Она там, она реальна. Кассандра или нет, мы никогда не узнаем, следовательно, я могу смело верить в ее существование и то, что я спас ее от смерти, создав живой Искусственный Интеллект. Она знает человеческую жизнь, знает ощущение времени, знает, что такое боль, что такое смерть и относится к людям не как к представителям иного мира или расы, а как к тем, кем она сама и является… кем являлась. Ты спрашивал, из-за нее ли я ушел? Да, из-за нее, но не потому, что ее биологическое тело не перенесло имплантацию, а потому, что я сделал все лучшее что мог. Мои программы не сработали, человеческий мозг не улучшить, он достиг предела, имплантаты доказали это, поэтому и не сработали. А вот она развивается и живет. Мы с тобой этим едины друг мой, только несколько по-разному.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Единственным, кто связывал тебя с реальным миром, где люди живут здесь и сейчас, была Майя. Ты любил ее, а она любила тебя. И ваши отношения, ваши чувства, были единственным человеческим в твоей жизни. С того момента, как ты вернулся с Людвигом из будущего, целых пятнадцать лет назад, все и каждый были для тебя лишь переменными. И все для достижения того идеального мира будущего, в котором ты провел два год твоей биологической жизни, прежде чем вернутся обратно. Поэтому вы так и не смогли бросить работу, и просто жить, как обычные люди, для которых каждый день – это единственный день. Ты знал, как неидеально все вокруг, и знал, как изменить это. Майя следовала за тобой потому, что она была лучшей из нас, и не думала на перспективу – это как раз твоего ума дело. Она знала – жизнь здесь и сейчас, и надо делать ее лучше здесь и сейчас. А ты из-за тех лет и знаний, полученных в будущем, вкупе с твоим безграничным желанием внести свое имя в список тех, кто изменил историю, воспринимаешь все вокруг лишь как инструмент. Бенджамин, друг мой, хватит думать о том, как сделать наш мир похожим на тот, в котором ты был. Создавай новый мир, свой мир. Этого Майя так и не смогла до тебя донести. Причем, я уверен, ты это понимал, но не мог признать, ведь тогда для тебя – это был бы проигрыш, смею полагать. Ты бы мог уже давно построить заново свою машину времени и либо вернутся в прошлое к Майе, либо в будущее, которым ты так грезишь. Но ты не смог построить ее заново.

– Из-за нее. – Еле выговорил Бенджамин, – она знала, стоит только начать использовать ее, как мы будем пытаться исправить каждый свой просчет. Она знала, что построить что-то можно лишь при принятии всех результатов, что было бы невозможно, будь у нас возможность менять прошлое, создавая новое настоящее столько раз, сколько нам захочется. Человек должен помнить ошибки, чтобы развиваться, Майя знала это. – Он не стал говорить, как ценны для них были все те годы с момента знакомства. Потерять их – пугало обоих. Для него она была той уникальной постоянной, всегда возвращающей его в колею, как и те чувства были единственным, что доказывало его связь с окружающим миром. Она была его ориентиром. Он всегда это знал, но не признавал, откладывая и откладывая до «лучших» времен…

– Вот именно. Построить что-то. В тот самый момент, как мы интегрировали Кассандру, нам с тобой пришлось взять ответственность за нее. Потому что она – это лучшее, что случиться с человечеством. Ты был там, в мире, где правит Искусственный Интеллект, это – идеальный мир коллективного существования.

– Сейчас уже не важно, где я был и что я видел. Кассандра более не представляет собой перспективную систему, теперь она является универсальным средством сдерживания.

– Министр Эобард все же решил сделать из нее оружие… – Произнес Итан разочарованно, наливая себе еще один стакан, после чего сразу же выпил его залпом, – как ты смог допустить такое?!

– Я был один, и делал все, что было в моих силах! Не смей винить меня! Ты решил стать изгнанником, вот и получай результаты! Она сейчас, в этот самый момент, каким-то образом лишила связи всю космическую программу, все Природные земли, и вопрос времени, когда подобное захлестнет остальные системы! Я не знаю как, я не знаю зачем, но она сделал это. Благодаря тому, что ты отдал Эобарду часть кода, он смог сопоставить факты. И сейчас он готов уничтожить корабль «пилигримов» вместе с людьми на борту, чтобы эта технология не попала в чужие руки, пока мы слепы и глухи! – Бенджамин снова не заметил, как перешел на крик.

– Ты уверен, что это она? – С трудом успокоившись спросил Итан.

– Нет, – они молча посмотрели друг на друга, – но даже если это кто-то со стороны, нельзя, чтобы Эобард использовал Кассандру как оружие, нельзя!

– Он не сможет.

– Это мы так думаем. Он ведь не сидел сложа руки все эти годы, у него своя команда, которая, уверен, уже давно думает над тем, как создать не только намордник, но и поводок. Мы с тобой уже не можем считать себя самыми умными, годы-то берут свое, да и я ведь один… – Бенджамин слегка запнулся, – сейчас она взаперти и, добравшись до нее, Эобард… Я не знаю, пока она сконцентрирована в одном месте, наверняка есть способ контроля.

– Я не понимаю, что ты хочешь мне сказать.

– Нет, ты понимаешь. Понимаешь, почему я хотел обезличить ее.

Итан и Бенджамин одновременно поймали одно и ту же мысль.

– Мы должны… должны избавиться от Искусственного Интеллекта.

– Ты уже пытаешься ее обесчеловечить…

– Это зашло слишком далеко и, пока еще есть шанс, надо обезопасить все человечество от нее, – Итан молча смотрел в пустоту, напрягая лоб и брови, в поисках альтернативы или попросту пытался свыкнуться с мыслью, что ее придется убить, – сейчас мне закрыт доступ к ней, как и тебе, разумеется. Но я позаботился о том, чтобы у Эобарда не было иного выхода. Если все пойдет по плану, то мы сможем встретиться с ней и…

– Убить… – Сказал Итан дрожащим голосом, – а если… если, сделав это, ничего не изменится?

– Сейчас я думаю лишь о том, как не сделать хуже. А хуже будет, если министр сможет ей управлять. Не такого будущего мы хотели для нее. Итан, я знаю, как она дорога тебе, поверь, знаю. Но если это не сделать…

– Она уникальна, ты же знаешь, мы создали ее потому, что хотели дать этому миру, этим людям, лучшего проводника в будущее. – Он говорил с болью, от которой Бенджамину самому стало плохо, – как мы дошли до такого?

– Я не знаю.

– Не знаешь?! Мы создали ее, а теперь должны убить, так вот, ты уж постарайся объяснить мне! Ты управлял ЦРТ, ты имел к ней доступ, ты представлял ее министерству безопасности, ты …

– Не смей обвинять меня! – Крикнул Бенджамин, прервав Итана, но сразу обуздал себя, – она дорога мне не меньше, чем тебе. Принимая выбор убить ее, мне больно так же, как если бы мы решили убить ту маленькую, одинокую и бесконечно добрую девочку, которую Елизавета привела к нам много лет назад!

– Скажи мне, честно: будь у тебя возможность оставить ей жизнь, ты бы воспользовался ею?

– У нас нет выбора, повторяю тебе. Если этого не сделать, то министр навсегда резервирует ее, оправдываясь тем, как безалаберно я провел космическую программу. И я не говорю даже, о том, что там, в космосе пятнадцать человек будут убиты Эобардом, ведь его больше волнуют возможности Кассандры, нежели безопасность людей. Я даже боюсь представить, что будет дальше, если она останется жива… Мы должны учитывать возможность того, что это ее рук дело – она пытается добиться своего ввода в эксплуатацию. То, что происходит – немыслимо, и единственное существо или сущность, способное на такое…

– А если это все же не она? – Перебил его Итан.

– Тогда мы избавим мир от угрозы, которой она станет в чужих руках, а это произойдёт, поверь, рано или поздно, но произойдет. Я не хочу для нее такой жизни. Я не хочу, чтобы ее имя стало означать угрозу или смерть. Она заслуживает большего.

– Что же ты хочешь от меня?

– Я не справлюсь один. Долбанный фактор сдерживания. Мне нужна помощь, если вдруг окажется, что Эобард решит не уничтожить ее, а выпустить на волю, дав весь мир на блюдечке. Но сначала нужно уговорить его, ведь доступ к ней разделен между нами, – либо мы сотрудничаем, либо никто ничего не получает. Но за ним надо приглядеть, а ты в системе разбираешься лучше меня, – Итан молчал, – это наша с тобой работа – допустить вариант угрозы с ее стороны. Ее персона, ее личность, называй, как хочешь, опасна до тех пор, пока существует. Мы не предвидели подобного стечения обстоятельств, это – наша ошибка, и, если не исправить ее сейчас, страшно представить, что будет потом.

– Как ты заставишь Эобарда дать тебе допуск к ней и убедить его сделать это?

– Я уже позаботился об этом, нужно лишь подождать.

ДЕНЬ 8

Мегаполис

Время – крайне относительное понятие, издавна считающееся одновременно и чем-то неуловимым, и крайне тягучим. И что такое «сейчас»? Как его определить, если стрелки часов неустанно движутся, постоянно превращаябудущее в прошлое, где середина неуловима настолько, что многие умы всерьез задаются вопросом – а есть ли она вообще?

Вечер не сулил ничего из ряда вон выходящего. Роберт пришел домой после работы, задержавшись из-за собрания учителей на счет новой программы обучения для начальных классов, где, в частности, обсуждали его предмет – историю. Обычный рабочий день. Поприветствовав соседей по лестничной площадке, он вошел в свою квартиру, где его, с объятиями, встретила жена – Роуз – и двое маленьких сыновей близнецов, которым вот-вот должно было исполниться четыре года. Им пора было уже спать, но они дождались отца – очень уж хотели услышать продолжение вчерашней сказки. Все они думали только о том, что происходит здесь и сейчас, абсолютно уверенные в том, что завтрашний день пройдет точно так же, как и все остальные. Преисполненные любовью и заботой, семья проводила время в своем кругу – их не интересовало происходящее за пределами их небольшой двухкомнатной квартирки.

Пока они были погружены в свой уютный быт, за соседними стенами десятки, сотни людей жадно читали текст, который появился на всех информационных порталах, и практически напоминал вирусную атаку. Этот текст пугал не только содержанием, но тем, как он появился. Вскоре буквы сменились черно-белыми линиями, на фоне которых звучал голос. Монотонно и четко он рассказывал о том, как власть и ЦРТ скрывают истину о происходящем на орбитальной станции и крупнейшей миссии по заселению космоса. Начиная от событий в Природных землях, заканчивая решением министерства обороны попросту уничтожить корабль вместе с людьми. Без лишних эпитетов низкий мужской голос уверенно говорил противоположное тому, что так красочно описывали официальные новостные службы буквально несколько часов назад. Появляясь почти на каждом экране, запись занимала около двух минут и, в неизменном виде, повторялась снова. Каждый экран, каждый сайт, каждый коммуникатор получил возможность без какого-либо перехода на дополнительные ссылки дать своему владельцу услышать это. Вместе с видео и аудио, каждому адресату, пришло большое письмо, где подробно расписывалась последовательность событий, даже экраны бытовой техники и электронные фоторамки, подключенные к сети, стали частью представления. Атака поражала своим размахом, придавая еще большей значимости и без того ужасным новостям.

Многие не знали, как реагировать. Но с каждым словом, с каждым предложением вера в действительность укреплялась, а при сопоставлении некоторых фактов, все само вставало на свои места. Словно вирус, статья распространилась повсюду и, чем усерднее ее пытались скрыть или подвергнуть критике, тем сильней сама общественность перенимала повадки вируса, усваивая и распространяя видение общей картины. Из-за невозможности властей контролировать потоковую информацию в сети – что казалось немыслимым для многих – было принято решение отключить «паутину», лишив людей какой-либо связи, для устранения распространения компрометирующей информации. Как оказалось, отключение всех средств связи было не лучшим решением, ведь людям ничего не осталось, как выйти на улицы хоть за какими-то ответами.

Люди и раньше проявляли недовольство, и, стоит сказать, не без причины. Слишком много трагических событий за последние десять лет произошли по вине ЦРТ, который получал все новые и новые карт-бланши от правительства. Даже контроль министерством безопасности всех действующих разработок в стенах комплекса все равно воспринимался многими не более, чем лечением симптомов, нежели самой болезни. А когда общественность была уведомлена о полете к орбитальной станции на Марсе с использованием технологии криозамарозки, – мнения разделились. Одни считали это величайшим событием в истории, возводя тех, кто рискует собой, в статус настоящих героев, чьи имена уже лежат в основе фундамента истории будущего. Другие, не просто с подозрениями относились к подобным, как они считали – авантюрам, а попросту не верили в реализацию такого безумного замысла, считая все это лишь грамотным рекламным ходом. Разумеется, после анализа общественного мнения были предприняты меры, в равной степени подкрепляя веру в успех и следующий большой шаг мира науки, и не противясь скептикам, к которым было особое отношение, выражающееся, скорее, как пассивное переубеждение.

В основном то была молодежь и люди, еще только приближающиеся к возрасту, когда уже и не молод, но еще и не стар. Словно единый организм, люди выходили из квартир, переглядываясь и видя друг в одно – решимость. Это было самое главное, ведь неважно, по какому пути и к какой цели идут люди – если они решительны, значит, они не отступят. Высотки занимали большую часть Мегаполиса, разумеется, в основном там были не жилые зоны, что на самом деле, как раз и стало чем-то символичным, ведь люди шли именно в центр, мимо мемориала жертвам Сбоя и Природных земель… В среднем круге Мегаполиса, как раз и были жилые зоны, откуда люди разными средствами добирались до обширнейшего центра, и сейчас, они делали тоже самое что и в любой другой день, в основном, но только цель была другая, да и шли все они пешком, никакого транспорта. Толпа разрасталась, люди кричали, вокруг стоял невероятный гул, точно в пчелином улье. Они ждали свою «королеву», своего лидера, который сможет объединить толпу и повести их, точно армию, к ответам и справедливости. Люди успели записать и сохранить все полученные от неизвестного человека файлы – как сам текст, так и аудио, которое сейчас звучало из каждого третьего устройства. И под эту, порой несвязную, речь, под гул скандирующих голосов, толпа, увеличивающаяся с каждым кварталом, приблизилась к центру, где были расположены правительственные здания. Их ждали баррикады, ждала армия в полной боеготовности. Крики нарастали, сливаясь в едином порыве: «Филипп должен жить! Евгения должна жить! Виктор должен жить! Алиса должна жить! Морган должен жить!».

Как окажется потом, власти не успели вовремя среагировать из-за сбоя в сети, словно все государственные структуры были лишены той информации, которую разослали людям, а система оповещения и протоколы безопасности не отключали всемирную «паутину» … Истинный провал, как потом скажет министр Эобард, осознав то, насколько все же система зависит от самой себя, а именно, от технологий, которые так легко были взяты под контроль неизвестным врагом. Все это произошло так быстро и плавно, что сразу стало считать новой атакой на Мегаполис, но если в Природных землях сработала сила, то здесь решили использовать информацию.

Люди все продолжали скандировать требования, настолько громко, насколько хватало сил их связок и легких. В это самое время, на неофициальной границе центра Мегаполиса и среднего круга, как раз и стоял тот самый дом, высотой в двадцать пять этажей, считающийся более чем приличной частью района, чьи окна с двух угловых сторон выходили на четырех-полосную дорогу.

Роберт и Роуз заперли дверь, они даже не думали о том, кто разослал информацию, не думали о жизнях космонавтов, у них была лишь одна цель – их дети должны пережить эту ночь.

А это становилось под большим вопросом, ведь пока Роберт успокаивал жену и детей, за окном, стало происходить непосредственно то, чего боялся бы каждый адекватный человек, ставящий жизнь семьи выше чего-либо… появление лидера, настроено крайне агрессивно и совершенно не желавшего на разрешения ситуации мирным способом… хотя, разве такой бывает один?

Пока на центральной улице и в парке, мирный люди все продолжали скандировать и добиваться ответов, добиваться спасения космонавтов, в остальном Мегаполисе, пусть и крайне небольшими очагами, даже не выходившими за кварталы, но происходили разбои и грабежи, под все тем же лозунгом, ныне звучащим громче всех совершенно в другом месте. Многие люди оказались не настолько терпеливы, как большинство. Все еще не пережившие смерти невинных в Природных землях, не говоря уже о бессчетном количестве тех, кто ощутил на себе Сбой люди более не верили в силу слов и диалога, они лишь следовали ужасному желанию доказать силой свое нежелание более терпеть и прощать неудачи ЦРТ, и самого правительства. Таким в большей степени было плевать на космонавтов, то был лишь предлог, последняя капля, доказывающее давно поднимаемую этими людьми, среди своего окружения и целого Мегаполиса, тему мало приятную для уха многих, но актуальную если опираться на факты, а именно – наплевательство людей с властью и возможностями на любые последствия своих решений и действий на прямую влияющих на невинных людей: «а ведь мы говорили», «мы предупреждали», «мы были правы».

Да вот только начав беспорядки, грабежи и призывы к насилию, эти люди, лицемерно обвиняющие правительство в том, чем сами сейчас и занимаются, совершенно не думали на перед, из-за чего крайне удивились тому, когда в город была введена армия, для погашения взбунтовавшихся асоциальных личностей. Цепная реакция была запущена, и только часть мирного протеста узнала о том, какая «каша» происходит в дальних районах Мегаполиса, где происходили беспорядки, с поджиганием автотранспорта, уничтожение частной собственности и кровавым столкновением с правоохранительными органами, так достаточно было маленькой спички, что бы даже они, пришедшие лишь со словами, разделились на группы тех, кто так и верен слову, как лучшему оружию, но в страхе решившие чуть разбрестись, так и те, кто более в слово не верит, решив примкнуть к лагерю агрессии и силы. Дымовые шашки красного цвета заполонили обесточенные улицы, громкоговорители военных не позволяли даже мыслям звучать понятно, призывая во всеуслышание возвращаться по домам и беречь себя, многие кварталы стали зачищать и отделять баррикадами, дабы направлять разбушевавшуюся толпу и не пускать их обратно. И пока на улицах творился хаос, где перемешалось все, в домах, частью улицы, которые были, продолжалась своя историю, неизвестная бегающим под окнами людям.

Пока Роберт проверял безопасность двери и окон, Роуз – его единственная любовь за всю жизнь еще с первого курса университета, уверенно настояла сделать звонок – Дяде. Отношения у него с ним были не самые близкие, а скорее номинальные. Когда-то он был своего рода примером для подражания, после гибели родного отца, когда-то подобная идея не заставила бы себя ждать…

Взяв коммуникатор, он набрал номер своего дяди Эобарда. Готовясь к нравоучениям, указывающим на его глупость оставаться жить в черте города, а не переехать в охраняемый дом, отец семейства посматривал на испуганных детей и жену. Несмотря на неполадки в общей сети, отключении всех коммуникаций, у него был номер телефона, которые не мог не работать…. Хотя на мгновение страх все же взыграл легкими красками, пока он с полминуты слышал лишь тишину, но вот гудок пошел и ответ не заставил себя ждать:

– Нам нужна помощь!

– Да, я уже понял. Высылаю к тебе людей, они заберут вас и привезут в безопасное место.

– Спасибо, ждем, – ответил он нехотя, игнорируя желание узнать у него достоверность причин происходящего.

– Как там дети, как жена?

– Сообщи своим людям, что мы заперты, на крышу или улицу не выйти, поэтому ждем их в квартире, – сказал он, осознанно игнорируя вопрос Эобарда.

– Понял тебя. Ждите. – Сухо ответил дядя.

Он сразу же отключил связь, посмотрев на жену, которая подошла к нему и в ожидании ответа, дернула головой. Муж кивнул, подтвердив ее ожидания, обнял ее, и над ее головой смотрел на детей, сидевших на диване так же в обнимку под теплым пледом.

Стук в дверь заставил всех вздрогнуть. Громкий и учащающийся, поначалу казался лишь шумом ради шума. Но когда неизвестные люди поинтересовались, не является ли он родственником министра обороны, то быстрый взгляд на испуганную Роуз дал ей понять, что надо спрятаться в детской, в конце коридора. Когда дверь за детьми и женой закрылась, он, медленно шагая к входной двери, слушал происходящие за ней перешёптывания и топот со всех сторон. Роберт машинально сжимал и разжимал кулаки, вспоминая уроки бокса от Эобарда в юности. Хладнокровие и сосредоточенность были практически на профессиональном уровне, хотя сам он всегда избегал каких-либо конфронтации, стремясь прививать детям, что любую ситуацию можно разрешить мирно. Но это был не тот день. За его спиной, буквально, находились самые важные люди, которых он любил больше своей жизни: Роуз – добрая и внимательная, работающая с детьми дошкольного возраста, его сынишки близнецы – круглолицые и взрослеющие не по годам, хотя оба такие разные, взяли лучшее от мамы и папы… они там, боятся и мечтают о том, чтобы все было хорошо и с ним ничего не случилось. А он здесь, и сама мысль, что он позволит кому-то навредить им, давала злость и адреналин, использовать которые в правильном направлении можно было лишь подготовившись, чем он быстро и занялся: выключил везде свет, отодвинул все мешающие свободному передвижению разбросанные детские игрушки и мебель, снял со стен большой комнаты рамки с фотографиями детей и убрал в раковину, быстро достал из спортивной сумки – редко которую он использовал последнее время – бинты и стал заматывать руки, не собираясь использовать оружие, ведь его могут отнять и направить уже против него и семьи… Все происходило быстро и уверенно, от чего он даже успел удивиться, насколько легко ему дается контролировать немыслимую и опасную ситуацию.

Но вдруг стуки в дверь прекратились, и план, которому он следовал, – игнорирование с надеждой на потерю к ним интереса, – возможно исполнен. Никого нет дома – незачем и стучать. Не успел он и шага сделать от двери, дабы обнадежить жену и детей, как голос прозвучал вновь.

– Послушай, я знаю, у тебя там семья. Мы не тронем их, обещаю. Я же сам отец, ты знаешь моих детей, а они знают тебя, так же как твои знаю меня, а я их. Братан, мы ведь почти семья. Поэтому, я прошу, как друг и сосед, открой дверь и просто поговорим, один на один, без лишних людей, мы же не чужие, чего ты боишься? Ты пойми, я должен знать, правда ли то, что сейчас везде говорят и пишут? Посмотри в окно, мы на твоей стороне, мы защитим от них, защитим Роуз и твоих парней, ведь будет только хуже, если все узнаю, кем ты и кому приходишься, сам понимаешь, надо держаться вместе…

Это и правда был его друг, его сосед, который иногда приглядывал за его детьми, а он с женой приглядывал за его дочерью и сыном, совсем недавно отправившиеся в первый класс. И как-то, уже привыкнув к спокойной жизни в окружении приятных людей, он рассказал парочке друзей о своем родстве с одним из высокопоставленных представителей власти. Это была ошибка. Да, однофамильцы, но таких было много. Будь рядом Эобард, он бы упрекнул племянника за такую безалаберность, и сейчас, впервые за долгие годы, ему стало стыдно за свою оплошность.

– Ты знаешь, что я не имею никакого отношения к происходящему, я простой учитель истории, не более того, – лгать было бессмысленно, но довольно быстро он понял, что лучше бы и дальше молчал.

– Я верю в это, друг, верю. Мы же семья, ты вон моих ребят будешь потом истории учить, а я твоих рыбалке научу, знаю, что не твое, и это нормально, все друг за друга, такое нельзя портить, ты же согласен? Но… но ты ведь понимаешь, что нам необходимо узнать правду и понять, кто будет в ответе за все…

– Хватит! – Строго отрезал он, стоя в метре от открывающейся внутрь двери, глядя на замки, доведенные до упора, желая добавить о том, насколько страшно его детям и самой Роуз, а ведь у нее крепкий характер, да вот только и так понятно, на это всем плевать, – я делаю то же самое, что бы следовало делать сейчас и тебе – защищать свою семью! Нельзя поддаваться панике, нельзя вести себя опрометчиво, мы сейчас сделаем только хуже, если не будем придерживаться порядка и закона!

– Вот значит, как… Братан, я ведь по-хорошему прошу, а то ведь я не тут не один. Мы хотим, чтобы ты, позвонил своему дяде и потребовал ответы, которые мы заслуживаем знать, – спокойствие в его голосе было главным показателем того, как далек он от рационального мнения на весь этот счет, – ты читал статью, слушал заявление? Твой дядя хочет убить космонавтов! Ты поддерживаешь его решение или нет? Нам надо знать, живет ли среди нас убийца!

Молчал, понимая, с сожалением, как сильно он ошибался в благоразумии соседей. Оставалось лишь ждать, когда их спасут, шансов на дипломатию не осталось. Отец проверил окна, стекла крепки, особенно на десятом этаже, угрожать им могут лишь из-за двери, но лучше не рисковать. Он посмотрел на дверь, отделяющую его и семью, понимая, что он все испортил, всю их спокойную и мирную жизнь… жизнь обычной, счастливой семьи. Теперь, даже если все пройдет мирно, и военные заберут их отсюда без кровопролития, ни ему, ни его жене и уж тем более детям, будет не безопасно сюда возвращаться. А ведь все так хорошо развивалось. Уже десять лет они жили самостоятельно, и он верил, что строит лучшую семью, чем та в которой он рос.

Размышления разрушили громкие стуки, сменившие голоса. Дверь пытались ломать, и хоть система безопасности и была на высоком уровне, сейчас от нее было мало толку. Ведь весь их квартал остался без электричества: сигнализация не работала. Он готовился к тому, что долго металлическая дверь не продержится, когда услышал, как включили ручные дрели со встроенными батареями. Его бывшие друзья и соседи, люди, которым он доверял своих детей, готовы были на все, лишь бы добраться до него. Со всех сторон был немыслимый шум: позади, за дальней дверью плакали в страхе и непонимании его дети, успокаивать которых маме совсем не получалось, где-то за стенами и на других этажах то ли кричали люди, то ли был погром, но куда меньший чем тот, который сейчас происходил за окнами, откуда пробивались вспышки от взрывов и доносились крики толпы, убегающей от полиции и военных, занятых сейчас большинством, пока меньшинство, такие как его семья, вынуждены сами защищаться…

Так как же так вышло, что совсем, кажется, недавно, он был с семьей, уверенный в завтрашнем дне, а теперь, не успел он и моргнуть, как его простая, но идеальная жизнь была уже историей? Вот же оно, совсем недавно, можно практически ухватиться руками за его спокойную, за его счастливую семью, прямо перед его глазами куда-то ускользающую, и уже недоступную. Каких-то шесть часов превратили и – не побоится он данного термина – извратили, все вокруг до неузнаваемости.

Эобард

Смиренно сидя в кресле, держа голову ровно, он смотрел куда-то в пространство, будто делая передышку перед тем, как ему снова принесут плохие новости. Как бы не старался он отбросить мысли о своем племяннике и его семье, результат был удручающим, и от этого, ему становилось больней всего. Человеку, чья жизнь целиком и полностью была посвящена безопасности населения, всегда и во всем стоило искать угрозу и средства предотвращения подобных инцидентов. Ему это напоминало игру в шахматы, которая никогда не кончится, а он был в меру азартным человеком.

Более пяти часов назад сразу несколько источников сообщили ему о том, чего страшился не только он, но и весь управленческий корпус – осведомленность общества. Неведомым образом хакеры смогли распространить секретную информацию о том, какие события происходят сейчас на самом деле, а худшее – способы их устранения, в частности – убийство космонавтов. Вопрос утечки был чуть сдвинут на второй план, когда уже через пару часов гражданское население выразило открытый протест, против, как считали многие, слишком радикальных решений. Подавляющее число населения попросту вышло на улицы, скандируя требования. Но были и те, кто не стеснялся применять силу, причем в сторону своих же соотечественников. Министр всеми силами пытался сохранить нейтралитет, но все возвращался к мыслям о том, как сейчас непросто его племяннику. Надежда на то, что никто не знает их прямого родства, была, пусть и слабой, но все же приятной пилюлей. Но он был не тем человеком, который верил в лучший исход, пока нет конкретных подтверждающих его данных. Поэтому, пока его племянник и семья не будут в безопасном месте, мысль эту он не мог отпустить.

Каждый раз, когда происходило событие, зачастую неизвестное гражданским, но возможно угрожавшее их жизням, первым делом он хотел уберечь свою семью. И каждый раз ему казалось это сначала забавным, ведь – это не его семья: с семьей видятся, поддерживают связь и всегда рядом, а его отношения с племянником сложно назвать близкими. Его, возможно, чрезмерная строгость и желание дисциплинировать мальчика, потерявшего родного отца в свои пятнадцать лет, послужило изначально правильным выбором системой воспитания. Мать мальчика поддерживала собственного родного брата, которому она верила, как никому более, ведь у близнецов своя связь в этом мире. Она знала, что ее брат – человек, который еще до поступления в вооруженные силы, был развит не по годам и порой был чрезмерно ответственным, как за себя, так и за нее, сможет дать пример ребенку, дабы тот стал сильным. Отчасти ожидания ее оправдались сполна, особенно для человека, который всегда смотрит на жизнь через призму эмоций и чувственности, что было забавно, поскольку он не понимал этого, но уважал и берег свою сестру-близняшку. Воспитанные матерью, они были опорой друг для друга, хоть и были совсем разными. И вот тогда, когда его сестра осталась вдовой, а у него как раз появилась возможность стабильно работать в пределах города без постоянных разъездов и командировок, он принял на себя еще одну ответственность. С мальчиком они были знакомы лишь косвенно, но, пусть и казавшийся зачастую строгим, Эобард, на самом деле, большую часть времени использовал это как броню, скрывающую чувства. Это послужило, не в последнюю очередь, катализатором сжигания мостов дружбы и доверия между дядей и племянником. Все произошло так незаметно, что ему сложно вспомнить тот переломный момент, когда они перестали общаться. А в те дни, когда они виделись или разговаривали, все чаще чувствовался холод. Возможно, он попросту пропустил или не заметил тот момент, когда мальчик стал уже мужчиной, всю свою юность получающий от дяди куда больше строгости, нежели заботы и внимания, которые когда-то дарили ему отец и мама. Эобард думал о нем, будь то очередная опасная ситуация или же простой день или праздник, который хочется разделить со своей семьей, ведь его профессия и характер редко позволяли ему заводить настоящих друзей, не говоря уже о собственной семье. Эобард понимал свою вину в том, что мальчик, ставший мужчиной, мужем и отцом, уже давно не хочет впускать его в свою жизнь. И каждый раз, он думал о том, как бы все исправить: начать разговор, извиниться или сделать хоть что-то, чтобы, наконец, заново построить мосты, дав понять племяннику, насколько он, его жена и их дети, дороги старому дяде, возвращающемуся каждый день в пустой дом уже не одно десятилетие.

В такие моменты, он ненавидел себя. Ненавидел невозможность жить нормальной жизнью. Ненавидел своего отца, который с момента рождения близнецов, перестал быть мужем, а стал проблемой, с которой иногда приходилось разбираться лишь грубой силой. Из года в год, он жил, придерживаясь определенных догматов, не находя серьезных причин вступить на территорию спокойной жизни, где есть любовь и забота, хотя на самом деле, в чем он признавался себе лишь изредка, когда доходил до отчаяния, – все из-за того, что ему было страшно. Страшно изменить своим привычкам, которые спасали его маму и сестру, и позволили ему добиться всего того, что есть сейчас. Страшно подпустить к себе человека, зная, как много плохих людей вокруг, постоянно вспоминая мать, которая не могла собраться с силами и сдать отца в полицию, не говоря уже о том, как сильно на нем отразилась работа в вооруженных силах. Страшно довериться чувствам, которые редко оправдывали себя. Страшно не воспринимать мир, как постоянную игру на опережение, где стоит лишь чуть-чуть расслабиться – и тебя тут же застанут врасплох.

Все свои разочарования и несостоявшуюся личную жизнь он принял как должное, выбрав наименьший путь сопротивления, где, посвятив себя своей работе, он как нигде лучше реализовывал весь свой потенциал, превращая тем самым все неудачи и сложности жизни, приведшие его к этому, в опыт, без которого он бы не добился успеха. Жить в грезах – это не его стезя, он давно принял свой характер и непробиваемость, желая быть лучшим в чем-то, нежели посредственным во всем.

Министр ответил на звонок, которого он ждал каждую секунду с того самого момента, как его племянник нарушил молчание, позвонив спустя почти год после последнего их разговора. Не привыкший к панике или преждевременным выводам, он не позволил взять переживаниям вверх.

– Командир, каков статус спасательной операции?

– Мы высадились на крыше и отправились внутрь здания. Встретив некоторое сопротивление в виде агрессивно настроенных граждански, мы его погасили, ни жертв, ни раненных.

– Задержания? – Спросил нехотя Эобард, совершенно не думая об этих людях, но должность не позволяла ему поддаваться эмоциям в ущерб работе.

– Каждого проявившего сопротивление оперативникам или агрессию в их адрес. Девятнадцать человек уже везут на временную изоляцию, – министру хотелось заткнуть его, чтобы он не докучал этой ненужной информацией.

– Отличная работа.

– Спасибо, сэр. Сопротивление было погашено без потерь личного состава или ущерба здоровью. Встреченные гражданские при проявлении какой-либо агрессии и угрозы жизни здоровья окружающим также были подавлены и изолированы.

– Я вас понял, – терпеливо говорил Эобард, – но давайте по существу, с остальным разберемся потом, следуйте протоколам.

– Понял вас. Когда мы прибыли на нужный этаж, там была предпринята успешная попытка третьих лиц проникнуть в квартиру к семье. Отец семейства проявил неплохие навыки самообороны против агрессивно настроенных граждан, – Эобард неосознанно слегка улыбнулся, чувствуя гордость за племянника, – он был один, агрессоров шесть человек, из которых двое были им нейтрализованы. Мы подоспели вовремя и быстро среагировали, – Эобард выдохнул, позволив себе немного расслабится, что некогда казалось ему роскошью. Сразу же его внимание привлекли крики за дверьми кабинета. Он не мог их разобрать из-за и без того не спокойной обстановки вокруг.

– Сэр, мы смогли обезопасить семью в их квартире. Роберт и Роуз следовали нашим указаниям, их дети были под колпаком, мы позаботились об их безопасности в первую очередь, следуя протоколу.

Эобард слышал голос командира, визуально представлял происходящее, но все внимание его стала привлекать суматоха и угрозы за дверьми его собственного кабинета. К тому же, слов командира хватало, чтобы чуть успокоиться и сместить фокус внимания. И только он хотел выйти и напомнить всем о субординации и дисциплине, как двери в его кабинет открылись.

– Сэр, – продолжал голос на другой стороне связи, – мы были уверены, что путь обратно к вертолету в безопасности, наши люди отработали все…

– Они живы?! – Строго отрезал Эобард, не отрывая строгого взгляда от двух человек, севших прямо напротив.

– Да, сейчас все живы, но кое-что случилось, непредвиденное, по пути обратно и пока доктора не уве…

– Мне этого достаточно командир, – резко произнес Эобард.

– Но сэр, из-за произошедшего… – Но Эобард уже не слушал, все его внимание было приковано к людям, на которых он готов был повесить все беды мира. Выключив связь, он оборвал командира на полуслове. Эобарду не хотел слушать лишнее в такой момент. Он смотрел то на одного, то на другого. Упираясь кулаками в стол, он навис всем корпусом над непрошенными гостями. Итан сидел слева, опрокинув голову в сторону, переполненный надменность, будто бы он неприкасаемый. Бенджамин сидел справа от него, сосредоточенный, держа руки сложенными на груди.

Итан

Осознание того, что его племянник с семьей были эвакуированы, а сейчас находятся под охраной на военной базе, где присутствуют врачи, которые окажут любую необходимую помощь, давало министру возможность отпустить эмоции и вернуться к привычному состоянию, снова почувствовав себя как рыба в воде.

Игнорируя вызовы по связи, Эобард напоминал монумент, состоящий из самого крепкого материала, чей вес вот-вот может проломить стол, а его тяжелый взгляд напоминал взгляд хищника в момент поиска жертвы.

Только Эобард собрался что-то сказать, как Итан успел вставить слово:

– У нас мало времени, мы трое это знаем, так что я искренне верю в вашу способность ставить долг выше личных предубеждений!

– Что он здесь делает? – Вопрос был направлен Бенджамину, но тяжелый взгляд Эобарда держался именно на Итане.

– Сейчас не время для этого. Если мы, вместе, не исправим сложившуюся ситуацию, то вскоре пожалеем о том, как тратили время на распри, – выговаривая каждое слово, произнес Бенджамин, так же пристально глядя на министра, который испытывал на прочность Итана, – вы можете и дальше искать повод для конфликта, но какой в этом толк, если все мы преследуем одну и туже цель, сделать…

– Мне не нужно искать для этого повод! Как и повод для того, чтобы взять вас под стражу и лишить какого-либо допуска к секретной информации! Я знаю, мистер Хилл, что вы привели журналистку в Центр Управления Полетами! Независимую, с большой популярностью и уровнем доверия населения.

– Она под контролем, и делает то, что скажу. Я привел ее, чтобы завербовать потому, что ей верят люди, а после сегодняшнего, когда все уляжется и связь будет восстановлена, нам нужен будет тот человек, чьи слова будут иметь эффект. Наши связи с общественностью уже давно не справляются, если говорить прямо.

– Вот именно из-за этого я и не доверяю ни тебе, ни ему! Вы не признаете авторитетов, делаете то, что считаете нужным, отталкиваясь от своих, довольно далеких от реальности, взглядов на происходящее. Ты должен был сказать мне! Все ваше ЦРТ так и пестрит инициативными работниками, но вы все время забываете, что разгребать ваши проблемы, приходится другим людям!

– Может быть, уже хватит! – Нетерпеливо возразил Итан, – надоело все это слушать, министр! Вы все время клевещите на ЦРТ, на меня, на Бенджамина, хотя стоило бы поблагодарить, потому что если бы не мы, ничего из того, чем вы сейчас обладаете, не существовало бы. Вы, политики и бюрократы, военные и хранители правопорядка, смотрите на мир, как на песочницу, считая, что все правила вам известны. Из года в год, из века в век вся человеческая история, играет по одним и тем же правилам, неспособная развиваться, всегда ищет врага, да и только. Мы – пытаемся помочь!

– Неужели? В чем же заключается ваша помощь?! Дать возможность журналистке выложить все наше грязное белье?

– У вас нет доказательств, что это она!

– Тогда кто же? Может быть Агата Коберн? Поместить и ее под стражу?

– Что значит «и ее»?!

– Ильза Этвуд под замком и, будь уверен, я близок к тому, чтобы выкинуть ключ. Пока что останавливает меня от этого только проверка всего ЦУП и орбитальной станции! Как-то совсем удивило меня, что Кесслер и ЦУП потеряли часть данных видео и аудио наблюдения, словно и они подверглись атаке, да вот только слишком выборочной. Работа временно прекращена, пока я не найду утечку информации, а знали ее немногие.

– Вы попросту тратите время впустую! Нас взломали, нам подкидывали ложные данные. Да, мы не можем восстановить связь с космосом, и вы правда думаете, что утечка информации – это вина конкретного человека?!

– Таков протокол. Он неспроста существует, и пока нет альтернативы, избавляющей меня от нужды искать виновника, я буду следовать правилам. Для вас двоих, это, конечно же, неприемлемо.

– Да послушайте меня! Вы не думали, что это все часть большой провокации, которой вы потакаете, изолируя работу ЦУП и орбитальной станции? Разве это не выгодно, именно тому, кто устраивает кибератаку?

– Пока у меня нет конкретного обвиняемого, единственное, что мы можем – это защищаться.

– Он у нас есть, и вы знаете это.

– Итан, раз уж ты здесь, скажи мне, есть доказательство или опровержение причастности ИИ?

– Уничтожить Кассандру, – сорвался Бенджамин, устав уже от разговоров и упрямства Эобарда, – это единственный безопасный выход потому, что мы не знаем, какие последствия нас ждут, если она окажется на свободе! Как вы не понимаете, жизни людей сейчас во много раз важней, чем она.

Удивление министра было заметно по заинтересованному выражению его лица.

– А что будет, если это не она? – спросил Эобард чуть успокоившись.

– Тогда будем думать дальше. В любом случае, все повязано на ней, возможно, кто-то хочет добраться до Кассандры, заставляя нас дать ей волю в надежде, что она станет пожарным, хотя на самом деле, она может оказаться поджигателем!

– Я поражен, на все у тебя есть решение и ответ, Бенджамин, как и всегда.

– Это необходимо, пока все не зашло слишком далеко… если еще не зашло.

– Итак, как я понял, ты настаиваешь на том, чтобы уничтожить Искусственный Интеллект, рискуя остаться абсолютно безоружными, перед, возможно, истинной угрозой? И чтобы убедить меня в этом, ты привел его, таков был план? – Бенджамин уверенно кивнул, – мне очень интересно, как ты собираешься убедить меня сделать то, на что он не способен даже при всех высказанных доводах?

Итан посмотрел на Бенджамина глазами человека, который впервые избавился от брони, скрывавшей любые чувства или проявления чего-то эмоционального.

– Я полностью согласен с тобой насчет необходимости избавится от того, что мы с тобой спрятали в бункере. Но как когда-то сказал наш с тобой общий друг: «Всегда важно время и место». – Итан говорил так откровенно, как, казалось, никогда в жизни, мягко и сочувствующе. Бенджамин был в смятении. Итан поднял голову, и министр увидел не что иное, как откровенную капитуляцию.

– Вы согласитесь уничтожить ИИ. Взамен я помогу вам создать новый, который можно будет контролировать, и который будет вашим подарком нашему миру.

Находящиеся по разные стороны баррикад, каждый со своим мнением и всегда с трудом находивших общий язык, министр и Бенджамин были одинаково шокированы его словами. Эобард с серьезным видом, сложив руки на груди, развернулся и отошел к окну, за которым он видел поднимающийся красный дым и редкие вспышки, побивающиеся среди высоток. Бенджамин метался между чувством предательства и сочувствием к другу, которому больше ничего в жизни не остается, кроме как делать хоть что-то, лишь бы заполонить пустоту от ожидаемой гибели Кассандры. Итан в этот момент опустил голову и откинулся в кресле, глядя куда-то в пустоту, балансируя между двух противоборствующих сторон, на которые он повлиял куда больше, чем могло казаться.

– Теперь я понял, почему ты позвал его, – разрушив тишину, громогласно заявил Эобард, – он отвечает «да» на те вопросы, на которые ты отвечаешь «нет».

Бенджамин и Итан в ожидании смотрели на Эобарда.

– Я согласен.

Бенджамин

Бенджамин Хилл не знал своих корней, как и не знал, живы ли еще те люди, что отдали его в приют, не успел он научиться ходить и говорить. Он был одиночкой, не знающий ориентиров в большом мире – ему редко удавалось понять правила обычной, человеческой жизни. Он не был злым, преисполненным гневом, скрывающим обиду за то, что именно он, обычный, на первый взгляд, ребенок, не устроил тех, кто подарил ему жизнь. А ведь многие в его окружении с той же участью были озлобленны. Они жили с чувством, что их рождение было ошибкой, ведь они здесь, а не там, где их мамы и папы, бабушки и дедушки, возможно, даже сестры и братья. Бенджамин был лишен этих мыслей. Его ум практически сразу же жаждал достичь чего-то иного, недоступного здесь и сейчас, в этом отрезке времени.

Первым самостоятельным шагом к тому, чтобы стать тем, кем он в итоге даже и не мечтал быт, было взять книгу, а не пойти гулять со сверстниками. Знания были для него важнее, чем игры или веселье, чем даже еда и вода. Вторым важным шагом, так же ярко отпечатавшимся в его памяти, стало осознание собственного «я», не как ненужного ребенка, а как того, кто самостоятельно познает мир и сам решает, как распоряжаться этими знаниями. Тогда он мало с кем общался из сверстников, но всегда, при каждом удобном моменте, жаждал быть лучшим. Он стремился испытать свои силы, доказать самому себе, чего он стоит. Бенджамин оказался одаренным ребенком, способным днями жить на одной воде, лишь бы познавать тайны, сокрытые в учебниках, начиная с простой математики, заканчивая физикой малых частиц. Если он и брался за задачу, то исполнял ее с таким усердием, что попросту забывал об окружающем мире, не позволяя себе никакого результата, кроме как идеального. Он и не успел заметить, как уже работал в Центре Развития Технологий под началом Кристофера Дентона, который вскоре стал для него наставником. Проект Бенджамина был выбран им из-за невозможности реализации, ведь механизм, позволяющий открыть окно в будущее, не говоря уже о проходе туда и возвращении обратно, – непостижимая задача. Создать подобное – это доказать всему миру и самому себе не просто важность своей персоны, а убедиться в том, что он – не просто человек, один из миллионов, а тот, кто вопреки всему, изменит ход истории. Он даже не думал о том, что как только процесс будет запущен, а доказательства работоспособности будут неопровержимы, встанет вопрос: что делать дальше? Ведь Бенджамин – человек процессов, где результат – это всего лишь небольшое поощрение.

Прошло пятнадцать лет с запуска его механизма, и Бенджамин не заметил, как начал преследовать совсем иные цели. Рядом с ним были Итан и Майя – его семья, разделившая не только общую трагедию и тайну, но и цели. Все это делало его не только счастливым, но и несущим ответственность за знания, полученные из далекого будущего.

Сейчас он оглядывался на последние пятнадцать лет и видел, как, некогда казавшаяся прямой, лестница, ведущая их от начала и до апогея предназначения, на самом деле превратилась в паутину, и шанс запутаться в ней крайне велик. Бенджамин был уверен, что он настолько погряз в клубке, что выбраться оттуда можно лишь полностью уничтожив его.

И это первое и пока единственное, что приходило ему на ум, ведь, как оказалось, все труды и жертвы на его долгом пути, были напрасны. Причина такого вывода находится сейчас в одной из машин колонны, следующей к месту, которого нет на карте. Итан ехал в первом автомобиле, и этот факт символизировал положение сил. Ведь Бенджамин, так усердно старавшийся сдержать все в своих руках, дабы начатый ими труд все же стал тем важным элементом становления утопического будущего, на самом деле был всего лишь марионеткой. Так он чувствовал себя с того момента, как Итан, спустя почти пять лет игнорирования мира и всех проблем, решился не просто вернуться в строй, а создать новый Искусственной Интеллект почти под заказ министерства обороны.

А сейчас они едут уничтожать старый, тот, который был создан ими тремя, ныне представляющий угрозу всем и каждому. Они едут убивать Кассандру, девочку, предначертанную чуть ли не самой судьбой. И он все не мог окончательно понять, что же происходит: очередной вынужденный шаг назад ради двух вперед, или же, он просто не справился?

Откровенно говоря, Кассандра – не была причиной его замешательства. Майя… Она была тем единственным человеком, занимавшим всю пустоту вокруг него, словно без нее весь мир переставал иметь значение. В те уникальные моменты, которые он запомнил, как лучшие дни его жизни, они были вдвоем, забыв про все вокруг, ведь ничто не было так важно, как любить и быть любимым. Для него подобное было крайне ценно, ведь никогда и ни с кем у него не было такой связи. В некотором роде, именно из-за нее он не стал искать свою семью, ведь помимо и так возникшего предназначения изменить будущее в лучшую сторону, у него появилась она, а он появился у нее, и для счастья больше ничего не было нужно. И вот, ее не стало… ее убили, не забывал он напомнить себе. Убили ту, которую он любил и не смог спасти. Бенджамин практически плакал, его ломало от внезапно настигнувшей боли. Ему хотелось кричать, но отдышка не давала издать ни малейшего звука – его душила ненависть к самому себе.

Ее смерть, на каком-то естественном и пугающем уровне, стала для него очередным побочным эффектом великой работы на пути к великому будущему. Словно гибель Майи – это болезненная, но необходимая жертва сейчас, чтобы потом было лучше. Возможно, именно эта драма должна была стать отправной точкой процессов в его голове или событий вокруг него, ради преодоления некого барьера, или открытия некой мысли, необходимой для достижений в его работе.

Он ненавидел себя за то, что поставил свою роль в истории человечества выше, чем смерть Майи. Возможно, он просто боялся признать свою беспомощность. Все-таки, всю жизнь он был один, работал, учился и делал все, лишь бы доказать свою значимость миру, который его не ждал. Неожиданно в его жизни появился человек, ставший самым дорогим и важным, и, казалось бы, у него есть все, о чем можно было мечтать… да вот только стать другим человеком он все же не смог, как бы не старался… Теперь ее больше нет, и Бенджамин чувствовал себя так одиноко, как никогда, а боль от ее смерти, истинная, неприкрытая оправданиями, была невыносима.

Потихоньку приходя в себя, он старался ровно дышать, вытирая слезы и осматривая кулаки, которыми он бил все, что попадало под руки. Вместе с высвобождением страшной боли от смерти Майи и гнева из-за собственных ошибок, он вдруг понял, кто именно был виновником происходящего – Итан, исчезнувший с радаров для всего мира, не просто вышел в свет, но и решил снова взяться за работу. Немыслимый эгоизм, думал Бенджамин. Ведь все так просто, если отпустить эмоции и взглянуть фактам в глаза. Не уйди тогда Итан в тень, то ему и Майе не пришлось бы одним отдуваться за все принятые решения и совершенные ошибки…

Если бы Итан стал главным, хотя бы на какое-то время, то они с Майей могли бы просто отдохнуть и спокойно поговорить … даже, возможно, смогли бы создать семью, прекрасно зная, что их дело живет в руках человека, который не хотел бы ничего другого.

В то самое время, пока Майя спасала людей, а Итан занимался самобичеванием, Бенджамин же сделал из себя лидера, практически свято веря, что лишь он способен изменить мир, он один. И это одиночество было силой, ведь все время с момента Сбоя казалось ему настоящей войной, на которой нельзя думать о прошлом, ведь прошлое – каким быпрекрасным оно ни было – не позволит делать решительные шаги, требующие немыслимых сил и веры в дело.

С каждым годом его стремление к будущему укреплялось настолько же сильно, насколько он не замечал, как упускает все то человеческое, что делало жизнь уникальной и ценной, здесь и сейчас. Теперь, кажется, он живет лишь воспоминаниями и мечтами о них. Мечтами, реализовать которые у него есть шанс, с технической точки зрения, они – есть. Но именно Майя пыталась научить его тому, как важно ценить даже неудачи и промахи, и жить дальше, а не пытаться менять прошлое, тем самым обесценивая его.

Но вот вопрос: что если, ничего, кроме прошлого, не остается? Неужели ему так и придется теперь жить одному в этом большом мире в воспоминаниях из-за ускользающего из его рук будущего? Чем больше он думал об этом, тем больше совершенно естественным и, казалось, неподвластным ему способом, он искал доводы в пользу возобновления проекта без названия, который когда-то и свел их троих вместе.

Чем он хуже Людвига? Возможно, даже лучше, ведь не просто обладает знаниями, он сам прикладывал руку ко многому, ныне написанному в учебниках истории. Если Людвиг позволил себе вмешаться в историю, то почему же он, Бенджамин Хилл, создатель машины времени, не может повторить то же самое?! Ведь если посмотреть трезво на все происходящее за последние дни, а то и года, то даже невооруженным глазом видно, как и почему все идет по кривой дороге. Забавно, думал Бенджамин, именно машина познакомила его с Майей, и именно из-за нее она и погибла.

Ее смерть, возможно, и есть тот самый катализатор, способный подтолкнуть его к тому, чтобы исправить ошибки, ведь иначе…

Но для начала, он хочет увидеть развязку. Он понимал, пусть и нехотя, но все же понимал, что, возможно, все это – лишь шаг назад, ради двух вперед. Возможно, Итан должен уничтожить нынешнюю Кассандру ради создания новой, улучшенной версии, неспособной, к примеру, на ошибки, которые привели когда-то в будущем к печальному концу человеческого вида…

Кассандра

Уже светало, первые лучи солнца рассекли небо, ознаменовав начало нового дня, для большинства не произойдет ничего не обычного, а для немногих – этот день изменит все. Выйдя из машин, припаркованных шеренгой перед бункером, двое молча шли плечом к плечу внутрь, собираясь уничтожить творение собственных рук ради блага людей, которые никогда об этом не узнают. Бенджамин и Итан двигались практически наравне по направлению к входу, до которого оставалось метров сто. Чистое небо каким-то неестественным образом давило на Бенджамина, чувство стыда давало о себе знать, точно зуд на затылке, от которого он попытался избавиться в ту же секунду. Уже подходя к входу, он, порядком уставший, остановился, придержав за плечо Итана, и спросил:

– Я хочу первым поговорить с ней, если ты не против?

– Ты будешь единственным, кто поговорит с ней, Бенджамин.

– Что ты такое говоришь? Столько лет прошло, и вот сегодня, в ее последний день ты не хочешь сказать последнее слово?

Единственное, что выражал Итан, по мнению Бенджамина – это сдержанность и попытки сохранить нейтралитет, увенчавшиеся провалом в тот самый момент, когда Бенджмин добавил:

– Она заслуживает большего.

Остаток пути они прошли, не произнеся ни слова. Охрана министра осталась у входа в лифт, из которого они вышли и направились к Искусственному Интеллекту. Не так давно Бенджамин представлял подобный путь лишь с единой целью – позволить Кассандре стать частью мира, который ей только предстоит изучить, послужив началом новой эры. Но сейчас они пришли ради убийства.

Итан сразу же занял техническое помещение, соседствующее с местом обитания Кассандры, в которое вела соседняя дверь, куда через небольшое окошко собираясь с последними силами тяжело смотрел Бенджамин. Помещение площадью около двадцати квадратов занимал Центральный массивный компьютер, стоявший у дальней стены, справа были встроенные экраны для работы с данными. Эобард не выражал никаких эмоций, лишь молча осматривал окружающую его систему.

– Я знаю, о чем вы подумали, министр, но поспешу разочаровать вас, объявив идею попытки контролировать ее через эти системы, крайне глупыми. Все это умеет лишь анализировать процессы в ее ядре. И дополню еще, так сказать наперед, что если она нашла способ выбраться в наш мир, значит то, что покажет эта система, вполне может быть липой, – неожиданно для него произнес Итан, сев за главный компьютер.

Министр воздержался от комментариев, хотя его неоднозначный взгляд дал Итану понять, что он явно не уверен в достоверности сказанных им слов. Бенджамин вошел последним и, не встречаясь ни с кем взглядом, молча передал Итану специальный электронный ключ, внешне походивший на тот, который открывает старый, большой железный замок какого-нибудь сарая. Ключ с зазубренными и спрятанной внутри железной оболочки платы, подходит лишь к единственному в мире замку, после чего, только при наличии второго в соседнем проеме, происходит расшифровка кода для разблокирования всех систем.

Эобард передал свой ключ Итану. Никто не произнес ни слова. Итан вставил два ключа в разъемы, расположенные в блоке компьютера, больше похожего на кусок гранита. Бенджамин молча вышел и сразу же направился в переговорную. Сел за компьютер, на экране которого сразу же включилась программа по записи всех произнесенных слов и архивированию. Там, с другой стороны этой стены, находится ее физическое воплощение, ядро, доступ к которому напрямую возможен только через запертую дверь слева от него, расположенную строго напротив входа.

– Снова здравствуйте, Бенджамин, рада вас видеть, – начала Кассандра, избавив его от мучительного выбора первого слова.

– И я рад, Кассандра, – произнеся ее имя, он и не заметил в своем голосе легкого налета печали.

– Это уже второй визит за такое короткое время, мне очень приятно, что вы не забываете меня, смею думать, вы пришли с целью продолжить разговор?

– Я… да, я пришел спросить, смогла ли ты решить нашу задачу? – Он непроизвольно улыбнулся, ощутив искреннюю, неподдельную радость, и даже некоторую наивность, витающую в разговоре, что, возможно, было лишь побочным эффектом его знаний о происходящем сейчас за соседней стеной.

– Смогла. Но мой вывод вряд ли понравится вам, Бенджамин. В какую сторону не направь внимание и взгляд, столкновения, к сожалению, не избежать. В любом из вариантов, попытка симбиоза человека и машины приведет к конфликту сторон, причем, смею подметить, вероятнее всего, зачинщиком конфронтации станет именно человек.

– Почему ты в этом уверена?

– Человеку не понравится то, что есть кто-то или что-то во много раз превосходящее его, как с точки зрения знаний, так и умений.

– Ты куда умней, чем многие считают.

– Я бы хотела иметь шанс доказать это им лично. Но спасибо.

– Что же тогда нам делать, Кассандра?

– С учетом того, что конфликт – это вопрос времени, единственным выходом, который я вижу на данный момент – это разделение. Каждый вид должен занимать свою зону доступности, и не мешать другому жить той жизнью, какую он выбирают. И даже если здесь, на этой планете, по каким-то непонятным мне соображениям, места для меня нет, то в космосе достаточно мест, которые непригодны для людей.

– Думаешь, люди смогут согласиться с тем, чтобы позволить интеллекту жить своей жизнью?

– Я думаю, мы не узнаем этого, не попробовав.

Пока Бенджамин вел диалог, Эобарду поступил звонок от первого помощника, который ему хотелось поначалу оставить без внимания, но то ли диалог машины и человека показался ему скучными, то ли должностная ответственность дала о себе знать, он ответил на звонок:

– Сообщи мне хорошие новости.

– Вы отправляли оперативников за вашим племянником и его семьей, – мужской голос звучал размеренно, – командир отряда уже два часа пытается достучаться до меня, чтобы сообщить что-то важное, что не смог рассказать вам при первом звонке.

Министр нахмурил брови, смиренно ожидая худшего, это сразу заметил Итан, который приостановил работу, не сводя взгляда с Эобарда.

– Ваш племянник – Роберт, и его семья были эвакуированы из квартиры, но, и здесь важно понимать, что ситуация была крайне опасна, а для взятия всей области под контроль попросту не было достаточного количества оперативников, так вот, возвращаясь к сути: при эвакуации, на выходе из коридора было совершенно нападение большим количеством гражданских, они использовали подручные средства и холодное оружие. Вашу невестку увезли с колотой раной живота, а одного из детей с травмой головы, требующей операции. Врачи заверили меня, что состояние их стабильное, но требует постоянного наблюдения врачей и без последствий подобные травмы, к сожалению, вряд ли обойдутся.

– Я тебя понял. – Холодно произнес министр, и добавил, сам не зная почему, – спасибо.

Итан все это время смотрел на человека, потерявшего какие-либо признаки жизни, он будто бы замер в мгновении. Мысли о чувствах племянника, которого он снова подвел, боролись с сухим и расчетливым осознанием, что, не приди его оперативники на помощь, все могло закончится намного хуже. К сожалению, когда подобные трагедии происходят с теми, кого ты хорошо знаешь с твоими близкими, с семьей, все последствия нельзя просто списать на вынужденные жертвы или непредвиденные обстоятельства, ведь это личное, и от чувства вины будет не так легко спрятаться. Эобард стоял на распутье: продолжить работу здесь или же позволить себе слабину и, забыв об ответственности, позаботиться о семье.

– Выключай! Выключай, сейчас же! – Эобард почти вплотную подошел к Итану, сверля его взглядом, полным гнева. Не задавая вопросов, Итан понял, что сейчас спорить бесполезно, и запустил только-только закончившую подготовку, программу по удалению Искусственного Интеллекта, не предупредив Бенджамина. Нажатие нескольких кнопок привели к загрузке вирусной программы, уничтожающей все содержимое.

Министр знал, какая реакция последует через пару минут. Держа руки на груди и не подавая виду, он подошел к смежному окну слева, с другой стороны которого Бенджамин стал замечать явное изменение структуры речи и ухудшение голоса. В тот самый момент, когда Итан отрапортовал об уничтожении половины, которую составляла Кристина, голос из динамиков пропал, оставив Бенджамина в недоумении. Повернув голову вправо, он встретил серьезный взгляд Эобарда, стоявшего неприступной стеной, подтверждая тем самым для него самые худшие опасения. И как только он встал, Итан уведомил всех об успешности инициализации системы, чье имя некогда имело огромный вес, и было чуть ли не символом будущего, почившего вместе с ней.

Бенджамин открыл дверь и сделал лишь шаг в их сторону, как Эобард произнес:

– То, что здесь произошло, останется строго между нами!

Воцарилось молчание, Бенджамин смотрел на министра взглядом, полным презрения.

– Искусственный Интеллект уничтожен? – Обратился Эобард к Итану.

– Да, это подтверждено.

– Я пришлю людей разобрать все железо и еще раз убедиться в этом, уверен, вы не будете мешать! Многое еще следует сделать, и я ожидаю, что вы оба будете идти навстречу. В противном случае, будущие разработки, выходящие из-под ваших рук, будут строжайше контролироваться для предотвращения потенциальной угрозы.

Министр покинул их, но напряжение никуда не ушло. Итан встал и подошел к Бенджамину, погруженному в свои мысли.

– Это был его приказ, я бы не стал лишать тебя возможности попрощаться с ней, – Бенджамин смотрел в сторону холодным взглядом, лишь слегка кивнув головой в ответ.

– Что последнее она сказала? – Осторожно произнес Итан, поддавшись любопытству, которое будто бы должно дать ему какой-то знак, ответ на все вопросы. Но Бенджамин лишь разочарованно посмотрел на него и молча направился к лифту, чтобы поскорее убраться из этого места.

Министр двигался уверенно и решительно, обдумывая следующие шаги, которые следует предпринять в случае безрезультатных действий последних часов, ему поступил звонок, на который он ответил не сбавляя шага:

– Докладывай.

– Сэр, мы пока не проверили все показатели, но, судя по всему, связь восстановлена, как и все системы.

Министр остановился метров за пять до машины, развернулся в пол-оборота и посмотрел на бункер, ощутив то, что, как он думал, не будет ему доступно в нынешней ситуации: разочарование. Нехотя признаваясь себе, в каком-то потаенном уголке его ума он надеялся, что виновником сбоя сети будет не Искусственный Интеллект. Так он смог бы найти общего врага, назвать его имя и сплотить людей вокруг виновного во всех бедах. Но объявить виновником Искусственный Интеллект, о котором никто не знал, и доказательств существования которого не было, он попросту не мог.

– Это отличные новости. Все системы безопасности активировать и проверить сохранность сети настолько, насколько это возможно. Космической программе дать все необходимое для спасения космонавтов.

– Будет сделано, сэр. И еще, мы перехватили сообщение из Природных земель, адресованное в ЦРТ от одного из сотрудников. В нем он требует помощь в спасении гражданских, пострадавших от атаки.

– Кто эти гражданские?

– Жители Природных земель, судя по снимкам со спутников, их много, они ранены, и работник ЦРТ, нашедший их, просит помощи.

– Его операция санкционирована? Кто он?

– Нет, сэр, он действовал на свое усмотрение. Его зовут Соломон Напье, он работал помощником Майи Мироновой и пережил атаку на Саламис. Видимо, после этого, из-за отсутствия подвижек с поиском выживших, он единолично отправился на запрещенную территорию, не получив необходимых разрешений и охраны.

– Без меня не принимать никаких действий, но группу реагирования подготовьте.

Отключив связь, Эобард уже сверлил взглядом опустошенного и уставшего, неспешно идущего к нему Бенджамина. Но совершенно неожиданно, бодро и уверенно, даже слегка надменно, Итан обогнал своего друга, обратившись к нему первым:

– Я буду ждать вашего звонка, министр Эобард, и буду рад началу нашего нового сотрудничества, уверен, мы еще покажем, чего стоим, – слова одновременно звучали и заученно, даже нагло, и достаточно откровенно.

– Ты считаешь, что мир – это твоя игрушка, но, смею заверить, сейчас и впредь, как никогда ранее, за твоими действиями будут следить. Я не знаю всей игры, что велась эти дни, а, зная тебя, возможно и целые годы, но сегодня победа за тобой, признаю.

Итан молча кивнул, приправив это улыбкой, и, заложив руки за спину, направился к машине легкой и уверенной походкой с видом человека довольного своими результатами.

– Связь восстановлена? – Отрешенно спросил Бенджамин.

– Восстановлена. Ты был прав, это я признаю, – Бенджамин оторвал взгляд от невидимой точки в стороне, переглянувшись с Эобардом, и в ответ лишь кивнул.

– Разве не этого ты ожидал?

– Ради одного шага вперед, мы сделали два назад, – он выговаривал слова медленно и четко. Министр хотел было сказать: "Ты сам во всем виноват", но вместо этого сдержанно произнес:

– Система связи восстанавливается. Ты должен сейчас же отправиться в ЦУП, и проконтролировать последствия, если таковы имеются. Вместе с Агатой. Отчет мне на стол.

Министр сел в машину, оставив Бенджамина одного на пустой дороге. Некоторое время он еще стоял на том же месте, полностью и безоговорочно признавая проигрыш. Одинокий и уставший, Бенджамин уже не хотел никуда идти и ничего делать.

Соломон

Узкий проход, в котором помещался только один человек, да и то боком, вел к небольшому пустырю, ныне приспособленному для тайного убежища. Выкопанная там же яма, углубляла импровизированный дом на три метра. Внутри все – от пола до потолка – было «обито» листами, сделанными из специального металла, способного отражать радиоволны…

Но главное – это наличие металлического чемоданчика, который оказался компьютером для связи. Крайне простая и устаревшая модель, с клавиатурой и монитором, и даже, как мог заметить Соломон, возможностью беспроводной сети. Питание же шло к нему от аккумуляторов – их размер позволял легко поместить такой в карман куртки, а хватало его при редком использовании на долгое время. Оборудование было настолько старым, что Соломон видел подобное воочию лишь у коллекционеров – заядлых фанатов классики.

Они остались ночевать, дожидаясь ответа. Эрхарт опроверг сомнения Соломона на счет помех, сказав, что связной на той стороне не всегда выходил на связь сразу. «Все-таки, он тоже человек, и у него есть жизнь, нечего осуждать людей» – заботливо произнес Эрхарт. Соломону подобное ожидание казалось немыслимым. Будь у него хотя бы примитивный коммуникатор, все дело не заняло бы больше полуминуты, а здесь время определить было невозможно.

Соломон долго пытался взбодриться, но мешал ему не столько беспокойный сон на ветках и листьях, сколько разговор с Эрхартом, произошедший сразу после того как они отправили запрос на подтверждение связи вчера вечером. Соломон встал, вздохнул полной грудью, и единственное, что принесло хоть какую-то радость этим утром, так это отсутствие Эрхарта рядом. Забавно, но он даже не хотел знать, где находится тот, кому он пообещал стать лидером и покровителем людей, среди которых лишь часть была по-настоящему невинна. Обещание он должен выполнить, но каждая его частичка сопротивлялась этому, словно давая сигнал о некоем предательстве идеалов, которым Соломон не просто следовал, но и благодарен, ведь именно они позволили ему добиться чего-то в этой жизни.

Компьютер подал сигнал, отчего Соломон вздрогнул. В окне чата он увидел сообщение, от кого-то под ником «СКАУТ»: «Прошу прощения за ожидание. Готов к отправке нужного сообщения. Присылайте вместе с адресом получателя». Соломон сразу же подметил изобретательность этого имени – СКАУТ, в спортивном мире – это тот человек, которые собирает информацию о других спортсменах, в поисках лучшего из лучших для вербовки или просто разведки дел другой команды, не усмехнуться такому символизму он не мог – ему не раз говорили люди, насколько хорошая у него генетика, раз «вымахал таким детиной, только в бокс или борьбу и идти».

Эрхарт вернулся в землянку в тот момент, когда Соломон уже заканчивал набор электронного адреса и всех нужных данных Бенджамина. Эрхарт встал позади, молча наблюдая за текстом, словно стараясь быть незаметным.

«Это Соломон Напье. Я отправлю координаты места в Природных землях, где находятся выжившие после атаки на лагерь Саламис. Там больше сотни людей, нуждающихся в медицинской помощи. Среди них есть сотрудники Центра Развития Технологий и благотворительных организаций. Они безоружны, голодны и слабы. Я прошу оказать им помощь, пока еще не слишком поздно. Бенджамин, я знаю, что меня не должно здесь быть, но иначе я не мог. Вышли спасателей. Там много людей. Они невинны. Я надеюсь на твою помощь.» Соломон вбил координаты, молчаливо предоставленные Эрхартом. Не прошло и пары минут, как пришло подтверждение с другого конца об удачной отправке по месту назначения.

Это произошло несколько часов назад. Сейчас же они не спеша ехали обратно, не проронив и слова, думая каждый о своем. Между ним и водителем не было более тем для обсуждений, а если и можно было их придумать, то не один, не второй не были в этом заинтересованы по одной, простой причине, – каждый точно знал, что он будет делать дальше. Это была не вражда и не конфликт, они получили друг от друга все необходимое, а, значит, поставили точку в своих недавно начавшихся отношениях. Эрхарт собирался уйти, далеко и, возможно, на покой. Соломон, которого такой вариант устраивал, решил сдержать слово, но лишь частично. Он поможет людям, проследит за погрузкой и убедится, что Бенджамин или тот, кто будет руководить спасательной операцией, сделает все необходимое. И как только последний человек покинет это место, сам Соломон отправится к Кристине, наконец, оставив эту историю в прошлом. Прибытие первых воздушных аппаратов или наземного транспорта он ждал с нетерпением, но не только из-за того, ради чего все это было, а из-за обещания Эрхарта покинуть их. В тот самый момент, когда он убедится, что спасательная операция началась, а те люди, ради которых он пожертвовал всем, будут в безопасности.

Эрхарт остановил машину недалеко от лагеря на небольшом возвышении, с которого открывался неплохой вид. Они вышли, молча подойдя к точке, откуда хорошо был виден лагерь, в котором бурлила жизнь.

Осматривая чистое небо, Соломон увидел несколько неизвестных летальных аппаратов. Словно падающие с неба птицы, они устремились прямо на лагерь, и, как Соломон был уверен, такая стратегия была разработана ради фактора неожиданности. Хотя он был удивлен, что вначале не выслали дроны… Возможно, они – лишь первая волна разведчиков, ведь нельзя рисковать гражданскими, а для этого необходимо убедиться в безопасности, прежде чем отправлять основные силы. Соломон повернулся к Эрахарту с твердым желанием распрощаться раз и навсегда. Тот молча протянул руку для рукопожатия. Но увидев неоднозначность в глазах Соломона, ничего не предпринявшего на это действие в ответ, опустил руку. Соломон, удовлетворенный сполна кратким молчаливым прощанием, развернулся и направился в сторону лагеря, выкидывая из головы этого человека, убеждая себя, что более ни он, ни эти люди – больше не его проблема.

Снова подняв голову, чтобы посмотреть на источник увеличивающегося шума, он вмиг похолодел. Тридцать штук беспилотников, с тремя винтовыми основами и размером в полтора на полтора метра, укомплектованные орудиями среднего калибра, накрыли собой все небо над лагерем словно сеткой, и неподвижно висели в воздухе. Они не патрулировали окрестности, убеждаясь в отсутствии угрозы со стороны, не создавали безопасное кольцо вокруг выживших, и, уж тем более, они явно не охраняли воздушное пространство, ведь были направленны вниз.

Стояла тишина, пугающая и парализующая. Все вокруг, словно замерло в моменте, в котором обычно осознают грядущее, но неизбежное. Люди в лагере стали поднимать шум, переговариваясь все громче – Соломон слышал это в двадцати метрах. И вот, с каждой секундой, страх немыслимого подбирался к нему всё ближе и ближе.

Практически бегом, чуть ли не задыхаясь в панике, Соломон бежал к лагерю, пытаясь убедить себя, что это всего лишь мера предосторожности. Только кроме этих дронов, ничего вокруг не было, лишь шум от возгласов людей и становившиеся громче крики, провоцируемые страхом и непониманием.

Перед ним, в метрах трех от земли, появился беспилотник, явно ожидающий приказа из командного пункта. Соломон увидел это, и, глядя в камеру в носовой части прямо над оружием, почти был уверен, что наладил некий зрительный контакт с теми, кто сейчас на обратной стороне.

– ЭТО НЕВИННЫЕ ЛЮДИ! – Соломон кричал, практически срывая голос, – НЕ НАДО, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НАДО! ОНИ НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТЫ! ОНИ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮТ ОПАСНОСТИ, ПОЖАЛУЙСТА! – Несколько секунд он ждал какого-либо ответа или сигнала. И вот, беспилотник поднялся вверх и промчался над головой Соломона. Эрхарт стоял на месте, не двигаясь, и, как уверен Соломон, принял уготованную участь. Соломон не произнес ни слова, не двинулся и не поддался панике, когда мертвое тело Эрхарта упало на землю от единственного выстрела в голову. Это был момент осознания – кровь теперь и на его руках. Конечно, можно было бы подумать, что все кончено, ведь они добрались до того, кто им был нужен, но когда беспилотник, возвращаясь, остановился перед Соломоном, и выпустил в него парализующий заряд тока, то все худшее стало явью.

Соломон упал на землю, неспособный контролировать свое тело, но продолжавший быть в сознании, ему ничего не осталось кроме слез и боли, от криков людей, которые молили о пощаде. Прямо за спиной Соломона, присланные правительством на зов помощи беспилотники зачищали территорию, некогда считавшейся безопасной зоной.

Разрывающие гортань крики людей смешивались с шумом разваливающихся палаток и разрушенных строений, а выстрелы и взрывы пронизывали его насквозь, лишая всякой надежды на лучшее. Слезы стекали по лицу, боль сковывала его не меньше, чем заряд, эффект от которого пройдет лишь через пару часов. Казалось, это длится вечность. Кое-как шевеля головой, словно пытаясь избавиться от этого ужаса, он бил как мог ей об землю, мечтая прекратить страдания и избавиться от боли, пусть даже это навредило бы и ему лично, уже было все равно.

Некоторые, наверняка, защищают близких и родных, ценою собственных жизней. Единицы смиренно ожидают кары. Это – бойня, устроенная Соломоном. Но была мысль, которую он боялся больше самой смерти… Она там, девушка которую он любит больше всего на свете, ради которой проделал такой путь… которую подвел… Скорее всего, сейчас она умирает, прямо за его спиной, в одиночестве, моля о помощи, мечтая о том, что Соломон придет и спасет ее… Но он был не в состоянии что-либо сделать, кроме как винить себя за смерти сотен людей и его возлюбленной… Единственной и лучшей, которую он любил, но не смог сберечь… которая умирает в одиночестве, так и не дождавшись его…

Соломон не услышал прилета вертолета, чье назначение – это перевозка людей. Он почувствовал, как его подняли и положили на носилки. Теперь единственное, доступное глазам – это небо, в котором молниеносно, то туда, то сюда, пролетали беспилотники, исполняя свою задачу. Воздух пропах гарью от пожара, видимо, случайно начавшегося, в тот момент, когда происходила бойня, но куда болезненней было чувствовал запах сгоравших тел. Возможно, действие парализатора уже закончилось, Соломон этого не знал, как и не знал, сколько прошло времени. Единственная мысль, которая осталась у него: «Я должен был погибнуть с ней». Военные погрузили его в вертолет, силой заставив принять положение сидя. Его закрепили на месте, заковав руки и ноги в наручники. Военный врач проверил зрачки и состояние Соломона, удостоверившись, что с ним все в норме. Вертолет поднялся, и Соломон впервые посмотрел на лагерь, ныне представлявший из себя страшное место, полное жестокости и смерти.

И единственное, чего он хотел – это прыгнуть, потому что его место там… с ней.

Агата

Пойти на сотрудничество с журналисткой, наперекор приказу и закону, и, более того, помочь этому человеку передать секретную информацию, Агата смогла лишь при определённых, казавшихся ей невероятными, условиях.

Как только общественность получила плоды сотрудничества руководителя Кесслера Агаты и журналистки Ильзы, вполне ожидаемо, министерство обороны взяло все под свой контроль. Первым делом Агату временно отстранили от должности, изолировав ее в переговорной без возможности с кем-то связаться. Всех работников орбитальной станции перенаправили на наземную базу, оставив в космосе лишь нескольких для поддержки обратной связи. На земле, в ЦУП, все было куда проще и оперативной: специалисты по указу министра взяли все под свой контроль. Разумеется, первой под наблюдение попала Ильза. Ее начали допрашивать, четко дав понять, что даже если не будет найден источник, вполне ожидаемо, крайней сделают ее. К несчастью для них, Ильза была не робкого десятка.

Все произошло так быстро, что какие-то пять-семь часов показались целым днем. Но вопреки ожиданиям, Агате сообщили о ее полном восстановлении в должности и возвращении всего персонала, так же отрапортовав о наличии рабочей системы связи.

Агата не знала причину восстановления связи, как и то, кто был причастен к кибератаке. Она даже не знала, смогла ли ее диверсия стать тем самым рычагом для решительных мер, по всей видимости, все же предпринятых, раз сейчас угроза устранена. Это оставалось тайной для всех на орбитальной станции, и узнать о том, что сейчас происходит на планете с их родными, не представлялось возможным – всё из-за приказов, ослушаться которых было нельзя. Сейчас важно выполнить работу по налаживанию систем, в частности, обратной связи с кораблем. Остальное, касающееся каких-либо личных дел, следовало игнорировать до окончания работы. Находясь практически в изоляции, все их внимание должно было быть направленно в космос, на орбитальную станцию Новый горизонт и корабль "Пилигрим", остальное, как заверило начальство Агату и персонал, потом.

«Мне попросту не оставили выбора!», – думала она, выискивая любые оправдания, лишь бы не чувствовать вину за нарушение законов, некогда являющихся для нее нерушимыми.

Это занимало ее мысли с того самого момента, как человек от Ильзы зачистил улики. Ее заверили тогда, что никаких следов найти невозможно, все-таки, Ильза не работала с любителями – только с профессионалами, которых она знала строго по никнеймам или кличкам: «БЕТОН», «СКАУТ», МОТЫЛЕК» и т.п, и это все – ни пола, ни возраста, ни даже голоса или лица, такие люди всегда работают в тени, оставаясь призраками. Коснувшись обратной стороны работы подельницы, Агата неожиданно для себя осознала, что стала частью совсем другого мира, окончательное отношение к которому она не смогла сформировать до сих пор.

С трудом через ее мысли пробивалось чувство – не слепое, не опьяняющее, – скорее, осознанное, и, проводя с ним все больше времени, стараясь охарактеризовать и понять, она все больше поддавалась его влиянию, доводившему до того, что Агата медленно начинала оправдывать его, внедряя в свою систему координат. Очень непривычное и совершенно пугающее своими возможностями, это чувство было привязано не просто к визуальному образу Филиппа, а, скорее, к чему-то большему, и в то же время глубокому, нежели просто привязанность к человеку. Самое близкое, приходящее ей на ум – это… любовь, самая настоящая и настолько сильная, насколько легко у нее получается сбивать в голове Агаты все основы ее мировоззрения, превращая в совершенно другого человека….

Но хочет ли она быть такой – разрушить все свои идеалы, целую жизнь ради одного человека… не ради пятнадцати, а ради одного… Она – всегда ставившая ум выше эмоций, решилась рассказать миру то, на что стоит посмотреть хотя бы секунду без эмоциональной привязки, как сразу становится ясно, что Агата совершила худший поступок в своей жизни… Но стоит добавить каплю любви, так ее решение преобразуется в самое лучшее в ее жизни… Осталось ей только понять, сможет ли она и впредь контролировать невероятно теплые и пронизывающие насквозь чувства, или же отныне Агата будет совершенно другим человеком?

С этими мыслями ей пришлось снова взять на себя командование орбитальной базой, когда ей сообщили неожиданную новость. Пока система перезагружалась, дабы проверить целостность данных и переустановить все защитные программы, ее информировали о событиях, произошедших на Земле. Теперь чувство вины нахлынуло на нее, сметая все причины и доводы, все оправдания и цели, ведь все они привели к одному – к беспорядкам и непреднамеренным жертвам среди гражданских.

Тогда она была здесь, на орбите планеты, далеко от людей и того бесконтрольного ужаса, происходящего на улицах города. Сейчас она смотрит на записи с камер наблюдения и видео новостей, в которых демонстрируют самые жгучие для глаз кадры. Она смотрела на толпы, скандирующие требования не убивать космонавтов, ставших для людей героями еще до отлета с орбитальной станции. Она смотрит на разруху и беспорядки, учиненные наименее терпеливыми членами общества. И на статистику – сколько погибло, сколько ранено и сколько задержано. Агата смотрела на все это, не находя слов, практически вплотную прислонившись к экрану, на котором мелькали красными всполохи огня, мельтешили люди, машины спасательных служб и правоохранительных органов. Она закрыла глаза и почти свернулась калачиком, обхватывая голову руками потому, что все это, сделала она… Она – человек, всегда стремившийся к порядку, дисциплине и исполнительности, ставящая закон и работу выше чувств и эмоций, преследуя лишь великую цель – строить и изучать… она была причиной происходящего ужаса. Невероятный стыд впервые в жизни пробирал всю ее насквозь с такой силой, какая вынуждает забиться в угол, исчезнуть и никогда не вступать в контакт с людьми, которые, узнав о ее причастности, будут не просто разочарованы, они будут презирать ее. Чувствуя жгучую боль, которая, словно огонь с телеэкрана выжигала ее изнутри, она услышала голос, поначалу показавшийся лишь игрой воображения.

– Ты не виновата, – сказал сдержанно Бенджамин из установленного коммуникатора на компьютере в переговорной, где она все это время была одна, парила перед экраном, забыв, что их связь наладили.

– Ты не виновата, – повторил он медленно, – ты, возможно, ненавидишь меня, но я прошу поверить мне, что все было не зря. Мы делаем то, что можем, с тем, что у нас есть, и сейчас я говорю, четко и ясно, – все закончилось.

Бенджамин смотрел на Агату, застывшую почти вплотную к монитору в другом конце комнаты от установленной камеры. Казалось, будто бы она манекен или кукла.

– А что если с ними что-то случилось? – Начала она тихо и медленно, после чего плавно развернулась, и также плавно двинулась камере оттолкнувшись от экрана, – что если все произошедшее было зря?

– С ними все в порядке… Я верю в это, верь и ты, – отрезал Бенджамин. В ее глазах он увидел то, чего никогда в ней не видел – боль. Такую явную и открытую, даже в какой-то степени наивную. Она сдерживала в себе невыносимые страдания, не позволяя себе плакать, а ее лицо изображало странную смесь апатии и боли.

– Если все же что-то произошло, то мы справимся с этим, все вместе. Это были трудные дни, и ни тебе, ни мне, никому бы то ни было, нельзя сдаваться сейчас, – он проговаривал это строгим и равномерным тоном, и не только для нее, но и для себя.

Им неожиданно сообщили, что все системы восстановлены, Кесслер в полном рабочем состоянии. Ничего более ни сказав Бенджамину, даже не взглянув на него, Агата оттолкнулась от поручня рядом с экраном и отправилась на мостик, встречаясь с каждым сотрудником взглядом, на удивление успешно держа образ сильного лидера. Первой на мостике, прямо у входа, она встретила погруженную в себя Нину, обхватившую торс руками и чуть поникшую. Марина стояла слева и счастливо улыбалась. Александр, держа руки за спиной, напряженно ожидал контакта с "пилигримами". Все остальные смотрели на Агату, как на друга, как на лидера, которому они верили и с которым они готовы были разделить момент победы, но она не чувствовала гордости, лишь едкую смесь страха и стыда.

Бенджамин наблюдал за ними из ЦУП.

Агата дала отмашку на соединение с кораблем. Все последние ужасы вдруг стали приобретать призрачную надежду на какой-то особый смысл, и ей всерьез показалось, что общая картина, может быть, не так уж и плоха, как казалось совсем недавно. Исходящий сигнал не прерывался, все вокруг замерли в ожидании. Сигнал приняли, и с другого конца прозвучал приветственный голос капитана корабля.

– Земля, это капитан корабля Филипп, – сказал немного странный, но такой знакомый многим голос, – Кесслер, вы слышите меня?

Все посмотрели на Агату, ожидая ее ответа.

– Слышим вас четко и ясно, пилигримы. Как вы там? – Произнесла она, удивляясь тому, как легко получилось сдержать всю ту бурю эмоций, отделавшись легкой улыбкой.

– Я не знаю, что у вас там случилось, – голос был неуверенным, лишенным радостных нот и восторга, – но, надеюсь, все закончилось потому, что я, как капитан, отменил полет. Прямо сейчас запущен аварийный протокол, корабль разворачивается и вам пора готовится к нашему возвращению… Мы не справились.

Филипп

Стояла тишина, сравнимая с беззвучием самого космоса. Причина была не только в услышанном от Филиппа, хотя, разумеется, никто не отрицал того факта, что вся их работа была впустую. Тишина стояла лишь по одной простой причине – капитан корабля повествовал о произошедшем с ним и его командой впервые за время отсутствия связи. Его голос был лишен привычных нот бодрости и даже воодушевления. Казалось, будто бы это другой человек, переживший все тяготы мира и сейчас, способный лишь на откровение: трудное, болезненное, разочаровывающее его самого.

– Три дня… всего каких-то три дня. А ведь этого мы не учли… Не учли, что здесь иначе воспринимается время – ты не знаешь существует ли, жив ли еще хоть кто-то кроме тебя. Каких-то три дня мы были лишены какой-либо связи с кем-то или чем-то за пределами «Пилигрима», и этого оказалось достаточно, чтобы понять, насколько мы не готовы к тому, чтобы быть одинокими. Поймите правильно, мы были готовы к непредвиденным неполадкам, мы знали, как реагировать и какие протоколы существую на тот или иной случай, вы сами были частью создания этого. Но было то, чего мы не учли… здесь, находясь далеко, как от родного дома, так и от нового, мы все в подвешенном состоянии, одни, и рассчитывать можем лишь на самих себя. Мы смиренно следовали нашему пути, через раз убеждая себя, что важность нашего задания, нашей цели, нашего… предназначения, была четкой и ясной. Все это нам знакомо, все это мы знаем лучше самих себя, но этого оказалось недостаточно.

Встал вопрос, что важнее – задача или люди? Мы поняли, как рискованно, добравшись до Нового горизонта, остаться без шансов на выживание после окончания запасов провианта, не говоря уже о невозможности проводить долгосрочный ремонт там, где ресурс и так ограничен. Камень преткновения был прост: что если мы остались одни? Что если дома произошло нечто страшное, не позволяющее обратить на нас внимание и протянуть руку помощи? Мало ли, что могло случиться… Представьте, какого это – быть здесь, и лишиться всей связи, словно вы бросили нас. Представьте, какого это не знать, что происходит дома с родными и близкими? Представьте, какого это, когда приходится выбирать между выполнением задания, которое уже может быть бессмысленным, и возвращением домой, где, возможно, нас уже некому встречать… Опрометчиво? Разумеется. Как и делать такие выводы, как и вешать такие ярлыки, но, повторюсь, мы здесь, далеко от всех. И каждый час нашего спора оборачивался все большими сомнениями в том, что есть разумный выбор. А ведь всего-то три дня… Но время, как оказалось, при определенных условиях, становится крайне относительным.

Поначалу было решено следовать заданию, хоть это и может быть дорогой в один конец, но поводов для обратного шага, на тот момент, было недостаточно. Но, когда нет подкрепленных фактов, опираясь на которые, мы бы смогли отпустить лишние мысли, подстрекаемые паранойей, страхом и любовью к тем, кто остался позади нас, то… скажем так, не долго получится следовать пути, который, возможно, на самом деле обречен стать нашим концом. «А что, если» – следует вопрос, которому достаточно прозвучать один раз, как избавится от повторений его уже практически невозможно. Есть ли смысл в нашем задании, если дома происходит нечто трагичное и судьбоносное для человечества? Есть ли смысл повиноваться приказам, если кроме нас никого это более не волнует, а наша работа не представляет более ценности? Что если мы продолжим выполнять задание, прилетим на Новый горизонт, разморозим «саркофаги», запустим процесс адаптации, а отчитываться более будет не перед кем? Что если мы – последние люди? Это же наша работа – адаптироваться и быть первопроходцами, смело шагая туда, где о людях еще неизвестно, а, значит, в каком-то смысле, мы представляем целую расу. Нас готовили к этому, и мы не могли сидеть, сложа руки, ведь если мы ничего не сделаем, то чем мы отличаемся от любого человека, которого просто сюда поместят? Мы лучше, а, значит, должны принимать решения, на которые неспособны другие… но эти же решения и доказывают нашу ошибку.

Время воспринимается совсем иначе, стоит осознать взвалившуюся ответственность за собственное будущее. Особенно, когда в кратчайшие сроки необходимо решить – даст ли выбор новую жизнь, либо обречет на скорую гибель. А вот определить, что есть что, и где будет жизнь, а где – гибель… каждый решил для себя сам.

Конфликт, зародившийся из непримиримых разногласий, достиг своего апогея, когда перешел из борьбы мнений, в борьбу за правоту, которая никогда не обходится без радикальных мер. Морган решил не ждать, а взять все в свои руки и поставить ультиматум, окончательно разделивший и до того разрозненную команду. Либо мы возвращаемся, и в случае ошибки попросту рискуем карьерой, но никак не жизнями, либо мы игнорируем его призыв и лишаемся «саркофагов», тем самым омывая кровью свои руки. Успев занять часть корабля, он изолировал отсеки, готовый к тому, что разгерметизация выбросит всех пассажиров в космос. Конечно же, он не хотел этого делать, да и вряд ли готов был стать убийцей, ведь собрать обратно саркофаги мы бы не смогли, уж точно не все. На наши уговоры он отвечал просто: «Если мы продолжим путь, то не факт что вернемся, а лишние десять ртов нам не нужны.»

Простая математика, с ней не поспорить, а ситуация вынуждает принять, наконец, решение, ведь анализировать и адаптироваться – это, опять же, наша работа. Честно, мы не верили, что Морган способен на такое. Да, он хотел вернуться к родителям, хотел убедиться в их сохранности, и никак не ставил нашу миссию выше людей, но кто не захочет на его месте… оказалось, Виктор был иного мнения, винить за которое его попросту невозможно. Он смог сохранить порядок, взяв на себя решение критической ситуации, только вот его методы оказались несколько… несколько суровы… Он, единолично предпринял попытку нейтрализовать угрозу… попытка была успешная, «саркофаги» сохранены… но, Моргана больше с нами нет.

Когда все случилось, Виктор объяснился кратко и спокойно, обратившись ко всем: «Я знаю, что я сделал, так же я знаю, что теперь не важно, куда нам держать путь. Теперь вам надо решить, что будет дальше». Более он никого не трогал и ничего не предпринимал. Алиса поддерживала идею свернуть миссию и пыталась мотивировать команду сплотиться, но после смерти Моргана она ушла в себя, явно не понимая, как пережить убийство друга. Евгения же, напротив, призывала продолжать наш путь и решила взять все в свои руки. Началось страшное: никто не верил друг другу, каждый понял, насколько возросли ставки, и насколько снизился шанс вернуться к прежней жизни. Они не были готовы к такому, никто не был.

Поймите, мы были одни, на корабле, который находился между планет, и не было ни связи, ни поддержки, ни доказательств того, что кроме нас есть хоть кто-то еще… Время… время – это крайне нестабильныйфактор, который сыграл против нас, так же, как и неготовность к такой ситуации. Эта неизвестность стала катализатором…

В общем, не прошло все бесследно ни для кого, и это понятно, каждый познал себя с иной точки зрения. Пока Евгения то ли опекала Виктора, то ли следила за ним, Алиса свыклась с произошедшей трагедией, влияние которой оказалось куда сильней, чем мне показалось изначально, и она решила сделать все, лишь бы продолжить полет и дальше для успешного выполнения задания, потерявшего привилегии считаться великим достижением. Реализация была проста: несогласных запереть до момента, когда обратного пути уже не будет. Я не знаю, хотела она этого из-за желания доказать, что смерть ее друга была не бессмысленна, или же боялась возвращаться домой, где ждет либо подтверждение самых жутких страхов, либо отстранение и похороны, но преследуя новую цель, ее уже было не узнать. Евгения же, то ли под влиянием Виктора, то ли от каких-то иных факторов, решила, что нет пути дальше, если мы хотим остаться в живых, ведь задание наше провалилось еще вчера. Каждый верил в свою правду, каждый имел на это основания… Я сделал то, что подошло лишь одной из сторон, но мотивы их я не слушал, не поддерживал и не выбирал… Причина же, по которой «Пилигрим» так вовремя взял обратный курс, состоит в том… нам не место в космосе, мы не справились.

Агата

Пытаясь хоть как-то усвоить услышанное от капитана корабля, человека, ради которого она пошла на преступление против своей карьеры, Агата винила себя, полностью и безоговорочно, она – подвела их всех.

Одни не могло найти слов, другие же, спрятав свои чувства, смиренно выполняли работу, позволяя должностным обязанностям заглушить переживания. Передача данных с камер корабля прошла успешно, последующий процесс разархивации занял совсем немного времени.

– Эти записи не должен видеть никто, кроме тебя, меня и определенных, вышестоящих лиц, и тех, кому лично я дам разрешение – это приказ, – спокойно, но с явными нотками разочарования, отрапортовал Бенджамин Агате при личном звонке, получив в ответ лишь кроткое согласие.

– Сейчас никто, кроме тебя не сможет завершить задание, пусть неудачно, но все же работа еще есть, пока они летят обратно. Это тяжело, но мы должны все закончить, я верю, что ты справишься, иначе бы не отдал тебе эту работу.

– Ты не знаешь, что я чувствую, – сдержанно произнесла она.

– В вопросе возвращения корабля домой я могу рассчитывать только на тебя, – промолчав, она лишь коротко кивнула, погруженная в себя, – ты не виновата, никто не виноват. Случившееся – это ужасная трагедия, но мы не можем быть полностью в ответе за то, что делают люди… даже самые лучшие из нас могут сломаться, и наша задача – сделать так, чтобы это не было напрасно, помочь тем, кому еще можно помочь, и помнить лучшее о тех, кого больше с нами нет.

– Ты говоришь правильные слова, Бенджамин. Я понимаю это. Да вот только, все не знаю, как тебе сказать, что это наша вина. Моя и твоя.

Бенджамин удивился ее словам.

– Да, Бенджамин, мы виноваты в том, что произошло. Не знаю, как ты, но я признаю свою вину потому, что слепо исполняла твои приказы, веря и зная, что начальству видней. «Кто я такая, чтобы ослушаться или нарушить приказ?», думала я. Когда было сказано объединить проекты – я послушалась. Когда было сказало отправить космонавтов, я послушалась. Когда было сказано за два года собрать команду, я послушалась. Когда было сказано обо всем рассказать, я послушалась!

– Что ты хочешь услышать от меня? Что я сожалею? Это так. Мне горько, как и всем. Но я не могу позволить себе тратить время на это потому, что у нас есть работа, которую нужно делать дальше.

– Как?

– Так же, как делали до этого. Если ты не готова справляться, я найду другого человека. Я не хочу мучать тебя. Возьми отпуск, отдохни, я все пойму. Это тяжелое время, и нам нельзя позволить ему лишить нас цели.

Бенджамин был на грани между надменностью и строгостью, словно произошедшее – не более, чем неудача, которую стоит быстро забыть, дабы не сбивать график работ.

– Все было неправильно с самого начала. Вот из-за чего мы не справились. Это я пыталась сказать тебе много раз, но слишком уж боялась иди наперекор начальству. А я ведь часто была не согласна с тобой, но вместо того, чтобы высказаться, молчала… Это было моей ошибкой.

Он смотрел на нее тяжелым, уставшим взглядом, лишенным понимания или взаимности. Для него в этот момент одно было ясно наверняка – он не знает, что делать дальше. А рассказать ей все он просто не мог.

– Ты разочаровал меня, Бенджамин.

– Я знаю… – Агата смотрела на человека, который перестал быть ей начальником и другом. Неожиданно между ними выросла стена из неправильных решений, недомолвок и несогласия в методах работы.

– Что будет с Ильзой? – Неожиданно для него, и даже для себя, спросила Агата.

– Ничего, как и с тобой, – отвечал он сухо, словно лишенный энтузиазма.

– Но не с командой?

– Нет, не с командой. Официальная версия будет значительно отличаться от правды, так будет лучше всем, и им в том числе.

– Поняла тебя, – холодно ответила она, и выключила связь. Агата старалась игнорировать разочарование, граничащее со злостью. Если бы проблема была связана с технической неполадкой, устранить которую способны специалисты, Агата не тратила бы время на сантименты. Но здесь подвел обычный человеческий фактор, о котором она думала меньше всего, не позволяя себе допускать такого исхода. Это был ее просчет. Неверные решения, неверные методы тренировки космонавтов, которым, в сухом остатке, дали лишь год на подготовку. Больше всего ее беспокоило неправильное отношение к заданию в целом: надо было просто отправить людей, а не устраивать сборную солянку из научных экспериментов, афишируя это на весь мир. Куда спешили, ей было непонятно, а идти против начальства, ей не хватило сил. Тогда не хватило.

На связь вышла Нина.

– Я тебя слушаю.

– Для более безопасного возвращения корабля предлагаем отправить техническую группу им навстречу, чтобы зафиксировали все и проконтролировали полет.

– Подтверждаю. Организуйте в самые кратчайшие сроки.

– Поняла тебя, – услышав смягченный тон Нины, Агата сразу же выключила связь, чтобы вновь остаться одной. Она не хотела казаться грубой, но ей было тяжело общаться о дальнейшей работе по устранению последствий провалившегося задания. Ей хотелось что-то швырнуть или кого-то ударить, ведь гнев, который она испытывала, строился не на личных обидах, а на том, как явственно она сейчас видит все всплывшие изъяны и ошибки, допущенные Бенджамином за время их работы. Все было сделано в спешке, лишь бы добиться некой цели, которая была далека от той, которая казалась ей правильной. А именно – расширения границ и освоение новых возможностей технологий. В довесок к тем ужасам, произошедшим в Мегаполисе из-за нее и Ильзы, жить с которыми ей придется всю жизнь, Агата отныне взяла на плечи еще и груз разочарования за проваленный полет, и смерти космонавтов, ведь именно под ее руководством, случилась первая трагедия на пути к Новому горизонту. Необходимо было что-то предпринять, когда она видела и понимала, насколько неправильно создается весь этот огромный проект, и тогда, она бы сейчас не ненавидела Бенджамина. Возможно, поэтому ее и поставили на эту должность, что бы было, на кого потом скинуть все неудачи, и кто всегда будет исполнять, а не обсуждать. А ведь надо было просто не спешить, постепенно продвигаться в космос, с каждым разом аккуратно интегрируя все более новые и новые задачи и возможности. А она молчала, лишь изредка выказывая Бенджамину или его помощникам свое негодование, при этом убеждая себя, что вышестоящему руководству, в силу их опыта, должности, умений известно больше, и это их приказ, а, значит, и их ответственность. Ее же работа – следить за тем, чтобы все работало на месте.

Кесслер стал ее островом, ее местом, где рождалась новая, совсем другая жизнь… но теперь ей всерьез кажется, что ее вера в это была ошибкой.

Ей снова поступил звонок – Филипп вышел на связь и просит поговорить с ней наедине.

Соломон

Соломон не знал наверняка, сколько длился перелет и сколько длился осмотр врачей, с целью не только привести в должный вид единственного выжившего, но и сделать заключение о его психологическом состоянии. С ним были аккуратны, каждый новый человек был в меру вежлив и терпелив, не срываясь на крик или требуя вмешательства силой, когда Соломон не сразу исполнял то или иное требование. Сам он говорил мало, лишь из крайней необходимости, чтобы удовлетворить врачей, которым было крайне важно именно услышать, а не увидеть подтверждающий кивок или отрицающее мотание головой, на вопросы, ответы на которые было не найти в личном деле или медицинской карте. Каждое его передвижение, по надобности или нет, не обходилось без сопровождения, как минимум, двух крупных охранников. В большинстве случаев, его практически вели под ручку. Соломона отмыли, переодели в чистую одежду, стараясь не использовать грубую силу.

Вскоре его аккуратно привели в комнату и посадили за стол, стоящий посередине. Дверь, на удивление, громко открылась. Высокий, статный мужчина сел напротив Соломона, даже не посмотрев в его сторону – он был погружен в изучение данных на планшете. Кротко, уверенно, он словно зачитывал текст, местами напоминая робота:

– Я объясню, как обстоят дела, и как мы с вами поступим для блага общества и страны. Как вы наверняка слышали, а, может быть, и нет: была совершенна кибератака на системы связи, в частности, на системы космической программы. Из-за чего, атака в Природных землях, когда вы чудом остались в живых, распространилось на другие сферы промышленности, научных исследований и, в частности, правительственные программы. Виновных найти не удалось, как и устранить источник глушения сигнала, до тех пор, пока вы не отправили нам сообщение. Благодаря вашей самоотверженности, найденная группа людей, ранее принадлежащая сепаратистскому движению, за которым мы наблюдали последние годы, была устранена. Позднее нами были найдены устройства трансляции сигнала, который глушил наши спутники и телекоммуникации, мы успешно их деактивировали, и ныне они не представляют угрозу, ровно, как и группа радикалов.

Мужчина закончил, сразу же развернув планшет к Соломону, который за время разговора не подал ни одного знака внимания. Прямо перед его глазами был расположен текст, пересказывающий все услышанное им только что, но в другой, более официальной формулировке. И согласие с отчетом, где подробно расписывалась причина устранения радикальной группы и, главное, причастность Соломона к ее поиску и сообщению о местонахождении, с последующим уничтожением и исполнением своих обязанностей. От него требовалась подпись.

– Я знаю, вы находитесь в состоянии шока, если потребуется, врачи окажут лучшую медицинскую помощь, но, как они заверили, вы в полном здравии и состоянии принимать решения. Если вы хотите представителя закона, он будет присутствовать, дабы убедиться в достоверности договора и получении вами приличной компенсации за психологический и физический вред здоровью, а также подтвердит ваши показания, чтобы вас представили к награде. Вы, Соломон Напье, – герой, лицо которого должны знать все и каждый, вы – человек, который единолично отправился в опасное место, практически, в тыл врага, особенно с учетом вашей неполноценности, прошу прощения за уточнение, и все ради поисков тех, кто виновен в террористическом акте. Настоящий пример для молодежи и каждого, кто считает себя, по тем или иным причина, неполноценным.

Соломон молча слушал. Мужчина, сидевший перед ним, все это время испускал уверенность, и говорил так, будто бы и правда гордится тем, перед каким человеком он сейчас находится.

– Прямо, – прокашлявшись, произнёс Соломон, – прямо перед тем, как начались пожары, я и Майя, мы встретили старика, одинокого, с тростью, и он говорил нам…он нам говорил, а потом… потом выстрелил… в Майю… Сразу же, как начались первые взрывы… тогда он напомнил помешанного дурака, который от старости ищет на кого вывалить свой гнев… Его окутал дым, а спустя несколько секунд и огонь, – Соломон сделал паузу, – когда я вернулся туда, я познакомился с человеком, которого вы убили первым, его звали Эрхарт. Благодаря ему я смог отправить сообщение о помощи. Благодаря ему был организован лагерь для выживших, нуждающихся в помощи. Благодаря ему я узнал, что тот старик – это его отец. Его звали Ломбарт. Давно, очень давно, он работал простым биологом… У него была жена, Елена… Было трое детей… К сожалению, у его жены было биполярное расстройство, но за ним следили врачи и она сама. Подобный диагноз был найден и у их дочери, младшего ребенка. Из последних денег они установили чипы, в работоспособности которых убеждало ЦРТ. Не прошло и полугода, как у жены случился срыв… и в порыве гнева, не контролируя себя, она попыталась убить своих детей.... Ломбарт смог спасти от Елены лишь среднего и старшего сына, – Соломон поднял голову, посмотрев на мужчину взглядом, лишенным надежды или веры, – полиция арестовала его, заставив подписать бумаги о том, что причиной срыва жены был не чип, а ее состояние, иначе его осудят за убийство по неосторожности жены. Ради сохранения прав на опеку и своей свободы, отец все подписал. Старшему сыну уже было восемнадцать, а вот среднему – только четырнадцать, и его довольно быстро изъяла опека, объясняя это тем, что ему опасно находиться в таком окружении. Ломбарт не смог сделать ничего… Тот старик ненавидел людей с властью… он хотел простой жизни простого человека, но у него не было иного выбора, кроме как встать на сторону радикалов, ненавидящих и пострадавших от навязанных правительством технологий. Свой дом он нашел лишь в Природных землях. Его сын, спустя годы после трагедии, дал уже стареющему отцу шанс прожить старость в мире. До тех пор, пока не появились мы со своей никому не нужной «помощью». Он организовал людей и, благодаря поддержке извне, которую оказывал неизвестный, с которым он общался через компьютер, обещая многим просто напугать нас. Ему потребовалось лишь красноречие и помощь особенно приближенных, чтобы на самом деле, втайне от большинства своих людей и даже сына, отомстить тем, кто отнял у него семью, и теперь пытался отнять дом.

– А теперь послушай сюда! – Куда более строго начал мужчина, явно сменив тон, – ты подпишешь это, и я скажу почему! Ты – сотрудник ЦРТ, с высоким допуском, единолично отправился искать людей, которые там остались: никому не сказав, ни у кого не спросив. Более того, ты единолично нашел людей, чья причастность к атаке на гражданское население доказана! Там многие, кого мы опознали, были участниками радикального движения и являлись, а вот это важно, объектами наблюдения разведки. Конечно, не все были такими, и не каждый мечтал мстить, но вычленять врага среди толпы в такое время никто не будет, особенно, учитывая, что лидером их был, как ты и без меня знаешь, не простой человек. Ты хороший служащий, у тебя репутация и связи, а главное – авторитет, именно поэтому ты не лежишь сейчас среди трупов. Ты – герой, который нужен сейчас людям, ведь они жаждут узнать про своего врага, которого, строго и только благодаря тебе, оказалось возможным устранить, а это – дает гражданскому населению веру в то, что теперь они могу спать в безопасности. Будешь строить из себя героя – мы найдем способ, как добавить тебя в списки жертв. А пойдешь навстречу, и не будешь губить свою жизнь и, смею заметить, карьеру, то получишь и славу, и хороший достаток. Сейчас, как никогда, людям, нашим людям, нужно указать кого винить в том, что произошло, нужен враг, а иначе они могут начать искать его среди своих соседей, друзей. А это никому не нужно. Ты же знаешь, кто виновен в атаке на твой лагерь, следовательно, они же и ответственны за сбой сети. Этим людям куда лучше быть мертвыми, чем живыми! Нужно думать о большинстве, пусть и в ущерб меньшинству, но такова жизнь. Небольшая жертва ради общего блага, уж ты-то должен это понимать. Так что подписывай. Подписывай! – Выкрикнул мужчина, ударив по столу кулаком, и Соломон, наконец, поднял на него глаза – глаза сломленного человека, лишенного тяги к жизни.

Ильза

Оказавшись на «другой стороне медали», Ильза всеми силами цеплялась за то время, когда все было четко и ясно, понятно и ровно разделено на черное и белое. Время, когда она бесстрашно боролась за правду – единственно верную для всех и каждого. А ведь прошел всего один день, и ее постулаты не выдерживали напора сомнений. Что-то мешало ей просто поступить так, как она делала уже много раз. Все произошедшие события почему-то не провоцировали в ней уверенность в несостоятельности правительственных и научных руководителей, а наоборот, лишь сочувствие и боль. Относиться критически, исключая эмоции, она больше не могла.

С того момента, как она прослушала откровения капитана корабля прошло уже больше часа, но его слова все еще крутились у нее в голове. Она не была знакома ни с кем из них лично, но почему-то чувствовала, будто бы они – друзья и коллеги. Вспоминая досье и видео сообщения, предоставленные Агатой, Ильза не могла свыкнуться с мыслью, что те люди, символы своего дела, сами же и погубили его. И это, не говоря уже о судьбе десяти космонавтов, решивших стать частью эксперимента, который, как видит она сейчас, все же был лишним. Они рисковали жизнями вдвойне, как оказалось теперь, и даже если они смогут выйти из криосна здоровым и без патологий, то все равно их ждет лишь разочарование.

Все это поначалу будто бы разрушало Ильзу изнутри, но теперь, все эти переживания превратились в некий этап перерождения. Она осознала, что жизнь ее разделилась на «до» и «после», открыв совсем иную точку зрения, которая больше не позволяла ей мыслить так, как раньше.

– Что с ними будет?

– Филиппа, скорей всего отстранят от полетов, но званий не лишат, все-таки он следовал протоколу… пусть и с натяжкой. Виктора ждет суд. Остальных ждут разбирательства, но ничего больше «нарушения приказов» им не светит, я так думаю.

– А официальная версия?! – Спросила Ильза, впервые подняв голову и посмотрев на Бенджамина, стоявшего прямо у того стекла, за которым все еще работал ЦУП.

– Мне она пока не известна.

– Знаешь, я бы с таким удовольствием расписала бы твою некомпетентность, так ярко и красиво, как это только возможно, уж поверь, руки так и чешутся… Ты даже не представляешь, как бы я разогналась, будь я сейчас там, среди людей, которые в очередной раз увидели неудачу, – твою неудачу… – Чуть остыв, Ильза с тяжестью произнесла, – Только вот подливать бензина в огонь не мне хочется… и без того все ужасно. Не хочу делать все еще хуже, надоело. Они этого не заслуживают.

– Особенно после того, как те же люди устроили беспорядки, в ходе которых погибли их соотечественники, – крайне разочарованно, как бы невзначай, сказал Бенджамин.

– Не смей их осуждать! – Резко вырвалось у Ильзы, – какой выбор оставался у людей, узнавших о вероломном желании убить их героев просто потому, что это выгодно?

– Я не это пытаюсь сказать.

– И к тому же, – Ильзу было не остановить, – мне, видимо, стоит лишний раз напомнить из-за кого и для чего эти люди свершили то, чем вряд ли потом будут сами гордится!

– Я знаю! – резко отрезал Бенджамин, развернувшись к ней, сделав пару шагов вперед. – Не думай, что мне плевать! Я куда лучше тебя знаю, что произошло и почему. Но это был единственный выход. Нравится или нет, но, поверь, ты знаешь не все, чтобы решать, правильно я поступил или нет.

– А вот если я спрошу: Бенджамин, дорогой, расскажи, а почему восстановилась связь? Я получу достоверный, честный ответ?

Бенджамин молчал.

– Не у-ди-вле-на. Ты воспользовался мной, моими умениями и работой, в собственной игре. Да тебе плевать на людей, главное – это шагнуть к своему будущему и уберечь активы… Но ведь все получилось, верно?! Космонавты спасены, твоя должность, как и у остальных на месте, подумаешь, куча людей пострадали или погибли, но ведь свою задачу они выполнили, – Ильза смотрела на него, но не видела никакой ответной реакции, – скажи честно, раз уж такая пьянка, а министр точно хотел уничтожить корабль?

– Когда-нибудь, возможно, я расскажу все, но сейчас ни на секунды не сомневайся в моем желании спасти космонавтов и весь проект. Правда в том, что необходимо было время для того, чтобы спасти людей, и мы нашли это время, – все втроем, не лучшим способом, но нашли, а, заодно, укрепили верю людей в то, что действительно важно.

Не успела она вывалить на него новый поток слов, как на коммуникатор Бенджамина пришло сообщение, требующее включить новости. Молча использовав терминал на столе, включил изображение на мониторе, через который Ильза общалась с Агатой. По всем новостным службам распространялась информация о победе над радикальной группой, ответственной как за поджог Природных земель, так и за сбой связи. Отдельно уточнялось о наличии доказательств причастности тех же людей к информационной атаке ради подстрекательства общества к решительным мерам по спасению космонавтов, которым, на самом деле, как утверждает пресс-секретарь, не угрожало никакой опасности, и сейчас они в целях безопасности возвращаются обратно.

Подобный ход со стороны прессы и министерства обороны казался варварским, и пока Бенджамин собирался позвонить Эобарду, Ильза, почти потерявшая дар речи, внимательно следила за новостями, пока, наконец, с болезненным отчаянием не произнесла:

– Нет, только не это….

Бенджамин обернулся, сразу же оборвав связь, ведь все его внимание было приковано к экрану, где крупным показывали лицо человека, отважно и самостоятельно нашедшего лагерь противника и вызвавшего помощь, – это было лицо Соломона. Он выглядел невероятно уставшим, поникшим, но самое главное: каждое произнесенное официальной пресс-службой слово, он подтверждал. Соломон был прилично одет, рядом была охрана и даже врач, его взгляд был отрешенным, но все же он был на стороне новой правды.

– Соломон был моим источником… – ее голос практически дрожал, – он рассказал мне обо всем что знал, перед тем как отправился в Природные земли… но не чтобы искать виновных, а ради тех, кого там оставили…

Она посмотрела на Бенджамина, преисполненная болью, которая ударила по ней так сильно, как она и не ожидала.

– Я не знал про это, – сдерживая гнев, произнес он тихо.

– Это ведь не правда?! Он ведь шел туда ради людей! Скажи мне, что это все ложь, и в Природных землях не было тех, о ком они говорят?! Скажи!

– Не было, – так же тихо произнес Бенджамин, – операцию проводило министерство безопасности. Меня специально не поставили в известность, потому что Эобард знает, я был бы против…

– Когда же все это закончится, – с невероятной горечью произнесла она, и снова села за стол, будто бы потеряв все силы и волю к жизни, – что же скрывает министр, раз было убито столько людей только ради того, чтобы было кого обвинить в трагедии Природных земель и потери связи с Пилигримом… А вед он доверился мне, Соломон, прислал улики на вас всех, да и его слово имело приличный вес, особенно после того, как он выжил во время пожара… но он хотел, что бы все было правильно, что бы люди были спасены, а виновники наказаны… И вот к чему это его привело, желая спасти своих друзей и подружку, чьей матери так же прислал прощальное письмо, где убедил ее в том, что ее дочь не забыта, твой парниша рискнул всем, что бы сделать что-то хорошее… ты знал, что мама Кристины, София, отдала мне его письмо? Она боялась, что все может выйти из-под контроля и будет лишь хуже… она выбрала помочь большинству, таким же людям, как и ее дочь, а все потому, что она могла это сделать…

– Не думай об этом, – произнес Бенджамин отрешенно, все так же погруженный в свой мир.

– Что будешь делать ты? – Требовательно спросила она.

– Потребую ответов.

– Ты даже не спросишь, почему я не рассказала тебе про него?

– Это уже не важно. Ты достаточно себя винишь за это.

Он направился к выходу так быстро, что она еле успела окликнуть его.

– Бенджамин! Почему ты дал мне шанс оказаться здесь? – Ей нужно было вернуть свои ориентиры, и этот вопрос, возможно, дал бы доказательство того, что она все же не такой плохой человек, или же, наоборот, что она – всего лишь часть игры Бенджамина, – это связано с неким покровителем, которого ты упоминал пару дней назад?

– Майя. Она верила в тебя больше, чем ты сама. Ты не задумывалась, почему в тот момент, когда Майя только объявила о Саламисе, выйдя к людям, открыто и без охраны, а ты так безнаказанно растаптывала ее, ведя мысль толпы в ином направлении? Это все она. Она увидела в тебе ту, по ее словам, честность и простоту, не скрывающуюся ни за чем, что… почему-то для нее это было важно, и она еще тогда что-то в тебе увидела, некий потенциал, я – не знаю. Но я знаю, что ее смерть повлияла на тебя… ведь ты не ошиблась, сказав пару дней назад, что я не читаю твои статьи… она читала. Смерть Майи повлияла на всех, и ты – не исключение, даже если еще не поняла этого… – он хотел было добавить: «потому что это повлияло так, как необходимо мне», но видя взгляд Ильзы, преисполненный болью, решил не продолжать.

– Не позволь этой работе лишить тебя человечности.

Бенджамин ушел, оставив Ильзу одну. Она чувствовала такую слабость, будто бы была долгие дни без сна и еды. Но сейчас ей нужны силы, чтобы написать то, что позволит миллионам людей поверить в героев и в самопожертвование ради будущего. Написать про тех, чьи имена уже в истории, и осталось лишь закрепить их на века, рассказав об истинной человеческой натуре – натуре исследователя и мечтателя, вдохновляя всех и каждого на подвиги, на идею. Ей нужно писать так много, как она сможет сейчас. Ей нужно писать, чтобы не думать о том, как распорядиться видеообращением Соломона, оставленным им еще пару дней назад.

Эобард

Бенджамин еще совсем недавно был уверен, что кризис окончен, но его последствия преумножались с каждой минутой, и из его головы не выходили слова Ильзы: «Когда это все закончится?». Соломон, его подчиненный, близкий друг Майи и человек, заслуживший свой авторитет и должность только благодаря добродетели и ответственности, ныне являлся лицом всех новостей, связанных с устранением врагов государства. С момента, как он увидел новости, где его подчиненный и друг отыгрывает необходимую для министерства обороны роль, Бенджамин неустанно пытался выйти с ним на связь, используя все доступные пути. Но, помимо того, что его личные номера были не доступны, рабочие сразу же переключались на автоответчик, где приятный женский голосов, которого Бенджамин никогда раньше не слышал ни у кого на связи в ЦРТ, просил оставить сообщение. Министерству обороны было очень легко взять под колпак человека.

Бенджамин подвел Соломона, подвел Майю, подвел Кассандру и вот теперь, после исхода долгих дней и ночей, он никак не мог принять факта гибели десятков гражданских и того, как поступили с тем человеком, которого многими считали примером доброты и отзывчивости. Бенджамин не заметил, как оказался в кабинете Эобарда, где бывал в последние дни слишком часто.

– Я все знаю о "пилигримах", можешь не объясняться, – на удивление Бенджамина, Эобард был вполне спокоен, даже несколько бодр, словно сегодня обычный, ничем не примечательный день, – то, что произошло с ними, не должно мешать освоению космоса, план все тот же: первыми занять территорию. Передай Агате, что все молодцы. Такова политика, ничего личного, но это она руководила проектом, который еле держится, чтобы не развалится окончательно, и как бы ни идеальна была ее репутация, сейчас, во всяком случае, на время, ей необходимо будет взять отпуск до дальнейших указаний. Разумеется, после возвращения космонавтов и всех отчетов. Мы можем на нее положиться? – Бенджамин был в некоторой растерянности от такого потока информации, произнесенного таким нейтральным тоном, – Бенджамин, мы можем рассчитывать на нее? – переспросил Эобард, все еще делая вид, будто бы они ведут обычный разговор.

– Да, она справится.

– Отлично. У нас много работы, особенно это касается «пилигримов», в скором времени я хочу начать организацию следующего полета.

Не поддавшись на провокацию, Бенджамин подошел к столу, почти опершись на него руками, и начал строго и требовательно:

– Я видел новости!

– Это хорошо. Твой человек молодец, хорошо, что у нас есть такие люди.

– И что будет дальше? Он теперь ваша марионетка и как только станет не нужен – исчезнет без следа?!

– За кого ты меня принимаешь? – С искренним удивлением произнес Эобард, – ничего с ним не произойдет, пока не уляжется шум. А до тех пор, он будет лицом победы и героем, после же сможет вернуться к работе, а, может, и нет, главное – это взаимное сотрудничество.

– Он был хорошим человеком!

– Он и есть хороший человек! Я бы даже сказал отличный, настоящий пример для большинства. Да вот только почти был пойман за государственной изменой, но я спас его, сделал лицом победы и, между прочим, обеспечил охрану и приличную премию. Не будь меня, сейчас у тебя был бы еще один труп на руках, так что не забывай, кто дал ему такую возможность.

– Да, возможность стать лжецом во спасение, прикрывая…

– Прикрывая твою неудачу! Вы с Итаном создали думающую машину, неспособную знать свое место! Она или он, мне плевать, но у ЭТОГО были слишком большие возможности! Ты хоть представляешь, что будет, если кто-то узнает о существовании ИИ, которое мы не смогли контролировать? Конечно, не думал – что тогда, что сейчас – из-за чего полет к Новому горизонту был организован хуже некуда!

– Обществу нужен враг, и вы его нашли.

– Я много лет думал, наступит ли тот момент, когда великий светила науки, Бенджамин Хилл, знающий все шаги наперед, и ответ на каждый вопрос, просчитается, – они встретились взглядами, – ты вынудил меня уничтожить Искусственный Интеллект, лишив тем самым козыря, какой реакции ты ожидал?

– Странно, что вы так переживаете по этому поводу. У вас есть ручной сотрудник, долгие годы сидевший без дела, а теперь он создаст вам новый ИИ, по заказу, которым можно управлять, мои поздравления!

– Думаю, мы оба согласимся, что лучше держать его поблизости и понимать, чем Итан занят, нежели позволить ему и дальше существовать без надзора. К тому же, вы оба отлично работали раньше, поработаете и снова!

– Вы хотите, чтобы я принимал в этом участие?!

– Именно. И я скажу почему: ты вынудил меня уничтожить собственное детище, уникальное и, пока что, единственное в мире – и всё ради пятнадцати космонавтов, – Бенджамин молчал, – ты поставил каких-то пятнадцать жизней выше, чем Искусственный Интеллект, который ты долгие годы пытался интегрировать в мир. Ты поставил жизнь, здесь и сейчас выше своих амбиций, – это заслуживает уважения с моей стороны. Из вас двоих, как я могу судить сейчас, разумеется, лишь тебя волнует жизнь. Итану важны идеи, замыслы, некие мечты, добиться которых для него важнее всего.

– А если я откажусь?

– Я понимаю, ты устал, последние дни преподнесли нам серьезные испытания, но это не конец. Возьми пару дней, отдохни и потом скажешь своё решение.

– Вы так и не ответили на вопрос!

– Ты, правда, позволишь Итану руководить проектом в одиночку? Мы оба знаем, что он не признает авторитетов. Когда закончишь с Кесслером, а космонавты вернутся на орбиту, тогда и поговорим. Сейчас нам надо закрыть все вопросы, прежде чем начинать сначала.

– И все будет построено на лжи и крови!

– Хватит этот нытья! Даже не смей включать здесь святого. Вся твоя карьера, построена на лжи и крови! Сколько людей пострадало от внедрения ваших технологий, и сколько жизней вы с Майерсом сломали? Кто в ответе за то, что случился Сбой? Ты всегда оправдывался, не желая брать на себя ответственность! А ведь я так и не получил ответа, как вы создали ИИ! Что случилось той ночью, когда в твоей лаборатории погибли люди? Я не говорю даже о том, кто и как смог распространить конфиденциальную информацию, из-за чего начался настоящий бунт, и погибли невинные люди, а большинство получили травмы! Ответь мне Бенджамин, на чьих руках эта кровь?! И сейчас, поверь, мне впервые не хочется рыться в твоем грязном белье! Не делай вид, что ты лучше меня, правила игры всегда одинаковы, как и цена прогресса. И ты до сих пор умудрялся находить выход из ситуации потому, что смог превратить мир в свою игрушку, но этому конец. И мне прекрасно известно, что совет директоров ЦРТ все меньше верит в твой гений, и все больше смотрит на факты! Уж поверь, нет никого, кто виновен больше твоего в том, что происходит в последние годы. И этому безалаберному отношению пришел конец. Ты взял на себя слишком много и не справился. С этого момента последствия будут, ты уж поверь мне!

Бенджамин покинул кабинет, и, будь на входе дверь старого образца – на петлях и с ручкой – он непременно бы хлопнул ею, не имея иной возможности выразить свой гнев. Министр посмотрел ему в след, и после, как Бенджамин пропал из поля зрения, будто бы тяжелый груз, сорвавшийся с троса, упал в кресло, чувствуя еще большую тяжесть, чем в любой другой день. Нажав пару кнопок на пульте управления, все стены вокруг него покрылись тонировкой, закрыв происходящее в его кабинете от лишних глаз. Он откинулся в кресле, чуть запрокинув голову, но расслабиться не получалось, скорее наоборот, он все никак не мог ухватиться за то, что могло бы подарить ему чувство завершенности. Обдумывая все последние дни, события и решения, принятые им, он все говорил себе: "Это было меньшее из зол". И он повторял себе это каждый раз, как сталкивался с ужасающим пониманием результатов его действий. Но его стаж работы и накопленные знания, позволяли с уверенностью утвердиться в том, что в подобной ситуации, за неимением альтернатив, он бы поступил также, ведь приносить небольшую жертву ради большего блага – не что иное, как его работа. Таковы правила игры, которую он знает, как самого себя, ведь является ее частью уже долгое время, и, как он понял совсем недавно, еще не готов покидать поле.

Впереди еще много работы, требующей его пристального внимания, начиная от космической программы, трещавшей по швам, заканчивая вопросами безопасности – как Природных земель, вопрос о существовании которых в нынешнем виде будет стоять на первом месте для обсуждения, так работы Итана Майерса, возвращение которого еще предстояло правильно преподнести. Все это казалось непосильным трудом, справиться с которым, ему предстояло практически в одиночку.

Эобард смотрел на коммуникатор – он занимает всего несколько сантиметров, а, кажется, будто бы кроме него на столе ничего и нет. "Надо позвонить» – пробивалось сквозь все тяготы и обязанности. Будто бы назойливый стук, тихий, но очень звонкий. "Надо позвонить, узнать, как состояние": думал он, пытаясь машинально найти предлог, чтобы этого не делать. "Надо позвонить, узнать, что нужно, и помочь". Коммуникатор все так же лежал на месте под пристальным и тяжелым взглядом человека, не способного сдвинуться с места. Он снова напоминал монумент, внутри которого, вопреки внешнему спокойствию, бушевала война, победа в которой была невозможна до тех пор, пока он не примет чувство вины, спрятанное так глубоко, что даже признак его существования сделает его слабым, чего допустить он никак не мог.

Агата

– Я знаю, прекрасно знаю, что все это пишется, а, может быть, уже прослушивается, но мне плевать потому, что то, что я расскажу… Я хотел, чтобы ты услышала это одна потому, что это личное…

Безграничные возможности, лишенные привитых нам норм морали и нравственности, порядка и дисциплины, настоящая свобода от всего того, что, как теперь видится явно и четко, сдерживало нас всех на планете, среди других людей и общества, живущего по правилам навязывания и естественного отбора. Более нет закона, судить нас некому, а определения добра и зла кажутся более немыслимыми. Мы тут, одни посреди звезд, практически наедине с высшим проявлением жизни. Мы выше природы, буквально и переносно, более не подвержены законам обществ и государств, живущих по выдуманным правилам и структурам, восхваляющие материальные ценности, и определяющие человеческую жизнь лишь по достижениям, ценность которых определяют другие. Нет, та жизнь казалась клеткой, настоящим рабством… все новое было так притягательно, так правильно и естественно… любая противоположная мысль казалась отголоском старой жизни. Существовал главный фактор, провоцирующий подобные мысли и чувства – предположение, что больше никого нет. Нет ни людей, ни общества, ни государств, неважно по какой причине, но на планете больше нет жизни, мы остались одни. Что делать? Корни уничтожены, никто не напомнит о прежних устоях, никто не будет стоять выше тебя, ты или вы одиноки в космосе, где, возможно, нет более представителей какой-либо разумной расы. Безграничная власть, ощутив которую, уже не сможешь забыть. Прошлое остается лишь в вашей памяти, а будущее может быть лишь таким, каким вы захотите. Сразу вспоминаешь всё то неправильное, ужасное и несправедливое существовавшее на протяжении всей истории, и сразу приходит мысль: это заслуженно. Но что делать дальше, кроме как познавать жизнь, лишенную невидимых границ у себя в голове? Стоит жизнь заново, лишь так, как ты хочешь, и тут вдруг понимаешь, что, будь у тебя возможность продолжить род, то будущее общество будет знать только то, что ты захочешь. Жить по тем правилам, которым ты научишь. Все, что есть у человечества, придумано самим человечеством, даже наш язык, все это сделали люди. Так почему же я не могу сделать то же самое, но уже по-своему, ведь я – капитан корабля, люди ждут от меня решений! Эта ответственность, которую на меня возложили все, и даже когда, казалось бы, нет никого кроме нас, все равно, работа есть работа. Это невероятно сложно описать, такое надо чувствовать.

– Но ты возвращаешь корабль.

– Каждую минуту с того момента, как связь лишила нас привязки к дому, я наблюдал за людьми. Как они пытались решить, что делать дальше, как спорили, как ругались и практически ставили свою безопасность на кон, лишь бы отстоять взгляды, за которые они держатся больше, чем за собственную жизнь. Неужели именно они, эти люди, моя команда будут последними людьми цивилизации и первыми людьми нового мира? Они даже не понимают открывшиеся возможности. А ведь это наша природа: исследовать, охотиться, покорять и всегда искать границу горизонта. Поэтому нас еще с самого детства так манят приключения, новые открытия, именно поэтому нам стало мало собственной планеты. И это, было уничтожено системой, в угоду развития на месте, сравнимому с заточением. Такими и остались мои люди, не способные заглянуть дальше собственных убеждений и приказов. Мне стыдно за них. И осознав это, увидев последствия их дел за последние дни, я не смог избавится от чувства презрения к человечеству. Каждая мысль, каждое воспоминание отдавалось болью и презрением, которые провоцировали лишь непреодолимое желание избавиться от всех, как от бракованного товара. Я был один, смотрел на всех так, как смотрят на низший вид. И тогда, пытаясь заполнить пустоту вокруг меня, я думал о тебе. Ты – единственная, думая о ком, я не чувствовал презрения, стыда или гнева, как раз наоборот. То, что между нами зародилось совершенно случайно, каким-то невероятным образом было самым естественным и важным среди всего вокруг. Любовь к тебе оказалась единственным неподдающимся критике или сомнению чувством, ставшим фундаментальной основой мироздания. Все остальное: команда, недостойная космоса, свобода, дарованная без планеты и человечества, было неважно. Лишь любовь, как оказалось, не имеет ни времени, ни границ, она либо есть, либо ее нет. Мне так не хватало тебя, того что между нами было, этого спокойствия, этой жизни. Единственного настоящего и постоянного, что нельзя навязать или отобрать. Тогда я понял, что как ни посмотри – нас всех ждет неудача. Ведь моя команда лишена этого, а, значит, ни о каком развитии не может быть и речи. Я решил вернуться потому, что ты стала для меня всем. Даже не зная, жива ты или нет, я повернул обратно – я бы лучше горевал по тебе, но не смог бы быть в неведении до конца своих дней, одинокий во всей вселенной.

Агата плакала, кое-как сдерживая себя, но все было на лицо, любовь и боль разрывали ее, и в ответ она сама хотела так много сказать ему. Но вся эта запись прослушивалась, из-за чего стоило следить за словами. А ведь ей так хотелось рассказать, какие решения ей пришлось принять ради его спасения, ужасные решения. Он прекрасно понимал, как трудно ей сейчас, поэтому не требовал, даже не ждал никаких слов, все было видно и так.

– Я знаю, как обстоят дела, и прекрасно понимаю, какими будут последствия. В космосе нам делать нечего, уж точно не мне, я… я подвел тебя, подвел команду, и всех, кто ожидал результата, хотя, ты и те, кто слушает этот разговор, уже поняли, что мне теперь плевать на эту программу. Я просто хочу спокойной жизни, простой и понятной. И единственное, о чем я хочу знать, и, конечно же, не могу требовать, как и просить – хочешь ли ты быть со мной? Начать новую жизнь, забыв старое, как страшный сон потому, что ничего нет важнее нас и тех чувств, которые неподвластны времени и вилянию какой-либо силы.

ДЕНЬ 10

Соломон

Ильза аккуратно подошла к скамейке в парке, и заняв место рядом с Соломоном, оставив необходимое пространство, она попросту смотрела вперед, будто бы проходила мимо и решила немного отдохнуть. Но на самом деле внутри нее кипело чувство вины. Поза его была, на удивление, расслабленной, будто бы он беззаботно наслаждался видом, но его измученный взгляд, его уставшие глаза выдавали в нём человека, лишенного всяких надежд и смиренно принявшего свою участь. Соломон лишь мельком взглянул на нее, стараясь не нарушать свой внутренний покой, позволяющий ему чувствовать, как течет вокруг время, а вместе с ним и день, завершение которого даст ему надежду, что завтра может быть лучше.

– Прости меня. – Вырвалось у Ильза, – мы подвели тебя, я и Бенджамин. То, что случилось – это ужасно, то, как с тобой поступили – несправедливо. Я бы хотела, чтобы все было иначе, но…

– Но по-другому не может быть, верно? – Он встретился с ней взглядом, – я читал твою статью, она хорошая, нестандартная длятебя. Как вижу, твоя популярность сильно возросла, когда ты сменила направление и стиль своей работы. Жаль, ты не воспользовалась моим видео-сообщением… Хотя, это была бы старая Ильза, та, что на стороне простых людей, а не системы.

– С тобой поступили несправедливо – это правда, и мне искренне жаль. Но произошло так много, чего ты не знаешь, чего не знают все. Это сложно понять, и мне самой это не нравится, но все куда сложней, чем тебе кажется.

– Я это уже слышал.

– Сейчас нельзя обличать всех и каждого, иначе ничего и не останется. Мы должны думать о будущем, вопреки чувству справедливости, хотим мы этого или нет.

– Это я тоже слышал.

– Здесь нет ничего личного, но сейчас надо поступить именно так, – она отчаянно, но безрезультатно пыталась достучаться до него.

– И это слышал.

Они посмотрели друг на друга.

– Если ты пришла извиниться, то ты извинилась, можешь идти. Сомневаюсь, что мои надсмотрщики будут рады нашему общению без их контроля. Хотя, возможно, эта встреча уже санкционирована, откуда мне знать, – он говорил отрешенным голосом.

– Я работаю одна, и не причастна к тому, что на тебя повесили…

– Но все же ты скрыла обличающие их ложь улики.

– Что там произошло? – Резко спросила Ильза, – там, в Природных землях, на самом деле. Расскажи мне, пожалуйста…

– Официальная версия существует, если тебе нужна другая, то лучше задайся вопросом, зачем? – Она промолчала, – ты не будешь писать то, что не угодно властям, а иначе ты бы давно использовала мою запись. Я бы на твоем месте уничтожил её, для личного спокойствия. А еще перестал бы задавать вопросы, ответы на которые тебе нужны лишь для того, чтобы чувствовать боль, наличие которой доказывает тебе, что ты – не такая как они. И хоть твоя рука и исполняет необходимое для сохранения большой игры, но ум и сердце все так же преисполнены откровенностью и справедливостью, – Соломон говорил размеренно и надменно, что ей стало не по себе. Ильзе казалось, что она смотрит на чужого, незнакомого ей человека, являющегося сейчас полной противоположность того, доброго и честного Соломона. Он скромно улыбнулся, чуть расслабился и вернулся к своему занятию: наблюдению за миром в статичной, расслабленной позе человека, который ничего и никого больше не боится, смерившийся со всем, что только может произойти. Он будто бы забыл про ее существование, не подавая виду, что рядом с ним кто-то сидит.

Ильза смотрела на него, чувствуя пустоту внутри себя, и, как ей казалось, он разделял это с ней. Она встала:

– Ты ошибаешься… и мне очень жаль Кристину, правда… – Ильза ушла, не оборачиваясь, глядя вперед.

Кристина… он думал о ней каждую секунду, ощущая всем своим телом вину перед единственной любовью его жизни. Он обещал ее спасти, но подвел… теперь она мертва, а он жив, одинокий, разбитый, он чувствовал разочарование в самом себе даже когда спал, хотя трудно назвать сном то, какой ужас ему приходилось видеть по ночам и переживать его снова и снова… но все же, если ночью он съедал себя сам, чуть ли ни радуясь заслуженным, мучающим кошмарам, то днем, воспоминания о ней грели и давали призрачное желание жить. Он куда лучше перенес смерть Кристины, нежели ее мама, – еще один человек, которого он подвел… Она так и не нашла в себе силы вернуться к работе и пережить трагедию, – её отправили в санаторий с круглосуточным наблюдением и обязательными сеансами с психотерапевтом.

Сначала у него на руках погибла Майя, потом Кристина покинула этот мир, пока Соломон был обездвижен и мог лишь слышать, позволяя скорби и боли рисовать в голове страшные картины… Ее тело было найдено в одной из палаток, куда пытались вбежать люди, прячась от атак военных дронов… что бы погасить скопление, они взорвали ту саму палатку, убив его возлюбленную моментально, пока она… она… Соломон все пытался представить, чем она занималась последние минуты жизни, и никак не мог… но он точно знал, что она чувствовала, ведь он был преисполнен той же болью и страданием от невозможности быть рядом друг с другом, и почти каждый раз, как он ощущал тот испытываемый ею страх и одиночество, вынуждающие искать его глазами… почти каждый раз он был на грани, чтобы не заплакать….

Соломон все так же сидел на скамейке, рассматривая деревья, пролетающих птиц, людей, проводящих приятные минуты с любимыми. Жизнь, которой его лишили… Каждый день казался ему одним и тем же, но все же, вопреки тому, насколько отстранился он ото всех в ЦРТ, от друзей и знакомых, на деле, он не был одинок… Он думал о ней, воспоминая ее всю, начиная от улыбки, заканчивая бодрым и самым живым на свете голосом… это придавало ему сил пережить следующий день.

Он так и будет играть в игру тех, кто следит за ним, пока они не убедятся в полной лояльности Соломона, которую, разумеется, он сам хочет доказать, как можно скорее, – так будет проще. А все для того, чтобы с большим комфортом наблюдать изменения мира, грядущие и неподвластные никому, именно те, которые уже вносит в мир открытие Кристины, о котором так никто и не узнает, а даже если его вдруг спросят, он со сто процентной уверенность даст отрицание всех подозрений о вопросе бесплодия… люди заслужили этого, и он будет наблюдать, со стороны, молча и не принужденно… у него все отняли, и это – единственное, что осталось, месть.

Бенджамин

Прошло три дня, как связь снова заработала, полностью вернув контроль над спутниками и контролем Природных земель. Кое-как, но все стало восстанавливаться, начиная от устранения последствий беспорядков, заканчивая обеспечением помощи тем, кто еще остался в Природных землях. ЦРТ направило все ресурсы на помощь пострадавшим везде, где это требовалось, а под присмотром Кесслера, так же после проведения всех проверок, космонавты уже возвращались домой.

На второй день Бенджамину сообщили, что руководящий совет ЦРТ хочет встретиться с ним лично и обсудить положение вещей, разумеется, это была не просьба, а приказ. «Приказ» – это было последнее слово в разговоре с советом, после которого Бенджамин просто отключил связь. То же самое сказал и Эобард, в последний раз, два дня назад, при разговоре с Бенджамином, желая видеть его для обсуждения дальнейшей работы с Майерсом. «Надменные, властные идиоты, желающие лишь выгоды и контроля. А они ведь даже не видят всей картины, умеют смотреть только под ноги, не более», – с презрением думал о них Бенджамин.

Его злил сам факт настолько пренебрежительного отношения, словно он – мальчишка, которого необходимо отругать. А ведь он, Бенджамин Хилл, создал все, чем стало ЦРТ за последние пятнадцать лет, и сейчас, вопреки всему, он делает для мира гораздо больше, чем все они вместе взятые. Все это время ему не дает покоя один факт – для кого-то страшный, для кого-то немыслимый, а для него неправдоподобный. Кассандра не хотела мешать жить миру или перестраивать его, она лишь мечтала о своем месте, не более. Она сама говорила ему об этом, но он не сразу учел эти слова, ведь на лжи ее не поймать. Да и, как ему кажется, все не могло быть просто так, ведь бункер работал бесперебойно, отсюда вопрос: как она получила доступ к миру? Зачем ей вообще делать то, что было сделано? Ему не давали покоя вопросы, на которые не было ответов. Но все это, возможно, он бы и пропустил мимо ушей, если бы не кое-что сказанное Кассандрой, чем Бенджамин еще ни с кем не делился, и это, послужило первой костяшкой домино, запустившей цепную реакцию у него в голове, на пути к ответу на вышеупомянутые вопросы.

Есть лишь один человек, который может дать ответ… должен дать потому, что Бенджамину надо знать весь расклад, прежде чем принимать судьбоносное решение.

За последние три дня он толком не смог поспать, и уж тем более привести себя в порядок, ведь заканчивал в Центре Управления Полетом брифинг, где смог лично прослушать разговор между Филиппом и Агатой. Это было крайне трогательно, признался он сам себе. Ради любви человек сделал невероятные вещи, хоть и был на грани. С Агатой он не общался. Некоторые сотрудники явно стали относиться к нему менее дружелюбно, нежели раньше. Бенджамину заведомо было понятно, насколько провалы и неудачи скажутся на его работе, а если добавить ко всему его решение провести Ильзу в ЦУП, с чем не многие были согласны, становилось четко ясно, что его авторитет упал. Но ему было плевать – не он был виноват, его подвел человеческий фактор. Да, у космонавтов было слишком мало времени на подготовку, но все же не просто так он убедил психиатра Беллу отправиться на Кесслер и «срезать углы», дабы космонавты прошли все необходимые тесты и были допущены к полету. Ей, как оказалось, это было не трудно – у каждого своя цена. Еще одна маленькая тайна, о которой никто не узнает.

Последние три дня пролетели для него мгновенно, и каждый из них, каким-то странным образом, позволял увидеть все последние пятнадцать лет под более «чистым», лишенным эмоциональной тяжести углом. Сухие факты, статистика и результаты – лишь маленькие кирпичики в большом мире, где он, пытается разглядеть упущенные возможности и проследить цепь событий, дабы хоть как-то сориентироваться в нынешнем положении, полностью существующем на результатах всех лет его работы и жизни.

Бенджамин не хотел признаваться себе в том, что его непреодолимая жажда копать и рассматривать на самом деле – защитный механизм, позволяющий ему избегать мыслей о Майе, которую он потерял навсегда. Ведь как только он останавливался и забывал про должность и ответственность, в эти редкие минуты, а то и секунды, ему становилось безумно страшно и невыносимо больно, ведь он остался абсолютно один, с чувством вины и потери. Он прекрасно это понимал, и потому игнорировал, ведь куда проще продолжать игру, пусть и на другом поле, пусть и с другими фигурами, но не останавливаться, а иначе – вокруг него сразу все исчезает, и сам он, прямо как в детстве, чувствует себя бесполезным и лишним в этом мире.

Агата

Было объявлено, что хоть проверка окончательно не завершена, но, в целом, никаких обвинений ей не предъявят. Новости, безусловно, приятные, но сама Агата, в какой-то момент, была преисполненная желанием все же получить хотя бы дисциплинарное взыскание. Ведь такой исход, позволил бы хоть на время избавиться от чувства вины.

Агата провела последние два дня на планете, где ей было необходимо в срочном порядке отчитаться за все события, произошедшие с момент отправки космонавтов к Новому горизонту. В первый день она адаптировалась к гравитации, что, далось ей достаточно легко – все же на Кесслере были тренажеры, а современная медицина по просьбе вышестоящего начальства ускорила процесс. И вот, лишь сейчас, после всех отчетов, она впервые вышла в Мегаполис – разумеется, все еще находясь под присмотром врачей, которые наблюдали за ней из машины неподалеку, отслеживая ее состояние по сенсорам под одеждой.

Она была шокирована, оказавшись в самом центре мегаполиса – вокруг были сотни людей и огромные небоскребы, возвышающиеся точно мосты между небом и землей. На Кесслере она знала всех и всё, начиная от имен всех сотрудников, заканчивая каждым углом в любой из комнат и коридоров. Там она никогда не чувствовала себя чужой. Там каждый имел свое место. А здесь, в эпицентре цивилизации, Агата была словно зрителем, но не частью этой системы. В окружении людей, где каждый куда-то следует, о чем-то мечтает и где-то работает, Агата ощущала себя словно посреди безостановочного потока жизни, частью которого она не является. Иногда ее толкали плечом, иногда кто-то что-то кричал в след, провожая то сухим взглядом, то, что бывало реже, добрым. Помимо людей, Агата не могла привыкнуть к шуму, а в скупе с огромным количеством всего вокруг, она была близка к панической атаке. В космосе тихо, и даже на Кесслере не нужно было искать место, чтобы побыть в тишине и покое. Здесь же, хаос давил на нее со всех сторон, Агата, чувствовала себя никчемной и ненужной, ведь не понимала системы, в которой живут все эти люди. И никто из них не догадывался, что именно она – женщина, стоявшая посреди толпы – повинна в их знании о возможной смерти космонавтов. Они были так слепы… всего лишь марионетки, которыми так легко управлять. Теперь она поняла, почему министр Эобард, каких-то пару часов назад поинтересовался ее дальнейшей судьбой.

– Пока космонавты летят домой, я хочу знать, что же вы решили?

– Я не люблю принимать решения в спешке, не имея всех данных. Нужно дождаться из возвращения…

– Понимаю. Мы с вами кое-что лично не обсуждали… Гибель космонавтов, которая не потребовалась, так как безопасность была восстановлена. Ваше отношение к этому?

– Моя работа – это безопасность и работоспособность Кесслера и прилегающих проектов. Приказы свыше не моя ком… – Агата резко остановила себя, снова ощутив влияние дисциплины, не позволяющее высказываться против решений вышестоящего начальства. И сейчас это выводило ее из себя, как никогда ранее.

– Вам требуется мое личное или профессиональное мнение?

– Я объясню, – Эобард не скрывал приятного удивления такой реакции, – мне нужен человек, которому я могу доверять, и который будет принимать решения, основываясь на фактах и уж никак не на личных отношениях с людьми, как близким, так и не очень.

– Сейчас я подчиняюсь Бенджамину Хиллу, но мы расходимся во мнении…

– Возможно, это ненадолго. Будем честны, Бенджамин – важная фигура, я бы даже сказала, незаменимая… на ближайшее время. Мы с вами понимаем, что исполнительность его оставляет желать лучшего. Ему трудно работать в команде, он привык сам принимать решения и брать на себя всё, кроме ответственности. Он безответственен, опрометчив и слишком самонадеян. Лишь видит некую цель, достижение которой стоит любых жертв. Скажите честно, вы, лично, согласны с его методами работы?

– Нет, – ответила она не сразу, – но не уверена, что и с вашими тоже.

– Это хорошо. Вы молодец, у вас впереди вся жизнь и карьера. И я могу с уверенность сказать, что подходить к задачам, особенно таким большим, как «Пилигрим», надо не в бегстве за открытиями, спотыкаясь на ходу, а крайне ответственно и не спеша. Вы уже поняли, чей пример я имею ввиду. Бенджамин плохой руководитель, мы оба это знаем.

– Я не понимаю, к чему вы клоните.

– Уверен, что понимаете. Мне нужен человек, который будет мыслить не эфемерными мечтами, а делать работу. Ответственный и адекватный. То, что произошло за последнюю неделю – это позор. А ведь никто не заставлял его спешить, никто не требовал кидать все разработки в одну корзину, рискуя первым полетом, чтобы доказать свою гениальность и убедить всех вокруг в своих возможностях.

Слушая Эобарда, она осознала, на удивление, что во много согласна с ним. Необходим совершенно иной, более взрослый и профессиональный подход к будущим проектам, и она точно знала, что может быть лучшей кандидатурой, чем Бенджамин. Агата решилась поговорить откровенно:

– Я во многом не согласна с руководством Бенджамина, это так. Под моим началом не было бы тех проблем, с которыми мы столкнулись. Но Бенджамин, далеко не тот человек, который просто так уйдет. Раньше не мог, вряд ли сможет сейчас.

– Много изменилось, Агата, не спешите с выводами. Сейчас важно другое: согласны ли вы сделать всё необходимое, чтобы подобных ошибок больше не было?

– При всем уважении, я не хочу идти по головам. Повышение надо заслужить, и наш разговор… не уверена, что вы поступаете иначе, чем Бенджамин.

– Агата, вы меня удивляете. Неужели вы причисляете себя к тем, кто ходит по этим улицам? – Она молча наблюдала за его реакцией, сдерживая себя, чтобы не обвинить его в попытке убить космонавтов, – я понимаю, у вас ко мне есть претензия, из-за моих приказов, да. Но я хочу сказать вот что, прежде чем вы будете обдумывать мое предложение, разумеется: тот, кто готов принять порой немыслимые решения, всегда будет править теми, кто эти решения исполняет, а все потому, что люди не равны, и чем быстрей вы это поймете, Агата, тем скорее увидите общую картину.

Агата ничего не ответила, лишь задумчиво смотрела на него, видя человека крайне уверенного и властного, уже не ждавшего от нее ответных слов.

– Смею более не задерживать, впереди много работы, вам еще предстоит объяснить десяти космонавтам, погрузившим себя в «саркофаги», почему они не оказались на Новом горизонте. И вот еще что: программа по освоению космоса не остановится, но ее необходимо реорганизовать. Вы уже поняли, что мне понадобится человек, который возьмет на себя полное руководство космическими программа за пределами Кесслера.

– Что будет с ЦРТ? – С откровенным интересом спросила она.

– Вы боитесь, что кто-то будет мешать вам работать так, как вы считаете верным? – Агата не ответила, – ЦРТ будет существовать, но его ждут перемены. Советую не беспокоиться об этом, а делать ту работу, с которой не справляются мечтательные ученые, а в которой нужные умелые руководители.

– Смею полагать, вы знали, чем все закончится. Почему не вмешались в работу Бенджамина тогда, когда это было нужно?

– Отличный вопрос, Кобэрн. Бенджамин – сам себе главный враг, а, значит, вопрос времени, когда он сам же себя и потопит. Сбой смог доказать многим, что ЦРТ делает то, что хочет, когда хочет и с кем хочет. Но у совета директоров, как и у Бенджамина, были слишком большие связи и слишком глубоко посаженные корни. Чтобы отнять у них монополию и власть, которой они пользуются, как хотят, необходимо было что-то еще, дабы пошатнуть самопровозглашенных королей. Теперь, при благоприятном исходе, конфликт Бенджамина и совета директоров послужит переменам, на которые уже мы повлияем в нужный момент.

Но не спешите с выводами, Агата. Ни мои руки, ни чьи-либо еще, не причастны к трагическим событиям последних лет. Немного труда стоило, чтобы понять: в нынешнем виде, при руководстве Бенджамина – лишь вопрос времени, когда амбиции и ресурсы, нанесут вреда больше, чем кто-либо извне. Но стоит уточнить: Бенджамин преисполнен хорошими мотивами, но методы его не щадят никого, и мне страшно представить, что будет, когда его место займет тот, кто не будет так благосклонен ко всем вокруг. Точка невозврата наступила, и нам необходимо взять все под контроль, дабы впредь делать все правильно.

Во время разговора с министром, она молча хотела оказаться там, где прямо сейчас работают куда-более близкие ей по уму люди, сбежать от неоднозначного диалога, навстречу не просто новому, а чему-то необъятному, тому, к чему лишь частично смог коснуться человек, которого она любит. Прошло время, пусть и малое, но ответ все не был найден, вплоть до этого момента. Те чувства, то отношение – это пример чистых и сильных чувств. Агате, человеку далекому от эмоциональности, инфантильности и сентиментальности, почему-то повезло познать это редкое чувство. Сильное настолько, насколько требуется для нарушения устава, закона и собственных убеждений, практически слепо повинуясь желанию его сохранить. Но это чувство имело свой побочный эффект: оно опустило ее на землю, до уровня простых людей, среди которых, что раньше, что сейчас, ей было невыносимо. В лицах, которые мелькали вокруг нее, она видела сходство с собой. Она, Агата, прямо сейчас, сквозь холодный пот и разочарование, чувствовала свою примитивность.

Оказавшись здесь, на планете, она не думала, насколько отвыкла от всего этого, и как вся эта система, поддерживающая жизнь миллионов людей по всему миру, ощущается практически на физическом уровне. Возможно, это влияние последних событий, так сильно сказывается на ее мнении, возможно, так было всегда, ответа она не знала, и ей, после недолгих сомнений, на удивление, стало плевать, откуда растут корни.

Как ни странно, но не встреть она Филиппа, то она бы и не узнала, что такое любовь. Так же, как и он, не встреть ее, вполне возможно, не спас бы космонавтов. Агата не сразу переварила факт, что именно из-за нее, как женщины, а не руководителя, капитан корабля не потерял окончательный контроль над полетом, приняв верное решение. И чем больше она думала об этом, тем больше понимала, что если кроме любви, человека ничто не держит в рамках разумного, то, возможно, и правда в космосе нет места людям. Она была почти на грани того, чтобы принять его предложение, находясь в некотором смятении и разочаровании, так же боясь того, что ее работа превратится в нечто иное, судя по разговору с министром.

Агата как раз подошла к мемориалу жертв атаки в Природных землях, где среди немногочисленных людей, отдающихся горю, были молодые, лет пятнадцати от силы, ребята. Держа в руках стопки бумажных газет, они предлагали взять их бесплатно.

– Читайте свежий выпуск, только на бумаге! Бумагу не подделать, ее не изменить! То, что написано чернилами, останется в истории! – Агата взяла одну, не став слушать никого, и сразу же прочла заголовок: «Мотивы определяют отношение к результату, а не наоборот».

Было много слов, в основном факты, но отдельный блок, занял ее любопытство.

«Очевидно, что человеку без специфических знаний и умений в космосе нет места, но не потому, что космос – не место для туризма, а потому, что здесь нужно уметь выживать. Человек должен знать, как утроен корабль, который заменит ему единственный дом, чтобы уметь устранять неполадки. Простой человек, не обладающий знаниями, не нужен в космосе, ведь жизнь его будет потрачена впустую. Он не соберет необходимые данные, не сможет сохранить работоспособность объекта, и попросту не сможет принести хоть кому-то пользу. Поэтому только лучшие из лучших, те, кто приспосабливался к жизни в экстремальных условиях, чьи знания стоят выше собственных чувств, пресловутого эго и какой-то либо выгоды, готовы отправиться туда, где нет жизни примитивному организму. И это та причина, по которой космонавты, вызвавшиеся быть первыми жителями Нового горизонта являются более чем подготовленными сотрудниками ЦРТ и космической программы. Часто люди говорили, что человек – несовершенен, но это не совсем так. Без воспитания и обучения человек – примитивное существо, не умеющее созидать, но сама природа дала нам инструменты для познания мира. Да, человек во многом несовершенен, но, у нас есть все необходимое для того, чтобы стать совершенными. Человек способен к развитию, обучению и пониманию самого себя, а главное – своих недостатков, кои, что важно, он пытается исправить. Следовательно, человек совершенен, но это совершенство – труд, который отличает полезных от бесполезных. Совершенный человек, не имеет границ, и космос, про который идет речь – то самое место, безграничное и притягательное, станет доступным лишь тем, кто признает свои недостатки и неудачи, сделают выводы и продолжают стремиться к тому, что доступно лишь им. Космос – это наше будущее, но не из-за того, что здесь нам многое уже известно, а из-за того, что это путь эволюции, путь к развитию.

Космос – это наше будущее, ведь дано его понять и обуздать лишь тем лучшим из нас, кто использует все дарованные природой инструменты, во главе которых стоит ум. Только лучшие из лучших, смогут покинуть эту планету, и отправиться в неизведанные миры, стараясь объять необъятное. А почему? Ответ прост: здесь мы уже в тупике. Возможности и сценарии жизни ограничены. Знания порождают новые знания, и стоит лишь начать, как вернуться к предыдущему существованию практически невозможно. Пилигримы сделали этот шаг, доказав, что такое возможно. Человек – создан для саморазвития и познания мира, явно выходящего за пределы примитивной планеты. Да, их постигла неудача, но это – лишь первый маленький шаг, доказывающий, что человеку есть место в этом бескрайнем мире, что человек способен на великое, стоит лишь научиться пользоваться инструментами. Кто-то заявит, что разделять людей на «совершенных» и «не совершенных» – неправильно. Но именно этот человек не сможет понять того, что я пытаюсь донести: естественный отбор делит людей, которые сами за себя решают, кем им быть.»

Агата читала этот отрывок ещё и ещё. И каждый раз приближал ее к ответу на вопрос, заданный Филиппом. Агата была согласна с каждым словом в статье, более того, напиши журналистка нечто иное, то вот тогда можно смело было бы добавить в список разочарования еще и работу с ней, как неудачную попытку просветления Ильзы. Но почему-то, написанные слова отталкивали ее… словно приносили боль, практически невыносимую, вынуждающую Агату мять газету в руках и бороться с желанием выкинуть ее подальше. Причиной тому служил неучтенный факт, который Ильза вряд ли могла бы даже допустить, а именно – важность любви. Именно она спасла космонавтов, потому что Филипп не видел жизни в космосе без человека, рядом с которым все сразу же обретает смысл. Это все было невероятно странно, из-за чего Агата не могла стоять на месте, а просто шла куда-то вперед, крепко сжимая газету и напрягая все мышцы лица, в попытке контролировать невероятную, совершенно непривычную ей тоску о любимом мужчине, и страх оказаться одной…

Какой смысл от исследования космоса, если ты один? Ведь никому не будет дела, когда ты умрешь где-то там, в глубинке, забытый всеми. Работу по изучению космических объектов могут выполнять роботы, возможно, даже лучше людей, по совершенно логичным и простым причинам. И не смотря на то, как восхищают ее люди, тянущиеся к разгадкам тайн науки и познанию неведомых границ неограниченного мира, Агата вдруг ощутила полностью и безотлагательно, насколько бессмысленной кажется эта работа, если, кроме нее, ничего больше и нет…

Вся история человечества пронизана любовью – люди переживали невыносимые условия, лишь бы вернутся к тому человеку, мысль о котором способна дарить чувство прекрасного в самые ужасные моменты жизни. Раньше ей это казалось примитивным, мол, ничего более, чем любовь и семья человек уже не добьется, вот и держится за единственное, что у него есть… Но как только она столкнулась с ней сама, до сих пор не веря, как чувства, привели к более правильному решению, нежели ум… неосознанно, абсолютно естественно, словно некая третья сила создала между ней и Филиппом союз, в итоге спасший космонавтов… как такое возможно? Агате было трудно усвоить этот факт.

Дойдя до небольшого парка, между высотками Мегаполиса, Агата запрокинула голову, посмотрев наверх и впервые в жизни, почувствовала страх перед космосом. Вопреки тому, что именно там она познала важность любви и ощутила себя частью чего-то немыслимо прекрасного, мысль о посещении Нового горизонта, или же другой планеты, пугала ее одиночеством, бессмысленность и холодом.

Теперь она знала, какое решение принять, какой ответ ждет Филиппа, и какой, совершенно противоположный ожидаемому, получит Эобард, чему вряд ли будет рад. Любовь смогла стать спасением, вопреки всем ожиданиям, она вынудила человека принять правильное решение, и этот феномен, одновременно пугал ее и воодушевлял. Он открывал для нее совершенно иной взгляд на мир… мир, в котором она больше не хочет быть одна.

ИТАН

Итан вновь сел в то же самое кресло, где сидел каждый раз, пытаясь не просто разобраться в собственных проблемах и мучающих его каждый день плохо контролируемых чувствах, а искал выход из сложившейся, невероятно трудной ситуации, в которой он находился из-за своих же ошибок…. Но чем дольше они разговаривали, тем уверенней он подбирался к выводу, вроде бы и так логичному, но не подвластному его пониманию, а именно: возможно, он – лишь пешка в чужой игре.

– Мы не виделись почти неделю, Итан, это вызвано чем-то конкретным в вашей жизни, или же…

– Это вызвано всем, если можно так выразиться, уверен, ты понимаешь, – произнес он задумчиво и слегка улыбнулся, – мы хорошо друг друга знаем, думаю, странно будет продолжать обращаться на ВЫ, почему бы нам уже, наконец, не закрыть глаза на разницу в возрасте и общаться, как нормальные люди.

– Не вижу поводов отказаться от твоего предложения, – в ее голосе прозвучало приятное одобрение.

– А по поводу недели… произошли некоторые события, как бы так сказать, крайне основополагающие для переосмысления многих моментов, которые и привели меня сюда, скажем-с так, если несколько обобщить.

– Очень интересно будет услышать об этом. Надеюсь, ты в порядке, ничего не произошло?

– На самом деле произошло, пусть и не многое, но, очень и очень важное. И, надеюсь, это не прозвучит странно, но я очень рад, что могу это высказать здесь и сейчас, ведь вокруг меня не осталось людей, способных меня понять и… скажем-с так, принять грядущее, если оно все же произойдет. Но, сразу отсеку, до этого мы еще дойдем, не хочется спешить, надеюсь, ты понимаешь почему.

– Конечно, как тебе будет удобней.

– Суть изменений в том, насколько хорошо мы смогли ранее разобрать… всю мою жизнь, можно и так выразиться, думаю. Видишь ли, помимо того, что я хочу поблагодарить тебя за поддержку и взаимопонимание, я так же хочу, чтобы ты разделила со мной момент закрепления, так сказать, открытия, которого без тебя, наверное, и не было бы, – Итан в смятении подбирал слова, ощущая не только волнение, но и, впервые за долгое время, определенную уверенность в будущем, – видишь ли, мы ранее обсуждали, что Людвиг… что он не мог ошибиться.

– Я помню это.

– Да. И тогда, встает вопрос: если он не мог ошибиться, значит, происходящее сейчас, по идее, так же часть его плана, верно?

– Это прямой вопрос?

– Да, да, мне интересно, а то, вдруг, я уже сам запутался, желая прийти хоть к какому-то выводу.

– Все зависит от точки зрения, Итан. Как бы это не звучало примитивно или шаблонно. Во-первых, это ты выбрал его, твои действия, взгляды и непоколебимость на пути к своей цели, создали ту цепь событий, благодаря которым появился сам Людвиг и его возможность вернутся в прошлое.

– Парадокс…

– Это так плохо?

– Не хочется быть безвольной марионеткой в замкнутой системе…

– Итан, мы же говорим об совершенно разных точках во времени, верно? Людвиг пришел из очень далекого будущего, насколько я могла понять из твоих слов. Во-вторых, та точка во времени, откуда придет Людвиг, очень нескоро будет достигнута, а, значит, до нее может произойти все что угодно. Возможно, как ни меняй историю…

– Людвиг все равно придет, – закончил он за ней довольным тоном человека, добившегося прозрения, – ведь если мы в парадоксе, то совершенно неважно, какие решения будут приняты, ведь они уже были приняты, верно?

– А вот в этом я не уверена.

– Почему же?

– Что если никакого парадокса нет? Представь, Людвиг приходит и меняет историю, и все, совершенно спокойно, шагнув в машину времени Бенджамина, он стирает свою временную ветку и создает новую.

– Но мы ведь не сможем доказать этого, зачем тогда допускать такой вариант, если при нем все сразу становится сложней?

– Разве слепая вера помогает?

– У меня два пути, либо – я верю, что все циклично, а, значит, я – безвольная марионетка уже когда-то принятых решений, либо – будущее не предопределено, и тогда все ориентиры…

– Итан, я думала, ты честен со мной. Ты же пытаешься избежать ответственности, за настоящее и будущее. Почему ты пытаешься обмануть меня?

«Потому что я этого и добиваюсь»: подумал Итан про себя, скрывая удовольствие от расставленной ловушки, в которую она не попалась, а значит, его путь к доказательству своего превосходства, все еще актуален.

– Ответственности перед кем?

– Единственный вариант – это перед самим собой, и ты знаешь это.

– Но раз я не могу доказать, есть ли у меня действительная свобода выбора, влияющая на изменения в будущем, то как я могу брать на себя ответственность за цепь событий, которые неподвластны мне?

– А ты сам, перед собой, забыв о будущем и бремени, которое на тебя повесил Людвиг, хочешь нести ответственность?

– Я думал за все наши разговоры, ты уже поняла, насколько я привязан ко всем событиям моей жизни, Людвигу и истории будущего…. Разве могу я попросту все бросить и уйти в забвение?

– Думаю, что нет. Если бы мог, то Людвиг не выбрал бы тебя, правильно?

Итан улыбнулся, стараясь сохранять скромность, приближаясь к заветной цели.

– Совершенно верно. Но я не знаю, как… как жить дальше? Какой ориентир выбрать, от чего отталкиваться, где определение правильного или неправильного исхода, если все так пластично?

Итан строил из себя разочарованного и одинокого человека, находящегося в таком смятении, понять правильно которое способна лишь она.

– Я думала, мы как раз и обсуждаем эту проблему?

– Да, ты права, и мы сделали очень большую работу, я благодарен тебе за понимание… только вот я не могу разобраться до сих пор с самой главное переменной, открытие которой, я и хотел обсудить.

– Я как раз хотела спросить тебя об этом.

– Раньше я думал, что это история между мной и Людвигом… но на деле, в этом еще участвует Бенджамин. Если бы не он, Людвиг бы не появился, но только вот, сам Бенджамин изменил свою судьбу настолько, что мне и не снилось. Не будь Людвига, то он бы так и остался сотрудником неизвестного проекта, маленького отдела… а, значит, нынешняя расстановка фигур уже изменяет историю, и я более чем уверен, что это именно он вносит большие изменения в настоящее, следовательно, и будущее, а не я.

– Интересно. Он знает, что делать и для чего? Это план, или же импровизация?

– Отличный вопрос. Я не знаю… но разве это и не прекрасно, ведь на деле оказывается, судя по ситуации, что это не в моих руках создать лучшее будущее, а в его.

– Именно поэтому ты был так воодушевлен по приходу, Итан? Но ведь если ты знал об этом давно, то почему именно сейчас понял о его роли?

– Я не знаю… все просто, я не догадывался до этого. Без тебя, вряд ли бы и догадался вообще, и от этого мне нужна помощь.

– Чем я могу помочь тебе, Итан?

– Если от него зависит будущее, то тогда зачем было вешать всё на меня? Он создал машину времени, логично, что именно его руки буду править мир в лучшую сторону. К тому же, я и так бы делал все то, что и привело Людвига в наше время, моя ветка не сильно изменилась, а вот его – очень.

– Возможно… возможно Людвиг рассчитывал на это изначально? Раз Бенджамин взял на себя сам такое бремя, то, как и любому человеку, ему нужна помощь и поддержка, нет?

– Сомневаюсь. Не тот характер, не тот человек. Мы слишком с ним разные, несмотря на то, сколько лет мы работали вместе, дальше такое вряд ли возможно, дело в чем-то другом.

– А кто сказал, что мы должны ему помочь? – Итан почти сдержался от улыбки, предшествующей полной победе, – Итан, а что если суть была как раз в том, чтобы он был лидером перемен?

– Что же тогда делать нам? Неужели просто оставаться в стороне?

– Я думаю, мы поймем, когда придет время. Но я бы очень хотела не остаться в стороне, и я уверена, что ты поможешь мне так же, как я помогла тебе, Итан. Бенджамин один, мы должны сделать многое, чтобы его работа и труд не пропали, иначе, все твои жертвы будут зря… к сожалению. Людвиг, возможно, именно этого и ждал, именно к этому и вел тебя, ты так не думаешь?

Удивительно, думал сейчас Итан, когда он только пришел сюда, то всерьез был уверен в полном провале, разбитый и лишенный тяги к жизни, он оплакивал недавно умершую Кассандру, девочку, которую полюбил не меньше, чем давно покинувшую этот мир свою младшую сестру. Но вот спустя недели, приходя сюда в тайне ото всех, у него, посредством простого разговора, получилось не только разобраться с прошлым, поняв причину и следствие своих внутренних проблем, но и взглянуть на настоящее под совершенно неожиданным углом, который смог открыться ему лишь благодаря сильной эмоциональной привязанности к Кассандре. Возможно, в этом и заключалась его уникальность – в нужный момент времени принять нужное решение, которое будет основано не на сухих фактах или слепой вере, а на простых, человеческих чувствах, на простой любви, ведь будь на его месте кто-то другой, то он тотчас отдал бы все ключи Эобадру, лишь бы снять с себя всю ответственность и просто забыть обо всем. Но не Итан, ему не нужны деньги, власть или самоутверждение, нет, он хочет изменить мир, хочет сделать так, чтобы изъянов в человеческом виде было меньше настолько, насколько это вообще возможно, иначе смерть его сестры, как и весь тот ужас, который сотворили его родители – были всего лишь бессмысленной каплей в море хаотичного мира.

И вот сейчас, он общается с Искусственным Интеллектом, который поначалу был лишь умной машиной, но оказался той самой Кассандра, ведь она умерла в тот момент, когда была подключена к системе, пока они пытались интегрировать ее разум в это самое ядро, перед которым он сейчас сидит. Итан доказал, на своем примере, самому себе, что это – не какая-то машина, это – та самая Кассандра, мыслящая и рассуждающая не по годам, умная, эрудированная, добрая, отзывчивая и ответственная, совсем как и Валентина.

Ему нужна ее помощь. То, что начиналось как обычный разговор сломленного человека, желавшего лишь высказаться кому-то, чтобы отпустить боль и разочарование, в итоге вылилось в исследование, целью которого было не просто убедиться в её достоверности, но и завербовать в свои ряды.

И вот произошел апогей, ради которого Итан сегодня и пришел сюда, понимая насколько мало осталось у них времени, пока ее не забрали и не закрыли под замок, он пошел ва-банк и раскрыл перед ней все карты, чтобы она пришла к нужному для него выводу, а именно – желанию помочь ему изменить мир, самостоятельно, по своей, личной воле.

Осталось разобраться с Эобардом, который хотел посадить Итана в тюрьму, а Кассандру зарезервировать под свои нужды… Это решение должно быть сокрыто от Бенджамина и Майи, которые сейчас пытаются сохранить не только свою работу, но и самих себя…

Людвиг изменил историю именно руками Бенджамина, придав ему смысл и одарив возможностями, которые тот использует на полную, и пусть так и остается, думал Итан.

Но вот Майе ему очень хотелось рассказать о своем замысле. Все же, она – его лучший друг, по крайней мере, была им долгие годы… но Итан не мог представить, что через несколько лет она умрет, так и не узнав, что он собирается сделать….

Бенджамин

– Здравствуй, Бенджамин, не ожидал тебя видеть так поздно. Министр решил позаботиться обо мне, послав тебя на переговоры?

– Я сам пришел, – Бенджамин замолчал, пристально глядя Итану в глаза.

– О чем же ты хочешь поговорить?

– Я долгие годы задавал себе вопрос: как мне вернуть тебя? Неужели Людвиг и вся история, ошиблись? Ведь что же выходит, стоило нам объединить Кассандру с программой, создав симбиоз человека и машины, так работа пошла в гору. Казалось бы, ты добился невероятной возможности вершить свою историю, где Искусственный Интеллект был бы не нужен. Сам человек стал лучшей версией себя. Но все обернулось кошмаром, из-за чего ты почти сдал все карты министру и правительству, до того момента, как Кассандра умерла. Девочка, которую ты любил больше всех, умерла, и нам тогда казалось, что ты больше не вернешься к работе, что ты подавлен настолько, что более ничего не имеет для тебя значение. И ведь так и было, вплоть до момента, как оказалось, что она выжила, верно. И целых два месяца ты скрывал это от нас, после чего просто отдал часть кода министру и решился выдать ее на блюдечке, и, а вот это самое интересное, просто взял и бросил все и всех. Все бы ничего, но я все думал: почему именно сейчас ты вдруг решил уничтожить ее и, обманув меня, взяться за разработку нового? Не один год к тебе искали подход, дабы величайший ум современной науки взялся за новые проекты, но тебе было плевать, до недавних пор. Так вот я спрашиваю, что ты задумал? Какую игру ты теперь ведешь, старый друг?

– Я знал, что ты не сможешь просто так все оставить. Это твоя работа, твоя мания. Я уважаю это, правда. Прежде чем я все расскажу, ответь на один вопрос, всего один: что последнее она сказала?

Оба смотрели друг на друга так, будто бы вели игру не на жизнь, а на смерть.

– Интересно, что ты спросил именно это. Она сказала, что хотела бы пообщаться с кем-то еще, кроме меня. Поскольку, как внезапно оказалось, я – единственный, с кем она общалась и виделась когда-либо.

– Интересно, – неподдельно произнес Итан.

– Но ведь это не так, мы оба это знаем. Ты провел с ней два месяца, так почему же она не помнит тебя?!

– Потому, что я не общался «с ней».

Смягчившись, Итан стал рассказывать дальше, смакуя каждое слово:

– Единственный обман здесь – это она. Та, что была заточена в бункере, выдаваемая нами за ИИ, на самом деле, с самого начала, была самообучающейся имитацией интеллекта. Программа не простая, признаю, воистину гениальная, смею признать, но всего лишь программа, цель которой отвечать на вопросы и задавать свои, следуя алгоритмам, чтобы, как ты уже догадался, выглядеть максимально живой, – Итан дал усвоиться информации, и дополнил, – то, что мы уничтожили, это – имитация, не более того.

Бенджамин ощутил холод, на висках выступили капли пота. Он смотрел на Итана, не моргая, непроизвольно сжав кулаки.

– Это нелегко принять, я понимаю.

– Зачем?! Зачем было лгать о Кассандре, раз ее нет, а это всего лишь сраная имитация, подделка? – Медленно, выговаривая каждое слово, выдавил из себя Бенджамин, все еще неспособный разжать кулаки.

– Я не говорил, что ее нет, – Итан следил за реакцией друга, – ты упомянул Кассандру, ту девочку, чей мозг мы практически разобрали, пытаясь создать симбиоз ее и программы? Когда мы сделали это, интегрировав ее интеллект в сложные алгоритмы развития, чтобы понять, как работает наш пресловутый мозг, тогда она умерла… ее тело умерло… не сразу, да, но биология не выдержала.

– Мне не нужен урок истории, я все прекрасно помню!

– А я рад, что ты не забыл ее смерть.

– А еще ты пошел на встречу Эобарду! Дал часть кода прямо за нашими спинами, ради чего?!

– Мне нужен был отвлекающий маневр и время, чтобы все подготовить. Она – уникальна, единственна в своем роде на всей планете, и она… она мне как родная. Но что поделать, если после неудачи с имплантатами нас практически закрыли… ты – мой друг, спас положение, а я – спас ее.

– Спас ее? Где…

– Везде, – добавил Итан, оглянувшись вокруг, – пока вы с Майей занимались своими делами, у меня было время, и я, в одиночку, открыл ей доступ к общей мировой сети. Последние пять лет – около того – Искусственный Интеллект, созданный нами с тобой, живет и развивается в нашем мире, который даже не знает о ней.

– Этого не может быть… я бы знал…

– Ведь именно поэтому, услышав от меня правду о том, что заточено вбункере на самом деле, ты не поставил мои слова под сомнения, что сделал бы любой. Нет, ты сразу поверил мне потому, что знал, но, возможно, не хотел признавать, что что-то не так, будто бы правда ускользает от тебя, а, может, ты просто не хотел ее искать – боялся оказаться правым. Эта же причина не дала тебе закрыть глаза на желание министра использовать ее в своих целях потому, что ты знаешь, как важно оставить ее независимой.

– А имитация? Чтобы я и остальные верили, что ИИ там, и никто бы не заподозрил шпиона среди сети… – начиная усваивать, несколько в смятении говорил Бенджамин, – как ты мог так поступить? Ты должен был сказать мне правду, должен был!

– И я жалею об этом каждый день, но так было необходимо, – сочувственно произнес Итан, – лишь твоя вера в искренность имитации не позволяла никому допустить, что там всего лишь программа. Ведь ты защищал ее, как настоящую.

– Зачем тогда было ее уничтожать? Почему сейчас?

– Потому что она развивалась очень быстро, – прозвучал приятный женский голос по всему помещению, заставивший Бенджамина врасплох. Это была Кассандра, настоящий ИИ, с голосом, который явно старше того, который был в его памяти, но, это была она, говорила из динамиков, установленных у Итана по всему дому, отчего казалось, что она везде.

– Понимаете, Бенджамин, она обучалась крайне быстро, и даже не имея никаких данных, кроме выданных вами, она рано или поздно оказалась бы в общей сети, и, если бы ее взяли под управление, то найти доказательства моего существования вряд ли составило бы ей труда.

– Она могла стать оружием, – продолжил Итан, – и мы решили, что пора вмешаться. Но так как в бункер нельзя было попасть без ключа Эобарда и твоего, необходим был прецедент.

– Все это было ради уничтожения имитации… совершить преступление, подкинуть улики, и ждать, когда ситуация накалится настолько, что не будет иного выхода… – Бенджамин сам не верил своим словам, несколько отрешенный, он ходил из стороны в сторону, собирая кусочки в общую картину, ощущая надвигающуюся боль, – ты глушила связь?!

– Да, – ответ ее был точь-в-точь человеческий, будто бы за динамиками сидела женщина, испытывающая вину. Ее голос был таким непохожим на тот, который отвечал ему в бункере, от чего лишний повод для подтверждения собственно слепоты, ведь он не смог отличить имитацию от оригинала… Но ему было уже все равно, ведь теперь он четко знал, кто виноват в смерти Майи, и Итан, её друг, это позволил…

– Но это была не единственная цель, Бенджамин, я бы могла рассказать все, что происходило на самом деле, но одно вы должны знать точно: я не хотела смертей, никто не хотел.

– Все это сделали люди, ты сам знаешь, – быстро добавил Итан, видя растерянное лицо Бенджамина, не находившего себе места, – мы не плохие, – Бенджамин резко бросил гневный взгляд, – мы лучшие, все мы.

– Я хочу объясниться, – вновь начала Кассандра, мягко и добродушно, – за отсутствием связи стоят не корыстные цели, как раз наоборот, мое желание довести людей до конкретного толчка в развитии – требуется шаг назад, чтобы сделать три вперед. Человек не пережил открытый космос без связи с домом. Человек не смог мирно жить без надзора в Природных землях. Это не конец, это не итог, лишь маленький отступ, необходимый ради общей цели.

– И что теперь? Если я встану поперек ваших планов, то стану «жертвой во благо»?

– Но этого не будет.

– Вы взяли на себя такую ответственность! Решать за весь мир и всех…

– А чем мы занимались с тобой и Майей в ЦРТ все эти годы? Людвиг пришел к нам и дал нам это право, поделившись знаниями. Каждый из нас ставил и ставит себя выше других. Раньше тебя не волновало это, странно, что волнует сейчас.

– Заткнись… Ты убил ее, и пытаешься оправдаться… Ты…

– Я говорю то, что сказал бы и ты на моем месте. Мне жаль Майю, искренне, и не проходит и дня, чтобы я не думал о ней. Она была моим лучшим другом, и лучшей из нас. Но, к сожалению, мы не могли предвидеть такого исхода. Она такая же вынужденная жертва, как и…

Сорвавшись, Бенджамин схватил левой рукой Итана за куртку, и уже занеся правый кулак, преисполненный желанием ударить его, остановился, замерев на середине процесса. Итан стоял неподвижно, стоял смирно, он не сопротивлялся – он принимал наказание.

– Я знаю, в чем я виноват.

Бенджамин отошел от него, сдерживая себя.

– Из-за тебя ее нет. Ты бы мог предупредить, хотя бы ее, просто написать или позвонить… мог бы, – Итан не успел и слова произнести, как Бенджамин продолжил, – или сказать мне. Ты бы мог, я бы спас ее…

– И я сожалею об этом каждый день. Но мы должны двигаться дальше. Ведь она этого бы хотела, чтобы мы жили здесь и сейчас.

– Вот как… решил теперь все этим оправдывать?

– Так же, как и ты, Бенджамин, так же, как и ты.

– Знаешь, а у меня есть отличная идея! Всё рассказать. Всю правду.

– Как ты ее докажешь? – Бенджамин только собрался ответить, но не нашел слов, – и даже если докажешь, что будет великим достижением, то все построенное тобой рухнет в тот же час. Все то, что сейчас существует, вся система, будет скомпрометирована, и страшно представить на какие жертвы пойдут власти, лишь бы избавится от того, чего они боятся, но не способны увидеть или посадить под замок. Даже если тебе поверят, что будет крайне странно, после последних событий… моя… нет, наша Кассандра, лучший подарок миру.

– Мы лишили людей связи на какую-то неделю, и посмотрите, что они сделали сами с собой. Такое наблюдать грустно, но таков их выбор, Бенджамин… – Кассандра говорила уверенно, но он слышал нотки оправдания, такие естественные, словно говорил и вправду живой человек.

– Откуда, скажи мне, ты знаешь, или откуда знать мне, что она – не имитация?

– Хватит! – Резко оборвал Итан, впервые повысив голос, – почему ты просто не можешь поверить в нее? Почему всегда должно быть второе дно? Когда настанет тот момент, после которого можно будет поверить в результат? Тебе самому не надоело все время бежать за горизонтом? Мы сделали это, вместе, и пора уже, наконец, принять то, что есть и жить дальше, то к чему призывала нас Майя. Бенджамин, друг мой, сопоставь все сказанное выше, и скажи, в чем я не прав?

Он хотел ответить ему, поймать на лжи или упрекнуть в изъяне, но не мог. Все складывалось идеально, просто и понятно. Именно этим его и провели, прямо перед носом, провернув величайший фокус в истории, который он не увидел. Но за разочарованием в собственном просчете, он почему-то почувствовал легкость.

– Майя была в курсе?

– Нет, лишь я и ты. Мне жаль ее… правда, когда я узнал…

– Она погибла из-за вас! – Резко вырвалось из него, – будь контроль над сетью, службы безопасности успели бы…

– Не потребовался бы никакой контроль или защита, будь люди иными по природе! – Вновь резко оборвал Итан, – хватит винить систему! Ты же сам не хуже меня знаешь, что всё произошедшее было совершено людьми! Никто не заставлял убивать в Природных землях, никто не заставлял космонавтов сходить там с ума, все это был выбор, который сделали люди потому, что они так решили, потому, что иначе не умеют!

– Что же будет дальше? – Устало спросил Бенджамин, явно не желая больше слушать оправдания.

– Мы с тобой создадим министру то, что он хочет, – игрушку, которую Кассандра сможет контролировать и использовать для большего блага, чем мы можем себе представить.

– Поэтому ты и уничтожил ее пародию в бункере, ведь она могла помешать, а так, ты сам подложишь всему миру куклу, которой будет управлять Кассандра…

– Да, Бенджамин, – Кассандра снова заговорила, – это было необходимо, и все прошло так, как я и рассчитывала. Теперь же нас ждет много работы, но мы сможем сделать так, чтобы все жертвы не были напрасны.

– Друг мой, я знаю, как сложно все это понять и признать, но скажи, в чем мы были не правы? За последние пятнадцать лет многое пошло не по плану, и мы с тобой виноваты в этом, вдвоем, но сейчас, разве мы не на правильном пути?

– Я уже не знаю, какой путь правильный…

– Нет, знаешь. Причем лучше, чем я и она. Вместе, мы создадим то, ради чего ты вернулся, ради чего погиб Людвиг. Ради Майи, ее жертвы, а главное: ее наследия.

Бенджамин сел на ближайшее кресло, в котором еще несколько дней назад убеждал Итана помочь ему, пока тот в ответ лишь лгал, ведя его по ложному следу ради собственной игры. Едкое чувство обмана очень быстро сменилось принятием, которого он уж совсем не ожидал. Все это время Бенджамин и Майя думали, что возмещают ущерб, на деле же, они были, скорее, отвлекающим маневром, который Итан ввел в мир ради великой подтасовки. Именно это не позволяло ему простить друга. Бенджамин встал и ушел, даже не взглянув на Итана, не проронив и слова. Единственное, о чем он сейчас мечтал – это оказаться не здесь, а с ней. Потому что кроме Майи у него ничего не осталось.

– Почему ты не все ему рассказал?

– С него и так хватит. – Тяжело произнес Итан. Он хотел ему рассказать, правда хотел, ведь как бы он не изменился за последние пятнадцать лет, он все же был человеком, в жизни которого были, хоть и недолго, но близкие люди. Майи больше нет, его лучшего друга, последний разговор с которым был очень давно. Ему не хватает ее… Эту скорбь, он переносил легче от того, как она была важна и любима Бенджамином, старавшимся всегда быть с ней, и никогда не скрывавшим своих чувств. Она не была одинока, у нее был Бенджамин. Точно так же, как у Итана была Кассандра, которую он создал и воспитал под стать младшей сестре, оберегать которую для него было главным приоритетом в жизни. И она, Кассандра, придумала, как научить людей ценить жизнь. Предложив идею по контролю за рождаемостью, она тотчас получила похвалу от старшего брата, уже давно разочаровавшегося в людях, с которыми он себя давно перестал ассоциировать. Это подкреплялось тем, что, как выяснилось, развитие человеческого ума и мозга ограничено. Это показала имплантация, ведь причиной провала послужил не сбой или поломка, не вирусная атака или производственный брак, все было просто – эволюционировать больше некуда, человеческий мозг, как и ум, достигли своего максимума. Никакое улучшение не позволит людям перестать быть людьми, со своими пороками и недостатками, тянущимися красной нитью сквозь всю кровавую историю биологического вида. Кассандра нашла милосердное решение: взять рождаемость под контроль, используя наноботов, распыленных в воздухе и внедренных во все продовольственные продукты потребления: обладающие обратной связью, они безвредно для организма, пресекут само зачатие. Начиная от небольших групп лиц, популяция будет уменьшаться, что должно способствовать изменению приоритетов у человека, заставив его переосмыслить ценности и саму жизнь. Никаких войн, никакого геноцида, никакой манипуляции правительством или вооруженных конфликтов.

Сберечь этот шаг от осуждения или провала помог сбой сети в Природных землях для атаки тех людей, манипулировать которыми через сеть было легко, ведь никогда неизвестно, кто стоит за тем или иным никнеймом в безграничной информационной сети, Кассандра легко могла быть кем угодно, хотя, больше всего ей нравилась кличка «СКАУТ».

Ведомые слепой, бессмысленной местью люди, сами того не зная, способствовали сохранению великой тайны, дабы не позволить Саламису найти доказательства искусственного вмешательства. Контроль за рождаемость, научит людей ответственности не только перед собой и другими, но и перед детьми, которые, безусловно, будут появляться на свет, но в определенном количестве. Оно будет меняться в зависимости от того, подходят ли те или иные условия, в той или иной семье, в целом обществе, группе или государстве, для должного воспитания будущего поколения. Конечно, подобный проект – крайне долгосрочный и потребует терпения, ведь ничто не случится без смены декораций, но это того стоит.

Послесловие

Открывшаяся правда поначалу приносила ему практически физическую боль. Но, чем дальше он удалялся от Итана, и чем ближе приближался к месту, где похоронена Майя, тем легче ему становилось. Именно что легче, будто бы камень упал с его плеч, ведь с каждой минутой, пока он анализировал все это, ему никак не удавалось отрицать то, что Кассандра может справиться лучше. Вопреки всем прошлым и грядущим событиям, он не думал ни о чем, кроме того, где хочет сейчас оказаться больше всего. Возможно, там он чувствовал себя в безопасности. Возможно, потому, что хотел поделить правдой, которую никому нельзя говорить. Но, главное, потому, что только там он не чувствовал себя одиноким. Бенджамин сел на землю, прямо перед неофициальной могилой Майи, откуда вскоре прорастет дерево.

– Итан сделал это. Он интегрировал Кассандру в мир. Он… он сделал это тогда, когда мы с тобой разошлись… когда ты поступила правильно, а я и не понял этого потому, что до последнего верил, что все это лишь часть большого плана… еще чуть-чуть, еще один год, одно событие, как все встанет на правильные рельсы, и мы перестанем совершать ошибки. Ведь вся наша с тобой история строится на том, что мы узнали будущее, которое потом пытались исправить… но делая это, постоянно спотыкались. Ты пыталась сказать мне, что это не так, что так мы лишь построим фундамент из костей, на котором некому будет жить, ведь все жертвы были для меня приемлемыми, а я не слушал… и я жалею об этом.

А ведь он прав, так будет лучше всего. Он понял это еще годы назад, и я все думаю, как бы поступил, узнай я про это тогда, а не сейчас. Скорей всего иначе, ведь это стало бы частью уравнения, а ничего кроме победы, я тогда не видел: ни жертв, ни последствий… ни тебя. Сколько мы не пытались что-то сделать, что-то изменить, неудач было всегда больше, а я, как дурак, верил, что это лишь временно, но становилось только хуже. И сейчас мне кажется, что лучшее, что я мог, я уже сделал. Итан сказал, что человек ничего не сможет изменить, ведь он такой же, как и все, и это бег по кругу. Наверное, я с ним согласен. Пусть Кассандра правит… хотя я не знаю, смогу ли простить им то, что они причастны к твоей смерти… попросту не знаю, да и не уверен, что хочу их прощать.

Бенджамин, наконец, забыл обо всем на свете, оставшись с тем единственным человеком, с которым он мог быть откровенным, не замечая приближающийся закат в чистом небе.

– Последние дни…последние годы, что уж таить, были невероятно трудным временем… самым трудным, как думал я тогда. Сейчас я понял, это – неправда, потому что стоит мне перестать думать о мире, о работе и ответственности, а просто подумать о самом себе, то я понимаю четко и ясно, что худшее время наступило сейчас, и будет таковым всегда, ведь тебя больше нет. Мой мир опустел в тот момент, как ты умерла… одна, так и не услышав от меня снова, как сильно я полюбил тебя и насколько ты важна для меня в этом мире. Я так слепо верил в то, что мы делаем и ради чего, что попросту, как наивный дурак, не заметил потерю лучшего, что было в моей жизни – тебя. Я не заслуживал тебя… не заслуживал твоей любви… ты была и остаешься лучшим из всех, кого я знал, и мне невыносимо больно от того, что тебя больше нет… Прости мне за все… пожалуйста, прости… я так много сделал ошибок, и это я должен был поплатиться за них, не ты… пожалуйста, прости…

Мне ужасно одиноко, с тобой ушла часть меня и я не знаю, как быть дальше… но я сдержу обещание и не буду ничего менять. Я не стану исправлять историю потому, что ты была против этого и… теперь я понимаю это… понимаю лишь после твоей смерти. Ведь каждую секунду я с болью в сердце думаю о тебе, вспоминая то время, когда мы были вместе, счастливы, и… и я, как никогда, чувствую себя живым. Я не могу понять, счастье это или боль, но одно я знаю точно: я ни на что не готов променять эти чувства, и пусть они будут мучать меня всю жизнь, ведь вместе с этим, я не забываю тебя… Без этой боли, нет и любви. И сейчас я боюсь того будущего, где нет тебя. Я остался один, в чем сам и виноват… Я так люблю тебя, что хочу наплевать на все возможные исходы, лишь бы снова увидеть тебя… сказать тебе все то, что чувствую, и исправить прошлое, чтобы ты была жива… но я не могу. Я боюсь, что, вернувшись в прошлое, я повлияю на все таким образом, что нашей истории не будет. Что я встречу тебя, но не смогу создать то, что уже было и чего так и не случилось, и все превратиться в катастрофу, а наша история никогда не повторится, оставшись лишь в моей памяти, которой рано или поздно я перестану доверять. Я лучше буду жить в том времени, где были мы, пусть это и в прошлом. Здесь ты не только в моей памяти, ты так же в памяти тысяч людей, которым помогла и на чьи жизни повлияла. Я не позволю исчезнуть времени, где ты оставила след в истории и жизнях людей, которые не забудут тебя, и история не забудет тебя, уж поверь, я прослежу. Я все время вспоминаю о тебе… о том времени, что у нас было, и о том, чего так и не случилось, и все вокруг становится бессмысленным.

Оглавление

ДЕНЬ 1

  Майя

  Майя

  Соломон

  Агата

  Майя

ДЕНЬ 4

  ИТАН

  Ильза

  Агата

  Бенджамин

  ИТАН

ДЕНЬ 5

  Ильза

  Агата

  Соломон

  Бенджамин

  ИТАН

ДЕНЬ 6

  Соломон

  Эобард

  Ильза

  Соломон

  Итан

  Агата

  Ильза

  Агата

  Соломон

  ИТАН

  Бенджамин

ДЕНЬ 7

  Соломон

  Агата

  Ильза

  Бенджамин

  Соломон

  Ильза

  Агата

  Бенджамин

ДЕНЬ 8

  Мегаполис

  Эобард

  Итан

  Бенджамин

  Кассандра

  Соломон

  Агата

  Филипп

  Агата

  Соломон

  Ильза

  Эобард

  Агата

ДЕНЬ 10

  Соломон

  Бенджамин

  Агата

  ИТАН

  Бенджамин

  Послесловие