На тральных галсах [Федор Борисович Мудрак] (fb2) читать онлайн

Ф. Б. Мудрак НА ТРАЛЬНЫХ ГАЛСАХ

Литературная запись И. М. Жигалова

Минная опасность

Синоптики предсказали: в воскресенье дождя не будет, и на сей раз они не ошиблись. С утра светило яркое солнце. «Как хорошо, — подумал я. — Сегодня личный состав нашего 1-го дивизиона катеров-тральщиков пойдет на экскурсию в Петергоф». Меня назначили старшим, поэтому в кубрик пришел рано. «Аврал» был уже в разгаре: краснофлотцы старательно утюжили брюки, гюйсы, драили бляхи на ремнях. В общем, приводили себя в порядок.

Два брата Ларины: Иван — главный старшина, командир катера, и Василий — мичман, секретарь парторганизации дивизиона, — стояли у окна и тихо о чем-то разговаривали. Несколько поодаль главные старшины, командиры катеров Михаил Голубев и Владимир Черноносов донимали своего дружка Василия Тимофеева — командира отделения мотористов: расскажи да расскажи о своем «марафонском заплыве» в Финском заливе.

Тимофеев всячески отнекивался: ему вовсе не хотелось вспоминать печальный случай, едва не стоивший жизни. А произошло вот что. Катер «Р-716», на котором служил Тимофеев, вместе с дивизионом возвращался в базу. Весь день тралили мины, оставшиеся после финской кампании, все устали. На переходе от острова Лавенсари (ныне остров Мощный) в Кронштадт Тимофеев вышел из моторного отделения на верхнюю палубу глотнуть свежего воздуха. Стоял на корме, держась за леер. И надо же такому случиться — закружилась голова, на какое-то мгновение он потерял сознание и свалился в воду. «Р-716» шел концевым в кильватерной колонне. Тимофеев не успел даже крикнуть, да это ничего бы и не дало: катер на ходу создавал такой адский шум, что никакого крика с моря даже на близком расстоянии не услышать. А командир мичман Дмитрий Зуйкин и сигнальщик, находившиеся на верхнем мостике, смотрели вперед.

Нет надобности подробно рассказывать все то, что пережил Тимофеев, очутившись один в море. Плавать, а точнее, держаться на воде пришлось ему долго. Выручили его стальное здоровье и выдержка. Заметил одинокого пловца сигнальщик морского охотника. Василия подняли на борт, переодели во все сухое, отогрели в моторном отделении. Морской охотник догнал «Р-716», и Тимофеев вернулся «по месту службы».

Голубев и Черноносов отлично знали эту историю и все же донимали Василия. Ох уж эта флотская подначка!

Был у Тимофеева и другой случай. Он выручил из беды «Р-716», когда на оба винта катера намоталась рыбацкая сеть. Чтобы избавиться от сети, кому-то нужно было лезть в воду. Вызвался Тимофеев. Он быстро надел легкий водолазный костюм и нырнул. Доклад был неутешительным: взахлест намоталась шкаторина и часть сети, придется рубить. Василий вооружился ножом, ломом и снова ушел под корпус катера. Жалко было портить сети — решил размотать их. Трижды поднимался он на поверхность: отдышится — и опять в воду. Около сорока минут работал Тимофеев под водой, пока смог доложить, что гребные винты чистые.

Нет, не об этом случае просили рассказать Василия друзья. Голубева и Черноносова интересовал тот печальный «заплыв». Только не пришлось Василию ничего рассказывать. Со звоном посыпались в казарме стекла, послышались очереди автоматических зенитных пушек.

Сигнал боевой тревоги вынес всех нас на улицу, на катера. Вскоре узнали: немецкие самолеты сбросили на парашютах мины на фарватер и рейды, обстреляли корабли и Кронштадт.

Так началась для нас война. Наш 1-й дивизион катеров-тральщиков (ДКТЩ) — единственный в составе бригады заграждения и траления — был готов выйти в море для траления известных уже образцов якорных мин.

Командир дивизиона капитан-лейтенант Виктор Кузьмич Кимаев и комиссар капитан-лейтенант Леонид Александрович Костарев собрали специалистов управления дивизиона и объявили приказ командующего флотом о переходе на военное положение, поставили боевые задачи. Предстояло немедленно пополнить до мобилизационных норм боезапас, горючее, продовольствие, медико-санитарное имущество, спасательные средства и средства химической защиты.

Вскоре на пирсе выстроился личный состав дивизиона. Начался митинг. Военком Костарев, подтянутый, строгий, взволнованно говорил о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз:

— Сегодня на рассвете вражеские самолеты атаковали наши военно-морские базы, бомбили корабли Черноморского и Краснознаменного Балтийского флотов, вторглись на нашу священную землю. Над Родиной нависла смертельная опасность. Не пожалеем сил своих, крови своей, самой жизни для разгрома врага! Смерть немецко-фашистским захватчикам!

Митинги проходили на всех боевых кораблях и в базах.

Наступила грозная военная страда. Тыловые органы, Кронштадтский порт, флот начали жить по мобилизационным планам, которые до сих пор хранились в сейфах. Непрерывным потоком доставлялись на корабли грузы. Из отпусков и командировок возвращались военнослужащие. Поступили первые распоряжения штаба флота: постам службы наблюдения и связи (СНиС), корабельным и береговым постам бдительно наблюдать за водой и воздухом.

Морские корабельные дальние дозоры доносили по радио об активности вражеского флота и авиации, о выставленных на фарватерах минах…

Минером 1-го дивизиона был мой друг лейтенант Дмитрий Сарашок, а я у него значился дублером. Дмитрий был немного моложе меня, хотя все мы, лейтенанты, начали войну в комсомольском возрасте.

Я уже имел некоторый опыт, занимался боевым тралением во время финской кампании, был минером дивизиона тральщиков, сформированного из портовых буксиров. Командовал этим дивизионом капитан-лейтенант Д. М. Белков, а комиссаром был В. А. Фокин. Многому нас научил тогда прикомандированный к бригаде заграждения и траления старый специалист-минер, участник мировой и гражданской войн капитан 1 ранга И. С. Киреев, высокообразованный и эрудированный человек, отлично знавший морской театр, верно оценивавший возможности использования противником минного оружия на Балтике, в частности в Финском заливе.

На военно-штабных учениях Киреев давал характеристику фарватерам и районам, где с наибольшим эффектом следовало применять минное оружие, подсказывал, какими средствами и какими тактическими приемами вести борьбу с вражескими минами.

Минное оружие непрерывно развивается, совершенствуется, говорил он, и станет еще более грозным, опасным для надводных и подводных кораблей. Выставлять мины смогут корабли всех классов (кроме линкоров), и в первую очередь специальные заградители и подводные лодки, самолеты и «малый флот». В будущей войне борьба с минной опасностью приобретет огромные масштабы и станет одной из важных задач.

Большая разрушительная сила минного оружия известна давно, еще с Крымской войны 1853–1856 годов. Тогда для обороны Кронштадта на подходах к Ревелю, Усть-Двинску, на реках Дунай, Южный Буг, в Керченском проливе были выставлены мины, изобретенные выдающимся русским ученым Б. С. Якоби. В 1855 году командующий объединенной англо-французской эскадрой вице-адмирал Нэпир попытался напасть на Кронштадт, но вынужден был покинуть Финский залив, когда два его корабля подорвались на русских минах.

Минное оружие было широко использовано в первой мировой войне 1914–1918 годов. Воюющие стороны выставили 310000 мин: англичане — 129000, русские — 52000 (в том числе на Балтике — 39000), немцы — 45000; много мин выставили и другие страны. На минах тогда погибло 202 боевых корабля и 586 различных судов.

С самого начала второй мировой войны авиацией особенно широко ставились активные заграждения (в том числе из донных неконтактных мин) на рейдах, морских и речных коммуникациях.

С первых дней Великой Отечественной минная опасность на Балтике приняла угрожающие масштабы. Борьбу с нею вначале вели 1-й и 2-й дивизионы катеров-тральщиков, которыми командовали капитан-лейтенанты В. К. Кимаев и Ф. Е. Пахольчук.

Нашей разведке стало известно, что еще 16–20 июня немцы поставили 1120 мин между южной оконечностью острова Эланд и Мемелем, перед Пиллау и Кольбергом. В эти же дни германские корабли, предназначавшиеся для действий в Финском заливе, открыто передислоцировались поближе к нашим базам. Минно-заградительная группа «Норд» из трех миноносцев, флотилия торпедных катеров и полуфлотилия катеров-тральщиков находились в Турку. В шхерах Порккала стояла минно-заградительная группа «Кобра». Уже вечером 21 и ночью 22 июня «Кобра» и «Норд» выставили 1060 якорных, около 160 донных неконтактных мин и 1320 минных защитников. Немецкие самолеты в районе Кронштадта сбросили на парашютах 16 донных неконтактных мин…

22 июня наш 1-й дивизион уже вышел на боевое траление фарватеров на Больших Кронштадтских створах. По данным службы наблюдения и связи, мы точно знали, куда сброшены мины и где их искать, да и видимость была хорошая — белые ночи, — но мин затралить не смогли. И все же фарватер был заминирован, только не якорными гальвано-ударными минами, а неконтактными. Их наши тралы не брали. Мины эти представляли грозную опасность для кораблей всех классов и доставляли нам много хлопот.

Между тем противник сравнительно быстро поставил мощные минные заграждения «Юминда». К концу августа их насчитывалось свыше тридцати, и большой плотности. Только между островами Кери и Мохни было поставлено 3000 мин и минных защитников. Эти минные поля нашим кораблям пришлось форсировать при прорыве из Таллина в Кронштадт 28–29 августа 1941 года.

Минные заграждения ставил и наш флот.

Обстановка на Балтике непрерывно усложнялась. Только в восточной части Финского залива за годы войны было установлено 41 750 мин разных систем, а ведь акватория этого района весьма незначительная — менее четырех процентов Балтийского театра. Всего же в Финском заливе было выставлено свыше 65 тысяч, а в Балтийском море — свыше 80 тысяч мин и минных защитников.

На Балтике, да и на других флотах, не хватало катеров-тральщиков. К 22 июня на КБФ их имелось около полусотни, а требовалось же в четыре-пять раз больше. Мы не располагали достаточным количеством неконтактных мин, а также тралами для борьбы с ними, не были подготовлены к ночному тралению. Эта недооценка минной опасности была, несомненно, большим просчетом. Уже на второй день войны командующий КБФ вице-адмирал В. Ф. Трибуц вынужден был доложить народному комиссару Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову, что минная опасность в связи с недостаточным количеством тральных сил является самой тяжелой для флота.

Пришлось быстрыми темпами создавать новые дивизионы тральщиков из буксиров типа «ижорец» на твердом топливе. На них устанавливали лебедки, тральное вооружение, пушки, крупнокалиберные пулеметы, штурманские приборы, радиостанции. Экипажи бывших буксиров переодевали в военно-морскую форму, пополняли призванными из запаса.

К концу июня из Ленинграда в Кронштадт перешли несколько вновь созданных дивизионов, в их числе был и 10 ДТЩ под командованием опытного моряка, участника первой мировой войны капитана 2 ранга Н. А. Мамонтова. Комиссаром там был батальонный комиссар В. М. Николаев. Меня перевели из 1 ДКТЩ минером в 10 ДТЩ.

Мы отрабатывали боевую организацию, уделяли особое внимание тральным и пулеметным расчетам, постам живучести и непотопляемости. Все знали, что на учебу времени отведено мало, и дорожили каждой минутой.

Большую воспитательную работу с личным составом проводили военные комиссары, призванные на флот партийные работники ленинградских предприятий. С их помощью молодые экипажи быстро окрепли. Росла тяга в партию. В своих заявлениях краснофлотцы писали: «Хочу сражаться коммунистом», «За любимую Отчизну отдам все силы, знания, а если потребуется, и саму жизнь…»

В ночь на 8 июля 10-й дивизион в составе десяти тральщиков вышел на боевое траление. Предстояло очистить от мин фарватеры в западной части Финского залива, в районе Ирбенского пролива.

Флаг командира 10-го дивизиона был поднят на «Петрозаводске» — речном буксире, приспособленном под штабной корабль.

Штормило. Облака заволокли небо, ухудшилась видимость. Полил дождь. Сигнальщики даже в бинокли с трудом различали идущие в строю кильватера мателоты. Молодые, малоопытные рулевые не могли удерживать корабли на заданном курсе. То и дело они «выкатывались» из строя, нарушали дистанции. Комдив и штурман непрерывно передавали через сигнальщиков: «Выровнять строй», «Удерживать дистанцию!»

Пересекли траверз банки «Олег». Еле видимый лучик «мигалки» предупреждал о навигационной опасности. В 23.00 по пеленгу 45°, справа по корме, на близком расстоянии от «Петрозаводска», сотрясая воздух, взорвалась донная неконтактная мина. Поднятый столб воды с оглушающим шумом свалился на палубу — сломало рулевую тумбу, вышло из строя рулевое управление, на верхней палубе сорвало шлюпки, погнуло шлюпбалки, сдвинулась с фундамента динамо-машина, сместились со своих мест котлы, по бортам и в кормовой части разошлись швы. Вода заливала трюмы, погреба с боезапасом и главные машины, погас свет. «Петрозаводск» начал тонуть.

Кое-кто получил ранения, в том числе и командир корабля. Был тяжело контужен комдив Мамонтов. Меня ударило по голове шлюпбалкой, контузило, но я быстро пришел в себя. Очнулся и комдив. Он возглавил борьбу за живучесть корабля. Мне и штурману приказал спасать секретные документы и навигационные карты. На трапе мы встретили командира БЧ-5, который доложил, что корпус и все механизмы сильно повреждены — спасти «Петрозаводск» невозможно.

Доложили об этом комдиву. К флагману уже подходили тральщики. Первому из них Мамонтов приказал передать по радио о случившемся в штаб флота, а личному составу покинуть корабль. Сам Мамонтов сошел с корабля последним, а точнее, его подхватили матросы и вынесли на руках.

«Петрозаводск» с поднятым форштевнем, выпуская мощные фонтаны пара, со скрежетом и шумом медленно уходил под воду. Послышался глухой гул — взорвались котлы. Так трагически закончилась наша первая встреча с донной неконтактной миной…

На следующий день дивизион снова вышел на траление в тот же, западный, район Финского залива. Здесь мы тралили и подрывали мины до конца июля. В первых числах августа часть тральщиков 10-го дивизиона перевели в Таллин. Ушел в главную базу и я.

Вести с фронтов не радовали. Немецко-фашистские войска наступали на Прибалтику, захватили Либаву, Ригу, вступили в Эстонию и подошли к главной базе флота — Таллину.

Город беспрерывно подвергался бомбежке и артиллерийскому обстрелу. В море рыскали подводные лодки, надводные корабли и торпедные катера противника. Враг усиленно минировал фарватеры.

Огненное кольцо вокруг Таллина сжималось. Днем и ночью шли упорные, кровопролитные бои. Воины Красной Армии, балтийские моряки сражались героически. Но силы были неравные.

26 августа поступил приказ Главнокомандующего Северо-Западным направлением: учитывая неблагоприятную обстановку для наших войск, а также необходимость сосредоточить все силы для обороны Ленинграда, с разрешения Ставки эвакуировать флот и гарнизон Таллина в Кронштадт и Ленинград.

Двумя днями раньше — 24 августа — из главной базы в Кронштадт вышел конвой: теплоход «Андрей Жданов», на борту которого было много раненых воинов, танкер-11, пассажирский пароход «Эстеранда», около десятка гидрографических и других судов в охранении двух эсминцев типа «Новик» и четырех морских охотников. Конвой шел за тралами пяти тихоходных тральщиков. Наш тихоход — «ижорец» опекал «Андрея Жданова». Командовал тральщиком по-флотски подтянутый, энергичный, немногословный старший лейтенант Белов. Минером на переход назначен был я.

Вражеские самолеты беспрерывно пикировали, бомбили нас, обстреливали из пушек и пулеметов. Особенно остервенело действовали они в районе мыса Юминда, когда мы форсировали минное поле. От бомб, снарядов и пуль вода кипела, словно в огромном котле.

В ходовой мостик танкера-11 попала бомба, и почти одновременно под днищем взорвалась мина. Люди выбрасывались в море. Их подбирали тральщики и морские охотники. Бомба угодила и в «Эстеранду». Описав циркуляцию, пароход сошел с курса и у острова Прангли сел на мель. Строй конвоя нарушился. Одновременно несколько мин взорвались под эсминцем «Энгельс», и он затонул.

«Андрей Жданов» — судно с красными крестами на высоких бортах и на палубе — медленно продвигался за нашими тралами. Мы с командиром не покидали ходового мостика. Сюда нам и еду приносили.

Неожиданно наступила тишина. Вражеские самолеты улетели, перестали рваться бомбы. На минном поле мы увидели одинокий танкер-11. С большим дифферентом он погружался в воду.

Тишина длилась недолго. Вскоре снова послышалось надрывное гудение немецких бомбардировщиков. Командир «Андрея Жданова» капитан-лейтенант П. Елизарьев то и дело передавал сигналы: «Прошу увеличить ход». «Дорогой мой, — думал я, — у нас за кормой тралы, мы еле-еле выжимаем 4–5 узлов».

— Следуйте строго за тралами, иначе подорветесь на минах, — кричал в мегафон Белов.

Впереди показались смутные очертания Гогланда. Остров, словно мираж, то появлялся, то исчезал. Приближалась ночь, а нам предстояло форсировать еще одно минное поле.

Ведущая группа тральщиков почему-то ушла далеко вперед. За нами, почти «наступая» на тралы, следовал теплоход «Андрей Жданов» в охранении уже только двух морских охотников. А гидрографические суда отстали и вскоре растворились в темноте.

Продолжать переход ночью было рискованно. Решили встать на якорь и ждать рассвета. Это не устраивало беспокойного Елизарьева. «Мне курс известен, навигационные приборы исправны, дойду до Гогланда без тралов. Отпустите меня», — читали мы его семафор. Командир теплохода «Андрей Жданов» — моряк опытный, плавал на международных линиях и в Кронштадт дорогу, конечно, знал. Только теперь шла война и путь стал опасным — без тралов его преодолеть невозможно. Разрешения Елизарьев не получил. Пришлось ему бросить якорь вблизи от нас, на расстоянии голосовой связи.

— Без вас я уже давно был бы в Кронштадте, — кричал он в мегафон. Наконец он успокоился и покинул мостик.

Ночь. На море штиль. Небо усеяно мириадами ярко мерцающих звезд. Тихо и тепло, даже жарко от беспрерывной работы машин и механизмов.

Сигнальщик доложил:

— По направлению Гогланда вижу луч прожектора. Мы решили, что дает позывные командир конвоя.

Послали морской охотник, а оставшийся получил приказ надежно охранять госпитальное судно. «Что может сделать один морской охотник», — с грустью думал я.

После напряженного, утомительного дня моряки выбрали тралы и тут же на палубе заснули. Бодрствовали только мы с Беловым. В ночном безмолвии слышался звон «склянок», отбиваемых вахтенным матросом каждые тридцать минут…

Часа через два сигнальщик заметил световые проблески, прочитал их и ответил фонарем «ратьера»: «Ясно вижу». Возвращался морской охотник. Он приблизился к борту нашего тральщика, и его командир доложил:

— Был в западной части Гогланда, обменялись позывными с береговой батареей. Кораблей противника поблизости нет.

— Займите место в охранении «Андрея Жданова». В случае нападения противника вступайте в бой, — приказал Белов.

На востоке забрезжил рассвет. Горизонт прояснился. Сыграли боевую тревогу, подняли сигнал «буки» (сняться с якоря) и передали по линии: «Приготовиться к походу!»

Через несколько минут мы уже шли курсом на Гогланд. Белов переключил рычаги машинного телеграфа сначала на «средний», затем на «полный вперед» и передал на ют: «Усилить наблюдение за тралами, личному составу быть в готовности номер один». Старший лейтенант Белов совсем молодой командир, но в обстановке ориентировался быстро. Его приказы всегда были четкими, ясными. Вот и сейчас он командует:

— Сигнальщик, передайте семафоры: командиру «Жданова» — «Следовать строго за тралами, дистанция полкабельтова, не выходить из протраленной полосы», командирам морских охотников — «Всеми огневыми средствами защищайте „Жданов“».

Нас догоняли и становились в строй кильватера отставшие вчера вечером гидрографические суда. Уже близ Гогланда, у бухты Сюркуля, увидели ушедшие накануне тральщики. На головном поднят брейд-вымпел командира конвоя. Он передал семафор: «Идти на Гогланд. Днем отстаиваться у берега под прикрытием артиллерийских батарей. В Кронштадт двигаться только ночью за тралами».

Опять вспылил Елизарьев:

— Разрешите следовать в Кронштадт самостоятельно.

— Запрещаю, — последовал ответ командира конвоя.

Когда подошли к Гогланду, уже совсем рассвело. Немецкие корабли не показывались, но дважды в течение дня самолеты атаковали нас. Зенитчики «Андрея Жданова» отбили атаки.

В 17.00 мы снялись с якоря. Построившись в ордер, пошли в Кронштадт. Над нами барражировали истребители И-16. Пролетая над конвоем, летчики покачивали крыльями — желали нам счастливого плавания…

Наступила вторая ночь. Погода по-прежнему тихая, небо звездное, чистое. Шли форсированным ходом, но скорость с тралами не превышала 5–6 узлов.

Около полуночи морские охотники обнаружили вражеские катера, атаковали их и загнали в шхеры. Больше враг нас не беспокоил.

Когда проходили острова Лавенсари и Сескар, уже поднималось солнце и были отчетливо видны контуры маяка Шепелев. Моряки говорят: «Пройти траверз Шепелева — значит переступить порог родного дома». Тяжелая артиллерия фортов Красная Горка и Серая Лошадь надежно прикрывала Большой корабельный фарватер.

Показался знакомый по неповторимой архитектуре маяк Толбухин, а за ним и Кронштадт с высоким куполом собора — морская столица Балтики. Повеселели матросы. Послышались шутки, задорная флотская подначка.

Но радость была преждевременной. В этих местах — смотри в оба! Узкое горло Невской губы у маяка Шепелев простреливалось вражескими батареями форта Инониеми. Тут и мин много. Вскоре послышался тревожный голос наблюдателя:

— Воздух, самолеты противника слева!

На малой высоте курсом на теплоход мчался Ю-88. Он сбросил четыре 250-килограммовые фугасные бомбы на теплоход «Андрей Жданов», обстрелял из пушек и пулеметов все корабли. К счастью, в теплоход не было ни одного попадания: две фугаски разорвались с недолетом с левого борта, две упали в воду справа с перелетом и не разорвались, причем одна из них сделала многократный рикошет на воде и утонула почти у самого берега бухты Графская.

Били зенитки «Андрея Жданова», кораблей и катеров. Вскоре вражеский самолет задымил и скрылся в море.

Мы все ближе подходили к Кронштадту. Сигнальщик прочитал и доложил командиру семафор оперативного дежурного штаба флота: «Стать на якорь на рейде».

На палубу «Андрея Жданова» высыпали раненые. Они размахивали руками и костылями, приветствовали своих охранителей — экипажи тральщиков и морских охотников.

Переход первого эшелона завершился. А в это время на Таллинском рейде корабли вели беспрерывный артиллерийский огонь из орудий главного калибра. Армейские части и морская пехота упорно сдерживали натиск врага. Мощные удары по противнику наносили летчики воздушной армии А. Е. Голованова. На рейде и в гаванях под шквальным обстрелом шла интенсивная подготовка к переходу главных сил флота в Кронштадт. 28 августа Таллин был оставлен нашими войсками. Через день корабли пришли в Кронштадт.

Тяжелая зима

Враг рвался к Ленинграду. 7 сентября немецкие войска вышли к побережью Финского залива.

Обстановка на море сложилась весьма неблагоприятно для нашего флота. Враг контролировал всю западную часть Финского залива, занял побережья Лужской и Копорской губ. Фарватер Хайлода был минирован. Сообщение с островом Гогланд осуществлялось по единственному фарватеру, расположенному севернее островов Сескар, Пенисари (ныне остров Малый) и Лавенсари. Затруднена была связь с Ханко, гарнизон которого вел героическую борьбу с превосходящими силами противника.

Отрезанными оказались острова Бьёркского архипелага. Вражеская артиллерия обстреливала наши корабли и суда, следовавшие по заливу.

15 сентября, заняв Урицк, Лигово, Сестрорецк и Новый Петергоф, гитлеровцы вышли к теперешней нашей главной базе — Кронштадту. Под угрозой оказались коммуникации между Ленинградом и Ораниенбаумом. Корабли, следовавшие из Кронштадта в Ленинград и обратно по Морскому каналу, фашисты обстреливали с берега и бомбили с воздуха.

Началась 900-дневная героическая оборона великого города революции. Воины армии, флота, бойцы подразделений народного ополчения, все жители встали на защиту Ленинграда. В те дни балтийские моряки клялись:

— Пока бьются наши сердца, пока видят глаза, пока руки держат оружие — не бывать фашистам в Ленинграде!

11 сентября меня назначили командиром 11-го отдельного дивизиона сторожевых катеров (ОДСК) истребительного отряда ОВРа. В этот дивизион, созданный вместо 10 ДТЩ, входили 12 базовых катеров — «рыбинцев», «ярославцев», «каэмок» и «зисов». Экипаж каждого — 8–12 человек (на «зисах» — 2). Вооружение — станковые пулеметы, глубинные бомбы, тралы и стрелковое оружие по числу команды. Днем наш отряд уничтожал плавающие мины и фугасы, тралил Большой фарватер от Кронштадта до устья Невы, Морской канал от Кронштадта до Лисьего Носа, а ночью мы несли дозорную службу вокруг Котлина.

Враг обстреливал Кронштадт из дальнобойных орудий, установленных в Новом Петергофе и Стрельне, бомбил с воздуха, минировал воды Финского залива. На какие только ухищрения не шли фашисты! Наш 11 ОДСК, например, столкнулся со «штурмботами» — небольшими плоскодонными катерами в виде понтонов. У них были удлиненные гребные валы, облегчающие подход на мелководье. Из Петергофа и Стрельни ночью немцы пытались проникнуть на них к Морскому каналу и Большому корабельному фарватеру и забросать их неконтактными минами. Наши дозоры топили «штурмботы».

Гитлеровцы пускали вниз по течению Невы плавающие мины и фугасы. Мы перегородили Неву сетями. Чтобы прорвать эти заграждения, фашисты пускали на них бревна. Их мы вылавливали и использовали на нужды обороны.

Особенно усердствовала немецкая авиация. Летчики сбрасывали неконтактные парашютные мины в Неву, а они зачастую падали на городские улицы, жилые дома.

Враг минировал фарватер Морского канала. Мы подрывали неконтактные мины глубинными бомбами.

Корабли ОВРа держали постоянную связь с островными базами, доставляли туда оружие, боеприпасы, военную технику и продовольствие. Наши подводные лодки в сопровождении тральщиков и сторожевых катеров прорывались через минные поля, топили корабли и транспорты в базах противника.

Со стороны моря за всю войну по Кронштадту и Ленинграду враг не сделал ни одного выстрела из орудий своих кораблей, а наши флотские артиллеристы непрерывно наносили удары по фашистским войскам, засевшим в Петергофе и Стрельне. Огневым щитом Ленинграда называли Кронштадт в годы войны.

В последней декаде сентября налеты немецкой авиации на Кронштадт стали особенно ожесточенными. Двадцать первого на город были сброшены десятки вражеских фугасных бомб. Сильно пострадал морской госпиталь, там погибло много раненых воинов и медицинского персонала. Двадцать третьего гитлеровцы совершили на Кронштадт «звездный» налет: 270 самолетов всех систем шли на город волнами одна за другой. Земля дрожала от взрывов бомб и снарядов.

Эту ожесточенную атаку отражали наша береговая и корабельная артиллерия. Линкоры, крейсера стреляли по пикировавшим самолетам из орудий главного калибра. В тот день было сбито 14 фашистских самолетов, но пострадали и наши корабли.

Серьезные повреждения получил линкор «Марат». Орудия этого корабля — флагмана Балтийского флота — постоянно наносили мощные удары по берегу, вывели из строя много живой силы и техники врага. Вот и мстили «Марату» фашисты. С мостика своего флагманского катера я видел, как две бомбы попали в его носовую часть. Взрывной волной сорвало красивую фок-мачту, сбросило в воду первую орудийную башню с тремя двенадцатидюймовыми орудиями. На «Марате» были убитые и раненые.

В разгаре боя, несмотря на рвавшиеся вокруг снаряды и бомбы, катера нашего дивизиона спасали тонущих, снимали раненых с борта линкора и доставляли их на Петровскую пристань, а оттуда на санитарных машинах отправляли в морской госпиталь.

До поздней осени сторожевые катера 11 ОДСК несли дозорную службу. Когда Финский залив и Неву сковал лед, 11 ОДСК расформировали и я вернулся в свой 1-й дивизион, перебазированный на зиму из Кронштадта в Ленинград. Катера подняли на кильблоки на набережной Невы, у Адмиралтейства. Личный состав перевели в казармы Адмиралтейства.

Фронт проходил рядом. Обстановка была тяжелой. По ночам фашисты совершали вылазки по льду залива, пытаясь проникнуть в Кронштадт и даже в Ленинград.

Многих катерников, освободившихся на зимний период, перевели на усиление береговых частей. Сформировали роту и из матросов нашего дивизиона. Командиром назначили меня, комиссаром — секретаря парторганизации дивизиона мичмана Василия Ларина. Мы получили стрелковое оружие, патроны, ручные гранаты, каски и теплое обмундирование. Чтобы приободрить ленинградцев, шагали от Адмиралтейства с песней, Расположились мы на бровке Морского канала. Вырыли окопы полного профиля, соединили их ходами сообщения, замаскировали. Строить укрепления нас учили соседи-армейцы.

— Искать врага не придется, сам себя покажет скоро, — говорили они нам.

И действительно, мы еще не завершили земляные работы, а по брустверу уже зазвенькали пули — фашисты стреляли из пулеметов и автоматов.

Вместе с комиссаром и командирами взводов изучили местность, нанесли на карты огневые точки противника. Командиры отделений получили строгий приказ: стрелять метко и только по видимой цели.

— Каждая пуля должна разить врага насмерть, — сказал тогда комиссар мичман Ларин.

Ночью боевые группы впервые отправились в разведку на лед и столкнулись с вражескими разведчиками. До боя дело не дошло: фашисты, отстреливаясь, удрали.

Два месяца охраняли мы Морской канал. Потом нас сменили армейцы. Мы вернулись в Адмиралтейство готовить катера к летней кампании 1942 года.

Невозможно определить, что труднее — держать оборону на берегу или в зимнюю стужу ремонтировать катера. Механизмы сильно износились, в корпусах пробоины; повреждены, а то и вовсе отбиты привальные брусья, кнехты, леерные ограждения, надстройки; полной замены или переборки требовали главные двигатели, динамо-машины. Новых двигателей не было, пришлось перебирать старые. Не хватало поршневых колец, пасты для шлифовки поршней, не было инструментов. Где все это взять? Пошли на заводы разыскивать старых друзей. Многих не находили, но всюду появлялись новые.

Скомплектовали бригады: корпусную, механическую и электросварщиков. В экипажах нашлись столяры и плотники, токари и слесари, монтажники и шлифовщики.

Работами руководили инженер-механик дивизиона техник-лейтенант Н. В. Кострушин, механики отрядов — Н. М. Ивков и П. Г. Павленко. Не сразу дело ладилось. Учились на рабочем месте.

Командир флагманского катера «Р-701» мичман Василий Антипов подобрал помощников и возглавил сварочные работы. Трудились на улице, на морозе. Случалось, кое-кто по неопытности замешкается, а тут и пальцы к железу прикует.

На открытом воздухе ремонтировали и корпуса. Бригадирами были главстаршина Иван Ларин, мичманы Сергей Рябов, Михаил Голубев. Их всегда ставили в пример на собраниях, о них писали в стенгазетах и боевых листках.

Большую помощь всем нам оказывали комиссар дивизиона Л. А. Костарев и секретарь парторганизации дивизиона В. А. Ларин. Они организовывали соревнование, опыт лучших делали достоянием остальных.

Очень мучил нас блокадный голод. На завтрак мы получали только кусочек хлеба из суррогата. Не намного сытнее был и обед: суп — горячая вода, в которой плавали крупинки перловки или пшена, на второе — одна-две ложки каши (редко, очень редко выдавали кусочек селедки или щепотку квашеной капусты), на третье — кружка горячего кипятку.

После обеда мы снова шли в свои мастерские.

Каждый вечер командир дивизиона капитан-лейтенант Виктор Кузьмич Кимаев проводил короткие летучки, заслушивал доклады специалистов о ходе работ, давал указания на следующий день.

Судоремонт своими силами — дело новое, но мы его освоили. И я, как член партийного бюро дивизиона, взял на себя смелость поделиться опытом на страницах газеты «Красный Балтийский флот».

С этой газетой у меня была давняя дружба. Там часто публиковались мои корреспонденции. Статья под названием «Катерные тральщики в море выйдут первыми» появилась 30 апреля 1942 года. Заканчивалась она так: «Долгие зимние месяцы мы напряженно работали и учились. Личный состав катеров-тральщиков — мотористы, минеры, пулеметчики, рулевые, радисты, сигнальщики в ходе судоремонта практически совершенствовали свои специальные знания и отрабатывали боевую организацию для предстоящей кампании… Мы первыми выйдем в море, протралим фарватеры, дорогу на Запад для крупных кораблей Балтийского флота».

Обязательства мы выполнили на две недели раньше намеченного срока. На катерах установили отремонтированное оборудование, вооружение и подняли военно-морские флаги и вымпелы. Перед личным составом выступил командир дивизиона В. К. Кимаев. Я всегда с большим удовольствием слушал его. Говорил он неторопливо, спокойно, убедительно.

— Корабли у нас особые, маленькие, и людей немного, поэтому успех выполнения боевого задания зависит от каждого, — сказал Кимаев, перечисляя обязанности минеров, мотористов, рулевых, сигнальщиков.

Особенно уважительно командир говорил о минерах. Похвалил он и мотористов. Среди них назвал Константина Евдокимова, Петра Воробьева и Василия Козлова, спускавшихся в холодную воду, чтобы освободить винт от намотавшихся на него оттяжек и буксиров, Михаила Лапина и Сергея Дроздецкого, у которых катер всегда был на ходу.

От мотористов многое зависит: они регулируют ход катера, равняют его по буйкам трала и по корме впереди идущего, следят в дневное время в иллюминатор, как идет передний мателот. Без всего этого невозможно обеспечить ширину протраленной полосы.

Не обошел вниманием Виктор Кузьмич и сигнальщиков, которые должны видеть и слышать в туман, ночью, в непогоду. Одним из лучших сигнальщиков командир назвал краснофлотца Николая Блистовца.

Более подробно Виктор Кузьмич говорил о работе рулевых.

— Для кораблей точно держать курс — главное, а для тральщиков — самое наиглавнейшее, — закончил свою речь Кимаев. — Сбился тральщик с курса, — значит, оставил непротраленный участок моря, а там наверняка мина. Словом, каждый из нас должен отлично выполнять свои обязанности, чтобы приблизить желанный день Победы над врагом.

Скорая антиминная помощь

В Финском заливе, главным образом в районе островов Хапасари, Гогланд, Большой Тютерс, Нарген и полуострова Порккала-Удд, в первой половине мая 1942 года гитлеровцы усилили минные постановки. Они составили основу Гогландской («Морской еж») и Нарген-Порккалауддской («Носорог») противолодочных позиций. На Гогландской — на милю приходилось 177 мин, на Нарген-Порккалауддской — 98.

Активно действовали гитлеровцы и в районе Кронштадта: в открытой части Морского канала их катера поставили 14 магнитных мин. Чтобы перекрыть выход в море нашим подводным лодкам, заблокировать их в Невской губе, фашистское морское командование создало специальную группу самолетов-миноносцев для минирования с воздуха кронштадтских фарватеров. За короткое время эти самолеты сбросили 413 донных неконтактных мин: некоторые из них взорвались на береговой отмели Котлина, остальные создали угрозу для плавания кораблей, особенно на Большом корабельном фарватере и Кронштадтском рейде. Были здесь и мины новейших образцов, снабженные специальными ловушками для самоуничтожения, устройства которых мы не знали.

Какие мины поставлены — магнитные, акустические или магнитно-акустические, — мы определить не могли. Тут следует отдать должное штабу 1-й бригады траления ОВРа и его начальнику капитану 3 ранга М. Т. Радкевичу, предложившему оригинальный план борьбы с неконтактными минами. В район постановки вражеских мин посылались быстроходные деревянные катера. Они на полном ходу сбрасывали большие и малые глубинные бомбы, чтобы воздействовать на акустические устройства, вызвать самовзрывы, разрушить корпус или приборы мин. После этого проводилось траление магнитным или электромагнитным тралом, а затем трал-баржей с включенным электропитанием. Чтобы окончательно убедиться, что мин нет, по фарватеру буксировали металлическое основание большого корабельного артиллерийского щита с сильным магнитным полем. Только после этого фарватер считался протраленным и объявлялся открытым для прохода кораблей.

Здесь нужно отметить, что такой способ борьбы с новыми, неизвестными нам образцами вражеских донных мин применялся в 1941 году на Черном море. Главный морской штаб обобщил опыт борьбы с вражескими донными минами и распространил по флотам. На КБФ в декабре 1941 года на минном заградителе «Ока» под руководством начальника штаба ОВРа капитана 1 ранга Н. И. Мещерского были проведены сборы флотских минеров по обмену опытом борьбы с новым коварным оружием немецко-фашистских захватчиков.

Однако устройство этих вражеских мин оставалось загадкой. И вот помог случай. Две неизвестного образца мины упали на Кронштадтский аэродром. Решено было их разоружить, изучить и разработать способ борьбы с ними.

Это трудное и опасное дело поручили флагманскому минеру ОВРа капитан-лейтенанту Александру Федоровичу Гончаренко, инженер-капитану 2 ранга Михаилу Яковлевичу Миронову, военному инженеру 2 ранга Федору Ивановичу Тепину. Вооружившись немагнитными инструментами, они начали действовать.

Донная мина похожа на торпеду. В головной части три небольшие закрытые горловины, в хвостовой части — одна большого диаметра.

Решили вскрыть вначале одну из головных горловин. Кроме Александра Гончаренко, все ушли в укрытие. Вставив отвертку в шлиц, минер начал осторожно вращать пробку против часовой стрелки — поддалась. Вывернув пробку, определил, что в горловине запальный стакан — детонатор. Его требовалось вынуть. И здесь минера постигла неудача: первичный детонатор — капсюль упал на землю и взорвался, правда, вреда он не причинил.

Казалось, мина обезврежена. Но где же ловушка — устройство для самовзрыва? Открыл вторую горловину. Там оказался гидростатический прибор установки мины в опасное положение на определенной глубине. Минер снял его с кронштейна, уложил в ящик. Затем открыл большую горловину. В ней оказался магнитный замыкатель электроцепи — сердце донной мины. Гончаренко осмотрительно снял его, вынул из корпуса и тоже бережно уложил в ящик.

Осталась последняя горловина. Уже четыре часа выполнял смертельно опасную работу Александр Гончаренко. От напряжения пересохло в горле, пот слепил глаза. Появилась тошнота. Он медленно поворачивал отвертку. Наконец пробка сдвинулась, и раздались музыкальные звуки.

Ноги у Гончаренко подкосились, и он присел. Вдруг звуки прекратились, из горловины с шипением начал стравливаться воздух. Минер понял, что шипение принял за музыку, и успокоился.

Но и в последней горловине ловушки не оказалось.

Первая немецкая донная парашютная мина была разоружена. Отойдя в сторону, Гончаренко позвал товарищей, снял мокрую тельняшку и в изнеможении упал на траву.

Вторую мину в этот день не трогали.

На другой день пришли на аэродром рано утром. Гончаренко начал вскрывать горловины гидростата. Чуть отвернул нажимное кольцо и — услушал тиканье часов. Ловушка! Мысли опережали одна другую. Что предпринять? А часы отсчитывали роковое время. Взрыв мог произойти в любую минуту. Гончаренко взял себя в руки и снова начал работать отверткой. Как только горловина поддалась, тиканье прекратилось.

Настроение у Гончаренко поднялось, движения стали увереннее. Он вынул гидростат, детонаторы взрыва основного заряда. Последняя операция — извлечь магнитный замыкатель. Но мина лежала в болоте, и ее хвостовая часть зарылась в ил. Отвернуть двадцать четыре болта крышки горловины было невозможно. Тут-то и помогла смекалка опытного минера Федора Ивановича Тепина. Вместе с матросами он быстро соорудил козлы. Завели длинный манильский трос под хвостовую часть мины, подняли ее, повернули и, когда оголился весь корпус, подвели под него козлы. Теперь можно было работать. Гончаренко снял болты, извлек магнитный замыкатель.

Обе мины с зарядами по 700 килограммов взрывчатки в каждой уложили на автомашину, отвезли к урезу воды и подорвали.

Дней через пять минеров, находившихся в Кронштадте, подняли ночью по тревоге — требовалось срочно разоружить немецкую неконтактную мину, сброшенную на парашюте. Она упала на Васильевском острове на крышу дома, что на углу 17-й линии и набережной лейтенанта Шмидта. Жильцов из дома срочно эвакуировали.

Гончаренко, Миронов и Тепин осмотрели мину и установили, что она из той же серии, что и две кронштадтские. Разоружили ее довольно быстро. Магнитный замыкатель увезли в штаб флота для изучения.

Трех отважных минеров — А. Ф. Гончаренко, М. Я. Миронова и Ф. И. Тепина командующий КБФ вице-адмирал В. Ф. Трибуц от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил орденами Красной Звезды.

Тщательное изучение вражеских неконтактных мин позволило установить ряд эффективных способов их уничтожения. Были оборудованы специальные корабли с размагничивающими устройствами, созданы неконтактные тралы и некоторые другие средства. Весьма удачным оказался минный прерыватель — корабль особой постройки с электромагнитной обмоткой вокруг всего корпуса в районе ватерлинии. Через эту электрообмотку пропускался ток большой силы, который создавал мощное магнитное поле. Оно воздействовало на замыкатель «Магнитки» на значительных расстояниях по носу, корме и бортам. Взрыватель срабатывал на запал — мина взрывалась.

Кроме минных прерывателей применялись и другие магнитные тралы: трал-баржи, соленоидные, хвостовые, петлевые электромагнитные, акустические. Магнитные и электромагнитные тралы применялись также против комбинированных магнитно-акустических мин.

С доннымиминами успешно боролись экипажи 9-го дивизиона магнитных тральщиков (ДМТЩ) вначале под командованием капитан-лейтенанта М. М. Безбородова, а затем капитан-лейтенанта П. П. Еременко.

Траление и уничтожение якорных мин продолжали экипажи катеров 1-го дивизиона капитан-лейтенанта В. К. Кимаева и 2-го дивизиона капитан-лейтенанта Ф. Е. Пахольчука. В течение лета 1942 года только в восточной части Финского залива мы взорвали 139 мин.

Мины стояли на якорях, неконтактные лежали на дне, а сорванные с минрепов плавали, словно поплавки. Для борьбы с плавающими минами весной 1942 года была создана оперативная группа минеров-подрывников. Возглавить ее поручили мне. Флотские остряки тут же назвали ее скорой антиминной помощью.

В группу включили опытных минеров — старшин Ивана Горба, Владимира Горобца, Андрея Самошко, Ивана Маркова и Константина Стояна.

Инструктировал нас комдив Кимаев. Он уже имел опыт «охоты» за плавающими минами, оставшимися после финской кампании. Летом 1940 года возглавляемая им партия уничтожила свыше пятидесяти мин, многие из них подорвал он сам. Однажды Виктор Кузьмич просто поразил всех своим удивительным хладнокровием и выдержкой.

Было это так. Тральщик подсек мину. Волны мешали расстрелять ее, и Кимаев решил сам уничтожить «рогатого черта». Напарником в шлюпку он взял стажера-курсанта Игоря Чернышева. Осторожно подошли они к танцующему на воде шару. Кимаев ухватился за рым и, придерживая шлюпку, быстро прикрепил к свинцовому колпаку подрывной патрон, зажег огнепроводящий шнур и оттолкнул шлюпку. Чернышев нажал на весла. Подошли к тральщику, а на нем заглох мотор. Ветер гнал мину к кораблю. Вот-вот догорит шнур и произойдет взрыв…

По приказу Кимаева Чернышев снова направил шлюпку к мине. Кимаев успел вырвать шнур. Когда возвращались, услышали рокот мотора.

— Пошли обратно, — крикнул Кимаев.

Он опять вставил запал в подрывной патрон, поджег шнур. Взрыв прогремел, когда катер уже был на безопасном расстоянии.

— Теперь, поди, откажешься ходить со мной? — спросил Кимаев Чернышева.

— Никогда! — не задумываясь ответил молодой моряк.

Во время Великой Отечественной войны Игорь Чернышев командовал морским охотником. Его корабль неоднократно вступал в единоборство с немецкими самолетами, торпедными катерами, да и мины приходилось подрывать.

— Это Кимаев научил меня выходить, казалось бы, из безвыходного положения, — не раз признавался Игорь Петрович. — Спасибо ему за науку.

О себе и своих боевых друзьях-балтийцах капитан 1 ранга в отставке И. П. Чернышев рассказал в книге «На морском охотнике».

Дел у нашей скорой антиминной помощи было много. То в одном, то в другом месте ветер прибивал к берегу сорванную с минрепа мину. Чаще других на задания выходили два закадычных друга — Владимир Горобец и Иван Горб.

Иван Горб — высокий здоровяк, на редкость спокойный, любил пофилософствовать.

— Не могу понять эти проклятые шарики-рогалики, — рассуждал он, — то рвутся с быстротой молнии, а то катаются по отмели среди голышей, колпаки помяты, но не взрываются. А стоит прикоснуться — бабахнет.

В отличие от Ивана, Володя был мал ростом, юркий, острый на язык. Кимаев называл его «морским ершом».

Приблизившись к мине, друзья останавливались, молча наблюдали, как она обмывается водой, постукивая о камни корпусом.

— Красавица, нас поджидает, — спокойно говорил Горб. — Ты, Володя, подожди, а я гляну, где лучше патрон подвесить.

Потом вместе с Горобцом они поджигали шнур и стремительно убегали, прятались. После взрыва вылезали из-за валуна, отряхивались, возвращались посмотреть на дело рук своих…

Как-то к западному побережью острова Лавенсари штормом прибило сразу три мины. Туда мы вышли вшестером. По пересеченной местности прошли от гавани на западный берег около трех километров. На отмели увидели три черных шара: два застряли между камнями, а один волны катали по песчаной отмели. К двум из них подобраться было и трудно, и опасно: дно каменистое, неровное, с разными глубинами, а смертоносные шары раскачивались, могли взорваться в любой момент.

Раздал запалы. Мы разделились на пары: на каждый объект по два человека. Главное — удержать мины, чтобы не перекатывались, остальное — дело нехитрое.

Все готово. Закурили. От огонька самокрутки скорее и надежнее поджечь запал, да и спички экономили. Во время блокады спичек почти не было, пользовались «кресалами». Нелегко на ветру высечь огонь, но и с этим справлялись.

Я взмахнул красным флажком, подал сигнал: «Поджечь запалы». Мой напарник Иван Горб все делал молча, сосредоточенно. Володя Горобец с Андреем Самошко стояли в воде метрах в сорока от нас, и голос «морского ерша» мы слышали отчетливо.

— Горб, — кричал он, — гляди в оба, не подорвись вместе с товарищем командиром!

Иван железной хваткой уцепился правой рукой за рым. Сделал несколько глубоких затяжек, аккуратно вынул изо рта цигарку, поднес ее к шнуру, крикнул:

— Запал горит!

Подожгли шнуры и остальные минеры.

— Всем в укрытия! — скомандовал я.

Вскоре один за другим раздались три мощнейших взрыва. Мы вышли из укрытий, собрались все вместе. Я поздравил товарищей с успешным выполнением боевого задания и разрешил осмотреть результаты своей работы. Там, где недавно «танцевали» мины, образовались ямы с грязной водой. Берег был усеян выброшенными камнями. С просторов Балтики слетались белокрылые чайки, они знали: где взрыв, там рыба…

* * *

Весной и летом 1942 года дел у нашего дивизиона было много. Мы тралили и уничтожали мины, конвоировали боевые корабли и транспорты, проводили за тралами в Балтийское море подводные лодки. Потерь мы пока не имели, хотя почти каждый катер попадал в серьезные переплеты. Выручали высокое мастерство командиров, организованность, хорошая подготовка экипажей.

Вот, к примеру, что произошло с «Р-702», которым командовал главный старшина Воловенко. Дивизион тралил Большой корабельный фарватер. Погода стояла отвратительная: катера бросало с волны на волну, порывистый ветер срывал бескозырки. «Р-702» шел концевым. Рулевой Иван Гордеев с большим трудом удерживал катер на курсе.

Сигнальщик Бычай заметил в облаках вражеский бомбардировщик и доложил командиру. Последовал приказ:

— Усилить наблюдение! Пулеметы к бою!

«Юнкерс», сделав несколько кругов, начал пикировать. Ливнем свинца встретили его пулеметчики катера. Сброшенные бомбы взорвались далеко в стороне.

Через некоторое время самолет повторил атаку, снова сбросил серию бомб. Нельзя было ни отвернуть, ни дать задний ход — трал мог намотаться на винт. Воловенко приказал:

— Полный вперед!

Но проскочить не успели. Бомба ударила в край мостика, пробила борт ниже ватерлинии и взорвалась за кормой. Воловенко оглушило, сбросило на палубу, и он потерял сознание. У рулевого Гордеева вырвало из рук штурвал, но моряк снова вцепился в него и удержал катер. «Р-702» подняло вверх, затем грузно опустило. Все произошло мгновенно.

Пулеметчик Мозговой передал в машинное отделение:

— В носу пробоина, поступает вода.

Командир отделения мотористов Дроздецкий вместе с Козловым и Широкорадом запустили помпу и, держа на ходу моторы, заделали переборку. Затем Дроздецкий побежал на полубак к месту аварии.

Вода уже до половины заполнила жилой носовой отсек. Корабль все глубже погружался в воду, садился носом. Дроздецкий, Мозговой и минер Шахин капковыми бушлатами, всем, что было под руками, стали заделывать пробоину.

Очнувшись, Воловенко возглавил борьбу за спасение катера. Под пробоину подвели пластырь, откачали помпой воду. Опасность миновала. Но тут Широкорад обнаружил в машинном отделении другую пробоину. Доложил об этом командиру, а сам стал заделывать ее.

Когда поступление забортной воды прекратилось и отсеки были осушены, командир вернулся на мостик. Минеры выбрали трал, и «Р-702» стал догонять дивизион…

«Благодарим тружеников моря!»

С первых дней войны в трудные и опасные походы уходили балтийские подводники.

Через минные поля лодки проводили катера-тральщики 1-го, кимаевского, дивизиона, где я служил минером, а позднее и 7-го дивизиона, которым командовал сам.

Подводники А. М. Коняев, ставший Героем Советского Союза еще в 1940 году, С. С. Могилевский, В. А. Скорняков, А. И. Маринеско, И. В. Травкин, И. М. Вишневский — мои друзья. С одними вместе учился, с другими сблизился в годы войны.

О каждом подводном корабле, который мы провожали в поход, а затем встречали, можно написать книгу. В этой маленькой главе я расскажу лишь о трех лодках. Их мы часто проводили за тралами.

«Щ-323» командовал Ф. И. Иванцов, а комиссаром был А. Ф. Круглов. Оба — друзья Виктора Кузьмича Кимаева и Леонида Александровича Костарева. В дивизионе установилась традиция — встречаться с героями подводниками после их возвращения с боевого задания, делиться впечатлениями. Так было и на сей раз. К нам пришли дорогие гости со «щуки», с ними и комиссар старший политрук Круглов. Эту встречу помню очень хорошо, хотя прошли многие годы. Круглов, высокий, узкоплечий, с живыми темными глазами, достал из кармана школьную тетрадку, разгладил ее.

— Предупреждаю, — сказал он, — о героизме ничего не услышите, я просто вел скупые записи наших повседневных дел во время похода. А был он не из легких. — И начал читать:

«15 октября. …Атаковали транспорт 600–800 тонн. Торпеда прошла под ним. От подобных транспортов придется отказаться. Осадка у них такая, что даже торпеда не задевает.

16 октября. Погода паршивая. Ветер 8 баллов. Холодно. Мостик заливает… Огни большого транспорта. Горят они подозрительно тускло. Это — чтобы не привлекать внимания. Рядом с ними много ярких огней — это мелкие суда. Они нам мешают. Сближаемся. Танкер до 17 тысяч тонн. Идет в Германию. Сидит очень низко… Залп. Каким долгим кажется время от момента пуска торпеды до взрыва! Угодили в середину. Столб дыма и пламя… Доносится сухой треск… Танкер пошел на дно…

19 октября. Вышел из строя вертикальный руль. Всю ночь трудились, устраняя неисправность. Хорошо работали Винюков, Подгора, Мороков… Волна того и гляди смоет за борт, а они знай лезут куда им нужно…

30 октября. Движение транспортов. Два пропустили — малы… Через 30 минут вышли в атаку. Транспорта не стало… На дне… Он около 6–7 тысяч тонн. Улыбающиеся лица. На нашем счету 17 + 7 = 24 тысячи тонн…

3 ноября. В 19 часов залп — и еще одного транспорта нет. На нашем счету еще 6–7 тысяч тонн…

4 ноября. За нами гоняются. Меняем хода, крутимся… Пошли к берегам Швеции.

5 ноября. Идет танкер 10–12 тысяч тонн. Аппарат „Пли!“ — и через 37 секунд танкера нет. Удар торпеды пришелся в кормовую часть.

7 ноября. Получено поздравление от Военного совета КБФ и от командования бригады…

9 ноября. Экипаж чувствует себя бодро… Он не знает, что при прохождении минных полей под килем у нас были мины. Да и сам-то я узнал об этом благодаря эхолоту.

11 ноября. Всю ночь в пути… День ушел на встречу, поздравления. Командующий вице-адмирал В. Ф. Трибуц передал поздравление от командования Ленинградского фронта. Личный состав доволен встречей… Крики „Героям подводникам „Щ-323“ — ура!“. К тому же еще оркестр. Мы прямо подрастерялись.

28 ноября. Итак, весь личный состав награжден…»

За этот поход 13 января 1942 года «Щ-323» была награждена орденом Красного Знамени.

Слушая записи, я мысленно представил себе всю сложность обстановки, в которой действовала «Щ-323». Сколько героизма, стойкости требовалось от людей! А наши гости скромно говорили на той встрече: «Делали все, что положено, несли вахту».

Одной из первых боевую кампанию 1942 года открыла «щука» под командованием капитан-лейтенанта И. М. Вишневского. Катера-тральщики 1-го дивизиона проводили субмарину, едва Финский залив освободился ото льда. Подводному кораблю предстояло провести глубокую разведку. Я уже писал, что на Гогландском и Нарген-Порккалауддском рубежах гитлеровцы поставили мощные минные заграждения — около десяти тысяч якорных и до трехсот магнитных мин, а также сигнальные противолодочные сети. Противник минировал фарватеры и рейды у Кронштадта и створ кронштадтских маяков на участке от Большого рейда до маяка Толбухин. В Финском заливе была развернута сеть немецких противолодочных корабельных дозоров. Гитлеровское морское командование рассчитывало, что если советским подводникам и удастся прорваться в Балтийское море, то действовать у берегов оккупированной Латвии, в районах малых глубин, они не смогут. Все эти данные и предстояло уточнить Вишневскому и командирам других лодок, вышедших из Кронштадта.

Пожелав подводникам счастливого плавания, катера 1-го дивизиона вернулись в Лавенсари. «Щука» осталась одна-одинешенька, а опасности ее подстерегали на каждом шагу… Днем «щука» ходила под водой, лишь на короткое время командир Вишневский поднимал перископ; ночью лодка всплывала, заряжали аккумуляторы и зорко следили за обстановкой. Видели заманчивые цели, но не трогали.

— Продолжим разведку, — говорил Вишневский комиссару Михаилу Дмитриевичу Калашникову. — Наша задача — все узнать, оставаясь незамеченными. Чем дольше мы будем находиться в глубоком тылу врага, тем ценнее и богаче получим сведения.

Уже около месяца изучал экипаж обстановку. Все, что разведали, нанесли на карту. Перед возвращением к родным берегам решили израсходовать торпеды, не везти же их домой.

Во время вахты помощник командира корабля Пудяков обнаружил два больших транспорта. Командир принял решение атаковать головной.

Пошли на сближение… Команда… Торпеды вышли. Транспорт пошел ко дну. Три вражеских катера из охранения устремились в сторону «щуки».

— Боцман, ныряйте на тридцать! — приказал командир.

Боцман Бухаров круто положил рули. От резкого поворота электрическое управление вышло из строя. Вишневский приказал переключиться на ручное управление. На помощь Бухарову пришел командир отделения Коновалов. Дифферент на нос увеличивался, и лодка погружалась.

Опять последовала команда:

— Пузырь в носовую!

Погружение прекратилось.

5 июля «щука» потопила еще один транспорт и один повредила. Более месяца находилась лодка в водах, контролируемых противником. И вот она уже на пути к дому. Наш 1-й дивизион встретил ее и проводил до Кронштадта. Глубокая разведка была проведена блестяще. Уничтожать вражеские корабли теперь пойдут и другие подводные лодки.

…В начале осени 1942 года мы тралили кронштадтские фарватеры. На одном из галсов Кимаев получил по радио приказ штаба флота — встретить «С-13». Сообщили координаты и позывные лодки.

Мы вышли, когда солнце, бросая последние лучи, садилось в тяжелые, черные тучи. Багровый отблеск заката предвещал усиление начавшегося шторма. Темнело. За кормой были уже едва заметны очертания родных берегов, вскоре они исчезли совсем. Наступила ночь.

Шли по счислению. В боевой рубке флагмана штурман лейтенант Ткаченко производил сложные расчеты, тонкими линиями вычерчивал на карте путь. Он часто поднимался на мостик с секстаном, «ловил звезды», затем возвращался, уточнял полученные данные, сообщал комдиву координаты, пройденное расстояние и курс. Кимаев удовлетворенно кивал головой, говорил: «Добро». Продолжая наблюдать за движением катеров, он посматривал на часы, снова и снова спрашивал штурмана и инженер-механика:

— Не опоздаем?

Наконец Ткаченко доложил:

— Приближаемся.

После перестроения Кимаев приказал:

— Ставить тралы.

Первым открыл боевой счет «Р-702» главного старшины Воловенко. Взметнувшийся высоко в небо водяной вал с грохотом упал на палубу катера. К счастью, никто не пострадал. Вскоре раздались еще два взрыва.

За два галса дивизион уничтожил двадцать мин. Дорогу через минное поле мы пробили.

Ночная мгла рассеивалась, скоро утро.

— Впереди по курсу вижу темный предмет, — доложил сигнальщик Константин Молотков.

Кимаев приказал усилить наблюдение, а сам прильнул к окулярам бинокля. Смотрел и я. Плавающий предмет то увеличивался, то уменьшался. Не иначе как на волнах раскачивалась дрейфующая мина. Но почему она так быстро передвигается? Катер приблизился.

— Товарищ комдив, то не мина, — смущенно произнес Молотков. — Зверь…

— Сам вижу, что не мина, тюлень это, — спокойно сказал Кимаев.

— Вот так встреча! — воскликнул лейтенант Ткаченко. — В этих местах впервые вижу северного гостя.

— Война загнала… — Кимаев еще не закончил фразу, как раздался голос сигнальщика Величко:

— Впереди по курсу силуэт корабля!

— Получше разгляди, может, подруга тюленя, — пошутил кто-то.

Нет, Михаил Величко не ошибся. На просветлевшем горизонте виднелись очертания нескольких кораблей. Это — морские охотники, они уже встретили подводную лодку. «Тринадцатая» шла в их боевом охранении. Мы сблизились.

Все с радостью смотрели на «тринадцатую». Хотелось обнять героев подводников. Но было не до восторгов. Мы ведь находились в неприятельских водах, на минном поле. До полного рассвета подводную лодку нужно провести через минное заграждение. Времени в обрез. Надо торопиться.

Дивизион лег на обратный курс, поставил тралы перед самой лодкой.

Приближаемся к минному полю. Теперь все зависит от штурмана Николая Ткаченко. Он сосредоточен, выискивает навигационные знаки и знакомые очертания берегов для определения места, внимательно следит за компасом.

В концевом трале «Р-705» главного старшины Гирюшты раздался мощный взрыв. На «семьсот пятом» заглохли моторы. Погас свет. Водяная стена закрыла лодку.

Мы замерли. Но вот вода осела. Сначала показалась боевая рубка, затем и корпус подводного корабля. Из рубки подводники приветствовали нас пилотками.

На «семьсот пятом» поврежден трал, правый буй от киля до верхней скобы сплющен в гармошку. Все запасные части израсходованы. Как быть?

Буй нашелся на одном из катеров, а вот тралящей части ни у кого не оказалось. Смекалистый Андрей Самошко приказал Мише Хуртису вместо тралящей части завести ведущий буксир. «Р-705» снова встал в строй.

Катера дивизиона подсекли еще четыре мины и вывели подводную лодку из опасного района. К утру мы приблизились к Лавенсари. Сквозь клочья облаков, гонимых ветром на юг, пробивались лучи солнца. Дальше следовали по протраленному фарватеру. И вот впереди показались родные берега. Замедлив ход, корабли отошли в сторону, начали выбирать тралы. А «тринадцатая» пошла своим курсом.

— Товарищ комдив, нас вызывает лодка, — доложил сигнальщик Молотков.

— Принять семафор! — последовала команда.

Командир «С-13» капитан-лейтенант П. П. Маланченко передавал: «Благодарим тружеников моря!»

У лодки с «несчастливым» номером была героическая судьба. В строй действующего флота она вступила в начале июня 1942 года. Уже первый поход из Ленинграда в Кронштадт по узкому, заминированному немцами фарватеру Морского канала был сопряжен с большими опасностями.

…8 сентября «тринадцатая» вышла на очередное боевое задание. Дивизион Кимаева выводил ее на чистую воду.

Через девять дней в Ботническом заливе «С-13» открыла счет: потопила крупный вражеский транспорт с боезапасом. Следующей ночью она торпедировала второй, а вскоре — и третий транспорт.

Возвращаясь в базу, «тринадцатая» пять суток шла в подводном положении, затем ночью всплыла, чтобы зарядить батареи и проветрить отсеки. В этот момент лодку атаковали вражеские корабли.

— Срочное погружение! — приказал командир.

Взрывы грохотали у самого борта. Казалось, «С-13» не выдержит. Полопались светильники — отсеки погрузились в темноту. Повреждены были борта, гребные винты, рулевое управление. А вокруг продолжали рваться бомбы. Потом наступила тишина: видно, враг решил, что лодка погибла. Но советские подводники устранили повреждения и пришли к своим берегам. Тут мы их и встретили.

Вскоре в командование «С-13» вступил капитан-лейтенант Александр Иванович Маринеско. А наши катера-тральщики по-прежнему сопровождали ее на боевые задания…

Седьмой дивизион

Я сидел у Кимаева, когда к нему пришел младший политрук — корреспондент флотской газеты. Представившись, журналист сказал:

— Ваш дивизион хорошо борется за экономию горючего, а это в блокадном городе вопрос первостепенной важности. — Представитель прессы стал говорить о трудностях доставки бензина в Ленинград, будто Кимаев сам этого не знал.

— Об экономии топлива нужна статья в газету, — перебил корреспондента командир дивизиона.

— Совершенно верно, — ответил младший политрук. — Редактор очень просит. Одним словом, не уйду без статьи…

Кимаев посмотрел на меня:

— Старший лейтенант Мудрак напишет. Он член партбюро, а вчера этот вопрос мы обсуждали на партийном собрании.

Корреспондента я попросил прийти к подъему флага.

Когда сел писать, вспомнил все, что происходило на партийном собрании. После доклада комиссара капитан-лейтенанта Л. А. Костарева начались прения. Первым выступил командир отделения мотористов Евдокимов. Он говорил, что самую большую экономию дает правильная регулировка рабочей смеси. Если мотор работает на богатой смеси, получается неполное сгорание из-за недостатка воздуха. В этом случае часть горючего будет выходить в атмосферу, и мотор не сможет развить нужное число оборотов. Мотористы отделения, продолжал Евдокимов, строго соблюдают инструкции, механизмы и детали своевременно смазывают, следят, чтобы они всегда были чистыми. Тогда моторы дольше послужат и горючего потребуется меньше. Отделение сэкономило 3196 килограммов бензина. Бывало, за один тральный день мотористы сберегали до 136 килограммов.

Воентехник 1 ранга К. Смирнов сказал, что командиры отделений мотористов Воробьев и Блехер стали «двухтысячниками»: сэкономили по 2000 килограммов, а Буравихин, Ильин, Никольский — «тысячниками»: сэкономили по 1000 килограммов.

Рассказал о своем опыте и С. Дроздецкий. На моторах стояли старые карбюраторы. Он заменил их, отрегулировал момент открытия клапанов экономайзера и уровень горючего в поплавковой камере, свел до минимума подсос горючего при заводке, ликвидировал подтек в бензопроводе и кранах.

«Все очень просто, — думал я, — стали строго соблюдать технические правила».

Теперь во время боевого траления парными тралами, сообщил Дроздецкий, при самой большой нагрузке за 18 часов 45 минут при свежей погоде мы экономим до 170 килограммов бензина.

Комдив Кимаев подвел итог:

— Экономия горючего имеет первостепенное значение. Все мы знаем, с каким трудом доставляется оно в Ленинград. Я благодарю всех наших мотористов, они добились многого. Расход бензина на мотор в час уменьшился почти на четыре килограмма, а точнее, на три и девять десятых. В октябре мы сберегли 15000 килограммов! Это хорошо. Но резервы использованы далеко не полностью. Ставлю задачу: меньше расходовать горючего, больше делать тральных галсов. Меньше, но больше!..

Статью я написал быстро. Корреспонденту она понравилась, только название перечеркнул, написал свое: «Экономия горючего на малых кораблях» — и пояснил:

— Так длинновато, зато доходчиво. Дадим под рубрикой «Заметки о боевом опыте».

Вспомнил я эту статью, потому что появление ее в газете «Красный Балтийский флот» 3 ноября 1942 года совпало с важным событием в моей военной жизни. Именно в тот день меня вызвал командир бригады траления капитан 1 ранга Ф. Л. Юрковский. Газета лежала у него на столе.

— Прочитал, — сказал он, — хорошо, что рассказали о передовиках экономии горючего. — И почти без паузы продолжил: — Вы, Федор Борисович, назначаетесь командиром нового, седьмого дивизиона катеров-тральщиков. Приступайте к формированию. Специалисты штаба бригады будут помогать вам. Постарайтесь кампанию сорок третьего провести на уровне дивизиона Кимаева. Он о вас высокого мнения. Виктор Кузьмич — думающий моряк. Вы друзья, вместе начинали нелегкую флотскую службу. Он обещал выделить в ваш новый дивизион хороших специалистов. — Прощаясь, командир бригады пожелал мне боевых успехов.

Через несколько дней был подписан приказ о моем назначении, и я уехал в Ленинград.

* * *

Десять деревянных мелкосидящих катеров «KM-IV» нового, 7-го дивизиона стояли на берегу Малой Невки на кильблоках. Их построили инженеры, рабочие и техники предприятия, где директором был Е. Я. Локшин.

Строили в условиях вражеской блокады, голода, холода, непрерывных артиллерийских обстрелов и бомбежек с воздуха. Хочется сказать большое спасибо и низко поклониться строителям этих кораблей: главному конструктору Л. Л. Ермашу, главному инженеру А. Ф. Симину, инженерам, техникам, бригадирам, мастерам и рабочим: Д. А. Черногузу, А. И. Иванову, В. Д. Глухову, И. Б. Сойферу, Н. А. Савинкову, А. И. Попову, Н. В. Григорьеву, М. Н. Курочкину, Д. И. Кипцову, А. А. Гриценко, В. В. Леонтьеву, И. Н. Чигареву, М. П. Колесову, П. В. Поповскому, А. В. Сафронову, Н. В. Лебедеву. Их умом, талантом, мастерством были созданы отличные боевые катера-тральщики для борьбы с минами. «Каэмками» любовно называли мы их.

Катера «KM-IV» отличались от своих предшественников. Они имели два мотора вместо одного, что позволяло развивать скорость до 18 узлов, автономность плавания увеличивалась до 250 миль.

На вооружении катера имели подсекающие тралы, глубинные бомбы, подрывное вооружение, крупнокалиберные пулеметы ДШК, дымовые шашки, а также стрелковое вооружение на восемь человек экипажа.

Катера прошли боевое крещение под Невской Дубровкой, с них высаживали десантников. На бортах виднелись вмятины и царапины от осколков снарядов и пуль.

Нам предстояло укомплектовать корабли личным составом, создать дивизион, способный решать боевые задачи. Требовалось подобрать около сотни специалистов. А где их взять? Флотские экипажи сами недоукомплектованы: офицеры, старшины, краснофлотцы воевали на сухопутном фронте, в морской пехоте. Новобранцы осеннего призыва занимались по сокращенным программам в школах учебного отряда КБФ в Кронштадте, выпускников можно было ожидать не раньше апреля — мая 1943 года. А к этому времени дивизион должен уже выйти в море на боевое траление.

Вместе со мной в дивизион пришел заместитель по политчасти капитан-лейтенант Владимир Сергеевич Ефременко. Он уже служил на катерах, да и на политработе был не новичок. Мы давно знали друг друга и сработались быстро.

Несколькими днями позже прибыл старший лейтенант Михаил Васильевич Осетров, член партии с 1925 года. Это был опытный партийный работник. Свой трудовой путь Осетров начал токарем по металлу на одном из заводов Выборгской стороны в Ленинграде. По комсомольской путевке пришел он на Балтийский флот, прослужил четыре года, а после демобилизации стал инструктором Ленинградского обкома ВКП(б). Перед войной он уже работал секретарем Волховского райкома партии. Осетров был старше меня и Ефременко и имел большой опыт работы. Он стал секретарем партбюро. Спокойный, выдержанный, чуткий, внимательный к людям, Михаил Васильевич очень помогал мне во всем.

Мы занялись комплектованием экипажей. Большую помощь нам оказывали комбриг капитан 1 ранга Ф. Л. Юрковский и работники штаба бригады. В управление дивизиона пришли выпускники Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе лейтенанты — штурман Михаил Смолов, связист Василий Татауров, химик Николай Еремеев и уже имевший боевой опыт артиллерист-минер старший лейтенант Алексей Нечаев, инженер-механик старший лейтенант Константин Смирнов из 1 ДКТЩ и старший военфельдшер Петр Пирогов.

Командирами отрядов назначили тоже лейтенантов-фрунзевцев: первого — Василия Портнова (в отряд вошли катера-тральщики: «КТ-17», «КТ-27», «КТ-37», «КТ-47» и «КТ-57»), второго — Виктора Старуна (в отряд вошли катера-тральщики: «КТ-67», «КТ-77», «КТ-87», «КТ-97» и «КТ-107»). Оба лейтенанта энергично взялись за дело.

Сравнительно быстро подобрали и командиров катеров. Ими стали главные старшины Василий Рахаев, Константин Мухортов, Василий Сорокин; старшины 1-й статьи Николай Уманцев, Валентин Раков, Михаил Величко, Григорий Давиденко, Виктор Егоров, Александр Березин, Василий Тимофеев. Все они моряки бывалые, довоенного призыва, одни служили на пограничных катерах, другие — на тральщиках в 1-м, кимаевском, дивизионе. Виктор Кузьмич ворчал:

— Грабишь ты меня, Борисыч, лучшие кадры отдаю. Да уж ладно, после войны сочтемся.

Старейший на Балтике первый, кимаевский, дивизион стал кузницей кадров для вновь формировавшихся подразделений. Из этого дивизиона получили мы и многих командиров отделений — рулевых-сигнальщиков, минеров, мотористов. Пришли к нам минеры и с других кораблей, а также с погибших тральщиков и катеров флота.

С кадрами вопрос был решен успешно и сравнительно быстро.

Повезло и с помещением. Нам отвели трехэтажный дворец на Каменном острове. До войны в нем жили студенты стоматологического института. В комнатах остались койки, столы, тумбочки. Словом, разместились с комфортом. И катера рядом.

Провели организационное партийное собрание. В большом промерзшем зале дворца собрались 17 коммунистов.

— Партпрослойка невелика, — сказал я Ефременко.

— Будем пополнять за счет лучших комсомольцев, — ответил он.

Избрали партбюро. Распределили обязанности. Возглавил партийную организацию старший лейтенант Михаил Васильевич Осетров.

На следующий день в том же холодном зале собрались комсомольцы. Их было 47, почти половина личного состава дивизиона (к концу войны комсомольцами станут 128 человек, а катера «КТ-37», «КТ-47», «КТ-57», «КТ-87» и «КТ-97» будут полностью комсомольскими). Открыв собрание, Осетров предоставил слово мне. Я рассказал о задачах нового дивизиона, призвал комсомольцев всегда быть в авангарде, служить примером для несоюзной молодежи. В заключение я сказал:

— Мы должны как можно быстрее сделать каждый катер-тральщик боевым, способным выполнять сложные и ответственные задачи как в составе трального расчета, так и самостоятельно. Вы, товарищи комсомольцы, уверен, станете зачинателями движения: «Каждому бойцу изучить две-три специальности».

Комсомольцы серьезно и обстоятельно обсуждали кандидатуры в состав бюро. Секретарем комсомольской организации стал радист «КТ-97» старшина 2-й статьи Константин Ромашков, а его заместителем — рулевой с «КТ-77» Иван Лозовский. Оба еще до войны работали с молодежью. Позже Ромашков ушел на курсы политсостава, и его заменил Лозовский.

Позже комсомольские группы были созданы в 1-м и 2-м отрядах, а с ростом рядов ВЛКСМ — на каждом катере-тральщике.

На следующий день после организационного комсомольского собрания на всех кораблях вышли боевые листки.

В новом, 7-м дивизионе катеров-тральщиков началась боевая и политическая подготовка.

Во дворце было страшно холодно, не горел свет, не работала канализация, да и голод мучил. А распорядок дня напряженный: нас поджимали сроки. Приходилось не только днем, но и ночью проводить тренировки, выходить с полной боевой выкладкой на лед Малой Невки. Учились вести круговую оборону, бороться с вражескими парашютистами, диверсантами, отражать нападение воздушных десантов. Занятия с личным составом велись и в учебных классах, которые мы оборудовали во дворце.

У минеров главное оружие — тралы. Их выносили на лед, и старший лейтенант Нечаев обучал боевые расчеты. Начинал он с теории.

— Приступив к постановке трала, не перепутай предохранительную чеку патрона с боевой. Если вместо предохранительной чеки вытянешь боевую, трал станет буксирующим и корабль, идущий за тралами, может подорваться на мине, — рассказывал он. — Привыкай чеки патрона определять на ощупь, тогда будешь действовать уверенно и во время ночного траления… Следи внимательно, чтобы тралы были установлены точно на заданное углубление, не наматывались в момент траления один на другой. Необходимо своевременно проверять, правильно ли наложена марка на оттяжках.

После теории Нечаев переходил к практическим занятиям, все показывал уже на трале, заставлял каждого минера проделывать одни и те же операции до тех пор, пока не убеждался — усвоили. Затем переходил к следующему этапу.

Нечаев мне нравился, он великолепно знал свое дело и любил его, добивался, чтобы каждый минер в любых условиях — днем, ночью, в непогоду — действовал уверенно, с полной отдачей сил.

Инженер-механик дивизиона К. Смирнов вместе с механиком отряда мичманом П. Павленко готовили аварийные партии, учили их бороться с пожарами, заделывать пробоины в корпусе, устранять повреждения электромеханической части, главных двигателей и вспомогательных механизмов, заменять гребные винты в море.

Связист лейтенант В. Татауров тренировал радистов и сигнальщиков.

Штурман лейтенант М. Смолов знакомил офицеров с изменениями в навигационной и минной обстановке на театре, учил командиров тральщиков кораблевождению. Отдельно с рулевыми изучал элементы навигации и лоции Балтийского моря.

Часто занятия приходилось прерывать, уходить в бомбоубежище — вражеские тяжелые снаряды летели в район Каменного острова.

Мы соседствовали с зенитным дивизионом противовоздушной обороны. Его батареи, установленные на Елагином и Каменном островах, прикрывали город от налетов вражеской авиации. Сбитые их метким огнем, немецкие самолеты, оставляя в небе шлейфы дыма, тонули в Финском заливе, в Неве. Фашистские летчики то и дело бомбили батареи, и бомбы падали поблизости от нашего дворца.

С зенитчиками у нас установилась тесная фронтовая дружба. Мы им уступили часть дворца. Вместе переносили тяготы блокадной зимы, голодной и холодной. Иногда вечерами собирались в ленинской каюте — довольно большом зале, — слушали лектора-международника И. Ф. Сорокина. Как он говорил! Мы поражались, откуда в этом ослабевшем от истощения человеке столько огня, энергии! Часто выступал наш медик — военфельдшер П. И. Пирогов. Он упорно рекомендовал пить хвойный настой, чтобы сохранить здоровье в это трудное блокадное время.

Петр Иванович Пирогов — потомок Николая Ивановича Пирогова, великого русского хирурга и анатома, героя первой обороны Севастополя — пришел к нам в самом начале формирования дивизиона с подорвавшегося на мине тральщика «БТЩ-210» («Гак»). Большую заботу о личном составе проявлял «наш доктор», как мы его называли. Внимательный, вежливый, добрый, он все свои силы отдавал устройству быта моряков, организации их питания, укреплению здоровья.

Перед размещением во дворце под руководством Петра Ивановича провели авральную приборку. По его рекомендации имущество каждого катера стали хранить в специальных кладовых, благо помещений было много. На камбуз завезли новое оборудование. Пирогов сам выбирал его на складах Ленинградского военно-морского порта. Для медицинского пункта и лазарета отвели лучшие комнаты, оснастили их необходимым инвентарем, инструментами, медикаментами.

Пирогов ввел в практику ежедневный медицинский осмотр всего личного состава. Из морского госпиталя он пригласил оперативную группу. Всем нам сделали прививки. Врач-стоматолог проверил состояние зубов, обнаружил у многих признаки цинги: сказалось отсутствие витаминов. Стали мы пить «блокадный бальзам» — хвойный настой, который получали на спиртоводочном заводе, расположенном на Калашниковской набережной, в обмен на хвою. Целебное сырье матросы заготовляли на Каменном острове и на саночках отвозили на завод. Настой в обязательном порядке все пили натощак. Не так-то легко было проглотить до тошноты горькую, со специфическим смолистым привкусом, вяжущую, сжимающую челюсти жидкость. Но цинга страшнее. И мы пили, морщась и отплевываясь. В дивизионе не было ни одного случая простуды или каких-либо заболеваний. Это, несомненно, заслуга «нашего доктора».

Влюбленный в свое дело, весельчак и балагур, интересный собеседник и рассказчик, Пирогов располагал к себе людей, вселял в них хорошее настроение.

Трудно нам было расстаться с этим обаятельным человеком: весной Пирогова перевели на более высокую должность. К нам же в дивизион прибыл военфельдшер Николай Нестерович Иванов, выпускник Кронштадтского военно-морского медицинского училища. Он был участником обороны Таллина и героического перехода кораблей из главной базы в Кронштадт, плавал на тихоходных тральщиках «ТЩ-68» и «ТЩ-67» 4-го дивизиона, которым командовал капитан-лейтенант Н. П. Везиров.

Итак, 7-й дивизион был укомплектован и готов к выполнению боевых заданий.

Давиденко и другие

Повезло новому дивизиону: отличные подобрались в нем люди. Командиры кораблей — молодец к молодцу, боевые, обстрелянные — почти все уже имели правительственные награды.

Один из кораблей возглавлял Григорий Давиденко, ставший вскоре Героем Советского Союза. Великая Отечественная война застала его на Ханко, где он командовал кораблем «ОВР-9». Этот корабль, действуя вместе с прославленным отрядом морской пехоты капитана В. М. Гранина, высаживал десантников и разведчиков на многочисленные острова.

Давиденко обладал удивительной смекалкой, находил выход, казалось бы, из безвыходного положения. «ОВР-9», которым он командовал, успешно выполнял сложнейшие задания.

Однажды потребовалось проложить в воде кабель. На корабль установили самодельную лебедку с катушкой. Давиденко встал к штурвалу. Предстояло пройти около 800 метров и на ходу прокладывать в воде линию. Противник заметил «ОВР-9» и с соседних островов открыл артиллерийский и минометный огонь. Простреливался каждый метр этого короткого пути. Давиденко маневрировал, уклонялся от снарядов и мин, и корабль дошел до цели, высадил связистов и той же ночью вернулся в базу.

Или вот такой случай. Разведчики донесли: «Бот с десантниками, боезапасом и продовольствием прячется у острова Стуркольм». Давиденко решил увести этот бот. Доложил Гранину, тот одобрил.

Вышли ночью. У острова приглушили моторы. Дождались, когда вражеские моряки сошли на берег, и тихо-тихо подвели «ОВР-9» к боту, взяли его на буксир — и поминай как звали. Все произошло мгновенно, противник даже не успел открыть огонь.

Как-то осенью катер Давиденко доставил наших десантников на остров Марголанд. Они сошли на берег, разгромили вражеский гарнизон, взяли в плен шесть солдат, двух моряков. От пленных узнали расположение гарнизонов и огневых точек на других мелких островах. Это очень помогло Гранину.

Все плотнее сжималось кольцо блокады вокруг Ханко — красного Гангута. Защитники его зарылись в землю. Теперь катера действовали только ночью, а днем отстаивались в укрытиях между скал. Давиденко стал ходить на «свободную охоту». Нашел хорошо замаскированную позицию на переднем крае и за несколько дней отправил на тот свет 17 фашистов.

В конце сентября началась эвакуация гарнизона Ханко. «ОВР-9» собирал с многочисленных островов наших людей… За это время катер настолько износился, что его пришлось взорвать. Стал Давиденко командовать другим катером — «ОВР-10». Ханко он покидал последним. Во время перехода на сильной волне выбило сальник правого дейдвуда, заглох мотор. Завели с трудом. Но на подходе к Гогланду кончился бензин, и катер понесло на противолодочные сети. Выручил морской охотник-204: снял экипаж. На катере остался только Давиденко, чтобы уничтожить секретные документы. Зашел в кают-компанию, и вдруг — взрыв. Успел выскочить на палубу.

«Двести четвертый» доставил командира «ОВР-10» и весь его экипаж на Гогланд. Некоторое время Давиденко воевал здесь морским пехотинцем, потом на канлодке «Кама» перешел на Лавенсари, а в декабре на ледоколе «Ермак» — в Кронштадт. Здесь его назначили на «ТЩ-39» командиром отделения рулевых-сигнальщиков.

Летом «ТЩ-39» тралил фарватеры между Кронштадтом и островными базами, конвоировал корабли и транспорты. Ночью 2 августа тральщик вел на буксире баржу с аэросанями, машинами и шлюпками. Штормило. Давиденко стоял у штурвала. Шли со скоростью 3–4 узла за тралами дивизиона Виктора Кимаева. Уже показались еле заметные огни маяка Шепелев. Вдруг раздался оглушительный грохот. Под кораблем взорвалась мина: он вышел на минное поле. Еще взрыв. Многих моряков выбросило за борт, на тральщике заклинило машины. Давиденко чем-то ударило, оглушило, и он потерял сознание. Когда очнулся, услышал крики. Осмотрелся. Командир корабля лейтенант Соколов лежал без признаков жизни, нигде не было видно комиссара лейтенанта Александра Жигало. Корабль тонул с большим дифферентом на нос, а за кормой у него на буксире была баржа. Давиденко схватил топор, висевший на пожарной стенке, и перерубил трос. Затем стал бросать за борт капковые жилеты. На палубе без сознания лежал сигнальщик краснофлотец Щедров. Давиденко накинул на него спасательный круг, и они вместе выбросились в море. Их обоих подобрал морской охотник боевого охранения.

Старшину 1-й статьи Григория Давиденко назначили командиром «КТ-97». Экипаж у него подобрался отличный: рулевые Александр Березин и Василий Крюков, пулеметчик Александр Еременко, радисты Константин Ромашков и Дмитрий Толстопятов, мотористы Валерий Безруков и Виктор Островский, минер Александр Герасимов.

Мне запомнилось деловое выступление старшего краснофлотца Герасимова на организационном комсомольском собрании дивизиона. Пришел он к нам из госпиталя, где лечился после тяжелого ранения. Побеседовал я с ним, познакомился с боевой биографией. Флотскую службу Герасимов начал в 1940 году. После окончания электро-минной школы имени И. Д. Сладкова в Кронштадте он был направлен на минный заградитель «Марти». Его закрепили за верхней палубой, где готовились к постановке учебные мины. На «Марти» Герасимов и встретил войну.

Тяжелые испытания выпали на долю экипажа «Марти» во время Таллинского перехода.

— Нас дважды торпедировали, — рассказывал мне Герасимов. — Когда я увидел буруны от торпеды, то почувствовал, как на голове поднимаются волосы. Ведь у нас на всех трех палубах — мины. А вдруг вражеская торпеда ударит в борт, и тогда… Но наш командир капитан 1 ранга Н. И. Мещерский, моряк высокого класса, вывел корабль из-под неминуемого удара…

Воевал Герасимов и на суше — в морской пехоте, в отдельном истребительно-противотанковом дивизионе на невском плацдарме в районе Ивановских порогов. Был ранен, но с передовой не ушел.

— Там, где сражались морские пехотинцы, фашисты не решались идти на прорыв, — говорил Герасимов как о само собой разумеющемся. — Моряки стояли насмерть! Многие мои товарищи погибли натом огненном плацдарме, отстаивая дорогой нашему сердцу Ленинград.

19 марта 1942 года Герасимова ранило во второй раз, во время разгрузки машины с боеприпасами. Снаряд разорвался, когда он нес в траншею последний ящик. От машины, доставившей боезапас, ничего не осталось. Товарищ, с которым он разгружал машину, и шофер погибли.

Александр Герасимов попал в госпиталь, расположенный на 14-й линии Васильевского острова, в здании средней школы. Полгода лечился. После выздоровления получил назначение в наш 7-й дивизион и стал минером на «КТ-97». Вскоре он окончил специальные курсы и вернулся уже в звании старшины 2-й статьи на должность командира отделения минеров и заместителя Давиденко. Герасимов отлично знал минное дело, был очень общительным, энергичным человеком. Он бессменно редактировал боевой листок.

Воевали в нашем дивизионе и маленькие моряки-юнги, ставшие любимцами экипажей катеров-тральщиков. Все мы относились к ним с большой любовью, вниманием, оберегали в трудные минуты боя. Большинство из этих ребят потеряли родителей, испытали весь ужас вражеских бомбежек и артиллерийских обстрелов, голод блокадного Ленинграда.

На «КТ-97» был зачислен Витя Стоиков. В 1942 году он добровольцем ушел на военную службу. Попал в Ленинград, в Балтийский флотский экипаж, а оттуда — в Кронштадт, в объединенную школу учебного отряда. Выучился на рулевого-сигнальщика и прибыл к нам. Весь экипаж «девяносто седьмого» заботился о молодом моряке. В походе Давиденко знакомил юнгу с навигационной обстановкой, приметными береговыми и морскими ориентирами, а на стоянках и в базе обучал морской практике.

Юнга Стоиков стал храбрым, умелым моряком. Забегая вперед, скажу, что после войны он служил сверхсрочно, окончил специальные курсы, стал командиром морского охотника. Сейчас Стоиков живет в родном городке Родники Ивановской области, работает председателем комитета ДОСААФ меланжевого комбината «Большевик». «Как видите, Федор Борисович, — писал мне Стоиков, — до сих пор я не порываю связи с Вооруженными Силами».

Вскоре появился в дивизионе и юнга Юра Богданов. Он ленинградец. Пошел на флот тоже добровольцем. В Кронштадте выучился на рулевого-сигнальщика. Привел его в дивизион командир «КТ-47» главный старшина Александр Назаренко.

— Товарищ комдив, назначьте юнгу Богданова ко мне на катер, нам нужен сигнальщик, да и рулевой не будет лишним, — попросил Назаренко. — Даю слово, сделаю из него отличного моряка!

Беседую с Юрой. Ему 15 лет. Отец его еще в первую мировую войну строил самолеты «Илья Муромец», умер от истощения во время блокады Ленинграда прямо у своего станка. Разрешаю взять Юру на корабль.

Крепко привязался Юра к командиру — куда Назаренко, туда и он. Молодого моряка опекал весь экипаж, но особой заботой окружили его комсомольцы — Саша Хлудов, Дима Домащенко, Сережа Ситанов и Иван Трибелустов.

Из школы рулевых-сигнальщиков пришел и юнга Володя Чернявин. Его назначили на «КТ-27» к старшине 1-й статьи Александру Рубану.

Юнга Женя Крылов появился в дивизионе позднее других. Отец Жени полковник-артиллерист погиб в первые дни войны на Западном фронте, и мать осталась с двумя детьми. Вскоре Женя ушел к морякам. Его назначили учеником моториста на новый катер с заводским номером «205», которым командовал А. М. Мухин.

Командир «КТ-87» главный старшина Константин Мухортов усыновил Толю Орлова. Мальчик стал пулеметчиком. В соревнованиях по разборке и сборке винтовки и автомата он оставлял позади всех своих взрослых товарищей.

В свою флотскую семью мы приняли и Володю Осипова. Взяли его на «КТ-17» с портового буксира, на котором мальчика приютили после первой блокадной зимы. В июне 1941 года отец Володи ушел на фронт и вскоре погиб. На руках у матери остались пятнадцатилетний Юра и чуть помоложе Володя.

— Как пережили мы эту зиму, голодные, под бомбежками и обстрелами, сам не пойму, — вспоминал Володя. — Мы с братом еще были на ногах, а мать уже не вставала с кровати.

Сосед по лестничной площадке, опухший от голода, очень переживал за детей. Он и посоветовал им пойти на судостроительный завод, дал адрес и письмо к знакомому.

— Проситесь на любое место, получите рабочие карточки, иначе помрете, — сказал он.

Братьев отправили на вспомогательные суда в Кронштадт. Володя стал учеником на портовом буксире. Юру взял командир сторожевого катера «ЗК-40» лейтенант Н. М. Ермаков.

Неподалеку от буксира швартовался катерный тральщик «КТ-17». Первым Володю заметил старшина 2-й статьи Михаил Курочкин. Поговорил с мальчиком, позвал в гости, показал катер. Привязались они друг к Другу.

— Просись, Володя, к нам, на «семнадцатый», — посоветовал Курочкин.

Командир «КТ-17» старшина 1-й статьи Виктор Егоров тоже обратил внимание на шустрого мальчугана и был не прочь взять его. Курочкин уже обучал Володю сигнальному делу. Знакомого портного в Кронштадте Михаил попросил сшить для своего юного друга морскую форму. В новой одежде Володя Осипов и явился ко мне. Очень за него просили и Егоров и Курочкин, и я решил принять мальчика на «семнадцатый».

Сыном нашего дивизиона стал и Илья Тишлер. Его определили на «КТ-67» к старшине 1-й статьи Николаю Уманцеву.

В суровые годы войны тысячи мальчишек вместе со взрослыми защищали Родину. В армейских подразделениях, партизанских отрядах их ласково называли сынами полков. Очень много маленьких моряков было и на кораблях. И всюду о них заботились, по-отечески оберегали, старались не брать в опасные боевые походы, хотя не всегда это удавалось: юнги занимали штатные должности.

Меня часто спрашивают: «Почему в дивизионе большинство маленьких моряков были рулевыми-сигнальщиками?» Ответ простой. Мальчикам легко давалась «флажная азбука». Уметь держать катер на курсе, следить за компасом тоже не сложно, а главное — юнга всегда на глазах. В опасные моменты боя, когда юному рулевому становилось трудно маневрировать, на помощь приходил командир: его рука ложилась на штурвал, он одновременно управлял кораблем и опекал мальчика.

Маленькие моряки находили на боевых кораблях потерянную семью, матросы, старшины и офицеры заменяли им родителей. Заботились о юнгах и наши шефы — работницы фабрики «Красное знамя».

Наши шефы

В понедельник 18 января 1943 года после семидневных боев войска Ленинградского и Волховского фронтов при содействии артиллерии Краснознаменного Балтийского флота прорвали блокаду Ленинграда. Два фронта соединились на линии рабочих поселков № 1 и 5. Все мы безмерно радовались, хотя и понимали, что отвоевана лишь узкая полоса земли и до окончательного снятия блокады еще далеко.

В полдень 18 января провели митинг. После выступления заместителя по политчасти капитан-лейтенанта В. С. Ефременко слово попросил главный старшина Константин Мухортов.

— Семнадцать месяцев мы ждали этого дня, — волнуясь говорил он. — Победа братьев по оружию — это и наша победа! Обязуемся ремонтировать катера быстрее и лучше, чтобы начать летнюю боевую кампанию в полной готовности. Уверен — личный состав поддержит меня.

На митинге я сообщил, что Государственный Комитет Обороны принял постановление о строительстве железнодорожной линии Полены (Жихарево) — Шлиссельбург. В скором времени наш Ленинград с Большой землей должна была связать стальная магистраль.

В эти дни и у нас произошло важное событие: начала действовать автономная котельная. В помещениях загорелись электрические лампочки, стало светло, тепло, даже горячая вода появилась. А как это важно было в холодное блокадное время!

— Хорошо живете! — сказал вошедший ко мне в каюту Кимаев.

У Виктора Кузьмича большое горе — от голода умер отец. И он отвез его на Пискаревское кладбище. Сильно истощены жена Аня, дочери — а их у него три, — не встает с постели мать. Одним словом — тяжело.

Кимаев спросил и меня о семье, потом стали говорить о делах.

— Успеешь к весне подготовить дивизион? — задал вопрос Виктор Кузьмич.

Я ответил, что сделаем все возможное и, как только Нева и Морской канал освободятся ото льда, выйдем на траление.

Кимаев осмотрел наш дворец, побеседовал с краснофлотцами, старшинами, офицерами и, кажется, остался доволен.

После пуска котельной мы и впрямь зажили хорошо. Политотдел бригады выделил нам проектор, и теперь мы смотрели кинофильмы. Начали с «Чапаева». Показали его несколько раз, а моряки и зенитчики все просили: «Еще, еще…» Бессмертная кинолента! Будто живой Василий Иванович Чапаев звал моряков Балтики в бой за Родину.

Когда зажигался свет, у многих на глазах блестели слезы. Как-то после сеанса ко мне обратились секретарь комсомольской организации дивизиона старшина 2-й статьи Ромашков и его заместитель старшина 2-й статьи Лозовский:

— Комсомольцы просят разрешить приглашать на просмотры кинокартин работниц «Красного знамени».

«А почему бы и нет, — подумал я. — Их общежитие по соседству, фабрика — наш шеф, надо крепить дружбу».

Шефство это возникло по инициативе комсомольцев. Именно секретари комсомольских организаций: нашей — Константин Ромашков и трикотажного цеха — Нина Лебедева предложили план совместной массово-политической работы. Мне, замполиту Ефременко и секретарю партбюро Осетрову план понравился. Так и началась наша дружба.

Теперь по вечерам ленинская каюта заполнялась зрителями до отказа.

«Красное знамя» — гигант трикотажной промышленности Ленинграда. Перед войной здесь работало 16 тысяч человек, среди них — около шести тысяч ударников и стахановцев, более тысячи коммунистов и около полутора тысяч членов ВЛКСМ.

С первых же дней войны фабрика переключилась на производство военной продукции. Механический цех стал выпускать 76-миллиметровые снаряды и мины.

Исхудавшие, с посеревшими лицами работницы трудились самоотверженно, выпускали продукцию высокого качества. Многие и после смены ночами шили для воинов армии и флота маскхалаты, теплое белье, кисеты, носовые платки.

Мы поддерживали тесный контакт с партийным комитетом фабрики, работницами, не раз бывали в цехах. В партийном комитете нам показали кипы заявлений о приеме в ряды Коммунистической партии.

«Я готова делать все, что будет в моих силах, чтобы помочь родной Красной Армии как можно быстрее разгромить фашистов», — писала трикотажница А. Г. Окунева.

«Дело партии, дело советских людей — мое дело, и я готова пойти туда, куда пошлет меня партия, туда, где я буду полезнее ей», — писала в своем заявлении начальник чулочного цеха О. А. Павлова.

— Большую помощь приносит шефство, — сказал Ефременко после очередного посещения фабрики. — Не может моряк плохо нести службу, когда видит, как самоотверженно трудятся работницы.

Очень скоро все мы почувствовали правоту слов заместителя по политчасти. Шефство стало взаимным, деловым…

От вражеских артиллерийских обстрелов и бомбежек серьезно пострадали новые помещения фабрики, ТЭЦ и электростанция. В цехах трудились при свете фитиля на парафине. Мы решили помочь краснознаменцам восстановить ТЭЦ. Создали две бригады. Одну из них возглавил механик отряда мичман П. Г. Павленко. В нее вошли мотористы М. В. Курочкин, В. Г. Сыромятников, Б. Л. Масленников, Н. А. Гаевский, П. И. Воробьев, А. И. Котенев. Вторую бригаду возглавил Виктор Старун. Он подобрал моряков, владеющих плотницким мастерством. В состав бригады вошли В. Ф. Тимофеев, А. С. Самошко, И. А. Трибелустов, В. М. Ульяшин, В. Е. Егоров, В. Д. Рахаев и И. Я. Лозовский. Вместе со специалистами фабрики эти бригады восстановили ТЭЦ и механический цех, который снова стал выпускать снаряды и мины.

В знак благодарности работницы преподнесли всему личному составу дивизиона красивые матросские тельняшки, изготовленные во внеурочное время. Мы гордились этим подарком и очень берегли тельняшки.

Несколько вечеров трикотажницы посвятили оборудованию нашего жилища на Каменном острове, создали почти домашний уют: на тумбочках появились вышитые салфетки, в умывальнике — полотенца с яркой каймой. В ленинской каюте вывесили плакаты и лозунги, написанные художниками фабрики и нашими оформителями. Особую заботу девушки проявляли о юнгах.

В Международный женский день 8 марта большая группа отличников учебы присутствовала на общефабричном праздничном вечере. После краткой официальной части начался концерт. В промерзшем зале все сидели в верхней одежде, дули на озябшие руки. А на душе было тепло, и аплодисменты согревали. Зрители и артисты радовались, что праздничный вечер не нарушили ни артобстрел, ни бомбежка. В Ленинграде такое затишье случалось редко.

Шефы нас всегда принимали, как родных. От встреч поднималось настроение и у моряков, и у тружениц «Красного знамени».

— Мой муж тоже балтиец, награжден медалью Нахимова, — поделилась с нами стахановка Мария Черноморец, на станке которой вырабатывалась «полосатка» — ткань для флотских тельняшек. — Я знаю, как любят моряки свой корабль, свою форму — бескозырку, бушлат, тельняшку.

— И мой муж балтиец, — сказала швея Паня Румянцева, — плавает на эсминце. Награжден орденом Красной Звезды. Петя часто говорил мне, что наши тельняшки согревают морскую душу. Я горжусь, что шью их.

…Вечерами, после утомительного дня, во дворце-казарме вдруг кто-то запевал. Песню подхватывали, и лилась она плавно, задушевно. Приносили гармонь, гитару. А где музыка, там и флотское «яблочко», и уж конечно в исполнении Вани Акулова, лихого танцора.

— Как командир посмотрит, если наши «артисты» выступят на «Красном знамени?» — спросил как-то Ефременко.

Я, конечно, поддержал эту идею. Ромашков был в восторге.

Подобрали людей, составили программу вечера. Провели репетицию. Вечер прошел очень хорошо. Стихи Алексея Лебедева — моряка-подводника, погибшего в первые дни войны, — читал Саша Плавник:

Русские романсы пел и сам себе аккомпанировал на аккордеоне сибиряк Виктор Старун. Вокальную группу создал моторист Иван Кузенков. Он хорошо играл на «хромке». Ребята исполняли морские песни.

Матросская самодеятельность понравилась. Каждое выступление требовали повторить.

И шефы в долгу не остались. Нашлись и у них таланты. Теперь выступали вместе: то в фабричном общежитии, то у нас во дворце. Эти вечера вселяли бодрость в людей, на время они забывали о холоде и голоде.

Матросская художественная самодеятельность 7-го дивизиона считалась лучшей в соединении. Матроса Ивана Акулова перевели в ансамбль песни и пляски Краснознаменного Балтийского флота.

После войны Акулов работал балетмейстером. Сейчас он на пенсии, но не расстается с любимым делом, является внештатным методистом Дома народного творчества в Ленинграде.

Были у нас и свои пропагандисты и агитаторы. Самые лучшие из них: Константин Ромашков, Виктор Старун, Иван Лозовский, Константин Мухортов. Они проводили в цехах фабрики беседы, читали сводки Совинформбюро, рассказывали о положении на фронтах и в тылу.

Политическое управление КБФ одобрило нашу шефскую работу и рекомендовало другим подразделениям использовать опыт 7-го дивизиона.

На кронштадтских фарватерах

С каждым днем приближалась весна, становилось теплее. Мы все чаще поглядывали в сторону Кронштадта, куда дивизион вскоре должен был перебазироваться. К этому экипажи катеров-тральщиков готовились в течение всей зимы.

Флагманские специалисты проверочными занятиями остались довольны: поставили высокие баллы — «хорошо» и «отлично». Личный состав освоил инструкции, повысил специальные знания и знания в области морской практики. Старшины Уманцев, Мухортов, Давиденко, Егоров, Плавник, Тимофеев, матросы Широкорад, Ермаков, Курмышев, Некипелов, Ромашков, Курочкин, Толстопятов, Батанов, Пеньков, Зиновьев кроме основной овладели еще двумя-тремя специальностями.

Возмужал наш дивизион: заметно повзрослела молодежь, подросли, окрепли юнги. Весь личный состав его трудился много, старательно, с подъемом.

Существенно помогло шефство. Между моряками и работницами фабрики установилось негласное соревнование. Если кто-то отставал, Ромашков прикреплял к нему передовика. Так было, например, с молодым минером Равгатом Хамзиным. Учился Равгат старательно, но плохо знал русский язык, и это очень мешало ему. О море он мечтал с детства. Однако на флот попал не сразу. Год служил в армии, но все-таки настоял, чтобы его перевели на Балтику. Назначили Равгата на «КТ-57» старшины 1-й статьи Александра Плавника.

— Хамзин пополнил интернациональный экипаж, — говорил командир. — У нас служат русский Иван Кузенков, украинец Иван Никора, чуваш Николай Васильев, мордвин Зернов, я — еврей. Теперь прибавился татарин Равгат Хамзин.

Катер Плавника не был исключением, таких многонациональных экипажей в дивизионе было большинство. И всюду царил дух дружбы и товарищества. Что касается катера Плавника, то вскоре он стал одним из передовых.

Комсомолец Хамзин кроме специальности минера изучил сигнальное дело, свободно заменял рулевого, пулеметчика…

— Хамзин стал лучшим специалистом в дивизионе. Поручи ему любую работу, выполнит с душой, — говорил о Равгате Костя Ромашков.

К середине апреля закончили судоремонт. Объем небольшой — катера новые, подкрашивали только корпуса, пострадавшие в десантной операции под Невской Дубровкой. «Косметику» наводили под руководством инженер-механика Константина Смирнова.

В воскресенье 25 апреля ярко светило солнце, сгоняя остатки снега. Мирно журча, в Малую Невку стекали ручейки. Катера сняли с кильблоков, спустили на воду. Легкий ветерок заколыхал поднятые военно-морские флаги и вымпелы. Личный состав из дворца переселился на катера. Получили здесь постоянную «прописку» и офицеры штаба дивизиона.

Брейд-вымпел командира дивизиона я поднял на «КТ-107» старшины 1-й статьи Валентина Ракова. Моряк он отличный, из рулевых-сигнальщиков первого дивизиона. «Таким командиром останешься доволен, — сказал мне Кимаев, — человек он требовательный и справедливый». Не было такой специальности на корабле, которую бы не освоил Раков. Здоровяк, физкультурник, футболист, он сумел заинтересовать спортом личный состав не только своего корабля, но и всего дивизиона. Матросы любили Ракова за спокойный, веселый характер, разумную требовательность и справедливость.

«КТ-107» — флагманский корабль, он всегда будет впереди, с него я буду управлять дивизионом на боевом тралении, в эскорте, проводке за тралами боевых кораблей, при высадке десанта. А на тралении главное — следить, чтобы не было пропусков в тральной полосе, которую на каждом галсе захватывает тралами весь дивизион. В протраленной полосе не должно остаться мин, ей надлежит быть чистой и безопасной для плавания боевых кораблей и транспортов. Вместе со мной на «КТ-107» — штурман лейтенант Михаил Смолов.

На «КТ-97» Григория Давиденко — запасной КП. На этом катере и я часто буду выходить в море. Заместитель по политчасти капитан-лейтенант Владимир Ефременко и дивизионный связист лейтенант Василий Татауров «прописаны» на «КТ-87», инженер-механик старший техник-лейтенант Константин Смирнов — на «КТ-77», секретарь партийной организации Михаил Осетров — на «КТ-67», «наш доктор» старший лейтенант медицинской службы Николай Иванов — на «КТ-47», артиллерист-минер дивизиона старший лейтенант Алексей Нечаев — на «КТ-17».

Впрочем, все мы, офицеры управления дивизиона, исходя из конкретной обстановки, могли находиться на любом катере-тральщике…

Все готово к выходу в море. День выдался солнечным, теплым. На палубах выстроились экипажи. Начался митинг. На нем выступил командир 1-й бригады траления капитан 1 ранга Ф. Л. Юрковский. Он пожелал дивизиону успехов в боевых делах. Выступили также командиры кораблей — Мухортов, Давиденко, Уманцев, Раков.

— К боевому тралению готовы, — заявили они все, как один.

Закрывая митинг, я от имени всего личного состава 7-го дивизиона заверил, что мы с честью выполним свой долг перед Родиной, не пожалеем своих сил и даже жизни, чтобы приблизить час желанной победы…

К концу дня я собрал командный состав и объявил порядок перехода.

Командиры еще и еще раз отрабатывали отход катеров от пирса и подход к необорудованному берегу. Ленинградцы останавливались на набережной, долго смотрели на блестевшие свежей краской корабли, на молодых матросов. Были там и наши шефы — работницы «Красного знамени».

— Бейте ненавистных врагов, скорее отгоните их от стен родного Ленинграда! — напутствовали они нас.

— Возвращайтесь с победой!..

Распрощались мы и с нашими соседями-зенитчиками. Передали им символические ключи от дворца на Каменном острове.

22.00. Сыграли боевую тревогу. На середину Малой Невки вывел катера-тральщики 2-го отряда лейтенант Виктор Старун. В кильватер к нему пристроился 1-й отряд лейтенанта Василия Портнова.

Первый боевой поход 7 ДКТЩ начался. Вышли в Неву, впереди — Морской канал. Справа и слева видны разрушенные фашистами здания, приткнувшись к берегу, стоят полузатонувшие суда с разорванными бортами и разбитыми надстройками. Вошли в Морской канал. По его бровке — окопы, чуть поодаль — позиции зенитных и противотанковых орудий. Выйдя из Морского канала, легли на Большие Кронштадтские створы и пошли по Большому корабельному фарватеру. Слева в ночной мгле просматривался берег, разрушенные здания завода «Пишмаш». Осенью сорок первого гитлеровцы подошли к нему почти вплотную. Теперь враг держал Морской канал и Большой корабельный фарватер на прицеле своих орудий и открывал бешеный огонь по каждому суденышку. Путь от Ленинграда до Кронштадта считался опасным, поэтому корабли ходили здесь только ночью.

Приказываю сигнальщику передать по линии: «Не нарушать дистанции. Строго соблюдать светомаскировку».

Вдруг сигнальщик доложил:

— Слева шестьдесят градусов — вспышка огня.

Вспышки все учащались. «Вот и началось», — подумал я, и тут же справа в воде глухо разорвался снаряд. За ним другой, третий — и пошло… Над нами, чуть левее, в небе повисли шесть светящих авиабомб (САБ). Вокруг стало светло как днем. Артиллерийская канонада усилилась. Не удалось проскочить незамеченными.

Со мной на «КТ-107» кроме штурмана идет артиллерист-минер дивизиона старший лейтенант А. В. Нечаев. Слышу его голос: он объясняет краснофлотцам трального расчета, как определять место падения снаряда, а пулеметчику — как пользоваться ночным оптическим прицелом на пулемете ДШК для поражения вражеских целей.

Снаряды рвутся с перелетом и недолетом. Приказываю штурману лечь на артиллерийский зигзаг. Тут же сигнал по линии: «Идти артиллерийским зигзагом». Это — чтобы избежать поражения от вражеских снарядов. Подошли на траверз Стрельна — Петергоф, откуда била фашистская артиллерия. Здесь расстояние до берега 4–5 миль. Вражеские снаряды начали рваться совсем близко, между катерами. Опасность попадания усилилась. С катеров докладывали: «КТ-47» получил попадание осколков, на «КТ-87» пробило иллюминатор левого борта, на «КТ-27» осколком разбило стекла боевой рубки.

Снова доклад сигнальщика:

— Справа тридцать градусов — огонь из Кронштадта.

Мощная корабельная и береговая артиллерия открыла беглый огонь по стационарным вражеским батареям, расположенным в Стрельне и Петергофе.

Эта дуэль длилась недолго. За несколько минут кронштадтская артиллерия заставила замолчать фашистские батареи. Стрельба прекратилась. Так мы приняли боевое крещение.

Приказываю сигнальщику передать по линии фонарем «ратьера» единицу: «Идти строем кильватера». Впереди показались очертания берегов Кронштадта, а немного левее — Ораниенбаума.

Там находился знаменитый ораниенбаумский плацдарм, или, как его называли, пятачок. Сам город с его окрестностями прочно удерживала в своих руках небольшая армейская группировка совместно с бойцами морской пехоты и при неустанной поддержке мощной дальнобойной артиллерии Кронштадта и фортов Красная Горка и Серая Лошадь.

А вот еще сюрприз: примерно на пятисотметровой высоте загорелась САБ. К нашему счастью, небо заволокли облака, и вражеские наблюдатели на берегу нас не заметили.

Как и предусмотрено планом, на кораблях проходили боевые учения. Пулеметчики тренировались в ночной наводке, используя для этого висевшую в воздухе САБ, минеры готовили к постановке тралы, аварийные команды ликвидировали «пожары», устраняли «боевые повреждения» электромеханических боевых частей. Все в движении, в работе. Занятиями в этой сложной боевой обстановке руководили офицеры — специалисты штаба дивизиона.

— Прямо по курсу темный предмет, — раздался голос сигнальщика.

Командир «КТ-107» Раков приказывает:

— Право руля! — И затемненным сигнальным фонарем высвечивает по линии букву «П», что означает отвернуть вправо, и подтверждает приказ по мегафону.

Темный предмет оказался плавающей бочкой. Но в военное время ничто не должно ускользнуть от зорких глаз сигнальщика: о любом замеченном предмете он обязан доложить командиру…

Еще до рассвета мы прибыли в Кронштадт и заняли отведенное по дислокации место в Итальянском пруду. Место не оборудовано, швартовались «по способности», кто за что зацепится. Сходили на высокую стенку канала по узким, длинным и шатким сходням или штормтрапам.

Отдыхать не пришлось. Подняла всех на ноги начавшаяся артиллерийская дуэль вражеской артиллерии, наших береговых батарей и главных калибров кораблей. Стояли мы недалеко от здания штаба флота и видели, как на его главной мачте взвился и затрепетал флаг «И» (иже), означавший: «Объявлена боевая тревога».

Дуэль продолжалась долго. Вражеские снаряды рвались по всему Кронштадту, и особенно часто в гаванях, близ штаба флота, Петровского парка и Морского завода. Около наших катеров беспрерывно со зловещим свистом пролетали и падали осколки.

Мы считали, что уже на следующий день выйдем в море, начнем тралить и уничтожать вражеские мины. К этому экипажи готовились в течение всей зимы. Тралы — наше основное оружие, да и минная обстановка в Финском заливе оставалась сложной, опасной для плавания.

Еще ранней весной гитлеровцы начали создавать мощный противолодочный рубеж. Между островами Нарген и Порккала поставили тяжелые двойные противолодочные сети протяженностью 30 миль и глубиной 60 метров. Это заграждение противник укрепил, на разных глубинах выбросил 9834 мины и 11244 минных защитника. Усилил он также гогландскую позицию. Не оставлял в покое и морские подступы к Кронштадту. Начиная с 18 апреля гитлеровцы неоднократно прорывались в район Шепелев, Толбухин и на Сескарском плесе ставили неконтактные мины. Наши морские дозоры давали отпор фашистам. Но часто враг достигал цели. К счастью, многие мины оказывались выброшенными в стороне от действующих фарватеров.

Трудно бороться с неконтактными минами. А их было много. Только за два дня — 21 и 22 апреля — в районе Кронштадта фашисты спустили с самолетов 112 мин, 81 из них взорвалась при падении.

Вместо траления нашему дивизиону приказали вести противоминное наблюдение на фарватерах вокруг острова. Придали еще несколько катеров и двадцать две шлюпки (в каждой по два матроса-наблюдателя) с набором вех для обозначения мест, где упали мины, и шлюпочными компасами.

С работниками оперативного отделения штаба ОВРа мы разработали систему противоминного наблюдения. На морские карты нанесли координаты постов противоминного наблюдения (ПМН). Теперь главное — не прозевать, своевременно засечь момент сбрасывания мин, точно определить места их падения, обвеховать.

— А как же траление? — спрашивали командиры катеров.

— Придется повременить, — отвечал я.

Экипажи катеров осваивали новую специальность. В течение двух дней нам удалось зафиксировать 17 сброшенных неконтактных мин. Две подняли водолазы, остальные вытралили магнитными тралами.

На «КТ-57» впервые наблюдателем стоял матрос Равгат Хамзин. Он зорко следил за ночным небом и заметил, как немецкий самолет сбросил на парашюте мину. Как только парашют раскрылся, Хамзин крикнул:

— Вижу падающую мину!

В тот же миг она плюхнулась в воду у самого борта. Командир катера Александр Плавник тут же приказал обвеховать место ее падения. Отпорным крюком матросы подцепили парашют и вытащили его на палубу. Подобные трофеи выловили и другие катера и шлюпки.

Командир «КТ-107» Валентин Раков доложил:

— Впередсмотрящий заметил буек. Он то появится, то исчезнет под волнами.

Я приказал расстрелять буек из пулемета. После первой же очереди последовал взрыв: «буек» был начинен взрывчаткой.

А через три дня, когда «КТ-107» возвращался с дозора, по пеленгу 30° сигнальщик увидел плавающий предмет. Это была мина. Из-за непрерывно набегавших волн расстрелять ее не удавалось. К мине подошли на шлюпке минеры Василий Пеньков и Петр Иванов. Пеньков закрепил за рым подрывной патрон, поджег запал… Взрыв произошел, когда минеры вернулись на катер и тот был уже на безопасном расстоянии.

Все парашютные мины обнаружить не удалось. А мина, не обозначенная вехой, грозила несчастьем: она могла взорваться под днищем проходящего корабля. Такое несчастье и произошло с подводной лодкой «Щ-323», о которой я рассказывал. После ремонта она возвращалась из Ленинграда в Кронштадт и на переходе ночью 30 апреля подорвалась на магнитной мине в Морском канале. «Щука», форсируя минные заграждения, совершала дерзкие рейды на коммуникациях противника, потопила несколько вражеских транспортов, а сама погибла у порога родного дома. Погиб героический экипаж вместе с командиром и комиссаром. Мы тяжело переживали случившееся.

Командование потребовало повысить бдительность дозорной службы. Катера-тральщики подходили совсем близко к берегам, занятым противником, маневрировали, уклонялись от артиллерийских снарядов, но квадраты свои не покидали, старались не оставить ни одной необвехованной мины.

Наблюдатель «КТ-57» высоко в небе увидел наш Ла-5. Как потом выяснилось, самолет возвращался с боевого задания на аэродром Лисьего Носа с пустыми баками. Шел с выключенными моторами. До аэродрома не дотянул — врезался в воду. Дозорный катер быстро подошел к месту катастрофы, указанному наблюдателем «КТ-57». Летчика спасли, а самолет обвеховали. На следующий день мы захватили Ла-5 тралами и прибуксовали на мелкое место. Там его и подняли.

После спасения самолета меня вызвал командир бригады капитан 1 ранга Юрковский и поручил разыскать в проходе между Кронштадтом и Кроншлотом затонувший в 1942 году катер-дымзавесчик. На поиски я выделил катера Давиденко, Уманцева и Мухортова. Трехдневное траление увенчалось успехом: дымзавесчик, пролежавший на дне более года, обнаружили. Его подняли и вернули в строй.

Борьба с минами продолжалась, но не тралами, а глубинными бомбами. Магнитных тральщиков не хватало, приходилось и нам осваивать новое, опасное ремесло.

Взрыв глубинной бомбы вызывает детонацию магнитных мин. Это может произойти близ катера и даже под его днищем. Пока все шло нормально. Вот записи из вахтенного журнала флагманского «КТ-107»:

«24 мая вышли на Кронштадтские створы Большого корабельного фарватера. С 11.40 до 17.50 „КТ-87“, „КТ-97“ и „КТ-107“ сбросили 50 глубинных бомб. В 19 кабельтовых от буя „Олег“ взорвались две донные мины.

25 мая… „КТ-97“ и „КТ-107“ за семь часов сбросили 40 бомб на фарватеры между Кронштадтом и Красногорским рейдом, но ни одной мины не взорвали».

Вхолостую трудились 26 мая «КТ-87» и «КТ-107».

Глубинное бомбометание не всегда приносило успех. Часто в воду летели десятки, даже сотни бомб, и впустую. А случалось, одной было достаточно…

Так удалось, например, обнаружить минное поле на Большом корабельном фарватере. Сделал это «КТ-93» главного старшины Сковородченко. В июне — июле этот катер находился в боевом обеспечении 9-го дивизиона магнитных тральщиков (ДМТЩ), который производил траление неконтактных мин. Возвращаясь из района Красногорского рейда, катер Сковородченко чуть сошел с фарватера, чтобы провести занятие по практическому бомбометанию. Осталась одна глубинная бомба. Ни командир, ни экипаж не предполагали, что в этом месте могут быть магнитные мины. И… вдруг сильнейший взрыв, тут же второй, а следом еще три… Тральщики 9-го дивизиона своими неконтактными тралами уничтожили здесь более 40 донных неконтактных мин.

Мы продолжали бомбометание.

Еще записи в вахтенном журнале:

«16 июля „КТ-77“ и „КТ-107“ сбрасывали сериями бомбы на Северном кронштадтском фарватере. У форта К взорвали семь неконтактных мин…

25 июля „КТ-77“ и „КТ-107“ взорвали две мины… 6 августа „КТ-77“ и „КТ-107“ в районе маяка Толбухин уничтожили магнитную мину».

Несколько донных мин взорвали на Восточном рейде.

За сравнительно короткое время мы сбросили около 400 бомб, уничтожили 15 донных неконтактных и 9 плавающих мин, 26 плавающих буйков, выявили минные поля, разрядили их контрольными взрывами глубинных бомб.

Особую похвалу заслужили мотористы главных двигателей, от которых зависели успех маневрирования и скорость катеров, а это при бомбометании имело большое значение.

Весь личный состав 7-го дивизиона при выполнении этой трудной боевой работы проявил большую выдержку и мастерство. Лучшим среди отличившихся был «сто седьмой» под командованием Валентина Ракова. Приготовленные минером Пеньковым глубинные бомбы по команде с мостика летели в море с точными интервалами и без единой осечки. Василий Пеньков стал мастером глубинного бомбометания…

В то лето нам часто приходилось работать совместно с 9-м дивизионом магнитных тральщиков, которым командовал капитан-лейтенант П. П. Еременко. Служба на тральщиках опасная, но на магнитных — опаснее во много раз. Эти корабли буксируют специальные стальные баржи с большими магнитными полями, поэтому магнитная мина может взорваться под килем самого тральщика. Так случилось на Большом корабельном фарватере. После нашего бомбометания магнитный тральщик «Поводец», которым командовал старший лейтенант А. Б. Редин, взорвал мину — и тут же сдетонировали одна за другой еще пять. Поднятые мощные султаны воды, к счастью, не задели находившихся поблизости кораблей. Но на «Поводце» пострадали корма и механизмы, оборвался толстый стальной буксирный трос трал-баржи. Сильно ушибло и контузило молодого минера Анатолия Пиля. Ушибы получили и другие матросы. «Поводец» и трал-баржу отбуксировали в Кронштадт на ремонт.

Это исключительный случай одновременного взрыва шести донных неконтактных мин. Одним взрывом обезвредили значительный участок Большого корабельного фарватера.

* * *

Лето осталось позади. Начался холодный, штормовой октябрь, а катера обоих дивизионов — 7 ДКТЩ и 9 ДМТЩ — в море. Они продолжали уничтожать глубинными бомбами донные неконтактные мины, расширяли фарватеры в районе острова Котлин и Невской губы.

Успешно трудились и остальные дивизионы катеров-тральщиков. По протраленным фарватерам корабли ОВРа бесперебойно осуществляли связь с островными гарнизонами, несли дозорную службу, проводили конвои на отдаленные острова — форпосты КБФ…

Ленинградские судостроители снова нас порадовали, к осени 1943 года они построили еще 6 катеров-тральщиков. Теперь в нашем дивизионе стало 16 боевых кораблей!

Укомплектовали новые корабли в основном молодыми специалистами, но все командиры тральщиков и боевых постов опытные, уже воевавшие моряки. За катерами сохранились заводские номера.

Из Ленинграда на остров Лавенсари новые катера проводили конвой. Хотя они следовали по протраленному фарватеру, все же шли с тралами, чтобы обеспечить полную безопасность.

Погода в тот день стояла хорошая. Вражеская авиация не появлялась. Однако сигнальщики и вахтенные боевых постов бдительно следили и за водой, и за воздухом.

Пройдя траверз острова Сескар, сигнальщик краснофлотец Брагин крикнул:

— Справа шестьдесят градусов, дистанция пять кабельтов — плавучий предмет!

Командир катера старшина 1-й статьи Василий Савичев приказал усилить наблюдение, решив, что обнаружена плавающая мина, которую придется расстреливать. Навели бинокли, стереотрубу. Плавала не мина, а какой-то предмет, похожий на металлическую банку. Подошли ближе. Банка как банка. Ее подняли, отвинтили крышку — запахло спиртом. Это не первая находка: со стороны финского берега фашисты и раньше выбрасывали такие «подарки» — банки с метиловым спиртом. Специальная директива штаба флота предупреждала: быть максимально осторожными. Командир катера Савичев приказал вылить спирт в море. Банка пригодилась в хозяйстве.

Уже к вечеру конвой подходил к Лавенсари. Вдруг на том же катере-тральщике Савичева начал с перебоями работать левый двигатель, а под днищем заскрежетало и застучало. Пошли с одним правым двигателем и с трудом дотянули до гавани. Выбрали трал. С кормы попробовали отпорным крюком прощупать днище и винты, но безуспешно, мешала качка.

Требовалась помощь водолаза, а его не было.

Положение трудное, но нужно как-то выходить из него, Савичев вызвал на мостик механика старшину 1-й статьи Алексея Амосова.

— Что будем делать, старшина?

— Попробую сам осмотреть днище, — не задумываясь ответил Амосов. — Необходимо отвести катер к отмели…

Так и поступили. Амосов приделал к противогазу удлиненный резиновый шланг и скрылся под водой. Скоро он вылез и доложил:

— На левый винт намотался трос мины-ловушки, винт погнут, на правом погнуты лопасти.

— Что предлагаете? — спросил Савичев.

— Левый винт заменить запасным, а лопасти правого выправлю.

Амосов говорил, а зубы стучали от холода: он сильно промерз в студеной воде. Ему дали глотнуть спирта. Чуть отдышавшись, старшина взял необходимые инструменты и снова спустился под воду. Размотал трос, снял левый гребной винт, подал его на палубу и сам поднялся. Напился горячего чая, минут пять посидел и — за борт. Поставил запасный винт, закрепил. Затем опять поднялся на катер, отдохнул немного, взял кувалду, снова спустился под воду и там выровнял погнутые лопасти.

Три часа с небольшими перерывами трудился моряк под водой и устранил повреждение. За самоотверженный поступок и находчивость старшине 1-й статьи Амосову я объявил благодарность в приказе по дивизиону. Через некоторое время Алексей Амосов пришел ко мне и сказал, что хочет вступить в ряды Коммунистической партии. Я одобрил его решение и дал ему рекомендацию…

* * *

Погода ухудшалась. Море штормило, становилось холодно. А ведь катера наши к морозам вовсе не приспособлены. Обитаемость (комплекс факторов, влияющих на здоровье, выносливость и боеспособность личного состава) на «каэмках» никудышная.

В мирное время малые катера, а к ним относятся и «каэмки», уже в сентябре становились на ремонт. Четырехбалльный ветер для них предел. Мы же и в штормовую погоду ходили по минным полям. Тралы выбирались только при заходе в базу для заправки горючим и пополнения запасов продовольствия. Нередко плавучие цистерны доставлялись в район траления, а за продуктами отправляли в базу один катер с аттестатами от всех экипажей.

Мы плавали всю осень и даже в начале зимы. Легкая обшивка промерзала, отопления не было, а ставить железные времянки запрещалось. Тепло было только в моторном отделении. Туда и забегали обогреться матросы, свободные от боевой вахты.

Личному составу катеров-тральщиков полагалось теплое обмундирование, а также вязаные шерстяные подшлемники, башлыки. Хозяйственники наши — матрос Володя Баранченко и старшина 1-й статьи Плавник (по совместительству) — следили, чтобы все были экипированы по-зимнему. И все же холод донимал.

Мы долго не могли забыть случай с матросом Ведякиным. Катера находились в ночном дозоре. Дул ледяной ветер. Сменившись с вахты, мокрый, промерзший Ведякин, не снимая шапки-ушанки, лег и тут же заснул. Поднял его сигнал боевой тревоги. Матрос хотел вскочить с койки и… не смог. Он закричал. Оказалось, шапка, а с ней и волосы примерзли к бортовой обшивке. Товарищи помогли ему высвободиться из «ледового плена».

Война опровергала все существующие нормативы. «Малый флот», к которому относились и наши «каэмки», показал высокие тактико-технические возможности. Малые корабли выдерживали жестокие штормы, их экипажи проявляли непревзойденное мастерство, стойкость и отвагу в борьбе с сильным и коварным врагом.

Иногда шальная погода вынуждала нас отстаиваться в маневренных базах — бухтах Батарейная или Графская, но и они не были защищены от северных, северозападных и северо-восточных штормовых ветров. Бухты не были оборудованы и мало годились для стоянки катеров. Войти в них тоже было трудно: прибрежное мелководье сплошь усыпано подводными камнями — того и гляди начнут «стучать шпангоуты», как это случилось с «КТ-57».

В первых числах сентября возвращались мы с боевого задания — проводили конвой. На подходе к траверзу маяка Шепелев разыгрался восьмибалльный северозападный ветер. Катера разворачивало, поднимало так, что оголялись гребные винты. Строй кильватерной колонны нарушился. С большим трудом люди выстаивали вахту. Хорошо, что в это время не появились вражеские самолеты.

Решили зайти в Батарейную, переждать. Запросили оперативного дежурного штаба флота. Получили «добро». Я приказал поднять на флагманском катере сигнал «Поворот вправо» и одновременно передать по линии: «Заходить в бухту и выбирать место стоянки самостоятельно».

В узком и опасном проходе головной катер сбавил ход, за ним и остальные. Командир концевого «КТ-57» старшина 1-й статьи Плавник, очевидно, замешкался и, чтобы не врезаться в корму впереди идущего мателота, скомандовал:

— Право руля!

Рулевой резко отвернул, и катер, выкатившись из строя, попал на камни. Плавник быстро дал задний ход. Катер остановился на месте.

«Прошу помощи!» — прочитали мы семафор.

Помощь оказали, но из-за шторма провозились долго. «КТ-57» получил значительные повреждения корпуса, погнулись гребные винты. Катер пришлось отправить на ремонт. «Банкой Плавника» назвали матросы место аварии.

Штормы не прекращались. Мы уже было собирались возвращаться на зимний судоремонт, а тут приказ: произвести разведывательное траление в Копорской губе и очистить от мин район, необходимый для маневрирования надводных кораблей.

Приближался час окончательного снятия блокады Ленинграда и разгрома немецко-фашистских войск в Прибалтике.

— Для продвижения боевых кораблей флота на Запад предстоит очистить от мин фарватеры, — сказал комбриг Юрковский, беседовавший со мной. — Дело не из легких, однако личный состав 7-го дивизиона должен понять, насколько ответственно это боевое задание.

В начале сентября приступили к разведывательному тралению на Восточно-Гогландском плесе катерные тральщики 1-го и 2-го дивизионов, чуть позднее к ним присоединились еще два дивизиона. Теперь включились в работу и мы. Траление Копорской губы поручили нам и дивизиону капитана 3 ранга Ф. Е. Пахольчука.

Федор Ефремович — мой давний друг, мы и раньше вместе служили, не раз эскортировали подводные лодки. Широкий в плечах, статный, с густой черной шевелюрой, он чем-то очень напоминал прославленного советского аса А. И. Покрышкина. В дивизионе его так и называли — Покрышкин. Когда Пахольчук выходил на верхнюю палубу, матросы передавали по цепочке:

— Внимание! Покрышкин в воздухе.

Это означало: на кораблях должен быть образцовый порядок. К подчиненным Федор Ефремович относился требовательно, но был справедлив. Нерадивых матросов он называл разгильдяями, наказывал, но никогда не забывал поощрять подчиненных за примерную службу, отличившихся представлять к награде.

Пахольчук был отважным человеком, но уравновешенным и спокойным. С ним было очень приятно работать.

16 октября к исходу дня оба наших дивизиона, приданные в обеспечение четыре морских охотника истребительного отряда и три дымзавесчика 10 ОДСК (отдельного дивизиона сторожевых катеров) сосредоточились в бухте Батарейная. Здесь мы разработали детальный план боевого траления района, походный и тральный ордера.

— Тралить только ночью, соблюдая светомаскировку, — приказал командир бригады капитан 1 ранга Ф. Л. Юрковский.

Погода стояла отвратительная. Шел дождь со снегом, стелился туман. Штормило.

Боевое траление предполагалось проводить в непосредственной близости от берега (милях в двух), укрепленного противником, и в центральной части залива. Туда и отправлялись катера нашего 7-го дивизиона, у них меньшая осадка и слабый шум моторов. Есть надежда — противник не заметит.

Я, Ефременко и Осетров побывали на всех катерах, рассказали личному составу о важности боевой задачи. Настроение у моряков было боевое…

17 октября в 21.00 вышли из Батарейной. Ночь. Ветер западный, слабый. Мой командный пункт на «КТ-107».

Пользоваться радиосвязью и средствами сигнализации строжайше запрещено. Можно передавать лишь условные проблески с катеров, на которых находились командиры отрядов лейтенанты Портнов и Старун.

Перестроились в строй клина, подготовили к постановке тралы. Расчеты на ощупь безошибочно разбирались в сложном хозяйстве. Тралы поставили в рекордное время — за 2–3 минуты. Катера дали полный ход и двинулись в заданный квадрат. Видимость нулевая. Едва различались первые катера, но я чутьем угадывал — все идут с тралами, соблюдая ордер.

Ничего не видя вокруг, командиры и расчеты научились по характерным глухим подводным взрывам патронов определять затраленные мины и минные защитники. На тральщиках, оснащенных змейковыми тралами, попадание мины в трал устанавливалось по давлению на динамометре: резкое увеличение давления означало — мина затралена, снижение давления — мина подсечена резаком.

Определять место корабля на тральных галсах штурману приходилось по звездам, по счислению и кратковременному, на указанное время, включению огней манипуляторных пунктов Шепелевского и Сескарского маяков. По вспышкам огней и ракет мы установили: находимся в 2–3 милях от Копорья, захваченного врагом.

Щелкнул глухой подводный взрыв патрона катерного трала, через несколько минут второй, третий…

— Мы на минном поле, — доложил штурман Смолов.

«КТ-107», «КТ-67» и «КТ-77», у которых сработали патроны, выходили из строя для замены поврежденных тралов.

Со стороны затемненного берега донеслись звуки колоколов боевой тревоги. «Обнаружили. Сейчас начнется, сорвут нам траление», — подумал я. Но что это? Фашисты открыли беспорядочный артиллерийский и пулеметный заградительный огонь… в зенит. По небу шарили лучи прожекторов. Все ясно: легкий шум моторов наших «каэмок» они приняли за гудение самолетов. Как видно, противник не допускал, что советские моряки решатся подойти так близко к берегу. Когда мы повернули на обратный галс и удалились в море, стрельба прекратилась, погасли прожектора, все стихло. Гитлеровцы так и не догадались осветить залив.

— Повезло, — услышал я голос штурмана, — а то шарахнули бы по нас прямой наводкой.

Я не ответил, хотя думал о том же…

Шесть ночей ходили мы к берегу, занятому противником, утюжили Копорскую губу. Работали всю ночь, а на рассвете возвращались в Графскую и Батарейную. Для уничтожения затраленных мин и минных защитников оставляли два быстроходных дымзавесчика. Они малозаметные. По всей вероятности, гитлеровцы принимали их за рыбацкие суденышки и ни разу не обстреляли. С наступлением темноты снова на траление… Все шесть ночей катера нашего дивизиона напряженно трудились, рискуя ежесекундно взлететь на воздух, подорвавшись на плавающих минах, или попасть под огонь береговых батарей. Но об этом никто не думал.

22 октября траление закончили. 7 ДКТЩ уничтожил свыше двух десятков мин и минных защитников. Два района в Копорском заливе были готовы для маневрирования боевых надводных кораблей. Приказ командования мы выполнили.

В конце октября дивизион прибыл в Кронштадт, а 5 ноября катера подняли на стенку в Петровском парке, недалеко от укрытого мешками с песком памятника Петру Первому.

В этот день корабли флота, соблюдая строжайшую секретность, в тяжелых условиях ледостава начали грандиозную по своим масштабам переброску из Ленинграда и с Лисьего Носа в Ораниенбаум войск 2-й ударной армии генерала И. И. Федюнинского. В операции участвовали корабли ОВРа: базовые тральщики, сетевые заградители «Онега» и «Вятка», шесть тихоходных тральщиков, 18 буксиров с баржами, катера. В два этапа (с 5 по 20 ноября 1943 года и с 21 по 23 января 1944 года) было перевезено 54 тыс. воинов, 211 танков, 677 орудий, большое количество техники и боеприпасов, около трех тысяч лошадей. Личный состав ОВРа, в том числе и нашего 7-го дивизиона, охранял места высадки. Были там и мы с В. С. Ефременко.

Все прошло удачно: переброску 2-й ударной армии фашисты не заметили. Мы ждали начала решительного наступления под Ленинградом…

Летняя боевая кампания закончилась. Катера-тральщики 7-го дивизиона прошли 50 тыс. миль, сэкономив 32 тыс. килограммов бензина, уничтожили 17 донных, около десятка якорных мин и большое число минных защитников. Дивизион не имел потерь и поломок. Катерники закалились, приобрели боевой опыт.

Много теплых слов хочется сказать о коммунистах и комсомольцах. Они всегда были на решающих боевых участках, личным примером воодушевляли экипажи, помогали партийной и комсомольской организациям пополнять свои ряды. В партию вступили наши передовики минеры Павленко, Плавник, Ермаков, Титов, Шувалов, Кузенков, Амосов, в комсомол — Пеньков, Артемин, Маевский.

В становлении экипажей, их воспитании была большая заслуга всей партийной организации дивизиона, и в первую очередь нашего парторга старшего лейтенанта Михаила Васильевича Осетрова. Он всегда находился на кораблях, всем интересовался, был чутким и внимательным, любил моряков. К нему шли за советом и помощью. Осетров еще до войны служил на флоте, плавал на учебном корабле «Комсомолец», отлично знал корабельную службу, виртуозно управлял шлюпкой под парусами и на веслах, был инициатором всех хороших дел.

Прошли годы, уже нет Михаила Васильевича (он умер в 1970 году), а я все вижу его, как живого, всегда по-хорошему беспокойного, доброжелательного, корректного. Помнится, пришел он ко мне как-то после тяжелого трального дня:

— Надо, комдив, провести партийное собрание. Накопилось много вопросов, обсудим их с коммунистами.

Осетров тщательно готовил партийные собрания. Проходили они всегда вечером, после тяжелого, изнурительного траления, длившегося с рассвета до темноты. Однако всем было интересно, потому и активность была высокой. Выступали коммунисты по-деловому, говорили коротко, но о главном, о самом важном. И резолюции принимались конкретные, обязывающие…

Отличным политическим работником был и мой заместитель В. С. Ефременко. Они с Осетровым как бы дополняли друг друга.

Решив написать эту книгу, я обратился ко многим боевым товарищам, попросил их рассказать о наших политработниках, какой след оставили они в сердцах, за что их уважали и любили. «Уважал за чуткость, сердечность», — читаю в письмах. «Умел заглядывать в душу» — это о Ефременко. О нем же: «Помогал добрым советом…»

Приведу выдержку из письма командира группы минеров «КТ-97» старшины 2-й статьи запаса москвича Александра Ивановича Герасимова:

«Много получал я писем из тыла. А получал их вот почему. В майский праздник 1942 года у нас в госпитале на 14-й линии Васильевского острова проходил концерт артистов Ленгосэстрады, который транслировали по всей стране. Ведущий — фамилию его не помню — спросил раненых: не желает ли кто обратиться к родным и близким со словами привета? „Понимаете, как им приятно будет услышать ваш голос из блокадного Ленинграда?“ — сказал ведущий. Не долго думая, я подошел к микрофону и рассказал о своих фронтовых товарищах. „Как только поправлюсь, снова пойду на передовую защищать любимый город на Неве“, — на этом я закончил свое первое в жизни выступление по радио.

Прошел месяц, может чуть больше, и мне передали пачку писем. Почта в Ленинград приходила редко, да и разносить корреспонденцию некому было, вот и скапливалась она на почтамте… Вскрываю один треугольник. Это от учеников 4-го класса 605-й московской средней школы. Читаю, чувствую — к горлу подкатывается ком. „Быстрее поправляйтесь, — пишут мне дети, — чтобы снова бить проклятых фашистов“. Далее ребята сообщили, что они собирают для фронтовиков теплые вещи, уже отправили две посылки. Были письма от учеников Звенигородской средней школы, студентов института железнодорожного транспорта, кораблестроительного института из Горького, писали матери, потерявшие на войне сыновей, жены — мужей… Письма я сначала читал товарищам по палате, а когда об этом узнал комиссар госпиталя, попросил меня читать их и для остальных раненых…

Свободного времени в госпитале было много, и я старательно, подробно отвечал на каждое письмо. Но вот я выздоровел и получил назначение в 7-й дивизион на „КТ-97“. Из госпиталя пересылали мне письма по новому адресу. Накопилось их много, а отвечать не мог — не было ни минуты свободного времени. Решил посоветоваться с товарищем Ефременко. „Надо ответить, и как можно быстрее, — сказал он. — Это очень важно! В тылу должны знать, как мы воюем, приближаем желанный час победы над врагом“. Ефременко рекомендовал мне выступить перед личным составом дивизиона, рассказать о переписке, прочитать наиболее яркие письма. Так я и поступил.

Ефременко и секретарь комсомольской организации Ромашков выделили в помощь мне комсомольцев Виктора Островского, Вячеслава Сыромятникова, Валентина Романовского и Алексея Шувалова. Мы на все письма ответили.

После войны довелось мне выступать перед учениками 605-й школы. Свои письма из блокадного Ленинграда я увидел в Комнате боевой славы под стеклом. Директор Раиса Дмитриевна Брусничкина, в прошлом заведующая учебной частью этой школы, рассказала ребятам историю нашей переписки. „Знали бы вы, как мы ждали ваши письма, — обратилась она ко мне. — Читали и плакали. Ответ ребята писали всем классом. Спасибо вам!“

Спасибо надо сказать нашему замполиту товарищу Ефременко. Это он увидел в моей переписке большое общенародное дело. Не я один, все в дивизионе уважали его».

Именно о таких, как Ефременко и Осетров, написал в своих воспоминаниях «Малая земля» Леонид Ильич Брежнев: «Настоящий политработник в армии — это тот человек, вокруг которого группируются люди, он доподлинно знает их настроения, нужды, надежды, мечты, он ведет их на самопожертвование, на подвиг. И если учесть, что боевой дух войск всегда признавался важнейшим фактором стойкости войск, то именно политработнику было доверено самое острое оружие в годы войны. Души и сердца воинов закалял он, без чего ни танки, ни пушки, ни самолеты победы нам бы не принесли».

…Шел ноябрь 1943 года.

Торжественно отметили 26-ю годовщину Великого Октября. Многие наши офицеры, старшины и матросы были удостоены правительственных наград. Командир отделения минеров «КТ-107» Василий Пеньков получил медаль «За отвагу». В летнюю боевую кампанию он уничтожил 11 мин. Медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» были награждены командиры отделений минеров Караулов и Лаптев, командиры отделений мотористов Широкорад, Гришанов и многие другие. За успехи в летней боевой кампании 1943 года в приказе по соединению были отмечены многие офицеры, старшины и матросы, в том числе штурман лейтенант Смолов, связист лейтенант Татауров.

В октябрьские праздники произошло большое событие в жизни «нашего доктора» Николая Нестеровича Иванова — он женился. Мне довелось быть у него посаженым отцом.

— Раз доктор женится, значит, близка победа, — шутил Виктор Старун.

— Приятно, когда хорошие люди играют свадьбу, — подхватил Михаил Смолов.

Еще в тяжелую зиму сорок первого на концерте в Кронштадтском Доме офицеров флота Николай Иванов познакомился с Зиной Клушанцевой, скромной, трудолюбивой девушкой, экспедитором в воинской части. Сколько раз под обстрелами и бомбежками ходила она из Кронштадта по льду в поселок Лисий Нос — доставляла важные пакеты. Возвращалась промокшая, замерзшая.

Рано потеряв родителей, Зина Клушанцева испытала много горя, однако была жизнерадостной, общительной. Жила она в небольшой комнатке, в которой и состоялась свадьба. Кроме меня были приглашены штурман Смолов, командир отряда Старун, механик Смирнов, Зинина подружка Валя Воробьева, маленькая голубоглазая певунья.

Свадебный стол по тем временам был роскошным. Зина получила по карточкам за весь месяц хлеб, сахар, масло, две бутылки вина и три литра пива. Николай Нестерович раздобыл на катерах-тральщиках двух судаков, подорванных при взрыве мин. Соседка тетя Юля сделала заливное, часть рыбы зажарила.

Первый тост — за победу, потом были тосты за молодых и традиционное «горько».

На какое-то время отодвинулась война, суровая и жестокая блокада… Но вот в репродукторе прекратился стук метронома, значит, сейчас будет объявлена тревога.

— Говорит радиоузел Кронштадта. Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем в укрытие!

Мы остались. Свадьба продолжалась…

Виктор Старун спел застольную, аккомпанируя себе на баяне. Потом все вместе пели «Вечер на рейде», «Катюшу».

Наступило время расставаться. После 11.00 без специального пропуска по Кронштадту ходить не разрешалось. Мы попрощались, пожелали молодоженам семь футов под килем, долгой семейной жизни…

И по сей день живут в Калининграде счастливые супруги Ивановы, теперь уже дедушка и бабушка.

…Личный состав дивизиона приступил к ремонту кораблей: за весну, лето и осень они сильно износились. Опять создали производственные бригады. Матросы и старшины охотно изучали новые специальности. «Война скоро кончится, после демобилизации на гражданке пригодится», — говорили они.

Радовали успехи на фронтах. Красная Армия уже освободила от оккупантов более половины советской земли. Ждали наступления под Ленинградом…

Освобождение

С хорошим настроением проводили мы старый и встретили новый, 1944 год. Всех воодушевила речь Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Выступая от имени Коммунистической партии и Советского правительства, он сказал, что в грядущем году Красная Армия нанесет сокрушительные удары немецко-фашистским захватчикам и полностью очистит от них территорию нашей страны.

Каждый день ждали важных сообщений. И вот 14 января войска Ленинградского и Волховского фронтов во взаимодействии со 2-м Прибалтийским фронтом, Краснознаменным Балтийским флотом и авиацией перешли в решительное наступление, взломали мощную оборону группы армий «Север» и отбросили вражеские войска в Прибалтику. А 27 января врезалось в память на всю жизнь. С Ленинграда была окончательно снята блокада!

900 дней ленинградцы и советские воины при поддержке и при помощи всей страны в боях и упорном труде самоотверженно отстаивали колыбель Великой Октябрьской социалистической революции. В эту победу внес свой скромный вклад и наш 7-й дивизион.

В тот победный понедельник я оказался на Дворцовой площади. Все ликовали, обнимались, целовались, плакали от радости. Вечером в Ленинграде прогремел победный салют из 324 орудий…

Подошла новая весна. Скоро выход в море, его мы с нетерпением ждали.

В канун Первомая провели смотр готовности дивизиона к началу тральных работ. В дивизионе побывал командующий Кронштадтским морским оборонительным районом вице-адмирал Ю. Ф. Ралль. Выступая перед личным составом, он сказал:

— Вам первым доверена честь прорубить фарватеры через минные поля. Уверен, прославленный седьмой дивизион с достоинством выполнит эту боевую задачу. Счастливого вам плавания, друзья!

7-му и 2-му дивизионам было приказано перебазироваться в недавно освобожденные военно-морские базы Ручьи и Усть-Луга и начать траление фарватеров Лужской губы.

5 мая 1944 года, ночью, мы вышли из Кронштадта. Было довольно свежо, туман скрывал береговые ориентиры. Миля за милей мы продвигались на запад. Около полудня остался позади траверз мыса Колгонпя. Вскоре показались Ручьи. Сигнальщик доложил, что слышит шум самолета. Объявили боевую тревогу. Из облаков вынырнул «Хейнкель-111». По нему ударили пулеметы со всех катеров. Открыли огонь и зенитчики с берега. Фашист отвернул с боевого курса и скрылся.

Через час катера зашли в гавань Ручьи. До войны мне там приходилось бывать часто. База, оборудованная удобными, большими пирсами, могла принимать корабли всех классов. Сейчас я увидел одни развалины. Словно смерч прошел… Причальный фронт исчез. Взрывы снарядов и бомб разметали по гавани каменные и железобетонные глыбы, разломанные, обгорелые деревянные конструкции. Швартоваться негде. От волнения все мы долго не могли прийти в себя…

Не зная минной обстановки в гавани, подходить близко было опасно. Я приказал катерам стоять на якорях. Ошвартовался у берега лишь флагманский «КТ-107». Теперь им командовал старшина 1-й статьи Михаил Величко, заменивший Ракова, ушедшего на учебу. Мы с Ефременко спрыгнули на искореженную ржавую балку.

— Пустоту и разрушения оставляют после себя гитлеровцы! — гневно воскликнул Владимир Сергеевич. — Помните, что писали родители Пенькова?

Письмо из освобожденной Красной Армией деревни Большие Угоны Курской области мы получили недавно. Федор Яковлевич Пеньков, рабочий-железнодорожник, писал: «Варвары сровняли деревню с землей. Мы с женой Ириной Васильевной испытали от „нового фашистского порядка“ страшное горе, чудом остались живы. За малейшее подозрение таскали нас то в полицию, то в гестапо, измывались, били… но я сохранил свой партийный билет…»

Федор Яковлевич просил «сообщить, как служит их сын Василий, и передать ему родительский наказ — беспощадно бить на море фашистов, как бьет их сейчас Красная Армия на земле».

Ефременко прочитал тогда письмо раз, другой… Немного успокоившись, предложил мне:

— Давай познакомим наших моряков с этим горьким откровением, пусть из первых уст узнают, что творят фашистские варвары во временно оккупированных районах.

Собрали личный состав. Замполит медленно читал странички длинного письма, комментировал…

— Скорее гнать гадов в три шеи, чтобы духу их поганого не было! — гневно крикнул Григорий Давиденко.

Ефременко огласил текст ответного письма. Заключительные слова его звучали, как клятва: «…Мы отомстим немецко-фашистским захватчикам. Даем слово балтийцев!»

Выступил Василий Пеньков:

— Я очень волнуюсь… Скажу кратко: все свои силы, а если потребуется, и жизнь отдам для освобождения любимой Родины…

Послали родителям Пенькова письмо, а также портрет сына. Нарисовал его матрос Коваленко, а матрос Трибелустов — столяр-краснодеревщик — сделал красивую рамку.

— Полезное собрание провели мы с вами, Федор Борисович, — сказал мне потом Михаил Васильевич Осетров. — Моряки рвутся в бой, хотят рассчитаться с ненавистным врагом за горе наших людей.

Вот о каком письме вспомнил замполит в опустошенных фашистами Ручьях.

Вдали заметили сигнальную вышку с мачтой, на которой развевался Военно-морской флаг. Вскоре мы прочитали позывные своего дивизиона и семафор сигнальщика: «Комдиву 7. Следовать в Усть-Лугу. Оперативный дежурный».

— Есть тут, оказывается, жизнь, Владимир Сергеевич, — сказал я, обращаясь к Ефременко. — В Ручьях штаб Лужской военно-морской базы, и он руководит…

Расстояние до Усть-Луги небольшое. По пути решили произвести контрольное траление основного фарватера. Подняли сигнал «Построиться в строй клина». Командиры катеров-тральщиков быстро выполнили маневр. Еще сигнал — «Дивизиону ставить тралы».

Зимой у нас взяли некоторых специалистов; они получили повышение по службе. Пришли новички. «Как-то будут они действовать, — думал я. — Конечно, вначале не все получится хорошо».

Старший лейтенант Нечаев смотрит на секундомер, фиксирует время постановки тралов каждым катером.

— Нормативы выполнены всеми тральными расчетами, — докладывает он и делает вывод: — Результаты зимней учебы неплохие.

Смотрю на катера: в море, словно вычерченный на ватмане, строй клина. Хорошо идут, красиво.

Тралы разведены буями-отводителями на всю ширину и углублены стрелами-углубителями. Буи-отводители каждого катера-тральщика, следовавшего сзади в ордере, заходят за границу полосы, протраленной впереди идущим кораблем, перекрывая ее. Все отлично усвоили: очищенная полоса должна полностью гарантировать безопасность плавания.

Близ Усть-Луги по сигналу флагмана катера сошли с фарватера для очистки и выборки тралов. На сей раз мин не оказалось.

У пирса нас ждал командир охраны водного района Лужской военно-морской базы капитан 1 ранга А. М. Богданович. Он поднялся на флагман, выслушал мой доклад, поздравил личный состав с успешным переходом. Сообщил обстановку в базе, поставил задачу:

— На очистку фарватеров и рейдов Лужской губы вашим двум дивизионам отводится два месяца. В боевое обеспечение назначены морские охотники, с воздуха вас прикроют истребители и штурмовики.

Флагманские специалисты базы придирчиво проверили боеготовность дивизиона. Обнаруженные недостатки (их было не так уж много) приказали устранить в течение суток.

8 мая приступили к тралению подходов к причальному фронту базы в устье реки Луги и фарватеров на входных створах. Вначале три тральщика сбросили 48 глубинных бомб. Взорвали одну неконтактную мину.

Фарватеры северной, восточной, южной и западной частей Лужской губы разбили на отдельные участки и обозначили их на рабочих навигационных штурманских картах. Каждый дивизион получил свой участок. Такой порядок мы называли «морской азбукой»; он повышал ответственность за качество тральных работ. И все же для полной надежности после нас тихоходные тральщики 17 ДТЩ под командованием капитан-лейтенанта А. В. Халатова еще раз протраливали фарватеры буксирующими парными тралами Шульца, повторяя галсы по нескольку раз на одной и той же полосе. После нас они мин не обнаружили — фарватеры были чисты.

Управление дивизиона разместили в небольшом заброшенном домике на берегу реки. Из окон открывался чудесный вид на левый берег Луги. До войны это были излюбленные места отдыха ленинградцев.

Под ударами дивизий 8-й армии Ленинградского фронта, морской пехоты и авиации КБФ гитлеровцы поспешно отступили из Усть-Луги. Все сжечь и взорвать они не успели, большинство зданий уцелело.

В самом устье на правом берегу Луги в живописном сосновом бору поставили емкости с горючим для кораблей и самолетов. Бензин в цистерны катеров качали ручными помпами.

Вражеская авиация не давала покоя. Но и ей доставалось. Наши зенитчики били метко, старались не пускать фашистские самолеты в районы траления. А если все же им удавалось прорваться, катера маневрировали: морские просторы позволяли это делать.

В местах взрывов всплывала оглушенная рыба. Матросы вылавливали ее и сдавали на камбуз.

Усть-Луга с давних времен славилась копченой рыбой. Здесь было немало рыболовецких артелей. Усть-Лужский завод производил шпроты, маринованных угрей и миног. В довоенное время пахнувшую свежим дымком золотистую салаку и корюшку продавали в магазинах и прямо на улицах Ленинграда. Копчушки упаковывали в корзиночки, плетенные из прутьев или тонких лучинок. Теперь в Усть-Луге не было ни завода, ни рыбаков.

Появление наших дивизионов не осталось незамеченным противником, который все еще находился поблизости. 26 мая вечером, когда мы возвращались с траления, 54 Ю-87 под прикрытием 19 «Фокке-Вульф-190» совершили налет на катера и береговые объекты базы. Станции дальнего обнаружения успели засечь вражеские самолеты и навстречу им вылетели наши истребители. Вступила в бой и береговая зенитная артиллерия. Немецкие летчики сбросили бомбы где попало и скрылись. Однако отдельным самолетам удалось прорваться, и они ударили по катерам-тральщикам нашего дивизиона, проходившим в это время устье реки — самую узкую, мелководную часть фарватера шириной около 50 метров. В море возвращаться было поздно и маневрировать негде. Пришлось отражать атаку пулеметным огнем да менять скорости — то стопорить ход, то давать полный вперед.

Фашистская авиация нанесла серьезные повреждения береговым объектам и некоторым кораблям базы, подожгла две цистерны с бензином, разрушила только что построенные причалы. Досталось и нам, особенно «КТ-27». От взрыва авиабомбы в борту катера образовалась пробоина, внутрь хлынула вода. Легко раненный старшина 1-й статьи Александр Рубан продолжал командовать кораблем. Остались на своих боевых постах также раненые и контуженные командир отделения мотористов Филипп Мантуров и рулевой комсомолец Владимир Чернявин. Матрос Матвей Ульяшин бил по вражеским самолетам из пулемета. Взрывной волной пулемет сорвало с основания и бросило на палубу. Ульяшин получил сильные ушибы, но сумел поставить пулемет на место и продолжал вести огонь.

На «КТ-77» был ранен в голову, но не покинул мостика его командир главный старшина Василий Тимофеев. Командиру отделения минёров, лучшему минеру соединения старшине 2-й статьи Александру Лаптеву, многократно получавшему призы на состязаниях по минно-тральному оружию, осколком пробило бедро и повредило позвоночник.

Флагман «КТ-107» взрывной волной выбросило на мель. Весь экипаж вместе с раненым командиром старшиной 1-й статьи Величко спрыгнул в воду. Мы сняли катер с мели, и он благополучно прибыл в базу.

В тот майский вечер фашистские самолеты сбросили на катера нашего дивизиона 32 авиабомбы. Нам досталось, но и враг дорого поплатился: в воздушном бою и огнем зенитной артиллерии было сбито 20 самолетов противника.

Катера подошли к пирсам и ошвартовались на свои места. Нас уже поджидала санитарная машина.

Рулевой «КТ-27» матрос Чернявин никак не хотел отправляться в госпиталь.

— Я же не вернусь на свой катер. Хочу остаться с товарищами, — твердил он.

Военфельдшер Иванов долго убеждал его и под конец сказал:

— Может начаться гангрена, тебе ампутируют руку.

Эти слова подействовали. Со слезами на глазах Чернявин сел в санитарную машину. Недолго пролежал он в госпитале. Рана быстро зажила, и герой моряк возвратился на «двадцать седьмой». Вернулись и остальные моряки из экипажа этого катера.

А вот старшина 2-й статьи Лаптев с «семьдесят седьмого» перенес две сложнейшие операции, но состояние его оставалось тяжелым — Сашу эвакуировали в тыловой госпиталь. В дивизион он больше не попал.

Старшину 1-й статьи Величко после выздоровления откомандировали на учебу. Командование кораблем принял командир отделения мотористов «КТ-107» старшина 1-й статьи Алексей Широкорад.

После устранения повреждений дивизион в полном составе снова вышел в море. 15 июня — за один месяц вместо отведенных двух — боевое траление фарватеров Лужской губы было закончено. Мы затралили и уничтожили шесть якорных мин, одну донную, 42 минных защитника.

Бои за острова

Десять дней длилось наступление войск Ленинградского фронта на выборгском направлении. Закончилось оно 20 июня взятием Выборга. Выборгский залив был очищен от противника. Однако финские войска и флот при поддержке надводных кораблей, подводных лодок и авиации фашистской Германии все еще находились на многочисленных островах Бьёркского архипелага и контролировали пролив Бьёркёзунд. Противник укрепил подходы к проливу, выставил дополнительные заграждения, сбросил сотни мин и минных защитников. Из Германии сюда прибыли 6-я флотилия новейших миноносцев, 10 подводных лодок, тральщики, транспорты и десантно-высадочные средства. Из шхер подтянулись военно-морские силы Финляндии.

Плотно заминированный пролив Бьёркёзунд и все острова этого архипелага предстояло штурмовать кораблям Краснознаменного Балтийского флота, авиации КБФ и 260-й бригаде морской пехоты под командованием генерал-майора И. Н. Кузьмичева. Десантную операцию возглавил вице-адмирал Ю. Ф. Ралль.

2 июля к нам в дивизион прибыл командир ОВРа Лужской военно-морской базы капитан 1 ранга А. М. Богданович. Он разложил на штурманском столике морскую навигационную карту восточной части Финского залива, показал на группу островов:

— В ближайшее время этот район подвергнется мощному удару морской пехоты. В переброске десантников, боезапаса, вооружения будут участвовать многие корабли. От седьмого дивизиона выделите пять боевых катеров, экипажи укомплектуйте лучшими людьми. — Немного помолчав, уже неофициально Абрам Михайлович сказал: — Имейте в виду, Федор Борисович, бои предстоят тяжелые. Каждый остров — взрывная бочка… Экипажи подберите лично…

Я ответил:

— Моряки дивизиона готовы выполнить любое задание, материальная часть в полной боевой готовности. Предлагаю командиров катеров: Виктора Егорова, Александра Рубана, Николая Курмышева, Александра Назаренко и Александра Плавника. Все из первого отряда.

— Добро, — согласился Богданович. — Время выхода сообщу, — и добавил: — Командиром сводного отряда назначен лейтенант Котенков.

Через два дня, чуть забрезжил рассвет, дивизион вышел в море. Пять катеров, построившись в походный ордер, направились к Выборгскому заливу, а остальные — в свой тральный район. Я приказал поднять на флагмане сигнал «Желаем боевых успехов!».

Катера-тральщики сделали остановку в Ручьях. Юнга Володя Осипов увидел тут знакомый катер «ЗК», на котором служил его брат Юра. Они встретились. Командир «ЗК» Ермаков, тревожась за мальчика, решил не отпускать его с катера. Он был уверен, что Осипов-младший не имеет постоянного боевого поста, и просил его остаться. Володя, конечно, сопротивлялся. Но командир «ЗК» его объяснения слушать не стал и приказал матросам запереть юнгу в каюте. Так рулевой-сигнальщик с «семнадцатого» оказался «под арестом».

Прошла ночь. Рано утром пришел к Володе Ермаков.

— Выходит, ты незаменимый на катере. Твой командир Егоров потребовал вернуть тебя, иначе «семнадцатый» не выйдет, другого рулевого-сигнальщика нет. — Ермаков обнял юнгу, проводил на пирс. — Береги себя, сынок, дело впереди нелегкое, — напутствовал он мальчика.

После небольшой остановки в Койвисто наша пятерка катеров перешла в бухту Макса-Лахти. Там нас уже ждали морские пехотинцы.

Началась посадка. Одновременно грузили боезапас, вооружение и технику. Тяжелый груз разместили в нижних помещениях, а люди устроились на палубах. В это время и появился со своей гармошкой старшина мотористов с «КТ-57» Иван Кузенков. Широко растянув мехи, легко касаясь пальцами клавишей, он заиграл «яблочко». Не удержались моряки, пустились в пляс. К ним присоединились и пехотинцы. Загудела палуба от перестука каблуков…

Ровно в полдень первая группа кораблей отошла от пирса и направилась к занятому врагом острову Пийсаари. По данным разведки, гарнизон там был очень сильный. Еще за две мили до берега немцы открыли по катерам артиллерийский, минометный и пулеметный огонь. Под прикрытием плотной дымовой завесы корабли шли вперед. Васильев и Трибелустов короткими очередями из пулеметов били по амбразурам вражеских дзотов.

Подходы к острову изобиловали подводными камнями. Матросам то и дело приходилось прыгать за борт и проводить катера.

Как только раздалась команда «Десант в воду!», первыми с ящиками боезапаса бросились катерники, за ними — морские пехотинцы.

Выскочив на берег, укрываясь за камнями и деревьями, десантники с ходу вступили в бой. Стрельба с острова усилилась. От рвущихся снарядов и мин кипела вода. Появились убитые и раненые, их переносили на катера.

На «тридцать седьмом» застучал двигатель. В моторное отделение прыгнул старшина 2-й статьи Сыромятников, здоровяк, косая сажень в плечах. В шутку товарищи называли его «крошкой» или «доктором „зисов“» — он «лечил» моторы «зис». Вот «доктор» приложил ухо к мотору, что-то «поколдовал» — и все шумы пропали, «сердце» катера стало биться ровно, без перебоев.

Не раз в этот день катера доставляли на острова подкрепление, увозили раненых.

6 июля морские пехотинцы высадились еще на один остров, что по соседству с Тейкарсари. Из домика на берегу строчил пулемет, прижимая бойцов к земле. Сигнальщик Михаил Домащенко точно определил местонахождение пулемета и доложил командиру «КТ-47». Командир Александр Назаренко приказал пулеметчику Трибелустову:

— Подавить огневую точку!

Приказ пулеметчик выполнил, но был ранен. Однако с поста он не ушел и продолжал стрелять по врагу, пока не потерял сознание. Домащенко оказал ему первую помощь и отнес в кубрик.

Бой продолжался. Осколки снарядов и мин впивались в надстройки и борта «КТ-47». Со звоном сыпались разбитые стекла в рубке и иллюминаторах, повисли перебитые фалы, рухнула фок-мачта. Катер резко сбавил ход, но очень быстро снова устремился вперед.

Что же произошло? Пулеметная очередь насквозь пробила боевую рубку. Упал замертво командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Александр Хлудов. Мотор остался без присмотра, и катер сбавил ход. Тяжело раненный в ногу, рулевой-сигнальщик Юра Богданов, превозмогая боль, перекладывал штурвал и одновременно выполнял обязанности Хлудова. Уже на обратном пути в Транзунд Юра доложил о гибели моториста Хлудова и, обессиленный, тут же упал, потеряв сознание. Его заменил минер Сергей Ситанов.

Александра Хлудова похоронили на следующий день в Транзунде рядом с павшими смертью храбрых героями моряками Выборгского десанта.

— Погиб комсомолец, отважный балтиец, классный специалист, наш хороший товарищ, — сказал командир корабля Александр Назаренко. — Саша был смелым, находчивым. Совсем недавно он предотвратил аварию: спустился в воду и топором обрубил намотанный на винт трос… Поклянемся на могиле нашего боевого друга беспощадно громить ненавистного врага!

…Десантная операция развивалась успешно. Наши воины упорно сражались за каждый остров, преодолевая отчаянное сопротивление противника.

Отвагу и высокое мастерство проявляли экипажи всех катеров, участвовавших в этих боях. Моряки не только высаживали десантников под огнем врага, но и сами нередко ходили в атаки, помогали пехотинцам удерживать захваченный плацдарм. Под ураганным огнем экипажи устраняли повреждения, и ни один катер не вышел из строя.

Осколок снаряда пробил борт «пятьдесят седьмого». Вода хлестала в моторное отделение, вот-вот зальет моторы. Находившиеся поблизости старшина 1-й статьи Кузенков и матрос Крюков мигом достали аварийные инструменты, материалы и заделали пробоину. Мокрый, усталый, но довольный Кузенков доложил командиру Александру Плавнику:

— Все в порядке…

А на «тридцать седьмом» старшины 2-й статьи Николая Курмышева произошло вот что. Высадив десант и выгрузив боезапас, катер поворачивал назад. В этот момент вражеская мина повредила руль, корабль стал неуправляемым. А с острова, где шел бой, все прибывали раненые. Их нужно было перевезти в Транзунд.

Противник усилил огонь по аварийному катеру. Как идти без руля? Но выход все-таки нашли. Приспособили шесты для измерения глубин, абгалдыри — металлические прутья и другие подручные средства. Стали ими отталкиваться. Так и вышли из-под огня на чистую воду. А как быть дальше? Опять выручила матросская смекалка. Командир отделения минеров старшина 2-й статьи Ермаков и минер матрос Артемин заменили руль трапом. Трудно было удерживать его на руках, и моряки додумались: прикрепили трап к тральной лебедке, как румпель. Так и дошли до Транзунда.

Отличился и «семнадцатый» главного старшины Виктора Егорова. Катер находился в распоряжении командующего десантом вице-адмирала Ю. Ф. Ралля, выполнял различные задания. На подходе к одному из островов враг открыл артиллерийский огонь по тендерам с понтонами. «Семнадцатый» прикрыл их плотной дымовой завесой, но сам пострадал. Снаряд пробил борт и упал в носовом кубрике на койку. Это смягчило удар, однако взрывом выбило переборку, сорвало кусок верхней палубы, повредило боевую рубку, даже мотор сместился с фундамента. К счастью, никто из экипажа не пострадал, но в носовом кубрике возник пожар. Туда бросились матросы. Командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Михаил Курочкин и пулеметчик старший матрос Виктор Батанов выкидывали за борт горящие предметы, сбивали водой пламя, бросали на него мокрые одеяла, матрасы. Пожар удалось потушить.

Не успели отдышаться — налетели фашистские самолеты. Бомба взорвалась рядом. Большой осколок пробил подволок рубки, влетел в матросский кубрик и упал на койку юнги Володи Осипова. Опять повезло: никто не пострадал, все были на верхней палубе. Из пулеметов и винтовок моряки били по самолетам.

Экипаж мужественно отстаивал свой корабль. Высокую выдержку и отвагу проявил рулевой-сигнальщик Володя Осипов. Он стоял на крыше мостика и вел круговое наблюдение, ежеминутно докладывая командиру отряда лейтенанту Котенкову обстановку, на виду у противника, под огнем передавал приказы на катера флажками, пробитыми пулями и осколками. Мужественно вели себя и остальные юнги: Володя Чернявин, Витя Стоиков, Женя Крылов, Толя Орлов. Все они уже выросли, стали отличными специалистами, храбрыми моряками.

На «семнадцатом» потерь среди личного состава не было. Экипаж продолжал вести борьбу за жизнь катера, устранял повреждения.

Володя Осипов принял сигнал от командира «двадцать седьмого» Александра Рубана: «Нуждаюсь в помощи». «Семнадцатый» был сам весь изранен, но Егоров тут же приказал идти на выручку товарищей.

Вражеская бомба пробила корпус «двадцать седьмого», стала поступать вода. В машинном отделении возник пожар. Матросы потушили его, заделали пробоины, но катер потерял ход.

Когда корабли сблизились, Рубан крикнул:

— Выручайте!

Егоров ответил:

— Приготовиться к буксировке!

На «двадцать седьмой» подали бросательный конец. С «двадцать седьмого» через полубак в воду, затем на корму «семнадцатого» пополз трос.

— Закрепить! — приказал Егоров и дал малый вперед.

Катер плавно пошел, буксир натянулся — «двадцать седьмой» сдвинулся с места.

Огромные усилия потребовались экипажу «семнадцатого», чтобы в сложной боевой обстановке буксировать «КТ-27» до Транзунда, а затем в Кронштадт. «Битый битого везет», — шутили катерники.

Володя Осипов позже рассказывал:

— Товарищ Ермаков — командир «ЗК» советовал мне беречь себя. А как убережешься, если пули, будто пчелы, жужжат над головой. Каждый рейс с десантниками противник обстреливал, бомбил. А на этот раз, возвращаясь в Транзунд, как в ад попали. Вначале выручала дымзавеса, но неожиданно налетел ветер, разогнал дым, и очутились мы на мушке у вражеских артиллеристов. Снаряды вот-вот накроют. В какую сторону вести катер? Всюду бурлила и кипела вода. Подумал: «Снаряд редко попадает в одно и то же место, а что, если править на водяные столбы?» Помогло… Выбрались из-под обстрела, а над нами самолеты проносятся, чуть ли не задевая мачты. Стал маневрировать, направлял «семнадцатый» под брюхо самолетов… Так и спаслись. Просто, как об обыденном, рассказывал Володя о бое.

— Страшно было? — спросил я.

— Наверное, — ответил Володя. — Только некогда было об этом думать.

Около полутора суток без отдыха перевозили катерники бойцов 260-й бригады морской пехоты. Десантная операция закончилась успешно. Острова были очищены от врага.

Весь личный состав пяти катеров нашего, дивизиона был награжден орденами и медалями. Награды получили и юнги Витя Стоиков, Женя Крылов, Володя Осипов и Толя Орлов. Юра Богданов был удостоен ордена Красного Знамени. Этой высокой наградой отметили и всех пятерых командиров катеров-тральщиков, участвовавших в десантной операции.

Опасные «букеты»

Незадолго перед Выборгским десантом катера 7 ДКТЩ перебазировались в маневренную базу Гакково — маленький рыбацкий поселок.

Засветло «пропахали» тралами Лужскую губу, у Кургальского рифа выбрали тралы и, минуя Хайлоду, вошли в Нарвский залив, воды которого были напичканы минами.

Еще в Усть-Лужской военно-морской базе нам показали фотоснимки с дешифрированной пленки центральной части Нарвского залива, южнее банки Вигрунд. На этих снимках особенно четкие линии означали — здесь мины выставлены с малым углублением.

Тогда же в штабе нам сказали, что командир сторожевого катера «ЗК-40» получил приказ — оградить деревянными щитами наиболее опасный квадрат.

13–14 июня щиты были отбуксированы и поставлены на якорях. Этим «минным квадратом» летчики нашей бомбардировочной авиации пользовались как учебным полигоном — тренировались в прицельном бомбометании и одновременно разряжали вражеское минное поле.

Узнали мы и о том, что командир «сорокового» на стыке двухфарватеров — «305-г» и «306-а» — обнаружил на воде большое число зеленых поплавков. Думал, рыбацкие сети: о минах-ловушках (а это были именно они) он представления не имел. Катер с трудом выпутался из «сетей» и возвратился в Гакково.

Донесение командира «сорокового» встревожило командование ОВРа. Создали ударно-поисковую группу. В нее вошли катер «ЗК-40», два катера-тральщика из нашего 7-го дивизиона — «КТ-97» и «КТ-356» под командованием главного старшины Г. М. Давиденко и мичмана В. Д. Рахаева, а также отряд катеров типа «зис» с минимальной осадкой.

18 июня после тщательной подготовки ударно-поисковая группа вышла из Гаккова. Мины-ловушки долго искать не пришлось: они были на виду. Семь ловушек уничтожили в первый же день. Одну, подсеченную тралом катера «КТ-97», прибуксировали в Гакково. Возглавлявший ударно-поисковую группу флагманский минер капитан 3 ранга Андрей Барабанов без особого труда разоружил ее. Это оказалась якорная гальваноударная мина типа «G» с дополнительным взрывным устройством натяжного действия.

При последующих поисках доставили еще несколько мин. И их разоружили. Стало ясно: ловушки изготовлены и поставлены недавно, на поплавках сохранилась свежая краска и дата изготовления: «1944 год».

За неделю — с 20 по 26 июня — ударно-поисковая группа уничтожила 108 ловушек, нанесла на карту (от северо-запада к юго-востоку) места постановок этого нового заграждения.

Что же представляет собой мина-ловушка?

Устройство весьма простое. Пеньковый трос — восемь миллиметров толщиной и тридцать метров длиной — одним концом с помощью двух стропок с зажимами прикреплен к ударно-электрическим или к гальвано-ударным колпакам. Второй, свободный, конец удерживается на поверхности с помощью пробковых поплавков, поставленных через каждые полтора-два метра. Винт, руль, корпус корабля или перископ подводной лодки, задевая за трос, натягивают его, колпаки срабатывают, происходит взрыв, корабль гибнет или выходит из строя. Мины-ловушки особенно опасны ночью, при ветреной погоде и тумане.

Первым встретился с этим вражеским изобретением еще в 1943 году командир 1-го дивизиона В. К. Кимаев. Ловушки он доставил на остров Лавенсари. Их изучили, сделали подробное описание. О них мы знали.

Мины-ловушки образца 1944 года были несколько реконструированы. Пеньковый трос заменен стальным и укорочен, в качестве поплавков использованы бутылки цвета морской воды.

В тихую, ясную погоду ловушки видны далеко, ряды поплавков, освещенные лучами солнца, блестят, переливаются и кажутся сидящими на воде маленькими разноцветными птичками. В ненастье же, когда дует ветер, перекатываются волны, поплавки соединяются, переплетаются, становятся похожими на плавающие букеты цветов. Сигнальщик «КТ-47» матрос Николай Толстопятов так и доложил однажды:

— Прямо по курсу на воде вижу «букеты цветов».

Когда «букеты» подорвали и грохот взрыва стих, кто-то из моряков крикнул:

— Ну спасибо, Толстопятов, вовремя ты заметил «цветочки»!..

Коварные ловушки доставляли нам много хлопот. Как-то наши соседи, катера 1-го дивизиона, тралили минное поле, усеянное мелкосидящими минами и ловушками. Катер «Р-707» мичмана Владимира Черноносова затралил мину, а через несколько минут — вторую. Мины не подсекались. «Семьсот седьмой» потерял ход. Вскоре впередсмотрящий доложил:

— Право двадцать, расстояние сорок, ловушки.

Четырехбалльный ветер гнал катер на ловушки. Черноносов пытался маневрировать, однако мины, находящиеся в трале, не позволяли ему это делать. Оставить трал? Нет, командир на это пойти не мог. А катер несло. Черноносов застопорил машины, прикинул: «Скользнув по борту, ловушки пройдут за корму». Это не гарантировало безопасность, но другого выхода не было.

Выручил командир отряда младший лейтенант Евгений Архипов. Его катер «КТ-715» на полном ходу приблизился к «Р-707», и младший лейтенант с необычайной ловкостью набросил носовой швартов огоном (кольцом) на лапу якоря «семьсот седьмого».

— Держись, мичман! — крикнул Архипов и, не сбавляя скорости, отвалил влево.

Черноносов тоже приказал дать полный ход, и ловушки, только что находившиеся в пяти-шести метрах от борта, остались позади. За кормой тральщика всплыли две подсеченные мины. К ним поспешили шлюпки с подрывниками, и вскоре прогрохотали взрывы.

Мы научились расправляться с ловушками. Командир «КТ-97» старшина 1-й статьи Григорий Давиденко предложил такой метод. Два матроса на шлюпке подходили к мине-ловушке, подвязывали к ней стометровый трос, свободный конец передавали на борт катера, там закрепляли его за кнехт и — полный вперед! Позади ухал взрыв.

Финские мины-ловушки были еще опаснее. Они не плавали на поверхности, а углублялись на 10–15 сантиметров, и даже при хорошей видимости обнаружить их можно было только на расстоянии 20–30 метров, тогда как немецкие — 350–500 метров.

Чтобы моряки научились распознавать это коварное оружие, в Гаккове проводили специальные учебные занятия. Все корабли в качестве наглядного пособия получали обезвреженные ловушки, их описание и наставление по борьбе с ними.

Замысел немецкого морского командования — ослабить наши тральные силы, заставить флот бездействовать, находиться в базах — провалился. Минные поля из мин-ловушек мы обнаруживали и уничтожали. При этом ни одного корабля мы не потеряли. Правда, борьба с ловушками требовала от личного состава большого напряжения сил, мастерства и времени.

25 июня наш дивизион получил боевое задание — обследовать тралами значительный участок Нарвского залива. Это был тот самый квадрат, который ограждал щитами катер «ЗК-40».

Я уже говорил, что наши летчики проводили в этом квадрате учебно-тренировочное бомбометание. Немного севернее находилась и другая цель — затонувший транспорт, его надстройки и часть корпуса возвышались над водой. Работу авиаторов мы часто наблюдали из районов траления, слышали и раскаты взрывов. Часть мин летчики уничтожили, нам предстояло окончательно очистить это место, находившееся на весьма важном фарватере.

Аэрофотосъемкой удалось обнаружить в этом районе мины, поставленные на глубинах от 60 сантиметров до полутора метров. Два дня — 25 и 26 июня — над морем стлался густой туман, мы не тралили. В последующие два дня выявили плотное заграждение из мелкопоставленных якорных мин. Уничтожили 19 мин и несколько минных защитников.

После небольшого перерыва со второй половины июля начали борьбу с минами-ловушками и мелкопоставленными минами уже в другом районе. Здесь необходимо было предварительно разрядить плотность опасных полей. Из катеров-тральщиков типа «КМ», «зис» и шлюпок создали две ударно-поисковые группы. Первой командовал я, второй — капитан 3 ранга В. Т. Машинский.

Поиск и уничтожение мин-ловушек и мелкопоставленных мин вели на фарватерах с условными названиями «306-а», «305-г», «206-д», «306-к» и в районах № 13 и 14.

В первый же выход 19 июля катера уничтожили 13 мин. Начавшийся шторм вынудил нас девять дней отстаиваться в Гакково. 28 июля уничтожили еще семь мин-ловушек.

Во время траления 29 июля с «КТ-67» заметили мину, поставленную на 30 сантиметров от поверхности воды. Огромный темно-зеленый шар медленно покачивался, поджидая проходящий корабль.

Ярко светило солнце. Вода была теплая. Минер старшина 2-й статьи комсомолец Григорий Васьков разделся, приготовил подрывной патрон, вставил в него запал, поджег шнур, повесил патрон на шею, прыгнул за борт и скрылся под водой. Прикрепив патрон с горящим запалом к свинцовому колпаку, он вернулся. Товарищи помогли минеру подняться на палубу. Катер отошел на безопасное расстояние. Через несколько минут мощный взрыв, сотрясая воздух, взметнул султан воды.

У Васькова скоро появились последователи. «Ныряльщики за минами» теперь были во всех дивизионах. Хорошему пловцу нетрудно подвесить патрон к мине. Главное, чтобы катер вовремя отошел, чтобы не заглох мотор. Моторы у нас работали исправно. Все обходилось благополучно.

30 июля нас ждала удача: ликвидировали 11 мин-ловушек и мелкопоставленных мин, да еще семь минных защитников.

Более двух недель работали поисковые группы. За это время они уничтожили 67 мин-ловушек и свыше трех десятков мелкопоставленных мин.

Плотность минных полей разрядилась. Теперь можно было выходить всем дивизионом. Но работа была по-прежнему опасная. Не всегда удавалось с катеров заметить каждую ловушку и мелкопоставленную мину…

А враг изощрялся, изобретал. Вместо минрепа из стального троса гитлеровцы стали использовать цепь длиной четыре — шесть метров, которую резаки тралов не перерезали. Фашисты устанавливали на минрепах противотральные ножи, которые резали тралящую часть, и ее приходилось часто менять.

Артиллерийские обстрелы с берега и бомбежки с воздуха не прекращались. Выручала наша авиация. Летчики вступали в бой с вражескими самолетами, отгоняли их, от артиллерии они укрывали нас дымовыми завесами. Клубы густого дыма, вертикально падающие с высоты, заслоняли горизонт сплошной стеной. Стрельба прекращалась.

И так каждый день. Бывало, сутками не сходили с тральных галсов.

Боевой день мы начинали рано: побудка вместо 6.00 делалась в 5.00 — в это время враг начинал обстрел или бомбежку с воздуха. Когда же мы перебазировались в Нарвский залив, стояли белые ночи и на задание мы выходили уже в шесть утра. Война внесла свои коррективы в распорядок дня. Помещения прибирали на походе. Завтракали и обедали по-походному: все офицеры и командиры катеров — на боевом посту, на мостике. Да и обед-то состоял из сухого пайка. Редко доводилось нам отведать горячих щей или супа, жареной картошки, каши, заправленной салом или тушенкой, компота. Такое счастье выпадало, когда шторм вынуждал отстаиваться в базе или где-нибудь у берега в районе боевых действий. Часто весь обед на тралении нам заменяла выловленная свежая рыба, погибшая от взрывов мин. Специального обеденного времени в летнюю кампанию не было. Все знали: от 12.00 до 13.00 можно обедать, если, конечно, обстановка позволяет. То же самое и с ужином. В 18.00 с флагманского катера передавался семафор: «Командам разрешается ужинать по способности», а то и вовсе обходились без этого сигнала. При инструктаже всегда подчеркивалось: «Берегите время, используйте каждую минуту для боевого траления».

За распорядок дня отвечали командиры: они сами регулировали в море по обстановке, когда можно пообедать и поужинать.

Трудно было с питанием. На больших кораблях все обстояло проще: есть камбуз, морозильники, оборудованные кладовые для хранения продуктов. На «каэмках» ничего подобного не было. В мирное время экипажи питались на береговых или плавучих базах. В войну катера все время находились в море и лишь изредка заходили в необорудованные маневренные базы или места якорных стоянок.

Как выйти из положения? Сделали в ходовой рубке выгородку, обили ее асбестовыми листами, поставили примус, обзавелись кастрюлями, посудой. Из бортового пайка готовили горячую пищу. После подрыва мин на поверхности всегда оставалось много рыбы. Ее вылавливали и варили флотскую уху. Но на боевом тралении приходилось довольствоваться сухим пайком.

Продукты хранили в рундуках и румпельном отделении. От сырости хлеб быстро плесневел, покрывался зеленью.

Не было на «каэмках» и туалета.

Мыться в бане нам удавалось только в штормовые дни, когда корабли отстаивались близ берега или в необорудованной базе.

Все эти неудобства не выводили людей из строя. Спасибо военфельдшеру Николаю Нестеровичу Иванову и его верным помощникам — санитарам. Много они потрудились, чтобы сберечь наше здоровье. Да и суровая служба закалила матросов. Служба на катерах-тральщиках связана не только с физическим, но и с нервным напряжением. Я нередко наблюдал, как спящий матрос вскакивал с криком «Мина!..». Случалось подобное и со мной.

Как-то вернулись в базу поздно. Наскоро поужинали и — на отдых. В 5 часов общий подъем, а мне положено встать минут на сорок раньше… Пришел в кубрик, разделся и, едва голова коснулась подушки, уснул, как провалился. Долго ли я спал, не знаю, только чувствую: кто-то тормошит меня. Открыл глаза, вижу — стоит дневальный и смущенно говорит:

— Извините, товарищ комдив. Во сне вы кого-то сильно ругали и кричали: «Право на борт. Мина по носу!» Ну вот я и решился, подошел, потормошил. Извините…

Да, что и говорить, служба у нас неспокойная, нервы постоянно, словно струны, натянуты. На тралении нас всегда подстерегала опасность: кругом под нами на якорях или лежат на грунте мины, они могут взорваться в любую секунду…

За рабочий день дивизион совершал семь галсов длиной в десять миль, очищал от мин фарватер шириной в полмили. И так ежедневно…

Эскадренные миноносцы, сторожевые корабли, торпедные катера, морские охотники бороздили Нарвский залив. Но, пожалуй, никто так много здесь не хаживал, как самые малые корабли флота — катера-тральщики. День за днем, час за часом, галс за галсом мы увеличивали боевой счет затраленных и уничтоженных мин и минных защитников, прокладывали «голубые дороги».

Летом 1944 года в Гакково сосредоточились малые корабли ОВРа — морские охотники, торпедные катера, катера-тральщики, — чтобы наносить удары по вражеским судам, помогать успешному продвижению наших войск на Запад. Мы были уверены: близок день возвращения в главную базу — Таллин.

Тралением в Нарвском заливе занималась 1-я бригада Федора Леонтьевича Юрковского, теперь уже контрадмирала. Его штаб во главе с капитаном 2 ранга М. Т. Радкевичем, опытным, высокообразованным офицером, разместился в Гакково. Отлично знали свое дело и флагманские специалисты. Они учили нас и контролировали нашу работу, ходили с нами в море на траление. Штурман капитан 2 ранга Иван Васильевич Васильев почти все время проводил на кораблях. Нам казалось, что он никогда не расстается с секстаном. Флагманского минера капитана 3 ранга Валентина Тихоновича Машинского мы называли «минным богом»: минное, торпедное и тральное оружие он знал в совершенстве и был нашим незаменимым консультантом и помощником в выборе режима траления и образцов тралов…

Гакково — удивительно красивое место. В прибрежной полосе виднелись живописные островки, заросшие деревьями и кустарниками, на подходах к ним громоздилось множество отполированных водой и ветрами валунов. Камнями разнообразных форм и размеров густо усеяны все побережье и леса на сотни километров.

На южных береговых возвышенностях Нарвского залива гитлеровцы установили деревянные наблюдательные вышки со стереотрубами, перископами и другими оптическими приборами. Такую вышку-гигант немцы оставили и близ Гакково. Как-то мы с замполитом Ефременко поднялись на нее, и перед нашим взором раскинулись необозримые просторы Нарвского залива. И, видимо, оба мы думали об одном: «Сколько тут еще мин, и все их мы обязаны вытралить, уничтожить…» С вышки хорошо просматривался узкий извилистый «гакковский фарватер» — сложный лабиринт, по которому мог пройти только опытный мореплаватель.

Первыми это укромное местечко нашли корабли нашего 7-го дивизиона, перебазированные из Усть-Луги. В шутку Гакково часто называли (иногда даже в официальных документах) Юрковкой, по фамилии командира бригады.

Наши гидрографы обозначили едва заметные створы вехами и буями-указателями. Строители соорудили деревянный пирс на сваях, укрыли его сверху маскировочными сетями. Обнаружить пирс с воздуха можно было, лишь когда в «гакковский фарватер» входили корабли. Этот момент враг и караулил.

4 августа 1944 года дивизион возвращался в Гакково для пополнения запасов горючего и продовольствия. Солнце давно скрылось за горизонтом, багряное зарево освещало море. Казалось, ничто не предвещало опасности. Мы готовились к швартовке, мечтали сойти на берег, лечь на зеленую травку, почувствовать под собой земную твердь…

Нас ждал буксир «Водолей». К нему по очереди подходили катера, наполняли цистерны пресной водой. Вдруг раздался голос сигнальщика:

— Самолеты в воздухе!

Со стороны моря показалась группа «юнкерсов».

На кораблях сыграли боевую тревогу. Мы стали разворачиваться на обратный курс, спешили укрыться у малых островов. Некоторые катера, минуя фарватер, направились закрытым для плавания плесом в залив. Началась бомбежка. Осколки бомб и камни обрушились на корабли, оказавшиеся у пирса.

Досталось «КТ-356», нашему новичку. Две бомбы разорвались поблизости от катера. На «КТ-356» снесло верхний мостик, сильно повредило боевую рубку. Сбило с ног и ударило о пулеметную тумбу командира главного старшину Василия Рахаева, но он продолжал командовать кораблем. Пулеметчика Александра Герасимова и мотористов Алексея Макрака и Григория Сальникова взрывной волной выбросило за борт. Командира отделения минеров старшину 2-й статьи Николая Васильева ранило в правую ногу. Второму минеру матросу Алексею Першину оторвало по локоть руку. Раненый минер Алексей Дергачев вместе с матросом Михаилом Киселевым сумел оттолкнуть катер от борта «Водолея» и вывести его на чистую воду. Обессиленный, Дергачев потерял сознание и свалился на палубу. Когда он очнулся, то увидел лежавший около него сбитый флаг корабля. Дергачев с трудом встал, поднял флаг и закрепил его на оставшейся части флагштока.

— Флаг поднят! — крикнул он и снова упал.

Пробитый осколками и окрашенный кровью флаг снова развевался над катером…

Подвиг «девяносто седьмого»

22 июля 1944 года за героизм, проявленный в боях с немецко-фашистскими захватчиками, старшине 1-й статьи Григорию Митрофановичу Давиденко было присвоено звание Героя Советского Союза. А примерно за месяц до этого большого события мы приняли его кандидатом в члены партии. Рекомендовали Григория Митрофановича В. С. Ефременко, К. С. Мухортов и я. Собрание проходило поздно вечером, когда дивизион возвратился с траления. После ужина парторг Михаил Васильевич Осетров пригласил всех коммунистов в ленинскую каюту. Избрали президиум и огласили повестку дня. Слово предоставили Осетрову.

— Завтра, рано утром, Давиденко уходит на выполнение ответственного задания, — сказал он. — Григорий Митрофанович хочет идти в море коммунистом. Разрешите зачитать его заявление. — И он начал читать: — «Прошу принять меня кандидатом в члены Коммунистической партии. Обязуюсь беспощадно бить врага до полной победы…»

Так же кратко изложил Давиденко и свою автобиографию.

Поднялся Николай Уманцев (он вместе с Давиденко начал флотскую службу на катерах пограничной охраны):

— Очень скромно пишет о себе Григорий. Мы все знаем его как смелого и бесстрашного моряка, командира лучшего боевого корабля нашего седьмого дивизиона, отличного воспитателя подчиненных. О его героических делах на Ханко знает вся Балтика. Предлагаю принять Григория Давиденко кандидатом в члены большевистской партии.

Выступили также Ефременко, Мухортов, Ромашков. Давиденко приняли единогласно.

Утром «девяносто седьмой» раньше всех отошел от пирса. Провожали его офицеры штаба, командиры катеров. Давиденко был, как всегда, собран, деловит, в отличном настроении. Это передавалось и экипажу. Мы верили: экипаж «девяносто седьмого» задание выполнит. А оно было не из легких: предстояло высадить на берег, занятый врагом, диверсионно-разведывательную группу моряков.

Через трое суток Давиденко, усталый, но довольный, доложил мне:

— Все в порядке! «Девяносто седьмой» готов снова выйти в море…

Так всегда и было у Давиденко: что ни задание — то подвиг. Это он первым стал уничтожать вражеские мины-ловушки с помощью длинного троса. Подходил на шлюпке с подветренной стороны к мине, подвязывал один конец троса к «хвосту» ловушки, а свободный конец закреплял за кнехт на катере и давал полный вперед. Метод Давиденко приняли на вооружение не только катера нашего 7-го, но и других дивизионов. Григорий Давиденко совершенствовал способы борьбы с противником, на хитрость врага отвечал двойной хитростью…

И вот теперь уже Герой Советского Союза мичман Давиденко предложил новый дерзкий план — направить немецкие миноносцы на минное поле и уничтожить их. Этот замысел появился у него тогда, когда он на своем «КТ-97» шел с продовольствием для гарнизона банки Вигрунд. Наблюдая за навигационными ограждениями фарватеров, проложенных у островов Большой и Малый Тютерс, Давиденко заметил, что наши буи смещены и ведут на минное поле, а на главном фарватере Нарвского залива поставлены светящиеся вехи и буи немецкого образца. «Видно, фашисты проложили дорожку для прохода своих кораблей», — рассудил Давиденко. Вернувшись в Гакково, доложил мне об этом и, помедлив, произнес:

— Товарищ комдив, а что, если мы передвинем немецкие знаки? — Его большие серые глаза хитро сощурились. — Здорово получится: фашистские корабли подорвутся на собственных минах! — Он взял лист бумаги, начертил на нем линии установленных мин, обвехованный проход (фарватер) и пунктиром показал, как, по его мнению, следует передвинуть вехи.

План был рискованный, но продуманный.

В дивизионе в это время находился командир бригады контр-адмирал Ф. Л. Юрковский. Мы взяли чертежик и пошли к нему.

Федор Леонтьевич внимательно выслушал мичмана, и, подумав, сказал:

— Заманчиво! Но и риск большой. Вехи и буи придется буксировать по минному полю… Немцы могут заметить.

— Так ведь нам к риску не привыкать, — ответил Давиденко. — Изо дня в день таскаем тралы, подрываем мины… А зато эффект-то какой! А заметят или нет — бабушка надвое сказала.

Контр-адмирал улыбнулся:

— Что ж, мичман, ваша идея, вам ее и осуществлять. Только действуйте осмотрительно…

Ночью «девяносто седьмой» покинул Гакково. Рядом с Давиденко на мостике находился флагманский штурман бригады капитан 2 ранга И. В. Васильев.

— Ум хорошо, а два еще лучше, — сказал им на прощание Юрковский.

В ту ночь в штабе дивизиона собралась группа офицеров во главе с контр-адмиралом Юрковским. Все мы много курили, кое-кто пытался отвлечься флотскими «байками», но смеха они не вызывали. Наши мысли были в море, на «девяносто седьмом». Как-то они там?

Уже начало рассветать. Дежурный доложил:

— Давиденко дает позывные.

Все поднялись и пошли на пирс. «Девяносто седьмой» приближался.

— Все в порядке! — доложил мичман Давиденко.

Уже в штабе штурман Васильев обстоятельно рассказал о походе, о действиях экипажа катера.

«Девяносто седьмой» на малом ходу приближался к проходу, матросы отпорным крюком быстро захватывали светящийся буек или веху (были там и те и другие), заводили от носа катера за корму, крепили к ходовому концу буксирного троса, и катер медленно тянул «груз» метров 400 на минное поле. За несколько часов новый «проход» был сделан.

Все с нетерпением ждали, когда в этот «проход» войдут фашистские корабли. А очутились они на минах 18 августа. О тех событиях у меня сохранились записи показаний пленных гитлеровских моряков…

Флотилия миноносцев под командованием корветтен-капитана Копенгагена вышла из Гельсингфорса. Следовала она строем кильватера. При подходе к Нарвскому заливу командир приказал штурману проверить местоположение навигационного ограждения фарватера. Сделав обсервацию, штурман доложил, что вехи смещены и ведут на минное поле.

— Еще раз проверьте, — приказал Копенгаген.

— Вехи смещены на вест, — снова доложил штурман.

Отвернули — и сразу под флагманом раздался взрыв. Корабль начал тонуть. Через несколько секунд подорвался второй миноносец, затем третий… Четвертый получил повреждения.

Вехи и буи, передвинутые Давиденко, как он и предполагал, привели врага на свое же минное поле. В панике фашисты выбрасывались за борт, многих морская бездна поглотила вместе с кораблями.

Наши посты СНиС и морская авиация запеленговали этот переход вражеской флотилии и место ее гибели. Командование флота по радио передало в Гакково: «Вступить в бой с уцелевшими немецкими кораблями, уничтожить или взять в плен…»

На минном поле было выловлено 107 неприятельских моряков во главе с Копенгагеном и доставлено в Гакково. Понурив головы, пленные брели по пирсу, бормоча: «Гитлер капут! Русс победа!» Они-то и рассказали, как все произошло, как попали в подстроенную русскими ловушку…

20 августа командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Петр Воробьев с «КТ-77» заметил в море одинокий катер, доложил командиру главному старшине Василию Тимофееву. Последовала команда рулевому: «Держать курс на катер». Подошли. Оказалось, это пустой, никем не управляемый катер с затонувшего фашистского миноносца. Воробьев внимательно осмотрел катер — не заминирован ли? — и пересел в него. Минут двадцать повозился с мотором незнакомой марки, завел… В Гакково на трофейном катере подняли Военно-морской флаг Советского Союза.

Днем раньше «КТ-77» подобрал пятерых моряков и в их числе француза. Командир катера Тимофеев спросил:

— Как вы, житель Франции, очутились на фашистском военном корабле?

Пленный, с трудом поняв вопрос, произнес слово «тоталь». Он пытался объяснить, что попал под тотальную мобилизацию и что он не фашист. Уже возвращаясь в Гакково, заметили одинокий плотик и около него немца. «КТ-77» приблизился. Вдруг француз прыгнул за борт, подплыл к немцу, схватил его за волосы и стал топить. Обоих подняли на борт катера. Тимофеев, как мог, растолковал французу, что пленных запрещается бить, топить тоже.

За уничтожение вражеских миноносцев всех членов экипажа «КТ-97» наградили боевыми орденами и медалями.

Ветер на сто́пе

Командир бригады контр-адмирал Ф. Л. Юрковский приказал мне выделить в распоряжение армейских подразделений катер-тральщик для высадки десанта в Усть-Нарву. В это время войска Ленинградского фронта вплотную подошли к Нарве и вели бои за ее освобождение.

Замполит капитан-лейтенант В. С. Ефременко и дивизионные специалисты посоветовали послать «КТ-87» главного старшины Константина Мухортова. Я поддержал это предложение. Коммунист Мухортов — командир опытный, до войны служил на катерах морской пограничной охраны, хорошо знал устье Наровы, условия плавания в узкостях и на реках.

И заместитель у него командир отделения минеров старшина 2-й статьи Василий Шувалов — моряк бывалый. Еще в 1941 году под Невской Дубровкой, сражаясь в морской пехоте, он проявил храбрость и высокое воинское мастерство. Много вражеских солдат уничтожил Шувалов со своим подразделением, но и сам был тяжело ранен, лечился в госпитале. Когда выздоровел, попал к нам в дивизион. Здесь его приняли в партию.

Экипаж катера — матросы комсомольцы Надежкин, Некипелов, Семкин, Кулешов и другие — специалисты высокого класса.

Мы с Ефременко и Осетровым побывали на «восемьдесят седьмом».

— Дорогие товарищи, — сказал я, — вам поручено очень важное задание. Уверен, выполните его с честью, по-флотски. Счастливого вам плавания, боевой удачи!

— За доверие спасибо, — ответил Мухортов. — Армейцы будут довольны моряками…

30 августа войска Ленинградского фронта завершили Нарвскую наступательную операцию, начатую 24 июля. Освободив город Нарву, они создали условия для наступления на Таллин, для изгнания оккупантов с территории Советской Эстонии.

Две недели находился на боевом задании «восемьдесят седьмой». Возвратился он в дивизион с немалыми повреждениями: надстройки побиты, борта ободраны и продырявлены осколками снарядов и бомб, механизмы изношены. Но, несмотря на это, члены экипажа были довольны: задание командования они выполнили. Высадили 864 солдата и офицера, перевезли 64 орудия разных калибров, 38 тягачей, пять танков, 39 тракторов, 20 прицепов с боеприпасами, 88 повозок с лошадьми, 38 кавалерийских лошадей, 12 походных кухонь, два самоходных орудия, две санитарные машины, две автомастерские, отбуксировали четыре бензоцистерны. Воинские грузы и боевую технику доставляли на армейском понтоне на буксире. Совершили 66 рейсов.

— «Восемьдесят седьмой» готов к выполнению новых боевых заданий командования! — доложил Мухортов.

Собрали митинг. Мухортов и Шувалов рассказали об освобождении Нарвы, о боевых делах армейцев, а о себе, экипаже, сказали всего несколько слов…

На ремонт катера дали три дня. Срок небольшой, а работы уйма — требовалось перебрать главные двигатели. В Гакково мастерских не было, пришлось все делать самим. Но справились со всем объемом работ успешно.

«Восемьдесят седьмой» своевременно присоединился к дивизиону в тральном ордере. Мы начали перепахивать следующее «колено» южного обходного фарватера в Нарвском заливе.

На третьем галсе катер Мухортова затралил мину, и она взорвалась в трале. Словно в гигантском котле, закипела и вздыбилась вода, могучее эхо разнеслось по заливу. Когда все успокоилось, мы увидели побелевшее море, плавающую на поверхности воды оглушенную рыбу.

На флагманский катер один за другим стали поступать семафоры: «Прошу разрешения подобрать рыбу».

Ответ по линии последовал для всех один: «Разрешаю, только трального ордера не нарушать!»

Вокруг нас кружили белокрылые чайки — наши постоянные спутники. Они эскортировали корабли из базы, не оставляли нас во время траления, сопровождали в обратный путь. Самые смелые птицы садились на мачты и даже на палубы… Взрывы птиц не отпугивали, а к нам они привыкли, знали: моряк никогда не обидит, не тронет. Минерам чайки оказывают добрую услугу: они первые видят сорвавшуюся с минрепа блуждающую мину, садятся на нее, кричат, будто предупреждают: «Здесь мина!» Подойдут подрывники на шлюпке, птицы отлетят, покружат в небе, а после взрыва, словно пикирующие бомбардировщики, кидаются на рыбу, пищат, дерутся, каждая норовит урвать побольше…

Минеры любят чаек, они скрашивают их нелегкую морскую службу.

А вот подводники относятся к этим птицам иначе. Возможно, они и правы. Когда лодка находится в надводном положении, за ней, громко попискивая, летят чайки. По сигналу боевой тревоги корабль скрывается, уходит на глубину, чайки же продолжают следовать по курсу, демаскируя его.

И все же чайки — друзья моряков. По ним и погоду можно определить. Недаром штурманы говорят:

5 сентября день выдался спокойный, безветренный, на море играли серебряные блики. Однако через некоторое время штурман дивизиона лейтенант Смолов доложил:

— Барометр резко падает, надвигается шторм. Ближайшее укрытие — устье реки Наровы, но туда мы дойти не успеем, придется отстаиваться на якоре на отмели к юго-востоку от Усть-Нарвы.

Вскоре поднялся северо-западный ветер, густые серые облака закрыли солнце. Появилась темная рябь, затем лохматые белые барашки кипящей пеной окутали море. Ветер сбивал катера с боевого курса и, поднимая на высокие гребни, бросал вниз.

По радио приняли штормовое предупреждение: «Ветер усилится до девяти баллов». Это опасно. Наши «каэмки» могли выдержать восьмибалльный шторм, но девятибалльный, шторм сильный, выдержать им не под силу.

Я отдал приказ:

— Выбрать тралы, все закрепить по-штормовому!

С каждой минутой ветер крепчал, свистел в мачтах и снастях, рвал полотнища флагов и вымпелов, забирался под легкую одежду моряков.

Штурман, произведя расчеты, доложил:

— Дойти до Усть-Нарвы не успеем. Выход один — бросить якорь на песчаной отмели.

Опять последовал семафор: «Приготовиться к постановке на якорь и отражению атаки шторма! Командирам с мостиков не сходить!»

Гребни волн давно перекатывались по палубам, захлестывали ходовой мостик. Катера прыгали словно мячики.

Наконец появилась желанная отмель. Сигнал «Стать на якорь по способности» быстро отрепетовали (повторили) все корабли.

Штурман выбрал место для флагмана. Разворачивались под сильным напором ветра. Песчаный грунт не держал якорь, катер дрейфовал. Якорь-цепь стравили до жвака-галса (до конца). Рывки будто уменьшились, удары крутых волн немного смягчились.

Багряным заревом загорелся закат. Наступил вечер. Люди устали, валились с ног. Весь день «пахали» море, отдохнуть бы. А тут шторм изматывает…

Флагманский сигнальщик, указывая флажком на «КТ-87», принимал семафор и читал:

— Меня сорвало с якоря, дрейфуем к берегу. Прошу помощи.

Это передавал Мухортов. «Значит, ему действительно трудно», — подумал я и тут же приказал:

— Лечь в дрейф мористее, работать моторами, удерживаясь на волне, бросить дрек. — Двум соседним катерам приказал: — Оказать помощь «восемьдесят седьмому».

Все произошло мгновенно. Еще ни один катер не успел сняться с якоря, а «КТ-87» уже плотно сидел на мели.

Экипаж вступил в борьбу со стихией. Моряки, кроме впередсмотрящего, спрыгнули в воду и руками удерживали корабль, не давая ему биться о грунт.

Ветер гнал воду к побережью, уровень ее поднялся больше чем на метр.

Штурман Смолов рассчитал: когда вода спадет, «восемьдесят седьмой» очутится на суше, метрах в пятидесяти от моря. Как быть? Я приказал с каждого катера выделить по два матроса и на тузиках переправить их на «восемьдесят седьмой». Не так-то просто удержаться на такой волне маленькой шлюпке, рассчитанной на одного человека. Но надо идти на помощь попавшим в беду… «Сам погибай, а товарища выручай» — таков закон моря.

Вконец измученные, команда «восемьдесят седьмого» и прибывшее подкрепление не смогли сдвинуть корабль с места. Из выброшенных штормом бревен и досок установили упоры под привальный брус. Это спасло «КТ-87» от тяжелой аварии.

А море бушевало, смывая все на своем пути. Всем катерам досталось, но особенно тяжело пришлось «восемьдесят седьмому».

Только под утро шторм, как бы устав, начал стихать. Спала вода. Катер Мухортова очутился на берегу не в пятидесяти, как предполагал штурман Смолов, а в ста метрах от моря. Боевой корабль на суше — печальное зрелище.

— Катер не снять! — прочили скептики. — Придется его взорвать или сжечь, предварительно сняв вооружение и механизмы.

Мухортов вспомнил, что армейские саперы, вместе с которыми он участвовал в освобождении городов Нарва и Усть-Нарва, базировались поблизости. Оставив за себя старшину 1-й статьи Василия Шувалова, командир чуть свет ушел в штаб саперного батальона, был уверен — саперы помогут.

Трагедию «восемьдесят седьмого» армейцы переживали как свою собственную. Командир саперного батальона тут же выделил офицеров, взвод солдат, техника-сапера, трактор-тягач и автомашину. Люди и техника быстро прибыли к месту аварии. К морю проложили параллельные дорожки из бревен, наподобие железнодорожных рельсов. Катер поставили на деревянные катки. Раздался зычный голос Мухортова:

— Облепили!

Все дружно повторили:

— Облепили!

— Раз, два — взяли! — командовал Мухортин.

И снова все повторили:

— Раз, два — взяли!

Корабль, точно проснулся от глубокого сна, дрогнул и заскользил…

— Ходом, ходом, ходом! Дружней, дружней, дружней! Давай, давай! — кричали матросы.

И катер двигался по суше. У людей поднялось настроение. Посыпались шутки. Кто-то из армейцев подзадорил:

— За такую работу с тебя, Мухортов, не грешно и по сто граммов фронтовых перед обедом…

«Восемьдесят седьмой» проскользил десять метров и остановился. Передвинули «рельсы» — опять пошел… И так много раз. Через три часа катер-тральщик достиг моря, сделал дифферент на нос, как бы начав пить соленую балтийскую воду и набираться сил…

Матросы и солдаты разделись, ухватились за борта, оттолкнули корабль — и он закачался на волне… Все были счастливы, кричали: «Ура!» И усталости как не бывало.

Мы горячо благодарили армейцев за помощь…

Был полдень, солнце нещадно палило. На море полный штиль, вода блестела как зеркало. Трудно было представить, что накануне бушевал шторм.

Командир «восемьдесят седьмого» отдал приказ:

— Проверить все боевые посты и механизмы, выявить повреждения и неисправности. Привести корабль в полную боевую готовность!

Я спросил Мухортова:

— Как ветер?

Чуть растерявшись, он ответил:

— Ветер на сто́пе! — и уточнил: — Нет ветра, товарищ комдив.

Мы оба засмеялись.

Дивизион вышел на траление. Свой флаг я поднял на «восемьдесят седьмом».

«Гнилой угол»

Тот день ничем не отличался от остальных. 7-й дивизион тралил Нарвский залив.

Стояла жаркая, душная погода. На палубе все раскалено, ни к чему нельзя прикоснуться. Люди томились, у многих появились головные боли, пропал аппетит. А тут еще нехватка питьевой воды — мучит жажда. И капковые бушлаты изнуряли. На боевом тралении и на переходах морем все обязаны надевать капковые бушлаты или жилеты, в крайнем случае — пробковые спасательные пояса. Это приказ. Военфельдшер Иванов предложил ввести ежедневные купания: «Все недомогания пройдут». Но ведь пришлось бы отрывать моряков от работы. На это я пойти не мог. Траление не прекращалось.

Вода в Нарвском заливе чистая, прозрачная, с борта просматривается на большую глубину. Часто мы видели стоящие на минрепах якорные мины, похожие на футбольные мячи, а гальвано-ударные колпаки походили на гвозди. Словно тонкие ниточки, тянулись минрепы к якорям. Такую мину обязательно подсечет или забуксирует трал. Произойдет взрыв…

В Нарвском заливе плотность минных заграждений была чрезвычайно высокой. Вдоль и поперек — от устья реки Наровы до мыса Валастэ и дальше, на северо-запад, до островов Большой и Малый Тютерс и Гогланд, — залив перекрывали сплошные минные поля. Через них, казалось, ни один корабль не сможет пройти. А наши герои подводники проникали во вражеские воды, топили корабли и транспорты!

Противник выставлял на разных глубинах комбинированные заграждения из якорных контактных, донных неконтактных мин и минных защитников. Это угрожало кораблям всех классов, в том числе и нашим мелкосидящим. У южного и западного побережья, от поселка Мерекюля до Валастэ, начиная от фарватера до самого берега, стояли противодесантные морские мины.

«Гнилым углом» называли моряки Нарвский залив. При тралении мы находили здесь мины с противотральными устройствами и приборами самовзрыва почти всех европейских государств, оккупированных фашистской Германией.

Трудно, невыносимо трудно было тралить фарватеры Нарвского залива. Мы находились все время под артиллерийским огнем береговых батарей противника, подвергались атакам с воздуха.

По опыту траления Лужской губы фарватеры Нарвского залива разбили на отрезки. Обозначили их на штурманских картах также цифрами и литерами.

14 августа 1944 года наш дивизион тралил отрезок «206-д» в южной части залива. Тральщики шли строго по заданному курсу. Береговые батареи противника грохотали не умолкая. Снаряды ложились рядом, рвались в тралах. Осколки со свистом летели на палубы. От взрывов кипела вода. Пришлось вызвать авиацию. Штурмовики появились быстро, они пробомбили места расположения немецких батарей, а нас прикрыли дымзавесой. Потерь мы не имели…

В эти дни Красная Армия стремительно наступала, гнала врага на Запад. Краснознаменный Балтийский флот поддерживал войска с моря. От нас требовали форсировать траление. Тральных сил не хватало. Поэтому было решено сократить начальную ширину протраленного фарватера до двух кабельтовых и открыть его для плавания боевых кораблей за тралами.

Утром 20 августа я срочно отбыл в Кронштадт, чтобы ускорить ремонт находившихся там катеров. Командовать дивизионом остался лейтенант Василий Портнов.

Тралили участок «206-д». Шли строем клина. Флагманским «КТ-107» командовал недавно назначенный старшина 1-й статьи Алексей Широкорад. На мостике находились лейтенант Василий Портнов, заместитель командира дивизиона по политической части капитан-лейтенант В. С. Ефременко и специалисты дивизиона — штурман Михаил Смолов и связист лейтенант Василий Татауров. «Пахали» всю ночь, и только на рассвете следующего дня лейтенант Портнов приказал кораблям следовать в базу, а «сто седьмому» и дымзавесчику остаться, уничтожить две затраленные мины.

Видимость ухудшилась. Впередсмотрящий радист Григорий Письмак лег на палубу у форштевня «сто седьмого», наклонил голову — так лучше просматривалась толща воды. Остальные наблюдатели стояли по бортам, следили за своими секторами. Все моряки внимательно наблюдали за водой и горизонтом. Находившиеся на верхнем мостике офицеры, командир катера и рулевой-сигнальщик тоже следили за морем.

Вдруг впередсмотрящий Письмак громко крикнул:

— Мины прямо по носу! — и рукой показал направление.

Это были буйки трала с миной, затраленной «рыбинцем».

Широкорад отвернул вправо и застопорил ход, катер покатился назад, реверсировал и — наскочил на мину, находившуюся у тральных буйков. Последовал взрыв — вместе с выброшенной вверх водой взлетел и «сто седьмой». Катер развалился.

Грохот услышали на дымзавесчике. Когда приблизились, в воде увидели только одного матроса в капковом бушлате. Его подняли на борт, отходили. Это был впередсмотрящий Письмак.

На многочисленные «Что произошло?» он с волнением ответил:

— Сильно толкнуло, и катер развалился. Дальше ничего не помню…

Больше никто не спасся. Погибли заместитель командира по политчасти Ефременко, штурман лейтенант Смолов, командир отряда лейтенант Портнов, связист лейтенант Татауров, командир «КТ-107» старшина 1-й статьи Широкорад, подлинный мастер минного дела комсомолец Пеньков, весь экипаж катера.

Дивизион — его возглавил теперь командир «КТ-87» Мухортов — возвратился к месту взрыва, начал поиск тралами, кошками и другими приспособлениями — безрезультатно. Морская пучина поглотила отважных моряков.

Через несколько дней армейские саперы сообщили нам, что у берега нашли двух погибших моряков. Послали «КТ-47». Он доставил тела Ефременко и Пенькова.

Дивизион, вся бригада тральщиков тяжело переживали гибель товарищей…

Не успели опомниться от одного несчастья, как навалилось другое. 8 сентября погиб командир нового 7-го дивизиона малых базовых тральщиков («стотонников») капитан 2 ранга В. К. Кимаев. Он был одним из моих первых командиров и большим другом. С ним вместе мы принимали боевое крещение, делили горечь неудач и радость побед. Я бывал у него дома в Ленинграде, на улице Герцена, знал его жену Аню — Анну Михайловну, дочерей. Несколько дней тому назад Виктор восторженно говорил (в который уже раз!) о крошкеЛеночке. Она родилась 28 августа, за десять дней до гибели отца. Леночка — его четвертая дочь; старшей, Гале — восемь лет, Тамара на год младше, а Вале четыре года. Помню, весной сорок второго забежал я к Кимаевым. Анна Михайловна рассказывала о тяжелой блокадной зиме. Я уже знал от Виктора о смерти отца, а Аня сказала, что и мать мужа не в силах подняться с постели. Девочки были совсем прозрачные. Да и Анна Михайловна исхудала до неузнаваемости, но бодрилась. «Самое страшное позади», — говорила она. Уехать из Ленинграда Аня отказалась: «Куда мне с такой семьищей…» Теперь получит горькую весть: «Ваш муж геройски погиб и похоронен в море…» Отец четырех детей. Страшная, тяжелая война!

Буквально на днях Виктор Кимаев, восторгаясь боевыми успехами Красной Армии, уже приглашал меня в гости на День Победы:

— Отпразднуем у нас, на улице Герцена, заодно и рождение Леночки отметим…

Не хотелось верить, что нет больше с нами жизнелюба Виктора Кузьмича. На Балтике все знали и уважали этого храброго, душевного человека. Он не умел сердиться, его красивое лицо никогда не покидала располагающая улыбка.

Виктора Кимаева мы называли первооткрывателем. Все новшества зарождались в его дивизионе. В 1941 году кимаевцы первыми вышли на траление вражеских мин близ Кронштадта. Ранней весной 1942-го они первыми проводили за тралами подводные лодки через минные поля и встречали их после выполнения боевых заданий. И хитроумные мины-ловушки в 1943-м первыми обнаружили и разоружили тоже кимаевцы.

А в 1944-м Виктор Кузьмич — опять первым! — возглавил тральную группу в составе почти трех дивизионов. Трудно представить тральный ордер из 40 вымпелов. Вначале нам казалось невозможным управлять таким числом катеров-тральщиков. Научились! Командиры дивизионов стали водить такие караваны. А начал-то Кимаев!

В конце августа сорок четвертого на Балтике появились только что сошедшие со стапелей минные тральщики — «стотонники». Корабли-красавцы! Новым дивизионом малых базовых тральщиков — 7 ДМБТЩ — стал командовать капитан 2 ранга В. К. Кимаев.

За два дня до трагической гибели мы встретились с Виктором Кузьмичом на пирсе в Гакково. Перешли на берег, легли на траву около большого валуна. Тепло грело солнышко, настроение у нас было хорошее.

— Люблю я нашу землю, Федька! — громко крикнул Виктор. — Дожить бы до победы. Когда постарею, уйду на пенсию, поселюсь где-нибудь в деревне на Валдайских высотах, буду разводить цветы. Много их у меня будет…

Говорили о фронтовых успехах, о том, что вот-вот будет освобожден Таллин.

— Наверное, и в главную базу ты ворвешься первым?

— Мечтаю не только в Таллин, но и в Берлин первым попасть. Но уж тут, брат, придется идти по сухопутью…

Кимаев сказал, что на днях начнет «стотонниками» тралить «Гнилой угол».

Минные поля в этом районе я изучил хорошо, исходил залив вдоль и поперек, поэтому предупредил Виктора:

— Обстановка сложная и опасная, мы проводили и разведывательное, и контрольное траление — всюду мелкопоставленные мины, на них и мы спотыкались, а у твоих «стотонников» еще больше шансов подорваться. Тебе туда без надежного обеспечения идти не следует.

Чувствовал, Кимаев настроен оптимистически, мои советы и предупреждения его не насторожили. Мы еще долго говорили с ним о Ленинграде, о семьях. Пожелав друг другу семь футов под килем, тепло расстались…

На подготовку к походу у Кимаева времени почти не было: на изучение навигационной и минной обстановки отвели всего один день. Успокаивало то, что штурманом с ним идет помощник флагманского штурмана ОВРа капитан-лейтенант В. А. Радзеевский — очень опытный специалист.

Для прикрытия «стотонников» выделили три катера-тральщика из 1-го дивизиона — «Р-716» старшины 1-й статьи Дмитрия Мозгового, «Р-711» мичмана Михаила Голубева и «Р-707» мичмана Владимира Черноносова. Командовал группой младший лейтенант Евгений Архипов. Ему было приказано во время траления ходить строем клина с тралами впереди флагмана.

Вечером 8 сентября дивизион снялся со швартовов и вышел в море. У фарватера «206-д» катера перестроились в тральный ордер — строй клина. Группа Архипова с тралами заняла место впереди, прикрывая флагман.

Сразу сказалась разница в скорости «стотонников» и катеров прикрытия. Новые корабли все время налезали на тралы. Кимаев нервничал, требовал от Архипова прибавить ход, хотя отлично знал, что тот больше 4–5 узлов не выжмет.

Траление одного галса продолжалось более двух часов. В тралах то и дело рвались мины, и эхо разносилось по заливу.

Первый галс закончен. Сделали сложный поворот на обратный курс. И снова катера прикрытия тормозили. Надоело это комдиву. Хотелось тралить быстрее, и он вызвал Архипова на флагман, а группе прикрытия приказал выбрать тралы и следовать впереди трального ордера. Отказавшись от прикрытия трех катеров-тихоходов, тралы которых прочистили бы дорогу флагману, Кимаев допустил непоправимую ошибку и горько поплатился за это. Произошло самое страшное…

— Около полуночи раздался сильный взрыв, из воды вырвалось высокое яркое пламя, — рассказывал мне потом командир «Р-711» мичман Голубев. — Мы различили силуэт флагмана и услышали крик: «Помогите!» Наш катер полным ходом направился к месту катастрофы. За нами последовали «Р-707» и «Р-716». На наших глазах флагманский «стотонник» ушел под воду. Мы включили прожектора, искали. Плавали разные предметы, выброшенные взрывной волной, но людей не было…

На боевом посту в Нарвском заливе погиб флагманский тральщик и весь его экипаж во главе с комдивом В. К. Кимаевым.

— Он был отличным организатором, опытным и смелым командиром, всегда находился там, где надо было личным примером увлечь подчиненных. Он погиб на переднем крае, — сказал о Викторе Кузьмиче Кимаеве командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц.

Тяжело переживали моряки-катерники гибель любимого комдива. Я же потерял и очень близкого мне человека, друга, боевого товарища…

Фронтовая жизнь, однако, не позволяла долго горевать — некогда… Надо было выходить на траление, и все в тот же Нарвский залив, в «Гнилой угол»…

1, 2 и 7-й дивизионы уже много дней бороздили «Гнилой угол». Выходили рано утром и трудились до темноты, а бывало — и сутками.

Флагманским катером теперь стал «КТ-97». Листаю вахтенный журнал, читаю записи, сделанные рукой Героя Советского Союза мичмана Григория Давиденко.

«13 сентября 1944 года. 7-й совместно с 1 и 2 ДКТЩ производил контрольное траление фарватера — отрезков „206-г“ и „206-д“… Затралили и уничтожили 22 вражеские мины и 20 минных защитников.

20 сентября. Тралили фарватер „306-к“ в южной части Нарвского залива. Уничтожили 34 вражеские мины и 6 минных защитников.

21 сентября. Продолжали траление фарватера „306-к“. Затралили и уничтожили 34 вражеские мины и 6 минных защитников.

29 сентября. Уничтожили 19 вражеских мин и 4 минных защитника…»

За каждой краткой фразой большой, рискованный, самоотверженный труд матросов, старшин и офицеров.

28 сентября, в четверг, подорвался на мине катер-тральщик Николая Уманцева. В тот день я находился на пути в Таллин…

Погода 28 сентября стояла прохладная, восточный ветер усиливался. Кучевая облачность скрывала солнце, лишь изредка оно выглядывало, освещая морскую гладь и тралящие корабли. Уровень воды понизился, оголились мины. Опасность возросла. Тут уж смотри да смотри…

Вечерело. Весь день катера таскали тяжелые тралы, моторы надрывно ревели, им, как и людям, было нелегко. Внимательно следили рулевые за картушкой компаса. За водой и воздухом зорко наблюдали сигнальщики. Особая ответственность ложилась на впередсмотрящих: от них зависела судьба корабля и всего экипажа. Бдительно несли вахту у лебедок тральные расчеты.

Тралили фарватер — отрезок «306-к». «Шестьдесят седьмой» шел в середине ордера. Это был один из лучших катеров в дивизионе. На партийных и комсомольских собраниях, на политинформациях всегда хвалили Николая Уманцева и его экипаж. До войны Уманцев служил боцманом на катерах морской пограничной охраны, отлично знал морской театр. Как и командир, члены экипажа владели несколькими специальностями.

Отделение минеров старшины 2-й статьи Григория Васькова ставило и выбирало тралы в рекордно короткие сроки. Васьков научил Ивана Окунева, Василия Челикова, Ивана Кожевникова, Григория Заама и других быстро уничтожать затраленные мины со шлюпки подрывными патронами № 3 с запалом ДБШ.

По настоятельной просьбе Уманцева на его катер перевели единственного оставшегося в живых с погибшего «КТ-107» радиста Григория Письмака. В этот день он стоял на радиовахте, прослушивал эфир, передавал Уманцеву и находившемуся на «КТ-67» штурману дивизиона старшему лейтенанту Г. П. Рогатко (он заменил погибшего лейтенанта Смолова) необходимые сведения.

Впередсмотрящим во вторую смену заступил наш пулеметчик. Он был отличным бойцом, но имел один недостаток — немного заикался. В обычных условиях это было почти незаметно, однако при волнении давало себя знать. Конечно, его не следовало ставить на этот пост, но в тот день другого выхода не было: все люди экипажа несли тяжелую вахту.

Заметив мину, впередсмотрящий сделал резкий взмах рукой прямо по курсу и, обернувшись к мостику, начал докладывать.

Пока Рогатко и Уманцев разобрали, что он говорит, мина уже оказалась рядом, предпринять что-либо было поздно. Раздался взрыв. «Шестьдесят седьмой» подбросило, затем опустило, на палубу обрушилась гигантская стена воды. Катер переломился, корма разлетелась в щепы, а носовую часть вместе с рубкой и кают-компанией отбросило в сторону, и она удержалась на плаву. Раненые и контуженные моряки очутились в воде.

Позднее командир отделения мотористов старшина 2-й статьи Михаил Яковлев рассказывал:

— Во время взрыва я находился в моторном отсеке. Меня оглушило, на какой-то миг я потерял сознание. В воде я очнулся, увидел плавающий полубак с боевой рубкой, а поблизости — рулевого Кожевникова. Он был почти без сознания. Я помог ему, и мы вместе добрались до остатков катера. Подплыл Письмак. Втроем влезли на полубак. Кожевников пришел в себя. Я сказал Письмаку: «Везучий же ты, Гриша. Не берет тебя морская пучина. Уж коль ты, единственный со „сто седьмого“, уцелел, жить тебе до ста годов». Письмак только рукой махнул: «Нашел чему завидовать». Подплыл к нам и впередсмотрящий. Мы помогли ему подняться. «Ну как же ты не сумел четко доложить командиру?! Уж Уманцев-то уклонился бы от „рогатого черта“…» — подумалось мне. Но я промолчал. Ведь парень и так казнил себя…

Плавающих моряков подбирали «КТ-47» и «КТ-77». Подняли тяжело раненных штурмана Рогатко, командира катера Уманцева и командира отделения минеров Васькова. Минеров Челикова, Окунева и моториста Михайлова найти не удалось, — видно, они попали в центр взрыва и погибли.

Матросы с «КТ-77» едва успели взять карты и коды с «шестьдесят седьмого», как его носовая часть пошла на дно.

На борту «семьдесят седьмого» находился наш военфельдшер Иванов. Он оказывал раненым первую медицинскую помощь.

Когда прибыли в Гакково, матросы сняли пострадавших с корабля и на руках отнесли в полевой госпиталь. Рогатко передал военфельдшеру свои карманные часы.

— Возьми на память, дорогой Николай Нестерович, — с трудом произнес штурман. — Отсчитывай время до победы. Мне, видно, они уже не понадобятся…

Рогатко поправился. Вылечился и Уманцев. На флот вернулись и другие члены экипажа, только не все в наш дивизион. Васькова лечили долго. У него оказались переломы позвоночника, и он остался инвалидом.

На фарватерах Нарвского залива в сорок четвертом году «шестьдесят седьмой» затралил 29 мин, 27 минных защитников и одну магнитную мину. Подорвался он на тридцатой. А всего в день гибели «КТ-67», 7, 1 и 2-й дивизионы затралили и уничтожили 26 мин и 4 минных защитника.

О гибели «шестьдесят седьмого» я узнал на пути в Таллин…

Здравствуй, Таллин!

Командир бригады контр-адмирал Ф. Л. Юрковский поручил мне провести в освобожденный Таллин 1-й гвардейский дивизион катеров-тральщиков, которым когда-то командовал В. К. Кимаев.

…Долгих три года мы ждали возвращения в главную базу. 22 сентября 1944 года войска 8-й армии Ленинградского фронта, в состав которой входил 8-й эстонский корпус, при содействии Краснознаменного Балтийского флота разгромили немецкую группировку «Нарва» и освободили Таллин. В боях за родную главную базу сражались и моряки «малого флота». Торпедные катера Героя Советского Союза Владимира Гуманенко и Евгения Осецкого первыми покинули Гакково, за ними с десантниками на борту ушли морские охотники под командованием капитан-лейтенанта А. А. Обухова. Моряки-десантники очищали от врага Минную и Петровскую гавани и весь Таллинский порт.

Первыми в столицу Эстонии вступили передовые подразделения подвижной группы генерала Ф. Н. Старикова, а за ними и воины эстонского корпуса. Лейтенант И. Т. Лумистэ водрузил Красное знамя на башне Длинный Герман.

…Главная база теперь наша, но входить в нее можно было только за тралами — всюду мины. Первым начал тралить приведенный мною в Таллин 1-й дивизион, однако успеха он не имел. Тралы цеплялись за разные металлические предметы, рвались, а мин не находили, хотя мы знали: их здесь много, только, вероятно, не якорных, а донных неконтактных. С обычными тралами тут делать было нечего.

Командир бригады контр-адмирал Юрковский приказал мне привести в Таллин и катера 7-го дивизиона. Мы уже неоднократно взрывали неконтактные мины, экипажи, можно сказать, набили руку на глубинном бомбометании. Сдав 1-й дивизион капитан-лейтенанту П. Л. Ярошевскому, я на торпедном катере отправился в Гакково за дивизионом.

Встреча с личным составом была нерадостной. За время моего отсутствия погиб катер-тральщик, второй за эту летнюю кампанию. Многих боевых товарищей не было с нами… Меня окружили друзья, расспрашивали о Таллине, старались отвлечь от печальных мыслей.

— Наверное, не узнаешь нашу главную базу, разрушили ее фашисты? Как выглядит город?

— Скоро сами все увидите, — отвечал я.

7-й дивизион покинул Гакково. Я стоял на мостике «девяносто седьмого» рядом с мичманом Григорием Давиденко. Тут же находился только что назначенный вместо погибшего Ефременко замполит капитан-лейтенант В. В. Карнаухов, служивший до этого на тральщиках.

Вдоль побережья Нарвского залива шли знакомым южным фарватером. Справа, к северу, остались банки Вигрунд, Неугрунд, Намси, острова Большой и Малый Тютерс. Дальше к северу — Гогланд.

У Намси взяли курс на башню Ору — хороший навигационный ориентир и опорный пункт для мореплавателей. Оставили позади мыс Валастэ. Отсюда совсем недавно вражеские береговые батареи обстреливали наши катера во время траления. Теперь на южном побережье тишина, и море пустынно. Даже рыбацких лодок не видно.

На всем пути взорваны навигационные знаки и вышки, разрушены буи, сняты вехи. Штурмана с нами не было, и я сам вел прокладку по счислению и по видимым ориентирам.

Мыс Маху, губа Кунда, маяки Мохни и Юминданина… Знакомые места, тяжелые воспоминания… Наш первый эшелон, совершавший в августе сорок первого переход из Таллина в Кронштадт, форсировал здесь минные поля, отражал налеты вражеской авиации, атаки торпедных катеров… Тогда в этом районе погибли многие транспорты.

За мысом Юминда открылись просторы Балтики. Заштормило. Запрыгали на волнах катера, зарываясь форштевнями в воду, оголяя гребные винты. Волны хлестали по палубам.

Шторм крепчал. Идти становилось все труднее. У южной части острова Прангли, в небольшой лагуне, стали на якоря. Тут и провели ночь.

С рассветом шторм прекратился. На небе ни облачка, видимость хорошая. Мы снялись с якорей. Миновали Прангли и увидели величавый лесистый остров Нарген, прикрывающий подходы к Таллину с севера. Еще до войны тут поставили дальнобойные морские орудия, которые потом громили немецко-фашистских захватчиков. Сейчас Нарген безмолвствовал. В утренней дымке мы увидели, как от острова отошел небольшой портовый буксир, взявший курс на Таллин.

На траверзе Наргена сделали поворот на юг, вышли на Екатеринтальские створы, ведущие в Таллинскую бухту.

Показались башни Вышгорода — на Длинном Германе развевался красный флаг!

— Здравствуй, Таллин! Тебя приветствуют моряки-балтийцы!

Слева показалась живописная Пирита со скульптурным изображением Русалки… Его воздвигли в 1895 году в память о русских моряках броненосца береговой обороны «Русалка». Корабль не выдержал шторма и погиб на пути из Ревеля в Гельсингфорс ночью 7 сентября 1893 года…

Подходы к гаваням изрыты воронками, всюду груды камней и железа, разрушены стенки, пирсы, взорваны доки и все сооружения в Купеческой гавани. То тут, то там торчали ржавые корпуса полузатонувших судов.

Гитлеровцы уничтожили все строения в таллинском порту. Негде приткнуться даже нашим малым катерам. Ошвартовались в Петровской гавани у разрушенных стенок и пирсов. Кругом предостерегающие надписи: «Опасно! Мины!» Отступая, враг заминировал ковши, каналы, колодцы канализации, рейды и подходы к ним. Где-то лежат скрытые от глаз 250–500–1000-килограммовые неконтактные донные мины. В них включены на разное время срабатывания «приборы срочности» и установлены на разные варианты «приборы кратности».

С подобными коварными изобретениями фашистов мы познакомились еще в начале войны. И в день возвращения в Таллин стали свидетелями гибели буксира. Он тащил баржу с грузом. Около брандвахтенного поста Минной гавани под килем буксира сработала донная магнитная мина. Буксир и его экипаж погибли, но баржа не пострадала. Был разрушен брандвахтенный пост и ранен сигнальщик.

В штабе нас познакомили с минной обстановкой гаваней, рейдов и фарватеров к востоку, западу и северу от главной базы. Все оказалось значительно сложнее, чем мы предполагали.

Дивизион получил боевое задание: в три-четыре дня произвести бомбометание, а затем протралить акваторию главной базы и полностью устранить минную опасность.

Я собрал командиров. Еще раз уточнил место каждого катера-тральщика в строю, расстояние между ними, интервалы, через которые должны сбрасываться бомбы. И таллинцы вновь услышали грохот взрывов, мирных взрывов.

О тех днях напоминают краткие записи в вахтенном журнале флагманского «КТ-97»:

«12 октября. Вышли на бомбометание акваторий Минной гавани. Сброшено 98 глубинных бомб. Взорвано 8 донных вражеских мин.

13 октября. В Купеческой гавани сброшено 70 глубинных бомб. Взорвано 6 донных вражеских мин».

В пятницу, 13 октября, чуть было не произошла катастрофа с катером старшины Ермакова. Минеры зачастую вместо дистанционного взрывателя использовали два подрывных патрона, связанных вместе, и запал с длинным огнепроводным шнуром (ДБШ). И 13 октября по команде с мостика сбросили глубинные бомбы с зажженными шнурами. Но тут случилось непредвиденное: заглох мотор.

Пока моторист Владимир Семкин «колдовал» с зажиганием, шли томительные минуты — вот-вот произойдет взрыв бомбы, а следом за ней и донной мины. Перспектива не из приятных.

Командир соседнего тральщика М. М. Ульяшин крикнул:

— Ермаков, давай буксир! А то взлетишь на небо!

И — о радость! — именно в этот момент мотор ожил.

Семкин все-таки заставил мотор работать. Катер стремительно рванулся, отошел на безопасное расстояние. Взрыв прогремел в стороне.

Случай с катером Ермакова всем послужил уроком. Люди стали более внимательно следить за работой моторов, строго соблюдать инструкции по бомбометанию. Боевая учеба экипажей проводилась под девизом: «Без права на ошибку».

День 13 октября и впрямь оказался тяжелым. В одном из ковшей Купеческой гавани произошло ЧП. У стенки ковша стоял водолазный бот с одним матросом на борту. Я приказал срочно разыскать командира, чтобы он отвел мотобот в безопасное место.

Пока мы заходили с противоположной стороны ковша и ложились на курс бомбометания, явился старшина и перевел свой мотобот в другой ковш. Мы отбомбились и отправились за боеприпасами. Старшина же поставил мотобот на прежнее место, а сам ушел. Матрос тоже поднялся на стенку. В это время раздался мощный взрыв — под килем мотобота взорвалась 1000-килограммовая магнитная мина. Мотобот разнесло в щепки. Обломки, множество камней и мокрой земли раскидало по сторонам.

Возвратившись, мы увидели на стенке людей. Они размахивали руками, о чем-то горячо спорили. Я приказал мичману Давиденко подвести свой катер к стенке. Подошедший старшина с разбитого мотобота объяснил, что администрация торгового порта поручила ему разыскать в ковше немецкие донные мины.

— Не своим делом занялись! — возмутился я. — Передайте своему начальству — пусть прекратят самодеятельность…

Бомбометание акваторий Купеческой гавани продолжалось.

Еще две записи в вахтенном журнале «КТ-97»:

«14 октября. …Сброшено 98 глубинных бомб. Взорваны две донные мины.

15 октября. …Сброшено 96 глубинных бомб. Взорваны две донные мины».

За отведенные нам четыре дня мы подорвали 18 донных неконтактных мин.

Глубинными бомбами Таллинский рейд, фарватеры Екатеринтальских створов очищали и морские охотники. На берегу, на территории гаваней и торгового порта, мины уничтожали специальные команды минно-торпедного отдела тыла флота и минно-испытательные партии (МИП).

Закончив бомбометание, 7-й дивизион взялся за тралы… Получили задание «пропахать» все таллинские гавани и рейды, чтобы окончательно убедиться, что ни донных, ни контактных мин, ни минных защитников там не осталось.

Наши катера-тральщики начали тралить гавань, бухты, ковши. И так же, как корабли 1-го гвардейского дивизиона, натыкались на препятствия, рвавшие тралы. Приходилось стопорить ход, менять поврежденные тралящие части. Это очень тормозило работу. Да и акватория слишком тесная, тут и без тралов не развернуться. Однако, хотя и двигались медленнее черепахи, задание выполнили — акваторию базы очистили от вражеских мин.

С легкой душой и чистой совестью мы возвратились в Гакково уже в последней декаде октября.

Стояла холодная, дождливая осень, но мы ежедневно выходили в море, продолжали очищать «Гнилой угол», проводили в Таллин за тралами конвои, корабли, транспорты.

Вспоминая то грозное время, поражаешься выдержке и стойкости, мужеству и хладнокровию военных моряков, в том числе и минеров. Как сейчас, вижу экипажи трех катеров, которыми командовали Василий Тимофеев, Михаил Струков и Николай Александров. После возвращения в Гакково они получили задание провести десантные баржи на остров Лавенсари для смены гарнизона (здесь теперь базировались финские тральщики, тралившие свои минные поля).

Гудел ноябрьский холодный ветер, вода захлестывала палубы и тут же замерзала. Леденела и одежда. А работать приходилось по шестнадцать часов без отдыха. Целый месяц трудились моряки в таких, казалось бы, нечеловеческих условиях, но боевую задачу выполнили. Только в начале декабря эти три катера встали на зимний судоремонт в Ручьях — ни в Кронштадт, ни в Ораниенбаум пробиться они уже не смогли, начался ледостав…

А разве легче было остальным? Изо дня в день катера-тральщики бороздили море в предзимнее студеное время. Боролись со смертельной опасностью — вражескими минами, очищали фарватеры для безопасного плавания боевых кораблей флота и судов торгового пароходства и необычно поздно встали на ремонт. Некоторым повезло: успели добраться до Ораниенбаума, хотя и поцарапали борта, пробиваясь уже через прочный лед.

В вахтенном журнале флагманского «КТ-97» записано:

«19 ноября 1944 года. Семь катеров-тральщиков 7 ДКТЩ подняты на стенку в Ораниенбауме на зимний судоремонт.

1 декабря. В гавани Ручьи подняты на стенку четыре катера…

2 декабря. Шесть катеров-тральщиков подняты на стенку в гавани Ручьи».

В Ручьях вынуждено было остаться больше половины дивизиона. Я уже рассказывал об этой гавани, разоренной, разрушенной фашистами. Здесь и пришлось личному составу зимовать, ремонтировать катера, готовить их к летней кампании 1945 года.

Боевыми делами 7-го дивизиона в сорок четвертом командование бригады было довольно. Дивизион вытралил и уничтожил 249 якорных и 18 донных неконтактных мин, выполнил немало других боевых заданий…

К концу 1944 года уже весь личный состав 7 ДКТЩ имел награды — ордена и медали. Политическое управление КБФ в 1945 году выпустило брошюру о нашем дивизионе под названием «Боевые дела маленьких кораблей».

К началу 1945 года фашистские захватчики были изгнаны с нашей земли. Гитлеровцы удерживались лишь в северо-западной части Латвийской ССР. Здесь шли упорные бои…

Красная Армия наступала в Курляндии, Клайпедской области, в Восточной Пруссии, Чехословакии и Венгрии.

Действовал и Краснознаменный Балтийский флот. Преуспевали наши герои подводники. Дважды в течение одной декады отличился экипаж «С-13» под командованием капитана 3 ранга Александра Маринеско. 30 января он потопил плавбазу — лайнер «Вильгельм Густлов», а спустя десять суток торпедировал вспомогательный крейсер «Штойбен».

Иван Лозовский, наш комсомольский вожак, привел с подводной лодки группу комсомольцев. Они-то и рассказали нам о своем нелегком походе.

…Преодолев все препятствия, «С-13» заняла боевую позицию и 19 суток поджидала подходящую цель. Утром 30 января Маринеско направил лодку к вражескому берегу. Примерно в 10–12 милях от входа в Данцигскую бухту она всплыла. Вахтенный сигнальщик старшина 2-й статьи А. Виноградов (он был в числе наших гостей) вскоре доложил, что видит огни конвоя.

Александр Маринеско пошел на сближение. «Тринадцатая» пересекла курс конвоя, чтобы атаковать врага со стороны малоосвещенного берега. В эту ночь в Южной Балтике свирепствовал шторм. Высокая волна, снежные заряды усложняли обстановку. Тем не менее, обнаружив огни фашистского конвоя, лодка стала преследовать противника. Однако находилась она на углах, невыгодных для атаки. Командир приказал увеличить ход до самого полного, лечь на параллельный курс, догнать противника и атаковать залпом носовых аппаратов.

Мотористы во главе со старшиной команды П. Мосенковым (он тоже был нашим гостем) выжимали из дизелей все. Субмарина заняла выгодную позицию. В 23.08 с дистанции 700–800 метров «тринадцатая» выпустила торпеды. Через несколько секунд у левого борта лайнера «Вильгельм Густлов» взметнулись красно-белые султаны огня и воды. Три торпеды попали в цель. Лайнер повалился на левый борт…

«Тринадцатая» тут же погрузилась. Трудно пришлось нашим подводникам. Свыше четырех часов продолжалось преследование. Гитлеровцы сбросили около 240 бомб. Глубина в этом районе не превышала 40–50 метров, а уклоняться от бомб приходилось еще на меньшей — 15–20 метров. Но Маринеско все-таки вывел лодку…

Потопленный советской подводной лодкой новейший фашистский лайнер водоизмещением 24 484 тонны совершал свой последний, 61-й рейс из Данцига в Киль. На этот раз «Вильгельм Густлов» перевозил эсэсовцев и подводников для комплектования 80 подводных лодок. Погибло около 7000 гитлеровцев.

Узнав о потоплении лайнера, Гитлер пришел в ярость. Командира конвоя казнили. Александра Маринеско объявили личным врагом рейха и… приговорили к смертной казни. Германия погрузилась в трехдневный траур.

А «тринадцатая» искала новые цели. 10 февраля она уничтожила вражеский крейсер «Штойбен» водоизмещением 14 600 тонн. На его борту кроме различной техники находилось 2900 солдат и офицеров.

Слушая рассказы подводников, я восхищался: «За один поход отправили на дно Балтийского моря два крупнейших корабля противника, около десяти тысяч гитлеровцев и много боевой техники». Такой ощутимый удар врагу нанес воинский коллектив из 50 моряков! Да, именно коллектив. В этом специфика боевых действий кораблей, где героизм каждого бойца обеспечивает боевой успех.

Родина по достоинству оценила боевые дела «тринадцатой»: весь экипаж был награжден орденами и медалями, а лодка стала Краснознаменной.

Арифметика доблести и мужества

К летней кампании сорок пятого мы готовились с особым подъемом. Все ладилось в умелых руках моряков. А работы — тьма: в походах катера-тральщики изрядно пострадали. Мы их ремонтировали, устанавливали новую технику.

Значительно обновился и личный состав. Многих ветеранов перевели на строящиеся корабли, в новые базы, создаваемые на освобожденном от врага побережье Балтийского моря. К нам пришли новички. Требовалось время, чтобы обучить, сплотить экипажи, сделать их способными решать сложные боевые задачи. В этом активную роль сыграли партийная и комсомольская организации. К новичкам были прикреплены опытные моряки, в первую очередь коммунисты и комсомольцы. Проводились встречи с командирами катеров. Молодежь с интересом слушала прославленных минеров Григория Давиденко, Константина Мухортова, Виктора Егорова, Василия Тимофеева, старшин и матросов, за мужество и отвагу удостоенных многих орденов и медалей.

«Старички» опекали молодых, передавали им свои знания, боевой опыт. Занятия проводились в условиях, максимально приближенных к боевым. И я, и замполит капитан-лейтенант В. В. Карнаухов безотлучно находились на катерах, помогали командирам наиболее рационально спланировать и ремонтные работы, и учебу, сами проводили занятия.

С большим старанием, увлеченно трудились молодые минеры, постигали нелегкую и опасную тральную науку.

Кончился февраль. Стало пригревать солнце, днем капало с крыш. В старину говорили: мартовская вода — целебная. В марте у крестьянина все готово к весеннему севу. Кажется, все готово к боевой навигации и у нас. Командиры и бойцы освоили новую технику. Были проведены сборы командиров катеров, а также сборы специалистов — отдельно минеров, пулеметчиков, сигнальщиков, радистов.

Флагманские специалисты, как всегда, придирчиво, но объективно проверили готовность дивизиона к выходу в море. Нам казалось: все в ажуре. Правда, я беспокоился за экипажи, зимовавшие в Ручьях. Трудной была для них эта зима. Но опасения оказались напрасными. Молодцы ребята — потрудились отлично!

6 марта 1945 года у нас был большой праздник. Указом Президиума Верховного Совета СССР за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом доблесть и мужество 1-ю бригаду траления Таллинского оборонительного района КБФ, в которую входил и наш 7-й дивизион, наградили орденом Красного Знамени.

В связи с этим событием подвели итоги нашей боевой работы — цифры оказались внушительными. Командир 1-й бригады траления контр-адмирал Ф. Л. Юрковский назвал их «арифметикой доблести и мужества».

Вот эта арифметика. Катера-тральщики бригады прошли с тралами 3 181 036 миль. Уничтожили 8334 мины и минных защитника. Высадили на вражеский берег 15220 десантников. Сбили и повредили более 30 самолетов противника.

1630 моряков-минеров получили ордена и медали.

Однако радость омрачала другая арифметика: наш «малый флот» оставил в водах Балтики пятьдесят один корабль, из них десять потопила вражеская береговая артиллерия, пять торпедировали подводные лодки, а четыре погибли во время атак авиации. Тридцать два корабля подорвались на минах, в их числе «КТ-67» и «КТ-107» нашего 7-го дивизиона. Погибло немало наших дорогих товарищей.

Пятьдесят один корабль — это три дивизиона. Столько их у нас было, когда мы только начинали борьбу с минной опасностью в. Балтийском море. Но наш флот все время пополнялся, и, несмотря на серьезные потери, в конце войны на Балтике насчитывалось уже 168 катеров-тральщиков.

Наш 7-й дивизион, как я уже рассказывал, начал свой боевой путь не с первого дня войны, а с лета 1943 года. И все же среди других дивизионов 1-й бригады он занимает достойное место. Свыше 200 000 миль прошли наши катера-тральщики, больше половины этого нелегкого пути — с тралами. Уничтожили около 600 различных мин. Провели за тралами 105 кораблей. Перевезли около 2000 человек и 100 тонн различных грузов. Участвовали в Выборгском и Нарвском десантах.

Награждение бригады воодушевило весь личный состав. Да и вести с фронтов радовали.

Приближалась весна 1945 года. С хорошим настроением готовились мы к походам.

Всякий раз, выходя в море, снова испытываешь радостное волнение. И слова многократно повторяемой команды «Отдать швартовы!» всегда звучат торжественно, настраивают по-особому. Выход в плавание никогда не оставляет моряка равнодушным.

25 апреля на катерах-тральщиках подняли военно-морские флаги и вымпелы. Корабли вышли в море. Катера 7-го дивизиона перебазировались в Гакково, в Нарвский залив. Опять загрохотали взрывы вытраленных и подорванных мин…

Май для всех советских людей был радостным и счастливым: он принес долгожданную победу над гитлеровской Германией. Узнали мы об этом в море, на минных полях.

Лишь поздно вечером, вернувшись в Гакково, все собрались на берегу. Поздравляли друг друга, сжимали в объятиях, пели, плясали.

Потом провели торжественный митинг.

— Да здравствуют героические Вооруженные Силы, наш могучий народ, одержавшие всемирно-историческую победу над черными силами фашизма! — закончил я свое краткое выступление.

Многоголосое «ура!» сотрясло воздух…

Долгих четыре года трудными дорогами шли мы к победе, но с первого дня войны знали и верили — враг будет разбит, победа будет за нами! О вкладе каждого воина и всех советских людей в эту победу, о том, какой нелегкой ценой далась она, говорили на митинге заместитель по политической части В. В. Карнаухов, парторг М. В. Осетров, комсорг Иван Лозовский, командир «КТ-97» Герой Советского Союза Григорий Давиденко.

Отсалютовали из личного оружия.

Праздничный ужин получился отличный, уж кок постарался… После ужина долго веселились, как будто и не устали за тральный день.

А утром, чуть свет, как и в дни войны, дивизион отправился на боевое траление…

В начале июня в Гакково прибыл вице-адмирал Ю. Ф. Ралль. Он выступил перед моряками, сказал, что для катеров-тральщиков и их экипажей мир наступит только тогда, когда в Балтийском море не останется ни одной мины и оно станет безопасным для судоходства.

Утром вместе с дивизионом адмирал вышел на траление. Стоя на полубаке своего штабного катера, он говорил в мегафон:

— За отличные боевые дела объявляю благодарность всему личному составу седьмого дивизиона. Желаю вам новых успехов, дорогие товарищи минеры!

Набирая скорость, адмиральский катер ушел в Таллин. Мы продолжали работать. Катера медленно тянули неуклюжие тралы, «утюжили» Балтику. И так галс за галсом…

Обширен Нарвский залив, но это лишь незначительная часть Балтийского моря. И всюду мины, мины… Тральщики искали их и уничтожали. Чтобы полностью очистить Балтийское море, потребовалась еще не одна летняя кампания. До 1952 года «пахали» мы воды Балтики, очищали их от минной опасности.

Теперь не била вражеская артиллерия с берега, над головой не гудели фашистские самолеты, но под днищами катеров продолжали раскачиваться на минрепах мины, лежали они и на грунте. Жизнь минеров находилась в постоянной опасности…

Фронтовики-армейцы, да и многие моряки, возвращались домой, к мирному труду. Рвались домой и наши ветераны-минеры: старшины, матросы. И сроки службы у большинства давным-давно кончились.

Герои войны имели право на отдых. Но корабли нельзя было оставлять без старослужащих. Что делать? Как задержать специалистов-минеров? Командование флота, политическое управление обратились к морякам: «Надо еще послужить». Тут же откликнулись командиры всех катеров-тральщиков, за ними — старшины, рядовые.

Получили первый рапорт. Секретарь комсомольской организации старшина 1-й статьи Иван Лозовский писал: «Остаюсь на сверхсрочную на пять лет». На такой же срок остался старшина 1-й статьи Алексей Амосов. Герой Советского Союза Григорий Давиденко заявил, что уйдет последним…

В 7-м дивизионе, да и на всем флоте, основной костяк специалистов продолжал служить, обучать молодежь. Многие даже писали в рапортах: «Не уйду с корабля, пока не подготовлю надежную смену».

…Катера-тральщики по-прежнему находились на переднем крае. Работали сокращенными тральными расчетами: три человека вместо пяти. А тралы ставили значительно быстрее. Сказался богатый опыт военных лет, да и обстановка, конечно, была другой. Борьба с минной опасностью продолжалась.

Долго еще сорванные с минрепов мины появлялись на пути пассажирских судов, транспортов. Часто в рыбацкие сети и тралы вместе с дарами моря попадали мины. Или вдруг экскаватор, углублявший прибрежный фарватер, зачерпывал магнитную… Срочно звали на помощь минеров.

Лето 1952 года было для нас последней боевой кампанией. Без малого двенадцать лет с тралами!

Балтийское море теперь стало полностью безопасным. Его бороздят белоснежные туристские лайнеры, стремительные ракеты на подводных крыльях, пассажирские пароходы, транспорт всех систем и марок, рыбацкие сейнеры, спортивные яхты, баркасы, шлюпки. Учатся здесь боевому мастерству и военные моряки…

Вахта продолжается

На флоте я прослужил двадцать с лишним лет. Начал службу в 1938 году в бригаде заграждения и траления Балтики. Участвовал в финской кампании. Во время Великой Отечественной войны командовал 7-м дивизионом катеров-тральщиков. С ним прошел многие тысячи миль по Балтике, прокладывая дорогу надводным и подводным кораблям через минные поля. После окончания войны был помощником флагманского минера Краснознаменного Балтийского флота, флагманским минером Краснознаменной Амурской флотилии, затем служил в одной из баз Тихоокеанского флота. Лишь после демобилизации в 1960 году вернулся в родной Ленинград, где и сейчас тружусь в отделении Издательства лесной промышленности.

Дружба с моряками, скрепленная кровью, не ослабевает и поныне. Давно существует Совет ветеранов ОВРа — охраны водного района Балтийского флота. Несколько лет я был председателем этого Совета, а теперь являюсь одним из его заместителей. Совет разыскал многих минеров нашего 7-го дивизиона. Большинство из них еще трудятся на заводах, фабриках, в колхозах. О дальнейшей судьбе некоторых из них мне хочется рассказать.

Командиры катеров-тральщиков Герой Советского Союза Григорий Митрофанович Давиденко, Василий Дмитриевич Рахаев, Николай Кириллович Уманцев, Александр Самойлович Плавник живут и работают в Ленинграде.

Давиденко возглавляет бригаду такелажников на крупном предприятии. Он воспитал двух сыновей: старший, окончив Ленинградский политехнический институт имени М. И. Калинина, стал инженером, младший — продолжает рабочую династию Давиденко.

Василий Рахаев — наставник молодежи на заводе «Вулкан». Он не мыслит себя без общественной и партийной работы. Любое поручение выполняет с душой и с полной отдачей. Этому учит он и своих подопечных.

Василий Тимофеев — оператор на подаче газа. «Профессия у меня отцовская — кочегар, — говорит он. — Но как изменился наш труд, сколько требует технических знаний! Отец всю жизнь ненасытную топку лопатой кормил, забрасывал в нее за день тонны угля. Теперь нам помогают приборы, умные и послушные…»

Командир «КТ-57» главный старшина запаса Александр Плавник «бросил якорь» в творческом объединении «Ленфильм». В титрах кинолент «Гроза над Белой», «Учитель пения», «Опознание» и других можно прочитать: «Директор картины Александр Плавник».

Навсегда связал свою судьбу с морем Александр Березин. После демобилизации он уехал в Заполярье, поступил в морскую экспедицию гидрографического отдела Министерства морского флота. Там и трудится вот уже более тридцати лет, из них десять — начальником экспедиции на острове Медвежий. За отличную службу в октябре 1977 года коммунист Березин был удостоен правительственной награды — ордена Трудового Красного Знамени.

Вскоре после окончания войны из-за болезни вынужден был уйти в запас старшина 1-й статьи Алексей Амосов. Подлечился — и снова на корабль, только теперь не на боевой тральщик, а на теплоход «Алексей Толстой». Пять лет плавал механиком. И все же из-за плохого здоровья пришлось оставить море. Поступил на завод «Русский дизель». Сначала был сменным механиком, а затем стал старшим инженером — начальником монтажного участка. По роду своей работы он часто ездит за границу, делится опытом, знаниями. Три года провел Амосов в Афганистане на строительстве большого туннеля через горный хребет Гиндукуш, на строительстве электростанции. Монтировал, налаживал и пускал там в эксплуатацию дизели своего родного завода.

Нелегко было работать на высоте трех с половиной тысяч метров над уровнем моря. К тому же приходилось одновременно готовить молодые кадры афганцев, учить их трудиться на наших машинах.

— На торжественном митинге, посвященном окончанию строительства, присутствовал Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин, — рассказывал Амосов. — Алексей Николаевич вручил мне медаль «За трудовую доблесть». Получил я также афганскую медаль «Строителю Саманга».

Из Афганистана Алексей Амосов вернулся в 1964-м, а в 1967-м уже представлял «Русский дизель» в Иране. И опять трудился там целых три года. В мае 1977-го его направили в Румынию монтировать дизели большой мощности для электростанции.

— Работали вдвоем со старшим мастером «Русского дизеля» Леонидом Николаевичем Петровым, балтийским моряком-минером уже послевоенного периода, — продолжал свой рассказ Алексей Амосов. — Такие у меня «трудовые галсы», Федор Борисович, от одного государства до другого. Друзьям надо помогать. Стараюсь не уронить марку нашего 7-го дивизиона…

Недавно получил письмо из Миллерово от Григория Евдокимовича Письмака. Он пишет: «Работал комбайнером, сейчас руковожу областным объединением „Сельхозтехника“. Награждался медалями и грамотами ВДНХ. Сын Виктор — авиатор, дочь Нина — счетный работник. Все трудятся».

Бывший механик «КТ-97» Александр Герасимов многие годы преподает в автомобильной школе № 2 учебного комбината Главмосавтотранс. «Четыре инфаркта перенес. Подлечусь — и снова в свою школу. Люблю работать с ребятами. С ними чувствуешь себя помолодевшим, — пишет мне Александр Иванович. — Не могу жить без дела…»

Катер-тральщик, на котором воевал старшина 2-й статьи Григорий Васьков, подорвался навражеской мине в Нарвском заливе. Тяжело раненный минер долго лечился, сменил много госпиталей и клиник, выжил, но стал инвалидом второй группы. Он живет в городе Тавда Свердловской области. Продолжает трудиться. Активный общественник, ведет постоянную переписку с боевыми друзьями. Конечно, переживает, что не может приехать в Ленинград на традиционную встречу в День Победы. Здоровье не позволяет…

Ну а наши юнги? Все успешно трудятся, обзавелись семьями.

Володя Осипов — отважный рулевой-сигнальщик с «КТ-17» — живет в Ленинграде. Он лучший водитель большой грузовой машины для междугородных перевозок. Его жена, Тамара Григорьевна, — знатная швейница, награждена орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. У Осиповых две взрослые дочери.

Юнга-радист «КТ-47» Михаил Домащенко окончил Ростовскую совпартшколу, долго работал инструктором райкома партии и вот уже более десяти лет — агроном в совхозе «Дружба». «У нас, — пишет Михаил, — четыре тысячи гектаров пашни, 18 тракторов, 12 комбайнов и чуть ли не „полдивизиона“ механизаторов».

Юнга-моторист «КТ-356» Евгений Крылов — мы его звали Женя Озорной — после окончания мореходного училища в качестве штурмана участвовал в перегоне судов с Балтики в Тихий океан, да так и застрял на Сахалине. Работал много лет штурманом дальнего плавания в Сахалинской рыболовной и зверобойной флотилии, а теперь назначен капитаном большого океанского рыболовного траулера. Его сын тоже мечтает стать моряком.

Еще расскажу о Юре Богданове. Наш маленький Юра, тяжело раненный во время высадки десанта, остался инвалидом второй группы. Он работает механиком в ленинградской строительной организации. Сын его, тоже Юра, пока еще ученик 309-й школы Выборгского района, но он твердо решил быть моряком.

Не могу не вспомнить наших добрых, внимательных медиков — Петра Ивановича Пирогова и Николая Нестеровича Иванова. П. И. Пирогов — врач скорой помощи при Ленинградской Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова. Н. Н. Иванов трудится в Калининградском научно-исследовательском институте рыбной промышленности, ведет большую общественную и партийную работу. Он ответственный секретарь Совета ветеранов дважды Краснознаменного Балтийского флота. У Николая Нестеровича и Зинаиды Андреевны (помните их свадьбу в Кронштадте?) взрослые дети: сын Вячеслав — штурман на рыболовецких траулерах, дочь Елена — научный работник, географ.

Бывший секретарь комсомольской организации нашего дивизиона Иван Яковлевич Лозовский — командир гидрографического судна. Он охраняет «голубые дороги» Балтики, которые в свое время мы очистили от вражеских мин. В штормовую погоду, в дождь, ночью и днем гидрографические суда восстанавливают поврежденные навигационные знаки. Любит Иван Яковлевич свою беспокойную профессию. Его сын Леонид тоже моряк, служит на Краснознаменном Тихоокеанском флоте. Ежедневно, рано утром, Иван Яковлевич говорит жене:

— Пошел, меня море зовет.

— Море зовет! — сказал мне и Герой Советского Союза мичман запаса Григорий Митрофанович Давиденко.

С ним мы встретились в санатории на берегу Нарвского залива, недалеко от «Гнилого угла». Вспомнили нашу нелегкую морскую службу, живых и геройски погибших друзей.

Я рассказал Давиденко о семье Виктора Кузьмича Кимаева. Его жена, Анна Михайловна, живет все в той же квартире № 20, на улице Герцена, 21. Дочери Галя, Тамара, Валя и Лена выросли, стали инженерами, работают, вышли замуж. «Теперь я уже бабушка», — сказала мне Анна Михайловна. Она бережно хранит письма мужа, альбом с фотографиями…

Долго ходили мы с. Давиденко по песчаному берегу. Посидели на выброшенном волнами старом баркасе — и все говорили, говорили…

С моря дул свежий ветер. Летали чайки, такие же крикливые, как и те, что сопровождали нас во время траления.

— По флоту не скучаешь? — спросил я Григория Митрофановича.

— Море меня все время зовет. И морскую службу забыть не могу, — вздохнул он.

— Море и меня зовет, — признался я.

Бродили по берегу — туда и обратно, как катера по тральным галсам. Под ногами похрустывал песок, мытый-перемытый балтийской соленой водой. Мы говорили о ветеранах войны, об эстафете, которую передали молодому поколению — детям и внукам, — наказав им беречь завоеванный мир…

— Молодежь не подкачала! — сказал Давиденко. — Во время разминирования порта Читтагонг и Суэцкого залива советские минеры, как и мы в воину, ходили по минным полям.

Весной 1972 года Советское правительство по просьбе правительства Бангладеш направило в Читтагонг экспедицию под командованием контр-адмирала С. П. Зуенко. За два с лишним года — с марта 1972 по июнь 1974 года — она освободила от мин более одной тысячи квадратных миль. Еще больший объем тральных работ был выполнен в Суэцком заливе. Отряд наших кораблей под командованием капитана 1 ранга А. Н. Аполонова за 272 дня прошел с тралами 17 830 миль и очистил 1250 квадратных миль. Корабли находились на минных полях по 15 и более часов в сутки. Тропический климат, частые штормы усложняли и без того весьма опасную работу…

За мужество и воинскую доблесть, проявленные на боевом тралении в Бангладеш и Суэцком заливе, 167 офицеров, мичманов, старшин и матросов награждены орденами и медалями Советского Союза.

В июне 1975 года был учрежден нагрудный знак «За боевое траление». Им награждают моряков за заслуги в боевом тралении, уничтожении мин и проявленные при этом мужество и мастерство…

Нас, ветеранов войны, радует, что флотская молодежь, которой мы передали эстафету, с честью несет нелегкую морскую вахту. Завершая книгу, с удовлетворением говорю: «Вахта продолжается!»

Иллюстрации

_{Ф. Б. Мудрак и В. К. Кимаев}

_{Л. А. Костарев}

_{И. Я. Ларин}

_{Катер-тральщик в боевом походе}

_{Катер-тральщик на судоремонте в Ленинграде (зима 1941/42 года)}

_{В. С. Ефременко}

_{М. В. Осетров}

_{В. К. Кимаев и Ф. Б. Мудрак у вытраленного минного защитника}

_{И. Я. Лозовский}

_{М. А. Смолов}

_{В. П. Татауров}

_{Г. П. Рогатко}

_{М. И. Петров}

_{В. Г. Портнов}

_{П. Г. Павленко}

_{П. И. Воробьев}

_{К. И. Смирнов и В. Я. Остапенко}

_{П. И. Пирогов}

_{Н. Н. Иванов}

_{В. Е. Егоров}

_{А. Ф. Назаренко}

_{А. С. Плавник}

_{Н. К. Уманцев}

_{Г. М. Давиденко}

_{В. Н. Раков}

_{В. Е. Егоров, А. С. Плавник, А. М. Руан}

_{Ф. Б. Мудрак зачитывает приказ перед походом}

_{Командиры катерных тральщиков после инструктажа перед выходом на боевое траление. В центре Ф. Б. Мудрак}

_{И. В. Кузенков}

_{Д. З. Зиновьев}

_{Н. Т. Васильев}

_{А. И. Макрак}

_{А. А. Ермаков}

_{Г. С. Васьков}

_{А. А. Амосов и Н. А. Гаевский}

_{А. М. Богданович}

_{Г. Е. Письмак}

_{А. Н. Артемин, Н. Т. Васильев, Н. М. Побрус}

_{Юнга Володя Осипов}

_{Александр Лаптев у тральной лебедки}

_{Василий Антипов занимается с юнгой Витей Матвеевым}

_{А. С. Самошко у тральной лебедки}

_{Зимний судоремонт: съемка гребных винтов}

_{Катер-тральщик в бухте Батарейная}

_{Так рвутся морские мины (1)}

_{Так рвутся морские мины (2)}

_{Встреча ветеранов-балтийцев в 1967 году. В президиуме (слева направо): П. Г. Артеменко, А. М. Богданович, Ф. Б. Мудрак, С. С. Жамкочьян, поэтесса Ольга Бергольц}

_{Встреча ветеранов-балтийцев 9 мая 1970 года. В президиуме (на первом плане): В. Ф. Трибуц, А. М. Богданович, Ф. Б. Мудрак}

Примечания

1

Минные защитники — оружие, предназначенное для борьбы с тралами и караванными охранителями, ставятся перед минными заграждениями. Минные защитники бывают патронные и резаковые однократного и многократного действия.

(обратно)

2

Мателот — соседний корабль в строю. В зависимости от расположения в строю мателоты именуются: передними, задними, правыми, левыми.

(обратно)

3

Нина Павловна Лебедева сейчас заместитель председателя Исполкома Ждановского районного Совета народных депутатов города Ленинграда.

(обратно)

4

Брежнев Л. И. Малая земля. М., 1978, с. 24.

(обратно)

5

Шторм сильный — по шкале Бофорта ветер в 9 баллов и скоростью 18,3–21,5 м/с, или примерно 36–42 морские мили в час. Ветер 8 баллов — 30–35 морских миль в час.

(обратно)

6

Дрек — небольшой якорь.

(обратно)

7

Запал с длинным бикфордовым, или огнепроводным, шнуром.

(обратно)

8

Издание Политуправления КБФ. Таллин, 1945.

(обратно)

9

«Красная звезда», 17 июня, 1975 г.

(обратно)

Оглавление

Минная опасность

Тяжелая зима

Скорая антиминная помощь

«Благодарим тружеников моря!»

Седьмой дивизион

Давиденко и другие

Наши шефы

На кронштадтских фарватерах

Освобождение

Бои за острова

Опасные «букеты»

Подвиг «девяносто седьмого»

Ветер на сто́пе

«Гнилой угол»

Здравствуй, Таллин!

Арифметика доблести и мужества

Вахта продолжается

Иллюстрации

*** Примечания ***